До последнего звонка [Бен Элтон] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Бен Элтон До последнего звонка

Посвящается жене и детям

1

Он умер так же, как жил.

Жестоко.

Даже более того.

Редко когда следователи приходили в такой ужас от места убийства. Его убили как животное, и смерть явилась самым отвратительным моментом его отвратительной жизни.

— Так ему и надо, — там и сям раздавались голоса местных жителей. — Для этого ублюдка и такой расправы мало.

Убитого звали Адам Бишоп, и до того, как неизвестный раздел его догола, привязал к кровати и нанес несколько сотен колотых ран, через которые и утекла его жизнь, это был подрядчик пятидесяти пяти лет, состоявшийся человек хорошего достатка, женатый, отец шестерых детей, которые до смерти его боялись. Впрочем, его боялись все, кто его знал.

Возможно, габариты мужчины делали сцену его убийства особенно отвратительной. Большая поверхность тела позволила нанести ему множество ранений. И еще лицо, не тронутое пыточным инструментом убийцы, лицо мерзкое и обрюзгшее, жестокое даже после смерти. Шея у него была как у быка, под обоими ушами татуировки: «ФК „Арсенал“» с одной стороны и перекрещенные кинжалы с другой. Адам Бишоп выглядел так, что при виде его осторожный человек перешел бы на другую сторону дороги. А с его взглядом благоразумные люди предпочитали вообще никогда не встречаться.

Теперь эти глаза были закрыты, слеплены желтой коркой с кровавыми подтеками, намертво сцепившей верхнее и нижнее веки. Позже, на столе в морге, веки разомкнут и станет ясно, что убийца несколько раз подряд воткнул свое орудие в глаза жертвы. Последним, что видел Адам Бишоп в своей жизни, было лицо мучителя, который выколол ему глаза.

— От справедливости не уйдешь, — убеждали друг друга знавшие его люди, отмечая это событие в местном пабе. — Что посеешь, то и пожнешь.

Инспектор Эдвард Ньюсон держал прижатый к носу платок и пытался побороть тошноту, подкатывающую к самому горлу. Только бы не стошнило. Не дай бог. Если он запачкает столь важные судебные улики, следствию это нисколько не поможет, зато коллеги его потом засмеют. Ньюсон знал, что и так оказывался частым поводом для шуток среди толстокожих сотрудников Скотленд-Ярда, и больше всего на свете он опасался дать им еще одну тему. К тому же на месте преступления присутствовала сержант уголовной полиции Уилки. Сержант Уилки была очень привлекательной женщиной, по крайней мере в глазах инспектора Ньюсона. Он не тешил себя понапрасну надеждами, что она станет его женщиной, но все же не хотел, чтобы его стошнило в ее присутствии.

Наташа Уилки пришла в тот день с новой прической, короткой стрижкой на светлых волосах, переливавшихся под элегантной форменной шляпой. Ньюсон подумал, что это очень мило, и сказал ей об этом. Сержант Уилки ответила, что, по ее мнению, с такой прической и в шляпе она очень смахивает на хулиганистого мальчишку. Это замечание было в корне неверно. Наташа Уилки не была девушкой, которая могла бы смахивать на мальчишку при каких бы то ни было обстоятельствах.

Инспектор Ньюсон последним из следственной бригады прибыл на место преступления, в большой, отдельно стоящий дом в Уиллздене. На дороге была пробка. У входа в дом царила суматоха, и, когда он подошел, его попросили показать разрешение пройти к месту преступления. Для инспектора Ньюсона это было вполне привычным делом. Он не был похож на полицейского, по крайней мере на типичного полицейского. Особенно на полицейского, который достиг столь высокого ранга в относительно раннем возрасте. Ему шел тридцать четвертый год, и он уже был инспектором, но при росте в пять футов четыре дюйма Ньюсон не просто не подходил на роль копа, он вообще не рассматривался как личность. К тому же он был бледный и весь в веснушках. Рыжий, если уж говорить начистоту, но не ярко-рыжий, на кельтский манер, а скорее в духе «посмотрите на этого рыжего недоростка».

У Ньюсона были добрые глаза, и он всегда пытался улыбаться, когда здоровался. Он улыбался, когда констебль, охраняющий вход в дом, отрывисто спросил его, куда его, к черту, несет. Осознав свою ошибку, констебль смутился и начал извиняться, но, по его словам, его предупредили о прибытии важного чина, и он никак не ожидал увидеть кого-то навроде инспектора Ньюсона.

Никто никогда не ожидал увидеть такого инспектора Ньюсона.

Когда Ньюсон наконец попал на место преступления, он с удовольствием отметил, что судебным патологоанатомом была Элис Кларк, его хорошая знакомая. Ньюсону всегда было легче работать со знакомыми людьми, с теми, кто уже успел смириться с фактом, что приходится делать то, что говорит мягкотелый с виду рыжий коротышка. Ко всему прочему доктор Кларк была привлекательна на свой чопорный, рациональный лад, а величайшим удовольствием в жизни Ньюсона (и, несомненно, его главной головной болью) были привлекательные женщины.

— Приветствую, инспектор Ньюсон, — сказала доктор Кларк. — Я надеялась, что пришлют именно вас.

— Взаимно, доктор Кларк, — отозвался Ньюсон.

Прижимая платок покрепче к носу, он внимательно всмотрелся в распухший бордово-черный труп.

— Ужасно, — сказал он. — Когда он умер, как вы думаете?

— Я бы сказала, от шести до девяти часов назад. В общем, ночью, — ответила доктор Кларк из-за цифрового фотоаппарата, которым снимала труп с разных ракурсов. — Я уже говорила, что, вопреки популярному мифу, довольно редко удается определить точное время смерти.

— Я уже сфотографировала место убийства, доктор Кларк, — заметила сержант Уилки.

— Даже не сомневаюсь, сержант, — отозвалась доктор, — но, как и большинству граждан в наши дни, мне трудно доверять полицейским. Просто поразительно, какие те допускают ошибки и каких важных вещей не замечают. Иногда мне кажется, что их всех нужно отдать под суд.

— Да, но кому же тогда можно доверить сбор улик? — спросил Ньюсон.

— Отличный вопрос, инспектор. Иностранным службам, полагаю. Например, немцам. Они просто молодцы. И вообще, сержант, я предпочитаю лично собирать материалы, чтобы быть уверенной, что могу получить то, что нужно и когда нужно.

— Значит, я здесь больше не нужна, — коротко ответила сержант Уилки.

— Мне уж точно нет, — ответила доктор Кларк.

Ньюсон подумал, что, возможно, это маленькое столкновение авторитетов началось между двумя специалистами до его прибытия на место убийства. Он решил не обращать внимания и сосредоточился на лежащей перед ним окровавленной туше.

— У него часы остановились в два часа.

Здоровая имитация «Ролекс-Ойстер» болталась на запястье убитого.

— Да, я заметила. Полагаю, он был жив, когда они остановились, — ответила доктор. — Это дешевая копия, и не думаю, что у них есть защита от влаги. Возможно, в них попала кровь мистера Бишопа, и они встали. Мертвые тела не сильно кровоточат, потому что сердце не гонит кровь по организму, поэтому я почти уверена, что он был жив, когда часы встали.

— А крови из него вытекло много.

— Да уж.

Матрас, на котором лежало тело, был пропитан кровью, засохшей и превратившейся в один огромный струп.

— Странно, сколько крови вытекло из таких маленьких ранок, — заметил Ньюсон. — Нет, то есть я понимаю, что их очень много, но…

— Да, я об этом думала. Кажется, свертываемость крови была очень низка.

— Может быть, у него была гемофилия, — предположила сержант Уилки.

Доктор показала на маленькую царапину от бритвы на подбородке покойника.

— Этот порез зажил абсолютно нормально. У него не было гемофилии.

— Просто предположение, — сказала Наташа.

Ньюсону не понравилось, что доктор Кларк держится с Наташей так резко. Сержант Уилки была очень приятной девушкой. Если честно, инспектор считал ее ну просто очень приятной девушкой.

— Я что-то не понял, доктор, — сказал Ньюсон. — Вы говорите, что царапина от бритвы зажила, а колотые раны — нет?

— По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Такое ощущение, что убийца использовал препарат против свертывания крови.

— Какая гадость, — поморщился Ньюсон. — То есть вы думаете, что убийца сделал это нарочно?

— Наверное. Именно на это все указывает.

— Убийца хотел, чтобы он умер от потери крови?

— Да, через довольно продолжительное время.

— И Бишоп наверняка был жив все время, пока истекал кровью?

— У него не было другой возможности.

Ньюсон убрал платок от носа и принюхался. Когда он вошел в комнату, ему почудилось, что он унюхал что-то странное наряду с обычным тошнотворным запахом смерти. На полу лежала перевернутая корзина для бумаг, содержимое которой рассыпалось под кроватью. Ньюсон приподнял карандашом окровавленное одеяло. На ковре валялись несколько пузырьков, в которых содержалось что-то вроде нюхательной соли.

— Значит, наш убийца намеренно не давал жертве отключиться во время пытки?

— Да. Адам Бишоп истекал кровью в полном сознании.

2

На следующий день на совещании доктор Кларк представила отчет о вскрытии тела. Она зондировала раны, проанализировала содержимое желудка, разрезала сердце, измерила вес мозга, взяла пробу из-под ногтей и представила следственной группе графики, карты, фотографии и огромное количество скрупулезно собранных и разложенных свидетельств, включая температуру тела, гипостаз, стадии трупного окоченения, мраморизации, разжижения и разложения.

— Глазные раны довольно необычные, — заметила доктор. — Но думаю, реакция глазного яблока на повторное проникновение просто недостаточно хорошо изучена.

— Что это такое? — спросил Ньюсон, показывая на фотографию рта убитого, из которого торчала какая-то длинная оранжевая лента.

— Это туалетная бумага.

— Я так и подумал.

— Убийца засунул ее в рот жертве.

— Мило, — заметила сержант Уилки.

— Но самое невероятное: я была права насчет того, что убийца не давал ранам затягиваться. Он использовал вещество, присутствующее в змеином яде.

— Змеиный яд? Вы шутите.

— Я никогда не шучу насчет убийств, инспектор.

— Да, но змеиный яд? — переспросил Ньюсон.

— На самом деле это не сам яд, а содержащееся в нем вещество. Змеиный яд включает ингредиент, который препятствует свертыванию крови, делая рану смертельной. Мы знаем, что убитый не страдал от гемофилии, на что указывает порез от бритвы. Я искала вещество, задерживающее свертывание крови, и я его нашла. Убийца погружал в него острие орудия убийства перед нанесением ударов.

— Значит, убийца хотел, чтобы Бишоп истек кровью до смерти?

— В общем, да. Если бы он хотел только этого, он бы взял канцелярский нож и вскрыл ему артерию. Мне кажется, что убийце хотелось, чтобы Бишоп умер от ран, нанесенных определенным орудием, но он знал достаточно о физиологии, чтобы понять, что само по себе это орудие не может гарантировать нужного эффекта.

— Правда? Разве нельзя убить человека, заколов его короткой иглой?

— Можно, но сложно, и в нашем случае убийце бы это не удалось. Думаю, он хотел, чтобы Бишоп умирал медленно, от максимального количества уколов, и при этом он старательно избегал риска нанести ему смертельную рану. Взгляните… — Доктор Кларк открыла на компьютере изображение тела с выделенными разными цветами областями, указывающими на интенсивность повреждений. — Несмотря на большое количество ран, убийца более осторожно колол вокруг главных артерий, чем в менее чувствительные участки мышц и жира. Более того, он не колол в сердце или в мозг, и когда прокалывал глаза, то не более чем на один дюйм. Он хотел убить жертву, но ему нужно было, чтобы процесс был долгим, он сам выбирал условия и время.

— И Бишоп не мог бы умереть от этих ран, если бы свертываемость крови была нормальной?

— Насчет этого я не уверена. Он мог бы умереть от потери крови или от шока, как мне кажется, и от обильного течения ран. В организме много разных жидкостей, помимо крови, некоторые из них выделяются именно при получении травмы. Может быть, Бишоп истек бы до смерти, но это не точно. Именно поэтому убийце потребовалось вещество, задерживающее свертывание крови.

— А что известно об орудии, которое было так важно для преступника? — спросил Ньюсон.

— Завод-изготовитель и серийный номер я вам, к сожалению, сообщить не смогу. Раны не похожи ни на один из известных мне типов колотых ран. Единственное, что я могу сказать, это тонкая короткая игла, ровно пять сантиметров длиной, с металлической ручкой, ширина которой примерно четыре миллиметра.

— С чего вы это взяли? — спросила сержант Уилки.

— У меня есть глаза, и я ими пользуюсь, сержант. Убийца редко всаживал в мистера Бишопа всю иглу, но когда он это делал, и там, где уколы не столь обильны, можно разглядеть царапины от рукоятки орудия вокруг раны.

— Я просто спросила, — пробормотала сержант Уилки.

— И последнее, что я могу сказать: не думаю, что игла была очень острой. Убийца очень старался наносить удары точно, но с таким орудием это нелегко. Края каждой ранки слегка неровные. Ему приходилось с усилием протыкать кожу.

— То есть у него была тупая игла.

— Именно так.

— Он нисколько не облегчал участь жертвы, правильно?

— Да, учитывая то, что убийство было тщательно спланировано, убийца мог бы выбрать более надежное орудие. Несомненно, у него были свои причины.

— Или у нее, — добавила сержант Уилки.

— Да, эти раны могли быть нанесены женщиной, — согласилась доктор.

— А этот человек, — добавил Ньюсон, — как его характеризуют нанесенные им раны? Что вы можете сказать?

— Во-первых, это очень скрупулезный человек. Терпеливый и усердный. Раны нанесены человеком, который никуда не спешил и делал все очень точно. И еще — это выдержанный тип. Он провел в доме много часов. Он должен был осознавать, что в любой момент ему могут помешать. Но это всего лишь размышления, инспектор. Я не занимаюсь составлением психологического портрета, и, если честно, у меня терпения не хватает думать об этом. Я предпочитаю измышлениям факты, имеющие под собой почву. Единственное, что я могу сказать с определенностью, это что раны были нанесены одним человеком, причем правшой. Возможно, мужчиной, но не точно, учитывая, что жертва была связана.

— Вы думаете, что жертва сама позволила себя связать?

— Не хотелось бы гадать, могу сказать только, что следов борьбы не наблюдается.

— А что насчет туалетной бумаги?

— Фирмы «Андрекс».

— У него в туалете такая бумага, я помню, — сказала сержант Уилки. — Я проверю, оттуда ли она.

— И снова единственное, что я могу добавить, — сказала доктор Кларк, собирая бумаги, — когда я достала изо рта трупа бумагу, она была почти сухая и в довольно хорошем состоянии, так что могу с уверенностью сказать, что убийца засунул ее туда после смерти жертвы.

3

Инспектор Ньюсон и сержант Уилки стояли в очереди в «Старбакс» на Сент-Джонс-Вуд, медленно продвигаясь вдоль кексов и морковных тортиков.

— Ну и что ты думаешь? — спросила сержант Уилки.

— Увидев тело Адама Бишопа, я понял, что тот, кто его убил, непременно убьет снова.

— Это еще почему? — спросила сержант Уилки, немного повернувшись к нему, и инспектор моментально потерял свою мысль. Блузка у нее разошлась между пуговицами, и он вдруг увидел кусочек ее лифчика. Ньюсон знал, что ему нужно всего лишь чуть-чуть повернуть голову, чтобы увидеть ее грудь. Но она догадается, он был в этом абсолютно уверен. Он и так уже бросил один взгляд вниз. Она ведь детектив, и замечать такие мелочи — это ее профессия. К тому же все девушки неплохие детективы, когда дело доходит до мужских слабостей. Он почувствовал, что краснеет. Ему было тридцать четыре, а не пятнадцать. Ну как он мог до такого докатиться?

Ньюсон работал с Наташей уже почти три года. Он не мог вспомнить, когда их рабочий союз и легкая дружба превратились для него в мрачную, тайную одержимость. Видимо, это произошло довольно быстро, потому что ему казалось, что он несет этот тяжкий груз уже целую вечность. Вспоминая тот день, когда они впервые встретились, чтобы обсудить Наташино заявление по поводу работы в его команде (а он частенько вспоминал его), Ньюсон не считал, что это была любовь с первого взгляда. Он точно помнил, что любви предшествовал короткий период дружбы, но он закончился очень быстро, а потом была любовь, а вместе с ней болезненная агония желания, которое разгоралось при каждой их последующей встрече.

Он яростно попытался сфокусировать свой взгляд на плетеной корзинке с шоколадными кексиками, которые в тот день предлагалось попробовать бесплатно.

— Я думаю, что он убьет еще, потому что, судя по сценарию, это психопат, а если человек психопат, то это надолго. Особенно если проблема носит сексуальный характер, и давай будем откровенны: в конечном счете все проблемы носят сексуальный характер.

— Сексуальный? При чем тут это?

— Вполне вероятно, что это убийство имело сексуальные и ритуальные мотивации.

— Разве все ритуалы носят сексуальный характер?

— Как это ни грустно, Наташа, я пришел к довольно угнетающему выводу, что все по своей природе сексуально… Взгляни хотя бы вот на эту рекламу. — Ньюсон указал на плакат на стене, рекламирующий лучший кофе недели, с великолепной ванилью, кокосовым сиропом и печеньем со сливками. — Прочитай: «…горячий, гладкий, шелковистый, он пенится, согревает и окутывает…» Фрейд бы нашел, что сказать на эту тему.

— Значит, Фрейд был идиотом.

— Да, это факт.

— Латте с ванилью, кокосовым сиропом и печеньем не сексуальны сами по себе, это заместители секса, — сказала сержант Уилки.

— Но ведь нет ничего более сексуального, чем заместитель секса!

— С чего ты взял, что это преступление на сексуальной почве?

— Я не утверждаю, что это так. Я просто сказал, что это возможно. Убийца заставил свою жертву истечь кровью по своему тщательно приготовленному и очень необычному сценарию. В моей практике люди, которые чувствуют необходимость делать такие вещи, делают это из-за глубоко сидящей потребности, а все глубоко сидящие потребности, несомненно…

— Сексуальны.

— Вот именно.

В этот момент они подошли к кассе.

— Один маленький латте, — сказал Ньюсон высокомерного вида смазливому французскому пареньку, нетерпеливо ожидавшему его заказ.

— Одьин високи латте, — ответил он.

— Нет, маленький, — поправил его Ньюсон.

— Високи и йессь маленьки, — ответил паренек. — Меньшье, чем високи, не бьевает.

— Ты хочешь сказать, что высокий — это самый маленький?

— Да-да, имьенно так.

— Но это абсурд.

Мальчишка пожал плечами.

— Расскашшите это томуу, кого это кольишет.

— Значит, тогда и я высокий? — спросил Ньюсон.

— Вам вьитнее. Один фунт двадцать, пожалуйста, — ответил мальчишка и повернулся к Наташе, которая заказала большой латте со сливками и шоколадом и суфле. Ньюсон настоял на том, что заплатит за ее заказ.

— Большой означает средний, — просветила она его, когда они шли от кассы к столику в углу.

— Да знаю я, а средний означает огромный. Я тут раньше бывал. Мне просто кажется, что очень важно не поддаваться на этот бред. Я хочу сказать, с каких это пор британцы начали пить кофе пинтами? На протяжении многих веков кофе и чай пили чашками, и чашка всегда была чашкой. А теперь все носятся с ведерком пены с шоколадным вкусом и орешками.

— А мне нравится, — сказала Наташа.

Они сели. Наташа полезла в портфель, вытащила пачку записей допросов и положила ее на стол. Допросы проводились десятью констеблями, и пачка была довольно пухлой. Наклонившись, чтобы прочитать что-то, Наташа коснулась грудью верхних листков. Ньюсон уставился в потолок и изо всех сил постарался взять себя в руки.

— Уже опросили более двухсот человек, — сказала Наташа. — На улице, в пабах, в местных магазинах и во дворе у Бишопа. Заметки разделены на две группы: люди, которые боялись Адама Бишопа, и люди, которые никогда его не встречали.

— А семья?

— Она просто огромная. Все общаются и полностью преданы друг другу.

— И панически боятся главу семьи.

— Возможно, но мы с ними еще как следует не работали. Доктор говорит, что с женой можно будет пообщаться завтра. Она в порядке, просто немного в шоке.

— Неудивительно. Просидеть всю ночь в кухне, привязанной к стулу, и слушать, как убивают твоего мужа.

— Да, и насколько я поняла, у Бишопов был крепкий брак. Они воспринимали семью очень серьезно, и если Адам Бишоп и любил кого-либо в своей жизни, то думаю, что он любил свою жену.

— И она платила ему тем же?

— Все указывает именно на это.

— Ты думаешь, она в этом замешана? Полагаю, вскоре у нас появится несколько сотен подозреваемых, помимо нее. У меня есть досье на Бишопа из местного отделения полиции. Они хорошо его знали, и создается впечатление, что он был ужасным ублюдком. У него вся магистраль Килберн была в подчинении. Соседи, коллеги, деловые партнеры либо танцевали под его дудочку, либо бунтовали, за что бывали жестоко наказаны. В Уиллздене не считают, что он психопат, или сексуальный маньяк, или что-то в этом роде, и я тоже так не думаю. Он обычный строитель. Адам Бишоп слишком далеко зашел в своем стремлении всех подчинить, и какой-нибудь злобный конкурент его шлепнул, вот и все.

— Я не думаю, что злобные конкуренты-строители убивают тупой пятисантиметровой иглой.

— Послушай, Эд, я знаю, что ты очень умный, и все такое, но тебе не кажется, что тут ты слишком уж умничаешь? Почему бы просто не признать очевидное?

— Именно это я и делаю, и для меня очевидно, что это вовсе не банальное убийство из мести.

— А для меня очевидно, что это именно так. Адам Бишоп был отвратительной уродливой свиньей. Я отказываюсь верить, что кто-нибудь страждущий психопатического, сексуального удовольствия выбрал бы именно этот кусок мяса, чтобы втыкать в него свою иглу или что-нибудь другое.

— Да, это очень ограниченный взгляд на вещи, — ответил Ньюсон. — Ты довольно давно в полиции, чтобы знать: чего только на свете не случается. Так называемая непривлекательность человека не гарантирует ему защиту от действий на сексуальной почве и не лишает его сексуальной привлекательности. В противном случае где бы я был сейчас?

К сожалению, Наташа не кинулась тут же утверждать, что Ньюсон очень даже привлекательный. Ньюсон расстроился.

— Посмотри на этого парня, Эд, — сказала Наташа, доставая фотографии Адама Бишопа до и после убийства. — Докажи мне, что это убийство на сексуальной почве.

— Ты слишком субъективна. Зайди на Гугль и введи фразу «пытки толстых уродливых мужчин». Я уверен, что пара десятков ссылок найдется немедленно. Мне пришло в голову, что, возможно, мы имеем дело вовсе не с убийством, а с актом садомазохизма, совершенного по взаимному согласию, который просто зашел слишком далеко. Возможно, Бишоп хотел, чтобы его кололи иглой и пускали ему кровь.

— Чтобы ему выкололи глаза? — спросила Наташа слишком громко, отчего люди вокруг подняли головы от своих ведерок с пеной.

— Да, возможно, и в глаза тоже, — прошипел Ньюсон. — Помнишь случай в Германии, когда какой-то урод устроил так, чтобы ему отрезали член, а потом смотрел, как его мучитель готовил его и ел? Наверное, это была жуткая агония как физически, так и ментально, и нужно полагать, что ему это нравилось.

— Да, ты прав, это случается, но не так уж и часто.

— Кто знает, как часто это случается по взаимному согласию? Тот человек в Германии по Интернету нашел мучителя, он согласился быть убитым и съеденным. Интернет открыл дверь для массы фантазий, которые раньше ни за что не нашли бы реального воплощения. Кто бы мог подумать, что кому-нибудь может взбрести в голову захотеть съесть другого человека, не говоря уже о том, чтобы разместить такое объявление. Но кто-то это сделал, кто-то захотел съесть «горячего, гладкого, шелковистого» человека, который «пенится, согревает и окутывает», и начал поиски. И что более поразительно, он нашел добровольца. Людоед получил за обедом электронное сообщение, и через некоторое время они встретились. Их мечта осуществилась. Член был всего лишь прелюдией.

— Ну, хорошо, хорошо, — согласилась Наташа. — Возможно, это действительно преступление на сексуальной почве. Возможно, это сатанинский ритуал. Кто знает? Может быть, в прошлой жизни Адам Бишоп был подушечкой для булавок. Возможна масса мотивов, но самый очевидный из них тот, что это была ссора строителей.

— Ссора? Его ударили триста сорок семь раз.

— Я так и знала, что доктор Кларк сосчитает уколы.

— Она делает все очень тщательно.

— Она просто зануда. Послушай, эти уколы были предупреждением. Бишоп перешел кому-то дорогу, уволил слишком много людей, продал кому-то грузовик низкосортного цемента и мордовал чурок. Именно в этом все и дело. Разборка крутых ребят.

— Нельзя говорить «чурки», — сделал замечание Ньюсон.

— Иммигрантов, черномазых парней, называй их как угодно. В строительной и смежных областях очень много крутых ребят, особенно в какой-нибудь крупной фирме типа «Тармака». Бишоп поссорился не с кем надо, и его закололи до смерти, чтобы припугнуть остальных.

— Закололи его до смерти триста сорок семь раз пятисантиметровой иглой?

— Меня бы это припугнуло.

— Я просто подумал, до чего же подло использовать такое мелкое орудие для убийства такого большого и злобного человека. Я себе представляю совсем другое орудие в руках мстительных чернорабочих или кинутых ковбоев из «Тармака».

— Может быть, они хотели его унизить. У кого маленький причиндал — тому и маленькие укольчики. А, как нам известно, член у него действительно был маленьким.

— Это не факт, — ответил Ньюсон. — Ни один мужчина, из которого за шесть часов вышла вся кровь до самой последней капли, не может похвастаться большими размерами. И вообще, вы, девушки, никогда не упускаете шанс унизить пенис.

— Это наша работа.

— Посмотри, сколько раз убийца проткнул его мошонку. Нельзя отрицать, что там уколы куда болезненнее, чем на конечностях или на спине. И в районе ануса тоже все в уколах. Наверное, Бишоп несколько часов лежал вниз лицом. Взгляни на фотографии.

— Спасибо, я их уже видела, — сказала Наташа. — Уверяю тебя, что рваная жопа мистера Бишопа — это одна из вещей, о которых я не хочу вспоминать.

Ньюсон посмотрел на фотографии и снова почувствовал тошноту. Эти раны казались просто ужасными даже Ньюсону, с его-то опытом работы. Казалось, убийца очень старательно наносил уколы, это была не слепая ярость, все было рассчитано.

— Убийца прицеливался. Он прицелился триста сорок семь раз. Он тщательно выбирал каждое следующее место, прицеливался и вонзал свою иглу.

— Но это не означает, что он обязательно сексуальный маньяк.

— Нет, но он точно очень и очень странный, и, исходя из моего опыта работы в полиции, странные вещи редко случаются лишь однажды.

4

Ньюсон и Наташа поехали в Уиллзден на Наташином «рено-клио» и вновь оказались перед домом, в котором было совершено это кошмарное убийство.

— Не думаю, что когда-либо видел такую толстую каменную кладку, — заметил Ньюсон, глядя на дом. — Поразительно, что они получили на это разрешение.

— Бишопы делали именно то, что хотели, и получали разрешение абсолютно на все. Я уверена, что в строительном комитете есть паренек, у которого был выбор: много бабла или много сломанных пальцев. Одно можно сказать наверняка: никто из соседей и слова бы поперек не сказал.

Хозяйская спальня смотрела огромными эркерами на дорогу.

— Бишопа пытали чуть ли не сутки. Неужели никто не слышал его криков?

— Нет, потому что играла музыка, — сказала Наташа, посмотрев записи. — У Бишопов почти всегда играла музыка, и причем очень громко. Ранние семидесятые, в этом духе, в основном Brotherhood of Man, New Seekers, Тони Орландо и Dawn, особенно их хит про желтую ленточку. Una Paloma Blanca тоже частенько играла. Демис Руссос. А теперь представь все это на полную мощность.

— Всю ночь?

— Обычно не всю ночь, но допоздна. В ночь убийства музыка играла весь день и всю ночь, но ни у кого духу не хватило пойти жаловаться. Никто никогда не ссорился с Бишопами, а если пытались, то только один раз. В прошлом году семья, которая жила в двух домах отсюда, съехала, даже не продав дом.

Ньюсон посочувствовал бедным страдальцам. Шумные соседи способны довести до отчаяния. Раньше он жил по соседству с семьей, чьи дети-подростки все выходные напролет чинили мотоциклы, и это сводило его с ума.

— Возможно, это сделал один из соседей, — сказал он.

— Могу тебя уверить, что ни один из них не жалеет о случившемся.

— Это объясняет, почему никто ничего не видел.

Ньюсон вытащил сотовый телефон и нашел в записной книжке имя Кларк.

— Извините, что беспокою, доктор, но я просто хотел удостовериться, что раны Бишопа не могли быть нанесены разными людьми. Знаете: с левой, с правой, сильнее, слабее, что-то в этом роде. — Он смутно помнил, что в какой-то книге или в фильме это помогло раскрыть убийство. — Просто мы тут подумали о соседях. Они все сильно ненавидели Бишопа. Я подумал: а вдруг они решили устроить своего рода вечеринку.

— Я уже сказала, детектив, что, по моему глубокому убеждению, раны были нанесены одним подозреваемым, а я не имею привычки изменять свои выводы, чтобы подстроиться под смутные, капризные полицейские теории.

— Что она сказала? — спросила Наташа, когда Ньюсон убрал телефон.

— Она сказала, что это превосходная идея, но она все же считает, что мы имеем дело с одним подозреваемым. Что ж, поговорим с леди Макбет.

Миссис Бишоп определенно была гордой женщиной, и Ньюсону было ясно, что, несмотря на пережитый кошмар, она не хотела казаться уязвимой, особенно перед полицией. Ее глаза были все еще красные и распухшие, но взгляд был твердый, так же как и рука, которой она подняла свою чашку с чаем, предварительно прикурив длинную белую ментоловую сигарету. Она уже успела съездить к парикмахеру, уложить огромное облако крашенных в белый цвет волос и сильно накрасилась, постаравшись скрыть следы от скотча вокруг губ. Вместе, наверное, Бишопы были внушительной парой.

— Его впустил Эд, это единственное объяснение. Он никак по-другому не смог бы проникнуть в наш дом. Это же самый настоящий Форт-Нокс, мать его. Здесь есть только главный вход, и ни одна душа не проникнет к нам без моего позволения или без позволения моего мужа. Эд очень крепкий мужик, знаете ли. То есть был крепкий.

Голос миссис Бишоп слегка дрогнул на последнем предложении, и она на секунду отвела глаза.

— Мы можем поговорить об этом позже, если хотите, — тихо сказал Ньюсон.

— Разговоры с полицией всегда неприятны! — злобно рявкнула на него вдова. — Продолжайте.

— Вы говорили, что не верите, что подозреваемый мог проникнуть в дом мимо вашего мужа.

— Да, мать его… И не смотрите на то, что Эд был не в лучшей форме. Он был толстый, но очень крепкий.

— Значит, вы думаете, что мистер Бишоп мог знать подозреваемого?

— Я знаю только то, что он его впустил. У нас стоит камера на входе. Никто и близко к нам не подойдет без нашего согласия.

Ньюсон уцепился за эту фразу.

— И все же этот человек подошел к вашему мужу очень близко. Миссис Бишоп, извините, что спрашиваю, но вы, случайно, не знаете, не интересовался ли мистер Бишоп… как бы это сказать… альтернативным сексом?

— Что?

— Вы, случайно, не знаете, не было ли у вашего мужа садомазохистских или гомосексуальных наклонностей?

На мгновение железобетонная самоуверенность миссис Бишоп покинула ее. Она была в шоке.

— Вы сказали, что мой муж был пидором?

— Я должен учитывать все возможности. Вы только что признали, что никто не мог близко подойти к вашему мужу без его согласия, но, как мы знаем, его убийца проник в его комнату и привязал его к кровати…

— Не сметь! — крикнула миссис Бишоп, изменяясь в лице. — Не сметь так говорить, ты, маленький рыжий ублюдок!

— Это не первый случай, когда смерть наступает в результате неудачного сексуального эксперимента, и родственники погибшего в таком случае редко знают о…

— Теперь послушай, сучонок…

Наташа, стоявшая за спиной Ньюсона, сделала шаг вперед:

— Миссис Бишоп, я вас попрошу обращаться к инспектору «мистер Ньюсон» или «инспектор», и никак иначе. Если будете продолжать оскорблять полицейского при исполнении, я могу вас арестовать.

— Арестовать меня! Я вдова, девочка! Ты не можешь арестовать вдову, мать твою! Особенно после того, как этот твой дружок-коротышка только что назвал пидором моего бедного мертвого мужа, который не может больше защитить себя!

— То есть, миссис Бишоп, вы не верите в то, что у вашего мужа могли быть какие-либо отклонения от так называемых сексуальных норм, — подвел итог Ньюсон. — Тогда следующий вопрос. — Он улыбнулся, но внутри него кипел гнев. Неужели у этой женщины не было ни грамма уважения к нему? И почему? Потому что в нем пять футов четыре дюйма и рыжие волосы. И Наташа, прекрасная Наташа почувствовала необходимость его защитить.

— Пожалуйста, расскажите нам, что случилось в то утро, когда на вашего мужа было совершено нападение, — продолжил он.

Миссис Бишоп почувствовала, что победила, и успокоилась.

— Я ходила за покупками, а Эд был дома, потому что перебрал накануне. Мы все перебрали. Англия — Турция. Прекрасный вечер. Эд снял весь паб. Частная вечеринка. Гуляли до трех ночи. Нехилых денег стоит еда и все остальное. Полный бар закусок. Пей что хочешь, даже шампанское для девочек. Вот такой вот был Эд.

— Англия победила, не так ли?

— Конечно, мы победили.

Ньюсон не интересовался футболом, но даже он знал о блистательной победе Англии.[1]

— В общем, Эд спал все утро, я ушла часов в девять. Я поехала в Южный Кенсингтон, потому что в «Прада» и «Гуччи» была большая распродажа. Меня не было пару часов. Я взяла «бентли», потому что мой маленький «мерс» был в сервисе. Я вернулась и как раз собралась крикнуть Хуаните, чтобы вытащила мои сумки из багажника, когда этот ублюдок набросился на меня.

— Сзади?

— Конечно, сзади. А не то я всадила бы ему каблук в задницу, и попомните мое слово, когда-нибудь я так и сделаю.

— То есть вы не могли сопротивляться?

— Он потащил меня. Трус поганый, мать его. Прижал мне тряпку к лицу. А потом я очнулась в кухне, связанная, рядом с Хуанитой.

— Ее тоже связали?

— Да, хотя в этом и нет необходимости. Это не женщина, а тупая болонка, мать ее.

— Вы не видели нападавшего?

— Я чувствовала его руку у себя на шее, и больше ничего. Я ее и сейчас чувствую. Думаю, это был сильный парень, небольшой, но крепкий. По крайней мере, мне так показалось.

— Вы уверены, что это был мужчина?

— Да, наверное. Конечно, в наше время так сразу и не определишь. Женщины ходят в тренажерный зал и накачивают мышцы, как чернорабочие. Лесбиянки. Но это же модно, да? Мадонна и другие выглядят как здоровые мужики. Просто кишки сводит от отвращения.

— И что случилось после того, как вы пришли в себя?

— Ничего. Мы с Хуанитой сидели и смотрели друг на друга весь день и всю ночь и слушали музыку, которую этот парень включил в комнате. Такая тоска: братья Эверли, и Дэл Шэннон, и Platters, и клифф-ричардовская «Двигай!», крутил одно и то же снова и снова. А когда между песнями была пауза или песня попадалась тихая, мы слышали, как кричал Эд в спальне наверху. Всю ночь…

И снова поразительное самообладание миссис Бишоп дало трещину, но она быстро пришла в себя, на этот раз обретая силы в слабости своей горничной.

— Хуанита обоссалась вся, на мои полы надула. Корова чертова. Я ее уволю, чес-слово. В общем, утром Эд перестал кричать, и мы услышали, что этот парень уходит, и я думала, что если когда-нибудь его поймаю, то кастрирую, а мы все сидели, пока не пришла моя Лиз-Мари и не привела детей, и тогда мы вызвали вас.

От горничной Бишопов толку не было. Она подтвердила, что мистер Бишоп впустил в дом мужчину и проводил в комнату. Она вошла спросить, не хотят ли они чего, но мистер Бишоп велел ей уйти. Она вспомнила, что мистер Бишоп налил выпить себе и гостю, и даже подумала, с чего это они так рано пьют виски. Подозреваемый сидел спиной к двери, и Хуанита видела только его макушку. Она не могла вспомнить цвет волос.

Ньюсон отметил, что Хуанита постоянно отводит глаза в разговоре и смотрит на пол перед собой. Он подумал, что Бишопы вряд ли были самыми добрыми и тактичными хозяевами.

В конце разговора миссис Бишоп проводила Ньюсона и Наташу до двери, до той самой двери, которая, по ее словам, не открылась бы ни перед одним враждебно настроенным человеком. Возможно, именно это напомнило ей о вопросах Ньюсона.

— И я не забыла, что ты мне сказал, дружок, — сказала она. — Не волнуйся. Адам убил бы человека и за меньшее, и можешь быть уверен, что в нашей семье до фига людей, которые сделают это с большим удовольствием, расскажи я им.

— Вы угрожаете инспектору, миссис Бишоп? — спросила Наташа, и еще раз Ньюсон пожалел, что она чувствует необходимость защищать его.

— Угрожаю? — хмыкнула миссис Бишоп. — Что? Этому низкожопому инспектору? Не мой уровень, детка. Может быть, этим займется кто-нибудь из моих племянников. Старшему только девять, так что это будет справедливо, да?

— Кажется, к концу разговора я ее совершенно покорил, а? — спросил Ньюсон, закрывая за собой калитку.

5

В конце второго дня расследования Ньюсон и Уилки договорились встретиться за пиццей и обсудить результаты.

— Ты сегодня не спешишь? — спросил Ньюсон. — Разве ты сегодня с Лансом не встречаешься?

— Ланс — ублюдок, — ответила сержант Уилки.

— Это факт, но раньше это не мешало тебе ходить к нему.

— Просто поразительно, но он думает, что может говорить мне такие вещи и ему ничего за это не будет.

— Ничего поразительного, по той простой причине, что ему действительно за это ничего не бывает, ведь ты все терпишь.

— Только не в этот раз.

— То есть у тебя с ним все.

— Если он будет продолжать в том же духе, то все.

— То есть у тебя с ним не все.

Ньюсон и Уилки говорили на эту тему множество раз, и Ньюсон никак не мог понять, почему такая умная и уверенная в себе девушка была не в состоянии покончить с мужчиной, который был абсолютно очевидно пустой тратой времени. Ланс тенью следовал за сержантом Уилки с тех самых пор, как Ньюсон с ней познакомился, он был ее парнем и только и делал, что жрал за ее счет, тратил ее деньги и мучил ее.

Но конечно, Ньюсон знал, что дело было сложнее. Ланс возбуждал ее, будоражил. Он, конечно же, занимался с ней любовью так, что она была в восторге и просила еще и еще. Ньюсон понимал, что Ланс был рожден сексуально привлекательным для женщин и являлся в этом полной противоположностью ему самому. Ньюсон видел Ланса пару раз, его очарование было просто поразительным. Озорная улыбка и самоуверенные манеры — вот что нужно было Наташе. Кто бы устоял? Он был крутой и симпатичный. Он смешил Наташу и вел себя так, как будто ему все на свете нипочем. В действительности те черты Ланса, которые делали Наташину жизнь такой непростой — а именно его спесь и бесшабашность, — и были для нее самыми привлекательными, из-за них-то ее и тянуло к нему. Ньюсон часто думал, что за злой рок правил миром в тот момент, когда природа решила, что такой мужчина, как Ланс, получит такую девушку, как Наташа, в то время как он сам ни за что не получит ее? Он знал, что может ждать хоть до конца своих дней — и никогда не увидит сержанта уголовной полиции Уилки обнаженной. Он готов был потратить остаток своей жизни, пытаясь тайком увидеть хоть кусочек ее тела, в то время как Ланс, который мучил ее, мог наслаждаться каждой ее частичкой по первому желанию. Эта мысль сильно и глубоко угнетала Ньюсона.

Конечно, он сам во всем виноват. Едва осознав, что ему нравится сержант Уилки, он должен был идти на абордаж. Опыт научил его, что угли горят ярче, когда на них дуешь. Он знал, что у него был выбор, и пошел не по тому пути. Ньюсон мог бы избавить себя от мучительного ожидания того момента, когда она появится на работе (при этом он каждый раз гадал, во что она будет одета, и надеялся, что она придет в юбке). Ему следовало бы пресекать ее болтливый, шумный нрав и чисто женскую страсть к сплетням, а не превозносить и обожать эти черты. Ему не нужно было шутить, бросать на нее взгляды, когда она перекладывала ногу на ногу, и уж точно не нужно было обсуждать с ней ее ужасного дружка, погружаясь в ложную и бесплодную близость, которую порождали эти разговоры. Он был архитектором своего собственного безумия, но что-либо делать с этим было уже слишком поздно. Он любил Наташу, и эту боль нужно было просто перетерпевать.

— Значит, ты все еще считаешь, что этот парень — серийный убийца, так? — спросила Наташа, не подозревая о страданиях Ньюсона.

Ньюсон вернулся мыслями к работе.

— Я понятия не имею, что собой представляет наш убийца. Давай посмотрим на известные нам факты.

— Давай, — согласилась Наташа. — Для меня самым странным кажется то, что Бишоп пустил убийцу в дом и предложил ему выпить. То есть он его знал.

— Или, по крайней мере, он ожидал его прихода.

— Мы знаем, что у Бишопа был миллион врагов. Почти все его знакомые считали, что он заслуживает смерти. Местная полиция дала нам имена огромного количества коллег и знакомых, которые бы очень выиграли от смерти Бишопа. И я не вижу необходимости добавлять к этому списку какого-то таинственного извращенца из Интернета.

— Бишопа всю жизнь ненавидели, — сказал Ньюсон. — Он был окружен врагами с момента своего первого вздоха. Однако ничего подобного с ним сроду не происходило.

— Это можно сказать о любом убийстве. Никто не умирает более одного раза.

— Убийца пришел со своей маленькой иглой и змеиным ядом. Как он мог знать, что его пригласят в дом? Если у него был мотив убить Бишопа, то Бишоп бы об этом знал. Он бы не пустил его в дом и уж точно не налил бы выпить. Более того, такой человек не попал бы в спальню Бишопа. Мы знаем, что Бишоп был садистом, а все садисты в той или иной степени являются мазохистами. Давай представим себе, что у жестокого, беспощадного Адама Бишопа есть тайные желания. Он хочет, чтобы его наказали, но не может рассказать об этом в своем кругу, поэтому в поисках мучителя размещает в Интернете объявление. Бишоп приглашает его в дом, они выпивают, потом он разрешает привязать себя к постели…

— И предлагает этому загадочному человеку много раз воткнуть ему иглу в яйца, жопу и глаза.

В этот момент подошла официантка. Она явно услышалапоследнюю фразу Наташи, и приветливая улыбка на ее лице сменилась выражением паники.

— Все в порядке, — уверил ее Ньюсон. — Мы полицейские… обсуждаем дело.

Официантка недоверчиво посмотрела на Ньюсона. Ему тут же пришло в голову достать жетон полицейского, но он передумал. И без того гадкая ситуация, ведь эта девчонка думает, что он соврал. Не стоит усугублять положение, размахивая здесь жетоном.

— Я возьму пиццу с грибами, — сказал он, затем официантка приняла заказ у Наташи.

— Как насчет горничной? — продолжила Наташа, после того как девушка ушла. — Как насчет его жены? Одна была в доме, а другая должна была вот-вот вернуться. Если у Бишопа была постыдная тайна, он вряд ли собрался бы предаваться разврату, когда они были рядом.

— Кто знает? Может быть, страдания жены были частью его плана. Вдруг он хотел, чтобы она слышала его крики.

— Слышала, как он умирает?

— Он не знал, что умрет. Это явно была часть плана того парня. Или просто дело зашло слишком далеко.

— Если честно, Эд, это просто глупость. Такое ощущение, что ты нарочно выбираешь самую неправдоподобную теорию.

— Послушай. Конечно, существует вероятность, что Бишоп стал жертвой ужасной мести. И мы проверим всех, кто был на него зол, пока не натолкнемся на психопата-конкурента, у которого в саду зарыта окровавленная игла. Но пока что нельзя отрицать, что это очень странное дело. Убийство просто из ряда вон выходящее. Я уверен, что, если Адам Бишоп не умер бы так, как было запланировано, убийца бы не счел свою миссию выполненной и ушел бы расстроенным. Это наводит меня на мысль, что убийце нужна была именно такая смерть Бишопа. Кто-то точно выполнил свой план, и меня беспокоит, что убийце захочется подобного еще раз.

Принесли заказ, и в этот момент у Наташи зазвонил телефон. Взглянув на экран, она извинилась и вышла поговорить наружу. Вернувшись, она посмотрела на него с вызовом, как будто говоря: «Ты что-то хочешь сказать?» — и Ньюсон понял, что обедать он будет один.

— Торопишься? Даже пиццу не поешь?

— Ланс готовит ужин.

— А я думал, что вы поссорились.

— Он хочет помириться, делает первый шаг.

— Что он готовит?

— Стейк.

— Это здорово.

— Да, если я его достану. Как ты думаешь, они есть в «Севен-элевен»?

— Значит, он делает первый шаг, а ты должна принести ему стейк?

— Мы — пара, — сердито ответила Наташа. — Если нужно, мы помогаем друг другу с покупками. Это вовсе не признак слабости.

Ньюсон взял «Ивнинг стэндарт» на кассе и читал газету, поглощая обе пиццы и запивая их бутылкой кьянти. В газете был отчет об убийстве в Уиллздене. Адам Бишоп был не последним человеком в северолондонском подразделении «Тармак», и информация о его убийстве попала в прессу. Статья была короткая, небольшая заметка на семнадцатой странице. Ужасные подробности еще не попали в лапы журналистов, поэтому Ньюсон пока не опасался скандала.

Он доел все и, захмелев, попросил официантку принести счет. Доставая кредитную карточку, он убедился, что девушка увидела его полицейский значок в бумажнике. Официантка принесла карточку назад, и Ньюсон, чувствуя себя полным идиотом, бездумно прихватил газету и направился к двери.

— Это наша газета, — сказала девушка и, подумав, добавила: — Офицер.

6

Ньюсон жил в маленьком доме с террасой между Вест-Хэмпстед и магистралью Килберн-Хай-роуд. Некогда он делил его с Ширли, своей бывшей девушкой, но она уехала после того, что они называли «разводом», хотя на самом деле они никогда не были женаты. Ширли и Ньюсон расстались, когда измены Ширли стали настолько обыденными, что об этом узнал даже Ньюсон. Позже она заявляла в свое оправдание, что такой великолепный детектив просто не мог ничего не замечать, а значит, ему было все равно. Но Ньюсон и правда не замечал, и ему было не все равно. Они познакомились, когда изучали право в университете. Их отношения всегда были скорее умственными, нежели телесными. Ширли была умная, а Ньюсон — и умный и забавный, и это влекло ее к нему. Она говорила людям, что, когда дело доходит до мозгов, размер имеет значение и что ее дружок был просто гигантом. Ньюсон просто зверел, слыша это; ему казалось, Ширли намекает на то, что у него маленький член. Ему бы хотелось, чтобы Ширли добавляла: «И хотя сам он коротышка, член у него тоже очень приличного размера», но она никогда так не говорила.

Когда их отношения начали сходить на нет, Ширли сообщила Ньюсону, что она имитировала каждый полученный с ним оргазм. Она объяснила, что скрывала это с самого начала, потому что каждый раз надеялась расслабиться и все-таки получить настоящее удовольствие. К сожалению, вынуждена была сообщить Ширли, этого не случилось. И что интересно, по ее словам, ни с одним другим любовником у нее таких проблем не было. Он ответил, что просто счастлив за нее.

Теперь Ньюсон жил один.

Придя домой после одинокого ужина, он достал из буфета банку «Гиннесса» и пошел в кабинет. Он держал пиво в буфете, так как был глубоко убежден, что только лагер нужно пить охлажденным. Именно это он постоянно пытался доказать барменам в клубе Скотленд-Ярда, таким образом еще более отдаляя от себя коллег, которые все до одного верили, что любое пиво нужно пить ледяным, даже если от этого оно становится безвкусным. Ньюсон некоторое время посидел в темном кабинете, размышляя об иглах, змеином яде и грудях сержанта Уилки.

Потом, в тот момент, когда волнующие фантазии полностью захватили его сознание, он решился на то, что собирался сделать уже несколько месяцев. Он включил компьютер и зашел на сайт поиска однокашников www.FriendsReunited.com.

До сих пор ему удавалось устоять против соблазна. Что-то всегда останавливало его, но это «что-то» не смогло помешать ему сейчас. Позднее он долго размышлял, что именно заставило его вдруг поддаться желанию уйти в странный виртуальный мир, где любые фантазии могут стать реальностью, пока ты находишься в Сети и не отходишь далеко от компьютера. Возможно, это был просто перст судьбы, но для человека, по праву получившего высший балл, лучшего студента своего выпуска Хендонского колледжа по подготовке полицейских (за исключением борьбы и прочей физической подготовки), это был не ответ. Правда, в которой Ньюсон никак не хотел сознаваться, заключалась в том, что его одержимость сержантом Уилки стала невыносимо болезненной и тяжелой. Возможно, где-нибудь в киберпространстве ему удастся от нее избавиться.

Свет монитора, слишком яркий в темном кабинете, резал Ньюсону глаза. Он протянул руку и выключил звук, чтобы не слышать яростное шипение и писк модема, подсоединяющегося к потокам ионов. Это был очень личный момент, и он не хотел портить его скрипами электронного мира.

На экране появилась заставка сайта www.FriendsReunited.com. Ньюсон нажал на флаг Великобритании и загрузил британскую версию, теперь ему оставалось только зарегистрироваться и влиться в толпу счастливых виртуальных подростков.

— Кристина Копперфильд? — прошептал он в тишине темной комнаты светящемуся монитору, пробуждая в не совсем трезвой голове свои тайные мечты. — Ты здесь, Кристина?.. Летишь по проводам, притаилась среди волокон, ходишь по киберпространству? Танцуешь? Где ты? Ау? Кристина Копперфильд…

Кристина или «Дэвид», как назвали ее шутники-одноклассники в тот памятный день, когда она храбро вошла в классную комнату в середине их второго года. Интересно, она все еще носит ту невероятную юбку? Он ввел данные о своей школе и годы обучения. Такие важные годы для него и для тех, с кем он провел их. Годы его молодости. 1979–1986.

Юбка. Кипенно-белая невероятная юбка. Он по-прежнему видел ее, с сияющим красным поясом, повязанным низко на талии, с узелками на бедрах и облегающую сзади. В том сезоне низкая талия была в моде. Какой же очаровательной Кристина была в ней, с какой природной грацией она ее носила. Белая, с броской деталью, самая яркая на рождественской школьной дискотеке посреди зимы, столь бесконечно далекой теперь.

Интересно, она все еще носит розовые туфельки, как у феи?

Маловероятно, подсказало Ньюсону его логическое мышление, но он был вполне уверен, что ее ноги по-прежнему сногсшибательны. Они просто не могли измениться. Должно пройти гораздо больше двадцати лет, чтобы состарились такие дивные ножки, дающие врожденное превосходство, которым так наслаждалась Кристина Копперфильд. Стройные, почти тощие, но в четырнадцать лет это смотрится здорово, и Кристина выглядела просто обалденно. Декабрь 1984 года. Самое лучшее время в жизни. По крайней мере, в жизни инспектора Ньюсона.

Ньюсон ввел свое имя, данные кредитной карты и сведения о школе. Теперь оставалось только нажать «поиск» и посмотреть, есть ли там кто-нибудь. Но вместо этого он замер, опасаясь разочарования, и смотрел на мерцающий монитор, продлевая томительное ожидание. Глядя в свое прошлое, которое манило его попытать удачи, он закрыл глаза и обратился к призракам того Рождества.

Внутренним взором он снова увидел свою школу, погруженную в зимний туман, красные кирпичи, холодные, темные и беспощадные, несмотря на разноцветные огоньки. Он увидел, что спортивная площадка вся промерзла, что окна кабинетов в пристройке сверкают под ледяной пылью зимней ночи… И еще он увидел подростков, человек сто пятьдесят, идущих на рождественскую дискотеку в актовый зал, где обычно проводились спортивные соревнования и который на одну ночь превратился в мир грез.

Ньюсон никогда не видел этот зал таким красивым. Елка, украшенная мишурой, столы, заваленные тарелками с колбасой и блюдцами с чипсами, конфетами и другими сладостями. Ходили слухи, что кто-то подменил бутылки с безалкогольным пуншем на водку. Теперь Ньюсон был абсолютно уверен, что это было вранье, но в то время все в это верили, и это добавляло очарования сладкой смеси из фруктового сока, шипучки «Тайзер», лимонада и кусочков яблок, которую они с жадностью пили. Это было еще перед революцией экстази, до того как каждый школьник, по утверждениям прессы, приходил в школу обдолбанным каждый божий день. Конечно, была пара ненормальных, которым нужно было непременно накуриться или изрядно поддать перед вечеринкой, но в основном в ту ночь все были трезвы и приличны. Молодость и Рождество — вот наркотики, от которых они тащились в ту ночь.

Ньюсон пришел на вечеринку с Хелен Смарт, девочкой из параллельного класса, своей подругой. Хелен вовсе не была клевой девчонкой, она не входила в группу, которой верховодила Кристина Копперфильд В Хелен было что-то готское, она была не очень симпатична, таких мальчишки всегда считали лесбиянками. Эти девочки носили мешковатые свитера и юбки до колена, настойчиво отказываясь показать девичьи контуры, и смотрели на мир через локоны засаленных волос. Ньюсон всегда лучше ладил с такими девчонками, и Хелен была главным тому подтверждением. Она слушала только индийскую музыку, недавно прочитала «Постороннего» Камю и ненавидела миссис Тэтчер. Как и Ньюсон, она обладала определенным статусом в своем классе — статусом странненькой. Они оба были радикалами, единственными во всей параллели, кто поддерживал забастовку шахтеров. Один раз Хелен даже домой отправили, когда она отказалась убрать со свитера значок «Шахта — не приговор». Ньюсон и Хелен разговорились как-то во время школьного собрания в поддержку шахтеров. Они были единственными участниками из четвертых классов и быстро стали ярыми сообщниками в своей ненависти ко всему миру. Они верили, что у них чистый и неиспорченный взгляд на пошлую жизнь, в отличие от идиотов и модников, которые считали, что они очень круты. Хелен не была девушкой Ньюсона (хотя однажды они целовались под песню Sandinista группы Clash), и на той рождественской дискотеке Ньюсона удивило то, что Хелен пришла в мини-юбке и с блестками в волосах. Короткая юбка очень шла к колготкам в черную и розовую полоску и «туристским» туфлям на рифленой подметке.

Они вошли в зал, прошли мимо грозной фигуры директора, Блядхерста-Батхерста, которого все ненавидели. Он умер еще в 1997 году, но сейчас он был жив в затуманенном вином и пивом мозгу Ньюсона, со своим белым, словно у привидения, лицом и мрачной ухмылкой, не менявшейся, несмотря ни на какие обстоятельства.

— Ага, Маркс и Энгельс, — сказал он и жутковато улыбнулся, что означало, что он в шутливом настроении. — Надеюсь, рождественского заговора сегодня не будет, а, Хелен? Я подумал, что вы бы, наверно, одобрили только заседание коммунистов.

— Я не коммунистка, я рабочий-социалист, сэр, — ответила Хелен, — и, в соответствии с нашей тактикой участия, я собираюсь подорвать дух этой вечеринки изнутри.

За спиной Блядхерста-Батхерста, купаясь в золотистом праздничном сиянии, сидела миссис Куртис. Пышка Куртис, всеобщая любимица! Все мальчишки просто обожали ее добрую улыбку, белокурые локоны и огромные груди. Ньюсон видел ее такой, какой она была в тот особенный вечер, сидя у динамиков и вытянув перед собой длинные ноги. Ни у кого не было более выпуклой попки, чем у миссис Куртис.

Хелен взглянула на нее и, как всегда, разозлилась: глядя на миссис Куртис, можно было подумать, что феминизма просто не существовало.

— Да, платье действительно суперсекси, — подтвердил Ньюсон, бросая на нее еще один долгий взгляд, чтобы проверить свое утверждение.

Хелен пошла за пуншем.

Казалось, монитор компьютера немного поблек от бездействия, но Ньюсон по-прежнему не решался нажать кнопку. Он был пьян и не торопился вернуться в настоящее, наслаждаясь безопасностью прошлого. Снова послушать школьного диджея, придурка Дьюхерста из шестого класса, вся слава которого зиждилась на наличии двойной вертушки. Он в пятый раз гонял песню «Знают ли они о Рождестве?», записанную только что Бобом Гелдофом с целой кучей звезд в помощь эфиопским детишкам. Как же счастлив был тогда Ньюсон. Как счастливы были все они, давным-давно с тех пор выросшие мальчики и девочки четырнадцати лет, с бесконечным запасом юношеского оптимизма.

Бой Джордж, Симон Ле Бон, Bananarama и все звезды 1984 года грустно пели о том, как печально Рождество в голодающей Африке. Бой Джордж, наверное, тоже был счастлив. Он ведь не знал, что две строчки сингла Band Aid последний раз вознесут его на пьедестал почета.

Не только Бой Джордж распрощался со своими мечтами. Многие подростки, которые так радостно улыбались на той давно прошедшей рождественской вечеринке, столкнулись в дальнейшем с болью и разочарованием. Никто в тот вечер не мог сказать, кто будет победителем, а кто проигравшим в жизни, но годы открыли этот секрет довольно скоро — скорее, чем кто-либо из этих счастливых подростков мог себе представить. Они думали, что всегда будут молоды, но время утекало, длинное, ленивое солнечное детство уходило навсегда, и вскоре для них началась гонка взрослой жизни.

Танцплощадка медленно наполнялась. Даже пара мальчишек танцевала, отлепившись от стен, к которым они, казалось, были намертво приклеены. Самые лихие, самые уверенные в себе девчонки танцевали с самого начала. Кристина Копперфильд была именно такой. Настоящим лидером.

Та волшебная юбка. Необыкновенная белая юбка с алой рождественской лентой. И те ноги. Кристина Копперфильд играла в теннис за школу. Она еще играла в хоккей на траве и волейбол и была победительницей соревнований по танцам в местном клубе. В Америке ее бы назвали королевой бала и самой классной девчонкой. У нее были спортивные ноги. Стройные, сильные, обалденные. Взрослеющий Ньюсон много ночей подряд засыпал, мечтая об этих ногах. Которые были так далеки от него. О которых ему даже мечтать не стоило.

По крайней мере, до той рождественской вечеринки в 1984 году.

В тот вечер все изменилось. Все правила были нарушены. Ботанику повезло. Принцесса на мгновение грациозно сошла со своего трона, чтобы удостоить своим вниманием плебея.

Пришла очередь Майкла Джексона зажигать толпу. Его музыка и количество выпитого пунша, безалкогольного, но бодрящего, сыграли свою роль. Дьюхерст жестом заправского диджея поставил «Триллер», опустил иглу, и весь танцпол взорвался воплями.

— Зажигай, Томми! — орали молодые люди на жаргоне того времени, рассыпаясь по залу. Все визжали, вопили, безуспешно пытались изобразить «лунный шаг». Особенно старались те, кто в принципе не мог это сделать. Но они чувствовали себя мастерами. Кейран Битти, единственный в классе толстяк и соответственно главная мишень для шуток, нацепил одну сверкающую перчатку. Стокилограммовый, белый, веснушчатый, английский Майкл Джексон.

Майкл Джексон в то время был героем. Но время не пожалеет никого.

Кристина Копперфильд танцевала с подружками, потому что именно в тот вечер она рассталась со своим парнем по имени Пол, из старшего класса. Пол и Кристина были золотой парой, и их ссора стала главной новостью вечеринки. Пол был большой, крепкий и симпатичный, лидер своей собственной маленькой банды. Ему было шестнадцать, и у него был мопед; более того, у него хватило дерзости убрать с него букву «У» и возить пассажиров, как будто ему уже семнадцать и он сдал экзамен на права. Они с Кристиной так классно смотрелись, когда вместе катались у школы: он с твердым подбородком, который уже нужно было регулярно брить, и она с легендарными мускулистыми ногами, обвившими его крепкий торс, и золотистой копной волос, развевающихся из-под шлема.

Но теперь эта известная пара канула в историю. Кристина видела, как Пол покупал что-то в музыкальном магазине в обнимку с девчонкой из своей деревни, которая ходила в местную школу, где учились одни ублюдки. На девчонке были белые шпильки и, несмотря на холод, ядовито-розовый топик, из-под которого, словно пули, выпирали замерзшие соски. Кристина видела, как Пол целовался с ней перед стойкой с пластинками. Она наблюдала, как он положил ей руку ниже талии и как они втиснулись вдвоем в кабинку для прослушивания песен. Именно там она и настигла их, когда они слушали песню через одну пару наушников.

Теперь Кристина и Пол находились в противоположных частях комнаты. Две яркие разделенные звезды на небосводе под названием «рождественская дискотека четвертых-пятых классов средней школы имени Шелфорда Гранта». Две звезды, движущиеся теперь по разным орбитам. Пол с друзьями собирались в паб, а Кристина с подругами танцевали и вопили как оглашенные. Двенадцать классных ножек в мини-юбках прыгали, вращались и пританцовывали вместе с дамскими сумочками, нарядными колготками и праздничными модными блузками, вихрь цвета и безрассудного восторга. Страстное сосредоточение стольких мужских глаз, включая глаза Ньюсона.

Шесть симпатичных девчонок танцевали весело, откровенно показывая всем вокруг, всему миру, какие они классные. Дикие, прекрасные и такие счастливые.

То, что случилось в следующий момент, удивило всех. И больше всего Ньюсона. Хелен только что подошла к нему с двумя чашками фруктового пунша и спросила, не хочет ли он выйти покурить. Он уже собирался согласиться, когда Кристина Копперфильд отделилась от группы скачущих подруг и подошла к ним.

— Привет, Хелен, — сказала она.

— Привет, Кристина, — ответила Хелен.

Потом Кристина обратила свои прекрасные васильковые глаза к Ньюсону:

— Привет, Эд. Классный пиджак.

Ньюсон выбирал свой наряд очень тщательно. Когда твой рост всего лишь пять футов два дюйма, нужно стараться изо всех сил. На нем были серый кожаный пиджак, короткий, плотно облегающий плечи, черная рубашка на пуговицах и тонкий галстук в черно-белую полоску.

— Спасибо, Кристина. Ты выглядишь просто обалденно. Классно. У меня просто слов нет, — выпалил Ньюсон.

— С Саймоном Бейтсом классно вышло, — продолжила Кристина.

Ньюсон не так давно учинил большой переполох, написав письмо Саймону Бейтсу на Радио 1 в передачу «Наша тема», куда слушатели отправляли письма, чтобы поделиться сердечными проблемами. Бейтс зачитывал эти маленькие, полные страданий саги под аккомпанемент романтической музыки, в конце неизменно призывая к торжеству любви: «Итак, Сандра, если ты нас слышишь, почему бы тебе не позвонить Бобу? Кто знает, может быть, эти пять пенсов будут самым выигрышным вложением денег».

Он придумал любовную историю, использовав имена мистера Батхерста и миссис Куртис, послал ее на радио, и, к восторгу всего класса, ее зачитали в эфире. Даже крутые ребята после этого хлопали Ньюсона по спине, и он на короткий счастливый миг был знаменит.

— Ага. Думаю, миссис Куртис все слышала, но ничего не сказала. Представь себе, как ее имеет Блядхерст-Батхерст.

— Круто.

Представив себе это, они расхохотались.

— Пригласишь меня танцевать? — спросила Кристина.

Ньюсон был в шоке. Это было так неожиданно. Хелен тоже удивилась, но Ньюсон не смотрел на нее и даже не думал о ней. Кристина Копперфильд хотела потанцевать! Он не был бы больше удивлен и обрадован, даже если бы сама Мадонна пришла на их вечеринку и умоляла его поступать с ней как с девственницей.

— Ну… пойдем потанцуем?

— Диффченкам просто весело, — ехидно сказала Хелен (тогда говорить так было в новинку), но ее слова остались без ответа.

Сердце Ньюсона застучало быстрее, все чувства обострились, но в то же время он был холоден и выглядел на все сто. Он поставил стакан, который принесла ему Хелен, согнул колени, привстал на цыпочки, схватился за промежность, ударил рукой вверх и крикнул «О-о!» в тот самый момент, когда Майкл Джексон крикнул «О-о!» из колонок диджея Дьюхерста.

Кристина, коротко взглянув на Пола, который делал вид, что ничего не видит, тоже ударила рукой в воздух и крикнула: «О-о!» И они пошли вместе на танцпол, они прыгали, скакали, выбрасывали вверх руки и кричали: «О-о!» Самая невероятная пара школы, королева Кристина и ее придворный шут.

Крутые парни были поражены. Все мерзко ухмылялись. Роланд Марселла, Олли Дэйн, Коллинвуд, Рид и Симмонс и, конечно же, Пол. Крутые парни из пятого класса, которые встречались с крутыми цыпочками из четвертого класса на хозяйских правах, потому что их крутые девчонки ходили гулять с шестиклассниками или парнями, которые бросили школу и уже работали, даже если это были полные придурки.

Они ухмылялись, но чувствовалось, что Ньюсона они зауважали. Он был прикольный, он надурил Саймона Бейтса и протащил клевую мульку на радио. А теперь он танцевал с самой клевой девчонкой четвертого класса, точнее, всей школы. Как тут было его не уважать.

Заиграл Wham! и Ньюсон с Кристиной оторвались на полную. Они кричали в полный голос под Tears for Fears, размахивали руками и топали ногами. Они согласились с Боем Джорджем, что война — отстой и люди идиоты. «Расслабься», — спел им Фрэнки. И они расслабились, коротышка Ньюсон и золотая девочка школы. Ньюсону завидовал каждый мальчишка в комнате, кроме Гари Уитфилда и Николаса Перкинса, которых все считали голубыми. «Расслабься», — кричали все в комнате в один голос. И каждый думал, знает ли мистер Батхерст, что это песня об оральном сексе.

Когда пришло время расходиться по домам, Ньюсон просто поверить в это не мог. Вечер пролетел стремительным вихрем, и на часах было уже одиннадцать. У школы рвало в клумбу Роджера Джеймсона, пока его друг Пит Вулфорд приканчивал полбутылки виски «Тичерс», которую они украли из пакистанского супермаркета. А напротив школы уже скопились машины родителей, приехавших за детьми и перекрывших всю дорогу.

В сверкающем зале диджей Дьюхерст заправским жестом поставил «Последнее Рождество», гимн потерянной любви группы Wham! так никогда и не занявшей первую строчку в хит-парадах, потому что ее обогнал Band Aid с песней, которая якобы спасла кому-то жизни.

Настало время последнего танца. Мальчишки спешили отхватить девчонку, которую можно было прижать к себе потеснее и облапать. Руки сползли к упругим попкам, парочки слились в объятиях, тесных настолько, насколько позволяла партнерша. Ньюсону Кристина разрешила многое. Он просто поверить не мог, что это все правда, что девушка его мечты позволила прижаться выпирающим бугром в брюках к низу своего живота. К счастью, на нем были ботинки на каблуке, и Кристина была всего на несколько дюймов выше, так что он смог прильнуть дрожащими бедрами к накрахмаленным складкам Кристининой юбки. Она даже позволила ему прижаться лицом к ее восхитительно уложенным, жестким от лака кудрям и провести губами по ее прелестным ушкам. В другом конце зала Пол надел свой шлем. На один короткий момент Кристина взглянула на него, потом повернула лицо к Ньюсону и поцеловала его.

Из другой части зала на них смотрел кое-кто еще. Хелен сказала Ньюсону по дороге на дискотеку, что считает такие вечеринки буржуазной дрянью, и он думал, что она давным-давно ушла. Но она не ушла. Она весь вечер смотрела, как Ньюсон танцует с Кристиной.


В темном кабинете Ньюсон нажал кнопку «поиск» и отправился искать Кристину Копперфильд.

Конечно же, ее там не было. Да и что ей там делать? У Кристины Копперфильд в тридцать пять лет наверняка была куча дел поинтереснее, чем сидеть одной в темной комнате и грезить о поцелуе двадцатилетней давности. Это не для Кристины, ей просто не до этого, ведь у нее наверняка успешная и насыщенная жизнь. Кристине Копперфильд нет нужды смотреть в прошлое.

Но другие призраки оставили здесь свои следы. Некоторые голоса из класса 1979–1986 годов были прекрасно слышны в темноте.

Ньюсон нажал «Гари Уитфилд». Появилась информация про Гари, его почтовый адрес, голосовые сообщения и небольшой текст, который ему захотелось оставить.

«Я ненавидел школу, и меня просто тошнит от одной мысли о возвращении, даже виртуальном. Но я решил это сделать, потому что хочу сообщить вам всем, что да, вы были правы, молодцы. Я действительно педик! Я голубой! Я гей! Ура, поздравляю, вы все были правы. И знаете что? Я так рад! Я люблю свою жизнь. Я люблю своего партнера, он добрый, милый, он такой, какими вы никогда не были. Вы просто ублюдки, вы все, и я вас НЕНАВИЖУ! Всех до единого. Ненавижу тех, кто меня мучил, и тех, кто стоял в стороне и смотрел на это. Но больше всего я ненавижу ТЕБЯ, Роджер Джеймсон, и надеюсь, что ты будешь гореть в аду за то, что ты со мной сделал. Кто-нибудь это помнит, кроме меня? Кто-нибудь помнит то, что происходило в раздевалках? Ну так слушайте…»

Такого Ньюсон не ожидал. Он настолько глубоко ушел в свои старые фантазии, что ему и в голову не могло прийти, что этот сайт можно использовать как средство очень запоздалой мести. Но если подумать, это же очевидно.

Бедный Гари Уитфилд. Ньюсон прекрасно помнил, что случалось с ним в раздевалках, потому что он был одним из тех, кто стоял в стороне и смотрел на это. Эта позорная правда всплывала у него в памяти время от времени, и теперь, читая то, что пережил Гари Уитфилд, он снова почувствовал свою вину. Ньюсон помнил тощего мальчишку, съежившегося в углу раздевалки, и как Джеймсон заставлял своих крепких ребят окружать его и хлестал его мокрыми полотенцами, выкрикивая: «Пидор! Пидор! Пидор!» Однажды они взяли фломастер с диапроектора мистера Дженкинса и написали «Я голубой» на лбу Гари. Ньюсон хорошо помнил, как держали Уитфилда, пока Джеймсон писал эти слова. Чернила были несмываемыми, и поблекшая надпись была видна много дней. Ньюсон помнил красную кожу Гари, натертую яростными попытками его матери стереть надпись.

А он стоял в стороне и смотрел. Все стояли и смотрели. Дело не в том, что он сам был маленький, а Роджер Джеймсон большой и сильный. Он мог бы сделать хоть что-то. Просто должен был сделать хоть что-нибудь.

А вот и Роджер Джеймсон, тоже вернувшийся в класс по прошествии двадцати лет. И тоже полицейский, прямо как Ньюсон. Два полицейских в классе. Должно быть, Блядхерст-Батхерст слишком много талдычил им насчет уважения к властям.

«Может быть, вы меня помните, ребята. Я ушел из школы, когда мне было четырнадцать. Моя семья переехали в Штаты, и знаете что? Я теперь в полиции Нью-Йорка! Вот так вот. Нормально меня унесло от Шелфорда, а?»

Ньюсон не любил вспоминать Роджера Джеймсона. Они дружили, когда им было одиннадцать, и дружба как будто продолжалась все остальные годы учебы в одном классе. Но со стороны Ньюсона она была основана на страхе. Джеймсон был жестоким парнем и по-настоящему крутым. Ньюсон боялся его, весь класс его боялся.

«Сейчас я временно не работаю. Вообще-то я в Англии, в отеле „Росситер“ на Марбл-Арч, если вдруг захотите повидаться. Если честно, на этот отпуск у меня медицинские показания. Работа копа очень нервная, ну, вы себе представляете, и я слегка поистрепался. Нью-Йорк классный город, но сложный. Может быть, вы слышали о нетерпимости. Так вот, иногда мы с ребятами думаем, что речь идет не об иммигрантах, а о копах. Я был недолго женат на милой дамочке из Нью-Джерси. Мы познакомились, когда нам было по восемнадцать лет, на концерте Спрингстина, прикольно, да? Я здоровый парень, и она попросилась ко мне на плечи. А это не из тех вещей, о которых девушке приходится просить дважды! Но потом она ушла. Трудно жить с копом».

Ньюсон гадал, оставил ли Джеймсон свою информацию до Гари Уитфилда или после. Наверное, он был в шоке, когда зашел на сайт, движимый чувством меланхолии и жалости к себе, а получил прямо в лицо обвинение двадцатилетней давности. Ньюсону стало жаль Джеймсона, чего он сам от себя не ожидал. Но ведь Джеймсон тоже был одиноким копом. Ньюсон просто представить себе не мог, что у него с Джеймсоном будут такие, в общем-то, схожие судьбы.

Он просмотрел список имен. Большинство из них он помнил, некоторые забылись; у каждого была маленькая история, каждый старался что-то доказать.

«Я выучилась на бухгалтера (я знаю, это скучно!!)… Да, я вышла за Джоша, и мы переехали в Эксетер, но, к сожалению, мы расстались… Я по-прежнему вижусь с Карен и Нэнси (крестной матерью трех моих очаровательных малышей!!), а недавно я столкнулась с РАЙАНОМ!.. У меня свой магазин спорттоваров, и я ОЧЕНЬ увлекаюсь музыкой, хоть что-то осталось как раньше… Сейчас я работаю на „Майкрософт“, и меня перевели в Крайстчерч на южном острове Новой Зеландии… Если вы меня помните, напишите мне, пожалуйста… Буду очень рада… Кто-нибудь меня помнит?»

Помнит… Помнит…

А для чего еще нужен этот сайт? Не столько чтобы вспомнить самому, а для того, чтобы помнили тебя.

И Хелен была здесь. Этого он никак не ожидал. Она всегда хотела поскорее окончить школу, и ушла на два года раньше, чем остальные, попав в техникум после пятого класса. 1984–1985 был последним ее годом в Шелфордской школе. Однако теперь она вернулась. Интересно зачем, подумал Ньюсон. Она ничего про себя не написала, только оставила контактную информацию. Ньюсон подумал было отправить ей сообщение; она ему нравилась в четвертом классе. Отличная пара: злобный панк и коротышка с кучей комплексов. Но не стал. Ему нужна была Кристина.

7

— Ничего. Абсолютно ничего, — сказала Наташа.

— Ни одного вонючего лудильщика? — спросил Ньюсон.

— Ни одного. Если в «Тармаке» кто и был сволочью, то сам мистер Адам «Мертвый ублюдок» Бишоп, и убийцей, и мучителем мог быть только он. Этот парень был полным козлом, и все рады, что он подох.

— Но при этом его никто не убивал.

— Очевидно, нет.

Казалось, соседи были ни при чем. Убийца был в доме почти сутки, это довольно продолжительный отрезок времени, а у всех соседей было алиби.

— И что самое ужасное, — простонала Наташа, — что следственная бригада ни хрена не нашла.

Убийца оказался просто поразительно аккуратным. Он провел почти двадцать четыре часа в чужом доме и не оставил ни одного следа своего пребывания.

— Просто молодец, — сказал Ньюсон.

— Он ведь должен был ходить в туалет, — сказала Наташа.

— Если и так, то он вернул ему первозданную чистоту.

— И он не заходил в кухню, потому что там были миссис Бишоп и Хуанита.

— Наверное, мерзавец принес с собой бутерброды.

Ньюсон и Уилки сидели в приемной мистера Уорда, своего начальника. Уорд был главой отдела по расследованию убийств. На двери под своей фамилией он приклеил табличку «Комната убийств».

— Спорим, что через пару лет и наш отдел переназовут на американский манер, — заметил Ньюсон.

— Что?

— Американцы говорят не «убийство», а «противоправное лишение жизни», поэтому и нам придется переучиваться. Ты заметила, что половина копов уже начали носить бейсбольные кепки? Кошмар какой-то.

— А по-моему, клево, — ответила Наташа.

— Ничего клевого. Это на американцах они выглядят клево. А на нас — как на придурках, косящих под американцев.

— Американские фуражки лучше.

— Они просто выглядят лучше.

— Ну и что с того? Я всегда ненавидела форму, эти идиотские маленькие шапочки, как у грудничков.

— А мне нравились.

— Ну и носил бы их тогда.

— А ты знаешь, что большинство детей уверено, что в случае чрезвычайной ситуации нужно звонить 911?

— Тогда нужно и у нас такой же номер сделать.

— Да что ты такое говоришь! А как же культурная идентичность?

— Господи, Эд, ты иногда просто как игла в заднице.

— Это американское выражение! В Англии говорят: зануда! Я за-ну-да.

— Заметь, ты сам признался.

Они помолчали. Секретарша начальника принесла им кофе.

— Уже скоро, — уверила она их.

— Да, он сказал, что у него срочное дело, — сухо ответила Наташа.

Кровавые детали убийства Бишопа украсили первые страницы свежего выпуска «Ивнинг стандарт», и глава отдела потребовал, чтобы Ньюсон лично доложил ему о ходе расследования. По мнению Уорда, попавшие в газеты убийства должны быть непременно раскрыты. Это дело чести. Если это интересно людям, то и самому Уорду это интересно.

Пока они ждали, когда всемогущее начальство найдет для них время, Ньюсон рассказал Наташе, что был на сайте поиска однокашников.

— Поздновато спохватился. Это было модно пару лет назад.

— И ты тоже туда заходила?

— Конечно.

— И многие откликнулись?

— Было много озабоченных мальчиков на два года младше меня. Я их не помню. Редко случается, что откликнется именно тот человек, которого ты ищешь. Я думаю, что все играют в молчанку и не хотят признаваться, что у них нет новых друзей… или, может, это просто я такая… Ну а ты хотел найти кого-то определенного?

— Да нет, просто так, заглянул от нечего делать.

— Врешь.

— Да нет же!

— Точно, ты искал кого-то конкретно. И она там нашлась?

— Нет, черт бы ее побрал. Но в следующий раз я оставлю информацию о себе. Так, на всякий случай.

— Не очень-то надейся, — сказала Наташа. — Даже если она и заглянет на этот сайт, не факт, что она тебе напишет.

— Конечно, напишет. Мы же встречались в школе.

— А если ответит, значит, дело совсем плохо.

— Почему это?

— Потому что это будет означать, что она так же безнадежно одинока, как и ты, а тебе не нужна такая.

— Что ты хочешь этим сказать — «безнадежно одинока»? Откуда ты знаешь?

— Посуди сам, на этот сайт заходят два типа людей. Люди, которым все наскучило и им немного любопытно, что случилось со старыми одноклассниками, которых они едва помнят…

— Ну.

— И люди вроде тебя, у которых нет девушки, зато в памяти засела этакая горячая штучка, девица двадцатилетней давности. Если честно, я думаю, что все люди представляют собой комбинацию первого и второго типа, разница только в том, чего в человеке больше. Даже я немного надеялась, что откликнется один мальчишка из класса. Я его всегда дразнила и доставала, но на самом деле он мне очень нравился. Он был немного странный, недоделанный какой-то, но оказалось, что он играет на гитаре, и затем он стал встречаться с девчонкой постарше из местного техникума, и мы все вдруг поняли, что он просто был слишком крут для школы и ему было насрать, нравится он нам или нет. Я часто думаю, что хотелось бы встретить его и просто сказать, что я на самом деле не такая уж дура.

— Но его на сайте не было?

— Я его там не видела. Кажется, его одного и не было. Как я и сказала, он был слишком крутой.

— Может, он умер от героинового передоза.

— Ой, да ладно, ну признайся, это ведь так сексуально.

— Это не сексуально.

— Мне кажется, ты говорил, что все на свете имеет сексуальную подоплеку.

— Хорошо, это немного сексуально.

— Ну вот, и если она тебе напишет, с ее точки зрения, это тоже будет сексуально.

— Хотелось бы мне так думать.

— Пламя вспыхнет вновь и все такое.

— Было бы неплохо.

— Два одиноких страдальца скитаются по просторам киберпространства.

— Я не страдалец, и я нигде не скитаюсь.

— Ставлю один к десяти, что она несчастлива в браке. Она с тобой переспит, и следующее, что ты увидишь, это как ее здоровый и жутко ревнивый муж дубасит в твою дверь. А ты далеко не силач, не забывай. Тебе это не нужно. Если хочется секса по Интернету, посмотри порносайт.

— Тебе легко умничать, Наташа. У тебя есть парень.

— Уже нет. Ланс — это прошлое. Он просто ублюдок.

— Ты опять его бросила?

— Это он меня бросил. В прямом смысле этого слова. Вчера вечером.

— Но вчера вечером он делал первый шаг и готовил тебе ужин.

— Ну, понимаешь, стейк я так и не нашла, мы ели в пабе, там был вечер караоке, я пела прекрасно, а он просто облажался. Никогда не стоит косить под Элвиса, если не умеешь делать это как следует. Выглядит просто ужасно.

— Вы расстались, потому что из него вышел хреновый Элвис?

— В общем, да. Я хотела остаться, а он, конечно, хотел уйти, потому что все освистали его исполнение All Shook Up. Мы разругались у паба в основном потому, что он не дал мне насладиться успехом, и еще потому, что у меня в жизни все хорошо, а у него наперекосяк, и потом, когда мы ехали домой на его мотоцикле, он вдруг остановился посреди чертовой Хакни и велел мне проваливать.

— Он просто кинул тебя там?

— Да, он сказал, что на мне мир клином не сошелся, и чтобы я не воображала себя центром вселенной, и что ему все осточертело, и он уехал.

— В таком случае к черту сайт. Ты выйдешь за меня замуж?

Оба расхохотались, и Ньюсон подумал, сможет ли он когда-нибудь в своей жизни разговаривать с девушкой о своих мечтах и не притворяться, что это просто смешная невинная шутка.

— Не принимай его обратно, — добавил Ньюсон.

— О чем ты? Конечно, я его не приму.

— Я серьезно. Он сделал тебе величайшее одолжение, свалив по собственной воле. Теперь он виноват, а ты обиженная сторона. Он проиграл свои права на тебя. Воспользуйся шансом. Не принимай его обратно.

— Послушай, я правда не собираюсь этого делать, и вообще, он сам ни за что не попросится назад.

— Вот увидишь, он вернется. Он поймет, что потерял. Он вернется, извинится, и, поскольку тебя легко использовать, ты примешь его обратно. Не делай этого.

— Легко использовать? Меня нелегко использовать. С чего это ты взял?

— Я это знаю.

— Ничего подобного.

— Это так. Ты щедрая, открытая душа. Парни типа Ланса пользуются этим.

— Не пытайся делать мне комплименты.

— Я и не пытаюсь.

Ньюсон знал, что частенько пытался говорить комплименты. Но сейчас он говорил только половину правды. Да, Наташа была щедрая и открытая, но еще она была слабая, по крайней мере когда дело касалось Ланса. Какая сила заставляет таких уравновешенных девушек, как Наташа, ввязываться в деструктивные отношения? Наверное, страх, думал Ньюсон. Страх остаться одной.

Ньюсон жил один. Ничего страшного в этом нет. Он хотел сказать ей об этом. Он хотел взять ее за руку и посоветовать ей быть сильной. Он хотел убедить ее, что жить одной — это нормально, от этого не умирают, и можно даже найти в этом хорошие стороны. Никаких ежедневных споров насчет колпачка от зубной пасты или первого ломтика тоста из тостера. И конечно, никакого Ланса.

— Не принимай его обратно, только и всего.

— Послушай, Эд, он меня бросил. Он не вернется. Конец истории. А теперь заткнись.

— Он вернется.

— Я сказала, заткнись.

— Я тебе обещаю. Ты нужна ему. Он вернется.

— Нет. Да замолчи ты наконец!

В этот момент секретарша главы отдела пригласила их в кабинет.

Ньюсон не ожидал дружественного приветствия, и он был прав.

— Итак, давайте начистоту, — сказал шеф, просматривая заметки по делу. — Мужчину мучили полдня и всю ночь на тихой улице. Он… сколько раз его ударили?

— Триста сорок семь раз, сэр, — ответил Ньюсон.

— Триста сорок семь раз маленькой иглой. Жертва орет изо всех сил, кругом лужи крови, убийца вошел в дом посреди бела дня и связал горничную, появляется жена, он связывает и ее, ему хочется послушать музыку, поэтому он включает музыкальный центр и при этом не оставляет вам ни единой улики, и поэтому у вас нет ни одной стоящей идеи.

— У меня была идея, что это серийный случай, — сказал Ньюсон.

— Что? Одно убийство? Как одно убийство может быть серийным?

— Пока что мы не нашли подозреваемого среди знакомых жертвы. По-моему, это указывает на то, что искать нужно среди более широкого круга людей.

— А по-моему, это указывает на то, что вы просто ничего не нашли.

— Возможно, сэр, хотя мы искали.

— Постарайтесь искать получше, прежде чем увлекаться абстрактными теориями. Вы полицейский, а не журналист, и должны оперировать фактами.

— Да, сэр. Я понимаю.

— Отлично, и не смейте об этом забывать. Мне плевать, чему вас там учили в юридическом. В полиции работать — это тебе не парадную мессу служить. Здесь нужно бегать, пачкаться и, черт побери, работать с делом.

Уорд, как и многие коллеги, недолюбливал Ньюсона, видя в нем выскочку-карьериста. Сам шеф прошел все ступеньки. Он понимал, конечно, что Ньюсон очень умный, но все равно считал, что такому молодому человеку необходим опыт. Тот факт, что Ньюсон успешно справился с несколькими, казалось бы, безнадежными делами, только усугубил недоверие, с которым относились к нему некоторые офицеры. Он был так не похож на настоящего полицейского. Он был низкого роста, не интересовался спортом и слишком много улыбался.

Когда встреча закончилась, Наташа предложила Ньюсону палочку «Твикс».

— Нельзя позволять ему издеваться над собой.

— Ты же не думаешь, что он правда издевался.

— Конечно, думаю. Никому бы не позволила так со мной разговаривать.

— Еще как бы позволила, — сказал Ньюсон. — Ты позволяла Лансу издеваться над тобой много лет, а теперь ты даже позволила ему решать, когда прекратить это издевательство. — Сказав это, он понял, что зашел слишком далеко.

— Прекрати немедленно, — сказала Наташа, быстро моргая.

На секунду Ньюсону показалось, что она сейчас заплачет.

— Прости. Я правда не в духе, знаешь, разговор с шефом, и потом ты…

— Все равно, не нужно былоприплетать сюда Ланса. Это не твое дело.

Как легко все запороть. Ньюсон обидел Наташу и ненавидел себя за это. Он заставил ее показать, как много значит для нее Ланс, и это тоже было ужасно. Ей пришлось напомнить ему, что у него нет ни малейшего права делать столь личные замечания по той очевидной причине, что она не чувствует ни малейшей близости к нему. Наконец, он предал ее доверие, испортив чисто профессиональный союз: два полицейских в одном деле, полагающиеся друг на друга в потенциально опасной игре.

Но вообще-то это несправедливо. У Наташи не было ни малейшего права говорить, что Ньюсона не касаются ее отношения с Лансом, ведь она сама регулярно рассказывала о своем друге и явно нуждалась в сочувствии Ньюсона. Но ведь она ему нравилась, а он ей нет. Игровое поле было неровным, и несправедливость была ни при чем. Когда дело доходит до эмоционального равнодушия, право всегда на стороне обожаемого, а обожающему остается зализывать раны.

— Пожалуйста, забудь, что я сказал, — попросил Ньюсон. — Нам нужно ловить убийцу.

— Да, и шеф нам тут не помощник, правда? — сказала Наташа. — Не представляю, как можно искать еще лучше. Мы разговаривали с каждым, кого когда-либо знал этот ублюдок, и абсолютно ничего не добились. Мы теперь знаем не больше, чем тогда, на месте преступления.

Детектив Ньюсон жевал «Твикс».

— В этом случае, боюсь, мы не узнаем ничего до тех пор, пока он или она не убьет снова.

— Да, хреново дело.

— Если только… — произнес Ньюсон почти про себя, — если только, конечно, он не убивал раньше.

— Что?

— Подумай. Убийство Адама Бишопа уже потенциальный «висяк». Может быть, наш убийца совершал подобное раньше, и все его преступления находятся в базе данных.

— Думаешь, нужно набрать в поисковике «короткая игла в жопе» и посмотреть, сколько будет совпадений?

— Сомневаюсь, что все так просто, но можно попробовать различные варианты, так ведь? «Навязчивая идея», «ритуальное убийство», «оставил за собой чистый унитаз», а там посмотрим, что получится.

Сержант Уилки посмотрела на часы. Было почти пять.

— Ладно, давай начнем сейчас, если хочешь. Если говорить прямо, планов у меня на вечер нет.

— С другой стороны, можно наплевать на работу, поймать такси до центра, заказать столик в «Савой-гриль», насладиться огромным и дорогущим ужином и танцевать до рассвета, — сказал Ньюсон и, не оставляя сержанту Уилки возможности ответить, продолжил: — Ты права. Бред, чушь собачья, «Савой» — просто кошмар, танцевать я не умею, задница слишком близко к земле. Рад, что мы с этим разобрались.

8

— Я ожидал кого-нибудь постарше, — сказал инспектор Коллинз из полицейского участка Манчестера, когда они встретились на станции Пикадилли. — И покрупнее.

Ньюсон и Наташа порылись в национальном полицейском архиве и обнаружили три нераскрытых дела, которые, по мнению Ньюсона, могли уложиться в схему, начавшую складываться в его голове. Первое из них произошло год назад в пригороде Манчестера, Дидсбери. Это было необычное убийство, в нем так же чувствовалось пристальное внимание к деталям, как и в случае с Адамом Бишопом. Инспектор Коллинз был не в восторге, получив извещение из лондонской полиции с просьбой открыть одно из своих дел заново. Он подумал, что его проверяют.

Жертвой был военный мичман, неженатый мужчина тридцати трех лет, который приехал домой в отпуск навестить родителей. Родители работали и в день убийства уехали из дома все вместе на машине где-то без пятнадцати восемь утра. Мичман Денис Спенсер спал в гостевой комнате. Будильник у него стоял на десять тридцать, так как в час тридцать он собирался встретиться со старым другом в пабе. Офицер Спенсер так и не попал на эту встречу, потому что где-то между семью сорока пятью и одиннадцатью часами утра Спенсер впустил в свой дом убийцу.

— Вряд ли это произошло позже одиннадцати. На это указывает приблизительный момент наступления смерти и времени, которое понадобилось, чтобы его убить, — объяснил Коллинз.

Полиция предположила, что человек, которого Спенсер пустил в дом, был вооружен, потому что он — или она — смог убедить Спенсера, большого, крепкого мужчину, пойти вниз в кухню, где тот позволил привязать себя к стулу и заклеить себе рот скотчем. Полиция не выяснила, существовала ли возможность, что там было больше одного нападавшего, но помимо тела и разлитой вокруг крови практически никаких следов нападавшего не было. Как и в случае с Бишопом, убийца Спенсера очень профессионально замел все следы. И, что более важно, жертву подвергли странной и необычной пытке. Его били по голове много раз мягким плоским предметом, возможно большой резиновой дубинкой. Мичман Спенсер умер не от силы или тяжести ударов, а от их количества и частоты. Его ударили много, много сотен раз в отрезок времени с пяти до шести часов, в результате чего шейный позвонок стерся, а мозг расплющило от постоянных ударов о стенки черепа.

— Мозг получил серьезные повреждения, — объяснил полицейский врач манчестерского отделения полиции, когда они встретились в полицейском участке в Динсгейте. — Я хорошо помню подробности, это такая странная смерть. Я в своей практике встречался с разными повреждениями мозга, но обычно они были результатом одного или двух ударов. Чем сильнее удар, тем сильнее поражение мозга. Беднягу Спенсера били не сильно, не как молотком или кирпичом. Взятые каждый по отдельности, удары были не особенно болезненны. Скорее, это были шлепки, а не удары. Череп был сильно поврежден, волосы и кожа на голове полностью отсутствовали. Представьте себе, сколько раз нужно ударить человека по голове, чтобы не осталось ни волос, ни кожи. Разумеется, кровотечение было очень сильное, кровь запеклась на лице и плечах жертвы, а также на ковре под ним. В конце концов, человек должен был впасть в агонию.

— Жертва была в сознании, когда ее били?

— Да, в полном сознании. Убийца об этом позаботился.

— Нюхательные соли.

— Да. Мерзкий ублюдок. Не давал ему отключиться до последнего удара, хотя одному Богу известно, в каком умственном состоянии он был к тому моменту. Абсолютно не в себе, наверное. У него мозги буквально катались туда-сюда в голове.

— У вас есть предположения, что это было за оружие?

— Ну, если хотите знать, я считаю, это телефонная книга. Вполне подходит по всем параметрам.

— Но это не телефонная книга Спенсеров?

— Нет, их книга цела и невредима. К тому же убийце нужно было гораздо больше одной книги. Я провел эксперимент дома, ударяя словарем Томпсона по перилам лестницы. Уже через двадцать минут книга начала рассыпаться. Думаю, убийце понадобилось бы от пятнадцати до двадцати таких книг.

— Двадцать телефонных книг? Тяжело, наверное, таскать с собой такое оружие.

— Да уж, и можете себе представить, как на меня посмотрели, когда я сдуру предложил свою версию. Пятнадцать или двадцать смертоносных телефонных книг в качестве оружия убийства. Да уж, я хорошо поплатился за это.

— Может быть, он обмотал книгу скотчем, которым связал жертву. Тогда ее бы надолго хватило.

— Тогда на черепе обязательно бы остались микроскопические частицы. А я их не нашел.

— Но там были частицы ткани, так?

Доктор пролистал несколько страниц экспертизы, которую составил тогда, отложив в сторону фотографии раны, отображавшие оторванные куски окровавленной кожи и волосок, лежащий на обнаженной кости черепа.

— Убийца очень хорошо очистил рану, но все не смог вычистить, это бы никому не удалось. Да, было порядка двадцати ниточек.

— Есть какие-нибудь предположения насчет того, что это мог быть за материал?

— Я подумал, что это могли быть нитки от рукава его свитера.

— Что-нибудь еще?

— Боюсь, больше вам помочь не могу.

— Совсем ничего необычного?

— Вот разве что похороны.

— Вы ходили на похороны?

— Да, я всегда стараюсь посещать похороны, если покойный побывал у меня на столе. Просто из вежливости. Если честно, я делаю это для семей. Они ведь знают, где я был.

— И где же это?

— Внутри любимого ими человека. Я знал больше о человеке, которого они любили, чем они сами. Я побывал в каждом укромном уголке и вызнал все секреты до единого. Я незваный гость. Говоря начистоту, еще один мучитель, и я хочу показать им: я всегда помню, что я вторгаюсь в сокровенное. В человека, который любил и был любим.

— Впечатляет.

— Поразительно, как высоко они это ценят. Ни разу не было случая, чтобы семья меня не поблагодарила. В случае со Спенсером было по-другому, очень странно, поэтому я и запомнил. Мне показалось, что его никто не любил, потому что я в жизни своей не видел более унылых похорон. Только я, родители, два его брата, один дедушка и священник.

— Да уж, неловкая ситуация, надо полагать.

— Да. Более того, я даже согласился помянуть его шерри и бутербродами. Что вы на это скажете?

— Мило.

— Но это еще не все. Был еще один интересный момент.

— Какой?

— Это произошло, когда гроб опускали в могилу. Вдруг непонятно откуда появился молодой парнишка в военной форме и сыграл сигнал отбоя. Наверное, он прятался за деревом.

— Да уж, мило, правда? Военные почести и все такое.

— Он сыграл ее на казу. Знаете, это такая свистулька, которая издает почти неприличные звуки. Парнишка явно не хотел почтить память усопшего. Не думаю, что это было знаком уважения.

— И никто ничего не сказал?

— Сигнал отбоя не очень длинный. Думаю, все были немного в шоке. В любом случае, когда мелодия закончилась, молодой человек сразу исчез. Просто кошмар.

Когда Ньюсон собрался уходить, доктор попросил передать привет доктору Кларк.

— Мы вместе учились в медицинском колледже, — сказал он. — Мне она всегда нравилась, но она вечно встречалась с богемными ребятами.

— А, да, — ответил Ньюсон. — В конце концов она вышла замуж за музыканта. Он играет на мандолине.

— Не может быть. Не думаю, что это был брак по расчету.

— Да уж, вряд ли она вышла за него ради денег.

— И вряд ли ради размера его инструмента. Ха-ха. Мандолина, говорите? Не очень шикарный инструмент.

— Я считаю, в жизни вообще мало шикарного.

— Ну, передайте привет от меня, хорошо? Чудесная девушка. Просто чудесная.

Ньюсон отметил тоску в голосе доктора. Юность столь мимолетна, но оставляет неизгладимое впечатление. Словно весь остаток человеческой жизни — это лишь слабое отражение ее обещаний.

9

Второе дело, которое Ньюсон нашел в базе данных полиции, было ему прекрасно знакомо. Об этом убийстве знали все. Это было не убийство, а просто мечта желтой прессы.

Энджи Тэтум, бывшая звезда третьей страницы, ныне занимавшая малопочетное место в четвертом составе звезд, постепенно скатывавшаяся в пятый, одна из многих несчастных, о ком люди, в общем-то, слышали, но кем почти никто не интересовался. Женщина, которая была гвоздем программы в определенной части города (а именно в ночном клубе «Стрингфеллоуз») в восьмидесятые, когда девушки с третьей страницы газет были очень популярны. Теперь, двадцать лет спустя, Энджи была интересна только из-за былой славы, а недавно ее протащили в прессе за то, что продюсеры забраковали ее сценарий «Я звезда, вытащите меня отсюда», несмотря на ее обещания снова показать некогда знаменитые груди.

Грустная история грустной жизни. Маленькая девочка с большой грудью, мечтавшая об известности. Она на мгновение прикоснулась к великому, чтобы вновь скатиться в неизвестность. И вдруг, вопреки всем ожиданиям, Энджи вновь стала главной новостью, когда ее гниющее тело было найдено спустя шесть недель после того, как его покинула душа. Она стала жертвой жестокого убийства и издевательств.

Убийство произошло дома у Энджи Тэтум, в маленькой дешевой квартире, что находилась во все еще популярном районе, возникшем в результате жилищного бума по берегам Темзы между Фулхемом и Челси. Результаты расследования указывали на то, что мисс Тэтум купила эту квартиру за счет работы проституткой высокого полета. Сама она никогда не сознавалась в этом, но была тесно связана с несколькими ночными клубами, где у нее было много друзей среди богатых мужчин. Телекамеры наружного наблюдения, установленные над входом в дом, где жила мисс Тэтум, запечатлели множество визитов этих самых друзей, и полиция пришла к выводу, что некогда знаменитые, трижды переделанные груди Энджи Тэтум все еще имели свою ценность и приносили достаточно денег, чтобы обеспечить хозяйке определенный уровень жизни и комфорта. Один из этих посетителей, постаравшийся ничем не привлечь внимания камер, оказался ее убийцей.

— Она пролежала там полтора месяца, — сказала доктор Кларк, которая по чистой случайности выезжала на место убийства, потому что полицейский патологоанатом из отделения «Кенсингтон и Челси» в то время занимался столкновением поездов на станции Виктория. — Естественно, процесс разложения шел полным ходом. Шесть недель — это очень большой срок.

— Поразительно, ведь эти личинки появляются словно по волшебству, да? — заметил Ньюсон.

— Да уж. Вылезают словно из кошмарных снов.

Ньюсон посмотрел на фотографии убитой женщины, некогда такой классной, свежей девчонки шестнадцати лет, чьи груди одновременно завораживали и бесили всю нацию. Энджи была ровесницей Ньюсона. Когда она впервые обнажила перед камерами грудь четвертого размера, он был в шестом классе, учил французский, английский, историю и социологию. Он помнил, как мастурбировал на ее фотографии, появившиеся в «Дейли стар». Теперь он снова смотрел на фотографии обнаженной Энджи Тэтум, бесформенного тела, кишащего личинками. Казалось бы, Ньюсон должен был чувствовать своего рода грустную и драматичную иронию происходящего. Вместо этого он делился с доктором Кларк подробностями манчестерского убийства.

— В этом случае жертва тоже была привязана к стулу, — заметила доктор Кларк.

— Да. А в деле Бишопа жертва была привязана к кровати.

— Но ведь убийцы всегда связывают своих жертв, — заметила доктор Кларк.

— К сожалению, это так. Кстати, патологоанатом из Манчестера просил передать вам привет. Он говорит, что учился вместе с вами в медицинском колледже.

— Это, случайно, не Род Хейнз?

— Именно он.

Доктор Кларк покраснела и засмеялась:

— Господи, Роди Хейнз. Знаете, он всегда мне нравился, но он предпочитал полных дур.

— Вы ему тоже нравились.

— Правда? А почему же он не говорил? Он был такой классный.

Ньюсон никогда не слышал, чтобы доктор Кларк использовала слово «классный», она словно произнесла его на иностранном языке. В какой-то степени так оно и было, потому что это было слово из ее прошлого, а прошлое, как уже отмечалось ранее, это другая страна…

— Как мало мы знаем, да? — задумчиво сказала доктор Кларк. — Роду Хейнзу не пришлось бы просить дважды. Я бы сдалась без боя.

— В общем, он просил передать привет. Зайдите на сайт Friends Reunited, он там. Передайте ему привет.

— Ой, даже не знаю. Я так закрутилась. Это так давно было. И вообще, я не люблю оставлять свои данные в Интернете.

Но Ньюсон видел, что мысли доктора Кларк были уже далеко. Словно не было всех тех лет и в эту комнату вернулось прошлое.

Собравшись с мыслями, доктор Кларк взяла копии всех своих заметок по делу, которые передала Ньюсону в аккуратной папке.

— Боюсь, вы здесь ничего особенного не найдете. В двух словах, убийца связал мисс Тэтум, нанес ей увечья и исчез, оставив ее умирать.

— Следы насилия были только на лице?

— Да, только на лице. Никаких колотых ран, и он не бил ее телефонной книгой по голове.

— Он разрезал ей губу.

— Да, просто кошмар. Острым ножом, прямой разрез от центра верхней губы до носа, затем разрезанные края были сложены вместе и сшиты.

— Без анестезии?

— Разумеется. В ее крови ничего похожего на обезболивающее обнаружено не было.

— И он хотел, чтобы она видела то, что он с ней сделал.

— Да, это уже относится к вашему ведомству, инспектор, но очень на то похоже.

Да уж, с этим было трудно поспорить. Убийца привязал Энджи Тэтум к стулу и оставил ее смотреть в большое трюмо, стоящее на туалетном столике. Затем он сделал так, что Тэтум не могла увернуться от созерцания своего отражения. Он поставил вокруг все зеркала, которые нашел в доме (а их там было предостаточно). Он оторвал их от дверей платяных шкафов, принес два больших зеркала, висевших у входной двери, отколол зеркальные плитки в ванной и прикрепил их к потолку над головой жертвы.

Затем он склеил веки Энджи Тэтум так, чтобы глаза не закрывались.

— Скажите мне, от чего она умерла, — попросил Ньюсон.

— Обезвоживание, голод, упадок сил. Он знал, что она живет одна, что она не общается со своей ужасной матерью, которая вечно таскалась с ней по телевизионным шоу. Он знал, что всем на нее просто наплевать. Камеры наблюдения зафиксировали, что несколько человек звонили в ее дверь и уходили, не получив ответа. Убийца прикрутил стул к полу и оставил ее связанную, с кляпом во рту, глядеть на свое обезображенное лицо до самой смерти.

10

Последним из нераскрытых дел, которые привлекли внимание Ньюсона, было похищение и убийство в Стратфорде-он-Эйвон. Ньюсон сел в поезд, на котором всегда выезжал из Лондона, предпочитая поезд машине. Это была еще одна черта, которую коллеги в Скотленд-Ярде находили просто непостижимой. Во время путешествия Ньюсон решил оставить свои данные на сайте www.Friends Reunited.com. Возможно, Кристина сделала то же, что и он: зашла на сайт, не оставив там следов. Он надеялся, что с его появлением она выйдет из тени. Он вытащил новенький телефон с выходом в Интернет, открыл крошечную клавиатуру и начал печатать свое сообщение.

«Всем привет. Это я. Да, „рыжий коротышка“, он же „человек-морковь“, „коротышка Ньюсон“ и, очень редко, Эдвард. С большим удовольствием почитал о тех, кто уже засветился на этом сайте. Привет, Гари, жаль, что ты так ненавидел школу. Привет, Роджер, я тоже полицейский, прикинь? Совсем не то, чего я ожидал, когда все мы были молоды, но, к сожалению, группа Queen решила не заменять мною Фредди Меркури, да и шахтеров уже почти не осталось, так что мне не удалось стать профсоюзным вожаком вроде Артура Скаргилла. Я работаю в Скотленд-Ярде, я детектив, и могу сказать, что это звучит круто, но на самом деле ничего особенного. Буду рад пообщаться, если кто-то меня вспомнит. Так что черкните пару строк».

Ньюсон хотел было приписать постскриптум о том, что он не женат, но решил, что это прозвучит слишком безнадежно, и вообще, поскольку он ничего не сказал о жене или подруге, все и так было ясно.


Ньюсон никогда раньше не бывал в Стратфорде-он-Эйвон. Он ожидал увидеть город с огромным количеством деревянных домов, прекрасно сохранившихся со времен королевы Елизаветы. В Стратфорде действительно были такие здания, но также было много и современных домов вдали от центра города, и именно на одной из таких улиц одним тихим воскресным днем, на пути домой от газетного киоска, с «Санди таймс» в руке, был похищен Нейл Брэдшоу. Оттуда он был доставлен в амбар, находящийся на ферме в двух-трех милях по дороге на Бирмингем, рядом с деревней под названием Сниттерфилд, где и умер.

Ньюсон встретился с Наташей у ворот фермы. Она приехала сюда из Лондона на день раньше поговорить с местными полицейскими.

— Они знают, где его похитили, потому что он вышел за газетой и не вернулся.

— И семья не волновалась?

— У него не было семьи. Он трижды разведен. Жил один, водил подруг, наверное. Сосед знает, что Брэдшоу так и не вернулся, потому что стоял во дворике и ждал его.

— Они пили вместе?

— Куда там. Ссорились из-за живой изгороди. Наш Брэдшоу выращивал поросль, которая перла вверх с ужасающей скоростью, и мужик из дома напротив собирался выяснить с ним этот вопрос.

— Но возможность так и не представилась.

— Нет, потому что Нейл Брэдшоу так и не вернулся.

Амбар, в котором нашли труп Нейла Брэдшоу, стоял на отшибе, изолированный от других фермерских построек большим полем, и именно здесь Ньюсон и Наташа встретились с Дугласом Годдардом, фермером, который сдал этот амбар убийце.

— Мы ни разу не виделись, — рассказал им Годдард. — Только по телефону говорили. Он сказал, что он художник, ему нужно работать в уединении и мой амбар подходит ему лучше некуда. — Годдард стоял в тени полуразрушенного комбайна посреди сорняков, уже подбирающихся к машине. — Он оставлял наличные в конверте в моем почтовом ящике у дороги, и он очень ясно дал понять, что если его побеспокоят, то он уедет и денег не заплатит. А мне-то что, тихий съемщик — хороший съемщик, скажу я вам, а платил он более чем достаточно. Я бы хотел добавить, инспектор, что я собирался внести эти деньги в налоговую декларацию, да я и сейчас собираюсь, хотя это просто кошмар, кровавые деньги! Я уже вообще-то подумывал отдать их на благотворительность.

Из последней фразы фермера явно следовало, что, не случись такой беды, Годдард и не подумал бы о благотворительности. Ньюсон понял из заметок, сделанных стратфордским полицейским, что мистер Годдард уже во время первого допроса очень сильно напирал на намерение вписать доход с амбара в декларацию. Несомненно, он рассматривал всю эту замороку с убийством как попытки неизвестного злоумышленника втянуть его в неприятности с Управлением налоговых сборов.

— Я был рад сдать ему амбар, потому что для зерна он мне пока не нужен, ведь вся земля на ферме под паром. Гляньте на мой комбайн, у него в кабине подсолнухи растут. Странное это фермерство, скажу я вам, но сейчас вообще времена пошли странные. Вы знали, что этот чертов отдел по защите окружающей среды заплатил мне за то, чтобы я засеял луга? Нет, объясните мне, на хрена нужен луг рядом с домом? Я ж одуванчиками не питаюсь.

— Луга — важный элемент биологической взаимосвязи, — объяснил Ньюсон. — Где дикие цветы, там и насекомые, а где насекомые, там и птицы.

— А где птицы, там птичий помет, — ответил фермер. — Или вот взять мою живую изгородь. Мне не разрешают ее уничтожить, мать ее! Просто потому, что там ночью ежики спят. Да какая мне, на хрен, разница, где спят эти ежи? Это вам, городским, интересно. Вы ни хрена не знаете о деревенской жизни, но все равно лезете куда не просят.

— Извините, вы путаете нас с людьми, которых хоть отдаленно интересует ваше мнение, — заметила Наташа. Она мучилась похмельем и была не в настроении мириться с причитаниями деревенщины-реакционера.

— Спокойнее, сержант, — сказал Ньюсон.

— Слушай, просто узнай у него то, что нам нужно, и мы сможем убраться с этого идиотского поля.

— Нельзя со мной так разговаривать, милая барышня, — возмутился Годдард.

— Можно, можно, — ответила Наташа. — А еще я могу проверить акцизные диски на двух ржавых драндулетах, которые я видела в вашем сарае. Не поверите, но в наше время транспорт нужно регистрировать.

— Послушайте, мистер Годдард, мы скоро уйдем, — сказал Ньюсон самым примирительным тоном. — Мне просто нужно, чтобы вы подтвердили тот факт, что только один раз видели вашего съемщика издалека.

— Я уже сказал, что ни разу его не видел, но однажды в понедельник утром, после того как убили этого бедолагу, я видел фургон, припаркованный около амбара. Я уже раньше говорил вашим парням, мне показалось, что это «тойота-хайас», но я не уверен, потому что мне велено было держаться оттуда подальше, ну я и держался.

— И вам совсем не было любопытно?

— С чего это вдруг? Парень сказал, что художник. А на искусство мне насрать. Он заплатил. А больше мне ничего не интересно.

— И фургон был там весь день?

— Да! — выдохнул Годдард с видом человека, которого заставляют повторять одно и то же. — Он стоял там весь понедельник и все еще стоял, когда я в тот вечер возвращался домой. Я запомнил, потому что играла музыка…

— Вы уже говорили следователям насчет этой музыки, но не сказали, что это была за музыка. Вы не помните?

— Я ее едва слышал, это ведь так далеко, да еще ветер к вечеру сменился, и я слышал только капельку. Старье какое-то, мы в детстве такое слушали. Знаете, Slade, глэм-рок и все такое. Во всяком случае, мне так показалось.

Инспектор Ньюсон поблагодарил фермера за помощь, и они с Наташей пошли к амбару, уже давно не видевшему зерна.

Убийство произошло здесь почти год назад, но место оставалось почти таким же, как тогда, когда из него вытаскивали изможденное, изувеченное тело Нейла Брэдшоу. То ли из-за лени, то ли из брезгливости Годдард ничего не убрал, и материал, которым убийца заткнул щели в стенах и потолке, был на месте, так же как множество досок, болтов и решеток, установленных с целью превратить амбар в надежную тюрьму.

— Наверное, он сделал все это прямо перед самым уходом, иначе Годдард не смог бы услышать музыку, — сказал Ньюсон.

— Может быть, — ответила Наташа. — Хотя если включить ее погромче, наверное, все равно было бы немного слышно.

— Он включил музыку, чтобы заглушить крики Брэдшоу.

— Именно поэтому, наверное, ты и связал это с делом Бишопа.

— Что-то в этом есть, тебе не кажется?

Они оглядели тихий, пустой амбар. Воздух был спертый и затхлый, пахло соломой и землей.

— Если бы убийца не перестал платить за аренду, полагаю, труп все еще был бы здесь, — заметил Ньюсон. В отчете было написано, что Годдард зашел в сарай только после того, как напрасно прождал деньги пару недель. — Полагаю, наш убийца прекрасно знал, за какое время человек может умереть от жажды, и, убедившись, что его жертва мертва, решил не тратить больше деньги на аренду.

Пол амбара теперь был голый, но фотографии с места преступления показывали, что некогда он был усыпан пыточными орудиями: клещами, зажимами, пинцетами и тисками. Результаты осмотра тела показали, что эти инструменты применялись для того, чтобы издеваться над гениталиями и сосками жертвы.

— Значит, он умер не от пыток?

— Нет.

— Но ему, видимо, было больно.

— Да уж.

Результаты вскрытия были ужасны. Убийца начал мучить жертву обеими руками, стискивая и тыча пальцами в соски и пах жертвы. На сильное стискивание правой и левой рукой особенно указывали многочисленные ссадины на груди.

— Он его лапал? — спросила Наташа.

— В основном да, — ответил Ньюсон, — и не очень-то нежно. Он оставил там многочисленные ссадины, глубоко погружая большие пальцы в грудные мышцы. Брэдшоу был очень крупный. У него были самые настоящие груди, и убийца очень серьезно с ними поработал.

Наташа поморщилась:

— Когда мне было пятнадцать, у меня был мальчик, который слишком сильно меня лапал.

Ньюсон сжал зубы и с трудом сглотнул.

— Он останавливался, когда я просила, но только после того, как я просила несколько раз, — сказала Наташа. — Много лет спустя до меня дошло, что ему нравилось причинять мне боль.

— И почему ты ему это позволяла?

— Ничего я не позволяла, я его бросила.

— Сразу же?

— Ну… Не помню. Через месяц.

— Через месяц? Ты позволяла ему причинять тебе боль целый месяц, прежде чем послать его?

— Может быть, меньше… А может, больше.

Наташа смутилась. Ньюсон не стал развивать тему.

— После этого убийца начал использовать свои орудия, — продолжил Ньюсон, и у него внутри все сжалось от одной только мысли.

— Черт, — сказала Наташа, не придумав никакого более содержательного ответа.

— Потом Брэдшоу подвергся содомии. Патологоанатом уверен, что это делалось ручкой столярного молотка, лежавшего рядом с клещами.

— Мило.

— Затем он надел на свою жертву трусики.

— Что? Кружевные какие-нибудь?

— Нет, просто белые женские трусики фирмы «Маркс энд Спенсер». И еще короткую гофрированную клетчатую юбку.

— То есть подозреваемый размозжил Брэдшоу яйца, а потом надел на него трусы и юбку? Ты думаешь, он хотел превратить его в девочку? Этакая извращенная операция по смене пола?

— Не знаю. Это не объясняет, зачем убийца издевался над его сосками.

— И как же он его прикончил? — спросила Наташа. — Извини, я знаю, что должна была все это выяснить сама, но вчера я напилась с девчонками. Я была на собрании клуба «Все мужики — ублюдки».

— Не все, а только те, с кем вы по каким-то причинам общаетесь.

— Нет, здесь ты ошибаешься. Существует научное доказательство того, что все мужики — ублюдки. Все, кроме тебя, конечно. Ты исключение.

Ньюсон подумал, что исключение было сделано потому, что он коротышка, тихий по своей натуре и определенно не представляет, по мнению Наташи, никакой угрозы, начисто обделен сексуальной привлекательностью или вообще нисколько ей не симпатичен.

— Я польщен, — сказал он.

Далее Ньюсон рассказал, что, вдоволь поиздевавшись над Брэдшоу, убийца положил еду и воду на маленькую полочку, которую прибил к стене на высоте около восьми с половиной футов над землей. Затем убийца поставил под полочкой стул. Вставая на стул, Нейл Брэдшоу никак не мог дотянуться до еды и воды, причем ему не хватало каких-то одного-двух дюймов.

— Просто клиника, — сказала Наташа.

В полу прямо перед стулом были четыре отверстия, где к доскам была прикручена телекамера с нацеленной вверх линзой. Камера была подсоединена к телемонитору, свисающему на кронштейне с потолка прямо над полочкой.

— У камеры не было записывающей функции. Она просто передавала живую картинку на экран.

— То есть Брэдшоу вынужден был смотреть, как он тянется за едой.

— И смотреть снизу.

— Странно. Можно было предположить, что этот больной ублюдок захочет, чтобы Брэдшоу смотрел в собственное безумное от отчаяния лицо.

— Нет, он хотел, чтобы Брэдшоу смотрел себе под юбку.

— Черт знает что.

— Да уж. И именно после этого, как мы полагаем, убийца покинул Брэдшоу. Тот умер через неделю от гниющих ран. По царапинам на досках под полочкой можно судить, что измученный мужчина раз за разом вставал на стул и тянулся за водой, которая так и осталась в недосягаемости. Эти царапины на стене — следы его ногтей.

Проведя около получаса в амбаре, где Ньюсон не узнал ничего нового, кроме того, что уже прочитал в отчетах, они с Наташей поехали в «Дан Коу», ближайший паб, известный своими обедами.

— Возможно, Брэдшоу был все воскресенье заперт в сарае, а потом под покровом темноты его перевезли в амбар, — предположил Ньюсон, после того как они сделали заказ.

— То есть получается, — ответила Наташа, — что у нас по-прежнему нет доказательств, что эти убийства связаны между собой, но если за всем этим стоит один человек, то ему просто повезло, что жертвы не очень сопротивлялись в самом начале.

— Да, возможно, он их всех знал.

— Широкий круг друзей. Строитель из Северного Лондона, мичман из Манчестера, шлюха из Кенсингтона и этот парень…

— Помнишь гида в музее «Домик Энн Хэтуэй», у которого нашлась самая огромная коллекция порнофильмов, которую следственная группа когда-либо видела?

— Ну и что?

— Ничего.

— Откуда наш убийца знает таких разных людей?

— А почему бы и нет?

— Должен быть мотив. Недостаточно убирать людей в разных частях страны просто потому, что ты их знаешь.

— Предположим, он любит убивать, а знакомых легче скрутить.

— Чушь.

— С другой стороны, возможно, он их не знал.

— В таком случае как он попадал в их дома и заманивал в фургоны?

— Понятия не имею.

— Может быть, — сказала Наташа, набрасываясь на креветки с чесночным соусом и картошку, — причина в том, что «он» — на самом деле разные люди, которые совершили четыре совершенно не связанных друг с другом преступления, а мы просто тратим время впустую.

В этот момент зазвонил Наташин телефон. Ньюсон знал, что это Ланс.

— Даже не подумаю отвечать, — сказала она; телефон продолжал звонить.

Через несколько минут, когда телефон зазвонил снова, она все же ответила и ушла на парковку, чтобы он не слышал. Вернулась она хмурая, как и всегда после разговора с Лансом.

— Не понимаю, зачем ты уходишь, — заметил Ньюсон. — Ты всегда мне рассказываешь, что он сказал.

— Он сказал, что я его притягиваю и не даю спокойно жить.

— Какого черта он об этом думает? Он тебя бросил. С тобой покончено. У него нет права звонить тебе и говорить, что ты с ним делаешь.

Ньюсону не нужна была последовавшая за этим смущенная пауза, чтобы понять, что Наташа и Ланс снова вместе.

— Не надолго тебя хватило.

— Я не хочу об этом говорить.

— Хорошо.

— Он приезжал вчера вечером.

— А я думал, что вчера ты была на собрании клуба «Все мужики — ублюдки».

— Когда я вернулась домой, он спал на моем диване.

— Он не имел права вторгаться в твой дом. Ты должна была его арестовать.

— Не говори глупости.

— Я серьезно.

— Глупости все это. И вообще, он признал, что был свиньей. Он был такой милый и очень извинялся.

— А я думал, что все мужики — ублюдки.

— Так и есть, но выбирать не из чего. Слушай, я знаю, что обычно у Ланса куча проблем. Но сейчас у него все в порядке.

— Отлично.

— Он сказал, что я должна дать ему еще один шанс, что хоть это я обязана сделать.

— Ты ничего ему не должна. Это он должен тебе за проживание, а ты ему не должна ничего. Я говорил, что он вернется. А ты сказала, что не пустишь его.

— Отчасти это моя вина. Нет, я ведь правда много работаю, и это для меня главное.

— Обычно считается, что это хорошо.

— Да, но, может быть, я должна уделять ему больше времени. Ты подумай: он безработный, а у меня классная работа, а это ведь очень обидно, особенно мужчине, и иногда я бываю жесткой в этом плане. Думаю, мне нужно уделять ему больше времени.

— А я думал, что ты не даешь ему спокойно жить.

— Да, но он говорит, что все очень сложно. Я ведь тоже хочу, чтобы он был хорошим парнем, чтобы не изменял и не пил где-то ночи напролет, с другой стороны, у меня есть классная работа, и я постоянно про нее рассказываю, и я должна уделять ему время и быть с ним. По-моему, это нормально.

Ньюсон глубоко вздохнул. Он не должен, просто не должен был заводить этот разговор. Даже если бы он вообще не был привязан к сержанту Уилки, он не должен был до такой степени принимать участие в личной жизни своей подчиненной. Но он был привязан к ней. Он ее любил. Он думал о ней каждый вечер перед сном и просыпался с мыслью о ней. Она была его наваждением, и роль сочувствующего друга только подогревала его страсть. И он ничего не мог с собой поделать. Только разговаривая с Наташей о ее друге, Ньюсон мог быть ближе к ней.

— Я пытаюсь понять его аргументы, — сказал Ньюсон. — Он говорит, что, если ты не хочешь, чтобы он мотался и пил, ты должна меньше интересоваться работой?

Наташа не ответила.

— Наташа, этот мужчина пользуется тобой. Он запугивает тебя, когда вы вместе, а бросив тебя, он угрозами заставляет принять его обратно…

— Я сказала, что не хочу об этом говорить.

— Но мы уже об этом говорим.

— Я так и знала, что ты не отвяжешься.

— А что мне остается?

— Я не голодна. Пойду в машину. Доедай и приходи.

Так инспектор Ньюсон остался в одиночестве доедать курицу с картошкой.

11

Они почти не разговаривали по дороге обратно в Лондон, задумавшись каждый о своем. Ньюсон сидел на пассажирском сиденье и смотрел в окно, чтобы избежать опасности всю дорогу наблюдать, как двигаются Наташины ноги, когда она переключает передачи. Он попытался сосредоточиться на убийстве, изо всех сил пытаясь найти одно имя или деталь, чтобы соединить убийство Адама Бишопа в Уиллздене с тремя более ранними преступлениями.

Ничего общего не было. Из тысячи имен соседей, друзей, коллег и врагов убитых, которые были включены в различные отчеты, ни одно имя не повторялось дважды.

Более того, среди всех инструментов, кусочков скотча, отпечатков пальцев и микроскопических нитей, которые были найдены и зафиксированы разными следственными бригадами, не было ни одного повторяющегося элемента. Скотч присутствовал в трех преступлениях, но это был самый обычный скотч. Веревка присутствовала в тех же трех преступлениях, но веревку можно купить в любом магазине товаров для дома или в универмаге.

И все же Ньюсона не покидало ощущение, что все преступления связаны между собой и что он имеет дело с серийным убийцей. Обстоятельства были слишком схожими. За истекшие два года было совершено четыре убийства, в которых жертвы подчинились убийце, позволили себя связать и затем, будучи в сознании, подверглись долгой и изощренной пытке, в результате которой скончались. Жертва осознавала свою участь, не только саму боль, но и то, каким именно образом эта боль была причинена. Убийце было важно, чтобы они знали, что с ними происходит, чтобы они понимали, что происходит и как это должно завершиться. Ньюсон предполагал, что мотивы убийцы носили сексуальный характер, потому что не мог придумать ни одной другой причины таких поступков. К тому же, насколько он знал из собственного опыта, по большому счету все в этой жизни сводилось к сексу.

В этот момент Ньюсон отвлекся от мыслей об убийстве и позволил себе бросить взгляд на стройные Наташины ножки. Они уже въезжали в Лондон, и при большом скоплении транспорта Наташе приходилось постоянно переключать передачи на своем маленьком «рено-клио», в результате чего мышцы очень мило напрягались чуть повыше ее маленьких сапожек, доходивших до середины икры. Наташины ноги составляли основной интерес Ньюсона, ведь это была единственная ее часть, на которую он оказал определенное влияние.

Когда они только познакомились, Наташа почти не носила юбки или платья, объясняя это тем, что ей не нравятся ее слишком короткие ноги. Услышав это объяснение, Ньюсон заявил, что она или ненормальная, или слепая, или и то и другое, вместе взятое. Официальным и незаинтересованным тоном (как ему казалось) он сообщил, что, по его беспристрастному мнению, Наташины ножки были высшего разряда и что вне мира высокой моды всем прекрасно известно: длина ног ни в какое сравнение не идет с их формой.

— На самом деле никому не нравятся мерзкие, скелетоподобные модели по девять футов ростом, — сказал он ей. — Их берут туда, чтобы платья длиннее казались.

С тех пор Наташа «оголяла» ноги, как она сама говорила, гораздо чаще и даже была настолько щедра, что иногда припоминала заслугу Ньюсона в этом деле. Он не мог решить, доставляло ли ему ее откровение больше радости или боли, поскольку она говорила об этом тоном младшей сестренки, и не более того. В конечном счете он решил, что и радости, и боли в этом было достаточно.

У Ньюсона зазвонил телефон, и он вернулся мыслями к убийству.

— Инспектор Ньюсон? Это доктор Кларк.

— Добрый день, доктор.

— Я насчет убийства в Манчестере, тот мужчина с разбитыми мозгами. Род сказал, что, по его мнению, это телефонные книги, так?

— Род? Значит, вы ему звонили?

— Да. А что?

Ньюсон услышал в ее голосе вызов.

— Нет, ничего.

— Я нашла его на Friends Reunited, как вы и советовали, и он прислал мне свой номер телефона.

— Отлично.

— Что вы хотите сказать этим «отлично»?

— Ничего. Я абсолютно ничего не хочу этим сказать.

— Мне было приятно поговорить с ним.

— Я так и подумал.

— Что вы хотите сказать этим «я так и подумал»?

— Что вы хотите сказать этим «что я хочу сказать»? Я ничего не хочу сказать. Не вижу причины.

— И очень правильно. Никакой причины нет.

— Конечно нет. Вы говорили про телефонные книги. Я полагаю, вы обсуждали нераскрытое убийство в Манчестере?

— Да, и, кстати, частицы ткани, которые он обнаружил на черепе, — думаю, это частицы книжной обложки. Раньше книги переплетали в ткань, их по-прежнему можно достать в Folio Society. Полагаю, волокна на черепе остались именно с такой обложки. То есть это никакие не телефонные книги.

— Вы думаете, что мичмана Спенсера убили старой книгой?

— Да, несколькими старыми или новыми книгами, переплетенными в ткань.

— Понятно. Что ж, спасибо. Попрошу кого-нибудь заняться вопросами переплета книг. Я уверен, что вы правы.

— Я бы лично все проверила, но у моего мужа трехдневный фестиваль народной и джазовой музыки, и я немного занята.

— Три дня народной и джазовой музыки? Да откуда же они столько музыки возьмут?

— Они включат в программу только самое-самое основное. Сомневаюсь, что они хотя бы из минора выйдут.

Ньюсон поблагодарил доктора Кларк за беспокойство и повесил трубку. Итак, муж в отъезде, и первое, что она делает, это ищет координаты Рода Хейнза на сайте поиска однокашников? Ньюсону это не понравилось. Он пожалел, что передал ей привет от Хейнза. Ньюсон знал, что доктор Кларк — разумная, спокойная женщина, но он начал понимать, что прошлое обладает очень мощной силой. Его щупальца были длинными, а хватка крепкой.

Оказавшись наконец дома, он почувствовал, как прошлое вцепилось в него еще сильнее. Двое одноклассников решили написать ему. Гари Уитфилд и Хелен Смарт. К сожалению, Кристины Копперфильд среди них не было, но все же ему была приятна мысль, что класс начал собираться снова.

Сначала Ньюсон открыл письмо Гари Уитфилда.

«Просто здорово, что ты снова в нашем классе, Эдвард. Ты вечно всех смешил, а это очень важное и ценное качество. Мы с партнером ходим смотреть на клоунов, и мы очень верим в лечебные свойства смеха. Знаешь, мне очень жаль, что я сказал, что всех вас ненавидел. На самом деле я ненавидел очень немногих, и ты не из их числа, ты всегда был милый, и, если по-честному, ты тоже изрядно получал от ублюдков типа Джеймсона. Забавно: в кокни слово „голубой“ маскируется словом „рыжий“. Ты знал? Поэтому меня иногда называют „рыжий“, и каждый раз я вспоминаю про тебя. Мы оба рыжие! Этим стоит гордиться».

Ньюсону так не казалось. Для него рыжий цвет волос или нетрадиционная ориентация были частью генетического кода, и нечего тут было ни гордиться, ни стыдиться. С этим рождаешься, и все тут. И все же он был рад за Гари Уитфилда. По сравнению с детством у него была просто райская взрослая жизнь, а это очень правильное развитие событий. Гари доставалось от одноклассников гораздо сильнее, чем Ньюсону, и «гордость», которую он в этом нашел — своего рода способ отомстить. Гари молодец. Ньюсон подумал написать ему в рамках «рыжей» солидарности, но потом вспомнил о клоунах. Не хотелось, чтобы в списке его адресатов был человек, который ходит смотреть на клоунов, даже если этот человек — его бывший одноклассник.

Ньюсона с Гари Уитфилдом в детстве ничего не связывало, а вот с Хелен Смарт они были настоящими друзьями. Какое-то время она была его самым близким другом, и, возможно, самым лучшим другом за всешкольные годы. Прошло двадцать лет с тех пор, как они общались. И все равно в ее письме проскальзывали нотки прежней близости и душевного сродства. Ньюсон заметил, что это вообще присуще электронным сообщениям. Они быстрые, спонтанные, личные и одновременно пугливые и одинокие. Электронные сообщения — опасная штука. У Ньюсона было правило: никогда не пиши в сообщении того, что не смог бы сказать в лицо адресату. Но это правило он частенько нарушал.

«Привет, Эд, — писала Хелен. — Полицейский? Полицейский? ПОЛИЦЕЙСКИЙ? Ух ты. Ты, наверное, шутишь.

А может быть, и нет, я не знаю. Может, твой адрес — просто шутка, и меня совратит извращенец, который думает, что я школьница. Но с другой стороны, на этом сайте мы все по-прежнему школьники, правда? Навеки четырнадцатилетние. По крайней мере, в моем случае это так, потому что именно в четырнадцать лет я от вас ушла. Ты, наверное, ушел в восемнадцать. Я всегда жалела, что не доучилась до шестого класса, когда можно приходить в школу в джинсах и болтаться в комнате отдыха шестиклассников, но такие мелочи не могли удержать меня в этом болоте. Кстати, я никогда раньше с незнакомыми людьми в Сети не общалась, поэтому не нужно думать, что я несчастная или сумасшедшая. Хотя на самом деле ты ведь не чужой, так? Или не так? Или жизнь тебя совсем изменила? Да уж, если ты стал полицейским, думаю, так оно и есть. Если честно, я думала, что там есть ограничения по росту. Я помню, в газетах попадались заметки насчет мальчишек, которым приходилось вытягиваться, чтобы поступить в полицию. Ты тоже вытянулся, Эд? Представить себе этого не могу. Ты всегда говорил, что у тебя нормальный рост, а все остальные мальчишки просто дылды. Может быть, в МВД изменились правила. Мне кажется, в любом случае противозаконно лишать кого-то шанса просто из-за низкого роста. Дерьмо. Что-то я чушь несу. Ты теперь подумаешь, что я сумасшедшая. Ладно, к делу. Я работаю в компании, занимающейся благотворительностью, и живу в Лондоне. Судя по тому, что ты работаешь в лондонской полиции (если только это не шутка), ты тоже живешь в Лондоне. Может быть, встретимся? Если согласен, напиши мне. Может быть, вместе мы сумеем понять, почему шахтеры тогда проиграли. Может, это мы виноваты. У меня ребенок, но я могу вызвать няню. Пока».

Все та же Хелен. Старая подруга.

Ньюсон тут же ответил:

«Хелен! Это ничего, что ты ненавидишь полицейских. Все мои коллеги в Скотленд-Ярде ненавидят меня за то, что я полицейский. Некоторые называют меня „рыжим коротышкой“, так что в каком-то плане я школу так и не закончил. Ладно, ты-то как? Занимаешься благотворительностью? Помню, ты говорила, что Band Aid — очень подходящее название, потому что это действительно маленький пластырь, который пытается закрыть огромную и ужасную рану! У меня детей нет, да и откуда им взяться? Я ни с кем не спал с 1987 года. С удовольствием встречусь с тобой. Зиг хайль! Инспектор Ньюсон из партии нацистов».

Наверное, Хелен была в Сети, когда Ньюсон отправил сообщение, потому что она тут же ответила.

«Огромная и ужасная рана! Неужели я была такой ханжой? Неудивительно, что ты бросил меня на той дискотеке на Рождество. Как насчет завтра? „Питчер энд Пиано“, Сохо, в восемь? Соглашайся или предложи что-то другое».

До чего же странная и неясная планета — эта Всемирная паутина, где можно настолько открыто общаться с призраками из прошлого, которых нигде не видно, но которые могут оказаться у тебя за стенкой. Это одновременно возбуждает и бодрит.

Возбуждает? Еще как, потому что мозг Ньюсона неизбежно обратился к сексу. Казалось, он мог работать только в этом направлении. Хелен никогда не была подругой Кристины, но у нее были прикольные огромные ботинки и короткая стрижка. Она была пухленькой, но привлекательной, и если заглянуть под мешковатую одежду, что однажды удалось сделать Ньюсону, она была фигуристой, несмотря на подростковый жирок. Ньюсону особенно запомнились ее груди, потому что однажды он держал их в руке, и если бы его попросили описать их, он назвал бы их дерзкими. Возможно, у всех девчонок в четырнадцать лет дерзкие груди. Может быть, и так, Ньюсон вряд ли сумел бы провести серьезный статистический анализ из-за отсутствия опыта. Но груди Хелен точно были дерзкими. Он закрыл глаза и снова увидел их. Гладкая, упругая мягкая кожа, почти восковая на ощупь, и пухлые соски. Это было ее отличительной чертой. Очень необычные и потому притягательные. Ньюсон задумался, как повлияло время на эти дерзкие грудки.

Он написал: «Согласен», и свидание было назначено.

12

— Она тебя бросила? — спросила Наташа. — Значит, она была твоей девушкой?

— Насколько я помню, нет. То есть она была моим другом и я с ней целовался, но я не помню, чтобы у меня было ощущение, что это серьезно и официально.

— Она позволяла тебе ее лапать?

— Ну-у…

— Ага. Я так и думала.

— Всего один раз. Это было в ту ночь, когда Артура Скаргилла арестовали у завода «Оргрейв» и мы просто из себя выходили от злости.

— Господи, кажется, я слышу оправдания.

— Мы тогда во всем винили Тэтчер.

— Она позволила тебе облапать себя сверху или сверху и снизу?

— Только сверху.

— Через одежду или под одеждой?

— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы.

— Не дури. Это важно.

— Хорошо. Под одеждой. Всего чуть-чуть.

— Только под блузкой или под блузкой и лифчиком?

— Я правда не помню.

— Не будь идиотом. Все это помнят.

— Хорошо. Под лифчиком.

— Могу тебе сказать, что, когда тебе четырнадцать, позволять парню запускать себе руку в лифчик — это очень серьезно, особенно если ты ответственная и скучная девица, как ты эту Хелен описываешь.

— Она не была скучная. Дело просто в том, что твое поколение наплевало на политику…

— Вы нажирались тогда?

— В четырнадцать лет? Нет, конечно.

— Черт, а мы — да.

— Девяностые годы очень отличаются от восьмидесятых. Мы засеяли почву, а вы пожали плоды. Слушай, я пришел к ней, когда ее родителей не было дома. Я зашел, потому что мы собирались издавать школьный журнал. У нас было собрание редакторов.

— Только ты и она?

— Да. Она собиралась быть редактором, а я главным журналистом, ну то есть единственным журналистом.

— Господи, вы были той еще парочкой зануд.

— Нам казалось, что мы круче всех. Единственные достойные персонажи в школе.

— Это точно.

Ньюсон отчетливо помнил тот вечер. Их с Хелен переполняли безумные мечты о создании невероятно успешного и влиятельного журнала. Затем они включили новости, а там все стояли на ушах, показывали, как полиция дерется с шахтерами, потом сюжет о голоде в Эфиопии. Их так расстроила и разозлила вся эта несправедливость, и вдруг Хелен попросила обнять ее.

— Она попросила тебя ее обнять? — спросила Наташа.

— Кажется, именно так оно и было, братская солидарность, так сказать, а потом одно за другим, и понеслось…

— И вдруг у тебя в руках оказались ее груди?

— Именно так.

— Если она попросила тебя обнять ее, значит, ты ей очень нравился.

— Ерунда.

— Не ерунда.

— Она просто хотела обняться.

— Никто никогда не хочет просто обниматься.

Они снова были в Кенсингтоне и Челси, но на этот раз на севере от реки, шли мимо прекрасных старинных домов с белыми колоннами по Онслоу-Гарденс.

Перед одним из домов столпилась пресса.

— Опять доктор Кларк, — сказал Ньюсон. — Патологоанатом из Челси все еще разбирается с той аварией, так что будь добра — не давай выхода своей раздражительности.

— У меня с ней нет проблем. Это у нее со мной проблема.

Жертву звали Фарра Портер, и до своей преждевременной кончины она была восходящей звездой Консервативной партии. Привлекательная блондинка, которой не исполнилось и тридцати лет. В прошлом году на конференции в Брайтоне она стала центром внимания, живым доказательством того, что консерватизм снова был молод и динамичен.

— Единственное, что в Фарре Портер было молодым, так это ее возраст, — заметил Ньюсон. — С политической точки зрения она просто неандерталец. Вешать, пороть, съесть всех черномазых детей с кашей и отправить всех черных на родину.

— А я думала, что она нормальная. Взять хотя бы ее стиль. И ты должен признать, что у нее были классные туфли.

И снова Ньюсону пришлось признать, к своему стыду, что наблюдение, которое показалось бы ему абсолютно глупым, выскажи его кто-нибудь другой, в устах Наташи было просто потрясающим и незабываемым. Ну почему, недоумевал он, стоит ему только увлечься девушкой, как он тут же начинает растворяться в каждом ее слове и поступке?

— Я не могу серьезно относиться ни к одному политику, который настолько обеспокоен своим загаром, — заметил он.

— Это мир прессы. Презентация очень важна. Нужно соответствовать, тебе не кажется? — ответила Наташа.

У Фарры Портер был знаменитый загар, это была ее марка. Когда она выиграла дополнительные выборы в Фулеме, заголовок в «Сан» кричал: «ШОКОЛАДКА». Она появилась на вечеринке в честь своей победы в маленьком черном платье от Версаче, с открытой спиной, разрезанном спереди до пупка и по бокам от бедра до подмышки. Почти каждый сантиметр ее элегантных стоячих грудок был на виду, и было абсолютно очевидно, что она загорала без лифчика. За одну ночь это платье превратило Фарру Портер в главное достоинство консервативной партии, в политика с большой буквы, самую признаваемую фигуру парламентской партии, даже более известную, чем сам ее лидер. Ее броский вид заставил лейбористскую партию заняться поисками жемчужины, которая затмила бы Фарру Портер.

— Она классно выглядела и вообще была прикольной, — настаивала Наташа. — Если бы у меня было достаточно времени и денег, может, у меня был бы загар не хуже.

— Вряд ли. У тебя и так прекрасная кожа. Лучше не бывает.

Возникла неловкая пауза. Ньюсон, как всегда, зашел слишком далеко, засветив свое тайное обожание.

— Спасибо. Очень мило с твоей стороны, — сказала Наташа, удивленно глядя на него.

Пауза продолжалась, пока они не прошли в дом, где жила и умерла мисс Портер. Жертву нашла ее мать, которая была замужем за известным волокитой, членом совета министров, и большую часть своей жизни имела дело с мучительными скандалами в прессе. Позже все единодушно признали, что она мужественно выстояла этот самый ужасный из кошмаров. Находясь рядом с обезображенным телом своей дочери, она все же смогла уведомить полицию и МВД таким образом и на таком уровне, что место преступления тут же оцепили и ни одна ужасная деталь произошедшего не выскользнула наружу. Толпу журналистов, собравшихся на ступеньках дома, привлекло только появление полиции. Они не подозревали, что Фарра Портер, звезда прессы и, благодаря своему потрясающему умению одеваться, потенциальный премьер-министр, была мертва.

Ньюсон это знал, но он понятия не имел о том, как она умерла, и не был подготовлен к жуткому зрелищу, которое ждало его в ванной рядом со спальней убитой.

— Держитесь, — сказала Элис Кларк, когда они шли через гардеробную комнату мимо многочисленных пар прекрасных, аккуратно расставленных туфель. — Ее отбелили.

— Отбелили?

— Видимо, да. Мне кажется, именно этого хотел убийца. Ее положили в смесь трихлорида и фенола. Два очень сильных отбеливающих вещества.

Обнаженное тело Фарры Портер лежало в вихревой ванне, по форме напоминающей почку, и действительно было отбелено. Ее знаменитая загорелая кожа была белой с багровыми пятнами, словно свежее мясо, и выглядела просто кошмарно.

— Наверное, он держал ее здесь несколько часов, — заметила доктор Кларк — Возможно, сидел на унитазе вон там и смотрел.

— Откуда вы знаете, что он остался посмотреть? — спросил Ньюсон, тут же припомнив два других дела, в которых жертву оставляли умирать в одиночестве.

— Потому что он с ней не закончил.

— Волосы?

— Да, волосы. Если бы он сделал это до отбеливания, они были бы тоже белые, а вы прекрасно видите, что это не так.

Прекрасные светлые волосы Фарры Портер были почти так же знамениты, как и ее роскошная кожа. Теперь это было в прошлом.

Ее волосы были выкрашены в ярко-рыжий цвет. Даже крошечный мягкий пучок на лобке — все, чему при жизни Фарра Портер позволила остаться на обработанной воском, отполированной и ухоженной коже, приобрел тошнотворный, неестественный, химический оранжевый цвет.

Ньюсон не мог припомнить настолько жуткого и нелепого трупа. Словно из комиксов про Бэтмена.

— Как она умерла?

— Я не знаю. Для этого мне нужно перевезти ее к себе. Сомневаюсь, что причиной смерти явилась кислота. Конечно, она бы погибла, если бы пролежала в ней достаточно долго, но на это ушло бы несколько дней, а убийца, очевидно, хотел только повредить ее кожу. Ощущения были не из приятных, но все же в тот момент, когда убийца спустил кислоту из ванны, Портер все еще была жива.

Ньюсон и Уилки прошли обратно через гардеробную, заглянув по пути в дорогие ящики и шкафчики, стоящие от пола до потолка по всем стенам. У мисс Портер не только туфель было не счесть. Прекрасные платья и костюмы висели длинными блестящими рядами, и многочисленные ящики были заполнены изысканным нижним бельем.

— Эта девушка явно была из тех, кто полагает, что важнее правильного сочетания трусиков и лифчика ничего и быть не могло, — заметил Ньюсон.

— Большинство девушек так думают, — ответила сержант Уилки. — Просто некоторым трудно соответствовать этому стандарту.

Ньюсон сомневался, что Наташа права. Ширли, его бывшая, определенно не была этим озабочена. И даже посреди всего этого ужаса, который, казалось, должен был поглотить его целиком, Ньюсон не мог упустить шанс жадно ухватиться за соблазнительный кусочек личных сведений, которыми поделилась Наташа.

В гостиной царил идеальный порядок. Книги и дорогие безделушки были разбросаны по полированным поверхностям, создавая впечатление тщательно созданного беспорядка. Два просторных белых дивана стояли по обеим сторонам низкого журнального столика из резного красного дерева, и были устелены большими, роскошными подушками, которые горничным постоянно приходится взбивать. На каждом диване была вмятина. Было логично предположить, что Фарра Портер и ее убийца сидели здесь, лицом друг к другу.

На столике стояла наполовину пустая бутылка белого вина. Вино разливалось в два бокала, но из них остался только один. Второй был завернут в газету и растоптан, простой и эффективный метод избавиться от отпечатков пальцев. Убийца оставил на столе смятый листок бумаги с мелкими осколками.

— Он просто издевается, — заметил Ньюсон. — Хочет, чтобы мы знали, как легко нас победить.

— Только увидев ее, я знала, что ты пришьешь это дело к остальным, — сказала Наташа.

— А ты так не думаешь?

— Похоже на то, но мне бы так хотелось найти доказательство.

— И еще мне кажется, что убийца начал приоткрывать карты, — размышлял Ньюсон, наклоняясь над столиком, чтобы осмотреть другой бокал, рядом с которым стояла маленькая бутылочка. Крышка от нее лежала рядом. Он наклонился к бутылочке и понюхал. — Запаха нет, но думаю, это окажется рогипнол, — сказал он.

— Думаешь, он ее изнасиловал?

— Сомневаюсь. Это решать доктору Кларк. Рогипнол подходит не только для этого. Если нужно подготовить человека к пытке, его легче усыпить ненадолго.

Убедившись, что столик уже сфотографировали, Ньюсон надел пару перчаток и аккуратно передвинул крышку бутылочки. Затем он поднял ее за горлышко пинцетом и поместил в прозрачный пакет.

— Проверим, хотя мне кажется, что можно извести на эту бутылку хоть весь порошок, но отпечатков пальцев так и не найти. Наш друг хочет, чтобы мы знали, насколько просто убить человека, и чтобы при этом мы абсолютно ничего с этим не могли сделать.

— Эд, никакого «друга» пока нет, — напомнила Наташа. — У нас по-прежнему нет никаких доказательств того, что преступления, которые ты связал у себя в своем воображении, связаны в реальности. У нас пять трупов. Тебе не кажется странным, что мы не обнаружили ни одного связующего звена?

— Оно есть, Наташа. Просто пока что оно от нас ускользает. Мы пришли к тому, с чего начали: к еще одной безуспешной попытке понять причину великолепного и изощренного сценария смерти.

— Ты еще не знаешь, от чего умерла эта женщина.

— Думаю, он заставил ее выпить кислоту.

— Почему ты так думаешь?

— Он умудряется каждую пытку довести до победного конца. Это не всегда легко, но он очень старается. Для него очень важно, чтобы они умерли именно от того, от чего страдают. В Уиллздене для достижения цели ему пришлось использовать вещество, задерживающее свертывание крови. В Манчестере книги, переплетенные в ткань, после многих часов усилий убили здорового молодого офицера. Энджи Тэтум умерла, размышляя о результате своей пытки, и Нейл Брэдшоу тоже, хотя я не знаю, хотелось убийце, чтобы он умер от голода или от созерцания надетой на него юбки. А теперь Фарра Портер, которую превратили из загорелой блондинки в бледнокожего рыжика при помощи отбеливающей кислоты и краски. Убийца хотел, чтобы она умерла, но он не мог просто перерезать ей горло, потому что перерезанное горло не было частью необходимого наказания. Преступления должны быть связаны. Отсюда и моя догадка, что он добил ее кислотой, которая уничтожила ее кожу.

— Когда ты вот так объясняешь, все логично, но это просто догадки.

— Конечно, догадки. Это все, что убийца нам оставляет. Догадки.

Они пошли в спальню. Огромная дорогущая кровать с розовыми накрахмаленными простынями казалась нетронутой. Подушки были взбиты, покрывало разглажено явно руками профессионала. Ньюсон засунул карандаш в ящик тумбочки и открыл его. Внутри лежала упаковка презервативов и вибратор.

— Отличная штуковина, — заметила сержант Уилки. — Такую не найдешь в обычном секс-шопе для женщин.

И снова Ньюсон жадно ухватился за это наблюдение и отложил его на будущее. Еще одна интимная деталь, которой можно наслаждаться. Она знала о вибраторах. Интересно, а у нее есть вибратор? Эта мысль его очень возбудила.

— Презервативы французские, — добавила Наташа. — Очень необычные. Ребристые, разноцветные. Она явно привыкла держать все в руках.

— Только не в последние несколько часов своей жизни. Каким-то образом эта очень умная и супержесткая в политике дама все выпустила из рук.

— Этот ублюдок ее чем-то накачал.

— Но она не боялась, она впустила его в дом. Почему? Кто он такой? Почему все его впускают?

Ньюсон всегда чувствовал себя странно, находясь в самых сокровенных уголках чужой жизни. Только вчера одна лишь Фарра Портер знала содержимое ящиков своей тумбочки. Если она кому-то об этом рассказывала, то только по своей воле. А теперь люди, которых она никогда не видела, ходят и суют везде носы, как у себя дома. Ньюсона всегда смущала эта мысль. Жертва была как на виду. Убийца забрал ее жизнь, а полиция моментально прибрала все то, что осталось.

Он вдруг подумал о докторе Хейнзе, патологоанатоме из Манчестера, который ходил на похороны убитых. Затем он вспомнил мичмана Спенсера, которого в последний путь пришли проводить только родители, патологоанатом и какой-то солдатик, играющий сигнал отбоя на казу.

Они вернулись в ванную, где уже закончился первичный осмотр места преступления и доктор Кларк собиралась вынимать тело. Ньюсон оглядел просторную комнату. Фарра Портер жила в роскоши. На огромной раковине были золотые краны, полочки были аккуратно уставлены множеством дорогих бутылочек и пузырьков.

— Помимо самой ванны ничего не тронуто, — заметил Ньюсон. — Она вообще не сопротивлялась.

— Возможно, она была связана, — заметила доктор Кларк, — но кожа настолько повреждена кислотой, что я не могу ничего определить без микроскопа. Вы видели бутылку на журнальном столике. Наверное, рогипнол. Мне кажется, она проснулась в ванне и тут же подверглась пытке.

— Она была в сознании.

— Вероятно, да. Кажется, она немного мотала головой.

Пол рядом с ванной, с той стороны, где находилась голова, был завален полотенцами, забрызганными кислотой.

— А почему она не дергалась всем телом?

— Не знаю. Может быть, он прижимал ее шваброй или еще чем-нибудь.

Ньюсон оглядел ванную. В углу стоял унитаз с толстым сиденьем полированного дерева. Рядом с ним было биде, тоже с золотыми кранами. Толстые белые полотенца свисали с блестящего хромированного змеевика, безупречно чистые зеркала блестели в окружении итальянской мозаики.

— Кто бы это ни сделал, у него железные нервы и твердые руки. Он вообще ни к чему не притронулся.

— Может быть, он просто все расставил по местам.

— В любом случае впечатляет.

Ньюсон открыл стеклянную дверь душевой, роскошной кабины с кранами на потолке и по стенам. Все из золота, все вытерто насухо с момента последнего использования, ни одного пятнышка от воды. На полочке стояли бутылки с шампунем и кондиционером, рядом лежала мыльница с новым куском мыла в форме раковины, прекрасный, девственно свежий, нетронутый кусок мыла, вот только Ньюсон обнаружил на нем лобковый волос. Вытащив маленькую лупу из кармана и приглядевшись получше, он увидел, что кто-то специально воткнул этот волосок в абсолютно новый кусок мыла.

Волосок был рыжий.

Может быть, убийца выдернул волосок у жертвы и воткнул его в кусок мыла? Это казалось единственным объяснением. Если так, что это было: еще одна дикая ритуальная деталь убийства или сообщение для полиции? Может быть, он пытался что-то сказать? Ньюсон был рыжий. Может быть, убийца пытался что-то сказать Ньюсону?

За его спиной доктор Кларк давала указания полицейской бригаде, достававшей тело из ванны. Когда она заговорила, Ньюсону показалось, что он уловил эмоции в ее обычно профессиональном тоне.

— Инспектор Ньюсон, — сказала она. — Думаю, теперь я могу ответить вам, почему женщина не металась в ванне, а только трясла головой.

Ньюсон знал, что услышит. Он знал о телах, которые могли двигать только головой.

— Не могу сказать точно, но, судя по тому, как только что подняли тело, я думаю, у нее сломан позвоночник.

— Дьявол, — сказала сержант Уилки, войдя в ванную.

Доктор Кларк проигнорировала это замечание.

— Он хотел, чтобы она была в сознании, — продолжила она, — но не хотел, чтобы она сопротивлялась.

— Это предположение, доктор, — напомнил ей Ньюсон. Он никогда не видел, чтобы доктор Кларк была настолько очевидно расстроена, находясь на месте преступления, и чувствовал себя неловко.

— Это не предположение, инспектор, — продолжила она. — Это здравый смысл, мать его. Я могу отличить сломанный позвоночник от целого. Эта… этот скот… хотел, чтобы тело лежало в кислоте и не дергалось. Поэтому он накачал ее рогипнолом и парализовал, пока она была без сознания.

Несколько секунд в ванной царила тишина. Наконец сержант Уилки сказала:

— Я нашла ее ежедневник.

Она провела Ньюсона обратно в гостиную, мимо диванов к старинному буфету, который Портер использовала вместо бара. Здесь полно было бутылок солодового виски, старого коньяка и экзотических ликеров. Перед ними лежал ежедневник, разумеется, очень красивый, как все в жизни Фарры Портер, за исключением ее трупа. Книжечка была в кожаном переплете, пухлая, с искусно выведенными инициалами «ФП». На каждую страничку, исписанную уверенным почерком Портер, приходился один день. Самые важные встречи самой важной политической жизни… Парикмахер… макияж… телевидение… радио… фотосессия… парикмахерская… макияж… телевидение.

Не было странички только на день убийства.

— Он ее вырвал, — сказала Уилки. — Точнее, очень аккуратно вырезал.

Используя обратную сторону ручки, Ньюсон перевернул страницы и при ближайшем рассмотрении действительно смог увидеть отрезанный краешек странички глубоко в переплете книги.

— Никогда не видел столь аккуратного мужчины, — пробормотал Ньюсон.

— Наверное, на этой страничке было его имя, — заметила Уилки.

— Или телефонный номер, или что-то, что могло бы навести на него, — ответил Ньюсон. — Значит, он назначил ей встречу. Она пометила ее в ежедневнике и впустила его в дом. Либо она его знала, либо он сумел привести веский довод, чтобы она с ним увиделась. Как и в остальных случаях.

Сержант Уилки смотрела на ежедневник.

— Она записала в ежедневнике день своей смерти.

13

Она была там! Сама Кристина Копперфильд! За прошедшие сутки, во время отсутствия Ньюсона, виртуальный мир шелфордской средней школы выпуска 1986 года пополнился на одного самого известного тогда человека. Кристина добавила свое имя в список. Ньюсон и правда не ожидал этого. Он едва ли мог надеяться, что такая классная девчонка, как Кристина Копперфильд, такая уверенная, прикольная и знаменитая, всеобщая любимица, найдет хоть секунду в своей прекрасной, восхитительной, полной событий жизни, чтобы зарегистрироваться на сайте www.FriendsReunited.com. Но она это сделала. И более того (лежащая на мышке рука Ньюсона задрожала): рядом с ее именем был значок «И». Она оставила информацию о себе. Ньюсону нужно было только нажать на него, чтобы узнать все самое интересное о девушке, с которой он раньше гулял. Желая продлить этот волшебный миг, он подождал еще минутку, прежде чем нажать на значок.

«Привет, челы! Я здесь! Ура! Я наблюдала за вами много недель, подумывала, не объявиться ли тоже, и когда увидела, что у вас здесь Эд, ну я тоже записалась. Как у ВАС дела, ребята? Да, это Кристина. Кристина Копперфильд, она самая, ну да. ДЕЙВ, я все еще смеюсь над тем твоим ПРИКОЛОМ, вот уже двадцать лет. Что новенького??? У меня все в порядке, все просто класс. УРА! Вы помните, я хотела попасть в шоу-бизнес? Конечно, помните, я ВЕЧНО БОЛТАЛА об этом. Прикиньте, я почти этого добилась! Я работаю в пиаре, это почти так же круто, и это ТААААК КЛААААССНО! Кто бы мог подумать, когда я три года подряд возглавляла школьный комитет по проведению рождественских дискотек, что я буду рулить вип-гостями на таких классных мероприятиях, как МОТОР-ШОУ в Эрлс-корте! Просто супер! Мне так нравится, я много путешествую, в основном по Британии, но и за границу тоже. Недавно мы устраивали корпоративку на верхней палубе „Куин Мэри-2“, и это было тааааак классно мы были пришвартованы в Саутгемптоне, но можете быть уверены, это было покруче, чем РОЖДЕСТВО В ШЕЛФОРДСКОЙ ШКОЛЕ! Ха! Так вот. Ну, что еще? Нет, я НЕ замужем, и у меня НЕТ детей (ПОКА ЧТО!!!) Были, конечно, всякие разные, но не было ЕДИНСТВЕННОГО. Ладно, что уж здесь поделать. Мне много надо. Я думаю, некоторые это ПОМНЯТ — правда, мальчики? Ну ладно, я побежала, куча дел. Буду заглядывать на сайт. Кто знает, может быть, я соберу нас всех вместе! Только не надейтесь на „Куин Мэри-2“!!! ПОКАААААА!!!»

Ньюсон задумался над этим посланием.

Отчасти он был разочарован. Кристина жила в его памяти целых двадцать лет как лидер, воплощение недосягаемой красоты, спокойствия и легкости. Девчонка, которая свободно чувствовала себя на самой вершине, забравшись туда без малейших усилий. И все же нельзя отрицать, что долгожданное звездное будущее вовсе не было звездным. Глядя трезвым взглядом, Ньюсон видел, что в сообщении не было особой уверенности в себе и легкости. Он знал, что, прочитай это сообщение сержант Уилки, она бы немедленно окрестила его старую подругу полной дурой. Но сержант Уилки встречается с Лансом, поэтому — что она понимает?

Конечно, Кристине хочется, чтобы ее школьные товарищи знали, насколько она счастлива и как у нее все здорово получается. И еще, она вспомнила о нем лично. Только его имя было упомянуто из длинного списка старых приятелей, которых давно раскидала жизнь. И вообще, она оставила сообщение только потому, что увидела его сообщение. Ньюсон снова почувствовал сладостное томление. Кристина Копперфильд снова выбрала его, как и тогда, на рождественской дискотеке в 1984 году. Было ли это признание виртуальным аналогом приглашения на танец? Неужели ему снова повезет? Надежда казалась очень призрачной, и все же она его выбрала.

Глядя на имя Кристины на экране, Ньюсон увидел, как появился еще один значок Ее фотография! Она добавила ее прямо сейчас! Он два раза щелкнул мышкой по значку, и уже через секунду Кристина улыбалась ему с экрана. Она была прекрасна. Та же широкая, счастливая улыбка, которая разбила столько юных сердец. Те же ясные голубые глаза, длинные светлые волосы, загар, но теперь они украшали умудренную женщину, а не девчонку. Фотография была сделана на какой-то вечеринке, Кристина стояла напротив стенда «Готекс Эвиэйшн Фьюэл». На ней было маленькое черное платье, в руке бокал шампанского, и ноги такие же, как и раньше! Стройные и спортивные, хотя, если бы Ньюсон был честен с собой, он бы признал, что за прошедшие годы они стали скорее тощими. Грудь у нее была отменная. Платье определенно пошито для большой груди, и Кристина выглядела в нем изумительно. Ньюсону показалось, что грудь у нее слишком уж подросла за прошедшие годы. С другой стороны, он не хотел делать поспешных выводов. Наташа сказала ему как-то, что поддерживающий лифчик превращает уши в груши без какой-либо операции. В общем, Кристина выглядела даже лучше, чем раньше. Спокойная, уверенная, потрясающая. Главный игрок гламурного мира пиара. Ребята из полицейского клуба явно бы удивились, что такая девчонка оставила в киберпространстве сообщение для такого парня, как Ньюсон. Хотя, разумеется, он им никогда об этом не расскажет.

Он посмотрел на часы. Пора было спешить. Он собирался встретиться с Хелен Смарт в «Питчер энд Пиано» на Дин-стрит. Ньюсон быстро переоделся и спустился в метро. Еще недавно эта встреча казалась ему заманчивой, но он не мог отрицать, что с появлением на сцене Кристины Копперфильд ужин с тридцатипятилетней Хелен Смарт потерял всякую привлекательность.

«Питчер энд Пиано» был классическим примером городского паба в новом стиле, и, войдя внутрь, Ньюсон почувствовал себя нехорошо. Невозможно было понять, что здесь находилось раньше, но теперь это была огромная бездушная пыточная камера из металла и пластика, в которой пили и орали сотни и сотни молодых людей. Им приходилось орать, потому что они не слышали сами себя, а уж других и подавно: в комнате не было ни одной мягкой или поглощающей поверхности, только сталь, стекло и опять сталь. Это все равно что вести беседу, сидя в огромном ведре. Вдобавок здесь играла музыка, хотя ее никто не слушал, а точнее, не слышал.

Ньюсон на десять минут опоздал и даже не пытался найти Хелен среди сотен орущих и визжащих пьяных людей. Он понятия не имел, как она выглядит. В конце концов, он просто встал у бара, и она вскоре подошла к нему.

— Привет. Это я, Хелен.

Он повернулся и увидел маленькую женщину с короткой стрижкой и серьгой-гвоздиком в одной ноздре. Он ни за что не узнал бы ее на улице и, даже приглядевшись, с трудом мог разглядеть следы пухлой девчонки, с которой он некогда собирался устроить мировую революцию. Меньше всего изменились глаза: по-прежнему пронзительные, широко расставленные глаза на маленьком лице. Ньюсон помнил ее пухлое личико, оно и теперь выглядело шаловливо, но под глазами у нее были черные круги, и в глаза бросалась ужасная худоба.

— Может быть, пойдем в другое место, — прокричал Ньюсон ей на ухо, украшенное тремя гвоздиками и двумя колечками. — Кажется, неподалеку есть место, где шума еще больше.

Хелен улыбнулась. У нее по-прежнему были ямочки на щеках, о чем Ньюсон давно забыл.

— Мне тогда просто ничего другого в голову не пришло, — прокричала она. — Ты хочешь уйти?

— Да, очень.

— Допей сначала.

— Ну уж нет. — Ньюсон протиснулся к бару и поставил полную кружку пива на мокрую стойку.

— Наверное, полицейские неплохо получают, — сказала Хелен, когда они вышли на улицу. — Я никогда такие напитки не оставляю.

— У нас расистам выдают премии, и еще я, естественно, беру взятки.

Было по-прежнему рано, и они смогли найти столик в ресторане «Ред Форт Индиан» недалеко от паба. В большом зале было жарко и много народу, поэтому Ньюсон снял пиджак. Он заметил, что, несмотря на крошечные капельки пота на лбу, Хелен так и осталась в теплой кофте.

Они сделали заказ.

— Ты по-прежнему вегетарианка? — спросил Ньюсон.

— Да. Но теперь я ем молочные продукты.

— Продалась. Я помню, раньше ты даже кожаную обувь не носила.

— Я и сейчас не ношу. Так к тому же дешевле.

— Знаешь, я получил сообщение от Гари Уитфилда.

— От кого?

— Он был в моем классе, а не в твоем.

— Я ушла в конце четвертого класса. Я не всех помню.

— Ты видела сообщение Кристины Копперфильд? Ты ведь помнишь Кристину.

— Да, Эд, Кристину я помню.

— Ты читала, что она написала? Кажется, у нее все отлично.

— Кажется, она полная дура. Что, впрочем, неудивительно.

Принесли еду, и Хелен начала расспрашивать Ньюсона о его жизни. Он рассказал, что получил диплом социолога и потом диплом юриста, рассказал всю правду о своих отношениях с Ширли, умолчав только о том, что она имитировала оргазмы.

— Мне кажется, я оказался в полиции, потому что не захотел быть адвокатом. Хочешь верь, хочешь нет, но я не вижу здесь противоречия с тем, что мы когда-то обсуждали. Я знаю, во всех полицейских видят цепных псов, но я там, потому что верю в правое дело. В общем, я считаю, что от нас больше пользы, чем вреда.

— Поверю тебе на слово.

Ньюсон не хотел говорить о себе. Две с половиной бутылки пива «Кингфишер» оказали свое обычное воздействие, и он захотел спросить, проколото ли у Хелен еще что-то, кроме ушей и ноздри.

— Ну, — сказал он, — а что насчет тебя?

— Я изучала литературу в Уорике, но бросила. Потом пошла работать в Оксфордский комитет помощи голодающим. Большую часть девяностых я провела в Африке, работая в гуманитарных миссиях.

— В Африке? — сказал Ньюсон. — Я никогда не выезжал за пределы Европы. Наверное, это потрясающе.

— Это ужасно. Я была только в голодающих районах.

— А-а.

— Домой вернулась уже давно. Там можно побыть какое-то время, но потом выгораешь дотла. Да, и еще у меня есть Карл.

— Твой парень?

— Сын. Ему шесть лет.

— Это так странно звучит. У тебя шестилетний сын. Нет, просто потрясающе: в прошлый раз, кода мы виделись, мы сами были детьми.

— Двадцать лет прошло, Эд. Я ведь должна была хоть чем-то все это время заниматься? Я сейчас работаю в «Кидкол». Ну знаешь, телефонная горячая линия для детей, страдающих от издевательств в школе. Ее еще всякие знаменитости поддерживают. Может быть, ты покупал наши значки в форме слезинки. Это не моя идея, даже не думай! Мне кажется, что они отвратительные и потворствуют идее беззащитности жертв. Взрослым не обязательно превращать детей в жертв. Для этого есть другие дети.

Ньюсон слышал об этой кампании. В ней участвовали различные звезды, и весь город был увешан рекламой.

— Они просто молодцы, да? Почти столько же известных персонажей, как в «Комик Релиф» с их красными носами.

— Ну, начнем с того, что это для детей, а это всегда хорошая реклама, и с Диком Кросби нам очень повезло. У него просто невероятные запасы энергии. Он преобразил «Кидкол». Вся хитрость со знаменитостями — убедить их на самом деле участвовать в проекте. Телефонные друзья, письма, все такое. И конечно, они наперегонки спешат к Дику. Людям нравится быть рядом с деньгами, даже если эти деньги чужие.

Конечно, Ньюсон знал о Дике Кросби. Все о нем слышали. Он был новым самородком от бизнеса, вроде создателя Virgin Ричардом Брэнсоном. Симпатичный, простоватый на вид предприниматель, владелец гостиниц, телекомпаний, лайнеров, самой большой в мире вертолетной компании. Он брался за все, что казалось ему интересным. Он раньше всех проникся идеей компьютеризации и купил тысячи компьютеров для школ, в результате чего сам Тони Блэр кооптировал его в «главные компьютерщики» своего кабинета.

Помимо вступления в «Кидкол», его последним достижением было приобретение сети «Нэшнл телеком», и для того, чтобы подвигнуть людей больше общаться голосом, а не эсэмэсками и имейлами, он пообещал вручить миллион фунтов тому, кто сделает миллиардный телефонный звонок.

— Да, кажется, он действительно парень что надо, — сказал Ньюсон.

— Он так много для нас сделал, но насчет «парня что надо» я не уверена.

— Почему?

— Потому что он делает абсолютно все только ради своей известности, — ответила Хелен. — И не думаю, что «Кидкол» — исключение из этого правила. Если он миллионер и хочет показать, что ему не безразлична эта проблема, почему бы просто не отдать нам эти деньги? Что это за хрень — миллион за звонок? Он мог бы просто отдать эти деньги нам. Он мог бы целый год выдавать нам по миллиону в день.

— Богатство — это относительная категория, так? Мы ведь тоже могли бы отказаться от этого ужина. Возможно, на эту сумму можно было бы неделю обеспечивать водой какую-нибудь африканскую деревню.

— Я не так часто выбираюсь куда-нибудь поужинать, — недовольно ответила Хелен.

— Да, Хелен, наверное, твоя работа не из легких. В любом случае Кросби участвует в огромном количестве проектов, и не только ради своей известности. Вообще-то он сотрудничал с нами, и ему это славы не прибавило. Он выступал на собрании Федерации полицейских по поводу проблемных семей в жилых массивах. Знаешь, когда одна семейка захватывает власть в курятнике и всех терроризирует. Не только в школах такое случается.

— Да, я знаю, Эд, и все равно я думаю, что он мошенник.

— А я думаю, для человека, который всю жизнь проработал в благотворительности, ты немного немилосердна.

Когда пришло время платить по счету, Ньюсон настоял на том, чтобы угостить Хелен. Она протестовала, но недолго.

— Может быть, это твоя плата за то, что бросил меня на рождественской вечеринке.

— Ты упоминала об этом в том сообщении. Я не думал, что бросил тебя. Ну… мы ведь… Мы были просто друзьями, так?

— Да ладно тебе, мы были больше, чем друзья.

— Мы были близкими друзьями, лучшими друзьями, но… ты ведь не была моей девушкой?

— Нет, наверное, не была. Я просто думала, что к тому все шло, вот и все.

— Правда? Вот это да. Извини… Это было бы… Ну, это было бы здорово, но…

— Но принцесса Кристина Копперфильд поманила тебя своим пальчиком, и я осталась стоять с двумя стаканами пунша, как полная дура.

Они выходили из ресторана, и на мгновение голос Хелен стал жестче. На улице Ньюсон вдруг понял, что извиняется за то, что он сделал двадцать лет назад и на что даже не обратил тогда внимания.

— Послушай, Хелен, я не подумал об этом. Ну, мы ведь были друзьями…

Вдруг Хелен расхохоталась.

— Черт возьми, Эд, это неважно! Мы были детьми. Какая разница? Я злилась просто потому, что специально накрасилась ради тебя, и ты знаешь, что это было строго против правил ярой феминистки тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.

Они рассмеялись.

— Все равно, Хелен, жаль, что ты тогда ничего не сказала. Я просто никогда не думал, что я могу быть интересен девушке…

— И что бы изменилось? Маленькая глупышка Хелен пытается оторвать тебя от школьной звезды? Да ладно, Эд, ты тогда был как кобель, унюхавший течную сучку. Я же наблюдала за тобой. И к тому же в те дни девочки о таких вещах не говорили, даже убежденные феминистки вроде меня. Spice Girls появились позже, помнишь?

— Нет, честно, я не подозревал, что интересую тебя с этой стороны. Я никогда так не думал. Мне и в голову не приходит, что я могу быть интересен. Я ведь страшненький рыжий придурок-коротышка.

— Ты не страшненький, Эд.

— Значит, просто рыжий придурок-коротышка?

Они оба засмеялись. Это был один из тех моментов, после которых все идет, как должно было. Они поцеловались на тротуаре на Дин-стрит, и Ньюсон спросил:

— Не хочешь ко мне зайти кофе выпить?

— Я не могу. У меня няня, и уже поздно. Но у меня дома есть кофе. Пойдем?

Ньюсон поймал такси, и они поехали с Хелен в ее квартиру в Уиллздене. В такси они опять поцеловались. Подходя к дому через неухоженный общий двор большого темного дома, Ньюсон понял, что Хелен жила в пяти минутах ходьбы от дома Бишопов. Он проезжал мимо ее дома и не знал этого.

Пока Хелен искала ключи, Ньюсон заметил невероятное количество звонков на входной двери. Наверное, потребовался настоящий инженерный гений, чтобы втиснуть такое количество квартир в дом, изначально рассчитанный на одну семью.

Они прошли мимо велосипедов, сваленных в некогда просторном коридоре, и поднялись наверх к Хелен. Потекли мучительные минуты, пока они сидели в крошечной гостиной и ждали, когда за няней приедет такси. Они обменивались ничего не значащими репликами, в коляске тихо спал ребенок няни.

Ньюсон попытался не растерять возбуждения. Он знал, что сегодня окажется в постели со старой школьной подругой, но желание постепенно угасало. Он совершенно точно не был снобом, но жизнь Хелен была настолько жалкой, что он поневоле загрустил, а грусть вовсе не возбуждает. Он попытался воссоздать в своей памяти ее груди. Он понятия не имел, в каком они теперь состоянии, потому что она так и не сняла пиджак, но он вспомнил ее соски и попытался представить, во что они превратились, когда ушел подростковый жирок. Наконец няня уехала.

Прежде чем Ньюсон успел открыть рот, Хелен приложила палец к губам и исчезла в комнате, которая впоследствии оказалась ее спальней. Она вернулась через минуту, неся маленького спящего мальчика, которого положила на диван и укутала в одеяло.

— Это Карл, — тихо сказала она. — Его отец — самоанец.

Ньюсон снова почувствовал, как ускользает желание. Крошечная квартирка, крошечный мальчик… Это было слишком по-домашнему.

— Послушай, Хелен, мне неприятно выгонять Карла…

— Эд. У меня мало денег. У меня только одна спальня. И что с того? Это означает, что я не имею права на личную жизнь?

— Нет, конечно, нет. Я просто подумал…

— С ним все в порядке. Он спит.

Хелен взяла Эда за руку и отвела в спальню. Он тут же увидел, что в ней была одна-единственная кровать. Ему придется заняться любовью в кровати, еще хранившей тепло Карла.

Она закрыла дверь и вдруг поцеловала его в полной темноте, впиваясь в его губы с яростным и не совсем трезвым желанием. И он ответил на ее поцелуй. Наконец ее пиджак был снят, и ее маленькое, худенькое тело плотно и сильно прижалось к нему. Силы Ньюсона вернулись к нему, и ему удалось продолжить начатое. Они упали на кровать и во второй раз, спустя двадцать лет, ее груди оказались у него в руке. Они стали меньше, но соски остались такими же, большими и мясистыми, ив разгар страсти, а также благодаря необычности момента они казались восхитительными. Исследуя ее тело руками, Ньюсон с восторгом заметил, что пупок и половые губы Хелен были украшены пирсингом. Он никогда такого не встречал.

— Мило, — сказал он, пытаясь нарушить напряженную тишину.

— Мне нравятся новые дырочки, — сказала Хелен. — Я хочу в сосках сделать, но они у меня слишком толстые, и это тяжело. Но когда-нибудь обязательно сделаю. Прямо насквозь.

— Брр, — пробормотал Ньюсон.

— Да! — радостно ответила Хелен.

Когда настал критический момент, Ньюсон прошептал, что в бумажнике у него есть презерватив.

— Кажется, срок его годности еще не истек, — сказал он. — Хотя уже вот-вот.

— Давай, если хочешь. Мне все равно, — ответила Хелен.

Такая реакция Ньюсону не понравилась. Если и было что-то, чего он не любил, то это когда девушка не заботилась об интимной гигиене. Но он был слишком возбужден. Ее худое тело было так приятно, и вообще он был готов. Вот только наденет презерватив, и все будет хорошо. Он попытался нашарить в темноте пиджак.

— Можно на секунду свет включить?

— Нет, — ответила Хелен. — Мне нравится в темноте.

Наконец Ньюсон нашел то, что искал, и начал возиться с пакетиком. Конечно, к этому моменту его эрекция начала угасать, но, к счастью, Хелен это заметила и предприняла шаги по спасению ситуации. Когда ее голова склонилась к нему, Эд подумал, что если она всегда заставляет мужчин надевать презерватив в полной темноте, то эта проблема ей явно хорошо знакома. Наконец он был готов, и они занялись любовью.

Ньюсон не спал с женщиной уже много месяцев и попытался продлить удовольствие, насколько смог. Гибкое, голодное, двигающееся под ним тело женщины было очень приятно. И все же после он не смог избавиться от легкого ощущения неловкости. Он не мог полностью отрешиться от всего, как ни пытался.

Позже они лежали рядом, облокотившись на подушки, рука Хелен лежала на груди Ньюсона.

Вдруг дверь в спальню приоткрылась. Это был Карл, он сказал, что хочет пить.

Вряд ли такая ситуация может кого-нибудь привести в восторг, но Ньюсон не думал о Карле. Свет скользнул в маленькую комнату через щель в двери, и, моргнув от неожиданности, он опустил глаза на тонкую белую руку Хелен. Она тут же прикрыла ее простыней, но он успел увидеть, что она исчиркана порезами, их были сотни. Знак почета увлеченного мазохиста.

Хелен поняла, что он все видел.

— Карл, закрой дверь, пожалуйста, — сказала она. — Я сейчас выйду.

Когда в комнате снова стало темно, Хелен сказала:

— Это было очень давно. Больше это не повторяется.

Но Ньюсон видел слишком много порезов, царапин и шрамов в своей взрослой жизни. Даже за долю секунды он успел увидеть, что некоторые из них были свежие, пунцовые. Конечно, они были сделаны не вчера, но недавно. Хелен надела халат и пошла к ребенку. Вернувшись, она включила свет.

— Я вызвала тебе такси, — сказала она. — Завтра всем на работу.

Ньюсон попытался не показать, какое испытал облегчение. Он боялся, что из вежливости ему придется провести остаток ночи с девушкой, у которой проблем было явно больше, чем у него самого.

Она уложила Карла на его законное место и сделала кофе, пока они ждали такси.

— Я до сих пор просто поверить не могу, что ты ушел с Кристиной Копперфильд тем вечером, — сказала она из крошечной кухни, которая вела прямо в гостиную.

— Я же сказал, Хелен. Я понятия не имел, что интересен тебе.

— Да дело тут не во мне, дурачок, — сказала она. — Дело в ней. Ты ведь был крут, а она — полная дура.

— Я? Крут? Это она была крутой. Она была королевой школы.

— У нее была власть, но не более того. Она была высокомерная, ограниченная, злобная тварь, и в душе большинство девчонок ее ненавидели.

— Да ладно тебе, она была невероятно популярна.

— Чушь собачья. Она не была популярна. Да, всем мальчишками она нравилась. Но это другое. А большинство девчонок ее боялись. Я была среди них.

— Ты никого не боялась.

— Я всех боялась, Эд. Кроме тебя.

— А-а.

— Конечно, я пыталась храбриться и держать марку, но поверь мне, Кристина Копперфильд могла уничтожить меня в любой момент. Единственное, что для этого было нужно, это настроить против меня других девчонок В основном дело не заходило дальше оскорблений, она просто делала так, что мне казалось, будто я толстая, страшная, глупая, неинтересная. Но иногда дело словами не ограничивалось. Я видела, как она со своей бандой засунула в рот одной девочке тампон.

— Я понятия об этом не имел.

— Это было в женской раздевалке после волейбола. У девочки как раз начались месячные. Она села на лавку, а когда встала, на лавке была кровь. Прямо как в сцене из «Кэрри». Кристина Копперфильд начала издеваться, смеяться над ней. Называла ее «грязной шлюхой» и «паршивой дрянью». Потом заставила своих подружек принести из автомата тампон, и они вместе засунули его ей в рот. Вот такая была звезда Кристина Копперфильд, мать ее. И ты ушел с ней.

— Я же ничего этого не знал, Хелен.

— Конечно, тебя интересовали только ее загар, волосы и сиськи.

— Да.

Раздался звонок. За Ньюсоном пришло такси. У двери он поцеловал Хелен на прощание.

— Та девочка, у которой начались месячные… — сказал он.

— Что ты хочешь спросить?

— Это была ты?

В ответ она молча закрыла за ним дверь.

14

Ньюсон добрался до дома около двух ночи, чувствуя себя очень неловко. Секс был отличный, но ему определенно не понравилось внезапное и глубокое вторжение в чужую жизнь. В жизнь человека, который, положа руку на сердце, был ему безразличен. Хелен была очень несчастна. У нее много трудностей, и нанесенные самой себе увечья свидетельствовали к тому же о низкой и покалеченной самооценке. Ему такие проблемы были не нужны. Ему хватало забот с собственной самооценкой, и ему не нужна была компания несчастных и озлобленных матерей-одиночек. Он чувствовал себя виноватым за то, что переспал с ней, и не хотел больше ее видеть. Ему казалось, что при желании она могла бы найти сколько угодно мужчин на одну ночь.

Он долго стоял под душем и думал о Кристине и о том, что рассказала Хелен. Неудивительно, что Кристина жестоко обращалась с Хелен. Она была жестока и с ним тоже, бросив его через неделю с той же легкостью, с какой выбрала. Но красивые люди играют по другим правилам. Это известно всем, и если Хелен этого не знает, ей пора подрасти. Ньюсон не мог ненавидеть Кристину. Она была красавицей, и на короткий момент она выбрала его. И за это он всегда будет ей благодарен.


После душа, поскольку его компьютер был всегда подключен к сети, Ньюсон увидел, что ему пришла новая почта. Несмотря на поздний час, он не смог удержаться и не проверить ее. Отчасти — опасаясь, что Хелен уже вынесла в письменной форме унылый приговор их совместно проведенному вечеру.

От Хелен ничего не было, зато было два письма насчет убийства Фарры Портер. Убийство, разумеется, тут же стало большой новостью. Водитель такси, в котором Ньюсон ехал домой от Хелен, дал Ньюсону вечерний выпуск «Стандарт», и смерть члена парламента была расписана в нем на четырех полосах. Ньюсон знал, что ему придется представить результаты расследования как можно скорее.

Первое сообщение было от доктора Кларк.

«Мы с вами просто молодцы.

Убийца действительно сломал позвоночник Фарры Портер, чтобы парализовать ее. Он ударил ее чем-то тяжелым, возможно, молотком, пока она лежала без сознания под рогипнолом. Я думаю, что он (или она) нанес увечье одним ударом, что свидетельствует либо о хорошем навыке и точности, либо о невероятной удаче. Единственный плюс во всем этом кошмаре заключается в том, что, сломав ей позвоночник, убийца сделал ее практически невосприимчивой к боли от разъедающей ее кислоты, хотя, несомненно, умственная агония девушки была просто невыносима».

Ньюсон на момент задумался. Это было интересно. Убийца не был принципиально заинтересован в причинении боли. Главным для него было то, что он делал с Фаррой Портер. Важно было само отбеливание, а не сопровождающая его боль.

«Следующее. Вы были правы насчет причины смерти. Он заставил ее выпить кислоту, о чем свидетельствует состояние внутренних органов девушки. Отличная догадка».

Ньюсону это утверждение не принесло ни удовлетворения, ни гордости. Он знал, что шел по следам одного убийцы, и знал, что убийца сначала мучил, а потом приканчивал жертву способом, логично вытекавшим из пытки. Но больше Ньюсон не знал ничего, и он был прав, когда стоял над трупом Адама Бишопа и предсказывал дальнейшие смерти. Сколько именно — решать убийце. Собственная беспомощность приводила Ньюсона в отчаяние.

«Я экспериментировала с кожей и кислотой, пытаясь определить, как долго убийца работал над мисс Портер. Конечно, точный результат получить невозможно, поскольку кожа жертвы была живая, а я поневоле пользовалась кусочком мертвой кожи. И все же я могу высказать обоснованное предположение, что он оставил ее в кислоте приблизительно на один час. Все это время во рту у нее был кляп — на языке и в горле есть небольшие царапины от ткани. К сожалению, мне так и не удалось установить, что это за ткань, потому что он очень тщательно вычистил ей рот. Сочтя процесс отбеливания законченным, убийца прикончил ее, влив в рот около пинты кислоты. Она могла бы кричать, когда кляп был вынут и пока пила кислоту, но гортань была сухая и поврежденная. И все же, возможно, кто-нибудь из соседей слышал крик. Невозможно сказать, покрасил ей убийца волосы на голове и на лобке до или после убийства. В отличие от кожи, волосы — это, по сути, мертвые клетки, и соответственно реакция на окрашивание волос живого и мертвого человека будет одинаковая. Я отметила рост волос, на голове были крошечные светлые корни, но волосы растут и после смерти, так что это нам ни о чем не говорит».

Ньюсон знал ответ на этот вопрос. Убийца покрасил волосы Портер перед ее смертью и удостоверился, что она тоже это видела. Сделав с Фаррой Портер то, что ему было нужно, он хотел, чтобы она понимала каждый аспект своей участи. Он не мог оставить ее смотреть на себя, как сделал это с Энджи Тэтум. Здесь был совсем другой случай. Мисс Портер была на виду, динамичная, деловая, в центре огромного круга почитателей ее личности и профессиональных качеств. Ее нельзя было оставить умирать в одиночку, глядящую на свое измученное тело, ее бы обнаружили в течение нескольких часов и спасли, после чего она поведала бы правду об убийце. Нет, Фарра Портер была одной из тех, кого убийце пришлось прикончить до своего ухода, но Ньюсон не сомневался, что она умерла, прекрасно осознавая, что она простилась с жизнью, будучи рыжей.

Второе сообщение было из следственной лаборатории Скотленд-Ярда, подтверждающее, что лобковый волос, который Ньюсон нашел на куске мыла, действительно принадлежал убитой.

В уме Ньюсон просчитывал, что это могло значить. Подобный поступок был настолько нетипичен для убийцы. Обычно он вообще не оставлял следов. Это была отличительная черта всех убийств. Почему он пренебрег этим правилом? Почему он так старался не оставить следов своего присутствия за исключением трупа и при этом намеренно оставил такой специфический след? И еще был разбитый бокал убийцы и бутылка рогипнола. Ньюсон осознавал, что стиль убийств меняется.

Он посмотрел на часы в уголке монитора. Было уже поздно, и, возможно, он был уже не в состоянии мыслить здраво. Было просто нелепо предполагать, что убийца разговаривал с ним лично. И все же он был рыжий, и он единственный связал все убийства в серию. Возможно, убийца похлопывал его по спине, ободряя идти дальше. Но как убийца мог знать, что Ньюсон знал о серии? Может быть, кто-то читал его переписку? Или он просто сошел с ума?

В три часа ночи Ньюсон лег спать. И хотя всего несколько часов назад он занимался любовью с Хелен Смарт, именно сержант Уилки привычно заняла его мысли перед отходом ко сну. Возможно, он именно по этой причине хранил верность воспоминаниям о Кристине Копперфильд. Ему было плевать, издевалась она в детстве над Хелен или нет. Это была красивая женщина и, главное, не Наташа Уилки. Ньюсон чувствовал, что, пока хотя бы краешком ума он мог думать о другой женщине, а не о тайно обожаемой коллеге, он не безнадежен.

15

На следующее утро, подходя к центральному входу Скотленд-Ярда, Ньюсон испытал на прочность силу своего духа. Он наблюдал, как мерзкий Ланс привез сержанта Уилки на работу. Она по-девчоночьи слезла с заднего сиденья огромного мотоцикла, прямо как влюбленная малолетка. Почему, сердито подумал Ньюсон, помимо всего прочего, Ланс водит мотоцикл? Кем он себя возомнил, нарядившись в кожаную куртку и ботинки со стальными носами? И с этой своей наколкой на руке, которая напоминала миру, что панк не умер? Ньюсон знал, что он никогда не смог бы сделать татуировку; они бы ужасно смотрелись на его тонких белых руках. И заберись он на этот огромный «кавасаки», он бы точно не достал до земли ногами. Лансу хорошо, он без усилий садится верхом на стального коня; его длинные, утянутые в джинсы ноги с огромными ботинками спокойно удерживают сияющего черного зверя с цилиндром в тысячу кубических сантиметров, пока Наташа становится на цыпочки, поднимает забрало шлема и целует его.

Ньюсон в агонии наблюдал, как Ланс обхватил тонкую талию со спокойным видом собственника и притянул ее поближе, так что короткий летний сарафан пополз вверх по ее телу. Ньюсон замер в восторге при виде оголенных Наташиных ног, он надеялся, что платье задерется еще и… И вдруг сердце у него упало, когда он понял, до чего докатился.

— Доброе утро, Наташа. Доброе утро, Ланс, — приветливо сказал он.

— Как дела, парень? Нормально. Да. Ну, ладно, — ответил Ланс, впихивая в одно скомканное предложение необходимый набор вежливых фраз. Он обнял Наташу в последний раз, подтвердив свое право на нее, и добавил: — Пока, Таш. Не сиди допоздна, ладно? А то я пойду в паб и останусь без ужина, а это нехорошо.

— Я приеду не позже семи, дорогой, — ответила Наташа.

— Да, и осторожнее там с этими придурками. Не вздумай вернуться с разноцветными волосами на лобке, ага? Я серьезно, детка. Я ж беспокоюсь о тебе. А это просто хрень какая-то. — Ланс посмотрел на Ньюсона, как будто хотел сказать, что именно Ньюсон в какой-то степени несет ответственность за «хрень», которую Наташа вынуждена наблюдать, работая в полиции. Он пнул стартер и с ревом укатил.

Ньюсон почувствовал, что должен что-то сказать.

— Наташа, ты нарушила правила. Нельзя обсуждать следствие в нерабочее время.

— Ой, да ладно тебе, Эд, все это делают. Разве ты так не поступаешь?

— Представь себе. Нам только утечки информации не хватает.

— Ланс никому не скажет, ты же знаешь. Тебе хорошо: ты приходишь домой, никто не спрашивает тебя, как прошел день, и вообще. А у меня Ланс. Ему все интересно. И что мне отвечать: «Извини, но это закрытая тема?» Нельзя говорить такие вещи своему парню!

— Можно, и даже нужно.

— Ладно, подождем, пока у тебя появится подруга, и посмотрим, сколько ты продержишься.

— У меня были подруги. И я жил с Ширли.

— Ну и что.

— И я не делился с ней секретными данными следствия.

— Это просто потому, что вы никогда ни о чем не разговаривали. Ты мне сам говорил.

Ньюсон прикусил губу. Конечно, она права. Ему легко. У него нет подруги, а когда была, отношения были настолько плохими, что с таким же успехом можно было сказать, что их не было вообще. Наташа видела в нем жалкого и унылого холостяка, Она ведь не знала, что он в нее влюблен. Но Ньюсону было трудно благодарить Бога за такие маленькие радости.

У входа в Скотленд-Ярд царило необычайное столпотворение. Убийство Фарры Портер было большой новостью. Журналистам не терпелось выведать детали, и они явились, увешанные оборудованием до зубов. Ньюсон надеялся, что им с Наташей удастся проскользнуть внутрь, не привлекая внимания, но в узких кругах криминальной прессы Ньюсон уже завоевал определенное положение. Ряд журналистов криминальных хроник уже встречались с ним раньше, он всегда был в центре расследования громких дел. Специфика внешности, благодаря которой Ньюсон казался неприметным, здесь являлась отличительной чертой. Молодой, довольно привлекательный рыжий коротышка, возглавляющий группу следователей по криминальным делам Скотленд-Ярда, всегда был заметен. Увидев его накануне на месте преступления, они уже знали, что Ньюсон снова был во главе расследования.

— Инспектор Ньюсон, — кричали они. — Как умерла Фарра? Это политическое убийство? Мы слышали, что в деле замешан секс. Это преступление на сексуальной почве?

— В ходе расследования мы обязательно сообщим вам об этом, — ответил Ньюсон, открывая перед Наташей дверь в здание.

— Ух ты, — сказала Наташа, когда они очутились внутри. — Ты правда становишься довольно знаменитым! Круто.

— Не знаю. Ты правда считаешь, это круто?

— Конечно, я так считаю.

— Ну… что ж, хорошо.

Даже очень хорошо. Ньюсону очень понравилось, что Наташа считает его крутым.

— Конечно, если мы не раскроем это дело, они узнают, что именно ты все запорол, и скажут, что ты придурок.

— Ну, в этом вся пресса. Сначала тебя превозносят до небес, а потом скидывают с пьедестала.

Первой встречей Ньюсона в тот день была встреча с главой отдела Уордом. В связи с убийством Фарры Портер Уорд решил лично поговорить с прессой и хотел знать о ходе расследования.

— Скажите, насколько именно вы продвинулись, — потребовал Уорд. — Меня не интересуют теории и предположения. Такие вещи вообще нужно держать при себе. Журналисты народ непростой, и, не опасаясь последствий, им можно давать только факты. Именно они мне и нужны. Что именно мы знаем о человеке, который убил Фарру Портер?

— Вам нужны только неоспоримые факты, сэр?

— Да.

— Ничего.

Ньюсон не удивился, оказавшись перед прессой в одиночестве.

— Единственное, что я могу сказать на этой стадии расследования, — сообщил он, стоя перед входом в здание, — это что мисс Портер была убита личностью или личностями, пока не установленными, и мы работаем в нескольких направлениях. Спасибо за внимание. До свидания.

— Молодец, — сказала Наташа, когда он вернулся в здание.

— Спасибо.

— Но если бы ты застегнул ширинку, было бы гораздо лучше.

Он посмотрел вниз.

— Я знал, что ты врешь.

— Зачем тогда посмотрел?

— Затем… У меня есть причина, но я оставлю ее при себе.

Они провели остаток утра вдвоем, сверяя списки знакомых Фарры Портер с именами, фигурирующими в деле строителя Адама Бишопа. Ни одного соответствия.

— Если подумать, это неудивительно, — заметила Наташа, — ведь она была известной штучкой. Звезда партии тори, а он простой ковбой из «Тармака». Никаких связей. Извини, но это факт.

— Они оба пустили убийцу в дом и предложили ему выпить. По-моему, мы теперь знаем, почему Адам Бишоп позволил привязать себя к кровати.

— Думаешь, рогипнол?

— Да, и я уверен, что он же фигурировал в деле мичмана Спенсера и Брэдшоу, а возможно, и Энджи Тэтум тоже.

— По крайней мере, это звучит более приемлемо, чем теория, что Бишоп привел своего убийцу в спальню потому, что ему впирало, когда его кололи короткой иглой.

— Это была не теория, а предположение.

— Если убийца Бишопа его действительно накачал, то парень он сильный. Такого толстяка просто так вверх по ступеням не втащишь.

— Да, мы ищем сильного мужчину, если только у него или у нее не было сообщника.

Около полудня поступила первая порция экспресс-опросов по убийству Портер. С момента обнаружения ее тела огромный отряд констеблей прочесывал прилегающую территорию, пытаясь узнать, не заметил ли кто-нибудь чего-нибудь подозрительного. Дело было громкое, и пресса уже со всеми поговорила, не найдя ничего интересного, поэтому Наташа начала просматривать огромную кипу бумаг без особого энтузиазма. Как и ожидалось, никто ничего не видел. Однако Наташа обратила внимание, что соседи Портер описывали ее чуть ли не теми же словами, какими описывали Адама Бишопа его собственные соседи.

— Может быть, она и правда была звездой партии тори, — заметила Наташа, — но в своем доме она явно не была любимицей.

Даже поверхностный просмотр опросов показывал, что Фарра Портер переругалась почти со всеми соседями. Старая пара под ней, которая жила в этом доме почти пятьдесят лет. Молодожены с новорожденными близнецами этажом выше. Женщина с верхнего этажа, у которой была нелегкая работа председателя собрания жильцов. Все они тем или иным образом сообщили констеблям, что рады смерти Фарры Портер. Даже продавец газет на углу улицы говорил о ней без приязни.

— Все говорят, что она превратила их жизнь в кошмар… Тиран, одно слово.

— Так же как Адам Бишоп.

— Да. Все в них разное, вот только характер у обоих говенный.

— Возможно, нужно заглянуть в Южный Кенсингтон и поговорить с этими людьми самим.

Они решили не ехать на машине, потому что пробки в Западном Лондоне в последнее время побили все рекорды. Они поехали на метро, и Ньюсон заметил, что станция была увешана рекламными плакатами поп-концерта, который должен был состояться в следующие выходные в Гайд-парке. Это была ностальгия по восьмидесятым под названием «Круче всех». Весь состав DuranDuran был на верхней строчке, половина состава Spandau Ballet, двое из троих участников Thompson Twins, один из New Kids on the Block, вся троица из Bananarama (правда, второй состав), четверка Specials, один из Man At Work, один из Flock of Seagulls и Дани Миног.

— Господи, неужели Дани Миног пела в восьмидесятых? — спросила Наташа, глядя на плакат, пока они спускались на эскалаторе у Сент-Джеймсского парка.

— Почти что. Не в мои восьмидесятые, а в самом их конце. Это были дни славы новой волны и новой романтики. Она пристроилась у них в хвосте, вслед за сестрой. Довольно дерзкая дебютная песня, насколько я помню, называлась она «Любовь и поцелуи». Возможно, это был даже 1990 год — так что никакие это не восьмидесятые. Но в таких шоу участвуют все, кому не лень.

— Твое доскональное знание девчачьих поп-групп просто пугает.

Ньюсон и Наташа сидели рядом в раскаленном добела вагоне. Наташа была без колготок, и ее голые ноги были настолько близко, что Ньюсон мог спокойно любоваться ими, делая вид, что читает заметки по делу. Наташа вытянула свои славные ножки, они доставали чуть не до середины прохода.

— Как тебе удается делать ноги такими гладкими? — спросил он, не успев подумать, что делает.

— Обычное мыло и одноразовая бритва, — ответила она абсолютно дружелюбно, но наверняка подумала, что это очень странный вопрос. Она поджала ноги под себя, скрестив лодыжки под лавкой. Теперь она знала, что он на них смотрел. Но это того стоило.

Прикрыв на мгновение глаза, он представил себе, как сержант Уилки бреет ноги в ванной.

Прекрати. Прекрати.

Ньюсон попытался отвлечься от своих мыслей, оглядывая других женщин в вагоне. Ни одна Наташе и в подметки не годилась. Он подумал о Хелен Смарт, о ее худеньком теле и забавных маленьких грудях. Толстые мясистые соски, такие необычные, и сама она классная… но потрепанная. Не как Наташа.

Инспектор Ньюсон откинул голову назад и уставился в потолок. Нужно это прекратить. Кристина! Вот кто ему нужен. Кристина — сильная, уверенная в себе и счастливая. Не чокнутая девица вроде Хелен, не потрепанная годами. Нет, Кристина от времени стала только сочнее, по крайней мере, это точно можно сказать о ее грудях. Кристина в маленьком черном платье с бокалом шампанского, королева в своем маленьком мире. Может быть, если бы он смог снова завоевать ее, победить в любовном состязании второй раз в своей жизни, ему бы удалось стряхнуть кандалы, которыми он приковал себя к сержанту. Могла ли Кристина помочь ему? Могла ли она спасти его от агонии любви и желания, в которые скатилась его жизнь?

Его мысли прервал голос Наташи.

— Я должна уехать в шесть, — сказала она. — А ты, наверное, проработаешь всю ночь, и, как всегда, без премиальных.

— У нас ведь не обычная работа, сержант.

— Я знаю, но Ланс сказал, что меня эксплуатируют.

— Да, тебя эксплуатирует он сам.

— Неправда, он мой парень. Я должна уделять ему время. А вот Министерству внутренних дел я ничего не должна.

— А как насчет жертв преступлений?

— Послушай, мы с Лансом заключили договор. Мы теперь будем уделять друг другу гораздо больше внимания.

— Понятно.

— Мы думаем, что наши отношения зашли в тупик из-за нехватки «нашего» времени.

— Это он сказал?

— Это мы сказали, умник хренов.

— Ты не можешь называть меня умником хреновым. Я старший по званию.

— Хорошо, инспектор Умник Хренов.

— Спасибо.

Ньюсон не любил разговаривать в метро. Он остро чувствовал близость незнакомых людей. Наташа, напротив, была из тех девушек, которым решительно все равно, кто знает о ее личных проблемах.

— Так что бесплатно до ночи я больше не сижу, — громко сказала она. — Извини, но теперь я буду меньше заботиться о карьере, пока не налажу свою личную жизнь.

Ньюсон молчал до самого эскалатора на «Южном Кенсингтоне».

— Скажи мне, сержант, по поводу изменения твоего отношения к карьере и обещанном отказе от сверхурочных. Как именно Ланс намерен изменить свою жизнь, какой вклад он внесет в ваши новые отношения?

— Ну… он, наверное, будет более милым.

Теперь они шли по Олд-Бромптон-роуд. Наташа сердилась на Ньюсона и вышагивала с оскорбленным видом, двигаясь на несколько шагов впереди него. Солнце переливалось на ее голых плечах и сверкало на тонкой паутинке волосков на руках.

Он вдруг вспомнил другие руки. Вспомнил вспышку света в темноте прошлой ночи, когда в дверном проеме показалась фигурка маленького мальчика и когда он увидел шрамы, которые мать этого мальчика нанесла себе.

— Я понял, — сказал он, догоняя Наташу и идя вровень с ней. — Значит, он бросает тебя и всячески обзывает, и его цена за то, что ты берешь его обратно, это то, что ты будешь уделять ему больше «вашего» времени.

— Да, именно так, — бросила Наташа, не оглядываясь. — Я думаю, он прав. Я была эгоисткой.

— Господи боже мой, сержант уголовной полиции Уилки! Послушай, что ты говоришь!

Наташа остановилась и повернулась. Темные глаза сверкали на маленьком личике, грудь вздымалась от злости.

— Послушай, отвали, хорошо? Ланс пообещал, что не будет больше скотом, и меня это устраивает. Понятно? Тот факт, что я люблю своего парня, не делает меня жертвой…

— Я не сказал, что ты жертва.

— Ты постоянно на это намекаешь! И если у тебя проблемы с личной жизнью, это не означает, что ты имеешь право вываливать на меня все это дерьмо, ясно?

Ньюсону показалось, что Наташа ударила его в солнечное сплетение. Конечно, она права. У него вообще не было на нее никаких прав.

Они стояли под строительными лесами, которых в Лондоне было не счесть и на которых то и дело сидели строители.

— Молодец, девка, — крикнул один из них. — Так ему и надо, ублюдку мелкому.

Наташа резко вытащила свое удостоверение из сияющей черной кожей сумочки и рявкнула:

— Заткни свою вонючую пасть, придурок, или я тебя арестую на том основании, что ты идиот! Capisce!

Строитель заткнул свою «вонючую пасть», и, поскольку было время обеда, Ньюсон с Наташей пошли в одну из многочисленных кондитерских Южного Кенсингтона.

— Capisce? — спросил Ньюсон, заказывая кофе и горячий сандвич с сыром и ветчиной.

— Да. Именно так говорят в сериале «Клан Сопрано».

— И потому это так замечательно звучит в устах лондонского сержанта полиции.

Они сели за столик, втиснувшись между группами пожилых дам европейского вида. Ньюсону не давало покоя замечание Наташи об отсутствии у него личной жизни, и его так и подмывало рассказать, как отлично он провел вчерашний вечер и что есть женщина, которая не прочь общаться с ним. Но передумал. Затащить в постель одинокую бывшую одноклассницу, которую он нашел по Интернету, едва ли было весомым доказательством его невероятных способностей или искушенности в делах любви.

Обед прошел в молчании. Поев, Наташа швырнула на стол четыре фунта и вышла, оставив Ньюсона в одиночестве. Он догнал ее у дома, в котором умерла Фарра Портер.

— Ну что, пойдем, — коротко сказала Наташа, и они прошли мимо консьержки к полуподвальной квартире, над которой находились апартаменты Фарры Портер.

Ньюсон в жизни не видел более старой пары, чем мистер и миссис Гельдштейн. Обоим за девяносто, они прожили в своей квартире в Кенсингтоне почти пятьдесят лет. Они сидели в душной гостиной, увешанной коврами, и ждали вопросов Ньюсона.

— Расскажите нам о Фарре Портер, — попросил он.

— Мы всегда были счастливы здесь.

— Пока не вселилась мисс Портер.

— Мы никогда не видели такой женщины, — сказала миссис Гельдштейн, закатывая глаза к потолку.

— Чем же она была так плоха? — спросила Наташа.

— Не люблю плохо говорить о покойниках, сержант, но она была настоящим тираном. Она хотела нас выселить. Она мечтала о двухэтажной квартире и хотела соединить нашу квартиру со своей. Хозяин дома, конечно, был на ее стороне. Видите ли, мы платим фиксированную ренту, и он уже много лет мечтает от нас избавиться. Мы стоили ему много тысяч, но это не наша вина.

— Он не догадывался, что мы проживем так долго, — хмыкнул старик.

— Поэтому мисс Портер вместе с хозяином пытались нас запугать. Она постоянно жаловалась и говорила, что от нас много шума и вони. Конечно, хозяин знал, что это чушь, притворялся, что верит, и делал нам предупреждения.

— Она сказала, что поверить не может, что вынуждена платить почти полмиллиона за свою квартиру, в то время как наша обходится нам в две сотни в неделю, и что ей приходится жить с грязными иммигрантами, которые отравляют ей воздух. Иммигранты! Я ей сказала, что жила в Англии, когда ее еще на свете не было. Мы жили при Гитлере и пришли сюда чуть не босиком. И ей нас не запугать.

— Но она пыталась.

— Больше не попытается! — сказал старик, не в состоянии сдержать улыбку. — Ну и злились мы на нее той ночью за шум, — добавил он.

— Да, — согласилась его жена, — мы хотели даже жалобу написать. Конечно, утром мы поняли, что жаловаться больше не на кого и что ее убивали, пока мы стучали в потолок, чтобы сделала музыку потише.

— У нее играла музыка? — спросил Ньюсон.

— Да, раньше мы ничего подобного не слышали.

— Вы слышали, что это была за музыка?

— Какая-то поп-музыка. Настоящей музыки совсем не было.

— А какая именно?

— Я же говорю: поп-музыка. Господи, инспектор, она ведь бывает только одного вида, разве нет? Дурацкая.

— Значит, вы не помните, что тогда играло?

— Если вы имеете в виду, кто именно пел, то я не имею на этот счет ни малейшего представления.

Ньюсон и Наташа вышли от Гельдштейнов и остановились на лестничной площадке, чтобы обсудить услышанное.

— Значит, играла музыка, — сказал он. — Как и в случае с Бишопом и Нейлом Брэдшоу. Может, и в других случаях тоже, но этого мы не знаем.

— Ну, он ведь включал музыку, чтобы заглушить крики, так?

— Да, вот только у Фарры Портер во рту был кляп.

— Знаешь, в случае с Бишопом эта музыка никак не давала мне покоя.

— Почему это?

— У нас есть куча подтверждений музыкального вкуса Бишопов. Вся улица знала, что именно они слушали.

— Middle of the Road и другая легкая музычка.

— Вот именно. Начало семидесятых, насколько я помню.

— Это так кажется: этот стиль возвращается.

— И все же в ночь убийства в доме играл рок-н-ролл конца пятидесятых.

— И на что это указывает?

— Вот этого я и не знаю.


Они поднялись мимо квартиры Фарры Портер к ее соседям сверху. Здесь жил молодой биржевой брокер с женой и новорожденными близнецами. Несомненно, именно такие люди являлись потенциальными избирателями Фарры Портер, но в данном случае об этом и речи не было.

— Она начала беситься, как только близнецы впервые закричали, — сказала миссис Ллойд, пока няня разливала чай. — Должна признать, что малыши очень горластые — два мальчика, что тут сказать. Сейчас они, слава богу, спят, но что я могу поделать? Младенцы очень шумные.

— Я не могла этого просто так оставить, когда она прибежала жаловаться в первый раз, — добавила няня. Это была самоуверенная молодая австралийка, которая запросто вмешивалась в хозяйские разговоры. — Я сидела одна с Гарри и Уильямом, раздался звонок, она влетела как фурия, просто рвала и метала и заявила, что многоквартирный дом — не место для младенцев, и что она привыкла к окружению взрослых людей, и что нам нужно съехать в отдельный дом.

— Нет, представляете? Какая наглость! — добавила миссис Ллойд.

— Я ей сказала: «Послушай, милочка, я просто няня, и у меня и так забот полно с двумя орущими младенцами, и на черта мне нужна фурия, которая названивает в дверь и орет».

— Знаешь, Джоди, возможно это было немного грубовато.

— А мистер Ллойд? — спросил Ньюсон. — Полагаю, его отношения с мисс Портер были такими же плохими?

Ньюсон сказал наугад, но по реакции женщин ему стало понятно, что он попал в точку. После его вопроса повисла смущенная пауза, обе женщины быстро отвели глаза. Ньюсон и Наташа поняли, что Фарра Портер явно была настроена против детей Ллойдов, но вот против общества их отца она явно не возражала.

— Мой муж почти не общался с мисс Портер с тех пор, как… Ну, уже довольно давно.

— Она была просто сука, — добавила Джоди.

— Никто из вас не слышал, что происходило внизу в ночь убийства? — спросил Ньюсон.

— Нет, инспектор. Я уже говорила констеблю, что когда в доме два младенца, шума и так предостаточно.

— Я имел в виду музыку. Вы слышали, что там играла музыка?

— Я правда не помню.

— Я слышала, — сказала няня. — Точно. Где-то внизу играла музыка. Я скажу, почему я запомнила. Одна из песен была «Любовь и поцелуи». Возможно, вы о ней никогда не слышали.

— Это первая запись Дани Миног, — сказала Наташа.

— Именно. Моя самая первая пластинка. Я ее купила, когда мне было шесть лет, и не слышала уже лет пятнадцать. Я обратила внимание на музыку, потому что это очень странная музыка для такой самоуверенной и утонченной суки, какую эта Фарра Портер из себя корчила.

— Да, — сказал Ньюсон. — Очень странная.

Женщина с последнего этажа дома, возглавлявшая собрание жильцов, была не лучшего мнения о Фарре Портер, чем Гельдштейны или Ллойды. Поговорив с ней, Наташа с Ньюсоном с облегчением ушли из этого дома. Стоя на залитой солнцем улице, они делились впечатлениями.

— Действительно, отзывы о ней очень похожи на отзывы о Бишопе, — признала Наташа. — В обоих случаях жертва была очень непопулярна среди соседей.

— И причина этой непопулярности тоже одна. Обе жертвы были влиятельные, сильные личности, лидеры по натуре, жестокие и эгоистичные.

— Ты думаешь, мы имеем дело с убийцей, который уничтожает ублюдков?

— Я думаю, не стоит отвергать эту версию.

— Тогда зачем такие дикие способы убийства? Кажется, он берет их с потолка.

— Я уверен, что это только кажется.

— А как насчет трех других убийств, которые ты приписал нашему серийному убийце? Как они связаны? Эти жертвы тоже были ублюдками?

— Спенсер был мичманом в армии, так? Не хочу плохо отзываться об офицерах запаса или говорить, что они все одинаковые…

— Особенно учитывая то, что я сержант.

— Да, именно. Но можно точно сказать, что власть офицеров иногда перерастает в тиранию, и не забывай, что на его похороны никто не пришел. Наверное, он тоже был не очень популярен.

— Можешь быть уверен, что на похоронах Портер будет куча народу, да и Адама Бишопа хоть и ненавидели, но устроили ему похороны по высшему разряду, с кортежем и всеми делами.

— Ненависть может принимать разные формы. Я думаю, много людей хотело бы станцевать на могиле Адама Бишопа.

— Ну а как насчет двух других? Энджи Тэтум была моделью, а Брэдшоу — хранителем музея.

— Даже среди таких людей встречаются негодяи. Мне кажется, это нужно выяснить.

На тихой улице раздался рев мотоцикла, и показался «кавасаки» Ланса. Он приехал забрать Наташу.

— Поехали, куколка. Если у тебя есть деньги, я тебя ужином угощу.

Наташа рассмеялась над убийственно тупой шуткой Ланса и надела протянутый ей огромный шлем, прежде чем грациозно забраться на мотоцикл позади Ланса. Ньюсон заметил, что Ланс даже не посмотрел, уселась ли девушка как следует, прежде чем рвануть вперед, и Наташа чуть не упала, когда они резко перестроились в другой ряд. Если бы она упала и ушиблась, Ньюсон потратил бы остаток своей жизни на то, чтобы заставить Ланса заплатить за это.

16

Придя домой, Ньюсон налил себе выпить и долго сидел задумавшись.

Он был расстроен. У него не было подруги и не было личной жизни. Он был безответно влюблен в девушку, и за последний год он спал с единственной женщиной, которую вытащил из своего прошлого и у которой дела были еще хуже, чем у него.

Нужно успокоиться. Нужно привести себя в порядок.

И еще нужно найти серийного убийцу. Убийцу, жертвами которого, по мнению Ньюсона, стали уже пять человек.

Было еще очень рано, и Ньюсон решил, что самое лучшее — выкинуть из головы напрасные мысли о Наташе и Лансе и вернуться к работе. Он принес папку по делу Бишопа, нашел в документах телефон и набрал номер.

— Дом мииисис Бисьшопп.

— Привет, это Хуанита?

— Она здесь больше не работает. До свидания.

Послышались короткие гудки. Ньюсон набрал тот же номер.

— Добрый день, мне нужно поговорить с миссис Бишоп. Это инспектор Ньюсон.

Прошло немало времени, прежде чем он услышал в трубке резкие нотки голоса вдовы Адама Бишопа.

— Да. Что вам нужно? Уже поймали ублюдка?

— К сожалению, нет.

— Тогда зачем звоните? У меня процедура.

— Я хотел спросить, миссис Бишоп, есть ли в вашей коллекции дисков музыка пятидесятых или начала шестидесятых годов.

— Вы что, издеваетесь? У меня процедура, вы что, не поняли?

— Я веду расследование, миссис Бишоп. Просто ответьте на вопрос, пожалуйста.

— А-а, понятно. Значит, мы теперь попали к вам в услужение, так? Что ж, дайте подумать. Мы как-то просматривали коллекцию дисков и выкинули много этой хрени. Нам нравились более современные альбомы. Конечно, остался Элвис, самые лучшие песни, и все такое, и думаю, осталась пара сборников для вечеринок.

— А у вас есть что-нибудь братьев Эверли?

— Нет.

— А раннего Клиффа Ричарда?

— Вы что, охренели?

— Значит, у вас нет его «Двигай!»?

— А-а, я поняла, к чему вы клоните. Что крутил ублюдок, прикончивший Адама? Да, это были не наши диски. Я могла бы сказать вам это и в тот раз. Он принес с собой свою сраную музыку. Прикинь, а? Вот сучара!

Ньюсон поблагодарил миссис Бишоп и положил трубку. Он включил компьютер, чтобы поискать упоминания о музыке в данных по делу Спенсера и Тэтум. Раньше он не обращал на это внимания. Однако его поджидало нечто более срочное.

Электронное сообщение от Кристины Копперфильд.

К сожалению, он не был единственным адресатом. Его имя было одним из многих в списке. Она разослала его всем одноклассникам. И все же он был в этом списке, и снова она была рядом с ним. После двадцатилетней разлуки он и Кристина Копперфильд снова жили в одном измерении. Пусть даже на этот раз в виртуальном.

«Привет, ребята! КАК ДЕЛА? Это я, Кристина! Кажется, стоит только появиться на этом сайте, и ВСЕ. Послушайте, у меня прикольная мысль. Вы видели, что в Гайд-парке будет большой концерт восьмидесятых. КЛАСС! Он называется „Круче всех“, и это про нас! И состав там просто потрясный! Duran, The Thompson Twins, Spandau! РЕБЯТА, ДАВАЙТЕ ТУДА ПОЙДЕМ! Это же классно! И еще, концерт благотворительный! От „Кидкол“! Да, его организует Дик Кросби, разве он не милашка? Я просто ОБОЖАЮ все, что он сделал. И вообще, я подумала, почему бы нам не использовать это как предлог для встречи? Да! Можно встретиться где-нибудь вроде „Пицца в парке“ (Нужно ведь поесть! Не хочу СЛИШКОМ уж напиться!!!) и потом пойти тусоваться! Скажите, класс!!! Буду рада заказать билеты на всех (может быть, даже со скидкой через свою клааааассную работу), так что мне нужно только знать, на сколько человек заказывать. НУ ЧТО??? Возвращайтесь ко мне. Эй, Роджер? Гари? Если вы здесь рядом, вы ДОЛЖНЫ прийти, нельзя так долго дуться, ЖИЗНЬ СЛИШКОМ КОРОТКА!!! Увидимся!!»

Ньюсон тут же ответил:

«Дорогая Кристина. Ты говоришь, круче всех? Это точно про нас. Я — за. Ты просто молодчина, что предложили это, но ты ведь всегда была лучше всех! Особенно с 12 по 18 декабря 1984 года, я запомнил эту неделю как самую лучшую за все школьные годы. УВЕРЕН, ты знаешь почему. Слушай, я ТАК рад что тебе нравится Дик Кросби, я тоже думаю, что он классный. Вообще-то я его немного знаю! Да! ЗАВИДУЕШЬ? Не стоит! Он подходил ко мне на одной конференции, и мы мило поболтали. Может быть, я смогу тебя с ним познакомить на тусовке в Гайд-парке, хотя обещать ничего не могу! Эй, так здорово, что ты работаешь в пиаре. Ты ведь шла за своей мечтой, так? А я еще думал, что это моя работа классная. Каково звучит: старший следователь по расследованию убийств национального агентства Скотленд-Ярда! Кстати, думаю, тебе это интересно: я ношу оружие, но обещаю не приносить пистолет на тусовку. ЭЙ! Круче всех! ПРОСТО ОТПАД как поется у Spandau Ballet. Думаю, ты согласишься, что лучше и не скажешь».

Чувствуя смущение, но очень довольный собой, Ньюсон нажал «отправить», пока в дело не успел вмешаться здравый смысл.

Почти сразу же он получил письмо, но не от Кристины, а от Хелен. Он знал, что рано или поздно она объявится. У него не было ни малейшего шанса просто взять и исчезнуть из ее жизни. Но он никак не ожидал, что к письму будет прикреплен файл. Хелен прислала фотографию.

Она называлась «Это я», и, открыв ее, Ньюсон увидел обнаженную Хелен. Она стояла в своей квартире, немного разведя в стороны руки ладонями вперед, чтобы были видны шрамы. Но в общем фотография была очень милая. Ее тело не выглядело костлявым, как полагал Ньюсон, ноги были стройные, с изящными икрами. Лобок был пушистый, естественный и невыбритый, Ньюсону понравилось это в ту ночь, когда они были вместе. Странные маленькие груди вызывающе торчали на худеньком теле. Хелен не улыбалась, но и не хмурилась. В уголке губ была вопросительная морщинка, на щеках ямочки, коротко остриженные волосы явно были тщательно уложены. Ньюсон подумал, что Хелен была очень довольна этойфотографией, потому что она выглядела очень симпатично.

Он открыл сообщение.

«Дорогой Эд,

Теперь ты знаешь мою слабость. Мой постыдный секрет. Я режу себе руки. Я знаю, я все знаю. Держись, девочка. Живи своей жизнью. Я не врала, когда сказала, что делаю это нечасто, но я обманула тебя, сказав, что не делала этого уже давно. Думаю, ты догадался. Ты ведь детектив и все про шрамы знаешь. Но это неважно, я просто хотела, чтобы ты знал, что я не конченая мазохистка, это лишь малая часть меня… Это находит временами, своего рода ненависть к себе. Думаю, когда мне плохо, у меня появляется тупое любопытство, сколько я еще могу вынести. Это почти то же самое, что бездумно водить ручкой по бумаге. Я не знаю, чем заняться, поэтому оставляю следы на своих руках. Но в основном я вовсе не такая. Я люблю своего сына и свою работу. Я сказала тебе, что была жертвой издевательств, и мне действительно важно помогать детям, которые оказались в подобной ситуации. Поэтому я работаю в „Кидкол“. Ты не поверишь, с чем мне приходится сталкиваться и какую это причиняет боль. Говорят, дети могут быть очень жестокими. Но если мы можем помочь, мы помогаем, и это здорово. Поэтому я и держусь за эту работу и всегда вижу этот положительный момент.

Надеюсь, тебе понравилась фотография, и ты не считаешь, что я сошла с ума, посылая ее тебе. Просто в ту ночь я хотела, чтобы было темно, а теперь хочу сказать, что не стыжусь себя и не боюсь, что ты увидишь меня при свете.

Это я.

С любовью, Хелен.

P.S. Карл завтра ночует у бабушки. Я могла бы прийти к тебе, если хочешь. Но ты мне ничего не должен. Можешь даже не отвечать. Обещаю, что не буду полосовать себе руки. Целую. Хелен».

Это было очень милое сообщение и очень милая фотография. Ньюсон снова открыл ее.

Уйдя из квартиры Хелен в тот вечер, он был уверен, что завязавшиеся отношения тогда же и кончатся. Слишком много лишнего багажа, просто ужасно много. С другой стороны, кто он такой, чтобы судить? Одинокий мужчина тридцати пяти лет, сильно повернутый на почве привязанности к коллеге, которой он безразличен. Он слишком много пьет, иногда смотрит порнографию, и еще ему иногда звонит загадочный психопат. Он безнадежен.

С другой стороны, Хелен права. У нее есть проблемы, но то, что он лег с ней в постель, не означает, что теперь это его проблемы. Она одинока, он тоже. Более того, он понимал, что она, с ямочками на щеках и глазами как у феи, может заводить знакомства гораздо чаще, чем он. И все же она хочет именно его. Это было прекрасно. Он чувствовал себя польщенным.

«Дорогая Хелен,

Я думаю, фотография была прекрасным жестом с твоей стороны и ты на ней — просто чудо. Прости, что я не высылаю свою фотографию, но я не уверен, что Всемирная сеть готова принять фотографию голого рыжего меня. Буду рад встретиться завтра. Ты ешь рыбу?

Эд».
Ньюсон на минутку задумался, писать «целую» или нет. Написать? Или не стоит? Он вдруг очень возбудился и был готов написать что угодно, но знал, что разумнее будет не форсировать события. Потому что сочетание их старого знакомства и странной фривольности, допускаемой в электронных сообщениях, уже и так слишком их сблизила. Если честно, это незнакомая ему женщина, и все же он уже раз спал с ней и собирался снова это сделать. Эд приписал «целую».

«Целую. Эд».

Потом подумал и добавил:

«Целую еще раз. Эд».


Большую часть следующего дня Ньюсон провел в Министерстве внутренних дел на разных политических брифингах и самых настоящих шпионских сходках. Сам глава отдела Уорд направил его туда, потому что Фарра Портер, несмотря на юный возраст, была высокопоставленным членом парламента.

— Шанс искупить старые грехи, — сказал Уорд. — Ты ведь не хочешь запороть еще одно дело члена партии тори? А то станешь почетным членом партии «Шинфейн».

Уорд намекал на самый большой провал в карьере Ньюсона. Восемнадцать месяцев назад пропал ведущий член партии тори в палате лордов. Крайне реакционный пэр крови исчез без следа, и Ньюсон по-прежнему надеялся когда-нибудь его найти. Он каждый день вспоминал об этом ужасно трудном и абсолютно необъяснимом деле. Лорд Сканлан МакГрегор был богатым, влиятельным мужчиной, счастливым мужем бывшей модели, своей третьей жены. Однажды днем он пригласил в дом неизвестного старого друга. Его дворецкий утверждал, что Его Лордство настоял на том, чтобы открыть дверь самому, так что никто из слуг посетителя не видел. Вскоре после этого Сканлан МакГрегор вышел из дома, вероятно, со своим другом, и с тех пор его никто не видел и не слышал.

— Отсутствие лорда Сканлана МакГрегора в палате очень повлияло на судьбу полицейского билля Северной Ирландии и второго чтения законопроекта о любительской охоте, — сказал Уорд. — По-моему, абсолютно очевидно, что он был похищен из политических соображений, и я не думаю, что это можно исключить в деле Фарры Портер.

Ньюсон промолчал, хотя легко мог это исключить, потому что это была самая дурацкая идея, которую он слышал за последнее время. Именно это он и сказал даме из внешней разведки, сидя на Уайтхолл-стрит в безликой подвальной комнате без окон.

— Зачем террористу или наемнику убивать рядового члена парламента, вытравливать ее кожу и красить волосы в оранжевый цвет? — спросил он.

— Она уже не просто рядовой член парламента, — ответила женщина. — Портер только что вошла в теневой кабинет подготовительного комитета по Северной Ирландии.

— В парламенте партия тори теперь представлена гораздо меньше, — сказал Ньюсон. — Большинство их членов входят в тот или иной комитет.

— Оранжевый. Очень важный цвет для Северной Ирландии, вам не кажется?

— Вы что, шутите? Вы ведь это не всерьез?

— Вовсе не шучу. Портер была упертым унионистом, реакционером даже по стандартам Северной Ирландии. Она была против Белфастского соглашения 1998 года, против любой формы передачи власти «Шинфейну». Она мало того что родилась в Хэмпшире, так еще и была отъявленной унионисткой-оранжисткой. Возможно, кто-то решил превратить ее в оранжистку в буквальном смысле.

— Вы думаете, какой-то ненормальный республиканец покрасил ее волосы в оранжевый цвет, чтобы показать, что бывает с людьми, идущими против объединенной Ирландии?

— Нужно учитывать любую возможность.

— Тогда нужно учитывать возможность, что это просто бред собачий.

Ньюсон ушел со встречи, пообещав информировать внешнюю разведку о любых продвижениях в расследовании, и пошел искать радужную форель. Он собирался приготовить ее в микроволновой печи с маслом и специями и подать с молодой картошкой и летним салатом.

Все шло отлично. Он собирался хорошо провести вечер и, если повезет, снова уложить Хелен в постель. Он тщательно выбрал вино — австралийское шардонэ.

Хелен пришла точно в срок, пройдя пешком от станции метро «Вест-Хэмпстед». Она принесла сумку с вещами, чтобы остаться на ночь. Ньюсона это слегка шокировало. Он понимал, что цель этого визита не могла вызывать сомнений и что вечер не мог не закончиться постелью, — и разумеется, Хелен просто молодец, что принесла зубную щетку и сменные трусы, и все же он чувствовал себя неловко. В конце концов, они ни о чем таком не договаривались, и, положа руку на сердце, Ньюсон бы предпочел, чтобы рано или поздно Хелен уехала.

Но, очевидно, она так не думала.

— Приветик, — сказал она, когда Ньюсон открыл дверь. На ней были облегающая белая футболка DNKY, белые холщовые штаны в стиле «милитари» с огромным количеством карманов и розовые «мартинсы». Очевидно, она постаралась выглядеть сексуально — на свой политизированный феминистский лад.

— Привет, — ответил Ньюсон. Он тоже подготовился и щеголял в твидовых брюках и голубой шелковой рубашке.

Они немного смущенно поцеловались в открытых дверях, и Ньюсон проводил Хелен в кухню-столовую, где уже собирался накрывать на стол.

— Я принесла водку, — сказала Хелен. — Надеюсь, ты любишь водку, потому что она обошлась в четырнадцать фунтов. Она холодная. Я держала ее в морозилке и потом везла завернутой в газету.

— Да, водку я люблю, — ответил Ньюсон. — Будем пить с апельсиновым соком? Можно сесть на заднем дворике. Там очень уютно.

Кухня Ньюсона выходила на крошечный дворик, рядом с железнодорожной веткой Северного Лондона. Он любил этот маленький оазис и даже подумывал приготовить форель на костре.

— Никакого апельсинового сока, — сказала Хелен. — Весь прикол заключается в том, что водку нужно пить неразбавленной. Опрокидываешь ее в себя и догоняешь пивом. У тебя есть пиво?

— Полно. Ты хочешь холодный лагер или «Гиннесс» комнатной температуры?

— Холодный «Гиннесс».

— На это потребуется время.

— У нас нет времени. Тогда холодный лагер.

Было что-то сексуальное в резкой, почти настырной манере Хелен. Она создавала напряжение, смешанное с ожиданием. Ньюсон полез в холодильник за пивом, и Хелен без спросу достала две стеклянные стопки с полки. Она наполнила каждую их них на три четверти водкой «Столичная».

— Это много, Хелен, — заметил Ньюсон, ставя на стол пиво.

— Если хочешь закосеть, нужно пить много и быстро. Большинство людей пьют просто по-уродски. Они пьют гораздо больше, чем я налила, но тянут это весь вечер и становятся только тупее и мрачнее. Если принять с самого начала большую порцию и расслабиться, то закосеешь в момент. Своего рода бонус.

— Правда?

— Да. И времени на это уходит меньше.

Хелен подняла свою почти полную стопку водки и начала пить. Водки хватило всего на несколько глотков. Она вернула стопку на стол и громко перевела дыхание.

— Черт, — сказала она. — Теперь давай тоже, иначе мы весь вечер проведем на абсолютно разных уровнях реальности.

Хелен казалась более интересной, чем в их прошлый совместный вечер, и более симпатичной. Она порозовела от выпитого, и ей это очень шло.

Ньюсон поднял свою стопку и проглотил водку.

— Черт, черт, черт, черт, черт! — выдохнул он, пытаясь сморгнуть с глаз слезы. Потом он начал икать.

— Ну уж нет, блевать нечестно, — сказала Хелен. — Ты все испортишь.

— Спасибо, — ответил Ньюсон, пытаясь вернуть желудок на место.

— Пиво сейчас пойдет на ура, — сказала Хелен.

Так оно и было. Удержавшись от рвоты, Ньюсон пришел в прекрасное расположение духа. Хелен права, подумал он. Напиваться резко с самого начала вечера гораздо веселее, чем медленно пить и в результате напиться до невменяемого состояния.

Он уже начал наслаждаться необузданным ощущением свободы, таким же внезапным приливом joie de vivre, который иногда получал на свой день рождения, когда начинал пить в обед. Конечно, Ньюсон знал, какую цену приходится платить за подобные поступки, но пока он собирался по максимуму наслаждаться моментом.

Хелен выпила почти полбанки «Стелы» и громко рыгнула. Ньюсон почему-то решил, что это прикольно и очень привлекательно. Он выпил свое пиво в два больших глотка и тоже рыгнул.

— Отлично, — сказал он. — Первый шаг сделан. Переходим к ужину.

Ньюсон повернулся к разделочной доске, пытаясь стоять прямо и не обращать внимания на то, что голова кружится где-то в районе потолка.

— Я готовлю радужную форель. Мыба — это для чего сделаны рикроволновки. То есть рыба — это для чего сделаны ры… Рыкроооволнооовки. Черт, ну ты меня поняла. Именно для этого они и сделаны. И еще для каши, если у тебя достаточно большая миска, потому что она ужасно разбухает.

— Правда? Так же, как и ты? — сказала Хелен.

— А, да. Ну… что ж… ужин.

— Не хочу есть.

— Давай есть.

— Не хочу, — повторила Хелен, пройдя через всю кухню и становясь прямо за спиной Ньюсона около лавочки. Она обняла его и начала расстегивать ремень.

— Хелен, я уже картошку бросил.

— Я же сказала, что не хочу есть.

Ее рука уже была у него в брюках. Прикосновение быстрых, живых пальцев, пытающихся проникнуть в его трусы, было приятным, но быстрота и сила ее желания его удивила. И потом, еще картошка. Она скоро закипит. Может, выключить газ? Но поесть просто необходимо, ведь в желудке у него один алкоголь.

— Хелен…

Но рука уже была в его трусах. Она взяла его, и дальнейшие протесты не имели смысла. Он стал «ужасно набухать», как каша в микроволновке, и как только он начал твердеть в ее зажиме, она начала резко его мастурбировать.

— Ай, — сказал Ньюсон. — Больно.

— Отлично, — ответила Хелен и повернула его лицом к себе. Зажимая губами его рот и используя свободную руку, чтобы расстегнуть свои штаны, она схватила руку Ньюсона и толкнула ее вниз. Именно этой рукой Ньюсон собирался резать зеленый лук.

— Господи боже мой! — выдохнул Ньюсон в губы Хелен, когда острый кухонный нож с шумом упал на пол. Он выпустил его за считаные доли секунды до того, как его рука зарылась в густые волосы на лобке Хелен.

— Я держал нож!

— Отлично, — повторила Хелен, прижимаясь к нему и откидываясь на скамейку, чтобы впустить руку Ньюсона себе между ног. Их штаны теперь были на уровне колен, и они целовались, пытаясь их стащить, грубо и неловко, как могли. На самом деле Хелен мастурбировала их обоих, потому что не было ни тени сомнения, кто здесь правил бал. Она крепко прижимала руку Ньюсона к своему паху и тянула другой рукой его твердеющий член, немилосердно оттягивая кожу при каждом резком движении. Ньюсон был рад, что его вели. Он не страдал от ущемления мужского достоинства и не возражал против того, что Хелен держала его руку и водила ею по набухающим влажным половым губам, заставляя его ласкать себя пальцами.

Когда Ньюсон начал опасаться, что сейчас кончит, Хелен отпустила его член и отодвинулась. Продолжая удерживать его руку между своими бедрами, она потянула его свободной рукой вниз, опуская на колени, а потом на пол, заставив его сесть на кухонный пол перед нею. Он решил, что она намекала на оральный секс, и наклонился вперед, но Хелен оттолкнула его голову, он ударился обо что-то, а она продолжала прижимать его руку к своему лобку, держа ее уже двумя руками и ускоряя темп.

Ньюсон почувствовал, что ее пальцы сомкнулись вокруг его ладони. Он понял, что она складывает его руку в кулак и все сильнее толкает ее вперед.

— Ага, — сказала она. — Вот что нам поможет.

Хелен потянулась за голову Ньюсона и взяла бутылку оливкового масла, которым Ньюсон заправлял салат.

— Чистое оливковое масло. Отлично, — сказала она, переворачивая бутылку и выливая все масло на себя и на кулак Ньюсона. — Отлично.

Будучи довольно чистоплотным человеком, в другой ситуации Ньюсон обязательно бы возмутился, если бы ему вылили пол-литра оливкового масла на рукав его лучшей рубашки и на его кухонный пол, но он был пьян и очень возбужден и подумал, что это круто и эротично.

— Теперь толкай, — сказала Хелен.

Ньюсон никогда раньше не занимался фистингом, но, видимо, именно этого требовала Хелен, яростно стаскивая с себя штаны, которые запутались вокруг лодыжек, и пытаясь развести ноги достаточно широко, чтобы он вошел. Толстые ботинки не давали ей полностью избавиться от штанов, она не могла даже вывернуть одну штанину наизнанку, чтобы развести ноги и предоставить кулаку Ньюсона возможность медленно, но верно входить и выходить из нее. К счастью, Хелен знала, что делает, потому что для Ньюсона это было в новинку, но он был нескандальным парнем, поэтому сидел голой задницей на кухонном полу, прислонившись спиной к двери шкафчика для сковородок, вытянув ноги между ступней Хелен, со спущенными штанами и трусами, с членом, торчащим, как бамбуковая палка, засунув по самое запястье руку в ее горячее, влажное волосатое влагалище в нескольких дюймах от своего лица. При этом он размышлял о том, что в пятницу вечером он мог бы и более бездарно провести время.

— Бей меня, — пробормотала Хелен сквозь стиснутые зубы.

Ньюсон решил, что ей было мало, и она хочет, чтобы он заталкивал кулак еще глубже. Он решил этого не делать и держал руку твердо. Оливковое масло — вещь хорошая, но он и так удивился эластичности ее маленького тела и не хотел рисковать. Если Хелен хотела внутренних повреждений, ей придется поискать чью-нибудь другую руку.

Не обращая ни малейшего внимания на отсутствие энтузиазма с его стороны, Хелен по-прежнему держала руку Ньюсона, насаживаясь все глубже, пока его наручные часы наполовину не исчезли внутри. Вдруг она издала животный вой и наклонилась к нему, схватившись двумя руками за скамейку, чтобы не упасть.

Глядя вверх на ее искаженное лицо и слыша нечеловеческий крик, Ньюсон испугался, что она все-таки поранилась, но затем ее гримаса превратилась в улыбку, она посмотрела на него и послала воздушный поцелуй.

— Ах, как хорошо, — сказала она. — Просто класс.

Она встала, соскользнув с блестящей маслянистой руки Ньюсона, и попятилась, путаясь в намокших от масла штанах. Резким движением она стащила с себя футболку, вновь обнажив невероятные груди, представлявшие собой два огромных соска. Ньюсон хотел взять их в рот и попытался встать на ноги. К сожалению, его брюки тоже запутались вокруг ног, и ботинки на кожаной подошве поехали на залитом маслом полу. Он сильно ударился об пол и расхохотался. Хелен тоже засмеялась, садясь напротив него на пол и ерзая по маслу. Из одежды на ней были только спущенные штаны и многочисленные колечки… Она абсолютно не смущалась того, что сидит напротив него голая, скрестив ноги, пытаясь стянуть штаны и ботинки, которые теперь безнадежно запутались вокруг ступней, и гордо выставив напоказ три металлических колечка, окружавшие клитор.

— К черту, — сказала она, не в состоянии освободиться от штанов. Она взяла нож, лежавший на полу рядом с ними, и яростно вонзила его в измазанные маслом холщовые штаны, разорвав их по шву на две половины. — Не стоило надевать эти ботинки.

Освободившись, она встала, таща за собой по половинке штанов на каждой ноге, и потянула Ньюсона за ступни.

— Что теперь? — спросил он. Хелен была отличный командир, а он — прекрасный исполнитель ее приказов и желаний.

— Я хочу писать.

— Туалет на втором этаже.

Ньюсон быстро учился жизни и нисколько не удивился, когда она схватила его за руку и потащила за собой. Он стащил ботинки и даже умудрился избавиться от штанов, поднимаясь по лестнице, и пришел наверх только в рубашке и носках.

— Я хочу писать на тебя, — сказала она.

— Хм… Ну ладно.

— Можно, я сделаю это в твоей постели?

— Нет.

— Ладно. — Она загнала его в ванну и заставила лечь. Второй раз за вечер она оказалась сверху.

— В любом случае рубашку нужно стирать, — сказала она и начала мочиться, целясь ему в грудь и потом на лицо. Это тоже было в новинку для Ньюсона. Он удивился, что струя такая горячая и что этот процесс его настолько возбудил. Он никогда не видел вблизи, как писает девушка. Если честно, он такого даже издали не видел.

— Теперь я, — сказала Хелен, ложась в ванную, когда Ньюсон снимал промокшую насквозь рубашку.

— Не думаю, что получится, — сказал Ньюсон, показывая на стоящий твердый член.

— Я сказала: писай на меня. Боже ты мой! Просто сделай это, ладно? — Хелен схватила член Ньюсона и направила его себе в лицо.

Ньюсон скорчился от боли, но все же, насколько смог расслабился и сделал то, о чем его просили, наклонившись вперед и придерживаясь руками за стену. Он начал медленно мочиться на Хелен.

— Сильнее, — выдохнула Хелен.

— Я не могу сильнее, — сказал он. — Мне и так чертовски больно.

— Отлично. — Она протянула руку и нагнула возбужденный член Ньюсона ближе к себе.

Ньюсон смотрел, как она поливает себе лицо его горячей струей, заливая ее себе в рот и в лохматые волосы.

Когда он закончил, Хелен встала и поцеловала его. Ньюсону это не особенно понравилось. Он никогда в жизни не интересовался водными видами спорта. Находясь на пике и будучи очень пьяным, он, возможно, с радостью попробовал бы немного мочи Хелен, но собственная моча не интересовала его ни в каком состоянии, а именно она выливалась сейчас изо рта Хелен. Если она и заметила, что он сомкнул губы, когда она прижималась к ним, то ничего не сказала.

— Хорошо. Я хочу еще, — сказала она.

Ньюсон с интересом подумал, что от него потребуется теперь, когда она снова взяла его за руку и повела на этот раз в его спальню. Если он и надеялся, что она захочет принять душ, он был разочарован.

— Возьми меня, — сказала она, падая на его постель. Ее тело и волосы были мокрые, и Ньюсон изо всех сил пытался не беспокоиться о своих простынях.

— Возьми меня.

— Хорошо. Отлично. Сейчас.

— И на этот раз без презерватива.

— Нет.

— Почему?

— Это мое правило.

— Хорошо, — пожала плечами Хелен. — Я купила ребристые.

— Замечательно.

Несмотря на свои предпочтения, Хелен пришла подготовленной. Лежа на спине на кровати Ньюсона, она подняла одно колено, чтобы дотянуться до кармана промокшей насквозь штанины. Она залезла в карман, вытащила пачку трех необычного вида презервативов и швырнула их Ньюсону.

На короткий момент Ньюсон вспомнил о необычных презервативах, которые они с Наташей нашли в тумбочке в спальне Фарры Портер. Потом он подумал о Наташе, и на него накатила пьяная тошнота.

— Напяливай, если хочешь, — бросила Хелен, — раз ты такой ссыкун.

Повозившись с пакетиком, Ньюсон надел презерватив и упал на старую школьную подругу, решив выкинуть из головы тот тошнотворный факт, что они оба с ног до головы были в моче и оливковом масле. Его сексуальные предпочтения были довольно традиционными, и он никогда раньше не занимался тем, что называется «грязным сексом». Теперь он именно этим и занимался, расценивая это как своего рода компенсацию за прошлые ограничения, и в буквальном смысле плыл по течению.

Однако он столкнулся с проблемой. Возможно, из-за пристрастия к фистингу Хелен внутри была очень широкой. К тому же она была в масле, и Ньюсон просто не мог удерживать эрекцию. Войдя в нее, он с ужасом почувствовал угрозу моментального коллапса. Он просто поверить в это не мог. Еще несколько минут назад он стоял как железный, он был на грани, ему до ужаса хотелось кончить, и вдруг такое.

Хелен поняла его проблему почти моментально. Возможно, она столкнулась с ней не первый раз. И у нее, как всегда, было наготове решение.

— Засовывай его мне в задницу, — сказала она.

— Что?

— Что слышал. Засовывай в задницу. Там плотнее, а мне нравится и так, и так. — Она перевернулась на колени и, прижав подбородок к простыням, выгнула спину, показав во всей красе задницу с раздвинутыми ягодицами.

Ньюсон колебался, и Хелен повернулась к нему через плечо.

— Давай же! — бросила она. — Засовывай его.

Она потянулась назад, схватила его, и Ньюсон снова позволил вести себя. Он толкнул в первый раз, почувствовав сопротивление ее мышц, и вдруг проскользнул внутрь, испытав еще одно новшество за этот вечер. До сих пор в своей сексуальной жизни Ньюсон обходился без анального секса. За полчала разврата с Хелен Смарт он узнал о сексе больше, чем за прошедшие двадцать два года половозрелого периода.

— Полегче, — сказала она. — Там уже давно никого не было. Больно!

— Я остановлюсь, хорошо? Ты хочешь этого? — сказал Ньюсон, оставаясь джентльменом до конца.

— Не строй из себя идиота. Просто дай мне секунду расслабиться, а потом дери изо всех сил.

И снова Ньюсон сделал, как она сказала, и очень быстро, испытывая головокружение от пива, водки и жесткого секса, он наконец кончил, упав на спину Хелен.

— Кончил? — спросила Хелен с раздражением.

— Боюсь, да.

— Высоси сперму из моей задницы и поцелуй меня.

— Нет.

— Делай, что я сказала.

— Нет!

— Давай!

— Извини, Хелен, но я сказал — нет.

— Это называется фелчинг.

— Мне все равно, как это называется. Я не стану этого делать. Да и вообще это же невозможно, из-за презерватива.

— Ничего подобного. Я его сняла, когда засовывала твой член себе в задницу.

— Что?!

— Я же сказала, что не люблю их. Не волнуйся, я чистая.

Ньюсону потребовалось несколько мгновений, чтобы оценить услышанное. Поступок Хелен был так ужасен, что Ньюсон не знал, с чего начать.

— Чистая! — рявкнул он. — Ты только что заставила меня засунуть в тебя кулак, нассать тебе в рот и трахать тебя без презерватива. Как ты смеешь говорить, что ты чистая?

— Я чистая физически, в смысле не заразная.

— Ты не можешь знать этого наверняка…

— Я же не предлагаю это кому попало.

— Что именно? Риск подцепить какую-нибудь дрянь?

— Нет, то, что мы с тобой делали. Я обычно скромная.

— Обычно? Нельзя быть обычно скромной. Ты или скромная, или нет. И вообще, это не имеет значения. Ты… Ты… Еб твою мать, Хелен!

Вдруг Ньюсон почувствовал себя абсолютно трезвым и безнадежно глупым. Что он наделал? Это же ужасно, отвратительно. Все простыни в моче и сперме. В женской сперме, или как ее там называют. От него воняло, и от Хелен тоже. Он будет оттираться мочалкой до дыр. Ему показалось, что его сейчас стошнит.

— Это ужасно глупо и безответственно. Нельзя втихаря снимать презерватив с мужчины!

— Прости, — расплакалась Хелен. — Я просто хотела почувствовать тебя ближе.

— Хелен, ты же взрослая женщина. У тебя ребенок, ты знаешь правила. Нельзя просто так такое творить. Ты меня обманула. Я ведь верил тебе.

Хелен прижала простыню к подбородку.

— Я же попросила прощения, — сказала она, добавив тихим голосом: — Но ведь ты тоже знаешь об обмане и предательстве, да, Эдвард?

— О чем ты говоришь, черт возьми?

— Ты ведь бросил меня, так?

— Только не это!

— Ты выставил меня полной дурой перед всей школой.

— Хелен. Это безумие! Нам было по четырнадцать лет, мы всего один раз обнимались и тискались. И позволь тебе напомнить, что это было двадцать лет назад!

— Ты ни разу не попытался найти меня, когда я не вернулась после Нового года.

— Я тебе звонил. Ты сказала, что твои родители переехали.

— Неправда. Я попала в больницу.

— Из-за того, что я ушел с Кристиной Копперфильд?

— Потому что именно тогда я начала резать себя.

— Это не моя вина.

— Я чувствовала себя такой никчемной.

— И снова это не моя вина.

— Все началось именно тогда.

— Но ты ведь не хочешь сказать, Хелен, что из-за того, что я оставил тебя стоять с фруктовым пуншем и пошел танцевать с Кристиной, я несу ответственность за беды, которые тянутся за тобой всю жизнь? Мы были просто приятелями, боже ты мой!

— Я думала, ты любишь меня. Я думала, мы были вдвоем против всего мира.

— И ты хочешь сказать, что до той рождественской дискотеки ты была абсолютно нормальной уравновешенной девочкой?

— Нет, я всегда ненавидела себя.

— Вот именно.

— Именно поэтому, когда я подумала, что нравлюсь тебе, я была счастлива, а когда оказалось, что это не так, все стало в десять раз хуже.

— Хватит, Хелен. Это нечестно. Я никогда не давал тебе повода думать, что ты мне нравишься.

— Ты говорил, что любишь меня, когда обнимал меня в тот вечер. Ты сказал, что у меня самые классные грудки, какие ты только видел.

— Они были единственными, которые я видел.

— Я их ненавидела! Остальные девчонки звали меня «Жирные соски». Это придумала Кристина Копперфильд, мать ее. Твоя подружка! Но ты сказал, что они тебе нравятся!

— Они мне нравились и сейчас нравятся! Они очень милые. Но, Хелен, нам было четырнадцать лет. Мы учились в одном классе. Мы были просто друзьями, вот и все.

— Ты так и не позвонил мне после дискотеки.

— Было Рождество. Кто звонит одноклассникам в рождественские каникулы? Я позвонил, когда ты не пришла в школу после Нового года.

— Через неделю.

— Послушай, я поверить не могу, что мы об этом говорим. Наверное, стоит помыться, принять душ, а потом сесть и спокойно поговорить.

— Мне нравится чувствовать себя грязной.

— А мне нет, и ты лежишь в моей постели.

— А ты был в моей заднице!

— Да как, черт возьми, это связано!

— Ты получил то, что хотел, Эдвард, и не имеешь права командовать мной!

Ньюсон решил, что разговор лучше прекратить. Он знал, что вступает на опасную территорию. Он и эта женщина из его прошлого только что сделали такое, что редко проходит без последствий. К тому же ему казалось, что это часть ее плана.

Неужели его развели?

— Я иду в душ, — сказал он.

В ванне по-прежнему были лужи мочи, и Ньюсона чуть не стошнило от отвращения к самому себе, от ненависти за то, что они наделали с этой странной женщиной. Теперь он понял, что не знал Хелен Смарт в тот раз. А теперь, без его ведома, она взвалила на него свою тайную боль и неуверенность в себе. Он встал в душевую кабинку, и его наконец обильно вырвало.

Он мылся с бесполезным остервенением, уделяя особое внимание члену, он его намылил и смыл пену раз шесть или семь. Если Хелен Смарт увлекалась незащищенным анальным сексом, она почти на сто процентов была больна. Он изучил свой член. Он был в Хелен не долго, и конечно, риск в этом положении был гораздо большим для нее, чем для него. И все же Ньюсон знал, что утром пойдет к врачу, и потом еще раз, через три месяца, и только после этого сможет вздохнуть спокойно.

Когда мыться больше было невозможно, он обернул полотенце вокруг пояса и немного постоял, собираясь с мыслями для разговора с Хелен. Он собирался убедить ее немедленно уйти из его дома и из его жизни.

Именно в этот момент сработала система противопожарной безопасности. На секунду в затуманенном алкоголем, плохо соображающем мозгу Ньюсона родилась мысль, что это еще один элемент изощренного сексуального репертуара Хелен. Возможно, она любила заканчивать свои грязные выкрутасы душераздирающей какофонией звуков. Затем он унюхал запах гари и вспомнил о картошке. Он рванул вниз. Кухня постепенно наполнялась дымом, который и заставил сработать сирену. Ворвавшись в кухню, чтобы выключить газ, Ньюсон поскользнулся в луже оливкового масла. Размахивая руками, он почувствовал, что пол уходит из-под ног, и с грохотом рухнул на пол. Основной удар пришелся на голову и поясницу, и позже он понял, что, наверное, на мгновение потерял сознание. И поэтому, когда начал звонить телефон, ему было трудно выделить звонок среди шума сирены.

Пытаясь подняться, он изо всех сил напряг мозги, чтобы сориентироваться и найти телефон. Он должен ответить. Просто должен, потому что это наверняка пожарная служба, и если он не ответит, они вышлют бригаду, а этого Ньюсону хотелось меньше всего на свете. У него в голове царила полная каша, но в одном он был уверен: ему не нужны шестеро здоровяков, пытающихся выломать его дверь топорами.

Он поднял трубку и услышал голос Хелен. Наверное, она говорила с аппарата из спальни.

— Да, я чувствую запах гари, — говорила она. — Наверное, в кухне пожар.

— Нет! — рявкнул Ньюсон в телефон. — Никакого пожара нет.

— А мне кажется, есть, Эд, — ответила Хелен. — Я ведь чувствую запах гари.

— Да, запах есть, но…

— Так, значит, пожар есть? — вмешался в разговор третий голос.

— Да, небольшой…

— Вам нужна пожарная бригада?

— Нет! — крикнул Ньюсон.

— Но дама сказала, что пахнет гарью, сэр.

— Конечно, пахнет. Поэтому и сработала сирена.

— Значит, пожар есть?

— Это просто картошка. Картошка выкипела.

— Значит, пожара нет, — сделал вывод третий голос.

— Нет, — ответил Ньюсон.

— Нет — в смысле он есть, или нет — в смысле его нет?

— Нет никакого пожара. Есть картошка.

— Я не глухой, сэр. Вы же понимаете, что мне нужно во всем убедиться.

— Конечно, извините.

— В стрессовых ситуациях очень легко возникает недопонимание.

— Я понимаю.

— И если пожар был, а я не смог помочь, и это привело к смерти или увечьям, вы призовете меня к ответственности, и будете иметь на это полное право.

— Да, я понимаю. Вам нужно убедиться.

— Да, сэр. Значит, пожара нет.

— Нет… То есть пожара нет. Да, пожара нет. Однако если я не пойду и не выключу газ, он точно будет.

Мужчина из службы спасения поблагодарил Ньюсона, и он услышал щелчок отбоя в трубке.

— Идем ко мне, — сказала Хелен в трубку телефона из спальни.

Ньюсон выключил газ под обуглившейся чугунной сковородой и вернулся в спальню.

Хелен лежала именно там, где он ее оставил, она сбросила простыню и снова была абсолютно голая.

— Я хочу еще, — сказала она. — Вечер только начинается.

— Хелен, — ответил Ньюсон. — Я действительно думаю, что тебе нужно в душ. А я пока уберу грязное белье.

— С ним все в порядке.

— Ничего подобного.

— Мы его просто перестелем.

— Нет.

— Да. Я хочу, чтобы ты сделал со мной все то же самое еще раз.

— Хелен. Я думаю, нужно пойти вниз, я приготовлю поесть. Нам нужно поговорить, а потом я вызову тебе такси.

— У меня нет штанов. Я их порвала, чтобы тебе было удобнее входить в меня.

— Хелен, мы оба знаем, что мы сделали. У нас был бурный секс по обоюдному согласию, и мне не нравятся последствия, жертвой которых стал один я.

— Все как всегда, верно? Как в старые добрые времена. Тебе было хорошо, а потом ты встал и ушел.

— Поднимайся, Хелен. У меня нет ни малейшего желания впадать в комплекс вины из-за того, о чем я понятия не имел двадцать лет назад. Мне правда жаль, что ты тогда так это поняла, и мне жаль, что ты чувствуешь так сейчас, но мне было четырнадцать, а четырнадцатилетние мальчишки гуляют с кем хотят. К тому же я понятия не имел, что ты воспринимала наши отношения именно так.

— Но ты бросил меня. Даже как друга ты меня бросил.

— Послушай! Я был возбужден, поняла? Я был до безумия влюблен в Кристину. Со второго класса был. Она была девушкой моей мечты, а я был перевозбужденным мальчишкой. Что касается тебя, я тебе в конце концов позвонил. Я думал, ты вернешься, и мы создадим журнал и снова будем нападать на тэтчеризм. Но ты не вернулась, Хелен. Ты ушла, вот и все. Мы все разошлись. А теперь вставай, иди в душ, а я найду тебе штаны и свежую футболку.

К огромному облегчению Ньюсона, Хелен поднялась и пошла в ванную. Через несколько секунд, стаскивая мокрые простыни с кровати, он услышал стон. Не крик, а низкий, покорный стон.

Дверь ванной была приоткрыта. Открыв ее, Ньюсон увидел, что по-прежнему голая Хелен стоит перед зеркалом. По ее щекам текут слезы, а по одному боку — кровь. Она ударила себя в сосок ножницами Ньюсона, проткнув его лезвиями насквозь. Ножницы торчали в ране, а Хелен стояла, безвольно свесив по бокам изрезанные руки и глядя на себя с любопытством, словно со стороны.

Ньюсона нелегко было заставить паниковать. Он был старшим полицейским офицером и знал, как действовать в кризисных ситуациях. Не говоря ни слова, он подошел к открытому ящичку на стене, из которого Хелен вытащила ножницы, и достал бутылку «Детола» и вату.

— Прости, — тихо сказала она.

Кровь уже стекала на ее ноги и на пол. Что она еще придумает, чтобы загадить этот дом? Он взялся за ножницы и вытащил их из груди Хелен одним резким движением. Она застонала от боли, но не пошевелилась и позволила ему залить рану антисептиком. Потом он приложил ватный шарик к каждой стороне кровоточащего соска, прикрывая порезы.

— Попытайся сдавить их, — сказал он. — Сильнее, я попробую его замотать.

Хелен держала ватные шарики, а Ньюсон обтер ее грудь туалетной бумагой, прежде чем наложить самодельную повязку.

— Сосок — не самая удобная часть тела для перевязки, — сказал он, — даже такой торчащий.

— Прости, — снова сказала Хелен.

Наконец Ньюсону удалось закрепить повязку на груди Хелен, и крови стало меньше.

— Нужно поехать в травмпункт, — сказал Ньюсон.

— Это глупость.

— Хелен, я очень плохо разбираюсь в анатомии соска. Ты воткнула в него ножницы, и я не знаю, к чему это приведет. Может быть, нужно наложить швы или прочистить рану. В противном случае может начаться заражение, и у тебя будут большие неприятности.

— Можно мне остаться? Ты такой хороший врач.

— Нет. Мы поедем в больницу.

Он вызвал такси и затем, смыв с Хелен губкой мочу и кровь, нашел ей просторную рубашку и штаны. Он оделся и сделал кофе, пока они ждали такси. Прошло меньше часа с того времени, как он собирался готовить ужин.

— Хелен, — тихо сказал Ньюсон. — Ты больна. Тебе нужно посоветоваться со специалистом.

— Нет, все в порядке, правда.

— Ты должна думать о Карле. У тебя ребенок. Это твоя самая главная ответственность. Я буду очень откровенен с тобой, Хелен. В своем положении я должен сообщить об этом в социальную службу. Ты мать-одиночка, склонная к нанесению себе увечий.

— Я никогда ничего серьезного не делала.

— А что, если однажды ты совершишь ошибку? Что, если ты будешь дома одна с Карлом, зайдешь слишком далеко, и он найдет тебя истекающей кровью на полу.

— Такого не будет. И никогда не было.

— Ты пойдешь к врачу?

— Я не могу оплатить лечение.

— Тебе нужно поговорить со своим участковым врачом, и он направит тебя на лечение за счет Национальной медицинской службы.

— И что они сделают? Отнимут у меня Карла? Нет уж, спасибо. Со мной все в порядке. Ты собираешься настучать на меня?

— Думаю, нет.

— Очень правильное решение. Потому что в противном случае, Эд, я расскажу обо всем, что ты сделал со мной, и это останется в твоем личном деле на веки вечные.

Приехало такси, и Ньюсон вздохнул с облегчением, когда Хелен подхватила свою сумку и без протестов села в машину.

— Не нужно ехать со мной. Я в порядке, — сказала она.

— Я хочу поехать, — ответил Ньюсон, и они оба знали, что это неправда.

— Хорошо.

В машине Хелен спросила Ньюсона, ответил ли он на предложение Кристины встретиться всем классом.

— Да, я сказал, что пойду, — сказал Ньюсон.

— После того как ты узнал, какая она на самом деле сука?

— Послушай, Хелен, мне очень жаль, но у меня воспоминания о школе и некоторых одноклассниках несколько другие, чем у тебя. Я понимаю, что ты была несчастна тогда и сейчас тоже, но это твои проблемы. Я с удовольствием встречусь с бывшими одноклассниками и с Кристиной тоже. Если ты думаешь, что я ужасный и противный, то извини, значит, я такой и есть.

— И естественно, ты никогда больше не хочешь видеть меня в своей жизни, так?

— Извини, Хелен. Мне это не нужно.

— Не извиняйся. Я все понимаю. И не волнуйся обо мне. Ты прав, у меня есть Карл. Я должна стараться ради него, так?

— Да.

Был еще довольно ранний вечер, поэтому в травмпункте им пришлось прождать в очереди всего два часа, прежде чем рану Хелен как следует перевязали.

— Врач согласился с тобой, — сказала Хелен, пока они ждали такси в фойе больницы, поскольку Ньюсон настоял на том, чтобы отвезти ее обратно в Уиллзден. — Он сказал, что мне нужно обратиться к участковому врачу за направлением к психиатру.

— Ты это сделаешь?

— Может быть.

— Пожалуйста, сделай. Тебе это правда надо.

— Я подумаю. А насчет презерватива не беспокойся. Ты у меня первый мужчина за год.

— Не нужно было этого делать, Хелен.

— Ты зайдешь ко мне? — спросила Хелен. — Можно кофе выпить.

— Хелен… прости.

— Ну конечно, тебе ведь не терпится от меня улизнуть.

В ответ на это Ньюсон пожал плечами. Наверное, это выглядело жестоко, но что бы она ни думала, он за нее не отвечал.

— Пока, — сказала она и вышла из такси.

Ньюсон приехал домой в двенадцатом часу и провел следующий час, отмывая дом, пол в кухне, стирая простыни и обрабатывая ванну. Это было так ужасно, что он чуть не расхохотался. Он планировал скромный ужин на двоих, а теперь отмывал женскую сперму, мочу и лужи засохшей крови, выбрасывал порванную грязную одежду и возился с провонявшей постелью. Это был самый странный вечер в его жизни. Он подумал, что Наташе он о нем точно не расскажет.

Хелен сказала, что не станет ему звонить или писать, но она все же включила его адрес в рассылку сообщения, которое написала и отправила всем сразу, после того как оказалась дома.

«Всем привет.

Может, кто-нибудь меня помнит. Это Хелен Смарт.

Я ушла в середине четвертого класса. Я тут увидела, что Кристина Копперфильд планирует встречу выпускников, и решила поделиться с вами своими старыми воспоминаниями, чтобы вам было о чем поговорить. Кристина Копперфильд была злобной сукой…»

Она подробно описала историю с тампоном, которую рассказала Ньюсону в их первый совместный вечер.

17

На следующее утро Ньюсон проснулся в ужасном состоянии. Была суббота, у него была запланирована встреча с друзьями, но позвонил и отменил ее. Он страдал от похмелья, и его переполняло чувство отвращения и ненависти к себе. Каждый раз, закрывая глаза, он видел тот или иной ракурс обнаженной Хелен Смарт. Член был красный и ныл, так она его надергала.

Ньюсон не привык к таким ощущениям. Обычно он смотрел на жизнь с оптимизмом и не был склонен к депрессии, но вечер с Хелен просто убил его, во всей красе показав его полнейшее одиночество. Он решил, что нужно отдохнуть.

— Где? — переспросила Наташа, когда он позвонил ей в понедельник утром.

— Форт Уильям. Это в Шотландии. Я приехал в спальном вагоне в ночь на воскресенье. Просто описать тебе не могу, как здесь классно. Воздух просто как шампанское.

— Что ты там делаешь, в Шотландии?

— Прямо сейчас я поднимаюсь на гору.

— А зачем ты на нее поднимаешься?

— У меня выходной.

— В Шотландии? Ты проехал шестьсот миль, чтобы устроить себе выходной?

— Ну, в воскресенье я тоже тут был. Можно считать, что это мини-отпуск.

— А можно я буду считать это хренью собачьей? Чего ты в Брайтон не поехал?

— Там нет гор.

— Но там море.

— Да, но гор нет.

— А как же наш долг перед МВД и жертвами преступления?

— Это же один день. Завтра утром я вернусь. Из Глазго есть самолет в шесть утра. К тому же я думаю, пока гуляю. Я работаю над делом. Как Ричард Ханнэй в «Тридцати девяти ступенях».

— Кто?

— Он отправлялся в долгие прогулки, чтобы в голове просветлело. Возвращаясь домой, он знал, какую новую подлость задумали немецкие шпионы.

— И ты тоже это знаешь?

— Нет, но мне в голову пришла одна мысль. Ты не могла бы посмотреть, есть ли в деле Спенсера и Энджи Тэтум упоминание о диске или кассете в музыкальном центре?

— Тебе нужно что-то конкретное?

— Сборные альбомы.

— Типа «Лучшие гитарные соло» или что-то в этом роде?

— Нет, я думаю, это сборник песен одного года. «Хит '84», или что-то в этом роде.

— Тебе нужен определенный год?

— Сержант, не думаю, что сейчас нужно вдаваться в детали. Если найдешь кассету или диск в музыкальном центре Спенсера или Тэтум, скажи мне, ладно?

— Ладно.

— Ну все, увидимся завтра.

— Приятнойпрогулки. Позвони мне, если тебя еще чем-нибудь осенит.

— Непременно.

В тот вечер Ньюсон сидел в крошечном баре в своей гостинице, потягивая необычайно крепкое солодовое виски и размышляя о том, что провести пару дней за пределами Лондона было отличной идеей. Он чувствовал себя бодрее и был уверен, что ветра, дующие со стороны трех пиков Монро, на которые он взобрался, очень помогли ему очистить мозги от воспоминаний о самых ужасных моментах вечера с Хелен. Он даже нашел в себе силы заказать форель с молодым картофелем.

Не услышав ответа, Ньюсон поднял голову и увидел, что хозяйка смотрит на него невидящими глазами.

— Извините, пожалуйста, мистер Ньюсон, не могли бы вы повторить заказ? — сказала она. — Боюсь, я немного рассеянна. Видите ли, Крег что-то из школы задерживается, а уже почти шесть.

Ньюсон заметил Крега, маленького застенчивого мальчишку, который чистил постояльцам ботинки за семьдесят пять пенсов за пару. Он был рыжий, как и сам Ньюсон, но в Шотландии это было обычным делом.

— Я уверен, что с ним все в порядке, — сказал Ньюсон. — Когда он обычно возвращается?

— Ну, обычно не позднее пяти. Джон ходил к школе, но только что позвонил и сказал, что Крега нигде нет.

— В полиции опоздание на час обычно не считается поводом для беспокойства. Дети — задумчивые создания, и часто оказывается, что ребенок просто отвлекся и потерял счет времени.

— То есть вы считаете, что не нужно звонить в полицию?

— Подождите еще полчаса. Я уверен, что за это время Крег вернется.

В этот момент открылась дверь и вошел Крег. Он выглядел потрепанным, с заплаканными глазами. Мать повернулась к нему со смешанным чувством облегчения и ярости.

— Крег! Где ты был? Отец ходил тебя искать! Я собиралась звонить в полицию! Что происходит? Почему ты плакал?

— Я не плакал.

— А где ты был?

— Нигде.

— Мы чуть с ума не сошли от беспокойства!

Пока хозяйка ходила звонить мужу, чтобы сообщить хорошую новость, Ньюсон рассматривал мальчика. С ним было что-то не так Он явно что-то скрывал.

— Что у тебя с рукой, Крег? — спросил Ньюсон.

Мальчик согнул руку в локте, как будто она у него болела.

— Я упал, — ответил он. — У меня рубашка порвалась, и я оцарапал руку.

Он врал. Интересно почему, подумал Ньюсон, и он вспомнил выражение лица Гари Уитфилда, скорчившегося в углу, и как Джеймсон и его дружки окружили его, чтобы оставить надпись на лбу, а он, Ньюсон, стоял рядом и ничего не делал.

— Неприятности в школе? — предположил Ньюсон.

— Нет, я просто упал.

— Давай посмотрим, что с рубашкой.

— Да, — сказала мама, возвращаясь в комнату. — Рубашка почти новая. Если окажется, что ты ее испортил, я не знаю, что сделаю.

Крег медленно снял свитер. На одном рукаве рубашки были пятнышки крови, и он явно пытался их стереть.

— Я упал, — повторил Крег. — Прости, мама. Рубашка совсем испортилась?

Ньюсон осмотрел рукав рубашки.

— Она вовсе не порвана.

— Просто дырочка, — сказал Крег.

— Я ничего не вижу. Откуда на ней кровь?

— Я же сказал.

Мать взяла руку Крега и осмотрела ее. Теперь Ньюсон заметил, что в середине кровавого пятнышка на ткани рубашки были две маленькие дырочки.

— Странно она порвалась, — сказала она, расстегивая манжету и закатывая рукав рубашки. На руке Крега были два крошечных следа от уколов.

Ньюсон не отрываясь смотрел на руку мальчика. Он уже видел такие ранения раньше, целые сотни. Они были на теле убитого строителя в Уиллздене.

На следующее утро Ньюсон встал в половине четвертого утра, чтобы успеть в аэропорт на первый рейс в Лондон. Он сидел в своей комнате и пил чай, глядя, как первые лучи света появляются за хребтами гор. Он оставил Крегу записку.

«Дорогой Крег,

Ты меня не знаешь, но я знаю тебя, потому что в тебе я узнал одного мальчика, с которым был знаком много лет назад. Если честно, это был я сам. Я был очень похож на тебя в детстве. Как и ты, я всегда старался дружить с окружающими, но я понял, как, наверное, теперь понимаешь и ты, что не все вокруг такие же милые, как бы хотелось. Я не знаю, насколько тебе тяжело в школе, но если вдруг дела совсем плохи, я хочу тебе кое-что сказать.

Самый важный урок, который нужно выучить, — это научиться уважать себя. Если ты считаешь себя жертвой, тогда плохие ребята увидят твою слабость и будут тебя мучить. Решать тебе, Крег, потому что тирания — это сила, а у тебя есть сила, чтобы противостоять ей. Нужно просто не забывать об уважении к себе. Да, конечно, они могут обидеть тебя физически, но это может сделать даже собака, но если ты веришь в себя и в ценность своей личности, в конце концов они увидят, что на самом деле не могут тебя обидеть. Они поймут, что у них нет власти над тобой, и оставят тебя в покое. Я знаю, что в это трудно поверить, пока кровь на твоей рубашке еще не засохла, но физическая сила не менее важна, чем сила внутренняя, а именно внутренняя сила побеждает в конечном счете. Когда я был в школе, крутые ребята думали, что я просто недоделанный коротышка. Теперь я инспектор (хотя по-прежнему коротышка), и очень этим горжусь. Это нелегко, но каждый день нужно гордо держать голову и смотреть плохим ребятам в глаза. Когда они поймут, что им тебя не сломить, они сдадутся и найдут новую жертву.

И именно здесь начинается самое трудное, потому что когда тираны найдут другую жертву и ты увидишь, что другой ребенок попал в беду, ты должен ему помочь. Должен, даже если знаешь, что тебя за это побьют. Стань героем. Здесь правила те же: поверь, что ты герой, и стань им. Защищай ребенка, который попал в беду. Ты никогда об этом не пожалеешь, я тебе обещаю. Не стой в стороне: ты будешь жалеть об этом всю свою жизнь. Я стоял в стороне и до сих пор об этом жалею. Конечно, я не был достаточно силен, чтобы противостоять тиранам, но если бы я пошел и встал на защиту того ребенка, его мучения были бы в два раза меньше. Найди в себе силы, Крег. Кто ты: жертва или герой?»

Наташа встретила Ньюсона в аэропорту. Войдя в зал для прибывающих и увидев ее, он представил, что она встречает его, потому что любит и очень соскучилась, а не потому, что она его подчиненная и вынуждена везти его на работу. Два дня в Шотландии явно не излечили Ньюсона от подобных фантазий.

— Ты был прав насчет сборников, — сказала Наташа, — хотя не представляю, какой нам от этого толк. В деле Спенсера ничего нет, но в «Кенсингтон и Челси» следственная бригада работала очень тщательно, и они заметили, что в музыкальном центре Энджи Тэтум была кассета. Была нажата кнопка PLAY, но кассета внутри оказалась порвана. Был включен автоповтор, и кассета играла вперед-назад пока не порвалась. Звук был негромкий, поэтому соседи ничего не слышали. Это был сборник 1984 года, Culture Club, Wham, Tears for Fears. Ты лучше в этом разбираешься.

— Классные песни.

— Только не для Энджи Тэтум, которая слушала их, глядя на свою зашитую губу и готовясь к смерти.

— Да уж.

— Конечно, может быть, кассета была там и раньше. В смысле, ее поставила Тэтум, а не убийца.

— Что? Она гоняла кассету, пока та не порвалась? Едва ли.

Пока они стояли в пробке на Уэстуэй, Ньюсон позвонил доктору Кларк. Трубку взял ее муж и сказал, что его жена здесь больше не живет. Голос у него был раздраженный и злой, чего Ньюсон никак не ожидал от музыканта, играющего на мандолине, и он отказался передать от него сообщение. Потом Ньюсон попытался дозвониться ей на сотовый, но он был выключен. Однако он оставил сообщение, и вскоре она ему перезвонила. Они договорились встретиться в ее офисе.

Доктор Кларк подоспела туда одновременно с Ньюсоном и Наташей. Она несла кофе из автомата и выглядела уставшей и немного растрепанной, не похожей на обычно собранную доктора Кларк.

— Мы решили несколько недель пожить врозь, — сказала она, как ей казалось, спокойным, отстраненным тоном. — Дети в основном все время у него, потому что представьте себе, подумать только, спрос на мандолинщиков снова никакой.

— А-а, — сказал Ньюсон, не зная, что ответить.

— Да. Итак, хватит уже про меня. Это неинтересно, не относится к делу и вообще не имеет значения. Вы сказали, что у вас есть орудие убийства Бишопа. Жду не дождусь узнать, что это такое.

— Вот оно, — сказал Ньюсон, доставая металлический инструмент из дипломата, маленький предмет, знакомый каждому школьнику по всему миру. — Циркуль.

Доктор Кларк смотрела на него с удивлением, словно не веря своим глазам.

— Господи, — воскликнула она. — Это же очевидно!

— Ну, не так уж и очевидно. Мне пришлось задействовать все свои таланты, чтобы понять это, — заметил Ньюсон.

— Нет, абсолютно очевидно! Пятисантиметровая игла на крошечной основе в четыре миллиметра шириной. Именно так я вам его описывала, и это может быть только игла кронциркуля. Совпадение сто процентов.

— Да, мне тоже так кажется.

— Наш убийца прикончил Адама Бишопа школьным циркулем!

— Просто поразительно, что он нашел ему применение, — сказала Наташа. — Я носила циркуль шесть лет в пенале и не помню, чтобы хоть раз его достала. Выводить окружности — не самый важный навык в жизни.

— Он не для окружностей, — сообщила ей доктор Кларк — Он для создания прямых углов и биссектрисы.

— Еще одна очень полезная вещь, просто сверхнеобходимая, — ответила Наташа.

— На самом деле он для того, чтобы кого-нибудь колоть, — сказал Ньюсон. — Каждый мальчишка это знает, и наш убийца — не исключение.

Для того чтобы проверить предположение Ньюсона, доктор Кларк измерила диаметр и форму иглы циркуля Ньюсона и сравнила с заметками, которые сделала по поводу многочисленных ран, нанесенных Адаму Бишопу. Она даже создала трехмерную компьютерную модель примерной формы дырок, обнаруженных на теле убитого, и, введя данные иглы, смогла воссоздать их абсолютного близнеца. Пристально глядя на экран компьютера, она двигала мышкой, пока не наложила один рисунок на другой.

— Полное совпадение. Как меч в ножны. Отличная работа, инспектор.

— Если честно, мне просто повезло, — признался Ньюсон. — Я увидел такие ранки на руке одного мальчишки. Оказалось, что одноклассник ткнул его циркулем.

— Господи, дети иногда такое вытворяют! — воскликнула доктор Кларк.

После этого они распрощались, и Ньюсон с Наташей поехали разбираться с делами, которые явно вышли из-под контроля.

Продвигаясь обратно в Скотленд-Ярд, они размышляли о значении новой информации.

— Это полностью оправдывает твою поездку в Шотландию, — сказала Наташа. — Ты, конечно, так и не раскрыл план немецких шпионов, но все равно неплохо.

— Я же сказал, немного везения, я просто оказался в нужное время в нужном месте.

— Конечно, то, что Бишопа убили циркулем, не снимает подозрений со злостного конкурента, — сказала Наташа, но не очень уверенно. Она знала, что в «Тармаке» циркуль едва ли мог стать орудием убийства.

— Нет, — ответил Ньюсон, — но я абсолютно уверен, что циркуль был главным элементом этого убийства. Можно с некоторой долей уверенности предположить, что когда-то в прошлом Адам Бишоп сам использовал циркуль в порыве гнева, и в результате поплатился за это.

— Знаешь, лично я последний раз видела циркуль, когда училась в школе.

— Вот именно. И я тоже. Конечно, он мог использовать его и дальше. Он же строитель. Строители общаются с архитекторами. Архитекторы орудуют циркулями.

— Да, полагаю, нужно об этом подумать.

— Но если это не так, тогда дело действительно в школе. Он уколол какого-то мальчишку, и теперь мальчишка отомстил тем же.

— Но Адаму Бишопу было пятьдесят пять! Подобное могло случиться с ним около сорока лет назад!

— Мельницы Господни.

— Что?

— Мельницы Господни мелют медленно, но верно.

— Черт возьми, Эд, ты считаешь, что кто-то ждал сорок лет, прежде чем отомстить?

— Возможно. Я знаю человека, который ждал двадцать лет.

— Кто это?

— Девчонка, которую я знал в школе.

— Это Кристина, твоя старая пассия?

— Нет, другая. Хелен.

— А-а, та, которую ты облапал, потому что провалилась забастовка шахтеров.

— Да, можно сказать и так. Я даже подумать не мог, что Кристина издевалась над Хелен и вместе с подругами засунула ей тампон в рот.

— Мило.

— И теперь Кристина решила устроить встречу одноклассников через Friends Reunited, а Хелен взяла и рассказала всем эту историю.

— Ух ты! Классно! И как теперь обстоят дела?

— Встречу не отменили, так что, думаю, большинство людей решили, что это не их проблема.

— Думаешь, эта Хелен туда придет?

— Нет, очень сомневаюсь. Она твердо заявила, что не пойдет.

— Ну конечно! Ты же с ней встречался, да? И как прошла встреча? На этот раз твоим рукам удалось продвинуться дальше?

— Не говори ерунды, — сказал он, но, видимо, недостаточно быстро. Тень сомнения в голосе выдала его с головой.

— Ага! Я так и знала! Значит, ты получил, что хотел, да? — воскликнула Наташа. — Выцепил старую подружку через Интернет!

— Послушай, мы просто поужинали. А теперь давай продолжим…

— Посмотри мне в глаза и скажи, что ты ее не трахнул! Давай, посмотри мне в глаза и скажи, что вы просто поужинали.

— Наташа, мы просто…

— Я права! Ты ее трахнул! Поразительно. А ты шалун, Эд! Молодец, так держать! Да ладно, давай рассказывай. Как все прошло? Это было здорово или сложно и странно?

— Сложно и странно, — раскололся наконец Ньюсон.

— Я тебя предупреждала. Я сказала, что только несчастные люди влипают в такие ситуации.

— Это я влип в ситуацию, Наташа.

— Ладно, может быть, не совсем несчастные… Только немного… И вообще, ты должен признать, что это странный способ искать себе подругу. Ладно, неважно. Я хочу знать, насколько сложно и насколько странно все прошло.

— Очень и очень, но теперь с этим покончено. Я не хочу об этом говорить.

— Ты надеешься, что с этим покончено, но я тебе обещаю, что это не так.

— Это так.

— Может, она приставучая. Неуравновешенная и мстительная. — Наташа продолжила с американским акцентом: — Чего? Значит, ты, блин, думаешь, что можешь меня трахнуть и слиться? Лучше тебе передумать, инспектор Ньюсон, мать твою. Ха-ха-ха! — Теперь она говорила голосом из сцены в душевой в фильме «Психо».

— Это не кино, и с этим правда покончено.

— Ну давай же, расскажи. Что произошло?

Но Ньюсон стоял насмерть.

— Единственное, что я могу сказать, что, когда вдруг встречаешь человека, которого не видел двадцать лет, не стоит удивляться, если все идет наперекосяк. Хелен много чего пережила, у нее сложная и запутанная жизнь, и, по-моему, она вдруг решила, что мое появление в ее жизни может помочь ей разом решить все ее проблемы.

— А ты просто хотел потрахаться.

— Именно.

— Халявщик.

— Вот-вот, я тоже так подумал.

Они помолчали. Ньюсон чувствовал себя неловко. Он не хотел, чтобы Наташа знала, что он спал с Хелен. Конечно, он был рад, что она знает, что он не совсем уж бесполый. Но вместе с этим он страдал от иррационального чувства измены. Проведя ночь с Хелен, он предал свои выдуманные отношения с Наташей. Он страдал от непонятного чувства вины, хотя она никогда не узнает, как сильно он ее любит.

— Ты в порядке? — спросил он, нарушая молчание. — У вас с Лансом все хорошо?

— Да. Но он недоволен, что я так много работаю.

— Насколько я заметил, он всегда недоволен, что бы ты ни делала.

— У него много проблем. Он очень сложный парень.

— Он очень везучий парень, вот что я могу сказать. Он должен на коленях ползать в благодарность за то, что ты вообще уделяешь ему свое время.

— Нет, ты просто меня не знаешь. Я могу быть жуткой стервой.

— Да, это я знаю.

Наташа улыбнулась. Ньюсону до боли захотелось ее поцеловать.

— Я… Я скучал по тебе в Шотландии, — сказал он. — То есть… поэтому я тебе позвонил.

— А я думала, что ты хотел уйти от всего и от всех.

— Да, от работы, конечно, но не от… В общем, я был рад поговорить с тобой, вот и все.

Наташа повернулась к нему и улыбнулась, но потом отвела глаза. Они опять замолчали. Каждой клеточкой своего тела Ньюсон хотел сказать, что любит ее. Отбросить к черту предосторожности, упасть на колени рядом с коробкой передач ее «рено-клио» и умолять ее бросить Ланса ради него. Но он этого не сделал.

— Да, я поняла, — сказала Наташа.

Ньюсон открыл дипломат и начал бестолково перебирать бумаги, стараясь переключить разговор на рабочую волну.

— Так, — твердо сказал он. — Нам нужно обсудить, что делать с убийством Бишопа. Я уверен, нам стоит посмотреть, с кем он ходил в школу.

— Черт, работы будет завались. Сорок лет — приличный срок. Люди могли разбежаться кто куда.

— Пятьдесят лет. Если ему было пятьдесят пять, он пошел в школу в 1954 или 1955 году.

— Не думаю, что в детском саду пользовались циркулем.

— Ты права. Думаю, нужно просмотреть, кто учился с ним с 1958 по 1959 год.

— Почему именно тогда? Они могли уйти из школы в пятнадцать лет в те дни, так что нужно брать хотя бы до 1964 года.

— Интуиция. Клифф Ричард выпустил «Двигай!» в 1958-м.

— Хороший сингл?

— Отличный. Эта запись считается первым настоящим британским рок-н-роллом. Клифф в те дни был крут.

— Он играл в 1958-м?

— Да.

— То есть убийца гонял «Двигай!», тыкая иголками Адама Бишопа триста сорок семь раз.

— Да, это, а еще — братьев Эверли, дэлшенноновского «Беглеца» и Platters, отличная подборка, самый конец пятидесятых. Знаешь, ведь Элвис тогда был в армии. Поле для деятельности было открыто.

— Полагаю, действительно есть вероятность, что убийца подобрал музыку с умыслом, — поразмыслила Наташа.

— Вот видишь! К тому же нужно продолжать сверять списки знакомых наших жертв. Посмотри на историю Спенсера, Брэдшоу и Тэтум. Будет интересно посмотреть, так же о них отзывались знакомые, как и об Адаме Бишопе и Фарре Портер.

Наташа высадила Ньюсона у Скотленд-Ярда. Ей предстояло вернуться в Кенсингтон, чтобы руководить работой следственной группы в квартире Фарры Портер. Полиции пришлось освободить квартиру с появлением внешней разведки, и они смогли вернуться к расследованию только сейчас.

Ньюсон стоял на тротуаре, привычно глядя, как Наташа исчезает в потоке машин. Даже ее маленький «клио» казался классным и отважным. Храбрая, независимая, маленькая машинка для храброй, независимой, маленькой девушки. И цвет. Конечно, красный. Он как бы говорил: «Не шутите со мной». Ньюсон был в отчаянии. Он был влюблен даже в ее долбаную машину.

Опустив голову, он пошел в офис, размышляя о предстоящей встрече с одноклассниками. Возможно, там он найдет лекарство от своей любви или хотя бы просто развеется.

18

Неделя тянулась долго, расследование забирало все силы. Ньюсон был убежден, что в деле Бишопа и Портер он имел дело с одним убийцей, и мотивом убийства был пока что неопределенный элемент, который связывал не только эти, но и еще три более ранних преступления. Однако у него не было этому доказательств, и поэтому было необходимо продолжать расследование, учитывая все возможные версии.

У Фарры Портер было много политических знакомств и конкурентов, и все они были опрошены; также предстояло проверить ее недавние контакты и то, чем она занималась в последнее время. Нужно было отследить и проверить многочисленных врагов Адама Бишопа в строительном бизнесе и среди обитателей Уиллздена. Полиция арестовала компьютеры, проверила банковские счета, открыла все шкафы и перебрала по косточкам все скелеты до единого. И все безрезультатно, как втайне и надеялся инспектор Ньюсон.

Единственным связующим моментом убийств жестокого строителя и знаменитого политика, по мнению Ньюсона, была ненависть к ним окружающих. По крайней мере, в этом отношении Наташа могла провести параллели с тремя более ранними убийствами, которые Ньюсон притянул к этому расследованию.

— Энджи Тэтум не пользовалась популярностью, — сказала Наташа, — но ее не ненавидели, как Бишопа или Портер — по крайней мере, в последнее время.

Наташа и Ньюсон проводили совещание в конце недели в нерабочей обстановке в «Данкинс-донатс» на площади Пикадилли.

— Большинство ее знакомых считали ее очень несчастной.

— Она скучала по давно ушедшей славе?

— Именно, и нужно признать, что это была довольно дешевая слава. Я хочу сказать, трясти сиськами — не самая завидная работа, так ведь?

— Да уж.

— Я поговорила с парой девчонок, которые знали ее, когда она была королевой третьей страницы, и они сказали, что в то время она была довольно противной, заносчивой и немного злобной, но даже они не были рады, что она умерла.

— А как насчет остальных?

— Случай с Нейлом Брэдшоу тоже неоднозначный. На первый взгляд все вроде бы нормально, но если читать между строк, люди от него уставали. Они не доверяли ему. Это все очень тонкая политика.

— Политика? Он работал в «Домике Энн Хэтуэй», так?

— Ты не поверишь, но мир музейных хранителей очень тесный. Тесный, закрытый и склонный к интригам, зависти и разговорам за спиной друг у друга, как и в любом другом сообществе. Эти хранители очень ревностно ко всему относятся.

— Кто бы подумал, а?

— Это мир. Везде одно и то же. То же дерьмо, другой толчок.

— Сильно сказано.

— Брэдшоу был манипулятором, и от него было много шума, — продолжила Наташа. — Он был членом всех клубов и выступал на всех конференциях, постоянно создавая и перемешивая альянсы ради собственной выгоды. Странно, да? Он был просто монстром, Сталиным от краеведения. Конечно, все замешано на финансировании: кто получает поддержку и в каком объеме, и Брэдшоу был мастером по запугиванию комитетов, чтобы те вкладывали деньги в его дело. Из-за этого врагов у него было предостаточно.

— И все равно я не вижу никого, кто мог бы пытать мужчину и довести его до голодной смерти просто потому, что он умудрился получить грант на местный туризм.

— Людей убивали за меньшее. За гораздо меньшее.

— Ты права. Как ты думаешь, в этих пончиках есть натуральные ингредиенты или только буквы «Е»? — спросил Ньюсон.

— Не задавай глупых вопросов. Как ты думаешь, почему они такие вкусные?

— Но разница между «они такие вкусные» и «Господи, лучше бы я этого не делал» такая незначительная.

— Еще одна причина наслаждаться ими, пока они есть, — ответила Наташа, выбирая второй пончик, розовый с зеленой посыпкой. — В любом случае, помимо этой туристической байды, у нас есть еще пара обвинений в сексуальных домогательствах. Я познакомилась с семнадцатилетней девицей, которая по субботам работала с книгами. Она заявляла, что поначалу Брэдшоу дарил ей подарки и разные мелочи, но довольно быстро попросил прислать ему по электронной почте свои пляжные фотографии. Когда она отказалась, он взъярился и наорал на нее. Она думает, что именно он подсунул в ее сумку деньги и книгу и потом обвинил в воровстве. К тому же он шантажировал ее, пытаясь заставить выслать ему свои фотографии в обнаженном виде, даже предлагал одолжить ей веб-камеру для этих целей. Она ушла с работы, все прекратилось, и она никогда больше о нем не слышала. Но догадайся, какая была ее последняя фраза?

— «Я рада, что он умер»?

— Именно. Сколько раз мы будем слышать это в ходе расследования?

— Значит, ни Брэдшоу, ни Тэтум не были особо приятными людьми. Как насчет мичмана Спенсера?

— Ну, его подразделение сейчас находится в Афганистане, так что лично поговорить ни с кем не удалось, но я отослала некоторые вопросы по электронной почте местным военным полицейским, и они очень помогли. Наверное, соскучились по настоящей работе полицейских, им надоело иметь дело с одними алкашами. В любом случае у нас снова портрет человека, который уж точно не был всеобщим любимцем. Им восхищались как опытным бойцом, но его подчиненные ненавидели его и боялись. Он считал, что единственный способ закалить солдата — это забить его до полусмерти. Ты знаешь таких людей — если вы переживете меня, вы переживете все на свете.

— Не слишком популярное отношение в наших современных, заботливых и прогрессивных вооруженных силах.

— Да уж, и Спенсер чуть не потерял свои лычки на погонах из-за ряда случаев издевательств над подчиненными. Парню, который играл на казу на его похоронах, пришлось вылизать дочиста ботинки целого взвода якобы за то, что показался на параде в нечищеных ботинках.

— Гадость какая.

— Да, в общем, такие вот дела. Что ж, могу сказать, твоя интуиция тебя не подводит, хотя в деле Брэдшоу и Спенсера твоя догадка более верна, чем в случае с Тэтум.

— Но все же все пятеро наших жертв были в большей или меньшей степени уродами.

— Да. Кажется, у нашего серийного убийцы очень тонкий вкус.

19

На следующий день была встреча выпускников, которую очень тщательно организовала Кристина Копперфильд, разослав множество сообщений с вопросами и указаниями. Она так и не упомянула интернет-атаку Хелен, видимо решив просто ее проигнорировать. Наверное, остальные решили сделать то же, потому что Кристина обещала устроить отличную тусовку в «Гайд-парк Хилтон», где всем предстояло собраться в час дня.

«Прикиньте, ребята! Я получила эту комнату ДАРОМ! Ура! Круче всех! Они были рады отдать нам ее ради выручки в баре. Так что НЕ приносите с собой, пожалуйста, или нас вышвырнут! Я говорю про ТЕБЯ, Пит Вулфорд. Я помню, как ты вечно протаскивал бухло на школьные вечеринки. Заметь, я не жалуюсь, ты всегда давал мне глоточек (на что ты НАДЕЯЛСЯ, а?). В общем, я сказала, что комната бесплатно, но за шведский стол нужно скинуться по десять фунтов. Я выбрала „Корпоративный фуршет № 2“: йоркширский мини-пирог с говядиной, креветки с чесночным соусом, бутерброды с икрой и crème fraiche, тайские роллы и разные бутерброды. Надеюсь, вам понравится. И наконец, сообщаю тем, кто идет на концерт „Круче всех?“ (а большинство из нас туда ИДУТ — ура!), билеты стоят сорок фунтов с носа. ИЗВИНИТЕ, что приходится говорить о деньгах, но цена того стоит! Дани Миног появится в четыре часа и заведет толпу, поэтому у нас будет КУЧА времени для теплых воспоминаний. Вы РАДЫ?»

Ньюсон прошел в фойе «Гайд-парк Хилтон» в солнцезащитных очках, надеясь, что выглядит круто. Оглядевшись, он попытался придать себе вид человека, который точно знает, чего хочет и куда идет. Он рассчитывал, что на доске будет прикреплена записка: «Встреча выпускников 81–87 годов». Такой записки не было, и Ньюсон подошел к секретарю.

— Добрый день, я ищу комнату, заказанную на имя Кристины Копперфильд. Возможно, там сказано «Встреча выпускников Шелфордской средней школы».

Назвав цель своего визита, Ньюсон смутился. Возможно, потому, что девушке за стойкой было лет семнадцать, и в ее понимании встреча выпускников была не чем иным, как сборищем старых пердунов.

— Да, я знаю, — вдруг разоткровенничался он. — Полное безумие. Правило номер один: никогда не оглядывайся в прошлое. Никогда.

Девушка либо не поняла, что Ньюсон сказал, либо пропустила мимо ушей.

— Комната двести три. Второй этаж, — сказала она, указывая Ньюсону в сторону лифта.

Повернувшись, он наткнулся на толстяка со смутно знакомым лицом.

— Эдвард? — спросил мужчина. — Эд Ньюсон, так? Это ты. Твой цвет волос ни с чем не перепутаешь! Коротышка Ньюсон! Господь мой всемогущий! Сам Ньюсон! Поверить не могу!

Ньюсон всмотрелся в лицо мужчины.

— Кейран Битти?

— Да, Толстяк Битти, — сказал он, хлопая рукой по выдающемуся животу. — По-прежнему толстячок.

— Да, а я по-прежнему коротышка.

— Маленькая собачка — до старости щенок.

— Рад тебя видеть, Кейран. Сколько уже?

— О-о-о…

— Что?

— Сколько? Очень давно, парень. Ха-ха.

— Я хотел спросить, сколько уже мы не виделись?

— Понял. Восемнадцать лет.

— Ух ты. Целая вечность… восемнадцать лет. Как дела?

— Хорошо, нормально. Зажигаю. Правда зажигаю.

Ньюсон с самого начала понял, что у Кейрана далеко не все хорошо и что он точно не зажигает.

— Издалека приехал?

— Из Дагенема. Я работаю на «Форд». Отличная компания.

— Да.

— Я так не думаю. Ха-ха.

— Ну что, пойдем наверх?

— Да, пойдем. Ты теперь полицейский? Здорово. Я всегда считал, что там есть…

— Ограничение по росту? Да, все так думают. Но его уже отменили.

— Инспектор. Это круто, да? Старший чин.

— Вроде того. Но на самом деле… В общем… Черт, неужели это Салли Уоррен?

В дверях показалась женщина за тридцать с очень большим животом и коляской. Салли Уоррен была второй звездочкой после Кристины Копперфильд, неоспоримый второй номер в группе классных девочек. У нее и сейчас были по-прежнему светлые волосы, но все остальное было не узнать. Привлекательная внешность осталась в прошлом. Некоторые женщины расцветают в период беременности, но Салли Уоррен явно была не из их числа. Она выглядела уставшей, вымотанной и потухшей.

— Салли? — сказал Ньюсон, подходя к ней.

— Коротышка! — воскликнула Салли, слишком громко для общественного места, и широко улыбнулась, увидев старого друга. — То есть Эдвард! Как здорово, что ты здесь. Я так рада, что ты пришел. Ты кого-нибудь еще видел?

Кейран Битти широко улыбался, стоя всего в метре или двух позади Ньюсона, но Салли смотрела прямо сквозь него.

— Я здесь… Привет, Салли, я Кейран. Кейран Битти.

Было очевидно, что Салли его не помнит.

— А, да… Конечно. Кейран. Привет!

— Мы не очень много общались, — некстати добавил Кейран.

Потому что ты был жирным придурком, а она красоткой, подумал Ньюсон. Расположение сил с тех пор выровнялось, но Салли Уоррен не собиралась этого признавать. С ее точки зрения она по-прежнему состояла в высшей лиге. Она немедленно снова повернулась к Ньюсону:

— Ну, Эд, как ты? Ты сказал, что работаешь в полиции. Старший детектив. Это круто, да? Что ты расследуешь сейчас?

— Ничего особенного.

— Это просто ужасно, что Хелен Смарт написала о Кристине! Вообще-то, я помню, когда это произошло. Я была там, и она все наврала в своем письме. Мы просто пошутили. Она всегда была заносчивая, эта Хелен Смарт, завернута на политике и все такое. По крайней мере, у тебя было чувство юмора, Эдвард.

— Да, Эд был прикольный, — добавил Кейран, но Салли Уоррен его словно не слышала.

— Это Джош, — сказала она, показав на ребенка в коляске. — Я родила его сама, дома.

— Здорово. Может быть, поднимемся уже?

— У меня уже все поднялось, — сказал Кейран Битти.

— Это на втором этаже. Лифт вон там.

— Круто, — сказала Салли Уоррен.

— Ну, как ты? — снова спросила Салли, толкая коляску к лифту, но ее слова заглушил Джош, без предупреждения разразившись воем, словно сирена. Ньюсон, не привыкший к детям такого возраста, никогда в своей жизни не слышал такого плача. Это было ужасно, потому что звучало так, словно мальчишка прощался с жизнью.

— Джош, пожалуйста, — попросила мама. — Пожалуйста, перестань. Что такое, милый? Пожалуйста, не кричи.

Люди со всего фойе начали поворачивать головы в их сторону. Кейран Битти ободряюще улыбнулся:

— У меня своих двое. Ужасно, когда они такое устраивают на людях. Нет, их даже шлепнуть нельзя, так что остается только терпеть. Думаю, мне повезло, потому что я вижу их только раз в две недели.

Если Салли Уоррен и слышала Кейрана Битти сквозь вопли ребенка, ей было явно на него плевать. Присев на корточки, с трудом пристроив огромный живот, она совала ребенку сандвичи из «Мармайта», но Джош размахивал руками, рассыпая крошки по безупречному ковру на полу.

— Хочу! Хочу! Хочу! — это единственное, что можно было различить среди его воплей.

— Что, милый? — повторяла Салли, пытаясь передать истеричному ребенку частичку своего спокойствия.

— Уйти! Уйти! Не хочу туда! Уйти!

— Думаю, он не хочет ехать в лифте, — предположил Ньюсон.

— Он постоянно это делает, — сказала Салли. — Я пытаюсь не поддаваться.

— Может, лучше уступить?

— Ладно, дорогой, поедем обратно. — Она попыталась перекатить коляску на старое место, но, видимо, снова не угадала, потому что вопль ребенка стал поистине оглушающим.

Ньюсон думал, что ребенок уже и так орет на полную катушку, но тот вдруг нашел в себе новые силы. Видимо, у него был поистине неистощимый запас энергии.

— Мне пришлось его взять, — смущенно призналась его мать. — В выходные няни берут две цены, а если я не буду брать его с собой, я вообще из дома не выйду.

Ребенок крутился и беспокойно орал. Начал подтягиваться персонал гостиницы.

— Мы можем вам чем-нибудь помочь, мэм? — спросил один из них.

— Нет, спасибо. Он сейчас успокоится.

На секунду Ньюсон отключился от воплей. Он прикрыл глаза и вспомнил роскошную длинноногую девчонку пятнадцати лет. Прекрасная танцовщица, спортсменка, такая классная и уверенная в себе. В пятнадцать лет она точно знала, что она делает и куда идет. Но не теперь. Салли Уоррен не знала, что делать и куда идти, потому что ревущий ребенок не мог ей этого сказать. Она была в отчаянии. Все хотели, чтобы она заткнула ребенка, а она не могла.

— Ничего нельзя поделать, когда на них такое находит. Ничего.

— Да, я знаю, — сказал Кейран Битти.

— Думаю, нужно вывезти его на улицу. Я к вам поднимусь попозже. Пожелайте мне удачи, — с этими словами она повернула коляску к выходу, ребенок заорал с новыми силами, чтобы всем было понятно, что покидать здание тоже не входило в его планы и ему плевать, кто об этом узнает. Салли Уоррен чуть не плакала, уходя прочь с нацепленной жалкой улыбкой.

Ньюсон и Кейран вместе поднялись на лифте на второй этаж. Там их проводили по застеленным коврами коридорам к комнате, где пока что тихо переговаривались те, кто уже пришел насладиться компанией друзей двадцатипятилетней давности.

Вечер удался на славу. Кристина сделала все, что могла. Из семидесяти или около того ребят, учившихся в одном или в параллельном классе с Ньюсоном, пришли около половины.

Кристина была у двери. Навыки работы по связям с общественностью пошли ей на пользу, и на маленьком столике рядом с ней были аккуратно разложены бейджики с именами.

— Стивен Уилмот? — спросила она Кейрана Битти. — Привет, Стив! Как дела?

— Кейран Битти.

— Ну конечно! Кейран! Конечно. — Кристина дала Кейрану бейдж и тут же отвернулась от него к Ньюсону.

— Тебя ни с кем не перепутаешь. Самый прикольный и потрясный Эдвард Ньюсон. Тебя бы я точно не забыла, а? — сказала она, улыбаясь так, что нельзя было не улыбнуться в ответ.

— Это все потому, что я по-прежнему коротышка, — ответил Ньюсон.

Она выглядела хорошо, на первый взгляд просто прекрасно. Годы испортили Салли Уоррен, но они явно пошли на пользу ее старой подруге. Светлые волосы были длинные и шелковистые, глаза такие же голубые, кожа по-прежнему отливала золотом и медью.

На мгновение, но только на мгновение мысли Ньюсона унеслись к выбеленной фигуре Фарры Портер, лежащей в ванне. Это случалось частенько, сцены убийства всплывали из памяти в самый неподходящий момент. У него была трудная работа, от которой так легко не отмахнешься.

Груди Кристины определенно подросли, в этом не было ни малейшего сомнения. Он однажды тискал их, когда ей было пятнадцать, и последний раз видел их (под слоями одежды), когда ей было восемнадцать. Они и тогда были довольно милые, но кто бы мог подумать, что они так подрастут. Груди Кристины едва помещались в топе на бретельках, из-за чего ее плечи казались еще худее, чем раньше. Вообще, вид у нее был довольно вызывающий, что Ньюсон в общем-то недолюбливал. Но это была Кристина Копперфильд, и ей это шло. Он бы не хотел, чтобы она выглядела по-другому. Она по-прежнему была не его круга, но ведь в 1984 году ей это не помешало.

— Знаешь, Эдвард, если бы ты сказал, что не придешь, я бы, наверное, отменила всю эту тусовку. Ты ответил самый первый. Самый-самый первый. Мне даже показалось, что ты мысли мои прочитал. — Она наклонилась над столом, чтобы взять бейдж с его именем и прикрепить ему на лацкан пиджака. Она прекрасно понимала, что в таком положении ее прелестные груди выглядели наиболее эффектно и что снова все мальчишки мечтали заглянуть ей в декольте. Совсем как в школе.

В этот момент к столу подошел крупный мужчина. Ньюсон взглянул на его бейдж Пол Тарагуд. Мальчик, с которым Кристина рассталась на рождественской дискотеке 1984 года. Именно его Кристина застала в магазине «Гилфорд Хиз-мастерс-войс» в обнимку с дурой из местной общеобразовательной школы.

— Я могу принести тебе шампанское, Крис? — спросил Пол.

— Пол, ты помнишь Эда, правда? Эд Ньюсон. Инспектор Эд Ньюсон, я бы сказала. Ух ты, — сказала она, обмахивая себя руками. — Два старых кавалера сразу. Что тут подумать бедной девушке?

— Привет, Пол, — сказал Ньюсон, отметив, что говорит с ним впервые в жизни. В школе они не общались.

— Привет. Как дела, Эд? Все путем? — спросил Пол.

— Знаешь, я немного смухлевала, пригласив Пола, — сказала Кристина. — Он закончил школу на год раньше, но ты ведь не возражаешь, правда, Эд?

— Нет, конечно.

— Ну, — сказал Пол Кристине. — Тебе принести выпить или не надо?

— Нет, Пол, спасибо. Кажется, Эд как раз собирался предложить мне выпить.

— Что? Да, конечно, — сказал Ньюсон, когда Пол пожал плечами и отвернулся. — Хм, я могу предложить тебе выпить, Кристина?

— Я уж думала, ты никогда не предложишь. Бокал шампанского, пожалуйста. Сегодня нужно пить только шампанское.

Столик в углу комнаты играл роль бара. Ньюсон направился к нему, по пути с ним здоровались разные люди. Кажется, его действительно были рады видеть, чего он совсем не ожидал.

— Эд! — сказал лысеющий мужчина с приятным лицом. — Грэм Брук. Ты меня помнишь?

— Грэм! Конечно, конечно… Кажется, ты писал, что работаешь в Новой Зеландии?

— Да, все правильно. Южный остров.

— Ты проделал долгий путь, Грэм.

— Нет, что ты. Я так и так вернулся. У меня мама умерла… Ты помнишь мою маму? Она подрабатывала библиотекарем.

— Да, конечно, — соврал Ньюсон. — Мне очень жаль, Грэм. Очень.

— Да, это было ужасное потрясение. Ей было всего пятьдесят девять. Рак, конечно. Кажется, он косит людей направо и налево. Самых лучших выбирает, так мне иногда кажется.

— Да, грустно.

— Она боролась. Она боролась просто потрясающе. Как тигр, я ей так говорил. Когда ей поставили диагноз, она сказала, что не даст ему себя сломить, и она была права: он ее не сломил.

— Правда? Но это же замечательно! Прости, я не понял. Я подумал, что она умерла!

— Да, она умерла.

— А-а.

— Он не сломил ее дух.

— А, да, это прекрасно. Просто молодец.

— В конце концов она отказалась от лечения, которое ей предлагали в рамках Национальной системы здравоохранения, и боролась силой своего оптимизма. Она дала ему имя. Она назвала его Мак вместо Рак. Она говорила: «Да, Мак меня нынче здорово подкосил, но я не позволю сломить себя, я буду с ним бороться. Маку меня не победить, мерзавцу этакому».

— И это помогло, да?

— Очень. Это и еще диета. Никаких молочных продуктов, естественно, об этом даже речь не идет, только фрукты и овощи по сезону. Кстати, это просто отлично, что в наше время в магазинах можно найти массу хорошей органической еды, просто здорово, правда? Я член «Союза почвенников». Наш покровитель — принц Чарльз.

— Слушай, я сейчас вернусь, я обещал Кристине принести ей выпить.

— Да, конечно. Я почти не общался с ней, когда учился в школе.

— Ну… да… — Ньюсон направился к бару, краем глаза заметив, что Кейран Битти смотрит на него, стоя в одиночестве у стены.

— Э-э… два бокала шампанского, пожалуйста, — сказал он.

Миленькая девушка в жилетке «Хилтон» потянулась к ведерку со льдом за бутылкой Моёt. Пробка вылетела, раздался хлопок, все повернулись и увидели, как коротышка заказывает шампанское.

— Неплохо получаешь в полиции, а, Эд? Ха-ха, — сказал мужчина, который, по мнению Ньюсона, мог быть Роландом Касбертом по кличке Вонючка.

— Да, ты прав, — ответил Ньюсон. — А ты как думал?

Вонючка, если это на самом деле был он, сказал, что пьет за здоровье Ньюсона.

— Молодец, парень! Отличная работа!

— Пятнадцать фунтов, пожалуйста, — сказала девушка в жилетке.

— Ух ты. Семь пятьдесят за бокал? — поинтересовался Ньюсон.

— Да. Это же шампанское.

— Конечно, оно самое. — Ньюсон взял маленькие бокалы и пошел обратно к Кристине.

— Эд? Эд Ньюсон? — спросила женщина, в которой Ньюсон узнал Шейлу Китон, зубрилку и зануду, которая организовала клуб любителей вязания для Оксфордского комитета помощи голодающим.

— Привет, Шейла, — сказал Ньюсон. — Мне даже не нужно смотреть на твою грудь, чтобы вспомнить, как тебя зовут, ха-ха.

— Что? — спросила Шейла.

— Эти бейджи, — быстро сказал Ньюсон. — Мне кажется, это ужасно. Только подумай, весь вечер проходит в том, что таращишься на грудь людей, чтобы понять, кто это… Но тебя я и так узнал, то есть… я далеко не прочь… В смысле посмотреть на твою грудь… Просто с радостью.

— А-а. Что ж. Отлично. Сколько угодно.

— Да… конечно. — Ньюсон не знал, пошутила она или нет. Он на секунду с преувеличенным вниманием опустил глаза на ее грудь, потом снова посмотрел ей в лицо. — Здорово, — сказал он. — Просто класс.

— Старый добрый Эдвард Ньюсон, — громко рассмеялась Шейла. — Ты вечно нас смешил. Ты многого добился, да?

— Даже и не знаю. Думаю, я занимаюсь тем, что мне нравится, и это самое главное.

— Да, ты прав. Мало кто может похвастаться, что занимается любимым делом.

— Разве? Не знаю. Разве тебе не нравится… Хм.

— Интернет-служба бронирования. Я занимаюсь дешевыми рейсами на Lastminute.com.

— Здорово. Что ж, звучит интересно, всякие экзотические места…

— Я никуда не летаю, я просто ищу рейс, и мы продаем места на него через Интернет. С таким же успехом можно продавать туалетную бумагу или мороженые бобы.

— Да… Думаю, ты права, но… Послушай, я пообещал принести Кристине выпить.

— Ах да, прекрасная Кристина. По-прежнему классно выглядит. Она молодец. Некоторые девчонки остаются клевыми много лет. Ты ведь с ней встречался, да?

— В общем, да. Но это было очень давно.

— Я помню, как это было. Все тогда об этом говорили, а Хелен Смарт плакала в туалете.

— Правда?

— Да, она не вылезала из кабинки и рыдала. Думаю, для нее это был удар. Все считали, что вы вместе.

— Ничего подобного.

— Но мы так думали.

Ньюсон извинился и продолжил путь к Кристине. Он сделал всего несколько шагов, когда дорогу ему преградили двое ухоженного вида мужчин, довольно застенчиво державшиеся за руки.

— Эд?

— Привет, Гари. Давненько не виделись.

— Да уж, сколько лет прошло. Это Брэд. Я знаю, чтоприводить партнеров мы не договаривались, но я решил, что так лучше. Правда, Брэд?

Ньюсон почувствовал, что Брэду не настолько уж и хотелось тащиться на встречу выпускников средней школы вместе с Гари, как полагал сам Гари.

— Я рад, что ты пришел, Гари, — сказал Ньюсон.

— Я немного нервничал после того сообщения, что оставил на сайте, обвиняя всех в издевательствах и так далее. Мне даже сейчас немного не по себе.

— Ты все сказал правильно, — уверил его Ньюсон.

— Да, — сказал Брэд. — Я ему сказал, что ему не стоит видеться со всеми этими ублюдками снова.

— Брэд! Что ты говоришь! — воскликнул Гари. — Он больше волнуется за меня, чем я сам. Нет, правда-правда. Это так мило.

— Брэд прав, мы были ублюдками. И я хочу сказать тебе, Гари, что мне очень жаль, что я стоял в стороне, пока Роджер Джеймсон над тобой издевался.

— Все в порядке.

— Нет, не в порядке. Тиранам все сходит с рук просто потому, что никому до этого нет дела, и я всегда чувствовал себя виноватым, что не вступался за тебя в детстве.

— Я тоже ничего не говорил, когда тебя звали «менструшечной башкой».

Но Ньюсон знал, что это другое дело. У него дела обстояли куда лучше Гари.

— В общем, — сказал Ньюсон, — я был очень рад услышать, что вы счастливы вместе.

Наконец Ньюсон сумел вернуться к Кристине.

— Ой, — сказала она, забирая у него бокал, — девушка могла скончаться от жажды. М-м-м, обожаю шампанское.

— Извини, люди останавливали меня, чтобы поздороваться.

— Еще бы. Все говорят о тебе, Эд. Ты — главное достоинство нашего класса.

— Не говори ерунды.

— Нет, правда. Ты, кажется, единственный из нас, кто занимается чем-то интересным, помимо меня, конечно. Нет, давай смотреть правде в глаза: быть детективом правда здорово. Этот урод Пол Тарагуд прикидывался таким важным и надменным, но я-то видела, что он просто завидует тебе. Он всегда думал, что он крут, а что сейчас?

— Не знаю. Чем он занимается?

— Старший кладовщик в «Теско». Представляешь?

— И что в этом плохого?

— Но это же не круто, Эд?

— Из моего опыта, Кристина, в жизни вообще мало что круто.

Кристина расхохоталась, как будто Ньюсон выдал лучшую из своих шуток. Ньюсон решил, что она поразительно тщеславна, но можно не сомневаться, что она уделяет ему очень много внимания. И еще, она была права: сейчас люди относятся к нему совсем не так, как в школе. На рынке статуса его акции котировались выше, чем он ожидал.

— Подожди минутку, — сказала Кристина. — Никуда не уходи.

За маленьким администраторским столиком Кристины стоял стул, и сейчас она встала на него, чтобы каждый мужчина в комнате смог оценить тот факт, что ее загорелые ноги по-прежнему стройные и привлекательные, и чтобы каждая женщина могла им позавидовать.

— Дзинь-дзинь-дзинь! — сказала она, как будто постучала по бокалу. — Привет! Это Кристина! Я просто хотела сказать несколько слов до того, как мы все слишком напьемся! Во-первых, я так рада видеть вас всех! Класс! И позор всем лентяям, которых сегодня здесь нет. Итак! Поскольку вы все идете на концерт, я хочу сказать, что ваши билеты у меня, и вы знаете, что они стоят сорок фунтов каждый, но я напоминаю, что мне удалось арендовать эту комнату бесплатно, и персонал «Хилтона» тоже. Спасибо, Синди! — Кристина кивнула в сторону девушки в баре, как будто она была главной по раздаче бонусов в «Хилтоне», а не одной из рабынь на ставке.

— «Хайнекен» по четыре фунта — вот комната и бесплатно! — крикнул кто-то из толпы.

— Это все здорово, Пит, — парировала Кристина, — но если кто-нибудь думает, что все можно было организовать лучше, пусть скажет об этом сразу.

— Нет-нет, — сказал Ньюсон, — все здорово, Кристина. — Он зааплодировал, все его поддержали, и Кристина мило ему улыбнулась.

— Итак, вот что я хотела сказать на самом деле. Понятно, что все из здесь присутствующих заходят на сайт поиска однокашников. То есть вы видели, что несколько дней назад девушка из нашей параллели, Хелен Смарт, разместила на нашей странице сайта сообщение, в котором очень нехорошо отзывалась обо мне и некоторых других девушках.

В комнате повисла тишина. Никто не ожидал, что Кристина возьмет быка за рога. Ньюсон восхитился хладнокровием Кристины. Она вложила много сил и времени в организацию этой встречи, на которой она явно собиралась стать королевой, и в последнюю минуту кто-то из далекого прошлого попытался все испортить. Если бы она проигнорировала нападки, все бы о них помнили, и вечер был бы испорчен. Нарыв нужно вскрыть, и она имела достаточно нахальства это сделать.

— Итак, я хотела сказать, что…

Дверь распахнулась, и появилась Салли Уоррен с огромным животом и коляской. Джош молчал, подкупленный на некоторое время леденцами и конфетами.

— Привет, ребята! — сказала Салли, прорываясь вперед. — Как дела? Это Джош! Вы ведь любите детей… Ой…

Только сейчас Салли заметила Кристину.

— Кристина! Ты выглядишь великолепно! Я тебя прервала?

— Да, вроде того. Привет, Салли.

— То есть вы начали без меня?

— Ну, я просто…

— В сообщении было сказано в час дня, Кристина. А сейчас всего двадцать минут второго. Могла бы дать мне возможность добраться сюда, хотя бы полчасика подождала.

— Я просто хотела сказать несколько слов, вот и все.

— Ты же знаешь, что я с ребенком! А это нелегко.

Ньюсон понял, что Салли Уоррен выходила из себя по любому поводу. Неудивительно, подумал он, учитывая ее положение и звуки, которые способен издавать Джош.

— Салли, давай я принесу тебе выпить, — сказал Ньюсон. — А Кристина тем временем снимет груз со своей роскошной груди.

По комнате прокатилось дружное мужское «УХ ТЫ». Кристина покраснела, но не растерялась. Салли поблагодарила Ньюсона, заказав джин с тоником, и Кристина наконец смогла продолжить:

— Я думала о Хелен Смарт и о том, что она написала. Я хотела сказать, что все было не так, и я знаю, что остальные девушки меня поддержат. Да, Хелен временами была занудой, и я признаю, что мы дразнили ее довольно жестоко, и мне жаль, но я не помню, чтобы кто-нибудь издевался над ней физически, и уж явно не с помощью… в общем, не так, как она описала. В общем, на сайте www.FriendsReunited.com существует служба поддержки, и я обратилась к ним с просьбой удалить это сообщение, потому что я считаю его клеветой, и они согласились сделать это. Вот и все, больше мне сказать об этом нечего. Итак, мы собрались здесь, чтобы увидеться с выпускниками восемьдесят шестого года, поэтому давайте поднимем бокалы и выпьем за нашу молодость, лучшее десятилетие прошлого века! За восьмидесятые!

Все зааплодировали, и Кристина соскочила со стула. Ньюсон задумался, верила ли она в то, что сказала насчет Хелен. Наверное, правда верила. Люди, которые чувствуют за собой вину, пойдут на все, что угодно, лишь бы оправдаться. Возможно, в ее заявлении даже было зерно правды. В конце концов, в своей собственной истории с Хелен он точно знал, что причинил ей намного больше боли, чем ему хотелось верить.

Ньюсон только собирался снова подойти к Кристине, как из дверей прозвучал громкий голос.

— Я бы хотел сказать кое-что, если можно, — произнес глубокий голос с явным американским акцентом, и все сразу поняли, кому он принадлежит. Огромный американец, стоявший в дверях, некогда был английским школьником. Роджер Джеймсон пришел на встречу выпускников.

— Да, ребята, это я, Роджер. Роджер Джеймсон, в прошлом полицейский из Нью-Йорка, сейчас в долгосрочном отпуске. — Джеймсону не было необходимости вставать на стул, чтобы привлечь всеобщее внимание. В нем было шесть футов четыре дюйма, а на ногах — модные кожаные ботинки на каблуке.

— Итак, мы все знаем, что Кристина — не единственная, кого обвиняли во всякой фигне на нашей маленькой страничке. Да, мне там тоже досталось сполна. Я уверен, что вы все знаете, что там было сказано и кто это рассказал, поэтому, думаю, нет необходимости просить Гари повторить все это еще раз. Привет, Гари.

Ньюсон повернулся, чтобы взглянуть на Гари, стоящего в первых рядах. Прошедшие годы вдруг исчезли, и Гари снова был напуган. Он выглядел так, словно ожидал, что Джеймсон сейчас снова достанет линейку и станет его тыкать, как и двадцать лет назад.

— Я не знаю, что произошло между Кристиной и этой Хелен Смарт, если честно, я вообще эту Смарт не помню. Но я точно знаю, что произошло между мною и Гари, и все остальные об этом знают. Я вижу Кейрана Битти. Как дела, Толстяк? И двоих других ребят тоже. Привет, Пит. Помнишь, как мы тогда напились краденым виски? Эх, и хреново нам было, а? Ладно. Думаю, мы с вами, ребята, знаем, что все, что написал Гари Уитфилд о наших над ним издевательствах, это чистая правда, и я хочу сказать, что пришел сюда попросить у Гари прощения. Я не могу изменить того, что я тогда натворил, но мне будет стыдно за это до конца моих дней. Я уже сказал, что стал полицейским, и в ходе работы на улицах Нью-Йорка я понял, что такое быть жертвой. Что это такое — жить в страхе, что на тебя нападет человек, для которого ты не значишь ничего. Я знаю страх, которого натерпелся Гари, и мне правда очень стыдно. Гари Уитфилд, я был ублюдком, бессердечным паршивцем. Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения, но очень надеюсь его получить. Если ты не сможешь найти его в своем сердце, так и скажи, и я уйду прямо сейчас, и вы сможете спокойно продолжать веселиться. Но если ты можешь меня простить, тогда я останусь, и мы с тобой выпьем. — Последовала пауза, затем Гари сделал шаг вперед, в его глазах стояли слезы, он встал на цыпочки и обнял здоровяка из Нью-Йорка.

— Спасибо, Роджер, — сказал он. — Думаю, тема закрыта.

Комната взорвалась криками и аплодисментами.

— Давай я тебя угощу! — крикнул Роджер Джеймсон. — Черт, плевать, во что это мне встанет! Я всех угощаю!

Он обнял Гари и его друга, и они втроем направились через всю комнату к бару. Кристина включила музыку. Она договорилась с персоналом гостиницы, чтобы в комнату принесли музыкальный центр, и захватила сборники восьмидесятых годов. Может быть, она и склонна привирать насчет прошлого, но можно точно сказать, что она классный организатор.

— Это альбомы www.FriendsReunited.com, — объяснила Кристина. — У них своя подборка. Разве не здорово? Я принесла сборники наших лет.

Настроение в комнате резко изменилось. Частично причиной была музыка, частично спиртное, но не было сомнений, что настоящей причиной стал Роджер Джеймсон и его потрясающее признание. До его прихода Ньюсон чувствовал некоторое напряжение в комнате, где собрались фактически незнакомые люди, каждый из которых опасался за свое хрупкое эго: как бы его не сочли скучным, как бы не затерли у стены, как Кейрана Битти, и все смутно догадывались, что присутствие на сборище такого рода может указывать на их неполноценность. Некоторым казалось, что раньше, до того как жизнь пошла наперекосяк, все было гораздо лучше. Появление Джеймсона все изменило. Он создал прецедент, положительный и мощный прецедент в настоящем. Все стало по-другому. Наконец вечер перестал быть чисто ностальгическим, теперь главной темой было сближение и лучшее будущее, то есть им больше не грозило барахтаться в прошлом, они выпустили свои тайные страхи, прошлое ушло раз и навсегда.

— Речь что надо, — сказал Ньюсон Джеймсону по пути в комнату из туалета.

— Да уж. Рад тебя видеть, Коротышка. Раньше мы неплохо ладили, так?

— Я тебя боялся, Роджер.

— Я знаю. Извини.

— Не стоит. Думаю, то, что ты сказал Гари, ты сказал всем нам. Очень храбрый поступок. И очень щедрый.

— Это не щедрость, а эгоизм. Мне нужно было покончить с этой историей в первую очередь для себя. Я очень благодарен Гари за такую реакцию.

— Поступи он по-другому, вечеринка пошла бы псу под хвост.

Они не сразу вернулись к остальным. Джеймсон достал из кармана пачку «Мальборо» в мягкой упаковке.

— Ты стал настоящим американцем, — сказал Ньюсон. — Здесь нельзя курить.

— Когда поймают, тогда и выкину. Не хочу шутить с английской полицией. Черт, а ведь английская полиция — это ты, да, Эд? Инспектор, это тебе не хрен собачий, я мог бы быть твоим подчиненным. А я только улицы и патрулировал.

— Да, но ты американский коп. Для нас это означает, что ты круче и в любом случае выше рангом.

— Я был американским копом, — засмеялся Джеймсон. — На самом деле я еще не уволился, но очень сомневаюсь, что когда-нибудь вернусь обратно на службу… Есть тема. — Ньюсон почувствовал, что Джеймсу нужно выговориться не только по поводу Гари Уитфилда. — Ты когда-нибудь сталкивался с конфликтом интересов и лояльности на работе? Например, когда ты знаешь, что нужно делать одно, но на самом деле делаешь другое из-за других копов в команде или еще почему?

— Ну, я влюблен в своего сержанта. Полагаю, это создает конфликт интересов и уж точно делает жизнь нелегкой.

— Черт возьми. Надо думать, — засмеялся Роджер. — Так в чем проблема-то? Это тоже гей или что?

— Это женщина, Роджер.

— Ну да, конечно. Да… Ха-ха. Не подумал.

— Ничего страшного.

— Она знает о твоих чувствах?

— Нет.

— Ставлю сто баксов, что знает.

— Речь не обо мне. Речь о тебе. О каком конфликте интересов ты говоришь?

— Нарушение закона. Именно поэтому я вряд ли вернусь в отдел. Я нарушил закон. Я нарушил право на неприкосновенность и попался.

— Я не понимаю, Роджер. Что произошло?

— Групповуха, Эд. Знаешь, когда ребята делают что-то, потому что они все вместе, а по отдельности они бы в жизни такого не сделали. Я оказался частью группы.

— Что-то вроде случая со стариной Гари Уитфилдом?

— Да, наверно. Но посерьезнее, и на этот раз я не был заводилой, усек? Им был наш сержант.

— Вы избили подозреваемого?

— Черт, он даже не был подозреваемым, Эд. Это был просто бедный доходяга из Сомали, без документов и без дома. Мы таких пачками с улиц забираем.

— Да. Я об этом слышал. Нетерпимость.

— Именно. Но знаешь это в теории. Городские власти убеждены, что если ты убираешь этих ублюдков с улицы, то ты делаешь улицы лучше. С этим, наверное, не поспоришь. Но представь, какая это работенка для копа? Вытаскивать тощих черномазых уродов из картонных коробок и тащить их по городу, пытаясь найти пустую камеру размером в пять квадратных дюймов и запихать их туда. Господи, как же это достает! Просто сил нет.

— Надо думать. И один из этих тощих черномазых уродов сполна заплатил за ваше накопившееся раздражение.

— На той неделе мы потеряли своего человека. Его подрезал парень, когда тот шел по улице. Думаю, он просто встал не с той ноги. Дела в том округе шли хуже некуда, и когда этот сомалиец начал говорить нам о своих правах, у некоторых парней сорвало крышу.

— Вы его убили?

— Да. Да, мы его убили. Словно во сне. Мы его раздели и начали бить, ребята за спиной орали, а потом наш сержант запихал ему дубинку в жопу.

— Господи, Роджер, — поморщился Ньюсон.

— Да. Иногда и не такое случается, да?

— Ну, можно и так сказать. Кажется, я читал об этом деле.

— Да, СМИ чуть не обосрались тогда от счастья. Они расписали все так, словно каждый коп в городе — садист и расист. Черт. Вот что я тебе скажу: эти вонючие журналисты в первых рядах вопят, что их жены боятся нападения в метро и что нужно очищать улицы и защищать честных граждан.

— А когда вами занялся отдел внутренних расследований, ты дал показания против своего сержанта?

— Я сделал это не просто для того, чтобы спасти свою шкуру, Эд, клянусь. Мне правда жутко не нравилось случившееся. Я не принимал участия, ну то есть только вначале принимал, я орал на парня, попинал слегка и пару раз врезал по-настоящему. Но когда все пошло по нарастающей, я понял, что дело идет не туда, и больше не вмешивался. Пара других ребят поступили так же, но большая часть группы месила этого орущего маленького тощего ублюдка. Они были как свора собак, дерущихся за кусок мяса. Я хотел вытащить ствол, выстрелить в воздух и сказать, что хорош уже. Правда хотел. Но потом испугался. Испугался сержанта и других парней и того, что они обо мне подумают. Поэтому я ничего не сказал, и правда в том, что недостаточно просто не участвовать в чем-то, нужно попытаться остановить то, что происходит рядом.

— Да. Да, я понимаю.

— В общем, после того как паренек откинулся, все легли на дно, а сержант жутко перепугался и начал строить себе легенду, он говорил, что мы должны подтвердить, что парень сопротивлялся аресту и что у него ствол был, но я знал, что я на это не подпишусь. Я знал, что это преступление и за него нужно отвечать.

— Думаю, такие мысли не очень понравились твоим коллегам.

— Еще бы. Они меня чуть не убили. Именно поэтому я и здесь. Я в отпуске до начала суда, а когда все будет кончено, наверное, мне навсегда придется уехать из города. Ребята, которых я собираюсь засадить, очень непростые. У них полно друзей в министерстве, которым не нравятся доносчики. У меня будет волчий билет.

— Роджер, ты поступаешь правильно. Ты это знаешь.

— Да. Я знаю. Правда. Я видел издевательства и сам был тираном, и я знаю, что это неправильно. Нужно с этим бороться. Теперь я знаю, Эд, что недостаточно просто стоять в стороне, качать головой и повторять, что это ужасно. С этим нужно что-то делать.

20

— Леди и джентльмены, Дани Миног!

Ньюсон с бывшими одноклассниками вышли из гостиницы и направились в сторону Гайд-парка, где под палящим солнцем пятнадцать тысяч людей или около того отрывались на полную катушку.

— Поверить не могу, что ведущий сегодня — сам Саймон Бейтс! — восторженно крикнула Кристина Ньюсону. — Именно после того, что ты написал в его программу, я обратила на тебя внимание. Это же просто классно! — Она обняла его, и он почувствовал ее странно твердые груди, в то время как Дани пела о любви и поцелуях.

— Скажи ведь, Дани выглядит просто великолепно!

— Боюсь, я своего рода пурист, — ответил Ньюсон. — Для меня восьмидесятые завершились с распадом Wham!. Все, что происходило после их финального концерта на Уэмбли в восемьдесят шестом — на самом деле ожидание девяностых.

— Ты такой забавный, — воскликнула Кристина, доставая банку джина-тоника из сумки-холодильника.

— Это так классно! — сказала Салли Уоррен, танцуя с Джошем. У нее не было билета, поскольку она не собиралась на концерт, но с радостью согласилась на предложение Кристины попробовать протащить ее с остальной толпой. Их было около тридцати человек, и когда Кристина передала огромную кипу билетов у входа с видом профессионального руководителя группы, охранник даже не удосужился пересчитать людей.

— Коротышка мог бы проскочить между ногами Роджера! — прокричал Пит Вулфорд, к всеобщему восторгу.

Кристине удалось протащить Салли Уоррен на тусовку, но Ньюсон видел, что она уже пожалела об этом. Салли перевозбудилась и стала прилипчивой. Очевидно, такие развлечения были для нее редкостью. Более того, она притащила ребенка, а нельзя отрицать, что существует своего рода апартеид между взрослыми, которые притаскивают на тусовки детей, и остальным цивилизованным миром. Трехлеток нельзя игнорировать, и Джош Уоррен не был исключением. Он ныл, он хотел чипсов, он орал и, как только мать начинала с кем-то говорить, протискивался к ней, расталкивая кулачками всех на своем пути.

— Я хочу кое-что показать Эду, — сказала Кристина, беря Ньюсона за руку. — Тут есть группа девиц, одетых как Ник Род. Тридцатипятилетние дюраноманки, вот умора!

— Я с вами, — сказала Салли, беря Джоша на руки, но Кристина сделала вид, что не слышит свою некогда лучшую подругу, и быстро потащила Ньюсона вперед, оставив Салли танцевать с ребенком.

Оглянувшись назад через несколько минут, он увидел, что Салли очень оживленно разговаривает с Кейраном Битти. Для нее статус перестал что-либо значить, и она была благодарна за общение даже с таким изгоем, как толстяк Битти.

Дани Миног допела песню, и Саймон Бейтс напомнил зрителям, зачем они все здесь собрались.

— Вы все знаете, конечно, — сказал он, — что мы здесь не только для того, чтобы как следует оторваться! А ведь мы именно это и делаем, так? Мы здесь из-за «Кидкол». Вы знаете, все певцы, выступающие сегодня, делают это бесплатно, все до единого пенни, собранное с продажи билетов, пойдет туда, где деньги больше всего нужны: чтобы помочь детям избавиться от раковой опухоли насилия.

Ньюсон повернул голову и увидел Грэма Брука.

— Ненавижу, когда люди используют слово «рак» в качестве метафоры, — сказал он. — Моя мама считала, что единственный способ победить рак — это относиться к нему как к другу, жестокому, но все же другу. Мы все должны научиться этому.

— Ш-ш-ш-ш, — сказала Кристина.

— Извини, Кристина, но у меня мама недавно умерла от рака.

— Я знаю, ты говорил. Ш-ш-ш-ш.

Ньюсон все больше и больше восхищался Кристиной. Он бы никогда не осмелился вот так вот заткнуть Грэма Брука.

— Все мы знаем, кого нужно поблагодарить за этот прекрасный вечер и отличную музыку, — продолжал со сцены Саймон Бейтс.

— Посмотри! Вот там! — восторженно взвизгнула Кристина. — За барабанами! Это Дик Кросби! Он просто лапочка!

И действительно, приподнявшись на цыпочки, Ньюсон увидел ярко-рыжую шевелюру и седеющую бородку великого и всемогущего предпринимателя.

— Да, вы правы, — кричал Саймон Бейтс. — Я бы хотел приветствовать на этой сцене человека, который взял на себя все расходы сегодняшнего шоу, чтобы ваши деньги пошли туда, куда следует. Это друг всех детей в Лондоне и во всей Великобритании. Поприветствуем президента «Кидкол», Дика Кросби!

Раздались оглушительные аплодисменты, и задорный привлекательный миллиардер выскочил на сцену.

— Отлично! — крикнул он. — Круче всех!

Отдав должное певцам, участвовавшим в концерте, Дик Кросби произнес короткую, но впечатляющую речь об ужасах насилия.

— Это ужасное чувство беспомощности и отчуждения, — напомнил он толпе собравшихся. — За время работы в «Кидкол» я увидел множество детей, подвергшихся издевательствам, и теперь я знаю, что они могут причинить не только физическую боль. Главное — это отчуждение. Ощущение, что ты совсем один и никто тебе не поможет.

Ньюсон оглянулся и увидел, что Гари Уитфилд слегка кивнул, у него в глазах стояли полупьяные слезы.

— «Кидкол» готов показать этим измученным детям, что они не одни, что помощь придет и что с этим можно что-то сделать. Нужно просто позвонить по телефону. Разумеется, звонки бесплатные, и наши профессиональные консультанты ответят всем, окажут помощь и дадут совет, который поможет детям вырваться из круга одинокого отчаяния.

— Господи, он такой клевый, — сказала Кристина, и Ньюсон не мог с ней не согласиться. Оглянувшись вокруг, он оценил, какое впечатление Кросби оказывает на толпу. Он заметил Роджера Джеймсона, напряженно смотревшего на сцену, у него на лице было почти одухотворенное выражение. На секунду у Ньюсона по телу пробежал холодок он вспомнил жуткую историю Джеймсона. «С этим нужно что-то делать», — сказал он.

Глядя на него сейчас, Ньюсон видел, что после речи Кросби Джейсон будет готов сделать что угодно.

Ход его мыслей прервал голос Кристины.

— Я бы так хотела познакомиться с Диком Кросби, — сказала она. — Я пару раз занималась корпоративными вопросами в его компании, но, разумеется, самого его даже издалека не видела.

Ньюсон уже немного выпил, и Кристина с каждой минутой выглядела все лучше и лучше. Нет, она нравилась ему не только внешне, но еще и как человек. Он знал, что она немного глуповата и, несомненно, в молодости была несносной, как и все девчонки. Но в ее позитивном настрое и стремлении развлекаться и веселиться было что-то освежающее. И еще — эти груди. Ньюсон никогда не трогал раньше силиконовые груди, и теперь, подвыпив, он хотел узнать, каковы они на ощупь. Неужели, сыграй он сейчас правильно, ему удастся узнать это сегодня же вечером?

Кристина слегка задела его рукой. За время их общения это случилось уже не первый раз. Возможно, пришло время ему сделать свой шаг. Подумав, Ньюсон вдруг понял с восторгом, что не думал о Наташе с тех пор, как рассказал о ней Джеймсону в гостиничном коридоре, то есть уже несколько часов! Это был своего рода рекорд, и Ньюсон чувствовал себя свободным.

— Ты говорил, что мог бы попытаться представить меня ему, — сказала Кристина, и у него сердце зашлось от восторга, когда она вдруг взяла его за руку.

Он на правильном пути! Точно! Только бы не запороть дело, и тогда Кристина Копперфильд, самая горячая штучка в школе, снова будет с ним. Он надеялся, что Кристина клюнет на его слова о возможности представить ее Дику Кросби, и собирался открутиться от обещания, сказав, что сейчас не время беспокоить великого человека. Но теперь, когда внутри него плескался алкоголь, а главная победа в жизни стояла рядом с ним, он знал, что это просто необходимо сделать. Слабаку никогда не завоевать прекрасную даму, а Ньюсону так хотелось заполучить Кристину Копперфильд во второй раз.

— Знаешь, Хелен Смарт может быть за сценой, — сказал Ньюсон. — Она работает в «Кидкол».

— Ну?

— Я просто подумал, вдруг тебе не хочется с ней сталкиваться, вот и все. Она просто в ярости из-за того, что ты тогда с ней сделала.

— Ну да, можно подумать, что я пропущу возможность познакомиться с Диком Кросби из-за ненормальной психопатки, у которой нет никакой жизни.

Ньюсон понял, что лукавить бесполезно.

— Пойдем. — Он сжал ее руку и повел к большой группе одетых в ярко-желтые наряды охранников, загораживающих вход за сцену. Именно мимо них им предстояло проскочить, и Ньюсон предусмотрительно проглотил парочку драже «Тик-так», чтобы не пахло спиртным.

— Добрый вечер, констебль. Я инспектор Ньюсон, Скотленд-Ярд, отдел по расследованию убийств, — сказал Ньюсон, быстро доставая свой жетон и удостоверение с фотографией. Как всегда, он почувствовал нежелание констеблей признавать его старшим офицером, поэтому, пока они рассматривали его документы, он продолжал говорить максимально четко и деловито. — Я не на службе. Однако эта молодая дама попала в неприятное положение. Диабет, она потеряла инсулин, кажется, его вытащили из ее сумочки. Скорее всего, какой-нибудь наркоман. Мерзавцы. В общем, мне нужно отвести ее к аптечке за сценой.

— Неподалеку есть передвижной пункт скорой помощи, сэр. Это ближе.

— За сценой спокойнее, констебль. Дама расстроена.

Кристина часто заморгала ресницами.

— Так что будьте любезны, пропустите нас. Да, поскольку я не в форме, кому-нибудь придется нас проводить. Я не хочу, чтобы этот разговор повторялся с каждым твердолобым охранником за сценой.

Удостоверение сыграло решающую роль, и один офицер послушно проводил Ньюсона и Кристину за сцену.

— Господи! — Кристина была в восторге. — Господи, господи! — повторяла она. — Я словно… Мы за сценой! Здесь Симон Ле Бон! Он просто душка!

— Правда? Давай что-нибудь поедим.

— С удовольствием. А можно?

— Конечно, можно. — Ньюсон подвел Кристину к банкетному столу, с удовольствием отметив, что большинство служащих сцены оборачивались и окидывали Кристину восхищенными взглядами. Они разглядывали его девушку.

Еды на столе было словно на королевском приеме: холодные закуски, горячие блюда и полный бар.

— Билет сотрудника сцены? — спросила девушка на раздаче.

— Полиция, — сказал Ньюсон, снова показывая удостоверение и жетон. — Мы с мистером Кросби.

— Конечно, офицер.

— Ух ты, — сказала Кристина. — Ты это постоянно проделываешь?

Она набрала полную тарелку, положив понемногу каждого экзотического салата.

— Если честно, нет. Использование удостоверения для получения особых привилегий расценивается как абсолютно противозаконный и аморальный поступок.

— Какое занудство. От этого же никому плохо не будет. Мы ведь их не объедим, правда?

— Дело не в еде, а в принципе.

— Господи, ну это же жуть, когда люди разговаривают об этой ерунде! Почему они не могут немного расслабиться? Это просто невероятно… Посмотри, это Дани!

Действительно. Это была она, и стояла совсем рядом.

— Она так здорово сохранилась, правда? — спросила Кристина.

— Мне нравилась та, другая Дани.

— Слишком полная. После восемнадцати лет нельзя себе этого позволять. Подростковая пухлость хороша только для девчонок.

— Правильно.

Кристина осматривалась, широко распахнув изумленные глаза.

— Спасибо. Спасибо тебе, — сказала она. — Это просто поразительный подарок.

— Меня не за что благодарить, Кристина. Единственное, что я сделал, это не оправдал надежд и доверия Ее Величества, воспользовавшись ее добротой для получения не предназначающихся для меня благ.

— Ты такой забавный, Эд. Ты всегда таким был.

Они сидели на лавочке рядом со столом. Со сцены доносились звуки песни Thompson Twins, но Кристина была счастлива находиться сейчас здесь, среди техников и музыкантов, таких клевых и уверенных в себе. Иногда из гримерных выходили некогда знаменитые личности, получившие сегодня возможность напомнить всем о своей былой славе.

— Теперь я понимаю, — сказала Кристина, — что не нужно было тогда тебя бросать.

Ньюсон сглотнул. Кристина двигалась слишком быстро. Она что, шутит?

— Да, в то время я думал именно так.

— Мы здорово провели ту неделю, да?

— Просто классно. Я водил тебя в кино, мы ходили за рождественскими подарками, ели гамбургеры, смотрели кассеты и три волшебных раза, просто незабываемых раза…

— Ты получил кусочек меня.

— Да, только кусочек.

— К тому же очень маленький. Я была дорогой штучкой. Дрянной, но не дешевой. Ты помнишь, как мы ходили смотреть «Копы из Беверли-Хиллз»?

Ньюсон никогда в жизни не смог бы забыть этот роскошный рождественский подарок. Идя по Гилдфорд-стрит к кинотеатру «Одеон», они были так близки и счастливы, закутанные в зимние пальто, наслаждающиеся морозным, солнечным днем в рождественские каникулы 1984 года. На Кристине были длинный шарф и вязаная шапочка, и Ньюсон смешил ее всю дорогу от одного конца Хай-стрит до другого. Несчастного вида шахтеры собирали милостыню у кинотеатра, и Ньюсон бросил им пятьдесят пенсов и поднял кулак в жесте солидарности.

— Шахта — не приговор! — прокричал он.

Большие, крепкие, угрюмые мужчины улыбнулись и поблагодарили его:

— Все правильно, парень. Так им и скажи.

На Кристину это оказало очень большое впечатление, хотя она и была настроена резко против забастовки.

— Ты знаешь, что они получают кучу денег из России?

— Это вранье партии тори, — ответил Ньюсон. — У русских нет кучи денег.

Ньюсон заплатил за билеты и купил шоколадное мороженое и апельсиновый сок, но Кристина сказала, что это для младенцев и ботаников, и послала его за кока-колой.

— Я считаю, что в кино нужно есть правильные вещи, — сообщил он ей. — Это должно быть шоколадное мороженое и дрянной апельсиновый сок. Это правильно, понимаешь?

Кристина засмеялась. Ее смешило все, что говорил Ньюсон, и наградой ему был поцелуй. Настоящий поцелуй в последнем ряду кинозала, и не только поцелуй. Она позволила ему залезть себе в рот языком и рукой под джемпер. Она даже положила ему руку на бедро и немного потерла, правда, только снаружи. Это был самый волнующий момент в его жизни.

Выйдя из кинотеатра, они увидели, что уже стемнело, и на Хай-стрит зажглись рождественские огни. Они остановились у рождественских яслей рядом с церковью и послушали, как оркестр Армии спасения играет рождественские гимны.

— Ненавижу, когда из Рождества делают чисто церковный праздник, — заметил молодой Ньюсон. — Кажется, люди забыли, что Рождество — это коммерческий фестиваль, во время которого нужно напиваться и тратить много денег.

— Ты такой забавный, — сказала Кристина и снова поцеловала его.

Он все еще помнил потрясающее прикосновение ее холодной щеки. Они ужинали в «Макдоналдсе», который был еще новым и модным, потом доехали на автобусе до Годалминга, где жила Кристина. Он проводил ее до самого дома и получил последний рождественский поцелуй, продолжительный, глубокий, под омелой над дверью. Затем ее позвал отец, и она ушла. Он летел домой как на крыльях. Но никогда раньше не был так счастлив.

На следующий день Кристина позвонила ему и сказала, что бросает его. Это было жестоко, но его отчаяние не было абсолютным. Он знал, что это был сон и что скоро, очень скоро ему придется проснуться.

— Я правда не хотела бросать тебя, — сказала теперь Кристина, наливая себе еще вина. — Мне в общем-то пришлось это сделать.

— Потому что я был коротышкой Ньюсоном, а ты — Кристиной Копперфильд, и насчет этого существовали определенные правила.

— Да, наверное, так.

— Все в порядке, Кристина. Я был просто поражен тем, как долго ты плевала на общественное мнение.

— Ну, ты был такой клевый, и вообще. Все так думали, кроме тебя. Я думаю, отчасти поэтому ты был такой классный, ну, потому что вроде бы не верил в это… Ты просто не был сексуальным, вот и все.

— Да, это точно.

— По крайней мере, тогда. — Она мило улыбнулась и посмотрела Ньюсону в глаза. — Кто бы мог подумать, что ты станешь инспектором, а Пол Тарагуд окажется в «Теско»?

— Я не понимаю, чем плох «Теско».

— Да ладно тебе, Эд, все ты понимаешь.

— Нет.

— Ну, я бросила тебя не ради Пола. Я уже знала, что он неудачник. Я бросила тебя ради Пита Конгрива.

— А, это шестиклассник, да? Я его не знал. Ты была очень резка, когда кого-то бросала. Это жестоко, когда вдруг ни с того ни с сего тебя вышвыривают из общества с волчьим билетом. Знаешь, кажется, мы с тобой после этого почти не разговаривали.

— Господи, наверное, я была такой сукой. Я иногда вижу Пита, когда приезжаю домой на Рождество. Он работает на почте.

— Полагаю, тебе это тоже кажется не очень крутым?

— Ну, почтовым служащим не разрешается носить оружие, так?

— Я очень редко ношу оружие.

— Вот видишь! — заверещала она. — Я просто не верю, что это говорит Эд Ньюсон! Никто бы другой просто до этого не додумался.

Бутылка вина почти опустела, и оба были слегка пьяны. Кристина наклонилась вперед, опершись локтями на стол и положив подбородок на руки. Ее силиконовые, стоящие горизонтально груди висели в воздухе, словно две большие, застывшие в полете управляемые ракеты. Нужно сказать, что они не казались естественными или приятными… В отличие от грудей Наташи. На секунду Ньюсон понял, что снова думает о Наташе.

Но Кристина вдруг поцеловала его в губы.

— Это за прекрасный день, — сказала она.

— Это ты все устроила, а не я, — ответил Ньюсон, переведя дыхание и чувствуя, как у него встает член. — Ты все организовала. И вообще, все еще впереди. Мы еще не познакомились с Диком. Пойдем, — сказал он, вставая.

Они встали и направились к сцене. Дик Кросби стоял в стороне, разговаривая с Саймоном Бейтсом. Ньюсон бесстрашно повел Кристину к очередному заграждению, около которого их остановили внушительного вида люди в форме, но жетон Ньюсона снова совершил чудо.

— Полиция, — коротко сказал он, и их пропустили дальше.

— А у тебя не будет из-за этого неприятностей? — спросила Кристина.

— Возможно, если поймают. Но я абсолютно уверен, что я здесь самый старший полицейский, и я просто не вижу, кто сможет поймать меня.

— Эд! Перестань быть таким клевым!

Но он ничего не мог с собой поделать. Его было не остановить.

Они подошли к сцене и на минутку остановились, чтобы насладиться видом. Вся восточная сторона Гайд-парка казалась сплошной стеной людей, их было по меньшей мере пятнадцать тысяч, все прыгали и подпевали «Вниз по течению» в исполнении солиста Man At Work.

— Так вот что такое быть звездой, — сказала Кристина, снова стискивая руку Ньюсона и прижимаясь к нему бедром.

Прямо перед ними стоял Дик Кросби, сверяясь с заметками перед очередным выходом на сцену.

— Пойдем. Я ведь сказал, что представлю тебя самому главному, так? Пойдем, пока он здесь.

Слегка замявшись, будто в смущении, Кристина позволила подтащить себя к группе здоровенных мужчин в черном и женщин, с серьезным видом говорящих что-то в микрофоны.

— Мистер Кросби?.. Дик, — сказал Ньюсон. — Ньюсон, инспектор Эд Ньюсон, Скотленд-Ярд.

— Да, инспектор? — поднял голову Кросби.

— Это Кристина Копперфильд, моя подруга, — сказал Ньюсон, и Кросби с улыбкой повернулся к Кристине. Она ответила ему ослепительной комбинацией зубов, грудей и сияющих глаз. Кросби был известным волокитой, и на мгновение Ньюсон подумал, что представлять ему Кристину было ошибкой. Последнее, чего он хотел, это чтобы Кросби ее сманил. Но беспокоиться было не о чем. Кросби определенно оценил вид Кристины по достоинству, но его гораздо больше интересовало, что делает инспектор за сценой на его тусовке.

— Я на службе, — объяснил Ньюсон. — Вы тут ни при чем. Подобное событие всегда привлекает людей определенного поведения, и мы присматриваем, чтобы все было в порядке. Я просто решил подойти поздороваться, пока я за сценой. Мы разговаривали в ФОП пару лет назад… Федерация офицеров полиции… Вы работали с проблемой насилия в городах. Помните, неугомонные соседи.

— Да, я помню, — ответил Кросби, сделав вид, что вспомнил Ньюсона, с которым он на самом деле никогда не разговаривал. — Мы подумали, что столкнулись с большой социальной проблемой, а оказалось, что мы просто расследовали телевизионное реалити-шоу.

Они рассмеялись шутке Кросби, и в этот момент самую большую звезду этого дня позвали, чтобы польстить собравшимся и заставить их продолжать перечислять деньги в «Кидкол».

Ньюсон и Кристина спустились вниз с подмостков, Кристина не замолкая восхищенно трещала о том, как это круто и какая это честь для нее — познакомиться с мистером Кросби.

Именно в этот момент они и встретились с Хелен Смарт. Она шла по направлению к лестнице справа от сцены, и они буквально столкнулись. У Хелен в руках была большая кипа бумаг с цифрами и графиками, они упали, она присела и начала собирать их. Ньюсон попытался помочь ей, но она оттолкнула его руку.

— Хелен! — сказал он. — Ух ты… Привет. Хм… Кристина, Хелен, наверное, вы друг друга помните… ну, со школы. Да, конечно.

— Хелен! — заверещала Кристина. — Хелен Смарт! Я просто поверить не могу, что это ты. Ты потрясающе выглядишь! Какая у тебя классная прическа! Так современно! Нет, правда, мне так нравится.

— Привет, Эд, — сказала Хелен, отказываясь смотреть на Кристину.

— Хелен, это просто здорово! — не сдавалась Кристина. — Ты здесь! Эд сказал, что ты можешь быть здесь. Я правда надеялась увидеть тебя, поэтому мы и пришли за сцену, правда, Эд? Я тебя вспоминала в своей речи, когда мы пили за здоровье наших одноклассников. Правда, Эд?

— Да.

— Так что теперь ты просто должна пойти и увидеться со всеми нами, присоединиться к встрече выпускников, потому что, я думаю, пора двигаться дальше, так, Хелен? В смысле того, что ты написала…

— Я — не — иду — на твою вонючую тусовку, грязная шлюха.

Ньюсона поразила ярость в голосе Хелен.

— О! — сказала Кристина. — Не стоит…

Хелен повернулась к Ньюсону:

— Значит, ты снова подцепил эту шлюху, да? Молодец, приятель. Только смотри, чтобы эти титьки не оказались около микроволновки. Они могут взорваться.

— А ну-ка, постой, — сказала Кристина.

— Нет, это ты постой. Какого хрена вы тут делаете? Где ваши пропуска?

— Мы просто зашли на минутку, Хелен, — тихо сказал Ньюсон.

— Отлично. А теперь валите отсюда.

— Послушай, Хелен, — запротестовала Кристина, — это глупо. Я же сказала, что мне жаль, разве этого не достаточно? Мне правда жаль. Я…

— Я сказала: валите отсюда.

— Знаешь, это просто дикость.

— Кристина, мне насрать, что считает такая вонючая шлюха, как ты, — сказала Хелен, снова поворачиваясь к Ньюсону. — Полагаю, ты воспользовался своим жетоном, чтобы пробраться сюда, это единственное объяснение. Это превышение полномочий, и тебе лучше свалить прямо сейчас, или я напишу на тебя жалобу. Я так и сделаю, Эд, не думай, что я шучу. Я просто поверить не могу, что ты привел сюда ее. Зная, что она со мной сделала… Ты должен был знать, что я здесь буду.

— Я догадывался, Хелен, но мы хотели познакомиться с Диком Кросби. Извини, но это правда.

— Насрать. Мне все равно. Валите отсюда.

— Нет, — сказала Кристина. — Я никуда не собираюсь. Вообще-то, я хотела бы еще выпить.

— У вас нет пропуска. Я позову охрану.

— Ври, да не завирайся. «Я позову охрану… Я расскажу учительнице…» Ты всегда была слегка убогой, так, Хелен? Зови кого угодно. Эд здесь самый старший полицейский, и я с ним. Ты думаешь, его собственные копы его арестуют? Кого ты позовешь? Охотников за привидениями? — Кристина повернулась на каблуках и направилась к банкетному столу.

— Послушай, Хелен, — сказал Ньюсон. — Мы выпьем и уйдем.

— Кристина Копперфильд. Господи, Эд! Кристина Копперфильд. Как ты мог?

Хелен утомила Ньюсона, утомила и разозлила. Если все, в чем она обвиняла Кристину, было правдой, тогда у нее были все причины злиться и не прощать ее. Но ей не обязательно постоянно быть такой занудой. И не нужно все время загружать его своими проблемами. Он не запихивал ей в рот тампон двадцать лет назад. Более того, меньше двух недель назад она обманула его, заставив заниматься с ней незащищенным анальным сексом. Это преступление, сумей он это доказать. Если бы все было наоборот и он совершил подобное с ней, это было бы преступлением на сексуальной почве и пришлось бы за него отвечать. У Хелен Смарт не было причин так себя вести.

— Хелен, пожалуйста. Сделай себе одолжение. Забудь эту историю. Ты живешь только один раз. Нужно жить в мире с собой. Мы очень скоро отсюда уйдем. Хорошо? — сказал Ньюсон, отворачиваясь.

— Мой сосок в порядке, спасибо, что спросил, — с горечью сказала Хелен.

— Я тебя не резал, Хелен. Ты сделала это сама, и я говорю, что тебе обязательно нужна помощь. Подумай о Карле.

— Знаешь что, Эд? Единственное, чему я научилась, работая на «Кидкол», — так это тому, что в случае насилия недостаточно просто стоять в стороне и качать головой. С этим нужно что-то делать.

— Я сделал то, что мог, Хелен. Разве нас собрали не за этим?

— Меня от тебя тошнит. Прощай.

Ньюсон повернулся и пошел к Кристине.

— Я заказала нам выпить и взяла пудинг, — сказала она. — Торт со взбитыми сливками и фруктами. Меренга просто восхитительна! Обожаю вкусно поесть, а ты?

Ньюсон ей улыбнулся. Ему очень нравилась эмоциональная гибкость Кристины. Да, она побольшому счету пустышка, зато довольна собой, поэтому зачем стараться быть кем-то еще?

— Бедняжка Хелен, — сказала Кристина, тщательно слизывая крем с губ. — Не хотела бы я оказаться на ее месте! Ей просто необходимо прийти с собой в согласие. Так и хочется сказать: Хелен, господи, приди в себя!

— Именно это я ей и сказал.

— И правильно сделал. Вообще, ну ее, она не сможет испортить мне день, а этот день просто самый лучший. Единственный вопрос, как мы его завершим? — спросила Кристина, глядя Ньюсону прямо в глаза.

Он знал, что пришло время сделать шаг.

— Кристина?

— Да, Эд?

— Мы можем уехать отсюда?

— Куда?

— Может быть, к тебе. Или ко мне. А может, в гостиницу?

— Хорошо.

— Здорово.

— Давай поедем ко мне. Мне нужно кормить кошек своих соседок. Они обе в отъезде.

— Кошки?

— Ты такой забавный! Соседки. Поэтому мне нужно кормить кошек.

— Понятно. Отлично. Как думаешь, нужно со всеми попрощаться?

— Нет. Деньги я собрала. И ты единственный, кого мне по-настоящему хотелось увидеть. Господи, Салли Уоррен выглядит просто ужасно! Если у меня когда-нибудь будут дети, я ни за что до такого не докачусь.

Они допили и собрались уходить. Проходя полицейский кордон, Ньюсон оглянулся назад и увидел Хелен. Она смотрела им вслед, по ее щекам текли слезы. Он помолился, чтобы рядом с ней не оказалось острых предметов.

21

Ньюсон удивился, узнав, что Кристина живет с двумя соседками. Из ее рассказов о своей работе на сайте однокашников он решил, что она может позволить себе отдельное жилье. Наверное, это было бы возможно в Барнете, Вотфорде или Мордене, но Кристина была городской девушкой и ставила район проживания выше площади и комфорта. Она жила с двумя подругами в уютной, но очень маленькой квартирке в доме на Эбби-роуд.

— Это рядом с Свисс-Коттедж, милый, — пошутила она в такси, когда они ехали по Флинчли-роуд. — Можно сказать, я живу в Хэмпстеде.

Вскоре они уже тормозили около внушительного подъезда дома Кристины.

— Мои соседки — стюардессы, — сказала она, когда они вошли в старомодный лифт с большой металлической решеткой. — Я их обожаю, и мне нравится, что они так часто отсутствуют. Они подают напитки и сыр в пластиковой упаковке на тридцати тысячах футов над землей, а я наслаждаюсь полной свободой в этой прекрасной квартире. Заметь, они не жалуются. Они зарабатывают кучу денег.

Эта фраза очень много сказала Ньюсону о заработках самой Кристины, ведь он знал, что стюардессы зарабатывают вовсе не «кучу денег».

Квартира была хорошей планировки, и риэлторы обязательно обратили бы внимание на аутентичные детали — например, большие старомодные батареи и огромные старинные плинтуса. Здесь были две спальни, гостиная, крошечная кухня и ванная.

— Когда мы здесь все вместе, места действительно не хватает. Мне приходится спать вместе с Марин, потому что именно Санди нашла эту квартиру. Ее имя значится во всех документах. Парни приходят в восторг, когда я говорю, что сплю с девушкой! Я им рассказываю, как мы прижимаемся друг к другу, пьем какао и болтаем о сексе. Хотя это просто шутка. Мы здорово проводим время. «Секс в большом городе» — это мы.

Это была типичная девчачья квартира, забитая журналами, книгами в мягких обложках и обертками от печений. В гостиной стояло старое пианино, на котором явно никто не играл, потому что его крышку украшали многочисленные рамки с фотографиями стюардесс в бикини, наслаждающихся жизнью у бассейнов в жарких странах. Обеденный стол в нише у окна явно использовался не для еды, потому что на нем валялись фотографии, диски и кассеты, упаковки от нурофена и снова журналы. Повсюду были раскиданы подушки, а вокруг огромного телевизора валялись коробки от DVD. Перед телевизором стоял большой продавленный диван, на котором, по словам Кристины, все три девчонки частенько сидели и смотрели телевизор.

— Ты бы это видел. Пижамы, красное вино, шоколадные пирожные. Мы просто ужасны. У нас есть правило: если вдруг у всех троих нет парней, мы покупаем бутылку «Бейлиз» и до посинения гоняем на DVD «Грязные танцы» и «Бриолин». Кому нужны обычные мужчины, когда есть Патрик Суэйзи и Джон Траволта? К тому времени, как дело доходит до «Мы залипнем», мы начинаем подпевать — и поем каждое слово. Соседи нас ненавидят.

У стены стояла книжная полка, заваленная мягкими игрушками.

— Большинство из них не мои, — объяснила Кристина. — Их дарят девчонкам японские бизнесмены… А вот эта моя, конечно. Самый лучший и самый дорогой на свете друг, — сказала она, вытаскивая из группы слащавых тряпичных монстров старого-престарого Гарфилда с ленивыми глазами. — Поздоровайся с инспектором Ньюсоном, Гарфилд. Ты ведь его помнишь?

Ньюсон просто глазам своим не верил.

— Господи, Кристина. Это же не…

— Да, Эд. Он никуда не делся.

Это он подарил ей эту игрушку. Кристина обожала Гарфилда, как и большинство детей следующего за Снупи поколения. У нее были пенал и брелок с Гарфилдом и еще плакат на стене спальни, где Гарфилд говорил, что ненавидит утро. Ньюсон купил ей эту игрушку в подарок на Рождество и отправил уже после того, как она его бросила. Тогда ему казалось, что с его стороны это ужасно мелодраматический шаг. Он отправил вместе с подарком записку, в которой говорилось: «Я надеялся отдать тебе его лично, но этому не бывать. Счастливого Рождества разбитых сердец от того, кто всегда будет тебя любить».

Ньюсон последний раз видел этого Гарфилда двадцать лет назад, и теперь он снова ухмылялся ему, хитро прищурив глаза.

— Я так и не поблагодарила тебя за него, — сказала Кристина.

— Да. Но я не в обиде.

— Спасибо, Эдвард. — Она бросила игрушку на пол и обняла его. Через минуту они упали на продавленный диван, слившись в страстных объятиях.

После продолжительного и изощренного поцелуя, во время которого Кристина работала языком и губами так, как будто пыталась прочистить туалет, она отпустила его лицо, улыбнувшись широкой милой улыбкой, доведенной до совершенства еще в возрасте восьми лет.

— Так хорошьо? — спросила она, слегка коверкая слова.

— Да, очень.

— Я хочу продолжить с того момента, на котором мы остановились. — Кристина завела руки за шею и начала развязывать узелок бретельки.

— Этот Гарфилд ведь не твой любимчик, так? — сглотнул Ньюсон.

— Скажем так: я его сохранила. А в то время у меня таких подарков было море, как ты понимаешь.

— Не сомневаюсь.

— Я не все из них хранила двадцать лет. Но я решила, что он очень милый. Прямо как ты.

Она сняла топ, Ньюсон замер и в изумлении уставился на ее груди. Они были такие странные. Привлекательные, с этим не поспоришь, но странные. Конечно, он видел фотографии таких грудей раньше, два идеальной формы холмика, прикрепленные к грудной клетке, и немного странно, слишком высоко расположенные соски. Но он никогда не видел их вживую, и это было незабываемое зрелище. Кристина не переборщила с размером: они не казались гротескной карикатурой, как на страницах желтой прессы, но она явно выбрала себе большой размер, потому что ее груди смотрели на Ньюсона как два независимых полушария.

— Нравится? — спросила Кристина с легким итальянским акцентом.

— Еще как, — ответил Ньюсон.

— Ты же понимаешь, что это не мои.

— Правда? Да ты что? Неужели? Сроду бы не сказал.

— Пару лет назад сделала. Мне кажется, они просто супер. Я правда горжусь собой.

— Да уж, есть чем гордиться. Просто прелесть. Слов нет, — сказал Ньюсон, не совсем уверенный, что говорит правду.

— Они и раньше были немаленькие. Думаю, ты это помнишь, противный мальчишка.

— О да. Я помню.

— Так что и увеличивать пришлось намного, иначе не было бы заметно разницы.

— Да, ты права.

— Я знаю девушек, которые тратили на это тысячи, а когда раздевались перед своими парнями, те спрашивали, когда они собираются на операцию. Это же бессмысленно, да?

— Да, точно.

— Мне тридцать пять, Эд. В моей работе важен имидж, внешний вид и все такое.

Ньюсон хотел сказать, что не нужно перед ним оправдываться, но решил, что она может обидеться.

— Никому не нужны пташки с отвислыми грудями для рекламы корпоративного стиля. Я работаю на компанию, где моментально вылетишь, если станешь выглядеть не на сто процентов. Недавно уволили девушку, которая приехала из отпуска с коричневыми пятнами от загара на лице. И не говори мне о трудовом законодательстве. Они делают все, что захотят. Уроды и садисты.

Сегодня Ньюсон узнал много нового о жизни Кристины. Он считал, что она работает на себя. Теперь оказалось, что это не так и что она получает деньги за светлые волосы и симпатичную мордашку. Это не карьера, это работа, и работа с предсказуемым концом.

— Ты выглядишь замечательно, — сказал он.

— Я пыталась внести их в счет трудовых расходов, — сказала она, глядя на груди. — Но не вышло.

— Какая жалость.

— Ну, хочешь потрогать? Конечно, хочешь, все этого хотят, даже девушки. Давай же, я хочу этого.

Ньюсон протянул руку и начал ласкать упругие груди Кристины.

— У тебя такие классные, нежные руки, — сказала она. — Ты всегда был очень нежным, Эд.

Ньюсон почувствовал огромный прилив удовольствия и признательности. Он был пьян и счастлив. Кристина сидела рядом с ним на диване, ее длинные светлые волосы падали на ее загорелые плечи, ноги она поджала под себя и так радостно улыбалась. Она казалась девчонкой-переростком, и он чувствовал себя так странно, поглаживая ее и трогая неловкими руками.

— Ну, — засмеялась Кристина. — Теперь вы знакомы, так что бояться нечего.

Она наклонилась вперед и расстегнула брюки Ньюсона.

— Боже мой, Эд! — воскликнула она в притворном изумлении. — Ты его тоже нарастил? Просто гигант. Впрочем, ты знаешь, что говорят по поводу мужчин небольшого роста!

Они оба засмеялись. Свободная, откровенная манера Кристины нравилась Ньюсону. Возможно, дело было в ее профессиональной подготовке по связям с общественностью, но она явно знала, как заставить мужчину расслабиться.

— Кажется, в тот раз я его не видела? — спросила она.

— Да, тогда мы так далеко не зашли.

— Невинные деньки. Поразительное, незабываемое время. Я на него кое-что надену, хорошо? — Она встала и отправилась в ванную, в коротенькой юбочке, прокладывая себе путь грудями. Через несколько секунд она вернулась. — Мы ведь взрослые и все понимаем, да?

Она надела презерватив на Ньюсона, встала, приподняв мини-юбку, и стянула трусики. Затем, грациозно избавившись от них, не снимая юбку, она поставила загорелые ножки по обе стороны от Ньюсона и опустилась на него сверху. Ньюсон не мог не отметить, что, несмотря на всю свою глупость, Кристина была девушкой высокого класса. Он определенно предпочитал секс с ней, а не с Хелен Смарт.

Так начался длинный и прекрасный вечер, полный нежного, спокойного, нетребовательного взрослого секса. Они занимались любовью на диване, Кристина была сверху. После этого они выпили бутылку «Баккарди», единственное, что было в холодильнике, и отправились в спальню, где снова занимались любовью, но на этот раз очень, очень долго на большой, мягкой двуспальной кровати с розовыми простынями и логотипом «Бетти Буп» на покрывале.

Они насытились друг другом ближе к полуночи. Кристина выключила торшер, и они уснули. Ньюсон спал в одной кровати с женщиной до утра впервые за очень долгое время и постарался насладиться этим сполна. Он восхищался ее мягкой кожей, ее нежным дыханием, ароматом духов в комнате и теплым, уютным соседством с женщиной. Он просыпался несколько раз за ночь и не торопился уснуть, глядя, как спит Кристина. Около четырех утра она проснулась, и они снова занялись любовью. Ее вкусы были абсолютно традиционны, в отличие от дикостей Хелен Смарт, и Ньюсона это вполне устраивало.

Потом Кристина закурила, и хотя обычно Ньюсону это не нравилось, сейчас он нашел это сексуальным, женственным и интимным.

— Я думаю насчет этой женщины, — сказала она.

— Какой женщины? — вскинулся Ньюсон.

— Хелен Смарт.

— А, о ней.

— Мы действительно сделали с ней то, что она написала на сайте.

— Я так и подумал.

— Это было просто отвратительно.

— Да уж.

— Нас было шестеро, и мерзкие подначки просто перешли границы. Мы заставили ее взять тампон в рот. Это тоже была моя идея. Сама не знаю, как я до этого додумалась. Я назвала ее отвратительной коровой и велела в следующий раз не забыть засунуть его туда, куда нужно, и не пачкать в раздевалке.

— Из-за того, что она оставила кровавый след на скамейке?

— Мы думали, что причина в этом, но на самом деле мы это сделали, чтобы наказать ее за превосходство. Она была интеллектуалкой и чертовой коммунисткой, а мы просто пустышками.

— Не думаю, что она считала себя такой.

— Но мы так считали. В общем, случилось то, что случилось. Я всегда знала, что это ужасно и, наверное, я плохая и дурная. Я вспоминала это событие все эти годы, и мне всегда становилось так тошно.

— Но не настолько, чтобы открыто во всем сознаться вчера.

— Как Роджер Джеймсон?

— Да.

— Ну, я вроде попыталась, когда мы столкнулись с ней за сценой. Но она была такая грубая, все та же старая самодовольная Хелен Смарт, и я подумала: кто знает, может, она это заслужила. — Кристина затушила сигарету и снова приготовилась спать. — Может быть, я ей что-нибудь пошлю, цветы или бутылку шампанского, — сонно сказала она. — «Джон Льюис» делает отличные корзинки с бутылкой и булочками.

Ньюсон решил, что она шутит, но потом подумал, что в мире Кристины корзинка с булочками — это серьезная валюта.

Он закрыл глаза, и вдруг в его сознание без спросу вторглась Наташа. Она была с ним каждую ночь, когда он засыпал, но сегодня она появилась не сразу. Он попытался избавиться от мыслей о ней и заменить ее девушкой, которая лежала рядом с ним, но не смог.

Наутро он чувствовал себя неважно от количества выпитого. Было воскресенье, и Кристина источала милые улыбки и радостное восхищение. Казалось, вчерашние упражнения не вымотали ее, и она собиралась, как обычно, за кофе и круассанами.

— Ну же, — сказала она, хватая халат и направляясь в душ. — Именно это нужно делать после первого свидания. Хотя у нас ведь не первое свидание, да? Мы просто ненадолго расстались, так?.. Эй! А как тебе такая мысль? Можно пойти в Хэмпстед и позавтракать у Луи. У них обычно полно народу, но ты ведь можешь показать жетон, и мы пройдем, да? Ой, извини, наверное, это против твоих принципов, да? Но можно хотя бы взять еду навынос и посидеть на Хит. Почему бы и нет? Сегодня так солнечно, и у нас весь день впереди… — Последние слова она кричала уже из душа, и вскоре ее заглушил шум воды. Но Ньюсон слышал, что она продолжала щебетать.

Он сел в кровати и задумался. «Мы просто ненадолго расстались». Она правда это сказала? Она правда думала, что они опять вместе? Кажется, именно так.

Невероятно.

Ньюсон так долго жил монахом, и вдруг не знал, как отделаться от девицы. Более того, девушка, которую он считал абсолютно «не своего круга», обратила на него внимание и набирала обороты. И причем очень быстро.

Слишком быстро.

Он должен чувствовать себя польщенным. Все было так, как он надеялся, когда впервые отправился на ее поиски в Интернет. Прекрасная, веселая девушка, классный секс, даже отношения. Своего рода способ вырваться из болезненных фантазий о Наташе.

Почему бы не попробовать? Он провел прекрасный день и еще более прекрасную ночь. С Кристиной было легко. Почему бы не остаться с ней на воскресный завтрак? Почему бы не провести с ней остаток дня? Почему бы не договориться и не увидеться с ней завтра и не посмотреть, что из этого выйдет?

Но Ньюсон уже понял, что Кристина ждала от него большего, чем он был готов ей дать. Она не была девушкой для веселья, секса и нескольких романтических вечеров. Только не Кристина. Ей нужны отношения и правильный парень. А Ньюсон знал, что он не такой. По крайней мере, не для нее.

Просто ужасно, подумал Ньюсон, как время все ставит с ног на голову. Он не был тщеславен. Он никогда не считал себя подарком для какой бы то ни было девушки, но понимал, что расклад изменился. Все эти двадцать лет он ставил себя гораздо ниже Кристины, затормозив на низкой отметке в 1984 году, когда она бросила его ради шестиклассника. Теперь все изменилось. Несмотря на все свои безответные романтические настроения в прошлом, Ньюсон был счастлив в настоящем, в отличие от Кристины. Ее яркая самоуверенность и дорогие груди не могли скрыть тот факт, что она — просто одинокая женщина без перспектив в работе, которая платит стюардессам за полкомнаты в крошечной квартире. Он понимал, что, обратившись на сайт поиска одноклассников, Кристина также рассматривала возвращение в прошлое как попытку вырваться из настоящего. Ньюсон был успешен и имел положение в обществе. Именно этого хотела и Кристина: положения. Раньше оно у нее было: она была золотой девчонкой школы.

— Разве не здорово, что ни у тебя, ни у меня пока нет этих чертовых детей? — сказала Кристина, появляясь из ванной, обернув полотенце вокруг огромных грудей. — Я встречалась с кучей папаш, и поверь мне, их дети постоянно были рядом. Особенно в воскресенье. Это так скучно. Или к нему нельзя, потому что она там и не должна видеть меня, или нужно удирать рано утром, потому что она собирается их забросить к нему и настаивает на том, чтобы драгоценные отпрыски не сталкивались со шлюхой, которая трахается с ее бывшим. При этом чувствуешь себя такой дешевкой, хотя ведь это он сам бросил семью, а не я его увела. Но у тебя ведь детей нет, правда, Эд? И у меня тоже, так что мы можем делать то, что захотим.

Ньюсон достаточно знал жизнь, чтобы понимать, насколько с каждым прожитым годом уменьшается количество свободных парней. Девушка вроде Кристины при желании могла с легкостью найти себе хоть двадцать партнеров в день, но найти мужчину, на чью жизнь пока никто не посягнул, было труднее. Намного труднее.

— Итак. Завтрак? — спросила Кристина, подсушивая волосы.

— Да, отлично, — ответил Ньюсон.

Они вызвали такси до Белсайз-парк, а затем прошли по Хаверсток-Хилл до Хэмпстеда. Солнце было великолепным, воздух свежим, и Ньюсон по-прежнему пытался разобраться в своих ощущениях. Возможно, он слишком суров к себе и к ней тоже? Может, он просто отказывается верить в свою удачу? Он будет очень рад провести с ней день и особенно ночь. Она очень забавная и милая, и он так долго был один. Но он знал, что не может ей предложить ничего большего, и не хотел завязывать хоть сколько-нибудь серьезные отношения с Кристиной Копперфильд. Она прелесть, но он не смог бы полюбить ее, ни за что и никогда.

К тому же он влюблен в Наташу Уилки, и это навсегда. Он решил, что не должен снова спать с Кристиной, как бы ему этого ни хотелось.

Им удалось найти столик у Лью, они заказали знаменитые круассаны, и в этот момент у Ньюсона зазвонил телефон. Это была Наташа.

— Кажется, я кое-что нашла, — сказала она. — Это касается прошлого Адама Бишопа. Я в больнице «Юниверсити-колледж». Ты где?

— Недалеко. Хэмпстед. Я приеду через полчаса.

Ньюсон объяснил Кристине, что вынужден уйти.

— Извини, — сказал он. — Детей у меня нет, но есть расследование убийства, и ребята кое-что нарыли. Я не могу медлить, потому что убийца по-прежнему на свободе и всегда есть вероятность, что он снова кого-нибудь убьет.

— Потрясающе, — сказала Кристина. — Видимо, это одна из причин, по которой трудно встречаться с копом. Ну что ж, никто не идеален, да? Ты потом ко мне заглянешь? Я могла бы приготовить тебе ужин. Или, еще лучше, ты мог бы пригласить меня на ужин. Обожаю ужинать в ресторанах.

— Я не знаю, сколько буду занят. В моей работе ничего нельзя знать наверняка.

— Хорошо. Я буду дома. Заходи, если сможешь.

— Да, конечно.

— Эд, ты ведь мне позвонишь, правда?

— Конечно.

Они обменялись номерами телефонов, и Ньюсон ушел из кафе. Он сел на северную линию метро, вышел на Уоррен-стрит и прошел пару кварталов до больницы «Юниверсити-колледж». Сержант Уилки ждала его у мрачного входа в викторианское здание.

— Я сделала то, о чем ты просил, — сказала она, — и получила список одноклассников Адама Бишопа в пятьдесят девятом году. Он учился в государственной школе в Кэтфорде, около Левишема. В классе было тридцать восемь человек После этого я проверила все до единого имена через больничные архивы.

— Господи, а это много?

— Полно. Я вызвала с выходного Кэмбелла и Лево и подключила их к поискам. Начали с Грейт-Ормон-стрит, но ничего не нашли. Потом перешли на лондонские больницы, и вдруг нам повезло. Один из одноклассников Адама Бишопа был доставлен в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале пятьдесят девятого. Парня звали Уильям Коннолли.

— Откуда мы знаем, что это именно тот Уильям Коннолли?

— Ему было девять лет, и у него было серьезное отравление крови из-за…

— Инфекции в результате колотых ран?

— Именно.

— Ух ты. Кажется, это уже что-то.

— Да уж. Но если это сделал именно Бишоп, Коннолли явно не выдал его. Я проверила школьный архив, и там нет упоминания об отчислении или временном отстранении от занятий. Мы проверили полицейские архивы Хэмпстеда, Брумли и Левишема, и там не сказано об аресте подростка. Если это был Бишоп…

— Да ладно, это был именно Бишоп.

— Тогда ему это сошло с рук.

— Может быть, в то время и сошло. Но сорок пять лет спустя он получил за это сполна.

— Может быть. В общем, я отследила этого Коннолли. Он еще жив и по-прежнему обитает в Южно-Восточном Лондоне. Что скажешь?

— Будем надеяться, что он дома.

Уильям Коннолли жил с женой в некогда муниципальном доме прямо за Блис-Хилл, всего в трехстах метрах от его бывшей школы. В маленьком домике пахло старомодным воскресным обедом, вареной капустой, соусом «Бисто» и мясом. По всему дому носились внуки. Мистер Коннолли проводил Ньюсона и Наташу в комнату.

— Да, я помню Адама Бишопа, — сказал он. — Все ребята из нашего класса наверняка его помнят. Сомневаюсь, что кто-нибудь встречался с ним после… — На минуту Коннолли замолчал, глядя вдаль.

Ньюсон и Наташа ждали.

— Он был ублюдком, — наконец сказал Коннолли и снова погрузился в молчание.

— Не могли бы вы рассказать поподробнее, мистер Коннолли.

— Это самое лучшее, что я могу о нем сказать. Полный ублюдок. Он превратил нашу жизнь в кошмар на многие годы. Я читал, что он умер, и надеюсь, что он будет вечно гнить в могиле.

Короткий спазм исказил черты лица Уильяма Коннолли, превратив его в маску ненависти и боли, которая с годами вылилась в морщины на его лице и сказалась на выражении глаз.

— Я редко пью, — сказал он. — Но я здорово напился в тот вечер, когда прочитал, что его убили. Я пошел в паб в шесть и ушел только после закрытия, и с каждой пинтой я проклинал память этого ублюдка и молил всех чертей поджаривать его на медленном огне до конца времен.

— Вы знаете, как он умер, мистер Коннолли?

— Я знаю то, что прочитал на следующий день в «Стандарт», и после этого я пошел и снова напился. Женушка была не очень-то рада, но она знала, как много это для меня значило, поэтому отпустила меня.

— Он умер от колотых ран.

— Да, я читал. Его кололи много-много раз.

— Вы знаете, чем его закололи?

— В газете об этом не говорилось.

— Ответьте на мой вопрос, мистер Коннолли.

— Я думал над этим, — ответил он после паузы. — Я думал, может, он еще с кем такое сделал. И может быть, этот кто-то другой, в отличие от меня, не махнул на это рукой.

— Вы были доставлены в больницу «Юниверсити-колледж» в феврале 1959 года с отравлением крови, вызванным маленькими колотыми ранками.

— Я вижу, вы прекрасно подготовились.

— Тогда вы не признались, кто колол вас и чем именно.

— Да, не сказал. Я был слишком напуган. Считаете меня трусом? Я чуть не умер из-за этого ублюдка и все же не выдал его. Я не сказал ни слова. В то время дети о таком не говорили.

— Расскажите нам, что случилось.

— Вы же сами знаете.

— Нам нужно услышать это от вас.

Уильям Коннолли расстегнул пуговицы на одном рукаве рубашки и закатал его, открыв ряд крошечных белых шрамов на увядшей коричневой коже. Затем он задрал рубашку и показал несколько крошечных шрамов на животе.

— Адам Бишоп на одной перемене держал меня под столом в классе и колол грязным циркулем, от чего я чуть не помер. За те пять лет, что я его знал, он много чего со мной делал, но это было самое ужасное, единственное, из-за чего я попал-таки в больницу.

— Мистер Коннолли, мне нужно знать, где именно вы находились во вторник вечером четвертого июня этого года, — сказал Ньюсон.

— Это когда умер этот ублюдок?

— Да.

— Если честно, в нашем доме один вечер мало чем отличается от другого. Я был дома. Каждый будний вечер я сижу дома. Мы выбираемся только в субботу. Поиграть в лото или до паба прогуляться.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Только жена. На неделе мы с ней одни. Внуков привозят только в воскресенье.

— Вы когда-нибудь рассказывали эту историю кому-нибудь еще?

— Только жене. Странно, да? За эти сорок пять лет я столько раз просыпался ночью в холодном поту, вспоминая, что со мной произошло, и рассказал об этом только вам. Понимаете, мне всегда было стыдно, что я не мог противостоять этому ублюдку.

— То есть кроме нас и вашей жены никто не знает, что, когда вам было десять лет, ваш одноклассник Адам Бишоп напал на вас с циркулем?

— Нет. Полно народу знает об этом.

— Кто?

— Мои одноклассники, мать их, вот кто! Он унизил меня публично. Это произошло не под покровом ночи и не в тихом уголке. По крайней мере полкласса стояли рядом и смотрели. И никто даже пальцем не пошевелил. Никто ни слова не сказал. Он даже велел одной из девчонок сходить в туалет и принести бумагу, потому что я плакал. Когда она принесла ее, он велел мне перестать распускать нюни, вытереть глаза и стереть кровь, а потом засунул мне бумагу в рот.

Ньюсон и Наташа переглянулись.

— Скажите, мистер Коннолли, — задумчиво сказал Ньюсон. — Вы и ваша жена часто выходите в Интернет?

— В Интернет? Да вы что, инспектор, у нас даже компьютера нет. Да и какого черта нам там может быть нужно?

— Ясно. Я просто спросил.

Когда Уильям Коннолли проводил их до двери, Ньюсон обернулся к нему еще раз.

— Я хотел сказать кое-что, мистер Коннолли. Не стоит стыдиться того, что вы не могли за себя постоять. Адам Бишоп был очень агрессивным, и люди его очень боялись. Никто не мог ему противостоять.

— Кроме одного человека, да? Героя, который его прикончил.

— Да, кроме него. В любом случае Адам был крупным мужчиной. Думаю, он и в детстве был крупным. Вам нечего стыдиться, так что хватит уже думать о нем, выкиньте его из головы.

— Особенно после того, как он умер.

— Да, особенно после того, как он умер.

22

Ньюсон и Наташа сидели на лавочке на вершине Блис-Хилл, избавившись наконец от запаха капусты и ощущения чужой боли из далекого прошлого, по-прежнему реальной, как будто совсем свежей.

— Не думаю, что Уильям Коннолли мог нейтрализовать Адама Бишопа и протащить вверх по ступенькам, — сказала Наташа.

— Я тоже так не думаю, — ответил Ньюсон.

— У него двое сыновей. Они могли бы сделать это. Может быть, он врет, что никогда никому не рассказывал об этом. Может, он сказал сыновьям, и они отомстили.

— Может, но сомневаюсь, что сыновья Коннолли отбелили Фарру Портер и разрезали верхнюю губу Энджи Тэтум.

— Может, мы просто обманываем себя, и эти преступления никак между собой не связаны.

— Они связаны. Хотя должен сказать, я разочарован, что у Коннолли нет компьютера, — зевнул.

Ньюсон, почувствовав вдруг невероятную усталость.

— Не выспался? — спросила Наташа.

— Угадала.

— Как прошла встреча выпускников?

— На ура, спасибо, что спросила.

— А теперь ты зеваешь и жутко устал… Понятно.

— Что понятно?

— Просто понятно. Ну?

— Что «ну»?

— Ну и что произошло? Давай уже, ты просто должен мне это рассказать.

И Ньюсон рассказал, но не о своих сомнениях, а о своем триумфе. Он не мог удержаться. Она обязательно должна узнать, что он не лишен сексуальной привлекательности.

— Ты хочешь сказать, что уложил в постель самую привлекательную девчонку на встрече выпускников?

— Да, и она хочет, чтобы сегодня я опять пришел к ней.

— И ты пойдешь?

— Может быть.

Наташа на минуту умолкла, отвела глаза, а потом повернулась к нему с улыбкой.

— Осторожно, Эд, — сказала она. — Помнишь, что ты говорил: что все может пойти наперекосяк после таких встреч.

— Я знаю, знаю. Моя предыдущая попытка — явное тому доказательство… Послушай, а может, мне пригласить вместо нее тебя? То есть чтобы избежать проблем. — Итак, он пригласил ее на свидание.

— Я бы с удовольствием, Эд, но…

Ньюсон уцепился за ее отказ до того, как она успела его сформулировать.

— Ладно-ладно, ничего страшного, все в порядке. Дурацкая мысль. Ты права. На все сто. Забудь. Извини, что спросил.

— Перестань, Эд.

— Что?

— Говорить что-то милое, а потом превращать это в фарс, рассуждая, насколько это глупая мысль, и строить из себя кретина.

— А я это делаю?

— Да.

— А-а.

— Я бы с радостью поужинала с тобой, но я работала все выходные, и я должна Лансу «его» время.

— Конечно.

— А вообще, это было бы очень…

— Ничего страшного, все отлично. Передай Лансу мои наилучшие пожелания, хорошо? И скажи, что он просто счастливчик.

— Ты меня не знаешь, Эд. Никакой он не счастливчик.

Но Ньюсон знал, что так оно и было.

Наташа пошла к своей машине, оставив Ньюсона одного на скамейке. Он включил телефон, который был выключен во время разговора с Уильямом Коннолли, и обнаружил новое сообщение. Оно было от Кристины. Несмотря на свои сомнения, он был рад, что она напомнила о себе так быстро.

«Привет, Эд! Это я! Да, Кристина, та самая Кристина из твоей страстной ночи. Странно, да? Странно, но хорошо, ты согласен? Да, очень хорошо. Надеюсь, ты тоже так думаешь. Хочется верить, что ты доволен и не разочарован. Ты просто зануда, что так быстро ушел. Послушай, насчет сегодняшнего вечера я хотела сказать, что тебе не обязательно угощать меня, я просто очень хочу тебя увидеть. Я была бы очень рада, если бы ты заглянул в гости. Не хочу давить на тебя, но, черт возьми, нам ведь было хорошо вместе, так? Ты просто монстр! Пожалуйста, Эд, приходи в любое время, когда захочешь, как только закончишь свое важное расследование. Я так хочу тебя увидеть… Не знаю. „Мы“ — это как-то правильно. В общем, вот так, но… Ой, подожди, в дверь звонят…»

Ньюсон слушал сообщение и словно увидел, как Кристина идет к двери через квартиру.

«Сейча-а-ас, посмотрю в глазок… Ух ты! Вот это сюрприз! Слушай, Эд, я тебе та-а-акое расскажу. Теперь тебе точно придется ко мне заглянуть! Мне нужно идти… Пока-а!»

Ньюсон задумался. Она хотела от него большего, чем он мог дать, но зачем придавать этому такое значение? Она всего лишь хотела пригласить его к себе, поужинать с ним и, возможно, вновь затащить в постель. Что здесь такого? Сидя в одиночестве на скамейке в парке на юге Лондона и глядя, как Наташа садится в машину, Ньюсон не мог думать о деле. Он решил обязательно еще раз переспать с Кристиной, и смеяться с ней, и чувствовать ее рядом всю ночь в одной постели.

Конечно, он не любит ее, как Наташу, но Наташа, как всегда, уехала к Лансу. А что ему делать? Запрещать себе жить из опасения, что не сможет соответствовать запросам женщины, которая просто пригласила его на ужин? Кристина взрослая женщина, она отвечает за собственные чувства так же, как он — за свои.

Поскольку в воскресенье после обеда поймать такси в таком районе было нереально, Ньюсон сел на электричку до Ватерлоо. Там он купил букет в цветочном магазине и две бутылки «Вдовы Клико» в «Виктория Вайн», после чего взял такси до Сент-Джонс-Вуд. Он вдруг почувствовал прилив бодрости: он не собирался связывать себя обязательствами. Он просто ехал к девушке. Вот и все.

Ньюсон подошел к дому, позвонил и расстроился, не получив ответа. Решив, что звонок не работает, набрал номер мобильника Кристины, но услышал лишь автоответчик.

— Привет, Кристина, — сказал он в телефон, — я пришел, как ты сказала… Я у твоей двери. Хм, не знаю, что делать… Может быть, у тебя звонок не работает.

В этот момент из старинного лифта вышел старичок и направился к двери. Ньюсон воспользовался возможностью и проскочил внутрь.

— Я пришел в гости. Звонок не работает, — объяснил Ньюсон.

Старичку, кажется, это не очень понравилось, но Ньюсон ничего не мог поделать. Он поднялся на лифте до Кристининого этажа и громко постучал. Ответа по-прежнему не было. Стоя в темном коридоре, он размышлял, что делать. Вдруг его осенила мысль, которая просто не могла не прийти ему в голову. А что, если она тоже сомневается? Возможно, именно в этом все и дело. Она передумала. Проблема выбора, которая еще недавно терзала его, вдруг показалась ему напыщенной и глупой. Он выдумал себе, что именно он управляет ситуацией, а теперь вдруг оказалось, что, возможно, это она все решила. Может быть, она стоит сейчас за дверью и не отвечает, старается не шуметь и надеется, что он уйдет.

Ньюсон решил ехать домой. Возможно, она ему позвонит. В любом случае он чувствовал, что момент испорчен. Он нагнулся, чтобы положить цветы на пол, и вспомнил Гарфилда, которого она хранила двадцать лет. Это уже стало традицией. Она его бросает, а он приносит подарки.

Именно в этот момент он услышал музыку. Она играла очень, очень тихо, но он расслышал. Она была совсем рядом.

«Разбуди меня, прежде чем уйдешь».

Ньюсон огляделся. Откуда звук? Он приложил ухо к двери Кристины. Сомнений быть не могло. Музыка играла у нее. Это был Wham! самый крутой хит конца лета 1984 года. Триумфальное возвращение Джорджа и Эндрю после года безумной битвы с звукозаписывающей компанией.

Он тут же заподозрил, что здесь что-то не так. Желудок сжался, на ладонях выступил холодный пот. Он застучал в дверь кулаком.

— Кристина! — позвал он. — Ты здесь?

Он помнил, что, помимо двух засовов сверху и снизу дверь запиралась на одну простую щеколду. Если засовы открыты… Он навалился на дверь плечом.

Ньюсон был маленький, но сильный, и дверная рама, которой было семьдесят пять лет, не могла сопротивляться. Она поддалась с третьего удара, и Ньюсон оказался в квартире Кристины.

Внутри было темно. Тяжелые шторы были задернуты, но при свете из дверного проема Ньюсон видел, что в гостиной никого нет, все здесь казалось в порядке.

— Кристина, — сказал он и повторил погромче: — Кристина!

Музыка раздавалась из маленького магнитофона на девчачьем телевизоре. Накануне вечером Ньюсон ставил туда диски: Дайдо, Софи Эллис Бакстер, Джуэль. Кристине нравился изысканный женский лаунж. Песня The Wham! закончилась, и заиграла Bananarama. Это был явно сборник. Сборник восьмидесятых.

Ньюсон нащупал выключатель и зажег свет. В комнате все было как раньше, все тот же творческий беспорядок, как и несколько часов назад. На полу лежали подушки, по мебели были раскиданы журналы. Гарфилд снова вернулся на свое место среди плюшевых медведей и пупсов.

— Кристина. Это я, Эдвард.

Ньюсон подобрал шампанское и цветы, зашел в комнату, прошел к столу у окна. Нашел свободное место и сложил вещи.

— Кристина?

Именно тогда он заметил первые следы на большом мягком диване, где он впервые занимался любовью со своей школьной подругой. Как будто ржавое пятно на желтом покрывале. Ньюсон хорошо знал этот цвет, он много раз видел его на работе. Это был цвет засохшей крови. От ее вида его собственная кровь словно похолодела.

Он огляделся. Один из стульев, задвинутых под стол, был выдвинут. Кто-то на нем сидел, сидел на рваной обивке, из которой торчали нитки. Раньше обивка была насыщенного кремового цвета, но со временем выцвела и запачкалась. Сейчас она была еще больше запачкана, поэтому Ньюсон и не заметил пятно крови. Крошечное пятнышко, немного напоминающее копье.

Стоя у стола, Ньюсон видел только крохотную кухню и ванную. Там никого не было. Дверь в спальню была закрыта. Осторожно, стараясь ничего не задевать, он прошел к двери. Вытащив из кармана носовой платок, чтобы повернуть ручку, он заметил, что на полированном деревянном полу прямо у двери тоже были пятна засохшей крови. Проследив за ними, он повернулся к пианино. Четыре глубокие ямки от пуфика в ковре перед пианино указывали на то, что его редко двигали. Но сейчас он стоял в другом месте. Обивка была темно-зеленая, и Ньюсон различил в середине более темное пятно. Снова кровь.

Он открыл дверь спальни. Он уже знал, что увидит, и все же был абсолютно к этому не готов. Девушка, с которой он провел прошлую ночь и о которой очень часто вспоминал последние двадцать лет, была мертва. Она лежала голая на спине, на покрывале, украшенном большеглазыми мультяшными красотками, неловко подвернув под себя руки. Ньюсон подумал, что они связаны. Ее ноги были раздвинуты, покрывало между ними было в крови. Сделав шаг вперед, чтобы нащупать пульс, Ньюсон уже знал, что его нет. Он заметил, что из полуоткрытого рта Кристины торчит короткая тонкая белая веревочка. Ньюсон мало что знал про такие веревочки, но он понял, что это такое и к чему она крепится.

Он вытащил телефон и сообщил о своей находке. Затем вышел из квартиры, стараясь наступать на свои собственные следы. Оказавшись снова в коридоре, он прикрыл за собой дверь, облокотился спиной о стену и стал ждать коллег. Запасы профессионализма иссякли, и на мгновение Ньюсон потерял над собой контроль. Придавленный ужасным грузом отчаяния, он соскользнул вниз и осел на пол.

Ньюсон знал, что у него всего несколько минут для грусти. Всего несколько минут по сравнению с тяжелыми часами последующей следственной работы. Когда приедет Наташа и следственная бригада, начнется расследование, и Кристина Копперфильд пополнит список жертв убийцы, которого он искал. Потому что Ньюсон знал абсолютно точно, что Кристина стала частью серии убийств, с которой он впервые столкнулся в доме в Уиллздене, когда прибыл на место убийства Бишопа. Эта мысль вызывала в нем невероятную тоску и отчаяние. Если бы он был хорошим детективом, возможно, он бы уже поймал этого ненормального и предотвратил бы смерть Кристины. Но он был таким, каким был, и не сделал ничего. Она умерла, и у него всего несколько минут, чтобы попрощаться с ней, прежде чем сосредоточиться на ее убийце.

— Прости, Кристина, — сказал он очень тихо. — Ты не заслужила этого. Какой-то ублюдок решил, что заслужила, но я знаю, что это не так. Ты была не такая. В конце концов, мы все совершаем ошибки.

Какую ошибку совершил он? Ньюсон быстро проанализировал свои оплошности и неизбежно пришел к выводу, что он мог стать причиной убийства Кристины. Неужели убийца сосредоточился на нем? Возможно, убив его старого друга — его любовницу, — убийца говорил с ним напрямую? Это была ужасная мысль, и Ньюсон изо всех сил попытался избавиться от нее. Он знал, что связывало все эти убийства. Он знал, как убийца находит своих жертв, и это никак с ним не связано.

Это никак с ним не связано.

23

— Кто бы это ни был, рогипнолом тут не пахнет, — сказала доктор Кларк. — Это был хлороформ. Вокруг рта есть остаточные следы.

Вызывая местных полицейских и сообщая о случившемся в свой офис в Скотленд-Ярде, Ньюсон настоял на присутствии доктора Кларк. Она была на трех из пяти предыдущих убийствах, и Ньюсон чувствовал, что ее присутствие принесет результат. К тому же он был в таком ужасном состоянии, что был просто не в силах убеждать новых коллег, что он тут главный.

— На этот раз именно вы нашли тело? — спросила доктор.

— Да, именно я.

— Это ваша подруга?

— Вроде того.

Ньюсон поймал взгляд Наташи. Она смотрела на шампанское и цветы среди беспорядка на столике у окна.

— Твои? — спросила она.

— Да, мои, — ответил Ньюсон.

— Цветы и две бутылки «Вдовы». Наверное, это здорово — быть твоим другом, — заметила она.

Ньюсона бросило в жар, накатила тошнота. Его бесил Наташин взгляд. Она явно думала, что он принес этот стандартный набор дорогих знаков внимания с единственной целью обменять их на постель. Но это было не так. По крайней мере, не совсем так. Кристина ему нравилась, и он знал, что она была бы в восторге от цветов и двух бутылок хорошего шампанского. Он так ждал увидеть ее благодарную и радостную улыбку.

И еще он чувствовал себя абсолютно беззащитным с профессиональной точки зрения. Кристина была жестоко убита, и вскоре после этого появился он с романтическими подарками. Это ужасно неловкая ситуация для любого человека, а для старшего следователя и подавно.

— Ты точно уверен, что это убийство из нашей серии? — спросила Наташа.

— На все сто, — ответил Ньюсон. — Жертва приглашает убийцу в дом, где он ее нейтрализует, связывает и убивает с особой жестокостью. При этом играет музыка, популярная в школьные годы жертвы. Затем он уходит, не оставляя почти никаких следов своего присутствия. Это тот же убийца. Я уверен.

— Так странно, что это именно твоя подруга, — сказала Наташа. — Подумай, какая еще у тебя может быть связь с убийцей, помимо того, что ты ведешь расследование этой серии? Ты думаешь, он пытается что-то сказать тебе? Может, напугать?

— Ну, это означает, что он очень высокого мнения об уровне моего профессионализма, потому что я по-прежнему понятия не имею, кто он.

— Значит, он заинтересован в тебе как в человеке?

— Ты хочешь сказать, что я стал частью мотива? Конечно, я думал об этом, — сказал Ньюсон, напуская на себя спокойный и уверенный тон. — Но если честно, очень сомневаюсь, что это так. Это началось задолго до того, как я занялся расследованиями, и либо я вскоре найду убийцу, либо меня отстранят от дела, и вряд ли серия на этом закончится.

— Итак, что здесь произошло? — спросила Наташа. — Как он ее убил?

— Кто-то засунул ей тампон глубоко в горло, и она задохнулась, — сказала доктор Кларк.

— И кто бы это ни был, он вошел в ее квартиру, не встретив ни малейшего сопротивления, — добавила Наташа.

— Да, — сказал Ньюсон. — Она знала убийцу.

— Мы можем это только предполагать, — заметила Наташа.

— Нет, на этот раз я точно знаю. У меня в телефоне есть запись голосового сообщения Кристины. Она оставляла сообщение в тот момент, когда появился убийца. Разговаривая со мной, она смотрела в дверной глазок. Я слышал, как она сказала: «Ну, ну, вот так сюрприз» — и добавила, что расскажет мне кое-чтоинтересное.

— Значит, ты тоже знаешь этого человека?

— Она была уверена, что меня это заинтересует, так что, видимо, ты права.

— Черт. Если это так, получается, что ты знаешь убийцу, — сказала Наташа.

Доктор Кларк резко вмешалась в их разговор.

— Нам нужно разобраться с местом преступления, инспектор, — едко сказала она. — Вы можете обсудить все остальное позже. Сегодня воскресенье. Я должна быть с детьми.

Ньюсон забыл, что в жизни доктора Кларк произошли большие перемены. Казалось, она была раздражена и на грани срыва. Неужели это все из-за того, что он рассказал ей о ее тайном воздыхателе из медицинского колледжа? Неужели он спровоцировал ее разрыв с мужем? Неужели прошлое настолько сильно, что может полностью разрушать настоящее?

Тело Кристины Копперфильд в соседней комнате было тому подтверждением. То, что она сделала двадцать лет назад, вернулось и в одночасье разрушило ее настоящее. Настоящее. Ньюсон знал, что должен сосредоточиться на настоящем. Кристина умерла. И если он не поймает преступника, люди будут продолжать гибнуть.

— Убийца в этот раз действовал быстро, — сказал он. — Кристина оставила свое сообщение пару часов назад. Он вошел в квартиру, и, поскольку я не вижу никаких следов борьбы, можно сделать вывод, что он тут же усыпил ее хлороформом.

— Думаю, он раздел ее, пока она была без сознания, — добавила доктор Кларк. — Я как следует осмотрела тело и нашла только два вида царапин. Сильные царапины пониже плеч на обеих руках. Если бы она боролась, пока он ее раздевал, их наверняка было бы больше.

— Если только он не угрожал ей ножом, — предположила Наташа, — ножом, которым порезал ее.

— Может быть, но зачем заморачиваться с хлороформом? — спросила доктор Кларк.

— Вы правы, — сказал Ньюсон. — Полагаю, он раздел ее, пока она была без сознания, и связал ей запястья, затем подождал, пока она придет в себя. В прошлом он старался удостовериться, что жертва понимает свою участь, и я был бы удивлен, если бы он упустил этот момент в убийстве Кристины Копперфильд.

Говоря это, он пытался оставаться спокойным и беспристрастным, но внутри его нарастала невероятная ярость. Всего несколько часов назад он завтракал с этой девушкой. Она не заслужила того, что убийца с ней сделал.

— Видимо, он начал действовать, как только она очнулась. Думаю, именно в этот момент он засунул ей в рот тампон.

— До того как порезать? — спросила Наташа.

— Да. С момента пореза мы можем по следам крови проследить, как она передвигалась и что делала. Если бы он оставил ее задыхаться в постели, она бы ужасно билась, и на покрывале между ее ног была бы не маленькая лужица крови, а огромное пятно. Она задыхалась, пока передвигалась по комнате. Более того, никто ничего не слышал. Это изолированные квартиры, но если бы ее рот был свободен, соседи бы услышали крик, пока он ее резал.

— Итак, она проснулась голая, он запихал ей в рот тампон и порезал, — сказала Наташа.

— Да, он сделал один порез по вульве, — сказала доктор Кларк — Неглубокий, жизни он никоим образом не угрожал.

— У него не было цели сильно порезать ее, — сказал Ньюсон. — Просто нужно было, чтобы порез кровоточил. Для завершения сценария ему нужно было, чтобы у жертвы именно из этого места текла кровь.

— В чем же заключается сценарий?

— Он хотел пометить сиденья. Кровью. Поэтому, порезав ее, он схватил ее за предплечья, и, видимо, схватил очень сильно, потому что она наверняка сопротивлялась, и таскал ее по комнате с места на место, заставляя присаживаться и оставлять кровавый след везде, куда она садилась. Диван, стул и, наконец, пуфик у пианино. Затем, когда она перестала сопротивляться из-за нехватки кислорода, он провел ее обратно в постель, где она и задохнулась, но не раньше, сначала она должна была полностью осознать обстоятельства и причину своей ужасной участи.

— Он хотел пометить мебель кровью из раны на ее половых губах? — спросила Наташа.

— Да.

— Значит, это преступление на сексуальной почве?

— Нет.

— А я думала, что все… — Наташа определенно собиралась процитировать мысль самого Ньюсона, но он перебил ее:

— Да, Наташа, я знаю, я так говорил, но это не преступление на сексуальной почве. Ни одно преступление этой серии не носит сексуального характера, ну разве только в самом широком, фрейдистском значении этого слова. Видишь ли, я знаю, что делал убийца, и ты это знаешь. Я же тебе говорил. Помнишь? Убийца воспроизводил эпизод издевательства. Как в случае убийства Адама Бишопа.

— Значит, дело в издевательствах?

— Да. Кровь, которую он заставил Кристину оставить на мебели в последние минуты ее жизни, имитирует собой менструальную кровь. Это издевательское и жестокое воспроизведение случая, произошедшего более двадцати лет назад, когда Кристина Копперфильд издевалась над девочкой, у которой вдруг начались месячные на скамейке в женской раздевалке в школе. В моей школе.

В комнате повисла тишина. Занятые делом полицейские офицеры оторвались от фотоаппаратов и порошка для проявления отпечатков пальцев и слушали Ньюсона. Даже замотанная доктор Кларк, казалось, забыла, что ей нужно спешить.

— Кто была эта девочка? — спросила Наташа. — Чью менструальную кровь представляют эти пятна?

— Женщина, о которой я тебе рассказывал. Хелен Смарт, — сказал Ньюсон, отворачиваясь от Наташи, но успел заметить в ее глазах мысль: «А, твоя бывшая любовница». Наташа знала, что Ньюсон спал только с двумя женщинами после огромного перерыва. Она также знала, что одна из этих женщин стала жертвой убийства, а вторая очень смахивала на потенциальную убийцу.

Через час расследование на месте преступления было завершено, и тело увезли. Кристина съехала из квартиры, которую делила с двумя стюардессами.

Доктор Кларк собиралась уехать с ней.

— Знаете, Эдвард, — сказала она, обращаясь к нему по имени впервые за все время их долгого сотрудничества. — Вам действительно стоит отойти от этого расследования. Вы слишком глубоко влипли. Вы обнаружили тело. Вы были последним человеком, который разговаривал с убитой. Вы скомпрометированы. Это может очень плохо сказаться на вашей карьере. Вам нужно передать дело, пока этого не потребовал Уорд. Если вы затянете с решением и он лично отстранит вас, будет совсем плохо.

— Эти убийства никак со мной не связаны, — сказал Ньюсон.

— Насколько я вижу, у вас есть огромное количество внутренней информации. Только вы смогли рассказать о менструальной крови, потому что вы знаете замешанных в этом людей. Никто бы не смог до этого додуматься, исходя из общей картины.

— Все совсем наоборот, доктор, эта информация доступна любому человеку. Любой человек может ознакомиться с ней в любое время.

— Как?

Ньюсон прошел по гостиной Кристины Копперфильд и остановился перед телевизором, на котором стоял магнитофон. Задолго до этого один из констеблей выключил музыку. Снова достав из кармана носовой платок, Ньюсон нажал кнопку. Показался диск.

— Нужно просто выйти в Интернет по адресу, написанному на этом сборнике, — сказал он. — Все, что вы хотите узнать о мотиве преступления, находится на сайте www.FriendsReunited.com.

24

— Извини. Ничего не могу с собой поделать. Отчасти я рада, что она умерла.

Хелен Смарт сидела на том же самом старом диване, как и в тот вечер, когда они ждали ухода няни и впервые оказались в постели. Инспектор Ньюсон сидел на том же самом стуле, что и в тот раз. Ньюсон не мог решить, выиграла ли квартира Хелен при свете дня или казалась еще более угнетающей. Неужели действительно меньше двух недель назад они сидели здесь вместе? Казалось, это было в другой жизни. Хелен теребила в руках ножницы, вырезая фигурки из детского цветного картона. Но это были не детские ножницы с закругленными кончиками, а острые, большие, взрослые ножницы. Ньюсон подумал, что спектакль с ножницами мог быть затеян именно ради него.

— Мне ее не жалко, — повторила Хелен. — Извините. Конечно, она была человеком, это так, но я не ханжа и не стану утверждать, что расстроена. Она погубила мою жизнь. А теперь кто-то погубил ее.

Наташа вела допрос.

— Вы представляете, кто мог быть этим человеком, мисс Смарт? — спросила она.

— Нет, конечно. Откуда?

Она выглядит очень плохо, подумал Ньюсон. Под глазами мешки, сами глаза красные. Волосы, которые так задорно торчали в разные стороны, когда она пришла к нему в гости, висели грязными патлами. Она явно только что проснулась, на ней были только большая рубашка и тапочки. Ноги были небритые и в царапинах.

— Потому что, — продолжила Наташа, — кто бы ни убил Кристину Копперфильд, это было сделано для того, чтобы отомстить за событие, которое произошло с вами тогда в школе.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

Ньюсон пристально смотрел на Хелен. Может быть, она говорит неправду? Неужели она действительно не знает, как умерла Кристина?

— Мы подумали, что, возможно, вы знаете это, — сказала Наташа.

Хелен повернулась к Ньюсону.

— А почему она задает вопросы, Эд? — Ее голос звучал едко и саркастично. — Я думала, что это ты — большой и важный полицейский. Кто здесь главный, ты или она?

— Я, Хелен, — тихо сказал Ньюсон, — но сержант Уилки — моя коллега. Она — это все равно что я сам.

— Что? То есть она тоже может меня бросить, трахнуть и снова бросить?

Повисла неловкая пауза, затем Наташа возобновила ход допроса:

— Мисс Смарт, вы можете мне сказать, где вы были и что делали сегодня между двенадцатью и четырьмя часами дня?

Было очевидно, что Ньюсона этот вопрос очень смутил.

— В чем дело, Эд? Смущен? Разве ты ей не сказал? Посмотри-ка, он покраснел. Кажется, вы ему нравитесь, сержант.

— Пожалуйста, отвечай на вопросы, Хелен, — попросил Ньюсон. — Что ты делала сегодня днем?

Но Хелен не была настроена слушаться кого бы то ни было. Ньюсон решил, что она мается похмельем.

— Каково тебе с ним работать? — спросила Хелен, поворачиваясь к Наташе. — Мой старый друг Эд Ньюсон. Он никогда при тебе не превышал полномочий? Не размахивал жетоном, где не следовало бы? А знаешь, что именно так он протащил туда Кристину. Протащил ее за сцену, потому что он коп, воспользовался гостеприимством и напоил ее бесплатно, используя свой жетон. Вы что, вообще там у себя совесть потеряли?

Ньюсон ничего не ответил. Хелен сказала чистую правду.

Выражение Наташиного лица не изменилось.

— Мне придется настоять на том, чтобы вы отвечали на наши вопросы, мисс Смарт. Я не хочу арестовывать вас за сопротивление властям.

— Она была со мной. Весь день.

Из спальни Хелен вышел худой мужчина с длинными грязными волосами. Из одежды на нем были только расстегнутые джинсы. Он был крепкий, но очень потрепанный. Ньюсон заметил у него на руках среди татуировок следы от уколов. Довольно старые следы. По крайней мере, Ньюсон очень на это надеялся.

Мужчина по-хозяйски прошел через комнату на кухню поставить чайник.

— Только не говори, мать твою, что у тебя нет молока, детка, — сказал он.

— Это Кевин, — сказала Хелен.

— Келвин, дорогая, Кел-вин, там в серединке есть буковка «л». Хорошо?

— Хорошо, конечно, — ответила Хелен. — Это Келвин.

— Итак, Келвин, — спросила Наташа. — Вы сказали, что были с Хелен весь день.

— Да. В постели. Мы встали, только когда вы приперлись.

— Где Карл, Хелен? — спросил Ньюсон.

— А тебе какое дело?

— Я волнуюсь, все ли с ним хорошо.

— Ой, Эд, сделай милость, отъебись, а? Как будто тебе не насрать.

— Я просто спросил, где он.

— У нас с Карлом все было в порядке, пока ты не вперся в мою жизнь просто для того, чтобы пару раз перепихнуться, а потом снова съебаться. И сейчас у нас тоже все хорошо, усек?

Ньюсон заметил, что Наташино лицо по-прежнему не дрогнуло. Она производила впечатление человека, абсолютно не заинтересованного в замечаниях Хелен касательно личной жизни Ньюсона. Она была хорошим полицейским и хорошим другом. Ньюсон надеялся, что тоже выглядит спокойным. Но внутри он был до смерти перепуган.

— Я хочу знать, где Карл, — сказал он.

— Он у бабушки. Ну, еще что тебе сказать?

— Да, — сказал Келвин. — Что вам еще нужно? Сегодня воскресенье, и мы были в койке.

— Заткнись, Келвин, — сказала Наташа, прежде чем снова повернуться к Хелен. — Когда вы разместили на сайте поиска однокашников сообщение о том, как с вами обошлась Кристина Копперфильд? — спросила она.

Секунду Хелен смотрела на нее, ничего не понимая. Потом дикая улыбка озарила ее лицо, тусклые глаза засияли. Ньюсон никогда раньше не видел у нее такого выражения лица. Казалось, с нее разом сошла вся усталость.

— Господи! — воскликнула она. — Вы что… Вы хотите сказать, что ее заставили проглотить тампон? Невероятно! Скажите, что это так!

Но Наташу было невозможно сбить с толку.

— Когда вы разместили…

Этого было достаточно. Хелен услышала то, что хотела. Она вскочила на ноги и ударила кулаком в воздух.

— Да! Да! Эта сука сдохла как жила. Вот это ни хуя себе, это просто невероятно, просто класс! Господи боже мой!

— Я знаю, когда мисс Смарт разместила сообщение, сержант, — сказал Ньюсон, — на сайте указана дата размещения. А теперь давайте уйдем.

Ему было ужасно грустно. Насколько отчаянным и безнадежным был мир Хелен, чтобы утешаться такой извращенной и ужасной победой? И еще он чувствовал вину Он не думал, что Хелен убила Кристину, но если это не она, то, кто бы это ни сделал, он прочитал ее сообщение на сайте. Она разместила его всего лишь от злости, потому что он собирался на встречу, организованную Кристиной, а она ее организовала только после того, как на сайте появился он. Вывод был неизбежен: если бы Ньюсон не собирался найти способ переспать с Кристиной, она была бы жива.

Наташа записала данные Келвина, которые тот сообщил с большой неохотой. Ньюсон подумал, что имя Келвина уже засвечено в полицейском архиве. Затем они с Наташей ушли.

Некоторое время Наташа вела машину молча. Они ехали в Скотленд-Ярд Наконец она заговорила.

— Наверное, это было трудно, Эд. Извини, — сказала она. — Эта женщина действительно причиняет тебе одни неприятности.

— Да, было нелегко. Оглядываясь назад, я вижу, что с моей стороны было большой ошибкой спать с ней.

— Но мы в жизни часто совершаем ошибки, правда?

— Не думаю, что у меня есть достаточно опыта, чтобы говорить об этом. Единственное, что могу сказать, что тогда она была гораздо более вменяемой.

— Я тебя предупреждала, что не стоит искать секса в прошлом.

— Ну, нужно же было где-то искать.

Это была легкомысленная фраза. Слишком легкомысленная, учитывая жестокость случившегося. и Ньюсон это почувствовал. Снова повисло молчание, и снова его прервала Наташа:

— Эд, послушай меня. Хочешь знать, почему у тебя не было девушки с тех пор, как ушла Ширли?

— Потому что в Лондоне не нашлось пушки, которая достаточно далеко стреляет, чтобы какая-нибудь дура согласилась приблизиться ко мне на пушечный выстрел.

— Вот-вот. Из-за таких вот шуточек. Проблема в тебе. В тебе. Ты решил, что ты не найдешь подружку, поэтому ты и один. Ты шутишь на этот счет, зачем-то записал себя в неудачники. Это забавно, не спорю, но через некоторое время надоедает, и я могу тебя уверить, что это не очень сексуально.

В этот момент их прервал звонок главы отдела Уорда, которому сообщили об убийстве Копперфильд в конце затянувшегося обеда в гольф-клубе.

— Ньюсон, это тот самый случай, когда вы знали жертву этого странного преступления? И вы, возможно, последний видели ее живой?

— Да, сэр, за исключением самого убийцы.

Начальник отдела немного помолчал.

— Да, выглядит не очень красиво, не так ли?

— Это случайное осложнение, и мне жаль, что оно произошло, сэр.

— Да уж, надо думать. И вообще, какого черта вы ломились в ее квартиру? Что вам там было нужно?

Ньюсон вел разговор через громкую связь на своем телефоне, и голос шефа гремел по всей машине. Он чувствовал смущение Наташи.

— Я пришел к ней по личному делу, сэр. Мы накануне вместе были на встрече выпускников…

— Вы с ней спали? — сердито спросил шеф.

— Это не относится к делу, сэр, — сказал Ньюсон и покраснел.

— Конечно, спали, и это еще как относится к делу, идиот чертов. Эта девка была раздета догола, и у нее были надрезаны половые органы. То есть, насколько я понимаю, это преступление на сексуальной почве, и ваши отпечатки будут по всей квартире, и на ней тоже, так ведь?

— Сэр, ее смерть никоим образом не связана со мной! — сказал Ньюсон, зная, что это неправда. Убийство и правда как-то с ним связано.

— Правда? Вы встречались с ней, спали с ней и ушли на следующий день. Вы вернулись через несколько часов и вломились в ее квартиру. А в промежутке между этим девушку пытали и убили.

— Да, сэр…

— Зачем вы вломились в ее квартиру?

— Потому что заподозрил кое-что. Меня пригласили в гости, а на звонок она не ответила.

— Вы всегда вламываетесь в чужую квартиру просто потому, что вам не открыли дверь, хотя и обещали?

— Нет, сэр, но в этом случае в квартире играла музыка.

— Играла музыка?

— Наш серийный убийца включает музыку времен юности жертв, пока пытает и убивает их.

— Господи боже, Ньюсон! Вы вломились, потому что услышали музыку! Вы понимаете, как это выглядит?

— Извините, сэр, но можно мне спросить, на что вы намекаете?

— Пока что я ни на что не намекаю, инспектор, но я должен сказать вам, что все это в высшей степени странно.

— Это очень странное дело, сэр, но мне кажется, я вычислил своего рода связь между этими преступлениями.

— Вам кажется, что вы вычислили своего рода связь.

— Мы с сержантом Уилки направляемся сейчас в офис, сэр. Надеюсь, что мне будет что доложить вам завтра утром.

— В десять. В моем кабинете. До свидания.

Шеф положил трубку, и в машине повисла тишина. Через десять минут Уорд снова позвонил.

— Кто такая Хелен Смарт? — спросил он.

Ньюсон и Наташа удивленно переглянулись.

— Она фигурирует в деле Копперфильд, сэр.

— Она подозреваемая?

— Детали убийства напрямую связаны с сообщением, которое она разместила в Интернете и в котором описала, как в детстве подверглась издевательствам.

— Вы с ней тоже спали?

— Ну…

— Я только что получил неприятный звонок с сообщением, что Хелен Смарт написала на вас жалобу. Она говорит, вы приезжали к ней и угрожали.

— Сэр, — вмешалась в разговор Наташа, — это сержант Уилки. Я присутствовала на допросе, более того, я лично его проводила, и могу уверить вас, что ни о каких угрозах там даже речи не было.

— Она говорит, что вы не имели права проводить допрос, потому что недавно с ней спали. Это правда?

— Да, сэр, это правда.

— Господи, инспектор Ньюсон! Да что с вами происходит? Вы больны? Сколько же этого чертового секса вам нужно? Вы спали с жертвой, спали с подозреваемой. Возможно, если это дело дойдет до суда, вы сможете обработать всех женщин-присяжных! Вы понимаете, что скомпрометировали себя настолько, что просто не должны заниматься расследованием этого дела?

— Я не считаю себя скомпрометированным, сэр. Мои недавние отношения с этими женщинами не имеют никакого отношения к делу.

— Инспектор Ньюсон, позвольте уверить вас, что это очень плохо выглядит. Увидимся утром.

После того как шеф швырнул трубку, Наташа почувствовала, что должна что-то сказать.

— Не волнуйся насчет того, что эта ненормальная написала про тебя, Эд. Не забывай, я там тоже была. И я не думаю, что этот Келвин горит желанием впутываться в попытку обвинить в чем-то офицеров полиции.

— Конечно, ты права. Все в порядке… И все равно не очень приятно, да?

— Да. Не очень.

— Черт! — сказал Ньюсон. — Черт, черт, черт. Это так несправедливо. Так несправедливо. Я спал с двумя женщинами впервые за целую вечность…

— А они оказались жертвой и главной подозреваемой в деле, которое ты расследуешь. Отличная работа, приятель.

В тот день Ньюсону пришлось еще раз опозориться перед Наташей, и, как всегда, он сам создал себе проблему.

Они вернулись вместе в свой офис в Скотленд-Ярде.

— Ответ на все наши вопросы находится на сайте поиска однокашников, — сказал Ньюсон. — Давай-ка заглянем туда еще разок?

Пока Ньюсон ходил набирать воду в чайник, Наташа села за свой компьютер и зашла на сайт.

— Ты ведь использовал свой личный электронный адрес? — спросила Наташа, когда он вернулся.

— Да, конечно.

— Пароль говори.

Ньюсон застыл. Личный пароль, который он использовал для получения доступа на сайт www.FriendsReunited.com, был «Наташа».

В то время это не казалось ему таким глупым. В ту ночь, зарегистрировавшись на сайте в поисках Кристины Копперфильд, он вдруг испытал странное чувство неверности. Его любовь к Наташе была настолько реальной, что он чувствовал себя предателем, мечтая о старой школьной подруге. По глупости, спьяну, чтобы доказать себе, что его выдуманные отношения с Наташей реальны, он ввел ее имя в маленькое окошечко с пометкой «пароль». Теперь пришло время платить за эту глупость.

— Пароль?

— Да. Ну говори!

— Может, тебе лучше свой ввести. Ты ведь зарегистрирована на сайте?

— Не знаю, я уже так давно туда не заходила, что, наверное, все сроки вышли. И вообще, я уже ввела твой адрес.

— Не думаю, что у них есть срок действия членства.

— Да какая разница?

— Не знаю… Понимаешь, на самом деле я действительно был связан с последней жертвой… может, мне не стоит заходить на сайт.

— Это просто смешно. Ты туда сто раз заходил.

— Я просто подумал, что можно проверить твое членство.

Наташа не была глупой. Взглянув на нее, Ньюсон понял: она знает, что Ньюсон по какой-то причине стыдится своего пароля. И еще: она твердо решила не дать ему сорваться с крючка.

— Нет, это твоя теория и твое расследование. Я не обязана предоставлять тебе свое членство.

— Я мог бы приказать тебе.

— Ничего подобного, ты не можешь приказать мне даже поделиться с тобой заваркой.

— Значит, ты не позволишь мне воспользоваться твоим доступом?

— Нет. Итак, какой пароль, Эд?

Игра была проиграна. Ему нужно попасть на сайт, причем очень быстро. Отступать было некуда.

— Наташа.

— Да?

— Нет. «Наташа» — это он, мой пароль.

— Мое имя?

— Да, не знаю, почему я его использовал. Просто первое имя, которое пришло мне в голову, вот и все.

— Это так странно.

— Не думаю. Мне просто нужно было слово, любое слово, которое я бы запомнил.

— И ты выбрал мое имя?

— Да.

Наташа ничего не сказала.

— Хорошо, — сказал Ньюсон, ставя чашку чая на стол и напустив на себя сосредоточенный вид, — нужно работать. Вводи пароль, Наташа. Или тебе по буквам продиктовать?

Она ничего не сказала, набирая свое имя. В строке один за другим появились шесть маленьких черных кружочков. Ньюсон не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким идиотом.

25

Для начала Ньюсон выбрал поиск по названию школы. Когда появилось нужное окошко, он вбил туда «Брукли-райз Джуниор», школу, в которой с 1955 по 1960 год учились Адам Бишоп и Уильям Коннолли.

— Коннолли сказал, что никогда не говорил и не писал о том, что произошло с ним по вине Адама Бишопа, но возможно, это сделал кто-то другой.

Из нужной им возрастной группы было зарегистрировано двенадцать человек, но ни Бишопа, ни Коннолли среди них не было. Шестеро их одноклассников оставили сообщения о себе.

Майджери Меллорс писала:

«Многие из нас, из Брукли, включая меня, ходили в школу „Левишем секондери модерн“! Думаю, теперь это шестилетка. После этого я работала в „Вулиз“ на Катфорд-хай-стрит, где познакомилась с Джоном и вышла за него замуж меньше чем через месяц! Мы до сих пор вместе, уже тридцать три года, и у нас две чудесные дочки. Я бы с радостью пообщалась со старой гвардией, если кто-нибудь меня помнит».

— Все хотят, чтобы их помнили, — заметил Ньюсон.

Люси Симан тоже этого хотела, а также Дональд Корнелл и Патриция Пауэрс.

«Я в конце концов оказалась в ВМФ! Женщин тогда еще брали только во вспомогательные службы. Мы служили на берегу, так жалко! Я бы очень хотела уйти в море, как делают сейчас девчонки. Интересно, кто-нибудь меня помнит? Если да, напишите, буду рада».

Рядом с именем Джейсона Харта стояло слово «Новое».

«Я только что зашел на этот сайт. Просто хотел рассказать своим одноклассникам и вообще всем, кому это интересно. Слышали новость? Адама Бишопа убили! Да! Ура, этот ублюдок мертв. Это было в вечернем выпуске „Стандарт“. Он мертв! Единственное, что я испытываю, это восторг, вот так вот. Этот тиран погубил наши школьные годы. Он просто прикончил беднягу Билла Коннолли, и, надеюсь, он будет гнить в могиле вечно. Ванесса, если ты читаешь мое сообщение, знай, что ты просто молодец, что написала это на сайте. Полагаю, это читаем только мы, всем остальным наплевать. Но, по крайней мере, теперь есть отчет о его жестокости. О том ужасе, который я видел и не вмешивался, за что мне всегда будет стыдно».

Ребекка Уилкинсон тоже была новенькая.

«Спасибо, что присоединился к нам, Джейсон, и за то, что оценил храбрость Ванессы. Я тоже стояла рядом. Я смотрела, как Адам Бишоп зажал маленького Билли под столом и втыкал в него циркуль. Семнадцать раз. Я помню это число. Он всегда цеплялся к нему, правда? Но тогда был просто кошмар. Я всегда говорила, что ничего не делала просто потому, что была девочкой. Но это неправда. Я могла бы сказать что-нибудь. Но я этого не сделала, тоже всегда буду этого стыдиться».

— Господи, — сказала Наташа. — Сколько боли в этом мире. Ее крупицы висят в воздухе, и никто их не видит или внимания не обращает.

— Но только не на этот раз, — сказал Ньюсон. — Ведь эту страницу читал кто-то еще.

— Думаешь, Хелен Смарт?

— Вряд ли. Это началось уже давно, наверное, с мичмана Спенсера. Кто знает? Может, даже раньше. Давай прочитаем, что написала Ванесса.

Ванесса Кузберт ничего не написала про себя, но оставила информацию на сайте школы «Брукли-райз».

«У нас была хорошая школа, но никто и нигде не защищен от раковой опухоли насилия. Я решила кое-что рассказать сейчас, я ждала этого сорок пять лет. Когда мне было десять, я стала свидетельницей ужасного события, с памятью о котором живу по сей день. Уверена, это помнят все мои одноклассники, потому что в результате этого события один мальчик попал в больницу и чуть не умер. И все же в то время мы ничего не сделали, и потом все дело замяли. Адам Бишоп был большой, жестокий, склонный к насилию мальчик из жестокой и склонной к насилию семьи. Все знали Бишопов, и все их боялись. Адам превратил жизнь всех ребят в своем классе в кошмар, включая мою жизнь. Он лапал девочек, хотя нам было всего лишь по десять лет, и бил мальчишек. Один мальчик был особо частой жертвой жестоких нападок Адама. Уильям Коннолли страдал от его рук, начиная с пяти лет, и медленно, но верно издевательства становились все ужаснее. У Адама Бишопа вошло в привычку колоть его циркулем, сначала это были просто маленькие царапины или уколы, но однажды дело зашло слишком далеко. Я никогда не узнаю, что именно привело тогда Бишопа в такое бешенство, и Уильям тоже. Вряд ли вообще была причина. Просто в психопатичной натуре Бишопа что-то взорвалось во время перемены, и он буквально швырнул Уильяма на пол за его парту. Затем Бишоп рухнул на него и начал колоть циркулем, в основном в руки, но потом он задрал ему рубашку и несколько раз ткнул в живот. Бишоп был хитрым и жестоким, и колол не глубже чем на сантиметр. Я как сейчас помню, как он держал иглу между большим и указательным пальцами на две трети, чтобы игла не вошла слишком глубоко. Все закончилось через пять минут, а потом Бишоп заставил Уильяма стереть кровь с пола. Он послал маленькую девочку за туалетной бумагой. Я была этой девочкой и послушно сделала, как он велел. После того как я отдала Бишопу бумагу, он затолкал ее в рот Уильяму. Затем он велел ему не показываться в школе весь день и не говорить никому ни слова. Уильям выбежал из кабинета, и в тот же вечер его увезли в больницу с серьезным заражением крови. Около пятнадцати детей наблюдали тогда за происходившим, и ни один даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь Уильяму.

Более того, когда позднее нас расспрашивали об этом в школе и констебль задавал вопросы, никто не решился сказать правду. Никто не хотел стать следующей жертвой Бишопа, и всем нам должно быть стыдно. Что ж, наконец я рассказала эту историю. Возможно, ее никто не прочитает, кроме пары ребят из нашей старой гвардии, которым так же, как и мне, стыдно за эту историю. Если повезет, сам Адам Бишоп прочтет мое сообщение. Если ты читаешь это сейчас, Адам Бишоп, то знай вот что: тебя ненавидят. Тебя ненавидели тогда, и ненавидят сейчас, и всегда будут ненавидеть. Твой поступок навсегда оставил след в наших душах».

Крик души Ванессы Кузберт был датирован двумя месяцами ранее, и это было первое упоминание Адама Бишопа на сайте «Брукли-райз». Она первой нарушила молчание.

— Всего за несколько недель до убийства Адама Бишопа, — отметила Наташа. — Как ты думаешь, почему она заговорила именно тогда?

— Кто знает? Этот сайт появился пару-тройку лет назад. Видимо, за это время очень много тараканов повылазило из прошлого, и они продолжают лезть.

— Значит, убийца прочитал ее сообщение и решил, что пришло время расплаты?

— Я не вижу другого объяснения, — сказал Ньюсон. — Теперь мы видим, что в двух случаях — с Бишопом и Копперфильд — детали будущего убийства были подробно описаны на сайте. Нужно посмотреть информацию об одноклассниках мичмана Спенсера, Энджи Тэтум, Нейла Брэдшоу и Фарры Портер.

— Сегодня воскресенье, Эд, да и поздно уже. Как мы узнаем, в какую школу они ходили?

— С Фаррой Портер трудностей не будет, информация должна быть на сайте «Кто есть кто?», и я уверен, что в Интернете мы найдем что-нибудь об Энджи Тэтум.

Он был прав. Как и все, по какой-либо причине находившиеся в центре общественного внимания, Энджи Тэтум была под наблюдением, и нашлись энтузиасты, которые создали сайты, чтобы прославить девушку, чьи груди привлекли всеобщее внимание двадцать лет назад. После ее смерти количество таких сайтов возросло. Была даже готическая рок-группа под названием «Мертвая Энджи Тэтум».

Первый же сайт сообщил им, что Энджи Тэтум ходила в общеобразовательную школу в Эссексе.

— Полагаю, нам нужен 1984 год, потому что диск именно этого года нашли в ее магнитофоне.

— Да.

— Один год с Кристиной Копперфильд.

— Полагаю, это совпадение. Видимо, поколение восьмидесятых фигурирует на сайте поиска одноклассников чаще других.

— Люди восьмидесятых достаточно пережили, чтобы чувствовать разочарование по поводу своей нынешней жизни, но еще достаточно молоды, чтобы думать, что можно попробовать потрахаться с бывшими одноклассниками.

— Да, что-то в этом роде.

— Интересно было бы заняться статистикой.

Энджи Тэтум была зарегистрирована на сайте www.FriendsReunited.com и по-прежнему оставалась в списке, несмотря на свою гибель. Она тоже надеялась, что ее вспомнят, и теперь, когда она была мертва, сообщение казалось таким странным.

— Я думал, его удалят, — сказал Ньюсон.

— Видимо, просто никто об этом не попросил.

«Помните меня? Ну конечно, помните. Все меня помнят, правда? Я была известна уже тогда! Так что какой смысл писать, чем я занималась после школы, вы ведь все обо мне знаете. Давайте признаем: я уже тогда была моделью, и в последнем классе начала появляться на страницах журналов. Я помню, что некоторые девчонки называли меня шлюхой и стервой, потому что завидовали, а сами запихивали вату в лифчик. Были и такие, кто очень поддерживал мою мечту, и этого я никогда не забуду. Конечно, сертификат о законченном среднем образовании я не получила, но какая разница, ведь у меня были прекрасные титьки четвертого размера, а кому нужны эти бумажки? В общем, я просто хочу сказать, что бы ни писала про меня пресса, я не дура, и более того, я горжусь тем, что я сделала, и тем, что я прошла через все на пути к своей мечте и достигла успеха. Я сильная, уверенная в себе и ни о чем не жалею».

— Написано под мухой и далеко за полночь, если тебя интересует мое мнение, — сказала Наташа.

Прочитав несколько невинных замечаний бывших одноклассников Энджи Тэтум, Наташа и Ньюсон нашли то, что искали.

«Привет. Меня зовут Кэти Сандерс. Интересно, меня кто-нибудь помнит? Думаю, некоторые помнят. На самом деле, не думаю, что вы помните МЕНЯ как личность. Сомневаюсь, что вы помните девочку, у которой, как и у вас, были сердце и душа. Которой нужна была помощь и которая страдала от боли одиночества. Нет, сомневаюсь, что вы это помните. Возможно, мое имя вам тоже ни о чем не говорит. Вы уж точно никогда его не использовали, по крайней мере на моей памяти. Но возможно, некоторые из вас смутно припоминают, что в школьные годы вам попадалась маленькая, худая, нескладная, страшненькая девочка с заячьей губой».

— Господи, — сказала Наташа.

— Вот оно, — сказал Ньюсон.

«Да. Я родилась почти нормальным ребенком, без особых физических отклонений. Врачи пару раз пытались подкорректировать мою губу, но только напортачили. Я выглядела ужасно и очень плохо говорила. У меня было классическое косноязычие заячьей губы. Но вряд ли вы это заметили, потому что я почти не открывала рот в школе, только в случае крайней необходимости. Я уверена, что вы помните многочисленные комментарии Энджи Тэтум по поводу моей личности. Правда, смешно, что в одном классе учились самая популярная и самая непопулярная девочка школы. Может быть, именно поэтому ты делала со мной все эти вещи, Энджи. Ты была такая классная, просто куколка, даже до того, как отрастила огромные груди. Ты была звездой нашего класса, этакой симпатяшкой. И была я, со своей заячьей губой, одна, почти в полной изоляции. Только ты обращала на меня внимание, Энджи. Так ведь? Потому что за пять долгих лет не было ни одного дня, чтобы ты не высказала своего мнения обо мне: кретинка, дура, уродина. Ты была так тщеславна, Энджи, так невероятно горда своей подростковой красотой, что, видимо, использовала меня как способ постоянно подчеркивать это. Постоянно находясь рядом со мной и высказывая свое мнение, ты умудрялась удерживать внимание всего класса, так? Ну, все мы изменились в дальнейшем, и ты сумела привлечь внимание всей страны. А я… Я так и не смогла окончательно избавиться от проблем с губой. Операции не помогали. Конечно, после школы стало лучше. Возможно, дети более жестокие, чем взрослые, потому что школа предоставляет массу возможностей изощряться в искусстве унижения. У меня появились друзья, и, хочешь верь, хочешь нет, даже молодые люди были, и это несмотря на твои уверения, что этого никогда не случится. Но я так и не смогла построить ни с кем отношения. Я просто не могу этого сделать, я не чувствую, что достойна этого, и не хочу, чтобы меня обидели. Не думай, что я преувеличиваю, говоря, что твоя жестокость и то, как пять лет подряд ты уничтожала и топтала мои надежды и мою жизнь, оставили след на всей моей жизни, и это будет так до самого ее конца».

— Кэти Сандерс оставила сообщение пять месяцев назад. За две недели до убийства Тэтум, — заметила Наташа.

Ньюсон взял ручку и листок бумаги и прочертил две колонки, озаглавленные «жертва» и «жертва жертвы». Под первым заголовком он поместил имена тех, кого убили недавно, а напротив вписал имена жертв, которые они нашли в Интернете.



— Господи, как же трудно было Кэти Сандерс, — сказала Наташа.

— Кто-то явно так подумал и, чтобы восстановить «справедливость», решил, что нужно сделать Энджи Тэтум заячью губу и приклеить веки, чтобы не закрывались, и заставить ее непрерывно любоваться этим до самой смерти.

— Ты думаешь, Кэти Сандерс к этому причастна?

— Конечно, причастна, но какую роль жертвы жертв играют в убийствах, я сказать не могу. Может, это сделал один из них? Или все вместе?

— Может быть, они собрались все вместе и наняли киллера.

— Но как они могли найти друг друга? Неужели кто-то намеренно выискивал такие истории в огромных архивах Friends Reunited?

— У них десять миллионов членов.

— Ладно. Давай посмотрим Фарру Портер. В какой школе она была в 1989 году?

— В 1989-м?

— «Любовь и поцелуи», помнишь? Первая запись Дани Миног. Австралийская няня слышала эту песню в квартире на Онслоу-Гарденс.

Ньюсон был прав насчет «Кто есть кто?». Им сразу же сообщили, что перед поступлением в Кембриджский университет Фарра Портер ходила в одну из самых дорогих школ для девочек в стране. Вооруженные этой информацией, они очень быстро нашли на школьном сайте сообщение Аннабель Шеннон. Аннабель жила в одной комнате с Фаррой Портер, и это совпадение превратило ее школьные годы в один сплошной кошмар.

«Ты была такая красивая, да? И сейчас такая же, ухаживаешь за собой. Меня тошнит каждый раз, когда я включаю новости и вижу, как ты там заливаешься соловьем. Я хочу кричать: „ВРЕШЬ! ВРЕШЬ! ВРЕШЬ!“ Потому что я знаю тебя, Фарра. Я знаю, что ты самая настоящая злобная жестокая сука и расистка. Ты превратила в полный кошмар мою жизнь и жизнь других девочек, которые были бедными, приезжими или хоть чем-то отличались от нормы. Я была именно такой девочкой, — бедной, приезжей, мало того — я приехала по стипендии из Ирландской Республики, и я проклинаю тот день, когда мои родители решили, что будет настоящим благословением отправить меня куда-нибудь, где я смогу найти защиту и покровительство таких, как ты. Какие у меня были шансы? Бледная, веснушчатая рыжая башка с ирландских болот. И ты, со светлыми волосами и карибским загаром! Ты сделала мои рыжие волосы и веснушки предметом издевательства всей школы, так? Все девочки должны были участвовать в травле, или ты включала их в состав изгоев. До конца своей жизни не забуду, какие муки мне причинял этот чертов цвет. Белая кожа и рыжие волосы. Ты просто заставила МЕНЯ их возненавидеть! Как будто это моя вина! Я пыталась загорать в каникулы, но обгорала и покрывалась волдырями. Самое ужасное начиналось, когда нужно было принимать душ и перед сном. Когда мне приходилось раздеваться под градом твоих насмешек! Ты почти каждую ночь прятала мою ночную рубашку. Я помню, как стояла одна, голая и беспомощная, посреди своры твоих подруг, и как вы измывались надо мной. Я помню, что тебя больше всего бесили и приводили в восторг мои рыжие волосы на лобке, да, Фарра? Твоей излюбленной шуткой было притвориться, что нашла мои волоски на куске мыла, и тогда ты швыряла мыло мне в голову и делала вид что тебя тошнит от этой мерзости.

Я надеюсь, что ты подохнешь, Фарра Портер. Надеюсь, ты умрешь медленной и мучительной смертью. А пока я сделаю все, что смогу, чтобы уничтожить твою карьеру. Я уже несколько раз пыталась заинтересовать журналистов историями о том, какая ты была в школе, но пока они отказывались это печатать, опасаясь твоих адвокатов. Именно поэтому я решила разместить это сообщение на сайте. Возможно, его прочитает кто-нибудь из влиятельных людей. Кто-нибудь из твоих одноклассниц, пробившихся к власти, прочитают его и вспомнят. Вспомнят со стыдом, что не могли тебя остановить. Тогда они не осмеливались противостоять твоему ужасному насилию, но возможно, сейчас захотят. Они восстанут и заклеймят тебя как злобную суку, какой ты и являешься. Восстанут и спасут жителей Фулема от выбора самой ядовитой гадюки, которая разрушила жизнь человека».

— Черт, — сказала Наташа, когда они дочитали письмо Аннабель Шеннон. — Теперь мы знаем, что означал лобковый волос на куске мыла в душевой Портер.

— Да. Еще одна маленькая деталь. Кажется, наш убийца их очень любит.

— Когда читаешь такое, начинаешь верить, что эта женщина и правда заслужила все это, — добавила Наташа.

— Никого нельзя вымачивать в кислоте, что бы этот человек ни натворил в школе. — Ньюсон вытащил ручку и приписал «Аннабель Шеннон (рыжая)» в колонку «жертвы жертв» напротив имени Фарры Портер.

Было уже поздно, и Ньюсон с Наташей решили, что на сегодня достаточно. Утром они проверят записи о мичмане Спенсере и Нейле Брэдшоу.

— Думаю, тебе нужно торопиться, — сказал Ньюсон. — Пожалуйста, передай Лансу мои извинения за то, что посягнул на его время.

— Он меня бросил, — ответила Наташа. — Когда ты позвонил мне и вызвал на место убийства Кристины, он сказал, что я никуда не поеду. Он сказал, что я не обязана…

— В этом он прав.

— И что, если я его люблю, я пошлю тебя куда подальше.

— Понятно. А ты этого не сделала.

— Нет, я поехала на работу, а он сказал, что я ненормальная трудоголичка и что не имеет смысла продолжать наши отношения, потому что я все время все порчу, и нам нужно расстаться. Я согласилась.

— Поскольку ты не послала меня куда подальше, это значит, что ты его не любишь?

— Глупость, конечно, люблю. Он мой парень.

— Уже нет.

— Да, ты прав.

— Он вернется.

— Нет. То есть если он вернется, я отправлю его обратно. Я нарушила договоренность. Мы решили, что нужно прилагать больше усилий для сохранения наших отношений, и первые же выходные после этого я провожу на работе.

— Мы идем по следу серийного убийцы.

— Ланса это не интересует. Я подвела его.

У Наташи зазвонил телефон. Это был Ланс.

— Конечно, я постараюсь, — сказала она в трубку. — Я обещаю… Хорошо, как хочешь. Китайскую? Индийскую? Хорошо, я куплю индийскую. Увидимся. Я тебя люблю. — Она убрала телефон в сумку и повернулась к Ньюсону. — Не смотри на меня так. Я думаю, мы оба должны стараться работать над нашими отношениями.

— Он это сказал?

— В общем, да. — Наташа встала и пошла к двери, но на полпути остановилась. — Эд? Я насчет того, что ты использовал мое имя в качестве пароля. Это так мило. То есть ты именно это хотел сказать? Своего рода комплимент?

— Да, можно сказать и так. Но, разумеется, ты не должна была об этом знать.

— Понятно. Хорошо. Ладно, пока.

После того как Наташа ушла, Ньюсон сел и задумался. Один аспект дела интриговал его и не давал покоя больше остальных: поразительное ощущение, что он знал убийцу. Конечно, он с уверенностью утверждал, что не имел отношения к мотивам убийцы, что серия убийств возникла абсолютно независимо от него и что, без сомнения, ответ на все вопросы лежал на сайте поиска одноклассников. Но на самом деле ему было все труднее убедить в этомсебя. Он снова прослушал сообщение Кристины на автоответчике, записанное, возможно, за несколько минут до ее смерти. «Сейча-а-ас, посмотрю в глазок… Ух ты! Вот это сюрприз! Слушай, Эд, я тебе та-а-акое расскажу. Теперь тебе точно придется ко мне заглянуть! Мне нужно идти… Пока-а!»

Просто невероятно, но, кто бы ни стоял у двери Кристины, пока она звонила Ньюсону, он этого человека знал. И этот кто-то ее убил. Промежуток времени был определенно слишком короткий для второго посетителя, тем более что этот кто-то представлял особый интерес для Кристины и соответственно вряд ли бы ушел слишком быстро.

Ньюсон знал того, за кем охотится.

Ньюсон в сотый раз прослушал сообщение Кристины, погружаясь в пучину вины и грусти. Мог ли он как-нибудь спасти ее? Он просто дурак, он мог бы догадаться, в чем дело, и крикнуть в трубку: «Не открывай дверь!» Но он ведь слушал сообщение в записи. Кричать было некому. К тому времени, как Ньюсон прослушал сообщение, Кристина была мертва, и ее ничто не могло спасти. И откуда ему было знать? Только смерть Кристины и то, как она погибла, раскрыли ему глаза. Если бы убийца по случайному совпадению не выбрал сообщение Хелен как сигнал к действию, Ньюсон по-прежнему бродил бы в потемках. Значит, все к лучшему? Может быть, нужно таким образом обосновать и оправдать ее смерть?

Нет. Несмотря на все попытки, Ньюсон не мог этого сделать. Старая подруга была мертва, убита человеком, за которым он охотится. Кристина Копперфильд, вечная болтушка, которую заставили замолчать. Она умолкла навсегда после нескольких фраз, которые Ньюсон знал наизусть и которые навсегда останутся в его памяти.

«Пока-а!»

26

На следующее утро Ньюсон пришел на работу к восьми часам. Он очень хотел отследить Аннабель Шеннон, и еще нужно было отправить людей разобраться в школьных архивах двух оставшихся в списке жертв: мичмана Спенсера и Нейла Брэдшоу. Он каждую минуту помнил, что в десять утра предстоит неприятный разговор с главой отдела Уордом, и хотел собрать максимальное количество информации, чтобы доказать шефу, что дело продвигается. Кроме того, Ньюсон не хотел, чтобы его отстранили от дела. Из всех дел по расследованию убийств, которыми он занимался за последние десять лет, именно это значило для него больше всего.

Оказалось, что найти Аннабель Шеннон довольно легко. Ее школа хранила все данные в идеальном порядке и гордилась своими традициями и дружными выпусками. Они ответили на полицейский запрос немедленно, поняв, что это связано с убийством Портер.

— Вы ведь не думаете, инспектор, что в этом замешана одна из наших девочек, — сказала очень озабоченная и правильная секретарша. — У нас здесь никогда не было скандалов, никаких наркотиков и прочих глупостей.

Ньюсон хотел было сказать, что настоящий скандал заключался в том, что они допустили ужасные издевательства в отношении «своих девочек» и не обращали на это внимания. Вместо этого он заверил секретаршу, что его вопросы носят чисто формальный характер.

Аннабель Шеннон, или Аннабель Эрн, по фамилии мужа, была фермершей в ирландском графстве Килдер. Ньюсон надеялся, что ей позвонит Наташа. Она превосходно умела вести переговоры, просто излучая внимание и сочувствие, и болтала, как завзятая сплетница, что приводило к поистине поразительным результатам, о которых Ньюсону даже мечтать не приходилось. Но Наташа запаздывала, и он решил сам позвонить Аннабель Шеннон.

— Аннабель Эрн, — сказал голос с очень сильным акцентом.

— Миссис Эрн? Извините, что беспокою вас. Моя фамилия Ньюсон, я инспектор лондонской полиции.

— Британский полицейский?

— Да, именно так. Конечно, у меня нет прав разговаривать с вами, миссис Эрн, но, если можно, я бы хотел задать вам пару вопросов.

— Думаю, мужу не понравится, что я с вами говорю, инспектор. Если честно, должна сказать, ему не нравится Британия в общем и ваши полицейские в особенности. И мне тоже.

— Мне очень жаль это слышать, миссис Эрн. Конечно, если желаете, я могу поговорить с вами через Гарду. У нас прекрасные отношения с ирландской полицией, и они, несомненно, передадут вам мои вопросы, если вы на этом настаиваете.

— Вы звоните по поводу Фарры Портер?

— Да. Именно так. Вы очень проницательны, миссис Эрн.

— Едва ли. Я получила несколько отзывов от бывших одноклассниц на мое объявление на сайте. К сожалению, в основном отзывы были отрицательные. Наверное, не очень хорошо поливать грязью место, где ты раньше учился. Вам позвонил кто-то из них?

— Нет, нет. Я сам прочитал ваше сообщение на сайте.

— Какой вы молодец.

— Что вы, просто интуиция.

— Очень хорошая у вас интуиция, инспектор. Конечно, я ожидала вашего звонка.

— Правда?

— Да, после того как в газетах появились подробности ее убийства, я подумала, что пройдет совсем немного времени и кто-нибудь обязательно свяжет ее гибель с тем, что я написала насчет ее издевательств надо мной.

— Вы считаете, сходство очевидно, миссис Эрн?

— Да, и вы тоже так считаете, инспектор, иначе мы бы с вами сейчас не говорили.

Ньюсон очень пожалел, что разговор ведет не Наташа. Она бы точно уж подружилась с этой женщиной, в то время как их разговор становился все холоднее и холоднее.

— Вы очень пострадали от мисс Портер?

— Да. И разумеется, я ее убила.

— Извините, что вы сказали?

— Я сказала, что убила ее.

— Вы не могли бы рассказать об этом поподробнее?

— Я абсолютно не сомневаюсь в том, что убила ее. Я всегда очень верила в силу молитвы. Именно она помогла мне пережить те ужасные годы. Я страдала в той ужасной школе, и с тех самых пор молитва помогает мне справляться с воспоминаниями. Каждый день последние пятнадцать лет я молилась о смерти Фарры Портер, каждый божий день. Это огромное количество молитв, инспектор. И в конце концов они подействовали, вам не кажется?

— Да, возможно.

— И в каждой молитве я брала на себя смелость просить Господа, чтобы он убил ее так, как она заслуживает. Я довольно смело предлагала, чтобы ее покарали. Кажется, газеты намекали, что причиной смерти была кислота. Такие вещи нужно передавать Господу, вам не кажется? Он точно знает, что с этим делать.

— Хм, да… миссис Эрн, вы не могли бы сообщить мне, что вы делали восемнадцатого июня?

— Это в тот день, когда Фарра Портер отправилась в ад?

— Да.

— Я точно знаю, что я делала. Мы с мужем ездили в Бостон на благотворительную ярмарку «Норэйд» покупать пули для британских солдат.

На секунду Ньюсон запнулся от удивления, потому что знал, что миссис Эрн — ярая ирландская националистка. Затем до него дошло, что эти пули предназначались отнюдь не в подарок британской армии.

— А-а…

— Ваш премьер-министр и эти иуды в Дублине могут думать, что война закончилась подписанием Белфастского соглашения. Но я уверяю вас, инспектор, что это не так.

— Отлично, спасибо большое, что уделили мне время, миссис Эрн.

— Не за что. Удачного дня, инспектор, и да благослови вас Господь.

Ньюсон с облегчением положил трубку. Подняв голову, он увидел, как Наташа вешает свою шляпу на вешалку в углу. На улице опять был блаженный солнечный день, а Наташа всегда заботилась о своей коже. Ее юбка слегка задралась, когда она протянула к вешалке руку, и он насладился видом ее стройных ножек.

— У Аннабель Шеннон, или Эрн, как она теперь называется, очень хорошее алиби. Она была с группой бостонских республиканцев, они строили заговор о разгроме британской армии и воссоединении Ирландии.

Наташа повернулась к нему. На ее лице было слегка изумленное, но одновременно вызывающее выражение. Один глаз заплыл, вокруг него был огромный синяк.

— На меня напали, — сказала она, не дав Ньюсону и рта раскрыть. — Вчера вечером, когда я выходила из метро. Кто-то попытался отнять у меня сумку, ну и ударили заодно.

— Господи, Наташа, это ужасно. Ты в порядке? А на работу ты зачем пришла?

— Все в порядке. Это просто синяк. Ничего такого. Жаль, что мне не удалось схватить мерзавца, вот и все.

— Конечно, конечно. Хочешь чаю?

— Хочу. Да, с удовольствием.

Ньюсон поднялся и включил чайник.

— Но ты ведь вчера была на машине, так? — тихо спросил он. — Ты ехала домой на машине.

Наташа помолчала, прежде чем ответить:

— Я сказала, из метро? Нет, я хотела сказать, что на меня напали, когда я выходила из машины.

— Да. Конечно.

Наташа направилась к своему столу и начала внимательно просматривать лежащие перед ней бумаги, не поднимая головы.

— Итак, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал радостно, — давай продолжим, хорошо?

— Наташа… — начал Ньюсон.

— Эд, на меня напали. А теперь будь добр, давай вернемся к работе.

Сказать больше было нечего, и они сосредоточились на подробностях школьных лет Нейла Брэдшоу, прочитав сведения, собранные следственной группой за утро.

— Родился в 1960 году, в четыре года пошел в детский сад, — сказал Ньюсон, просматривая лежащий перед собой отчет, который охватывал весь период образования Брэдшоу вплоть до получения должности архивиста. — Однако я думаю, что нам нужно искать среди одноклассников, с которыми он учился с 72 по 74 год.

— Глэм-рок? — спросила Наташа.

— Да. Именно эту музыку «налогоплательщик» Годдард слышал, подходя к дому, в то время как убийца сдавливал яйца Брэдшоу в тисках. Отличное время: Т. Rex, Slade, Mud, Sweet. Самый забойный рок. Многие из них так и не были оценены по достоинству, потому что так и не завоевали Штаты. Именно в этом проблема нашей страны: мы не воспринимаем всерьез свою продукцию, пока она не одобрена Америкой.

— Пароль сам наберешь или как? — спросила Наташа.

— Я сам, — гордо ответил Ньюсон.

Нейл Брэдшоу ходил в среднюю школу в Лимингтон-Спа. Прочитав несколько невинных сообщений на тему «Кто меня помнит?», среди которых было сообщение самого Брэдшоу, они нашли еще одну страдающую душу, которая решила использовать сайт www.FriendsReunited.com, чтобы вынести обвинительный приговор по прошествии многих лет. Сообщение, которое было оставлено годом ранее, гласило: «Открытое письмо Нейлу Брэдшоу».

«Я часто хотела пойти в полицию и рассказать о том, что со мной случилось. Даже сейчас, тридцать лет спустя, я по-прежнему мечтаю о справедливости. Но полагаю, ничего из этого не выйдет. Нам ведь было по двенадцать-тринадцать лет, да? Ужас, как давно. Но только не для меня. Мне кажется, будто это произошло только вчера. Именно поэтому я пишу сейчас это сообщение и собираюсь поместить его на сайт. Просто чтобы рассказать выпускникам этого года, что, если они решили связаться с тобой, им стоит как следует подумать, потому что ты — жестокий озабоченный зверюга, а я была твоей главной жертвой. Все началось с запугивания, да? Ты хотел, чтобы я с тобой встречалась, а когда я тебе отказала, ты начал меня запугивать. Любимой твоей шуткой было отнять у меня пакет с обедом и закинуть на люстру, и чтобы достать его, мне приходилось ставить на парту стул и изо всех сил тянуться вверх. Ты всегда стоял внизу и заглядывал мне под юбку. И говорил другим мальчишкам, какого у меня цвета трусики, и выдумывал, какие они грязные».

Именно это они помнили из убийства Нейла Брэдшоу. Убийца, кто бы он ни был, заставил его умирать в попытках дотянуться до еды, и при этом на нем была школьная юбка. И ему приходилось смотреть на экран, словно заглядывая себе под юбку.

— Дьявол, чем дальше, тем хуже, — сказала Наташа, не поворачиваясь к Ньюсону. Она явно не хотела лишний раз демонстрировать свой синяк.

«Потом тебя понесло еще дальше, и ты начал поджидать меня по дороге домой. Мне приходилось проходить вдоль канала по тропинке, по обе стороны которой тянулась живая изгородь, и именно там ты лежал в засаде. Каждый день ты хватал меня и тащил в кусты, ты лапал меня и совал свои руки мне в лифчик и трусики, сжимал меня и тыкал. Иногда тебе удавалось забраться пальцем внутрь меня. Думаю, наши одноклассники, прочитав это, удивятся, почему я ничего с этим не сделала. Я задавала себе этот вопрос не один десяток лет. Почему я не рассказала маме? Или учительнице? Или не пошла в полицию? Думаю, по крайней мере отчасти дело было в твоих угрозах. Ты говорил, что отравишь мою кошку, и я тебе верила, правда верила. И потом, ты ведь был хитер. Ты был любимчиком учительницы, участвовал в каждом школьном собрании, и тебя всегда выбирали капитаном. Ты знал, как вертеть людьми, и всегда оказывался в шоколаде. И мучил меня. Тебе довольно быстро надоело просто заглядывать мне под юбку, вместо этого ты начал оставлять на мне синяки, прекрасно понимая, что тебе все сойдет с рук. А потом ты меня изнасиловал. Нам было по тринадцать лет, ты меня изнасиловал, и потом все прекратилось, потому что я перестала ходить в школу. Я начала страдать анорексией, и в течение последующих пяти лет не вылезала из больниц. Груди, которые ты так любил хватать, когда валял меня по земле в кустах ежевики, почти исчезли. И я вместе с ними. Умственно и физически. Теперь мне уже лучше, но ненамного. Я так и не смогла вернуться к нормальной жизни, и я одинока. Жалкая история, правда? Самые тесные отношения у меня по-прежнему с тобой, Нейл Брэдшоу, и моя ненависть не угасла. Так что если кто-то из наших парней или девчонок из класса решит вдруг встретиться с нашим капитаном, пожалуйста, вспомните о Памеле Уайт, тихой девочке, вечно сидевшей в углу, которая исчезла в середине третьего класса. Потому что этот ублюдок испортил мне жизнь».

Закончив чтение, Ньюсон распечатал эту историю и добавил имя Памелы Уайт напротив имени Нейла Брэдшоу под заголовком «жертва жертвы». Наташа достала распечатанную копию истории Уайт и перечитала ее.

— Чем больше я узнаю об убитых, тем сильнее склоняюсь на сторону убийцы.

— Нельзя так думать, Наташа. Это бессмысленно.

— Но Брэдшоу заслужил смерть в этом амбаре!

— Ты так думаешь?

— Да! Особенно потому, что и через тридцать лет он был таким же. Помнишь, что я узнала про девушку, которая работала вместе с ним, и ей пришлось уволиться из-за этого урода.

— В нашей стране смертный приговор не выносится даже после справедливого суда, так что не нужно впадать в истерию по поводу несправедливости и вспоминать о суде Линча.

— Я просто хочу сказать, что все наши поступки рано или поздно возвращаются к нам.

— Наташа, Ланс тебя ударил? — Вот. Он это сказал. Он не был уверен, что хотел сказать это, но он это сделал.

— Нет! — слишком громко и слишком быстро воскликнула Наташа.

Ньюсон не ответил, и через несколько секунд Наташа встала и вышла из комнаты. Вернулась она уже с заготовленной речью.

— Это совсем не то, что ты думаешь, Эд. На него это не похоже.

— О чем ты, Наташа? По-моему, это очень похоже на синяк.

— Это не типичный случай, что бы ты ни думал.

— Если ты хочешь сказать, что это домашнее насилие, то почему ты этого не говоришь?

— Потому что… потому что… Послушай, это случилось всего один раз.

— Хватит, Наташа. Послушай себя.

— Он сделал это всего один раз!

— Пока один раз! Все всегда бывает в первый раз. А вот сделает ли он это снова, зависит только от тебя.

— Послушай, Эд. Не надо читать мне нотации, ладно? Я с девятнадцати лет в полиции. Я знаю все об этом дерьме. Я каждый день из года в год только этим и занималась.

— Именно поэтому ты лучше всех остальных должна понимать, что домашнее насилие типично во всех смыслах этого слова, и самым типичным аспектом его является то, что жертва всегда старается придумать оправдание для своего тирана.

— Я же сказала, что мне не нужны твои нотации! Он был пьян…

— А-а…

— Мы оба были пьяные! Он хотел поговорить о нас, а я слишком устала, я не видела его все выходные и, когда добралась до дома, хотела только спать и…

— Наташа, пожалуйста! Послушай, что ты говоришь!

— Я просто хочу сказать…

— Ты просто хочешь сказать, что это ты виновата в том, что он тебя ударил.

— Нет! Я хочу сказать, что отношения должны с обеих сторон…

— Ты хочешь сказать, что это твоя ошибка?

— Я не хочу продолжать этот разговор, хорошо? Я не заявила на него, и полиции это не касается.

— Я твой друг.

— Тогда уважай мое право разобраться с этим самой.

— Ты его выгнала?

Наташа не ответила.

— Ты его выгнала?

— Нет.

— Ты ему сказала, чтобы он немедленно обратился в службу психологической помощи?

Наташа снова не ответила.

— Ты заставишь его туда обратиться, а если он этого не сделает, ты его выгонишь?

— Я же сказала, что не хочу…

— Тогда это произойдет снова.

— Не произойдет.

— Наташа, если ничего не менять, это всегда происходит снова. И ты это знаешь.

— Эд, всего через час нам нужно к шефу. Если хочешь дополнить свой список до десяти часов, нужно выяснить, какого хрена натворил мичман Спенсер в школе.

Ньюсон и Наташа, в равной степени проникнутые непривычным чувством напряжения в комнате, снова вернулись к сайту www.FriendsReunited.com, чтобы найти подробности школьных лет Спенсера, с 1982 по 1994-й, до того как он в шестнадцать закончил школу и пошел в армию.

У них не было музыкальной подсказки по поводу года, поэтому пришлось читать обо всех школьных годах Спенсера, представлявших собой грустное перечисление случаев насилия. Казалось, он довольно рано начал этим промышлять.

«Помните Дениса Спенсера?» — писали несколько его одноклассников из начальной школы.

«Если ты не был в его банде, шансов на нормальную жизнь было мало. Если он был в дурном настроении и ты попадался ему на глаза, караул, в лицо летели два кулака сразу. Если в этот раз доставалось именно тебе, ты уползал домой на четвереньках. Если ты обращал на себя внимание, он клал тебе голову в парту и изо всей силы придавливал крышкой».

И снова повторялось одно и то же слово.

«Тиран. Тиран. Тиран».

Было очевидно, что Спенсер не особенно выбирал своих жертв, и к началу средней школы его уже знали все. Он был главной темой для обсуждения на сайте школы. Кто-то начал эту тему, и ее поддержали очень и очень многие.

«Он засунул мне голову в унитаз… Он каждый день в очереди на обед щелкал моей лямкой от лифчика… Он пинался просто так, когда кто-то проходил мимо… Он держал меня за горло, прижав к стене… Он тушил свои сигареты о мой ранец…»

Даже учительница внесла свой вклад.

«Мне очень тяжело и грустно читать о том, как вы страдали от рук Дениса Спенсера. Должно быть, вы чувствовали, что школа должна вас защитить. Единственное, что я могу сказать (и я умираю от стыда, говоря это), это что мы слишком его боялись. Спенсер к четырнадцати годам был выше шести футов ростом, и у него были два старших брата, один из которых был полисменом, а другой — солдатом. Спенсер три раза угрожал мне физической расправой. Он был крупнее меня, и один раз он схватил меня за горло. Он сказал, что прекрасно знает, где я живу, что, если я пойду к директору, я могу ожидать кирпич в окно. В любом случае директор не помог бы, он сам был слишком напуган и слаб. Не знаю, помните ли вы мисс Симпсон, она преподавала искусство. Она рассказала мне, что он угрожал ей групповым изнасилованием!»

— Господи, — сказала Наташа. — Ну и урод.

Наконец они нашли то, что искали, сообщение, описывавшее эпизод школьной жизни Спенсера, который совпал со способом его убийства. Сообщение было написано его одноклассником — Марком Пирсом.

«Мне всегда удавалось избегать Спенсера. Может быть, именно поэтому он вдруг так взъелся на меня. Говорят, что тираны очень хитрые, да? В общем, я никогда бы не поддался на его задирки, если бы это касалось только меня, но он был хитрый и позарился на мою девочку. Интересно, читаешь ли ты это, Мэнди? Помнишь ли ты, как я пострадал за тебя? Но ты ведь со мной не осталась? Ты ушла, когда я очутился в больнице с подозрением на повреждение головного мозга. Шлюха. Всего одна переменка. Именно столько все длилось, и после этого моя жизнь оказалась перечеркнута. Мы шли по коридору, я и Мэнди, за ручку. Мэнди была фигуристая, и все хотели с ней встречаться. Может, Спенсер мне позавидовал или еще что. В общем, это был не мой день, потому что он со своими ребятами преградил нам путь в коридоре, они окружили нас, и начали задирать Мэнди юбку, и сказали мне, что я должен отдать им ее на часок и тогда я, возможно, не получу сегодня по морде. Естественно, я должен был что-то сделать. Возможно, я бы получил по морде в любом случае, но ведь я должен был защитить мою девчонку! Как бы я выглядел, не сделай я этого? В общем, я сказал Спенсеру: „Отвали“, а он ответил, что тогда достанется мне, а не ей. Они посадили меня на стул и начали бить по голове атласами. Может, вы помните эти книги, ну конечно, помните, нам приходилось таскать их на географию два раза в неделю, и никто так ничего полезного из них и не узнал. В общем, Спенсер и его бригада били меня по голове этими атласами всю большую перемену, пятьдесят пять минут. Только представьте. Они меня ударили не одну сотню раз. К концу пытки я был почти без сознания и даже идти не мог, на хрен. Мне сказали, что у меня было неврологическое потрясение, и меня еще много месяцев после этого подташнивало. К счастью, я был молод, а молодой мозг довольно упругий, но все же я провалялся в постели почти месяц. Я решил, что Спенсер должен за это поплатиться, поэтому донес на Спенсера и его парней, было проведено какое-то хреновое расследование, и, конечно, они все отрицали, и их показания были в шесть раз больше моих. Они никого не пускали в кабинет, пока били меня, так что никто ничего не видел, и ни у кого духу не хватило подтвердить мои слова. Естественно, после того как я на них донес, я не мог вернуться в школу, поэтому перешел в другую и все экзамены запорол. Это, а также головные боли, которые мучили меня много лет подряд, не дали мне поступить в техникум, хотя я хотел быть инженером, но все мечты пошли к черту. Теперь у меня все в порядке, и в работе, и вообще по жизни, но пару лет мне было очень тяжело, и все потому, что я просто шел по коридору, когда Спенсер искал, над кем бы поиздеваться. Вот и вся история, но если ты ее читаешь, Спенсер, я хочу сказать тебе, что история не закончилась. О нет, и я не успокоюсь, пока ты не получишь по заслугам. Видишь ли, у меня есть план. Хочешь знать, какой? Не волнуйся, скоро узнаешь. Кстати, Мэнди, как я и сказал, ты просто грязная шлюха».

Список Ньюсона был завершен.



Он был готов к встрече с главой отдела Уордом.

27

— Господи боже мой, сержант Уилки. Да что с вами такое?

— На меня напали, сэр. Я в порядке.

— Ну и хрень вокруг творится, а? Ну какой злобный тиран мог напасть на такую беззащитную девушку, как вы?

Ньюсон не смотрел на Наташу, но мог себе представить, каково ей такое слышать. Он переживал за нее от всей души.

— Хорошо, Ньюсон, давайте к делу, — едко сказал шеф. — Кажется, ситуация вышла из-под контроля. У нас куча нераскрытых преступлений, которые, по вашему мнению, как-то связаны. По крайней мере, одним из них очень интересуется пресса. Конечно, меня особенно волнует убийство Фарры Портер, которое вызвало панику в МИДе, на самом высоком уровне. Это налагает лично на меня большую ответственность. Я не хочу, чтобы сотрудники внешней разведки смотрели мне через плечо и требовали результата. Более того, последнее, вчерашнее преступление к тому же отягощается вашим тесным знакомством с жертвой и одной из подозреваемых…

— Нет никакого отягощения, сэр, я…

— Не перебивайте меня, Ньюсон. Вы выскажетесь, когда я закончу, но не ранее. Итак прежде чем отстранить вас от дела и направить патрулировать улицы, я хочу знать, нашли ли вы что-нибудь конкретное.

Ньюсон достал список и положил на стол начальника.

Уорд взглянул на него, ожидая объяснений.

— Что это такое?

— Кое-что конкретное, как вы и просили.

— В этом списке есть имя убийцы или убийц?

— Возможно, но сомневаюсь.

— Тогда объясните мне, инспектор, какой мне прок от этого чертова списка!

— Дело в том, что из этого списка становится понятно, что мы имеем дело с «судом Линча», сэр. С серийным убийцей, мотив которого — месть.

— Месть за что?

— Просто месть, сэр, не личная, а общая.

— Сроду не слышал об убийце, серийном или не серийном, у которого бы не было личных мотивов.

— Нет, сэр. Основной мотив убийцы должен быть личный, глубоко личный, но совершенные им убийства являются аналогом его личного опыта. Полагаю, он мстит в общем за личное оскорбление.

— В смысле?

— Все жертвы убийцы были тиранами в школе, сэр, — быстро вклинилась Наташа. — Каждый из них подвергал своих одноклассников ужасным пыткам. Мы абсолютно уверены, что наш убийца или убийцы запоздало мстят за то, что сделали эти люди в детстве.

— Это правда? — спросил Уорд Ньюсона. Главный никогда не умел общаться с женщинами. — Звучит довольно сомнительно.

— Да, сэр, это правда. Не думаю, что в этом могут быть сомнения.

— Какие у вас есть подтверждения этой теории?

— Маньяк убивает своих жертв, используя метод пытки, который те испробовали на других в школьном возрасте. Посмотрите на этот список Как вы знаете, Адама Бишопа закололи до смерти циркулем. Мы обнаружили, что сорок пять лет назад он чуть не убил своего одноклассника — его зовут Уильям Коннолли, и его имя есть в этом списке, — исколов его циркулем.

На лице главы отдела Уорда впервые показался интерес.

— А как же Портер? Меня интересует в первую очередь она.

— Она погибла от кислоты, которая выбелила ее кожу, и ее волосы были выкрашены в рыжий цвет. Теперь мы точно знаем, что в конце восьмидесятых, обучаясь в частной школе, Фарра Портер превратила жизнь одной девочки в кошмар на том основании, что та была рыжая и с бледной кожей. Особенно ей нравилось измываться над той девочкой, делая вид, что она нашла ее рыжий лобковый волос на куске мыла. Единственное, что убийца оставил на месте преступления в ванной Фарры Портер, это один рыжий лобковый волос, аккуратно воткнутый в новый кусок мыла.

— Поразительно.

— В случае девушки, с которой я был знаком, сэр…

— Да, я читал отчет доктора Кларк о ее смерти. Вы хотите сказать, что в школе она засунула кому-то в рот тампон?

— Да, сэр. Этому имеется свидетельство.

— Какое? Где это свидетельство? Откуда вы, черт возьми, знаете, что все эти люди делали в школе?

— Я читал об этом в Интернете, сэр. Именно оттуда черпал эти сведения и убийца. Полагаю, он отслеживает своих жертв через интернет-сайт www. FriendsReunited.com, это такое место, где старые школьные друзья могут вновь найти друг друга и…

— Я знаю, что такое сайт www.FriendsReunited.com, инспектор, не надо делать из меня идиота.

— Конечно, нет, сэр. Извините, сэр.

— А эти? — спросил Уорд, глядя на список Ньюсона. — То же самое? Со всеми разделались в соответствии с их школьными грехами?

— Несомненно, это именно так, сэр. — И Ньюсон продолжил описывать ужасные, изощренные сценарии, которые убийца использовал в случае с Нейлом Брэдшоу, Энджи Тэтум и Денисом Спенсером.

— Это просто поразительно, — сделал вывод глава отдела Уорд через некоторое время.

— Да, сэр.

— И потом, эта ваша вовлеченность.

— Это совпадение, сэр. Я просто был в одном классе с тираном и жертвой, это лишь одна строка в моем списке.

— И с обеими вы спали.

Ньюсон ничего не ответил.

— Вопрос в следующем: что вы собираетесь с этим делать?

Именно на этот вопрос Ньюсону было очень трудно ответить. Он очень продвинулся в понимании дела, но по-прежнему чувствовал, что ни на шаг не приблизился к пониманию того, кто это совершил.

— Мне придется подумать, прежде чем ответить вам, сэр.

После беседы с шефом Ньюсон пригласил Наташу перекусить. Выходя из здания, они увидели Ланса с букетом цветов.

— Ты в порядке, крошка? — испуганно спросил он.

Повисла неловкая пауза. Ньюсон не знал, что делать. Он хотел немедленно арестовать его за нападение, но был абсолютно уверен, что это тот случай, когда Наташа должна была действовать самостоятельно.

— Я жду тебя с десяти часов. Думал, придется весь день прождать.

— Я работаю, Ланс.

— Ты всегда работаешь.

Ньюсон решил, что уйдет, но Ланс его остановил:

— Не волнуйся, приятель. Я ухожу. Вам ведь нужно расследовать ваши драгоценные преступления, хотя вы никогда никого не находите.

— Все не так просто.

— Да, и так каждый раз. — Ланс повернулся к Наташе и вручил ей цветы: — Вот, Таш, это тебе… Я тебя встречу сегодня, хорошо? — Он повернулся и направился к своему мотоциклу. Наташа и Ньюсон отправились к ближайшему бару.

— Ничего не говори, — сказала Наташа.

— Он тиран, Наташа.

— Я попросила ничего не говорить. Черт, ну и что мне теперь делать с букетом цветов посреди рабочего дня?

— Выброси их.

— Не говори ерунды.

— Разве это ерунда?

— Да, потому что это цветы от Ланса, а такие парни очень редко покупают букеты.

— Такие, как Ланс? И что же это за парни такие, Наташа?

— Он очень гордый, Эд, и ему трудно.

— И насколько ему было трудно, когда он ударил тебя по лицу? И, кстати о гордости, куда подевалась твоя собственная?

Они стояли перед баром.

— Слушай, Эд, я же сказала. Я не хочу говорить на эту тему, и, если ты не можешь уважать мою просьбу, я уйду. Понятно? Я уйду. Возьму больничный, и тебе придется одному ловить этого чертова убийцу.

— Хорошо, я молчу.

— Отлично.

Бар был маленький, и свободен был только один столик на двоих. Наташе пришлось положить цветы Ланса под стул.

— Итак, — сказал Ньюсон, после того как они заказали сандвичи, — что мы знаем насчет нашего убийцы?

— Он ненормальный.

— Возможно, а еще что? Мне кажется, что он сам был жертвой. Эти убийства потребовали очень тщательной подготовки и стальных нервов. Психологический мотив абсолютно конкретный. Наш маньяк — самая настоящая страдающая душа.

— Или, возможно, он отец ребенка, подвергшегося издевательствам в школе, — предположила Наташа. — Ты подумай, для отца это, наверное, самая страшная мысль: осознавать, что мучают его ребенка. Это ужасно, и ты будешь чувствовать огромную вину, что не смог остановить это. Безвыходная ситуация.

— Может быть и так, — согласился Ньюсон.

— Не думаю, что наш убийца — жертва тирана, потому что для жертвы он слишком крутой и уверен в себе.

— Крутой?

— Да, он психопат, но определенно крутой, — продолжила Наташа. — Посмотри, он убил шестерых, и мы понятия не имеем, кто он такой. Он разыграл каждый сценарий как по нотам. Он задал себе ужасно сложную задачу, но сумел воплотить ее в жизнь. Он жесткий, изобретательный, у него просто стальные нервы. Как такой человек может позволить кому-то издеваться над собой?

Ньюсон посмотрел на Наташу и на синяк у нее под глазом.

— Ты лучше других должна понимать, как сильные, храбрые, крутые люди могут стать жертвой насилия.

— Я сказала, что не хочу говорить об этом, Эд.

— Да, ты права. Извини.

— Но спасибо за комплимент.

Наташа положила ладонь на стол. Ньюсон накрыл ее руку своей и слегка сжал.

— Никакая я не крутая, Эд, — сказала она. — Тебе кажется, что ты все знаешь, но это неправда. Я просто дура.


По пути обратно в офис Ньюсон купил последний выпуск «Ивнинг стандарт». На первой полосе была новость об убийстве подростка, девочки, которая ходила в общеобразовательную школу на севере Лондона и которая покончила с собой из-за издевательств.

— Господи, везде одно и то же. Нам что, никогда из этого не вылезти? — воскликнула Наташа.

История о самоубийстве Тиффани Меллорс была особенно неприятна Ньюсону, потому что напомнила ему о Хелен Смарт. Девочка пошла в свою спальню, пока родителей не было дома, зажгла ароматические палочки, включила музыку и начала резать себе руки. Дойдя до запястий, она достигла такой степени отчаяния и ненависти к себе, что нанесла себе смертельные порезы. Она оставила записку крупным девичьим почерком, в которой было просто сказано: «Меня погубили издевательства». Ее школа давно стояла на учете как особо проблемная с этой точки зрения, и «Стандарт» со своих страниц призывал правительство и профсоюзы учителей делать что-то, чтобы избавиться от того, что они называли «раковой опухолью школ». Статья включала длинную цитату от имени «Кидкол». Ньюсон подумал, что ее автором могла быть Хелен.

«Школьное насилие — это раковая опухоль. Оно поедает души жертв и тиранов. Оно подрывает среду, в которой появляется, и касается всех нас. Мое сердце исходит кровью при мысли о родителях этой прекрасной молодой девушки, и я призываю всех детей, которые сталкиваются с такого рода отчаянием, поднять трубку и набрать номер „Кидкол“. Мы хотим обратиться к правительству, учителям, родителям и психологам со словами: „Недостаточно просто стоять и думать, как это ужасно. Нужно взять на себя ответственность, и с этим нужно что-то делать“».

Ньюсон снова вспомнил Хелен Смарт. Жертва со склонностью к мазохизму, яркая, привлекательная женщина, загнавшая себя в скорлупу ненависти к себе. Он вспомнил ужасного Келвина, шляющегося по ее квартире. Что за странный психологический эксперимент она хотела провести, пытаясь против своей воли затащить в свою постель такого мужчину? Ньюсон подумал, что, возможно, это был сексуальный эквивалент порезам на ее руках.

Улыбающееся лицо Тиффани Меллорс смотрело на него с первой полосы газеты. Цитата из «Кидкол» была права. Девочка была красивая, с широкой, сияющей улыбкой. Какие издевательства могли заставить такую девушку прервать свою жизнь в самом ее расцвете?

28

Офис «Кидкол» занимал целый этаж в небоскребе «Сентер-Пойнт». Ньюсон пришел туда, решив, что ему необходимо получше разобраться в психологии насилия и тиранов, а здесь как раз занимались этой темой.

— Взрослые тоже могут жестоко обращаться с детьми, — сказал ему консультант по телефону, — но мы занимаемся жестоким обращением одних детей с другими. Дети тоже на это способны.

Ньюсон договорился о встрече с главным консультантом, работающим на полную ставку. Войдя в офис, он вздохнул с облегчением, не увидев Хелен. Он знал, что, связавшись с «Кидкол», он рисковал столкнуться с ней, но чувствовал, что другого выхода нет. Он хотел поговорить со специалистами.

Офис состоял из телефонных кабин, где постоянно работали четыре консультанта, большой комнаты для приема посетителей и маленького кабинета президента, Дика Кросби.

— Он здесь бывает довольно часто, — сказал Генри Чамберс, как только они вошли в офис Кросби, — но когда его нет, здесь сижу я. Итак, инспектор? Как у нас принято спрашивать: чем я могу вам помочь?

— Что ж, мистер Чамберс…

— Пожалуйста, просто Генри.

— Генри. Меня интересует психология насилия.

— Вы пришли по адресу. Именно этим мы занимаемся. Насилием… Конечно, в первую очередь его предотвращением.

— Возможно, вы смогли бы мне немного рассказать…

— Вы друг Хелен Смарт, да?

— Да, я…

— Я сказал ей о вас сегодня утром. Знаете, я сказал, что вы звонили и собираетесь прийти, а она сказала, что знает вас. Мир тесен, да? Все частенько говорят эту фразу, ха-ха.

— Да.

— Хелен такая милая.

— Да, конечно, полностью с вами согласен.

— Когда она пришла, организация просто преобразилась. Она потрясающе общается по телефону, говорит с детьми. К тому же она прекрасный администратор и очень, просто очень милая женщина.

— Да. Я очень хорошо ее знаю. Мы учились вместе в школе.

— Наверное, это здорово.

— Что?

— Знать ее со школы.

Ньюсону было абсолютно понятно, что Генри Чамберс по уши влюблен в Хелен. Ньюсон знал эту печальную привычку постоянно испытывать потребность говорить об объекте своей любви и петь ей дифирамбы в любом обществе, знал на собственном опыте. Интересно, тревожно подумал он, неужели Хелен тоже видит чувства Генри?

— Я пытаюсь создать портрет типичной жертвы издевательств, — сказал Ньюсон.

— Боюсь, на этот вопрос нет очевидного ответа, инспектор. Каждый случай уникален. Мы знаем, что любой может стать жертвой издевательств. Дети, которые никогда не испытывали этого на себе, переходят в другую школу и ни с того ни с сего попадают в беду. Родители часто в шоке, когда узнают, что над их ребенком глумятся. Взгляните на этот последний случай в сегодняшней газете. Девочка перерезала себе вены. Просто поразительно, но потребовалась такая жертва, чтобы этим вопросом заинтересовались.

— Да, поразительно.

— Из статьи в газете я понял, что девочка вовсе не была типичной жертвой. Она была популярна, красива, и это еще одна причина, почему этим делом заинтересовалась пресса. Печально, что мы считаем гибель ребенка более грустной, если это был красивый ребенок.

— Полагаю, все мы завязаны на красоте.

— Красота и ее оценка очень субъективны, — чопорно сказал Чамберс. — И вообще, Тиффани Меллорс страдала молча. Никто не знал о ее мучениях, никто даже не догадывался, потому что она не подходила ни под один тип потенциальных жертв.

— Но наверняка дети, которые чаще подвергаются издевкам, в чем-то схожи.

— Да, логично предположить, что это более уязвимые дети. Дети с физическими недостатками всегда под ударом. Заторможенные дети, а также очень чувствительные или слишком умные. Хелен могла бы больше вам рассказать. Вы знаете, она тоже страдала в школе. Вы об этом знали?

— Тогда — нет.

— Видите ли, зачастую это тайное преступление. Тайные жертвы, тайные мотивы, хотя в случае Хелен абсолютно очевидно, что другие девочки просто ей завидовали.

Ньюсону было абсолютно очевидно, что это просто ерунда. Кристина Копперфильд даже и не думала завидовать Хелен Смарт, она просто презирала ее и ненавидела, считая, что Хелен — задавака. Но Генри Чамберс смотрел на это дело глазами влюбленного и, естественно, видел все в абсолютно другом свете.

— Просто невозможно предсказать, кто станет следующей жертвой, — продолжил Чамберс.

За дверью послышался громкий голос. Ньюсон тут же узнал его. Уверенный, спокойный, но с тончайшей, практически незаметной развязной ноткой. Дик Кросби пришел на работу. Он вошел в офис и узнал Ньюсона до того, как Чамберс успел его представить.

— Вы что, преследуете меня, инспектор? Может быть, мне стоит начать беспокоиться?

— Вовсе нет, мистер Кросби. Вообще-то, я пришел не к вам.

— Жаль, что с вами нет вашей красавицы коллеги, не то я бы сказал, что очень рад вас видеть.

На секунду Ньюсон растерялся. Откуда этот человек может знать о Наташе? И вдруг он вспомнил, что последний раз, подойдя к Кросби за сценой на концерте, он сообщил, что находится на службе, и представил ему Кристину. Естественно, Кросби предположил, что Кристина тоже состоит на службе в полиции. Бедная Кристина. Как бы она обрадовалась, узнав, что Дик Кросби ее запомнил и первым делом упомянул о ней в разговоре.

— Я никогда не забываю лица, — добавил Кросби, — но в ее случае я помню не только лицо. Такие девушки как раз по моему вкусу.

Ньюсон хотел сказать, что Кристина погибла, закрыть эту ухмылку тяжелой завесой скорби. Но он не сделал этого. К чему?

Генри Чамберс заговорил из угла комнаты. Он встал из-за стола Кросби в тот момент, когда великий человек вошел в комнату.

— Инспектор Ньюсон расследует дело о насилии, — сказал он почти извиняющимся тоном.

— Да, — прибавил Ньюсон. — Мне интересно узнать о психологии этого предмета.

— Да, интересно, очень интересно, — задумчиво сказал Кросби, по-хозяйски направляясь к столу и элегантно усаживаясь в свое кресло. — Единственное, в чем я уверен насчет психологии насилия, это в том, что ничего о ней не знаю. Нет двух похожих тиранов, равно как двух похожих жертв.

— Именно это я и сказал, — робко вставил Чамберс. — Каждый случай уникален.

— А в вашей школе были случаи насилия? — спросил Ньюсон. — Мне запомнилась ваша речь на том благотворительном шоу в Гайд-парке. Очень прочувствованная речь.

— Полагаю, с этим сталкивался каждый, и я не исключение. Я тогда не был миллиардером, просто учеником дорогой частной школы. Мы, карьеристы, всегда были мишенями. Но, насколько вы понимаете, я с этим справился.

— Конечно, вы справились просто превосходно.

— Не ожидал увидеть вас здесь сегодня, Дик, — вмешался в разговор Чамберс.

— Я пришел из-за этого ужасного случая с Тиффани Меллорс, — сказал Кросби. — Средства массовой информации хотят комментариев, и я подумал, что должен приехать сюда и придать «Кидкол» уверенности. Нужно извлечь максимум пользы из этой трагедии. Я просмотрел файлы, но она никогда не связывалась с нами. Если бы она это сделала, то, возможно, была бы жива.

Ньюсон извинился и покинул Кросби и Генри Чамберса, намереваясь вернуться в Скотленд-Ярд. Выйдя из комнаты, он увидел, что его поджидает Хелен Смарт.

— Не хочешь выпить кофе? — спросила она.

Ньюсон не хотел никаких разговоров, но ничего не мог поделать. Это был вопрос хорошего воспитания. Он неохотно пошел с Хелен в ближайший «Старбакс», ожидая дальнейших неприятных инкриминаций или, возможно, требований заполнить ее отверстия булочками с белым шоколадом и кончить в ее диетическое латте. Но, к счастью, она была спокойна и, можно сказать, сговорчива.

— Я хотела извиниться, — сказала она, набрасываясь на огромную чашку кофе мокко с белой пеной соевого молока. — Я просто ужасно вела себя.

Она по-прежнему выглядела усталой и нездоровой, но ее волосы были чистые, а одежда опрятной, что очень контрастировало с неряшливостью, которую Ньюсон видел всего два дня назад во время допроса у нее на квартире.

— Ты написала на меня жалобу, Хелен. Ты сказала, что я тебе угрожал. Это могло для меня очень плохо закончиться.

— Я знаю, я поступила как настоящая дрянь. Как подлая сука. Но я была зла. А сейчас нет.

— И почему же ты сменила гнев на милость? Кстати, ценю, что ты извинилась.

— Ну, для начала, я стала пить прозак, но он начнет действовать не раньше чем через пару недель. А пока мне придется изо всех сил стараться, пользуясь только внутренними ресурсами.

— Значит, ты все-таки пошла к врачу?

— Да, она выписала мне таблетки и договорилась насчет консультации, а я ее ужасно боюсь. Знаешь, у меня кошмарная депрессия.

— Да, я заметил.

— Но самое главное, что я вдруг начала видеть, что причина этой депрессии — я сама. Я — моя единственная проблема и должна сама с ней бороться.

— Что случилось, Хелен? — Ньюсон уже привык к перепадам настроения Хелен и был настороже.

— Сработал своего рода будильник, которыйесть только у матери, — ответила она. — Это случилось сразу после вашего ухода в воскресенье. Келвин ужасно разозлился, что у меня в доме побывали копы.

— Да, я заметил. А кто такой этот Келвин?

— Я познакомилась с ним накануне вечером в клубе в Камдене.

— Понятно.

— Да, можешь не объяснять, что приводить в дом незнакомцев — плохая идея.

— Да еще таких незнакомцев, как Келвин.

— Я сделала это после шоу в Гайд-парке. После того, как увидела тебя с Кристиной.

— Значит, опять я виноват?

— Нет, именно с этим мне пришлось смириться. Нет, я все равно считаю, что с твоей стороны было просто скотством появиться там с ней и вообще…

— Послушай, извини, но…

— Это неважно, Эд. Я же сказала, мне нужно научиться признавать тот факт, что я несу ответственность за все, что со мной происходит. Я вела себя как мстительная школьница. На самом деле не просто вела себя. Я была ею. Ревнивой и злой школьницей, я была ею всю жизнь.

Ньюсон не ответил. Это была новая Хелен, кающаяся и анализирующая собственные поступки. Горечь ушла у нее из голоса. Неужели он наконец увидел ее настоящую или это был еще один параноидальный плод ее болезненного воображения? И вообще, есть ли она, настоящая Хелен? Или нет?

— Кстати, мне пришлось провериться, — проворчала она. — В клинике… ну, после того вечера, который мы провели вместе… — Она замолчала. Ни он, ни она не хотели обсуждать детали того вечера. — Я чувствовала, что должна это сделать ради тебя. Ну, то есть провериться.

— Ну да, это как запереть конюшню после того, как лошадь сбежала.

— Да, ну, в результате оказалось, что все чисто. Я сто лет ни с кем не спала до тебя.

Ньюсон сомневался насчет правдивости этих слов и еще насчет фразы «сто лет». То, что Хелен хотела чувствовать и делать, не входило в число легко подавляемых потребностей.

— Так что насчет этого будильника? Что случилось с Келвином?

— В двух словах. Он рвал и метал, что вы пришли ко мне на квартиру, он был агрессивным и вдруг достал из сумки разные причиндалы и решил уколоться. Я просила его остановиться и сказала, что мне не нужно это дерьмо в доме, но он велел мне заткнуться и продолжил готовить эту хрень, развалясь у меня на диване, без рубашки, в расстегнутых штанах, он ухмылялся, потом ширнулся, и я подумала: еб твою мать, еще один тиран, я сама пошла и нашла себе еще одного тирана.

— Кажется, неприятности тебя просто обожают, так, Хелен?

— Да, ты прав. Но мы сами создаем себе неприятности. В общем, я знала, что скоро няня приведет Карла. Еды в доме не было, зато был агрессивный обдолбанный урод, он болтался по квартире, заторчав от лошадиной дозы, и вдруг он сказал, что опять хочет со мной в постель, а я подумала, что он может меня изнасиловать, поэтому начала искать нож и все это время думала, что сама притащила этого ублюдка в свой дом. В дом Карла. Я это сделала, это был мой выбор, и я была самой охуенной дурой на свете.

— Да уж, вид Келвина мне абсолютно не понравился.

— Он мне даже по пьяни показался полным дерьмом. И я его подобрала в занюханном клубе и заплатила за такси, чтобы привезти в дом своего сына. Но, учитывая, что в воскресенье я была трезвая, в моем доме побывала полиция и не было еды, он выглядел просто охуительно мерзотно, словно дьявол, поднявшийся за мной из ада. И я выбрала его! Нет, ну как это называется?

— Не знаю. Неуважение к самой себе?

— Именно так. Я ненавижу себя и не думаю, что заслуживаю чего-нибудь лучшего.

— Кажется, это настоящий самоанализ.

— В общем, это и был тот будильник. Не беспокойся, слава богу, обошлось без эксцессов. В конце концов у Келвина закончились наркотики. У меня не было еды, почти не было денег, я не хотела трахаться с ним, и, поскольку другого ничего не оставалось, он, как и любой другой козел, просто оделся и ушел. Даже «до свиданья» не сказал, но мне, если честно, насрать. Закрыв за ним дверь, я чуть не начала орать, настолько сильное было облегчение. Но после этого, сидя и ожидая, когда вернется Карл, я могла думать только о том, что могло бы случиться, если бы вдруг он начал буйствовать, если бы Карл приехал домой и увидел бы меня избитую, изнасилованную и ограбленную. Или даже если бы Келвин просто был там, новый мамочкин тиран, он бы кололся на диване, а Карл просил бы горячий шоколад и сказку. Господи, просто невыносимо думать об этом. В общем, именно поэтому я пошла к врачу. Именно поэтому я говорю сейчас с тобой. Я должна взять себя в руки. Я слишком долго была жертвой. Двадцать лет, а может, и всю свою жизнь, и пришло время, когда с этим нужно что-то делать.

Ньюсон заметил, что Хелен сжала кулаки так, что побелели костяшки. На мгновение ее глаза засияли темным сатанинским огнем. Он видел этот взгляд несколько дней назад в глазах Роджера Джеймсона, когда они стояли вместе в коридоре «Гайд-парк Хилтон», обсуждая жестокое убийство бездомного из Нью-Йорка. Джеймсон сказал то же самое: «С этим нужно что-то делать».

Неужели Хелен что-то с этим уже сделала? Он давно отказался от этой мысли, но теперь не был так уверен. Неужели именно по этой причине она вдруг вылезла из своего темного угла? Потому что она отомстила Кристине Копперфильд? Неужели она прорвалась из круга слабости и боли, используя истекающее кровью и задыхающееся тело Кристины в качестве тарана?

— Ты понимаешь, что, выгнав Келвина, лишилась алиби?

Она посмотрела на него поверх чашки с кофе. На ее губах была пена.

— Эд, я не убивала Кристину Копперфильд.

Могла ли она это сделать? Мотив у нее точно был, она ненавидела Кристину и вынашивала эту месть двадцать лет. Но как насчет других убийств? Могло ли самоуничижение Хелен настолько изменить ее натуру, спровоцировав жесточайший психопатический рисунок поведения? Да, она работает на организацию по защите от тиранов. Ее жизнь посвящена жертвам насилия. Каждый день на работе ей приходится видеть ужасные страдания, напоминающие о ее собственном детстве.

— Эд, — повторила она странным, отрешенным голосом, — я не убивала Кристину Копперфильд. Я думала, ты это знаешь.

Ньюсон был не уверен. Неужели именно Хелен была посетителем, о котором Кристина так хотела сообщить Ньюсону? Все совпадало.

Потому что Ньюсон знал убийцу. Сколько у него было общих знакомых с Кристиной? Немного. Только бывшие одноклассники, и прежде всего — Хелен Смарт.

Ньюсон посмотрел на Хелен, маленькую, худенькую Хелен с порезанными руками и впавшими щеками. Неужели в этих руках было достаточно силы, чтобы тащить сопротивляющуюся женщину по заставленной мебелью комнате, вынуждая ее оставлять кровавые следы на всех поверхностях? Могла ли Хелен протащить тело Кристины Копперфильд через дверь в спальне и уложить на кровать? Это было возможно, но не наверняка. А как же остальные? Хелен Смарт не могла бы дотащить Адама Бишопа вверх по лестнице или вообще получить разрешение войти в его дом.

Ньюсон почувствовал, что на его руку легла рука Хелен.

— Я надеялась, что мы можем хотя бы остаться друзьями, — сказала она, тихонько стискивая его пальцы. — Может быть, тебе это не нужно, но было бы очень мило, если бы мы могли снова встретиться. — Она смотрела с призывом, широко раскрыв искренние глаза.

Ньюсон улыбнулся и убрал руку. Ее глаза скользнули вниз, разочарованные, но понимающие. Она мило улыбнулась и, снова подняв голову, сказала:

— Что ж. Ты знаешь, где меня найти. Решай сам. Всем нам время от времени становится одиноко. И тебе тоже. И в тот вечер нам ведь было хорошо, пока я все не испортила, да? Ты был доволен. Я это знаю. Я видела, насколько ты был собой доволен… Потому что, господи! Инспектор Ньюсон, ты просто гигант. О да, ты можешь доставить девушке удовольствие.

Ньюсон поверить не мог в то, что вдруг почувствовал знакомое шевеление. Это было последнее ощущение, которое он мог ожидать. Хелен не в себе, она просто ненормальная. Она истерзана и уязвима. Возможно, опасность отчасти и была ее привлекательной чертой. Он знал, что ни за что на свете снова не окажется в постели с этой девушкой, но мысль, появившаяся у него в голове, была просто поразительной: Хелен Смарт знала, как понравиться мужчине, в этом сомнения не было.

Возможно, она проникла в дом Адама Бишопа? Способна ли Хелен Смарт устроить такую ловушку?

Глядя сейчас в эти глаза, Ньюсон думал, что вполне. Мужчины просто дурачки, когда дело доходит до секса, Ньюсон знал это слишком хорошо. Как мог Адам Бишоп, огромный тиран, среагировать на маленькую, лохматую Хелен, с вызывающей грудью, с личиком как у феи, появись она у него на пороге? Он бы не почувствовал опасности.

Могла ли она заманить Брэдшоу в фургон?

И привязать к стулу Спенсера?

За несколько минут Хелен Смарт заставила Ньюсона делать вещи, которые он никогда не делал раньше, до которых даже додуматься не мог. Он намеревался приготовить ужин, испечь в микроволновке форель. А она меньше чем за три минуты спровоцировала его на фистинг.

Но как же Фарра Портер? Как Хелен удалось бы прорваться в роскошную квартиру Фарры Портер в Кенсингтоне? Никак. А Энджи Тэтум? Ньюсон сомневался, что очарование Хелен Смарт подействовало бы на эту не менее крутую и такую же побитую жизнью девушку.

— Что ж, — сказала Хелен. — У тебя есть мой номер.

— Да, есть, — ответил Ньюсон.

Хелен откинулась на спинку стула.

— Значит, ищешь человека, который был жертвой тирана? — спросила она.

— Да, или кто сам был тираном. Как ты это поняла?

— Да это же очевидно, Эд, ты приходишь сюда и просишь этого идиота Генри составить портрет жертв.

— Идиота? Он тебе не нравится?

— Он просто урод.

— Мне показалось, что он в тебя влюблен.

— Все-то ты замечаешь, верно? Господи, это просто ужас. Он постоянно таращится на меня. Думает, что я не замечаю, но я всегда замечаю, как он таращится на мои ноги или пытается заглянуть в вырез платья.

Ньюсону показалось, будто она его ударила. Неужели Наташа думает о нем точно так же? Хелен словно описала его собственное поведение на работе и то, как он смотрит на Наташу.

— Он всегда отмечает, во что я одета, — продолжила Хелен, — и делает маленькие комплименты, когда мы говорим о работе. Это своего рода преследование, но, конечно, если я вдруг скажу об этом, он, возможно, расплачется или что-то в этом роде. В любом случае мне это не нужно.

Хелен очень точно описывала его собственное поведение. Неужели Наташа относится к нему также?

— Я очень рада, что мы поговорили, — сказала Хелен.

— Да, я тоже, — ответил Ньюсон.

— Врун. Ничего ты не рад. Для тебя это просто катастрофа.

— Нет, что ты.

— Не прикидывайся идиотом, Эд. Ты вляпался в историю с ненормальной дурой, которая пырнула себя ножницами у тебя в ванной. Ни один мужчина не хочет такого, когда ищет, с кем бы перепихнуться по-быстрому. Но для меня это было катализатором. Правда в том, что причина, по которой я съехала с катушек много лет назад, вовсе не в бедной, наивной, мертвой Кристине Копперфильд. Дело во мне. Никто не способен решить мою проблему. Ты меня этому научил. — Она наклонилась вперед и поцеловала его в губы. Он почувствовал, что пена с ее верхней губы осталась на его лице.

— Пока, Эд.

— Пока, Хелен.

Хелен повернулась и ушла. Ньюсон взял салфетку и промокнул губы.


Возвращаясь на метро в офис, Ньюсон решил, что попытается поговорить с Наташей насчет своего поведения. Мысль о том, что она такого же мнения о нем, как Хелен о несчастном Генри, была невыносима. Но как к этому подойти? Трудно просто подойти к такой девушке и сказать: «Ты в курсе, что я не упускаю ни одной возможности, чтобы посмотреть на твою грудь? И если в курсе, скажи, тебя это беспокоит?»

Вернувшись в офис, он увидел, что Наташа проверяла последние три имени в списке «жертвы жертв».

— Боюсь, Памела Уайт больше нам ничем не сможет помочь, — сказала она Ньюсону. — Она покончила с собой тринадцать месяцев назад.

— То есть до убийства Брэдшоу?

— Да, но я разговаривала с ее матерью, и мне показалось, что случившееся напрямую связано с сообщением, которое она оставила в Интернете. Я говорила, что Брэдшоу был отличным притворщиком. Ну и разные люди очень по-разному запомнили его со школы.

— Она получала угрожающие сообщения?

— Да, причем в огромном количестве. Люди чего только не писали: называли ее обманщицей, говорили, что она все выдумала, потому что была тайно влюблена в Брэдшоу. Ее мать думает, что Брэдшоу сам стоял за этими ответами, управляя девочками из своей школьной банды.

— Господи, жертвы просто как из мешка сыплются.

— Просто ужасно. Этот парень погубил жизнь Памелы Уайт и явился прямой причиной ее самоубийства. Начиная с двенадцати или тринадцати лет он фактически контролировал ее жизнь.

Ньюсон решил, что настал хороший момент для того, чтобы высказаться:

— Сержант, я тут подумал, кстати, о… ну, кстати, о… ладно, ничего. Вы… Вы довольны моим поведением на работе?

— Извини?

— Это простой вопрос, сержант. В наше время с этим нужно быть очень осторожным… да, вот. Я полностью с этим согласен. И в рамках этого убеждения позвольте мне сказать, что я… мужчина, а вы… если смотреть правде в глаза… вы женщина.

— Ну…

— И несомненно, вы, несомненно, ну… Я хочу сказать, что это само собой разумеется… хм, любой независимый наблюдатель сразу бы заметил, что вы… привлекательная женщина. Да. Именно так, именно это определение я пытался найти. Вы привлекательная женщина, и как таковая неизбежно… своего рода… независимо от своих желаний… привлекаете внимание. Да, привлекаете внимание, именно это я хотел сказать, и я хочу…

— Ты хочешь спросить, не возражаю ли я, что ты иногда на меня посматриваешь?

— Да.

— Нет.

— Хорошо. Отлично. Я просто спросил, чтобы не думать. Итак, последние жертвы жертв, которые мы проверяли… — Ньюсон начал яростно рыться в бумагах на столе, чувствуя заинтересованный взгляд Наташи.

— Кэти Сандерс и Марк Пирс, — сказала она.

— Именно. Кэти Сандерс и Марк Пирс. Что насчет них, сержант? Можете мне сказать?

— У обоих алиби. Кэти Сандерс уехала жить к двоюродной сестре в Штаты. Ее мама сказала, что пластическая хирургия там поднялась на совсем другой уровень и она копит деньги на очередную операцию. Они там дорогие.

— Да, ты права. Новые груди, нужно идти в ногу со временем, не так ли?

Ньюсон частенько допускал такого рода замечания, но в этот раз оно отдалось резкой болью и не вызвало ответной улыбки Наташи. Кристина Копперфильд внесла свой вклад в обогащение бизнеса пластический хирургии. Этот факт был очевиден каждому, кто видел ее труп, лежавший на кровати. Искусственные груди Кристины выделялись на фоне голубой кожи и привлекали внимание куда больше, чем при ее жизни. Смерть насмешливо отображает тщеславие людей, и эти два холма придавали почти комичный вид телу Кристины. Ньюсон с болью осознавал, что она заслуживает лучшего.

Наташа поняла его мысли.

— Наверное, тебе очень нелегко, — сказала она. — Ну, насчет твоей подруги.

— Ага, значит, сейчас ты мысли читаешь? — с улыбкой ответил Ньюсон.

— Ну, я знала, о чем ты думаешь. Это тело… эти груди, они выглядели так странно.

— Да уж. Очень грустно. Но не стоит волноваться обо мне. Я ее едва знал, даже в школе. Я же говорил тебе, не моего класса девочка.

— Ничего подобного.

— Именно так. Бедная Кристина.

— Да уж.

Он взял себя в руки. Кристина была мертва, а ее убийца по-прежнему жив. Жив и очень активен.

— Итак, что насчет последнего? Этого Пирса?

— Вот насчет него у меня сомнения. Он работает в клубе кикбоксинга, а когда не работает, сам не вылезает с ринга. Парень, с которым я разговаривала, сказал, что он фанатик, а на ринге просто убийца. Для него каждая битва как будто последняя, а каждый соперник — самый настоящий враг.

— Я завтра поеду поговорю с ним.

Было уже поздно, и Наташа начала собираться домой.

— Что ты сделала с цветами? — спросил Ньюсон.

— Поставила в вазу в женском туалете. Мне нравятся цветы в туалете, — улыбнулась она. — Не волнуйся за меня, Эд, все будет хорошо.

— Да, я знаю. Просто не позволяй ему сделать это снова.

— Ни за что.

После того как Наташа ушла, Ньюсон включил телевизор, чтобы посмотреть выпуск новостей Юго-Восточного округа. Он уже давно понял, журналисты подчас более осведомлены о ходе дел, чем он сам, и теперь регулярно смотрел новости. Ужасное самоубийство Тиффани Меллорс было главным сюжетом новостей, равно как и всего сегодняшнего выпуска «Стандарт».

Глядя на фотографии, которые предоставила журналистам семья погибшей девочки, Ньюсон снова задумался о Кристине Копперфильд. Тиффани была немного на нее похожа, такие же прекрасные светлые волосы и золотистая кожа, такая же гибкая фигурка. Она была очень красивой. Мечта журналистов. В выпуске было несколько кадров с друзьями погибшей, девочки рассказывали, какой она была классной подругой, учителя хвалили привлекательную, умненькую девочку, гордость школы.

Затем появился Дик Кросби, он давал интервью из своего офиса, на стене у него за спиной висел постер «Кидкол», он призывал детей, оказавшихся в сложной ситуации, просто поднять трубку. «Не страдайте молча, — говорил он. — Не позволяйте тиранам напугать вас и превратить в молчаливую жертву. Поднимите трубку, позвоните нам, и мы придем на помощь…»

Ньюсон выключил телевизор. Звонил телефон.

— Добрый день. Старший инспектор Ньюсон.

— Эд, — сказал глубокий американский голос. — Это Джеймсон. Роджер Джеймсон.

29

Ньюсон встретился с Роджером Джеймсоном в баре его гостиницы, неприметном заведении позади Марбл-Арч.

— Меня здесь знают, — объяснил Джеймсон, когда их проводили за уютный столик в углу. — Я здесь частенько останавливаюсь. Неплохое местечко, почти семейное.

— Любой каприз за ваши деньги?

— Кто ж этого не любит?

— Да, ты прав, — сказал Ньюсон. — Наверное, в полиции Нью-Йорка тебе неплохо платили?

— Довольно долго это был скорее вопрос курса валют. Баксы очень долго ходили охренительно высоко. Я приезжал сюда, когда хотел, и чувствовал себя королем.

Принесли пиво, они выпили и немного помолчали. Ньюсон ждал. Джеймсон попросил его встретиться с ним, и Ньюсон решил предоставить ему возможность самому объяснить, что ему понадобилось.

— Отличная встреча была, — сказал Джеймсон.

— Да.

— Я видел, как ты уходил. Кажется, тебе с этой Кристиной во второй раз повезло.

Ньюсон ничего не ответил.

— Послушай, Эд, я знаю, что случилось. Насчет Кристины.

— Я так и думал.

— Я видел заметку Салли Уоррен на нашей страничке на www.FriendsReunited.com.

— Значит, ты туда заходил?

— Да. Хотел посмотреть, что народ скажет о встрече выпускников, и поблагодарить Кристину за то, что все организовала. Она очень многое сделала для нас, особенно для меня. Дала возможность высказать то, что я хотел. Я думал поблагодарить ее и извиниться, что так всех взбаламутил.

— Мне показалось, что ты, наоборот, всех расшевелил.

— Ну, неважно. В общем, я узнал, что она умерла.

— Да.

— Конечно, это был удар, но с профессиональной точки зрения очень интересно. Я ведь был копом и все такое. Салли не сказала, как это произошло, поэтому я позвонил паре ребят. Ваших ребят. Из столичной полиции. Отдел уголовного розыска.

— Ты знаешь офицеров из столичной полиции?

— Да, пару лет назад я был на программе по обмену. Провел здесь двенадцать недель. Это недолго, но ты же знаешь, в окопах отношения завязываются быстро.

— Ты был по обмену в отделе уголовного розыска? Мне показалось, ты говорил, что просто патрулировал улицы, был обычным копом.

— Да, именно это я и сказал. Но на самом деле на некоторое время меня повышали. Не до твоего уровня, конечно, но я был сержантом.

— Сержантом?

— Именно. И детективом я тоже был.

— Но это раньше.

— Да, а потом меня вышвырнули прямо на тротуар.

— Почему?

— Я убил парня. Забил его до смерти. Он оказал сопротивление.

— А-а. Как того парня из Сомали.

— Вроде того. Я разозлился на него и не смог вовремя остановиться. Думаю, именно поэтому, когда произошла та история с сомалийцем, я держался в стороне.

— Или потому, что второе обвинение в таком же деле обернулось бы для тебя пожизненным заключением?

Джеймсон взглянул Ньюсону прямо в глаза, его зрачки сузились за стеклами очков, он потягивал пиво, и на мгновение Ньюсону показалось, что ему снова тринадцать лет, а Джеймсон — самый страшный человек в его жизни.

— Не надо так, Эд, — сказал Джеймсон. Ньюсон не ответил. — Что ж, полагаю, ты прав. Я просто решил попытаться обелить себя, и это не означает, что вдруг все поверили, что я стал пай-мальчиком.

— Я правда поверил в то, что ты сказал на той вечеринке. Возможно, и сейчас верю. Мне просто интересно, зачем ты пытаешься мне врать.

— Думаю, потому, что я знал, что ты подумаешь. Я правда хотел облегчить душу насчет того сомалийца, поэтому притворился, что другого случая просто не было.

— И зачем ты мне сейчас это говоришь?

— Потому что я хотел поговорить с тобой насчет Кристины, и я знаю, что ты вычислишь, что у меня есть связи с твоими людьми, и поймешь, чем я занимаюсь. Потом ты что-то заподозришь и полезешь в мое досье в ФБР. Черт бы побрал этих америкашек с их свободным доступом и Всемирной паутиной. Ты всегда был самым умным, Эд, и, должно быть, ты просто охрененный коп, потому что я никогда не встречал такого молодого инспектора. Я решил, что, если хочу работать с тобой, нужно говорить все начистоту.

— Работать со мной? О чем ты?

— Ну, по крайней мере поговорить. Эд, ты думаешь, это сделала Хелен Смарт?

Ньюсон был в шоке. Очевидно, Джеймсон копал очень глубоко и видел гораздо больше, чем должен был. Если только, конечно, у него нет других источников информации.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ой, да ладно, Эд, оцени мою проницательность. Может быть, я не такой крутой коп, как ты, но я уж точно не дурак. Я слышал, что Кристину задушили тампоном и что это произошло всего через пару недель после того, как Хелен накатала то дикое сообщение на сайте, где рассказала, что Кристина с ней сделала.

— Хорошо. Нет, я не думаю, что Хелен Смарт убила Кристину Копперфильд, но это возможно.

— Я не думаю, что это она. И также я сомневаюсь, что Уильям Коннолли убил Адама Бишопа и что Аннабель Шеннон убила Фарру Портер.

Ньюсону повезло, что он уже допил пиво, иначе бы он точно поперхнулся.

— Да, я вижу, что мы работаем в одном направлении, — заметил Джеймсон. — Я надеялся, что не свалял дурака.

— Что ты знаешь о Бишопе и Портер?

— Не больше того, что знает любой парень, имеющий выход в Интернет. Думаю, я шел теми же шагами, что и ты. Поняв, что Кристину мог убить только тот, кто читал о ней на сайте, я задумался, первый ли это подобный случай. Поэтому я полез в Гугль и начал искать информацию об убийствах. Ну, там, покопался в архивах за последние пару лет, проверил сайты сыщиков-любителей. Я искал необычные убийства, где самым интересным аспектом была манера исполнения. В общем, я искал что-то странное, и я это нашел, два самых странных убийства в моей практике, и это тебе говорит нью-йоркский коп.

— Ты раскопал Бишопа и Портер.

— Именно. Потом я выяснил, в какую школу они ходили, как, видимо, сделал это и ты. Затем поискал их на сайте www.FriendsReunited.com и, надо же, нашел Уильяма Коннолли и Аннабель Шеннон. И снова прямо как ты.

Ньюсон не знал, что и думать. Джеймсон знал слишком много.

— Я ведь прав, да? — спросил Джеймсон. — Кто-то убивает тиранов?

Ньюсон понял, что отпираться бессмысленно.

— Да, думаю, именно это и происходит. Хотя это только мое умозаключение. А ты что думаешь? Кажется, ты знаешь не меньше моего.

— Ну, вряд ли. И не думай, что я умнее, чем я есть. Любой допер бы до этого, если бы сначала прочитал сообщение Хелен Смарт, а затем узнал о смерти Кристины Копперфильд.

— Возможно, далеко не любой, Роджер. Я думаю, что если ты так быстро до этого додумался, то у тебя просто выдающиеся способности детектива.

— Неважно.

— Полиция Нью-Йорка потеряла либо великолепного детектива, понизив тебя в звании, либо ясновидца.

— Ничего подобного. Но признаю, я бывал молодцом. Просто потом я сильно испортился. Я нетерпеливый, понимаешь, и запал у меня короткий. А это плохо, когда дело доходит до скрупулезных расследований. Я хочу правосудия, но не готов ждать его слишком долго.

Официант принес еще пива, несмотря на то что они не заказывали.

— Они меня знают, — повторил Роджер. — Не беспокойся, не хочешь, не пей, я выпью.

— Нет, я выпью. Сегодня трудный день.

— У полицейских других не бывает.

— Ты прав. Твое здоровье.

— Да. Твое тоже… Ну и зачем кому-то убивать тиранов? Потому что убийца сам был жертвой?

— Да, мне такое в голову приходило, — устало сказал Ньюсон.

— Полагаю, это только одна версия.

— У тебя есть другая?

— Да. Не думаю, что мы ищем жертву, скорее, нам нужен тиран. Полагаю, этот парень должен быть хуже любого из убитых им, ведь он творит просто уму непостижимое. Видишь ли, я считаю, что люди в общем-то не меняются. Я верю, что человек по большому счету останется таким, каким родился.

Ньюсон немного помолчал, прежде чем ответить. Затем посмотрел Джеймсону прямо в глаза.

— Ты ведь был тираном, да, Роджер?

Несмотря на то что за барной стойкой стоял бармен, а в других углах зала сидели посетители, Ньюсон вдруг поймал себя на том, что он инстинктивно начал проверять, где здесь выходы.

— Да, ты прав, именно таким я и был, я признал это и изменился. Поняв проблему, можешь ее контролировать, отслеживать как-то.

— Ты не контролировал себя, когда потерял лычки на погонах, ты сам это сказал.

— Это было частью понимания проблемы. Теперь я знаю, почему делаю то или другое.

— Как это?

— Дело не в том, что получаешь удовольствие, причиняя боль. Это своего рода потребность. Потребность, чтобы тебя заметили, чтобы тебя уважали. Думаю, это своего рода потребность в любви.

— Именно поэтому ты убил человека, который оказал сопротивление при аресте? Потому что хотел любви?

— Это слишком жестко сказано, Эд.

— Но вопрос ведь очень простой, да?

— Ладно, хорошо. Думаю, дело обстоит именно так. Когда человек стоит перед тобой на коленях и умоляет прекратить, просит, обещает тебе все, что угодно, лишь бы ты прекратил пытку, это выглядит совсем как поведение отчаянного влюбленного, разве не так?

Ньюсон не ответил. Наташа могла бы прекратить его мучения, и он был готов упасть перед ней на колени и молить ее об этом.

— Когда собираешься убить человека, — продолжил Джеймсон, — он полностью от тебя зависит. Его жизнь находится в твоих руках. Ты — его мир, и в его душе нет места ни для кого другого. Только ты и он. Как мать и младенец. Или любовники. Разве это не любовь?

— Я бы сказал, что здесь больше различий, чем сходств, — сказал Ньюсон, но не очень убежденно. Он пытался обрести уверенный, отрешенный тон, но в извращенной теории и сладком голосе Джеймсона было что-то соблазнительное.

— Даже в детстве, превращая в кошмар жизнь Гари Уитфилда, я верил, что делаю это, потому что он мне нужен. Мне было необходимо стать его наваждением, чтобы он думал обо мне каждую секунду своей жизни. Чем больше я над ним издевался, тем больше он обо мне думал, он просыпался и засыпал, думая обо мне, и даже во сне я не оставлял его в покое. Он не мог скрыться от меня. Разве это не похоже на любовь?

Ньюсон знал, что это не так, но не мог не признать, что Джеймсон представил очень разумное описание его собственной навязчивой идеи и разрушительных чувств к Наташе. Когда просыпаешься. Когда засыпаешь. И даже во сне.

— Почему ты развелся, Роджер? — спросил Ньюсон. — Что случилось с девушкой, которую ты встретил на концерте Спрингстина? Ты написал, что виной была твоя работа.

— А ты думаешь — может, потому, что я голубой?

— Были такие подозрения, еще в школе. Согласись, твои отношения с Гари Уитфилдом были весьма телесными. Жестокими, но телесными.

— И я обожал смотреть, как он плачет.

— Казалось, ты любил заставлять его плакать.

— И явно делал это не для своего блага, да, Эд? Да, ты прав. Я всегда знал, что западаю на мальчиков, но, только женившись, я понял, что я самый настоящий голубой.

— Не самое лучшее время для понимания.

— Но это так.

— А раскаяние на встрече выпускников? То, что ты сказал Уитфилду?

— Наверное, я сделал это, чтобы он еще больше меня любил.

— Ты думаешь, то же самое можно сказать об убийце, которого я ищу? Что ему нужно быть любимым?

— Я просто хочу сказать, что, может быть, ты ищешь не жертву, вот и все. Может, ты ищешь тирана. Тирана, который захотел стать великим. Человека, который захотел почувствовать себя личностью. Которому нужно, чтобы его уважали. Этот парень не просто издевается над жертвами. Он берет претендентов на свою корону и смеется им в лицо, показывая, что на свете есть только один действительно плохой парень.

— Интересная теория.

— Позволь мне помочь тебе найти его, Эд.

— Зачем?

— Я хочу его найти.

— Значит, ты хочешь показать ему, что есть парень похуже? Хочешь перетиранить супертирана?

— Отчасти да. Я же сказал, человек, в общем-то, не меняется, и к тому же я полицейский и хочу снова быть в седле. Может, если мне удастся поймать этого парня до того, как он снова убьет, это вроде как компенсирует то, что я натворил.

Ньюсон допил пиво.

— Извини, Роджер, но об этом даже речи быть не может. Мне не нужен напарник.

— Ну конечно. Разумеется, напарник у тебя есть, и ты в нее влюблен, да? Я помню.

Ньюсон сам рассказал об этом Джеймсону и теперь ужасно жалел о своей откровенности. Теперь Джеймсон казался ему крайне подозрительным.

— Она прекрасный офицер, — сказал он. — И вообще, не думаю, что мой шеф одобрит мое партнерство с американским копом, особенно находящимся в бессрочном отпуске.

— Я прошу просто поговорить со мной, Эд, рассказать мне, что ты знаешь, что ты накопал. Я знаю, кого ты ищешь. Он такой же, как я.

— Роджер, я не могу привлечь тебя к расследованию Скотленд-Ярда.

— Мне нужно знать это, Эд. Мне нужна эта информация.

— А мне от тебя нужен полный список поездок в Великобританию за последние два с половиной года. Я хочу знать, когда ты был в Англии.

Джеймсон мрачно уставился на Ньюсона. Дружеская улыбка осталась, но теперь она выглядела злой.

— Понятно. Значит, вот так вот, да?

— Я всегда могу получить эту информацию из паспортной службы.

— Наверное, мне стоило догадаться, как у тебя мысли пойдут. Ты ведь полицейский, так? А мы все на самом деле ублюдки.

— Я так не думаю. И еще я бы хотел знать, что ты делал на следующий день после встречи выпускников.

— А-а, когда умерла Кристина.

— Да, именно тогда.

— Да просто остывал, Эд. Бродил по городу. Читал воскресные газеты, смотрел, как проходит жизнь.

— Кто-нибудь был с тобой?

— Ни единой души весь день.

— Ты говорил с Хелен Смарт?

— С Хелен Смарт? А почему ты спрашиваешь?

— Потому что хочу, чтобы ты ответил на вопрос.

— Нет, я с ней не говорил.

— А как насчет почты?

— А-а, почта. Может быть. Я ей посылал сообщение. Может быть, именно в тот день.

— Ты состоял в переписке с Хелен Смарт?

— Не было никакой переписки. Я просто отправил ей сообщение.

— А это не одно и то же?

— Наверное, почти что.

— Зачем ты написал ей?

— Чтобы сказать, что ей нужно работать со своими демонами. Что нужно найти мир в душе.

— Понятно. Она ответила?

— Сказала, что работает над этим.

Ньюсон встал.

— Спасибо за пиво, Роджер. Звони.

— Когда этот парень позвонит тебе, Эд, возвращайся сюда. Я же сказал, что знаю его.

— Да, и я тоже, — ответил Ньюсон. — В прямом смысле этого слова. Я правда его знаю.

— Неужели?

— Да, видишь ли, Кристина Копперфильд наговаривала мне сообщение по мобильному телефону, когда ей в дверь позвонил убийца. Она посмотрела в глазок и, увидев его, завершила свое сообщение словами, из которых ясно следовало, что мы оба знаем ее посетителя. — Он очень внимательно смотрел в лицо Джеймсона, выискивая хоть малейший признак страха или паники.

— Что ж, полагаю, она не сказала, кто этот парень, иначе бы ты его уже поймал.

— Не сказала. Но кто бы он ни был, этот убийца, Роджер, я его тоже знаю.

Ньюсон пошел к выходу, пытаясь шагать как самый настоящий, уверенный в себе, контролирующий каждое движение полицейский.

Когда он дошел до двери, Джеймсон снова заговорил:

— Знаешь что? Думаю, может, этот парень делает всем большое одолжение, убирая мусор, что-то вроде нашей работы в Нью-Йорке, отсутствие терпимости. Как насчет отсутствия терпимости к тиранам, а? Я видел достаточно дерьма, чтобы понимать, что недостаточно просто заламывать руки и говорить, как все ужасно. Иногда с этим нужно что-то делать.

Опять эта фраза. «С этим нужно что-то делать».

Фраза Хелен. И Роджера. Хелен Смарт. Роджер Джеймсон. Неплохая команда. Один тиран, одна жертва, одна школа. Школа Ньюсона.

Ньюсон знал их обоих.

Хелен Смарт никогда бы не попала в дом Фарры Портер или Энджи Тэтум, но может, это удалось бы Роджеру Джеймсону. Большому, симпатичному американскому копу. Возможно, он убедил бы их впустить его. С другой стороны, Роджер Джеймсон вряд ли вызывал в таком человеке, как Адам Бишоп, что-нибудь, кроме опасений и сомнений, в то время как задорной, сексапильной малышке Хелен удалось бы завоевать его доверие. Может быть, за дверью Кристины Копперфильд стояли два человека, когда она делала свой последний телефонный звонок? В этом случае она бы действительно могла рассказать Ньюсону что-то удивительное.

30

На следующее утро Ньюсон снова поехал в Манчестер, где у него была назначена встреча с Марком Пирсом в спортивном клубе «Фэллоуфилд». Он сел на поезд в 6:55 с Юстона и, как всегда с удовольствием позавтракав в вагоне, подумал, что уже можно позвонить Роду Хейнзу, патологоанатому из Манчестера. Трубку взяла женщина.

— Доктор Кларк?

— Кто это? — подозрительно спросила она.

— Эд Ньюсон. Я звоню доктору Хейнзу.

— А, ну да, конечно. Не стоило мне брать трубку… Просто дети, знаете ли. Я дала им его номер. — Она была явно смущена. — Я его позову. Еще очень рано, инспектор.

— Да, я знаю, простите. На самом деле мой вопрос по медицинской части. Скажите, если человек получил не очень серьезную неврологическую травму в молодости — и при этом пострадал мозг, — могло ли это сказаться в дальнейшем?

— Это трудный вопрос, инспектор. Что вы называете не очень серьезной травмой? И что значит «сказаться»? Физически? Умственно? Психологически? Каково было повреждение мозга? Как его лечили? Было ли лечение эффективным? Вы же видите, инспектор, что ваш вопрос непростительно неточный.

Изменение жизненных обстоятельств никак не повлияло на остроту ума доктора Кларк.

— Хорошо, четырнадцатилетнего мальчика много раз в течение часа бьют по голове книгой, в результате он почти теряет сознание. Его лечат в больнице от повреждения мозга, и затем он месяц лежит в постели, но еще несколько лет после этого страдает головными болями. Как вы думаете, это может сказаться через пятнадцать лет?

— Конечно, может! Это так или иначе будет сказываться всю жизнь!

— Я говорю о реальном физическом повреждении мозга. Возможно ли, что такое повреждение приведет к дисбалансу, не очевидному, создаст своего рода умственную бомбу замедленного действия. Потом его жизнь наладится, и вдруг в один прекрасный день он возьмет и свихнется, потому что ярость копилась в нем долгие годы?

— И он соскочит с катушек?

— Да.

— Например, начнет колоть людей циркулем и красить им лобковые волосы в рыжий цвет?

— Возможно.

— Это может случиться. Не наверняка, но нет ничего невозможного, когда дело касается мозга. Однако без сканирования мозга и многочисленных неврологических анализов ничего сказать нельзя. Может быть, парень в полном порядке, и при этом он своего рода Джекилл и Хайд. Если хотите знать наверняка, нужно поместить его под психиатрический надзор и как следует с ним поработать.

— Понятно. Что ж, спасибо. Сомневаюсь, что найду для этого основания. Просто решил проверить. Спасибо, что уделили мне время. У вас все в порядке?

— Да, спасибо.

— Что ж… передавайте привет доктору Хейнзу.

Ньюсон положил трубку. Доктор Кларк была права, его вопрос был несколько глупый. Он переключился на газеты. Все желтые издания повествовали о трагическом самоубийстве Тиффани Меллорс. Большая часть газет уделила этой истории весь разворот, одновременно проливая слезы по загубленной молодой жизни и наслаждаясь подростковой красотой девушки. Были фотографии, на которых Тиффани широко улыбалась, одетая в короткую спортивную юбку, и играла в бадминтон на пляже в крошечных шортах и верхе от купальника. Были фотографии со школьных вечеров, где она танцевала, красотка в майке с большим вырезом и гордо выставленным напоказ животиком с обязательным украшением на пупке, в джинсах на бедрах самого низкого кроя, какой Ньюсон только видел. Все газеты рассуждали об одном и том же. Если такую девушку издевки одноклассников заставили перерезать себе вены, то мы ничего не смыслим в размерах проблемы. Ньюсон прочитал все заметки и задумался. Тиффани Меллорс страдала как Хелен, но жила как Кристина. Странно. Он думал, что газеты правы. В вопросах насилия никогда не знаешь, чего ожидать.


Поезд остановился на Манчестер-Пикадилли точно вовремя, и Ньюсон позволил себе роскошь прогуляться до Рашелм. Обложки вчерашнего выпуска манчестерской «Ивнинг ньюс» красовались на прилавках лотков, мимо которых он проходил. И сюда докатилась лихорадка насилия. Вся страна была вовлечена в судорожные размышления о потерянной невинности, затоптанных цветках и общем умственном здоровье школьников.

«Это всего лишь вопрос времени, — сообщала заметка на первой странице, — когда Манчестер столкнется с трагедией своей Тиффани Меллорс». И снова шли фотографии. Какой-то предприимчивый журналист убедил одноклассников Тиффани отдать ему фотографию всей группы подруг во время посещения местного открытого бассейна. Пять шикарных девушек в откровенных купальниках улыбались и ели мороженое. Тиффани была в центре, сверкающая звезда золотой галактики, и все же, как она сообщила миру в предсмертной записке, ее погубили издевательства.


Марк Пирс работал и тренировался в обычном спортивном клубе, полном, как все подобные заведения, грубых, потных и отвратительных мужиков. Мужчины всех рас собрались здесь с целью обрести физическое совершенство и применять его на деле. Квадратики на прессе и ужасающие бицепсы были здесь стандартом. Ньюсон отметил, что молодым людям, увлекающимся боевыми искусствами, в какой-то момент попытались напомнить об изначальных духовных корнях этого мастерства. На стенах висели плакаты с изображениями садящегося солнца, неподвижного моря и прекрасными рассуждениями о гармонии и умеренности. С других плакатов смотрели Ван Дамм, Брюс Ли и Терминатор. Клиенты этого клуба приходили сюда не для того, чтобы познать себя и завершить духовное путешествие к целостности. Их целью было научиться одним ударом отделять голову человека от тела.

Ньюсон стоял в дверях, в то время как бритоголовый здоровяк, видимо сотрудник клуба, упорно его игнорировал и продолжал уделять все свое внимание игровому автомату, изображающему кикбоксерский поединок. Наконец игра закончилась.

— Для начинающих — в общественном центре Мосайда, — сказал он, не глядя на Ньюсона. — Но на твоем месте, приятель, я бы просто купил себе пушку.

— Я не собираюсь учиться кикбоксингу, — ответил Ньюсон. — Мне нужно увидеть одного человека. Марка Пирса. Я из полиции.

Ньюсон достал свой жетон, на который мужчина взглянул с плохо скрытым презрением.

— Бля, это ты — инспектор?

— Да.

— Бля-я, значит, южные полицейские такие же задроты, как и ваши футболисты.

— Не могли бы вы сказать мистеру Пирсу, что я его жду?

— Марки! — крикнул бритоголовый молодому человеку, который был занят тем, что посылал удар за ударом в многострадальную голову спарринг-партнера, явно уступающего в классе. — МАРКИ!

Но тот не слышал. Он полностью ушел в свой мир, где были только пот, мышцы и избитая туша противника. Его существование сводилось только к этому. Здоровяк выключил музыкальный центр, орущий на полную катушку гангста-рэп, подошел к рингу и облокотился на канат.

— Марк, твою мать!

Наконец собственное имя проникло в мозг Марка, и он прекратил драться. Повернувшееся к Ньюсону лицо было безумное, агрессивное и одновременно подозрительное, словно у собаки, которую оттащили от миски с едой.

— Тут легавый из Лондона, говорит, что к тебе.

Марк Пирс вспомнил. Моргая от пота, ручьями лившегося по лицу, он положил на голову полотенце и вылез с ринга.

— Не могу уйти, некогда переодеваться и вообще, — объяснил он. — Всего три часа на тренировку, а потом надо чистить сортиры, так что давай быстро, понял?

— Три часа? Вы занимаетесь этим три часа?

— Не сомневайся, блядь, именно столько. У меня никто не выебывается.

Они пошли в раздевалку, где Ньюсона чуть не стошнило от вони. Это была чисто мужская среда, и Ньюсону казалось, что воздух здесь плотный, словно суп, и состоит из одних только пропитанных потом бандажей на скамейке, куда Пирс предлагал ему сесть. Ньюсону пришлось спихнуть тряпки на пол.

— Как долго вы уже тренируетесь?

— Четыре года. Это классно, это моя жизнь, мать ее. Ради этого я живу.

— И еще для того, чтобы иметь возможность однажды устроить Денису Спенсеру показательный кикбоксинг, ведь так?

Пирс удивленно посмотрел на Ньюсона.

— Какого хрена ты знаешь про меня и про Спенсера?

— Я читал ваше сообщение на сайте поиска однокашников.

— Значит, ты с нами учился? Я тебя не помню.

— Нет, я расследую убийство.

— Чье?

— Дениса Спенсера.

Кажется, сначала Пирс даже не понял.

— Что ты хочешь сказать? Ты на что намекаешь? Чье убийство? Ведь не Дениса Спенсера? Ведь не его, а?

— Его, Дениса Спенсера.

— Он ведь в армии.

— Был. Но больше года назад его убили.

— Да иди ты, не может быть.

— В этом не может быть никаких сомнений. Денис Спенсер убит. Я полагал, что вы это знаете.

Изумление на лице Марка Пирса вдруг сменилось отчаянием. Немного придя в себя, он начал завывать:

— Не-ет! Нет, нет, нет, сука, нет!

— Мне жаль, что вы расстроены, — сказал Ньюсон. — Я полагал,что вы будете рады.

— Рад?! Рад?! Да ни хуя я не рад! — Пирс что есть силы ударил кулаком по одному из шкафчиков, сильно погнув его. Он вскочил на ноги и нанес серию ударов по мертвому металлу, который грохотал так, что здоровяк у двери пришел утихомиривать его:

— Я тебе покажу, блядь, как ломать чужое имущество! Я из твоей ебаной зарплаты вычту!

Пирс снова сел, кажется, ярость утекла из него, уступив место отчаянию.

— Я хотел его убить, — сказал он. — Я хотел запинать этого ублюдка до смерти. Я собирался поехать к нему и сделать это в тот самый день, когда получу черный пояс. Я тренировался четыре года. Четыре ебаных года. Он был моей целью. Моей целью.

— Мистер Пирс…

— Только решив, что убью его, я начал жить нормальной жизнью.

— Что ж, кто-то избавил вас от этих хлопот, мистер Пирс, а также от пожизненного срока за убийство. На вашем месте я бы подумал о хорошей стороне этого дела.

— Но я сам хотел это сделать.

— Марк, помимо того сообщения на сайте, вы кому-нибудь рассказывали о том, что с вами сделал Спенсер?

— Нет, это было только между нами.

— Даже подруге не рассказывали?

— У меня нет подруг. Я им не верю. Они все шлюхи. Я люблю только расквашенные морды.

— Денис Спенсер погиб от многочисленных ударов книгой по голове. Подумайте, кто бы мог сделать это от вашего лица?

— Ты хочешь сказать, что его убили книгой?

— Да. Кто-то привязал его к стулу и бил по голове, пока он не умер.

— Это… это просто охуительно, дурдом какой-то! Именно это он сделал со мной!

— Да.

На лице Марка Пирса появилась широкая улыбка.

— Да, это классно. Просто чудно. Охуенно здорово. Тогда все нормально. Так даже лучше. А я собирался прикончить его, запинав, на хрен, до смерти. Да, значит, не только я не мог дождаться расправы. Наверное, он проделал такое не только со мной, а?

— Возможно.

— Вот что я скажу тебе, парень: если узнаешь, кто это такой, передай ему, что я его лучший друг, ага? Он мой брат, тот чувак, который замутил такое с Денисом этим ебаным Спенсером. Брат, мать его! А если ты его сцапаешь и прикончишь, я тебя, блядь, найду и убью! Понял?

31

Марк Пирс не знал о смерти Спенсера. Ньюсон не считал Пирса особенно умным и был уверен, что он просто не смог бы разыграть безумное замешательство при известии, что слишком запоздал с ролью Немезиды. Глядя на список «жертв жертв» в поезде, Ньюсон был почти уверен, что по крайней мере четверо из них никак не были связаны с убийствами, если не принимать во внимание, что они, сами того не желая, предоставили убийце цели и методы.

Напротив имени Хелен Смарт стоял большой знак вопроса.

Ньюсон купил две банки лагера, чувствуя злость на самого себя. Он знал так много и все же не знал ничего. Он чувствовал себя едва ли ближе к разгадке убийцы, чем когда впервые увидел исколотое тело Адама Бишопа. С тех пор убийца совершил еще два преступления, и Ньюсон не мог его остановить. Более того, дело набирало обороты. Между первыми тремя убийствами прошло несколько месяцев, а между последними — три недели. Сколько пройдет еще времени, прежде чем он снова найдет на сайте поиска однокашников ужасные подробности из прошлого очередной жертвы? Ньюсон открыл банку пива и посмотрел на манчестерскую «Ивнинг ньюс». Его уже тошнило от насилия, и все же ему некуда было от него скрыться. Он вдруг понял, что, не желая того, все равно читает статью про все ту же Тиффани Меллорс. Вчитываясь, он начал понимать, что в этой трагедии был один тревожный момент. Все журналисты напирали на то, что никто и понятия не имел о происходящем, и это был самый неприятный момент в убийстве девушки. Они делали ставку на то, что эта странность, несомненно, сыграет свою роль в расследовании этой темы.

Фразу «невидимое насилие» придумали средства массовой информации. Но что такое невидимое насилие? Ньюсон никогда раньше с этим не встречался. Определенно многие жертвы страдали молча, но просто в голове не укладывалось, что девушку довели до самоубийства, и никто даже понятия не имел о том, что творится. Он снова вспомнил свои школьные годы. Действительно, он не знал, что Хелен натерпелась от рук Кристины Копперфильд и ее подруг, но он был уверен, что кто-нибудь, помимо жертвы и обидчиков, должен был знать об этом. Должны быть девушки, которые видели это, которые были в тот момент в раздевалке.

Ньюсон внимательно прочитал заметку и снова подумал об обложке вчерашней газеты. Он понял, что на роль тирана не было ни одного претендента. Тиффани Меллорс была жертвой без преследователя или, по крайней мере, без очевидного преследователя. И все же она была доведена до отчаяния, решилась на нанесение себе увечий и самоубийство. Он поневоле задумался, не могло ли здесь быть ошибки.

Ньюсон заснул на Милтон-Кейнз и проснулся от толчка спустя двадцать минут, когда поезд прибыл в Юстон. Он помотал головой, пытаясь сосредоточиться на фактах своего расследования и уйти от размышлений о насилии в целом. Однако он был убежден, что ответ на вопрос на самом деле лежит в самой психологии тирана или жертвы. Дело было в этом. Тиффани Меллорс казалась девушкой поразительной самоуверенности, пока что-то не довело ее до ручки. Возможно, в этом деле тоже проявится личность убийцы. С другой стороны, если убийца был тираном в школе, это означает, что он умный и знает, как заметать следы. Просто невидимый тиран.

Если Ньюсон сможет понять Тиффани и ее загадочного преследователя, он поймет и убийцу. Это точно. В отсутствие других очевидных линий расследования он решил, что с утра навестит школу Тиффани Меллорс в Руислип, чтобы понять психологию, стоящую за уверенной жертвой и невидимым тираном.


На следующее утро Ньюсону было трудно объяснить ход своих мыслей Наташе, которую он попросил поехать с ним в школу.

— Я просто чувствую, что там что-то всплывет, вот и все, — сказал он. — Что-то, что нам нужно знать, и ты должна поехать со мной. Жертва была девочкой. Я не хочу один бродить по школе и пытаться разговорить кучу девиц.

— Ненавижу школы, — пожаловалась Наташа. — Они напоминают мне мою собственную.

— Что ж, представь, каково мне. Шесть лет полного безразличия со стороны женского пола, сегодня будет то же самое.

Наташа достала маленькое зеркальце из сумочки и в пятый раз за последние несколько минут посмотрела на свое отражение. Подбитый глаз выглядел лучше, но она все же очень стеснялась его.

— Как дела с Лансом? — спросил Ньюсон.

— Хорошо. Отлично. Он очень, очень милый. Я думала, он жутко разозлится, что я не принесла цветы домой, но ничего. Сказал, что понимает. С тех пор он просто душка.

— Наташа, — тихо сказал Ньюсон. — Пожалуйста, послушай себя.

— Что! — резко бросила она. — Что?

— Он бьет тебя, а ты радуешься, что он не злится.

— Ты не понимаешь.

— Действительно не понимаю. Ладно, поехали.


В то утро они были не единственными посетителями школы «Онерин Биван». Вокруг ворот по-прежнему толпились группы журналистов, и сюда бесконечным потоком стекались местные жители, чтобы положить цветы и мягкие игрушки у школьной ограды.

Внутри школы людей было не меньше. Ньюсон ожидал присутствия прессы и множество цветов. Чего он не ожидал, так это армии консультантов.

— Их так много, — сказала Наташа.

— Мы обязаны предоставлять поддержку нуждающимся, — объяснила секретарь школы. — Если кто-нибудь из учащихся получит моральную травму, нам придется за это отвечать.

— Что ж, думаю, вы хорошо подготовились, — ответил Ньюсон.

Действительно. В каждом кабинете была своя группа поддержки, специалисты по моральным травмам и нервным срывам.

— Черт, если бы они раньше так старались, — сказала Наташа, — возможно, Тиффани Меллорс была бы жива.

— Сомневаюсь, — ответил Ньюсон. — Всегда будут тираны, и всегда будут жертвы. Подготовка и тренинги не всегда помогают.

Говоря это, Ньюсон не думал о Лансе, но Наташа определенно поняла это именно так. Она поджала губы и замолчала. Ньюсону безумно хотелось все исправить, но он знал, что будет только хуже. К тому же он сказал правду, хоть и неумышленно.

Ученики, конечно, были очень горды происходящим. Никто из них в жизни не чувствовал себя столь значительным, и никому еще не удавалось так легко сбегать с уроков. Группы девушек с заплаканными глазами в обнимку слонялись по коридорам. Ребята бегали туда-сюда с крутым и суровым видом, готовые разделаться с невидимым тираном, если он попытается играть с ними в свои мерзкие игры.

Наташе и Ньюсону для проведения бесед была предоставлена тихая комнатка медсестры. Один за другим перед ними представали одноклассники Тиффани.

Сначала пришли самые близкие друзья, компания, которую Ньюсон видел на фотографиях в бикини на обложке манчестерской «Ивнинг ньюс». Ньюсон с раздражением заметил, что, несмотря на свою должность, боится четырнадцатилетних девочек ничуть не меньше, чем двадцать лет назад.

Эти девочки были симпатичные, уверенные в себе и кокетливые, насколько позволяли школьные правила. Ньюсон подумал о своей однокласснице Салли Уоррен, которая безуспешно пыталась успокоить в фойе гостиницы разбушевавшегося малыша и которая больше не являлась объектом вожделения. Раньше она тоже была маленькой звездочкой. Все мальчишки хотели с ней танцевать, но в последний раз она танцевала со своим маленьким сыном. Ньюсон задумался, какие сообщения оставят эти свежие на вид девочки на сайте www.FriendsReunited.com через двадцать, тридцать, сорок лет.

— Она была классная. Самая лучшая подруга. Я буду скучать о ней до конца моей жизни, — сказала девочка по имени Ники, слово в слово повторяя сентиментальные заявления предыдущих трех девочек, которых Ньюсон и Наташа уже видели. — Это, ну, словно она всегда была лучше всех, понимаете? Лучшие вечеринки были у Тиффани. И когда она предлагала что-то сделать, все соглашались и шли за ней.

— Они ей завидовали, — сказала Наташа, когда Ники вышла из комнаты. — Мне знакомо это чувство. Некоторым девочкам все удается. Мальчики сходят по ним с ума, а остальные девочки хотят оказаться на их месте. Тиффани Меллорс была одной из таких. И в нашем классе такая была. Я помню, что вроде даже любила ее, но втайне ненавидела. Я знала, что умнее ее и лучше, но ей стоило только пальчиком поманить, и я бы бросила все на свете и побежала за ней галопом.

— И она поманила?

— Нет. Я была где-то между дурнушками и крутыми девчонками. Они вроде как терпели меня и приглашали на вечеринки, когда народу было маловато. Но я не была в центре, как эти девочки, как малышка Ники. Я уверена, что она та еще сучка.

— Ну да. Мы посмотрели золотых девочек класса. А Тиффани Меллорс была у них главной, да?

— Несомненно.

— Тогда получается, что все, что они говорили о причине ее смерти, противоречит тому, кем она на самом деле являлась. Думаю, именно здесь мы что-то упустили.

— Что же?

— Я выясню это. Господи, Наташа, я очень надеюсь, что ошибаюсь, потому что, если я не выясню, что здесь произошло, это будет катастрофа, и более того, это случится снова.

Раздался стук в дверь, и вошла секретарь.

— Пригласить следующую группу, инспектор?

— Нет, — ответил Ньюсон. — Мне бы хотелось, чтобы вы привели еще раз тех, кого мы уже видели. Я бы хотел снова увидеть ближайших подруг Тиффани. Пусть войдут все вместе.

Вернулись четыре девочки. Одной из них вскоре предстояло занять место Тиффани, самой крутой девчонки в классе.

— Итак, девушки, — сказал Ньюсон. — Я бы хотел еще раз поговорить с вами об издевательствах.

Выражение лиц девушек указывало на то, что они рассчитывали услышать что-нибудь более захватывающее. Они явно полагали, что по этому поводу сказать больше нечего.

— Мы уже сказали, — устало подала голос Ники, — что не знаем, кто издевался над Тиффани. Если бы знали, мы бы просто убили эту дрянь.

Другие девочки кивнули в согласии.

— Я не спрашиваю, кто, по вашему мнению, мог издеваться над Тиффани Меллорс. Я хочу знать, над кем издевалась она.

Ньюсон помолчал, прежде чем добавить:

— Над кем издевались все вы, Ники.

Девочки сидели словно громом пораженные.

— Ну же, — не отставал Ньюсон. — Вы ведь очень крепкие девчонки. Мне бы не хотелось с вами ссориться, это уж точно, а ведь Тиффани была главной, так? Все другие девочки хотели быть как она, да? И я хочу знать, за чей счет росла эта власть? Кто был пассивной стороной? Чью жизнь вы превратили в кошмар?

Девочки не отвечали. Ники с вызовом посмотрела на Ньюсона, а три остальные девочки вертели на пальцах колечки и смотрели в пол. Было ясно, что именно Ники унаследует корону Тиффани.

— Я ничего не скажу, — сказала будущая королева. — Никто из нас ничего не скажет, — добавила она, на случай если у кого-нибудь было другое мнение.

— Отлично, это все, что я хотел узнать, — сказал Ньюсон. — Спасибо, девочки. Вы свободны.

Девушки вышли. Зашла секретарь.

— Хорошо, — сказал Ньюсон. — А теперь мне бы хотелось поговорить с остальными, по одному, пожалуйста.

— Сначала девочек, — добавила Наташа, и затем, повернувшись к Ньюсону, добавила: — Экономлю твое время, Эд. Нам нужна девочка, поверь мне.


Ньюсон и Наташа вычислили ее в тот момент, когда она зашла в комнату. Определенно, эта девочка была жертвой, или, по крайней мере, превратилась в жертву, попав не в тот класс и не в ту компанию. Ее волосы с прямым пробором уныло висели вдоль щек, глаза упорно смотрели в пол, когда она вошла в комнату и села на стул. На ней были длинная юбка и мешковатый джемпер, не дающие никакой информации о ее фигуре, лицо было бледное и в прыщах. Они смотрели на корону из сальных волос на голове девочки и на плотно прижатый к шее подбородок.

— Таня, — сказала Наташа, — не волнуйся, о нашем разговоре никто не узнает. Тиффани Меллорс издевалась над тобой?

Девочка не ответила.

— Пожалуйста, Таня. Это очень важно. Нам нужно знать ответ.

Через несколько секунд Таня что-то пробормотала.

— Извини, Таня, я не расслышала.

— Я рада, что она умерла, — повторила Таня по-прежнему очень невнятно, но на этот раз не было сомнения в том, что именно она сказала.

— Почему ты рада, что она умерла? — спросила Наташа.

— Потому что она сука.

— Таня, — вступил в разговор Ньюсон. — Не могла бы ты закатать рукава свитера?

Таня не пошевелилась. Казалось, она застыла навеки.

— Я бы хотел, чтобы ты показала мне свои руки, — настойчиво повторил Ньюсон.

Таня по-прежнему не двигалась.

— Нет, — сказала она.

— Боюсь, мне придется настоять на этом, — сказал Ньюсон.

— Вы не можете меня заставить.

Наташа махнула Ньюсону рукой и заговорила:

— Таня, мы не хотим тебя заставлять. Не нужно нас бояться, но мы расследуем убийство. Это полицейское расследование, Таня. Пожалуйста, сделай то, о чем попросил инспектор.

Медленно и по-прежнему не поднимая головы, Таня закатала рукава свитера. Бледные, худые руки, показавшиеся из рукавов, были исчирканы шрамами крест-накрест.

— Таня, — спросил Ньюсон. — Ты сама сделала это?

Таня не ответила. Через некоторое время Ньюсон повторил свой вопрос.

— Нет, — ответила Таня.

— Это сделала Тиффани Меллорс?

Но Таня больше ничего не сказала. Насколько Ньюсон понял, ей нечего было добавить.

После того как девочка вышла из комнаты, Ньюсон попросил секретаря привести остальных учеников. Он объяснил, что необходимо поговорить со всеми одноклассниками Тиффани, включая мальчиков.

— Зачем? — спросила Наташа, когда они ненадолго остались одни в комнате. — Мы же нашли жертву!

— Если мы сейчас уйдем, — объяснил Ньюсон, — Ники и ее подружки-дьяволицы решат, что Таня все нам рассказала, и ее жизнь не будет стоить даже ломаного гроша. Если же мы поговорим со всеми остальными ребятами, у Ники и ее подруг не будет причин подозревать Таню. Мы не можем просто так допросить ее, наслав на девочку еще большую беду, и смотаться.

— Конечно, нет. Ты прав, — ответила Наташа и обняла Ньюсона. — Ты отличный парень, Эдди Ньюсон. Надеюсь, ты это знаешь. Просто классный.

Ньюсон не ответил, каждой клеточкой тела впитывая это короткое дружеское объятие. Ее руки на его плечах, мимолетное прикосновение ее груди, ее губ рядом с его ухом, запах ее волос и мягкая волна волос, прокатившаяся по его щеке. Это длилось пару секунд, но Ньюсон сумел впитать эти секунды и навсегда запереть их в своем сердце.

Ньюсон больше ничего не сказал по поводу допроса Тани Вэддинэм. Когда они с Наташей вышли из школы и сели в припаркованную на улице машину, он открыл бардачок, вытащил записную книжку со списком жертв и их жертв и добавил два новых имени: Тиффани Меллорс и Таня Вэддинэм.

— Что ты делаешь, Эд? — дрожащим от волнения голосом спросила Наташа. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что наш убийца переместился из прошлого в настоящее, — ответил Ньюсон. — Я не верю, что Тиффани Меллорс совершила самоубийство. Она была тираном, и кто-то убил ее.

32

На тротуаре перед маленьким домиком Меллорсов лежали горы цветов. Когда Ньюсон и Наташа вышли из машины, бедно одетая пожилая женщина, положив букетик, сошла с тротуара и вытерла слезу.

Мать Тиффани Меллорс открыла дверь и впустила их в дом. У нее были заплаканные глаза, и она была не в восторге от предстоящего разговора с полицией.

— Я правда не знаю, что сказать, — произнесла она, провожая Ньюсона и Наташу в гостиную, заставленную кожаной мебелью. — Полиция должна заниматься школой, найти того, кто довел мою бедную девочку до самоубийства, а не разговаривать здесь со мной.

— Мы постараемся не отнять у вас много времени, миссис Меллорс, — уверил ее Ньюсон. — И пожалуйста, не сомневайтесь, что мы, как и вы, намерены разобраться с причинами этой ужасной трагедии.

Миссис Меллорс достала платок из яркой упаковки.

— Тиффани умерла вскоре после прихода из школы, — сказал Ньюсон. — Вы нашли ее тело, когда вернулись домой в шесть тридцать. Правильно?

— Да, правильно. — Миссис Меллорс было трудно справляться со своими эмоциями. — Я пришла домой и позвала ее помочь мне приготовить чай, она не ответила, я пошла наверх и… и…

— Да, миссис Меллорс, не нужно снова к этому возвращаться. Просто скажите мне: Тиффани обычно была дома после школы?

— Да, мы с отцом оба работаем. Я прихожу домой в половине седьмого, а он чуть позже. У Тиффани был ключ, и она приходила домой после школы, если не было тренировки или она не шла в гости.

— Значит, она была ответственной девочкой? Независимой?

— Да, самой лучшей, инспектор. Самой хорошей.

— Во сколько она приходила домой? Около половины пятого?

— Да. Обычно она успевала сделать все домашние задания к моему приходу. Она брала диетическую колу в комнату и…

Миссис Меллорс расплакалась. Когда она пришла в себя, Ньюсон попросил ее разрешения посмотреть комнату Тиффани. Миссис Меллорс неохотно согласилась.

— Муж хочет переехать, — сказала она, когда они поднимались по лестнице, — но это был ее дом. Я просто не могу уехать отсюда.

Она открыла дверь, на которой по-прежнему висела табличка: «Территория Тифф. Родители без разрешения не допускаются». Ньюсон заметил, что миссис Меллорс беззвучно плачет. Внутри комната представляла собой типичную спальню девочки-подростка. На стене плакаты мальчуковых групп, мягкие игрушки на полках и модные журналы на кровати. На туалетном столике полно разных украшений и косметики, за рамку зеркала засунуты записки и открытки. Сразу бросалось в глаза, что Тиффани была очень аккуратная девочка. Журналы были сложены ровной стопкой, вся косметика была красиво расставлена.

— Наверное, Тиффани гордилась своей комнатой? — спросил Ньюсон.

— Да, очень. Она все здесь делала сама, и убиралась, и пол пылесосила. Я говорила, что это самая чистая комната во всем доме. Она ненавидела беспорядок.

— И все же она… — Ньюсон замолчал на полуслове. Он думал вслух. Перед туалетным столиком на маленьком коврике стоял резной стул.

— Мы еще не решили, что делать с полом, — сказала миссис Меллорс, уже не сдерживая слез. — Я хочу оставить ее комнату, как она есть, но весь ковер промок… пропитан…

— Мы понимаем, миссис Меллорс, — тихо сказала Наташа. — Не нужно ничего говорить.

— Тиффани умерла на этом стульчике? — спросил Ньюсон.

— Да. Наверное, она смотрела на себя, когда…

Ньюсон шагнул к коврику и внимательнее всмотрелся в стул и столик.

— Их вымыли?

— Да, моя невестка все вычистила, когда пришла поддержать нас. Тифф так любила свою тетю.

Ньюсон опустился на колени и посмотрел на сиденье и ножки стула. Он был словно предназначен для принцессы из диснеевского мультфильма — насыщенного кремового цвета с темно-красным мягким сиденьем.

— Он у нее с одиннадцати лет. Думаю, она уже тогда начала чувствовать, что хочет быть другой, более взрослой.

— Мне придется забрать у вас этот стул, если можно, миссис Меллорс, — сказал Ньюсон.

— Что вы хотите с ним сделать? — спросила она. — Зачем вам нужны ее вещи?

— Надеюсь, я таким образом смогу пролить свет на причины того, что случилось с вашей дочерью, миссис Меллорс. Боюсь, мне придется забрать его на пару дней.

— Делайте что хотите.

— На туалетном столике стоит кофейная чашка. Миссис Меллорс, вы сказали, что ваша дочь пила диетическую колу.

— Она выпивала баночку каждый день, когда возвращалась из школы. Она ее обожала.

— Она пила кофе?

— Дома — нет. В «Старбаксе» пила, говорила, он там вкусный. Дома — почти нет. Очень редко… Наверное, в тот день все было в ней не так да?

Ньюсон увидел то, что ожидал. Он надел пластиковые перчатки, взял стул, кофейную чашку и пошел вниз. Он снова уверил миссис Меллорс, что вскоре объяснит все, что будет необходимо, и они с Наташей уехали.

Наташа была за рулем. Ньюсон позвонил в местный морг и сообщил, что скоро прибудет. Затем он связался с патологоанатомом, выезжавшим на место преступления, и попросил его встретиться с ним в морге.

— Мне плевать, что вы заняты! — резко бросил Ньюсон в трубку. — Нет, ждать я не могу, и это не обычная ситуация. Это вы так думаете, доктор, но я думаю, что это потому, что вы либо слепой, либо тупой… Я буду говорить таким тоном, каким захочу, и позвольте мне сказать вам, доктор, что я собираюсь подать на вас в суд за полную профессиональную некомпетентность. И я намерен посоветовать местному полицейскому отделу найти кого-нибудь другого для следственной работы! — сказал он и убрал телефон.

— Черт, Эд, — удивленно сказала Наташа, — обычно ты так не злишься.

— Обычно я не сталкиваюсь с таким невероятным непрофессионализмом. Из-за этого идиота тетка Тиффани уничтожила все доказательства, которые наверняка были на месте убийства.

Ньюсон снова взял телефон и сделал пару звонков, договорившись с местным коронером и членом местного отдела уголовного розыска встретиться в морге.

— Ты никогда так не разговариваешь, — сказала Наташа. — Тебе нужно чаще показывать свою власть, тебе это идет.

Они приехали в морг раньше всех, и Ньюсон немедленно потребовал показать тело мертвой девочки. Служащий морга вкатил тележку с телом и скинул с него простыню. Невозможно привыкнуть к виду мертвых подростков и детей, молодых и здоровых людей, ушедших из жизни. Это было самым тяжелым в работе Ньюсона.

Он взял лупу и изучил израненные руки девочки, единственные части тела, которые утратили изначальную чистоту. Ему хватило одного только взгляда, чтобы подтвердить свои подозрения.

— Человек, который констатировал самоубийство, точно вылетит со своей работы.

В этот момент появился тот самый человек в сопровождении коронера и констебля из местного полицейского участка.

— Вы инспектор Ньюсон? — спросил врач.

— Да. А вы, должно быть, доктор Форрест?

— Да, это я, и я бы хотел заметить, что мне не нравится, когда по телефону на меня орут всякие сварливые детективы, которые считают, что если они работают на Скотленд-Ярд…

— Доктор Форрест, — сказал Ньюсон, прерывая гневную речь врача, — можно мне поинтересоваться, когда вы последний раз присутствовали на месте вскрытия вен, при котором отчаявшаяся и доведенная до ручки девушка хладнокровно и с потрясающей анатомической точностью вскрыла бы себе обе лучевые артерии?

Доктор Форрест был крупный мужчина. Он подошел к Ньюсону и возвышался над ним. Но тон Ньюсона смутил его.

— Что вы хотите сказать?

— Это простой вопрос, доктор. Я поясню: когда вы в последний раз видели совершающую самоубийство четырнадцатилетку, у которой хватило ума и твердости нанести продольные, продольные, а не поперечные надрезы, как сделал бы любой на ее месте, и которые, спешу вас заверить, гораздо реже приводят к летальному исходу.

Доктор Форрест сделал шаг назад.

— Да-да, но…

— Остальные раны поперечные, так ведь?

— Пробные порезы, инспектор. Обычное дело при самоубийствах.

— Да, я знаю, но гораздо чаще они встречаются при попытках к самоубийству, в основном это перерезанные вены, что особенно распространено среди подростков. Человек режет и смотрит на результат, наносит маленькие, но заметные ранки. Эти так называемые «пробные порезы» не смертельны, если только они не получаются глубже, чем хотелось бы. Порезы крест-накрест, которые разрезают только внешние вены и из которых кровь течет довольно умеренно. В этом случае, однако, невинная, не умудренная опытом девушка, которая просто чиркала по руке ножом, вдруг вогнала нож глубоко в запястье, нашла главною лучевую вену и разорвала жесткую мышцу вокруг нее, проведя ножом вдоль и нанося летальный порез. Порез, из которого кровь человека начнет хлестать во все стороны и который убивает за несколько минут. Четырнадцатилетняя Тиффани Меллорс сделала это не один раз, а дважды. Вас это не удивляет, доктор?

Последовало молчание. Лицо здоровяка покраснело, кулаки были сжаты.

— Хорошо, положим, я согласен, что девочка оказалась необыкновенно предусмотрительной. Но была ведь записка, а следов борьбы не было. Я не видел причин подозревать, что что-то не чисто, и сейчас не вижу.

— Не видно здесь только одного, доктор. Крови. Крови на стенах, на кровати, на потолке. Почти вся кровь вытекла на ковер под стулом. Мы с вами прекрасно знаем, что происходит, когда вскрывается лучевая вена. Кровь хлещет словно из шланга. В случае такого самоубийства комната вся в крови. Единственный вариант, когда кровь течет в одном направлении, это когда руки остаются в одном положении, вдоль тела.

— Именно так она и сидела, когда я приехал.

— А каковы шансы, что, сделав это, девочка сидела неподвижно? Думаю, ничтожны. К тому же, сделав первый разрез, ей пришлось бы взять нож в другую руку и найти вену на второй руке. В это время кровь из первой вены хлестала бы в разные стороны и заливала стены и мебель.

— Я приехал на место преступления, не думая о криминальной стороне вопроса, инспектор. Я увидел, что это самоубийство, и по-прежнему считаю, что это оно и есть. Есть записка, которая, по словам матери, написана почерком девочки…

— Вы следственный патологоанатом! — почти закричал Ньюсон. — Вы когда-нибудь слышали о принуждении? Где нож?

— Ну… я… я…

— Я читал в вашем заключении, что девочка предположительно убила себя ножом, взятым на кухне.

— Да, это так. Мать опознала его.

— Где он?

— Она попросила его забрать. Я так и сделал. Я положил его в пакет и забрал в свой кабинет… и… я выкинул его… Инспектор, девочка была одна в комнате. Следов борьбы не было, была записка… Я просто подумал…

— Господи! — воскликнул Ньюсон. — А я-то полагал, что первый, самый первый принцип следственной медицины заключается в том, чтобы ничего не трогать и ничего «просто» не думать.

В комнате повисла тишина. Доктор Форрест в смущении смотрел в пол. Коронер и местный детектив явно не знали, что сказать. Ньюсон смотрел на тело девочки. Было так дико обсуждать эти вещи в ее присутствии. Он натянул простыню на оголенное тело.

— Что было надето на девочке, когда вы ее нашли?

— Школьная форма. Она только сняла галстук и блузку. На ней были лифчик, юбка, носки и туфли.

— Где одежда?

— У нас, — ответил служащий морга.

Ньюсон повернулся к констеблю:

— Я хочу, чтобы носки отправили в лабораторию. Полагаю, вы найдете на них следы скотча. Если изучите стул, на котором сидела Тиффани в момент смерти, то обнаружите, что на ножках немного слезла краска, как будто их обмотали клейкой лентой, а потом сорвали. Стул лежит в багажнике моей машины, и еще там чашка, в которой явно был кофе, который Тиффани приготовила для убийцы, хотя сомневаюсь, что мы обнаружим отпечатки или следы ДНК. Также нужно осмотреть предплечья девочки, потому что, думаю, наряду со шрамами мы найдем доказательства того, что ее связывали. Кто бы это ни сделал, он не пользовался клейкой лентой, потому что знал, что она оставит заметный след на коже. Думаю, это был какой-то провод, так что под порезами должны быть ссадины. И также, пожалуйста, исследуйте ее язык. Я абсолютно уверен, что у нее во рту был кляп, следов клейкой ленты нет, значит, это был именно кляп.

— Инспектор, — впервые открыл рот коронер, — что же, по-вашему, произошло в комнате девочки?

— Тиффани Меллорс пришла домой из школы, и вскоре после этого раздался звонок в дверь. Посетитель либо знал Тиффани, либо был уверен, что сможет убедить ее впустить его в дом. Она приготовила ему кофе и взяла себе банку диетической колы. Этот человек поднялся в спальню Тиффани. Оказавшись там, он поставил кофе на туалетный столик и усыпил жертву. Полагаю, хлороформом, потому что первые отчеты говорят, что в комнате горели ароматические палочки. Думаю, он зажег их, чтобы скрыть запах. Когда Тиффани Меллорс очнулась, у нее во рту был кляп, а ноги были прикреплены лентой к стулу. Мужчина держал в руке кухонный нож, который принес из кухни, пока Тиффани была без сознания. Угрожая ей ножом, он заставил ее написать «предсмертную» записку. Затем он привязал ее руки к спинке стула и начал наносить порезы. Ему нужно было, чтобы руки были связаны, потому что иначе кровь хлестала бы в разные стороны и забрызгала его. Самым главным для него был способ пытки Тиффани, а также то, чтобы она страдала, будучи в сознании. Он хотел, чтобы она знала, что он резал ей руки вдоль и поперек. Нанеся несколько ран, имитирующих пробные порезы подростка, он аккуратно нанес Тиффани смертельные раны. Затем он стоял и смотрел, как она быстро истекла кровью. Когда Тиффани потеряла сознание, он вынул кляп, положил нож на пол, убедившись предварительно, что на нем остались отпечатки пальцев Тиффани, и вышел из дома. Это тихая улочка, и он ушел незамеченным, хотя мне нужен будет полный список допросов соседей, вдруг кто-то что-то видел.

— Но, инспектор, — в ужасе спросил коронер, изменившись в лице, — почему?

— Прочитайте записку, которую он заставил ее написать, — ответил Ньюсон. — «Меня погубили издевательства».

33

— Эд, кто он?

Ньюсон и Наташа отъехали от морга Руислипа и направлялись обратно в город, пробираясь через послеобеденную пробку, усиленную машинами родителей, забиравших детей после школы.

— Не знаю, Наташа. Не знаю.

— Как он попадает в дома? Как ему это удается? Все жертвы распахивают перед ним дверь. Нет, ты подумай, эта девочка ведь наверняка была послушная, да? Ее учили не открывать двери кому ни попадя. Но он звонит, она его впускает, делает ему кофе, господи боже мой, и через полчаса он ее убивает. Как он это делает?

Ньюсон не ответил.

— Знаешь, что мне непонятно? — спросила Наташа. — Я тут подумала, может, дело не в том, что они его знают. Может, он просто представляет какую-то организацию… Может быть, он…

— Полицейский?

— Если это так, его удостоверение откроет любую дверь и не вызовет подозрений. Никто ведь не ожидает, что полицейский окажется убийцей? И не забывай, Эд, ты его знаешь. Кристина Копперфильд четко дала это понять, когда оставила тебе сообщение. Ты знаешь много полицейских.

— И если говорить начистоту, многие полицейские — жестокие люди.

— Да, по крайней мере, некоторые из них.

— Некоторые — это мягко сказано, Наташа. Я знаю, сколько таких в Скотленд-Ярде.

Дорога в город проходила мимо школы, в которой они были несколько часов назад. Как раз закончились уроки. Огромная толпа в зелено-желтых нарядах шла мимо цветов, рядом в поисках новых историй болтались два-три репортера. Вдруг кое-кто привлек внимание Ньюсона. Высокая спортивная фигура в классических солнцезащитных очках «Рэй-Бэн».

Роджер Джеймсон.

— Кстати, о копах, — сказал Ньюсон. — Вот один из них, американский коп. Я его знаю. Мы вместе учились в школе.

Ньюсон припарковал машину и подошел к бывшему однокласснику.

— Что ты здесь делаешь, Роджер?

— То же, что и ты. Смерть девочки, которая здесь училась, была во всех новостях. Все списали это на насилие, и они правы. Но люди не знают всей картины, правда?

— Я спросил, что ты здесь делаешь.

— Ой, да ладно тебе, Эд! Ты прекрасно знаешь, что я здесь делаю. Я пытаюсь узнать, кого порезывала эта девчонка, Тиффани Меллорс. Ты был в школе, так что, полагаю, уже понял, кто это. Только начав читать о прекрасной мисс Меллорс, я понял, что она не была жертвой, по крайней мере, до тех пор, пока до нее не добрался наш серийный придурок. Очевидно, тот, кто убивает тиранов, начал со старичков. Теперь он переключился на молодняк, но, видимо, есть связь между ребенком, которого мучила Тиффани, и убийцей. Найди связь, найдешь убийцу. Поэтому я и болтаюсь у школьных ворот и ищу связь. Не беспокойся, я не собираюсь добавлять педофилию к своим разнообразным преступлениям против общества.

— Кажется, тебя от этого расследования клещами не оттащишь. У меня такое ощущение, что ты получаешь информацию из полиции.

— Но ты же знаешь, Эд. Я тебе говорил. Я знаю этого убийцу. Он такой же, как я. И именно поэтому я его поймаю.

В этот момент подошла Наташа.

— Добрый вечер, мисс, — сказал Джеймсон, снимая очки и глядя на Наташу с задорной, легкой улыбкой.

— Привет, — ответила Наташа. — Вы учились в школе с Эдом, так?

— Да. Мы старые друзья.

— Но вы американец.

— Теперь да. Но раньше я им не был. Офицер Роджер Джеймсон, полиция Нью-Йорка, к вашим услугам, мадам, — сказал Джеймсон, протягивая большую сильную руку. Он был почти на фут выше Ньюсона и Наташи, стройный и сильный.

Наташа выдала свою лучшую улыбку.

— Сержант Наташа Уилки, — мило сказала она. — Ее Величества столичная полиция.

Наташа и Джеймсон засмеялись.

Ньюсон вскипел. Он видел, что Джеймсон был как раз в Наташином стиле: большой, симпатичный, сексуальный — и к тому же ублюдок и тиран.

— Роджер голубой, — сказал он.

— О, — ответила Наташа, явно ошарашенная такой неожиданной и лишней информацией.

Джеймсон тоже выглядел растерянным. Повернувшись к Ньюсону, он уставился на него злобными прищуренными глазами. Ему явно не понравилось то, как бесцеремонно и агрессивно вытащили наружу его личную жизнь.

— Да, ты прав, — сказал он. — Мне понадобилось много времени, чтобы понять это, Эд, но в конце концов я это осознал.

— Да, ну… — Теперь Ньюсон был смущен, поняв, насколько глупо и грубо это прозвучало. — Неважно.

— Скажи, Эд, — продолжил Джеймсон, по-прежнему с улыбкой, но продолжая злобно щуриться, — а сколько тебе понадобилось времени, чтобы понять, что ты хочешь спать со своим сержантом?

Теперь пришла очередь Ньюсона застыть словно от удара молнии.

— Я не знаю, о чем…

— А с чего тебе еще так на нее смотреть…

— Я не понимаю, о чем ты…

Наташа ужасно покраснела, но изо всех сил старалась не потерять лицо.

— Очень интересная у вас беседа, мальчики. Я, наверное, пойду в машину. Но нам нужно ехать в офис, Эд. До свидания, офицер Джеймсон. Было приятно познакомиться.

— Взаимно, мадам.

Наташа пошла к машине.

— Миленькая, — сказал Джеймсон. — Кто ей по морде дал? Парень? Ты сказал, что на нее напали. Полагаю, ты вмешался и уделал этого парня. Хотя вряд ли это в твоем стиле, так? Но попытайся. Может, в награду получишь сладенькое.

Ньюсон был зол скорее на себя, чем на Джеймсона.

— Зря я откровенничал с тобой, — сказал он.

— Да, могу сказать то же самое, — ухмыльнулся Джеймсон.

— Полагаю, это справедливо.

— К тому же, Эдди, мне не нужны твои откровения. Я и так тебя знаю. Это мой талант.

— Не забывай, что я просил тебя составить список твоих поездок в Британию за последние два с половиной года.

— Список я отослал на твой адрес. Надеюсь, ты мне позвонишь и скажешь, совпали ли даты?

— С чем совпали, Роджер?

— Эд, я тебя умоляю. Я же говорил тебе, что далеко не дурак. Я знаю, что в этом расследовании должно быть еще несколько дел. У тебя есть доступ к центральному архиву, а у меня нет. Полагаю, ты туда залез, перешерстил все нераскрытые дела и нашел еще несколько художеств нашего убийцы. А теперь ты хочешь знать, был ли я поблизости, когда совершались эти убийства, потому что если был, то я и есть убийца.

— Да, возможно, это именно то, о чем я думал.

— Или, может быть, я послал Хелен Смарт сообщение и рассказал ей обо всем. Я могу быть очень убедительным. Не пропадай, Эд. — Джеймсон повернулся и ушел, а Ньюсон отправился к Наташе в машину.

— Хм… это замечание Джеймсона, — сказал Ньюсон, — насчет… ну…

— Насчет того, что ты хочешь со мной спать?

— Да, именно. Просто дикость. Глупый, ужасно дешевый удар. И, естественно, просто чушь. Конечно, ты понимаешь.

— Конечно, — ответила Наташа.


Придя домой, Ньюсон нашел сообщение Роджера Джеймсона с датами приездов в Британию. Джеймсона не было в стране, когда убили Адама Бишопа. И когда Нейла Брэдшоу замучили в амбаре. Однако он был здесь, когда Денису Спенсеру вышибали мозги книгой и, что более важно, когда Энджи Тэтум получила свой жуткий эквивалент заячьей губы. Ньюсон уже знал, что Джеймсон был в Британии, когда Фарре Портер сломали позвоночник и вымочили ее в кислоте.

Также было сообщение от Хелен Смарт. Ньюсон без малейшей охоты открыл его.

«Привет, Эд.

От меня никуда не деться, да? Придется поменять адрес электронной почты. Я сижу дома одна, ну конечно, не совсем одна. Со мной Карл, но ему шесть, и он смотрит „Ох уж эти детки!“. Я его люблю, но он не самый интересный собеседник. Дети могут говорить ужасные вещи и совершать ужасные поступки много-много раз. Я только что из ванны и сижу голая в спальне. Моя кожа еще влажная. Может быть, ты не хочешь этого знать, но, сидя в ванной, я думала о тебе, трогая себя в горячей воде. Удали это. Прямо сейчас возьми и удали. Давай же, прокрути его до меню, и удали. Все еще читаешь? Я так и думала. Я сижу скрестив ноги. Ноутбук лежит у меня на коленях, он ведь для этого и придуман, правда? Это удобная поза, потому что одной рукой я могу наяривать это сообщение, а другой — у себя между ног. Наяривать, понимаешь? Ты в последнее время не заглядывал на www.FriendsReunited.com? Эта проблядушка Салли Уоррен создала на сайте страницу памяти. Мы все должны разделить наши размышления и нашу грусть насчет смерти Кристины Копперфильд. Я так и сделала, я написала, что я ДУМАЮ, это классно, и мне ГРУСТНО, что этого не случилось раньше. Да, правда, вот такая я СУКА, Эд. Но по крайней мере я честная. Не говори мне, что Салли Уоррен и правда расстроена. „Прекрасная свеча задута. Свеча на ветру“. Чушь собачья, ей это НРАВИТСЯ, ей нравится эта драма, Кристину убили, как чудесно! Это означает, что Салли Уоррен победила. Она не была такой же красоткой, как Кристина, и пользовалась меньшей популярностью, но она жива, ее не убили. Теперь она заняла место лидера.

Сегодня я очень зла, Эд. Нет, не волнуйся, ты ни при чем. Я не собираюсь прийти к тебе в гости с ножницами. Это касается дела, над которым я работаю, и мне не с кем об этом поговорить. Уж явно не с Генри Чамберсом, это точно. Идиот. Просто скотина. Мы сидим в одной комнате, пытаясь разобраться с самыми ужасными человеческими трагедиями, а единственное, о чем он в состоянии думать, это как бы меня облапать. Я вижу это в его глазах каждую минуту общения с ним. Наблюдаю, как у него потеют ладони, когда он приближается ко мне. Знаешь, он все для меня сделает. Этот человек сделает все, что угодно, лишь бы покорить меня. А я сделаю все, что угодно, лишь бы он держался от меня на расстоянии поганой метлы. Забавно, да?»

Ньюсон остановился на минуту, размышляя о Генри Чамберсе, страдающем от любви к Хелен. Ньюсон почти не запомнил его, он помнил только очевидный факт: Генри без ума от Хелен. Маленький, тихий, безликий человек. Своего рода человек, которого никто не замечает.

«Человек, которого все знают».

Хелен Смарт думает, что он сделает для нее все, что угодно. Неужели? Так уж и все? Разве любовь на это способна? А безответная любовь? Ньюсон любит Наташу, и он уверен, что сделает для нее все. Но так ли это? Так уж и все? Сможет ли он убить ради нее? Если в жизни Наташи появится человек, устранив которого он сделает ее абсолютно счастливой, пойдет ли он на убийство?

Нет. Он умрет за нее, это точно. Он убьет любого, чтобы защитить ее, это тоже верно. Но он не убьет ради нее. Конечно нет. Это не любовь, потакать безумию другого человека, пособничать беспределу просто потому, что хочешь спать с женщиной, жить с ней. Если кого-то любишь, то пытаешься сделать человека сильнее, а не потакаешь слабостям.

Но Ньюсон нормальный. И влюблен в нормальную девушку. А Генри Чамберс? А Хелен Смарт? В последнем случае — не вполне. Он написал «Генри Чамберс» в блокноте и снова вернулся к сообщению Хелен.

«Знаешь, что меня злит? Тебе интересно?»

Ньюсону было интересно. Что-то очень заинтересовало его в этом деле. Он почему-то не верил, что связь Хелен Смарт с его расследованием прервалась раз и навсегда.

«Я злюсь, потому что в мире так много мелких ублюдков, вот почему! Сволочей типа Кристины Копперфильд, но она хоть получила по заслугам. Но другие-то живы, эти тираны, и они ломают детские жизни так же, как эта сдохшая сука сломала мою жизнь. Каждый день мне приходится терпеть новую порцию страданий, думать о малютках, которые протягивают ко мне руки, полагая, что я могу им помочь. Думая, что я могу что-то с этим сделать! Ужасные истории маленьких одиноких детей, которых мучают другие дети, и так день за днем. Один мальчик только что написал мне о себе, и ты не поверишь, что с ним происходит. Это так ужасно, что я готова кого-нибудь убить. Маленького мерзавца, который прижигаетмоего клиента окурками. „Клиент“, да? Ха! Именно так мне приходится их называть. Но он, блядь, не просто КЛИЕНТ! Это молодой паренек, который живет в аду. Это продолжается не один месяц, но внезапно все стало гораздо хуже. Его руку держат над горелкой Бунзена во время уроков химии, а вчера этот тиран сел сзади него в автобус и кидал ему в голову зажженные спички. Каким надо быть мерзким, извращенным, блядским кретином, чтобы делать это? И как, черт возьми, мы можем его остановить? Видимо, никак. Это просто невероятно. Если так будет продолжаться, этот ребенок получит серьезную травму или погибнет. Он с ума сходит от беспокойства, но, сколько бы я ни советовала ему обратиться к учителю или в полицию, он отвечает, что слишком боится. Он живет в Брикстоне, а там от полицейских не очень много толку. Представь себе, а? Ведь вы все ублюдки, да, Эд? Все это знают. Там, откуда этот мальчишка родом, обращаться к таким, как ты, означает навлечь на себя еще больше неприятностей, стать мишенью бандитов. Вот до чего вы докатились с этой вашей драгоценной политикой урегулирования. Одно сплошное блядство. Итак, ребенок ничего не говорит, родители думают, что он сам с собой это делает, и пытаются отвести его к психиатру. Но он молчит. Я единственный человек, который знает правду, но я не должна напрямую вмешиваться в это дело, это наша политика. Дьявол! Каково это, а? Я знаю, что, возможно, это происходит прямо сейчас, когда я набираю это сообщение, и я ничего не должна делать. Просто сидеть на своем месте. Именно это я и делаю, сижу и думаю о своей загубленной жизни и о том, что я должна как-то спасти этого мальчика. Вот такая вот хуйня. Тебе интересно, Эд? Копы, да? Вы сами тираны — все до одного. Как наш общий знакомый Роджер Джеймсон. Не забывай, он хотя бы отдает себе в этом отчет. А ты, Эд? Ты знаешь? Знаешь о парне, с которым я сидела рядом на кухонном полу и который засовывал в меня свой кулак? Ты узнал этого парня, когда он появился, Эд? Впервые увидев его? Это ты. Он внутри тебя, он такая же часть тебя, как и тот парень, за которого ты себя выдаешь. Приличный, располагающий к себе, хороший полицейский. А мне больше нравится дикий парень. Тебе нужно иногда выпускать его наружу. Мне холодно, я вся в мурашках. Вся. Кроме коленей, потому что ноутбук греет мою кожу. Коленям даже жарко. Но все остальное холодное. Мои соски толстые и набухшие, Эд, вокруг них кольца из мурашек. Кстати, шов сняли. Сосок как новенький, спасибо, что настоял на своем. Глядя на него, и не скажешь, что в нем торчали ножницы. У меня уже зуб на зуб не попадает. После душа нужно вытираться как следует, да? Но я хотела написать тебе, пока еще была влажная и горячая. Не могу разориться на обогрев. В гостиной стоит электрический обогреватель, там сидит Карл, но в моей спальне холодно. Очень, очень холодно. Мысли путаются. Постоянно думаю об этом мальчике. Возможно, его кожа сейчас обугливается от пламени.

Найди в себе Плохого Эда и позвони мне. Пока!»

Ньюсон выключил компьютер. Он не понимал, как эта девушка, которую он знал в лучшие дни, сложная, но хорошая девушка, так сильно изменилась. Как она докатилась до такого кошмара?

Время. На это способно только оно. Время.

Время не пощадило Хелен Смарт. Интересно, время вообще кого-нибудь щадило — в широком смысле?

Тот вечер Ньюсон провел один и здорово напился, и когда сознание начало затуманиваться, ему пришлось подавить внезапное желание позвонить Наташе и предложить ей убить Ланса.

Он заснул перед телевизором и проснулся только ранним утром. Он спал всю ночь на диване и чувствовал себя крайне хреново. В эфире были местные новости, и похороны Тиффани Меллорс, назначенные на сегодня, уже смаковались во всех подробностях.

«Семья попросила устроить тихие похороны, — говорил репортер, — но полиция ожидает большого скопления местных жителей».

Да уж, это точно, подумал Ньюсон, особенно после того, как по телевизору сообщили время и место.

«Здесь очень много горя и опасности, — продолжил репортер. — Злости и смущения. Как это произошло? Людям нужен ответ, и пока что его никто не может дать. Ожидается прибытие специалистов-консультантов, которые помогут тем, кто не сможет перенести эту трагедию спокойно».

Ньюсон выключил телевизор. Ответ? Они даже не знали вопроса. Они думали, что убит ангел. Однако Ньюсон знал, что на самом деле убили тирана. Более того, он знал, что если ему вскоре не повезет, тираны будут продолжать гибнуть. Как Нейл Брэдшоу, явно плохой человек, и Кристина Копперфильд, просто не совсем хороший.

Но Ньюсон знал, что недостаточно просто надеяться на удачу. Нужно работать. Что бы ни думал психопат, которого он разыскивает, ни одна из жертв не заслужила смерти. Никто не заслуживает смерти. Ньюсон был категорически против смертной казни. Он видел слишком много ошибок судебного производства, чтобы иметь другую точку зрения. К сожалению, его антагонист думал иначе, и он был сильнее.

Ньюсон выпил кофе и принял душ, во время которого решил присоединиться к толпе, которая соберется сегодня у дома Меллорсов посмотреть на похороны Тиффани, несмотря на просьбу семьи не делать этого. Возможно, появится сам убийца? Ньюсону стало тошно при мысли, что его расследование, которое вроде как начало продвигаться, теперь настолько застопорилось, что он просто не в состоянии придумать, чем еще заняться. Он наткнулся на источник информации, сайт www.FriendsReunited. com. И до убийства Тиффани все случаи были связаны с этим сайтом. Одноклассникам Тиффани еще рано испытывать ностальгию по школе, а самой Тиффани это чувство и вовсе не узнать. На этот раз убийца определил жертву другим способом.


Ответ пришел к Ньюсону абсолютно неожиданно и с такой очевидностью, что он проклял себя за то, что не додумался до этого, увидев порезы на руках. Таня Вэддинэм, девочка, чья жизнь невероятно облегчилась с убийством Тиффани Меллорс, была на похоронах вместе со всеми своими одноклассниками. Глаза у всех были красные от слез, даже у Тани. Один только Ньюсон знал, что Танины слезы были вызваны далеко не скорбью.

Однако, оглядывая толпу через полицейский кордон, Ньюсон увидел еще более интересного персонажа.

Это был Генри Чамберс. Злосчастный поклонник Хелен. Ее коллега по работе в «Кидкол». «Кидкол» — помощь жертвам издевательств онлайн.

Онлайн. Так же как сайт Friends Reunited.

Толпа задвигалась. В воротах кладбища появился похоронный кортеж. Все смотрели, как семья Тиффани прошла за гробом в старинные чугунные ворота. Ньюсон никогда раньше не видел розового гроба.

И снова он осмотрел толпу, встав на цыпочки и невольно толкнув кого-то.

— Ай, — сказал голос позади него. — Все хотят посмотреть, приятель.

Но Ньюсон не обратил внимания. Ему нельзя было упустить ничего из происходящего. Лица вокруг него были мрачные. Некоторые плакали, другие просто хмурились. Но все были мрачными, кроме одного.

Генри Чамберс улыбался.

Он не ухмылялся и не выглядел счастливым. На самом деле его улыбка вовсе не выглядела злорадной. В ней не было радости, но все же он улыбался, тихой, уверенной улыбкой, в которой сквозила удовлетворенность.

— Вы пришли сюда из-за Тани? — спросил Ньюсон, подойдя к Чамберсу со спины, когда черные «даймлеры» уехали и толпа начала рассасываться.

Чамберс резко повернулся.

— Инспектор Ньюсон. Мы встречались у вас на работе.

— Да, я помню.

— Я спросил, вы пришли из-за Тани Вэддинэм?

— Да, я слышал.

— Тиффани Меллорс издевалась над ней.

— Да, вы правы.

Теперь кладбище было почти пусто, и двое мужчин стояли лицом друг к другу среди могильных камней.

— И Таня Вэддинэм обратилась в «Кидкол».

— Боюсь, я не вправе обсуждать…

— Не корчите из себя идиота, мистер Чамберс. Конечно, она к вам обратилась. Вы пришли на похороны Тиффани, черт вас подери. Зачем?

— Потому что Таня — наша клиентка. Ее случай тронул меня… Но теперь все кончено.

— Да уж, все кончено.

Они помолчали.

— Зачем вы пришли сюда, Генри? — спросил Ньюсон.

— Сам не знаю. Явно не чтобы скорбеть. Полагаю, я… просто это очень странно, вот и все.

— Да уж.

— Эта девочка покончила с собой.

— Вы не верите в то, что это самоубийство, правда, Генри?

— Что? Конечно, это самоубийство, была ведь записка. Я читал в газете…

— Хелен знала об этом деле, Генри?

Чамберс опустил голову. Он долго молчал, прежде чем ответить:

— Она знает обо всех делах. У нас маленький офис.

— Как вы думаете, история Тани ее очень расстроила?

— Конечно. А как же? Хелен очень сострадательная, она очень глубоко чувствует боль каждого клиента… Слишком глубоко, думаю. Я пытаюсь ей помочь, но, кажется, ей это не нужно.

— Чьей клиенткой была Таня? Вашей или Хелен?

— Я же сказал, у нас все общие, но…

— Чьей клиенткой она была?

— Хелен.

— Генри, вы говорите, что пытаетесь помочь Хелен справиться с чувством боли. Но Хелен не нужна ваша помощь. Вы можете помочь ей как-то по-другому?

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Он повернулся и быстро пошел в сторону церковных ворот. Генри Чамберс, влюбленный в Хелен Смарт, которая, в свою очередь, очень пострадала от насилия в прошлом и воспринимала боль жертв, обращавшихся в «Кидкол», словно свою собственную.

«Он сделает для меня все, что угодно. Этот мужчина пойдет на все, что угодно, лишь бы покорить меня». Вот что написала Хелен в своем последнем письме, и теперь этот же самый человек пришел на похороны убитой за издевательства девочки.

Ньюсон позвонил Наташе и попросил получить ордер на конфискацию компьютера Генри Чамберса.

— Нам нужно упоминание сайта поиска одноклассников. Также узнай, что он делал в день убийства Тиффани Меллорс. Проверь его алиби.

— Ты думаешь, что это парень из «Кидкол»?

— Не знаю. Возможно.

Возвращаясь обратно к своей машине, Ньюсон задумался. Генри Чамберс не производил особого впечатления. У него незапоминающееся лицо, которое тут же забываешь. Мог ли он достаточно приблизиться к Бишопу? Или к Портер? Могла ли столь незамысловатая личина таить под собой ужасную угрозу? С каждым шагом Ньюсон чувствовал, что подбирается все ближе, и все же ему казалось, что добыча по-прежнему ускользает.

Он боялся, что будут новые убийства.


Вернувшись домой, Ньюсон увидел два сообщения на автоответчике. Первое было от Хелен Смарт.

«Какого хрена, Эд? Только что пришли легавые и унесли компьютер Генри Чамберса. Позвони мне».

Второе было от Роджера Джеймсона.

«Новости последние видел? Кажется, дело набирает обороты».

Ньюсон включил телевизор, и по каналу «Скай ньюс» как раз начался очередной обзор новостей. Ньюсон тут же понял, на что намекал Джеймсон.

В новостях рассказывалось еще об одной трагедии подростка. Мальчика сожгли заживо.

Мальчик был крупный и крутой. Он явно не был ангелом, которого забрали обратно на небо. Тревор Уилмот был известным хулиганом в округе, заводилой и главарем драк школа на школу, которые были отличительной чертой Южного Лондона. Он учился в одной из проблемных школ, по крайней мере, наведывался туда время от времени. Признанный тиран, он пал жертвой себе подобных и принял жуткую смерть.

Сегодня после обеда неизвестный или неизвестные похитили Уилмота с улиц Брикстона, когда он возвращался домой из школы. Его притащили в запертый гараж в Брикстоне и подожгли.

Ньюсон смотрел новости, пытаясь разобраться в подозрениях, роившихся в голове. О чем ему писала Хелен всего двадцать четыре часа назад?

«Маленький мерзавец прижигает моего клиента окурками… Это продолжается не один месяц, но внезапно все стало гораздо хуже. Его руку держат над горелкой Бунзена во время уроков химии… кидал ему в голову зажженные спички…»

Ньюсон включил компьютер и еще раз перечитал сообщение Хелен.

«Я единственный человек, который знает правду… Я должна как-то спасти этого мальчика».

Зазвонил телефон. Это был Роджер Джеймсон.

— Значит, ты вернулся, — нараспев сказал Джеймсон. — Видел новости? Твой парень набирает обороты, верно? Лови его быстрее, друг мой, пока он не поубивал половину школьников Лондона.

— Если ты насчет убийства школьника в Брикстоне, то с чего ты взял, что эта смерть связана с моим расследованием?

— Эд, да ладно тебе! Ты думаешь то же самое, что и я. Таких совпадений не бывает. Ты ведь не станешь говорить, что не задавал себе вопрос, уж не связан ли мальчик, из-за которого так расстроена наша старая подруга Хелен, с парнем, которого только что сожгли?

— Хелен писала тебе об этом?

— Нет. Эй, я бы не отказался получать от нее такие письма. Горячая штучка, Эд! Влажная кожа, одной рукой наяривает на клавиатуре, другой еще где-то, мурашки вокруг толстых, набухших, холодных сосков. Очень мило. Ты не обдрочился, пока это читал? Не стесняйся. Даже я об этом думал, а я голубой.

И тут Ньюсон все понял. Какой же он идиот!

— Ты читал мою почту?

— Та-дам! Дошло наконец!! Конечно, я читал твою почту, Эд. Господи, ты что, думал, что я правда ясновидящий? Или что я гляжу в хрустальный шар, мать его? Ты был очень высокого мнения о моих детективных способностях, я польщен, но должен тебе сказать, что по сравнению со Штатами ваша система защиты просто говно.

Почта Ньюсона ходила через сервер Скотленд-Ярда. Его, и тысяч других полицейских. Система была вполне защищена снаружи, но не изнутри — не в том случае, если у тебя есть друзья, пользующиеся тем же компьютером. Друзья с адресами в той же доменной зоне.

— Твои друзья из отдела уголовного розыска завели тебе учетную запись на сервере Скотленд-Ярда?

— Да, обычное дело. Я же говорю, в Америке любой может посмотреть, что делают другие, причем на абсолютно законных основаниях.

— Ты понимаешь, что я тебя за это арестую?

— Ты ничего не докажешь, Эд.

— Я конфискую твой ноутбук.

— У меня его нет. Я работал в интернет-кафе. Больше общения. Просто сидел рядышком со всякими одинокими ботаниками. Беру кофе, ввожу выдуманное имя и твой пароль, и смотрю, чем занимается мой старый друг, лучший детектив города Лондона.

— Что ты хочешь, Роджер?

— Убийца набирает обороты, Эд. Он не прорабатывает детали. Ему нужно все больше. Я зачарован. Я — часть этого. Я хочу участвовать в охоте.

— А ты уверен, что охота идет не на тебя?

— Эд, ты все еще цепляешься за свою старую теорию? Может, всему виной янки? Да, плюсы в этой теории есть. Я ведь был тираном в школе.

— Ты и сейчас тиран.

— Да. Я же говорил, Эд. Природа и воспитание. Люди не меняются… Классную фотку послала тебе наша маленькая Хелен Смарт! Титьки — зашибись, правда? Тебе понравилось? Увидев вчера твою малышку-сержанта, я понял, что ты падок на сиськи. Но у Кристины они были просто огромные, да? Какая жалость. Если бы она знала, что ее убьют, сэкономила бы деньги. Они тебе понравились, Эд? Какие они на ощупь? Знаешь, имплантанты еще долго пролежат в могиле, когда все остальное сгниет. Дикая мысль, да?

— Ты за это ответишь, Роджер.

— Сомневаюсь, Эд. Ты на это не способен. Ты ведь не тиран, в отличие от меня? Хотя кто знает. Возможно, ты меня удивишь. Ведь если бы мне кто сказал, что Эд Ньюсон, рыжий уродец, станет большим детективом и найдет себе двух клевых телок в Интернете, выловит их одну за другой с интервалом в две недели, и при этом одна из них пошлет ему свою откровенную фотку! Отпад. Должен признаться, Эд, я бы сказал этому человеку, что он не в своем уме. Она ведь писала, что ты ей фистинг делал! Сидя прямо на полу в кухне с членом наперевес и протягивая ей длинную руку закона. Охренеть! Да, Эд, ты для меня загадка. Так что — кто знает, может, ты меня и достанешь. Хотя сначала тебе нужно выяснить, кто убил того парня в гараже в Брикстоне.

— Я как раз собирался этим заняться.

— Что там писала тебе малышка Хелен?.. Сейчас посмотрю, я как раз в «Макдоналдсе» сижу. «Это так ужасно, что я готова кого-нибудь убить… Я единственный человек, который знает правду… Я должна как-то спасти этого мальчика…» Может, она его спасла, что скажешь, Эд? Ты ведь думал об этом и раньше, когда убили Кристину. Зуб даю, что эта мысль тебя не оставила. И вот снова она, в самом эпицентре событий. Не говори мне, что ты об этом не думал. Ха. Вот был бы прикол, а? Сучка, серийная убийца, извращенка, вылавливающая жертв в Интернете. Славное дополнение к твоему безупречному послужному списку.

— Мне пора, Роджер.

— Хочешь знать, почему я так к тебе прицепился, Эд?

— Я знаю.

— Неужели?

— Ты мне завидуешь.

Джеймсон не ответил. Впервые с начала разговора Ньюсон почувствовал, что баланс сил немного сместился.

— Кто знает, может быть, ты серийный убийца, но ты мне завидуешь. Я был шутом в классе, а ты — самым здоровым и крутым парнем всей параллели. А теперь ты — хреновый коп, который пытается присоединиться к стае охотников, а я — самый молодой инспектор полиции. Разве нечему завидовать?

— Да, Эд, ты далеко не все понимаешь, — тихонько хмыкнул Джеймсон. — Я всегда тебе завидовал. Вот это до тебя никогда не доходило. Ты не был шутом. Да, ты был странный, коротышка, рыжий и все такое. Но ты правда был крутой, уж поверь мне. Все знали, что ты себя уважаешь, а ведь для того, чтобы чего-то достичь, только это и нужно, правда?

Ньюсон вспомнил свою записку шотландскому пареньку, в которой говорил то же самое.

— Именно поэтому Кристина Копперфильд клюнула на тебя, когда нам было по четырнадцать лет, и поэтому ты трахнул ее после встречи выпускников, когда все парни на это надеялись, то есть все, кроме меня и Гари Уитфилда. Я хорош снаружи, но внутри — просто дерьмо, и всегда таким был. Ты же, наоборот, с виду не Брэд Питт, но внутри ты крут. Ты собран. У тебя есть стержень. Именно поэтому я тебя ненавижу. Именно поэтому я к тебе прицепился.

— Меня не запугаешь, Роджер.

— Правда? Давай попробуем. Я насчет твоего сержанта. Маленькая миленькая Наташа Уилки с острым язычком и здоровыми титьками. Я читал и ее переписку.

Ньюсон промолчал, но Джеймсону не нужны были его ругань или угрозы, чтобы понять, что он нанес сокрушительный удар.

— Видишь, Эд? Мы, тираны, знаем слабые места. Это наш инстинкт.

— Пока, Роджер…

— Нет-нет-нет, подожди минутку. Ты ведь до смерти хочешь знать, так что позволь рассказать тебе. Ее от тебя корежит. Она думает, что ты больной, мерзкий и мелкий кобель, и если ты не умеришь свой пыл, она обязательно донесет на тебя за домогательства. Понял, ты, мелкий озабоченный ублюдок? Ладно, нельзя тратить впустую время на болтовню со старыми друзьями вроде меня. Тебе пора в Брикстон.

И Джеймсон повесил трубку.

Ньюсон с трудом сглотнул. Боль последнего удара Джеймсона была невыносима, но сейчас ее нужно вытерпеть, просто не обращать внимания. Ему нужно сосредоточиться на деле. Он набрал номер Хелен Смарт. Услышал сообщение автоответчика. Сразу после сигнала он сказал:

— Хелен, это я, Эд. Если ты дома, возьми…

— Эд? Какого хрена вам нужно от Генри? Что вам понадобилось в его компьютере?

— Послушай, Хелен, у меня мало времени. Ты отправила мне сообщение около половины шестого вчера вечером.

— Правда? Господи, значит, я начала пить в пять часов. Упс. Плохая девочка. Все правильно, я выпила вина в ванной. Затем написала тебе. Извини за сиськи-пиписьки.

— Эта история о мальчишке, которого обжигали. Ты знаешь имя преследователя? Того, который кидал в него спички?

— Я не могу тебе этого сказать. Это закрытая информация.

— Это нужно для расследования.

— Покажи ордер.

— Просто скажи, как зовут этого ублюдка. Тревор?

Последовала пауза.

— Мой клиент называет своего мучителя Тревором.

— Спасибо, Хелен. Уверяю тебя, это очень важно. Что ты делала сегодня после обеда?

— Что?

— Послушай, Хелен, если понадобится прислать к тебе бригаду, я это сделаю. Что ты делала сегодня после обеда?

— Я была дома. Карл болеет.

— Кто-нибудь это может подтвердить?

— Только Карл.

— Понятно. Спасибо. Я с тобой свяжусь.

Ньюсон слышал возмущенные возгласы Хелен, когда клал трубку на место.


Чувствуя себя хуже, чем когда-либо в жизни, Ньюсон вышел из дома и отправился в Брикстон. По пути он оставил сообщение Наташе с просьбой подъехать туда же, если она не занята. Что бы она ни думала про него, в этом расследовании она по-прежнему была вторым по рангу офицером. Он разберется с ее личными чувствами к нему позже.

34

Около запертого гаража, в котором погиб Тревор Уилмот, кипели страсти. Убийство было из ряда вон выходящим даже по жестоким меркам этого района. Местных бандитов и торговцев наркотиками уже выстраивали в очередь для дачи показаний. Все, включая полицию, полагали, что убийство было намеренно спланировано таким образом, чтобы разжечь войну в районе.

Ньюсон прибыл на место преступления на метро. На машине от Вест-Хэмпстеда вышло бы гораздо дольше. Группа подростков назвала его рыжим дебилом, пока он поднимался на эскалаторе на Брикстон-Хай-стрит, но Ньюсон был настолько расстроен историей с Наташей, что не обратил внимания.

В гараже жутко воняло бензином и паленым мясом. Главный офицер рассказал Ньюсону все немногочисленные детали, которые были установлены на тот момент.

— Убийца включил музыку, убивая мальчика. Именно поэтому криков не было слышно. Громкий драм-н-басс здесь не привлекают внимания, поэтому никто ничего не заподозрил.

— Вероятно, вы правы.

— Наверное, его привязали к бетонной плите. Большая часть тела сгорела, но можно разглядеть следы веревки.

— Да, это очевидно, — согласился Ньюсон. — И мальчик был жив все это время.

— Откуда вы знаете?

— Видите царапины на бетоне? Мальчик пытался освободиться и сумел на несколько дюймов сдвинуть эту здоровенную штуку. Сильный был парень.

— Господи. Какие ублюдки.

— Не думаю, что это работа местных банд, сержант. Это сделал один человек.

— Со всем моим уважением, я так не думаю, инспектор. Тревору Уилмоту было всего пятнадцать, но, как вы верно заметили, парень он был здоровый. Его скрутили по дороге из школы домой. Он просто испарился. Ни одному человеку не удалось бы это сделать без подмоги, да и то была бы ужасная драка.

— Если только он не знал убийцу. Или по какой-то причине доверял ему.

— Полагаю, так и было, сэр, другой возможности просто нет.

Ньюсон увидел, что на место преступления приехала Наташа и разговаривала с кем-то из следственной бригады. В этот ужасный момент Ньюсон не думал об убийственной правде, которую узнал от Джеймсона: кошмарное откровение, что Наташа его презирает и подумывает подать на него жалобу. Он уже давно отказался от мысли, что она может обратить на него внимание, но было невыносимо осознавать, что он был объектом ее презрения. Он чувствовал себя жертвой вдвойне, потому что знал, что не заслужил такого отношения. Ведь он только недавно спросил, нужно ли ему изменить свое поведение, и она убедила его, что все в порядке. С другой стороны, он ведь старший по званию, и Наташе тяжело его критиковать. Именно на нем лежит ответственность за свое поведение, и он все испортил.

Но сейчас не время. Сейчас важно было поймать убийцу, и Ньюсон впервые чувствовал, что наконец-то взял след.

— Спасибо, что приехали так быстро, сержант Уилки, — сказал он.

— Все в порядке, — ответила она, но по ее виду он бы так не сказал. Она выглядела усталой и больной. Ньюсон хотел спросить, в чем дело, но не имел права. Его отношения с Наташей теперь должны носить сугубо деловой характер, и, несмотря на тяжесть в сердце, он знал, что и их нужно прекратить в самое ближайшее время.

— Сержант, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы допросили Хелен Смарт и Генри Чамберса из «Кидкол». Нужно выяснить их местонахождение во время всех убийств из этой серии.

— Черт возьми, Эд, — сказала она, и Ньюсон удивился, почему она назвала его по имени, если испытывала к нему такую неприязнь. — Думаешь, в «Кидкол» работают убийцы тиранов?

— Нет… ну, возможно. Есть такая возможность. Нужно наконец узнать это наверняка. Единственное, что я знаю точно, это что наш убийца находил жертв через компьютер «Кидкол». И Генри Чамберс был на похоронах Тиффани Меллорс.

— Ничего себе! Вот это да!

— И Хелен Смарт написала мне только вчера о… Ну, я почти уверен, что мальчик, которого здесь сожгли, частенько обжигал своего одноклассника, мальчика, обращавшегося в «Кидкол» за помощью.

— Твоим подружкам в этом деле словно медом намазали, — сказала Наташа.

Ньюсон промолчал.

Они вместе ушли с места преступления, и Ньюсон проводил Наташу до машины. Нагнувшись, чтобы сесть за руль, она изменилась в лице, как будто от боли.

— Наташа, у тебя травма. Что с тобой?

— Ничего. Все в порядке, — ответила она и закрыла дверь.

Возможно, раньше Ньюсон бы так просто не отстал и потребовал объяснений. Но не теперь. Все в прошлом.


Ньюсон попросил местных полицейских подбросить его в город. Он чувствовал, что нужно торопиться.

«Твой парень набирает обороты, да? Лови его быстрее, пока он не поубивал половину школьников Лондона».

Это слова Джеймсона. Казалось, он тоже в этом не сомневался. Что еще знал Джеймсон? Что он задумал? Ньюсон чувствовал, что нужно обязательно поговорить с ним, снова встретиться с бывшим детективом из Нью-Йорка лицом к лицу.

— Отель «Росситер», Марбл-Арч, — сказал он водителю.

Пока они ехали, Ньюсон пытался сосредоточиться на убийствах, придать форму подозрениям, которые кружились у него в голове. Но его преследовали мысли о Наташе и ее тайной ненависти, которую она копила все то время, пока он сильнее и сильнее в нее влюблялся.

«Она думает, что ты больной, мерзкий и мелкий кобель, и если ты не умеришь свой пыл, она обязательно донесет на тебя за домогательства. Понял, ты, мелкий озабоченный ублюдок?»

Как он мог этого не замечать? Неужели он что-то упустил в их общении? Не замечал ее неприязни? Не уловил, что она недовольна?

Нет, ничего в голову не приходило.

Оказавшись у «Росситера», Ньюсон вышел из патрульной машины и спросил у портье, у себя ли мистер Джеймсон. Казалось, ему повезло. Ночной портье, только что заступивший на вахту, сказал, что ключа Джеймсона нет в ящичке и он, должно быть, в номере. Однако на звонок никто не ответил.

— Может быть, он спит, — предположил портье.

— Тогда разбудите его.

— Извините, не могу.

— Это полицейское расследование. Проводите меня в его номер, — сказал Ньюсон, показывая свой жетон, и они пошли к номеру Джеймсона.

— Дайте мне запасной ключ, и я верну его, когда закончу, — сказал Ньюсон.

Портье неохотно протянул ключ, и Ньюсон вошел в дверь номера люкс. Здесь были гостиная, ванная комната и спальня.

— Роджер, — негромко сказал Ньюсон, вглядываясь в полумрак комнаты. — Роджер, ты здесь?

Тишина. Ньюсон включил свет и прошел по всему номеру. Джеймсона не было.

Вернувшись в гостиную, Ньюсон подошел к столу, заваленному бумагами и надписанными фотографиями. Стена за столом и зеркало были облеплены записками. Ньюсон узнал признаки частного расследования, и у него кровь в жилах застыла, когда он увидел на столе Джеймсона следы собственного следствия.

Здесь были фотографии группы девочек из школы Тиффани Меллорс; несколько лиц были обведены в кружок, включая лицо Тани Вэддинэм. Были вырезки из газет и компьютерные распечатки, содержащие детали убийства Фарры Портер. Была и сделанная телевиком фотография ее соседей: мистера и миссис Ллойд и их австралийской няни. Фотографии Гельдштейнов валялись рядом с фотографиями амбара Годдарда и казарм, в которых служил мичман Спенсер. На полу и под столом лежали папки и коробки. Ньюсон вытащил первую коробку с пометкой «Бишоп». Внутри он обнаружил полное досье по убийству в Уиллздене вместе с копиями своих личных писем на эту тему. На дне коробки он обнаружил старый школьный циркуль.

Ньюсон сел за стол. Главное — понять, собрал ли Джеймсон этот материал после убийств из ревностного интереса к делам Ньюсона или же до убийств, составляя планы того, что собирался сделать? И вдруг он увидел, возможно, самую важную подсказку.

На столе Джеймсона стоял закрытый ноутбук «Эппл Макинтош», прикрытый фотографиями и листами бумаги.

Джеймсон соврал. Он не ходил ни в какие интернет-кафе, у него все-таки был собственный ноутбук.

Ньюсон открыл крышку. Монитор моментально ожил, показав заставку с рыбками. Он отметил, что мигала лампочка подключения к Интернету. Джеймсон имел широкополосное подключение в своем отеле и постоянный доступ к Сети. Ньюсон просмотрел панель меню, открыл поисковую программу и ввел свое имя. Тут же появилось несколько ссылок, и первой была папка с пометкой «Эд».

Внутри была дополнительная папка «Скачанное». Под ней была ссылка на его собственный почтовый адрес. Ньюсон нажал «скачать», и тут же перед ним появились его недавние сообщения. Одно было от доктора Кларк, другое из офиса главного инспектора, а третье — от строителя, с которым Ньюсон обсуждал строительство веранды. Джеймсон имел доступ ко всем областям его жизни. Ньюсон открыл папку «Скачанное» и нашел там все, что получал и отсылал за последние два месяца: сообщения, документы, фотографии следственной экспертизы. Была и фотография «Это я». Ньюсон два раза щелкнул мышкой, и перед ним снова оказалась голая Хелен Смарт.

Он закрыл папку и с трудом сглотнул, пытаясь подавить раздражение. Сейчас не до этого. Нужно кое-что еще посмотреть.

Он снова запустил поисковик и ввел имя «Уилки». Появилось несколько ссылок, и первой была папка. Ее содержимое представляло точную копию его собственной папки, включая ссылку на электронный адрес Наташи и папку «Скачанное».

Ньюсон положил руку на мышку и направил стрелочку на папку. Он колебался. То, что Джеймсон незаконно считывал личную переписку Наташи, не давало ему права поступать так же.

Но сомневался он недолго. Ему нужно было лично убедиться во всем. Он хотел своими глазами увидеть, насколько он безразличен Наташе. Он ведь по-прежнему любит ее. Он провел столько месяцев, собирая по крупицам информацию о ней, и теперь от правды его отделяло одно движение.

Джеймсон был самым настоящим маньяком, и Наташины сообщения у него были разделены в две папки: «Расследование» и «Эд». Дрожащей рукой Ньюсон открыл вторую папку. В ней был один документ, который также назывался «Эд». Он нажал на значок и увидел цитаты о себе из сообщений Наташи. Джеймсон определенно собирал на него весь доступный компромат.

Собрав всю волю в кулак, он начал читать.

«Знаешь что, Прю?»

Ньюсон узнал это имя. Прю звали младшую сестру Наташи.

«Эд такой же, как всегда. Он такой забавный, и я ему явно нравлюсь. Другие девушки постоянно посмеиваются над этим, и мне кажется, он об этом даже не догадывается…»

Глаза Ньюсона скользнули ниже.

«Мы с Эдом говорим о разных личных вещах, и я уверена, что он правда интересуется моей жизнью. Может, стоит поставить его на место, но это так мило с его стороны».

Внутри Ньюсона начала зарождаться надежда.

«Он совсем не такой, как Ланс. По крайней мере, Эду не наплевать на то, что я чувствую…»

Джеймсон лгал! Этот ублюдок наврал ему, и если бы Ньюсон не обнаружил компьютер Джеймсона, он бы никогда не узнал правду. Он бы как можно быстрее перевел Наташу в другую следственную группу и всю свою оставшуюся жизнь думал, что она его презирает. Он почувствовал, как погружается в горячие волны облегчения и ярости, потому что Джеймсон попытался лишить его счастья.

Вдруг у него за спиной раздался звук. Он начал поворачиваться, одновременно пытаясь вспомнить приемы обороны и нападения, полученные во время недолгих и безрезультатных занятий айкидо, и начал шарить по карманам в поисках телефона. Он знал, что с Джеймсоном ему ни за что не справиться.

Это был управляющий гостиницы.

— Инспектор, — сказал он. — Ночной портье сказал мне, что вы ищете мистера Джеймсона. Не могли бы вы показать мне свое удостоверение?

Ньюсон дал ему документ, который управляющий очень внимательно изучил, прежде чем сказать:

— Мистер Джеймсон был в зале для сквоша. Он просил, чтобы его не закрывали допоздна. Возможно, он все еще там. У нас там есть сауна и прохладительные напитки. Не хотели бы вы пройти туда?

Они вместе спустились в подвальное помещение.

— С кем он играл? — поинтересовался Ньюсон. — Вы видели этого человека?

— Нет. Тренажерный зал и корт открыты не только для постояльцев гостиницы, у нас можно приобрести абонемент, поэтому вход туда прямо с улицы.

— Дверь можно открыть с улицы?

— Только не вечером. Мистеру Джеймсону пришлось провести своего гостя через холл.

Ньюсон знал, что нужно вызвать подмогу. Если Джеймсон по-прежнему там, его нужно немедленно арестовать за преступление в области информационных технологий и незаконное скачивание данных. Но Джеймсон понимает, что помимо этого является подозреваемым в совершении ряда убийств. Если он виновен, он может оказать сопротивление. И попробует сбежать. Ньюсон знал, что в любом случае нужно подождать.

Но он не мог. Он обязан был лично взять этого ублюдка. Ньюсон вместе с управляющим гостиницы прошли по коридору, приблизились к двери с табличкой «Центр здоровья»… — и только тогда он услышал это.

Ошибки быть не могло.

«Каждый хочет править этим миром».

Tears for Fears, альбом Songs from the Big Chair, 1984 год.

Ньюсон прыгнул вперед, схватился за ручку двери и толкнул. Дверь была заперта. Внутри песня уже заканчивалась. Он приказал управляющему открыть дверь, и тут заиграла другая песня.

«Сила любви», Frankie Goes to Hollywood, альбом Welcome to the Pleasure Dome, 1984 год.

Кто-то поставил сборник ранних восьмидесятых.

— Откройте дверь, — приказал Ньюсон, — и ждите здесь.

Управляющий открыл дверь, и Ньюсон вошел в клуб. Справа, за стеной из органического стекла, находился корт для сквоша. Там никого не было. Слева от Ньюсона были тренажерный зал и беговые дорожки. Там тоже было пусто. В конце коридор расходился в две стороны: к бассейну, сауне и раздевалкам — женской и мужской.

Мужская раздевалка. В голове у Ньюсона зазвучал сигнал тревоги, перекрыв звуки популярной музыки двадцатилетней давности. Музыки его школьных лет. И школьных лет Джеймсона.

Он промчался мимо тренажерного зала по коридору, повернул за угол и распахнул дверь мужской раздевалки.

Джеймсон был мертв.

Его руки были примотаны к туловищу, ноги связаны, и тело представляло собой кровавую кашу. Он лежал на боку, лицом вверх. Кто-то написал у него на лбу «Я голубой». Такая же надпись много лет назад красовалась на лбу Гари Уитфилда.

У Ньюсона зазвонил телефон.

— Эд, я поговорила с Хелен Смарт и Генри Чамберсом и попросила их вспомнить, чем они занимались в дни…

— Позвони им и скажи, чтобы не беспокоились, — ответил Ньюсон. — Произошло еще одно убийство, но на этот раз я знаю, что нужно делать.

— Что?

— У меня наконец появилась версия.

— Это хорошо.

Ньюсон попросил Наташу приехать к нему в гостиницу «Росситер», а затем уведомил следственную бригаду об убийстве Джеймсона. Опечатал место преступления и вернулся к компьютеру в комнате Джеймсона. Ввел в поисковик имя «Хелен Смарт», но Джеймсон явно не скачивал ее почту. Поисковик нашел только одну маленькую папку, в которой лежала все та же фотография обнаженной Хелен и то самое сообщение, о котором Джеймсон рассказал Ньюсону и в котором он советовал ей прийти к миру с самой собой. Джеймсон и Хелен не были связаны. Более того, поскольку сегодня Наташа как раз разговаривала с Хелен и с Генри Чамберсом, было очевидно, что они никак не были связаны с убийством Роджера Джеймсона.

Ньюсон был рад за нее и за ее сына. Он никогда по-настоящему не верил, что это дело рук Хелен. Джеймсон казался ему более вероятной кандидатурой. Ньюсон действительно подозревал его, но теперь Джеймсон был мертв. Возможно, для его бессмертной души это было слабым утешением, но теперь он был вне подозрений.


— Обнаружили еще одно тело? — спросила доктор Кларк, обращаясь к нему через окровавленное тело Роджера Джеймсона, лежащее на столе в полицейском морге Западного Лондона. — Кажется, инспектор, у вас это вошло в привычку.

— Я сделаю так, чтобы Джеймсон был последней жертвой этой серии, — ответил Ньюсон.

— Будем надеяться. В любом случае тут все как раньше. Этого мужчину вырубил препарат, добавленный в алкогольный напиток.

— Да, мы нашли бокал, пиво и немного рогипнола.

— Именно немного. В желудке его всего ничего. Возможно, он даже не совсем потерял сознание.

— Просто почувствовал слабость и не мог сопротивляться, когда его связывали.

— Да, защищаться он не мог.

— Значит, убийца дал ему маленькую дозу, потому что торопился и не хотел допустить, чтобы Джеймсон вырубился и пропустил все самое интересное.

— Измышления — это ваша компетенция, инспектор, — сказала Кларк. — Вы же знаете, я предпочитаю факты.

Это была доктор Кларк, которую знал Ньюсон. Резкая и деловая, она нравилась ему гораздо больше. Взглянув на ее руки, он заметил обручальное кольцо под прозрачными окровавленными перчатками. Во время их прошлой встречи кольца не было.

— Хорошо, доктор. К черту измышления. Какова причина смерти?

— Ему сломали шею.

— Чем?

— Сильным ударом. Я вижу два или три рубца на предплечьях и на шее сзади. Я бы сказала, что убийца нанес пять или шесть ударов, и один из них сломал ему шею и явился летальным.

— А другие удары? — спросил Ньюсон, потому что тело Джеймсона выглядело как свиная отбивная.

— Ужасно болезненные, но жизни не угрожали. Джеймсона очень жестоко выпороли, что привело к множественным повреждениям кожного покрова, которые вы видите. Затем убийца взял какое-то другое орудие и сломал ему шею.

— А чем он его порол?

— А вот это любопытно. В ранках осталось очень много волокон ткани, поэтому можно точно сказать, чем именно его пороли. Взгляните…

— Мне не нужно смотреть, — сказал Ньюсон. — Я знаю, чем его пороли. Мокрыми полотенцами.

— Господи боже мой. Откуда вы узнали?

— Прочитал на сайте www.FriendsReunited.com. Двадцать лет назад Роджер Джеймсон напал на мальчика и выпорол его мокрыми полотенцами. А затем написал ему на лбу «Я голубой». Мельницы Господни…


Ньюсон и Наташа вышли из морга только в час ночи.

— Он совершил два убийства за последние двадцать четыре часа. Он думает, что неуловим, — сказал Ньюсон.

— И он прав? — спросила Наташа.

— Уже нет.

— Он тебя не очень уважает, да?

— Да уж, это ты верно подметила.

— Он убил уже двух твоих одноклассников.

— Наверное, первый случай можно назвать совпадением, но второй — это уже личное дело. С самого начала было понятно, что наш убийца очень самоуверен. Вспомни мелкие следы, которые он оставляет на месте преступления. Он хочет показать, что может делать все, что угодно и когда угодно.

— И ему действительно это удавалось.

— Да, ты права. Пока что он плевал на нас с очень высокой колокольни. Его суды Линча проходили поразительно успешно, и он начал искать жертв через «Кидкол» вместо сайта поиска одноклассников. Однако, обнаружив, что именно я веду охоту, он, видимо, вспомнил мое имя в списке одноклассников Кристины Копперфильд. Связав эти два факта воедино, он должен был вспомнить, что в моем классе был еще один тиран, и не мог удержаться от того, чтобы не разделаться и с ним тоже. Просто чтобы раз и навсегда дать понять, кто из нас простой полицейский, а кто — верховный судия.

— Господи. Он больной.

— Именно. Также сыграл свою роль тот факт, что мы занялись людьми из «Кидкол». Думаю, он решил отомстить.

— То есть ты считаешь, что убийца только недавно обратил на тебя внимание?

— Да. Так же, как я обратил свое внимание на него. Может, выпьем кофе? И перекусим?

Они сели в машину Наташи, и Ньюсон снова заметил, как она сморщилась, согнувшись, чтобы сесть за руль. Они заехали на круглосуточную заправку и остановились у кафе. Ньюсон заказал кофе и два шоколадных пирожных.

— Итак, — сказал он, когда они снова оказались у ее машины. — Кажется, я знаю, кто убийца.

— Отлично, приятель.

— К сожалению, у меня нет ни малейшего доказательства.

— А-а…

— Так что, боюсь, придется ловить на живца. Проблема в том, что он меня знает.

— Понятно. То есть ты хочешь сказать, что на живца его буду ловить я.

— Ты не обязана это делать. Если честно, я сам себе не верю, что прошу тебя об этом. Ведь этот парень — самый ловкий убийца, с которым мы только сталкивались.

— Все в порядке. Я привыкла иметь дело с тиранами, — сказала Наташа, поерзав в кресле.

— Наташа, Ланс тебя снова ударил?

— Да! — вдруг рявкнула она. — Ударил! Доволен? Ты сказал, что так и будет, так оно и случилось! А я — дура набитая, которая приняла его обратно и позволила ему это сделать. Этот урод сломал мне два ребра. Ты был прав. А я облажалась. Ура! В своем лице я предала всех женщин мира. Бурные аплодисменты!

Ньюсон не ответил, и некоторое время они сидели молча.

— Прости, — сказала Наташа наконец.

— Все в порядке. Правда.

Снова воцарилось молчание. На этот раз его нарушил Ньюсон:

— Что ты сделала? После того как он тебя ударил…

— Точнее, пнул.

— После того как он тебя пнул, что ты?..

— А ты как думаешь? Я арестовала этого засранца.

— Не может быть!

— Еще как может. Я арестовала его за нападение.

— Но это же здорово! Он не сопротивлялся?

— Он был в ярости. Просто поверить не мог. Нет, правда, он просто побелел от злости, я видела, что он сжал кулаки, поэтому напомнила ему, что он находится под арестом и что если он снова меня ударит, это уже будет не домашнее насилие, а нападение на офицера полиции, что гораздо серьезнее.

— Черт.

— Потом я вызвала подкрепление, и его увели. Конец истории. Пошел он в жопу.

— Наташа.

— Да.

— Ничего.

— Что?

— Ничего.

— Что?

— Ты со мной поужинаешь?

— А я думала, нам нужно ловить убийцу.

— После того как поймаем.

— Может быть. Я подумаю. Кто убийца?

— Но это ведь очевидно.

— Неужели?

— Разгадка в том, что все ему доверяют. Даже Роджер Джеймсон его впустил. Все его всегда впускают.

35

На пятый вечер после того, как погибли Тревор Уилмот и Роджер Джеймсон, Наташа сидела одна в своей маленькой квартирке.

— Сегодня мне повезет, да? — спросила она. — Надеюсь, ты меня слышишь.

Ньюсон сидел в машине рядом с ее домом с небольшим приемником в ухе.

— Да, я слышу тебя,сержант, — ответил он, хотя знал, что она его не слышит.

Где-то, на одной из соседних улиц, находился неприметный фургон, в котором сидели шесть офицеров и ждали команды Ньюсона. Они были там два предыдущих вечера, но пока что человек, которого Ньюсон подозревал, не поддавался на приманку.

Приманка заключалась в серии отчаянных и срочных сообщений на сайт «Кидкол». Девушка-полицейский, констебль, страдала от нападок своего сержанта, Наташи Уилки, ужасного тирана.

«Я знаю, что вы занимаетесь только проблемами школьников, но мне всего лишь восемнадцать лет, и я просто не знаю, куда еще обратиться. В школе я тоже была жертвой, и пошла в полицию отчасти потому, что хотела научиться постоять за себя. Я никогда не думала, что здесь будет еще хуже! Это просто кошмар. Я работаю в Скотленд-Ярде и числюсь в одной из следственных бригад по раскрытию убийств. Я просто работаю с бумажками, ничего особенного, но я так мечтала об этой работе. И вдруг все мои мечты пошли крахом. На самом деле я подумываю о самоубийстве, потому что просто не могу больше так жить. А самое смешное, что команда, в которой я работаю, занимается одним делом: сам великий и могучий инспектор Ньюсон пытается поймать маньяка, помешанного на случаях издевательств, но ему и в голову не приходит, что то же самое творится в его собственной команде».

Ньюсон тщательно продумал всю историю, он хотел воззвать к тщеславию убийцы, сделав приманку сочной и сладкой. Он был уверен, что, если убийца подумает, будто он, инспектор Ньюсон, намеренно не обращает внимания на насилие, совершаемое у него под носом, это сделает добычу еще желаннее.

«Конечно, инспектору я ничего не говорю. Я уверена, сержант Уилки меня убьет, если я проболтаюсь, но он должен знать, какая она тварь! Она превратила в кошмар жизнь всех девчонок, но особенно мою, наверное, потому, что я маленькая и новенькая. Каждый день она затаскивает меня в женский туалет и толкает меня, дергает за одежду, пускает стрелки на колготках. Я не знаю, имеет ли это сексуальный подтекст, но ее любимое занятие — запихать мою голову в унитаз. Мне очень трудно описывать это. Это такое унижение. Она держит мою голову внизу и смывает воду, и мне кажется, что я захлебнусь. Один раз я потеряла сознание, и она бросила меня. Однажды случилось ужасное, когда она прошла по кабинкам и заметила, кто кто-то написал, но не смыл за собой. Она обвинила в этом меня, и, если бы нам не помешали, она бы засунула мою голову в тот унитаз. Я знаю, что должна постоять за себя и написать жалобу, но не могу! Все ее боятся, и скорее поверят ей, а не мне. Она такая жестокая, мне кажется, что единственная ее цель в жизни — это унижать меня морально и физически. Она обожает Westlife, и я пыталась наладить с ней контакт, сказав, что я тоже люблю эту группу, но она ответила, что на такую маленькую фифу, как я, даже смотреть не будет, а потом заставила меня встать в середине комнаты и спеть „Летая без крыльев“. Я плакала все время, но она заставила допеть песню до конца, и когда я ошибалась, она заставляла меня начинать все сначала. Она всегда пытается выдумать что-то новенькое, чтобы помучить меня. У меня есть маленький тролль, который стоит на моем столе, он у меня с пятилетнего возраста. Все в офисе знают, как я его люблю. Сегодня я нашла его в унитазе, и она на него… Нет, не могу говорить такое. Что мне делать? Что мне делать?!»

Наташе не понравилась идея с унитазом.

— Он придет и насрет мне на голову.

— Нужно его заинтересовать. Уверен, он клюнет. Он еще никого не топил.

Несуществующая девушка-констебль отсылала сообщения всю неделю, иногда намекая на то, что зловредная сержант Уилки живет одна. Теперь Ньюсону и его людям оставалось только ждать.

В начале девятого их усилия были вознаграждены. Неприметный автомобиль подъехал к Наташиному подъезду, и из него вышел мужчина с чемоданчиком в руке.

Ньюсон смотрел, как мужчина нажал кнопку Наташиной квартиры.

Он услышал, как она шепотом сказала:

— Черт, кажется, это он.

Наташа пошла к двери.

— Привет, — сказала она.

Ньюсон слышал голос гостя через интерком Наташи.

— Наташа Уилки?

— Да. Кто это?

— Это Дик Кросби.

— Кто?

— Ну же, Наташа. Ты меня знаешь. Дик Кросби. Рыжий парень с бородкой. Миллиардер, ты меня знаешь. У меня для тебя хорошая новость.

— Это розыгрыш, да?

— Нет, ничего подобного. Возможно, ты знаешь, что я — глава компании «Телеком». Ну и — последний звонок, который ты сделала со своего телефона, стал счастливым, потому что это миллиардный звонок в нашей сети, и позволь тебе напомнить, что я обещал миллион фунтов моему миллиардному клиенту.

— Не может быть!

— Уж поверь мне, девочка. Спускайся и посмотри. Я всегда говорил, что приду без предупреждения. Конечно, если ты позволишь мне обнародовать этот факт, будет просто отлично, но решать тебе. У меня чек на твое имя. Я хочу отдать тебе его лично.

— Я спущусь и посмотрю, правда ли это вы. — Наташа хорошо разыгрывала свою роль, стараясь не казаться слишком доверчивой. Любая девушка захочет сначала убедиться, что это действительно Дик Кросби, прежде чем впустить его. Но, увидев этого великого человека, они уже не сомневались и теряли бдительность. Его все знают. Все рады его видеть.

Мужчина у двери ждал Наташу, поглядывая по сторонам, ему очень не хотелось, чтобы его увидели. Нужно приближаться к дому жертвы очень незаметно. Ньюсон заметил, что Кросби был в куртке с капюшоном.

Дверь открылась. Наташа всмотрелась в своего посетителя.

— Господи боже мой! — ахнула она.

— Да, это правда я, — услышал Ньюсон ответ Кросби. — Так ты впустишь меня или нет?

— Да, да, да! Можно я позвоню маме?

— Давай сначала поболтаем, хорошо?

Ньюсон слышал, как они поднимаются по лестнице. Через несколько секунд он даст сигнал о начале операции.

— Мне нужно поговорить с тобой об этом чеке. Получить ни с того ни с сего целый миллион — это не шутка. Нужно подумать, на что ты их потратишь, — вкрадчиво рассказывал Кросби.

Ньюсон слышал, как открылась дверь квартиры.

— Нет, вы серьезно! Вы правда серьезно! Я выиграла миллион!

— Да, Наташа, ты его выиграла.

Дверь захлопнулась.

— Просто поразительно. Нет, это просто сон…

В этот момент Наташа придушенно выдохнула. Ошибиться было невозможно. Кросби зажал ей чем-то рот.

Ньюсон схватился за рацию и уже собирался дать команду, как дверь его машины распахнулась, чьи-то руки вытащили его из машины и швырнули на асфальт. Рация упала рядом. Ньюсон лежал на спине, над ним стоял Ланс.

— Ты ее преследуешь, ублюдок! Я вызову полицию!

— Ланс, я…

— Она всегда говорила, что нравится тебе, маленький рыжий блевотный ублюдок! Именно ты посоветовал ей арестовать меня, так? Она тебя слушается! Именно из-за тебя она меня вышвырнула! Ты развел нас, а теперь сам пытаешься влезть к ней!

Ньюсон схватил рацию, чтобы сказать своим людям, что Наташа в опасности, но Ланс врезал ему ногой по руке, и рация покатилась по улице.

— Ты никого не позовешь! Полиция тут ни при чем, это разговор между двумя мужчинами, понял, ублюдок? Вставай, сука! Ты получишь ее только через мой труп!

Ньюсон пошатываясь встал на ноги.

— Ланс. Послушай меня очень внимательно. Я полицейский офицер…

— Ты пизденыш! Трусливый блядский ублюдок! Прячешься за своим жетоном! Думаешь, если ты коп, то можешь умыкнуть мою девку! Вот что, мне плевать, что ты сделаешь со мной, ты на это долго нарывался!

— Послушай! Ланс!

— Скажи ей, что я ее люблю. Я ее, блядь, всегда буду любить, — продолжил Ланс и ударил его. Ньюсон вырубился, колени подогнулись, и он снова упал на асфальт.

Придя в себя, он понял, что лежит в канаве, а Ланс ушел. Какое-то время он не мог вспомнить, где он. И вдруг услышал музыку, очень близко, словно внутри своей головы.

Музыка доносилась из микрофона в ухе. Приемник лежал в кармане. Играла песня «Летая без крыльев» группы Westlife. Она звучала тихо, Ньюсон попытался прийти в себя и тут услышал голос:

«…Наташа, издеваться над людьми — очень плохо. Боль издевательств остается с человеком навсегда. Никто не забывает своих тиранов, никогда. Всю жизнь эти люди желают отомстить. И моя цель — воплотить их мечты в реальность. Не сопротивляйся, Наташа. Через пару минут ты навсегда перестанешь сопротивляться, так что расслабься, насладись несколькими последними вздохами…»

Ньюсон попытался встать, но снова упал. В голове шумело, и гудел голос.

Голос Кросби:

«Я тоже был жертвой. Маленький мальчик, благодаря стипендии попавший в элитную школу, беззащитный перед детьми богатых родителей. Думаю, я должен быть им благодарен. „То, что не убивает, делает нас сильнее“, слышала такую поговорку? И возможно, именно эти издевательства помогли мне стать тем, кто я есть. Потому что одинокий мальчик, одинокий и гонимый, над которым смеялись, которого мучили, жгли, били и придумывали тысячи способов издевки… Этот мальчик превратился в меня. Богатого, влиятельного, всемогущего. Может быть, я должен быть им благодарен».

Ньюсон встал на ноги, судорожно пытаясь найти рацию. Ланс отшвырнул ее на дорогу, и проезжающая машина раздавила ее. Сколько у него времени? Неподалеку есть фургон с шестью полицейскими, он постоянно перемещается, чтобы не привлекать внимания. И искать его некогда.

«Возможно, одна молоденькая девушка, офицер полиции, когда-нибудь скажет тебе спасибо. За то, что ты сделала ее сильнее, подвергнув прилюдным унижениям. Но сильнее всего она будет благодарить меня. Не лично, нет. Она никогда не узнает, кто вытащил ее из когтей злобной суки, из твоих когтей. Только мы с тобой будем об этом знать».

Ньюсон вытащил из бардачка полицейскую дубинку и побежал к дому. Он слышал стоны и вздохи Наташи, когда Кросби тащил ее через комнату.

«Но она будет благодарна незнакомцу, который пришел к тебе в дом и утопил тебя в унитазе. Кстати, я его заблокировал, пока ты была без сознания, и наполнил до краев. Но не водой. О нет. Я принес тщательно собранные отходы из отстойника одного из моих коттеджей. Я утоплю тебя в дерьме рабочего и его семьи, чтобы ты никогда, никогда больше никого не обидела…»

Ньюсон услышал в микрофон сдавленный вопль ужаса и затем звук, который можно было охарактеризовать только как погружение в жидкость. Он несколько раз ударил дубинкой в прочное стекло на входной двери. Сумев просунуть руку в отверстие, он отодвинул засов и рванул вверх по лестнице. Он знал номер Наташиной квартиры и, оказавшись рядом с ее дверью, изо всех сил навалился на нее.

Дверь здесь была не такая хлипкая, как у Кристины Копперфильд, и потребовалось несколько ударов, прежде чем она поддалась. Вдруг он услышал звуки борьбы, но уже не в микрофон. Прямо перед ним, в конце коридора, была открытая дверь Наташиной уборной. Девушка была связана, Кросби стоял над ней и засовывал ее голову в унитаз. Музыка в квартире играла довольно громко, и Кросби был настолько увлечен пыткой бедной девушки, что не заметил Ньюсона.

Рванув вперед, Ньюсон увидел, что Наташа уже почти прекратила сопротивляться.

Кросби повернулся к нему, Ньюсон занес над головой дубинку и со всей силы ударил его по голове. Затем вытащил голову Наташи из унитаза, перекинул ее через край ванны, включил душ и смыл все, что сумел, с ее лица. Затем повернул ее голову к себе и запечатлел на нем волшебный, пробуждающий поцелуй.

И несмотря на то что рядом с ними лежало окровавленное тело серийного убийцы и дерьмо из Наташиного рта лилось в его рот, Ньюсон успел подумать, что его губы впервые в жизни слились с губами Наташи.

36

Проснувшись на больничной кровати, Ньюсон знал, что игра еще не окончена. Их с Наташей лечили от сильнейшего расстройства желудка. Наташа лежала в соседней палате. Они немного поговорили после того, как им промыли желудки, и Наташа почти простила его за опоздание, из-за которого ей пришлось три минуты хлебать дерьмо из сортира Дика Кросби.

— Поверить не могу, что ты дрался с Лансом, пока этот ублюдок пытался меня убить, — сказала она.

— Я не дрался. Он мне просто врезал.

— Нужно на него в суд подать.

— Ты права, но мне не хочется. Стыдно. Нет, ты подумай, я даже его ни разу не ударил. К тому же мне его немного жалко.

— Жалко!

— Да, может, он и мерзкий тиран, но такой несчастный. Несчастный и жалкий. И ему явно плохо. По-своему он тебя правда любит.

— Это неважно. Мы обязаны его арестовать.

— Я подумаю над этим.

Теперь, лежа в одиночестве в своей палате, Ньюсон знал, что дело еще не закончено. Он остановил серийного убийцу. Глава отдела Уорд настолько расчувствовался, что послал ему открытку с поздравлениями и скромный букетик гвоздик. Конечно, по факту смерти Дика Кросби будет разбирательство, но доктор Кларк, входившая в состав команды оперативного реагирования и прибывшая на место преступления, подтвердила, что сержант Уилки была очень близка к необратимому нарушению деятельности мозга, и оперативное вмешательство Ньюсона спасло ей жизнь.

Но дело было не закрыто. Он что-то упустил. Ньюсон сел в постели, испытывая боль в желудке и животе, и тут его осенило.

А что сделал Кросби с собственным тираном? С тираном из своего детства, по чьей вине Дик превратился в озлобленного маньяка и убийцу?

Ньюсон попросил медсестру принести ему ноутбук с выходом в Интернет. Дрожащими пальцами он ввел в строку поиска сайт «Кто есть кто?». Нашел имя Кросби. Далее Ньюсон зашел на сайт www. FriendsReunited.com и ввел название частной школы, в которую ходил Кросби в возрасте одиннадцати лет. Самого Кросби в списке не было, но Ньюсон и не ожидал его там увидеть. Вместо этого Ньюсон увидел имя, которое жило в его памяти уже два года.

Сканлан МакГрегор.

Это он! Бесследно исчезнувший пэр учился в одной школе с Диком Кросби, они были ровесниками! Ньюсон спрыгнул с постели и схватил брюки. Он бежал по коридору, пытаясь натянуть их на пижамные штаны и одновременно набирая номер на сотовом телефоне.

Наташа выскочила следом.

— Ты куда? Ты болен!

Но Ньюсон уже говорил со Скотленд-Ярдом. Ему нужны были ищейки и срочный ордер на обыск.

— Если не будет ордера, захватите кувалду.

Команда должна была встретить его в лондонской резиденции покойного миллиардера Дика Кросби.

Подъезжая на патрульной машине к дому Кросби в Белгравии, Ньюсон одновременно назначил бригады, которым надлежало осмотреть пригородный особняк Кросби и охотничий домик в Шотландии. Но что-то подсказывало ему, что искать нужно именно в Лондоне. Тело Сканлана МакГрегора так и не было найдено, хотя Кросби не пытался спрятать тела остальных жертв. Возможно, Кросби спрятал тело, опасаясь, что его имя всплывет в деле убитого пэра. Или же пэр был жив.

Если Кросби его не убил, тогда он решил держать его у себя. Ньюсону казалось, что людям вроде Кросби нравится, чтобы все нужное было под рукой.


Собаки справились быстро. В уютной кухне лондонского особняка Дика Кросби вскоре была обнаружена фальшивая стена, за которой находилась комната пыток. Крошечная клетка целых два года, с момента похищения, служила домом лорду Сканлану МакГрегору. Позднее оказалось, что все это время Кросби подвергал Сканлана МакГрегора всем пыткам, которые использовал на других жертвах. Несчастный пэр являлся подопытной крысой тщательно спланированных нападений Кросби, и убийца бил его по голове книгами, разрезал и сшил верхнюю губу, у лорда были расплющены соски, кожа на груди была обесцвечена кислотой, на теле были уколы циркулем, а лобковые волосы выкрашены в рыжий цвет. Однако он выжил, и когда Ньюсон протиснулся в открытую дверь, лорд Сканлан МакГрегор поднял голову, мигая от непривычного света, и хриплым голосом, который все же не утратил великолепного аристократического выговора, сказал:

— Вы, похоже, не торопились, мать вашу. Где этот маленький ублюдок Кросби? Я его убью.

— Поздно, — ответил Ньюсон. — Я его уже убил.

Сканлан МакГрегор вернулся в палату лордов через шесть недель, успев проголосовать против запрета охоты на лис. Позже он заявил, что обучение в частной школе дало ему прекрасную подготовку к пребыванию в камере пыток в компании садиста и маньяка.


— Старина Сканлан МакГрегор, может быть, и ублюдок, но очень стильный ублюдок, — сказала Наташа, разглядывая толстую кожаную папку с меню в «Савой-гриль».

— Наташа, — сказал Ньюсон.

— Я буду большой стейк с кровью, — сказала она. — Надеюсь, мой желудок уже готов к этому.

— Наташа, — повторил Ньюсон.

— А ты что будешь? Это нужно отметить. Мы поймали серийного убийцу и больше не страдаем от гастроэнтерита.

— Наташа, — довольно громко сказал Ньюсон, и несколько человек за соседними столиками повернулись в его сторону.

— Что?

— Мы не можем больше работать вместе.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя.

— Стыд и срам.

— Что? То, что я тебя люблю?

— Нет, то, что мы больше не можем работать вместе. Разве попробовать нельзя?

— Значит… это не стыд и не срам, что я тебя люблю? Или как?

— По-моему, это здорово. Просто здорово. Конечно, ты меня не знаешь, так что, возможно, скоро передумаешь, но…

— Никогда! Никогда, черт возьми. Послушай, Наташа. Я знаю, что сейчас еще очень рано об этом говорить, но ты согласна…

— Послушай, — сказала Наташа. — Ты, как всегда, прав. Еще слишком рано об этом говорить. Давай уже закажем. Я жутко голодная.

Примечания

1

Эта подробность позволяет точно определить время действия романа: матч отборочного турнира чемпионата Европы 2004 года, в котором сборная Англии победила со счетом 2:0 сборную Турции, состоялся 2 апреля 2003 года. (Прим. ред.)

(обратно)

Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • *** Примечания ***