Машка [Михаил Петрович Михеев] (fb2) читать постранично, страница - 3

не то Сосновка, не то Пихтовка, а может быть, Осиповка – ему одинаково подошло бы любое из этих названий. В лесной глуши, за полтысячи километров от города. Попасть туда можно было, только используя все виды транспорта, от самолета до попутной автомашины. Кто-то из знакомых моей общительной жены имел знакомых в этом поселке. Все остальное уже не составило проблемы.

В поселке находилось десятка три бревенчатых домиков плюс одна птицеферма, которая и оправдывала его существование на свете.

Понятно, ни ванн, ни унитазов в поселке в помине не было. Деревянная будочка во дворе напоминала фиговый листок… Водопровода тоже не было. Зато рекомендованное профессором имелось, на мой взгляд, даже с избытком.

Вот электричество было, высоковольтная линия проходила неподалеку от поселка.

Квадратную избу дощатая переборка делила пополам. В одной половине поместился я, в другой моя хозяйка – женщина средних лет и кубического телосложения. Имя у нее было длинное: Олимпиада Феоктистовна. Впрочем, она не возражала, когда ее называли просто Липой. Работала Липа на птицеферме и на своем огороде, занята была целыми днями, уходила, когда я спал, и возвращалась, когда я читал в постели перед сном. Был у нее муж – крупный, под стать ей, мужчина; не то егерь, не то лесник – он мне говорил, но я толком не понял, – словом, имел отношение и к лесу, и к охоте. Над их кроватью так и висела старая, очевидно, отслужившая двустволка, но сам ее хозяин жил где-то на кордоне и дома ночевал раз-два в неделю.

С утра я уходил в лес. Собирал на опушках землянику, если попадала, и тут же отправлял ее в рот. Когда не очень одолевали комары, усаживался на подходящий пенек и читал сколько мог.

В середине дня, накормив свою куриную семью, Липа забегала домой и кормила меня. Питались мы, в основном, «а-ля натюрель» – яйца, сметана, молоко, овощи с огорода, свежий мед – меня это вполне устраивало: следуя совету Остапа Бендера, я не делал из еды культа.

Духовную пищу, по мере надобности, я покупал в местном ларьке, где наряду с мылом, сахаром, спичками и прочими предметами бакалеи и ширпотреба имелись и книжки. Продавщица, кокетливая бойкая блондиночка – чуть потемнее платины и посветлее соломы, раз в неделю привозила из районного села периодическую литературу, какая попадалась ей под руку. Я читал все подряд… Продавщицу звали Санечка – меня никто с ней не знакомил, просто я слышал, что ее так зовут.

Так я и жил: без ванной, без свежих газет, даже без отрывного календаря, не зная, какое сегодня число и какой завтра день недели.

Могло ли мне прийти в голову, что именно здесь, в этом, обойденном стремительным бегом времени, поселке, где отроду ничего не случалось, да и не могло случиться, я стану свидетелем невероятной истории, точку в которой, по всем правилам чеховской драматургии, поставит старая двустволка лесника…

Как многие значительные события, все началось с мелкого случайного факта: нам почему-то не принесли молока.

Липа торопилась к своим курам и попросила меня самого сходить за молоком. Это недалеко, объяснила она, последняя изба по улице, а фамилия хозяина коровы – Ненашев. Липа подала мне алюминиевый бидончик; мне показалось, что она хотела что-то сказать, но не сказала и ушла. А я усмехнулся тому, что меня и здесь не оставляет фамилия, которой я был обязан в институте многими неприятностями.

Старый бревенчатый домишко стоял в стороне у поселка, у самого леса. Из-под позеленевшей дощатой крыши, как из-под нахлобученной шапки, выглядывали маленькие, словно прищуренные окошечки. Перед окошками буйно росла корявая растрепанная черемуха.

При некотором воображении можно было представить, что именно в таком домишке могла жить Баба Яга. Или Кащей Бессмертный. А может быть, и Соловей-разбой-пик. Хотя Кащей Бессмертный жил во дворце, а Соловей-разбойник в дупле старого дуба и, следовательно, был не сибирского происхождения.

Домишко принадлежал к миру легенд. Но и я, в свою очередь, был легендой для того мира. На мне костюм из синтетики, – Кащей Бессмертный не смог бы купить его ни за какие свои сокровища. Мой алюминиевый бидончик для Бабы Яги оказался бы большим чудом, нежели для меня ее летающая ступа. Я разглядывал домишко, который, казалось, не мог существовать в мире, где есть полупроводники, атомные станции, телевизоры, и ощущал какое-то непонятное беспокойство.

Алюминиевый бидончик в руках, наконец, вернул меня к ощущению реального – я же пришел за молоком. Я подошел к калитке, толкнул ее. Она не открылась.

Я постучал. Мне никто не ответил.

На калитке не было ни ручки, ни какого-либо затвора. Из дырочки в доске торчал засаленный кончик ремешка. Я потянул за него неуверенно. Что-то лязгнуло, калитка приоткрылась.

Я шагнул в ограду и остановился.

Под навесом возле крыльца, которое вело к дверям домика, стояла здоровенная корова, белая с рыжими пятнами. Пережевывая жвачку, она смотрела в мою сторону, наклонив вперед большие лирообразные рога.

Рога были отличные, с черными