Кот, у которого было 60 усиков [Лилиан Джексон Браун] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лилиан Джексон Браун Кот, у которого было 60 усиков

Посвящается Эрлу Беттингеру, мужу, который…

Выражаю глубокую признательность

Эрлу, моей законной половине, — за супружескую любовь, поддержку и помощь, оказываемую сотней разных способов.

Моему консультанту Ширли Бредли — за высокий профессионализм и преданность работе.

Моей помощнице Бекки Фэрклот, которая всегда была рядом, когда я в этом нуждалась.

Моему редактору Натали Розенштайн — за веру в «Кота, который» с самого начала работы над проектом.

Моему литературному агентству «Бланш К. Грегори Инкорпорейтед» за многолетнее и неизменно приятное сотрудничество.

Всем реально существовавшим Коко и Юм-Юм — за вдохновение, которым они дарили меня на протяжении целых пятидесяти лет.

Пролог

Подслушано на пикнике в Мускаунти, который расположен в четырёхстах милях к северу от чего бы то ни было.

Молодая женщина в синем свитере из шетландской шерсти. Никогда ни о чем подобном не слышала! А я работаю ветеринаром уже двадцать лет!

Мужчина с роскошными усами. Ну что тут сказать? Я сам их сосчитал.

Женщина. Вы, может, обсчитались…

Мужчина. Так пересчитайте их сами. Если я прав, вы сможете обнародовать этот факт в научном журнале. Если нет — угощаю вас обедом в «Макинтоше».

Женщина. Согласна! Посчитаем ему усики, когда вы в следующий раз принесёте его для профилактического осмотра зубов.

Один


Мужчина с роскошными усами (тщательно ухоженный «перец с солью») был не кто иной, как Джим Квиллер, автор собственной колонки в газете «Всякая всячина», выходившей в Мускаунти дважды в неделю. Он переселился сюда из Центра — так местные жители называли все земли, лежащие от них к югу. Сами они по большей части были отпрысками первых поселенцев, унаследовавшими их силу духа, чувство юмора и ярко выраженный индивидуализм.

Они с удовольствием читали колонку «Из-под пера Квилла», которая появлялась дважды в неделю, принимали как должное то, что он живёт один с двумя кошками в перестроенном яблочном амбаре и холит свои великолепные усы.

В юности, которую Джеймс Макинтош Квиллер провёл в Центре, он вынашивал три честолюбивые мечты: первая — попасть в бейсбольную команду «Чикагские щенки», затем — играть на одной из сцен Бродвея и, наконец, — писать для «Нью-Йорк таймс». Но чего у него, конечно, и в мыслях никогда не было, так это стать самым богатым человеком северо-восточных штатов! Как так вышло — история, удивительнее любого вымысла.

Тётя Фанни Клингеншоен, надо полагать, знала что делала, когда отказала все своё имущество ему одному.

Квиллер учредил благотворительное общество — Клингеншоеновский фонд, который занялся улучшением жизни в Мускаунти. Благодаря Фонду К., как все и каждый его называли, медицинские, школьные, культурные учреждения и инфраструктура округа заработали гораздо эффективнее.

Ко всеобщему удивлению, и другие семьи, давно уже владевшие немалыми капиталами, вдохновившись благим примером, начали вкладывать деньги в общественные предприятия. На их пожертвования уже проектировались два музея, музыкальная школа и дом отдыха и развлечений для старшего поколения (ДОРСП).

Все идёт чересчур гладко, думал Квиллер с пессимизмом бывалого газетчика.

— Твои прогнозы, Арчи? — обратился он к старому приятелю, с которым когда-то, ещё в Чикаго, ходил в один детский сад.

Теперь Арчи Райкер занимал должность главного редактора «Всякой всячины».

— Когда кругом гуляет столько денег, — мрачно покачал тот головой, — кой-кого одолевает жадность.

(Приезжие со всей страны — одетые как на парад — платили по пятьдесят долларов за билет за осмотр поместья «Старая усадьба».)

Был конец теплого августовского дня. Квиллер и его четырехлапые друзья наслаждались уютным вечером, который они коротали в яблочном амбаре. Квиллер почитал им «Уолл-стрит джорнал»[1], а потом все трое полакомились мороженым.

Амбар представлял собой восьмиугольную башню, построенную больше ста лет назад из полевого шпата и вековых валунов. Старые деревянные балки внутри и торчащие под кровлей стропила выцвели до молочного цвета. Там, где раньше высились полки для хранения яблок, теперь поднимались серпантином пандусы и лестницы с балконами на трёх уровнях.

Чуть позднее сиамцы, покинув уголок для чтения, принялись гоняться друг за другом вверх-вниз по пандусам, пока не свалились на софу в центре амбара. Жилые помещения открытой планировки располагались вокруг огромного кубообразного камина, дымоходы которого устремлялись к кровле, на сорок футов ввысь.

Было почти одиннадцать, и Коко с Юм-Юм начали выказывать озабоченность: наступал час последней трапезы перед сном.

Двигаясь нарочито медленно — чтобы помучить сгоравших от нетерпения сиамцев, — Квиллер гремел банками с кабиблами и с преувеличенной тщательностью протирал две и без того сухие миски. Сиамцы не сводили с него глаз. Коко, казалось, даже дышать стал тяжелее.

Внезапно он переключил своё внимание на телефонный аппарат, висевший в простенке между кухонным окном и дверью на задний двор. Он с минуту таращился на него, нервно поводя ушами.

Квиллер принял сигнал. Благодаря таинственной кошачьей интуиции Коко знал, что телефон вот-вот зазвонит, и несколько секунд спустя действительно раздалась трель. Как он, этот умница кот, мог предвидеть такое? Догадываясь, что звонит Полли Дункан, главная женщина его жизни, Квиллер постарался смодулировать соответствующие интонации.

— Вечер добрый! — произнёс он наисладчайшим голосом.

— Добрый-добрый! Ты, судя по голосу, в прекрасном настроении, — нежно проворковала Полли в ответ. — Чем занимаешься?

— Ничем особенным. А ты?

— Ушиваю новое платье. Укорачиваю на пару дюймов.

— Фью-у-у! — изобразил восхищение Квиллер.

— Оно длинновато, — продолжала Полли, не удостоив вниманием этот удалой охотничий посвист. — А мне пришло в голову надеть его, добавив что-нибудь шотландское, на вечер в воскресенье. Мы будем отмечать возвращение из Шотландии доктора Конни. А ты не хочешь надеть твой шотландский наряд, Квилл?

Когда-то давно он восставал против того, чтобы рядиться, как он выражался, в «юбчонку», но теперь при мысли о килте рода Макинтошей, о клинке и гетрах в Квиллере начинал звучать голос крови. Как-никак, а его мать была Макинтош!

— А что Конни забыла в Шотландии?

— Как что? Двадцать лет назад она закончила там ветеринарное училище и ездит в Шотландию повидаться с друзьями. А ты знаешь, что её киска все это время жила у Уэзерби?

— Понятия не имел. И как она поладила с Гольф Стримом?

— Конни познакомила их, ещё когда Бонни Лесси[2] была котеночком, и теперь Гольф Стрим ведёт себя с ней как старший брат. А знаешь, — продолжала Полли, — Конни привезла Джо шикарный свитер из шетландской шерсти — благодарность за приют для Бонни Лесси. Ты представляешь себе, Квилл, Шетландский архипелаг, откуда шетландская шерсть, — это сто островов… Сто островов! — повторила она, потому что он никак не отреагировал.

— Да… с ума сойти можно! — рассеянно пробормотал он, наблюдая за сиамцами, которые пытались залезть в коробку с кабиблами.

— Во всяком случае, мне подумалось, тебе будет интересно об этом узнать. A bienta[3], милый.

— Abienta.

Когда сиамцы покончили с выданными им кабиблами и умылись, Квиллер поднялся с ними в их жилище на третьем ярусе. Обозрев свою опочивальню с таким тщанием, словно видели её впервые, они прыгнули в корзинки — каждый в свою — и, прежде чем улечься, трижды в них прокрутились.

«Кошки. Кто их разберет?» — думал Квиллер, прикрывая за собой дверь.

Вернувшись к себе вниз, он сел за письменный стол и изложил свои размышления по этому поводу в дневнике. Он был прирожденный писатель! Если у него не получалось накропать тысячу слов для колонки «Из-под пера Квилла», он садился за чью-нибудь биографию или интересный случай из истории Мускаунти. И регулярно вёл дневник, заполняя ежедневно пару-другую страниц. На этот раз он записал:


Я говорил это раньше, говорю и сейчас: Коко необыкновенный кот! Потому ли, что его настоящее имя Као Ко Кун и он знает, что происходит из рода королевских сиамцев?

Или потому — на чем я настаиваю, — что у него шестьдесят усиков-вибрисс?

Он знает за несколько секунд, что сейчас зазвонит телефон. И знает, кто на проводе — кто-то из своих или лох, желающий всучить вам страховку или собачий корм.

Когда этим оголтелым придуркам вздумалось крушить цветочные вазоны перед окнами муниципалитета, Коко за десять минут знал, что случится какая-то пакость. Почему никто не прочёл его сигналов? А ведь шеф полиции сидел тут, за рюмкой на сон грядущий, но ни он, ни я ничего не учуяли.

Да что там говорить… Не всем, ой далеко не всем дано быть таким умницей, как этот необыкновенный кот с шестьюдесятью усиками!

Два


Квиллер был известной в Пикаксе фигурой: высокий, отменного сложения, средних лет и в неизменной бейсболке на голове. На приветствия случайных встречных он отвечал дружеским поклоном и не жалел времени, чтобы выслушать каждого, у кого находилось что ему сказать. На лице у него появлялось выражение глубочайшего внимания, и это вызывало у горожан удивление. Они дивились, интересуясь, не было ли в его жизни большой трагедии. Его ближайшие друзья тоже дивились, но у них хватало такта не лезть к нему в душу с вопросами. Однажды видели, как он самолично переводил через Мейн-стрит старушку. Но когда свидетели этой сцены стали восторгаться его галантностью, он пожал плечами: «Подумаешь, подвиг! Ей всего-то нужно было на другую сторону».

В закусочной «У Луизы», куда Квиллер заходил выпить кофе, поесть пирога с яблоками и разжиться последними сплетнями, завсегдатаи заведения любили встречать его вопросом: «Как поживает Коко, мистер К.?» Шутливые ссылки на Коко и Юм-Юм в «Пере Квилла» с нетерпением ожидались читателями.

В Мускаунти — по непроверенным данным — на душу населения приходилось больше кошек, чем в любом другом округе или штате. В Локмастере из домашних животных предпочтение отдавали лошадям и собакам.

В холодное время года, когда яблочный амбар невозможно было протопить, Квиллер со всем своим хозяйством переезжал в Индейскую Деревню — элитный поселок на северной окраине Пикакса. Жилые комплексы из четырёх и более кондоминиумов вполне устраивали нацеленных на карьеру холостяков и несколько бездетных семейных пар. Там имелся клуб с плавательным бассейном, гостиными для приемов и баром. По берегу реки вились пешеходные тропы, гуляя по которым, можно было наблюдать за птицами. И разрешалось держать дома кошек!

Комплекс под названием «Ивы» занимали четверо видных граждан Пикакса: директор книжного магазина «Сундук пирата», ветеринар, метеоролог радиостанции «Голос Пикакса» и — в холодное время года — ведущий рубрики «Из-под пера Квилла», дважды в неделю радовавшей читателей «Всякой всячины».

В тех же «Ивах» проживали шесть домашних кошек: Брут и Катта — у Полли Дункан, кошечка Бонни Ласси — у доктора Конни Косгроув, Гольф Стрим — у метеоролога Уэзерби Гуда, а у Джима Квиллера — сиамцы Коко и Юм-Юм, превосходно известные почитателям местной прессы.

У Уэзерби Гуда (настоящее имя Джо Банкер) была страсть собирать у себя друзей и дар развлекать их игрой на фортепиано. На всех этих «междусобойчиках с пиццей», которые он устраивал по воскресеньям из вечера в вечер, он играл им «Полёт шмеля» Римского-Корсакова и «Детский уголок» Дебюсси — его и просить не надо было.

Возвращение Конни из Шотландии давало прекрасный повод для дружеской встречи жителей «Ив».

Почетный гость был в шетландском свитере пронзительно синего цвета. Хозяйка выступала в свитере цвета мокрого асфальта, купленном в Шотландии, а Полли и Квиллера ожидали подарки — шарфы из шетландской шерсти.

— Могу я полюбопытствовать, Конни, почему вы получали диплом в Шотландии? — спросил Квиллер.

— Ветеринарное училище при Университете Глазго, — отвечала Конни, — пользуется мировой известностью, и уже много лет. Оно славится отличным преподаванием и научными лабораториями. Изучение болезней у животных ведёт к открытиям в общей медицине, которые могут быть использованы для лечения людей.

Уэзерби сел за пианино и сыграл попурри из мюзикла Фредерика Лоу «Бригадун». С импровизациями, которые были его «пунктиком».

Квиллер продекламировал стихотворение Бёрнса «Честная бедность» («При всем при том…»). Подняли тост за здоровье хозяйки и по тосту за каждого из присутствующих. А затем принялись за пиццу.

Пока пили-ели, болтали о том о сем, но главным образом — о Хикси Райс, ведавшей отделом рекламы и объявлений во «Всячине» и тоже жительнице Индейской Деревни. Сейчас она ведала ещё и благотворительным проектом Дома для старшего поколения, а чуть ранее, не щадя сил, подготовила праздничный парад для Дня Независимости — но вот незадача: ужасный ливень, разразившийся четвёртого июля, смыл все её усилия!.. И ещё вандалы испоганили фасад университета, который она чудо как замечательно украсила… А что до романов, так тут ей совсем не везёт.

Квиллеру, который знал Хикси ещё по Чикаго и являлся главным виновником её переезда в Мускаунти, сказать по её поводу было почти нечего.

Бедняжке не везло — вот и все. Она работала за десятерых, вкладывая в дело всю душу, — но ей просто-напросто не везло. А теперь на неё навьючили историю с этим новым Центром для престарелых…

«Всячина» объявила конкурс на лучшее название, и на первой полосе каждого номера печатали для него готовый бланк.

— Очень умно со стороны «Всячины», — одобрил Джо Банкер. — Желающим предложить три названия придётся купить три номера.

— Метеорологи — ужасный народ. Уж больно ушлый, — парировал Квиллер. — А мы-то думали, никто нашей интриги не разгадает.

— Кубышку для сбора бланков поставили к нам в магазин, — вставила Полли, — и народ повалил валом. Джад Амхёрст только и делает, что передвигает эту тумбу с одного конца ковра на другой, чтобы на нём не протерли дыру. Джад рано вышел на пенсию, и пороха в пороховницах у него хоть отбавляй. Он и администратор в Литклубе, и волонтер в приюте для бездомных животных. Моет там собак!

— А чем Литклуб нас порадует в ближайшее время? — поинтересовался Квиллер.

— Лекцией отставного профессора из Локмастера. Он — большой знаток Пруста, прочтет о нём лекцию. С твоей стороны было бы очень мило, — обратилась Полли к Квиллеру, — если бы ты устроил его у себя в амбаре на ночь.

— И, без сомнения, это будет неплохая надбавка к скромному гонорару, какой ты в состоянии ему заплатить, — заявил Квиллер. — Кстати, у Коко новое хобби — воздушные атаки. На алурофобов. Надеюсь, твой профессор любит кошек?

Четвёрка друзей переместилась к столику с кофе и домашним, облитым шоколадом печеньем — собственноручным изделием Полли. Их сопровождал Гольф Стрим на поводке: в последнее время среди диких животных были выявлены случаи бешенства. А ещё не так давно кошачьему населению Деревни разрешалось свободно разгуливать у ручья, созерцая рыб и птиц. Бешенство было обнаружено у скунсов, енотов и лис. Что же произошло?

— Слишком многие домашние животные водятся с дикими! — объяснил Джо.

Полли сказала, что не понимает, откуда берётся бешенство и что это за болезнь.

— Инфекционное заболевание, распространенное среди некоторых диких видов. — Это была доктор Конни. — Оно передается через слюну, когда больные бешенством животные дерутся с домашними и кусают их. Лучшая профилактика — поводок или клетка. Иначе домашних питомцев не удержать: увидят, как что-то движется по берегу ручья, и несутся сломя голову словить свой кошачий или собачий кайф!

— В Чикаго мы никогда не сталкивались с бешеными особями, — вмешался Квиллер. — Разве только с ребятишками, вооружёнными рогатками, да с шальными водителями грузовиков.

И тут же сменил тему, заведя разговор о шестидесяти усиках своего Коко. На что доктор Конни сказала:

— Не думаю, что Коко мурлыкал от восторга, когда вы их пересчитывали.

— А я дал ему легкого снотворного, как поступают в театре, когда нужно использовать кошку на сцене.

Он первым заявил, что ему пора домой — кормить своих питомцев. Женщины вспомнили о своих. В знак прощания Джо сел за пианино и в бешеном темпе сыграл «Кошек на клавишах»[4].

Кто-то сказал:

— Непременно надо опять встретиться.

И все согласно закивали.

Квиллер проводил Полли до дома и, как всегда, зашёл в Номер первый пожелать Бруту и Катте доброй ночи.

После феерического музицирования Джо и безумолчной дружеской болтовни Квиллер предвкушал тихий вечер со своими сиамцами.

По дороге домой он вспоминал своё детство в Чикаго, ему слышалось, как мать играет «Кошек на клавишах», и он только дивился, как легко и быстро её пальцы летают по клавиатуре. Джо Банкер исполнял эту музыкальную пьесу в два раза быстрее! Откуда в нём столько энергии? Джо вырос в маленьком тихом городке Хорсрэдиш, а в тихом омуте, как известно, черти водятся. В его кузине, докторе корвидологии[5], жизнь тоже била ключом.

Въезжая во двор амбара, он увидел, что Коко выделывает курбеты на кухонном окне. Так, понятно…

Две кувыркающиеся кошки означают: где наш обед? Умираем с голоду!

Одна кошка сигнализирует: на автоответчике сообщение.

Звонок был от Джада Амхёрста, одного из трёх членов жюри, уполномоченного выбрать название для ДОРСП.

«Квилл! Название есть! Превосходное! Завтра оно будет в газете, но если вам невтерпеж, звоните».

Джад жил в одном из кондоминиумов в Уинстон-парке, прямо напротив книжного магазина, где предполагалось провести итоговое заседание жюри.

Квиллера всегда тяготила неизвестность, поэтому он тут же позвонил:

— Не держите меня в напряжении, Джад! Ну, что там?

— Так вот. Мегги, Торнтон и я заседали целый день в «Сундуке». Стол, за которым проходило обсуждение, был весь завален бланками. Горы предложений. Начали читать их вслух. Большая часть — заурядные. Кое-какие — дурацкие. Три-четыре — приемлемые. И тут Торнтон оглашает одно… от Билла Тёмерика из Содаст-Сити…

— Я его знаю! — прервал Джада Квиллер. — Он пишет очень толковые письма нашему главному редактору.

— Его предложение вам понравится! Даже девиз есть! — И Джад прочёл: — «Клуб здоровья ветеранов: в здоровом теле здоровый дух».

— Записываюсь! — заявил Квиллер. — Ведь я уже достаточно стар. И наверняка сойду за ветерана!

— Я так и знал, что вам понравится, Квилл. Мы рассмотрели все предложения, но это — лучшее.

— А какой за него полагается приз?

— «Всякая всячина» даёт двести долларов, и ещё от владельцев магазинов поступили подарочные сертификаты.

— Спасибо за частную информацию, Джад. Вторничную колонку я посвящаю «Старой посудине» — её прошлому, настоящему и будущему.

И Квиллер принялся за работу:


Продуктово-семенной склад.

На службе у фермеров больше ста лет.

Название: «Старая посудина».

Типичный склад: плоская крыша, отсутствие окон, погрузочный терминал.

Внутренний вид помещения: голые стены с полками для мешков с продовольствием и с семенами. Находится в городе, что не устраивает сегодняшних фермеров, которые предпочитают иметь хранилища, расположенные по всему Мускаунти.

Собственность, пустующая уже много лет.

Необходимо сделать там несколько входов для публики, прорубить окна, провести канализацию, воду и электричество; покрасить и украсить коврами и идеями!

Почему бы не разбить на крыше сад?


В дневнике он сделал такую запись:


«Старая посудина» — заброшенная собственность в северном конце Пикакса. Недавно её приобрела шотландская община и передала муниципалитету для ДОРСП вместе с денежными пожертвованиями на полное переоборудование, ремонт и покупку обстановки.

Шотландские корабелы прибыли в Мускаунти в девятнадцатом веке — чтобы строить трехмачтовые шхуны, мачты которых делались из двадцатифутовых сосен. Когда парус был вытеснен паром, они переключились на строительство домов и строили их очень хорошо, о чем свидетельствуют собственные их особняки на Алом мысе и та материальная поддержка, которую они оказывали местным проектам. ДОРСП будет благодарностью им.

Что касается выбранного для ДОРСП помещения, то это продуктово-семенной склад, куда фермеры свозили на фурах свою продукцию. При новых формах транспортировки такие перевозки стали нерентабельны, и на смену гигантскому складу пришли небольшие базы, разбросанные по всему округу. «Старая посудина», как назвали склад, стала пристанищем для мальчишек, бродячих кошек и невесть кого и чего ещё. Теперь архитекторы и строители даруют ей свои знания и умения, а «Всякая всячина» даёт pro bопо[6] координатора работ по проекту — свою сотрудницу Хикси Райс.


Позже в тот же день позвонила сама Хикси Райс.

— Угадай, что случилось! К нам возвращается стол с собаками!!

В начале года, чтобы собрать деньги на строительство Клуба здоровья, проводился благотворительный аукцион. Старожилы жертвовали для него весьма ценные вещи — от фарфоровых чашек до предметов старинной мебели.

Среди прочих даров был шестифутовый библиотечный стол из тяжёлого дуба; массивные, выгнутые в форме луковицы ножки поддерживали столешницу с одной стороны, а с другой она опиралась на двух бассетов в натуральную величину. Стол пожертвовала заведующая канцелярией «Всякой всячины», получившая его в наследство от состоятельного отца.

Деяние это вызвало тьму толков: «Он весит тонну! Держу пари, что она рада от него избавиться! А что, это можно вписать в налоговую декларацию, и скостят налоги? На сколько баксов он потянет?»

На аукционе неустановленное лицо предложило за него некую сумму, а приобрели стол за… десять тысяч долларов! И грузовик увез его из Пикакса в неизвестном направлении.

А теперь стол с собаками вернулся! Вернулся дар Клубу здоровья ветеранов от неизвестного доброжелателя.

— И куда его поставят? — поинтересовался Квиллер.

— В фойе, оно просторное. Вокруг, словно это некий центр притяжения, будут собираться члены клуба. Последние выпуски газет, журналов, настольная лампа с мягким приглушённым светом… Представь себе лампу, к примеру… в виде кошки! Можно заказать дизайнеру кошку, сидящую на задних лапах, а в передних она будет держать абажур. Как ты думаешь, Коко захочет позировать? Весь город побежит смотреть на стол с собаками и с лампой-кошкой!

— Немедленно положи трубку! — скомандовал Квиллер. — У тебя начинаются галлюцинации!

Три


В понедельник Квиллер запоздал на полчаса с завтраком для сиамцев. Они набросились на него, словно им не давали есть целую неделю. Тем не менее в какой-то момент Коко резко поднял голову и уставился в одно местечко на кухонной стене. Несколько секунд спустя телефон разразился трелями, и кот вернулся к прерванной трапезе.

Звонила Лайза Комптон, в прошлом преподаватель, а теперь «просто» жена школьного инспектора. По совместительству она руководила волонтерами в Центре Эдди Смита, где продавали подержанные и редкие книги (деньги от продажи шли на благотворительные цели).

— Квилл! Только что нам с Алого мыса привезли коробку с книгами, которые вызвали у меня мысль о тебе.

— Такое заявление чревато вопросами, — заметил он.

— Тебе они придутся по душе! Это всё томики карманного размера в твёрдых переплётах — типа тех, что издавались до того, как появились мягкие обложки. Удобные для чтения в машине — и, право, очень, очень симпатичные. Есть даже иллюстрированные и с золотым тиснением на корешках.

— А что там за подборка?

— Сплошь классика. «Похищенный»[7], «Лорна Дун»[8], «Хижина дяди Тома»… и такие писатели, как Ги де Мопассан, Генри Джеймс, Марк Твен…

— Не своди с них глаз! Не выпускай из рук! — загорелся Квиллер. — Сейчас же еду.

— Позволь дать тебе совет. Поскольку коробка очень большая, подъезжай к северной стоянке у задней двери: от неё лестница ведёт прямо вниз — в Центр Эдди Смита.

Квиллеру нравилась Лайза: всегда обо всем подумает — не только о том, кто по достоинству оценит редкую книгу, но и о том, как лучше загрузить покупку в машину.

— Кстати, Квилл, нужно обсудить одно дело по Литклубу. Если у тебя, конечно, будет время. — Она говорила официальным тоном, и это означало, что она не одна. — У тебя найдётся несколько минут?

Всегда падкий до маленьких интриг, Квиллер не заставил ждать себя с ответом:

— Буду через десять минут.


Некоторое время спустя Лайза в своём кабинете говорила ему тихим голосом:

— Квилл, информация только для тебя. Я бросаю ЦЭС и перехожу в Клуб здоровья ветеранов.

— Вот это да! — вырвалось у него. — Потрясающе! Разумеется, я рад за тебя! А что об этом думает Лайл?

— Лайл считает, что клубу очень повезло.

— Полностью согласен.

— Я буду отвечать за координацию всех мероприятий: нужно будет составлять планы, оформлять помещения, вовремя информировать членов клуба, подыскивать инструкторов, находить новые идеи и вообще…

— Тащить такой груз способна только ты. Дай знать, если я смогу тебе чем-нибудь подсобить.

Парадоксальное завершение разговора, думал он по дороге домой. Во что я вляпываюсь?


Квиллер коллекционировал парадоксальные фразы, завершающие разговор, и вдохновлял своих читателей пополнять его коллекцию. Когда-нибудь, заверял он, Фонд К. опубликует сборник, составленный из лучших изречений. Вот какие перлы ему присылали:


Не нужно брать с собою зонтик… Дождя не будет.

Комитет по дорожному строительству считает Старый деревянный мост абсолютно надежным.

Не стоит останавливаться, чтобы купить бензин… Нам ведь только перевалить через горы.


И за каждый такой перл — мало того что его печатали! — он награждал гордого собой автора толстенным жёлтым карандашом с золотой надписью «Перо Квилла» — трофеем, которым в народе очень даже дорожили.

По мнению Арчи Райкера, это была уловка ленивого журналиста — чтобы заставить читателей работать на себя и за себя. Это редакторское «фу», конечно, только спектакль, говорил себе Квиллер, взирая на мешки с письмами своих поклонников, заполнявшие почтовый отдел.


Не успел Квиллер втащить набитую книгами коробку в амбар, как тут же примчался Коко; Юм-Юм степенно явилась второй.

Квиллер поставил драгоценный трофей на бар, но Коко никак не мог успокоиться, устраивая спектакль под названием «Откуда добыча?». Однако, когда Квиллер распаковал книги, стало ясно, что причина вовсе не в них, а в коробке — именно она возбуждала у Коко неподдельный интерес. Интерес — это мягко говоря: кот неистовствовал по поводу коробки, то влезая в неё, то вылезая.

Квиллер позвонил в ЦЭС.

— Лайза, прилично ли поинтересоваться, кто даритель этих книг?

— А прилично ли спросить, на кой ляд тебе это нужно знать? — поддразнила его Лайза.

— Не мне, а Коко. Его интересуют не книги, а коробка, в которой они прибыли.

— Ну… она большая, — подумав, протянула Лайза. — Надо думать, он хочет свить в ней уютное гнездышко.

— Она не только большая, но и неприметная. Простая картонная коробка. Никаких наклеек — ни этикеток стирального порошка от «Проктор энд Гэмбл», ни рекламы «Супов от Кэмпбелла»…

— Знаешь, это забавнее, чем ты думаешь. Книги как раз от одной из ветвей семьи Кэмпбеллов, живущей на Алом мысу.

— Интересно, где они их приобретали… Ты близко с ними знакома? Тебе удобно у них спросить? Передай им, что хороший парень Коко интересуется происхождением их книг.

— Да они будут счастливы! Они все горячие поклонники «Пера Квилла».


После того как книгам определили место на полках и был прочитан вслух очередной кусок из «Женского портрета»[9], Коко успокоился. Что до коробки, то её отнесли в чулан, где хранились отслужившие своё вещи и несколько садовых инструментов. И прилепили к ней записку: «Не выбрасывать»; происхождение же её содержимого так и осталось тайной.


В тот же понедельник, ближе к вечеру, когда Квиллер сидел, развалясь в любимом кресле, вдруг откуда ни возьмись появился Коко и вспрыгнул на ручку кресла. Его гибкое тельце было напряжено, а стоявшие торчком уши направлены в сторону окна.

Кто-то к нам едет, подумал Квиллер. Кот соскочил с кресла и побежал на кухню, где с барной стойки открывался прекрасный вид в окне. Квиллер последовал за ним.

Из окна был виден двор амбара, а дальше — участок густого леса и раскисшая от дождей дорога, которая вела к Мейн-стрит и нескольким старинным особнякам. Вокруг кольцевой развязки стояли две церкви, Публичная библиотека, Центр искусств и огромное старое здание суда.

Квиллер ждал, что сейчас из леса выедет машина. Ничего не появлялось, хотя Коко не покидал своего наблюдательного поста. Квиллер вернулся в кресло.

И тут на кухне затрещал телефон. Звонил адвокат.

— Квилл! Это Барт! Я хочу заскочить. У тебя найдётся пара минут? Я звоню из суда.

Квиллер был так ошеломлён, что потерял дар речи: Коко знал про звонок из здания, отстоявшего от амбара на полмили!

— Квилл! Ты меня слышишь? Я говорю…

— Слышу, слышу, Барт. Это Коко отвлек моё внимание, вот и все. Приезжай.

— Скажи Коко, у меня для него вкусненькое.

— К нам едет ваш дядя Джордж, — объявил Квиллер сиамцам.

Несколько минут спустя адвокат прибыл и был радостно встречен тремя обитателями амбара. Теперь уже вчетвером они гуськом проследовали к заседательскому столу: Квиллер нёс кофе, адвокат — свой кейс, а сиамцы гордо несли свои поднятые как стяги хвосты.

Барт открыл кейс и сообщил:

— Жена прислала кискам угощение — она печёт эти штуковины для наших безобразников, которые обожают их за звуковые эффекты: весёлый хруст.

И он вытащил из кейса, набитого бумагами, полиэтиленовый мешочек.

— Это вроде бисквита, но с добавкой, делающей его особенно лакомым для кошек. Жена называет это бис-кот. Бискот!

Коко и Юм-Юм получили разрешение понюхать мешочек, но наслаждаться его содержимым было ещё рано.

— Пока ты здесь, Барт, нельзя ли просветить меня, что представляет собой дом Ледфилдов, в котором теперь устраивают музей. Далеко не все знают, что его называют «Старой усадьбой» — и называли так последние сто лет. Хотел бы я знать, не читал ли дед Натана Ледфилда «Легенды старой усадьбы» Готорна и не почерпнул ли из книги кое-какие идеи. Если так, то это материал для «Пера Квилла».

— Ты хотел бы прогуляться по дому Ледфилдов? — спросил Барт. — Это можно организовать.

И он подробно стал объяснять, какие юридические тонкости необходимо соблюсти для того, чтобы превратить частный дом в муниципальный музей.

— У Натана Ледфилда давно уже были две помощницы: Дейзи Бэбкок, занимавшаяся финансовыми вопросами, и Альма Ли Джеймс, которая ведает его коллекцией антиквариата и декоративно-прикладного искусства… Ты, возможно, знаком с художественной галереей её родителей, Квилл. Альма Ли очень знающая девица, а благодаря своим связям ещё и весьма полезна в плане приобретений для ледфилдовской коллекции… Можно ещё кофе?

— Передача усадьбы округу потребовала, должно быть, значительных перемен, — заметил Квиллер, наполняя чашку адвоката.

— Ну, не таких уж и значительных, — заверил тот. — Директором музея назначили Альму Ли. В её обязанности входит обучать экскурсоводов, а также надзирать за состоянием здания. Дейзи Бэбкок получит должность помощника директора, поскольку финансовая часть отходит к представителю округа — советнику по инвестициям.

— Значит, за разрешением осмотреть «Старую усадьбу» надо обращаться к мисс Джеймс, — заключил Квиллер.

— Да, либо она, либо мисс Бэбкок могут провести тебя по усадьбе… С твоего позволения, я немного посплетничаю: Дейзи Бэбкок недовольна, что её задвигают на второй план. При Натане Ледфилде, когда он был боссом, Дейзи ходила в его любимицах! Не удивлюсь, если она уйдёт. Она замужем за одним из сыновей Лингуини, но осталась при своей девичьей фамилии.

— Мудрый поступок, — пробормотал Квиллер, подумав про себя, что Дейзи Лингуини хорошо звучит для гимнастки, работающей на трапеции в цирке, но вряд ли подходит для секретарши миллиардера. — Это те самые Лингуини, которые владеют замечательной итальянской таверной?

Таверна Лингуини была семейным предприятием. Если завсегдатай справлял там день рождения, папа Лингуини выходил из кухни в шеф-поварском колпаке, вставал на одно колено, широко разбрасывал руки и голосом оперного певца возглашал: «С днём р-р-рождения!»

— Сыновья, по всей видимости, не продолжили семейную традицию…

— Они предпочли открыть магазин «Всё для фуршета» — гастрономия, кондитерские изделия, напитки — и завести виноградник. Хотят ещё запустить винный завод, но соседи, живущие на побережье, протестуют.

Собираясь уходить, Барт сказал:

— Что касается посещения «Старой усадьбы»… Обе женщины могут и поводить по ней, и ответить на твои вопросы, но из соображений политкорректности лучше, я думаю, обратиться к Альме Ли Джеймс. Давай я попробую навести мосты. Я знаю, ей смерть как хочется взглянуть на твой амбар…

— Половина населения Запада хочет взглянуть на мой амбар. Ладно, заметано. Как мы это организуем?

— Я как-нибудь при случае её подвезу, ну а если она будет толкаться тут слишком долго, ты от неё аккуратненько избавишься.

— А она любит кошек? — спросил Квиллер. — Коко, как известно, реагирует на алурофобов в весьма своеобразной манере.

— Она из Локмастера, ей привычнее собаки и лошади.

— Я могу отправить Коко и Юм-Юм на третий ярус.

— Нет! Нет! — воспротивился Барт, убеждённый алурофил. — Это их амбар. Пусть она к ним приноравливается. А если ей захочется чихнуть или почесаться, то надолго она не задержится.

Уловив нотки предубеждения в голосе адвоката, Квиллер спросил:

— А что ты сам думаешь об этих дамах, присматривающих за усадьбой?

— Дейзи всегда непосредственна и доброжелательна, Альма — терпеть не могу это имя — тепла или холодна, приветлива или сдержанна — смотря по настроению… Ты меня извини… Я вырос в доме тетки, которую звали Альма, она позволяла своим сыновьям ломать мои игрушки и палить в меня из водяных пистолетов.

За что Квиллер любил Барта, так это за искренность.

Уже прощаясь, Барт сказал:

— Почти забыл. Моя дочурка просит об одолжении. Она занимается какими-то исследованиями и будет благодарна, если ты собственноручно заполнишь вот эту карточку. Напиши на ней два слова… — Он вынул из кармана карточку и ручку. — На одной стороне — собака, а на другой — кошка. И поставь свои инициалы.

Квиллер написал каллиграфическим почерком собака на лицевой стороне карточки. На оборотной изобразил с завитушками кошка, поставив под «ш» черточку длиною в дюйм.

— Спасибо. Дочка будет очень признательна. Она с полной серьёзностью относится к своей затее, хотя это её «исследование», конечно, никогда не опубликуют.

— Сколько ей лет? — спросил Квиллер.

— Девять, но тянет на все пятнадцать. Следующим летом хочет собрать материал по Локмастеру, — сказал Барт и, распираемый родительской гордостью, поднял брови.


Квиллер отыскал на полке «Легенды старой усадьбы» и ксерокопировал книгу страница за страницей на случай, если ему понадобятся цитаты в связи с усадьбой на Алом мысу.

В тот же вечер он записал в дневнике:


Понедельник.

Я считал, что разобрался в Коко до конца. Он знает заранее, что сейчас зазвонит телефон.

Но сегодня он знал, что дядя Джордж едет к нам из магистрата, ещё до того, как тот определился в этом своём намерении. А бискот в его кейсе? И об этом Коко тоже знал?!

Это звучит более тем странно, и мне иногда кажется, что я скольжу по краю бездны.

Я имею в виду следующее: твёрдо установлено, что Коко знает заранее, что произойдёт. Может ли он влиять на происходящее — заставлять окружающих совершать какие-то действия?

Нет, я не хочу так далеко заходить, но я признаю, что он таки внушает мне те или иные идеи. В этом нет ничего нового: Кристофер Смарт[10] знал это несколько веков назад.

Но почему приятель Юм-Юм знает и может больше, чем большинство представителей кошачьего племени? Я утверждал и утверждаю: потому что у него шестьдесят усиков! (Или вибрисс — называйте их, как вам угодно.) Что бы ни говорила тут доктор Конни и ни писали в научной литературе, я утверждал и утверждаю: все дело в усиках!

Как далеко готов я в этом зайти?

Может быть, лучше помолчать? А то начнут ещё считать волоски в моих усах. Вот будет потеха! Коко посылает сообщения, а я принимаю!


И Квиллер погрузился в свои фантазии. Что за исследовательская группа из нас получится!.. Усики Коко будут посылать сообщения обо всем происходящем, а мои усы — принимать и классифицировать данные.

Четыре


Вторничную колонку Квиллер завершил несколькими «парадоксальными концовками», предложенными читателями. Народные перлы прибывали в отдел писем «Всячины» на почтовых открытках. Читательское соучастие было признаком процветания провинциальной газеты маленького городка, а «парадоксальные концовки» поступали от всех слоев населения. «Непечатных» среди них почти не встречалось, а лучшие планировалось опубликовать, как это было обещано, в книге, доход от которой должен был пойти на благие дела, Лучшими были признаны:


Мой новый котеночек — прелесть и, уверяют, уже приучен проситься.

Я не пью уже пять лет… и никакого вреда, если промочу свою глотку разок.

Моя собака любит показать клыки… но иногда не кусается!

Простите, инспектор… я думал, мне дали зелёный свет.

Квиллер принёс вторничную колонку в редакцию «Всячины» и, проходя через длинный холл, услышал, как главный редактор громыхает за закрытой дверью. Грозный рев он обычно сопровождал размахиванием кулаками. А вот кого из сотрудников он там распекал, сказать было трудно.


Квиллер заглянул в кабинет редактора кулинарного отдела.

— Чем ты кормила мужа на завтрак, Милдред?

— Потом, потом! У меня аврал! — отмахнулась она.

— Что случилось? — спросил Квиллер одного из репортёров.

— Клариссу Мур отпустили домой в Индиану на похороны, а сегодня утром пришла телеграмма: она не вернётся! Арчи в бешенстве, и я его не виню, — сказал репортёр. — Для студентки журфака, только-только его окончившей, у неё здесь были неплохие условия.

Квиллер и сам внёс свою долю в создание дружеской атмосферы вокруг новенькой, и хотя она проявила себя как хорошая очеркистка, но была все-таки не настолько хороша, чтобы простить ей столь бесцеремонную выходку.

— А она забрала с собой кота? Если она забрала Джерома, значит, знала, что уезжает навсегда, иначе она оставила бы его в квартире и попросила присмотреть за ним соседей. — Он сделал маленькую засечку в памяти, что надо спросить об этом Джада Амхёрста, живущего в одном из кондоминиумов в Уинстон-парке.

Он не любил неопределенности.

Крайним сроком для сдачи вторничного «Пера» был полдень — двенадцать ноль-ноль, и Квиллер оставил свой текст у выпускающего редактора согласно установившемуся обычаю — без опоздания, но и не слишком уж рано.

Джуниор Гудвинтер взглянул на распечатку и, вызвав звонком рассыльного, сказал Квиллеру:

— Ты не знаешь кого-нибудь на место очеркиста? Джилл Хендли в отпуске по уходу за ребенком и вернётся только через несколько месяцев.

— А что если дать серию очерков, которые напишут, так сказать, внештатные корреспонденты? Пусть обращение к ним будет не просьбой «выручить», а честью; они станут соперничать друг с другом за эту привилегию. И ты, сыграв на их честолюбии, сможешь одновременно сыграть на их бескорыстии. Могу назвать тебе десяток имён, даже не раздумывая: Билл Тёмерик, доктор Абернети, Мейвис Адамс, доктор Конни Косгроув, Уэзерби Гуд, Торнтон Хаггис, Джад Амхёрст, Полли Дункан…

— Остановись! По-моему, отличная идея!

— Веннелл Мак-Веннелл, — продолжал Квиллер. — Его жена, астролог. Сайлас Дингуолл. Мегги Спренкл может написать о программе защиты животных…

— А ты не организовал бы это для нас? — осторожно забросил удочку Джуниор.

— Я — литератор, — гордо сказал Квиллер. — А не куратор спецпроектов.


Квиллер поспешил домой, чтобы, выдав своим питомцам их полуденную порцию, заняться собственной проблемой — подумать, как подать материал о «Старой усадьбе» в пятничной колонке.

Полюбившуюся ему идею о связи усадьбы с «Легендами» Готорна требовалось проверить, и чем скорее, тем лучше. Адвокат был в своих высказываниях откровенен, однако не мешало бы выслушать и ещё чьё-то мнение.

Участок, которым владели Мегги и её покойный муж, соседствовал с Ледфилдовым. Обе пары часто обедали вместе, и Мегги, надо полагать, могла кое-что ему порассказать.

Квиллер позвонил Мегги, и ему тотчас предложили чашку славного чая. Он сказал, что прибудет немедленно. (Когда-нибудь «Перо Квилла» проведёт среди своих читателей опрос: какая разница между обычной чашкой чая и чашкой «славного» чая?)

Он подъехал на велосипеде к тыльной стороне дома Спренклов и вошёл в крошечный холл — правда, достаточно просторный для того, чтобы вместить его двухколесный «Лунный свет», — откуда поднялся на лифте.

Верхние этажи — над страховым агентством и офисом риелторской фирмы — блистали викторианской роскошью. Пять окон вдоль фасада занимали пять хвостатых «барышень», которых Мегги обрела в убежище для бездомных животных. Чай был готов, оставалось только наполнить чашки.

После обмена любезностями Квиллер раскрыл свою идею для колонки о «Старой усадьбе». Мегги нашла её блестящей.

Он изложил суть дела, и практичная восьмидесятилетняя дама сказала:

— Я ни разу не слышала, чтобы Натан утверждал, что его дед был знаком с этим писателем… но и обратного он тоже не говорил!

— Мистер Бартер посоветовал мне договориться о встрече с мисс Джеймс или с мисс Бэбкок…

Мегги многозначительно помолчала.

— По-моему… вам лучше обратиться к Дейзи Бэбкок…она оценит вашу идею. Дейзи премилая девушка. Альма Ли несколько… несколько надутая, хотя, должна признать, по части георгианского серебра и хрусталя восемнадцатого века она — ходячая энциклопедия. В музее она бывает не каждый день, вам придётся договориться о встрече. Три дня в неделю она проводит в Локмастере у родителей, которые владеют галереей искусства и антиквариата.

Она ещё много чего сообщила, но Квиллер уже пришёл к решению избрать в качестве своего проводника Дейзи.

— Ледфилды были к Пикаксу очень щедры, — заметил он.

— Натан всегда был доброй и щедрой душой. У него работала одна семейная пара — мистер и миссис Симмс, погибшие в автокатастрофе. После них осталась семилетняя девочка. Натан нашёл для сиротки кров и хорошую семью. Их дом стоит недалеко от церкви. Но мало того! Он не выпускал девочку из виду, интересовался её отметками и дарил подарки на день рождения и Рождество — ничего неуместно дорогого, только нужное и полезное. После школы он определил её в бизнес-колледж, а потом взял к себе на работу — вести его корреспонденцию и учет личных расходов.

— И где она сейчас? — спросил Квиллер.

— По его завещанию Либби Симмс продолжает вести частные дела семьи. Он позаботился и о том, чтобы его адвокаты твёрдо знали, какое положение девушка занимает в семье.

— Трогательная история, — проговорил Квиллер. — И сколько ей сейчас лет?

— Лет двадцать с небольшим, по-моему. Эта история показательна для Ледфилдов: искренняя любовь к детям, приправленная тоской — оттого, что нет своих наследников.


Квиллер проштудировал «Легенды старой усадьбы» на предмет деталей, которые, возможно, отыщутся в «Старой усадьбе» Ледфилдов. Готорна он когда-то прочитал дважды — один раз в колледже, другой — когда ему достался экземпляр из библиотеки легендарной Агаты Бернс.

Агата было любимое имя в Мускаунти; что и говорить, великая наставница прожила до ста лет, научив доброму и вечному многие поколения.

Поздно вечером — когда сиамцы были отэскортированы в свои апартаменты на третьем ярусе, а сам он побаловал себя знатной порцией мороженого, — Квиллер записал в дневнике:


Сегодня я нашёл ещё один ключ к тайне гофрированной коробки!

Во-первых, она попала ко мне из Центра Эдди Смита, набитая старыми книгами, полученными в дар от Кэмпбеллов с Алого мыса. И Коко, получается, бесновался вовсе не из-за книг, а из-за коробки. Почему?

Проведенное исследование показало, что Кэмпбел-лы купили кое-что у Ледфилдов и купленное было запаковано в большую коробку из гофрированного картона. Теперь мы знаем, что согласно завещанию Ледфилда распродаются ценные вещи из его коллекции.

Я принёс коробку из чулана с инструментами — она хранилась там с наклейкой «Не выбрасывать», — принёс для Коко, чтобы он её осмотрел, и он снова взбесился. Почему?

У Ледфилдов, как мне сказали, не было домашних животных. Шёл ли от коробки какой-то иного рода запах, который щекотал усики Коко? Если да, то какой?

Когда завтра я вернусь с моего задания — из «Старой усадьбы», — узнает ли Коко, где я побывал? (Смотри следующую запись.)


Квиллер продолжал ещё писать, когда до него донеслось шлёпанье лап, спускающихся по пандусу с третьего яруса. Коко открыл дверь своей спальни, повиснув на ручке двери, — уловка, к которой он прибегал только в крайнем случае. Одновременно Квиллер услышал вой пожарных сирен, а из кухонного окна мог наблюдать красные сполохи над верхушками деревьев. Завыла ещё одна сирена, затем ещё одна. Похоже, что в центре города полыхал серьёзный пожар!

Схватив телефонную трубку, Квиллер позвонил ночному редактору «Всячины»:

— Это Квилл! Где горит?

— В городе! «Старая посудина»! Не могу сейчас говорить. — И — «бах» — зазвучал отбой.

Квиллер позвонил на ферму Макби: и фермер, и его брат были пожарными-добровольцами.

— Ужас! Просто ужас! — воскликнула миссис Макби. — Кто-то поджёг «Старую посудину»!

Поговорив с миссис Макби, Квиллер записал в дневнике:


«Старая посудина» — огромная деревянная коробка на юго-западной окраине Пикакса, величиной с пятиэтажный дом, а по форме напоминающая баржу. Вез окон. Когда-то это здание служило базой, где хранились всевозможные продукты и семенное зерно и куда фермеры из трёх округов свозили их на запряжённых лошадьми фурах. Внутри оно представляет собой ряды полатей, соединенных лестницами и пандусами. С появлением мощеных дорог и машин это гигантское хранилище заменили меньшие по размеру и разбросанные по всему округу склады, но на грязном желтовато-коричневом фасаде, под самой крышей, все ещё красуются четырехфутовые буквы: «Продукты и зерно», а пикаксцы любовно называют это уродство «Старой посудиной». А уж истории, которые они о нём рассказывают, такого сорта, какие вам вряд ли захочется пересказывать вашим детям или теще.

Несмотря на внешний вид и репутацию «Старой посудины», ни у кого даже в мыслях не было её сносить. И вот она сгорела!

Пять


Мускаунтцы были в шоке. Полиция говорила о поджоге. Похоже, «Старую посудину» подпалили хулиганы из Биксби.

Квиллер отправился в закусочную «У Луизы» — выпить кофе и послушать, что думает общественность о печальном происшествии. Хотя «Старая посудина» стояла пустой и служила лишь оболочкой для будущего Дома здоровья и развлечений, сама мысль о совершенном над ней надругательстве вызывала негодование. Когда «Всячина» поступила в продажу, её страницы пестрели возмущенными заявлениями чиновников, священнослужителей, меценатов, пенсионеров и учащихся. И хотя Клуб здоровья ветеранов располагал достаточными средствами, чтобы построить все заново, утрата «Старой посудины» задевала за живое. Квиллера просили посвятить ей колонку «Перо Квилла» — с утешениями и рассуждениями, поднимающими дух. Завсегдатаи закусочной были полны гнева и жаждали мести.

Пока возмущенное поджогом общество горевало и бушевало — в меру сил и возможностей, — Квиллер размышлял о случившемся и искал выход.

Как-то, обналичивая чек в банке, он оказался в очереди за Бёрджессом Кэмпбелл, преподавателем местного колледжа и почитаемым предводителем шотландской общины. Слепой от рождения, Бёрджесс всюду ходил со своим псом-поводырем Александром.

— У вас найдётся минутка для разговора? — спросил его Квиллер. — У меня есть конструктивное предложение.

Когда с финансовыми операциями было покончено, они перешли в один из банковских конференц-залов.

— Фонд К., - сказал Квиллер, — готов опубликовать небольшую книжку о «Старой посудине», если ваши ученики потрудились бы собрать кое-какой материал. Они могли бы взять интервью у своих родственников, соседей, общественных деятелей. Кстати, это был бы для них ценный опыт. Можно было бы переснять фото из семейных архивов и поискать фотографии из подшивок нашей газеты. А в подписях к ним высказаться на волнующую Мускаунти тему — о связи «Посудины» с Клубом здоровья ветеранов.

Александр заворчал, и собеседники сочли это за знак одобрения. Александр был умный пёс.


У Квиллера была дурная привычка сочинять рассказы о событиях, прежде чем они происходили, или описывать здания, прежде чем их построили. Полли считала, что ему надо писать романы. К тому же его вымысел всегда был интереснее того, что получалось на самом деле.

Что касается «Старой усадьбы», то Квиллеру очень хотелось видеть её похожей на ту, что была описана Готорном.

Подступы к усадьбе, пожалуй, соответствовали картинам, которые рисовало его воображение… Между двумя столбами неотесанного камня висели железные створки ворот… За ними к дому вела подъездная дорога — длинная, прямая, она шла между двумя рядами тополей и мелькавшими там и сям клумбами с жёлтыми нарциссами… а в конце её стояло внушительное, тюремного вида здание: серый кирпич, голые окна, мрачная входная дверь.

Нарисованный Квиллером образ развеялся как дым, лопнул как мыльный пузырь, как только он постучал в дверь тяжелым медным дверным молотком.

Он ожидал, что его встретит дворецкий с серебряными пряжками на башмаках, а дверь открыла Дейзи Бэбкок в розовом брючном костюме, вся трепещущая от волнения.

— Вы — мистер К.! Прошу вас, входите! Усадьба вам очень рада! А вы привезли с собой Крутого Коко?

Только преданная фанатка «Пера Квилла» могла нести такую чушь. Квиллеру она сразу понравилась.

Он вспомнил, что видел её в магазине братьев Лингуини, когда заказывал воду «Скуунк», но теперь в вестибюле с высокими — на уровне второго этажа — потолками, мраморными полами, с уходящими вверх зеркалами, затянутыми парчой стенами, гигантскими хрустальными канделябрами и лестницей, такой же большой, как мост через реку Квай[11], её игриво-легкомысленный тон звучал неуместно.

Квиллер ответил сдержанно:

— Коко сожалеет, но он договорился о встрече со своим издателем. Он надеется, что вы навестите его в нашем амбаре.

— С удовольствием, — откликнулась она. — Альфредо рассказывал мне о нём. Альфредо развозит «Скуунк», вашу любимую минеральную воду.

— Моему жилищу далеко до этого маленького дворца. Вы водите по нему экскурсии?

— Откуда начнём?

— Как сказал Червонный Король Белому Кролику, начнём с начала и продолжим, пока не дойдем до конца. А там остановимся.

Круглая — в форме каравая — пристройка служила одним из крыльев, которые окружали величественный зал со стеклянным куполом и большими картинами в богатых рамах, тянувших на целое состояние.

Кроме музыкального салона с двумя великолепными роялями, в этой части дома размещалась столовая на шестнадцать персон, а наверху — просторная библиотека. Во всех спальных покоях стояли кровати с пологом и высокие комоды на ножках.

Но главной гордостью и радостью миссис Ледфилд был роскошный сад, снабжавший свежесрезанными цветами все серебряные и хрустальные вазы, какие были в усадьбе… и ещё там были разбиты клумбы, где росли дневные лилии — страсть Натана — пять подвидов, способных выдерживать суровый северный климат.

Казалось, будто Ледфилды все ещё живут здесь. В музыкальном салоне на пюпитрах лежали раскрытые ноты, словно ожидая появления пианиста и скрипача.

— А вот эта комната называется «Банк коробок», — объясняла Дейзи. — Обычным посетителям, не имеющим отношения к семье, мы её не показываем.

Это была комната, доверху набитая пустыми коробками всех видов и размеров — коробками, которые Натан использовал при продаже и покупке предметов искусства: обувные коробки, шляпные коробки, коробки для драгоценностей, одежды и просто огромные картонные коробки.

В какой-то момент к ним подошла молодая особа и что-то шепнула Дейзи.

— Я перезвоню ему, Либби. Запиши его номер… Ты была у врача?

Девушка кивнула и убежала.

— Это наш секретарь-администратор. Утром она пошла в сад, и её укусила пчела… Либби — протеже Натана.

В общем и целом, кофе с рогаликами, которым Дейзи потчевала Квиллера, доставил ему больше удовольствия, чем экстравагантность «Старой усадьбы».

— Завтра ваш муж доставит в амбар очередную партию «Скуунка». Почему бы вам не приехать с ним не сказать «здрасьте» Коко и Юм-Юм?

В вечернем телефонном свидании Квиллер живописал Полли свой визит в «Старую усадьбу».

— Ну ты и бестия! — сказала она. — Если Альма узнает, что Дейзи первой побывала в амбаре, она придёт в ярость.

— С чего ты взяла?

— Кузина одной из наших «зелёных халатов» служит экономкой в «Старой усадьбе», и она говорит — Дейзи и Альма соперничают друг с другом, кто главней.

— Во время моего визита, — сменил тему Квиллер, — одна из сотрудниц вернулась от врача — её, мне сказали, ужалила пчела.

— Да?… А ты знаешь, что от такого укуса умер муж Мегги Спренкл? Он работал у себя в розарии без сетки и защитного костюма, и его ужалила пчела. А к тому моменту, когда он в своём инвалидном кресле добрался до дома, было уже слишком поздно. Поэтому Мегги и продала своё поместье и перебралась в город. Кстати, как тебе «Старая усадьба» в целом? Понравилась?

— Знаешь, я пришёл к выводу, что её связь с Готорном — слишком сложная материя для читателей «Пера Квилла». Пусть, когда до этого дойдет, о «Старой усадьбе» пишут очеркисты. Что ж…

— A bientot.

— A bientot, дорогая.


В четверг под вечер Коко, которого несколько часов нигде не было видно, вдруг объявился на кухне — не затем, чтобы потребовать ужин, а чтобы известить: кто-то едет! Он взлетел на барную стойку, придирчиво оглядел двор амбара и спрыгнул на пол. И, как всегда, оказался прав.


Через пятнадцать секунд — по внутреннему секундомеру Квиллера — из лесочка вырулил грузовик братьев Лингуини и подкатил к задней двери амбара.

Из кабины выпрыгнула Дейзи и, восторженно ахая, принялась осматривать амбар. Вслед за ней выпрыгнул её муж и принялся выгружать ящики со «Скуунком», коробки с клюквенным соком, картофельными чипсами, крендельками, орешками и столько бутылок вина и крепкого спиртного, что они, на радость гостям Квилла, доверху наполнили холодильник. Коко надзирал за этими разгрузочно-погрузочными работами.

— Он что у вас, вместо бармена?

— Он — из налогового управления. Мы оформили специальную лицензию.

Дейзи разгуливала по амбару, разглядывая пандусы, балконы, уходящие вверх дымовые трубы и шестифутовые гобеленовые занавеси, свисавшие с верхних перил.

Сиамцы следовали за ней по пятам; Юм-Юм позволила взять себя на руки, а Коко продемонстрировал свой «полёт белки», приземлившись на диванную подушку внизу.

Затем Квиллер повёл их во внутренний дворик, где стояла восьмиугольная, затянутая со всех сторон сеткой беседка. Из неё открывался чудесный вид на сад бабочек, цветущие кусты и птичьи гнезда на просеке, ведущей к Центру искусств.

Дейзи не хотелось уезжать, но им нужно было отвезти заказ ещё по двум адресам.

— Мне думается, — сказал Квиллер под занавес, — что «Перу Квилла» стоит посвятить одну из колонок виноградникам. Сам я даже редиски не вырастил, но виноград — моя любовь, виноград… как бы это выразить… душевная культура.

— Мой брат Ник может показать вам виноградник. Он винодел. Называйте день!


В пятницу утром адвокат и Квиллер договорились о визите в амбар Альмы Ли. Визит намечался короткий: Барту предстояла ещё одна встреча, а Квиллер должен был не позже полудня сдать свою колонку в редакцию.

Когда Барт и Альма прибыли, сиамцы удрали на верхний ярус и оттуда наблюдали за гостьей, впервые посетившей амбар.

Квиллер встретил Барта с Альмой на стоянке и повёл их к парадному входу с другой стороны амбара.

— Куда он выходит? — спросила Альма.

— К моему почтовому ящику на Старой подъездной дороге, — сказал Квиллер, промолчав о таких вещах, как сад бабочек и Центр искусств.

Альма подняла глаза на затянутую сеткой беседку.

— Это там в прошлом году застрелился ваш гость? — спросила она.

— Он не был гостем — он был чужаком, тайно проникшим в амбар. Его разыскивала полиция трёх округов, — сказал Квиллер, несколько приукрашивая реальность.

Внутри амбара она осмотрела ярусы и пандусы, взглянула на огромный побеленный камин с уходящими к кровле сорокафутовыми трубами и на шестифутовые гобеленовые занавеси, спускавшиеся с балконных перил.

— Почему бы вам не украсить помещение предметами декоративно-прикладного искусства? — спросила Альма.

— Из-за сложной архитектуры и больших пустых пространств и стен, заполненных стеллажами с книгами, для предметов искусства почти не остаётся места. Не говоря уже о том, что они тут будут незаметны. Тут важна сама атмосфера. Тут важно чувствовать, а не смотреть.

Бросив на него скептический взгляд, она все же дружелюбно сказала:

— Знаете, что мне хотелось бы видеть в этом интерьере? Большие вазы, полные живых цветов! В каждом помещении для них отыщется своё место, и вы можете приобрести сказочные вазы из коллекции Ледфилдов — хрустальные, фарфоровые, серебряные.

Квиллер и адвокат обменялись взглядами.

— С двумя кошками-непоседами ваза с цветами не простоит здесь и десяти минут, — заметил Квиллер.

А Барт добавил:

— Ладно, Альма. Мистера Квиллера поджимают сроки: нужно сдавать материал в печать.

Открыв сумочку, она нашарила в ней буклет в чёрной с золотом обложке:

— Вот каталог коллекции Ледфилдов. То, что вычеркнуто красной чертой, уже продано.

Квиллер поблагодарил и как бы невзначай бросил взгляд на часы.

— Самое замечательное — жемчужина коллекции! — уже ушло к одной старинной семье с Алого мыса.

— У нас нет времени даже присесть, — прервал её Бартер. — У меня ещё одна встреча, да и ты, Квилл, я знаю, в запарке. Спасибо, что показал Альме амбар.

Они стояли — как казалось Квиллеру, испытывая адскую неловкость — между двух широких угловых диванов.

Вдруг раздался вопль, и откуда-то сверху — со стропил — на диванную подушку свалился кот.

— Простите, — улыбнулся Квиллер ошарашенной гостье. — Это Коко. Он хочет, чтобы его представили.

— У нас нет времени для формальностей, — заявил Барт. — И так уже, что называется, земля горит под ногами. Спасибо, Квилл. Пошли, Альма, пошли.

Выпроваживая Альму из амбара, он оглянулся и, многозначительно кивнув Квиллеру, сделал круглые глаза.

Как только они уехали, Квиллер схватил каталог и пробежал глазами все предметы, помеченные красным цветом. И среди прочего нашёл пятнадцатидюймовую чашу для пунша из китайского фарфора. Она была датирована 1780 годом. Об орнаменте было сказано, что он изысканный и старинный.

Квиллер позвонил Лайзе Комптон в ЦЭС.

— Ты все ещё на прежнем месте? Что, не отпускают?

— А похоже что, Квилл! Завтра мой последний день в магазине. Чему обязана?

— Хочу спросить о твоих богатых кузинах… — Её девичья фамилия была Кэмпбелл, но она всегда подчеркивала, что принадлежит к бедным Кэмпбеллам. — Ты случайно не знаешь, что они купили из вещей Ледфилдова поместья? Коко все ещё ходит вокруг коробки, в которой были запакованы книги.

— Только чашу для пунша. По их словам.

— Стеклянную или фарфоровую?

— Фарфоровую и очень старинную. А о том, какой на ней узор, тебе тоже нужно знать? Одному богу известно, какой фортель может выкинуть этот умник Коко!

Перебросившись ещё двумя-тремя шутками, обычными для поклонников Крутого Коко, они повесили трубки.

Квиллер схватил черно-золотой каталог и быстро нашёл описание чаши для пунша: она была продана за шестьдесят тысяч долларов.

Шесть


Как уже однажды записал Квиллер в своём дневнике:


Каждый, кто считает, что писать две колонки в неделю легко, ошибается, Возможно, это престижно, но отнюдь нелегко. Пятница имеет обыкновение неуклонно следовать за четвергом, а за пятницей неукоснительно придёт следующий вторник.


Только благодаря любви к журналистике и природному любопытству в Квиллере ещё играли творческие соки, а иногда они даже били ключом.

Готорновская идея оказалась неудачной: из неё не вытанцовывался сюжет — пренеприятное положение для газетчика, которого поджимают сроки. Пришлось прибегнуть к «копилке трёпа», как он называл дальний ящик в своём письменном столе. Там лежали открытки от читателей, газетные вырезки, записки. Из этого всегда можно было сварганить колонку для «Всячины», сдобрив её каким-нибудь высказыванием Крутого Коко. Скажем: Робкому сердцу никогда не доставалось самой мягкой подушки в доме.

Полли утверждала, что он раз за разом повторяет одни и те же ошибки.

Но упорно… правда, не настырно, он прокручивал в голове очередной сюжет для «Пера Квилла».

В Мускаунти был виноградник и свой винодел! Уроженец Чикаго, Квиллер впервые увидел виноградники в Италии, куда совсем ещё юнцом попал в качестве спецкорреспондента, и сохранил романтические впечатления от виноградников, виноградарей — и, может быть, от их, виноградарей, дочек.

Первым делом он заглянул в энциклопедию, твёрдо решив второй раз не наступать на те же грабли. Ему нравились слова виноградник, виноградарство, винодел… Он никогда не хотел стать фермером, но быть виноделом не отказался бы. Виноградарство было связано не только с вином: виноград — его ели, виноградный сок — его пили, изюм — его клали в выпечку, и ещё — виноградное желе, которое Квиллер так любил намазывать на хлеб. Виноград — древняя культура, воспетая Вергилием и Гомером; о нём гово рится в Библии. Джулия Уорд Хоу упоминает виноград в «Боевой песне Республики»[12].

Квиллер теперь ещё больше зауважал братьев Лингуини. Ник выращивал виноград и помогал вести дела в магазине. Альфредо развозил заказы и помогал возделывать виноградник. Квиллер позвонил братьям и договорился о встрече.

Итак, в субботу утром он покатил в западную часть округа, в район озера, и посетил магазин братьев Лингуини «Всё для фуршета». На автостоянке было очень мало машин. Магазин занимал целиком один из сельских домишек. Товар здесь лежал вперемешку, а покупатели никуда не спешили. Кое-кто заходил в заднюю комнату и выходил оттуда, улыбаясь. Оказалось, что бездомная кошка забрела в магазин с большой дороги, и её приютили: дали коробку и подстилку, и она принесла четырёх крошечных котят. Улыбающиеся покупатели опускали долларовые банкноты в стоящую на прилавке банку из-под пикулей — деньги для котят: на еду, фотоснимки и будущие расходы.

— Хелло, мистер К.! — приветствовал Квиллера Фредо. — Мы собираем предложения, как назвать котят. Не хотите ли принять участие? Ник вас ждёт! Марджи, позвони на виноградник и скажи Нику, что Квилл уже здесь.

Ожидая винодела, который должен был приехать за ним на своём джипе, Квиллер выслушивал комплименты читателей, отвечал на вопросы о здоровье и благоденствии Крутого Коко, а заодно заводил знакомства, полезные для «Всякой всячины».

Что касается тысячи слов для «Пера Квилла», увы… это оказалась ещё одна тупиковая идея. Зато Квиллер услышал массу любопытных слухов из «Усадьбы», которые поставляла невестка Ника, Дейзи.

— Мы с Фредо считаем, ей надо уходить оттуда, — говорил Ник. — Слишком много грязных делишек! Секёте, о чем я? Слишком много денег там крутится! Вы можете себе представить, чтобы посудину для пунша продавали за шестьдесят тысяч долларов?! И откуда они, эти шестьдесят тысяч, хотел бы я знать! Эта девчонка, что сидит на личных счетах Натана, поделилась своими подозрениями с Дейзи. Секёте, о чем я?

Квиллер согласился: да, ситуация скользкая.

— Насколько я понимаю, вся собственность продана округу. Нужно, чтобы кто-то куда надо просигналил. Только кто? Я подумаю, Ник.

— Думайте скорей!

Из виноградника Квиллер уезжал с твердым убеждением, что интерес Коко к большой картонной коробке, стоящей теперь в чулане, каким-то образом связан с Альмой Ли; и со стропил кот слетел так, будто хотел напугать её. А когда Квиллер вернулся к себе в амбар, он обнаружил, что чёрный с золотом каталог изорван в клочья!

Ни один здравомыслящий человек не счёл бы это за сигнал. Это было совпадение, и все же, все же… странные, очень странные вещи связывались с именем Коко! Что же тут делать?


Возвращаясь домой, Квиллер завернул в «Бабусину сластену», чтобы взять мороженого — орехового себе и ванильного сиамцам. За кассовым аппаратом в передней половине зала сидела Бабуся собственной персоной, а её внуки обслуживали посетителей в глубине. Ещё прежде чем был сделан заказ, Квиллер увидел, что от столиков (старомодных кофейных столиков со стульями из гнутых трубок) ему приветственно машут рукой. Это была Ханна Хоули, жена дядюшки Луи Мак-Леода, с их приемным сыном, которому теперь уже исполнилось девять лет.

Она подозвала к себе Квиллера, и как только он приблизился, молодой человек вскочил и любезно придвинул к столику ещё один стул (тот самый беспризорный ребёнок, который на момент усыновления не знал, что такое зубная щетка и молитва на ночь).

— Как поживает Коко? — спросила миссис Мак-Леод. — Как он выступал в ревю «Кит-Кэт»! Незабываемо!..

— Да, показал себя крутым, что и говорить. По-моему, он выражал своё мнение об ошейниках — то бишь бусах — из горного хрусталя. А как дела на Приятной улице? — осведомился Квиллер и сделал знак официанту, чтобы ему принесли кофе.

— Приятно, — отозвалась миссис Мак-Леод. — Мы распределяем роли в «Кошках»[13]. Не хотите попробоваться на роль старого Мафусаила?

— Это не вполне моё, но если вам понадобится настоящая домашняя кошечка, готов посодействовать.

— Все может быть! — улыбнулась она. — Кстати, наш концертмейстер, аккомпанировавший нам много лет, взял и уехал из города — ужасно нас подвёл, но мы нашли замену: ангажировали Фрэнки из Локмастера. На время.

Квиллер сделал два глотка кофе и спросил:

— Простите за глупый вопрос, но кто такой Фрэнки и почему только на время?

— Он чокнутый, — вставил Денни.

— Мы не употребляем это слово, дорогой, — тут же получил выговор Денни. — Фрэнки — гений, но с вывертами. Он читает с листа партитуру, которую никогда в глаза не видел! Безошибочно! Но не берёт плату за труды, и кое-кто этим пользуется. Поэтому семья взяла над ним опеку. Необычный молодой человек!

— Как его фамилия?

— Он носит фамилию Джеймс, но в Локмастере уйма Джеймсов — как Гудвинтеров у нас здесь. Всех занятий и состояний! — Внезапно она осеклась и посмотрела на мальчика. — Денни, возьми деньги и расплатись по чеку в кассе. Скажи Бабусе, что все было очень вкусно. И не забудь пересчитать сдачу.

И как только Денни ушёл выполнять ответственное задание, Ханна, понизив голос, продолжила:

— Луи говорит, что среди Джеймсов всякой твари по паре: учителя и проповедники, конокрады и карманники. Вот и лавка древностей, которая, нам думается, торгует по спекулятивным ценам. Но опекуны Фрэнки, по-видимому, люди приличные. Следят за его благосостоянием, поскольку сам он в деньгах ничего не понимает. Он не водит машину — говорят, не смог получить права. — Ханна умолкла: к столу возвращался со сдачей Денни. — Мы любим Фрэнки, правда, Денни? Он такой дружелюбный, общительный…

— У него есть девушка, — прервал её Денни.

Ханна встала.

— Очень приятно было случайно встретить вас, Квилл. Я скажу Луи. Пойдём, Денни, пойдём.


Поздно вечером — как всегда, в одиннадцать — Квилл и Полли приступили к своей телефонной беседе.

— Как у тебя прошёл день? — спросил он. — Надеюсь, хорошо?

— Да. Несколько занятных покупателей. Продажи — в норме. Данди съел что-то неположенное, и его стошнило.

— А я побывал в магазинчике «Всё для фуршета» братьев Лингуини. У них новый выводок котят, и я дал одному из них имя. Предложил назвать его Скуунки. Ник показал мне виноградник. И знаешь, я пришёл к выводу, что мой интерес к виноградникам, виноградарям и виноградарству чисто литературный. Мне нравится звучание этих слов, цитаты из Библии, из поэтов и драматургов… Так что, боюсь, это снова не то, в общем, как сюжет для колонки никуда не годится.

— Ну вот! Сколько зря потраченного времени!..

— У писателя время никогда не уходит зря. Поговорим об этом за ужином в субботу. Как насчёт «Старой мельницы»? Окажем честь её новым хозяевам и явимся туда при полном параде.

Полли помолчала дольше, чем всегда.

— Жаль! Очень жаль, но… Ты знаешь Шерли? Мою приятельницу из Локмастера?

— Встречаться с ней не довелось, но я знаю — она заведовала библиотекой в Локмастере и ушла с этой работы одновременно с тобой… и тоже, как и ты, переключилась на книготорговлю.

— Да, только её книжному магазину уже сто лет и он с самого начала принадлежит её семье. В субботу Шерли исполняется шестьдесят. В ресторане «Конь-огонь» заказан отдельный зал. Мне прислали приглашение, и я появлюсь там как сюрприз! Тебя тоже приглашают, но, мне кажется, тебе там будет скучно. Они любят играть в отгадайки.

— И мне кажется, ты права.

— Квилл, мне ужасно не хочется пропускать наш субботний вечер. Это в первый и последний раз!

— Ничего страшного. Я приглашу Роду Тиббит. Поужинаем и помянем её покойного мужа. Желаю тебе приятного вечера. А обратно, пожалуйста, поезжай не раньше воскресенья утром. Я не хочу, чтобы ты ночью одна ехала в машине. — И так как звонил он, ему и полагалось первым сказать «A bientot».

— A bientot, — ответила она.

По линии повеяло холодком. Или ему показалось? Она наверняка осознавала, что Роде, вдове столетнего, будь он жив, историка, стукнуло восемьдесят девять.


Отказ Полли от субботней встречи — ради ужина и угадаек в Локмастере — был Квиллеру на руку: он мог запустить «Тиббит-проект». Рода с радостью приняла приглашение составить ему компанию. Он заехал за ней в «Уголок на Иттибиттивасси», престарелые жители которого пришли в сильное волнение, видя, как одна из их числа отправляется ужинать с мистером К.

Квиллер заранее заказал столик в таверне «Типси», придорожной закусочной в бревенчатом доме с собственной птицефермой. Своё название она получила по имени хозяйской кошки, чей портрет висел в главном зале: белая киска с чёрным пятном, причудливо сползавшим со лба на глаз. В конце общего зала была выходившая на птичий двор глубокая ниша, где можно было уединиться для конфиденциального разговора, и владельцы таверны всегда считали для себя честью резервировать её для мистера К.

Что касается меню, то в «Типси» подавали, конечно, лучшую в Мускаунти яичницу с ветчиной и цыпленка по-королевски — ничего изысканного, но повар на звание гения от кулинарии и не притязал.

«Мы сначала поужинаем и поболтаем, — сказал Квиллер своей гостье. — А потом со стола уберут, и мы перейдем к интервью, запишем его на диктофон».


— Впервые я встретил Гомера в клингеншоеновском особняке, — начал он, — когда дом уже превратился в музей. Я жил там вместе с кошками. Айрис Кобб хозяйствовала. А наверху находился зал для встреч и собраний, куда подымались на лифте, и мы ждали Гомера с лекцией, а он опаздывал…

Рода кивнула и заулыбалась:

— Гомер говорил — каждый человек должен иметь свой девиз, а его девизом было: «Поспешишь — только делу навредишь». Он всегда опаздывал.

— Так вот, — продолжал Квиллер, — мы ждали. И каждый раз, когда в лифте звучал колокольчик, все вперяли глаза в кабину. Дверь отворялась, и выходил кто-нибудь другой. И когда в четвёртый, если не ошибаюсь, раз зазвенел колокольчик, мы уставились на дверь лифта, уверенные, что это наконец Гомер. Дверь открылась, и из неё появился Коко — хвост трубой.

— Как же, помню, — сказала Рода. — И у него был такой удивлённый вид: почему все хохочут и кричат?

— Гомер был хорошим начальником? — спросил Квиллер.

— Мы все по нему просто с ума сходили, — сказала она. — Всегда безупречный — и в одежде, и в манерах. С учителями держался предельно учтиво. Он первым вышел на пенсию и стал работать волонтёром в Локмастерском особняке-музее. Так что, когда я вышла на пенсию, я отправилась туда же — предложить свои услуги. Представьте моё удивление, когда я увидела моего начальника в поношенном костюме, ползающего на четвереньках в сопровождении воинственного кота… Оказывается, особняк заполонили мыши, и, объяснил Гомер, необходимо было выяснить, откуда они берутся. По его словам, он уже обнаружил целую дюжину мышиных дыр и все их позатыкал, а кот неистовствовал потому, что ему перекрыли источники снабжения. Прошло двенадцать или пятнадцать лет, прежде чем мы поженились, и Гомер оказался таким весёлым… Помните то время, Квилл, когда мы этакой концертной бригадой разъезжали на десяти лимузинах по округе, устанавливая бронзовые памятные доски на заброшенных шахтах?

— Как не помнить! И чем хуже выходило, тем было веселей… А вот и наш ужин. Продолжим наши воспоминания чуть позже.

На столе появилось блюдо дня. Конечно же, цыплёнок… Но беседа ни на минуту не отклонялась от великого старца, прожившего без малого сто лет. Правда, один вопрос Квиллер отложил на потом и задал его после десерта.

— А что вы можете порассказать мне о Полуночном марше? — спросил он и включил диктофон.

— Когда Гомеру было девятнадцать, — начала она, — он повадился навещать одну молодую особу в соседнем городке — ездил туда на велосипеде; они потягивали лимонад на крыльце и болтали о том о сем. Каждые полчаса, вспоминал он, выходила её мамаша — посмотреть, вдоволь ли у них лимонада. А в одиннадцать намекала, что ему пора домой: дорога, мол, предстоит дальняя.

Однажды тёмной ночью, по пути домой, он с удивлением увидел, что по склону ближайшей горы движется ряд огоньков. Тогда он не знал, что это — как потом выяснилось — ежегодный ритуальный Полуночный марш. Участники марша поминали тридцать восемь шахтеров, погибших в забое при катастрофе, осиротившей тогда целый городок. Виновником её был хозяин шахты, поскупившийся потратить деньги на меры безопасности, которые применялись его конкурентами…

Каждый год потомки погибших шахтеров надевали шахтерские каски с лампочками и в полном молчании подымались шеренгой ко входу в шахту. Они совершали своё восхождение уже в третьем поколении, сначала — сыновья шахтерских сирот, потом внуки, а теперь — правнуки. А Гомера это выводило из себя! Акция, говорил он, для глупых школяров — надевать шахтерские каски с лампочками и изображать из себя процессию привидений. Надо делать то, говорил он, что пойдёт нашему обществу на пользу, — делать во имя и в память этих давным-давно погибших жертв.

— Как реагировали на это люди? — спросил Квиллер.

— О, он нажил себе много врагов: говорили, что это неуважение к мёртвым. Но годы шли, и участники марша постепенно стали чем-то вроде тайного общества, которое собирается, чтобы пить пиво. А потом Гомер получил письмо от Натана Ледфилда, этого чудесного человека! Он считал, что Гомер прав. И просил Гомера помочь изменить суть Полуночного марша, не меняя его названия. Мистер Ледфилд хотел, чтобы марширующие проявили участие к сиротам. И идея возымела успех. А самое замечательное, — продолжала Рода, — что тут подключилась церковь и другие общественные организации, и участники Полуночного марша, так сказать, изменили направление своего движения.

— Гм-м-м… звучит как-то знакомо.

— Да, и другие благотворительные организации взяли с них пример — и не только в Мускаунти, мне думается.

— Гомер, надо полагать, был доволен, что дело, которому он посвятил жизнь, увенчалось успехом.

— О да, но он не хотел, чтобы его за это чествовали.

Странно, но почему-то тут мысли Квиллера обратились к протеже Натана, однако время было уже позднее, и Рода, он видел, украдкой бросала взгляд на часы.

И они возвратились в «Уголок на Иттибиттивасси».

Семь


В ожидании, когда Полли вернётся домой к их поздней воскресной трапезе, Квиллер спозаранку покатил на велосипеде в город за субботним выпуском «Нью-Йорк таймс». Страницы «Стиль и мода», «Бизнес», «Спорт», «Советы и объявления» он выбрасывал на месте, иначе газета не влезла бы в корзинку за сиденьем. В городе всегда имелось достаточно народу, с радостью подбиравшего отвергнутое им чтиво.

К тому времени когда он вернулся в амбар, Коко уже вовсю крутил свои кульбиты на кухонном окне, что означало: на автоответчике — сообщение.

Конечно, это Полли, решил он, сообщает о своём прибытии и планах на воскресный день… Ан нет: когда Квиллер нажал кнопку, раздался голос Уэзерби Гуда: «Это Джо. Звонила Полли и просила меня покормить кошек завтраком. А тебе передать, что её не будет дома до вечера».

Подкрепившись чашечкой кофе, Квиллер набрал номер метеоролога:

— Благодарю за послание, Джо. А она не сказала, что там произошло, в этих локмастерских джунглях?

— Как раз об этом, дружище, я хотел спросить тебя.

— Она уехала на ужин вчера вечером, оставив кошек на автоматическом кормлении; собиралась вернуться сегодня утром и заняться обычными воскресными делами. Даже предположить не могу, почему она передумала.

— Что-то могло там, на юге, случиться.

— Тебе лучше знать тамошние дела, Джо. (Уэзерби Гуд был уроженцем Хорсрэдиша, городка поближе к Центру.) Полли отправилась на день рождения своей приятельницы, которая заведовала локмастерской библиотекой, но ушла оттуда и теперь ведает семейной книжной лавкой.

— Как же, знаю я эту лавчонку. «Бестселлеры». Она там испокон веков. А почему тебя не пригласили?

— Меня пригласили, но я не поехал. Они там на своих вечерах играют в отгадайки.

— Я тебя понимаю…

— Заскочишь завтра по дороге на радио клюкнуть рюмочку, я уж, так и быть, тебя просвещу… кто там выиграл.


Во время разговора сиамцы сидели бок о бок, предвкушая дальнейшее развитие событий. И оно не заставило себя ждать. Квиллер тщательно расчесал им шерстку серебряной щеточкой… потом сыграл с ними несколько раундов в игру, называвшуюся «цап-за-галстук»… потом объявил: «Читать!» Коко прыгнул на книжную полку и столкнул оттуда «Женский портрет». Там на корешке, он заметил, было больше золота, чем на других книгах, прибывших при последней покупке.

Не успели они дочитать главу, как задребезжал телефон… и уютный голос Милдред пригласил Квиллера разделить с Райкерами послеполуденную трапезу.

— Но я не могу дозвониться до Полли, — посетовала она. — И в церкви её не было.

— Её нет в городе, — объяснил Квиллер.

— Тогда приходи один, а я приглашу тебе в пару кого-нибудь из соседей.

Когда час спустя он прибыл к Райкерам, то, к своему удовольствию, увидел там Хикси Райс, заведовавшую во «Всячине» отделом рекламы.

— Где Полли? — спросила она.

— В Локмастере — боюсь, там ничего хорошего. А где Дуайт?

— Там же и, боюсь, по той же причине.

Напитки были сервированы на открытой площадке перед домом. Разговор шёл о «Старой посудине». Шотландская община была готова построить новое здание. Волонтёры — плотники, электрики и маляры — предлагали свои услуги, гордясь, что их имена будут значиться в почетном списке, который вывесят в вестибюле здания.

Обедали, как всегда, внутри.

— Завидую Квиллу, — сказала Милдред. — Такая роскошь — его затянутая сеткой беседка. Квилл может принимать гостей на свежем воздухе. И киски могут резвиться там без поводков.

После десерта (запеченные персики с сreme fraiche[14] и орехи пекан) мужчины завели разговор на любимую тему — о своей юности в Чикаго. Хикси их баек ещё ни разу не слышала.

— Расскажите о летнем лагере, — предложила Милдред.

И сто раз рассказанное зазвучало опять.

Квилл. Мой отец умер до моего рождения, и мистер Райкер выполнял отцовские обязанности за двоих: водил нас в зоопарк и на парады, давал советы, просматривал школьный дневник, улаживал неприятности.

Арчи. Однажды он решил, что нас нужно отправить в летний лагерь — поучиться чему-нибудь полезному типа: плавать кролем, оснащать парусную лодку, влезать на дерево, вырезать свисток…

Квилл. И вот что навсегда врезалось в память: каждый вечер мы сидим вокруг костра, слушаем разные истории и поем бойскаутские песни — громко, но, увы, не очень стройно.

Арчи. И вот что ещё мы оба помним во всех подробностях — читанные у костра стихи.

Квилл. Не только каждое слово засело в памяти — стихотворные строчки всплывают в голове в самый неподходящий момент…

Арчи …к примеру, когда стоишь перед дорожным инспектором…

Квилл …или во время венчания…

АРЧИ. Хотите, почитаем?

— Пожалуйста, пожалуйста! — воодушевилась Хикси.

Двое взрослых мужчин выпрямились и, уставившись друг другу в глаза, чтобы вместе начать, принялись скандировать в бодром ритме:

Неподалеку в густых камышах
Издохла соечка от коклюша.
Ах как её било от коклюша!
Висела на ветке, едва дыша,
И умерла…

На мгновение воцарилась та звенящая тишина, когда Полли обычно изрекала: «Цитируя „Ричарда Третьего", потрясающе!»

— Здорово! Здорово! — восторгалась Хикси. — Обязательно выучу это наизусть.

— Прочитать вам вторую строфу? — спросили воодушевленные мужчины. — Она не хуже первой.

Вечер закончился в достаточно ранний час, и Квиллер поспешил домой, чтобы встретить эскападу Полли во всеоружии. Уж он её спросит:

Как прошёл юбилейный банкет?

Сколько свечей было в торте? Все шестьдесят?

Кто там был?

Как были гости одеты? Строго или крикливо?

Все ли играли в угадайки?

Кто да кто выиграл?

Какие были призы?

В какую церковь они ходят?

Какой там пастор?

Он был дока по части интервью, а она любила, когда её интервьюировали.

По прибытии в амбар он уже по сообщению в окне — спасибо сиамцам — знал, что ему кто-то звонил. Это был метеоролог.

«Полли дома, но вымотана хуже некуда! Позвони не ей, а мне. Она выглядела совсем разбитой и очень взволнованной, Квилл, и невыспавшейся. Я сказал ей, пусть ложится спать, а уж я тебе все сообщу».

— Она никогда не пьёт больше полрюмки хереса, — размышлял Квиллер. — А с Шерли знакома много лет!

— Ну да, но… её что-то очень взволновало, и она поэтому не могла уснуть. И потом, ей пришлось ночью одной возвращаться домой — а это никуда не годится. Будем держать связь. Не волнуйся.


Тем же вечером, часов в одиннадцать, Квиллер, сидя в своём любимом кресле, читал, а сиамцы, развалясь, лежали у него на коленях. Вдруг Коко насторожился! Глаза его впились в телефонный аппарат на письменном столе. И тот зазвонил. Это была Полли с докладом, приготовленным для их вечернего разговора.

— Квилл! — Голос у неё звенел. — Ты, наверное, ломаешь себе голову, что со мной случилось. Я едва держалась на ногах, в жизни так не уставала. Но чашечка какао, несколько часов сна в обществе моих милых кисок, и я воскресла… Надеюсь, ты не волновался.

— Завтра вечером за ужином ты сможешь мне все описать в красках.

— О, у меня есть что порассказать… нечто такое!.. — выдохнула Полли.

— Намекни хоть что.

— Никаких намеков. Если ты догадаешься, тогда какой же это будет сюрприз… A bientot.

— A bientot.

Восемь


По пути на радиостанцию Уэзерби Гуд часто делал остановку в Квиллеровом амбаре, чтобы пропустить рюмочку-другую, и газетчику были по душе эти импровизированные визиты — не только потому, что он получал доступ к внутренним данным о погоде, но и потому, что они обменивались новостями о соседях, а новостей о соседях в «Ивах» хватало. Особенно Джо занимала Полли.

Не успел он появиться у кухонной двери иплюхнуться на стоящий у бара табурет, как приветствовать его примчались Коко и Юм-Юм, готовые скромно принять дружеское послание — какое-нибудь кошачье лакомство — от Гольф Стрима.

Квиллер наполнил рюмки и сообщил:

— Слава богу, она пришла в себя.

— Она — молоток! И не будем недооценивать чашечку какао!

Услышав своё имя, кот вскочил на бар.

— Надеюсь получить подробный отчет за сегодняшним ужином. Но вот проблема! Понедельник неудачный день по части ресторанов. В гостинице «Макинтош» — слишком казенно, в «Старой мельнице» — слишком празднично, а «Валун» — слишком далеко.

— А почему бы не заказать легкий ужин у Робина О'Делла, Квилл, и не накрыть стол в беседке? Ты сам не знаешь, как тебе повезло, что у тебя есть такое чудесное местечко!

— Иной раз, — хмыкнул Квиллер, — и тебе в голову приходят неплохие идеи… Плеснуть тебе ещё?

— А если выяснится, что Полли в чем-то не разобралась по части этих лошадников из Локмастера, обратись ко мне. Я могу выложить тебе всю историю «Бестселлеров», Квилл. Этой лавкой уже лет сто владеет одна и та же семья. Одно время там в задней комнате всегда стояла бутылка-другая вина, вокруг которой собиралась мужская компания. А это, сам знаешь, — громкий гогот, похабные анекдоты и шуточки. Родители не пускали в лавку своих детей. Женщины опасались заходить туда за кулинарной книгой. Ну и они потеряли большую часть клиентов, выезжая на заказах по почте, продаже старой книги и поставках в Публичную библиотеку.

— Как раз тогда и подружились библиотекари из Локмастера и Пикакса. Вот поэтому Полли и пригласили на вчерашний юбилей.

Джо осушил рюмку и начал прощаться.

— Минутку, Джо. Ещё один вопрос. Твой Гольф Стрим ест из «автоматического кормильца»?

— Он ест всё, что бы ему ни дали… Почему тебя это интересует?

— Когда Коко слышит колокольчик и видит, как открывается дверца, он смотрит на еду с недоверием, подымает на меня глаза и встряхивает правой лапой… потом обнюхивает тарелку, встряхивает левой лапой и топает прочь.


Оставалось достаточно времени, чтобы до возвращения Полли из книжного магазина позвонить Селии и заказать легкий ужин.

— Она любит холодные супы? — спросила Селия. — У меня вкуснейший гаспачо[15]. А в духовке допекаются пирожки с начинкой из бекона с томатами. А на десерт хороши будут груши «бартлет» с кусочками стилтона… Пэт может доставить все это после пяти часов, и я пошлю с ним что-нибудь вкусненькое для котов.

Когда около шести Полли приехала в амбар, Квиллер предложил:

— Начнём с аперитива в беседке. Будь добра, подвези котов.

Полли знала, где стоит их «лимузин» — холщовая сумка, рекламирующая Пикакскую публичную библиотеку, — в чулане для метел. Квиллер нёс поднос с хересом для неё и воду «Скуунк» для себя.

— Я жажду услышать обо всем, что происходило на Дне Рождения Века, — заявил он.

— Так вот, — начала она, обещая обстоятельно обо всем доложить, — тебе, Квилл, это вряд ли понравилось бы. Обеденный зал выглядел, как конюшня: со стен свисает сбруя, официантки — в сапогах для верховой езды, словом, только лошадей не хватало! И еда, на мой вкус, отвратительная! Я заказала семгу; ума не приложу, что они с ней сделали.

— Ну а в остальном, прекрасная маркиза, как вам понравился вечер? — спросил Квиллер, перефразировав старую шутку.

— За длинными «приютскими» столами сидело человек сорок гостей… сорок замороженных «милых дам», каждая со свечечкой и картонкой со спичками… сорок пакетов с именинными подарками, включая пару гигантских — один, надо полагать, холодильник, другой, по всей видимости, велосипед.

— И как отреагировала на них именинница?

— Шерли всегда очаровательна. Попросила сына отвезти все на грузовике домой, а уж там, сбросив туфли и с любимой кисонькой на руках, она что помельче и разглядит. И всем, почтившим её, пошлёт благодарственные открытки, которые они смогут вставить в рамку. То есть предполагается нечто художественное.

— Разумно. Умница она, твоя Шерли. Жаль, что я ни разу с ней не пересекся… А как прошли угадайки? Ты о них ничего не сказала.

— Скучно. Почему жук-светляк зажигает свой огонёк? Кому принадлежит шведская автомобильная фирма «Вольво»? Кто обследовал земли штата Айдахо в девятнадцатом веке?

Оба они — члены Литературного клуба — привыкли к другим вопросам. Например, кому принадлежат эти строки: «Она идёт во всей своей красе — светла как ночь»[16], или: «Завтра, завтра, завтра-а дни ползут…»[17], или: «Мы порядок чтим везде, хаос держит он в узде»[18]?

— Лучшей частью вечера, — продолжала она, — была музыка. Молодой человек потрясающе играл на фортепиано. Популярное и классику. Ему переворачивала страницы симпатичная девушка. Говорят, она его шофер — или надо сказать «шоферица»? Сам он из-за каких-то проблем машину водить не может. Он ещё и настройщик. В «Старой усадьбе» он настраивал фортепиано Дорис четыре раза в год. Но в основном его приглашают играть за плату.

Тут Полли остановилась перевести дыхание, и Квиллер спросил:

— Его, случайно, не Фрэнки зовут? Я полагаю, это его пригласили концертмейстером на «Кошек». Все это очень, очень интересно.

Потом он спросил её, что Шерли собирается делать в своей книжной лавке.

— У Шерли и у нас совершенно разные проблемы. «Бестселлеры» занимают столетнее здание с устоявшимся запахом пьянки в задних помещениях и сомнительной репутацией — не говоря уже о неисправных фановых трубах. Но с её ноу-хау и богатыми идеями «Бестселлеры» возродятся. Первым делом Шерли завела библиокота, брата нашего Данди, и хмурые лица покупателей расцвели улыбками. Потом, поскольку у нас на стене висит подлинный пиратский сундук, она поместила в «Бестселлерах» своё любимое произведение искусства… Ты знаком с роденовской скульптурой «Мыслитель»?

Видеть Квиллер её не видел, но знал, что она собой представляет: сидящий мужчина с кулаком под подбородком, локтем упирающийся в колено.

— Саму скульптуру Шерли тоже не видела, но у неё есть фотография большого размера, в красивой раме, и она поставила её в центре зала. Очевидно, как девиз: «Мыслить, а не пить». А потом Шерли устроила среди покупателей конкурс на имя для библиокота, и его назвали Мыслитель — чудесное имя для киски.

— Жаль, очень жаль, что я не знаком с Шерли. Как она выглядит?

— У неё импозантная внешность и очень приятная.

— У тебя что-то есть на душе, Полли, — сказал Квиллер. — И оно тебя сильно беспокоит с тех пор, как ты вернулась с вечера Шерли. Не хочешь эту тяжесть сбросить?

Она облегченно вздохнула.

— Не знаю, с чего начать… В конце ужина сын Шерли, Дональд, — он главный управляющий «Бестселлеров» — произнёс о Шерли очень трогательную речь, упомянув, как она три года назад ушла из любимой библиотеки, чтобы спасти столетнюю книжную лавку от краха. За эти три года благодаря харизме Шерли и её предприимчивости в три раза увеличился доход магазина. И поэтому совет директоров «Бестселлеров» решил наградить Шерли тем, о чем она всегда мечтала, — поездкой в Париж. Шерли громко ахнула, чего никогда не делает. Тогда Дональд добавил, что дирекция оплатит все расходы… на двоих! И Шерли посмотрела на меня, и тут уже ахнула я! И мы бросились обнимать друг друга, и обе верещали от радости.

Квиллер обомлел, у него даже язык отнялся поначалу, но он тут же взял в себя в руки и сказал:

— Я очень рад за тебя, Полли.

— Мне только жаль, что со мной не будет тебя…

— Мне тоже.

— Во всяком случае, — сказала Полли, — мне не придётся затруднять соседей и беспокоиться о Бруте с Каттой: они побудут в «Пет Плаза». А магазин возьмёт на себя Джад Амхёрст. — И добавила: — Турагент из Локмастера позаботится об авиабилетах, гостинице и экскурсиях.


Позже тем же вечером и в последующие дни Квиллера не оставляла мысль, что они ведь могли бы вместе поездить по белу свету. И почему оба они позволили втянуть себя в тесный мир трудовых обязанностей? Кто знает, с кем Полли там встретится? Уже был этот профессор из Канады, и этот торговец антиквариатом из Уильямсбурга, и все эти адвокаты и архитекторы из чикагского Фонда К.

А теперь будут все эти французы! Полли нравятся мужчины, и она им нравится своими обходительными манерами, приобретенными многолетней работой в Публичной библиотеке. Её музыкальный голос может быть воспринят как обольстительный. У неё превосходный цвет лица — результат, по её мнению, продуманной диеты, основанной на брокколи и бананах. Она нестандартно одевается — всегда какая-нибудь оригинальная черточка, привлекающая взгляд. И вообще, Полли выглядит много моложе своих лет, несмотря на серебряные ниточки в волосах. И когда она входит в комнату с дункановским пледом через плечо, скрепленным топазом в серебре… все разговоры смолкают.

И вот теперь эти две милые привлекательные женщины едут в Париж!

Девять


На следующий день — а это был вторник — Квиллер справился с «Пером Квилла», как и положено, до двенадцати, но душа у него была не на месте, хотя он прилагал немалые усилия, чтобы прийти в себя. Всюду, где бы он ни появился, пикаксцы, казалось, знали, что Полли едет в Париж без него.

У него было намечено совещание с Лайзой Комптон, желавшей уточнить расписание его выступлений в Клубе здоровья ветеранов. Когда речь зашла о месте их встречи, она выбрала амбар.

— Как поживает твой ворчливый, но располагающий к себе супруг? — с улыбкой спросил Квиллер. Лайл был школьным инспектором.

— Ворчит, а потом располагает — именно в таком порядке, — задорно ответила она.

Они решили, что в такой прекрасный день лучшее место для совещания — беседка.

— Есть у вас что-то, в чем «Перо Квилла» могло бы вам подсобить? — спросил Квиллер.

— Это тебе решать, Квилл. Я расскажу, как у нас обстоят дела. Строительство самого здания идёт невероятно быстро. При том, что работают волонтёры. Мы оформляем членство и собираем идеи для будущей работы клуба. Весь город взволнован как никогда. И самое удивительное, что люди жаждут, чтобы их научили, как и что делать! А у тебя есть предложения, Квилл?

— По правде говоря, есть. Я уже давно об этом думаю… и о том, какое удовольствие доставляет вести дневник. Нет, вовсе не такой дневник, где описывают, что случилось за день, но куда помещают мысли, идеи, пусть даже сугубо личные и сумасбродные. Пусть любительские. Все равно это то, что останется для грядущих поколений, то, что будет высоко оценено. Я готов поделиться этой идеей, дать несколько практических советов… даже дать почитать отрывки из собственных моих записей.

— Замечательно, Квилл! Это больше, чем я ожидала! Ты мог бы выступить уже сейчас… в большом зале… и начать свой курс. Что мне нужно для этого сделать?

— Всего лишь попросить торговца канцелярскими товарами поставить как можно больше обыкновенных школьных тетрадей в линеечку.


В тот вечер, когда Квиллер сел за письменный стол, чтобы заполнить очередную страницу в своём дневнике, на него нахлынули воспоминания о тех скудных, голодных годах юности, когда он жил в Нью-Йорке. В дневнике он написал:


В моей меблированной комнате стояла старая виктрола[19] с одной-единственной пластинкой на 78 оборотов: Джонни Мерсер[20], исполняющий «Я удобно сижу, сам себе письмо пишу». Я ставил эту пластинку каждый вечер, потому что не мог себе позволить купить ещё одну.

Теперь, три десятилетия спустя, каждый вечер, когда я сажусь за свой дневник, она звучит у меня в ушах.


Весь следующий день телефон у Квиллера звонил почти не переставая.

— Это правда насчёт Полли?

— А почему ты не едешь?

— Почему в Париж?

— А она говорит по-французски?

— Как насчёт большого прощального вечера?

— Сколько времени её не будет?

В конце концов он вспомнил совет, не раз слышанный от своего воспитателя в детстве: «Когда совсем невтерпеж, бери быка за рога».

И он поехал в универмаг Ланспиков и попросил Кэрол подобрать Полли подарок по случаю её отъезда.

— Только не шарф! И, разумеется, не флакон французских духов!

— У нас превосходные дорожные плащи, — сказала Кэрол. — Габардиновые. Накладные карманы с клапанами. Потайные карманы в подкладке. И дождевые шляпы с полями. Полли их смотрела, но решила, что цена слишком кусается.

— Беру! — сказал Квиллер. — Два комплекта. Разного цвета, если есть выбор.

Теперь ему казалось, что у него будет достаточно времени для работы над программой для Лайзы Комптон. Выступления в Клубе здоровья ветеранов не отнимут у него много сил. Можно будет рассказать пару анекдотов о Крутом Коко… потом продемонстрировать груду школьных тетрадей, которые на протяжении нескольких лет служили ему верой и правдой. Ни дня не проходило без полной страницы.

А в иные дни записи были коротки:


Когда Юм-Юм, моя сиамская кошечка, получает доступ в длинную переднюю со многими дверями, ведущими в спальни и т. д., огромное удовольствие наблюдать за тем, что она проделывает. Двери открыты; комнаты большую часть времени пусты.

На упругих лапках, решительно ими перебирая, она приступает к прогулке по коридору, глядя прямо перед собой. У каждой приоткрытой двери она останавливается; все её тело замирает, за исключением головы, которую она круто поворачивает, заглядывая в комнату. И пока она осматривает то, что находится внутри, движутся только глаза. Не обнаружив ничего интересного, она устремляет взор по главному курсу и продолжает свой путь до следующей двери.

Я ни разу не заметил, чтобы её хоть что-то заинтересовало, но она продолжает свои безмолвные исследования.

Время от времени меня одолевает желание перепланировать мой амбар — сделать парадную дверь парадной, а заднюю задней. Но какая сторона у меня парадная? И где фасад?

Я оставляю велосипед в роскошном вестибюле, а гостей приветствую возле кухонной двери.

Подобные вещи, сдаётся мне, неизбежны, когда яблочный амбар превращают в жилой дом. И это наводит меня на мысль о первых поселенцах — основателях Пикакса. Уж не из добродушной ли иронии они назвали Северной улицу, расположенную южнее улицы Южной… или заставили витрины магазинов смотреть на Парковую аллею, тогда как подсобные помещения выходят на Мейн-стрит?

Воистину, Пикакс — квинтэссенция абсурда!


Вечером Квиллер позвонил Комптонам и сообщил Лайзе, что готов выступить перед ветеранами с рассказом о личных дневниках. Он располагает свободным временем. Он прочтет пару собственных записей. Ветераны смогут начать вести свои дневники, не дожидаясь окончания строительства Клуба здоровья.

Лайза сказала, что объявление о дне его выступления будет вывешено в зале для заседаний.

— Послушать тебя придёт уйма народа! — воскликнула Лайза. — Надо будет предупредить дорожно-транспортный отдел.


Во вторник Квиллер почувствовал неодолимое желание пообщаться за ланчем с Кипом Мак-Дайармидом. Главный редактор «Локмастерского вестника» был одним из лучших его друзей, а его жена Мойра, разводившая джемовых кошек, одарила «Сундук пирата» милейшим «апельсиновым» Данди. Любимый ресторан двух друзей находился в старом особняке Инглхарт.

Первыми словами Кипа были:

— Мойра говорит, вы с Полли должны не откладывая приехать к нам на обед.

— Полли уезжает на две недели в Париж, — ответил Квиллер. — С Шерли Бестовер.

Узнав подробности, Кип спросил:

— А кто занимается их поездкой?

— Некий полуотставной локмастерский турагент, который позаботится о том, чтобы они остались довольны.

— Вот как! Я этого типа знаю! Старый ловелас, но, полагаю, Полли и Шерли с ним справятся. Можешь их предупредить.

Разговор шёл о многих вещах.

— Если ты согласишься одновременно со «Всячиной» давать колонку в «Вестнике», мы пустим её на первой странице и она удвоит нам тираж…

— Хочешь знать забавную штуку, Кип? Наш главный считает, что добрая половина почты на имя Коко приходит из Локмастера… У вас тут уйма Коко-фанатов.

Речь зашла и о местных выборах, которые должны были вот-вот состояться.

— Победит нынешняя власть предержащая, — заявил Кип. — Оппонент ведёт себя уверенно, да только… его даже в собачники не берут.

Затем Кип высказал соображение, от которого Квиллер взвился ракетой. Это было как раз то, что в данных обстоятельствах ему было нужно.

— Ты когда-нибудь увлекался театром абсурда?

— Да, я видел все самое лучшее, когда жил в Нью-Йорке. И сам хотел написать абсурдистскую пьесу, да руки так и не дошли.

— Поговаривают о новой волне. Улавливаешь? — Кип заговорщицки подмигнул. — Как насчёт какой-нибудь оригинальной абсурдистской вещицы? Вроде «Кота, которого избрали собачником»? — И тут же лукаво перешёл на другой предмет. — Мойра просила узнать: ты все ещё прописываешь своё безлицензионное лекарство? Разлил бы по флакончикам и продавал поштучно.

Он намекал на юмористические стихи, которые Квиллер сочинил к его прошедшему дню рождения. И вынул из жилетного кармана карточку, на которой был напечатан типичный Квиллеров лимерик:

Редактор по имени Кип —
Весьма симпатичный тип,
Душою широк
И в деле знаток,
И в гнусность ни разу не влип.

— Стоит мне почувствовать себя плохо, физически или душевно, я читаю твоё послание, и оно возвращает меня к жизни.

— Я давно уже подумываю написать книгу о юмористических стихах, — скромно заметил Квиллер.

— И напиши! Я скуплю весь первый тираж и раздам друзьям. Пусть читают на здоровье!

Во время разговора взгляд Квиллера то и дело останавливался на трёх женщинах, завтракавших за столиком в противоположном конце зала. На них были необычного фасона шляпы. Полли очень нравились оригинальные головные уборы. Пожалуй, она стала бы такую носить.

— Мойра говорит, их называют артистическими, — поправил его редактор.

— Виноват, — шутливо извинился Квиллер. — Ты знаешь дам, что садят во-он там? Они все время на нас поглядывают.

— Они поглядывают на твои усы. Вся троица наверняка знает, кто ты. Видят твоё фото в «Пере Квилла» каждый вторник и каждую пятницу… Я считал и считаю, что тебе просто необходимо печататься в нашем «Вестнике»…

— Превосходная идея, только она не сработает. — Квиллер забрал себе счёт, который как раз принесли. — Я угощаю. Скажи Мойре, пусть приглашает нас обедать, как только Полли вернётся.

Редактор ушёл, а Квиллер выписал чек и оставил на столе чаевые. Он заметил, что две артистические шляпы покинули зал, а третья по-прежнему разглядывает его усы.

Направляясь к выходу из ресторана, он обратился к его владелице:

— Вот неловкость: я встречал ту даму, что сидит за столиком возле камина, но кто она, подзабыл.

На лице женщины расцвела улыбка:

— Они обычно приходят втроём. По четвергам Публичная библиотека закрыта, и они превращаются, по их собственным словам, в ланч-леди. Та, что осталась, — Вивиан Хартман, главный библиотекарь.

Вивиан Хартман выглядела очень довольной тем, что он подошёл. Шляпа на ней, он отметил, была с большими, примерно фут в диаметре, полями… бархатная, двух оттенков, с широкой шёлковой лентой и натурального вида пионом.

— Прошу прощения, вы мисс Хартман? Я — Джим Квиллер из мускаунтской «Всячины».

— Да, я знаю! Не присядете ли? — отвечала она, и он придвинул стул.

— Должен признаться, я в восхищении от этих шляп, что на ваших подругах и на вас.

— Мы делаем их сами… в память вашей Тельмы Теккерей. У её брата, Торстона, была здесь ветеринарная лечебница. Мы и сегодня оплакиваем их обоих. Не говоря уже об утрате превосходной коллекции шляп.

Она замолчала, ожидая, как он отреагирует.

Он горестно кивнул.

— А вы знаете, что незадолго до беды они были сфотографированы?

— Нет! — воскликнула она. — И никто в Локмастере об этом не знает.

— Нашему фотографу дали такое поручение, а я отправился с ним, чтобы помогать со светом. Я мог бы показать вам целую подборку прекрасных снимков… если в будущий четверг вы приедете на ланч ко мне в амбар, — предложил он. — Тельма договорилась с одной дамой из Калифорнии, что та напишет книгу, но когда шляпы погибли, она потеряла к этому делу всякий интерес… Быть может…

— Да… быть может… — задумчиво повторила мисс Хартман, — быть может, удастся возродить эту идею.

Десять


Приближался День Прощания, и Полли все больше и больше суетилась. Уже не хватало времени на ужины в любимых ресторанах и на прослушивание классической музыки в амбаре, на великолепной музыкальной системе, гордости Квиллера. Она проводила все дни, инструктируя Джада и Пегги, как вести в её отсутствие магазин. Она проводила все вечера, составляя списки вещей, которые необходимо взять с собой, читая о Париже, восстанавливая позабытый школьный французский, ведя длинные разговоры с Шерли Бестовер. Квиллер чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Его предложения «чем-то помочь» с благодарностью выслушивались, но отвергались за ненадобностью.


В тот памятный ему вечер и в последующие Квиллер брал на себя инициативу звонить в одиннадцать, зная, что Полли в последнюю минуту непременно отвлечет какого-нибудь рода забота. Она ещё не назвала ему день отъезда, а он ни за что не хотел спрашивать. И он не сказал ей ни слова о своём проекте, связанном с театром абсурда (она всегда с презрением отзывалась о пьесах такого рода), и ни слова о трёх ланч-леди.

— Уэзерби Гуд, — сообщила ему Полли, — отвезёт Брута с Каттой в «Пет Плаза» и дважды в неделю будет их там навещать. Как это мило с его стороны! А доктор Конни предложила поливать мои цветы и забирать почту. У нас замечательные соседи в «Ивах»! (Квиллер от комментариев воздержался.)

— Между Парижем и Пикаксом, — добавила она, — пять часов разницы во времени, придётся пожертвовать нашими вечерними перекличками.

— Я дам тебе с собой диктофон, и ты сможешь записывать впечатления обо всем увиденном, о всех своих приключениях, чтобы потом вспоминать их дома… Если у тебя в Париже возникнут проблемы, — помолчав, добавил он, — звони мне не задумываясь, за мой счёт, в любой час дня или ночи, не обращая внимания на разницу во времени.

Когда он вручил прощальные подарки (голубой габардиновый плащ — Полли и габардиновый цвета хаки — Шерли), обе дамы были потрясены. Только когда сын Шерли отвёз их на своём лимузине в Локмастерский аэропорт, Квиллер обрёл спокойствие; он даже не чувствовал себя одиноким. В конце концов, у него оставались Коко с Юм-Юм и обязательство еженедельно писать две колонки для «Всячины». Кроме того, пора было заканчивать биографию Гомера Тиббита и завершать работу над программой для Клуба здоровья ветеранов. К тому же планировалось, что приезжий лектор, приглашённый Литературным клубом для рассказа о Прусте, переночует у него в амбаре. (По слухам, тот был алурофил, и значит, воздушная акробатика Коко только развлечет его, а не напугает.) Плюс за ним пьеса в стиле абсурда. Все это… а Полли не будет всего две недели.

Позднее тем же вечером он позвонил Кипу Мак-Дайармиду домой.

— Ты всерьёз полагаешь, что мне стоит написать абсурдистскую пьесу?

— По-моему, это будет забавно, — отвечал Кип.

— И ты напечатаешь её с тем названием, которое предложил?

— Почему бы и нет? Как скоро ты её напишешь? — спросил Кип.

— Уже написал, за полчаса. Завтра утром посыльный привезёт её тебе в редакцию.


Джим Квиллер

Кот, которого избрали собачником

Пьеса в одном действии


Действующие лица

Мужчина с собакой на поводке

Женщина с котом на руках

Подметальщик с метлой


Место действия


Парк. Задник с нарисованными деревьями… в центре сцены скамейка, окрашенная ярко-зелёным… в глубине сцены — переполненная мусорная урна.

женщина (с котом на руках). Хватит хныкать, Джером! Если я спущу тебя в эту мокрую траву, ты сразу же попросишься обратно на руки.

мужчина (с собакой, которая сильно натягивает поводок). Нет, Юджин, нельзя нарушать закон. (Видит женщину.) О, привет! Привет!

женщина. Привет!

мужчина. Это Джером? А я думал, он удрал из города после… после инцидента.

женщина. Он вернулся.

мужчина. Как у него со средствами? Есть поддержка?

женщина. Его избиратели создают «смазочный фонд».

мужчина. А это то, что он ест?

женщина. Он все ест.

мужчина. Похоже, он ест лучше, чем я.

женщина. Не хотите ли присесть?

мужчина. Скамейки только что покрасили.

женщина. Это было на прошлой неделе.


Оба садятся… у обоих на лицах выражение недоумения.


Женщина. Я, знаете, никуда не собиралась. А вы?

мужчина. У меня была назначена встреча в транспортном управлении.

кот. Йау-у-у-у!

женщина. Вы сидите у него на хвосте.

мужчина. Он, этот ваш кандидат, уже занимал какую-нибудь выборную должность?

женщина. Только должность крысолова.

мужчина. Почему он с неё ушёл?

женщина. Так. Без причины.

мужчина. А почему вы считаете, он сможет отлавливать собак?

кот. Йау-у-у-у!

женщина. Вот видите? Он вполне уверен.

мужчина. Я все ещё сижу у него на хвосте!

женщина. Джером! Этот джентльмен готов быть организатором твоей избирательной кампании.


Кот шипит на мужчину.


мужчина. Откровенно говоря, не думаю, что его имя подходит для общественной должности.

женщина. А какое вам нужно? Пусси?

мужчина. Ну, что-нибудь сильное… вроде Тигра. Ой! Ой!

женщина. Джером! Это неполиткорректно!

мужчина. Я не уверен в его компетенции.

женщина. Джером! Веди себя прилично!.. Он ещё не завтракал. И чует, что у вас в кармане сандвич.

мужчина. Всего лишь ореховая паста.

женщина. Он ест всё, кроме шпината.

Мужчина пытается уйти, чтобы не отдавать сандвич. Все трое в крайнем замешательстве.


Конец


Уже перед самым сном Квиллер добавил в дневник:


Ну вот, она уехала. Мы не устраивали проводы. Она словно растаяла в воздухе, и всё. Живи я в «Ивах», все было бы по-другому. Но стоит прекрасная погода, и жаль покидать амбар. Кэрол Ланспик сказала, что эти две солидные женщины в плащах — один голубой, другой цвета хаки — выглядят как близнецы Бобси[21]. Сегодня в одиннадцать вечера я наблюдал за Коко: следил, ожидает ли он звонка. Коко не обращал на телефон никакого внимания. Он знал, что она как раз летит во Францию… если уже не там.


Когда грузовичок магазина Лингуини прибыл в амбар с запасом воды «Скуунк» и другими вкусными припасами, Квиллер с удовольствием увидел, что из кабины выскочила Дейзи Бэбкок. Она размахивала фотоаппаратом.

— Либби Симмс из «Старой усадьбы» наказала мне снять Коко. Она чуть ли не наизусть знает все, что вы о нём пишете. Я сказала ей, что вы не будете против.

— Я — нет, но Коко будет. Всякий раз, когда на него нацеливают камеру, он заводит глаза, обнажает клыки и скребет своё ухо… Но — вперёд без страха и сомнений! Они оба в беседке.

И он стал помогать Альфредо с разгрузкой.

— Ваша жена, как я погляжу, все ещё работает в «Старой усадьбе»?

— Да. Никак её оттуда не вытащишь.

— Пчелы больше никого не кусали?

— Не-е. Эта аллергичка вроде как всякий раз, когда идёт в сад, а ходит она туда по нескольку раз на дню, должна натягивать на себя нейлоновый защитный костюм, только она забывает, так что Дейзи купила ей больничную куртку с огромными накладными карманами яркой расцветки и повесила у двери в сад. Одежка лежит в карманах… Вот такая у меня жена — всегда думает, как решить чужие проблемы… Как скоро вы переезжаете в кондо?

— Зависит от погоды. Листья даже не начали желтеть, — словно удивляясь капризам природы, бросил Квиллер и, повернувшись, направился в беседку, где обнаружил Дейзи с двумя сиамцами на коленях.

— Никаких проблем, — доложила она. — Вы участвуете в «Кошках»?

— Нет, но на репетиции обязательно пойду: нужны темы для «Пера Квилла». Я слышал, приятель Либби потрясающий пианист.

— А вы знаете, что он ещё и настройщик? Он настраивал Ледфилдам их рояль. Либби и он — чудесная пара.

Тут появился Альфредо, и супружеская чета отбыла.


Вечером Квиллер решил покормить сиамцев пораньше, и они трижды обошли кругом плошки с ужином, словно спрашивая, прилично ли есть в неурочное время. Для себя он заказал суп, сандвич и пирог у Робина О'Делла.

Чтобы настроить себя на репетицию «Кошек», он поставил пластинку с этим мюзиклом и слушал её, жалея, что сам не поёт какую-нибудь из партий… Вдруг раздался вопль, от которого у него волосы встали дыбом. Это был «вопль смерти» Коко!

Начинаясь рокотаньем где-то в области живота, он подымался через все напряженное кошачье тело и завершался пронзительным воем, от которого стыла кровь в жилах.

Квиллер и раньше его слышал, и он означал одно: где-то кто-то стал жертвой убийцы.

Квиллер вытер испарину со лба, соображая, кто бы это мог быть. Он набрал номер дежурного по «Всячине».

— Говорит Квилл. Никаких дурных новостей?

— Нет, только кто-то умер от укуса пчелы. Печальная история. Верно, очень уж страшный аллергик. Моих ребятишек пчелы все время жалят, и ничего.


Чуть позже Квиллер отправился на репетицию «Кошек» в зал для заседаний (городскую школу все ещё приспосабливали под Музыкальный центр). Приемный сын Мак-Леодов, девятилетний Денни, считал себя ответственным за репетицию: расставлял стулья, раздавал ноты, осведомлялся, не желает ли кто утолить жажду, а у Квиллера спросил, не нужна ли ему бумага для записей.

Когда дядюшка Луи поднялся на возвышение и постучал палочкой по пюпитру, девятилетний распорядитель принялся разводить певцов по местам. И никто из труппы, по всей видимости, не считал, что мальчонке рановато командовать. Все охотно, шутливо подбадривая юного ассистента, подчинялись.

Однако… при виде скорбного выражения на лице хормейстера и появлении нового пианиста артисты быстро притихли. Подождав, когда внимание собравшихся сосредоточится на нём, Луи торжественно произнёс:

— Роковая случайность лишила нашего пианиста его помощницы, лишила нас с вами жизнерадостного и ценного члена нашего общества — Либби Симмс. В знак нашего горя и сочувствия постоим в молчании.

Хористы замерли, а Ханна, сидевшая за фортепиано, сыграла «Amazing Grace»[22].

Оглядывая ряды потрясенных людей, Квиллер встретился глазами с Дейзи — мужчины из её семьи участвовали в репетиции. Она показала ему на дверь, и когда они чуть позже встретились в фойе, он отметил, каким печальным было выражение её лица.

— Квилл, — сказала она, — мне надо поговорить с вами.

Они отыскали скамью близ фонтанчика с питьевой водой.

— Ужасная история, — вздохнул он. — Я полагал, на ней была защитная сетка.

— Она должна была держать её в кармане куртки… я достала ярко-розовую, её любимого цвета. Она надевала куртку, когда шла на свидания с Фрэнки. Но вот позабыла посмотреть, что в карманах, — молодая! Очень трудно заставить молодых людей заботиться о себе.

— А куда делся костюм после трагедии?

— Не знаю. Я была ужасно подавлена и не смогла сообразить сразу на месте. Фредо счёл, что лучше всего мне ехать с ним и Ником на репетицию: вроде как это меня успокоит… но…

Она заплакала горькими слезами.

Квиллер протянул ей упаковку бумажных салфеток.

Постепенно рыдания затихли, и она сказала:

— Фредо прав! Мне надо уходить оттуда.

— Вы наделены способностями, которые будут полезны в замечательном содружестве, которое создал Натан. Он был бы рад, если бы вы стали частью этого содружества. Разрешите мне прощупать там почву. Считайте, вы в начале вашего пути, а не в конце его.


Вернувшись домой, Квиллер позвонил своему давнему другу Буши домой.

— Буши, у тебя сохранились негативы снимков шляп Тельмы Теккерей, из-за которых мы так намучились?

Фотограф, который катастрофически быстро терял остатки волос, любил, когда его называли Буши[23], - тем самым он утверждался в презрении к своему несчастью.

— Само собой! С чего это ты про них вспомнил?

— У меня появилась идея устроить выставку в публичных библиотеках двух наших округов: это укрепит добрососедские отношения. Фонд К. выступит спонсором. Но сначала мне нужны снимки. Я смогу получить их до четверга? Восемь на десять дюймов, в цвете. Как мы их представим, решим позднее.

— Само собой!

Буши всегда был готов прийти на помощь. У них с Квиллером было немало совместных дел и приключений, которые прочно сцементировали их дружбу — с одной оговоркой: Квилл никогда в жизни не пойдёт с Буши на его моторке!

Одиннадцать


Квиллер ждал от Полли из Парижа открытку, представьте же себе, как приятно он был удивлен, когда пришло целое письмо!


Дорогой Квилл!

Сегодня наш первый день во Франции, и со мной уже произошло кое-что забавное, что не хочется оставлять на потом.

Шерли решила вздремнуть, наш турагент пошёл разыскивать бар, а мне захотелось просто пройтись и ущипнуть себя — неужели я на самом деле в Париже?

Я стояла у поребрика, ожидая, когда дадут зелёный свет, и вдруг ко мне подходит невысокий мужчина средних лет. На нём была футболка с изображением на груди огромного американского флага, а в руках — франко-английский разговорник. Он тычет пальцем в перевод и читает чуть ли не по слогам: «Pardonnez-moi. Ouse trouve l'opera?»[24]

Из меня автоматически вырывается стандартное: «Не знаю. Я иностранка».

Вместо того чтобы обрадоваться, он явно смешался, потому что буквально сбежал от меня. Ужасно. Было бы забавно выяснить, откуда он. Из Чикаго? Из Денвера?

По правде сказать, я была польщена: он принял меня за француженку! У парижанок, слов нет, особый шарм!

Красивых открыток мне пока не попалось. Ни одной!

Целую, Полли

P. S. Что особенно забавно: на мне был мой голубой габардиновый плащ и шляпа от Ланспиков.


Утром в среду для обсуждения текущих дел в амбар прибыл Дж. Аллен Бартер. Он насвистывал мотивчик «Memory» из мюзикла «Кошки».

— Нет-нет, ничего не говори. Неужели ты поешь партию Гризабеллы в «Кошках»? Мне думалось, ты скорее принадлежишь к типу Рам-Там-Таггеров.

— Не виновен! Мы с женой взяли нашего старшего на репетицию. И видели там тебя, но среди певших не заметили. Что, не хватает пороху?

Когда взаимное подшучивание-подкусывание кончилось, мужчины проследовали в помещение для совещаний, эскортируемые двумя радостно размахивавшими хвостами сиамцами.

— Скажи, — начал Квиллер, — округу все ещё требуется координатор общественных мероприятий?

Если раньше в Мускаунти были только зал для заседаний и спортивная площадка, то теперь благодаря завещаниям семей первопроходцев, которые отписывали округу свои состояния, появилась возможность создать Музыкальный центр и Клуб здоровья ветеранов, открыть два музея. И хотя передачей собственности ведала адвокатская контора «Хасселрич, Баннет-Баннет энд Аллен», горожане тоже могли контролировать происходящее.

— Дейзи Бэбкок, — говорил Квиллер Барту, — наделена умом и творческими способностями для ведения таких дел. Кроме того, у неё есть соответствующие навыки. Советую позвонить ей и пригласить на собеседование. Фонд К. её кандидатуру поддержит.

— А что об этом думает Коко? — шутливо поинтересовался Барт.

— Он-то как раз мне и присоветовал.

Как всегда, без конца балагуря и потягивая кофе, они приступили к серьёзным делам: приняли несколько важных решений, подписали документы. После чего Квиллер раскрыл свой план.

— Как отнесся бы Фонд К. к небольшому совместному мероприятию двух округов? То есть к организации выставки, которая будет тесно связана и с Локмастером, и с Мускаунти? Обычно мы только соперничаем и даже враждуем. — Выдержав паузу, чтобы подогреть любопытство Барта, он продолжил: — Думаю, ты помнишь, как оба наши округа были связаны историей одной семьи. Тельма Теккерей сделала карьеру в Голливуде; Торстон Теккерей оставил по себе добрую память, создав прекрасную ветеринарную клинику для лошадей и собак Локмастера. Уход из жизни этих двух чудесных людей горько оплакивали, но из-за сомнительных обстоятельств их кончины им не отдали должные почести.

Тут он сделал паузу и перевёл дыхание, а его слушатель с интересом ждал продолжения.

— Наша деятельность сосредоточится вокруг книжного магазина Пикакса и локмастерской библиотеки; появятся статьи в газетах, люди начнут делиться воспоминаниями. Отец близнецов похоронен на холме; на могиле простая надпись: «Майло, фермер, который выращивал картофель». Многие считают, что он был бутлеггером, приторговывал контрабандным спиртным.

— Превосходная мысль! — воскликнул Барт. — Любому начинанию, которое направит два округа по одному пути, в Чикаго дадут «добро».

— Мы начнём с фотовыставки, которую покажем и тут, и там. Исследования, отклики в газетах, обсуждения и так далее — это все позднее. Всем захочется проявить себя с лучшей стороны.


Вечером Квиллеру неожиданно позвонил Джад Амхёрст.

— Знаете, сегодня прибыли витрины для выставок! Полли уже много недель — нет, месяцев! — их ждала. И вот надо же, не успела она уехать, как они прибыли!

Дело было в следующем: проектировщик книжного магазина отвёл специальное место для проведёния различных выставок.

— У нас была уйма идей, но, может, вы хотели бы что-нибудь предложить. И насчёт витрин тоже. Они действительно очень симпатичные.

— Замечательно. Я заеду в магазин завтра.

Квиллер был желанным посетителем «Сундука пирата», и не только потому, что всегда приносил коробку с «вкусненьким» из «Бабусиной сластены».

Уже ночью Квиллер записал в своём дневнике:


Мускаунти на подъёме, дни заполнены хлопотами: новые идеи, новые начинания, новые люди. А по кофейням прежние разговоры. Частенько они далеки от реальной жизни, зато всегда наводят на мысль. А лучшее место для того, чтобы «услышать глас народа», — закусочная «У Луизы»: воистину здесь собираются самые знающие сплетники! Вся штука в том, чтобы слушать, не давая втянуть себя в разговор. Если умники и всезнайки занимают места за столиками, я предпочитаю сидеть у стойки, спиною к «шумной толпе», якобы просматривая сегодняшние газеты, а на самом деле внимательно следя за беседой. Хорошая идея, но, увы, не всегда срабатывает. Заполнявшие зал — продавцы, водители, фермеры — всегда замечали меня и засыпали вопросами: «А что вы на этот счёт думаете? Надо этого жулика гнать взашей? Обворовал он наших слепых? И как только его выбрали?!» Невозможно бывает отмолчаться, хотя все, чего я хочу после того, как покончу с репортажем или настоюсь в очереди в банке да набегаюсь по редакции, — так это чашка кофе и несколько минут покоя. Однажды вместо «Всякой всячины» я прихватил с собой нью-йоркскую газету. Я сидел за стойкой и читал спиной к галдевшему залу… и ни один человек меня не побеспокоил! С тех пор всякий раз, когда я там сидел, сунув нос в «Таймс» или «Джорнал»[25], никто ко мне не приставал.

Двенадцать


В четверг интересная женщина средних лет с причёской из рыжевато-каштановых волос ехала из Локмастера в Пикакс, где свернула с большой дороги в проезд, называемый Маркони, между Публичной библиотекой и зданием Мастерской искусств. Проезд этот — вернее, просека — тянулся через лесной массив, в конце которого открывался сногсшибательный вид.

Перед вами внезапно возникал амбар — в четыре этажа высотой, восьмиугольный, построенный из полевого шпата и обшитый дранкой, а в маленьком цокольном оконце кружились две шальные кошки.

Квиллер вышел навстречу гостье:

— Добро пожаловать в мой амбар, Вивиан.

— Разрешите вопрос? Почему эта улочка носит имя итальянского изобретателя беспроволочного телеграфа?

— Она носит имя живущей в этом лесу совы, которая ухает азбукой Морзе… Милости прошу! Входите и познакомьтесь с Коко и Юм-Юм.

Немного погодя, совсем освоившись, гостья сказала:

— У нас — в нашем Литклубе — всё ещё восторгаются лекцией, которую вы прочли о книге Стивена Миллера «Беседы по истории исчезающего искусства»… Кип считает, что вы принадлежите Локмастеру.

— Благодарю за комплимент, — поблагодарил Квиллер.

— Могу я спросить, что привело вас в Мускаунти?

— Наследство, а потом я переоборудовал амбар и уже не смог с ним расстаться. Сейчас я вам все покажу. Его интерьер — последняя работа очень талантливого дизайнера. Я считаю для себя делом чести сохранить его работу. Акустика в амбаре — фантастическая. Второй такой не найти.

Они вошли, и гостья залюбовалась широкими просторами, пандусами и лестницами, вьющимися по внутренним стенам, открывавшимися с балконов видами, — и все это время сиамцы, словно нанятые стражи, следовали за ней по пятам.

— Вы им понравились! — констатировал довольный хозяин. — У вас есть кошка?

— В библиотеке живёт один из Мойриных «джемовых» котов — сотрудники назвали его Регги, — и у меня дома есть властолюбивый сиамец по имени Цезарь.

— И как вы, две сильные личности, уживаетесь друг с другом?

— Я предоставляю ему полную свободу. Он поступает, как ему вздумается, а я — как вздумается мне.

В ожидании, когда посыльный доставит заказанный ланч, они прошли в беседку выпить аперитив. По дороге в вестибюле она наткнулась на его «Лунный свет».

— Совершаете велосипедные прогулки по окрестностям? — полюбопытствовала она.

— Крайне редко. А вы?

— После колледжа — уж нет. Незабываемые дни! Особенно на Британских островах.

Она долго восторгалась беседкой, затянутой сеткой со всех восьми сторон, и, будучи наслышана о воде «Скуунк», захотела её попробовать. Квиллер рекомендовал напиток, созданный им самим, — «Безумие Мускаунти», состоящий из воды «Скуунк» и клюквенного сока.

— Я хотел бы изложить вам одну идею, Вивиан, — сказал он. — Между Локмастером и Пикаксом, несомненно, дистанция огромного размера. Как вы думаете, было бы уместно — более того, желательно, — чтобы над пропастью, разделяющей нас, был протянут мостик в виде выставки оригинальных шляп, открытой одновременно и там, и тут? Жил-был, — продолжал он, — сейчас я буду говорить, как сказитель… Жил-был в Мускаунти фермер Майло Теккерей, который выращивал картофель. Он воспитывал оставшихся безматери близнецов — Торстона и Тельму. Тельма была чуть повыше, покрепче, посмелее брата и всегда за ним присматривала. Были они совершенно разные. Торстон поступил в ветеринарный колледж на востоке страны, женился на коллеге, вернулся домой и открыл в Локмастере лечебницу для животных. У них был один сын. Более шустрая Тельма отправилась в Калифорнию — в Голливуд, и имела там успех как хозяйка частного обеденного клуба; замуж она не вышла, но не упускала из виду и поддерживала брата; сын его стал тяжелым крестом для семьи. В итоге она отошла от дел и вернулась в Мускаунти, чтобы помочь, если это ещё возможно, с непутевым племянником. Кроме всего прочего, она привезла с собой редкую коллекцию — две дюжины фантастических по красоте шляп; она собиралась демонстрировать их на передвижной выставке, а потом выпустить книгу… Всем этим планам не довелось осуществиться из-за племянника, который не только погубил всю семью и себя самого, но и уничтожил коллекцию шляп. Семейный скандал оставил пятно на добром имени Теккереев. Даже лечебница сменила вывеску и стала называться именем её нового владельца. — Квиллер выдержал паузу, ожидая отклика.

— Какая печальная история, — вздохнула Вивиан.

— Но это ещё не конец… Мы успели сфотографировать все двадцать четыре шляпы, прежде чем они были утрачены, и я могу показать вам снимки!

За ланчем — который как раз был сервирован — они вернулись к разговору о Тельме Теккерей — на этот раз о её киноклубе. О том, что она, выходя к своим гостям в обеденный зал, всегда была в шляпе… и что благодаря своим экзотическим головным уборам всегда затмевала такие пикакские рестораны, как «Старая мельница» и «Макинтош».

— Знаете, что мне нужно обсудить с вами? — перешёл к деловой части встречи Квиллер. — Масштаб выставки. Кто-то однажды сказал, что чем больше предметов искусства вас окружает, тем меньше вы видите. Что я предлагаю? Две небольшие выставки открываются одновременно в Локмастерской библиотеке и в книжном магазине Пикакса. Через какое-то время выставки меняются местами, и посетители вновь испытывают волнение от встречи с прекрасным.

— Замечательный план! — одобрила она. — В нашу выставочную витрину вмещается — так, чтобы не тесно было, — дюжина фотографий, и, полагаю, столько же поместится в витрину «Сундука».

После ланча со столов убрали посуду и разложили на них фотографии, запечатлевшие шляпы Тельмы Теккерей, чтобы полюбоваться ими и обсудить детали предстоящей двойной выставки.

— Эти шляпы в сто раз эффектнее, — сказала Вивиан, — чем те, которые предлагают здесь, в нашем захолустье. Кто делал снимки?

— Джон Бушленд. У него было ателье в Инглхарте до того, как там открыли ресторан. Теперь он штатный сотрудник «Всякой всячины». Я помогал ему с этими фотографиями — так сказать, подсоблял мастеру. Для выставок он напечатает их на матовой бумаге и положит на матовые паспарту.

— А какие сведения вы включите в описание каждого экспоната?

— Наименование, имя художника, дату изготовления.

— Замечательно! Я просто вне себя от волнения! Подумать только, что все это совершается на улочке Маркони!

— Ещё одна проблема, — сказал Квиллер. — Тельма не только носила обувь из крокодиловой кожи, но и шляпы держала в картонках с рисунком, имитирующим кожу ящерицы, кажется, или аллигатора… — они, увы, погибли вместе со шляпами…

— Это входит в шляпную моду. Эмблема. Мы изготавливаем их сами. Моя — пепельного цвета полоска. Если удастся найти бумагу с рисунком под кожу какой-нибудь рептилии, можно будет склеить шляпные коробки, как у Тельмы, для каждого экспоната, и это украсит выставку, придаст ей дополнительный шик.

Квиллер был полон энтузиазма, и гостья заражалась его увлеченностью.

— Если вам понадобится помощь, — сказал он, — в Пикаксе новый координатор по вопросам общественной деятельности — Дейзи Бэбкок. У неё тьма идей, и она горы готова свернуть. Вы, я вижу, человек того же типа. Я попрошу её связаться с вами.

Позднее они вернулись в амбар.

— У вас нет фортепиано… — проговорила Вивиан таким тоном, словно заметила отсутствие фановых труб.

— Да, фортепиано нет. Моя мать была очень хорошей пианисткой и хотела давать мне уроки, а я пред почитал бейсбол на пустыре. Зато теперь у меня фантастическая музыкальная система, а в амбаре великолепная акустика. Недавно я приобрёл несколько дисков с фортепианными и скрипичными концертами, которые был бы рад для вас поставить.

— Интересно, как в этом интерьере звучал бы концертный рояль? Знаете, Фрэнки, настройщик, даёт концерты. — Помолчав секунду и не услышав реакции с его стороны, она продолжала: — Мои родители переезжают во Флориду и продают всю обстановку, включая рояль баварской фирмы «Штейнгребер и сыновья». Не хотите ли взять его на пробу? Здесь несколько помещений, где превосходно смотрелся бы рояль…

— Минуточку! А вы учитываете, что этот амбар пять месяцев в году не отапливается? И промерзает насквозь. Но, уверен, Фонд К. купил бы хороший рояль для будущего Музыкального центра. Там можно будет давать концерты в рамках Хартмановских циклов, в которых примут участие таланты из обоих округов!

В свой дневник Квиллер в тот же вечер записал:


Мне всё чаще становится жаль, что в детстве я отказался от уроков музыки! Бешеное треньканье я предоставил бы Джо, а сам сосредоточился на пьесах с громоподобными аккордами, которые пугали бы моих сиамцев и от которых картины падали бы со стен!


В течение двух следующих недель Квиллер был занят по горло. Когда Милдред Райкер спросила его: «Что слышно от Полли?», он удивлённо изогнул брови: «От какой Полли?»

Открытки из Парижа, конечно, приходили, но жизнь в Пикаксе бурлила, создавая множество проблем там и сям. Одна только выставка шляп требовала от него пристального внимания: нужно было поддерживать связь с Дейзи Бэбкок, работать с Буши над снимками, искать «ящеричную» бумагу для шляпных картонок… и, разумеется, вести телефонные переговоры с Дж. Алленом Бартером о приобретении Фондом К. штейнгреберовского рояля для Музыкального центра — и это не считая поисков новой помощницы для Фрэнки, которая будет переворачивать ему ноты и водить его автомобиль; лекций о ведении дневника в Клубе здоровья ветеранов и сочинения пьесы под заглавием «Кот, которого выбрали собачником». Материал для колонки «Из-под пера Квилла» приходилось черпать из «копилки трепа», то есть подбирать отрывки и кусочки из того-сего, что могло бы заинтересовать читателей. Ему едва хватало времени, чтобы покормить своих питомцев, не говоря уже о том, чтобы почитать им «Уилсон куотерли».

Тем временем изумительной красоты открытки стаями летели из Парижа в Пикакс, падали во многие почтовые ящики, и те, кому они были адресованы, толковали о прекрасной реке, всех этих мостах, Эйфелевой башне и Триумфальной арке. А больше всего об одичавших бездомных кошках на кладбище.

«Ну и дела, — изумленно качали пикаксцы головами, — а у нас на кладбище нет одичавших кошек…»

Это явление рассматривалось как недостаток культуры, поэтому граждане города Пикакса предложили создать комиссию и обратить на него внимание власть предержащих. Квиллер тактично отклонил приглашение поддержать их благородную инициативу вместе с Коко, которому отводилась роль соответствующего символа.

Тринадцать


В четверг ближе к вечеру, когда Вивиан уже вернулась в Локмастер к своему суперпродвинутому коту Цезарю, Квиллер, подводя итоги прожитого дня, испытывал чувство глубокого удовлетворения: совместное мероприятие двух округов было запущено, и нашлась ещё одна библиотекарша, обладавшая интеллектом, богатым вокабуляром… и котом.

Он позвонил во «Всякую всячину» и попросил, чтобы его соединили с Джоном Бушлендом — с его фотолабораторией.

— Есть новости! — объявил Квиллер. — Дело со снимками Тельминых шляп, считай, на мази… Кстати, нужно обклеить пару шляпных картонок «ящеричной» бумагой. Ты в последнее время нигде на неё не натыкался?

— Откровенно говоря, я ею не интересовался.

— А стоит; возможно, даже придётся нанять художника, чтобы её воспроизвести.

— Может, Дженис что-нибудь посоветует. Кажется, у неё в Калифорнии есть знакомый художник, который такую бумагу изготовляет, — добавил Буши.

— Если я могу тебе помочь с подобной мелочевкой, я к твоим услугам. И не забывай: Фонд К. оплачивает все расходы.

А затем он вновь принялся за «Перо Квилла», пока не раздалось бравурное мурлыканье: оно означало, что по лесной просеке движется грузовик.

Он подкатил к кухонной двери, о чем сообщал кошачий балет на широком окне. Это был грузовик братьев Лингуини, и выскочивший из кабины Альфредо вытащил из кузова ящик с водой «Скуунк».

Квиллер вышел встречать его.

— Эй, дружище, разве я заказывал воду? Что-то я такого не припомню!

— Не заказывали. Это вам подарок — от Дейзи и меня. И ещё кое-что!

Перед Квиллером оказались коробки с соками и «вкусненьким» для сиамцев.

— Мы с Дейзи благодарим вас за то, что вы сделали, чтобы вытащить её из этого вертепа, — сказал Фредо.

— Дейзи словно родилась для этой новой работы. А как вы с Ником? Получили роли в «Кошках»?

— Да, играем Голодранца и Хитролапого. Если вам придёт охота попеть вместе с нами, приходите на репетицию. Вы, похоже по голосу, занимались этим делом.

— Только в колледже. Но петь любил! А ваш пианист вернулся? Работает?

— Фрэнки? Вернулся. А то, что случилось с крошкой Либби, не просто так, а преступление. — Он бросил на Квиллера быстрый взгляд. — Да-да, именно преступление. — Он взобрался в кабину. — Ещё раз сердечное спасибо вам от Дейзи и от меня.

— У меня вопрос, — задержал его Квиллер. — Как вы устраиваетесь с Фрэнки? Насколько я понимаю, он сам машину не водит.

— Подвозим его по очереди… Хотите поучаствовать? — секунду подумав, в шутку предложил Фредо.

— А почему бы и нет? — отвечал Квиллер. — Мне нужен материал для «Пера Квилла», и, может, я услышу интересную историю о том, как настраивают пианино и рояли. А почему его, взрослого человека с целым набором талантов, зовут Фрэнки?

— Деда его звали Франклин, вроде как старая семья и держится старых порядков.

Фредо дал полный газ, и сиамцев с окна как ветром сдуло.

Разговор с Фредо всколыхнул в памяти Квиллера все недомолвки и намеки, которые он слышал в закусочной «У Луизы».

Сиамцы ждали его у обычного места трапезы.

— Так что же на самом деле произошло? — задумчиво спросил он.

Они переглянулись, соскочили со стойки и тут же стали гоняться друг за другом — вверх-вниз, вниз-вверх по пандусам и лестницам.

Покончив со своей тысячью слов, Квиллер положил в карман нью-йоркскую газету и направился в закусочную «У Луизы» за сплетнями.

Не успел он занять место за стойкой и развернуть газету, как в зал выплыла сама Луиза. При всем уважении к тяжеловесной владелице вышеупомянутого заведения иначе и не скажешь — так величественно, с таким чувством собственного достоинства она двигалась. Квиллер был одним из её любимых завсегдатаев. Ему подавали не только чашку кофе, но и кусок шоколадного торта, и ещё добавляли ошмётки от индейки для кошек, которые он уносил с собой.

Наскрыв газету, Квиллер настроил слух на болтовню, не прекращавшуюся у него за спиной.

— Вроде как город нанял кого-то следить за всеми штучками-дрючками.

— Серьёзно? А кого?

— Жену Фреда Лингуини.

— Бойкая молодка.

— У неё будет офис в старом здании, где обеденный зал.

— Надеюсь, они его подлатают. Возраст у него такой, что нет-нет, а даёт себя знать.

— А у нас не даёт? Все, что там нужно, — покрасить кое-где заново. Если для этого нужны волонтёры, я готов! Нам очень даже повезло, что есть такое место. Я там свадьбу справлял.


Во время отсутствия Полли Квиллера завалили приглашениями на обеды и ужины, и как-то вечером он трапезничал у Бушлендов. Они обсуждали предстоящую выставку подготовленных Буши фотоснимков артистических шляп. Дженис, которая много лет была помощницей Тельмы, теперь помогала Буши в фотолаборатории.

— Ты помнишь, какие у Тельмы были картонки для шляп — с чешуйчатым рисунком?

— Как не помнить! Ей изготовляли их на заказ. В её кладовке все ещё хранится такая бумага.

— Что?! — Квиллер чуть не уронил с вилки порядочный кусок бататового пирога.

Дальнейшие события развивались стремительно. Тут же был вызван рассыльный на мотоцикле, и два рулона необычной бумаги перекочевали в Локмастер.

К тому времени, когда Квиллер вернулся в амбар, на автоответчике его уже ждало послание от Вивиан: «Чудо из чудес! Как вам это удалось?»

Он перезвонил Вивиан:

— Ловкость рук и никакого мошенничества! Главное, чтобы зрители были довольны!

— И Дейзи Бэбкок захотела со мной встретиться, — сказала Вивиан. — По телефону она прелестно звучит!

Столетний зал для заседаний был частью каменного центра Пикакса. Несколько поколений входили и выходили из его дверей, посещая собрания, лекции, вечера, деловые обеды и ужины, выставки, в том числе кошек и собак, и аукционы старинных вещей. Несколько поколений служителей расставляли там стулья, столы, устанавливали подиумы, раскатывали и скатывали ковровые дорожки. Хотя комнаты были обставлены просто — просто, но чисто, — присутствие там Дейзи, подумалось Квиллеру, позволит многое изменить: кое-что покрасят заново, на стенах появятся картины, даже зазвучит музыка.

И у Квиллера родилась идея!

Выход в свет биографии Гомера Тиббита, несомненно, будет ознаменован презентацией в зале заседаний. Гомер родился в Мускаунти, посещал колледж в Локмастере и там же вплоть до пенсии был директором Центральной средней школы. После чего вернулся в родные края и до самой смерти, а прожил он до ста лет, был почётным историком Мускаунти. В этот последний период своей жизни он написал сотни статей, которые сейчас хранятся в архиве Публичной библиотеки, и тешил соотечественников неординарными высказываниями человека с необычайно развитым чувством юмора.

Идея Квиллера состояла в том, чтобы на презентации биографии великого старца переименовать зал для заседаний в Зал Гомера Тиббита.

И он принялся осторожно проталкивать эту идею и — используя личные связи — намекал на поддержку со стороны Фонда К.

В тот вечер, кормя сиамцев перед сном, он мысленно рассказывал Полли о тех переменах, которые ожидают её по возвращении: двойная выставка артистических шляп… Зал Гомера Тиббита… предложение Вивиан приобрести концертный рояль… смерть молоденькой девушки от пчелиного укуса — такая же, какой умер муж Мегги Спренкл.

Размышления его были прерваны громким «Йау-ау-ау!» Коко, словно он хотел сказать: «Пошли наверх! Пошли!»


На следующее утро Квиллер поехал в город, в универмаг Ланспиков. Вместе с Ларри они полюбовались открыткой с видом Елисейских Полей, Квиллер рассказал о забавном случае с туристом, который принял Полли в купленном у Ланспиков плаще за парижанку. И приобрёл себе пояс из кожи аллигатора. Ему всегда хотелось иметь такой пояс, но Полли они не нравились.

Пока всё идёт хорошо, сказал он себе. Но тут ему позвонил Стивен Бестовер… адвокат, сын Шерли.

— Мистер Квиллер, надеюсь, я не слишком рано?

Такое начало настораживало: что-то срочное?

— Отнюдь нет. Что-нибудь случилось?

— Наши дамы попали в аварию. Ничего страшного. Могло быть хуже. Но обе госпитализированы, а это меняет их планы. Они должны были в конце этой недели вылететь домой.

— А как это произошло?

— В такси, на котором они ехали, врезалась легковушка: превышение скорости. Полли отделалась ушибами и царапинами, а маме повредило шею, и теперь у неё боли в спине. Мама говорит, что уход за ними превосходный и для беспокойства оснований нет, но вот с вылетом придётся подождать. Я полечу туда, как только она даст знать, и сопровожу их домой.

— У вас есть их номер? Я хочу позвонить.

— Полли сказала, она лучше позвонит вам сама. Как только что-то выяснится, она позвонит с переводом оплаты за ваш счёт. Самое пикантное, что все это произошло в туннеле под мостом Альма, где погибла принцесса Диана.

— Йау! — прогремело над свободным ухом Квиллера.

— Это ваш Коко?

— Он различает плохие новости, когда их слышит. Спасибо, что позвонили, Стив. Жаль, что мы с вами ни разу не встретились. Будем держать связь.

Квиллер положил трубку и со странным чувством посмотрел на Коко. Во время разговора тот резвился: то взлетал на стойку, то спрыгивал. И только когда услышал о несчастном случае в туннеле, вдруг среагировал — неужели он знал, что именно там погибла принцесса Диана… или?… Но что?

Четырнадцать


В большинстве сообществ одна половина граждан любит, чтобы время от времени происходили перемены; другая предпочитает, чтобы все оставалось так, как есть. Граждане Пикакса — четыреста миль к северу от чего бы то ни было — по этой части мало чем отличались от большинства. Предложенное обновление зала для заседаний одни воспринимали как бедствие, другие как благо. Ведущий дизайнер города предложила провести экспертизу. Бесплатно. Должность эту занимала дочь Эндрю Броуди, шефа полиции Пикакса, и Квиллер счёл это поводом пригласить старого приятеля в амбар — смочить глотку на сон грядущий.

От навязшего в зубах «сколько лет, сколько зим» Квиллер удержался, но первое, что он услышал от шефа полиции, были эти самые «сколько лет, сколько зим».

Энди занял место у бара, а радушный хозяин взялся рукой за бутылку шотландского виски:

— Как всегда?

— А ты всё ещё пьёшь эту водицу? — презрительно буркнул шеф, глядя, как Квиллер наливает себе «Скуунк».

— Что ты слышал о новом зале для заседаний, Энди? — поинтересовался Квиллер, хотя и так знал, каким будет ответ.

— Говорят, его собираются переименовать. Но держат пока в секрете. Ещё слышал, что его оклеят обоями, ну и другие штучки-дрючки.

— Всё, что предлагает твоя дочь, всегда на уровне, — подольстился Квиллер. — Магазины жертвуют на благое дело краску… а некоторые неработающие, но прогрессивные граждане готовы вложить свой труд. И это хорошо!.. Чем собираешься одарить на Рождество свою дражайшую половину, Энди?


Дейзи Бэбкок, новый координатор Мускаунти, старалась поспеть всюду: в самом здании для заседаний нужно сделать косметический ремонт; Квиллер представит там свою новую биографию Гомера Тиббита; Рода, вдова историка, прибудет из «Уголка на Иттибиттивасси» с двумя автобусами соседей, и ей будут преподнесены цветы; баритон из церковного хора исполнит «Он — великий человек» на мотив «Это — наше знамя»; старинные друзья Гомера расскажут о его последних годах, включая историю о коричневом бумажном пакете; депутация заслуженных граждан переименует старый зал в Зал Гомера Тиббита. И все это будет снято для ТВ.

Дейзи Бэбкок вместе с Фрэн Броуди разработала цветовую гамму мероприятия на основе цветов Пикакской средней школы: серый, чёрный и золотисто-жёлтый. Само здание было из серого камня; гимнастическая команда называлась «Серые пантеры». Цветы для Роды Тиббит — жёлтые розы. Юбилейная программа с фотографией Гомера на обложке — также жёлтая.

Истертые буквы старого названия над входом в зал заменили новыми — выпуклыми, чёрными с золотым отливом: Зал Гомера Тиббита. А замызганные деревянные двери заблистали чёрной краской и бронзовыми ручками.

Работая над биографией и готовя юбилейное торжество, Квиллер опросил несметное число горожан, но так и не раскрыл тайны коричневого бумажного пакета.

Тем же вечером Квиллер записал в дневнике:


Гомер был из семьи трезвенников и за всю свою жизнь не выпил и капли спиртного, но очень любил раззадоривать народ. В весьма солидном возрасте, когда ему было уже за девяносто, он носил в кармане коричневый бумажный пакет, а в нём — бутылочку с янтарной жидкостью, к которой нет-нет да и прикладывался. Даже ближайшие его друзья не были посвящены в тайну коричневого пакета. Когда в возрасте девяноста лет он наконец женился, ожидалось, что Рода дознается, в чем тут дело. Но он сумел сохранить эту тайну, унеся её с собой в могилу. У него было замечательное чувство юмора, и он всю жизнь подшучивал над окружавшими его людьми.


Пока Полли отсутствовала, Квиллер много раз получал приглашения на ужин или обед. Одно из них было от Лайла и Лайзы Комптон в их кондо. Четвертым — вернее, четвёртой — к столу они позвали свою соседку, Барбару Хонигер. Квиллер слышал это имя. Барбара регулярно писала письма в колонку «Из-под пера Квилла» и как-то похвасталась перед Комптонами, что получила от «Пера Квилла» столько жёлтых карандашей, что их хватит на первые венцы бревенчатого домика.

Невысокая ростом, Барбара была женщиной с властным характером и острым умом — адвокат с собственной практикой, специалист по недвижимости. Но вне зала суда она ко всем и вся относилась благожелательно.

Застолье у Комптонов всегда выливалось в оживленную беседу, даже при том, что Лайза вовсе не претендовала на звание великой кулинарки. Никто не задавал вопросов о происхождении блюд, которыми она потчевала гостей, все довольствовались тем, что они были отменно вкусны и разговор за столом ни на минуту не угасал.

Лайл. Шикарный ремень ты отхватил, Квилл. Очень мне нравится. А Лайза не разрешает мне покупать кожу аллигатора.

Квилл. Полли они тоже не нравятся, ну и вот, как только она уехала, я взыграл.

Барбара. Когда вы думаете закрывать амбар?

Квилл. Пэт О'Делл со своей командой спит и видит, чтобы им завладеть.

Лайза. Лучше сделай это до того, как температура упадет до нуля и наметет четыре фута снега.

Квилл. Я жду, пока состоится собрание Литклуба. В ближайший вечер я представляю публике нового лектора.

Лайза. Программа изменилась. У него умер родственник. Ты не смог бы выступить вместо него, Квилл?

После многозначительной — ради драматического эффекта! — паузы Квиллер ответил:

— Как вы отнесётесь к созданию тайного общества под названием «Смакователи (ну или дегустаторы) слов»?… Вступать в него могут все, кто захочет… и никаких взносов. — Ответом ему была напряженная тишина, и он продолжил: — Есть одна теория, которая пока ещё окончательно не доказана. Слова имеют не только значение, но и окраску. Ими можно наслаждаться по-разному. Тут самый большой мастер — Диккенс. Вдумайтесь в завершающие строки «Повести о двух городах». — И он процитировал: — «То, что делаю сегодня, неизмеримо лучше всего, что я когда-либо делал; я счастлив обрести покой, которого не знал в жизни».

Его слушатели закивали, бормоча слова одобрения, и он снова продолжил:

— Когда я произношу эти слова, я вкушаю их утонченную прелесть. Читая «Рождественские повести», я слышу лёгкое похрустывание-потрескивание согласных, гласных, дифтонгов, доставляющее удовольствие моим вкусовым рецепторам. — И он процитировал: — «Тут встала миссис Крэтчит, в простом, дважды перелицованном, но зато щедро отделанном лентами туалете — всего на шесть пенсов ленты, но зато какой вид!..» Все знают, — принялся объяснять он, — что есть любители музыки, но мало кто знает, что есть любители слов, осознающие и вкус, и запах, и магию слова, независимо от его значения. Одна успешная бизнесменша — член нашего общества — обожает пять слов из Шекспира: «Из ничего не выйдет ничего». Расположение согласных её успокаивает. Такое отношение к слову, — продолжал Квиллер, — не ограничивается произведениями великих писателей. У Милдред Райкер от удовольствия аж захватывает дух всякий раз, когда, обучая школьников письму на машинке, она диктует им заурядную фразу.

Все встрепенулись — какую? И он удовлетворил их любопытство: «Многие убийства совершаются после полуночи».

Затем Барбара спросила:

— Наверное, все уже видели фотовыставку Тельминых шляп в книжном магазине?

— Говорят, — усмехнулся Лайл, — местной публике витрины нравятся больше, чем шляпы…

— Тельмины шляпы, — пояснил Квиллер, — создавались по эскизам художников из Калифорнии. Для Мускаунти они чересчур экстравагантны. Мне и самому пришлось перебороть себя при виде некоторых из этих творений, но вот посетители локмастерской выставки, говорят, в таком восторге, что даже не могут дождаться, когда к ним прибудет вторая половина, и едут сюда, в книжный магазин, чтобы скорее её посмотреть.

Квиллер был рад знакомству с Барбарой. Ему нравились адвокаты. Он с удовольствием думал о предстоящем знакомстве со Стивеном Бестовером. Он любил деловые посиделки с представителем Фонда К. Алленом Бартером, который был не столько орлом юриспруденции, сколько своим в доску парнем.


Во время двух последних уборок, производимых миссис Фулгров в амбаре… или, выражаясь её словами, «наведения красоты», она так усердно орудовала пылесосом и тряпками, что до смерти напугала сиамцев… Квиллер спасал бедняг от этой, как он говорил, фулгров-кабалы. Мало того, она всегда оставляла записки. Синтаксис её посланий был странный, чтобы не сказать больше.


Дорогой мистер К.!

Коко разбил в ванной бутылку, почему я собрала осколки, чтобы вы посмотрели, что это было.


А было это шотландским лосьоном для бритья, который Полли привезла из одной из своих поездок в Канаду. На следующей неделе рядом с камином валялась разбитая на куски фарфоровая фигурка волынщика с пледом через плечо, в килте и гольфах.


Дорогой мистер К.!

По-моему, это сделал Коко, почему и носился вокруг с дерзким видом. Я сказала ему, что он плохой кот, почему он убежал. Раньше он ничего не ломал.

Истинно Ваша миссис Фулгров


Квиллер уже было начал подозревать Коко в антишотландских настроениях, когда обнаружил за ним ещё один проступок. Коко изодрал в клочки обложку книжки, подарок от Полли. Дешёвая книжка в бумажной обложке, но в ней были стихи — двадцатый век! — которые оба они любили.

Квиллер задумался. Он, этот кот, пытается мне что-то сказать. Может, он считает, что Полли не следовало оставлять Брута и Катту на чужих людей? Кто знает, какие мысли бродят в его котовой голове? Кошки, возможно, куда лучше едят в «Пет Плаза», чем у себя дома.

Пятнадцать


И тут от Полли пришло сногсшибательное известие!


Дорогой мой Квилл!

У меня потрясающая новость, и я знаю, ты будешь за меня ужасно рад. Приехал Стивен, чтобы сопроводить Шерли домой, а я пока остаюсь.

Американская фирма, имеющая отделение в Париже, дала объявление, что ей нужен библиотекарь для ведения дел в коммерческой библиотеке, а это требует немалой эрудиции.

Я предложила свои услуги, и со мной заключили контракт на три года! Невероятно! Библиотека оснащена современной техникой, но я способная ученица и быстро ею овладею. Просто не верится, что судьба мне так улыбнулась!

Я пишу доктору Конни с просьбой найти хорошее пристанище для Брута и Катты — желательно для обоих вместе. А Милдред прошу распродать все, что есть в доме, в пользу церкви. Моя обстановка и прочий скарб — вещи так себе и достались мне от семьи мужа, которая пользовалась ими много лет. Когда вернусь, куплю себе новые.

Мне очень недостает наших ужинов и музыкальных вечеров в амбаре.

Любящая тебя Полли


Квиллер позвонил доктору Конни справиться о Бруте и Катте и узнал, что они мужественно переживают неожиданную перемену своей участи, находясь в «Пет Плаза», и, возможно, вообще не захотят оттуда уезжать.

Он перечитал письмо Полли, чтобы убедиться, что понял его правильно. Оно было яснее ясного. Получателем такого письма, признался он себе, он стал впервые… Может быть, все эти годы — а они с Полли были, так сказать, вместе много лет — он был слишком самонадеян?

Сиамцы сновали туда-сюда. Они явно знали, что в его жизни что-то не заладилось.

А вскоре выяснилось, что Полли известила о своём контракте решительно всех. Всегда деловая и исполнительная, она написала в редакции «Всячины» и «Вестника», и в результате новость появилась в обеих газетах на первой полосе. Заголовки привели в движение мельничные колеса сплетен и пересудов.

В универсаме Тудлов. А вы знали, что она говорит по-французски?… Она ведь училась в Новой Англии. Её семья не из этих мест… Отец был профессором… Она вышла замуж за студента родом из Мускаунти, вот так и очутилась здесь.

В аптеке. А вы знали, что она вдова? И очень давно. Её муж был пожарником-добровольцем и погиб на пожаре. Удивительно, почему она снова не вышла замуж… Стала работать в Пикакской библиотеке… она ведь и училась на библиотекаршу. А вот замуж снова так и не вышла.

В закусочной «У Луизы». Похоже, его мадам от него сбежала… Ничего, ему и пальцем шевельнуть не придётся, чтобы найти замену.

На почте. Она посещала нашу церковь. А он никогда с ней не приходил, зато жертвовал широкой рукой… Ничего удивительного! При таких деньгах у него огромные налоги… Я бы не отказался платить налоги, будь у меня столько бабок!

Теперь кто только не звонил Квиллеру… Соседи по «Ивам»… весь штат книжного магазина… парикмахер Полли… Никто, видите ли, не знал, что она свободно говорит по-французски. Они думали, что французский журнал, всегда лежавший на её кофейном столике, там, так сказать, для понта.

Квиллер поспешил посетить книжный магазин для разговора с Джадом Амхерстом; жизнь там шла своим чередом, разве только сотрудники испытали шок.

Райкеры пригласили его поужинать — его одного, — но он отказался, сославшись на цейтнот в связи с окончанием очередной книги.

В последующие дни Квиллер, у которого был немалый опыт игры на сцене, держался так, словно ничего не произошло. И все же вечерами, в одиннадцать, он ловил себя на мысли, что… Ну что тут скажешь! Каждому нужен собеседник, с которым можно поболтать на сон грядущий, хотя бы по телефону…

«…Что ты сейчас делаешь? Удачно прошёл день? Что сказал ветеринар о поносе у Катты?… Где ты хочешь поужинать в субботу?… Я прочитал ту книгу. И не стал бы её рекомендовать. И пожалуйста, дай мне знать, что там решил водопроводчик… A bientot».


А затем Квиллер предпринял кое-какие шаги.

Своё кондо в «Ивах» Полли решила сдавать. Барбара Хонигер как-то сказала, что с удовольствием жила бы поближе к городу. И Джо Банкер, и доктор Конни считали, что адвокат будет ценным приобретением для «Ив».

Квиллер нашёл нужный телефонный номер.

— Добрый вечер, Барбара, — сказал он своим ласкающим слух голосом. — Я слышал, вы поселяетесь в «Ивах»… О лучшем дополнении к нашей компании мы не могли и мечтать! Что я могу сделать, чтобы ускорить ваш переезд?

Прибытие Барбары с её котом Мармеладом в «Ивах» отпраздновали… но не обычной пиццей, а ужином, заказанным в ресторане гостиницы «Макинтош», который доставил на мотоцикле посыльный в высоком шеф-поварском колпаке.

Поднимали тосты за новую соседку. Она показывала снимки Мармелада, своего «джемового» любимца. И родственная душа сразу пришлась ко двору. Джо Банкер в бешеном темпе исполнил «Кошек на клавишах». Он сказал, что ему только что настроили фортепиано. На Барбару его искрометная игра произвела огромное впечатление. Потом доктор Конни преподнесла новому члену доброй компании знаковый подарок: шарф из шетландской шерсти, купленный в Шотландии. Квиллер пригласил всех на мюзикл «Кошки».

— Я считаю знаменательным, — провозгласил он с важным видом и величественными жестами, — что Шекспир в своих творениях не упоминает газетчиков… не упоминает ветеринаров и даже метеорологов. А вот адвокатов он упомянул!

— Кого? Где? В какой пьесе? — раздались голоса.

— Во втором акте «Генриха Шестого», часть вторая… «Первое, что мы сделаем… убьем всех адвокатов».

Застолье длилось дольше, чем обычные вечера с пиццей. Из гостиницы прислали четыре перемены блюд. Потом доктор Конни показала фильм о своей поездке по Шотландии. А игра Джо на фортепиано показалась особенно блестящей.

— Скажите, портрет леди Макинтош в вестибюле гостиницы, — спросила Барбара, — это портрет вашей матушки?

— Да. И знаете, что поразительно: он был выполнен местным художником, который с ней никогда не встречался и даже не видел её фото. Ему просто сказали, что она похожа на Грир Гарсон[26]. Тем не менее на портрете вовсе не кинозвезда, на портрете — моя мать.

— Жаль, — сказал Джо, — что я не заказал ему портрет моего отца — фермера с усами и в очках. Он был похож на Тедди Рузвельта.

Квиллер проводил женщин до их кондо и зашёл в Номер первый поздороваться с новым на их участке котом.

Барбаре принадлежал один из воспитанников Мойры Мак-Дайармид.

— Или я принадлежу ему, — улыбнулась Барбара. — Он глубокого красновато-коричневого тона, как мармелад. Вот я и назвала его — Мармелад, и ему, похоже, это имя нравится.

Квиллер заметил, что созвездие пятнышек, спускавшихся над левым глазом, придает коту вид удалого вояки.

— Мармелад, Мармелад, — запел он на мотив старой солдатской песенки, — я тебе сердечно рад, Мармелад, Мармелад!

Мармелад развалился поперёк дорожки — знак одобрения, заметила Барбара.

Когда Квиллер вернулся в амбар, сиамцы встретили его укоризненным взглядом: еда перед сном явно запаздывала.

В тот вечер, вместо того чтобы ждать звонка, которого уже не могло быть, он позвонил сам — Уэзерби Гуду.

— Великолепный междусобойчик, Джо! Великолепная музыка!

— Ну да, всегда слышно, когда моя старая Бетси настроена. Я ведь крепко бью по клавишам, так что приходится её, голубушку, настраивать четыре раза в год. Что-то там происходит с демпферами и молоточками. Только не спрашивай — что!

— Вот как? А кто их приводит в порядок?

— Да один паренёк из Локмастера.

— А из этого демпфероцелителя можно выжать клёвый сюжетец для «Пера Квилла»? — поинтересовался Квиллер.

— Вот уж не знаю. Он совсем ещё юнец, и какой-то застенчивый. Но вообще приятный.

— Пожалуй, попробую. Я всегда, прежде чем интервьюировать кого-нибудь по специальному предмету, пролистываю энциклопедию, чтобы знать, какие ставить вопросы, и понимать, о чем речь. Что такое эти демпферы и молоточки? Моя мать была блестящая пианистка, но никогда ни о каких демпферах и молоточках не упоминала.

— Кстати, это его, настройщика моего, подружка умерла от укуса пчелы в «Старой усадьбе».

В этот момент разговор был прерван гортанным воем: вопил Коко.

— Что это он? — удивился Джо.

— Требует, чтобы выключили свет.

Квиллер знал, что это… Это был печально известный ему «вопль смерти». Он означал, что кто-то где-то расстается с жизнью.

Шестнадцать


Все перипетии текущей жизни Квиллера уравновешивались повседневными домашними делами и работой: дважды в день надо было кормить кошек и дважды в неделю строчить колонку «Из-под пера Квилла». Заполнение пробела в тысячу слов на второй странице «Всякой всячины» заставляло все время охотиться за идеями.

Наутро после междусобойчика у Джо Квиллер кормил котов, когда раздался нежданный звонок от Роды Тиббит.

— Надеюсь, я не подняла вас с постели, Квилл. у меня волнующая новость. Я разгадала тайну коричневого бумажного пакета! Я занималась костюмами Гомера, чтобы отдать их, как он того хотел, нуждающимся, и обнаружила в карманах коричневые бумажные пакетики! В двух оказались крошечные фляжки. — Она остановилась, чтобы перевести дыхание — или подогреть его интерес. — Я пригубила. В одной все ещё оставался… чай без молока, который мы всегда пили на завтрак! А во-второй — чай послеполуденный, который Гомер особенно любил. «Лапсанг сушонг».

— Пожалуйста, никому ни слова! — взмолился Квиллер. — Сейчас как раз обсуждается открытие буфета в фойе перед Залом Гомера, чего-нибудь необычного, классного… а я хочу предложить Чайную комнату Гомера Тиббита!.. Никому ничего не объясняйте, я тоже не стану. Мы сохраним секрет Гомера.

Информация, полученная от Роды Тиббит, оказалась Квиллеру на руку, когда он посетил Дейзи Бэбкок в полностью обновленном зале. Он рассыпался в комплиментах, восхищаясь метаморфозой, происшедшей со старым зданием; Дейзи похвалила его обзор новых книг. Её рабочий стол украшали маргаритки[27] от Фредо — а на стене над деревянной панелью красовались обои с маргаритками.

— Мы подумываем о буфете в фойе — не что-то от случая к случаю для детишек, а солидное, цивилизованное.

— А что если создать Чайную комнату Гомера Тиббита?

— Лучше не придумаешь, Квилл! Гениальные идеи рождаются у вас на лету.

Специальная доска на стене рассказывала обо всем происходящем в Мускаунти. Музей искусства и античности был открыт два дня в неделю; экскурсии проводили опытные гиды; стоимость входного билета — двадцать долларов; посетители приезжали со всей страны, и даже из Европы.

— Но никто, никто не хочет полюбоваться садом, — сокрушалась Дейзи. — Все наслышаны об опасных пчелиных укусах.

— Что, неужели ещё что-то стряслось? — насторожился Квиллер.

Она покачала головой и помрачнела. Ещё на доске значилось следующее:


Клуб здоровья ветеранов

Открытие в будущем году.


Музей дикой природы

Открытие по окончании строительства.

В экспозиции чучела диких животных и предметы искусства.


На рабочем столе Дейзи стояла фотография четы Ледфилдов, и Квиллер сказал:

— Красивая пара. Мне не довелось знать их лично, но одна только забота о благосостоянии детей, которую они без конца проявляли, заслуживает одобрения.

— Это потому, что у них не было собственных детей и они об этом очень жалели. Натан получал огромное удовольствие, когда привозил автобусы ребятишек из Пикакса и показывал им чучела животных. Как он обрадовался бы, если бы узнал, что мы строим два здания в центре и что город решил переименовать Старую подъездную дорогу в автостраду Ледфилда!..

Квиллер скользнул взглядом по доске объявлений.


Мюзикл «Кошки»

Репетируется.


— Как идут репетиции «Кошек»? — спросил Квиллер. — Фрэнки по-прежнему аккомпанирует? Кто теперь переворачивает ему страницы?

— Жена дядюшки Луи, Ханна. Она замечательная женщина и ни от какого дела не отказывается. Может и хору аккомпанировать, и спектакль вести, но и сцену подметет, если нужно, или соорудит для выступающих бутерброды. А сколько Мак-Леоды сделали для сирот, которых усыновили! Потрясающе!

С последним Квиллер был полностью согласен.

— Вы координатор божьей милостью, — улыбнулся он.

Он уже решил, что не будет делать колонку о настройке фортепиано. Ещё один случай, когда «истории» не наскребешь.


Когда один из братьев Лингуини (Хитролапый, а не Голодранец) прибыл в амбар, из кабины грузовика с пассажирского сиденья спрыгнул Фрэнки. Он восхищённо уставился на высоченный амбар, не переставая восклицать:

— Bay!.. Bay!..

Квиллер, услышав его восторги, оценил их как высшую похвалу.

Коко и Юм-Юм, как обычно, когда подъезжала машина, выделывали акробатические трюки в окне, и Фрэнки — вслед за всеми, кто впервые посещал амбар, — спросил:

— Это и есть ваши коты?

Квиллера всегда так и подмывало ответить: «Нет, это пара домашних крокодилов». Но он приветливо сказал:

— Да, это Коко и Юм-Юм.

И Квиллер, и сиамцы нашли, что Фрэнки приятный гость. Сиамцы следовали за ним повсюду и, чтобы развлечь, продемонстрировали полёт по-беличьи с верхнего балкона. Их зачаровала «штука», висевшая на ремнях у него на спине, — нечто вроде скатанного одеяла, а на самом деле четырехоктавное электрофортепиано. (Позже, когда они его услышали, то тут же удрали и спрятались.)

— Вы из семьи музыкантов? — поинтересовался Квиллер.

— Папа занимается лошадьми, а мама — учительница музыки; и ещё есть дядя, он — настройщик фортепиано.

— Это он научил вас так поступать с демпферами и молоточками? — Квиллер любил добрую шутку.

— Он всему меня научил, — серьёзно сказал Фрэнки.

Это всё объясняло, всё — кроме неспособности Фрэнки водить машину, хотя дружба с Либби Симмс сей недостаток вполне возмещала. И в Локмастере, и в Мускаунти о них говорили: «Милая пара. Как вы думаете, они поженятся? Трогательный роман!» А потом произошло то, что произошло, — укус пчелы.

Оставалось показать Фрэнки всю резиденцию.

— Сначала нам нужно выбрать, что мы будем есть на обед, — сказал Квиллер, протягивая гостю карточку с меню. — Заказывайте, что пожелаете, и через четверть часа заказ принесут. Есть ветчина и молодой картофель с побегами спаржи… тосты с сыром… салат из яблок с орехами… и шоколадный торт… У меня собственная кофеварка.

— У меня тоже, — заявил Фрэнки.

— А пока Коко покажет вам свои апартаменты на третьем ярусе. У них там плетеное кресло-качалка. Попробуйте в него втиснуться. Незабываемое ощущение!

По всей очевидности, троица нашла общий язык, потому что к столу Фрэнки пришлось звать. Обед был сервирован на воздухе, в беседке, и это тоже было незабываемое ощущение, потому что к сеткам подлетали разные птицы и бабочки и общались с сиамцами.

— Либби у вас бы очень понравилось, — сказал Фрэнки. — Вы с ней когда-нибудь пересекались?

— Да. Очаровательная девушка.

Две слезинки скатились по лицу молодого человека.

— Теперь моя жизнь кончена. Либби и я… мы собирались пожениться и ездить по свету с концертами. Но она пошла в сад без защитной сетки, которую дал ей доктор.

— Я слышал, она держала её в кармане садовой куртки.

— Да, но она надевала эту куртку, когда мы шли гулять. Наверное, она вынула сетку, а положить обратно забыла. И вот погубила и свою жизнь, и мою.

Сиамцы, для которых плачущий человек был в диковину, приблизились к нему и сели в ногах; Фрэнки погладил их, и это принесло ему облегчение.

С этой минуты до конца обеда он не произнёс ни слова.

— Мне надо возвращаться в театр, — заявил он наконец и, вскочив, помчался к Квиллеровой машине, даже не попрощавшись с сиамцами.

Квиллер повёз его обратно в концертный зал и высадил у самых дверей, но благодарности не услышал, зато в фойе увидел Дейзи.

— Спасибо вам, Квилл, — сказала она. — Ну как?

— О'кей, только он, по-моему, очень нервничал, боясь опоздать.

Оставив Фрэнки без дальнейших церемоний у дверей концертного зала, он возвратился в амбар — пора было кормить хвостатых питомцев. Те пребывали в крайне возбужденном состоянии. Это означало, что телефон не умолкал, но никаких сообщений наавтоответчике никто не оставлял.

Наполнив плошки едой, Квиллер наблюдал, как сиамцы её поглощают — они ели нервно, то и дело оглядываясь на дверь. И вдруг, пока они ещё стояли, склонившись над плошками, зазвонил телефон. Оба подскочили на целый фут.

Из театра звонила Дейзи.

— Опоздать Фрэнки не опоздал, но совсем скис. Пришлось Ханне его заменить. Что случилось?

— Это не телефонный разговор, — сказал Квиллер. — Я завтра зайду.

Заполняя вечером дневник, он вспомнил разговор, невольно подслушанный у «Луизы» после того, как Либби умерла от укуса пчелы. Сплетни всегда застревают в памяти. Вот что он тогда слышал: «По-моему, звучит подозрительно!.. Не выкладывают они все, как было, — от начала и до конца… Моя кузина работает в „Старой усадьбе", так она говорит: там об этом несчастье — тс-с! молчок! — запретная тема».

И прессу тоже уверили, что не стоит раздувать шумиху вокруг происшествия в садах «Старой усадьбы», чтобы не испортить её, так сказать, репутацию в глазах общественности. Но, как гласит народная мудрость, шила в мешке не утаишь…

Семнадцать


В субботу поздно вечером Квиллер позвонил Уэзерби Гуду в «Ивы».

— Джо, я устал жить в пикакском Тадж-Махале и демонстрировать его каждой заезжей знаменитости. Мы переезжаем в «Ивы».

— Молодец! Устроим вечеринку с пиццей!

— А может, привезешь сюда завтра Конни с Барбарой на воскресный ужин и концерт? Акустика, сам знаешь, в амбаре потрясающая, и у меня как раз есть запись Ледфилдовых дуэтов — скрипка и фортепиано, которые мне придётся вернуть Мегги Спренкл. Еду доставит Пэт О'Делл. А потом мы отправимся в «Ивы», а к следующей субботе будем готовы к премьере «Кошек».

В воскресенье после полудня из «Ив» в амбар прибыла делегация с дарами: Уэзерби — с бутылкой без этикетки, Конни — с крендельками домашней выпечки, Барбара — с попурри из джазовых стандартов.

Обеим дамам, как посетившим амбар впервые, сиамцы устроили экскурсию по пандусам и лестницам — чтобы они могли полюбоваться сказочными видами.

— Попробуйте посидеть в их плетёном кресле-качалке, — напутствовал их Квиллер. — Бодрящее ощущение.

Очевидно, они восприняли его шуточный совет буквально, потому что вернулись все четверо в весьма игривом настроении.

Ладно, сказал себе Квиллер, во всяком случае, в эту шараду я играю последний раз в этом сезоне.

Просмотрев предложенное О'Деллом меню, они сделали заказы и, ожидая, пока те прибудут, перешли к большому квадратному столу с аперитивами, а Коко вернулся на верхний балкон, откуда совершил свой беличий полёт, приземлившись на диванную подушку между двумя гостьями. Они вскрикнули; во все стороны полетели брызги. «Возмутительный кот!» — сказал Квиллер. Они с Уэзерби с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться.

Завязался оживлённый разговор — о весенней поездке Конни по Шотландии и ежегодном посещении Барбарой Шекспировского фестиваля в Канаде. Уэзерби заметил, что он, кроме как в Хорсрэдише, нигде не бывал.

Привезли ужин. Было решено накрыть стол в беседке, где было свежо, но приятно.

— Жители Индейской Деревни, — хихикнула Конни, — бросились наперегонки затягивать свои беседки сетками. Когда вы наконец переедете, Квилл?

— Завтра! — обещал он.

Потом посыпались вопросы об амбаре: кто делал проект? Как дорого обходится его содержание? Ловкие ли у Квиллера руки, и в ладу ли он с инструментами?

— Вы, полагаю, знаете Бена Козли, — отвечал Квиллер. — Он что-то вроде «Службы спасения». Я написал в его честь стихотворение и поместил в моей колонке. Хотите послушать? В нём кратко описывается жизнь в яблочном амбаре.

И он прочёл:


911-БЕН-К
Замок сломался; пол скрипит;
У крана лужа час стоит.
Из строя вышел телефон:
Сигнала нет, есть хилый звон!
Бегите к Бену!
Протёк на кухне потолок,
Стремянку кто-то уволок.
Забило чем-то дымоход.
Нет больше сил от всех хлопот!
Звоните Бену!
Свалилась люстра; телик скис;
Обои в спальне порвались.
Стоят каминные часы;
Совсем рассыпались весы.
Беда! Беда! Звоните Бену!
Попало что-то в кофемолку;
Под книгами провисла полка,
А в ванной нужно кран сменить,
Так может ванную залить!
Скорей! Скорей! Звоните Бену!
В оконной раме щель с кулак.
Куда ни глянешь, все не так!
Чихнешь, и лампа замигает,
А в морозилке лед растает.
Без паники! Бегите к Бену!

Потом гости попросили рассказать историю амбара — если, случайно, Квиллер в курсе.

— Да… пожалуйста, если вы не очень впечатлительны. До сих пор мне не доводилось об этом говорить.

С первыми же словами его гости обратились в слух:

— История этого земельного владения восходит к тем временам, когда фермерам нарезали участки полосами — двести футов в ширину и миля в длину. Там, где сейчас пролегает подъездная дорога, располагался фермерский двор с жилым домом. Фермер ухаживал за яблоневым садом и хранил яблоки в этом амбаре. Известна фамилия фермера, но неизвестно, что случилось с его семьей, и неизвестно, почему сам он повесился на стропилах амбара.

Слушатели, словно в поисках разгадки, обвели глазами помещение.

— Семья уехала, и ферма пустовала, пока предприимчивый риелтор не догадался продать её Клингеншоеновскому фонду. Мне нужно было где-то жить, а у Фонда К. нашлись свободные деньги, чтобы вложить их в Пикакс. Мы наняли архитектора-дизайнера из Центра — именно ему мы обязаны этим красочным интерьером. Но нам неизвестно, почему он тоже повесился здесь на стропилах.

Воцарилось долгое молчание. Потом Барбара вдруг вскочила и заявила, что ей пора домой — кормить Мармелада. И Конни тоже вскочила, заявив, что ей пора домой — кормить Бонни Ласси.

— Чудесный вечер! — сказали они обе.

— Надо повторить! — предложил Уэзерби, и на этом вечер закончился, а дуэт Ледфилдов так и не прозвучал.

При переезде в «Ивы» подарок Барбары — умещавшийся в кармане диск, который она привезла из Канады, — куда-то исчез, но потом нашелся в кармане пиджака. Это было попурри из джазовых стандартов с кричащими синкопами, от которых у Квиллера закипала кровь и вспыхивали воспоминания. Сиамцы тоже с удовольствием его слушали. Уши у них стояли торчком, они наскакивали друг на друга, дрались, возились — словом, наслаждались жизнью.


Когда Квиллер для успокоения совести заскочил на неделе в книжный магазин, Джад Амхёрст пожелал высказать свои соображения по части Литературного клуба:

— Настало время забыть о лекторах из Центра, которым приходится платить за выступление, а потом отменять его в последнюю минуту. Мы можем обойтись собственными силами.

— Прекрасно! Пруста, во всяком случае, я никогда не любил! Что конкретно вы предлагаете?

— Больше участия в работе самих членов клуба. Помните, как Гомер Тиббит любил ковбойскую лирику Фрэнка Деспреза? А Лайл Комптон постоянно цитирует «Разбойника» Альфреда Нойеса[28].

— Он и мой любимый поэт. Он был атлет, и в его поэзии есть что-то атлетическое.

— Лайл говорит, от его сюжетов веет вечной темой «полицейских и грабителей».

— А как он использует повторы! — И Квиллер процитировал: — «Он ехал, и сбруя сверкала… Сверкнул пистолет в темноте ночной… Сцепились они в смертельном бою, слепит их сверкание сабель».

Примчался Данди и обвил собой Квиллерову лодыжку.


Ежегодный переезд Квиллера из амбара в кондо обсуждался в Пикаксе так же, как парад Четвёртого июля. Типография печатала сотню уведомлений, а студенты надписывали конверты. Миссис Мак-Би пекла зимний запас сухого шоколадного печенья. Друзья, соседи, братья-газетчики и деловые партнёры — все были вовремя проинформированы. А в день отъезда сиамцы неизменно сбегали и прятались.

Тем не менее переезд всегда проходил успешно и домашнее хозяйство Квиллера на следующие полгода перекочевывало в «Ивы».

Восемнадцать


Уже за полночь Квиллер записал в своём дневнике:


Как хорошо возвратиться в сельскую тишину «Ив»!.. Я высвистал к себе шефа Броуди пропустить рюмочку за мой отъезд. Он обещал присмотреть за амбаром. Побывал у Мегги Спренкл — вернул ей Ледфилдову запись и выпил последнюю в этом сезоне чашку её славного гая. «Славный», по моему мнению, тут вполне заменяет понятие «слабый», дай ей бог здоровья.


На автоответчике оказалось послание от Дейзи Бэбкок: «Извините за беспокойство, Квилл, но при переезде в офис я обнаружила предмет, который ставит меня в трудное положение, и Фредо посоветовал попросить вас взглянуть на него. По телефону я не хочу о нём говорить».

Девятнадцать


Вопросы без ответа всегда нервировали Квиллера, и, прочтя послание Дейзи, он плохо спал. Сиамцы, наоборот, спали очень хорошо. После шести месяцев в круглом амбаре они с удовольствием осваивали прямые стены и прямые углы дома в «Ивах». Кондо имели открытую планировку; спальни выходили на балконы, а стеклянная стена высотой в два этажа смотрела на лужайку и ручей. Перед камином друг против друга стояли два кресла с подушками, а напротив — большой закусочный стол на лохматом, грубого ворса ковре. Он вполне мог служить посадочной площадкой для рожденных летать сиамцев, совершавших затяжные прыжки с балкона на пол.

Квиллер велел им вести себя хорошо, и невинное выражение глаз, с каким они провожали его, убеждало, что никакие озорные помыслы в этих маленьких хорошеньких головках никогда даже и не зарождались.

«Ивы» находились от центра Пикакса дальше, чем амбар, и Квиллер отправился туда на машине, припарковавшись позади Зала Гомера Тиббита. Обходя здание, он раскланивался, отвечая на приветствия и обычный вопрос: «Как поживает Коко, мистер К.?»

Он поднялся в офис Дейзи. Приемная перед её кабинетом была забита картонками, заготовленными под «коллекцию» выброшенных вещей. Дверь в кабинет оказалась открытой. В нём громоздилась ещё одна гора коробок. Дейзи разговаривала по телефону. Она махнула Квиллеру рукой, приглашая войти, и указала на стул. На проводе был её муж.

— Пришёл Квилл, Фредо. Договорим позже.

Квиллеру вспомнился «банк коробок» в «Старой усадьбе»: картонки всех видов, коробки для одежды, коробки для шляп, коробки для обуви…

Дейзи приветствовала его деловитым:

— Извините за беспорядок. Сбросьте хлам со стула и садитесь. — Вскочила и наглухо закрыла дверь.

— Окончательно перебрались, как я погляжу, — проговорил Квиллер, разряжая обстановку. — Такое впечатление, будто вы ограбили Ледфилдов «банк коробок».

— Я много чего захватила с собой — одежду на все времена года, замечательные книги, которые давали мне Ледфилды, журналы, которые мы выписывали и которые рука не поднялась выбросить, коробки, полные ручек, карандашей, косметики и всяких личных мелочей. Женщины в усадьбе натащили мне груду коробок, и я запихивала туда все подряд. У Альмы был выходной, и мне хотелось уехать именно в этот день, чтобы избежать скандала.

— Очень вас понимаю, — пробормотал Квиллер.

Она протянула ему обувную коробку:

— Откройте и скажите, что вы там видите. Только не трогайте.

Квиллер осторожно заглянул внутрь.

— Зубная паста?

Толстый тюбик лежал этикеткой вниз, виднелась только часть названия.

— Это пропавшая защитная сетка! Ни у кого другого в усадьбе её никогда не было. Кто-то, верно, вытащил её у Либби из куртки, рассчитывая позже вернуть на место, а Либби обвинить в беспечности. Кто знает? Фредо сказал, вы сообразите, что следует предпринять.

— Передайте мне телефонную трубку, — сказал Квиллер. — Вызовем Джорджа Бартера. Пусть он на это взглянет. Возможно, отпечатки пальцев дадут какой-то ответ.

Он отказался от кофе, сказав, что ему нужно сосредоточиться. Дейзи вышла, оставив его одного, и он стал вспоминать, что слышал в последние дни.

Либби подозревала, что деньги, вырученные за Натановы сокровища — по завещанию их продавали, чтобы оказывать помощь больным и обездоленным детям, — идут вовсе не на благотворительные цели. Она хотела сказать это Альме прямо в лицо, но ей советовали действовать осмотрительно. Очевидно, Либби все-таки совершила ошибку, свойственную горячей юности. Она защищала волю своего дяди Натана и память о нём.

Юридическая контора находилась всего в одном квартале, и Бартер появился, когда Квиллер поднялся, чтобы уйти. Они приветствовали друг друга, покачав головами: оба были ошеломлены. Арчи Райкер оказался прав: «Когда кругом гуляет слишком много денег, кое-кого одолевает жадность».

Сев за руль, Квиллер задумался. Коко всегда был прав — что бы ни происходило! В момент смерти Либби он знал — что-то не так. Его «вопль смерти», от которого все переворачивалось внутри, всегда был сигналом бедствия. Он означал, что кто-то где-то стал жертвой убийцы. По правде сказать, Коко чувствовал беду заранее — ещё прежде, чем злодеяние свершилось! Когда Альма приехала в амбар, Коко пытался её напугать. Он разодрал в клочки её чёрный с золотом каталог. Он устроил сцену из-за старой книги, которая лежала в коробке, где прежде хранилась проданная Альмой чаша для пунша. Он устроил скандал из-за романа «Женский портрет». Потому ли, что его автором был Генри Джеймс? Вряд ли, подумал Квиллер. Но кто знает?… И наконец, реакция Коко на дорожное происшествие с Полли — под парижским мостом Альма!

Квиллер надеялся, что ему не придётся выступать с этими фактами на суде. «Да меня отправят в психушку!» — сказал он вслух. И все же, все же…

Захватив нью-йоркскую газету, он поехал в закусочную Луизы — послушать, что говорят в народе. Улицы были полны пешеходов, люди шли по двое — по трое и — судя по мрачному выражению лиц — обсуждали скандальное происшествие.

У «Луизы» за столиками не было свободных мест. Квиллер сел у стойки, заказал кофе с булочкой и с головой окунулся в газету. От столиков до него доносились обрывки разговора:

— Ничего подобного здесь никогда не случалось!

— Понаехали всякие из Локмастера, вот причина всех бед!

— Ничего ещё не доказано, но каждому уже все известно…

— Подумать только! Такое творится в городском музее!

— Да Натан перевернётся в гробу!

— Моя невестка говорит, что её подружка…

Все говорили о трагедии на Алом мысе, предпочитая связывать её со скандалом в богатом предместье, а вовсе не с полезным произведением природы — медоносной пчелой. Вернувшись домой в «Ивы», Квиллер решил не отвечать на неизбежные телефонные звонки. От них можно было спрятаться за автоответчик.

Среди записей одна оказалась от Уэзерби Гуда: «Насчёт субботней поездки на „Кошек". Я обеспечиваю доставку. Девочки обеспечивают ужин. Барбара спрашивает, подойдут ли кошачьи блюда».

Квиллеру понравилось её чувство юмора. Как понравился её вкус, когда он зашёл к ней в кондо, чтобы познакомиться с Мармеладом. Вместо громоздкого антиквариата Полли — наследство, доставшееся от семьи мужа, — в комнате стояла светлая современная мебель с отделкой из хрома, и в дизайне чувствовалось влияние абстракционистов. При всем том над спинетом[29] на стене красовалась старинная кашемировая шаль с длинной бахромой.

— Мама привезла её из Индии, когда была ещё студенткой, — сказала Барбара, проследив за взглядом Квиллера, — и всю жизнь эта шаль лежала у неё на рояле. Я положила её на спинет, но Мармелад оказался большим любителем бахромы.

В субботу вечером, прежде чем отправиться в театр, четвёрка из «Ив» собралась у Барбары закусить перед дорогой.

На премьеру собрались все те же любители изящных искусств. По сцене разгуливали актёры в меховых костюмах с хвостами, в оркестровой яме играл мини-оркестр из пяти музыкантов.

— Надо было назвать моего кота как-нибудь позатейливее, ведь он предпочитает все делать наоборот, — сказала Барбара, — например, Рам-Там-Таггером. Ведь, как сказано в «Кошках»: «Все равно, что делает он, то и будет делать! Разве можно с этим что-нибудь поделать?»

Конни прослезилась, когда Гризабелла спела свою арию «Memory».

А в антракте Уэзерби заявил, что считает себя Бустофером Смитом, а Квиллер сказал, что Старый Мафусаил, надо полагать, вполне справился бы с газетным очерком.

Так они шутили, и Квиллер был очень доволен своими новыми соседями, вернее — соседками.

Все в том же приподнятом настроении они совершали обратный путь домой, пока не услышали тревожный вой сирен, который издавали спешащие куда-то пожарные машины.

Уэзерби связался с радиостанцией, и голос, прозвучавший из мобильника, потряс их:

— Горит амбар! Амбар вашего друга! Поджог!

В машине повисло гнетущее молчание.

Первым нарушил тишину Квиллер.

— Я благодарен судьбе, — сказал он, — что Коко и Юм-Юм сейчас в безопасности.

Женщины пробормотали несколько слов в знак согласия.

— Как вы думаете, покажут что-нибудь по ТВ, когда мы попадем домой? — спросил Джо. — По-моему, нам всем надо выпить чего-нибудь покрепче.

Барбара выразила всеобщее мнение, сказав, что пожар — дело рук оголтелых молодчиков из Биксби.

— Они подпалили «Старую посудину», и им за это ничего не было, но амбар — не обветшалый склад, который мало чего стоит, это своеобразный памятник архитектуры, о котором есть упоминания в специальных журналах.

— Мои шотландские друзья тоже слышали об амбаре и просили прислать им фотографии, — вставила Конни.

— Проблема в том, — проговорил Квиллер, — чтобы различать, где мы имеем дело с хулиганами и недоумками, а где — с настоящими преступниками. Новый музей флоры и фауны состоит из двух зданий, заполненных чучелами животных и всевозможными макетами стоимостью в миллионы долларов. Как защитить все это от безответственных мародеров? И неужели нам придётся — в двадцать первом веке! — охранять наше наследие от посягательств злобствующих соседей?

Собранной, серьезной вернулась четвёрка в «Ивы».

В эту ночь сиамцы, уловив настроение Квиллера, спали в его постели.


На следующее утро Квиллер пешком отправился в город; он зашёл в муниципалитет и поднялся по задней лестнице в полицейское управление. Шеф Броуди сидел за столом, кряхтя над грудой бумаг.

— Вот так, Энди, — сказал газетчик, — похоже, что в амбаре по стопочке на сон грядущий мы дерябнули в последний раз.

— Г-гады! — прозвучал мрачный ответ.

— Это что, опять вандалы из Биксби?

— Тут много чего налипло! Поговорим попозже.

И, бросив на Квиллера горестный взгляд, он махнул ему рукой: уходи, мол.


Квиллер отправился в Зал Гомера Тиббита и по крутой лестнице вскарабкался в офис Дейзи.

— Квилл! Вы ни за что не поверите! Вчера поздно вечером из «Старой усадьбы», — Дейзи все ещё общалась с тамошними людьми, — выехала грузовая машина с локмастерскими номерами, груженная сокровищами Натана Ледфилда!

— Это называется кражей из городского музея, — отреагировал Квиллер.

— Самое интересное, — продолжала Дейзи, — что их сопровождала Альма! Надеюсь, это ей с рук не сойдёт.


Когда Квиллер вернулся в «Ивы», Коко встретил его тем взглядом кошачьего недоверия, который ясно говорил: где тебя носило? Так ли уж твоя отлучка была необходима? Ты мне что-нибудь принёс?

Коко с самого начала знал, что Альма задумала что-то дурное. Квиллер покормил сиамцев, а затем почитал им «из скинутого с книжной полки». Коко был неизменен в своих пристрастиях, так что они дочитали «Женский портрет» до конца.

В дни, последовавшие за пожаром в амбаре, Пикакс был выбит из обычной колеи. Весёлая болтовня в закусочных и кофейнях перешла в приглушенное бормотание, а вышедшие за покупками горожане собирались группками на перекрёстках и, склонив друг к другу головы, о чем-то перешептывались. Даже банкиры внезапно посерьезнели…

В супермаркете покупатели поспешно наполняли тележки и расплачивались, не разводя обычные тары-бары. Квиллера и его друзей также угнетали мрачные мысли.

«Всякая всячина» рассказала о происшествии на первой полосе, а проповедники говорили о случившемся с церковных кафедр.


Дома Квиллер попытался написать в дневнике что-нибудь насмешливо-язвительное, но у него ничего не получилось. Как ни странно, даже Коко бродил по кондо на деревянных, негнущихся лапах и нервно оглядывался через плечо.


Чаще всего говорили о «безобразниках из Биксби». На эту банду злоумышленников многие годы — даже поколения — возлагали вину за все, что не ладилось в Мускаунти. Эта присказка уже превратилась в расхожую шутку и даже звучала с эстрады. Несколько лет назад один из этих молодчиков пересёк границу округа и разрисовал стену Пикакского муниципалитета, да ещё по тупости поставил на ней своё имя.


Однажды Кип Дайармид, главный редактор «Локмастерского вестника», сидя с Квиллером за ланчем, заявил, что нашёл причину вечных проблем с Биксби.

— Мойра пыталась определить джемовую киску в одну респектабельную семью в Биксби, и тут выяснилось, что в этом округе держать домашних кошек запрещено законом. Ты о чем-то подобном слыхал? По-моему, здесь и кроется причина всех зол. Мускаунти дал нашей стране строевой лес, золотые прииски и рыбу. Локмастер дал ей политиков, кинозвезд и скаковых лошадей. А округ Биксби дал нам… язву желудка.

Двадцать


Все дни после пожара в городе только и разговоров было, что о поджоге, и телефон у Квиллера звонил не умолкая: жители Пикакса желали выразить ему свои соболезнования. Они звонили из лучших побуждений, но — из чувства самосохранения — Квиллер перестал снимать трубку, предоставляя сочувствующим ухо автоответчика.

Обрадовался он только звонку Барбары и сразу же перезвонил ей.

— Квилл, — сказала она, — я уже давно собираюсь попросить вас: не могли бы вы помочь мне с ведением дневника вроде вашего? По-моему, этим стоит заниматься.

— С удовольствием! — откликнулся он. — Давайте поужинаем в новом ресторане, который я только что открыл для себя… если, конечно, вы любите жизнь, приправленную риском!

Барбара приняла приглашение, и новообращенных приверженцев его любимого хобби стало на одного больше. Он захватил с собою две заполненные тетради для образца плюс одну чистую, в которой она могла начать вести дневник.

Они заняли места за столиком, и Квиллер поведал Барбаре, что ресторан этот был открыт одним из членов Клуба здоровья ветеранов. Назвали его «Волшебная галька», в шутку, потому что он расположен по другую сторону автострады напротив гостиницы «Валун».

— Последняя, как вы знаете, — рассказывал он, — выглядит как огромная куча валунов размером с большую ванну каждый и известна со времён «сухого закона»[30]. — Квиллер протянул Барбаре плоский камешек. — Вам известно, что это? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вблизи «Валуна» с холмов бежит в озеро ручей. Дно ручья усеяно галькой величиной с бейсбольный мяч, но в одном месте течение нарушает сильный водоворот — вода, словно движимая волшебством, швыряет камушки и сильно их стачивает. Местные жители называют их волшебной галькой. Если вы положите один из плоских камушков между ладонями, то решите волнующие вас проблемы. Даже Коко реагирует на волшебную гальку. Он обнюхивает её, и нос у него при этом дергается. Кто знает, какие мысли зарождаются в его голове?

Обсуждая с Барбарой, как вести дневник, он советовал:

— Я не рекомендую пользоваться машинкой и хранить отпечатанные листы в бюваре. Есть что-то вдохновляющее в простой рукописной записи в старомодной тетради.

— Я хочу посвятить мой дневник Мармеладу, — сказала Барбара. — Всякий раз, когда я сижу задумавшись в кресле, он вскакивает на его спинку и щекочет мою шею своими усиками. Свои записи я подписываю инициалами — Б. X. У меня есть и второе имя, но оно начинается с «а», а БАХ — неудачная монограмма. В школе меня дразнили Бах-Ба-Бах.

Барбара сделала Квиллеру комплимент насчёт его пятничной колонки, в которой он призывал родителей внимательнее выбирать имена для своих детей. Он часто думал о том, что родителям, называющим своего новорожденного, нужно принимать во внимание, как будет звучать его монограмма. Так, он учился в школе с девочкой, которую звали Тереза Янсонс, но родителям захотелось дать ей второе имя в честь её тетки Лилиан, и все годы, проведенныё в школе, бедняжку дразнили Тлёй. И ещё среди его знакомых был некто Хамфри Мортон, чьё второе имя было Аллан, и его друзья-приятели никогда не забывали ему об этом напомнить.

Барбара нравилась Квиллеру как собеседница, и они перебрали множество тем.

— Вы сейчас работаете над новой книгой, Квилл? — наконец спросила Барбара.

— Да… Я пишу о рифме и ритме. Мне было девять, когда я сочинил свой первый шутливый стишок. У нас в четвертом классе была учительница, которую мы все недолюбливали, и я написал про неё дразнилку — в две строчки, — за которую мне здорово влетело. — И он продекламировал:

Мисс Грампли стара и плоска, как доска.
Ах, нет и не будет у Грымзы дружка.

— Для ученика четвёртого класса — более чем, — решила Барбара.

— Я слышал, что говорили о ней взрослые, но все шишки достались мне. Так или иначе, но стишок решил проблему. Ребятишки шли на её занятия улыбаясь, а мисс Грампли в конце концов перестала походить на грымзу. Вашего покорного слугу песочили и в школе и дома, зато я узнал силу хорошей шутки. Сейчас я специализируюсь на лимериках. Есть в их ритмической схеме — А-А-Б-Б-А — и в длинных и коротких строках нечто такое, что, пожалуй, определяется словом «пикантность». И они нравятся всем поголовно. Я знаю одного редактора, который положил в карман пиджака лимерик и никогда с ним не расстается. Он говорит, что читает его всякий раз, когда нужно поднять в себе боевой дух. И кошки тоже любят лимерики. Я проверил на них мою теорию. Пусть они не владеют речью, но они откликаются на движение ритма и на повторы в рифмующихся словах.

Барбара одобряюще кивнула.

— Я исследую лимерики, — продолжал Квиллер, — а заодно и вопрос о том, каким образом, вызывая у людей улыбку, мы решаем многие проблемы. Постояльцы отеля Брр прежде возмущались тем, что, когда вода в озере слишком холодная, им приходится плавать в гостиничном бассейне. Теперь все вновь прибывшие получают карточку с лимериком и ходят улыбаясь.

И он прочитал:

Жила как-то в Брр одна дама,
Купалась в мехах и в панаме.
Но однажды — дурдом! —
Поплыла голышом.
Есть на кладбище крест этой даме.

Когда они вернулись в «Ивы», Барбара предложила Квиллеру пожелать Мармеладу «доброй ночи», и Квиллер её предложение принял. Ему нравился диапазон её интересов, нравились её искренние советы, её чувство юмора. Их встретил Мармелад, главное лицо в оставленном на него кондо.

— Вот вы и познакомились, — сказала Барбара, когда мужчины вперили друг в друга взор. Расправив плечи и приняв авторитетный вид, Квиллер продекламировал:

Элегантный от лап до ушей,
Мармелад презирает мышей.
Он воспитанный кот,
Он шампанское пьёт
И носит на шее саше.

Мармелад повалился на бок, напружинил все четыре лапы и ударил ими по воздуху.

Потом Квиллер коснулся предмета, о котором не был склонен широко распространяться, — усики Коко.

— Доктор Конни вызвалась посчитать, сколько у Коко усиков, когда ему дадут снотворное при очередном профилактическом осмотре зубов. Только я буду чувствовать себя виноватым: я же знаю, что он этого не одобрит. Он ярко выраженный интроверт и не любит, когда ему лезут в душу.

— И не лезьте. — Барбара пожала плечами. — Что это докажет? Люди разные: одни одареннее других. То же самое и с котами: одни одареннее других!

Столь ясно выраженное мнение поразило Квиллера.

— Вы правы! — воскликнул он. — Не будем этого делать!

1

Влиятельная ежедневная политико-экономическая газета с двухмиллионным тиражом. — Здесь и далее примеч., пер.

(обратно)

2

«My Bonnie Lassie» — шлягер пятидесятых годов прошлого века, в основе которого лежит шотландская народная песня «Бравая Шотландия».

(обратно)

3

Пока, до скорого {франц.).

(обратно)

4

«Kitten on the Keys» — пьеса американского композитора Эдварда «Зеза» Конфри (1895–1971), написанная в популярном в начале XX века жанре новелти (разновидность регтайма) и требующая от исполнителя особой виртуозности.

(обратно)

5

Корвидология — подраздел орнитологии, изучающий ворон

(обратно)

6

С благими целями (лат.).

(обратно)

7

Скорее всего, имеется в виду роман одного из классиков английской литературы Роберта Льюиса Стивенсона (1850–1894).

(обратно)

8

«Лорна Дун» — самый известный роман английского писателя Ричарда Додриджа Блэкмора (1825–1900). По этому произведению ставились спектакли; его сюжет лёг в основу около десятка кинофильмов и сериалов.

(обратно)

9

Роман классика американской литературы Генри Джеймса (1843–1916).

(обратно)

10

Кристофер Смарт (1722–1771) — классик английского абсурда. Автор остроумнейшего произведения «Ликования, или Песни из Бедлама», посвященного кошкам.

(обратно)

11

«Мост через реку Квай» (1957) — фильм Дэвида Лина по роману Пьера Булля

(обратно)

12

Патриотическая песня-марш северян во время Гражданской войны 1861–1865 гг., слова которой были написаны в 1861 г. Джулией Уорд Хоу (1819–1910)

(обратно)

13

Мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера по повести Томаса Стернза Элиота «Популярная книга о кошках, написанная Старым Опоссумом».

(обратно)

14

Сметана (франц.)

(обратно)

15

Холодный овощной суп (исп.)

(обратно)

16

Цитата из стихотворения Дж. Г. Байрона «Она идёт во всей красе…» (1814). Перевод С. Маршака.

(обратно)

17

В. Шекспир. Макбет, акт V, сцена 5. Перевод Ю. Корнеева.

(обратно)

18

Строки из стихотворения Анны Хемпстед Бранч (1875–1937) «Монах на кухне».

(обратно)

19

Разновидность патефона

(обратно)

20

Джонни Мерсер (1909–1976) — американский певец, композитор и поэт-песенник, соавтор множества мюзиклов, как бродвейских, так и голливудских.

(обратно)

21

Близнецы Бобси — герои одноименной детской саги, насчитывающей около 70 книг (1904–1979). Авторство первых трёх приписывается Э. Стратемейеру.

(обратно)

22

«Amazing Grace» («Удивительная благодать») — один из самых известных протестантских спиричуэле.

(обратно)

23

Bushy — лохматый {англ.).

(обратно)

24

Простите, как пройти в оперу? (франц.)

(обратно)

25

«Нью-Йорк таймс» — ежедневная газета с тиражом более 1 млн экземпляров; «Уолл-Стрит джорнал» — ежедневная политико-экономическая газета с тиражом около 2 млн экземпляров

(обратно)

26

Грир Гарсон, наст. имя Эйлин Эвелин Грир Гарсон (1904–1996) — известная английская актриса, звезда золотой эры Голливуда

(обратно)

27

Daisy — маргаритка (англ.)

(обратно)

28

Альфред Нойес (1880–1958) — английский поэт и критик. Стихотворение «Разбойник» помещалось в школьные антологии, а положенное на музыку, стало популярной песней

(обратно)

29

Струнный щипковый клавишный музыкальный инструмент, разновидность клавесина.

(обратно)

30

Имеется в виду запрет на производство и продажу алкогольных напитков, действовавший в США с 1917 по 1933 г. во всех штатах и окончательно отмененный в 1966 г.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Один
  • Два
  • Три
  • Четыре
  • Пять
  • Шесть
  • Семь
  • Восемь
  • Девять
  • Десять
  • Одиннадцать
  • Двенадцать
  • Тринадцать
  • Четырнадцать
  • Пятнадцать
  • Шестнадцать
  • Семнадцать
  • Восемнадцать
  • Девятнадцать
  • Двадцать
  • *** Примечания ***