Две тетради [Пётр Валерьевич Кожевников] (fb2)

Это — первая вещь, на публикацию которой я согласился. Мне повезло в том, что в альманахе «Метрополь» я оказался среди звёзд русской словесности, но не повезло в том, что мой несанкционированный дебют в Америке в 1979-м исключал публикацию в России.
Я стоял на коленях возле наполняющейся ванной. Радуга лезвия, ржавая слеза хронической протечки на изломе «колена» под расколотой раковиной… я всё это видел, я мог ещё объявить о помиловании. Я мог писать. Я был жив!
Это — 1980-й. Потом — 1985-1986-й. Лес. Костёр. Мох словно засасывает бумажную кипу. Я жгу свой текст, который записывал за 5 лет. Вновь приговор себе.
Я — на мосту. Внизу — Нева. Вода готова увлечь моё тело за мятущиеся торосы. Но вновь — помилование. Я напишу!
После этого — экология: проблема выживания человечества. Это глобально. Локально — ленинградская дамба и прочие преступления. Итог — травля, избиения, травмы, возбуждение уголовного дела.
5 июня 1989-го я был осуждён на 2 года лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на 1 год…
Мои герои — я. Я — мои герои. Галя и Миша. Мы не расставались почти 15 лет. Я мог бы написать о том, что произошло сегодня с вами, но я не сделал этого, потому что вы теперь — не те. Жизнь искалечила вас. Мне больно смотреть на ваши лица. Было бы легче, если бы не помнил ваши голоса и взгляды, мысли и мечты. Вас — нет.
Впрочем, есть иные, заменившие вас на рубеже 16-летних, те же Дафнисы и Хлои, Ромео и Джульетты. Они — в латаных джинсах с полувыбритыми головами, с «феньками» и босиком тусуются на Невском и по всем главным улицам, по всей стране. В них — те же чувства, то же влечение, та же любовь. Они — из таких же разваленных семей, где отца, как правило, нет, мать же, претендуя на функции мужчины, превращается в монстра…
Бремя этих подростков — рокопатия и токсикомания. Они также нуждаются в помощи.
И я могу это сделать. Должен. Я могу написать.
У меня ведь тоже растут дети.
© 1979 by Metropol