Футболь. Записки футболиста [Александр Петрович Ткаченко] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Александр Ткаченко — законченный футболист. Я имею в виду состояние души. И поэзия для него — это необозримое футбольное поле, местами напоминающее стерильный английский газон, а местами кочковатое, тяжелое, вязкое, мокрое, как в Самаре в начале сезона. На английском газоне — техника, изящество, дриблинг рифм и аллитераций. На самарском — работа, пот, рваная аритмичная строка…

И жизнь моего друга Саши Ткаченко тоже похожа на футбол, в котором для победы необходимо все — сила, хитрость, обводка, точный пас, самоотдача… Он получает травмы, но сам действует в рамках правил, играя в этой жизни корректно… Правда, если мяч хорошо ложится на ногу, он бьет от души, бьет так, чтобы вратарю «ручонки отсушить». В этот момент ему все равно, кто перед ним — профессионал или любитель. Им владеет жесткая футбольная логика: вышел на поляну — играй! Готовься к бою, красавчик!..

В 1981 году, если не ошибаюсь, оказались мы с ним между Симферополем и Севастополем — на летней базе команды «Таврия». Тренер попросил нас выступить перед игроками. Тогда это называлось «снять напряжение». Футболисты отдыхали после обеда, и мы с Сашей вышли на поле «постучать». Сначала я пробил ему десять одиннадцатиметровых. Потом настала его очередь. «Саня, — сказал я, наблюдая, как сосредоточенно устанавливает он мяч, — только без зверств». «О чем ты говоришь, — сказал он. — Исключительно на техничку».

Мяч, пущенный им «исключительно на техничку», летел мне прямо в физиономию, и я инстинктивно выставил вперед свои расслабленные руки… Стало больно, и левая кисть моя повисла… И тошнота подступила… Врач «Таврии» наложил мне шину. А вечером в Симферополе рентген показал перелом запястья. «Маразм! — переживал Саша. — Впервые в жизни нанес травму! И кому?! Своему другу!»

Где-то заполночь черт дернул нас вспоминать составы московского «Торпедо», начиная с 1960 года. Запнулись на одном из защитников… Островский? Нет. Медакин? Нет. Краснов? Тепло, но не он… До утра вспоминали — не вспомнили. Еще два дня перебирали всех — безрезультатно. Завелись, как пацаны… Беспросветно. Потом я уехал в Москву. Следующей ночью он мне позвонил, назвал фамилию. Близко, но не то… Коренастый был защитничек, цепкий… Короткая такая фамилия… Долго еще ночами перезванивались… Два абсолютно сумасшедших человека… Постепенно я смирился с тем, что фамилия торпедовского защитника так и останется для меня неразгаданной тайной…

Спустя месяца полтора раздался мне днем телефонный звонок. Звонили с телеграфа. «Товарищ Арканов?» — «Да». — «Вам телеграмма из Симферополя. Зачитать или переслать по адресу?» — «Читайте». — «Читаю: Андреюк». — «Все?!» — «Все».

«Добил»-таки Саня Андреюка! И мне полегчало… Правда, рука еще год на погоду реагировала…

Аркадий Арканов




В моих записках нет ничего придуманного. Все это было со мной либо с моими футбольными друзьями, родство с которыми я чувствую до сих пор самое сильное. Ибо пережито это было всерьез молодым, сильным организмом, молодой и страстной душой, всем существом, бескорыстно любящим эту великую игру — Футбол.


Когда смотришь, как играют футболисты, с высоты трибун Лужников, то действо напоминает перекатывание внутри пустого ящика от письменного стола застывших пластилиновых фигурок.

Если спуститься вниз, мимо удивленно осматривающих тебя фанатов к самой кромке поля, то непременно будешь потрясен хрустом рвущейся под шипами бутс травы, ором игроков, вспыхивающим матом, харканьем сухой слюной, обрывками фраз, клокочущими где-то в кратере гортаней и легких «ты чтоблядьсуешьвстык…»

Вы будете поражены обилием звуков настоящей сечи, хрипа упавших на траву от ударов по голени, проклятиями за незабитый гол или плохой пас.

Но болельщик этого ничего не слышит. Он слышит только самого себя, рядом сидящих, весь стадион, иногда еще гул самолета, высоко пролетающего над стадионом. Тогда он отрывается от игры, вдруг замолкает, ведет взглядом сверкающую игрушку и шепчет: «Во бля, прет…» Или еще после пенальти — «куда ж ты фуфло пыряешь, я ж не за это платил…» Но больше всех и дальше всех слышит сам игрок. Всё. Даже шепот на отдаленных скамейках: «Ну как тебе этот?» (Это про него). «Да так, ничего пылит, иногда». (И руки его опускаются. И мяч все чаще ходит мимо него). Или наоборот — «класс, колотуха у него, не дай Бог, ручонки отсушит любому киперу. Да и бежит, как электричка… не зря взяли…» (И он поднимает голову, машет своим — мол, ну что же я стою, играйте на меня…) И вот уже стадион весь орет вслед его рывку.

Когда идешь вперед, то возвращаешься к началу, к маленькому провинциальному стадиону, где ты проводишь все пыльное и жаркое лето среди футболистов местной офицерской команды. Они целыми днями стирали свои гетры, плавки, трусы, футболки, потом купались под душем и загорали. А часам к пяти