Слово чести [Уильям Сомерсет Моэм] (fb2) читать постранично

Моэм Сомерсет
Слово чести

Моя жена вечно всюду опаздывает, поэтому я вовсе не удивился, когда не нашел ее в отеле «Кларидж», где мы условились встретиться на ленч, хотя сам приехал на десять минут позже назначенного срока. Я заказал себе коктейль. Был разгар сезона, и в холле едва нашлось два-три свободных столика. Кто-то пил кофе после раннего ленча, кто-то, как я, потягивал сухой мартини; улыбающиеся дамы в летних туалетах были прелестны, мужчины любезны и оживленны; однако никто не показался мне достаточно интересным, чтобы занять мое внимание на четверть часа, которые я приготовился ждать. Все были красивы и стройны, все безупречно одеты, элегантно непринужденны, и почти все неотличимы друг от друга, так что я наблюдал за публикой скорее снисходительно, чем с любопытством. Но вот уже два часа, хочется есть. Жена уверяет, что ей противопоказано носить бирюзу и часики, бирюза на ней зеленеет, а часики останавливаются; и то и другое она объясняет злокозненностью судьбы. По поводу бирюзы я ничего не могу сказать; что касается часиков, думаю, они шли бы себе и шли, если б она их исправно заводила. Пока я таким образом размышлял, ко мне приблизился один из служащих отеля с тем таинственным, многозначительным видом, какой напускают на себя все служащие отелей (как будто в словах, которые они пришли передать, кроется иной, недобрый смысл), и сообщил, что сейчас позвонила дама и просила сказать мне, что ее задержали и она не сможет приехать.

Что же теперь делать? Есть одному в переполненном ресторане не слишком большое удовольствие, а в клуб ехать поздно, пожалуй, лучше остаться здесь. Я медленно вошел в зал. В отличие от многих моих светских знакомых я никогда не стремился к тому, чтобы метрдотели модных ресторанов знали меня по имени, но сегодня, клянусь, я был бы счастлив встретить чуть менее ледяной взгляд. Метрдотель с неприступной враждебной физиономией объявил, что все столики заняты. Я беспомощно оглядел огромный высоченный зал и вдруг, к своей радости, увидел знакомое лицо. Леди Элизабет Вермонт была моя старинная приятельница. Она улыбнулась мне, и, заметив, что она одна, я подошел к ней.

— Сжальтесь над умирающим от голода и позвольте сесть с вами, — взмолился я.

— Милости прошу. Только я уже доедаю.

Она сидела за маленьким столиком подле массивной колонны, и когда я опустился на стул, то почувствовал, что мы словно одни в этой толпе.

— Какая удача, — сказал я. — Еще немного — и я бы потерял сознание от голода.

У нее была удивительная улыбка; она не вспыхивала сразу, а словно бы постепенно освещала лицо. Вот и сейчас она затеплилась на губах, тихо разлилась по всем чертам и мягко затаилась в больших лучистых глазах. Про Элизабет Вермонт никто бы не сказал, что она вылеплена по общему шаблону. Я не знал ее в юности, однако слыхал от многих, что она была несказанно хороша, от восхищения дух захватывало, и я свято этому верю, потому что и сейчас, в пятьдесят лет, ей нет равных. Рядом с ее выдержавшей натиск лет красотой свежая цветущая молодость казалась бесцветной. Я не люблю накрашенных женщин, они все на одно лицо; по-моему, женщины поступают очень глупо, лишая свои черты индивидуальности и выразительности при помощи пудры, румян и губной помады. Элизабет Вермонт пользовалась косметикой, но не для того, чтобы имитировать даруемое природой, а для того, чтобы усовершенствовать дары; и вы не задавались вопросом, как она этого достигает, вы аплодировали результатам. Вызывающая смелость, с какой она применяла косметику, не приглушала своеобразие этого совершенного лица, напротив, его подчеркивала. Думаю, Элизабет Вермонт красила волосы; они были черные, ухоженные и блестящие. Держалась она очень прямо, будто и не умела сидеть развалясь, и была необычайно стройна. На ней было черное атласное платье, восхищающее изысканной простотой, на шее — длинная нить жемчуга. Единственная, кроме жемчуга, драгоценность — огромный изумруд на пальце с обручальным кольцом, его сумрачный блеск подчеркивал белизну руки. Но эта рука с красными ноготками как раз и выдавала ее возраст; исчезли плавные округлые линии, нежные ямочки юности; при виде ее рук невольно сжималось сердце. Скоро, скоро эти хрупкие пальчики станут похожи на когти хищной птицы.

Элизабет Вермонт была своего рода знаменитость. Знатного рода — младшая дочь седьмого герцога Сент-Эрта, — она в восемнадцать лет вышла замуж за очень богатого человека и кинулась в вихрь неслыханных безумств, транжирства и разврата. Она была слишком высокомерна и потому презирала осторожность, слишком сумасбродна, чтобы тревожиться о последствиях, и через два года муж с ней развелся — скандал был грандиозный. Она вышла замуж за одного из трех соответчиков, фигурировавших в деле о расторжении брака, а через полтора года бросила его. Замелькала череда любовников. Ее распутство стало притчей во языцех. Ослепительная красота этой женщины и скандальные выходки буквально приковывали