За Черной рекой [= По ту сторону Черной реки] [Роберт Ирвин Говард] (fb2) читать онлайн

Роберт Говард ЗА ЧЕРНОЙ РЕКОЙ

1. Конан теряет топор

В первобытной тишине лесной тропинки даже осторожные шаги ног в мягкой обуви казались излишне шумными. Во всяком случае, так думал путешественник, старавшийся ступать с максимальной аккуратностью, необходимой каждому человеку, углубившемуся в леса за Черной рекой. Идущий был среднего роста, с открытым лицом и спутавшимися каштановыми волосами, не прикрытыми шлемом или шапкой. Одежда его была обычна для пограничья — короткая, стянутая поясом туника, кожаные штаны до колен и высокие замшевые сапоги, из-за голенища одного из которых торчала рукоять ножа. На широком поясе висел тяжелый меч и сумка. Напряженные глаза его внимательно ощупывали зеленые стены, окаймляющие тропу, и в этом взгляде не было страха. Несмотря на рост, путник был крепкого телосложения, что подтверждали узловатые, бугристые руки, выглядывавшие из рукавов туники. Последние дома поселенцев остались далеко позади, но человек шел беззаботно — несмотря на грозную опасность, тенью нависшую над древней пущей. Шума он все же производил меньше, чем ему казалось, но он прекрасно знал, что и самый тихий шаг встревожит немало ушей в предательской зеленой чаще. И поэтому беззаботность была лишь позой, скрывающей настороженность слуха и зрения, ибо взор не проникал в путаницу листьев дальше, чем на пару футов в каждом направлении. И скорее инстинкт, чем разум, приказал ему остановиться и положить ладонь на рукоять меча. Он замер, как вкопанный, посреди тропы, подсознательно сдерживая дыхание и задумываясь над тем, что за звук он слышал, и слышал ли его вообще. Тишина выглядела полной, белка не пискнула, птица не запела; и взгляд его устремился в гущу зарослей, пытаясь прорваться хоть на несколько шагов от тропы.

Наконец перед ним колыхнулась ветка — колыхнулась, несмотря на отсутствие ветра. Волосы путника встали дыбом, мгновение он стоял в нерешительности и чувствовал, что любое его движение неминуемо вызовет вылетевшую из чащи смерть.

Среди листьев неожиданно возник отзвук тяжелого удара, заросли вздрогнули, и оттуда просвистела стрела — вверх, исчезая в кронах деревьев. Отпрыгнув в сторону, человек наблюдал ее вертикальный взлет. Притаившись за толстым пнем с мечом в дрожащей руке, он смотрел, как кусты раздвинулись, и на тропу не спеша вышел рослый мужчина. Чужак также носил штаны и тунику, но шелковую, и поверх нее была надета кольчуга из серо-стальных звеньев, а грива волос была прикрыта шлемом. Шлем этот и обратил на себя внимание странника — на нем отсутствовал привычный султан, который заменяли бычьи рога. Не ковали подобные шлемы в цивилизованных странах; да и лицо чужака было лицом варвара. Темное, покрытое шрамами и освещенное горящими голубыми глазами, оно было таким же диким и неукротимым, как окружающая их первобытная пуща. В правой руке его был огромный меч, и острие его отливало пурпуром.

— Вылезай! — крикнул он с неизвестным акцентом. — Уже безопасно. Этот пес был один, вылезай!..

Путешественник неуверенно покинул свое укрытие и посмотрел на кричавшего. Рядом с гигантской фигурой он резко ощутил собственное ничтожество — массивная грудь, покрытая железом, узловатые от мышц руки, опаленные солнцем, и обагренное кровью оружие. Двигался чужак с грозным изяществом пантеры, слишком много было в нем хищной пружинистости, чтобы предположить, что он — дитя цивилизации, даже такой непрочной, как угрюмая твердыня пограничья. Когда чужак нырнул обратно в кусты, раздвигая хлещущие ветки, путник с востока потянулся за ним, не вполне понимая, что же все-таки произошло.

В кустах лежал человек. Темнокожий, мускулистый, имеющий из одежды лишь набедренную повязку и ожерелье из человеческих зубов. За пояс был засунут маленький меч, а правая рука еще сжимала тяжелый черный лук. Волосы его были цвета воронова крыла — и это все, что можно было сказать о его голове, представлявшей сплошную мешанину костей, крови и мозга: череп раскололся до зубов.

— Пикт, клянусь богами! — воскликнул путник, оказавшийся совсем молодым человеком.

— Ты удивлен?

— Нет. Мне говорили в Велитриуме, а потом в домах поселенцев, что эти дьяволы иногда прокрадываются через рубеж, но я не ожидал встретить кого-нибудь из них так далеко, в глубине края.

— Ты находишься всего лишь в четырех милях на восток от Черной реки, — заметил незнакомец, — а пиктов убивали иногда и в миле от Велитриума. Ни один поселенец между Рекой Молнии и фортом Тускелан не чувствует себя в безопасности. Я напал на след этого пса сегодня утром, с юга от форта, и с тех пор шел по следу. И я настиг пикта в тот миг, когда он готовился всадить в тебя стрелу. Еще минута, и новый гость уже вступал бы в ад. Но я испортил ему выстрел.

Путешественник смотрел на гиганта, совершенно ошеломленный открывшимся фактом: этот человек шел по следу одного из лесных дьяволов и убил его — убил неожиданно. Подобное искусство следопыта было фантастично даже здесь, в Конайохаре.

— Ты из гарнизона форта? — неуверенно спросил путник.

— Я не солдат, хотя получаю плату и имею звание линейного офицера. Мое место в пуще. Валаннус знает, что я принесу гораздо больше пользы, бродяжничая вдоль реки, чем воя от скуки в форте.

Он равнодушно затолкал тело подальше в кусты, замаскировал место ветками и пошел по тропинке. Путешественник заторопился за ним.

— Меня зовут Бальфус, — представился он, — последний раз я ночевал в Велитриуме. И я еще не решил, взять ли мне кусок земли в аренду, или завербоваться в армию.

— Лучшая земля у реки уже разобрана, — буркнул воин, — много доброй земли между Скальповым ручьем и фортом, но уже чертовски близко к рубежу. Пикты там переправляются через реку, чтобы жечь и убивать, и, как правило, приходят поодиночке, как тот убитый. Когда-нибудь они попытаются вышвырнуть всех поселенцев из Конайохары. И, может быть, им это удастся… Скорее всего, удастся. Вся эта затея с поселенцами — сплошное безумие. Много хороших земель есть на восток от Боссонского пограничья. Если бы аквилонцы поотхватывали тут и там от больших баронских угодий, да засеяли бы зерном места, где сейчас охотятся на оленей — не было бы нужды переходить границу и отбирать у пиктов их земли.

— Странные разговоры для человека, находящегося на службе у губернатора Конайохары!

— А мне наплевать. Я наемник, продаю свой меч тому, кто больше платит; пшеницу никогда не сеял и сеять не буду. Свой урожай я собираю с помощью оружия…

А вы, гиборейцы, слишком широко размахнулись. Вторглись в пограничье, сожгли несколько деревень, вырезали два клана и установили границу по Черной реке. Только вряд ли вы удержите то, что захватили, а дальше на запад вам границу уж точно не передвинуть. Жаль, что ваш глупый король совершенно не понимает, что здесь творится. Если он не даст подкреплений, у поселенцев не хватит сил отразить нападение из-за реки.

— Но пикты разделены на кланы, — возразил Бальфус, — и никогда не объединятся. А каждый клан в отдельности мы легко разобьем.

— Даже три или четыре вместе, — согласился гигант. — Но когда-нибудь найдется человек, способный объединить тридцать-сорок кланов, как это случилось у киммерийцев много лет назад, когда гундерцы попробовали передвинуть границу на север; хотели оттяпать южную часть Киммерии: уничтожили несколько небольших кланов и построили пограничный форт Венариум. Что было дальше — ты знаешь.

— Знаю, — глухо ответил Бальфус, и лицо его исказила злобная гримаса. Память об этом кровавом поражении лежала позорным пятном на истории его гордого и воинственного народа.

— Мой дядя был в Венариуме, когда киммерийцы прорвались через стены. Он чудом избежал смерти. Я много раз слышал его рассказ об этой бойне. Варвары неожиданно скатились с гор дикой ордой, с безудержной яростью бросились на стены и штурмом взяли Венариум. Уничтожили всех — мужчин, женщин, детей… Венариум до сих пор — груда развалин. Аквилонцев вышвырнули с границы, и они уже больше никогда не пытались колонизовать земли киммерийцев… Но ты говоришь об этом со знанием дела. Ты что, был там?

— Был, — пробурчал воин. — Я был один из той орды, которая прорвалась через стены. Тогда я не видел еще пятнадцати снегов, но мое имя уже повторяли у костров Совета.

Бальфус невольно отодвинулся и недоверчиво посмотрел на незнакомца. Ему казалось невероятным, что рядом с ним спокойно шагал по тропинке человек, который был одним из разъяренных кровожадных дьяволов, прыгавших в тот далекий день со стен Венариума, чтобы залить улицы кровавым потопом.

— Так ты варвар! — вырвалось невольно из уст Бальфуса.

Гигант согласился, не выразив обиды.

— Конан Киммериец.

— Я слышал о тебе! — Бальфус с интересом взглянул на Конана.

Не было ничего удивительного в том, что пикт стал жертвой собственного коварства — киммерийцы были варварами не менее грозными, чем пикты, но гораздо более хитрыми и опасными. Конан много лет провел среди людей цивилизованных, но это не ослабило его первобытные инстинкты. Опасения Бальфуса перешли в удивление, когда он обратил внимание на кошачью походку киммерийца и легкость, с которой тот соблюдал тишину, двигаясь по тропе. Даже звенья его кольчуги были смазаны и не звенели; Бальфус понял, что и через самую густую чащу гигант Конан проскользнет так же бесшумно, как и любой пикт.

— Ты не гундерец? — это скорее было утверждение, чем вопрос.

Бальфус покачал головой:

— Я из Таурана.

— Встречал я воинов из Таурана; в пуще они неплохи. Но боссонцы слишком много столетий ограждали вас, аквилонцев, от пограничной жизни. Твердости вам не хватает.

Это было правдой; боссонское пограничье, с его укрепленными селами, населенными отважными лучниками, долго служило Аквилонии защитой от варварских племен. Сейчас среди поселенцев за рекой Молнии уже росло поколение лесных людей, способных противостоять варварам на равных, но число их было еще невелико. Большинство обитателей приграничья были сродни Бальфусу — в основном это были пахари, а не следопыты.

Солнце еще не зашло, но уже исчезло из виду, скрывшись за стеной леса. Тени заметно удлинились.

— Стемнеет, пока дойдем до форта, — равнодушно заметил Конан.

И внезапно добавил:

— Слушай!

Он застыл на месте, чуть наклонившись вперед, с обнаженным мечом в руке — словно хищник, само воплощение подозрительности и угрозы, готовый к прыжку или удару. Бальфус тоже услышал дикий вопль, оборвавшийся на высокой ноте. Вопль человека, охваченного смертельным ужасом или умирающего. Конан молниеносно рванулся по тропе, и каждый шаг стремительно увеличивал расстояние между ним и его товарищем, безуспешно пытавшимся нагнать киммерийца.

Бальфус выругался. В поселениях Таурана он слыл быстроногим, но Конан оставил его далеко позади с ошеломляющей легкостью. В следующее мгновение он позабыл о своем раздражении, потому что в уши его ворвался самый жуткий крик, который ему когда-либо приходилось слышать. На этот раз не человеческий. Это было какое-то демоническое хриплое мяуканье, отвратительный триумф по поводу гибели человека, гремевший эхом в мрачных глубинах леса, почти вне границ человеческого сознания.

Бальфус невольно замедлил бег, на теле его выступил холодный пот; но Конан, не останавливаясь, исчез за поворотом тропы. Бальфус, оставшийся один на один с этим чудовищным криком, все еще разносившимся по лесу, в панике заставил себя ускорить бег и броситься за Конаном. Выскочив из-за поворота, он резко остановился, едва не налетев на киммерийца, стоявшего на тропинке над неподвижным телом. Но взгляд Конана был устремлен не на останки несчастного, лежавшие перед ним во влажной от крови пыли; он всматривался в чащу по обе стороны тропы. Бальфус пробормотал проклятие. Перед ними лежало тело мужчины — низкорослого толстого человека, одетого, несмотря на жару, в обшитую горностаем тунику богатого купца и обутого в дорогие, украшенные золотом сапоги. На его бледном жирном лице застыло выражение ужаса. Толстая шея была перерезана от уха до уха каким-то острым, как бритва, орудием. Короткий меч, оставшийся в ножнах, говорил о том, что человек был атакован внезапно и ничего не успел сделать.

— Пикт? — вопросительно прошептал Бальфус, всматриваясь в густеющие тени пущи.

Конан покачал головой и выпрямился, бросив хмурый взгляд на мертвое тело.

— Лесной дьявол. Это уже пятый, клянусь Кромом!

— Что ты имеешь в виду?

— Слышал ли ты когда-нибудь о колдуне пиктов по имени Зогар Саг?

Бальфус неуверенно покачал головой.

— Живет в Гвавеле, ближайшей деревушке за рекой. Три месяца назад он спрятался возле этой тропы и увел несколько вьючных мулов из направлявшегося в форт каравана, — каким-то образом подсунул погонщикам наркотик. А мулы принадлежали вот этому — Тиберию — купцу из Велитриума, — Конан равнодушно пнул ногой тело.

— Мулы были нагружены бочонками с пивом, и старый Зогар, прежде чем перейти границу, сделал остановку, чтобы выпить кружечку. Следопыт Сорактус напал на его след и привел Валаннуса и трех воинов в чащу, где колдун спал, пьяный вдрызг. По настоянию Тиберия Валаннус бросил Зогара Сага в тюрьму, а это — самое страшное оскорбление, какое только можно нанести пикту. Старик ухитрился убить охранника и смыться, да еще при этом передал, что прикончит Тиберия и тех пятерых, что его поймали, причем сделает это таким образом, что аквилонцы будут дрожать от ужаса пару ближайших столетий…

Сорактус и солдаты уже мертвы. Сорактус убит над рекой, солдаты — под самым фортом. А теперь погиб и Тиберий. И ни одного из них не убил пикт. Каждая жертва, за исключением Тиберия, осталась без головы. Уверен, что эти головы украшают алтарь божества, которому служит Зогар Саг.

— Почему ты думаешь, что их убили не пикты?

Конан указал на тело купца.

— Думаешь, такое можно было сделать ножом или мечом? Присмотрись получше — и ты увидишь, что только когти могут оставить такую рану. Тело разорвано, а не перерезано.

— Может быть, пантера?.. — робко предположил Бальфус.

Конан нетерпеливо прервал его.

— Даже человек из Таурана не спутает это со следом от когтей пантеры. Нет.

Это демон леса, вызванный Зогаром Сагом для свершения его мести. До чего же глуп был Тиберий, если решился ехать в одиночку в Велитриум, да еще и вечером. И, по-моему, каждую из жертв перед смертью охватывало подобное безумие — и рок настигал ее.

Смотри сюда, здесь ясные следы. Тиберий ехал на своем муле, наверное, со связкой лучших шкур выдры — вез их на продажу в Велитриум — и нечто прыгнуло на него сзади, из тех зарослей. Вон там еще видны поломанные ветки…

Тиберий успел крикнуть только раз — потому что ему тут же разорвали горло, и он уже продавал свои шкуры в аду. А мул убежал в чащу. Слышишь, он все еще продирается через кусты? У демона не было времени забрать голову Тиберия — когда мы подоспели, он испугался.

— Это ты подоспел, — уточнил Бальфус. — Может, не так уж и страшна эта бестия, если она убегает при виде одного воина. Кстати, это мог быть и просто пикт с каким-нибудь крюком, который не режет, а рвет. Ты видел это Нечто?

— Нет. Видел только, как качались кусты, когда он убегал. Но Зогар Саг, призвав на помощь демона, наверняка сказал, кого надо убить, а кого — оставить в покое. Потому-то он и сбежал при виде нас. А если тебе нужны еще доказательства — смотри!

Убийца вступил в лужу крови возле трупа. Вон его след на обочине. Может, ты скажешь, что это человеческий след?!

Бальфус содрогнулся. Ни человек, ни один из известных ему зверей не мог оставить этот невероятный, чудовищный трехпалый след, похожий на след птицы и пресмыкающегося одновременно, но не принадлежавший ни тому, ни другому.

Осторожно, чтобы не дотронуться, Бальфус растянул пальцы над отпечатком, и из его груди вырвался удивленно-испуганный вздох — он не смог охватить весь след!

— Что же это?! — прошептал он. — В жизни не видел скотины, которая оставляла бы такое!

— И ни один человек в здравом уме не видел ничего подобного, — угрюмо добавил Конан. — Это демон топи. На болотах за Черной рекой они роятся, как нетопыри. Слышно иногда, как они воют, словно проклятые души, когда в жаркие ночи приходит сильный южный ветер.

— Что будем делать? — робко спросил аквилонец, всматриваясь в глубокие гранатовые тени. Его преследовало выражение ужаса, застывшее на лице убитого. Он думал о том, какая жуткая морда высунулась из-за ветвей, чтобы заморозить смертельным страхом кровь в жилах несчастного.

— Не стоит и пробовать идти по следу демона, — угрюмо пробурчал Конан, доставая из-за пояса короткий лесной топор. — Я уже пытался это сделать, когда был убит Сорактус; через несколько шагов потерял след. Может быть, у него выросли крылья, и он улетел, а, может, погрузился в землю и ушел в ад. Не знаю. Мула искать мы тоже не будем — он либо вернется в форт, либо попадет к какому-нибудь поселенцу.

С этими словами он срубил два деревца длиной футов по десять каждое, очистил их от веток, затем, нарубив лиан, сплел примитивные, но крепкие носилки.

— Единственное, что мы можем сделать — это не отдать демону голову Тиберия, — буркнул он. — Отнесем тело в форт. Это чуть больше трех миль. Никогда я не любил жирных дураков, но нельзя же позволять пиктам делать все, что им заблагорассудится, с головами белых!

Вообще-то пикты тоже были белыми, хотя и довольно смуглыми, но жители пограничья их белыми не считали. Бальфус взялся за задние ручки носилок, на которые Конан бесцеремонно бросил тело несчастного купца. Киммериец, несмотря на зловещий груз, шума производил не больше, чем раньше. Из пояса покойного он сделал петлю на рукоятках носилок и нес свою часть ноши левой рукой, сжимая в правой обнаженный меч. Его беспокойные глаза все время ощупывали мрачную стену леса. Тени густели. Голубоватый туман смазывал очертания деревьев. Лесная чаща погружалась в сумерки, превращаясь в средоточие тайны, скрывающей нечто неподвластное человеческому воображению.

Они прошли уже около мили, и у Бальфуса понемногу начали побаливать мышцы рук, когда из чащи донесся новый пронзительный крик. Конан рванулся, и Бальфус уронил носилки.

— Это женщина! — воскликнул Бальфус. — О, великий Митра, там взывает о помощи женщина!

— Жена поселенца заблудилась в лесу, — проворчал Конан. — Наверное, искала корову и… Останься здесь, — как волк, почуявший след, он нырнул в зеленую чащу. У Бальфуса волосы встали дыбом.

— Здесь? С трупом и дьяволом, укрывшимся в чаще? Я с тобой!

И он помчался вслед за Конаном. Тот оглянулся на него и ничего не сказал, хотя и не замедлил бег. Пока Бальфус расходовал дыхание на проклятия, Конан, подобный бесшумно скользящему среди деревьев призраку, далеко обогнал его, вылетел на поляну и застыл, чуть наклонившись вперед, с искаженным от злобы лицом, с поднятым мечом в руке.

— В чем дело? — осведомился, задыхаясь, подоспевший Бальфус, утирая пот с лица и тоже вынув из ножен меч.

— Кричали с этой поляны или откуда-то поблизости, — ответил Конан. — Я никогда не ошибаюсь в определении направления звука, даже в чаще; но где…

Внезапно вопль раздался вновь, позади них, со стороны тропы, которую они оставили. Крик вознесся над лесом пронзительно и жалобно — крик женщины, охваченной ужасом — и тут же неожиданно он перешел в воющий, торжествующий смех, который мог исходить лишь из уст демона из глубочайшей бездны ада.

— Что, во имя Митры… — лицо Бальфуса казалось бледным пятном в окружающем полумраке.

Со злобным проклятием Конан рванулся в обратном направлении. Ошеломленный аквилонец машинально поспешил за ним и вскоре налетел на внезапно остановившегося киммерийца, ударившись о его могучую спину, как о спину железной статуи. Тяжело дыша, он слушал, как Конан что-то зло шипит сквозь зубы. Казалось, что киммериец оцепенел от неожиданности. Выглянув из-за его плеча, Бальфус помертвел от страха. Нечто пробиралось через заросли. Оно не шло и не летело, но, казалось, ползло, как змея. Но оно не было и змеей. Контуры его были расплывчаты, но оно явно было выше человеческого роста, хотя и не казалось очень массивным. Существо поблескивало странным светом, словно внутри него мерцал слабый голубой огонек. По сути, это призрачное сияние и было единственной достаточно хорошо различимой его чертой. Это могло быть воплощением пламени, которое по какой-то неведомой причине и ради какой-то неведомой цели ползет по лесу.

Бессильное ругательство сорвалось с губ Конана, и в следующее мгновение он с невероятной силой метнул в чудовище свой топор. Но бестия продолжала двигаться дальше, даже не изменив направления. Только еще в течение нескольких минут можно было видеть за деревьями размытый контур рослого таинственного существа из туманного пламени, скользившего через лес. Потом оно исчезло, и пуща застыла в полной тишине. Злобно ругаясь, Конан продрался через заросли к тропинке. Его богохульства, долетавшие до ушей Бальфуса, были страстными и красноречивыми. Наконец, киммериец остановился возле носилок, на которых лежало тело Тиберия. Головы у тела уже не было.

— Одурманил он нас своим проклятым мяуканьем! — бесновался Конан, в гневе крутя над головой «мельницу» своим огромным мечом.

— Я должен был знать! Должен был подозревать ловушку! Теперь все пять голов украсят алтарь Зогара Сага!

— Да что ж это за зверь такой, который рыдает, как женщина, хохочет, как демон и ползает между деревьями, светясь магическим огнем?! — сопел Бальфус, вытирая пот с бледного лица.

— Я ж говорил — демон топи, — угрюмо ответил Конан. — Берись за носилки — так или иначе, заберем труп. Во всяком случае, нести его уже будет легче.

Они подняли носилки и двинулись дальше в молчании.

2. Чернокнижник из Гвавелы

Форт Тускелан возносился на западном берегу Черной реки, волны которой омывали основание палисада. Он был построен из толстых бревен, так же, как и все строения внутри него — даже смотревшая на хмурую реку возвышавшаяся над частоколом башня, в которой находилась квартира губернатора. За рекой простиралась гигантская пуща.

Днем и ночью стражники выхаживали вдоль бревенчатых парапетов, неусыпно наблюдая за плотной зеленой стеной. Изредка на том берегу появлялась какая-нибудь зловещая фигура, и стражники знали, что и за ними тоже наблюдают с извечной ненавистью дикие, голодные и беспощадные взоры. Неискушенному глазу пуща за рекой казалась безлюдной и мертвой, но на самом деле в ней кипела жизнь — не только птицы, змеи и животные, но и люди — самые свирепые и опасные из хищных зверей. Цивилизация кончалась фортом. Форт Тускелан был последним форпостом цивилизованного мира на северо-западе, крайней точкой экспансии гиборейских племен. За рекой свирепствовал первобытный мир: в тенистых пущах, в крытых ветвями хижинах, где, оскалив зубы, висели человеческие черепа, в городищах, окруженных глинобитными стенами, где горели костры, гремели барабаны и точили копья руки смуглых молчаливых людей с черными спутанными волосами и змеиными глазами. Эти глаза часто смотрели на форт за рекой. Когда-то эти люди строили свои хижины там, где стоял форт, где теперь тянулись поля и стояли деревянные дома светловолосых поселенцев; когда-то земли пиктов простирались даже за Велитриум, этот грубо построенный, неспокойный пограничный город на берегу реки Молнии, омывающей боссонское пограничье. Сначала сюда устремились купцы и жрецы Митры, которые шли босыми и были безоружны, и в большинстве своем погибли мученической смертью; но за ними пошли солдаты и мужчины с топорами в крепких руках, и женщины, и дети на запряженных быками возах. Огнем и сталью туземцы были отброшены за реку Молнию, а потом — еще дальше, за Черную реку. Но смуглокожие люди никогда не забывали, что когда-то Конайохара принадлежала им.

…Стражник за воротами спросил пароль, через зарешеченное окошечко блеснул свет фонаря, отразившись в стальном шлеме и подозрительных глазах.

— Открой ворота! — рявкнул Конан. — Не видишь, что это я?! — Солдатская дисциплина приводила его в бешенство.

Ворота открылись и Конан с товарищем прошли через них. Бальфус успел заметить, что с каждой стороны ворот находились сторожевые башенки, вершины которых поднимались над палисадом. Увидел он и бойницы для лучников. Заметившие зловещую ношу пришельцев стражники вскрикнули.

— Что, никогда труп без головы не видели? — зло осведомился Конан.

В свете фонарей лица солдат были белыми.

— Это Тиберий, — пробормотал один из них, — узнаю его подбитую мехом тунику. Теперь Валериус будет должен мне пять лунов. Я сразу ему сказал, что Тиберий услышал зов — как только увидел его проезжающим через ворота на своем муле, с остекленевшими глазами и каменным лицом. Вот и побился об заклад, что вернется без головы.

Конан буркнул что-то непонятное и жестом приказал Бальфусу следовать за ним к квартире губернатора. Аквилонец с интересом оглядывался по сторонам; у самых стен располагались казармы и конюшни, ближе к центру форта — жилые дома. В самом центре находился плац, на котором в мирное время проводилась муштра, а сейчас горели костры, и отдыхали свободные от службы солдаты. Все спешили к воротам, чтобы присоединиться к возбужденной толпе, собравшейся вокруг носилок. Здесь были и высокие фигуры аквилонских копьеносцев и лесных следопытов, и низкорослые мускулистые боссонские лучники.

Бальфуса не особенно удивило то, что губернатор принял их лично: аристократическое общество со своей чопорностью и замкнутостью осталось далеко на востоке от границы.

Валаннус был еще молодым, крепко сложенным человеком, с благородными чертами лица, которым, однако, труд и тяжелая ответственность уже придали хмурое выражение.

— Я слышал, ты оставил форт перед рассветом, — обратился он к Конану, — я уж боялся, что пикты, наконец, нашли тебя.

— Если пикты когда-нибудь будут коптить мой череп, об этом узнает вся река, а вопли пиктских женщин над убитыми будут слышны до самого Велитриума. Я был в разведке. Один. Слушал, что говорят барабаны за рекой.

— Они каждую ночь говорят, — напомнил губернатор, глядя на Конана и прекрасно понимая, что к словам этого человека необходимо прислушиваться.

— В последнюю ночь было что-то новое, — продолжил Конан. — Это началось с той минуты, когда Зогар Саг переправился обратно через реку.

— Надо было или щедро одарить его и отправить домой, или повесить, — вздохнул губернатор. — Ты предупреждал меня об этом, но…

— Нелегко вам, гиборейцам, понять обычаи границы, — ответил Конан. — Поздно говорить об этом, но не будет мира на границе до тех пор, пока Зогар Саг жив и помнит тюрьму, в которую его бросили. Я шел по следу воина, который переправился через реку, чтобы сделать пару насечек на своем луке. И когда уже раскроил ему череп, встретился вот с этим парнем. Его зовут Бальфус, он прибыл из Таурана, чтобы помочь нам удержать границу.

Губернатор одобрительно окинул взглядом открытое лицо и крепкую фигуру молодого человека.

— Рад приветствовать тебя, молодой господин. Хотелось бы, чтобы сюда пришло побольше твоих земляков. Нам очень нужны люди, привычные к жизни в лесу. К сожалению, многие наши солдаты, да и поселенцы, пришли сюда из восточных провинций и ничего не знают не только о лесной, но и о крестьянской жизни.

— Таких полно и в Велитриуме, — добавил Конан, — но слушай, Валаннус, мы нашли на дороге мертвого Тиберия…

В нескольких словах он рассказал всю эту печальную историю; Валаннус побледнел.

— Я не знал, что он ушел из форта. Для этого надо было сойти с ума!

— Он и сошел, — отрезал Конан. — Как и те четверо. Каждый из них, когда приходил его час, терял разум и бросался в лес навстречу смерти, как кролик, прыгающий в пасть удава. НЕЧТО вызывало их из глубины пущи, НЕЧТО, что люди именуют ЗОВ; да, пожалуй, это наиболее точное название. Но слышать его могут лишь люди, обреченные на смерть. Зогар Саг пустил в ход свои чары, против которых бессильна аквилонская цивилизация.

Валаннус ничего не ответил, лишь вытер лоб дрожащей ладонью.

— Солдаты знают об этом?

— Мы оставили тело у восточных ворот.

— Надо было скрыть это, оставить труп где-нибудь в лесу. Солдаты и так обеспокоены.

— Все равно узнали бы другим способом. Тело Сорактуса специально привязали к воротам с наружной стороны, чтобы наши люди увидели его утром.

Валаннуса передернуло. Он подошел к окну и долго молча смотрел на реку, черную и блестящую в свете звезд. За рекой эбеновой стеной возносились джунгли. Тишину на мгновение разорвал далекий рев пантеры. Наступала ночь, голоса солдат под блокгаузом стали приглушеннее, один за другим гасли костры. Ветер что-то шептал среди черных ветвей, покрывая рябью мрачную поверхность реки. На его крыльях долетал какой-то низкий пульсирующий звук, грозный, как чуть слышные шаги приближающегося леопарда.

— А вообще, — проронил наконец Валаннус, как бы разговаривая сам с собой. — Что знаем мы… Что знает хоть кто-нибудь о тайнах пущи? До нас доходят какие-то слухи об огромных реках и болотах, о лесах, о неизмеримых просторах и взгорьях, заканчивающихся на побережье Западного океана. Мы не осмеливаемся даже думать о том, что может таиться между рекой и океаном. Ни один белый человек, вошедший в эти дебри, не вернулся живым, чтобы рассказать об этом. Предел наших знаний здесь — на западном берегу этой старой реки. Кто знает, какие существа, земные или неземные, таятся за узким кругом, освещенным нашей наукой? Кто знает, каких богов чтут во мраке этого языческого леса, какие демоны выползают из черной трясины их болот? Кто может иметь уверенность в том, что обитатели этой жуткой страны — существа нашего, привычного мира?.. Зогар Саг… Мудрецы из городов востока скорчили бы презрительную гримасу — но ведь он довел до безумия и убил пятерых мужчин способом, который никто не может понять. Иногда я задумываюсь над тем, а является ли он вообще человеком?

— Если б я настиг его на расстоянии броска топора, сомнений бы больше не было, — проворчал Конан.

Не спрашивая разрешения, он налил вина и толкнул стакан Бальфусу, который нерешительно посмотрел на губернатора.

Губернатор повернулся к Конану и задумчиво поглядел на него.

— Нет на свете ничего такого, чего бы не рассекла холодная сталь. Я метнул топор в этого демона; может, он и не причинил ему вреда — но ведь я мог и промахнуться в сумерках; может, ветка помешала. Я не сворачиваю с пути, чтобы разглядывать демонов, но и не уступаю дорогу, чтобы пропустить какого-нибудь из них.

Валаннус поднял голову и посмотрел Конану в глаза.

— От тебя сейчас зависит больше, чем ты можешь себе представить. Ты знаешь, что наша провинция — это острие, вошедшее в эти неукротимые дебри. Знаешь также — жизнь всех поселенцев западной границы зависит от существования форта. Если форт падет, окровавленные топоры разнесут ворота Велитриума раньше, чем всадник домчится до развалин форта. Его Величество — или советники Его Величества — игнорировали мою просьбу о подкреплениях. Они ничего не знают о местных условиях и противятся любым расходам на эти районы. Судьба пограничья полностью зависит только от людей, охраняющих его.

Ты знаешь, что отозвана большая часть армии, которая покорила Конайохару. Знаешь, что силы, которые мне оставлены, недостаточны, особенно с тех пор, как этот дьявол Зогар Саг отравил наши запасы воды, и сорок человек погибло в один день. Из оставшихся есть много больных, или укушенных змеями, или раненых дикими зверями, которые сейчас особенно кишат возле форта. Солдаты верят в похвальбу Зогара, что он может вызвать зверя, чтобы убить своего врага.

У меня три сотни копьеносцев, четыре сотни боссонских лучников и около пяти десятков искусных, хотя и не таких, как ты, следопытов. Каждый из них стоит десятка солдат, но их слишком мало. Искренне тебе говорю, Конан, положение наше становится слишком серьезным. Солдаты потихоньку шепчутся о дезертирстве, они боятся, они верят, что Зогар наслал на нас демонов. Они боятся черной смерти — чудовищной черной смерти из болот. Когда я вижу больного солдата — я дрожу от страха — страха увидеть, как он чернеет, высыхает и умирает на моих глазах.

Конан, если зараза действительно падет на нас — солдаты дезертируют до последнего! Граница останется неохраняемой, и ничто не сможет сдержать натиск темнокожих орд до самых стен Велитриума, а, может, и дальше. Если форт падет, гарнизон не удержит город.

Конан, если мы хотим удержать Конайохару, Зогар Саг должен умереть. Ты проникал в пущу дальше, чем кто-либо другой, ты знаешь, где находится Гвавела, знаешь тропы за рекой. Можешь ли ты взять несколько человек и попытаться убить его или похитить? Знаю, что это безумие. Не больше одного шанса из тысячи за то, что кто-то из вас вернется живым. Но если мы от него не избавимся — смерть настигнет всех нас.

— Дюжина воинов здесь пригодится больше, чем полк, — подумав, ответил Конан, — пять сотен солдат не пробьются в Гвавелу и обратно, но дюжина может проскользнуть.

Но только я сам буду выбирать людей. Солдаты мне не нужны.

— Позволь мне пойти с тобой! — с горячностью воскликнул Бальфус. — В Тауране я всю жизнь охотился на оленей.

— Хорошо. Валаннус, мы подкрепимся там, где собираются следопыты, и я выберу подходящих людей. Выйдем через час. На лодке подплывем до места чуть ниже их деревушки и проберемся в нее лесом. Если останемся в живых — вернемся на рассвете.

3. Крадущиеся во тьме

Река казалась широкой полосой тумана между нависающими стенами леса. Весла, толкающие лодку в тени восточного берега, производили шума не больше, чем осторожный клюв цапли. Могучие плечи воина, сидящего перед Бальфусом, отливали голубизной. Молодой человек понимал, что даже зоркий взгляд следопыта на носу не может различать путь далее, чем за несколько футов; но Конан вел лодку инстинктивно, благодаря отличному знанию реки.

Все молчали. Бальфус успел хорошо присмотреться к своим товарищам, прежде чем они незаметно вышли из-за палисада и направились к ожидавшей на берегу лодке. Это шли люди особого рода — люди границы, которых нужда заставила научиться лесному искусству. Вообще все аквилонцы западных провинций походили друг на друга: одевались в кожаные штаны, туники и козловые сапоги, на поясах у всех висели топоры и короткие мечи. Все они были отмечены шрамами, сосредоточены и жилисты, и взгляд их был холоден и тверд.

Но между суровостью аквилонцев и поведением Конана лежала пропасть. Дети цивилизации, очутившиеся у грани варварства впервые за тысячи поколений; они учились укрываться и скрытно подходить, он — родился с этим инстинктом. Он превышал их даже в умении двигаться. Волки — и тигр.

Бальфус восхищался следопытами, восхищался их вожаком и гордился собой — допущенным в подобное общество. Его весло производило не больше шума, чем их весла, но умение следопыта, вынесенное из охоты на оленей в Тауране, не шло ни в какое сравнение с навыками людей пограничья.

Ниже форта река описывала пологую дугу. Скрылись из виду фонари постов, но еще с милю лодка шла вперед, избегая мелей и дрейфующих пней с невообразимой точностью. Потом, после короткого, едва слышимого бормотания Конана, лодка изменила курс и двинулась к противоположному берегу. Когда она вышла из тени густых зарослей на открытый фарватер — она стала видимой, но звездный свет был слаб, и Бальфус понимал, что лишь специальный наблюдатель способен заметить темный силуэт лодки. Они свернули под нависшие ветки западного берега, и Бальфус ухватился за выступающий корень. Никто не произнес ни слова. Все уже прозвучало до выхода из форта. Тихо, как большая пантера, Конан перемахнул через борт и исчез в зарослях. Так же тихо скрылись вслед за ним девять воинов. Бальфусу, который с веслом на коленях держался за корень, казалось невероятным, как могут девять здоровенных мужчин одинаково бесшумно нырять в незнакомую поросль. Юноша изготовился ожидать, и следопыт, оставшийся с ним, напряженно молчал. Бальфус знал свою задачу — ждать. Если же Конан со следопытами не вернутся к рассвету — плыть в форт и сообщить о том, что джунгли вновь собрали свою извечную жатву.

Тишина давила на уши, ни один звук не доходил из невидимого леса. Много часов молчали барабаны. Напрасно напрягал он зрение, бессознательно стараясь разглядеть хоть что-то в окружающем мраке. Дышать становилось все тяжелей из-за испарений реки и влажного леса. Где-то поблизости послышался звук, подобный плеску крупной рыбы. Корпус лодки слегка дрогнул, и Бальфус подумал, что рыба совсем рядом. Потом корма медленно отошла от берега — видимо, человек, державший выступ, бросил опору. Бальфус шепнул предупреждение, но темный силуэт на корме не двигался. Мысленно обругав спящего, Бальфус ухватил его за плечо, и от его прикосновения тело товарища качнулось и бессильно сползло на дно лодки. С колотящимся сердцем Бальфус наклонился и ощупал следопыта. Лишь судорожно сжатые челюсти сдержали крик, когда юноша нащупал зияющую рану на горле. Горло следопыта было перерезано от уха до уха.

Бальфус глянул вверх, и тут же неведомая мускулистая рука тисками сжала его глотку. Лодка закачалась. Судорожным рывком Бальфус выхватил нож из-за голенища и стал яростно колоть наугад. Клинок утонул в мягком, сатанинский рев разорвал тишину, и мрак ожил. Со всех сторон откликнулся звериный вой, и множество рук ухватили юношу. Под массой тел лодка качалась с борта на борт, и прежде, чем она перевернулась, в голове Бальфуса вспыхнуло яркое пламя. А потом спустилась тьма, осветить которую не смогли даже звезды.

4. Звери Зогара Сага

Пламя вновь ослепило Бальфуса, и сознание медленно вернулось к нему. Молодой человек заморгал и затряс головой. Блеск ранил ему глаза. Вокруг мелькала некая странная смесь звуков, становившаяся все более выразительной по мере возвращения былой остроты чувств.

Бальфус с трудом поднял голову и огляделся. Его окружали черные силуэты на фоне пурпурных языков пламени. Память и понимание нахлынули внезапно. Он стоял, привязанный к столбу, окруженный странными и страшными фигурами. За ними горели костры, поддерживаемые нагими темнокожими женщинами. Дальше высились хижины, сплетенные из ветвей и обмазанные глиной, и частокол с широкими воротами. Все это различалось боковым зрением. Даже таинственные смуглые женщины с высокими прическами не вывели юношу из своеобразного ступора. И внимание его привлекли мужчины, внимательно и молчаливо глядевшие на пленника. Мускулистые, широкоплечие, с могучей грудью и стройными бедрами, вся одежда их состояла из скудных набедренных повязок. Блеск огня выразительно оттенял рельеф напряженных мышц; и глаза крадущегося тигра блестели из бесстрастных масок. Руки сжимали топоры и мечи. Некоторые пикты были примитивно перевязаны, и кровавые полосы засохли на смуглой коже. Они недавно побывали в смертельном бою. Бальфус отвернулся от лиц победителей и вскрикнул в ужасе. В нескольких футах от него возвышалась отвратительная пирамида, сложенная из отрубленных голов; он увидел лица следопытов, ушедших с Конаном в пущу; но Бальфус не смог различить, есть ли там голова киммерийца. Пирамиду составляло никак не менее десяти или одиннадцати голов. Тело охватила слабость, юноша с трудом подавил приступ рвоты. За пирамидой лежало полторы дюжины пиктских трупов. Это доставило молодому человеку жестокое удовольствие. Следопыты тоже собрали свой урожай.

Рядом с Бальфусом обнаружился еще один столб, к которому был привязан полуобнаженный человек. Кровь сочилась из разбитого рта, текла из раны на боку. Бальфус узнал одного из людей Конана. Следопыт с трудом выпрямился, облизал окровавленные посиневшие губы и спросил шепотом, едва различимым в реве пиктов:

— Тебя тоже достали?

— Подкрались по воде и перерезали глотку часовому, — прохрипел Бальфус. — Мы не заметили их, пока дикари не свалились нам на голову. Во имя Митры, как можно двигаться столь тихо!

— Можно, — буркнул следопыт, — они — дьяволы. Должно быть, следили за лодкой, когда мы миновали середину реки. Вот и попали в ловушку… Прежде чем мы успели опомниться, стрелы уже сыпались со всех сторон. Большинство погибло сразу. Трое или четверо кинулись в безнадежный бой — и лучше бы нас обоих убили сразу. Конан не виноват, да и у него оставалась возможность ускользнуть — с его-то реакцией… Во всяком случае, я не видел его головы. В общем, постов здесь не оставили, и мы бы благополучно дошли до деревеньки, да напоролись на большой отряд, идущий по реке с юга. Чертовщина, слишком много здесь пиктов! И не все из Гвавелы, есть и из западных племен, и с верховьев реки.

Бальфус глядел на дикие фигуры. Хоть и немного знал он о жизни пиктов, но понимал, что число находящихся здесь воинов никак не пропорционально размерам деревушки. Да и хижин, чтоб разместить всех, явно не хватало. И стала видна разница в боевой раскраске лиц.

— Дьявольщина, — бормотал следопыт, — может быть, они сошлись посмотреть на ворожбу Зогара… Ну уж и выкинет он штучки над нашими трупами. Что ж, следопыт и не ждет смерти в кровати, но лучше уж кончиться в своей компании…

Вопли пиктов усилились. По толкотне в шеренгах Бальфус понял, что грядет приход важного лица. Повернув голову, юноша увидел, что столбы их вкопаны перед хижиной, отличавшейся от остальных большими размерами и человеческими черепами под кровлей. У входа возникла танцующая фантастическая фигура.

— Зогар! — вскрикнул следопыт, и черты его исказила гримаса лесного волка, попавшего в капкан. Бальфус увидел человека среднего роста, покрытого колышущимися страусовыми перьями, посаженными в медные обручи с кожаными креплениями. Перья удивили юношу. Он знал, что страусы водятся чуть ли не за полмира отсюда, на юге. Перья зловеще дергались и шуршали от кривляний и прыжков шамана.

Продолжая танцевать, Зогар вошел в круг и завертелся перед связанными пленниками. Другой на его месте выглядел бы смешным — глупый дикарь в дурацких перьях; но грозное лицо, выглядывавшее из массы украшений, придавало всей сцене зловещий вид. Не мог быть смешным человек с таким лицом, и напоминал он дьявола, кем и был на самом деле. Внезапно оперение дрогнуло и опало, и Зогар застыл на месте, подобно статуе. Шаман стоял прямо и неподвижно. Казалось, он растет и увеличивается до невероятных размеров.

Бальфус с трудом сопротивлялся иллюзии,что шаман презрительно глядит на них с высоты дерева, хотя и понимал, что Зогар невысок. Колдун начал говорить резким гортанным голосом, напоминавшим шипение кобры. Он вытянул голову на длинной шее к раненому рядом с Бальфусом, глаза шамана засветились кровавым оттенком — и следопыт плюнул ему в лицо.

С сатанинским воем шаман отпрыгнул назад, а от рычания воинов дрогнули звезды. Толпа рванулась к человеку у столба, но Зогар остановил их и послал нескольких воинов к воротам. Они открыли их и помчались обратно. Человеческий круг в отчаянной спешке разделился пополам. Бальфус обратил внимание, что женщины и голые дети укрылись в хижинах и выглядывают из дверей. Широкая аллея вела к открытым воротам, за которыми стоял черный лес, наступающий на освещенное пространство. Воцарилась полная тишина, когда Зогар Саг повернулся к лесу и, приподнявшись на цыпочках, послал в ночь страшный нечеловеческий призыв.

Где-то далеко, в глухих дебрях, ответило низкое рычание. Бальфус задрожал, когда понял, что звук этот исходит не из людской груди. Он вспомнил слова Валаннуса — будто бахвалился шаман, что способен вызывать зверей по своей воле. Под кровавой маской следопыт у столба выглядел трупно-бледным и спазматически облизывал губы. Деревня затаила дыхание. Зогар Саг не двигался, и лишь перья его колыхались. И внезапно ворота перестали зиять пустотой.

Вздох ужаса пронесся по деревне, люди стали в панике отступать, проталкиваясь между хижинами. Бальфус почувствовал приближение обморока. Зверь, стоящий в воротах, выглядел воплощением кошмарной легенды. Благодаря особенно блеклой масти, он казался призрачным и нереальным в полумраке створок, но ничего нереального не наблюдалось в низко опущенной огромной голове и гигантских кривых клыках. Дух прошлого крался на бесшумных кошачьих лапах. Пережиток древнейших мрачных времен, чудовищный людоед из забытых преданий — саблезубый тигр.

Зверь, медленно приближавшийся к привязанным людям, был длиннее и массивнее обычного полосатого тигра и силой мог сравниться с медведем. Плечи и толстые передние лапы спорили со львиными; страшные клыки торчали из низколобого черепа.

Мало было там мозга, да и инстинктов немного пылало в нем — кроме инстинкта уничтожения. Хищный каприз природы, забава эволюции, щедро раздающей когти и зубы. Вот какого урода призвал Зогар Саг из пущи.

Бальфус уже не сомневался в действенности его магии — лишь черное искусство способно обеспечить власть над таким зверем. Тихим шепотом родилось в сознании юноши имя божества тьмы и извечного страха, божества людей и зверей, дети которого, как тайно шептались в углах цивилизации, таятся в самых темных убежищах мира.

Тигр, не оглянувшись, миновал штабель тел и пирамиду голов. В своей жизни, посвященной убийству, он охотился только на живые существа. Диким голодом пылали желтые неподвижные зрачки, и не одним голодом пустого желудка, но и голодом по чужой смерти. Из разверстой пасти капала слюна.

Шаман отступил, и рука его указала на следопыта. Большой кот припал к земле. Зогар пронзительно закричал, и чудовище прыгнуло.

Бальфус не способен был представить этого прыжка — прыжка ожившей гибели, воплощенной в гигантский узел железных мышц и рвущих когтей. Тело зверя ударило в грудь следопыта.

Столб сломался у основания и рухнул на землю. Кривые когти разорвали тело в клочья, а мощные клыки пробили череп, как нож пробивает бумагу. Ременные узы лопнули, и саблезубый исчез за воротами, унося отвратительные кровавые лохмотья, отдаленно напоминающие человека. Ворота опустели, и страшное рычание потрясло пущу, замирая в отдалении. Пикты по-прежнему неподвижно стояли между хижинами, а шаман глядел в сторону ворот, открытых для входа ночи.

Приступ рвоты потряс Бальфуса. Кто войдет теперь, чтобы превратить его тело в падаль?! И напрасно старался он разорвать ремни.

Черная и первобытная ночь давила на робкий круг света, и огни блестели факелами ада. Юноша почувствовал на себе взгляды пиктов — сотни голодных, жестоких глаз. Они не выглядели людьми — демоны черных джунглей, как и чудовища, покорные сатане в перьях.

Зогар послал в ворота следующий призыв, ничем не напоминающий первый. Шипение стыло в нем, и холод охватил Бальфуса.

Ответ не прозвучал, и в наступившей тишине Бальфус слышал биение собственного сердца. Потом за воротами возник шорох, шелест листьев, и в проеме показался удивительный силуэт.

Древние легенды… Снова в их ореоле узнал Бальфус создание, которое ползло, неся на высоте роста мужчины свою треугольную голову, величиной с голову лошади, и матово поблескивало извивающееся тело. Из пасти высовывался раздвоенный язык, и отсветы огня играли на острых клыках.

Бальфус перестал что-либо чувствовать; чудовищность судьбы парализовала его.

Древние звали огромную рептилию Призрачным Змеем, и был он ужасом ночей, проскальзывая в спящие хижины и пожирая целые семьи. Он душил жертвы, подобно питону, но зубы его содержали яд, несущий безумие и смерть. Змей этот тоже считался исчезнувшим — но Валаннус оказался прав. Ни один человек городов не догадывается, какие существа способны обитать в Великой Пуще за Черной рекой.

Змей полз бесшумно, и толстая шея его отклонилась назад, готовясь к удару. Загипнотизированным, остекленевшим взглядом всматривался Бальфус в отвратительную пасть, которая должна была поглотить его, уже ничего не чувствуя, кроме приступов рвоты. А потом нечто блеснуло в свете пламени, нечто выстрелило из тени между хижинами, и огромное пресмыкающееся забилось в конвульсиях. Как во сне, видел Бальфус короткое копье, пробившее шею чудовища ниже челюстей; наконечник торчал с одной стороны, древко — с другой.

Бешено извивающийся змей оказался в круге людей, и они подались назад. Копье не сумело раздробить позвоночник, оно лишь пронзило плотные мышцы. От ударов хвоста свалилась дюжина воинов, нескольких человек обрызгал яд, жгучий, как огонь. Среди всеобщего визга, воплей и проклятий дикари бросились врассыпную, топча друг друга. Гигантский змей вкатился в костер, и боль умножила его и без того страшную силу. Под таранным ударом хвоста треснула и повалилась стена хижины, из валящегося помещения выскочили кричащие люди. Толпа неслась через костры, разбрасывая головни и искры, пламя погасло, и лишь слабый багровый отблеск освещал кошмарную сцену. Бальфус ощутил рывок у кисти и понял, что свободен; крепкая рука оттащила его назад. Ошеломленный Бальфус обернулся и увидел Конана, чью железную хватку и ощутил на своем плече. Кровь запеклась на кольчуге киммерийца, на лице и огромном мече. Диким призраком казался он в лунном свете.

— Бежим! Пока они не опомнились!..

Бальфусу в ладонь скользнула рукоять топора. Конан тянул парня за собой, пока сознание молодого человека не прояснилось, а ноги не стали передвигаться самостоятельно. Тогда Конан отпустил его и вбежал в хижину, украшенную черепами. Бальфус устремился за ним. В хижине стоял слабо освещенный каменный алтарь, пять человеческих голов скалило зубы с него, и ужасающе знакомой выглядела самая большая — голова купца Тиберия. За алтарем высился идол, тусклый, невыразительный, звериный и одновременно человекоподобный. Страх сковал Бальфуса, когда фигура эта неожиданно встала, звеня цепями и протягивая к небу бесформенные руки. Мелькнул меч Конана, крушащий плоть и кости, и уже варвар тянул Бальфуса дальше, мимо извивающегося на полу лохматого тела, к заднему выходу. Выскочив из дверей, они оказались в двух шагах от частокола. За домом пиктской святыни господствовал мрак. Пикты не осмелились заглянуть сюда. Подле стены Конан остановился, и, как ребенка, поднял Бальфуса на высоту вытянутых рук. Бальфус уцепился за концы кольев, вскарабкался на них, не обращая внимания на содранную кожу, и протянул руку товарищу.

В это время из-за угла хижины возник бегущий пикт. Увидев человека на ограде, он застыл, как вкопанный. Конан метнул топор со смертоносной точностью, крик тревоги, вырвавшийся из груди воина, оборвался, и пикт упал с раздробленным черепом.

Но крик был услышан. На секунду воцарилась тишина, потом раздался многоголосый ответный вопль, и около сотни воинов устремились к палисаду. Конан высоко подпрыгнул, схватил руку Бальфуса повыше локтя и подтянулся. Бальфус стиснул зубы, сдерживая крик боли, но Конан был уже наверху, и беглецы соскочили на другую сторону.

5. Дети Юхиббола Сага

— В какой стороне река? — Бальфус потерял ориентацию.

— К реке нам сейчас не пробиться, — буркнул Конан, — пуща между деревней и рекой кишит воинами. Вперед! Направимся туда, где нас ждут меньше всего — на запад!

Погружаясь в чащу, Бальфус оглянулся и увидел частокол, из-за которого торчали головы дикарей. Пикты выглядели ошарашенными. Поспешив к ограде отбивать атаку, они увидели тело убитого воина, но врагов не нашли.

Бальфус понял, что пикты еще не знают, что узник бежал. По доносившимся звукам он догадался, что воины под пронзительные команды шамана добивают взбесившегося змея. Через минуту тон криков изменился. Раздались вопли бешенства. Конан угрюмо рассмеялся. Ведя Бальфуса по узенькой тропинке на запад, он бежал так быстро и уверенно, словно перед ним расстилалась широкая освещенная дорога. Бальфус с трудом поспевал за варваром, оглядываясь на зеленые стены леса.

— Теперь они пойдут за нами. Зогар видел, что моей головы нет в куче перед храмом… Пес! Жаль, не нашлось второго копья! Тропы придерживайся, не суетись… При блеске факелов нас трудно выследить, а из деревни ведет по меньшей мере дюжина тропинок. Сначала они кинутся к реке и растянут кордон воинов на пару миль вдоль берега, рассчитывая на нашу попытку пробиться. Дудки, мы не свернем с тропы, пока нас не вынудят к этому. Ну а теперь, Бальфус, беги так, как никогда не бегал раньше.

— Быстро же они опомнились, — вздохнул Бальфус, ускоряя бег.

— Они ничего не боятся слишком долго, — ответил Конан.

Некоторое время они бежали молча. Бальфус ни минуты не сомневался в правильности решений киммерийца. Через некоторое время Конан заговорил опять.

— Когда уйдем достаточно далеко от селения, сделаем крюк и свернем к реке. Другой деревни нет на много миль от Гвавелы, а все пикты собрались вокруг нее. До рассвета на нас не выйдут, а мы к тому времени уже свернем с тропы в лес.

Дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы Бальфуса. Он чувствовал сильную боль в боку, бег превращался в мучение.

Внезапно Конан остановился, обернулся и внимательно прислушался.

— Свернем в лес? — прохрипел Бальфус.

— Дай мне свой топор, — тихо прошептал Конан.

— Может быть, оставим тропу?

Конан замотал головой и втянул товарища в кусты, Взошла луна, освещая тропу слабым светом.

— Мы не можем драться с целым племенем, — шепнул Бальфус.

— Человек не смог бы так быстро напасть на наш след и так быстро идти по нему. Молчи!

Наступила грозная тишина, и Бальфусу казалось, что прерывистый стук его сердца разносится на много миль вокруг. Потом внезапно, без единого звука, на тропинке показалась голова зверя. Сердце Бальфуса заколотилось еще сильнее, в диком предчувствии силуэта саблезубого. Но эта голова была меньше, и принадлежала она леопарду, молча обнажившему клыки и обнюхивавшему дорогу. К счастью, слабый ветерок дул в сторону от спрятавшихся людей. По спине Бальфуса поползли мурашки — хищник несомненно преследовал их. Подозрительно целеустремленный леопард поднял узкую морду, глаза его блеснули желтым огнем; хищник глухо зарычал.

В это мгновение Конан метнул топор. Вся сила могучего плеча вложилась в стремительный бросок, и полоска серебра сверкнула в лунном свете. Еще не успев до конца осознать происходящее, Бальфус увидел конвульсивно корчащегося леопарда. Рукоять топора торчала из его черепа. Конан выскочил из зарослей, выдергивая оружие, и втаскивая убитого зверя в кусты, пряча его от случайных взглядов.

— Теперь вперед и быстро! — бросил он, сворачивая на юг от тропы. — Воины шли за этим котом. Как только разум вернулся к шаману, Зогар послал его за нами. Пикты, бегущие за хищником, отстали, а он кружил у деревни, пока не напал на след. Они идут, вслушиваясь в его рычание. Ха! — вряд ли они еще раз услышат его, но зато увидят кровь на траве и падаль в кустах. К сожалению, тогда же они увидят и наши следы. Так что иди осторожнее.

Без всяких усилий уклоняясь от колючих кустов, Конан скользил между деревьями, не касаясь стволов и ступая в самые укромные места. Для Бальфуса подобная прогулка была мучительной.

Ни один звук не раздавался за их спиной. Пройдя около мили, Бальфус вновь открыл рот:

— Разве Зогар Саг способен хватать леопардов и делать из них гончих псов?

Конан покачал головой:

— Этого он вызвал из пущи.

— Но, — настаивал Бальфус, — если он способен приказывать животным, отчего бы ему не послать весь лес в погоню за нами?!

Некоторое время Конан молчал, после ответил — но крайне неохотно:

— Не всем зверям может приказывать шаман, а лишь помнящим Юхиббола Сага.

— Юхиббол Саг, — Бальфус с удивлением повторил древнее имя. Три или четыре раза за свою жизнь он слышал его от стариков.

— Было время, когда его призывали все живущие существа. В те времена люди и звери говорили на одном языке. Все забыли: и люди, и звери. Немногие помнят. Помнящие Юхиббола Сага — братья, они имеют общую речь.

Бальфус ничего не ответил; в памяти своей он мучился у пиктского столба и видел, как пуща шлет своих детей по зову шамана: жуткие зубастые кошмары.

— Люди цивилизации смеются, — тем временем продолжал Конан, — но никто из них не способен объяснить, каким образом Зогар Саг зовет из пущи питонов, тигров и леопардов, заставляя их покоряться своей воле. Таков нелепый обычай городских — не хотят верить в то, чего не может объяснить их недоношенная наука.

Тауранский люд был ближе остальных аквилонцев к необычному, живы были обычаи, укоренившиеся в древности. А Бальфус повидал многое, от чего кровь стыла в жилах, и не мог возразить против правды в словах варвара.

— Я слышал, что где-то здесь находится древняя роща, посвященная Юхибболу Сагу, — говорил Конан, — но я не нашел ее. Роща эта помнит зверей больше, чем я видел за всю свою жизнь.

— Теперь они пойдут по нашему следу?

— Уже пошли, — спокойно ответил Конан. — Зогар не поручит поиски одному зверю.

— Что же нам делать? — с тревогой спросил Бальфус, сжимая топор и вглядываясь в своды листвы, ожидая появления рвущих когтей и клыков.

— Погоди! — Конан неожиданно встал на колени и стал чертить на земле какой-то странный знак.

Наклонившись и выглядывая из-за его широкого плеча, Бальфус задрожал, сам не зная отчего. Ветра не было, но листья качнулись над ними, и зловещий стон пробежал по ветвям. Конан загадочно посмотрел вверх, потом встал и хмуро покосился на нарисованный символ.

— Что это? — шепнул Бальфус. Рисунок казался ему архаичным и непонятным. Он думал, что лишь неосведомленность мешает ему распознать один из обычных знаков доминирующих культур. Но будь на его месте образованный художник — и он ни на шаг не приблизился бы к пониманию.

— Я видел этот знак на камне пещеры, где миллионы лет не ступала человеческая нога, — проговорил Конан, — среди необитаемых гор за морем Вилайет, за полсвета от пущи. Позднее видел, как черный музыкант из страны Куш чертил его на песке у безымянной реки. Он сказал мне, что знак принадлежит Юхибболу Сагу и созданиям, признающим его. Смотри!

Они спрятались в густой зелени кустов и молча ждали. На востоке рокотали барабаны, и гул с севера и запада доносился, как ответ этому призыву. Бальфус похолодел, хотя понимал, что много миль отделяет его от обнаженных мужчин, бьющих в барабаны, глухой грохот которых служил ужасной увертюрой грядущей кровавой драмы.

Бальфус ощутил, что подсознательно сдерживает дыхание. Потом заросли расступились, и вышла великолепная пантера. Полосы лунного света, проникающего сквозь крышу ветвей, играли на ее блестящей шкуре, под которой легко перекатывались звериные мышцы.

Она шла в их сторону, низко опустив голову и обнюхивая след. Вдруг животное остановилось, почти касаясь ноздрями знака. Несколько минут зверь стоял неподвижно, и вдруг длинное тело распласталось на земле перед знаком, склоняя хищную голову. В позе хищника сквозил страх и бесконечное обожание. После пантера приподнялась и, касаясь земли брюхом, отползла назад. Она повернулась, как бы охваченная паникой, и исчезла в лесу. Дрожащей рукой Бальфус стер пот со лба и посмотрел на Конана. Глаза варвара сияли огнем, который никогда не вспыхивал во взгляде человека, вскормленного молоком цивилизации. В эти минуты варвар был абсолютно дик и забыл о существовании человека рядом с ним. В горящем взоре киммерийца Бальфус увидел первобытные видения и полуреальные воспоминания; тени рассвета жизни, отброшенные развитыми расами — привидения, не названные и безымянные.

А спустя мгновение огни погасли, и Конан молча углубился в лесные дебри.

— Зверей больше не стоит бояться, — сказал он.

— А людей? Ведь мы оставили знак, который они могут прочитать.

— Им нелегко будет выйти на след без помощи животных, и до знака пикты не будут уверены в том, что мы свернули на юг. Хотя лесные тропинки кишат воинами, ищущими нас; поэтому днем идти нельзя. Как только отыщем укромное место — пересидим там и дождемся ночи. Тогда повернем и пойдем пробиваться к реке — надо предупредить Валаннуса. Если мы дадим себя убить, то ничем ему не поможем.

— Предупредить Валаннуса?!

— Да. Дьявольщина! Лес у реки кишел пиктами — вот почему нас достали. Военные чары Зогара — не просто нападение. Он добился того, чего на моей памяти не добивался ни один пикт — он объединил до шестнадцати кланов. Все дело в магии — за колдуном пойдут дальше, чем за вождем. Ты видел толпу в деревне, но есть еще сотни туземцев на побережье. И легионы их движутся из дальних селений. Наберется никак не менее трех тысяч… Я лежал в кустах и слышал разговор проходящих мимо — они хотят ударить по форту, но время выступления неизвестно. Впрочем, Зогар не станет долго ждать. Он собрал их, довел до безумия, и если час битвы отдалится — все перегрызутся между собой. Племена подобны тиграм, ошалевшим от запаха крови.

Я не знаю, возьмут форт или нет, но, так или иначе, мы должны переправиться через реку и предупредить их. Поселенцы возле велитрийской дороги обязаны укрыться в форте или бежать в Велитриум. Когда пикты осадят форт, остальные их отряды прочешут дорогу далеко на восток — вплоть до Реки Молнии, не исключая густозаселенный район Велитриума.

Говоря это, Конан все углублялся в девственную чащу. Наконец, он удовлетворенно хмыкнул. Беглецы дошли до места, где поросль была редкой, и появлялся ведущий к югу скальный гребень. Бальфус почувствовал себя спокойно — даже пикт не обнаружил бы их следов на голом камне.

— Хочу спросить тебя, Конан: как тебе удалось уйти?

Киммериец похлопал себя по кольчуге и шлему.

— Если бы пограничники чаще носили такое железо — меньше черепов висело бы в храмах пиктов. К сожалению, большинство мужчин слишком шумят, надевая подобное снаряжение. Нас ждали по обеим сторонам тропы, а когда пикт стоит неподвижно — его не заметит даже идущий мимо зверь. Они обнаружили нашу переправу и выбрали точное место. Если бы засада скрывалась в месте причала, я бы догадался о ней. Но там и лист не дрогнул. Сам дьявол прошел бы рядом. У меня проснулись подозрения лишь от шуршания — так шуршит стрела при натягивании тетивы. Сам я упал и людям крикнул, чтоб ложились, но действовали они слишком медленно, вот и взяли их врасплох. Большинство наших погибло от первых же стрел. Хотя часть из них угодила в пиктов на противоположной стороне тропы — я слышал их визг.

Лицо варвара искривилось в ядовитой улыбке.

— Пережившие обстрел бросились в схватку. Сам я с трудом пробился и, не обращая внимания на павших и пленных, в темноте ушел от размалеванных дьяволов. Пикты были повсюду. Клянусь Кромом, я крался и полз на брюхе, как гнусный шакал! Хотел сначала пробиться к реке, но догадался о засаде. В общем-то, вернее было прорубить себе дорогу и попытать счастья вплавь — но тут зарокотали барабаны в деревне, и я понял, что кто-то взят живым. Их так увлекло колдовство Зогара, что мне удалось перелезть через частокол у храма. Это место стерег один воин, но он тоже из-за угла смотрел на церемонию. Я свернул ему шею прежде, чем он понял, что происходит. Копье воина я бросил в змея, а топор держу сейчас в руке.

Бальфуса передернуло.

— А что это… та бестия, которую ты убил в храме?

— Один из богов Зогара. Потомок Юхиббола, которых надо держать прикованными к алтарю. Обезьяна-бык. Пикты посвятили ее волосатому божеству Луны — божественной горилле Гуллах.

Конан огляделся.

— Светает. Хорошее место для укрытия. Все равно придется ждать ночи, чтоб идти к реке.

Перед ними вздымалось невысокое взгорье, опоясанное рощами и мелкой порослью кустов. Конан скользнул в лабиринт небольших скал, где путники могли укрываться и наблюдать за местностью, оставаясь при этом невидимыми. Бальфус все еще вздрагивал при мысли о зверях Зогара и сомневался в действенности оставленного знака. Но Конан уже забыл о происшедшем.

Мрак меж ветвей посветлел, видимые кусочки неба сменили оттенок с фиолетового на голубой. Бальфус ощутил терзающие его когти голода, хотя жажду они утолили у ближайшего ручья.

Стояла полная тишина, изредка прерываемая писком какой-то птицы. Память Бальфуса вернулась к сцене перед храмом.

— Перья страуса на теле шамана… я видел их на шлемах восточных рыцарей, когда те навещали баронов приграничья. А в пуще страусы не водятся, не так ли?

— Они из Куш, — ответил Конан. — Это далеко отсюда. На западе лежит берег моря — корабли зингарцев приходят туда и торгуют с прибрежными племенами. Оружие, украшения и вино за шкуры, медную руду и золотой песок. Иногда торгуют и страусовыми перьями, полученными от стигийцев, а те, в свою очередь, покупают их у черных племен Куш, к югу от Стигии. Пиктские шаманы хорошо за них платят, да торговля слишком рискованна. У пиктов есть дурная привычка: сначала пытаться завладеть торговым кораблем бесплатно. Я плавал у побережья с пиратами Барраха, острова к юго-западу от Зингары.

Бальфус с удивлением глянул на товарища.

— Я так понимаю, что не всю жизнь ты провел на границе. В словах твоих упоминалась парочка весьма далеких мест. Ты много странствовал?

— Да — и дальше, чем кто-либо из моего племени. Я видал все крупнейшие города гиборейцев — а также шемитов, стигийцев и гирканцев. Бывал в неизвестных странах к югу от черной Куш, и к западу от моря Вилайет. Капитан наемников, корсар, бродяга без гроша, генерал — дьявольщина! Я был всем, кроме короля цивилизованной страны, но возможно, побуду и им перед смертью.

Мысль эта доставила Конану удовольствие. Он пожал плечами и вытянулся на скале во весь рост.

— Собственно, и эта жизнь не хуже иной. Не знаю, долго ли я проторчу на границе: неделю, месяц, год. Бродяжная у меня натура. А граница… Ну что ж, пусть пока граница.

Бальфус напряженно всматривался в простирающийся внизу лес, ожидая появления в листве страшных раскрашенных лиц. Но время шло, и ничья крадущаяся поступь не нарушала тишины. Бальфус решил, что пикты потеряли след и прекратили погоню. Но беспокойство Конана возрастало:

— Мы должны обнаружить отряды, которые прочесывают лес за нами. Если погоня отложена, значит, они нашли лучшую добычу. Они вполне способны переправиться через реку и ударить на форт.

— Если они потеряли след, то зачем пойдут так далеко на юг?

— След утерян, иначе эти дьяволы сидели бы у нас на шее. В обычных условиях заросли давно были бы прочесаны — и хотя бы парочку мы увидели бы сверху. Значит — переправа. И мы должны рискнуть и пробиваться к реке.

Спускаясь по скалам, Бальфус испуганно оглядывался в ожидании лавины стрел, готовой вылететь из листвы. Но убежденность киммерийца в отсутствии врагов подтвердилась.

— Мы далеко на юге и двинемся к реке. Не знаю, где враги, но надеюсь, что мы дальше.

Поспешность, с которой они двинулись на восток, казалась Бальфусу неразумной, но лес выглядел вымершим. Конан считал, что все пикты собрались у Гвавелы в преддверии переправы; но он не верил, что они решатся на это днем.

— Кто-нибудь из следопытов обязательно увидел бы их и поднял тревогу. Так что пойдут они выше или ниже форта. Потом оставшиеся сядут в лодки и двинутся на частокол у воды. И когда штурм начнется, спрятавшиеся в чаще атакуют форт с восточной стороны. Пробовали они и раньше нечто подобное, но оставались с дырявым брюхом и выпущенными кишками. Только сейчас у них хватает, наконец, людей, к нашему сожалению.

Они шли без задержки, хотя Бальфус с тоской поглядывал на снующих по деревьям белок, так соблазнительно подбегающих на бросок топора. Парень со вздохом затянул свой широкий пояс. Вечная тишина и мрак первобытного леса угнетали его.

Он поймал себя на том, что в воспоминаниях все чаще возвращается к перелескам и солнечным лугам Таурана, к отчему дому с остроконечной двускатной крышей и алмазно искрящимися окнами.

Перед его глазами проходили стада жирных коров, жующих сочную густую траву, и компании пастухов с обнаженными загорелыми руками. Несмотря на присутствие товарища, Бальфус чувствовал себя одиноким. Конан был в той же степени своим в пуще, насколько Бальфус — посторонним. Киммериец мог провести годы в больших городах, шагать рядом с владыками, он способен был даже стать королем государства — всякое случалось под луной! — но Конан никогда не перестал бы в душе оставаться варваром, и лишь простейшие законы жизни интересовали его. Для Конана не имели значения теплота и сердечность, сантименты и банальности, из которых складывалась значительная часть жизни людей городов. Волк остается волком, даже если судьба забросит его в стаю цепных псов. Кровопролитие, насилие и жестокость являлись неотъемлемыми звеньями образа жизни киммерийца; он не понимал, да и не мог понять милых мелочей, столь дорогих цивилизованным мужчинам и женщинам.

Тени заметно удлинились, когда беглецы достигли реки и выглянули из зарослей. Поверхность реки казалась пустынной. Конан посмотрел на противоположный берег.

— Теперь надо рискнуть. Может, тот лес кишит пиктами, но переправиться необходимо. Мы примерно в шести милях от Гвавелы…

Внезапно он согнулся, услышав звон тетивы. Стрела белой полосой света скользнула сквозь кусты. Тигриным прыжком Конан перемахнул поросль, и Бальфус увидел блеск стали и услышал предсмертный крик. Он кинулся за варваром.

Пикт с проломленной головой лежал на траве, его пальцы еще судорожно царапали землю. Полдюжины остальных туземцев клубились вокруг Конана с поднятыми мечами и топорами; непригодные в рукопашном бою луки отлетели в сторону.

Щеки нападающих были раскрашены белой краской, резко контрастирующей с темнотой лица; узор на мускулистой груди отличался от ранее виденного Бальфусом. Один из пиктов швырнул свой топор в молодого человека. Бальфус уклонился и перехватил возникшую руку со стилетом. Сражающиеся упали на землю. Пикт выл диким зверем; Бальфусу приходилось напрягать последние силы, чтобы не выпустить вооруженную руку врага и пустить в ход топор — но пока все попытки заканчивались неудачей. Пикт бешено вырывался, судорога свела его пальцы на топоре Бальфуса, и колено методично било в живот, изголодавшийся живот молодого человека. Внезапно пикт попытался перебросить стилет в левую руку, и как раз в этот момент, с трудом приподнявшись, Бальфус разбил его раскрашенный череп.

С трудом встав, Бальфус стал искать взглядом товарища, содрогаясь от мысли о том, что увидит его побежденным. И лишь тогда понял он, насколько грозен киммериец в бою. Двое нападавших уже лежали разрубленными до пояса; на глазах Бальфуса Конан избежал лезвия топора, нырнул под меч и очутился рядом с воином, нагибавшимся за луком. Меч варвара обрушился на хребет пикта, застряв в широких костях грудины. Летящий топор Бальфуса уложил бегущего дикаря, и Конан повернулся к последнему — повернулся с голыми руками. Широкоплечий и низкорослый пикт прыгнул, опуская топор и одновременно выхватывая нож. Но рука с топором увязла в железной хватке Конана, а нож сломался о кольчугу. Бальфус услышал треск костей. В следующее мгновение киммериец поднял врага над головой и ударил оземь с такой силой, что тело несколько раз перевернулось, пока замерло неподвижно.

— Пошли! — Конан высвободил свой меч и поднял топор. — Бери лук, пригоршню стрел и бежим! Крики они явно слышали, значит, будут здесь с минуты на минуту. И если мы рискнем переправляться в этом месте, то нас нашпигуют стрелами раньше, чем мы доплывем до середины!

6. Кровавые топоры Пограничья

Конан не углублялся в лес. Через несколько сотен шагов он сменил направление и побежал параллельно берегу. Бальфус понял — киммериец не хотел далеко отходить от реки, переправившись через которую он намеревался предупредить гарнизон форта. За спиной все громче раздавались вопли лесного люда. Бальфус уверился в том, что пикты достигли полянки, где произошло побоище. Следующая порция криков обозначила начало погони. След, оставленный беглецами, был ясен для любого туземца. Конан увеличил скорость, и угрюмо стиснувший зубы Бальфус держался за ним, чувствуя, что каждую минуту может потерять сознание. Казалось, минули столетия с тех пор, когда он ел в последний раз; и лишь усилие воли двигало его ногами. Кровь так неистовствовала в ушах, что он не успел сориентироваться, когда вопли за спиной смолкли.

Конан внезапно остановился, и Бальфус в изнеможении привалился спиной к дереву, тяжело дыша.

— Отстали! — проговорил глядевший исподлобья варвар.

— Подкрадываются?.. К нам?! — выдохнул Бальфус.

Конан покачал головой.

— Когда погоня коротка, как сегодня, дьяволы верещат на каждом шагу. Вернулись, отстали… Кажется, кто-то орал за их спинами как раз перед тем, как они замолчали. Отозвали их. Для нас это хорошо, а вот для гарнизона… Значит, воинов собирают из пущи для штурма. Напавшие на нас из племен, живущих у истоков реки, они шли в Гвавелу, чтобы присоединиться к нападению на форт. Проклятье! — Мы обязаны переправиться через реку!

Свернув на запад, киммериец поспешил сквозь чащу, не делая ни малейших попыток скрыться. Бальфус устремился за ним, впервые чувствуя боль в руке и груди, куда ранили его острые зубы пикта. Молодой человек как раз продирался через береговые заросли, когда Конан оттянул его назад. Послышался ритмичный плеск, и в щели между ветками показалась плывущая против течения долбленка. Единственный сидящий в ней воин усиленно работал веслом, борясь с течением. Это был крепко сложенный пикт с белым пером цапли, прижатым к спутанной гриве волос медным обручем.

— Человек из Гвавелы, — прошептал Конан, — посланец Зогара. На нем белое перо гонца. Он нес слово мира истокам реки, а теперь хочет успеть приложить лапы к резне.

Одинокий эмиссар уже возник на уровне их убежища, когда Бальфус чуть не подпрыгнул, услыхав у самого уха жесткий гортанный говор пиктов. Лишь секунду спустя он сообразил, что Конан обращается к гребцу на его наречии. Человек в лодке вздрогнул, глянул на берег, крикнул что-то в ответ и, низко склонившись, повел лодку к западному берегу. Все еще не до конца понимая происходящее, Бальфус, ошарашенный резкой сменой событий, почувствовал, как Конан берет из его рук взятый на поляне лук и накладывает стрелу.

Пикт подошел совсем близко к берегу и вновь крикнул. Ответ прозвучал щелчком тетивы, и стрела по самое оперение вошла в широкую грудь. Со сдавленным стоном воин согнулся и рухнул в воду. Конан мгновенно бросился в реку, подхватывая лодку. Еще не пришедший в себя от изумления Бальфус проковылял за ним, карабкаясь на борт. Конан взгромоздился на корму и направил лодку к восточному берегу. С завистью наблюдал Бальфус игру могучих мышц под загорелой кожей; варвар казался ему человеком, не ведающим усталости.

— Что ты сказал пикту? — спросил он у киммерийца.

— Чтобы пристал к берегу, потому что на другой стороне его хочет подстрелить белый следопыт.

— Не совсем честно… Он-то думал, что его зовет друг. Но говорил ты на их языке отлично…

— Лодка нужна, — буркнул Конан, не переставая грести. — Это был единственный способ приманить его к берегу. Лучше обмануть пикта, готового содрать с нас шкуру, чем подвести людей, жизнь которых зависит от нашей с тобой расторопности!

Несколько минут Бальфус размышлял над деликатностью этой этической проблемы, затем пожал плечами:

— Как далеко мы от форта?

Конан указал на ручей, впадавший в Черную реку на расстоянии выстрела из лука.

— Это нужный ручей. От его устья до форта девять миль. С этой стороны нападение не грозит. Другая граница — северный ручей, девять миль выше форта. И за ним болота. Вот почему штурмующие пойдут от Черной реки. Конайохара подобна копью с наконечником в девять миль шириной, погруженному в пиктскую пущу.

— А почему бы нам не остаться в лодке и не проплыть оставшийся путь?

— Потому что нас задерживает борьба с течением, да и поворотов слишком много. Пешком быстрее, кроме того, Гвавела лежит южнее форта, и если пикты станут переправляться — мы попадем прямо им в лапы.

Сумерки опустились, едва они пристали к восточному берегу. Без малейшей задержки Конан двинулся вперед; Бальфус с трудом поспевал за ним, проклиная гудящие ноги.

— Валаннус хотел построить форты у устьев ручьев. Прав был, умница… Всю реку можно было стеречь. Да правительство не согласилось. Жирные глупцы! Сидят на бархатных подушках, а голые девки им вино на коленках подносят… Знаю я их! Дальше дворцовой стены ничего не видят, дипломаты!.. Ад бы их поглотил! Хотят победить пиктов теориями, об этой, как ее… территориальной экспансии. А Валаннус и ему подобные вынуждены подчиняться приказам банды выживших из ума идиотов. Им так же удастся захватить пиктские урочища, как и восстановить Венариум! И придет время, когда они увидят варваров под стенами восточных городов!

Неделю назад Бальфус бы рассмеялся от таких пророчеств, но сейчас он ничего не сказал. Вздрогнув, он бросил взгляд на реку, едва различимую в просветы зарослей, на колоннаду деревьев у берега; он предполагал, что пикты уже переправились и теперь устроили засаду между ними и фортом.

Еле слышный шорох впереди заставил сердце Бальфуса бешено биться в груди. Меч Конана блеснул в воздухе и медленно опустился, когда из кустов выбралась огромная, тощая, вся покрытая шрамами собака и стала всматриваться в идущих людей.

— Клянусь Кромом! Это же пес поселенца, строившего дом у реки, на пару миль южнее форта! Ясное дело, его убили, а дом сожгли. Но не сейчас, раньше. Мы нашли труп на пепелище, а пес валялся рядом полумертвый, между тремя пиктами, которых он загрыз. Мы забрали его в форт, выходили, но он потом удрал в пущу и одичал. Ну как, Грызун, ищешь убийц своего хозяина?

Собака не зарычала и не оскалила зубы. Тихо, как призрак, она встала между ними.

— Пошли, — согласился Конан. — Он почует дьяволов раньше, чем мы их увидим.

Бальфус усмехнулся и ласково погладил загривок задрожавшей собаки, давно забывшей, что такое ласка. После этого пес рванулся вперед. Сумерки сменились полной темнотой.

Мили таяли под спотыкающимися ногами; собака казалась немой. Но внезапно пес застыл на месте с настороженными ушами. Потом и люди услыхали далеко впереди слабые отголоски демонического визга.

Конан яростно выругался:

— Опоздали! Штурмуют форт! Быстрее…

Они побежали, доверяя чутью Грызуна на засады. Бальфус забыл о голоде и усталости. По мере их продвижения вопли усиливались, уже стали различимы команды и крики солдат. Конан бежал от реки по широкой дуге, которая привела их на вершину небольшого холма. Отсюда панорама сражения просматривалась поверх деревьев; стал виден форт, освещенный мерцающим светом фонарей на длинных шестах. На краю поляны бесновалась толпа нагих разрисованных фигур. Река кишела челнами. Форт был полностью окружен. Град стрел из леса обрушивался на частокол. С волчьим воем пара сотен обнаженных воинов с топорами мчалась к восточным воротам. Они оставались на расстоянии ста пятидесяти шагов от цели, когда залп защитников форта устлал землю трупами, а остальные поспешно отступили под защиту деревьев.

Люди в лодках направили свои суденышки на береговые укрепления, но их встретили камни и бревна башенных баллист. Полдюжины лодок утонули, неповрежденные вышли из зоны поражения. Рев триумфа раздался со стен, встреченный злобным завыванием.

— Попробуем пробиться? — спросил Бальфус, дрожа от возбуждения.

Конан отрицательно качнул головой. Он стоял, сложив руки, угрюмый и задумчивый.

— Форт пропал, конец. Дикари впали в боевое безумие и не остановятся, пока не убьют всех. А пиктов слишком много, слишком. Пробиться не сможем, да и зачем? Чтоб умереть рядом с Валаннусом?

— Так что, будем спасать собственные задницы?!

— Да. Чтобы предупредить поселенцев. Ты понимаешь, почему пикты даже не пытаются сжечь форт горящими стрелами? Не хотят, мерзавцы, чтобы пламя напугало людей на востоке. Они разнесут форт и двинутся на восток прежде, чем кто-либо догадается о падении форта. В конце концов, они способны перейти Реку Молнии и взять Велитриум. Но уж наверняка вырежут всех живых на этих территориях. Не удалось нам предупредить гарнизон… Но, в любом случае, это ни к чему бы не привело. Еще несколько таких атак — и пикты разобьют ворота. Но предупредить поселенцев в стороне Велитриума мы все же можем. Идем!

Они пошли, слыша в воплях дикарей растущие нотки близкой победы. И восточная дорога открылась перед ними, прежде чем Бальфус догадался об этом.

— Теперь бегом! — бросил Конан.

Бальфус стиснул зубы. До Велитриума было девятнадцать миль, да добрых пять до Скальпова ручья, где начинались первые поселения.

Аквилонцу казалось, что они целую вечность сражаются и бегут, бегут и сражаются, но кипящее в крови возбуждение позволяло делать последние нечеловеческие усилия.

Грызун бежал перед ними, низко опустив голову. Он глухо зарычал, и это был первый звук, услышанный от него. Конан опустился на одно колено и глянул вперед.

— Пикты. Не знаю, сколько, но отряд небольшой. Не могли дождаться взятия форта — решили застать поселенцев в кроватях. Бежим!

Через несколько минут сквозь деревья пробилось зарево, и послышался дикий вой. Дорога поворачивала, и они побежали напрямик, через лес. Отвратительная сцена предстала перед их глазами. На дороге стоял воз с убогим скарбом. Он горел. Быки лежали с перерезанными глотками. Неподалеку валялись изуродованные тела мужчины и женщины.

Пятеро пиктов с окровавленными топорами исполняли фантастический танец, с головокружительными прыжками и пируэтами. Один из воинов исступленно размахивал разорванной женской рубашкой.

Багровый туман поплыл перед глазами Бальфуса. Он поднял лук, целясь в танцующий силуэт, черный на фоне пламени, и спустил тетиву. Грабитель конвульсивно подпрыгнул и упал с пробитым сердцем. А потом на ошеломленных дикарей свалились двое белых мужчин и собака. Конана вдохновлял дух борьбы и старая расовая ненависть. Бальфуса вел гнев.

Первого пикта, вставшего на его пути, Бальфус встретил жестоким ударом и, перепрыгнув через труп, кинулся на остальных. Но Конан уже убил одного из воинов, и прыжок аквилонца запоздал. Еще один пикт рухнул, пронзенный длинным мечом киммерийца. Бальфус повернулся к последнему, но над его телом стоял Грызун с окровавленной пастью.

Немой Бальфус смотрел на тела, лежавшие у горящего воза. Оба были молоды, она — почти ребенок. По страшной иронии судьбы пикты не тронули ее лица, и даже в смертной муке оно было прекрасным. Но юное тело покрывали порезы от острых ножей и черные кровоподтеки. Бальфус с трудом проглотил слюну. Ночная трагедия совершенно обессилила его. Хотелось плакать, упасть на землю и грызть траву.

— Какая-то молодая пара, решившая зажить собственным домом, — сказал Конан, бесстрастно вытирая меч. — На полпути к форту их встретили пикты. Парень намеревался стать воином или взять землю в верховьях. Ну что ж, такая судьба ждет каждого по эту сторону реки, если мы не загоним их в Велитриум.

Бальфус вновь устремился за Конаном, и колени его дрожали. В легком пружинистом шаге киммерийца не наблюдалось ни малейших следов усталости. Между ним и большим худым зверем, бежавшим рядом, существовало некое глубинное подобие. Грызун уже не рычал. Дорога перед ними была свободна. Еле слышно доносились крики из-за реки, но Бальфусу хотелось верить, что форт еще держится.

Неожиданно Конан остановился и выругался. Он указал Бальфусу на колею, ведущую на север от дороги; старая колея, заросшая кустами — и кусты эти были примяты! Бальфус почувствовал это пальцами, а Конан видел в темноте, как кот. Киммериец показал юноше широкий след повозки, глубоко отпечатавшийся в лесном грунте.

— Поселенцы поехали к лизунцу за солью, — сказал Конан. — Край болот, примерно девять миль отсюда. Проклятье! Они будут окружены и вырезаны до последнего! Слушай… Одного человека вполне достаточно. Ты предупредишь тех, кто живет дальше по дороге. Я же пойду за теми, кто грузит соль. Они разобьют лагерь у лизунца. Но на дорогу мы уже не выйдем, двинемся прямо через лес.

С этими словами Конан свернул в сторону и исчез. Бальфус поглядел ему вслед и быстро зашагал по дороге. Пес присоединился к юноше. Но не прошли они и ста шагов, как пес зарычал. Бальфус глянул в сторону и вздрогнул, увидев слабый призрачный отблеск, погружавшийся в пущу как раз за спиной ушедшего Конана. Шерсть на спине Грызуна поднялась дыбом, глаза блестели зелеными огненными шариками. Бальфус вспомнил призрак, похитивший голову купца Тиберия, и заколебался. Призрак несомненно гнался за киммерийцем, но гигант неоднократно доказывал свою способность к выживанию в любых условиях, и Бальфус решил, что его помощь нужнее поселенцам, оказавшимся на пути кровавого урагана.

Перейдя Скальпов ручей, он дошел до первого дома — длинного низкого строения из грубо отесанных бревен.

Заспанный голос спросил, что ему нужно.

— Вставайте! Пикты перешли реку!

Ответ был немедленным. В доме раздались крики, женщина в короткой рубашке открыла дверь. Ее длинные волосыбеспорядочно рассыпались по плечам, в одной руке она держала свечу, в другой — топор. Лицо женщины побледнело, глаза округлились от ужаса.

— Войди! — умоляюще шепнула она. — Будем защищаться в доме.

— Нельзя. Нужно идти в Велитриум. Форт их не сдержит, возможно, он уже пал. Бери детей и идем.

— Но мой муж ушел за солью! — крикнула она, ломая руки. Из-за спины женщины выглядывали головки троих перепуганных малышей.

— Конан пошел за ними и приведет их в безопасное место, а мы должны спешить, чтоб успеть предупредить других.

Женщина радостно улыбнулась.

— Хвала Митре! Если туда пошел Конан — они спасены, насколько может быть спасен смертный человек!

Они прислушались. Со стороны дороги не доносился ни один звук.

— Лошадь есть?

— В конюшне. Но поторопись!

Бальфус отодвинул засов и вывел лошадь. Он усадил детей на конскую спину, приказав держаться за гриву и друг за друга. Дети серьезно глядели на пришельца и молчали. Женщина взяла повод и пошла вперед. В руке она все еще держала топор, и Бальфус понял, что за детей она будет сражаться с дикой яростью пантеры.

Он шел позади и вслушивался. Его преследовала мысль, что форт взят, что темнокожие орды идут в сторону Велитриума, пьяные от резни и ошалевшие от жажды крови. И налететь они способны со скоростью стаи голодных волков.

Бальфус увидел впереди силуэт следующего дома. Женщина намеревалась раскрыть рот в тревожном оклике, но Бальфус остановил ее, подбежав к двери и стуча в косяк. Ему ответил женский голос. Он повторил предупреждение, и из дома вышли его обитатели: старушка, две молодые женщины и четверо детей. Их мужья, ничего не подозревавшие об опасности нашествия, также отправились за солью. Одна из женщин никак не могла прийти в себя, другая была близка к истерике. Но старушка, суровая и опытная жительница приграничья, успокоила ее и помогла Бальфусу вывести из конюшни двух лошадей и усадить на них детей. Юноша попытался усадить на лошадь и старую женщину, но она покачала головой и уступила предложенное место кричавшей.

— Ждет ребенка, — объяснила она, — а я могу идти… И сражаться — если понадобиться.

Когда они наконец двинулись в путь, одна из женщин сказала:

— Тут в сумерках проезжала по дороге молодая пара, мы еще предложили им переночевать в нашем доме, но они хотели успеть добраться до форта. Они… они?..

— Они встретили пиктов, — коротко объяснил Бальфус, и женщина заплакала. Едва дом скрылся из виду, как за их спинами раздался протяжный высокий вой.

— Волк! — зашептались дети.

— Разрисованный волк, да еще с топором в руке, — буркнул Бальфус. — Идите вперед! Поднимите всех поселенцев вдоль дороги и берите их с собой. Я посмотрю, что делается сзади.

Старушка молча пошла впереди своих подопечных. Когда они исчезали во мраке, Бальфус увидел бледные овалы детских лиц, обращенных в его сторону. Он вспомнил своих близких из Таурана, и голова юноши закружилась. Он застонал и упал на траву. Рука Бальфуса легла на шею Грызуна, а влажный язык стал облизывать его лицо.

— Пошли, друг, — пробормотал Бальфус, вставая на ноги, — нас ждет работа.

Багряное зарево внезапно осветило лес. Видимо, пикты подожгли ближайший дом. Бальфус злобно усмехнулся. Как, наверное, сейчас бесился Зогар Саг, увидев, что дух уничтожения взял верх в душах его воинов. Ведь огонь вызовет панику у всех, живущих вдоль дороги! Но вскоре юноша опять нахмурился. Медленно идущих женщин, с перегруженными лошадьми, пикты догонят быстро, разве что…

Он встал за кучей выкорчеванных пней у дороги. Западнее дорога освещалась заревом пожара, и когда пикты приблизились, он увидел их первым — серые крадущиеся силуэты. Натянув лук до уха, он спустил тетиву, и одна из фигур повалилась на землю. Оставшиеся мгновенно укрылись в зарослях по обеим сторонам дороги. Грызун скулил рядом, дрожа от возбуждения. Неожиданно тень появилась у обочины и поползла к пням. Щелкнула тетива, пикт взвыл и покатился по земле с пробитым бедром. Диким прыжком Грызун вылетел из-за завала и помчался в заросли. Кусты колыхнулись, и пес спокойно стал у ноги Бальфуса — и пасть его отливала пурпуром.

Никто больше не появился на дороге. Бальфус уже занервничал, не подкрадываются ли к нему сзади, — и выстрелил наугад, целясь на шорох слева. Стрела ударилась в дерево, и юноша выругался. И снова нырнул в заросли тощий Грызун, раздался треск, хрипение, и собака подошла к Бальфусу. Кровь текла из раны на лохматой шее, но звуки в листве утихли. Вероятно, прячущиеся люди поняли, какая судьба постигла их товарища, и пришли к выводу, что лучше открытая атака, чем страшная смерть от клыков невидимого и неслышного демона.

Хотя, возможно, пикты также поняли, что за пнями скрывается всего один человек. Так или иначе, но ударили они все сразу, одновременно выскочив из кустов. Трое упали, пробитые стрелами, пара заколебалась. Один побежал обратно, но второй с поднятым топором прыгнул через пни. У Бальфуса подвернулась нога, и это спасло ему жизнь. Падающий топор срезал прядь волос на голове, а пикт не сумел удержать равновесия, и в следующее мгновение пес перегрыз ему горло.

Наступила напряженная тишина. Бальфус задумывался, был ли бежавший воин последним из отряда. Вероятно, это оказалась небольшая банда, не захотевшая атаковать форт или посланная в разведку. Шли минуты, и каждая из них увеличивала шансы на спасение у женщин и детей, спешивших в Велитриум. И вдруг рой стрел засвистел над его головой. Или уцелевший воин наткнулся на подкрепление, или подошел следующий отряд. Подожженный дом еще горел, давая слабый отсвет. В его свете Бальфус заметил атакующих, послал три последние стрелы и отбросил ненужный лук. Пикты надвигались — без привычного воя, в убийственной тишине.

Бальфус прижал к себе голову рычащего пса.

— Держись, приятель, настало наше время!

Он вскочил на ноги, вздымая топор; темные фигуры выросли у пней, и завертелся бешеный вихрь мечей, стилетов и рвущих клыков.

7. Демон в огне

Когда Конан сворачивал с велитрийской дороги, он рассчитывал на девять миль бега. Но не прошел и четырех, как услыхал шум группы людей, и это были не пикты. Конан остановился и окликнул их.

— Кто идет? — спросил суровый голос. — Стой на месте, если не хочешь заработать стрелу.

— Ты и в слона промахнешься, — раздраженно заявил Конан. — Успокойся, дубина, это я, Конан. Пикты перешли реку!

— Подозревали мы подобное, — сказал предводитель поселенцев, когда к киммерийцу приблизились рослые, плечистые мужчины с серьезными лицами и с луками в руках. — Один из наших ранил антилопу и шел по ее следам почти до Черной реки. Он услышал вой лесных дьяволов и прибежал в лагерь. Мы оставили возы и соль, распрягли быков и кинулись обратно. Если пикты осаждают форт, то банды грабителей направятся к нашим домам.

— Ваши семьи в безопасности, — ответил Конан. — Мой друг пошел вперед, чтобы увести их в Велитриум. Но если мы выйдем на главную дорогу, то можем напороться на целую орду. Лучше пойдем через лес на юго-запад. Пошли! Я прикрою тыл.

Через пару минут все были в пути. Конан шел медленней, держась позади на расстоянии голоса, и проклинал шум, производимый спутниками. Пикты и киммерийцы умели ходить по лесу, делая не больше шума, чем ветерок между деревьями.

Пройдя небольшую поляну, варвар обернулся. Первобытный инстинкт подсказал ему, что сзади кто-то есть. Неподвижно стоя в зарослях, он слышал удаляющиеся голоса поселенцев.

— Конан, подожди! — донеслось сзади.

— Бальфус? — удивился гигант. — Я здесь!

— Подожди меня, друг! — интонации стали более выразительными. Хмурый Конан вышел из тени.

— Во имя Крома, какого дьявола ты появился тут?!

Вдруг киммериец почувствовал дрожь, пробежавшую по спине. Отнюдь не Бальфус выходил из чащи по другую сторону поляны. Странное сияние пробивалось меж стволами; дьявольский зеленый магический огонь, идущий умышленно и сознательно.

Остановившись в нескольких футах от всматривающегося Конана, блестящие контуры призрака затуманились. Мерцающее пламя имело материальный скелет, зелень огня была его одеждой, маскировавшей ожившее и враждебное существо, но ни силуэта, ни лица Конан так и не смог распознать. А потом удивленный воин услышал голос — голос, обращающийся к нему и идущий из глубины зеленой колонны.

— Что ж ты стоишь, как баран перед резником, Конан?!

— Баран?! — гнев подавил в варваре изумление. — Уж не думаешь ли ты, что я испугаюсь проклятого пиктского демона болот?! Меня звал мой друг.

— Я звал тебя его голосом, — ответил демон. — Мужи, за которыми ты шел, принадлежат моему брату, их кровь оближет острие его ножа. Но ты мой! Жалкий глупец, ты пришел с далеких гор Киммерии, чтобы найти свою смерть в пущах Конайохары!

— У тебя и раньше появлялась возможность добраться до меня, — фыркнул Конан. — Почему ты не убил меня тогда — если мог?!

— В то время брат мой еще не вычернил череп за тебя, не бросил его в вечный огонь на алтаре Гуллаха. Не шепнул имени твоего черным духам, приходящим на вершины Земли Мрака. Но нетопырь пролетел над Мертвыми горами и начертал твой узор на шкуре белого тигра, висящей перед большим домом четырех спящих братьев Ночи. Большие змеи вьются у их ног, и звезды светляками горят в их волосах.

— Почему же боги мрака решили предназначить мне смерть? — спросил Конан.

Нечто неопределимое — ладонь, стопа или коготь — вынырнуло из огня и начертило на земле символ. Он блеснул, нарисованный пламенем, и исчез, но не прежде, чем варвар узнал его.

— Ты осмелился вспомнить знак, который могут чертить лишь жрецы Юхиббола Сага. Гром раскатился над Мертвыми горами, и храм Гуллаха разрушил вихрь из Залива Духов. Нур, посланец братьев Ночи, прилетел и шепнул мне твое имя. Ты уже мертв. Твой череп повиснет в храме моего брата.

— А кто же твой брат, во имя сотен дьяволов? — заорал Конан, крепче сжимая обнаженный меч и осторожно вынимая из-за пояса топор.

— Зогар Саг, дитя Юхиббола Сага, который до сих пор навещает его священную рощу. Женщина из Гвавелы спала некогда в священной роще и зачала Зогара. Да и я дитя Юхиббола, но зачатое с огненным существом дальней страны. Зогар Саг вызвал меня из Обители Туманов своими заклинаниями и собственной кровью придал мне телесный облик вашего мира. Мы соединены невидимыми узами. Его мысли — мои мысли, удар, направленный в него, ранит меня, он кровоточит, когда я ранен. Но я и так сказал уже слишком много. Вскоре дух твой будет говорить с духами Земель Мрака, и они расскажут новичку о древних богах, никогда не исчезавших. Боги спят в безднах и изредка просыпаются.

— Интересно, как ты выглядишь, — проворчал Конан, вынимая топор. — Ты, оставляющий след птицы, горящий огнем и говорящий человеческим голосом.

— Увидишь, — отозвался огонь, — узнаешь и знание свое возьмешь во мрак.

Пламя взметнулось и стало гаснуть и исчезать. В нем возникло демоническое лицо, и Конану показалось, что перед ним стоит сам Зогар Саг в зеленом огне. Те же раскосые глаза, остроконечные уши, тонкие губы; но глаза пылали раскаленными углями, а лицо поднялось выше немалого роста киммерийца. Потом он увидел узкий торс, покрытый змеиной чешуей, но с человеческими очертаниями. Руки тоже выглядели людскими, а ходулеобразные ноги заканчивались плоскими трехпалыми лапами, подобными лапам огромной птицы; вдоль всего тела пробегали голубые мерцающие огоньки.

Внезапно демон навис над Конаном, хотя варвар и не успел заметить движения. Длинная рука, вооруженная кривыми серповидными когтями, взлетела и стала падать на его шею. С диким криком Конан отскочил в сторону, одновременно бросая топор. Демон избежал удара, молниеносно отведя голову, и вновь двинулся вперед. Но когда он убивал свои жертвы, на его стороне был страх.

В душе Конана страху не нашлось места. Он твердо верил, что любое материальное существо может быть рассечено материальным оружием, при самом отвратительном внешнем виде.

Удар когтистой лапы сбил шлем с его головы. Чуть ниже — и варвар остался бы не только без шлема, но и без головы. Но киммерийца охватило чувство жестокой радости, когда меч его глубоко погрузился в подмышечную впадину чудовища. Конан уклонился от следующего взмаха, вырывая оружие из раны. Когти перепахали его грудь, разрывая кольчугу, как гнилую тряпку; но следующая атака варвара была подобна прыжку голодного волка. Он очутился между отчаянно размахивавшими руками и могучим ударом всадил меч в живот врага. Конана окружало холодное, как лед, пламя, когти рвали кольчугу на спине; а потом Конан вырвался из слабеющих объятий; и еще раз рассек воздух страшный меч.

Демон повалился на бок, голова его едва держалась на узенькой полоске кожи. Окутывающие тело огни внезапно выстрелили вверх, они стали красными, как фонтан крови. Смрад горящего тела наполнил ноздри Конана.

Стерев с лица кровь и пот, варвар повернулся и неуверенным шагом устремился в пущу. Где-то далеко, на юге, пылало зарево, вероятно, горел чей-то дом. За ним нарастал дикий вой.

Конан ускорил бег.

8. Конец Конайохары

Война бушевала над Рекой Молнии; жестокие бои шли под стенами Велитриума; топор и пламя гуляли по берегу, и не одно жилище поселенцев обратилось в пепелище, прежде чем раскрашенная орда отступила.

После бури наступила особенная тишина. Люди собирались и говорили, понизив голос, а суровые мужчины с окровавленными повязками пили пиво в прибрежных тавернах.

В одной из них к Конану Киммерийцу, угрюмо отхлебывавшему из большого кубка, подошел худой следопыт с обвязанной головой и рукой на перевязи. Он единственный из гарнизона форта Тускелан остался в живых.

— Ты был с солдатами на руинах форта?

Конан кивнул.

— А я не смог, — хмуро буркнул следопыт. — Боя не видел?

— Пикты бросились через реку. Что-то отняло у них отвагу, и лишь пиктский дьявол может сказать, что именно.

Следопыт постоял молча. Потом разлепил сухие губы:

— Говорят, что не нашлось тел для захоронения?

— Пепел. Прежде чем уйти за реку, пикты свалили все трупы в одну кучу и подожгли. И своих, и людей Валаннуса.

— Да… Валаннус пал последним в рукопашном бою. Хотели взять его живым, но он вынудил их убить его. Десять из нас, ослабевших и не способных драться, попали в плен. Девятерых прирезали на месте. И тогда сдох Зогар Саг, а мне представился случай удрать.

— Зогар мертв?! — воскликнул Конан.

— Мертв. Сам видел. Вот почему пикты штурмовали Велитриум столь вяло. Странное дело, однако. В бою он не получил ни царапины. Плясал, подлец, среди мертвых, топором размахивал, которым и срубил голову последнему из моих товарищей. Да и ко мне двинулся, воя по-волчьи… и вдруг зашатался, выронил топор, свернулся колесом и завизжал так, что подобного визга не слыхал я ни от человека, ни от зверя. Упал между мной и костром, для меня же и разведенным, пена пошла у него изо рта — и застыл. Пикты завопили, а я в суматохе освободился от веревок и помчался в лес.

Видел его. Потом. В блеске огня. Ни одно оружие не коснулось шамана — а меж тем были на нем следы от удара мечом подмышкой, на животе и на шее. Последний удар почти отделил голову от тела. Ты что-нибудь понимаешь?

Конан ничего не ответил. Но следопыт знал сдержанность варвара и продолжал:

— Жил магией и помер от магии. Собственно, смерть эта и отняла у пиктов боевой дух. Ни один из видевших гибель Зогара Сага не пошел на штурм Велитриума — все вернулись в пущу. А оставшихся оказалось слишком мало, чтобы взять город. Я шел за ними — единственный уцелевший из гарнизона. Так и прошел в город. Ну а ты благополучно привел своих поселенцев, а их жены и дети вошли в ворота вообще раньше крашеных дьяволов. Если бы молодой Бальфус с Грызуном не задержали пиктов, смерть настигла бы всех в Конайохаре. Я видел то место, где парень с псом приняли бой. Они лежали у штабеля мертвых пиктов; семеро, зарубленных топором или разорванных клыками, и другие, нашпигованные стрелами.

О боги, какая это была битва!

— Настоящий мужчина, — сказал Конан. — Пью за тень его, и за тень пса, не знавшего страха.

Он отпил часть вина и особенным таинственным жестом вылил остаток на пол, разбивая кубок.

— Десять пиктских голов оплатят его жизнь, и семь — пса, который оказался лучшим воином, чем многие мужчины.

И следопыт, глядя в суровые голубые глаза, знал, что клятва варвара будет выполнена.

— Форт не отстроят?

— Нет. Конайохара утрачена для Аквилонии. Границу перенесли за Реку Молнии.

Следопыт вздохнул и покосился на свою ладонь, огрубевшую от рукоятей меча и топора. Длинная рука Конана протянулась через весь стол за кувшином вина.

Следопыт сравнил киммерийца с людьми, сидящими вокруг, с павшими над рекой и с дикарями из пущи.

Конан не замечал его испытующего взгляда.

— Варварство — естественное состояние человека, — наконец пробормотал следопыт, хмуро глядя на Конана. — Это цивилизация неестественна, она лишь — стечение обстоятельств. И, в конце концов, варварство победит окончательно.

Оглавление

1. Конан теряет топор

2. Чернокнижник из Гвавелы

3. Крадущиеся во тьме

4. Звери Зогара Сага

5. Дети Юхиббола Сага

6. Кровавые топоры Пограничья

7. Демон в огне

8. Конец Конайохары