Если он грешен [Ханна Хауэлл] (fb2) читать онлайн

Ханна Хауэлл Если он грешен

Глава 1

Лондон

Осень 1788 года

Приставленный к горлу нож способен, как ничто другое, внести ясность во взгляды на жизнь, особенно — на собственную, и Пенелопа только что в этом убедилась. Она стояла, не смея пошевельнуться, когда грузный, с отталкивающей внешностью мужчина на мгновение разжал руку, сжимавшую ее плечо. Перед лицом реальной угрозы так омрачавшая жизнь Пенелопы обида на сводную сестру — та обращалась с ней хуже, чем со служанкой, — показалась досадным пустяком.

«Кто знает — возможно, произошедшее со мной можно считать наказанием свыше за то, что я так часто поминала сводную сестру недобрым словом?» — подумала Пенелопа в тот момент, когда похититель перехватил ее за талию и приподнял над землей. В следующее мгновение один из его сообщников связал ей лодыжки тем же манером, каким только что связал запястья. Затем уродливый толстяк закинул Пенелопу на плечо, словно мешок с зерном, и понес куда-то по темному переулку, в котором стояла ужасающая вонь.

Всего несколько часов прошло с того момента, как Пенелопа увидела выходившую на улицу Клариссу — та отправлялась на прогулку в карете со своим женихом лордом Радмуром. Подглядывая за сестрой сквозь мутноватое стекло в крохотном окошке своей комнатки на чердаке, Пенелопа, конечно же, лелеяла греховную мечту о том, чтобы Кларисса оступилась и плюхнулась в вонючую сточную канаву у колес кареты. Но если так, если это и впрямь наказание, то оно, по мнению Пенелопы, было слишком суровым. Ведь, в конце-то концов, она никогда не желала Клариссе смерти, а вот ее, Пенелопу, возможно, очень скоро лишат жизни.

Она тяжело вздохнула, внезапно осознав, что отчасти сама виновата в том, что с ней стряслось. Слишком уж долго она оставалась с мальчиками. Даже маленький Пол уговаривал ее не возвращаться домой в темноте. Ей было неловко из-за того, что пятилетний ребенок оказался предусмотрительнее и разумнее ее, взрослой женщины.

Пенелопа вскрикнула от боли, когда уродливый похититель оступился и холодное острое лезвие ножа вскользь полоснуло ее по горлу. Но вонючий кляп, который сунул ей в рот один из похитителей, тотчас же заглушил ее крик. Вид собственной крови, тонкой струйкой стекавшей на платье, на мгновение ошеломил Пенелопу, и она в ужасе закрыла глаза, подумав о том, что вот-вот лишится чувств. Но она все же сумела справиться со своим страхом и, открыв глаза, убедилась в том, что вовсе не потеряла сознание. Более того, в какой-то момент она вдруг поняла, что кровь вытекает из ее ранки очень медленно — совсем не так, как было бы, если бы ей перерезали вены.

— Может, все-таки угостимся этой девицей, Джуд? — послышался голос одного из похитителей; он был почти так же грузен, как и тот, что нес ее на плече, а его длинные, давно не чесанные волосы источали омерзительную вонь.

— Приказ есть приказ, — ответил Джуд. Он по-прежнему держал нож у горла Пенелопы. — К тому же эта пигалица не стоит тех неприятностей, что мы можем из-за нее нажить.

— Перестань, Джуд. Мы же никому ничего не скажем. Да и девка никому не сможет рассказать, — добавил косматый с ухмылкой.

— Нет! — решительно заявил Джуд. — Я тут главный, понятно? И не хочу рисковать из-за девки. Она ведь наверняка станет отбиваться, уж поверь мне. А миссис Крэтчитт велела работать чисто — чтобы никаких следов не оставлять, помнишь? Увидит синяк — и мы останемся без заработка.

— Эта старая сводня и так найдет, как на ней заработать, даже синяки не помешают. Обидно, что нам нельзя распечатать эту девку до того, как ее станут продавать любому, у кого в кармане водятся деньжата.

— Сначала получи свои монеты, а потом можешь и купить ее на час, если она так тебе понравилась.

— Но она ведь уже не будет такой чистенькой и новенькой, верно?

— Да уж, не будет. Старая ведьма скучать ей не даст, это не в ее правилах. К тому времени как ты поднакопишь деньжат, ее уже пора будет списывать в расход.

Из разговора этих двоих Пенелопа поняла, что ее тащат в бордель. «Главное, — решила она, — не давать воли страху». Сейчас ей, как никогда, нужна была ясная голова. В конце концов, все не так уж плохо, ведь она пока еще жива. И, судя по всему, в ближайшее время убивать ее не собираются. Да-да, главное — не падать духом и по возможности даже не думать о том, что ее ждет. А потом ей, наверное, удастся сбежать, если только очень этого захотеть, если приложить все силы к тому, чтобы вырваться на свободу.

Стараясь не думать о худшем, Пенелопа заставила себя запоминать дорогу, которой шли похитители. А те, судя по всему, нарочно петляли. К тому же стемнело, так что запомнить дорогу было не так-то просто. Но Пенелопа знала: придать ей сил может только вера в себя, вера в то, что ей удастся сбежать. Знала она и другое: если ей не удастся вернуться к мальчикам, то они наверняка пропадут, так как о них некому позаботиться, кроме нее.

Сначала ее затащили на кухню — Пенелопа сразу же это поняла. В кухне сидели две женщины и мужчина, но они лишь мельком взглянули на нее. Похоже, все трое настолько привыкли к подобному зрелищу, что оно совершенно не могло их заинтересовать, — и это обстоятельство нисколько не воодушевило Пенелопу.

Потом, когда ее потащили наверх по узкому темному лестничному пролету, она услышала голоса и звуки музыки, доносившиеся снизу, из фасадной части здания. А на втором этаже, по обеим сторонам коридора, находилось множество закрытых дверей, из-под которых доносились приглушенные голоса. Из закрытых комнат доносились и другие звуки, но Пенелопа очень старалась не думать о них.

— Вот она. Комната двадцать два, — пробормотал Джуд. — Открой дверь, Том.

Косматый открыл дверь, и Джуд втащил Пенелопу в крохотную комнату. Она едва успела осмотреться, как Джуд швырнул ее на кровать, стоявшую прямо посредине комнаты. Кровать оказалась на удивление чистой и удобной. Пенелопа заподозрила, что заведение, куда ее доставили, хотя и располагалось в довольно гадком районе, являлось одним из дорогих и «приличных», где обслуживали джентльменов с достатком. Однако она была не настолько наивна, чтобы надеяться на то, что может рассчитывать на чью-либо помощь.

— Приведи сюда старую сводню, Том, — сказал Джуд. — Пора рассчитаться за работу. — Едва за Томом закрылась дверь, Джуд окинул Пенелопу презрительным взглядом: — Не думаю, что ты догадываешься, с чего бы это знатная и влиятельная дама захотела от тебя избавиться. Или у тебя все же есть свои соображения?

Пенелопа медленно покачала головой, холодея при мысли о том, кто мог стоять за ее похищением.

— Вот и я тоже не понимаю. Не может быть, чтобы она ревновала. Не может быть, чтобы она думала, что ты можешь увести у нее мужчину. Она красивее тебя, одета куда лучше, да и фигура не в пример твоей. Какая из тебя, тощей пигалицы, ей соперница? Так почему же ей так не терпится от тебя избавиться, а?

Тощая пигалица? Как ни странно, Пенелопа почувствовала себя глубоко оскорбленной.

— А тебя это волнует, Джуд? — подал голос Том, необычайно высокий и мускулистый.

Джуд пожал плечами:

— Просто любопытно, Мак, вот и все. Не могу понять, зачем ей это.

— Не можешь понять, так и не надо. Главное, что мы получим деньги.

— Да, наверное. Но все-таки мне ужасно любопытно… Хотелось бы понять…

— Понять?! Зачем тебе это?

— Потому что не люблю загадок. И побаиваюсь их, если честно. Не хочу участвовать в том, чего не понимаю. В таких случаях не знаешь, откуда ждать неприятностей.

Пенелопа с изумлением слушала разговор похитителей. Выходит, этот Джуд похитил дочь маркиза, притащил в бордель с кляпом во рту к женщине, которой явно не доверял, — и после всего этого он не знает, откуда ждать неприятностей?! Да если его поймают служители закона, ему не миновать виселицы. И ему еще повезет, если он закончит жизнь на виселице, потому что даже страшно подумать о том, что сделают с этим глупцом ее, Пенелопы, родственники, если обо всем узнают. О каких еще неприятностях он может говорить?

— Воды, — хрипло прошептала Пенелопа, когда у нее изо рта вытащили кляп.

Ей не терпелось поскорее избавиться от отвратительного привкуса во рту.

Вместо воды ей дали кружку эля, но Пенелопа решила, что так даже лучше. Если в этом месте и можно найти воду, то пить ее скорее всего опасно. Она старалась не дышать слишком глубоко, когда Джуд поднес кружку к ее губам. Она выпила эль так быстро, как только смогла, поскольку ей хотелось, чтобы Джуд поскорее от нее отодвинулся. От этого человека исходила такая вонь, что можно было задохнуться. И уж наверняка он кишел паразитами. Как только пленница допила эль, Джуд отпустил ее, и она вновь упала на кровать.

— Даже не думай шуметь, кричать и звать на помощь, — проворчал он. — Тут тебе все равно никто не поможет.

Пенелопа открыла рот, чтобы бросить ему в ответ что-нибудь резкое, но в следующий момент передумала. И тут же нахмурилась. Может, кровать и была чистой и удобной, однако… По спине ее прокатился знакомый холодок, Она успела подумать о том, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы ее дар себя обнаруживал, но сознание уже наполнилось страшными воспоминаниями, не являвшимися воспоминаниями Пенелопы.

— Кто-то умер на этой кровати, — сказала она.

Голос ее заметно дрожал — таково было влияние леденящих кровь образов из чужого прошлого.

— О чем ты там бормочешь? — в раздражении проворчал Джуд.

— Кто-то умер на этой кровати, причем не своей смертью. — Пенелопа, отчасти была вознаграждена за все, что пережила от своих похитителей.

От ее слов им явно стало не по себе.

— Что за бред ты несешь, женщина?

— Это не бред. Видите ли, у меня дар.

— Ты способна видеть… привидения? — Мак нервно озирался по сторонам.

— Иногда. Когда они сами хотят, чтобы я их увидела. На этот раз я увидела то, что происходило здесь, в этой самой комнате, — солгала Пенелопа.

Мужчины смотрели на нее со страхом и любопытством. И конечно же, с подозрением — оба подумали, что девушка пытается их обмануть, чтобы они ее отпустили. Что же касается Пенелопы, то она прекрасно знала, что даже если бы и могла сейчас вызвать духов, от них едва ли была бы какая-то польза. К тому же похитители вряд ли смогли бы их увидеть. Во всяком случае, они явно не замечали ужасный призрак, внезапно появившийся у кровати. Хотя последние годы Пенелопе пришлось увидеть и пережить немало печального и грустного, при виде красивой молодой женщины в белом платье, пропитанном кровью, по спине ее пробежал холодок. И уже не в первый раз она спросила себя: почему самые страшные, самые кошмарные привидения всегда видны наиболее отчетливо?

Тут дверь отворилась, и в тот же миг Пенелопа увидела на лице призрака выражение, от которого ей захотелось бежать из этой комнаты без оглядки. Гнев и ненависть настолько исказили прекрасные черты женщины в белом, что лицо ангела едва ли не превратилось в лицо демона. Немного помедлив, Пенелопа повернула голову и посмотрела на тех, кто вошел в комнату. Оказалось, что Том вернулся в сопровождении женщины средних лет и двух молодых девиц — почти раздетых. Пенелопа перевела взгляд на привидение и увидела, что весь гнев и вся ненависть призрака были направлены исключительно на женщину средних лет.

«Берегись!»

Пенелопа едва не вскрикнула, когда это слово как будто просвистело в ее ушах. Ну почему духи всегда шепчут ей какие-нибудь зловещие слова, не подкрепляя их внятными объяснениями? Действительно, почему бы не сообщить, почему она должна насторожиться и кого именно ей следует остерегаться? Да и время было выбрано совсем неудачное для такого рода предупреждений. Она была пленницей в доме с дурной репутацией, и ее ждала либо смерть, либо то, что многие, избегая говорить напрямик, называют судьбой, которая хуже смерти. У нее сейчас не было времени на то, чтобы общаться с окровавленными призраками, нашептывающими внушающие ужас, но лишенные каких-либо объяснений предупреждения. Сейчас ей требовалось совсем другое: собраться с духом и не поддаться панике — только в этом случае она смогла бы выжить.

— Вы навлекаете на себя большие неприятности, — проговорила Пенелопа, обращаясь к женщине постарше.

Мужчины, казалось, пропустили ее слова мимо ушей, и Джуд пробурчал:

— Ну, вот она. А теперь давай нам наши деньги.

— Ваши деньги у леди, — ответила дама средних лет.

— Не пытайся меня обмануть, Крэтчитт! — повысил голос Джуд. — Леди сказала, что деньги нам отдашь ты. А если леди тебе не заплатила, то это твои проблемы, а не мои. Я сделал то, что мне было приказано. И сделал все очень быстро. Я доставил тебе девчонку, ты мне и плати. Как уговорились. Давай побыстрее деньги.

Миссис Крэтчитт расставалась с деньгами с величайшей неохотой. Пенелопа заметила, что Джуд тщательнейшим образом пересчитал монеты; по всей видимости, жизнь научила его: таким, как эта женщина, ни в коем случае нельзя доверять. Бросив на Пенелопу долгий испытующий взгляд, он сунул деньги в карман и, нахмурившись, посмотрел на миссис Крэтчитт:

— Теперь она вся твоя. Хотя, если честно, ума не приложу, зачем она тебе понадобилась. Я бы за нее ни гроша не дал.

Пенелопа досадливо поморщилась и пробурчала:

— Не тебе говорить, проклятый урод…

Крэтчитт же, пожав плечами, заметила:

— Зато она чистая и свежая. У меня найдется множество клиентов, готовых платить золотом только за это. Один из них уже сделал заказ именно на нее, но он прибудет только утром. А на эту ночь у меня на нее другие планы. К нам прибыли очень богатые джентльмены, и они ищут чего-то совершенно особенного. Их дружок вот-вот угодит в брачный капкан, и они решили сделать ему подарок, который он надолго запомнит. И эта девица отлично подойдет.

— А разве тот, другой, не хочет взять ее нетронутой?

— Он будет уверен, что взял ее девственницей. А теперь — убирайтесь. Нам с девочками надо… упаковать этот подарок.

Как только похитители вышли за дверь, Пенелопа спросила:

— Миссис Крэтчитт, вы хотя бы представляете, кто я такая? — Она очень гордилась тем, что сумела придать своему голосу должное высокомерие.

Однако на миссис Крэтчитт ее тон не произвел ни малейшего впечатления. Она с усмешкой ответила:

— Я прекрасно знаю, что ты та самая дуреха, которая ужасно разозлила богатую леди.

— Имейте в виду, я леди Пенелопа…

Пенелопе так и не удалось представиться, поскольку миссис Крэтчитт крепко ухватила ее за подбородок, заставив открыть рот, и тут же начала вливать ей в горло какую-то жидкость из изящной серебряной фляжки. А две женщины помоложе тем временем держали девушку за плечи, чтобы она не могла ни вывернуться, ни отстраниться. Пенелопу охватила паника — она не хотела глотать это зелье, но ничего, абсолютно ничего не могла поделать. И ее полная беспомощность в этой ситуации еще более усугубляла страх и отчаяние.

А потом она вдруг начала понемногу успокаиваться, хотя женщины продолжали делать свое дело — раздели ее догола, наскоро протерли губкой, смоченной в ароматной воде, и одели в кружевной просвечивающий наряд, который вызвал бы у Пенелопы отвращение, если бы не зелье, которым ее опоили. Скорее всего в нем содержалось какое-то наркотическое вещество — только так можно было объяснить тот факт, что сейчас она лежала, улыбаясь трем гарпиям, готовившим ее к жертвоприношению.

— Ну вот, теперь ты сладенькая и чистенькая, не так ли, милая? — приговаривала Крэтчитт, распуская пленнице волосы.

— Какая же ты… злобная сука… — пробормотала Пенелопа с блаженной улыбкой.

Одна из женщин захихикала, и Крэтчитт больно ударила Пенелопу по щеке. Та снова улыбнулась и добавила:

— Когда мои родные узнают о том, что ты со мной сделала, ты поплатишься за это так, что даже твои мерзкие мозги измыслить не смогут.

— Ха! Ведь твои родственнички тебя мне и продали, глупая девчонка!

— Я говорю не об этих родственниках, а о моих настоящих… О кровных. На самом деле я не удивлюсь, если они уже сейчас что-то заподозрили. Возможно, они уже почувствовали, что со мной случилась беда.

— Не болтай глупости!

«А может, действительно лучше помолчать?» — спрашивала себя Пенелопа. В ее затуманенном сознании еще оставалось достаточно здравого смысла, чтобы не заговорить о том, что руки у Крэтчитт по локоть в крови. Скорее всего хозяйка борделя решила заставить болтливую пленницу замолчать навечно лишь для того, чтобы на всякий случай обезопасить себя. Наркотический дурман связывал Пенелопу по рукам и ногам не хуже любых цепей, но даже в этом состоянии Пенелопа понимала, что сейчас спастись ей не удастся.

Когда Крэтчитт и ее помощницы закончили свое дело, сводня выпрямилась и, окинув Пенелопу придирчивым взглядом, заявила:

— Что ж, теперь я начинаю кое-что понимать.

— Что ты можешь понимать, невеста Вельзевула? — пробурчала Пенелопа.

Крэтчитт нахмурилась и, сжимая кулаки, тихо сказала:

— Понимаю, почему та красивая леди хочет от тебя избавиться. Поверь, ты дорого заплатишь за свои оскорбления, моя девочка. И очень скоро. — Миссис Крэтчитт достала из большого саквояжа, что принесла с собой, четыре шелковые ленты и передала их своим помощницам. — Привяжите ее к кровати, — приказала она.

— Вашему клиенту это покажется немного подозрительным, — заметила Пенелопа, хотя и понимала, что едва ли может что-либо изменить.

В следующую минуту помощницы миссис Крэтчитт привязали ее за руки и за ноги к четырем столбцам кровати.

— Ты ведь невинна, не так ли? — Миссис Крэтчитт покачала головой и засмеялась. — И мой клиент сочтет это по-настоящему изысканным угощением. Поторапливайтесь, девочки! Вас ждет работа, и лучше нам поскорее доставить сюда этого джентльмена. Надо успеть до того, как действие зелья закончится.

После того как все ушли, Пенелопа несколько долгих минут смотрела на дверь. Ушли все, кроме привидения: тускло светясь, оно зависло у кровати. Женщина была так печальна, так подавлена, что Пенелопа невольно подумала: «Наверное, бедняжка только сейчас осознала, как несладко быть призраком». Хотя воспоминания, заключенные в этой кровати, сообщили Пенелопе, каким образом рассталась с жизнью эта женщина, ей не было известно, когда это случилось. Однако Пенелопа начала подозревать, что случилось это не так уж давно.

Она внимательно посмотрела на женщину в белом и проговорила:

— Мне бы хотелось помочь тебе, но я не могу это сделать прямо сейчас. Ты и сама, должно быть, это понимаешь. А вот если я освобожусь, то клянусь, что очень постараюсь помочь тебе обрести покой. Кто ты? — спросила она, хотя и знала, что от призраков часто невозможно добиться внятного и разумного ответа. — Я знаю, как ты погибла. Кровать все еще хранит эти образы, и я их видела.

«Я Фейт. И моя жизнь была украдена».

Голос был ясным и приятным, но очень печальным, и Пенелопа не вполне понимала, звучит ли этот голос у нее в голове или с ней на самом деле разговаривает призрак.

— Назови свое полное имя, Фейт.

«Меня зовут Фейт, и меня похитили, как и тебя. Моя жизнь была украдена. Моя любовь потеряна. Меня вырвали из рая и сбросили в ад. А теперь я лежу внизу, под спудом…»

— Внизу? Под чем? Где?

«Внизу. Я покрыта грехом. Но я не одна».

В следующее мгновение женщина в белом исчезла. К сожалению, Пенелопа сейчас ничем не могла помочь призраку, но общение с Фейт позволило ей хоть немного отвлечься, что в данной ситуации было очень кстати. Общение с привидением отчасти помогало бороться с действием наркотического зелья, которое насильно влили ей в глотку. А теперь она осталась наедине со своими мыслями, и эти мысли становились все более странными. Хуже того, все ее защитные преграды рушились одна за другой. И если она в ближайшее время не найдет чего-либо, за что могла бы зацепиться мыслями, то двери ее сознания широко распахнутся навстречу каждому призраку, каждому привидению, населявшему этот дом, — так что голова ее заполнится всеми их мыслями и чувствами, а для своих мыслей уже и места не останется. К тому же в этом доме наверняка происходило очень много жуткого и страшного, и Пенелопа прекрасно представляла, какая пытка ее ожидала.

Впрочем, ее ожидало и кое-что другое. Ведь она лежала привязанная к кровати и к ней вот-вот должен был явиться незнакомец, чтобы воспользоваться ее беспомощным телом для удовлетворения своих мужских потребностей. Зелье, которым опоила ее миссис Крэтчитт, очень быстро истощало силы, и она чувствовала, что не сможет воспротивиться насилию. И конечно же, она не могла отгородиться от мира духов — уже сейчас голова ее гудела от голосов тех, кого лишь очень немногие способны услышать. Было совершенно очевидно: призраки этого дома почувствовали присутствие той, которая могла бы помочь им прикоснуться к миру живых. «А может, не стоит об этом беспокоиться? — неожиданно подумала Пенелопа. — Может, даже лучше, что я сейчас…»

Внезапно дверь отворилась, и одна из уже знакомых Пенелопе компаньонок миссис Крэтчитт завела в комнату мужчину. На глазах у него была повязка, и одет он был как древний римлянин. Пенелопа уставилась на него в изумлении и едва удержалась от стона. Даже в этом наряде, даже с повязкой на глазах она без труда узнала этого человека. И теперь стало ясно: самое худшее еще впереди. Да-да, самое худшее!

Глава 2

— Какая нелепица, — пробормотал Эштон Радмур, когда две полураздетые девицы принялись его раздевать. — Корнелл, что все это значит? — Он нахмурился и бросил выразительный взгляд на самого юного из своих друзей, причем попытался воспроизвести тот взгляд, которым его отец, покойный виконт Радмур, мог смутить любого.

Но на Корнелла этот взгляд не произвел ни малейшего впечатления. Молодой человек ухмыльнулся в ответ и пояснил:

— Это все — часть игры, приятель. Часть того подарка, что мы для тебя приготовили.

— Я не уверен, что мне следует принимать этот подарок. Завтра мне предстоит разговор с братом Клариссы. — Эштон не собирался идти по стопам отца, чья беспутная жизнь довела семью до того бедственного состояния, в котором она сейчас находилась.

— Вот именно, — сказал Брант Маллам, лорд Филдгейт. — И мы все прекрасно знаем: как только сделаешь ей предложение, ты будешь считать себя связанным обязательствами. Можно сказать, превратишься в праведника. Поэтому считай эту ночь своим прощальным салютом в честь ушедшей бурной молодости.

Эштон в раздражении поморщился, когда одна из женщин надела на него тунику, а другая стала застегивать сандалии у него на ногах.

— Что это за игра? Почему я должен носить наряд древнего римлянина?

— Игра в языческое жертвоприношение.

— Чтоб мне провалиться! — Эштон со вздохом покачал головой. — С чего вы взяли, что мне понравится приносить кого-то в жертву?

— Но ведь это всего лишь игра, безобидная игра. Просто мы решили, что ты должен испытать что-то по-настоящему запоминающееся, что-то особенное, отдающее экзотикой, возможно — отчасти шокирующее. Потому что очень скоро ты превратишься в степенного и скучного отца семейства. А если тебе не понравится такая игра, то эта женщина сможет дать тебе все, чего ты действительно захочешь, чего бы ты ни пожелал. Поверь, девушки миссис Крэтчитт хорошо знают свое дело. Пусть у тебя, Эштон, вырастут крылья хотя бы на одну ночь. Мы купили для тебя одну ночь восторгов. Отпусти свои фантазии в свободный полет. Исполни свои мечты. Хотя бы некоторые из них. Полагаю, что даже у тебя должны быть мечты такого рода. А после этой ночи у тебя будет только Кларисса и исполнение супружеского долга.

Эштону нечем было крыть. Да, такова суровая, горькая правда. Предстоящий союз с Клариссой Хаттон-Мур не был основан на любви. Впрочем, Эштон не так уж и верил в существование любви. Их союз был обусловлен необходимостью оставить после себя наследника и почти отчаянной необходимостью заполнить зияющие дыры в финансах семьи. А Кларисса родом из довольно знатной семьи, к тому же красива. И чувствовалось, что из нее получится отличная хозяйка дома, что тоже имело значение, поскольку Эштон — виконт. То есть эта женщина — превосходная партия во всех отношениях.

Но почему же тогда он чувствовал себя так, словно на плечи его взвалили всю тяжесть мира? Этот вопрос возникал у него все чаще, по мере того как он неуклонно приближался к той черте, за которой брак с леди Клариссой станет неизбежностью. Особой привязанности друг к другу они не испытывали, это верно, да и страсти было маловато. Но привязанность и страсть в браке не зря считаются роскошью, которую далеко не каждый мужчина в его положении может себе позволить. «И все же немного теплоты в отношениях не помешало бы», — частенько говорил себе лорд Эштон.

Именно это — то есть полное отсутствие чувств со стороны невесты — и заставляло его медлить с венчанием. Стоило Эштону подумать о брачном ложе, где не будет ничего, кроме долга, — и по спине его пробегали мурашки. Он боялся, что этот леденящий холод заставит его однажды поступиться своими принципами и искать тепло и участие на стороне. Эштон знал, что друзья считают его идеалистом, даже того хуже — безнадежным романтиком, но сам он всего лишь мечтал о счастливом браке. Он не хотел того брака, который в обществе считали вполне обычным, — когда хозяйка дома периодически рожает мужу детей, а тот тем временем развлекается с любовницами, список которых растягивается до бесконечности. Такой брак разрушил семью его родителей и надорвал сердце его несчастной матери. Но, судя по всему, именно такая жизнь была уготована и ему.

Эштон отвлекся от невеселых мыслей в тот момент, когда одна из женщин стала завязывать ему глаза.

— Это так необходимо?

— Добавляет таинственности, — ответил Корнелл.

— Я чувствую себя идиотом.

— Мы надеемся, что вскоре ты будешь чувствовать себя совсем иначе. Утром увидимся.

Когда Эштона уводили от друзей, он терзался сомнениями… Действительно ли он хотел провести всю ночь, играя в эти глупые игры? Конечно, он не был невинным юношей, но и распутником тоже никогда не был, что бы о нем ни болтали в свете. И дело вовсе не в высокой морали — просто с теми скудными средствами, что оставил ему отец, Эштон не мог позволить себе такого рода излишества. Приходилось признать, что по странной прихоти судьбы распутная жизнь отца принудила его соблюдать умеренность во всем. Да, распутная жизнь плюс болезнь, которая отца и прикончила. Сам же Эштон, несмотря на молодость лет, даже в пылу любовных сражений не испытывал особого жара. И потому ограничивался лишь самым скромным набором средств для удовлетворения своих потребностей. Потребность в женщине, конечно, существовала, но она не была настолько острой, чтобы будить его воображение, заставляя делать что-либо необычное и вызывающее. Эштон умел владеть собой во всех ситуациях и гордился своим самообладанием.

Проблема состояла в том, что он, хотя и чувствовал иногда потребность в женщине, никогда не питал вожделения к какой-то конкретной особе дамского пола. Правда, несколько раз он испытывал довольно сильное вожделение, но оно тут же гасло, если дама не отвечала ему взаимностью или если он чувствовал, что теряет над собой контроль. Впрочем, он никогда не испытывал того страстного чувства, от которого, если верить его знакомым, подгибаются колени, начинается дрожь во всем теле и закипает кровь. Хотя это безумие быстро проходило и у тех, кто заявлял о том, что страдает от него, Эштон не мог отделаться от ощущения, что с ним что-то не так, поскольку он никогда ничего подобного не чувствовал. Возможно, ему и хотелось бы однажды оказаться в тисках такого безумия, но он очень сомневался, что сможет когда-либо его познать — ведь скоро ему исполнится тридцать и он в шаге от того, чтобы связать свою судьбу с холодной и неприступной Клариссой.

— Вот мы и пришли, милорд, — сказала женщина, которая вела его по коридору. Распахнув дверь, она добавила: — Я вас только подведу к кровати и сниму с глаз повязку, и вы увидите, что друзья для вас приготовили.

Когда же с него сняли повязку, Эштон испытал примерно такое же ощущение, как когда-то в детстве, когда упал с дерева и с силой грохнулся о землю. Женщина, распростертая на кровати, была миниатюрной и изящной. Но действительно ли ей было удобно лежать в таком… растянутом положении?

Эштон едва заметил ту, что принесла поднос с вином и печеньем (другая же тем временем положила на стул его одежду). Все его внимание было целиком сосредоточено на подарке.

Лежавшая на кровати была в прозрачном наряде, почти ничего не скрывавшем от взгляда, и Эштон сразу заметил, что груди у нее невелики, зато идеальной формы — округлые, тугие, с темно-розовыми сосками. Талия очень тонкая, что подчеркивалось женственным изгибом бедер. Окинув взглядом ее изящные стройные ноги, Эштон затаил дыхание и тут же почувствовал, что ладони его увлажнились. Когда же он увидел треугольник курчавых волос между ног красавицы, сердце его гулко заколотилось. У нее были очень длинные и густые каштановые волосы, цвет которых оживляли блестящие рыжие и золотистые прядки, и Эштону вдруг пришло в голову, что все тело красавицы можно было бы завернуть в шелковистое покрывало.

Услышав, что остальные вышли из комнаты, Эштон присел на край кровати. Он чувствовал себя как-то странно — словно у него подгибались колени. Снова окинув взглядом лежавшую перед ним женщину, Эштон принялся разглядывать ее лицо в форме сердечка. Ее маленький изящный носик был чуть присыпан «немодными» веснушками на переносице, и ему вдруг захотелось перецеловать их все. На груди ее тоже было немного веснушек, и ему захотелось тщательнейшим образом их пересчитать. Красиво очерченные скулы и чуть заостренный подбородок делали ее лицо весьма приятным, хотя оно и не соответствовало классическим канонам красоты. А вот глаза казались ошеломляюще прекрасными — то была странная смесь синего и зеленого, причем эти чудесные глаза были украшены густейшими темными ресницами. Брови также были темными, неширокими и красиво изогнутыми. А губы могли бы соблазнить и святого — чуть припухшие, они напоминали своей формой лук Купидона, и Эштон чувствовал, что ему ужасно хочется впиться в эти губы поцелуем.

— Вам, может, неудобно так лежать? — спросил Эштон и тут же смутился, сообразив, что задал глупейший вопрос.

Девица поморщилась и пробормотала:

— Неужели вас действительно это интересует?

«А у нее очень правильная речь для шлюхи из борделя», — подумал Эштон с некоторым удивлением. Ему не хотелось думать о ней как об одной из этого недостойного племени, что, разумеется, также было очень глупо с его стороны. Ведь она работала в борделе и была сейчас привязана к кровати — очевидно, приготовилась играть роль девственницы на жертвенном ложе в развратной игре с мужчиной, которого совсем не знала. Эштону было немного неловко и даже стыдно из-за того, что он и впрямь почувствовал себя вполне готовым к этой игре. Более того: уж если честно, то ему ужасно хотелось участвовать в такой игре. Через несколько минут он развяжет эту девицу, а пока что… Он протянул руку и погладил ее бедро.

Девица тихо вскрикнула, когда ладони Эштона прикоснулись к ее бедру, и крик этот подействовал на него чудеснейшим образом — его вдруг словно обдало жаром. Вероятно, это и было вожделение, та ослепляющая похоть, которой, как он думал, ему никогда не придется испытать. Внезапно то, что представлялось ему глупым, оказалось очень даже заманчивым. Эштон обнаружил, что обладает-таки воображением, и это его воображение стремительно заполняло сознание весьма разнообразными и безнравственными образами. Он снял сандалии и встал, чтобы стащить с себя тунику. Отбросив ее в сторону, он взглянул на девицу и увидел, что глаза ее расширились. «Вероятно, ей не терпится…» — подумал Эштон с гордостью — почему-то именно эта мысль пришла ему сейчас в голову.

«О Боже!» — мысленно воскликнула Пенелопа. Она смотрела на обнаженного мужчину. И, что еще поразительнее, она смотрела на обнаженного лорда Радмура! Она влюбилась в него в тот самый момент, когда впервые увидела, но ни разу в своих глупых романтических мечтах не видела его обнаженным. А если бы даже и увидела, ни за что бы не поверила, даже вообразить не смогла бы, что найдет столь привлекательным именно то место, от которого сейчас взгляд не могла отвести. Те немногие знания из области мужской анатомии, что у нее имелись, она почерпнула, ухаживая за маленькими мальчиками. Разумеется, она и прежде подозревала, что отросток у взрослого мужчины больше, чем у мальчика, но никак не предполагала, что до такой степени.

И сейчас, глядя на обнаженного лорда Радмура, не знала, какое же из чувств в ней преобладает — удивление или страх. Но в одном она была абсолютно уверена: не только зелье миссис Крэтчитт удерживало ее от того, чтобы громко закричать и потребовать немедленного освобождения. Да, именно влюбленность в этого мужчину являлась причиной того, что она молчала. До сих пор она видела его только издали, а также в тех случаях, когда подсматривала за ним из укромных местечек. Все в этом мужчине влекло ее — от исходящей от него сдержанной силы до красивой наружности. И она, словно глупая девчонка, влюбилась в него с первого взгляда. Даже одетый он заставлял ее вздыхать и охать, а без одежды… Глядя на него сейчас, Пенелопа чувствовала, что вот-вот задохнется от избытка чувств.

Наконец она заставила себя поднять глаза и посмотреть в лицо лорду Радмуру. Густые золотистые волосы падали ему на плечи, а одна, более короткая, прядь ниспадала на высокий лоб. У него был правильной формы прямой нос, безупречный овал лица и волевой подбородок. А немного полноватые чувственные губы… Пенелопе казалось, что она никогда бы не устала целовать эти губы. Все в этом мужчине было совершенством, но более всего завораживали его глаза, напоминавшие туман над пустошью, — голубовато-серый, он иногда светлел до серебристого или же темнел до почти черного цвета грозовых туч. Густые темные ресницы с отблесками золотистого служили прекрасным украшением этих чудесных глаз, а плавные изгибы бровей делали его лицо необыкновенно выразительным.

Размышления Пенелопы о красоте лорда Радмура были внезапно прерваны — он вдруг забрался на кровать и, опустившись на колени между ее ног, принялся поглаживать ее бедра своими длинными изящными пальцами. И в тот же миг Пенелопа ощутила острейшее вожделение. Она знала, что виной всему — зелье миссис Крэтчитт, но все же подозревала, что действие наркотика усиливало те чувства, которые уже пробудил в ней этот мужчина. Отрава, которой напоила Пенелопу мадам, также разрушила и все преграды, и в сознание потоками хлынули чувства и мысли других — тех духов, что окружали ее в этом доме.

Тетя Олимпия часто ей говорила: люди, в жилах которых течет кровь Уэрлоков, всегда отличались страстностью. И сейчас, обнаружив, что тетя оказалась права, Пенелопа не очень-то обрадовалась. Не обрадовалась уже хотя бы потому, что внезапно обнаружила: то, что вот-вот могло произойти, не столько пугало ее, сколько интриговало, и, следовательно, она полностью утратила контроль над своими чувствами.

— У тебя такие красивые ноги… — бормотал Эштон, поглаживая ее бедра.

— Они слишком тонкие, — ответила Пенелопа и мысленно добавила: «Похоже, я сказала очевидную глупость».

Эштон же улыбнулся и продолжал:

— Да, очень красивые. И сильные к тому же. — Он вдруг принялся покрывать поцелуями ее ноги, потом прошептал: — Мне кажется, ты слишком хороша для такой жизни. И еще мне кажется, что ты здесь недавно.

Она тихонько вздохнула.

— Да, совсем недавно.

Эштон грустно улыбнулся: слишком многие девушки продают свое тело только для того, чтобы выжить. Он уже собрался спросить, когда именно она стала заниматься этим ремеслом, но тут, не удержавшись, прижался к ней всем телом и тотчас же забыл о своем вопросе.

Пенелопа же хотела объяснить, как оказалась в этом доме, но в тот момент, когда Эштон опустился на нее, лишь вскрикнула в восторге и мгновенно забыла, что собиралась сказать. Правда, Эштон тут же чуть приподнялся, опираясь на локти, но это нисколько не уменьшило остроту ощущений. Его тепло, его тяжесть, его прикосновения завораживали и опьяняли. И еще больше ошеломило Пенелопу прикосновение того самого отростка — большого и твердого.

— Позволь мне увезти тебя отсюда, — проговорил Эштон и тут же удивился своим словам.

— Да уж, это было бы очень любезно с вашей стороны; — ответила Пенелопа тихим шепотом.

Затаив дыхание, она наблюдала, как Эштон развязывал шелковые ленты, соединявшие половинки лифа ее нескромного наряда. Наверное, ей следовало бы испугаться, во всяком случае — смутиться, но она беспокоилась совсем из-за другого. Понравится ли ему то, что он увидит? Не слишком ли маленькая у нее грудь?

— Я мог бы устроить тебя в каком-нибудь маленьком домике, в котором ты будешь жить с комфортом. — Он не знал, каким образом сможет себе это позволить, но был полон решимости найти такую возможность.

Тоненький голосок в его голове (то был голос совести, как он полагал) нашептывал ему, что он ведет себя сейчас точь-в-точь как его отец, так же безответственно и бездумно, но Эштон безжалостно его заглушил.

— А… — протянула Пенелопа. Она была разочарована, но не слишком удивлена. — Чтобы я могла обслуживать всего лишь одного мужчину? И этим мужчиной могли бы быть вы?

— Так было бы лучше для тебя, не правда ли?

Девица медлила с ответом. Потом вдруг сказала:

— А вам не приходило в голову, что я, возможно, вообще не испытываю желания кого-либо обслуживать? — «В особенности мужчину, который даже не знает, кто я такая, и ухаживает за Клариссой», — мысленно добавила Пенелопа, злясь на себя за то, что не может оставаться безучастной к нежным прикосновениям.

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением:

— Тогда почему же ты здесь?

— Наивный вопрос, вам не кажется? Вы действительно думаете, что женщина просыпается однажды утром и думает: ну, пожалуй, я хочу стать шлюхой?

Судя по вопросу, едва ли лорд Радмур поверит Пенелопе, если она расскажет о похищении, о наркотическом зелье и о том, что ее держат здесь как пленницу. Очевидно, он, как и многие другие, считал, что женщина выбирает столь презренное ремесло по своему желанию. «Хотя, — размышляла Пенелопа, — некоторые женщины, возможно, действительно становились проститутками, ибо верили, что найдут богатого покровителя. Но наверное, куда больше таких, кого втянули в такое ремесло обманом или силой. Или принудила к этому нищета».

Пенелопа приготовилась рассказать Эштону о том, что с ней произошло, но тут он вдруг положил руку ей на грудь и все мысли тотчас же вылетели у нее из головы.

— Возможно, я задал глупый вопрос. Возможно, у тебя не было выбора. — Эштон поцеловал ложбинку меж ее грудей. — Но сейчас я предлагаю тебе выбор. — Он посмотрел ей в лицо и спросил: — Как тебя зовут?

— Пенелопа, — ответила она, зачарованная теплотой его взгляда.

— Пенелопа? — Он улыбнулся и пробормотал: — Странное имя для девушки из заведения миссис Крэтчитт.

— Я не девушка из ее заведения, — ответила Пенелопа и вдруг подумала: «Интересно, а миссис Крэтчитт действительно замужем? И если так, то где же ее муж?»

Не успела Пенелопа задать себе эти вопросы, как в голове у нее зазвучал чей-то шепот — словно кто-то пытался ответить ей.

Эштон снова заглянул в ее лицо:

— А кто же ты тогда?

По его тону Пенелопа поняла, что он насмехается над ней. Тем не менее она решила рассказать ему свою историю, пока рассудок ее окончательно не затуманился. Разумеется, она очень сомневалась в том, что он ей поверит, но все-таки подумала, что стоит рассказать — хотя бы для того, чтобы потом не сгорать от стыда, который, вне всякого сомнения, начнет терзать ее, едва закончится действие того зелья, что дала ей миссис Крэтчитт. Она надеялась, что почувствует стыд, если отдаст свою невинность лорду Радмуру. Хотя у нее было гнетущее ощущение, что стыда она, возможно, и не почувствует.

— А что, если я скажу, что перед вами лежит дочь маркиза и что ее похитили прямо на улице, притащили сюда, а затем продали миссис Крэтчитт? Что, если я скажу, что мне против воли дали выпить какое-то наркотическое зелье, надели на меня эту прозрачную одежду и привязали к кровати?

— Ты и впрямь рассчитываешь, что я тебе поверю? — спросил Эштон, подумав о том, что ему никогда не везло в жизни и что судьба в очередной раз насмехается над ним.

И действительно: впервые в жизни он испытал настоящее влечение к женщине, а та ведет себя как-то странно…

Пенелопа тихо вздохнула.

— Честно говоря, я не очень-то на это рассчитывала. — Она снова вздохнула. — Не могу ли я попросить, чтобы вы меня развязали?

— Да, я скоро отвяжу твои ноги. — Он начал покрывать поцелуями ее шею. — Видишь ли, я сразу подумал, что это довольно глупая игра. Но все же позволил друзьям втянуть себя.

— Игра? Как же она называется?

— Языческое жертвоприношение. Тебе не сказали?

— Никто ничего мне не говорил. И я не знала, что в борделе играют в такие странные игры.

— В борделях играют в самые разные игры. Но я никогда ни в чем таком не участвовал. И по-моему, я никогда не отличался богатым воображением. А потом вдруг увидел тебя. И в этот момент осознал, что обладаю очень богатым воображением. В голове у меня сразу возникло множество идей — о том, как доставить тебе удовольствие. Я понял, что смогу сделать все, что захочу. И намерен сделать так, чтобы ты тоже этого захотела.

Пенелопа знала, что сейчас, в эти мгновения, не являлась самой собой, ибо слова лорда Радмура порождали в ее сознании образы, которые скорее возбуждали, чем заставляли насторожиться. И она, немного поразмыслив, спросила себя, не было ли в ее снах с участием этого мужчины чего-то такого, что выходило бы за пределы поцелуев и нежных слов о любви. Она вроде бы не помнила ничего особенно распутного в своих снах, но, может быть, что-то упустила? Да, наверное, упустила. Только так можно было бы объяснить тот факт, что она столько раз просыпалась в поту и полная неизъяснимого томления. И вот теперь эти забытые ею сны и мечтания делали с ней почти то же, что и зелье, которое дала ей миссис Крэтчитт.

Пенелопа вздрогнула от наслаждения, почти болезненно острого — в этот момент лорд Радмур накрыл ее грудь ладонью и осторожно лизнул ложбинку между грудями.

— Разве вам не следует сначала меня поцеловать? — спросила она.

Он поднял голову, заглянул ей в лицо, и Пенелопа едва перевела дух, встретившись с ним взглядом.

Сейчас его серые глаза потемнели истали почти черными, а во взгляде было столько жара, что, казалось, он может прожечь насквозь. И еще в его взгляде было любопытство и… радостное удивление. Очевидно, она только что сказала нечто такое, что не укладывалось в ту роль, которую ее заставили играть.

Впрочем, это несоответствие не побудило его задавать вопросы, и Пенелопа невольно нахмурилась. Она вовсе не считала лорда Радмура тугодумом, и поэтому ее весьма озадачивал тот факт, что он с такой готовностью верит всему, что сказала ему о ней хозяйка борделя. Неужели он настолько наивен и слеп? Ведь та, что зарабатывала на жизнь, продавая других женщин всем желающим и готовым заплатить, едва ли была достойна доверия. А может, он из тех, кто, совершенно не задумываясь, предпочитает принимать на веру все услышанное — только бы это соответствовало желанию? Что ж, очень может быть. Действительно, зачем отказываться от удовольствий из-за каких-то угрызений совести? Но как часто такое происходит в подобных местах? Как часто невинные девушки страдали из-за нежелания мужчин задавать им вопросы, из-за нежелания прислушаться к их словам?

Заметив печаль в прекрасных глазах девушки, Эштон взял ее лицо в ладони. Он никогда не целовал куртизанок и шлюх и не был щедр на поцелуи и ласки даже в тех случаях, когда флиртовал с какой-нибудь молоденькой вдовушкой или с чужой женой, проявлявшей к нему благосклонность. Он прекрасно знал, что и многие другие мужчины придерживались таких же правил, поэтому считал, что так и должно быть. Эштон и на сей раз не отступил бы от своих привычек, если бы нежные губы лежавшей перед ним женщины так его не искушали. И если бы не печаль в ее глазах… Да-да, ему ужасно хотелось развеять ее печаль, хотелось увидеть ее улыбку.

Склонившись над девушкой, он провел губами по ее губам, и тотчас же по всему его телу прокатилось исходившее от нее тепло.

— О, ты такая аппетитная! — Эштон надеялся, что она не заметит удивления в его голосе. И тут же спросил себя: почему он так заботится о том, чтобы ни в коем случае ее не обидеть? — Знаешь, я бы с удовольствием попировал несколько часов, — добавил он с ухмылкой.

— Приношу мои глубочайшие извинения, сэр, но, боюсь, вам придется уйти с пира до того, как насытитесь. Придется уйти ради своего же собственного здоровья.

Глава 3

Эштон замер в напряжении. Он не знал, что сильнее его напугало — скрытая угроза в холодном мужском голосе или же холод пистолетного дула у виска. И конечно же, он сразу забыл о своей похоти — ее тотчас заменили смущение и страх. Но, как ни странно, на милом личике Пенелопы он не заметил ни малейших признаков страха, а увидел лишь чарующую смесь восторга и досады.

— Артемис, — сказала она тихо, но твердо, — нет нужды угрожать его сиятельству пистолетом. Ты же видишь, что он не вооружен.

— Но я вижу, что он взведен и готов выстрелить, — последовал ответ.

Пенелопа приподняла голову и досадливо поморщилась, увидев четырех мальчиков, стоявших у кровати. Все четверо от души смеялись грубоватой шутке Артемиса. Пенелопа, конечно, обрадовалась — ведь ее спасли. Но при мысли о том, как мальчикам пришлось рисковать, чтобы прийти к ней на помощь, у нее от ужаса волосы на затылке зашевелились. Артемису было всего шестнадцать, Стефану — только четырнадцать, Дариусу еще не исполнилось десяти, а Делмару совсем недавно минуло семь. И все они были еще слишком малы для того, чтобы бродить по лондонским улицам среди ночи. Но у Пенелопы не хватало духу ругать их за это — мальчикам было чем гордиться. Впрочем, она тут же дала себе слово попозже всерьез поговорить с Артемисом и выяснить, как девятилетний Дариус и семилетний Делмар сумели понять его скабрезную шутку. К тому же они были слишком малы и для того, чтобы смотреть на привязанную к кровати женщину и лежащего на ней обнаженного мужчину. Увы, с этим она уже ничего не могла поделать. Что же касается лорда Радмура, то про него уже нельзя было сказать, что он «взведен и готов выстрелить».

«А ведь он собирался поцеловать меня», — внезапно подумала Пенелопа и тут же отчетливо почувствовала болезненный укол разочарования. И было ясно, что не только зелье мадам заставило ее испытывать сожаление из-за того, что она не успела насладиться первым в своей жизни настоящим поцелуем. Более того, Пенелопа была уверена, что ей больше никогда не представится возможность исполнить хотя бы одно свое желание и осуществить хотя бы одну мечту из тех многих, главным героем которых являлся лорд Эштон Радмур. Тут она вдруг почувствовала, как детские руки отвязывают ее лодыжки от кроватных столбиков, и это ощущение заставило ее вернуться к реальности. Подняв голову, она с благодарностью посмотрела на Делмара.

— Слезайте с нее, — приказал лорду Радмуру Артемис.

— Это может создать неловкость, — заметила Пенелопа и густо покраснела, когда Эштон начал медленно приподниматься.

— Не думаю, что вид голого мужчины нас шокирует.

— Не сомневаюсь, что это так. Но я тоже голая. Вернее — все равно, что голая. — Она снова покраснела, когда Артемис окинул ее взглядом и глаза его расширились.

— Парни, отвернитесь, пока я не помогу Пен принять приличный вид, — приказал мальчикам Артемис.

— А как насчет мужчины? — спросил Делмар, послушно отвернувшись, как и все остальные.

— Я держу его на мушке, — ответил Артемис. Он снова посмотрел на Эштона: — Итак, милорд, слезайте с моей сестры. Слезайте же. И не думайте, что у меня не хватит духу вас пристрелить.

Эштон молча повиновался. Поднявшись с кровати, он посмотрел на того, кто держал пистолет, целясь ему в сердце. «И как этот тощий и долговязый юнец может обладать таким густым мужественным баритоном?» — промелькнуло у него.

Когда же он посмотрел в голодные голубые глаза молодого человека, у него не осталось ни малейших сомнений в том, что у этого юноши хватит мужества, решимости и гнева, чтобы исполнить свою угрозу. Не сводя взгляда с виконта, юнец шагнул к изголовью кровати, чтобы отвязать руку сестры. Эштон увидел сходство в лицах девушки на кровати и молодого человека с пистолетом. Лицо юноши было по-девичьи хорошеньким, хотя гнев и ожесточил его черты.

Взглянув на Пенелопу, Эштон увидел, что она никак не может отвязать вторую руку. Он перевел взгляд на юношу и сказал:

— Если позволите, я помогу.

— Только без фокусов, — заявил Артемис.

— Слово чести.

Молодой человек кивнул, и Эштон быстро отвязал запястье Пенелопы, затем молча отступил от кровати. Девушка попыталась сесть, и Эштон нахмурился, глядя на ее неуклюжие попытки сделать это. Она вела себя так, словно была пьяна, но он не уловил запаха спиртного в ее дыхании. Виконт пристально смотрел на нее, когда она возилась со своим нарядом в тщетных попытках добиться хоть какого-то подобия скромности.

— Вас долго держали связанной? — спросил он.

К своему стыду, он не спросил ее об этом раньше и не торопился развязывать, когда она сама попросила.

— Нет-нет. Впрочем, не знаю. Кажется, не очень долго, — ответила Пенелопа. Она начала замечать весьма тревожные симптомы — ни руки, ни ноги ее не слушались. — Где моя одежда? Я думаю, что мне надо поскорее одеться. То мерзкое зелье, которое миссис Крэтчитт влила мне в горло… Мне сейчас от него плохо. Думаю, что скоро мне станет совсем плохо. Боюсь, что скоро я потеряю сознание. Очень скоро.

Эштон выругался и услышал, что Артемис последовал его примеру.

— Я принесу ей одежду, — пробормотал виконт. Он обвел взглядом комнату и увидел стопку одежды на полу у самой двери. — Убери пистолет, — сказал он Артемису, раскладывая одежду Пенелопы на кровати. — Тебе понадобится помощь, один ты ее одеть не сможешь. — Эштон вздохнул, увидев колебание юноши. — Я и так уже видел все, что мог, так что переживать из-за этого немного поздновато. И у меня нет никакого желания брать женщину, которую пришлось опоить наркотиками, чтобы она разделила со мной постель.

— Немного поздновато? — переспросил Артемис. — Насколько поздно?

Эштон не мог припомнить никого из своих знакомых, кто мог бы вложить в свои слова столько гнева и ярости.

— Поздновато, но совсем не поздно, — ответил Эштон и облегченно вздохнул, когда юноша убрал пистолет и подошел, чтобы помочь ему одеть Пенелопу.

— Но так я буду совсем голой! — возмутилась Пенелопа, когда брат с Эштоном начали снимать с нее тонкую рубашку, надетую по приказу миссис Крэтчитт.

— Ты и сейчас все равно, что голая, — пробормотал Артемис и, нахмурившись, посмотрел сестре в глаза: — Тебе дали какое-то зелье?

— Миссис Крэтчитт влила мне что-то в горло. Оно на какое-то время сделало меня очень спокойной, готовой принять свою судьбу. А теперь сильно кружится голова и подташнивает. Как вы меня нашли?

— Пол выбрался из дома и какое-то время крался следом за тобой. Он увидел, как тебя схватили, прибежал домой и рассказал обо всем мне. А я уже и так почувствовал — что-то случилось, потому был готов сразу же отправиться за тобой.

— Я ужасно напугалась…

— Да, знаю. — Артемис ласково погладил сестру по волосам. — Мы еще порасспрашивали кое-кого и смогли выйти на твой след. Ну а потом… Потом зажегся фонарь, и свет его привел нас в этот дом и в эту комнату. Мне не пришлось долго рыскать, чтобы найти тебя. Скажи, а то зелье… Тебе из-за него не по себе, верно?

— Очень не по себе. К тому же этот дом очень скорбное место, оно полнится тяжелыми чувствами и разгневанными духами. Кто-то умер на этой кровати, — добавила Пенелопа печально. — Ах, бедная Фейт…

— О чем вы говорите? — спросил Эштон, опасливо поглядывая то на брата, то на сестру.

Виконт не вполне понимал, о чем они говорили, но то, что все-таки понял, заставляло его чувствовать себя крайне неуютно.

— О, вы все еще голый, — пробормотала Пенелопа, не в силах удержаться от того, чтобы полюбоваться им напоследок. «Он так красив…» — подумала она со вздохом.

— Я могу теперь закончить и без посторонней помощи, — сказал Артемис и бросил на Эштона злобный взгляд. — Одевайтесь. Мальчики, смотрите за ним в оба.

Виконт пошел туда, где была сложена его одежда. Покосившись на мальчиков, которым было приказано присматривать за ним, он стал поспешно одеваться. И спешил он вовсе не потому, что так уж боялся этих мальчишек. Просто ему было крайне неловко…

То немногое, что Эштон понял из разговора Пенелопы и ее брата, заставило его с усмешкой покачать головой. Похоже, они и впрямь верили в свою способность чувствовать и видеть то, что другие люди чувствовать и видеть не могли. Они даже верили, что могут улавливать витающие в воздухе эмоции и беседовать с мертвыми. Похоже, Пенелопа говорила о призраке по имени Фейт — говорила так, словно то была не галлюцинация, вызванная наркотическим зельем миссис Крэтчитт, а ее добрая знакомая. Эштон задался вопросом, а не принадлежат ли все пятеро к многочисленному племени мошенников и шарлатанов, что дурачат простаков и вымогают у них деньги, заявляя, что якобы способны общаться с мертвыми и предсказывать будущее.

Но если так, то тогда понятно, почему у них такая правильная речь и почему они ведут себя как люди знатного происхождения. Подобные мошенники, в отличие от цыган на ярмарках, с простолюдинами не связываются. Их клиентками чаще всего бывают знатные дамы, которые принимают «провидцев» в своих салонах. Шарлатаны часто придумывают себе аристократические титулы для пущей убедительности и порой держатся так, что никому и в голову не придет заподозрить в них обычных вымогателей.

Эштон хмурился, завязывая шейный платок под пристальными взглядами мальчишек. Может, игра еще не окончена? Может, они готовят для него ловушку? Может, они даже попытаются потребовать, чтобы он женился на девушке, которую якобы обесчестил?

Тоненький голосок у него в голове нашептывал, что не такая уж это была бы неприятность, но Эштон приказал этому голосу немедленно замолчать. В нем говорила похоть, только и всего. Он не мог жениться на ком попало, во всяком случае не на девушке, чья родословная и чья добродетель вызывали серьезные сомнения, пусть даже он находил эту девушку хорошенькой и желанной. У него был определенный долг, обусловленный его титулом, — долг перед будущими поколениями и перед своей семьей. Лорд Радмур должен был жениться на женщине из высшего общества. Он также должен был взять приданое, и приданое богатое, которое помогло бы залатать дыры в бюджете его семьи. Ему было неприятно даже себе самому сознаваться в том, что он с радостью отбросил бы все соображения, касавшиеся чистоты крови, если бы эта девушка с широко распахнутыми глазами была богата. Впрочем, в какой-то степени он уже пошел на то, чтобы поступиться чистотой крови своей избранницы. Ведь титул баронета, который носил брат Клариссы, был дарован всего лишь его деду, а до этого их семья никакого отношения к аристократии не имела, то есть считалась просто «весьма приличной», как принято говорить о подобных случаях.

И тут Эштон вдруг поймал себя на том, что боится. Боится того, что стал рабом своих страстей — как и его отец. Быстро натянув сапоги, он решительно покачал головой, стараясь избавиться от этого страха. Нет-нет, минутное безумие вовсе не делало из него ненасытного сатира, коим был его отец. К тому же он прекрасно знал, что никогда не сможет обращаться со своей избранницей так, как его отец обращался с его матерью. Он также не смог бы оставить жену и детей почти без средств лишь ради того, чтобы утолять свои неуемные страсти. Следовательно, ему не надо бояться, что он превращается в отца. Иначе этот страх может высосать из него все жизненные силы.

«А что, если бы я сказала вам, что я дочь маркиза?» — эхом прозвучали в его ушах слова Пенелопы, и он вздрогнул и замер на мгновение.

Но если так, если эта девушка действительно дочь маркиза, то ее родословная более чем приемлема для него. Эштон вздохнул и мысленно выругался, решив, что просто хватается за соломинку — лишь бы не связывать себя браком с красивой, но холодной Клариссой. И даже если Пенелопа сказала правду, все равно она не настолько богата, чтобы устроить его в качестве жены. Ее наряд служил тому доказательством. Симпатичное платье, но не самого высокого качества. Да и одежда мальчиков не говорила о большом достатке. И все же его мучил один и тот же вопрос: кто они, эти люди?

— Пен, можем мы уйти прямо сейчас? — спросил Делмар. — Где-то тут… тут очень плохой дух.

Эштон в изумлении уставился на мальчика. Тот был немного бледен, и в его широко распахнутых голубых глазах отражался страх. Было очевидно: мальчик говорил вовсе не о дурном запахе. Виконт нахмурился и посмотрел на Пенелопу, стоявшую возле кровати. Артемис заботливо обнимал сестру за плечи, но казалось, что ей сделалось еще хуже. «Неужели все в этой семейке верят в то, что обладают сверхъестественными способностями?» — подумал Эштон. Внимательно посмотрев на девушку, он спросил:

— Кто вы такие, вы все?

— Не ваша забота, — буркнул Артемис, взглянув на него исподлобья.

— Можете рассчитывать на мое молчание, — ответил Эштон, невольно поморщившись, и добавил: — Мне, как вы понимаете, совсем не хочется, чтобы мое имя связывали с этой неприятностью.

— Не-при-ят-ность, — пробормотала Пенелопа. — Какое чудное слово… — Она улыбнулась и закрыла глаза.

Артемис чуть покачнулся, когда Пенелопа вдруг тихонько вздохнула и начала медленно оседать на пол. Эштон бросился к ней, чтобы вовремя подхватить. Прошло несколько секунд, и виконт вздохнул с облегчением, когда она открыла глаза и посмотрела на него.

— Похоже, ноги меня… не держат, — прошептала она, нахмурившись.

Эштон утвердительно кивнул:

— Да, очевидно, зелье оказалось слишком сильным.

— Теперь я смогу ее понести, — заявил Артемис, потянувшись к сестре.

— Куда? — Эштон бросил взгляд на открытое окно. — Вы собираетесь вылезти через окно? С ней на руках? — Ему показалось, что паренек собирается сказать, что способен и на это, но, видимо, здравый смысл возобладал. Спускаясь из окна с Пенелопой на руках, Артемис рисковал бы не только своей жизнью. — Я должен найти своих друзей. Они нам помогут.

— Здесь? Вы собираетесь искать их здесь? Стучать в каждую дверь? — спросил юноша.

— Я хочу, чтобы вы сейчас выбрались из окна, подошли к входной двери и попросили вызвать сэра Корнелла Финчема. Сообщите швейцару у двери, что герцог Берфут послал вас с экстренным сообщением для сына герцога. Либо его приведут к вам, либо вас приведут к нему. Сообщите Корнеллу, что я прошу его и всех остальных прийти в эту комнату как можно быстрее. И пусть стараются не привлекать к себе внимания.

— Какой номер у этой комнаты?

— Двадцать два, — сказала Пенелопа и потерлась щекой о плечо Радмура.

— И я могу рассчитывать на то, что ваши друзья не предадут этот инцидент огласке? — Артемис нахмурился. — Почему я должен им доверять?

— Потому что они самые близкие и самые надежные мои друзья. И будут защищать мое доброе имя так же, как защищали бы свое.

— Но им потребуются объяснения…

— Скажите, что они их получат, как только придут ко мне сюда. — Заметив, что Артемис пребывает в нерешительности, виконт добавил: — Поверьте, нам действительно понадобится их помощь, чтобы незаметно вытащить отсюда вашу сестру.

Артемис кивнул и, приказав остальным мальчикам охранять Эштона и Пенелопу, выскользнул из окна. Он почти бесшумно спустился вниз по веревке, и Эштон невольно восхитился его ловкостью. Усевшись на кровать, он стал ждать своих друзей. Пенелопу же усадил себе на колени. И, как ни странно, виконт почти сразу же почувствовал, что именно здесь, у него на коленях и в его объятиях, ей самое место. Ах, как было бы замечательно, если бы он испытывал такое чувство с Клариссой на коленях, а не с этой незнакомой девушкой! Впрочем, до сих пор он Клариссу не обнимал. А сейчас Эштон ловил себя на неприятной мысли о том, что проблески страсти, которые он заметил в этой девушке, могли быть вызваны отнюдь не его прикосновениями, а тем зельем, что дала ей миссис Крэтчитт. Разумеется, Эштон прекрасно понимал, что это не должно его волновать, зная при этом, что еще долго будет терзаться такого рода сомнениями. Он также знал, что скоро начнет сомневаться и в искренности той страсти, которую демонстрировали в его объятиях его бывшие пассии. Увы, было совершенно ясно: как только мужчиной овладевают подобные мысли, он вступает в порочный круг сомнений.

— Она умрет?

Эштон посмотрел на маленького мальчика по имени Делмар.

— Нет, она просто ослаблена зельем, которое ее заставили выпить. Скоро действие его закончится и она станет прежней. — В глазах ребенка Эштон увидел сомнение и, придав голосу больше уверенности, добавил: — Честное слово, твоя сестра скоро поправится.

— Она мне не совсем сестра. Она моя кузина. А вот Стефан и Артемис действительно ее братья.

— А я подумал, что вы все с ней живете.

— Так и есть. Она о нас заботится.

— Обо всех вас?

— Довольно, Делмар, — сказал мальчик постарше. — Этому человеку ни к чему о нас знать.

— Но, Стефан, я ведь только хочу разговор поддержать и стараюсь быть вежливым.

— В этом тоже нет необходимости. Этот человек не гость в нашем доме. Вспомни, как мы его нашли и что он собирался сделать с Пен.

Делмар взглянул на Эштона и поджал губы. Виконт же улыбнулся мальчику и перевел взгляд на Стефана, второго брата Пенелопы.

— Вашей сестре надо будет отдохнуть. Яд из нее выйдет, но на это понадобится не один час. И, как мне кажется, потом она будет чувствовать себя не очень хорошо. Кто-нибудь может о ней позаботиться?

— Мы сможем.

Как-то не очень верилось, что стайке мальчишек по силам ухаживать за больной, и виконт уже собирался высказаться в этом духе, когда в комнату вошли Артемис и его, Эштона, друзья. Брант первый подошел к нему и посмотрел на него вопросительно. Эштон тяжко вздохнул и в нескольких словах объяснил, что произошло.

Брант внимательно посмотрел на мальчиков, затем на Пенелопу. После чего проговорил:

— Получается, что заведение миссис Крэтчитт не такое солидное, каким она пытается его представить. — Он вновь посмотрел на мальчиков: — Вы знаете, кем она была похищена?

— Нет, — ответил Артемис.

Приблизившись к Пенелопе, он принялся заплетать ей волосы. — Она слишком поздно пошла домой. А похитители, должно быть, увидели в ней легкую добычу.

Эштон и его друзья обменялись взглядами. Виконт почти не сомневался: мальчик лжет. Его друзья, судя по выражению их лиц, придерживались того же мнения. Вероятно, у Пенелопы имелись свои тайны, а выдавать их она не собиралась. При этом Эштон даже вообразить не мог, что у Пенелопы могут быть какие-то постыдные секреты, — но если так… Если так, то что же она скрывает?

Пожав плечами, виконт проговорил:

— Главное сейчас не похитители. Сейчас надо подумать о том, как незаметно вытащить ее отсюда. К сожалению, она не может выйти отсюда сама. И не сможет ходить еще по меньшей мере несколько часов. Эту девушку необходимо вытащить отсюда тайно не только потому, что мы хотим спасти ее репутацию. У меня имеются серьезные подозрения… Похоже, ее привели сюда вовсе не потому, что миссис Крэтчитт решила разжиться новыми девочками.

— Якобы кто-то придет ко мне утром, — тихо пробормотала Пенелопа. Она изо всех сил цеплялась за тоненькую нить, что удерживала ее от падения в пропасть беспамятства. — Но мадам не сказала, кто именно.

— И тем не менее продала вас мне на ночь?

— Сказала, что позаботится о том, чтобы тот мужчина ничего не узнал. Кто-то заплатил за то, чтобы я оказалась здесь. — Ей очень хотелось высказать вслух свои подозрения, назвать имя подозреваемой, но она удержалась от бездоказательных заявлений.

Заглянув в глаза Пенелопы, Эштон понял, что расспрашивать ее сейчас нет смысла — она была на грани обморока. Он окинул взглядом своих друзей, молясь о том, чтобы они хоть что-то придумали. Ему совершенно не хотелось во все это впутываться, но он не мог уйти, оставив Пенелопу заботам своих друзей и ее братьев. И конечно же, он не мог оставить ее у миссис Крэтчитт.

— Мальчики могут выбраться через окно, — сказал Брант. — Как только они окажутся на земле, мы поднимем веревку и я обвяжу ею тебя, Эштон. Ты возьмешь девушку, и мы спустим вас обоих через окно. Корнелл, ты пойдешь к карете и подождешь их там. Уитни, Виктор и я будем ждать здесь, пока ты не доставишь мальчиков и леди домой. Мне бы еще хотелось кое-что сделать тут до того, как мы покинем это место, — пробормотал он и, нахмурившись, взглянул на Пенелопу.

— Нам не нужна помощь. Мы сами можем доставить ее домой, — заявил Артемис.

— Грех отказываться от помощи тогда, когда она действительно требуется, — сказал Брант, обращаясь к мальчику. — Идти она не может, а ты не сможешь пронести ее по улицам, не привлекая к себе ненужного внимания. А теперь — марш в окно. Нам ведь не нужно, чтобы всю нашу компанию застали в этой комнате, верно?

Губы Артемиса шевельнулись — словно он пробормотал ругательство. Но юноша сделал так, как ему велели. Через минуту все мальчики спустились вниз, и Брант поднял веревку. Когда Эштон готовился к спуску, он заметил, что веревка была из тех, что используют для швартовки судна моряки. Не веревка, а крепкий прочный канат. В стену впился острый крюк. Эштон поразился тому, что не услышал при этом характерного звука. «Очевидно, похоть оглушила меня», — решил виконт. Неохотно передав Пенелопу Виктору, он терпеливо ждал, когда Брант надежно обвяжет его веревкой. Когда Брант объявил, что веревка надежно закреплена, Эштону понадобилась вся сила воли, чтобы не выхватить Пенелопу из рук Виктора, — так капризный ребенок не желает расставаться с любимой игрушкой.

Отбросив тревожные мысли, Эштон забрался на подоконник и свесил ноги с подоконника наружу. Затаив дыхание, он ждал, когда его спустят вниз. Пенелопа обнимала его за шею, уткнувшись лицом в плечо. Когда же ноги его коснулись земли, он опустил девушку и поставил на ноги. Артемис и Стефан тотчас подбежали к нему, чтобы поддержать сестру. Освободившись от веревки, Эштон махнул своим друзьям, чтобы те следили за происходящим из окна. Затем, подхватив Пенелопу на руки, зашагал к карете.

— Похоже, дело дрянь, — пробормотал Корнелл, когда мальчишки забрались в экипаж.

Эштон, молча кивнув, усадил Пенелопу между братьями, а сам сел напротив. Корнелл тоже уселся и постучал по крыше, давая знак вознице, чтобы трогался. Малыш Делмар забрался к нему на колени, а Эштон, взглянув на Артемиса, спросил:

— Вы живете далеко отсюда?

— Нет, — ответил юноша. — Я уже сказал вашему кучеру, куда ехать, пока ждал вас с Пен.

Когда экипаж остановился напротив дома, в котором, как сказал Артемис, проживало семейство, тот крохотный огонек надежды, что еще теплился в груди Эштона, увы, погас. В этом районе Лондона могли жить любовницы знатных господ или мелкие дворяне с пустыми карманами, возможно — торговцы, которым средства позволяли переехать сюда и не тесниться в комнатах над своими лавками. Так что стало совершенно ясно: даже если у Пенелопы хорошая родословная, позволяющая стать женой виконта, то приданое, если таковое вообще имелось, совсем незначительное. Эштону был ужасно неприятен столь корыстный подход к выбору жены, но ведь у него имелась целая армия тех, за кого он отвечал, так что выбора не оставалось… Может, Пенелопа и впрямь дочь маркиза, но в этом случае отец ее был столь же беспечен и безрассуден, как отец Эштона. Хотя не исключено, что она дочь маркиза, но не от законной жены.

Не обращая внимания на протесты Артемиса, Эштон подхватил Пенелопу на руки и, выбравшись из экипажа, понес к парадной двери. Он едва успел подняться на верхнюю ступеньку, как дверь распахнулась и на порог высыпали мальчишки, тотчас окружив его. Он не успел и слова сказать, как у него забрали девушку. Мальчики вежливо поблагодарили его за помощь и потащили Пенелопу в дом, предварительно захлопнув дверь у него перед носом.

Эштон уже собрался ударить в дверь кулаком, но вовремя одумался. Он сказал себе, что должен забыть об этой женщине. Утром ему предстояло встретиться с лордом Хаттон-Муром, и эта встреча должна была стать первым серьезным шагом, приближавшим его к браку с красивой, но холодной Клариссой. Заметив на двери табличку со словами «Хижина Уэрлока», Эштон нахмурился. Странное название для дома — даже для дома, купленного для любовницы. Пожав плечами, виконт развернулся и направился обратно к карете.

Уже в экипаже, на обратном пути к миссис Крэтчитт, куда он ехал, чтобы забрать своих друзей, Эштон решил, что не хочет туда возвращаться, и велел кучеру ехать прямо домой. Ему требовались тишина, покой и время, чтобы как следует все обдумать, чтобы укрепить решимость сделать то, что он считал своим долгом. Он хотел побыть в одиночестве и выбросить из головы все мысли и воспоминания о женщине, так взбудоражившей его.

Глава 4

— Метать бисер перед свиньями — вот как это называется.

Переступив утром порог столовой, Эштон улыбнулся Бранту и, усевшись за стол, осведомился:

— О чем ты?

Приятель нахмурился и проворчал:

— Я уже говорил тебе об этом два дня назад. Хотел дать тебе разумный совет, но ты же не внемлешь…

«Неужели прошло всего два дня?» — поразился Эштон. По его ощущениям после той ночи прошли долгие месяцы. И с тех пор он почти не спал. Его преследовали мечтания о женщине с глазами странного цвета, и эти мечты будили в нем такую похоть, что сводило все внутри. Хуже того, Пенелопа стала повсюду ему мерещиться. Он был уверен, что видел ее бледное лицо в чердачном окне, когда выходил из дома Клариссы вчера, хотя и понимал, что такого просто не могло быть. Зачем Кларисса стала бы прятать дочь маркиза на чердаке?

— И что же это за совет? — спросил он у Бранта.

— Я советовал тебе не торопиться официально просить руки Клариссы.

— Но разве я не прислушался к твоему совету? Я встретился с ее братом, как и собирался, но не сказал ему ничего определенного. И я не просил у него руки его сестры. Соблюдая формальности, я просто попросил разрешения ухаживать за ней. А это всего лишь самый первый шаг. Хотя глупо, конечно же. Ведь мне давно пора жениться, поскольку наша семья отчаянно нуждается в средствах.

Брант пожал плечами:

— Что ж, выходит, твои формулировки были недостаточно расплывчаты. Или же тебя нарочно неправильно поняли.

Эштон осторожно взял газету из рук приятеля, дивясь тому, что не сразу ее заметил. «Наверное, мне действительно не мешало бы как следует выспаться, — подумал виконт. — Похоже, я стал таким же слепым и рассеянным, как мой престарелый дед перед смертью». Эштон был еще совсем молод, когда старик умер. Как-то вечером дед вышел побродить по пустоши и утонул в трясине. И сейчас Эштону казалось, что его тоже засасывала какая-то трясина — это было ужасно неприятное чувство, заставлявшее его сомневаться в каждом своем шаге, в каждом решении.

Газета была развернута на разделе светской хроники, где сообщалось о помолвках, браках, рождениях и смертях. Одного беглого взгляда хватило Эштону, чтобы понять, что привело Бранта к нему домой в столь ранний час. В весьма недвусмысленных выражениях, с перечислением всех титулов его предков, там сообщалось о его, Эштона, помолвке с леди Клариссой Хаттон-Мур. У виконта тут же пропал аппетит и началась изжога. Было очевидно, что он оказался в ловушке.

— Но я не делал ей предложения, — пробормотал он в растерянности. — Не было никаких «дорогая, не окажете ли вы мне честь…» И кольца тоже не было.

Брант налил себе кофе и спросил:

— А что же ты теперь можешь сделать?

Эштон со вздохом пожал плечами:

— Полагаю, что ничего. — Он по-прежнему смотрел на заметку. У него вдруг промелькнула мысль, что этому объявлению больше бы соответствовало место в разделе некрологов. — Видишь ли, в свете давно замечены мои ухаживания за Клариссой и мой интерес к ней. Не секрет, что такого рода действия со стороны мужчины обычно предшествуют помолвке. И действительно, помолвка изначально входила в мои планы. Я лишь немного затягивал с предложением.

«Немного затягивал с предложением». Весьма неадекватное описание того, что творилось с ним с той самой ночи у миссис Крэтчитт. В ту ночь он отправился кутить с друзьями, приняв окончательное решение связать свое будущее с Клариссой, а вернулся домой, дрожа от страха и отвращения при мысли о том, что Кларисса — все, что осталось ему на всю оставшуюся жизнь. У него не было времени на то, чтобы вернуть себе душевное спокойствие и способность мыслить здраво. Эштон нахмурился, подумав о том, что брат Клариссы (возможно, и она сама) почувствовал его сомнения и решил действовать быстро, чтобы не позволить ему отвертеться. Но, как бы то ни было, несмотря на его нынешние колебания, он не изменит однажды принятого решения.

— Почуяли, что ты готов передумать? — спросил Брант, словно прочитав мысли друга.

— Да, возможно. Но мои колебания — временное явление. Ведь мужчина обязан мыслить здраво. Обязан помнить о своей ответственности. Именно поэтому я сделаю ей предложение. Но если честно, то сердечной склонности я к ней никогда не питал.

— Да, разумеется, Кларисса хороша собой, она прекрасное украшение любого светского мероприятия, но я не вижу и никогда не видел в ней ничего такого, что могло бы тебя расшевелить.

— Но у нее имеется хорошее приданое. К тому же мне не придется задувать все свечи, чтобы сделать себе наследника.

Брант поморщился:

— Но тебе придется развести в спальне громадный костер, чтобы не заледенеть до костей, оказавшись с ней под одеялом.

— Значит, ты тоже думаешь, что в ней не хватает огня?

Брант криво усмехнулся:

— Разумеется, не хватает. А если точнее, то его совсем в ней нет. Мне кажется, это совершенно очевидно.

— И ты считаешь, что я ищу чего-то большего, верно? — спросил Эштон.

Друг улыбнулся, но в его улыбке был оттенок грусти.

— В сущности, мы все ищем чего-то большего, но очень редко находим. Поэтому мы выбираем деньги и подходящую родословную, а затем проводим остаток жизни, пытаясь найти этот огонь и это тепло в другом месте. Я тоже когда-то думал, что нашел то, что искал, — добавил Брант почти шепотом.

— И обманулся? — Эштон был уверен, что знает, когда именно Брант испытал самое большое в жизни разочарование, ибо все его друзья почувствовали, как он изменился.

Около года назад Брант из восторженного юноши превратился в ожесточенного циника.

— Похоже, что обманулся. Она была дочерью викария…

— Викария? — переспросил Эштон. — Подозреваю, что твоя мать была раздосадована.

Брант снова усмехнулся:

— «Раздосадована» — слишком мягко сказано. Моя дорогая матушка была в ярости. А моя предполагаемая невеста, увидев, что я не стремлюсь делать ей предложение, вышла замуж за другого. Но я твердо решил, что женюсь на ней, на моей славной Фейт. Увы, она исчезла. Ее отец сказал, что она убежала с солдатом.

— И ты ему поверил?

— Даже не знаю… Возможно — отчасти. Ведь ее отец — уважаемый человек, викарий, известный своей добропорядочностью. Мне трудно поверить в то, что он солгал мне. И если бы она бесследно исчезла, то он наверняка попытался бы ее найти. И тогда я решил, что если уж нельзя доверять даже дочери викария с именем Фейт, то есть Вера, то кому же тогда вообще можно верить? Со временем я найду какую-нибудь подходящую девушку, которая устроит мою мать, и буду пыхтеть над ней, пока она не народит мне целый выводок детишек. И все это время буду содержать любовницу для удовлетворения моих низменных потребностей.

Эштон почувствовал, как по спине его пробежал холодок — и вовсе не из-за тех унылых слов, в которых Брант описал свое будущее. В ушах у него вдруг прозвучали слова Пенелопы: «Кто-то умер на этой кровати. Ах, бедная Фейт». Он тут же приказал себе не поддаваться глупым суевериям, но недобрые предчувствия уже закрались в душу. Эштон тщетно уверял себя, что Фейт не такое уж редкое имя, так что едва ли Пенелопа видела ту самую Фейт, даже если она действительно способна общаться с призраками.

Виконту пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к предмету разговора, к своей помолвке с Клариссой. Тяжко вздохнув, он пробормотал:

— Ох какая беспросветность…

Брант поморщился и тихо сказал:

— Увы, с этим ничего не поделаешь. Хорошо это или плохо, но мы с тобой обременены определенными обязательствами, налагаемыми на нас происхождением, титулами, так что именно такое будущее ждет нас всех. — Брант намазал медом поджаренный ломтик хлеба. — Ты собираешься выразить Хаттон-Мурам свое неудовольствие по поводу того, что они опережают события, или ты намерен промолчать?

— Я скажу им все, что думаю. Ну, может, не все, но несколько резких замечаний я все же сделаю, вручая Клариссе кольцо. Возможно, даже говорить ничего не придется, поскольку уже тот факт, что знаменитый изумруд Радмуров так и не украсит ее пальчик, будет достаточно красноречив. Полагаю, у меня хватит смелости на такой шаг. Впрочем, это будет не более чем последний и отчаянный жест приговоренного к казни, на шее которого вот-вот затянется веревка.

— Тем не менее я считаю, что с кольцом ты отлично придумал. Интересно было бы посмотреть, что она станет рассказывать всем тем, кто захочет взглянуть на знаменитый изумруд. Что касается меня, то я не стал бы ей после этого доверять.

Эштон нахмурился и пробурчал:

— Я и раньше не слишком ей доверял. И еще меньше доверяю ее брату. Не могу сказать, что именно меня в нем настораживает, но я привык полагаться на интуицию.

— Господи, приятель, если все именно так, как ты говоришь, то зачем тебе жениться на этой женщине?

— Потому что из всех невест с приличным приданым только она готова проявить благосклонность к нищему виконту, у которого к тому же множество родственников на шее. Кроме того, за этим виконтом тянется длинный шлейф скандалов, связанных с именем его недостойного отца.

— Так вот в чем дело… А как насчет прекрасной Пенелопы?

Эштон со вздохом опустился на стул.

— Я бы рад сказать, что забыл о ней, но это не так. Я человек разумный, а разум требует вернуться на путь, уже однажды избранный мною, на тот путь, что выведет мою семью из долговой ямы. Голос разума постоянно напоминает мне о том, что мне нужны деньги, что мои поместья нуждаются в притоке средств и что всем моим родным тоже нужны деньги. Разум говорит мне, что я должен вернуть Радмурам доброе имя, восстановить все то, что разрушил мой отец, пока пил, играл в карты и распутничал. И разум утверждает, что я ничего этого не добьюсь, если женюсь на девушке по имени Пенелопа, живущей с целой оравой братьев и кузенов в той части города, которую лишь с большой натяжкой можно назвать респектабельной. На девушке, которая каким-то образом угодила в бордель и которая думает, что способна видеть духов и призраков.

— В самом деле? Призраков? — Брант усмехнулся: — Восхитительно! Знаешь, что я думаю?

— Даже боюсь спрашивать.

Эштон с облегчением вздохнул, сообразив, что приятель не собирался развивать тему привидений.

— Можешь морщиться, — продолжал Брант, — тебе может не нравиться то, что я собираюсь сказать, но послушай… Приятель, пошли к черту рассудок, пошли к черту Клариссу и ее брата и сходи проведать малышку Пенелопу. Или ты выбросишь ее из головы… и из другого места, где бы она там у тебя ни засела, или, наоборот, прикипишь к ней, но помни: осталось не так много времени. Не успеешь опомниться, как Кларисса женит тебя на себе.

Эштон снова помрачнел.

— Но на подготовку к свадьбе уходит не один месяц…

— Но и помолвку обычно предваряет официальное предложение, а также подношение кольца, — возразил Брант. — Поверь, я бы ни за что не допустил, чтобы меня застали наедине с прекрасной Клариссой, если бы рассчитывал погулять холостяком столько, сколько положено после помолвки.

— Проклятие… — проворчал Эштон. — Если Хаттон-Муры опасаются, что я так и не сделаю Клариссе предложения, то постараются принудить меня к браку. Собственно, они уже пошли по этому пути. Но возникает вопрос: зачем им это? Со своей красотой и своим приданым Кларисса легко найдет себе мужа. Они не нуждаются во мне. Это я в них нуждаюсь, вернее — в этом проклятом приданом.

— Действительно, зачем им такой брак? Ты задал очень хороший вопрос. Тот самый, который определенно нуждается в ответе. Скажи, ты уверен, что у Клариссы действительно есть богатое приданое?

— Я велел своему поверенному проверить финансовое положение Хаттон-Муров.

— Ты полностью исключаешь вероятность того, что он солгал? А может, его обманули?

Эштон собирался ответить, что такое исключено, но так ничего и не сказал. Могло ли случиться так, что Хадсона обманули? И если так и случилось, то как теперь узнать правду? В обществе Хаттон-Муры считались вполне респектабельными людьми, и лишь немногие не признавали их принадлежности к аристократии, считая их титул фальшивкой. В лондонском свете, где слухи распространяются с чудовищной скоростью, не было никаких сомнений в устойчивости их финансового положения, да и жили они на широкую ногу. Люди, находящиеся на грани финансового краха, так не живут. И зачем бы им прилагать столько усилий и пускаться на такие уловки, чтобы выдать молодую леди за нищего виконта? Уж если они тоже без средств, то им следует искать Клариссе в мужья человека со средствами. Так Эштон и сказал приятелю.

Брант утвердительно кивнул:

— Да, это было бы логично. И все же, почему все происходит именно так? Зачем им подталкивать тебя к алтарю? Может, ты Клариссе небезразличен? Тебе не приходило в голову, что она в тебя влюблена?

— Нет, такого быть не может, — с уверенностью ответил Эштон. — Она одобрительно относится к тому, что я виконт, к тому, что у нашей семьи хорошая родословная. В этом смысле я для них довольно выгодное приобретение. Ведь они, как ты знаешь, не очень-то родовиты.

— Да уж… — кивнул Брант, потянувшись к яблоку. — Кларисса, судя по всему, надеется, что со временем благодаря тебе станет герцогиней. Поступай как хочешь, но лично я теперь буду пристальнее присматриваться к Хаттон-Мурам. Мне не нравятся аферисты, и меня особенно беспокоит то, что для афер, казалось бы, нет повода.

— И меня это все больше беспокоит. — Эштон встал, подошел к камину и бросил газету в огонь. Глядя, как она горит, он не испытал того удовлетворения, на которое рассчитывал. — И все же я не могу разорвать помолвку без достаточных на то оснований. Хотя бы ради своей семьи. Я не стану подвергать родных испытанию очередным скандалом, который, несомненно, вызвало бы расторжение помолвки. Они итак пережили слишком много скандалов за последние годы. — Как только газета превратилась в пепел, Эштон вернулся за стол.

— Но если они солгали, обещая тебе то, чего не существует, то ты имеешь полное право разорвать помолвку. А если в результате и возникнет скандал, то пострадают от него Хаттон-Муры, а не ты.

— И тогда придется начинать все снова. А мне этого совсем не хочется.

— Лучше так, чем узнать, что тебя обманули, разве я не прав?

«Да, ужасно не хочется остаться в дураках, — подумал Эштон. — Ни денег, в которых так нуждается семья, ни жены, к которой я питал бы хоть какие-то чувства или хотя бы мог доверять…» Виконт успокаивал свою совесть, решив, что станет для Клариссы примерным мужем. Но все же при мысли о том, что он женится на ней, однако не получит обещанного приданого, его охватывал ужас. Трюк с объявлением о помолвке, которой на самом деле не было, убил в нем остатки симпатии к этой женщине. Эштон тщетно пытался убедить себя в том, что Кларисса могла даже не знать о пресловутом объявлении, что все это — гнусные проделки ее брата. Нет, такого просто быть не могло, Кларисса наверняка должна была знать обо всем этом уже хотя бы потому, что ей придется вести себя соответствующим образом, принимая поздравления от многочисленных знакомых.

— Думаю, мне стоит написать домой о том, что произошло, — сказал Эштон. Болезненно поморщившись, добавил: — Придется рассказать родным хотя бы часть правды. Иначе они обидятся: подумают, что я отстранил их от участия в столь важном для нас всех деле. Они знали, что я ухаживал за Клариссой, но рассчитывали, что я хотя бы предупрежу их о том, что готовлюсь сделать ей предложение. И вот сейчас — это объявление о помолвке… Они живут совсем недалеко от Лондона, так что в скором времени новость до них дойдет.

— И ты еще должен найти кольцо, — заметил Брант. — В этом я мог бы тебе помочь.

— Ты носишь с собой обручальные кольца? — с усмешкой спросил Эштон.

Брантпропустил слова друга мимо ушей.

— Это небольшой подарок, который я намеревался сделать своей последней любовнице до того, как застал ее в постели с дворецким. — Брант улыбнулся, когда Эштон рассмеялся. — Я посчитал, что поступил благородно, позволив ей жить на моем содержании еще два месяца. Поверь, это вполне приличное колечко с бриллиантом и сапфиром.

— Очень любезно с твоей стороны, но я…

— Эштон, не трать те немногие деньги, что у тебя остались, на эту хитрую девицу. Усмири гордыню. У меня есть кольцо. Возьми его. Отдашь мне его потом.

— Ты не думаешь, что я на ней женюсь?

— Я не хочу, чтобы ты на ней женился, особенно после этого обмана. Но если ты все же на ней женишься, то все равно подаришь ей фамильный изумруд. Если же ты не подаришь ей изумруд, она вернет тебе это колечко. А если не случится ни того ни другого, то и беспокоиться не о чем. Считай, что это мой подарок, поскольку последний подарок оказался неудачным и я получил обратно свои деньги.

Эштон с удивлением взглянул на друга:

— Тебе вернули деньги? Неужели миссис Крэтчитт с ними рассталась?

— Да, рассталась. Вернула все до последнего пенни. Вероятно, ты был слишком зол, чтобы спросить, чем я занимался, пока ты провожал даму до дома.

— Я все еще считаю, что миссис Крэтчитт надо лишить ее коммерции.

— Непременно, — кивнул Брант. — Ради репутации малышки Пенелопы вся правда о случившемся не может быть разглашена, но мало-помалу слухи перекроют поток клиентов, на которых эта тварь зарабатывает себе на жизнь.

Эштон был несколько удивлен силой того гнева, что услышал в голосе Бранта. Конечно, он разделял чувства друга, но его-то гнев объяснялся чувствами к Пенелопе, которую похитили и едва не принудили стать проституткой. Он чувствовал себя великим грешником уже потому, что втайне мечтал, чтобы спасение пришло чуть позже, после того как он удовлетворил бы то яростное желание, что пробудила в нем Пенелопа.

Душевное смятение Эштона лишь усилилось за двое суток, что прошли с той памятной ночи, поскольку в памяти его постоянно всплывали слова Пенелопы. И не только слова. Он вспоминал те «мелочи», которые не замечал или не хотел замечать тогда, «мелочи», явно указывавшие на то, что она невинна. Но ведь кое-что из того, что она говорила, не могло быть правдой? Или все же могло?

— Ты думаешь, Пенелопа… невинна? — пробормотал он, покосившись на друга.

— Ты хочешь спросить, был ли ты на волосок от того, чтобы лишить Пенелопу девственности на потеху этой старой вороне? — Брант кивнул: — Да, я считаю, что она невинна. Я провел с ней совсем немного времени, но почти уверен в этом. А если и есть у меня некоторые сомнения, то это от моего застарелого цинизма. — Он улыбнулся: — Так что не переживай, Эштон. Поверь, не каждая женщина приходит в бордель уже после того, как получила суровый урок, если можно так выразиться. И далеко не все по своей воле ступают на эту дорожку.

— Примерно так Пенелопа и сказала. «Вы действительно думаете, что женщина просыпается однажды утром и думает: а не стать ли мне шлюхой?» Да, кажется, именно так она сказала.

Брант усмехнулся, но тут нахмурился.

— Я раньше думал, что заведения вроде борделя миссис Крэтчитт отличаются от прочих. Мне казалось, что в заведениях, где обслуживают исключительно джентльменов, девушек не привлекают к работе такими вот способами. Выходит, я был не прав. Возможно — даже наивен.

— Проклятие! Теперь я начинаю думать, что все рассказанное Пенелопой — правда. Я до сих пор не могу забыть ее слова. И ведь она действительно оказалась совершенно невинной… А мне поначалу казалось, что она просто недавно занимается этим ремеслом, поэтому не очень-то похожа на настоящую шлюху. Но теперь мы знаем, что ее похитили. И знаем, что ее опоили наркотиками. Однако… Неужели она действительно дочь маркиза?

Брант едва не поперхнулся своим кофе. Ему потребовалось какое-то время, чтобы унять кашель. Затем он с ухмылкой спросил:

— Пенелопа сказала тебе, что она дочь маркиза?

— Если я правильно помню, она сначала сказала, что не является девушкой миссис Крэтчитт, а я довольно ехидно спросил, кто же она тогда такая. И она в ответ сказала примерно следующее: «А если я скажу вам, что я дочь маркиза и что меня похитили прямо на улице, а затем продали миссис Крэтчитт? А потом насильно опоили зельем, надели на меня этот скандальный наряд и привязали к кровати?»

— И ты ей не поверил?

— А ты бы поверил?

— Не во всем. Слова о том, что она дочь маркиза, вызывают сомнение.

— Да, действительно… С какой стати семья маркиза стала бы жить в таком месте?

— А может, ее отец был подвержен тем же порокам, что и твой? Может, теперь этот дом — все, что способна позволить себе семья покойного? Хотя не исключено, что она дочь маркиза и его любовницы, с которой тот прожил вместе не один год. Ты узнал ее фамилию?

— Уэрлок, я думаю. По крайней мере именно эту фамилию я прочел на табличке над входной дверью. Довольно странная такая табличка… «Хижина Уэрлока» — вот что на ней значится.

— Да, действительно… Странное название для дома. А может, это какая-то семейная шутка? Но Уэрлок — безусловно, дворянская фамилия, в этом я абсолютно уверен. Надо бы провести изыскания на сей счет, но делать все нужно очень осторожно. Возможно, она сказала правду. К сожалению, мы с тобой не можем похвастать, что знаем все о каждом маркизе в Англии. Так что отбрасывать вероятность того, что она действительно дочь маркиза, я бы не стал. — Брант с веселым удивлением взглянул на приятеля: — Ты что, чем-то огорчен?

— Видишь ли, до меня только дошло, что я, оказывается, стоял с голой задницей перед девственной дочерью маркиза. — Эштон криво усмехнулся и добавил: — Будем надеяться, что маркиз либо покойник, либо не из обидчивых.

Брант тут же нахмурился и кивнул:

— Да, ты прав. — Тут в комнату вошел дворецкий Эштона, и он, понизив голос, добавил: — По правде сказать, мы могли бы начать наше расследование прямо сейчас.

— При моем дворецком? — удивился Эштон.

— С его помощью. Дворецкие зачастую владеют бесценной информацией о том, что касается жизни высшего общества. Марстон, — обратился Брант к высокому худощавому дворецкому, когда тот начал убирать со стола посуду, — ты что-нибудь знаешь о семье с фамилией Уэрлок?

— Знаю, милорд. Это несколько эксцентричная семья затворников. Но очень старинная. Уэрлоки и Воны — это их близкие родственники — собрали немало весьма впечатляющих титулов посредством удачных браков, а также на службе короне. — Заметив замешательство на лицах молодых лордов, Марстон спросил: — Какая-то проблема, милорд? Я думал, вы должны кое-что знать об Уэрлоках, поскольку девушка из этой семьи является сводной сестрой леди Клариссы. Очень странно, что вы ни разу не встречали эту девушку. Ведь она должна жить в Хаттон-Мур-Хаусе.

— Я никого не встречал, — с трудом пробормотал Эштон; на него вдруг навалились ужасные предчувствия.

— Действительно очень странно, милорд… Мой кузен был дворецким в Хаттон-Мур-Хаусе. Он умер вскоре после того, как умер маркиз. Кузен говорил, что у маркиза есть дочь, и у меня не было причин не верить ему на слово. Теперешнего дворецкого в Хаттон-Мур-Хаусе я не очень хорошо знаю, но мне думается, что дочь маркиза по-прежнему живет в этом доме.

— Ты уверен, что единственным ребенком маркиза была девочка?

— Абсолютно уверен, милорд. У моего кузена не было причины мне лгать. По правде говоря, он всегда очень хорошо отзывался об этой девочке. Можно сказать, что он даже любил ее.

— Что ты имел в виду, когда называл Уэрлоков эксцентричными? — спросил Брант.

Счищая остатки завтрака в миску, Марстон ответил:

— Может, лучше было бы назвать их одаренными. Говорят, что все они обладают дарами, но за достоверность слухов я ручаться не могу, поскольку не располагаю для этого достаточной информацией. Однако мой кузен был убежден в том, что так и есть. Говорят, что Уэрлоки и их родственники Воны имеют весьма необычные способности — могут, например, предвидеть будущее, общаться с духами и обладают прочими подобными талантами. Именно поэтому они живут отшельниками. Вероятно, эти… э… дары приносили им немало неприятностей в прошлом. Многие наслышаны об этой семье, но лишь очень немногие знакомы с ними лично. И еще меньше тех, кто знает их хорошо. Разумеется, мой кузен сообщил мне об их дарах по секрету, вы меня понимаете? — Марстон внимательно посмотрел на молодых лордов, и те утвердительно кивнули. — Милорд, могу я спросить вас, почему вы заинтересовались этой семьей?

— Думаю, что я познакомился с девушкой из этой семьи, хотя не знаю, кем именно она приходится покойному маркизу, — ответил Эштон.

— Если хотите, милорд, я могу письменно изложить все, что знаю о родственных связях в этой семье, и сегодня, ближе к вечеру, представлю вам отчет.

— Да, Марстон, пожалуйста. Я был бы тебе за это очень благодарен.

— Позвольте мне от имени всей прислуги поздравить вас с помолвкой с леди Хаттон-Мур, милорд.

— Спасибо. И поблагодари от моего имени весь штат, — пробурчал Эштон, глядя вслед Марстону, уже выходившему из столовой. — Похоже, у меня проблемы, — сообщил он Бранту, как только дверь за дворецким закрылась.

— Не думай сейчас об этом. Тебе надо вручить кольцо невесте и выразить ей свое неудовольствие.

— Неужели я женюсь на женщине, способной прятать на чердаке свою доведенную до нищеты родственницу… сводную сестру? Черт возьми, какая же судьба ждет моих бедных тетушек?

— Она не сможет сделать с ними ничего, не заручившись твоим согласием и без твоего указания.

— Но она может заставить их чувствовать себя так, словно они грязь под ее туфельками.

— Возможно, мой друг, тебе следует узнать больше о той особе, которую ты считаешь своей невестой. Некоторые женщины так ловко умеют подать себя в обществе, что не всегда легко определить, какие они на самом деле. Ее приданое может вытащить твою семью из долговой ямы, но какой ценой?

Ответ на этот вопрос Эштон предпочел бы найти до того, как пойдет к алтарю с леди Клариссой. И ему вдруг пришло в голову, что пришло время присмотреться к другим богатым наследницам.

Ближе к вечеру, когда Эштон вернулся домой, голова его нещадно болела. Виконт не особенно обрадовался, увидев всех своих четырех друзей, поджидавших его в кабинете, но весьма одобрительно отнесся к бренди, что принес с собой Виктор. Только после нескольких добрых глотков согревающего напитка он успокоился и смог начать разговор, ради которого, очевидно, и пришли к нему друзья. Эштон решил ответить на все их возможные вопросы о Клариссе еще до того, как они станут их задавать.

— Моя невеста не очень-то довольна кольцом, — сообщил он. — Она ясно дала понять, что хотела получить от меня изумруд Радмуров. И она, и ее брат выразили удивление по поводу того, что известие о помолвке вызвало у меня досаду. Они якобы были абсолютно уверены в том, что все и так давно решено. Впрочем, Кларисса любезно предложила мне отозвать оглашение.

— И ты от этого предложения, разумеется, вежливо отказался, — сказал Брант.

— Да, разумеется. Зовите меня алчным ублюдком, но мне нужны эти деньги. Я едва свожу концы с концами. — Эштон поморщился. — Если только не произойдет чудо, я скоро стану мужем леди Клариссы. У меня нет выбора. Особенно сейчас, когда я узнал, что лорд Чарлз выкупил почти все векселя моего отца.

— Он тебе угрожал?

— Не буквально, но ведь такие вещи не говорят в лоб, не так ли? Информация о векселях прозвучала очень вовремя — когда мы обсуждали брачный контракт. Так что последствия моего отказа будут весьма очевидны. Либо я женюсь на Клариссе, либо Чарлз потребует немедленной выплаты по всем долгам. А вот этого требования я при всем желании выполнить не смогу, даже если лишу всю семью последних средств к существованию. Часть приданого Клариссы так или иначе пойдет в уплату долга, так что я получу даже меньше, чем рассчитывал. — Эштон решительно покачал головой, когда все его друзья заговорили одновременно. — Нет-нет, никаких ссуд. С меня хватит тех долгов, что наделал мой отец. Не хватало мне еще и самому влезать в долги.

— Напрасно отказываешься, — сказал Брант. — Но сейчас не будем об этом спорить. Пока мы ждали тебя, Марстон принес нам информацию об Уэрлоках — как и обещал.

Эштон обвел взглядом друзей:

— Собираетесь сообщить мне что-то неприятное?

— С этим можно и подождать, — ответил Брант.

— Нет уж, выкладывайте! Выкладывайте все!

— Что ж, в таком случае… Хотя Марстон сказал нам, что он еще не вполне закончил отчет, генеалогическое древо, им нарисованное, выглядит весьма впечатляюще. Уэрлоки и Воны уже давно связаны родственными узами с наиболее значительными семействами Англии. В настоящий момент наибольший интерес для тебя и для всех нас представляет некий маркиз Солтервуд, один из Уэрлоков, который женился на Минерве Уэрлок, своей очень дальней родственнице. В этом браке родился один ребенок, девочка. Маркиз умер через десять лет после свадьбы, почти день в день. Через три года после смерти маркиза его вдова вышла замуж за барона Хаверстайла и погибла на четвертом году брака вместе со своим мужем во время кораблекрушения. Но до этого барон удочерил ее первого ребенка, и в результате удочерения девочка получила имя Пенелопа Уэрлок Хаттон-Мур.

— Проклятие… — пробормотал Эштон и тяжко вздохнул.

Глава 5

— Жаль, что ты не слышал ее, Артемис. — Пенелопа замешивала тесто, в то время как брат лущил горох. — Она была в ярости от того, что Радмур подарил ей… Как же она выразилась?.. «Какую-то жалкую безвкусную дешевку с сапфирами и бриллиантами вместо знаменитого изумруда Радмуров». — Пенелопа посмотрела на брата, сидящего напротив нее за столом. — Ей действительно нет до него самого никакого дела.

— Но ты ведь всегда подозревала, что ей он безразличен, не так ли? — Артемис, надорвав стручок, высыпал горошины себе в рот.

— Да, верно. Но я все же думала, что во мне говорит ревность. Ведь Радмур — очень красивый мужчина. К тому же он виконт и очень может быть, что со временем станет герцогом. Хотя его отец и месяца не мог прожить, чтобы не влипнуть в какой-нибудь скандал, и без конца прыгал из постели в постель, что, очевидно, и стало причиной того, что он не оставил после себя ничего, кроме долгов, лорда Эштона по-прежнему принимают в обществе. Впрочем, в этом, наверное, нет ничего удивительного. Ведь если не брать в расчет покойного виконта… Всем известно, что Радмуры имеют долгую и славную историю. Войти в их семью — весьма удачный маневр для дочери барона, который заработал титул тем, что поставлял женщин принцу.

— В самом деле? За это дают титулы?

— Не забывай, что короли и принцы дают порой очень высокие титулы своим побочным отпрыскам. В качестве своего рода компенсации обманутым мужьям, я полагаю. — Пенелопа положила тесто в миску и, прикрыв салфеткой, направилась к раковине, чтобы вымыть руки. — Там все так и пышет гневом, — пробормотала она.

— В Хаттон-Мур-Хаусе?

Пенелопа кивнула, и Артемис усмехнулся.

— Поэтому ты пришла сюда гораздо раньше, чем обычно?

— Да, поэтому. Кларисса и Чарлз рвут и мечут. Им сейчас не до меня. Никто не заметил, как я улизнула из дома. — Пенелопа нахмурилась и добавила: — Я думаю, они угрожали Радмуру.

— Чем угрожали?

— Говорилось что-то о долгах его отца. Я думаю, Чарлз мог выкупить векселя его отца, много векселей. И теперь эти долговые обязательства висят над ним как дамоклов меч. Если раньше Радмур был должен небольшие суммы людям, многие из которых готовы были подождать, пока он соберет нужную сумму, то теперь он должен очень крупную сумму одному человеку, который может потребовать от него выплаты всего долга сразу. Иными словами, Радмур в долговой кабале у Хаттон-Муров.

— Очень умно, — пробормотал Артемис. Перехватив хмурый взгляд сестры, добавил: — Я же не сказал, что Чарлз поступает правильно. Я сказал, что он поступил умно, хотя и подло.

Пенелопа со вздохом кивнула:

— Да, ужасно подло. И еще мне кажется, что они поместили в газете объявление о помолвке в газету еще до того, как было сделано официальное предложение. Кларисса что-то сказала насчет того, что кольцо было оскорблением — ответом на то, что они вынудили его поторопиться с предложением. — Она взяла небольшую корзинку с яблоками, которые хранились всю зиму в кладовой, и, усевшись за стол, принялась их чистить. — Одного лишь я не могу понять… Зачем Хаттон-Муры затеяли все эти махинации?

— Им нужны титулы. Титулы, которые имеют какое-то значение. Титулы, которые достойны уважения.

— Возможно, Чарлз желает добиться для себя лучшего положения в обществе и использует для этого Клариссу, — продолжала Пенелопа. — Боюсь, что Радмур попал в капкан, из которого ему не выбраться. Ему очень нужны деньги. У него явно нет средств, чтобы расплатиться с Чарлзом, если тот потребует немедленной выплаты долга. Отцы семейств проматывают состояния, а страдают их близкие. Судя потому, как вел себя отец Радмура… — Она вздохнула. — Похоже на то, что брак его родителей не был счастливым. Более того, отец лишил сына возможности жениться по любви.

Артемис кивнул и достал из миски дольку яблока.

— Сдается мне, некоторые аристократы ничем не хотят жертвовать — ни дорогими нарядами, ни дорогими лошадьми и каретами, ни балами, ни операми.

Пенелопа снова вздохнула:

— Да, наверное, ты прав. И так происходит потому, что многие аристократы женятся на ком угодно, лишь бы иметь возможность покупать парчовые жилеты от самых дорогих портных. Что же касается Радмура… Если он думает, что Кларисса откажется хоть от одной из своих привычек ради того, чтобы дать ему возможность вкладывать средства в поместья, то очень сильно заблуждается. К сожалению, Кларисса из тех женщин, которые совершенно не считаются с мужьями. Моя сводная сестра будет постоянно напоминать ему о том, что именно она вытащила его из долговой ямы. Но хуже всего даже не это. По-настоящему печально то, что он, как я думаю, постарается делать все от него зависящее, чтобы быть ей хорошим и верным мужем, хотя Клариссе именно этого от него как раз не надо. Она превратит то, что могло бы стать хорошим браком, в жалкое подобие брака, в союз, в котором нет ни верности, ни правды. Иными словами, в такой брачный альянс, какой очень распространен среди аристократов. Точно такой, какой был у его родителей. — В очередной раз вздохнув, Пенелопа уставилась на миску с нарезанными яблоками. — Наверное, именно это больше всего меня печалит. Она не сделает его счастливым.

— Он тебе так дорог? — тихо спросил Артемис.

— Да, пожалуй. Я влюбилась в него с первого взгляда. Но у меня нет того, что ему нужно. Мое наследство, каким бы оно ни было, в руках Чарлза, и я не думаю, что oт него что-то останется к тому времени, как я смогу им распоряжаться. Все то немногое, что я получаю сейчас, я трачу здесь, у вас. И Радмуру в любом случае эти гроши не помогут.

— Но ты бы могла сделать его счастливым.

— Могла бы? У него три сестры, мать, две тетушки и два брата. И всех их надо содержать. Если он потеряет хоть что-то из своей недвижимости, то лишит кого-либо из них всяких средств. Если он женится на такой женщине, как я, то есть на нищей, то вскоре ему придется расстаться со всеми своими поместьями. Тогда его сестры не смогут принять участие в сезоне и лишатся надежды найти себе хороших и состоятельных мужей. Две его сестры уже давно перешагнули возраст дебютанток, так ни разу и не приняв участие в сезоне, — и все из-за нехватки средств. Боюсь, что при таком положении дел нужда окончательно лишит его радости жизни.

— Значит, в данном случае речь идет не о дорогих нарядах и каретах, не так ли?

— В случае с Радмуром — нет. Речь о будущем его братьев и сестер и спокойной старости его матери и тетушек.

— Эй, Пен! Явился тот недоумок, что позволил этой суке Клариссе одурачить его! И с ним все его четыре дружка!

Пенелопа вздрогнула и, раскрыв рот, уставилась на дверь. Звонкий голос Пола, голос, которому позавидовал бы певчий из церковного хора, эхом пронесся по дому. Пенелопа никак не могла привыкнуть к тому, что этот ангельский голосок порой произносил вещи, которые более приличествовали бы портовому грузчику. Более того, сейчас она узнала свои собственные слова, недавно сказанные тихим шепотом, — но как Пол их услышал? Внезапно до нее дошло, что лорд Эштон наверняка слышал громкий крик Пола, и она со стоном закрыла лицо ладонями.

— Эй, Пен, где ты?! — снова закричал Пол.

— Сейчас! Одну минутку! — крикнула она в ответ. — Проводи их в гостиную! — Посмотрев на давившегося от хохота Артемиса, она в смущении пробормотала: — Похоже, я только что орала, как торговка на улице.

— Расправь плечи, сестричка. — Артемис ухмыльнулся. — Возьми себя в руки и иди встречать гостей. И собери угощение к чаю.

— Но я…

— Если ты вдруг почувствуешь, что смущаешься, попробуй вспомнить, при каких обстоятельствах ты последний раз встречалась с этим распутником.

— О!.. — Она с сомнением взглянула на брата и покачала головой. — Ты думаешь, мне следует об этом вспоминать?

— А почему бы и нет?

— Потому что он был голый.

Артемис снова расхохотался — едва со стула не свалился от хохота. Взглянув на него с укоризной, Пенелопа поспешно собрала все к чаю и направилась к двери. Пять джентльменов ждали ее в гостиной, и она знала, что все они будут чувствовать себя крайне неловко.

Эштон уставился на маленького мальчика с ангельской внешностью, открывшего им дверь. Он мог бы поклясться, что вопль ребенка все еще звучал в воздухе. И то обстоятельство, что друзья его хихикали, могло означать только одно: он не ослышался. Да-да, не ослышался — ведь Пенелопа же отозвалась, когда ребенок прокричал ее имя. Но прокричал этот ангелочек такое, что даже не верилось…

— Заходите же, — сказал мальчик. — Меня зовут Пол, и я родственник нашей Пен. Я провожу вас в гостиную.

Следуя за мальчиком, Эштон с любопытством осматривался. Дом был просторным и содержался в идеальной чистоте. Мебель в гостиной, куда привел их мальчик, была добротной, но не новой. Эштон сразу узнал двух мальчиков из тех четверых, что пришли в бордель спасать Пенелопу. Они сидели в углу комнаты и играли в шахматы. Взгляды их не показались виконту дружелюбными, хотя поздоровались они очень вежливо. На лестнице же вдруг послышался топот, и стало ясно, что скоро в гостиной будет целая армия родственников Пенелопы.

— Вы, кажется, знаете их. — Пол указал на Стефана и Дариуса. — Но я-то не знаю вас.

Эштон представился, затем представил мальчику своих друзей. Потом гости расселись по креслам и кушеткам, на удивление удобным. Такую мебель часто вытаскивают на чердак, заменяя ее на модные изящные изделия с гнутыми ножками, на которые и садиться боязно. Эштон взглянул на ковер, который когда-то был дорогим и пушистым, но теперь изрядно истерся. Подняв глаза, он вдруг увидел, что херувим по имени Пол смотрит на него так пристально, что ему от этого взгляда стало не по себе.

— Они действительно видели вас голым в борделе? — проговорил мальчик своим ангельским голосом.

Его ярко-синие и совершенно невинные глаза были широко распахнуты.

Эштон почувствовал, что густо краснеет, а такое с ним случалось не часто. Старшие мальчики громко расхохотались, и Эштон, нахмурившись, покосился на друзей, почти не пытавшихся скрыть свои усмешки. Вновь посмотрев на малыша, Эштон невольно подумал о том, насколько обманчивой порой бывает внешность. Но так ли невинен этот ангелочек? В синих глазах малыша плясали озорные искорки, наводившие на мысль о том, что Пол если и не вполне понимает смысл того, что говорит, то вполне понимает, что говорит что-то очень неприличное.

— В тот момент я не ожидал, что у меня появится компания, — пробурчал в ответ Эштон.

Мальчик смотрел на него все так же пристально.

— А вы и впрямь большой, как конь?

— Пол, помолчи!

Пенелопа с подносом в руках вошла в комнату и приблизилась к столу. Пол, сидевший на столе, поспешно спрыгнул на пол. Поставив на стол блюдо с фруктами и тарелку с печеньем и пирожными, Пенелопа мысленно поблагодарила судьбу за то, что на нее вдруг накатило желание приготовить что-то вкусненькое. Не хватало еще, чтобы в доме не нашлось совершенно ничего такого, что можно было бы предложить гостям. Этот визит и без того давал ей немало поводов для смущения.

Приготовив все к чаю, Пенелопа строго взглянула на Пола, смотревшего на нее с ангельской кротостью, — то был верный признак того, что мальчик что-то замышлял. Но она решила, что отчитает его позже, — ей не хотелось, чтобы этот разговор состоялся в присутствии пяти джентльменов, сидевших в гостиной.

— Будьте любезны, мальчики, покиньте комнату, — сказала Пенелопа. — И передайте остальным, чтобы не пытались сюда пробраться. Я все равно запру дверь. — Мальчики переглянулись и нахмурились — было очевидно, что им ужасно хотелось подслушать разговор взрослых, а дверь гостиной была на редкость толстой и основательной.

— Ты отдашь им все пирожные? — спросил Пол.

— Нет, милый. А теперь, пожалуйста, уйдите.

Взглянув в сторону двери, Пенелопа поняла, что за ней уже столпились все ее воспитанники — гувернер мальчиков, Септимус, конечно же, не смог их удержать. Она хотела прикрикнуть на них, но тут на помощь ей пришел Артемис. Он разогнал своих кузенов, затем принес в гостиную кофе и чай, после чего поклонился гостям и направился к двери, попутно выпроваживая не желавших уходить Пола, Дариуса и Стефана. Когда он плотно закрыл за собой дверь, Пенелопа, пытаясь успокоиться, принялась разливать чай и кофе. Друзья виконта представились, и каждый из них вежливо поклонился и поцеловал ей руку. После этого гости уселись за стол.

Пенелопа же все никак не могла успокоиться. Она ужасно нервничала, когда друзья виконта представлялись. Чтобы запомнить их имена, она пыталась сохранить в памяти какую-нибудь отличительную черту каждого из них. Корнелл Финчем — высокий, светловолосый, импозантный — как она знала, третий сын герцога. Брант Маллам, граф Филдгейт, — красивый темноглазый брюнет. Уитни Парнелл, барон Райкрофт, — весельчак и дамский угодник: по крайней мере казался таковым, пока не заглянешь в его серые глаза — холодные как сталь. Виктор Чесни, барон Фишертон, — русый и кареглазый — на первый взгляд не обладал ни одной запоминающейся чертой, но улыбка преображала его. Что же касается виконта Радмура, то при одном лишь взгляде на него сердце Пенелопы сжималось и она с трудом удерживалась от вздоха. Причем все пятеро были холостяками, так что мамаши, пытавшиеся сбыть с рук своих дочерей, наверное, пришли бы в ярость, если бы узнали, что все эти молодые джентльмены собрались в ее гостиной.

Усевшись на единственный свободный стул, Пенелопа еще больше смутилась. Тот факт, что свободное место оказалось рядом с Радмуром, только усугублял ситуацию. Ведь он видел ее почти обнаженной, а она видела его во всей ослепительной наготе. Увы, в правилах хорошего тона, каковым ее когда-то учили, ничего не сообщали о том, как следует вести себя в такой ситуации. И уж тем более она не знала, как следует поддерживать вежливую беседу с джентльменами, которым было известно, что она лежала в борделе, привязанная к кровати.

Доев очень вкусное лимонное пирожное, Эштон вдруг заметил, что волосы Пенелопы и рукав платья испачканы мукой. И почему-то он решил, что это делает ее еще милее.

— Вы сами все это пекли? — спросил виконт, кивнув на печенье и пирожные.

— Да, конечно, — ответила Пенелопа и снова смутилась. — Я люблю готовить. Это помогает мне думать. Хотя корзиночки с малиной приготовила моя знакомая кухарка. Эта женщина все время присылает сюда еду, но люди, у которых она служит, об этом не знают, — добавила она потупившись.

Лорд Маллам улыбнулся и, взяв корзиночку с малиной, проговорил:

— Не беспокойтесь, мы сохраним вашу тайну.

— Почему я никогда не видел вас в Хаттон-Мур-Хаусе? — спросил Эштон; он был не в силах поддерживать ничего не значивший вежливый разговор, и ему хотелось как можно быстрее получить ответы на все терзавшие его вопросы.

Пенелопа мысленно прокричала все известные ей ругательства, и список этих ругательств был довольно длинным. Теперь она почти не сомневалась: Радмур знал, кто она такая. Но ей все же хотелось убедить его в том, что он ошибается.

Пожав плечами, Пенелопа спросила:

— А с чего бы вам там меня видеть?

— Ваша фамилия Уэрлок, не так ли?

— Откуда вам это известно?

— Над входом в этот дом висит табличка с надписью «Хижина Уэрлока».

— О, я забыла!.. Это мой кузен Орион ее повесил. — «В следующий раз, когда с ним встречусь, ему от меня за это крепко достанется», — решила Пенелопа. — Видите ли, мой кузен так шутит. С тем же успехом можно было бы повесить табличку с надписью «Бунгало для бастардов».

Эштон не знал, как реагировать на это заявление. Его друзья тоже в недоумении переглядывались.

— Значит, здесь, в этом доме, ваши родственники держат всех своих… — Эштон умолк, пытаясь подобрать слово, которое не звучало бы как оскорбление, но тут вдруг заметил в глазах Пенелопы те же озорные искорки, что видел до этого в глазах Пола.

— Совершенно верно, внебрачных детей, — сказала Пенелопа со смехом. Друзья Эштона тоже рассмеялись, и даже сам виконт улыбнулся. — Хотя изначально этот дом предназначался для иных целей. Видите ли, мой отец не был верен моей матери, и, Артемис со Стефаном — тому подтверждение. Когда же мать снова вышла замуж, ее новый муж отказался взять к себе мальчиков. К сожалению, у матери не было сил или, возможно, особого желания противиться воле своего нового мужа, и потому тетя Олимпия предоставила этот дом в мое распоряжение. Дом, знаете ли, пустовал, потому что район, в котором он был построен, больше не считался подходящим местом для проживания людей, считающих себя респектабельными. И я поселила здесь своих братьев. Затем, один за другим, стали приезжать остальные — начиная с Дариуса, сына дяди Аргуса от бывшей любовницы, решившей выйти замуж, но не желавшей брать с собой ребенка. Аргус выкупил дом у тети Олимпии и переписал его на моих братьев и на меня, но формальным владельцем дома, до тех пор пока я не достигну совершеннолетия, является мой дядя Аргус. Теперь в этом доме живут десять мальчиков, и их отцы делают все, что могут, чтобы помочь деньгами, которые нужны, чтобы растить детей.

— Разве мальчики не должны находиться в школе?

— Они посещают школу, когда денег хватает, чтобы платить за обучение, но обычно приходится ограничиваться услугами гувернера.

— И вы тоже живете здесь? Поэтому я и не видел вас у Хаттон-Муров?

— Нет, я здесь не живу. А Чарлз и Кларисса, насколько мне известно, ничего об этом доме не знают. Я прихожу сюда, когда могу. К счастью, это случается довольно часто. Пока мне не исполнится двадцать пять, я должна жить у Хаттон-Муров.

Пенелопа решила, что ее гостям не обязательно знать о том, что она жила там лишь по одной причине — боялась, что только таким образом сможет по достижении двадцати пяти лет заявить свои права на этот дом. Им не следовало знать и о завещании — в нем было сказано, что дом станет ее собственностью, когда ей исполнится двадцать пять, или же в том случае, если она выйдет замуж. Она могла бы получить в наследство еще один дом, но Чарлз с Клариссой уже объявили его своей собственностью. Что осталось от того немалого состояния, которым владела ее мать до второго замужества, Пенелопа точно не знала, однако очень опасалась, что может каким-то образом потерять и этот дом. Ведь от Чарлза всего можно было ожидать — в этом-то она нисколько не сомневалась.

— Вы все еще не ответили на вопрос, — сказал Эштон. — Почему я вас не видел в доме Клариссы?

— По правде сказать, никто из нас не может припомнить, чтобы видел вас хоть где-нибудь, — добавил лорд Маллам. — Ни на одном балу, ни на одном ужине…

— И никто из нас ни разу не слышал про вас от Хаттон-Муров, — заметил барон Фишертон. — Хотя вы тоже из Хаттон-Муров.

— Да, но только формально, — сказала Пенелопа. Очевидно, эти люди зря времени не теряли — почти все о ней узнали. — Видите ли, барон удочерил меня лишь потому, что так ему было легче наложить лапу на все, что оставил после себя мой отец. Но затем, после смерти барона и моей матери, нужда в лицемерии отпала. Меня выселили на чердак и почти забыли о моем существовании. Поэтому я могу так часто приходить сюда. К счастью, Хаттон-Мурам нет до меня дела. Пока я не попадаюсь людям на глаза, у них со мной нет проблем. И меня такое положение дел вполне устраивает. — Едва заметно улыбнувшись, Пенелопа продолжила: — О том, что происходит у них в доме, мне рассказывают некоторые слуги, а также… Стыдно признаться, но я порой подслушиваю. В доме множество всяких закоулков и тайных переходов, о которых Хаттон-Муры ничего не знают. По каким-то неизвестным мне причинам моя мать ничего не говорила своему второму мужу об этих особенностях дома. И она наказала мне хранить все это в тайне.

— Так вы узнали о моей помолвке с Клариссой, когда подслушивали. Или из газеты? — спросил Эштон.

— От Чарлза с Клариссой. И для того чтобы узнать о вашей помолвке, подслушивать мне не пришлось. Они… э… довольно громко обсуждали это событие после вашего ухода, лорд Радмур. — «И атмосфера в доме стала настолько тяжелой, что я едва не задохнулась», — мысленно добавила Пенелопа.

Эштон поморщился и с удивлением посмотрел на нее:

— Значит, в ту ночь вы знали, кто я такой?

— Да, знала, — ответила Пенелопа.

Она попыталась скрыть свое смущение, но тут же поняла, что ей это едва ли удалось — щеки ее так вспыхнули, что даже жарко стало.

— Черт возьми! Почему же вы ничего мне не сказали?!

Пенелопа пожала плечами:

— Наверное, из-за того зелья. Оно очень сильно на меня подействовало, милорд. Правда, я предприняла попытку все вам объяснить, но не получилось, к сожалению. — Она вдруг нахмурилась и спросила: — А вы пришли сюда, так как боитесь, что я расскажу Клариссе про ту ночь? — Пенелопа была почти уверена, что Кларисса обо всем знала. Не знала, возможно, лишь о том, что тем самым мужчиной, которому ее продали до утра, оказался лорд Радмур.

— Нет, я… — Эштон провел ладонью по напомаженным волосам. — Я не могу сказать, зачем пришел. Возможно, для того, чтобы извиниться. — Виконт вздохнул, когда она покачала головой и пробормотала: «Не нужно». — Я проявил недопустимое высокомерие, не пожелав прислушаться к тому, что вы пытались мне рассказать. По правде говоря, я был ошеломлен, когда узнал от своего дворецкого, кто вы такая. Наверное, надежда на то, что дворецкий все же заблуждается, и привела меня к вам. Видите ли, мой дворецкий рассказал нам кое-что об Уэрлоках, — добавил он, заметив растерянность Пенелопы. — Вы знаете, каким образом… вернее — почему вы оказались там?

— Стоило бы начать с того, что в тот вечер я возвращалась отсюда в Хаттон-Мур-Хаус позднее обычного и одна, без спутников. К тому же чувство опасности притупляется, когда постоянно ходишь одной и той же дорогой на протяжении нескольких лет. А почему это случилось именно со мной? Кто знает… У меня нет предположений. — У Пенелопы были подозрения, и весьма серьезные, но доказательств не было, и посему она решила промолчать о своих подозрениях, что было весьма благоразумно, так как мужчина, который сейчас с ней разговаривал, приходился Клариссе женихом.

— Как насчет ваших похитителей? — спросил лорд Маллам. — Вы могли бы нам что-нибудь о них рассказать?

Заметив, как пристально смотрят на нее гости, Пенелопа, пожав плечами, описала своих похитителей. Она не была уверена, что эти мужчины могли ей помочь, не знала даже, почему они решили ей помогать. А может, в Лондоне еще не перевелись рыцари? Так или иначе они не разделят ее подозрений относительно Чарлза и Клариссы. Да и какие у нее доказательства? Не было у нее и положения в обществе, которое могло бы заставить этих пятерых прислушаться к ее словам.

«Но я непременно получу доказательства», — сказала себе Пенелопа. Внимательно посмотрев на гостей, Пенелопа поняла, что те искренне ей сочувствуют. И было ясно, что они к тому же весьма заинтригованы. Что ж, не исключено, что эти джентльмены могут быть ей полезны, хотя особых надежд питать не стоило. И вообще было бы лучше, если бы они утратили к ней интерес. Ведь если они проявят настойчивость в своем стремлении узнать, кто стоит за ее похищением, ей придется довольно часто встречаться с Радмуром. И в результате она, Пенелопа, будет страдать еще сильнее, потому что он скоро женится на Клариссе…

Интуиция подсказывала ей: более близкое знакомство с Радмуром не излечит ее от страсти к нему. Та ночь в борделе уже превратила обычную влюбленность в нечто более глубокое, более основательное. И, что еще хуже, вместо девичьих мечтаний о нежных словах и поцелуях она теперь мечтала совсем о другом — просыпаясь, даже дрожала и изнемогала от желания, и от ночи к ночи это желание становилось все сильнее. Увы, она оказалась в цепких лапах похоти, и теперь, чтобы спасти свое бедное сердце, она должна была держаться от Радмура как можно дальше.

Проводив виконта и его друзей до двери, Пенелопа произнесла вежливую фразу — мол, всегда будет рада принять у себя гостей. Однако она прекрасно знала, что у нее не хватит воли противостоять искушению, если ей снова придется встретиться с лордом Радмуром.

— Что им было нужно?

Пенелопа вздрогнула от неожиданности — Артемис подошел к ней совершенно бесшумно.

— Они знают, кто я, — ответила она брату, возвращаясь в гостиную, чтобы забрать посуду.

— Как они узнали? — Артемис помогал ей убирать после гостей. — Мы ведь были очень осторожны…

— Вам не в чем себя винить. Просто Радмур увидел табличку над входной дверью, а потом его дворецкий сообщил ему все остальное. Теперь, похоже, Радмур и его друзья хотят узнать, почему меня похитили.

— Ты знаешь почему?..

— Почему похитили, не знаю. Зато знаю, кто стоит за моим похищением. Конечно, я могу ошибаться, но все же… Видишь ли, мне очень не хотелось бы думать, что лишь неприязнь к Клариссе и Чарлзу заставляет меня подозревать их в столь гнусном преступлении.

— А кто, кроме них, способен на такое?

Пенелопа пожала плечами:

— Понятия не имею. Я ведь, кроме них, почти никого не знаю, верно? Но я намерена найти ответ на этот вопрос. — Пенелопа улыбнулась. — И похоже, пятеро титулованных джентльменов собираются мне в этом помочь.

— Твои братья тоже тебе помогут, Пен.

Артемис произнес эти слова так, что у Пенелопы мурашки по спине пробежали. Было ясно: ее брат превращается из мальчика в мужчину. И сердце ее заныло при мысли о том, что уже нет того милого и ласкового мальчика, за которым она присматривала все эти годы. Но память о том маленьком ласковом мальчике будила в ней желание схватить брата и запереть в кладовке, чтобы уберечь от беды. Она была абсолютно уверена: поиски ответов на мучивший ее вопрос сопряжены с серьезной опасностью.

— Видишь ли, Артемис… — Пенелопа строго посмотрела на брата. — Ты должен понять.

— Я выясню, кто это сделал, — перебил юноша. — И не пытайся, меня остановить.

Ах, как ей хотелось и впрямь запереть его в кладовке! Но она знала, что это невозможно.

— Только обещай мне, что будешь осторожен, Артемис.

— Я всегда осторожен.

Это была ложь, и они оба о том знали. Уэрлоки редко бывали осмотрительны. Пенелопа мысленно пообещала себе, что будет еще лучше присматривать за своими мальчиками. Внутренний голос сообщил ей, что она будет переживать также за Радмура, но она игнорировала этот голос. Радмур — взрослый мужчина, и он помолвлен с Клариссой. И вообще может сам о себе позаботиться.

— Ты действительно решил выяснить, почему мисс Уэрлок похитили? — спросил Корнелл, заходя следом за Эштоном в его кабинет (все четверо друзей снова пришли к нему).

— Да, решил, — ответил Радмур. Он налил себе бренди и жестом пригласил друзей угощаться. — Я должен это сделать уже хотя бы потому, что она дочь маркиза. В ее семье, судя по всему, избыток плодовитых мужчин, — проигнорировал смешки приятелей виконт, — но ясно, что постоять за нее некому. Я уверен, что эти мальчики готовы все для нее сделать, но они, в конце концов, всего лишь дети. — Он уселся в кресло, а ноги закинул на столешницу.

— Выходит, ты решил, что мы должны взять ее под защиту?

Окинув друзей взглядом — те расселись в креслах и на диване, — Эштон кивнул:

— Да, я так решил. У меня есть сестры, и мне становится жутко при мысли о том, что могло с ней случиться. Я тогда даже не прислушался к ее словам, а ведь считаю себя разумным и порядочным человеком. Когда в голове у меня прояснилось, я осознал, что не только слова Пенелопы указывали на ее невинность и ее происхождение. Я просто не хотел замечать очевидное. И теперь мне надо выяснить, кто приказал ее похитить.

— А я хочу знать, зачем тебе это, — проворчал Брант. — Ведь у нее нет ничего, кроме десяти маленьких мальчиков — побочных детей ее сородичей — и дома в не очень-то приличном районе. Так какая же причина?.. Неужели неудовлетворенная похоть?

— Давай на время забудем про похоть, — проговорил Эштон. — Похоже, что Хаттон-Муры действительно прячут ее на чердаке — словно сумасшедшую тетушку. Но почему они так с ней обращаются? Разве не ее мать помогла им выбиться в приличное общество? Разве не благодаря ее матери их приняли в обществе?

Корнелл внезапно выпрямился.

— Да, верно. Там был ее дом. И были ее деньги, ее доброе имя. Так почему же не ее дочь, не мисс Уэрлок, унаследовала все богатство своей матери?

— Возможно, ее матери просто не хватило ума уберечь свое состояние от жадных лап барона, — пробормотал Эштон, пожав плечами. — А может, смерть ее отца была внезапной и он не оставил завещания… Хотя нет, разумеется, завещание есть. Как только у человека появляется титул, все его родственники — и близкие, и дальние — начинают донимать его, требуя составить завещание. Я думаю, к Хаттон-Мурам стоит присмотреться повнимательнее.

— И к покойному маркизу Солтервуду — тоже. Возможно, он разбрасывался своими деньгами так же беспечно, как и своим семенем.

— Вам ни к чему это знать, — заявил виконт. — И вообще вся эта история не имеет ни к одному из вас никакого отношения. Я едва не обесчестил ее, вы же не сделали ей ничего дурного.

— Эта женщина заботится о десятерых бастардах только потому, что в них течет ее кровь, — пробормотал Брант. — Как я могу называть себя джентльменом, если непротяну ей руку помощи, когда она в ней нуждается?

Все выпили за Пенелопу и за ее доброе сердце, в котором нашлось место для тех, от кого отказались родные матери. Потом они принялись обсуждать, какую именно информацию им следует искать. Эштон не мог избавиться от мысли, что к похищению Пенелопы напрямую причастны его невеста и ее брат. Словно кто-то нашептывал ему в ухо зловещие слова. Давно пора ему самому заняться Хаттон-Мурами, вместо того чтобы перепоручать это другим.

Глава 6

Пронзительный визг словно вонзился Эштону в мозг, лишив его удовольствия насладиться сладкой утренней полудремой. Он застонал и накрыл голову подушкой. Но разве подушка могла отгородить его от шума, создаваемого целой армией возбужденных женщин, и от грохота, производимого множеством коробок, саквояжей и сундуков? Эштон выругался сквозь зубы. К нему приехали родственники, и приходилось с этим мириться.

— Вы еще спите, милорд?

А вот и его слуга…

Осторожно выглянув из-под подушки, Эштон обнаружил, что Коттон стоит прямо над ним. К счастью, Коттон принес ему лекарство от похмелья — неизбежного следствия ночных возлияний с друзьями. Виконта ужасно мутило, но все же он заставил себя приподняться и протянул руку за кружкой. Выпив одним махом целебное зелье, он со стоном повалился на кровать. Теперь следовало дождаться, когда желудок перестанет бунтовать и утихнет сердцебиение.

— Милорд, прибыли ваши родственники! — объявил Коттон.

— Да, уже слышал, — пробурчал Эштон.

Он медленно поднялся с кровати, горько сожалея о том, что пил всю ночь.

Конечно, он мог бы и не пить, мог бы сообразить, что его родственники поспешат приехать к нему сразу по получении письма. И разумеется, он знал, что мать будет возмущена аферой Хаттон-Муров, пусть даже она и надеялась на столь необходимые им всем деньги, то есть на приданое леди Клариссы. «Трудно будет отвечать на вопросы матери, не усугубляя ее тревогу», — со вздохом подумал Эштон. А мысленно помолился о том, чтобы голова его обрела ясность, необходимую для того, чтобы успокоить мать, не побуждая ее задавать неудобные вопросы.

— Я готов, Коттон. Давай попытаемся придать мне… надлежащий вид. — Виконт взглянул на часы на каминной полке и добавил: — Впрочем, до ленча еще осталось немного времени…

Лишь усевшись за стол, Эштон наконец почувствовал, что готов к встрече с родственниками. Впрочем, он не был вполне уверен, что чувствует себя достаточно бодрым для предстоящего испытания. Все, кроме его брата Александра, приехали в Лондон. И Эштон подозревал, что и Александр не заставит себя долго ждать. Эштон усадил мать по правую руку от себя, а Лукас, самый младший его брат, усадил самую старшую из тетушек по левую от него руку. Все прочие члены семейства расселись там, где захотели. В какой-то момент Эштон вдруг заметил, что все пристально смотрят на него. Однако никто не произнес ни слова.

— Я привезла изумруды Радмуров, — сказала мать, как только слуга вышел из столовой.

— Не стоило с этим торопиться, мама, — сказал Эштон.

Ее тяжелый вздох был для него как болезненный удар.

Семейная традиция требовала, чтобы он отдал Клариссе кольцо, когда она приняла его предложение. За кольцом должен был последовать браслет с выгравированной на нем датой свадьбы. Серьги и колье следовало подарить невесте в день свадьбы. Эштону ужасно не хотелось отдавать Клариссе фамильные драгоценности — ведь она обманом заставила его сделать ей предложение. Впрочем, он все равно собирался на ней жениться, хотя и не доверял этой женщине. Но в тот момент, когда он узнал, как леди Кларисса обращалась со своей сводной сестрой, тревожные сомнения в правильности намерения жениться на ней переросли в решимость любым способом выбраться из ловушки, в которую заманили его Хаттон-Муры. Единственное, что не позволяло ему прямо сейчас расторгнуть помолвку, — это векселя, которые держал у себя Чарлз. Собравшись с духом, виконт проговорил:

— Я не хочу жениться на леди Клариссе. После той аферы, что провернула она со своим братом, я больше не доверяю этой женщине. И ему — тоже. И еще я узнал, как она обращается со своей сводной сестрой леди Пенелопой Уэрлок. Должен сказать, что ведет она себя по отношению к ней очень жестоко.

— Она заставляет ее выметать золу — как мачеха Золушку?

Эштон улыбнулся своей восьмилетней сестре Плезанс.

— Нет, для этого у них есть служанка. Но они заставляют ее жить в каморке на чердаке. — Эштон внимательно следил за реакцией остальных родственников, пока говорил с малышкой. — Они никогда не давали ей красивых нарядов, никогда не брали ее с собой на балы. Не думаю, что они отдавали ей даже надоевшие леди Клариссе старые платья. А тот дом, где живут леди Кларисса и ее брат, принадлежал когда-то матери леди Пенелопы. Тебе не кажется, что хотя бы из-за этого они могли бы предложить Пенелопе приличную спальню? — Широко распахнув глаза, девочка кивнула, и ее золотистые кудряшки подпрыгнули от этого движения. — И они прячут ее ото всех, ей не разрешают ходить в гости и встречаться с гостями, которые приходят в дом. — Виконт заметил, что тетя Онора выглядела так, словно вот-вот расплачется. — И теперь я должен решить, что делать. Ведь нельзя же допускать, чтобы леди Кларисса так жестоко обращалась со своей сводной сестрой.

— Ты непременно должен что-то предпринять, — заявила Белинда, которая в свои двадцать три года потеряет последние надежды выйти замуж, если он не женится на Клариссе. Она еще ни разу не принимала участия в сезоне и, по мнению многих, уже достигла возраста старой девы. — Сколько лет было леди Пенелопе, когда она оказалась под опекой лорда Чарлза и леди Клариссы?

— Точно не знаю, — ответил Эштон. — По моим предположениям, ей было лет пятнадцать — примерно столько, сколько сейчас нашему Лукасу. Возможно, чуть меньше.

«И уже в этом возрасте она заботилась о своих братьях и детях родственников», — подумал Эштон. Он вдруг осознал, что Пенелопа Уэрлок, будучи еще совсем девочкой, взвалила на себя ответственность за воспитание побочных детей своего отца и прочих родственников мужского пола. Ведь именно она нашла братьям дом, когда ее мать отвернулась от них. А родственники Пенелопы, очевидно, порадовавшись тому, как хорошо она заботится о своих братьях, решили, что она вполне способна позаботиться и о других детях. Эштон вдруг почувствовал, как на него накатил гнев на родственников Пенелопы, столь беззастенчиво пользовавшихся ее добротой.

— Мне не нравится твоя леди Кларисса, — сказала сестра Эштона Хелен, красивая девушка двадцати лет, у которой, вне всяких сомнений, будет множество предложений руки и сердца, как только он сможет устроить для нее выход в свет и снабдить приличным приданым. — Нам что, придется жить с тобой, после того как ты женишься на этой женщине?

Было совершенно очевидно, что Хелен не хотела бы жить под одной крышей с леди Клариссой. Еще до того как Эштон успел ей ответить, вернулись слуги, чтобы подавать десерт. Виконт приказал им убрать со стола, сервировать десерт, а затем сразу уйти. Все они могли сами себя обслужить, и им не требовались лишние уши при обсуждении столь важного семейного дела.

Когда слуги ушли, Эштон вопросительно посмотрел на мать. Леди Радмур в свои пятьдесят была все еще красивой женщиной. В ее темно-рыжих волосах почти не было седины, и морщин на милом овальном личике тоже почти не было. Эштона всегда удивляло, что она не выглядит ни измученной, ни озлобленной, хотя отец очень дурно к ней относился. Но сейчас в ее голубых глазах была тревога.

Какое-то время леди Радмур молчала, потом вдруг заявила:

— Все это ужасно неприятно, но мне кажется, ты еще кое о чем умалчиваешь.

— Я слышала об Уэрлоках, — заявила вдруг леди Сара.

Положив матери на тарелку печеное яблоко, Эштон взглянул на тетушку и сказал:

— Насколько я понимаю, это довольно большая семья. Особенно если включить в нее и Бонов.

— Да, их семейный клан действительно велик, — продолжала тетя Сара. — И они весьма эксцентричны, сумасбродны и очень замкнуты.

— Я слышал о них то же самое. Хотя о том, что они сумасброды, слышу впервые.

— Но это так. Я думаю, это потому, что у всех у них есть дар.

Эштон прекрасно знал, что тетя имеет в виду вовсе не художественные таланты.

— И ты тоже об этом слышала?

Леди Сара утвердительно кивнула:

— За свои семьдесят лет я много всего слышала. Когда ты доживешь до моего возраста, тоже многое узнаешь. Возможно, ты услышишь такое, о чем сейчас даже не догадываешься.

Леди Сара положила себе на пудинг ванильного крема и склонилась над тарелкой. Эштон вежливо ждал, когда тетя покончит с десертом. Наконец, не выдержав, произнес:

— И что же?..

— И, как я сказала, они наделены даром. Благословение это или проклятие — зависит от точки зрения на такие вещи. Говорят, они способны видеть призраков умерших и даже общаться с ними. У них также бывают видения и вещие сны, и они могут предсказывать будущее. Я даже слышала, что у них в семье не так давно появился ребенок, способный читать чужие мысли. Одного этого простому смертному хватит, чтобы сойти с ума. И кто же тогда будет винить их в том, что они все немного странные? И нынешний глава клана, говорят, страдает этим недугом.

— Тетя, ты действительно веришь в то, что кто-то может читать чужие мысли? Это же невозможно…

— Мне бы хотелось так думать, — с серьезнейшим видом ответила тетя Сара. — То есть я вовсе не хочу сказать, что верю всему, что говорят об Уэрлоках и о Бонах, обо всех их дарах и проклятиях, и все же наличие этих особых способностей могло бы объяснить то, что еще о них говорят. Слишком много жен и мужей Уэрлоков и Бонов бросают своих супругов и супруг, как и своих детей, объясняя столь непростительные поступки рассказами о проклятиях и волшебстве. Слишком многие их родственники когда-то претерпели жестокие страдания и были казнены по обвинению в колдовстве. Они все нелюдимы, все ведут очень замкнутую жизнь, несмотря на их древнее и славное происхождение и внешнюю привлекательность. Многих мальчиков из этих семейств обучали дома, но некоторые учились в Харроу и в Итоне. И в этих школах до сих пор рассказывают об удивительных вещах, происходивших там, когда среди учеников появлялись Уэрлоки или Боны. Не может быть, чтобы слухи так долго держались на пустом месте.

— Возможно, все объясняется куда прозаичнее — завистью, — сказала Белинда. — Если они так хороши собой, так богаты, так талантливы, то наверняка находятся те, кому не терпится бросить на них тень.

— Верно, все может быть именно так, — кивнула леди Мэри, хотя в голосе ее прозвучали нотки сомнения. — И, судя по тому, что я сейчас услышала, эту семью можно обсуждать не один час, но мне пора укладывать Плезанс спать — она, бедняжка, ужасно устала в дороге.

— Я не устала! — возмутилась Плезанс.

— Не устала? Ты хочешь сказать, что чуть не уткнулась лицом в пудинг просто потому, что голова твоя потяжелела и шея не может ее держать?

Эштон засмеялся вместе с остальными, и его мать вывела сонную Плезанс из комнаты. Вскоре все разошлись, сказав, что надо распаковать вещи. Эштон же подозревал, что отдых требовался им всем, а не одной лишь Плезанс. Судя по тому, что они прибыли утром, мать приказала собираться в дорогу, едва прочитав его письмо.

Эштон удалился в свой кабинет, где два часа спустя его нашла мать. Вид у нее был ужасно грустный, и виконт решил налить ей вина. Он не знал, подвергнется ли сейчас допросу или же мать сразу его отчитает, однако решил, что следует приготовиться к серьезнейшему испытанию, в чем бы оно ни состояло. Однако леди Радмур не торопилась начинать разговор, она потратила несколько минут на то, чтобы сесть удобнее, пригубить вина и пристально посмотреть ему в глаза, что еще более усиливало чувство тревоги.

— Как ты познакомился с леди Пенелопой Уэрлок? — спросила она неожиданно.

«Очевидно, мать, вместо того чтобы отдохнуть, потратила два часа на размышления», — догадался Эштон. Он не знал, как ответить на этот вопрос, и, немного подумав, решил сказать правду, вернее — почти всю правду. Эштон прекрасно понимал, что мать, прожив много лет в браке с его отцом, вовсе не будет шокирована его рассказом о борделях и своднях. Тем не менее он не собирался сообщать ей о том, что едва не лишил девственности дочь маркиза.

Собравшись с духом, Эштон выложил матери все, за исключением некоторых пикантных подробностей. Разумеется, он, как мог, сглаживал острые углы. По его версии, он не раздевался донага и тут же поверил словам Пенелопы. Вероятность того, что леди Радмур станет обсуждать подробности произошедшего с мальчиками, которые спасли свою сестру, была ничтожно мала, и все же он мысленно помолился о том, чтобы этого никогда не произошло.

— Бедная девочка… — пробормотала леди Радмур, и Эштон облегченно вздохнул.

Значит, мать ему поверила, и его родственники никогда не узнают о его слабости, о том, что похоть одурманила его настолько, что он был готов совершить насилие над невинной девушкой.

— Но ты ведь понимаешь, что долг чести обязывает тебя жениться на ней, а не на леди Клариссе? — неожиданно спросила леди Радмур.

Эштон взглянул на нее с удивлением:

— Но почему? Я же не похищал девушку, а, напротив, помог ей убежать. — Он снова вздохнул под пристальным взглядом матери. — Мама, у нее совсем нет денег. У нее есть только дом в не очень-то респектабельном районе и десять мальчишек, о которых она должна заботиться.

— Десять?! У нее десять братьев?!

— Нет, братьев у нее двое. Два брата по отцу. А остальные — кузены. И все они бастарды. Раздумывая над этой весьма странной ситуацией, я понял следующее: как только ее родственники узнали, что она прекрасно ухаживает за своими братьями, все мужчины из их обширного семейства решили, что Пенелопа — идеальная нянька для побочных детей. Конечно, ее самоотверженность восхищает, но она же не позволяет ей утвердиться в обществе, к которому она принадлежит по праву рождения. Мама, мне очень неприятно об этом говорить, но нам нужны деньги. И еще мы должны оставаться полноправными членами общества. Не только ради Белинды, Хелен и Плезанс, но и для того, чтобы найти способ постоянно пополнять наши средства. Приданое Клариссы богатое, но от него почти ничего не останется, как только мы заплатим долги и выделим приданое для каждой из наших девочек. А в Радмур-Хаусе столько всего необходимо сделать… Да и другая недвижимость требует вложений. Продавать же ничего нельзя, потому что тем самым мы либо лишаем моих братьев средств к существованию, либо сестер — приданого. И нам едва ли удастся вернуть то, что промотал отец.

Леди Мэри тяжело вздохнула:

— Я так хотела, чтобы у всех моих детей удачно сложилась семейная жизнь… Мне так хотелось, чтобы все вы женились и выходили замуж по любви. Только любовь и привязанность — надежная основа для брака, только любовь удерживает людей вместе в счастье и горе. Но образ жизни вашего отца лишил вас надежды на счастье.

— Меня вполне устроит брак по расчету, — солгал Эштон.

— Возможно, но не с этой женщиной. Она обманом заставила тебя сделать ей предложение. Она или не может допустить, чтобы ты передумал на ней жениться, или не желает считаться с твоими чувствами и желаниями. Она прячет свою сводную сестру на чердаке словно какую-то грязную семейную тайну. Скажи, эта леди Пенелопа хорошенькая?

— Да, но красота у нее довольно необычная.

— О, именно такие женщины способны пробудить в мужчинах самое сильное желание. Думаю, именно в этом главная причина того, что ее прячут на чердаке, подальше от мужчин, которые приходят к леди Клариссе.

— Возможно, это одна из причин, но есть и другие… Леди Пенелопа считает, что дом, где живут мальчики, принадлежит ей, но он перейдет в ее полное владение лишь тогда, когда ей исполнится двадцать пять. Более того, мне кажется, что и дом, где живут Кларисса и ее брат, должен был бы принадлежать ей.

— И при этом они так ужасно с ней обращаются? — Леди Мэри сокрушенно покачала головой: — Ах, дорогой, то, что ты рассказываешь о леди Клариссе, заставляет меня все больше пугаться этого брака. Может, у тебя на примете есть и другие богатые наследницы?

— Ты думаешь, я плохо искал? — Эштон поморщился, услышав нотки раздражения в своем голосе. Тихо вздохнув, добавил: — Нет, мама, нет ничего такого. Несмотря на мой титул и безупречную родословную, заботливые родители и опекуны не рвутся отдавать за меня своих дочерей с богатым приданым. Слишком хорошо известно, что я сильно нуждаюсь в средствах, хотя не знаю, почему это ни для кого не секрет. Ведь мы делали все возможное, чтобы скрыть этот факт. Хаттон-Муры хотят соединиться с семьей с хорошей родословной, поскольку сами таковой похвастать не могут. Им нужна родословная, чтобы приобрести влияние. — Мать вдруг нахмурилась, и Эштон, окончательно убедившись в том, что она не одобряет его решения жениться на Клариссе, решил сообщить ей всю правду о том, в какой ловушке он оказался. Невольно вздохнув, он выпалил: — Мама, у Чарлза — долговые расписки отца.

— О Господи! Какая скотина! — воскликнула леди Мэри. — Он угрожал тебе? Сказал, что заставит погасить весь долг сразу, когда ты потребовал у них объяснений в связи с объявлением о помолвке, которой не было?

Эштон никогда прежде не слышал, чтобы его мать кого-либо называла скотиной, и сейчас настолько удивился, что лишь молча кивнул в ответ.

— Я знаю, что нельзя плохо говорить о покойниках, — продолжала мать, — но твой отец был редкостным эгоистом. Он всегда заботился только о собственных удовольствиях, а до всего остального ему просто не было дела. Он сделал нас нищими, потакая своим слабостям. Он всем нам испортил жизнь. Из-за него тебе приходится жениться на этой вероломной ведьме. А у меня — две взрослые дочери, одной из которых двадцать три, а другой двадцать, и ни одна из них ни разу не выходила в свет. Лукас же должен оставить школу, и всем нам грозит долговая тюрьма. Я отдала твоему отцу свою молодость, я была верна ему и родила ему шестерых детей, а он предавал меня раз за разом. — Леди Мэри сделала глубокий вдох — чувствовалось, что она старается подавить гнев.

— Мне очень жаль, мама… — пробормотал Эштон.

— Тебе не в чем винить себя, дорогой. Это я должна была сделать что-то, сделать хоть что-нибудь, чтобы не позволить твоему отцу лишить моих детей будущего. А я всех вас подвела. Единственный мужественный поступок я совершила, когда захлопнула перед ним дверь спальни, осознав, что беременна Плезанс. Возможно, это спасло мне жизнь. Но я не сделала ничего, чтобы спасти ваши жизни.

Увидев слезы в глазах матери, Эштон поднялся и поспешил наполнить ее бокал. Леди Мэри редко позволяла себе говорить о покойном муже плохо в присутствии сына, но и без слов было ясно, что у нее на сердце накопилось немало обид на этого человека. Эштону больно было слышать, как она винит себя в том бедственном положении, в котором все они сейчас оказались. Сделав несколько глотков вина, мать успокоилась, и слезы отступили. Снова усевшись за стол, Эштон тихо сказал:

— Тебе не за что себя винить, мама. У тебя не было возможности его остановить. Ведь закон всегда на стороне мужа, не так ли?

Не успела мать ответить, как в дверь кабинета осторожно постучали. Эштон нахмурился, когда в комнату вошел Марстон. Дворецкий же подошел к столу и протянул виконту письмо. Уловив густой аромат роз, тот сразу понял, от кого письмо. Его лживая невеста чего-то от него хотела. Эштон очень сомневался, что обнаружит в этом письме слова извинения за обман, и оказался прав. Кларисса приказывала ему — да, именно приказывала, а не просила! — отправиться сегодня вместе с ней на ужин к Берниджам.

Требовательный тон записки, а также тот факт, что невеста давала ему на сборы меньше двух часов, могли означать только одно: Кларисса прекрасно знала о том, что Чарлз фактически держит его в заложниках. И было совершенно ясно: эта женщина решила, что купила себе мужа. Очевидно, она желала иметь такого мужа, который будет выполнять любые ее прихоти по первому же требованию. И конечно же, она собиралась пользоваться его финансовыми затруднениями — то есть шантажировать. Сначала Эштон решил отправить ответную записку с отказом выполнять ее команды, и тон этой записки был бы еще менее вежливым, чем в послании Клариссы, но затем он вспомнил, кто такие Берниджи. Хотя Эдвард Бернидж был всего лишь бароном и титул его только на одно поколение старше титула Хаттон-Муров, получен он был за деяния куда более достойные, чем поставка продажных женщин ко двору короля. Сам же Эдвард по праву считался очень толковым человеком — прекрасно разбирался в торговле и являлся весьма богатым коммерсантом. В высшем обществе коммерция часто воспринималась как нечто порочащее честь аристократа, но Эдвард Бернидж был выше подобных предрассудков; к тому же коммерция приносила ему немалый доход, и Берниджи никогда не испытывали недостатка средств. Следовательно, он, Эштон, мог бы извлечь определенную выгоду из общения с этим незаурядным человеком и его друзьями. «И, что еще лучше, — подумал виконт с улыбкой, — я смогу крепко досадить Клариссе, если весь вечер буду говорить с Берниджем о делах».

— Посыльный все еще здесь? — спросил он у Марстона, наскоро нацарапав ответ в конце письма.

— Да, он здесь, — послышался чей-то совсем молодой голос.

Эштон поднял голову и увидел мальчика, вошедшего в комнату.

— Ты, Гектор? — спросил виконт.

— Вы знаете его, милорд? — удивился Марстон. — Ах да, конечно… Вы, должно быть, видели его у леди Хаттон-Мур. Прошу прощения, милорд… Я велел ему подождать в холле, а он… Боюсь, его еще не научили, как должен вести себя посыльный.

— Совершенно верно, — кивнул Эштон. — Иди сюда, Гектор. — Виконт едва удержался от улыбки, заметив, какую рожу состроил Гектор Марстону, перед тем как с достоинством прошествовать к столу. — Когда же ты стал пажом у леди Клариссы?

— Вчера, — заявил мальчишка. — Теперь среди знатных дам считается модным иметь пажей. Да и лишняя монетка мне не повредит, — добавил он с усмешкой.

— Но ты же здесь не для того, чтобы заработать? — спросил Эштон.

Янтарные глаза мальчика смотрели на него с хитрецой, и было ясно, что правды от него не добиться. Во всяком случае, пока.

— Не для этого? — Гектор изобразил удивление. — А зачем же я сюда пришел, милорд? — Он выхватил письмо из руки Эштона. — Мне бы лучше побыстрее вернуться к этой су… к леди Клариссе. Она дама очень нетерпеливая, и ногти у нее чересчур острые. — Мальчик покраснел и добавил: — Только не говорите об этом Пен.

Гектор поклонился и тут же ушел, а следом за ним — и Марстон, так что виконт ничего не успел спросить. Впрочем, и так было ясно, что Кларисса не считала зазорным срывать свою злость на слугах. И тот факт, что его, Эштона, не особенно удивила эта новость, должен был стать еще одним поводом для того, чтобы найти способ вырваться из тисков Хаттон-Муров. Он слишком многого не хотел замечать, когда увидел в Клариссе «перспективную» невесту, и теперь ему приходилось расплачиваться за свою слепоту.

— Если этот мальчик находится в услужении у леди Клариссы только со вчерашнего дня, то откуда же ты его знаешь? — спросила у Эштона мать.

— Он один из тех, о ком заботится леди Пенелопа.

И если она узнает, что Кларисса бьет Гектора, то будет мстить. В этом Эштон был почти уверен. Как был уверен и в том, что с ее стороны будет неразумно так поступать.

— Ах вот оно что… — Леди Мэри улыбнулась и кивнула.

— Мама, ты о чем?

— Он шпион, Эштон. Я подозреваю, что твоя подруга леди Пенелопа осознает: раз она не может постоянно подслушивать под дверью, то следует иметь в доме своего шпиона. К тому же леди Кларисса будет брать с собой этого мальчика туда, куда леди Пенелопе доступ закрыт.

— Не уверен… — пробормотал Эштон с сомнением в голосе. — Возможно, она вообще не знает, что Гектор стал пажом у леди Клариссы. Я только несколько раз видел мальчиков-слуг, и то не всех. Но и этого мне хватило, чтобы кое-что понять. Похоже, мальчишки воплощают в жизнь какой-то хитроумный план, который сами и разработали. Леди Пенелопа знает свою сводную сестру куда лучше, чем я. И я очень сомневаюсь, что ей хотелось бы, чтобы кто-то из мальчиков оказался во власти Клариссы.

— Может, ты и прав. — Леди Мэри бросила взгляд на дверь. — Значит, это был один из Уэрлоков. Очень интересный мальчик. С весьма необычными, но довольно красивыми глазами. Возможно, слухи о том, что Уэрлоки и Боны слишком уж щедро одарены красотой, небеспочвенны. — Леди Мэри перевела взгляд на сына. — Он определенно пошел служить к твоей невесте не ради заработка, хотя его красота и хитрость, безусловно, помогут ему набить карманы.

— Я скоро добьюсь от него правды, — проворчал Эштон. — Я подозреваю, что Кларисса будет повсюду брать его с собой. Она, вероятно, думает, что присутствие пажа повышает ее вес в обществе, ведь она будущая виконтесса.

— А это ее письмо… Оно было чем-то вроде команды «к ноге», не правда ли?

— Именно так. Но на сей раз я выполню ее приказ. Она хочет, чтобы я сопровождал ее к Берниджам.

— А, торговец… К тому же очень удачливый. Уже несколько поколений сыновья и даже некоторые из дочерей этого семейства наделены чудесным даром. Все, к чему они прикасаются, превращаться в золото, как в легенде о царе Мидасе.

Виконт весело рассмеялся:

— Что ж, мама, будем молиться, чтобы немного золота прилипло и к моим рукам, если я с ним сегодня пообщаюсь. — Эштон встал из-за стола. — Прошу прощения, но мне пора собираться. Кларисса рассчитывает, что я заеду за ней не позже чем через два часа.

До конца вечера было еще далеко, а Эштон уже чувствовал, что голова его больше не в силах вмещать советы. Бернидж и многие из его компаньонов прекрасно знали о финансовых проблемах Радмуров, как знали и о том, каким образом семейство оказалось в долгах. Но если в начале вечера Эштон чувствовал себя крайне неловко из-за своей финансовой несостоятельности, то затем, когда ему дали понять, что всем известно, что вовсе не он поставил свою семью в столь затруднительное положение, неловкость отчасти прошла. Более того, Эштон увидел, что Бернидж и его компаньоны весьма одобрительно отнеслись к его желанию заняться коммерцией, дабы поправить свои дела, — ведь многие аристократы считали ниже своего достоинства зарабатывать деньги торговлей.

Лорда Берниджа отличала грубоватая прямота и добродушие сквайра, но при этом он обладал цепким умом человека, умеющего делать деньги. Вначале отсутствие средств для инвестирования в какой-нибудь из проектов Берниджа очень огорчило Эштона, но потом хозяин дома сделал ему предложение, возродившее у него надежду на удачу. Предложение это состояло в том, что ему следовало заключить партнерские соглашения с несколькими своими друзьями, и Эштон знал, к кому сможет обратиться. Он вряд ли сумеет собрать достаточно денег, чтобы сделать приличные инвестиции от собственного имени, но зато сможет внести свой вклад в предприятие, в прибыльности которого не сомневался.

— Кажется, ваша дама вас ищет, — сказал Бернидж. — Вы знаете, где она купила одежду для своего пажа? Вот уж ни за что не стал бы вкладывать средства в это предприятие, — добавил он, понизив голос, когда Кларисса и сопровождавший ее Гектор подошли к ним ближе.

Эштон знал, что ему следовало бы обидеться, ведь вкусы его будущей жены подвергли осмеянию. Но он лишь улыбнулся, взглянув на Гектора. Мальчика нарядили в камзол цвета фиалки, причем его рукава и ворот были оторочены бледно-розовыми пышными кружевами. Под камзолом имелся парчовый жилет, расшитый шелками всех цветов радуги, а на ногах пажа красовались туфли с огромными серебряными пряжками. Густые черные волосы Гектора были слегка припудрены — отчего казались сероватыми — и собраны в «хвост», украшенный пышным розовым бантом.

Перехватив взгляд мальчика, Эштон заметил в его широко раскрытых янтарных глазах озорные искорки. И еще ему показалось, что Гектор едва заметно морщится — словно от боли. Взглянув пониже, он все понял: Кларисса с силой сжимала тонкую детскую руку, и было очевидно, что мальчику действительно очень больно — ногти впивались в кожу, а от цепких пальцев Клариссы наверняка останутся синяки.

Дабы избавить Гектора от мучений, Эштон поспешил взять невесту под руку и спросил:

— Вы пришли, чтобы сообщить мне, что готовы ехать домой?

— Да, именно для этого. — Кларисса осмотрелась, желая убедиться, что их никто не подслушивает. (Бернидж уже успел отойти.) — Понятия не имела, что вы так любите общество торгашей, — прошипела она.

Кларисса была довольно красивой женщиной — с большими карими глазами, волнистыми светлыми волосами и весьма аппетитной фигурой, — но теперь Эштон ясно увидел: красота ее — пустой сосуд. В сердце этой женщины не было ни капли доброты. Брант сразу разглядел ее, но теперь и у него раскрылись глаза. Раскрылись настолько, что Эштон осознал: он не сможет провести всю оставшуюся жизнь с Клариссой. И Бернидж — да благословит Господь этого прирожденного купца! — только что указал ему путь к спасению от столь незавидной участи.

— Тогда давайте покинем это гостеприимное жилище. — С этими словами виконт повел невесту к хозяйке дома, вдовствующей сестре Берниджа.

Эштон и сам хотел побыстрее вернуться домой. Он собирался сделать кое-какие записи и расчеты касательно того, что услышал сегодня. А услышал очень много интересного — советы опытного коммерсанта могли даровать ему свободу от кабалы, в которую загнала его расточительность отца.

Глава 7

— Осторожно, Пол!

Пенелопа успела схватить малыша за руку, не позволив ему шагнуть на оживленную мостовую. При том, что Пол в пять лет уже успел обнаружить свой сильный дар — умение читать мысли, — он все же оставался маленьким мальчиком и временами вел себя в точности так, как ведут себя обычные дети его возраста. Как правило, Пенелопа не брала с собой на рынок малыша, но сегодня мальчики занимались с учителем, а Пол вел себя так беспокойно, что мешал старшим. Впрочем, самые старшие мальчики таинственным образом исчезли. Даже Гектор куда-то ушел, хотя должен был присутствовать на уроках. Пенелопа собиралась устроить «общее собрание» и строго отчитать своих подопечных, сказать, что они еще слишком малы, чтобы одним бродить по небезопасным улицам Лондона.

— Что ты собираешься покупать? — спросил Пол, переминаясь с ноги на ногу.

— Что-нибудь такое, из чего можно приготовить рагу. Дочь миссис Стак все еще болеет, так что она смогла найти время лишь для того, чтобы принести нам хлеба, ветчины и яиц. Сегодня на ленч продуктов хватит, на завтрак тоже кое-что останется, но на ужин у нас ничего нет.

— Только не баранину… — пробурчал малыш.

— Нет, баранину покупать не будем. По правде сказать, я не умею ее готовить. — Пенелопа не была уверена и том, что и миссис Стак умеет, так как вкус того рагу, что они пробовали в последний раз, явно отбил у Пола охоту есть баранину.

Пенелопа с грустью вздохнула, когда мальчик подбежал к витрине лавки, в которой были выставлены оловянные солдатики; все они были очень красивые и ярко раскрашенные — какое искушение для малыша. Ах, если бы у нее были деньги, чтобы купить Полу несколько таких солдатиков… Увы, теперь у нее не было даже уверенности в том, что она сможет купить их, когда достигнет двадцати пяти и войдет в права наследования. Хотя доказательств у нее не было, Пенелопа была уверена, что Чарлз с Клариссой давно берут деньги из тех средств, которые оставили ей в наследство ее родители. Чарлз и Кларисса жили на широкую ногу и ни в чем себе не отказывали. Вполне могло случиться, что от наследства уже ничего не останется, когда она сможет заявить свои права на него. Не хватит даже на оловянных солдатиков для малыша.

Снова вздохнув, Пенелопа подошла к мальчику и взяла его за руку.

— Пол, мы должны идти как можно быстрее. Ты же знаешь, что я не должна показываться на улице средь бела дня. Что, если Чарлз или Кларисса увидят меня? Они могут начать следить за мной. И тогда я не скоро смогу снова к вам выбраться.

— Ох, я забыл. Пойдем тогда и купим какой-нибудь еды. — Пол посмотрел на Пенелопу, ожидавшую, когда мимо них проедет повозка с визжащими поросятами. — Не грусти, Пен. Когда-нибудь у меня будут эти солдатики.

Хорошо бы, чтобы так и случилось. И будет еще лучше, если эти солдатики появятся у него не слишком поздно — тогда, когда они еще смогут его обрадовать.

— А теперь пошли к мяснику, Пол.

— Нет, только не туда!

— Не беспокойся, мы быстро уйдем оттуда. Пойдем же быстрее. — С этими словами Пенелопа потащила упиравшегося малыша к краю тротуара.

Наконец, увидев просвет между бесконечными экипажами и повозками, она стала переходить улицу. Внезапно Пол закричал и потянул ее обратно. Пенелопа обернулась и посмотрела на мальчика, не зная, капризничает ли он просто так или же у него какое-то предчувствие. И в тот же миг она увидела несущуюся прямо на нее карету. На них с Полом. Вместо того чтобы придержать лошадей, как сделал бы в такой ситуации любой кучер, возница с силой хлестнул их по крупам, так что они понеслись еще быстрее. «Вот она, моя смерть, — промелькнуло у Пенелопы. — Кто бы мог подумать!..»

Эштон вышел из лавки перчаточника, бормоча себе под нос, что, мол, цены ужасные. Друзья же посмеивались и хлопали его по плечу. Виконт был в дурном расположении духа, и ему было неловко портить из-за этого настроение другим. Кроме того, он прекрасно понимал, что надо как-то справиться со своим гневом, чтобы мыслить ясно. Все пятеро направлялись в клуб, где Эштон надеялся обсудить свой план по инвестированию средств в проект Берниджа с теми, с кем он хотел бы заключить соглашение о партнерстве. И голова у него при этом разговоре должна быть ясной, не затуманенной ни жалостью к себе, ни обидой на окружающих.

— Перчатки действительно не дешевые, — заметил Брант. — Но качество у них самое высокое и они прослужат тебе очень долго.

— Надеюсь, ты прав. — Виконт вздохнул. — Потому что перчаток за такую заоблачную цену я не смогу купить себе еще очень и очень долго.

— Это не леди Пенелопа? — спросил Виктор. — Вон, на другой стороне улицы… С тем самым мальчиком, который на поверку совсем не такой ангелочек, каким выглядит. Кажется, его зовут Пол.

Эштон посмотрел туда, куда указал Виктор, — через дорогу и чуть направо. Сердце его подпрыгнуло, когда он увидел ее. На ней было простенькое синее платье, волосы ее были убраны также просто, и солнце высвечивало огненно-рыжие и золотистые прядки. Она выглядела как милая деревенская девушка, идущая на рынок и радующая глаз своей свежестью. Эштон не имел привычки засматриваться на деревенских девушек и служанок, но ее красота была как бальзам для его души. И в какой-то момент он вдруг понял, что идет в ее сторону, сам того не замечая. Поморщившись, виконт заставил себя остановиться. Кажется, он совершенно потерял голову из-за этой девушки. И, что еще хуже, его ухмылявшиеся друзья следовали за ним по пятам — очевидно, поняли, насколько безнадежно он влюбился.

И тут вдруг раздался стук колес — навстречу Пенелопе стремительно неслась карета. В следующее мгновение Пол громко закричал, Пенелопа, держа мальчика за руку, бежала через улицу, прямо навстречу ему, Эштону. Однако было очевидно, что она не успеет — карета, как ни странно, по-прежнему набирала скорость. И тут Пенелопа увидела его, и Эштон сразу побежал в ее сторону. Но она внезапно остановилась и, подхватив Пола на руки, бросила его в направлении виконта. Ему не оставалось ничего другого, как поймать мальчика. Пол был маленьким и легким, но от толчка Эштона отбросило назад; он, едва не оступившись, попятился и лишь с огромным трудом удержался на ногах.

— Пенелопа! — крикнул он в отчаянии.

Эштону хотелось завыть вместе с Полом, ибо он был уверен, что сейчас увидит, как лошади, несущиеся прямо на нее, затопчут ее своими копытами. Друзья виконта бросились ей навстречу, но Эштон не верил, что они смогут чем-то ей помочь. Даже если Виктор и Корнелл успеют подбежать к карете, им не удастся ее остановить. Пенелопа же бежала изо всех сил, но было ясно, что она не успеет. Эштон крепко прижал плачущего ребенка лицом к своему плечу; виконт знал: Пенелопа хотела, чтобы он поступил именно так. Она остановила его, не позволив броситься ей на помощь, ибо понимала: ему не спасти ее, зато он может спасти ребенка. Проклятие, а ведь он так хотел ей помочь…

— Прыгай! — крикнул Эштон, хотя и сомневался, что она услышит его крик — уже раздавались громкие возгласы прохожих, оказавшихся поблизости.

Через несколько мгновений, когда Эштон не сомневался, что вот-вот увидит трагический финал, он вдруг увидел Пенелопу… рядом с тротуаром, почти в безопасности. Он вздохнул с облегчением, и в тот же миг Пенелопу все же задело колесо кареты. Удар был очень сильный, и она рухнула бы на мостовую, если бы Брант в этот момент уже не оказался рядом. Он успел подхватить девушку, но его вместе с ней отбросило назад, прямо на тротуар. Эштон с Полом на руках тотчас же подбежал к ним.

— Она цела? — спросил он Бранта, когда друг с Пенелопой на руках поднялся на ноги. — А с тобой все в порядке?

— Да, в полном порядке. Синяки не в счет. Но леди Пенелопа… Возможно, она серьезно пострадала. Падая, я слышал, как она ударилась головой. — Он посмотрел на бесчувственную девушку. — Боюсь, что это не просто обморок.

Эштон поставил Пола на ноги и осторожно ощупал затылок Пенелопы. Почувствовав, что пальцы его увлажнились, тихо выругался. Он полез в карман за платком, чтобы прижать его к кровоточащей ране, и в этот момент к ним подошли Виктор и Корнелл.

— А что карета?.. — спросил Эштон.

— Умчалась, — ответил Виктор.

— Мне почти удалось перехватить его, когда он повернул, сразу после того как попытался переехать леди Пенелопу, — сказал Корнелл. — К сожалению, мне помешала разъяренная толпа, что вместе со мной бросилась вдогонку за каретой. А Виктору пришлось спасать ребенка, которого едва не затоптали эти идиоты.

— Ты запомнил кучера или карету? Может, разглядел кого-нибудь внутри? — спросил Эштон, принимая Пенелопу из рук Бранта.

— Могу точно сказать: это был наемный экипаж. Кучер замотал нижнюю часть лица шарфом, но не мог скрыть широкий шрам над левым глазом. В карете же кто-то находился. Когда кучер резко повернул, я услышал глухие удары — словно внутри кого-то бросало из стороны в сторону. Но окна кареты были плотно задернуты занавесками. — Корнелл взглянул на толпу очевидцев происшествия. — Мы с Виктором можем расспросить свидетелей, возможно, кто-нибудь сообщит нам что-то полезное.

— Да, не исключено, — согласился виконт. — И совершенно ясно, что это не случайность. Кто-то пытался ее убить.

Корнелл кивнул:

— Я тоже так считаю. Карета набирала скорость, вместо того чтобы тормозить. Думаю, мы все это заметили. Как она?

— Как будто ничего не сломано, но она сильно ударилась головой. Я отвезу ее домой и вызову доктора. Встретимся там, у нее. — Эштон кивнул на Бранта, потиравшего ногу. — Думаю, помощь доктора понадобится и ему.

— Бери мою карету, — сказал Корнелл. — Мы с Виктором наймем экипаж, если в том будет нужда.

— Да, спасибо, — ответил виконт.

Убедившись, что с Брантом все более или менее в порядке и что он держит Пола за руку, Эштон с Пенелопой на руках зашагал к карете Корнелла. Осторожно уложив девушку на сиденье, он сел с ней рядом, положив ее голову себе на колени. Пол и Брант сели напротив, и в тот момент, когда Брант закрыл дверцу, карета тронулась с места. Эштон немного удивился — как кучер узнал, куда их везти? — но он слишком беспокоился за Пенелопу и не стал задавать вопросы.

— Она умрет? — с дрожью в голосе прошептал Пол; в глазах мальчика стояли слезы.

— Нет, конечно. У нее всего лишь царапина. — Эштон надеялся, что мальчик еще слишком мал, чтобы знать, как опасны любые ранения головы. — Дыхание у нее ровное, и кровотечение уже остановилось, — добавил он, пытаясь успокоить и мальчика, и себя самого. — К тому же она молодая и сильная.

Малыш взглянул на него так, что стало ясно: даже в свои пять лет Пол прекрасно знал, что смерть не щадит ни молодых, ни старых.

— Ох, если бы я не упал… — пробормотал Брант.

— Вы спасли ее, — перебил Пол.

— Да, верно, — согласился Эштон. — Если бы ты, Брант, не подхватил ее, все было бы гораздо хуже. Мне удалось поймать Пола, и это настоящее чудо.

— Я во всем виноват, — неожиданно сказал малыш.

— Почему ты так решил? — спросил Эштон.

— Я не предупредил ее, слишком быстро все произошло. Я просто знал, что мы не должны идти на ту сторону, в лавку мясника. А Пен решила, что все из-за баранины, будто я ужасно не хочу, чтобы она покупала баранину.

«А ведь все действительно произошло с поразительной быстротой», — подумал Эштон. Тогда все происходившее представлялось ему как бы в замедленном темпе, со зловещей медлительностью, словно в кошмаре. Он и воспринимал все это как кошмар, как жуткий сон. Но на самом деле все произошло за считанные секунды. И теперь, вспоминая все подробности произошедшего, Эштон осознал, что Пенелопа и Пол выжили только чудом.

Интересно, сколько времени потребуется Клариссе, чтобы узнать о том, что ее сводная сестра едва не погибла? Подумав об этом, Эштон похолодел — только сейчас до его сознания дошли слова мальчика.

— Пол, что ты имел в виду, когда сказал, что знал об опасности?

Малыш покраснел.

— Я почти всегда знаю, что будет. Знаю не обо всем, конечно, но кое-что. Просто знаю — и все. Словно меня кто-то предупреждает. Но я еще не до конца понимаю, когда, в какой момент надо ждать опасности. Пен говорит, что у меня очень сильный дар, если он проявляется уже в моем возрасте. Но мне еще нужно подрасти, чтобы научиться правильно его использовать.

Эштон хотел задать малышу еще несколько вопросов и, возможно, уличить во лжи, но тут они остановились перед домом, в котором жили мальчики. Пол тотчас же спрыгнул с подножки экипажа и побежал в дом. Брант неловко — болела нога — следом выбрался из кареты. Эштон с предельной осторожностью вытащил Пенелопу наружу, и в тот же момент из дома высыпали дети, а за ними вышел высокий и худощавый молодой человек. В его лице угадывались фамильные черты Уэрлоков, и он был, как все они, очень хорош собой. Молодой человек что-то тихо сказал мальчикам, и те, закивав, отступили к двери дома. А он приблизился к Эштону, легонько прикоснулся ладонью ко лбу Пенелопы и,кивнув, проговорил:

— Меня зовут Септимус Вон, я кузен и учитель этих маленьких дикарей. — И, как ни странно, голос его словно пробрался Эштону в душу, и тот мгновенно почувствовал, как уходит страх, с которым он безуспешно боролся с того самого момента, как увидел несущихся на Пенелопу лошадей. — Не беспокойтесь, с ней все будет в порядке, — продолжал Септимус. — Но, как мне кажется, вы хотели бы услышать это от доктора.

Поспешно представившись и представив Бранта, Эштон сказал:

— Да, я был бы очень признателен, если бы кто-нибудь из детей сбегал за доктором. И леди Пенелопе, и лорду Малламу требуется помощь.

— Олуэн, — обратился учитель к мальчику с иссиня-черными кудрями, — приведи доктора Прайна. — Когда тот убежал, Септимус вновь повернулся к Эштону: — Следуйте за мной. Мы уложим ее и подготовим к осмотру. Лорд Маллам, вы не могли бы подождать в гостиной? Джером, Эзра, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы джентльмену было удобно.

Два мальчика, ненамного старше Пола, увели Бранта. Эштон с Пенелопой на руках последовал за учителем. Дети побежали вперед, чтобы открыть перед виконтом дверь в спальню Пенелопы. Колыбель, стоявшая в углу комнаты, свидетельствовала о том, что Пенелопе пришлось заботиться даже о младенце. Осторожно опустив девушку на широкую кровать, Эштон снова взглянул на колыбель, в недоумении спрашивая себя: «Что же заставило родственников Пенелопы взвалить на ее плечи такую обузу?»

Септимус же тем временем, склонившись над Пенелопой, осторожно приподнял ее голову и подложил под затылок чистое полотенце. Затем начал осторожно ощупывать все тело, видимо, пытаясь обнаружить какие-либо скрытые травмы. Эштон непроизвольно сжал кулаки — ему было ужасно неприятно смотреть, как руки другого мужчины ощупывают Пенелопу. Конечно, Эштон прекрасно понимал: Септимус делает лишь необходимое, — и все же никак не мог совладать с ревностью. Наконец Септимус поднял голову и посмотрел на него своими спокойными глазами цвета моря и такими же, как море, бездонными. И в тот же миг Эштону почудилось, что этот человек… словно заглянул ему в душу. Ощущение было скверное, и виконту вдруг стало очень стыдно — ведь он, как ни старался, не мог подавить в себе собственнические чувства по отношению к Пенелопе. Да, Эштон определенно не хотел, чтобы кто-то был свидетелем его борьбы с самим собой.

— Поскольку ты все равно путаешься под ногами, Делмар, — сказал Септимус, — принеси-ка мне полотенце и воды. Я хочу смыть кровь, чтобы лучше рассмотреть рану.

— А нам не следует дождаться доктора? — спросил Эштон, когда мальчик побежал выполнять поручение.

— Я хорошо знаю доктора Прайна. — Септимус начал осторожно убирать волосы с раны Пенелопы. — Он будет нам признателен, если мы все для него подготовим. Как это произошло? — спросил он, когда Делмар поставил на маленький столик возле кровати таз с водой и положил рядом полотенце.

Эштон стал рассказывать Септимусу все, что смог вспомнить. А тот тем временем тщательно промывал рану. Малыш Пол тоже кое-что рассказал, причем речь его была на удивление правильной, а изложение — поразительно ясным для такого малыша. И всякий раз, когда Эштон вспоминал о недавнем происшествии, он все больше убеждался в том, что это была не случайность.

Септимус же ничего на сей счет не сказал. Он унес грязную воду и полотенце, затем вернулся, налил в таз свежей воды из кувшина и вымыл руки. Приблизившись к постели, вдруг заявил:

— Выходит, Пенелопа влипла в очень скверную историю.

Эштон пристально посмотрел на него:

— Значит, вы тоже считаете, что это происшествие не случайность.

— Разумеется, не случайность. Но почему кому-то понадобилось убивать Пенелопу?

— Я думаю, за этим стоит миссис Крэтчитт, — послышался вдруг низкий приятный голос, уже знакомый Эштону.

Виконт обернулся и увидел Артемиса, Стефана и Дариуса, стоявших у порога. Юноши подошли к кровати и внимательно посмотрели на Пенелопу. Все трое выглядели настоящими оборванцами — одежда в лохмотьях, лица в грязи. И глаза всех троих сверкали недетской злобой.

— С чего бы этой женщине желать смерти леди Пенелопе? — спросил Эштон.

— Пенелопа кое-что видела, — ответил Дариус. — Видела те преступления, что происходили в том доме. Видела страшные вещи.

— Мы знаем, что не все женщины попали к ней в бордель по своей воле. И мы с друзьями приложим все силы, чтобы добиться закрытия этого заведения. Более того, мы уже начали этим заниматься, однако миссис Крэтчитт ничего против нас не предпринимает.

— Но вы все аристократы, лорды, знатные и влиятельные люди, — сказал Артемис. — Если бы не это, Крэтчитт могла бы и против вас что-то предпринять, чтобы заставить замолчать. Но она понимает, что не стоит идти против пятерых членов палаты лордов. Но только благодаря Пенелопе вы узнали о грязных делишках миссис Крэтчитт, и поэтому именно ее она стремится убить. Именно Пенелопу она винит в том, что может лишиться столь прибыльного дела. Но мне кажется, есть и другие причины…

— Какие же? — перебил виконт. — Может, Пенелопа видела или слышала что-то такое, что миссис Крэтчитт хотела бы хранить в тайне?

— Она видела призраков, — заявил Делмар.

— Призраков? — недоверчиво переспросил Эштон. — Вы хотите, чтобы я поверил в то, что леди Пенелопа видела призраков? Неужели вы полагаете, что Крэтчитт желает ее смерти потому, что она якобы видела каких-то духов, витавших над этим проклятым заведением?

Пока виконт говорил, все присутствующие взирали на него с явным разочарованием. И Эштон вдруг подумал, что не заслужил такого к себе отношения. Да, он прекрасно помнил, что говорила ему в ту ночь Пенелопа о доме миссис Крэтчитт. Она сказала, что этот дом населяет множество несчастных озлобленных призраков. Она также сказала, что кто-то умер на той кровати. И еще он запомнил слова «бедная Фейт», сказанные тихим голосом, полным неизъяснимой грусти. И тут виконт вдруг снова услышал эти слова — казалось, они отчетливо прозвучали у него в ушах. «Но ведь нелепо же думать, что она действительно говорит с мертвыми», — сказал он себе, однако трезвый голос рассудка не мог подавить внезапно пробудившуюся в его душе веру в чудо. Но откуда взялась у него эта вера? Ведь он никогда не был подвержен суевериям…

— Очень жаль, что вы не верите нам, милорд, — сказал наконец Артемис. — Но дело в том, что у Пен действительно такой дар. Возможно, она что-то сказала тем, кто ее похитил, а они, должно быть, передали ее слова миссис Крэтчитт. Верит ли или нет эта женщина в то, что у Пенелопы есть дар, — не имеет значения. Скорее всего она просто боится, что Пен кое-что знает. Мы пытались выяснить, какие тайны скрывает этот бордель, но пока нам не повезло.

— Леди Пенелопа знает о том, что вы шпионите за Крэтчитт? — спросил виконт.

— Нет, не знает. То есть не знает, как именно мы за ней шпионим, а мы не собираемся говорить ей об этом, пока не раздобудем что-нибудь такое, о чем следовало бы рассказать.

— А Гектор? Он тоже следует этому правилу?

— А, вы его видели, верно?

— Конечно, видел. Кларисса таскает его за собой повсюду. Похоже, она считает, что маленький нелепо разряженный мальчик, который трусит следом за ней как собачонка, добавляет ей значительности.

— Нелепо разряженный?

Эштон решил проигнорировать вопрос Артемиса и спросил:

— Думаете, он сможет что-то узнать?

— Разумеется, сможет. Он сумеет доказать, что леди Кларисса с братом беззастенчиво грабят Пенелопу и что именно они устроили ее похищение.

Эштон молчал. Это без обиняков высказанное обвинение в адрес Чарлза и Клариссы должно было бы ошеломить его, вызвать желание возразить, но виконт не знал, что сказать в оправдание Хаттон-Муров. А потом вдруг осознал, что готов поверить в то, что Чарлз и Кларисса способны на такие преступления. В тот момент, когда он узнал, как они обращаются с Пенелопой, у него словно раскрылись глаза, и теперь ему казалось, что эти двое способны на все. А тот факт, что они обманом заставили его сделать предложение Клариссе и шантажировали долгами отца, только утвердил Эштона в этом мнении. Именно поэтому виконт не был шокирован услышанным — он уже и сам склонялся к мысли, что Хаттон-Муры виновны в преступлениях, в которых обвинял их Артемис.

К несчастью, одни лишь подозрения еще не являлись достаточным основанием для того, чтобы расторгнуть помолвку. Даже если бы он нашел иной способ раздобыть деньги, необходимые для погашения отцовского долга, он не мог разорвать помолвку без достаточных на то оснований, не рискуя вовлечь свою семью в скандал. Отец его и так слишком часто заставлял близких страдать, и Эштон не собирался идти по его стопам.

— Но зачем им это? — пробормотал он.

— Деньги и похоть, милорд, — ответил Артемис.

— Похоть?.. — изумился Эштон. — Неужели вы имеете в виду… Пенелопу?

Артемис кивнул:

— Пен этого не замечает, но так и есть. Разве она не сказала, что ее доставили в дом миссис Крэтчитт для одного мужчины, который должен прийти утром? Я абсолютно уверен в том, что это Чарлз.

Эштон не успел задать очередной вопрос — в этот момент в комнату вошел человек лет сорока, крепкого телосложения, с растрепанными седыми волосами. В руке он держал докторский саквояж, так что, судя по всему, это и был доктор Прайн.

Доктор тут же распорядился, чтобы все, кроме Септимуса и Эштона, вышли из комнаты. Тщательно вымыв руки, сказал:

— Я уже осмотрел лорда Маллама. Ничего страшного. Синяки, царапины, разбитое колено. Я велел мальчикам положить ему на колено холодный компресс. Перед уходом перебинтую ногу.

Склонившись над Пенелопой, доктор принялся ее осматривать. Через некоторое время сказал:

— Череп не проломлен, и это самое главное. Необходимо лишь наложить несколько швов. Хотя, конечно же, ей надо отлежаться хотя бы неделю. А теперь мне нужен яркий свет, чтобы наложить швы, — добавил Прайн и тут же раскрыл свой саквояж.

Пенелопа тихо застонала, когда доктор начал накладывать первый шов. Эштон хотел поддержать ее голову, но Септимус жестом попросил его отойти, а сам, склонившись над ней, положил одну руку ей на лоб, а другую — на сердце. И почти тотчас же лицо Пенелопы, до этого искаженное болью, приобрело выражение умиротворенности. Она не шевельнулась и не издала больше ни звука, пока доктор накладывал швы. Эштон же, внимательно наблюдавший за ним, при всем желании не мог бы отрицать тот очевидный факт, что Септимус облегчил ее страдания своим прикосновением, — он ведь видел это собственными глазами. А доктор Прайн не выразил ни малейшего удивления; закончив перевязывать голову Пенелопы, он пристально посмотрел на Септимуса и спросил:

— Вы уверены, что не хотите стать моим помощником?

Молодой человек покачал головой и отошел от кровати.

— Нет, не могу, к сожалению. Ну, может, только изредка. Но каждый день, пациент за пациентом… Нет, столько боли мне не вынести.

— Что же, спасибо за откровенность. Хотя жаль. Чертовски жаль. — Прайн направился к умывальнику. — С ней все будет в порядке. Как я уже сказал, не позволяйте ей вставать с постели… по крайней мере, несколько дней. И до тех пор пока я не сниму швы, она не должна утомляться. Вначале у нее может кружиться голова. Приходите ко мне, если заметите какие-нибудь тревожные признаки. Вы знаете, что это за признаки?

— Да, знаю, — кивнул Септимус. Проводив доктора до двери, он спросил: — Сколько мы вам должны?

— Ничего. Его сиятельство, там, внизу, заплатил мне более чем достаточно. Пойду перевяжу его колено, чтобы он смог надеть штаны.

После ухода Септимуса и доктора Эштон приблизился к кровати и внимательно посмотрел на Пенелопу. Все в этом доме верили, что она действительно видит призраков и может общаться с ними. Пол верил, что может предвидеть опасность, а доктор верил, что Септимус обладает даром облегчать боль раненых и больных. И все эти слухи об Уэрлоках и Бонах не прекращались на протяжении жизни нескольких поколений. Эштон в задумчивости покачал головой. Он был человеком разумным и всегда умел контролировать свои мысли и чувства. Сейчас он уже не считал, что Пенелопа и мальчики принадлежат к семейству шарлатанов, однако отказывался верить в магию и таинственные дары. Ему нужны были доказательства, чтобы поверить во все это, но таких доказательств ему пока что никто не предоставил.

Пенелопа тихо застонала, и Эштон, взяв ее за руку, присел на край кровати. Виконт не понимал, почему его так влекло к ней, но было совершенно очевидно, что он действительно испытывал к ней сильнейшее влечение. Более того, он чувствовал, что желает ее так, как не желал еще ни одну женщину. И даже ее странная вера в то, что она может видеть призраков и говорить с ними, не ослабляла его влечения к ней.

Тут глаза Пенелопы медленно открылись, и Эштон тотчас почувствовал, что его все сильнее влечет к этой девушке. Виконт знал, что должен бороться со своими чувствами к ней уже хотя бы потому, что он, лорд Радмур, являлся не кем иным, как охотником за приданым. Кроме того, он был обручен с ее сводной сестрой и всякий раз, когда смотрел на Пенелопу, напоминал себе, что должен скоро жениться на ее сводной сестре. Эштону казалось, что если он прикоснется к Пенелопе так, как хотел, то поступит как последний из негодяев. Более того, сейчас Эштон не чувствовал решимости вести себя как джентльмен. Он боялся, что в нем было больше от отца, чем ему хотелось бы.

— А что Пол?.. — тихо прошептала Пенелопа.

— С ним все в порядке, не беспокойтесь. У него даже синяков нет. Может, хотите пить?

— Да, пожалуйста.

Виконт встал и осмотрелся. Возле камина стояли два кресла и маленький столик, на котором красовался серебряный кувшин с гравировкой. Эштон подошел к столу и, понюхав жидкость в кувшине, убедился в том, что это сидр. Налив немного в один из серебряных бокалов, стоявших рядом с кувшином, он подошел к кровати. Пенелопа лежала с закрытыми глазами — казалось, что она спала. Но в тот момент, когда Эштон присел на край кровати, она снова открыла глаза и протянула руку к бокалу. Рука сильно дрожала, и девушка, поморщившись, пробормотала:

— Боюсь, мне понадобится ваша помощь.

В голосе ее прозвучали нотки раздражения, и Эштон с трудом удержался от улыбки — леди Пенелопу едва ли можно было назвать идеальной пациенткой. Поднявшись с кровати, он поставил бокал на место, затем, снова усевшись рядом с девушкой, обхватил ее за плечи и попытался приподнять. Она нахмурилась и спросила:

— Что вы делаете? Почему…

Пенелопа умолкла, пораженная своими ощущениями; прикосновения лорда Радмура оказались необыкновенно приятными. Голова ее по-прежнему гудела, на всем теле не было ни одного места, которое не болело бы, — и все же ей было очень хорошо рядом с этим мужчиной; казалось, что тепло его проникает ей в кровь, и хотелось прижаться к нему как можно крепче, прижаться всем телом. Но как объяснить подобную реакцию? Ведь на сей раз нельзя было приписывать все действию наркотического зелья миссис Крэтчитт…

— Я всего лишь пытаюсь приподнять вас, — ответил Эштон. — Хочу, чтобы сидр попал к вам в горло, а не разлился по постели. — Потянувшись к столику, он снова взял бокал и поднес к губам девушки. — Только пейте медленно. Я знаю по собственному опыту, что после удара по голове очень сильно тошнит, когда пьешь.

Сделав глоток, Пенелопа прошептала:

— Наверное, мне придется оставаться в постели несколько дней.

— Да, конечно. А с этим возникнут проблемы? Ваше долгое отсутствие может возбудить у Хаттон-Муров подозрения?

Пенелопа молча допила сидр и прислонилась к Эштону плечом, когда он убрал бокал на столик у кровати; ей не хотелось, чтобы Эштон уходил, хотелось насладиться его близостью еще немного.

— Я дам знать миссис Поттс, чтобы она что-нибудь придумала, — ответила наконец Пенелопа. — До сих пор ей удавалось предотвращать подозрения Клариссы и Чарлза. Они привыкли, что кухарка всегда знает, где я нахожусь и чем занимаюсь, хотя редко спрашивают ее об этом. Я провожу много времени на кухне. — Эштон провел губами по ее горячему лбу, и Пенелопа вздрогнула. — Спасибо, что поймали Пола, — прошептала она, заглянув виконту в глаза.

— Не за что меня благодарить. Не стоит… — Он поддался искушению и прикоснулся губами к ее губам.

— Может, и не стоит, — ответила она тихим шепотом.

— Но я все же поцелую вас, прежде чем уйти, — сказал он неожиданно.

Пенелопа знала, что ей следует воспротивиться, но у нее не хватало силы воли на это. Вначале поцелуй был нежным и почти робким — губы осторожно скользили по ее губам, но в какой-то момент поцелуй стал настойчивым и властным, словно виконт заявлял на нее права. Пенелопа же, несмотря на боль, которую причиняло ей каждое движение, попыталась обнять его и покрепче прижать к себе. И почти в тот же миг Эштон отстранился и, выругавшись, вскочил с кровати. Пенелопа едва удержалась от вздоха разочарования — ее тело томилось по этому мужчине, а губы жаждали его поцелуев.

— Я должен идти… — прохрипел Эштон; сейчас он был охвачен одним лишь желанием — забраться к Пенелопе в постель. — Увидимся завтра, отдыхайте… — С этими словами виконт выскочил из комнаты; ему казалось, что еще несколько секунд — и он окончательно потеряет над собой контроль.

Проводив его взглядом, Пенелопа тихонько вздохнула. Целоваться с ним было ошибкой, а желать его — ужасной ошибкой — ведь лорд Радмур был помолвлен с Клариссой… К тому же ему требовались деньги, чтобы спасти свою семью, а у нее… Пенелопа не знала, есть ли у нее вообще хоть что-то. Зато на ее попечении находились десять мальчиков, и едва ли найдется мужчина, который захотел бы взвалить на себя такую обузу. Наверное, и этого вполне достаточно, чтобы отпугнуть даже самого смелого из мужчин, а ведь были еще и дары. Лишь очень немногие вне их семейного круга могли примириться с этими дарами, что подтверждалось множеством сломанных веток на их генеалогическом древе. И если она, Пенелопа, позволит велениям сердца и тела взять верх над разумом, то все может закончиться для нее очень печально.

Пенелопа множество раз говорила себе это, но, увы, никак не могла образумиться. Снова вздохнув, она закрыла глаза. Наверное, сейчас ей следовало хорошенько подумать о возможных последствиях своих опрометчивых поступков, но она никак не могла сосредоточиться. Что ж, возможно, она подумает об этом завтра.

Глава 8

— Ты слушаешь меня, Эштон?

Виконт заморгал и, поморщившись, уставился на приятеля, но его кислая мина нисколько не испортила Бранту настроения. Только через два дня друзья смогли собраться в своем любимом клубе для разговора, который наметили еще в тот день, когда Пенелопу сбила карета. Сейчас Эштону следовало бы самым серьезным образом обсуждать с друзьями коммерческие дела, но он по-прежнему вспоминал о сладких губах Пенелопы, вспоминал о ее объятиях. И конечно же, думал о том, как безумно хотелось ему увидеть ее нагой в своей постели. Или — в ее постели, не имело значения… Но какими бы приятными ни были все эти мысли и мечты, они не могли наполнить его карманы, а думать ему сейчас следовало только об одном — как раздобыть денег.

В смущении откашлявшись, виконт пробормотал:

— Прошу прощения, я просто задумался… думал о том, как лучше объяснить вам суть дела. Ты, Брант, что-то сказал?

— Я всего лишь спросил тебя, как поживает леди Пенелопа.

— Уже выздоравливает. Маленький Пол присосался к ней как клещ, но это скоро пройдет, я думаю. Другие мальчики ухаживают за ней так, словно она их королева, но и этому, наверное, когда-нибудь придет конец. Она говорит, что вернется к Хаттон-Мурам через день или два лишь для того, чтобы избавить миссис Поттс от необходимости врать.

«И возможно, для того, чтобы сбежать от меня», — подумал Эштон, нахмурившись. Он не мог удержаться и несколько раз навестил ее. И конечно же, целовал при каждом удобном случае. Он чувствовал, что ее влечет к нему — ведь она отвечала на его поцелуи и старалась прижаться покрепче всякий раз, когда он обнимал ее. И при этом оба прекрасно знали, что поступают весьма опрометчиво. Более того, Эштон поступал очень дурно. Ведь если ему каким-то образом удастся избавиться от Клариссы, необходимость найти себе богатую невесту, возможно, останется.

Эштон вздохнул и помотал головой, пытаясь отогнать эти мысли. Он не решит свои проблемы, пока не найдет способ раздобыть денег. А времени на то, чтобы найти деньги, у него почти не оставалось.

— Мы можем поговорить об этой странной семье попозже, — проговорил виконт. — Потому что сначала я должен обсудить с вами кое-что другое.

Виктор взглянул на него с некоторым удивлением:

— У тебя, Эштон, такой серьезный вид… Что-нибудь случилось? Еще какие-то неприятности?..

— Нет, слава Богу. Просто я сейчас занят решением самых основных своих проблем. Речь идет о деньгах. Мне очень нужны деньги. Нужны как можно быстрее. — Он поднял руку, требуя тишины, поскольку все его друзья разом заговорили. — И я не стану влезать в новые долги. Я хотел бы сейчас поговорить об инвестициях. Если вы, конечно, этим интересуетесь.

Друзья молча закивали, давая понять, что вполне с ним согласны, и Эштон вздохнул с облегчением. Он-то опасался, что приятели не захотят участвовать в коммерческих сделках. Хотя, с другой стороны, можно было бы догадаться, что эти люди стоят выше подобных предрассудков. Никто из них не был беден, но ни один не отказался бы от приращения капитала.

Эштон заговорил о своей беседе с лордом Берниджем, и по выражению, появившемуся на лицах друзей, почти сразу же понял, что они всерьез заинтересовались его рассказом.

А затем посыпались вопросы, и Эштон пытался как можно точнее на них отвечать. Наконец Корнелл, заказав бутылку вина, проговорил:

— Я думаю, нам обязательно надо встретиться с лордом Берниджем. — Корнелл обвел взглядом приятелей. — И потом, как следует все обдумав, мы могли бы решить, куда именно вложить деньги. Мне кажется, лорд Бернидж вполне заслуживает доверия, и я готов целиком положиться на его советы.

— Означает ли это, что ты готов стать моим партнером? — спросил Эштон, внимательно посмотрев на друга.

— Да-да, конечно! Я бы и сам уже давно попробовал нечто подобное, но, к сожалению, не очень-то разбираюсь в таких делах. Не мог же я вкладывать свои средства в коммерческое предприятие, совершенно ничего о нем не зная. Ведь я у родителей — третий сын, поэтому должен проявлять осторожность. Разумеется, мой отец позаботился о том, чтобы я не бедствовал, но у меня никогда не будет больше земли и денег, чем я имею сейчас. Однажды мне придется жениться, и мне нужен дом, куда я мог бы привести свою жену. И еще мне нужен кое-какой капитал, чтобы оставить детям.

— И мне не помешали бы дополнительные средства для осуществления одного проекта в своем поместье, — сказал Уитни. — Я слышал о новых агротехнических приемах, которые хотел бы испробовать у себя в Райкрофте, но для этого нужны свободные средства, которых у меня нет.

Виктор энергично закивал:

— Со мной — такая же история. — Он резким движением откинул со лба прядь волос. — Чтобы заработать деньги, требуется сначала истратить какую-то сумму, то есть вложить ее в какое-то предприятие. И я без колебаний вложил бы деньги в торговлю, если бы знал, что таким образом получу то, что мне необходимо.

— И я тоже готов вложить средства, — заявил Брант. — Полагаю, Виктор прав: если хочешь, чтобы поместья приносили хороший доход, надо вкладывать в них деньги. Но у меня сейчас нет средств для того, чтобы повысить доходность от своих владений. — Он усмехнулся и, взглянув на Эштона, добавил: — И точно так же, как ты, я не хочу брать в долг. Поверь, мы готовы пойти на это ради своей собственной выгоды, а не только, чтобы выручить тебя. Так что щепетильность тут ни к чему.

— И все же я должен выразить вам мою признательность, что бы вы там ни говорили, — пробормотал Эштон. — Но мы должны понимать: чем меньше каждый вкладывает, тем меньше получит прибыли…

— И меньше потеряет в случае неудачи, — перебил Брант. — Один я, возможно, не стал бы рисковать, но я тоже доверяю лорду Берниджу. К тому же нас четверо, и, следовательно, сумма в любом случае получается вполне приличная.

— На это я и рассчитывал. — Эштон подозвал слугу и попросил принести письменные принадлежности. — Я отправлю Берниджу записку с просьбой о встрече.

— А ты сможешь присутствовать на нашем собрании? Ведь леди Кларисса составила для тебя весьма обширную программу на ближайшие две недели.

— Для меня встреча с лордом Берниджем куда важнее, чем Кларисса с ее разъездами по городу. Мне лишь надо соблюдать осторожность, чтобы они с братом не узнали, чем я занимаюсь.

Виктор внимательно посмотрел на друга:

— Боишься, что леди Кларисса может туже затянуть ошейник?

— Совершенно верно, боюсь, — кивнул Эштон. — Видишь ли, мне нужно выиграть время. И тогда я смогу навсегда от нее освободиться.

— Чтобы открыто ухаживать за прекрасной леди Пенелопой?

В зеленых глазах Виктора плясали искорки смеха, и Эштон почувствовал, что краснеет.

— Да, возможно. Хотя, если честно, я должен оставить ее в покое.

— Из-за того, что у нее такая большая семья?

— Ну… только глупец не примет в расчет тот факт, что мальчиков она никогда не бросит на произвол судьбы. Но дело не только в этом. Она верит, что может говорить с духами и призраками. — Друзья уставились на него в изумлении, и он со вздохом добавил: — Они все верят, что она общается с призраками. И все верят, что маленький Пол может предсказывать будущее.

— А, ты об этом… — Брант усмехнулся. — Я тоже слышал такие разговоры, но очень может быть, что малыш Пол просто фантазирует. Что же касается леди Пенелопы, утверждающей, что может говорить с мертвыми… Видишь ли, у всех свои странности.

— Но в этой семье все со странностями. Их гувернер Септимус верит в то, что способен снимать боль и даже исцелять. И ворчливый доктор Прайн тоже в это верит.

— А ты не веришь?

Эштон пожал плечами:

— У меня ведь нет доказательств… Хотя, если честно… Должен признать, что мне тоже показалось, будто Септимус успокоил Пенелопу, когда доктор накладывал ей швы на рану. Это произошло в тот момент, когда он к ней прикоснулся. Прикоснулся — и боль словно бы покинула ее.

— И это не является для тебя доказательством? — спросил Корнелл. — Возможно, все, что говорят об этом клане, не просто слухи. Подумай о том, как долго ходят эти слухи. Не один десяток лет. Тебе не кажется, что во всем этом есть доля истины?

— Неужели ты действительно веришь, что кто-то может общаться с призраками? — проговорил Эштон.

— А почему бы и нет? То есть я не хочу сказать, что верю в это, но почему ты не допускаешь того, что такое в принципе возможно? И вообще, как доказать, что такого не может быть? Она заявляет, что видит духов и говорит с ними, а ты этого не можешь, вот и все. Но почему же ты считаешь, что никто не может? Почему не веришь ей? Тебе не кажется, что ты ошибаешься в своих суждениях? И вот еще что… Насколько мне известно, все ее родственники не отличаются общительностью, а тебе она почему-то сообщила о своем даре.

— Это произошло у миссис Крэтчитт. Произошло случайно. — Эштон вздохнул и, увидев живейший интерес в глазах друзей, рассказал им то, что услышал, не упомянув только имени призрака. — Так вот, старшие мальчики сейчас пытаются выяснить, что имел в виду тот призрак. Похоже, их план состоит в том, чтобы под видом нищих просить милостыню возле борделя и шпионить за всеми, кто заходит туда с черного хода.

— Они могут попасть в беду.

— Этого я и боюсь, — ответил Эштон. — У меня была мысль прогуляться в тот район, чтобы посмотреть, не слишком ли дерзко они себя ведут, но сегодня я должен присутствовать на званом вечере у леди Стентон.

— Леди Стентон известна тем, что устраивает самые скучные приемы во всем Лондоне, — заметил Корнелл. — Ты не можешь под каким-нибудь благовидным предлогом устраниться?

— Нет, не могу. — Эштон с рассеянным видом барабанил пальцами по столу. — Артемис считает, что за похищением Пенелопы стоит Чарлз, что он собирался побаловаться с ней какое-то время, а потом от нее избавиться. «Жадность и похоть владеют им» — так заявил Артемис. Я решил, что для дела будет лучше, если я какое-то время буду изображать примерного жениха. Возможно, мне удастся узнать нечто такое, что либо подтвердит подозрения мальчика, либо развеет. Однако я возьму с собой свою мать, потому что в этом случае Чарлзу придется сопровождать сестру. И еще я рассчитываю на то, что мама даст мне повод уйти как можно раньше и проследить за мальчиками.

— Может, нам стоит присмотреть за ними, пока ты будешь обхаживать свою невесту?

Эштон немного подумал, потом кивнул: — Да, наверное, так будет лучше. Конечно, они смышленые мальчишки, и, возможно, им удастся что-либо разузнать, если они действительно обладают сверхъестественными способностями. Но все же следует проявить благоразумие и позаботиться о том, чтобы с ними ничего не случилось. Боюсь, они сильно рискуют…

— Не беспокойся. Мы проследим, чтобы с ними ничего не произошло. А ты приезжай поскорее.

Три долгих часа, проведенных у леди Стентон, показались Эштону настоящей пыткой, и он искренне считал себя мучеником. Кларисса же была ослепительна в своем зеленом бархатном платье с кринолином, украшенном богатым кружевом и оборками. Ее искусно завитые волосы ниспадали на плечи красивыми локонами и были украшены жемчугом и разноцветными перьями. Но ее красота уже нисколько не впечатляла Эштона, ибо теперь он видел жестокость и расчетливую хитрость в ее глазах, и каждое сказанное ею слово, казалось, сочилось ядом. Три часа в ее обществе ужасно его утомили, и Эштон принялся искать свою мать — она еще по дороге в гости любезно согласилась сослаться на головную боль и дать сыну повод увезти ее домой, когда он об этом попросит.

— Что, надоело? — послышался детский голос, когда Эштон остановился в дверях комнаты, где дамы играли в карты.

Скосив глаза, виконт увидел подошедшего к нему Гектора.

— Ужасно надоело, — ответил он с улыбкой. — А тебе еще не надоело шпионить?

— Терпение на исходе, — со вздохом пробормотал мальчишка. — А вы собираетесь уличить ее в том, что она прячет свою сводную сестру?

— Да, конечно. Но не здесь и не сегодня. Не хочу, чтобы нам помешали. Хочу насладиться ее реакцией.

— У нее косит левый глаз, когда она врет.

Эштон с удивлением посмотрел на мальчика:

— А ты неглупый парень…

Гектор пожал плечами:

— Я всегда могу определить, когда человек врет. Даже в том случае, когда не смотрю на него. Я просто чувствую ложь. Но мне нравится подмечать, как люди выдают себя выражением лица. А что касается Клариссы, то она постоянно врет. Врет, орет, ругается и злословит. И если вам придется на ней жениться, то лучше знать об этом заранее.

— Да, конечно. Спасибо за предупреждение.

Перехватив взгляд матери, Эштон словно невзначай пригладил кружева на манжетах — то был условный знак. Мать улыбнулась ему, и Эштон счел ее улыбку знаком согласия. Вновь посмотрев на Гектора, он проговорил:

— Ведь Клариссы нет в этой комнате. Разве ты не должен находиться рядом с ней?

— Я сказал ей, что мне нужно выйти по нужде, потому что у меня понос. — Мальчик усмехнулся. — Она всегда прогоняет меня, когда я говорю такое. — Взглянув на свой жилет в красную и желтую полоску, Гектор добавил: — Впрочем, я все равно скоро с этим покончу. Не могу больше носить все это. Она не дает мне покою ни днем, ни ночью. Похоже, думает, что мне вообще ни к чему спать.

Виконт внимательно посмотрел на мальчика:

— А ты узнал что-нибудь важное, что-нибудь такое, что оправдало бы все твои мучения?

— Да, кое-что узнал. Могу сказать, сэр, что вы обручились с мерзким созданием. А ее брат собственную мать удавил бы за гинею. Хотел бы я, чтобы Пен никогда больше не возвращалась в этот дом.

— А зачем ей возвращаться? — спросил Эштон.

Он вдруг подумал о том, что ведет довольно странный разговор с девятилетним ребенком. Впрочем, все братья Пенелопы были не по годам смышлеными и рассуждали как вполне взрослые люди.

— Зачем возвращаться? Потому что это ее дом. Она говорит, что должна жить там, чтобы сохранить свои права на него, так как этот дом — возможно, единственное, что осталось от ее наследства.

Тут к Эштону подошла мать, и он вынужден был прервать разговор, хотя ему очень хотелось задать Гектору еще несколько вопросов. Он решил позже непременно узнать, что раскопал этот мальчик. Взяв мать под руку, виконт по всем правилам представил ее Гектору. И очень удивился, заметив, что ребенок прямо-таки очаровал леди Мэри. Улыбнувшись, виконт отправил Гектора к Клариссе, велев передать ей, что он должен как можно быстрее отвезти домой свою мать.

— Какое чудесное дитя, несмотря на этот нелепый костюм, — пробормотала леди Мэри, когда они сели в карету. — Как могла мать бросить такого умного, такого обаятельного мальчика?

— Я тоже не могу понять, почему матери бросили всех этих детей, — ответил Эштон, нахмурившись. — Они все умны не по годам и чертовски обаятельны. Впрочем, кое-что я знаю… Сводных братьев Пенелопы бросила на произвол судьбы ее мать, чтобы угодить новому мужу. Я ничего не знаю про их матерей, но факт налицо: своим матерям они не нужны, как не нужны и все остальные мальчики.

— Кажется, я была знакома с матерью Пенелопы и отчасти могу ее понять, — сказала леди Мэри. — Муж часто ей изменял, и бедняжке, наверное, было тяжело видеть доказательства его неверности.

— Да, возможно, — кивнул Эштон. Он невольно задался вопросом, имелись ли внебрачные дети у его отца. Но спросить об этом у матери он не мог. — Кажется, Пенелопа сказала, что такая же история произошла и с остальными детьми. Но я старался не расспрашивать ее, поскольку тема слишком уж болезненная.

— Думаю, я хотела бы встретиться с твоей леди Пенелопой.

— Она не моя, мама. — Эштон вздохнул.

Леди Мэри внимательно посмотрела на него и вновь заговорила:

— Я всего лишь имела в виду, что она твой друг. Ты мог бы как-нибудь пригласить ее на чай, не так ли?

Эштон кивнул и пробормотал что-то себе под нос. Он не станет приглашать Пенелопу. Это было бы нечестно по отношению к девушке. Ведь само собой разумеется: джентльмен представляет молодую леди своей матери только в том случае, если они случайно где-нибудь встречаются или если он намерен всерьез за ней ухаживать. Он, Эштон, и так уже перешел все границы дозволенного, часто навещая Пенелопу. Более того, он не мог удержаться от искушения — целовал ее и обнимал.

Проводив мать домой, Эштон направился к заведению Крэтчитт. Выбравшись из экипажа, он почти сразу же увидел юных шпионов — они подбежали к кучеру, предлагая оставить лошадей на их попечение за разумную плату, пока хозяин будет развлекаться.

Увидев Эштона, Артемис тотчас подошел к нему и пробормотал:

— А, это вы… — К ним тут же подбежали Стефан и Дариус. — Ваши друзья уже успели с нами поговорить, а потом зашли внутрь. Только имейте в виду: мы не нуждаемся в опекунах.

— Должен признать, что вы очень умело замаскировались, — заметил Эштон. Он старался вести себя тактично, чтобы не обидеть юных защитников Пенелопы. Эти дети были слишком умны, чтобы не догадаться, зачем он сюда приехал. — Но как выдумаете, почему такие заведения всегда испытывают нехватку в мальчиках на побегушках? — продолжал виконт. — Дело в том, что мальчишки эти постоянно пропадают и искать их никому в голову не приходит. Могут горло перерезать, а могут схватить и увезти в такое место, где вам наверняка не понравится. И еще меньше вам понравится то, что придется там пережить. — Все трое немного побледнели, а Эштон, окинув их внимательным взглядом, спросил: — Как долго вы намерены играть в такие опасные игры?

— Все скоро закончится, — ответил Артемис. — Мы теперь точно знаем, что миссис Крэтчитт была в той карете, что сбила Пенелопу. Разумеется, у нас нет неопровержимых доказательств, но все равно лучше знать врага в лицо.

— Да, верно, — согласился Эштон. Он подумал, что, может быть, следует дать мальчикам описание того человека, который правил лошадьми, едва не затоптавшими Пенелопу, но потом решил, что они и так сильно рискуют. — А что вы узнали по другому делу?

— А вот это гораздо сложнее, — пробормотал юноша.

— Но Артемис уже близок к тому, чтобы все выяснить, — заявил Дариус. — Он очень понравился одной местной леди.

Артемис покраснел, а виконт с усмешкой спросил:

— Ты хочешь узнать правду у одной из девушек миссис Крэтчитт, верно?

В этот момент к ним приблизился Брант. С улыбкой взглянув на Артемиса, спросил:

— Молодой орел расправляет крылья, не так ли?

— Я всего лишь хочу докопаться до истины, вот и все. — Артемис скрестил на груди руки. — Пен сказала, что кто-то умер на той кровати, и мы хотим узнать, кто эта женщина и почему она умерла. Фейт — так ее звали. Она назвала Пен свое имя и сказала, что ее убили.

Брант вздрогнул и замер — словно окаменел. Эштон же, не заметив этого, спросил:

— Вы готовы рисковать жизнью в этом притоне, потому что Пенелопа заявляет, что общалась с привидением?

Артемис с усмешкой пожал плечами:

— Люди нам не верят, но мы-то знаем правду. И знаем: Пен действительно говорила с привидением. Мы нисколько не сомневаемся в том, что здесь убили девушку. Разве мы не должны узнать, как это произошло? Вы можете закрыть этот бордель, но вы не хуже меня знаете, что эта ведьма тут же откроет другой. Если у нее на руках кровь, ее нужно остановить и покарать, а не просто заставить перебраться в другое место.

Эштон вздохнул и пробормотал:

— Хорошо, допустим, я на минуту поверил, что Пенелопа видит призраков и говорит с ними. Но из того, что я услышал той ночью, становится ясно: призрак убитой не сообщил ей ничего определенного.

— Мы думаем, что самое важное Фейт ей сообщила. Она сказала, что здесь, в этом доме, совершено убийство, — заявил Стефан.

— Совершенно верно, — кивнул Артемис. — И теперь мы пытаемся выяснить, как сюда пробраться. Возможно, тут имеется какой-нибудь потайной ход, ведущий в кладовую, например.

«А может быть, он все-таки прав, — неожиданно подумал Эштон. — Если, конечно, принять на веру, что Пенелопа общается с призраками». Он хотел задать еще несколько вопросов, но в этот момент из борделя вышли Виктор, Корнелл и Уитни. Следом за ними вышли миссис Крэтчитт и ее слуги, больше похожие на разбойников с большой дороги.

Мальчики быстро спрятались за карету, но миссис Крэтчитт, очевидно, успевшая их заметить, громко прокричала:

— Что у вас за дела с этими мальчишками?! Не отвлекайте их! Этих бездельников и так работать не заставишь!

— Я всего лишь хотел узнать, сколько они возьмут за то, что позаботятся о моих лошадях, — ответил виконт.

— Лжец! — в ярости закричала Крэтчитт. — Вы пытаетесь меня разорить! Я знаю, кто распускает грязные слухи обо мне и моем деле! Убирайтесь отсюда! Всем вам закрыт доступ в мое заведение! Да-да, убирайтесь, ублюдки! А если вы еще хоть раз сюда придете, то очень об этом пожалеете!

Поскольку его друзья уже забрались в карету, Эштону оставалось лишь коротко поклониться миссис Крэтчитт и тоже залезть в экипаж. Ему очень не хотелось оставлять здесь мальчиков, но если бы эта женщина заподозрила, что он их знает, они оказались бы в еще большей опасности. К тому же сейчас не было смысла входить в конфронтацию с хозяйкой борделя. Открыто конфликтуя с ней, он мог спугнуть ее, и тогда им едва ли удалось бы привлечь эту женщину к ответственности за те преступления, которые она совершила, в том числе и за убийство.

— Почему ты никогда не говорил, что того призрака звали Фейт? — спросил Брант, когда карета тронулась с места.

— Фейт не такое уж редкое имя, — ответил виконт. — Мне не хотелось бередить старую рану. К тому же имя это упомянула Пенелопа, а она считает, что говорила с привидением.

— Но мальчики в это верят.

— И еще они верят в то, что Пол знает, что случится в будущем, а Гектор безошибочно распознает ложь.

— Выходит, ты не намерен помочь детям выяснить, что произошло в этом притоне? Возможно, они заблуждаются. Но если доказать им это, то они прекратят свою опасную игру, не так ли?

— О чем вы говорите? — спросил Виктор.

— Помнишь, я рассказывал о том, что слышал, когда Пенелопа и Артемис беседовали в ту ночь в борделе? — Виктор кивнул, и Эштон передал ему рассказ мальчиков. — А теперь они пытаются выяснить, есть ли под борделем какой-нибудь подвал или кладовая.

— А ведь очень может быть, что они правы, — пробормотал Виктор.

— Правы в чем? В том, что женщина, заставляющая других женщин заниматься проституцией, способна на убийство? — Друзья помолчали, и Эштон со вздохом сказал: — Впрочем, я тоже считаю, что мальчики, возможно, правы. Конечно, мне трудно поверить в то, что Пенелопа общалась с привидением, но я готов поверить в то, что миссис Крэтчитт убила кого-то и спрятала тело.

— И если эта женщина действительно кого-то убила, — подхватил Виктор, — то она едва ли могла сбросить тело в реку, как делают многие другие. В этих местах не принято много болтать, но я могу предположить, что местные жители не очень-то ее жалуют, поэтому наверняка рассказали бы об убийстве, если бы случайно обнаружили убитую. Она прекрасно знает об этом, потому и решила как-то иначе избавиться от тела.

— Например — закопать в подвале, — пробормотал Уитни. — Ведь она подает вино, не так ли? Значит, у нее есть место, где это вино хранится. Вино, как правило, хранят в подвале, потому что там всегда прохладно.

Эштон окинул взглядом друзей. Было совершенно очевидно, что они всерьез вознамерились выяснить, закопала ли кого-нибудь миссис Крэтчитт в винном погребе, если таковой имелся. Впрочем, он мог бы догадаться, что его друзья поведут себя именно так. Разумеется, они не раз посещали бордели, но, конечно же, рассчитывали на то, что их обслуживают женщины, которые знали, на что шли, а не те, которых силой затащила к себе некая мадам. Их всех возмущала сама мысль о том, что невинную девушку, не важно, какого сословия, оторвав от семьи, от тех, кому она была дорога, притащили в бордель и заставили обслуживать клиентов хозяйки заведения. И виконт прекрасно понимал, что теперь уже не сможет остановить своих друзей, как не сможет остановить и мальчишек, решивших докопаться до истины и наказать преступницу. И он, Эштон, конечно же, должен им помочь, хотя на этот лондонский сезон у него были совсем другие планы. Он-то надеялся, что сумеет наконец обзавестись богатойженой, но все складывалось вовсе не так, как он планировал. И осложнения начались в ту самую ночь, когда он увидел Пенелопу, привязанную к кровати, а все остальное — только следствия этой встречи. Да, именно та ночь резко изменила его жизнь, и он до сих пор не знал, как теперь все сложится, не мог даже предположить, что ждет его в самые ближайшие дни. А ведь он, Эштон Радмур, привык считать, что прекрасно владеет ситуацией, в которой оказывается. И вот теперь он вдруг понял, что никогда еще не чувствовал такой растерянности, никогда еще не оказывался таким беспомощным. Да, в ту ночь, увидев впервые Пенелопу, он утратил контроль над своей жизнью. А потом его обманом заставили заключить помолвку, которой он не желал. И теперь он уже сомневался даже и в том, что деньги, которые ему обещали за Клариссу, действительно принадлежат ей. Пенелопа же возбуждала в нем страсть, которой он никогда прежде не знал. Да еще и эти мальчишки… Он все сильнее за них волновался, и его беспокойство было вполне оправданным. Весьма смущало еще и то, что все они вели себя так, словно видеть призраков, предсказывать будущее и чувствовать ложь — в порядке вещей. Их непоколебимая вера и некие якобы присущие им «таланты» поколебала его веру в силу разума, И, что самое страшное, Эштон уже сомневался в том, что ему стоит так крепко придерживаться своих жизненных принципов. Ибо рассудочность и рациональность, судя по всему, себя не оправдали. А если прибавить к этому тот факт, что кто-то пытался убить Пенелопу и что вся его семья ненавидела Клариссу, то становится ясно: он оказался посреди полного хаоса.

Пожалуй, он обманывал себя, повторяя как заклинание слова о долге и необходимости. Наверное, он лишь пытался найти оправдание своему лицемерию. А теперь пришло время меняться. Пришло время изменить свою жизнь. И первый шаг к этому был уже сделан. Инвестиции… Эштон понимал, что должен как можно скорее решить этот вопрос. И конечно же, ему не следует медлить в надежде на то, что доказательства бесчестности Хаттон-Муров сами попадут ему в руки. Ведь даже дети — мальчишки! — сделали больше для того, чтобы узнать правду, чем он, тридцатилетний мужчина. Пора всерьез заняться своей невестой и ее хитрым братцем. И пора избавить Лондон от миссис Крэтчитт. Даже если она не была убийцей, она представляла угрозу для всех порядочных женщин.

— Узнайте, у кого она покупает вино, — сказал Эштон, перебив друзей.

— Да, отличная мысль, — поддержал его Виктор. Винный след, если можно так выразиться. Но что дальше? Нас ведь близко не подпустят к этому дому. Вы видели этих громил, что служат у миссис Крэтчитт? Им ничего не стоит свернуть шею любому из нас.

— Мы не можем туда приходить, зато мальчишки могут. Ведь кто-то же доставляет вино в этот дом, не так ли? Если мальчики узнают, когда обычно привозят вино, то могут вызваться помочь занести его в кладовую за пару монет. Возможно, нам даже удастся переманить виноторговца на свою сторону. Разумеется, ему придется замаскироваться, чтобы его не узнали. Мальчики помогут нам найти торговца.

— Да, согласен, — кивнул Корнелл.

— И еще нужна самая подробная информация обо всем, что касается Хаттон-Муров, — продолжал Эштон. — Мы должны знать все. Даже самые незначительные детали. Мой поверенный явно что-то упустил, и подход у него до сих пор был далеко не такой серьезный, как следовало бы. Я попытаюсь выяснить, кто был нотариусом у родителей Пенелопы. Тут мне поможет сама Пенелопа. Если нотариус подкуплен, то все, что Хаттон-Муры объявляют своей собственностью, возможно, им не принадлежит.

— Неслыханная наглость! — воскликнул Корнелл. — Как могли они рассчитывать, что подлог никогда не раскроется?

— Ну, имея в своем распоряжении векселя некоего виконта, который у них в долгу по уши, они вполне могут чувствовать себя уверенно, — пробормотал Уитни.

— Вот именно, — со вздохом пробормотал Эштон. Только сейчас он начал понимать, как легко с его помощью эти люди могли удерживать то, что им не принадлежало. — И еще — опекунство над Пенелопой, позволяющее им распоряжаться всем ее состоянием. Если бы они сделали меня соучастником, то шансы на то, что их афера никогда не раскроется, стали бы еще выше. Возможно, они считают, что если я узнаю правду, то постараюсь спасти свою шкуру и даже репутацию. Следовательно, они рассчитывают на то, что я буду их защищать.

— Но если наследство действительно имеется, то оно перейдет к Пенелопе, как только она достигнет совершеннолетия, разве нет?

— Да, конечно. Но лишь в том случае, если она достигнет совершеннолетия.

— Черт побери! Как же все запутано!

Виконт нахмурился и пробормотал:

— Совершенно верно, запутано. Именно поэтому мы должны как следует подумать, чтобы все это распутать.

Глава 9

Пенелопа едва сдержалась, чтобы не выругаться, когда доктор Прайн снимал швы с раны на голове. Часть волос, к немалому ее огорчению, пришлось состричь. Пенелопа не очень-то заботилась о своей внешности, но за это она готова была убить миссис Крэтчитт.

Стоило ей подумать об этой особе, как у нее портилось настроение. Начиная с той ужасной ночи вся ее жизнь изменилась — но к лучшему или к худшему? На этот вопрос она не могла бы дать ответа, но ей постоянно вспоминалась девушка по имени Фейт. Привидение не давало ей покоя, но Пенелопа ничего не могла сделать, чтобы помочь печальному призраку. А мальчики совсем отбились от рук. Частенько она даже не знала, где их искать, хотя у нее были на сей счет кое-какие догадки. Во-первых, Чарлз и Кларисса внезапно стали проявлять живейший интерес к тому, где она находится и что делает. Во-вторых, ее чуть не переехала карета. И, что хуже всего, она была уверена, что ее увлечение Радмуром превратилось в чувство куда более глубокое, чем просто влюбленность. Пенелопа уже давно поняла, что влюблена в мужчину, который в скором времени женится на ее сводной сестре, но прежнее чувство к нему было лишь блеклой тенью того, что она питала к нему сейчас. Она не знала, плакать ли ей или биться головой о стену до тех пор, пока к ней не вернется разум.

В течение двух недель лорд Радмур навещал ее так же часто, как приходил к ней во сне. И с каждым его визитом объятия становились все более жаркими, а поцелуи — все более настойчивыми. Пенелопа прекрасно знала, чего он хочет. И к стыду своему, она хотела того же. Влечение к этому мужчине настолько беспокоило Пенелопу, что она стала гораздо больше времени проводить в Хаттон-Мур-Хаусе, под бдительным наблюдением сводной сестры и ее брата. Ею владело безумие, лекарства от которого она не знала. Каждое прикосновение лорда Эштона, каждый его поцелуй казались ей грехом, и она изнывала от желания погрязнуть в этом грехе.

Он говорил, что всегда считал себя человеком сдержанным и рассудительным, но она часто чувствовала его растерянность, даже тревогу, что вызывала в нем вспыхнувшая между ними страсть, возможно, именно поэтому не могла представить его спокойным и сдержанным. И он целовал ее с такой страстью, вызывал у нее такое неудержимое желание нарушить все правила, которые она для себя установила, что превращался в ее глазах в греховное искушение. Пенелопа в отчаянии сознавала, что терпит поражение в борьбе с этим искушением.

— Ну вот, девочка, — с улыбкой сказал доктор Прайн, — теперь ты как новенькая. — Он легонько похлопал ее по руке, когда она потянулась к заживающей ране. — Нет-нет, не трогай. Какое-то время почешется, а потом зуд пройдет. А волосы скоро отрастут, так что не беспокойся.

Пенелопа поблагодарила доктора и предложила проводить его на улицу, но он с улыбкой отказался, сказав напоследок, что она должна поберечь себя. Едва за ним закрылась дверь, Пенелопа бросилась к зеркалу. После недолгих раздумий она придумала, как уложить волосы таким образом, чтобы никто не увидел, что у нее на голове проплешина. Внимательно посмотрев на свое отражение, Пенелопа засмеялась; ей вдруг пришло в голову, что слишком уж она стала заботиться о своей внешности, во всяком случае — о прическе. «А ведь твои волосы ничего особенного собой не представляют, — строго напомнила она себе. — Волосы как волосы, самые обычные…»

Внезапно хлопнула входная дверь, и сердце Пенелопы подпрыгнуло в груди. Она не сразу узнала Гектора в нелепо одетом мальчике, появившемся перед ней через несколько секунд.

— Гектор?.. — Она взглянула на него с удивлением. — Неужели Кларисса считает, что именно так должен быть одет паж?

Гектор тяжко вздохнул и прошел мимо Пенелопы в гостиную. У нее в голове роилось множество вопросов, и голова от них гудела как улей. Проследовав за мальчиком в гостиную, она села напротив него и тут вдруг заметила ссадины на его лице. Тотчас же вскочив с места, Пенелопа бросилась к Гектору.

— Что с тобой?! — воскликнула она. — Это сделала Кларисса?! — Пенелопа направилась к выходу, чтобы принести холодной воды и чистые полотенца. — Подожди здесь, — сказала она, обернувшись.

Приказав себе успокоиться — она готова была взорваться от ярости, — Пенелопа собрала все необходимое, чтобы позаботиться об избитом мальчике. Когда она только услышала о том, что Гектор устроился пажом у Клариссы, первым ее побуждением было вернуть мальчика, но потом она подумала, что тем самым заденет его гордость, оскорбит и унизит. Ведь Гектор стал пажом у Клариссы лишь для того, чтобы помочь ей, Пенелопе. Тогда она попросила миссис Поттс, чтобы та присмотрела за ребенком. Но теперь Пенелопа пожалела, что не прислушалась к внутреннему голосу. Она поспешила к Гектору, недобрым словом поминая сводную сестру.

— Как ты думаешь, почему она это сделала? — спросил Гектор, прижимая к исцарапанной щеке холодный компресс.

Пенелопа же тем временем протирала влажным полотенцем другую щеку мальчика. Проигнорировав вопрос, она тихо проговорила:

— Я знаю, Гектор, чем ты занимался, знаю, что ты разыгрывал роль пажа у Клариссы, чтобы помочь мне. Ты достаточно долго прожил здесь, чтобы понять: у нас секреты долго не держатся. — Пенелопа принялась втирать целебную мазь в царапины. — Есть еще ссадины, кроме тех, что на лице?

Гектор поморщился и пробурчал:

— Она меня ногами била. По ребрам. Но я был осторожен. Я защищал живот и мужское достоинство, как меня учил Артемис.

Пенелопа не знала, смеяться ей или плакать. Он защищал мужское достоинство! Но когда она раздела ребенка до пояса, ярость накатила на нее с новой силой — все ребра его были синими.

— За что она тебя так? Что случилось? — Пенелопа осмотрела ребра, но, к счастью, все ограничилось одними синяками.

— Я пролил чай ей на платье. — Гектор вздохнул и вновь заговорил: — Да, я пролил чай, а Кларисса завизжала так, что у меня от ее крика чуть кровь не пошла из ушей. А затем она ударила меня. Я упал и поцарапал себе лицо. А она вскочила и начала пинать меня ногами, ругаясь как пьяный матрос. И вскоре после того как она ушла переодеваться, ушел и я. — Гектор умолк и нахмурился. Потом добавил: — Она и раньше меня била. И щипала и все такое… Но никогда прежде не избивала так, как в этот раз. Я думаю, что знаю, из-за чего она бесится. Вернее — из-за кого. Из-за Радмура.

Пенелопа едва могла дышать от душившего ее гнева. Судорожно сглотнув, она спросила:

— А что такого сделал Радмур? Что так ее взбесило?

— Ничего не сделал. В этом-то и проблема. Он не лебезит перед ней, не делает ей комплименты и не приносит подарки.

— Выходит, из-за того, что мужчина не поет ей серенады, она бьет своего пажа?

Гектор кивнул и проговорил:

— Да, только из-за этого. Она ужасно злобная и вспыльчивая.

— Ты туда не вернешься, — заявила Пенелопа.

Мальчик тут же закивал:

— Ни за что не вернусь. Я решил так, когда поднимался с пола.

Пенелопа живо представила картину избиения и поняла, что терпение ее лопнуло. Приказав Гектору ни на шаг не отходить от дома, она отправилась к Клариссе. Направляясь в наемном экипаже к Хаттон-Мур-Хаусу, она пыталась обуздать гнев, но у нее это не очень-то получалось. Ее гнев, ее возмущение безобразным поступком Клариссы, избившей своего пажа, беззащитного ребенка, подпитывались долго копившимися собственными обидами и еще — ревностью.

С того самого дня как мать Пенелопы и старый барон погибли, Кларисса с Чарлзом обращались с ней так, словно она была позором их семьи, словно она была у них приживалкой. Она даже не имела права показываться на глаза гостям, приходившим в дом. Ее выселили на чердак и никогда не сажали за стол рядом со всеми. Ее никогда никому не представляли и никуда не брали. Более того, Кларисса забрала себе драгоценности ее матери, хотя они и не были куплены старым бароном.

«Почему я должна это терпеть?» — спрашивала себя Пенелопа, подходя к дверям дома, к дверям своего собственного дома. И ради чего она оставалась здесь? Чтобы выяснить, что Чарлз и Кларисса делают с ее наследством? Да, возможно. Но неужели ей для этого нужно жить именно тут, рядом с этими людьми? Теперь она была уверена, что найдет иной способ защитить то, что по праву принадлежало ей. Найдет способ разоблачить преступные махинации своей сводной сестры.

Пенелопа нашла Клариссу в гостиной. Та смотрелась в маленькое овальное зеркало, любуясь своей красотой.

— Кларисса…

Сводная сестра обернулась и уставилась на нее в изумлении; казалось, она была шокирована ее появлением. Пенелопа знала, что одета как горничная и что волосы ее в беспорядке, но, конечно же, вовсе не ее внешний вид так ошеломил Клариссу. Скорее всего она никак не ожидала, что Пенелопа осмелится войти в эту комнату, — ведь здесь Кларисса принимала своих многочисленных поклонников. И именно здесь, в этой комнате, жила Пенелопа.

Судя по всему, Кларисса сразу же увидела гнев в глазах сводной сестры; она даже отступила на шаг. «Интересно, о чем она сейчас думает? — спрашивала себя Пенелопа. — Может, поняла, что мое терпение иссякло? И если так, то, пожалуй, она решит, что пора что-либо предпринять, чтобы избавиться от меня раз и навсегда».

Эштон выбрался из экипажа как раз в тот момент, когда Пенелопа входила в дом. Через парадную дверь. «А ведь раньше она никогда не заходила в дом через парадный вход», — в тревоге подумал виконт. Он ускорил шаг и, миновав испуганного дворецкого, поспешил в нарядно обставленную гостиную, где Кларисса любила принимать посетителей.

— Что ты здесь делаешь?! — кричала она на сводную сестру. — Я жду Радмура, и он не должен видеть такую замарашку. Убирайся отсюда!

Услышав слова Клариссы, ее визгливый голос, Эштон остановился в коридоре. Оглянувшись, он увидел, что к нему идет дворецкий, и жестом приказал тому удалиться. Дворецкий после недолгих колебаний повиновался. Виконт же крадучись приблизился к дверному проему — и тотчас увидел Пенелопу. Волосы ее были растрепаны, а глаза метали молнии.

— Я только что увидела следы побоев, которые ты нанесла девятилетнему мальчику, — проговорила она, пристально глядя на сводную сестру.

— Так этот щенок побежал к тебе плакаться? На кухне встретились? Неблагодарное отродье!

— А ты, видно, решила, что он побежит плакаться к тебе? Как ты смела бить ребенка ногами?!

— Он испортил мой наряд! — в ярости завопила Кларисса. — И разве ты не знаешь пословицу: «Пожалеешь розог — испортишь ребенка»?

Пенелопа промолчала. «А может, не стоит с ней разговаривать, может, не стоит тратить попусту время?» — думала она. Ей ужасно хотелось ударить эту женщину, хотелось сделать ей также больно, как она сделала Гектору, но Пенелопа знала, что это ничего не изменит. Кларисса никогда не поймет, что поступила с бедным Гектором очень дурно. С точки зрения Клариссы, дурно поступали лишь те, кто немедленно не давал ей то, чего она хотела. Брезгливо поморщившись, Пенелопа наконец проговорила:

— Ты, дорогая сестрица, избалованная, бессердечная сука.

Кларисса прошипела ругательство и бросилась на сводную сестру, но Пенелопа была к этому готова. Перехватив руку Клариссы, она размахнулась и другой рукой с силой ударила ее по скуле — Пенелопа не один год провела в окружении мальчишек и прекрасно знала, как пускать в ход кулаки. Кларисса громко вскрикнула и попятилась к кушетке, прижимая ладонь к щеке.

Как ни странно, Пенелопа вовсе не чувствовала раскаяния. Эта женщина заслуживала куда более серьезного наказания за то, что била и пинала девятилетнего мальчика. К тому же этот удар был нанесен и за те обиды и оскорбления, которые ей пришлось вытерпеть от Клариссы за все прошедшие годы.

— Ты за это поплатишься, Пенелопа! Еще как поплатишься!

— Чем именно? Утратой узкой холодной кровати на чердаке, которую ты так любезно мне предоставила? Может, лишишь меня возможности появляться в обществе, к которому я принадлежу по праву рождения? Но ведь ты уже и так это сделала. А может, отомстишь мне, сделав мою жизнь невыносимой? Но ты давно уже и это сделала. И все эти годы я оставалась здесь лишь потому, что этот дом — мой!

— Не будь дурой. Он принадлежит Чарлзу.

Эштон заметил, что Кларисса произнесла эти слова, скосив глаза влево.

— Нет, Кларисса. — Пенелопа решительно покачала головой. — Дом мой, и ты прекрасно об этом знаешь. Пока я ничего не могу с этим поделать, но однажды я позабочусь о том, чтобы тебя и твоего братца выкинули отсюда. А пока — живите и наслаждайтесь.

— Но куда же ты собралась? У тебя нет денег. А Чарлз — твой опекун.

— У меня много родственников. Поеду к кому-нибудь из них.

— Чарлз этого не допустит. Он притащит тебя обратно.

— Пусть только попробует. — Пенелопа направилась к двери. — И берегись, сестрица. Здешние духи тебя не любят. — Зная, как неуютно чувствовала себя Кларисса, когда речь заходила о призраках, Пенелопа не смогла отказать себе в удовольствии уколоть ее напоследок.

Эштон поспешно спустился вниз и вышел из дома. Виконт приехал сюда, чтобы попить с Клариссой чаю, как ему было приказано, но сейчас решил, что нужен Пенелопе. Кроме того, он не был уверен, что сможет держать себя в руках, если встретится теперь со своей невестой. Когда Пенелопа говорила о мальчике, ярость, звучавшая в ее голосе, свидетельствовала о том, что речь шла вовсе не о шлепке. Эштон прекрасно знал: многие верят, что детей нельзя баловать, но его мать никогда строгостью не отличалась и он не мог бы сказать, что это плохо на нем отразилось.

Стоя у дверцы кареты, виконт дожидался, когда выйдет Пенелопа. Она не появлялась так долго, что Эштон чуть было не вернулся за ней в дом. Когда же она наконец появилась, он увидел сумку у нее в руках — очевидно, Пенелопа собирала вещи. Следовательно, она не шутила, когда говорила, что покинет этот дом. Эштон знал, что Пенелопа найдет где устроиться с комфортом, но Хаттон-Муры об этом не знали. И все же Кларисса не подумала остановить сводную сестру.

Тут Пенелопа его заметила, и Эштон, поклонившись, жестом пригласил ее в экипаж. Она колебалась всего лишь несколько секунд, затем подошла к нему, и он помог ей забраться в карету. Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза. Эштон молча сел рядом с ней.

Когда карета тронулась с места, Пенелопа, чуть приоткрыв глаза, пробормотала:

— Зачем ты ждал меня? Откуда ты знал, что я там?

— Я видел, как ты вошла. — Он обнял ее за плечи.

— Ты подслушал наш с Клариссой разговор?

— Да, так получилось. И я прекрасно все слышал.

Пенелопа невольно улыбнулась. Гнев стал покидать ее, когда она собирала свои пожитки. Она почти совсем успокоилась, когда, заглянув в спальню Клариссы, забрала драгоценности матери. Пенелопа испытывала сейчас смешанные чувства. С одной стороны, ей было немного не по себе оттого, что она слишком рано сдалась, но в то же время она испытывала огромное облегчение, наконец-то избавившись от Сводных. Сводные — такое прозвище дали Чарлзу и Клариссе мальчики. Иногда мальчики добавляли к этому слову еще кое-какие эпитеты, но Пенелопа не могла их за это винить. Чарлз и Кларисса не были ее кровными родственниками, и она никогда не считала их близкими людьми. Они были всего лишь Сводными, и Пенелопа не хотела их больше видеть, даже говорить о них не хотела — по крайней мере до тех пор, пока не прогонит их из своего дома.

— Ты слышал, как Кларисса сказала, что Чарлз — мой опекун? — Пенелопа понимала, что должна высвободиться из объятий Эштона, однако не делала этого — слишком уж ей было уютно с ним рядом.

— Да, слышал. Мне кажется, тебе действительно следует отправиться к кому-то из родственников. — Ему не хотелось говорить ей об этом — ужасно не хотелось с ней расставаться. — Полагаю, тебе надо поехать к самому влиятельному из своих родственников, чтобы он мог защитить тебя от Чарлза. А к тому времени, когда он добьется помощи от суда, чтобы вернуть тебя, ты уже достигнешь совершеннолетия и освободишься от него. Он также мог бы утратить право опекунства, если это право передадут кому-то из твоих кровных родственников.

Пенелопа кивнула и тут же заявила:

— Самый титулованный из всех моих родственников — Модред. — Она сделала вид, что не заметила реакции Эштона — тот уставился на нее в изумлении. — Да-да, Модред Вон, герцог Элдервуд. Я отправлюсь именно к нему, если нет иного выхода. Не сомневаюсь, что он мне поможет. Однако присутствие мальчиков он может воспринять как серьезное испытание. Только не пойми меня превратно… Милорд — добрейший из людей, но ему трудно находиться рядом с другими, и я никогда не испытывала его терпения, принуждая общаться с мальчиками.

— Ходят слухи, что он читает мысли собеседников, — заметил Эштон.

— Но ты веришь в это не больше, чем в то, что я могу общаться с призраками, не так ли? — Пенелопа засмеялась, увидев, что виконт покраснел. — Да, он действительно может читать чужие мысли, но вовсе не так, как ты думаешь. Нельзя сказать, что сознание любого человека открыто для него словно книга — бери и читай. Но отдельные мысли он улавливает — особенно в тех случаях, когда мысли эти порождены сильными чувствами. Беда, однако, в том, что сильные эмоции далеко не всегда бывают приятными. И если поместить беднягу Модреда в комнату, заполненную людьми, то чужие эмоции его раздавят, а сознание подвергнется настоящему обстрелу обрывками мыслей. И тогда в голове у него будет стоять такой гул, что он не выдержит и сойдет с ума. Поэтому Модред постоянно живет в своем поместье с тетушкой Деб, усердно защищающей его от вторжений посторонних. Но ты, конечно же, не поверил ни одному моему слову, верно?

Эштон поцеловал ее в щеку и с улыбкой ответил:

— Я даже не знаю теперь, во что верить… Я ведь собственными глазами видел, как Септимус облегчил твои страдания, а доктор Прайн, судя по всему, верит в необычные способности молодого человека. Кроме того, Гектор утверждает, что способен безошибочно различать ложь. Не знаю, верить ему или нет, однако совершенно ясно, что он слишком умен и проницателен для девятилетнего мальчика. И я знаю, что все в «Хижине Уэрлока» верят в его таланты. — Эштон немного помолчал и, нахмурившись, добавил: — Уже много лет о твоей семье ходят всевозможные слухи, так что едва ли от них можно просто отмахнуться. Но я привык доверять только голосу рассудка. Пожалуйста, не обижайся… Мне нужны доказательства, понимаешь?

— И при всех наших талантах доказательства представить не так-то легко. Но не бойся, я не обиделась.

Ласковая улыбка Пенелопы оказалась для виконта слишком сильным искушением — искушением, перед которым он не смог устоять. Эштон обнял ее и поцеловал. Она тотчас же крепко прижалась к нему всем телом, и эта ее реакция возбудила его до крайности, так что кровь вскипела от желания. Увы, виконт не сумел взять себя в руки, у него не хватало силы воли, чтобы сказать себе «нет».

К счастью, карета в этот момент остановилась, и Эштон все-таки пришел в себя. Он заставил себя прервать поцелуй, хотя ему ужасно хотелось повалить Пенелопу на сиденье и взять прямо здесь, в экипаже. Ему было ужасно трудно совладать со своим желанием, так как он прекрасно понимал, что Пенелопа хотела того же. Желание изменило цвет ее глаз, сделав их ярко-голубыми, а щеки раскраснелись от страсти.

Пенелопа украдкой взглянула на виконта, когда он помогал ей выбраться из кареты. Ее все сильнее влекло к этому мужчине, и она во время их объятий очень хорошо почувствовала, как сильно он был возбужден. Но он старался вести себя как джентльмен, хотя, по мнению Пенелопы, в данный момент ему следовало бы вести себя иначе.

Все мальчики, за исключением ее братьев и Дариуса, сидели в гостиной, когда они с Эштоном вошли в дом. В первое мгновение Пенелопа подумала, что случилось что-то ужасное, но, окинув взглядом собравшихся, не заметила в их глазах ни страха, ни озабоченности.

Улыбнувшись своим воспитанникам, Пенелопа подошла к Гектору. К счастью, опухоль на его скуле уже немного спала, так что вполне можно было надеяться, что он вскоре окончательно поправится.

— Я хочу отвести детей на вечер в дом моей кузины, — сказал Септимус.

— А захочет ли ваша кузина принимать у себя такую большую компанию? — спросила Пенелопа.

Септимус с улыбкой кивнул:

— Абсолютно уверен, что захочет. К ней на неделю приехал племянник, и ему очень скучно. Он привык находиться в окружении сверстников. Более того, я уверен, что он найдет с нашими парнями общий язык.

— Тогда не возражаю, — ответила Пенелопа. — Конечно, они могут пойти. Я лишь надеюсь, что ваша кузина понимает, на что идет, — добавила она с усмешкой.

Мальчики тут же вскочили на ноги, и через несколько минут дом опустел. А уже в следующую секунду Пенелопа поняла, что впервые после той ночи в борделе оказалась наедине с виконтом. Внезапно занервничав, она попросила его сесть, а сама побежала на кухню. Вернувшись с подносом в руках, она увидела, что Эштон, устроившись на кушетке, с улыбкой рассматривает рисунки Олуэна, лежавшие на столе. Заметив Пенелопу, он быстро встал, чтобы помочь ей накрыть на стол.

— Хорошие рисунки, — сказал Эштон, снова усаживаясь на кушетку. — А кто художник?

— Это Олуэн рисовал, — ответила Пенелопа, — сын моего дяди Аргуса. Он учится рисовать, чтобы лучше передавать то, что видит, и то, что ему снится.

— Олуэн видит будущее, как Пол? — Эштон налил себе и Пенелопе немного вина.

— Не совсем так. Все это довольно трудно объяснить, потому что мальчики еще очень малы. То есть трудно с уверенностью сказать, как разовьется особый дар каждого. А ты уверен, что хочешь это узнать? — спросила Пенелопа, сделав глоток вина.

— Даже не знаю, как ответить. — Эштон пожал плечами. — Ведь у меня нет совсем никакой информации…

— У нас тоже нет всей необходимой информации. Но кое-что мы все-таки знаем. — И Пенелопа принялась рассказывать о разнообразных дарах, которыми обладали многие ее родственники.

Эштон внимательно слушал, лишь время от времени задавая вопрос. Он все еще не верил Пенелопе, говорившей о различных сверхъестественных способностях своих родственников. Но одно он знал твердо: даже если преследования ведьм и колдунов давно остались в прошлом, семьи Вон и Уэрлок продолжали страдать. От них уходили жены и мужья, матери и отцы отказывались от собственных детей, им приходилось жить отшельниками, а также страдать от недоверия и предубеждений, что испытывали по отношению к ним другие люди. И в какой-то момент виконт вдруг понял, что почти стыдится своих собственных сомнений.

Сидя рядом с Пенелопой, Эштон обнимал ее за плечи, крепко прижимая к себе. Тишина, царившая в доме, казалось, обволакивала их, и виконт не сразу понял, что означала эта тишина. Ведь все мальчики ушли… А слуг в доме не было, если не считать гувернера Септимуса, ушедшего вместе со своими воспитанниками. Так что теперь они с Пенелопой остались одни. Осознав это, Эштон тотчас же почувствовал сильнейшее желание. В тот момент, когда Пенелопа закончила свой рассказ о дяде Аргусе, виконт заключил ее в объятия и поцеловал со всей возможной страстью.

Пенелопа поначалу немного испугалась его пыла, но уже в следующее мгновение забыла обо всем на свете, забыла даже о бокале с вином. Крепко прижавшись к Эштону, она всецело отдалась его чудесному поцелую.

Когда же их поцелуй прервался, Эштон уложил ее на спину, и Пенелопа не противилась. Она чувствовала, как давит на нее его мускулистое тело, и от этого ей стало ужасно жарко, а сердце забилось все быстрее и быстрее. Она со стоном откинула голову, когда он принялся покрывать поцелуями ее шею. Казалось, жар его губ проникал в каждую клеточку тела, а сильные руки, ласкавшие ее, пробуждали желание, становившееся все более острым.

— О, Пенелопа, это какое-то безумие, — пробормотал Эштон, внезапно осознав, что начал расстегивать ее платье.

— Да, безумие, но очень сладкое, — прошептала она в ответ и поцеловала его в шею.

Он глухо застонал и проговорил хриплым шепотом:

— Пенелопа, я близок к тому, чтобы взять тебя прямо здесь, на кушетке, в твоей гостиной.

— Да, пожалуй, это не самое лучшее место.

Он приподнялся на локтях и посмотрел ей в глаза. Губы ее чуть припухли от его поцелуев, а глаза горели синим пламенем. Было совершенно очевидно: она желала его. А он страстно желал ее. Но если так, то, может быть, этого вполне достаточно? Эштону сделалось не по себе от мысли, что он становится таким же, как его отец. Впрочем, его отец в подобной ситуации ни за что не стал бы останавливаться, а вот он… Снова заглянув в глаза девушки, виконт пробормотал:

— Пенелопа, ты ведь невинна… — Эштон вдруг подумал о том, что она, возможно, не вполне понимает, что он может сейчас лишить ее девственности.

Ей не очень хотелось обсуждать этот вопрос. Не хотелось отчасти потому, что подобные разговоры могли охладить их страсть.

— Да, невинна, но не наивна. Поверь мне, Эштон… — Она сунула руку ему под рубашку и провела ладонью по мускулистой груди. — Видишь ли, я веду хозяйство в доме, где полно побочных детей моих родственников. Артемис и Стефан — наглядные доказательства того, что мой отец не был верен моей матери, как и твой отец изменял родительнице. К тому же я живу совсем недалеко от той части Лондона, где женщину можно купить за деньги. Да, тело мое невинно, но я знаю больше, чем хотела бы знать. Я прекрасно знаю, куда приведет все, что сейчас происходит между нами, и готова идти за тобой.

— Пенелопа, но я же не свободен и…

Она прикоснулась пальцами к его губам, заставив замолчать.

— И это, Эштон, я тоже знаю. Как знаю и то, что ты, возможно, никогда не будешь свободен. Но мне очень хотелось бы, чтобы ты хоть ненадолго почувствовал себя свободным. А еще лучше — до тех пор пока не встретишь женщину, которую по-настоящему полюбишь.

Эштон чувствовал, что ему ужасно хочется воспользоваться ситуацией, но в то же время прекрасно понимал, что должен вести себя как джентльмен. Однако ее глаза… Пенелопа смотрела на него сияющими глазами, и было ясно, что ею овладело то же безумие. Да, безумие, которое она в нем пробудила, было у них общее — одно на двоих.

Эштон встал и протянул ей руку.

— Уж если нам суждено скатиться в пропасть, Пенелопа Уэрлок, так давай по крайней мере сохраним достоинство и согрешим в спальне, — проговорил он.

Решительно поднявшись с кушетки, Пенелопа направилась в свою спальню. Последовав за ней, Эштон старался идти на несколько шагов позади. Он надеялся, что по дороге в спальню остынет настолько, что здравый смысл возобладает, но надежды его не оправдались — чем ближе подходил он к спальне Пенелопы, тем сильнее становилось желание. Переступив следом за ней порог комнаты, Эштон закрыл дверь и поднял глаза на девушку. Расстегнутое платье сползло с ее плеч, и грудь была почти полностью обнажена. «К дьяволу здравый смысл», — сказал себе виконт. Да, он возьмет сейчас то, что хочет, а с последствиями разберется потом. Хотя, с другой стороны…

Заметив его колебания, Пенелопа в испуге подумала: «А может, он решил отказаться?..» И она едва не рассмеялась от радости, когда Эштон, подхватив ее на руки, шагнул к кровати. В следующее мгновение они, обнявшись, повалились на постель. Опьяненная поцелуями, ослепленная страстью, Пенелопа ничего вокруг не замечала. И она немало удивилась, когда в какой-то момент вдруг обнаружила, что Эштон уже раздел ее и даже сам сбросил одежду. Прижимаясь к ней возбужденной плотью, он прошептал:

— Ты такая красивая… И такая нежная… — Он провел ладонью по ее бедру, затем, наклонив голову, лизнул отвердевшие соски. — Ты слаще нектара. Я желаю тебя до боли. Желаю с той самой ночи у миссис Крэтчитт.

— И я истосковалась по тебе. — Пенелопа провела пальцами по его мускулистой груди. — Но мне кажется… довольно разговоров.

— И мне тоже так кажется, — прохрипел Эштон, еще крепче к ней прижимаясь.

Он принялся целовать ее груди, и Пенелопа, тихо застонав, почувствовала, что изнемогает от желания. И желание ее усиливалось с каждым поцелуем Эштона, с каждым его прикосновением. Когда же пальцы его коснулись ее лона, она громко застонала и в тот же миг почувствовала, что этого явно недостаточно. Да, она хотела большего, но не знала, как об этом сказать.

А Эштон знал только одно: он не может ждать дольше. Когда-то он мечтал о том, что, оказавшись в постели с Пенелопой, будет делать все очень медленно, растягивая наслаждение. Но эту мечту он осуществит попозже, а сейчас… Тихо застонав, он начал осторожно входить в нее. Почувствовав преграду, остановился на мгновение. Поцеловав Пенелопу, он резким толчком вошел в нее и тут же снова замер, услышав, как она вскрикнула от боли. Заглянув ей в лицо, Эштон прошептал:

— Поверь, боль скоро пройдет.

Пенелопа обвила руками его шею и прошептала в ответ:

— Да, я знаю. А что теперь?..

— Боль уже прошла?

— Да, сейчас я чувствую себя… чудесно наполненной.

Эштон снова поцеловал ее и начал медленно двигаться. Но Пенелопа почти тотчас же уловила ритм его движений и застонала так сладострастно, что он, не удержавшись, стал двигаться все быстрее и быстрее. А она с громкими стонами раз за разом устремлялась ему навстречу. Когда же наслаждение достигло предела, он содрогнулся всем телом и тут же понял, что никогда еще не испытывал ничего подобного.

Пенелопа еще только возвращалась на землю после восхитительного полета к вершинам блаженства, а Эштон уже выбирался из постели. Увидев, что он не стал тут же одеваться, она вздохнула с облегчением. А он принес влажное полотенце, вытер ее и себя, затем снова улегся с ней рядом. Она крепко прижалась к нему, и он прошептал.

— Пенелопа, я собираюсь освободиться от Клариссы и…

Она приложила палец к его губам:

— Не надо никаких обещаний, Эштон. Не давай мне никаких надежд. Что будет, то и будет. Давай наслаждаться тем, что у нас есть сейчас.

— Дорогая, но ты же знаешь, что я стараюсь вырваться из их ловушки. И я для этого уже кое-что делаю.

— Да, знаю. И молюсь, чтобы у тебя все получилось. Просто сейчас еще рано говорить о будущем. Слишком много сложностей.

— Да, конечно. — Он тихо вздохнул. — Именно поэтому мне не следовало даже пытаться тебя целовать.

Она едва заметно улыбнулась:

— Отчего же? Мне очень нравятся твои поцелуи.

Эштон знал, что Пенелопа не так легкомысленна, как пытается это представить, но он засмеялся и поцеловал ее. Она была права. Прежде чем говорить о будущем, им предстояло распутать множество узлов. Вновь начав ее ласкать, Эштон твердо решил, что непременно освободится как от долгов, так и от Клариссы. И тогда Пенелопа уже не станет возражать, если он опять заведет разговор о будущем. Теперь уже он не мыслил себе будущего без Пенелопы Уэрлок.

Глава 10

— Когда вы с Радмуром поженитесь?

«Спокойно», — сказала себе Пенелопа, продолжая шить. Но про себя она отругала Артемиса за его вопрос, заданный с грубой прямотой. Заканчивая аккуратный ряд стежков на детской рубашке, Пенелопа обдумывала ответ. Наконец, подняв глаза от рукоделия, она внимательно посмотрела на юношу, однако и на сей раз промолчала.

Казалось бы, Эштон сделал все возможное, чтобы выскользнуть из дома незамеченным, причем ушел он еще до рассвета. Но Пенелопа знала, что его усилия были напрасными — ведь в доме, где жили Уэрлоки и Боны, нельзя что-либо сохранить в тайне. Пенелопа хотела ему об этом сказать, хотела, чтобы он вернулся в постель, где они могли бы и дальше лежать в обнимку, но почему-то промолчала. А он поцеловал ее и ушел.

Почти все мальчики собрались сейчас в гостиной, и, судя по выражению их лиц, ее деланно невинный взгляд никого из них не ввел в заблуждение. Она решила, что попытается отвлечь их от этой темы, но лгать им не станет. Не станет хотя бы потому, что обмануть их она все равно не сможет. Кроме того, своей ложью она могла бы обидеть детей, желавших ей только добра.

— Но почему вы решили, что его сиятельство должен на мне жениться? — спросила Пенелопа. — Насколько мне известно, он уже обручен.

Артемис еще больше помрачнел.

— А я думаю, виконт должен был понимать: укладываясь в постель с девственницей и дочерью маркиза, он перечеркивает все свои прежние обязательства.

— Артемис, может, я и была девственницей, но я взрослая женщина. Другие женщины в моем возрасте уже давно обзавелись собственными детьми. Кое-кто мог бы даже назвать меня старой девой.

— Это не дает ему права тебя соблазнять.

— Даже если я сама хотела, чтобы меня соблазнили? — спросила Пенелопа и тут же поняла, что этим своим вопросом ужасно разозлила Артемиса и других мальчиков.

Теперь все они смотрели на нее с явным осуждением.

— Но твоя репутация… — заговорил Стефан.

— Нет у меня никакой репутации, — перебила Пенелопа. — Меня никто не знает, за исключением членов нашей семьи. Но если даже обо мне узнают в светском обществе… Поверьте, как только станет известно, где я живу, вопрос о моем добром имени будет закрыт. Так что мне нет смысла заботиться о своей репутации.

— Нет смысла из-за нас, — проворчал Артемис. — Из-за того, что все мы бастарды.

— Думаю, это несправедливо, — пробурчал Олуэн, нахмурившись; сейчас он очень походил на своего отца Аргуса.

— Да, верно, несправедливо, — кивнула Пенелопа.. — Как несправедливы и многие другие неписаные правила и устои общества. А если бы все в этой жизни было устроено по справедливости, то мы могли бы встретиться с лордом Радмуром на каком-нибудь балу или на званом вечере. Мы бы заметили друг друга, познакомились, немного пофлиртовали, потанцевали, и, возможно, он начал бы за мной ухаживать, проникся ко мне нежными чувствами и, наконец, предложил бы мне руку и сердце. Но все случилось так, как случилось. У меня ничего нет, а ему нужны деньги, чтобы спасти семью от долговой тюрьмы. Может, ему удастся выскользнуть из тисков Клариссы, но в конечном итоге ему все равно придется жениться на богатой.

Немного помолчав, Пенелопа вновь заговорила:

— Я люблю его и знаю, что дорога ему, что он считает меня желанной. Да, с его стороны это не просто легкомысленное увлечение. Так неужели вы считаете, что нам следовало бы отказаться друг от друга из-за жестокой прихоти судьбы? Я искренне верю, что он женился бы на мне, если бы не острая необходимость спасти свою семью. Он сам мне об этом сказал. — «Вернее — пытался сказать», — мысленно добавила Пенелопа. Она решила, что не станет говорить мальчикам о том, что всякий раз останавливала его. — Но мне достаточно и того, что он меня любит.

— Может, ты считаешь, что судьба будет к нему благосклонна и наполнит его кошелек? И тогда он сможет на тебе жениться? — спросил Артемис.

— Нет-нет, я вовсе так не думаю. — Пенелопа на мгновение потупилась и покраснела. — Я сказала только то, что сказала. Он делает меня счастливой, и мне этого достаточно. Возможно, идиллия долго не продлится, но я хочу хоть немного пожить для себя. Не хочу упускать своего счастья.

Надолго воцарилось молчание. При этом мальчики обменивались хмурыми взглядами, значение которых было не вполне понятно Пенелопе. Наконец Стефан вздохнул и проговорил:

— Выходит, ты не хочешь, чтобы Артемис вызвал его на дуэль, защищая твою честь?

— Нет, ни в коем случае! — Пенелопа в сердцах отругала себя за глупость.

Как могла она не предвидеть подобных последствий?

— Мне не нравится, как он с тобой поступил, — заявил Артемис. — С его стороны бесчестно пользоваться тем, что ты его любишь.

— Он об этом не знает, — ответила Пенелопа. — А свои чувства Эштон называет «безумием, наваждением». Он боится, что ведет себя так же дурно, как его отец, который постоянно изменял жене, пустил по ветру все состояние и умер, оставив семью без средств. И если честно… — Пенелопа вздохнула. — Если честно, то я даже не хочу, чтобы Эштон меня полюбил. Не хочу, чтобы он страдал из-за того, что не может поступать по велению сердца.

«А может, Артемис прав? — спросила себя Пенелопа. — Возможно, судьба действительно будет к Эштону благосклонна и даст ему все, в чем он нуждается, чтобы быть свободным в своем выборе. И если ничто не будет препятствовать нашему браку, то я действительно постараюсь внушить ему, что наши чувства друг к другу — гораздо глубже, чем временная страсть или умопомрачение». Мальчики снова переглянулись, потом Артемис спросил:

— А что ты будешь делать, если он все же женится на другой?

— Я перенесу эту боль и излечу себя от этого безумия. Я не стану любовницей женатого мужчины. Но Эштон и сам не стал бы просить меня об этом, поскольку на самом деле он человек глубоко порядочный. Сейчас он не чувствует себя связанным обязательствами, поскольку руки Клариссы не просил. О помолвке объявили, даже не поставив его в известность и, разумеется, не дождавшись официального предложения. Но если Эштон даст женщине слово, что будет ей верен, то слова своего не нарушит.

Пенелопа видела, что мальчики по-прежнему осуждали и ее, и Эштона, однако обещание, что она никогда не станет любовницей женатого мужчины, как бы этого мужчину ни любила, судя по всему, немного их успокоило. Все они родились в результате адюльтера, поэтому чувствовали себя изгоями, хотя и не были виноваты в том, что произошло еще до их рождения. И конечно же, они не хотели, чтобы Пенелопа повторяла ошибки их матерей. Ведь в результате этих ошибок каждый из них всю жизнь будет нести на себе пятно позора. Пенелопа всех их очень любила и была благодарна им за заботу и участие. Но они не должны решать за нее судьбу и указывать, как ей жить.

Внезапно внимание ее привлекло какое-то движение в дальнем темном углу. Присмотревшись, Пенелопа разглядела призрак полной женщины средних лет. Заметив, что Конрад пристально смотрит в тот же угол, она тихонько вздохнула. У Конрада был такой же дар, как и у нее.

— Это наша покойная соседка миссис Петтибоун, —сказала Пенелопа, окинув взглядом мальчиков. Отложив корзину с шитьем, она подошла к призраку.

«Одна. Я одна».

— Это долго не продлится, миссис Петтибоун, — ответила Пенелопа. — Если вы отпустите телесный мир, то вскоре окажетесь в лучшем месте и присоединитесь к тем, кто покинул этот мир раньше вас.

«Одна. Я совсем одна».

Пенелопа нахмурилась. Довольно часто те, кто ушел из этого мира совсем недавно, пребывали в состоянии беспомощности. Но сейчас у Пенелопы сложилось отчетливое впечатление, что женщина говорила о чем-то очень для нее важном. Покосившись на старшего из мальчиков, она тихо сказала:

— Знаешь, Артемис, я думаю, миссис Петтибоун говорит о том, что ее тело до сих пор так никто и не нашел. Ведь она умерла совсем недавно… Кажется, у нее было три дочери, верно?

— Ее дочери сейчас живут за городом, — ответил юноша. — Их не будет еще неделю, а то и дольше. Точно не знаю.

Пенелопа немного помолчала, потом проговорила:

— Тогда придумай, что сказать караульному, чтобы он счел своим долгом навестить Петтибоун-Хаус. Не хватало еще, чтобы бедные девочки вернулись домой и обнаружили, что их мать уже неделю как мертва. И вот еще что… Если ты сможешь выяснить, куда именно поехали ее дочери, я отправлю им записку с просьбой приехать в Петтибоун-Хаус как можно быстрее.

Чтобы решить проблемы, связанные со смертью миссис Петтибоун, потребовалось всего несколько часов. Однако призрак не желал уходить, и Пенелопа решила, что этой женщине по-прежнему что-то нужно от живых, возможно — от дочерей. И она согласилась, чтобы какое-то время призрак провел у них в доме. «Хижина Уэрлока» считалась, как говорили у них в семье, «чистым домом», то есть свободным от духов и того, что тетя Олимпия называла «нехорошими энергиями». Но время от времени здесь все же появлялись призраки, и Пенелопа смирилась с этим. Поэтому она решила, что потерпит у себя и призрак миссис Петтибоун.

Ее братья, а также Дариус и Септимус выступили по просьбе караульного в качестве понятых и присутствовали при выносе тела бедной миссис Петтибоун. Пенелопа же осталась дома с семерыми младшими. Их бурная энергия вскоре утомила ее, и она, решив, что такой славный денек нельзя терять, сидя взаперти, собрала всех малышей на прогулку в парк. Пенелопа решила отвести их в парк, который находился как раз напротив дома Эштона, но сказала себе, что это всего лишь совпадение. Она прекрасно понимала, что лжет самой себе, но признаваться в том, что место для прогулки выбрано ею не случайно, все равно не хотела. «В конце концов, я просто постараюсь как можно убедительнее изобразить удивление, если Эштон обнаружит нас в парке», — подумала Пенелопа, выходя из дома.

Эштон вошел в гостиную Хаттон-Муров и по выражению лица Клариссы тотчас же понял, что она сейчас закатит скандал. Но после нескольких часов, проведенных в жарких объятиях Пенелопы, наполнивших его радостью, он не слишком расстроился. Да и глупо было бы огорчаться из-за этих людей. Ведь Кларисса обманом заставила его стать ее женихом. А негодяй Чарлз шантажировал его векселями отца. Следовательно, ни Кларисса, ни ее братец не заслуживали уважения. Что же касается векселей, то Эштон твердо решил, что постарается вырваться из этих тисков как можно быстрее. И сейчас он впервые всерьез задумался: не продать ли ему часть принадлежавшей ему земли?

— Кажется, вы обещали прийти ко мне вчера, Эштон, — сказала Кларисса, усаживаясь на кушетку и жестом приглашая его сесть с ней рядом.

Оставив дверь в гостиную широко открытой, Эштон присел на стул напротив Клариссы. В гостиной не было ни компаньонки, ни горничной, так что вполне можно было ожидать, что ему готовили ловушку. Но зачем Клариссе эта игра? Ведь они уже и так считались женихом и невестой… Возможно, она собиралась его соблазнить, но вовсе не потому, что питала к нему безумную страсть. Следовательно, оставалось единственное разумное объяснение ее поведению: Кларисса хотела еще крепче связать его обязательствами, хотела затянуть цепь, на которой потащит его к алтарю. Но если судьба будет к нему благосклонна, то он непременно порвет эту цепь, чтобы обрести свободу.

— Дело в том, что возникли непредвиденные обстоятельства. Только поэтому я не смог вчера прийти, — ответил Эштон.

Ему показалось, что Кларисса сейчас плеснет ему в лицо горячим чаем, но она всего лишь спросила:

— Обстоятельства настолько срочные, что вы даже не могли прислать мне записку?

Виконт со вздохом пожал плечами:

— Я все равно не смог прийти к назначенному времени, поэтому решил, что вы не станете меня дожидаться. Но если честно, то я не помню, чтобы обещал прийти к вам на чай. Поэтому мне и в голову не пришло сообщать, что я не приду.

Эштон неспешно попивал чай, с интересом наблюдая за невестой, отчаянно пытавшейся взять себя в руки. Было совершенно ясно: Клариссе очень хотелось стать виконтессой и породниться с семьей, имевшей приличную родословную. В перспективе же она вполне могла бы когда-нибудь стать и герцогиней. Но сам по себе Эштон ей не нужен как вообще муж — она желала заполучить послушную собачонку. Но даже если Клариссе и ее братцу каким-то образом удастся принудить его к браку, все равно у нее ничего не получится! Он никогда, ни за что на свете не станет мальчиком на побегушках. Да, промотавшийся отец вынудил его выставить себя на продажу, но это еще не означало, что он готов продаться в рабство. К тому же сделка пока что не состоялась…

— Могу я спросить, в чем состояли ваши срочные обстоятельства? — спросила Кларисса, сделав попытку придать своему голосу любезность. Увы, эта попытка не увенчалась успехом — справиться с гневом ей так и не удалось.

— Я увидел молодую женщину, выбежавшую из вашего дома с багажом. Впрочем, должен признаться, что багаж ее состоял из одного саквояжа. Вполне естественно, что, будучи джентльменом, я вызвался ей помочь. Представьте мое удивление, когда я обнаружил, что эта женщина — ваша сестра.

— Сводная сестра, — пробормотала Кларисса, побледнев.

Эштон же как ни в чем не бывало продолжал:

— Ваша сестра, которая, оказывается, жила здесь все время. Как же случилось, что я ни разу ее не встретил?

— Она очень… застенчивая девушка. И немного странная, — ответила Кларисса, скосив глаза влево. — Видите ли, она всегда избегала общества и отказывалась посещать даже самые скромные вечеринки. И вот сейчас, узнав, что я вскоре выйду за вас замуж и стану виконтессой, она решила сбежать. Вы ведь понимаете, что я буду вынуждена принимать у себя в доме ваших многочисленных знакомых и устраивать званые вечера? Пенелопа же испугалась многолюдных приемов, поэтому и…

— Тогда вы должны вернуть ее и успокоить, — перебил Эштон с любезной улыбкой.

Он очень надеялся, что ему весьма убедительно удается разыгрывать роль благодушного, но твердого в своих убеждениях джентльмена.

Кларисса взглянула на него с искренним удивлением:

— Что вы имеете в виду? Как же я могу ее успокоить?

Виконт снова улыбнулся:

— Скажите ей, что мы будем большую часть года проводить в загородном поместье. Боюсь, мои земли пребывают в весьма плачевном состоянии. И для того чтобы привести их в порядок, потребуется много времени. Пока же я буду заниматься своими землями, моя жена должна находиться рядом со мной. Видите ли, в поместье ужасно много дел, так что на развлечения времени почти не останется. И уж конечно, не придется ездить в Лондон и обратно. — Эштон прекрасно знал: за эти слова его можно было назвать лицемером и коварным лжецом. И все-таки он уже давно не получал такого удовольствия от общения с Клариссой, как сейчас.

— Но вы же понимаете, что нам придется приезжать в столицу во время сезона. Ваши сестры должны найти себе мужей, — заявила Кларисса со злорадным торжеством.

— Моя мать об этом позаботится, — парировал виконт. — Так что вам не стоит беспокоиться на сей счет. У вас и без того хватит забот, особенно когда появятся дети.

— Я, конечно, понимаю, что должна родить наследника, но…

— Не только наследника. Не забывайте о том, что один-единственный наследник не обеспечит надежного продолжения рода. У меня очень большая семья, и я хочу стать родоначальником такого же семейства.

Кларисса нахмурилась и со стуком опустила чашку на блюдце.

— Кажется, я знаю, что за игру вы ведете, милорд. Вы говорили очень убедительно, но все же я вас раскусила. Вы хотите меня напугать, хотите, чтобы я отказалась выйти за вас замуж.

Эштон весело рассмеялся:

— У вас разыгралось воображение, моя дорогая. Я всего лишь говорю правду. — И в каком-то смысле так оно и было. Он действительно говорил правду и лишь чуть-чуть передергивал, чтобы позлить Клариссу.

Она вскочила с кушетки и принялась расхаживать по комнате. Потом вдруг повернулась к виконту и решительно заявила:

— Я не собираюсь жить в поместье! И не желаю становиться вашей племенной кобылой!

«Теперь пора действовать решительно», — подумал Эштон. И тотчас же проговорил:

— Я не уверен, дорогая, что у вас в этом вопросе есть право выбора. — Он взял с тарелки лимонное пирожное и принялся жевать его с таким видом, словно ничто на свете не могло бы помешать ему наслаждаться божественным вкусом сладковатого теста.

— Я не позволю растрачивать мои деньги на коров, овец и дома для арендаторов, — проворчала Кларисса.

— Ваши деньги? — Виконт изобразил удивление. — Как только мы поженимся, дорогая, это будут уже мои деньги.

— Тогда мой брат устроит так, чтобы вы не получили полный контроль над ними.

Эштон ухмыльнулся и утер губы салфеткой; сейчас он походил на кота, закусившего канарейкой.

— А разве вы не читали наш брачный контракт? В нем выдвигается только одно условие, ограничивающее меня в правах распоряжаться вашими, вернее, моими, деньгами. Это значит, что я не имею права тратить ни пенса из вашего приданого до тех пор, пока нас не обвенчают. А после венчания все средства переходят в мое полное и безраздельное распоряжение. Вам следовало высказать свои пожелания до того, как документ был составлен, или хотя бы до того, как вы поставили под ним свою подпись. Но вам, как я полагаю, не терпелось стать виконтессой, не так ли?

По выражению лица Клариссы Эштон понял: она не прочла ни слова из контракта. Очевидно, она целиком положилась на брата, уверенная в том, что он защитит ее интересы.

— Контракт можно изменить, и вы подпишете новый вариант. Разве не так?

Эштон молча пожал плечами, сделав вид, что действительно обдумывает это предложение. Затем решительно покачал головой:

— Нет, не согласен.

И тут уже Кларисса не сдержалась.

— Я прекрасно знаю, что вам нужны мои деньги, заносчивый ублюдок, — прошипела она в ярости. — Вы не посмеете расторгнуть нашу помолвку, потому что ваша семья в шаге от долговой тюрьмы. Только я могу дать вам деньги, чтобы спасти их. Но помните, милорд, мне плевать на их судьбу, а вам — нет.

Виконт пристально смотрел на Клариссу. В глазах ее появился металлический блеск, а щеки пылали от гнева. «Как странно, что даже в таком состоянии она все еще способна выглядеть красивой», — промелькнуло у Эштона. Но как же он сразу не понял, кто она такая? Почему не рассмотрел в ней самого главного? Что ж, он сам во всем виноват. Он добровольно бросился в капкан, который расставили для него Хаттон-Муры. Разумеется, он с самого начала догадывался, что Кларисса не очень-то добрая женщина, но все оказалось гораздо серьезнее. Теперь уже он нисколько не сомневался: тот несчастный, который женится на ней, повесит себе на шею тяжеленный камень. Эта женщина — настоящая фурия, и Эштон поклялся, что сделает все возможное — только бы не стать этим несчастным.

Виконт поднялся со стула, давая понять, что считает чаепитие законченным. Взглянув на невесту, он спросил:

— Моя дорогая Кларисса, с чего вы взяли, что это вы устанавливаете правила игры? Игру ведет ваш брат. И он не сделает ничего такого, что могло бы поставить под удар наш с вами брак. Чарлз слишком много усилий приложил к тому, чтобы этот брак состоялся. Вы можете сколько угодно топать ножкой и проклинать его на все лады, но он не позволит вам диктовать условия.

— Глупости! Мой брат…

Эштон громко рассмеялся:

— Ваш брат хочет добиться успеха в обществе, того положения, которое гарантировало бы ему власть и влияние. Он желает заниматься политикой. Но для этого он должен сделать себе имя, если можно так выразиться. Так вот, после того как мы с вами поженимся, это будет мое имя. Поверьте, дорогая, в контракте учитываются только эти его интересы. Согласно условиям договора, я обязуюсь поддерживать вашего брата и выступать его поручителем. Если же я откажусь от выполнения этих обязательств, мне грозят довольно неприятные санкции. А что касается вас, милая Кларисса, то ни вы, ни ваши смехотворные претензии вообще в расчет не принимаются.

Он успел вовремя перехватить ее руку, когда она замахнулась на него. Теперь уже, после истории с Гектором, виконт прекрасно знал, чего можно ожидать от невесты в подобных ситуациях.

— Я у вас на крючке, в этом нет сомнений, — продолжал Эштон. — Но не вы подцепили меня на этот крючок. Как ни печально, дорогая, но вы являлись всего лишь наживкой. А я, глупец, проглотил наживку, не удосужившись сперва попробовать на вкус. Увы, мясо для наживки оказалось с душком. — Эштон отбросил ее руку и направился к двери. Обернувшись, добавил: — Встретимся на балу у Хендерсонов, если я найду время.

Виконт не удивился, услышав, как что-то с треском ударилось о дверь с другой стороны через мгновение после того, как он закрыл ее за собой. Покинув дом невесты, Эштон велел кучеру отвезти его домой. И он был очень собой доволен, ведь он сделал то, что давно хотел сделать, — настроил брата и сестру друг против друга. Возможно, эта размолвка будет недолгой, но начало положено. К тому же Эштон надеялся выиграть время. Брат с сестрой будут разбираться, кто из них прав, а кто виноват, и Чарлз, возможно, не обратит внимания на то, что кое-кто задает о нем много вопросов.

Весело насвистывая, Эштон вошел в свой дом. Передав дворецкому плащ, шляпу и перчатки, он спросил, где мать и все остальные родственники. Никого из них дома не было, зато в кабинете его ждали друзья. «И наверное, они пьют мое бренди», — подумал Эштон с улыбкой.

— У тебя подозрительно жизнерадостный вид, — заметил Брант, когда виконт, переступив порог кабинета, направился к буфету, чтобы налить себе бренди.

— Надеюсь, вы пришли сюда, чтобы еще больше поднять мне настроение. — Эштон уселся на мягкую кушетку рядом с Корнеллом. — Полагаю, у вас для меня есть новости. Не могу поверить, что вы собрались здесь лишь для того, чтобы полюбоваться моей необычайной красотой.

Друзья засмеялись, после чего Корнелл сказал:

— Что ж, кое-что из того, что мы хотим тебе сообщить, действительно заставит тебя улыбнуться, но я не уверен, что все новости одинаково приятны. Нотариус леди Пенелопы, мистер Хорас Эрншоу, определенно был подкуплен.

— Либо его шантажировали, — добавил Виктор. — Мы пока что точно не знаем, какое из этих двух предположений соответствует действительности.

— А может, его и подкупили, и шантажировали? — пробормотал Уитни. — Сначала этого прохвоста подкупили, а потом шантажировали.

— Как шантажировали? Чем именно? — спросил Эштон.

— Не знаю, на какой вопрос отвечать в первую очередь, — пробурчал Корнелл. — Мы следили за этим субъектом два дня и две ночи. Так вот, мистер Эрншоу, как выяснилось, либо не настолько благоразумен, чтобы скрывать свои пороки, либо так долго грешит, что уже утратил бдительность. Во-первых, он азартный игрок, но, увы, невезучий. Он задолжал очень крупную сумму. Но мне кажется, что главная беда не в этом. Дело в том, что он почти каждую ночь ходит в Доббин-Хаус.

Эштон едва не поперхнулся своим бренди. Всем было известно, что Доббин-Хаус пользовался очень дурной репутацией. Ходили слухи, что там клиентам предлагали детей, в том числе — симпатичных маленьких мальчиков. Однако власти не делали никаких попыток закрыть это заведение. Всего лишь несколько раз по инициативе блюстителей морали в заведении устраивались проверки, но они ничего не выявляли — бордель официально считался обычной гостиницей, в которой горничные за несколько лишних монет готовы были оказывать клиентам интимные услуги. Решено было, что все это мелочи, которые не стоили того, чтобы тратить на них время и средства, необходимые для судебного преследования. Но слухи не утихали. И люди этим слухам верили. И если бы клиентам Эрншоу стало известно, что он посещает Доббин-Хаус, то они тут же перешли бы к другому нотариусу. В результате он мог бы очень быстро лишиться практики. И вполне возможно, что ему грозила бы виселица, поскольку за содомию в некоторых случаях полагалась смертная казнь.

— Даже не верится… — пробормотал Эштон. — Мне кажется, что отец Пенелопы был очень неглупым человеком, хотя и не самым добропорядочным. Странно, что он нанял себе такого нотариуса. Неужели он ничего не знал о его пороках?

— Возможно, в то время, когда маркиз нанимал Эрншоу, последний не был замечен ни в чем предосудительном, — ответил Корнелл. — А потом маркиз просто забыл о своем нотариусе.

— А может, этот нотариус — сын того человека, с которым когда-то имел дело маркиз? — предположил Виктор. — Впрочем, сейчас нам в первую очередь следует подумать о том, как заставить его сказать нам всю правду о наследстве Пенелопы.

Брант откашлялся и проговорил:

— Главное, что мы уже точно знаем: этот человек злоупотребляет доверием своих клиентов в угоду собственным порокам. А узнать, ответит ли он на наши вопросы или нет, мы сможем только при встрече с ним.

Эштон утвердительно кивнул:

— Да, разумеется, только при встрече. Но прежде чем встречаться с нотариусом покойного маркиза, нам следует побольше узнать о самом маркизе и его финансовом положении. Тогда мы поймем, как надавить на этого Эрншоу. Кто-нибудь из вас имеет достаточные основания полагать, что маркиз был богат? Увы, из-за скандалов, связанных с именем моего отца, моя мать долгие годы не общалась со своими знакомыми. Она знает о маркизе лишь одно: он постоянно изменял своей жене. Но о том, что он, возможно, сорил деньгами, ей ничего не известно. Кстати, у его жены тоже имелось немалое состояние. Титул и закрепленные за титулом земли перешли к его племяннику. Кроме этого имущества у него была еще недвижимость плюс деньги.

— Именно это мы повсюду и слышали, — сказал Уитни. — Судя по всему, маркиз и впрямь задирал юбки всем подряд. Многие пожилые джентльмены в клубе готовы часами рассказывать о его похождениях, но при этом все они утверждают, что с деньгами он обращался очень аккуратно. Его даже называли прижимистым. И все, что не отчуждается с титулом, должно было перейти к его жене, а затем, что вполне логично, к дочери. Насколько я знаю, кое-что было отложено и для его сыновей. Судя по всему, он признал их своими детьми.

— Похоже, что в этой семье не принято прятать побочных детей, — сказал Эштон. — Может, я и не одобряю того, что вся забота о них свалена на Пенелопу, но они по крайней мере пытаются о них заботиться. Лишь очень немногие люди нашего круга делают для своих бастардов хотя бы это. Так в чем же состоят ваши хорошие новости?

— Согласись, и эта новость очень даже неплохая, — заметил Брант. — Правда, мы пока не знаем, удастся ли нам получить необходимую информацию от нотариуса, но все же… Но есть еще одна хорошая новость. Хотя наши инвестиции были сделаны совсем недавно, мы, похоже, получим прибыль гораздо раньше, чем рассчитывали. И прибыль эта обещает быть весьма приличной. Уже сейчас за груз, что должен доставить корабль, дают очень большие деньги.

— Тогда давайте молиться, чтобы корабль не затонул. В данный момент я мечтаю только об одном — поскорее расплатиться с долгами отца по векселям, которые держит у себя Чарлз. И если мне удастся расплатиться, то я буду свободен от Клариссы.

— Кстати о Клариссе… — Корнелл выпрямился. — Боюсь, что твоя невеста совсем не та милая девственница, какой притворяется. Может, она и холодна, но, очевидно, не прочь использовать свою прекрасную плоть для получения всевозможных выгод.

— Вы и за ней следили? — удивился Эштон.

Корнелл с улыбкой кивнул:

— За ней следил мой человек — Пилтон. Я не могу ни о чем сказать наверняка, поскольку Пилтон не видел самого процесса совокупления, но она провела большую часть прошедшей ночи у сэра Джеральда Таплоу. Поскольку же я сильно сомневаюсь в том, что речь тут идет о страсти или о любви, то подозреваю совсем иную причину… Может, хочешь, чтобы я выяснил, что это за причина?

— Выясни, если сможешь. Лишнее оружие в войне никогда не помешает. — Эштон ненадолго задумался. — Да, ты прав, едва ли Кларисса безумно влюблена в Джеральда Таплоу. Я просто не представляю, как она может любить кого-либо. Однако она очень честолюбива, и ей жизненно необходимо повсюду чувствовать себя королевой. К тому же она обожает роскошь и драгоценности. Возможно, Таплоу делает ей дорогие подарки. Хотя не исключаю, что есть какая-то другая причина… Но в любом случае мы должны узнать, что это за причина. Возможно, тогда мне будет проще избавиться от этой женщины.

— Ты ведь не намерен доводить дело до свадьбы, верно? — Корнелл улыбнулся и добавил: — Если бы ты все же решил на ней жениться, то сильно бы рисковал получить наследника, в котором не было бы ни капли твоей крови.

— Нет, я ни в коем случае не женюсь на ней, — заявил Эштон. — Я даже готов продать часть своего имущества, чтобы выбраться из этой ловушки. А потом придумаю, как возместить утрату, чтобы мои братья и сестры не пострадали.

— Если ты решишься продать что-то из своей собственности, я первый на очереди, — сказал Корнелл. — Поверь, я буду счастлив стать владельцем любого из твоих поместий.

— Тогда я тебе первому сообщу о своем окончательном решении. Хотя все же надеюсь, что до этого не дойдет. Я очень рассчитываю на наши инвестиции и верю, что они помогут мне выбраться из долгов, которые сейчас, однако, тянут меня ко дну. Мне хочется обеспечить всех моих братьев и сестер. Я хочу сделать то, что должен был сделать наш отец.

— Не беспокойся за нас, Эштон! — раздался голос с порога. — Мы сами что-нибудь придумаем. Ужасно неприятно будет сознавать, что ради нас ты связал свою жизнь с женщиной, которая тебе совсем не по душе.

Эштон улыбнулся своему брату Александру. Затем встал, подошел к нему и крепко обнял. Виконт не видел брата уже несколько месяцев. Он был старше Александра всего на три года, поэтому в детстве между ними появилась особая близость, которая сохранялась и сейчас. Да и внешне они походили друг на друга.

Виконт тут же усадил брата в кресло и налил ему бренди, а друзья принялись вводить его в курс дела. Эштон немного удивился тому живому интересу, что проявил Александр к расследованиям Корнелла. Но он нисколько не удивился бы, узнав, что Алекс путешествовал по Европе вовсе не как праздный турист. Более того, Эштон догадывался, что в правительстве имелись люди, тайно собиравшие информацию как о союзниках Британии, так и о ее врагах. И он вполне допускал, что Александр являлся одним из секретных агентов правительства.

— Выходит, ты влип в неприятную историю, брат, — резюмировал Александр, выслушав рассказ. — И вся эта история развернулась вокруг леди Пенелопы, если я не ошибаюсь. Она ведь хорошенькая, верно?

— Думаю, что да, — ответил Эштон, проигнорировав усмешку брата. — И я также думаю, что Хаттон-Муры ее бессовестно надувают. К сожалению, ей некого попросить о помощи.

— Именно этот вопрос сейчас и обсуждается на собрании благородных рыцарей, не так ли? — Алекс снова усмехнулся и добавил: — Что ж, считайте меня одним из вас. Но даже если бы речь не шла о прекрасной даме, которую надо спасать, то я бы все равно пришел тебе на помощь. Не хочу лишать себя удовольствия помочь тебе в выборе жены, братец Эштон. Что с того, что наш отец был мотом и распутником? Это еще не повод выставлять себя на продажу словно племенного жеребца.

— И последнее, о чем осталось сообщить… — проговорил Брант. — Через две недели в дом миссис Крэтчитт будет доставлена очередная партия вина. А виноторговец, очень симпатичный парень по имени Такер, выказал горячее желание нам помочь. Похоже, у него дочь на выданье, и наш рассказ о том, каким образом миссис Крэтчитт вербует своих девушек, ужаснул его и разозлил. И еще он сказал, что не так давно в том районе, где находится известное нам заведение, пропали две девушки. Так вот, он нисколько не удивится, если окажется, что миссис Крэтчитт приложила к этому руку. Он заявил, что хочет положить конец коммерции этой мадам. Знаете, похоже, за одной из пропавших девушек ухаживал его старший сын.

— Но как же мы могли не замечать, что происходит в этом доме? — пробормотал Эштон. — Как могли мы ходить туда и не ведать, что некоторые девушки, обслуживающие нас, совсем не хотели такого заработка?

— Боюсь, что эти девушки… — Брант пожат плечами. — Думаю, у них не остается выбора, после того как их знакомят с новой для них профессией. Они боятся возвращаться домой, поскольку дома их ждет позор и презрение близких. Хуже того: если миссис Крэтчитт действительно совершила убийство, то удерживает их в этом доме не только страх позора, но и страх за свою жизнь. Именно этот страх и заставляет их молчать. — Брант поднялся на ноги. — Мне пора уходить. Я обещал бабушке, что приду к ней на ужин, а затем поеду с ней на бал к Хендерсонам. Эштон, ты будешь там?

— Если мама захочет поехать. Они с леди Хендерсон давние подруги.

Вскоре и остальные друзья уехали, оставив виконта наедине с братом. Эштон задал Алексу несколько вопросов о его путешествии по Европе, но мысли его сейчас занимало совсем другое — обдумывал то, что рассказали ему друзья. Эштон почти физически ощущал, как рвутся цепи, которыми сковали его Хаттон-Муры, однако говорил себе, что еще рано торжествовать — еще не время.

Алекс вдруг посмотрел на него с веселой улыбкой и проговорил:

— Значит, инвестиции, принуждение к помолвке и шантаж… Кроме того, мадам убийца и хорошенькая молодая женщина, которую лишили наследства путем гнусных махинаций. Выходит, ты не сидел сложа руки, пока я странствовал. И если я правильно тебя понимаю, то ты предпочел бы видеть прекрасную Пенелопу своей невестой, не так ли?

— Да, конечно. Если бы я был свободен в своем выборе, то именно она была бы моей невестой. Но даже если нам удастся разоблачить Хаттон-Муров, всех проблем это не решит. — Эштон рассказал брату об Уэрлоках, а также о том, что Пенелопа якобы видит призраков и общается с ними. Напомнил и о том, что если его инвестиции не принесут желаемой и стабильной прибыли, то вопрос о деньгах останется открытым.

Алекс внимательно его слушал, потом воскликнул:

— Видит призраков?! Как занимательно! А что касается денег, то продавай все, что не отчуждается вместе с титулом. Ты не обязан ради нас жертвовать собой. Никто из нас не захочет принимать от тебя такую жертву. Да, было бы неплохо выбраться из долгов, не распродавая то, чем владеешь, но мы в состоянии жить и тем, что приносят поместья без права отчуждения. И мы непременно найдем способ пополнить семейную казну.

— Но девочкам нужно приданое, — пробормотал Эштон со вздохом. — Их необходимо вывести в свет, чтобы они нашли себе мужей. А это стоит немалых денег. Белинде уже двадцать три. Она не может ждать еще несколько лет, пока я соберу сумму, необходимую хотя бы для скромного приданого. А Хелен?.. Ты предлагаешь Хелен ждать до тех пор, пока я не выдам замуж Белинду, чтобы потом собрать деньги ей на приданое? — Эштон снова вздохнул. — Увы, в данный момент я должен сосредоточить все силы на том, чтобы как-то выскользнуть из-под пяты Чарлза Хаттон-Мура.

— Тогда, я думаю, настало время созвать семейный совет, чтобы решить, каким образом мы можем собрать необходимую сумму. Хватит с нас браков по расчету, Эштон. Мы не хотим, чтобы ты ради нас лишился своего счастья. И мне кажется, что ты не учел одно весьма существенное обстоятельство.

— Что именно?

— Если твою леди Пенелопу лишили наследства обманным путем, то она, получив это наследство, может оказаться той самой невестой, которую ты ищешь, то есть невестой с хорошим приданым.

Эштон уставился на брата, раскрыв рот, потом с улыбкой воскликнул:

— Черт побери, ты ведь читаешь мои мысли!

Глава 11

День уже клонился к вечеру, и в какой-то момент Пенелопа поймала себя на том, что щурится, читая книгу. Подняв глаза, она заметила, что мальчиков нет поблизости. На мгновение ее охватила паника, но она тут же вздохнула с облегчением, услышав смех, доносившийся со стороны кустов слева от скамейки. С ее воспитанниками все было в порядке, и оставалось лишь надеяться, что они никого не беспокоили своим смехом и своими криками. Конечно, они были хорошими мальчиками и взрослыми не по годам, но при этом все-таки оставались детьми. За годы, что она заботилась о них, Пенелопа твердо усвоила: мальчишки непременно найдут себе какие-нибудь приключения, а если вдруг не найдут, то тогда приключения найдут мальчишек.

Пенелопа подняла глаза к небу и увидела, что облака закрыли солнце. Дождь вроде бы не собирался, однако солнце почти закатилось за горизонт. Но неужели она столько времени провела в парке? Что ж, тогда понятно, почему парк уже опустел. Все ушли домой ужинать или готовиться к вечерним развлечениям. К тому же в парке после наступления темноты было небезопасно. Ей давно пора собирать мальчиков и возвращаться домой.

«Нет, посижу еще немножечко», — решила Пенелопа, невольно улыбнувшись. Ей очень не хотелось покидать этот мирный зеленый уголок, где можно было без помех насладиться покоем. Возможно, когда-нибудь у нее будет собственный дом с большим садом, где она сможет сидеть столько, сколько захочет. А еще лучше — большой дом в деревне, где мальчики могли бы бегать на свежем воздухе в хорошую погоду и где за них не придется беспокоиться, потому что за ними будут приглядывать слуги — ее собственные слуги.

«Ах, какая прекрасная мечта!» — подумала Пенелопа со вздохом. И эта мечта была бы еще сладостнее, если бы в ней присутствовал ее, Пенелопы, муж. Он мог бы сидеть с ней в саду или играть с мальчиками. Возможно, у них был бы и свой ребенок, даже двое детей. Только едва ли ей стоит мечтать о том, что лорд Радмур в один прекрасный день станет ее мужем. Возможно, ему все-таки удастся расторгнуть помолвку с Клариссой, но он не сможет избавиться от долгов, пока не раздобудет денег. А деньги могла принести ему только богатая невеста. Увы, она, Пенелопа, никогда не сможет стать достаточно богатой для него, даже если ей удастся получить во владение дом, который оставила ей мать.

Голоса мальчиков и их смех становились все громче. Пенелопа постаралась отогнать ненужные мысли. Осмотревшись, она увидела бежавших к ней мальчишек, а следом за ними… Пенелопа нахмурилась, увидев маленькое пушистое существо, бежавшее за мальчиками. Когда же они остановились перед самой скамейкой, странный зверек остановился вместе с ними. «Скорее всего это собака», — подумала Пенелопа. Она стала рассматривать странную находку. Собака была маленькой и грязной, и едва ли можно было определить, какой она породы. Внимательно посмотрев на детей, Пенелопа тяжко вздохнула, прекрасно зная, какой вопрос сейчас услышит.

— Можно, мы возьмем его с собой? — спросил Олуэн.

— Мы нашли его в кустах. Он там прятался, — сообщил Джером.

— Я всегда хотел собаку, — заявил Пол.

Пенелопа допустила ошибку, снова посмотрев на мальчиков. В их глазах — голубых и зеленых, карих и серых — была мольба, и эти невинные, широко распахнутые глаза смотрели на нее с надеждой, способной растопить даже каменное сердце. А у Пенелопы сердце было далеко не каменное.

Она опять взглянула на животное. Даже грязные свалявшиеся клочья шерсти не могли скрыть выразительности этих огромных печальных глаз, смотревших Пенелопе прямо в душу. И она не сумела сказать «нет». Вместо этого она спросила:

— А вы уверены, что это «он»? И, что еще важнее, вы уверены, что это действительно собака?

— Конечно, собака! — воскликнул Пол. — Мы думаем, что его выбросили на улицу, потому что он не такой, как все.

И эти слова мальчика словно ножом пронзили сердце Пенелопы. Ведь каждого из ее воспитанников выбросили точно так же, как этого щенка.

— У него все кости можно пересчитать, когда его гладишь, — продолжал Пол.

— Я бы предпочла, чтобы вы его не гладили, пока мы его как следует не отмыли.

Пенелопа достала из корзинки хлеб. К ее удивлению, щенок сел перед ней и приподнял уши. Песик не отводил глаз от хлеба, когда она отщипывала кусочек, но при этом не лаял и не торопился схватить угощение. Когда же Пенелопа швырнула щенку кусочек, тот ловко поймал его налету. И это привело мальчиков в такой восторг, что стало понятно: упущен последний шанс — теперь уж никак не запретишь мальчикам взять в дом собаку.

— Позволь мне его покормить! — закричал Пол. — Ну пожалуйста!..

Пенелопа протянула хлеб Полу.

— Только не отрывай большие куски, а то он может подавиться, — предупредила она.

— Так что же?.. Мы можем взять его домой? — спросил Олуэн.

— Только с одним условием: вы будете о нем заботиться, И если он, например, напачкает в доме, то убирать придется именно вам. И еще… Я не позволю ему ни шагу сделать по дому, пока мы не отмоем его дочиста.

Мальчики радостно закричали и стали по очереди бросать псу кусочки хлеба. Пенелопа улыбалась, глядя на них, хотя и понимала, что теперь в доме появился лишний рот, а ведь она и так с трудом сводила концы с концами.

Снова взглянув на заходящее солнце, она решила, что позволит мальчикам поиграть еще несколько минут, перед тем как отправиться домой. Потом взгляд ее скользнул к небольшому пруду, и она невольно нахмурилась — ей показалось, что она заметила там какое-то движение. Поднявшись со скамьи, Пенелопа направилась к пруду, чтобы посмотреть, что именно привлекло ее внимание. И тихо выругалась, узнав туманный силуэт. В Лондоне было полно привидений, они постоянно ей досаждали, куда бы она ни пошла. Скопление призраков в столице было еще одной причиной, по которой она мечтала о доме в тихом провинциальном городке.

Немного помедлив, Пенелопа приблизилась к призраку. И туманный силуэт стал обретать более отчетливые очертания. «Еще одна молодая женщина», — подумала Пенелопа со вздохом. Ей всегда становилось грустно, когда она встречала призраки тех, кто умер молодым. Увы, чаще всего смерть заставала молодого человека или девушку совершенно неожиданно, и дух покойного отказывался верить, что с ним случилась такая беда. В таких ситуациях было очень трудно убедить призрак освободиться от цепей, связывавших его с земным миром.

«Берегись».

— Но почему?! Почему вы все так со мной говорите? Кого именно я должна остерегаться? Когда? — Пенелопа сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Какой смысл злиться на призрака? — Почему ты все еще здесь?

«Из-за любви. Любовь держит меня здесь. Любовь должна быть со мной».

— Твой любовник тебя утопил?

«Моя любовь вернется, и он снова будет со мной».

Пенелопа вздрогнула при этих словах.

— Значит, ты именно поэтому здесь? Чтобы отомстить? Я не думаю, что у тебя что-нибудь получится. — Она окинула привидение пристальным взглядом. — На тебе одежда, которую носили лет пятьдесят назад, не меньше. Держу пари, что твой любовник уже давно мертв. И если он действительно убил тебя, то сейчас наверняка жарится в аду. Разве тебе этого мало? Отпусти его. Оставь мысль о возмездии. И тогда ты обретешь покой.

«Берегись».

Не в первый раз в жизни у Пенелопы возникло желание дать призраку затрещину.

— Пе-не-ло-па!

Она резко обернулась, услышав громкий крик Пола. Но с мальчиком вроде бы все было в порядке. И он бежал к ней со всех ног. Однако это вовсе не означало, что не случилось ничего страшного. Что-то могло произойти с другими мальчиками, А может, малыш и сам не знает, чего испугался?..

Пенелопа шагнула к Полу, строго отчитав себя за страх. Ведь Пол, в конце концов, всего лишь пятилетний мальчик, пусть даже и очень смышленый. Он, как и все его сверстники, был подвержен детским страхам. Так что не стоило тревожиться раньше времени.

— Падай! — крикнул Пол.

Пенелопа нахмурилась. Какое нелепое требование… Но другие мальчики уже бежали следом за Полом и тоже кричали «падай!». Страх внезапно перерос в раздражение, и Пенелопа, нахмурившись, уже собралась спросить у мальчишек, что за глупую игру они придумали. В этот момент пес вдруг бросился к березовой рощице на берегу пруда, и Пенелопа почему-то подумала, что мальчишки бежали именно за ним. В следующее мгновение среди берез промелькнула яркая вспышка, и что-то сильно ударило Пенелопу в плечо. Так сильно, что она, не удержавшись на ногах, упала на спину.

И в тот же миг какой-то мужчина громко закричал — словно от боли. «Как странно, — подумала Пенелопа. — Почему кричит он, когда больно мне?» Не веря собственным глазам, она смотрела на свое плечо. Кровь стремительно просачивалась сквозь платье. Значит, кто-то только что в нее стрелял. «Но кому пришло бы в голову стрелять в женщину, гуляющую в парке с мальчишками и со странным зверьком, похожим на собаку?» — удивлялась Пенелопа. У нее кружилась голова, и все происходящее казалось совершенно нереальным.

Но боль с каждым мгновением усиливалась, и Пенелопа, превозмогая ее, приподнялась и обняла подбежавшего к ней Пола. Потом, обращаясь к остальным мальчикам, закричала:

— Падайте! Сейчас же! Все на землю!

К счастью, все они тут же улеглись, и Пенелопа мысленно возблагодарила Бога за то, что в нужный момент ее воспитанники проявили послушание. Она посмотрела в сторону деревьев, но ничего не увидела. От боли уже шумело в ушах, но она все же уловила какой-то звук, походивший на стук копыт. А еще через несколько секунд из рощи выбежал щенок. Песик мчался прямо к ним, и было заметно, что он что-то держит в зубах.

— Пен, ты вся в крови, — дрожащим голосом проговорил Пол.

Пенелопа отпустила малыша, снова легла на спину и сделала несколько глубоких вдохов в надежде таким образом облегчить боль. Напрасно. Однако ей следовало как можно быстрее отвести детей домой, туда, где они будут в безопасности. Увы, она не была уверена, что сможет это сделать. Повернув голову, она посмотрела на привидение, которое медленно исчезало, растворяясь в вечернем тумане, уже поднимавшемся над прудом. Сделав над собой усилие, Пенелопа спросила:

— Неужели так трудно было сказать: «Берегись, в роще человек с пистолетом»?

«Это еще не все».

— Спасибо. Вот уж помогла… — пробормотала Пенелопа. Ее обступили мальчики, и она им сказала: — Позвольте мне отдохнуть несколько минут, а потом мы пойдем домой.

Но мальчики, судя по всему, ей не поверили. Да и она сама не очень-то себе верила.

Гектор посмотрел на кровь, струившуюся из ее раны, и заявил:

— Пен, тебе срочно нужна помощь. Лорд Радмур живет совсем рядом. — Он указал в направлении дома Эштона. — Пол, ты пойдешь со мной. Радмур нам поможет.

Пенелопа хотела возразить, но не успела — Гектор с Полом, не дожидаясь ее ответа, уже побежали к дому Эштона. А песик по-прежнему сидел рядом с ней, и Пенелопа, повернув голову, посмотрела на предмет, который он держал в зубах. «Кажется, это похоже… Да ведь это обрывок гульфика от бриджей! — воскликнула она мысленно. — Что ж, тогда понятно, почему я услышала тот вопль», — подумала Пенелопа, невольно улыбнувшись.

— Пен, что мы можем сделать? — спросил Олуэн, опускаясь рядом с ней на колени и поддерживая ее голову.

— Один из вас пусть найдет обрывок чистой ткани, чтобы зажать рану, — пробормотала Пенелопа, с трудом превозмогая дурноту. В глазах у нее потемнело, и она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. — А потом, как только кровь остановится, мы сможем уйти отсюда. — Она прекрасно знала, что это ложь, но дети казались очень испуганными и ей хотелось хоть как-то их приободрить.

Джером побежал к скамейке, где всего несколько минут назад Пенелопа читала, наслаждаясь покоем в зеленой тиши парка. Вернувшись с корзинкой в руках, мальчик снял с нее льняную салфетку и прижал ее к ране Пенелопы. И тотчас же плечо ее пронзила острая боль. Она стиснула зубы, но все же не удержалась от стона.

— Я делаю тебе больно?! — воскликнул Джером, отстраняясь.

— Нет-нет, не останавливайся. Что бы ты сейчас ни делал, мне все равно будет больно. — Пенелопа снова застонала. — Но кровотечение обязательно надо остановить. Ох черт, как больно…

— Лорд Радмур скоро придет и нам поможет, — сказал Олуэн, похлопав ее по руке.

Пенелопа попыталась улыбнуться мальчику, но ее улыбка скорее напоминала гримасу. Земля была сырой, и вся одежда ее пропиталась сыростью, однако Пенелопа знала, что ее бьет озноб не только потому, что ей холодно лежать на земле. Она потеряла слишком много крови. А боль все разрасталась и, казалось, шевелилась в ней словно живое существо. Она знала, что у нее не хватит сил увести мальчиков из парка, и ей оставалось лишь молиться, чтобы Эштон оказался дома.

Суматоха в холле прервала разговор об инвестициях, который вели Эштон с Александром. Виконт поднялся с кресла, намереваясь выйти в холл и выяснить, что произошло, но в этот момент дверь его кабинета распахнулась и в комнату влетели Гектор с Полом, а следом за ними — запыхавшийся Марстон. Мальчики подбежали к Эштону и схватили за руки. И только тут он заметил кровь на одежде Пола.

— Подожди, Марстон! — крикнул виконт дворецкому. Присев на корточки, он осторожно взял мальчика за плечи. — Где у тебя болит, малыш?

— Это не моя кровь, — ответил Пол. По его грязным щекам текли слезы, оставляя бледные полоски. — Это кровь Пен.

Эштону показалось, что сердце его вот-вот остановится.

— Пенелопа ранена?

— Да. В парке. Кто-то стрелял в нее. Я пытался предупредить ее и кричал, чтобы она легла на землю, но я, наверное, опять что-то не так сделал. У нее в плече рана, и она всего меня намочила кровью. А наша собака побежала за тем человеком, который в нее стрелял, но он сбежал и… — Пол захлебнулся словами, когда Эштон приложил палец к его губам.

— Но она жива? — спросил виконт, стараясь говорить спокойно.

Пол кивнул.

— А где она сейчас?

— В парке. Возле пруда, — ответил Гектор.

— Алекс, быстро готовь экипаж, — сказал Эштон брату. — Поедешь с одним из мальчиков и привезешь доктора Прайна. — Виконт вышел из комнаты, и мальчики тут же последовализа ним.

— Куда ехать? — спросил догнавший их Алекс.

— Мальчик, который поедет с тобой, покажет дорогу. Марстон, передай виконтессе, что я уехал по срочному делу и не знаю, когда вернусь.

Выйдя из дома, Эштон побежал, и ему было наплевать, что подумают о нем соседи, если увидят его. Он остановился только на мгновение, чтобы взять на руки запыхавшегося Пола. Увидев Пенелопу, лежащую на земле в окружении мальчиков, виконт в ужасе замер. И в эти секунды он твердо решил: как только узнает, кто это сделал, непременно убьет мерзавца. Но будет убивать его медленно — пусть помучается.

Подбежав к Пенелопе, Эштон осторожно отодвинул мальчика с бледным лицом, прижимавшего к ее левому плечу пропитанную кровью тряпку.

— Ты отлично справился, парень, — сказал он, отшвырнув тряпицу и заменив ее своим носовым платком.

— Прости, что доставляю столько неприятностей, — сказала Пенелопа, едва узнав собственный голос — он был очень слабым и отчего-то дрожал.

— Глупенькая… — пробормотал Эштон.

Он знал, что неминуемо причинит Пенелопе боль, но выхода не было. Собравшись с духом, он осторожно приподнял ее, чтобы посмотреть, была ли рана сквозной или придется удалять пулю. Увидев, что пуля прошла насквозь, он испытал такое облегчение, что едва не закричал от радости и сдержался лишь потому, что прекрасно понимал: подобные крики сейчас были бы совершенно неуместны.

Эштон оторвал лоскут от нижней юбки Пенелопы, сложил его несколько раз и прижал к ране, после чего перевязал ей плечо своим шейным платком. Она терпела боль, стиснув зубы. К тому времени как он закончил перевязку, Пенелопа была такой же бледной, как ее привидения. На лбу у нее выступили бисеринки пота, когда она едва слышно прошептала:

— Эштон, забери у щенка лоскут.

Виконт посмотрел на грязную собаку, сидевшую рядом.

— Ты уверена, что это именно собака? — спросил он и с изумлением услышал, что она засмеялась. — Щенок выдрал это из штанов того ублюдка, да? — Эштон забрал у щенка лоскут, потом вдруг воскликнул: — Да это же от гульфика! А пуговицы — серебряные… — Он внимательно посмотрел на щенка и, увидев немного крови у того на морде, с усмешкой пробормотал: — С такой раной долго в засаде не просидишь.

— О, жестокий ты человек… Не заставляй меня смеяться. Мне больно… — прошептала Пенелопа и тут же нахмурилась, увидев, что за спиной виконта появился еще один мужчина. — Похоже, я потеряла слишком много крови, Эштон, потому что у меня в глазах двоится. Виконт оглянулся и посмотрел на Алекса.

— Это всего лишь мой брат Александр. Где карета? — спросил он у Алекса.

— Карета позади меня, — ответил тот.

— Ах, приношу свои извинения. Я так увлекся, любуясь тобой, что не заметил карету.

Эштон обрадовался, услышав смех мальчишек. Раз они могли смеяться, значит, им было уже не так страшно. Он перевел взгляд на Пенелопу.

— Боюсь, что тебе сейчас будет больно.

— У меня и так все болит. Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Поднять тебя с земли, — сказал он, подхватывая ее на руки.

Пенелопа знала, что Эштон старался делать все как можно осторожнее, но все же ей было ужасно больно. Боль была такой сильной, что она, не удержавшись, выругалась. Сейчас, в эти мгновения, ей больше всего на свете хотелось провалиться в темноту беспамятства, которое подарило бы облегчение, или хотя бы закричать, но она не могла себе этого позволить — боялась испугать мальчиков.

— Эштон, — прошептала она, когда он нес ее к карете, — если я умру…

— Ты не умрешь.

— Просто пообещай мне, что ты проследишь, чтобы о мальчиках позаботились.

Он хотел сказать ей, чтобы она не говорила глупости, но решил, что не стоит с ней спорить. Спорить сейчас было бы бессмысленно. Невольно вздохнув, Эштон тихо сказал:

— Обещаю.

— Спасибо. Они все знают, кто их отцы, и тебе это должно помочь.

— Да, конечно. Я уже пообещал, что позабочусь о них, и больше не хочу об этом говорить.

Пенелопе тоже не хотелось думать о смерти, но она знала, что должна сейчас все решить. И обещания Эштона оказалось вполне достаточно, потому что у нее не было сомнений в том, что виконт — человек слова. И теперь, когда эта забота свалилась с ее плеч, она наконец-то вздохнула с облегчением — и провалилась в спасительную тьму.

Эштон вздрогнул, почувствовав, как Пенелопа обмякла у него на руках, и внимательно посмотрел на нее. Грудь ее медленно поднималась и опадала, и его панический страх отступил. Он был даже рад тому, что она потеряла сознание. Тряска в карете, а потом перенос в спальню и укладывание на кровать — все это неизменно причинило бы ей сильную боль, как бы он ни старался не причинять ей лишних страданий. А сейчас, лишившись чувств, она не ощущала боли.

— Рана не должна быть смертельной, — сказал доктор Прайн, тщательно отмывая руки. — Надо только хорошенько за ней присматривать. У нее может начаться жар. Но она молодая и здоровая, и это должно ее спасти.

— Что мне делать, если у нее действительно начнется жар? — спросил Эштон.

— Что вам делать? Вы хотите сказать, что сами будете ухаживать за раненой?

— Да, я буду ухаживать за ней. — Эштону было все равно, что подумает доктор, — он решил, что не покинет Пенелопу до тех пор, пока не удостоверится, что она пошла на поправку.

— Первым делом пошлите кого-нибудь за мной. Тогда я вам скажу, что нужно делать. Но вы можете погубить ее репутацию, если останетесь здесь с ней. Вы об этом знаете?

— Сэр, у нее в доме живет десяток незаконнорожденных, о которых она заботится. С точки зрения общественного мнения ее репутацию уже ничто не спасет. Во всяком случае, именно так считают многие люди.

— Лицемерные болваны, — проворчал доктор.

— Да, совершенно верно. Не стану с вами спорить. Так вот, здесь с ней живут только мальчики. Больше за ней ухаживать некому. Может, они смышленые мальчики и куда взрослее своих сверстников, но они все же дети. И почти все они, за исключением ее братьев, относятся к ней как к своей матери.

Доктор Прайн сокрушенно покачал головой:

— Да, в этом вы правы. Ну что же… Постарайтесь как можно лучше кормить ее. Побольше еды и питья. Например бульон, тосты с джемом… Ей потребуется обильное питание, чтобы набраться сил. — Доктор Прайн как бы невзначай прикоснулся к грязному платью Пенелопы, которое Эштон повесил на стул, когда раздевал ее. — Почему оно такое мокрое?

— Она пролежала довольно долго на сырой земле, пока я не приехал. Это плохо, верно?

— Да, это очень нехорошо. Но, как я сказал, она молодая и здоровая женщина. Знаете, кто в нее стрелял? Это не было случайностью. Не пытайтесь меня обмануть. Кто хочет смерти этой девушки? А ее хотели именно убить. Ведь если бы пуля попала чуть правее, то ей бы прострелили сердце.

Эштон прекрасно понимал, что доктор прав. Тяжело вздохнув, он пробормотал:

— Я пока не могу точно сказать, кто на нее покушался. Конечно, у меня есть кое-какие подозрения, однако… Я не стану указывать на этого человека пальцем до тех пор, пока не узнаю все наверняка. Могу лишь сообщить, что я не один пытаюсь найти ответ на этот вопрос. Нас много, и все мы непрестанно ищем доказательства. Но если этот человек что-то заподозрит, то все доказательства его виновности, которые нам так нужны, исчезнут вместе с ним.

— Да, понимаю, — кивнул доктор. — Что ж, удачи. — Он покосился на Пенелопу и со вздохом пробормотал: — Сначала — разбитая голова, а теперь — пулевое ранение. До сих пор ей везло, но нельзя до бесконечности искушать судьбу.

Когда дверь за Прайном закрылась, Эштон сел на стул возле кровати и взял Пенелопу за руку. Поцеловав ей ладонь, он прижал ее к щеке. Она не подавала никаких признаков того, что почувствовала его ласку. Более того, она не издавала ни звука все то время, пока доктор осматривал рану, промывал и обрабатывал. И все же она должна была хоть что-то чувствовать — Эштон был в этом уверен.

К тому времени как вернулся Септимус, в его болеутоляющих прикосновениях уже не было нужды. Казалось, Пенелопа не осознавала ничего, что происходило вокруг, и Эштон был рад тому, что она не чувствовала боли. И все же ее полная неподвижность заставляла его нервничать.

Когда в спальню Пенелопы зашли ее братья, виконт неохотно уступил им место возле кровати. Он решил, что может пока поговорить с Алексом и раздобыть кое-что из еды. Эштон мало что смыслил в медицине и в уходе за больными, но догадывался, что выходить Пенелопу будет не так-то просто. Алекса он застал в гостиной, где тот сидел с остальными мальчиками и с Септимусом. Эштон передал им все, что сказал врач. Вскоре мальчики и гувернер ушли, и они с Алексом остались одни. После недолгих поисков они нашли бутылку вина, и виконт налил немного себе и брату. А вскоре к ним зашла соседка миссис Стак. Она принесла хлеба, холодного мяса и сыра. Эштон поблагодарил ее и дал ей побольше денег, чтобы хватило на продукты, которые должны были понадобиться им всем в ближайшие несколько дней.

— Слишком уж ты озабочен для человека, которому только что сказали, что рана не смертельна, — сказал Алекс, когда миссис Стак ушла.

— Пенелопа по-прежнему без сознания. Мне не нравится, что она так долго не приходит в себя. — Эштон пожал плечами. — Но очень может быть, что это к лучшему. Насколько я могу судить, она совсем не чувствовала боли, когда доктор обрабатывал ее рану. Когда вернулся Септимус, он сказал, что ей совсем не больно и что его помощь не требуется. — Тут Эштон вкратце объяснил, в чем, по слухам, заключаются особые таланты Септимуса. — Я не очень-то верю, что он действительно может снимать боль, но здесь все в это верят. Что же касается Пенелопы, мне кажется, она сама спасает себя от боли. Я лишь боюсь, что она может зайти слишком далеко, если ты понимаешь, о чем я.

— Да, понимаю. Но я думаю, не стоит волноваться из-за того, что она по-прежнему без чувств, Эштон. Волноваться следует по другому поводу. Кто-то хочет, чтобы она умерла. И этот случай, насколько я помню по твоему рассказу, уже второй. Первый раз ее пытались переехать каретой.

— Да, верно. Я думаю, что инцидент с каретой — на совести миссис Крэтчитт. Но кто стоит за сегодняшним покушением? Полагаю, что на сей раз это работа Хаттон-Муров. Сам ли Чарлз пытался ее убить или для этого нанял кого-то другого — не имеет значения. Сдается мне, Чарлз уже почуял, что под него копают. Разве для него не лучший способ избавиться от любых проблем, устранив Пенелопу?

— Неужели он готов убить ее ради того дома? Эштон пожал плечами:

— Многие убивают за пригоршню монет. Однако на кону, возможно, не только дом. Не исключено, что родители завещали ей не только это. Но всем ее наследством пока что распоряжается Чарлз. И разумеется, он не хотел бы, чтобы его уличили в воровстве.

— Леди Пенелопа тебе небезразлична, верно? Может, Чарлз узнал об этом?

— Да, возможно, — кивнул виконт. — Пенелопа считает, что он ничего не знает об этом доме.

— Пенелопа может ошибаться.

Скорее всего так и есть, подумал Эштон. Да, вероятно, Пенелопа заблуждается, считая, что Хаттон-Муры ничего не знают. Правда, Чарлз не приходил сюда и не мешал ей навещать мальчиков, но это вовсе не означало, что Хаттон-Муры не знали, куда она ходит и зачем. И если Чарлз знал об этом ее тайном убежище, то наверняка знал и о том, когда и какой дорогой возвращается Пенелопа домой. Следовательно, ему не составляло труда устроить ее похищение, чтобы передать потом миссис Крэтчитт. При этой мысли Эштон выругался сквозь зубы. Да-да, конечно же, все было именно так! Как он раньше не догадался?! Чарлз все знал, просто не видел смысла сообщать ей об этом. Возможно, у него есть основания не мешать Пенелопе навещать мальчиков так часто, как она хочет.

— Я уверен, что он все знает, — сказал Эштон брату. — Этот ублюдок скорее всего точно знал, куда она ходит. Знал с самого начала. А Пенелопа думает, что он ничего не знает, поэтому считает, что здесь она — в безопасности. Но мы-то теперь понимаем, что это не так.

— Но если наша догадка верна, если за обоими покушениями на ее жизнь стоит Чарлз, то леди Пенелопе нужна защита. А у нее даже горничной нет.

— На горничную у нее нет денег. Я бы послал сюда, несколько своих слуг, но не уверен, что Пенелопа разрешит. Она очень гордая.

— Мы с тобой ее понимаем, не так ли? Однако придется ей поступиться своей гордостью. Надо заставить ее понять, что в опасности не только ее собственная жизнь.

— Да, верно. И это станет моим главным аргументом в споре с ней.

Виконт вздрогнул, когда в комнату влетел Артемис. Одного взгляда на бледное лицо юноши было достаточно, чтобы понять: что-то случилось.

— Что с ней? — Эштон вскочил на ноги.

— У нее жар.

Глава 12

— Так вот какое у тебя срочное дело…

— Мама!

Виконт в изумлении уставился на мать, стоявшую в дверном проеме. Мальчики столпились у нее за спиной, а позади стоял Алекс и в смущении пожимал плечами.

«Что ж, ничего удивительного, — подумал Эштон. — Совершенно естественно, что мать захотела узнать, где я пропадаю уже три дня». Однако ему даже в голову не приходило, что она сумеет его найти.

— Значит, именно здесь ты находился все это время?

— Да, именно здесь. — Эштон опустил полотенце в таз с прохладной водой, стоявший на тумбочке возле кровати, выжал и осторожно приложил к пылающему лбу Пенелопы. — В нее стреляли. К счастью, пуля прошла навылет, но, очевидно, она слишком долго пролежала на холодной земле. К тому же потеряла много крови. И теперь у нее жар. Я подумал нанять ей сиделку, но потом решил, сам буду ухаживать за ней. Мальчики мне помогают. Но я пока не знаю, кто в нее стрелял.

Леди Мэри подошла к кровати и посмотрела на лежащую неподвижно молодую женщину.

— Кому могло прийти в голову в нее стрелять?

— Я сказал тебе, что не знаю. У меня есть только подозрения, но никаких доказательств.

— Тем не менее мы все ищем эти доказательства, и нас немало, — сказал Алекс, приблизившись к матери.

— А как ты нас нашла? — спросил Эштон.

— Кучер мне все рассказал. — Какое-то движение у ее ног заставило леди Мэри опустить взгляд. На нее смотрели огромные коричневые глаза, чуть прикрытые шерстью. — Что это? — спросила она с удивлением.

— Собака. — Эштон едва заметно улыбнулся, заметив сомнение на лице матери.

— Мы назвали его Охотником, потому что он погнался за человеком, который стрелял в Пен, и укусил ублюдка за причинное место. А я Пол. — Мальчик улыбнулся леди Мэри. — Я побочный сын Ориона.

— Убирайтесь все отсюда! — прокричал Алекс и принялся выгонять мальчишек из комнаты. — Сейчас я попрошу миссис Стак приготовить тебе чай, — добавил он, повернувшись к матери.

Дверь за мальчиками и Алексом закрылась, и леди Мэри вопросительно посмотрела на старшего сына:

— Этот ребенок выглядит как ангел, и голос у него такой сладкий, что ему бы петь в церковном хоре. Но если прислушаться к тому, что поет этот ангельский голосок… «Причинное место… побочный сын… ублюдок…»

— Я думаю, Пол говорит такое, потому что ему нравится всех шокировать, — сказал Эштон.

— Ха! — Леди Мэри сняла перчатки, шляпу и плащ и положила все это на стул возле камина. Кивнув в сторону кровати, спросила: — Значит, это и есть леди Пенелопа? И в нее действительно стреляли? — Эштон кивнул, и леди Мэри с удивлением пробормотала: — Неужели она одна заботится обо всех этих мальчиках?

— У нее есть еще два брата, шестнадцати и четырнадцати лет, а также Дариус, ему тринадцать. И все трое ей помогают. — «Только бы мать не узнала, что старшие мальчики шпионят в борделе», — подумал Эштон. — И еще у мальчиков есть гувернер, Септимус Вон. Мне кажется, он совсем недавно закончил Оксфорд.

— А как насчет миссис Стак?

— Она иногда помогает по хозяйству, но в доме не живет. Эта женщина могла бы ухаживать за Пенелопой, но у нее на руках больная дочь и шестеро внуков. То есть ей есть о ком заботиться. Когда она не находит времени, чтобы сюда прийти, то передает еду с кем-нибудь из своих внуков.

— Слишком уж тяжкий груз лежит на плечах этой девушки, — заметила леди Мэри. — Ее родственникам должно быть стыдно. Когда ты сказал мне об этом первый раз, мне и в голову не могло прийти, что она одна управляется со всей этой стаей.

— Полностью с тобой согласен. Родственникам ее должно быть стыдно. Они могли бы по крайней мере нанять ей кого-то в помощь.

— Как давно у нее жар?

— С того вечера, когда в нее стреляли.

— Понятно. Я принесла тебе и Алексу кое-какую одежду. И себе — тоже.

— И себе? — удивился Эштон.

— Разумеется. Я пришла, чтобы помочь вам ухаживать за ней.

— Но, мама…

Леди Мэри подошла к сыну и похлопала по плечу:

— Ей нужна женская забота. Подумай о том, как неловко ей будет, когда она, придя в себя, обнаружит, что только ты был рядом. А ведь она сейчас слишком слаба даже для того, чтобы сходить по нужде.

Эштон со вздохом кивнул. Ему нечего было возразить.

— Но все-таки, мама, мне кажется…

— Не волнуйся, все будет в порядке, — перебила его леди Мэри. — К тому же вам всем хватит работы — и тебе, и старшим мальчикам. А вот и наш чай… — сказала она, улыбнувшись Алексу, вошедшему в комнату с подносом.

Эштон отошел от постели Пенелопы и вместе с матерью и братом сел пить чай. По поводу прихода матери он испытывал смешанные чувства. Конечно, хорошо, что женщина сможет позаботиться о таких вещах, как интимная гигиена, но все-таки ему хотелось находиться рядом с Пенелопой круглые сутки — словно только он сам мог отогнать от нее смерть.

Пока они пили чай, Эштон рассказывал матери о Пенелопе и ее родственниках, в том числе и о слухах, ходивших об Уэрлоках и Бонах. Он сам удивился, что так много ей сообщил, и ему было очень трудно не рассказать заодно и о том, что произошло между ним и Пенелопой. Леди Мэри обладала поразительной способностью вытягивать информацию, и Эштон пожалел, что ей нельзя поучаствовать в расследовании, которое вели его друзья. Но не мог же он подвергать столь серьезной опасности собственную мать…

— Ты уверена, что тебе следует этим заниматься? — спросил Эштон, когда мать велела ему принести письменные принадлежности и бумагу, чтобы составить список всего, что ей понадобится для ухода за Пенелопой.

— Разумеется, уверена. Ведь ее лихорадка не заразная.

— Да, я знаю. Но работа сиделки очень утомляет.

Мать промолчала и принялась составлять список всего необходимого, причем список этот оказался очень длинным. Передав Алексу листок, она сказала:

— Пусть мальчики принесут мне все, что я здесь перечислила. — Взяв листок, Алекс ушел, а леди Мэри обратилась к старшему сыну: — У меня шестеро детей, дорогой. И если учесть все ваши болезни и недомогания, все ваши ушибы, переломы и порезы, то меня вполне можно считать очень опытной сиделкой. Однако я думаю, что мне все же стоит послать за тетей Онорой.

— Может, тетя Сара лучше бы для этого подошла? Она сильнее и… ну… рассудительнее.

— Совершенно верно. И потому ей лучше оставаться там, где она может держать твоих сестер и брата в узде. А Онора — очень хорошая сиделка, Эштон. Она вытащила меня с того света, когда у меня началась лихорадка, после того как я родила Александра. — Леди Мэри встала и подошла к кровати. — Кто тот доктор, что обработал рану? — спросила она, отвернув одеяло.

Затем сняла повязку и тщательно осмотрела простреленное плечо Пенелопы.

— Доктор Прайн.

— Роджер Прайн?

Эштон пожал плечами:

— Я не знаю его имени. Высокий крупный мужчина. У него седеющие волосы и грубоватая манера говорить. Ты думаешь, что знаешь его?

— Судя по твоему описанию, я очень хорошо его знаю. Моя давняя школьная подруга вышла за него замуж. — Леди Мэри вздохнула: — К сожалению, она умерла. Печально, конечно. Ей было всего тридцать пять. Кажется, у нее было слабое сердце. Так что он говорит по поводу раны и лихорадки?

— Рана не смертельная, но лихорадка может ее убить. Он оставил рецепт чая из ивовой коры и велел мне протирать ее прохладной водой. Больше ничего.

Леди Мэри снова забинтовала Пенелопе плечо.

— Увы, больше ничего и не сделаешь. Не переживай так, дорогой. Я не знаю эту девушку, но мне кажется, что она достаточно сильная для того, чтобы справиться с болезнью. Только сильная женщина может присматривать за десятью мальчишками. А теперь я хочу, чтобы ты ответил мне на несколько вопросов.

Для Эштона этот допрос стал настоящим испытанием. Леди Мэри расспрашивала о Пенелопе, и некоторые ее вопросы касались весьма интимных подробностей, так что Эштон в какой-то момент даже поймал себя на том, что краснеет как школьник. И действительно, одно дело — ухаживать за женщиной, когда она без сознания, и совсем другое — говорить об этом. Когда же мать приказала ему пойти куда-нибудь отдохнуть, он с легким сердцем подчинился, так как знал, что Пенелопа — в надежных руках. Более того, он нисколько не сомневался в том, что они спасут Пенелопу, — он просто не мог себе позволить думать иначе.

Пенелопа тихонько вздохнула и поморщилась. Все тело ужасно ныло и болело. Но что же с ней случилось до того, как она оказалась в постели? И почему она совсем одна? Почему Эштон не спит рядом с ней? Неужели она проспала его уход?

Внезапно воспоминания о событиях в парке нахлынули на нее потоком, и Пенелопа едва не вскрикнула. Неужели кто-то стрелял в нее?! Она зажмурилась и попыталась прислушаться к своим ощущениям. Плечо болело, но боль была ноющей, не острой. Хотя она подозревала, что ей станет очень больно, если шевельнуть рукой. Причем болело не только плечо, но это, очевидно, потому, что она сильно ударилась, когда падала на землю.

Прошло некоторое время, и Пенелопа вдруг почувствовала сильнейшую жажду. Ощущение было такое, словно рот ей набили ватой. Зловонной ватой. Внезапно ей очень захотелось прополоскать рот и почистить зубы. Она была уверена, что почувствует себя много лучше после этого.

Осторожно открыв глаза, Пенелопа осмотрелась. Она видела все словно в тумане, но все же поняла, что лежит в своей спальне в том доме, где жили ее братья и остальные мальчики. И у нее сразу стало легче на душе. Через минуту-другую туманная дымка рассеялась, и Пенелопа едва не вскрикнула от неожиданности. На стуле возле кровати сидела женщина средних лет и зашивала что-то очень похожее на детскую рубашку. Внезапно женщина подняла голову, посмотрела на нее и улыбнулась. И Пенелопа тотчас же почувствовала, что краснеет под пристальным взглядом ее больших голубых глаз.

— Очень хорошо, что вы проснулись, — сказала незнакомка. — А я леди Радмур, мать Эштона. Но вы можете называть меня леди Мэри — мне так больше нравится. Наверное, мы с вами попозже поговорим. Подозреваю, что вы очень хотите пить. И вам, наверное, не терпится избавиться от противного привкуса во рту. — Леди Мэри налила в стакан немного сидра и помогла Пенелопе удерживать стакан, пока та пила маленькими глотками. — Пять суток борьбы с лихорадкой и почти двадцать четыре часа сна — не удивляюсь, что у вас во рту ужасный привкус. Теперь вам лучше, да?

Ошеломленная всем происходящим, Пенелопа молча кивнула; она чувствовала себя безжизненной куклой, с которой играла эта женщина. Но неужели за ней действительно ухаживала виконтесса Радмур, мать Эштона?

А леди Мэри тем временем тщательно расчесала ей волосы и протерла влажной губкой все тело. После чего переодела ее в чистую ночную сорочку и перевязала лентой ей волосы. И только тут Пенелопа наконец обрела дар речи. Судорожно сглотнув, она пробормотала:

— С тех пор как в меня стреляли, прошло пять… нет, шесть дней? Не может быть.

Леди Мэри поставила ей на колени поднос с дольками яблока и хлебом, намазанным тонким слоем масла.

— Поешьте. Только ешьте очень медленно. Я знаю, что Роджер, — леди Мэри чуть покраснела, — э… доктор Прайн предпочитает, чтобы его пациентам давали бульон, но он не запрещает и другую пищу. Главное, чтобы она не была слишком тяжелой. Я уверена, что хлеб с маслом вам не повредит. — Леди Мэри вновь села на стул возле кровати. — У вас началась лихорадка в первый же день, через несколько часов после того как вас привезли домой. Доктор считает, что вы слишком долго пролежали на сырой земле, поэтому и подхватили лихорадку. Возле пруда всегда земля влажная. И конечно, сыграло свою роль и то обстоятельство, что вы лишь недавно оправились от удара головой. Подозреваю, что вы не успели восстановить силы.

Пенелопа медленно кивнула. Она помнила, как сырость пробирала ее до костей, когда она лежала на земле возле пруда. Ей отчаянно хотелось спросить, где Эштон. Воспоминания о том, что было после того, как ее привезли сюда, состояли из отрывочных видений. Она видела его лицо, она помнила, что ей было больно, что все тело горело. Конечно, его лицо могло привидеться ей в горячечных кошмарах, но она так не считала.

— Роджер… то есть доктор Прайн… Он сказал, что вы молоды и здоровы и что вам скорее всего удастся превозмочь лихорадку. Но шли дни, а жар все не спадал, и, я боюсь, Эштон стал слишком уж нервничать. Но доктор оказался прав. Вам удалось справиться с лихорадкой, просто все случилось в свое время. Рана не гноилась. По правде говоря, она очень хорошо заживала. На удивление быстро. Если бы не жар, то можно было бы сказать, что самое худшее вы просто проспали.

Значит, Эштон находился рядом с ней в самое трудное время? От этой мысли ей сделалось тепло и приятно.

А то обстоятельство, что леди Радмур всякий раз при упоминании доктора Прайна запиналась, называя его по имени, возбуждало любопытство. Пенелопа взяла ломтик яблока и принялась медленно жевать. Ей ужасно хотелось спросить у виконтессы, откуда та знает доктора, но она сдерживалась, опасаясь, что этот вопрос окажется нескромным.

— Вне сомнения, вам интересно, почему я здесь, — неожиданно сказала леди Мэри.

Пенелопа в этот момент жевала яблоко, поэтому лишь молча кивнула в ответ.

— Так вот, когда Александр и Эштон исчезли из дома почти на трое суток, я решила, что должна их разыскать. Разумеется, они взрослые мужчины, поэтому иногда позволяют себе… маленькие слабости, если можно так выразиться, однако они никогда не исчезали так внезапно. Эштон лишь успел передать дворецкому, что у него возникло срочное дело и он не знает, когда вернется. А Марстон — так зовут нашего дворецкого — сказал мне, что Александр ушел с братом. В конце концов мне удалось вытянуть из него всю историю о двух мальчиках, что прибежали к нам в дом в мое отсутствие. Марстон сообщил, что Эштон побежал в парк, а Александр взял карету и поехал куда-то с одним из мальчишек. И тогда я решила расспросить кучера.

Пенелопу восхищала настойчивость этой женщины.

— Я сожалею, что ваши сыновья заставили вас так переживать.

Леди Мэри с улыбкой отмахнулась:

— Ах, мужчины всегда такие. Но на сей раз Эштон действительно имел серьезный повод, чтобы так поступить, и потому я не оттаскала его за уши. — Леди Мэри усмехнулась, когда Пенелопа рассмеялась, но тут же вновь заговорила: — У вас была лихорадка, дитя мое, и он остался, чтобы позаботиться о вас. Алекс же остался, чтобы присмотреть за мальчиками. Какая мать стала бы ставить им это в вину? Однако по привычке я взяла бразды правления в собственные руки. Конечно, Эштон очень помог, но вам нужна была опытная сиделка, и я оказалась в нужное время в нужном месте, как и Онора, тетя Эштона. Мы все трое трудились не покладая рук, меняя друг друга по ночам, и вот наконец все наладилось. У нас даже нашлось время для того, чтобы помочь Алексу и этому чудному молодому человеку Септимусу позаботиться о мальчиках.

— Надеюсь, они не слишком вас обременили. — Мысль о том, что у них в доме столько посторонних людей, не знакомых с особенностями ее семьи, заставляла Пенелопу нервничать.

— Не больше, чем стайка любых других мальчишек. Напротив, с ними оказалось куда меньше хлопот. Я думаю, что они старались вести себя как можно лучше ради вас. Они действительно очень вас любят, дорогая, — тихо добавила леди Мэри и усмехнулась, когда Пенелопа покраснела. — Они, конечно, не говорят вам об этом, но, поверьте, они вас искренне любят. Они то и дело прокрадывались в комнату, чтобы посмотреть, как вы дышите. В основном те, что помладше. Но ваши братья и Дариус тоже несколько раз заходили. Младшие мальчики видят в вас мать, хотя и зовут вас Пен или кузиной. А маленький Пол… — Леди Мэри едва заметно нахмурилась. — Эштон сказал мне, что мальчик спал на полу у кровати первые три дня. Только во второй половине того дня, когда сюда приехала я, он наконец успокоился. Малыш с уверенностью заявил, что вы не присоединитесь к миссис Петтибоун. — Леди Мэри осмотрелась. — Эта женщина все еще здесь?

Пенелопа в смущении потупилась. Очевидно, многие ее тайны перестали являться таковыми. Наверное, ей следовало благодарить леди Мэри уже за то, что та не убежала из этого дома. Пенелопа посмотрела в сторону камина, возле которого маячил туманный силуэт миссис Петтибоун. Дочери этой женщины должны были бы вернуться к этому времени, так что приходилось искать иные объяснения такого упрямства — миссис Петтибоун почему-то не желала покидать их дом. Но Пенелопа прекрасно понимала: решение этой загадки ей придется отложить до того времени, когда она окончательно поправится и наберется сил. К тому же ей предстояло заняться и собственными проблемами…

— Боюсь, что она все еще здесь, — ответила Пенелопа и невольно улыбнулась, увидев, что леди Мэри, прищурившись, смотрит в сторону камина, явно желая разглядеть там кого-то или что-то. — Некоторые духи не спешат покидать этот мир и задерживаются для того, чтобы завершить то, что не успели закончить при жизни. Вскоре я пойму, что мешает отправиться в мир иной духу миссис Петтибоун, и тогда душа этой женщины обретет покой. Поверьте, она вполне безобидна.

— Выходит, вы их действительно видите? — спросила леди Мэри. — А их тут много?

— Да, в Лондоне их довольно много.

— Что ж, очень может быть. Знаете, я всегда думала, что наши души после нашей смерти немедленно отправляются… либо вверх, либо вниз.

— Так и происходит по большей части. Но, как я говорила, некоторые задерживаются в этом мире, чтобы закончить какие-то свои дела. И иногда их намерения нельзя назвать благими. Порой их удерживают в этом мире гнев или желание отомстить. А некоторые просто не осознают, что с ними случилось. Или же не хотят в это поверить. — Пенелопа пожала плечами и удивилась тому, что почти не почувствовала боли. — Но по-настоящему злобных духов мне не доводилось встречать. Мне кажется, что ад крепко держит их, не дает им блуждать между мирами.

Леди Мэри кивнула с таким видом, словно эти слова показались ей вполне разумными, и Пенелопа вздохнула с облегчением. Ей меньше всего хотелось бы напугать мать Эштона.

— Вы ведь не боитесь меня, не так ли?

— Нет, конечно. Я не могу с полной уверенностью сказать, что верю в подобные вещи, но нахожу все это очень занимательным. И я понимаю, почему вы стараетесь хранить ваши способности в тайне от других. Многие люди испытывали бы страх, а страх может быть весьма опасен. — Леди Мэри усмехнулась: — Признаю, что мне стало немного не по себе, когда малыш Джером разозлился и по комнате сами по себе начали летать предметы.

— Ах, Джером выбрал не лучшее время для демонстрации своего дара. И вообще я бы предпочла, чтобы именно этот дар не достался ни одному из моих мальчиков.

Леди Мэри встала, взяла пустой поднос и, наполнив кружку, помогла Пенелопе выпить еще немного сидра.

— Все это крайне занимательно. Должна сказать, что, после того как я собственными глазами увидела чудеса, которые творит Джером, моя вера в сверхъестественные способности укрепилась. — Леди Мэри отставила в сторону пустую кружку. — Я могу понять, каким образом такие таланты могут обернуться трагедией для того, кто ими наделен, но мне кажется, что жить в семье, где каждый способен творить чудеса, очень интересно.

Подобная мысль Пенелопе никогда не приходила в голову. Должно быть, она просто над этим не задумывалась. Если живешь среди детей, которых бросили родители, не желавшие смириться с тем, что их дети не такие, как все, трудно забыть о трагической стороне вопроса. Но все же стоит помнить и о том, что у медали всегда две стороны. Пенелопа вздрогнула, когда леди Мэри похлопала ее по руке, словно желая успокоить и приободрить.

— Однажды, дитя мое, когда страх и предрассудки уйдут в прошлое, в этих дарах все будут видеть лишь благословение.

Пенелопа не успела ответить, потому что в этот момент дверь отворилась и в комнату вошли Эштон и Пол. А за ними следом семенил песик. Пенелопа постаралась не выдать своих чувств к Эштону, хотя и подозревала, что мать виконта уже и так обо всем догадалась, то есть догадалась, что они с Эштоном стали любовниками. Судя по всему, леди Мэри была женщиной очень доброй, однако будущее их семейства по-прежнему зависело от того, насколько богата будет та женщина, на которой женится ее старший сын. Именно поэтому Пенелопа не могла сказать матери Эштона, что спала с ним, хотя и знала, что едва ли сможет стать его женой. Внезапно она заметила в руках Пола маленькую нарядную шкатулку. То была шкатулка с драгоценностями, когда-то принадлежавшая ее матери.

— Пол, где ты это взял? — спросила Пенелопа.

Насколько ей помнилось, она убрала шкатулку в ящик стола в библиотеке.

— Я нашел ее в библиотеке, — ответил мальчик и сел на кровать. — Я подумал, что тебе захочется надеть что-то красивое. От этого ты почувствуешь себя лучше.

Пол открыл шкатулку с украшениями и улыбнулся Пенелопе. Леди Мэри тихо вскрикнула. Пенелопа же посмотрела на Эштона, но тот лишь молча приподнял бровь.

— Я их вовсе не украла, — со вздохом сказала Пенелопа. — Они принадлежали моей матери и были завещаны именно мне. Может, я не все знаю о завещании и о том, что в нем перечислено, но то, что драгоценности мать завещала мне, я знаю точно. Дом и драгоценности принадлежат мне. Все в этой шкатулке, все до последней булавки, было куплено моим отцом. Многие из этих украшений он покупал ей, чтобы добиться от нее благосклонности после очередной своей измены. Но Кларисса забрала шкатулку себе. А я просто вернула ее. Здесь кое-чего не хватает, но я найду и все остальное, когда представится возможность. — Пенелопа порылась в шкатулке и достала небольшое колье с бриллиантами и сапфирами. — А вот это колье отец подарил матери в день свадьбы. После его второй измены она убрала колье в шкатулку и больше никогда не надевала.

Леди Мэри наклонилась над кроватью, чтобы потрогать украшение.

— Очень красивая вещь. Мне всегда нравились бриллианты. Я слишком их любила, чтобы отказаться носить только из-за того, что мужчина, их подаривший, изменял. И одно колье мне особенно нравилось.

— Но ты больше его не носишь, мама, — заметил Эштон. Ему вдруг пришла в голову мысль о том, что стоимость драгоценностей в этой шкатулке, возможно, вполне достаточна для того, чтобы он мог взять их в качестве приданого, женившись на Пенелопе.

— Вы скоро снова будете носить ваши драгоценности, — сказал Пол, улыбаясь леди Мэри. — Вы их себе вернете и получите даже гораздо больше, чем вложили.

Эштон внимательно посмотрел на мать, а та в изумлении уставилась на Пола. При этом виконт заметил, что щеки матери порозовели — словно она чувствовала себя виноватой.

— Верну их? — спросила виконтесса.

— Да, вернете, — кивнул малыш. — Потому что тот корабль вовсе не потонул, как все думают. Просто он попал в сильный шторм и сбился с курса. Но скоро он вернется с трюмом, полным товаров.

— Мама, ты продала свои бриллианты и вложила деньги в торговлю? — спросил Эштон.

Но мать не успела ему ответить, так как снизу, из вестибюля, донеслись какие-то странные звуки — казалось, кто-то рвался в дом. Решив, что на Пенелопу готовится очередное покушение, Эштон приказал женщинам и Полу оставаться в комнате, а сам побежал вниз. Он не знал, злиться ли ему на мать за то, что она без его ведома продала бриллианты, или поблагодарить ее — ведь она пыталась ему помочь. Когда виконт добежал до последней ступени, дверь, которую изо всех сил придерживали мальчики, распахнулась и в дом ворвался Чарлз Хаттон-Мур. Увидев его, Эштон сжал кулаки, тотчас же забыв о матери и семейных драгоценностях, отданных в заклад. А Чарлз, опустив трость, которой, очевидно, собирался отбиваться от мальчишек, проговорил:

— Значит, тут вы прячетесь? Клариссе это не понравится.

— Я не прячусь. Я всего лишь пришел сюда с визитом, — заявил Эштон. — Могу я узнать причину вашего появления здесь, милорд? Или вы просто за мной шпионите?

Эштон пристально смотрел на Чарлза. Очевидно, дамы находили его привлекательным. Он был высок, мускулист, обладал густыми светлыми волосами и ясными голубыми глазами. И был так же вероломен и лжив, как Кларисса.

— Шпионить за вами? — Хаттон-Мур улыбнулся. — Зачем мне это? Я всего лишь хотел поговорить кое о чем с моей сестрой. Сводной сестрой, если быть точным. Отец удочерил девчонку, но это же не делает ее моей настоящей сестрой, верно? Имя леди — Пенелопа Уэрлок вам ни о чем не говорит? Она проводит тут много времени. Я позволял ей заниматься благотворительностью в свое удовольствие, но она никогда не исчезала дольше чем на неделю. Вначале я подумал, что она не возвращается из-за того, что повздорила с Клариссой, но если вспомнить, сколько раз они ссорились до этого, то столь долгое отсутствие мне кажется странным. До сих пор она всегда возвращалась…

— А может, ей просто надоело спать на чердаке? — Эштон улыбнулся и внимательно взглянул на собеседника.

— Наши семейные проблемы вас не касаются, — отрезал Чарлз. — Так вот: как я сказал, Пенелопа уже больше недели не возвращается. И я встревожился еще больше, когда узнал, что на какую-то женщину в парке, что неподалеку от моего дома, было совершено нападение. Я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

Эштон покосился на Гектора, и тот едва заметно кивнул. Ясно было, что Чарлз бессовестно лжет. Визитер желал убедиться в том, что Пенелопа мертва. И для того чтобы забрать все то, что по праву принадлежало Пенелопе, ему необходимо было предъявить властям тело покойной. Эштону очень хотелось вышвырнуть негодяя за дверь, но он подавил это желание. И не только потому, что в руках у Чарлза находились долговые расписки его отца. Чарлз являлся опекуном Пенелопы. До тех пор пока она не выйдет замуж, не достигнет совершеннолетия или не будет вверена заботам другого опекуна — из числа ее кровных родственников, — закон был на стороне Чарлза. К тому же не следовало возбуждать у него подозрения. Чарлз чрезвычайно опасен, и не было ни малейших сомнений в том, что он ни перед чем не остановится, пока не избавится от Пенелопы.

— Она нездорова, — сказал виконт, хотя прекрасно знал, что этими словами ему не удастся удержать Чарлза.

— А… понятно. Весьма подозрительно и то, что вы также отсутствовали все это время. Могу ли я сделать вывод, что именно вы ухаживали за моей подопечной?

— Не говорите глупости, милорд, — сказала, выходя из гостиной, тетя Онора. Алекс вышел следом за ней. — Какой мужчина способен ухаживать за больными? Эта честь досталась мне и леди Радмур. — Она посмотрела на Эштона: — Возможно, тебе следует отвести лорда Чарлза к его подопечной, дорогой. Ее еще нельзя перевозить, но он должен увидеть, что о ней хорошо заботятся. Это его успокоит.

Несколько удивленный тем, как храбро осадила визитера его тихая и робкая тетушка, виконт кивнул и стал подниматься по лестнице. Обернувшись, он небрежным взмахом руки дал понять Чарлзу, чтобы тот следовал за ним. Через некоторое время Эштон снова обернулся и увидел именно то, что ожидал увидеть. Походка Чарлза казалась немного странноватой — так обычно ходят мужчины, получившие травму в интимном месте. Эштон испытывал сильнейшее искушение сказать про собаку, но сдержался. Он очень надеялся, что встреча со сводным братом не ухудшит состояния Пенелопы. Конечно, Эштон не знал во всех подробностях, что довелось пережить Пенелопе, пока она жила под одной крышей с Чарлзом и Клариссой, но он точно знал, что никакой привязанности к сводным брату и сестре она не испытывала. Услышав на соседней лестнице топот детских ног, Эштон с облегчением вздохнул. Было ясно: Пенелопу заблаговременно предупредят о том, что к ней пожаловал гость.

— Это Чарлз, — сообщил Пол, влетев в спальню. — Он нас нашел.

Пенелопа подозревала, что сводный брат уже давно знал о существовании этого дома, но сейчас не было времени переживать из-за этого.

— Быстрее спрячьте это под кровать, — сказала она мальчику, закрыв шкатулку с материнскими драгоценностями.

Пенелопа со вздохом откинулась на подушки, которые заботливо подложила ей под спину леди Мэри. Она боялась, что виконтесса оставит ее наедине со сводным братом, и очень удивилась, заметив, что мать Эштона вовсе не собиралась выходить из комнаты. Более того, леди Мэри придвинула свой стул ближе к кровати и взяла ее за руку. Похоже, эта женщина намеревалась показать Чарлзу, что они вместе выступают против него. Пенелопа уже хотела сказать виконтессе, что та подвергает себя серьезной опасности, но в этот момент дверь открылась и в комнату вошел Эштон. А за спиной у него стоял Чарлз. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы почувствовать к леди Мэри благодарность за поддержку. Однако немного удивляло то обстоятельство, что призрак миссис Петтибоун тотчас же переместился ближе к кровати и повернулся к Чарлзу лицом. Пенелопе это показалось даже забавным. Но от приятного удивления не осталось и следа, когда она заглянула в холодные как лед глаза сводного брата.

Впрочем, Чарлз был сама любезность. Изображая заботу и участие, он долго расспрашивал ее обо всем, что с ней произошло. А его заявление о том, что негодяя, который стрелял в нее, необходимо поймать и примерно наказать, было сделано тоном самого искреннего возмущения. Он даже обменялся любезностями с леди Мэри. И все это время из-под кровати доносилось тихое рычание. Но Пенелопа не стала сдерживать песика — она с напряжением ждала, когда Чарлз наконец-то скажет о цели своего визита. Было совершенно очевидно: он пришел вовсе не для того, чтобы проведать ее и расспросить о здоровье. И она не ошиблась. В очередной раз улыбнувшись ей, Чарлз проговорил:

— Ты должна поблагодарить Радмуров за их любезную помощь, дорогая. Я уже их поблагодарил. А затем ты оденешься, и я заберу тебя домой.

— Нет, лорд Хаттон-Мур, — решительно заявила леди Мэри. — Пенелопа никуда не пойдет. Она едва оправилась от лихорадки, и ей сейчас ни в коем случае нельзя вставать с постели, иначе все нашиусилия пойдут прахом. Еще одного приступа она не выдержит. И я полагаю, вы поступили бы мудро, оставив ее здесь до тех пор, пока доктор не позволит ей вставать. Вы ведь не хотите, чтобы она умерла, не так ли?

Пенелопа заметила, как дернулся нерв на щеке Чарлза. Он старался сдержать свой гнев, хотя и не привык, чтобы ему возражали. Однако в данной ситуации он ничего не мог поделать. И дело не только в том, что леди Мэри была права. Прежде всего виконтесса занимала гораздо более высокое положение в обществе. И спорить с ней было бы равносильно самоубийству для человека, стремившегося продвинуться. Чарлз даже не мог пригрозить ей, сообщив о находящихся в его распоряжении долговых расписках ее мужа, поскольку он уже применил эту тактику в отношении Эштона. Он прекрасно понимал, что леди Мэри известно об этом обстоятельстве и что это ее не остановит. Конечно, он мог бы попытаться ее урезонить, упомянув о векселях, но такое поведение считалось очень дурным тоном и Чарлз опасался, что об этом его поступке стало бы известно в обществе.

Пенелопа едва не потеряла сознание — такое облегчение она почувствовала, когда Чарлз, немногословно попрощавшись, вышел из спальни.

— Этот человек приходил сюда вовсе не потому, что беспокоился за вас, — резюмировала леди Мэри.

— Конечно, не потому, — согласилась Пенелопа. — Он пришел, чтобы увидеть тело. Возможно, не он спустил курок пистолета, но в руки того, кто в меня стрелял, этот пистолет вложил именно он. — Она взглянула на Охотника, неотрывно смотревшего на дверь. Шерсть у песика на затылке поднялась дыбом. — Однако я почти уверена, что стрелял в меня все-таки Чарлз.

— И я так думаю, — сказал Эштон. — У него походка какая-то странная. Как будто его укусили… в интимное место.

Леди Мэри внимательно посмотрела на сына:

— Я думаю, пора тебе заручиться помощью профессионалов, которые имеют отношение к раскрытию преступлений. Ты мог бы обратиться к констеблю, например. Или к сыщикам с Боу-стрит. Им по должности положено ловить преступников, не так ли? На худой конец они могли бы помочь защищать Пенелопу и мальчиков, пока ты продолжаешь свои поиски.

Эштон кивнул:

— Да, мама, ты права. Увидев его на пороге, я тотчас понял, что нужно принять дополнительные меры безопасности.

— Ты думаешь, он что-то замышляет против мальчиков? — спросила Пенелопа.

— Я думаю, этот человек не остановится ни перед чем, чтобы получить желаемое.

— Проклятие… — прошептала Пенелопа.

Больше сказать ей было нечего, поскольку она прекрасно понимала, что Эштон прав. Впрочем, она и прежде знала, что сводные брат и сестра ничем не захотят с ней делиться, в том числе и тем, что по праву принадлежало только ей. А несколько лет назад она начала опасаться, что они не дадут ей дожить до двадцати пяти лет и не позволят выйти замуж, хотя об этом Пенелопа предпочитала слишком уж часто не вспоминать. Конечно, она успела приучить себя к мысли о том, что Чарлз с Клариссой желают ей смерти, но все же сейчас, после двух покушений на нее, испытала настоящий шок. Однако она не стала опускаться до жалости к себе. Она твердо решила, что поправится и как можно быстрее восстановит силы, потому что сейчас настало время всерьез побороться за свою жизнь.

Глава 13

Услышав стук в дверь, Пенелопа стала подниматься, чтобы открыть, но путь ей преградил мужчина крепкого телосложения — Эштон отправил к ней двух слуг в качестве охранников и телохранителей. Кажется, этого звали Нед, но она могла ошибаться, поскольку слуги были братьями-близнецами.

Пенелопа снова села, а второй охранник пошел открывать дверь. Она никак не могла привыкнуть к присутствию в доме двух рослых крепких мужчин. Они бродили по дому днем, а иногда оставались и на ночь. Правда, Эштон всегда отправлял их домой, когда приходил к ней ночевать, но последнее время это случалось не часто; к тому же он никогда не ночевал в ее постели, что очень ее удручало. Она могла понять его сдержанность, когда тут находились его мать и тетя, но теперь-то в доме никого не было, а Эштон по-прежнему не делал никаких попыток к сближению.

После того злополучного выстрела прошли две недели, и плечо еще немного побаливало, однако было ясно, что вскоре оно совсем заживет. Три дня назад родственники Эштона уехали из Лондона, и Пенелопа уже начала скучать по ним. Прежде она даже не осознавала, как истосковалась по обществу взрослых людей, особенно женщин. А с матерью и тетей Эштона она провела незабываемые две недели, даже меньше, чем две, потому что почти всю первую неделю она находилась в беспамятстве.

Тут в комнату вошел Эштон, и все ее грустные мысли тотчас улетучились. Виконт поцеловал ее, и она поцеловала его в ответ, гадая, не этой ли ночью он перестанет обращаться с ней так, словно она сделана из стекла и не способна вынести больше, чем поцелуй. И то, что она увидела в его глазах, давало ей повод надеяться на лучшее.

— Здесь очень тихо, — заметил Эштон, присаживаясь на кушетку.

— Младшие мальчики сейчас на уроках, а Артемис, Стефан и Дариус — на своем шпионском посту. Думаю, что теперь пора положить этому конец. — Пенелопа нахмурилась и добавила: — Меня беспокоит то, что они проводят столько времени в очень небезопасной части города.

— Поверь, с ними все будет в порядке. И вообще скоро все это закончится. — Эштон обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

Ей показалось, что в словах его была какая-то недосказанность, и эта недосказанность вызвала подозрения. Отстранившись от Эштона, Пенелопа пристально на него посмотрела. Она постаралась вспомнить все, что ей говорили, и все, что успела услышать за последние несколько дней, и еще больше встревожилась.

— Это произойдет сегодня ночью? Или завтра ночью? Когда ты прокрадешься в логово миссис Крэтчитт?

Эштон едва заметно поморщился:

— Мне не нравится слово «прокрадешься».

— Не придирайся к словам. — Пенелопа снова нахмурилась: — Почему ты мне не отвечаешь?

Виконт со вздохом поднялся, чтобы налить себе и Пенелопе немного вина. Усевшись с ней рядом, он подал ей бокал и подумал о том, что внешне она кажется совершенно здоровой. И это мешало ему вести себя с ней как подобает джентльмену. Ужасно хотелось опрокинуть ее сейчас на кушетку. «Нет, еще слишком рано, — решил Эштон. — Пусть даже доктор Прайн заявил, что она уже полностью оправилась от болезни. Впрочем, сейчас у нее на лице такое выражение… Похоже, она не успокоится, если не ответить на ее вопрос».

Заставив себя улыбнуться, виконт сказал:

— Это произойдет завтра. И вовсе не ночью, а во второй половине дня. Потому что Такер доставляет вино миссис Крэтчитт именно днем.

— Ну, это не столь важно. Призраков не интересует время суток. Я смогу увидеть или по крайней мере почувствовать, какие именно призраки находятся в том доме, — добавила Пенелопа.

Виконт решительно покачал головой:

— Нет-нет, ты не пойдешь с нами!

— Конечно, пойду. Иначе как вы узнаете, сколько людей там было убито и где искать тела?

— Мы узнаем об этом с помощью лопаты и собственных глаз.

— Ты хочешь сказать, что не позволишь мне присутствовать на финальном акте драмы, которая с меня и началась?

Эштон тихо выругался. Все действительно началось с нее — в этом сомнений не было. Можно верить в то, что Пенелопа видела привидение, можно не верить, но именно ее свидетельство в конечном итоге должно привести к аресту и казни преступницы. Чем больше они узнавали о миссис Крэтчитт, тем больше крепла их уверенность в том, что в ее борделе погибали люди. И миссис Крэтчитт, конечно же, об этом знала. Возможно, и сама убивала. И сейчас Эштон возражал против участия Пенелопы главным образом потому, что не хотел, чтобы она сталкивалась со всей этой грязью.

— Ты еще не вполне здорова, — сказал он, предприняв последнюю попытку отговорить ее.

— Нет, я уже выздоровела. И я же не собираюсь участвовать в задержании преступников… Но я вполне здорова для того, чтобы поехать с вами и посмотреть, что там происходит. И чтобы позаботиться о бедняжке Фейт. Я хочу, чтобы она обрела покой. — Пенелопа все это время пыталась спустить платье с плеча. Наконец ей это удалось, и она продемонстрировала Эштону то, что осталось от раны. — Вот видишь? По-твоему, она не зажила?

— Да, впечатляет, — пробормотал Эштон. Он увидел шрам и небольшую красноту. — Как тебе удается так быстро восстанавливаться? Я видел множество ранений — колотых, рубленых, огнестрельных, — но ни одна из ран не затягивалась так быстро, как твоя. Это и доктора Прайна поразило, не так ли?

Пенелопа мысленно отругала себя за опрометчивость. Она всего лишь хотела доказать Эштону, что уже выздоровела и может ехать с ним к миссис Крэтчитт, а вместо этого ей сейчас придется объяснять, как случилось, что рана зажила с быстротой, отчасти ошеломившей даже ее.

— Ты ведь знаешь, что у Септимуса есть дар облегчать боль?..

— Он умеет и исцелять?

— Нет, но он может помочь человеку выздороветь немного быстрее. А это, — она указала на плечо, — сделал Делмар. Я не знаю, кого мне благодарить за скорое исцеление — Делмара и Септимуса или только Делмара. Но временами, когда Делмар держал меня за руку, я физически ощущала, как затягивается рана. Я не уверена, что Делмар осознает, что сделал. Я еще никому об этом не говорила. — Пенелопа накрыла руку Эштона ладонью. — Пожалуйста, и ты никому не рассказывай. Дар целителя может быть очень опасен для того, кто им обладает. Каждый человек, у которого болен или ранен близкий, хотел бы найти такого целителя. Но, исцеляя других, обладатель этого дара сам слабеет. Он может даже умереть, если применяет этот дар слишком часто.

Эштон поднес к губам ее руку.

— Не беспокойся, я никому ничего не скажу. Но Делмару надо об этом сообщить. Он может применить свой дар неосознанно и тем самым выдать себя.

Пенелопа кивнула, подумав о том, что Эштон словно прочитал ее мысли.

— Да, я с тобой согласна. Так я могу ехать с вами? — Эштон молчал, и она добавила: — Поверь, я ничем вам не помешаю. Но я непременно должна поехать к миссис Крэтчитт.

Эштон со вздохом кивнул:

— Ладно, хорошо. Но только при одном условии: оказавшись на месте, ты никуда не станешь совать нос до тех пор, пока я не скажу, что ты можешь к нам присоединиться.

— О, спасибо тебе, Эштон! Я клянусь, что не сделаю ни шага без твоего разрешения.

Эштон обнял ее и поцеловал. И тотчас же прорвалась безумная, безудержная страсть, туманившая сознание. Он едва успел познать сладость ее желания, когда ранение и болезнь Пенелопы внезапно лишили его этой радости. Эштон ужасно изголодался по ней, изголодался по ее нежности, и сейчас он не смог бы с собой совладать, если бы Пенелопа внезапно не оттолкнула его.

— Кажется, кто-то пришел, — сказала она, пытаясь подняться.

«Когда же я успел опрокинуть ее на спину?» — промелькнуло у виконта. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошел смысл ее слов. Он тут же выпрямился и принялся приводить в порядок одежду. Краем глаза он заметил, что Пенелопа занята тем же. Ему было стыдно из-за того, что он едва не взял ее прямо в гостиной, на кушетке. И при этом — о ужас! — он очень жалел о том, что не овладел ею. «Что же со мной происходит?» — спрашивал себя виконт. На этот вопрос Эштон не мог бы ответить, но точно знал, что сам себя не узнает.

Внезапно из вестибюля донесся знакомый — слишком уж знакомый! — голос с неприятными визгливыми нотками, и Эштон похолодел. Разумеется, испугался он не за себя, а за Пенелопу. Было совершенно очевидно: разгневанная отсутствием жениха, Кларисса приступила к решительным действиям. Обиды ее множились с каждым пропущенным по его вине балом, с каждым званым ужином, с каждым представлением в опере. Не способствовал улучшению ее настроения и тот факт, что Эштон оказался прав в отношении ее брата: Чарлз без обиняков заявил сестре, что не даст согласия на расторжение помолвки ни при каких обстоятельствах. Зная Клариссу, виконт опасался, что его невеста, лишенная возможности поквитаться с женихом, манкирующим своими обязанностями, и братом, против которого она была бессильна, захочет сорвать злость на безответной Пенелопе. Но Пенелопа, как выяснилось, владела собой гораздо лучше, чем он. Она ласково погладила его по руке и, ободряюще улыбнувшись, тихо сказала:

— Не переживай, Эштон. Главное — не дать Клариссе закатить скандал и по возможности удержать ее в рамках приличий, что, конечно же, будет нелегко. Но мне кажется, Кларисса не станет заходить слишком уж далеко. Ведь она все еще надеется в скором времени стать виконтессой, а потом, возможно, и герцогиней. Поверь мне, она не расторгнет помолвку, даже если застанет тебя в постели с тремя женщинами сразу.

Эштон рассмеялся, хотя его неприятно удивил тот факт, что Пенелопа так спокойно относится к мысли о том, что он вскоре женится на ее сводной сестре. Разумеется, Пенелопа прекрасно знала, что под давлением обстоятельств он был вынужден искать брака с богатой невестой, и все же ему хотелось бы, чтобы эта женщина питала к нему чувство более глубокое, чем просто страсть.

Переступив порог гостиной, Кларисса воскликнула:

— Так вот вы где! Резвитесь с моей сводной сестрой!

— Он вовсе не резвится, что бы ты под этим ни подразумевала, — сказала Пенелопа.

— Конечно, нет, — с жизнерадостной улыбкой заявил Септимус, вошедший в гостиную со стопкой книг, одна из которых по виду напоминала гроссбух. — Виконт пришел обсудить со мной кое-какие цифры.

Кларисса, брезгливо поморщившись, посмотрела на молодого человека:

— Цифры?..

Септимус снова улыбнулся и кивнул:

— Совершенно верно. Это такие маленькие значки, которые пишутся в столбик, а затем складываются, чтобы можно было проверить, способен ли человек платить по счетам. Я понятно выражаюсь?

— Чего вы хотите, Кларисса? — спросил Эштон, когда почувствовал, что может говорить без смеха. — И как вы узнали, где меня найти?

— Я следила за вами. Только не делайте вид, что вас это раздражает или оскорбляет. У меня есть на это право. Потому что вы мой жених. Вы обязаны ухаживать за мной и всюду меня сопровождать. Но вы не делаете ни того ни другого. Вы слышали, о чем шепчутся люди? Всякий раз, когда я вынуждена появляться на публике без жениха, я становлюсь объектом насмешек, и с каждым разом эти насмешки становятся все более унизительными.

— Тогда вам, возможно, следовало бы заблаговременно сообщать мне, куда бы вам хотелось пойти. То есть до того, как принимать приглашения. — Эштон видел, как Кларисса согнула свои наманикюренные пальчики, словно хотела выцарапать ему глаза. — А сейчас, миледи, мне необходимо разобраться со своими финансами и решить, какие долги оплатить и какие из поместий привести в порядок. И еще я должен подумать о том, как не истратить все средства, которые вы готовы предоставить мне в качестве приданого.

— Что вы хотите этим сказать? Ведь Чарлз выкупил большую часть ваших векселей. Как только мы поженимся, он сочтет их оплаченными.

— Это он вам так сказал? — Эштону не пришлось прикладывать много усилий для того, чтобы придать своему смеху нотку горечи. — О нет, моя дорогая. Вновь с прискорбием вынужден констатировать, что вы не прочли тот документ, под которым поставили подпись. Я получаю ваше приданое и возвращаю вашему брату долг по векселям моего отца. Чарлз нашел очень хитрый способ раздобыть вам мужа и при этом не потерять много денег. Умно. Вероломно, но умно.

Ошеломленная словами Эштона, Кларисса замерла и простояла так не меньше минуты. Потом молча покачала головой и принялась расхаживать по комнате, бормоча ругательства и обвиняя всех мужчин в вероломстве. Пенелопе на мгновение стало даже жалко легковерную Клариссу. И все же Кларисса должна была бы понимать, что представляет собой ее брат. И ей следовало предвидеть возможность предательства с его стороны.

Кларисса по-прежнему ходила из угла в угол, и Пенелопа, покосившись на нее, проговорила:

— Будь осторожна, ты сейчас едва не прошла сквозь миссис Петтибоун.

Кларисса остановилась так резко, что споткнулась и едва не упала. Осмотревшись, она уставилась на сводную сестру и воскликнула:

— Все, довольно! Больше не желаю ничего слышать о призраках! А тебе я советую образумиться, не то ты скоро сама к ним присоединишься! — Она повернулась к Эштону и прошипела: — И вам тоже советую проявить благоразумие. Хватит выставлять меня на посмешище. Скоро моему терпению придет конец, и тогда и вам не поздоровится. — Кларисса вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Она только что произнесла угрозу в твой адрес, — сказал Эштон, покосившись на дверь.

— И в твой — тоже, — заметила Пенелопа. — Возможно, потому что ты не встал, когда она вошла в комнату.

Виконт пожал плечами:

— Я ее не приглашал…

Пенелопа усмехнулась, но тут же снова стала серьезной.

— Я думаю, нам действительно стоит поостеречься. Возможно, она не менее опасна, чем ее брат. — Пенелопа улыбнулась Септимусу: — Спасибо вам, что так быстро пришли к нам на выручку. Откуда вы узнали, что она здесь?

— Я выглянул в окно как раз в тот момент, когда к дому подъехала ее карета. — Септимус направился к выходу, но тут же остановился, потому что в дверь снова постучали. — Вы думаете, она забыла еще что-то сказать?

В следующую секунду дверь отворилась и на пороге гостиной появился один из рослых охранников. Взглянув на Пенелопу, он сообщил:

— В вестибюле стоит женщина с ребенком, миледи. Она требует впустить ее, чтобы она могла поговорить с теми, кто… э… принимает на попечение детей-отщепенцев. — Охранник покраснел и добавил: — Это ее слова, миледи.

Пенелопа невольно вздохнула. Она знала, что ей предстоит очередное нелегкое испытание. И знала, что для ребенка, которого ей привели, это испытание будет стократ тяжелее.

— Пусть войдут, — сказала она.

Через минуту-другую в гостиную вошла высокая стройная женщина, тащившая за собой маленькую девочку с черными как смоль волосами. Женщина бросила к ногам Пенелопы сумку. Заглянув в широко раскрытые темно-синие глаза девочки, Пенелопа увидела в них боль и обиду, и у нее зачесались руки — ужасно хотелось влепить пощечину этой бессердечной матери.

— Она дочь Квентина Бона, а я Леона Маглсби. Я была его любовницей семь лет назад. — Женщина подтолкнула девочку к Пенелопе. — Я пыталась его найти, однако…

— Насколько я знаю, он в Индии, — сказала Пенелопа.

— В Индии? Почему-то его родственники мне об этом не сказали. Но я знаю Мэгги О'Харли, которая раньше была любовницей Ориона, и она рассказала мне об этом месте. Так что вот она, берите. Мэгги говорит, что вы берете к себе всех этих дьявольских выродков. А она и есть отродье дьявола.

Послышались негромкие раскаты грома, и женщина побледнела.

— Видите? Видите, что она делает?

Пенелопа выглянула в окно. В небе висела одинокая грозовая туча. Выглядела она зловеще, но накрывала только этот дом и соседний, дом покойной миссис Петтибоун. Пенелопа снова посмотрела на девочку и увидела смятение в ее синих глазах. Взяв девочку за руку, она привлекла ее к себе и обняла другой рукой за плечи. Краем глаза она заметила, что Эштон опустился на кушетку. Было ясно: в присутствии этой женщины он стоять не собирался, ибо у него не было к ней ни капли уважения.

— Вы думаете, что это сделала такая малышка? — спросила Пенелопа, взглянув на женщину.

— А кто же еще? Только не думайте, что я сразу в это поверила. Вначале я говорила себе, что это просто совпадения. Но совпадений было слишком много. И тогда, поразмыслив над тем, что обо всех вас говорят, я поняла, что так оно и есть. Ну, она ваша. Я больше не собираюсь держать при себе это отродье сатаны. Ой! — Она оглянулась и обнаружила, что семеро мальчишек, стоявших у двери, уставились на нее с презрением. — Они все — такие же?

Пенелопа думала, что ответить, а все мальчики тем временем уже вошли в комнату. Покосившись на женщину, они подошли к маленькой девочке и обступили ее. В тот же момент Пенелопа снова посмотрела в окно и заметила, что грозовая туча внезапно рассеялась. Взглянув на женщину, она спросила:

— Как зовут вашего ребенка? — Ей хотелось, чтобы эта дама поскорее ушла — она и так уже сказала слишком много жестоких слов.

— Джуно. Квентин велел именно так назвать ребенка, если родится девочка. Он хлопал меня по животу и все время разговаривал с ней. Он ее и проклял. Теперь я это точно знаю. Ну, теперь он может забрать ее себе. Захочет — оставит на ней проклятие, захочет — расколдует ее, мне все равно.

— Вы можете уходить, — сказал Делмар, положив Джуно руку на плечо. — Она теперь наша. А вы уходите.

К удивлению Пенелопы, женщина тут же ретировалась.

— Джуно, ты знаешь, как зовут твоего папу? — спросила у девочки Пенелопа, заглядывая ей в глаза.

— Да, знаю, — ответила малышка. — Он раньше часто навещал меня и маму, но однажды он пришел в тот день, когда у мамы был другой друг. Папа ушел, но сказал, что всегда будет любить меня. И еще он сказал, что однажды вернется. Он придет сюда? Он узнает, где меня искать?

— Конечно, придет, — ответила Пенелопа. Она знала: какими бы легкомысленными ни были ее родственники, своих детей они любили. По-своему. Жаль только, что они предпочитали любить их на расстоянии, а сами тем временем предавались холостяцким забавам. — Тут живут еще трое мальчиков, но с ними ты познакомишься попозже. Они все тебе о себе расскажут. А теперь мы должны найти место, где ты будешь спать.

— Простите из-за грома. Я не хотела, — прошептала Джуно.

— Не волнуйся, дитя мое. Мы тут к таким вещам привыкли. — Пенелопа посмотрела на мальчиков: — Нужно сделать кое-какую перестановку, чтобы у нее была своя комната.

Септимус подошел и взял сумку Джуно.

— Мы об этом позаботимся, Пен.

Когда все ушли, Пенелопа тяжело опустилась на кушетку и закрыла глаза. Эштон обнял ее за плечи, и она, прижавшись к нему, с трудом подавила желание поплакать у него на плече. Прошло три года с тех пор, как в последний раз в этот дом приводили ребенка, и она уже успела забыть, как это все тяжело и больно.

— Так всегда бывает? — спросил Эштон.

— Почти всегда.

— Ты действительно думаешь, что девочка имеет какое-то отношение к грозовой туче?

— Вполне возможно. Туча ведь рассеялась, верно? Она исчезла в тот момент, когда в комнату вошли мальчики.

Эштон тихо вздохнул:

— Ах, Пенелопа, я уже и не знаю, во что верить.

— Тебе не надо ни во что верить. Достаточно знать, что все они — всего лишь дети, а не отродье дьявола.

Эштон поцеловал ее в лоб.

— Я это знаю, не сомневайся. Кто-то, однако, должен научить твоих сородичей предохраняться.

Пенелопа вдруг рассмеялась и заявила:

— Говорят, что мы как кролики. То есть очень плодовиты. Так что, возможно, мои родственники не очень-то виноваты.

Эштон вдруг представил Пенелопу округлившейся, с его ребенком в животе. И радость, которую он при этой мысли испытал, не на шутку его напугала. Пытаясь как-то отвлечься от таких опасных мыслей, он вскочил на ноги и заявил:

— Полагаю, такое событие следует отпраздновать. Я имею в виду появление этой малышки.

Пенелопа со вздохом покачал головой:

— Нет, не думаю. Мать сбыла с рук своего ребенка… Едва ли это повод для праздника.

— Нет, конечно, не повод. Но мы можем сказать девочке, что хотим отметить ее появление в «Хижине Уэрлока». То есть… отметить пополнение семьи. — Эштон наклонился и поцеловал Пенелопу в губы. — Доставай лучшую посуду, лучшие скатерти, и вы все переодевайтесь в свои лучшие наряды. А я поеду и привезу еды. Устроим настоящий пир.

Пенелопа проводила его взглядом и покачала головой. Конечно, идея была замечательная, но никогда ведь не знаешь, как к этому отнесется ребенок. У детей свои взгляды на жизнь. Однако Пенелопа решила, что рискнуть все-таки стоит. Праздник в честь Джуно поможет ей почувствовать, что она здесь желанна, что ее принимают такой, какая она есть.

— Все прошло куда лучше, чем я ожидала, — сказала Пенелопа. Она сидела на ковре в своей спальне рядом с креслом, в котором устроился Эштон. — Джуно выглядела такой счастливой…

— И это хорошо уже хотя бы потому, что дождь нам сегодня не грозит. — Эштон ухмыльнулся, когда Пенелопа рассмеялась. — Знаешь, мне все еще с трудом во все это верится.

— И мне тоже. Хотя я слышала об одном нашем предке, который умел такое делать. К несчастью, его сожгли на костре.

— Сожалею… — пробормотал Эштон. Он встал, взял с кровати подушки и положил их на пол. Усевшись на ковер рядом с Пенелопой, он протянул ей руку: — Иди ко мне.

Она устроилась поудобнее в его объятиях и, тихонько вздохнув, прошептала:

— Знаешь, а я ведь выздоровела.

Он поцеловал ее в шею.

— Я знаю. Просто не могу забыть, как ты лежала словно мертвая, как вся горела.

Пенелопа развернулась к нему лицом, оставаясь в кольце его рук, и поцеловала в подбородок.

— Я могу помочь тебе забыть об этом.

Эштон прилег на подушки.

— Ты уверена? Воспоминания крепко врезались в память.

Она опустилась на него сверху и улыбнулась ему. Улыбка ее была чуть насмешливой и чарующей. Чарующей, как песня сирен. И Пенелопа действительно обворожила его — в том не было ни малейших сомнений. Она прижалась губами к его губам, и он принялся расстегивать ее платье.

На сей раз Эштон точно знал: не будет целомудренного поцелуя на ночь. И даже ласки придется отложить на потом — он понял это, как только стащил с нее платье. Слишком уж он изголодался по ней, слишком долго он ждал этого момента.

Пенелопа уже успела стащить с Эштона сюртук и рубашку, обнажив его грудь. Усевшись на него сверху, она провела ладонью по его широкой груди. Тело ее истосковалось по его телу. Сны ее полнились воспоминаниями о той ночи, когда он любил ее, и сейчас ей отчаянно хотелось почувствовать все это наяву. Она положила руку на застежку его бриджей, и то, что она ощутила под ладонью, лишь усилило ее желание.

Эштон глухо застонал; он едва не сошел с ума, когда она расстегивала его бриджи.

— Торопишься, любовь моя? — спросил он, проводя ладонью по ее бедру.

— Да, конечно. Ведь столько времени прошло… — Стащив с него бриджи, она прикоснулась к его отвердевшей плоти. — А ты хочешь повременить?

— Нет-нет. — Он опрокинул ее на спину. — Ни в коем случае. Я слишком долго ждал. — Эштон задрал ее рубашку до самой талии и крепко прижался к ней. Оба застонали, и он добавил: — В следующий раз сделаем все гораздо медленнее.

Пенелопа тихонько вскрикнула, когда он вошел в нее. Она тотчас же уловила ритм его движений и раз за разом приподнималась ему навстречу. А он что-то бессвязно бормотал, уткнувшись губами ей в шею. Пенелопе хотелось бы понять, что он говорит, но наслаждение было слишком острым — оно туманило сознание. Когда же блаженство, о котором она так мечтала, обрушилось на нее с невиданной силой, она выкрикнула его имя и, содрогнувшись всем телом, затихла в изнеможении. И почти в тот же миг он вошел в нее последний раз и, громко застонав, крепко прижался к ней.

Эштон не знал, как долго он пролежал без движения. Когда же пришел в себя, то обнаружил, что все еще прижимается к Пенелопе. «Какая красивая у нее грудь», — подумал он, чуть приподнявшись. Эштон поцеловал ее соски, и Пенелопа, тихо застонав, шевельнула бедрами. Он тотчас же снова возбудился и почувствовал в себе готовность вновь начать древний как мир танец. Но в тот же миг послышался какой-то странный шум, и Эштон замер.

Ему хотелось уверить себя, что все это только кажется, но он действительно слышал чьи-то крадущиеся шаги на лестнице. Крадущиеся, но тяжелые, явно не детские. Охранников Эштон отпустил на ночь, и Септимус тоже сегодня здесь не ночевал, так что в доме оставался единственный человек с тяжелой поступью — он сам.

Взглянув на Пенелопу, он приложил к губам палец, и она молча кивнула, давая понять, что также слышала чьи-то шаги. Осторожно поднявшись с постели, Эштон быстро натянул бриджи, и Пенелопа тут же протянула ему кочергу. Он окинул ее взглядом и невольно ухмыльнулся. На ней была одна лишь тонкая сорочка, а в руках она держала лопатку для золы. Внезапно дверная ручка повернулась, и в тот же миг снизу донесся какой-то грохот. «Это явно не воры», — промелькнуло у виконта. А в следующее мгновение он с размаху опустил кочергу на голову мужчины, вошедшего в комнату.

Как ни странно, удар кочергой не свалил вошедшего — здоровенный верзила лишь покачнулся, затем медленно повернулся к Эштону и злобно уставился на него. Но Пенелопа, воспользовавшись ситуацией, ударила незваного гостя по затылку своей лопаткой. Тот со стоном рухнул на колени, и Пенелопа быстро попятилась к двери.

— Дети, — шепнула она Эштону, пытаясь объяснить причину грохота на первом этаже.

— Иди быстрее к малышам, — сказал виконт.

Тут великан начал подниматься на ноги, и Эштон снова ударил его — на сей раз так, что верзила затих на полу. Эштон же бросился к лестнице, чтобы посмотреть, что происходит внизу. Судя по шуму, в доме Пенелопы происходил настоящий погром.

Добежав до нижней ступеньки, виконт увидел мальчиков, вооружившихся всем, что попалось им под руку. Они прекрасно помогали Эштону, в ярости набросившемуся на противников.

Минут через десять, когда Пенелопа осторожно вела Пола и Джуно вниз, в доме уже царила тишина. Пенелопа была уверена, что слышала, как несколько мужчин выбежали из дома, причем один из них сбежал вниз по лестнице, — конечно же, это был тот самый, который пытался пробраться в ее спальню. И если он тоже убежал, то теперь уже не было причин для беспокойства.

Наконец, открыв дверь гостиной, Пенелопа замерла в изумлении. На полу, прислонившись к перевернутой кушетке, сидели ее братья, а между ними — Эштон. Остальные мальчики тоже сидели и лежали на полу в самых живописных позах. Причем все пребывали в приподнятом настроении и живо обменивались репликами — очевидно, делились воспоминаниями о подробностях битвы, в результате которой разгромленной оказалась гостиная. На полу в беспорядке валялись всевозможные предметы, которые, судя по всему, служили оружием, — трость, кочерга, каминные щипцы и прочее.

— Полагаю, победа осталась за вами, — сказала Пенелопа, переступив порог.

Виконт окинул взглядом комнату и, поморщившись, пробормотал:

— Не беспокойся. Мы тут все уберем.

— Уборка подождет. Есть раненые? — Все стали отнекиваться, хотя Пенелопа уже заметила, что у каждого были синяки и царапины. Она снова посмотрела на Эштона: — Ты знаешь, кто они? Думаю, это не воры.

— Конечно, не воры. Мы получили очередное предупреждение от миссис Крэтчитт. — Эштон встал и обнял Пенелопу за плечи. Пол с интересом на них смотрел. Виконт сделал вид, что не слышит, что бормочет пятилетний мальчишка. — Завтра мы положим всему этому конец.

Вскоре Пенелопа принялась укладывать детей спать, мысленно молясь, чтобы Эштон оказался прав. Было ясно, что в следующий раз враги не придут безоружными. И тогда кочерга с лопатой их не спасут.

Глава 14

Сюда, в мрачные трущобы, окружавшие бордель миссис Крэтчитт, солнце почти не заглядывало. Пенелопа осмотрелась и невольно поежилась. Хотя день выдался ясным и не по сезону теплым, здесь было холодно и сыро. Именно таким она и запомнила этот извилистый переулок, по которому ее тащили с кляпом во рту и с ножом у горла в заведение миссис Крэтчитт. Пенелопе тогда было очень страшно. Страшно было и сейчас, страшно до тошноты, до колик. Тогда никто не мог прийти ей на помощь, а сейчас рядом находились восемь вооруженных мужчин, но страх все равно ледяными щупальцами проникал в самую душу.

— Видите что-нибудь? — прошептал Уитни, приблизившись к ней.

Пенелопа грустно улыбнулась. Она знала: Уитни имел в виду призраков. Забавно, что Эштон и его друзья, скептически относившиеся ко всем слухам об Уэрлоках и Бонах и рьяно опровергавшие существование явлений, не поддающихся объяснению с точки зрения логики и здравого смысла, сами того не замечая, вели себя так, словно являлись убежденными и последовательными сторонниками веры в сверхъестественное. Впрочем, желание познать необъяснимое, а также любознательность и пытливость просвещают ум и изгоняют из него страх. И в том, что Эштон и его друзья не считали себя суеверными, имелся свой плюс — была надежда, что их не испугает то, чему они скоро станут свидетелями.

— Да, вижу, — ответила Пенелопа, глядя, как Фейт пытается дотянуться до Бранта. Она заметила, как Брант поежился и осмотрелся, — очевидно, ему хотелось узнать, откуда веет на него холодом. — Я уже насчитала шестерых.

— Погодите. Вы хотите сказать, что здесь — шесть тел? — спросил Уитни.

— Может, и больше. Не все души задерживаются между мирами, даже не все души убиенных. В конце концов, если вся жизнь была сплошной чередой несчастий, то к чему задерживаться в этом печальном мире?

— А то привидение, что вы увидели первым, привидение по имени Фейт…

— Да, она здесь. Но сейчас уже слишком поздно уводить отсюда Бранта, — добавила Пенелопа шепотом.

Уитни выругался и тут же, пробормотав извинения, пристально посмотрел на друга.

— Боюсь, это его убьет. Он считал ее легкомысленной изменницей.

— Я знаю. Она обратилась ко мне, потому что хотела, чтобы он узнал правду. Но не стоит винить вашего друга. Кто же не поверит уважаемому человеку, к тому же викарию? — Пенелопа похлопала Уитни по руке. — Вы все должны поддержать его. Ему предстоит очень тяжелое испытание.

— Грязное это дело. Ох какое грязное…

— Да, конечно. Что касается Фейт, то дело действительно очень грязное. — Чем больше Пенелопа думала о Фейт, тем больше крепла у нее уверенность, что милая и наивная дочь викария вовсе не убежала с солдатом. Кто-то увел Фейт из дома силой, а Бранту солгали. — Вот и все остальные, — сказала Пенелопа, дабы отвлечь Уитни от дальнейших расспросов.

Участники операции были предельно сосредоточены, и Пенелопа это чувствовала. Виктор и Корнелл готовы были действовать по первому знаку сыщиков с Боу-стрит. Все мужчины были одеты как простолюдины, но в пятерых из них, крупных и грубоватых на вид, легко угадывались профессиональные полицейские. Договориться с ними оказалось совсем не трудно, поскольку они сами уже давно присматривали за миссис Крэтчитт. Кроме того, сыщики могли бы получить вознаграждение от родственников девушек, которых уже не один месяц разыскивали. То есть операция в борделе миссис Крэтчитт могла бы оказаться для них довольно прибыльным предприятием. И все же Пенелопа надеялась, что полицейских привели сюда не только соображения меркантильного характера. Она уже знала, что здесь находилось тело девушки, за которой ухаживал сын виноторговца Такера. Знала и о том, что торговцы дали деньги на вознаграждение для того, кому удастся ее отыскать — живой или мертвой. Следовательно, сыщики с Боу-стрит должны были вернуться домой не с пустыми карманами.

Вспоминая о том, как решительно она настаивала на своем участии в операции, Пенелопа испытывала смешанные чувства. Когда она приблизилась к этому ужасному заведению, ей очень хотелось бежать отсюда без оглядки, хотелось вернуться домой, забраться с головой под одеяло и выплакаться всласть. Скоро начнется самое страшное и на нее обрушится лавина боли и гнева. Однако она знала, что не должна проявлять малодушие, поэтому приказывала себе держаться. «Будь стойкой, — говорила она себе. — Не зря же тебя наделили способностью видеть и слышать то, чего не видят и не слышат другие». Пенелопа считала своим долгом помочь душам несчастных, нашедшим приют в этом доме скорби, поскорее обрести покой.

Вскоре повозку с вином разгрузили и понесли бочонки в подвал. А затем из дома выбежали Артемис и Стефан и знаками пригласили сыщиков, а также Уитни, Корнелла, Виктора и Пенелопу следовать за ними. Пенелопа на мгновение остановила мужчин и передала им тканевые повязки, пропитанные благовониями, — в случае необходимости ими следовало закрыть нос и рот; интуиция подсказывала ей, что эти повязки не будут лишними.

Затем все направились ко входу в бордель, а Пенелопа, чуть отстав от мужчин, приказала Артемису и Стефану отойти к повозке, и те тотчас же без возражений повиновались. По их побледневшим лицам она поняла, что им не очень-то хотелось идти туда, куда ей сейчас предстояло спуститься. «Слава Богу, мне удалось настоять на том, чтобы Дариуса здесь сегодня не было», — подумала Пенелопа. Надев одну из повязок, она догнала Уитни, на несколько секунд задержавшегося и поджидавшего ее.

Натянув на глаза козырек кепи, Эштон вошел в бордель следом за Такером и его сыном. Братья Пенелопы делали все возможное, чтобы отвлечь и задержать миссис Крэтчитт и двоих ее вышибал, — хозяйка заведения беспрерывно требовала, чтобы все убирались вон. Не обращая внимания на мадам, мужчины быстро прошли в кухню, а затем — в буфетную, где, как объяснил им заранее Такер, имелась дверь, ведущая в подвал, — именно там миссис Крэтчитт прежде хранила вино. К этому времени охранникам хозяйки наконец-то удалось отогнать мальчишек и пуститься в погоню за виконтом и торговцами. Однако сын Такера уже успел распахнуть дверь, ведущую в подвал. Запах, ударивший им в нос, тотчас же подтвердил наихудшие подозрения участников операции. Они замерли на мгновение, и в тот же миг к ним с громким криком подбежала миссис Крэтчитт, пытаясь преградить дорогу. Но сыщик с Боу-стрит, выдававший себя за работника Такера, действовал молниеносно. Схватив хозяйку за плечо, он приставил к ее виску дуло пистолета. Эштон же, опустив бочонок на пол, вытащил из кармана повязки, которые приготовила для них Пенелопа. Он не ожидал, что эти маски могут им пригодиться, но оказалось, Пенелопа была права. «Только бы она сюда не спускалась», — подумал виконт. Приказав мальчикам уходить, он раздал маски всем остальным, а также закрыл повязкой нос и рот сыщика, державшего миссис Крэтчитт.

— Что вы делаете?! — визжала мадам. — Я же велела вам оставить бочонки рядом с кухонной дверью. В подвале что-то сгнило, и вонь испортит вино.

— Да, верно, что-то сгнило. И мы знаем, что именно! — прорычал в ответ сыщик. — Надо было закопать труп глубже, тогда запах не выдал бы вас.

— Я никого не убивала! Если там и есть что-то, я тут ни при чем! Я думала, что эта вонь — от нечистот с ближайшей сточной канавы! Вы не могли бы и мне дать маску? — добавила она жалобным голосом.

— Нет. Дышите полной грудью, мадам. Чувствуете, как пахнет веревка, что скоро затянется на вашей шее? — Сыщик с Боу-стрит повернулся к своим спутникам: — Вы все спускайтесь, если у вас духу хватит. Скоро тут будут мои люди. Я пока свяжу эту суку, а потом присоединюсь к вам.

Эштон посмотрел на охранников миссис Крэтчитт. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять: они и пальцем не пошевельнут, чтобы вызволить свою хозяйку. Такер с сыном и Брант начали спускаться по узким деревянным ступеням. Виконт уже собирался присоединиться к ним, когда подошли остальные. Сыщики тут же помогли своему коллеге с Боу-стрит связать миссис Крэтчитт и ее людей. Все трое арестованных громко возмущались и клялись в том, что не делали ничего предосудительного, но их заставили замолчать, сунув каждому в рот по кляпу. И тут Эштон увидел Пенелопу, вошедшую следом за Уитни. Виконт молча покачал головой, давая понять, что ей не стоит спускаться в подвал, но она никак не отреагировала. В этот момент двое сыщиков быстро спустились по ступеням, двое других остались охранять пленников, а все остальные перекрыли оба выхода из заведения, чтобы никто не смог сбежать. Корнелл и Виктор после некоторых колебаний тоже спустились в подвал. Эштон же, пытаясь остановить Пенелопу, приблизился к ней, но она решительно заявила:

— Нет, я должна идти.

— Но, дорогая, поверь, тебе не следует туда ходить. Я уже сейчас понимаю, что там все гораздо хуже, чем можно было представить.

— А я знала об этом еще тогда, когда оказалась здесь впервые. И боюсь, что твоему другу Бранту сейчас придется хуже всех остальных. Потому что эта Фейт — его возлюбленная.

— Господи, только не это! — воскликнул виконт.

В этот момент к ним подошел Уитни. Взглянув на Эштона, он тихо сказал:

— А я верю леди Пенелопе. Черт меня подери, но почему-то верю. И если она говорит, что Фейт — невеста Бранта, то так оно и есть. — Отвернувшись, он поспешил вниз.

— Дорогая, не ходи туда! — воскликнул Эштон с отчаянием в голосе.

Пенелопа решительно покачала головой:

— Нет, я должна. Этого требует от меня мой дар. Там, внизу, — души, которым надо помочь обрести покой. Я нужна им, Эштон. — Она взяла виконта за руку и повела вниз. В следующую секунду они увидели Корнелла, бежавшего наверх и бормотавшего что-то о лопатах и одеялах. — Помоги ему, Эштон, — сказала Пенелопа.

— Но как же…

— Иди, — перебила Пенелопа. — И не надо меня уговаривать.

Виконт прижался губами, закрытыми повязкой, к ее лбу, затем, повернувшись, поспешил следом за Корнеллом. А Пенелопа спустилась в ад. Запах исходил от молодой женщины, что висела на цепях, прикованная к дальней стене. Было ясно, что погибла она несколько дней назад, не раньше, но крысы, которых тут было великое множество, уже сделали свое дело. Но более всего ужаснули ключи от цепей, висевшие рядом с девушкой, — их подвесили таким образом, чтобы она все время их видела, но не могла до них дотянуться. «Неужели это Крэтчитт додумалась до столь извращенной пытки?!» — мысленно воскликнула Пенелопа. Рядом с телом, которое сыщики с Боу-стрит снимали с цепей, стоял призрак женщины, а в нескольких шагах виднелся призрак маленького мальчика. Пенелопа не выдержала и всхлипнула, но тут же утерла слезы.

«Помоги ему. Он нашел меня».

Узнав голос Фейт, Пенелопа обернулась и увидела Бранта. Лицо его было пепельно-серым. Он стоял над могилой, которую только что сам раскопал. Лопата выпала из его рук, когда он упал на колени. Пенелопа быстро подошла к нему и положила руку ему на плечо. Пока она раздумывала, как сказать ему, что перед ним — могила Фейт, его невесты, он снял с пальца покойницы тоненькое колечко. Когда же он поднял глаза на Пенелопу, по щекам его струились слезы. Сердце ее разрывалось от боли — столько скорби и горя было в его глазах.

— Как она попала сюда? — спросил он. — Ее бросил любовник?

Заметив, что Фейт покачала головой, Пенелопа ответила:

— У нее не было никакого любовника, Брант.

«Мой отец солгал. Мой отец сбросил меня в ад за пригоршню золотых монет».

— О нет! — вырвалось у Пенелопы. С трудом удерживаясь от рыданий, она сказала: — Никого, кроме вас, Брант, у нее не было.

— А она… здесь? — прошептал он,осматриваясь. — Может она сказать вам, что с ней случилось?

— Она говорит, что ее отец солгал вам, что он предал ее за пригоршню золотых.

— Собственный отец продал ее в бордель? Викарий?..

«Леди Маллам ему заплатила. Предупреди их».

— Кого предупредить? — тихо спросила Пенелопа.

«Моих братьев и сестер. Предупреди их».

— Не беспокойся, я об этом позабочусь. И Брант — тоже.

— Чего она хочет? — спросил Брант. — Я все сделаю ради нее. Мне нет прощения. Я поверил ее отцу. Я предал ее. Мне надо было верить только ей — и больше никому. Надо было хотя бы попытаться ее найти. Но я не сделал и этого.

— Не вините себя, Брант. Ведь ее отец — викарий с безупречной репутацией. Вы поверили викарию — разве в этом есть грех? Фейт не винит вас ни в чем. Но она хочет, чтобы мы рассказали все ее братьям и сестрам, хочет, чтобы они обо всем узнали. Их надо предупредить на тот случай, если ему придет в голову заработать еще на ком-нибудь из них.

Тут вернувшиеся Эштон с Корнеллом подошли к могиле и, вытащив труп Фейт, принялись заворачивать его в одеяло. Пенелопа же снова посмотрела на призрак.

«Мой любимый ни в чем не виноват».

— Ах, если бы я искал ее… — пробормотал Брант.

— Но она вас ни в чем не винит, — сказала Пенелопа, поглаживая Бранта по плечу.

Внезапно раздался чей-то хриплый крик, и Пенелопа, повернув голову, увидела сына Такера, стоявшего на коленях перед раскопанной могилой. Пенелопа тут же поняла, что он обнаружил свою возлюбленную.

— Простите, я должна вас покинуть, чтобы помочь другим, — сказала она Бранту. — Они должны помочь обрести покой.

Он схватил ее за руку:

— Поверьте, что бы я ни думал, я никогда не переставал ее любить, никогда не переставал надеяться, что когда-нибудь она вернется и все мне объяснит.

— Она знает об этом. Но вы должны ее отпустить. Сегодня. Сейчас. Она хочет покоя, Брант.

Пенелопа переходила от призрака к призраку, и все они сообщали ей то немногое, что могли сообщить призраки. Она помогала душам освободиться от земных оков, не обращая внимания на косившихся на нее мужчин. Но те посматривали на Пенелопу лишь изредка — они продолжали откапывать все новые и новые тела. В конце концов из всех призраков остался лишь призрак Фейт.

Через некоторое время, снова повернувшись к Бранту, Пенелопа увидела, что он уставился на одеяло с останками своей возлюбленной. А призрак Фейт по-прежнему находился с ним рядом.

— Послушайте, Брант… — Пенелопа приблизилась к нему и заглянула ему в глаза. — Отпустите ее. Здесь ей не место, но она не может покинуть этот мир до тех пор, пока вы ее не отпустите.

«Скажи ему, чтобы он вновь нашел свою любовь. Он не должен сковывать свое сердце скорбью. Он должен быть счастлив».

— Да, скажу, — прошептала в ответ Пенелопа.

Тут Брант, сжимавший в руке колечко, медленно разжал пальцы и прошептал:

— Прощай, любовь моя. — Он поцеловал колечко и опустил его в карман. Потом пошел помогать остальным.

И в тот же миг улыбающаяся Фейт растаяла в воздухе.

— Вы их видите, верно? — спросил у Пенелопы один из сыщиков.

Пенелопа кивнула и, указав на Бранта, тихо сказала:

— С призрака его невесты и начались эти поиски. — Окинув взглядом подвал, она насчитала десять ям и пробормотала: — Как их много… — В следующее мгновение Пенелопа вдруг сообразила, что видела больше десяти призраков, и добавила: — Но я думаю, убитых еще больше.

Сыщик нахмурился и кивнул:

— Я тоже так считаю. Эта женщина держала здесь бордель почти десять лет. Я отправил Тома за подмогой. Работы очень много. В подвале есть еще два помещения — по обе стороны от этого. Странно, что они не снимали с трупов ни колец, ни браслетов.

— Наверное, из осторожности, — сказала Пенелопа. — Ведь кольца и другие украшения могли случайно увидеть родственники или знакомые убитых.

Сыщик снова кивнул:

— Да, верно, они проявляли осторожность. — Он вздохнул и вдруг спросил: — А маленький мальчик?.. Его-то за что? Я, знаете ли, много всего повидал, но тут даже мне стало не по себе.

— Мальчика звали Тим, — прошептала Пенелопа.

— Верно, Тим, — сказал подошедший к ним Такер. — Это сын мясника. Я узнал мальчика по шапке. Этот колпачок ему сшила его мать, и он очень им гордился. Малыш исчез три года назад.

— А вы знаете имена остальных? — спросил Пенелопу сыщик.

Она кивнула, и он тут же достал из кармана лист бумаги и графитовый стержень, чтобы записать имена.

Список получился из семнадцати имен.

— Возможно, вам будет нелегко объяснить, откуда вы узнали эти имена, — заметила Пенелопа.

Сыщик пожал плечами:

— Я что-нибудь придумаю, не беспокойтесь. Других привидений нет?

— Нет, это все.

— Я надеялся, что вы поможете нам узнать, нет ли тут других тел. Судя по списку, должно быть еще семь. Если бы мы знали, где именно их искать, не пришлось бы тратить время и силы впустую.

— Я могу вам помочь. Я не только вижу призраков — я чувствую, где закопаны мертвые. Дайте мне что-нибудь, чем можно было бы пометить места захоронений, и я найду остальные тела. Надо пройти весь этот ад до конца.

— Мы возьмем Мэгги и Тима с собой. Отдадим их тела родственникам, и они отправят вознаграждение на Боу-стрит, — сказал Такер. Он посмотрел на Эштона и тихо добавил: — Мясник и его жена — очень хорошие люди. Ужасно жаль их.

Взглянув на торговца, Пенелопа со вздохом прошептала:

— Я очень сочувствую вашему сыну…

Такер нахмурился и кивнул:

— Конечно, он будет горевать. Но лучше знать, чем не знать.

Один из сыщиков принес Пенелопе связку хвороста, которую, должно быть, раздобыл на кухне, и она принялась помечать другие могилы. Через некоторое время выяснилось, что в подвале миссис Крэтчитт было закопано тридцать два тела. Чувствуя себя совершенно измученной, Пенелопа поднялась из подвала на кухню — и поразилась тишине, царившей в борделе. «Очевидно, миссис Крэтчитт и всех сообщников уже отвезли на Боу-стрит, — подумала она. — После допроса некоторых из них, наверное, ждет суд, а потом — тюрьма и виселица». Впрочем, судьба этих преступников нисколько ее не волновала — все они заслуживали наказания.

Пенелопа вышла на свежий воздух — и тотчас же оказалась в объятиях Эштона. Сорвав с лица маску, она крепко прижалась к нему — сейчас ей очень нужна была его поддержка.

— Брант хочет отвезти Фейт домой, — сказал Эштон. — А мальчиков я уже отправил.

— Да, хорошо. Спасибо.

— Позволь мне и тебя отвезти домой.

— Нет, мы поедем с Брантом.

— Дорогая, но ты же совсем без сил.

— А куда едет Брант? Это далеко?

— Нет, не очень. Отец Фейт служит викарием на южной окраине города.

— Тогда я обязательно поеду с вами.

— Но зачем?

— Потому что я видела Фейт. И я говорила с ней. А у Бранта, возможно, есть ко мне вопросы. — Пенелопа вздохнула. — И еще, наверное, понадобится рассказать братьями сестрам Фейт правду об их отце. Фейт нас об этом попросила.

Эштон нахмурился:

— Но если у Бранта имеются вопросы, то он ведь может задать их потом, не так ли? И я думаю, он скорее всего захочет задать их тебе без свидетелей. А братьев и сестер Фейт ты могла бы предупредить потом.

— Нет, Эштон. Видишь ли, Фейт сообщила мне нечто такое, о чем я так и не решилась сказать Бранту. Но я должна сказать. Просто пока не знаю, как это сделать. И если викарий не выложит всю правду, то придется говорить мне.

— О чем еще ты должна ему рассказать? Неужели может быть что-то более отвратительное, чем викарий, продавший в бордель собственную дочь?

Пенелопа снова вздохнула:

— Дело в том, что викарий этого не делал. То есть он действительно продал Фейт и позволил ее увезти. Я думаю, он подозревал, что за судьба ее ждет, но ему было все равно. Однако в бордель миссис Крэтчитт бедную девушку передал другой человек.

У Эштона вдруг возникло ужасное подозрение — показалось, что он знает, о ком говорила Пенелопа. Но все же он спросил:

— Кто?

— Леди Маллам.

Эштон замер на мгновение. Потом шумно выдохнул и, выругавшись вполголоса, проговорил:

— Давай поскорее с этим покончим.

Брант настоял на том, чтобы труп Фейт втащили в карету. Пенелопа понимала, почему он не хотел, чтобы с телом ее возлюбленной обращались как с багажом, но все же решила занять место в другой карете, вместе с остальными. Было ясно: Бранту требовалось время, чтобы пережить свое горе в одиночестве. Возможно, так ему будет легче выдержать следующий удар.

Сев рядом с Эштоном, Пенелопа положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Она надеялась, что тряска ее убаюкает и ей хоть на время удастся забыться сном и не думать о том, что увидела она в ужасном подвале миссис Крэтчитт. Виконт и его друзья хранили молчание, и Пенелопа подозревала, что им тоже хотелось бы забыться и уснуть. Но все же никому из них не удалось задремать. Всех мучил один и тот же вопрос: что она за чудовище, эта миссис Крэтчитт, неужели таких, как она, можно называть людьми?

— Бранта гложет вина за то, что он не искал ее, — сказал Уитни, нарушив наконец молчание.

Эштон со вздохом кивнул:

— Да, ты прав. И он не скоро поймет, что не сделал ничего дурного, поверив викарию, которого все считают очень порядочным человеком.

— А откуда викарий, живущий на окраине Лондона, мог знать, кому именно продать свою дочь? — пробормотал Корнелл.

Виконт вопросительно взглянул на Пенелопу. Та молча кивнула, и Эштон рассказал друзьям о той роли, что сыграла в этой мерзкой истории леди Маллам, мать Бранта.

— Конечно, все мы знаем, что она была очень недовольна выбором сына, но я никогда не думал, что леди Маллам способна на такое, — закончил Эштон свой рассказ.

Не сразу оправившись от шока, друзья стали обсуждать, каким образом помочь Бранту и как быть с леди Маллам. Пенелопа же снова закрыла глаза и попыталась вздремнуть на плече у Эштона. Ее страшил предстоящий разговор с викарием, но она знала, что должна выполнить данное Фейт обещание.

Когда карета наконец остановилась, Пенелопа выпрямилась и осмотрелась. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы преодолеть слабость. Она уже собиралась спросить у своих спутников, что они сейчас намерены делать, но тут Корнелл, выругавшись сквозь зубы, спрыгнул с подножки кареты. Уитни и Виктор последовали за ним. Когда Эштон помог ей выбраться из экипажа, она увидела Бранта — тот уже схватил викария за ворот и тащил к карете, где находилось тело Фейт.

— Плохи дела, — пробормотал Эштон.

— Не вижу ничего плохого в том, что он зол на человека, отправившего свою дочь на смерть, — сказала Пенелопа, едва поспевая за ним.

— Я не знаю, куда может завести Бранта его горе и гнев, и не думаю, что им стоит на это смотреть, — добавил Эштон, кивнув в сторону дома.

Сначала Пенелопа увидела только дом — симпатичный коттедж под черепичной крышей, окруженный цветочными клумбами. Даже не верилось, что чудовище, продавшее свою дочь, могло жить в таком милом и ухоженном домике, посреди цветочного сада. А потом она увидела детей, четырех мальчиков и четырех девочек. Все они стояли у двери и в ужасе смотрели на Бранта, куда-то тащившего их отца. И было очевидно: тот факт, что пятеро джентльменов, которые подъехали к дому, явно принадлежали к аристократии, лишь усиливал их страх.

В тот момент, когда Пенелопа направилась к детям, самый старший из мальчиков двинулся к карете, куда Брант уже заталкивал викария. Братья и сестры мальчика последовали за старшим.

— Эштон, дети не должны видеть тело, — прошептала Пенелопа, повернувшись к виконту. — Попытайся их задержать.

— Вот, посмотри! Видишь, что ты сделал с собственным ребенком? — сказал Брант, откинув одеяло с лица Фейт. — Ты лгал. Она вовсе не убегала с солдатом. Ты продал ее в бордель, и она умерла там.

— Нет! Нет! — Викарий пытался отвернуться. — Поверьте, я не отправлял ее в бордель!

— Но ты ее продал, верно? И получил за нее солидный куш.

Пенелопа взглянула на детей и поняла, что они знают про деньги. К счастью, Виктор пришел Эштону на помощь и они совместными усилиями не пустили детей к карете. Но никто не мог заткнуть им уши, и им предстояло услышать жуткую историю о том, что на самом деле случилось с их старшей сестрой. Они должны были узнать о том, что сделал их отец, — этого желала сама Фейт.

— Мне нужны были деньги! — закричат викарий, когда Брант швырнул его на землю. — У меня целый выводок детей, а викарий в нашей деревушке почти ничего не зарабатывает. Что мне оставалось делать? Мне едва хватало на то, чтобы всех их прокормить.

— Ты мог бы выдать свою дочь за меня — я просил ее руки и подарил кольцо в знак того, что мы жених и невеста. Мы с ней должны были обвенчаться, после чего я дал бы тебе денег, как и обещал.

Викарий со вздохом покачал головой:

— Нет, она бы этого не допустила. Она угрожала мне. Я мог бы лишиться должности и сана. Я вынужден был так поступить.

— Она? О ком ты?

Взглянув на Бранта, Пенелопа увидела в его глазах ярость, скорбь и отчаяние. Было ясно: он прекрасно понял, о ком речь. И теперь она уже корила себя за малодушие. Наверное, было бы лучше, если бы Брант услышал правду о своей матери из ее уст, а не из уст викария. Пусть викарий и не назвал имени, но с тем же успехом он мог бы указать пальцем на леди Маллам. Брант был достаточно умен, чтобы сразу догадаться: «она» — это его мать.

Викарий, несомненно, почуял опасность и, встав на четвереньки, попытался отползти от Бранта — сейчас он напоминал огромного уродливого краба. Но Брант тут же шагнул к нему, и со стороны все это выглядело как какой-то странный ритуальный танец. И еще большую странность придавали этому «танцу» Корнелл и Уитни, медленно шагавшие рядом с Брантом. Пенелопа же с замиранием сердца ждала развязки.

— Ты сказал «она»?! — Голос Бранта более походил на рык хищника, чем на человеческую речь. — Говоришь, «она» угрожала лишить тебя должности? Только одна женщина могла бы это сделать. Следовательно, ты хочешь сказать, что тебе заплатила моя мать?

Викарий открыл рот, но так и не смог произнести ни слова. В этот момент старший из мальчиков пробрался между Эштоном и Виктором и остановился перед Брантом. И Пенелопа заметила, как в глазах викария вспыхнула искра надежды. Но искра эта тут же потухла, когда сын взглянул на отца с отвращением и гневом.

— Я Питер Бимен, его старший сын, — сказал мальчик, покосившись на Бранта. — Как раз перед тем как исчезла Фейт, к нам приезжала гостья, желавшая поговорить с отцом с глазу на глаз. И этой гостьей была леди Маллам. Я не могу сказать вам, о чем они говорили, но в доме внезапно появились деньги. — Питер вздохнул. В глазах его стояли слезы, но он пытался сдержать их. — Я бы предпочел, чтобы тело Фейт осталось с нами. — Мальчик взглянул на карету. — Мы похороним ее. Но я не позволю отцу проводить службу…

— Что ты говоришь, Питер?! — в ужасе воскликнул викарий.

Брант взглянул на мальчика и проговорил:

— Конечно, этого нельзя позволять. После того, что он сделал с ней, это было бы святотатством.

— Но я не посылал ее на смерть! — закричал викарий.

Питер заглянул отцу в глаза. А младшие братья и сестры уже приближались к Питеру, и все они смотрели на своего отца с гневом и презрением.

— Нет, ты отправил ее на смерть, — заявил Питер. — Ты знал, что она никогда к нам не вернется. Поэтому ты и говорил всем, что она убежала в Испанию с солдатом. Я не сомневаюсь, что ты уже заготовил письмо, в котором сообщается о ее смерти. Как ты думаешь, куда могла отправить Фейт эта женщина? Я думаю, она тебе все сказала. Возможно, не напрямик, но она так или иначе объяснила тебе, какая судьба ждет нашу сестру. А тебе было все равно.

— Нет, сын мой. Я бы ни за что этого не допустил, если бы все знал.

— Я хочу похоронить ее в нашем семейном склепе, — сказал Брант, не обращая внимания на лепет викария. — Я сообщу вам, Питер, когда состоится церемония. Приглашаю вас и ваших братьев и сестер. Но не вашего отца. Поверь мне, — он взглянул на сидевшего на земле викария, — я бы вышвырнул тебя из этого дома, если бы не дети. — Снова повернувшись к Питеру, Брант продолжал: — Немедленно сообщите мне, если он попытается избавиться от кого-нибудь из вас или если даже посмеет хоть пальцем вас тронуть. Пусть я не могу официально оформить над вами опеку, но с этого момента я буду считать себя вашим опекуном. Относитесь ко мне соответственно.

Брант направился к своей карете, но друзья тут же догнали его.

— Ты хочешь, чтобы мы поехали с тобой и присутствовали при твоем разговоре с матерью? — спросил Виктор.

Какое-то время Брант молча смотрел на одеяло, в которое было завернуто тело Фейт. Потом взглянул на Виктора и ответил:

— У меня нет матери.

Глава 15

Эштон смотрел на спящую Пенелопу. На лице ее остались следы от слез, и в этом не было ничего удивительного — прошедший день был ужасным. Виконт очень переживал за Бранта, однако не стал возражать другу, когда тот сказал, чтобы он отвез Пенелопу домой и остался с ней. «С Брантом будут Корнелл, Виктор и Уитни, этого достаточно», — говорил себе Эштон. Ему то и дело вспоминались слова друга о матери. «У меня нет матери», — сказал он таким тоном, что сразу стало ясно: Брант принял окончательное решение.

Эштон до сих пор не мог поверить, что леди Маллам оказалась способна на такое чудовищное преступление. Эштон с Брантом были друзьями с детства, и он прекрасно знал, что леди Маллам всегда была суровой и деспотичной. Со временем, повзрослев, Брант восстал против материнского деспотизма, но при этом оставался внимательным и любящим сыном. Увы, на этот раз леди Маллам зашла слишком далеко. Она убила женщину, которую полюбил ее сын, убила лишь потому, что не одобрила его выбор. Доказательств, что леди Маллам желала Фейт смерти, у них не было, но довольно и того, что она отдала невинную девушку в бордель.

Но как же узнала леди Маллам о заведении миссис Крэтчитт? И, что еще важнее, как смогла договориться с хозяйкой борделя? Хотелось бы найти ответы и на эти вопросы. Едва ли леди Маллам примет как должное тот факт, что собственный сын отказывается от нее. И если она решилась на такое чудовищное преступление, то, выходит, от этой женщины всего можно ожидать. «Не исключено, что она, узнав о роли Пенелопы в этой истории, попытается ей отомстить», — подумал Эштон. Что же касается Пенелопы, то он сегодня узнал ее с совершенно новой, неожиданной стороны. То, что она сделала в подвале миссис Крэтчитт, просто ошеломляло. Эштону казалось, что он стал свидетелем настоящего чуда. Никто из тех, кто видел, как Пенелопа разговаривала с мертвыми, помогая им обрести покой, не мог не проникнуться верой в ее дар. Но такое под силу только волшебнице, и именно ею она сегодня себя проявила.

Он уже давно не считал ее шарлатанкой, обиравшей доверчивых простаков, однако до конца в ее чудесный дар все же не верил. А в ее настойчивом стремлении убедить окружающих в том, что она способна общаться с призраками, он видел некую причуду. Эштон про себя решил, что эта странная детская фантазия помогала Пенелопе уйти от реальности, защититься от постоянных обид и оскорблений со стороны Хаттон-Муров и, возможно, как-то почувствовать свою причастность к многим поколениям предков. Что же касается всех прочих Уэрлоков и Бонов, то они вызывали у Эштона любопытство, однако он очень сомневался, что кто-то из них действительно способен на то, что приписывали им слухи. Но теперь все сомнения рассеялись и он почувствовал, что оказался в довольно странной ситуации — словно прожил всю жизнь с шорами на глазах, а сейчас вдруг прозрел.

Он убедился, что Пенелопа не только способна видеть призраков и говорить с ними, но даже может находить места, где лежали их тела, и значит, должен поверить во все то, что рассказывали об Уэрлоках и Бонах. И от этого Эштону было немного не по себе. До сих пор он не испытывал особых переживаний из-за того, что столько времени проводил под одной крышей со множеством Уэрлоков и Бонов, а вот сейчас… Сейчас он постоянно думал о том, что все они обладают сверхъестественными способностями. Да-да, все! Пенелопа говорила ему, что каждый из мальчиков наделен каком-то особым даром, и теперь у него не было оснований ей не верить.

Правда, он еще не видел всех их талантов в действии, но уже давно заметил в некоторых детях кое-какие странности — например не было сомнений в том, что Гектор распознавал ложь. Или же он был просто необычайно наблюдательным и подмечал все особенности мимики, которые могли бы выдать лжеца? А вот Септимус действительно мог прикосновением рук снимать боль, и даже доктор, которого Эштон очень уважал, не сомневался в этом его «даре». Пол заявлял, что он может предвидеть грядущие события, однако жаловался, что пока не научился предупреждать людей таким образом, чтобы его предупреждения приносили пользу. Но мальчик явно чувствовал опасность — Эштон несколько раз имел случай в этом убедиться.

Да, поверить во все это было не так-то трудно, но вот как быть с мальчиком, который якобы мог исцелять одним своим прикосновением? И что думать о маленькой девочке, которая нагоняла грозу, когда ей было не по себе? И еще в доме был мальчик, обладавший удивительной способностью перемещать предметы и даже бросать их, не пошевельнув при этом и пальцем.

Но неужели подобное возможно? Приходилось признать, что возможно. Потому что он, Эштон, видел все это собственными глазами, однако не хотел, чтобы подобные эпизоды задерживались у него в памяти. Но теперь, пытаясь «приучить» свой разум к возможности чуда, он стал во всех подробностях припоминать ночное вторжение в дом головорезов миссис Крэтчитт. Ведь Джером бросал в них всевозможные предметы, но при этом не притрагивался ни к одному из них!

Эштон со вздохом откинулся на спинку сиденья. Он мог множество раз прокручивать в памяти такие вот эпизоды, но от этого все равно ничего не изменится. Было совершенно очевидно: он попал в мир, которого не понимал и, наверное, так и не сможет понять. Однако он знал, что ему придется принять все это как данность.

Наконец карета остановилась у «Хижины Уэрлока». Осторожно разбудив Пенелопу, Эштон с улыбкой смотрел, как она, словно маленькая девочка, трет кулачками глаза. Пообещав, что вернется к ней попозже, виконт поцеловал ее у двери и передал заботам братьев. Ему ужасно хотелось принять ванну, и он, запрыгнув обратно в карету, приказал кучеру побыстрее отвезти его домой.

Пенелопа еще немного постояла в дверях, провожая взглядом карету, пока та не скрылась из виду. Ей сейчас предстояло много работы, но в первую очередь она должна была хорошенько отмокнуть в горячей ванне. Она все еще чувствовала на себе запах смерти и хотела поскорее освободиться от этого ужасного запаха, чтобы затем, собравшись с силами, выбросить из памяти все то, что видела сегодня в доме Крэтчитт.

К ее облегчению, один из охранников-близнецов (она теперь их обоих называла «Нед-Тед») тут же вызвался принести в ее спальню горячей воды. «Приятно, когда у тебя есть слуги», — подумала Пенелопа, поднимаясь наверх. Через несколько секунд она вдруг осознала: в доме что-то не так. Она остановилась и обернулась. В холле у подножия лестницы стояли ее братья и улыбались. Но что же все-таки случилось?..

Пенелопа едва не вскрикнула, сообразив наконец, что именно изменилось в доме. Ведь она уехала, так и не успев убраться после ночного погрома. А теперь в холле было даже чище, чем до этого происшествия. Она сбежала по ступеням в гостиную и, ошеломленная, замерла на пороге. Вся разломанная во время драки мебель исчезла, а вместо нее появилась другая — такую дорогую мебель она едва ли могла себе позволить.

— Откуда это? — пробормотала Пенелопа, обернувшись к подошедшим братьям и Неду с Тедом.

— Его сиятельство прислал несколько слуг, чтобы помочь нам с Недом убраться, — ответил тот из охранников, которого, очевидно, звали Тед. — И они привезли с собой кое-что из вещей, которые пылились на чердаке в Радмур-Хаусе, потому что его сиятельство сказал, что многое из вашей мебели починке уже не подлежит. Кроме того, он прислал несколько горничных, и они навели в доме порядок.

Пенелопа прошла по остальным комнатам первого этажа, и там тоже все сверкало. Более того, она обнаружила еще некоторые предметы обстановки, которых раньше не было.

«Но что же обо всем этом думать?» — спрашивала себя Пенелопа. Действительно, должна ли она злиться на Эштона из-за того, что он распоряжается у нее доме без ее ведома? Или лучше забыть о гордости и с благодарностью принять то, что сделали для нее? Увидев прошедшего мимо Теда с двумя полными ведрами горячей воды, Пенелопа решила, что обо всем этом можно поразмыслить в ванне.

Виконт с наслаждением опустился в горячую ванну. Но наслаждаться ему пришлось недолго — в спальню вошла леди Мэри. Схватив мочалку, Эштон прикрыл причинное место. Пусть эта женщина и была его матерью, он давно уже вышел из того возраста, когда мог безо всякого стеснения купаться в ее присутствии.

— Какой же ты скромник, — сказала леди Мэри с улыбкой и присела на кровать. — Ну, как там было? Совсем плохо? Я заметила, что твой слуга, проходя мимо, бормотал что-то насчет того, что всю твою одежду придется сжечь.

— О чем ты? — Эштон изобразил удивление, но мать посмотрела на него так, что сразу стало ясно: она каким-то образом узнала, куда он сегодня ездил. Эштон вздохнул и пробормотал: — Да, это было ужасно. Но как ты узнала?..

— По Лондону уже поползли слухи. — Эштон выругался вполголоса, и мать, кивнув, продолжила: — Оказалось, что в том заведении, несмотря на ранний час, находились несколько весьма уважаемых джентльменов. Одного из них даже отвезли в полицейский участок на Боу-стрит. Потом, правда, выяснив, кто он такой, сыщики его отпустили. — Леди Мэри улыбнулась и добавила: — Трудно узнать в голом мужчине графа.

Эштон, не удержавшись, рассмеялся, потом заметил:

— Странно, однако, что эти джентльмены допустили огласку.

— Я слышала, что они давали довольно путаные и неправдоподобные объяснения. И всех, кому довелось там оказаться, подвергли допросу с пристрастием. Говорят, все это было крайне неприятно. Но не каждый же день в Лондоне случается такое… Вот джентльмены и не удержались от искушения поведать эту историю миру, пусть даже им пришлось беззастенчиво лгать, когда они объясняли причину своего появления в заведении миссис Крэтчитт. Кроме того, новость мгновенно распространилась среди торговцев, а от них об этой истории уже узнал чуть ли не весь Лондон. — Леди Мэри немного помолчала. — Неужели там действительно нашли сто трупов?

— Не сто, а тридцать два, — со вздохом ответил Эштон. — В том числе тело той девушки, на которой хотел жениться Брант. — И он рассказал матери о Фейт и о том, что они узнали у викария. — А о Пенелопе тоже ходят слухи?

— Да, кое-что говорят. — Леди Мэри поднялась на ноги. — Но никто ее не узнал, никто даже хорошенько ее не рассмотрел. Считают, что она приехала туда потому, что какую-то ее родственницу похитили и убили. Что же, желаю тебе приятно провести время. Наслаждайся, пока вода не остыла. — Леди Мэри остановилась у порога и, нахмурившись, внимательно посмотрела на сына: — Я всегда считала женщин, зарабатывающих на продаже других женщин, чем-то вроде мерзких крыс, но эта миссис Крэтчитт… Она ведь настоящее чудовище, не так ли?

— Именно так. Я бы очень хотел, чтобы ее убивали медленно и мучительно. Виселица — слишком легкая казнь для нее.

— Есть еще и ад, мой дорогой. И все монстры в конечном итоге оказываются именно там, — тихо сказала леди Мэри и осторожно закрыла за собой дверь.

Эштон надеялся, что его мать права. Ведь эта женщина убила множество людей, убила ради наживы. Впрочем, он не сомневался и в том, что ей просто нравилось убивать. Но интересно, многие ли мужчины испытывали сейчас раскаяние и корили себя за то, что посещали этот бордель? Ведь не было ни малейшего сомнения: некоторые из обслуживавших их девушек закончили свою жизнь именно в том ужасном подвале. Но мертвые не могут говорить — только разве что с такими, как Пенелопа, — поэтому едва ли найдется много мужчин, испытывающих раскаяние. А если кто-то и огорчится, то ненадолго.

Когда Эштон принял ванну, отдохнул и оделся, уже настало время ужина. Но еще до ужина он успел поговорить с Алексом, и тот очень расстроился из-за того, что не смог участвовать в операции, — он все еще был занят расследованием, касавшимся нотариуса Пенелопы.

Как раз в тот момент, когда виконт спустился вниз, к нему пожаловала Кларисса. Эштон попытался вспомнить, не договаривались ли они совместно посетить какое-нибудь светское мероприятие, но так и не смог ничего припомнить. Очевидно, она приехала, чтобы в очередной раз отчитать его за пренебрежительное к ней отношение.

Виконт вежливо провел невесту в «голубую» гостиную, но, проявив предусмотрительность, оставил дверь широко раскрытой. Он также успел шепнуть слуге, чтобы тот как можно быстрее отыскал и привел в гостиную его мать. Эштон все еще подозревал Клариссу в попытке скомпрометировать его — чтобы заставить таким образом на ней жениться. Эта женщина, очевидно, верила, что сможет его соблазнить, если только останется с ним наедине на какое-то время. Эштону хотелось сказать ей, что она может даже голой плясать в его спальне — и при этом все равно не вызовет у него ни малейшего желания прикоснуться к ней, — но он решил обойтись без оскорблений.

Горничная принесла им вина и пирожных. Усевшись напротив Клариссы, Эштон спросил:

— Чем обязан? Почему вы решили меня посетить?

— Но, Эштон, мы же помолвлены, а видимся очень редко, — ответила Кларисса. — Мне кажется, что мы могли бы разговаривать хотя бы изредка.

— О чем?

— Как насчет тех приглашений, которые мы могли бы принять?

— Полагаю, у вас есть на сей счет какие-то соображения.

— В четверг Дануэлдоны приглашают на раут, а в пятницу Берниджи зовут на ужин. Я уверена, что хотя бы одно приглашение вы захотите принять.

Эштон уже давно не интересовался судьбой своих инвестиций, поэтому тут же ответил:

— Ужин у Берниджей меня вполне устроит. — По выражению лица Клариссы он понял, что она предпочла бы отправиться на раут к Дануэлдонам.

— Что ж, как пожелаете. И еще одно… Может, это всего лишь сплетни, но я подумала, что вы могли бы кое-что для меня прояснить. Кое-что из того, что я слышала, кажется мне совершенной нелепицей.

— Обо мне ходят сплетни?

— О вас и о ваших друзьях. Говорят, будто вы вломились в бордель вместе с сыщиками с Боу-стрит. Якобы вы отправились туда, чтобы найти тела убитых, и отыскали больше сотни.

— Тридцать два тела, если быть точным. А если еще точнее — тридцать одна убитая женщина и один мальчик. Всех закопали в подвале. Миссис Крэтчитт, как и ее сообщников, непременно повесят.

— С чего вам вдруг вздумалось в этом копаться? Что с того, что она убила этих женщин?

— Не все эти женщины были продажными, Кларисса. Миссис Крэтчитт похищала молодых женщин и принуждала их продавать себя. Разве она и ее сообщники не заслуживают справедливого наказания? Неужели вы защищаете убийцу?

Кларисса сделала глоток вина и заявила:

— Нет, разумеется. Просто мне было немного неловко из-за того, что вы замешаны в такое…

— Вам не нравится, что мой сын сделал все возможное, чтобы призвать к ответу это чудовище? — спросила леди Мэри, переступая порог. Налив себе немного вина, она села на кушетку рядом с сыном.

— Нет, не в этом дело. Я уверена, что Эштон поступил достойно, — ответила Кларисса. — И я считаю его безупречным джентльменом. Просто такими делами должны заниматься люди, которым это положено по должности.

«Почему она так нервничает? — спрашивал себя Эштон, поглядывая на Клариссу. — Ведь слухи о том, что произошло в борделе, никак не могли запятнать мою репутацию…» Да, конечно, кто-то, наверное, не понимал, зачем он влез в эту историю, но ведь нет ничего постыдного в том, чтобы передать злодейку в руки правосудия. А что, если… Эштон невольно сжал кулаки. Возможно, Кларисса боялась, что миссис Крэтчитт не станет молчать и все расскажет, рассчитывая купить себе избавление от виселицы. Негодяи, похитившие Пенелопу, говорили о какой-то красивой леди, которой якобы она мешала. Поскольку же было ясно, что Чарлз и есть тот джентльмен, который собирался явиться в бордель утром, чтобы насладиться Пенелопой, то вполне возможно, что Кларисса — его соучастница.

«Непременно надо заставить говорить того нотариуса», — подумал Эштон. Да, только так они могли узнать правду. Ведь все, чем они пока располагали, — это всего лишь догадки и подозрения. Обязательно следовало взглянуть на завещание и на список имущества маркиза. Тогда, возможно, многое прояснилось бы. У Эштона промелькнула мысль о том, не пробраться ли тайно в Хаттон-Мур-Хаус, чтобы поискать там завещание. У Чарлза непременно должна была где-то храниться копия. И тут он вдруг заметил, что Кларисса смотрит на него так, словно ждет ответа на свой вопрос. На вопрос, который он не слышал.

— Я уверена, что никакой леди, которая указывала бы мужчинам, где лежат тела, и которая разговаривала с призраками, не было и в помине, дорогая, — сказала леди Мэри, и Эштон мысленно поблагодарил мать за то, что она его выручила.

— И с чего вам такое взбрело в голову? — спросил Эштон. — Только не говорите, что это очередная светская сплетня. — Он сокрушенно покачал головой: — Невольно удивляешься тому, какие небылицы сочиняют люди. И ведь некоторые в эти небылицы верят…

— Вы считаете меня дурой?! — возмутилась Кларисса. — Я ведь видела вас с Пенелопой! Видела вас у нее в доме! И конечно же, вам известно о том, что она заявляет, будто может говорить с призраками. Вы даже бровью не повели, когда она сказала мне, чтобы я была осторожнее, потому что прошла сквозь миссис Петтибоун. А никакой миссис Петтибоун в комнате тогда не было! Я требую, чтобы вы сказали мне правду! Вы сообщник моей сводной сестры?

— Мне кажется, я сообщил вам, что приходил в тот дом, чтобы обсудить кое-что с мистером Септимусом. Этот человек — настоящий финансовый гений.

— Вы весь в долгах! Что вам обсуждать?

— Как выбраться из долгов.

— Как выбраться?.. Женившись на женщине с хорошим приданым, что вы и сделаете в ближайшее время. Потому что это самый простой способ поправить свое финансовое положение. И самый распространенный. А вы почему-то все ведете речь о каких-то инвестициях… Должна заметить, что для людей нашего круга такой способ считается совершенно неприемлемым. И еще кое-что… Я думаю, что между вами и Пенелопой что-то происходит. Она была в борделе. Одна моя подруга узнала об этом от ее тетушки, которая узнала об этом от своей кузины, а та, в свою очередь, узнала от мясника.

— Да, конечно… — Эштон усмехнулся. — Кто я такой, чтобы сомневаться в истинности того, что рассказывает мясник?

Кларисса же, нахмурившись, продолжила:

— Пенелопа была там, и я об этом знаю. Ее репутацию уже ничем не спасти, потому что она по какой-то нелепой прихоти взяла на себя заботу обо всех этих… этих подкидышах. А теперь она опустилась еще ниже. Уже пошли слухи о том, как она разгуливала по борделю, отыскивая трупы для этих мужланов с Боу-стрит, которые и сами недалеко ушли от тех преступников, которых ловят. Ей не поможет даже то, что она дочь маркиза, потому что скоро всем станет известно, что она была там, когда вы и ваши дружки откапывали трупы шлюх.

Эштон уже раскрыл рот, чтобы ответить, но мать остановила его, тронув за плечо. Слова Клариссы ужасно разозлили виконта. Ведь она ясно дала понять, что намерена всем и каждому рассказывать о «даре» Пенелопы. Но Эштон больше всего боялся вовсе не того, что общество отвернется от Пенелопы. Пугало совсем иное… Было ясно, что Пенелопе придется скрываться от людей, потому что у двери ее дома выстроится очередь из тех, кто хотел бы пообщаться с дорогими сердцу покойниками.

— Моя дорогая юная леди, — снова заговорила леди Мэри, — позвольте сказать вам, что меня ужасает ваша манера выражаться. Благовоспитанная дама не произносит таких слов, как «подкидыш» и «шлюха». Такая речь свидетельствует о недостатках воспитания, что заставляет усомниться в вашей нравственности. Вам следовало бы проявлять осторожность в выражениях, когда вы говорите о своей сводной сестре. Ведь она из вашей семьи. И грязь, которую вы на нее выльете, неизбежно замарает и вас.

Слова леди Мэри, произнесенные тихим, но выразительным голосом, казалось, лишили Клариссу дара речи. Она молча встала, сделала перед леди Мэри реверанс и повернулась к Эштону, тут же поднявшемуся с кушетки. Он проводил Клариссу до двери, а затем — к поджидавшему ее у дома экипажу. Заговорила она лишь после того, как он помог ей забраться в карету (впрочем, Эштон был уверен, что она онемела вовсе не от стыда, а от ярости).

— Советую не испытывать судьбу, милорд, — прошипела Кларисса. — Возможно, мой брат желает этого брака, преследуя собственные интересы. Возможно, они впрямь обманул меня с приданым. Но он никогда не допустит, чтобы Пенелопа досталась вам.

Она захлопнула дверцу кареты перед его носом. Эштон посмотрел вслед отъезжавшему экипажу и тихо выругался. Похоже, Артемис был прав — Чарлз пытался заполучить Пенелопу. Эштону ужасно хотелось тотчас же помчаться к Хаттон-Мурам и избить Чарлза до полусмерти. Было совершенно ясно, что именно этот негодяй стоял за похищением Пенелопы. Он намеревался утолить свою похоть, а потом избавиться от сводной сестры. И если в Пенелопу — как все они подозревали — стрелял именно Чарлз, то это могло означать только одно: он решил избавиться от нее в самое ближайшее время.

Тяжело вздохнув, Эштон вернулся в дом. Ему хотелось отправиться к Пенелопе сейчас же, но он уже давно не ужинал со своими близкими. Однако и во время ужина он продолжал думать о своем. «Хотелось бы знать, — спрашивал себя виконт, — есть ли у кого-нибудь из Уэрлоков или Бонов какой-то особый „дар“, который мог бы помочь мне узнать всю правду о Хаттон-Мурах или, возможно, даже найти завещание?» Он решил, что об этом следует подумать.

Эштон поздоровался со слугой, открывшим ему дверь «Хижины Уэрлока».

— Все в порядке? — спросил он, протягивая слуге шляпу и плащ.

— Да, милорд. Нед время от времени обходит дозором двор за домом. Ничего подозрительного.

«А, тогда ясно… — подумал Эштон, невольно улыбнувшись. — Значит, дверь мне открыл Тед». Он не раз спрашивал себя, почему его мать наняла именно близнецов. Может, у нее такое чувство юмора?

— Он ведь помнит, что обход надо делать не через равные промежутки времени? — спросил Эштон.

— Да, милорд, — кивнул Тед. — Я тоже делаю обходы, но только перед домом. И никто не стал бы по нас сверять часы.

— Вот и хорошо. Очень хорошо.

— Леди и дети уже отправились спать, — добавил Тед.

Эштон уже собирался кивнуть и удалиться, как поступил бы на его месте любой джентльмен, но тут вдруг вспомнил о том, что пережил за этот день, и решил, что сейчас можно забыть о правилах хорошего тона. Он хотел спать с Пенелопой. Она была ему нужна. И он знал, что его слуги не станут сплетничать, как не станут сплетничать и родственники Пенелопы. Так что не будет ничего страшного, если он нарушит правила хорошего тона.

— Все в порядке, Тед, — сказал Эштон, поднимаясь по лестнице. — Леди Пенелопа меня ждет.

Это было не совсем так. Да, он действительно сказал Пенелопе, что вернется, но с тех пор прошел не один час. Так что она, возможно, подумала, что он не придет, и легла спать. У нее ведь тоже был трудный день. Очень трудный. Именно поэтому он решил, что просто ляжет с ней рядом и тоже постарается заснуть.

Переступив порог спальни, Эштон осторожно приблизился к кровати и стал раздеваться. Потом решил снять рубашку и с Пенелопы. Она тотчас же проснулась. И конечно же, сразу поняла, что это Эштон — узнала его запах. Когда же он лег с ней рядом и обнял за талию, ей вдруг захотелось немного его подразнить.

— О нет, Тед, — прошептала Пенелопа, — ты должен уйти. Эштон может прийти сюда в любую минуту. — Она весело засмеялась, когда Эштон в отместку принялся ее щекотать.

— Бесстыдница, — сказал он, уложив ее на спину и придавив к кровати всем своим телом.

— Это тебе за то, что ты залез ко мне в постель без приглашения.

— Значит, требуется приглашение? — Эштон вскочил с кровати и вытянулся перед ней как слуга, ждущий распоряжений. — Моя дорогая леди Пенелопа, будьте великодушны… не могли бы вы принять мою скромную персону в своей постели?

Опустив глаза, Пенелопа увидела, что он находится в полной боевой готовности. И вдруг подумала: «Интересно, сколько времени он сможет продержаться в таком положении, чтобы я могла вволю налюбоваться им?» Однако ночь была холодная, и оба они ужасно устали за этот день. Так что, наверное, следовало его пожалеть.

Лукаво улыбнувшись, Пенелопа ответила:

— Слово «скромный» не самое для тебя подходящее. Но все равно ложись, я не возражаю. — Она подняла одеяло. — Только торопись. В комнате ужасно холодно, и скоро ты будешь выглядеть совсем не так мужественно, если замерзнешь.

Эштон засмеялся и снова лег в постель.

— Откуда ты знаешь, что холод делает с мужчиной?

— Не забывай, что большую часть времени я провожу с мальчиками. Поэтому просто не могу не знать некоторых вещей.

Эштон снова рассмеялся:

— Выходит, ты очень опытная женщина. — Он обнял ее и поцеловал. — Я собирался приехать раньше, чтобы поужинать с тобой, но все мои родственники были дома и очень хотели, чтобы я составил им компанию за ужином.

— Желание семьи — закон, — согласилась Пенелопа. — Хотя я думала, что ты захочешь посидеть на одном из наших новых стульев, — добавила она с улыбкой.

— Ах это…

— Еще одно свидетельство твоей самонадеянности. Но я смирила свою гордость. И даже хочу тебя поблагодарить.

— Не за что, дорогая.

— Эштон, почему вы не продали эту мебель, если вы ею не пользуетесь?

— Сомневаюсь, что стоило тратить на это время и усилия. Продать подобные вещи не так-то просто.

Пенелопа кивнула и провела ладонью по его спине.

— Да, наверное, ты прав. Люди с деньгами хотят все новое и модное. А те, у кого денег нет, не смогли бы купить даже такую мебель.

Пенелопа тихонько застонала, когда Эштон принялся ласкать ее груди. Каждое его прикосновение разжигало в ней пламя, которое только он же и мог погасить. И ей очень не хотелось думать о том, что скоро он, возможно, будет ласкать какую-то другую женщину. Женщину, которую он возьмет в жены ради денег, потому что только деньги могли сейчас спасти его семью. Конечно, ей трудно будет с этим смириться, но смиритьсяпридется, поскольку у Эштона не было выхода. Взяв его лицо в ладони, Пенелопа прижалась губами к его губам, надеясь, что страсть поможет ей выбросить из головы грустные мысли.

И действительно, страсть вскоре не оставила места для раздумий о будущем. Пенелопа с жадностью принимала ласки Эштона, и огонь в ее крови выжигал весь тот мрак, что скопился в душе после пережитого сегодня.

И Эштон тоже пылал от переполнявшей его страсти. Только она, Пенелопа, могла разжечь в нем такое желание, только она была способна на это. Он ласкал и целовал ее труди, затем принялся покрывать поцелуями живот и, наконец, спустился еще ниже. Приподнявшись на колени, он закинул ее ноги себе на плечи и прижался губами к ее лону. Ошеломленная этой новой лаской, Пенелопа вздрогнула всем телом и подалась назад, пытаясь отстраниться, но Эштон крепко держал ее, продолжая ласкать. В какой-то момент она вдруг выгнулась ему навстречу и, снова вздрогнув, громко закричала.

Еще с минуту по телу ее волна за волной прокатывалась дрожь. Когда же она наконец затихла в изнеможении, Эштон опустил на кровать ее ноги и, заглянув в ее широко раскрытые, затуманенные страстью глаза, резким движением вошел в нее. Из горла Пенелопы вырвался крик, и он замер, решив, что причинил ей боль. Но она тут же обвила руками его шею и, громко застонав, шевельнула бедрами. Эштон понял, что напрасно беспокоился, и, забыв о сдержанности, всецело отдался сжигавшей его страсти. Они одновременно взмыли к вершинам блаженства, а потом, совершенно обессилев, долго лежали без движения.

Пенелопа не знала, как долго они лежали, обнявшись и прижимаясь друг к другу, но в какой-то момент вдруг поняла, что он приподнялся и внимательно смотрит ей в лицо. Она густо покраснела, а Эштон хохотнул и поцеловал ее в пылающую щеку, чем еще больше смутил и раздосадовал. «Неужели он не понимает, что мне ужасно неловко?» — подумала Пенелопа, вспомнив о ласках Эштона. То, что он сделал с ней, едва не свело ее с ума. Столь острого наслаждения она никогда еще не испытывала, но теперь, думая об этом, даже стыдилась смотреть ему в лицо. Более того, одного взгляда на его растянутые в улыбке губы было достаточно, чтобы вызвать к жизни воспоминание о том, где эти дерзкие губы находились и как они ласкали ее. Да, ей было ужасно стыдно — и в то же время в голову лезли мысли еще более ужасные…

Повернувшись на бок, уютно прижавшись щекой к его груди и слушая, как бьется его сердце, Пенелопа раздумывала о том, как отреагирует Эштон, если она поступит с ним так же бессовестно, если отнесется к его стыдливости с тем же пренебрежением. Тут она вдруг вспомнила, как он стоял перед кроватью совершенно обнаженный, и мысленно выругалась. Мужчинам ведь вообще несвойственна стыдливость… Но возможно, он испытает то же безумное наслаждение, что и она, если ласкать его подобным образом. Эта мысль очень ее заинтриговала, и она, не удержавшись, принялась целовать плечи и грудь Эштона, спускаясь все ниже. В какой-то момент она услышала его хриплый стон и мысленно улыбнулась. Если Эштон и сейчас уже стонет, то он, наверное, завопит, когда она всерьез приступит к тому, что задумала. Или, может быть, не следует этого делать?

Чуть приподнявшись, Пенелопа пробормотала:

— Скажи, а тот… э… поцелуй — это, наверное, какое-то ужасное извращение?

— Не знаю… о чем ты, — прохрипел в ответ Эштон; он едва удержался от стона.

— А мужчина не сочтет женщину безнравственной, если она вернет ему столь интимный поцелуй? — допытывалась Пенелопа.

— Нет-нет. — Эштон судорожно сглотнул. — Думаю, мужчина был бы в восторге от такой ласки.

— Что ж, тогда…

В следующее мгновение губы Пенелопы коснулись его возбужденной плоти, и Эштон пробормотал:

— О Боже…

То были его последние членораздельные слова, потому что после этого из горла Эштона вырывались только хриплые стоны и вопли.

Глава 16

— А вот этого я никак не ожидала увидеть.

«О чем это она? — подумал Эштон. — Неужели тоже проснулась? Хотя нет. Наверное, ей что-то снится…» Ему захотелось открыть глаза и посмотреть на Пенелопу, но глаза никак не открывались. Эштон улыбнулся, еще крепче ее обнял и поцеловал в висок. Он уже приготовился снова погрузиться в сон, но тут вдруг сообразил, что это говорила вовсе не Пенелопа. Да, верно, это совсем не ее голос, хотя и женский. И, судя по интонациям, голос этот принадлежал даме аристократического происхождения.

Виконт в ужасе замер. Он понял, что у него возникли проблемы стократ серьезнее тех, что были до этого. И тут вдруг послышался голос Пенелопы.

— Крепче держи простыню, Эштон, — пробормотала она. — Ты не могла бы на минуту оставить нас наедине, тетушка?

— Нет, — ответила дама.

Пенелопа тихонько вздохнула.

— Что ж, поступай как знаешь, тетя.

— Обычно я именно так и поступаю.

Проявив чудеса ловкости, Пенелопа рывком села в постели, придерживая простыню у подбородка обеими руками. Эштон проделал тоже самое, и Пенелопа, взглянув на его широкую мускулистую грудь, тотчас же почувствовала, что ей хочется прижаться к нему покрепче, но выразительное покашливание тети Олимпии вернуло ее к действительности. Тихо вздохнув, Пенелопа посмотрела на тетушку, стоявшую у порога.

Леди Олимпия была женщиной с весьма впечатляющей внешностью. Рослая и стройная, она обладала роскошными черными волосами и небесной синевы глазами. Многие мужчины смотрели на нее с восхищением, и в этом не было ничего удивительного — ведь леди Олимпия была не только красивой, но и молодой, всего на три года старше Пенелопы. Пенелопа же относилась к своей тете с величайшим уважением, и сейчас, когда она смотрела на стоявшую у двери Олимпию, ей было очень не по себе. Смущало и то, что за спиной у тети толпились мальчики, а рядом с ними возвышалась фигура Септимуса, закрывавшего ладонью глаза малышке Джуно.

Снова вздохнув, Пенелопа спросила:

— Тетя, тебе не кажется, что сейчас еще слишком рано для визитов? — Леди Олимпия промолчала, и Пенелопа добавила: — Я не знала, что ты собираешься приехать в Лондон.

— Я и не собиралась. Но в этом возникла необходимость. Можно сказать, меня потянуло сюда. Я вдруг почувствовала зов.

— Только не это, — пробормотал Эштон.

Олимпия молча взглянула на виконта и снова обратилась к племяннице:

— Я уже спешила к тебе, когда к моим чувствам добавилось еще кое-что… Теперь-то я знаю, что это было. — Она снова окинула Эштона неприязненным взглядом. — Надеюсь, вы сможете все мне объяснить.

— Да, сможем, — ответила Пенелопа. — Но не лучше ли перейти в гостиную? И я была бы тебе очень благодарна, если бы ты ненадолго нас оставила. А потом я тебе все объясню. Хотя нет, давайте встретимся не в гостиной, а в столовой. Я ужасно проголодалась.

— Да, понимаю… Успела за ночь нагулять аппетит.

Проигнорировав саркастическое замечание тети, Пенелопа сказала:

— Тетя, прошу тебя, не надо… Я обо всем расскажу за завтраком, а не сейчас, потому что объяснять придется довольно долго. — «И я бы предпочла делать это в одежде», — мысленно добавила Пенелопа.

— Что ж, это разумно, — согласилась леди Олимпия. — Но я бы посоветовала тебе поторопиться.

Что-то в тоне тетушки заставило Пенелопу насторожиться.

— Я должна готовиться к новым сюрпризам?

— Да, возможно. У меня такое чувство, что не только я почувствовала потребность поспешить к тебе на помощь. Думаю, что и другие наши родственники кое-что почувствовали.

— Проклятие… — пробормотала Пенелопа.

Тетя пристально на нее посмотрела и тихо сказала:

— По правде говоря, я думаю, что твой дядя Аргус будет здесь меньше чем через час. — Резко развернувшись, Олимпия вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь.

Какое-то время Пенелопа молча смотрела на дверь. Потом со вздохом выбралась из постели и надела нижнюю рубашку и лишь после этого обернулась к Эштону. Он все еще сидел на кровати, прикрываясь простыней. И на лице его застыло выражение, свидетельствовавшее о том, что он весьма смущен и озадачен произошедшим. Что ж, если дядя Аргус действительно направлялся к «Хижине Уэрлока», то тревога Эштона была вполне обоснованной. Дядя Аргус, хотя сам и не отличался добродетельностью, от женщин своей семьи требовал целомудрия и кротости. И он неизменно приходил в бешенство, если вдруг обнаруживал, что какую-нибудь из его родственниц пытаются соблазнить. Соблазнителю же в таких случаях трудно было бы позавидовать. Пенелопа, конечно, признавала, что некоторым из пострадавших мужчин доставалось по заслугам, но все же считала, что дядя Аргус часто вмешивался не в свое дело.

— Надо поторопиться, — сказала она Эштону. — Тетя терпением не отличается. Если она решит, что мы задерживаемся, то вернется сюда.

— Но если мы не спешим спускаться к завтраку, то это может означать…

— Вот именно, — кивнула Пенелопа и тут же почувствовала, что краснеет. — И поверь, это не помешает тетушке сюда зайти.

— Она действительно приходится тебе тетей? — спросил Эштон. Выбравшись из постели, он стал одеваться. — Ведь она не намного старше тебя.

— Всего на три года. Тетя Олимпия — младшая из восьмерых детей. Моя мать была самой старшей. А дядя Аргус немного моложе ее.

— Ты намерена все ей рассказать? — Эштон помог Пенелопе застегнуть платье.

— От тети Олимпии лучше ничего не утаивать.

— И от этого дяди Аргуса — тоже?

— Да, и от него тоже. — Пенелопа решила, что сейчас не время объяснять Эштону, что дядя Аргус, воспользовавшись своим «даром», безо всякого труда заставит его все рассказать. — И если тетя Олимпия чувствует, что он едет, то так оно и есть, уж поверь мне. Жаль, что так вышло, — добавила Пенелопа со вздохом. — Я ужасно усложняю тебе жизнь.

Эштон обнял ее и прижал к груди.

— Но и я усложняю тебе жизнь. Причем гораздо больше, чем ты мне. К тому же судьба не всегда преподносит нам с тобой приятные сюрпризы. — Он чуть отстранился и поцеловал ее. — Но с другой стороны… Возможно, твои тетя и дядя смогут помочь нам кое в чем. Знаешь, я допустил глупейшую ошибку. Когда я встретил тебя, мне следовало немедленно разорвать все отношения с Клариссой и хорошенько обо всем поразмыслить. Ведь мог бы сообразить, что с ней ни в коем случае нельзя связываться. Увы, я понял, с кем имею дело, только тогда, когда в газете появилось объявление о нашей помолвке. Видишь ли, мне во что бы то ни стало надо выпутаться из долгов, и я подумал, что лучше всего решить проблему самым простым способом — жениться на деньгах.

Пенелопа грустно улыбнулась и провела ладонью по его щеке.

— И если бы ты хорошенько подумал, то неизбежно пришел бы к выводу: такой мужчина, как ты, не может бежать от ответственности за своих близких. — Пенелопа взяла Эштона за руку. — Пойдем. Олимпия не ханжа и не мегера. Конечно, она будет ворчать, но не станет никого проклинать.

— Очень на это надеюсь, — пробормотал Эштон, выходя из спальни следом за Пенелопой.

Эштон тревожился не зря, подумала Пенелопа. Как только они позавтракали, леди Олимпия выгнала из столовой всех детей и впилась в Эштона взглядом — словно хотела прожечь насквозь. Было ясно, что тетушка настроена весьма решительно. Но Эштон, к ее удивлению, нисколько не смутился под этим пронизывающим взглядом.

— Полагаю, свадьба состоится в ближайшее время, — сказала наконец Олимпия.

— Нет-нет. — Пенелопа покачала головой. — Никакой свадьбы вообще не будет.

— Но ведь ты дочь маркиза, племянница графа и…

— Нет нужды перечислять все мои родственные связи, тетя. Эштон уже в курсе. Он и его друзья кое-что про нас узнали. Я попозже объясню, зачем им это понадобилось, — поспешно добавила Пенелопа, заметив, что тетушка нахмурилась.

Леди Олимпия немного помолчала, потом решительно заявила:

— Свадьба непременно состоится.

— Дело в том, что Эштон уже обручен, — пробормотала Пенелопа и, собравшись с духом, добавила: — И я знала об этом с самого начала.

Леди Олимпия посмотрела на нее с искренним удивлением:

— С самого начала?.. Но я не понимаю тебя. Не понимаю, почему ты так поступила. Ты ведь совсем не такая, как многие другие наши родственники. Не легкомысленная, не взбалмошная и явно не склонна безоглядно бросаться в омут страсти. И ты очень хорошо знаешь, какую цену приходится платить за потакание своим слабостям. Потому что у тебя тут — полный дом последствий такого потакания…

— Это я виноват, — вмешался Эштон. — Я совершил серьезную ошибку. Вернее — две ошибки: во-первых, мне следовало оставить Пенелопу в покое, а во-вторых, я должен был расстаться с Клариссой и отказаться от встреч с ней и ее братом. Но я проявил слабость, поэтому теперь считаюсь женихом этой женщины.

— Эштон, ты ни в чем не виноват. — Пенелопа похлопала его по руке. — Чарлз повязал тебя по рукам и ногам, и ты об этом прекрасно знаешь. Тетушка, чтобы ты лучше все поняла, я должна сначала рассказать тебе, как мы с Эштоном встретились. — Сделав глубокий вдох, Пенелопа рассказала леди Олимпии о том, как ее похитили, и о прочих бедах, что свалились на нее после той ночи.

— Ты должна была сразу же написать нам или даже приехать, — заявила Олимпия. — Ведь для этого и нужны родственники?

— Я так и собиралась поступить, — кивнула Пенелопа. — Но мне хотелось сначала самой во всем разобраться. Я должна была убедиться в том, что вся эта цепь несчастий не простое совпадение. К тому же я знаю, как неуютно в этом городе многим из вас. И мне не хотелось тащить вас всех в Лондон лишь потому, что я попала в полосу неудач.

— Полоса неудач? То есть ты называешь все, что произошло с тобой, обычным невезением? — Олимпия сокрушенно покачала головой. — Кто-то хочет твоей смерти, Пен. И я уверена, что ты знаешь имя этого человека не хуже, чем я.

— Да, знаю. И все же, кто стоит за всем этим: Кларисса, Чарлз или они оба? Я уверена, что именно Чарлз устроил мое похищение. Но один из моих похитителей, тот самый, что передал меня мадам, говорил, что я не угодила какой-то «красивой молодой леди». Никто, однако, не называл имен. Кларисса на днях проговорилась — мол, она знает, что я там была. Но ведь она легко может отказаться от своих слов. И кому тогда поверят — мне или ей? Мы также знаем, что за двумя покушениями на мою жизнь стоит миссис Крэтчитт, поскольку она чувствовала, что я знаю о ней нечто такое, за что ее могут повесить.

— Знаешь нечто такое?.. То есть помимо того, что она похищает молодых девушек и заставляет их продавать себя?

— Видишь ли, я сказала кое-что своим похитителям. Сказала, что знаю: на кровати, куда меня бросили, кто-то умер. И если они передали миссис Крэтчитт мои слова, то как, по-твоему, она должна была со мной поступить? Ответ напрашивается сам собой. Тем более что теперь мы точно знаем: она убила немало людей, которые едва ли были ей так же опасны. Ты ведь понимаешь, в чем наша проблема, верно? Мы знаем, что моей смерти желают по меньшей мере трое: Чарлз, Кларисса и миссис Крэтчитт. Я думаю, все они пытались меня убить, но доказательств нет. Если мы хотим обвинить барона в покушении на убийство, нам нужны доказательства. Конечно, титул у Чарлза не очень-то громкий в силу сомнительности заслуг того, кто его получил, но он все же остается дворянином и аристократом. Такого человека не призовешь к ответу, просто указав на него пальцем. Нужны неоспоримые факты. Эштон, его друзья, мои братья и Дариус — все они пытаются найти доказательства и прилагают к тому максимум усилий.

— Но ведь ясно же: Чарлз не хочет, чтобы ты дожила до возраста вступления в наследство или вышла замуж. Если подобное произойдет, он все потеряет. Но эту тему мы можем обсудить позднее. Если же не брать в расчет того, что этот глупец, — леди Олимпия бросила выразительный взгляд на Эштона, — попался на крючок Клариссы, почему ты не можешь выйти за него замуж?

Пенелопа вздохнула. Отвлечь тетю от насущной темы разговорами о тайнах и убийствах ей не удалось. Она вопросительно посмотрела на Эштона, как бы спрашивая, готов ли он обо всем рассказать леди Олимпии. Он делал то, что считал должным, чтобы спасти семью от разорения, но, возможно, не хотел рассказывать о столь деликатных вещах ее грозной тетушке, явно относившейся к нему с антипатией. К тому же Эштон совсем не знал эту женщину. Пенелопа выдохнула с облегчением, когда он, похлопав ее по руке, посмотрел Олимпии прямо в глаза.

— Миледи, моя семья в отчаянном положении, — сказал он напрямик. — Мой отец был распутник и мот. Он настолько глубоко залез в долги, что мне теперь остается либо жениться на деньгах, либо распродать все, что было нажито Радмурами со времен королевы Елизаветы.

— Это все равно не объясняет, почему вы не можете жениться на моей племяннице. Только не пытайтесь убедить меня в том, что не вы лишили ее девственности, — сказала тетя Олимпия.

— Я знаю, что поступил дурно. И я никогда не лгал Пенелопе относительно своих планов. Она прекрасно знает: я при всем желании не смогу ничего изменить. Я оказался в безвыходном положении. У меня два брата, три сестры, две тетушки и мать, и всех их я должен содержать. Мне ужасно неприятно делать то, что я делаю. То есть я прекрасно понимаю, что являюсь презренным охотником за приданым. Но, как говорится, «нужда заставит, когда дьявол правит». Чарлз держит у себя векселя моего отца. С их помощью он может разорить нас всех.

— А чем вам не нравятся деньги Пенелопы?

— Тетя, у меня нет никаких денег. Только крохотный пенсион, небольшие суммы от отцов мальчиков. И еще — дом, который Чарлз считает своим. Этого явно не хватит, чтобы спасти лорда Радмура и его семью от долговой тюрьмы. Чарлз ни за что не позволит Эштону выплачивать долги постепенно, поскольку он задался целью выдать Клариссу за джентльмена с титулом и хорошей родословной. Эштону требуется очень крупная сумма.

Тетя Олимпия внезапно вздрогнула и замерла, уставившись на дверь. Пенелопа взглянула на нее с удивлением, но уже в следующее мгновение поняла, что произошло. Каждый волосок на ее теле встал дыбом. Она посмотрела на Эштона и увидела, что он, расстегнув манжету рубашки, в изумлении уставился на свою руку. Дядя Аргус был здесь.

Через несколько секунд дверь отворилась и в столовую вошел высокий широкоплечий мужчина. Опустив на пол ухмылявшихся Дариуса и Пола, висевших на нем, словно цепкие обезьянки, он легонько шлепнул обоих и выгнал из комнаты. Затем откинул со лба черную прядь и пристально посмотрел на виконта. Пенелопа тут же прикрыла глаза Эштона ладонью — они уже успели остекленеть — и, взглянув на Аргуса, пробормотала:

— Я не позволю тебе делать это с Эштоном, дядя. В том нет нужды. Мы ничего ни от кого не утаиваем и готовы ответить на все вопросы.

Аргус пожал плечами и, усевшись за стол рядом с Олимпией, проворчал:

— Я просто развлекся немного, вот и все. — Сняв с блюда крышку, он принялся накладывать себе на тарелку то, что осталось от завтрака.

Эштон убрал с глаз ладони Пенелопы и уставился на нее в полной растерянности:

— Что это было? Вначале я был готов встать и поздороваться с ним, а потом… Что было со мной потом? Я совершенно ничего не понимаю.

Пенелопа тихонько вздохнула.

— Дядя Аргус, позволь представить тебе Эштона Пенделлена Радмура, виконта Радмура. Эштон, это мой дядя Аргус Уэрлок, сэр Уэрлок. Он обладает способностью вызывать у людей желание рассказать ему обо всем. Но после своей исповеди люди ничего не помнят из того, что говорили.

— Это правда? — Виконт смотрел на сэра Аргуса с нескрываемым интересом.

— Эштон, ведь этот человек только что попытался выведать у тебя все твои тайны! Почему же ты смотришь на него так, словно видишь в нем решение всех своих проблем?

— Но разве мы не хотим добиться кое от кого честных ответов на наши вопросы?

— Ах вот ты о чем?.. — Пенелопа посмотрела на улыбающегося дядю, но его невинная улыбка не могла ее обмануть. Дядя Аргус бывал наиболее опасен как раз тогда, когда так вот мило улыбался.

— Что ж, выкладывайте… А я пока набью себе брюхо, — сказал Аргус и принялся за еду.

И вновь Пенелопе пришлось рассказать все с начала идо конца — о том, что случилось с ней, о тех неприятностях, что грозили Эштону, и обо всех их подозрениях. Она надеялась, что больше никто из родственников в ближайшее время не приедет, потому что ей уже надоело рассказывать об одном и том же. Особенно неприятно было говорить о том, что они с Эштоном не могут пожениться; каждый раз, говоря об этом, она испытывала боль.

— Так бросай эту коварную суку Клариссу и женись на нашей Пенелопе, — изрек Аргус.

— У меня нет таких денег, которые ему нужны, — возразила Пенелопа. Она уже начала терять терпение. — У меня есть только дом и маленький пенсион. А у Чарлза имеются векселя отца Эштона. И если он потребует немедленно оплатить долги, то Эштона и всю его семью ждет полное разорение. Все может кончиться для них долговой тюрьмой. — «Господи, сделай так, чтобы мне больше никогда не пришлось об этом говорить!» — молча взмолилась Пенелопа.

— Но у тебя же есть деньги! Черт побери, девочка, твой отец был редкостным скрягой. Ясно, что он ничего не растратил. У него были обширные владения, которые не отчуждаются с титулом, и целое состояние в золоте и ценных бумагах. Один Бог знает, что еще у него было. А если Хаттон-Муры говорят тебе, что ты бедна, то они лгут. Твой отец не мог не позаботиться о том, чтобы все, что принадлежало ему, перешло твоей матери, а затем тебе. Он был слишком хитер, чтобы позволить второму мужу твоей матери залезть к тебе в карман. Он и сыновьям своим кое-что оставил. Ты что, не читала это проклятое завещание?

— Сама я завещания не видела. Его прочел мне нотариус, мистер Хорас Эрншоу, — ответила Пенелопа. — Но боюсь, что в тот момент, когда он читал, горе помешало мне внимательно слушать. У нас с мамой было столько разногласий, и я знала, что теперь уже никогда не смогу попросить у нее прощения за сказанные сгоряча слова, знала, что мы никогда уже не придем к пониманию. Она умерла, и взаимное отчуждение, ту пропасть, что выросла между нами, уже никогда не преодолеть. Мысли об этом разрывали мне сердце… Однажды я попросила Чарлза показать мне завещание, а он сказал, что оно у нотариуса. Я написала нотариусу, но он так и не ответил мне, и я… — Пенелопа пожала плечами: — Боюсь, что я на какое-то время просто забыла о нем. Закрутилась в делах, а потом…

— Были бы у тебя слуги, хотя бы один, — тогда и крутиться бы не пришлось, — пробормотал Эштон.

— О чем это вы? — спросил Аргус. — Разумеется, у нее есть слуги. Кто этот здоровенный верзила у двери?

— Это один из слуг моей матери, — ответил виконт. — Я велел ему и его брату приходить сюда каждый день. Потому что люди миссис Крэтчитт как-то раз вломились в дом Пенелопы и едва тут все не переломали.

— Девочка, почему же ты не наймешь себе прислугу? — Аргус в недоумении смотрел на Пенелопу.

Она снова вздохнула:

— Потому что у меня совсем нет денег. Мне хватает лишь на то, чтобы покупать всем нам еду и одежду, но, увы, на большее я наскрести не могу. Все, что мне удается сэкономить, я отдаю Септимусу — плачу за то, что он учит мальчиков. И если уж совсем честно, то я плачу ему сущие гроши. Он давно бы нашел себе более доходное место, если бы не был нашим родственником и не любил этих своих учеников.

Аргус откинулся на спинку стула и провел ладонью по волосам.

— Но я отправлял тебе деньги каждую неделю. Я знаю, что остальные тоже посылают тебе деньги не реже чем раз в месяц. Не могу припомнить точные цифры, но уверен, что денег хватило бы на то, чтобы нанять несколько горничных.

Пенелопа в изумлении уставилась на дядю. Судорожно сглотнув, пробормотала:

— Значит, они знали об этом доме с самого начала. Наверняка они нашли способ перехватывать почти все деньги, которые мне посылали. Дядя, ты ведь отправлял их на этот адрес?

Сэр Уэрлок утвердительно кивнул.

— Думаю, что и все остальные посылали их именно сюда. Ты хочешь сказать, что эта гнусная парочка присваивает себе деньги, которые предназначаются нашим детям?

Волоски у Пенелопы на руках снова стали дыбом. Это означало, что дядя Аргус был в ярости, хотя и не повышал голоса.

— Думаю, что так и есть, — кивнула Пенелопа. — Только я не знаю… — Она умолкла, внезапно увидев у камина призрак миссис Петтибоун. Привидение покаянно качало головой. — О, миссис Петтибоун, вы… крали деньги?

«Нет. Это он. Он сказал, что он ваш брат. Сказал, что вы пытаетесь его обворовать и все такое. Он давал мне немного всякий раз, как я отдавала ему пакет».

Пенелопа в растерянности заморгала. Это был самый толковый ответ призрака за все время. Очевидно, что воспарить душе миссис Петтибоун мешало совершенное ею преступление.

— Что ж, миссис Петтибоун, я вас прощаю.

«Дети?»

Пенелопа утвердительно кивнула:

— Они тоже вас простят. Не ваша вина, что вы поверили Чарлзу. Он умеет убеждать, а вы, наверное, с детства усвоили, что мужчина всегда главный.

«Да. Они главные».

Пенелопа не собиралась вступать в полемику с призраком, хотя ей почему-то очень хотелось это сделать.

— Упокойтесь, миссис Петтибоун. Теперь вы можете покинуть этот мир.

«Ад. Я воровка».

— Нет, вас просто обманули. Чарлз ответит за все. Отлетайте, дорогая. Отлетайте.

Миссис Петтибоун улыбнулась и начала таять, растворяться в воздухе. Вскоре она исчезла, и Пенелопа вновь заговорила:

— Выходит, Чарлз сказал миссис Петтибоун, что я краду у него деньги… «и все такое». Что означает «все такое», не совсем ясно. Очевидно, имеется в виду моя безнравственность. Но думаю, что Чарлз привел достаточно веские причины, которые не позволяли ему передать меня властям за воровство. Поэтому она и перехватывала пакеты, доставляемые курьером на этот адрес, и передавала их Чарлзу. Чарлз же всякий раздавал ей небольшие суммы в знак признательности. Да, судя по всему, именно так все и происходило. Вот только… — Пенелопа ненадолго задумалась. — Все-таки странно, что миссис Петтибоун только сейчас об этом сказала. Могла бы покаяться и раньше…

— Может, не решалась и собиралась с духом? — предположил Эштон.

— Да, возможно, — согласилась Пенелопа. — Хотя может быть и другая причина. Я постоянно общаюсь с призраками, но не так уж много о них знаю. В одном лишь абсолютно уверена: все они ищут покоя, все они рады покинуть этот мир.

— Тот, кто обворовывал наших детей, за это ответит. И я заставлю его вернуть все до последнего пенса, — заявил Аргус. — Кроме того, я позабочусь о том, чтобы Септимус получил приличное вознаграждение в качестве компенсации.

— Спасибо, дядя. — Пенелопа вздохнула. — Но, как это ни печально, я уверена, что денег он не вернет. Их просто нет. Все они потрачены на роскошные наряды, дорогие вина, экипажи и лошадей. Чарлз очень все это любит.

— Тогда заплатит какой-нибудь своей собственностью.

— Мы можем обсудить это позже, Аргус, — вмешалась Олимпия. — Я хочу повидаться с нотариусом.

— С недавних пор вопрос о завещании моего отца стал для меня особенно важным, — сказала Пенелопа. — И тогда я попыталась связаться с нотариусом и договориться о встрече. Я писала ему каждый день по письму, потом по два. — Она пожала плечами. — А вчера я отправила ему четыре письма.

— Скорее всего он не отвечает тебе именно потому, что ты завалила его письмами. Вероятно, он не может из-под них выбраться, — с усмешкой проговорила леди Олимпия.

— Сегодня у меня кое-какие дела, — сказал Аргус, — но завтра мы непременно его найдем. Кто-нибудь пытался найти завещание в Солтервуд-Хаусе?

— Теперь этот дом называется Хаттон-Мур-Хаус, — ответила Пенелопа.

Она едва удержалась от улыбки, увидев, что дядя бормочет ругательства. Ей вдруг пришло в голову, что она, возможно, допустила ошибку, не сообщив родственникам о своих проблемах сразу же, когда тучи над ней только начали сгущаться.

— А я хочу провести время с мальчиками и малюткой Джуно, — сказала Олимпия.

— Джуно? — Аргус нахмурился. — Девочка?

Пенелопа объяснила ему, кто такая Джуно.

— Она все еще чувствует себя здесь немного неуверенно, но мальчики сразу приняли ее в свою компанию и готовы ее оберегать.

— Черт возьми… Девочка… Надо написать Квентину. Возможно, он продолжает посылать деньги для нее этой суке. Чем раньше он узнает, что малышка здесь, тем лучше.

— Да, разумеется. — Пенелопа грустно улыбнулась. — Хотелось бы знать, принимала ли в расчет ее мать возможную потерю дохода, когда сбывала дочь с рук.

— Скоро она осознает, чего лишилась. И я не хотел бы оказаться на ее месте в тот момент, когда Квентин обо всем узнает.

Пенелопа поморщилась. Ее двоюродный брат был известен своим взрывным характером. Но если эта женщина вдруг захочет вернуть себе дочь лишь потому, что кошелек стал легче, — ее будет ждать неприятный сюрприз. Воссоединиться с дочерью ей уже никогда не позволят.

— Мы остановимся у тебя, — сказала Олимпия, но при этом смотрела на Эштона.

А тот едва удержался от вздоха разочарования. Он думал, что наконец-то сможет сжимать Пенелопу в объятиях столько, сколько пожелает, и вот вдруг… Аргус же, с усмешкой взглянув на виконта, проговорил:

— Поздно запирать конюшню на засов, когда кобыла сбежала. Сдается мне, здесь именно этот случай, Олимпия. — Он поднялся со стула и направился к двери. У порога остановился и добавил: — Вот уж не думал, что ты ханжа, дорогая сестричка.

— Хоть кто-то в этой семье должен быть ханжой, — парировала Олимпия.

Но Аргус лишь засмеялся в ответ и вышел из комнаты.

— Вас здесь больше никто не держит, — сказала леди Олимпия, выразительно взглянув на виконта.

Эштон уже хотел подняться, но Пенелопа, положив руку ему на плечо, заявила:

— Нет, это мой дом, тетя. Мне двадцать один год — я не ребенок. Кобыла уже убежала, как поэтично выразился дядя. Я знаю, что делаю. И прекрасно понимаю, что общество меня осудит, если правда выйдет наружу. Но общество осудит меня и в том случае, если станет известно, что я забочусь о побочных детях моих родственников. А об этом непременно узнают, так что мне нечего терять. И поэтому… — Она взглянула на Эштона. — Я хочу побыть с ним. Мне нужно, чтобы он был рядом. Неужели я хоть раз в жизни не могу поступить так, как хочу?

— Отлично. — Олимпия встала, обошла стол и посмотрела в глаза виконту. — Оставайтесь. Но если вы разобьете сердце моей племяннице… Поверьте, я заставлю вас пожалеть о том, что вы появились на этот свет. — Она погладила Пенелопу по волосам и вышла из комнаты.

— Твоя тетя очень красивая женщина, — заявил Эштон.

Пенелопа кивнула:

— Да, она красива.

Эштон криво усмехнулся:

— И еще она очень строгая.

— И это верно.

— Моей матери она понравится.

Они переглянулись и рассмеялись.

Глава 17

— Не очень-то подходящее место для нотариуса, — пробормотала леди Олимпия. — Не могу поверить, чтобы твой отец доверил свои деньги и важные документы человеку, живущему в такой трущобе.

Взяв Эштона под руку, Пенелопа окинула взглядом ветхий и запущенный дом, находившийся в одном из самых грязных кварталов Лондона. Она уже хотела ответить тетушке, но тут вдруг почувствовала… Да, сомнений быть не могло — в этом доме находился мертвец.

— Надо бы нам подняться и встретиться с этим субъектом, — проворчал Аргус, направляясь к двери.

Дариус последовал за отцом.

— Нет, только не с Дариусом! Там мертвец.

При этих ее словах Эштон с Аргусом обменялись взглядами и выругались.

— Мертвец — это нотариус? — спросила Олимпия.

— Возможно, но не уверена… — пробормотала Пенелопа.

Запрокинув голову, она посмотрела на грязные окна. Некоторые из них были разбиты, а дыры хозяева заткнули разным тряпьем. И тут ей вдруг показалось, что в окне четвертого этажа она что-то увидела… Сначала она решила, что это окно привлекло ее внимание лишь потому, что оно было на удивление чистым, но потом за ним что-то шевельнулось. Судя по всему, это был нотариус, вернее — призрак нотариуса. Внезапно к горлу ее подступила тошнота, а по спине пробежали мурашки. Было ясно, что этот человек умер не своей смертью и смерть его была мучительной.

— Мистер Хорас Эрншоу мертв, — сказала Пенелопа.

— Этого я и боялся, — проворчал Аргус.

А тетя Олимпия по-прежнему смотрела на окно с выражением предельной сосредоточенности на лице.

«Помоги мне».

— Слишком поздно, — ответила призраку Пенелопа. Повернувшись к Дариусу, спросила: — Ты помнишь того сыщика с Боу-стрит, который командовал остальными в доме миссис Крэтчитт?

Мальчик кивнул:

— Да, помню. Это мистер Добсон.

— Ты можешь сходить за ним и привести его сюда? Скажи ему, что я нашла еще одно тело.

— Я пойду с Дариусом, — сказал Эштон. — Если вы не возражаете, я возьму карету, — добавил он, взглянув на Аргуса.

Тот кивнул:

— Да, хорошая мысль. Место тут небезопасное.

— Мы мигом, — сказал Дариус, запрыгивая в карету следом за виконтом.

— Вам не кажется, что нам следует подняться туда? — спросил Аргус, когда карета отъехала. — Мы могли бы найти документы, на которые хотели взглянуть.

Леди Олимпия покачала головой:

— Никаких документов там нет. Все забрали. Осталось только завещание. И Пенелопе придется выпытать у призрака, где лежит это завещание. Если, конечно, призрак Эрншоу согласится нам помочь. Бедняга долго мучился перед смертью, но напоследок все же совершил одно доброе дело. Он не сказал им, где хранится это завещание.

«Помоги мне».

— Я не могу, сэр, — ответила Пенелопа несчастному и отвратительному на вид призраку. — Вы должны принять то, что случилось с вами.

— Как ты думаешь, сколько времени потребуется Дариусу и Эштону, чтобы привести сюда этого сыщика с Боу-стрит? — спросила Олимпия. Осмотревшись, она вытащила из ридикюля пистолет и добавила: — Может, пригодится.

— Думаю, не слишком долго, — ответила Пенелопа. — Та операция в борделе принесла Добсону хороший заработок. Торговцы выплатили ему и его людям вознаграждение.

Леди Олимпия с удивлением посмотрела на племянницу:

— А я не знала, что люди с Боу-стрит занимаются подобными вещами.

— Они много чем занимаются. — Пенелопа тихо вздохнула. — Они мне кое-что рассказали о своих делах, пока я отмечала места захоронений. Теперь я непременно буду иметь в виду этих людей, если когда-нибудь окажусь в затруднительном положении. Они очень толковые люди и во многих случаях смогут помочь, если захотят.

Аргус внимательно посмотрел на племянницу:

— А тебя разве не приглашали на допрос миссис Крэтчитт, чтобы ты могла спросить у нее, кто заплатил за твое похищение?

— Нет еще, — ответила Пенелопа. — Но Эштон сказал, что попытается получить для меня пропуск на ее допрос. Правда, говорят, что миссис Крэтчитт не слишком сговорчива. По крайней мере была такой, когда ее арестовали. Она же понимает: виселицы ей все равно не избежать, даже если она станет помогать полиции.

— Я составлю Эштону компанию, когда он пойдет на допрос к этой суке, — заявил Аргус. — Она скажет мне все, что нам надо знать.

— Пенелопа, дорогая, ты ведь понимаешь, что означает убийство нотариуса? — спросила Олимпия.

— Вероятно, кто-то боится, что мы слишком близко подобрались к истине.

— Да, верно. Следовательно, ты в большой опасности.

Пенелопа со вздохом кивнула:

— Да, конечно. Но кажется, я уже привыкаю к тому, что мне постоянно что-то угрожает. Достаточно вспомнить все, что произошло со мной за последний месяц. Я об этом думала и пришла к выводу: Чарлз решил, что не может больше ждать. Он хочет прибрать к рукам все — и немедленно. Возможно, он залез в долги. А может быть, в нем просто заговорила жадность. Скорее всего — последнее. Но мы были предельно осторожны, после того как в меня стреляли.

— Я знаю об этом, — кивнул Аргус. — Знаю и о том, что лорд Радмур трижды спасал от смерти тебя и один раз — Пола. И еще я знаю, что он пытается защитить тебя, делает для этого все возможное. Именно по этой причине я и не прикончил его в ту же секунду, как понял, что он тебя соблазнил, — добавил дядя с усмешкой.

— Думаю, мы друг друга соблазнили, — сказала Пенелопа, густо покраснев.

Дядя внимательно на нее посмотрел:

— Ты любишь его.

— Очень.

— Что ж, будем надеяться, что у тебя осталось еще достаточно средств для того, чтобы решить его финансовые проблемы.

— Я не знаю, что осталось от моего наследства, зато точно знаю: Чарлза повесят, если мы докажем, что он пытался меня убить, что убил мистера Эрншоу и регулярно обворовывал меня. В лучшем случае его ждет ссылка. И тогда я смогу оказать Эштону помощь. Очень существенную.

— Какую именно?

— Векселя окажутся в моих руках, верно? И я смогу их сжечь.

Эштон спрыгнул с подножки кареты следом за Добсоном и двумя его помощниками. Последним спрыгнул Дариус. Мальчик сразу же подбежал к отцу, и Аргус обнял сына за плечи. Пенелопа же подошла к Добсону и тихо заговорила с ним.

Украдкой поглядывая на Аргуса, Эштон вспомнил, что Пенелопа рассказывала ему о своих родственниках. Было ясно, что лорд Аргус Уэрлок действительно любил своего сына и с большой теплотой относился к другим мальчикам. И теперь, когда Эштон узнал, что Аргус и другие отцы регулярно присылали приличные суммы на содержание своих сыновей, его отношение к Уэрлокам и Бонам, перекладывавшим всю заботу о своих побочных детях на плечи Пенелопы, несколько изменилось. Конечно, он считал, что родственники лишили Пенелопу беззаботной юности, какой она, безусловно, заслуживала, но все-таки они не обрекали ее на полунищенское существование. Отцы мальчиков присылали ей более чем достаточно, так что она могла бы нанять целый штат прислуги. Но все же Эштон по-прежнему считал, что ее родственники могли бы проявлять большую осмотрительность. Он не очень-то верил Пенелопе, утверждавшей, что они принимали меры предосторожности, но это не помогало, так как все Уэрлоки и Боны чертовски плодовиты.

И тут ему вновь представилась Пенелопа с округлившимся животом, в котором рос его ребенок. Эштон понимал, что не стоит ему думать о таком, тем более — мечтать, но эти мысли постоянно возвращались, не желали уходить. Он посмотрел на нее и тут же поспешил к ней, потому что она была бледнее обычного. Что бы там ни случилось с Эрншоу, легкой его смерть не назовешь — это было видно по лицу Пенелопы.

В этот момент Добсон и его люди вошли в дом, и Уэрлоки тотчас последовали за ними. Но сыщик вдруг обернулся и сказал:

— Думаю, вам лучше остаться здесь.

— Нет. — Аргус покачал головой. — Я уверен, что мы вам там понадобимся.

Эштон невольно поежился, почувствовав, как по спине его пробежал холодок. Сейчас глаза Аргуса напоминали два бездонных колодца, а голос, казалось, проникал в самую душу. Виконту вспомнились слова Пенелопы о том, что ее дядя мог любого себе подчинить. Но Добсон, похоже, оказался крепким орешком. Сыщик нахмурился и, покосившись на своих подчиненных, проворчал:

— Не знаю, что вы сейчас делаете, сэр, но имейте в виду: со мной ваши фокусы не пройдут. — Уже через мгновение выражение его лица изменилось, и он, пожав плечами, заявил: — Знаете, я передумал. Конечно же, вы можете войти, поскольку мне может понадобиться помощь леди Пенелопы. Но мальчику лучше остаться здесь.

Дариус хотел возразить, но отец, пристально взглянув на него, велел ему возвращаться к карете. Мальчик тут же кивнул и забрался на сиденье рядом с кучером, причем разочарованным он не выглядел.

— Откуда вы родом, Добсон? — спросил Аргус, когда они начали подниматься по узкой темной лестнице. — Из какой семьи?

— Не знаю, к сожалению. Я помню лишь сиротский приют и нашу воспитательницу миссис Крид, которую мы все называли ведьмой. А почему вы спрашиваете?

— Потому что лишь очень немногие могут почувствовать, что я что-то с ними делаю. И еще меньше тех, кто способен этому сопротивляться. Причем в основном это люди из нашего рода.

Добсон молча пожал плечами и шагнул к двери кабинета нотариуса. Распахнув ее, остановился у порога и вполголоса выругался. Затем обернулся к Олимпии и Пенелопе и пробурчал:

— Боюсь, дамы, вам это не понравится.

— Мы знаем, — ответила Олимпия, — заходите же.

Добсон переступил порог и прошел в кабинет. Остальные тут же последовали за ним. Эштон лишь взглянул на останки Хораса Эрншоу — и его едва не вывернуло наизнанку. А вот у помощников Добсона желудки оказались не такими крепкими — их буквально вывернуло наизнанку. Пенелопа тихонько вскрикнула и покачнулась, увидев останки нотариуса. Олимпия же побледнела, но тотчас взяла себя в руки и принялась осматривать комнату. А Аргус, подбоченившись, с величайшим интересом разглядывал кровавое месиво, которое еще недавно было нотариусом.

— Призрак здесь, миледи? — спросил Добсон.

— Да, — кивнула Пенелопа, шагнув к столу. Она крепко держала Эштона за руку. — Он не понимает, что с ним произошло. Он плачет и просит меня о помощи.

Добсон со вздохом покачал головой:

— Ему уже ничто не поможет. Попытайтесь поговорить с ним. Пусть расскажет, что здесь произошло. Ясно, что тут орудовали не просто заурядные воры. — Добсон опустился на корточки рядом с трупом. — Обычный вор может всадить в тебя нож, забрать у тебя все ценное, а потом уйти. Но он не стал бы резать человека на кусочки.

Аргус тоже присел на корточки рядом с трупом и пробормотал:

— Да, верно. Смотрите, он первым делом занялся его лицом.

Желая прекратить эту жуткую беседу над трупом, Пенелопа повернулась к призраку:

— Мистер Эрншоу, вы знаете, что с вами случилось?

«Помоги мне».

— Не могу, к сожалению. Посмотрите на то, что от вас осталось, мистер Эрншоу. Я ничем не могу вам помочь. Разве что помогу вам обрести покой.

«Ублюдок».

— Кто? Кто сделал это с вами?

«Он нанял их мучить меня».

— Мистер Эрншоу, разве вы не хотите, чтобы тот человек ответил за свои злодеяния?

«Он смотрел. Наслаждался».

Пенелопа поежилась при мысли о том, что кому-то может доставлять удовольствие такое зрелище. Но как же разговорить призрака? Как вытащить из него необходимую информацию? Она прекрасно знала, что не так-то просто заставить привидение говорить именно то, что ты хочешь от него услышать.

— Мистер Эрншоу, вы знаете, кто я такая?

«Девчонка Солтервуд».

— И вы годами меня надували, так?

«Ради денег».

— Но вы ведь не в одиночку это делали, верно? Кто помогал? С кем вы делили деньги?

«Чарлз».

Пенелопа подавила желание издать победный клич. Но Чарлз — весьма распространенное имя. Требовалась дополнительная информация.

— Какой Чарлз?

«Ублюдок. Все хотел забрать».

— Все?.. Чтоименно?

«Состояние Солтервуда».

— А чего требовал Чарлз?

«То, что я припрятал».

— Где спрятал? И что именно?

«Бумаги. Под полом».

— Где, в каком месте?

«Доска. Третья слева».

— И Чарлз требовал эти бумаги?

Призрак кивнул: «Ублюдок».

— Мистер Эрншоу, вы обретете покой, если облегчите душу.

«Уже. Под полом».

Пенелопа увидела, что призрак вздрогнул и поежился. В следующее мгновение он исчез. Исчез с таким выражением лица, что сразу стало понятно: душа его едва ли готовилась отлететь в рай. Похоже, мистер Эрншоу при жизни не только обворовывал клиентов, но делал и кое-что похуже. Нечто такое, за что не так-то легко вымолить прощение.

Пенелопа посмотрела на Эштона, затем перевела взгляд на Добсона и дядю Аргуса. Те по-прежнему тихо беседовали, и если не прислушиваться к их словам, то вполне можно было подумать, что эти двое говорят о погоде или обсуждают последние сплетни. Но Добсон с Аргусом говорили совсем о другом. Склонившись над трупом несчастного нотариуса, они пытались установить, в какой последовательности от него, еще живого, отрезали кусочек за кусочком. Боясь, что ее вот-вот стошнит, Пенелопа отвернулась от мужчин и, взглянув на тетю, сказала:

— Виновника смерти нотариуса звали Чарлз. Но мистер Эрншоу не назвал его фамилии, так что это сообщение нам мало что дает.

Леди Олимпия кивнула:

— Да, ты права. Чарлзов в Лондоне великое множество. — Тетушка вздохнула и добавила: — Их было трое. Один из них стоял у письменного стола, а двое по его приказу пытали беднягу. Они заткнули ему рот кляпом, чтобы никто не слышал криков. Впрочем, в таком месте можно было бы обойтись и без кляпа.

Добсон выпрямился и с любопытством посмотрел на Олимпию:

— У вас тоже особый дар?

— Но не такой, как у Пенелопы. Я вижу лишь тени, смутные картины того, что происходило. Впрочем, картины эти гораздо ярче, если происходившее было сопряжено с сильными эмоциями, как это бывает при насилии например. К несчастью, лица людей я не могу разглядеть — у теней есть только силуэты. Мистер Эрншоу довольно долго держался, но сердце его не вынесло, когда они пригрозили, что кастрируют его. — Олимпия усмехнулась, увидев, что все мужчины болезненно поморщились. — А завещание где-то здесь.

— Да, верно, — кивнула Пенелопа. — Он мне об этом сказал. — Она указала на пол: — Третья доска от левой стены. Ищите под ней.

— Вы думаете, это тот самый Чарлз? — спросил Добсон.

— Чарлз — мой сводный брат, и я думаю, что с помощью мистера Эрншоу он годами меня обворовывал. Именно поэтому мы сюда и приехали. Чтобы встретиться с мистером Эрншоу. Чтобы заставить его сказать правду.

— Но если Чарлз не нашел то, что искал, то зачем же забрал все остальные документы нотариуса?

Пенелопа пожала плечами:

— Возможно, Чарлз посчитал, что может найти что-то для себя интересное в этих документах. Знаете, я бы не удивилась, если бы узнала, что мой сводный брат кого-то шантажирует.

Добсон почесал в затылке и кивнул:

— Да, верно. Шантаж — дело прибыльное. Жаль, что мы так и не узнали его фамилию. — Сыщик нахмурился, взглянув на Аргуса и Эштона, пытавшихся приподнять половую доску с помощью каминных принадлежностей. — Эй, парни, помогите им! — крикнул он своим подчиненным.

Пенелопа с Олимпией покинули кабинет нотариуса и вышли на улицу. Хотя лондонский воздух не отличался ни чистотой, ни свежестью, Пенелопа с величайшим удовольствием сделала несколько глубоких вдохов — здесь по крайней мере не воняло мертвечиной.

— Что ж, теперь мы точно знаем, что это Чарлз, — сказала Олимпия.

— Да, знаем. Жаль только, что Эрншоу так и не назвал его фамилию. Мог бы хотя бы произнести слово «барон». — Пенелопа вздохнула: — Впрочем, не думаю, что это очень помогло бы мне, если бы я захотела подать на Чарлза в суд. Я же не могу сказать судье, что о преступлении Чарлза мне поведал призрак покойного нотариуса.

— Как и я не могла бы сказать судье, что видела тени тех, кто совершал преступление. Пенелопа, а по поводу Радмура…

— Я люблю его, тетя. Даже если он смотрит на меня немного свысока, я все равно его люблю. Он не отходил от меня, когда мне было тяжелее всего. И он делает все, чтобы помочь мне. Он и его друзья.

— Я знаю. Я лишь вот о чем думаю… Если вдруг окажется, что у тебя достаточно денег, чтобы помочь ему и его семье решить все их финансовые проблемы, и он решит на тебе жениться, не станешь ли ты потом себя спрашивать, женился ли он на тебе по любви или все же ради твоих денег?

Пенелопа нахмурилась и пробурчала:

— Я об этом даже не задумывалась.

Тетя внимательно посмотрела на нее:

— А может, сейчас следует об этом подумать?

Пенелопа задумалась лишь на секунду.

— Знаешь, тетя, если у меня остались какие-то деньги и я смогу уничтожить те векселя, то непременно выйду за Эштона — пусть только попросит моей руки. Но я выйду за него при одном условии: если он возьмет меня вместе с мальчиками. Я не могу оставить их. Всех их и так уже бросили матери, и я не хочу причинять им боль. Я люблю их. Что же касается Эштона, я уверена, что дорога ему. Возможно, он не любит меня так, как люблю его я, но думаю, он мог бы меня полюбить. Я также знаю, что он был бы хорошим мужем и хорошим отцом. И знаю, что он не будет мне изменять. Но я не хочу думать обо всем этом сейчас — ведь еще осталось так много нерешенных проблем. А если он не захочет жениться на мне даже после того, как мы уладим все дела, то я сумею с этим смириться. Лучше его потерять, чем жить с мужем, который тебя совсем не любит.

— Ты рассуждаешь вполне разумно, но я сейчас хочу сказать о другом. Думаю, вскоре ты обнаружишь, что очень богата. Надо лишь постараться дожить до этого момента. То есть я хочу сказать…

Леди Олимпия умолкла, потому что в этот момент двое помощников Добсона вынесли из дома завернутый в мешковину труп нотариуса. Опустив покойника на землю, отправились к ближайшему углу, чтобы побыстрее остановить кеб. К Пенелопе же подошел Эштон и передал ей какой-то конверт:

— Вот, возьми. Добсон прочел надпись на конверте и решил, что мы можем взять его себе.

— Но вы позволите мне прочесть эти документы, если потребуется? — спросил подошедший к ним Добсон.

— Да, разумеется, — кивнула Пенелопа.

Добсон похлопал себя по карману пальто:

— Я взял список, который нашли вместе с конвертом. Там имена людей, на которых он работал. Все их документы исчезли, и я думаю, им будет интересно об этом узнать.

— Да, конечно. — Пенелопа улыбнулась сыщику. — И я бы не удивилась, если бы эти люди захотели отблагодарить того, кто вернет им документы.

Добсон подмигнул ей:

— Вот и я о том же. — Он вдруг нахмурился и кивнул в сторону экипажа, куда уже грузили труп мистера Эрншоу: — Это не просто убийство, а такой же случай, как с той женщиной, которую мы нашли в цепях в подвале миссис Крэтчитт. То есть убийство с особой жестокостью. Если вам станет что-нибудь известно о том, кто убил беднягу нотариуса, дайте мне знать. Основываясь на ваших словах, я, может, и не смогу арестовать убийцу, но зато буду знать, где искать улики.

— Договорились, — кивнула Пенелопа.

— Да, и еще мы нашли человека со шрамом над левым глазом.

— Кто-то из людей миссис Крэтчитт? — спросил Эштон.

Добсон кивнул:

— Да, один из них. Его вытащили из реки несколько дней назад. Утопленник с перерезанным горлом. Эти идиоты завернули его в промасленную парусину, и потому тело удалось опознать. Его опознал другой охранник миссис Крэтчитт. Так что нет смысла спрашивать у этой мегеры, кто пытался вас убить. Скоро ее повесят, но если вы все-таки хотите что-нибудь у нее спросить, то лучше с этим не тянуть. — Добсон приподнял шляпу и добавил: — Заходите, если что-то понадобится. Вы знаете, где меня искать.

— Очень надеюсь, что нам больше не придется его искать, — тихо сказала Пенелопа, когда Эштон помог ей забраться в карету. — Но, боюсь, не все еще закончилось…

— Верно, не все, — кивнул Эштон. — Ты не хочешь взглянуть? — Он прикоснулся к конверту, который она держала в руке.

— Попозже.

Всю дорогу Пенелопа боролась с искушением — ей ужасно хотелось вскрыть конверт немедленно. Но все же она сдержалась и распечатала его дома, в гостиной, усевшись вместе с Эштоном на кушетку. Здесь были документы, подтверждающие ее право собственности на принадлежавшие ее отцу земли и дома, о существовании которых она даже не подозревала, а также оригиналы завещаний матери и отца (копии же где-то прятал Чарлз).

— Ущипни меня! — воскликнула Пенелопа, читая завещание отца. — Я должна была получать ежегодное пособие в две тысячи фунтов. Но я никогда не видела таких денег. Самое большее — несколько сот фунтов в год, но никак не две тысячи. Ах да, конечно! Мой опекун должен был выдавать мне эти деньги. Вначале это входило в обязанности нового маркиза, затем — старого барона, поскольку он меня удочерил, а потом — Чарлза. Меня обворовывали все эти годы. И еще тут написано, что Стефан и Артемис должны получать по тысяче в год. И им тоже оставили в наследство кое-что из недвижимости.

— И эти деньги также обязан был выплачивать опекун, — заметил Эштон. — Похоже, все твои опекуны считали, что тебе и твоим братьям деньги не нужны. Однако сейчас нас больше интересует Чарлз.

— Да, Чарлз. Он прикарманивал чуть ли не четыре тысячи в год. — Пенелопа продолжала читать, покачивая головой. — Здесь перечислены подарки и премии всем старым слугам. И, насколько мне известно, ни одному из них не заплатили ни пенса сверх положенного жалованья. — Пенелопа положила завещание на стол. — И даже мать не исполнила его волю. Вот этого я не понимаю…

— Возможно, Эрншоу обворовывал и ее, — сказал Аргус, сидевший рядом с ними на стуле.

— Да, возможно. Ведь отец не оставил ее без средств к существованию. За исключением того имущества, что он отписал мне и Стефану с Артемисом, все переходило к матери. Мы могли бы прекрасно жить в своем собственном доме, а не в крохотном домике в поместье нового маркиза, как это было на самом деле. Я еще могу понять, почему мама не захотела отдать Стефану и Артемису то, что завещал им отец. Ведь они были наглядным свидетельством его неверности… Но как можно лишить подарков слуг? Почему она ничего не дала Джонсу, бывшему дворецкому отца? Ах, это так не похоже на маму… Джонс очень нравился ей, но получил лишь жалкие гроши от нового маркиза и был вынужден поселиться у своей сестры, когда состарился. Неужели она не желала этого замечать? А мы в то время жили в крохотном домике…

— Решение мужчины всегда было для твоей матери законом, — сказала Олимпия. — Ей даже в голову не приходило задуматься о том, поступает ли новый маркиз по совести или нет.

Пенелопа со вздохом кивнула. Она была вынуждена согласиться с тетей Олимпией. Как бы ни поступал с ней муж, ее мать всегда делала вид, что так и должно быть, что мужчины всегда и во всем правы. И чем взрослее становилась Пенелопа, тем больше ее это раздражало. В конце концов мать отказалась заботиться о мальчиках, когда барон заявил, что не потерпит их в своем доме. И это разрушило последнюю надежду Пенелопы на то, что мать когда-нибудь сможет измениться, станет следовать своим собственным принципам. Увы, ее мать оставалась бесхребетной до конца жизни.

— Что написано в завещании твоей матери? — спросил Аргус. — Возможно, оно даст нам ответ на все вопросы.

— Конечно, мне следовало слушать внимательнее, когда зачитывали ее завещание.

— У тебя было горе, — сказал дядя. — Человек, искренне скорбящий по покойному, едва ли может внимательно вслушиваться в то, что читает ему нотариус.

Пенелопа грустно улыбнулась — она все же не могла простить себя за легкомыслие. Прочитав завещание матери, она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не расплакаться. Эштон осторожно погладил ее по спине, и она улыбнулась ему, благодаря за поддержку.

— Мама хотела, чтобы я исполнила волю отца. Чтобы я позаботилась о том, чтобы каждый пункт его завещания был выполнен. Как ни странно, мама не была такой уж наивной… И у нее имелись кое-какие подозрения. Между прочим, она назначила миссис Поттс очень приличный пенсион и распорядилась насчет ценного подарка ей. Но я точно знаю, что миссис Поттс так ничего и не получила. Ей сейчас шестьдесят, и я думаю, она хотела бы уйти на заслуженный отдых. Она не раз мне жаловалась, что ей, видно, придется работать до конца своих дней, поскольку от Чарлза пенсионных денег не дождешься. А в остальном тут все именно так, как я запомнила. Мне она завещала свои драгоценности и тот дом, где сейчас живут Кларисса и Чарлз.

Эштон пересмотрел все лежавшие на столе бумаги.

— Но документов, подтверждающих твои права на тот дом, здесь нет.

— Подозреваю, что они каким-то образом оказались у Чарлза. А без этих бумаг доказать мои права на собственность будет сложно. Одного моего слова, конечно же, недостаточно.

— Вполне возможно. Хотя мне кажется, что твои притязания могут подтвердить родственники. — Эштон снова принялся изучать документы. — Кроме того, ты являешься хозяйкой нескольких весьма приличных поместий. Кто ими сейчас занимается?

— Понятия не имею. Я даже не знала об их существовании, хотя по завещанию матери они все перешли ко мне. Два поместья были отданы ей в приданое, а остальные приобрел мой отец. Она также оставила довольно крупные суммы Клариссе и Чарлзу, хотя те относились к ней ужасно.

— Нам надо поговорить с Чарлзом, — сказал Аргус. — Разговор будет задушевным и долгим. А потом мне бы хотелось поехать в поместье Джорджа, то есть нового маркиза, и поговорить по душам с ним. Я не позволю, чтобы старину Джонса лишили заслуженной пенсии. Джонсы служили нашей семье поколениями. Джонсы и Пью. Этот вопрос необходимо уладить. Причем как можно быстрее.

— Да, конечно, — согласилась Пенелопа. — Этот Джордж — самодовольный выскочка, и нельзя позволять ему нарушать семейные традиции. Не будь наши слуги такими преданными и верными, нам бы всем давно пришел конец.

— И надо сделать так, чтобы он понял: никому не позволено обманывать наших женщин и детей, особенно тех, кто от него зависит. Я кое-что о нем знаю и, сказать по правде, не слишком удивлен, что он облапошил твою мать и даже ваших слуг. Джордж обладает способностью чувствовать человеческие слабости, и он всегда пользовался этим своим «даром», чтобы набивать себе карманы. Этому Джорджа научила его мать. Она сразу поняла, какую выгоду можно извлечь из такого «дара». Может, было бы лучше, если бы именно она бросила своего ребенка. Тогда из него получился бы более порядочный человек. Но мы направим этого нашего родственника на путь истинный.

Пенелопа подумала о том, что Джорджу придется несладко, когда он встретится с дядей Аргусом, но жалеть его не хотелось. Если в их семье и было принято жестко следовать каким-то правилам, то это в первую очередь касалось отношения к женщинам, детям и верным слугам. О них заботились, и их никогда не оставляли без поддержки и участия. Это считалось законом, нарушать который не позволялось никому. Джорджу непременно укажут на его ошибки. Кроме того, он теперь будет находиться под неусыпным контролем, и горе ему, если он допустит очередной промах.

Заметив во взгляде Эштона веселые огоньки, Пенелопа спросила:

— Тебя что-то позабавило?

— Нет-нет, а впрочем… — Виконт улыбнулся. — Забавно, что хотя бы одного из вас назвали таким прозаическим именем, как «Джордж». — Все рассмеялись, а Эштон добавил: — Интересно было наблюдать, как все вы возмущались из-за обманутых слуг. Я разделяю ваше возмущение, но поверьте, немногие нас с вами поймут.

— Вспомните, кто мы такие, Эштон. Временами сама наша жизнь зависит от преданности наших слуг. Есть, к счастью, несколько семей, которые верно служат нам на протяжении многих поколений. Мы всегда были признательны этим людям за их преданность. К ним у нас всегда хорошо относились, и они получали за свою службу достойное вознаграждение. Они, конечно же, знают об этом, поэтому с колыбели учат своих детей тому, что благополучие может быть заработано только беспредельной преданностью нам. Джордж подрывает устои, и мы не можем этого допустить.

Пенелопа улыбнулась, взглянув на Аргуса:

— Но ты ведь наставишь его на путь истинный, дядя?

— Даже не сомневайся.

— И не он один будет в этом участвовать, — сказала Олимпия, лишь на мгновение позволив себе продемонстрировать свое возмущение поступками Джорджа. — Впрочем, довольно об этом. Сейчас нам надо решить, как быть с Чарлзом.

— Полагаю, мы могли бы подать на него в суд, — в задумчивости проговорила Пенелопа. — Кузен Андрас Вон — нотариус. Мы могли бы попросить его посмотреть документы и спросить у него совета. Я думаю, что главная проблема состоит в том, что Чарлз — мой опекун. Это дает ему власть надо мной.

— Тогда надо для начала сменить тебе опекуна. Для этого есть все основания, так как мы можем доказать, что он на протяжении ряда лет разворовывал твое наследство.

— Вы думаете, это можно сделать?

— Точно не знаю, — сказала Олимпия, — но я не вижу к тому препятствий. У нас в семье есть достаточно влиятельных людей, которые могли бы обеспечить желательное для нас судебное решение. Так приступим?

— А ему мы об этом сообщим?

— Разумеется, дорогая. Это часть игры.

Эштон невольно поежился, заметив, какими улыбками обменялись Олимпия и Аргус. Не хотелось бы стать врагом этого семейства. И очень не хотелось бы, чтобы из-за той игры, что они затевали, Пенелопа оказалась в еще большей опасности.

Глава 18

Пенелопа с улыбкой посмотрела на спящего Эштона. Затем легонько провела пальцами по его мускулистой груди. Он что-то пробормотал во сне и повернулся на бок. Она поцеловала его в шею.

— А… уже утро? — Он вдруг открыл глаза и улыбнулся.

— Ты очень сообразительный. — За окнами едва забрезжил рассвет, но Пенелопа не стала об этом говорить.

Эштон улыбнулся и тут же застонал, когда она поцеловала его. Поразительно, с какой легкостью она разжигала в нем желание. Пожалуй, с Пенелопой он предавался любви даже больше, чем до нее со всеми остальными женщинами, вместе взятыми. И с ней он чувствовал в себе столько сил и энергии, сколько ни с одной другой женщиной. Более того, такого удовлетворения, как с ней, он никогда и ни с кем не получал. Если бы причиной тому была лишь скоротечная страсть, то она бы уже давно пошла на спад, но этого не происходило.

Эштон не раз спрашивал себя: не обязан ли он своему счастью тому обстоятельству, что Пенелопа была очень темпераментной и страстной, но при этом не стеснялась своей чувственности? Те немногие женщины, которых он познал до нее, любили, когда он доставлял им наслаждение, но крайне редко ласкали его, а если и делали это, то без особой страсти. Пенелопа же была совсем не такой. Когда она ласкала его, он забывал обо веем на свете.

Эштон снова застонал, когда она принялась ласкать его возбудившуюся плоть своими проворными пальчиками. «Еще немного — и я сойду с ума», — промелькнуло у него. Когда же она стала ласкать его губами, он понял, что уже не сможет выдержать наслаждение. Почувствовав, что вот-вот потеряет над собой контроль, Эштон приподнялся, привлек к себе Пенелопу и, откинувшись на подушки, пробормотал:

— Сядь на меня.

Немного помедлив, Пенелопа опустилась на него, и Эштон, взяв ее за бедра, вошел в нее с хриплым стоном. Она почти тотчас же уловила ритм его движений, но вскоре желание овладело ею настолько, что теперь она уже не могла сдерживаться и стала двигаться все быстрее, так что Эштону пришлось под нее подстраиваться. Они вознеслись к вершинам блаженства одновременно, и их восторженные хриплые крики прозвучали как один общий крик.

А потом они долго лежали в объятиях друг друга, лежали в полном изнеможении. Наконец, почувствовав, что силы начинают возвращаться к ней, Пенелопа чуть шевельнулась и тут же поняла, что испытывает некоторую неловкость из-за своего поведения. Она любила Эштона и верила, что и он хоть немного ее любит. Но она ведь не раз слышала разговоры о том, что многие мужчины полагают: настоящая леди не способна испытывать сильную страсть. Упала ли она в глазах Эштона из-за того, что наслаждалась физической стороной любви не меньше, чем он?

— Знаешь, Эштон… — Она погладила его по волосам.

— Да, слушаю тебя. — Он провел ладонью по ее груди, потом поцеловал в шею. — Говори же, дорогая.

Пенелопа нервно сглотнула. Она не знала, как лучше задать мучивший ее вопрос.

— Эштон, я слышала, что настоящие леди… Ну, они не…

— Не получает удовольствия от того, чем мы сейчас занимаемся?

— Да, от этого.

Эштон заглянул ей в глаза и тихо проговорил:

— Поверь, моя милая страстная Пенелопа: именно из-за этих глупостей распалось множество браков. Да-да, все эти разговоры — очень вредные глупости.

Пенелопа вздохнула с облегчением:

— Правда? Ты так считаешь?

— Даю слово, что именно так обстоят дела. Именно эта глупость побуждает даже любящих мужей заводить себе любовниц.

— Вот как?.. — Пенелопа была уверена, что эта причина далеко не единственная. Судя по всему, некоторые мужчины считали, что имеют полное право заводить любовниц только потому, что им так хочется.

Эштон прижал Пенелопу к матрасу. Поцеловав в губы, прошептал:

— Мне ужасно нравится моя жаркая Пенелопа, моя сладкая возлюбленная.

Она непроизвольно раздвинула ноги и пробормотала:

— Никакая я не сладкая.

— Очень даже сладкая. — Эштон снова ее поцеловал. — Чистый мед. — Он лизнул сначала один сосок, потом другой. — Сладкие, как малиновые пирожные. Знаешь, дорогая, сначала я даже испугался за себя. Подумал, что позволяю похоти брать над собой верх и становлюсь похожим на отца.

— Нет, Эштон…

— Не пытайся меня утешить, любовь моя. К счастью, я никогда не вел себя подобным образом, а ведь мне почти тридцать. Я отличался умеренностью во всем, и сдерживать себя мне было совсем не трудно. А вот мой отец… Он был неудержим даже в юности, когда ему было только восемнадцать.

— Восемнадцать? — переспросила Пенелопа.

Эштон никогда не говорил ей о своем отце, и то обстоятельство, что он захотел поделиться с ней самым сокровенным, можно было считать хорошим знаком.

— Да, восемнадцать. Но он не знал удержу и после того, как женился на моей матери. — Эштон принялся целовать груди Пенелопы. — И я благодарю Бога за то, что девять лет назад она наконец закрыла перед ним дверь своей спальни. — Теперь он уже целовал живот и бедра возлюбленной. — Потому что примерно через год после этого отец подхватил сифилис.

— О, Эштон!.. Какое счастье, что болезнь обошла стороной твою мать.

— Отец чуть ли не до самой смерти вел такой образ жизни, так что один Бог знает, сколько еще женщин он заразил. — Эштон провел языком по бедру Пенелопы. — В конечном итоге он превратился в развалину, и мы, его дети и наша мать, стали свидетелями того, как он постепенно сходил с ума. Так продолжалось до тех пор, пока однажды ночью отец не выбежал из дома голый. С криком о том, что видел в пруду русалок, он бросился к воде — очевидно, решил с ними позабавиться. К тому времени как подоспели мы с Марстоном, он уже захлебнулся.

— О, я так тебе сочувствую…

Эштон приподнялся на локтях и заглянул ей в глаза:

— Не стоит сочувствовать. Я не считаю его отцом, заслуживающим уважения и даже сочувствия. Никто из нас не считает. Самое большее, что мы все почувствовали, когда он умер, — это сожаление. Ведь человек упустил свой шанс в жизни, растратил ее впустую. Так вот, в какой-то момент я вбил в свою безмозглую голову, что однажды его кровь заговорит во мне и я стану таким же, как он. И тогда мною овладел страх, и я позволил страху руководить всеми моими поступками. А сейчас я, кажется, сумел от этого страха освободиться. То, что я чувствую и делаю, то, что чувствуем и делаем мы с тобой, — это прекрасно. Такого словами не описать.

— Да, верно.

— И я хочу упиваться своим счастьем, хочу пить твою сладость снова и снова. — Эштон в очередной раз поцеловал ее и тут же вошел в нее.

Но каждый раз, едва отдышавшись, Пенелопа вновь испытывала почти болезненное желание ощущать его в себе, и ее это даже пугало. В какой-то момент Эштон вдруг перевернул ее на живот и чуть приподнял, побуждая встать на четвереньки.

— Держись за изголовье, — прохрипел он.

Пенелопа повиновалась и громко вскрикнула, когда он вошел в нее сзади. Шок, испытанный ею из-за непривычности позы, вскоре прошел, уступив место желанию. Последняя ее ясная мысль была о том, как удивительно разнообразны способы, какими можно доставлять друг другу удовольствие.

Когда оба оделись и приготовились спуститься вниз, Пенелопа, собравшись с духом, сказала:

— Эштон, ты говорил мне, что у тебя нет воображения и что женщин у тебя было не очень много. Так откуда же ты знаешь… ну, об этом? — Она покраснела и кивнула в сторону кровати.

Он усмехнулся и поцеловал ее.

— Книги. — Он снова ее поцеловал. — И вдохновение.

— Книги? О таком пишут в книгах?

— Да, конечно, — кивнул Эштон. — И каждый мальчишка, достигший того возраста, когда начинаешь задумываться о женщинах, стремится прочитать такую книжку. Мальчишки прямо-таки охотятся за ними, как пираты в давние времена охотились на сокровищами, — добавил он со смехом.

— Похоже, мальчишки никогда не меняются, — пробормотала Пенелопа.

— Поход за покупками? — Она вопросительно взглянула на тетушку и дядю Аргуса.

Тот кивнул и привлёк к себе Дариуса.

— Я решил отвести старших мальчиков к одному знакомому портному. Он отлично шьет и при этом не дерет с клиентов три шкуры. Так что я забираю твоих старших братьев и Дариуса. Мы поедем снимать мерки. Септимус нам поможет.

Пенелопа смотрела на мальчиков и Септимуса, который был не намного старше их. У всех блестели глаза, и было ясно, что они очень рады. Разумеется, Аргус настоял на том, чтобы Септимус ехал с ними, чтобы новый костюм сшили и ему тоже. Это была хоть какая-то компенсация за нищенское жалованье, что получал от нее гувернер. У Пенелопы не хватило бы духу отказать им в удовольствии лишь потому, что гордость ее страдала — сама-то она не смогла бы устроить для них такой вот праздник, хотя ее вины в этом не было.

— Конечно, поезжайте, — кивнула Пенелопа и вопросительно посмотрела на тетю Олимпию, державшую за руки Джуно и Пола.

— Я собираюсь взять малышей на прогулку, — пояснила Олимпия.

Попросив детей никуда не уходить, она взяла Пенелопу под локоток и отвела в сторону.

— Если мамаша Джуно потратила на одежду ребенка хоть пенни из тех денег, что давал ей Квентин, я согласна съесть собственные туфли, — заявила тетушка. — Я видела одежду Джуно, но это и одеждой назвать трудно. Подозреваю, что ее мамаша купила единственное приличное платье для девочки лишь для того, чтобы привести ее в нем сюда.

— Да, знаю, — кивнула Пенелопа. — Хотя эта женщина была очень изысканно одета. Но, тетя…

— Нет, не спорь со мной. Тебя чудовищно обворовывали. Постоянно. На протяжении нескольких лет. Мы с Аргусом решили, что нам следовало лучше присматривать за этим домом и за тобой. Достаточно и того, что все наши родственники не стесняются обременять тебя своими детьми, причем началось это еще в то время, когда ты сама была почти ребенком. Считай, что таким образом мы с Аргусом приносим извинения за наше непростительное пренебрежение своими родственными обязанностями. К тому же эти дети и наши родственники. Итак, мы уже сказали остальным мальчикам, что завтра отправляемся с ними в город развлекаться, — добавила Олимпия.

Через несколько минут все уехали, и Пенелопа осталась одна с самыми маленькими мальчишками. Миссис Стак тоже не было в доме — она предупредила, что уйдет ненадолго. Дочь этой женщины все еще болела, и ее нельзя было оставлять на целый день в одиночестве. Пенелопе хотелось бы поговорить по душам с тетей Олимпией, но этот разговор мог и подождать.

Чтобы хоть чем-то заняться, Пенелопа достала рукоделие. Когда она вернулась в гостиную, мальчики уже собрались там. Кто-то читал, кто-то рисовал, кто-то играл в настольные игры. И все они вели себя на редкость примерно, что, конечно же, вызывало подозрения. Судя по всему, они старались быть послушными только потому, что тетя Олимпия пообещала им что-то особенное. Сначала Пенелопа огорчилась — ей казалось, что в этом доме, где она чувствовала себя хозяйкой, беззастенчиво распоряжаются другие люди, — но потом здравый смысл возобладал. Для подопечных Пенелопы ее авторитет всегда был непререкаем, и она прекрасно об этом знала. Мальчики считали ее главой семьи, и ей этого было вполне достаточно. А если время от времени тети, дяди, кузины и прочие родственники заезжают сюда, чтобы осыпать детей своими щедротами, то она, Пенелопа, должна не нервничать из-за этого, а, напротив, радоваться вместе с детьми тому, что они получают подарки. Однако придется дать детям понять, что далеко не все навещающие их родственники будут так же щедры на подарки — уже хотя бы потому, что не все могли позволить себе такие траты. Да и не каждый отец готов серьезно тратиться на чужих детей. Но в большинстве своем родственники Пенелопы были людьми добрыми и любили своих детей вне зависимости от того, родились они в браке или вне его. К тому же они были щедры, хотя иногда, сами того не замечая, могли проявить бестактность. И уж кому, как не ей, Пенелопе, следовало защищать мальчиков от обид, пусть и нанесенных не по злобе, а по недомыслию.

Пенелопа отложила шитье только тогда, когда пришло время готовить ужин. Вставая, она потянулась, затем взглянула на корзинку, где оставалось всего несколько вещей, еще требовавших починки. Пенелопа невольно поморщилась, подумав о том, что скоро корзинка опять наполнится. Она хотела попросить Конрада и Делмара помочь ей на кухне, но тут вдруг зарычала собака.

— Какая умилительная сцена, — послышался язвительный голос, и Пенелопа вздрогнула в испуге — она сразу же узнала этот голос.

Пенелопа медленно обернулась к Чарлзу. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать свой страх. А выглядел он ужасно… Одежда его была в беспорядке, и Пенелопа испугалась за Теда или Неда, то есть того из близнецов, кто оставался с ней в доме, в то время как его брат отправился в город с тетей Олимпией. Ведь слуга ни за что добровольно не впустил бы Чарлза. Не впустил бы без борьбы. Изумлял уже тот факт, что Чарлз вышел победителем из этой схватки. Он был очень бледен, а глаза лихорадочно блестели. И Пенелопа очень надеялась, что блеск этот не являлся признаком безумия.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Где слуга?

— Истекает кровью на ступенях.

— Ублюдок… Чего ты хочешь?

— Хочу всего, что у тебя есть, маленькая сучка. Моя ошибка заключалась в том, что я решил насладиться еще кое-чем помимо твоих земель и денег, хотел вкусить немного от того, что ты так щедро отдаешь Радмуру. Мне это не удалось, и я сейчас понял почему. Эта сука Крэтчитт привела к тебе Радмура, решив меня надуть, сделать так, чтобы не я стал твоим первым. И с тех пор меня преследуют неудачи. Мне надо было убить тебя при первой же возможности — не стоило тянуть с этим все эти годы. Чарлз рванулся к Пенелопе и схватил за руку. Все мальчики и пес тоже бросились к ней. И тут вдруг Пенелопа почувствовала прикосновение холодного металла — Чарлз приставил к ее виску пистолет. В кармане у него лежал еще один пистолет, и он впился Пенелопе в бок, когда Чарлз рванул ее к себе, — было очевидно, что он очень хорошо подготовился к визиту.

— Эй вы, ублюдки, стойте где стоите, или я пристрелю эту суку! — Чарлз злобно уставился на рычащего пса. — И этого кобеля уберите. Господи, как же мне хочется пристрелить этого уродца. А теперь — убирайтесь все. Быстрее! Вы же не хотите меня разозлить, верно?

И тут Пенелопа вдруг поняла, что от человека, державшего у ее виска пистолет, очень дурно пахло. А ведь прежде он всегда был необычайно опрятен и чистоплотен. Пожалуй, даже болезненно, маниакально чистоплотен. Но сейчас от него исходил омерзительный запах. Даже дыхание его казалось зловонным. В следующее мгновение Пенелопа поняла: Чарлз болен, очень болен…

Стараясь говорить как можно спокойнее, она сказала:

— Чарлз, ты нездоров.

— Я знаю, черт тебя побери! Знаю, что я нездоров! Да, я действительно болен. Проклятие, я умираю! И все из-за тебя! — Он направил пистолет на Охотника. — И из-за этого гнусного кобеля!

Пенелопа зажмурилась и громко закричала. И в тот же миг раздались крики мальчишек. Выстрел прогремел у самого ее уха, так что она оглохла на несколько мгновений. Собравшись с духом, Пенелопа открыла глаза, но окровавленного трупа собаки не обнаружила. И никто из ее воспитанников не пострадал. Переглянувшись, мальчики дружно двинулись к Чарлзу, и тот сразу же приставил к ее виску другой пистолет.

Тут Пенелопа вдруг заметила у камина какое-то движение, а затем из-под кресла высунулась собачья морда. Пенелопа подозревала, что пес оказался там после того, как Джером усилием мысли отшвырнул его в сторону, — вероятно, именно поэтому его не задела пуля. «Интересно, хватит ли у Джерома сил отвести дуло пистолета от моей головы?» — подумала Пенелопа. И тут Чарлз вдруг выругался, а дуло у виска Пенелопы задрожало. Сердце ее подпрыгнуло в груди; она понимала, что Чарлз в любой момент может спустить курок. А он снова выругался и процедил сквозь зубы:

— Не знаю, кто из вас, ублюдков, это делает, но советую вам прекратить свои фокусы. Да-да, прекратите немедленно! Ведь я просто… Я могу выстрелить случайно, пытаясь удержать пистолет. — Дуло тут же перестало дрожать, и Чарлз добавил: — А теперь отойдите в сторону. Видит Бог, таких, как вы, следовало бы топить сразу после рождения, как котят. Потому что вы ошибка природы.

— Может, мы и ошибка природы, сэр, — сказал Делмар, делая шаг назад, но при этом не спуская глаз с Чарлза, — но мы бы никогда не стали нападать на женщин и детей. И никогда не стали бы жить на широкую ногу за счет тех, кого вы обворовываете.

«А Делмар, оказывается, гораздо умнее, чем я полагала, — подумала Пенелопа. — Он рассуждает как взрослый человек». К несчастью, догадливость Делмара могла иметь для нее весьма печальные последствия, поскольку злить сейчас Чарлза — все равно, что дразнить бешеную собаку.

— Помолчи, Делмар, — прошептала Пенелопа.

— Этого щенка стоит пристрелить, — проворчал Чарлз, оттаскивая ее к двери. — Ты должна научить его, как следует разговаривать со старшими. Где уважение, а? Даже я мог бы больше уважать своего родителя, если бы старый боров не оказался таким дураком. Но я-то не такой идиот, как мой папаша, севший на тот корабль, что я для него приготовил.

Пенелопа невольно поежилась. Старый барон и его наследник часто ссорились, но она никогда не считала, что Чарлз способен на убийство собственного отца. Однако тот факт, что мать ее умерла вместе с бароном, указывал либо на то, что Чарлз бредит, либо на то, что он действительно задумал и осуществил чудовищное злодеяние.

— Но он ведь утонул, — сказала Пенелопа. — Потому что корабль пошел ко дну. Ты же не мог спланировать кораблекрушение. Нельзя запланировать шторм.

— Да, конечно. Зато можно дать денег кому следует, и в днище корабля появится дыра, которую если и заметят, то с большим опозданием. А со штормом мне просто повезло. Повезло и в том, что никому в голову не пришло осматривать перед отплытием корабль.

«Значит, Чарлз убил мою мать, своего отца, а заодно и команду того судна», — в ужасе думала Пенелопа. Причем Чарлз признался в этом так спокойно… словно говорил о погоде. Что ж, возможно, его жадный и жестокий отец заслуживал смерти, но при чем здесь остальные? Судя по всему, вовсе не болезнь сделала Чарлза безумцем, она лишь сделала видимым то безумие, что всегда жило в нем.

— Отцеубийца, — прошептала Пенелопа.

— Ха! Как будто я первый, кто такое совершил. Иногда человеку просто надоедает ждать, когда он получит то, что принадлежит ему по праву. — Чарлз вытащил ее из гостиной и, захлопнув дверь, запер на ключ.

Пенелопа мысленно отругала себя за привычку оставлять ключи в дверях. И тут же вздохнула, услышав, как мальчики принялись колотить в дверь руками и ногами.

Чарлз выстрелил в дверь, и Пенелопа услышала пронзительный крик.

— Джером! — закричала она, пытаясь высвободиться.

— Никто не ранен! — закричали из-за двери.

Еще крепче сжав руку Пенелопы, Чарлз потащил ее к лестнице. Дуло пистолета по-прежнему находилось у ее виска. Чарлз озирался — либо боялся, что слуга очнется, либо не верил, что дверь гостиной достаточно крепка.

Пенелопа упиралась, отказываясь идти, и тогда Чарлз приподнял ее так, что ноги едва касались пола.

— Тебе это с рук не сойдет, — сказала она.

— Ничего умнее не придумала, ведьма? — процедил он презрительно.

— Я вовсе не ведьма.

— А кто же ты еще? Все вы, Уэрлоки, гнусные колдуны и ведьмы. Мне не составило труда узнать всю правду о вашей семейке. Жаль, что в свое время вас всех не сожгли на костре.

Чарлз притащил ее в спальню и с силой толкнул на кровать. Падая, Пенелопа больно ударилась о край кровати. Когда же она сумела подняться на ноги, Чарлз уже успел запереть дверь на ключ, а ключ сунул в карман. Пенелопа едва удержалась от стона — она прекрасно понимала, что оказалась во власти безумца. Тут он вдруг подошел к маленькому столику, где стоял приготовленный для Эштона графин с бренди, и налил себе немного. Пенелопа же прикинула расстояние до окна. Окно второго этажа находилось довольно высоко от земли, но, выпрыгнув из него, она могла бы остаться в живых.

— У тебя ничего не выйдет, ведьма, — сказал Чарлз, покосившись на нее.

— Я не ведьма, — повторила Пенелопа.

И тут же спросила себя, зачем она спорит с сумасшедшим. Наверное, для того чтобы отвлечь его разговором и тем самым продлить себе жизнь.

— А я говорю — ведьма. Все вы одинаковые. Уэрлоки и Воны. Все колдуны и ведьмы. Я же сказал тебе, что узнал о вас правду. Моему отцу захотелось денег твоей матери, это верно. Но еще он надеялся, что она сможет выделывать всякие фокусы, которые могли бы оказаться для него полезными. Что ж, старый боров и в этом просчитался. — Чарлз сделал глоток бренди. — Толку от нее не было никакого. Только шумных птиц в саду развела великое множество.

Пенелопа почувствовала, как слезы жгут ей глаза. Но нет, она не станет плакать. Сейчас не время скорбеть об умершей матери. Но конечно же, ее мать не заслуживала такого к себе отношения. Впрочем, сейчас не лучшее время думать о матери и о ее слабостях. Хотя именно сейчас она готова была простить ей все.

— А ты? Какая, черт возьми, польза в том, чтобы видеть призраков?

— Они могут сказать, кто их убил.

Чарлз злобно уставился на нее:

— Но эта способность добра тебе не принесет, верно? Кто будет тебя слушать? Твой любовник? Тот, кто должен жениться на моей сестре? А ей, скажу тебе по секрету, не слишком нравится то, что ты перешла ей дорогу. — Чарлз ухмыльнулся и налил себе еще бренди. — Она решила, что станет виконтессой, и я бы позаботился о том, чтобы ей не пришлось долго ждать, чтобы стать герцогиней.

— Что ты выиграешь, если убьешь меня? Подумай хорошенько, Чарлз… Здесь полно свидетелей, и все они — живые люди, не призраки.

— И что же? Я умираю, я ведь сказал тебе. И в этом виновата ты.

— Но почему? Потому что наш пес укусил тебя, когда ты пытался застрелить меня в парке?

— Не укусил, а чуть не откусил мне все! И там теперь все гниет! Я ведь не мог пойти к доктору, верно? По крайней мере к хорошему доктору. И не мог довериться ни одному из лицемерных коновалов, не рискуя тем, что в тот же день о моих злоключениях будет знать весь Лондон! — Чарлз потянулся к пуговицам на штанах. — Хочешь взглянуть, что эта мерзкая шавка со мной сделала?

Пенелопа промолчала и начала осторожно пробираться к окну. И тут ее вдруг отвлек шум у двери. Казалось, что мальчикам каким-то образом удалось выбраться из гостиной. Она уже открыла рот, чтобы велеть им бежать, но в этот момент Чарлз выругался и выстрелил в дверь. Послышался визг, а затем — какой-то шорох, как будто по двери чем-то царапали.

— Мальчики, кто-нибудь из вас ранен?! — закричала Пенелопа.

Она в ужасе уставилась на Чарлза, вытащившего из кармана длинный нож.

— Всего лишь царапина! — откликнулся Джером.

— Уходите! — крикнула Пенелопа.

Все ее воспитанники были очень храбрыми, и она ими гордилась, но ведь Чарлз безумен. И мальчики ужасно рисковали, пытаясь помочь ей.

— Да, убирайтесь отсюда, ублюдки, — проворчал Чарлз. — С вами я потом поговорю.

— И чего ты от них добьешься? — спросила Пенелопа. Она услышала топот ног на лестнице — мальчики бежали вниз — и вздохнула с облегчением. — У них ведь ничего нет.

— Ничего нет? Боюсь, им достанутся все твои деньги, когда ты умрешь. Я, правда, пытался кое-что заполучить, но это все крохи… А я хочу получить все. Поэтому ты сейчас напишешь завещание на мое имя. Только на мое имя, понятно?

— И ты действительно думаешь, что я отдам тебе все, что у меня есть, чтобы ты стал богачом, после того как меня убьешь? Ты сумасшедший!

— Я не думаю, я точно знаю, что заставлю тебя написать это завещание. Терять мне все равно нечего. А там… Кто знает? Как только ты умрешь, я смогу спокойно пойти к доктору… Возможно, произойдет чудо и я буду спасен. — Чарлз пожал плечами и стал приближаться к ней. — Я не хочу, чтобы все то, на что я потратил столько сил, перешло к этим маленьким ублюдкам.

Он бросился на нее, и Пенелопа едва успела увернуться. Она рванулась к окну и уже открыла одну створку, когда Чарлз схватил ее и оттащил от окна. Пенелопа отчаянно сопротивлялась. Вспомнив, что он сказал о своей травме, она попыталась ударить его в пах, но Чарлз с поразительным проворством уворачивался от ударов. Он справился с ней безо всякого труда и подтащил к письменному столу. Причем для человека, который якобы умирал, Чарлз был слишком уж силен. Противоестественно силен. Пенелопе оставалось лишь надеяться, что мальчики успеют убежать и кто-нибудь заберет их к себе до тех пор, пока Чарлза не заставят ответить за все его многочисленные преступления.

— Пиши завещание, — потребовал он, прижимая к ее горлу нож. — Все должно перейти ко мне.

— А как насчет Клариссы? — спросила Пенелопа, взяв перо.

— О ней пусть заботится будущий муж. Ведь после того как тебя не станет, она выйдет за этого идиота Радмура, верно? Замечательная парочка — твой Радмур и моя Кларисса. Вместе навек. Подумай об этом, когда будешь жариться в аду в компании своих сородичей-колдунов.

Пенелопа решила, что сможетвыиграть время, если согласится написать то, что требовал Чарлз. Она не знала, какого чуда ждать — ибо вызволить ее могло только чудо, — но все же надежда не оставляла ее. Впрочем, ей было на кого надеяться. Она находилась в смертельной опасности, и один из мальчиков, возможно, был ранен, когда Чарлз выстрелил в дверь. Следовательно, хоть кто-то из ее родственников непременно должен был почувствовать беду. Она лишь молилась о том, чтобы они смогли правильно истолковать свои видения или предчувствия. И то, что ее родственники часто называли своим проклятием, сейчас могло стать ее спасением. Они должны были откликнуться на ее призыв о помощи — только бы не опоздали.

Глава 19

Эштон заглянул в зимний сад, надеясь найти там мать, и замер в изумлении. На скамейке рядом с леди Мэри сидели леди Олимпия Уэрлок, Пол и Джуно. Эштон искал мать, чтобы спросить, что означают многочисленные свертки и коробки, которые он увидел в холле. Конечно, ему было очень неприятно отказывать ей в удовольствии покупать то, что ей хочется — в данный момент они не могли позволить себе такую роскошь, — но сейчас Эштон забыл, что собирался сказать ей об этом.

Заметив сына, леди Мэри с улыбкой сказала:

— Эштон, дорогой, смотри, кого я встретила во время прогулки по магазинам. Что же ты стоишь там? Иди к нам. Быстрее!

Виконт с удивлением отметил, что сегодня его мать выглядела как-то необычно — казалось, она сияла от счастья. Такой счастливой он не видел ее уже много лет. Тут он вспомнил, зачем пришел. Ему все же придется сказать, что большую часть ее покупок — если не все — придется вернуть. Но он скажет ей об этом позже. А пока пусть порадуется…

Эштон поклонился леди Олимпии, подмигнул Полу и улыбнулся Джуно. Налив себе чаю, сел рядом с матерью. Покосившись на Олимпию, виконт сразу вспомнил о Пенелопе и почувствовал, что хочет как можно быстрее увидеть ее. «Да ведь я, кажется, по уши влюбился», — подумал он с улыбкой.

— Эштон, дорогой… — Леди Мэри взяла сына за руку. — У меня для тебя замечательные новости. Пол был прав! Мой корабль не затонул, а просто… заблудился, если можно так выразиться. А вчера он вернулся!

— Значит, ты получила неплохую прибыль? — Ему не хотелось, чтобы мать все тут же растратила, но упрекнуть ее в мотовстве у него не хватило духу.

Леди Мэри достала листок бумаги из-под чайного подноса и с широкой улыбкой протянула сыну. Глаза его расширились, когда он увидел, сколько она заработала. Конечно, этого было недостаточно, чтобы их спасти, но все же сумма была очень приличная.

— Замечательно! — Он расцеловал мать в обе щеки.

— Я даже ожерелье свое вернула.

Посмотрев на колье, Эштон задумался о том, какую сумму следует вычесть из указанной на листке, но тут же отругал себя за неблагодарность. Мать сделала очень нужное дело и, разумеется, имела полное право приобрести себе несколько красивых вещиц на ею же вырученные средства. Как бы то ни было, этот денежный дождь все же стал для него неожиданным благословением. Если этих денег и не хватит, чтобы расплатиться по долгам отца с Хаттон-Мурами, то некоторые другие долги они помогут погасить.

— Не беспокойтесь, сэр, — пробормотал Пол, набивая рот пирожным.

— Пол, дорогой, сначала проглоти, а потом говори, — сказала малышу леди Олимпия.

Мальчик энергично закивал, стараясь как можно быстрее проглотить пирожное. Женщины прятали улыбки за чашками с чаем. «Что ж, пусть смеются, — подумал Эштон. — А вот Полу, пожалуй, придется серьезно потрудиться над своими манерами, прежде чем его можно будет безбоязненно выводить в люди».

И тут Эштон вдруг осознал, что хотел бы поучаствовать в воспитании этого мальчишки. Не только Пенелопа прокралась в его сердце, но и ее мальчики. «И девочка — тоже», — подумал Эштон, глядя на милое личико Джуно. Каким-то образом он должен был побыстрее избавиться от Хаттон-Муров и приступить к осуществлению задуманного. И сейчас ему было все равно, каким образом он это сделает. Если получится, то оплатит долг. Или, может быть, докажет, что они убийцы, воры и похитители людей. Главное — освободиться от них как можно быстрее. А то обстоятельство, что у Пенелопы одиннадцать подопечных, нисколько его не пугало.

— Все будет в порядке, сэр, — снова сказал Пол. — Все очень скоро уладится.

Эштон уже хотел спросить, каким образом все уладится, но тут вдруг и Олимпия, и Пол смертельно побледнели.

— В чем дело? Что случилось? — спросил Эштон.

— Пенелопа, — ответили они одновременно.

— С ней что-то случилось?

— Нам надо к ней поторопиться, — сказала Олимпия, вставая. — Миледи, могу я ненадолго оставить у вас детей?

— Да, разумеется, — кивнула леди Мэри, совершенно не выказывая удивления по поводу странного поведения гостей.

— Но как же… — Пол явно не желал оставаться. — Она ведь в беде! Я должен ее увидеть.

Олимпия наклонилась и поцеловала мальчика в лоб.

— Ты непременно увидишь ее. Ты храбрый мальчик и очень умный, но тебе всего пять лет. Оставайся здесь. Я вернусь за тобой, когда с ней снова будет все в порядке.

Эштон в тревоге вскочил на ноги. Сердце его бешено колотилось. Он внезапно осознал, что безоговорочно верит во все, что слухи приписывали этим людям и Пенелопе. Но когда же исчез его скепсис? Эштон не мог бы ответить на этот вопрос. Он подозревал, что узнает еще очень много странного и необычного, когда получше познакомится с этим эксцентричным семейством, но теперь у него уже не было сомнений: никто из них его не разыгрывал. И если Пол и Олимпия почувствовали, что Пенелопа в опасности, то следовало быстрее бежать за пистолетом.

Эштон столкнулся с Олимпией уже в холле.

— Вы знаете, что именно с ней случилось? — спросил он, надевая сюртук.

— Нет, — ответила леди Олимпия, когда они побежали к экипажу. — Я просто чувствую ее страх. И еще… — Она сделал глубокий вдох. — По крайней мере один из мальчиков ранен.

Когда карета тронулась с места, Эштон спросил:

— А вы не можете сказать, насколько серьезна опасность и от кого она исходит?

Олимпия закрыла глаза. Немного помолчав, пробормотала:

— Чарлз, это Чарлз. И я думаю, два мальчика пострадали. Впрочем, не очень серьезно. — Она пристально посмотрела на виконта. — Полагаю, сегодня все закончится.

Эштон почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Снова взглянув на леди Олимпию, он вдруг заметил, что ее синие глаза приобрели необычайно яркий оттенок, и казалось даже, что они пылали синим пламенем.

— Вот! — воскликнула Олимпия, высунувшись из окна. — Кузен Лео мчится к «Хижине Уэрлока»! И похоже, с ним кузен Андрас.

В следующее мгновение Эштон увидел двух всадников — искусно лавируя между экипажами, они пробирались в сторону дома Уэрлоков.

— У них тоже особое видение?

— Нет. Но когда кто-то из нас ранен, мы все это чувствуем. Я думаю, Хлоя сообщила Лео все, что он должен был знать, потому что видение есть у нее. По той же причине мы с Аргусом приехали в Лондон. Между нами существует связь, если это можно так назвать. Полагаю, эта связь установилась много лет назад, когда жизнь таких, как мы, была очень и очень опасной.

В ее словах была своя логика. Возможно, странная, но все же логика. Они чувствовали угрозу, потому что каждого из них могли в любой момент обвинить в колдовстве и приговорить к сожжению. И тогда, применив свои особые дары, они создали некий тайный язык, позволивший выжить хотя бы некоторым из них.

Эштон вновь подумал о Пенелопе. Она в опасности, но сумеет ли он вовремя прийти ей на помощь? Он знал, что сейчас ее охраняет только один слуга, поскольку Неда он увидел у кареты, в которой приехала леди Олимпия с Полом и Джуно. Они все знали о том, как опасен Чарлз, и все же оставили ее одну с детьми, почти без охраны. А вдруг Чарлз пробрался в дом? Что, если Пенелопа уже мертва?..

Эштон снова и снова говорил себе, что с ней не могло случиться ничего страшного. Судьба не могла быть настолько жестока к нему, чтобы приоткрыть завесу, позволить увидеть счастливое будущее — и тут же отнять у него это будущее. Он ведь был так близок к тому, чтобы освободиться от Хаттон-Муров — либо получив деньги на уплату долга, либо доказав, что они совершили преступления. Эштон хотел достойно выглядеть перед Пенелопой, предстать перед ней человеком, свободным от долгов и с кое-какими деньгами в кармане. До осуществления этой мечты было рукой подать, но вот сейчас…

Двое всадников, что проехали мимо них, уже были у дома Пенелопы, когда туда подъехала карета. Олимпия представила мужчин друг другу. Эштон не мог не заметить фамильного сходства этих двоих со всеми остальными Уэрлоками — в них была та же необыкновенная красота и горделивая осанка уверенных в себе людей. «Наверное, в семействе, пережившем не один век ожесточенных преследований, — думал Эштон, — могут рождаться только такие красивые и сильные люди, и в этом нет ничего удивительного».

Виконту хотелось тотчас же ворваться в дом и найти Пенелопу, но он сдержался. «Сейчас не время для импульсивных поступков», — сказал он себе. Увидев Неда рядом с раненым братом, Эштон подошел к ним. И то, что он увидел, ошеломило его. Он ведь не зря выбрал в охранники Пенелопы этих близнецов — самых крепких и сильных из слуг, к тому же великолепных борцов. И трудно было поверить, что субтильный Чарлз смог одолеть гиганта Теда.

— Он не в своем уме, милорд, — сказал Тед. — По глазам видно.

— Так он там один? Лорд Чарлз Хаттон-Мур?

Тед кивнул и поморщился от боли.

— Да, один. На вид — настоящий джентльмен, но драться умеет не хуже портового грузчика. Я думал, что имею дело с джентльменом, а он ударил меня ногой в пах, а потом еще и по голове. Я растерялся, и он меня одолел. — Тед покачал головой и, поморщившись, добавил: — С этим человеком что-то не так, уж поверьте мне.

— Он болен, — сказала Олимпия, приблизившись к Эштону. — Мальчики говорят, он рассказывал о том, что якобы умирает, что гниет заживо. Они также считают, что именно Чарлза тогда в парке укусил Охотник. Чарлз сейчас заперся с Пенелопой в спальне. — Олимпия кивнула еще на одну карету, остановившуюся возле дома. — А вот и Аргус. — Она побежала к нему, чтобы сообщить, что не следует сразу же врываться в дом.

— Не переживай, Тед, — сказал слуге Эштон. — Вероятно, безумие придает Чарлзу сил. Так часто бывает…

Тед кивнул и пробормотал:

— Милорд, этот человек действительно верит, что вот-вот умрет, и это тоже придает сил. Тот, кто знает, что смерть близка, ничего не боится, и ему на все наплевать.

— Да, страха в нем нет, и это делает его особенно опасным, — проворчал Эштон. Виконт подошел к Уэрлокам, которые обсуждали, что делать дальше. — Надо решать быстро, — сказал он. — Мой слуга сообщил, что там, в доме, находится человек, который уверен, что умирает. И потому он считает, что терять ему нечего.

— Плохо, — буркнул Аргус. — Я мог бы попытаться убедить его впустить нас.

— Вам для этого нужно взглянуть ему в глаза?

— Не обязательно. Да, верно, обычно я смотрю человеку в глаза, но не всегда. Но в этом случае я не берусь судить смогу ли принести пользу или вред. Делмар — целитель. Он говорит, что Чарлз правильно думает, что умирает, что гниет заживо. Мальчик говорит, что яд попал в его кровь и в мозг. А вы же знаете, что никогда нельзя предсказать, как поведет себя сумасшедший, даже если навязать ему свою волю.

— Я могу провести вас в ее спальню, — сказал подошедший к ним Джером.

Эштон внимательно посмотрел на мальчика и заметил, что рука у него перевязана.

— Ты ранен?

— Всего лишь царапина. И Септимус уже сделал так, что рука почти не болит. Чарлз выстрелил в нас через дверь. Один раз в гостиной, а потом, когда мы выбрались оттуда и пошли за Пенелопой, еще раз. Первая пуля задела плечо Делмара, а вторая меня. Но я все равно сделаю то, что могу. Рука мне для этого не нужна.

— И что же ты собрался делать?

— Я могу отпереть ту дверь. Я тренировался. Именно так мы смогли выбраться из запертой на ключ гостиной. Если мы сейчас сделаем все точно так же, он даже не догадается, что мы собираемся зайти.

— А мы с Андрасом проверим, можно ли пробраться туда через окно. На всякий случай — если тебе вдруг понадобится помощь, — сказал Лео.

Эштон смотрел вслед Лео и Андрасу. Интересно, как они собирались пробраться в комнату через окно таким образом, чтобы не вспугнуть Чарлза? Эштон со вздохом пожал плечами. Ему хотелось верить, что они справятся. Взглянув на Джерома, он спросил:

— Ты уверен, что сможешь открыть замок без ключа?

— Уверен, сэр. Хотя не знаю, насколько быстро.

— Что тебе для этого нужно?

— Все, что мне нужно, у меня здесь. — Джером постучал себя пальцем по лбу.

— Что ж, иди, — кивнул Аргус. — Я отправил Септимуса за сыщиком Добсоном. И подожду пока тут. Если ничего не получится ни у тебя, ни у Лео с Андрасом, тогда я сам попытаю счастья.

Пронзительный крик, донесшийся из дома, окончательно убедил Эштона в том, что медлить нельзя. Он вошел вместе с Джеромом и начал медленно подниматься по лестнице. Ему вдруг пришло в голову, что Уэрлоки, при всех своих сверхъестественных способностях, в некоторых ситуациях были так же беспомощны, как и обычные люди. Как ни странно, эта мысль его успокаивала, хотя он не мог не огорчиться из-за того, что ни один из Уэрлоков не обладал даром, который в данный момент оказался бы по-настоящему полезным. Если только…

Виконт покосился на Джерома.

Приблизившись к двери спальни, Эштон почувствовал, что ему хочется выбить эту дверь ногой. Из спальни доносились звуки борьбы и слышались всхлипывания. Пенелопа плакала от боли. И еще он слышал тихий мужской голос, конечно же — голос Чарлза. Что ж, этот человек сам подписал себе приговор. Он поступил так, как мог поступить лишь безумец. Теперь ему ни за что не удалось бы убить Пенелопу и выйти сухим из воды. Свидетелями его нападения были семь человек.

Джером подошел к Эштону и пристально посмотрел на замочную скважину. Увы, со стороны невозможно было определить, получается что-нибудь у мальчика или нет. Единственным свидетельством того, что Джером был занят чем-то серьезным, было выражение предельной сосредоточенности у него на лице. Из-за двери по-прежнему доносились стоны и всхлипывания Пенелопы, и Эштон едва сдерживался — хотелось навалиться на дверь и попытаться выломать ее.

Тут вдруг послышался тихий щелчок, и Джером выдохнул с видом крайнего утомления, затем молча кивнул. Но Эштон не решался прикоснуться к дверной ручке. Не верилось, что мальчик действительно сумел открыть замок без ключа. И в то же время мысль о том, что ребенок может обладать такими сверхъестественными способностями, даже немного пугала.

Наконец, собравшись с духом, виконт осторожно надавил на дверную ручку, и дверь отворилась.

Подписав завещание, Пенелопа с силой ткнула пером в бок Чарлза. Тот прошипел ругательство и замахнулся на нее кулаком. Пенелопе удалось уклониться от прямого удара, но все же кулак задел ее. Удар оказался настолько сильным, что она упала со стула. Чарлз тут же бросился на нее, но она успела откатиться в сторону. Внезапно в руке его сверкнул нож, и этого оказалось достаточно, чтобы Пенелопа забыла о головной боли. Она боролась за свою жизнь и сдаваться не собиралась.

Снова подбежав к окну, Пенелопа поставила ногу на подоконник, но в этот момент Чарлз догнал ее и, ухватив за юбки, с силой потянул вниз. Но Пенелопа все же успела заметить лица своих двух кузенов, пристально смотревших на окно. Значит, ее родственники почувствовали опасность, и если ей удастся продержаться еще немного, то она будет спасена.

Общаясь с мальчишками, Пенелопа научилась драться, так как ей постоянно приходилось разнимать дерущихся. И братья кое-чему научили ее — на случай если их не окажется рядом и заступиться за нее будет некому. К счастью, сейчас у нее были защитники, и требовалось лишь продержаться какое-то время, чтобы они пришли ей на помощь.

Пенелопа била Чарлза всем, что попадалось под руку. Она царапалась, кусалась, пинала его ногами и бросала в него разные предметы, когда ей удавалось вырваться. Но в конце концов Чарлзу все же удалось повалить ее на пол. Придавив ее всем телом, он с ухмылкой пробормотал:

— Ну что, ведьма? Не получается вырваться на свободу? И колдовство не помогает?

— Я не ведьма! — крикнула она задыхаясь. — А ты вор и убийца.

— Придержи язык, сука. — Он прикоснулся к ее горлу лезвием ножа, прикоснулся легонько, словно лаская. — Чувствуешь?.. Сейчас я убью тебя. Потому что мне так выгодно.

— А раньше из-за чего ты убивал? Тоже из-за выгоды? — «Надо заставить его говорить», — подумала Пенелопа, покосившись на дверь. Она вдруг заметила, что та приоткрылась.

— Нет, скорее для удовольствия. И тебя я тоже убью ради удовольствия. Мне будет приятно тебя убить. И очень забавно. — Чарлз засмеялся. — Видишь ли, я ужасно разозлился, когда узнал, что ты улизнула от меня в борделе. Я был очень зол на тебя. И еще меня раздражают твои благородные рыцари. Их любопытство и бесцеремонность просто возмутительны.

— Ты прекрасно знаешь, что тебя теперь повесят. Ты не настолько безумен, чтобы этого не понимать. Ведь здесь есть свидетели, Чарлз. Много свидетелей.

— Это не важно. Потому что я барон. Поверят мне, а не этим маленьким ублюдкам и слуге. Я скажу властям, что находился в это время в Испании. Никто даже проверять не станет.

— Тебе все равно конец. Тебя повесят за убийство.

— Давай проверим, права ты или нет.

С этими словами он занес над Пенелопой нож, и она уже приготовилась к тому, что сейчас последует удар. Ей надо было лишь вовремя откатиться в сторону, чтобы рана не оказалась смертельной. Когда Чарлз, чуть приподнявшись, отвел назад руку для замаха, Пенелопа резко рванулась в сторону, и в тот же миг прогремели два выстрела. Чарлз, не издав ни звука, повалился на пол. Пенелопа поспешно отползла от него подальше и тотчас же оказалась в объятиях Эштона.

— Мальчики… — пробормотала она. — Он стрелял в мальчиков.

— Джером и Делмар отделались царапинами, — сказал Эштон, поглаживая ее по волосам. Бросив взгляд на двоюродных братьев Пенелопы, склонившихся над телом Чарлза, он спросил: — Мертв?

— Да, мертв, — ответил Лео Вон.

Через несколько секунд появился и Добсон со своими людьми. Сыщик быстро записал все, что считал необходимым для отчета. Когда Добсон уже собрался уходить, Эштон его остановил.

— Думаю, сейчас нам придется поехать в Хаттон-Мур-Хаус, — заявил виконт.

Пенелопе не очень-то хотелось туда ехать, но все же она кивнула:

— Да, наверное, надо. И еще… Чарлз сказал, что у него имелось алиби для властей. Якобы он в это время находится в Испании. Существует вероятность, что они с Клариссой собирались покинуть Англию, как только покончат со мной.

— Да, пожалуй, нам действительно стоит отправиться к нему домой, — согласился Добсон. — Возможно, там мы найдем ценные улики и кое-какие документы, — добавил сыщик, выходя из комнаты.

Пенелопа с Эштоном тотчас же последовали за Добсоном. Она не удивилась, когда, выглянув из окна экипажа, увидела, что все родственники, пришедшие ей на помощь, поехали следом за ними. Кажется, «Хижина Уэрлока» наконец превратилась в полноценный «Дом Уэрлока». Пенелопа была рада их обществу.

В Хаттон-Мур-Хаусе царила тишина, а на полу в холле стояли дорожные сундуки и саквояжи, которые оставалось лишь вынести и погрузить в экипаж. Все было готово к отъезду, и Пенелопа подозревала, что в сундуках была не только одежда. Вероятно, Кларисса и Чарлз решили вывезти из дома все, что представляло хоть какую-то ценность, — на случай если в ближайшее время не удастся вернуться и заявить права на все наследство Пенелопы.

Покинув холл, Пенелопа следом за Эштоном и Добсоном поднялась по лестнице. Еще до того, как Добсон распахнул дверь в спальню Клариссы, Пенелопа уже догадалась, что они там обнаружат. Она хотела сказать об этом сыщику, но тот даже слушать ее не стал. Распахнув дверь, сыщик расплылся в ухмылке, свидетельствовавшей о его весьма своеобразном чувстве юмора, а также о том, что он не испытывал никакого уважения к дамам, подобным Клариссе. Сводная сестра сидела верхом на мужчине, и оба они были нагие. Причем Кларисса настолько увлеклась, что еще несколько секунд после того, как дверь распахнулась, совершенно не осознавала, что в спальне присутствуют посторонние.

— Ну вот… А мне говорили, что она холодна, — пробормотал Лео, заглядывая через плечо Эштона. — По-моему, она очень даже горячая.

Тут Кларисса наконец сообразила, что происходит, и пронзительно завизжала.

Добсон и его люди тотчас же заставили Клариссу и ее любовника сэра Джеральда Таплоу одеться, а все остальные направились в кабинет Чарлза, где принялись обследовать ящики с документами. После этого Пенелопа с помощью кузенов стала проверять сундуки, доставая оттуда все, что сводная сестра решила у нее позаимствовать. Пенелопа ясно дала понять: она не станет препятствовать отъезду Клариссы, но не позволит брать из дома то, что Хаттон-Мурам не принадлежало.

— Вы уверены, что не возражаете против ее отъезда? — спросил Добсон, наблюдая за Клариссой — та приказала слугам снова упаковать вещи в сундуки (любовник же под шумок быстро исчез).

— У нас ведь нет серьезных доказательств ее преступлений, верно? — ответила Пенелопа вопросом на вопрос.

Не мог остаться незамеченным тот факт, что известие о смерти брата не произвело на Клариссу особого впечатления. Казалось, что она гораздо больше огорчена из-за того, что пришлось расстаться с милыми вещицами, извлеченными Пенелопой из сундуков.

— Нет, никаких доказательств мы не имеем, — ответил сыщик. — Ни на одном из документов, что мы нашли в кабинете, нет ее подписи. Только на договоре о помолвке. — Добсон с усмешкой подмигнул Клариссе. — Лорд Радмур уже сжег этот договор.

И Пенелопа вдруг вспомнила, что тоже собиралась кое-что сжечь, как только освободится от опеки Чарлза и сможет сама распоряжаться своим имуществом. Когда Олимпия, выходя из кабинета, протянула Добсону несколько документов, которые Чарлз украл у Эрншоу, Пенелопа незаметно проскользнула в кабинет. Она еще не успела подойти к Эштону, но уже знала: у него в руках векселя отца. Те самые, что Чарлз держал как дамоклов меч над его головой.

— Насколько я понимаю, теперь они принадлежат мне. — Пенелопа взяла векселя у него из рук.

— Да, так и есть, — кивнул Эштон.

Он не представлял, что она собиралась с ними делать, но уже знал, что Пенелопа Уэрлок очень богата. А ведь они только начали просматривать те документы, что хранились в кабинете Чарлза…

— Вот и хорошо. — Пенелопа быстро просмотрела бумаги, чтобы убедиться, что там действительно были одни лишь векселя, а затем бросила их в пылающий камин.

— Пенелопа!.. — Эштон бросился к камину, но спасти расписки уже не представлялось возможным. — Долг все равно остается долгом, — пробормотал он, пожав плечами.

— Разве? Нет документа, нет долга, разве не так?

— Нет, не так. Все это теперь твое. И долг своего отца я выплачу тебе. К тому же я уверен, что Чарлз выкупил векселя на те деньги, которые украл у тебя.

Пенелопа нахмурилась и тихо сказала:

— Неужели ты думаешь, что я стану требовать от тебя выплаты долга? Неужели считаешь, что я стану требовать это после всего, что ты для меня сделал?

— Я делал то, что любой делал бы на моем месте. — Он поцеловал ее и направился к двери. — Ты уверена, что тебе не нужна помощь доктора?

— Нет, у меня ничего не болит. — «Но думаю, что скоро у меня кое-что заболит, — добавила она мысленно. — Разбитое сердце например».

— Ну, если так… Теперь как будто все уладилось, так что я, пожалуй, пойду. — Эштон направился к двери.

— Когда ты вернешься?

Пенелопа мысленно отчитала себя за то, что задала этот вопрос. Он прозвучал так, словно она умоляла его остаться. Впрочем, она, наверное, так бы и поступила, если бы рядом не было ее родственников. Но не могла же она унижаться у них на глазах…

— Вернусь, как только приведу в порядок кое-какие свои дела, — ответил виконт.

— Проклятие… — пробормотала она, глядя ему вслед.

— У каждого своя гордость, миледи, — сказал подошедший к ней Добсон.

— Пусть подавится своей гордостью, — проворчала Пенелопа, и сыщик рассмеялся.

— Что, сожгла векселя? — спросил Аргус. — Думаю, это правильный и благородный жест. И очень своевременный.

— Дядя, ведь этот человек искал себе богатую невесту. Поэтому и связался с моими Сводными. Разве я сейчас не невеста с хорошим приданым?

— Ты очень богатая женщина.

— А где же тот мужчина, которому нужна именно такая женщина?

— Пен, он ведь сказал, что должен привести в порядок кое-какие свои дела, не так ли?

— Что же это за дела?

— Дела, связанные с оплатой его долгов, полагаю.

Пенелопа тяжело вздохнула:

— Значит, речь все о том же — о богатой невесте. Но ведь я теперь богата, и он может жениться на мне и таким образом рассчитаться со всеми своими долгами.

Олимпия шагнула к Пенелопе и обняла ее за плечи.

— Дело в том, дорогая, что мужчины слишком уж примитивны. — Стоявшие вокруг мужчины переглянулись и нахмурились, а леди Олимпия между тем продолжала: — Для семейного счастья им прежде всего требуется хорошее приданое. И Эштон не ждал от брака ничего большего, он был готов к браку по расчету ради благополучия своих близких. Но затем, встретив тебя, он вдруг понял, что брак по расчету не для него. Из того, что рассказала мне леди Мэри, я поняла: Эштон искал способ найти деньги, чтобы рассчитаться с Чарлзом и расторгнуть помолвку с Клариссой. И теперь, когда он избавился от нее, он не хочет, чтобы деньги стояли между ним и его женой. Я бы сказала, что он хочет прийти к тебе как равный. По крайней мере как человек, у которого нет долгов. Ты понимаешь, о чем я?..

Пенелопа молча кивнула и задумалась над словами тети. В словах ее был здравый смысл. К тому же и тетя Олимпия была известна своей проницательностью. И все же внезапный уход Эштона оставил горький осадок обиды. Да, возможно, он действительно хотел прийти к ней как равный, но ведь для этого надо найти сумму, указанную в долговых расписках его отца. И потребуются годы, чтобы ее собрать.

— Это просто гордость в нем взыграла, — пробормотала Пенелопа. — Или все дело во мне?

— Нет-нет, конечно, не в тебе, — решительно заявила Олимпия. — Это действительно гордость. И мужчины ведут себя очень странно, когда им кажется, что их гордость задета. Беда в том, что им постоянно так кажется.

— Нельзя насмехаться над мужской гордостью, — заметил Добсон. — Потому что слишком часто так случается, что гордость — это все, что остается у мужчины.

— Мог бы по крайней мере объяснить, что за «дела» ему предстоит привести в порядок и сколько времени это у него займет, — пробурчала Пенелопа.

— Он вернется, когда будет к этому готов, — сказала Олимпия.

— Вернется? Что ж, посмотрим, буду ли я готова его принять, когда он созреет. — Пенелопа прекрасно знала: она будет готова, когда бы он ни вернулся. Ее родственники, конечно же, тоже это знали, и она была благодарна им за то, что они промолчали. И у женщин есть своя гордость.

Глава 20

«Две недели — это очень долго, безумно долго», — думала Пенелопа, сидя за завтраком. Она едва замечала, что именно ест, и совершенно не обращала внимания на тревожные взгляды мальчиков. В последнее время настроение у нее слишком уж часто и необъяснимо менялось, но ей казалось, что для этого имелись весьма веские причины. Мужчина, которого она любила, помог ей с переездом в более просторный и лучше обставленный дом — теперь он снова назывался Уэрлок-Хаус, — а затем оставил ее, чтобы «привести в порядок кое-какие дела». Но ведь две недели — вполне достаточный срок, чтобы привести в порядок дела, какие бы они ни были? Так где же он? Почему не приходит?

Ее уверенность в чувствах к ней любимого мужчины сильно поколебалась, после того как за всю первую неделю она не получила от него ни одной записки. Еще одна неделя его молчания окончательно убедила бы ее в том, что он ее разлюбил, если бы не визиты его родственников. Мать Эштона и сестры уверяли ее, что он очень много работает. «Работает над чем?» — хотелось ей спросить, но она считала, что такой вопрос был бы бестактным.

В качестве нотариуса кузена Пенелопа наняла своего Андраса, и они много часов провели, разбирая документы, которые хранились у Чарлза, а также документы, что оставили ее родители. Кларисса осталась совершенно без средств, но теперь она жила в Йоркшире, далеко от Лондона. Она до неприличия поспешно вышла замуж за престарелого графа. «Могла бы немного повременить, чтобы сохранить лицо», — подумала Пенелопа и едва не улыбнулась при этой мысли.

Вне всяких сомнений, Кларисса думала, что выходит замуж за старика, которым будет с легкостью манипулировать, но просчиталась. Теперь ей пришлось безвыездно жить в отдаленном поместье, где, по слухам, немолодой уже супруг упорно трудился, стараясь обзавестись наследником — он в нем очень нуждался. Добсон заверил Пенелопу, что ее сводную сестру крепко держит в руках старый, но сильный, как буйвол, граф, который, пожалуй, проживет еще лет двадцать. Добсон также рассказал, что у него с графом состоялась довольно долгая беседа, во время которой старик заявил, что не позволит своей молодой жене покидать поместье, а также не позволит ей распоряжаться деньгами по своему усмотрению — особенно с учетом того, что деньги должны были достаться тем детям, которых она ему родит. То есть этой женщине предстоит провести в Йоркшире все годы, отпущенные ей природой для продолжения рода.

Что же касается «Хижины Уэрлока», то теперь это была не ее, Пенелопы, забота. Мальчики жили вместе с ней в Уэрлок-Хаусе, и дядя Аргус старался вернуть дому былую красоту. Кроме того, дядя купил Петтибоун-Хаус, находившийся по соседству, и вел переговоры о покупке еще двух домов в этом же районе. Пенелопа нисколько не сомневалась, что Уэрлоки и Боны, объединив усилия, сумеют вернуть всему кварталу былую респектабельность.

То есть все складывалось наилучшим образом, если не считать ее отношений с Эштоном. В данный момент у нее вообще не было с ним никаких отношений. Долгие часы, лежа в постели без сна, она думала об Эштоне, и в какой-то момент ее тоска стала перерастать в раздражение. «По крайней мере мог бы объяснить, почему бросил меня», — думала Пенелопа.

— Все будет хорошо, Пен.

Пенелопа подняла глаза от тарелки и увидела стоявшего рядом с ней Пола.

— Будет хорошо? Ты это видел или просто надеешься?..

— Я это знаю. — Пол похлопал ее по плечу. — Знаю, вот и все. И Олуэн тоже знает.

Пенелопа посмотрела на Олуэна, стоявшего по другую сторону от нее. В руках мальчик держал рисунок.

— У тебя было видение? — спросила она.

Олуэн кивнул:

— Да, было. Вот видишь? — Он протянул Пенелопе рисунок.

Едва взглянув на листок, Пенелопа отметила, что Олуэн в последнее время стал рисовать гораздо лучше. На сей раз он изобразил огромный и величественный особняк в английском стиле, а на широкой лужайке перед особняком — всех воспитанников Пен. У окна же — высокого, от пола до потолка — стояли мужчина и женщина, наблюдавшие за детьми, играющими на лужайке. Мужчина определенно был Эштон, а женщина — Пенелопа. И у нее был очень большой живот.

— Ты действительно это видел? — спросила Пенелопа.

Сердце ее радостно подпрыгнуло в груди, а голова закружилась от счастья.

Олуэн тут же кивнул:

— Да-да, конечно, видел. Можешь не сомневаться. Думаю, что потом я добавлю к этому рисунку еще кое-что. Только мне надо немного поупражняться в рисовании. Здесь должны быть также Белинда, а с ней — мужчина в очень красивом офицерском мундире. И почти все Радмуры. А видишь того человека? Вот здесь…

В тени деревьев стоял высокий мужчина.

— Да, это Брант. О Боже, он так одинок! Я это чувствую.

Олуэн снова кивнул:

— Так и будет. Но это не навсегда. Ему надо залечить рану. Так что не беспокойся, все будет хорошо.

— Очень надеюсь, — ответила Пенелопа. Она вздрогнула, когда чья-то рука легла ей на живот. — Делмар, ты что-то хочешь мне сказать?

Мальчик с улыбкой закивал:

— Да-да, кое-что скажу. Так вот, Пен, ты должна просто сидеть и ждать Эштона. Потому что он обязательно придет. Но ты могла бы и сама его найти и дать хорошего пинка. Ведь детям нужен отец.

— Детям? — Пенелопа откашлялась. — Каким детям?

— Мальчику и девочке. Им нужен отец. Конечно, Эштон непременно к тебе придет, но я думаю, ты могла бы его поторопить.

Пенелопа несколько минут сидела, прижав ладони к животу. Она подозревала, что беременна — все признаки были налицо, — но старалась не думать об этом. А теперь она уже не могла делать вид, что не догадывается о своем состоянии, и предсказаниям Пола и Олуэна всецело доверяла. Если они считали, что ей и Эштону предстоит стать мужем и женой, то так и будет. И конечно же, она приложит все силы, чтобы это предсказание сбылось.

Пенелопа взглянула на братьев, смотревших на нее вопросительно. Похоже, они тоже верили в то, что сказали Пол и Олуэн, но право принимать решение оставляли за ней. Улыбнувшись мальчикам, Пенелопа молча встала из-за стола и пошла к себе в комнату, чтобы переодеться. Ей следовало как можно тщательнее выбрать наряд, ведь она отправлялась к мужчине, предназначенному ей судьбой. За спиной у нее раздался смех мальчишек, но она сделала вид, что не слышит их.

Эштону никак не удавалось унять дрожь; его трясло от волнения и восторга — ведь он теперь был богат, сказочно богат, как ему казалось. Оказалось, что втайне от него друзья собрали достаточно денег, чтобы удвоить инвестиции, а просили его лишь о том, чтобы он вернул им изначальный взнос. Гордость едва не заставила его отказаться, но он решил забыть о гордости. Друзья сделали ему подарок, помогли ему единственным доступным им способом, и Эштон не стал оскорблять их отказом. Он горячо поблагодарил их и вернул им ту сумму, которую они просили.

Окинув взглядом приятелей, виконт заявил:

— Теперь-то я смогу расплатиться с Пенелопой за эти векселя.

Корнелл решительно покачал головой:

— Нет, Эштон. Ведь она сожгла их потому, что хотела сделать тебе подарок. Рассматривай этот ее поступок как жест благодарности за все, что ты для нее сделал. Хотя я думаю, что ее вдохновила на это не одна лишь благодарность.

— Да, наверное, ты прав, — согласился Эштон и, улыбнувшись, добавил: — Да-да, конечно же, не одна благодарность.

— И она определенно не нуждается в деньгах, — продолжал Корнелл. — Потому что эта леди — наследница немалого состояния. Об этом уже говорят в свете.

Эштон положил на стол бумаги, которые держал в руке, и невольно нахмурился. Было ясно, что очень скоро вокруг богатой наследницы, словно рои пчел, начнут кружить мужчины. И эти мужчины изо всех сил будут стараться завоевать благосклонность Пенелопы, его Пенелопы. Этого нельзя допустить! Эштон почувствовал, как в нем закипает ярость. Виктор тут же сунул ему в руку бокал сбренди.

— Вот, выпей, — сказал он. — Выпей за наш успех!

Все пятеро подняли бокалы и выпили. И Эштон почувствовал, что успокаивается. Конечно же, у него не было никаких причин для ревности. К тому же за Пенелопой пока что никто не ухаживал. Но вот он сам… Эштон вдруг вспомнил, что за две недели ни разу не послал ей даже записку. И оставалось лишь надеяться, что она не очень на него сердится.

— Так когда же ты женишься на ней? — спросил Брант.

— Как можно скорее, — ответил Эштон без колебаний. — Как только она захочет со мной разговаривать, — добавил он со вздохом. — Я только сейчас осознал, что не написал ей ни строчки, после того как она с мальчиками перебралась в Уэрлок-Хаус. Так уж получилось… Я все думал, что вскоре смогу с ней увидеться и поговорить. Это же лучше, чем писать записки, верно?

— Лучше, конечно, — согласился Корнелл. — Но все-таки тебе не следовало исчезать на две недели. Так что теперь тебе придется за ней поухаживать. Цветы… и прочее в том же роде. Возможно — шоколадные конфеты. Хотя подозреваю, что все конфеты съедят дети. Да, а как же дети? Придется тебе взять и их вместе с ней, если ты на ней женишься.

— Да, знаю. И я ничего не имею против. Западное крыло в моем поместье уже почти готово их принять.

— Какой ты самоуверенный…

— Был таким до самого последнего времени. А теперь мне придется ей все объяснить и выпросить у нее прощения. Думаю, что она еще не завела себе любовника, потому что…

— Какой же ты дурак! — перебил Корнелл. — Она ведь тебя любит.

— Что ж, возможно. Только сама она об этом не говорила.

— И все же ты подготовил целое крыло дома для ее детей, — заметил Виктор.

Эштон со вздохом пожал плечами:

— Просто я надеялся, что… — Он умолк, услышав, что к двери кто-то подходит.

В следующее мгновение раздался голос Марстона — причем в голосе его звучали нотки раздражения, — а затем дверь кабинета распахнулась и Эштон замер, в изумлении уставившись на Пенелопу, стоявшую у порога. А из-за ее плеча с виноватым выражением на лице выглядывал дворецкий.

— Все в порядке, Марстон, — сказал виконт, и дворецкий вздохнул с облегчением.

Эштон смотрел на Пенелопу и глазам своим не верил. Она была одета так красиво и изысканно, как никогда не одевалась. Очевидно, уже успела приобрести кое-что из дорогих нарядов. Зеленый цвет платья выгодно подчеркивал зеленоватый оттенок ее глаз и нежный розовато-кремовый оттенок кожи. Но, на взгляд Эштона, декольте было слишком глубоким. Слишком — потому что и другие мужчины могли видеть ее роскошную грудь. Тут Брант ударил ногой по ножке его стула, чем привел Эштона в чувство.

— Пенелопа, я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросил виконт, вскакивая на ноги.

Корнелл хмыкнул и закатил глаза, но Эштон не обратил на него внимания.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала Пенелопа и в смущении покосилась на его друзей.

Теперь она уже не чувствовала прежней уверенности. Более того, ей казалось, что еще немного — и она окончательно струсит. И тогда ей останется только развернуться и убежать.

Но друзья Эштона, очевидно, догадавшись, что происходит с Пенелопой, заторопились уходить. И каждый из них перед уходом поклонился ей и, пожелав удачи, поцеловал руку. Прощаясь с Брантом, Пенелопа заглянула в его сумрачные глаза. «Да, Олуэн был прав, — подумала она. — Потребуется время, чтобы рана затянулась».

— Олуэн говорит, что все у вас будет хорошо, — прошептала Пенелопа и тут же покраснела, стыдясь своей неуклюжей попытки поддержать этого человека, хотя ее об этом никто не просил.

— Он действительно так говорит?

— Да, поверьте мне. И я подумала, что вам, возможно, станет легче, если вы будете об этом знать.

— Как странно… — пробормотал Брант. — Хотя я не могу сказать, что верю… во все эти чудеса, но мне действительно стало легче. — Он наклонился и поцеловал Пенелопу в щеку. — Не дуйтесь на Эштона слишком долго, дорогая.

Пенелопа молча кивнула, чувствуя, что вся горит от смущения. Эштон же прошел мимо нее к двери и закрыл ее за своими друзьями. Она услышала, что он что-то шепнул Марстону, перед тем как закрыл дверь. А потом… Ей показалось — или действительно в замке повернулся ключ?

Пенелопа повернулась лицом к Эштону — и все заранее заготовленные слова вылетели у нее из головы. Он был так красив… И улыбался ей так, словно был счастлив увидеть ее. Пенелопа внезапно нахмурилась. «Но если он действительно хотел меня видеть, то мог бы прийти в Уэрлок-Хаус. Я-то от него не пряталась», — подумала она.

Эштон увидел, как нежность вдруг исчезла из ее взгляда. И цвет глаз тотчас же изменился — теперь они были скорее зелеными, чем голубыми. «Надо было поцеловать ее, когда она смотрела на меня иначе, — подумал он, тихо вздохнув. — Впрочем, нет — сначала все-таки надо поговорить. А потом можно и поцеловаться».

Эштон опустил в карман ключ, которым только что запер дверь. Он намеревался держать Пенелопу в своем кабинете столько времени, сколько потребуется, чтобы она простила его. А потом он будет долго-долго ее целовать… И не только целовать.

— Я очень соскучился, — сказал он.

— Ты знал, где меня найти! — Пенелопа старалась не растерять свой гнев и не броситься ему на шею, хотя ей ужасно этого хотелось.

— Дорогая, у мужчины тоже есть гордость. — Эштон вдруг уставился на нее с удивлением: — Неужели ты только что закричала на меня?

Она действительно на него закричала, однако признаваться в этом не собиралась.

— Не говори глупости. Леди не кричат, а разговаривают. Ты, кажется, собирался что-то рассказать мне о мужской гордости?

— Видишь ли, гордость иногда заставляет мужчину вести себя глупо. Впрочем, не знаю, насколько глупо, но я внезапно осознал, что ты очень богата. И деньги, и земли, и все прочее… Вот я и захотел хотя бы расплатиться с долгами, прежде чем приду к тебе.

— Ты не был так щепетилен, когда ухаживал за Клариссой. Чем мои деньги отличаются от ее денег?

— Деньги всегда остаются всего лишь деньгами. Но мне не все равно, что ты обо мне думаешь. — Эштон откашлялся. — Мне не все равно, каким ты меня видишь. Я больше не хочу быть в твоих глазах жалким охотником за приданым. При мысли о том, что я ищу богатую невесту, мне всегда становилось не по себе. Когда же я встретил тебя, мне стало ужасно стыдно. Потом ты сожгла те векселя — и с моих плеч словно гора свалилась. Но уже через несколько секунд мне стало ясно, что я в долгу перед тобой, и тогда… Тогда я понял, что должен что-то предпринять.

— Привести в порядок кое-какие дела? Кажется, именно так ты выразился.

— Да. Я решил расплатиться с оставшимися долгами и найти деньги, чтобы отдать тебе за те векселя.

— Но я не хочу, чтобы ты расплачивался со мной за долги своего отца. Это был мой подарок тебе. Из-за этих векселей ты связался с Клариссой и Чарлзом, и я хотела, чтобы ты наконец почувствовал себя свободным. И уж конечно, я не хотела повязать тебя этими долгами.

Эштон шагнул к Пенелопе и положил ладони ей на плечи.

— Теперь я это знаю. Всего несколько минут назад я еще собирался отдать тебе долг, но друзья вразумили меня. Иногда надо просто уметь принять подарок. — Он прикоснулся губами к ее губам. — Спасибо тебе, Пенелопа.

— Пожалуйста. Значит, все дело было в них? В векселях?

— Нет, не только. Я сделал кое-какие инвестиции и ждал результатов. И результаты превзошли все ожидания. — Он улыбнулся. — Теперь я богат.

— Тогда тебе не нужна богатая невеста.

— Да, верно, мне не нужна богатая невеста, но мне нужна ты. Я хочу, чтобы тыстала моей женой. Я знаю, что ты не вполне меня понимаешь, но мне хотелось освободиться от долгов и хоть что-то положить себе в карман, прежде чем сделать тебе предложение.

— Тетя Олимпия так мне и объяснила. И меня это объяснение озадачило. Я не могла понять, почему ты по отношению ко мне не можешь вести себя так же, как…

— Потому что ты — другая, — перебил ее Эштон. — Во всех остальных женщинах я видел лишь приданое, не более того. Конечно, я знал, что буду хорошим мужем, верным и добрым, но полюбить тех, за кем когда-то ухаживал, я не мог. И уж конечно, у меня не было никаких чувств к Клариссе. Если бы не эти векселя, я бы давно от нее отвернулся. Но с тобой все не так. Мне казалась невыносимой сама мысль о том, что я презренный охотник за приданым. Я хотел с полным кошельком начать жизнь с женщиной, которую люблю. Хотел, чтобы весь мир знал: я выбрал ее вовсе не из-за денег, но лишь потому, что она та единственная, которая мне нужна. — Он заглянул в ее блестящие от слез глаза и с тревогой в голосе спросил: — Почему ты плачешь?

— Значит, ты любишь меня? — прошептала Пенелопа, бросаясь в его объятия.

— Да, конечно, люблю. — Он крепко обнял ее. — И я собирался прийти к тебе, вымаливать у тебя прощение, ухаживать за тобой…

— О, в том нет нужды. Я тебя прощаю. Может, я не до конца все это понимаю, поскольку мужская логика для меня остается непостижимой загадкой, но я прощаю тебя. И еще… я люблю тебя. Люблю так сильно, что не выразить словами.

— Тогда покажи мне, как ты меня любишь, Пенелопа Уэрлок, — пробормотал он, уткнувшись в ее шею.

— Дверь, — шепнула она, когда он начал расстегивать ее платье.

— Заперта.

— Какой ты самонадеянный…

— Да, ужасно самонадеянный. В следующее мгновение губы их слились в страстном поцелуе. Когда же поцелуй прервался, они направились в сторону кушетки, на ходу срывая с себя одежду. Пенелопа дрожала от желания, и по телу Эштона тоже пробегала дрожь. В тот момент, когда они упали на кушетку, на Пенелопе не осталось ничего, кроме чулок.

Эштон смотрел на нее, задыхаясь от желания, — словно пробежал без остановки много миль. Из груди Пенелопы вырвалось такое же шумное дыхание, а потом, когда он вошел в нее, она протяжно застонала. «Но почему же он делает это так медленно?!» — мысленно закричала она. Ведь ей хотелось огненной страсти, слепой и бурной, как пожар.

— Эштон, хватит играть со мной, — прошептала она, проведя ступнями по его ногам.

— Мне нравится с тобой играть. — Он не знал, сколько еще времени сможет выдержать, однако заставлял себя сдерживаться.

— Эштон, ну что же ты?

Она провела ноготками по его спине, затем по ягодицам. Он задрожал, и на лбу у него выступила испарина. Пенелопа мысленно улыбнулась и скользнула рукой к тому месту, где соединялись их тела. Эштон вздрогнул и громко застонал. Пенелопа снова коснулась пальцами его возбужденной плоти, и из груди Эштона вырвался хриплый крик. Не в силах более сдерживаться, он наконец дал ей то, что она просила — необузданную и яростную страсть. Раз за разом он яростно вонзался в нее — до тех пор пока оба не закричали в экстазе.

А когда они отдышались, Эштон спросил:

— Может, ты читала кое-что из тех книжек, про которые я тебе когда-то говорил?

Пенелопа весело засмеялась.

— Знаешь, в библиотеке Уэрлок-Хауса таких книг оказалось не так уж мало. Естественно, мне приходится их прятать, чтобы мальчики не смогли найти эти… э… пиратские сокровища.

— В самом деле? В Уэрлок-Хаусе есть неприличные книжки? — Эштон ухмыльнулся. — И ты действительно их читаешь?

— Ну… не скажу, чтобы от корки до корки. Так, пролистала кое-что. — Она густо покраснела. — Думаю, что тот, кто их писал и делал иллюстрации, имеет весьма преувеличенные представления о размерах и возможностях мужчин. Прости мне мою откровенность, Эштон, но кое-что из того, что я видела в этих книгах, просто невозможно выполнить, даже на картинки смотреть смешно.

— Согласен со всем, кроме мужских размеров. — Он засмеялся, когда она шлепнула его по плечу. — Ах, Пенелопа, я действительно тебя люблю.

Она провела губами по его губам.

— Я тоже люблю тебя. Знаешь, Эштон…

Он прижал палец к ее губам.

— И я люблю наших мальчиков. Я уже начал перестраивать крыло в Радмур-Мэноре — чтобы у каждого из них была там своя комната. — Он нахмурился, увидев слезы в ее глазах. — Ты снова собралась плакать?

— Я и раньше не плакала. Мне пылинка в глаз попала. Прикажи горничной лучше вытирать пыль.

— И еще должен сказать, что у меня остались некоторые сомнения относительно твоих родственников… От некоторых их трюков у меня мурашки по спине пробегают. А в присутствии твоего дяди Аргуса мне становится не по себе. Впрочем, меня это не пугает, так что не волнуйся. Ты ведь об этом хотела сказать, верно?

— Да, об этом. — Пенелопа провела ладонью по его щеке, — Спасибо, Эштон. И не переживай по поводу того, что твои сомнения могут меня обидеть. Меня — или кого-нибудь еще из наших. Мы прекрасно знаем, что людям иногда трудно нас понять. Одно лишь нас огорчает и всегда огорчало… Все эти перешептывания о колдунах и ведьмах за нашими спинами — вот что по-настоящему задевает.

— Меня это нисколько не удивляет. — Он провел пальцами по ее груди и с улыбкой добавил: — Я мечтаю все ночи и все дни проводить с тобой в постели, но, боюсь, моя мать захочет, чтобы ты находилась рядом с ней, пока она будет заниматься приготовлениями к свадьбе.

— И сколько времени обычно занимают эти приготовления?

— Надеюсь, что мне удастся ограничить ее тремя неделями с момента оглашения.

— А это может занять больше времени?

— Вполне. — Он заглянул ей в лицо и улыбнулся: — Торопишься?

Она бы предпочла сообщить ему об этом при иных обстоятельствах. И все же, если она не скажет сейчас, то может их обоих поставить в весьма двусмысленное положение. И не только их двоих. Три недели — не так уж плохо, поскольку она носила близнецов, а близнецы, как известно, часто рождаются раньше срока. Но если затянуть со свадьбой еще хотя бы на неделю, то непременно поползут слухи, которые никому из них не нужны.

— Три недели, не больше, — заявила Пенелопа.

Он в растерянности заморгал, потом с усмешкой заметил:

— Я вижу, ты весьма решительно настроена. Что ж, поговорю с матерью, если ты настаиваешь.

— Эштон, мне бы хотелось устроить шикарную и многолюдную свадьбу. И я была бы рада как можно дольше заниматься всевозможными приготовлениями, поскольку знаю, как твоей матери нравятся поездки по магазинам, например, и прочее… Но если пройдет больше чем три недели, то я не влезу ни в одно свадебное платье, которое сошьют сейчас.

Эштон поднялся и уставился на нее с удивлением. Потом взглянул на ее плоский живот, после чего снова посмотрел в лицо:

— Ты уже носишь моего ребенка? Я правильно понимаю?

— Да, правильно. — Она взвизгнула, когда он слишком сильно сжал ее в объятиях. — Но поверь, я искренне сожалею о том, что разрушила мечту твоей матери о большой свадьбе.

— Ох, не надо говорить о сожалении. — Он поцеловал ее, вложив в этот поцелуй всю свою радость и всю любовь. Затем провел ладонью по ее животу и спросил: — Как ты себя чувствуешь?

— Все время есть хочется. — Она расплылась в улыбке. — Я дралась с Артемисом за последний кусок яблочного пирога вчера вечером, и он проиграл.

Эштон засмеялся, а Пенелопа снова улыбнулась, услышав радость в его смехе.

— Но больной ты себя не чувствуешь?

— Нет, конечно. Немного подташнивает по вечерам, но если я съем печенье или кусочек хлеба с маслом, а потом сразу лягу, то это проходит. Я только вчера вечером точно узнала, что беременна. И раньше, конечно, догадывалась, но старалась не думать об этом. В доме столько дел, ты же знаешь…

— Скажи, ты не была уверена во мне? Поэтому и пришла сюда сегодня? Ты хотела заставить меня определиться?

— Да, вроде того. Все уверяли, что ты придешь ко мне. Но только Делмар сказал, что мне, возможно, стоит прийти к тебе и дать пинка, чтобы ты поторопился. И он подтвердил то, о чем я и так догадывалась. То есть сказал про детей.

Когда она говорила это, Эштон целовал ее живот, поэтому, как ей показалось, не сразу уловил смысл сказанного. Но Пенелопа, молча поглаживая его по волосам, терпеливо ждала, когда до него наконец дойдет смысл ее слов. И вот он вдруг замер, прижавшись губами к ее животу. Потом медленно поднял голову и, уставившись на нее в изумлении, пробормотал:

— Ты сказала — дети? Не ребенок, а дети?

Она кивнула и поцеловала его.

— Боюсь, что так. Но ты по крайней мере не лишился дара речи, как произошло со мной, когда Делмар сказал мне об этом.

— Значит, близнецы?

— Да, папочка, близнецы. Мальчик и девочка.

Он сжал ее в объятиях.

— Но ты действительно уверена, что с тобой все хорошо?

— Абсолютно. Женщины из нашего рода рожают очень легко. И редко, очень редко умирают во время родов. Так что со мной все будет хорошо.

Эштон перекатился на спину, увлекая ее за собой.

— Не могу припомнить, чтобы у нас в роду были близнецы, — сказал он, поглаживая ее по спине. — А у вас?

— У Уэрлоков и Бонов близнецы не такая уж большая редкость. Поверь, со мной действительно все будет хорошо, я точно это знаю. Потому что мальчики нисколько за меня не тревожатся. Но все они хотят, чтобы дети родились в законном браке.

— Я рад, что они подтолкнули тебя к тому, чтобы ты пришла ко мне.

— И если в ближайшие недели все мы будем заняты подготовкой к свадьбе, то сейчас… — Пенелопа лукаво улыбнулась. — Сейчас мне не хотелось бы тратить время на разговоры. — Она прижалась к нему всем телом и тут же почувствовала, что он снова возбуждается.

— И я не хочу терять время. Я люблю тебя, Пенелопа, моя маленькая нимфа.

— А можно мне называть тебя моим красавцем сатиром?

— Только в том случае, если в природе существуют сатиры, верные своим нимфам до самой смерти.

— Я думаю, что теперь существуют.

Эштон засмеялся и поцеловал ее. Он верил, что всю жизнь будет дарить любовь своей Пенелопе — сколько бы лет они ни прожили вместе и сколько бы детей ни родили. Он начал с охоты за приданым, но нашел богатство, которое ни один мужчина не найдет в своем кошельке. «Любовь, — подумал он, снова отдаваясь на волю страсти. — Любовь — вот оно, истинное богатство!»

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20