Ниоткуда, как чудо, приходят слова... [Наталья Николаевна Егорова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ниоткуда, как чудо, приходят слова…

* * *
Снежинки и льдинки налипли на мех.
Что смотришь во тьму и молчишь?
То синий, то алый проносится снег
Над жестью завьюженных крыш.
Деревья в заснеженных нимбах стоят
То синих, то огненных крон,
И стаи во двориках старых галдят
То синих, то алых ворон.
И Бог, говорящий на всех языках
И светом сходящий сюда,
То цветом поет в леденеющих тьмах,
То запахом яблок и льда.
Уютен и тих небольшой городок,
И мысли, как тучи, низки.
Нам замыслов дерзкое пенье не впрок,
И подвигов жар не с руки.
Нам нравится таксу гулять и вязать,
Под лампою старой склонясь.
Немного любить и немного страдать,
В душе не дерзая на страсть.
Ведь быт с бытием перепутавший прах
Чуждается мудрых словес.
Но что там сияет в метелях и льдах
С горячих высоких небес?
Не ангел ли вьюги? Не Бог ли зимы?
Застигнув врасплох и всерьез,
Нахлынет сияньем из снега и тьмы —
И высветит душу до звезд…
* * *
Желтоглазый, тысячеочитый,
Полный трав и белого огня,
С косарями брошенной орбиты
Луг в ромашках смотрит на меня.
Сонмом глаз восходят в травах звезды.
Тьмой живых цветов неопалим,
В сотни рос рождая дух и воздух,
Луг горит, как белый Херувим.
Засмеюсь, чтоб солнцем из тумана
Засветили детские мечты,
Чтоб росой по рюшам сарафана
Исхлестали мокрые цветы.
Чтоб шмели клубились по орбитам,
И жуки в пыльце цветочных строк
Изгудели дебри дней сердито,
Излетали сердце поперек.
Рухну в травы родины высокой.
Друг мой, сердце, дай на все ответ!
На судьбу взгляну тысячеоко,
И увижу — только белый свет.
* * *
В неприметности русских пейзажей —
Трепет тайны с избытком души.
Грач програет и тополь расскажет,
Как неброские дали свежи.
Приглушенные краски и тени
Старых улочек в шелестах ив.
Нежеланье с оттенком смущенья
Попадаться в чужой объектив.
От прохожих чужих отвернется
С голубою резьбою крыльцо.
Кот метнется, голубка взовьется,
Бабка долу опустит лицо.
Так чисты и просты эти души,
Не грешившие сроду поднесь,
Что и взглядом возможно разрушить
Жизнь, смиренно текущую здесь.
Вон церквушка, сбегая со склона,
Отразясь в облаках над рекой,
Как девчонка, зарделась смущенно
И, стесняясь, закрылась рукой.
И смутясь простоты и смиренья,
Что сияют свечами внутри,
Затаившись, глядит из сиреней:
— Нет, нельзя, не смотри, не смотри!
* * *
За каплю веры — вечный свет в окне —
Грозится век десницею своей.
Я все отдам, но дело не в цене.
Служу Любви, как лучшей из идей.
Ведь русский ищет смысл и просто жить
Не может в мире горя и утрат.
— О, кто ему поведает, как быть?
— Живи, как все!
— Да он бы, в общем, рад…
Не то что дом — страна и мир вверх дном,
Но выше хлеба Духа высота.
Ведь разве можно думать о другом,
Когда распяли нашего Христа!
И русский (что творится в голове!)
Жизнь бренную идее вслед влечет.
Кричит Европа: «Он в своем уме?»
А Достоевский шепчет: «Идиот…»
Страну поправ, разрушив жизнь свою,
Ждет участи у трех кривых дорог.
Сидит в пустыне мира, как в раю,
И говорит: так лучше виден Бог!
Два соловья
Как посвистнет разбойно, да как запоет
Соловьиного леса Варавва,
Только огненный пепел, взрываясь, плывет
На долину от черной дубравы.
Вражьим стягом клубится кровавый закат.
Окаянною песней закляты,
Танки в безднах ревут, черти в прорвах хрипят,
В жерлах времени рушатся хаты.
Но приходит на землю великий покой,
А с покоем — ночная отрада:
Над землей соловей запевает другой
Из цветущего белого сада.
Золотая сияет