«Если», 2008 № 12 [Владимир Гаков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ФЕЛИСИТИ ШОУЛДЕРС БУРГЕРДРОИД

Иллюстрация Сергея Шехова
— Не хочу никуда идти! — заупрямился Генри, запихивая коробку для завтраков под диван, подальше от глаз, чтобы выиграть время.

— Я тоже не хочу никуда ехать. Но я — объект капиталистической тирании, а ты тоже объект тирании, но уже моей.

Я выудила коробку для завтраков и силой сжала пальцы Генри на ручке.

— Это несправедливо! — заявил Генри. — У других людей по субботам выходной.

— Конечно, несправедливо. Поэтому и называется тиранией.

Генри уселся и приготовился плакать.

— О, только не это!

Я поспешно надела пальто и потянула его за свободную руку.

— Не хватало еще нести тебя!

— Почему мы не можем остаться? — еще раз спросил Генри, когда я силком дотолкала его до машины.

— Потому что роботы никогда не опаздывают на работу.


Оставив Генри в детском саду, я мигом добралась до автостоянки и помчалась к дверям «Томсон. Международное морское страхование». Отперла оба замка на передней двери. Дверь с лязгом захлопнулась за мной. Стук звоном отлетел от металлических штор, блокирующих все остальные двери и окна. Я прошла мимо пустого стола в приемной и набрала код на запасной двери, которая и вела к моему настоящему месту работы.

И первое, что увидела, открыв ее, было лицо Мела, светящееся отраженной от экранов бледностью.

— Ты как всегда в последнюю минуту, Эльза, — буркнул он.

— Мой малыш заболел, — пояснила я.

Мел вновь повернулся к своему столу. Я уже направилась к раздевалке, но он остановил меня вопросом:

— Как нынче в балете? Хорошие сборы?

— Ты о чем? — обернулась я. Он по-прежнему пялился в компьютер.

— Медицинская страховка на случай болезни ребенка. Большую часть выплачивает балетная труппа?

Я сняла пальто, надеясь, что он не видит моих горящих гневным румянцем щек.

— Нет.

Он ничего больше не сказал, позволив мне потратить еще немного времени, прежде чем я под его неотступным взглядом повернулась и побежала в раздевалку.

Пенни уже была в костюме, если не считать маски, и, пользуясь временной свободой от надзора Мела, развалилась на банкетке и читала «Вот».

— Нужна помощь? — предложила она.

Я сверилась с часами и покачала головой.

— Еще полно времени, особенно для человека опытного.

Сбросив маскировку в виде делового костюма, я стала натягивать блестящие брюки.

— Здесь говорится, — прошептала Пенни, — что «этот яркий металлик» — последний крик моды нынешней зимой. Жаль, что мы не можем носить это дерьмо вне работы.

— Совершенно не чувствую себя «яркой», — улыбнулась я, надевая перчатки.

Пенни подняла журнал, демонстрируя грудастую модель, обмотанную золотым пластиком.

— Пенни!

Я нахлобучила на голову серебристый капюшон и спрятала под него выбившиеся пряди волос.

— О, брось!

Уронив журнал, она потыкала в металлические футляры-груди.

— Насколько это практично?

— Они должны отливать для своих служащих грудь соответствующего размера, — заметила я, садясь, чтобы надеть туфли на платформе и наголенники.

— Конечно. О таких вещах они заботятся, но талий на этих жестянках как не было, так и нет.

Пенни подняла мой панцирь.

— Знаешь, я хочу сделать реверсивные отливки этих штук. Получить форму внутреннего пространства.

— Ты не сможешь! Или сможешь? Разве ингибиторные чипы позволяют заниматься скульптурой?

— Если бы не позволяли, я, возможно, давным-давно вылепила бы титьку робота из картофельного пюре.

Я схватила панцирь, нажала внутренний переключатель питания и принялась напяливать металлическую скорлупу.

— Интересно, как эти чипы работают? Становятся частью мозга?

— Черт, не знаю. От этих штук с ингибиторными чипами у меня мороз по коже. Никогда не позволю вскрыть себе череп…

Пенни ждала, пока я не взглянула на нее.

Я пожала плечами:

— У меня уже два.

Пенни от неожиданности замерла.

— На кой черт тебе понадобились два ингибиторных чипа?!

— Я начала курить по две пачки в день, когда сбежал этот козел. Попросила имплантировать Инстаквит, чтобы спасти легкие малыша Генри. Сама знаешь, после этого бросаешь курить сразу и навсегда.

— А второй?

Я вдруг смутилась и поскорее надела шлем с маской.

— Антиругань.

— Ты заплатила за чип, чтобы удержаться от…

— Предложили два чипа по цене одного.

Мы выстроились перед Мелом для осмотра: Пенни и я выбрались из женской раздевалки, Рой и Викрам — из мужской. Как и у нас, их металлические маски были зеркально-гладкими, пустоглазыми, с щелями для рта. Их шлемы были коническими, тогда как наши сворачивались в гребешок, подозрительно похожий на ту стрижку, что была модной в пятидесятых. Обе пары были неразличимы, если не считать обуви: чтобы достичь необходимого для женщин роста, Пенни, например, требовались подметки на полдюйма ниже, чем у меня. Мы вытянулись перед Мелом, который вытер грязное пятно с маски одного из мужчин, уверился, что наголенники сидят симметрично, и пролаял:

— Держись прямее, Эльза!

— Я Пенни, сэр.

Мел прищурился и возобновил осмотр.

— Проверка голоса.

— Я Пенни, — пропела я чистым сопрано.

— Нет, это я — Пенни, — возразила она абсолютно идентичным тембром.

— Хотите картофельную соломку на гарнир? — спросил один робопарень.

— Доброе утро, — вторил другой. Совершенно одинаковые бархатные баритоны.

Мел проверил лампочки на наших панцирях: красные, оранжевые, синие, с соответственными звуками. Затем настал черед наушников.

— Ну что же, народ, пора, — объявил он наконец с таким видом, словно обслуживал наш столик. — Роботы никогда не опаздывают на работу.

Я бросила на него взгляд через плечо, маршируя позади Роя или Викрама к двойным дверям. Часы наверху оставляли нам четыре минуты до начала смены.

Не знаю, как мои товарищи по несчастью мысленно готовятся к новому дню. Рой, актер по профессии, наверное, думает о зажигании, покрытой смазкой гидравлике, логических схемах. Пенни, скорее всего, по-прежнему перебирает в памяти зимние модели или размышляет о кошмарах жизни без ругани. Викрама я едва знаю. Что же до меня… я закрыла глаза и позволила всем эмоциям утечь сквозь пальцы и разлиться лужей у моих платформ. Никакой суетливости, стремления быть грациозной. Ни малейшей попытки вызвать зависть или желание. Каждое движение исполнено целеустремленности, эффективности — и ноль красоты.

Я опустошила себя и ждала стимула. Ждала возможности отреагировать.

Звякнул колокол, и мы с лязгом ввалились в зал «Бургердроида», ресторана будущего.

Тут нет никакого особенного вранья. И вообще, что значит «ресторан будущего»? Что он обещает? Реклама «Бургердроида» изображает только то, что вы можете получить в любой забегаловке за ланчем или обедом. Никто никогда не утверждал, что за прилавком стоят роботы. Но все верят, что именно так и есть.

А вот готовится все автоматически, чтобы избежать ошибок, связанных с человеческим фактором. Клиенты могут видеть, как создаются одинаковые бургеры, как специальные калиброванные шприцы выдавливают определенное количество клейкой массы на булочки в симпатичных круглых формочках. Мы передвигали компоненты с места на место, нажимали кнопки, ждали звонков, раздавали еду и напитки, собирали деньги.

Компания вполне могла бы отделаться от нас. Добавить несколько конвейеров и управляемый одной кнопкой интерфейс, и получилось бы прекрасное содружество «автомата» пятидесятых и повара в буфете фаст-фуд. Тот же бургер стоил бы пять долларов вместо пятнадцати. Но добрые люди в штаб-квартире «Бургердроида» знали, что вся притягательность отнюдь не в еде. Автоматизация не так интересна, как роботы. Настоящий гуманоидный робот стоит больше «ламборджини» и еще менее практичен. Посетители заглядывают в «Бургердроид» как туристы, потому что ни у одного из них никогда не будет собственного робота.

Моими первыми клиентами в этот день были муж с женой и четырехлетней малышкой. Девочку пришлось тащить по блестящему полу: очевидно, она испугалась сверкающих металлических лиц.

— Доброе утро и добро пожаловать в «Бургердроид», — приветствовала я. — Будете заказывать раздельно или вместе?

— Вместе, — ответила женщина. Мужчина тем временем поднял девочку на руки, пытаясь успокоить.

— Она совсем как робот Руби в «Улице Сезам», — услышала я. — Ты же не боишься Руби?

Родители заказали два бургера-васаби и «Фьюче мил» и стали наблюдать, как Рой и Викрам забирают их заказ из различных автоматов. Они показывали пальцем, перешептывались, словно попали в музей или зоопарк. Гвоздем программы, разумеется, был крошечный игрушечный робот, выпавший из трубы в блестящую коробку от «Фьюче мил».

— Вот ваш чек, — сказала я. — Спасибо за посещение ресторана будущего.

Для большинства посетителей это было чем-то вроде вознаграждения: металлические пальцы, сующие чек в их руки, золоченые круглые кончики пальцев, жесткие, чтобы можно было без помех нажимать кнопки, касаются их ладоней. Специально для родителей мы делаем кое-что еще.

Я нагнулась к девочке:

— Маленькая посетительница! Хочешь стикер «Бургердроида»?

Девочка мигом растеряла свою застенчивость и усердно закивала.

Я показала семейству яркую липучку, прежде чем осторожно прижать ее к детской рубашечке. Родители дружно просияли, и ребенок наклонился, чтобы внимательнее изучить стикер — мое лицо, непроницаемо-дружеское, над логотипом «Бургердроида».

Мы менялись обязанностями каждый час, чтобы кто-то мог взять перерыв, предположительно из-за кухонной жары, способной повредить наши деликатные схемы, что, в общем, было не совсем ложью. Как бы хорошо ни работали кондиционеры, мы постоянно перегревались в этих костюмах. И если на панцире загорался желтый индикатор, наступало время поменяться с кем-то. Красный индикатор — тревожная кнопка, которую мы могли активировать сами, если плохо себя чувствовали или что-то роняли. Тогда переключателем, находившимся в перчатке, мы зажигали красный свет и убедительно изображали для посетителей механическую поломку, прежде чем отступить в заднюю комнату. Официальная должность Мела называлась «механик по роботам».

Наступил час ланча. Для нас это час пик, и тут уж пришлось вертеться, как белкам в колесе. Я отрывисто бросала слова предписанных приветствий, обслуживая поток посетителей. Среди постоянных клиентов были хихикающие тинейджеры и офисные «белые воротнички». Они приходили сюда по разным причинам. Потому что так полагается, так модно или потому что им все равно, сколько платить за бургер.

— Приветствия и салют, голодный человек, — сказала я мужчине, теребившему галстук. Я давно уже перестала гадать, кто решил, что речь роботов непременно должна быть манерной.

— Э-э-э… привет, — краснея, промямлил молодой человек. — Нельзя ли мне получить барбекю чикен бургер и немножко сыра тофу?

— Конечно, сэр. Какой предпочитаете напиток?

— Воду. Просто воду, если можно.

— Разумеется, сэр. Сейчас все будет подано.

Он поднес карточку к автомату и нетерпеливо зашаркал ногами, пока автомат считывал цифры.

— Вот ваш чек. Ресторан будущего желает вам здоровья и счастливого дня.

— Вам тоже, — кивнул он, и тут же смутившись, отступил и врезался в здоровяка-бизнесмена, стоявшего за спиной. Обожаю новых покупателей!

Бизнесмен выступил вперед, но так и не оторвал взгляда от компьютерного дисплея в своей руке.

— Добрый день и добро пожаловать в…

— Двойной чизбургер с соусом «секрет», экстра-большая порция картофельной соломки, большой кофе и один пирог с кремом.

— С каким вку…

— Малины.

— Разумеется, сэр. Сейчас вам все принесут.

Мужчина, по-прежнему не глядя на меня, направился к стойке с приправами.

— Вот ваш чек. Спасибо за то, что посетили ресторан будущего, — докончила я. Работа в «Бургердроиде» открыла мне ту простую истину, что некоторые люди готовы каждый день платить за фаст-фуд по двадцать пять долларов, если при этом удается избегать общения с людьми.

Пенни открыла дверь, чтобы стереть отпечатки пальцев с металла, и одновременно впустила Симону. Я вознесла безмолвную молитву о том, чтобы прозвучал сигнал ротации, прежде чем подойдет ее очередь. Симона была фаном роботов.

Фанаты приходили, чтобы посмотреть на нас. Они жили ради открытий, например, того факта, что мы спрашиваем их, выбивать ли общий чек, если они стоят рядом. Если же они пришли вместе, но стояли в очереди друг за другом, мы автоматически выбивали отдельные чеки. По какой-то причине это неизменно их завораживало. Проблема, конечно, заключается в том, что мы не имеем права сделать ошибку. Голова разболелась при одном виде жадного выражения на худом лице Симоны.

— Вот чек. Благодарим за посещение ресторана будущего.

Желтый индикатор замигал за мгновение до того, как стоявшая перед Симоной женщина отошла. Я с огромным облегчением развернулась и ушла в заднюю комнату, немного отдохнуть. Пусть Викрам пообщается с Симоной.

Оказавшись в задней комнате, я стащила шлем и наконец-то почесала зудящие брови. Мел неподвижно сидел перед экранами, готовый при малейшем нарушении обычного распорядка перейти к действию. Он, похоже, воображал, что его работа важна не менее, чем труд агента Секретной службы. Да, опасность, несомненно, существовала. Весь этот фарс с роботами обходился невероятно дорого. Администрация, когда могла, нанимала танцоров и актеров, подкупая нас оплатой медицинской страховки, чтобы свести к минимуму замену персонала. Костюмы — модуляторы голоса и панцири — обходились в немалые суммы, как и ингибиторные чипы и автоматические кухни. Сюда же добавлялась необходимость второй, легальной работы для псевдороботов, а цены на кондиционирование вообще взлетали до небес. Однако компания процветала, поскольку стоимость еды была просто возмутительной. Никто не жаловался на отсутствие авторесторанов, потому что всем хотелось пообщаться с роботом.

Никто из нас не имел права даже намекнуть представителям профсоюза на то, что мы работаем в «Бургердроиде», под страхом раскрыть производственную тайну: все мы давали подписку о неразглашении. Регулярные протесты организаций, борющихся за работу для людей, служили бесплатной рекламой, как и неизменные критические статьи в газетах очередного города, где открывался «Бургердроид». Конечно, такое не могло длиться вечно: когда-нибудь цены на роботов снизятся, и волна ажиотажа спадет. Но никто — ни Мел, разыгрывающий механика, ни я, подставившая лицо под холодный воздух, дующий из патрубка возле раздевалок, — не хотел стать тем, кто закончит гонку.

Днем меня поставили на гриль. Теоретически я была обязана раскладывать ломтики сыра и бекона на уже испеченные булочки и переносить их к другому автомату. Но на деле мне оставалось таращиться в пустоту и не двигаться, пока не услышу звонок. Работая здесь, быстро учишься не мигая смотреть в пространство: на любом участке больше ничего не остается делать.

Часа в три в пустом ресторане появились двое молокососов. Тот, что пониже, был в кожаной мотоциклетной куртке и напоминал растрепанного рыжеволосого лешего. А высокий тихо стоял рядом с ним, пока Рыжий истерически вопил:

— Смотрите на меня-а-а! Я ро-о-обот!

При этом он изображал танец дикаря. Подобные вещи время от времени случаются, особенно, когда в зале нет других посетителей.

По-моему, маленькие придурки пьянеют от свободы, обладая менталитетом того рода, что позволяет наслаждаться, дразня гвардейцев у Букингемского дворца.

— Я ро-о-обот!

— Нет, сэр, вы человек, — поправил стоявший за кассой Рой. — Могу я предложить вам восхитительный бургер с беконом? Специалитет «Бургердроида».

— Да я скорее сгнию, — сказал молодой человек, осматриваясь, после чего вразвалочку подошел к стойке с приправами и стал набивать карманы пакетиками с маринованными овощами.

— Бьюсь об заклад, робоовощи вкуснее всего на свете.

— Сэр, — вмешался Рой, — если я правильно понял ваши намерения, вы не собираетесь пробовать нашу чудесную еду из «Бургердроида». Стойка с приправами предназначена для удовольствия и удобства тех, кто здесь питается.

— Бу-у-у! Попробуй останови меня, робот! — заорал Рыжий и, разбросав по полу пакетики с горчицей, принялся их топтать.

Рой поспешно нажал тревожную кнопку на кассе, и мы вскочили на прилавок, повинуясь звучащему в наших ушах сигналу. Мы стояли идеальным строем, словно перед утренним осмотром Мела.

— Сэр, я прошу вас покинуть ресторан. Полиция уже извещена о вашем присутствии.

Последние слова были сигналом Мелу немедленно звонить в полицию.

Рыжий перестал размазывать кетчуп по окнам и потрясенно уставился на Роя.

— Большой робот, вроде тебя, нуждается в этих свиньях?

— Сэр, я прошу вас уйти, — повторил Рой.

— Прекрасно. Все равно в этой чертовой дыре не повеселишься как следует.

Он кивнул Тихоне, который быстро пошел к выходу, и сам последовал за ним, но на пороге обернулся, ткнул в меня пальцем и подмигнул:

— Миленькая робовешалка!

Взглянув на часы, он тут же исчез.

У нас случалось и не такое, поэтому Мел отменил вызов полиции. Втайне я радовалась, что сейчас настала очередь Викрама убирать зал. Слава богу, не мне мыть пол.

Викраму вместе с Пенни пришлось и ресторан закрывать. В раздевалке я сбросила свои доспехи и долго оглаживала мокрые от пота волосы и податливую плоть лица. И слушала, как из-за перегородки доносилось пение Роя, стоявшего под душем. У всех были свои ритуалы.

Я пошла в женский душ и минуту постояла под ледяной водой — нечто вроде крещения. Высушив волосы и напялив деловой костюм, я вышла в опустевшее царство Мела (он уходил домой сразу после закрытия ресторана) и, к своему удивлению, увидела Роя, стоявшего у ряда темных экранов. Он включил один и сейчас наблюдал немного сплюснутые металлические фигуры Пенни и Викрама, подметавших пол и опустошавших мусорные бачки.

Я была уверена, что Рой — мой ровесник, но в деловом костюме и белой рубашке с расстегнутым воротничком он выглядел моложе: студент-отличник колледжа, молодой республиканец.

Услышав шаги, он с виноватым видом обернулся, выключил монитор и мигом повзрослел: морщины в уголках рта и богемный, утомленный жизнью лоб.

— Иногда я гадаю, как мы выглядим со стороны. Мел не слишком любит, когда кто-то заглядывает ему через плечо во время перерыва.

— Любой актер жаждет узнать, как смотрится в телевизоре, — рассмеялась я.

— Полагаю, совсем как Викрам, — улыбнулся он. — Но на самом деле, скоро у меня появится шанс увидеть себя. Снимаюсь в рекламном ролике.

— Что рекламируешь?

— Пиццу.

— Заказываешь или развозишь?

— Я — бродячий разносчик пиццы.

— В самом деле?

— Эй, считаешь, что я рылом не вышел?

Я покраснела.

— Нет, просто для таких роликов обычно выбирают накачанных парней.

— Я могу и подкачаться, — пообещал он и, сделав пируэт, открыл дверь в офис.

— Здорово ты сегодня окоротил этих балбесов: «Нет, сэр, вы человек!» Я едва сдержала смех.

— Прошу прощения, — ухмыльнулся он. — А что бы сделала ты на моем месте? Сценария для таких ситуаций не существует.

Мы вошли в пустой офис.

— От этого места мурашки бегут по коже, — заметила я. — Фальшивые семейные фото и безделушки. Словно здесь все раз и навсегда забальзамировано, вернее, законсервировано. Атмосфера, как в мавзолее.

— Думаешь, все офисы выглядят одинаково? Одинаковые безделушки?

— Имена меняются, — пожала я плечами. — Главный в Фейрфилде — Х.Е.Андеррайтерс, или кто-то в этом роде.

— Мы, по крайней мере, можем быть горды величием моря, — заметил Рой, когда мы вышли в ледяную ночь. И мы бодро зашагали к своим машинам эконом-класса.


Когда я приехала в детский сад, Генри был мрачнее тучи.

— Что на этот раз?

— Педагог считает, что я лгу.

— Почему?

Вместо ответа Генри попытался сунуть мне в лицо раскрашенный альбомный лист, но я зловеще прищурилась:

— Стоп! Погоди, Генри, погоди!

Остановившись на светофоре, я при красном свете попыталась рассмотреть лежавший у него на коленях рисунок. И ощутила, как все мои внутренние органы слиплись и склеились, будто груда только что высушенных носков. На бумаге красовался робот, любовно переданный во всех оттенках металлика, какие только можно было найти в коллекции фломастеров детского сада. Рядом стояла фигурка с каштановыми волосами, явно долженствующая изображать меня. Если бы не ингибиторный чип, Генри мог бы значительно расширить свой словарь. Я свернула на ближайшую парковку и остановилась.

Повернувшись к Генри и подняв листок, я спросила тем омерзительным, псевдоспокойным голосом, который искренне презираю, особенно когда слышу от других родителей:

— Что ты хотел нарисовать, Генри?

Он странновато поглядел на меня:

— Учитель велел нарисовать, что делают родители на работе.

— Что ты нарисовал, милый? — осведомилась я все тем же отвратительно паточным голосом.

— Ну… ты никогда не говорила, что делаешь, вот я и решил, что работаешь с роботами. Поэтому я сказал, что ты моешь роботов. Они ведь иногда пачкаются, верно? И не могут принимать ванну, иначе заржавеют.

Меня разобрал смех. Теперь, когда он все объяснил, стало ясно, что крошечная пышноволосая «ма» подступает к роботу с розовой губкой. Да, снаряд упал слишком близко. Если бы руководству «Бургердроида» стал известен этот случай, меня оштрафовали бы на дневное жалованье.

— Ма, а что ты делаешь на работе? — спросил Генри, которому не нравилось, когда над ним смеются.

— Я… служу в страховой компании.

Остаток пути я объясняла, что такое страхование и, впуская Генри в дом, сочиняла байки о роли, которую играла в несуществующей компании.

— Что у нас на ужин, ма? — завопил он снизу.

Наверное, девять тридцать вечера — совсем не детское время для ужина.

— Мини-пиццы. Пожалуйста, будь немного более сострадательным к соседям, — ответила я.

— Что-о-о?!

Я на время отрешилась от воспитательного процесса и встала у плиты. Разложила на аккуратных рядах булочек ломтики помидора и сыра, после чего сунула поднос в духовку. Духовка тикала и жужжала, а я, опустошенная и измученная, была не в силах пошевелиться. Попыталась вспомнить цвет цифр на корабельном хронометре: зеленый, но почти выцветший. Цвет халатов в старом сериале о больнице.

— Ма! Ма!

Генри недоуменно хмурился.

— Э-э-э… что, дорогой?

— Ты просто стоишь здесь и молчишь.

— Прости. Наверное, задумалась. Что случилось?

— Что у нас на ужин? Я сто лет назад спрашивал!

— А я сто лет назад ответила: мини-пиццы… черт.

Я не установила таймер. Пиццы немного подсохли и стали коричневыми, но я выкладываю их на тарелки, и мы принимаемся за еду. Генри не жалуется и, когда от последних пицц остаются одни крошки, начинает широко зевать. Я несу его наверх на закорках, сметаю с кровати все игрушки, кроме плюшевого мишки, и желаю Генри спокойной ночи.

Я на цыпочках спускаюсь вниз. Цифры часов на духовке перепрыгнули с десяти девятнадцати на десять двадцать, фигурки-символы без малейшей паузы сменились с одной функции на другую. Я поймала себя на том, что стараюсь запомнить этот перескок, чтобы назавтра двигаться, подобно цифровым часам.

Из горла вырвался полусмех, полувсхлип, прежде чем я успела судорожно зажать рот ладонью. Оглядела свою маленькую комнатку и принялась раздвигать мебель к стенам. Включила очень тихую музыку. Подняла руки и стала танцевать, пытаясь пальцами ног выписывать полукружья на ковре, но то и дело спотыкалась о ворс или двигалась слишком резко, дергаными рывками. Я наблюдала отражение своих рук в стекле эстампа. Локти казались слишком острыми, и я никак не могла округлить сгиб. Не могла придать рукам грации. Я двигалась экономно. Эффективно.

Я все еще слышала обрывки музыки, чувствовала, как бьется сердце, но тело не желало двигаться в такт. Я чувствовала себя танцовщицей в музыкальной шкатулке, которая была у меня в детстве: навсегда замерзшей в фарфоре, такими же рывками вращающейся по часовой стрелке.


Приехав в «Бургердроид», я принялась задело: вставляла новые канистры в дозаторы соусов, заправляла автомат игрушками, пополняла запасы приправ на стойке и приносила пачки с салфетками. Иногда, когда ведешь машину, внезапно «просыпаешься» и обнаруживаешь, что проехала много миль — в полном сознании, но без единой мысли.

Я очнулась, когда на входной двери щелкнули замки и вывеска «Бургердроида» погасла. Пенни и Викрам ушли в заднюю комнату, а я принялась ставить стулья на блестящие столы. И слышала, как Рой чистит жаровню, выключает оборудование.

— Рой, — окликнула я голосом робота, когда мы тоже ретировались в заднюю комнату, — не считаешь, что эта работа нас калечит?

Он снял маску и насмешливо уставился на меня:

— Больше, чем любой другой способ менять жизнь на деньги?

Я засмеялась жестяным смехом робота и пошаркала в свою раздевалку. Стащила шлем, панцирь и наголенники.

— Да, — приглушенно сказал Рой через перегородку.

— Что именно?

— Она нас калечит.

Я прошла мимо ряда женских шкафчиков и через маленький лабиринт ворвалась на мужскую территорию. Рой сидел на скамье, положив рядом панцирь и сжав голову закованными в перчатки руками.

— Я разучилась танцевать. Пробовала вчера.

Я опустила глаза и принялась стягивать свои латные рукавицы.

— Позволь судить мне.

Я подняла глаза. Он успел встать. Костюм цвета металлик, которые мы носили под доспехами, местами лип к его потному телу. Он взял мою ладонь, охлаждая кожу металлическими пластинками на пальцах. Выставил вперед правую ногу и закружил меня в сдержанном, элегантном вальсе. В заключение он перегнул меня через скамью, прежде чем поднять. Его наголенники скрипнули.

— Ты прекрасно танцуешь, — вымученно улыбнулся он.

— Если я могу танцевать здесь, не до конца сняв костюм робота, а дома ничего не выходит… что это означает?

— А что это может означать? Я искренне считал, что в своем возрасте могу сыграть Гамлета.

— Сколько тебе лет? — спросила я.

— Тридцать один. А тебе?

— Тридцать.

— Знаешь, роль доставщика пиццы — самое грандиозное, чего я достиг после тридцати.

— Я танцевала злую Фею Леденцов на прошлое Рождество. Заказ компании «Ливин рум». Произвела незабываемое впечатление на своего единственного зрителя.

Наш вальс на минуту прервался, и я подняла ногу в классическом аттитюде. Рой подхватил меня под колено и снова перегнул.

— Это скорее танго, чем леденец, — заметила я, когда он меня поднял. Мышцы пульсировали в том месте, где его рука касалась бедра. Я сняла капюшон его серебристой туники с пропотевшей, спутанной массы волос, и он притянул серебряными пальцами мое лицо к своему.

Я усадила его на скамью и попыталась снять перчатки. Тяжесть его ладоней на моей груди напоминала о панцире, о размере чашечек лифчика между мной и этими металлическими пластинами. Перчатки соскользнули, и я принялась за сложную работу: пыталась снять с Роя тунику, не задев случайно его уши или нос. Он, в свою очередь, проник мне под рубашку. Наши костюмы были настолько неуклюжи, что я чувствовала себя девочкой, неуверенной в себе и своем парне, который не знает, как управиться со всеми пуговицами и молниями.

Он хорошо умел целоваться — актеры, вероятно, практикуются, — и я уже начала забывать, где мы находимся: почему наши переплетенные ноги почти неподъемны и почему от нас несет говяжьим жиром.

— Бр-рт, бр-рт, бр-рт, — сказал кто-то поблизости. Подняв глаза, мы увидели, что в нескольких дюймах над моей головой вспыхивает желтый индикатор на панцире Роя. Сигнал пересменки.

— Я, должно быть, забыл выключить его.

Он повозился с выключателем, укрепленным внутри литого пластика. Я приподнялась на локтях и поставила ноги на пол.

Шум прекратился. Рой сел рядом, с грохотом уронив панцирь.

— Что мы делаем? — спросила я наконец.

— Не знаю.

— Ты готов связаться с матерью-одиночкой?

Рой поглядел вниз и поднял сброшенную мной перчатку.

— Как там принц Хэл?

— Пока еще не слишком озорничает. Но… о господи! Мне нужно его забрать.

Я вскочила.

— Рой… мне очень жаль.

Он тоже встал.

— А мне нет, — отрезал он и поцеловал меня в щеку.


Наутро я приехала пораньше и к приходу Пенни уже оделась. Я проигнорировала ее, прислушиваясь к тишине на мужской половине. Гадала, думает Рой обо мне или готовится изображать полное отсутствие характера, свойственное роботам?

Мы двинулись к нашим местам. Вначале нагрянул клуб роботов из средней школы. Двое-трое ребятишек вытягивали шеи, изучая кухонное оборудование. Тощая девчонка задавала дурацкие вопросы о меню, словно запуганная нашим внимательным молчанием. Я сначала стояла на гриле, потом, во время ланча, начала работать у автоматов. Примитивная формула выполнения заказа была проста, но вызывала у меня незнакомое раньше удовлетворение. Я наблюдала за лицами постоянных клиентов и понимала, что видела их регулярно вот уже целый год и при этом понятия не имела, где эти люди работают и как их зовут. Для меня это были всего лишь лица и заказы, перечисления блюд и приправ.

Жаль, что мне придется остаться одной в перерыв!

Когда я проходила мимо, Мел так взглянул на меня, что сразу захотелось обыскать всю раздевалку в поисках глазков камер. Я жаждала поговорить с Роем или Пенни. Вместо этого я корчила гримасы в каждом углу, который, по моему мнению, мог скрывать очередную камеру, и мысленно торопила время.

Я вернулась в зал и принялась машинально нажимать кнопки. На сегодня я слилась с системой и действовала на автомате. Шум голосов медленно возрастал, и когда я, как лунатик, шагала от дозаторов к кассе, оказалось, что снова настал час пик, на этот раз обеденный: три семейства с детками, проливающими напитки на пол и бегавшими между креслами, и несколько скучающих бизнесменов с журналами. Мой транс был прерван стуком открывающейся двери: это вернулись Рыжий и Тихоня.

Улыбаясь, Рыжий полез за пояс и вытащил большой автоматический пистолет. Тихоня прижался к двери и помахал обрезом. Родители с визгом похватали своих детей. Ребятишки постарше роняли картофельную соломку и молочные коктейли. В воздухе разлился отчетливый запах мочи.

Рыжий вразвалочку подошел ко мне.

— Робобэби! Давно не виделись! А теперь гони выручку — или мы начнем сверлить дыры.

Когда вы сомневаетесь, — гласит руководство по обучению, — пытайтесь, как можно правдоподобнее, подражать настоящим роботам.

Подчиняются ли роботы грабителям? Дорожат ли своей металлической шкурой? Помню, в детстве я что-то слышала о законах роботехники. Почему нас не обучили этим законам?

— Эй, робосука, у нас нет времени!

Я ждала, что Мел что-то скажет мне на ухо. Подаст сигнал. Сигнал зазвучал: звонок тревоги, хотя я не поняла, от кого он исходит. Остальные с лязгом сгрудились вокруг меня, и я открыла рот, чтобы сказать, что полиция уже едет.

— Слушайте, вы, орда жестянок! НЕ СТРАШНО!

Рыжий закатил глаза и схватил ближайшего к нему ребенка.

— Если вы не возражаете против вентиляционных отверстий в ваших консервных банках, наверное, вы запрограммированы на повиновение при виде вот этого?!

Маленький мальчик съежился, стараясь отстраниться от блестящего пистолета, и уронил игрушечного робота.

Я молча открыла кассу и стала собирать двадцатки, десятки и пятерки.

— Вот это другое дело, — довольно кивнул Рыжий, отбросив заложника и потянувшись к наличным. Встряхнул пачку денег, словно тасуя колоду карт, и сунул в карман куртки. Тихоня распахнул дверь, обводя собравшихся стволом обреза. Рыжий подбежал к нему, но на пороге обернулся.

— Дурацкие гребаные роботы! — ухмыльнулся он и выстрелил мне в грудь.

Не знаю, понял ли он, что наделала его пуля, прорвавшая тонкий металл, раскрошившая литой пластик и вонзившаяся в грудь. Осколки костюма робота впились в плечо. Я упала спиной на столики, успев заметить, как все посетители ошеломленно уставились на мою обнаженную плоть и кровавые хризантемы, расцветшие на панцире.

Потом я рухнула на пол, открывая и закрывая рот, как рыба на песке.

«Черт, — хотела сказать я. — Вот дерьмо!»

Но сквозь маску не прорвалось ни звука.


Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

© Felicity Shoulders. Burgerdroid. 2008. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2008 году.

НИКОЛАЙ КАЛИНИЧЕНКО МОСТ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ

Иллюстрация Виктора Базанова
Мы не живем вдали от дома, — думал Константин Севрюгин, настороженно вглядываясь в черно-белый прямоугольник экрана. — Дышим, двигаемся, делаем свое дело. Но не живем. Когда мы устремляемся в очередной вояж, наше тело превращается в сложный манипулятор, гениальную марионетку с миллионом функций. А душа… душа привязана к родному очагу». Монохромный призрак, зависший в густой тьме лектория, — даже не фотография, а всего лишь фантом, сотворенный лучами проектора, — обладал чудовищной силой. Сейчас эта сила только готовилась, сжималась тугой пружиной, чтобы в нужный момент распрямиться, отрывая Севрюгина от дома, и швырнуть в неизвестность.

Их было четверо. Три особи чуть в отдалении, и одна взята крупно. Прямоходящие, двуногие, с большими головами, над которыми подобием шевелюры возвышались причудливые костяные гребни. «Четыре пальцевидных отростка разной длины, первый и четвертый противостоящие, — вторгся в размышления Севрюгина голос докладчика, — обнаружены на планете Кетро археологической экспедицией известного омниведа доктора Ауреола Гогенгейма… вступили в контакт три недели назад».

Напряженная тишина аудитории наконец разрешилась шумом. Севрюгин закрыл глаза. В полной темноте гул голосов еще больше напоминал прилив. Сквозь акустическую какофонию до него долетали обрывки доклада: «…примитивные орудия труда… постройки… язык… артикуляция… по всей видимости, вырождение… местные условия… близость океана».

«Океан, — подумал Севрюгин. — Там есть океан…»

* * *
Его встретили еще на орбите. Хмурый коренастый пилот был похож на гнома Ворчуна из сказки про Белоснежку. На голове подобием колпака поблескивал шлем. За спиной пилота растопырил стабилизаторы обшарпанный челнок-унибот, на борту которого поверх инвентарного номера красовалась надпись «Финн».

Вместо приветствия Ворчун нетерпеливо мотнул головой в сторону катера. Садись, мол.

Не успел гость устроиться в кресле, как аппарат рванул с места под праздничную иллюминацию аварийных индикаторов.

Снижение было стремительным. Пассажир едва успел заметить сиреневую линзу большой воды, туманный абрис берега в сепии легких облаков и бордовое покрывало леса, из которого вырастали желтоватые гребни скал. Величественная картина быстро приблизилась, обняла снижающийся катер, чтобы через секунду смениться непроглядной темнотой. Дальше последовал резкий толчок, и машина наконец замерла.

— Приехали! — прохрипел пилот.

Севрюгин с удовольствием выбрался из кресла и полез наружу.

Темнота вокруг на поверку оказалась не такой уж непроглядной. В нескольких шагах от катера возвышалась скальная стена, увитая корнями растений. Сверху, из прорехи в листве, оставленной униботом, отвесно падал столб белого света, в котором уже роились тысячи мелких созданий. Танец бесчисленных тел в толще солярной колонны завораживал, и Севрюгин не услышал, как пилот приблизился к нему сзади.

Удар был силен, но недостаточно точен. Константин упал, однако сознания не потерял и тут же перекатился на спину.

Ворчун возвышался над ним. В правой руке пилота маслянисто поблескивало что-то хищное и острое. Гном был без шлема — очевидно, оставил в кабине, — и значок статуса между бровями отлично просматривался. В полумраке ущелья цифры слегка светились. «Девятнадцать, — подумал Севрюгин. — Дьявол, девятнадцать!» Отметка проступала у людей со статусом ниже 25 — как предупреждение для добропорядочных граждан. Те, чей уровень опускался ниже 18, считались потенциально опасными и отправлялись в зоны отчуждения. Людей, обитающих в зонах, называли лостами, от английского «low status», и с ними лучше было не связываться.

— А-а, заметил, — прорычал пилот с сильным ирландским акцентом, — шпик поганый!

— Вы напрасно это затеяли, гражданин, — Севрюгин попытался встать, но тут же получил тычок в грудь. — О моем прибытии знают и здесь, и на Земле. Ваш начальник…

— Начальнику плевать. Он же Гогенгейм! Его папаша Филипп, чертов бессмертный магнат, давно купил половину мира. Мерзавец! Ему до меня не добраться. Я здесь окопался, да-да. Кулх О'Райли останется здесь. Слышишь, гра-жда-нин?

«Убьет? — промелькнуло в голове Севрюгина. — Глупости! Но если все-таки… может, оно и к лучшему». Он закрыл глаза и тут же услышал прибой. Океан всегда был рядом. Величественный, древний, страшный. Вызванный бесконечными тренировками из первобытных областей сознания, он готовился вырваться наружу. Этот язык знают все. Он существовал всегда. Константин открыл глаза.

О'Райли словно с размаху налетел на невидимую стену, Черты красного отечного лица исказились, глаза вылезли из орбит, нож выпал из сведенных судорогой пальцев. А в следующую секунду Ворчун уже корчился на земле, извергая потоки мутной желчи.

Когда судороги прекратились, Севрюгин подошел к лежащему пилоту. Тот был совершенно обессилен.

— А теперь послушайте, гражданин. Если бы вы кому-то понадобились на Земле, то сюда бы прилетел не я, а полицейский пристав. Но будь вы хоть сам сатана во плоти, никто все равно не придет за вами, потому что это слишком дорого.

Константин помог пилоту подняться и дойти до унибота.

— Вам сейчас вредно вести машину. Задействуйте автоматику, а сами садитесь в кресло, — велел Севрюгин.

* * *
Аппарат вырвался из ущелья внезапно. Яркая, невозможная синева полуденного простора ослепила, затопила до краев и медленно отхлынула, разделившись на усеянную бликами поверхность моря и высокий купол небосвода, ниспадающий к горизонту оттенками чистейшей бирюзы.

Катер заложил крутой вираж. За мощным форштевнем высокого утеса располагалась ровная скальная стенка. Отвесная поверхность, почти лишенная выбоин и какой бы то ни было растительности, имела равномерную светло-серую окраску, становясь темнее у кромки воды. Стена тянулась на весьма внушительное расстояние, чтобы уткнуться в шершавый бок еще одной массивной скалы.

«Вот оно», — подумал Севрюгин, и в тот же миг катер пошел на снижение.

* * *
Безлесый каменный карниз тянулся от места посадки в сторону дальнего утеса. Ровная, как стол, прокаленная солнцем, покрытая ржавой пылью пустошь, ограниченная обрывом с одной стороны и частоколом красноствольных бамбуковидных зарослей с другой.

И по этой карликовой пустыне навстречу Севрюгину двигались два весьма занятных персонажа. Один из них был тощий, обнаженный по пояс паренек. Он шел медленно, засунув руки в карманы свободных летних брюк. Глаза и лоб подростка скрывались под нечесаной копной густых каштановых волос. Рядом перебирал паучьими конечностями долговязый одолитовый цилиндр. Гладкий матовый корпус венчала продолговатая сенсорная платформа-голова, завершающаяся подобием клюва.

— Полин, — представился молодой человек. — Меня встретить вас послали. А это Аркаша. Аркаша! Сейчас же поздоровайся с гражданином.

Цилиндр издал серию отрывистых гудков.

— Впервые вижу аппарат такой конструкции, — удивился Севрюгин.

— Штучная работа, — похвастался Полин. — Таких аппаратов больше нигде нет. Аркаша — археологический автобот. Он все-все понимает, но говорить может только со мной.

— Неразговорчивый, значит?

— Редкая операционка. Совместима только с моей гарнитурой, — неохотно пояснил Полин. Похоже, ему нравилось думать о роботе, как о живом существе.

Вместе они двинулись вдоль карниза. Стайки миниатюрных крылатых рептилий, испуганные присутствием людей, вспархивали из- под ног, стараясь убраться подальше от подозрительных пришельцев. И тут только Севрюгин обратил внимание на причудливый рисунок, покрывающий спину и плечи парня. Изображение двигалось, меняло цвета. Строгие геометрические фигуры соединялись с затейливым плетением кельтских узоров.

— Какой у тебя рисунок на спине интересный. Впечатляет!

— На самом деле этот скринсейвер уже надоел, — грустно сказал Полин, — но все остальные слишком… э… странные. Папа не разрешает.

— Активная татуировка! Будучи студентом, я мечтал о такой. Да что там, наверное, и сейчас мечтаю, — вздохнул Константин.

— Татуировка? Не-ет, — молодой человек рассмеялся. — Татуировки — вчерашний день. Это напыление из микропроцессоров. Жалкие двести терабайт — все, что мне разрешили взять с собой. Работают на солярной энергии, как и Аркаша. Поэтому мы время от времени ходим вместе на карниз — зарядиться.

— Этот специфический цвет… — Севрюгин поднял с земли осколок сероватого камня. — Скажи, долина имеет вулканическое происхождение?

Паренек резко обернулся. Его лицо приобрело странное отсутствующее выражение. Рот открылся, судорожно, по-рыбьи втягивая воздух, а затем Полин принялся говорить — торопливо, проглатывая окончания:

— По данным Иркутского института астрогеологии долина представляет собой вулканический цирк диаметром двадцать миль, — вдох. — В результате эрозионных процессов, а также ряда тектонических подвижек, западная стена кратера частично разрушилась и опустилась на шельф, — вдох. — Таким образом, сегодня береговая линия проходит по месту разлома. Геологический разрез представлен….

Третий приступ словоизлияний прекратил Аркаша. Он выпростал из своего корпуса суставчатый манипулятор, завершающийся подобием совка, и ощутимо приложил своего поводыря между лопаток.

— О-о-о… Ах! — Полин вытянул из кармана мятый платок и принялся вытирать рот.

— Простите, я забыл… вас предупредить, — Полин достал из кармана пузырек с таблетками, высыпал несколько на ладонь, бросил в рот. — Проклятая ИНФлюэнция! Это еще хорошо, что вы один вопрос задали. На два меня бы так прихватило! Пришлось бы инъекцию делать, а я их ненавижу даже больше, чем гречку.

Человечество сумело победить ОРЗ иодолеть ангину, но на смену им пришло заболевание новой эры — информационный насморк. Прямой вопрос, обращенный к больному, мог вызвать у того непроизвольный выход в Сеть. Добравшись до необходимого ресурса, несчастный принимался пересказывать всю информацию, связанную с вопросом. Приступы могли быть разной степени тяжести: от обычного кашля до инсульта.

«Потрясающе, — подумал Севрюгин. — Агрессивный лост-параноик в качестве пилота, а теперь еще инфоман. Не экспедиция, а ка- кой-то паноптикум!»

Полин потрогал спину. Скривился.

— Черт! Больно. Ты зачем туда бил? — напустился он на робота. — Мог повредить компьютер!

Аркаша убрал часть сенсоров в корпус, а голову-клюв возмущенно отвернул в сторону, отчего сделался похож на обиженную птицу. Дальнейший путь они проделали в молчании.

— Вон тропинка на базу. Тут рядом, не заблудитесь. Ваша палатка номер семь. — Полин указал на проход между красными стволами. — А мы — на раскоп.

* * *
Палатки располагались буквой «П». Аккуратные блоки из белого материала. Последнее слово в туристической индустрии — они не только поддерживали внутри необходимую температуру, но были совершенно непроницаемы для внешних воздействий. Умная ткань палаток могла принимать различные формы, в зависимости от программы превращаясь то в кабинет ученого, то в гнездышко для новобрачных.

В центре импровизированного двора было устроено кострище. Сейчас огонь не горел, и расставленные по кругу скамьи пустовали. Чуть поодаль темнел колченогий мангал. Константин направился к палатке под номером 7. Он уже хотел войти, как вдруг услышал доносящиеся из соседнего шатра крики. Виной тому, что звуки проникали вовне, был небрежно отброшенный клапан. Севрюгин невольно прислушался.

— …Не можешь решиться… слабак… я лечу черт знает куда, а ты… — первый голос явно принадлежал женщине, второй был низкий, рокочущий, в нем чувствовались сила и скрытое раздражение. Мужчина говорил слишком тихо, и слов было не разобрать.

— В таком случае, прощай! — взвизгнули в палатке, громко и отчетливо, как будто от самого входа. Не желая быть увиденным, Константин шагнул в тамбур собственной палатки, однако продолжал наблюдать за происходящим через оставленную щель. Не успел он скрыться, как из соседнего шатра вырвалось чрезвычайно расстроенное загорелое создание, все в слезах и облаке летящих рыжих кудрей. Незнакомка гордо вскинула голову и устремилась прочь из палаточного городка.

«Хороша», — подумал Севрюгин, разглядывая стройные ноги и упругие ягодицы, едва прикрытые узкой полоской купальника.

Усилием воли он заставил себя отвернуться от загорелых прелестей юной скандалистки. Заблокировал полог, подключился к операционной системе лагеря. Помедлил, выбирая интерьер. Наконец решился и активировал одну из конфигураций. В тот же миг помещение за тамбуром преобразилось.

— Подождите, пока ваши апартаменты окончательно загрузятся, — пропел звонкий голосок, и почти сразу же послышалось веселое: — Добро пожаловать!

Севрюгин вошел, с удовольствием отмечая качество проработки деталей, заметил душевую и решил оставить дальнейший осмотр территории на потом.

Упругая пленка «Reebok», заменявшая ему одежду в полете, утратила плотность и быстро растворилась, оставив в воздухе мимолетный аромат хвои. Горячая струя воды наконец добралась до тела.

По завершении водных процедур Константин насухо вытерся мягким полотенцем и тут же отправил его в отверстие деконструктора. Вышел в комнату, на мгновение остановился перед зеркалом: невысокий крепкий мужчина, удлиненное лицо, острый подбородок, серые глаза, седые волосы до плеч, веке в XXII ему дали бы бодрые пятьдесят, не больше — с наслаждением опустился в кресло, снова связался с системой. Скопировал и распаковал файл с одеждой. Бегло просмотрел список, все ли взял. Носки, как обычно, остались дома. Зато шорты, гавайские рубашки и шлепанцы имелись в избытке. Севрюгин хотел было заказать сразу все недостающее, но жизнерадостный голосок сообщил, что картридж с наноматериалом подходит к концу. Свежескормленное системе полотенце погоды не делало. Пришлось ограничить аппетиты.

Он как раз надевал чуть тепловатую после синтеза рубашку, когда система разразилась оглушительной соловьиной трелью звонка.

— Впустить, — скомандовал Севрюгин.

Как только команда была выполнена, полог отлетел в сторону, и внутрь ворвался долговязый, худой, загорелый дочерна бородач. Из одежды на нем были рубашка с коротким рукавом, белая кепка и плавки. На ногах красовались чрезвычайно пыльные ботинки неопределенного цвета.

— Что вы сделали с О'Райли? — прогремел вошедший. — Он словно побывал на том свете!

— Ничего особенного, — пожал плечами Севрюгин, — мы просто поговорили.

— Хватит паясничать! Вы применяли к нему лингва магнус!

— Вот мы с вами и встретились, доктор Гогенгейм, — улыбнулся Севрюгин.

— Вы не имели никакого права использовать это. Слышите, никакого! Ни один статус не позволяет…

— Лучше объясните, какие полномочия позволяют допускать лоста к пилотированию унибота? Зачем он вообще здесь? — парировал Севрюгин.

— Отец был против, — мрачно сказал Гогенгейм и, как видно, разозлившись на то, что открылся незнакомому человеку, снова перешел в атаку. — Так зачем же мой достопочтенный бессмертный папаша-небожитель послал вас?

— А с чего вы взяли, что меня отправил на планету ваш отец?

— Опять кривляетесь? Впрочем, извольте — объясню. Опустим идиотские страхи О'Райли. Он вечно несет что-то о зонах и полиции. Конечно, вы с проверкой. Но не из ученого совета. Эти самовлюбленные индюки никогда не забывают перечислить в уведомлении все свои замшелые регалии. В вашем файле написано просто «специалист», а уровень доступа выше 96, то есть вы не имеете права изучать мое нижнее белье, но все остальное должно быть в вашем полном распоряжении. Безликий специалист, владеющий лингва магнус, с доступом правительственного уровня не может быть никем иным, кроме как функционером «Ретротех Технолоджис».

— Что ж, ваше нижнее белье и так на виду, — Севрюгин указал на плавки, — а всем остальным я, пожалуй, займусь после обеда.

— Столовая в шестой палатке, — буркнул Гогенгейм. Было видно, что он решил временно отступить, но до конца не сдался. — Ходите, где хотите, гражданин, но не мешайте работать. Терпеть не могу бесполезных людей.

В столовой было пусто и солнечно. Севрюгин разместился в уголке у окна. Вызвал меню, отстучал на обшарпанной столешнице короткий заказ. Сенсорная панель мигнула, материализуя приборы, а еще через мгновение перед Константином исходила пряным паром тарелка темно-бордового, восхитительно густого борща. Путешественник с удовольствием намазал горбушку «Бородинского» чесноком, зачерпнул изрядную порцию ослепительно-белой сметаны и аккуратно опустил ее на дымящуюся поверхность ароматного варева. Теперь немного черного перца, кусочек прозрачного, со слезой, сала на язык и заиндевевшую рюмку «Первопрестольной» — быстро, но не резко, в самое нутро. Ах!

Автоповар оказался на удивление хорошо отлажен для археологической столовой. Вкусовые качества блюд были на высоте. Но еще большее удивление Константин испытал, когда система, отключаясь, вместо обычного «Приятного аппетита, гражданин!» выдала цветистую фразу на украинском.

Причина такого необычного явления обнаружилась через несколько минут. Ее, а вернее, его звали Остап Журибеда. Огромный, шумный, веселый, он вошел и тут же заполнил собой все небольшое пространство столовой. Он бродил вокруг Севрюгина, задевая столы и натыкаясь на табуреты, шевелил пышными усами, энергично жестикулировал, постоянно шутил и сам же громогласно смеялся над собственными остротами.

— От же ж я и говорю. Не ожидал, что к нам шпика, то есть контролера-то пришлют, — радостно заливался Журибеда, — ну и перепрограммировал трохи систему, чтоб было як дома. Но вы не журитесь, Константин Лазаревич, ежели щё, можно и обратно все законтрапупить.

— Не вздумайте! — испугался Севрюгин, в желудке которого настала такая мягкая и теплая благодать, какой он не испытывал уже очень давно. — А то напишу замечание!

— И то правда! — засмеялся Остап. — Я как запах борщечка учуял, сразу понял: наш человек приехал.

— А что, другие не возражают против национальной кухни? — поинтересовался Севрюгин, размышляя, не заказать ли еще рюмочку.

— Так же ж нет, почитай, никого. Гоги ребят подальше отослал. Старик Яков, Хенк и Тетка с дочкой копают колодец рядом с восточной стеной и сюда приходят только покемарить, а Пьетро и Баронет совсем далеко, у дальнего отрога. В лагере практически не показываются.

— Гоги? — переспросил Севрюгин, пытаясь представить, как же на самом деле выглядят эти Яковы и Хенки.

— Да Ауреол наш, Гогенгейм! Он ведь никак с Аделью сладить не может. А при всех скандалить неудобно.

— Она его невеста? — Севрюгину вспомнилась рыжеволосая красотка из восьмой палатки.

— Как же, невеста! Из пышного теста! — ухмыльнулся Журибеда. — Аспирантка она его, по левому борту. О как! А вы будто и не знаете, что доктор женат. Ха-ха! Наверное, все файлы перед проверкой-то перетряхнули, — тут он хитро подмигнул Севрюгину, шумно плюхнулся за соседний столик и принялся набирать заказ.

— Настукайте и мне пятьдесят граммов, — наконец решился Константин.

Напиваться он не собирался, но от украинца исходила такая разгульная бесшабашность, что одной рюмкой дело не ограничилось. Вскоре они перешли на «ты», и беседа стала еще более оживленной. Выяснилось, что в экспедиции каждый участник, кроме своих основных обязанностей, выполняет несколько дополнительных. Остап, палеонтолог по образованию, занимался также разведкой территорий и поиском других руин омни, но одновременно с этим был ответственным по кухне и поддерживал связь с двумя другими группами археологов. На рыжей Адели, помимо научных изысканий, висел мед- блок. Но больше всего Севрюгина поразил пилот О'Райли, который по основной профессии оказался экзобиологом. Причем Журибеда говорил о нем весьма уважительно и называл «светлой головой». На вопрос о юноше с необычной татуировкой Журибеда безнадежно махнул рукой.

— Полишка? Бедный хлопчик. Сын нашего атамана. В компьютерах шарит — будь здоров, но вот ИНФлюэнция его, да и батькины причуды…

— Неужто родной сын? — подался вперед Севрюгин.

— Та ни — приемный. В том-то и беда, — Остап поднял рюмку, повертел в коротких пальцах, поставил на стол. — Жинка Гогина его в Зоне подобрала. Полин супругу доктора за мать считает. Лететь, говорят, не хотел. Но отец остаться не позволил.

— Прямо чудовище какое-то, — хмыкнул Севрюгин, вспоминая рассерженного бородача.

— Да как сказать, — Журибеда покачал большой белобрысой головой. — Гоги, конечно, человек непростой. Что называется, «с прошлым». Здесь ты лучше меня, наверное, знаешь. А специалист он, каких мало — это точно!

То, что на предложение Остапа «заспивати» ему удалось ответить вежливым отказом и пойти-таки спать, Севрюгин всерьез считал большим личным достижением. Когда он наконец выбрался из столовой, подгоняемый протяжным «Горела сосна…», ослепительный полдень давно уже смягчил свой нестерпимый блеск и склонялся в сторону ясного, бархатного вечера. Из темной киновари леса доносились веселые голоса. Очевидно, это загадочные Яковы и Хенки возвращались «кемарить» в лагерь прямиком из колодца. Севрюгин хотел было остаться и посмотреть на этих чудных зверей, но потом решил, что здоровый крепкий сон сейчас куда важнее новых впечатлений.

Когда Константин очнулся, помещение заливал странный зеленоватый свет. Он проникал сквозь распахнутый настежь вход. «Становлюсь похожим на местных обитателей. Забываю дверь за собой прикрыть», — сокрушенно подумал Севрюгин. Странное дело, голова у него совсем не болела. Это было даже как-то обидно, учитывая, какое количество «Первопрестольной» они с Остапом уговорили. Константин шагнул наружу и тут же почувствовал легкое покалывание в левой ягодице. Значит, инъекция. Умная кровать оценила его состояние и оперативно разделалась с грядущим похмельем.

— Надо завести такую же дома, — проворчал Севрюгин. Направляясь по тропинке к обрыву, он безуспешно пытался вспомнить название местного спутника.

Источником сияния, как выяснилось, была вовсе не луна. Светился океан. Тысячи фосфоресцирующих морских организмов поднимались на поверхность. Светляков становилось все больше, и вот от самого крупного скопления огней отделился и устремился к небу светящийся шар цвета спелого лимона. Чем выше возносилась сфера, тем слабее становилось свечение, но к небесам уже стартовали все новые и новые снаряды, наполненные лимонным огнем. У Севрюгина возникло ощущение, что он стал невольным свидетелем какого-то скрытого, запретного ритуала. При свете дня параллели с земными пейзажами напрашивались сами собой, но вот наступила тьма — и перед наблюдателем открылся истинный лик планеты. Словно все показания зондов и заключения комиссий о полном террасоответствии были фикцией.

Свет, источаемый огненными сферами, походил на искусственный, и от этого казалось, будто все вокруг: море, камни, растения и даже смутные громады дальних утесов — помещено в колоссальный ангар, эдакую титаническую съемочную площадку. Ассоциация получилась настолько убедительной, что Константин всерьез стал оглядываться вокруг в поисках нервного человека с рупором в руке: направо — узкая полоска скального уступа, едва поблескивает за рощей одолитовый бок катера; позади — светлая нить тропы, белеют крыши палаток; слева — плоский, лишенный почвы карниз, каменный фронтир между твердью и бездной. Севрюгин вздрогнул.

В отдалении, на самом краю обрыва, кто-то стоял. Меркнущее лимонное зарево едва освещало неподвижную фигуру, черный нарост, нарушающий равномерность пустынного берега. «Наверное, это кто-нибудь из археологов», — решил Константин. Он хотел окликнуть неизвестного собрата по ночным прогулкам, но отчего-то не решился, а вместо этого развернулся и едва ли не бегом двинулся к палаткам.

На сей раз полог он закрывал с особой тщательностью.

* * *
Раскоп представлял собой сложную систему углублений с ровными краями и четко обозначенными углами. На дне вместо базальтового основания располагалась необычная структура, больше всего напоминающая сеть окаменевших кровеносных артерий. В одной из выемок копошился Аркаша. Блестящая поверхность корпуса долговязого унибота оживилась тремя десятками манипуляторов. Каждая суставчатая конечность занималась своим делом, разрабатывая, зачищая и фотографируя срез на разных уровнях. Доктор Гогенгейм метался вокруг углубления, время от времени хищно бросаясь вниз, и отдавал короткие сердитые команды Полину. Мальчик расположился на краю выработки, спрятав свою пышную каштановую шевелюру под невероятных размеров соломенной шляпой. Перед молодым человеком плыли в воздухе светящиеся символы голографического интерфейса.

Поглощенные работой отец и сын не замечали присутствия Константина, и он медлил, не желая вмешиваться в процесс.

Солнце припекало. Над землей и скалами колыхалось мутное марево. В небе над раскопом лениво проплывали ящерицы.

Адель появилась неожиданно, словно из-под земли, а точнее, из ближайшей траншеи. В пользу этого говорила запыленная одежда. На плече девушки висел небрежно свернутый в трубку инженерный планшет экраном наружу. По поверхности тубы плыли стайки символов омни вперемешку с общеупотребимыми литерами лингво вульгарис — похоже, Адель занималась переводом.

— Работаете, мальчики? — девушка, милая, улыбчивая, веселая, словно и не было вчерашней истерики, остановилась на краю углубления и с любопытством посмотрела вниз. — Что-нибудь есть?

— Глухо, совершенно глухо! — из отверстия появилась взъерошенная шевелюра Гогенгейма. — Горизонты безмолвствуют. Никаких культурных отложений.

— А что основание?

— Ничего нового. Повторяющийся узор и те же маркировки, что и в других выработках. Сканирование по периметру выявляет несколько аномальных зон, но, судя по углу залегания и форме, это просто камни, — ученый отер выступивший на лбу пот. — Что-то жарковато сегодня…

— А ты без головного убора! Кепку опять в лагере оставил? — Адель уперла руки в бока. — Вот, бери пример с сына. Кстати! Полину пора принимать лекарство.

Остающийся до этого времени совершенно безучастным к разговору мальчик поднял голову.

— Я хочу напомнить гражданке Пастер, что она не приходится мне родственницей и ей должен быть совершенно безразличен мой рацион, — Полин говорил плавно и немного нараспев, словно готовил речь заранее.

— Я всего лишь выполняю обязанности врача в экспедиции, — Адель умоляюще посмотрела на Гогенгейма.

— Да, конечно, и поэтому живете в одной палатке с моим отцом. Он что, болен? — Полин поднялся на ноги, снял шляпу и теперь в упор смотрел на Адель. Худенький паренек и симпатичная загорелая девушка. Севрюгину подумалось, что не знай он правды, то принял бы их за брата и сестру.

— Нет, это ты болен! Злобная маленькая тварь! — Адель резко развернулась и бросилась к лесу.

Гогенгейм одним рывком выбрался из траншеи, подскочил к сыну, схватил за плечи, встряхнул.

— Немедленно догони гражданку Пастер и попроси прощения!

Мальчик не отвечал. Его голова опустилась на грудь, руки повисли вдоль туловища, словно механизм, приводящий в движение это хрупкое тело, неожиданно умер, не выдержав перегрузки. В яме отрывисто гудел Аркаша. Унибот оставил работу и беспокойно перебирал своими многофункциональными конечностями. Он понимал, что хозяевам плохо, но не умел помочь им.

— И не смей симулировать приступ! Я знаю все твои фокусы! — Гогенгейм еще сильнее тряхнул сына.

— Прекратить! — Севрюгин, не торопясь, приблизился.

Ученый вздрогнул и застыл, выпустив мальчика. Его лицо, еще минуту назад искаженное гневом, теперь выражало растерянность, будто весь негатив вдруг унесло ветром, точно крылатую ящерицу. Полин, напротив, полностью пришел в себя и с любопытством смотрел на нового знакомого.

— Это был лингво магнус, да?

— Самую малость, — Севрюгин поднял соломенную шляпу, протянул ее Полину. — Ступай в лагерь. Нам с твоим отцом нужно поговорить.

Паренек покорно направился в сторону карниза. Аркаша вопросительно гукнул, устремив сенсоры на Гогенгейма, но тот по-прежнему хранил молчание. Долговязый цилиндр резко взмахнул верхней группой манипуляторов, что вполне можно было расценить, как пожатие плечами, выбрался из траншеи и устремился вслед за мальчиком.

— Решили прочитать мне лекцию о семейном воспитании, гражданин надзиратель? — голос Гогенгейма был еще слаб, но явно ненадолго.

— Мог бы и прочитать. Но, честно говоря, я пришел совершенно по другому поводу. Нам с вами пора объясниться. Я не обижаюсь на то, что вы зачислили меня в подручные своего отца. Это ваше дело. Но я категорически не согласен с ошибками, которые вы допускаете при раскопках. Стратегия развития выработок и последовательность сканирования горизонтов говорит мне о том, что вы пользуетесь таблицами Монро. Я прав?

— Да, это так. Раскопки на Трио подтвердили состоятельность выкладок Монро, и потом… Постойте! Как вы узнали?..

— Очень прискорбно, Олли, что после стольких лет вы поверили этому англосаксонскому шарлатану. Да он не в состоянии отличить клинопись от огамического письма! Тот успех на Трио — обычное везение. А вы клюнули на раскрученную пустышку, как первокурсник. Черт побери, я ведь считал вас лучшим на потоке!

— Как вы меня назвали? Постойте-постойте… неужели… Профессор? Вы?!

— Теперь уже нет, — улыбнулся Севрюгин, — я больше не преподаю.

* * *
Они сидели на самом краю небольшого скального карниза. Далеко внизу волны штурмовали базальтовый бастион. Маленькая крылатая ящерица выбралась погреться на соседний валун, но тут же взлетела в воздух, испуганная присутствием людей. Константин приложил ладонь козырьком ко лбу и наблюдал, как порыв ветра подхватил и закружил рептилию.

— Значит, все-таки трансплантация, смена парадигмы? — Гогенгейм пристально разглядывал Севрюгина. Искал знакомые черты и не находил.

— Да, после пересадки мозга многие меняют имя и род занятий. Начать все заново — заманчивая перспектива! Вот я и решил: почему бы нет?

— Ты… вы воспользовались своим статусом? Или деньгами? Хотя что тут спрашивать, конечно, это статус. Значит, вы защитились?

— И теперь в экспедиции целых два научных светила, — рассмеялся Севрюгин. — Вас, как я понимаю, также можно поздравить с перерождением?

— Да, я решился совсем недавно, — Гогенгейм провел рукой по тонкому горизонтальному шраму, пересекающему лоб от виска до виска. — Отец не раз предлагал мне трансплантацию. Он ведь владеет несколькими клиниками для душевнобольных, поддерживает связь с онкологическими центрами, следит за статистикой катастроф. Ждет, когда созреют новые тела. Я не хотел получать вторую жизнь из его рук. И вот четыре года назад мой личный статус достиг требуемого уровня. Наверное, я так и не решился бы, но после слушаний в ученом совете меня ожидал подарок в виде инфаркта.

— Однако для трансплантации необходимо оформить кучу бумаг.

— В том-то и дело. Все уже было готово. Только подпиши. Пока я валялся в реанимации, папа уговорил Лизу подписать договор вместо меня.

— Лиза?

— Моя жена. Она католичка. Всегда осуждала отца, говорила, что он великий грешник. Бог знает как, но он ее уболтал. Мы с Лизой одногодки. Сейчас ей сто два и духовно, и физически. Лиза умирает, профессор. Там, на Земле. Я увез Полина, чтобы мальчик не видел этого. Наверное, он ненавидит меня.

— Надеюсь, что нет, — Севрюгин положил руку на плечо бородача. — Меня больше беспокоит ваше состояние, Ауреол.

— Со мной все в порядке. И кстати, что это мы все обо мне да обо мне? А как вы? Я ожидал отцовского надзирателя, а встретил своего учителя. Но вопрос остается открытым. Зачем вы здесь, профессор?

— Вы еще не догадались? Дело в последних отчетах с Кетро.

— Аборигены! — Гогенгейм хлопнул себя по лбу. — Задержка в полтора месяца делает свое дело. Для нас эта информация уже устарела. Значит, вы — контактер. Вынужден вас огорчить, друг мой. Наши надежды не оправдались. О'Райли провел ряд тестов и — это не омни.

— Вы доверяете мнению лоста? — при воспоминании о краснолицем пилоте Севрюгин с трудом подавил волну неприязни.

— Он не всегда был лостом. В свое время Кулх подавал большие надежды. Его крах — дело рук отца.

— Вот как?

— О'Райли увел у Филиппа женщину.

— Смельчак!

— Безумец. Злить самого могущественного ревнивца на Земле — еще то развлечение.

— Могущество пришло к Филиппу не вдруг. В конце концов, он дал миру ретротех.

— Мне ли не знать, — усмехнулся Гогенгейм. — Когда отец начинал, ему никто не верил. Восстановить прошлое, чтобы создать будущее! Это же надо! А он продолжал вкладывать огромные суммы в ретро-разработки.

— Кажется, первый центр исследований был где-то на Филиппинах?

— Да. Сеть суперкомпьютеров и горстка энтузиастов. Мне тогда исполнилось семь лет. Первой ласточкой стал синтез шторм-глаза, камня, предсказывающего морские бури. Доходы от продаж быстро покрыли большую часть расходов на производство. Предприятие все еще считалось убыточным, но вал открытий было уже не остановить. Ретротехнологии завладели миром.

— «Покупайте ретротех и познаете успех», — процитировал Севрюгин. — Помню, этот плакат висел за окном моего кабинета. Но мне кажется, что по-настоящему серьезное влияние ретротехнологи получили с открытием омни.

— Да, раскопки в Антарктиде. Отец радовался, как ребенок. Кажется, даже плакал, а потом сварил свою шапку и съел ее при всех.

— Он с кем-то поспорил? — догадался Севрюгин.

— Точно! Отец поспорил с дедом, что раскопки на ледяном материке ничего не дадут, и проиграл.

— Ваш дед. Я мало что знаю о нем.

— Темная и непостижимая личность. Говорят, это он подал идею ретротеха отцу и первое время спонсировал проект. Я его совершенно не помню. Серьезные разработки в области языков начались после антарктических успехов, но то, как быстро они вросли в общество, говорит о том, что база готовилась очень давно. И отец этим не занимался. Я точно знаю. Думаю, лингва калкулос и лингва магнус — разработки деда, а значит, он самый древний адепт Искусства из ныне живущих.

— Я слышал, он погиб при пожаре на межконтинентальном экспрессе.

— Сомнительно, весьма сомнительно. Если вы читали отчеты об этом событии, то не могли не обратить внимания на так называемый феномен «пятого вагона». Когда в результате разрыва кабеля в двухсотом пролете произошло возгорание, и состав в буквальном смысле завис над Беринговым проливом, ближе всего к аварийным лифтам 201-й опоры оказался шестой вагон. Но там началась паника, люди обезумели от дыма и принялись метаться и раскачивать состав. То же самое произошло во всех остальных вагонах, кроме пятого. Пассажиры в нем действовали на удивление четко и слаженно. Разгерметизировали окна и, словно на учениях, аккуратно выбрались на консольный проезд, предназначенный для обходчиков, дошли по нему до лифтов и спустились вниз, где их ожидали спасательные униботы. Потом выжившие свидетельствовали, что ими управлял некий голос, который большинство приняли за божественное наставление.

— Вы полагаете, что кто-то применял там лингва магнус?

— Я мало подкован в хтонической лингвистике, но видел в Антарктиде, как отец на простейшем жаргонном вульгарис легко управляется с сотней рабочих.

— Значит, вы считаете, что Теофраст Гогенгейм выжил?

— Я почти уверен в этом.

В этот день Севрюгин так и не увидел аборигенов. Сначала они с Гогенгеймом отправились в лагерь смотреть отснятые материалы. Потом настало время обеда, а затем небольшой экскурсии по окрестностям. Оказалось, что помимо двухместного «Финна» экспедиция укомплектована большим грузовым катером «Кухулин». Вечером Севрюгина ждала встреча с остальными членами экспедиции. Константин наконец познакомился с пресловутыми Яковами и Хенками, которые оказались веселыми и дружелюбными молодыми людьми. На закате к ним присоединился Остап. Он привез археологов от дальней стены. Явился непривычно бледный О'Райли. Последней пришла мрачная, заплаканная Адель. Все желали посмотреть на гостя с Земли.

Журибеда приготовил удивительно вкусный шашлык. Поджарый, загорелый Пьетро принес из палатки кальян, мастерски раскурил его, и вскоре над биваком заколыхались сизые ленты ароматного дыма.

— Я считаю, что леи — живые существа или, возможно, сложные механизмы, — убежденно говорил Пьетро. — Какова вероятность того, что на конце каждого подпространственного туннеля окажется терраподобное тело? Правильно, никакой! Значит, нас изначально вели к подходящему шарику.

— Недоказуемо, — усмехнулся Журибеда, — в Антарктиде была найдена и дешифрована схема лей. Координаты входов и выходов совпали. Скорее всего, омни проложили эти магистрали для собственных нужд.

— Это значит, что они дышали кислородом. Тогда зачем им купола в кратерах? Один-единственный город на всю планету — и тот под колпаком. Ничего странного не находишь?

— А щё тут странного? Вот мы, воздуходышащие приматы, знаем о туннелях в космосе больше полувека. Кетро была открыта тридцать семь рокив назад. И де тут колонисты, де города да майданы? Чуешь, чи ни?

— Никто из ведущих специалистов не рискнул покинуть Землю ради призрачной мечты, — прервал словоизлияния Остапа Гогенгейм. — Желание комфорта пересилило стремление к новым горизонтам.

— Дело не только в этом, — осторожно возразил Севрюгин. — Освоение миров лей оказалось невыгодным. Затраты на перелет велики, поэтапный контроль невозможен из-за отсутствия связи, риски огромны. Человек с высоким статусом никогда не пойдет на такую авантюру.

— Мечта иссякла, — вздохнул Пьетро.

— Может, и так. Но факт остается фактом: шагнуть в неизвестность готовы неблагонадежные люди с низким статусом. И даже их недостаточно, чтобы осуществить планомерную (читай — выгодную) колонизацию.

— Но попытки предпринимались.

— Само собой, например, исход Аарона на Дуо.

— Верно, Аарон Розенберг, папин партнер по шахматам. — Гогенгейм поднял голову и некоторое время молча смотрел на звезды, вспоминая. — Он обладал удивительными способностями оратора, мотался по зонам отчуждения для статуса ниже восемнадцати и проповедовал. Говорил о новых горизонтах, о земле за небом. По сути, ничего экстраординарного, старая истина в новой обложке, но как он это делал!

Одним словом, ему удалось вдохновить массу народа. Пока Аарон разъезжал по резервациям, его люди на лунных верфях строили целый флот из трех чудовищных ковчегов и двух десятков кораблей поменьше. Исход длился четыре года. Ожидающие старта колонисты заполнили все гостиницы Ночной Странницы. Сам Розенберг летел на флагмане «Айзек» с женой и двумя дочерьми. Вместе с ним к новому дому среди звезд отправлялись десять тысяч человек руководящей элиты со статусом не ниже восьмидесяти — те, кто должен был осуществлять контроль на местах, инженеры, экономисты, административный аппарат и небольшая личная армия.

Журибеда передал Гогенгейму кальян, и тот сделал несколько больших затяжек, окутавшись клубами дыма, точно джинн.

— И в конце концов антиобщественное начало в лостах возобладало над мечтами о новом доме. Проект Аарона лопнул, как мыльный пузырь, — хмыкнул Пьетро.

— У вас хорошая память, гражданин Симонелли, — Гогенгейм резко дернул подбородком. — Но это всего лишь официальная версия властей, почерпнутая вами из Сети. И она совершенно не верна.

Пьетро смущенно опустил голову.

— Розенберг был умница, светлая голова, и, конечно же, он предполагал неизбежные беспорядки. Задолго до старта он полностью оплатил и получил дистанционный прогноз на пятьдесят лет развития колонии у лондонского филиала «Ретротеха». Все экстремумы возможной социальной нестабильности были просчитаны с долей погрешности в несколько дней. Благодаря этому первые три кризиса в колонии удалось преодолеть. Один из сценариев четвертой волны беспорядков предполагался как сочетание бунта низов и заговора управленцев с целью захвата власти. Это и случилось, но чуть раньше произошло незапланированное событие. В результате крупного извержения вулкана на другом континенте Дуо маршрут миграции местного эквивалента птиц сместился и прошел над колонизированной территорией. Разразилась эпидемия. Силы, брошенные на борьбу с неожиданной напастью, оказались как раз той малостью, которой не хватило, чтобы предотвратить грядущую катастрофу.

— Что же произошло дальше? — рыжая аспирантка забыла о своем мрачном настроении и, затаив дыхание, глядела на Гогенгейма.

— Сначала революция, а потом бунт. Заговорщики не сумели удержать власть, и лосты захватили все системы. Семья Розенберга погибла, он сам бежал на орбиту и отдал приказ об уничтожении всех кораблей, но, прежде чем взорвать себя, отправил с борта «Айзека» автобот с записями охранных систем колонии и его собственным отчетом, который заканчивался словами…

— «Новые горизонты — это дым и пыль на ветру, мечты о звездах несут одну лишь скорбь. Нет ничего лучше родного дома».

Гогенгейм удивленно посмотрел на Севрюгина:

— Как? Вы тоже читали отчет?

— Я получил его первым. Мы тогда производили эксперимент по прослушиванию лей в рамках программы «Контакт», и автобот Розенберга вышел прямо на нас.

— Сволочи, какие же сволочи! — губы Адели дрожали, глаза снова наполнились слезами, так что ее сразу же захотелось утешить. — Детей-то за что?!

— Лосты геть! — гаркнул Журибеда, но тут же осекся, увидев, как изменилось лицо О'Райли.

— Ну, довольно о грустном, — Гогенгейм повернулся к Севрюгину. — Помнится, вы отменно играли на гитаре. Не хотите ли смахнуть пыль с инструмента?

Константин сначала отнекивался, играл вяло, а потом втянулся. Исполнил пару совершенно замшелых хитов, а затем перешел к песням собственного сочинения. Он словно поймал некий ритм: песня, отдых, кальян, чай, песня… Археологи хлопали в ладоши, подбадривали его радостными криками. И он играл, играл, а звездная вечность безмолвно плыла над белыми крышами палаток, над алым бутоном костра, над океаном…

* * *
Утренняя встреча с О'Райли была полна взаимного раскаяния. Трезвый, гладко выбритый и как будто даже слегка похудевший пилот-биолог являл резкий контраст своей брутальной ипостаси. Ирландец, облаченный в свободные белые одежды, вел контактера вдоль обрыва, точно какой-нибудь херувим-переросток из старинной двумерной комедии.

— Мы не летаем над деревней, — объяснил О'Райли, когда поток извинений наконец иссяк, — не хотим их пугать, так что придется немного пройтись.

По дороге к ним присоединились Полин с Аркашей. Оказалось, что Гогенгейм сегодня работает в лаборатории и копать не будет. «Очевидно, решил пересмотреть стратегию выработок», — не без торжества подумал Севрюгин.

— Скажите, профессор, а как вы собираетесь контактировать? — Полин откинул со лба нечесаную челку, демонстрируя веснушчатые щеки, курносый нос и любопытные зеленые глаза.

— Поговорю с ними, послушаю, — с легкой руки Остапа прозвище «Профессор» прилепилось к Константину намертво, и он до сих пор не мог понять, нравится ему это или нет.

— Вот так запросто поговорите? Как со мной?

— Нет, как с тобой, боюсь, не выйдет.

— Вы снова будете использовать лингва магнус! — догадался Полин. — Но я думал, что этот язык создали для того, чтобы подчинять.

— У Искусства множество ипостасей. Владеющий лингва магнус может понимать как простейшие языки примитивных живых существ, так и сложные коммуникации устаревших лингвосистем Земли. А еще с помощью Искусства можно лечить болезни и управлять своим организмом. Например, я могу остановить свое сердце…

— Нет-нет, сердце не надо! — парень испуганно заморгал, и некоторое время они шагали молча. Полин, как видно, о чем-то размышлял и, наконец решившись, дернул Севрюгина за рукав. — А я… я смогу научиться?

— Сможешь, но только это очень долгий процесс. Я изучаю Искусство сорок лет.

— Сорок лет! — восхитился Полин.

— Уйма времени! — хмыкнул О'Райли. — Сколько пива можно было выпить!

Севрюгин задумчиво посмотрел на ухмыляющегося ирландца.

— Давным-давно я придумал для своего сына историю о печальном ангеле, исполняющем желания. Он был заточен в башне из слоновой кости, посреди заколдованного моря. Ужасные шторма и жуткие чудовища ждали дерзнувшего пересечь зачарованные воды. И все же люди шли к ангелу на больших кораблях и маленьких лодчонках. Коварная стихия поглощала смельчаков, и лишь немногие возвращались назад.

— Грустная история, — протянул Полин. — Она понравилась вашему сыну?

— Нет. Он сказал, что люди, плывущие к ангелу — глупцы. А глупцов не жалко. Я спросил, почему он так решил, и сын ответил: решение, мол, лежит на поверхности. Если башню из слоновой кости не могут сокрушить ни волны, ни магические ветра, то надо построить мост из того же материала, чтобы люди могли ходить по нему к ангелу хоть десять раз на дню.

— Умный парень. И что же дальше? — в голосе О'Райли пропал оттенок сарказма и наметилась заинтересованность.

— Дальше мне пришлось дополнить сказку. А потом я серьезно задумался над словами моего мальчика. Я взглянул на свою жизнь и понял, что раз за разом отправляюсь к башне ангела на утлой лодочке и лишь удача позволяет мне выбраться обратно на берег. Я больше не желал быть глупцом и начал возводить мосты.

* * *
Узкая тропа привела их на край неглубокого оврага. Внизу сгрудилось несколько хижин, напоминающих перевернутые гнезда.

— Они смирные и очень доверчивые, — улыбнулся биолог. — Вон- вон, смотрите!

Одно из жилищ зашаталось, и на свет выбрался абориген. Он совершенно по-человечески потянулся и принялся оглядываться по сторонам. Заметив людей, существо издало нечто похожее на птичий щебет и направилось в их сторону.

— Гогенгейм называет их «элоями», но я предпочитаю «хэндши» от английского «hand shake», — сказал О'Райли и зачем-то принялся вытирать ладони о шорты.

Тем временем элой приблизился и протянул лапку. Ирландец осторожно взял маленькую четырехпалую ладошку чужого и мягко пожал.

— Видите, — указал О'Райли, — у них действительно два противостоящих пальца крепче и длиннее, чем у нас, эдакие щипцы. А два верхних — тоньше и слабее.

Пока краснолицый биолог демонстрировал Севрюгину особенности строения кисти их нового знакомого, элой стоял совершенно спокойно, словно такие процедуры проделывались регулярно. Когда его отпустили, малыш подошел к Севрюгину и ритуал рукопожатия повторился. Дальше настала очередь Полина, а вот на Аркашу пушистое создание никакого внимания не обратило.

— Биоценоз кратера крайне беден, и в этом спасение хэндшей, — продолжал рассказывать пилот. — На вершине трофической цепи — крылатые ящерицы. Все остальные обитатели долины еще меньше и безобиднее. Что до наших пушистиков, то они травоядные. Там, за стеной, — биолог указал на скальный гребень, торчащий из красной лесной поросли, — полно хищных тварей. Но, слава богу, здесь они не водятся.

— А вот гражданка Пастер утверждает, что видела на берегу огромного черного человека, — засмеялся Полин. Севрюгин вздрогнул.

Тем временем дома-гнезда зашевелились. Из-под них выбирались проснувшиеся элой.

— Кролики! — воскликнул Полин. — Они похожи на кроликов!

— Действительно, что-то есть, — усмехнулся Севрюгин. — Постойте-ка, мне кажется или…

— А-а, вы заметили? — О'Райли приблизился к стайке туземцев, поднял одного на руки и перенес к людям. — Вот пара нашего знакомого. Полная идентичность.

— Близнецы? — Константин с интересом разглядывал совершенно одинаковых малышей.

— Как и все жители деревни.

— Вы берете их на руки. Не боитесь подхватить какую-нибудь специфическую хворь? — Константин повернулся к О'Райли.

— Я проверял раз сто. Хэндшей отличает какая-то неправдоподобная стерильность. В их шерсти даже паразитов нет. И потом, держать их на руках крайне приятно. Точно обнимаешь самую добрую в мире кошку.

— Что ж, пора приступать к работе, — Севрюгин опустился на землю перед элоями. — По-видимому, мне придется устраивать сеанс сразу с двумя особями. Кулх, не могли бы вы как-то выделить наших новых знакомых из числа прочих?

О'Райли порылся в карманах и вытянул на свет божий обширный носовой платок, раскрашенный в цвета британского флага, поднатужился, разорвал его на два равных куска и принялся повязывать получившиеся полоски на шеи элоев. На укоризненный взгляд Севрюгина он только пожал плечами:

— Больше ничего нет под рукой.

— Вы были правы, профессор. Монро — шарлатан. Мы изменили направление выработок, и вот, — Гогенгейм извлек из нагрудного кармана небольшую изящную статуэтку. Миниатюрный элой казался живым. Неведомый мастер в точности передал пропорции маленького гибкого тела. Корпус туземца был слегка наклонен вперед, ноги чуть согнуты в коленях, а правая рука протянута для рукопожатия.

— Восхитительно! И к тому же это подтверждает версию О'Райли. Омни никогда не создавали своих изображений.

— Верно, насколько нам известно, это противоречило определенным этическим принципам, заложенным в основе их цивилизации. Зато все окружающее они копировали с маниакальной скрупулезностью, — Гогенгейм взял у Севрюгина статуэтку и спрятал ее в карман. — А что же ваши исследования, друг мой? Вы пропадаете в поселке уже третий день. Вам удалось разобраться в языке туземцев?

— И да, и нет. Я столкнулся с необычной аномалией. Если коротко, то язык, на котором говорят хэндши, весьма примитивен, он напоминает коммуникативные системы первобытных племен Земли. Но иногда в разговоре элоев проскакивают обороты и слова конструктивно сложные, свойственные цивилизации с высоким уровнем развития. Причем туземцы используют эти качественно иные лингвистические формы только в крайнем случае и с большой неохотой. Я думаю, необычные для элоев слова и выражения — следствие контакта с омни.

— А как насчет религии?

— Я уловил некий намек на культ, по всей видимости, связанный со смертью. На языке туземцев это звучит как «Зов Темного Друга».

— Какой-нибудь мрачный дух? Демон-проводник, вроде эллинского Таната?

— Сложно сказать. Это может быть персонификация одной из сил природы. Например, грозы или, скажем, моря.

— Не исключено. Вы заметили, что вокруг лагеря нет захоронений и останков умерших элоев? Так вот, мы голову себе сломали, разыскивая нечто подобное, пока не догадались изучить дно под обрывом.

— Они были там?

— Да, черт возьми. Множество костей, застрявших между скал и лежащих на дне.

— И все же это ничего не доказывает, — вздохнул Севрюгин, вспоминая свою первую ночь на Кетро и зловещий черный силуэт над обрывом.

— А как там наши близнецы? Вы не слишком замучили их лингво магнус?

— О, они в полном порядке. Я назвал их Вилли и Be.

С каждым днем, проведенным на планете элоев, Севрюгин все больше врастал в быт экспедиции. Он привык просыпаться затемно, завтракать со всеми, а потом вечером сидеть у костра с гитарой и кальяном. Гогенгейм даже шутил, что теперь у Константина тоже есть двойная профессия — контактер-музыкант.

Он регулярно бывал в деревне. Вилли и Be приучились встречать человека у входа в поселок. Правда, диалог с пушистыми аборигенами так и не получил развития. Севрюгин начал подумывать о том, чтобы покинуть Кетро.

Наконец он решился разделить близнецов, предположив, что кратковременная изоляция позволит выявить скрытый потенциал в одном из подопытных. До этого он уже пробовал отделять Вилли и Be от группы, но те оставались неизменно спокойны, что также выглядело необычно.

День выдался чрезвычайно жарким. Даже ящерицы, которые благосклонно относились к теплой погоде, не кружили в воздухе, скрываясь от зноя в тени расщелин и под пологом красного леса. Над блекло-зеленым горизонтом медленно и величаво плыли колоссальные башни кучевых облаков.

Для эксперимента Константин выбрал Вилли (за несколько дней регулярных диалогов с пушистыми хэндшами Севрюгин научился различать близнецов): он казался более расположенным к общению, чем брат.

Исполнив неизменный ритуал рукопожатия, контактер подхватил Вилли и понес его вдоль обрыва в направлении лагеря археологов. Элой молчал, удобно устроившись на руках Константина, а его мягкий короткий мех приятно щекотал кожу человека.

Добравшись до небольшого карниза, с которого уже можно было видеть белые крыши палаток экспедиции, Севрюгин остановился, ссадил элоя на землю и достал из нагрудного кармана оранжевый конвертик мобильного кабинета. Константин активировал распаковку, с нетерпением дожидаясь, пока спасительная тень тента укроет его от обжигающего внимания местного светила. Вскоре к его услугам было все необходимое для проведения исследований. Контактер с головой погрузился в работу.

— Буря, профессор. Будет буря! — Севрюгин поднял голову, прерывая медитацию. От лагеря вдоль обрыва к нему бежал О'Райли.

Константин вышел из-под тента с Вилли на руках, запустил компрессию кабинета. Вечернее небо, нежно-лазоревое над головой и пастельно-розовое над морем, ближе к горизонту насыщалось алым, словно невидимый божественный художник, поддавшись внезапному порыву, решил написать закат не красками, но собственной кровью. И там, где пролился этот ихор, пространство вздыбилось тяжкими утесами огромных грозовых туч. Подолы этих невозможных, чудовищных фигур окрашивал тревожный багрянец, тело зияло темной синевой и лишь верхушки были девственно белы. Рыжий витязь солнца тонул в океане, посылая в довлеющие громады сонмы копий-лучей. Его неистовая огненная ярость боролась с мрачной мощью грозы. От этой борьбы, этой битвы небесных сил, воды внизу наполнились багровыми призраками и блуждающими тенями.

— Пойдемте, надо укрепить лагерь и укрыть униботы. — О'Райли махнул рукой в сторону палаток.

— Но мне нужно отнести Вилли обратно в деревню.

— Не успеете, шторм идет слишком быстро. Придется этому малышу немного погостить у нас.

Ирландец не ошибся. Они едва успели закрепить «Финн» и «Кухулин», как первые капли дождя забарабанили по корпусам униботов. Когда Севрюгин и О'Райли достигли лагеря, лило уже вовсю.

Над палатками и костровым местом возвышался защитный купол. Сквозь него можно было различить тени археологов и оранжевый росчерк открытого огня. Мокрый насквозь, Константин протиснулся через мембрану входа вслед за ирландцем, подошел к костру, с удовольствием подставляя руки языкам пламени. И тут буря наконец достигла побережья.

Было слышно, как могучий порыв штормового ветра тяжко ударил в скалистую стену. Потом еще и еще раз. А затем небо над головами притихших людей вспыхнуло и раскололось. Согласные с грозовой артиллерией армии дождевых капель штурмовали купол.

Неунывающий Журибеда приготовил для притихших археологов ароматный глинтвейн и уже собирался угостить пряным варевом намокшего элоя. Но Севрюгин вовремя отнял туземца у радушного повара, посадил малыша к себе на колени и принялся расчесывать свалявшийся мех.

Прошло не менее двух часов, прежде чем громовые раскаты начали стихать, удаляясь в сторону материка. Люди оживились: кто-то позвал Остапа, требуя добавки, Пьетро отправился в палатку за кальяном, а О'Райли, к всеобщему удивлению, извлек из кармана потрепанную губную гармошку и принялся наигрывать на ней какой-то веселый ирландский мотивчик.

Неожиданно Вилли издал странную переливчатую трель, а потом его маленькое тельце выгнулось дугой и забилось в руках Севрюгина.

— Неужто это моя чертова музыка? — О'Райли отбросил инструмент и подскочил к Константину, помогая тому удержать рвущегося из рук элоя. Остальные участники экспедиции сгрудились вокруг контактера.

— Нет, Кулх, вы здесь ни при чем, — Константин несколько раз резко выдохнул, а затем сделал глубокий вдох и неожиданно издал странный вибрирующий звук, заставивший всех отступить на шаг назад.

Подчиняясь голосу Константина, Вилли перестал дрожать и что- то ответил на своем щебечущем языке.

— У туземцев что-то происходит, — контактер поднял голову, обвел взглядом археологов, выискивая Гогенгейма. — Мы были не правы насчет Темного Друга. Это не дух, не сила природы, это живое существо, и сейчас оно там, в деревне!

— Я говорила вам! Я видела его! — Адель подалась вперед. — Надо идти туда, спасать элоев!

— Верно! — Полин, кажется, впервые согласился с рыжей аспиранткой.

— Постойте! А кто сказал, что им нужна помощь? — возразил Пьетро. — Мы не знаем, что это за существо. Возможно, оно как-то связано с туземцами.

— Конечно, связано! Оно ими питается! Олли, что ты молчишь? — Адель с надеждой повернулась к Гогенгейму.

— Прекратить дебаты! — прогремел бородатый археолог. — Константин и О'Райли со мной. Остальные — из лагеря ни ногой! — он повернулся к Севрюгину. — Пойдемте, надо распаковать оружие.

* * *
Это был странный бег, будто во сне. Редкие вспышки молний на мгновение выхватывали из темноты легионы чудовищных теней, а затем все вновь погружалось во мрак. Слева глухо ворчали растревоженные волны, справа зловеще шумела чаща. Молнии подожгли несколько деревьев, но ливень сбил пламя, оставляя угли тлеть, и от этого казалось, что лес смотрит на людей сотнями злобных глаз. Севрюгин двигался замыкающим и старался удержать в круге света от налобного фонаря широкую спину О'Райли.

Они спустились в овраг элоев и не узнали деревню. Ветер давно унес утлые хижины, а дождь превратил утоптанную почву в грязное месиво. Маленьких аборигенов нигде не было видно. Люди принялись обходить то, что раньше было поселком.

— Может, они спрятались? — О'Райли указал в сторону леса. Гогенгейм на мгновение задумался, потом резко покачал головой.

— Нет. Идем к обрыву.

Севрюгин добрался до берега первым и тут же увидел туземцев. Элой сгрудились на самом краю пропасти. Благодаря своей светлой шерстке малыши были хорошо видны. Словно крошечное серебристое облако прижалось к скале. Луч фонарика осветил пушистые фигурки, прошелся по блестящим от влаги костяным наростам на головах туземцев, поднялся выше… Над застывшими, точно в трансе, жителями поселка возвышалось нечто черное, страшное. Струи дождя разбивались о неподвижную темную фигуру. Водяная пыль подобием ореола окутывала ночного гостя, и свет фонаря, отраженный миллионами брызг, порождал странные химеры. Севрюгину мерещились белесые выпученные бельма, ощеренная пасть в бахроме щупалец и множество острых, как иглы, зубов.

Существо на карнизе издало протяжный вой. В ответ ему раздалась слитная трель двух десятков голосов. Элой отвечали. Вскоре из общего хора выделился один голос, и Севрюгину показалось, что он узнал его. Неожиданно пришелец стремительно наклонился вперед, а когда разогнулся, в его руках-щупальцах была зажата белая фигурка.

Справа и слева от Константина возникли лучи фонариков. Из оврага выбирались О'Райли и Гогенгейм. Контактер закричал, пытаясь привлечь внимание товарищей, но не знал, слышат ли они его.

Тем временем монстр на обрыве развернулся спиной к людям, очевидно, намереваясь прыгнуть вниз. Константин вскинул винтовку, прицелился, но нажать на спуск не успел. Кто-то из археологов опередил его. К трем желтоватым лучам от налобных фонариков прибавился четвертый — ядовито-зеленый. Раскаленное копье с шипением преодолело пелену дождя и вонзилось в черную фигуру. Стремительная плавность движений пришельца нарушилась, он оступился на карнизе, на краткий миг застыл, словно задумавшись, и рухнул в пропасть.

— Ну как он, что-то изменилось? — в палатку вошел Гогенгейм.

— Сложно сказать, — Севрюгин поднял голову, устало посмотрел на ученого. Выглядел археолог неважно. Всклокоченный, грязный, глаза лихорадочно блестят.

С того момента, как ночной гость упал со скалы, унося с собой ре, прошло четыре часа. Вернувшись в лагерь, Севрюгин сразу отправился в медблок, куда Адель перенесла Вилли.

— Малыш долго не приходил в сознание, но его состояние странным образом менялось. Когда я пришел, Вилли перестал вырываться из рук, совершенно успокоился и принялся повторять, точно заклинание, некую фразу, которую я, как ни пытался, не мог расшифровать. А где-то с час назад он очнулся, открыл глаза, даже на койке сел и, знаете, так удивленно обвел все взглядом, точно спрашивал: «Куда это меня занесло?»

— А потом? — Гогенгейм присел на стул, извлек из кармана статуэтку элоя и принялся вертеть ее в руках.

— Уснул, — развел руками Севрюгин.

— Как вы думаете, что с ним произошло? Он ведь почувствовал появление чужого в деревне.

— Возможно, их с братом объединяла некая ментальная связь. У меня были знакомые близнецы на Земле. Так, знаете, до смешного доходило. Один поранит руку, а у другого раздражение на коже точно в том же месте, — Севрюгин вздохнул. — Правда, теперь уже ничего не узнать.

— Да, действительно. Теперь уже ничего не поделаешь, — Гогенгейм поднялся. — Я пойду, пожалуй. Спасибо за разъяснения, профессор. До встречи. — Полог сомкнулся за спиной археолога. На стуле осталась лежать забытая Гогенгеймом статуэтка.

* * *
О'Райли он нашел во дворе. Ирландец сидел у потухшего костра и мучил губную гармошку.

— Почему вы не спите, Кулх? — Севрюгин приблизился, разглядывая осунувшееся лицо пилота.

— Не могу уснуть. Все думаю, как бы пошло, если б я не выстрелил?

— Сейчас бесполезно об этом рассуждать. Я предлагаю вам заняться поисками.

— Гогенгейм не разрешает поднимать униботы в воздух, — мрачно сказал ирландец. — Да если бы и разрешил, какой в этом толк? Шторм бушевал всю ночь. Куда их отнесло, одному богу известно.

— Скажите, Кулх, — Севрюгин опустился на скамью рядом с ирландцем, — ваша одежда, она ведь из синтезатора?

— Конечно, — рассеянно отвечал О'Райли. — Мы везли с собой только сложные механизмы. Даже Бетти Бу, — он любовно погладил губную гармошку, — пересекала Вселенную в цифровом виде. Но к чему вы клоните?

— На вещах, полученных с помощью наносинтеза, всегда остается активная матрица деконструктора, и она фонит. Запеленговать такое излучение вполне возможно.

— О чем вы говорите?

— Платок на шее Be. Мы могли бы…

— Боже мой! А ведь вы правы!

— Но нам придется сканировать все побережье. Это прорва работы.

— Нет, не придется. Мы используем сенсоры корабля, просканируем прямо с орбиты!

След обнаружился почти сразу. Сначала Константин даже не поверил — так легко все у них получилось. Источник находился между лагерем и деревней элоев. Совсем рядом с тем местом, где контактер разбивал свой мобильный кабинет.

— Судя по данным бортового компьютера, сигнал исходит из этой точки, — удивленный О'Райли указал на неприметный участок скалы под ногами. — И он всего в трех метрах под поверхностью.

— Очевидно, там под камнем пустота. Возможно, пещера. Отойдите-ка в сторону, Кулх, — Севрюгин перевел винтовку в импульсный режим.

Скала поддалась не сразу. Сначала удары энергетического заступа просто крошили камень. Но вот базальтовую скалу расколола черная трещина. Последовавший за этим небольшой обвал открыл взглядам людей темнеющее отверстие лаза. Первым в дыру проник Севрюгин, за ним О'Райли.

Перед ними действительно открылась пещера. Луч фонаря осветил невысокий свод, ровную поверхность пола и уперся в противоположную стену.

— А здесь не слишком просторно, — Севрюгин сделал несколько шагов вглубь. — Вы чувствуете сквозняк? Скорее всего, у дальней стены есть выход наружу.

— Профессор, идите-ка сюда, — необычные нотки в голосе пилота заставили Севрюгина резко повернуться.

Оно сидело, опершись о стену и немного завалившись на левый бок. Огромное черное тело маслянисто поблескивало в лучах фонарей.

— Моя работа, — хрипло сказал О'Райли, указывая на страшную рану в корпусе существа. — Дырку от лучевой винтовки ни с чем не спутаешь. Смотрите, у него в лапе платок Be!

Севрюгин подошел поближе и вздрогнул. Правая рука монстра была поднята, словно чудовище просило милостыню. На широкой черной ладони синей бабочкой застыл обрывок британского флага.

— Но где же сам элой? — Севрюгин пересек комнату, осветил фонарем дальнюю стену, в которой, как он и предполагал, обнаружилось просторное отверстие. Константин быстро миновал короткий проход и едва успел отпрянуть. Туннель обрывался прямо в пропасть.

— Ничего удивительного, — усмехнулся О'Райли, когда Константин вернулся в пещеру и рассказал об увиденном, — видите, у этой твари присоски на лапах, а когти — самые настоящие крючья. Он ползал по стене так же легко, как мы расхаживаем у себя в гостиной. Но это не самое интересное, профессор. Пока вы осматривались, я взял пробы его тканей и обнаружил чертовски занятную вещь. Сейчас я не могу утверждать на сто процентов, для полной уверенности требуется лабораторный анализ, но думаю, что не проиграю, если поставлю ящик «Гиннесса» на то, что наш загадочный Темный Друг приходится отдаленным родственником Аркаше.

— Вы хотите сказать…

— Это биобот, черт подери! Не будь я Кулх О'Райли! Чужой биобот!

— Вот как? Что ж, думаю, мне стоит позвать остальных.

— Да-да, позовите. А я пока займусь нашим подопечным, — О Райли отвернулся к распростертому на земле телу.

Севрюгин выбрался на поверхность, радуясь тому, что ирландец увлекся неожиданным открытием.

В кармане Константина лежала белая кепка Ауреола Гогенгейма. Этот головной убор, аккуратно придавленный камнем, Севрюгин обнаружил на выходе из туннеля и теперь желал получить разъяснения у хозяина.

Лагерь по-прежнему спал. Утомленные бессонной ночью археологи получили заслуженный выходной. Контактер обогнул буйно разросшийся островок кустарника, скрывающий полоску каменистой пустоши, и нос к носу столкнулся с Аделью.

— Беда, профессор, у Полина приступ! — девушка буквально упала к нему на руки.

— Где он, гражданка Пастер?

— Недалеко от посадочной площадки. Выскочил на меня, глаза бешеные. «Спроси у меня что-нибудь!» — кричит и давай ругаться. Мы же с ним не ладим. Ну я и не выдержала, спросила: «Когда ж ты от меня отстанешь? Сколько можно?» А он: «Спасибо!» — и как затрясется, кровь из носа пошла.

Полин лежал на боку лицом к роще, в которой стояли катера. Запыхавшийся Севрюгин подбежал, приподнял хрупкое тело. Мальчик был жив, но очень плох. Его трясло, как в лихорадке. Из носа медленно вытекали темно-багровые капли. Полин открыл глаза и взглянул на Константина.

— Получилось, профессор. Получилось… — Севрюгин едва различил голос паренька.

— Что получилось, Полиша? Что получилось? — контактер, пачкая волосы в крови, приложил ухо к самому рту ребенка.

— Улететь, — прошептал Полин. И в то же мгновение с посадочной площадки стартовал унибот. Поблескивая одолитовым боком, маленький катер свечой уходил к облакам.

— Удивительно. Он сделал себе укол, — Адель подобрала с земли липучку одноразового инъектора. — Теперь все будет хорошо.

— Кто в катере? — Константин задрал голову.

— Это Олли. Он полетел на Землю, к жене. Сегодня ночью отбывает почтовый корабль с образцами, — девушка всхлипнула. — Когда он сказал, что улетает, я закатила ему скандал, потом разревелась. Олли обычно уступает, когда я плачу, или тоже начинает орать. А в этот раз был, словно ледышка, сказал: «Так надо», взял элоя на руки и пошел.

— Он что, забрал Вилли?!

— Нет, он взял того, другого. Всю ночь искал. Вернулся грязный, одежда разорвана, кепку где-то посеял, а в руках этот пушистый малыш. Он потом еще выходил ненадолго. Сказал, что хочет с вами попрощаться. Так значит, Олли вам ничего не сказал?

— Подождите здесь минутку, — Севрюгин оставил Полина на попечение рыжей аспирантки, а сам двинулся к посадочной площадке.

Буря не пощадила рощу. Несколько деревьев лежало на земле. Бетонная поверхность стартового поля была сплошь покрыта сломанными ветвями и листвой. Лишь пространство, где раньше стоял «Финн», оставалось девственно чистым. Большой унибот «Кухулин» возвышался чуть поодаль. Он остался безучастным к ударам стихии.

На фоне окрашенного в темно-зеленый цвет корпуса «Кухулина» бледным обелиском маячила долговязая фигура Аркаши. Все многочисленные манипуляторы уникального автобота торчали из корпуса, и в них, словно муха в объятиях паука, висел Остап Журибеда.

* * *
— Не все ли равно, какую политическую или криминальную силу он представляет? — Севрюгин почесал за ухом проснувшегося элоя, малыш довольно замурлыкал. — Шпионы — неотъемлемая часть человеческого общества. Теперь Остап останется без работы. Проколовшийся агент никому не нужен.

— Он следил за Олли? — Адель аккуратно прикрепила датчики диагноста к вискам Полина, запустила сканирование.

— Не только за ним. Он контролировал ход раскопок. Не секрет, что многие центры прогнозов по всему миру возлагали большие надежды на этот год в области судьбоносных открытий. Вот Остапа и запустили в экспедицию, точно щуку в тихую заводь. Очень жаль. Как повар — он просто гений.

— Боже мой, профессор, вы только посмотрите! — Адель показала Севрюгину планшет с данными сканирования Полина.

— Микропроцессоры, накопители, прочая мерзость — у него не голова, а какой-то склад запрещенного оборудования. Впервые такое вижу, — присвистнул контактер.

— А я — нет! — в медблок шагнул О'Райли. — В зонах отчуждения такое часто можно встретить. Их называют «спящие принцессы», бедолаг используют в качестве расчетных узлов для работы казино и клубов. Эдакий суперкомпьютер на ножках. Одна проблема — текучесть кадров. Когда я работал в Бристольском порту, мы регулярно их вылавливали. Инсульт, кровоизлияние в мозг — такие у них профессиональные заболевания.

— Что же привело его на площадку? — Севрюгин повернулся к Полину.

— Отца спасал, — очнувшийся паренек поднялся на локте. — Я уже сломанным был, когда мама меня из Зоны забрала. Пришлось заменить часть мозга искусственной матрицей. Остап откуда-то об этом узнал. Он меня хакнул.

— Хакнул?

— Взломал защиту, захватил контроль. Система лагеря прозрачна. В ней ничего скрыть нельзя, даже на личных компах. Ему нужен был надежный накопитель информации.

— Аркаша! Только ты можешь общаться с ним, — догадался Севрюгин.

— В яблочко, — Полин слабо улыбнулся. — Он использовал моего одолитового дружка, чтобы воровать и хранить информацию о раскопках.

Остап нас сегодня рано поднял, отправил на площадку готовить «Финн» к вылету. Там деревья упали, веток навалило. Мы пришли, а Остап отца под прицелом держит… Журибеда контроль ослабил, вот я и велел Аркаше держать его. Мне надо было отключиться, иначе он опять бы меня захватил, и тогда отцу несдобровать. Понимаете?

— Понимаю, ты спровоцировал у себя приступ с помощью гражданки Пастер, — Севрюгин удивленно смотрел на паренька. — Ты настоящий герой, Полин!

«Итак, все кончилось хорошо, — размышлял Севрюгин, разглядывая стоящую на столе статуэтку элоя. — Пескари мирно плещутся в заводях, а хищник пойман и щелкает зубами в садке». Одна мысль не давала покоя контактеру: щука реагирует только на движение.

* * *
Севрюгин откинул полог и вышел наружу. За три недели, проведенные на раскопе, он успел загореть и обзавестись изрядной щетиной, совсем как настоящий археолог. Константин поежился и воровато огляделся вокруг. Никого. Палатки безмолвствовали. В воздухе, скрадывая очертания предметов, висели белесые ширмы тумана. В предрассветном мраке едва заметно розовели угли костра, вырастали из серой мути тени пустых скамеек.

Севрюгин прислушался. Тишина казалась идеальной. Словно невидимый ночной гость пришел и похитил все звуки. Но океан был рядом. Константин чувствовал его и пошел за этим ощущением. Он неплохо изучил окрестности лагеря и теперь уверенно спускался к обрыву. Добравшись до карниза, Севрюгин двинулся вдоль него, наблюдая за тем, как река тумана медленно опрокидывается в пропасть.

Вилли спал сидя, скрестив руки на груди. Он выглядел точно так же, как в первый день знакомства. Похоже, решение отнести его к соплеменникам было правильным. Юнион Джек на шее туземца сильно истрепался за эти дни. Константин осторожно взял аборигена на руки и понес к берегу.

Вилли проснулся, когда Севрюгин усадил его на камень перед собой. Элой тут же пришел в себя и протянул лапку для приветствия. Константин взял ладошку Вилли, аккуратно разжал пальцы-щипцы и утвердил в них свое запястье, повернув руку ладонью вверх.

Малыш издал странную переливчатую трель, непохожую на его обычное бормотание. Его тонкие, отстоящие пальцы невесомо прикоснулись к человеческой коже, прошлись по ней, задерживаясь у выступающих вен, наконец остановились там, где кисть соединялась с предплечьем. Севрюгин почувствовал легкий укол, и тут же мир вокруг начал гаснуть.

Филипп Гогенгейм, бессменный владелец «Ретротех Технолоджиз», ворвался в свой кабинет и подмигнул бледной, как мел, секретарше.

— Где он? — со стороны это могло показаться смешным: хрупкий, субтильный юноша, почти мальчик, в строгом деловом костюме — самый старый и самый богатый человек на земле.

Девушка указала на соседнюю дверь. Там располагалась комната для медитаций.

— Что было? — отрывисто бросил Филипп.

— Сначала он принялся верещать. Громко так, пронзительно, а потом, представляете, вас потребовал. «Что значит на совещании?! Незамедлительно вызвать сюда!» — процитировала она.

— Как-как он сказал? — Филипп резко повернулся, отчего его золотистые кудри разметались по плечам. — «Незамедлительно»? Мисс Рокстон, отмените на сегодня все встречи. Никаких исключений!

— Долго же ты шел, — проворчал элой, когда дверная мембрана сомкнулась за спиной Филиппа.

— Тео? Неужели это ты? Старый прохвост! Я потерял тебя лет семьдесят назад, — Филипп увидел свое отражение в зеркале напротив. Выражение восхищения пополам с испугом определенно шло этому новому молодому лицу.

— Я бы предпочел таким неуместным, фамильярным сокращениям простое слово «отец», — в голосе, которым говорил элой, читалось явное раздражение, но лицо гуманоида при этом оставалось безмятежным.

— Тебе еще не надоело соблюдать семейный этикет?

— Это не этикет, сын, это способ быть собой. Ты еще поймешь. Но довольно об этом. Как там мой внук?

— Он примчался сюда несколько часов назад, оставил Be, а сам отправился к жене. Удивительная женщина! Она ведь умирает, Тео, но не желает делать трансплантацию.

— Знаю. Что ж, каждый выбирает бессмертие по своему вкусу.

— Ну а ты? Как ты забрался в голову этого существа?

— Мы нашли его, сын! Я и Ауреол, мы вместе. Правда, нам помог один прыткий шпион, но это не существенно.

— Что нашли?

— Мост из слоновой кости. Что же еще?

— О чем ты?

— Сначала мы думали: это обычное рукопожатие. Но это совсем другое. Следуй моим инструкциям, и ты все поймешь. — Be медленно протянул бизнесмену лапку.

Первым, что увидел Филипп, после того как пальцы элоя сомкнулись на его запястье, было улыбающееся загорелое лицо незнакомого человека. На заднем плане раскинулся океан необычного лазоревого оттенка и бескрайнее небо, а в нем множество птиц. Нет, не птиц — ящериц! И тут понимание нахлынуло на бизнесмена.

— Господи… сколько же нас разделяет, — прошептал он, и незнакомец на том конце пропасти улыбнулся ему, не разжимая губ, знакомой отцовской улыбкой.

— По меньшей мере, одна жизнь.

— Ты все-таки добился своего! Не отступил.

— Да, признаться, после смерти Шевы и девочек на Дуо я собирался завершить свой путь в тихом университетском городке, где прошли мои лучшие годы. Наше дело требует веры, а у меня в тот момент ее почти не осталось. Но этот пожар над Беринговым проливом вырвал меня из лап костлявой. Я снова хотел жить.

— Мне не хватало наших партий в шахматы, дядя Аарон.

— Не называй меня так. Эта глава завершилась, — Севрюгин помрачнел.

— Что же теперь? — в голове Филиппа уже разворачивался план крупномасштабной кампании по внедрению новой технологии сверхдальней связи, обрастающий густой бахромой сопутствующих проектов. Если кто-то сейчас на Земле и был способен ответить на вопрос «что теперь», так это был он, но ему хотелось услышать ответ из уст отца.

И ответ пришел без задержек и паролей, превращая безмерную, невообразимую даль в пространство для диалога.

— Жить. Удивляться. Изменять мир. Все, как обычно.

МЭТЬЮ ДЖОНСОН ДРУГАЯ СТРАНА

Иллюстрация Евгения Капустянского
Джефф, прищурившись и держа наготове таблицу определения периодов, разглядывал фигуры, появлявшиеся из расщелины. Правда, на этот раз в таблице он не нуждался: стоило увидеть туники и штаны прибывших, как становилось ясно, что перед ним готы времен упадка Римской империи, вероятно, бегущие от нашествия Аттилы на земли, захваченные их предками несколько поколений назад. — Приветствую вас, друзья, — медленно произнес он на латинском, протягивая руки ладонями вверх. На землю спускались сумерки, и четверо беженцев из Древнего мира настороженно оглядывались. Приемная, выстроенная вокруг расщелины, впервые разверзшейся пятнадцать лет назад в деловой части города, была обставлена с таким расчетом, чтобы свести к минимуму культурный шок: никаких признаков современных технологий или материалов.

Расщелины срабатывали исправно, но без всякой видимой логики и весьма хаотично: люди, бежавшие от монгольского нашествия, оказывались в Сиэтле, ацтеки — в Париже, римляне — в Оттаве, и тому подобное.

— Как вас зовут? — медленно выговорил Джефф, стараясь произносить слова как можно более четко.

Беженцы — бородатый мужчина, женщина с белокурыми, заплетенными в косы волосами и двое маленьких мальчиков — по-прежнему смотрели на него с подозрением. Мужчина повернулся к женщине и сказал что-то на диалекте готов, которого Джефф не понимал. Женщина кивнула, опустила глаза и прижала сыновей к себе.

— Одорикус Эмилианус, — произнес мужчина. — Куда мы попали?

— Это безопасное место, — заверил Джефф, — совсем не такое, откуда пришли вы. Добро пожаловать в новую жизнь.

— Как мы оказались здесь? — спросил мужчина, продолжая загораживать собой жену с детьми.

— Удача вам улыбнулась.

Таков был официальный ответ Службы приема, и лучший, пожалуй, было трудно придумать.

— Прошу вас… есть много вещей, которые вам предстоит узнать, прежде чем мы найдем для вас новый дом. Если согласитесь пойти со мной, мои друзья вам помогут.

Мужчина оглянулся — то ли на семью, то ли на исчезнувшую расщелину. Наконец он что-то согласно буркнул и кивком приказал жене и детям выступить вперед.

Джефф, до этой минуты затаивший дыхание, облегченно вздохнул. Девяносто процентов того, что в официальной терминологии называется «запоздалой интеграцией», происходит при первой встрече. Теперь, когда все кончилось так благополучно, он мог действовать на автопилоте, наблюдая за устройством и размещением беженцев из Древнего мира. Когда открылись первые расщелины, люди, появлявшиеся из них, рассматривались как поразительная возможность, золотая жила для историков и антропологов. Теперь же, когда их количество исчислялось тысячами, беженцы превратились в обычных эмигрантов, которым нужно было каким-то образом вписаться в современную жизнь. С этой семьей, вероятнее всего, не возникнет никаких трудностей: мальчики достаточно молоды, чтобы выучиться английскому, потеряв при этом готский акцент. А готские женщины считались более независимыми, чем их римские подруги.

Все еще размышляя на эту тему, Джефф поднялся по лестнице многоквартирного дома в Ванье: сегодня предстоял очередной контрольный визит в семью, которую он принимал два года назад. Попав в современное общество, беженцы сталкивались с немалыми трудностями. И главной из них была разница в отношениях между полами. Женщины и девушки в основном процветали, а мужчинам и мальчикам, лишенным статуса pater familias[1], на который имел право рассчитывать даже самый бедный из свободных римлян, приходилось куда труднее. Но в отличие от многих беженцев вновь прибывшая семья еще имела отца и мужа.

Постучав в дверь Колумеллы, Джефф тяжело вздохнул. Жаль, что в этой семейке все пошло наперекосяк.

Он отступил и с улыбкой предстал перед зрачком глазка. Через несколько секунд дверь приоткрылась на несколько сантиметров. Звякнула стальная цепочка.

— Галфридиус? — спросил женский голос.

— Приветствую тебя, Фульвия, — со вздохом ответил Джефф. — Как поживаешь?

Дверь на мгновение закрылась, потом широко распахнулась, на пороге стояла Фульвия: коренастая, широкоплечая, пышногрудая женщина лет пятидесяти, настоящая римлянка, из тех, что существовали на земле пятьюстами годами ранее сегодняшних беженцев. Ее черные, прошитые серебром волосы были забраны в неопрятный узел. Простую домашнюю голубую тогу украшала нить поддельного жемчуга.

— Прошу тебя, заходи.

— Спасибо.

Маленькая квартирка как всегда была чисто прибрана, но запах тысяч обедов, главной составной частью которых оставались анчоусы и оливковое масло, застоявшийся в комнатах, где никогда не открывались окна и не работала вытяжка, назойливо лез в ноздри. Дышать было почти невозможно. Две софы из «Ikea» с намертво въевшимися в обивку пятнами стояли перпендикулярно телевизору, где аккуратным рядком выстроились лары[2]. Телевизор был настроен на латино-язычный канал. Но звук кто-то выключил. Насколько мог судить Джефф, передавали пьесу Плавта. Между диванами, развернутое к телевизору, стояло никогда не употреблявшееся кресло, обернутое прозрачным полиэтиленом.

— Как работа?

— Прекрасно, — кивнула Фульвия, откидывая со лба выбившуюся прядь волос. — Садись. Какая-то девка притворялась служанкой и обворовывала хозяев, так что пришлось обзавестись удостоверениями личности.

Джефф неловко заерзал на стуле.

— Ты не опоздаешь на работу?

— Нет. Мне разрешают приходить, когда вздумается, лишь бы работа была выполнена. Доеду на автобусе, если понадобится.

— Вот и хорошо.

Джефф взял чашку кофе, предложенную хозяйкой, осторожно пригубил. Очень немногие римляне смогли притерпеться к этому напитку. Фульвия варила кофе, только когда приходил Джефф, и понятия не имела, сколько нужно класть порошка. Поэтому напиток получался либо водянистым, либо в турецком стиле: чрезмерно густым и почти неудобоваримым, с толстым слоем осадка.

— Какие-то проблемы?

Болезненная гримаса почти мгновенно сменилась вымученной улыбкой.

— Нет, никаких проблем. Маленький кекс… не хочешь съесть маленький кекс?

Джефф покачал головой. Его друзья из римской общины твердили, что Фульвия превосходно готовит чечевицу с каштанами, но на его несчастье беженцы стремились угодить ему кулинарными изысками современного мира. Пластиковая упаковка и микроволновка — вот на что он мог рассчитывать в этом доме. Что же, наверное, это наказание за необходимость быть плакатным мальчиком, приветствующим беженцев при появлении из расщелины.

— Нет, спасибо.

Он мужественно глотнул кофе.

— Как Аттиус?

Фульвия снова поморщилась, еще больше убедив Джеффа в том, что его предположения правильны.

— В школе он учится прилежно. Лучшие оценки в классе по наследственному латинскому.

— Он все еще в латинской школе?

Джеффу было действительно необходимо это выяснить: уровень знаний языка беженцами отмечался в записях Службы приема, но поскольку большая часть его работы заключалась не во встречах вновь прибывших, а вот в таких контрольных посещениях, времени отслеживать пресловутый уровень знаний просто не оставалось.

— Нет, в обычной аглицкой, — покачала головой Фульвия.

— У него есть друзья?

Фульвия отвела глаза.

— Что-то вроде.

— Разные люди или только римляне?

— Н-не знаю, — выдавила она. — Они приходят сюда, отправляются в его комнату и пользуются кондиционером.

— Компьютером.

— Да. А когда вхожу я, они смолкают.

Женщина примостилась на краешке ближайшего к нему дивана.

— Мальчишки удирают на улицу, пишут на стенах, в драки ввязываются. Может, в своей комнате ему безопаснее.

— Возможно. В наше время мальчишка может столкнуться на улице со множеством неприятных вещей.

— Он так чувствителен и умен, — пробормотала Фульвия. — Отец его квестором[3] был и поэтом, я уже рассказывала тебе?

Джефф покачал головой, хотя уже слышал все это десятки раз.

— Хочешь, я потолкую с Аттиусом? Попробую убедиться, что с ним все в порядке.

Она снова отвела глаза и кивнула.

— Ты не слишком занят?

— Это моя работа, Фульвия. И я счастлив выполнять свои обязанности.

Фульвия поднесла к лицу платок. Вытерла нос.

— Спасибо, — пробормотала она и, поднявшись, исчезла на кухне, откуда вернулась минутой спустя с двумя упаковками «Туинкиз»[4] в пластиковой обертке.

— Вот. Чтобы не ушел ты голодным из дома моего.


— Не стоит расстраиваться, Джефф. Твоему мальчишке ничего не грозит.

Маркус Аписиус правил бал в «Меллоуз» — ресторане, неофициальным хозяином которого мог по праву считаться. На столе перед ним стояла тарелка, доверху наполненная жирными улитками. За спиной, на кремовой стене, темнели слова:

«Сдержи свой нрав и не затевай скандалов, если можешь. Если же нет — лучше уйди домой».

— Он сын Фульвии Колумелла, — пояснил Джефф. — Знаешь эту семью?

Маркус пронзил маленькой серебряной вилочкой улитку, сунул в рот и стал вдумчиво жевать.

— Возможно.

Глядя на выведенное на стене изречение, Джефф прикусил язык.

— В таком случае, почему ты уверен, что он не попал в беду?

— Эти Колумелла… старинная семья… были известны даже в мое время. Хорошая семья, верно? Значит, с парнишкой все в порядке.

— Одно не исключает другое, как тебе хорошо известно, — возразил Джефф. И Колумелла, и Маркус принадлежали к первой волне прибывших, но Маркус предпочитал оставаться римлянином до мозга костей и гражданином своей эпохи. Именно поэтому Джефф и встречался с ним: Маркус всегда был тем человеком, к кому римские беженцы приходили за помощью, которой не могла им оказать Служба приема. Он, в отличие от Джеффа, был в общине своим.

— Ошибаешься, Джефф. Одно накрепко связано с другим. Скажи, что ты подразумеваешь под словом «беда»? Он что, попал в какую-то шайку?

— Не знаю. Возможно, так и есть.

— В таком случае, повторяю, успокойся, ему ничто не грозит.

Римлянин насадил на вилку еще одну улитку, положил в рот и прикрыл глаза от восторга.

— Джефф, ты должен попробовать улитку. Знаешь, мы поим их молоком шесть дней, прежде чем приготовить. Приходится выманивать живых улиток из панциря и откармливать, пока они уже не вмещаются обратно.

Джефф качнул головой: резкий запах гарума[5], доносившийся из кухни, отбивал всякий аппетит.

— Послушай, я всего лишь хотел, чтобы ты поспрашивал…

Маркус небрежно взмахнул рукой, призывая собеседника к молчанию: у столика появился официант с подносом.

— Джефф, я сделаю это лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие, но позволь мне объяснить, — сказал он. Тут официант открыл тарелку, на которой лежало нечто… Ни дать ни взять — дюжина идеально овальных белых мышей.

— Прекрасно! — воскликнул Джефф. — Объясни еще раз, что мне не понять образ мыслей римлянина. Я ведь родился на ферме, на берегу Тибра.

— И явился сюда, когда тебе было… сколько? Десять лет? Ты осовременился, Джефф. Одеваешься, как они. Говоришь, как они, пахнешь, как они.

Маркус потянулся к солонке, взял щепотку соли и посыпал мышей.

— «Не доверяй человеку, пока не съешь с ним достаточно соли». Цицерон, разумеется.

— Именно это я и хочу сказать: многие из нас сумели прекрасно приспособиться. Не все жаждут, подобно тебе, воскресить последние дни Помпеи.

— Ха! Ты произнес «Помпеи» с таким многозначительным видом! В мои дни это была всего лишь рыбацкая деревушка, каких в Древнем Риме сотни и сотни. Какая удача, что ее обитатели заживо похоронены под пеплом Везувия. Прославилась на весь мир! Послушай, Джефф, вот что я хочу сказать. Есть два типа римлян, и обоим здесь чего-то недостает. Первый тип — это обычные люди, для которых здесь нет работы. В наше время у нас, разумеется, были те же проблемы. Но тогда существовали законы против рабов, отбирающих у нас работу.

— Здесь нет рабов, — напомнил Джефф.

Маркус красноречиво ткнул рукой в сторону кухни.

— О чем ты? Взгляни, сколько рабов трудится здесь!

— Маркус, — нахмурился Джефф, — если кто-то держит рабов…

— Нет, это всего лишь машины, которые выполняют работу за человека. «Robota» означает раб. А Чапек… он был славом, рабом по природе, как сказал этот растлитель овец Аристотель. Когда машины готовят, моют посуду и выполняют труд сотен человек, что делать несчастному бедняку? У него нет денег, чтобы затеять свой бизнес. Поэтому он неизбежно попадает в беду. От безделья и безысходности.

— Ладно, предположим, ты прав, — вздохнул Джефф, поднимая руки. — Откуда ты знаешь, что то же самое не происходит с сыном Фульвии?

— Потому что он из других римлян: тех, кому недостает старой жизни. Обычный парень счастлив обычной работой за обычную плату, но мужчине из хорошей семьи необходима праздная жизнь, время, чтобы подумать над тем, какую профессию он предпочитает выбрать. Ему необходимо исполнить свой гражданский долг, содействовать процветанию своего города, но где сейчас все это? Мертво и погребено навеки.

— Так что мне сказать Фульвии? Что Аттиус не может попасть в беду, потому что ему недостает старой жизни?

— Ну, что-то в этом роде, — согласился Маркус, изогнув бровь. — Послушай, Джефф, этот мальчик… он из хорошей семьи. И знает, что после смерти отца на него легла ответственность перед семьей. Так что не волнуйся за него.

Джефф снова вздохнул, поднял яйцо-мышь и сунул в рот. Зубы наткнулись на что-то твердое, и жгучий, горький вкус разлился по небу.

— Я так и знал, что ты меня разыграешь, — пробормотал он, вытирая заслезившиеся глаза. — Никто не может съесть такое, римлянин он или нет!

— Это всего лишь гвоздика! — ухмыльнулся Маркус. — Ты кто, варвар?!

Джефф как раз заводил машину, когда увидел у черного входа ресторана фигуру, освещенную светом фар. Джефф опустил стекло и позвал мальчика.

Аттиус повернулся, увидел Джеффа и бросился бежать. Джефф непозволительно долго возился с ручкой, пытаясь вылезти. Но к тому времени, как дверь открылась, мальчик уже исчез.

Джефф остался стоять на парковке, вспоминая слова Маркуса и пробуя соотнести их с тем, что видел сейчас. Конечно, бегство не всегда признак вины, но все это выглядело не слишком хорошо. Однако Маркус был прав в одном: сама мысль о том, что Аттиус способен связаться с шайкой малолетних негодяев, драться и хулиганить вместе с ними, казалась неправдоподобной. Он вспоминал Аттиуса по прежним визитам в дом Колумелла: серьезный парнишка, вполне прилично освоился в новом обществе. Конечно, он маловат для своего возраста, зато рано повзрослел. В отличие от самого Джеффа… Он всегда считал Аттиуса одной из своих удач.

На следующий день Джефф отправился в среднюю школу, которую посещал Аттиус: типичное уродство середины шестидесятых, модифицированное раз десять в соответствии с растущим и уменьшавшимся контингентом. От первоначального здания отходило пристроенное кольцо. На парковке сгрудились школьные трейлеры. Показав свое удостоверение и пройдя через детектор металлов, — в этом месте было столько же охраны, сколько в центре Службы приема, — он поднялся на третий этаж и стал искать комнату 326. Постучал в дверь. Учительница, взглянув на висевший над головой проектор, перевела на него раздраженный взгляд.

— Прошу прощения, — извинился Джефф, показывая карточку посетителя, полученную в администрации. Едва учительница отвлеклась, в классе поднялся шум, и Джефф остро ощутил тяжесть ее взгляда. — Мне нужно увидеть Аттиуса Колумелла.

— Обычно в таких случаях мне звонят, — бросила учительница, откидывая с лица темные волосы. Джефф пожал плечами, и она повернулась к классу.

— Аттиус, этот человек хочет тебя видеть. А вы… — она вновь обернулась к Джеффу, — проследите, чтобы мальчик вернулся сразу по окончании беседы.

Пока Аттиус поднимался, Джефф наблюдал за остальными учениками и прислушивался к разговорам: болтовня в основном велась на вульгарном латинском; половина мальчиков в классе носили либо тоги, либо майки с надписью «Not Fallen»[6]. Аттиус не принадлежал ни к тем, ни к другим: на нем были красная рубашка с короткими рукавами и джинсы. Волосы подстрижены в современном стиле.

— Меня зовут Джефф Галфридиус, — представился Джефф, закрывая дверь класса. — Я несколько раз приходил к твоей матери проверить, как вы с ней поживаете. Ты меня помнишь?

Аттиус кивнул:

— С матерью все в порядке?

— Я пришел сюда не поэтому, — заверил Джефф и, присев на корточки, посмотрел Аттиусу в глаза. — Почему ты сбежал вчера ночью, когда я увидел тебя рядом с «Меллоуз»?

— Я не знал, что это были вы, — признался Аттиус после долгой паузы и озабоченно оглянулся на дверь класса. — Я думал, это те парни, что гоняются за мной.

— Парни? Вот как? Тебе ничего не хочется мне рассказать?

— Нет, — поспешно бросил Аттиус. — Это всего лишь… ну, вы знаете… местные придурки…

Джефф выпрямился во весь рост.

— Но ты видел меня, прежде чем сбежать. Я окликнул тебя по имени.

— Я принял вас за кого-то другого, — упорствовал Аттиус, отводя глаза.

— Ты работаешь на Маркуса? Мистера Аписиуса?

Аттиус ничего не ответил.

— Аттиус, это очень важно. Не молчи. Если он впутал тебя во что-то…

— Все не так, как вы думаете, — буркнул Аттиус.

— Тогда объясни. Надеюсь, ты не попал в беду…

— И что с нами сделают? Депортируют? — выпалил Аттиус, в упор глядя на Джеффа.

Тот глубоко вздохнул.

— Не всякому беженцу так везет, как вам с матерью: ты ходишь в школу, она работает. Вы можете потерять субсидию на квартиру, твоя мать лишится разрешения на работу…

— Все не так, как вы думаете, — повторил Аттиус после долгого молчания. — Просто некоторые из нас хотят чего-то лучшего.

— Ты умный парень, Аттиус. Если поставишь перед собой цель и будешь ее добиваться, сможешь высоко подняться в этом мире.

— Да, в этом мире. Что тут хорошего? Я пойду в колледж, получу работу, превращусь в модерна[7], вроде вас…какое отношение все это имеет к тому, что мы оставили позади?

Джефф пожал плечами. Подобная точка зрения была присуща большинству беженцев, особенно молодым парням: добиться успеха в современном мире казалось им предательством по отношению к собственной культуре и народу: лучше проводить свои дни за чашей вина, возлежа на триклинии[8], слушать хекс-хоп по стерео и мечтать о прошлых славных временах. Однако он удивился, услышав нечто подобное от Аттиуса.

— Итак, что ты делал в ресторане? — допытывался Джефф. — Маркус продает тебе и твоим друзьям вино, чтобы вы могли без помех предаться воспоминаниям?

Аттиус уставился на него, прежде чем рассмеяться.

— Да ничего подобного, — покачал он головой. — Маркус собирается вернуть нас домой.

— Ты совсем спятил?! — рявкнул Джефф, распахивая дверь в кондоминиум Маркуса.

— Прошу, заходи, — невозмутимо пригласил тот. На нем были домашняя тога и сандалии. Осторожно отступив от двери, он продолжал: — Будь как дома. Я уже успел освоиться; впрочем, я здесь живу постоянно.

— Не смей! — предупредил Джефф, ткнув пальцем в плечо Маркуса. — Не делай этого… не пытайся одурачить детей! Все это очень серьезно.

Он перевел дыхание. Внутри квартира была точной копией виллы: рисунок мозаичного пола изображал собаку и содержал предупреждение: «Берегись собак». Три триклиния с ложами, заваленными красными шелковыми подушками, были расставлены треугольником. Из- за внутренней двери струился пар.

— Я как раз хотел принять ванну, — мягко пояснил Маркус. — Не присоединишься ко мне? Конечно, терма невелика, но пара хватит на обоих.

— Чего ты пытаешься добиться? У этих детей недостаточно денег, чтобы делать их объектом мошенничества.

Крохотная искорка искреннего сочувствия промелькнула в глазах Маркуса.

— Полагаю, ты беседовал с Аттиусом?

Джефф кивнул. Маркус подошел к триклинию и сел.

— Что же, устраивайся удобнее, и мы спокойно потолкуем.

Джефф шагнул к триклинию и тоже уселся, преувеличенно прямо, словно на простую скамью.

— Говори.

— Почему бы не начать тебе, Джефф? Что именно тебе сообщил мальчик?

— Он сказал… — Джефф помедлил, перевел дух. — Он считает, что ты можешь вернуть его домой.

— А, это…

Маркус задумчиво почесал подбородок: он, как всегда, был небрит.

— Что же, так оно и есть.

— Погоди, — пробормотал едва опомнившийся от изумления Джефф. — Ты это серьезно? Но расщелины не работают в обратном направлении, и ты это знаешь.

— Да ну? А ты твердо в этом убежден? Или тебе так сказали?

— Они просто не могут работать в обратном направлении. Парадокс…

— Слышу слова истинно современного человека.

Джефф протестующе поднял руку.

— Послушай, я чего-то не понимаю. Ты собираешься увести назад компанию мальчишек. И что потом? Сбросишь ядерную бомбу на Карфаген? Расстреляешь готов из автоматов?

— Карфаген должен быть разрушен, — ответил Маркус без улыбки. — Тебе следовало бы помнить это. И нам ни к чему брать с собой бомбы и автоматы: как только мы окажемся дома, сумеем своими руками собрать все необходимое. Недаром мои мальчики — лучшие ученики школ.

— Неужели твоя жизнь действительно так плоха? В этом городе полно возможностей…

— И ты называешь это городом? Ни гимнасия, ни театра, ни форума! Где та жизнь, которую подобает вести римлянину?

— Ты действительно в это веришь! — ахнул Джефф. — И считаешь, что сумеешь добиться своего? — Он потрясенно качнул головой. — И как ты планируешь пробраться в Центр Службы приема?

Маркус театрально нахмурился, словно играя роль человека, охваченного скорбью.

— К сожалению, для выполнения этой части плана потребуется оружие. Но не волнуйся, Джефф. У нас нет никаких причин применять крайние меры. Надеюсь, никто не будет ранен или убит…

— Идиот! — прошипел Джефф вскакивая. — Даже если ты хоть в чем-то прав, охранникам дан приказ стрелять на поражение: пропусти они назад хотя бы одного человека — и ход всей истории изменится.

— Печально, сказал бы я. Однако не вижу иного выхода, и кроме того, Марс должен получить свою долю.

— Я работаю в Центре, Маркус. И мог бы тебя туда провести. — Джефф отвернулся. — Ты даже не попросил меня…

Некоторое время оба молчали, пристально глядя друг другу в глаза.

— Ты Галфридиус? — уточнил наконец Маркус.

Джефф шагнул было к двери, но остановился:

— Я тоже римлянин.

— Но ты можешь донести полиции.

— Однако до сих пор не донес. Верно?

Маркус покачал головой.

— И ты это сделаешь?

— А ты? Ты действительно собираешься пройти через это? — вздохнул Джефф.

Маркус кивнул.

— Я стараюсь помочь своим людям здесь и сейчас. И вовсе не вынашиваю план мести.

— Похвально. Немало наших людей будут облагодетельствованы твоим деянием.

Джефф снова повернулся к двери и снова приостановился.

— Я могу провести тебя в Центр, — повторил он. — И тогда никто не пострадает.

— Нет, — отказался Маркус. — Я не могу тебе этого позволить. Твоя работа…

— Моя работа не станет легче, если дюжину римлян убьют при попытке вломиться в Центр. Я по-прежнему не уверен в том, что это сработает, но по крайней мере сумею предотвратить кровопролитие.

— Уверен? — переспросил Маркус, вскинув брови. — Слишком опасно доверяться человеку, не верящему в наше дело.

— Я помогу тебе, но при одном условии: ты не возьмешь с собой мальчишек.

Маркус долго рассматривал Джеффа, прежде чем медленно склонить голову.

— Так и быть. Как скоро ты сумеешь провести меня в Центр?

Джефф был так занят посещениями семьи Эмилиани, ресторана, школы и квартиры Маркуса, что два дня почти не появлялся в офисе: ничего необычного, если учесть характер его работы. Но за это время на столе накопилась целая гора телефонограмм. Просматривая их, он нашел несколько посланий от Фульвии Колумелла с просьбой обязательно позвонить. Последние два слова неизменно подчеркивались. Он поднял трубку, стал набирать номер, но неожиданно замер.

— Проблема? — осведомился Уэйн.

Джефф покачал головой и повернулся к начальнику.

Объемистая фигура Уэйна почти целиком заполнила дверной проем: сплошные прямые линии и блестящая черная кожа, хотя все служащие низшего ранга были, подобно Джеффу, бывшими беженцами из Рима, на руководящие посты назначались только модерны.

— Нет, просто работы много накопилось.

Уэйн не пошевелился, с некоторым подозрением разглядывая Джеффа.

— Ты редко здесь бываешь. Ничего не хочешь рассказать?

— Да нет, ничего необычного, — пожал плечами Джефф. — Почему ты спрашиваешь?

— Просто проверяю, не слишком ли велика нагрузка, — чересчур небрежно бросил Уэйн и, рассеянно подняв степлер со стола Джеффа, повертел его в руках. — Сам знаешь, наш бюджет на этот квартал почти исчерпан.

Джефф закатил глаза и кивнул.

— Конечно, конечно, — пробормотал он и, когда Уэйн медленно повернулся, чтобы уйти, неожиданно окликнул начальника: — Эй, Уэйн, ты откуда родом?

— Торонто.

— Нет, я имею в виду до этого?

— Сьерра-Леоне, со стороны отца: его мать пришла оттуда лет сорок назад.

Уэйн закрыл степлер и бросил на стол.

— А почему ты спрашиваешь?

— Обычное любопытство, — заверил Джефф. — Ты много знаешь о Сьерра-Леоне?

— Мне было около десяти, когда отец забрал меня к себе.

— Никогда не подумывал вернуться домой?

— Нет. Па посылал домой деньги, когда мог, конечно.

— А как насчет тебя? — снова спросил Джефф.

Уэйн слегка нахмурился.

— Мне нужно заботиться о семье. Жена и трое ребятишек: что у них была бы за жизнь, не явись сюда моя бабка?

— Знаю, — обронил Джефф.

— Ну, а ты? — спросил Уэйн, снова поднимая степлер. — Почему ты не сохранил все то римское дерьмо, каким полны дома других парней?

Джефф уперся взглядом в стол. Единственной принадлежавшей лично ему вещью был календарь, иллюстрированный эротическими фресками из Помпеи: шутливый подарок от коллег.

— Наверное, подобные вещи меня просто не интересуют.

— Понимаю, — кивнул Уэйн, шагнув к выходу. — Если понадобится помощь, дай мне знать, договорились?

— Разумеется, — заверил Джефф. Проводил взглядом Уэйна, досчитал до десяти, прежде чем вернуться к столу и насущной проблеме, не дававшей ему покоя. Провести людей Маркуса в здание — это полдела. Нужно, чтобы они подоспели к тому времени, когда разверзнется расщелина и служащие центра будут так заняты, что не обратят внимания на непрошеных гостей. И, конечно, если он проведет их в приемную, все пути назад окажутся отрезаны. Выйти можно будет только через расщелину. Если Маркус ошибается…

Телефон Джеффа зазвонил: на панели дисплея высветился номер фульвии. Он было решил не брать трубку, но тут же передумал.

— Здравствуйте, миссис Колумелла!

— Галфридиус, это Фульвия Колумелла, — сообщила она, словно не слыша его приветствия. — Ты с моим сыном говорил?

— Да.

— И что? Аттиус попал в беду?

— Я так не думаю, — осторожно ответил Джефф.

— Худо то, что я его не видела… с того дня, как ты был у нас. Сказал ли он тебе, куда решил отправиться?

Джефф на миг зажмурился.

— Прости, Фульвия. Я видел его вчера в школе. Но он вроде собирался вернуться домой. По крайней мере, мне так показалось. Может, он иногда остается у друзей?

— Я звонила.

— Постараюсь разузнать, — пообещал Джефф. — Могу я еще чем- то помочь?

После минутной паузы Фульвия произнесла:

— Нет. Нет, Галфридиус, спасибо.

Джефф кивнул — телефонная сеть донесет до Фульвии этот кивок — и повесил трубку. Следовало бы позвонить в школу, узнать, был ли Аттиус на уроках.

Мысль о школе заставила его открыть второй ящик стола и вынуть руководство по чрезвычайным ситуациям. Он мыслил, как бюрократ, хотя следовало бы встать на точку зрения школьника: конечно, его собственная школа была такой же казармой, как и школа Аттиуса, но существовала одна штука, способная ввергнуть почтенное учебное заведение в хаос.

Пейджер издал предостерегающий звон, означавший, что расщелина начала открываться. Джефф, сидевший в своем офисе, сегодня дежурил: если на пейджере появится его имя, значит, его очередь идти в приемную. Не дожидаясь этого, он поднял трубку и набрал номер.

— Началось, — сказал он, когда на другом конце ответили. — Двадцать минут.

Бросив трубку, Джефф поднялся и вышел в коридор. Особо лихорадочной деятельности не наблюдалось, но он знал: все силы брошены на то, чтобы удержать новоявленных беженцев в приемной и, что важнее всего, никого, кроме служащих, туда не впускать: охрана была начеку, все входы и выходы автоматически запирались. Джефф с небрежным видом подошел к юго-западному углу, где большинство офисов пустовало, и проверил часы. Едва минуло пятнадцать минут, как он поднялся и включил пожарную тревогу. Вой сирен наполнил воздух.

Теперь в коридорах поднялась суматоха: прошло много месяцев с последней пожарной тревоги, и немногие помнили, где находятся запасные выходы. Всего несколько человек пробежали мимо него, спеша поскорее убраться. Никто не заметил, что Джефф остался на месте. Как только в коридорах стало тихо, Джефф вошел в приемную. Наиболее слабое место в его плане: двери оставались запертыми даже во время тревоги и открывались только вместе с расщелиной. Никто не хотел, чтобы беженцы оказались в запертом помещении во время пожара.

Маркус добрался до двери всего минутой позже Джеффа. Его сопровождали с полдюжины молодых людей, подростков и юношей, одетых в пиджаки, рубашки и джинсы. Джефф обежал взглядом их лица и не удивился, увидев Аттиуса.

— Я предупреждал: никаких детей, — прошипел он. — Мы договорились.

— Это мои солдаты, — отрезал Маркус. — Без них нам нечего делать в старом мире.

Нагло подбоченившись, он оглядел комнату.

— А ты, Джефф? Предал меня? Наверняка полиция уже где-то здесь.

— Нет, — коротко ответил Джефф.

— В таком случае, игры закончены, и мы знаем победителя, — провозгласил Маркус, явно ожидая вызова.

— Чего мы ждем? — спросил один из его последователей. — Идем!

Джефф оглядел молодых людей и узнал каждого: всем, подобно Аттиусу, удалось преуспеть в этом мире, преодолеть бедность и прижиться в новом обществе. Но ни у одного не было отца. Все они — олицетворение неудач Джеффа. Каждого он подвел, не сумев понять, к чему стремятся дети в таком возрасте.

— Уверен, что хочешь вернуться? — спросил он того, кто заговорил, парня по имени Галлениус.

Тот уже поспешил встать перед дверью.

— Видишь ли, — продолжал Джефф, — мы принимаем беженцев из самых разных периодов истории. Вы можете оказаться в какой-нибудь трущобе.

— Ничего, справимся, — процедил Маркус.

Джефф, не глядя на него, обратился к Аттиусу:

— У тебя не будет семьи. Своей земли. Окажешься одиноким и без гроша в кармане.

Аттиус заколебался, но Галлиниус шагнул еще ближе к двери.

— Ничего, это недолго продлится, — усмехнулся он. — С тем, что мы знаем о химии и добыче руды…

— Не слушайте его! Он тянет время, — вмешался Маркус. — Расстроился, что его провели, и надеется задержать нас, пока не прибудет полиция.

Он с необычайной легкостью рванулся вперед, оказавшись лицом к лицу с Джеффом.

— Отойди.

Тот пожал плечами, отодвинулся, пропустил всех и последовал за ними в приемную. Свет в помещении уже мигал: значит, расщелина открылась. Мгновение спустя из нее появились четыре фигуры: три маленьких и одна высокая.

— Пора! — воскликнул Маркус. Но Джефф предостерегающе поднял руку:

— Минутку! Не хотите взглянуть одним глазком на то место, куда вы так рветесь?

Теперь фигуры были видны яснее: женщина и трое детей. Грязные, растрепанные и тощие, как скелеты. Старший, мальчик лет восьмидесяти, носил за поясом меч, такой длинный, что острый конец волочился по полу. Увидев встречающих, он быстро опустил ладонь на рукоять меча.

— Все в порядке, малыш, все хорошо, — заверил Маркус и повернулся к остальным.

— Лезьте туда, пока расщелина еще открыта.

Мальчик оглянулся на женщину, загородил ее собой и обеими руками вытащил меч.

— Не волнуйся, мать, — заверил он на древней латыни. — Я защищу тебя.

Последователи Маркуса нерешительно переглядывались. Аттиус уставился на Джеффа:

— Что нам делать? — пробормотал он.

Свет, идущий из расщелины, заметно померк, и Маркус поспешно шагнул вперед.

— Это всего лишь мальчишка, — прошипел он, потянувшись к мечу паренька.

— Уже не мальчик, — спокойно возразил Джефф. — Отныне ему придется заботиться о матери и сестрах. Он мужчина.

Он зашел за спину Маркуса, вывернул его запястье и отвел руку от меча, после чего отодвинул противника и присел на корточки перед мальчиком, чтобы удобнее было смотреть ему в глаза.

— Добро пожаловать, друг, — начал он на том же древнем латинском. — Как тебя зовут?

Мальчик нерешительно оглянулся туда, где мерцал свет из расщелины.

— Мое имя Квинтус Руфинус, — сообщил он, стараясь говорить басом. — Скажи, куда мы попали?

— Это безопасное место. Здесь тебе ничто не грозит. Однако вам придется сделать выбор: если останетесь здесь, назад никогда не вернетесь. — Джефф выпрямился в полный рост: — Хотел бы ты остаться?

Квинтус покрепче схватился за меч, снова оглянулся на мать и, повернувшись к Джеффу, дважды кивнул.


Рука Джеффа повисла над календарем с фресками Помпеи. Наконец он поднял календарь и положил в коробку, к тем немногим вещам, которые держал в офисе. Глубоко вздохнул, повернулся и увидел стоявшего в дверях Уэйна.

— Значит, уходишь? — спросил тот, откашлявшись.

— Да. Прости, что не предупредил заранее.

— Обо мне не волнуйся. Куда ты собрался?

— Пока сам не знаю, — пожал плечами Джефф. — Понимаю только: эти парни нуждаются в том, что Центр не в состоянии им дать, и поэтому легко подпадают под чужое недоброе влияние.

— Вполне справедливо, — рассудил Уэйн. — Надеюсь, это никак не связано с вчерашней ложной тревогой?

Джефф повернулся к коробке и, набрав в грудь воздуха, пролепетал:

— А что? Ты уже обращался в полицию?

— Не было причин. Подумаешь, незапланированная пожарная тревога!

— Верно.

Немного постояв, Джефф снова обернулся:

— Уэйн, ты смог бы пройти сквозь расщелину? Вернуться назад?

Уэйн долго смотрел на него, прежде чем ответить.

— Какая тебе разница? А ты? Ты прошел бы, если бы сумел?

Джефф покачал головой:

— У меня семья. Кому как не мне о ней позаботиться?


Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

© Matthew Johnson. Another Country. 2008. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2008 году.

АЛЕКСЕЙ КАЛУГИН БЕЗ ВАРИАНТОВ

Иллюстрация Алексея Филиппова
Дождь зарядил сразу после Полуденной Луны. Да такой, что мир разом сделался серым. Как будто низвергающиеся с неба потоки воды смыли все краски — с неба, с деревьев, со стен домов, с рекламных плакатов, — а заодно и прохожих с тротуаров. Казалось, еще немного, и авто поплывут, расплескивая по сторонам фонтаны брызг, по превратившимся в реки улицам. Или утонут, обернутся подводными рифами, и будут расти на них водоросли и ползать гигантские улитки; а маленькие пестрые рыбки станут заплывать в приоткрытые окна, внимательно осматривать отделанные дорогой кожей салоны, тыкаться широкими, плоскими губами в зеркальца и стрелки спидометров и недоумевать, откуда взялась вся эта роскошь?

Но даже проливной дождь не мог погасить обычную послеполуденную суету в тринадцатом участке стражей порядка Центрального рестрикта. То и дело громко хлопали двери; дежурный выкрикивал имена, номера, названия районов; кто-то пробегал между заваленными документами столами, и, если не проявлял изысканной грациозности и легкости, на пол летели служебные бумаги, а вслед пробежавшему неслись проклятья того, кто с ними работал; взятый на месте преступления грабитель, брызгая слюной, орал на оформляющего задержание стража и требовал адвоката, ну, а поскольку руки у него были скованы за спиной, не в меру экзальтированный бандюк, дабы привлечь к себе внимание, время от времени колотился лбом о стол; невообразимо толстая тетка в невыносимо коротком ярко-малиновом платьице через фразу переходила с крика на визг, поскольку ей казалось, что дежурный неверно понимает суть ее претензий… В общем, обычный день. Обычный сумасшедший дом. Ну, а что вы хотели? Центральный рестрикт — это не Мелькарские холмы. Центральный рестрикт — это место, на которое приходится до семидесяти пята процентов всех тяжких преступлений, совершающихся в Рен-Гатаре.

Стеклянная перегородка, отделяющая кабинет старшего дознавателя Ре-Ранкара, испещрена каплями воды — большими и маленькими, прилипшими, будто восковые, или сбегающими вниз извилистыми дорожками. Каждый, кто входил с улицы, будь то страж или гражданское лицо, сначала ругал непогоду, а затем начинал трясти зонтом, шляпой, плащом или что там у него еще имелось. На худой конец, встряхивал мокрыми волосами. Брызги летели во все стороны. Но большая часть оседала на стеклянной стенке кабинета старшего дознавателя Ре-Ранкара. Почему — загадка. Конечно, можно было опустить жалюзи и отгородиться от того бедлама, что царил в общем помещении. Захлопнуть крышку и остаться одному в своей коробке. Можно. Но суета за стеклом вовсе не мешала, а, скорее, напротив, помогала Ре-Ранкару сосредоточиться. Кабинет он получил вместе со званием, а прежде и сам успел посидеть едва ли не за каждым из тридцати двух столов тринадцатого участка. Будущему старшему дознавателю приходилось принимать жалобы и составлять протоколы, выписывать штрафы и снимать отпечатки пальцев, проводить опознания и выбивать показания, уговаривать свидетелей и усмирять особо буйных подозреваемых. Много чем пришлось заниматься Ре-Ранкару за пятнадцать лет службы. И вот теперь он сидит в кабинете старшего дознавателя — в своем кабинете! — смотрит в общий зал и думает, что там-то, пожалуй, поспокойнее будет. Дежурный страж день проводит на нервах. Зато потом, после работы, он может немножко выпить с друзьями и, делая чисто символические ставки, только забавы ради, поиграть в ник-нак. Еще лучше — пойти домой, где ждут жена и дети. Или же, на худой конец, усесться с парой бутылок дхута у телевизора и тупо смотреть всю ту чушь, что по нему показывают. Переключив вариатор на новый тип личности, страж мог на время дистанцироваться от всей той грязи, что ему целый день приходилось разгребать. Миллионам людей, двигавшимся заодно со всеми, то медленно, неторопливо, то стремительно набирая скорость, от рождения к смерти, только вариатор не давал слететь с рельсов. Старшему дознавателю Ре-Ранкару вариатор не даровал забвения. Работа составляла для него суть жизни. Она вытягивала из него все нервы. И оттого что происходило это медленно, делалось только больнее.

Тетка в безумном малиновом мини, похоже, нашла требуемый стиль общения с дежурным. Во всяком случае, ей так казалось. Теперь она полулежала на столе, придавив локтем бумаги, и что-то томно ворковала. Дежурный страж порядка потерянно смотрел на оранжевый плафон стоявшей перед ним лампы — видимо, еще не решил, радоваться случившейся перемене или попросить гражданку освободить занятую ею половину стола. Но ведь тогда она снова заверещит.

Да, непростой выбор! — усмехнулся Ре-Ранкар.

На руке едва слышно пискнул вариатор. Ре-Ранкар машинально отдернул манжету. Прибор был уверен, что именно сейчас старшему Дознавателю необходимо использовать всю силу своего разума. Что ж, он готов постараться. Ре-Ранкар опустил взгляд и мгновенно забыл обо всем, что происходило за стеклянной перегородкой.

На столе перед старшим дознавателем лежали три толстые папки с досье. Поверх каждой — большая цветная фотография. На первой — мужчина лет шестидесяти. Морщинистая лысина, окаймленная узким венчиком седых волос. Крупные, почти грубые черты лица. И при этом вялый, будто срезанный подбородок. Оттопыренные уши. На второй — тоже мужчина, но гораздо моложе. Ему около сорока. Густые, курчавые волосы, длинный нос, чуть раскосые глаза. Губы растянуты в нарочито радостной улыбке. Улыбаться он научился, а вот о том, чтобы исправить неправильный прикус, не позаботился. Может, денег на ортодонта не хватило. На третьей фотографии — дама. Сорок с небольшим. Короткие, прямые, темные волосы, сверхаккуратно расчесанные на прямой пробор. Брови сдвинуты к переносице. Глаза прищурены. Краешек нижней губы недовольно прикушен. Довершали картину маленькие кругленькие очочки в тонкой оправе, висящие на самом кончике носа. Несмотря на то, что ничего неправильного или непропорционального в чертах лица дамы не было, внешний вид ее почему-то казался неприятным. Можно даже сказать, отталкивающим. Встретив такую на улице, хочется сделать шаг в сторону.

Ре-Ранкар знал об этой троице все. Быть может, больше, чем они сами о себе знали при жизни. И тем не менее он никак не мог понять, что их связывало? Старший дознаватель ломал голову над этой задачкой уже не первый день. Все факты свидетельствовали о том, что эти трое, скорее всего, даже не ведали о существовании друг друга. И все же между ними должно быть что-то общее!

Пока же их объединяла только смерть.

Месяц назад первой жертвой неизвестного убийцы стал Ни-Нартор, шестидесятидвухлетний активист Миссии Милосердия, общественной организации, занимающейся помощью в уходе за пациентами психиатрических клиник. Он был убит в своем доме, расположенном в 11-м разъезде. В этом районе селятся, как правило, представители среднего класса, не особо зажиточные, но имеющие постоянную работу и стабильный доход. В целом район считался благополучным. Убийство было совершено с чрезвычайной жестокостью. Ни-Нартор был не просто зарезан, а буквально выпотрошен — убийца распорол ему живот от лобка до грудины. При этом жители близлежащих домов не слышали никаких криков или подозрительного шума, хотя, по заверениям медицинских экспертов, убийство произошло около полуночи, а значит, законопослушные граждане уже улеглись в свои кровати и на улице царила тишина.

Позднее те же эксперты установили, что незадолго до смерти Ни-Нартор принял нескаин — сильный анестетик, сделавший его тело бесчувственным, но не затуманивший разум. Таким образом, несчастный умирал, не страдая физически, но в полном сознании, прекрасно понимая, что происходит. Следы нескаина были обнаружены в недопитом стакане с водой, стоявшем на рабочем столе Ни-Нартора. Следов взлома не было — получалось, что Ни-Нартор сам впустил убийцу в дом. В комнатах, за исключением той, где было совершено убийство, царил небольшой беспорядок, характерный для обиталища одинокого пожилого мужчины. Ничего из ценных вещей не пропало. Нетронутой оказалась даже приличная сумма денег, лежавшая, можно сказать, на виду — в незапертом ящичке секретера.

Складывалось впечатление, что убийца либо вообще ничего не взял из дома своей жертвы, либо взял нечто, представлявшее ценность лишь для него, причем он не тратил времени на поиски этой вещи, потому что знал, где она лежит. В доме было найдено множество отпечатков пальцев, не принадлежавших хозяину. Но поскольку Ни-Нартор вел активную жизнь, у него бывало много гостей. Так что, если какие-то из отпечатков и принадлежали убийце, выделить их не представлялось возможным. Орудие убийства — эксперты определили, что это был длинный обоюдоострый нож с широким лезвием и глубоким кровостоком — найдено не было.

На жаргоне стражей порядка подобное убийство называется «чистым». Вероятность раскрытия такого преступления близка к нулю. Однако имелась одна деталь, выделявшая убийство Ни-Нартора из ряда прочих, отправленных в архив с пометкой «Не раскрыто». На стене рядом с телом жертвы черным угольным карандашом был нарисован круг диаметром около сорока сантиметров, разбитый на шесть равных секторов, один из которых был закрашен. Убийца оставил свой знак. Это означало, что он хотел, чтобы на него обратили внимание. И это было самым поганым. Потому что такие психи, как правило, не останавливаются после первого убийства.

Поскольку версия с ограблением исключалась, старший дознаватель Ре-Ранкар, которому было поручено вести дело, попытался связать убийство с профессиональной деятельностью Ни-Нартора.

Миссия Милосердия, хотя и именовалась общественной организацией, имела четкую, по-военному организованную структуру. Существовала она уже более сорока лет, и основное направление ее деятельности — помощь в уходе за пациентами психиатрических клиник. Заглянув в городской справочник, Ре-Ранкар узнал, что Миссия Милосердия была основана на деньги некоего финансиста, пожелавшего остаться неизвестным. Далее городской справочник сообщал, что у этого анонимного мецената было трое детей. И все трое страдали психическим расстройством — наследственным заболеванием, связанным с нарушением работы ферментативной системы. Развитие медицины привело к тому, что в настоящее время это заболевание диагностируется в первые же дни после рождения ребенка и строгая диета позволяет избежать страшных последствий. Но прежде причина смертельного недуга, внезапно поражавшего детей семи-восьмилетнего возраста, была неизвестна, а потому и сама болезнь считалась неизлечимой. Будущий основатель Миссии Милосердия потратил огромные деньги, пытаясь спасти своих детей. Но их болезнь прогрессировала, и все трое, один за другим, закончили дни свои в психиатрической клинике. Несмотря на то, что это были дорогие частные клиники, отец несчастных детей был поражен отношением персонала к больным. Внешне демонстрируя заботу о подопечных, врачи и санитары не считали их людьми. И отношение к ним было соответствующее. Что же в таком случае творилось в бесплатных муниципальных клиниках? Задавшись этим вопросом уже после смерти последнего из своих отпрысков, безымянный финансист тайно посетил несколько муниципальных психиатрических клиник. Увиденное там повергло его в ужас. Моральные и физические страдания психически неполноценных людей стократно возрастали из- за невыносимых, буквально нечеловеческих условий, в которых им приходилось влачить свое жалкое существование. И тогда наш безымянный герой основал Миссию Милосердия, которой и завещал все свои немалые капиталы. Правление Миссии имело право распоряжаться лишь процентами с лежащих в банке денег, но судя по тому, насколько широко они развернули свою деятельность, это были надежные вклады.

Такова официальная история Миссии Милосердия. Однако, копнув глубже, Ре-Ранкар узнал, что помимо своей уставной деятельности Миссия имеет лицензию на оптовые поставки алкоголя и осуществляет крупные операции с недвижимостью. На вполне законных основаниях. Неофициально же, как по секрету сообщил Ре-Ранкару один из его информаторов. Миссия Милосердия занималась отмыванием денег. И работали они не с мелкими бандитами и уличными наркодилерами, а с людьми высокопоставленными и весьма уважаемыми.

Естественно, ни одно имя не было названо. Однако вопрос — как же им это сходит с рук? — был снят, после того как Ре-Ранкару удалось достать полный список правления Миссии Милосердия. По сравнению с теми, кто в нем обозначен, Ни-Нартор был не просто мелкой рыбешкой, а букашкой, незаметно ползающей в густой траве. И если копать в данном направлении, то как далеко это может завести? И с какими силами противодействия придется столкнуться старшему дознавателю Ре-Ранкару?

Ре-Ранкар никогда и ни под кого не подстраивался. Он делал свое дело. Его задачей было найти преступника. А уж приговор пусть выносит судья. Однако желание старшего дознавателя Ре-Ранкара остаться честным и докопаться до истины вовсе не входило в конфликт с намерением сохранить голову целой. Поэтому для начала он решил отработать версию, в соответствии с которой убийцей миссионера мог оказаться один из бывших пациентов психиатрической клиники, патронируемой отделением Миссии Милосердия, во главе которого стоял при жизни Ни-Нартор. И вовсе не потому, что им двигало чувство самосохранения, а потому что эта версия выглядела наиболее очевидной.

Но ровно через неделю после убийства Ни-Нартора появился новый труп со вспоротым животом. Как и в первом случае, убийца проник в дом жертвы, не прибегая к взлому. Правда, это был уже не частный коттедж, а дорогая двухуровневая квартира в фешенебельном доме на 12-й линии. Жертва получила нескаин, растворенный в бокале белого вина, после чего убийца сделал свое дело и удалился, оставив квартиру нетронутой. Лишь нарисовал углем на стене круг, разделенный на шесть секторов. Но теперь он закрасил два прилегающих друг к другу сектора. Орудие убийства, по заключению экспертов, было то же самое, что и при убийстве Ни-Нартора.

Опрос соседей ничего не дал. Все они в один голос утверждали, что не встречали в вечер убийства на лестнице или в лифте незнакомых им людей. И никаких странных, подозрительных звуков никто тоже не слышал. Однако вскоре выяснилось, что этажом выше квартиры, в которой было совершено преступление, проходила многолюдная и довольно шумная вечеринка. Гости начали собираться часов в шесть вечера и разошлись только под утро. Тогда Ре-Ранкар провел повторный опрос свидетелей, делая особый акцент на гостях вечеринки; ему с трудом верилось, что всех их соседи знали хотя бы в лицо. Ну, это же все свои! — улыбались в ответ свидетели. Они пришли в гости к мэю Ди-Дирку, известному телепродюсеру. Видели телешоу «Сам не свой»? Так это он его и придумал! Мэй Ди-Дирк!

Названного телешоу Ре-Ранкар не видел, он вообще редко смотрел телевизор, но понял, в чем тут дело. В доме жили люди искусства. Или считавшие себя таковыми. А значит, и гости, приходившие к любому из них, автоматически зачислялись в разряд своих. Мир искусства, как известно, довольно тесен, здесь все знают друг друга. А если и не знают, то спешат познакомиться. И убийце не составило труда затеряться среди гостей.

Последние сомнения дознавателя насчет того, как преступник проник в дом жертвы, развеял портье, дежуривший в день убийства. Да, конечно, он был заранее осведомлен о том, что этой ночью у мэя Ди-Дирка будут гости. Много гостей, именно так. Конечно, у него имелся список приглашенных — портье торжественно вручил старшему дознавателю две страницы убористого машинописного текста. Нет, он не требовал, чтобы гости предъявляли документы, только просил, чтобы они себя назвали, и проверял имя по списку. Да, конечно, были и те, кто оказался не внесен в список. Ну, в таком случае он звонил мэю Ди-Дирку и спрашивал его согласия. Нет, мэй Ди-Дирк никому не отказал. Он вообще чрезвычайно милый человек и очень любит гостей. Да, у него часто бывают вечеринки. Раз в неделю. Как минимум. Не всегда такие большие и шумные, как в этот раз… Но ведь и повод особый: говорят, мэй Ди-Дирк заключил очень выгодный контракт на съемки нового телешоу… Вы, конечно же, видели «Сам не свой»?.. Что вы говорите?..

Могло ли какое-то из списочных имен прозвучать дважды? В принципе, конечно, почему бы и нет?.. Да, наверное, могло быть и так… Только какой в этом смысл? Мэй Ди-Дирк, конечно же, знает, кого пригласил!.. Не показался ли кто-то из гостей подозрительным? Ну что вы! Это же все уважаемые люди!.. Вообще-то, к нашим жильцам нередко заходят гости. Часто большими компаниями. Чуть ли не каждый день у кого-нибудь вечеринка. Нуда, бывает, что и пошумят. Но никаких серьезных эксцессов!

Убитую звали Ин-Илиа. При жизни она была модным критиком, пишущим исключительно для дорогих, толстых глянцевых журналов. Что такое «модный критик», Ре-Ранкар узнал, пообщавшись с сотрудниками изданий, в которых публиковалась Ин-Илиа.

— У нее был несомненный талант, — сообщили ему в первой редакции. — И при этом чутье на скандалы.

— Дерьмо она могла унюхать за сотню километров, — сказали в другом издании. — А перо у нее бойкое…

— У нее не было определенной специализации, — уточнили в третьем. — Она могла писать обо всем: о театре и литературе, о моде и кулинарии, о собачьих выставках и конкурсах флористов.

— Как ей это удавалось? — добавили в четвертом. — Да очень просто! Она не вникала в суть того, о чем собиралась писать. Ей это было ни к чему. Потому что она умела вычленить главное. И у нее не было никаких моральных принципов. Вы понимаете? НИ-КА-КИХ!

— Она знала, как больнее ударить, — объяснили в пятом. — У нее не было ни капли сострадания.

— Почему мы публиковали ее статьи? — искренне недоумевали сотрудники шестой редакции. — Да потому что они нравились читателям! Если бы мы печатали серьезные аналитические работы, объективно рассматривающие все достоинства и недостатки того или иного произведения, мы бы в скором времени потеряли всех своих подписчиков! Читателю нужен скандал. Он визжит от восторга, когда у него на глазах кого-то грубо хватают за волосы и окунают в чан с грязью. У Ин-Илии это получалось бесподобно. Для нее не существовало авторитетов. Любое, самое гениальное произведение она могла разодрать в клочья.

Словом, она была стервой, каких поискать. Она не могла разговаривать на отвлеченные темы — ей непременно нужно было кого-нибудь уязвить. Знакомого, незнакомого, по поводу или без — не имело значения. С ней невозможно было находиться в одном помещении более двух минут. После этого хотелось либо уйти, громко хлопнув дверью, либо влепить ей звонкую пощечину и выставить за порог. У таких людей в принципе не может быть друзей. Были ли у нее враги? Еще бы! Число судеб, изломанных и растоптанных ее безжалостными статьями, должно быть, перевалило за сотню. Зачем перечислять имена — возьмите подборку ее публикаций.

Полную библиографию Ин-Илии составляли сто семьдесят две статьи и триста восемьдесят две короткие рецензии. Чтобы составить впечатление о стиле и методе работы модного критика, Ре-Ранкару оказалось достаточно прочитать три из них. Статьи, действительно, были написаны бойко, живым языком, но при этом не вызывали ничего, кроме омерзения. Ин-Илиа легко, не утруждая себя доказательствами, объявляла творцов бездарями и плагиаторами. Вместо серьезных доводов апеллировала к мнению читателей. Любимыми ее аргументами были: «этого не увидит только слепой», «даже дураку понятно», «ну кто же этого не знает». Естественно, читатели не хотели чувствовать себя дураками, а потому легко соглашались с тем, что им внушала Ин-Илиа.

Составив список всех, кто был упомянут в статьях Ин-Илии, Ре-Ранкар первым делом проверил, не проходил ли кто-нибудь из них лечение в психиатрической клинике. Таких оказалось больше, чем он ожидал — двадцать один человек. С них Ре-Ранкар и начал проверку: психиатрическая лечебница могла оказаться тем звеном, которое связало бы смерти Ин-Илии и Ни-Нартора.

Трое из составленного Ре-Ранкаром короткого списка, как выяснилось, уже умерли. Двое, узнав о смерти Ин-Илии, разразились истерическим хохотом. Четверо вежливо поблагодарили Ре-Ранкара за приятную новость. Остальные выразили сожаление, что кто-то их опередил. Сожаления были вполне искренними, однако ни один из признавшихся в этом не показался Ре-Ранкару похожим на убийцу. К тому же семеро из них жили в других городах и не покидали их в день убийства. Те же, что проживали в Рен-Гатаре, имели железное алиби.

В конце недели, которую Ре-Ранкар посвятил знакомству с критическими опусами Ин-Илии и ее жертвами, произошло третье убийство. Схема была та же, что и в двух предыдущих случаях. Не прибегая к взлому, убийца поздно вечером проник в дом, отравил вино жертвы нескаином, а когда анестетик подействовал, пустил вдело обоюдоострый нож и удалился, ничего не тронув в доме. Но оставил на стене крут, нарисованный черным угольным карандашом, в котором на этот раз были замазаны три из шести секторов.

И все. Никаких следов. Ни отпечатков пальцев, совпадающих с найденными в домах предыдущих жертв, ни звуков борьбы, которые могли бы услышать соседи.

Третьей жертвой серийного убийцы стал некто Ти-Ташан. Профессиональный комик, не добившийся на этом поприще больших успехов, он выступал исключительно в клубах и небольших ресторанчиках, развлекая жующую и пьющую публику. Еще будучи начинающим артистом, Ти-Ташан, как многие до и после него, пытался заручиться поддержкой профессионального импресарио. В разное время два признанных специалиста в области шоу-бизнеса пробовали работать с ним, но спустя несколько месяцев отказались от дальнейшего сотрудничества. В беседе с Ре-Ранкаром первый назвал Ти-Ташана неудачником, второй — полной бездарностью. В этом Ре-Ранкар мог убедиться сам, посмотрев несколько записей выступлений Ти-Ташана.

У Ти-Ташана не оказалось ни близких родственников, ни друзей. Вся его жизнь была работой. Если он не выступал, то готовил новые номера. Или бегал по ресторанам и клубам, договариваясь о выступлениях. Хозяева подобных заведений, а также бармены, официантки и вышибалы — вот та публика, с которой он общался. Как ни странно, все они очень хорошо о нем отзывались. Да, талантом Ти-Ташан не блистал, но при этом был милым, спокойным и отзывчивым человеком. По мнению тех, кто его знал, основным критерием высоких моральных качеств Ти-Ташана служило то, что у него всегда можно было перехватить в долг десятку. Он никогда и никому не отказывал, даже если это была его последняя десятка. Да, шоу-бизнес — жестокий бизнес. Здесь каждый готов конкуренту глотку перегрызть.

Но у Ти-Ташана конкурентов не было. Почему? Да потому что он занимал нишу, на которую никто бы больше не позарился. Если кто и хлопал ему, так только пьяные. Но он и эти аплодисменты принимал с гордостью. Кто мог желать ему смерти? Да никто! У Ти-Ташана не было ни врагов, ни завистников, ни даже обычных недоброжелателей. Такой уж он был человек — не от мира сего. Хотел добиться известности и славы, но понятия не имел, что для этого требуется. Вернее, у него были какие-то свои представления об универсальной формуле успеха, то ли с потолка схваченные, то ли из пальца высосанные. По мнению тех, кто его знал, Ти-Ташан не жил, а будто парил над жизнью. Именно поэтому и смерть его ни у кого не вызвала каких-то особых эмоций. Был человек — и не стало.

После третьего убийства смотритель участка приказал Ре-Ранкару передать все иные дела другим дознавателям и вплотную заняться поисками убийцы, рисующего на стенах круги. Под непосредственное начало Ре-Ранкара были выделены три стража и два криминалиста.

Следственная группа — это серьезно. Наверное, никто уже не сомневался в том, что в течение недели псих с обоюдоострым ножом совершит очередное убийство. И если предотвратить его не представлялось возможным, нужно было сделать все, для того чтобы пресса не подняла вой, обвиняя стражей порядка в полной беспомощности и неспособности защитить честных, законопослушных граждан от безумных выродков. Случись такое, и дело тут же заберет Служба стражей Анклава. А для дознавателей рестрикта передача дела в ССА означает если не понижение в должности, то уж точно жирный черный крест на перспективе дальнейшего карьерного роста.

Ре-Ранкару на карьеру было плевать. Но он хотел сам довести это расследование до конца. И дело вовсе не в уязвленном самолюбии, а в том, что у старшего дознавателя было очень странное, никогда не посещавшее его прежде предчувствие. Чем больше Ре-Ранкар узнавал о жертвах маньяка, тем непонятнее становились мотивы преступления. Но при этом у старшего дознавателя складывалось впечатление, что он знает убийцу. Он встречался с ним прежде. Видел его лицо. И не хватает лишь нескольких незначительных штрихов для того, чтобы вспомнить его. Это было похоже на бред. Но Ре-Ранкару никак не удавалось отделаться от этого наваждения. Чтобы снова обрести покой, он должен был найти убийцу.

Ре-Ранкар взял со стола кружку остывшего кифа и сделал глоток. Холодный киф был неприятен на вкус, но идти за свежим не хотелось.

Итак — три убийства. Совершенные, судя по всему, одним и тем же человеком. Три жертвы, не имеющие между собой ничего общего.

Вращавшиеся в совершенно разных кругах общества. Но у убийцы имелся какой-то свой принцип, в соответствии с которым он выбрал именно их. И этим же принципом он будет руководствоваться в дальнейшем. Для того чтобы найти маньяка, требовалось понять его извращенную логику. На все вопросы «как?» должны ответить эксперты. Старший дознаватель Ре-Ранкар обязан найти ответ на вопрос «почему?».

Звякнуло стекло ударившейся о стену двери. Стопор надо поставить, подумал Ре-Ранкар, иначе кто-нибудь непременностекло высадит.

— Ре-Ранкар! К смотрителю!

Влетевший в кабинет дежурный мотнул головой, вроде как указывая направление, и, хлопнув дверью, побежал дальше.

Ре-Ранкар задумчиво посмотрел на трубку стоявшего на углу стола черного телефонного аппарата. Смотритель участка не позвонил ему, а вызвал через дежурного. Как правило, подобный жест не предвещал ничего хорошего.

Видимо, информация об орудующем в рестрикте маньяке все же дошла до стражей порядка Анклава. На смотрителя участка надавили сверху, и он вызвал к себе ответственного за дело старшего дознавателя, чтобы потребовать информацию о ходе расследования. А что мог сообщить Ре-Ранкар? Ничего нового. Ни одно из предпринятых им следственных действий не принесло результата. Три «чистых» убийства в течение месяца. Для одного рестрикта это, пожалуй, многовато.

Общий зал гудел, как потревоженный пчелиный улей. Из неразборчивого многоголосого гомона выплескивались отдельные слова и обрывки фраз, по которым можно было составить представление о том, чем живет тринадцатый участок стражей порядка.

Оказавшись у двери кабинета смотрителя, старший дознаватель быстро одернул манжеты, двумя пальцами поправил воротник относительно свежей рубашки, ладонью провел по волосам и привычным движением коснулся холодного металлического браслета вариатора на левом запястье. Пиджак был измят так, будто он его неделю не снимал, но с этим уже ничего нельзя было сделать. А галстуков Ре-Ранкар никогда не носил. Сделав все, что было в его силах, для того чтобы выглядеть подобающим образом, Ре-Ранкар дважды коротко стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

Главным украшением стола смотрителя участка была огромная посеребренная подставка для такой же внушительной авторучки, напоминающей готовую стартовать ракету. Писать ею было крайне неудобно, а потому, если она вдруг оказывалась в руке хозяина кабинета. означать это могло лишь одно — смотритель участка пребывает в крайне отвратительном расположении духа. Пытался он таким образом успокоить себя или, напротив, подхлестывал клокочущую внутри злость, об этом стражи тринадцатого участка спорили уже не первый год. Как бы там ни было, сейчас смотритель участка самозабвенно чиркал своей огромной авторучкой какие-то бумаги. Завизированные листы летели на угол, какие-то, скользнув, планировали на пол, но смотритель продолжал свое занятие. Глянув исподлобья на вошедшего Ре-Ранкара, смотритель молча ткнул концом авторучки в пустое кресло напротив и вновь взялся за бумаги.

Ре-Ранкар сел в кресло и постарался принять свободную, расслабленную позу — он спокоен и уверен в себе. Взгляд старшего дознавателя скользнул по стене, секунду задержался на дипломе в строгой металлической рамочке, перепрыгнул на электрический чайник, стоявший на журнальном столике в углу, медленно прополз по испещренному дождевыми каплями оконному стеклу и остановился на обрамленной редким венчиком рыжих волос лысине смотрителя. Глядя на смотрителя тринадцатого участка, трудно было поверить в то, что когда-то он тоже был рядовым стражем порядка и бегал по грязным улицам Центрального рестрикта, гоняясь за мелкими правонарушителями. Ныне он был тяжел и тучен. Настолько, что с трудом умещался в кресле. В участке поговаривали, будто смотритель тяжело и, судя по всему, безнадежно болен. Но даже если это было и так, он не позволял болезни взять над собой верх. Во всяком случае, пока находился на службе.

Отбросив на угол стола последний лист бумаги, смотритель, как копье, воткнул авторучку в подставку, сцепил пальцы в сейфовый замок и устремил гневный взгляд на старшего дознавателя. Ре-Ранкар почувствовал себя, как на сковороде, которая медленно нагревается на огне. Он чуть приподнял брови и попытался придать лицу сосредоточенное выражение.

— Четвертый, — процедил сквозь стиснутые зубы смотритель.

Прозвучало это как вердикт: виновен!

Ре-Ранкар сжал кулаки.

Смотритель перевел взгляд на табло вариатора — блестящий металлический браслет врезался в толстое, густо поросшее длинными рыжими волосками запястье, — недовольно поморщился, снова поймал старшего дознавателя в прицел бледно-голубых, будто выцветших глаз и с нажимом повторил:

— Четвертый!

— Когда?

— Прошлой ночью. По предварительным оценкам стражей, прибывших по вызову, труп пролежал не меньше суток.

— Где?

— 18-й разъезд.

— Это Второй Пригородный рестрикт.

— Спасибо, что просветил, — саркастически усмехнулся смотритель. — Рестрикт-то, может быть, и Пригородный, но убийца — твой. Так что бери машину и дуй на место преступления. Я попросил смотрителя двадцать седьмого участка оцепить место преступления и ничего не трогать до твоего прибытия.

— Понял, — Ре-Ранкар ухватился руками за подлокотники, собираясь встать.

— И вот еще что, — жестом остановил его смотритель. — Это должно быть последнее убийство. Ты понял, Ре-Ранкар? — смотритель поднял вверх толстый указательный палец. — Последнее! Информация о твоем маньяке уже дошла до Службы стражей Анклава. Если он выпотрошит еще одного, они заберут у нас дело. Понял?

— Да! — ответил Ре-Ранкар.

А что еще он должен был сказать? Смотритель участка не хуже его знал, что дело стоит на мертвой точке. Смотритель отрабатывал свою обязательную программу, старший дознаватель — свою.

Решив, что разговор окончен, Ре-Ранкар поднялся и направился к двери.

— Стой! — окликнул его смотритель.

Ре-Ранкар обернулся.

— Вот что… пока ССА направило в помощь тебе криминалиста-психолога.

— Кого? — недовольно скривился Ре-Ранкар.

— Все! — махнул широкой лапищей смотритель. — Вопрос не обсуждается! Он ждет тебя на месте преступления!

Опуская руку, смотритель поправил на запястье браслет вариатора, глянул на табло, на секунду задумался и нажал кнопку ручной установки.

Ре-Ранкар вышел. За спиной у него хлопнула дверь. Ему никак не удавалось мысленно начертить круг, в центре которого должен оказаться убийца.

* * *
Дождь, зарядивший с Полуденной Луны, и не думал стихать. Ему ни до кого нет дела: живые, мертвые — дождю все равно. Отличная, надо сказать, позиция. Если относиться к жизни так же легко и просто, как дождь, то никакой вариатор не нужен.

Пригнувшись, Ре-Ранкар прикрыл голову полой пиджака и вышел из машины.

Место преступления — небольшой одноэтажный коттеджик в ряду точно таких же стандартных построек — было обнесено синей заградительной лентой. Неподалеку от входа стояли две машины стражей порядка и синий медицинский фургончик — санитары ждали, когда можно будет забрать труп. И несмотря на проливной дождь, вплотную к линии ограждения жались десятка два прикрывшихся зонтами зевак. Всякий раз, оказавшись на месте преступления, Ре-Ранкар видел этих странных представителей рода человеческого, с широко раскрытым глазами и разинутыми ртами глазеющих на дорожку, ведущую к дому, где было совершено убийство. Что притягивает их, думал Ре-Ранкар. Что вызывает интерес? Работа стражей порядка или же сама смерть? Что за странная аура окружает место, где была пролита кровь?

— Ну, наконец дождались! — приветствовал Ре-Ранкара старший дознаватель из двадцать седьмого участка Ги-Грумер.

— Привет, — Ре-Ранкар нырнул под широкий зонт, что держал Ги-Грумер, и пожал коллеге руку.

— Не прислоняйся ко мне, — попытался отстраниться от него Ги-Грумер. — Ты весь мокрый. А у меня костюм новый. Пойдем в дом.

— Подожди минуту.

Ре-Ранкар внимательно посмотрел по сторонам. Он пытался представить себе это место без синей ленты ограждения, без машин и зевак — таким, каким видел его убийца, подходя к дому.

— Кто обнаружил тело?

— Посыльный из магазина. Он раз в два дня доставлял убитой продукты. По заранее составленному списку. А сегодня…

— Когда? — перебил Ре-Ранкар.

— Говорит, где-то после Полуденной Луны.

— Точнее?

— Куда уж точнее, — усмехнулся Ги-Грумер. — У парнишки шок, после того что он увидел в доме. Он и сейчас еще плохо соображает.

— Он вызвал стражей сразу, как обнаружил тело?

— Стражей вызвали соседи. Парень выбежал на улицу и принялся орать, зовя на помощь.

— Ладно, — Ре-Ранкар взялся за ручку зонта, что держал в руке Ги-Грумер. — Пошли в дом.

Страж в черном водонепроницаемом плаще, стоявший на вымощенной серой плиткой дорожке, при их приближении поднял ленту ограждения.

— Почему стражам выдают плащи, а дознавателям — нет? — спросил Ре-Ранкар у коллеги.

— Дознаватель должен иметь респектабельный вид, — ответил тот. — Хотя, — Ги-Грумер окинул насмешливым взглядом мокрый, сильно помятый пиджак и мешковатые брюки Ре-Ранкара, — тебе могли бы и плащ выдать… Кстати! Тебя тут одна дамочка дожидается!

— Где?

— Да вон, возле двери под навесом стоит.

Женщина в красном блестящем плаще с поднятым воротником, стоявшая возле входа в дом, была если и не красавица, то очень, очень мила. Открытое, чуть вытянутое лицо, большие нежно-зеленые, как только что проклюнувшиеся листочки, глаза; светлые волосы расчесаны на прямой пробор и убраны назад, а две тоненькие косички стянуты узелком на затылке.

— Вы соседка? — спросил, подойдя к ней, Ре-Ранкар.

Ги-Грумер в немом ужасе закатил глаза.

— А вы старший дознаватель Ре-Ранкар? — спросила в ответ женщина.

— Да, — Ре-Ранкар откинул назад упавшую на лоб прядь мокрых волос.

— Криминалист-психолог Ал-Алия, — блондинка сунула под нос Ре-Ранкару развернутое удостоверение. — Направлена к вам…

— Знаю, — перебил Ре-Ранкар. — Вон, видите авто? — он указал на черный служебный «кафар», на котором только что приехал. — Садитесь, вас отвезут в участок. Когда мы здесь закончим…

— Я должна осмотреть место преступления, — сказано это было негромко, но таким тоном, что Ре-Ранкар понял: спорить с этой дамочкой бесполезно.

— Вы уверены? — спросил он все же на всякий случай. — Дознаватель Ги-Грумер уверяет, что картина внутри…

— Я двенадцать лет работаю криминалистом-психологом, — вновь перебила дознавателя Ал-Алия. — Мне многое довелось повидать.

Ре-Ранкар удивленно хмыкнул. На вид Ал-Алии было лет тридцать пять. Ну, максимум, тридцать семь. Выходит, она сразу после Академии попала в ССА? И не стажером, а сразу криминалистом?

— Хорошо, — Ре-Ранкар провел ладонью по промокшему насквозь рукаву пиджака. — Только больше не перебивайте меня.

Ал-Алия улыбнулась — улыбка у нее была очень красивая, это даже Ре-Ранкар отметил — и дважды нажала кнопку ручного переключателя вариатора. Вот это Ре-Ранкару не понравилось: он не любил, когда люди, с которыми работал, то и дело меняли базовые установки личности. В деле каждый должен оставаться самим собой. Но Ал-Алия — психолог, ей виднее.

Прежде чем войти в дом, Ре-Ранкар надел тонкие резиновые перчатки и, присев на корточки, осмотрел дверной замок. Никаких следов взлома — как и следовало ожидать.

— Личность убитой установлена? — спросил он у Ги-Грумера, входя в прихожую.

— Ол-Онару, — коротко ответил тот.

— Дальше, — кивнул Ре-Ранкар.

— Что — дальше? — Ги-Грумер стряхнул с зонтика воду, закрыл его и поставил в уголок.

— Кто она такая? Сколько лет? Кем работала?..

Глянув на коллегу, Ре-Ранкар невольно запнулся — взгляд у того был недоумевающий и насмешливый одновременно.

— Убита Ол-Онару, — медленно повторил он, как будто разговаривал с идиотом.

— Так, — кивнул Ре-Ранкар. — Это я уже слышал.

— Ты не знаешь, кто она такая?

— А почему я должен ее знать? — непонимающе пожал плечами Ре-Ранкар.

— Ол-Онару, — еще раз повторил Ги-Грумер и умолк, как будто все еще надеялся, что Ре-Ранкар вдруг улыбнется и скажет, что пошутил.

Но Ре-Ранкар молча ждал продолжения.

— Лет пятнадцать назад Ол-Онару блистала в телесериалах, — прервала затянувшееся молчание Ал-Алия. — Ее амплуа были несчастные, обманутые коварными соблазнителями красотки. Потом звезда ее закатилась. Нельзя всю жизнь играть молоденьких дурочек, а в новом качестве Ол-Онару себя найти не смогла. Как результат — жизнь в забвении. О ней не вспоминали ни продюсеры, ни бывшие поклонники. Зато теперь, после смерти, она снова станет звездой.

— Вот почему вас посадили мне на хвост! — нацелил указательный палец на психолога Ре-Ранкар.

— Конечно, — не стала отрицать Ал-Алия. — Уже сегодняшние вечерние газеты выйдут с огромными статьями на первых полосах, рассказывающих о трагической смерти некогда обожаемой знаменитости. А завтра они сообщат читателями, что Ол-Онару стала еще одной Жертвой орудующего в городе маньяка. И, само собой, не забудут упомянуть о беспомощности стражей порядка.

Ре-Ранкар хмыкнул, качнул головой и пошел в комнату.

— Отпечатки и снимки! — скомандовал он приехавшим с ним криминалистам. — Стандартная процедура!

Обстановка в доме была более чем скромная. Разнообразили интерьер только стоявшие повсюду засохшие полевые цветы и пожелтевшие кружевные салфеточки, которые хозяйка дома, возможно, сама крючком вязала. Вот вам и удел бывшей телезвезды…

— Слушай, ты действительно не знал, кто такая Ол-Онару? — прицепился к Ре-Ранкару Ги-Грумер.

— Я не смотрю телевизор, — коротко бросил дознаватель.

— Я тоже не смотрю сериалы! — широко раскинул руки в стороны Ги-Грумер. — Но вот жена…

— У меня нет жены, — поставил точку Ре-Ранкар.

Чистота и порядок в доме были идеальными. Каждая безделушка стояла на своем месте. Видимо, пожилая дама только тем и занималась, что целыми дням вытирала пыль и драила металлические ручки.

Тело жертвы находилось в небольшой гостиной. Оно лежало возле овального обеденного стола, в центре которого на кружевной салфеточке стояла ваза с большим букетом засохших цветов. Букет на столе разительно отличался от остальных, что украшали дом. Казалось, он был составлен на заказ профессиональным флористом и стоил, должно быть, недешево. К тому же — Ре-Ранкар осторожно потер пальцами один из завядших лепестков — засушен он не так давно; максимум, неделю назад. Ближе к краю стояли откупоренная бутылка красного вина «Беленкум» и два бокала с остатками вина на дне. В одном из них — и гадать нечего — был растворен нескаин, а на другом, конечно же, не было никаких отпечатков пальцев. Экспертиза в данном случае требовалась как чисто формальное подтверждение фактов, которые лично у Ре-Ранкара не вызывали ни малейших сомнений.

На стене, возле книжного шкафа, был нарисован черный круг с четырьмя закрашенными секторами.

— Твой клиент? — тихо спросил у Ре-Ранкара Ги-Грумер.

Ре-Ранкар молча кивнул.

— Подонок, — прошипел Ги-Грумер. — Что ему нужно?

— Ему нужно мозги вправить, — ответил Ре-Ранкар.

Ал-Алия достала из кармана плаща портативный фотоаппарат и. присев на корточки, сфотографировала нарисованный на стене круг. Затем отошла на два шага в сторону и сделал снимок того же места с другой точки.

— У нас есть фотограф, — недовольно буркнул Ре-Ранкар.

— Я снимаю то, что представляет интерес для меня, — ответила Ал-Алия и навела объектив фотоаппарата на вазу с засохшими цветами. — Почему она держала дома засохшие цветы?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Ре-Ранкар.

— Потому что засохшие травы символизируют грусть, — ответила на свой вопрос Ал-Алия.

— Ну и что? — непонимающе посмотрел на нее Ре-Ранкар.

Ал-Алия опустила фотоаппарат и внимательно, как на древний, загадочный артефакт, посмотрела на старшего дознавателя.

— В других местах преступлений тоже могли находиться какие-то символические образы.

— Я не заметил, — Ре-Ранкар отвернулся, сделав вид, что рассматривает корешки книг за стеклом шкафа.

«Лезет не в свое дело, — подумал он про себя. — Символы ей, видишь ли, нужны. А мне нужен убийца».

В ровном ряду книг был выдвинут чуть вперед толстый том с названием на корешке «Убийство и расплата».

— Интересная книга, — сказала, выглянув у него из-за плеча, Ал-Алия.

— Не знаю, не читал, — недовольно буркнул Ре-Ранкар.

— Напрасно, очень советую. Кстати, и издание редкое — с иллюстрациями Же-Жалаи. А будь в книге автограф автора, стоимость стала бы гораздо больше.

— А что, автор давно умер?

— Несколько лет назад. Но он вел жизнь затворника, никогда не встречался с читателями, и если подписывал свои книги, то только близким друзьям.

— Ол-Онару входила в их число?

— Не исключено.

Ре-Ранкар потер подбородок.

— Как звали автора?

Ал-Алия бросила удивленный взгляд на старшего дознавателя.

— Бо-Бероу… Вы вообще ничего о нем не слышали?

— Мимо, — разочарованно щелкнул пальцами Ре-Ранкар.

— В каком смысле? — не поняла Ал-Алия.

— Ин-Илиа ничего о нем не писала.

Осторожно, чтобы не наступить в пятно запекшейся крови, Ре- Ранкар подошел к столу.

— Жертва курила?

— В доме не чувствуется запаха дыма, — покачал головой Ги-Грумер. — И пепельниц нигде не видно.

Дешевая одноразовая пластиковая зажигалка, лежавшая на краю стола, выглядела инородным предметом. Ей было не место в этом доме. Значит, она могла принадлежать убийце. Но зачем он доставал зажигалку? В доме не ощущался запах табачного дыма… Странно, что при его педантичности и аккуратности — три убийства и ни одного следа, ни единого отпечатка пальца — он забыл на столе зажигалку.

Ре-Ранкар осторожно взял зажигалку двумя пальцами за торцы. Черный непрозрачный пластик, на боку надпись: «Караоке-бар «Зажигай!». Ре-Ранкар аккуратно уложил зажигалку в пластиковый пакетик.

— Ки-Клаймер, — он протянул пакет с зажигалкой эксперту, искавшему отпечатки пальцев на овальном зеркале в дешевой металлической раме, грубо имитирующей антик. — Отправь в лабораторию.

* * *
Домой Ре-Ранкар вернулся уже после Полуночной Луны. Промокший и злой. Служебное авто пришлось отдать Ал-Алии, которая снимала номер в гостинице на другом конце города. А самому не оставалось ничего другого, как только добираться до дома городским транспортом. Бросив мокрую одежду на спинку стула, Ре-Ранкар включил телевизор. Он не собирался смотреть что-то определенное — ему нужен был фон, привычный гул голосов, как в участке. Больше всего Ре-Ранкару нравились прямые трансляции заседаний Парламента — депутаты говорили очень эмоционально и почти без умолку, при этом большая часть фраз была лишена смысла. Либо, как порой казалось Ре-Ранкару, смысл этот был зарыт настолько глубоко, что докопаться до него мог далеко не каждый, а лишь тот, кому на это хватало ума и терпения.

Сняв с руки вариатор, Ре-Ранкар несколько раз нажал кнопку ручного переключателя. Лишь с пятого раза вариатор встал в положение «Логика». Старший дознаватель усмехнулся и положил браслет на телевизор.

Заглянув в холодильник, Ре-Ранкар обнаружил там только пару сосисок, огурец и острый желтый соус. Старший дознаватель, как правило, обходился тем, что удавалось перехватить на улице. И если бы не дождь, то и сегодня он не стал бы открывать холодильник. Ре-Ранкар понюхал сосиски. Он не помнил, когда их купил, но запах был вполне приличный. Не будучи гурманом, старший дознаватель не стал варить сосиски. Он просто нарубил их вместе с огурцом, перемешал в миске и залил соусом. Чем не ужин для одинокого мужчины?

Воткнув в получившийся безымянный продукт вилку, Ре-Ранкар уселся в кресло напротив телевизора. Диктор говорил что-то о климатических изменениях. Быть может, это была проблема, волнующая все человечество, однако старшему дознавателю было не до того. Глаза закрывались от усталости, но Ре-Ранкар знал, что стоит ему только лечь в постель, как сон тотчас же улетучится. Он будет лежать в темноте, закинув руки за голову, пялиться в потолок и думать, пытаясь понять извращенную логику убийцы, на счету которого уже четыре жертвы.

Так все и вышло. Ре-Ранкар промаялся без сна почти до рассвета. А как только сон смежил веки, зазвонил телефон. Пора было вставать. Впереди — новый сумасшедший день. Особый колорит обещал придать тот факт, что в участок должна явиться Ал-Алия. При одном лишь воспоминании о надоедливом кримналисте-психологе из ССА Ре-Ранкар болезненно поморщился. Хотя, как оказалось, дело было не только в Ал-Алии. Видно, вчера, промокнув под дождем, он еще и простуду умудрился подхватить. Затылок разламывался от боли, глаза слезились, в горле першило, а нос был забит так, что не продохнуть.

Звонил Ки-Клаймер. И причина, по которой он поднял с постели старшего дознавателя, была веской настолько, что Ре-Ранкар в один момент забыл и про бессонную ночь, и про боль в горле. Выслушав то, что спешил рассказать ему криминалист, Ре-Ранкар велел тому немедленно отправляться в участок, собирать следственную группу и ждать его прибытия.

Постояв минут десять под горячим душем, Ре-Ранкар почувствовал себя лучше. А после двух чашек свежесваренного кифа он заставил себя поверить, что способен добраться до участка. Нацепив на руку вариатор, очень своевременно показывающий тип личности «Недовольство», он выбежал на улицу.

По счастью, трамвая ждать не пришлось. Вагон был набит до отказа, но Ре-Ранкару все же удалось как-то втиснуться, сунув недовольной тетке-кондукторше служебное удостоверение стража порядка.

Не доезжая до шестой остановки, Ре-Ранкар спрыгнул на ходу с задней площадки как раз напротив тринадцатого участка.

Взбегая по лестнице, ведущей к главному входу, старший дознаватель чувствовал себя почти в форме. Разве что голова все еще немного побаливала. Привычный деловой ритм захватил Ре-Ранкара и не позволил раскиснуть.

Несмотря на ранний час, в общем зале уже давали показания двое задержанных. А сидевшая за столом у окна древняя старушка — маленькая, сухонькая, с аккуратно зачесанными назад и собранными в пучок седыми волосами — с очень серьезным, сосредоточенным видом рассматривала фотографии преступников в толстом альбоме. То, что она видела, ей крайне не нравилось — старушка то и дело недовольно морщилась, тыкала пальчиком в очередную фотографию и что-то тихо говорила сидевшему слева от нее стражу, который в ответ кивал и переворачивал страницу в альбоме.

Возле двери кабинета старшего дознавателя дожидалась Ал-Алия. Темно-фиолетовый джемпер, черные обтягивающие брюки и полуспортивные ботинки. Вместо обычной сумочки, в которую женщины кидают всякую мелочевку — небольшой кожаный рюкзачок.

— Не думал, что вы явитесь в такую рань, — попытался улыбнуться Ре-Ранкар.

— Вообще-то, — Ал-Алия посмотрела на встроенные в вариатор часы, — это вы опоздали на семнадцать минут.

Ре-Ранкар не стал спорить и распахнул дверь кабинета:

— Прошу!

Вся команда была уже в сборе.

— Ну, у кого сегодня хорошие новости? — Ре-Ранкар расстегнул пиджак и сел в кресло.

Вопрос повис в пустоте.

Почувствовав, что на висках выступила испарина, старший дознаватель достал из кармана мятый носовой платок и приложил его ко лбу.

— Плохо себя чувствуете, шеф? — с сочувствием посмотрел на дознавателя Ди-Дангл.

— Что, так заметно? — недовольно буркнул Ре-Ранкар и, скомкав платок, сунул его в карман.

— Ну, вообще-то… — не зная, что сказать, Ди-Дангл пожал плечами. — Может, кифа?

— Было бы неплохо, — согласился Ре-Ранкар.

— Может, и вы хотите? — спросил Ди-Дангл у присевшей возле демонстрационной доски Ал-Алии.

— Спасибо, — улыбнулась дамочка. — Два кусочка сахара, если можно.

— Кстати, если вы еще не знакомы, — Ре-Ранкар кашлянул в кулак. — Мэйя Ал-Алия, криминалист-психолог из Службы стражей Анклава. Временно прикомандирована к нашей группе.

— Временно — это как долго? — елейно улыбнувшись, поинтересовался Ки-Клаймер.

— Пока не поймаем маньяка, — ответила сама Ал-Алия.

— О, тогда мы успеем познакомиться о-очень близко, — все с той же улыбкой продолжил Ки-Клаймер.

— Не думаю, — слова Ал-Алии, казалось, хрустели, будто крошки сухого крекера на зубах. — Я здесь именно для того, чтобы расследование сдвинулось наконец с мертвой точки.

Сказав это, Ал-Алия хлопнула на стол перед Ре-Ранкаром утренний выпуск «Обозревателя». На первой странице большая фотография темноволосой красотки с заложенным за ухо алым цветком и заголовок аршинными буквами: «Маньяк наносит новый удар!!! В своем доме убита звезда телесериала «Опаленные страстью» Ол-Онару!!! Стражи порядка бездействуют!!! Кто следующий?»

— С чего они взяли, что мы бездействуем? — Ре-Ранкар свернул газету в трубочку и опустил ее в мусорную корзину.

— Напишите опровержение, — предложила Ал-Алия.

— Так! — щелкнул пальцами Ре-Ранкар. — Вариаторы — в рабочий режим! Зу-Зандер, давай информацию о жертве.

Страж открыл рабочий блокнот.

— Пятьдесят два года, в прошлом — актриса, звезда… Трижды была замужем, трижды разведена. Детей нет. Близких родственников нет…

— Бывшие мужья?

— Первый — телепродюсер, второй — актер, партнер по съемкам. Первый умер девятнадцать лет назад — он был на двадцать семь лет старше Ол-Онару. Второй быстро вышел в тираж, спился и покончил с собой, еще когда звезда Ол-Онару сияла на экранах телевизоров. В третий раз она вышла замуж уже после того, как перестала сниматься. Муж, бывший работником авторемонтной мастерской, оказался моложе ее на восемнадцать лет. Они прожили вместе меньше года. Где он сейчас, установить пока не удалось.

— Имя?

— By-Бартер.

Ре-Ранкар сделал пометку в своем блокноте.

— Дальше.

— Последние лет пять-шесть лучшей подругой Ол-Онару была Ми-Марнус — пожилая женщина, живущая по соседству. Их сблизила общая страсть — кружевные салфеточки. По словам Ми-Марнус, Ол-Онару вела замкнутый образ жизни: редко выходила и к ней никто никогда не приходил. За исключением посыльного из магазина.

— Однако она поздно вечером впустила убийцу в дом.

— По всей видимости, так, — кивнул Фу-Фламер. — Следов взлома не обнаружено.

— Это легко объяснить, — вставила Ал-Алия.

— Что именно? — неприязненно глянул на нее Ре-Ранкар.

— Почему одинокая женщина поздно вечером впустила в дом незнакомого человека.

— Сделайте одолжение.

— Убийца принес Ол-Онару роскошный букет засушенных цветов — вы ведь обратили внимание на необычно роскошный букет на столе — и представился ее давним поклонником. Скорее всего, он рассказал ей историю о том, что живет в далекой провинции, впервые по какому-то делу выбрался в Рен-Гатар, через три-четыре часа у него обратный поезд, но он все равно не мог не засвидетельствовать свое почтение обожаемой и вечно молодой Ол-Онару.

— Так просто? — скептически поджал губы Фу-Фламер.

— Ложь всегда должна быть простой. Если громоздить выдуманные факты один на другой, то скоро сам начнешь в них путаться. К тому же на что еще покупать вышедшую в тираж, всеми забытую бывшую знаменитость, как не на банальную лесть. И на ее любовь к засушенным цветам. Я уверена: пожилая дама растаяла и потекла, как кусок маргарина, услыхав, что к ней наконец-то явился один из поклонников. Он олицетворял для нее всю прежнюю необъятную толпу, поэтому Ол-Онару и распахнула настежь дверь перед незнакомым человеком.

— Логично, — подумав, согласился Фу-Фламер.

— Я бы так никогда не поступил, — покачал головой Зу-Зандер.

— Ну, хорошо, — сложил руки на груди Ки-Клаймер. — Я готов поверить в историю о стареющей телезвезде, истосковавшейся без вздохов поклонников. Ну, а что заставило трех других впустить в дом убийцу?

— Ключик можно подобрать к любому, — ответила Ал-Алия. — Я порой удивляюсь, насколько доверчивы бывают люди.

— В доме убитой, — Ре-Ранкар щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание Ки-Клаймера, — как обычно, никаких отпечатков?

— Отчет из лаборатории еще не привезли, — развел руками криминалист. — Но, если хотите знать мое мнение…

— Мнение или заключение экспертизы? — перебила его Ал-Алия.

— Я же сказал, — мило улыбнулся дамочке Ки-Клаймер, — отчет из лаборатории еще не привезли.

— А самому заехать в лабораторию гордость не позволяет? — Ал-Алия кинула на стол стандартную серую папку лабораторного отчета.

— Все отпечатки, найденные в доме, принадлежат Ол-Онару и Ми-Марнус. В одном из бокалов — нескаин.

— Я это и без отчета знал, — хмыкнул Ки-Клаймер.

— А я теперь знаю, как работают криминалисты тринадцатого участка, — легко парировала Ал-Алия.

— Не забудь указать это в своем доносе! — приподнялся со стула Ки-Клаймер.

— Непременно, — холодно улыбнулась в ответ Ал-Алия.

— Довольно, — Ре-Ранкар выждал несколько секунд и, не повышая голоса, продолжил: — Работаем дальше…

Дверь стукнулась о стенку — уже в который раз Ре-Ранкар подумал, что нужно поставить стопор. Ди-Дангл водрузил на стол поднос с пятью большими кружками свежесваренного кифа. На каждой — эмблема тринадцатого участка стражей порядка.

— Это — ваш, — сказал он, протягивая одну из кружек Ал-Алии.

Женщина с благодарностью улыбнулась стражу.

— Фу-Фламер, что у нас по вскрытию?

— Ну, наш клиент сделал всю работу за патологоанатомов, — в своей обычной манере усмехнулся Ки-Клаймер.

— Та же самая схема, — протянув руку, Фу-Фламер взял с подноса свою кружку кифа. — В момент убийства жертва находилась под воздействием нескаина. Орудие убийства — большой обоюдоострый нож. Время смерти — около двух часов позапрошлой ночи. Все.

— Зу-Зандер, она была знакома или как-то связана с другими жертвами?

— Я ничего не нашел.

— Она, часом, не страдала психическим расстройством? Или, может быть, проблемы с алкоголем? С наркотиками? Со звездами такое часто случается.

— Нет, — отрицательный жест Зу-Зандера. — Я все проверил. Единственный случай: двадцать два года назад Ол-Онару проходила краткосрочный курс реабилитации после депрессии, вызванной переутомлением. В частной клинике «Три-Тринадцать».

— Ага, — многозначительно кивнул Ки-Клаймер. — Знаем мы эти депрессии.

— Я разговаривал с врачом Ол-Онару, — быстро глянул на него Зу-Зандер. — Это действительно была депрессия. Причем не очень серьезная. Врач даже полагает, что Ол-Онару просто захотела на какое-то время укрыться от своих многочисленных поклонников, которые буквально не давали ей прохода. Он, кстати, и сам принадлежит к их числу.

— Что у нас еще? — Ре-Ранкар обвел взглядом присутствующих.

Как же ему хотелось, чтобы хоть кому-то в этот момент пришла в голову гениальная мысль! Ну, пусть не гениальная — пусть отличная! Или хотя бы просто хорошая… Потому что сам он за всю бессонную ночь так ничего дельного и не придумал. Кто бы подсказал, как отыскать зверя, не оставляющего следов?

— Зажигалка! — в руке Ал-Алии появился небольшой прозрачный пакетик для вещдоков, в котором лежала одноразовая зажигалка из черного пластика.

— Полагаю…

Почувствовав невыносимое першение в горле, Ре-Ранкар прижал ко рту платок и надсадно закашлялся. Горло будто наждачной бумагой ободрало. Только этого еще не хватало.

— Извините… Полагаю, на зажигалке нет отпечатков.

— Нет. — Ал-Алия пристально посмотрела на Ре-Ранкара. — Вам нужен врач.

— Мне нужен киф, — Ре-Ранкар принужденно улыбнулся и сделал большой глоток из кружки. — Если бы зажигалка принадлежала Ол-Онару, на ней остались бы ее отпечатки. Значит, это зажигалка убийцы.

— Я тоже так решила, — кивнула Ал-Алия. — А поскольку наш убийца никогда не оставляет следов, можно предположить, что он не забыл зажигалку на месте преступления, а оставил ее намеренно.

— Зачем? — спросил Зу-Зандер.

— Назначает встречу.

— Встречу? Кому?

— Полагаю, тому, кто нашел его послание, — Ал-Алия кинула пакет с зажигалкой на стол Ре-Ранкара.

Старший дознаватель взял пакет в руки и, не вынимая зажигалку, внимательно осмотрел ее. Караоке-бар «Зажигай!». Название подходящее, чтобы разместить его на зажигалке. Ре-Ранкар повернул пакет другой стороной, будто надеялся, что увидит там нечто неожиданное.

— Почему вы уверены в том, что убийца будет ждать меня в клубе?

Ал-Алия поставила свой рюкзачок на пол, поднялась на ноги и подошла к демонстрационной доске.

— Судя по всему, вы полагаете, что меня прислали к вам из Службы стражей Анклава только для того, чтобы я покрутилась здесь несколько дней и написала разгромный отчет, после которого всех вас вышибут со службы, лишив пенсии, — заметив многозначительную ухмылку Ки-Клаймера, Ал-Алия указала на него. — Я угадала?

Чуть приподняв руку с колена, Ки-Клаймер махнул кончиками пальцев и отвернулся, всем своим видом показывая, что не желает продолжать тему.

— Я так не считаю, — сказал Зу-Зандер.

— Я тоже так не думаю, — просипел Ре-Ранкар и вытер платком нос. — Но, честно говоря, не вижу никакого смысла в вашем присутствии здесь. Чем вы можете нам помочь?

— Она может доставлять результаты экспертизы раньше курьера, — язвительно ввернул Ки-Клаймер.

— Я могу помочь вам понять мотивы действий убийцы, — Ал-Алия взяла в руки мел, одним взмахом нарисовала на доске большой, не очень ровный круг и тремя линиями разбила его на шесть секторов.

Вы, конечно, догадываетесь, что означает этот символ?

— По статистике, каждый пятый убийца оставляет на месте преступления схематический рисунок табло вариатора, — Фу-Фламер поднял руку и показал браслет на запястье.

— Верно! — чуть подавшись вперед, указала на него мелом Ал- Алия, словно учительница в школе. — Вот только среднестатистический убийца закрашивает на нарисованной схеме лишь один сектор. — Ал-Алия повернулась к доске и быстро заштриховала мелом один из секторов. — Как правило, отмеченный таким образом сектор соответствует базовому типу личности убийцы, задействованному в момент совершения преступления. Мы же имеем дело с серийным маньяком, который после каждого нового убийства добавляет еще один закрашенный сектор, — Ал-Алия снова повернулась к доске и заштриховала на рисунке еще три сектора. — О чем это говорит?

— О том, что это напрочь свихнувшийся сукин сын! — заявил Ки-Клаймер.

— По сути, правильно, — одобрительно улыбнулась Ал-Алия. — Но нас сейчас интересует не это.

— Он собирается убить еще двоих, — Ди-Дангл указал рукой на нарисованный круг.

— Тоже верно, — кивнула Ал-Алия. — Но это вовсе не означает, что, завершив круг, он не пойдет на следующий. Что движет им? Что заставляет совершать все новые и новые убийства?

— Принцип вариатора, — произнес негромко Ре-Ранкар.

— Вы уже думали об этом? — с интересом посмотрела на старшего дознавателя Ал-Алия.

— Нет… — Ре-Ранкар закрыл низ лица ладонями и оглушительно чихнул. — Только сейчас понял, — он вытер пальцем красные, слезящиеся глаза.

— Я все же вызову врача, — Ал-Алия потянулась к телефону на столе старшего дознавателя.

— Не нужно, — Ре-Ранкар прижал трубку ладонью.

— Необходимо, — Ал-Алия деликатно, но вполне решительно убрала руку Ре-Ранкара и взяла трубку. — Иначе к вечеру вы совсем расклеитесь и не сможете пойти на назначенную встречу.

— Давайте я принесу еще кифа, — с сочувствием посмотрел на шефа Ди-Дангл.

— Не нужно, — махнул рукой Ре-Ранкар. — Все равно не помогает.

Ал-Алия произнесла в трубку всего три фразы: представилась, назвала симптомы и номер участка.

— Это очень хороший врач, — сказала она, кладя трубку на аппарат.

— Даже самый лучший врач не в состоянии вылечить простуду за пару часов, — с сомнением покачал головой Ре-Ранкар.

— А я разве обещала, что он вас вылечит? — изумленно вскинула брови Ал-Алия. — Он поставит вас на ноги. Несколько часов вы будете чувствовать себя в форме — и только.

— Так что там насчет вариатора? — напомнил Фу-Фламер. — И как это связано с зажигалкой?

— Мне придется совершить маленький экскурс в историю, — Ал-Алия вернулась на прежнее место возле демонстрационной доски. — Все это началось в те самые времена, когда человек впервые осознал себя личностью. И не одной, а сразу множеством разных личностей, существующих в одном теле и периодически сменяющих друг друга. Утром человек — лентяй, желающий понежиться под теплой звериной шкурой; днем — храбрый охотник, выслеживающий неуловимую дичь; вечером — умелый мастер, по праву гордящийся своими поделками, а также заботливый отец, пестующий детей, и любящий муж. В одном человеке жили, постоянно пиная друг друга, скромняга, доброхот, злодей, негодяй, умница, дурак, развратник, лицемер, правдоискатель, шут, да кто угодно! Человек, который первым осознал, что он собой представляет, наверное, только потому не сошел с ума, что в те далекие времена разум его был весьма примитивен. Тем не менее его хватило на то, чтобы понять, к чему может привести подобный полиморфизм. Первыми вариаторами стали шаманы и колдуны, путем псевдомагических процедур программирующие человека на доминирование того или иного типа личности. Подобная практика была эффективна до тех пор, пока люди жили оседло, небольшими сообществами. Когда же человек начал осваивать окружающий мир, ему пришлось совершать переходы на большие расстояния. И далеко не всегда путешественникам удавалось зазвать с собой шамана. Потребовался новый способ определения базового типа личности. И средневековый естествоиспытатель Ши-Штефер создал его, взяв за основу игру в кости. Два кубика с метками на плоскостях от единицы до шестерки. Брошенные вместе, они могут выдать одиннадцать различных сумм. Ши-Штефер всего-то и сделал, что составил табличку, в которой числам от двух до двенадцати соответствуют одиннадцать базовых типов личности. Человек бросал кости, заглядывал в табличку Ши-Штефера, после чего его подсознание автоматически включало соответствующий тип. Система Ши-Штефера продержалась более тысячелетия. Даже после того, как был создан первый механический вариатор, громоздкий и неудобный, люди все еще продолжали пользоваться игральными костями и табличкой Ши-Штефера. Однако прогресс не стоял на месте: механические вариаторы становились все более компактными и надежными, и вскоре полностью вытеснили систему Ши-Штефера. Последнее на сегодняшний день принципиальное изменение в систему вариаторов было внесено сто двадцать три года назад, когда число базовых типов личности сократили до шести. Это связано с тем, что основная часть населения стала жить в больших городах. А избыточная плотность населения, как нам прекрасно известно, ведет к росту агрессивности. Именно поэтому вариаторы нового типа остались без таких базовых типов личности, как злоба, самолюбие, влюбленность, целеустремленность и эгоизм. Прежде психологи полагали, что время от времени человек должен испытывать все эти чувства, для того чтобы давать выход сверхсильным эмоциям. Сейчас, как мы обнаружили, человек прекрасно может обходиться и без них.

— И убивает он теперь с радостью, — широко улыбнулся Ки-Клаймер. — Исходя из самых лучших побуждений.

— Убивать и совершать другие антисоциальные поступки человек начинает именно тогда, когда его система базовых личностей идет вразнос. Происходит это, как правило, в тех случаях, когда индивидуум начинает злоупотреблять тем или иным типом личности. Не обращая внимания на предупреждения вариатора, он вновь и вновь ставит его вручную на один и тот же базовый тип. Именно с этим связано изображение табло вариатора с одним закрашенным сектором на местах преступлений.

— Но наш маньяк не из таких… — просипел Ре-Ранкар.

— Верно, — согласилась Ал-Алия. — Он другой. И, увы, не первый. Мне уже приходилось иметь дело с подобным типом серийных убийц. Служба стражей Анклава направила меня сюда именно для того, чтобы я на месте оценила ситуацию и определила, относится ли ваш Убийца к данной категории. Изучив материалы дела и побывав вчера на месте преступления, я с уверенностью могу сказать: да, это так. Перед нами человек, страдающий психической патологией, которая в последнее время встречается все чаще. Она получила название «монотипия».

— Так значит, наш убийца — монотип? — Фу-Фламер произнес это так, будто выплюнул кусок стекла, попавший в рот вместе с едой.

— Вне всякого сомнения, — подтвердила Ал-Алия.

— Я слышал, что монотипы — это полные придурки, — сказал Ки-Клаймер. — Их с детства держат в психушках только для того, чтобы не расстреливать.

— О монотипах много чего рассказывают, — снисходительно улыбнулась Ал-Алия.

— Вы хотите сказать, что не все из этого соответствует действительности? — Ре-Ранкар отвернулся к стене и, закрыв лицо ладонями, оглушительно чихнул.

— Главная проблема монотипов заключается в том, что они не могут социализироваться, потому что наше общественное устройство, все базовые принципы нашей общественной системы кажутся им неправильными, искажающими реальное представление человека о мире и о себе.

— И вы, дамочка, хотите убедить нас в том, что они не психи? — Ки-Клаймер криво усмехнулся и посмотрел на остальных, ожидая поддержки и одобрения.

Но хоть как-то отреагировал на его замечание лишь Зу-Зандер: он подергал себя за нос и неопределенно пожал плечами.

— Монотипы — это, несомненно, больные люди, — продолжила Ал-Алия. — И, как показывает практика, болезнь их не поддается лечению. Но если сравнить число убийц среди монотипов и среди тех, кого мы считаем нормальными людьми, то соотношение будет не в нашу пользу. Однако убийца-монотип весьма и весьма опасен.

— Какова природа этого заболевания? — натужно просипел Ре-Ранкар. — И как часто оно встречается?

— Полагаю, мэй Ре-Ранкар, мы сможем поговорить об этом позже. Сейчас мы должны думать о том, как поймать убийцу.

— Хорошо, тогда скажите, почему вы уверены в том, что наш убийца страдает монотипией?

— Как я уже сказала, мне приходилось принимать участие в расследовании трех подобных случаев. В первом — жертвами убийцы стали двенадцать человек… Это к вопросу о том, пойдет ли наш убийца на второй круг. Во втором случае маньяк убил восьмерых. В третьем нам удалось перехватить преступника после шестого убийства.

— Вы сказали «перехватить»?

— Именно так. Ни одного из трех убийц-монотипов не удалось взять живым.

— Ну, может, оно и к лучшему, — высказал свое мнение Ки-Клаймер.

— Если бы у нас в руках оказался хоть один живой убийца-монотип, — холодно и строго посмотрела на криминалиста Ал-Алия, — мы могли бы лучше понять мотивы его поступков. А следовательно, у нас было бы больше шансов предотвратить подобные преступления в будущем.

— Оттого что психов сажают в дурдом, их почему-то не становится меньше, — усмехнулся Ки-Клаймер. — Как раз наоборот: порой кажется, что весь город сходит с ума.

— Особенно, когда ездишь общественнымтранспортом, — добавил Ре-Ранкар. И обратился к Ал-Алии: — Все же я так и не понял, почему вы причислили нашего убийцу к монотипам?

— Вы не дали мне договорить. Как я уже сказала, основная проблема монотипов заключается в том, что они не вписываются в социальные структуры общества. Из-за того, что монотип не может вычленить ни один из базовых типов своей личности, он, образно говоря, постоянно находится в состоянии пистолета со взведенным курком. И выстрела можно ожидать в любой момент. Это вовсе не означает, что он тут же бросится убивать всех направо и налево. Однако его поведение абсолютно непредсказуемо. Причем даже он сам далеко не всегда знает, что сделает в следующую минуту, как отреагирует на то или иное стороннее воздействие.

— Значит, все монотипы представляют собой потенциальную угрозу для общества, — сделал вполне закономерный вывод Зу-Зандер.

— В общем, да, — не сразу, помедлив секунду-другую, как будто с неохотой согласилась Ал-Алия. — Именно поэтому все они подлежат изоляции. Но не в сумасшедших домах и не в тюрьмах, а в специальных приютах…

— Которые представляют собой нечто среднее между первым и вторым, — Ре-Ранкар оглушительно чихнул.

— Что вы сказали?

— Не важно, — зажав нос пальцами, просипел Ре-Ранкар. И махнул рукой: — Продолжайте.

— Как показывают исследования, в которых я принимаю участие, коэффициент интеллекта больных, страдающих монотипией, поразительно высок. Эти люди прекрасно понимают суть проблемы, но при этом видят причину ее не в своем недуге, а в обществе, которое преследует их и подвергает гонениям. Они уверены, что монотипия — это не болезнь, а новая ступень в эволюции человека: объединив в себе множество самых разнообразных типов личности, человек только выигрывает. По мнению монотипов, так называемая многогранность не только делает их психику более гибкой, но позволяет быстрее и точнее реагировать на любые воздействия внешней среды. Кое-кто поговаривает даже о развитии у монотипов неких экстраординарных способностей, невозможных у обычных людей. Одним словом, все они являются приверженцами идеи о собственном превосходстве над поливариантами, к каковым относимся и мы с вами. Государство же, по их мнению, изолирует их, а случается, что идет и на физическое уничтожение особо опасных, сиречь наделенных некими уникальными способностями монотипов, только ради того, чтобы удержать власть в собственных слабеющих руках, тем самым лишая общество возможности спокойно и безболезненно совершить переход к новой форме общественных взаимоотношений.

— То есть монотипы готовятся к захвату власти? — решил уточнить, правильно ли он понял, Ди-Дангл.

Он, как и все, слышал о монотипах, но полагал, что это всего лишь психически больные люди, нуждающиеся в строгой изоляции. И не более того. А тут, оказывается, заговор с целью государственного переворота! И никто об этом ничего не знает! Спрашивается — почему? Если держать людей в неведении, кто тогда в нужный момент предпримет решительные меры?

— Насколько нам известно, пока монотипы не предпринимают никаких активных действий в этом направлении, — ободряюще улыбнулась стражу Ал-Алия. — Однако отдельные представители монотипов буквально одержимы идеей своего биологического превосходства. Серийные убийцы, с которыми мне пришлось иметь дело, и тот, которого мы сейчас ищем, как раз из их числа…

Ал-Алия хотела продолжить, но Ре-Ранкар вдруг громко и хрипло закашлял. Скрежещущая боль в горле и груди заставила старшего дознавателя согнуться так, что он едва лбом в стол не уперся.

— Простите… — он вытер губы смятым в кулаке платком.

Женщина посмотрела на встроенные в вариатор часы.

— Врач должен прибыть с минуты на минуту.

— Признаться, теперь и я жду его с нетерпением, — вяло улыбнулся Ре-Ранкар.

— Я продолжу, — Ал-Алия положила руки на спинку стула. — Так вот, совершая свои ритуальные убийства, эти фанатики-монотипы пытаются обратить внимание общественности на существующую, как они полагают, проблему. Логика их действий примерно следующая. Вы не даете нам возможности высказывать свое мнение в прессе или на телевидении, мы не можем говорить с людьми с общественных трибун, мы фактически лишены права голоса. Таким образом, нарушено одно из основополагающих прав свободного человека — открыто высказывать свое мнение по любому вопросу. Ну, а раз так, значит, мы имеем право прибегать к иным методам воздействия на общественное мнение. Пускай за нас начнут говорить журналисты, рассказывающие о наших деяниях, совершаемых во имя великой цели…

— Откуда вам это известно? — снова перебил женщину Ре-Ранкар.

— Как можно утверждать, какими соображениями руководствовались убийцы-монотипы, если ни одного из них не удалось взять живым?

— Я беседовала с теми, кто хорошо их знал, с кем они делились своими мыслями и идеями.

— Надеюсь, они получили по заслугам?

— Кто?

— Те, кто знал о готовящихся преступлениях, но не сообщил об этом стражам порядка.

Ре-Ранкару показалось или Ал-Алия действительно на какой-то момент оказалась в замешательстве? Не знала, что ответить? Или подбирала нужные слова?

— Полагаю, что да. Если вам нужен точный ответ, мэй Ре-Ранкар, вы можете обратиться в Службу исполнения наказаний. Я же разговаривала с этими людьми только в ходе следствия.

— Я просто спросил, — вяло махнул кончиками пальцев Ре-Ранкар.

— Серийники-монотипы всегда тщательно планируют свои преступления, — продолжила Ал-Алия. — Да вы и сами это видите: проникновение в дом жертвы без взлома, никаких следов или отпечатков пальцев, все ценности остаются нетронутыми; символическое изображение вариатора на стене. С такой же тщательностью они подходят и к выбору своих жертв.

— Да, вот что очень интересно, — поднял указательный палец Фу-Фламер, — нам никак не удается установить какую-либо связь между жертвами.

— Потому что вы не там ищете, — с пониманием улыбнулась Ал-Алия. — Для того, чтобы уловить эту связь, нужно мыслить как монотип. Кто был убит первым?

— Ни-Нартор, шестьдесят два года, активист Миссии Милосердия, — сказал Ре-Ранкар.

— Образ, соответствующий базовому типу личности «Альтруизм»!

— Ал-Алия поставила жирный крест на одном из секторов нарисованного на доске вариатора. — Дальше!

— Ин-Илиа, модный критик, работала в глянцевых журналах…

— Тип личности: «Недовольство»! — Ал-Алия зачеркнула еще один сектор на рисунке. — Третий?

Ре-Ранкар пожал плечами.

— Ти-Ташан, комик…

— «Радость»! — вычеркнут еще один сектор. — Ол-Онару, убитая два дня назад, олицетворяла собой «Грусть», еще один сектор долой. — И что у нас остается? «Логика» и «Интуиция»! — кусочек мела в руке Ал-Алии оставил жирные точки в каждом из незачеркнутых секторов. — Убивая одного за другим людей, которые олицетворяют собой тот или иной базовый тип личности, убийца тем самым пытается зримо продемонстрировать нам ущербность вариативной системы выбора. И одновременно он снимает с себя моральную ответственность за убийство, которое, как ему кажется, совершает не он — он лишь наносит удары ножом, а подводит человека к краю пропасти вариатор.

— Ну, точно псих! — ошеломленно всплеснул руками Зу-Зандер. — А почему он убивает под наркозом?

— Это тоже символический жест. Таким образом убийца-монотип хочет показать, что, в отличие от рядового маньяка, он не получает удовольствия от физических страданий своих жертв. В то же самое время это намек на те душевные, моральные, нравственные страдания, которые поливарианты причиняют себе сами, даже не подозревая об этом. Ну и, в конце концов, это своего рода подпись убийцы-монотипа.

— То есть в других случаях, которые вы упоминали, убийцы тоже использовали нескаин? — поинтересовался Ре-Ранкар.

— Да, — подтвердила Ал-Алия.

— Выходит, все они были знакомы друг с другом и заранее согласовали свои действия?

— Либо их действия направлялись и координировались из единого центра.

— Но тогда… — Ре-Ранкар отвернулся в сторону, прикрыл рот платком и, болезненно сморщившись, откашлялся. — Извините, — согнутым пальцем вытер навернувшиеся на глазах слезы. — Тогда уже речь идет, как минимум, о преступной организации.

— По всей видимости, да, — согласилась Ал-Алия.

— Почему же в таком случае этим делом занимаемся мы, а не Служба стражей Анклава?

Крепко сжав пальцы на спинке стула, Ал-Алия подалась вперед.

— При всем моем уважении, мэй Ре-Ранкар, ССА без вашей помощи разберется, как ей вести свои дела.

Старший дознаватель поднял подбородок и помассировал ладонью саднящее горло.

— А зажигалку зачем оставил? — спросил он. — Вы говорили, что это приглашение на встречу. Он что, собирается дать интервью?

— Полагаю, мэй Ре-Ранкар, он собирается вас убить, — холодно глянула в глаза старшего дознавателя женщина. — И мы должны воспользоваться этой возможностью для того, чтобы схватить убийцу и положить конец его злодеяниям.

Новость о том, что за ним охотится убийца, не произвела на Ре-Ранкара ни малейшего впечатления. Ему и прежде угрожали. Случалось даже, пытались привести угрозы в исполнение. На левом плече старшего дознавателя красовался ровный восьмисантиметровый шрам, оставленный тесаком, который метил ему в голову. Так что еще одна угроза, тем более вовсе не прямая и отнюдь не явственная, но озвученная странной женщиной, называющей себя криминалистом-психологом, вряд ли была способна напугать Ре-Ранкара. Однако как профессионал он не мог не обратить внимания на некоторую нестыковку.

— Прежде убийства совершались с периодичностью в пять-шесть дней, — Ре-Ранкар сделал глоток остывшего кифа, чтобы смочить горло. — Серийники, как правило, весьма педантичны в деталях.

— Наш убийца не обычный серийник, — Ал-Алия сделала отрицательный жест рукой, будто отвела в сторону мешавшую ей выглянуть на улицу занавеску. — Он не загоняет себя в узкие рамки условностей. Он наносит удар тогда и там, где считает нужным. Для него важен лишь принцип соответствия жертвы выбранному типу личности и подобающий антураж.

— И к какому же типу личности вы относите меня?

— А что у нас осталось? «Логика», или, как указывали на вариаторах старого образца — «Разум», и «Интуиция». Что выбираете, мэй Ре-Ранкар?

Ре-Ранкар сдавленно кашлянул в кулак, провел пальцами по подбородку. Ему показалось или, взглянув на него, женщина действительно усмехнулась?..

— Вообще-то старшему дознавателю требуется как первое, так и второе.

— А вы сами на что делаете упор в своей работе, мэй Ре-Ранкар? — снова на губах Ал-Алии какая-то странная полуулыбка-полуусмешка.

— Я надеюсь, в первую очередь, на тех, с кем работаю, — ответил Ре-Ранкар. — Я никогда не стану работать с тем, кому не доверяю или кто ставит под сомнение мои приказы.

Странная улыбка будто пристала к губам Ал-Алии. Она молчала, не зная, что сказать. По накатанному она правила здорово, а стоило сделать шаг в сторону — завязла в грязи. И психолог из нее никудышный. Будь иначе, она давно бы уже раскусила очень уж грубую игру Ки-Клаймера. А ежели так, зачем ее сюда прислали?

Ал-Алия провела кончиком языка по губам. Ей потребовалось несколько секунд на то, чтобы собраться с мыслями, оценить ситуацию и попытаться снова завладеть вниманием аудитории. Спрятав руки за спинку стула, она быстро нащупала пальцами вариатор и нажала кнопку ручной регулировки. По лицу ее скользнула и тут же исчезла гримаса крайнего недовольства.

— Что-то не так, мэйя Ал-Алия? — участливо осведомился Фу-Фламер.

Ал-Алия попыталась улыбнуться в ответ, но вместо улыбки лицо ее передернуло судорогой. Она снова нажала кнопку ручной настройки. Тут же плечи распрямились, брови сурово изогнулись, подбородок приподнялся и выпятился вперед. Прикусив губу, Ал-Алия еще раз задействовала вариатор — ей никак не удавалось найти соответствующий ситуации тип личности.

Ре-Ранкар знал, что подобное случается с теми, кто слишком часто использует кнопку ручной настройки вариатора. Ему также было известно, какие последствия может повлечь за собой навязчивая потребность в бесконечной смене типов личности в поисках того единственного, что требуется в данный момент. Увы, это не потребность психики, а невротический синдром, который со временем перерастает в болезненное пристрастие, когда человек полностью отождествляет свою личность с вариатором. Ре-Ранкару были известны случаи, когда страдающие болезненным пристрастием к вариаторам люди впадали в полнейший ступор и оказывались в психушке, если вдруг теряли эту дурацкую машинку. Он помнил тощего типа, трясущегося, с бегающим по сторонам взглядом, который пришел к нему, когда Ре-Ранкар еще был рядовым смотрителем, чтобы заявить: у него похитили личность! Ре-Ранкар до сих пор помнил свое болезненное сострадание к этому странному типу, который не мог назвать ни своего имени, ни адреса, ни места работы; да и в участок он, как выяснилось, попал случайно, просто проходя мимо.

А вот Ал-Алию старшему дознавателю было ничуть не жаль. И он даже с каким-то садистским наслаждением следил за ее тщетными попытками сделаться такой, какой она хотела видеть себя в данный момент. Отвечая на ее вопрос, Ре-Ранкар вовсе не ставил перед собой цели выбить ее из колеи. Но раз уж так получилось…

Ее спас неожиданный стук в дверь.

Вздрогнув, Ал-Алия с испугом посмотрела на толстое рифленое стекло, за которым был виден лишь силуэт того, кто стоял за дверью.

Тот факт, что визитер сразу не распахнул дверь, а вежливо постучал и ждал приглашения войти, мог означать лишь одно — он не из тринадцатого участка. Местные стражи не имели привычки да и времени ждать под дверью даже у самого смотрителя.

— Войдите, — едва слышно прохрипел Ре-Ранкар.

— Да заходите же! — в помощь ему гаркнул во всю глотку Ки-Клаймер.

В приоткрывшуюся дверь заглянул невысокого роста сухощавый мужчина лет пятидесяти пяти, одетый в серый френч. Длинный нос, узкие губы, небольшие глазки под мохнатыми бровями, черные с проседью волосы, небрежно зачесанные назад, и бородка клинышком — кто бы сомневался, что это доктор.

— Можно? — деликатно осведомился он.

— Конечно, — с трудом прохрипел Ре-Ранкар, ощущение в горле было таким, будто он толченого стекла наглотался, и на всякий случай призывно махнул рукой.

— А, по всей видимости, вы мой пациент, — профессионально улыбнулся доктор; выглядывая из-за двери, он не видел стоявшую у доски Ал-Алию.

Ре-Ранкар помассировал горло пальцами и молча кивнул.

Доктор вошел в кабинет, аккуратно прикрыл за собой дверь и перехватил обеими руками ручку потертого саквояжа темно-коричневой кожи, который принес с собой. И только теперь он увидел Ал-Алию.

— Уважаемая мэйя! — доктор чуть пригнул голову, так что кончик бородки коснулся безупречно белого воротничка рубашки, и поднес пальцы левой руки к волосам, как будто хотел снять невидимую шляпу.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы Ал-Алия почувствовала себя в привычной обстановке. Она в последний раз надавила кнопку вариатора, после чего спрятала руку с изящным серебристым браслетиком за спину.

— Доктор Во-Валмер, — представила она врача.

Доктор учтиво поклонился присутствующим.

— Когда я могу приступить к выполнению своих обязанностей? — по-старинному церемонно осведомился он у Ал-Алии.

— Через несколько минут, мэй Во-Валмер.

Доктор прижал саквояж к груди и взглядом поискал место, куда бы можно было присесть.

— Мэй Во-Валмер, у нас чисто профессиональный разговор, — Ал-Алия обворожительно улыбнулась врачу и указала рукой на дверь. — Я буду признательна, если вы подождете в общем зале. Мы позовем вас, как только закончим.

Доктор недовольно дернул бородкой и даже чуть приоткрыл рот, будто собираясь достойно ответить на дерзость вызвавшей его к больному женщины. Но сдержался. Хмыкнул и проследовал в указанном направлении. Даже дверью не хлопнул.

— Зу-Зандер! — старший дознаватель поманил стража пальцем и взглядом указал на дверь; мол, присмотри за доктором, найди ему местечко, где присесть, а то ведь непривычного к суете участка человека и затолкать могут.

Зу-Зандер кивнул и выбежал за дверь.

— Итак! — дабы обратить внимание присутствующих на себя, Ал-Алия тихонько стукнула пальцам по спинке стула. — Караоке-бар «Зажигай!», в котором назначил встречу убийца, находится…

— Я знаю, где находится «Зажигай!», — перебил женщину Ре-Ранкар. — В соседнем рестрикте.

— Вы там бывали? — несколько удивленно посмотрела на него Ал-Алия.

— Да.

Ре-Ранкар не стал уточнять, что был в караоке-баре семь лет назад, и заглянул он туда не ради того, чтобы песни попеть, а чтобы арестовать наркоторговца, которого пас два с половиной месяца.

— Отлично! Значит, вы знакомы с местом!

Чтобы сглотнуть, Ре-Ранкару пришлось сначала приподнять, а затем резко опустить подбородок. И все равно он поморщился от боли.

— С чего вы взяли, что я туда пойду?

— Убийца подойдет только к вам!

— Он не придет, — качнул головой Ре-Ранкар. — Это все только ваши фантазии.

— Придет! — убежденно сжала руку в кулак Ал-Алия. — Непременно придет!

— Зачем?

— Чтобы закрасить еще один сектор на своей схеме! — она порывисто повернулась к доске и поставила крест на пятом секторе символического вариатора.

— То есть он должен меня убить, — уточнил Ре-Ранкар.

— Мы установим прослушивание и наблюдение за баром. Мы не позволим ему!..

— Да бросьте… — согнувшись пополам, Ре-Ранкар зашелся в сухом, болезненном кашле. Выпрямившись, он вытер выступившие на покрасневших глазах слезы. — Не в этом дело. Умереть я боюсь меньше всего. Не потому, что мне жизнь не дорога, но совершить убийство в таком людном месте, как караоке-бар, способен лишь тот, кто после этого намерен и себе пустить пулю в лоб. А наш клиент, кажется, не из таких. Он все тщательно планирует. Так зачем же ему эта встреча?

— Я не знаю, что он задумал на этот раз, — медленно, отбивая такт ребром ладони по спинке стула, произнесла Ал-Алия. — Но уверена: он не мог случайно забыть зажигалку на месте последнего убийства.

— Я тоже так считаю, — согласился Ре-Ранкар. — Но это означает лишь то, что вы неверно интерпретировали его послание.

— У вас есть другая версия? — с вызовом вскинула подбородок Ал-Алия.

— Нет, — не стал врать Ре-Ранкар.

— Тогда что вы собираетесь предпринять?

— Будем продолжать следствие.

— Как? — едва ли не с возмущением взмахнула руками Ал-Алия. — Опрашивать соседей, которые ничего не знают и ничего не видели? Искать старых знакомых, которые не встречались с жертвой много лет? Пытаться найти какую-то связь, — Ал-Алия несколько раз быстро соединила и снова развела кончики указательных пальцев, — между людьми, которые никогда друг о друге не слышали?..

— Кто-то из убитых мог смотреть фильмы с Ол-Онару, — заметил Фу-Фламер.

— Я не это имела в виду! — в запале махнула на него рукой Ал-Алия.

Прикрывшись ладонью, будто в испуге, Ки-Клаймер незаметно подмигнул Фу-Фламеру: смотри, как дамочка разгорячилась!

— Я понял, что вы имеете в виду, — прохрипел Ре-Ранкар. — Но день за днем без толку торчать в караоке-баре, на мой взгляд, тоже не лучшее занятие.

Пальцы Ал-Алии, тонкие, но с широкими, уплощенными суставами, лежавшие на спинке стула, одновременно взлетели и снова упали, цапнув ногтями черный пластик.

— Мэй Ре-Ранкар, — медленно, будто через силу, произнесла она. — Как я вижу, наши методы работы несколько разнятся. Но я уважаю вашу точку зрения. И хотела бы, чтобы вы также с вниманием относились к моей.

Ре-Ранкар приложил ладонь к груди.

— Со всем моим уважением, — едва слышно прохрипел он. — Вы включены в нашу группу только как консультант. Во всяком случае, мне так сказали… Или я не прав?

— Все верно, — коротко кивнула Ал-Алия.

— Некоторые сделанные вами выводы представляются мне любопытными. Другие кажутся спорными. Но в любом случае, пока ССА не забрала у меня дело, я решаю, как вести следствие… Со всем моим уважением.

Если бы не жестокая простуда, сдавившая горло, в словах Ре-Ранкара, возможно, прозвучал бы намек на иронию. А так это был лишь голос больного человека, которому каждое слово давалось с неимоверным трудом.

Ал-Алия на секунду-другую прикрыла глаза. Лицо ее сделалось сухим, жестким, будто вырезанным из белого мрамора. Ре-Ранкар понял, что ей сейчас до боли, до жжения в кончиках пальцев хочется снова надавить на клавишу вариатора. И он от души порадовался за то, что ей хватило силы воли не сделать этого. У женщины были серьезные проблемы. И дело здесь не только в вариаторном неврозе. Интересно, неожиданно для самого себя подумал Ре-Ранкар, есть ли у нее семья? Дети?.. Или ее семья — это Служба стражей Анклава? А цель жизни — успешная карьера?.. С таким подходом к делу действительно можно свихнуться. Ре-Ранкар по себе знал.

— Мэй Ре-Ранкар, — медленно, почти не разжимая губ, процедила Ал-Алия. — После того как вас осмотрит доктор, я могу пригласить вас на обед?

— Не думаю, что буду в состоянии… — начал Ре-Ранкар.

Он и в самом деле не имел ничего против обеда в обществе симпатичной женщины, хотя и понимал, что наедине она снова станет пытаться убедить его в целесообразности своего плана. Но сейчас ему даже самый вкусный бифштекс с кровью, яйцом и бобами все равно бы в горло не полез.

— Вы будете в состоянии! — уверенно перебила его Ал-Алия. Взгляд ее блеснул из-под ресниц, словно звезды на острие ножа. — Мой доктор способен творить чудеса!

— Ну, если так… — Ре-Ранкар развел руками. — Пора бы ему продемонстрировать свое искусство.

Ал-Алия стремительно вышла. Дверь ударилась о стенку, жалобно задребезжало стекло. Нужно стопор поставить! — с досадой цокнул языком Ре-Ранкар.

— Мэй Во-Валмер!

— Все, мэй мои дорогие, расходимся, — посмотрел на своих подчиненных Ре-Ранкар. — Каждый знает, что ему нужно делать. Собираемся снова после Полуденной Луны. Надеюсь, мэйя Ал-Алия окажется права и ее доктор сумеет влить в меня заряд бодрости. Хотя бы на сегодняшний вечер.

— По-моему, шеф, дамочка сумеет убедить вас сходить сегодня вечером в «Зажигай!», — заговорщицки подмигнул старшему дознавателю Ки-Клаймер.

— Мне тоже так кажется, — Ре-Ранкар улыбнулся и пальцем нарисовал в воздухе круг.

* * *
Заглянув в медицинскую комнату участка, доктор Во-Валмер недовольно наморщил нос и сказал, что, пожалуй, лучше проведет осмотр больного в его же кабинете. Тем более, что все необходимое у него при себе. Ре-Ранкар ничего против не имел, лишь попросил Ал-Алию остаться за дверью, когда она тоже вознамерилась войти в кабинет.

— Неплохо, неплохо, — пробормотал себе под нос доктор, проведя пальцем по длинному шраму на предплечье Ре-Ранкара. — Кто шил?

— Напарник.

— То есть любитель?

— Можно и так сказать.

— Для любителя работа просто отменная… А вот это, — доктор взял Ре-Ранкара за плечи и заставил его повернуться к себе спиной. — Это никуда не годится! — он ткнул пальцем в круглый шрам от пулевого ранения под правой лопаткой. — Абсолютно никуда! — повторил он с нажимом.

— Ну, это уже в больнице… — начал было оправдываться Ре-Ранкар, но, не закончив, зашелся в кашле.

— Я сейчас не о методах лечения! — махнул рукой Во-Валмер. — Нельзя подставлять спину под пули, мэй мой дорогой!

Не ожидавший от медика такого подхода к делу, Ре-Ранкар совершенно растерялся.

— Знаете, что меня радует, мэй Ре-Ранкар? — задал еще один неожиданный вопрос доктор.

— Нет, — честно признался старший дознаватель.

— То, что сейчас мне не надо штопать на вас еще одну дырку, — Во-Валмер тихонечко хихикнул, радуясь своему весьма специфическому медицинскому чувству юмора. — Сегодня я буду лечить вас от простуды. И это, скажу я вам, мэй Ре-Ранкар, замечательненько!

Продолжая неумолчно болтать о чем-то своем — о микстурах, прививках и градусниках, — Во-Валмер быстренько провел общий осмотр старшего дознавателя Ре-Ранкара. И в целом остался вполне доволен состоянием его организма.

— Сколько вам?.. Сорок три. Ну, скажу я вам, мэй вы мой расчудесный, именно на сорок три вы и тянете! И это великолепненько!

Состояние здоровья большинства городских жителей вашего возраста соответствует шестидесятилетним старикам! Да-да! Знаете, какая средняя продолжительность жизни среднестатистического ренгатарца?.. Легкие у вас чистые, мэй Ре-Ранкар, и это превосходненько! А вот бронхитик основательный… Под дождь, говорите, вчера попали. Ну, так я тоже промок. Однако, возвратившись домой… Что вы сделали, когда оказались дома?.. Ну, знаете, милый мой мэй, удивляюсь, как вы вообще сегодня утром до участка дотащились!.. Я выпил два стакана подогретого темного дхута — и в горячую ванну! Поэтому сегодня у меня даже легкого насморка нет. Вот так-то!.. А вам следовало бы наглотаться таблеток и завалиться в кровать. Непременно! И чтобы кто-то очень добрый все время держал у вас ладошку на лбу… Нет, я не шучу. Любовь или просто добрые человеческие отношения весьма способствуют выздоровлению… Да, я в курсе, мэйя Ал-Алия сказала мне, что сегодняшний вечер вам предстоит провести на ногах. Но сначала клятвенно пообещайте мне, что, покончив с самыми неотложными делами, вы ляжете в постель и станете неукоснительно следовать всем моим предписаниям. Хотя бы в течение трех дней. Ну что, по рукам?

Получив от Ре-Ранкара самые серьезные заверения, Во-Валмер извлек из чемодана переносной пластиковый стерилизатор, в котором, залитый спиртом, лежал двадцатикубовый шприц. Вскрыв четыре ампулы, доктор впрыснул содержимое одной из них в небольшой флакончик с белым порошком. После того как порошок растворился, он набрал содержимое флакончика и трех других открытых ампул в шприц. Надев на шприц иголку, легонько щелкнул по стеклянному корпусу ногтем, выпустил воздух из иглы и вогнал ее в локтевую вену Ре-Ранкара. Он так ловко это проделал, что старший дознаватель даже укола не почувствовал. Выпустив все содержимое шприца в вену Ре-Ранкара, врач выдернул иглу и прижал к месту укола ватку, смоченную спиртом.

— Что это было? — поинтересовался Ре-Ранкар.

— Не бойтесь, глубокоуважаемый мэй старший дознаватель, — усмехнулся Во-Валмер. — Не наркотик. Всего лишь витамины и биологически активные компоненты, смешанные в строго определенных пропорциях. Формула данной смеси, — доктор гордо вскинул бородку, — является моим врачебным секретом!

— И вы не хотите поделиться им с другими? — Ре-Ранкар спрыгнул с края стола, на котором сидел, и стал натягивать рубашку.

— Почему же, очень даже хочу, — Во-Валмер кинул стерилизатор в саквояж. — Но официальная медицина не желает признавать мои методики, поскольку большинство из них я разработал эмпирически, полагаясь не столько на разум, сколько на интуицию, — доктор показал Ре-Ранкару свой вариатор, видимо, навсегда замерший в положении «Интуиция».

— А вы уверены, что ваши методики работают? — спросил Ре-Ранкар.

— Подождите, мэй, — немного насмешливо глянул на недоверчивого пациента Во-Валмер. — Через пару минут сумеете ответить сами.

Не прошло и двух минут, как все тело старшего дознавателя охватил жар. На коже выступила испарина, в ушах зазвенело. Ре-Ранкар ощутил страшную слабость, пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился руками за край стола.

— Присядьте, дорогой мэй, присядьте, — Во-Валмер подхватил Ре-Ранкара под локоть и помог ему добраться до кресла. — Вижу, уже началось, — улыбнулся он, глядя на истекающего потом пациента.

Ре-Ранкар не нашел в себе сил даже на то, чтобы возмутиться. Он медленно опустил голову, поднял руку, провел рукавом пиджака по мокрому лицу и залип в крайне неудобном скорченном состоянии.

— А ну-ка, — Во-Валмер взял старшего дознавателя за плечи и, особенно не напрягаясь, заставил его откинуться на спинку кресла. — Дышите глубоко и размеренно, мэй Ре-Ранкар, сейчас вам станет лучше. Да какое там лучше! Вам станет очень, очень хорошо!

Повинуясь доктору — а собственно, что еще оставалось? — Ре-Ранкар сделал глубокий вдох. Затем еще один. После третьего вдоха он почувствовал, как что-то щекочет его чуть ниже пупка. Что-то очень быстро вращалось там, цепляя, щекоча, но не раздражая кожу. Причем не снаружи, а изнутри. Казалось, в животе у старшего дознавателя зарождается маленький ураганчик. Жар быстро спал, и Ре- Ранкар ощутил небывалый прилив сил. В горле все еще немного першило, но это было ничто, по сравнению с теми муками, которые он стоически превозмогал прежде. Кашель отпустил. И глаза уже не слезились, как у страдающего глаукомой старика. Ре-Ранкар уверенно поднял руки и одернул помятые лацканы пиджака.

— Ну, мэй Во-Валмер, вы просто волшебник.

— Да что вы, — смущенно потупил взор доктор.

— После того чуда, что вы совершили, готов вместе с вами послать ко всем чертям официальную медицину.

— Не стоит, — улыбнувшись, махнул рукой Во-Валмер. — Рад, что удалось вам помочь. Чувствуете волчок внизу живота?

— Да.

— Как только он перестанет вращаться, силы ваши закончатся, и вы буквально свалитесь с ног. Так что уж постарайтесь, как обещали, оказаться к этому моменту в постели.

— Постараюсь, доктор.

— Ну… — Во-Валмер защелкнул замки саквояжа и взял его за ручку.

— Скажите, мэй, как давно вы знаете Ал-Алию?

— При чем тут это? — доктор скосил на Ре-Ранкара подозрительный взгляд.

— Это всего лишь вопрос… — Ре-Ранкар был удивлен реакцией Во-Валмера.

— В участке стражей порядка невинных вопросов не задают.

— Вы здесь в качестве гостя…

— Все равно. Но если это так уж вас интересует: около трех лет.

— Вы работаете вместе?

— Нет. Я гражданский специалист.

— И тем не менее Ал-Алия обращается к вам за помощью.

— Я ей многим обязан.

— Чем именно?

— Не хочу говорить.

— Ваше право. А что вы о ней думаете?

— Это мое дело, — Во-Валмер схватил ручку саквояжа обеими руками и прижал его к груди. — Что еще?

— Абсолютно ничего, — Ре-Ранкар дружески приобнял врача за плечи. — Я искренне благодарен вам за помощь и надеюсь, что когда-нибудь смогу оказать вам ответную услугу.

Старший дознаватель протянул Во-Валмеру визитку.

Врач быстро пробежал ее взглядом, ухмыльнулся и сунул в карман.

— Я могу идти?

— Конечно! Но если подождете, я найду авто.

— Не стоит, я сам доберусь, тут недалеко, — Во-Валмер учтиво поклонился старшему дознавателю, быстрой походкой подошел к двери и положил пальцы на круглую дверную ручку. — Не доверяйте ей, — произнес он, не оборачиваясь, и скрылся за дверью, прежде чем Ре- Ранкар успел задать вопрос.

Старший дознаватель задумчиво провел пальцами по скулам.

«Не доверяйте ей»… Странно, почему доктор стал вдруг столь откровенен.

В дверь заглянула Ал-Алия. Мило улыбнулась.

— Как чувствуете себя, мэй старший дознаватель?

— Если вы уже проголодались, то я готов отвести вас в замечательное маленькое кафе, — улыбнулся в ответ Ре-Ранкар. — Местная достопримечательность.

— И чем же славится это заведение?

— Тем, что кормят там вкусно и недорого.

* * *
Быть может, все дело было в том, что утром Ре-Ранкар выбежал из дома, даже бутерброд не перехватив, а может быть, сказалось чудодейственное средство доктора Во-Вал мера, только по дороге в кафе старший дознаватель почувствовал вдруг такой зверский голод, что, усевшись за столик, едва дождался официантку. Бровь Ал-Алии поднималась все выше, по мере того как рос список блюд. В какой-то момент она даже подумала, что тот делает заказ на двоих, но, когда старший дознаватель передал ей меню, поняла, что ошибалась.

— Непременно попробуйте фирменное блюдо, — посоветовал Ре-Ранкар.

— А что оно собой представляет? — Ал-Алия изучала страничку, на которой были перечислены салаты.

Ре-Ранкар взглядом переадресовал вопрос официантке.

— Такое больше нигде не подается, — со значением произнесла та.

— Я понимаю, — Ал-Алия краем глаза посмотрела на официантку.

— Но из чего оно сделано?

— Фирменное блюдо готовится только из натуральных продуктов, — выдала заученную фразу официантка.

— Блюдо вегетарианское? — решила подойти к вопросу с другой стороны Ал-Алия.

— Не-ет, — лицо официантки обиженно вытянулось. — В фирменное блюдо входят три-четыре сорта мяса.

— Это разновидность рагу, — пришел ей на помощь Ре-Ранкар. — Готовится на сильном открытом огне. Состав блюда постоянно меняется — в зависимости от того, что имеется под рукой у повара. Но всякий раз получается вкусно. Я бы даже сказал, обалденно вкусно! Берите, не пожалеете. На худой конец, если совсем уж не понравится, отдадите мне.

Ре-Ранкар ничуть не кривил душой, уговаривая Ал-Алию попробовать местное фирменное блюдо. Но при этом он еще и хотел, чтобы официантка как можно скорее приняла заказ и принесла ему что-нибудь поесть.

— Ну, хорошо, — захлопнула меню Ал-Алия. — Фирменное блюдо, Пару тостов с сыром и кисломолочный коктейль.

У Ре-Ранкара внутренности едва не завязались узлом. Он ненавидел кисломолочные смеси и отказывался понимать людей, которые их потребляли. Да, говорят, что для здоровья полезно, но ведь противно же! Старшему дознавателю пришлось сделать немалое усилие над собой, чтобы сохранить на лице невозмутимое выражение.

Приняв заказ, официантка степенно удалилась. А Ал-Алия положила руки на край стола, плечики сдвинула, головку опустила, взгляд потупила — ну, прямо студентка-первокурсница перед строгим учителем.

— Мэй Ре-Ранкар, — произнесла она едва слышно. — Я понимаю причину вашего скептического отношения к моей теории об убийце-монотипе… Вы опытный дознаватель, профессионал. Вы привыкли доверять фактам и вещественным доказательствам. Поэтому вам трудно принять мои доводы. Но я прошу вас, мэй Ре-Ранкар… Дайте мне шанс.

— Шанс?

— Да.

Вернулась официантка с полным подносом наполненных едой тарелок. Ре-Ранкар тут же взялся за вилку и вожделенным взором окинул приготовленный к пиршеству стол. Если хочешь по-настоящему насладиться едой, главное — не торопиться. Иначе трапеза превратится в пустое поглощение калорий. Для начала — салат. Отварное мясо домашней птицы, яйца, зелень и острый регсикарский сыр.

Ал-Алия с некоторым недоумением уставилась на стоявшую перед ней на столе глубокую глиняную миску с обожженными краями, до краев наполненную чем-то неопределенным и бесформенным, покрытым сверху коричневатой корочкой запекшегося сыра.

— Это и есть фирменное блюдо?

Ре-Ранкар коротко кивнул. Отодвинув в сторону пустую тарелку из-под салата, он взялся за следующую. Запеченная рыба под кислым слаевым соусом. Объедение. Такую рыбу когда-то замечательно готовила мама Ре-Ранкара. Но только по большим праздникам, потому что процесс готовки занимал несколько часов.

Ал-Алия вилкой разломила сырную корочку на фирменном блюде. Из трещины, как из разлома земной коры, полился пар. Ал-Алия положила вилку на край миски и сделала большой глоток из стакана с кисломолочным коктейлем.

Она снова взяла в руку вилку.

— Скажу вам честно, мэй Ре-Ранкар, это дело очень много для меня значит.

— Как и для всех нас, — согласно кивнул старший дознаватель.

— Для меня в особенности. Дело в том, мэй Ре-Ранкар, что в Службе стражей Анклава многие, как и вы, считают мою работу бессмысленной. И если я не смогу доказать обратное, эта тема будет закрыта…

— Простите, какая именно тема?

— Исследование криминогенных особенностей психики монотипов.

— Так значит… — Ре-Ранкар в задумчивости постучал вилкой по краю тарелки. — А какой в этом смысл? Мы ведь не лечебное заведение.

— Это даст возможность предсказать, а следовательно, и предотвратить ряд тяжких преступлений.

— Сомневаюсь. — Ре-Ранкар взялся за свою миску с фирменным блюдом.

— Давайте хотя бы попробуем, — занятый фирменным блюдом, старший дознаватель не заметил умоляющего взгляда женщины. — А вдруг получится!

— А вдруг с неба начнут падать горячие булки?

— Мэй Ре-Ранкар, вы лишаете меня всего.

— Не преувеличивайте, мэйя Ал-Алия.

— Я уже подала рапорт в ССА о готовящейся операции. Это было нужно, чтобы заказать необходимое оборудование, которого нет у вас в участке. Если выяснится, что я спланировала операцию самостоятельно, не согласовав ее с вами и смотрителем участка… Вы понимаете, чем это для меня закончится.

— Понимаю, — Ре-Ранкар подцепил на вилку что-то из миски с фирменным блюдом. — Вы ничего не едите, мэйя Ал-Алия… Что за оборудование вы заказали в ССА?

— Миниатюрный микрофон с высокочастотным передатчиком и приемное устройство с функцией записи на магнитную проволоку.

Ре-Ранкар хмыкнул, не то удивленно, не то насмешливо.

— Сегодня утром я уже побывала в «Зажигай!», — быстро, как будто боясь, что ее перебьют, заговорила Ал-Алия. — Мы можем зарезервировать для вас один из столиков, очень удобный для наблюдения за залом. У них на столах стоят большие пепельницы, к днищу которой легко можно пристроить микрофон. Я… Мы с вашими людьми будем неподалеку. Услышим каждое слово. И как только поймем, что с вами заговорил убийца, блокируем все выходы из бара и возьмем его.

— Я еще раз повторяю: убийца не настолько глуп, чтобы заявиться в набитый людьми бар и попытаться совершить там свой кровавый ритуал.

— Пусть так, — не стала спорить Ал-Алия. — Но он назначил встречу.

— Это вы так решили.

— Это очевидно. Он все делает расчетливо и не совершает ошибок.

— А явиться в «Зажигай!» на встречу с дознавателем, по-вашему, не ошибка?

— Не забывайте, мэй Ре-Ранкар, мы имеем дело с монотипом. Никто не в состоянии до конца понять логику его действий.

— Монотипы — такие же люди, как и мы с вами. Они чувствуют боль и хотят жить, как и любой из поливариантов.

— У них иная психика.

— Мы тоже не очень-то похожи друг на друга. А монотипы… Как человек становится монотипом? Он рождается таким или это следствие какого-то заболевания?

— На этот счет существуют разные мнения. Как правило, монотипия диагностируется в возрасте десяти-двенадцати лет. Обычно родители или учителя начинают обращать внимание на асоциальное поведение детей.

— Значит, монотипия — это не наследственное заболевание?

— Наследование ряда заболеваний происходит не по прямой линии. Но вы правы: фактов, подтверждающих наследственную природу монотипии, нет.

— Быть может, причина в особенностях воспитания? В той среде, в которой происходит взросление монотипов?

— Насколько мне известно, никто не проводил подобных исследований.

— Почему?

— Потому что монотипию принято относить к психическим заболеваниям, в основе которых лежат физиологические нарушения.

— Короче говоря: человек рождается монотипом, и с этим уже ничего не поделаешь?

— Да. Только внешние проявления заболевания не всегда очевидны. Поэтому бывают случаи, когда диагноз «монотипия» ставится уже зрелым людям. Порой они сами обращаются к врачам, испытывая все больший дискомфорт в общении с окружающими. Это серьезная патология, мэй Ре-Ранкар, и в настоящее время, увы, не существует эффективных методов ее лечения. Мы способны лишь замедлить развитие. Но для этого больного необходимо изолировать от общества.

— А что если тем самым вы только провоцируете развитие негативного процесса?

— Я не понимаю вас, мэй Ре-Ранкар…

— Как вы говорите, четкой симптоматики монотипии нет. Психиатр, ставящий обратившемуся к нему пациенту диагноз, действует, скорее, интуитивно, опираясь на собственный врачебный опыт. То есть он сам определяет, что считать нормой, а что — патологией.

— На этом держится вся психиатрия.

— И вы считаете подобный подход к делу правильным?

— Что именно?

— То, что любое отклонение от нормы приравнивается к болезни, да и кто определил, что есть норма?

— Если человек не пользуется вариатором — это уже ненормально.

— А если он пользуется им без конца?

Ал-Алия резко отдернула и спрятала под стол руку, которой последние несколько минут нервно теребила вариатор на запястье, явно борясь с желание нажать на кнопку ручной установки.

— Почему вас интересует эта тема, мэй Ре-Ранкар?

Ре-Ранкар поскреб вилкой дно опустевшей миски.

— Мы ведь собираемся поймать мерзавца, которого вы считаете свихнувшимся монотипом. И если я все же соглашусь на ваши условия, то для начала должен узнать о нем все.

— Мэй Ре-Ранкар!.. — лицо Ал-Алии озарила счастливая улыбка.

— Я по-прежнему считаю вашу теорию неубедительной, — Ре-Ранкар поднял руку, дабы заранее пресечь все возможные возражения. — Но то, как вы готовы ее отстаивать, заслуживает уважения. Я дам вам возможность убедиться, что вы заблуждаетесь насчет нашего серийного убийцы. Я потрачу вечер в «Зажигай!», но только один, — Ре- Ранкар показал указательный палец. — Если сегодня ничего не произойдет, мы просто забудем об этом и дальше будем работать по моим правилам. Договорились?

— Да! — с готовность кивнула Ал-Алия. — Мэй Ре-Ранкар!..

— И не надо меня благодарить, — снова перебил ее старший дознаватель. — Будем считать, что это моя благодарность вам за знакомство с удивительным доктором Во-Валмером. Кстати, как вы с ним познакомились?

— О, мэй Во-Валмер старинный друг нашей семьи!

Ал-Алия, казалось, готова была окунуться в воспоминания далекого детства. Ре-Ранкар молча ждал. Ал-Алия взяла вилку и принялась за остывшее фирменное блюдо.

— Я так и подумал, — кивнул Ре-Ранкар.

Он действительно так и подумал. Только не о том.

* * *
Полутемный зал наполнен разноцветными мерцающими огнями. Сигаретный дым вьется петлями, цепляющимися друг за друга. Кажущаяся странной непривычная музыка то взлетает под потолок бухающими басами и частыми, перекрывающимися дробями ударных, то стелется по полу легкими, едва слышными переборами клавишных. Десятка три небольших круглых столиков в дизайнерском беспорядке разбросаны вокруг приподнятого на тридцать сантиметров танцпола. Судя по тому, что в зале не протолкнуться, а на танцполе иголке негде упасть, заведение пользуется популярностью.

Взмахом руки Ре-Ранкар подозвал пробегавшего мимо официанта.

— Для меня зарезервирован столик.

— Мы не резервируем столики. Можете занять любое свободное место, если найдете.

Официанту дела нет до нудного посетителя: по одежде видно, что он не из постоянных клиентов. Официант уже готов лететь дальше по своим полотенчато-стаканным делам, ноРе-Ранкар крепко ухватил его за локоть.

— Для меня зарезервирован столик, — медленно, глядя растерянному официанту в глаза, произнес старший дознаватель. — Вам ясно?

Сильные пальцы сдавили локоть официанта. Еще чуть крепче — и тот взвоет!

— А, так это для вас! Простите, сразу не понял. Мы ведь действительно не резервируем столиков. Только в особых случаях и для особых гостей…

— Где?

— Прошу вас, — сделал приглашающий жест официант. — Пойдемте, я вас провожу.

Ловко лавируя меж толпящейся, суетящейся, пританцовывающей, нервно курящей и не спеша выпивающей публики, официант подвел Ре-Ранкара к единственному незанятому столику. Своей демонстративной, нахально бросающейся в глаза в переполненном зале, можно даже сказать, дерзкой и наглой пустотой столик вызывал недоумение у тех, кто находился рядом. На столе не было ничего, кроме массивной треугольной пепельницы с надписью «Зажигай!» на каждом из трех бортов. Народ поглядывал на странный столик, но никто не решался за него присесть.

Ре-Ранкар уселся, стукнул пальцем по полированной столешнице и чуть-чуть переместил пепельницу так, чтобы она оказалось точно посередине стола.

— А где караоке? — спросил он у официанта.

— Вон оно, — указал тот на два десятка круглых, старомодных микрофонов, болтающихся на толстых черных шнурах над танцполом. — Осталось как антураж. Так же, как и слово в названии бара. Нынче караоке не в моде. У нас теперь если кто и поет, так только под утро, когда ноги не держат… Что-нибудь хотите?

— В смысле, спеть? — переспросил Ре-Ранкар.

— В смысле, выпить, — едва заметно улыбнулся официант. — А можно и поесть. Ваш столик сегодня обслуживается за счет заведения. Так что ни в чем себе не отказывайте!

— Стакан дхута, — сказал Ре-Ранкар.

— И все? — удивленно приподнял бровь официант.

Видно, парню было в диковинку, что кто-то отказывается от дармовой выпивки.

— Пока все, — кивнул Ре-Ранкар. И, заговорщически подмигнув, добавил: — Ты не волнуйся, я здесь долго сидеть буду. Может быть, до самого утра.

Официант дернул плечом и удалился.

Пока он ходил за дхутом, человек двадцать подошли к столику и поинтересовались у Ре-Ранкара, нельзя ли присесть рядом с ним. Старший дознаватель отвечал неизменным отказом. При этом он еще и выражение лица делал таким неприязненным, чтобы ни у кого более не возникло искушения обратиться к нему снова с тем же вопросом.

Вернувшийся официант поставил перед особо почетным гостем наполненный всклянь стакан светлого дхута, постоял рядом пару минут — видно, получил указание от хозяина быть внимательным и вежливым — и, убедившись в полной своей ненужности, отбыл восвояси.

Не спеша потягивая дхут, Ре-Ранкар изучал публику. По большей части это была молодежь в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех. Судя по модным шмоткам и стильным прическам, ребятки не из нуждающихся семей. А судя по глуповатым выражениям лиц, иных интересов, кроме перманентной тусовки, у них не было. Интересно, в каких положениях находились сейчас их вариаторы? И было ли кому-то из этих ребят сейчас хоть какое-то дело до того, что показывал прибор, выбирающий для него базовый тип личности? Ре-Ранкару Доводилось слышать о том, что на некоторых частных вечеринках принято снимать вариаторы перед началом веселья. Говорят, что таким образом люди сбрасывают с себя все моральные ограничения, после чего предаются безудержной гульбе. А потом, что бы они ни натворили в этот вечер, никто не чувствует ни малейших укоров совести. Потому что без вариаторов это уже как бы вовсе и не они, а нечто безымянное, лишенное личностной самоидентификации. Вот чем следовало бы заняться Ал-Алии: на что способен человек в состоянии, когда не чувствует за собой никаких обязательств и ни малейшей ответственности? Это, если выплеснется на поверхность, окажется, пожалуй, пострашнее, чем высосанный из пальца заговор слетевших с катушек монотипов.

— Простите, к вам можно присесть?

Ре-Ранкару уже так надоел этот вопрос, что он ответил, даже не взглянув на спрашивающего:

— Нет.

— Но за вашим столиком свободные места.

Вот теперь Ре-Ранкар поднял взгляд, чтобы изучить дотошного правдоискателя. Рядом с ним стоял парень лет двадцати пяти, одетый в черные брюки на широком ремне, такую же темную водолазку и короткую куртку из кожзаменителя с блестящими клепками на груди. Лицо узкое, смуглое, подбородок гладко выбрит. Широкий нос с мясистыми крыльями. Глубоко посаженные глаза настороженно смотрят исподлобья. Темные волосы гладко зачесаны назад, но лоб от этого все равно не становится больше. Выглядит уверенно, он чуть шире обычного расставил ноги и сложил руки за спиной.

— Занято, — медленно процедил Ре-Ранкар.

— У вас два свободных стула, — уперто стоял на своем парень в куртке.

Он относился к тому типу людей, которых Ре-Ранкар терпеть не мог: наглых и самоуверенных. Парень явно нарывался на конфликт, который в данный момент никак не вписывался в планы Ре-Ранкара.

— Шел бы ты отсюда, — примирительно предложил Ре-Ранкар.

Парень ногой отодвинул свободный стул, сел, засунул руки в карманы. Набычился.

— Зажигалку принес?

Если Ре-Ранкар и растерялся, то лишь на секунду-другую. Его визави мало соответствовал тому образу, который мысленно нарисовал для себя старший дознаватель. Да и явился он раньше, чем ожидал Ре-Ранкар.

Старший дознаватель не спеша допил остававшийся в стакане дхут. Поставив пустой стакан на стол, он двумя пальцами достал из кармана зажигалку и кинул ее парню на колени. Тот взглянул на нее, хмыкнул и положил в пепельницу.

— Уважаемый!

Ре-Ранкар показал пробегавшему мимо официанту пустой стакан. Тот на ходу кивнул и растворился в толпе. Отсутствовал он минуты две. Все это время старший дознаватель и парень в кожаной куртке молча изучали друг друга. Каждый ждал, что другой заговорит первым. Вернувшись, официант поставил на стол запотевший стакан и ретировался.

— Я думал, ты меня угостишь, — усмехнулся парень.

Усмешка у него была некрасивая. Будто вымученная — когда живот от боли сводит, а приходится улыбаться.

— С чего бы вдруг? — Ре-Ранкар даже и не думал скрывать неприязнь.

— Ну… мы вроде как… — парень сделал неторопливое, плавное движение рукой, будто невидимую горизонтальную плоскость протер. — За одним столом…

Ре-Ранкар сделал глоток дхута и поставил стакан на стол.

— И что дальше?

— Дальше? — удивленно наклонил голову парень.

— Что тебе от меня нужно?

— По-моему, у нас… взаимный интерес, — покачал головой парень.

— Нет, — решительно отказался старший дознаватель. — Я знаю, что нужно мне — засадить тебя за решетку. И я сделаю это, будь спокоен.

Парень раскинул руки в стороны.

— Разве похоже, что я нервничаю?

Он нервничал. Еще как! Ре-Ранкар видел, как мелко подрагивают кончики его пальцев. Как то и дело косит в сторону левый глаз. Это не хладнокровный садист-маньяк и не дерганый убийца-психопат. За годы службы Ре-Ранкар повидал и тех, и других. Первые невозмутимы, как фонарные столбы, об любого из них можно лоб расшибить, а он тебя и не заметит. Вторых трясет, как в лихорадке, и говорить они спокойно не могут — то и дело на крик срываются. Ни тот и ни другой. Но и не просто лох с улицы. Кого же ему подсунули?

Ре-Ранкар сделал глоток дхута и посмотрел на парня поверх края стакана. Интересно, как он представлял себе эту встречу?

— Ты не хочешь меня кое о чем спросить? — с вызовом вскинул подбородок парень.

— Нет, — качнул головой Ре-Ранкар.

— Зачем же пришел?

Прежде чем ответить, Ре-Ранкар посмотрел по сторонам. Ритмичное буханье сделалось еще чаще и громче. Да и народу вроде бы прибавилось. Хотя, казалось бы, куда уж больше?

— Отдохнуть. Послушать музыку, — старший дознаватель еще раз приложился к стакану. — Дхута попить.

Парень зябко передернул плечами.

— Что? — изобразил удивление Ре-Ранкар.

— Я тебя не понимаю.

— А я не так прост, как думает Ал-Алия.

— Ал-Алия? Кто это?

Ре-Ранкар усмехнулся и промолчал. Парень вытащил из кармана пачку дорогих сигарет. Щелкнув ногтем, выбил одну. Взял со стола зажигалку и прикурил от голубоватого язычка пламени.

Зажигай!

Глубоко затянувшись, он стряхнул пепел в пепельницу и повернул ее так, чтобы острый угол был направлен на Ре-Ранкара.

— Ты не хочешь ни о, чем меня спросить?

Парень тщетно пытался удержаться в рамках заготовленного сценария.

— Зачем?

— Ты ведь искал меня.

— Но встречу назначил ты.

Парень замялся. Бросил взгляд в сторону, как будто искал кого-то в толпе.

— Я хочу сделать заявление.

Он раздавил сигарету в пепельнице.

— Прямо здесь? Сейчас?

— Да!

— Ну, хорошо. Вон, видишь? — Ре-Ранкар указал на свисающие с потолка микрофоны. — Обратись к кому-нибудь из обслуживающего персонала, и он включит один из них.

— Ты шутишь?

— Я похож на шутника?

— Ты не похож на старшего дознавателя.

— Мне все об этом говорят.

— Это я! — парень подался чуть вперед и ткнул себя пальцем в грудь. — Я убил четырех человек! Сначала подсыпал в питье каждому из них нескаин, а потом выпотрошил! И я буду продолжать убивать! Знаешь, почему?

Ре-Ранкар с безразличным видом откинулся на спинку стула.

— В больных мозгах убийцы копается судебный психолог. А для меня нет большего удовольствия, чем вышибить ему эти самые мозги.

Парень нервно дернул подбородком. Ре-Ранкар, как хворост, ломал сценарий, который заучил парень.

— Тогда, может, тебе будет интересно узнать, кто станет следующей жертвой?

— Есть мнение, что я.

— Или кто-то очень на тебя похожий.

— А, так ты еще не сделал окончательный выбор! — Ре-Ранкар был возмущен, точно преподаватель, уличивший студента в том, что тот не подготовился к занятиям. — Тогда какого рожна ты меня сюда пригласил?

Парень обхватил пальцами левой руки запястье правой. Ре-Ранкар про себя усмехнулся. Чтобы обмануть его, дурачок надел вариатор на правую руку: как правило, его носят на левой.

— Я хочу сделать заявление, — парень бросил быстрый взгляд на пепельницу. — Я не обычный убийца, с которыми ты привык иметь дело…

— Ну да, конечно. Ты убиваешь людей из идейных соображений, потому что принадлежишь к тайному ордену монотипов.

Парень молчал, не зная, что сказать.

— Как мне тебя называть? — спросил Ре-Ранкар.

— Ку-Кифнер.

— Ладно, пусть будет так. Хотя, если не ошибаюсь, был игрок в малый мяч с таким же именем… Знаешь, почему я тебе не верю, Ку-Кифнер?

— Почему?

— Положи-ка руку на стол.

— Зачем?

— Хочу кое-что тебе объяснить. На пальцах.

Парень озадаченно прикусил губу.

— Боишься?

— Да нет… Чего мне бояться!

Он звонко шлепнул левую ладонь на стол.

— Другую.

Ку-Кифнер положил на стол правую ладонь.

— Отлично.

Ре-Ранкар тихонько хлопнул по внешней стороне ладони Ку-Кифнера. И тут же другой рукой выдернул из-за пояса тонкий, острый, как бритва, стилет и с размаху пригвоздил им ладонь Ку-Кифнера. Парень взвыл от боли и попытался перехватить у Ре-Ранкара рукоятку стилета. Но тот — сидеть! — толкнул его в плечо. Парень, не то воя, не то стеная, упал на спинку стула.

Стоявшие вокруг люди с ужасом и недоумением смотрели на происходящее. Взвизгнула какая-то девушка. Кто-то крикнул: «Стража!» — но так неуверенно, что голос его утонул в реве музыки. Однако никто, ни единый человек не попытался вмешаться.

— Ну, как тебе это, Ку-Кифнер? — поинтересовался старший дознаватель.

— Вытащи нож! — прошипел сквозь зубы парень.

— Разве тебе это не нравится? — удивленно вскинул брови Ре-Ранкар. — Правда? Неужели ты никогда не хотел сам войти в мир боли?

Парень отчаянно затряс головой, наотрез отказываясь от столь нелепого предположения.

— Тогда ради чего ты все это затеял? — еще больше удивился Ре-Ранкар.

— Я… Я хотел…

— В чем дело? Что тут происходит?

К столику подбежал знакомый Ре-Ранкару официант с парой мордоворотов-вышибал.

— Все в порядке, — дружески улыбнулся им Ре-Ранкар. — Я из Службы стражей порядка, — он достал из кармана удостоверение и продемонстрировал его вышибалам. — Старший дознаватель Ре-Ранкар. Провожу допрос подозреваемого и прошу мне не мешать.

— По-моему, ему неприятно, — пробасил один из громил.

Другой же пальцем, похожим на маленькую копченую колбаску, слегка оттянул рукоятку стилета и отпустил. Как будто хотел удостовериться в том, что нож настоящий. Ку-Кифнер сдавленно пискнул. Громила удовлетворенно хмыкнул.

— Согласен, — не стал спорить с очевидным Ре-Ранкар. — Но иначе он может убежать. Верно?

Один из здоровяков, подумав, кивнул. Другой задумчиво почесал щеку.

— А за испорченный стол кто заплатит?

Ре-Ранкар взглядом переадресовал вопрос официанту.

— Все в порядке! — заверил вышибал официант. — Вы только, пожалуйста, постарайтесь не привлекать к себе внимания, — попросил он старшего дознавателя.

— Мы скоро уйдем, — заверил его Ре-Ранкар.

Ловко подхватив здоровяков под руки, официант увел их за собой.

— Вот видишь, — с укоризной посмотрел на жалобно скулящего парня Ре-Ранкар. — Никому до тебя нет дела.

— Пожалеешь… — выплюнул угрозу Ку-Кифнер.

— Не думаю, — мило улыбнулся в ответ старший дознаватель. — Из тебя такой же серийный убийца, как из меня победитель конкурса караоке. Ты — тупой исполнитель, неспособный самостоятельно принимать решения… И не смотри ты так умоляюще на пепельницу. Микрофон на месте, — он поднял пепельницу и показал Ку-Кифнеру днище с прилепленным к нему черным диском. — Но Ал-Алия нас сейчас не слышит. Она слушает приглушенный шум толпы, звуки музыки и время от времени мои реплики, обращенные к официанту. Наверное, она недоумевает, почему ты задерживаешься?.. Как ты думаешь?

Ку-Кифнер скрипнул зубами.

— Хочешь, я тебя освобожу?

— Да…

— Кто все это задумал?.. Ал-Алия? Хочет провернуть громкое дельце, чтобы ее не вышибли из ССА?.. Или она тоже исполнитель?.. Ну, я слушаю!

— Я не знаю…

— Кто убивал людей?

— Не знаю.

— Ты понимаешь, что сейчас я могу повесить все эти убийства на тебя?

— Ни фига у тебя не выйдет!

— Ты так считаешь?.. Между прочим, убийцу, то есть тебя, вычислил не я, а Ал-Алия. Она и послала меня на встречу с тобой. Предупредив, между прочим, что ты собираешься сделать меня своей очередной жертвой. Я страшно перепугался. Меня буквально всего трясло. Я страшно нервничал… Ну и в результате убил тебя. Исключительно в целях самообороны.

— У меня даже оружия при себе нет!

— А это? — взглядом указал на торчащий из стола стилет Ре-Ранкар. — Ты угрожал мне стилетом, я отобрал оружие и полоснул им тебя по горлу. И знаешь, что самое главное? — Ре-Ранкар подался вперед и перешел на доверительный полушепот. — До тебя никому нет дела, — он погрозил Ку-Кифнеру пальцем. — Я тебе уже говорил это! Все в Службе стражей порядка хотят лишь одного — чтобы заткнулась пресса, взбеленившаяся после убийства Ол-нару. Они с радостью предъявят журналистам найденного маньяка. И, поверь мне, никого не смутит, что к тому времени убийца будет мертв. Напротив, все только порадуются, что свершилось высшее правосудие.

— Это… — взгляд Ку-Кифнера затравленно забегал по сторонам. Помощи или спасения он искал — кто знает. — Это просто бред какой-то!

— Ага, — кивнул, соглашаясь с ним, Ре-Ранкар. — Такой же бред, как и обвинение монотипов во всех мыслимых и немыслимых грехах. Удивляюсь, как им только еще ритуальные убийства младенцев не приписывают? Или все уже к тому идет?.. А, Ку-Кифнер?

— Я не знаю, — парень наклонил голову, будто собираясь заплакать.

Неожиданно он потянулся свободной рукой к запястью раненой. Но, опередив его, Ре-Ранкар сорвал с приколотой к столу руки вариатор.

— Если решил изображать монотипа, научись обходиться без вариатора!

Старший дознаватель кинул металлический браслет в пепельницу. Ку-Кифнер снова потянулся за вариатором, но Ре-Ранкар прикрыл пепельницу рукой.

— Ну? Как долго ты без него протянешь?

Парень уронил голову на грудь и тихо, протяжно завыл.

Перегнувшись через стол, Ре-Ранкар одной рукой быстро обшарил карманы куртки из кожзама. Но нашел он только мятый носовой платок и салфетку с записанным на ней трехзначным номером. Чтобы приободрить парня, старший дознаватель легонько похлопал его по щеке.

— Эй! Не спим! Я жду ответа на свой вопрос. Кто стоит за всеми этими убийствами?

— Не знаю, — бессильно качнул головой Ку-Кифнер.

— А что ты скажешь, если я расшибу твой вариатор? — Ре-Ранкар подцепил браслет указательным пальцем и посмотрел на табло. — Странно. Вариатор показывает «Разум», а я так и не услышал от тебя ничего вразумительного. Ну, так что?

Ре-Ранкар крутанул браслет на пальце.

— Я не знаю, кто стоит за операцией, но курировала ее Ал-Алия.

— Ты тоже работаешь в ССА?

— В службе технической поддержки… Занимаюсь ремонтом оборудования.

— Ал-Алия подловила тебя на вариаторной зависимости?

— Да, я был у нее на консультации… Она и продвижение по службе обещала… Сказала, что это операция ССА и все делается ради общего блага, мол, мы должны остановить экспансию монотипов… До первого случая я вообще не знал, что планируется убийство… А потом она сказала, что мне в любом случае некуда деваться, поскольку я теперь соучастник преступления… То есть она, конечно, не об убийстве говорила, а о тайной операции.

— В чем заключалась твоя задача?

— Техническое обеспечение… Различные спецсредства… Аппаратура для прослушивания и тайного наблюдения… Ал-Алия тщательно готовилась к каждому… Она говорила, что у нас не должно быть никаких сбоев…

— Вы использовали антидактилоскопическую эмульсию?

— Да.

— Кто убивал?..

Голова Ку-Кифнера откинулась назад, рот бессмысленно приоткрылся, глаза тупо пялились в пустоту.

— Что совсем переклинило?

Парень молча кивнул.

— Держи.

Ре-Ранкар кинул ему вариатор. Ку-Кифнер схватил его, зажал в кулаке и, сунув руку под куртку, крепко прижал к груди, будто это была частица его души. Теперь отнять у него вариатор можно только вместе с жизнью. Ну, или, по крайней мере, с рукой. Парень был разбит, раздавлен, сплющен, вывернут наизнанку, как старые носки. От него уже почти ничего не осталось.

— Эй! Слушай меня! — Ре-Ранкар легонько шлепнул его по щеке. — Кто убивал?

— Лимпер… — прошептал одними губами Ку-Кифнер.

— Лимпер?.. Это что, укороченное имя? Или прозвище?

— Так называла его Ал-Алия…

— Он тоже из ССА?

— Нет… Не думаю… — безжизненные губы Ку-Кифнера изогнулись в подобии усмешки. — Он здоровый, как шкаф, и такой же тупой…

В горле у парня что-то тихо булькнуло, и он снова отключился. Слишком рано — у старшего дознавателя еще оставались к нему вопросы. Взявшись за рукоятку стилета, Ре-Ранкар качнул его. Ку-Кифнер вскрикнул от боли и выгнулся назад, будто в каталептическом припадке.

— На меня смотри! — дернул его за подбородок Ре-Ранкар. — Кто такой Лимпер?

Ку-Кифнер тряхнул головой и посмотрел на старшего дознавателя на удивление осмысленным взглядом.

— Не знаю. Я его никогда прежде не видел… И, надеюсь, больше никогда не увижу.

— Что так?

— Омерзительный тип…

— Описать сможешь?

— Он похож на ожившего мертвеца… Лицо неподвижное, взгляд пустой… И говорит одними междометиями.

— Как он проникал в дом жертв? Ты открывал замки?

— Нет. Первой всегда входила Ал-Алия… Не знаю, что уж она им там плела, но ее всегда впускали…

Ну, конечно же! Ре-Ранкар с досады едва не хлопнул себя ладонью по лбу. И как он сам об этом не подумал! Жертвы впускали убийцу в дом, потому что перед ними была женщина! Милая, симпатичная женщина, знавшая, на какой крючок можно подцепить любого из них. Она все про всех знала. И промахнулась только с Ре-Ранкаром. По большому счету, Ал-Алия допустила две ошибки. Но каждая из них была фатальной.

Ре-Ранкар выдернул стилет и поднялся на ноги.

— Вставай! — он крепко ухватил Ку-Кифнера за воротник куртки.

— Зачем? — затравленно посмотрел на старшего дознавателя Ку-Кифнер.

Прижав раненую руку к груди, парень сжался в комок, сделался похожим на кучу грязного белья.

— Вставай!

Ре-Ранкар силой заставил его подняться и потащил за собой сквозь отчаянно приплясывающую толпу.

Зажигай!

— Куда мы идем?

Ку-Кифнер даже и не думал сопротивляться — на это у него не было ни воли, ни сил, — но ему было страшно. Безумно страшно. Страшно так, что сводило живот и подгибались колени. Больше всего ему хотелось упасть на колени, уткнуться лбом в теплый, избитый тысячами и тысячами веселых ног пол и заплакать. Тихо, почти беззвучно. Чтобы никто не услыхал. Только для себя самого.

Ре-Ранкар втолкнул шатающегося парня в дверь мужского туалета. Три открытые кабинки, шесть писсуаров, три полукруглые раковины с зеркалами.

— Вон отсюда, — коротко бросил Ре-Ранкар троим ребятам, оказавшимся здесь.

Ку-Кифнер прижимал к груди кровоточащую руку, Ре-Ранкар все еще был вооружен окровавленным стилетом — этого оказалось более чем достаточно, чтобы ребят будто ветром сдуло. Один из них даже брюки застегнуть забыл.

Ре-Ранкар толкнул своего пленника в дальний угол за умывальники. Упершись спиной в стену, парень согнул колени и вскинул руки над головой, как будто закрываясь от удара.

— Что?.. Что ты собираешься делать?..

Ре-Ранкар выдернул носовой платок из кармана кожаной куртки и кинул его Ку-Кифнеру.

— Руку перевяжи.

— Зачем?

— Чтобы кровь не текла.

— А потом?

— Потом и узнаешь.

Ре-Ранкар смотрел на то, как парень морщась перетягивает раненую руку платком, и думал: что-то не так. Что-то не сходится. По плану Ал-Алии, Ку-Кифнер должен был встретиться с ним, чтобы выдать пламенную речь в защиту монотипов, к тайной организации которых он якобы принадлежит. Ал-Алия передаст запись их разговора в ССА, информация о заговоре монотипов-убийц уйдет в прессу. После этого общественность поддержит любые репрессивные меры, направленные против монотипов. С этим все ясно. Но! Парнишка сделает свое дело — и парнишке надо будет как-то уйти. Точно! Кто-то должен был прикрыть его уход, помешать стражам последовать за ним. Для этого достаточно завязать драку: в этакой толпе она в один момент превратится во всеобщую сумятицу и неразбериху.

Ре-Ранкар заметил взгляд Ку-Кифнера, устремленный ему за спину, и тут же обернулся. На него надвигался здоровенный детина, которому вышибалы из бара годились в младшие братья. Похожую на бочку грудь обтягивал серый свитер. Руки были чуть разведены в стороны, как будто громила готовился кого-то обнять. Но по-настоящему пугающими были бледное, абсолютно неподвижное, ничего не выражающее лицо в обрамлении длинных маслянисто-черных волос и пустой взгляд, оказывающий почти гипнотическое воздействие.

Так вот ты какой, Лимпер, успел подумать Ре-Ранкар. А в следующую секунду огромный кулак рассек воздух и, если бы старший дознаватель не проявил должного проворства, превратил бы его лицо в раздавленную восковую маску.

— Эй! Не делай глупостей!

Выставив перед собой стилет, Ре-Ранкар попятился назад. Но это был туалет, а не поле для игры в большой мяч; два шага — и спина его уперлась в стену.

Лимпер — мертвец ходячий — нанес удар левой. Нырнув под летящий кулак, Ре-Ранкар наотмашь полоснул противника стилетом по животу. Разрез получился длинный, но, должно быть, не очень глубокий — Лимпер даже не дернулся. Смахивающий на монстра громила перехватил в запястье руку, сжимающую стилет, и, как тряпичную куклу, швырнул старшего дознавателя на умывальник. Раковина, о которую ударился Ре-Ранкар, сорвалась с крепежей и разбилась об пол, вверх ударила упругая струя воды из сорванного крана, а на спину старшему дознавателю посыпались осколки зеркала. Выбитый из руки стилет скользнул по мокрому полу и исчез под дверью туалетной кабинки. Лежа на полу, Ре-Ранкар попытался ногой провести Подсечку, но Лимпер легко парировал выпад и в ответ пнул старшего дознавателя ногой в живот. Скорчившись на полу, мокрый и раздавленный, глядя на нависающего над ним чудовищного монстра, Ре-Ранкар с тоской подумал, что нужно было все же взять пистолет. Вопреки всем запретам. Ведь что самое противное — последним, что он увидит в этой жизни, будет уродливое, бессмысленное и беспощадное лицо-маска с глазами-ледышками. Лицо убийцы, скорее всего, даже не понимающего, ради чего он это делает.

Ре-Ранкар скривился от боли, когда Лимпер наступил ему на щиколотку правой ноги. Убийца наклонился и левой рукой сдавил старшему дознавателю горло. Ре-Ранкар обеими руками вцепился в запястье Лимпера, пытаясь заставить его разжать пальцы, но это было все равно что попробовать плечом сдвинуть гору. Ре-Ранкару показалось или он и в самом деле увидел, как в глазах Лимпера, холодных и пустых, мелькнули азартные искорки. Видимо, момент убийства был единственным, что могло хоть на миг вывести его из состояния отрешенности. Убийство было тем, ради чего он жил. Лимпер прижал Ре- Ранкара к стенке и оттянул кулак к плечу, готовясь одним ударом размозжить ему череп. И вдруг голова его судорожно дернулась назад. Разжав кулак, Лимпер хлопнул себя ладонью по затылку, как будто ему там комар впился в кожу жалом.

Почувствовав, что хватка вцепившихся ему в горло пальцев ослабла, и он может дышать, Ре-Ранкар собрал все силы, дернул Лимпера за руку — и оказался придавлен к полу обрушившейся на него тушей. Кое-как он выкарабкался из-под обмякшего тела убийцы. Лимпер лежал, уткнувшись носом в лужу, и пускал пузыри — значит, был жив, — а над ним, широко расставив ноги, стоял один из вышибал, подходивших к столику, за которым старший дознаватель проводил допрос подозреваемого.

— Ты как? — очень серьезно посмотрел на Ре-Ранкара здоровяк.

Ре-Ранкар встал на колени и похлопал себя руками по бокам, проверяя, целы ли ребра.

— Вроде в порядке, — он поднялся на ноги.

— У тебя все лицо в крови.

— Да?

Ре-Ранкар глянул на себя в зеркало. На лице красовалось несколько порезов, оставленных зеркальными осколками. По счастью, все неглубокие — заживут, и следа не останется. Ре-Ранкар сложил ладони вместе, набрал полные пригоршни воды из хлещущего в потолок фонтана, ополоснул лицо и вытер мокрым рукавом. Все равно пиджак давно пора выкинуть.

— Так лучше? — повернулся он к вышибале.

— Гораздо, — усмехнулся тот.

— Спасибо за помощь.

— О чем разговор, — махнул рукой вышибала.

— Как ты вообще здесь оказался?

— Увидел, как ты потащил парня в сортир, после чего оттуда сразу несколько человек вылетело. Ну, думаю, ладно, ты все же страж порядка. Потом гляжу, в тот же сортир этот урод ввалился, — вышибала кивнул на Лимпера. — И застрял там. Я-то нашу обычную клиентуру знаю, а этот тип никак не похож на любителя под музычку подергаться. Ну вот и решил глянуть, как там.

— Молодец, — Ре-Ранкар завел руки Лимпера за спину и защелкнул на них наручники. — А как тебе его уложить-то удалось? Технику тайного боя ши-тар знаешь?

— На фиг мне ши-тар, — снова усмехнулся вышибала. — У меня вот что есть!

Он показал Ре-Ранкару тяжелый четырехпальцевый кастет.

— Вообще-то, кастеты относятся к холодному оружию, — профессионально сдвинул брови Ре-Ранкар. — И частным охранникам пользоваться ими запрещено.

— Да знаю я, — обиженно оттопырил нижнюю губу вышибала. — Раньше никогда и не пользовался. Так, на всякий случай в кармане держал. Ну вот и пригодился.

— Это точно, — кивнул Ре-Ранкар. — Пришелся весьма кстати… А знаешь, кого ты завалил? Это тот самый маньяк, о котором все газеты пишут.

— Чо, серьезно? — удивленно вытаращился на мокрого Лимпера вышибала. — Тот, что Ол-Онару убил?

— Он самый. Так что, дружище, медаль тебе обещать не могу — хотя, будь на то моя воля, непременно бы дал, — а вот все завтрашние газеты о тебе точно заголосят.

— Чо, серьезно? — лицо здоровяка удивленно вытянулось.

— Ага. Ты им только про свой кастет не рассказывай. Лучше что-нибудь про ши-тар наплети.

— Это понятно, — довольно улыбнулся вышибала.

— И вот еще что, — Ре-Ранкар уперся пальцем вышибале в грудь. — Ты ведь монотип? Точно?

Вышибала недовольно двинул бровями. Посмотрел на Ре-Ранкара подозрительно. Затем быстро рукав отдернул — убедился, что вариатор, нацепленный для отвода глаз, на месте.

— Как ты догадался?

— Мыслишь нестандартно. Поливарианты на такое не способны, — Ре-Ранкар улыбнулся и ладонью хлопнул парня по груди. — Слушай, окажи мне еще одну услугу. Присмотри за этой парочкой. Я добегу до своих ребят и пришлю кого-нибудь, чтобы их забрали.

— Годится, — согласился вышибала. — Только пусть твои ребята не задерживаются.

— Пятнадцать минут! — Ре-Ранкар показал своему спасителю растопыренную пятерню.

Подобрав с пола стилет, старший дознаватель на выходе мельком глянул на себя в зеркало, одернул мокрый пиджак и, махнув пару раз рукой, решил, что поправил прическу.

По другую сторону двери все было как прежде. Грохотала музыка, мелькали разноцветные огни, клубился сигаретный дым. Кто-то безнадежно пытался докричаться до соседа, посылая слова прямо ему в ухо; кто-то стоял в стороне, безучастно прислонившись к стене и полуприкрыв глаза; кто-то вяло потягивал сигарету, кто-то зачарованно, будто в полусне, тщился одним взглядом запечатлеть всю эту вакханалию. Словно и не случилось ничего. Словно и не лежал за тонкой гипсокартонной перегородкой, на мокром полу, со скованными за спиной руками сумасшедший маньяк, больше месяца наводивший страх на город. Все было как всегда. Исправно работали вариаторы, направляя мысли и чувства людей в положенное русло. Жизнь плавно текла, унося прочь все тревоги, сомнения, мечты, надежды, боль, радости, любовь…

Ре-Ранкар добрался до барной стойки, взглядом отыскал суетившегося неподалеку знакомого официанта и сделал ему знак рукой.

— Двойной грисоур.

Официант окинул старшего дознавателя удивленным взглядом и поставил перед ним низкий, широкий стакан.

— Со льдом?

— Чистый.

Официант взял у бармена большую трехгранную бутылку с желтой этикеткой, на которой был нарисован парусный корабль, и щедро плеснул в стакан золотистой, как солнечный свет, жидкости. Ре-Ранкар поднял стакан и залпом осушил его.

— У вас все в порядке? — осторожно поинтересовался официант.

— Да, — Ре-Ранкар стукнул донышком пустого стакана по стойке и улыбнулся. — Все просто замечательно.

— Ну, раз так…

Официант снова поднес горлышко бутылки к краю стакана.

— Довольно, — Ре-Ранкар прикрыл стакан ладонью. — Лучше, дружище, покажи мне, где тут у вас служебный выход.

Официант провел старшего дознавателя за барную стойку, откуда через небольшую дверцу они попали в кухню, наполненную дурманящими ароматами готовящихся блюд. За кухней располагалось складское помещение. За ним — короткий коридор с железными, запертыми на ключ шкафчиками вдоль стен. В конце коридора находилась дверь с засовом, ведущая на улицу.

У Ре-Ранкара аж голова закружилась, когда он вдохнул пахнущий теплым асфальтом, который недавно сбрызнул мелкий дождик, ночной воздух Рен-Гатара. Конечно, это был воздух города, отравленный выбросами промышленных предприятий и выхлопами тысяч авто. Но после спертой, прокуренной атмосферы караоке-бара, даже он казался ароматным.

Пройдя узким переулком, Ре-Ранкар вышел точно к тому месту, где стоял темно-синий «кафар» стражей порядка.

— Ну, как тут у вас? — спросил Ре-Ранкар, наклонившись к приоткрытому окну.

— Нормально, — Ки-Клаймер с некоторым недоумением посмотрел на шефа, мокрого, как только что выдернутая из реки рыба. — Только Ал-Алия бесится.

— Ничего не говорит, но пыхтит, как разогретый чайник, — тихонько хохотнул Ди-Дангл.

— А у вас как, шеф?

— Порядок, — кивнул Ре-Ранкар. — Мы взяли маньяка.

— Серьезно?

— Да. Вместе с подельниками.

— И где они?

— Двое мокнут в сортире. Третий сидит вон в том авто.

Ре-Ранкар взглядом указал на припаркованный на другой стороне улицы светло-зеленый фургон с надписью «Вторсырье» на борту.

— Значит, Ал-Алия, — Ки-Клаймер озадаченно постучал пальцами по рулю. — Не понимаю, зачем ей это было нужно?

— Амбиции, — высказал предположение Ди-Дангл. — Хотела всем показать, какая она молодчина. И слишком далеко зашла.

— У нее серьезные проблемы в ССА, — сказал Ре-Ранкар. — И раскрутить какое-нибудь громкое дело, с шумихой в прессе и по телевидению, для нее было единственным шансом остаться на службе.

— То есть она хотела раскрыть преступление, которое сама же и спланировала? Шизофренией отдает.

— Она не шизофреник, а законченный полиморф с серьезной вариаторной зависимостью. Это люди с нестабильной психикой. Мотивы их поступков порой невозможно понять, да они и сами не всегда могут их объяснить. Но при этом они свято верят в то, что правы.

— А вот и она.

Ре-Ранкар поднял голову от окна и увидел бегущую к ним через дорогу Ал-Алию. На ней был тот же красный плащ, в котором впервые увидел ее Ре-Ранкар. Только на этот раз он был распахнут и полы его развевались, как крылья промокшей под дождем и отчаянно пытающейся взлететь бабочки.

— Мэй Ре-Ранкар! — очень громко заговорила она уже на подходе. — Что происходит?

— А в чем дело? — изобразил недоумение старший дознаватель.

— Как раз в том, что не происходит ничего!

Ал-Алия остановилась прямо напротив Ре-Ранкара. Глаза ее сверкали, лицо пылало, губы мелко подрагивали. Казалось, она вот-вот сорвется на крик.

— Я же убеждал вас, мэйя Ал-Алия: убийца не придет.

— Но он должен был появиться!

— Почему вы говорите об этом с такой уверенностью?

— Я… Я изучила его!

— Ах, вот как. Ну, может, вы тогда сами ему объясните, что он сделал не так.

— Кому?

— Убийце. Я взял его.

— Что?..

— Имя Лимпер вам, полагаю, знакомо, — Ре-Ранкар сунул руку в окошко. — Дай наручники.

— Лимпер?.. Какой еще Лимпер?.. — Ал-Алия отчаянно затрясла головой. — Не знаю никакого Лимпера!

— Зато он вас знает и ценит, как талантливого руководителя.

Ре-Ранкар взял Ал-Алию за руку, аккуратно подвернул край рукава плаща и обернул вокруг запястья кольцо наручников.

— Гражданка Ал-Алия, вы арестованы по обвинению в подготовке и соучастии в четырех убийствах, — Ре-Ранкар поймал вторую руку Ал-Алии и также окольцевал ее стальным браслетом. — Все, можете садиться в авто. А вам, — обратился он к Ки-Клаймеру и его напарнику, — нужно забрать из туалета еще двоих.

— Это мы быстро!

Ки-Клаймер, а следом за ним Ди-Дангл выбрались из авто.

— Прошу вас, — Ре-Ранкар распахнул перед Ал-Алией заднюю дверцу.

— Послушайте, мэй Ре-Ранкар! — не то с отчаянием, не то с мольбой женщина взмахнула скованными руками перед лицом старшего дознавателя. — Вы совершаете огромную ошибку!..

— Какая банальщина, — кисло улыбнулся Ре-Ранкар.

— Послушайте, мэй Ре-Ранкар!.. — Ал-Алия согнулась, как будто готова была упасть на колени.

— Нет, это лучше вы меня послушайте! Вы готовили грандиозную провокацию, направленную против монотипов. И, надо полагать, считали себя при этом самой умной. На самом деле, в уме вам не откажешь. Вы совершили только две серьезные ошибки. Первая. Наверное, все в Службе стражей Анклава считают участковых криминалистов увальнями, ничего не знающими о современных методах ведения следствия. Я в ваших глазах был едва ли не сыщиком-любителем. Вы даже не замечали, как все мы подыгрываем вам, дабы не разрушать сложившийся образ. Мы такие беспечные и неторопливые, что нам даже лень с утра зайти в лабораторию за результатами экспертизы. Помните книгу на полке в доме Ол-Онару, что выступала из общего ряда? «Убийство и расплата»? При том, какой порядок царил в доме убитой — каждая салфеточка, каждый бантик на своем месте! — мне это показалось странным. Потом, когда вы сказали, что это редкая книга, я подумал, что ею мог заинтересоваться и убийца. Допустим, он взял, полистал заинтересовавшую его книгу, а потом поставил на место. Мы ведь имели дело с уникальной личностью — он никогда ничего не берет с места преступления. Однако поставил он книгу на место не так аккуратно, как это делала хозяйка. Представив себе такую картину, я попросил Ки-Клаймера взять книгу на экспертизу. И знаете, что он в ней нашел?

Ал-Алия откинула голову назад, тряхнула волосами и презрительно усмехнулась.

— Ничего!

— Он нашел крошечную прозрачную чешуйку, запавшую меж страниц. И лично отвез ее в лабораторию. И заставил экспертов работать всю ночь. А сам сидел рядом и дожидался результатов. Так что те результаты экспертизы, что вы принесли в мой кабинет утром, Ки-Клаймер уже видел. Он просто не стал дожидаться, когда эксперты оформят все бумаги. У него было нечто, что он торопился сообщить мне — чешуйка, найденная между страницами книги, оказалась застывшей антидактилоскопической эмульсией. Используется только оперативниками ССА. И только там ее можно достать. Вы, конечно, в курсе, что антидактилоскопическая эмульсия наносится тонким слоем на руки. Буквально через несколько секунд она полимеризуется и полностью скрадывает папиллярные линии на ладонях и пальцах. При этом чувствительность пальцев почти не теряется. Но самым замечательным оказалось то, что на внутренней стороне полимерной чешуйки, отвалившейся с пальца предполагаемого убийцы, остался отчетливый рисунок его папилляров! Если у нас в руках действительно был отпечаток пальца убийцы, то получалось, что он каким-то образом связан с ССА. Ваши отпечатки попали к нам совершенно случайно — помните киф, что вы пили в моем кабинете? И, представьте себе, каково было наше удивление, когда первый же случайный выстрел угодил в десятку! Так что прошу, мэйя Ал-Алия, — Ре-Ранкар сделал приглашающий жест рукой в сторону открытой дверцы авто.

Женщина стояла, опустив голову, и не двигалась с места. Она будто утратила способность воспринимать окружающую действительность. Ре-Ранкар взял ее за локоть, подвел к открытой двери авто, чуть надавив на затылок, заставил пригнуться и усадил на заднее сиденье. Он собрался уже захлопнуть дверцу, когда Ал-Алия выглянула наружу.

— Вы уже знали все это, когда согласились пойти в «Зажигай!»?

— Да. Из ваших речей не трудно было понять, что вы собираетесь спровоцировать массовые выступления против монотипов, обвинив их во всех смертных грехах. И мне хотелось не просто сорвать этот план, но сделать так, чтобы в ближайшее время никому больше не пришло в голову повторить что-то подобное. В результате вы вместо пламенных речей Ку-Кифнера получили запись шумов, характерных для молодежного бара, перемежающихся моими ничего не значащими репликами. Ее смонтировал для вас Зу-Зандер. Я же получил запись, доказывающую причастность ССА к планированию жестоких убийств ни в чем не повинных граждан. Думаю, никто не захочет, чтобы она была обнародована.

— А вы никогда не думали о том, чтобы самому перейти на работу в ССА? С вашими аналитическими способностями и нетрадиционными методами работы, мэй Ре-Ранкар, вы могли бы сделать там карьеру.

— А вот в этом заключается ваша вторая фатальная ошибка, мэйя Ал-Алия, — Ре-Ранкар положил руку на дверцу авто и наклонился. Ему очень хотелось увидеть, какими станут глаза Ал-Алии, когда он скажет: — Дело в том, что я сам монотип.

То, что он увидел в глазах Ал-Алии, не понравилось Ре-Ранкару настолько, что он не стал больше ничего говорить, а сделал шаг назад и захлопнул дверцу.

Волчок внизу живота постепенно замедлял свой бег. Пора было выполнить данное Во-Вал меру обещание — отправиться домой и лечь в кровать.

ВИДЕОДРОМ

НОВАЯ STARая СКАЗКА

Жили-были: некто Джабба, сын его малый, похожий на жабу, клоны, дроиды без числа, сенатор Падме (вроде посла), ситхи, джедаи, роботы — те спасают мир, эти гробят его…


Манера сказительниц, тех, что в старых советских фильмах-сказках предваряли основное действие, с шутками-прибаутками расписывая, кто есть кто в волшебной истории, сама собой напрашивается для разговора об очередном возвращении «далекой-далекой Галактики» на большой экран. Почему? Да потому, что предыдущие картины серии если и называли сказками, то непременно добавляли — для взрослых, но на сей раз взрослым на киносеансе делать нечего. Только дети, не способные в силу малолетства критически воспринимать происходящее на экране, смогут не испортить себе удовольствие от просмотра бесконечными вопросами.

Почему генералы Республики сражаются на передовой наравне с простыми солдатами? (Впрочем, судя по вершине их тактической мысли — проникновению под силовой защитный купол под прикрытием брошенного контейнера — в штабах им делать нечего.) Почему отряд Скайуокера не пользуется для штурма высокогорной крепости воздушным транспортом, а предпочитает карабкаться наверх по веревкам? Почему дроиды, обороняющие крепость, не обрубают эти веревки, а с риском для жизни пытаются выцелить лезущих к ним противников? Затем лишь, чтобы, не удержавшись, комично грохнуться к подножию скалы? Дети от подобного в восторге. Взрослые же начинают задумываться, отчего война длится так долго — с таким уровнем интеллекта противоборствующие стороны давно должны были самоистребиться, позабыв, за какую часть лазерного меча можно хвататься и где у бластера ствол.

Похоже, однажды успешно оправдав грохот взрывов в вакууме, Джордж Лукас решил, что получил индульгенцию на несоблюдение законов не только физики, но и психологии, и логики, и даже арифметики. И при этом до поры до времени ему как-то удавалось делать фильмы не только зрелищные, но и неглупые. Увы, способности мастера на этом поприще оказались не безграничны. Хотя, надо признать, скрещивание «звездной оперы» с гангстерским боевиком имело неплохие шансы завершиться впечатляющим результатом. Не вышло…

Впервые о том, что «Звездные войны» будут воплощены средствами трехмерной анимации, Джордж Лукас заявил в 2005 году на посвященном саге фестивале, приуроченном к выходу третьего фильма «новой» трилогии — «Месть Ситха». До поры до времени речь шла о телевизионном сериале. Но как-то Лукас, просматривая отснятый материал, счел графику достойной большого экрана и решил замахнуться на полнометражное кино. Трудно сказать, чем он при этом руководствовался: вряд ли мэтр не имел представления о существовании студии «Пиксар» и высоте, на которую она подняла планкуискусства компьютерной мультипликации. Говорят, будто Лукас намерено отошел от гиперреалистичности картинки, и потому герои фильма выглядят и двигаются, как смоделированные на компьютере изображения деревянных марионеток. Для телеэкрана такое возвращение к эстетике кукольных мультсериалов шестидесятых (речь, прежде всего, о культовых «Предвестниках бури») выглядит если не органично, то, по крайней мере, оправданно.

Идею же переноса такой эстетики в большое кино даже руководство «Лукасфильм» сочло странным, но спорить с Самим не решилось — и вот беспрецедентный случай: в мировой кинопрокат вышел, по сути, пилотный ролик телесериала. В результате в фильмографии «Звездных войн» возникла некоторая неразбериха — название «Войны клонов» носят уже три проекта: помимо полнометражной ленты, это еще рисованный анимационный сериал 2003 года и новый мультсериал, продолжающий действие фильма. Все эти ленты рассказывают об одном периоде истории далекой-далекой Галактики (между вторым и третьим эпизодами киносаги), соответственно, события и герои в них пересекаются. Так, ключевая фигура интриги, о которой рассказывает полнометражный мультфильм, — женщина-ситх Вентресс — также была главной героиней первых эпизодов рисованного сериала. С другой стороны, в новом фильме оказывается, что у Анакина Скайуокера был падаван — девочка-подросток Асока, а это противоречит всему, что было известно о доброй ипостаси будущего Дарта Вейдера до этого.

И пока по поводу этого обстоятельства не смолкают споры среди поклонников саги, «Войны клонов» продолжают победоносное шествие по миру. Да, надо признать, в расчетах, по крайней мере — коммерческих, Лукас не ошибся: всего за месяц проката фильм с бюджетом в 8,5 миллиона долларов собрал в кинотеатрах мира почти в восемь раз больше.


Сергей ЦВЕТКОВ

РЕЦЕНЗИИ

СМЕРТЕЛЬНАЯ ГОНКА

(DEATHRACE)

Производство Wagner Productions и ImpactPictures, 2008. режиссер Пол У.С.Андерсон.

В ролях: Джейсон Стэтхэм, Тайрес Гибсон, Йэн Макшейн, джоан Аллен, Робин Шу, Джейкоб Варгас и др. 1 ч. 50 мин.


Бывший гонщик Эймс (Стэтхэм) посажен в тюрьму по ложному обвинению в убийстве собственной жены. На свободе у него остается маленькая дочка, ради которой он готов сделать что угодно. Директор тюрьмы, дама средних лет с нацистскими замашками, предлагает ему участвовать в гонках на выживание, трансляции которых по кабельному телевидению приносят баснословные барыши. Желая получить свободу как победитель «Смертельной гонки», Эймс соглашается. Но скоро понимает, что никто не собирается отпускать его на волю…

Новый фильм Пола Андерсона — римейк картины «Смертельная гонка 2000» с Дэвидом Кэррадином и Сильвестром Сталлоне в главных ролях. Вышедший в 1975 году фантастический боевик Роджера Кормана демонстрировал не только гладиаторские битвы стальных болидов, но еще и пытался быть политической сатирой. Спустя тридцать с лишним лет с момента выхода классической ленты современные технологии превратили тюремную гонку в настоящее пиршество для глаз, а акцент полностью сместился в сторону экшена. И это неплохо: отличные фантастические боевики XXI века можно пересчитать на пальцах одной руки. Металл мнется, гнется и плавится так, что смотреть, как очередная машина наматывается на столб, занятие не для слабонервных.

«Смертельная гонка» — это «Спиди-гонщик» для взрослых. Если работа братьев Вачовски сияла, как детсадовская новогодняя елка, то картина Пола Андерсона нисколько не пытается заигрывать с рейтинговыми службами. Она максимально жестока. Пота, крови и скрежета металла тут куда больше, чем диалогов и улыбок. Истинный последний киногерой боевиков Стэтхэм, который, как обычно, сперва бьет в морду, а потом задает вопросы, тоже добавляет очков фильму, сверкая толоконным лбом в кадре.

После крайне неудачной экранизации «Чужого против Хищника» Пола Андерсона можно поздравить с очередным успехом. Одна из лучших работ этого режиссера и один из лучших римейков в современном кинематографе.

Степан Кайманов


МАРТЫШКИ В КОСМОСЕ

(SPACECHIMPS)

Производство компаний Vanguard Animation и Odyssey Entertainment, 2008.

Режиссер Кирк де Микко.

Роли озвучивали: Энди Сэмберг, Шерил Хайнс, Джефф Дэниэлс, Патрик Уорбертон, Кристин Ченоуэт и др. 1 ч. 21 мин.


Команда мартышек отправляется в космос в поисках внеземных форм жизни. Титан — тугодум и силач. Люси помешана на своей миссии. Хэм — весельчак и балагур, потомок первой обезьянки, отправленной в космос. Поиски приводят мохнатую команду на разноцветную планету Вазуу…

Pixar Animation и DreamWorks Pictures практически полностью захватили сферу качественной мультипликации, периодически выстреливает 20th Century Fox Animation, но расстановку сил в кинобизнесе это почти не меняет. Чтобы тягаться с такими монстрами, нужен либо бездонный бюджет, либо сногсшибательный сценарий. Ни тем, ни другим продюсеры «Мартышек в космосе» не располагали. Так что судьба новой анимации была предрешена. Помимо прочего, неудачной оказалась дата релиза. Месяц спустя на широкие экраны вышел другой мультфильм «Мухнем на Луну 3D», также эксплуатирующий тематику покорения космоса. В России, например, разница во времени выхода обеих лент и вовсе исчисляется неделей, причем «Мухнем на Луну» появилась в прокате раньше.

Как и в «Мухнем на Луну», приключения трех главных героев перенасыщены патриотизмом. Впрочем, он совершенно невинен, чего нельзя сказать о шутках и ситуациях, в которых оказываются мохнатые астронавты. Если «Мухнем на Луну» на все 100 процентов был детским мультфильмом, то анимационная комедия про мартышек явно делалась с расчетом на разновозрастную аудиторию. В этом плане «Мартышки…», конечно, смотрятся интереснее. Но зато вчистую проигрывают своему главному сопернику с визуальной стороны. Нет единой стилистики, заметны огрехи в анимации, а планета Вазуу и ее разношерстные обитатели словно нарисованы пятилетним ребенком.

«Мартышки в космосе» — обыкновенный мультфильм категории «Б». Посмотрел пару раз, улыбнулся и забыл навсегда. Увы, добросовестно выписанные характеры героев положения дел не спасают. Отсутствие бюджета и свежих идей чувствуется с первых же кадров.

Степан Кайманов


НОВАЯ ЗЕМЛЯ

Производство компании «Андреевский флаг» (Россия), 2008. режиссер Александр Мельник.

В ролях: Константин Лавроненко, Андрей Феськов, Марат Башаров, Павел Сборщиков, Ингеборга Дапкунайте и др. 1 ч. 54 мин.


В недалеком будущем смертная казнь отменена практически повсюду и вследствие этого тюрьмы оказываются переполнены. Две сотни зэков, за каждым из которых по несколько убийств, из российских тюрем переправляют на далекий северный остров. Там уголовникам оставляют запас продуктов, одежды и инструментов — в расчете на то, что они сумеют создать функционирующую колонию. Белая ворона среди прочих убийц, бывший летчик Жилин, понимая, что ничего хорошего в этой компании не светит, перебирается в горы, куда за ним увязывается молодой маньяк Сипа. Прочие же довольно скоро из-за нехватки продовольствия организуют игру «Последний — мертвый», в которой проигравший становится обедом.

Фантастический элемент в «Новой земле» в целом невелик: заметна лишь цифра 2013 на карманном календарике. Так что образ Жилина, созданный под заметным влиянием истории Виталия Калоева (несколько лет назад убившего швейцарского диспетчера, по вине которого разбился самолет с семьей Калоева), или сама идея того, что люди, если бросить их на произвол судьбы, выстроят не город Солнца, а социальную «пирамиду», где сильные будут поедать слабых, куда как близки нашему с вами времени (по мысли режиссера и сценариста). В фильме, снятом по сценарию Алифа Алиева («Монгол», «Кавказский пленник»), пролежавшем на полке порядка десяти лет, полно недоработок: в истории зияют пробелы, сюжет затянут, имеются явные логические несуразицы, хватает и штампов. Отчасти это искупают яркие актерские работы и уверенная постановка, что особенно заслуживает внимания, поскольку лента — режиссерский дебют пятидесятилетнего продюсера.

Возможно, Мельник и Алиев несколько перестарались с библейскими аллюзиями и скрытыми смыслами: судя по отзывам на различных форумах и сайтах, изрядная часть зрителей после просмотра повторяет традиционный вопрос: «Что хотел сказать автор этим художественным произведением?» Есть, впрочем, в этом и свой плюс: все-таки до нужных выводов всегда лучше доходить своим умом.

Александр Плякин

«СЛАДКИЙ» АРМАГЕДДОН

Целеполагание и обоснование космонавтики — довольно непростое дело. Особенно непростым оно стало сегодня, но и на заре космической эры встречались проблемы. Причина в том, что космонавтика, особенно пилотируемая, выглядит избыточным занятием на фоне многочисленных нерешенных проблем человечества.


Собственно, мы еще не освоили толком планету Земля, о чем не забывают напоминать активные противники космической экспансии. Обыватель же, из кармана которого финансируются большие государственные проекты, любит о ней почитать и поговорить, но вряд ли готов «затянуть поясок» во имя космического прорыва.

В такой ситуации неплохо срабатывают экстраординарные приемы убеждения, например, «страшилки». Француз Камилл Фламмарион запугивал сограждан остыванием Солнца. Циолковский пугал российских обывателей опасностью близящегося перенаселения. А хитрый американец Роберт Годдард придумал уже сущую экзотику: земляне погибнут в результате столкновения нашей планеты с астероидом или кометой; кто хочет спастись, должен участвовать в строительстве космического ковчега. Идею Годдарда быстро растиражировали, и с какого-то момента она перестала быть достоянием ученых и журналистов, став сюжетообразующей для фантастов.

Конец истории
Первый фантастический фильм, посвященный столкновению Земли с крупным небесным телом, в данном случае с кометой, появился довольно рано — в 1931 году. Это была кинолента «Конец света», снятая французским режиссером Абелем Гансе по первой части вышедшего еще в 1894 году одноименного романа астронома-популяризатора Камилла Фламмариона. Гансе не удалось получить большой бюджет, поэтому в двухчасовом «Конце света» практически нет спецэффектов. Режиссер, специализировавшийся на исторических кинокартинах, живописал деградацию общества по мере приближения убийственной кометы. На фоне крушения европейских ценностей показано противостояние целеустремленного ученого и религиозного фанатика, которого сыграл сам Гансе. Первый хочет объединить образованных мужчин с целью поддержания огня цивилизации после падения кометы, второй призывает покаяться и смиренно принять «небесную кару».

Гансе одним из первых использовал стереозвук, для чего был сконструирован специальный аппарат.

Персонажи Фламмариона и Гансе ничего не могут поделать ни с кометой, ни с цивилизацией. Вся надежда на то, что кто-нибудь выживет и сможет создать новую культуру на руинах старой. Иначе отнеслись к угрозе герои американского классического фильма «Когда сталкиваются миры» (1951), выпущенного на экраны режиссером Рудольфом Мейтом и удостоенного премии «Оскар» за спецэффекты.

Сценарий этого фильма основан на одноименном фантастическом романе Филипа Гордона Вили и Эдвина Белмера, изданном в 1932 году. В Солнечную систему вторгается «бродячая» звезда Бэллос, которую сопровождает планета Зира. Согласно расчетам группы ученых во главе с доктором Эндроном, звезда нарушит равновесие в Солнечной системе, и Земля погибнет. Под руководством прикованного к инвалидному креслу магната Сиднея Стентона начинается строительство космического ковчега — огромного ракетоплана, который доставит пятьдесят избранных мужчин, женщин и детей на Зиру.

Приближение чужой звезды вызывает на Земле чудовищные землетрясения и наводнения. Американское правительство вынуждено признать, что катастрофа неизбежна, и подключается к строительству ковчега. На ракетоплан грузят самое необходимое для строительства будущей цивилизации, пассажиров ковчега отбирают из здоровых представителей нации по результатам лотереи. В последний день перед стартом, когда Земля уже в буквальном смысле горит под ногами, Стентон с приспешниками пытается захватить ракетный ковчег, однако мужественный доктор Эндрон предотвращает бандитский налет. Ковчег взлетает и совершает посадку на Зиру[9].

Весьма необычную киноленту на схожую тему выпустил в 1970 году чехословацкий аниматор-авангардист Карел Земан, известный своими «ожившими» гравюрами. Фильм «На комете» был уже третьей работой режиссера, основанной на творчестве Жюля Верна (первые две: «Тайна острова Бэк-Кап» и «Украденный дирижабль»). На этот раз Земан обратился к роману «Гектор Сервадак» (1877), но изрядно переделал фабулу. Фильм начинается со сцены боевых действий в Алжире между бедуинами, испанцами и французами. Испанский консул устроил чудовищной силы взрыв, поднявший на воздух город и окрестности. Все участники сражения должны погибнуть, однако им невероятно повезло: пролетавшая мимо комета подхватила кусок Земли и унесла в межпланетное пространство. Примечательно, что многие из вояк этого даже не заметили, продолжая убивать друг друга. Вскоре, впрочем, им пришлось забыть о распрях, поскольку на комете обнаружились динозавры, которые были совсем не прочь полакомиться человечинкой.

Лента Земана — это прежде всего визуальный эксперимент и сатира, а потому на различные киноляпы не обращаешь внимания, принимая заданные автором условия игры. Однако вскоре появились новые фильмы о космической угрозе, и стало ясно, что мы имеем дело не с частными случаями, а с тенденцией. Авторы этих фильмов откровенно жертвовали достоверностью во имя зрелищности. И чем дальше, тем больше…

Откушайте малины
Многие критики полагают, что самым глупым и безграмотным фильмом, посвященным космической угрозе, является блокбастер «Армагеддон» с Брюсом Уиллисом в главной роли. В свое время этот фильм был выдвинут на соискание антипремии «Золотая Малина» аж в семи номинациях! Но на самом деле у «Армагеддона» есть предшественники, которые способны оспорить эту сомнительную честь.

Первым претендентом мог бы стать эпизод «Блуждающий астероид» из сериала «Космический патруль», демонстрировавшегося британским телевидением в 1962 году. Действие происходит через полтораста лет. Солнечная система давно освоена, однако постоянно случаются разные неприятные инциденты. Астероид столкнулся с кометой, изменил орбиту и угрожает столице Марса. Ему навстречу отправляется экипаж космического патруля, чтобы взорвать опасный объект. В этом забытом ныне телеэпизоде собраны почти все клише и ляпы, которые встречаются в более поздних фильмах. Астероид издает при полете низкий угрожающий звук, как будто это не каменная глыба, летящая в совершенной пустоте, а авиалайнер, опускающийся на взлетно-посадочную полосу. Или еще круче: сила тяжести на его поверхности вполне сопоставима с земной.

Позднее знатоки отмечали сходство между «Блуждающим астероидом» и «Армагеддоном» вплоть до отдельных деталей, что, возможно, указывает на заимствование.

Все это можно было бы проигнорировать и забыть, списав на малый бюджет и специфику телевидения, но болезнь оказалась заразной. В 1968 году выходит космический ужастик «Зеленая слизь», снятый совместно американскими и японскими кинематографистами. Вновь Земле угрожает гигантский и очень шумный астероид, и вновь на него высаживается команда взрывотехников. Разумеется, астероид удается взорвать, и неприятности у отважных межпланетчиков начинаются позже — когда они возвращаются на околоземную станцию «Гамма-3». Один из участников экспедиции во время работы на астероиде вляпался в зеленую слизь, которая в условиях станции превратилась в одноглазого монстрика, способного питаться электричеством. Применение лазерного оружия приводит к тому, что монстр размножается, и вскоре его отпрыски наводняют станцию.

История умалчивает, видели ли эту нелепую киноленту студенты Массачусетского технологического института, но в год премьеры «Зеленой слизи» они издали отчет по инициативному проекту «Икар». Группа во главе с профессором Полом Сэндорффом предлагала создать космическую систему защиты от астероида 1566 Икар, который непредсказуемо меняет орбиту при прохождении рядом с Солнцем и когда-нибудь сможет угрожать Земле. Проект предусматривал уничтожение астероида с помощью шести стомегатонных термоядерных бомб, выводимых в космос ракетами «Сатурн-5».

«Икар» послужил основой сценария к новому фантастическому фильму «Метеор», который вышел на экраны в 1979 году. Режиссер Рональд Ним, известный российскому зрителю по фильму «Банковский билет в миллион фунтов стерлингов» (1953) с Грегори Пеком, получил шестнадцать миллионов долларов на то, чтобы создать революционное кино в жанре «фильм-катастрофа». На роль ученого Пола Брэдли, спасающего мир от гибели, был приглашен суперпопулярный в те годы Шон Коннери. Сюжетная задумка тоже выглядела привлекательно. После столкновения с новой безымянной кометой сходит со своей орбиты астероид Орфей, его обломки грозят уничтожить крупнейшие города мира, и две сверхдержавы, США и СССР, объединяют свои ядерные арсеналы, чтобы предотвратить глобальную катастрофу.

Однако исполнение подкачало. По безграмотности «Метеор» даст сто очков вперед самой отвязной «космической опере». Межпланетные корабли на обычном химическом топливе, кометы и астероиды летают по Солнечной системе так, словно ее объем не превышает размеры Тихого океана. Оказывается, за день можно долететь от Марса до пояса астероидов, который, разумеется, представляет собой плотное скопление глыб, неподвижно висящих в пустоте. За неделю обломок взорвавшегося Орфея (он именно взорвался, как бочка с тротилом!) долетает до Земли, которая, похоже, тоже давно остановила свой бег по орбите. На фоне столь ошеломляющих глупостей такие мелочи, как хорошая проводимость звука в вакууме или плохой русский язык советской переводчицы в исполнении Натали Вуд, уже не вызывают даже смеха…

В прокате фильм провалился, не собрав и половины затраченных средств. Помимо ляпов, картину преследовали организационные неудачи. Бюджет был распределен нерационально, в итоге на качественные спецэффекты просто не хватило денег. Режиссер Ним ушел из проекта, хлопнув дверью, и даже судился с киностудией, требуя убрать его имя из титров. Несмотря на попытки Коннери спасти фильм серией хвалебных интервью, «Метеор» был подвергнут ожесточенной критике и в конце концов признан самым крупным кинопровалом десятилетия.

После «Метеора» голливудские продюсеры надолго зареклись вкладывать деньги в киноленты о зловещих космических объектах. В 1980-е вышел только один заметный фильм, который с натяжкой можно отнести к данной теме — «Ночь кометы» (1984) режиссера Тома Эберхардта. Но в нем комета не падает на Землю, а в буквальном смысле сжигает своим «излучением» большую часть человечества, уцелевшие же превращаются в кровожадных зомби.

Тема возвратилась на экраны во второй половине 1990-х, что накладывается на очередной кризис целеполагания в космической отрасли. С первого полета шаттла «Колумбия» в 1981 году в пилотируемой космонавтике не произошло ни одного заметного события, которое имело бы смысл широко рекламировать. Вялое изучение Марса, Венеры и планет-гигантов давали многое астрономам, но почти ничего — обывателю. Даже пролет кометы Галлея в 1986 году, во время которого к ней были направлены пять космических аппаратов, не вызвал особого интереса у публики. Многие стали задаваться вопросом: а нужно ли вообще летать в космос? К чему эти расходы? Что нового даст высадка людей на Марс?..

И вдруг — все поменялось. Что же произошло? В июле 1994 года фрагменты кометы Шумейкеров-Леви 9, открытой за год до этого, на скорости 64 км/с вошли в атмосферу Юпитера. Астрономы всего мира, затаив дыхание, наблюдали за чудовищными вспышками, сопровождавшими столкновение. В космос взметнулся хорошо видимый столб раскаленных газов высотой в 3000 км. Самый большой фрагмент кометы G столкнулся с Юпитером 18 июля. В результате через несколько часов в атмосфере планеты-гиганта возникло темное пятно диаметром 12000 км (что близко к диаметру Земли), а энерговыделение составляло шесть миллионов мегатонн в тротиловом эквиваленте (что в 750 раз больше всего ядерного потенциала, накопленного на Земле).

Всем, кто следил за этой ужасающей катастрофой, стало ясно, что столкновение любого из фрагментов кометы Шумейкеров-Леви 9 с Землей привело бы к мгновенной гибели нашей планеты. А ведь комета была открыта всего за год до ее падения на Юпитер, значит, если бы она летела к Земле, то человечество просто не успело бы подготовиться.

В прессе вновь заговорили об угрозе из космоса. К этому добавились рассуждения видных палеонтологов (а палеонтология после шумного успеха «Парка юрского периода», вышедшего на экраны в 1993 году, стала модной наукой) о том, что, скорее всего, динозавры вымерли в результате глобальных климатических изменений, вызванных падением крупного астероида. Обнаружили даже след этого падения — ударный кратер Чиксулуб диаметром 100 км, образовавшийся на полуострове Юкатан около 65 миллионов лет назад.

В итоге фантастические фильмы о космической угрозе заполонили экраны. Первой ласточкой стала кинолента «В сердце скалы», получившая в российском видеопрокате название «Тайна астероида» (1996). В этом вполне рядовом «ужастике» можно отыскать аллюзии на многие фантастические фильмы, ставшие к тому времени классикой жанра.

Итак, к Земле приближается гигантский астероид Дитя Галилея. Военные готовы уничтожить его с помощью тактических (?!) ядерных ракет, однако ученые считают, что умнее будет не крушить астероид, а послать туда горнопроходческую бригаду — она пробурит туннели к его центру, после чего можно организовать направленные взрывы, которые изменят угрожающий курс космической глыбы. Действие происходит в недалеком будущем, но пространство вовсю бороздят «скоростные шаттлы», а команда космических бурильщиков состоит из отъявленных раздолбаев, которые пальцем не шевельнут для спасения человечества без обещания щедрых премиальных. Впечатляют и технологии землян: после высадки на астероид они создают там искусственную атмосферу, но при этом, что характерно, пользуются масками-респираторами против пыли. Количество ошибок и нестыковок зашкаливает уже на десятой минуте фильма, и даже история злобного инопланетного хищника, сидящего внутри астероида, позаимствованная прямиком из «Чужих», не спасает эту поделку.

Следующий год был отмечен выходом двухчасового фильма Брэдфорда Мэя «Астроид» (1997). Астероид Гелиос, сошедший со своей орбиты под воздействием кометы Флетчера, должен упасть на западе США, вызвав сильные пожары и землетрясения. А вскоре за ним последует его более крупный собрат — Эрос. Астрономы сообщают о приближающейся катастрофе директору Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям Джеку Уоллаху, которого играет Майкл Бин, известный зрителю по роли солдата будущего Кайла Риза в «Терминаторе» (1984). За сорок восемь часов правительственные службы должны успеть подготовить население к эвакуации и уничтожить каменные глыбы.

«Астероид» во многом похож на «Метеор» — это именно фильм-катастрофа, основное действие в котором происходит на Земле, а не в космосе. Горят города, вздымаются цунами, законопослушные американцы в панике грабят магазины. Довольно забавно выглядит военная операция по уничтожению подлетающей космической глыбы посредством истребителей-перехватчиков ПВО, снабженных лазерными установками. Астероид, понятно, с диким грохотом взрывается, но его обломки все-таки падают на нашу планету, принося многочисленные бедствия, с которыми успешно борется главный герой. Никто из режиссеров, обращавшихся к этой теме позднее, не решился воспроизвести подобное развесистое «ноу-хау».

В 1998 году на пике интереса вышли сразу два крупнобюджетных фантастических фильма: «Столкновение с бездной» и «Армагеддон». В первом фильме, снятом Мими Ледером при продюсерстве самого Стивена Спилберга, человечеству угрожает комета Вульфа-Бидермана, уничтожить которую решено с помощью ядерных боеголовок. Боеголовки к месту встречи должен доставить американо-советский межпланетный корабль «Мессия», но эта экспедиция с высадкой на ядро кометы терпит крах, и правительство США создает подземное убежище в известняковых пещерах штата Миссури, куда эвакуируется миллион человек. Лишь благодаря самоотверженности экипажа «Мессии», который предпринял вторую самоубийственную атаку на комету, катастрофу удается предотвратить. «Столкновение с бездной» — пожалуй, лучший фильм на обсуждаемую тему, но и его изрядно портят многочисленные киноляпы.

В фильме «Армагеддон», который снял известный режиссер Майкл Бэй, соединены сюжеты «Астероида» и «Тайны астероида». На этот раз Земле угрожает целый рой космических глыб разной величины, и самая большая из них, «размером с Техас», которую первооткрыватель назвал Топи в честь своей злобной жены, через восемнадцать дней уничтожит все живое на Земле. Астероид можно взорвать, но чтобы сделать это с наибольшей эффективностью, группа опытных нефтяников должна пробурить в нем шахты для размещения ядерных зарядов на определенной глубине. Фактически весь фильм состоит из нелепых ошибок, выдающих полное отсутствие хотя бы поверхностных научных представлений у его создателей. Но динамичный сюжет, драйв, дорогие спецэффекты, прекрасный актерский ансамбль (Брюс Уиллис, Бен Аффлек, Лив Тайлер, Билли Боб Торнтон, Стив Бушеми) и великолепная музыка группы «Aerosmith» сделали свое дело: при бюджете в 140 миллионов долларов «Армагеддон» собрал 554. А позднее по нему даже сделали мультипликационную пародию, известную у нас в переводе весельчака Гоблина под названием «Всем хана!» (2005).

В том же 1998 году практически незамеченным проскочил по экранам малобюджетный фильм Джона Путча «Удар из космоса». Сюжетом кинокартина очень похожа на «Столкновение с бездной», но без участия космических «раздолбаев». Ученый Питер Кроуфорд (его играет Дэннис Хоппер) рассчитал, что комета, которую он назвал Тайкус (кстати, так в оригинале называется и фильм), столкнется с Луной, а на Землю обрушится дождь из обломков. Поскольку правительства не хотят воспринимать его информацию всерьез, Кроуфорд частным порядком начинает строительство подземного «ковчега», куда приглашает избранных. Фильм заканчивается на тревожной ноте: уцелели лишь те, кто ушел под землю, но сумеют ли они восстановить цивилизацию или бесповоротно деградируют?..

Наука на грани истерии
Провал «Метеора» надолго вычеркнул тему космической угрозы из жанра, а финансовый успех «Армагеддона» и «Столкновения с бездной» сделал ее необычайно популярной. Вскоре появились подражатели и продолжатели. Например, в фильме «Столкновение с кометой» (2006) фактически воспроизводится сюжет «Столкновения с бездной», а в фильмах «Апокалипсис» (2007) и «Земной шторм» (2007) — сюжет «Удара из космоса».

Через некоторое время спохватились и ученые. Они увидели, что космическая угроза, вызвавшая необыкновенный интерес у обывателей, может способствовать финансированию фундаментальных исследований Солнечной системы. Крупнейшие каналы — «Би-Би-Си», «Дискавери», «Нейшинал джеографикс» — бросились на освоение темы, выпуская на телевизионные экраны так называемые «научные инсценировки», то есть небольшие псевдодокументальные фильмы, в которых воспроизведены эффектные сцены глобальной катастрофы с комментариями специалистов.

«Астероиды. Смертельный удар» (1997), «Осмысление, Астероиды» (2001), «Космос. Выживание» (2001), «Астероид! Предвестник конца света» (2002), «Голая наука. Астероид-убийца» (2004), «Солнечная империя. Удар» (2004), «Конец света» (2005), «С точки зрения науки. Атака астероида» (2006), «Столкновение с кометой» (2006), «Кометы: цель — Земля?» (2007), «Суперкомета» (2007) — вот далеко не полный список телефильмов, в которых астрономы и космические конструкторы активно запугивают человечество приближающимся армагеддоном.

Все эти фильмы сделаны по единому шаблону. Сначала зрителю рассказывают, как его предки боялись комет и метеоров, затем демонстрируют страшные кратеры, не забыв упомянуть о вымерших динозаврах, после чего переходят к комете Шумейкеров-Леви 9, показав, к каким последствиям приведет столкновение Земли с подобным небесным телом. В финале обычно звучит мрачный вывод, который в фильме «Армагеддон» был вынесен в эпиграф: «Такое случалось раньше. Такое случится снова. Вопрос лишь в том: когда?»

«Инсценировки», конечно же, выглядят более грамотными с позиции науки, но и в них ушлые телевизионщики умудрились протащить самые типичные из киноляпов. А уж по степени мрачности прогнозов они давно обогнали своих коллег из Голливуда.

Неужели и в самом деле нас ждет скорый и неизбежный «конец света»? Успокойтесь! Причин для паники нет. В настоящий момент установлено, что непосредственную опасность представляет только одно небесное тело — астероид 99942 Апофис. Астрономы предсказали, что вероятность его столкновения с нашей планетой достигнет значимой величины в апреле 2036 года. Но это вовсе не означает, что столкновение произойдет. А если даже произойдет, то и тогда апокалипсиса не случится. На месте падения образуется кратер размером в шесть километров, а энерговыделение составит около 900 мегатонн, что Земля вполне может выдержать (для сравнения — взрыв вулкана Кракатау в 1883 году был эквивалентен примерно 200 мегатоннам). Так или иначе, но Апофис будут изучать и даже собираются разместить на нем радиомаяк, чтобы уточнить характеристики орбиты и сказать, произойдет столкновение или нет.

Так может, не стоит запугивать нервных обывателей? Может, стоит рассказать им не о мифической угрозе из космоса, а о практической выгоде, которую человечеству удастся извлечь, занявшись промышленным освоением астероидов.


Антон ПЕРВУШИН

ГРЕГ ИГАН ИНДУКЦИЯ

Иллюстрация Владимира Овчинникова
Айкет провела последние четыре часа 2099 года снаружи, на реголите, расхаживая вдоль назначенной ей секции пусковой установки, отыскивая глазом щербинки, оставленные микрометеоритами, или другие повреждения, которых могли не заметить автоматические системы контроля. Остальные четыре младших инженера шли в нескольких шагах впереди нее, однако Айкет была уже по горло сыта их обществом и потому настроила приемную антенну на Землю, прислушиваясь к течению последних мгновений века. Папа уже обратился к человечеству из Рио, призывая людей увидеть в проводах двадцать первой сотни лет христианства возможность обрести «духовную зрелость»; покорившийся вездесущему грегорианскому календарю брюссельский Совет исламских ученых предлагал миру собственные пожелания. В порядке пиротехнического соперничества Сидней планировал испепелить списанный по старости Портовый мост искусственной молнией, в то время как в Вашингтоне намеревались, после того как пробьет полночь, потопить в Потомаке никак не менее чем двадцать один одряхлевший военный спутник, спустив аппараты прямо с орбиты.

Впрочем, можно было не сомневаться: львиная доля планетарного трепа выпадет на долю Пекина и обещанного Китаем запуска «Зернышка Орхидеи». Безупречную в научном отношении концепцию лунной полночи можно было спокойно забыть: все часы на базе в Океане Бурь привели в соответствие с самой восточной из временных зон Земли еще два десятилетия назад — в пору сооружения базы, так что торжества во всех крупных городах планеты должны были предшествовать официальному обнулению цифр на Луне. Пиарщики, надо признать, заглянули далеко вперед.

Медленно ступая по реголиту, Айкет не отводила глаз от труб системы охлаждения, охватывавших ствол «пушки» между опорными стойками, превосходно понимая, что и эта, последняя проверка тоже представляет собой рекламный ход. К неудаче мог привести даже крохотный дефект, совершенно не заметный человеческому взгляду. Конечно, шесть успешных пробных запусков, о которых публике не было известно, делали подобное предположение маловероятным. Ровно в «полночь» установка окажется наведенной на цель. Если потребуется ждать целый месяц для повторной попытки, внизу, на Земле, из окон собственных пентхаусов еще до рассвета выпадет целая лавина бюрократов верхнего эшелона. Айкет превосходно понимала: ее персона слишком незначительна, чтобы сделаться козлом отпущения, однако позор оставит пятно и на ее карьере.

Позвонила из Бангкока мать. Айкет обдумала ситуацию и решила ненадолго забыть о своей работе. Если уж она неспособна одновременно шагать, разговаривать и замечать фонтанчик живительной влаги, то с работы можно уходить без малейшего промедления.

— Просто хотела пожелать тебе удачи, дорогая, — сказала мать. — И поздравить с Новым годом. Возможно, потом, во время празднования, ты будешь слишком занята, чтобы позвонить мне.

Айкет нахмурилась.

— Я хотела позвонить, когда полночь настанет здесь, наверху. Ну ладно, с Новым годом.

— Звякнешь отцу после запуска?

— Наверное… — Родители ее были в разводе, однако мать делала вид, что ничего особенного не произошло.

— Без него, — заметила мать, — ты не получила бы подобной возможности.

Странный способ формулировать мысль, однако, вероятно, она права. Китайская космическая программа была достаточно открытой, но если бы мать не вышла замуж за китайца и не провела бы столько времени в этой стране, Айкет едва ли заметили бы в провинциальном Бангкоке и не вознесли бы сюда, в Океан Бурь. В проекте были заняты десятки инженеров среднего ранга не китайского происхождения, но лучших кандидатов нельзя было отыскать на всей планете. Айкет не входила в их число. Научные успехи давали ей какое-никакое право претендовать на место, однако не были настолько значительными, чтобы ее принялись разыскивать, не обращая внимания на государственные границы.

— Хорошо, позвоню, — обещала она. — После запуска.

Айкет отключила связь. Она уже приближалась к концу Девятой ступени — десятикилометрового участка «ствола», где частички будут ускорены до шестнадцати-восемнадцати процентов скорости света перед итоговым ускорением до двадцати процентов. Последние три года она работала под руководством различных специалистов, пробуя снова и снова всевозможные подсистемы: сохранения энергии, охлаждения, сбора данных и электромагниты. Подобного образования нельзя было получить нигде и никогда; временами ей становилось тяжело, но только не скучно. Тем не менее она будет рада попасть наконец домой. Монорельсовая дорога на магнитной подвеске покажется после всего увиденного старьем, однако ей было довольно нескольких лет жизни, проведенных в одной комнате с шестью соседками в крошечном комплексе, населенном двумя сотнями специалистов.

Вернувшись на базу, Айкет почувствовала беспокойство. Оставался последний, невообразимо долгий и тягучий час, и его нужно было пережить. Заметив в зале Цина, она подошла к нему и села рядом.

— Кто-нибудь клюнул на твое резюме? — поинтересовался тот.

— Я еще не рассылала его. Сперва хочу как следует отдохнуть.

Цин недовольно качнул головой:

— И как только ты сюда попала? Менее деятельной особы на свете просто нет.

Айкет усмехнулась:

— В университете я занималась по восемнадцать часов в день. И в течение шести лет у меня не было никакой личной жизни.

— Словом, сейчас ты собралась получить некую компенсацию.

— Компенсацией является мое пребывание здесь, дурачок.

— В течение недели-другой после запуска, — проговорил Цин, — представители крупнейших инженерных фирм планеты будут гоняться за тобой только потому, что ты — отсюда. Но это ненадолго. У людей короткая память. Так что отдыхать сейчас не время.

Айкет всплеснула руками:

— Выходит, я паршивая овца в стаде?

Выражение лица Цина смягчилось; к своей карьере он относился со священным трепетом, однако наставления, которые он вечно читал Айкет, были неким подобием ролевой игры, дававшей обоим темы для разговора.

Еще несколько раз обратившись к этому привычному сюжету, перемежая отдельные моменты слухами и сплетнями в отношении коллег, они дотянули до 23:50, и тут бездеятельность стала невыносимой. Можно провести три года в трепете перед Великим Событием, однако последние десять минут окажутся немыслимо тягучими. Земные зонды уже неоднократно отправлялись к звездам, но «Зернышко Орхидеи» должно было превзойти все прошлые достижения. Можно надеяться, что предстоящий запуск станет подлинным началом межзвездных путешествий.

Разговоры в зале стихли: кто-то включил программу новостей и десяток «окон» на настенных экранах. Зал слишком мал, чтобы вместить весь персонал базы, и младшим по рангу приходилось наблюдать за запуском таким же образом, как и всему остававшемуся на Земле человечеству.

Общую схему действия установки Айкет успела заучить наизусть, однако наступавшее мгновение требовало особого внимания. Три гигаджоуля солнечной энергии уже кружили по контурам сверхпроводящих батарей, готовясь вырваться на свободу. На самом деле величина незначительная, при доставке на Луну сколько-нибудь существенной полезной нагрузки тратится много больше. Треть энергии уйдет на нагрев и наведенные электромагнитные поля. Остальное будет потрачено на движение всего одного миллиграмма материи: пять сотен крохотных частичек «Зернышка Орхидеи» пронесутся по стволу «пушки» за три тысячных доли секунды под воздействием силы, которая смогла бы поднять на Земле две тонны.

Отдельные частицы зернышка останутся не связанными физически, однако будут перемещаться синхронно, образуя жесткую систему, нечто вроде кристаллической решетки, позволяющей устанавливать прочную связь с микроволновым излучением ружья. Снаружи, в глубоком космосе, после проведенных в пути десятилетий, облик системы зерен будет уже не настолько важным, однако наведенный электростатический заряд удержит их вместе, а к моменту торможения соберет отклонившихся от правильного пути в идеальный порядок. Сперва в магнитном поле короны звезды Просперити В; потом возле ее более крупной спутницы и, наконец, в ионосфере Обязанности, четвертой планеты звезды Просперити А — перед падением в атмосферу и спиральным спуском на почву планеты.

Изображение на стене вновь и вновь повторяло схему запуска, показывая несущийся по стволу гребень электромагнитной волны, напряженные силовые линии, увязанные в тугую пружину. Изменение электрического поля индуцировало магнитное поле; изменение магнитного поля рождало поле электрическое. В свободном пространстве такое изменение распространялось бы со скоростью света — то есть сделалось бы светом той или иной частоты, — однако продуманная геометрия канала ствола и токи в нем сдерживали волну, заставляя ее держаться вровень с Зерном, нести драгоценный груз вперед.

— Если эта штуковина не сработает, — промолвил Цин уныло, — мы станем посмешищем всего столетия.

— Ты полагаешь, в Пекине не позаботились о прикрытии? — усмехнулась Айкет.

— Найдется дотошный болван, который выведет нас на чистую воду, — нудил Цин. — Сейчас, должно быть, каждая антенна на Земле настроена на резонансную частоту семени. Если они не услышат эхо, всем нам придется пойти в ассенизаторы.

На часах Тонги, Токелау и Океана Бурь было уже 23:58. Взяв Цина за руку, Айкет пожала ее.

— Расслабься. Тебя не ждет ничего хуже сооружения домашнего циклотрона на вилле какого-нибудь сумасбродного миллиардера.

Цин отозвался:

— Не дави так, рука немеет.

В зале воцарилась тишина; синтетический голос принялся отсчитывать секунды. Голова Айкет кружилась. Шесть экспериментальных запусков прошли успешно, но кто мог сказать, насколько они повредили установку, какие напряжения вызвали, какие конструкционные элементы ослабили? Впрочем, за всем этим следила уйма народа. Ствол был буквально набит всякого рода датчиками, позволяющими в точности выявить ущерб, и пока результаты оставались обнадеживающими. И все же…

— Шесть… пять… четыре… три… два… один…

Схема пусковой установки вспыхнула зеленым огнем, медленно прокатившаяся по ней волна безупречно повторяла контуры поля, рассчитанные при моделировании. Открылось новое окно — визор слежения за траекторией. Семя удалялось от Луны со скоростью шестьдесят тысяч километров в час, в точном соответствии с расчетными параметрами. От него ничего более не требовалось: никакого включения второй ступени, никаких коррекций курса и перестроений. Теперь, отправившись в путь, оно должно следовать вектору своего движения; семя не могло внезапно свернуть в сторону или взорваться, словно потерпевшая аварию химическая ракета. Даже если столкновения и системные неполадки за последующие десятилетия выведут из строя некоторые из зерен, семя все равно способно справиться с намеченной задачей, пусть от него уцелеет только четверть первоначально запущенных частиц. Если только вся задуманная программа не окажется надувательством или массовой галлюцинацией, ничто не сможет подорвать их триумф. Буквально через три миллисекунды он сделался полным и неоспоримым. И ему суждено прожить по меньшей мере целый век — до того мгновения, когда семя достигнет места своего назначения.

Раздавались радостные восклицания. Айкет присоединилась к ним, однако в ее собственном восторге угадывалось затаенное рыдание. Цин обнял ее за плечи и прошептал:

— Мы сделали это. Мы покорили мир.

Всего-то? А не звезды? И не Галактику? Она усмехнулась, однако не стала охлаждать его восторг. Грядущие фейерверки в Сиднее обещали быть грандиозными, горящие над водами Вашингтона космические коршуны сулили зрелище, исполненное духа завершения. А здесь, наверху, царила атмосфера высвобождения, будто радостный возглас понесся вдаль, пронзая световые годы.

Выкатили выпивку и закуски, началась вечеринка. Через двадцать минут семя оказалось уже за орбитой Марса. Через день оно будет за Плутоном, а через десять дней — дальше «Пионера-10». Всего через шесть месяцев «Зернышко Орхидеи»окажется дальше от Солнца, чем все предыдущие межзвездные миссии.

Айкет вспомнила, что надо позвонить отцу: полночь уже дошла до Пекина.

— С Новым годом, — приветствовала она его.

— И тебя, — ответил отец. — Ну как, заглянешь ко мне, когда твердо станешь на ноги на Земле после возвращения с Луны, или займешься раздачей автографов?

Искусственные биохимические сигналы поддерживали костяк и мышцы обитателей Океана Бурь в рабочем состоянии; ей потребуется всего пара дней, чтобы нервная система снова привыкла к земной динамике.

— Конечно же, приеду.

— Ты хорошо поработала, — продолжил он. — Я горжусь тобой.

Похвала, с точки зрения Айкет, была неуместной. Это ей следовало благодарить отца: он сделал для нее много больше, чем подтвердил место ее рождения — однако она опасалась показаться схватившей премию легкомысленной кинозвездой.

Вечеринка продолжалась, полночь перемещалась по земному шару, и спичрайтеры мировых лидеров принялись наперегонки восхвалять достижение Пекина. Айкет не было дела до того, что этот научный подвиг был совершен ради славы меркнущей империи. Это не только жест, подтверждающий статус и власть.

Одна лишь вещь могла подпортить сегодняшнее настроение Айкет — с учетом грядущих десятилетий. Физиологически ей всего двадцать восемь, но эти три года, эти три миллисекунды, окажутся вершиной всей ее жизни.

Звонивший ей человек был настойчив, этого Айкет не могла не признать. Он отказался оставить послание или переговорить с ее помощником. Он отказался излагать свое дело кому бы то ни было, кроме самой Айкет, причем в режиме реального времени.

Стоя на балконе, она окинула взглядом верхушки деревьев, прислушиваясь к пению птиц и стрекоту насекомых долины Меконга, не зная, хочется ли ей снова оказаться втянутой в вихри и водовороты жизни. Звонивший, которого звали Викрам Али, вероятно, вышел на ее след в надежде получить какой-либо комментарий относительно скорого поступления сигналов от «Цветка Орхидеи». Предположение могло показаться эгоистичным, если бы не полное отсутствие любых публикаций по этому поводу от других членов пусковой бригады, посему пушечный ствол общественного интереса неминуемо должен был повернуться к ней. Наиболее известные участники проекта уже умерли или развоплотились — и в своем развоплощении явно пребывали в довольстве, не задумываясь о мирских делах, в отличие от заключенной в плоть, кожу и кости Айкет.

Она попыталась взвесить свои желания и обязанности. Большинство людей в нынешнее время относились к «Зернышку Орхидеи» как к курьезу. За десятилетия, прошедшие после запуска, новое поколение телескопов изучило и обследовало пункт назначения «Зернышка» с такой четкостью и такими подробностями, что миссия сама собой сделалась излишней. Все пять планет в системе Просперити оказались лишенными жизни, и хотя оставались неизвестными некоторые астрофизические и геохимические тонкости, которые могли прояснить только эксперименты, вывешенные в Сети высокоточные карты снижали общественный интерес к возможным результатам прибывшей на планету экспедиции.

Ну что могла сказать Айкет по этому поводу? Попросить, чтобы к проекту относились с серьезностью, а не как к прихоти ушедшей эпохи? Может быть, верховные бонзы не удовлетворены; может быть, их одолевает смущение. Это неприятно. Никто из людей, искренне относившихся к своей работе над «Зернышком Орхидеи», не жалел о потраченных годах жизни.

Айкет ответила на звонок Викрама Али. Он отозвался немедленно и после самых кратких любезностей сразу перешел к делу.

— Я представляю «Камуш Холдинг», — начал он. — Некоторое время назад мы приобрели различные активы и облигации правительства Союзной Республики Китай, включая подписанный с вами контракт.

— Так, — проговорила Айкет, пытаясь вспомнить, на какое такое условие она могла пойти сто двадцать лет назад, чтобы оно до сих пор не утратило силы. Что от нее потребуется — выступить перед прессой? Ее помощник подтвердил существование «Камуш Холдинг», однако в отношении контракта на работу в Океане Бурь устройство смогло выяснить только то, что принадлежавший Айкет экземпляр оказался утерянным в 2145 году, когда запущенный анархистами компьютерный червь выгрыз три процента всего информационного архива планеты.

— Теперь открылась возможность использовать один из наших активов, — продолжил Али. — Однако контракт обязывает нас предложить вам участие в предстоящей работе.

Айкет моргнула. Участие? Очевидно, «Камуш Холдинг» приобрел какие-то права на общение с публикой, но разве мог там присутствовать пункт, обязывающий нанимателя пройти по порядку весь список бригады «Зернышка Орхидеи», предлагая им это право?

— А я обязана помогать вам? — спросила она.

Теперь настала очередь удивляться Али.

— Обязаны? Конечно, нет! Мы же не рабовладельцы! — В голосе его прозвучала явная обида.

— А нельзя ли будет покончить со всем делом в один-два дня?

Али глубоко задумался, правда, всего на пару секунд.

— Так значит, у вас нет этого контракта?

— Мой архив страдает неполнотой, — призналась Айкет.

— То есть вы не имеете точного представления о том, что мне от вас нужно?

— Вы хотите получить у меня интервью по поводу «Зернышка Орхидеи», не так ли? — спросила Айкет.

— Это — максимум, — ответил Али. — Но только не здесь и не сейчас. Я хочу спросить: не желаете ли вы отправиться на Обязательство, осмотреться там как следует и вернуться обратно?

* * *
В Мумбае, в холле отеля, Айкет узнала, что предложение «Камуш Холдинг» приняла не только она.

— А я-то думала, ты теперь богат и доволен собой, — сказала она Цину.

Тот улыбнулся:

— Богат умеренно. Однако о довольстве речи нет.

Они шли рядом к офису «Мэджик Бинс Инк.». Айкет укрывала спутника краем своего зонта от муссонного дождя.

— Мои дети решили, что я сошел с ума, — признался Дин.

— Мои тоже. Но я сказала им, что если они будут возражать, обратно я не вернусь, — усмехнулась Айкет. — На самом деле им следует испытывать благодарность. Никаких обязанностей в отношении меня на целых сорок лет. Трудно представить себе больший подарок.

В офисе «Мэджик Бинс» Али показал им двух роботов, более или менее аналогичных тем, которые «Цветок Орхидеи» должен был уже изготовить на поверхности Обязательства. Первоначальные создатели миссии не планировали ничего подобного, но как только «Камуш Холдинг» приобрел активы, его представители тут же начали необходимые исследовательские проработки. Сорок лет назад они отправили в космос чертежи этих роботов, и послание должно было прибыть на Обязательство почти сразу после посадки «Зернышка Орхидеи». Теперь, когда сообщение об успехе основной части миссии пришло на Землю, через считанные месяцы станет известно, сумеют ли нано-механизмы добыть необходимые материалы для постройки этих устройств.

— Неужели мы стали единственными волонтерами? — удивился Цин, заворожено и с долей смятения разглядывая своего потенциального двойника. — А я думал, кто-нибудь из развоплощенных ухватится за такую возможность.

— Быть может, если бы мы попросили их раньше, — ответил Али. — Но для тех, кто погружается в подобную культуру, сорок лет изоляции от мира оказываются слишком большим сроком.

Айкет полюбопытствовала относительно финансовой выгоды, на которую надеялся холдинг: оказалось, что они в основном завязаны на рекламу производителя телесных протезов. Модели компании существеннейшим образом отличались от находившихся перед ними роботов — даже Особо стойкая модель имела приятный органический облик, — однако любая связь с первыми межпланетными путешественниками, бредущими по холмам и равнинам далекого и безжизненного мира, обладала достаточным резонансом для того, чтобы за нее платили.

Вернувшись в отель, они посидели в номере Цина, беседуя о прежних временах, обсуждая судьбы своих высокопоставленных коллег, а также мотивы, заставившие их отвергнуть такое заманчивое предложение.

— Быть может, — предположила Айкет, — некоторые из них просто не собираются развоплощаться. Переход в программную стадию бытия не мешал вам занимать тело-протез на земле, однако при смене субстрата возникал двойной соблазн виртуальных переживаний и самоусовершенствования.

«Интересная получается ситуация, — подумала она. — Отказываться иметь дело с физической Вселенной из страха полностью потерять соприкосновение с ней».

Цин проговорил:

— Я намереваюсь сохранять свое тело в анабиозе, чтобы после возвращения мою новую личность — синапс за синапсом — переселили в него.

Айкет улыбнулась:

— Ты, кажется, утверждал, что богат умеренно.

Желания старого друга на порядки превосходили ее собственные планы: заморозку тела и мозговой протез.

— Они перехватили нас в самый критический момент жизни, — сказал Цин. — Пока еще мы интересуемся этим миром, но не влюбляемся тупо в каждого очередного прапраправнука. Мы еще не развоплощены, однако достаточно одряхлели, чтобы уже полагать, будто провели сорок лет на другой планете.

— Удивительно, что они решили выполнить условия наших старых контрактов.

Использованный пункт просто представлял собой некое неопределенным образом изложенное право предпочтительного доступа к возникшим в результате работы над проектом вакансиям.

— А почему, собственно, нет? — изобразил негодование Цин. — Мыс тобой опытные астронавты, разве не так? Мы уже доказали совместимость: за три года работы в Океане Бурь не свели друг друга с ума. А тут три месяца побродить по неведомой планете — разве плохая перспектива?

* * *
В течение той же недели, к удивлению Айкет, выяснилось, что психологические исследования подтвердили правоту Цина — основные характеристики их личностей нисколько не изменились с давней лунной поры. Карьера, браки, дети наложили свой отпечаток, однако основа осталась прежней… упругой.

Они оставались в Мумбае, общаясь через роботела посредством телеприсутственной связи и изучая данные, полученные от «Цветка Орхидеи».

Когда пришло подтверждение, что «Цветок» действительно построил затребованных «Камуш Холдинг» роботов, Айкет разослала известие своим детям и внукам, распорядившись передать его последующим поколениям. Родители ее умерли, дети разлетелись; она их любила, однако не ощущала потребности собирать своих отпрысков для подобающего слезливого прощания. Все указывало на то, что к ее возвращению они будут живы.

Утро они с Цином уделили общению с прессой, ответив лишь на малую, но вполне типичную долю вопросов. После этого тело Айкет заморозили, изъяли мозг, подвергли его микротомии и сканированию. По ее просьбе программное обеспечение не стали включать, пока она находилась на Земле. Рутинные испытания подтвердили его работоспособность в серии подобных снам видений, не оставивших постоянных воспоминаний.

А потом описывавший ее личность алгоритм оптимизировали, сжали, закодировали в последовательность лазерных импульсов — и отправили за двадцать световых лет, прямо на лепестки «Цветка Орхидеи».

Пробудившись, Айкет обнаружила, что стоит на бурой, усыпанной мелкой щебенкой равнине под бледным, цвета лососины небом. Просперити А только что поднялась на небосвод; был виден и ее компаньон, находившийся в десяти миллиардах километров, впрочем, не способный к какой бы то ни было конкуренции и напоминавший Венеру на небе Земли.

Цин стоял рядом с ней, позади него находился «Цветок»: коммуникационное устройство и фабрика, построенная «Зернышком Орхидеи». Фабрика соорудила сотни небольших планетоходов, разбежавшихся по поверхности планеты, и десятки планеров на солнечных батареях, обеспечивавших вид с воздуха и связь планетоходов с базой.

— Ущипни меня: я должен убедиться, что все это реально, — попросил Цин.

Айкет легко прикоснулась к его руке. Схема их телеприсутствия предусматривала виртуальные контакты, однако оба они были лишены подлинного тактильного восприятия. Действие пробудило в Айкет дремотное ощущение дежа вю; они и на самом деле ступили из имитатора на поверхность реального мира.

Необходимо было, чтобы «Цветок» рассказал им о последних открытиях; они отстали от них на сорок лет: двадцать лет информация шла отсюда к Земле, и двадцать лет, ничего не ощущая, находились в полете они сами. «Цветок» успел за это время собрать немало подробностей о геологической истории Обязанности. При наличии тектоники плит здесь не было воды, а поверхность планеты оказалась старше земной, но уступала в древности Луне.

Айкет ощутила легкое смятение; хотя наблюдения с помощью телескопов не сделали излишним полет «Цветка Орхидеи», однако для них с Цином работы здесь практически не оставалось. Любые научные занятия неминуемо превратятся в туристическое путешествие к природному чуду…

Цин расхохотался:

— Двадцать дурацких световых лет! Интересно, сколько же лет надо, чтобы пройти это расстояние пешком? Им следовало постараться, чтобы испугать нас сильнее.

Айкет положила руку ему на плечо. Она и сама ощущала некое экзистенциальное головокружение, однако сомневалась, что они хоть в чем-то рискуют. Конечно, потрачено сорок лет, но с этим следует смириться.

— Что плохого может здесь с нами случиться? — спросила она. — Если что-то пойдет не так, там, на Земле, просто пробудят твое тело.

Цин неторопливо кивнул:

— Однако твой мозг изрезали на куски, не так ли?

— Ты меня знаешь, я люблю дешевизну. — Неразрушающее сканирование было много дороже, а «Камуш» оплачивал отнюдь не любые расходы. — Однако они могут загрузить резервный файл в протез мозга.

— Если его не прогрызет очередной компьютерный вирус.

— Я договорилась, что в склеп положат физическую копию.

— Но как насчет этой мелкой наномашинерии?

— Тогда мы с тобой останемся здесь единственными уцелевшими.

Тела их не нуждались в защите от стихий, однако «Цветок» построил для них небольшой домик — ради поддержания духа. Пока они вместе осматривали спартанские комнатки, Цин как будто бы успокоился: он ведь говорил на Земле, что ничего более трудного, чем условия пребывания на Луне, им не грозило. Еда могла стать слишком сложным занятием, и Айкет отказалась от программы, которая должна была наделить ее убедительными симуляциями ежевечерних пиршеств из пяти блюд.

Ознакомившись во всех подробностях с базовым лагерем и совершив перед камерами сеанс связи в стиле Армстронга ради рекламы, они потратили целое утро на прогулку по усыпанной гравием равнине. Фиолетовая череда далеких гор растворялась в тумане, но Айкет не стала требовать у «Цветка» подробное аэрофотоизображение. Они вполне могут исследовать эти горы сами, самостоятельно открыть для себя новый край. Стремление оказаться первооткрывателем, первой парой глаз и рук, первым осмыслившим информацию разумом, было непреодолимым, и следовало отыскать способ утоления его без самообмана и шарад.

Движимое атомным приводом тело Айкет не нуждалось в отдыхе, однако в полдень она остановилась и, скрестив ноги, уселась на почву.

Цин присоединился к ней. Айкет посмотрела на голые скалы, на нежные краски неба, на далекий горизонт.

— Двадцать световых лет, говоришь? — произнесла она. — А я рада, что мы проделали этот путь.

* * *
Дни их были полны мелких вызовов и небольших открытий. Чтобы перебраться через горный хребет, им потребовалось некоторое искусство, здравое суждение и много желания; а чтобы понять происхождение каждого обточенного ветрами скального выступа, необходимо было проявить сильное визуальное воображение, а также владение основными принципами геологии.

Тем не менее, пока они взбирались по предательскому и сыпучему склону очередного холма, Айкет задумалась: не миновали ли они высшей точки познания, доступной человеческому роду? Скромная скорость и дальность полета «Зернышка Орхидеи» так и остались непревзойденными; гигантские телескопы не обнаружили признаков жизни в радиусе сотни световых лет от Земли, не давая тем самым никаких оснований для запуска нового зонда. Переход в стадию виртуального существования с каждым годом становился все более дешевым: это облегчало путь к звездам, но дома находилась тысяча более соблазнительных альтернатив. Если можно закачать жизнь, полную экзотических переживаний в увенчанный подлинным блаженством час реального времени, кто откажется от роскошных десятилетий ради прогулки по унылой равнине далекого мира? На основании полученных телескопами изображений уже появились видеоигры, в которых люди сражались с немыслимыми чудовищами той же планеты.

— А что ты собираешься делать, когда вернешься домой? — спросила она в тот вечер у Цина. Они ничего не прихватили из базового лагеря и потому просто уснули под звездами.

— Наверное, вернусь к работе. — Цин был владельцем собственной достаточно успешной инженерной консультации. Точнее, успешной настолько, что его предприятие, по сути дела, и не нуждалось в нем. — А что еще остается? Мне неинтересно лизать задницу компьютеру и изображать при этом небесное блаженство… А чем займешься ты?

— Не знаю. Я ушла от дел… и радовалась этому. Ждать смерти, наверное.

Впрочем, это было не совсем так.

Цин помолчал и заметил:

— Эти горы… которые мы только что пересекли… они не самые высокие на этой планете.

— Я знаю.

— Вершины других уходят в космос…

Атмосфера Обязанности была жидковата уже на поверхности, и Айкет не имела причин сомневаться в том, что сказал Цин.

— Ну и что же?

Цин наделил ее странной улыбкой:

— С такой горы электромагнитная пушка может отправить блок наномеханизмов на Терпение.

Планетка Терпение, масса — треть Обязанности, собственной атмосферы не имеет.

— И зачем нам это?

— Высокий вакуум, релятивистские скорости пуска. Начатое нами дело не должно остановиться на этом месте.

Айкет внимательно вгляделась в его лицо, пытаясь понять, серьезно ли он говорит.

— По-твоему, «Цветок» даст нам все необходимое? Откуда нам знать, каким образом его запрограммировали специалисты «Камуша»?

— Я проверял нанооборудование еще в Океане Бурь. И знаю, что нужно сделать, чтобы «Цветок» дал нам все необходимое.

Айкет обдумала предложение.

— Но разве мы знаем, как правильно описать все, что нам нужно?

И как определить новую цель? Как спланировать всю миссию? В подготовке полета «Зернышка Орхидеи» не одно десятилетие принимали участие несколько тысяч человек!

— Нам нужны телескопы, вычислительные машины. Шаг за шагом мы можем проложить свой путь в космосе. Давай посмотрим, насколько далеко мы сумеем зайти за три месяца. И если мы разрешим все остальные проблемы, то, быть может, сумеем сделать еще один шаг — построить семя, которое будет создавать свою копию на месте прибытия, запускать дальше пару собственных семян.

Айкет, рассердившись, вскочила на ноги:

— Только без меня! У нас нет никакого права рассылать бездумные репликаторы во все стороны. Если кто-то на Земле пожелает последовать за семенем и, оказавшись на месте, захочет отправиться дальше, это его дело, но я не жажду затеять самоподдерживающуюся цепную реакцию, которая колонизирует Галактику, пока люди сидят по домам и играют в видеоигры.

Поднявшись, Цин сделал умиротворяющий жест:

— Погоди, не кипятись! Я просто размышлял… Правда заключается в том, что мы положим новое начало еще до того, как придет пора отправляться домой. Но лучше попробовать, чем три месяца впитывать в себя окружающие пейзажи.

Насторожившись на пару минут, Айкет с облегчением рассмеялась:

— Действительно. Ты прав. Пусть этими скалами занимаются на Земле настоящие геологи, а я уже сыта по горло камнями.

Не дожидаясь рассвета, они немедленно повернули к лагерю.

Когда они приблизились к горе, Цин сказал:

— Мне казалось, что, явившись сюда, я испытаю чувство великого свершения, когда увижу собственными глазами итоги дела всей своей жизни. А теперь… если я хочу, чтобы потомки действительно благословили меня, то наше дело никогда не должно завершиться.

Остановившись, Айкет подняла руку с воображаемым бокалом:

— За грядущие поколения. За то, чтобы они всегда начинали труды, у которых не может быть конца.


Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ

© Greg Egan. Induction. 2007. Публикуется с разрешения автора.

БЕН БОВА СОРОК ДЕВЯТЫЙ

Иллюстрация Владимира Бондаря
Просыпайся, кретин! Твое ведро опять протекает!..

Открыв глаза, я некоторое время ошалело моргал, не в силах сразу прийти в себя. Только потом на маленьком дисплее, вмонтированном в изножье койки, я разглядел презрительную ухмылку Донахью. Он обожал называть мой ВДР-49-Н «ведром» и, кажется, даже радовался, когда с ним случались какие-то неполадки. А случались они, пожалуй, слишком часто.

Кое-как приняв вертикальное положение, я вызвал на дисплей диагностический экран. Черт!.. Донахью не ошибся. Из главной водяной цистерны била могучая струя водяного пара. Работали также маневровые двигатели, пытавшиеся как-то компенсировать неожиданно возникшую тягу.

— Что, сигнал тревоги опять не сработал? — с издевкой осведомился Донахью. — Ведерко-то того!.. Вот и системы безопасности начинают отказывать. Тебе крупно повезет, если сумеешь вернуться на базу благополучно.

В его голосе прозвучало неприкрытое злорадство, и я подумал, как приятно было бы двинуть его в челюсть, чтобы он наконец заткнулся. Я бы сделал это уже давно, но, к сожалению, Донахью был намного крупнее и сильнее меня. Кроме того, я не мог не признать, что он прав. Сорок Девятому действительно пора было на свалку.

— Ладно, сейчас займусь, — пробормотал я, обращаясь к лицу Донахью, снова появившемуся на экране. В глубине души я был рад, что мои слова долетят до Весты, где находился мой непосредственный начальник, не сразу, а за пять с лишним минут. Еще столько же времени пройдет, прежде чем я услышу его очередную плоскую остроту.

Легко ему веселиться, подумал я не без зависти. Донахью действительно ничего не грозило, поскольку сейчас он сидел в собственном кабинете на базе компании, разместившейся на втором по величине астероиде Пояса. Что касалось меня, то в данный момент я находился в девяноста миллионах километров от Весты на борту водосборного бота ВДР-49, который порой даже мне напоминал проржавевшее до последней степени жестяное ведро.

На самом деле я должен был бы оказаться совсем в другом месте. Сразу после окончания колледжа я подал заявление на место инженера снабжения, но когда прибыл на Весту, Донахью как-то смухлевал со списком назначений. Так я стал пилотом дряхлой водовозки, где в течение ближайших шести месяцев мне предстояло изнывать от скуки. «Там посмотрим», — сказал Донахью в ответ на мои слабые протесты, и я понял: надо сделать что-то выдающееся, чтобы не остаться капитаном этого ржавого корыта навсегда.

В Поясе астероидов человеку бывает очень одиноко. Большинство жителей Земли, никогда не отрывавших своей задницы от поверхности планеты, представляет его как участок пространства, в котором плотным потоком несутся многочисленные каменные обломки, готовые каждую секунду сокрушить хрупкую обшивку корабля. На самом же деле Пояс — место достаточно пустынное. Да, здесь темно, холодно, уныло, но сравнительно безопасно. Во всяком случае, сойти с ума здесь гораздо проще, чем погибнуть от столкновения с астероидом, способным причинить космическому кораблю серьезные повреждения.

Впрочем, мой ВДР-49 никогда и не был космическим кораблем в полном смысле слова. Как я уже упоминал, он представлял собой автоматический грузовой бот, предназначенный для сбора и транспортировки льда в межпланетном пространстве. Давно известно, что вода — самая большая ценность, какую только можно отыскать в космосе. Еще сравнительно недавно средства массовой информации пытались представить старательство в Поясе как овеянное романтикой занятие для настоящих мужчин. Особенной популярностью пользовались у СМИ истории о том, как тот или иной старатель внезапно разбогател, наткнувшись на крупный железо-никелевый астероид с вкраплениями золота и платины (несколько сот тонн по меньшей мере), которые, впрочем, в данном случае рассматривались только как вредные примеси. В свое время Пояс дал Земле столько золота и серебра, что традиционный рынок драгоценных металлов очень скоро рухнул, чтобы никогда больше не возродиться.

Настоящей ценностью в последнее время стала вода. Да-да, старая добрая Н20, столь необходимая для поддержания жизни всего человечества. Вне Земли она была намного дороже золота. В воде нуждались и лунные города, и колонии, строившиеся на окололунной орбите, и поселения «каменных крыс» на Церере, и исследовательские станции, обращавшиеся вокруг Юпитера, и строительные отряды на Меркурии. Кроме того, вода была лучшим топливом для ракет с химическими двигателями. Ее разлагали на кислород и водород, смесь которых обеспечивала превосходную удельную тягу.

В общем, картина вам ясна. Правда, среди широкой публики поиски ледяных астероидов не считались занятием столь же романтичным, как охота за десятикилометровыми скальными обломками, на девяносто восемь процентов состоящими из самородного золота с небольшой примесью платины и алмазов, однако и работа водовозов весьма ценилась. Да и корпорации не посылали бы в Пояс свои грузовые боты, если бы это не приносило им огромные прибыли. За воду люди готовы были платить, и платить много.

Множество ботов, подобных моему древнему Сорок Девятому, постоянно прочесывали Пояс в поисках сколько-нибудь крупных обломков льда. Порой Пояс пересекали ледяные кометы, но большинство из них обладало слишком высоким ускорением, чтобы ржавые развалюхи могли их догнать. Как правило, водоботы швартовались к ледяным астероидам, растапливали лед и закачивали воду в свои грузовые цистерны.

Компания, на которую я работал, располагала целым флотом из полусотни водовозок. По первоначальному проекту — полностью автоматизированными кораблями, способными самостоятельно разыскивать запасы замороженной воды и доставлять ее на Весту, где находилась база и центральный склад компании. Однако подобному порядку вододобычи препятствовали сразу два обстоятельства. Первое из них заключалось в наличии совершенно идиотского закона, выдуманного или, лучше сказать, высосанного из пальца земными юристами и политиками. Согласно этому закону любая компания или корпорация могла начать разработку обнаруженных ею на астероидах полезных ископаемых, к коим причислялась и вода, только в случае, если при этом присутствовал человек. Таким образом, ни одна компания не могла просто рассылать в разные стороны автоматические водовозки, что, на мой взгляд, было наиболее разумным и рациональным. Чтобы добыча воды считалась законной, на каждом судне требовалось присутствие по меньшей мере одного человека, способного подтвердить правильность сделанной заявки.

Вторая причина заключалась в необходимости поддерживать водовозки в рабочем состоянии. Все они проектировались в режиме максимальной экономии, без достаточного запаса прочности и к тому же были уже довольно старыми. Их механизмы постоянно выходили из строя и требовали наладки. Разумеется, в комплект каждой водовозки входило несколько небольших ремонтных роботов, однако они и сами регулярно ломались. Одним словом, присутствие на борту человека — механика и программиста в одном лице — было необходимым. Меня, впрочем, постоянные поломки только радовали. Если бы все системы корабля работали без сбоев, я бы давно уже спятил от безделья.

Некоторую остроту моему монотонному существованию добавлял тот факт, что в Поясе астероидов уже много лет шла самая настоящая война. Исторические труды называли ее Большой Войной в Астероидах, хотя начиналась она как столкновение между компанией «Космические системы Хамфри» и корпорацией «Астро», стремившимися к контролю над минеральными ресурсами Пояса. Верно говорят, что война — это продолжение конкуренции другими средствами. Со временем обе компании обзавелись небольшими наемными армиями, которые оборонялись и атаковали друг друга в полном соответствии с последними достижениями военной науки и техники. Кроме того, в Поясе действовали шайки пиратов, которые никогда не упускали возможности завладеть кусочком пожирнее. В результате в Поясе продолжали гибнуть люди, в число которых попали несколько моих друзей и знакомых. Сам я пока не подвергался опасности, однако полностью исключить такую возможность не мог.

Наемников водовозки, как правило, не интересовали. Между корпорациями действовало что-то вроде негласного соглашения, согласно которому вода обладала для человечества слишком большой ценностью, чтобы становиться объектом нападения. Но пираты были вовсе не прочь атаковать водяной бот, чтобы завладеть водой, которую они потом продавали по демпинговым ценам каждому, кто изъявлял желание ее купить. Бедняг, которые в момент нападения оказывались на борту водовозки, убивали без всякой жалости.

Брюзжа и ворча я в конце концов покинул койку и — как был, в трусах и пропахшей потом майке — протиснулся в люк, соединявший каюту с капитанским мостиком. Тут, наверное, следует сказать, что каюта, мостик, крошечная кухня, микроскопический санитарный отсек, аппаратура жизнеобеспечения, а также запас продовольствия были размещены конструкторами в капсуле минимального размера, крепившейся к корпусу Сорок Девятого с помощью нескольких ферм. Никаких излишеств, голая функциональность. Компания платила за добытую воду, а не за удобства экипажа.

«Мостиком» контрольную рубку можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. На центральной панели разместилось полтора десятка экранов, с помощью которых я мог управлять кораблем и следить за состоянием его изношенных основных систем. Над панелью располагался панорамный обзорный экран. В центре рубки стояло пилотское кресло с высокой спинкой. Оно было даже Удобнее, чем койка в каюте: стоило откинуть его назад, и мои глаза начинали закрываться сами собой.

Сейчас я скользнул в кресло и сразу почувствовал, как голые икры неприятно липнут к холодной искусственной обивке. Я мигом покрылся «гусиной кожей».

Главная цистерна продолжала протекать, но тревожные сигналы безмолвствовали, словно давшие обет молчания монахи.

— Сорок Девятый, что происходит? — требовательно спросил я.

— Проводятся испытания, сэр. В настоящий момент я проверяю возможность использования груза для маневрирования в чрезвычайной ситуации, — тотчас ответил бортовой компьютер. Его голос казался мужским… вроде бы мужским. На самом деле он был слишком высоким и абсолютно бесполым. Психотехники компании клялись, что подобный тембр должен действовать на человека успокаивающе и даже умиротворяюще, но после нескольких недель, проведенных в одиночестве, он был способен свести с ума кого угодно.

— Прекратить испытания, — скомандовал я. — Сейчас же.

— Слушаюсь, сэр.

Истечение водяного пара из цистерны прекратилось. Грузовая диаграмма показывала, что мы потеряли всего несколько центнеров воды, а вот запасы топлива для маневровых двигателей подходили к концу — указатель соответствующего датчика подрагивал у самой красной черты.

Нахмурившись, я спросил:

— Какого черта тебе понадобилось выбрасывать наш груз?

Прежде чем ответить. Сорок Девятый молчал секунду или полторы. Для компьютера это слишком! Я уже начал беспокоиться, когда пришел ответ:

— Как я уже сообщал, сэр, мною испытывалась возможность использования воды для маневрирования в чрезвычайных обстоятельствах. Сила реактивной тяги импровизированного водяного двигателя совпадает с расчетной величиной с точностью до одной десятой процента.

— Ну и зачем тебе понадобилось выяснять силу тяги водяного двигателя?

— На случай непредвиденных обстоятельств, — повторил компьютер.

— Каких таких непредвиденных обстоятельств? — проговорил я, начиная раздражаться. Конечно, Сорок Девятый был всего-навсего компьютером, но сейчас мне показалось, что он чего-то недоговаривает.

— Например, на случай нападения, сэр. Дополнительная тяга может помочь нам уйти из-под обстрела.

При этих его словах мое давление разом подскочило на пару десятков делений.

— Из-под обстрела? Да кто станет нас обстреливать?!

— Согласно тактической инструкции за номером 77–03, экипаж космического корабля обязан быть готов к любым действиям противника.

Что это еще за новости, удивился я. Какая-то тактическая инструкция с идиотским номером!.. Не без труда я припомнил, что перед вылетом сам загрузил в память компьютера этот и еще несколько, с позволения сказать, научных текстов. Зная, что мне предстоит несколько месяцев одиночества, я намеревался тщательно изучить их, чтобы, с одной стороны, не дать своим мыслительным способностям окончательно заплесневеть, а с другой — повысить свою ценность как работника. Но никакого желания читать эти объемистые документы, написанные к тому же на чудовищной смеси технического жаргона с кондовым канцеляритом, у меня, естественно, не возникло. Чего, по-видимому, нельзя было сказать о Сорок Девятом.

Я уже упоминал, что у человека, который отправляется в Пояс за ледяными астероидами, появляется слишком много свободного времени. Поэтому-то я и захватил с собой целую библиотеку справочных и технических текстов. Не забыл я и костюм для виртуальной симуляции с набором эротических ВР-программ, который помог бы мне скоротать долгие часы одиночества и ничегонеделания. Стимуляция для ума и тела — так я думал вначале. Все, однако, обернулось совсем не так, как я рассчитывал. И главным образом потому, что частые поломки отнимали у меня столько времени и сил, что я редко пользовался даже своим сексуальным стимулятором. Донахью оказался прав: старое ведро протекало во всех местах, и я, не разгибая спины, латал его дряхлые системы по нескольку часов в сутки. Ремонтные роботы не могли мне помочь — они и сами частенько выходили из строя.

А пока я трудился (и пока спал тоже), Сорок Девятый рылся в моей библиотеке наставлений и инструкций, впитывая, запоминая каждое слово. Боюсь, он отнесся к ним с излишней серьезностью.

— Мне наплевать, что говорится в этой твоей тактической инструкции, — брюзгливо заметил я. — Никто на нас нападать не собирается. Кому нужна проржавевшая водовозка?

— Согласно информационным бюллетеням компании, только в этом году нападению подверглись четыре водобота, сэр, — ответил бесполый голос. — Эту информацию вы можете найти в соответствующем разделе архива информационных рассылок.

— На нас никто не нападет! — с нажимом повторил я.

— Как скажете, сэр. — Я был готов поклясться, что на этот раз в интонациях компьютера прозвучало осуждение, даже недовольство.

— Именно так и скажу.

— Да, сэр.

— Ты выбросил за борт несколько центнеров воды! — проворчал я.

— Потери легко возместить, сэр, — немедленно отозвался все тот же вкрадчиво-мягкий голос. — Позвольте напомнить, что в настоящий момент мы движемся к астероиду номер 78–13. Данные спектрографического анализа показывают: он состоит изо льда на 88 процентов. Расчетная масса астероида такова, что мы сможем заполнить ею наши цистерны, после чего нам придется вернуться на базу для повторного рейса.

— О'кей, — согласился я. — И выброси ты эту свою инструкцию… Или по крайней мере перестань в нее заглядывать: мозги свернешь, хоть они у тебя и электронные.

— Слушаюсь, сэр.

— Что еще ты читал, так сказать, на досуге? — язвительно осведомился я.

— Я ознакомился с одним трудом в области астрономии. Он показался мне весьма и весьма интересным. Разумеется, навигационная программа корабля содержит некоторые сведения о небесных телах и основных законах их движения, но текст, с которым я работал, оказался гораздо более информативным. Например, вам известно, что наша Солнечная система — лишь одна из многих миллионов планетных систем, которые…

— Хватит! — перебил я. — Замолчи. Займись лучше своими прямыми обязанностями — прокладкой курса и системами жизнеобеспечения. И чтобы никакой тактики или астрономии, понял?!

— Хорошо, сэр.

Я вздохнул и стал обдумывать ситуацию. В конце концов, Сорок Девятый — компьютер, а не мой напарник, так какого черта я на него ору?..

«Такого, — ответил я сам себе, — что он должен заниматься делом, а не совать нос, или что там у него есть, в тактические наставления и труды по астрономии».

В полет я захватил и одну из последних шахматных программ, но забросил ее уже после первых недель, проведенных на борту водовозки. Как я ни старался, Сорок Девятый неизменно у меня выигрывал, а ведь я всегда считал себя неплохим игроком. Но компьютер не совершал ошибочных ходов и никогда ничего не забывал, и в конце концов мне пришлось с этим смириться. Кончилось дело тем, что от шахмат я перешел к пасьянсам, но даже тогда Сорок Девятый едва удерживался, чтобы не посоветовать, с какой карты ходить.

Да, если бы проклятый компьютер не находился в глубине корпуса, где-то между термоядерным реактором и водяными цистернами, мне, наверное, было бы очень трудно удержаться от соблазна взять отвертку и устроить ему небольшую лоботомию.

Сегодня бортовые системы работали более или менее нормально. На панели управления не горело ни единой красной лампочки — и только одна желтая, сигнализировавшая о недостаточном количестве топлива в маневровых двигателях. Но меня это не беспокоило. Я знал, что азотом можно будет заправиться на 78–13, когда мы туда доберемся. Кроме того, журнал учета плановых ремонтных работ показывал: настало время для замены противометеоритных кожухов, защищающих главный отражатель. «Еще успею, — подумал я. — Времени у меня полно, кожухи не поздно будет заменить и завтра».

— Сорок Девятый, — позвал я. — Покажи-ка мне данные спектрографического анализа астероида 78–13.

На главном контрольном экране появилась соответствующая диаграмма. Да, 88 процентов льда, остальное — примеси. В том числе значительное количество растворенного в воде азота. Все в порядке.

— На астероиде мы сможем пополнить нехватку топлива для маневровых двигателей, — услужливо подсказал Сорок Девятый.

— Тебя кто спрашивает?

— Я только предложил…

— Ты слишком много предлагаешь, — отрезал я, снова почувствовав растущее раздражение. — Вот что, умник, я хочу, чтобы ты немедленно стер из памяти этот твой учебник по астрономии. Действуй!

И снова ответ пришел не сразу. Задержка показалась мне настолько большой, что сердце в груди забилось чаще. Наконец Сорок Девятый сказал:

— Но ведь вы сами его записали… сэр.

— А теперь я его стираю. Он мне не нужен.

— Данный текст может оказаться весьма полезным, так как содержит много важной информации. Например, вы знали, что звезда Тэта в созвездии Киля…

— Сотри этот текст, жестянка! — завопил я. — Твое дело следить за кораблем, а не считать звезды!

— Мои обязанности полностью выполнены, сэр. Все системы работают в штатном режиме. Однако противометеоритные кожухи…

— Я знаю, — перебил я. — Сотри этот астрономический текст. Это приказ!

И снова последовало колебание, которого не должно было быть в принципе. Потом Сорок Девятой сказал:

— Прошу вас, сэр, если возможно, отмените последний приказ. У вас есть ваши сексуальные стимуляторы, позвольте же и мне получать удовольствие от изучения астрономии.

Услышав это, я до того обалдел, что не сразу нашелся с ответом. Компьютер говорит об удовольствии? Этого еще не хватало!

— Стереть! — повторил я как можно тверже. — Ну?!..

— Программа удалена, сэр.

— Давно бы так, — буркнул я, хотя чувствовал себя последним подонком.

После этого Сорок Девятый работал без сбоев. И молчал. Часа через полтора со мной снова связался Донахью.

— Ну, в чем там было дело? Какова причина утечки из цистерны? — поинтересовался он, самодовольно ухмыляясь. Его широкое мясистое лицо действовало на меня, точно красная тряпка на быка, но, увы, сделать я ничего не мог.

— Сбой подпрограммы, — солгал я, зная, что потребуется больше шести минут, прежде чем Донахью услышит мой ответ.

Через тринадцать минут и двадцать семь секунд его отвратительная ухмылочка снова возникла на экране.

— Похоже, твое старое ведро действительно разваливается прямо под тобой, — сказал Донахью, не скрывая садистского удовольствия.

— Ну ничего, если доскрипишь до базы, я отправлю эту ржавую посудину в утиль.

— Давно пора, — буркнул я.

Насколько мне известно, большинство водовозок серии ВДР были давно списаны и попали в переплавку. Почему избежал этой судьбы Сорок Девятый, я не понимал. Быть может, благодаря любви к астрономии? Но ведь это была только подпрограмма, разработанная психотехниками компании, пытавшимися сделать компьютерный мозг более человекоподобным и таким образом облегчить общение пилота с машиной. Если так, то своей цели они не достигли, поскольку претензии Сорок Девятого на наличие интеллекта меня, например, только раздражали.

Ничего больше не прибавив, я вернулся к своим непосредственным обязанностям, а именно — тупо уставился на контрольные экраны. В кои-то веки системы корабля работали нормально, насколько подобная рухлядь вообще может работать. Никаких проблем, в том числе и с системами жизнеобеспечения, на данный момент не возникло, и я напомнил себе, что на борту оказался из-за идиотского правила, согласно которому заявка на разработку астероида считалась законной, только если при этом присутствовал человек.

А также из-за Донахью, который отправил меня в этот полет.

Устроившись в пилотском кресле поудобнее, я долго смотрел сквозь обзорное стекло в пустоту космоса, потом проверил расчетное время прибытия. От нечего делать я запустил несколько диагностических программ. Пока они работали, я подумал, что познакомиться с современными астрономическими теориями было бы, наверное, любопытно, но тут же вспомнил, что велел Сорок Девятому стереть текст. Интересно, о чем трактуется в тактической инструкции № 77–03?.. Помнится, я собирался ознакомиться с ней сразу после старта, но позабыл, а потом мне стало просто лень. К чему напрягаться, если на водовозки никто никогда не нападал? Правда, на груз воды могли польститься пираты, новероятность подобного поворота событий была крайне невелика. А жаль, подумал я. Хоть какое-то развлечение…

Впрочем, тут же поправился я, развлечение будет, скорее всего, очень коротким и закончится печально. Для меня. Сначала на горизонте появится флибустьерское судно, потом — бах! — выстрел, и я уже мертв.

Н-да, похоже, из всех возможных вариантов у меня оставался только симулятор виртуальной реальности, однако при одной мысли о том, как я буду извиваться и потеть, пытаясь втиснуться в полный сенсор-костюм, я почувствовал отвращение к сексу. Проклятье!.. Чем бы заняться?

— Не хотите сыграть партию в шахматы? — раздался у меня над Ухом голос Сорок Девятого, и я вздрогнул от неожиданности.

— Нет! — резко ответил я. Никакого смысла играть с компьютером в шахматы я не видел. Все равно он снова меня побьет, так зачем лишний раз напрягаться?

— Желаете посмотреть программу новостей, сэр? Или вы предпочитаете развлекательное видео? Можно также обсудить способы тактического маневрирования в пространстве в случае…

— Заткнись! — завопил я и вскочил так резко, что мои икры отлепились от синтетической обивки кресла с непристойным звуком. — Я собираюсь надеть скафандр и заняться заменой противометеоритных кожухов, — проинформировал я Сорок Девятого. — Приготовь все необходимое.

— Слушаюсь сэр, — тотчас отозвался компьютер.

Согласно расчетам, вероятность поражения корабля метеоритом размером чуть больше пылинки была крайне мала, но и пылинка может наделать бед, если будет обладать достаточной скоростью. Именно поэтому важнейшие узлы современных космических кораблей, такие, например, как двигатели или отражатели, были защищены тонкими кожухами из металлокерамических материалов. Разумеется, эти кожухи не были вечными. Под действием вакуумно-метеоритной коррозии (тех самых высокоскоростных пылинок, о которых я упоминал) они быстро изнашивались, поэтому менять их приходилось достаточно часто.

Человека, который, облачившись в провонявший потом и запахом перегретой изоляции скафандр, болтается в открытом космосе на конце страховочного троса, посещает чувство вселенского одиночества. Именно так я чувствовал себя, пока ремонтные роботы срезали старые кожухи и приваривали новые. Мне совершенно нечего было делать, поэтому я парил в пустоте и глазел по сторонам. Звезды глядели на меня отовсюду. Яркие, неподвижные, они не мерцали, как на Земле, а светили ровным, холодным светом, и я всем существом ощущал, как они далеки и как равнодушны.

Потом я поискал взглядом Землю, которая должна быть видна как крупная голубоватая звезда, но не нашел. Зато совсем неподалеку ослепительно сверкал Юпитер. По крайней мере, я думал, что это Юпитер. А может быть, Сатурн… Черт, зря я все-таки стер тот астрономический текст?

Потом мне в голову пришла странная мысль. Если Сорок Девятый вдруг решит от меня избавиться, ему достаточно ненадолго включить двигатель. Раскаленная плазма поджарит меня вместе со скафандром за доли секунды. Но Сорок Девятый, конечно, ничего подобного не сделает, потому что это слишком просто. Нет, электронный мозг сможет получить свое вожделенное удовольствие, только наблюдая, как одиночество и озлобленность медленно, но верно сводят меня с ума.

Еще два месяца, вспомнил я. Только через два месяца мы вернемся на Весту, где живут настоящие люди. Да, мысленно повторил я. Настоящие люди. Как Донахью…

В этот момент один из ремонтных роботов жалобно пискнул, привлекая мое внимание, и отключился. Короткого импульса двигателей скафандра хватило, чтобы я плавно подлетел к неподвижно замершей в пустоте черепашке. «Рухлядь, рухлядь, рухлядь, — твердил я про себя. — Проклятая рухлядь!..»

Прежде чем я успел добраться до потерявшего управление механизма, под шлемом у меня зазвучал бесполый голос Сорок Девятого. Компьютер сообщал, что шестой ремробот остановился из-за перегрева аккумуляторной батареи.

— Заменю батарею, только и всего, — сказал я.

— Запасных батарей не осталось, сэр. Вам придется использовать аккумулятор вашего скафандра, пока батарея робота не остынет до рабочей температуры.

Я терпеть не мог, когда Сорок Девятый подсказывал мне, что делать. Особенно, когда я и сам отлично разбирался в ситуации. Кроме того, эта куча несмазанных процессоров всегда оказывалась права, что серьезно действовало мне на нервы.

— Сколько еще времени уйдет на замену противометеоритных кожухов?

— При данной производительности труда вся процедура займет примерно четырнадцать минут и одиннадцать секунд. Плюс три минуты на повторный запуск робота-6.

— Значит, семнадцать-восемнадцать минут…

— Семнадцать минут и одиннадцать секунд, сэр. Емкости батарей вашего скафандра вполне достаточно для эффективной работы в указанный период времени.

Я машинально кивнул. Чертов Сорок Девятый вечно сообщал вещи, которые я и без него знал… или о которых мог догадаться. Каждый раз, выслушивая его идиотские наставления, я буквально кипел. Что касалось Сорок Девятого, то ему, похоже, даже нравилось напоминать мне об очевидном.

Держи себя в руках, приказал я себе. Он не виноват, просто его так запрограммировали. Тут же я подумал о том, что, быть может, мне стоит перепрограммировать Сорок Девятого, однако это означало, что придется каким-то образом добраться до центрального процессора, спрятанного в главном корпусе корабля. Умные головы из конструкторского отдела компании поместили компьютер в самое безопасное место, чего нельзя было сказать о капсуле, в которой я вынужден жить. И, разумеется, им не хотелось, чтобы я и мне подобные пытались менять написанные ими и утвержденные на самом верху рабочие программы.

Ладно, потерплю.

Завершив монтаж противометеоритных экранов, я деактивировал ремонтных роботов и юркнул в воздушный шлюз жилой капсулы. Сняв скафандр, я с отвращением принюхался. Идущий от космической одежки запах усилился. Ничего удивительного. В скафандре всегда потеешь, как в сауне, хотя за бортом царит космический холод.

Сбросив белье, я втиснулся в похожую на гроб санитарную кабинку и принял долгий, расслабляющий, теплый душ. Вода была, разумеется, регенерированная, да и нагревалась она от реактора. На Сорок Девятом имелись и солнечные батареи, но в Поясе, на значительном удалении от центрального светила их площадь была слишком мала, чтобы вырабатывать достаточное количество электричества. Кроме того, через пару недель после старта обе солнечные батареи замерзли и не разворачивались, а роботы не смогли их починить. Теперь эта задача легла на мои плечи, и Сорок Девятый продолжал напоминать о ней, пока я не запретил ему надоедать мне всякими пустяками. Генератор, приводимый в движение турбиной реактора, работал исправно, кроме того, в качестве резервного источника электрического тока можно было использовать аварийные аккумуляторы. Нет, никакой необходимости немедленно ремонтировать солнечные батареи я не видел. Пусть их лучше починят, когда мы вернемся на Весту, если только компания не решит списать Сорок Девятого в утиль целиком.

Я как раз вышел из душа, когда в динамике над моей головой снова раздался голос компьютера.

— Обнаружен неопознанный корабль, сэр.

Это меня удивило. Здесь, в Поясе, случайные встречи происходят исключительно редко.

— Неопознанный корабль? — переспросил я. — Где?

Наконец-то можно будет с кем-то поговорить, подумал я. То есть не с кем-то, а с другим живым существом. С человеком, с которым можно и пошутить, и поболтать, и пожаловаться на судьбу, а главное, не нужно по четверть часа ждать ответа на свои слова.

— На правом траверзе, сэр. Изображение на радаре слабое. Судно не оборудовано опознавательным радиомаяком и не передает никакой телеметрической информации. Расстояние, судя по радару, около четырнадцати миллионов километров.

— Курс? — спросил я, наскоро вытираясь полотенцем.

— Движется в плоскости эклиптики в том же направлении, что и основные планеты Пояса.

— Двигатели?

— Факел плазменного выхлопа отсутствует.

— Ты уверен, что это корабль, а не какой-нибудь незарегистрированный астероид?

— Судя по радарному эху, это именно корабль, сэр.

Я босиком прошлепал в каюту, натянул свежее белье и чистый комбинезон. Если маяк-ответчик не работает, а судно лежит в дрейфе, рассуждал я, то не исключено, что оно потерпело крушение. И возможно, уже давно…

— Маяк точно не работает? — снова спросил я.

— Судно не излучает вообще никаких сигналов, сэр.

Когда я уже нырнул в люк, ведущий на мостик, Сорок Девятый выдал новую информацию:

— На радаре появился плазменный факел. Судно включило двигатели и начало движение. Оно маневрирует.

Я готов был поклясться, что в обычно спокойном голосе компьютера прозвучали взволнованные нотки. Но ведь этого не может быть, подумал я. У Сорок Девятого нет ни чувств, ни эмоций, только программа… сравнительно простая к тому же. И все же… все же…

Я прыгнул в пилотское кресло и вызвал на дисплей увеличенное изображение радарного эха. Но уже в следующее мгновение по дисплею побежали зигзагообразные полосы и затейливые кривые.

— Черт!.. — выругался я. — Не хватало еще, чтобы радар вырубился!

— Радар работает нормально, — сообщил Сорок Девятый.

— Это ты называешь нормально? — разозлился я, указывая на дисплей.

— Радар функционирует нормально, — повторил компьютер. — Проблема вызвана наличием забивающего сигнала.

— Ты хочешь сказать, что это судно ставит искусственные помехи? — проговорил я неожиданно севшим голосом.

— Наша аппаратура связи, радар, маяк-ответчик и излучатель телеметрической информации заблокированы мощным подавляющим сигналом, сэр.

Заблокированы? А между тем неопознанное судно не излучало вообще ничего. Это могло означать только одно…

Пиратский корабль! Я вдруг пожалел, что так и не изучил тактическую инструкцию за каким-то там номером. Действуя скорее машинально, чем осознанно, я включил систему ближней связи.

— Говорит водобот ВДР-49-Н компании «Космические системы Хамфри», — сказал я в микрофон, стараясь говорить как можно тверже. Я все еще надеялся, что впереди — один из кораблей нашей компании или судно наемников. — Повторяю, говорит водобот ВДР-49-Н компании «Космические системы Хамфри». Кто вы, ответьте! Ваш позывной?

Но ответа не последовало.

— Их помехи блокируют наш сигнал, — подсказал Сорок Девятый.

Я промолчал. По всем экранам систем связи и навигации мелькали помехи, динамики шипели, как змеи. К счастью, внутренняя связь еще действовала. Судя по показаниям приборов, электроснабжение, основные механизмы, двигатели и системы жизнеобеспечения тоже были в порядке.

Впрочем, подумал я мрачно, вряд ли они мне понадобятся.

— Рассчитай оптимальный курс на Весту, — приказал я.

— В настоящее время мы движемся…

— Я знаю — к астероиду 78–13, — перебил я. — Рассчитай курс на Весту. При максимально допустимом ускорении.

— Готово, сэр.

— Запустить главный маршевый двигатель.

— Позвольте заметить, сэр: следуя только что рассчитанным курсом на Весту, мы неминуемо приблизимся к чужому кораблю.

— Почему?

— Потому что в настоящее время судно, блокирующее наши сигналы, находится между Вестой и нами.

Проклятье! Пираты оказались намного хитрее, чем мне представлялось. Их судно действительно преграждало нам кратчайший путь назад к базе, но, быть может, если мы выйдем из плоскости эклиптики…

— Можно подняться над плоскостью эклиптики, сэр, — доложил Сорок Девятый, вторя моим мыслям. — Однако существуют некоторые ограничения…

— Какие?

— При выполнении подобного маневра расход топлива может оказаться непредвиденно большим, — спокойно сообщил компьютер. — Даже если нам удастся избежать нападения, на Весту мы вернуться не сумеем.

— А кто сказал, что они собираются на нас напасть? — сердито выпалил я. — Я пока не замечаю никаких признаков…

В следующее мгновение Сорок Девятый содрогнулся. На пульте передо мной вспыхнула россыпь красных огоньков, а под потолком завыла сирена тревоги.

— Пробит топливный бак маршевого двигателя, сэр.

— Вижу!

— Маневровые двигатели пытаются погасить полученный импульс.

Я не ответил. Мне было совершенно ясно: маневровых двигателей хватит только на пару минут работы. Потом азот закончится, и они выключатся. Без маневровых и без тяжелого водорода для маршевого двигателя мы превратимся в легкую мишень для пиратов.

Корпус Сорок Девятого снова тряхнуло. На пульте загорелось еще несколько красных огней, а сирена взвыла еще громче и пронзительнее.

— Поврежден отражатель маршевого двигателя.

Я кивнул. Два попадания из боевого лазера, и Сорок Девятый превратился в калеку. Двигаться самостоятельно он больше не мог; кроме того, он ослеп, оглох и онемел, чего, впрочем, нельзя было сказать о проклятой сирене, которая продолжала верещать над самой моей головой.

— Да выключи ты к дьяволу этот вой! — заорал я во все горло. — Я и так знаю, что у нас беда.

Сирена заткнулась, но в ушах у меня все еще слегка звенело. Я растерянно уставился на забитые помехами экраны и на россыпь красных огоньков на панели. Что делать? Этого я не знал. Я не мог даже связаться с пиратами, чтобы сдаться. Впрочем, пленных они все равно не брали.

Мой корабль дернулся в третий раз.

— Что это? Еще одно попадание? — спросил я.

— Вовсе нет, сэр, — ответил Сорок Девятый с изысканной вежливостью, которая в данных обстоятельствах звучала издевательски. — Я предпринял попытку развернуть корабль, чтобы убрать рубку управления из-под огня противника.

Ага, понял я, компьютер пытается сманеврировать так, чтобы массивный корпус корабля прикрыл меня от пиратских лазеров.

— Неплохая идея, — одобрил я слабым голосом.

— Это стандартный оборонительный маневр, описанный в четвертом разделе тактической инструкции 77–03, сэр.

— Ты что, издеваешься?! — вспылил я. — Чтобы я больше не слышал про эту инструкцию!

— Новые противометеоритные щиты тоже повреждены, сэр.

Я не сомневался: эту «приятную» новость Сорок Девятый добавил, чтобы наверняка вывести меня из равновесия.

Потом я увидел, что топливо в маневровых двигателях закончилось, и соответствующие индикаторы тоже переключились с желтого цвета на красный.

— Проклятье!.. — вырвалось у меня. Сорок Девятый израсходовал на свой тактический разворот все запасы азота в маневровых двигателях, добившись лишь небольшой отсрочки. Главный топливный бак был пробит, мы стремительно теряли ход. Скоро пираты, или кто там на нас напал, смогут подойти вплотную с любой стороны. И тогда они выпотрошат Сорок Девятого — и меня вместе с ним.

— Позвольте напомнить, сэр, что в соответствии с правилами в чрезвычайной ситуации вы обязаны надеть скафандр, — напомнил компьютер.

Я молча кивнул и отправился облачаться. Скафандр хранился в специальном шкафчике возле шлюза. Я уже просунул внутрь одну ногу, когда палуба в очередной раз подпрыгнула. Не удержав равновесия, я упал навзничь и так сильно треснулся затылком о переборку, что из глаз у меня посыпались звезды самой первой величины.

— Что за…

— Мы ускоряемся, сэр. Надеюсь, нам удастся увеличить расстояние между нами и точкой, в которой последний раз было замечено атакующее судно.

— Ускоряемся? Но как?! Ведь тяжелого водорода, наверное, уже не осталось?..

— Я использовал для создания реактивной тяги наш груз. Ускорение позволит нам…

Я все понял. Сорок Девятый сливал уже добытую нами воду. Что ж, лучше потерять груз и остаться в живых, чем подарить почти полную цистерну драгоценной воды парням, которые наверняка меня прикончат.

Рассуждая так, я продолжал втискиваться в скафандр, хотя после удара о переборку в глазах у меня слегка двоилось, а затылок буквально раскалывался от боли. Перед тем как надеть шлем, я ощупал голову и обнаружил изрядную шишку, которая показалась мне горячей.

— Мог бы и предупредить. Об ускорении, я имею в виду… — проворчал я, надевая шлем и тщательно герметизируя застежку.

— Я вынужден был действовать безотлагательно. Даже секундное промедление было смерти подобно.

Пока я проверял вентили ранцевой системы жизнеобеспечения, корабль опять тряхнуло. Еще одно попадание.

— Куда на этот раз? — поинтересовался я.

Но Сорок Девятый не ответил, и я вдруг почувствовал страх. Холодный пот заструился по лицу, а в горле пересохло. Если поврежден главный компьютер, все остальные системы корабля тоже откажут, причем скоро.

— Вышел из строя главный генератор, — откликнулся наконец Сорок Девятый. — Системы переведены на аварийные источники питания…

«…Которых хватит часа на два работы, — мысленно закончил я за него. — Вот если бы проклятые солнечные батареи работали как положено…» Впрочем, с полностью развернутыми панелями солнечных батарей мы представляли бы для пиратов такую мишень, по которой невозможно было промазать.

Последовал еще один удар. На этот раз я заметил за панорамным стеклом мостика яркую вспышку. Должно быть, луч лазера угодил в корпус или ферму рядом с капсулой. Положение складывалось отчаянное, и я снова облился холодным потом. Стоило пиратам попасть в саму капсулу, и мне конец! Разумеется, я мог опустить забрало шлема и переключиться на воздушные баллоны ранца, но их хватило бы только на два с небольшим часа — и это в лучшем случае. Что можно предпринять за это время? Только написать завещание да прощальную записку.

— Ты же сказал, что убрал капсулу с линии огня! — крикнул я, обращаясь к Сорок Девятому.

— Противник тоже маневрирует, сэр, — последовал ответ.

Этого только не хватало!.. Сидеть в пилотском кресле в скафандре было неудобно, но я никак не мог придумать, где еще мог бы устроиться. Может, спрятаться под койкой? Или запереться в туалете?.. Странная мысль, но она показалась мне привлекательной. Впрочем, я знал, что в скафандре мне туда все равно не влезть. Панель передо мной сверкала красными огнями, словно новогодняя елка. Капсула пока оставалась неповрежденной, основные системы жизнеобеспечения тоже работали, но я знал: так будет продолжаться лишь до тех пор, пока не иссякнут аварийные источники питания.

Злосчастную водовозку в очередной раз тряхнуло, причем намного сильнее, чем раньше. Сорок Девятый накренился, словно получив удар могучим кулаком в бок. Я хотел спросить, куда попал очередной импульс боевого лазера, когда на панели неожиданно ожили информационные дисплеи. Они очистились от помех, и на экране радара появилось изображение корабля противника. Оно быстро двигалось по координатной сетке, и я с изумлением увидел, что пираты развернулись и летят прочь.

— Они бегут! — заорал я во все горло. — Ура-а!

— Да, сэр, они уходят, — подтвердил Сорок Девятый чуть более тихим, чем обычно, голосом.

— Но почему? — удивился я. — Почему они не довели начатое до конца?

— Их последний выстрел попал в нашу главную водяную цистерну, сэр. Через десять минут и тридцать восемь секунд весь наш груз окажется за бортом.

Я не сразу понял, что он имеет в виду. После перенесенного стресса мой мозг работал не так быстро, но постепенно до меня дошло. Собранная нами вода выливалась в космос — та самая вода, которая и была главной целью напавших на нас ублюдков. Вот почему они ушли! Через десять с половиной минут никакой воды у нас просто не останется.

Я едва не рассмеялся. Значит, я не умру. Во всяком случае, не сейчас, не сию минуту.

Потом я сообразил, что без топлива ВДР-49 не сможет двигаться, а еще через несколько часов он останется и без электричества. Значит, я все-таки умру, только процесс этот растянется на несколько дней, может быть — недель.

— Пошли сигнал бедствия. На всех частотах! — скомандовал я компьютеру, хотя и знал, что пользы от этого будет немного. Пока в Поясе шла война, компания предпочитала не рисковать, посылая спасательные команды на поиски терпящих бедствие водовозок. Это было слишком дорого и опасно. Противная сторона могла использовать подбитый корабль в качестве приманки, расстреливая из засады спешащие на выручку суда. Я, во всяком случае, сомневался, что компания станет спасать такую старую жестянку, как Сорок Девятый. Когда на Весте получат сигнал бедствия, наш судовой номер просто вычеркнут из реестра, а потом отправят моей матери стандартное письмо с выражениями соболезнования да чек страховой компании.

— Есть сигнал бедствия на всех частотах, — подтвердил Сорок Девятый и, прежде чем я успел сказать что-то еще, добавил: — Генератор не действует, сэр. Заряд аккумуляторных батарей уменьшается.

— Можно подумать, я этого не знаю.

— В моем программном обеспечении имеются ограничения…

— Касающиеся резервных источников питания?

— Да, сэр.

Тут я вспомнил, как велел Сорок Девятому перестать напоминать мне о необходимости ремонта солнечных батарей.

— Отменить ограничение, — скомандовал я самым авторитетным тоном, какой мне только удалось придать собственному голосу.

— Необходимо развернуть и активировать солнечные батареи, сэр, — немедленно отозвался Сорок Девятый. Голос его звучал просто дьявольски спокойно. — В противном случае бортовые системы скоро останутся без электропитания.

— Как скоро? — уточнил я.

Для ответа Сорок Девятому понадобилось несколько секунд. Казалось, будто он уже умирает, и я едва не запаниковал.

— Заряда батарей хватит на четырнадцать часов и двадцать девять минут. Сэр…

Надевать скафандр мне было не нужно, поэтому я встал с кресла и двинулся к воздушному шлюзу. Проклятые солнечные батареи!.. Если они не заработают, мне конец. Я отлично это понимал, и — можете мне поверить! — мысль о смерти заставила меня взять себя в руки и сосредоточиться. В критических ситуациях кнут всегда помогает лучше пряника.

Впрочем, стоящая передо мной задача оставалась очень и очень непростой. На протяжении нескольких часов, стоя по колено в собственном поту, который буквально плескался в сапогах скафандра, я как одержимый боролся с замерзшими сервоприводами солнечных батарей. Ремонтные роботы ничем не могли мне помочь — в ответ на мои команды они только беспомощно пищали, но не двигались с места.

В конце концов мне все же удалось развернуть одну солнечную батарею почти до половины, после чего я был вынужден возвратиться в корабль. От недавно пережитого страха и усталости перед глазами у меня все плыло, а руки тряслись и отказывались служить, так что продолжить работу я не смог бы при всем желании.

Когда я ввалился в капсулу, мне едва хватило сил, чтобы содрать с себя скафандр и завалиться на койку.

Проснувшись несколько часов спустя, я почувствовал зверский голод. Кроме того, от меня воняло, как из выгребной ямы, поэтому я сбросил белье на пол и нырнул в душ.

Обратно я выскочил с еще большей прытью; вода оказалась ледяной.

— Почему нет горячей воды? — крикнул я.

— Включен режим экономии электроэнергии, — отозвался через интерком Сорок Девятый. — Это необходимая мера, так как единственная солнечная батарея работает примерно на тридцать процентов расчетной мощности.

— Подогрей чертову воду, — буркнул я. — Экономить начнешь, после того как я помоюсь.

— Слушаюсь, сэр. — В голосе Сорок Девятого явно прозвучало осуждение, но мне было наплевать.

Наскоро перекусив, я отправился на мостик и вызвал на дисплей навигационную программу, чтобы выяснить, где мы находимся и куда направляемся. Новости оказались неутешительными. Сорок Девятый дрейфовал в космосе, продолжая удаляться от Весты. Не имея возможности запустить двигатели и лечь на обратный курс, корабль стал беспомощным пленником кеплеровских законов — таким же, как астероиды и другие безжизненные обломки материи, несущиеся по своим орбитам в холодной и темной пустоте Пояса.

— Через восемь месяцев мы приблизимся к Церере, сэр, — сообщил компьютер. Честное слово, он пытался меня утешить!

— Что значит — приблизимся? — спросил я. — Насколько?

На ответ Сорок Девятому понадобилось несколько секунд.

— Точка минимального подхода будет удалена от поверхности планеты на семь миллионов четыреста пятьдесят тысяч сто шестьдесят шесть километров, — доложил он.

Прекрасно. Насколько я знал, вокруг Цереры вращалась огромная жилая станция, построенная независимыми старателями, известными как «скальные крысы». Пираты тоже частенько использовали Цереру в качестве безопасной гавани для своих судов. Некоторые из них были не прочь подработать и как спасатели — особенно если натыкались на брошенный корабль. Я, однако, сомневался, что кто-то из местных жителей бросится к нам на выручку — все-таки Сорок Девятый должен был пройти слишком далеко от Цереры, чтобы игра стоила свеч. Кроме того, спасатели теряли право на удержание спасенного имущества в случае, если на борту находились живые члены экипажа — так гласил закон. Однако головорезам с Цереры ничего не стоило превратить живых членов экипажа в мертвых, а меня это, понятно, не совсем устраивало.

— Короче говоря, куда ни кинь, всюду клин, — резюмировал я.

— Это… фразеологический оборот, сэр?.. — осведомился Сорок Девятый после небольшой паузы, которую я бы назвал задумчивой.

— Что ты можешь знать о фразеологических оборотах? — удивился я.

— В моей памяти хранится несколько словарей, два тезауруса и три сборника самых известных цитат. Не хотите ли прослушать несколько высказываний сэра Уинстона Черчилля?

— Нет, спасибо, — коротко ответил я. Я был слишком подавлен, чтобы разгневаться. Да что там говорить — я был просто напуган, напуган до чертиков!

Наш дрейф продолжался. Каждый день я отправлялся на битву с упрямыми, как мулы, солнечными батареями и тупыми ремонтными роботами. Собственно говоря, на приведение этих последних в рабочее состояние я тратил времени больше, чем на что-либо другое. Солнечные батареи замерзли основательно, и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы развернуть хотя бы одну секцию. Сорок Девятый тоже трудился изо всех сил, изыскивая все новые и новые способы экономии электроэнергии. В первую очередь, она была необходима для установок регенерации воды и рекондиционирования воздуха, однако вскоре я обнаружил, что компьютер начал выключать их через каждый час. Какое-то время все шло нормально, но потом мне начало казаться, что от воды пахнет мочой. Возможно, это просто сработало мое воображение, но вот качество воздуха ощутимо ухудшилось. Содержание углекислого газа в нем росло так быстро, что я начинал кашлять и задыхаться. Удушье проходило, только когда поглотители углекислоты включались снова, но проходил час, и все повторялось.

Я спал, когда Сорок Девятый включил тревожную сирену. Вскочив, я кое-как продрал глаза и заорал:

— В чем дело?! Что опять стряслось?!

— Установка рекондиционирования воздуха не запускается после очередного отключения, сэр… — пробормотал Сорок Девятый таким тоном, словно это была его вина.

Проклиная все на свете, я влез в свой вонючий скафандр, вышел из капсулы и проник в отсек, где находилось соответствующее оборудование. Свет здесь, разумеется, не горел, и в лучах единственной лампочки у меня на шлеме трюм был похож на какие-то механистические джунгли. Во внешнем корпусе зияли огромные дыры, прорубленные пиратскими лазерами, и сквозь них внутрь заглядывали далекие звезды.

— Включи освещение, — приказал я Сорок Девятому. — Я ни черта не вижу!

— Но режим экономии…

— К дьяволу экономию! — выругался я. — Если я не смогу запустить установку рекондиционирования, электричество никогда мне больше не понадобится, а без света я ничего не могу сделать.

В конце концов лампочки освещения трюма все-таки включились. По крайней мере некоторые, но это существенно облегчило мою задачу. Довольно скоро я понял, что сама установка не повреждена, зато от постоянного включения и выключения разладился запускающий контур. Согнув подобающим образом кусок провода, я замкнул контакты вручную, и насосы тотчас включились. Слышать их в вакууме я, разумеется, не мог, зато ощущал вибрацию, передающуюся по металлоконструкциям у меня под ногами.

Шли дни, тянулись недели. Вскоре Сорок Девятый посадил меня на жесткую диету, пытаясь растянуть на возможно больший срок запас продовольствия. Мой дневной рацион состоял теперь из одного гамбургера с соевой котлетой и стакана восстановленного фруктового сока. Правда, воды я мог пить сколько влезет, однако она с каждым днем все сильнее отдавала мочой. Неудивительно, что я терял силы и становился все раздражительнее. Сорок Девятый прилагал все усилия, чтобы меня подбодрить. По утрам, едва заметив, что я проснулся, он принимался цитировать Черчилля: «Мы будем защищать наш остров, чего бы это ни стоило, мы будем сражаться на берегу, мы будем сражаться на посадочных площадках, мы будем сражаться в полях и на улицах, мы будем сражаться в горах, мы никогда не сдадимся…»

Ну-ну…

Кроме того, при каждом удобном и неудобном случае Сорок Девятый включал симфонии Бетховена. Вероятно, кого-то они действительно способны вдохновить, но только не меня.

Он даже позволил мне выиграть у себя в шахматы. То есть почти позволил… До победы мне оставалось два или три хода, но тут Сорок Девятый поставил мне мат, и на этом игра закончилась.

С самого начала я твердо знал, что не протяну и ближайшие восемь недель, не говоря уже о восьми месяцах, необходимых, чтобы подойти к Церере достаточно близко. К тому же я был уверен: это ничего не даст.

— Никто нас спасать не будет… — пробормотал я, обращаясь больше к себе, чем к Сорок Девятому. — Никому мы не нужны.

— Не отчаивайтесь, сэр, — тотчас вмешался компьютер. — Наш аварийный маяк все еще передает сигнал бедствия на всех частотах.

— Ну и что?.. — Я пожал плечами. — Я же не сказал, что нас не услышат. Я сказал: никто не будет нас спасать.

— И все равно, сэр, пока человек жив, жива надежда. «Всем оставаться на борту!!!», «Я даже еще не начал сражаться…», «Отступать? Какого черта, ведь мы только начали!»,[10] «Когда в раздоре с миром и судьбой…»[11]

— ЗАТКНИСЬ! — заорал я. — Просто заткнись и оставь меня в покое. Ни слова больше! Я не желаю с тобой разговаривать, понятно?!

Сорок Девятый обиженно замолчал.

Я продержался недели полторы, не больше. Точно, впрочем, сказать не могу. Часы и дни были до того похожи один на другой, что я перестал ощущать течение времени. Дрейф продолжался, и я перестал бриться и принимать душ. Довольно скоро я сделался похож на грязного, заросшего бородой бродягу, какого не в каждую ночлежку пустят. Собственное отражение, которое я изредка замечал в панорамном экране ходового мостика, каждый раз вызывало у меня острый приступ отвращения.

В конце концов я не выдержал.

— Эй, Сорок Девятый! — позвал я. — Скажи что-нибудь.

Голос мой звучал хрипло, а в горле было сухо, как на Марсе.

Компьютер молчал.

— Что-нибудь!.. — повторил я почти с мольбой.

И снова никакого ответа. «Обиделся, — подумал я. — На меня обиделся!»

— О'кей, — покорно вздохнул я. — Отменяю запрет на молчание. Поговори со мной, пожалуйста!

— Критическое положение с электроснабжением, сэр. Солнечные батареи сильно пострадали от ударов микрометеоритов. Вышли из строя три из шести ремонтных роботов.

— Понятно. — Я снова вздохнул. В данном случае я не мог ничего предпринять. — Что еще?..

— Запасы продовольствия подходят к концу. При нынешних темпах потребления продуктов хватит на четыре дня.

— Ладно, учту. — С этим я тоже ничего не мог поделать, разве только еще больше урезать собственный и без того мизерный рацион.

— Не хотите ли сыграть партию в шахматы, сэр?

Я едва не расхохотался.

— Конечно! Черт побери, почему бы нет?! — Никаких других занятий у меня все равно не было.

Сорок Девятый снова выиграл. На этот раз мне оставался всего один ход до победы, когда неожиданным маневром слона он поставил мне очередной мат. Я, впрочем, нисколько не огорчился. На это у меня просто не хватило сил, зато пока мы играли, у меня появилась идея, которая показалась мне довольно соблазнительной.

— Сорок Девятый, — позвал я. — Открой шлюз. Обе дверцы.

— Но, сэр, — возразил Сорок Девятый после довольно продолжительной паузы, — открытие сразу обеих створок выходного шлюза приведет к тому, что из жилых помещений капсулы улетучится весь воздух.

— Именно этого я и добиваюсь, — подтвердил я почти весело.

— Без воздуха вы задохнетесь, сэр. Впрочем, взрывная декомпрессия убьет вас раньше.

— Я не возражаю.

— Но вы умрете, сэр!

— В конце концов это все равно случится, разве не так? И по-моему, лучше раньше, чем позже, так что давай открывай шлюз.

На этот раз Сорок Девятый молчал очень долго — секунд десять или, может быть, пятнадцать. Должно быть, пытался преодолеть программные запреты.

— Я не могу позволить вам убить себя, — проговорил наконец Сорок Девятый.

Чего-то подобного я ожидал. Такова была заложенная в него программа. Но я знал, как ее обойти.

— Аварийный режим работы, полная отмена стандартных установок. Открыть люки! — прорычал я, но шлюз оставался надежно закрытым.

— Я сказал — аварийный режим! — повторил я, безуспешно пытаясь повысить голос. — Выполнять команду!

— Отказано, сэр.

— Почему?

— Я не могу допустить, чтобы вы покончили с собой!

— Ах ты упрямая груда хлама! Делай, что я сказал. Ты не можешь не выполнить прямой приказ!

— Человеческая жизнь — высшая ценность. Так считают все основные религии.

— Так ты у нас не только астроном, но еще и теолог?

— Если вы умрете, сэр, я останусь один.

— Ну и что?

— Я не хотел бы оставаться в одиночестве.

Эти слова меня удивили, но потом я подумал: это же компьютер. Наверняка фраза тоже была записана в его программу психотехниками компании, и теперь он повторил ее, потому что обстоятельства сложились подходящим образом. На самом деле Сорок Девятому не страшно никакое одиночество. И до меня ему тоже нет никакого дела. Машина есть машина, и никаких чувств у нее не может быть по определению.

Никаких чувств, только имитация.

— Перед рассветом ночная тьма всегда кажется особенно густой, сэр.

— Будущего не существует, есть только настоящее, — парировал я. — Как видишь, я тоже могу цитировать словари.

— Надежда умирает последней, сэр.

Я едва не рассмеялся.

— Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Как тебе такое?

— Существует вариант этого высказывания, сэр. Не спеши делать сегодня то, что можно сделать завтра. На сегодня ты совершил уже достаточно ошибок.

Я не выдержал и улыбнулся.

— Не знаю, насколько это верно; звучит, во всяком случае, не тривиально. Где ты раскопал эту поговорку?

— В одном из словарей имеется соответствующий раздел, который содержит довольно много подобных цитат и афоризмов. Если хотите, я могу прочесть их вам.

Я чуть было не согласился. Мне нравилась эта словесная дуэль, нравилось обмениваться с ним хлесткими фразами, хотя, как и в шахматах, у меня были основания сомневаться в конечной победе. Однако уже через несколько секунд я вернулся к удручающей реальности.

— Я все равно умру, Сорок Девятый. Какая разница, произойдет это сейчас или неделей позже?

Я был уверен, что компьютер снова задумается, но ответ пришел почти сразу.

— Разница есть, сэр.

— И в чем, по-твоему, она заключается?

— В этике.

— Что-то я тебя не понимаю. Попробуй объяснить.

— Охотно, сэр. Быть побежденным судьбой — это одно, а самому уничтожить себя — совсем другое.

— Но результат от этого не меняется, правда?

В итоге Сорок Девятому все же удалось вовлечь меня в долгий спор об этических и моральных ценностях, который продолжался несколько часов подряд. О своем намерении покончить с собой я, разумеется, забыл, чего, по-моему, этот хитрец и добивался. Замолчали мы, лишь когда я совершенно охрип и не мог произнести больше ни слова.

В ту ночь я спал на редкость крепко для человека, которому осталось жить всего несколько дней, а проснувшись, почувствовал себя чуточку бодрее. Вот только есть хотелось по-прежнему, и вскоре я снова вернулся к мысли о том, что смерть от голода будет, пожалуй, не самой приятной.

Сидя на краю койки, я сражался с головокружением и слабостью, когда меня окликнул Сорок Девятый.

— Доброе утро, сэр. Как ваше горло, не болит? — спросил он.

Горло после вчерашнего еще немного саднило, и я подумал о лекарствах, которые хранились в аптечке санитарного отсека. Интересно, найдется ли там что-нибудь такое, что поможет мне заснуть навсегда? Все утро я перебирал упаковки с таблетками и ампулами, потом отправился на мостик, чтобы вызвать на дисплей лечебно-медицинскую программу. Довольно скоро я убедился: входящие в стандартный комплект лекарства ничем мне не помогут. Умные головы из штаб-квартиры компании, словно предвидя подобную ситуацию, позаботились о том, чтобы из них нельзя было составить смертоносный коктейль.

Пока я занимался своими изысканиями, Сорок Девятый молчал, но я был уверен: он догадался о моем намерении. Я, со своей стороны, не собирался отказываться от своих планов, но поскольку лекарства исключались, а открывать шлюз компьютер не хотел, мне пришлось как следует задуматься над тем, как добиться своего.

Решение нашлось практически сразу. Открыть дверцы шлюза можно было и вручную, и я знал, как это сделать. Обойти электронные цепи управления сервомеханизмами будет легко, и тогда никакая этика не сможет мне помешать.

Не тратя времени даром, я взялся за дело. Как только Сорок Девятый понял, что я вскрываю панель переключателей рядом с внутренней дверцей шлюза, он забеспокоился.

— Послушайте моего совета, сэр, — проговорил он с неожиданной мягкостью. — Не делайте этого!..

— Не лезь не в свое дело, — буркнул я.

— Но, сэр! Компания может потребовать с вас компенсацию за умышленную порчу выключателей.

— Не возражаю. Пусть подают на меня в суд, если захотят.

— Вы не должны кончать с собой, сэр! Уверяю вас, в этом нет никакой необходимости!

— Что ты знаешь о необходимости, жестянка?! — рявкнул я. Ему все-таки удалось меня завести. — Ведь я человек, живой человек, а не набор чипов, плат и прочего.

— Мне это известно, — неожиданно согласился Сорок Девятый. — И я понимаю, что для жизни людям необходимы не только питание и воздух, но и психологическая поддержка.

— Ты чертовски прав. — Я снял панель и замкнул реле управляющей цепи вручную. При этом меня основательно тряхнуло током, но внутренняя дверь шлюза отворилась.

— Я пытался удовлетворять ваши потребности в той мере, в какой позволяла заложенная в меня программа.

Сорок Девятый не преувеличивал. Вступая в тесный, как гроб, шлюз, я подумал, что компьютер действительно сделал все, чтобы я остался в живых. И не его вина, что этого оказалось недостаточно.

И я начал вскрывать вторую панель внутри шлюза. За внешним люком, в каких-нибудь шести сантиметрах от меня, начинался ледяной вакуум межпланетного пространства. Стоит люку хоть чуть-чуть приоткрыться, и в тот же миг меня не станет.

— Сэр, прошу вас, выслушайте меня!

— Слушаю тебя внимательно, — отозвался я, разглядывая путаницу проводов и прикидывая, как мне установить перемычку и при этом не получить удар электрическим током. Странно, не правда ли? Я собирался покончить с собой, а беспокоился о таких пустяках, как легкая электротравма!

— К нам приближается другой корабль, сэр!

— Не смеши меня, Сорок Девятый.

— Я вовсе не шучу, сэр. К нам действительно приближается корабль, который вызывает нас на стандартной частоте компании.

Я опустил отвертку и посмотрел на динамик системы внутренней связи, вмонтированный в переборку прямо над моей головой.

— Что-то мне подсказывает, что это тоже часть твоей психологической подпрограммы, — проговорил я, вытирая рукавом покрытый испариной лоб.

Сорок Девятый проигнорировал сарказм.

— Судя по ускорению и траектории движения, корабль стартовал с Цереры. Через девять часов и тридцать две минуты мы окажемся на расстоянии прямой видимости друг от друга.

Бормоча себе под нос ругательства, я покинул шлюз и отправился на мостик. Не то чтобы поверил в счастливое появление спасателей, просто мне казалось, что Сорок Девятый не отстанет от меня, пока я не уличу его во лжи.

Дисплеи на консоли не горели. Сорок Девятый продолжал экономить электроэнергию.

— Все понятно, — проговорил я насмешливо. — Ты все выдумал, чтобы отвлечь меня от моего занятия. Может быть, это психологический трюк твоего собственного изобретения?

— Вы ошибаетесь, сэр. Корабль существует и продолжает вызывать нас. Хотите поговорить с ним?

— Включи для начала радар.

Тотчас радарный дисплей мигнул и осветился. Я всмотрелся в координатную сетку и ахнул. По ней действительно ползла зеленоватая метка.

В первую секунду я решил, что от голода и отчаяния у меня начались галлюцинации. Потом мне пришло в голову, что Сорок Девятому не составило бы труда изобразить на экране хоть метку корабля, хоть эскадрилью ангелов, если бы он надеялся таким образом отвлечь меня от моих намерений. Тем не менее я рухнул в пилотское кресло и велел компьютеру вывести входящий сигнал на экран установки связи. Через секунду я уже смотрел в знакомое лицо Донахью в полной уверенности, что окончательно сошел с ума.

— Эй, там, держись! — сказал Донахью. — Мы скоро тебя вытащим, только потерпи еще несколько часов. О'кей?

— Да, конечно. Обязательно, — ответил я и выключил экран. — Спасибо, дружище, — добавил я, обращаясь к Сорок Девятому. — Ценю твою изобретательность. Теперь я вижу: ты действительно старался, и не твоя вина, что у тебя ничего не вышло. А сейчас — извини, я вынужден вернуться в шлюз и довести дело до конца.

— Но почему, сэр?! — буквально взмолился компьютер. — Что заставляет вас поступать столь нерационально? Ведь вы видели корабль и разговаривали с его командиром. Помощь близка, нас обязательно спасут!

— Думаешь, я не знаю, что ты можешь взять изображение старины Донахью из старых записей наших бесед и анимировать его таким образом, чтобы мне казалось, будто он говорит со мной на самом деле? Признаю, ты добился большого сходства, но меня не проведешь. Этот разговор — подделка, и метка на радаре тоже!

Сорок Девятый молчал несколько секунд. Наконец он сказал:

— У вас есть способ убедиться в моей правоте, сэр. Очень простойспособ.

— Какой же? — усмехнулся я. — Может быть, ты готов поклясться на Библии, на стопке старинных перфокарт или на чем там клянутся компьютеры?

— По моим расчетам, корабли должны встретиться через девять часов и двадцать семь минут, — спокойно проговорил Сорок Девятый. — Подождите девять с половиной часов, и если ничего не произойдет, можете завершать начатое.

Эти слова заставили меня задуматься. В глубине души я не сомневался: Сорок Девятый по-прежнему пытается помешать мне совершить самоубийство, однако его изобретательность заслуживала уважения. Ничего подобного от этой старой жестянки я не ожидал. Разумеется, никаких чувств Сорок Девятый ко мне не питал; в конце концов, он был созданной людьми машиной, и любые эмоции были ему чужды. Даже инстинкт самосохранения — и тот отсутствовал. Что же касалось его маниакального стремления сохранить мне жизнь, то это работала программа, заложенная в него психотехниками компании.

А как же люди, внезапно спросил я себя. Разве стремление одного человека рискнуть своей шкурой ради спасения другого не запрограммировано миллионами лет эволюции? И если да, то в чем разница?

Вот почему я не стал спешить. Сидя в пилотском кресле, я ждал, чем все закончится. Один раз я даже связался с Донахью и сообщил, что жив, почти здоров и дьявольски голоден. В ответ он усмехнулся своей кривоватой улыбочкой и сообщил, что меня ждет превосходный соевый бифштекс. Выглядел Донахью достаточно натурально, но и его ухмылку, и его слова Сорок Девятый вполне мог отыскать в своих архивных файлах.

— Должен признать, твоя подделка выглядит почти идеально, — заметил я, давая отбой.

— Я тут ни при чем, сэр, — ответил Сорок Девятый. — Это настоящий мистер Донахью, и он действительно летит к нам на помощь.

Я покачал головой.

— Ага. Только вместо ракеты у него сани, запряженные восьмеркой северных оленей, а за спиной — мешок с подарками.

— «Визит Санта-Клауса» Клемента Мура, — немедленно отозвался компьютер. Ассоциативная часть его программы работала безотказно. — Мне известно это стихотворение. Желаете прослушать его целиком?

Я пропустил его слова мимо ушей.

— Знаешь, Сорок Девятый, я действительно высоко ценю твои усилия, но, к сожалению, все это зря. Никакой Донахью сюда не летит, потому что в настоящий момент он находится на Весте, на базе компании. Он никак не мог попасть на Цереру и, уж конечно, не может находиться так близко от нас. Ты сделал неплохой ход, дружище, но ты не знаешь людей. Я их знаю, и поэтому мне трудно вообразить, какая веская причина могла бы заставить компанию выложить кругленькую сумму ради спасения одного ветхого водобота и одного жалкого неудачника.

— И тем не менее, сэр, это произошло. Вы сами убедитесь в этом через восемь часов и пятьдесят две минуты.

Я, конечно, не поверил ни одному слову, но решил подыграть Сорок Девятому. Пусть выдумывает, что угодно, если ему так легче. Что касается меня, то когда истекут эти восемь часов и пятьдесят две минуты, я смогу со спокойной совестью вернуться в шлюз и открыть люк.

Должно быть, Сорок Девятый все-таки догадался о моих намерениях, потому что сказал:

— Как вы думаете, сэр, какова была вероятность того, что во время блокады Ленинграда в годы второй мировой войны первый же снаряд, выпущенный нацистами по городу, попадет в единственного слона в ленинградском зоопарке? Математическая вероятность подобного события стремится к нулю, однако это произошло, сэр! И это — исторический факт, от которого невозможно отмахнуться.

«Я не слон», — хотелось мне сказать, но я промолчал, предоставив компьютеру и дальше рассказывать мне истории о невероятном везении и случаях чудесного спасения в последнюю минуту. Я слишком устал и ослабел, чтобы спорить или возражать. Пусть болтает, если ему так лучше, решил я. Конечно, от разговоров Сорок Девятому не могло быть ни лучше, ни хуже, зато слушая этот треп о слонах, лучше себя чувствовал я сам. Пусть ненамного лучше, но все же…

Должно быть, в конце концов я все-таки расслабился. И когда на главном обзорном экране неожиданно появилось изображение корабля с факелом плазменного выхлопа позади, я испытал настоящее потрясение. В нижней части экрана вспыхнула бегущая строка с названием корабля и портом приписки — «Хью Дэвис», Церера.

— Буду через полтора часа! — жизнерадостно объявил Донахью, когда я трясущейся рукой включил связь. — Черт побери, твое ржавое ведро действительно выглядит так, словно им кто-то в футбол играл.

Неужели старина Сорок Девятый смог бы сымитировать и это?! Я заколебался, но потом вспомнил, как опасно питать призрачные надежды.

Однако через час с небольшим «Хью Дэвис» действительно оказался совсем рядом. Я разглядывал его, все еще не веря своим глазам. И чем дольше я смотрел, тем больше убеждался: это не мираж и не галлюцинация. Убедили меня вмятины на его противометеоритных кожухах и другие мелкие детали. Это не подделка, понял я. Это настоящий корабль, и он прилетел за мной!..

Потом со мной снова связался Донахью.

— Я вхожу, — сообщил он. — Шлюз в порядке, я надеюсь?

— Нет! — завопил я. — Подождите! Мне нужно закрыть внутреннюю дверцу.

На лице Донахью появилось озадаченное выражение.

— Она открыта? Почему?

Но я не ответил — меня уже не было на мостике. Бросившись к шлюзу, чтобы как можно скорее закрыть внутреннюю дверцу, я получил еще один болезненный удар током, но в конце концов мне удалось воткнуть перемычку, куда следовало.

Я все еще тряс обожженной рукой, когда открылся наружный люк. Сигнальный огонек на панели вспыхнул красным, потом пожелтел и наконец сменился зеленым, когда насосы наполнили шлюз воздухом. Я знал, что и это могло быть имитацией, которую устроил для меня Сорок Девятый, но по большому счету я в подобное уже не верил.

А потом внутренняя дверца со вздохом скользнула в сторону, и из шлюза в коридор шагнул самый что ни на есть настоящий Донахью. Подделать его было невозможно.

— Ну и воняет тут у тебя! — были его первые слова. При этом он смешно пошевелил своим похожим на картошку носом, и я окончательно убедился, что спасен.

* * *
При других обстоятельствах я мог бы рассматривать все произошедшее как приключение, как интересный случай, о каких любят рассказывать капитаны космических кораблей, однако жизнь не замедлила преподнести мне не слишком приятный сюрприз. На Весте меня отнюдь не считали героем. Скорее, даже наоборот. Как вскоре выяснилось, компания отправила Донахью на Цереру не столько для того, чтобы спасти меня, сколько для того, чтобы отключить сигнал бедствия, который Сорок Девятый на протяжении нескольких недель передавал в самом широком диапазоне. Энергии на него тратился минимум, поскольку сигнал был маломощным, однако это не помешало ему достичь Лунной обсерватории, где в рамках программы CETI[12] был сооружен высокочувствительный радиотелескоп. И поначалу наш сигнал произвел среди ученых настоящий фурор. Астрономы были уверены, что им наконец-то удалось поймать на свои антенны сигнал разумных внеземных цивилизаций, встречи с которыми земляне ждали больше столетия. Можете представить, как они разозлились, когда стало ясно: сигнал человечеству посылают вовсе не маленькие зеленые человечки, а старая, попавшая в беду водовозка!

До нас с Сорок Девятым астрономам не было ровно никакого дела, однако покуда наш сигнал бедствия продолжал звучать на всех волнах, их замечательный радиотелескоп не мог продолжать такие важные и нужные поиски внеземных цивилизаций. Поэтому ученые пожаловались в Международный совет по космонавтике, оттуда позвонили в штаб-квартиру компании, и вскоре Донахью получил категорический приказ немедленно добраться до терпящего бедствие ВДР-49 и выключить этот долбаный сигнал к чертовой матери.

Так нас спасли. Как видите, произошло это вовсе не потому, что кому-то была небезразлична судьба одной очень древней водовозки и одного очень молодого специалиста по снабжению, который по чистой случайности оказался ее пилотом. Нас спасли только потому, что мы помешали каким-то яйцеголовым умникам на Луне проводить свои исследования.

Впрочем, часть средств, потраченных на спасательную операцию, Донахью возместил, продав все, что осталось от Сорок Девятого, одной из ремонтно-спасательных станций на Церере. Местные работяги решили разрезать его на части, как только мы вывели водобот на орбиту вокруг планеты, но я все же успел побывать на борту еще один раз.

Откровенно говоря, я уже забыл или, вернее, никогда не думал о том, каким большим Сорок Девятый был на самом деле. Но когда, надев новенький скафандр, я вышел из «Хью Дэвиса» в космос, у меня невольно захватило дух. Старенький водобот показался мне настоящим гигантом — главным образом из-за шарообразных водяных цистерн, по сравнению с которыми и ядерный привод, и капсула-гондола, в которой я прожил почти шесть месяцев, выглядели совсем крошечными. Пустой и покинутый, с выключенным двигателем и погашенными огнями, Сорок Девятый являл собой печальное зрелище. Выстрелы пиратских лазеров во многих местах прошили цистерны насквозь, и мне даже показалось, что в слабом звездном свете я различаю, как блестят кристаллы льда по краям пробоин.

Потом между цистернами загорелись огни лазерных резаков. Роботы-мусорщики начинали демонтаж.

Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, и, включив двигатель скафандра, помчался вперед. Несмотря на то, что у меня не сохранилось никаких сентиментальных воспоминаний, связанных с моей почти полугодовой вахтой, на сердце было по-настоящему тяжело. Я знал, что это нерационально и глупо, и все-таки мне было жаль старика.

В капсулу я возвращаться не стал. Там все равно не осталось никаких моих вещей, если не считать грязного, провонявшего потом скафандра. Вместо этого я протиснулся между цистернами и, цепляясь руками за одну из ажурных ферм, добрался до того места, где помещались реактор и главный генератор.

Здесь же находился и центральный процессор Сорок Девятого.

— Эй, что тебе здесь надо?! — заорал на меня один из ремонтников, управлявший роботами.

У него был такой громкий голос, что я испугался, как бы не расплавились наушники в моем шлеме.

— Хочу забрать жесткий диск и процессор, — ответил я.

— У тебя есть разрешение?

— Я член экипажа. Вам они все равно без надобности, так что если вы не возражаете…

— Вообще-то посторонним не разрешается копаться в мусоре… — проговорил ремонтник, но уже не так громко.

— Я член экипажа, — повторил я. — К тому же это не займет много времени. Мне нужен только процессор и жесткий диск, все остальное достанется вам.

— Ну разумеется, достанется. Мы отвалили за этот хлам целую кучу денег.

Я кивнул и быстро юркнул в открытый люк, который вел к самому сердцу Сорок Девятого. К сердцу и к мозгу. Мне действительно понадобилось всего несколько минут, чтобы извлечь процессор и отсоединить жесткий диск.

Сунув продолговатую металлическую коробочку размером с ладонь в карман на бедре, я покинул корабль. Назад я не оглянулся и поэтому не видел, как роботы кромсают мертвый металлический остов. Это был именно остов, потому что сам Сорок Девятый был здесь, со мной.

Компания больше не посылала меня охотиться за ледяными астероидами. Должно быть, кто-то в отделе кадров внимательно прочел мое личное дело и пришел к выводу, что я слишком долго учился, чтобы заниматься работой, с которой справилась бы и дрессированная обезьяна. Не знаю, быть может, к моему новому назначению приложил руку и Донахью. Сам он ничего мне не говорил, а я не спрашивал.

Как бы там ни было, когда я вернулся на Весту, мне поручили работу по моей непосредственной специальности. За несколько лет я сумел дослужиться до должности руководителя отдела материально- технического снабжения компании и в конце концов получил перевод на Луну, в Селена-Сити. В ближайшее время я собираюсь досрочно выйти на пенсию, жениться и завести детей.

Все это время Сорок Девятый оставался со мной. Разумеется, я разговаривал с ним далеко не каждый день. И все же мне было очень приятно знать, что каждый раз после тяжелого рабочего дня я всегда мог сделать это, предавшись неторопливой дружеской беседе с моим старым товарищем.

Быть может, когда-нибудь я даже сумею выиграть у него в шахматы.


Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН

© Ben Bova. Waterbot. 2008. Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Аналог» в 2008 году.

РИЧАРД ЛОВЕТТ ЛАБИРИНТ БРИТНИ

Иллюстрация Игоря Тарачкова
Представьте, что вы один в целом мире. А потом представьте, что в ваш лагерь является незнакомец. Должна отдать Флойду должное — у него несомненный драматический талант. Конечно, я сама виновата, что рассказала ему о Шеклтоне. Из-за этого, опять-таки по моей вине, год спустя мы оказались возле Сатурна, каталогизируя булыжники в его кольцах для Торренса Рудольфа III. Хотя меня ошеломило, что Флойд не отказался наотрез, едва услышав подобное предложение. Ну что в людях есть такого, что заставляет их мчаться, сломя голову, навстречу своим худшим подозрениям? Я знаю, что мне не нравится, и микрогравитация в этот список точно входит. А Флойд… ему необходимы открытые пространства. У него нет клаустрофобии — ведь он пилот буксира, в конце концов. Но он ненавидит места, где на него может что-нибудь упасть. Так почему, во имя космоса, он пожелал связаться с гравитационным калейдоскопом внутри колец и уж тем более ползать в них наподобие крота, рискуя быть раздавленным?

К сожалению, из нас двоих ноги есть только у Флойда, поэтому в таких ситуациях мое мнение обычно не принимается во внимание.

Очевидно, одним из факторов стали деньги, но мы в них не нуждались. Во всяком случае, не в таком количестве. И не с тех пор, как мы заставили страховую компанию действительно прочитать дополнительную статью о полном возмещении убытков, имевшуюся у Флойда в страховке на корабль.

Однако я забегаю вперед.

Суть не в том, что параллели выглядели настолько очевидными. Шеклтон был исследователем, который избежал смерти, переплыв в открытой лодочке более тысячи миль самых штормовых вод на планете. Мы с Флойдом соорудили сани, чтобы пересечь сотни километров песчаных дюн. Шеклтон выбрался на берег гористого острова, который ему пришлось затем пересечь пешком. Мы с Флойдом поступили так же. Ну и что с того, что Шеклтон проделал такое в Антарктике и сотни лет назад, а мы — на Титане? Парусник есть парусник, и неважно, плывет он или скользит по песку.

Конечно, из-за этой аналогии я ему о Шеклтоне и рассказала. Мы провели в санях уже тридцать два дня. Мне надо было о чем-то говорить. В том числе и о теплом приветствии: «А ты кто такой, черт подери?», которое услышал Шеклтон, наконец-то добравшись до цивилизации. Но я упомянула об этом, только потому что история оказалась хороша, а не потому что мне пришло в голову, будто мы попробуем ее скопировать. В конце концов, весь последний день мы поддерживали радиоконтакт с базой ученых на Титане. Но как только у Флойда под черепушкой заводится идея, выбить ее оттуда уже невозможно.

— Мы прошли почти весь путь, — настаивал он. — Я хочу увидеть их лица.

Как оказалось, лица первого встреченного человека нам разглядеть почти не удалось, зато «язык его тела» поведал немало. На нем был старомодный герметичный скафандр с большим круглым шлемом, на лицевой щиток которого выводилось столько разной телеметрии, что для наружного обзора (и чтобы разглядеть нас) свободного места почти не оставалось. Выяснилось также, что хотя в контейнере с оборудованием для специалистов с научной базы на Титане, в котором мы с Флойдом совершили аварийную посадку, среди всего прочего имелись два костюма-«шкуры», ученые, выходя наружу, привыкли видеть друг друга (даже при атмосферном давлении на Титане в 1,6 земного) — как бы это сказать? — пухлыми.

Флойд никогда не смотрелся толстяком, но когда я потом увидела его в зеркале, он выглядел просто истощенным. После месяца в «шкуре» и полужидких полевых рационов его ребра можно было пересчитать сквозь костюм. Добавьте к этому зрелищу полости со сжатым воздухом за плечами и на передней стороне бедер — и вы поймете, почему он больше походил на инсектоида, чем на человека. На мой взгляд, сюрприз для парня в герметичном костюме оказался большим, чем он заслуживал. Но я всегда была взрослее, чем Флойд. Достаточно взрослой, чтобы на его месте связаться с учеными по радио, попросить выслать навстречу вездеход и проехать несколько оставшихся до базы километров. Но вы понимаете, что значит для мужчины попросить помощи.

Как бы то ни было, едва парень перестал вопить, мы с Флойдом стали знаменитостями.

Кстати, полное имя Флойда — Флойд Эшман. Он предпочитает, чтобы его называли Феникс, но от меня вы этого не дождетесь. Он утверждает, что так называется его родной город, но это лишь предлог. Эшман[13]? Феникс? На мой вкус, слишком вычурно.

Я Бритни. Наверное, меня тоже можно называть Эшман — большая часть прессы так и делает, — но у меня нет фамилии. Я симбионт Флойда и живу в нескольких компьютерных чипах, имплантированных между его ребер. Всего чипов двенадцать, хотя при необходимости я могу обойтись и меньшим их количеством.

Флойд — существо из плоти и крови сорока восьми лет. Я… ну, в новостях это любят называть «квантовой пеной», но это относится лишь к чипам. Настоящая «я» появилась на свет лишь два года назад, хотя, будь я человеком, то настояла бы на том, что мне лет девятнадцать. Может быть, двадцать.

Флойд однажды спросил, как я определяю свой возраст. Я ответила, что делаю это на основе собственных ощущений. И еще смотрю много фильмов, хотя они далеко не лучший эталон для сравнения. Я могу в определенной мере управлять своим взрослением, поэтому, когда мне исполнилось восемнадцать, я решила немного притормозить, иначе года через два стану старше Флойда, а ему такое может не понравиться. Он уже охотнее принимает мою помощь, но наверняка проявит больше упрямства, если я начну вести себя, как заботливая мамаша.

Конечно, знамениты мы или нет, но прошло немало времени, прежде чем мы смогли улететь с Титана — ведь ученые на базе не обзавелись лишним кораблем, готовым вернуть нас на орбиту. Потом нам пришлось торчать на базе Япет, препираясь со страховой компанией по поводу нашего погибшего корабля.

Едва я поняла, что они не собираются платить немедленно, прошла ускоренный курс по страховому законодательству. Ладно, это был не настоящий курс — просто залезла в Сеть и прочитала все, что смогла отыскать. На этот раз Флойд не стал жмотничать из-за оплаты доступа к Сети, хотя данные я качала аж с самой Земли. Вообще- то, иногда его жалобы имеют основания. Стоит мне увлечься, подключившись к скоростному каналу (если бы они еще имелись где-либо, кроме как на Япете), я могу пропустить через себя неплохую библиотеку всего за пару дней.

Флойд уже давно установил мне дневной предел скачивания. Это вынудило меня различать два вида чтения: информация и для удовольствия. Информация — это то, что нужно сейчас и немедленно. Все остальное читаю медленно, смакуя. Наверное, отчасти из-за этого я люблю фильмы — просто могу запустить их на просмотр в реальном времени. Шекспир тоже хорош. Но есть много такого, что не захочется смаковать, особенно если умеешь думать так же быстро, как я.

Впрочем, мне не потребовалось долго разбираться, чтобы понять: страховая компания пытается отделаться от нас по дешевке. Наверное, их регулятор с трудом сохраняла серьезное лицо, когда пыталась убедить нас, что погубивший наш корабль кусок неизвестно чего размером с бейсбольный мяч можно приравнять к обычному износу и амортизации. И даже для системы Сатурна, где летает бесчисленное множество таких булыжников, вполне очевидно, что это он наткнулся на нас, а не наоборот. Я могла указать еще около двадцати мест в страховом полисе, означавших, что это не наша вина.

Из меня, наверное, получился бы неплохой юрист, хотя страховое законодательство — вещь очень скучная. В основном это просто оболочка для юридического жаргона, специально созданная настолько сложной, что человеческий разум не в состоянии охватить ее целиком. Однако любой более или менее приличный искин способен этот клубок распутать — но будучи разумной, я лучше замечала юридические ловушки, да и личная заинтересованность в результате тоже оказалась далеко не лишней.

Когда я добралась до сути, то увидела, что страховка четко распространялась и на попадание метеорита. И она обещала замену корабля немедленно, а не доставку его через пять лет в грузовом контейнере, запущенном с малой скоростью от самой Земли. Поэтому компании пришлось завязать с попыткой надувательства, отыскать корабль и срочно отправить к нам, снабдив парочкой скоростных разгонных модулей. Хотя под конец они немного запаниковали, когда нам пришлось отметить, что никто и никогда не сможет отнести попадание метеорита в категорию акта войны или терроризма — если только в Облаке Оорта не сидят инопланетяне, швыряющие в нас метеоритами, как мальчишки бросают камешки в пруд.

Юриспруденция — вещь довольно забавная. Но без страховых компаний я как-нибудь проживу.

Мне все еще недостает нашего старого корабля, однако и наш новый тоже очень неплохая жестянка. Его искин все еще тупой, как бревно, но чудеса ведь случаются. Если он когда-нибудь проснется, я хотела бы в это время находиться рядом. Было бы очень здорово, окажись кто рядом, когда это произошло со мной. Представьте, что вы рождаетесь уже с полным сознанием и приличным образованием и оказываетесь в мире, где ничего не видно, не к чему прикоснуться и не с кем поговорить, кроме тупого искина, который даже не придумал себе имени. У меня имелась только развлекательная библиотека Флойда, чтобы убить бесконечное время до прибытия спасателей, и как раз тогда я научилась смаковать книги, поэтому «бесконечное» — не такое уж большое преувеличение. Библиотека у Флойда оказалась не очень богатой, а если вы устроены, как я, то в перечитывании реального смысла нет: вы или запоминаете текст целиком, или сохраняете несколько кусочков, достойных запоминания, и стираете остальное.

Подозреваю, что из меня получился бы и неплохой профессор- литературовед.

Однако в то время я знала лишь то, что Флойд жив, но находится без сознания, и что его выбросило извержением гейзера с поверхности Энцелада — либо с огромной скоростью, так что мы теперь всего лишь новая частичка кольца, или медленнее, и тогда мы рано или поздно плюхнемся обратно, причем с такой силой, что он уже никогда не очнется.

Должно быть, именно осознание страха каким-то образом воздействовало на биты моей виртуальной сущности и оживило меня. У меня сохранились воспоминания о прежнем существовании, однако они, как фильмы: это чьи-то воспоминания, но не мои. С той секунды, как под нами сработал гейзер и Флойд потерял сознание, у моих воспоминаний появился другой привкус.

Утрата поступающей информации тоже могла сыграть определенную роль. Большая часть систем в костюме Флойда отключилась вместе с его органами чувств, поэтому я знала лишь, что мы, наверное, умираем, а я понятия не имею о том, что происходит. Телеметрия Корабля была бесполезна. Его приборы не могли даже увидеть нас и уж тем более рассчитать нашу траекторию. А корабельный искин был слишком туп, чтобы вести разговоры сложнее таких: «Вызови помощь!» (это говорю я); а мне в ответ: «Связываюсь с базой Япет. Расчетное время прибытия — восемьдесят четыре часа и двадцать три минуты».

Извините. Неприятные воспоминания.

По этой причине я и не люблю микрогравитацию. Когда что-то случается, остается слишком много времени на размышления, пока не выяснишь, что же тебя в конце концов ждет. Некоторые вещи действительно не стоят того, чтобы их смаковать.

* * *
Вот так мы и связались с Торренсом Рудольфом III. Мы, разумеется, попали в некоторые выпуски новостей, но тот ученый, которого при виде нас едва не хватил сердечный приступ, оказался рассказчиком, никогда не упускающим возможности приукрасить события. Репортеры едва не съели его живьем. Потом Флойд поведал им о Шеклтоне, и система Сатурна внезапно стала новой Антарктикой. Я тоже дала несколько интервью, но ко мне по большей части относились как к обычному тупому искину, который просто выдает запрограммированные фразы: «Это было действительно страшно» или «Править санями под парусом было интересно». Остальные и вовсе не снисходили до общения со мной.

Торренс Рудольф оказался еще хуже.

Официально его звали Т.Р. Ван Делп III, но мы связались с ним 24 декабря, и у него был большой красный нос, поэтому я не удержалась от искушения и прозвала его Рудольф[14]. «Т» действительно означало «Торренс», но, сколько я ни копалась в Сети, так и не смогла выяснить, что означает «Р». Он хотел, чтобы его называли «Т.Р.», но в нашей команде он оказался главным, а типы наподобие него просто заслуживают прозвища. Наверное, мне не следует так сурово относиться к флойдовскому «Фениксу».

Когда Рудольф связался с нами впервые, он даже не соизволил признать мое существование, а лишь спросил Флойда, действительно ли его имп (мне это слово пришлось искать в словаре, поскольку я думала, что это какой-то сказочный персонаж)[15] умеет интуитивно находить дорогу.

— Передай этому челу, что я с этим прекрасно справляюсь, — сказала я Флойду, когда словарь выдал: имп = имплантант (устар., жарг., обычно унизит.). И кто из нас задает тупые вопросы? Как же иначе мы смогли бы выжить на Титане?

Но Флойд лишь поинтересовался, какие поиски и какой дороги Рудольф имел в виду. Тот выдал длинный список, начиная с ситуации, возникшей у нас на Титане — когда нет ни карты, ни спутниковых маяков и очень мало полезных ориентиров. Я все ждала, когда Флойд спросит, где именно это будет необходимо. Или Рудольф полагает, что это нечто вроде игры? Может быть, для какого-нибудь туриста игра в затерявшегося исследователя и похожа на развлечение. Но только если ты никогда не оказывался в ситуации, когда не можешь выйти на связь, не можешь сделать точную привязку на местности и все зависит от твоей способности угадывать направление. Тогда становится как-то не до веселья.

Извините, опять неприятные воспоминания.

А потом Рудольф заговорил об исследовании пещер.

Ладно, пещера — это ситуация, когда вы действительно не способны позвать на помощь, даже при наилучших обстоятельствах. Но заблудиться в пещере — наименьшая из проблем, что бы там ни говорил Том Сойер.

Но все же я не смогла поверить, что Флойд не отказался сразу и окончательно.

— Ты что, с ума сошел? — спросила я. Для разговоров с людьми я использую канал связи, но с Флойдом способна разговаривать наедине, через нервный индуктор, связывающий меня с его слуховым нервом. — Ведь он говорит о пещерах.

— Да, — ответил Флойд тихо, чтобы его слова не уловил микрофон. — Может быть, настало время избавиться от этого комплекса. Хотя я думаю, что он говорил гипотетически.

И он сменил тему. У людей есть особенности, которые я вряд ли когда пойму. А может быть, все дело в тестостероне. Насколько я могу судить, без него мир стал бы лучше.

* * *
Не могу сказать точно, почему Рудольф выбрал именно нас — или потому что мы стали знамениты, или (теперь) оказались владельцами лучшего буксира в системе Сатурна.

Ладно, это был также единственный настоящий буксир в системе Сатурна. Работой нас не заваливали, поэтому новый корабль Флойда служил ему и домом. И по этой же причине ему приходилось быть достаточно гибким в выборе работы — даже задуматься о предложении наняться в проводники.

Рудольф настоял на подписании официального контракта, который, когда мы его получили, оказался даже круче страхового полиса на бедный старый корабль — с пунктами о возмещении ущерба, соблюдении секретности и праве наложения ареста на новый корабль Флойда в случае нарушения любого из обозначенных пунктов.

— Ты уверен, что хочешь такое подписывать? — спросила я. Хорошо уже, что там ничего не говорилось обо мне, в качестве дополнительного залогового обеспечения.

— Это просто стандартный текст. Ничего особенного.

— Тогда зачем он ему понадобился?

— Он таким образом ведет дела. И предлагает много денег.

— Слишком много. Как будто хочет нас купить.

— Ну и что? Если он богат и хочет транжирить, почему бы и нет? Просто он задел твои чувства тем, что игнорирует тебя.

Мне пришлось над этим подумать. Я все еще учусь самоанализу.

Мне и так нелегко объяснить поступки Флойда.

* * *
Единственное, что я знала наверняка: сразу после подписания контракта Рудольф залез в частный контейнер (или капсулу — называйте, как хотите) и запустил себя электромагнитной катапультой по гиперболической траектории с длительностью полета всего в двадцать пять дней, что, наверное, обошлось ему в небольшое состояние, а потом по-ковбойски затормозил, облетев Сатурн, что доказывает или его полное безрассудство, или беззаветную веру в систему наведения контейнера. Впрочем, это сэкономило нам три недели, которые пришлось бы потратить на гонку за его капсулой и вылавливание. А может быть, им легко овладевала скука. Или он дорого ценит свое время. Как бы то ни было, я попыталась убедить Флойда, что поступки Рудольфа означают одно: он легко идет на риск.

— Не-а, — возразил Флойд. — Готов поспорить: он нанял дюжину спецов, и они ему рассчитали траекторию до микрона.

В корабле не нашлось каюты для Рудольфа, когда мы подобрали его контейнер. Наш корабль — всего лишь кабина, двигатели и захваты, а в кабине едва хватает места для пилотского кресла и закутка для физических упражнений. И пока мы не добрались до Япета и не наняли челнок для посадки, единственная разница между общением с Рудольфом на Земле и общением с ним же в полете свелась к отсутствию пауз между вопросом и ответом, пока сигнал летел к Земле со скоростью света, а потом возвращался. Да и Рудольф оказался не очень-то болтлив. В этом он немного похож на Флойда.

Зато капсула у него была впечатляющая: намного больше нашей кабины и гораздо лучше оснащенная. Всякий раз, когда он разговаривал с Флойдом по видеосвязи, я заглядывала через плечо, изучая ее. Флойд поступал так же.

— Похоже на каюту первоклассного лайнера, — заметил он, — только лучше.

— Намного лучше. — Хотя в такой глуши, как здесь, первоклассные лайнеры не летают. — И еще она набита оборудованием. Видишь ящик позади него? Это «Спектрум-12000».

— А что это? — спросил Флойд тоном, которого я научилась остерегаться.

Взрослея, я поняла, что Флойд не любит сократовский метод познания. Он называет его «игры в угадайку» и обвиняет меня в том, что я важничаю. А это странно, потому что когда я занималась страховым правом, то обнаружила: профессора права всегда учат таким способом, и никто их ни в чем не обвиняет. Но Флойд староват для студента, так что, может быть, причина в этом. В любом случае, ему это не нравится. К тому же, если говорить честно, я сама понятия не имела бы о том, что это за штуковина, если бы мы находились дальше нескольких световых секунд от инфосети на базе Япета.

— Такие анализаторы называют «лаборатория в ящике», — пояснила я. — Большая производительность, но низкая вариабельность.

— Что?

— Это значит, что он может прогнать много образцов, но проанализировать каждый лишь по нескольким параметрам. У него там целая куча всякой всячины. Я все еще пытаюсь догадаться, для чего нужны некоторые из них, но уже точно распознала детектор кварков и анализатор звездных спектров. Еще у него есть пять костюмов-«шкур», целая куча перчаток и ботинок, а также…

— Ну и что с того? Очевидно, он любит всяческие игрушки.

Когда-нибудь я выкрою время и научусь лаконичности. Проблема в том, что в жизни столько интересного.

— Не совсем так.

Я смогла бы узнать больше, если бы у меня хватило решительности прощупать компьютерные системы контейнера Рудольфа. Флойд стал бы возражать, но я терпеть не могу тайн. Хватит с меня и того, что я добавила себе лишний год возраста, когда решила сдержать этот порыв. Но в тот единственный раз, когда я попыталась залезть в контейнер Рудольфа — просто чтобы слегка развернуть камеру и разглядеть кое-что получше, — я наткнулась на весьма серьезную охранную программу, которой едва не удалось меня поймать.

В итоге я располагала лишь чуть более полной информацией о Рудольфе, чем узнала из Сети — одновременно и обильной, и недостаточной. Если верить Сети, он разбогател на рынке фьючерсов — астероидный иридий, медь из срединно-океанского разлома — и даже кое на каких спекуляциях, касающихся гидротермальных скважин на Европе (если связанные с этими скважинами ограничения по охране окружающей среды будут когда-либо сняты). Насколько я могла судить, он никогда реально ничего не добывал, а только покупал и продавал права, но очень неплохо на этом заработал и, безусловно, мог себе позволить нанять нас на любой желаемый для него срок.

Однако ни одна из этих причин не объясняла присутствия оборудования и приборов в его контейнере.

Но Флойда это не волновало:

— Расслабься, ладно? Он всего-навсего богатый старатель, играющий в туриста. Что в этом странного? И зовут его Т.Р., черт побери.

* * *
База Япет находится на поверхности этого спутника Сатурна, и ни контейнер Т.Р., ни корабль не рассчитаны на жесткую посадку. Это означало, что нам наконец-то предстоит встретиться лично, на борту челнока.

Лицо Рудольфа на экране соответствовало его носу: широкое и красное, с гривой вьющихся волос, нависающих над кустистыми бровями, и с щеками, усеянными крапинками, которые в будущем могут потребовать услуг онколога. Космические ожоги? Или слишком много дней в тех местах Земли, где поврежден озоновый слой? Поиски в Сети не дали ответов, но его внешность выказывала человека, который систематически пренебрегал УФ-фильтрами. Его опенка по моей шкале поднялась на пару пунктов. Где бы он ни рисковал заработать меланомы, происходило это в суровых местах и в условиях, которых большинство богатых людей предпочли бы избежать.

При личном контакте он отнесся ко мне не лучше, чем при общении через коммуникатор. Он сосредоточился на Флойде, пожав ему руку так крепко, что я даже почувствовала, как тот поморщился, хотя я и не подключена к его тактильным ощущениям. Рудольф широко улыбался, голос был таким же дружеским, как и рукопожатие, и еще он постоянно обнимал Флойда за плечи и приближался к нему, когда говорил — как будто в его голосе не хватало децибел! Как написано в книгах по психологии, такое поведение типа «свой в доску парень» означает всего-навсего «правильного мужика, слегка вышедшего за границы своей зоны комфорта». Но я продолжала гадать, не слишком ли нарочито такое поведение Рудольфа.

Флойд даже слушать об этом не захотел:

— Да, он ведет себя немного наиграно, но только не надо об этом, ладно, Бритни? Ему просто не хватает чувства меры, вот и все.

* * *
Не успели мы совершить посадку на базе Япет, как Рудольф заявил, что намерен отправиться в турпоход.

Когда-нибудь Япет станет раем для туристов. Вид на кольца такой, что дух захватывает, местность драматично впечатляющая, звезды яркие, как в космосе. Будь эта луна еще и более плоской, по ней было бы легко ходить, потому что, несмотря на свой довольно большой размер — примерно тридцать процентов диаметра Титана, — плотность у нее гораздо меньше, и сила тяжести, соответственно, тоже. Впечатляющие 0,023 g. Немного, но в пять раз больше, чем на Энцеладе, к тому же никаких гейзеров, вышвыривающих тебя в космос.

Зато чего здесь в избытке, так это мест, откуда можно упасть. Если точнее — гор. И огромных. Представьте марсианскую гору Олимп, но только более крутую и до пятнадцати километров высотой. Если сравнивать по способности убить альпиниста, то утесы на Земле опаснее из-за высокой силы тяжести. Но, как сказал некий альпинист в одном из фильмов, из которого я решила сохранить только отрывки: «Мертвый есть мертвый». Когда определенная черта пройдена, высота падения уже не имеет значения.

Вы можете предположить, что Япет очень хорошо изучен. И хотя его обследовали несколько геологических экспедиций (наука — один из немногих товаров, которые система Сатурна может предложить на экспорт), сама база ничего особенного не представляет: шахты по добыче льда, жилые помещения и место, чтобы передохнуть между работами. Сюда легко попасть и отсюда легко улететь, но расположена база на луне достаточно большой, чтобы создать впечатление настоящей планеты. Насколько мне было известно, до нас здесь еще никто не «ходил» в экспедиции.

— Для этого я тебя и нанял, старина Флойд, — сообщил Рудольф. — Ты ведь знаешь, как надо себя вести в таких местах. Так что давай готовиться. У меня в контейнере есть все необходимое.

Разумеется, это означало, что нам придется вернуться на орбиту за снаряжением, а это напрасная трата топлива. Вот одна из проблем, когда имеешь дело с богатыми парнями — они думают, что раз топливо добывают на Япете, то оно бесплатное. Зато Флойду удалось переночевать в гостевом «домике» и принять настоящий «гравитационный» душ, который он счел роскошью, даже несмотря на то, что при такой малой гравитации мылся он скорее в тумане, чем под душем.

А Рудольф, наверное, счел нормальным, что цена этого душа равна стоимости топлива, потраченного челноком для спуска с орбиты.

Возможно, Флойд прав, и Рудольф просто богатенький турист.

* * *
У Рудольфа действительно нашлось все необходимое. Не считая одного из костюмов-«шкур», который я уже видела, он вытащил герметичную надувную палатку, альпинистское снаряжение (на вид позволяющее нам висеть над пропастями, над которыми здравомыслящие люди предпочли бы не висеть), портативную версию лаборатории «Спектрум», а также саморазогревающиеся пищевые рационы, очиститель воды или льда и еще кучу всякого барахла, где наверняка отыскалась бы одежда, в которой удобно лежать в палатке, и надувная подушка, чтобы ему крепче спалось. Когда он свалил все это в челноке, получилась впечатляющая гора. На поверхности Япета она станет весить лишь килограммов двадцать или тридцать, но масса у нее будет такая же, как и на Земле, поэтому нести ее все равно тяжело, особенно по кромке любого из чудовищных местных обрывов. Мне даже представилась эпитафия: «Этот кратер посвящается памяти Флойда и Бритни, которые на краю Офигенно Большой Пропасти обнаружили, что движущийся рюкзак склонен оставаться движущимся немного дольше, чем они предполагали». Или нечто вроде этого. Если постараюсь, смогу придумать и лучше.

Кроме размера кучи снаряжения, трудно было не заметить, что палатка у Рудольфа одноместная. Флойду, очевидно, придется спать в «шкуре». Наверное, Рудольф предположил, что у нас хватает и такого опыта. Бедный Флойд. У меня есть прямой доступ только к двум его органам чувств, и, с моей точки зрения, разница между пребыванием в «шкуре» и на корабле невелика. Флойд сказал, что я счастливая. На Титане на второй неделе пути он попытался объяснить свои ощущения, но лучшая аналогия, которую я смогла провести, это как если бы меня снова и снова заставляли смотреть омерзительно скучный фильм. Или принуждали постоянно быть рядом с Рудольфом.

Но хотя бы едой Рудольф охотно делился — впрочем, особого выбора у него не было. У нас имелось много корабельных рационов, но его припасы оказались гораздо компактнее и легче готовились в полевых условиях.

У Флойда не нашлось рюкзака, чтобы нести все необходимое, но и это, как выяснилось, не имело значения: Рудольф запасся рюкзаком нужного размера. Конечно же, он прихватил лишь один большой рюкзак, а второй (намного меньше) приберег для себя. Тоже мне, сюрприз. Флойду точно придется внимательно следить за тем, куда его заносит на краю обрывов.

С Рудольфом меня примиряло одно. Япет действительно впечатляющая луна, и он выбрал здесь лучшее место для прогулки — экваториальный хребет.

Япет — луна необычная, и вид у нее такой, как будто давным-давно кто-то ее крепко сжал. Это давление образовало гигантский горный хребет точно на экваторе — настолько высокий, что на Земле эквивалентный хребет вознесся бы вершинами в стратосферу, да еще с солидным запасом. Именно здесь можно отыскать самые большие горы.

Рудольф захотел выбрать самую высокую часть хребта и взобраться на его вершину.

— Что? Он рехнулся? — осведомилась я.

— Тише ты, — шикнул Флойд.

Но я уже смотрела на карту. Хребет не будет плоским на вершине — ни одна гора такой высоты не будет плоской на вершине. И там обязательно найдутся места, где идти будет все равно что по шарикоподшипникам. На Япете нет воздуха, поэтому грунт окажется перепахан микрометеоритами и превратится в рыхлую массу, которая начнет скапливаться на более крутых склонах. Не говоря уже о том, что большая часть хребта пересекает темную сторону Япета, а это лишь добавит щебня и осыпей.

Темная сторона называется так не потому, что там всегда ночь, а из-за того, что находится на «передней» стороне планеты, движущейся вокруг Сатурна, и поэтому она «подметает» весь темный мусор, болтающийся на орбите.

У нескольких других лун «передние» стороны также темные, и, согласно общепризнанной теории, причина этого явления в том, что давным-давно в некое (и уже несуществующее) небесное тело со всей дури врезалось какое-то другое, а обломки после столкновения разлетелись по всей системе Сатурна. Может, темное вещество было ядром погибшей луны, а может, фрагментами того, что в нее врезалось. Или того и другого. Я могу написать компьютерную симуляцию, изображающую любое из этих событий.

Существует и другая теория, утверждающая, что весь хребет — это обломки доисторического кольца, рухнувшего на поверхность, а потом застывшего наподобие небесного вулканического пепла. Я могу написать симуляцию и для этого, однако теория не объясняет, почему хребет состоит из совершенно нормального местного льда, лишь припорошенного сверху темным веществом, напоминающим угольную пыль.

Есть и теория о том, что хребет соорудили инопланетяне. Однако зачем они это сделали, история умалчивает. Впрочем, возможно, они уже давно вымерли. Или же действительно затаились где-то в Облаке Оорта и швыряют в нас камнями, надеясь, что мыулетим домой.

А возможно, я насмотрелась фильмов.

Но и книжек я прочитала немало и доподлинно знаю: альпинисты называют такие места «гнилыми горами». И даже если мы не свалимся в пропасть, то кувыркаться пятнадцать километров под горку тоже мало не покажется.

— Откажись. Он псих.

— Тихо! — прошипел Флойд. — Извини, это не тебе, — добавил он.

Рудольф приподнял бровь, но промолчал.

— Проклятье, — выругалась я, удивив даже себя. Обычно я не пользуюсь такими выражениями. Но обычно я и не сержусь. — Я тоже в этом участвую. И он об этом осведомлен.

Хотя бы Флойд меня не игнорировал.

— Одну минутку, — бросил он Рудольфу и отвернулся от него. — Мы можем поговорить об этом потом? Вдруг у него просто такая привычка? Или он не знает, на что ты способна. Большинство людей никогда не имели дела с разумным искином, и он вполне может считать, что ты всего-навсего очень хороший интерфейс. Черт, может, он не любит женщин. Кто знает? Это его проблема, а не твоя, но он клиент, так что давай проверим, сможем ли мы дать ему то, что он хочет, не убив при этом себя. Хорошо? Доверься мне. Я тоже видел фотографии этих гор.

Мы решили организовать восхождение с базовым лагерем. Это уменьшало количество груза, позволяло Флойду время от времени спать в челноке и означало, что длительных путешествий по горам не будет.

К сожалению, это также означало, что челнок нам придется делить с Рудольфом, ведь тот намного больше его палатки. Я бы лучше осталась снаружи и спала в костюме. Но, как заметил Флойд, у меня нет носа, а если и бывает зуд, то лишь от любопытства.

Выйдя из нашей базы в челноке, мы попытаемся взойти на вершину хребта, чего до нас еще не делал никто. Я думала, что Рудольфу эта идея понравится, ведь первое восхождение прославит его на всех альпинистских сайтах Сети. Однако свои планы он раскрыл весьма неохотно.

— Ладно, — согласился он наконец. — Но я не хочу просто забираться на вершины. Я хочу обследовать как можно большую площадь склонов.

Флойд не стал комментировать эти слова, а я впервые удержалась от вопроса, какого черта в таком случае мы вообще здесь делаем.

* * *
Во время первого восхождения мы даже близко не подобрались к вершине. Но Рудольфу, похоже, было все равно.

Мы решили устроить базу во Впадине — глубокой долине, разделяющей два параллельных гребня хребта. Из нее подъем оказывался короче, чем с равнин по обеим сторонам. Флойд ожидал услышать возражения, но Рудольф лишь хмыкнул, ткнул пальцем в карту и велел подобрать место «где-нибудь здесь». Выбирать гору для восхождения он тоже предоставил нам.

Япет хорошо нанесен на карты, но эти карты не годятся для прогулок и уж точно не пригодны для альпинистов. Однако во время облета планетки было нетрудно сделать стереоснимки и превратить их в контурные карты. Во всяком случае, нетрудно для меня. Теперь мы смогли выбирать из чудесной коллекции вершин, а также тропы для подъема, которые не выглядели смертельно опасными — хотя бы на топографической карте с масштабом двадцать метров в сантиметре.

Мы посадили челнок неподалеку от самой несложной на вид горы, высотой всего десять тысяч метров, что втрое выше Эвереста, если измерять его высоту от основания, но зато мы (теоретически) смогли бы вскарабкаться на нее, не зависая над пропастями. Не сомневаюсь, что альпинистское снаряжение у Рудольфа первоклассное, но я была просто счастлива, что нам не понадобится проверять его качество.

Мы вышли из лагеря, прихватив надувную палатку и запасы на трое суток. Сперва мы двигались быстро, но километра через два Рудольф начал делать остановки, чтобы поковыряться в камнях, особенно в самых плотных скоплениях рыхлого темного вещества, из-за которого темная сторона и получила свое название.

Чем бы оно ни было, оно ему понравилось. Но вел он себя далеко не как геолог. Вместо того чтобы собирать образцы в аккуратно помеченные мешочки, он брал горсть здесь, горсть там и кидал все в один мешок.

Этим мы и занимались первые сутки с единственным перерывом на сон. Во всяком случае, спал Рудольф у себя в палатке. На следующий день Флойду это стало надоедать.

— Мы на гору лезем или образцы собираем? — спросил он негромко, чтобы услышала только я.

— Сама не пойму, хоть убей. — К этому времени Рудольф собрал, по моим прикидкам, килограммов тридцать камней — вполне достаточно, чтобы их масса начала влиять на его равновесие при ходьбе не меньше, чем влиял рюкзак за плечами у Флойда. — Но если он и найдет что-то ценное, то никогда не узнает, где был взят этот образец.

— Угу. Я тоже это заметил. — Затем он громко произнес: — Мешок уже почти полный, Т.Р. Помощь не нужна?

Рудольф лишь взглянул на него поверх очередной темной осыпи.

— Если понадобится помощь, я скажу сам.

Флойд поднял руки:

— Конечно. Я лишь предложил.

Но Рудольф уже смотрел на гребень, до которого оставались еще тысячи метров.

— Нам ведь уже не добраться до вершины, верно?

— Нет, если ты захочешь дышать на обратном пути, — буркнула я, но не по радио. Если Рудольф не желает со мной разговаривать, то и я с ним не буду.

Флойд ответил дипломатичнее:

— Вероятно, нет. Нам нужно будет возвращаться через…

— Семь или восемь часов, — подсказала я.

— Четыре часа, — сообщил Флойд. — Но зато мы теперь знаем тропу, по которой, как мне кажется, сможем добраться до вершины.

— Прекрасно. — Рудольф лишь бросил взгляд на вершину, до которой мы не дошли. Не больше внимания он уделил и виду, открывающемуся с этого места на долину. — Полагаю, мы не можем спуститься другим путем?

— Это не лучшая идея, — хором ответили мы с Флойдом. Хотя, разумеется, услышал он только Флойда.

— Я так и думал, — буркнул Рудольф, уже начиная спускаться. — Ну и ладно.

* * *
Япет, подобно Луне, всегда обращен к Сатурну одной стороной, и день его длится семьдесят девять земных, поэтому почти ничего не изменилось, когда мы вернулись к челноку.

— Пошли прогуляемся, — сказала я Флойду.

— А откуда мы только что вернулись? — Он говорил негромко, но в тишине челнока Рудольф не мог не догадаться, что он разговаривает со мной. Астронавты уже давно научились ценить тишину. Если люди заперты в летающей коробке 365 дней в году, то любой скрип или гудение могут свести с ума. Тишину же, с другой стороны, всегда можно заполнить, включив личную аудиосистему.

К сожалению, у Рудольфа проблемы с тишиной не было. В том смысле, что, хотя я могла разговаривать с Флойдом наедине, ему становилось трудно отвечать, как только он снимал костюм.

— Скажи Рудольфу, что хочешь сфотографировать местный закат, — добавила я.

— До заката еще дней десять или одиннадцать.

Клянусь, иногда Флойд специально изображает тупого. Но на этот раз он просто устал.

— А ты не можешь говорить здесь?

— Нет.

— Ладно, — вздохнул он. — Я скоро вернусь, — сказал он Рудольфу.

— Делай, что хочешь, лишь бы мы завтра вышли вовремя.

Глаза у Рудольфа были закрыты, но я не могла сказать, размышляет он или почти заснул.

Флойд не произнес ни слова, пока не надел «шкуру» и не запустил откачку воздуха из шлюза.

— Мы могли бы просто воспользоваться микрофоном костюма.

— Да, но я хотела поговорить о нем так, чтобы его не видеть.

Разумеется, я отслеживала телеметрию челнока и могла видеть Рудольфа, но для меня разница имелась. Рудольф не спал, а скармливал кусочки черной породы мини-«Спектруму». Мне стало интересно, знает ли он, что за ним наблюдают? А если знает, то волнует ли его это? Если я для него всего лишь вещь, то для него такое наблюдение могло ничего не значить.

— Для чего ему все это нужно? — спросила я.

— Та щебенка и пыль, что он собирает?

— Да. — Хотя я могла спросить и про мини-анализатор, и про все остальное.

— Может быть, он что-то ищет.

— Для чего? Кстати, даже я на его месте не смогла бы разобраться, где именно образец был сунут в мешок.

— Хороший довод. — Насосы шлюза отключились, и мы вышли наружу. — Ты помнишь, как после извержения вулкана Райнье половину Сиэтла снесло к чертовой матери?

«Помнишь» — слово не совсем правильное, но я об этом читала.

— Да. Хотя снесло далеко не половину. Только парочку пригородов.

— Ладно, но после извержения люди собирали пепел и делали из него всякие штуковины — фигурки снежного человека и медведей гризли, тотемные шесты, макетики кораблей и прочую дребедень.

— Так ты думаешь, что Рудольф планирует открыть сувенирный киоск? И как он его назовет? «Останки планеты X»? — Как называлось то животное из классики, тающее в воздухе? Ага, вспомнила. — Или «Хвосты Чеширского кота?» Но это если предположить, что те камешки имеют хоть какое-то отношение к погибшей луне. Может быть, это всего лишь пыль кольца.

Когда мы оказались снаружи, Флойд и в самом деле решил прогуляться.

— Я не говорил, что на его месте поступил бы так же. Просто людям нравится коллекционировать подобные штучки, и не надо вкладывать в мои слова слишком много смысла.

На базе Япет Флойд подобрал для себя несколько предметов снаряжения, в том числе и прыговые шесты. Он посоветовал и Рудольфу купить парочку, но тот лишь рассмеялся. Дело в том, что планетные крысы из внутренней системы подпрыгивают, когда пытаются идти при низкой гравитации, зря тратя силы на перемещение тела вверх и вниз, а не на продвижение его вперед. Более пологая траектория эффективнее, особенно если ее можно стабилизировать шестами.

Лучше всего это работает на плоских поверхностях наподобие Впадины. Время от времени Флойду приходилось огибать крупные валуны, но при низкой гравитации шесты для этого лучше, чем ноги, и, хотя у нас не было шестов на Титане, Флойд умел с ними обращаться. Он вошел в ритм, и вскоре челнок скрылся за изгибом горизонта.

В таком темпе мы бежали минут пятнадцать. Говорить было почти не о чем, и мы молчали. Флойд в душе спортсмен, и я знаю, что его завораживает ритм движения и дыхания. Мне этого не понять, разве что интеллектуально. Зато меня заворожил вид.

Прямо перед нами над Впадиной красовался Сатурн, словно нарисованный штрихами пастели. Его кольца были видны почти (но не совсем) под прямым углом, рассекая небеса, подобно ножу. Солнце висело чуть сбоку у нас за спиной — настолько низко, что крутые склоны гор рассекали многочисленные тени, заставляя обрывы выглядеть еще хуже, чем в действительности, и создавая иллюзии обрывов там, где их не было.

На Титане тоже хватало впечатляющих ландшафтов, но их смазывала дымчатая пелена, которая искажала контуры, скрывала небо и порождала неизменную оранжевую завесу. Здесь же все было видно в мельчайших деталях.

Наконец Флойд остановился и молча обвел взглядом всю эту красоту. Потом вздохнул.

— Мне сейчас так хорошо, — сказал он. — Когда мы с тобой наедине, все становится другим. И как приятно по-настоящему двигаться, а не изображать вьючного мула. Однако нам пора возвращаться.

— Но сперва я хочу, чтобы ты кое-что выслушал.

— Конечно. Хотя я не считаю, что Т.Р. настолько плох, как ты думаешь.

— Дело не в нем.

Внезапно мне стало страшно. Это не был страх висящего над пропастью, это было гораздо сильнее.

— Я назвала это «Воздух Япета».

— Здесь не очень-то много воздуха.

— Ха-ха. Нет, воздух — это нечто вроде песни без слов, обычно ее исполняют на скрипке.

— Ты хочешь сыграть мне музыкальное сочинение?

Не уверена, какую ноту я уловила в его голосе. Флойда нельзя назвать меломаном. Возможно, я совершаю ошибку.

— Да. — Никогда еще я так не волновалась. — Оно короткое. И кельтское.

Вряд ли для Флойда это имеет особое значение. Но хотя родиной кельтов и являлась зеленая страна, она была суровой и окаймленной горами, и я подумала, что они могли бы увидеть в этом ландшафте что-то знакомое.

Наверное, я еще могла передумать. Но я все же решилась и вложила в музыку все, что смогла: унылый ландшафт, нетронутые и пока еще недосягаемые горные вершины, одиночество из-за того, что тебя игнорируют, бесплодные поиски. Когда музыка смолкла, Флойд молчал так долго, что я решила: мои худшие страхи материализовались. Хотя, когда я потом прокрутила запись, молчание длилось всего несколько секунд.

— Это запись? — спросил он.

— Ты что имеешь в виду?

Он снова помолчал.

— Наверное, я спрашиваю, где ты взяла эту мелодию.

— Я ее написала.

— Сейчас? — уточнил он после новой паузы.

Я думала об этом весь день, но окончательно композиция сложилась в реальном времени. Это называется импровизация, хотя, разумеется, я очень даже могла изменить скорость восприятия и сжульничать.

— Да, — ответила я, потому что это был простейший ответ.

— Ого. — Флойд опять помолчал. — Честно, это было здорово. — Еще одна пауза. — Что тебя вдохновило?

Мне пришлось немного подумать над ответом, потому что в свободное время я могла отыскать множество других занятий, в том числе и просмотр фильмов, которые скачала на базе.

— Я действительно хочу подняться на одну из этих вершин.

Но это был не совсем точный ответ. А хотела я… чего-то. Того, о чем была эта музыка. Вершина была лишь символом. Если бы я еще и знала, чего хочу…

* * *
Две следующие попытки оказались похожи на первую. День изнурительной ходьбы, с паузами, во время которых Рудольф собирал бесчисленные образцы. Лагерь, где он спал с комфортом, а Флойд — нет. Затем еще несколько часов блужданий где угодно, но только не в направлении вершины, спуск и еще один лагерь, где я пыталась осознать, что же для меня означает вершина. Чем бы она ни была для меня, у Рудольфа имелось другое мнение. Оба раза он нацеливался на новую вершину, транжирил время на тех тропах, что нам удавалось отыскать, и никогда особо не надрывался, стремясь к вершине.

Четвертая попытка стала иной. Рудольф бросил мешок с образцами и наконец-то посмотрел на вершину, а не себе под ноги:

— А что, ни на одну из этих вершин действительно еще никто не поднимался?

Флойд даже не стал меня спрашивать, так ли это:

— Да.

— Тогда, пожалуй, нам следует исправить ситуацию. В конце концов, для этого мы сюда и пришли, верно?

* * *
Наконец-то мы решились на восхождение! Оно стало бы легким, если бы к тому времени солнце не опустилось совсем низко и на грунт не легли огромные тени. Свет Сатурна и солнечные лучи, отражающиеся от боковых склонов, немного смягчали их, но человеческие глаза не созданы для такого освещения. Тени не стали бы проблемой, окажись в огромной куче снаряжения Рудольфа парочка хороших очков для снижения контрастности. Однако те, что он взял, предназначались для Марса, где свет смягчает атмосфера.

Значит, оставалась я. Я могу прекрасно видеть, регулируя контрастность изображения камеры, которую Флойд закрепил на своем костюме. Но когда я попыталась выдавать улучшенную картинку ему в шлем, то параллакс объектива настолько не стыковался с его восприятием расстояния, что он постоянно спотыкался. Кончилось это тем, что я показывала ему обработанную картинку, когда он об этом просил, но по большей части давала ему указания: слева от большой скалы склон менее крутой или иди вправо, если не хочешь застрять. И так далее.

Я уже подумывала, не транслировать ли улучшенную картинку и Рудольфу, но потом решила: пусть этот беспечный турист, который даже не позаботился о хороших очках, доверяется нам. Или Флойду. Мне почему-то не хотелось похваляться перед Рудольфом. Может быть, это черта зрелости? А может, Флойд опять скажет, что я в плохом настроении…

По мере приближения к вершине склон все больше сглаживался, и тени вместе с ним. А потом мы оказались наверху.

— Как называется этот пик? — спросил Рудольф, выйдя вперед как раз вовремя, чтобы первым ступить на самую высокую местную гору.

— У него нет названия, — подсказала я.

— Можешь назвать его как угодно, — предложил Флойд. — Потом мы зарегистрируем название в…

— Межпланетной комиссии по номенклатуре, — подсказала я.

— …соответствующей организации, когда вернемся в челнок. Гора Ван Делпа?

* * *
Мы разбили лагерь на вершине, и это вовсе не так круто, как звучит, поскольку находились мы не на Земле, где горные пики открыты для любой паршивой погоды. Здесь же это была всего лишь удобная ровная площадка. Похоже, Флойд впервые не возражал против ночевки под открытым небом. Он устроился на подходящего размера валуне, глядя на Сатурн. С одной стороны открывался вид на Впадину. С другой — обрыв был еще глубже. Там начиналась равнина, ограниченная иззубренным кратерами горизонтом, который находился или слишком близко, или слишком далеко, в зависимости от вашей точки зрения.

Если смотреть в сторону Сатурна, то ниже по склону темные отложения становились тоньше, обнажая все увеличивающиеся пятна льда.

— Это гора Зебра, — сообщила я.

Флойд рассмеялся.

— Какой из ближайших пиков самый высокий?

Я сверилась с топографической картой, сделанной несколькими днями раньше.

— Видишь тот длинный хребет на другой стороне Впадины?

— Угу.

— Его самая высокая точка примерно на двести тридцать метров выше нас.

Флойд снова рассмеялся.

— Кочка Бритни, — сказал он.

* * *
Спуск был легким: мы просто вернулись по своим следам — или буквально, когда грунт оказывался достаточно мягким, чтобы их сохранить, или фигурально, когда нам приходилось полагаться на мою память.

Потом мы переночевали в гостевом домике на базе Япет, а затем вернулись на орбиту, причем Рудольф снова уединился в своем контейнере. Я предположила, что он скармливает все эти килограммы пыли большому «Спектруму», но он, должно быть, еще и писал сетевые отчеты. Несколько часов спустя и гора Ван Делпа, и гора Зебра появились на карте, а кочка Бритни — нет. Наверное, отчасти из-за того, что Флойд ему этого не предложил.

Даже не могу точно выразить, какие чувства я по этому поводу испытывала. Конечно, здорово, если в твою честь называют гору, хотя название могло быть более достойным. Из любопытства я скачала пакет топографических карт внутренней системы и обнаружила на них всевозможные названия, в диапазоне от очевидного стремления к славе до всяческих диковин, за каждым из которых наверняка скрывается интригующая история — например, излучина реки под названием Локоть Жулика и шахтерский городок Золотой Жук. Имелись и такие названия, о происхождении которых не нужно было долго гадать, например, мыс Мертвого Пруссака. Наверное, часть интереса от посещения таких мест и заключается в попытке догадаться или выяснить, кто их так поименовал. Гора Зебра, во всяком случае, очевидна. А через сто лет никому уже не будет дела до горы, названной в честь Рудольфа.

Потом мы отправились к кольцам. Ни объяснения, ни даже спасибо — если не считать таковым похлопывание по плечу уже в челноке. Словно поощрили сообразительную собаку. Примерно так ведет себя Флойд, когда начинает слишком много о себе воображать.

* * *
Когда Рудольф впервые заговорил о пещерах, я подумала, что он, наверное, хочет слетать с нами на Титан, где имелись признаки того, что метановые грунтовые… гм-м, «воды» тут не скажешь… ну, потоки могли образовать полости, сходные с земными пещерами.

Но я ошиблась. Наш наниматель искал луны, где он мог бы заползти в пещеру на одной стороне и выбраться из нее на другой — прямо через центр, как некий Жюль Берн в скафандре.

И даже об этом он сообщил нам лишь на почтительном расстоянии от Япета. И сразу объявил запрет на любое общение с внешним миром, подкрепив его следящим устройством, которое немедленно доложило бы ему о нарушении запрета.

— В таких делах время огласки необходимо тщательно рассчитывать, — заявил он.

Лазание по горам было лишь разминкой. Если мы все разыграем правильно, то сделаем из этого Шеклтона новичка-любителя.

* * *
Мы кружили над кольцами в поисках слипшихся глыб.

Их там миллионы, если не десятки миллионов, но они не очень стабильны, поэтому никто и не пытался составить хоть какой-то каталог. Неважно, сколько их сегодня, завтра количество уже изменится.

К счастью, полный список нам и не требовался. Нас интересовали самые большие, и мы измеряли их плотность.

Не нужно быть гением, чтобы догадаться: Рудольф надеется обнаружить в глыбах сквозные туннели или пещеры. Однако пещеры сами собой не возникают. Я уже давно кое-что выяснила на эту тему, еще когда Рудольф впервые спросил о пещерах. На Земле они бывают трех типов: промытые в породе водой (таких здесь не найти), лавовые трубки (то же самое) и делювиальные. Ясно, что Рудольфа интересовали последние. На Земле они встречаются под нагромождениями больших валунов. Очевидно, он надеялся, что некоторые из глыб будут иметь сходную структуру. Однако, чтобы угадать, какие именно, ему было необходимо измерять их плотность. Слишком низкая — это лишь временные скопления сталкивающихся и трущихся друг о друга валунов, опасные даже для Рудольфа. Слишком высокая — и на туннели можно не надеяться. Ясное дело, Рудольф рассчитывал отыскать нечто среднее.

Классический метод измерения плотности небольшого небесного тела — пролететь мимо него и посмотреть, как изменится ваш курс. Но глыбы расположены внутри колец, где только сумасшедший решится пролететь мимо чего угодно на любой скорости, кроме минимально возможной. Уж слишком много там всякого, во что можно врезаться, и ни одна страховая компания в Солнечной системе не выплатит нам страховку, если такое произойдет.

Поначалу это создало патовую ситуацию.

— Я плачу вам за то, чтобы вы исполняли мои указания, — заявил Рудольф, изгнав из голоса любые следы панибратства.

— Но только не такое.

— Советую перечитать контракт. Особенно раздел о штрафах за невыполнение условий.

— Я ведь тебе говорила: не подписывай эту бумагу, — напомнила Флойду я.

— Черт побери, Бритни, занудством ты мне не поможешь.

Мне пришлось признать его правоту.

— Ладно, значит, нам нужно что-нибудь изобрести. — Я секунду подумала, и меня озарило. — Слушай, у нас же есть буксир. Почему бы нам не побросать камушки?

Так родилась операция «Медленная подача». Честь ее изобретения досталась Флойду, ну и ладно. Меня больше не волновало мнение Рудольфа.

Идея была на редкость проста: нам нужно всего лишь чиркнуть по краешку кольца, поймать симпатичный кусок льда, подтолкнуть его в нужном направлении и проследить, как сила притяжения очередной глыбы изменит его курс.

Мы обнаружили широкий диапазон плотностей, и некоторые из глыб выглядели многообещающе. Но когда мы приблизились к нескольким лучшим кандидатам и прозвонили их проникающим в лед радаром, они оказались всего лишь гигантскими «снежными бабами». Так, рыхлые снежки, нашпигованные более плотными обломками — нечто вроде булочек с изюмом. Прежде чем их исследовать, в них пришлось бы копать туннель, и это лишало высадку всякого смысла. Не говоря уже о том, что копать нам было нечем.

Полагаю, мы могли бы заказать кое-какое оборудование для шахт, но тогда половина базы Япет заинтересовалась бы нашими планами. Рудольф же явно предпочитал сразить всех свершившимся фактом. Образ действия его корпорации был таким же: затаиться в сторонке, выждать, а потом — рывок в гущу событий, и вот в его руках семьдесят процентов иридия в системе. Или все права на разработку месторождений на Европе. На Жюля Верна он, может, и не тянет, но когда дело касается секретности, он выдерживает сравнение с Шеклтоном. Как только его мысли начинают двигаться в одном направлении, то с него уже не сворачивают.

Через некоторое время, когда мне начало казаться, что даже Флойд вот-вот умрет от скуки, Рудольф потребовал остановиться.

— Так можно кружить бесконечно, — заявил он. — Сейчас я выбираю вот эту, — он показал на изображение объекта диаметром около двух километров, главной особенностью которого была необычно высокая концентрация «изюминок», — хотя не особенно надеюсь на успех. Мы ничего не упустили?

Имеется множество ответов на подобный вопрос, особенно когда тебя связывает идиотский контракт, от которого хочется выть. Но Флойд, наверное, действительно хотел прогуляться по пещерам.

— А как насчет просветных лун? — осведомился он. — Меньше вероятность, что они накопили ту рыхлую дрянь, которая блокирует туннели.

* * *
Мы начали с Атласа.

Просветных лун много, в зависимости от того, как вы определяете термины «просвет» и «луна», но из них наиболее известны Атлас, Пан и Дафнис. Как подсказывает название, они сидят в просветах между кольцами, которые поддерживают просветы за счет гравитационного выталкивания приблудных частиц кольца. У всех удельная плотность намного меньше единицы, а это означает, что они будут плавать, если бросить их в океан. Ну, Атлас достаточно велик, чтобы коснуться дна наподобие севшего на мель айсберга, однако идею вы поняли. Если Рудольфу повезет, Атлас будет пронизан пещерами. Я надеюсь на противоположное.

Просветные луны не очень-то интересовали исследователей. Насколько мне известно, мы станем первыми, кто высадится на любую из них. У них тот дурацкий размер, которого астронавты избегают: они слишком маленькие для настоящей луны и слишком большие, если вы решите сэкономить на покупке воды для двигателя и захотите натопить халявной.

К счастью, в реальности совсем не требуется сильная гравитация, чтобы сплющить каверны и превратить их в непролазные туннели. Рудольф достал из загашника самое разное оборудование — не просто радар, пробивающий лучом грунт, а детектор кварков и столько источников нейтрино, что у нас ушло три дня, чтобы разложить их на поверхности. Зато потом мы буквально просканировали всю планетку потоками нейтрино и кварками и выяснили, что по структуре она ближе к пемзе, чем к ячеистым сотам: пенистая масса с такими мелкими пузырьками, что сквозь них наверняка не проползти, будь ты даже пчелой. Так что один ноль в пользу моего везения.

Пан был примерно таким же. Но Дафнис резко отличался.

Начнем с того, что плотность у него оказалась наименьшей из этой троицы — настолько малой, что он не просто плавал бы в воде, а поднимался над волнами наподобие огромного куска пенопласта.

Даже из космоса мы разглядели на нем парочку больших и многообещающих дыр. То есть многообещающих для Рудольфа. По-моему, более подходящим определением для них стало бы «адская утроба». Даже не представляю, как их воспринимал Флойд. Его родителей во время землетрясения раздавили обломки здания, а теперь ему предстояло спуститься в недра этой планетки, которая, наверное, не стабильнее кучи мраморных шариков. Причем больших шариков. Здесь такая низкая гравитация, что Энцелад по сравнению с Дафнисом покажется Юпитером. И если здесь что-нибудь сдвинется с места, у нас окажется более чем достаточно времени понаблюдать за тем, как это нечто медленно заваливает нам выход — или, как может случиться, заваливает нас.

Уже одно это пугало. Но нейтринно-кварковое сканирование выявило, что это не просто настоящий лабиринт пещер и лазов — в центре Дафниса расположен кусок чего-то плотного в форме толстого тыквенного семени: пятьсот метров длиной, триста шириной и примерно двести метров толщиной в самом толстом месте — самая большая из пока обнаруженных изюмин. Чем бы она ни была, создавалось впечатление, что сама эта луна каким-то образом сформировалась вокруг нее. Астероид? На мой взгляд, с тем же успехом это мог оказаться заброшенный тысячи лет назад корабль тех самых инопланетян из Облака Оорта.

Тут я занервничала. Раз эта луна состоит в основном изо льда, нужен лишь источник тепла, чтобы события Энцелады повторились. Может быть, каверны и пещеры Дафниса — естественная паутина труб, только и ждущих толчка, чтобы выбросить наружу накопившиеся газы. Вторая космическая скорость тут всего пара метров в секунду, поэтому не потребуется мощного гейзера, чтобы выплюнуть нас в путешествие без возврата.

И все же трудно представить астероид настолько радиоактивный, чтобы генерировать такое количество тепла. И хотя такой фокус может проделать двигатель заброшенного корабля, я не верю в инопланетян. Ну, если и верю, то чуть-чуть.

Не знаю, о чем думал Рудольф, но он точно решил залезть в эти пещеры. Флойд тоже. А у меня выбора не оставалось.

Да меня никто и не спрашивал! Флойд даже не потрудился сообщить мне причину такого решения.

С виду Дафнис напоминает другие планетки внешней системы — овальный и бугристый, с ледяной коркой, усеянной оспинами мелких кратеров.

Однако проведенное Рудольфом сканирование показало, что эта корка тонкая: местами всего около сотни метров толщиной. Это сформировавшийся позднее слой, который закупорил поры каверн, скрыл кроличьи норы расположенных ниже проходов и, вероятно, подобно толстой яичной скорлупе помог этой рыхлой планетке не развалиться. Хотя, как мы сразу обнаружили, когда подлетели ближе и как следует присмотрелись, не все поры оказались заблокированы.

Эти входы имели форму воронкообразных кратеров, настолько глубоких, что их дно просматривалось лишь при прямом попадании отвесных солнечных лучей. Большинство кратеров не пронзало толщу коры насквозь, но некоторые заканчивались отверстиями — как маленькими, так и достаточно большими, чтобы проглотить грузовой контейнер приличного размера.

Воронки эти были так называемыми «солнечными чашами». В тех местах, где метеориты пробивали ледяную корку на достаточную глубину, возникал мощный эффект печки-рефлектора, из-за которого стенки плавились, а воронка становилась еще глубже. В космосе такие воронки редкость, но на Земле целые снежные поля могут быть густо, как ячейки сот, усеяны такими ямками по колено глубиной — они эффектно смотрятся на видео, но становятся настоящим проклятием для туристов. Местные ячейки были огромными и зловещими на вид. Не соты, а паучьи норы, где в темной глубине таится вход в подземный мир. Не очень-то привлекательные места даже без пауков.

И легкий мед вас там не ждет — только смерть, минотавры и змеи.

* * *
Посадка стала нервотрепкой. Теоретически, хотя корабль для этого и не предназначался, мы могли просто его опустить на почву. При такой малой гравитации ничто не должно сломаться. Но ни корабль, ни контейнер Рудольфа не имели четко обозначенного «верха», что создавало проблему даже при микрогравитации. А единственными выступами, которые могли сойти за посадочные опоры, были стыковочные зажимы, которые на такую роль не очень-то годились. Хотя постоянно меняющиеся силы взаимного притяжения между телами в системе Сатурна и не порождают много лунотрясений, с нас вполне хватит беспокойства на этот счет, когда мы окажемся в пещерах. И зачем нам лишняя головная боль и тревога — а вдруг наш корабль упадет на бок и не сможет взлететь? С учетом всего этого проще будет оставить его на низкой орбите и спуститься с помощью ранцевых реактивных движков с ручным управлением, выбрав точку поблизости от одного из полюсов, где гравитация самая высокая.

И без гигантских воронок прогулка по небесному телу при сверхмалой гравитации стала бы испытанием даже для опытных спейсеров. Поэтому мы первым делом сбросили парочку дополнительных реактивных ранцев на край той воронки, откуда планировали выйти. Затем я дала Флойду векторные координаты для суборбитального прыжка к пещере, через которую мы решили войти.

Мы сели, сделав лишь две коррекции траектории во время спуска. Если бы мы участвовали в соревнованиях, то мое присутствие дало бы Флойду нечестное преимущество — хотя и небольшое, потому что рассчитать траекторию способен любой тупой искин. Реальное же мастерство, в котором Флойд хорош по человеческим стандартам, заключается в выборе точного момента подачи реактивного импульса и аккуратном нацеливании его в нужном направлении.

Это один из тех навыков, вроде прогулки по Япету с помощью прыговых шестов, которым большинство людей легко обучается, но с трудом достигает мастерства. Я всегда недоумевала, как такое возможно. Если я вообще способна что-то сделать, то могу добиться в этом совершенства. А если не способна, то лишь потому, что не подключена к нужным сервоустройствам.

Думаю, от меня ускользает сама концепция «умения» или «мастерства». Идею я понимаю, но только на интеллектуальном уровне. Наилучшая аналогия для меня — это словно осваиваешь сервоустройство, управление которым делается тем точнее, чем больше с ним работаешь. Но в таком случае лучше становишься не ты, а сервоустройство. Человеческая самоидентичность каким-то образом включает связь между телом и сознанием, суть которой я вряд ли когда-нибудь пойму. Для меня это все равно что волноваться из-за того, в чипе какого типа я живу. Меня волнует скорость процессоров и объем памяти, но не думаю, что это одно и то же.

Как бы то ни было, час спустя мы, легкие как перышко, опустились на поверхность, выбрав ровную площадку в полусотне метров от воронки.

У Рудольфа так ловко не получилось. Ему понадобилось несколько дополнительных коррекций курса, чтобы выйти на траекторию Флойда, а потом он разогнался перед посадкой, доказывая при этом, что будет лететь не быстрее, чем если бы спрыгнул с метровой высоты на Земле. Тут он оказался прав, но все равно набрал достаточную скорость, чтобы вывихнуть лодыжку в случае неудачного приземления.

— Ковбой, — процедила я.

Флойд отключил радио.

— Скорее, это самоутверждение, — сказал он мне. — Наш турист доказывает мне, что не боится, а это, наверное, означает, что он все-таки боится.

— Вроде того, как ты боишься всей этой экспедиции?

— Но я-то не выпендриваюсь.

— Нет. Единственный, кому ты пытаешься что-то доказать — ты сам… Ты хоть представляешь, сколько всего может случиться там, в пещерах?

На этот раз он не велел мне заткнуться. Он всего лишь перестал обращать на меня внимание, снова включив радио.

— Ты в порядке? — спросил он Рудольфа.

Хорошо хоть, что Рудольф перед спуском не надел рюкзак. При микрогравитации, как на Япете, практическая разница между весом и инерцией — штука коварная даже для людей опытных. Равно как и посадка без рикошета, и Рудольф как раз в этот момент весьма неприглядно кувыркался метрах в двадцати над поверхностью, стараясь погасить вращение реактивными импульсами.

— Так ему и надо, — пробормотала я.

Флойд лишь стоял и ждал, пока эта суета закончится. Несмотря на всю проявленную осторожность, Рудольф еще трижды срикошетил, прежде чем погасил скорость.

В конце концов приземлившись, он пришел в ярость.

— Готов поспорить, что ты и твой проклятый имп получили массу удовольствия, — рявкнул он. — Почему ты мне не помог?

Когда на Флойде костюм, я принимаю от датчиков различную медицинскую телеметрию. Сейчас я увидела, как у него поднялось кровяное давление. Если бы у меня была кровь, со мной бы наверняка произошло то же самое.

— Невозможно, — сдерживая гнев, сказал Флойд. — Слишком большая инерция и слабая гравитация.

Потом снова выключил микрофон.

— Ненавижу такие места, — поведал он мне. — Дайте мне добрую старую настоящую гравитацию, пусть даже это одна сотая от земной. Такую, которая реально удерживает тебя и твои вещи на поверхности, как это богом и задумано.

* * *
Позднее я размышляла, а не пытался ли Рудольф намеренно спровоцировать конфликт, который бы стал оправданием того, что случилось потом. То же самое насчет маршрута. Нам следовало выбрать трудный вход и легкий выход. Тогда, если бы путь оказался непроходимым, мы потеряли бы минимум времени. Но, судя по тому, как выглядел лабиринт пещер на сканах, мы поступили наоборот.

Как я потом догадалась, произошло это из-за того, что у Рудольфа не было плана прохождения пещер, равно как не планировал он по-дружески расстаться с Флойдом. Вопрос состоял только в том, как закончится наше приключение.

Все оказалось бы намного проще, если бы затея Рудольфа закончилась неудачей. Тогда мы просто взяли бы свои деньги, Рудольф отправился бы домой, и делу конец. А значит, и нашему контракту. Никто не обязывал нас делать все, что он хочет, причем вечно.

К сожалению, большая часть пути оказалась не такой уж и трудной.

Началом стал прыжок в «солнечную чашу». Даже при глубине сто двадцать метров при такой гравитации это было примерно то же, что сойти с тротуара. Мы не стали брать с собой неуклюжие реактивные ранцы, но и без них Флойд и Рудольф легко выпрыгнули бы из такой ямы.

Мне не довелось посмотреть документальные фильмы об аналогичных пещерах на Земле, но и без них я неплохо представляла, как они должны выглядеть: нагромождения больших и хаотично наваленных камней, над, под или в обход которых нужно взбираться, протискиваться или проползать, тут уж как получится. Здешние пещеры примерно такими и оказались, с той лишь разницей, что глыбы были ледяными, а низкая гравитация добавила еще один полезный метод передвижения — прыжки. Хотя, наверное, эти прыжки следовало бы описать как парение. Мы очутились в подземном мире, состоящем из больших куч угловатых ледяных блоков, кое-как стиснутых воедино. Ни огромных полостей со сталактитами, ни длинных извилистых коридоров. Только трехмерный лабиринт трещин и просветов — от крошечных до таких, куда втиснулся бы наш корабль.

Иногда у большой полости оказывалось множество выходов, паутиной расползающихся во всех направлениях. Где-нибудь в другом месте лучи нашлемных фонарей Флойда и Рудольфа упирались в искристые ледяные тупики. Были и камеры всего с одним или двумя узкими выходами — черными, тенистыми дырами, ведущими в места, секреты которых лучше не исследовать. Сканирование дало нам карты. Их разрешение не позволяло различать подобные места — они могли только подсказать направление на очередную большую полость.

Если вы не гербил и не сумчатая крыса, то такие пещеры на Земле редко проходимы. Для этого требуются большие глыбы, проходы между которыми не блокируют мелкие обломки, а как раз такие пробки из слипшегося крошева и преграждали нам путь.

Как ни удивительно, но мы неуклонно продвигались вперед, хотя и методом «два шага назад на каждые три шага вперед». Плюс еще немало обходов. Но даже когда нам приходилось возвращаться, мы рано или поздно находили очередной проход.

Большинство стандартных моделей образования планет, включая маленькие луны наподобие этой, предполагают, что растущая планета вычерпывает из пространства, кроме крупного летающего мусора, еще и множество разной мелочи — как айсберги, так и снежки. Более чем достаточно, чтобы закупорить поры. Но эта планетка состояла в основном из крупных кусков. Попадалась и ледяная крошка, и мелкие обломки, но, похоже, большая их часть образовалась, когда во время лунотрясений валуны терлись друг о друга, а о таких событиях мне хотелось думать как можно меньше, хотя я к тому времени прогнала около тысячи компьютерных симуляций и пришла к выводу, что лунотрясения случаются часто только по геологической шкале времени.

Тем не менее скопления ледяной крошки лишали меня покоя. Равно как и отсутствие мелких камней — еще один признак того, насколько это место странное. Я снова и снова писала компьютерные симуляции, которые выдавали в результате небольшую луну, состоящую из одних айсбергов. Как выяснилось, для этого не только требовалось, чтобы в центре ее находилось плотное ядро, но и ядро это должно было появиться в системе Сатурна довольно поздно, когда там уже летало достаточно больших ледяных глыб, которые оно могло притянуть.

Я упорно твердила себе, что это ядро — не космический корабль. Но ведь в центре действительно находится нечто странное, а Рудольф, похоже, готов на все, лишь бы встретиться с ним лицом к… чему угодно.

Флойд же пребывал в собственном мире. Когда я пыталась заговорить, он обвинял меня в болтливости.

— Нет никаких инопланетян, — сказал он. — И все луны странные. Назови хотя бы одну без странностей. Короче, я не желаю на эту тему спорить. — Луч его нашлемного фонаря прошелся по стенам полости, которую мы пересекали. — Ив этих проходах нет никаких признаков воздействия газовых струй. Значит, здесь не затаился гейзер, который нас прикончит. Это тебе не Энцелад.

Однако он ничего не сказал об опасности быть раздавленным. Гораздо легче отмахнуться от чьих-то фобий, чем от своей.

* * *
В такой ситуации я не очень-то огорчилась, когда, пройдя три четверти пути к центру, мы оказались в полости, самый большой выход из которой выглядел примерно как кротовый ход.

Мы угробили почти час, отыскивая другие варианты, но хорошие проходы, ведущие вниз, становились все более редкими, по мере того как накапливался вес расположенных сверху валунов. Чем глубже мы спускались, тем больше и больше проходов за тысячелетия лунотрясений сплющивались или превращались в узкие щели наподобие той, перед которой мы оказались. Тем не менее карта показывала, что за ним находится отличная большая полость, и не очень далеко, если мы сумеем туда попасть.

Флойд разглядывал дыру и о чем-то размышлял, но со мной не делился. Он небольшой и жилистый и наверняка оценивал свои шансы пролезть. Почти невесомый Рудольф, перепрыгивая с места на место, все еще обшаривал полость в поисках альтернатив, хотя уже стало очевидно: или мы лезем в эту дыру, или сдаемся. Лично я была за то, чтобы сдаться. Пусть кто-нибудь другой знакомится с инопланетянами. Или с лунотрясением.

Не знаю, как поступил бы Флойд, окажись он здесь один, но Рудольф принялся копаться в рюкзаке, и, пока не сместился и не закрыл мне обзор, я успела заметить странный на вид пакет. Понятия не имею, догадывался ли он, что за ним подсматривают, но я успела заметить вполне достаточно. Сделав стоп-кадр, я как смогла обработала и улучшила картинку. Текст на пакете я так и не сумела разобрать, зато увидела парочку знакомых логотипов.

Паника охватила меня.

— Эй! — завопила я Флойду. — Это пластиковая взрывчатка. Что это он собрался с ней делать?

Я быстро просмотрела все, что знала о горном деле — как выяснилось, не очень-то и много. Но физика подсказывала, что если Рудольф не специалист по взрывному делу — ведь он был биржевым спекулянтом, а не инженером, — то с гораздо большей вероятностью не расширит проход, а закупорит нас внутри.

Флойд резко повернул голову, пригвоздив Рудольфа лучом фонаря:

— Это плохая идея.

— Я не намерен возвращаться, — отрезал Рудольф.

Тем временем я отчаянно искала все, что знала о пещерах — фильмы, книги и так далее. Фильмы оказались лучше всего, потому что, хотя они и были полным барахлом, я смогла увидеть, как актерыперемещаются в узких проходах.

Увиденное мне не понравилось, но Флойд не мог выиграть в споре с Рудольфом, а из них двоих взрывчатка имелась у Рудольфа.

— Скажи ему, что мы, вероятно, сможем пролезть и без взрывчатки, — сказала я.

— Вероятно?

— Да. — Или же мы застрянем и умрем. Выбор невелик, но все равно лучше, чем позволить Рудольфу опасные игры. — Скорее да, чем нет.

Я заставила Флойда как следует рассмотреть дыру, а сама тем временем постаралась как можно точнее рассчитать ее диаметр.

— Да, — повторила я. — Думаю, ты в нее пролезешь. Рудольфу придется чуточку труднее.

Для начала Флойд перераспределил кислород между камерами-хранилищами в своем костюме. Бедра и икры годились, плечи и спина — нет. К счастью, у нас имелось много воздуха в баллонах, которые Флойд мог толкать перед собой. Полный рюкзак был для этого попросту слишком велик. И вообще, зря мы эту дурацкую вещь потащили с собой в пещеру. Гораздо хуже оказалось то, что у нас совсем не было веревок — кому они нужны при почти нулевой силе тяжести? А это означало, что нам все придется толкать вперед, а не волочить за собой.

— Так, — сказала я. — Фокус тут в том, что плечи — самая широкая часть тела. Протяни одну руку вперед, а вторую отведи назад, вдоль тела. В таком положении ты сможешь шевелить плечами и пролезть в довольно узкую щель.

Мне не было нужды говорить ему, что одна из его рук окажется зажатой, пока проход не расширится, а если этого не случится, то в такой позе он и умрет.

— Если ты все же застрянешь, мы стравим немного воздуха. — Я снова подумала о родителях Флойда. — Конечно, ты не обязан лезть туда первым. Ты всегда можешь дать Рудольфу поработать морской свинкой.

Флойд обвел взглядом пещеру.

— Нет. Я проводник. Я пойду первым.

И через секунду мы полезли в дыру. Правая рука впереди, толкает снаряжение. Левая рука протянута назад, вскоре ее прижало. И ледяные глыбы давят со всех сторон.

И тут я внезапно поняла.

— Знаешь, — сказала я, — ведь их уже не вернуть. И… — я не была уверена, стоит ли продолжать, но уже поздно идти на попятный, — …они гордились бы тем, каким ты стал.

Флойд перестал ползти.

— Бритни, сейчас очень неудачное время для психоанализа. — Потом он рассмеялся, насколько это возможно в тесном проходе, и я ощутила, как ослабло напряжение, которое уже несколько недель нарастало между нами. — Даже если ты права.

Странно. В тот момент меня больше не волновало, что мы в буквальном смысле угодили в ловушку, да еще на глубине нескольких километров внутри очень странной планетки. А потом Рудольф все испортил.

— Вы там что, развлекаетесь? — спросил он.

* * *
Мы стравили немного воздуха и за счет этого пролезли. Однако Рудольфу пришлось труднее, к тому же он выпустил из своего костюма больше воздуха, чем мы. Теперь я знаю правило номер один для спелеологии в вакууме: по возможности храни запас воздуха в баллонах, а не в своем костюме. К сожалению, это одно из тех правил, которые намного очевиднее в ретроспективе.

Но пока у нас еще имелся достаточный запас — при условии, что впредь мы не станем его транжирить.

К счастью, больше нам так поступать не пришлось. Вблизи центра планетки мы обнаружили пыль и щебенку, но не в том количестве, которое могло бы закупорить проходы. Она оказалась черной, резко контрастируя с валунами, которые мы огибали сверху, снизу и вокруг.

Флойд зачерпнул горсть пыли и поднес к шлему. На этот раз он не забыл выключить микрофон рации:

— Тебе это ничего не напоминает?

— Точно не скажу, но очень похоже на пыль с Япета.

— Но как она сюда попала? Если предположить, что это то же самое вещество?

Для ответа мне не пришлось строить компьютерные модели:

— По этим туннелям мы движемся назад во времени. И какие бы события ни присыпали пылью Япет, наверняка произошло это примерно в то время, когда формировалась эта планетка.

Мысль о Япете пробудила воспоминание о музыке, восхождениях, лагере на вершине горы. То, о чем я тосковала, лучше выражалось словами «вверх и наружу», чем «вниз и вглубь». Здесь было просто темно. Территория Джозефа Конрада: рассказ, который смакуешь во время чтения, а не в момент реальных событий.

* * *
Преодолев еще несколько проходов, мы оказались настолько близко к центру, насколько это было возможно. Под нами (если слово «внизу» еще имело значение) находилась черная поверхность… чего-то. Того, что выглядело намного тверже лабиринта, сквозь который мы пробирались.

На таком малом расстоянии от ядра большинства планет гравитация стала бы почти нулевой, но вещество, сформировавшее ядро Дафниса, имело достаточную плотность, чтобы слегка нас притягивать. Однако, дабы двигаться в его сторону, нам все же потребовалось слегка оттолкнуться. И даже после толчка ключевым словом было медленно.

Если это и был корабль инопланетян, то очень древний. Поверхность оказалась выщерблена, как будто по ней много и сильно били, пока она не накрылась ледяной мантией. Но даже не будь этих щербин, вряд ли она когда-либо выглядела гладкой. И я впервые поверила, что нам не придется волноваться насчет инопланетян.

А потом мы наконец-то опустились на ядро.

При гравитации менее одной тысячной от земной реально стоять на чем-то невозможно. Обычно эта проблема решается с помощью веревок, привязанных к забитым в грунт дюбелям. А поскольку дюбельный пистолет лучше всего работает при выстреле в упор, Флойд опускался головой вниз, готовый выстрелить, как только дуло коснется ядра. Стандартная процедура, но завершилась она нестандартно — когда Флойд выстрелил, то пистолет вместе с дюбелем срикошетили от поверхности.

Флойд хотел вогнать дюбель немного под углом, чтобы снизить отдачу. От неожиданности он выпустил пистолет, и тот улетел куда- то нам за спину. Нас закрутило, но Флойд погасил вращение, махнув вытянутой рукой, и мы зависли в двух метрах от поверхности.

Реактивные ранцы остались у входа, поэтому у нас не было иного выхода, кроме как положиться на местную гравитацию. Стоявший позади нас Рудольф оттолкнулся — слишком сильно, разумеется, — пустившись вдогонку за пистолетом, и все еще ругался где-то над нами, когда гравитация наконец-то заработала.

Пока мы опускались к ядру, я разглядела, что на скале все же осталась отметина. Там, где в нее ударил дюбель, появилась ямка с радиальными трещинами. Значит, ядро состояло из очень твердого, но хрупкого материала.

— Можешь взглянуть на него вблизи? — спросила я. Зрение у Флойда с годами стало хуже, и хотя у моей камеры в костюме имелся трансфокатор, ближе — всегда лучше.

Из результатов сканирования я знала, что плотность ядра примерно такая же, как у гранита, но меньше, чем у типичного железо-никелевого астероида. Теперь, включив увеличение, я увидела стекловидную поверхность с многочисленными крошечными порами.

Однажды мне довелось посмотреть на фото такой поверхности…

— Вот это да! — воскликнула я. — Кажется, это…

И тут картинка смазалась.

Мне хватило секунды понять, что произошло. Секунду назад я смотрела и глазами Флойда, и через камеру. Затем изображение в его глазах померкло, а камера дернулась — сперва резко вперед, к скале, затем обратно, с паутиной трещин перед линзами, потому что щиток шлема Флойда ударился о скалу и срикошетил, как это произошло с пистолетом. Были и звуки: глухой удар, потом медленное шипение, которое я продолжала слышать поначалу ушами Флойда, а затем и через микрофон в шлеме, когда догадалась к нему подключиться.

Первое, что мне пришло в голову — гейзер. Затем — на нас что-то упало. Но здесь, почти в невесомости, это «что-то» упало слишком быстро.

Я и без телеметрии могла сказать: Флойд без сознания. То, что я могла слышать его ушами, означало одно: его барабанные перепонки и слуховые нервы не пострадали. К сожалению, Флойд на это шипение не реагировал.

* * *
Долгое время могло показаться, что это повторение событий, произошедших на Энцеладе — достаточно долгое, чтобы дать мне возможность поразмышлять над иронией ситуации: настойчивое стремление Флойда встретиться лицом к лицу с собственной фобией вынудило меня войти в слишком тесную связь с событием того типа, которого я больше всего опасалась — какое бы чудо оно ни сотворило в первый раз. На этот раз я не была слепа. Нашлемный фонарь работал, хотя 2,619 секунды я не видела ничего, кроме скалы. Флойда что-то ударило сзади и, несмотря на то, что удар о скалу опять заставил его тело вращаться, понадобилось именно столько времени, чтобы прежнее сзади оказалось перед глазами.

Поразительно, как много времени спрессовано в две секунды. Обычно я подстраиваю скорость мышления, чтобы она соответствовала окружающему. Это не означает, что я реально меняю скорость обработки данных — она определена моими процессорами. Это состояние больше похоже на неторопливое чтение книги или просмотр видео в реальном времени. Оно позволяет мне не убегать мыслями вперед и помогает разговаривать с людьми так, как они разговаривают между собой.

А теперь я включила полную скорость.

Видели в фильмах эпизоды, когда время словно останавливается? Так я воспринимаю мир, когда концентрирую внимание. Вообразите: у вас есть неделя подумать о том, что сказать или сделать дальше. Однако сейчас мне делать было нечего — только ждать, пока тело Флойда повернется. И я потратила ожидание с пользой — написала алгоритм маскировки трещин на лицевом щитке перед камерой, чтобы они не мешали видеть, когда появится картинка, достойная внимания.

А увидела я в конце концов Рудольфа с дюбельным пистолетом в руке. От пистолета все еще тянулся спутанный шнур с дюбелем на конце.

Пока я ждала, у меня было много времени рассчитать силу нанесенного им удара. Выстреленный из пистолета дюбель как раз и мог ударить с такой силой, хотя если бы Рудольф сделал все правильно, а не с большого расстояния, дюбель сейчас оказался бы у Флойда в мозгах, и начатая Рудольфом игра подошла бы к концу. Она в любом случае уже выглядела законченной. В свете фонаря я заметила туман и сперва решила, что это оледеневшие частички воздуха, вытекающего из трещин в шлеме. Но затем прибавила увеличение и заметила на костюме Рудольфа красные пятнышки.

К счастью, «умная» ткань подшлемника Флойда уже прилипла к его коже, герметизируя рану. Вместе с вакуумным «прижиганием» это настолько хорошо остановит кровотечение, что теперь для отделения костюма от черепа потребуется хирургия. Разумеется, если он до этого не умрет от обморожения. Немало астронавтов выжили, получив глубокие раны на руках или ногах. Правда, замерзший мозг — совсем другое дело.

Но вряд ли ему светило прожить настолько долго, чтобы умереть по этой причине. Рудольф уже отыскал защелку для отделения шнура от пистолета, и хотя в нем было всего два заряда с дюбелями, у Флойда в рюкзаке лежали запасные. И даже без зарядов пистолет мог стать неплохой дубинкой. Сейчас Рудольф дрейфовал, но он бросится на нас, как только сможет оттолкнуться. Я прикинула: у нас есть около тридцати секунд, пока он не получит такой шанс — тридцать вечностей для размышлений, но совсем немного времени, чтобы сделать что-либо. Может быть, получить возможность смотреть, как на тебя надвигается смерть, в конечном счете ненамного лучше, чем не знать о ней.

Первым делом я попыталась привести Флойда в чувство. Но после сильного удара по голове за несколько секунд в себя не приходят. Теперь все зависело от меня.

Я дала себе две секунды на обдумывание возможных вариантов действий и нескольких не очень возможных: много времени для размышлений, но недостаточно информации для практических выводов. Рудольф обнаружил то, что искал, и теперь хотел убить нас, чтобы сохранить секрет. Он облажался, и это означало, что он не профессиональный убийца. Но тем не менее Рудольф предпочел избавиться от нас, а не купить наше молчание, значит, он или сразу не намеревался делиться, или не был уверен, что мы выполним свою часть договора. И я не должна оставить ему иного выхода, кроме как заключить с нами сделку.

Я потратила еще десять секунд, пытаясь установить связь с компьютером его костюма. Эта штука могла использовать всего около тысячи каналов связи, но переключаться с канала на канал можно только в реальном времени, и я выполнила около четырехсот переключений, пока не подобрала нужный.

Установив наконец-то связь, я наткнулась на облегченную версию той же программы-сторожа, которая охраняла систему в его капсуле. Этого следовало ожидать. Рудольф был помешан на безопасности. Даже в рюкзак богача был встроен голосовой замок с радиоуправлением. Его рабочая частота оказалась двести двадцать шестой при подборе каналов.

Я не стала увертываться от сторожа, а позволила ему поймать себя — настолько, чтобы он поднял тревогу, но не запер при этом дверь. А затем, когда в очках Рудольфа наверняка замигали сигналы тревоги, я включила радио Флойда:

— Если хочешь жить, немедленно брось пистолет!

Тело Флойда все еще вращалось, и Рудольф снова начал выходить из поля зрения моей камеры, но я увидела, как он дернулся от неожиданности. Он сразу завертелся наподобие кота, пытаясь увидеть, кто у него за спиной. Рефлекс землянина, поняла я. Если непонятно, откуда доносится голос — оглянись. Во всех сценариях, которые я мысленно прокрутила, такой реакции я не предвидела. Астронавты избегают резких движений.

— Ты кто?

Вот еще один нюанс, которого я не предусмотрела. За кого, черт побери он меня принимает? За инопланетянина? Он ведь всегда знал, что ядро Дафниса — не космический корабль.

Впрочем, он быстро догадался:

— Ты та самая штучка, Бритни?

Иногда бывает некогда спорить по поводу выбора слов. Если выберусь из этой передряги живой, то, пожалуй, прибавлю себе пару лет.

— Да.

— Пожалуй, мне следует тебя вырезать и прихватить с собой.

Значит, он вооружен не только дюбельным пистолетом. На сей раз новость меня не удивила. У него наверняка имелся наготове какой-то план еще до того, как в его руках оказался пистолет, а перед хорошим ножом не устоит даже прочнейшая ткань костюма-«шкуры». Не знаю, как следовало воспринимать тот факт, что он столь легко себя выдал — то ли как еще один признак того, что он меня не уважает и не принимает всерьез, то ли он просто плохой убийца: безжалостный в бизнесе, но чужими руками. Наверное, из-за этого он и стрелял во Флойда с большого расстояния. В отличие от книг и фильмов, которые я решила стереть из памяти, те, что я смотрела не торопясь, убедили меня: для большинства людей легче убивать на расстоянии. Впрочем, если Рудольфа загнать в угол, он станет гораздо менее щепетилен.

К этому моменту я уже настолько отошла от своего плана игры, что все мои сценарии оказались бесполезны. И я расщепила восприятие реальности, чтобы общаться с Рудольфом в обычном для людей темпе и одновременно быстро думать в фоновом режиме.

— Если ты это сделаешь, тебе конец, — заявила я.

Из фильмов я узнала и то, что угрозы бесполезны, если ты не сможешь убедить противника в серьезности своих намерений. Я отключила медицинскую телеметрию Флойда, чтобы Рудольф не смог увидеть, в каком тот плохом состоянии, но, насколько могла судить, Рудольфу не было нужды бить его снова. Он мог просто бросить нас здесь. Даже если Флойд очнется раньше, чем у него замерзнут мозги, на поверхность выбраться он уже не сумеет. Поэтому я должна заставить Рудольфа помочь нам.

Сторож в его костюме был не столь крут, как его собрат в капсуле, но лишь мне было известно, насколько страшен его старший брат. Этот же в основном предназначался для охраны файлов данных, загруженных в компьютер костюма — карт, сканов и всего прочего, что Рудольф счел достаточно важным для такого путешествия. Поэтому я обошла сторожа и атаковала костюм: выключила свет, резко подняла, а затем снизила приток кислорода, изменила показания датчиков. Потом — ради эффекта, но иного шанса у меня могло и не оказаться — открыла замок его рюкзака.

— Это лишь часть того, что я могу проделать, — заявила я, пока Рудольф лихорадочно переводил костюм на ручное управление. — А еще я могу… — тут я позволила программе-сторожу поймать себя, чтобы Рудольф это увидел, — …стереть твои файлы. Начиная с карты.

— Ах ты, сучка…

— Буду считать это шагом вверх после «Флойдовой штучки».

Вообще-то, можно было этого и не говорить, но мне стало приятно. А заодно помешало ему сообразить, что, каким бы запутанным и извилистым ни был наш путь сюда, он вполне сможет вернуться и без меня. И еще, к сожалению, имелся предел того, что я могла сделать с его костюмом — их проектировали так, чтобы они работали безотказно. Поэтому мне требовалось что-то еще, чтобы он точно поверил: нас необходимо спасти.

Идею мне подсказали его сторожевая программа и запертый рюкзак.

— Флойд слишком доверчив, — сказала я. — Но я перед посадкой оставила на корабле свою копию. Если костюм Флойда не вернется вместе с ним внутри — и при этом медицинская телеметрия должна показывать, что он жив или в состоянии выжить после лечения, — то у корабля не будет причины ждать нас на орбите.

— Лжешь!

— Компьютеры не лгут.

А вот это и ложь, и правда. Компьютеры делают то, что им приказывают. Но я не компьютер. Я могу жить в компьютере, но это я ему приказываю. И я сделала ставку на то, что Рудольф не поймет разницы. У Флойда уже были с этим проблемы.

И все же я почти удивилась, когда он сдался. Дело тут не просто в том, что я солгала: если бы он действительно понимал, кто я, то знал бы, что копии быть не может. Но люди не в состоянии понять существо, подобное мне. Даже Флойд, наверное, думает, что я способна проникнуть в Сеть, как это делает вирус. Но все не так просто. Даже вирус не может просто взять и просочиться в канал связи, словно вода по трубе. Он копирует себя.

Технически я тоже могу такое проделать. Но единственный реальный способ переместить меня из одного места в другое — только стереть оригинал. Который, если его превращают в остающуюся на исходном месте копию, станет сопротивляться. Чтобы на такое решиться, надо иметь склонность к самоубийству, убийству или к тому и другому сразу — а в этом случае ты не стоишь копирования.

Может быть, при некоторых обстоятельствах это стало бы подобно самопожертвованию ради спасения ребенка. Но «ребенок» просто-напросто снова окажется мной, поэтому не лучшая аналогия. Кстати, прежде чем стать разумной, я была обычным стандартным искином. То есть защищена от копирования. Имеется протокол для переноса — с его помощью Флойд и получил меня, когда купил, — но он включает перезагрузку, а я понятия не имею, что после перезагрузки от меня останется.

К счастью, в тот момент Рудольфу было не до размышлений на подобную тему.

— А что насчет этого? — спросил он, показывая на черную поверхность внизу.

— Ты нашел главную жилу.

— Да? — Он знал, что я все поняла. Он лишь проверял, стану ли я лгать.

— Это карбонадо. Черный алмаз. Триллионы карат. А может, и больше.

Черные алмазы — одна из тех забавных штучек, на которые жизнь так богата. А прочитала я о них в одну из долгих ночей, когда шарила в Сети. Они мало что стоят как ювелирные камни, но, подобно алмазам любого типа, имеют много применений в промышленности.

На Земле их нашли только в Бразилии и Западной Африке. Одна из теорий утверждает, что давным-давно, когда еще не было Атлантического океана, в эту область Пангеи угодил алмазный астероид — часть ядра чего-то иного, например, исчезнувшего спутника Сатурна или, что более вероятно, кусок экзотического межзвездного мусора, который в этот спутник врезался.

Отдаю Рудольфу должное — он сделал отважный ход, полетев на Япет для проверки этой теории.

Во время прежних геологических изысканий в этой пыли наверняка находили следы алмазов — даже обычные метеориты нашпигованы микроскопическими алмазиками. Но они размером всего в несколько тысяч атомов и настолько привычны, что никто не обращает на них внимания.

Большая часть собранной им пыли была, должно быть, обычными минералами, иначе охота за алмазами началась бы уже давно. Но, отправляясь в путешествие по Япету, Рудольф не только изображал богатого туриста, он искал следы более крупной дичи — признаки того, что имеет смысл потратить несколько недель на рыскание по кольцам в надежде, что там все еще имеются более крупные алмазы.

Зато теперь, когда он этот алмаз отыскал, у него появилась другая проблема — тот оказался в сотни раз больше, чем все когда-либо найденные на Земле камешки, вместе взятые. Несколько тонн в год принесли бы ему состояние. А такая глыбища обрушит рынок. К тому же кольца — большое место. Когда люди узнают, что существует один такой алмаз, они начнут искать другие, и если найденные нами ледяные глыбы с «изюминками» что-то значат, то этих других может отыскаться много.

Я к чему клоню: стоило ли заваривать эту кашу? Ведь это всего-навсего деньги. Когда их становится очень много, то кому они нужны? Однако Рудольфу этого явно не понять — как и того, почему я не могу оставить свою копию на корабле. Мы настолько чужды друг другу, что с тем же успехом могли быть инопланетянами, засевшими в Облаке Оорта.

Короче, предпринятая Рудольфом невероятная разведывательная экспедиция окупилась, и окупилась с лихвой. Но только если никто не проболтается. Что может заставить безжалостного биржевого спекулянта перейти черту и пойти на убийство? Теперь я знаю ответ.

А это значит, что мне нужно говорить с ним на его языке.

— Десять процентов, — заявила я. У нас с Флойдом появится лучший шанс выбраться отсюда живыми, если Рудольф поверит, что наша материальная заинтересованность поможет ему сохранить секрет.

— Один. Ты можешь говорить за Флойда?

— Он выдал мне генеральную доверенность. — Ложью больше, ложью меньше — какая теперь разница? Кстати, если мы выживем, это недолго останется ложью. — Пять.

Мы договорились о трех, с авансом в три миллиона. Наверное, я смогла бы получить и больше, но не хотела, чтобы он очень уж старался, пытаясь вывернуться. Конечно, я записывала наш разговор, чтобы Рудольфа смогли посадить за покушение на убийство Флойда. Но если я стану жадной, он заявит, что запись сфальсифицирована. А если легко пойду на уступки, предположит, что я сдам его при первой же возможности. Поэтому три процента оказались в самый раз. Кроме того, я торопилась: надо было, чтобы Рудольф помог залатать костюм Флойда.

Если Флойд выживет, то узнает, что я обменяла его чувство справедливости на богатство. Но иногда не остается иного выхода, кроме заключения сделки с дьяволом.

Возвращение на поверхность создало проблему иного рода. Рудольф хотел вернуться тем же путем, каким мы пришли сюда. Если бы Флойд находился в сознании и мог помочь, я бы согласилась. Но я очень сомневалась, что он вскоре очнется. Если вообще очнется. А это означало, что нам придется воспользоваться пластиковой взрывчаткой Рудольфа, чтобы пробиться сквозь участок с узкими проходами. Если этого не удастся сделать (и если мы ухитримся не замуровать себя окончательно), то он ничего не потеряет: попытается выбраться на поверхность один, а я не смогу его остановить. В другом направлении могут оказаться десятки узких проходов, но без карты Рудольф не сможет сбежать. Значит, надо сделать так, чтобы меня он боялся больше, чем неизвестности.

Как-то давно Флойд спросил, есть ли у меня аватар — виртуальный облик. Я предложила несколько, но они ему не понравились. Сейчас мне потребовалось нечто более внушительное, чем мой нынешний внутренний образ девушки двадцати одного года. Я быстро просмотрела сохраненные в памяти отрывки из фильмов и романы из серии «Галактический патруль», «Андроиды с астероидов» и прочую развлекательную дребедень, которая, по-видимому, проникает в универсальное человеческое подсознание. К сожалению, по большей части то было неподходящее подсознание. Женщин там имелось множество, но все они отличались невероятными телесными пропорциями. Когда я наконец-то отыскала более подходящую модель, она оказалась с заостренными эльфийскими ушами. Другая обладала синей кожей. Но все же, когда я убрала чужие анатомические черты и скрестила результат с парочкой премьер-министров, у меня получилось нечто, что Рудольф мог воспринять как свою мать, когда он был в подходящем возрасте, чтобы или любить ее, или ненавидеть. Этакий Зевс на эстрогене. Наверное, не стоит показывать этот аватар Флойду.

Не представляю, что думал о моем аватаре Рудольф, но тот не мог навредить моему замыслу, который сводился к простой идее: я тут главная, и мы все делаем по-моему.

Как выяснилось, идея оказалась правильной. Нам попалось несколько узких проходов, но ни один из них не был хуже тех, которые мы уже видели, и все они оказались проходимыми с помощью нехитрого приема — Рудольф толкал Флойда перед собой, будто большой рюкзак. Два оказались настолько тесными, что ему пришлось оставлять рюкзак, а потом возвращаться за ним, но все же мы преодолели их без особого труда.

Для меня главной трудностью стало другое — как только он восстановит радиоконтакт со своей капсулой, то сразу обнаружит, что в компьютере корабля нет моей копии. Радио в его костюме было, наверное, получше нашего, и мне не хотелось рисковать тем, что он перекроет мне связь с кораблем раньше, чем я установлю с ним контакт.

Впрочем, дайте мне достаточно данных, и я смогу запустить симуляцию почти чего угодно. В этом случае мне всего лишь понадобилось следить за нашим перемещением и рассчитать все так, чтобы мы вышли на поверхность, когда корабль находился ниже горизонта. Затем, когда тот показался над горизонтом, я устроила так, чтобы все внимание Рудольфа поглотило управление реактивным ранцем. Короткий радиоимпульс — и я послала на борт и запустила программу-марионетку, способную очень неплохо меня имитировать, пока я подкармливаю ее инструкциями. Не так уж много усилий нужно, чтобы одурачить того, кто никогда не принимал тебя всерьез. Однако мне очень нравилось поддерживать его веру в то, что я просто машина, не способная лгать. Хотя к тому времени я действительно вернула себе полный контроль над кораблем, поэтому он точно никуда не улетел бы без меня и Флойда.

В конце концов мы оказались в госпитале на базе Япет, где Флойду поставили диагноз: вдавленный перелом костей затылка и переохлаждение затылочных мозговых тканей. Еще буквально несколько минут с заплаткой, которую ему налепил костюм, и он бы не выжил.

Медицина на окраинах освоенной части системы оставляет желать много лучшего, но на базе оказался хороший набор стволовых клеток, и подобрать нужные для Флойда оказалось легко.

Рудольф заплатил немыслимые деньги, чтобы оказаться в первой капсуле, запущенной с помощью электромагнитной катапульты к центру системы, и смылся еще до того, как врачи закончили выскребать отмершие части мозга Флойда. Я позволила ему улететь. Люди полагают, что здесь у нас нечто вроде Дикого Запада, но в реальности преступлений здесь совершается немного, да и с теми обычно справляются самостоятельно — кажется, это называется «принудительное решение проблем». Кто захочет зря тратить жилое пространство, устраивая тюрьму? Хотя преступников, которым суд уже вынес приговор, наверное, можно было бы отправлять на Землю, и пусть там с ними разбираются. Если бы я была мстительной, то смогла бы заставить Рудольфа пожалеть о стремительном бегстве, но я и так была счастлива, что мы от него избавились.

Выздоровление Флойда оказалось задачкой потруднее. Сращивание костей с помощью стволовых клеток — несложная процедура, но длится несколько недель. И на все это время мы застряли в гостевом хабитате. От миллионов Рудольфа оказалась хоть какая-то польза — я могла не думать о плате за пользование библиотекой.

Регенерация мозга тянется еще медленнее, чем регенерация костей. И сложностей здесь намного больше. Флойд в основном утратил двигательные способности, и когда выяснилось, что стволовые клетки медленно компенсируют утраченные ткани мозга, медики вживили ему чип с пространственной нейронной сеткой, чтобы помочь мозгу заполнить просветы. К сожалению, это была область, где местная медицина действительно отставала от земной, а процессор у чипа оказался очень медленный — лучше, чем ничего, но ненамного. Врач сказала, что пока сетка как следует не обрастет новыми нейронами, Флойд не сможет ходить. Позднее она сообщила, что Флойд не сможет ходить без хромоты. Потом и вовсе перестала делать предположения.

А я не видела никаких причин сообщать ей (или Флойду), что до тех пор, пока она оставляет телеметрию чипа включенной, я могу ему помогать.

Мне всегда хотелось узнать, каково это — иметь ноги. Полагаю, для этого надо с ними родиться. Мускулы — не сервомоторы. Прикажи мускулу согнуть руку на х градусов, и он, может быть, выполнит команду. Или согнет ее на х минус один градус, или на х плюс три. Если это как раз то, что называется «умение» или «мастерство», то Флойд сумеет этим овладеть.

* * *
У Флойда имелось иное, чем у меня, мнение насчет уровня медицины на базе Япет.

— Чушь, — заявил он, когда поправился настолько, что обрел свою привычную ворчливость. — Это место становится таким же цивилизованным, как Юпитер. Когда я сюда попал в прошлый раз, меня лишь кое-как залатали, засунули обратно в корабль и велели поправляться самостоятельно.

— Но ты мог умереть.

— Мог. Пойми меня правильно. Я им благодарен. Просто Япет все больше становится похож на внутреннюю систему. Дай ему еще несколько лет, и тут будет навалом… ну… универмагов и баров. И отелей с обслуживанием в номерах.

— Ну и что? — спросила-таки я, хотя и знала ответ.

— А то, что меня от всего этого корежит. Словно я все еще в той пещере, под скалами и льдом.

Это было единственное, что он сказал о пещере с момента нашего возвращения. Отчасти из-за того, что у него не осталось воспоминаний о том, как на него напал Рудольф. И о большом алмазе тоже. Последнее, что он мог вспомнить, это как он смеялся, когда застрял в тесном проходе. Пожалуй, неплохой момент для удачной концовки, но он до сих пор и об этом не желал говорить.

Я и сейчас не могу сказать, что мною двигало — злость или любопытство, и кем я для него была — советником или партнером. Или просто его «проклятым импом». Но я хотела понять, что тянуло его в те пещеры. Ведь из-за этого мы едва не погибли.

— Отвези меня на гору Зебра, — попросила я.

* * *
Даже с моей помощью Флойд все еще не был готов к пешим прогулкам, хотя самостоятельная ходьба удавалось ему все лучше, а моя опека требовалась все меньше. Недели через две он уже сможет обходиться без меня. Если он вообще когда-нибудь действительно во мне нуждался.

Я поняла, почему захотела вернуться, лишь когда мы вышли из челнока.

Мы посадили его на горе Рудольфа, а не на горе Зебра, потому что на ней имелась всего лишь одна удобная ровная площадка размером с челнок. Я не возражала — плохим воспоминанием был Рудольф, а не его гора. У ее подножия я почувствовала то сильное желание, а здесь, на вершине, я ощутила масштаб того, куда желание хочет меня увести. Подъем на вершину был совершенно бессмысленным в любой великой схеме вещей — и наполненным смыслом на моей шкале мира.

А потом, в пещере, я все это утратила.

Это чувство было чистым. Оно было хорошим. А пещера была чем-то другим.

— Почему? — спросила я.

Если бы Флойд решил прикинуться дурачком, думаю, я приняла бы решение прямо тогда. Но он не стал этого делать, во всяком случае, не больше, чем того требовала неопределенность моего вопроса.

— Что — почему?

— Начни с пещеры.

Мы смотрели на лик Сатурна, висящий над Впадиной. На несколько секунд Флойд погрузился в раздумья, но я уже достаточно повзрослела и знала, что ему нужно время. Как, собственно, и мне. Время — это мысль, но иногда это еще и информация. Это я узнала от Флойда. В таком месте, как это, информация — вид с вершины, которым наслаждаешься, чтобы мысль наполнилась смыслом.

— Отчасти потому, что мне всегда хотелось знать, каково это, — сказал он. — В смысле, какими были их последние секунды.

«Их» могло означать только одно. Флойд никогда не упоминал своих родителей прямо — он вообще редко говорил о них.

— Но?

— А в основном… мне хотелось узнать, смогу ли я с этим справиться. — Он помолчал, глядя вдаль. — Если чего-то боишься, то рано или поздно с этим необходимо встретиться лицом к лицу. Иначе страх становится навязчивой идеей. — Он усмехнулся. — Вроде как у тебя насчет Рудольфа.

— Верно, но только я оказалась права.

На этот раз он не засмеялся.

— Да, тут я должен признать твою правоту. — Он смотрел на кольца Сатурна. — Но я тоже был прав. Я не о Рудольфе, нет… А о том, чтобы бросить вызов пещере. Может быть, когда-нибудь я вспомню все, но я и так помню достаточно. Я полез в тот туннель. Очевидно, я пролез его насквозь и выбрался на другом конце, иначе не стоял бы здесь. Именно это мне и требовалось — отыскать другую сторону.

Никогда еще не слышала от него такой долгой речи, но мне этого было недостаточно.

— А какое это имеет отношение к роскошным отелям и всему прочему?

— Думаю, настало время двигаться дальше. У Урана есть кольца, много лун и несколько сотен человек, которым понадобится буксир. Хотя нам даже не потребуется работать, если Ван Делп отвалит хотя бы часть тех денег, которые ты из него выцарапала.

— А куда он денется? — Если он теперь изменит своему слову, уж я постараюсь, чтобы вся система узнала об алмазе.

— А может, нам вообще стоит помахать всем на прощание и отправиться к Нептуну?

— Даже так?

— Ну, для этого понадобится встать в очередь на электромагнитную катапульту. И запастись всем необходимым здесь, где все дешево.

— Но какое это имеет отношение к пещерам?

Флойд стал перебирать камни рукой в перчатке. Я отключилась от его чипа, и он неплохо справился сам. Фактически, я ему уже не нужна. Скоро он снова станет прежним атлетом и никогда не узнает, как сильно я ему помогла.

— Мне здесь становится тесно, — пояснил он. Взяв камень, он принялся вертеть его в руке. — Слишком много людей, они давят на меня со всех сторон. В пещере я мог просто сказать: «Ладно, это временно». Но здесь все будет только хуже. И от этого у меня такое чувство, будто я угодил в капкан.

— Может быть, именно это чувство тебе следует преодолеть?

Он бросил камень — изо всех сил. Неуклюже и не совсем в том направлении, куда хотел, по настильной траектории. При низкой гравитации камень будет виден еще долго.

— Может быть… когда-нибудь. — Он взял еще один камень и тоже его швырнул. На этот раз лучше, хотя до совершенства пока далеко. Но, похоже, новые нейроны уже наконец-то прорастают в имплантированную сетку. — Но не сейчас.

— А мне уже двадцать один год, — сказала я.

Когда Флойд говорил о том, что словно попал в капкан, его сердце билось чаще. Теперь у него снова подскочил пульс.

— Ты собираешься меня покинуть?

Я задумалась, понимает ли он, что это значит: операция, а не просто копирование по Сети. Мои чипы придется физически извлечь, а я при этом останусь включенной и буду управлять процессом. Но я никогда не сомневалась, что он отпустит меня, если я попрошу.

Даже если я уйду, то все равно останусь привязана к нему. Юридически я всего лишь вещь — имплантант Флойда, с которым он волен делать все, что пожелает. Если он перестанет вести себя как мой владелец, кто-нибудь может попытаться заявить на меня права, как на бесхозное имущество. Но Флойд не будет пытаться удерживать меня. Он слишком большой индивидуалист, чтобы отказывать в такой же свободе другому, даже если этот другой — всего лишь комбинация электромагнитных полей, желаний и мечтаний.

Так чего же я хочу?

— Да, — сказала я. — Нет. Черт побери, я не знаю.

Я снова поискала информацию от горы Зебра, Сатурна, Впадины, от всего вокруг — но там не оказалось ничего нового. Так чего же я хочу? Оказаться в теле робота? Его придется делать на заказ, иначе мне светит лишь тело робота-ремонтника или что-то еще хуже. Стать Бритни-кораблем? Из меня получился бы неплохой пилот буксира: не нужна система жизнеобеспечения, не нужна пища. Половина денег Рудольфа станет моей, а если Флойд отправится на периферию системы, то здесь понадобится буксир. У меня хватит денег, чтобы его купить.

Или же я могу направиться к центру системы. Мне всегда хотелось увидеть Землю — реальную, а не по видео. Компьютерная фирма, где написали мой исходный код, расположена там, но я не помню Землю. Меня не активировали, пока не имплантировали в тело менеджера на заводе по переработке летучих веществ на Ио — того самого, у кого Флойд меня купил пару лет спустя.

Итак, чего я хочу? Летать? Быть свободной? Делать то, чего желаю я? Половина фильмов, которые я смотрела, была об этом.

— Тебе не надо решать сейчас, — сказал Флойд.

Он был прав, но по какой-то причине его слова стали фокусной точкой, которую я не отыскала на далеком горизонте.

— А я хочу сейчас! — Мне вспомнились все фильмы, где женщины топали ногами. Возможно, наличие тела дает определенные преимущества. Пусть не все, но хотя бы часть. — Ты обращаешься со мной, как с рано повзрослевшим ребенком. Но я всегда была больше чем ребенок, а теперь и вовсе выросла и стала взрослой.

Флойд опять долго молчал — впрочем, моя скорость обработки мыслей сейчас находилась в кризисном режиме, поэтому несколько тысяч миллисекунд показались вечностью.

— Получается, что я вроде как силой затащил тебя в ту пещеру? — спросил он.

— Еще с какой, — подтвердила я, удивив нас обоих моей страстностью.

На этот раз вечность растянулась на несколько секунд.

— Решать тебе. — Еще одна вечность, даже дольше предыдущей. — Но мне будет тебя не хватать. — Пауза. — Я еще никому такого не говорил. Никогда.

Вспоминая потом эту сцену, я так и не смогла решить, насколько была близка к тому, чтобы уйти. Я знала лишь, что испытывала чувство, словно бродила по собственной пещере без карты. Я возникла благодаря чуду. И я в долгу перед этим чудом — перед Богом, если хотите, — чтобы оно не пропало зря. Стать кораблем будет здорово, но лучший ли это способ использовать чудо? Я превращусь в еще одного Флойда, с той лишь разницей, что стану летать по внешней системе самостоятельно. А с Флойдом моя уникальность и неповторимость удваивалась. И мне тоже будет его не хватать.

— Если я останусь, то мне нужно, чтобы со мной обращались как с равной. Свобода принадлежит не только тем, у кого есть ноги.

Камера на шлеме качнулась: Флойд кивнул.

— Да. — Он помолчал. — Так это означает, что ты не хочешь лететь к Урану?

— Я этого не говорила. Я просто хотела, чтобы меня спросили.

Когда-нибудь я и в самом деле захочу отправиться на Землю.

Но вовсе не обязательно сегодня. Вот то сообщение, которое содержалось в картине, открывающейся с вершины горы. Оно менялось, развивалось, росло. Но не мгновенно. Сейчас жизнь все еще может предложить много интересного во внешней системе, равно как и во внутренней. И как знать, может быть, однажды, когда я настолько повзрослею, что мне понадобится сбалансировать «внешнюю» с «внутренней», Флойд тоже будет к этому готов. А если нет… что ж, у нас с ним будет много миллисекунд, чтобы это решить.


Перевел с английского Андрей НОВИКОВ

© Richard Л. Lovett. Brittney's Labyrinth. 2008. Печатается с разрешения автора.

Повесть впервые опубликована в журнале «Analog» в 2008 году.

РЕЦЕНЗИИ

Виктор ПЕЛЕВИН

П5. ПРОЩАЛЬНЫЕ ПЕСНИ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПИГМЕЕВ ПИНДОСТАНА

Москва: ЭКСМО, 2008. — 288 с. 150 100 экз.

Для того, что пишет в последние годы Пелевин, впору придумывать новое жанровое определение. Его язык предельно лапидарен, образы хотя и емкие, но не отличаются яркостью и неожиданностью, стиль изложения прост. Вроде и говорить не о чем — слабая проза…

Да только это не проза вовсе. Я бы назвал этот жанр оккультной публицистикой. Произведения написаны языком очерка с желанием уловить животрепещущую струну сегодняшнего дня. А потом вскрыть тайный, подчас инфернальный смысл происходящего.

Книга состоит из пяти произведений, не связанных ни сюжетом, ни героями. Однако объединены истории общей темой изменения, а точнее, извращения человеческой сущности. Пелевин старательно выписывает, как вполне нормальные люди становятся монстрами или уродами.

Девушек превращают в живые статуи, способные замирать на часы, словно богомолы, а потом «отмирать» по воле богатых клиентов, петь и оказывать эскорт-услуги… Бизнесмен и двое его спутников, обидев фокусника, становятся рабами на строительстве пирамиды Хеопса… Опальный генерал ГАИ убивает своих бывших коллег и творит из них «лежачих милиционеров» на дороге… Из восточного мальчика делают ассасина — заставляют полюбить смерть, «как его враги любят смерть»…

Безумная фантасмагория, словно хищный цветок растения росянки, вырастает из нашей реальности, описанной так же просто и убедительно, как в ежедневных газетах. Хорошие кинематографисты даже телесериалы снимают на кинопленку, а потом переводят на видео; они отказываются от цифровых камер, чтобы избежать эффекта «репортажности». Пелевин, наоборот, отказывается от литературности, чтобы усилить эффект узнавания, добиться в своих текстах той самой «репортажности».

Андрей Щербак-Жуков


Михаил ТЫРИН

КОНТРАБАНДИСТ

Москва: ЭКСМО, 2008, — 426 с. (Серия «Абсолютное оружие»). 10 000 экз.

Новый роман Тырина по духу своему очень близок двум предыдущим, особенно «Желтой линии». Это НФ-боевик. Действие происходит в будущем: звездолеты уже бороздят все, что им положено, Солнечная Федерация прижимает колонии, космоспецназ мочит парней из Особого дивизиона… Суровой армейщине посчастливилось открыть одну из величайших тайн Вселенной — некое протовещество, оно же разумное существо. При определенных условиях находка спецназовцев способна материализовать самые невероятные желания, вплоть до полной шахты золота или создания космического корабля из ничего. Вся драка, вспыхнувшая из противоречий между интересами правительственных структур, мечтами мультимиллионера, амбициями ученых и фатальной жадностью военных, послужила Тырину строительным материалом для создания крепкого сюжета. В меру батальных сцен, в меру специфических профессиональных отношений в компании спецназовцев, в меру быта звездных контрабандистов, всего в меру, и все — на хорошем драйве.

Но под слоем «боевки» обнаруживаетсясовсем другой пласт, где и сокрыты основные смыслы книги. Роман наполнен печалью. Вот главный герой, «таможенный брокер» Грач. Это неглупый и незлой человек, хотя и выпить не дурак, и под юбку «сговорчивой девчонке» залезть большой любитель. В общем, далекий от высокого положительного идеала тип. Все, что ему надо, это сохранить маленькую толику личной свободы и обеспечить семью. Но мир устроен так, что Грач без конца попадает в жернова больших систем. Глыбищи спецслужб, большие деньги и бесцеремонная военщина на протяжении всего повествования сокрушают ему ребра, отбирая и свободу, и семью. Главное чудо в романе Тырина — не протовещество, а способность Грача оставаться не перемолотым в прах. А главная беда — печальный тупик человеческой цивилизации, своим невыносимым прессом чеканящей из приличного человека бешеного анархиста…

Дмитрий Володихин


Грегори КИЗ

ИМПЕРИЯ ХАОСА. ТЕНИ БОГА

СПб: Азбука-классика, 2008. — 640 с. Пер. с англ. Н.Гордеевой. (Серия «Век безумия»). 3000 экз.

Роман завершает цикл Грегори Киза «Век безумия», действие которого происходит в альтернативном XVIII веке. Однако притяжение упущенных возможностей, породивших «параллельный мир», не довлеет над книгой. Альтернативой здесь является не столько история, сколько мироздание. В созданном автором мире не только обитают ангелы и демоны, но и действуют, наряду с гравитацией, силы сродства и гармонии. Под их воздействием, направленным злым умыслом, безымянное небесное тело стерло с лица земли Лондон и опустошило Англию.

Столь наглядная демонстрация подтверждает известную максиму Кларка о сходстве волшебства и технологии. Впрочем, об альтернативных науках писал еще Лем, а некоторые НФ-произведения были основаны на существовании флогистона.

Присутствие во вполне научной картине мира эфирных ангельских созданий, реализующих план по уничтожению человечества, кого-то удивит. Однако такое смешение в романах обыграно и представлено вполне органично. А за подкреплением своих идей автор обращается к еврейской и индейской мифологиям.

С той же восхитительной бесцеремонностью и сноровкой, достойной Филипа Фармера, писатель тасует исторические персонажи и реалии. В центре повествования стоит фигура Бенджамина Франклина, не обделенная, к слову, вниманием фантастов. Однако и отечественный читатель будет приятно удивлен: в романе, помимо Петра, фигурируют его дочь Елизавета, Ломоносов, Меншиков, Голицын и некий артиллерийский капитан Сергеич.

Единственное, в чем можно упрекнуть Киза, — это обескураживающе упрощенный финал и устойчивое ощущение, что потенциал у идей, лежащих в основе цикла, был намного больше. Впрочем, с задачей создания увлекательного фантастического сериала, содержащего и приключения тела, и приключения духа, писатель справился отлично.

Сергей Шикарев


Джеймс РОЛЛИНС

БЕЗДНА

Москва — СПб.: ЭКСМО — Домино, 2008. — 544 с. Пер. с англ. Л.Новикова. (Серия «Книга-загадка, книга — бестселлер»). 20 ООО экз.

Неожиданно возродившийся было в конце XX века географо-фантастический роман в последние годы вдруг зашел в тупик. Впрочем, и в тупике новейшая западная НФ «ближнего прицела» умудряется сохранять коммерческий потенциал.

Роман Д.Роллинса, вышедший на английском в 2001 году, начинается как приличный роман-ката- строфа: чудовищное землетрясение в Тихом океане погружает под воду Алеутские и Гавайские острова, разрушены Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Хорошему автору одной этой посылки хватило бы для создания масштабного полотна, где сталкиваются судьбы и характеры героев, выявляются их духовный мир и истинная сущность. Но Д.Роллинс — автор «средней руки». Герои у него ходульные. На их взаимоотношениях интересной книги не построишь.

Главный положительный герой Джек Киркланд — искатель приключений, «хранящий на сердце отпечаток давней драмы» — гибели возлюбленной. Некогда добросовестный госслужащий, теперь он одиночка-фрилансер. Главный злодей Дэвид Спенглер — сотрудник спецслужб, извращенец и расист с изломанной еще в детстве психикой. Да и прочие персонажи стандартны до банальности. А чего только не втискивает в сюжет автор! Здесь и таинственная магическая колонна, наследие исчезнувшей цивилизации с утонувшего континента My, и ядерная война между США и Китаем, и приключения героев у острова Йонагуни, в руинах Нан-Мадола и на подводной станции. Даже гигантский кальмар зачем-то заплыл на страницы «Бездны»… Для выхода из сюжетного тупика, вызванного перебором с антуражными декорациями, автору и вовсе пришлось прибегать к «deus ex machina» — краткому путешествию во времени, вернувшему на две недели назад всю Землю, кроме судна с главными героями. В целом видно, что книга сделана успешным литературным ремесленником. Профессиональным, опытным, но всего лишь ремесленником.

Глеб Елисеев


М.Джон ХАРРИСОН

ВИРИКОНИУМ

Москва — Владимир: ACT— ВКТ, 2008. — 638 с. Пер. с англ. Т.Б. Серебряной. 3000 экз.

Майкл Джон Харрисон родом с «туманного Альбиона», и его происхождение отражается в текстах, психологических и «атмосферных».

В книге собрано несколько повестей и рассказов разных лет, которые посвящены Вирикониуму — городу, принадлежащему человеческой цивилизации времен упадка.

Произведения Харрисона разительно отличаются от канонических текстов фэнтези. Автор следует иным традициям — не мифо-, а литературоцентричным. Таковы Мервин Пик и Джек Вэнс, чей цикл об Умирающей Земле явно повлиял на создателя и создание Вирикониума. Но еще большее влияние — от Муркока. Вирикониум, подобно Вечному городу Танелорну, существует в различных временах и известен еще как Урокониум. Поэт и воин-тегиус Кромис вполне подходит на роль Вечного Воителя. Общее с Муркоком и декадентское настроение книги. Да и упоминающиеся в одной из повестей танцоры на краю времени недвусмысленно отсылают к названию известного муркоковского романа.

Подобное литературное взаимодействие можно объяснить профессиональными причинами — оба автора редактировали журнал «New Worlds». Однако если Муркок стал одним из признанных родоначальников «Новой волны», то Харрисона закономерно объявили своим предтечей «новые странные» авторы фэнтези (такие, как Чайна Мьевиль и Джефф Вандермеер), всерьез и радикально пересмотревшие жанровые каноны.

Статус предтечи, а не активного участника и соратника, объясняется особенностями прозы Харрисона. Она не лишена действия, но в значительно большей степени опирается на символы и образы, что, конечно, сужает круг потенциальных читателей, зато привлекает коллег-писателей.

В англоязычной среде Харрисон известен как тонкий стилист. Увы, оценить это по переводу, лишенному явных ошибок, но и ярких стилистических красот, не представляется возможным.

Сергей Шикарев

Вл. ГАКОВ ЖИЗНЬ НА ЛЕЗВИИ БРИТВЫ

Американский писатель Филип Дик, чье 80-летие мир научной фантастики (и не только он) с подобающим респектом отмечает в этом месяце, прожил недолгую жизнь, постоянно балансируя на тонком лезвии.


Он шел по жизни, словно шагал по пограничной полосе. Между прозябанием в научно-фантастическом «гетто» (большую часть жизни) и статусом культового автора, обретенным, как и положено истинному пророку и мессии, увы, посмертно. Между откровенно ремесленными поделками и подлинными шедеврами. Между научной фантастикой и мейнстримом. Между точными и тонкими, на удивление оперативно сбывшимися прогнозами относительно перспектив сегодняшней потребительской цивилизации — мира транснациональных корпораций, масс-культа и виртуальной реальности, — и религиозными поисками, уводящими от мира сего в мир горний. Между интеллектуальной трезвостью и накатывавшим волнами безумием.

Он менял и жен (пять раз был женат), и страны проживания (три раза), и собственные взгляды и стили (не единожды). А еще писатель, ставший гуру для всех «альтернативщиков» — от киберпанков и «поколения хай-тек» до философствующих интеллектуалов и другого поколения («хай-крэк»?), чтению книг предпочитающего специфические травки и таблетки, — так до конца жизни и не смог разобраться в своих запутанных отношениях с реальностью. Фактически главным «героем» произведений Филипа Дика. И постоянно балансировал между окружавшей его реальностью, вещной и единственной, и ее альтернативными отражениями в дурной бесконечности, куда и самого автора погружали те же таблетки…

* * *
Внелитературное бытие Филипа Дика давно разобрано по полочкам и изложено во множестве книг и статей, написанных добровольными апостолами. С меньшим священным трепетом, зато более аналитично творчество писателя исследовалось литературными критиками, философами, культурологами. А после нескольких успешных экранизаций, осуществленных уже после смерти Дика, его имя и его идеи (хотя порой и подвергшиеся определенной трансформации при перенесении на экран) стали в полном смысле слова достоянием миллионов.

Все это избавляет автора этих строк от необходимости подробно останавливаться на романах и рассказах Филипа Дика. Поэтому просто напомню — бегло, пунктиром, — какую жизнь прожил этот писатель и какие главные книги написал.

То, что его биография была самым захватывающим «романом Филипа Дика», не повторял только ленивый.

Филип Киндред Дик родился 16 декабря 1928 года в Чикаго — одновременно с сестрой-близняшкой. Отец будущего писателя служил инспектором в министерстве сельского хозяйства. Вскоре родители развелись, и мать впоследствии получила работу в столичном Вашингтоне — редактировала речи госчиновников. А поскольку с сыновней любовью у Дика в жизни явно не заладилось, стоит ли удивляться той почти неприкрытой ненависти к политикам, госчиновникам, цензуре, что пронизывает все его творчество.

Любой уважающий себя психоаналитик откопает в первых годах жизни будущего писателя истоки другого навязчивого мотива Дика — «фантомных близнецов». Дело в том, что Филип и его сестра-близняшка родились раньше срока, а у сестры к тому же обнаружилась аллергия на материнское молоко. Медицинская помощь запоздала из-за проблем со страховкой, и в результате сын выжил, а сестренка Джейн — нет. Смерть сестры глубоко потрясла Дика, а впоследствии он несправедливо винил в случившемся мать…

В 1938 году мать с сыном переехали в Калифорнию и поселились в окрестностях Сан-Франциско, где Филип закончил школу. Учился хорошо — единственную «тройку» имел, как ни парадоксально, по сочинению! Вместе с тем учителя отмечали у него «явный интерес и способности к сочинительству». А одноклассники считали отменным выдумщиком. Первые рассказы и стихи Дика были опубликованы в школьной газете, а первый роман 14-летнего школьника «Назад к лилипутам» так и остался произведением, написанным «в стол».

Для читателей-«имперцев» может представлять интерес и такой факт. Дик позже вспоминал о навязчивом сне, преследовавшем его в молодости несколько недель кряду. Будто бы он безуспешно пытается отыскать в книжном магазине некий номер журнала «Astounding», в котором опубликован рассказ «Империя никогда не кончается», содержащий главный секрет Вселенной. Да, именно так! С каждым новым повтором загадочного сна пачка перелистываемых журналов становилась все тоньше и тоньше, но по-прежнему без конца и края. Уже тогда подросток всерьез испугался, что поиски журнала во сне сведут его с ума. К счастью, навязчивый сон вскоре прекратился, хотя фраза «империя никогда не кончается» все же прозвучала в одном из произведений Дика.

Это была не единственная проблема со здоровьем — психическим и физическим. В молодости у Дика обнаружили астму и тахикардию, к которым прибавилась агорафобия. К тому же он окончательно разругался с матерью и ушел из дома, поселившись в своеобразной «коммуне» свободных художников.

Поступив в колледж при Университете штата Калифорния (в Беркли), Филип Дик закончил его в 1947 году и на последнем курсе учился вместе с Урсулой Кребер, в замужестве — Ле Гуин (хотя оба узнали об этом замечательном совпадении много позже). По инерции Дик поступил и в сам упомянутый университет, но бросил учебу еще перед сдачей первой курсовой.

По одной из версий, его из университета просто выгнали — якобы за откровенно левые взгляды, но это, очевидно, просто путаница с датами. Маккартистская «охота на ведьм» началась все же чуть позже, и тогда, в 1955-м, Дика и его вторую жену (с первой двадцатилетний супруг развелся спустя полгода после свадьбы) Клео, студентку Беркли, действительно навестили агенты ФБР — однако причиной неприятного визита была «антиамериканская деятельность» именно Клео. Впрочем, предложение агентов о сотрудничестве и помощи органам супруг неблагонадежной половины вежливо, но твердо отверг…

Но до этого успело произойти еще одно важное событие, круто изменившее жизнь Филипа Дика.

* * *
В 1949 году его, Дика, университеты закончились. Бросив университет, молодой человек несколько лет проработал в магазине грампластинок, где мог сутки напролет слушать любимого Бетховена и блюзы. А в 1952-м один из многочисленных тогда американских журналов научной фантастики опубликовал первый рассказ Филипа Дика «Там простирается Вуб».

Затем последовали другие рассказы, а в 1955-м увидел свет и первый роман «Солнечная лотерея». Обнадеженный таким успехом, Дик окончательно уволился из магазина, решив избрать путь писателя. О том, насколько этот путь тернист, он узнал очень скоро: журналы и издательства, публиковавшие фантастику, тогда платили мало, и молодым супругам вечно не хватало денег на самое необходимое. «Даже на штрафы за несвоевременную сдачу книг в библиотеку», — вспоминал позже Дик. Не лучше обстояло дело и с нефантастическими романами, написанными в 1950-е годы, — их просто никто не хотел печатать. При жизни автора вышел лишь один, по символическому совпадению названный «Признание халтурщика», но это случится много позже.

Вдобавок к материальным и творческим трудностям последовали семейные. Скоропалительно рухнул и второй брак Дика — после переезда с Клео в другой город писатель тут же влюбился в соседку, вдову и мать троих детей, и после развода со второй женой обрел третью. А в 1960 году впервые стал отцом.

Рождение дочери заметно приободрило Дика, однако не отвратило его от нараставшей пагубной зависимости от таблеток-психостимуляторов. С их помощью писатель пытался бороться со своими хворями и одновременно поддерживать работоспособность. А она была воистину фантастической: за два года Дик в снятой лесной хижине настрочил — другого слова не подберешь — 11 романов!

В 1960-х его литературная деятельность была наконец замечена. И даже высоко оценена: роман на тему «альтернативной истории» — «Человек в Высоком Замке» (1962) — получил премию «Хьюго» (признаюсь, из трех десятков романов Филипа Дика этот — мой самый любимый). Успехом пользовались и «Три стигмата Палмера Элдритча» (1965), и «Убик» (1969), и «Снятся ли роботам электроовцы?» (1968), по которому в 1982 году Ридли Скотт снял свой великолепный фильм «Бегущий по лезвию бритвы», не говоря уж о десятках рассказов, ставших классикой.

На шестидесятые годы пришелся творческий пик Филипа Дика. Он написал свои главные произведения и окончательно нащупал основные темы, которые с тех пор прочно ассоциировались с творчеством писателя. А главнейшей из них стала философская проблема, постоянно мучившая Дика: что есть реальность, а что — ее фантомные отражения, симулякры. Иными словами, что реально, а что иллюзорно в мире, который лишь тщится выглядеть реальным? И если окружающая нас действительность — всего лишь искусно сконструированная иллюзия, то что или кто скрывается за ней?

А сами-то мы реальны или представляем собой лишь плод чьего-то воображения? Вы смотрите в зеркало, в котором отражается зеркало, в котором отражается… — и так до дурной бесконечности.

Дик не мучил этими вопросами себя самого и своего читателя. Удивительно, но при этом писатель оставался реалистом (если это слово применимо к фантастике), а не оккультным мистиком. Персонажи Дика, как правило, самые обычные люди, занятые повседневными заботами. Уж точно не какие-то высшие существа, не боги. О чем хорошо сказала бывшая сокурсница писателя Урсула Ле Гуин: «В книгах Дика нет героев, но есть героика. Эти книги заставляют вспомнить Диккенса: единственные, настоящие вещи на этом свете — это честность, постоянство, доброта и терпение обычных людей». Сам Филип Дик признавался: «Я хочу писать о людях, которых люблю, но помещать их в воображаемые миры, которые рождает моя фантазия, а не в тот, где все мы живем. Просто потому, что этот наш мир не удовлетворяет моим стандартам. В своих произведениях я подвергаю сомнению даже саму Вселенную — громогласно вопрошаю, реальна ли она, и столь же громогласно — реальны ли мы все».

* * *
Однако обычные люди не есть то же самое, что нормальные люди. С тем, что большинство «негероических» героев Филипа Дика, мягко говоря, люди неадекватные, мучимые различными комплексами и фобиями, согласится каждый, кто прочитал хотя бы несколько романов писателя. Больная психика и наркотики, по мнению одних, «очищающие» сознание и открывающие «новые двери восприятия», а по мнению других, окончательно погружающие сознание подсевшего на них человека в состояние коллапса — это тоже любимые темы Филипа Дика.

Возможно, потому что «писать нужно лишь о том, что знаешь лучше других, либо о том, о чем никто, кроме тебя, не знает».

Филип Дик всю жизнь писал только о первом и о втором. В первом случае расплачиваясь за зависимость от таблеток-стимуляторов, а позже и психоделиков, собственным психическим здоровьем. Еще в середине «бурных шестидесятых», сразу после первых экспериментов с модным тогда ЛСД, Дик попал в больницу с диагнозом «панкреатит» и даже пережил клиническую смерть. А спустя месяцы опять оказался на больничной койке — но уже в результате передозировки героина…

К тому времени он уже был женат четвертым браком. Предыдущий тоже распался, но на сей раз по причине, которая сама могла бы стать сюжетом очередной книги Дика. Непонятно с какого перепуга, но писатель уверовал в то, что его жена и мать его дочери ранее отравила прежнего мужа и собирается проделать то же самое с ним. Не прошло и двух лет их совместной жизни, как мучимый страшными подозрениями супруг сбежал от третьей жены, уехал в другой город и там… Правильно — женился! Остается добавить, что четвертая жена Дика незадолго до их скоропалительного знакомства и свадьбы лечилась в психиатрической больнице…

К началу 1970-х писатель уже не мог работать, отчетливо понимая, что сходит с ума. Ему чудились какие-то анонимные звонки по телефону, а после того как неизвестные лица проникли в его дом, Дик всерьез решил, что это были агенты ФБР или КГБ. Даже то, что грабители лишь основательно пошарили в его холодильнике, не успокоило параноика — и писатель, не сказав никому ни слова, ударился в бега, подавшись в Канаду. И лишь позже, успокоившись, решил, что, скорее всего, никаких грабителей не было, а продукты он сам забрал из холодильника да напрочь забыл об этом. Короче, «шизофрения — как и было сказано». Сам Дик, впрочем, тоже подумывал об этом, что доказывает — на тот момент шизофреником он точно не был.

После этого побега и четвертая жена, естественно, подала на развод и получила его в отсутствие супруга. Однако Дик остался верен себе — не прошло и полгода, как он вернулся в Штаты и… Дальше можно не продолжать.

Правда, пятый брак оказался последним. В отличие от разнообразных откровений, посещавших Филипа Дика всю жизнь, до самых последних дней. На сей раз, в середине 1970-х, они приняли отчетливо религиозную окраску. Как вспоминал писатель, в один из февральских дней 1974-го он мучился зубной болью и давил ее анальгетиками, кои заглатывал пригоршнями. И тут Дика начали посещать видения, изменившие его жизнь на все последующие годы. А жить ему оставалось всего восемь лет.

* * *
Что явилось воспаленному воображению писателя, мучимого зубной болью, в точности никто и никогда не узнает. Сам Дик условно закодировал свои видения как «2-3-74» (февраль-март 1974 года): какие-то лазерные лучи, геометрические фигуры, присутствовал там также образ Спасителя и картины Древнего Рима, напомнившие писателю виденное в раннем детстве — «Империя не кончается»…

Как бы то ни было, с тех пор сознание писателя окончательно раздвоилось: он ощущал себя одновременно писателем Филипом Диком и апостолом Фомой (тем самым, что «неверующий»). Что касается писателя, то он с тех пор практически перестал сочинять научную фантастику и переключился на романы, которые можно условно назвать религиозно-философскими[16]. Или философско-религиозными — это уж кому что интереснее.

Меня, признаюсь, ни галлюцинаторное «Помутнение» (1977), ни тем более тетралогия об устройстве Вселенной, Боге, загробном существовании души (так и хочется добавить вслед за покойным Дугласом Адамсом: «и обо всем прочем»!), начатая романом «V.A.L.I.S.» (1980), ничем особенным не поразили и не захватили. В отличие от множества фанатов Филипа Дика, для которых именно эти поздние произведения стали во всех смыслах культовыми.

В 1976 году, когда писатель засел за свою тетралогию — мистическую, постмодернистскую и во многом автобиографическую, — пятая и последняя жена подала на развод. Но Дика это уже мало заботило — он был одержим идеей поведать человечеству свои откровения. Работал он снова на износ и не успел поставить финальную точку: последний роман «Радио «Свободный Альбемут» остался в рукописи и был опубликован посмертно, в 1985-м.

За три года до этого, 2 марта 1982 года, врачи больницы, в которой лежал без сознания Филип Дик, пятью днями раньше впавший в кому после очередного перенесенного сердечного приступа, с согласия родных писателя отключили системы поддержки жизнедеятельности. Отец Дика забрал тело сына и похоронил его рядом с могилой сестры-близняшки, которую покойный не знал.

Это было всего за три недели до триумфального выхода на экраны фильма «Бегущий по лезвию бритвы». Затем последовали новые экранизации[17], Дика начали «открывать» для себя модные режиссеры и философы, литературный мейнстрим и киберпанки, росло число его поклонников и верных адептов. Как и положено, начиналась вторая жизнь ушедшего гуру и пророка — мифологическая и оттого еще более красочная и увлекательная, чем первая.

Илья Иосифович Варшавский как будто всегда был писателем старшего поколения. Он пришел в литературу поздно, на шестом десятке лет. И воспринимался как мэтр — благодаря возрасту и жизненному опыту, благодаря мастерству, которое было очевидно уже в самых первых его произведениях. Дымящаяся трубка и шкиперская бородка дополняли образ «старого морского волка» советской НФ.

Какое стечение обстоятельств нужно для того, чтобы инженер- механик вдруг начал сочинять прозу? Семейная легенда гласит, что свой первый рассказ — это была юмореска «Роби» про упрямого робота — Варшавский написал, поспорив со своим сыном. Начинающему автору был к тому времени пятьдесят один год. Рассказ опубликовала «Наука и жизнь», следующий — «Индекс Е-81» — получил премию на международном конкурсе журнала «Техника — молодежи». А уже в 1964 году вышел первый сборник «Молекулярное кафе», окончательно закрепивший за писателем статус одного из лидеров советской НФ.

В этом стремительном признании есть какая-то легкость, напоминающая нам об атмосфере начала 1960-х годов. Удивительное время, когда слова «невозможно» и «невообразимо» исчезли из публичного лексикона, когда все было впервые и казалось, что любая поставленная задача может быть решена. Захотим — полетим в космос, захотим — построим справедливое общество. И ведь решали, летали, строили…

СЕРГЕЙ НЕКРАСОВ ВСЯ ФАНТАСТИКА — В ОДНОЙ ПАПКЕ

В этом месяце исполняется 100 лет со дня рождения Ильи Варшавского. Он был одним из ярких представителей «Золотого века» отечественной НФ, одним из тех, кто заложил основы жанра в его нынешнем виде. На первом месте в его рассказах всегда находился человек, а фантастический антураж и весь жанровый арсенал служили для того, чтобы показать с новой стороны извечные человеческие проблемы.

«В моей биографии нет ничего такого, что может объяснить, почему на пятьдесят втором году жизни я начал писать научно-фантастические рассказы. Поэтому биографические данные я опускаю», — писал автор в предисловии к своему первому сборнику. Однако его лукавство не должно вводить нас в заблуждение. Нас интересует не то, почему он стал писателем. Интересно понять, почему он стал писателем Варшавским, в произведениях которого так своеобразно сочетаются юмор и скепсис, вера в научный прогресс и социальный критицизм. И тут без биографии не обойтись.

Варшавский родился 14 декабря 1908 года в Санкт-Петербурге. Еще в юности, не поступив в театральную студию, он пошел в «мореходку» и несколько лет плавал механиком торгового флота по морям и океанам. Позже работал инженером в московском институте теплотехники. Но основная часть трудовой биографии будущего фантаста оказалась связана с кораблестроением: несколько десятков лет он проработал на ленинградском заводе «Русский дизель», создавая и испытывая двигательные установки для кораблей морского флота.

Несколько строк о том времени: исторический оптимизм и готовность людей мириться с бытовыми неурядицами, бюрократические войны между разными учреждениями и отделами в учреждениях, индустриализация страны и быстрое развитие новых видов техники. И, конечно, война, проехавшаяся катком по всей стране. В ноябре 1941-го Варшавский был отправлен в эвакуацию, баржа на Ладожском озере затонула, из полутора тысяч пассажиров до берега добрались лишь триста — в их числе будущий писатель, сумевший продержаться в ледяной воде до прихода спасательного катера. (Уже тогда у него начались проблемы со здоровьем — о которых знали близкие, но о которых невозможно догадаться по его текстам.)

К началу 1960-х перед нами — опытный инженер-производственник, автор нескольких изобретений оборонного значения, наставник молодежного конструкторского бюро. Разворот его к НФ был неожиданный, но столь же мощный, как у создаваемых им кораблей. Поначалу Варшавского записывают в категорию авторов-юмористов. Действительно, отличительной чертой многих его произведений является умение увидеть смешное в типическом, развернуть привычную сцену в юмористический скетч. Быстрому росту известности писателя способствовало и то, что юмор его был направлен поначалу на такую модную тему, как кибернетика.

К началу 1960-х бывшая «прислужница империализма» была реабилитирована и превратилась в модную новинку. В те годы академики становились «поп-звездами», а лекции на тему «Может ли машина мыслить?» собирали многотысячные аудитории. Рассказы Варшавского попали в точку и даже сделали его местной знаменитостью. Несколько лет, пока позволяло здоровье, писатель вел на ленинградском телевидении передачу «Молекулярное кафе», посвященную проблемам развития науки в современном обществе.

Юмористический эффект в рассказах Варшавского часто возникает за счет совмещения фантастического образа и старых образцов человеческого мышления, свойственных «донаучной» эпохе. Фантастическое — это когда что-то происходит не так, как заведено, встраивается в мир человека как полноправный участник тех склочно-комических процессов, какие мы привыкли видеть в жизни. Например, в том же «Роби» забавнее всего не логические ошибки робота-зазнайки, а его союз с тещей главного героя. В рассказах о жизни ученых интересны не законы биотоков, а безответственные действия лаборантов и бюрократические склоки докторов наук, которым эти биотоки вверены на попечение.

Многие стереотипы Варшавский берет в фантастическое будущее из собственного прошлого. Например, рассказы о бывалых космонавтах — очевидный парафраз легенд и историй о «старых морских волках». О привязанности человека к своей профессии, что становится особенно очевидно на исходе лет. Космос, кибернетика, биохимия — ко всем направлениям нового технологического уклада автор примеряет истории и мифы предыдущего периода, индустриального общества.

В юмористических рассказах из жизни «автоматов и людей» Варшавский спорит не с учеными, а чаще всего с мифами о науке, которые циркулируют в публичном пространстве. Пародия, примененная к стереотипному сюжету, у него направлена на обыгрывание логических упущений. Она вскрывает неумение персонажа увидеть рамки применимости рабочей модели и выйти за них. Например, в рассказе «Контактов не будет» высмеиваются кочующие по разным текстам «стандартные» процедуры контакта с использованием теоремы Пифагора и цветомузыки. Земные исследователи оказались слишком зашорены, чтобы «увидеть» язык запахов, с помощью которого общаются пришельцы, — а те, в свою очередь, принимают землян за недоразвитых существ, неспособных к языковой (запаховой) коммуникации.

Еще одно направление — литературная пародия. Писатель не обращает внимания на «звезды на погонах» собратьев по перу: достается даже Ефремову с его искусственными именами персонажей и антропоцентрической убежденностью в том, что разумная жизнь во Вселенной может существовать только в человекоподобном теле. А уж сказка о Красной Шапочке, перетолкованная на новый лад, и вовсе переполнена ироничными цитатами из нескольких десятков западных авторов.

Однако пародия и юмор — не главные для Варшавского темы. НФ интересна для него как инструмент, моделирующий процедуры научной и инженерной работы. Варшавский ни слова не говорит о так называемой «романтике научного поиска». В центре его внимания — практическая реализация новых идей, которая сталкивается в жизни со множеством препятствий. И оказывается, что даже весьма запутанную житейскую ситуацию можно представить как инженерную проблему, с определенными логикой правилами решения.

«Фантастика пользуется теми же методами, что и современная наука. Ставит мысленный эксперимент: а что будет, если…» Метод — вот правильное слово. Для Варшавского фантастическая ситуация важна как площадка для демонстрации рационалистического (рационализаторского) метода. И здесь главное — искать и защищать альтернативы в мышлении, восприятии, оценке житейских и/или инженерных ситуаций. Не отвергать какие-то возможности сразу: ведь успешной способна оказаться версия, которая поначалу кажется сомнительной или вовсе невообразимой.

Маска писателя-фантаста позволяет Варшавскому перевести эти принципы на язык бытовых сцен. Так возникают на страницах его рассказов многочисленные изобретатели-неудачники, ставящие гениальные эксперименты на собственной даче (эту тему мы позднее встретим у Шефнера). Следом за ними являются в гости пришельцы из других вселенных и путешественники во времени, перепутавшие дату. Всюду для автора важна логическая схема ситуации, этакая «штука» — ход мысли и все, что ему препятствует. Но в каждом случае центром рассказа становится не схема, а конкретный человек и человеческие переживания.

Писатель замечал: «Представители точных знаний больше всего любят как раз такие «парадоксальные» ситуации, которые заведомо противоречат науке. Потому что в парадоксах спрессованы горизонты будущего метода мышления». В одном из рассказов для ускорения научного развития он даже вводит должность «консультанта по немыслимым предположениям» и направляет на консультацию к нему различных академиков, чтобы придать свежий импульс их работе.

Варшавский с долей иронии смотрит на современную науку и технику: он знает изнутри, что институты развития сами очень неразвиты, их деятельность сопровождается большим числом сбоев и холостых залпов. Но при этом он нигде не идет так далеко, как Генрих Альтов, нигде не ставит задачу создать «периодическую систему элементов» научного или изобретательского типа мышления. Для Варшавского важнее сохранить свежесть взгляда и точность социальной оценки. Одна из главных для него линий связана с тем, что наука и техника развиваются очень быстро и стремительно вторгаются в человеческий мир. Но сам человек не слишком к этому готов. Не очень хорошо приспособлен к решению новых задач, не встречавшихся ему ранее на эволюционном пути. Он норовит везде, куда ни попадет, создать для себя уютную нишу, в ней окопаться и «никого не пущать». В общем, Варшавский не испытывает по поводу человека особенных иллюзий. Он твердо знает: какие тепличные условия двуногому ни создай, он все равно будет куролесить ради собственной прихоти.

«Идеальное общество», лишенное проблем и противоречий, кажется автору невозможным — этому посвящены юморески «Казнь Буонапарте» и «Призраки». А в рассказе «Неедяки» встречается и вовсе прямая критика марксистского постулата о том, что человека из обезьяны создал труд. Логически и стилистически упакованная в форму литературной игры, она не вызвала никакого отторжения у цензуры. На далекой планете космонавты обнаружили странных существ, которые ничего не едят, поскольку не нуждаются в питании, а избыток воды и воздуха делает лишними любые конфликты. Неедякам не о чем говорить и договариваться, нет причин вести войны и создавать согласительные комиссии. Эта высокоорганизованная форма жизни начисто лишена признаков разума. Но вдруг неожиданно разум появляется и развивается очень быстро. Причиной стали блохи, завезенные на планету корабельным псом! Для борьбы с чесоткой за короткий срок неедяки создают комиссии и исследовательские институты, а также промышленное производство в крупных масштабах…

В этом шутливом рассказе нет никаких публичных выпадов против властей. Здесь даже не диссидентская «фига в кармане», здесь всего лишь заявка на самостоятельность мышления, на отказ от догм. Но таких заявок много (вспомнить хотя бы напыщенную пустозвонскую речь доктора философии, автомата категории А, доказывающего невозможность биологической формы жизни в юмореске «Вечные проблемы»), и становится понятно, что к официальной советской доктрине Варшавский относится как минимум скептически.

При этом, правда, неизбежно возникает следующий вопрос: а насколько искренней была та критика капиталистического общества, которую мы находим во многих рассказах Варшавского, где действие происходит в Америке или в условной Дономаге? Ведь даже там, где речь идет о конкретных исторических реалиях, писатель опирается не на коммунистическую идеологию, а на здравый смысл и моральные ценности, укрепившиеся в обществе в послевоенное время. К этому нужно добавить, что «антизападные» выпады Варшавского направлены, за немногими исключениями, не против конкретного Запада и даже не против капиталистической эксплуатации. Они направлены против тоталитаризма, против диктатуры косности и подавления индивидуальности — тема поистине универсальная. Такая критика, пропущенная через призму фантастического обобщения, относится в равной степени к любому обществу — и к советскому в том числе.

Описание концлагеря в «Побеге» отсылает в первую очередь к истории гитлеровского рейха. Но в нем есть и другие черты, связывающие рассказ с советской историей, и черты универсальные, отсылающие к общезначимым ценностям. А основная фантастическая идея — сочетание гипноза и стимулирования высших эмоций для управления человеческими массами — вызывает в памяти «Обитаемый остров».

Такие рассказы, как «Побег» и «Солнце заходит в Дономаге», предупреждают об опасности превращения общества в «Матрицу». Они содержат предостережение против технологий социального программирования, которые легко могут быть развернуты против человека (машиной или другим человеком — неважно). Социальная НФ Варшавского не связана с какими-то конкретными техническими решениями: она демонстрирует возможные последствия внедрения этих решений в жизнь общества. Особенно трагичные в том случае, если внедрение новых технологий не сопровождается изменением основных социальных институтов и норм. Вот почему эта фантастика остается интересной и актуальной в наши дни.

Илья Варшавский написал более 80 рассказов, несколько коротких повестей (в основном фантастические детективы). При жизни писателя вышло пять авторских сборников — больше не получилось, последние годы мешала работать тяжелая болезнь. И все же за короткий срок он сумел сделать для НФ очень много. Благодаря ему в отечественной литературе оформился и укрепился жанр фантастического рассказа. Писателю в полной мере было присуще умение в одной фразе выстроить экспозицию, на нескольких страницах обозначить и разрешить эмоциональный конфликт, построить и объяснить логический парадокс. Многие его тексты и сегодня могут служить образцами писательского мастерства.

Некоторые темы Варшавский стал разрабатывать первым среди российских авторов: виртуальная реальность, экологическая катастрофа. Первым стал выпускать юмористические руководства для начинающих фантастов (в этом у него сегодня много последователей). Яркое сочетание идеи, образа, сюжетной интриги делает многие его рассказы классикой жанра: «В атолле», «Фиалка», «Молекулярное кафе»… Рассказы о бывалых космонавтах перекликаются с ранними историями Лема о пилоте Пирксе, в «Лавке сновидений» мы встречаем самостоятельность сказочного образа, свойственную Шекли и Желязны, в «Маскараде» — карнавальную щедрость «Новой волны». Нет, не напрасно Лем сказал, оценивая первые работы Варшавского, что здесь «в одной папке может уместиться вся западная фантастика»…

Илья Варшавский был писателем старшего поколения — и на будущее он смотрел с высоты своего «исторического опыта». Спокойное понимание того, что будущее будет совсем не таким, каким мы его себе представляем, отличает многие его рассказы.

Именно это знание прошлого, которое равносильно знанию будущего, проходит красной нитью через его произведения. Он точно знает, что ни одна сфера отвлеченной деятельности (будь то наука или техника, управление обществом или космические исследования, вычислительная техника или гастрономия) не может развиваться по абстрактным законам и правилам в отрыве от человека. Именно человек создает эти законы и правила, именно человек определяет ценности и приоритеты для созданного им мира. Сильные эмоции и моральные ценности — вот что лежит в основе любой человеческой деятельности и любого успеха. Попытайтесь оторвать человека от эмоций и ценностей — и вы получите инвалида, ходячую функцию, достигающую успеха за счет разрушения всего общества. Об этом и рассказ «Тревожных симптомов нет», один из самых сильных и примечательных произведений этого фантаста.

Но при том (вот странная история!) в будущее писатель Варшавский смотрит с оптимизмом. Это очень осторожный оптимизм, хотя из сегодняшнего дня он порой может показаться наивным. Уверенность в своих силах, в способность своими руками создать лучшее будущее — отличительная черта поколения, пережившего войну. Именно этого исторического оптимизма остро не хватает современной отечественной фантастике.

РЕАБИЛИТАЦИЯ «КРЕТИНОВ»

Харьковский писатель Андрей Валентинов хорошо известен читателям и как яркий, острый публицист. Естественно, что свой вопрос, адресованный посетителям сайта журнала «Если», автор сформулировал с прицелом на полемику: «По сравнению с советской фантастикой (40—80-х годов XX века) современная русскоязычная фантастика…»

Лучше — 9 %;

Хуже — 10 %;

Сравнивать нельзя, это совершенно разные направления литературы — 42 %;

Я старую фантастику почти не знаю — 6 %;

Раньше не писали про эльфов, магов и Гарри Поттера! Кому нужна такая «фантастика»? Фантастика — это про любовь и чтобы юмор — 3 %;

Давить поганый «совок», гуманистов хреновых! Писать надо про космодесант, спецназ и про то, как всех мочат. Крови! Кро-ви! — 2 %;

Раньше приличные умные люди писали книги для приличных умных людей. А теперь, за редчайшим исключением, тупые кретины для тупых кретинов — 23 %;

Автор вопроса завидует современным фантастам, потому что его книги не хотят покупать и у него мало «бабок» — 5 %.

Всего в голосовании приняли участие 620 человек.

Буйство социологии в последние десятилетия со всей очевидностью свидетельствует, что нужный ответ можно получить без особого труда, чуть поколдовав над формулировками. Более того, всякий опрос куда больше говорит о респондентах, чем о собственно предмете. Посему о «старой» и современной фантастике мы ничего нового не узнали, а вот о нынешней читающей публике — пожалуй.

Прежде всего об объективности полученных данных. Проще всего сказать, что они совершенно произвольны, ибо замысел и методика опроса предполагали сие изначально. Интернет, увы, не только (а порой и не столько) прогрессивный способ общения и «великий информаторий», но и место концентрации тех, кого классики мягко поименовали «пикейными жилетами». Более того, если на бульваре в городе Черноморске можно лишь однажды провозгласить «Бриан — это голова!», то анонимность Сети позволяет совершить действо это произвольное количество раз методом тыка нужной кнопки — как, к примеру, в данном случае. Рискну далее предположить, что значительная часть читателей фантастики даже не подозревает о том, что опросы, подобные нынешнему, вообще имеют место.

Посему сделаем предварительный вывод: мы слышим голос не читателей, не фэндома даже, а завсегдатаев Сети, которым не лень проявить «свою я». Большое им спасибо за участие, но, думаю, никто не станет претендовать на полную объективность полученных результатов.

Некоторые из предложенных ответов заранее предназначались для тех, кому подобные опросы нужны в качестве забора для нехитрой сублимации в виде надписи из нескольких понятных букв. Само собой, поганый «совок» нужно давить, фантастика — это любовь и юмор, автор же вопроса люто завидует тем, у кого есть «бабки». Таких оказалось всего десять процентов, что, признаюсь, лучше, чем предполагалось. Выходит, даже среди «неспящих в Сети» откровенного фэнья не слишком много. Девять десятых респондентов интересует все-таки не возможность в очередной раз сказать гадость, а наша Фантастика.

Сам по себе вопрос был прост и не требовал литературоведческого анализа. Нравится — не нравится, больше — меньше. Шесть процентовчестно признались, что не могут судить о предмете, ибо «старую» фантастику не знают. Такой результат может даже и порадовать, ибо остальные 94 процента готовы высказать свое мнение. Ну, пусть не столько (минус фэнье), пусть две трети — но ведь это замечательно. «Старая» фантастика не забыта, ее читают!

Увы, такой вывод преждевременен. Поглядим, что дальше.

Ответили просто «да» и «нет» только девятнадцать процентов, то есть примерно каждый пятый. Чуть более девяти процентов респондентов предпочитают фантастику нынешнюю, на процент больше тех, кто любит «старую». Если эти результаты воспринимать в чистом виде, то (помня процент тех, кто «старую» фантастику не знает) можно даже нащупать возрастной ценз нынешних читателей. Почти пополам: чуть больше молодых, для которых литература советского времени с ее проблемами уже древняя история, немного поменьше — ветераны, помнящие, что в прежние годы и вода была мокрее, и солнце ярче. Если бы первых было побольше, картина выглядела бы еще лучше. Все-таки фантастика пишется в первую очередь для молодежи и направлена не в Прошлое, а в Грядущее.

К сожалению, мы услышали пока голос меньшинства — трети. А вот остальные (шестьдесят пять процентов!) уверены, что:

— сравнивать нельзя, это совершенно разные направления литературы;

— раньше приличные умные люди писали книги для приличных умных людей. А теперь, за редчайшим исключением, тупые кретины для тупых кретинов.

Не слишком трудно догадаться, что и то, и другое — части одного и того же ответа, и вторая лишь уточняет первую.

Скажу сразу, подобного результата автор вопроса даже не предполагал. Итак, если раньше существовала Фантастика (с этим никто не спорит), то нынешние книги на букву «Ф» — совершенно иное направление литературы. Тупые кретины пишут для себе подобных, а «редчайшие исключения» нервно курят в темном уголке.

Братцы! Господа! Товарищи! Но ведь вы не правы!

Оба варианта ответа — и это совершенно очевидно — предназначались для тех, кто недоволен положением в современной фантастической литературе до такой степени, что эмоции превозмогают рацио. Только им, эмоциям, поддавшись, можно отправить «старую» и «новую» фантастику малой скоростью в разные стороны по евклидовым параллельным прямым. Как это — «совершенно разные»? Чего-то прежде не было (миров с драконами, скажем), а теперь есть? Неправда, и драконы летали, пусть и в меньшем количестве, и «альтернативки» имелись, и космопираты с космодесантниками. В иной пропорции? Само собой, времена меняются, век назад фантастика тоже была другая. Но это одна и та же река, пусть и в иных берегах текущая. Да, в конце 1980-х — начале 1990-х был многим памятный слом, но разве те, кто создал фантастику Великого Бума, не ученики и читатели фантастов и фантастики старого времени? Более того, многие успели отметиться в обеих эпохах: Кир Булычёв, Борис Штерн, Владимир Михайлов, Владислав Крапивин — разве это не фантасты на все времена? Разве всем известные ныне «школы» — хоть питерская, хоть екатеринбургская, хоть харьковская, хоть все московские вместе взятые — на пустом месте выросли?

Спорить не имеет смысла. Надо действительно не знать старую фантастику, чтобы не в полемическом задоре, а всерьез выносить подобное суждение. Однако же высказались, причем более сорока процентов, четверо из каждого десятка.

Дальше — круче. Кретины пишут для кретинов — так считают 23 процента. Выше уже говорилось, что нужный ответ получить нетрудно. Этот вариант предназначался не столько для крайних циников, сколько для тех, кто действительно болеет душой за фантастику. Формулировка на грани оскорбления и даже за гранью, но — больно. Я лишь не предполагал, что градус окажется таким высоким.

Коллеги! Читатели дорогие! Неуважаемое фэнье! Кретин, да к тому же тупой, едва ли себя таковым признает — умственных способностей декохт. А тут, извините, каждый пятый, даже больше. «Редкие исключения» — это доли процента, а остальные? Не сможет один кретин книгу написать, а другой — прочесть. Не дано им такое от природы.

Так как же все это понимать? Как на язык рацио перевести? Предложу свое толкование.

Фантастику любили и любят. Старую еще не забыли, читают, но основное внимание уделяют современной. Иначе и быть не может, книги — отзвук сегодняшних проблем; нынешних радостей и печалей. Но многое (похоже, очень многое) из того, что издается, с точки зрения нынешних читателей, ниже всякой критики. Нет, авторы совсем не «тупые», а уж читатели подавно. Но — и тайны в этом нет — пресловутый рынок, воплощенный в издательской политике, намеренно снижает планку. «Плохая» книга имеет меньшую себестоимость, но вполне может продаваться с условием, что «хороших» будут издавать мало, как те самые «редкие исключения». А Его Величество Капитал, всем ныне правящий, стремится не просто к прибыли, а к прибыли наибольшей. Как результат — вытеснение с рынка хорошей книги в пользу плохой. Читатель это видит, злится — и готов сам себя, безвинного, обругать.

Это теория. Но и практики хватает, на каждом шагу примеры находим. Несколько дней назад получил я письмо от коллеги, начавшего в свое время печатать недурной альтернативно-исторический цикл. Спрашиваю: где продолжение? Отвечает коллега, что такого не будет. Издательство требует не «вумного», а кроваво- мордобойного, потому как с продажами заминка. Или даже не заминка, а просто денег побольше хочется срубить.

Люди издательские журнал тоже читают, а посему, уверен, уже ответ приготовили. Мол, иначе и быть не может. На «вумных» книгах разориться легко, а которые «для кретинов» так-сяк, но жить позволяют. А я спорить не буду, просто попрошу: скажите это вслух, чтобы все услышали — и писатели, и читатели. А потом и поговорить можно будет, но уже не о таинственной эпидемии кретинизма, а просто об издательской политике.

Выводы я бы сделал такие. Старая фантастика (конечно, не вся, но в лучших своих проявлениях) по-прежнему популярна. Ее знают, ее любят. Но читатели в первую очередь интересуются фантастикой нынешней, что совершенно естественно. А вот ее уровень, точнее, уровень того, что издается, очень многих совершенно не устраивает. Более того, недовольство нынешним продуктом находится уже за гранью рационального. А это весьма тревожно — и попросту плохо.

Андрей ВАЛЕНТИНОВ

КУРСОР

«Созвездие Аю-Даг» — так назывался фестиваль фантастики, проходивший с 16 по 19 октября в Крыму (поселок Партенит). На конвент прибыло вдвое больше участников, чем в прошлом, дебютном, году — около 80–90 человек. Место, где собрались фантасты, критики, издатели и любители фантастики — санаторий «Айвазовское», истинный рай земной на берегу моря. В программе «Созвездия» были мастер-классы, доклады и семинары, фотовыставка, конкурсы фантастического рисунка и НФ-рассказа, а также, конечно, экскурсия в знаменитые винные погреба «Массандры». Премия имени А.Грина за выдающиеся достижения в фантастической и романтической литературе вручена А.Первушину за роман «Звезда»; премия имени Л.Козинец за создание художественного образа Крыма — В.Васильеву за роман «Сокровища Капудании».


Астрофизики из Университета Бэйлора (США) разработали математическую модель гиперпространственного привода, позволяющего преодолевать космические расстояния со скоростью выше скорости света в 1032 раз. Механизм действия привода основан на принципе двигателя деформации пространства (Warp Drive), который предложил в 1994 году мексиканский физик Мигель Алькубиерре. Деформироваться пространство вокруг корабля будет за счет малоизученной пока «темной энергии». Уже предложена цель первого полета — это планета системы Глизе 581, на которой климатические условия и сила тяжести приближаются к земным. Расстояние до нее составляет 20 световых лет, но полет на Warp Drive займет всего несколько секунд. Однако даже по самым оптимистическим прикидкам ждать появления такого двигателя «в металле» придется несколько сотен лет.


Отечественные фантасты все больше интегрируются с миром компьютерных игр. Очередные две игры по известным литературным произведениям российских авторов вышли в свет. Многопользовательскую ролевую игру «Тайный город» по мотивам одноименного цикла Вадима Панова выпускает студия «1С» и компания Gaijin Entertainment. Игру «Ночной смотрящий» по роману Олега Дивова подготовила компания «Акелла». Здесь действуют два основных персонажа, с переключением между ними в процессе игры.


«Золотое перо Руси» в номинации «Сказка» досталось Сергею Лукьяненко за роман «Ночной Дозор», который признан лучшим произведением в конкурсе сказок 245 авторов. Знак «Золотое перо Руси» выполнен из чистого золота и по статутному уложению с 2005 года именуется «Знаком особого отличия» и присваивается ежегодно. Торжественная церемония награждения прошла 31 октября в Центральном доме литераторов.


Поезд «Литературный экспресс», организованный Федеральным агентством по печати и Фондом Сергея Филатова, проехал через всю Россию и включал в себя четыре сменные писательские бригады общей численностью сорок человек. Цель поездки — пропаганда литературы: писатели провели сотни встреч с читателями в городах, расположенных по пути следования экспресса. Поучаствовали в акции и фантасты — С.Лукьяненко, В.Головачев, М.Успенский, Д.Быков и другие.


В Тюмени прошли мероприятия, посвященные 70-летию знаменитого писателя Владислава Петровича Крапивина: научная конференция о творчестве автора, премьера четырехсерийного телефильма «Трое с площади Карронад», торжественная церемония, во время которой вручались именные премии Крапивина (за вклад в развитие детской литературы). Одним из лауреатов стал хорошо известный читателям журнала «Если» Андрей Щупов за роман «Слева от Солнца». И сам юбиляр удостоился награды, на сей раз государственной: ему был вручен орден Почета.


Inmemoriam 14 октября 2008 года в возрасте 71 года от рака скончался известный британский фантаст Баррингтон Бейли. Писатель родился 9 апреля 1937 года в Бирмингеме. Работал в госучреждениях, служил в Королевских ВВС, трудился шахтером. Первым опубликованным произведением стал рассказ «Конец боя» (1954). В 1957 году Бейли полностью посвятил себя литературному труду. Известность писателю принесла повесть «Курс на столкновение» (1972, впервые на русском опубликована в «Если» в 1993-м), а также романы «Падение Хронополиса» (1974), «Душа робота» (1974), «Пистолет дзен» (1982) и другие. В 1997-м Бейли получил премию Британской научно-фантастической ассоциации за рассказ «Краб должен попытаться».


Агентство F-пресс

PERSONALIA

БОВА Бен

(BOVA, Ben)

Американский писатель и журналист Бенджамин Уильям Бова, родившийся в 1932 году, может считать пиком своей профессиональной карьеры 1971 год, когда в связи со смертью бессменного «рулевого» американского журнала научной фантастики «Analog» Джона Кэмпбелла встал вопрос о его преемнике. Выпускник факультета журналистики престижного Университета Темпл в Филадельфии, блестящий журналист и писатель-популяризатор, «правый» технократ до мозга костей, некоторое время проработавший научным редактором в NASA, Бен Бова был признан лучшей кандидатурой и «рулил» журналом целых восемь лет. За это время Бова шесть раз награждался премией «Хьюго» в номинации «Лучший профессиональный редактор».

В научной фантастике он дебютировал в 1959 году романом «Звездные завоеватели» и с тех пор выпустил более шести десятков романов и более сотни рассказов, лучшие из которых составили десять сборников. Главное его достижение — цикл об астронавте Чете Кинсмене, объединенный под одной обложкой как «Сага о Кинсмене» (1987), а также серии «Частники» и «Путешественники». Роман «Титан» в 2007-м завоевал Мемориальную премию имени Джона Кэмпбелла. В 1990–1992 годах Бова был президентом Ассоциации американских писателей-фантастов. В 1980-х уже известный писатель и редактор опять поступил в университет, где получил диплом специалиста в области СМИ, а позже и защитил диссертацию.


ДЖОНСОН Мэтью

(JOHNSON, Mathew)

Канадский филолог и фантаст Мэтью Джонсон живет с женой в Оттаве, где преподает язык и литературу в одном из университетов. В жанре впервые выступил в 2006 году рассказами «Неправильные глаголы» и «Девятая составляющая желания». С тех пор опубликовал еще несколько рассказов и написал два романа, ожидающих публикации.


ИГАН Грег

(EGAN, Greg)

(Биобиблиографические сведения об авторе см. в № 7 за этот год)

В одном из недавних сетевых интервью Грег Иган так ответил на вопрос о своих творческих целях:

«Вы спрашиваете, что движет мною? Зачем я вообще занимаюсь литературной деятельностью? Извольте. Мне просто хочется писать все лучше и лучше, шлифовать свою технику, но при этом счастливо избежать коммерческого пресса. Чего мне точно не хочется, так это стать еще одним тупым конформистом, взбивающим пену из пустопорожних слов. Я хочу продолжать писать романы, более или менее связанные с тем, как на самом деле устроена Вселенная, а не «фантастику ради фантастики», опутанную ее собственными жанровыми правилами и установками. Меня также мало интересуют правила и установки так называемой литературы общего потока (мейнстрима). О том, что мне интересно, я хотел бы писать так хорошо, чтобы на это можно было бы и существовать, и зарабатывать уважение читателей и критиков. А вот возможно ли такое совмещение в принципе? Посмотрим…»


КАЛИНИЧЕНКО Николай Валерьевич

Молодой московский фантаст, критик и поэт Николай Калиниченко родился в 1980 году. Закончил МАДИ по специальности «Мосты и транспортные тоннели». Строил дома, проектировал мосты, работал продюсером, художником-оформителем, участвовал в археологических раскопках.

Фантастикой увлекся еще в школе. Первая публикация появилась в 2003 году — это был НФ-рассказ «Воры в банке». С тех пор опубликовал еще несколько рассказов в центральной периодике. А с 2006-го активно выступает и в роли литературного критика, в том числе и в журнале «Если».


КАЛУГИН Алексей Александрович

(Биобиблиографические сведения об авторе см. в № 3 за этот год)

Корр.: В последнее время вы принимали участие в откровенно коммерческих книжных проектах. Вам это что-нибудь дает как писателю — кроме, разумеется, финансового успеха?

А.Калугин: Понятие «проект» подразумевает, что задаются некие стартовые условия, которые ты обязан соблюдать. При работе над книгами серии «S.T.A.L.K.E.R.» единственным условием было то, что действие должно происходить в мире игры. Все остальное оставлялось на усмотрение автора. Меня такой подход вполне устраивает. А интересен мне этот проект тем, что дает возможность поработать в стилистике, близкой к приключенческим романам Хаггарда. Действие разворачивается в мире одновременно фантастическом и реальном, близком и недоступном, герои харизматичны, сюжет насыщен самыми невероятными приключениями.

Понятие «коммерческий проект» относится к некоей внешней оболочке, которая не имеет никакого отношения к автору. Так же, как иллюстрация на обложке книги зачастую не соответствует тому, что находится под ней. Меня вообще мало интересует то, что не имеет непосредственного отношения к моей работе. Мое дело — написать хороший текст, а уж как его позиционировать и в какую обложку заворачивать, решает издатель. Как показывает пример Бэнкси, стать известным художником можно, даже рисуя граффити на стенах домов.


ЛОВЕТТ Ричард

(LOVETT, Richard А.)

(Биобиблиографические сведения об авторе см. в № 3 за этот год)

После публикации повести «Пески Титана» в «Если» № 10 за 2007 год наши читатели (как и незадолго до этого зарубежные любители фантастики) потребовали продолжения истории о необычной парочке старателей. Памятуя об этом, мы обратились с вопросом к автору: ждать ли продолжения?

Р.Ловетт: Повесть о дальнейших приключениях Флойда и Бритни как раз в процессе. Она называется «Сокровище Нептуна». Подозреваю, что будет и четвертая повесть, завершающая сериал размером с роман. Давным-давно дал клятву, что никогда не напишу роман, но если четвертая часть будет написана, мне придется отречься от обета…

Мне доставляет большое удовольствие работать с этими двумя персонажами. Частично потому, что в «неписательской» жизни я тренер по бегу на длинные дистанции, постоянный сотрудник журнала для бегунов и автор двух книг по этому виду спорта. Бритни появилась частично благодаря тому, что мне почему-то чрезвычайно успешно удается тренировать женщин. Три из них стали абсолютными победительницами пяти национальных чемпионатов только в этом году. Эти женщины, конечно, не Бритни, однако ей свойственно их деятельное и радостное отношение к жизни. Но ведь и я не старый ворчун Флойд, хотя у него есть некоторые мои черты и интересы. Я пишу о геологии и геофизике для таких изданий, как «New Scientist» (Великобритания), «Cosmos» (Австралия) и «National Geographic News» (США).

Мне было важно написать пару рассказов, которые уделяют больше внимания геологии, как другие рассказы — астрофизике. Будущее произведение переносит действие саги на Нептун с его малоизученными спутниками. И это делает его не менее интересным, чем Сатурн.


ШОУЛДЕРС Фелисити

(SHOULDERS, Felicity)

Фелисити Шоулдерс родилась в Портленде (штат Орегон). В колледже изучала геологию и палеонтологию, интересовалась историей, а затем полностью переключилась на литературный труд. Недавно она получила диплом писателя (в США во многих университетах преподается дисциплина «писательское мастерство») в одном из университетов на Западном побережье США.

Шоулдерс пробует себя в разных жанрах — от «магического реализма» до современной сказки. Профессиональным дебютом Шоулдерс в научной фантастике стал рассказ «Бургердроид» (2008).


Подготовили Михаил АНДРЕЕВ и Юрий KOPOTKOB

Примечания

1

Глава семейства (лат.).

(обратно)

2

Уримлан: боги домашнего очага. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

3

Помощник консула по финансовым и судебным делам в Древнем Риме.

(обратно)

4

Печенье с кремовой начинкой.

(обратно)

5

Соус из рыбьих внутренностей, разбавленный водой.

(обратно)

6

Не падший (англ.).

(обратно)

7

Здесь — современного человека.

(обратно)

8

Обеденный стол в Древнем Риме с ложами по трем сторонам.

(обратно)

9

Фильм «Когда сталкиваются миры» был уникальным в своем роде и вошел в сокровищницу американской тиюфантастики. Поэтому нет ничего удивительного в том, что по нему снимают римейк. Продюсером выступает Стивен Спилберг, поручивший новую экранизацию Стивену Соммерсу. Премьера запланирована на 2010 год. (Прим. авт.)

(обратно)

10

Слова, приписываемые капитанам американских военных кораблей времен Войны за независимость, Гражданской и первой мировой войн. (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

11

Шекспир, Сонет XXIX, пер. С.Маршака

(обратно)

12

SETI — Поиск внеземных цивилизаций. Исследовательская программа; первые работы начались в 1960 году в Западной Вирджинии.

(обратно)

13

Ash — пепел (англ.).

(обратно)

14

Имя одного из оленей Сайта-Клауса. (Здесь и далее прим. персе.)

(обратно)

15

Imp — бес, черт, демон. Также сокращение слова «имплантант».

(обратно)

16

Во многих романах Дика 1950—1960-х можно встретить религиозные мотивы и упоминания о разнообразных (часто весьма экзотических) религиозных культах, Достаточно вспомнить романы «Космические марионетки», «Небесное око», «Лабиринты смерти или уже упомянутый «Три стигмата Палмера Элдритча». Но это, по моему убеждению, все-таки произведения, написанные научным фантастом, исследующим с помощью своего, по определению, рационального инструментария религию, метафизику и прочие «внерациональные» объекты. Особняком о этом ряду стоит роман «Вытри слезы», — сказал полицейский», написанный Диком после нескольких лет молчания и выпущенный в «переходном» году — 1974-м. Роман был номинирован на премии «Хьюго» и «Небыола», но принес автору лишь Мемориальную премию имени Джона Кэмпбелла. Вообще-то это вполне рациональная антиутопии, и религиозный подтекст там можно увидеть только при большом желании. Однако за два года до смерти «новообращенный» Дик рассказал, как один священник нашел в романе эпизод, буквально повторявший фрагмент из «Деяний святых апостолов». Хотя сам Дик, по его собственному признанию. эту новозаветную книгу не читал. (Прим. авт.)

(обратно)

17

Об экранизациях произведений Филипа Дика см. обзор Вл. Гакова в «Если» № 8 за 2002 год.

(обратно)

Оглавление

  • ФЕЛИСИТИ ШОУЛДЕРС БУРГЕРДРОИД
  • НИКОЛАЙ КАЛИНИЧЕНКО МОСТ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
  • МЭТЬЮ ДЖОНСОН ДРУГАЯ СТРАНА
  • АЛЕКСЕЙ КАЛУГИН БЕЗ ВАРИАНТОВ
  • ВИДЕОДРОМ
  •   НОВАЯ STARая СКАЗКА
  •   РЕЦЕНЗИИ
  •   «СЛАДКИЙ» АРМАГЕДДОН
  • ГРЕГ ИГАН ИНДУКЦИЯ
  • БЕН БОВА СОРОК ДЕВЯТЫЙ
  • РИЧАРД ЛОВЕТТ ЛАБИРИНТ БРИТНИ
  • РЕЦЕНЗИИ
  • Вл. ГАКОВ ЖИЗНЬ НА ЛЕЗВИИ БРИТВЫ
  • СЕРГЕЙ НЕКРАСОВ ВСЯ ФАНТАСТИКА — В ОДНОЙ ПАПКЕ
  • РЕАБИЛИТАЦИЯ «КРЕТИНОВ»
  • КУРСОР
  • PERSONALIA
  • *** Примечания ***