Bambini di Praga 1947 [Богумил Грабал] (fb2) читать постранично

Bambini di Praga 1947

1

Било полдень.

Пан Гирман, великан-мясник с крохотной золотой серьгой в левом ухе, открыв витрину, сквозь аспарагусы и поверх ряда свиных голов глядел в свою лавку.

— Господа, — заявила там его жена, — для мясников и коптильщиков чистота — залог здоровья!

И она принялась полировать тряпочкой кафель, и груди ее прыгали так, что четверо страховщиков, агентов «Опоры в старости», не в силах были отвести глаз от выреза ее платья.

— Вы не представляете, — добавила мясничиха, — с какой жадностью эти самые аспарагусы всасывают жирный воздух.

— Вот почему на еврейском кладбище так много бузины, — сказал страховой агент пан Буцифал. — Она пускает корни и за несколько лет выпивает все до последней капли. Сосиска, милостивая пани, была восхитительная!

— Мадам, — произнес с набитым ртом управляющий «Опоры в старости» пан Крагулик, — это сосиски монастырские или франкфуртские? — И он наклонился и промокнул губы скатертью.

А мясничиха, смеясь, принесла нарезанную ветчину, подняла один розовый ломтик над открытым ртом смуглого молодого человека и воскликнула:

— Ветчинка по заказу — специально для пана Виктора!

И агент страховой компании пан Виктор Тума, красавец берберийского типа, облизал пальчики мясничихи и легонько, как будто случайно, задел своими кудрями ее грудь.

— Никакие они не монастырские и не франкфуртские, — сказала мясничиха. — Мы сами их делаем! Я и мой муженек!

И она показала на витрину, где коленопреклоненный пан Гирман как раз вкладывал в рот свиной головы желтый лимон.

— Он стоит сейчас на коленях, совсем как статуя кардинала герцога Тун-Гогенштейна на Малосгранском кладбище в Смихове, — сказал пан Виктор.

— Так вы тоже католик? — обрадовалась жена мясника.

— Тоже, — кивнул пан Виктор, и возвел горе свои синие глаза, и открыл рот — а пани Гирманова наклонилась и опустила туда тоненький ломтик ветчины, позволив молодому человеку нежно куснуть себя за пальчик.

Пан Гирман, увидев это, схватил лимон и запустил им в свиную голову.

— Ну, господа, что еще будем заказывать? — осведомилась мясничиха.

— Сосиски!

— А мне побольше хрена!

— А мне хрен с горчицей!

— А я бы попросил ветчины, — сказал страховой агент пан Тонда Угде, элегантный мужчина с розой в руке и в легком пальто, небрежно накинутом на плечи.

Мясничиха ушла в кладовую, а страховщики принялись разглядывать сквозь аспарагусы лысую голову пана Гирмана и площадь с напоминавшим о давней эпидемии чумы фонтаном, по которой ехала в их сторону женщина на велосипеде; на руле велосипеда красовался большой похоронный венок, изобиловавший колючими листьями и фиолетовыми трепещущими лентами. Подбородок у женщины был вздернут, потому что снизу его подпирали колючки магонии.

— А что это написано у нее на лентах? — спросил пан управляющий, придвигаясь поближе к витрине и по пути небрежно сметая со стула агента Тонду Угде. Тот упал на спину, а управляющий мало того, что перешагнул через него, так вдобавок еще и несильно пнул по голове.

Потом он оперся о подоконник, раздвинул аспарагусы и расхохотался так, что закапал слезами руку пана Гирмана, который все еще стоял на коленях посреди витрины.

— В полдень у нас всегда закрыто, — сказал мясник, взял свиную голову и разорвал ее пополам.

— Это ваша супруга нас пригласила, — принялся оправдываться пан управляющий.

— Ну и дурацкие же у вас шутки, — сердился Тонда, отряхивая пальто.

— Знаете, что там было написано? — повернулся управляющий к остальным. — Там было написано «Спи сладко», — сказал он, икнул и предложил: — Давайте развлекаться! Пан Буцифал, сегодня уже неделя, как начался ваш испытательный срок в «Опоре в старости», а я так толком и не знаю, почему вас уволили из Церковного управления.

— Потому что я поссорился со священником.

Мясничиха принесла тарелку с горячими сосисками.

— Вы поссорились со священником? — удивилась она.

— Да, — подтвердил пан Буцифал. — Из-за святой Терезы.

— А правда, что эта горчица называется «От священника»? — спросил пан Виктор.

— Правда, — ответила женщина, вытирая глаза, потому что хрен заставил ее прослезиться.

Страховщики беззастенчиво заглядывали за вырез ее платья и уважительно покачивали головами. Вошедший в свою лавку пан Гирман увидел это, и уши у него поползли назад, как у собравшегося кусаться коня. Он скрылся в кладовой, а потом вернулся оттуда с шестом для опускания железной шторы и приостановился возле аспарагусов. Он был такой огромный и широкоплечий, что в лавке сразу потемнело.

— Мне надо опустить штору, — сообщил он и шагнул на тротуар.

— Из-за святой Терезы? Как это? Да говорите же! — поторопила мясничиха и, придвинув к себе стул, встала на него коленями, держась за подлокотники. И она смеялась, раскачиваясь на стуле, и юбка у нее задралась,