Истребитель [Глеб Егорович Исаев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]


Исаев Глеб Егорович Истребитель

Журнал "Самиздат"
© Copyright Исаев Глеб Егорович (isaia08.mail.ru)
Аннотация:
(Главы с 1 по 15 Редактура и правка уважаемого Александра (nav51).)



Глава 1

Этот боевой вылет ничем не отличался от прочих. Сопровождать бомбардировщики в этот день пришлось уже в третий раз. Все как всегда. Петляковы, утробно гудя двигателями, зашли на цель, густо заставленную вагонами узловую станцию, скинули груз и отвалили, а четверка истребителей сопровождения, связав чуть припоздавшее к раздаче звено «мессеров», помешала им кинуться вдогонку за тихоходными «пешками».

Схватка вышла короткой, но отчаянной. Минуты круговерти, и вот уже хоровод распался. Разошлись, как говорят, краями. Задымил, вывалился из боя, и прижимаясь к земле ушел в сторону один мессер, досталось и атакующим. Сыпануло горохом по фюзеляжу Ишачка случайная очередь.

Боясь потерять подопечных командир эскадрильи поспешил вслед за оставшимися без прикрытия бомберами, а истребители врага, повязанные приказом охранять свой квадрат, кидаться вдогон не стали.

Павел крутанул головой, определяясь в пространстве. Его «аппарат», вынырнув из суматохи воздушного боя с десятком пробоин, заметно сбавил скорость. Кашлял мотором и норовил завалиться на крыло.

Павел качнул крыльями, привлекая внимание ведомого, и ткнул пальцем в радугу. Андрюха ответно развел ладони в сожалеющем жесте: — Все понимаю, жаль, а что делать.

Теперь сам.


Пилот проводил взглядом уходящие вперед машины товарищей и сосредоточил внимание на управлении. Прикинул ориентиры, глянул на мелькнувший в разрывах облаков изгиб речки со странным названием «Зябь» и перевел взгляд на приборы.

"Так и есть, сглазил". Стрелка бензиномера уверенно сползла к левому краю, сообщая, что горючее на исходе.

— Ети его… — несвязно, но от души выругался Говоров. Торопливо оглянулся по сторонам: чуть сбоку, за левым крылом едва заметная радуга от вылетающего в пробоину топлива.

"Ну вот, раскудахтался — кино, домино", — и уже не раздумывая, дернул карабины, проверяя крепление парашюта.


— Учлет Говоров, доложите причины, вызывающие увеличение расхода топлива, — задал вопрос инструктор. Павел начал говорить о заслонке карбюратора, открученном трубопроводе. Тогда это казалось главным, однако инструктор вынул кусок железа и, подбросив на ладони, катнул по столу: — Вот, один осколок. И, привет пехота. Поняли? Именно. Не нужно умничать. Уходит топливо, значит, поймал железо и готовься к мягкой посадке на две конечности, если повезет. И помните. Пока в воздухе, старайтесь определиться. До боли в глазах всматривайтесь в карту и перекладывайте ее на землю. Потому что по ней, матушке, вы через пять-десять минут потопаете. И от того, как вы запомните, зависит ваша жизнь, зяблики.


Бесполезная, как тогда казалось, наука совсем скоро стала самой что ни на есть явью.

Тишина упала, словно опустили стеклянный колпак.

Винт провернулся и встал колом. Проявились ободранные красно-белые полосы краски.

"Механик покрасить не успел, теперь и… — с несвоевременной сентиментальностью вздохнул Павел. Похлопал фанерный борт кабины: — Прощай, старик".

Набирая скорость, истребитель ушел в пике. Пока не круто, но с каждым мгновением все больше заваливаясь и ускоряясь. «Пора», — Решился Павел, неловко, борясь с перегрузкой и цепляясь меховым регланом за рычаги, словно купальщик из узкой лодки перевалился за борт.

Заорал во весь голос. — Падать страшно, хоть с вышки, хоть с километра. А с криком, так вроде легче. Наконец сумел сгруппироваться и проводил взглядом хвост падающего почти отвесно самолета. Досчитал до десяти и дернул кольцо.

Купол, словно сделанный не из тончайшего шелка, а из брезента, ударил по спине, по лицу, дернул, расправляясь.

Земля понеслась навстречу, мелькнула тревожная зелень деревьев, парочка стогов.

Унты скользнули по свежей траве, но, уже заваливаясь набок, исхитрился погасить купол. Наконец, стропы ослабли. Подскочил, завозился, сбрасывая толстый, меховой кожан, отстегивая сбрую. Короткая перебежка по полю, и вот уже парашют исчез в глубине стога.

Павел выждал пару секунд, восстанавливая нарушенное падением с высоты давление в голове, и, настороженно озираясь, рванул в сумрак небольшой рощицы.

Березки, шумя подсохшей от жаркого июльского солнца листвой, надежно укрыли от посторонних глаз.

"Может и зря все эти предосторожности, — рассудил он, успокаивая дыхание, — но лучше подстраховаться, чем после локти кусать…

Чуть отдышавшись, присел на подломанный комель и развернул карту: "Как ее? Зыбь. Похоже, она и есть, — провел пальцем по гладкой поверхности карты. — Чуть дальше — овраги и точка села. Маленькое, даже название не пропечаталось, или стерлось на сгибе. Одно радует, деревня — в восточном направлении. Подъем".

Спрятав карту в сапог и вытрусив из планшета бумаги, скомкал и подпалил. Пепел, схваченный теплым ветерком, исчез, разлетелся по полю. "Вперед, славяне", — выдохнул Павел и рванул через открытое пространство. Однако в середине выдохся. Рухнул в тени разваленной копны и отдышался.

"Говорила тебе мама: Учись, балбес, музыке, — невесело пошутил летчик. И тут же поправился: — Музыка, не музыка, все одно, если суждено, собьют. Серегу, вон, в первый же вылет, свои и… Зенитчики «садят» без разбора. Ба-бах, и нет Сережи. А тут, считай, повезло".

Пока петлял по сенокосу, перевалило за полдень. Жара чуть спала.

"Может, лучше было на вынужденную пойти? — вернулись мысли к пережитому. — Лучше-то лучше. Да вопрос. А ну, как у немцев? Точно, "переход с машиной" впаяют и даже "пропал без вести" не удостоят.

Как там, в присяге?.. "Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся".

Лучше уж так. Пешочком. Да и куда тут сядешь?"

Наконец, бугры и закончились, и летчик вышел на проселочную дорогу. Она, петляя, уходила к пригорку. "Все легче. Хоть кочек нет". Поднявшись на холм, осмотрел раскинувшиеся перед глазами окрестности: «Красота». Поля, перерезанные редкими перелесками, а чуть левее строения.

"Далековато, — прикинул он расстояние. — Километров пять по жаре топать. Ну да чего тут". Он двинулся к деревне, повторяя в такт фразу: "Все выше и выше, и выше". Дичь, но мысли отгоняет.

Однако про музыку Паша вспомнил не для красного словца. Он, и впрямь, учился музыке. После школы, когда вместе с аттестатом получил диплом музыкалки, подал документы в консерваторию. Класс рояля, звучит. "Весь вечер за роялем". Все лучше, чем "Весь вечер на манеже". Но промучился год и заскучал. Однажды в «консерву» пришел летчик, набирать в авиашколу. Авиатор сразил наповал. Кожаная куртка, фуражка с синим околышем, блестящие сапоги. Павел понял — это судьба. Прошел комиссию, подал заявление. Только получив письмо с вызовом, сообщил матери. Жестоко, конечно. Однако радость так ослепила, что ни о чем не подумал. Авиашкола, взлет-посадка. Девять месяцев, потом "Борис и Глеб", как прозвали в народе Борисоглебское училище летчиков истребительной авиации. Пресловутый приказ 0362 от 22 декабря 40 года встретил уже в полку. Потому и успел получить лейтенанта, хотя в казарму все же перевели. Да и ладно. Это семейным туго пришлось. Попробуй, отправь семью, как предписывал строгий документ, на Родину, и всего за две тысячи. А холостому — ерунда. Свои тридцать часов налета он из училища привез. Только привык, осмотрелся, и на тебе…

"…В четыре часа утра, без объявления… Киев бомбили", а дальше по тексту… Голос товарища Молотова, сухой и чуть гундосый, сообщил новость. Какая тревога? Аж руки зачесались: "Да мы их на тряпки порвем". В первый вылет, как на парад, собирались. А вернулось — треть группы. Это уже после, втянулись. Когда над танковыми колоннами полетали, да поняли, что это, как сказал Ильич, "всерьез и надолго". Павел даже оглянулся. Его шуточки, иной раз до неприличия острые, уже вызвали задумчивый взгляд замполита, и вполне могли стать лыком в строку.

"…А не было у вас гражданин лейтенант умысла на теракт? Ох, разошелся. Дойти еще надо". За такими упадническими настроениями и не заметил, как отмахал километра четыре. А по жаре это совсем немало. "Ноги отваливаются. Но дойдем. Немного. Вот и околица показалась". В мягком свете зависшего у горизонта светила показалось, что деревья над маленькими домишками засветились церковными свечками. "Надо же, в детстве бабка всего раз сводила, а в память запало". Павел спустился с горки, перешел трухлявый мосток через невзрачную речушку, с кувшинками и осокой, и, пошаркав сапоги о голенища, вступил в населенный пункт. Не то, что шел наобум. Постоял, внимательно наблюдая за возможным присутствием неприятеля: "Никого, словно вымерли. Может, сбежали? Вряд ли. Тогда бы ставни позакрывали, а если бы увезли, то хоть собаки выли. А тут тишина, — шел спокойно, слегка помахивая отломанным прутиком. — Наглость — второе счастье. Но не до темноты же в кустах сидеть?"

Возле первой хаты остановился. Тихо. Негромко позвал: — Эй, хозяйка? Кто живой есть?

"Понятно. Идем дальше. Деревушка-то всего пятнадцать дворов, но сельсовет должен быть. Уж это как пить дать". Обойдя с десяток, забеспокоился. В следующий двор проник, легко перепрыгнув невысокий заборчик.

"Знаем мы этих кобелей. Молчит, молчит, а потом галифе на портянки", — опасливо оглянулся по сторонам непрошенный гость.

Крыльцо скрипнуло под сапогами на удивление музыкально. Тепло и чисто. Павел стукнул в добротную дверь и шагнул в сени, пахнувшие травами и пылью. Несколько шагов сделал наугад, пока глаза не привыкли сумраку. Перекинул пистолет в левую руку и потянул ручку на себя. С громким стуком, заставившим сердце прыгнуть к самому горлу, входная дверь, словно вбитая неслабым ударом, отрезала солнечный лучик. Реакция сработала быстрее рассудка. Рыбкой нырнул в проем, затем перекатом по некрашеным половицам и замер, вытянув вперед руку с зажатым в ней стволом.

Сумрак и прохлада избы. Русская печь, стол из потемневших от времени досок, буфет с резным верхом и вечная зелень герани на окне.

Короче, чистота и уют. Картинку портила только плетеная из разноцветных полосок ткани дорожка, волной улетевшая к печи. Павел выпрямился и, не сводя глаз с входа, собрался шагнуть дальше, из кухни в комнату.

— Ну что ты щлындраешь, полы топчешь? — прозвучал скрипучий старческий тенорок. Донесся он из угла кухни, где, а в этом летчик мог поклясться, еще секунду назад никого не было. Голос вызвал легкий озноб. Паша крутанулся, приседая. В красном углу, прямо под иконами с потемневшим от времени окладом, сидел матерый старикан. В истертом треухе, ватных штанах и валенках. Дед усмехнулся, собрав морщины на небритых щеках, и продолжил: — Что, Паша, боязно? Иль как?

Говоров замер. Да и что тут ответить, если все неправильно.

— Да ты присядь, милок, а то стоишь, как оглобля, — ткнул старик скрюченным пальцем в табурет у стола. — Разговор говорить сиднем, оно легшее.

Хозяин словно специально коверкал слова, однако "в цвет".

— Летчик я, истребитель. Возвращался с задания… Самолет подбили, пришлось прыгать, — заученно произнес Павел, чуть успокаиваясь. — Немцев не было? А куда народ подевался? — выпалил он.

— Не трынди ты, — поморщился хозяин, — сам знаю, что истребитель. Промухал немчуру, вот он тебе и впаял, по баку. А, считаю, и правильно. Не зевай, милок, ежели воевать взялся… Да ладно, теперь чего уж.

— Про людей забудь, нет тут никого. Да и деревни тоже нет. Морок то. Моих рук дело, — непонятно закончил явно больной на голову старик.

Летчик, сообразив, что дед не в себе, сокрушенно махнул рукой и, собираясь выйти, дернул ручку. Дверь подалась трудно, и с громким скрипом. Однако в распахнувшуюся дверь увидел все ту же горницу и дедка, сидящего в красном углу.

Ноги подкосились, и Павел хлопнулся на неведомо как возникший под ним табурет.

— А говоришь, не в себе… — расплылся в усмешке ехидный старикан. — Слушай, не перебивай, а то обижусь.

— Война, Пашенька, будет страшная, — чистым, совсем не старческим голосом продолжил он. А ты словно в бирюльки играешься. Хочешь, научу, как немцев одолеть? Только для того тебе придется, милок, им самим стать…

"Провокатор? — обомлел Павел и потянулся к висящей на поясе кобуре, но вдруг передумал. — Какой еще провокатор? Совсем от политинформаций охренел? Нет его. Чудится мне это…"

— Не мучь ты себя, — словно расслышав его мысли, вступил дед. — Звать меня… ну, если хочешь, Иваном. Или дед Иван, уж как сподручней. Кто я, про то знать не велено. Так ответь мне, наконец, горе луковое: — Хочешь, аль нет, врагов бить, и силу на то иметь? — слегка осерчал сказочник.

Павел пожал плечами, примиряясь с наваждением: — Бить, да. Конечно. А силы? Так я вроде и не слабый? — повел плечами паренек. — Здоровье есть.

Дед сердито поморщился, махнул сухой ладонью, предлагая молчать: — Главное сказано. Об остальном после.

— Плесни-ка ты водицы из жбана, — указал дед Иван на стоящее возле печи ведро, прикрытое чистой тряпицей.

Павел, уже ничему не удивляясь, встал и зачерпнул половину ковша. Поднес к столу, собираясь подать старику.

— Сам пей, — приказал тот.

Пилот глянул удивленно: — Да, вроде, не хочу я.

— Пей, сказал, — рявкнул хозяин так, что дрогнули стекла.

Паша поднес ковш ко рту и глотнул прохладной воды. "Вкусно как?" — поразился он. Даже после выпускной гулянки, когда отходил с жуткого похмелья, не казалась ему вода такой сладкой. Сам не заметил, как допил всю. Опустил ковш, и словно волна прошла по телу. Он ощутил в себе такую силу, что даже оробел.

— Ох, ты? — выдохнул гость.

— Почуял? — не то спросил, не то подтвердил дедок ехидно.

— Не все, еще давай, — он снова кивнул на ведро. Второй заход Павел сделал уже без страха. Но вода показалась ему уже другой. С легкой горчинкой, и вдарила в голову, как свежая брага. Однако дурман прошел, а в голове закрутились мысли, чувство было такое, словно давно забытое что-то вспомнил, и сейчас вертится в голове ответ и вот-вот отыщется…

Третий ковш набирал с опаской. Предчувствуя. Да и советчик его построжел.

— Вот, Паша, самый главный миг. До дна выпить нужно. Как бы тяжко ни стало. До дна. С богом, — благословил он.

Причину напутствия осознал, едва глотнул. Вкус не поменялся. Только с каждым глотком менялось в душе у паренька. Горесть появилась, или печаль. Но совсем невмоготу стало к середине. Потекли непрошенные слезы. Да что потекли, ручьем хлынули. Грудь сдавило такой болью, что и никаких сил терпеть. Однако зажал ручку, аж хрустнули костяшки пальцев, и осилил. Схлынул морок. Исчезла боль и тревога. А пришла мудрость и понимание важного, чему и названия нет.

Павел взглянул на благостно улыбающегося старика: — Ну что, дед Иван? Выполнил я урок?

— Выполнил, — согласно кивнул тот. — Молодец. Да и то сказать, пора мне уже. Напоследок вот что скажу. Сам все поймешь. Понемногу спознаешь. Но помни, не я один такой. Есть и у ворога вашего, свои… А вот крестника его, ты обязательно когда-никогда встретишь. По отметине его признаешь. Тогда и будет твой день страшный и для кого-то последний. Для кого? Мне неведомо. Что суждено, то и будет. А пока ступай, Павел, ступай с богом.

Он встал и легко, но словно касаясь лучиком света, перекрестил гостя. А Павел понял, что ни спрашивать ни о чем, ни говорить с ним дед больше не будет. А лучше для всех, чтобы ушел он из этой хитрой горницы как можно скорее. Он встал, развернулся и в два шага вскочил в темные сенцы. Еще миг, и уже стоял на крыльце. Солнце ударило в глаза, ослепило. Прикрыл глаза ладонью, а когда убрал, увидел, что нет вокруг ни домов, ни огородов. Стоит Паша посреди луга и глядит на скошенную траву. Повернул голову. Сколько хватает глаз, только поля и редкие березовые околки. И никакого намека на деревеньку. "Заснул, голову напекло, вот и привиделось, — облегченно выдохнул летчик. — Тоже мне Илья Муромец", — усмехнулся он чудной истории. И тут приметил столб пыли, поднятый подскакивающей на колдобинах полуторкой. Он сорвался и побежал к дороге, огибающей поле, размахивая руками и крича водителю.

Три часа в кузове, ночь в комендатуре захолустного городка, и уже на следующий день вернулся в часть. Что и говорить, кругом повезло. Упади раньше, так просто бы не отделался.

В казарме тишина и покой. Все на поле. "Рассчитывать на машину глупо. Вдоволь надежурюсь", — расстроенно думал он, лежа на кровати. В штаб вызвали, едва задремал. Пригладил вихры и рванул. "Ясно, что не за орденом. Сейчас всю душу вымотают.,- не без оснований сокрушался летчик.

Однако комполка лишь укоризненно ткнув пальцем в донесение, где, как следовало понимать, был отражен и его «подвиг», заговорил о другом: — Ты, Паша, нынче у нас безлошадный, так что готовься. Завтра, едешь получать новые машины, и на учебу, будешь осваивать.

"Невиданное дело? — изумился лейтенант. — Хотя? По сути, работа нервная. Пока изучишь, загрузит. Проблем выше головы, а уж если что не так, то, как водится. По закону военного времени… Мало не будет".

Однако узнал, что ехать придется не куда-нибудь, а в родной Новосибирск, где на заводе 153 и клепали "крылья Родины", как назвал товарищ Главковерх истребители. "Отпуск — не отпуск, но совсем другое дело".

— Слушай, Павел Тимофеевич, — внезапно обратился комполка к подчиненному не по уставу. — Не пойму, ты, никак, подрос? Или повзрослел? Давно пора, а то все пацан пацаном.

Назад бежал, как на крыльях. Объяснять не надо, какая радость — родных повидать. И только на подходе, сообразил: "Я в тыл, а ребята "на боевые"? — но долго не переживал. — Наверстаю".

В расположении эскадрильи его встретил приятель и ведомый Андрей. — Дошел? Молодец. А я ведь понял, ты меня прикрыл, когда «мессер» выскочил. Мое это железо было, — сказал приятель, когда, сидя в курилке, вели разговор о произошедшем.

— Да ладно тебе, — смутился Павел. — В плоскости, да в хвост поймал, а тебе он в кабину целил. Там бы и остался, а так все живы, здоровы. А я, зато, на родину, учиться на новые машины еду, — перевел он разговор. — Так что, может, я специально подстроил? — улыбнулся Говоров.

Андрюха недоверчиво покачал головой, но от комментариев воздержался.

Случай, несомненно, из ряда вон. Был один момент, который командир не счел нужным довести подчиненному. Самолеты были не привычные «ишачки», а новые ЛаГГи, которые только начали поступать в войска. Машины новые и, что греха таить, еще сырые. Вот так и выпало лейтенанту Говорову в самый разгар военных действий попасть на родину.

Возвращался через две недели. Учеба оказалась хотя и трудной, но интересной.


Павел лежал на верхней полке набитого до предела вагона и со скуки вспомнил о встрече со стариком, что приснилась ему тогда в поле. И вдруг навалилось сомнение. Уж больно все живо в памяти сохранилось. Со сном что-то не так. А с другой стороны. Чудес не бывает. Это Паша знал точно.

Наконец, задремал и проснулся только от сдавленного крика в тамбуре. Благо, что место ему досталось в самом конце поезда. Он прислушался и решил пойти покурить. Вагон к полуночи утихомирился, и только из разных углов доносился заливистый храп неловко устроившихся пассажиров. Павел спрыгнул в проход, натянул щегольские сапоги и, расправив под ремнем гимнастерку, двинулся к выходу. Картина в грязном тамбуре не то, что удивила, расстроила. Трое блатных, приставив к горлу своей жертвы финский нож, сноровисто обшаривали ее карманы. Женщина, боясь шелохнуться, замерла, прижавшись к стенке вагона, и только жалобно попискивала, когда мучитель прижимал лезвие чуть сильнее. — Эй, вы чего это? — рявкнул лейтенант.

— Брысь, вояка, перо схлопочешь, — ощерился детина, повернув в его сторону испаханное оспой лицо. Павел понял: ждать не резон. Вложив в удар всю силу, въехал бандиту в челюсть. То, что случилось, поразило не только подельников, но и самого защитника. Крепкий, откормленный мужик вдруг словно подпрыгнул и рухнул замертво. Приятели покойного вышли из ступора и кинулись на непрошенного защитника. Кулак рябого мог свалить и быка, но, соприкоснувшись с челюстью летчика, он словно наткнулся на бетонную стену. Из разбитых костяшек брызнула кровь. Бандит, размахивая кистью, согнулся вдвое. Третий нападающий наткнулся на локоть Павла.

Треск грудной клетки, жалобное сипение. Урка медленно опустился на уже остывающего товарища. Легкий удар начищенным сапогом под зад все еще согнутого пополам главаря вогнал его головой в железную дверь тамбура, а когда тот повалился назад, в толстом металле образовалась вмятина размером в мяч. С момента начала схватки прошло каких-то пять секунд, а тамбур уже напоминал Куликовое поле. Летчик перешагнул через тело бандита и потянул онемевшую жертву в вагон.

— Успокойтесь гражданочка. Идите на свое место, а я вызову милицию, — он проводил всхлипывающую от пережитого ужаса пассажирку в ее купе, а сам отправился к проводникам. Сообщив о неудачной попытке грабежа, дождался наряда поездной милиции. Старшина открыл дверь в тамбур и присвистнул.

— Ого, — сбил он фуражку на затылок. — Вот это здорово?

Записал показания, осмотрел тела, выслушал потерпевшую и, отозвав в сторону офицера, тихонько произнес: — Товарищ лейтенант, это же Семка Рытый, на нем восемь трупов. Как ты их один-то? — от изумления перешел на «ты» старый милиционер. — У двоих, вон, стволы, а ты голыми руками? Ну, силен. Или, может, железом? Хотя, какое тут железо, — он провел пальцем по вмятине. — Не волнуйся, лейтенант, правильно, что этих нелюдей положил. Они на три вышки уже себе заработали.

Павел вернулся на свое место и задумался. Тот всплеск силы, что произошел в момент опасности, привел в искреннее изумление. Чего себе льстить, не Геркулес, да и не с руки было в свое время студенту консерватории учиться морды бить. Руки берег.

Екнуло в груди у Павла: "Неужели ковш тот? Так ведь не было этого? Или все же было?" — похолодел он.

Так и не решив для себя ничего, заснул. Однако разговоров в вагоне хватило на всю дорогу. Пассажиры с уважением поглядывали на смелого летчика. И на удивление спокойно прошел остаток пути. Только хотел было перебравший самогонки мужичок затянуть разудалую песню, как доброхоты мигом приструнили буяна, обещав пожаловаться офицеру.

В часть вернулся на седьмой день. Под ударами немцев линия фронта откатилась на триста километров, полк перебазировали, и пришлось долго плутать, разыскивая полевой аэродром.

Состав с новыми машинами ждал с особым нетерпением. Дежурить Паше обрыдло. Боевые вылеты следовали один за другим. И потери в полку росли. Он извелся, наблюдая, как товарищи уходят на задание.

Необременительная вахта оставляла вагон свободного времени. Сидя в дежурке, от скуки взялся листать устав тактики. И с изумлением заметил, что принимаемые еще недавно за постулат статьи теперь выглядят совершенно иначе. Да и как можно принимать всерьез указание атаковать тройкой? Выходит, в бою участвует только ведущий, а ведомые лишь прикрывают его, временами больше мешая друг другу.

"Нужно сократить время боестолкновения, тогда и необходимость в плотном прикрытии пропадет. Первым засечь врага, выйти с запасом скорости и высоты, ударить и исчезнуть, — отыскал естественное, на его взгляд, решение летчик.

— Если атака с задней сферы, то уход должен быть настолько внезапен, чтобы противник не успел выстрелить по проскочившему вперед истребителю. Значит, скорость должна быть достаточной, чтобы уйти на петлю и вновь пристроиться в хвост. А петля, чем круче, тем лучше, тогда и при выходе успеть можно". Мысли переполняли. Он начал набрасывать возможные маневры, способы атаки, уходы. Ему до жути захотелось взлететь и опробовать новые способы. Но, не имея возможности воплотить в жизнь, только заполнял мелким, бисерным почерком новые и новые листы рабочей тетради. Наконец, долгожданный день прибытия самолетов наступил.


Глава 2


Первый боевой вылет на новой машине. Волновался Павел отчаянно, и не понять из-за чего: "Или после прыжка страх не прошел?"

Однако, пустое. Вырулил на полосу и, набрав обороты, снял тормоз. Разгон вышел совсем коротким. Руки сами вытянули штурвал, едва набрал скорость отрыва. ЛаГГ свечой ушел в небо. Пока взлетели все, успел сделать коробочку над аэродромом и опробовать управление. Машина реагировала на каждое движение ручки управления. Такое чувство, что это не она летит, а сам стал ее продолжением, или она твоим. Поднялись на потолочную высоту и, встретив группу бомбардировщиков, пошли через линию фронта.

Чтобы не терять тихоходы, периодически скользили вниз, делали горку и вновь набирали высоту. Звено вел командир эскадрильи. Орденоносец, воевал еще в Испании.

Комэск поменял высоту и, чуть довернув машину, нырнул в облако. А выходя из него, попал в переплет. Прямо на Данилу несся вражеский истребитель. Превосходство в высоте позволяло ему прошить самолет ведущего враз, однако немец промедлил, видимо, не поверив удаче, и тут из белесого марева вынырнул нос Пашиного ястребка. Тот еще и сам не успел разобрать, что случилось, а рука уже сбила колпачок и выжала гашетку всех пулеметов. «Мессер» вспыхнул и, кувыркаясь, рухнул вниз.

Проскочив место скоротечной схватки, звено уже неслось дальше, набирая высоту. Встав в боевой порядок, Павел заметил, как комэск машет ему, стремясь привлечь внимание. Он качнул крыльями. В ответ Данила показал большой палец и, от избытка чувств, хлопнул по стеклу кабины. Понять его восторг было легко. Смерть глянула в глаза и — промахнулась. Не успей ведомый расстрелять немца, гореть бы орденоносцу, как простому новобранцу. Однако уже через секунду все забылось. Внимание сосредоточилось на заходящих в боевой разворот Пешках.

Какие цели у бомбовозов Пашу не интересовало вовсе. Дай бог разгрести свои заботы. Их задача проста и незатейлива. Чтобы грузовики отбомбились и ушли без потерь. А «мессеры», поднятые по тревоге, уже появились. Если сбитый был просто свободным охотником, то сейчас на них шел плотный кулак. Они грамотно выскочили на высоте атаки и, разбираясь на пары, кинулись к беззащитным бомбардировщикам. Сложность бомбометания в том и состоит. Зайдя на боевой курс, рыскать нельзя. Пусть тебя расстреливают в упор, идти нужно по прямой.


Круговерть воздушного боя похожа на рукопашную. Кто, где? Свои, чужие. Все после. На рефлексах, на удаче, и только потом, если повезет, можно попытаться анализировать его ход.

Главное, отбились. Бомбовозы, скинув смертоносные подарки, медленно уползали на восток. Немцы, связанные круговоротом схватки, даже и пожелай они того, вдогон не кинулись.

"Пора", — решил летчик, заметив, как дрогнула стрелка уровня топлива. И качнул крыльями, выполнив несложный маневр.

"Считаться будем дома. Это золотое правило. Пока не сел, значит, еще не вернулся. Сколько осталось? " — не забивая голову пустяками, пошел в набор высоты. Уже на входе в облака заметил ведомого, он чудом зацепился за хвост и не отстал. «Молодца», — похвалил Паша друга. Однако, их ведущий, видно, так увлекся боем, что не собирался реагировать на отступление подопечных. "Потеряем, уйдут", — решение пришло без колебаний. Он заложил глубокий вираж и двинулся следом за группой.

Они проскочили небольшой слой облачности и летели навстречу сияющему солнцу. Бомберы, хоть и ушли спокойно, однако все равно оставались легкой добычей шакалов люфтваффе. Попадется такой на обратном курсе, а они любят пастись в свободной охоте, и вся работа насмарку. Троих запросто сбить может, пока выстроятся для защиты. Спасла удача. Заметив вдалеке горбатые силуэты, довернул и двинул следом, внимательно следя за обстановкой. Ведомый, повторив его действия, один в один шел в третьей четверти.

Пятерка «мессершмиттов» зашла по науке, от солнца. Они, словно пираньи, рухнули на беззащитный строй Пешек.

— Вперед, — махнул Павел, добавляя обороты двигателя и толкая ручку от себя. Первого он разнес на максимальной дистанции сближения. Фюзеляж вражеского истребителя стал весьма вкусной добычей. Очередь разнесла фонарь и достала двигатель. "Сто девятый" закоптил и рухнул в отвесное пике. Вошел, словно гвоздь, вбитый умелым плотником. По самую шляпку. А Паша уже выцеливал второго. Однако эффект внезапности уже себя исчерпал. «Ганс» вывернулся, встал на крыло и ускользнул. Но остальные нападающие уже открыли огонь. Однако бомберы, предупрежденные Пашиной атакой, успели встать в круг и добросовестно отбивали нападение.

"Чтоб тебе", — Паша дернул ручку, уходя от неведомо как возникшего у него на хвосте «мессера». Ас не полез в круговерть схватки, а подстраховывал в отдалении.

Маневр чуть не сорвал машину в штопор, но спас.

— Врешь, зараза, — рявкнул Павел. Машину крутануло и бросило в странную, неизвестную, фигуру высшего пилотажа. Ошалев от подобной выходки, немец потерял долю секунды и не успел среагировать, форсированный движок промчал супостата вперед. "А вот теперь танцуем", — выводя трещащий заклепками самолет из смертельного пируэта, истребитель зацепился за хвост недавнего обидчика.

"Получи…" — Павел выжал гашетку. Ненавистное изображение словно взорвалось изнутри и, вмиг потеряв свою грозную элегантность, шедевр германского авиапрома, беспорядочно кувыркаясь, полетел на встречу с землей.

Только теперь летчик вспомнил о ведомом. Покрутил головой и с удовлетворением обнаружил, что тот не отстал: "Молодец, пацан".

Оставшиеся без вожака, и растеряв превосходство, немцы дружно разошлись в стороны, уходя от схватки.

Помахав крыльями флагману тихоходов, Павел решил возвращаться. На аэродром вышли уже с сухими баками. Наверное, только привычка заставляла насосы вытягивать последние граммы горючки. Сели без подготовки. Поперек полосы, едва увильнув от взлетающей пары, но целые. "Это да, это весело", — стянул истребитель шлемофон и провел по лицу, размазывая соль и слезы.

— Товарищ капитан, — доложил он руководителю полетов, зайдя на КП. — В воздушном бою звено уничтожило три истребителя противника. Сопровождали бомбардировщики до точки расхождения, — голос его слегка подрагивал от возбуждения. И то сказать, шутка — завалить три «мессера» в одном бою. А вот глаза капитана остались холодными. Он опустил руку от пилотки и, глядя в сторону, проскрипел:

— Вам надлежит прибыть в штаб. Срочно. Машина ждет, — и отвернулся, чрезвычайно заинтересованный перепалкой между техниками, происходящей за стеклом вороньей слободки КП.

— Ого, — удивленно присвистнул Серега, узнав, что командира вызывают наверх.

— Слушай, ну точно, награду оформлять. Это ж не хухры-мухры… Поздравляю, — радовался безыскусный паренек.

А вот Паше было не до веселья. "Ох, неспроста. Этот ускользающий взгляд, еще утром доброжелательно хлопнувшего по плечу капитана, насторожил.

Однако, не чувствуя за собой особых проступков, ехал спокойно. Смутила только фигура сопровождающего. Старшина сидел рядом, угрюмо посматривая на спутника, и придерживал оттопыренный карман рукой.

Войдя в помещение штаба, обратился к дежурному. Сержант почесал в затылке, вспоминая, и, наконец, радостно сообщил: — Так особист интересовался. Лично товарищ лейтенант подошел и распорядился. Точно, точно. И машину он посылал. Во, — деревенский паренек, хоть и прослужил уже три с лишним года, а так и не избавился от простоты и незамысловатости речи. — Так что, к товарищу лейтенанту вам.

Он козырнул и принялся разглядывать вывешенный в коридоре приказ начальника штаба.

"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день", — выдохнул Говоров.

Шагнул в кабинет и, отыскав глазами фигуру склонившегося над бумагами особиста, рявкнул о своем прибытии.

Однако тот словно и не заметил вошедшего. Дописал строчку, аккуратно положил перо на краешек чернильницы и промокнул текст матерым бронзовым пресс-папье. Павел заскучал, отвел глаза в сторону, а когда вновь сосредоточился на хозяине неласкового кабинета, тот уже внимательно смотрел на него.

Пауза разрядилась негромким стуком. Это поднятая НКВДшником с зеленого сукна папка легла на стопку таких же бордово-красных документов.

— Доложите о вашем сегодняшнем вылете, товарищ лейтенант, — медленно, явно работая под манеру Вождя, попросил хозяин.

Павел кратко доложил о сбитых самолетах. И замер, ожидая реакции.

— Вот как? — удивленно поднял брови особист. — Так вы герой? А вот у меня есть сведения, что во время совершения вылета в составе эскадрильи, вы, нарушив руководящие документы, устав РККА и Директиву Верховного Главнокомандующего, покинули свое место в боевом порядке. А следовательно, совершили дезертирство. И подлежите суду военного трибунала. По законам военного времени. Он замолчал, глядя, как меняется лицо офицера.

— Что молчишь, гнида? — внезапно сорвался на крик опер. Впрочем, крикнул не в сердцах, а, скорее, по обязанности, потому как закончил вполне мирно: — Вот рапорт твоего командира. А это «объяснительные» твоих товарищей, которых ты предал и бежал. Пока они кровь проливали… — тут «летехе» наскучило играть спектакль. Он опустился на стул, нахлобучил фуражку на реденькую шевелюру, отчего уши смешно оттопырились, и он стал походить на огородное пугало.

— Сдать оружие, — приказал «контрик» уже вовсе обычным голосом. И крикнул, обращаясь за дверь: — Иванов, зайди.

В дверях возник хмурый старшина. Он, набычась, уставился в спину Говорова и явно был готов к немедленным действиям.

Холодной рукой Павел вынул из кобуры пистолет, запасную обойму, и аккуратно уложил все на папку, якобы хранящую рапорта на его, Говорова, дезертирство.

— В карцер пока закрой, после на гарнизонную гауптвахту отвезем, — распорядился лейтенант, убирая оружие в обшарпанный сейф. Рукав его гимнастерки вдруг зацепился за дверцу, и на открывшемся для глаз арестованного запястье показалась замысловатая узорчатая татуировка. Змея, свернувшись кольцом, кусает себя за хвост. И вязь непонятных букв. Заметив взгляд, опер дернулся, убирая руку, и скомандовал старшине: — Увести арестованного.


Глава 3


Старый подвал, громко названый карцером, встретил затхлым сумраком. — Снаряжение позвольте, — старшина, не рискуя хамить, пусть и арестованному, но офицеру, дал понять, кто сейчас главнее. Павел, ничего не соображая от быстроты произошедшей метаморфозы, расстегнул ремни.

"Сейчас доложат командиру, и все прояснится", — попытался успокоить он себя. Однако уже засосало под ложечкой в недобром предчувствии. Больно часто в предвоенные годы звучали глухие рассказы о ночных арестах врагов народа.

"А ведь, формально, НКВДшник прав, — мелькнула паскудная мыслишка. — Вышел из строя, бросил командира звена, нарушение летного устава явное. Но это же глупость. Нарушил, ладно, арестуйте, гауптвахта для того и придумана. А причем тут… Я же в бой пошел, а не назад. Странно? Может план у них по дезертирам горит?»

"А вот наколка у лейтенанта интересная, — вспомнился Говорову странный «партак» оперативника. — Не положено ведь?»

Он всмотрелся в темноту: "Ох ты, как здесь сидеть? Тут и стоять невозможно".

— Входи, орелик. Чего застыл, как не родной? — прозвучал из глубины надтреснутый баритончик.

— Кто тут? — Паша вздрогнул.

— Кто-кто, хвост от пальто, — разухабистый голос напомнил о заполонивших улицы в последний мирный год блатняках.

Лейтенант напрягся, собираясь дать отпор урке.

— Да не журись, босота, — добродушно хохотнул обитатель подвала. — Мы с тобой здесь оба арестанты, чего ты? Садись вот на ящик. Сейчас огня запалю.

Чиркнула спичка, и затрепетал слабый огонек коптилки. Из темноты выплыл низенький потолок, кирпичные стенки, заросшие плесенью. И невысокий мужичок в пиджаке и характерной кепочке-шестиклинке. Рубашка апаш, куча значков на широком клетчатом обшлаге. — " Точно уголовник, но что он тут делает?»

И словно отвечая на немой вопрос, парень приподнял кепку. Оттопыренный палец и задорная улыбка. Сверкнула сталь фиксы.

— Жора. Кличка «Маленький», — представился человечек. — С Бобруйской кичи немцы выпустили, живи не хочу. Так нет, патриот хренов, решил на восток уйти, вот и дошел. Повязали. Свои и взяли… Уже в тылу. Шпионаж лепят, — попросту объяснил новый знакомый свой статус. — Верь не верь, а вот он я, — и добавил: — А ты, смотрю, козырный. Летчик? Чего ж в трюм-то? Али Родину продал? — от легкости, с какой произнес сокамерник страшные слова, бросило в жар.

Офицер вскочил, норовя ухватить провокатора за шиворот. Однако не рассмотрел брошенную на пол рванину, запутался и чуть не упал.

— Ладно, ладно. Молчу, — босяк отодвинулся. — Вижу, идейный. Ты не гоношись. Вспомни, что и тебя не на курей бабкиных разводят. Ведь так? Ну представь, что и я не предатель. Может такое случиться? Воот. А то сразу.

Павел немного успокоился и вернулся на место, замер, осознавая свое положение. А и верно. Скажи я кому. Мол, по ошибке. Что подумают? Отмазывается, скажут, подлюка. Глаза отводит. Органы не ошибаются. Сам ведь сколько раз слышал.

Нехотя произнес: — лейтенант Павел Говоров. Истребитель.

— Бывший, — пробормотал из угла собеседник.

— Чего? — опешил офицер.

— Бывший, говорю, истребитель, — объяснил Жора. — Мы ведь с тобой, соколик, за НКВД сидим. Так что? По закону военного времени, меня в расход, тебя уж, как повезет. Или в могилевскую губернию, или в лагерь. А после зоны назад хода нет. Кто изменнику самолет доверит?

— Да я ж не виноват совсем. Какое дезертирство. Три «мессера» завалил. Как же?

Павел обхватил голову руками, начиная сознавать, что все это всерьез.

Понемногу отчаяние поутихло. Лейтенант вскинулся и завертел головой, осматривая уголки подвала.

— Дохлый номер, — жиган затянулся папиросой и разогнал вонючий дымок. — Я прошмонал. Голые стены.

— Так и сидеть? Ждать? — лейтенант вздохнул. — Глупо.

— Жизнь — штука несправедливая, — протянул сосед, — хотя бы тем, что конечна.

— Ого, да ты философ? — нашел силы усмехнуться пилот.

— Станешь тут… На зоне сейчас столько умных людей, куда твоим университетам. Только слушай.

— Много сидел? — поинтересовался от нечего делать летчик.

— Сидел, бежал, да на вокзал, — отговорился шуточкой сосед. Помолчал. — Да было дело, — уже серьезно отозвался он, поправляя фитилек. — Нам не сидеть никак невозможно. Урка в тюрьме дома, на свободе в гостях.

— Не понимаю. Это как-то неправильно. Разве можно к тюрьме привыкнуть? — Павел, не имевший дел с блатными, не мог постичь психологию вора.

— А мне выбор был? — Жора подсел ближе. — Я сам с двадцатого. Отца в тридцать третьем НКВД взял. Мамка померла, через год. Беспризорничал. А оттуда одна дорожка — по этапам, по централам… День прожил, скажи спасибо. Вот и на фронт потому не забрали. У тебя, говорят, судимость непогашенная. Да я и не рвался. Прости за прямоту. Без меня есть кому…

— Да ты контра?.. — не зло, скорее, недоуменно, протянул Павел.

— Сам ты «контра», а я "социально близкий". Понял? Товарищ Сталин так и сказал: "Уголовник — это тот же пролетарий, только еще несознательный".


— Ой, брешешь, — не поверил Говоров. — Чтобы Он так сказал? Брешешь.

— Ну-ну. Вот если повезет, и тебя в ближайшем лесочке в распыл не выведут, а по трибуналу на четвертной пристроят, тогда и поймешь, кто такие уголовники, — парировал Жорик.

Содержательную беседу прервал ужин. Старшина приоткрыл дверь и поставил на пол два котелка с горячим.

— Лопайте. Да быстро, а то посуду сдавать нужно, — поторопил он заключенных.

Павел брезгливо попробовал жидкий супчик. Вонючая капуста, несколько полусырых картофелин.

— Да, уж. Не офицерская столовая, — рассмеялся жулик, сноровисто работая ложкой. — Ты давай, давай, не тяни, а то он, если не успеешь, утром вообще не даст.

Кое-как проглотив баланду, лейтенант почесал затылок: — Да как тут спать-то?

Жора прикурил от слабеющего огонька: — А как есть, так и спи. Не до жиру.

Ночь прошла беспокойно. Только к утру удалось заснуть. А проснулся от громкого пения. Заполошно покрутил головой. В свете лучей утреннего солнца, бьющих сквозь щели досок, увидел, что сосед его уже проснулся.

— …Дорога дальняя, казенный дом, — самозабвенно выводил Жорик.

— Ты чего орешь? — изумился Павел.

— Орешь — это ты, а я исполняю… — отвлекся певец. — Вставать пора, кончай ночевать. Сейчас перекусим, и по новой начнется, — он потянулся. И продолжил:

…Допрос окончился, прощай, обновочки,

Дан под копирочку нам приговор.

Всего три подписи… печать и корочки.

Теперь мальчишечка — навечно вор.

Хрипловатый голос, выводящий блатной мотивчик, звучал в грязном подвале как нельзя уместно.

— Не грусти, военный. Все пройдет, — жулик с замашками философа подмигнул сокамернику. — Ты, главное, за справедливость сильно не ори. Отобьют все внутри. Потом замаешься. Молчи и слушай. Сами решат чего и сколько. И слова твои только тебе и навредят, — наставил бывалый арестант Говорова.

Однако до самого обеда никто за арестантами так и не пришел. Во дворе суетливо бегали солдатики, протарахтела санитарная полуторка. — Эй, начальник, пожрать давай, — не выдержал Жора и замолотил в дверь, когда время подошло к вечеру.

Ответом стал тяжелый удар прикладом. Часовой, призывая к порядку, долбанул по доскам.

— Странно, — протянул Маленький, — думал, может, забыли про нас. Не, помнят. Тогда что? Подождем, — он повесил на гвоздь пиджак и, скинув короткие, смятые в гармошку, сапоги, улегся на доски.

— "…Когда спишь, обедаешь" сказал Д' Артаньян слуге, — пробормотал он, закрывая глаза.

И тут загремел ключ в замке. Дверь отворилась, и голос старшины скомандовал: — Арестованный Говоров, на выход.

Жорик подскочил с импровизированного ложа: — Начальник, а пожрать?

— На том свете покормят, — усмехнулся выводной так, что у жигана мигом исчез весь гонор.

Присел у стены и пробормотал, глядя, как собирается офицер: — Ну, не пуха тебе, браток. Если что, наверху встретимся, — хлопнул он по плечу уходящего. — Не боись, это недолго…

Оставшись один, арестант вздохнул и вполголоса затянул какой-то мотив.


Глава 4


— Стоять, к стене, — рявкнул конвоир, введя арестованного в штаб. Навстречу им, сопровождаемый командиром полка, шагал настоящий генерал.Картина сама по себе необычная, а в захолустном, расположенном вдалеке от дивизии, а тем более, от округа, и вовсе фантастическая.

Полы украшенной командармовскими звездами шинели разлетались от гигантских шагов необычного гостя, открывая взорам алые лампасы генеральских галифе.

Сердито глядя в одну точку, тот распекал подполковника: — Я тебе что, мальчишка? Ждать. Ты понимаешь, я завтра должен быть у хозяина. Чья обязанность следить за воздухом? Командующего фронтом едва не сбили. В собственном тылу, стыдоба. А теперь этот идиот мне говорит, что некого отправить в сопровождение. Вы что, сдурели? — генерал выговорился и закончил, неожиданно спокойным, и даже интеллигентным, тоном: — У вас, подполковник, полчаса: подготовить самолеты прикрытия и обеспечить вылет. Все. По истечении срока решать этот вопрос будет другой командир полка.

Не слушая оправданий командира о боевых вылетах личного состава, он миновал замершего по стойке смирно часового, но остановился и повернул голову к арестованному.

— А это кто? Что за анархисты у тебя, подполковник, по штабу гуляют? — спросил он у командира части.

— Почему не по форме? — сломав кустистую бровь в гримасе, уставился он на расстегнутый ворот Пашиной гимнастерки.

Комполка побледнел и заглотил воздух, как выброшенный на сушу карась: — Товарищ генерал, это арестованный, ведут на допрос в особый отдел.

— Вот как? — командарм развернулся к сопровождающему. — А что, у вас здесь и шпионы есть?

— Подполковник смущенно замолк. Наконец, глаза его вильнули в сторону, и он произнес, словно через силу выговаривая слова: — Дезертир. Бежал с поля боя.

Павел не выдержал. Волна гнева захлестнула. Он выпрямился и шагнул вперед: — Никак нет, — хрипло выдохнул он.

Старшина кинулся к нарушителю, дергая из кармана револьвер. Но ладонь летчика, который уже не контролировал свои поступки, легонько коснулась плеча охранника, и тот медленно сполз по стенке на пол.

— Я три самолета противника сбил. Есть данные фотопушки и свидетель. Мой ведомый… Товарищ генерал, это клевета.

— Что он сказал? — словно невзначай, бросил командующий подполковнику. — Отвечай. Врет? Но смотри… Честно.

Комполка, которому совсем не хотелось портить отношения с особистом, замялся.

— История непонятная. Товарищ генерал. Идет следствие. Органы разберутся, — попытался прибегнуть он к спасительной формулировке.

— Здесь я разбираюсь, — в голосе командарма прозвучало явное раздражение. — Спрашиваю последний раз. Фотографии, показания свидетелей есть?

Комполка, поняв, что обман может стоить не только погон, кивнул.

— Ах, ты… — генерал побледнел. Но готовые сорваться слова не прозвучали.

— Вот что, подполковник. Этот лейтенант, он летчик?

— Так точно. Лейтенант Говоров, военлет второго класса, — вытянулся командир.

— Приказываю. Вернуть оружие, оформить командировочное и подготовить самолет. Пойдет в сопровождение.

— А уж на месте я сам решу, куда его отправить. Там разберутся, — сыграл голосом командарм, передразнивая подчиненного.

Не решаясь перечить, подполковник поднес ладонь к фуражке.

Генерал глянул на лейтенанта: — Троих, говоришь, завалил? А тебя в кутузку. Считаешь, несправедливо?

Риторический вопрос вовсе не требовал ответа. Однако бес толкнул Павла под руку.

— Жизнь, вообще, штука несправедливая. Тем, что конечна, — повторил слова уголовника.

Генерал удивленно сбил фуражку на затылок. — Ого? Сам придумал? — он хитро глянул на паренька.

— Никак нет. Гражданский, со мной сидит, сегодня сказал.

Генерал подозвал подполковника: — Слушай, у тебя здесь что — колония, или боевой полк? Одни арестанты.

Командир сверкнул глазами на подчиненного, но только вытянулся по стойке смирно.

— Значит, так, лейтенант пусть готовится к вылету. Я в комнату отдыха, а ты распорядись доставить этого арестанта ко мне. Что тут у вас за дела творятся… — подвел итог командующий.

Слова его слегка царапнули сознание Павла, но радость от того, как разрешилось его дело, вытеснила мимолетное удивление. Тем временем, кряхтящий от боли старшина поднялся с пола и, растирая плечо, беззлобно произнес: — Ну и хватка у тебя, сынок. Однако, не будь здесь генерала, я б тебе пулю в бок, точно, всадил.

— Пройдемте, товарищ лейтенант, я верну вам оружие, — перешел он на официальный тон. Но не сдержался и добавил: — Моли бога, чтобы успели самолет приготовить до того, как особист вернется. Он сейчас в отъезде. Так что, от верной смерти ты, парень, ускользнул…

Больше старшина к теме не возвращался. А Павел, получив снаряжение и документы, кинулся в казарму, торопясь собрать немудреные вещи и вернуться к капонирам, чтобы проследить за подготовкой самолета к вылету.

Генерал сидел в крепком, скроенном из цельных кусков дерева, кресле и задумчиво просматривал свежий номер газеты.

Стук в дверь оторвал от чтения. Он поднял глаза. В проем заглянул красноармеец.

— Задержанный доставлен, — рявкнул он, поедая глазами небожителя.

Боец впустил арестанта и закрыл дверь.

Жора, пытаясь держаться независимо, переступил на мягких подошвах. И поднял глаза на высокое начальство. Генерал отбросил газету. — Ну, здравствуй, Маленький, — негромко произнес генерал, поднимаясь на ноги. Он шагнул к урке и тот, замерев от неожиданных слов, с изумлением всмотрелся в суровые черты лица собеседника.

— Мать… — охнул жулик, — генерал… Павел Андреевич. Так ведь сказали, что расстреляли тебя, Вас, — выдохнул арестованный. Жора замялся, не решаясь протянуть руку. Но военный шагнул навстречу и обнял нелепую фигурку.

— Думаешь, я забыл, как ты меня от вертухаев закрыл? — прошептал он на ухо жигану. — Сколько тебе изолятора влепили, десять суток? А меня вот оправдали, и ордена вернули, и звание, — генерал отстранился и указал на стул: — Садись, чайку попьем. Как ты здесь оказался? Спер, что-нибудь опять?

Выслушав историю босяка, он задумался: — Да, попал ты, Жора, в переплет. А я, как тот паренек сказал про жизнь, думаю, кто это мой афоризм уже цитирует?

— Павел Андреевич, ты не забивай… голову-то. Я ж понимаю, тебе за меня подписываться нынче не резон, — ответил Жора. — А паренек нормальный. Я людей сразу вижу. Ты его не отдавай этим упырям. Паренек правильный, духовитый.

— Сам разберусь, — грубовато отмахнулся генерал. — Ты бы о себе подумал.

— А что я? Пока живой — жить буду, смерть придет — помирать. Знать планида такая, — невесело усмехнулся собеседник.

— Вот, значит, как? Ты, выходит, по совести решил, когда за меня стоял, а я с помойки?.. — генерал сердито взъерошил седой ежик коротких волос.

Ладно, правда твоя, не могу я приказать, чтобы тебя выпустили. Не имею права. А сделаем мы иначе.

Он склонился к сидящему.

Боец, охраняющий вход в комнату, где отдыхал командарм, услышал слабый крик и падение тела, рванул дверь и увидел лежащего на полу хозяина, распахнутое окно и колышущуюся занавеску в проеме окна.

— Товарищ генерал, — в отчаянии рванулся он к командиру. — Да что ж это?.. Люди!.. — заорал красноармеец. Кинулся к окну, замер, вгляделся в безжизненное тело и, решив, что жизнь высокопоставленного офицера важнее беглеца, склонился над генералом.

Усилиями прибежавшего на крики фельдшера, оглушенного привели в чувство. — Догнать мерзавца, — гневно заорал тот, едва смог подняться на ноги. — Расстрелять сволочь.

Беглец словно испарился. А уже через полчаса самолет с генералом на борту оторвался от летного поля. Истребитель Павла взлетел через несколько минут после транспортника и, легко догнав тихохода, взял его под охрану.

Летчик уже совсем выкинул из головы происшествие, едва не стоившее ему жизни, и привычно бубнил под нос, перевирая слова: "Нам Сталин дал стальные руки крылья, а вместо сердца пламенный мотор…" Теперь его даже не беспокоило предстоящее возвращение.

Полет шел нормально, и чем дальше они уходили от прифронтовой полосы, тем спокойнее чувствовал себя сопровождающий.

"Какие тут немцы", — беззаботно хмыкнул он над перестраховщиком в генеральском мундире. И чуть было не зевнул выскользнувших от солнца врагов. Пара непривычных силуэтов рухнула на мирно чапающий транспортник, намереваясь расстрелять его с первого захода. Говоров кинул машину наперерез, ловя в перекрестие прицела крайнего. Однако гашетка сухо клацнула и только. Вместо привычной дрожи от работающей пушки — ничего. Осечка? Отказ? Он перенес палец на тумблер пуска РСов. Приспособленные для стрельбы по наземным целям, они могли лишь отпугнуть «гансов», но даже такой вариант был бы во благо. Увы, и эта попытка не увенчалась успехом.

Нападающие, заметив нового участника шоу, дружно заложили крутой вираж. "Ход мысли совершенно правильный. Транспорт от них никуда не денется, а вот истребитель нес угрозу", — бесстрастно оценил класс врага Павел.

Теперь они выровнялись и шли почти параллельными курсами, настигая проигрывающий в скорости самолет.

"Что это за зверь такой? — мимоходом подивился Павел необычной ходкости немецких машин. — Однако, не до любопытства. Сейчас достанут, и привет". Неожиданно Паша вспомнил книжку, читанную еще до войны. Какого-то иностранного автора, про пиратов: "Одиссея… там чего-то. Но вот идея подходящая". Летчик прикинул возможное развитие ситуации и обвалил нос истребителя, уходя в крутое пике… Стрелка высотомера крутанулась, словно взбесившийся вентилятор. Теперь, чтобы не отстать, его преследователи вынуждены были перестроиться. И в момент, когда земля с пугающей скоростью заполнила весь обзор, заставил себя отвлечься. Крутанул головой так, что захрустели позвонки. «Пора», — недрогнувшей рукой опустил закрылки, Маневр, выполняемый только при заходе на посадку, в полете вызывал резкое сваливание машины в штопор, однако, четко контролируя машину, он вернул рули обратно точно в нужный момент. Самолет словно взбрыкнул и резко замедлил скорость, миг, и летучие шакалы настигли добычу, однако маневр жертвы сбил их с толку, и они сравнялись с преследуемым. И в этот момент Павел выжал педаль, исполняя подобие бочки. Такое издевательство над машиной могло стоить крыльев любому другому аппарату, но склепанный на совесть аэроплан устоял. А вот нервы правого аса не выдержали, он рванулся в сторону, инстинктивно добавив скорость. Делать этого в опасной близости от земли ему не стоило. Машина фашистского пилота перевернулась кабиной вниз и клюнула носом. Выводя истребитель из пике и задыхаясь от дикой перегрузки, Павел не видел, как немец впилил в заросший деревьями холм. Однако звук взрыва подтвердил: "Минус один".

Но веселиться было еще рано. Второй немец, хоть и ошарашенный выбытием из игры напарника, рванул за Пашей.

"Ну что, поиграем", — уже весело хмыкнул лейтенант. Он набрал высоту, разглядел силуэт удирающего транспортника. На фоне неба отчетливо видна хвостовая турель.

"Так, так, так, — Говоров прищурился. — Ага". Плавный разворот, и вот уже он настиг самолет командующего. Немец, похоже, сообразил, что странный русский не стреляет вовсе не из пацифистских настроений, и настигал его, почти не заботясь о защите. Очередь прошла мимо, но заставила Павла кинуть самолет в небольшой вираж. Слава богу, у стрелка достало ума сообразить, зачем истребитель выводит вражескую машину под стволы его пулемета. И едва Паша проскочил мимо, выжал курок. «Ганс» влетел в веер разрывных конфетти, словно волан в ракетку. Двигатель захлебнулся. Фонтанчики искр уползли на стекло кабины и прочертили фюзеляж. Взрыв разметал вражеский самолет. Мелькая черными пятнами крестов, обломки закувыркались к земле.

"Вот и ладушки, — вытер Павел мокрое лицо. — Даже не замерзли".

Остаток пути до аэродрома подскока летели уже без происшествий…

Посадив машину на полосу маленького полевого аэродрома, Павел вылез из кабины и застыл, стоя на лопасти. К месту, где замер его ЛаГГ, мчался автомобиль. Открытый кузов полуторки болтало на кочках, однако, отчаянный водитель не сбавляя хода, подлетел к самому капониру.

— Эй, летчик, ко мне, — заорал из кабины пассажир. "Явно, старший офицер, — разглядел Павел. Несмотря на строгий приказ, носить петлицы только защитного цвета, офицеры знаки различия так и не поменяли. — Ого, две шпалы", — наконец, разобрал лейтенант. Кое-как стянув сбрую, извернулся и соскочил на пыльную траву.

Подошел к стрекочущему двигателем грузовичку. — Лейтенант Говоров, сопровождал… — начал он доклад.

Но командир заорал, срывая голос: — В кузов, лейтенант! Командующий приказал доставить, срочно! Бегом, я сказал! — не выдержал служака, видя, что летчик не торопится. Едва Павел свалился в кузов, как машина прыгнула вперед. — Чего это они? Сбесились? — недоумевал летчик, трясясь на грязных досках кузова.

Войдя в кабинет, увидел своего спасителя, сидящего за столом, над которым висел привычный портрет.

— Ну? — встретил генерал появление авиатора гневным рыком. — Что это за фортели? Тебе доверили, а не в цирке выступать… — разъяренный командарм вдохнул воздуха, собираясь продолжить разнос.

— Разрешите доложить… — рискованно вклинился Говоров. — В связи с отсутствием боезапаса, вынужден был принудить одного нападающего выйти из боя, а второго подвел под пулемет «Дугласа».

— Как отсутствия?.. — не веря ушам, эхом повторил генерал.

Говоров замер, не считая нужным добавлять ничего в свое оправдание. Он и так сделал гораздо больше, что мог, и вины за собой не видел.

Похоже, и до собеседника начала доходить причина выходки его защитника. Он снял фуражку, смахнул с козырька невидимую пылинку и вкрадчиво, тихим и проницательным голосом, спросил: — А почему? Кто проверял?

Павел, который точно помнил — перед вылетом оружейник доложил, что боезапас загружен, оружие в порядке — промолчал. Его обязанность была принять доклад. А не лазить по люкам, что, кстати, было бы грубейшим нарушением устава. И тут вспомнил, что на подходе к самолету видел, как от машины удаляется сутулая фигура. Но предвкушение вылета не позволило сопоставить. И только теперь воспоминание подсказало: "Особист. Точно. Как он не узнал сразу? Непонятно. Но говорить о подозрениях генералу? Глупо.

Факт, что боезапас не загрузили, а почему — это пусть у начальства голова болит. Кто знает, может опер, расстроенный, что его добыча ускользнула, решил напакостить. А приказать оружейнику выгрузить боезапас, не сложно. Тот выполнит и голову забивать не станет, зачем?"

Генерал выжидательно замер. — Думаешь, это тебе свинью подложили? — наконец, поинтересовался он. — Тогда, я могу лишь аплодировать. Ты, паренек, ас. Без шуток. Но вот в полк тебе не стоит возвращаться. Передай самолет механикам, а сам шагай в мой «Дуглас». Скажешь адъютанту, пусть оформит.

— Стоп, сглупил. Сам распоряжусь. В общем, иди в хвостовой салон и отдыхай. А в Москве, если все будет нормально, мы тебе должность подыщем… Я добро помню, — генерал помолчал. — И еще, сам того не зная, кое в чем помог. Долг отдать, — пробормотал он негромко. — Ступай, лейтенант. Спасибо.

Генерал взял в руки папку с документами и сделал пометку.

Говоров проследовал из штаба на аэродром.

"Вот тебе и здрасте, — удивленно размышлял он. — Как все завертелось? Словно нагадал кто?" — он вдруг вспомнил свою, уже порядком забытую, беседу в пустом селе.

Нужно ли говорить, как дико смотрелась его запыленная фигура, в унтах, свитере, и подранной кожанке, в салоне транспортного самолета высшего командования. Чехлы на сидениях, ковровые дорожки, лощеный адъютант в сияющих самоварным блеском хромовых сапогах, с открытой простецкой улыбкой и внимательным взглядом профессионального стукача. Однако, доложив о распоряжении генерала, Павел, не обращая внимания на взгляды штабных попутчиков, уселся в кресло и тут же заснул. Сказалось неимоверное напряжение последних дней.


Глава 5


Проспал Павел до самой Москвы. Адъютант вручил направление в штаб ВВС и сунул конверт: — Вот, держи. Генерал распорядился отдать. После, после, — остановил собравшегося раскрыть бумаги Павла. — Сейчас уже в ангар потащат. Топай в ДС, а оттуда на попутке.

Москва встретила дождем. Нудный, совершенно осенний, слякотный дождь зарядил на весь день.

— Утро стрелецкой казни, — буркнул летчик, запахивая воротник потертой летной кожанки. Вид, что и говорить, не столичный. Пока добрался до штаба, три раза цеплял патруль. Но обошлось.

Седой, похожий на присыпанную мукой амбарную крысу, каким-то чудом нацепившую гимнастерку старшего комсостава, кадровик недовольно просмотрел отношение.

Опытный крючкотвор верхним чутьем уловил необычность дела. Ему совсем не хотелось заниматься им. А вопрос при всей своей кажущейся простоте требовал осторожности.

"Когда, скажите, было, чтоб какой-то лейтенантишка направлялся в кадры ВВС и не только без сопроводиловки и личного дела, а и даже без аттестата. Чудеса. Но вот подпись. Эта подпись знающему человеку говорила о многом. Фамилия, еще совсем недавно опального героя событий на озере Хасан, неожиданно восстановленного в прежней должности, командарма дорогого стоит. Этот генерал и в прежние времена славился своей решительностью и способностью идти в достижении цели напролом, а теперь и подавно. Зачем-то он принял участие в судьбе простого летчика? И что сейчас делать? Положить дело в долгий ящик? А если завтра он решит проверить, как выполнено распоряжение? Отправить в войска? Тоже не хорошо. Он его из боевой части выдернул, а я назад? Не годится, — полковник звякнул юбилейной медалькой, доставая из стола реестр. — …Вот что, выпишу я этому выскочке направление в училище. Точно? пусть опыт передает. Место теплое и от фронта далеко. Решено".

Он заполнил документ и протянул летехе: — Погуляй пока, а через пару часов зайди в канцелярию, получишь документы.

Павел невольно вытянулся и, превозмогая естественную робость, произнес: — А нельзя мне в действующую авиацию? Я ведь летчик.

— А вот это не тебе решать, — построжел кадровик. — Война идет. Все для фронта, понимаешь, и все для победы. Отставить разговоры. Кругом марш, — скомандовал он хорошо поставленным голосом.

Говоров вышел за ворота штаба и тупо уставился на предписание. "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день", — вертелась в голове нелепая фраза.

— Пройдите, товарищ генерал, — бессменный порученец Главковерха опустил трубку внутренней связи и кивнул на массивную дверь с резным орнаментом.

Генерал расправил китель и, резко выдохнув, шагнул на встречу с неизвестностью. Ему еще был памятен тот последний разговор с Хозяином. Тогда, три года назад, после короткой встречи в Кремле, всего через месяц он оказался в далеком сибирском поселке обычным лагерным доходягой.

Однако сейчас его собеседник был куда более благожелателен. Встал, поздоровался за руку. Беседа носила конкретный характер. Вопросы, точные и деловые, говорили, что он уже совсем оправился от шока первых дней войны и стал прежним великим лидером страны.

Уже закончив разговор о делах, Хозяин, как за глаза называли Главкома, закурил знаменитую трубку и мимоходом поинтересовался у гостя: — Послушайте, товарищ Россковский, что это за история с вашим прилетом? Мне доложили о сложностях.

Генерал, понимая, что в этом кабинете ничего не произносится просто так, подобрался и кратко доложил: — Самолеты сопровождения потеряли мой Дуглас, пришлось сесть у истребителей. А у них как на грех весь полк ушел на задание. Случайно попался молоденький лейтенант. Его хотели отдать под трибунал за выход из боя. Явный перегиб. Паренек геройский, три «мессера» в одном бою сбил, да видно, кто-то позавидовал. Я распорядился его отправить в сопровождение. И странное дело, самолет не снарядили боезапасом. Кто виноват, я еще не выяснял. Но самое главное, этот паренек один, безоружный, отбил атаку двух Фоке Вульфов. Как они в нашем тылу оказались — непонятно. И, не смотря ни на что, отбил. Я его в распоряжение кадров ВВС отправил. Хочу представить к награде.

— Что-то, и впрямь, творится непонятное, — раздумчиво прошелся по кабинету собеседник. — Разберитесь. Комполка — в трибунал, остальных по мере вины наказать. А вам, товарищ Россковский, советую быть осторожнее. Ваша жизнь нужна партии и народу. Бесшабашность здесь неуместна, — попенял он генералу. — А летчика… Как, говорите, его фамилия? Говоров? Я распоряжусь… Вы свободны, — отпустил он командарма. — Всего хорошего.

Верховный выбил трубку в большой хрустальной пепельнице и в раздумье потеребил тронутый оспой висок.

— Вызовите ко мне Лаврентия, — приказал он адъютанту. — Да срочно.

Человек присел на стул перед обтянутым зеленым сукном громадным столом и занялся просмотром документов.

А всего через десяток минут порученец доложил о прибытии вызванного.

— Вот что, Лаврентий. У нас тут созрело решение создать для обеспечения безопасности перелетов высшего командования эскадрилью истребителей. Они должны быть лучшими летчиками на самых хороших машинах. И подчиняться непосредственно вам. Как вы относитесь к такой идее? — сыграл в простачка горец.

— Я полностью с вами согласен, — с готовностью кивнул собеседник.

— Вот и замечательно, — неторопливо произнес Главковерх. — Тогда займитесь этим немедленно. А еще… — он сказал это уже словно промежду прочим. — Выясните. Что это за офицер прибыл в распоряжение управления кадров ВВС. Лейтенант Говоров. Разыщите, он должен быть зачислен в состав вновь создаваемой эскадрильи.

Нарком покинул кабинет в недоумении. Смутило его вовсе не решение о создании авиационного подразделения. Это как раз вполне разумное решение. А вот то, что «Сам» упомянул о каком-то лейтенанте, было странно. Однако, приученный ничему не удивляться сподвижник не стал откладывать выполнение приказа в долгий ящик.

В ведомстве, которое представлял собеседник Главнокомандующего, исполнение приказов было поставлено на высшем уровне. Поэтому, уже через десять минут после того, как был отдал приказ разыскать лейтенанта, человек в форме капитана НКВД поднял трубку и задал короткий вопрос. Сердце кадровика екнуло. Опасения его сбылись на удивление быстро. Полковник стер пот со лба и отрапортовал: — Направлен в Качинское училище подготовки летчиков истребительной авиации. Предписание за номером выдано в шестнадцать часов.

— Очевидно, направился на вокзал, — предвосхищая очередной вопрос, с готовностью доложил в трубку офицер. И даже когда в ней зазвучали сигналы отбоя, он долго еще стоял, не решаясь положить ее на рычаг.

Капитан, которого ответ совершенно не удовлетворил, связался с другим абонентом:

— Семенов, бери своих горлохватов и на Павелецкий. Приказ: разыскать лейтенанта в полевой форме летного состава. Фамилия Говоров, звать Павел, направляется в Качинск. Взять, но аккуратно.

— Приказ Первого, — счел он возможным сообщить дополнительную информацию.

И, выслушав уточняющий вопрос, категорически уточнил: — Живым, только живым. Выполняй.

Павел и представить не мог, сколько людей озадачено его скромной персоной. Сраженный столь решительными переменами в судьбе, он действительно направился на знаменитую площадь. И вовсе не потому, что спешил как можно быстрее добраться на новое место службы. Все было куда проще. Не имея в столице ни родных, ни знакомых, он не знал куда приткнуться. Потому и отправился на вокзал.

Купить билет в толчее и сутолоке осаждаемых бесчисленными пассажирами касс было делом изначально обреченным на неудачу, выручил военный комендант. Он внимательно изучил документы, повздыхал, будто отрывая последнее, но записку черкнул. И уже через пять минут лейтенант стал обладателем заветного кусочка картона. До отправления оставалось целых три часа, и стряхнувший груз забот Павел решил заглянуть в вокзальный буфет.

"Когда еще удастся попасть в столицу. Так хоть пива московского выпью", — решил он, плюнув на посещение других достопримечательностей. Отстояв длинную очередь, приобрел пару кружек пенного и вышел на улицу. Шум буфета к спокойному отдыху не располагал. Отвлекла непонятная возня на багажной площадке. Несколько носильщиков в униформе, оставив свои тележки, самозабвенно возили кого-то по пыльной земле.

"Бывает, — безразлично пожал плечами Павел. — Мало ли какие дела творят эти ребята. А там где макли, всегда недоразумения". И тут до слуха донесся слабый возглас: — Что вы делаете? — это еще секунду назад сидевшая себе на потертом чемодане женщина в несуразном мужском пальто вдруг кинулась в самую середину побоища.

"Ну что за дура, — огорченно выдохнул наблюдатель. — Сейчас огребет от всех щедрот". И точно. Один из разошедшихся бляхоносцев махнул рукой, и заступница кубарем покатилась в сторону от служителей вокзального сервиса. "Ну, это уже перебор", — Говоров, отлично понимая глупость своего порыва, решительно отставил кружку в сторону и поднялся.

— Эй вы, донкихоты, — окликнул он борцов. — Забирайте свои телеги, и марш отсюда.

Рука непроизвольно скользнула к кобуре. Этого хватило. Ученые жизнью работяги, не пытаясь продолжить экзекуцию, рассредоточились по перрону.


Тетка, получив по носу, растянулась в пыли. Однако, вставать не торопилась. И вообще, поза ее очень не понравилась Павлу.

"Похоже, досталось всерьез, — он двинулся к горе заступнице. — Так и есть, без сознания". Склонясь над потерпевшей, он увидел, что это совсем молодая девчонка, только одетая, как чучело. Странное дело — лицо ее показалось лейтенанту неуловимо схожим с обликом приснившейся ему дочки старосты. Он даже заморгал, прогоняя наваждение.

— Эй, подружка, вставай, — обратился он, норовя поднять ее с земли. Но, едва его пальцы сомкнулись на худенькой руке, словно пружина бросила еще мгновенье назад безжизненное тело. Удар локтем в участливо склоненное лицо выбил не сноп, а целый фейерверк искр.

Едва не теряя сознание, на инстинктах, успел сдвинуть голову, и разящий удар, нацеленный в висок, прошел вскользь. И — все равно — потряс. А взбесившаяся фурия скользнула ладонью по его кобуре и выдернула ствол. Уже не пытаясь сопротивляться, Павел перекатился в сторону, подальше.

И уже в воздухе заметил, как бегут к нему фигуры в белых фартуках, что лишь недавно изображали ссору.

"Ах, ты…" — пронзило запоздалое понимание, что его обманули, как мальчишку. Павел вскочил на ноги и приготовился встретить бандитов.

А в руке первого из набегающих блеснул ствол. И, судя по всему, тот уже был готов применить оружие. Пистолет в руке его начал подниматься, но делал это мужик медленно, словно танцуя диковинный полонез. Казалось, время замерло. Зловещая гримаса растянула губы противника, обнажая ровные, слишком ровные для вокзального обитателя, зубы. Павел, не дожидаясь завершения фигуры, рванулся к нему и, словно пробивая свободный, врезал врагу в самое уязвимое место. Но реакции на удар не последовало. Только изумление, вызванное его движением, начало появляться в глазах лже-грузчика.

"А, хрен с тобой", — не стал задерживаться на нем летчик. Два скользящих шага, и вот уже следующий бегун получил свое.

"Не покалечить бы", — запоздало пожалел Паша беднягу. Вырубить ползущих, как черепахи, бандюганов оказалось парой пустяков, а если точнее, — двух ударов сапога. И только тут Павел заметил, как падает из ослабшей руки главаря пистолет.

"Готовы, теперь я с этой… разберусь", — истребитель крутанул головой, ища взглядом обидчицу.

Девчонка, чрезвычайно комичная в бесформенном пальтугане, застыла в прежней позе. Серьезно сжатые губы, взлохмаченные волосы, и, вот что странно, глаза точь-в-точь как у той… Паша, уже готовый отвесить ей хорошую затрещину, сдержал руку и ограничился тем, что только выдернул из замерших пальцев ствол. И вдруг, следуя порыву, поцеловал провокаторшу в щеку. В тот же миг наваждение исчезло. Упал на колени старшой, задергались от боли остальные. Ожила и девчонка, увидев Пашино лицо рядом со своим, автоматически выжала отсутствующий курок виртуального пистолета.

"Хорошенькое дело", — изумился он. Впрочем, хохмил летчик скорее от внутреннего восторга, вызванного властью над временем.

"Однако, дело есть дело", — вщелкнул обойму и передернул затвор.

— Не двигаться. Стреляю без предупреждения. Эй. Кто-нибудь, вызовите милицию, — распорядился Говоров зевакам.

Никто и не собирался продолжить атаку. Громилы лежали на земле и баюкали пораженные органы.

Девица начала приходить в себя. Рука ее ткнулась в карман пальто. Но, заметив укоризненный взгляд летчика, а скорее нацеленный пистолету, замерла.

— Сам бросай оружие, — неожиданно скомандовала она звонким голосом.

Паша, которого комизм ситуации начал забавлять, фыркнул и выговорил обманщице: — А если нет, то что? Бандитка. Ни стыда, ни совести, вот сдам тебя милиции, будешь знать.

Впрочем, для себя он уже решил, что никакой милиции девчонку не выдаст: "Бог с ней. Мужиков — да, это святое дело. Хотя, судя по тому, как они себя чувствуют, свое тоже получили".

"Ну, это… ты брось… Толстовец, тоже. — приструнил он себя. — А окажись на моем месте другой? Они, эти паразиты, его уже до трусов бы раздели. Сдаем. Все".

Наконец послышалась заливистая трель свистка.

К месту событий, придерживая стукающие по бокам сумки с противогазами, бежали милиционеры. Револьверы, которыми они размахивали, делали их похожими на идущих в атаку белогвардейцев. Павел отряхнул куртку и убрал пистолет.

— Бандиты, пытались меня ограбить, — доложил он, указывая на живописную группу. А перед этим избили вот эту гражданочку, — не моргнув глазом, кивнул Павел в сторону девчонки.

А та, уловив момент, сунула руку за пазуху и выдернула красновато-бордовую книжечку.

— Отставить, НКВД, мы выполняем служебное задание, — срывая голос, прокричала забияка.

"Опа, — Говоров расстроенно уставился на ряженых. — Вот это попал…"

Милиционеры, услыхав волшебные слова, замерли, старшина почтительно заглянул в предъявленный документ и козырнул.

— Виноват, не разобрали… — служака замялся, не зная, что делать дальше.

Почувствовав себя увереннее, сотрудница непростого ведомства поднялась и приказала летчику: — Сдайте оружие, вы арестованы.

Павел вздохнул и протянул ей рукоять: — Пожалуйста.

И в момент, когда представительница власти потянула оружие к себе, негромко произнес, подзуживаемый непонятным бесом:

— А не боишься, вдруг снова отберу?..

Странное дело. Но НКВДШница вздрогнула и залилась краской. Так отчаянно, что ему стало неловко.

И тут из-за привокзального буфета, мигая фарами, вылетела легковая машина. Печально известный в народе "черный ворон" замер возле самого места стычки, дверь авто распахнулась. Из темноты салона появился начищенный до зеркального блеска сапог, а через мгновение на свет выбрался и его обладатель. Офицер, с майорскими шпалами в петлицах.

— Хороши, — с веселой усмешкой осмотрел он поднимающихся с земли сотрудников.

— И это лучшие… Орлы… Хорошо, хоть Катенька не посрамила… А то уже не знаю, что и думать.

Он повернулся к летчику: — А ты, что творишь?

— Я так людей не напасусь, если каждый их будет по… лупить, — вроде и сердито, но с непонятной усмешкой закончил руководитель. — Ладно, садись, проедемся, — кивнул он на машину.

"Умеют, паразиты", — восхитился Павел способностью сотрудника органов расположить к себе. Открытое лицо майора никак не вязалось с грозной аббревиатурой его службы.

— Катя, верни лейтенанту оружие. Раз уж взять не смогли, теперь что толку отбирать.

Девчонка потупилась и сунула пистолет Говорову.

Павел, сдерживая изумление, забрал ствол и полез в машину.

— А вы, ребятки, ножками, — остановил майор сконфуженных сотрудников. — И фартучки назад верните… Людям работать нужно, а они тут игрушки затеяли… — пробурчал офицер, садясь рядом с Говоровым.

Хлопнула дверца, и машина, рыкнув двигателем, поползла к выезду с привокзальной площади.

Прервав недолгую паузу, новый персонаж снял фуражку и пригладил роскошный «политический» зачес.

— Давай знакомиться, — протянул он ладонь. — Звать меня Семенов Иван Пантелеевич. А ты, как понимаю, Говоров, Павел; как тебя по отчеству?

— Тимофеевич… — Паше не осталось ничего другого, как пожать руку. Надо сказать этот майор, или как там, в госбезопасности, понравился. Да и Катя…

— Слушай, как это ты всех ребят уложить умудрился? — совсем по-свойски задал вопрос Иван Пантелеевич.

Однако свойскость эта насторожила. — Сам не знаю, повезло, наверное, — неопределенно ответил Павел, дернув плечами.

— Да? Ну, это я сам разберусь, — тем же легкомысленным тоном подвел черту под обсуждением Смирнов.

И Говоров поверил: "Этот разберется". Чувствовалась в майоре некая, скрытая до поры, сила. Ему невольно хотелось подчиниться. Выполнить просьбу, оказать помощь.

"Учат их?" — задумался лейтенант.

Но НКВДшник, отвлекая от размышлений, вдруг поинтересовался: — А почему не спрашиваешь, за что тебя взяли? Или безразлично?

Павел выдохнул и, подстраиваясь в тон, отозвался: — Я сам в машину сел.

— Так, значит? — изумился собеседник. — Смелый, уважаю.

— Ладно, не сторожись. Прав ты. Никто тебя не арестовывал. Наоборот. Но это не моя прерогатива. Мне приказано тебя доставить, и все. А что так вышло, извини. Хотел ребят лишний раз потренировать. А тут вон как вышло. Хотя, ты им постарайся пока не попадаться. Обиделись крепко.

— Я и не собираюсь, — Павел и не хотел перечить, а не сдержался.

— Отставить разговорчики, лейтенант, — неуловимо построжел майор. — Сейчас тебе придется с начальством общаться, так что постарайся с ним так не разговаривать. Усек?

— Так точно, — Павел сообразил, что субординацию никто не отменял. А его противодействие органам можно трактовать двояко. "Кому, случись что, докажешь, мол не представились… Предъявят сопротивление власти и ага…"

Тем временем, машина вылетела на открытое пространство. Глянув в окно, Говоров с замиранием сердца сообразил, что совсем рядом мелькнули узнаваемые очертания Красной площади. Лимузин влетел в распахнутые ворота и покатил по узеньким дворикам Кремля.

Нарком задумчиво сидел в своем кабинете. Уютный свет настольной лампы выхватывал полукруг массивного стола, стопку бумаг, исчерканных разноцветным карандашом.

— Оох, — зевнул он, потирая натруженные глаза. "Кобе не спится, и все должны торчать на рабочих местах. Кто знает, в какой миг ему приспичит вызвать на доклад, или просто побеседовать. Но это, всяко, лучше, чем не дождаться вызова".

Тихонько звякнул телефон внутренней связи. Порученец сообщил о новости. Но не настолько важной, чтобы быть переданной по правительственному, закрытому каналу.

"Ага, закрытому, — Лаврентий усмехнулся. — От кого закрытому? Вот то-то. Лучшая защита от подслушки — отсутствие ненужных разговоров…"

— Что? — буркнул он в поднятую трубку. — Кого? Какого летчика? А, Этого. Ну, ладно, пусть Семенов подождет в приемной.

"Идея, конечно, здравая. Однако — мелочь. Несомненно, создание какой-то там эскадрильи не заслуживало внимания «Самого». Но приказ есть приказ. Выполнить его нужно аккуратно, точно и в срок.

Что же касается летчика… Это отдельный вопрос. Будем рассуждать, — опытный царедворец привычно разбил задачу на пункты: — Кому выгодно? — Раз. Кто инициатор — два. И, наконец, что можно получить из этого? — Информатора? Чушь. О чем он будет докладывать?

Стоп. Торопимся. Итак. Фамилия эта прозвучала после визита генерала Россковского. Следовательно. Рекомендовал он. Почему? Непонятно. Не в том положении этот враг народа, чтобы лезть с просьбами. Значит, чем-то рассказ об этом человечке Хозяина заинтересовал. Найти опытного и главное преданного человека не сложно. Тогда остается одно. Товарищ Иванов прикармливает этих "героев гражданской войны"…

На меня у генерала зуб точно растет. Ну, это понятно. Хотя, знал бы он, что по мне так нафиг не нужно было сажать его. Политика. Ничего личного, как говорят союзники".

Мысли интригана, еще несформировавшиеся, уже забрезжили в голове. Он поправил бумаги и приказал адъютанту: — Зови Семенова, а летчик пусть пока ждет.

Начальник отдела особых операций, как обычно, спокойный, чуть ироничный, прикрыл дверь и вытянулся у порога, козырнув сидящему за столом.

— Проходи-проходи, дорогой, — кивнул на стул, приставленный к столу для совещаний хозяин.

— Рассказывай, — привычка к многозначительности не раз выручала наркома. Не зная о деталях, он, тем не менее, вел себя, как владеющий всей полнотой информации.

Семенов поддался на провокацию. Тяжело вздохнул и развел ладони в покаянном жесте:

— Виноват. Лаврентий Павлович. Хотел поднатаскать ребятишек на захват в условиях города.

— Ну? И? — блеснули знаменитые пенсне наркома.

— Я не заметил. Вроде смотрел во все глаза. Лейтенант Иванцова шла наживкой. Остальные подстраховывали. Все по плану. А затем — секунда, и вся группа с отбитыми, хм, причиндалами, — подобрал обтекаемое выражение командир.

— Что, и Катерина? — не удержался от грубоватой шутки хозяин. Семенов увел взгляд, понимая, что шутка для него лично ничего хорошего не предвещает.

— Никак нет, — он сдержался и ответил, не меняя тона: — Она разоружила этого лейтенанта, но расшифровалась. В общем, незачет.

— Паслушай. Я тебя, что, про тренировку спросил? — проснулись горские корни Руководителя ведомства. — Я спросил про офицера. Что можешь про него сказать?

— Боюсь обобщать, но что-то в нем не так, — подобрал, наконец, объективное определение своему ощущению Семенов. — Обычный, не особенно умен, простоват. А вот в глубине… Я не готов. Нужно время присмотреться.

"Значит, что-то учуял, — резюмировал про себя Лаврентий. — Ай Коба, ай молодец. Я всегда говорил, он на порядок выше всех. По короткой фразе уловить нечто и среагировать. И человечка зацепить. Так, так. Перечить хозяину — себе дороже. А вот паренька возле себя притормозить было бы интересно…"

— Знаешь, что, Семенов, а давай ты с ним ближе познакомишься.

Майор чуть дрогнул бровью: — Как скажете, Лаврентий Павлович.

Даже не понимая чего-то, он не считал нужным переспрашивать.

— Так и скажу. Прикомандируем его к вашему отделу. Присмотрись, наведи мосты. А там видно будет.

— Есть, — озадаченно ответил оперативник. — А как он, согласен?

Нарком покривил губу: — А это уже второй вопрос. У нас «нет» не говорят. Правильно я гаварю, товарищ Семенов?

Майор вскочил: — Так точно. Разрешите идти?

— Ишь ты, обидчивый какой? — усмехнулся собеседник. — На обиженных, сам понимаешь, в бараке вся работа…

— Сиди и учись. А то, только и умеешь, что ледорубы таскать, — сыграл интонацией начальник.

Ожидая вызова, Говоров вовсе не скучал, был занят постижением внезапно проявившихся ощущений: "Могу, но как этот механизм запустить? Неизвестно".

От размышлений оторвал голос адъютанта. Он приподнялся из-за стола и кивнул, приглашая Павла пройти в кабинет высокого начальства. Проходя мимо открытой двери кабинета, соседнего с приемной, Павел заметил огромного человека в офицерской форме. Особенно бросились в глаза его руки. Такими руками можно было свернуть бычью шею. "Охрана? Это правильно, хотя… " — Павел прошел в кабинет.

Лицо, человека, сидящего в глубине кабинета, оставалось в тени, но что-то подсказало — это он. Павел замер, отрапортовал: — Товарищ Народный комиссар, лейтенант Говоров прибыл по вашему приказанию.

— Вольно, лейтенант, — отозвался хозяин.

Он внимательно всмотрелся в простоватое лицо офицера.

— Действительно, — словно отвечая сидящему поодаль майору, произнес нарком. — Хотя, внешность порой обманчива.

— Вот что, лейтенант. Коротко говоря, тебе выпала огромная честь и ответственность. Служить в подразделении, которое…

Звонок, длинный и пронзительный, прервал его слова. Он вскочил и поднял трубку стоящего особняком аппарата. И одновременно махнул рукой, выпроваживая присутствующих.

— Да, у аппарата, — сдержанно ответил он абоненту. — Вызывает? Понял. Скажите, буду через десять минут.

Павел еще не успел среагировать на изменившуюся ситуацию, а непонятно как успевший оказаться рядом Семенов уже вытянул его из кабинета.

— Все-все, считай, аудиенция окончена. Остальное мы как-нибудь сами, — он повел лейтенанта по пустому коридору. — Значит, так, Говоров Павел. Сейчас идем ко мне и пообщаемся. Прорвемся, — совсем не по-уставному подмигнул он младшему по званию.

Они покинули здание и на той же черной машине выехали из величественных ворот.

Поздняя ночь, как оказалось, вовсе не самое спокойное время для ведомства, которое представлял улыбчивый майор.

— Входи, Павел, — пригласил он гостя, войдя в небольшой кабинетик. Где, на каком этаже и даже в каком районе столицы он находился, Говоров так и не понял. Но явно, не на знаменитой Лубянской площади.

Никакой помпезности, скорее, похоже на школу Осоавиахима при домовом комитете.

Ободранный диван. Зарешеченное окошко, лампа в сто свечей под засиженным мухами абажуром. Стол и три стула. Вот и весь интерьер. Не считая огромного, во всю стену, сейфа. Матерого, еще царского. А вот обязательного портрета вождя над столом не оказалось. Висел только легкомысленный плакатик, предлагающий хранить деньги в сберегательной кассе. Мордатый колхозник в косоворотке, скалясь, будто сглупа хватанул стакан уксуса, сжимал в мозолистой руке пачку карбованцев. «Заем…»

— Вот. Это и есть наше логово, — Семенов точным броском вбросил фуражку на одиноко торчащий из стены гвоздь.

Павел присел на стул и приготовился к продолжению. А вот хозяин замер на пороге и внимательно, словно сканируя сектора, осмотрел кабинет. Видимо, удовлетворенный увиденным, расслабился и занял свое место за казенным, с традиционным зеленым сукном, столом.

— Отвечаю на незаданные вопросы, — опередил Семенов раскрывшего было рот лейтенанта.

— Первое — принято решение создать особое подразделение истребительной авиации, которое будет обеспечивать безопасность передвижения высших лиц государства. Твоя кандидатура получила одобрение на самом высоком уровне. Скажу больше. На высочайшем. Усек? То-то.

Однако. Сам понимаешь, дела такие с кондачка не решают. Правильно? Пока создадут оргштатную структуру, то да се. Поставят технику, обеспечат. В общем, время.

А держать тебя, мил человек, в запасе неразумно. Вот ибыло принято решение. Послужить тебе пока у нас. Не корчи из себя чучело совы. Нормальная служба. Отдел по специальным операциям. Звучит? А то… Кого ни попадя не берут.

Вопрос второй. Почему тебя? Правильно. Нет у тебя, мил человек, ни подготовки, ни знаний. А есть то, чем ты моих орлов сделал. Проглотил бы, глядишь и обошлось, хотя… я и не знаю где бы ты тогда эти месяцы своего самолетика дожидался? Подсказать? Ну, смотри.

А так, и проверка, и польза родине. Логично?

— Не перебивай старших, — шутливо прихлопнул папку, лежащую на столе, Иван Пантелеевич. Вот, кстати, и дело твое. Хочешь глянуть? Ну и правильно, многие знания — многие печали.

И последнее, по порядку, но не по значению. Тут некоторые считают нас почти вурдалаками, в человечьем образе… Так вот. Заруби на носу. Говорю один раз. Я, Иван Пантелеевич Семенов, ни одного хорошего человека в расход не вывел. В этом я могу поклясться хоть на партбилете, хоть на Библии.

Есть государство. Хорошее или плохое. Не важно, но оно — мое. И есть его враги. Так есть, и так будет. И даже через пятьдесят лет, и через сто. А Государство и справедливость несовместимы.

Но, поскольку в своем деле я лучший, то могу себе позволить воевать с самыми матерыми врагами этого государства. И иметь такую роскошь, как чистая совесть.

Павел тупо уставился на майора: — Да что вы, Иван Пантелеевич, — наконец выдохнул он. — Какой из меня, даже не знаю, как сказать… Я же летчик. Мне без неба…

— Стоп, это ты Катерине расскажешь, если случай выпадет… А мне сопли по паркету не стоит размазывать. И так скользко.

— Значит, ты летчик?

— А я, что, по-твоему, контрразведчиком родился? Может, я писателем стать хотел. И что? Мне теперь прийти в тот кабинет и вот так сказать: — Я писатель, мне без книг нельзя?..

— Знаешь, Паша, как сказал один, кстати, писатель с большой буквы. Ты его, может быть, не читал, но не суть… Так вот, сказал он, Паша: "…Плохо не то, что человек смертен, плохо то, что он внезапно смертен…"

— У нас приказы не обсуждаются. Или — или. Пойми, дурак, тебе интересное дело предлагают, а он еще кочевряжится. Ну? А что касается самолета, поверь, если пройдет все, будешь еще и взлетать, и садиться. В хорошем смысле этого слова.

Говоров растеряно оглянулся: "Отказаться? А потом? В лагерь? Но, судя по всему, лагерем тут не обойдется… А родители? Им потом как? Сын враг народа…"

— Я согласен, — он выдавил это, словно приговор.

— Что-то мне говорит, ты не понял, — усмехнулся, враз растеряв благодушие, майор. — Не ты согласен, а тебя согласились принять в клуб. А в этот клуб пускают не каждого. И правило здесь одно — служить на совесть. И за честь. Предателей у нас не было, и не будет. Потому, как не живут предатели долго. Вообще не живут.

— Я не пугаю. Теперь о деле. Подписок, там, расписок не берем. Пустое. Работа у нас живая, с людьми, опять же. Но ты, Павел, пока еще не работник, так — стажер.

— Неладно, конечно, твое знакомство с товарищами по работе вышло. Но ничего, они ребята понятливые. Прикажет Родина на ежа… сядут, но ты уж постарайся с ними контакт наладить. Как? Тут я не советчик. Сам думай.

Стук помешал ему закончить.

— Ну, что, как не родные, входите, — крикнул Семенов, подмигивая одновременно гостю.

Дверь распахнулась, и на пороге появились давешние носильщики. Они гурьбой ввалились в тут же ставшую тесной комнату. И в мгновение лица их скривило. Глаза уперлись в сидящего.

— Входите, не толпитесь… — поторопил майор подчиненных. Последней протиснулась в кабинет девчонка.

И стоило Павлу столкнуться с нею взглядом, как словно огромное, ватное одеяло ухнуло на голову. И он погрузился в беспамятство.


— Экий ты, парень? Припадочный что ли? — майор озадаченно поскреб висок. — Как тебя в авиацию-то взяли? Оклемался? Слава тебе. А я уж думал, придется доктора звать.

Павел сообразил, что сознание его вернулось в реальность. Хотя теперь он уже ни в чем не был уверен: "Стоп, как это? Там был сон. И дракон говорящий, и все остальное. Действительность здесь. А вот как с этим жить? Неизвестно. Летчик с провалами сознания. Анекдот. Да такого на пушечный выстрел к самолету нельзя подпускать". Он поднялся с кушетки и смущенно застегнул воротник гимнастерки: — Виноват, товарищ майор. Сморило.

— Да, уж, — Иван Пантелеевич вернулся за стол. — Ребят я отпустил. Ни к чему им твои припадки наблюдать. Будем считать, ничего не было. Но и на оперативную работу я теперь тебя направить не могу, не имею права.

— Что же мне с тобой делать? Вот подкинул шеф задачку, — майор рассуждал так, словно и не было рядом подчиненного. Он перебрал папки, лежащие на рабочем столе: — Это не то, опять нет. Ага. Вот, пожалуй, сойдет. И место подходящее, — Семенов вчитался в бумажки.

— Решено. Слушай сюда, — он закрыл документ и начал рассказ: — Отдел наш особый и занимается делами особыми. И хотя в контрразведке все дела такие, но… Бывает обычный, так сказать, рядовой шпион, диверсант. Скороспелка. Их с началом войны у нас в тылу кишмя кишит. Немцы умело воспользовались тем, что в приказе номер 170, где говорится о введении красноармейских книжек, по недомыслию, а может и сознательно, в пункте семь бойцам действующей армии такую книжку и не предусмотрели. Головотяпство? Согласен. Однако представь. Десятки тысяч бойцов выходят из окружения. А документов нет. Правильно, собирались громить врага на его территории, малой кровью. А вышло…

Немцы создали специальный полк Бранденбург-800, приписанный к Абверу. Генерал Пфульштайн, командующий спецназа вермахта, лично распорядился укомплектовать целый батальон этого полка офицерами и солдатами, владеющими русским языком. А задача их проста, как вилы. Смешаться с отступающими и устраивать диверсии, шпионить, а при удачном раскладе залегендировать внедрение. Не взвод, не рота, батальон. Представляешь? — Семенов повертел в пальцах карандаш. Отбросил и вздохнул. Говорить банальности ему было даже неловко: — Большую часть этих Бранденбуржцев мы, конечно, отфильтровали, но и среди этой плотвы оказалась настоящая щука.

Разведчик высочайшего класса. Еще до войны работал на нашей территории. Язык, знание реалий, опыт. А кроме того — везунчик. Три медали от высшего руководства. Его мы вычислили. Парень попал под случайный обстрел и сейчас лежит в госпитале. Здесь, в Москве. Документы у него железные. Прошел все проверки. Павел вначале слушал внимательно, понемногу заскучал.

— Что ты вертишься? — заметил его движение майор. — Хочешь сказать, причем тут ты?

Говоров пожал плечами.

— Объясняю. Я не зря обмолвился про его нюх. Стоит нашим людям попасть в его поле зрения. И можно считать, игра закончилась не начинаясь. Сообщить о провале он успеет, а мы потеряем прекрасную возможность. Потому и хочу я тебя, летчик, ему подставить. Выучки никакой, по учетам не засветился. Глядишь, и клюнет. Задача простая. Войти в контакт. Зарекомендовать себя… Он должен почувствовать к тебе интерес. Начнет вербовку, иди. Он, кстати, по докладам активно интересуется именно летчиками.

— На связи у тебя будет Катерина. Лейтенант Иванцова. Ну, а кого еще? Остальные ребята только в дурдоме, санитарами, будут естественно выглядеть, а ее медсестрой пристроим, и порядок.

— Задача понятна? — усмешливо глянул он. — Тогда поговорим о деталях.

— Иван Пантелеевич. Я ведь не специалист. Как…

— А тебе и не нужно им быть. Повторяю. Твой плюс — полное отсутствие знаний. Он ведь будет проверять. И будь спокоен, так, что не заметишь. А он поймет. Это, как сказать, чутье.

— Кстати, и припадки твои пригодятся. Достоверность — это самое главное. Не устраивать же тебе, для правдоподобности, ранение?

— Хотя? Ты правша? — заинтересованно глянул майор на собеседника. — Шучу, шучу, — заметив, как вытянулось Пашино лицо, рассмеялся он. — Мы же не звери. Мы хуже, рационалисты. Ты нам целый нужен. Все. Решили.

Судьбоносная ночь окончилась. Рассветные сумерки за окном сменились первыми лучами солнца.


Глава 6


Госпитальный быт прост и понятен. Тяжелые заняты лишь одним. Выкарабкаться, выжить. Те, кто ранен полегче, уже прикидывают, сколько придется здесь проваляться.

Впрочем, будет преувеличением сказать, что ребята, все как один, только и делали, что искательно заглядывали в глаза врачам с немым вопросом — Когда, когда же снова на фронт?

Неправда это. Да, в первые дни, может, и были у кого иллюзии, но, попробовав кровавой кухни артобстрелов и ночных бомбежек, атак под пристальными взглядами бойцов загранотрядов, лишний раз подумаешь, стоит ли спешить. И не в том дело, что непатриотично. Они ведь свою кровь пролили, имеют право отдохнуть? Это ведь только в нормативных документах сказано — после госпиталя восстановление в тыловых частях, а на практике — как уж повезет.

Потому и заняты выздоравливающие простой мыслью. Как бы и в симулянты не угодить, и недельку-другую прихватить… по закону.

Оттого и следят друг за дружкой чуть ревниво. А ну как соседу продлят?

Павла разместили как раз в такую палату выздоравливающих. Конечно, офицеры, но ухо пришлось держать востро. Уж больно крепкий видок у контуженого летчика.

Легенду, правда, слепили крепкую. Но когда в одной палате и день, и ночь, бок о бок, то видны не строчки в истории болезни, а те мелочи, на которых и «палятся» даже опытные разведчики.

"Вот ведь, — тихонько постанывая в темноте, думал новоявленный больной. — Вместо, чтоб сны смотреть, приходится изображать из себя контуженного. И это в самом сердце Родины, всего-то сто километрах от Москвы". Но ответственность победила. Взялся за гуж, так что ж теперь. Добросовестно отработав программу, кое-как задремал. Проснулся от крепкого толчка. Вернее, это ему показалось, что кто-то невидимый от души приложил его в бок. Распахнул глаза и с удивлением обнаружил, что рядом с кроватью никого.

"Спрятался? Да куда тут спрячешься?" — но необычности не окончились. В слабом свете от горящей в коридоре лампы сумел разглядеть, что все восемь соседей крепко спят. Только разноголосое похрапывание, да слабое оханье старлея, лежащего в углу, возле окна.

Павел незаметно повернул голову и вздрогнул. Того, из-за которого он и находился здесь, крепкого, с открытым, симпатичным лицом, капитана, на своей кровати не оказалось. Только белела из-под откинутого одеяла простыня.

"Вот тебе и раз… — озадаченно выдохнул лейтенант. — И чего бы это значило? Может, по нужде вышел?" — предположил самое простое объяснение он. Но, судя по отсутствию халата и трости, на которую опирался раненый, ушел дальше, чем расположенный напротив туалет. Туда и в трусах добежать можно, и уж вовсе не обязательно палку брать.

Павел повертелся в тягостном раздумье: "А ну как сбежит? Вот стыдоба будет…"

Уже вовсе собрался встать и выглянуть в коридор, как заметил, что другой сосед, теперь уже справа, сонно поднялся с койки и двинулся в коридор.

"Приспичило ему", — в сердцах ругнулся наблюдатель. Занятый переживаниями даже не заметил, как приоткрылась дверь, и в палату проскользнул капитан. Он ловко скинул халат, бесшумно прислонил палку к тумбочке и, умудрившись не скрипнуть ни одной пружиной на растянутом панцире, улегся. Задышал ровно и спокойно, словно давно и крепко спящий. Однако, привыкнув к темноте, Павел сквозь сощуренные веки разглядел, что сосед внимательно следит за входом. И только когда вернулся ночной посетитель небезызвестного заведения, прикрыл глаза.

"Похоже, он просто следил, — сообразил лейтенант. — Но зачем? Или опасается? Но кого?"

Так и не отыскав ответа, задремал. Утренние заботы вытеснили из головы ночные непонятности. Павел, изображая из себя рубаху парня, пикировался с представителями наземных родов войск. Испытывая легкую зависть к элите армии, те не упускали случая подколоть летчика, впрочем, вполне безобидно. Наскоро прошел назначенные процедуры, а к обеду и думать забыл про все.

Новость, которую принес сержант из соседней палаты, ошеломила. В парке обнаружили застреленного офицера. Того самого пехотного лейтенантика, который выходил ночью по нужде. И вроде никакого криминала. Узнав, что его выписывают в сформированную для отправки на передовую дивизию, тот выстрелил себе в голову. Причем, самоубийство было явным. Никто не видел ничего подозрительного, никаких следов. Пистолет в руке офицера был его табельным… Глухой пересказ и обсуждение происшествия быстро оборвались. Сам по себе факт постыдный и глупый мог вызвать усиленный интерес, и никому из выздоравливающих вовсе не хотелось вместо положенного отдыха сидеть в прокуренном кабинете, отвечая на неприятные и скользкие вопросы…

Особисты, конечно, покрутились, но как-то вяло. Словно им было неприятно копаться в этом неприглядном деле.

Павел, которому вдруг стало весьма неуютно, недоумевал: "Неужели сам? Или все же имеется какая-то связь?.." Но, не отыскав ответа, махнул рукой и отложил гадание в сторону.

Случилось это через пару дней.


Плотный обед располагал к дремоте. К тому же, один из соседей, огненно-рыжий молоденький старшина, со смешной фамилией Воронок, смотался в город, и вернулся с бутылкой казенки. — День рождения, мужики… — радостно оповестил Серега окружающих. Правду говорят — как встретишь день рождения, так год и проведешь. Пусть хоть в госпитале, но на своих двоих…

Плеснув в припасенную с обеда тару и выложив на тарелочку ломоть тушенки, офицеры дружно подняли тост за именинника. Естественно, разделенный на семерых бутылек только раздразнил.

Посланный за добавкой новорожденный вернулся ни с чем. — Обед, — развел он руками. Белобрысый капитан, лежащий рядом с Павлом понятливо усмехнулся и вынул на стол пузатенькую бутылочку из-под физраствора.

— Медицинский, — заговорщицки произнес он, — вчера у сестер сменял… — он широко улыбнулся, — пусть именинник будет и сыт, и пьян, и нос в табаке.

Спирт оприходовали на удивление быстро. И в результате вечер завершился крепкими мужскими посиделками. Выручило, что зашумели уже после обхода, когда врачи убыли со службы. А медсестры, для порядка предупредив о необходимости соблюдать тишину, отстали.

Как это и бывает после хорошей выпивки, палата разделилась на несколько компаний. Кто-то негромко выводил песню, другой пытался рассказать свежий анекдот, а третий с пеной у рта доказывал превосходство только что поступившего в войска автомата ППШ над германским МП-40.

Паша, с удивлением заметив, что выпитое подействовало на него, с воодушевлением хлопнул по плечу приятельски улыбающегося ему Николая. Капитан хмыкнул и кивнул на сыплющего терминами пехотного:

— А ты сам автомат в руках-то держал? Или у вас, летных, только пистолетики?

Эта легкая, высказанная с благожелательной интонацией, шпилька внезапно завела лейтенанта. Он приобнял соседа и громким шепотом сообщил тому: — Да нужен мне тот шпалер. Я, можно сказать, тысячу таких в руках держу.

— Так и тысячу? — капитан отмахнулся, разгоняя табачный дым. — Знаю я ваши «ишаки». Пулеметик — тьфу.

Пашу понесло. Он зажмурил глаз и, наведя резкость, выдал: — Какой там «ишак», я ЛаГГ с фронта пригнал. Эк-кссспириминтальный, — с трудом выговорил он слово. — Тсс. С испытаний. Вот это машина. Всем капут. Зверь. ЛаГГ-ЗМ, слышал? Вот то-то, что и нет. И никто не слышал. Я-то уж точно скажу. Никто. Одну машину сдал, а сейчас обратно, новый образец… — он удивленно прислушался к своим словам. Остатки затуманенного рассудка попытались протестовать.

Капитан протянул приятелю наполненный до половины стакан: — Ну, за Сталинских соколов.

— Не выпить под такой тост? — Павел залихватски опрокинул стакан. Горло привычно обожгло.

Он запил огонь водой, отдышался. — Я, понимаешь, сумел… — он уже не совсем понимал, что говорит. — Я машину спас. Посадил, на одно шасси. Ну, конечно, стукнуло, не без этого… А генерал так и сказал: "Ты, лейтенант, герой". Вот, отправили подлечиться… — Пока машину готовят, пусть, — говорят, — как человек, отдохнет, подлечится.

Николай понимающе качнул головой: — А я думаю, что-то летчик на контуженного не похож… — вроде, как между прочим, обмолвился он.

— Тсс, — Павел прижал палец к губам. — Государственная тайна… Никому, — он, удивленно понимая, что не может остановиться, начал рассказ о достоинствах этой новой, только что возникшей в его голове машины. Слушатель кивал, в нужный момент легонько удивлялся, хлопал в восторге по матрасу заправленной кровати, восхищаясь мощью советского оружия, и вообще был свой в доску парень.

— Так значит, скоро в поход… — оборвал Николай беседу, когда Паша начал повторяться. — Ну что ж…

— В далекий край товарищ улетает… — красивым голосом пропел капитан. И продолжил, подхватив с кровати гитару. Провел пальцами по струнам и продолжил куплет. Допел одну песню, начал вторую. Компания окружила запевалу и принялась нестройно подпевать. А Павел дико оглянулся и рухнул на подушку, чудом не снеся затылком спинку кровати. Секунда, и он уже спал.

Пробуждение вышло непростым. Так его не колбасило даже после жидкости от обледенения… Впрочем, и остальные чувствовали себя не лучше. Зеленые лица. Мутные глаза. Одно хорошо. Никто не помнил, чем закончился сабантуй. Потому лежали молча и мужественно пытались перебороть последствия грандиозной пьянки.

Павел мучительно пытался вспомнить, что он вчера говорил, и словно в тумане начали вырисовываться контуры какого-то рассказа. Словно он сам был сторонним слушателем. "Вот это да? — сумел удивиться он. — Герой? Ну, ты дал…"

Однако думать дольше не хватило сил. Кое-как умудрился заснуть. А когда проснулся, день уже клонился к вечеру. Не сумев перебороть последствия возлияния, соседи выклянчили у кастелянши спирта и поправляли здоровье.

— Ого, летчик, вставай, проспишь все, — уже оживший танкист протянул Паше стакан: — На, дерни…

Но тут с кровати поднялся капитан. Он разительно отличался от помятых и всклокоченных соседей по палате.

— Ему не наливай… Парень сказал, ему на свидание вечером. Нельзя…

— Это святое, — согласился чернявый старлей. — Завидую.

Он качнулся и прошел к уже разгорающейся компании.

— Не стоит, Паша, — склонился к нему капитан. — Чую, не стоит.

Павел кивнул и, не имея сил спорить, закрыл глаза. И словно провалился в сон. И поэтому проспал все, что случилось дальше. Упав на "старые дрожжи" спиртное разбудило в собутыльниках неожиданную энергию. Одно неловко сказанное слово вызвало приступ бешеной ярости. Миг, и вот уже вся компания сошлась в нешуточной схватке. Драка была столь скоротечной и стремительной, что вызванный не участвовавшим в опохмелке капитаном дежурный застал только дикую картину. Двое лежали с разбитыми головами. Говорливый старлей корчился на полу с торчащим из живота кухонным ножом, а оставшаяся в живых парочка каталась между кроватей, завывая и рыча вовсе по-звериному. Они уже разодрали друг другу лица и теперь норовили вцепиться зубами в горло. Дежурный замер и, видя, что остановить побоище не в силах, выскочил из палаты. А когда вернулся с подкреплением, застал только трупы.

Он глянул на мирно спящего Павла и стоящего у дверей капитана. — Что это? — только и сумел произнести офицер.

— Перепили, — пожал плечами Николай. — Лейтенант-то спал, а эти, как вчера начали, так второй день гудят. Видно, спирт попался неудачный…

— Ты, лейтенант, лучше помалкивай, — шепнул доброхот ничего не соображающему соседу. — Наша удача, что мы сегодня с ними пить не стали, а то, кто знает, что там за химия была. И вообще, может, оно и к лучшему… — задумчиво окончил капитан. — Ты вчера столько наболтал, что впору самому в органы идти. Но я понимаю. Ты парень нормальный, только перебрал…

Озадаченно припомнив свой вечерний треп, Паша в очередной раз удивился: "Какая сила заставила его нести подобную чушь?" Впрочем, поразило не столько выдуманное, сколько готовность, с которой он готов был выложить самые сокровенные секреты первому встречному… И только сочиненная подсознанием история спасла его от полного провала.

Когда утихла суета и разбирательства, вызванные массовым помешательством сразу шестерых офицеров, Павел насмелился выйти на связь.

Санитарка, хмуро вытирающая пробирку, покосилась на франтоватого пациента: — Ну, и кто просил?

Вопрос прозвучал слегка неожиданно. Лейтенант смущенно пожал плечами: — Да я вроде и выпил всего ничего… А вот оно…

Связная глянула на него из-под низко повязанного платка: — Хорошо сам живой остался. А вот ребят, из-за твоей глупости погибших, уже не вернуть…

Паша остолбенел: — А я-то причем? Они ж сами…

Девчонка, словно вынужденная общаться с дефективным, тяжко вздохнула: — Сами они могли только до свинского состояния нарезаться. Такой вот хитрый напиток им кто-то подсунул, — соизволила пояснить разведчица. — Ну, ладно. Про твои выдумки я доложу, пусть майор решает.

Она сердито замахнулась на собеседника тряпкой: — А ну пошел отсюда. Ишь, хвост распушил… — громко понужнула сестра ухажера. Павел недоуменно отшатнулся, но пересилил себя. — Подумаешь, королевна, — пробурчал он, отходя.

Николай вынырнул, словно ниоткуда: — А ты, смотрю, парень не промах… К новенькой уже клинья бьешь… — одобрительно усмехнулся сосед. — Да ты не красней. Дело молодое. Только зря… Она — девка с гонором. Уже троих отшила…

Лениво переговариваясь, они зашагали в сторону палаты.

— А пошли воздухом подышим, — внезапно остановился капитан. — Чего в духоте сидеть? — и, не дожидаясь согласия, двинулся в парк.

Задумчиво глядя на зелень, укрывающую дорожку от посторонних глаз, Павел вдруг осознал — сейчас что-то случится. И зависеть от этой беседы будет очень много.

Он замер и повернулся к нагоняющему его капитану. — Ну, рассказывай, — опережая слова спутника, предложил он. — Не зря ведь меня сюда завел…

Николай усмехнулся: — Ну, что ж, это ты верно понял. Разговор у нас будет серьезный и даже, можно сказать, жизнеопределяющий.

— Проходил я давеча мимо одного кабинетика. Такой, неприметный, налево от входа, — сообщил он. — И услышал интересный разговор. Двери у нас… сам знаешь — фанерка. Так вот. Один из померших на днях соседей был стукач. И успел тот кляузник на тебя, Паша, донос состряпать. Все твои разговоры про новый самолет и про испытания… в общем, все успел на бумагу нанести и по команде переправить. И выходит, что попал ты, мил человек, как кур в ощип. Понимаешь? А серьезные люди в том кабинете озадачились, и вовсе не тем, какая ты сволочь и болтун. Им куда интереснее стало, как это так вышло, что все вокруг плохим спиртом потравились, а мы с тобой нет. И понял я, что держат они нас с тобой, Паша, за шпионов немецких, или просто вредителей, что, впрочем, положения нисколько не улучшает. Вернее, даже не так. Тебя они записали во вредители, а меня в шпионы… Вот так-то вот. А поскольку в моем случае доблестные чекисты не ошиблись, то тебе деваться вовсе некуда.

— Как не ошиблись? — сумел выдавить летчик, онемев от простоты, с которой его спутник сообщил это.

— Ну а что такого? — недоуменно поднял бровь капитан. — Разведка — такая же естественная составляющая военных действий; ты же не удивляешься, встретив в воздухе самолет противника. Так из-за чего сейчас столько эмоций. Ты — летчик, офицер, человек, облеченный высоким доверием начальства, и мой интерес к твоей персоне вполне естественен.

— Короче, — капитан чуть сдвинулся, перекрывая Павлу возможность к побегу. — Вариантов у тебя никаких. Местный опер сделал запрос и теперь ждет ответа, по результатам которого и будет решена твоя судьба. И сдается мне, ответ не заставит себя ждать. А ежели ты вдруг, паче чаяний, решишь играть в патриота, то я тебя просто застрелю. Быстро и качественно, — Николай хлопнул по расстегнутой кобуре. — В общем, куда ни кинь, везде клин, товарищ лейтенант, — он улыбнулся открыто и беззаботно. — Но я думаю, что ты человек сообразительный и примешь верное решение.

Павел, продолжая играть роль, возмущенно дернулся: — Да я…

— Что ты? — перебил его капитан. — К чекистам пойдешь? Так они, даже если удастся убедить их, что я враг, тебя все одно шлепнут. Опять-таки, это ежели уйти отсюда сможешь. Сам пойми, у меня в том вовсе интереса нет. А я уж постараюсь тебя не выпустить. Потому и говорю — клин.

— Выходит, влип я? — отчаянно ища выход, крутанул головой летчик. Он как-то незаметно и сам поверил в то, что попал в ловушку.

Николай склонил голову, наблюдая борьбу чувств на лице партнера: — Выход есть всегда, — наконец отозвался он. — Про комнату я это слегка приврал. Слава всевышнему, не успел стукач доложить о твоей откровенности. Это, кстати, моя заслуга. А в остальном — все так, как оно есть. Поэтому, единственно, что может продлить твое существование на этой грешной земле, так это сотрудничество. Иными словами. Предлагаю стать тебе, Павел, моим агентом, со всеми, так сказать, последствиями.

Прямодушие вербовщика подкупало. Находясь в глубоком тылу противника, он вел себя так, словно вел беседу в полной безопасности.

— Подумать можно? — буркнул лейтенант в попытке оттянуть неизбежное.

— А смысл? — состроил легкомысленную гримасу капитан. — Думай, не думай…

— Ну и что ты хочешь? — угрюмо поинтересовался Павел.


Глава 7


— Паша, не знаю, чем уж он тебя напоил, но натворил ты… — майор поднялся из-за стола и прошел по кабинету. Сапоги с мягкими подошвами ступали легко и неслышно.

— Как теперь из ситуации выбираться? А?

— Хотя, нет таких крепостей, которые не сумели бы взять большевики, — он замер, глядя в зарешеченное окно. Минута показалась сидящему на потрепанном диване летчику вечностью.

Рапорт связной о событиях в госпитале потребовал срочного принятия мер, и старший группы принял решение лично выслушать разведчика.

— Вот что, сегодня я докладываю о новом повороте туда, — командир кивнул в сторону висящего над столом портрета. — Молись, чтобы все прошло удачно. Хотя с кондачка такие вопросы не решаются, — особист вернулся за стол. — Немец в тебя вцепился прочно, да это и понятно. Сыворотка осечек не дает. Хорошо еще, ты умудрился вместо правды хоть такую ахинею придумать, это вообще чудо. Поэтому, думаю, нужно из ситуации выжать максимум.

Однако, если удастся получить одобрение наверху, готовься к самому непредсказуемому. Пойми, может сложиться большая игра, в которой будут задействованы такие силы и интересы, что и представить страшно, не только сказать. Но попытка, как говорит наш начальник, не пытка.

Еще раз выслушав все, что сумел вспомнить Павел о своих импровизациях, майор усмехнулся: — Ладно еще хоть не ракету изобрел, а то бы…

— Кого? — недоуменно вскинулся Говоров, услышав незнакомое слово…

— Не бери в голову, это я так… — отмахнулся командир, отпуская подчиненного.

Результатом этой беседы стал разговор, состоявшийся поздним вечером того же дня в кабинете с дубовыми панелями и горящей на рабочем столе лампой с зеленым абажуром.

— И что? — поднял голову комиссар, выслушав доклад. — Какие будут предложения?

Стекла очков блеснули, отразив стоящего по стойке смирно майора. — Да ты садись, или как говорят, присаживайся, — кивнул горец на стул.

Опытный разработчик прекрасно понимал, что момент весьма щекотливый. Никто не любит сложностей, а тем более с непредсказуемым результатом. А то, что игра, предложенная командиром особого подразделения, весьма и весьма опасна, было понятно с первого взгляда.

Комиссар задумался, уперев взгляд в затянутое волнистой кисеей окно. Наконец прервал молчание и решительно вынул из стоящего на зеленом сукне стола стакана толстый двухцветный карандаш:

— Вот что, Иван, на свой страх и риск поручаю тебе и твоему летуну задание. Суть проста. Это, ежели коротко. Дезинформация. Но деза дезе рознь.

— Мы думаем, — витиевато обозначил сановный чин свое решение. — Мы думаем, в случае успеха получить весьма приличные дивиденды… Хотя, чего это я вокруг да около… А суть в следующем. Сейчас нам трудно. Враг стоит у самых ворот, но это временное явление.

Менгрел шевельнул бровью: — Это не штамп, а реальность. Стратегически мы способны за пару лет перемолоть не только фашистов, но и… Маховик раскручивается медленно, но если он наберет ход, остановить будет невозможно… А думать о будущем мы должны уже сейчас. И все расчеты аналитиков говорят, будущее за тем, кто первым сможет освоить новые виды топлива и наладит выпуск более передовой техники. Многое уже сделано для этого, но есть и неудачи. Одна из таких — это разработка нового истребителя — перехватчика. Называется он… — нарком пододвинул к себе перекидной календарь. — Называется самолет БИ-1. По фамилиям конструкторов. Березняк и Исаев. Самолет этот необычный. Однако, хотя первые испытания были успешными, дальше дело не пошло. Разбились уже три опытных образца. Принято решение признать этот путь ошибочным. Но… — тут хозяин кабинета даже поднял палец. — Знает об этом лишь несколько человек. И больше никто. А на поверхности, по крайней мере, в той части, которая могла каким-то образом оказаться известной врагу, факт, что аппарат показал феноменальные скоростные качества. Он превосходит все существующие самолеты по скороподъемности в десять раз.

— Представляешь? В десять. Взлетает такой самолет с аэродрома за несколько секунд и за одну минуту успевает сбить любой истребитель врага. Скорость самолета в горизонтальном полете восемьсот с лишним километров. Еще чуть-чуть, и он преодолеет скорость звука.

Семенов недоуменно уставился на командира: — Товарищ… Но как же мы своими руками отдадим врагу?.. А если они сумеют создать на его основе…?

— А и пусть… — усмехнулся сидящий в кресле кукловод. — Пусть разбираются, пусть радуются. Они будут в восторге… И потратят столь необходимое время и силы на то, чтобы выяснить простую вещь. После достижения скорости звука, самолет становится неуправляем. Мы не знаем почему, но есть мнение, что преодолеть этот порог невозможно. Наши ученые говорят это в один голос, а они знают, что отвечают за свои слова головой… Все. Детали тебе разъяснит мой помощник. Бумаги получишь, а утром этот, как его, Говоров, должен убыть на испытательный полигон. Он расположен под Свердловском…

— А перед отъездом пусть лейтенант сообщит агенту, что направлен в поселок Билимбай… И только. Таким образом мы выясним, известно ли немцам, что расположено в том районе. Если немцы знают о дислокации полигона, то они вывернутся наизнанку, чтобы выйти на связь со своим агентом. Да, и еще, есть предложение наградить лейтенанта. Как мне помнится, он чего-то там сбил… Вот и представьте его к ордену, и оформите документы на присвоение внеочередного звания. Ну, скажем… — капитан. Пусть клюнут покрепче.

Павел выслушал приказ об отправке в тыл с непроницаемым лицом. После сумасшествия последних событий он уже ничему не удивлялся. "Нужно для дела, что ж, военный человек обязан выполнять приказы. А обсуждать бессмысленно и опасно".

Однако смутило не то, что его, боевого летчика, отправляют в тыл, а короткая справка о предстоящем истребителю задании. Освоить совершенно новый, с невероятными возможностями самолет — это как раз нормально. Но сказанное негромким голосом задание, которое ему надлежало исполнить позднее, вызвало легкий ступор.

Майор понимающе следил за молодым офицером: — Пойми, Паша, так надо… И если я не сообщаю тебе всего, то это лишь для пользы дела. Представь на миг, что тебя станут спрашивать. И спрашивать умело. С такими препаратами и ухищрениями, рядом с которыми снадобье твоего капитана — это так, легкое снотворное. Сможешь ты сохранить в тайне правду? Не спеши отвечать. Знаю. Ты выдержишь допрос первой степени, возможно — второй, но, в конце концов, ломается любой. И тогда… понимаешь? Вот и молодец.

Документы оформили с невероятной быстротой. И уже на следующий день в госпиталь пришел приказ о направлении капитана Говорова в распоряжение п/я, расположенного в глухой сибирской тайге.

— Странно, — пробурчал летчик, уже сменив больничный халат на новенькую форму военлета. Он забежал в палату за оставленными в тумбочке вещами. — Отправляют в какое-то богом забытое место. Би-лим — бай, — прочитал он почти по слогам.

Сочувственно кивающий ему капитан замер и едва сумел совладать с отвисшей челюстью.

— Куда, говоришь? — словно не расслышал сосед. Он придержал приятеля за рукав гимнастерки, шепнул ему на ухо: — Ты, Павлентий, главное не забывай. То, что сейчас отправляешься к новому месту службы, а не в подвалы Лубянки, это моя заслуга. Служи. Повышай уровень подготовки, а когда придет время, я тебя отыщу. И не вздумай хитрить. Выбор уже сделан…

Павел сник, выдернул руку, и тяжело вздохнул. — Чтоб тебе… Помню я… — он перекатил желваки… — Эх, моя бы воля, пристрелил бы я тебя, и концы в воду.

Капитан весело усмехнулся: — Ну, это как раз не поможет. За мной не самая глупая в мире разведка. И будь уверен, предоставить, куда нужно, доказательства твоей, кхм, глупости, найдется кому… Коготок увяз, Паша… Поздно.

И вот опять стучат вагонные колеса. Однако, вместо шершавых досок теплушки — мягкий матрас купе. "Остались еще в стране и такие вагоны, не для всех, правда…" — Павел лежал на верхней полке и смотрел на мелькающие за окном встречные составы. Поезда шли почти без перерыва. Техника, товарные вагоны, воинские эшелоны.

"Идиоты… — усмехнулся свежеиспеченный капитан. — С кем тягаться вздумали…"

Наконец долгое и, несмотря на относительное удобство, изматывающее путешествие завершилось.

До места назначения добрался на попутке. Помог военный комендант вокзала. Он с пониманием отнесся к просьбе моложавого орденоносца и тормознул отъезжающий от перрона грузовичок.

Однако место новой службы повергло в изумление. Пройдя тройную проверку, Павел увидел старый полуразрушенный завод. Скорее всего, литейное производство. На фронтоне кирпичного здания виднелись полуразбитые цифры. Одна тысяча восемьсот сорок девятый год. Встретил его приземистый мужчина. Кожаное теплое пальто, мягкая шляпа, а под ней изуродованное лицо. Багровые шрамы через все щеки и лоб ведущего конструктора.

— Да ты не тушуйся, — заметив, как испуганно вильнули глаза новоприбывшего, скривил сожженную губу хозяин.

— Топливный бак рванул, еще повезло, глаза целы. Тебе тоже придется к нему привыкать.

— А что за топливо? — удивился летчик, двигаясь к скрытому за зданием литейного цеха ангару.

— Керосин тракторный, — просто отозвался инструктор. — И концентрированная серная кислота. Отличная, девяноста восьми процентная. Окислитель. И все это дело под давлением идет в двигатель. На четыре кило кислоты литр керосина. Прожорлив малыш. Ну, да не спеши… Еще успеешь устройство изучить. Одно скажу, — Палло обернулся, — реактивная тяга — это будущее. И мы сейчас с тобой творим историю…

— А где старый испытатель? — поинтересовался летчик. — Я бы с ним пообщался, быстрее в курс вошел.

Конструктор поскучнел: — Понимаешь, разбился Григорий Яковлевич. Сгорел, вместе с машиной. Геройский был летчик. Семьдесят боевых вылетов за два месяца, семь сбитых, а вот… Ну да что говорить. Это работа. Мы ведь машину за тридцать пять дней создали без чертежей практически. Аккурат двадцать второго июня приказ подписали, а в августе планер уже в трубу пошел.

И тут Говоров увидел самолет. Раскрашенный в два цвета истребитель белел светлым брюхом и походил на кита-касатку. Смутило отсутствие винтового оперения на носу.

— А как он летает? — не выдержал истребитель.

— Быстро, ох быстро, сынок, — Палло провел крепкой ладонью по лакированному дереву фюзеляжа. — Девятьсот километров… А? Не кот начихал…

— Но и жрет, скотинка. Шесть кило в секунду.

Павел обошел машину. Уставился на круглое сопло, торчащее в хвостовом оперении.

Однако выводы делать не спешил. Уж больно не похож оказался чудо-самолет на все, виденное раньше.


Доведись Паше выбирать, он, возможно, и не согласился бы поменять штурвал боевого истребителя на пилотирование сырого, да что там сырого, вовсе еще неиспытанного самолета. Странного, непривычного, да к тому же угробившего уже одного испытателя. Но военный человек обязан подчиняться приказу, каким бы тот ни казался ему диким. Потому за изучение новой машины взялся летчик с обстоятельностью и энтузиазмом. И странное дело, чем больше он узнавал о возможностях экспериментального истребителя, тем сильнее хотелось ему испытать его в воздухе. Но мешало многое. А в первую очередь то, что БИ-3, как назвали новую версию перехватчика, собирали практически с нуля. К тому же, обжегшиеся на молоке конструкторы решили отказаться от применения деревянных конструкций. Для новой модели изготовили металлический корпус, добавили хвостовой стабилизатор. Устав отрабатывать детали пилотирования на тренажере, Говоров все больше времени проводил в наскоро приспособленном под сборку цехе бывшего завода. Сборщики, по-первости настороженно встретив молодого испытателя, быстро привыкли к молчаливому наблюдателю и занимались своим делом, вовсе не обращая внимания на летчика.

Павел сидел на пустом ящике из-под приборов и наблюдал за слаженными действиями мастеров. Неказистые, выряженные в порванные телогрейки и валенки, сборщики, тем не менее, дело знали. Посреди ангара уже стоял фюзеляж будущего самолета. Монотонное звяканье инструментов, редкие фразы, которыми перебрасывались техники, навевали дремоту. Понемногу летчик задремал, голова склонилась на грудь, дыхание замедлилось. Сон выплыл из тайников сознания невзначай.


Он вновь стоит перед невысоким домиком, в той самой безлюдной деревушке. А может, и не было ее, той встречи, но стоит Паша в той же летной куртке, с лейтенантскими кубарями на петлицах возле косоватого крылечка и смотрит на плотно запертую дверь.

Миг, во сне возможно и не такое, и вот уже, миновав темные сени, словно перелетев по воздуху, оказался он в горнице. Та же тишина, прерываемая тиканьем ходиков с хитроглазой кошкой. И сидит все также в углу седобородый старикан с хитрой усмешкой на сморщенном от времени лице.

— Здравствуй, дедушка, — неожиданно произнес летчик. Старик кхекнул и добродушно, вовсе не так, как в первый раз, кивнул на лавку.

— Садись внучок, в ногах правды нет. Повзрослел, вижу, подрос, — окинул взглядом собеседника старик. Вот и в званье поднялся. Однако все то от лукавого. Нет еще у тебя коня богатырского, да и сам душой не созрел на дело ратное идти…

— Только ждать вовсе не в пору. Тяжкое время подходит. Поспешать нужно. Подсказку дам, но далее сам думать должен. Никто за тебя того не сумеет, — дед провел по скобленым доскам стола маленькой узловатой ладошкой. — Вот смотри, Паша. Конь твой быстрый, а вы его в прежнюю сбрую впрячь хотите, разве ж дело? Ну кто новый меч в старых ножнах держит?

Павел поднял глаза на хозяина: — А как? Дедушка?

— Видел, в поле стрижи летают? Миг, и вот уже под самыми облаками вьюн. А рядом ворон кружит. Неспешно парит. Крыло у его так стоит, чтоб в небе плыть…

— Боле не скажу тебе ничего. И так много… И напоследок вот еще… Коня богатырского кормить нужно так, чтобы не клевером, а свежим овсом, да пшенички добавить, для сытости. Понимаешь? Ну, после поймешь…

Проснулся от звука сорвавшегося с лебедки груза. Подводя к фюзеляжу плоскость, рабочие неловко двинули вес, крыло накренилось и всей массой рухнуло на бетонный пол мастерских.

Тишина, последовавшая за стуком и дребезгом падения, оглушила. Все понимали, беда — она одна не ходит. Место крепления оказалось испорчено. Смятая дюраль, сорванные клепки. Восстановить в полевых условиях такое непросто и в спокойной обстановке, а уж когда со всех сторон торопят и наседают соглядатаи, и вовсе сложно. Рабочие замерли над покореженным крылом. Хлопнула тяжелая дверь, в цех ворвался планерист. Конструктор — сборщик, которому доложили о происшествии. Подбежал к стоящим.

Когда осознал, что случилось, повеяло холодом лагерного барака. Кому и что доказывать? Факт налицо. Оставленные без присмотра рабочие загубили судьбу госпроекта. Это не просто халатность, тут дело куда серьезнее.

Он затравленно обернулся к сидящему поодаль испытателю.

Павел, все еще находясь под впечатлением сна, перевел взгляд на лежащее крыло. Понимание пришло разом. Стриж. Вот оно. Рывком поднялся и быстро подошел к дверям. Задвинуть тяжелый засов еле сумел, но когда шкворень встал в паз, повернулся к наблюдателям.

— Не было никакого падения, — обвел взглядом группу техников. — Можете исправить крепление? — спросил у разработчика. — Согласовать с Москвой — моя проблема. Ваше дело — обработать вторую плоскость и заварить эту. Установите как есть.

Конструктор с сомнением взглянул на крыло: — Но…

Павел с удивлением прислушался к себе, ощущая непонятную решимость и уверенность: — Я знаю, что говорю. Приказ будет. А выхода у вас так и так нет. Однако, ежели в первом случае ночевать вы будете уже в подвалах НКВД, то во втором — есть возможность свалить все на меня. В крайнем случае, можете соврать, что заставил силой. Ну?

Его уверенность невероятным образом передалась остальным. Рабочие задвигались, конструктор выхватил карандаш и уровень, принялся измерять возникшее в результате случайности искривление.

— Попробовать? — он поднял изумленные глаза на Говорова. — С ума сойти. Такого не может быть. Угол составляет ровно тринадцать градусов. А крепление вовсе не пострадало. И вообще, достаточно проварить место деформации и зачистить.

— Так делайте, — Павел уже не просил, а приказывал. — Я в управление. Где у вас находится телефон? А вы подготовьте второе крыло…

Кабинет начальника испытательного центра оказался пустым. Палло уехал в Свердловск. Главный явно охладел к проекту и больше времени уделял разрабатываемому параллельно самолету.

Назвав телефонистке номер, который на прощанье продиктовал майор, Павел дождался ответа и представился.

— Паша, ты? — голос Смирнова звучал так отчетливо, словно тот находился в соседней комнате. — Рассказывай, что у тебя?

— Конструкторы выяснили, в чем была причина последней неудачи, — памятуя о необходимости соблюдать секретность, доложил капитан. — Но, для внесения изменений требуется приказ. Никто не хочет брать на себя ответственность… — пустился во все тяжкие летчик. — Идея простая, но пока согласуют… — он выдохнул. —Товарищ майор, прошу… доложите наркому. Мне на этом самолете лететь, и будь сомнения, звонить бы не стал.

Смирнов задумался.

— А что сказал главный? — уточнил майор.

— Так нет его, сборка встала, а командир в городе…

— Вот что, Паша. Сделаем так. Приказ я у «Самого» подпишу, но если что-то пойдет не так, ответственность на тебе. И помни, больше без самодеятельности.

Павел обрадовано пробормотал: — Спасибо, огромное вам спасибо, — но вдруг замер и совершенно неожиданно закончил: — Только сразу скажу, вопрос этот дела не исправит. Я тут посмотрел, посчитал… Без другого корма для лошадки не обойтись. На клевере далеко не уедем.

— Погоди, погоди… — майор на другом конце провода оторопело замолк. — А ты откуда знаешь, как его назвали?

— Чего? — отозвался в свою очередь недоумевающий капитан. Ну его, "корм"?.. Вынужденный прибегнуть к идиомам Смирнов не стал подбирать для топлива другого слова. Откуда знаешь, что «клевер» не тянет? Главный об этом только вчера доложил.

Паша махнул рукой, — "врать, так врать", — и отозвался: — Я же разведчик теперь. Выяснил. И самое главное… К тому, другому нужно, как бы сказать, «овса» добавить.

Майор крякнул: — Про это по открытой линии вообще говорить не стану. Вот что, раз ты настолько в теме, я подготовлю распоряжение, пусть тебя в группу разработчиков подключат. Может, и впрямь, что дельное подскажешь. Хотя… Ладно, слово вылетело. Все. Приказ, разрешающий доработку, вечером будет.

Положив трубку, капитан вытер проступивший на лбу пот. Умудриться, не зная ничего, влезть в совершенно секретное и темное дело — это уметь нужно. Хотя кто же мог знать, что пару керосин-окислитель на базе азотной кислоты назвали «клевером», тогда, как рассматривавшийся вариант с применением в качестве кислородного окислителя перекиси водорода, «овсом».

"Выходит, сон-то в руку, — размышлял он, шагая к цехам. — И все, что старик говорил, правда… Но тогда, значит, и первая встреча была. И все это после той водицы, что в ковшах была. И скорость моя, и сила".

За рассуждениями не заметил, как подошел к стоящему возле ворот в ангар часовому. Предъявил пропуск и заглянул внутрь. Рабочие уже заварили крыло и начали устанавливать его в пазы на фюзеляже. Самолет приобрел совершенно невероятный вид. Он стал походить на огромную птицу, стрижа или сокола. Однако возле машины Павел увидел старшего конструктора. Тот потрясал чертежами и визжал так, что закладывало уши: — Под суд, в трибунал. Да кто вам позволил?.. Слова перемежались забористым матом, и угрозами.

— Отставить, — рявкнул капитан, входя в ангар. — Я приказал, и что?

— А ты кто такой? — уставился на него конструктор. — Твое дело за ручку дергать…

Говоров спокойно взглянул в бешено-округленные глаза мастера:

— Мои полномочия вы узнаете сегодня вечером. Приказ, подписанный «Самим», надеюсь, устроит? Также и разрешение на эти доработки.

Конструктор по инерции продолжал открывать рот, но упоминание имени всесильного наркома уже произвело свое впечатление. Разбрасываться такими словами? Подобную, в полном смысле самоубийственную, глупость мог совершить только умалишенный, летчик на такого человека вовсе не походил. Разработчик вспыхнул, крутанул рукой у виска. Жест можно было понять двояко. Либо делайте, как хотите, либо… Так или иначе, оставшуюся часть работы выполнили уже спокойно.

— Товарищ капитан, — наконец не выдержал один из техников. — А вы, правда, получили разрешение?

Понять его недоверие было несложно. Внести изменения, да еще настолько существенные, без нужных расчетов, без макета, без испытания в аэродинамической трубе, наконец, дело настолько немыслимое, что в случае отсутствия приказа, или на худой конец разрешения, всем причастным светило минимум двадцать лет лагерей. Без вариантов. А в самом пиковом случае могло выйти и лишение права переписки. Для знающего человека приговор куда более трагичный, чем просто отсидка.

Павел вытер испачканные руки ветошью: — Приказ будет. Это я вам обещаю. Так что работайте, товарищи. Все будет хорошо, — он произнес эти слова с максимальной уверенностью, за которой скрывалось легкое сомнение. И вовсе не в подтверждении. Шифровку майор, если обещал, пробьет. Тревожил результат.

"А ну, как все его сны и прочее — лишь плод фантазии? Тогда лучшим выходом для него станет катастрофа".

Однако минутная слабость на его поведении не отразилась. Он успокоил рабочих и отправился в КБ.

Нужно ли говорить, что в управлении, несмотря на позднее время, было полно народа. Причем, если до получения шифровки из Москвы руководители просто горели огнем праведного гнева, то после прочтения малопонятного, но совершенно категоричного текста в кабинете повисла напряженная тишина. Ситуация вышла из-под контроля. То, что сотворил молодой капитан, было сумасшествием. Но куда большим идиотизмом веяло от выплюнутых телеграфом строчек.

"Первый" подтвердил полномочия неизвестного молокососа. Причем ни сути этого мероприятия, ни деталей не сообщалось. А кроме того, строжайше предписывалось допустить этого "Мистера Икс" к работам по подготовке двигателя. Кто же он? Пилот-планерист? Или специалист по ЖРД? Но в узеньком мирке ракетчиков каждый человек известен. Вопросов возникло куда больше, чем ответов. Конструкторы в который раз пытали побывавшего в цехе разработчика. Седоватый ученый по памяти изобразил, как выглядит изуродованный самолет после самоуправства.

Специалисты недоуменно разглядывали набросок. Все единогласно решили, что это вредительство, требовали от заместителя главного конструктора отправить к ангару караульный взвод, взломать двери и арестовать шпиона и диверсанта, но, получив загадочное послание, присмотрелись к рисунку внимательнее. Профессиональное любопытство, не сдерживаемое необходимостью проявлять ненависть к врагу, заставило признать наличие конструктива. Кто-то принес логарифмическую линейку. Тут же попытались произвести расчеты…

Выводы оказались поразительными. Если рисунок более-менее верно отразил произведенные изменения, то выходило невероятное. Балансировка самолета не только не ухудшилась, а наоборот, позволяла увеличить топливную часть фюзеляжа почти на треть, хотя быть такого не могло ни при каком раскладе, если, конечно, неведомый специалист не волшебник.

Устав мучиться сомнениями, разработчики молча сидели в накуренном пространстве кабинета. Появление испачканного в масле летчика встретили напряженной тишиной.

Павел козырнул второму человеку в шараге: — Капитан Говоров по вашему приказанию прибыл.

То, что в ангар не ворвались автоматчики охраны, позволило ему сделать вывод — Смирнов сдержал обещание. Однако умозаключение — это одно, а уверенность — совсем другое. Поэтому, когда конструктор двигателя Д-1-А-1000, Исаев, протянул капитану наклеенную на лист ленту шифровки, пробежал глазами текст и удовлетворенно выдохнул сквозь сжатые зубы:

— Изменения в конструкции — результат работы совершенно секретного КБ. Мы не имели права ставить в известность никого из соображений государственной безопасности. Поэтому и пришлось устроить этакий карнавал, — история, сколь невероятная, столь и непроверяемая, была придумана им на ходу. Пашу несло, как выразился один из классиков довоенного юмора. — Разработка стоит на контроле у «Самого», — веско произнес капитан, добавив в голос металла. — У товарища Иванова. Вы меня понимаете? И я не собираюсь ни перед кем отчитываться. Однако работать нужно как можно качественнее, и быстрее. Машина нужна Родине. И от нас, товарищи, зависит, сможем мы дать отпор фашистскому зверю. Все для фронта, все для победы, — закончил он краткую речь лозунгом. Уловив привычные интонации, первым среагировал секретарь парторганизации. Овации, подхваченные конструкторами, сняли последнюю тень недоверия.

— Минутку, товарищи, — поднял руку оратор. — То, что сделано, это только полдела. Установить двигатель и проверить на стенде нужно в кратчайшие сроки. Поскольку новый корпус уже «продували» в ЦАГИ, мы должны сразу подготовить машину для испытаний. И вот еще. Это уже для вас, Алексей Михайлович. Меня просили передать лично. Кормить «клевером» не стоит. Необходимо перевести на «овес» и «пшеницу». Я, к сожалению, не специалист по двигателям, да если честно, то и по фюзеляжам. Я летчик, просто выполняю данные мне инструкции, — завравшийся капитан уже и сам перестал разбирать, где правда, где вымысел. Он на полном серьезе поверил в наличие некоего, совершенно невероятного, КБ, которое вело параллельное исследование разрабатываемого самолета. Впрочем, попытайся кто-нибудь задать вопрос о дислокации и составе этого мифического предприятия, ответ у Павла был заготовлен исчерпывающий. Стоило лишь внимательно глянуть на спросившего и задумчиво ответить крылатой фразой вождя:

— Людей у нас мно-ого, — и добавить как бы невзначай: — Особенно, Там.

После подобной отповеди желание допытываться исчезло бы само собой.

Исаев задумчиво провел рукой по волнистой шевелюре: — «Овес», говорите? Так, так. Но ведь я предлагал использовать перекись водорода, однако… А вот что значит «пшеница»? Неужели марганцевый калий. Но «холодный» двигатель разрабатывают немцы. Мессершмитт еще перед войной вел эти исследования. Мы могли бы добиться гораздо большего, если… Впрочем, не мое дело. Но сейчас у меня нет никакой возможности переоборудовать двигатель, — растерянно оглянулся конструктор.

Павел успокаивающе махнул рукой: — Я передал пожелание. Только. Возможности диктуют свою стратегию. Давайте соберем аппарат, испытаем, а уже после займемся доводкой.

Сумасшедший день завершился.


Глава 8


А на следующее утро прибыл главный. Он хмуро прочитал текст шифровки, выслушал сбивчивые рассказы очевидцев и двинулся к ангару. Однако, вопреки всеобщему ожиданию, из-за прикрытой двери модуля раздался не знаменитый матросский мат, а напряженное сопение.

Осторожно заглянув в щелку, конструкторы с удивлением обнаружили, что лауреат Сталинской премии сидит в своем роскошном кожаном пальто прямо на заляпанном маслом ящике и делает наброски в блокноте.

Наружу царь и бог шарашки вышел не скоро. Он неожиданно весело подмигнул заму и, бережно пряча исписанные листы в карман, приказал: — Колымагу разобрать, крылья в лом, планеристов ко мне в кабинет, летуна с благодарственным письмом к едреной фене. С «первым» я договорюсь. Все, исполнять.

— Ты понимаешь, — удержал он зама, когда все разошлись. — Этот капитан, сам того не понимая, сделал то, над чем все лучшие мировые умы мучались с самого начала освоения ракетопланов. Он сумел срубить так, что вышла такая траектория, при которой мы сможем изменить стреловидность плоскости и одновременно уменьшить давление на фюзеляж. Конечно, он профан, и никакого, как его там… советчика, ну, неважно, нет. Парень напортачил, испугался и наплел семь верст до небес… и угадал один вариант из ста тысяч. Начни мы искать его на бумаге и в макетах, нам жизни бы не хватило… Да еще с топливом. Пусть Исаев землю роет, но окислитель подберет. Чую — и тут в десятку.

Он помолчал, раздумывая, и добавил вовсе негромко: — Вот что, оформи наградные документы на этого летчика. Палычу будет приятно, что его человек смог внести вклад, а вот нам этот подарочек от «первого» станет лишней обузой. И так соглядатаев хватает.

Зам понимающе кивнул лысеющей головой: — В лучшем виде распишу, и завтра же спецпочтой… Паренька, думаю, стоит направить в войсковое отделение. Там сейчас новую машину доводят. Боевые испытания. А испытателей не хватает. Мне Петров жаловался. У нас все равно простой, машина-то в переделку…

— Молодец, — скупо похвалил Главный, вытянул из кармана хромового плаща пачку дорогих папирос и протянул помощнику. — Да, а с наградой не скупись. Проси "Красное Знамя", все равно в наградном отделе срежут, дадут что попроще, а мы с тобой вроде и отметили…

Допуск на объект Паше прикрыли, однако отношение к вызвавшему нешуточный переполох военлету осталось доброжелательным.

А на третий день в комнату, где отстраненный от работы летчик коротал время, перечитывая наставления и документацию, вошел Иван Пантелеевич. В добротной шинели старшего комсостава, однако, без знаков различия.

— Рассказывай, что ты этакое натворил, что «Сам» тебе "Красное Знамя" утвердил? — предложил куратор, когда капитан приветствовал старшего по званию.

— Я, честно говоря, и не понял, — признался Говоров. — Почудилось словно…

— Ты это брось, — с напускной строгостью погрозил пальцем Смирнов. — Когда чудится, креститься надо, а нам, советским офицерам, это по уставу не полагается. Будем считать, что…"вооруженный всепобеждающим учением Ленина-Сталина капитан Говоров в короткие, в рекордно короткие сроки, сумел освоить, понять и, главное, устранить причину неудач". Вот так. И никак иначе. Понял? Значит, молодец, — Иван Пантелеевич едва заметно подмигнул подчиненному: — А ты, Говоров, везуч. И капитана вне всяких сроков, и орден.

Паша насупился: — Товарищ майор. Я, конечно, благодарен за доверие, и готов оправдать, но как-то неудобно…

— Что неудобно? — Смирнов мгновенно растерял всю улыбчивость. — То, что для Родины сотни тысяч рублей сэкономил? Или, может, тысячи жизней, которые спасет новая машина?

— Да нет… — Говоров замялся.

— Неудобно на потолке сам знаешь что делать… — вновь разморозил взгляд майор. — Или ты думаешь, что Партия и Советское правительство ошибается, считая тебя достойным высокой награды?

— Никак нет, товарищ майор, — рявкнул Говоров, понимая, что спор может выйти весьма крутым боком. — Служу трудовому народу, — произнес он, вытянувшись по стойке смирно.

— Вот это правильно.

— Кстати, — Смирнов скинул шинель. Вместо четырех майорских шпал в петлицах блеснули три золотистых ромба.

— Виноват, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, — вновь вскинулся Говоров.

— Да ладно, Паша, садись, не прыгай. В ногах правды нет. В этом звании и твоя доля есть. Мне за твой успех, как обеспечившему, и так далее, внеочередное присвоили… генеральское.

— Давай лучше о деле поговорим. Так вышло, что машине ты этой второй шанс дал. Мы ведь ее, грешным делом, хотели твоими руками немцам подсунуть. Как крепкую, ломовую, дезу. Пока бы они с ней разобрались. А тут, вон как. Потому, задание тебе будет другое, — Иван Пантелеевич хитро прищурился. — Эти… — он кивнул за стенку, — сплавить тебя норовят… да только не им решать…

— Главный, хоть у «Самого» и в любимчиках, да только нас тоже не в помойке нашли. Так что слушай приказ, капитан Говоров. Днями сюда придет вагон с захваченным на передовой образцом фашистского самолета. Да не абы какого. Новейший «мессершмитт». И предстоит тебе, Павел Тимофеевич, изучить его до тонкости. Во все детали влезть. Пилотаж освоить и вооружение. Зачем, пока не скажу, секрет. Но, заниматься будешь наравне с теми испытателями, которые его будут проверять. Однако им это для того, чтобы дать рекомендации для наших летчиков и разработчиков вооружения, а тебе совсем наоборот.

— Вот и все, что я могу тебе сказать, — закончил комиссар. — Ну, удачи тебе, капитан, — протянул руку Смирнов. — И еще один совет. Аттестат твой уже в часть пришел, приказ на капитанскую зарплату — тоже, так что, можешь себе позволить и в город выйти, отдохнуть культурно… А будут бурчать, посылай их. Даже коли в комендатуру попадешь, телефончик вот этот продиктуй, и достаточно будет.

— Так это приказ? — сообразил Говоров.

— Ну, Паша… Как я могу тебе приказать такое, — усмехнулся глазами комиссар. — Приказать не могу, а посоветовать запросто. Будь. Аттестат родителям не забудь выслать, а то прокутишь все, — акцентировано намекнул куратор на прощание.

Проводив командира, Павел задумался: "Что бы это значило? Если с «мессером» более-менее понятно — дело интересное и нужное при любом раскладе, то во втором — осталось некоторое недопонимание. Или хотят меня этаким фертом в глазах окружающих выставить, или еще какая-то хитрость. Однако пожелания командования равны приказу. И обсуждению не подлежат".


Уже на следующий день Павел сидел в комнате самоподготовки, обложившись документами из секретной библиотеки шарашки.

Кое-что о «мессере» он, конечно, знал. Однако довоенные методички, презрительно, со скрытой издевкой, рисующие сырой и несуразный самолет, оказались разбиты вдребезги самыми первыми встречами с новой машиной люфтваффе.

Пока наши вожди раздавали звезды героев воевавшим в Испании летчикам, немцы, взамен старой "Берты"", создали практически новый самолет. Bf- 109 E, названный Эмилем, с двигателем ДБ-601, достигал скорости более 570 км/ час, а мощность в 1000 л.с. позволяла развивать эту скорость буквально в мгновения ока.

Однако чтение грифованных документов принесло много нового. Начиная с названия. Павел уже задавал себе вопрос, почему «мессер» имел официальное название Bf.

Как выяснилось, ничего сложного. Аббревиатура по первым буквам: — Bayerische flugzeugwerke — Баварские самолетостроительные заводы.

А кличка «худой» прилипла не только из-за своеобразного силуэта. Сам Вили Мессершмитт, который неуловимо напоминал свое детище. Такой же худой, стремительный, бритвенно-острый на язык. Готовый дать отпор любому оппоненту, он и стал прототипом клички в кругах советских авиастроителей.

А уже со дня на день ожидалось поступление новой модели. «Густав», Bf -109G, характеризовался несколько прохладнее. Большая масса и, соответственно, худшая маневренность внушали разработчикам советских машин некоторую надежду.

"Неужели это просто глупость? — с удивлением вчитывался Павел в короткие строки обзоров. — Обязательное наличие радиостанции, и скоростные качества, превышающие наши чуть ли не вполовину, это что? Мелочь? Да и что можно сказать по сухим, вполне возможно, неполным данным?"

Поэтому он с особым нетерпением ожидал обещанный груз.

Как сумела советская разведка умыкнуть еще не поступивший в войска «мессер» — тайна за семью печатями…

Но ожидание затянулось. Прошла неделя, вторая. Павел, успев за время вынужденного безделья вызубрить все, что смог отыскать в библиотеке, заскучал. Тем временем, из части прибыли документы, подтвердившие сбитые им самолеты. Получив причитающуюся ему премию, Говоров обалдел. Согласно Директивы Главнокомандующего, дали по тысяче за каждый.

Несмотря на четкий намек комиссара, Павел так и не решился выбраться в город. Сейчас, в то время, когда шла битва за Москву, он, здоровый, сильный мужчина, вынужден сидеть в тылу, а если еще удариться во все тяжкие, то совсем со стыда помрешь. Он спрятал стопку купюр в коробку из-под папирос и постарался забыть о них. А тут еще, как назло, пришли наградные документы. Орден Красного Знамени, награда куда как весомая. И получи ее капитан за сбитые истребители, он был бы немыслимо счастлив. Однако, странное дело. Награда за дикую выходку? Это уже словно пощечина. Он вежливо козырнул командиру части, к которой был приписан, пробормотал положенное "Служу трудовому народу" и спрятал орден к деньгам.

И вот, наконец, в начале декабря, вместе с первыми известиями о разгроме немцев под Москвой пришел долгожданный груз.

Техники сноровисто собрали аппарат. Хищный, с более пологим, чем у своего предшественника носом, окрашенный в грязные серо-белые пятна истребитель, с нанесенными на свежезакрашенные кресты красными звездами, смотрелся грозно.

Изучение внутреннего устройства новой машины принесло сюрпризы. «Мессер», судя по прибитой под капотом табличке, был оснащен старым, 601-ым, двигателем, но имел большую массу.

Отогнав норовящих залезть внутрь конструкторов, в кабину забрался ведущий летчик-испытатель. Полковник покрутился в кресле, поднял и опустил фонарь, глянул назад и неуловимым жестом махнул рукой, перекрестился.

Взлет, чуть вильнув в сторону, «Густав» резко ушел вверх. Набор высоты, переворот, резкий вход в крутое пике, и вот уже самолет, словно по крутой горке, понесся к земле, с неохотой вышел из пикирования и развернулся, заходя на посадку.

А вот посадка омрачилась неприятным сюрпризом. Самолет пронесся над полосой и опустился на бетон с легким парашютированием. Однако в самый последний момент правая плоскость ушла вниз, и самолет ударился о посадочную полосу одним колесом. Хрустнула стойка. Конечно, стоящие у ангаров наблюдатели не могли слышать этот хруст, однако результат был налицо. «Мессер» пропахал бетонку, сминая в гармошку дюраль крыла и замер. Спас опыт летчика. Он сумел удержать неуправляемый самолет на полосе и не допустил переворота.

Когда они подбежали к аварийной машине, полковник уже сидел на парашюте в нескольких метрах от полосы и, наплевав на все правила, дымил папиросой.

— Дерьмо аппарат. Летающее полено, — завершил он матерную тираду. — На взлете чуть не крутануло. Потащило влево, едва сумел удержать. В наборе, и на горизонтали, правда, терпимо, а вот из пике тоже еле сумел вытянуть. Думал, ручку оторву. Ну а посадку все видели. Ни с того, ни с сего, рухнул набок. Одно слово — дрова…

Оставив искалеченную машину на попечение техников, конструкторы и пилоты отправились в тепло.

Павел, двинувшись следом, внезапно раздумал. "Что я там не слышал? — подумал капитан. — Неужели это и есть хваленые немецкие «мессершмитты»? Тогда непонятно, почему они нас валят, как тузиков? — Что-то не так, — он обошел самолет, уворачиваясь от суетящихся механиков. В глаза бросились непонятного назначения закрылки на рулях. "А это еще что-за… " — отложил Павел и двинулся дальше, заглянул в кабину, ничего особого. Знакомый по фотографиям Франца набор. Банка авиагоризонта в центре, окружена высотомером, компасом и альтиметром. Справа приборы топливной системы и двигателя, наверху, возле прицела, счетчики боеприпасов и часы. Все знакомо и функционально. Удивила плотность прилегания стекол.

"Умеют, гады", — с невольным уважением постучал летчик по толстому бронестеклу. И тут он заметил — на полу, возле педали управления рулями, что-то блеснуло. Вытянул шею и рыбкой нырнул вниз, перевалившись через борт. Дотянулся до небольшого кругляшка, зажал в ладони и кулем вывалился обратно. Как это не заметили техники и сам испытатель, понял, когда отошел от лежащего под наклон самолета. Видимо, от удара, завалившаяся в щель безделушка освободилась и оказалась на виду.

Не рискуя изучать находку прямо на месте, сунул кулак в карман реглана и двинулся прочь, благо, что самолет уже подцепили к лебедке и начали неторопливо поднимать над бетонкой.

Осмотреть сумел только в своей комнате. Под слабым светом сорокасвечевой лампы, с интересом разглядел тяжелый, явно ручной работы, кулон. Змея, кусающая себя за хвост, и какие-то символы в середине. Покрутил в ладони и попытался вспомнить, где он мог видеть нечто подобное. Не сумел и, засунув брелок в карман гимнастерки, махнул рукой: "Не до того. Нужно постараться понять, почему старший товарищ не сумел справиться с норовистой машиной". За раздумьями не заметил, как стемнело. И глаза начали слипаться. Павел зевнул и, расстегнув снаряжение, прилег на койку. "Вздремну, а после…" — успел подумать он прежде, чем погрузился в сон.

Проснулся словно от толчка. Попытался вспомнить, что его разбудило, и не сумел. Вот только крутилось в голове смутное воспоминание о приснившемся сне. "Что-то… Не помню", — расстроился неизвестно из-за чего он. Паша зевнул и потянулся, взглянув на мерно тикающие ходики: "Ого, три часа. Самое время третий сон смотреть, а тут… " — он хотел вновь устроиться на манящей прилечь кровати, но передумал. Остановило внезапное озарение: "Триммеры? Нет, как-то иначе. А, точно… Эти полоски называются флетнеры. Устройства, улучшающие управляемость рулей; и выставлять их нужно перед каждым вылетом. А специальный транспортир должен лежать в кормовом отсеке возле радиостанции. Надо же? Где я это успел прочитать? Да вроде не писалось ни в одном обзоре про эти штуковины… " — он пожал плечами и вытряхнул из коробки папиросу. Размял табак и смачно затянулся ароматным терпким дымком. "Это не машина — дрова, а Михалыч — валенок… — мысленно усмехнулся Павел. — Чего проще, "взлетаешь, притопи правую ногу "в пол", и чуть доверни. А что поломался, так ты на три точки садись, по нормальному, и все будет "абге махт"…

Точно валенок. Пим сибирский".

От внезапного озарения ему стало душно. Забилось сердце. Выступили капли на висках. Говоров поднялся и, выйдя на крыльцо ДОСа, взглянул на темнеющие в ночном морозном воздухе деревья. "Светает скоро", — мысль, вовсе не оригинальная, прозвучала несколько диковато. Паша замер, пытаясь понять, что смутило его. И с удивлением сообразил, что фраза эта прозвучала в мыслях как-то слишком жестко. А еще через секунду дошло — произнес он это на немецком. Странно? Еще бы. Учил его Павел в школе через пень колоду, да и после никакого желания повышать уровень знаний не испытывал.

В голове вдруг зашумело и сквозь этот шум, словно сквозь радиопомехи, донесся чей-то смутно знакомый голос: "…брось, Паша, сынок… сгине… " — и тут в ухе кольнуло. Так, что невольно схватился за голову: "Продуло? Только этого не хватало", — он торопливо открыл двери и заскочил в относительно теплое помещение. Все, спать, завтра механики обещали починить машину, и моя очередь лететь…


Наутро, выслушав наставления полковника, и уже сидя в кабине, вновь удивило состояние уверенного понимания. Словно сидит он в родной и знакомой до последней царапины кабине «курносого». Совершенно уверенно выставил винт на двенадцать часов и, вспомнив про флетнеры, показал техникам угол, на который необходимо их отогнуть.

— Потом, — отмахнулся на недоуменный вопрос стоящего за спиной конструктора. — Вернусь, объясню.

Забрался в кабину и пробежал глазами по приборам. Таблички с поясняющими надписями, для чего? Он глянул на переключатель топливных баков. Левый, правый; переводчик, печатавший пояснение, умудрился сделать ошибку при описании лампы резервного запаса топлива.

Самолет вывели на взлет. Взмах флагом, и летчик включил магнето, запуская двигатель. Взревел двигатель, набирая обороты, и вот уже самолет побежал по бетонке. Чуть рыская на узких колесах, он достиг скорости отрыва. Резкое движение ручки, и газ, чуть втопил правую педаль, удерживая рванувшую в сторону машину. И вот уже пронеслись мимо, оставаясь далеко позади, корпуса завода.

Павел выровнял «Густава», исполнил змейку, чуть клюнул носом, набирая скорость, и с радостным возбуждением кинул самолет в крутое, почти отвесное, пике. Я вам покажу — дрова, — с каким-то непонятным презрением к оставшимся на земле, пробормотал он, с трудом разводя губы от навалившихся перегрузок. Стрелка высотомера с бешеной скоростью рванулась по кругу. "Семьсот пятьдесят, семьсот девяносто, — отметил Павел растущую скорость. — Попробуй, догони, Ваня", — фыркнул ас и потянул ручку на себя.

Верно выставленные флетнеры помогли справиться с рулями без особых усилий. Вывел машину уже над самой землей и крутанул бочку, едва не цепляя провода вдоль накатанного зимника.

Новый набор, и вот уже самолет вырвался за пятитысячный рубеж. "Гермокабина. Это вам не фанерный ишак", — он вытянул гофрированный шланг кислородной маски и продолжил набор высоты.


Глава 9


Самолет, быстро набирая скорость, проскочил семитысячную отметку. Звук двигателя слегка изменился.

Летчик сбросил обороты и перевел истребитель в горизонтальный полет. Давно исчезли за сплошными плотными облаками очертания земли. Только сплошной молочно-белый ковер и слепящее солнце, а вокруг прозрачное, отдающее в черноту, небо. Глянул на часы, прикидывая, не пора ли возвращаться, и вдруг, словно громадное плотное одеяло упало на кабину. Все погрузилось в темноту. Говоров вскинул голову, пытаясь понять причину столь странного явления, но не успел. Голова, словно попав в громадную центрифугу, стремительно закружилась. В глазах вспыхнули пестрые ленты. Перекрученные, разноцветные. До невозможности яркие и отчетливые, они все быстрее и быстрее окутывали сознание, не позволяя сосредоточить внимание. И, наконец, взорвались совершенно немыслимым свечением.

Сознание уже не контролировало происходящее. Сколько времени продолжалось забытье, не понял. Ни малейшего признака случившегося. Бездонное небо, кучи облаков под крыльями, и смазанная линия горизонта далеко впереди.

Бросил тревожный взгляд на приборную доску: "Нормально. Высота, скорость, давление в системе, авиагоризонт. Все в порядке".

"Тысяча, чертей, что это было? — пронеслось в голове. И сам себе ответил: — После, все после". Плавно перевел ручку от себя и подработал рулями, уходя на разворот. Глянул на фото красотки Марлен: "Я в порядке, еще повоюем…"

А уже через десяток секунд кабина вновь погрузилась в полутьму. Но совсем не такую, как прежде. Обычный полумрак густой облачности. Он вслушался в ровный рокот двигателя: «Порядок». Вышел из облаков на трех тысячах. Отстегнул надоевшую маску и глянул на часы:

"Доклад придется писать по минутам. "Три двадцать одна". Отлично. Вилли обязательно придерется к круглой цифре".

По затылку пронесся легкий холодок: "Какой еще Вилли?"

Павел уставился на приборную панель. Он точно помнил, что никакой фотографии и тем более запрятанного в пластик маршрутного листа перед вылетом не было.

От волнения рука дрогнула, самолет клюнул носом и тут же выправился. Однако, как показалось Говорову, совершенно без его воли. И тут же пронеслись в мозгу недовольные мысли: "Пауль, старина, не стоило тебе вчера столько пить. Французский коньяк плохой помощник".

Говоров с ужасом уставился на свою руку, сжимающую ручку управления. Поразило все. И тонкая кожа лайковой перчатки, и кусочек белоснежной сорочки, выглядывающей из-под застегнутого комбинезона, но вовсе убил выпуклый, рельефный орел на торчащей в прорези манжеты запонке. Павел крутанул головой, чувствуя кожей гладкий шелк небрежно повязанного кашне. И уперся взглядом в стекло, отразившее его лицо. Хотя, какой там «его»? Совершенно незнакомое, с курносым задиристым профилем и клочком русых волос, торчащих из-под шлемофона.

Паника достигла предела, когда вновь скользнули в голове чужие, непостижимо понятные, но чужие, произнесенные на немецком, слова: "Слетал удачно, завтра выходной… Однако, к чему спешить, еще нужно сесть…"

"Стоп… — Паша попытался зажмуриться, чтобы стряхнуть наваждение. Черта с два. Чужая воля легко сломала невольное желание. И снова короткие рубленые фразы, комментирующие порыв: — Спать будем после…"

Понимание, что он медленно, но бесповоротно сходит с ума, лишило последних сил…

"Все, все чужое… Где я?" — не то что крик, даже шепот не вырвался из плотно сжатых губ.

И уже на пороге сумрака забытья прозвучали чьи-то едва различимые слова: "Крепись, Паша, крепись. Медальон… В кармане. Выбрось… иначе — все…"

Странно, голос, как спасительный круг, удержал, выдернул в реальность. Невозможную, дикую, но он дал тонкую нить к возвращению в свое «я». "Медальон…", — вспыхнуло изображение змеи, свернувшейся в клубок.

Потянулся к нагрудному карману. Рука даже не шелохнулась. Только слабое шевеление пальцев выдало попытку.

Неведомый Пауль дернул плечом, оторвал ладонь от ручки управления и потряс занемевшей ладонью: "Клинит, не дело. Нужно сходить к Фогелю. После ранения прихватывает", — пронеслось слабым облачком легкое раздражение.

Пробовать вновь Говоров не рискнул. Бессмысленно. Вновь накатила волна пустоты… И опять вынырнул на самом краю бездны… — Третий ковш… Вспомни… — слабый, похожий на стон, голос.

Волна пронеслась по телу. Кольнуло в оживающие руки, озарило понимание. Чужую волю отбросило на самое дно сознания…

Руль от себя, педаль в пол. Истребитель клюнул носом и сорвался в крутой штопор.


Истошно взвыл чужой голос, вызывая базу: — Падаю, машина не управляема… Падаю, — кричал немец.

— Пауль, прыгай… — донеслось из прижатой к виску гарнитуры.

Но все это Павел слышал, словно далекий и случайный фон. Прижал руку к груди, пытаясь залезть в карман, пошевелил в поиске медальона, но тут тело, повисшее на ремнях вниз головой, в очередной раз тряхнуло, и с шеи пилота, прямо в ладонь, вывалился тяжелый кружок, висящий на цепочке. Рывок, и толстые звенья не выдержали. Зажал талисман с болтающимися концами цепочки в кулаке. Беспорядочно кувыркающийся самолет в очередной раз крутанулся вокруг своей оси. Пилот дернулся, норовя отстегнуть ремни и одновременно хватаясь за рычаг аварийного открывания кабины.

"Не успеть", — Павел в отчаянии ударил головой о приборную доску. Взрыв сотен искр, и в тот же миг рука разжалась, кулон улетел в угол кабины.

И скользнула вслед за талисманом невидимая змея, сдавливающая своими кольцами тело. Голова начала проясняться. Однако падение продолжалось.

Обожгло понимание: "Еще чуть-чуть, и будет поздно…" Помог случай. Потянул ручку, отработал рулями и дал полные обороты… Самолет вырвался из штопора у самой земли. Дикая перегрузка вдавила в кресло, мелькнули верхушки заснеженных елей. А через миг прямо по курсу показалась бетонная нитка посадочной полосы аэродрома. Приземлился удачно, погасил скорость и замер, ткнувшись головой в приборную доску. Кровь из разбитого лица тихонько капала на пол кабины. Несколько секунд тишины, и вот уже по крылу затопали тяжелые шаги. Сильные руки вытянули летчика из машины.

Павел лежал на заснеженной бетонке и смотрел на плотные облака, ползущие по небу. Голова словно вытряхнутый почтовый ящик. Ни мыслей, ни желаний. Только гулкие удары сердца, и стук крови в висках. Приходить в себя начал только, когда начали укладывать в подоспевшую полуторку с красными крестами на фанерных бортах фургона.

"Что со мной?" — мелькнул вопрос.


— Dass mit mir? — прошептал Павел, замер и повторил: — Dass mit mir?

Впрочем, повторил, и вновь, по-немецки. И только после паузы сумел перевести короткую фразу.

Думать на родном языке получилось неважно: — …Похоже, auf den Wahnsinn. Da nur die WЖrter Эber талисман wie zu erklДren?

Сплюнул, собрался и, уже контролируя себя, перевел двуязычную фразу в русский вариант: "…Похоже, едва не свихнулся, вот только как объяснить связь случившегося с талисманом?"

Голос одного из добровольных помощников прозвучал в полутьме кузова. Он пытался объяснить врачу, что капитан испытывал новый самолет и едва не погиб. — Сильное рассечение, и, скорее всего, полопались сосуды в мозгу от перегрузок, — заключил врач, светя фонариком в зрачки пациента.

— Вывести машину из такого штопора — это немыслимо… — согласился собеседник. — А он сумел, да еще и посадил машину.

— Срочно везите капитана в госпиталь, — распорядился смутно знакомый Павлу голос. Хлопнула дверь, и кузов затрясло по замерзшим кочкам.

Говоров перестал бороться с забытьем и тихонько поплыл по нескончаемому коридору.

Очнулся от громкого разговора: — Пора, пора батенька… — добродушный басок вытягивал из сна… — Вы и так проспали сутки… Просыпайтесь.

Павел открыл глаза и увидел врача. Человек, склонившийся над ним, не мог быть никем другим. Белоснежный халат, добродушная усмешка, толстые линзы очков в темно-коричневой роговой оправе. И непременный стетоскоп на шее. В распахнутые полы видна офицерская гимнастерка.

— С возвращением, голубчик, — доктор взял холодными пальцами запястье больного.

— Это ничего… Поколем глюкозу… — непонятно бросил он стоящей за спиной женщине.

— Вы помните, что с вами случилось? — осторожно спросил врач у Паши.

— Испытывали новую машину, сорвало в штопор, удар, дальше смутно… — почти не соврал Говоров.

— Ну, это хорошо… — закивал врач. — Продолжайте лечение. Все в порядке.

— Доктор… — остановил пациент собравшегося уйти врача. — Позвоните по телефону… — он поморщился, вспоминая, и продиктовал номер. — Передайте, пусть приедет Смирнов, Иван Пантелеевич.

Врач укоризненно вздохнул: — Товарищ больной, вы уж извините, но я не могу разрешить вам посещение… — он повернулся, собираясь уйти. — Я вам приказываю вызвать ко мне комиссара госбезопасности второго ранга Смирнова, — прошипел Говоров. — Вы поняли?

— Так точно, — выпучил глаза доктор. — Повторите, п-пожалуйста, номер.

— Погодите, — удержал пациент врача. — Что у меня с лицом? — провел Паша по тугой марлевой повязке.

— Множественные порезы, некоторые весьма глубокие, пришлось накладывать швы, очевидно, от стекла разбившихся приборов.

— И еще, — с некоторым волнением поинтересовался Говоров. — Моя форма, она в порядке?

— Комбинезон и форма в каптерке, а ваши документы и личное оружие на хранении в канцелярии.

— То есть, ничего странного? — уточнил офицер.

— Простите? — не понял хирург.

— Да так, это не существенно… — отговорился Павел. — Боялся, мало ли что.

— Так я иду звонить? — вопрос пациента слегка озадачил доктора.

— Конечно… И, естественно, никому ни слова. Даже вашему, госпитальному, начальству. А мне нужны бумага и карандаш. Это важно…

Получив заверение, что все будет исполнено, Павел закрыл глаза и погрузился в воспоминания о произошедшем.

Понемногу выстроилась несколько фантастичная, но единственно возможная версия.

Непонятным образом найденный им в кабине медальон перенес его в тело немецкого летчика, испытывавшего этот самолет. Что произошло с истребителем после — осталось тайной, но какая-то часть исчезнувшего естества неведомого Пауля Кранке, аса люфтваффе, осталась в памяти. В его памяти, капитана Говорова. Так же, как и язык, а возможно, и внешность. Хотя, тут никакой ясности. Доставшие его вряд ли разглядывали изорванное осколками лицо летчика. А оперирующему его хирургу было вовсе безразлично… Но, как говорится, имеют быть варианты. Форма-то вернулась… Нет, тут без совета с комиссаром не разобраться… Хотя, как знать, не посчитает ли Смирнов его сумасшедшим. Благо и прецедент уже был. Чего стоят Пашины обмороки.

Поэтому, едва нянечка принесла ему стопку желтоватой оберточной бумаги и карандаш, он принялся за письмо.

Исписанные мелким бисерным почерком листки могли стать единственным подтверждением его слов.

Комиссар приехал на следующий день. Он распахнул створку с матовым стеклом и весело усмехнулся, увидев замотанного пациента.

Возможно, после беседы с ним, возможно, по собственной инициативе, главврач госпиталя перевел странного пациента в отдельную палату.

— Никакого покоя от тебя, Говоров… — с преувеличенной суровостью попенял генерал Павлу, лежащему на кровати.

Павел поднялся и поправил полы короткой пижамы. — Товарищ комиссар… — попытался доложить он по уставу, — Смирнов отмахнулся и уселся на стул: — Ну, давай, рассказывай, раз позвал. Некогда.

Капитан вынул из-под подушки исписанные листы: — Иван Пантелеевич. Здесь все, касающееся «мессершмитта». Его пилотаж, слабые места, достоинства, ТТХ, все. Больше знают только его разработчики.

Смирнов, не тратя время на разговоры, углубился в чтение. Местами он отрывался от текста, поднимал глаза и пристально смотрел в глаза сидящего на краю постели капитана: — Почему ты написал, что у этой модели стоит двигатель DB-605? Ведь на истребителе установлен DB-601.

— Этот самолет нулевой серии, двигатель сейчас проходит обкатку в лаборатории, а система форсирования закисью азота еще только проходит испытания. Планируется применять ее на больших, свыше 7000 метров, высотах. Но это скорее для западного фронта. Вилли считает идею весьма перспективной.

Смирнов замер: — Какой Вилли?

— Ну, сам главный конструктор, Вилли Мессершмитт.

— Паша, погоди, дочитаю, будешь выкладывать по порядку. Иначе я точно свихнусь.

Закончив изучение листков, генерал бережно уложил всю стопку в кожаную сумку и из рук ее больше не выпускал.

— Теперь, один вопрос. Откуда? — уставился он на замотанного в бинты собеседника. Павел вздохнул:

— Вы мое личное дело наверняка читали? И, не получив ответа на риторический вопрос, продолжил: — Wohrend Sie dass erkloren Sie, habe ich gekonnt, die Sprache und sogar zu lernen, die bayerische Betonung zu liefern?*


* Тогда как вы объясните, что я сумел выучить язык и даже поставить баварский акцент?


Смирнов снял фуражку и поправил прическу. "До войны такой зачес называли политическим. Как у Кирова… — вспомнилось Павлу. — Странно, в голову пустяки лезут…"

— Вот что, Паша. Я в органах не первый год и видывал всякое. Так что давай без загадок. Рассказывай все подробно, без пропусков. А я, уж если что не пойму, переспрошу.

Впрочем, рассказ вышел на удивление короткий. Описывать свои чувства от переселения в чужое тело Павел постеснялся, а факты уложились в пять минут.

— Ты знаешь… — комиссар вынул пачку папирос и неторопливо закурил. — Будь на моем месте кто другой, тебе пришлось бы весьма не просто… Да и мне, скажу по правде, в это трудно поверить… Но я еще в середине тридцатых однажды был в командировке. Район реки Тунгуски. Это далеко на севере. Ты, поди, и не слыхал? Так что всякое встречалось.

И значит, если развязать бинты, то вполне может оказаться, что я увижу лицо Пауля Кранке?..

Говоров пожал плечами: — Я не уверен. Возможно.

— Так, — принял решение комиссар. — Твое донесение проверят. Будь спокоен. Досконально. Брелок я прикажу отыскать и, с нужными предосторожностями, поместить в надежное место. Также постараемся выяснить, кто он такой… Этот Пауль… И, конечно же, посмотрим на тебя. Не обижайся, но ты бы смог поверить на все сто процентов сразу? Нет? Вот и я не могу. Но, коли, правда, и все так, как оно есть? Это такое дело, что… Дух захватывает. Одни твои бумаги чего стоят. Да столько целое управление не принесет…

— Стоп, — осадил себя Смирнов. — Поверь, я очень хочу тебе верить… Очень…

— Ладно, отдыхай. Но помни — из палаты ни ногой. Да я тебе и не позволю. Охрану поставлю, ну и сторожа. Без обид, Паша. Так что отдыхай, поправляйся. А я, как только будет ясность, тебя навещу.

Торопливо попрощался и вышел из палаты. А за стеклом возникла и замерла неподвижная тень часового.


Глава 10


Самолет, тихонько урча четверкой мощных двигателей, полз в ночном небе.

На борту дальнего бомбардировщика, способного нести до четырех тонн боеприпасов были только члены экипажа и всего один пассажир.

Неприметного крепыша, затянутого в темный комбинезон, довезла к самому трапунеприметная легковая машина с темными стеклами.

Впрочем, пилотам так и не удалось разглядеть лица странного попутчика. Получив категорический приказ находится в кабине, они лишь пожали плечами и понимающе переглянулись.

"А чего тут гадать, ясное дело — заброска резидента, или еще какой крупной шишки", — с пониманием отнеслись к временным неудобствам опытные офицеры. Когда дело касается сохранения тайны, мелочей не бывает.

Самолет, летящий на девятикилометровой высоте, миновал линию фронта совершенно незамеченным, да и дальше, над территорией оккупированной врагом Белоруссии и Польши, летел на потолочных высотах. Лишь за несколько минут до выхода на указанную точку — резко снизился, лишь настолько, чтобы парашютист не задохнулся от недостатка кислорода во время затяжного прыжка.

Командир заметил, как штурман вытер пот со лба и поднял вверх большой палец.

Зажглась тусклая лампа в кажущемся громадным пустом салоне.

Пассажир встал, проверил застежки парашюта и двинулся к люку.

"Все правильно, — глянул Павел на погасшую лампу. — Первый сигнал — приготовиться, второй — внимание, третий — пошел".

Дождался следующей вспышки и, с трудом упираясь в рычаг, распахнул люк. Засвистел, едва не вытянув его наружу, воздушный поток.

"Ничего, купол надежный, укладчики мастера. Все будет нормально", — успокоил себя диверсант. Как и все летчики, прыгать он не любил и сейчас просто уговаривал себя.

Третья вспышка фонаря, хотя и ждал, застала врасплох.

Выдохнул, мысленно перекрестился и рыбкой махнул в чернильный провал.

Падал строго по науке, плашмя, считая, стараясь не гнать, секунды.

Лицо покрылось твердой коркой, ресницы склеило инеем.

Наконец минута прошла. Дернул кольцо и с явным облегчением ощутил рывок.

Он плавно скользил по ночному небу, разглядывая редкие огоньки светящиеся далеко в стороне.

Задание комиссар сообщил Павлу в тот же вечер.

Вошел в палату, распространяя вокруг себя запах морозной свежести и ароматного табака, опустился на стул.

— Устал, — выдохнул Смирнов. — Такую ты нам задал головоломку, Паша, не приведи господи. Ладно. Теперь о деле, — он построжел. — Слушай внимательно.

— Мы связались с товарищами, — он кивнул за окно. — Ситуация такова: Пауль Кранке, летчик Люфтваффе, действительно вчера пилотировал новую модификацию истребителя МЕ -109, на испытательном полигоне, расположенном в Восточной Пруссии, самолет потерпел аварию. Упал в районе… Летчика не нашли. Вот такая история.

Информация самая что ни на есть верная. Хочешь знать, чего она нам стоила? Нет? И правильно. Меньше знаешь, спокойнее на допросе, — невесело пошутил комиссар. — Но скажу. Стоила она нам рации и радиста. А кроме того, наш человек, который находится в непосредственной близости от базы, оказался в изоляции. Но это полбеды, главное — радист… Он ведь знал, что его запеленгуют, однако на связь вышел, а после взорвал себя и рацию. Геройски человек погиб.

Иван Пантелеевич вздохнул: — Нашли мы и амулет твой, — он вынул из кармана завернутый в несколько слоев фольги сверток. — С виду ничего особого. Однако не верить тебе причин нет. Ну как ты мог в небе узнать всю эту информацию. Язык опять же, а главное…

— Да, Павел Андреевич, мы допросили бойцов, вынимавших тебя из самолета. Лицо не твое.

— Как ты? Готов дальше слушать? — комиссар вытянул из кармана пачку папирос. — Тогда идем дальше. Сведения, тобой сообщенные, похожи на правду. Повторю, похожи. Но… — тут Смирнов тряхнул коробком и в раздражении отбросил его в сторону. — Никто на основании такой сказки нам их разрабатывать серьезно не разрешит. Сам пойми.

— В результате принято решение, — голос куратора загустел. — Отправить тебя туда, — он вновь кивнул за окно.

— Потому и спешили, потому и радист погиб. Но сейчас время главный фактор. Чем дольше они не могут отыскать пилота, тем сложнее после объяснить его появление.

— Я исхожу из того, что этот самый Кранке и ты — один человек. Значит, никто ничего и не заподозрит. Выйдешь в расположение любой комендатуры, сообщишь о себе, а дальше, как повезет.

Павел попытался вставить слово, указывая на сверток: — Товарищ комиссар второго ранга, так ведь тут не поймешь, кто кого… А ну, как немец этот верх возьмет?

— Ты думай, что говоришь, — уперся Смирнов тяжелым взглядом в замотанное бинтами лицо летчика. — Ты, Паша, советский человек, комсомолец, потому, никаких «если». Должен, понимаешь, обязан переломить. Ты меня понял?

Он проследил за реакцией слушателя и чуть сбавил тон: — А чтобы сподручнее было, мы тебе поможем. Есть у наших медиков хитрый препарат, позволяет контролировать волю. Правда, проверяли его… — тут комиссар смешался. — Но результаты обнадеживают. Коли совсем невмоготу станет, выпьешь.

— И еще. Не перебивай, когда командир говорит. Задание тебе будет непростое. А именно: Постараться этот самый опытный самолет к нам перегнать. Не перебивай, я сказал. Все продумано.

Он встал и прошелся по палате: — Отлежишься, в себя придешь, там, у них, с этим строго, пока новый борт к полетам готовят, мы тебе связного организуем. А дальше взлетаешь и летишь в сторону границы. Понимаю, топлива не хватит. Мы этот вопрос просчитали. Связник передаст тебе карту, на ней будет отмечено, где ты сможешь сесть и заправиться. Один раз на польской территории, и два на нашей, временно оккупированной. Понял?

Летчик с сомнением покачал головой, но сдержался. Не тот случай спорить. И все же произнес: — Так они ведь, немцы, всех на уши поставят? Как уйти?

— Тебе что, все разжевывать? — отрезал Смирнов. — Или мы с тобой в бирюльки играем? Родина поручает тебе ответственное задание и оказала высокую честь. И твой долг сделать все. Возможное и невозможное, — комиссар смешался и закончил уже без всякого пафоса: — Нужно, ты понимаешь? Да, опасно, и никто тебе подсказать не сможет. Крутись. Сразу, как выйдешь из поля видимости, меняй направление, или постарайся подгадать, чтобы с боезапасом вылететь. Импровизируй. Вот и все, что я тебе могу подсказать.

Говоров кивнул головой: — Товарищ комиссар, я постараюсь. Очень.

Иван Пантелеевич хлопнул офицера по плечу: — Вот и замечательно. Я больше всего на тебя сам глянуть хочу. Однако доктора сказали, что бинты трофейные, а если оторвать, заметно будет. А так все достоверно. Упал, изрезанное лицо. Замотал, так и шел. Легенда железная. Да и кто может про такой вариант подумать?

Инструктаж шел до позднего вечера. Лишь когда Смирнов начал повторяться и пошел по второму кругу, прервался: — Все, отдыхай, а ближе к полуночи выдвигаемся на аэродром.

И вот теперь он медленно спускался в неизвестность.

Однако приземлился удачно, на удивление. Посреди небольшого луга, а может, поля.

"Кто тут, в темноте, разберет", — хмыкнул диверсант, сворачивая парашют и легкий комбинезон, под которым скрывался роскошный гансовский меховик. К слову, отыскать его помощникам Смирнова стоило огромных трудов.


Труднее оказалось подобрать место для захоронки. Объемистый мешок из тонкой ткани, в который сложил груз, тянул плечо. Павел оглядел себя: "Вопросы, конечно, будут. Во-первых мундир, во-вторых орден. Хоть и без дубов, а жалко, — неизвестно отчего вздохнул Павел, но с гордостью подумал: — Однако двадцать побед — не кот начихал, — пришел в себя и сплюнул: — Тьфу на тебя, риттерносец хренов".

Наконец, сумев избавиться от мешка, утопив его в случайном пруду, отряхнулся и, выбивая зубами чечетку, двинулся вперед.

"А вот будет здорово, если мое тело уже отыскали. И как, наверное, удивились сотрудники EKdo, когда им привезли для опознания останки неизвестного с моим Ritterkreuzем на шее".

"Стоп, — Павел остановился, попытался собраться с мыслями. — Похоже, начинается раздвоение. И это несмотря на ослабленное действие амулета. А что будет, когда придется его выпустить? Задачка".

Ничего не решив, продолжил движение по свежевыпавшему снежку.

Провалившись пару раз в приличный сугроб, наконец, выбрался на дорогу. Гладкое асфальтовое полотно уходило вдаль.

Покрутил головой, пытаясь сообразить, в какую сторону идти: "На Алленштайне.

Однако куда меня выбросили? Поди, угадай. Планировали южнее, а как уж вышло?

Ладно, будем надеяться, ребята все сделали правильно.

Если не получается отыскать вокзал, придется идти до автобана. Приступаем".

Произнеслось все это в мозгу вовсе без всякого напряжения по-немецки и, как заподозрил Павел, имело вовсе другое значение.

"Какой вокзал, причем тут дорога? — он зачесал в затылке. — Представляю, как выглядит моя фигура посреди ночной дороги. Замотанное лицо, грязный комбинезон. Никаких документов".

Машина, вынырнувшая из-за поворота, коротко посигналила.

"Ну, вот и пора, — выдохнул Говоров, развернулся и вскинул вверх руку. — Стой, — прокричал он, двигаясь навстречу машине.

Машина замерла. Из кабины выглянул шофер. Павел вгляделся в смутно знакомую форму зольденфюрера. "Гражданский? Но, слава богу, ваффен, — искренне обрадовался Павел, разглядев темно зеленые петлицы водителя. — Служба снабжения? Хрен разберешь".

— Я летчик, потерпел аварию, из Летно-испытательного подразделения. Оберлейтенант Кранке, — произнес он, пытаясь изобразить дикую слабость.


— Герр обер-лейтенант, вы нашлись? — радостно отозвался водитель. — На базе все уже с ног сбились, разыскивая вас. Какая радость! Простите, что у вас с лицом? Ранение? — нестроевой шпак, подслеповато глядя на летчика, спустился с подножки грузовичка.

"Самое время терять сознание, — летчик неловко пошатнулся и начал оседать на дорожное полотно. — Будем надеяться, они здесь непуганые, и этот поступит, как подобает добропорядочному бюргеру", — подумал он, лежа на холодном асфальте.

Дальнейшее запомнилось плохо. Когда служащий усадил его в теплый салон машины, да еще вынул из-под сидения небольшую бутылочку со шнапсом, к которой пострадавшему пришлось, чтобы не выпасть из образа, немедленно приложиться, разморило. Поэтому, когда авто остановилось возле старинного трехэтажного здания, в котором располагался госпиталь, Павел был на удивление спокоен и расслаблен. Впрочем, расспросами его особо не мучили.

Доктор коротко расспросил о травмах, осмотрел кровоподтеки и ссадины и сделал укол.

— Прежде всего, вам необходимо отдохнуть. Вы истощены и обессилены, — изрек эскулап прописную истину. — Лучшее лекарство для вас сейчас — сон. Не беспокойтесь, командованию я немедленно сообщу. Теперь, когда все позади, вам не о чем беспокоиться.

Пилота проводили в душевую и помогли раздеться. Скинув все, он с удовольствием смыл грязь с чужого тела и подставил лицо под струи воды. Размокшие бинты снялись легко. Доктор лишь пару раз подрезал засохшую кожу и одобрительно покивал головой: — Вы молодец, ваши порезы уже начали затягиваться, воспаления минимальные.

Натянув чистое белье и толстый пахнущий одеколоном халат, Павел, прижимая к груди сверток с амулетом и покачиваясь, двинулся следом за миловидной медсестрой по выложенному белоснежным кафелем коридору. От услуг каталки, он, как истинный ариец, категорически отказался.

В одноместной палате, куда его разместили, он, наконец, смог расслабиться и проанализировать все сделанное и произнесенное им с момента первой встречи с немцами.

"Но это все лишь цветочки, — рассудил Говоров, не найдя в своих действиях особого изъяна. — Главное начнется завтра". Минута, и светловолосый летчик уже сладко спал, прижимая к груди заветный пакет.


Проснулся внезапно. Открыл глаза и бездумно уставился в потолок, слабо различимый в полумраке ночника.

Тишина ночного госпиталя показалась ничуть не опасной. Прислушался к себе и постарался разобраться в мыслях. Впрочем, особых рассуждений вовсе и не было. Только ясное понимание необходимости восстановить внутренний баланс со своим вторым «я». Или первым, если судить по тому, что тело все-таки чужое.

Выдохнул и медленно, неторопливо развернул тихонько хрустнувшую фольгу. Отложил в сторону пакетик с десятком крупных пилюль, переданных ему перед самым отлетом.

"Как ни тяни, а ехать надо", — пошутил, набираясь решимости, и вытянул наружу разорванную цепочку с кулоном.

Всмотрелся в загадочные символы, провел пальцем по узорчатому контуру змейки и, не рассуждая, связал концы, возвращая загадочный артефакт на шею. Собственно, ничего и не изменилось. Почти. Разве что екнуло легонько сердце, да застучала в висках кровь. Не прошло и минуты, как где-то в глубине сознания послышался едва различимый голос. Или не голос, а просто шепот? Как описать внутренний монолог? Тем не менее, возникшее вместе с ним чувство легкого удивления, постепенно переросшего в тревогу, оказалось вполне реальным.

Павел дождался, когда чужие эмоции сформируются, и медленно, подбирая выражения, обратился к пробуждающемуся сознанию своего двойника.

Достучаться оказалось не просто. Но вот, мысли, звучащие в голове, стали куда более стройными, и, наконец, возник простой и незатейливый в своей простоте вопрос:

"Что со мной?" — задал себе его немецкий летчик.

"Слушай внимательно, — обратился Павел, представив на миг, что ведет обычную беседу. — Так уж вышло, что нас двое. Понять трудно, но мой разум занял место в твоем «я». Ты вовсе не бредишь. Все происходит наяву. Я русский. Летчик. Звать Павел. А ты Пауль. Почти созвучно".

Вспышка страха и непонимания заметалась в сердце. Подождал, когда сосед чуть упокоится, и продолжил: "Причину я тебе не скажу. Сам точно не знаю, — соврал он, — однако, перед самым падением, когда твой самолет уже вошел в штопор, все это и случилось. Так уж совпало, что и я в это время летел в неуправляемом самолете к земле. Возможно, что-то там, в небесах, переклинило, и нас с тобой вместо пункта конечного назначения закинуло в твое тело. Ферштейн?"

Недолгая пауза, и прозвучал первый осмысленный вопрос приходящего в себя фрица:

"Так я не умер? — поинтересовался он у звучащего в голове голоса. — Просто, ни шевельнуться, ни встать не могу".

"Увы", — Павел задумался, как лучше поставить хозяина перед фактом, что гость ухватил бразды и теперь сам управляет его телом:

"Кому это понравится? Я бы, точно, попытался вытолкать нахального постояльца взашей".

Немец напрягся и попытался собрать волю в кулак.

"Бесполезно, — сблефовал Паша. — Не обижайся, так вышло. Кто первый встал, того и сапоги. Что теперь сделать? Могло быть и хуже. Ты, дружище, вполне мог сейчас лежать в воронке от самолета".

Пауза затянулась. Оно и понятно, осознать такое непросто. Но немец оказался куда более крепок духом, чем можно было ожидать.

"Выходит, ты теперь главный? — поинтересовался он у собеседника. — А мне что делать? Наблюдать? И вообще, где я?".

Паша невесело усмехнулся: "Знал бы прикуп… Сложно нам будет. Мало того, что враги мы, так еще и все козыри против. В Германии мы", — акцентировано уточнил он, напирая на это «мы».

"Есть, конечно, вариант. Один я в твоем теле и дня без сложностей не проживу. Или шлепнут меня, нас, твои товарищи по партии, с дорогой душой, или в дурдом определят. Но тебе от этого вовсе никакого профита не будет. А так, ежели найдем мы общий язык, глядишь, со временем, что и поменяется. Может, исчезну я, и ты вновь будешь сам по себе, дубы к крестику зарабатывать. Или еще там чего. Понимаешь?"

Пауль осторожно, почти неощутимо попытался заставить тело шевельнуться, но не сумел, и вновь затих.

"Что сказать, чудеса, конечно, и самое для меня лучшее было исчезни ты вовсе. Но, так понимаю, деваться тебе некуда, — он вдруг отвлекся и попросил: — Ты головой покрути, камрад".

Павел осмотрелся по сторонам: "Ну? Годится?"

"Опять госпиталь? Знакомое местечко. Фогеля на фронт не сослали еще?" — вовсе по-свойски спросил он.

"Тут, это… сразу хочу объяснить, — честно признался Говоров, — я во всех ваших делах как-то не очень. А если честно, вовсе не разбираюсь. Разве что язык различать стал, да кое-какие воспоминания твои проскакивают. И только".

"Понятно… — протянул немец. — Теперь понятно. Выходит, тебе без меня тоже никак?.. Значит, летчик?" — уточнил он.

"Истребитель. Капитан Красной армии, Павел Говоров. Одна тысяча девятьсот двадцатого года рождения".

"Ты смотри, надо же, и я с двадцатого. Правда, званием пониже, но должны были представление на гауптмана в ставку отправить, — удивился Пауль. — Где воевал-то?"

"Да как сказать, — Паша замялся. — Пока, в основном, отход прикрывал. Ну, в смысле отступление".

"Дикость, — голос собеседника стал едва слышен. — Словно в банке стеклянной сижу. Ни рукой шевельнуть, ничего. Слышу, вижу все, чувствую, а больше ничего. Даже язык не повернуть".

"А что ты делать собираешься?" — осторожно поинтересовался немец.

"Да ничего особенного, — ушел от правдивого ответа Говоров. — Что ты делал, то и мне придется. Вот отлежусь, думал, в больничке, а там, ежели мы с тобой договоримся, и если к полетам допустят, снова в небо. Куда мне теперь деваться? Наши меня точно не признают. В твоем-то виде. И не докажешь".

"Тут ты прав, — согласился Пауль. — Никто не поверит. Ни мне, ни тебе".

"Значит, летать, говоришь? Давай попробуем, что ли", — он вновь, словно невзначай, протянул незримую нить усилия к мышцам. Пронеслась едва приметная волна разочарования.

"А если на фронт отправят? Тогда как?" — проверяя, спросил Кранке.

"Значит, нужно, чтобы не послали, — отрезал Говоров. — Сам пойми. Я своей страной воспитан и вырос там. Не смогу".

"Ладно, может, помолчим?" — предложил немец, отгораживаясь легким облачком.

Паша не ответил и прикрыл глаза, слушая стук чужого сердца.

Попытался задремать, но тут в голове прозвучал чужой голос: "Эй, камрад, а как ты все это собирался осуществить? — произнес Пауль. — В смысле — жить? Ты ж в наших делах ни бельмеса".

Павел открыл глаза. "Не знаю, — признался он. — Разве что ты мне поможешь".

"А мне зачем?" — отозвался голос.

"Тогда буду бревном лежать, якобы контузило при падении. Сколько смогу, дурака беспамятного изображать стану. Так лучше? В психушке, среди сумасшедших".

"Нет, пожалуй. Это не выход, — рассудительно вздохнул фриц. — Слушай, ну его, так остатки рассудка потеряем. Давай лучше выпьем. Все не так погано будет".

Павел прислушался к себе: "Да где тут найти?"

"Точно не в теме, — констатировал спутник. — Одевайся и пошли, — распорядился он уже куда решительнее. — Я тут недавно лежал. Все знаю".

Натянув халат, Павел аккуратно приоткрыл двери палаты и выглянул в коридор.

"Да не трясись ты… — рассмеялся Пауль. — Мы ж не в тылу врага, мы дома, — он осекся и затих. — Хотя… я, по крайней мере".

Повинуясь кратким указаниям проводника, больной спустился по узенькой лестнице в подвал и коротко стукнул в неприметную дверку.

Ожидать долго не пришлось. Створка отворилась, и в проем высунулась круглая физиономия в белоснежном чепце. — Кого еще носит? — недовольно произнесла фрау.

Она всмотрелась в измазанное зеленкой лицо ночного гостя: — Пауль? Ты опять у нас? — голос смягчился и прозвучал почти дружески.

— Увы, дорогая фрау Марта, такая моя, видно, судьба, — неожиданно отозвался Павел, хотел замолчать, но, решив, что ничего плохого не случится, позволил Кранке продолжить диалог.

— Ну, и чего тебе не спится? — зевнула почтенная матрона. — Ага, понимаю, — она выглянула наружу. — Ладно, жди.

— Только у меня сейчас монет с собой нету, — предупредил летчик. — После занесу. Поверишь?

— Ладно, — отмахнулась хозяйка. — Знаю, что не обманешь.

Прошло с десяток секунд, и в дверь просунулась бутылка зеленоватого стекла.

— Спрячь скорее, — предупредила контрабандистка. — И помни, ты меня не знаешь.

— Как можно, — обиженно пробормотал гость, — я не враг себе. Пусть хоть гестапо пытает, не скажу.

Павел сунул пузатую посудину под халат и двинулся обратно.

"Ты смотри, — вновь прозвучал голос Пауля в голове. — Я ведь это сам сказал? Значит, что? Могу".

Паша, разглядывая красочную этикетку, отозвался: "Можешь, я ведь не мешал".

"Ладно, давай тогда за жизнь", — уже веселее закончил собеседник.

Отыскав на полочке пластиковый стаканчик, Говоров плеснул в него янтарно-маслянистую ароматную жидкость.

"Не жадничай, — вновь прорезался голос. — На двоих лей".

Паша замер: "Слушай. Со стороны, так полное сумасшествие. Идиотизм, клиника".

"Прозит", — отозвался собеседник, прислушиваясь к ощущениям.

Хороший французский коньяк снял последние остатки напряжения. Говоров усмехнулся и заключил: "Теперь мне спиться не грозит. Всегда в компании".

"Скажи, а есть у тебя предположения, в чем причина этакого выверта судьбы? — мотивированно поинтересовался напарник. — Что это? Аномалия, или может последствия… чего только?"

"Интересное кино, — сообразил Павел. — Выходит, немец не в курсе причин? Или придуривается? Хорошо, проверим, — он плеснул еще и выпил. "Итак. Знает или нет, что за медальон у него? А, чего гадать? Проверим".

"Откуда? — повторил Кранке вопрос. — Я воевать во Франции начал. Там первый раз и подбили. Кое-как до своих дотянул и прыгнул…"

Тут рассказчик замялся и скомкано закончил: "Вот старик один и подарил".

"Старик? — заинтересовался слушатель. — А подробнее?.."

"Да чего там, ерунда", — попытался уйти на вираже товарищ по несчастью.

"В селе дело было?" — рискнул угадать Говоров.

"Нет, на хуторе, — отозвался немец после некоторой заминки и спросил, перехватывая инициативу: — А тебе откуда известно?"

"Сперва ты… — мысленно отмахнулся летчик. — Воду пил?"

"Что? Воду? Ну, жарко было, конечно, пил, только не воду, пиво… да, ерунда все".

"Вона как… уже интереснее", — Павлу вспомнилось свое путешествие.

"Так откуда про медальон знаешь?" — прозвучал в голове настойчивый вопрос.

"Знакомо, — скупо признался летчик, чувствуя в словах Пауля некоторый диссонанс. — Выходит, сплелось так, что и не разорвать".

Коньяк окончился, говорить не хотелось. Незаметно сумел задремать.

Разбудил звук в коридоре. Открыл глаза и увидел, как дверь распахнулась, а в палату ввалилась группа офицеров. Следовавший впереди потянул носом и радостно пророкотал, тщетно пытаясь говорить потише:

— Пауль, бродяга, мы уже и не чаяли увидеть тебя, а ты и здесь умудрился отыскать французский коньяк.

"Комэск, — успел разобрать подсказку Говоров, поднимая голову от подушки. Гельмут Штраух. Вместе ездили в Берлин, получать крест".

Говоров слабо улыбнулся, не зная, стоит ли отвечать на горячее приветствие в том же духе.

Воспользовавшись его замешательством, Пауль перехватил инициативу:

— Здравствуйте, герр майор, — ответил он, вскидывая руку в шуточном приветствии. — А что, вы уже собирались поделить мое наследство? Увы, придется вам еще потерпеть мое присутствие.

Вошедшие следом летчики дружно засмеялись, хлопая по плечам. Посыпались вопросы.

Однако, не успели товарищи рассесться и начать разговор, как в палату заглянул встревоженный врач.

— Господа офицеры, — осторожно произнес он. — Прошу извинить, но господину обер-лейтенанту необходимо пройти утренние процедуры.

Пациент поднялся, натянул халат и развел руки в сожалеющем жесте: — Ну вот, попал в лапы, теперь они из меня все соки выжмут, — оправдываясь за необходимость покинуть общество, сказал Пауль, обращаясь к старшему по званию.

— Ладно, — майор поднялся со стула. — Иди, подставляй корму эскулапам, но помни, с тебя ужин в Старой таверне. Кстати, фройлен Хелена уже спрашивала, куда подевался бравый баварец, — Штраух подмигнул товарищу. — Так что… лови момент, старина.

Оставив летчиков весело перешучиваться по поводу немудреной шутки соратника, Павел вышел из палаты и присоединился к терпеливо ожидающему его доктору.

"Герр Кранке, извините меня за вынужденную ложь, — произнес Фогель, обращаясь к идущему рядом с ним офицеру. — В кабинете вас ожидают. Это все, что я могу сообщить.

Он остановился возле затянутой драпировкой из белого ситца двери и кивком предложил войти.

— А вот это серьезно, — предупредил голос. — Позволь, я буду говорить сам, — даже не попросил, а уведомил Пауль.

В просторном, сверкающем чистотой, процедурном кабинете сидел худой, длинный офицер службы безопасности.

Серебристые вензеля и молнии в петлицах выгодно оттенял черный френч дознавателя.

— Присаживайтесь, — без улыбки предложил старший офицер, не глядя на вошедшего.

Говоров опустился на стул и замер.

— Цель нашей встречи, выяснить детали происшествия. Выведен из строя дорогостоящий истребитель. Едва не погиб летчик-испытатель. Все это требует тщательного расследования. Есть ряд вопросов…

— Спрашивайте, — бесстрастно отозвался Пауль.

Что не понравилось в его голосе Павлу? Не разобрал. Только взвыл в душе сигнал тревоги. Не размышляя, скорее повинуясь внезапному порыву, смял порывающуюся что-то сказать сущность Пауля и сжал зубы.

— Так, значит, ничего? — вдруг поднял голову офицер. Он впился внимательным взглядом в лицо, изрезанное осколками стекла. — Ты хочешь сказать, они не клюнули? — со значением добавил он.

И тут Павел заметил выглядывающую из-под манжета форменной сорочки крохотную деталь синеватой татуировки.

"Вот оно", — рявкнул внутренний голос, перекрывая мечущийся в голове крик хозяина тела.

Павел поднял глаза и встретил испытующий взгляд сидящего спиной к окну немца: — Нет, герр штандартенфюрер. Самолет просто сорвало в штопор. Обычная поломка. Все произошло слишком низко. Парашют едва успел наполниться, от удара о землю потерял сознание, протащило, и оказался в какой то канаве. Когда пришел в себя, был уже вечер. Пришлось идти наугад.

— Пауль, я вовсе не имею в виду детали вашего приземления, — неожиданно вкрадчиво прервал доклад визитер. — Я имею в виду контакт.

— Ничего, — твердо заверил Говоров, пытаясь сообразить, о чем идет речь.

— Хотя, был намек, но… Неявный, — уже по наитию добавил он.

— Ладно. Нет, так нет, — слегка разочарованно пробормотал сотрудник спецслужб и закончил. — Хорошо, господин Кранке. Вы свободны. Но помните: Все что вам стало известно, должно сохраняться в строжайшей тайне. Отдыхайте, когда будете готовы, попробуем еще раз. Русские обязаны клюнуть… — он замолчал и кивнул головой, отпуская пилота.

Говоров развернулся и вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь.


Глава 11


Павел вернулся в палату и улегся на кровать. Нужно ли говорить, что находился он в полной растерянности.

"По всему выходило, что сложнейшая, глобальная операция имела цель — расправиться именно с ним, капитаном Говоровым. Или, по меньшей мере, стала одной из целей. Но почему? И что это за секретное подразделение, службу в которой пообещал ему немец", — не отыскав ответа, вынул из кармана халата цепочку.

"Посмотрим, может быть, господин обер-лейтенант сумеет пролить свет на всю эту историю", — чувствуя себя весьма неуверенно, решил он.

Мысли, загнанного глубоко в подсознание естества Пауля прозвучали едва слышным шепотом.

"Ну, так что ты хотел сказать подполковнику? — поинтересовался Павел, когда мысленный контакт немного окреп. — Доложить обо мне, или еще что-то?"

Кранке отозвался не сразу. "Похоже, я уже никогда не смогу стать прежним, — грустно констатировал он. — Я словно предчувствовал, что этот полет станет для меня последним".

"И все же интересно, что он тебе сказал перед вылетом?" — осторожно спросил Говоров.

"Ничего конкретного, — отозвался безжизненный голос. — Сперва нес обычный нацистский бред про языческие корни арийской расы, заговор масонов и католических клерикалов, а после обтекаемо предостерег, что в какой-то момент полета может случиться непредвиденная ситуация. И, наконец, приказал повесить на шею этот амулет. Запомнилось только то, что я, ни при каких условиях, не должен снимать его с себя. И еще, приказал прыгать… сразу же… как только…"

Голос чужого сознания потихоньку становился все тише и тише.

"Эй, Пауль, что с тобой? — позвал летчик. — Похоже, связь вовсе нарушилась, — уже ниоткуда донесся легкий, как вздох, голос: — Наверное, я зря тогда прыгнул…"

"Ты это брось, — озадаченно пробормотал Павел, прислушиваясь к себе. — Устроил здесь, прощание славянки. Тебе чего, вырубился, и привет, а я тут один в ваших гембахерах разбирайся. Нет, приятель, одному мне совсем край", — он уперся взглядом в свой мундир, висящий на стуле. Напряг волю, восстанавливая уже почти исчезнувшую связь с двойником. Помогло ли искреннее желание вернуть собеседника, или сработали какие-то свойства зажатого в ладони амулета, но почувствовал, он уже не один.

"Вот так лучше, — удовлетворенно произнес Говоров, затягивая концы разорванной цепочки на шее. — Только, старина, душевно тебя прошу, без фокусов. Гестапо разбираться не станет, кто из нас кто. Ливер вытянут, а после еще и родных в лагерь законопатят. Тебе оно надо?"

Голос вернувшегося напарника зазвучал вновь: "Но как? Мы ведь враги, разные, да и вообще…"

"Враги — это да, тут не спорю, — отмахнулся Паша. — А в остальном, жизнь покажет. Ты сам посуди, кому будет лучше, если и твоих и моих, — он с тревогой вспомнил оставшихся в России родителей. — Да, моих тоже не помилуют. Как членов семьи дезертира. Давай пытаться… Глядишь, и сумеем. Только еще раз прошу: Без подлянок. Нам иначе не выжить".

"Хорошо, я согласен. Слово германского офицера, — ответил после непродолжительной паузы Пауль. — Хотя, дико конечно…"

Павел чуть ослабил тиски сознания и позволил хозяину занять свое место в мыслях. Пауль вспомнил недавний визит сослуживцев. "Молодцы, сохранили. А может, просто не успели поделить наследство погибшего", — услышал Говоров мысли осматривающего форму соседа.

Он вздохнул и поднялся. Хотя никакого желания напяливать щегольской френч не ощутил, но решил не спорить. Как ни крути, а куда деваться? Теперь ты Пауль Кранке, летчик эскадрильи при испытательном полигоне авиационного завода фирмы Мессершмитта.

Он поднялся, внимательно изучил свое новое лицо. Хотя, чего уж там, вполне нормальное лицо. Вовсе не похож этот Пауль на фашистского зверя.

Перед ним возникли образы давно умерших близких, девушек, оставшихся на Родине в Дюссельдорфе, вспомнился холодный приют, демонстрации штурмовиков, городок на юге Баварии, где находилась авиашкола…

"Похоже, придется жить с этим. С чужой памятью, опытом".

Однако долго заниматься философскими рассуждениями не стал. Пустое. Что будет, то и будет. Вновь улегся в постель и уже спокойно заснул. В кои-то веки выпала такая возможность. Пусть даже в тылу врага. Какая разница? Проспал до самого вечера, потянулся и вдруг сообразил: "Идиот. Какой идиот. Не сумел сложить два и два. А тот, второй «мессер», он ведь тоже должен был упасть и разбиться, оставшись без пилота".

"Теперь весь вопрос только во времени. Сколько его понадобиться шпионам этого… Зольберга, выяснить эту пикантную новость и передать в центр? День? Два? Может, чуть дольше, но вряд ли".

"А вот как отреагирует кукловод? Однозначно. Возьмет меня в оборот и попытается добраться до истины".

Павел вздохнул и глянул на стоящие возле кровати часы: "Почти семь… Комиссар обозначил время для связи ежедневно с восьми до восьми десяти вечера. Третья скамья от фонтана. Будем надеяться, что он уже в курсе". Донесся удивленный шепот чужого сознания: "Что случилось? Куда это ты?"

"Ну, как тебе сказать, — смутился Паша. — Тайн у нас друг от друга сейчас вроде как нет, но чувствую я себя неловко, словно родину продаю. На встречу со связником", — сформулировал он наконец.

Поднялся и торопливо натянул непривычную форму. И едва не прокололся. Помогло существо Пауля. Рука механически скользнула по щеке: "Куда ж ты? А бриться?"

Паша хлопнул себя по затылку: "Хорош бы я был. Летчик, кавалер ордена, гордость Геринга, с трехдневной щетиной. Да уж". Как ни спешил, наскоро выбрил щеки острейшим Золингеном и растер на ладони душистую воду. "Французский еще, — пояснил голос Пауля. — Ты, поди, кроме вашего, как это по-русски, «Troinogo», ничего и не нюхал?"

"Куда уж нам, сиволапым, — съязвил летчик. — Оккупанты хреновы, только и знаете одеколоны у мирного населения воровать…"

"С ума сойти, если нас с тобой со стороны кто услышит, не то что до полетов не допустят, сразу в лечебницу для психов определят", — констатировал немец.

Однако легкая пикировка не помешала летчику быстро натянуть форму, щегольские хромовые сапоги и шинель. А уже через пять минут из ворот старинного здания, в котором расположился госпиталь, вышел элегантный офицер. В распахнутый ворот шинели виднелся рыцарский крест. Коробка с дубликатом обнаружилась в кармане мундира.

Ориентируясь на подсказки Пауля, решительно повернул влево. Шагая по тихой неярко освещенной улице, глянул на часы: "Успею. Вот только… — он автоматически махнул затянутой в лайковую перчатку ладонью, отвечая на приветствие встречных солдат, — не приведу ли я за собой хвост? Кто знает, что на уме у этих рыцарей плаща и кинжала? Не удивлюсь, если штандартен мог отдать приказ просто для страховки. Стоит поостеречься", — принял решение Говоров и внезапно свернул в ближайшую подворотню.

Прошел во двор и замер, стоя в тени небольшого сарайчика. Подождал несколько минут, внимательно следя за темным провалом. Никого.

"Ну ладно, теперь вот так…" — он осторожно забрался на низенькую крышу дворницкой, прошел по хрустящим черепицам и перепрыгнул в соседний двор.

Вышел в полусотне метров от места исчезновения и вновь внимательно осмотрел улицу. Ни одиноко стоящего автомобиля, ни загулявшего прохожего.

Отряхнул полы шинели и двинулся вперед.

К месту встречи вышел почти вовремя. Исполнил небольшой крюк, пытаясь еще раз убедиться в отсутствии слежки. Когда секундная стрелка перевалила через цифру двенадцать, не торопясь, заложив руки за спину, двинулся в глубину парка.

Остановился у скамьи и опустился на замерзшее дерево. Развернул предусмотрительно захваченную в госпитальной палате газету и углубился в чтение.

— Господин офицер, вы не подскажете, который час? — раздался негромкий голос. Поднял глаза и удивленно приоткрыл рот. Возле скамьи, одетая по последней берлинской моде, стояла его связная. Катерина.

— Двадцать ноль пять, — отозвался Павел и встал, не зная, стоит ли предлагать даме садиться на присыпанную снегом скамью.

— Я вижу, что все прошло удачно? — без подготовки приступила к делу Катя.

— Хвоста за вами нет, но, тем не менее, нужно спешить.

Она кокетливо рассмеялась и махнула затянутой в элегантную перчатку ладонью:

— Если вы и в воздухе столь быстро переходите к атаке, господин обер-лейтенант, то наша победа — дело самого ближайшего будущего, — громко произнесла кокетка и взяла его под руку.

— Рассказывайте, — приказала связная. — У нас всего две минуты, пока идем до конца парка.

Павел помолчал, собираясь с мыслями, и, наконец, выдохнул: — Захваченный «мессершмитт» — дезинформация. Немцы спланировали все, от начала и до конца.


Девица безразлично глянула на шпиль небольшой кирхи: — Прекрасно. Теперь еще и это…

— Герр офицер, — покосилась на него Катерина, — лицо попроще сделай. Ты все же с девушкой флиртуешь, а не политинформацию ведешь, — напомнила разведчица прописную истину. — Хотя, рожа у тебя, что говорить, кирпича просит. Настоящий фашист. Пробы ставить некуда.

Павел несколько обижено фыркнул: — На себя посмотри. Шалава форменная… — пошутил он, понимая, что болтовня девушки вызвана именно растерянностью.

— Ну и что прикажешь передавать в центр? — наконец произнесла связная, поднеся руку к губам. — Доказательств-то никаких? Вот и кто нам поверит. Если ты говоришь, что этот «мессер» — вражеская подстава, значит, нужно подкрепить слова доказательствами.

— Извини, но в шифровке это будет звучать только, как твое предположение. Повторяю, в центр передам следующее: Объект находится в госпитале, проходит проверку. Имеет подозрения, что возможен факт дезинформации противником.

Катерина наморщила лоб, припоминая: — Объект имел беседу с представителем спецслужбы, высокопоставленным офицером по фамилии Золберг. Штандартенфюрер предложил ему службу в секретном подразделении, детали неизвестны.

Говоря о Паше в третьем лице, она невольно дала понять, что весьма скептически относится к его словам.

— Все? — подвела итог связная. — Пора расходиться.

Неожиданно в разговор влез Пауль: — Фройляйн, я, конечно, не могу утверждать, но думаю, что вы несколько переигрываете. Отправив агента столь невероятным способом, ваше командование должно быть готовым к самому непредсказуемому продолжению. А вы пытаетесь подогнать ситуацию под стандарт. И вообще, позвольте совет. Сумочку девица легкого поведения держит несколько иначе, а вот берет стоит чуть сдвинуть на бровь. Иначе вы походите на ряженую.

Разведчица вспыхнула и уставилась на Павла: — Я уж как-нибудь обойдусь без, неизвестно чьих, советов, — отрезала она, но невольно переложила ручку дешевой лакированной сумочки ближе к локтю.

— Прощайте. Скоро начнется комендантский час, — она глянула на часики. — А мне еще из города выбираться.

"Ну вот, — ехидно произнес Пауль, когда девушка исчезла из виду. — Похоже, тебе уже нет веры. А что будет дальше?"

Павел тяжко вздохнул, признавая справедливость сказанного: "Что тут поделать, придется выкручиваться. В чем-то они, по сути, правы".

"Слушай, без стопки шнапса тут не разобраться, — отыскал проверенное средство собеседник. — Раз уж мы вырвались в город, будет глупо возвращаться на сухую".

"Здесь рядом есть неплохой кабачок… — в голосе напарника прозвучали заговорщицкие нотки. — Тем более вам, товарищ комиссар, в целях конспирации положено вести себя подобающе. А я мимо погребка ни в жизнь не пройду".

"Какой я тебе комиссар, — сварливо пробурчал в мыслях Павел и закончил: — Сопьюсь я с тобой, морда фашистская. Печень бы поберег".

"Чего ее беречь, — беззаботно хмыкнул в ответ приятель по несчастью. — Не твои, так наши, точно, в расход выведут".

"Так и быть, — смирился с неизбежностью Паша, — веди, Сусанин".

Отдых в компании таких же отвязных гуляк-авиаторов, как и сам Кранке, закончился далеко за полночь, и вовсе не на больничной койке. Утром Говоров с трудом вспомнил детали. "Знаешь, не стоило тебе столько пить, — прошелестел голос Пауля. — Похоже, мы едва не прокололись".

"Это когда?" — с тоской представляя, что придется вставать и куда-то идти, отозвался Павел.

"Ну, слишком уж грамотно ты рассказывал, как нужно заходить на атакующий курс", — пояснил сосед.

"И что такого?" — попытался восстановить детали летчик.

"Да так, мелочь, но когда гауптман стал рассказывать, какое дерьмо эти, похожие на крысу, «ишаки», ты просто сразил всех знанием предмета обсуждения. А когда на пальцах показал, как уходить на вертикаль, и подавно. Я в принципе этого знать не могу".

"Однако все были настолько пьяны, что, пожалуй, и не вспомнят", — успокоил он встревоженного капитана.

"Ладно, проехали, — Павел со стоном поднялся с постели. — Кто она?" — мимоходом поинтересовался он событиями прошедшей ночи.

"Да, так, подружка, — не стал углубляться в детали голос. — Она, к слову, осталась в полном восхищении".

"Все, больше ни капли, — отрезал Павел. — Нализался, как последняя сволочь. Стыдно".

"Я того же мнения, — Пауль охнул от навалившегося похмелья. — В голове словно кувалдой долбят".

Кое-как преодолев утреннюю хандру, летчик добрался до госпиталя.

— Где вас носит, — выскочил из кабинета медик. — Телефон уже разрывается. Вот, — протянул он листок. — Приказ от вашего командира: Прибыть в штаб к десяти ноль-ноль. С документами.

— Слушаюсь, — ответил за него Пауль, поняв, что озадаченный напарник не готов продолжать беседу. — Все понял. Разрешите идти?

Времени едва хватило, чтобы привести себя в порядок. Павел с трудом повязал взамен измятого испачканной во время ночного сабантуя кителя и «гаврилки», новый мундир со свежим воротничком.

"Форвардс, — скомандовал Пауль. — Чует мое, твое, сердце, сегодня нам, дружище, предстоит весьма насыщенный день".

"Ясное дело, без его знаний не вышло. Деталей, на которых мог спалиться чужак, столько, что даже скучно и говорить, — в который раз подумал Павел, сидя в приемной командира отряда. — Даже такая мелочь, как кресло, в котором мог ожидать вызова младший офицер, имеет значение. Знать бы я не знал, что кресла, стоящие справа от стола адъютанта, предназначены для офицеров старшего ранга. А вот поди ж ты".

Наконец совещание закончилось. Дверь, обтянутая темной эрзац-кожей отворилась. Из кабинета полковника потянулись оживленно переговаривающиеся офицеры и штатские.

— Войдите, Кранке, — кивнул ожидающему вызова обер-лейтенанту порученец. Офицер едва заметно подмигнул летчику.

"Я его знаю?" — мимоходом поинтересовался Павел у своего консультанта.

"Здравствуйте, — хмыкнул внутренний голос. — А с кем ты вчера горланил песни про малютку Гретхен? Он неплохой парень, но сам понимаешь, хочет угодить и тем, и другим. Конечно, штабному лестно быть на короткой ноге с боевыми летчиками, тем более кавалерами рыцарского креста. Но это после, — оборвал себя Пауль. — Не забудь, полковник терпеть не может курящих, тем более в своем кабинете. Хотя предложит. Так сказать, проверка на лояльность".

"Чудеса, везде одно и тоже? — вспомнился Павлу визит к всемогущему наркому. — Тот тоже, блеснув знаменитым пенсне, кивнул на лежащую возле гостевой пепельницы коробку Казбека".

Однако никаких долгих разговоров командир вести не стал. Глянул на вытянувшегося в струнку офицера. Непонятно посопел простуженным носом и вынул из папки сиреневый листок шифротелеграммы.

— Вам предписано срочно убыть к новому месту службы, — уведомил построжевшим голосом старый служака. — В пригород Берлина, район Потсдама, — вовсе не по уставу закончил он.

Причина столь явной настороженности была вполне объяснима. Прибытие высокого чина СД, после короткого визита которого пришла срочная телеграмма, подписанная третьим лицом рейха. Виданное ли дело, чтобы служебные перемещения заштатного летчика решал сам рейхсфюрер. "Слишком много странностей. А в таких случаях лучше знать как можно меньше", — рассудил кадровый военный.

— Приказ в канцелярии. После обеда получите предписание, командировочные. Предупреждаю, вдокументах будет стоять лишь станция назначения и шифр.

Отметите в комендатуре прибытие, там вас уведомят о конкретном месте новой службы. Это все, что я знаю, — подвел итог беседе полковник. — Свободны.

"Возможно, он решил, что я изначально был человеком Гиммлера, — пояснил причины сухости прощания Пауль. — А командир части, естественно, опасается за свою судьбу.

Мало ли, сколько компромата мог накопать контрразведчик, засланный в строевую часть под личиной обыкновенного лейтенанта".

"А что, такое бывает? — удивился Павел. — Я думал…"

"Можно подумать, в вашей армии иначе, — не стал оправдываться собеседник. — Гестапо, там, или НКВД, суть организации одна, следить за всеми… Конечно, случается и такое. Но мы с тобой тут не при делах. Правда, он об этом не знает".

"Интересно, что за часть, о которой нельзя сообщить в шифровке, — с искренним любопытством произнес Говоров и скривился: — Ох, ты, а как же я сообщу?.." — он не закончил, но Пауль уловил причину его расстройства:

"Думаю, способ отыскать можно, только вопрос, нужно ли?" — он осторожно намекнул на невысказанное сомнение, явно прозвучавшее в голосе связной.

"В центре тебе сейчас вряд ли поверят. Особенно сейчас", — акцентировал двойник.

"Не понял, почему особенно", — Павел и вправду не смог уловить связь.

"Ну, а как же? Едва она предложила тебе отыскать доказательства, тут же последовал перевод в другую часть, причем, неизвестно куда. Они могут решить, что твой двойник, то есть я, победил. А что, разве это так невозможно?"

"Опять за старое, или смеешься?" — " Хочешь меня разагитировать?" — Говоров, вынужденно признал правоту советчика и спорил только из вредности.

"Ага, когда нас с тобой партизаны в расход решат вывести, очень смешно будет".

Возвращение из штаба с подписанным командировочным предписанием ознаменовалось несколькими курьезами, и могло стать весьма важным событием, если бы не задумчивость Павла. Он незряче шел по заснеженному тротуару и явно не мог сообразить, что предпринять. Тогда как заронивший в сознание напарника это сомнение Пауль хранил благоразумное молчание.


Глава 12


Поезд жалобно вздохнул, звякнул оставленными на столиках купе чашками с хищными орлами и свастикой на белоснежном фарфоре, блеснул медными поручнями и остановился у перрона вокзала.

Проводник, сноровисто распахнув двери, замер, внимательно следя за выходящими пассажирами. Впрочем, причиной настороженности была вовсе не подозрительность. Решетчатые ступени таили в себе множество опасностей и могли испортить впечатление от комфортабельного путешествия в самый последний момент.

Пассажир первого класса, вышедший из узких дверей вагона, в помощи явно не нуждался.

Щеголевато заломленная фуражка офицера люфтваффе, распахнутый ворот шинели, в котором виднелся элитный орден рыцаря железного креста. Весь вид офицера мог стать прекрасным подтверждением идеи доктора Геббельса о превосходстве арийской расы. Проводник приложил два пальца к козырьку форменной фуражки и пожелал летчику доброго пути.

Офицер мазнул взглядом по служащему железных дорог, небрежно кивнул и двинулся по перрону, ловко оберегая зажатый в руке небольшой саквояж от неповоротливых носильщиков, везущих багаж пассажиров.

Павел незаметно покрутил затянутой галстуком шеей. "Давит сволочь", — хмыкнул он. "Ничего страшного, — отозвался ему в тон Пауль, — потерпишь, хотя гимнастерка, оно, конечно, удобнее. А еще лучше эта, как вы ее называете, — он произнес, чуть коверкая русские звуки: — Telogreika? Так?"

За время недолгого путешествия напарники сумели с грехом пополам притереться и теперь могли существовать довольно мирно. Мало того, и сам Пауль, пользуясь возможностью доступа к сознанию Павла, стал куда лучше разбираться в сути рассуждений и психологии советского летчика.

Единственным уголком Пашиной памяти, куда он не смог проникнуть, стало памятное путешествие в пустую деревню и встреча со странным стариком.

Так и не найдя способа передать в центр информацию о новом назначении, Павел пошел на поводу у второго «я» и провел последний вечер с толком. Однако благоразумие восторжествовало. Со спиртным Говоров уже не перебарщивал. На все расспросы товарищей, значительно косился в угол, где висел большой портрет фюрера, и отвечал уклончиво: "Не важно, где служить Рейху, важно, что я смогу принести пользу моей Родине". Он глубокомысленно замирал, давая понять, что не имеет права делиться служебными тайнами.

Паша, который внимательно следил за тем, что болтает между тостами его двойник, вскоре убедился, что тот вовсе не горит желанием делиться с окружающими своей тайной.

"А и правильно, — подтвердил летчик. — Дурдом — не самое лучшее место для молодого человека".

Путешествие в удобном купе стало для русского летчика истинным откровением. В памяти еще сохранились детали его недавней поездки в тыл, и он вынужденно признал, что сравнение было вовсе не в пользу его отчизны.

"Ничего удивительного, — отмел он мелькнувшие сомнения. — Страна напрягала все силы, чтобы подняться из руин, в окружении капиталистического лагеря…"

"Ерунда, дружище, — влез в мысли Пауль. — Ты и понятия не имеешь, через что пришлось пройти нам после того, как победители выкрутили руки моей родине в Версале.

Нищета, полная, никакой возможности заработать, голод. Мы, немцы, просто умеем терпеть и работать".

"Стоп, — Павел успел сообразить, что если сейчас ввяжется в спор, то добром это может не окончиться. — Не стоит начинать. Бесполезно. Изменить меня тебе не удастся. Как и мне тебя. Останемся при своем".

"Да пожалуйста, — отозвался собеседник. — Пусть так, я без претензий. Тогда не вздыхай".

"Пошли уже, агитатор, — беззлобно усмехнулся Говоров. — Куда дальше?"

"Мое мнение — нужно предъявить документ вон в то окошко, где написано "военная комендатура". А дальше будет видно".

— Вас ожидают, господин обер-лейтенант, — поднял глаза от бумаг сидящий за стойкой унтер. — Прошу зайти в служебное помещение.

"Это нормально?" — поинтересовался Паша у "внутреннего голоса", сидя на удобном сидении легкового автомобиля. За окном мелькали чистые, уютные улочки пригорода Берлина.

"Откуда мне знать, — Пауль отозвался с некоторым сомнением. — Сопровождающий из вспомогательной службы СД, а я, представь, раньше со спецслужбами никаких дел не имел. Но спрашивать как-то не хочется".

Тем временем, машина въехала в огороженный высокой оградой парк. Прошуршала покрышками по очищенным от снега дорожкам и замерла возле добротного двухэтажного здания.

— Прошу вас следовать за мной, — впервые за всю дорогу произнес сопровождающий. — Не волнуйтесь, вам все объяснят, — видимо, от внимательного взгляда не укрылось некоторое сомнение, с которым летчик осмотрел место новой службы.

Дежурный у входа внимательно проверил документы, сверил фото на первой странице с личностью предъявителя и нажал кнопку открывания турникета.

— Прошу в третий кабинет, — он кивнул в сторону.

— Прибыли? Замечательно, — сидящий за казенным столом офицер в серой форме с петлицами охранной службы принял у обер-лейтенанта документы. — Хорошо доехали? — дежурно поинтересовался клерк и, не ожидаясь ответа, продолжил: — Сегодня вам предстоит пройти ряд формальностей, получить новую форму, разместиться в гостинице, а уже завтра к восьми ноль-ноль в штаб. Все понятно?

— Нет, — не выдержал Павел. — Скажите, что за служба мне предстоит? Связана ли она с моей предыдущей?..

— Я не имею полномочий, — отозвался клерк. — Скажу только, что у меня имеется приказ, из которого следует, что вы переведены в распоряжение Главного управления имперской безопасности. Соответственно, вам присвоено звание оберштурмфюрер СС, с постановкой на денежное и вещевое довольствие согласно вашему званию. Это все. Наше подразделение — административно-хозяйственная служба, так что вы сами должны понимать…

— Простите, — произнес Пауль, преодолев сущность русского летчика. — Я еще раз извиняюсь за несдержанность.

"Идиот, — сердито пробормотал он, когда, получив из рук слегка озадаченного унтер-офицера стопку бумаг, вышел в коридор. — Ты должен понять раз и навсегда. Если, конечно, не хочешь вызвать ненужные вопросы, все что ты имеешь право знать, тебе скажут, а если не скажут, значит, не положено. Это порядок. Ну что такого ты узнал, своими вопросами. То, что нас перевели в СД, это понятно и без вопросов, и про центральный аппарат тоже. Неужели ты сам не понял, что мы находимся в службе АХО?"

"Откуда? — Павел виновато пожал плечами. — Не забудь, я все же не истинный ариец".

"Тогда слушайся меня и не обсуждай, — отрезал советчик. — Идем в цейхгауз, переобмундирование — дело нудное. И, главное, муторное. Вообще, думаю, что дел на сегодня у нас — выше головы".

"Да ладно, ладно, понял уже, — согласился с доводами Паша. — Но может, ты, — не удержался он от того, чтобы не подколоть помощника, — не желаете — ли просветить меня о месте новой службы?"

Внутренний диалог продолжался уже в пропитанном запахами новой формы складском помещении.

"Ну, общие сведения, не более, — отозвался немец. — Здесь, конечно, не как у вас, но поверь, к военной и государственной тайне отношение достаточно трепетное. Вот ты сам много знаешь о вашем НКВД? То-то".

"Ну а звания, я ведь совсем ничего не понимаю в этом? — Паша усмехнулся и глянул на неторопливо отбирающего форму, согласно длинному перечню, служащего: — Судя по погонам это…"

"Тебе стоит просто обратиться к моей памяти, — наконец произнес Пауль. — Хотя, этот складской имеет звание роттенфюрер, или оберефрейтор, если перевести на общевоинский лад".

"В СС все не так, как в армии. Здесь нет четкого соответствия войсковым званиям".

"Как это?" — не понял Говоров.

"Ну, это ведь не Вермахт. Звания не командные, а руководящие. Здесь даже обращение к старшим отличается от общепринятых в войсках. Не «герр» а «мейн». Понимаешь? Нет?

"Что, выходит я должен обращаться к старшему по званию, к примеру, мой штурмбанфюрер?"

"Точно, — усмехнулся Пауль. — Но не переживай, тебе, как и мне, некоторые ошибки на первых порах простительны".

"Погоди, — Павел автоматически повертел в руках пару хромовых сапог, выставленных на полку кладовщиком. — А часто бывают такие вот переводы из вермахта или авиации в СС?"

"Паша, давай не будем… Ну, не часто, хотя?.. Хотя, откуда мне это знать? Я что, с ССманами много дел имею? Мы — асы, и будем востребованы при любом режиме. А они…

Но ты, ведь, прости, сам даже простых вещей не знаешь".

"Да, уж, куда нам…" — попытался оскорбиться Павел.

"Ах, так? — не выдержал советчик. — Тогда, ответь мне, друг, кто такая Марика Рокк. Или Зара Линдер, я уж про Макса Шмеллинга не говорю, сам ответь, без моих подсказок".

"Ну, это актрисы, вроде", — мучительно задумался Говоров.

"А Шмелинг, тоже?" — нейтрально поинтересовался Пауль.

"Ага", — повелся на интонацию летчик.

"Вот и не угадал, — отозвался Кранке. — Макс — величайший в мире боксер, выиграл звание чемпиона мира у самого Джо Луиса. А "Лили Марлен" — это как раз песенка той самой Зары".

Разошедшийся Пауль взял несколько нот знакомой Паше мелодии: "А это что?"

"Хм. "Марш энтузиастов" это", — тут же купился Говоров.

"Хорст Вессель это, — парировал немец. — «Деревня». Еще хочешь? Пожалуйста.

"Бычий глаз", что это? Понятно… Отвечу — значок члена партии.

Про "морду Геббельса" вовсе молчу. Ты этот радиоприемник и в глаза не видел.

Но уж вовсе неприлично не знать, что Гитлера, Геринга и Гиммлера принято называть только фюрер, рейхсмаршал и рейхсфюрер. Никаких фамилий".

"Да, кстати, еще нюанс, — припомнил Пауль. — Это здесь, в Рейхе, можно говорить, к примеру «гауптштурмфюрер», а вот на передовой уже будь любезен говорить "герр гауптман".

Достаточно примеров, или еще?" — кое-как сумел остановиться немец.


"Та-ак, — протянул сраженный лавиной деталей, о которых не имел никакого понятия, Павел. — Ну и какое твое мнение? Ты, к слову, сам-то член этой НСД… ну, партии вашей?"

"Мое мнение никого не касается, — попытался выкрутиться собеседник. — Хотя, нет. Но тебе от этого вовсе не легче".

"Подумаешь, секрет? — хмыкнул Говоров. — Все равно узнаю, чего уж тут темнить".

Занятый перепалкой, не заметил, как вещевик набрал целую гору обмундирования.

— Простите, вам следует расписаться здесь, — он ткнул карандашом в строчку. — Я упакую и подготовлю вашу форму. Прикажете выдать денщику?"

— Я только прибыл и еще не стою на довольствии, — Пауль черкнул короткий вензель. — Пусть пока будет здесь, когда обустроюсь, заберу.

— Ничего страшного, — кладовщик уложил бумаги в папку. — Вам достаточно сообщить мне номер вашей комнаты, я прикажу рассыльному отнести.

Говоров сердито поправил фуражку и вышел из пропахшего кожей склада. "А что это за разговоры о денщиках?" — задал он резонный вопрос двойнику.

"Положено, — коротко буркнул Кранке. — Только просьба, не начинай снова. У нас так. Все. Не хочешь, можешь так и сказать, а еще лучше написать на себя заявление в гестапо. Куда быстрее и проще. А нет, будь любезен выполнять".

"Ладно, понял, — летчик повертел головой в поисках указателя. — В предписании написано — строение 2–4, помещение номер сорок. Где это?"

"Ничего сложного. Идем влево, — облегченно ответил Кранке, обрадованный тем, что не пришлось устраивать бесплодную болтовню о прислуге. — Нумерация идет слева направо. Ежели на штабном здании была отметка 2–1, то идти следует туда".

"Ничего не срастается, — Паша и впрямь не пытался постичь чужую логику. Он лишь изумился тем отличиям от простоты, с которой рисовался быт разведчиков в довоенных фильмах. — Ага, попробуй учесть все эти мелочи. Спалиться — пара пустяков".

Отыскав офицерское общежитие, Павел получил у коменданта ключ и, наконец, оказался в небольшой комнате.

"И что теперь? — задал он сам себе вопрос. — Новая служба, новые отношения. Как разобраться во всем этом?"

"Я так понимаю, ты советуешься? — голос Пауля прозвучал в голове с некоторой даже усталостью. — Вижу, тебе крайне не хочется впускать мои знания".

"Пойми, я знаю, что это единственный выход. Стоит позволить твоей сущности проникнуть в мою память, и все станет куда проще".

"Но ведь тогда я потеряю свою индивидуальность".

"Ага, как это у вас, русских. И рыбку съесть, и… — усмехнулся голос. — Поверь, другого варианта нет. Симбиоз неизбежен".

"Кто? — Павел озадаченно прислушался к себе. — Сим… чего?"

"Соединение, иными словами, — пояснил немец. — Да, ты можешь поменяться, и психология, и мировоззрение, и предпочтения. Это реально, но ведь и я, в свою очередь, рискую стать другим. Не тем летчиком, и кавалером рыцарского креста, воспитанном на лозунге "Германия превыше всего", а непонятно кем, получеловеком. Ведь именно так вас, русских, характеризует наша пропаганда".

"Вы — захватчики, оккупанты, враги, — попытался добавить себе уверенности Паша. — Я не имею права на сочувствие к фашистам".

"Снова здорово, — совсем по-русски отреагировал собеседник. — А мне, выходит, доставит удовольствие получить порцию коммунистических лозунгов и призывов. А что касается вражды, тут ты прав. Мы противники. Но кто мог предположить этакое? Легче всего вынуть из кобуры «Вальтер» и прикончить своего врага одним выстрелом".

Бесплодную, граничащую с сумасшествием, перепалку прервал посыльный.

— Ваша форма, господин обер-лейтенант, — с порога доложил солдат, втаскивая в комнату тяжелый сверток.

— Спасибо, солдат, — отозвался Пауль. — Свободен.

"Времени у нас достаточно, однако, решать нужно. Или мы станем одним целым, и мои знания станут и твоими, или завтрашний день принесет нам куда больше сложностей, чем ты думаешь".

"Да, уж", — согласился Говоров, задумчиво глядя на край торчащий из свертка каски.


Глава 13


"Принять мимолетное решение, от которого зависит судьба, нетрудно. Частенько такие события проходят вполне обыденно для самого человека. Поди, отличи судьбоносный поступок от того, который станет одним из многих. А вот каково это, когда точно знаешь, что последствия могут стать вовсе непредсказуемыми", — Павел устало откинулся на спинку жесткого, обитого прохладным дерматином кресла.


"Ну что ж ты так себя рвешь?" — не выдержал вынужденный наблюдатель. Пауль, которому мучения его двойника были видны, как на ладони, отвлекся от разглядывания убогой гравюры, повешенной комендантом для создания хоть минимального уюта в аскетично обставленной комнатке офицерского общежития.


"Прошу, не отвлекай, — отозвался Паша. — Не все так просто". Он уже принял решение: "Что ж, если суждено двойнику стать частью его существа, то какой смысл таиться?"


"Чего он так опасается? Возможно, последствий непредсказуемого эксперимента? А что, разве это столь невероятно? Кто знает, чья сущность возьмет верх? А если вспомнить про полученные Пашей в свое время способности, то риск возрастал неимоверно. Своими, так сказать, руками отдать врагу этакий козырь? Шутка? В то же время он прекрасно понимал непрочность своего положения здесь. Пауль доходчиво все объяснил. Конечно, он ни словом не обмолвился о выводах, но умному достаточно. А ну, как надоест двойнику прозябать на задворках сознания, сгорит Паша, как осенний лист. Вспыхнет и сгорит".


"Ладно, — решительно хлопнул Говоров в подлокотники кресла. — Быть по сему. Рискнем".


Он поднялся, стянул мешающий галстук и опустился на кровать.


"Эх, может в последний раз… " — подумалось ему. Закрыл глаза и медленно, словно раскручивая туго сжатую пружину, начал ослаблять контроль за сознанием. Круговорот возник где-то на окраине. Однако с каждой секундой вращение усиливалось, и вот уже все в голове у него поплыло и перемешалось. Сознание, перестав отличать свои и чужие мысли, плавно отключилось.


"Вот и все, — успел подумать он, перед тем как уйти в забытье.


В уши лез назойливый, противный звон. Лежащий на кровати летчик попытался спрятать голову под подушку, но вовремя вспомнил о назначенном на утро визите к сотруднику службы безопасности.

Открыл глаза и осторожно, чтобы не уронить будильник, прижал пуговку звонка.


— Гутен морген, — протянул офицер, сладко потягиваясь. И замер. Всплыли в памяти вчерашние события.

"Выходит, эксперимент удался?" — понял летчик. Провел сухими ладонями по лицу и сел на кровати. Прислушался к себе и попытался сообразить, кто же он теперь?


— Хм. А вот такого варианта не ожидал, — произнес он вслух.


Странное дело, он не ощущал себя ни Павлом Говоровым, ни Паулем Кранке. Нечто совершенно необъяснимое. Впрочем, если говорить о воспоминаниях, то они сохранились. Причем все. Он мог с легкостью рассказать о своей жизни в далеком сибирском городе, комсомольских собраниях, учебе в авиаклубе, но в тоже время прекрасно помнил холодные комнаты дюссельдорфского приюта для сирот погибших в первую мировую войну солдат. Драки с толстыми детьми бюргеров, которые дразнили приютских безродными побирушками, экскурсию в Зальцбург, на родину фюрера, авиашколу, первый полет на старенькой «спарке».


— Брр… — замотал головой он. — "Доигрался? Кто ж ты теперь? А? — задумался, но ответить не сумел. — Что сказать, похоже, сознание перемешалось настолько, что я теперь и сам не сумею отличить, где кто. Такое чувство, что я умудрился прожить две жизни. Ну и ладно. Будем жить дальше, — сумел перебороть он ступор. — Раз я в теле немца, в его стране, придется смириться. Хорошо, пусть этот новый будет зваться Пауль. Но сдается мне, что теперь это вовсе не тот сорвиголова, что был раньше".

"Стоп, — остановил себя офицер. — Время семь, а нужно еще привести себя в порядок, переодеться и подготовиться.

Отложим моральные терзания и психоанализ на потом. Сейчас главное — дело".


Пауль поднялся, захватил полотенце, туалетные принадлежности, и направился в умывальник.

"Ничего не попишешь, — глянул он на отбитый край раковины. — Не Уолдорф. Хорошо, хоть вода горячая есть, — покрутил летчик бронзовый барашек. И тут же поймал себя на мысли: — А вот это у меня от Кранке. Паше-то горячая вода в кране и не снилась".


"Это точно", — согласился он сам с собой, намыливая щеку. Вынул дорогую, купленную в берлинском универмаге, бритву «Золингер».

"Бритье — дело ответственное, потому приказываю отставить метания. Не хватало явиться к новому руководству с изрезанной физиономией", — приказал себе офицер.

Однако мысли, сформировавшиеся на дикой смеси немецких и русских слов, никак не способствовали внутреннему согласию.


Хлопнула дверь, и в умывальник вошел двухметровый, заросший курчавыми рыжими волосами, здоровяк. Удар дерева о косяк оказался настолько силен, что вздрогнула хлипкая стена.

Пашина зубная щетка, стоящая в целлулоидном стаканчике, выскользнула наружу. — Поймал у самой земли и аккуратно вернул на место.

— Ого. Гут, — одобрительно рыкнул громила, увидев с какой ловкостью подхватил незнакомец предмет туалета. — Поздравляю, камрад, у вас отменная реакция, — похвалил он летчика.

— Отто, — протянул гигант широкую, словно совковая лопата ладонь, — Отто Скорцени.

— Пауль Кранке, — отозвался Паша, пытаясь обхватить ладонь незнакомца.

— Польщен, — добавил летчик. — Мы с вами встречались в ставке, — припомнил он свою поездку в Берлин.

— Ага, точно, — прогремел здоровяк. — Я тогда, правда, был не в себе, эта треклятая дизентерия… поэтому, мало что соображал, но… Вы летчик? Как же. Я сам мечтал пойти в люфтваффе, увы, сказали, что уже старый. Нет надо же, а? в тридцать — и старый? Но ничего, личный полк фюрера — тоже неплохо. Какими судьбами здесь, в первом отделении?

— Простите, — глянул на часы Пауль. — Вынужден торопиться, Представляюсь начальству… как мне предварительно сообщили, переведен на новое место службы. Кажется, в управление.

— Да, кадровики любят темнить, — Отто намылил щеки. — Я думаю, что все вскоре прояснится. Я уже получил назначение… — он не стал уточнять куда. — Предлагаю встретиться вечером в двадцать ноль-ноль в холле. Здесь неподалеку есть прекрасное кафе… Стоит отметить встречу. Договорились?

— Хорошо, — согласился летчик, вытирая лицо. — Простите, опаздываю, — бросил он уже на ходу.

"Так вот он какой, знаменитый Скорцени", — припомнил все, что слышал о новом знакомце, Пауль. — Впрочем, куда большей неожиданностью это знакомство стало, скорее, для Пашиной половинки. А может, и нет".

"Все, все, — перебил он новую попытку самокопания. — Никаких разбирательств. Радует, что догадался приготовить новую форму до своего эксперимента, — облегченно подумал Павел, натягивая свежую сорочку. — Хорош бы я был в мятом мундире, да еще без знаков отличия".


Осмотрел затянутую в черную форму фигуру. "Хорош, — невольно выдохнул ас, повязывая на шее орден. — Красавец".

"И это говорит советский летчик, — вдруг подумал он. — Хотя, если честно, форма, конечно, богатая. Умеете, вы… мы, немцы, создать настроение".

"Тьфу, — не выдержал наблюдатель. — Теперь я точно свихнусь".

Усилием воли сумел выбросить из головы мысли и продолжил уже спокойно.


Однако визит в кадровую службу удивил. Унтершарфюрер невозмутимо вынул его предписание и пробежал глазами приколотую к документу справку: — Ваше назначение задерживается. Придется ждать.

"Вот тебе и здравствуйте, — удивился Пауль. — Такого даже в РККА не припомню. Выдернуть в кадры, переобмундировать, и нате вам, ничего не понимаю".

— Могу я поинтересоваться, мне следует… — попытался он прояснить ситуацию.

— Ничего не могу более добавить, — холодно блеснул очками клерк. — Ждите. Как только поступит распоряжение, я вас уведомлю. А пока, согласно установленным правилам, для всех офицеров, переводящихся из войсковых подразделений на службу в аппарат РСХА, вам надлежит пройти краткий ознакомительный курс. Пройдите на второй этаж, аудитория тридцать. Занятия уже начались, но… Поскольку у вас особый случай, просто заходите и включайтесь в работу. Преподавателю я сообщу.

Пауль одернул щегольской черный мундир, поправил фуражку и вышел.

"Закон есть закон, — смирился с неизвестностью летчик. — Унтер прав. Это моя русская половина все никак не может успокоиться".


Он осторожно приоткрыл дверь в кабинет, на дверях которого висела нужная табличка, и протиснулся в аудиторию. "Ну вот, я думал, начнется новая служба, а тут снова занятия", — вздохнул он, устраиваясь за крайним столом. Стоящий у небольшой кафедры офицер косо глянул на вновь прибывшего, однако отвлекаться от лекции не стал. Возможно, он даже не разглядел лица нового слушателя, потому как в комнате было довольно темно. Шел просмотр слайдов. На большом экране светилась таблица.

— Итак, — продолжил лектор. — Все вы теперь вливаетесь в дружную семью верных соратников нашего фюрера.

— Конечно, зачислять в ряды СС всех подряд, просто на основании приказа, — недопустимо. Это было бы смертельной обидой для тех, кто заслужил право называться членом НДПА кровью, но для вас имеется возможность стать членами Общества друзей. Но знать нашу историю и структуру вы просто обязаны. Поэтому, ознакомив вас с историей охранных отрядов партии, я перехожу к организационной структуре.


— Как вы уже знаете, — произнес лектор, значительно глядя в темноту аудитории. —

Прежде, СС — это была организация партии, и членство в ней было добровольным. Члены СС занимались деятельностью параллельно со своей основной трудовой или служебной деятельностью. Те члены СС, которые не находились до начала войны в рядах войск СС, как раз и являются членами общих подразделений SS. Итак. Все вы должны помнить организации, существовавшие в ваших гражданских домах в то время, когда мы только пришли к власти. Да? — офицер повысил голос. — Тогда вам станет понятно, откуда пошли звания в СС.


Павел удивленно покачал головой: "Точно. Rotten — если по-русски, то можно перевести как тройка, группа, а во главе именно роттенфюрер".


Немец ткнул указкой в несколько квадратов, соединенных тонкими линиями.

— Несколько ячеек составляют отделение, Шарен, — отрывисто произнес учитель. — Во главе — Шарфюрер.

— Далее следует объединение из трех отделений — Труппен. По численности равно армейскому взводу.

— Охватывает городской район, сельскую округу, Во главе соответственно Труппенфюрер. Все понятно? — спросил офицер, обращаясь в темноту.


Павел беззвучно хмыкнул. Считать сложной таблицу, рисующую структуру охранных отрядов мог только полный даун.



— Штандарте можно приравнять к армейскому полку или бригаде, — привычно бубнил тот. — Обычно Standarte набирается из членов SS большого города или двух-трех меньших городов. В Standarte входит три основных Sturmbann, один резервный, из числа старших членов SS в возрасте 35–45 лет, и оркестр. Численность Standarte доходит до 3500 человек. Во главе стоит Штандартенфюрер.


Перед мысленным взором Пауля возник красномордый толстяк в неизменном коричневом костюме со значком члена партии на лацкане. Standartenfuehrer жил на соседней, от их приюта, улице, в особняке, который раньше принадлежал богатому еврею.

Куда исчез прежний хозяин, никто из горожан старался не вспоминать. А вот быстро прижившийся в новом доме Вилли вскоре стал настоящим хозяином округи.


Странно немецкие и русские слова настолько перепутались в голове летчика, что он даже обрадовался, что нет необходимости конспектировать. "Хороший конспект мог выйти", — весело улыбнулся слушатель.


— Далее, абшнит и оберабшнит — высшие структурные подразделения, — заспешил отчего-то лектор.

— Перерыв, — произнес преподаватель с непонятной интонацией в голосе. — Слушателям покинуть аудиторию.

Зажегся свет. Офицеры в новеньких черных мундирах, а их набралось не менее двух десятков, дружно двинулись к выходу. Теперь Пауль смог разглядеть того, кто вел занятие. Землисто-бледное лицо уже немолодого человека, форма, седые редкие волосы.

"Странно, в годах, а все еще унтерштурмфюрер", — разглядел летчик погон младшего офицера.

"Хотя, мало ли…" — он уже собрался выйти следом за остальными слушателями, когда заметил, что лектор вдруг покачнулся и опустился на пол, стирая штукатурку со свежевыбеленной стены.


— Господин лейтенант, — от волнения у Пауля разом вылетели из головы все эти эсэсовские звания. — Что с вами?

— Сейчас, сейчас. Пройдет, — слабо пробормотал офицер, пытаясь подняться.

Павел легко, словно не взрослого мужчину, а грудного ребенка, поднял офицера и опустил на стоящий рядом стул. Вытянул из кармана плоскую фляжку, прихваченную запасливым Паулем в госпитальной лавке.

— Хлебните, — он почти насильно заставил офицера сделать глоток. Странно, однако добротный французский напиток помог.

Офицер выпил и уже почти осмысленно взглянул на своего помощника.

— Послушайте, — прошептал он, тяжело дыша. — Прошу, не говорите никому. Это все газы. Наш полк попал под них в Эльзассе. Теперь, хотя вот уже более двадцати лет прошло, случаются приступы. Но если командование узнает, меня уволят. Куда мне… — старик перевел дух. — Пожалуйста…

— Вам, и вправду, легче? — спросил летчик. — Может, все-таки позвать врача?

— Ни в коем случае, — дернулся офицер. — Я в порядке.

Он, и вправду, выглядел уже лучше. — Как ваша фамилия, молодой человек? — всмотрелся он в лицо спасителя.

— Обер-лейтенант Кранке, — автоматически отозвался Пауль. — Вернее, оберштурмфюрер.

— Хорошо, я запомню, — благодарно произнес преподаватель. — Можете считать, что вы уже прослушали ознакомительный курс. Я сделаю отметку в вашей карте. Еще раз спасибо, — и добавил, отряхивая слабой ладонью форменный мундир: — Ступайте, занятия окончены.

Испытывая легкую неловкость Пауль вышел из кабинета и затворил дверь.

"Хорошее дело, — задумчиво размышлял он, шагая в сторону своего временного пристанища. — Однако, я был лучшего мнения об офицерах службы СД. А может, это проверка?"

"Да брось ты, — сердито махнул он зажатой в руке перчаткой. — Кто мог знать, что последним будешь именно ты? Ерунда. Не хочется начинать службу с доносов".


Неожиданный выходной Пауль решил использовать с толком. Сидеть в четырех стенах и мучиться сомнениями, чья половина сейчас преобладает, — не самое лучшее времяпрепровождение. Поэтому летчик махнул рукой проезжающему мимо грузовику и запрыгнул на подножку.

— В Берлин? — уточнил он у водителя в серой форме.

— Так точно, Оберштурмфюрер, — отозвался эсэсман. — Но, обязан предупредить, для выхода с территории необходим спецпропуск.

— Езжай, я передумал, — спрыгнул на дорожку путешественник. — Совсем забыл…


"Кстати, — тут Пауль припомнил рассеченную багровым шрамом физиономию своего утреннего знакомого. — Отто явно приглашал всерьез".


Глава 14


Вернувшись к себе, Павел решил не мучить нервы просчетом вариантов, а попросту улечься спать.

Ему снился сон.


Казалось, что стоит на знакомом пригорке, там, откуда впервые увидел памятную деревушку, в которой встретил его странный старик. И которой, как оказалось, вовсе не было.

Такой же солнечный полдень и поля, речушка. Деревенька за речкой все также манит игрушечными крышами. Однако разница есть и весьма существенная. Стоит он посреди июльского поля не в своей потрепанной летной форме, а в несусветном наряде. На нем кафтан, какие он видел только в музее, да еще на иллюстрациях к историческим романам. Серый цвет одежды отлично сочетается с грубыми, дико неудобными сапогами, а еще с шапкой, отороченной полоской непонятного меха.

Борода, не окладистая купеческая лопата, а небольшая шелковистая на ощупь бородка создавала вовсе уж необычное ощущение взаправдашности происходящего во сне.

"Да ладно, — махнул рукой истребитель. — Хоть и сон, а стоять посреди солнцепека смысла никакого, — он всмотрелся в наезженную колею, сползающую к самому берегу: — Хм, раньше хоть мостки были, а теперь вообще ничего".

"Брод, однако, — сообразил Говоров. — Ну, что ж, пойдем бродом".

— Там где пехота не пройдет, где бронепоезд не промчится… — не снижая голоса, в твердой уверенности, что уж в собственных сновидениях никто ему не указ, затянул он, утопая каблуками остроносых сапог в дорожной пыли.

Острый глаз пилота не подвел. Возле самой воды обнаружился десяток следов конских копыт, уходящих в густой прибрежный ил.

"Не сахарный, обсохну", — решил путешественник, смело шагнув в прохладную воду.

"Чудны дела твои", — только и смог подумать он, когда на самой быстрине едва не ушел под воду с головой, увлекаемый приличным течением.

Однако выровнялся и, промокнув почти до пояса, выбрался на противоположный берег.

И едва он перевел дух, как прибрежные заросли ивняка шевельнулись, и на дорогу вывалилась целая ватага мужиков. То, что выряженные в разномастное рванье незнакомцы — местные, сомнения не вызывало. Бороды, обветренные лица, а главное, немудреный сельский инвентарь, издревле имеющий двойное назначение. В руках встречающие держали кто рогатину, кто топор, или просто, увесистую оглоблю. Вид мужики имели донельзя воинственный, однако, в то же время, чуть смущенный.

Предводитель сельского ополчения шагнул вперед, строго глядя на гостя: — Откель будешь? Мил человек? — нейтральный смысл вопроса терялся в недружелюбности тона, которым это было сказано.

— Сам не знаю, — пожал плечами Павел, заинтригованный изгибом сюжета. — Вроде, к своим выбираюсь, — припомнил он события месячной давности. — А вы что, местные?

Мужик присмотрелся к фигуре путника: — Без оружья? В наших местах такого давненько не встречалось. Этак-то хаживать. Сказывай живо, чейный будешь. А то ведь забьем и в речку побросаем. Раков кормить.

"Вот так сон, — чуть не рассмеялся от удовольствия Павел. — Из старой жизни вроде как". Нисколько не пугаясь угроз, он улыбнулся и дружелюбно протянул руку главарю рекрутов:

— Павел, Говоров. Воин государев, на защиту вам послан, от ворога лютого охранить, — неизвестно каким образом сложилась фраза. — "А ведь так оно и есть. Кто мы, коли не защитники родины?" — мысленно согласился он со сказанным.

— Государев? Ишь, ты, — оглянулся старший на мужичков.

— Ну да… Так тебе и верь…

— Не собьешь… — раздались голоса соратников.

Тем временем, предводитель ватаги, помедлив, вдруг опустил орудие и поклонился в пояс:

— Ефим мое имя, Староста здешний. Коль не брешешь, поклон тебе земной.

Как сказал старец, что придет один, без оружья, а назовется Павлой, так оно и есть. Войсковые-то наш край за много верст обходят. Только, ежели припасов нет, аль совсем большим гуртом. А так, что-то… — несвязно изложил свою версию появления Паши староста.

— Здорово, конечно, только извини, — развел ладони Говоров. — Речь твою понять не в силах. А вот то, что мокрый я с ног до головы. Это точно. Дай хоть обсохну, а после и поговорим, — перебил говорливого лидера древних колхозников Павел, которого хлюпающая в сапогах вода уже бросила в дрожь. Несмотря на солнце, водичка оказалась совсем нетеплой.

Мужики, словно сказанное стало неким паролем, заговорили вразнобой, но в целом весьма дружелюбно.

— Цыц, — рявкнул староста, наводя некий порядок в войске. — Не зевай, однако, по сторонам смотреть буде.

Шум стих.

— Пойдем. В доме моем обсохнешь, там и разговор будет, — непонятно закончил импровизированный воевода.

Оставив возбужденных мужиков нести охрану водных рубежей, он повел гостя в село.

Подойдя к постройкам ближе, Павел с удивлением обнаружил, что дома, хоть и построены из толстенных бревен, низки, да и окошки, больше похожие на отдушины, ничем не закрыты. А больше всего поразило его отсутствие печных труб. Да и крыши домов оказались покрыты странным зеленоватым материалом. "Так это ж мох", — понял он.

Улочка же промеж глухих заборов почти не отличалась от обычной, такие же кучи золы подле ворот, канавы для дождевой воды, куры, скребущие дорожную пыль в поисках ведомого только им пропитания, ну и, конечно, заливистый собачий лай. Разномастные барбоски, высунув морды из-за ворот, полоскали идущих по деревне со всех сил. Брехали, захлебываясь от злости и норовя погрызть дощатый край.

Избушку, в которой он имел столь интересное общение со стариком, узнал сразу. И, словно по наитию, спросил степенно вышагивающего Ефима: — А что, дед Иван живой?

Староста бросил внимательный взгляд на избу и, как ни в чем не бывало, ответил: — Живой был. Только ушел он, луны две, как ушел. Вот сказал про тебя, а на утре и пропал.

Кольнуло Павла непонятное чувство, покрутилось в мозгу да пропало. Он перевел взгляд на спутника, который уже отворил калитку.

— Проходи, гость дорогой, не побрезговай, — словно выполняя обязательный ритуал, торжественно обратился староста к Павлу.

Говоров, не зная, что и ответить, поклонился в ответ и шагнул в ограду.

Дощатый помост, крепкие сараи. Дом пятистенок. Все надежно, продумано.

"Справный хозяин", — подумал он, шагая в сенях.

В избе старосты было темно и прохладно. Низкий дощатый потолок, бревенчатые стены, стол, лавки повдоль него. Два матерых, словно церковная касса, сундука, накрытых плетеными покрывалами.

Хозяин замер на пороге и, обратясь в передний угол, где угадывались образа, размашисто перекрестился, сложив два пальца. Повинуясь уверенности в правильности действий, однако, замирая от собственной смелости, (сон-то, он сон, да как знать…), Павел осенил себя крестным знамением. Жест для советского летчика, комсомольца, совершенно немыслимый в реальной жизни, получился настолько естественным и привычным, что по спине пробежали мурашки.

И словно ослабла в хозяине некая пружина. На смену настороженности пришла необъяснимая приязнь. Он громко распорядился накрыть стол, а сам указал гостю на скамью: — Свет Павел, отдохни с дороги. Одежу поменяй, перекуси, чего желаешь.

Словно из-под земли возникла молчаливая женщина. Темные одежды, платок с жестким узлом под самым подбородком. Глядя в пол, склонилась перед Ефимом, подавая холщевые портки и рубаху. Едва хозяйка покинула горницу, Павел скинул сапоги и, путаясь в нелепых застежках, скинул сырое барахло. Хозяин повторил невнятное распоряжение, и тут же в комнату начали входить молчаливые тетки. А вот в руках они несли блюда, различные, и до невероятности духовитые.

"А сон ли? — впервые проклюнулось в изумленном сознании. — Да ну. Скажешь тоже. Сон.

Павел огляделся вокруг совсем иными глазами: — Нет, нельзя сомневаться… Это сон, — отрезал он, превозмогая желание вскочить и кинуться вон. — Если не убедить себя, что все вокруг плод фантазии, легче свихнуться".

И тут что-то щелкнуло в голове. И голос рассудка, спокойный и отстраненный, произнес: "Сон, не сон. Какая разница? Будет то, что будет. А все остальное второстепенно. Не паникуй, на войну ты всегда успеешь".

"И точно, к чему эта паника?" — он отбросил пустые метания и принюхался. Запахи, от которых стало совсем невмоготу. Вспомнив, что ел он последний раз смутно похожую на суп бурду, Павел выдохнул.

— Садись, гость дорогой, раздели со мной трапезу, — пригласил давно созревшего гостя к столу хозяин.

Деревянные расписные блюда с мясом, курицей, рыбные головы, овощи, братины с ягодным морсом, Попробовать все немыслимо. Первый голод утолил быстро. Посматривая, как ест хозяин, следовал его примеру. Руками, без церемоний, вытирая жирные пальцы кусками холстины. Налил хозяин и мутной жидкости с отчетливым сивушным запахом. Выпили.

И ничего не случилось: "Брага, она и есть брага, разве что с травами, и на меду".

Наконец, решив, что гость не обидится на паузу в приеме пищи, Ефим построжел и, прищурясь, глянул на сотрапезника.

— А что, Паша, готов ты с врагом сразиться? — поинтересовался он вроде легко и спокойно. Только почудилось в голосе хозяина некоторое сомнение. Павел отодвинул выдолбленный из куска липы кубок: — Готов? К чему? Ты, Ефим, не темни. Я ваших дел не ведаю. Однако, чую — не от доброты душевной ты меня так потчуешь. А?

Ефим вильнул взглядом и крякнул: — Правда, так, правда. Сам сказал. Защитник… Опять же и дед Иван сказывал…

— Не тяни… — Говорову наскучило топтание старосты.

Тот вздохнул, словно решаясь сигануть с высокой кручи:

— Деревня наша в пяти верстах от озера. Камень-морем зовется, потому, как с морем схоже…Большая деревня была. В том годе еще спокойно жили. Справно. Ни слухов, ни молвы, так, изредка, бывало старухи на посиделках как выдумь болтали, что живет, мол, в озере том, чудо огромадное. Змей морской, огнедышащий. Ну чего старуха не сбрешет. Девкам оно полезно, чтоб не гулеванили попоздну. Только пропадать начали людишки. Что ни день — кого-нибудь нет. А мы с озера кормимся. Рыбу ловим, да в город на базар свозим. И на тебе, какая заноза. А по осени первый, кто змея видел, в деревню жив вернулся. Чудом ушел. Таку страсть поведал. Не приведи господь. Знамо дело, не поверили. Только люди-то все одно пропадают. А там еще один рассказал. Какого виду тот аспид. И что более всего страху нагнало, — Ефим сделал паузу, готовясь добавить нечто важное:

— Поведал тот человек, говорил-де с ним бес морской. Пасть не открыват, а слова слышит. Вона как. И по словам его выходило, "Коль будем мы ему каждый день по одному мальцу, аль молодице приводить, то не станет он рыбаков тревожить. Не даст с голодухи сгинуть".

— Ясно дело. На веру не взяли. А в другой день целый баркас под воду утянул, проклятущий. И внове одного рыбака в живую пустил. Тот слово в слово рассказ повторил.

— Куда деваться, месяц на рыбу не ходили, крепились. А как в казну платить пора пришла, взвыли. Государь шутить не станет. Вмиг, не хуже змия, голов лишит. Вот и пришли к чуде с поклоном. Как не придешь. Да только, что ни день, а деток жальче. Да и не напасешься на прожору этакого. Да он все наглее, а еще растет как на дрожжах, от людской пищи. Уже на берег выбираться стал. В лесу зверя ломать. Поняли мы, пока всех не пожрет, не успокоится. Пришли к воеводе. Так, мол, и так, посулили разно. Умаслили, одно слово. Прислал он солдат. С десяток.

Ефим проглотил комок, и, вытерев испарину, глотнул из кубка. Глаза его слегка помутнели, но не от хмеля, а от воспоминаний.

Павел сидел,открыв рот. Нельзя сказать, что не было у него веры в сказанное. Однако, после воздушных боев первых дней войны, слушать этакое было диковинно.

"Но это же сон", — напомнил он себе. И все стало на свои места.

Павел двинулся на стертой до блеска скамье. — Ну и? — поторопил он.

Не ожидая повторного приглашения, Ефим продолжил: — Сгинули. Как в омут. Только кусок рукава от мундира, да, страшно сказать, пол ноги в казенной обувке. И все. Змей, после того случая, вовсе сдурел. По округе начал бродить, уже два села вчистую сожрал. В ночь налетит, а утром только кости на улице. Страх. До нас пока не добрался, но чую, пора пришла и нам смерть принять.

— А тут объявился в деревне прохожий человек.

— Иваном назвался. На постой, в хату, просится. А у нас нынче половина их впустую стоит. Жалко, что ли? Ну и стал дедок жить. Тихо, мирно. А как пошел по деревне стон, вой, дал совет собрать сход. На нем про защитника нам и сказал. Хочешь, не хочешь, поверили. В лучшее верить хочется.

— Однако, пока суд да дело, змей все новых отдавать требует. И вот пора пришла дочку мою отправлять. Завтра в ночь и вести.

— Да что-ж я зверь… — вдруг взвыл староста. — Не отдам доченьку. Сам пойду.

Он кое-как успокоился и закончил печально: — …А как не отдашь, коль, почитай, все деток лишились? — он с надеждой посунулся к гостю: — Слушай, Павел. Ты один со змием сладить можешь. Спаси. Спаси. Не меня, дочку спаси. Одна у меня…


Ефим ухватил себя за бороду, зажимая готовый сорваться крик, и выскочил из-за стола.

Переваривая рассказ хозяина, Павел тупо уставился в стенку:

"Ну как поверить? Дичь".

И тут дверь тихонько отворилась, в горницу вошла девчонка. Даже суровая ткань сарафана не могла скрыть точеной фигуры. Из-под платка виден был толстенный хвост русой косы. Она взмахнула ресницами и подняла на гостя огромные, синие, глазищи. И тут Павел отчетливо понял, что значит когда говорят "сердце выпрыгнуло из груди". Он ощутил, что лицо его вспыхнуло, словно от спички. Девчонка ойкнула, увидав незнакомца, крутанула косой и вылетела прочь.

Павел заморгал, пытаясь сообразить, привиделась ему незнакомка, или видел ее наяву. Зажмурился…

И услышал настойчивый голос:

— Мой оберштурмфюрер. Пора вставать. Вы приказали разбудить ровно в шестнадцать, — денщик, которого выделил комендант, аккуратно тряс его за плечо.

Паша раскрыл глаза, моргнул, попытался прогнать дремоту, но лишь зевнул и повернулся на другой бок.

Однако, разбудить спящего оказалось не под силу. Служака помялся, но настаивать не рискнул.

"Коньяк отменный, — покосился денщик на стоящую возле кровати офицера бутылку. — Не стоит и пытаться. Теперь до самого утра проспит", — осторожно развернулся и вышел, прикрыв дверь.

А Говоров, так и не вынырнув из сна, жил в совсем ином мире.


"…И как этого злодея искать?" — озадачился Павел, вглядываясь в очертания холмов. Собрался было двинуться прочь, но заметил сидящую возле самой воды, на поваленном стволе, девчонку.

А когда всмотрелся, сомнения исчезли. Неуловимо схожая с его нынешней связной, помощницей "всесильного майора".

— Кого ждем? — не зная, как ловчее завести беседу, поинтересовался он.

Сидящая у воды девушка удивленно подняла голову: — Ой, кто это?

Всмотрелась и облегченно выдохнула: — Ага, так это ты вчера в горнице без порток сидел, — она смущенно прыснула, укрыв лицо ладошкой.

Жест, а главное, тон, удивили Павла больше, чем отсутствие на пленнице веревок.

— Сама развязалась? — задал он глупый вопрос.

Девчонка недоуменно глянула на него.

— Ну, тебя же дракону на съедение привели? — разъяснил свое недоумение Паша.

— Кому? Дракоше? — она опять засмеялась, уже в голос. — Скажешь тоже.

"Ничего не понимаю", — воин почесал затылок: — Погоди. Мне все уши прожужжали. Жрет, мол. Дома рушит. И вообще, житья не дает. Вот, мол, и откупаются. Каждую неделю по одному…

— Это кто сказал? — девчонка свела белесые брови. В голосе зазвенела ярость.

— Староста и сказал. Отец твой.

— Да какой он мне отец? — девчонка вскочила и в возмущении всплеснула руками. — Я к нему, к дядьке Ефиму, этим летом в работницы нанялась. Мамка с отцом поумирали, так и пришлось. А он, значит, такое про меня сказал?

— Ну да, я все бросил, спасать прибежал.

— Это тебя прислали его побеждать? Ой, не могу, — задорный смех убедил Павла в отсутствии угрозы для ее жизни куда больше слов.

— Погоди. Давай по порядку, — решил он разобраться в деле до конца. — Дракон имеется?

Собеседница кивнула: — Ага. Тута, в озере живет. И никого не трогает. Он еще маленький. Только растет. Они все его боятся. А я нет. Он ко мне приплывает. Мы с ним разговариваем.

" Вот теперь уже никаких сомнений, — сон", — Паша присел на обточенный водой ствол.

— Значит, мирный? А зачем тогда они его извести хотят?

Девчонка пожала плечами: — Я же говорю, боятся.

Он в том месяце лодку с рыбаками потопил. Нечаянно. Те в него кольями бросаться начали. Одним и попали. Дракоша хвостом махнул, лодка и перевернулась. Спастись всего двое сумели. Остальные от страха поумирали. Потому Ефимка и злобится.

— Слушай, уходи, а? — она обеспокоенно посмотрела на водную гладь. А то, и впрямь, проснется. Вдруг ты ему не понравишься? Может и прибить, ненароком.

Паша возмущенно сплюнул: — Вот тебе и на. Ее спасать пришел… А как же те, которых уже в жертву отдали?.. Солдаты? Непонятно.

И вдруг, краем глаза, помогла выучка летчика, заметил, как поверхность озера пошла рябью. И взорвалась огромным фонтаном, а посреди этого водного столба появилась голова чудовища, поистине гигантских размеров. Зверь не походил ни на кого из виденных Говоровым в учебниках ящеров. Скорее, на мифического дракона.

Волна от монстра плеснула на берег и расступилась. Миг, и следом за прибоем на песок ступила лапа, покрытая большими, с царский пятак, чешуйками, сама сравнимая по размеру со стволом вековой сосны. Чудовище с необъяснимой для его габаритов прыткостью выбралось из воды и нависло над новым богатырем.

— Не трожь ее, — проревело оно. Но рев проник в мозг, минуя слух. Прозвучал в голове, вроде громкой мысли.

Паша оступился и грохнулся на землю. Хотел встать, но отказали ноги.

"Вот и все…" — успел подумать он и зажмурился в ожидании немедленной гибели. Прошла секунда, две. Он приоткрыл глаз и, в невероятной близости от себя, увидел здоровенную, словно паровоз «Кукушка», голову, от которой нестерпимо пекло жаром. Монстр мигнул желтым, кошачьим, глазом, протянул исполинскую пасть к говоровскому сапогу, совершенно по-собачьи втянул воздух. Помедлил…

И тут случилось совсем невероятное. Вильнул хвостом. Жест вызвал колыхание десятиметрового гребня, оканчивающегося большой костистой стрелой.

— Хозяин? — вопросительная интонация в мысленном реве представителя ночных кошмаров переросла в утвердительную.

— Хозяин! — восторженно взвыло чудовище. Распахнуло громадную пасть и, высунув длинный раздвоенный язык, коснулось им локтя ошарашенного летчика. Павел мог поклясться… лизнуло его.

— Дракоша, не трогай его. Пожалуйста, — раздался вдруг повелительный голос девчонки.

Монстр виновато глянул на нее и, гулко екнув, улегся на песок возле Павла.

Намерения дракона были совершенно понятны. Так потерявшийся пес, сумев отыскать, наконец, своего друга и хозяина, ложится у его ног, испытывая несказанное облегчение и радость.

"Вот тебе и здрасьте", — озадачился Павел.

"Эй, ты меня слышишь?" — медленно сформировал он в голове фразу.

Дракон поднял голову и склонил набок, преданно заглядывая в глаза летчику.

Сомнений быть не могло: "Слышит. А главное, понимает… Что? Неизвестно, однако, он вовсе не так глуп и страшен, как выглядит".

— Погоди… — Павел совсем по-детски шмыгнул носом. — Тебя как звать-то? — обратился он к заинтересованно глядящей на него девчонке.

— Мамка Ксюхой звала. А Ефим Ксенькой кличет. А еще дурехой, — отозвалась та и, в свою очередь, спросила: — Ты чего, с Дракошей говорил? Правда. Ну вот, здорово, а то мне никто не верит… Теперь-то они его не тронут… — затараторила она.

— Стоп, — скомандовал Паша, сообразив, что если не остановить ее сейчас, после прервать щебетание станет совсем невозможно. — Как говорить? Словами?

— Ой, ну а как же еще? — всплеснула ладошками Ксюха. — Да ты попробуй… Чего спрашивать?

"Хм. Это вам хорошо… С драконами говорить, — огрызнулся про себя летчик. — А мне впору к доктору".

— Я Павел, — медленно, словно говоря с глухим или иностранцем, произнес он, глядя в драконьи глаза.

— Паш-ша, — эхом прошипел в голове незнакомый голос. — Ты?

— Как тебя звать? — уже спокойнее добавил Говоров.

— Нельзя имя… — медленно сложились во фразу чужие слова. — Сам скажи…

— Ну нельзя, так нельзя, — Паша на секунду задумался. — Имя? — он вдруг вспомнил ребристый, хищный профиль трофейного истребителя. — Точно, похож… Только не обиделся бы? Я бы точно обиделся. Ладно, тогда, может, «ишачок» или «горбатый»?

— Мессер, — голос вклинился в мысли, отсекая все прочие варианты. — Я хочу.

— Гм, — Паша вильнул взглядом. — Тут, это. Обидно немного.

— Я — Мессер, — не стал ждать продолжения странный собеседник. — Хочу.

— Ну и пожалуйста, — смирился Говоров. — Только я тебя Мессом буду звать. Не хочу каждый раз повторять.

Дракон не ответил, однако, сладко прищурился и вильнул хвостом, снеся под корень одинокую осинку.

— Ой… — охнула Ксюха и ткнула пальцем куда-то в сторону. — Кто это?

Паша обернулся и вновь онемел. Прямо через лес, словно тяжелый танк, к ним двигался второй дракон. Точь-в-точь похожий на первого.

"Плохой", — шипение Мессера, ворвавшееся в мозг Павла, явно относилось к новому персонажу.

"Злой… Людей есть… Плохо…" — он не закончил, вскочил и с невероятной ловкостью, почти не подняв брызг, словно ныряльщик экстра-класса, юркнул в воду.

Павел озадаченно покрутил головой, пытаясь отыскать выход. Однако и без долгих рассуждений было понятно. Как быстро ни беги они с Ксюхой прочь, уйти от монстра не удастся. Уж больно стремительны в своей смертельной грациозности были движения страшного зверя.

— Вот, тебе, и… друг… — Паша схватил обломанное деревце и, закрыв собой Ксюху, приготовился к встрече с неведомым.

Рев, куда более грозный и нестерпимый, чем голос первого змея, пробрал до костей: — Т-ты… мой… — дракон был уже в десятке-другом метров от жертвы. — Тебе не спасти их-х…

Пасть распахнулась, сверкнул острый частокол вершковых клыков. Потянуло болотным газом…

Отбросив бесполезное оружие, Павел ухватил девчонку за руку и кубарем рухнул за лежащий у воды ствол. И в тот же миг над ними пронеслась огненная струя. Влажное дерево зашипело, повалил от воды пар.

"Поздно", — сообразил беглец, поняв, что вскочить они уже не успевают. Обхватил худенькое тело, стараясь прикрыть девчонку, и зажмурился, ожидая удара огненной лавы в спину.

Однако вспышки не дождался. А вместо этого, их с головы до ног окатила громадная волна… А следом, словно огромная стрела, запущенная невидимой баллистой, из-под воды вырвался стремительный силуэт.

Дракон, на мгновение заслонив силуэтом солнечный свет, скользнул над ними, развернулся в воздухе и камнем рухнул на готового выплюнуть огненный ком противника.

Змей дернул большой рогатой головой, переключаясь на новую цель, но опоздал. Залп огня вырвался из пасти пикирующего дракона и мгновенно накрыл сухопутного монстра.

Рев, сменившийся диким воем, сообщил, что попадание вышло поистине смертоносным.

Горящий силуэт дернулся, заметался, но вдруг замер и медленно опустился на траву.

Огонь стих столь же внезапно, как и вспыхнул. Потянуло горящей плотью.

Павел осторожно выглянул из укрытия и озадаченно захлопал глазами.

— Эй, отпусти, — жалобно пропищала Ксюха, стараясь заглянуть под его локоть. — Чего там?..

А посреди выгоревшей поляны лежало тело едва не погубившего их врага.

— Дядька? — девчонке, наконец, удалось подняться из-за дерева. — Так вот кто злодейства творил? А сам все на Дракошу…

Павел, для которого внезапное превращение злобного дракона в обугленное тело старосты оказалось совершенным сюрпризом, сумел все же оторваться от диковинного зрелища и уставился на медленно взмахивающего перепончатыми крыльями победителя. Дракон осторожно сложил их и мягко плюхнулся неподалеку от спасенной парочки.

"Плохой… — повторил он все с той же краткостью. — Теперь нет".

— А ну как не успел бы? — запоздало испугался Павел. — И поджарил бы тот нас…

"Я знать, как быть, — отозвался Мессер. — Защитить Паша… Дед так сказал…"


— Эй, соня, мы ведь договорились, в пять, — голос, громкий и уверенный, ворвался в сон, выдернув из наваждения. Исчезло все. Дракон, девчонка, дымящие останки страшного оборотня…

Павел распахнул глаза и уставился на громадную фигуру стоящего над ним Отто.

Здоровяк успев подхватить с пола начатую бутылку коньяка, отпил громадный глоток и смачно выдохнул: — Пауль, вставай, иначе проспишь все, — протянул зажатый в могучем кулаке бокал: — Выпей, друг. Отличное пойло делают эти лягушатники…


Глава 15


"Сон, явь, дракон со смешной кличкой. Отчаянная схватка неведомо с кем". — Теперь Говоров уже вовсе не готов был утверждать ничего. Он покосился на громадную ладонь? сжимающую бутылку, перевел взгляд на большие, стоящие у стены часы.

— Извини, я пас. — С виноватой улыбкой отказался он от угощения. — После контузии еще не оправился. Боюсь.

— Не вопрос. — Согласно кивнул силезец. — По себе знаю, противная штука. Голова как чужая. А я выпью. — Он отхлебнул из бутылки. — Так мы едем? — Напомнил сослуживец про обещанное застолье.

Павел замер, пытаясь расслышать совет своего двойника. Увы, голос Пауля не проявился. Мало того возникло совершенно четкое понимание, что теперь есть только он.

"Неужто опять"? — Озадачено вздохнул разведчик. — Посидел, осознавая произошедшие перемены. Теперь он мог твердо сказать, что странный сон принес не только новые воспоминания. Схватка изменила и самого Павла. Два его естества слились в единое целое.

"Ох е-мое". — Предчувствуя новые заморочки, Говоров открыл рот, что бы решительно отказаться от предложения. Но слова не сложились. — С удовольствием. — Ответил он вместо этого. — Надеюсь, они еще не разучились готовить форель под винным соусом? — Оживленно потер ладони. — Когда еще выпадет случай.

— Отлично. — Скорцени вновь приложился к бутылке. — Если желаешь, можно пригласить парочку девиц…

— А как-же. — Павлу не оставалось ничего другого, как восторженно цокнуть языком. — Непременно. С профессионалками никакой мороки. Главное не нужно тратить лишнего времени…

— Кстати… о профессионалках. — Отто щелкнул крышкой матерого портсигара. — Вчера в городе задержали одну из этих…. Задержал ее комендантский патруль, за нарушение комендантского часа. Ха-ха. Вместо того чтобы работать, девка шлялась около базы. Но это ерунда. Может, искала клиента из обслуги. Однако порядок есть порядок. Но самое смешное случилось потом, когда ее доставили в отделение гестапо, оказалось, что документы полная липа. Гестаповцы аж взвились от радости. Как же шпионку поймали…

— Так, твою, растак. — Охнул про себя Павел. — Вот тебе и сон в руку. Девчонка эта ясное дело, Катерина. Наверняка ее отправили за мной. И вот на тебе. — Жаль девчонку. — Говоров едва сумел сохранить непроницаемый вид, натягивая черный мундир. — Может и вправду, ерунда? Не верится мне в такое… Мало ли штукарей, готовых за недорого сделать бумаги? А девочка может оказаться никакой не дивесанткой а обычной фольксдойч. Решила обойти законы рейха, заработать… А ей сейчас всю красоту испортят. Загонят в лагерь. Ерунда какая-то.

Я и сам не очень верю. — Легкомысленно отмахнулся здоровяк. — Разберутся. Так едем? — Он застегнул френч, и поднял со столика фуражку с высокой тульей.

Скорцени отворил дверь. — Машина подана. Он небрежно махнул часовому, стоящему в коридоре.

— Мой оберштурмфюрер. — Голос настиг Павла, когда он уже почти спустился по лестнице. — Одну минуту.

Павел обернулся. На верхней ступени стоял дежурный. — Извините. Вас вызывают в штаб. Срочно.

— Вот так всегда. — Расстроено вздохнул летчик. — Простите, Отто, служба…

— Я понимаю… — Прогремел бас рыжеволосого гиганта. — Но как только освободитесь, жду. Здесь рядом. Кафе "Сонный вепрь". Буду ждать.

— Непременно, непременно. — Уже думая о своем, отозвался Павел, шагая за посыльным.

— Только что бы это значило? Срочно.

Ждать не пришлось. Унтер проводил до самых дверей, возле которых сидела сухая, как вобла секретарша. — Господин штандартенфюрер сейчас примет. — Вежливо отозвалась она в ответ на осторожное покашливание.

И действительно, стоило Говорову только опустится на стоящий у стены стул, как «вобла» кивнула на дверь.

— Вас ждут. — Блеснув очками, уведомила она и вернулась к своим бумажкам.

— Располагайтесь. — Отозвался хозяин кабинета в ответ на приветствие посетителя. — Ваши документы готовы. Вот они. Завтра утром прибудет машина. Если у вас нет вопросов по обмундированию, распишитесь в ведомости на получение командировочных и подъемных. А сегодня можете отдохнуть.

Аудиенция завершилась. Говоров вышел в коридор и уставился в листок, на котором четким готическим шрифтом был напечатан стандартный ничего не объясняющий текст сопроводиловки.

— И что это за зверь? — В раздумье протянул Павел, повертев бумажку в пальцах. — Ясное дело, спрашивать у клерка в полковничьем звании бессмысленно. Придется ждать.

Он застегнул нагрудный карман мундира и невидящим взглядом уперся в красочный плакат, отпечатанный в ведомстве Геббельса. Карикатурно безобразный медведь в казачьей папахе с красной звездой кровожадно скалясь зубами, тянул когтистые лапы к беззащитным гретхен.

"Можно подумать, это мы на них напали. Нефиг было к нам лезть, тогда и себя пугать бы не пришлось". — Он оторвался от пропагандистского листка. — Как бы то ни было, а выручать надо…

Все это время его мысли крутились вокруг попавшей в беду связной. — Легко сказать- выручить. Только как?

— Приятель, и долго ты собираешься так стоять? — Голос вывел его из глубокой задумчивости. — Павел поднял голову и увидел стоящий неподалеку Хорх. Дверца водителя распахнулась, и в проеме показалось украшенное шрамом лицо. — Решил дождаться. — Коротко объяснил свое появление у дверей штабного здания австриец. — Честно говоря, ни одного знакомого в этом захолустье. Не хочется тупо надираться в одиночестве.

Говоров обошел блестящую лаком машину и опустился на сидение обтянутое мягкой кожей. — Прекрасное авто. — Похвалил он машину.

Подарок самого рейхсфюрера. — Польщено оскалился знаменитый диверсант. Он отпустил педаль сцепления и мягко тронул лимузин по накатанной, скользкой от застывшего снега колее.

— Получил предписание… — Озвучил Пассажир итог своего визита в штаб. — Правда, еще не знаю куда. Никто не хочет ничего объяснять…. Ну да ладно. — Павел вновь вспомнил о Катерине. — Дальше фронта не пошлют… — Невесело пошутил он и осекся.

— Все верно. — Следя за дорогой, отозвался Отто. — Я сам до недавнего времени даже понятия не имел, что буду заниматься такими вещами. Но пришлось. Он переключил рычаг коробки передач и добавил газу. — А что касается назначения… Ты будешь приятно удивлен. — Загадочно улыбнулся Скорцени. — Он покосился на задумчиво сидящего рядом летчика. — Не буду томить. Это моя протекция. Сегодня я созвонился с Берлином… Когда есть возможность, грех ею не воспользоваться. Меня считают любимчиком фюрера, поэтому не рискуют ссориться. Короче, ты направляешься в мое распоряжение. — Увидев, как изменилось лицо слушателя, Отто зашелся жизнерадостным смехом. — Гордись. Произнес он, лихо крутя баранку. — Не каждому выпадает такой случай.

— Я, конечно, благодарен тебе, Отто. — Павел осекся. — Видимо вмешалось естество Пауля, сочтя нужным напомнить о субординации. — Или мне стоит обращаться теперь к вам по званию?

— Прекрати, Пауль. — Скорцени мгновенно растерял всю веселость. — Служба это святое, но если ты еще раз заикнешься о таком вне строя, я могу и рассердиться.

Тем временем машина подъехала к небольшому, построенному еще в прошлом веке кабачку. Висящая над входом вывеска, с которой радостно скалился клыкастый боров, красноречиво сообщала о том, что это и есть конечный пункт их путешествия.

Устроившись за большим столом из полированного дуба, Отто грозно уставился на подоспевшего официанта. — Два фирменных окорока, ну и как полагается… — Не стал конкретизировать свои пристрастия завсегдатай.

Служащий унесся выполнять заказ, а офицеры продолжили беседу.

— Еще раз спасибо… — Произнес Павел, разглядывая стильный интерьер оформленного под старинный трактир, кабачка. Он перевел взгляд на маленькую эстраду, явно выбивающуюся из общего стиля. — Но я ведь летчик. И смею заметить, весьма неплохой. Некоторые даже считают меня асом. — Говоров непринужденно поправил ворот мундира. А что мне делать в твоем подразделении?

— Этот разговор, конечно не для застолья. — Мягко оборвал его диверсант. — Однако намекну. Твоя служба будет состоять именно в том, что ты умеешь делать лучше всего. А что до заслуг… — Отто смахнул невидимую пылинку с лацкана своего кителя. — Солдат СС, если ты смог заметить, тоже не забывают.

Он жестом отпустил сомелье. — Не стоит, любезный. Мы сами пока еще в состоянии обслужить себя.

Скорцени поднял резной бокал. — За нашего великого фюрера. — Произнес он. Соседи чокнулись и выпили.

Что-ж, не будем… — Павел пожевал дольку лимона. Он не стал продолжать, а потянулся к пузатой бутылке. — Прозит.

Застолье продолжилось. Вскоре появился официант с подносом, уставленным всевозможными закусками.

— Баранина на вертеле. Минут через десять будет готова. — Сообщил он, расставляя приборы.

После третьего тоста слегка опьяневший австриец, который слегка заскучал в ожидании заказа, уставился на сидящего перед ним летчика. — А ты что, Пауль, наверное, думаешь, только вы, асы Геринга вершите судьбу сражения? Нич-чего подобного… — Отто покачал зажатой в ладони вилкой. Сделанная из добротной стали, в его руке она напомнила острый стилет. — Мы…, солдаты невидимого фронта умеем куда больше, чем вы можете себе предположить. — Скорцени выдохнул, ухватился второй ладонью за конец столового прибора и с усилием свел руки. — Вот. — Он бросил на крахмальную скатерть согнутую почти пополам вилку. — Кто тут сможет повторить такое?

— Отто, голубчик. — Павел поднял испорченный столовый прибор. — Александр Македонский, конечно был великий полководец… — Это цитата из одного большевистского фильма. — Пояснил он свои слова, примеряясь к изделию крупповских сталеваров. — Но зачем… же табуретки ломать? — Закончил Говоров, легко возвращая концы вилки в исходное положение. — Сила, это не главное.

— Не может быть? — Здоровяк оторопело уставился на легко повторившего фокус летчика. Он опрокинул в рот порцию коньяка.

— Хорошо… — Завелся считающий себя исключительной фигурой диверсант. — А…

Тут его взгляд упал на висящие в простенке сабли. — Ага… — Радостно взревел Отто. — Предлагаю устроить поединок. Не бойся… — Заметив, как поползли вверх брови собутыльника, успокоил он Павла. — Клинки наверняка бутафорские. Особого вреда я тебе не причиню.

— Откуда такая уверенность? — Не испытывая, впрочем, особого энтузиазма от перспективы, упрямо отозвался Говоров. Он прислушался к себе. — Увы, память Пауля не выдала никакого упоминания о навыках в этом виде боевых искусств.

— Я был лучшим фехтовальщиком в университете. — Хвастливо пророкотал Отто, вынимая оружие из крюков. — Шрам этот — одно из доказательств…

— Странное объяснение. А я всегда считал признаком настоящего мастерства отсутствие ран. — Павел, сам того не ожидая наступил на больную мозоль первого бретера рейха.

— Пауль, не хами. — Предупредил забияка. — Они конечно тупые, но, если ты не придержишь язык, то я оставлю тебе отметину пониже спины…

— Неужели ты собираешься устроить здесь погром? — Попытался урезонить летчик заводного приятеля. — Да и неловко. Соседи смотрят.

— Ерунда. Все учтено, — Отто явно не желал отказываться от задуманного. — Тут, за стенкой есть билиардная. Простор, нам хватит места развернуться. Ты даже сможешь немного побегать, пока я не зажму тебя в угол.

— Похоже это одна из его привычек. — Сообразил Говоров. — Он постоянно старается доказать свое превосходство. Ас люфтваффе, к тому-же оказавшийся ничуть не слабее его самого, отличная кандидатура.

И тут в голове у Павла возник рискованный план. — Ну, я не знаю… Осторожно отозвался он, принимая из рук противника клинок. — Это вам, в ваших университетах было положено учиться этому делу. В приюте, где я провел детство, в ходу были куда более простые развлечения.

— Так ты отлыниваешь? — Чуть насмешливо поинтересовался Скорцени. — Похоже я ошибся в тебе…

— Не стоит судить опрометчиво. — Отрезал Говоров, примериваясь к клинку. — Желаешь сразиться, что-ж… Тогда стоит решить, каким будет приз победителю.

— Да не нужно мне ничего. — Отмахнулся Скрцени. — Идем, разомнемся, пока не принесли жаркое. А потом продолжим застолье. Только тебе придется есть баранью ногу стоя. — Ехидно улыбнулся гигант.

— Ладно. — Подначки здоровяка начали раздражать Павла. — Если ты победишь, я…, - тут летчик на мгновение задумался. — Во всеуслышание заявлю, что асы Геринга в подметки не годятся твоим орлам.

— Так это самая настоящая правда. — Расплылся Отто, успевший хлебнуть еще. — Не-ет. Ты залезешь под стол, и будешь кукарекать… Пусть все увидят… — Фантазия силезца дала сбой. Он махнул зажатым в руке клинком, и закончил. — Пусть увидят…

— Идет. — Согласно кивнул Говоров. — Хотя, кавалеру рыцарского креста и не с руки…, но так и быть. А что, если верх будет за мной? Ну предположим? — Поспешил он, видя возмущенную гримасу Отто. — Если…

— Да ради бога. — Отмахнулся тот. Придумай сам… Все равно, этому не бывать.

Павел покрутил головой, и словно осененный идеей, хлопнул себя по лбу. — Слушай, у меня все не идет из головы твой рассказ про девку, которую задержали возле базы. Наверное, я через чур сентиментален… Ты сможешь договориться, что бы ее отпустили.

— Какую еще… — Удивился Скорцени, но вспомнил свой рассказ, и зашелся в громовом хохоте. — Пауль, ты прямо добрый самаритянин. Ставишь на кон свое достоинство, а в ответ придумал какую-то ерунду…

— Неужели герой нации, и любимец фюрера бессилен против гестаповских штафирок. — Произнес это Говоров с точно дозированным сожалением и участием. Хотя, понимаю. Сориться с ними…

— Кто, Я? — Слова летчика задели недолюбливающего сотрудников гестапо диверсанта. — Клянусь честью. Если ты победишь, я вытащу эту… из участка. Только… — Тут он помедлил. — Отпустить ее не удастся, а вот перетащить в мою школу. Без проблем. Будь она и вправду русской шпионкой. Хотя, какая она шпионка. Но мне нужны подобные хм… фройлян без комплексов, для комплектования групп. — Он осекся и покосился по сторонам, поняв, что сболтнул лишнего. Впрочем, опасения его были напрасны. Видя, что гулянка захмелевших офицеров СС приобретает опасное направление, немногие из посетителей кафе сочли за благо ретироваться из зала.

— Отлично. — Павел поднялся из-за стола. — Прошу.

Дуэлянты прошли в соседнее помещение, и скинули неудобные кителя. — Все как полагается… — предупредил Отто, разминая кисть. — До первой крови, или просьбы о пощаде.

— Как крови? — Говоров коснулся пальцем лезвия и понял, что оно остро отточено. — Ай, хитрец.

Однако противник уже занял позицию. Он поднял клинок, салютуя противнику и тут-же ринулся в атаку.

— Москва, не Москва, но отступать нельзя. — Павел, все знакомство которого с холодным оружием ограничилось перочинным ножом, неловко повторил жест салюта.

Острие сабли противника скользнуло рядом от его лица.

— Ого… Паша, напрягся, и попытался вызвать в себе то бездумно легкое состояние, в котором легко разделался с пятеркой тренированных НКВДшников.



© Copyright Исаев Глеб Егорович (isaia08.mail.ru)



Оглавление

  • Исаев Глеб Егорович Истребитель
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15