Музыка, вперед! [Шарль Эксбрайя] (fb2) читать онлайн
- Музыка, вперед! 486 Кб, 134с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Шарль Эксбрайя
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Шарль Эксбрайя
Музыка, вперед!
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Аттилио Капелляро Джанни – его сын Лаура – его жена Марио Веничьо Аврора – его дочь Бьянка – его жена Арнальдо Тоньяти, по прозвищу Пене – дедушка Лауры Капелляро и двоюродный дедушка Бьянки Веничьо Изабелла Веничьо – бабушка Марио Веничьо Этторе де Беллис – булочник Анджело Бонакки – трактирщик Витторио Бергасси – бакалейщик Бенито Венацца – мясник Сандрино Виргилий – сапожник Джузеппе Гарджулло – карабинер Феличина Каралло – учительница Данте Бутафочи – комиссар полиции Николо Барбьери – полицейский Вито Пицци – полицейский Дон Фаусто – кюре Действие происходит в маленькой бедной деревне Страмолетто в конце 1943 года.ГЛАВА I
Подняв дирижерскую палочку, карабинер Джузеппе Гарджулло смотрел на два враждующих блока, собиравшихся, однако, объединить свои усилия, чтобы сыграть «Фуникули-Фуникула», которую они разучивали с его помощью уже несколько месяцев. По правде говоря, музыканты думали больше о политике, чем о музыке, и каждая сторона старалась заглушить другую, дабы доказать превосходство своих убеждений над убеждениями противника. Справа места занимал бывший фашистский муниципалитет, который после ареста Дуче был вынужден уступить власть правым антифашистам. Этот клан подчинялся экс-мэру Марио Веничьо, каменщику по профессии. Сейчас он яростно размахивал барабанными палочками. Его поддерживала труба бакалейщика Витторио Бергасси и мощные раскаты раздвижного тромбона мясника Бенито Венацца, а сапожник Сандрино Виргилий использовал любые паузы для нахальных трелей своего кларнета. Сторона напротив не уступала им, и мэр Аттилио Капелляро с ожесточением играл на корнете-а-пистон. Труба его сына Джанни, столяра, как и он сам, ни в чем не уступала трубе бакалейщика, а флейта булочника Этторе де Бсллиса звучала так же насмешливо, как и кларнет сапожника. Но пальма первенства принадлежала трактирщику Анджело Бонакки, чей большой барабан перекрывал весь шум, производимый соперниками. Рядом с Джузеппе Гарджулло сидел какой-то очень древний старичок, одетый в рубаху цвета бычьей крови. Его обязанностью было раздавать и собирать партитуры, которые музыканты никак не могли выучить наизусть. Карабинер хорошо относился ко всем этим людям и поздравлял себя с тем, что ему удавалось собирать их вместе один раз в неделю, несмотря на политические разногласия. Увидев на лицах внимание, он решительным жестом взмахнул палочкой и воскликнул: – Музыка, вперед! И музыка, как кокетливая девчонка, выпрыгнула в широко распахнутое окно и побежала в теплый сентябрьский вечер, отвлекая людей от эха пушечных выстрелов, гремящих внизу, со стороны Неаполя, откуда американская армия пыталась вытеснить войска Кессельринга. Те, кто находился сейчас дома, и тс, кто возвращался с полей, слушая звуки «Фуникули-Фуникула», забыли о войне, с каждым часом приближающейся к деревне, и на миг вернулись в мирное время. Вдруг Джанни Капелляро сфальшивил, да так, что нельзя было притвориться и не заметить этого. Сторонники Марио Веничьо тут же прекратили играть, радуясь ошибке противника и ожидая нагоняя от Джузеппе Гарджулло. Уж он-то отомстит за все их унижения! Но карабинер испытывал особую нежность к Джанни, который был младше его на 10 лет. – Скажи, Джанни, и ты это называешь игрой на трубе? – Прошу прощения, сам не знаю, о чем я задумался. – Правда? Зато я, кажется, знаю… Следи за тем, что играешь, Джанни, и выбери другое время, чтобы мечтать о своей дорогой Авроре! Парнишка покраснел до ушей, хотя все в Страмолетто были в курсе его любовной идиллии. Со стороны его друзей послышались добродушные смешки, в то время как напротив насупились. Марио Веничьо спокойно снял лямку барабана, положил его на пол и, приблизившись к Джузеппе, провозгласил: – Джузеппе, я буду тебе очень признателен, если ты не будешь произносить имени моей дочери рядом с именем человека, отца которого я презираю! Это был прямой выпад, и Капелляро не мог допустить бесчестья. Передав свой корнет-а-пистон Джанни, мэр встал перед Марио: – А кто тебе сказал, несчастный, что мне приятно смотреть, как мой сын увивается за дочерью продажного мерзавца? Дело осложнялось тем, что противники были женаты на двоюродных сестрах – Лауре и Бьянке, а старикан в красной рубахе являлся родным дедом одной и двоюродным дедом другой. Веничьо покраснел от такого оскорбления: – А сам-то… вор проклятый! – Я вор? Клянусь Иисусом, Марио, если ты не извинишься, я тебя прикончу собственными руками! – Ты украл мое место! – Не я, а народ! Веничьо усмехнулся: – Не надо все валить на народ. Ты забыл, что это народ избрал меня мэром? – Из страха перед полицией! – Легко теперь говорить! Ничего, еще посмотрим, чье слово будет последним! Подожди, дай только немцам прогнать союзников за море, и ты запоешь по-другому, коммуняка! – Мне незачем ждать, чтобы набить тебе морду, фашист проклятый! – Ори – не ори, меня не испугаешь! А что до твоего сыночка, то если я еще раз увижу его рядом с Авророй, – поймаю и изувечу! Они продолжали ругаться, глядя глаза в глаза, почти соприкасаясь носами… – Святая Дева, ты слышишь? Бедняга, если ты тронешь Джанни хоть одним пальцем, оглянуться не успеешь, как сам окажешься в могиле! Сандрино Виргилий посчитал своим долгом прийти на помощь начальнику и тут же был атакован булочником дс Бел-лисом. А бакалейщик Бергасси столкнулся в словесной схватке с трактирщиком Бонакки. Перекрывая весь ансамбль своим громовым голосом, мясник Венацца клялся, что это небо заставляет их платить за слабость, проявленную им и его друзьями в ту пору, когда они были хозяевами Страмолетто. Нельзя было идти на компромисс с этими негодяями, когда была возможность истребить их раз и навсегда. Оба клана были уже на грани рукопашной, как вдруг старик в красной рубашке, который при виде возбуждения других всегда немного терял чувство реальности, затянул надтреснутым голосом старый гимн времен Гарибальди:Когда-то нас было триста святых.
Мы были молоды и сильны…
За обеденным столом в доме Капелляро атмосфера была мрачной. Узнав о том, что случилось на репетиции оркестра, Лаура изо всех сил старалась найти нейтральные темы для разговора, чтобы отвлечь Апилио, своего супруга. Но ей это не удавалось. Глядя на замкнутое лицо своего старшего сына Джанни, она опасалась взрыва и успокаивала себя, занимаясь младшими – Микой и Сальваторе, которые щипали друг друга под столом вместо того, чтобы обедать. Пепе, вернувшись с прогулки с карабинером, дремал над своей тарелкой. Внезапно Аттилио резко оттолкнул миску, и жена поняла, что сейчас разразится буря. Сердце у нее сжалось от тревоги, когда муж заговорил, обращаясь к сыну: – Джанни, я не желаю больше выносить оскорблений! Этот Марио – настоящая змея. Никогда, ты слышишь? Никогда никто из его семьи не переступит порог этого дома! Так что слушай внимательно, что я тебе скажу – я запрещаю тебе встречаться с Авророй! – Это невозможно! Лаура жалобно застонала, Атиллио схватил миску и со всего размаху швырнул ее об пол. Миска разлетелась на мелкие кусочки. Вырванный из объятий сна, Пепе подскочил па месте и заорал: – Да здравствует Гарибальди! Взбешенный Капелляро попытался его утихомирить: – Все нормально, Пепе, успокойся. – Это была пушка? – Нет, всего лишь миска. – А, ну ладно, – и немедля снова заснул. Аттилио обернулся к сыну: – Повтори, бесстыдник, что ты сказал, пусть твоя мать и брат с сестрой посмотрят, как ты позволяешь себе разговаривать с отцом! Бледный, но решительный, Джанни поднялся со стула. – Папа, прости меня, но, что касается Авроры, тут ничего не поделаешь! Мы любим друг друга и поженимся, нравится тебе это или нет! Капелляро замахнулся. Лаура запричитала: – Я умоляю тебя, Аттилио, это же наш первенец! Муж остановился и мрачно проговорил: – Может, это и твой сын, Лаура, но больше не мой. Он с достоинством сел и принялся поглощать сливы, всем своим видом выражая полную безучастность к окружающему миру. Лаура схватила сына за руку: – Джанни, извинись перед папой! Ты не имеешь права так с ним говорить! У Джанни стоял комок в горле, но он не мог отступиться от своей любви. – Мама, попробуй меня понять. Аврора и я, нам нет дела до политики. Мы любим друг друга с детства и хотим пожениться. Что здесь плохого? Мать капитулировала. – Да, пожалуй. Она хорошая девушка и к тому же дочь Бьянки. Аттилио презрительно засмеялся: – Жаль, что она также дочь Марио Веничьо. Пепе вынырнул из глубин сна как раз вовремя, чтобы ухватить последнее имя. Он взорвался: – Все Веничьо подлецы. Если б я был тогда здесь, никогда бы ворюга Томазо не украл у меня Изабеллу! Но вы не беспокойтесь, я его проучу, этого жулика Томазо! Лаура принялась его успокаивать: – Ну-ну, Пепе, ты же знаешь, что Томазо уже 20 лет как умер. – Мне плевать! Это не оправдание! Я ему покажу, где раки зимуют! Он закрыл глаза и снова заснул, переживая свою старую обиду на деда Марио, который когда-то увел у него невесту, Изабеллу, известную ныне под именем бабушка Белла. Она была бабушкой Марио и прабабкой Авроры. В свои 80 с лишним лет она сохранила твердую поступь, хорошее зрение и здравый ум. Джанни воспользовался заминкой и выскользнул за дверь, чтобы присоединиться к своей возлюбленной, которая, как обычно, ожидала его около кладбища. Лаура робко спросила: – Ты хочешь что-нибудь еще, Аттилио? Тот с горечью, но не теряя достоинства, покачал головой: – Ты думаешь, мне недостаточно этого? Марио оскорбил меня на виду у всех, мой сын оскорбил меня в моем собственном доме, что я могу пожелать еще? Сальваторе, который, несмотря на свои 9 лет, обладал хитростью маленькой обезьянки, посчитал момент подходящим, чтобы похвастаться своим подвигом. Ему казалось, что его рассказ для отца будет как бальзам на раны. Отложив ложку в сторону, он с гордостью объявил: – После уроков мы с Паоло Бонакки побили Карло Бергасси за то, что он фашист, нос ему в кровь разбили, вот! Атиллио с гордостью посмотрел на своего младшенького. – Ты вел себя как настоящий мужчина, Сальваторе. Напомни мне, чтоб я дал тебе две лиры в воскресенье. Уложив детей, Лаура вернулась за Пепе. – Пора идти спать, дедушка… Старик с трудом поднялся, но из принципа пробормотал: – Пойду, если захочу! Порыв ветра донес отчетливое эхо дальней канонады. Пепе остановился. – Это войска Франсуа II пошли в наступление! Я должен предупредить Гарибальди! Усталость затуманила ему рассудок и перенесла его в далекую юность. Внучка Лаура прилагала гигантские усилия, чтобы раздеть его и заставить улечься на матрас. Он во что бы то ни стало хотел присоединиться к Красным Рубашкам… В тишине погрузившегося в сон дома супруги Капелляро, сидя напротив друг друга, размышляли о грустных вещах. Атиллио вздохнул: – По правде говоря, Лауретта миа, ничего этого не произошло бы, если бы я действовал энергичнее в июле. Мне надо было расстрелять Веничьо и его банду. Сейчас мы жили бы спокойно! Лаура икнула от удивления, прежде чем в ужасе вскричать: – Бог мой, это невозможно, Аттилио, неужели это ты говоришь такие страсти? Убить мужа Бьянки, моей кузины? Я бы никогда тебе этого не простила, Атиллио! Он в ярости стукнул кулаком по столу. – А если он меня расстреляет? – Тебя? Как же он сможет это сделать, ведь он теперь никто? – Сегодня он никто, а завтра? – Завтра? – Если немцы победят и вернутся в Страмолетто?
Как обычно по вечерам, карабинер Джузеппе Гарджулло собирался запереть дверь своего дома и сделать обход деревни, как вдруг застыл на месте, услышав колокольный звон. Его охватил какой-то внутренний холод. Одиночество приучило его разговаривать с самим собой. Слегка дрожащим голосом он прошептал: – Ну вот, Джузеппе, приехали! Но кто? Немцы или англичане? Вскоре он услыхал топот мужчин и женщин, бежавших к площади, где возвышались здания церкви и мэрии. Люди спешили узнать о той участи, которая уже была уготована им. Он присоединился к толпе. Но на площади не было видно людей в форме, один только Лючано Криппа, стоя на перевернутой тачке, кричал: – Идите сюда, люди Страмолетто! Идите узнать великую новость. Ее объявили по радио. Узнав Криппа, любопытные замедляли свой бег. Этого человека ненавидели, но всем хотелось узнать, что он скажет. От такого человека, как он, нельзя было ждать ничего хорошего. – Подходите, подходите! Не заставляйте меня кричать. Карабинер остановился перед Криппа, которого он ненавидел так же, как и остальные, а может быть и больше. В этом маленьком человечке 60 лет, худом, нервном, лысом и беззубом, легко угадывался злобный характер. Он поселился в их местах лет 10 назад со своей молодой женой Сильваной. Она была намного моложе его. Он сразу же запер ее в своем доме, самом красивом доме в деревне, стоящем на отшибе. Сильвана выходила из дома только по воскресеньям, чтобы зайти в церковь в сопровождении своего мужа. Он запрещал ей разговарить с кем бы то ни было. Для помощи в хозяйственных делах Криппа нанял вдову Мариуччу Марини с условием, что она не будет болтать ни о чем, касающемся жизни за дверями этого дома. Лючано Криппа сразу же стал давать деньги в долг, и очень быстро все население Страмолетто оказалось у него в долгах. Не было ни одного двора в деревне, чья судьба не зависела бы от Лючано Криппа, за исключением, естественно, карабинера и кюре. Кроме Джанни и Авроры, которых даже набат не мог отвлечь от любовных переживаний, ведь народ собрался на площади послушать дона Лучано. Пепе стоял в первом ряду. Полы его красной рубахи, надетой впопыхах, смешно болтались спереди и сзади, но никто и не думал смеяться над ним. Криппа был единственным обладателем радиоприемника на батарейках в деревне, где не было ни электричества, ни водопровода. Таким образом он знал кучу вещей, о которых остальные и не подозревали. Последним появился кюре. Лючано ухмыльнулся: – Только вас и ждем, падре! Дон Фаусто не испытывал никакой симпатии к этому черствому, бессердечному человеку, погрязшему в грехах, в которых тот никогда не исповедовался. – Граждане Страмолетто! У меня есть для вас хорошие новости! У всех сжалось сердце в нехорошем предчувствии – новости, хорошие для Криппа, для остальных могли быть только плохими. – Наши храбрые союзники-немцы теснят англичан со стороны Бари, в то время как в Неаполе американские захватчики отброшены к морю! Никто не произнес ни звука. Лючано нехорошо улыбнулся: – Мы наведем здесь порядок – наш, фашистский порядок. А все те, кто предал Дуче, ответят за свои преступления! Атиллио Капелляро, Этторе дс Беллису и Анджело Бонак-ки стало вдруг трудно дышать. Зато их соперникам Марио Веничьо, Витторию Бергасси, Бснито Венацца и Сандрино Вир-гилию воздух показался необыкновенно сладким. – Сегодня утром Бенито Муссолини был освобожден немецкими десантниками из тюрьмы Гран Сассо, куда его заточили враги. Дуче возвращается в Рим, чтобы вновь занять место во главе нашего народа. Он приведет нас к окончательной победе, и горе тем иудам, которые плевали на него, думая, что он навсегда вышел из игры. Да здравствует фашистская Италия! Да здравствует Дуче! Жители расходились молча, одни – уничтоженные поворотом событий, другие – еще не осознавая до конца, что настал час реванша. Де Беллис и Бонакки провожали Аттилио, Лауру и Пепе домой. В этот момент, когда над их головами нависла угроза, они сплотились вокруг своего шефа. Дома они расселись в полном смятении. Бонакки простонал: – Что делать? – Ничего, – ответил Капелляро. Пепе, который до этого никак себя не проявлял, вышел из своей комнаты, держа в руках мушкет, с давных времен хранившийся в семье. Несмотря на тревогу, они не могли не улыбнуться при виде его, но старик, весь во власти своей идеи, не замечал никого. – Вставайте, люди! Нет времени на болтовню! Армия Неаполя на подходе! Вы слышите их пушки? Мы должны сражаться за Гарибальди и за свободу! Растрогавшись, Бонакки заметил: – Бедный Пепе… Он все еще живет в прошлом… Де Беллис подтвердил: – В каком-то смысле это для него лучше, что хорошего в настоящем… Лаура взяла Пепе за руку: – Возвращайся в комнату, ты простудишься. – Кто может спать, когда свобода в опасности? Аттилио присоединился к мольбам жены, но им понадобилось еще добрых полчаса, чтобы убедить старика в том, что неаполитанцы еще далеко и что его непременно разбудят в нужный момент. Но мушкет у него не смогли отобрать даже силой. Он так и заснул, прижимая к груди оружие.
Карабинер Джузеппе Гарджулло любил слушать эхо своих шагов, шагая по главной и единственной улице Страмолетто. Он знал, что, лежа в своих постелях, жители деревни слышат его шаги и чувствуют себя в безопасности независимо от своих политических убеждений. Хотя вряд ли кто-то спал сейчас, после новостей Криппа. Эти люди в действительности ничего не знали о фашизме, даже если кто-то из них провозглашал себя его адептом. Они слышали только законы, которые в общем оставляли их равнодушными или нагоняли скуку. Они так же трудились в поте лица, так же нуждались при Дуче, как и раньше при короле… Страмолетто находилось в стороне от всего, и политика не могла утвердиться в умах крестьян. И если некоторые из них объявляли себя сторонниками Дуче, то только для того, чтобы воспользоваться ситуацией и приобрести определенную власть и авторитет среди сограждан. Карабинеру хватало ума понимать это. Он питал такие же добрые чувства по отношению к Капелляро, как и к Веничьо, при случае он выпивал то с тем, то с другим без всяких угрызений совести. Издалека, с юго-востока доносился неясный гул, похожий на раскаты грома. Здесь все еще жили в мире, в то время как там убивали… Дрожа от свежего ветра, карабинер закутался в пальто. У кладбищенской стены он различил два слившихся силуэта. Джузеппе был в курсе всего происходящего в деревне, он сразу узнал влюбленных – Аврору и Джанни. Он бросил им издали: – Доброй ночи, голубки! Они не ответили, смущенные тем, что их застали вместе, и чувствуя себя виноватыми, хотя и не понимая, в чем конкретно состоит их вина. Обнявшись, они смотрели, как карабинер исчезает в темноте. Аврора прошептала: – Хороший человек Джузеппе… Жаль, что с ним случилось это несчастье. – Да, но иначе он не остался бы здесь жить. Кажется, он был очень способным, но после несчастья его ничто не интересует. В какой-то мере я его понимаю, Аврора, потому что я… если со мной случится то же самое, я, наверное, погибну! Аврора издала какой-то звук, похожий на стон, в котором смешались радость и страх. Еще крепче прижавшись к любимому, она позабыла и о карабинере, и о его несчастье, чтобы насладиться еще одной минутой счастья. У крыльца церкви Джузеппе повстречал кюре. – Добрый вечер, падре. – Добрый вечер, Джузеппе. Все спокойно? – Пока да. – Да хранит Бог Страмолетто. Кроме него, теперь некому прийти к нам на помощь. Я буду молить его не лишать нас своей милости. В доме Веничьо не спали. Из окна гостиной лился свет. – О, Джузеппе? Карабинер замедлил шаг. Какая-то тень отделались от стены и направилась к нему. Это был Марио. – Ты закончил обход? – Да. – Ты случайно не встретил Аврору? – Нет. – Хотел бы я знать, где она гуляет! – Наверняка недалеко. Я думаю, она скоро придет. – И хорошо сделает! Отойдя от дома Веничьо, Джузеппе заколебался, должен ли он предупредить девушку или нет, но в конце концов решил – чему быть, того не миновать, и если Аврора любит Джанни по-настоящему, она сможет защитить свою любовь. Аврора старалась идти неслышно. Она надеялась, что все уже заснули. Увидев свет в окне, она застыла с упавшим сердцем, затем собралась с силами. Объяснение произойдет не сегодня – завтра, так почему же не сейчас? Они сидели в кругу света керосиновой лампы: Марио, лицо которого причудливо изменила игра теней, толстый и молчаливый Бергасси, Венацца, чьи руки, сложенные на коленях, напоминали окорока, тщедушный Виргилий, похожий на горбатого сверчка, Бьянка, находящаяся в лихорадочном возбуждении, и, наконец, бабушка – бабуля Белла, съежившаяся в кресле, неподвижная, как мумия. Отец грузно поднялся. – Где ты была, отвечай! – Я гуляла. – С кем? – С Джанни Капелляро! Поднялся страшный гомон. Марио изрыгал все возможные проклятия из своего репертуара. Бьянка взывала к своему ангелу-хранителю, и на две октавы выше остальных Аврора визжала, что она скорее умрет, чем согласится расстаться с Джанни. – Девочка моя, ты думаешь, завтра спросят твоего разрешения, чтобы убить тебя и других? Хотя бабушка Белла произнесла эти слова, не повышая голоса, все их услышали и замолчали. Прежде, чем они попросили объяснений, Белла указала им на окно: – Послушайте. Гул пушечных выстрелов слышался теперь громко и беспрерывно. Марио напрягся, от страха у него похолодело в животе. Бабушка продолжала: – И вы считаете, что это подходящий момент для ваших ссор? Слегка смутившись, Марио признал: – Нет, конечно, но все же я не могу позволить моей дочери позорить меня. Этот Джанни – бандитское семя, вот он кто! – Неправда! Бьянка вмешалась, чтобы предотвратить назревавший скандал: – Аврора, как ты разговариваешь с отцом? Бог тебя накажет за это! Веничьо настаивал: – Капелляро – ничтожество. Он отнял у меня мэрию. Порядочные люди так не поступают. И после того, как он украл мой шарф мэра, я позволю ему украсть мою дочь? Никогда! Запомни хорошенько, Аврора, – как только немцы будут здесь, я выдам Атиллио и его щенка. Их расстреляют на месте, а я повеселюсь! – Ты повеселишься? На этот раз возмутилась Бьянка. Пока Аврора, обезумев от перспективы будущего, нарисованного родителем, рыдала, уткнувшись в бабушкины колени, ее мать наклонилась к мужу, крича ему в лицо: – Ты осмелишься обагрить свои руки кровью родственников? Не желая упасть в грязь лицом перед гостями, Марио хорохорился: – Именно так! Кстати, мы являемся родственниками только потому, что Аттилио женат на твоей кузине. – Марио, я не затем выходила за тебя замуж, чтобы жить с преступником. В тот день, когда ты убьешь Капелляро, я уйду из дома! Ободренная этой неожиданной поддержкой, Аврора вскочила на ноги: – Я уйду вместе с мамой! Повернувшись к своим друзьям, Марио развел руками, показывая свою беспомощность: – Все меня предают… Как предали Дуче. Все трос поднялись, и Бергасси за всех сказал: – Но только не мы, Марио! Если хочешь знать наше мнение, хорошо бы пойти сказать пару слов Аттилио, узнать, что у него на уме. И пусть лучше отдаст нам мэрию, пока мы не рассердились по-настоящему.
Супруга Капелляро достали бутылку вина. Они пили меланхолично и молча, не нуждаясь в словах. Что они могли сказать? Опыт поколений научил их смиренно гнуть спину под ударами судьбы, и они знали, что не смогут избежать того, что им угрожает. К чему спорить об этом? Лауру изводило это молчание: – Аттилио, ты правду думаешь, что Марио прикажет тебя расстрелять? – Он способен на все! – А что будет со мной? – Станешь вдовой. Потрясенная несправедливостью уготованной ей судьбы, Лаура взорвалась: – Это нечестно. Я этого не заслужила! Капелляро почувствовал себя уязвленным тем, что его жена не желает становиться вдовой, но, однако, находит совершенно нормальным, что ее мужа расстреляют. Он не удержался от замечания: – А то, что меня убьют, тебе все равно? Синьора Капелляро не успела ответить, так как в комнату без стука вошли Марио и его друзьям. Они вели себя как победители. На мгновение наступила тишина – оба враждующих клана смотрели друг другу в глаза. Первым заговорил Веничьо, и тон его был очень вызывающим! – Именем Дуче, Аттилио Капелляро… Лаура прижала палец к губам и, так как Марио непонимающе уставился на нее, прошептала: – Говори тише, разбудишь детей и Пепе. Можно называть себя фашистом, но ничто не истребит человеческие чувства. Веничьо понизил голос: – Именем Дуче, Аттилио Капелляро… – Ты знаешь, что я с ним сделаю, с твоим Дуче? – Ты сам ухудшаешь свое положение! – Плевать! – Аттилио, я тебя расстреляю. Возможно, мне будет нелегко это сделать, но не волнуйся, я найду в себе силы. – Это неудивительно, ты ведь всегда мне завидовал. – Завидовал, я? Чему же, интересно знать? – Во-первых, потому, что я богаче тебя, во-вторых, тому, что моя Лаура лучше твоей Бьянки, и, наконец, тому, что мой Джанни завоевал сердце твоей дочери, и ты тут ничего не можешь поделать! А теперь ты зовешь на помощь немцев, чтобы уничтожить меня, но ничего у тебя не выйдет! Даже мертвый, я буду лучше тебя, доходяга! Веничьо не предвидел, что патетическая сцена, которая по его замыслу должна была повергнуть врага к его ногам, повернется таким боком. Он слегка растерялся. – Позволь мне сказать, что ты наглый обманщик, Аттилио. Ты никак не можешь быть богаче меня. Если хочешь, можем прямо сейчас посчитать! Они немедля схватились за бумагу, карандаши и принялись за расчеты. После долгих препирательств, выяснилось, что они одинаковы бедны. – Но что касается Лауры и Бьянки, я с тобой не согласен! Перед зардевшейся синьорой Капелляро Аттилио перечислил все прелести своей супруги, расхваливая их чрезмерно поэтично, но с трогательным энтузиазмом. Не желая отставать, Марио детально, расписал физические и моральные достоинства своей половины. Вскоре свидетели поединка узнали все подробности об обеих дамах, но никаких нескромных мыслей это не вызвало, ведь речь шла о том, чья идеология выйдет победительницей из этого спора. И в Этом вопросе сторонам пришлось согласиться на ничью. – Ты и твой сынок Джанни – вы для меня отбросы, грязь! И когда я увижу вас обоих связанными, стоящими спиной к карательному взводу… – Что ты тогда сделаешь? Это спросил Джанни, он только что вошел в комнату. Он устремился к Марио и взял его за грудки: – Ну, скажи, что ты сделаешь, убийца? Шпион! Ты позор для своей семьи! – Что ты говоришь, Джанни! И кому – мне, твоему родственнику!' Марио чуть не плакал. Он обратился к остальным: – Мальчишка, которого я когда-то учил делать ловушки для птиц, и вот какие слова он мне бросает в лицо! – А ты сам что сейчас говорил отцу? – Это разные вещи! С твоим отцом – это политика, а в твоем случае – просто плохое воспитание! – Ты смеешься над нами? – Пойми меня, Джанни. Для меня твой отец в политике – ничтожество, антифашист, бездельник! И я говорю с ним так, как должен и имею право говорить. Но между нами, в конце концов… ты следишь за мыслью? Я не сказал, что не уважаю его. – Ты так его уважаешь, что хочешь убить? – Только в политическом плане, Джанни, только в политическом! – Но, черт возьми, когда твои немецкие друзья всадят ему в шкуру дюжину пуль, он умрет как политик или как человек? Веничьо оказался лицом к лицу с проблемой, о которой он не думал всерьез до сих пор. Он в раздумье потер подбородок. – Да, очевидно… – И ты вообразил, что я позволю расстрелять моего отца? – О, ты понимаешь, я сказал это просто так… Между нами, я не хотел бы никого расстреливать. Но тут встрял Виргилий Сандрино, маленький сапожник, над которым все смеялись из-за его небольшого горба: – Может, ты, Марио, и не хотел… Но мы, настоящие, чистые фашисты, мы собираемся очистить страну от всякого сброда, ты слышишь? Они все получат по заслугам! Капелляро, его сын, де Беллис, Бонакки и падре – все заговорщики, которые выгнали нас из мэрии! Они заплатят за это и не позднее, чем завтра! От возбуждения он начал брызгать слюной. Даже его друзья почувствовали к нему отвращение. Марио перебил оратора: – Не забывай, что мэр – я, Виргилий, и что ты должен ждать, пока я не разрешу тебе говорить, а я не разрешаю, потому что ты говоришь одни глупости. – Я не нуждаюсь в твоем разрешении, а если вы все не хотите меня слушать, я знаю, к кому мне обратиться! И он вышел, оставив их в недоумении. Бергасси поинтересовался общим мнением: – Как вы думаете, что он сделает? Аттилио успокоил: – Ничего особенного. Пойдет к себе в берлогу давиться собственной злобой. Забавные у тебя приятели, Марио. – Не увиливай от разговора! Теперь, Джанни, поговорим об Авроре. Я заявляю тебе перед всеми – будешь у меня в ногах валяться, а я все равно не отдам за тебя дочь! Она слишком хороша для тебя! И потом, я не хочу иметь внуков, в чьих жилах будет течь кровь твоего отца! Джанни возразил: – Не беспокойся! Сам приведешь свою дочь ко мне со всей деревней впридачу, а я скажу – можешь оставить ее себе! – Может, она недостаточно хороша для тебя? – Вот именно. – Шпана! Да ей нет равной во всей округе, и ты от нее отказываешься? – Это мое право, разве не так? А если ты так спешишь от нее избавиться, на то есть Сандрино, он не станет претендовать на лучшее. От оплеухи, которую ему залепил Марио, парнишка едва устоял на ногах. Он хотел броситься на обидчика, но отец остановил его. – Угомонись, иначе я тебе добавлю! Тебе не стыдно так говорить о девушке? Марио сказал, сохраняя достоинство: – Спасибо, Аттилио. Но не думай, я благодарю тебя не в политическом смысле, понял? Итак, Джанни, почему ты отказываешься от моей Авроры? – Потому, что я не хочу, чтобы она родила мне детей, в жилах которых будет течь кровь их деда, фашиста и убийцы! Атмосфера накалялась, когда опять появился Виргилий в сопровождении Лючано Криппа. На губах сапожника играла зловещая улыбка. Дон Лючано поклонился: – Здравствуйте, синьора, здравствуйте, друзья мои… Никто не осмеливался и пикнуть, спрашивая себя, что означает этот визит. Дон Лючано без приглашения развалился в кресле. – Виргилий сказал мне, что вы собираетесь договориться полюбовно? Так как он, казалось, обращался непосредственно к Веничьо, тот ответил за всех: – Да вот, дон Лючано. Мы не такие люди, чтобы причинять друг другу боль. Мы уже почти договорились. Аттилио вернет мне мой шарф мэра, и завтра я вернусь в мэрию вместе с моим муниципальным советом. Капелляро не мог согласиться с этим: – Я что-то не понимаю, с чего это вдруг я тебе отдам шарф мэра? Марио не слишком хотелось затевать спор в присутствии Криппа, и он притворился, что уступает: – Мы с тобой всегда договоримся, Аттилио. Дон Лючано засмеялся коротким отрывистым смехом, который заставил всех вздрогнуть: – Но дело-то касается не только вас двоих. – О, наши друзья нас послушают! – Я в этом уверен, дорогой Марио, но есть и другие заинтересованные лица, кроме ваших друзей. – Кто же? – Ну, не знаю… Политическая полиция Фоджи, например. – Как же она может быть в курсе? – Самым простым образом. Вчера я послал письмо, в котором рассказал все о том, как Капелляро, де Беллис и Бонакки завладели мэрией при молчаливом попустительстве Венацца, Бергасси и вашем, дорогой Веничьо, потому что вы не защищали ее, предатели! Марио забормотал: – Они… они вам от…ответили? – Да, сегодня они меня известили, что приедут завтра. Вам придется отчитаться о своих поступках перед людьми, которые не любят шутить. Кстати, я буду им помогать, указывая на виновных. Эта обязанность претит мне, но как верный и лояльный слуга Дуче я считаю это своим священным долгом. Он поднялся. – Извините за беспокойство, синьора. Спокойной ночи, друзья, и до завтра!
Несмотря на поздний час, новость быстро облетела Страмолетто, и в большинстве домов в эту ночь спали плохо. Де Беллис не давал уснуть своей жене, читая ей последние наставления на случай, если чернорубашечники увезут его в Рим или расстреляют на месте. Августа слушала рассеянно, она не могла поверить, что кто-то может победить ее храброго муженька. У Бонакки все было наоборот – Тоска осыпала мужа упреками: – Зачем тебе понадобилось вмешиваться в политику, идиот? Если тебя убьют, у меня даже не будет права на пенсию, как я тогда смогу вырастить Паоло и Розанну? Ты нечестный человек, Анджело! Тебе должно быть стыдно! Но ему было скорее страшно. Бруна Бергасси с удовлетворением выслушала доклад своего супруга о том, что произошло у Капелляро. – Я думаю, вам ничего не сделают. Вся вина ляжет на заговорщиков. Ты снова станешь первым помощником мэра, Витторио? – Возможно. Но бедняга Бонакки… – Тем хуже для него, надо было сидеть тихо и не высовываться! – Но все-таки, Бруна, все-таки… С головой уйдя в мечты о реванше, синьора была глуха к чувству сострадания ближнему. Несмотря на профессию мясника, Венацца обладал нежной, чувствительной душой. Он изводил себя мыслями о несчастной судьбе его противников. Его жена Альба, вялая инертная особа, не способная интересоваться ничем, кроме своих детей, спала. В первый раз за долгое время дон Лючано вернулся домой в хорошем расположении духа. Сильвана ждала его, занимаясь вязанием. Лючано был счастлив найти аудиторию, перед которой мог во всем блеске представить сцену, разыгравшуюся в доме Капелляро. Сильвана, красивая молодая женщина с печальными глазами отшельницы, слушала его, не произнося ни слова. Ее молчание вывело Криппа из себя. – Итак? Это все, что ты можешь сказать? – Что вы хотите, чтобы я сказала? – Дурья башка, убирайся к себе в комнату, пока я тебе не врезал! Сильвана собрала свое вязание и направилась к двери. Когда она выходила, Лючано крикнул: – Признайся, подлая, ты заодно с ними! – С кем? – Со всеми, кто меня ненавидит в этой проклятой деревне! – Да ведь я никогда не выхожу и никого не вижу. Как же я могу… Он догнал ее и, схватив за руки, закричал: – Небось только и мечтаешь, как бы выйти отсюда. Я тебя знаю, шлюха. Я знаю, ты только и делаешь, что кривляешься перед зеркалом, думая о том, какой хорошенькой вдовой ты будешь. Он грубо встряхнул ее. – Посмей только сказать, что это неправда! Ну, скажи! – Да, это правда… Дон Лючано отпрянул, как от удара в лицо, и, отпустив жену, пробормотал, заикаясь: – Будь ты проклята! Ты мне заплатишь… слышишь… я заставлю тебя… ты пожалеешь о прошедших годах, когда узнаешь, что тебя ожидает. У тебя будет достаточно времени для страданий, потому что я не собираюсь так скоро умирать! Она подняла на него безмятежный взор: – Кто знает, дон Лючано? Утром Пьетро Массачо, возвращаясь из Бискаро, куда он ходил проведать больную сестру, обнаружил на дороге, ведущей к дому Криппа, тело дона Лючано. Он был одет в домашний халат, череп его быз разможжен страшным ударом. Оправившись от потрясения, Пьетро поспешил к карабинеру.
ГЛАВА II
Мика и Сальваторе, недовольные тем, что их рано разбудили, сидели за обеденным столом и с трудом пытались донести до рта ложки с кашей, которой их пичкала мать. Чрезвычайно важный Пепе, прислонив свой верный мушкет к стулу, ждал, когда очередь дойдет и до него. Обычно сначала кормили деда, и тот факт, что Лаура отступила от традиционного ритуала, выдавал ее волнение. Не в силах вынести тревогу, мучавшую ее с вечера, синьора Капелляро захныкала: – Ты думаешь, Аттилио, что Марио сможет забыть связывающие вас кровные узы и расстрелять тебя из страха перед Лючано Криппа? Пепе издал какой-то звук вроде лошадиного ржания и сказал: – Веничьо – кретин! Он и пальцем не посмеет пошевелить. А если он намеревается принять участие в убийстве твоего мужа, Лаура, то он будет иметь дело со мной! Я не могу допустить, чтобы Веничьо отравляли мне существование до конца моих дней! Дай мне мой суп, малышка, и перестань поливать его слезами. Не отвечая, Лаура бросилась к детям и порывисто прижала испуганных Мику и Сальваторе к своей груди. – Бедные сиротки! Что с вами станет без папочки? Едва сдерживая слезы, Аттилио слабо возразил: – Подожди еще немного, Лаура… Оставив детей, синьора Капелляро выпрямилась и, как вдова Гектора у трупа своего супруга, поклялась, что никогда больше не выйдет замуж, дабы сохранить верность памяти любимого мужа. Это торжественное обещание особо утешило Аттилио, и он проворчал: – Вместо того, чтобы болтать глупости, лучше достань мне чистую рубашку и подогрей воду. Она вытаращила глаза: – Зачем? – Чтобы помыться, вот зачем! Уж если я умру, по крайней мере меня похоронят чистым. Лаура побледнела. Бурное воображение итальянки уже рисовало ей церемонию погребения Аттилио, в ее мозгу проносились картины одна мрачнее другой. Сальваторе вернул ее в мир реальности, заметив, что уже пора в школу, а полдник еще не готов. Лаура молча протянула им по куску черствого хлеба. Мальчик скорчил гримасу: – Это все? – Да, это все, несчастные мои херувимчики… Нужно приучать вас к бедности. Кто знает, может потом вы будете счастливы, когда чья-то милосердная рука подаст вам кусок хлеба! Малыши ничего не поняли из этой тирады, но отец сказал: – Ты не должна так говорить, Лаура, ты лишаешь меня мужества, а оно мне, без сомнения, понадобится. Сальваторе нетерпеливо подгонял старшую сестру: – Мика, ты идешь? Мы опоздаем. Они кинулись к дверям, но отец задержал их на полдороге. – Детки мои, обнимите меня покрепче… так крепко, как сможете. Выполняя эту странную, по их мнению, просьбу, дети чуть не задушили его в объятиях, приплясывая от нетерпения. Преодолевая волнение, Капелляро торжественно произнес последние слова, обращенные к детям. Ему хотелось, чтобы они на всю жизнь сохранили воспоминание об этом. – Слушайтесь маму. А когда вырастите, помните, что ваш отец пал за свободу. Если бы речь шла не о нем самом, Капелляро не удержался бы от аплодисментов. Малыши, менее чувствительные к отцовскому красноречию, ринулись к дверям, но на пороге столкнулись с входящим в дом карабинером. Увидев Джузеппе, Лаура закричала: – Вы пришли его арестовать? – Нет. – Спасибо, святая Маргарита! Карабинер поставил свое ружье, с которым никогда не расставался, у двери и сказал: – Осторожно, Пепе, лучше это не трогать. Старик презрительно скривился: – На кой черт мне твое ружье? У меня свое есть. И он снова уткнулся в тарелку с супом. Аттилио не мог понять, чем вызван утренний визит Джузеппе Гарджулло. – Что случилось, Джузеппе? – Я по поводу дона Лючано. – Он хочет, чтобы ты меня арестовал? – Я не подчиняюсь синьору Криппа. – Тогда что? – Он мертв. У Лауры непроизвольно вырвалось: – Слава Богу! И Пепе, не отрываясь от супа, подтвердил: – Одним мерзавцем меньше… это всегда приятно! Аттилио, и не мечтавший о такой удаче, убирающей с его дороги самого опасного врага, поинтересовался: – От чего он умер? – Вот тут-то и начинаются неприятности, Аттилио. – Неприятности? Почему? – Потому что его убили. От удивления они не могли произнести ни слова. Карабинер же продолжал: – Он лежал на тропинке у своего дома. Ты должен пойти туда со мной, Аттилио: пока что для меня и для всех остальных ты все еще. являешься мэром Страмолетто. – Ты уверен, что это убийство? – Не думаю, что он сам себе проломил череп, да еще сзади. На мой взгляд, тот, кто его ударил, обладает большой силой. Где Джанни? – Он работает рядом, на лестнице. – Подходите оба к телу, а я пойду известитьостальных и предупредить кюре. Я могу на тебя положиться? – Конечно. Уже стоя в дверях, Джузеппе сказал: – Виргилий мне рассказал о том, что здесь произошло вчера вечером. Довольный Капелляро радостно подтвердил: – Теперь ты понимаешь, какую услугу мне оказал тот, кто нанес удар по башке Криппа? – Да, такую услугу, что в убийстве могут заподозрить тебя. На обратном пути карабинер встретил вдову Мариуччу Марини, направляющуюся к дому Криппа. Он сообщил ей о смерти дона Лючано и послал предупредить падре, булочника и трактирщика. Преисполненная гордости за такое ответственное поручение, вдова спешно удалилась. Марио Веничьо, Бергасси, Венацца и Виргилий подстерегали карабинера у его дома. Марио вышел ему навстречу. – Мы тебя ждем уже полчаса! – Что вам надо? – Впусти нас и все узнаешь. Войдя, Веничьо сразу приступил к делу: – Виргилий уже рассказал тебе вчерашнюю историю с доном Лючано. Сегодня приедут полицейские из Фоджи, и мы не хотим отвечать за чужие грехи. Пойми, мы не против лично Аттилио, но дело есть дело, так? Нас он не послушает, он упрям, как ишак. Ты должен сказать ему, чтобы он перестал валять дурака и отдал мне мой шарф мэра. – Ты так им дорожишь? – Еще бы! – А если англичане прорвут немецкую оборону, как ты тогда будешь выглядеть? – Ох… – Ты будешь выглядеть предателем, Марио, а ты знаешь, как поступают с предателями? Веничьо расстегнул ворот рубашки, он даже вспотел. – Ты считаешь, лучше подождать и посмотреть, как все обернется? – Да. – Пожалуй ты прав. А вы что об этом думаете? Венацца и Бергасси согласились с высказанной точкой зрения, но Виргилий ничего не хотел слушать: – Это ты предатель, Джузеппе Гарджулло! Ты пытаешься запугать Веничьо, но со мной этот номер не пройдет. Немцы бьют и англичан, и американцев! Когда приедут полицейские, я им расскажу, как ты выполняешь свои обязанности карабинера, как ты служишь правительству и Дуче! Тебя постигнет участь Капелляро, можешь мне поверить! – Виргилий, ты мне противен, и мне наплевать, что ты там плетешь. – А дон Лючано, на него тебе тоже наплевать? – На него тем более. – Это мы еще посмотрим. Я сейчас же отправлюсь к дону Лючано передать ему твои слова. – Спорим, что нет? Остальные сочли такое поведение карабинера крайне неосмотрительным. Осмелиться связываться с доном Лючано в подобный момент! Что до Виргилия, то он просто не мог поверить своим ушам: – Ты говоришь, что я не смогу пойти к дону Лючано? – Да. – На что спорим? – На что хочешь. Сапожник выложил на стол банкноту в 100 лир. – Давай столько же, Джузеппе, если не дрейфишь. Карабинер в свою очередь достал 100 лир: – Вот. – Отлично. Надеюсь, у тебя достаточно деньжат, коль ты так легко с ними расстаешься! Впрочем, это твое дело. А теперь я пойду к дону Лючано и вернусь с ним за выигрышем. – Подожди! Джузеппе вынул из ящика стола револьвер и протянул его сапожнику: – Держи! – Что мне с ним делать? – Тебе незачем уходить отсюда, чтобы присоединиться к дону Лючано. – Что ты имеешь в виду? – Дон Лючано мертв. Они вскричали хором: – Мертв? – Пьетро Массачо нашел его на тропинке у дома. Его убили. Итак, Виргилий, ты идешь к нему или нет? Сапожник оттолкнул протянутый револьвер. – Я не знал. – В следующий раз не будешь спорить, Сандрино. Говоря это, Джузеппе сгреб со стола обе сотенные. – А теперь пойдем посмотрим, ждет ли нас дон Лючано на месте, как условились. Как только вдова Марини оповестила падре о смерти Криппа, кюре Фаусто Марбелло обратился к Господу с молитвой, прося его не быть слишком суровым в этим грешником, ушедшим в мир иной, даже не исповедовавшись. Честно говоря, он сделал это из чувства долга, но не по убеждению. Ему не удавалось заставить себя оплакивать смерть Криппа. Он только сожалел, что у него не было времени, чтобы поговорить с ним и подготовить надлежащим образом к переходу в иной мир. Когда вдова ушла, дон Фаусто взял молитвенник и вышел из дома. Не желая останавливаться для пустых разговоров, падре шагал, опустив голову, но не смог притвориться, что не слышит зова Бьянки Веничьо. Голос жены Марио, обычно такой громкий и звонкий, заглушали рыдания. – Что случилось, Бьянка? Я спешу, Лючано Криппа умер и… – Если умер, значит, может немножко подождать, а вот моя дочь – с ней надо поторопиться! Она хочет покончить с собой! – Это еще что за глупости? – Это чистая правда, дон Фаусто… Вчера вечером она вернулась в ужасном состоянии и с тех пор открывает рот только затем, чтобы заявить о своем желании умереть. Неужели мне придется похоронить родное дитя? Господь не допустит этого! – Милость божья бесконечна, Бьянка, ты сама знаешь. Что с ней случилось? – Она ничего не хочет говорить даже мне, своей матери! Ах, падре, вы правильно сделали, что не завели детей. Это неблагодарные бессердечные чудовища, недостойные родительской заботы! Ах, почему я не ушла в монахини! Жила бы сейчас спокойно. – Ну, это спорный вопрос… Пойдем поговорим с ней. – Скажите ей, что если она будет продолжать, то я сама себя убью! Дон Фаусто не выдержал: – Когда вы все перестанете говорить о смерти безо всякого уважения? А если Бог прислушается к вашим словам и выполнит ваши неосторожные пожелания? В этот момент воздух наполнился гулом, который, казалось, приближался к ним. Бьянка и дон Фаусто замолкли, прислушиваясь к этой смутной угрозе. Синьора Веничьо прошептала: – Может, он уже начал это делать? Бледная, уронив руки на колени, Аврора сидела, являя собой воплощение безграничного отчаяния. При появлении священника бабушка Белла пожала плечами: – Эта ненормальная послала за вами? Бьянка возразила: – Не хочешь ли ты, чтоб я оставила свою дочь умирать? – Дурочка, молодые девушки никогда не умирают из-за таких историй. Ты не помнишь свою молодость? Кюре положил свою руку на плечо Авроры: – Мне ты можешь рассказать все. Почему ты хочешь умереть? – Из-за Джанни. Мать бросилась в крик: – Джанни Капелляро? Что он тебе сделал, сокровище мое? Если он обидел тебя, то я буду не я, если не подожгу их дом и не спалю это дьявольское отродье! Дон Фаусто взбесился: – Хватит, Бьянка! Что с вами стало? Я слышу одни угрозы и оскорбления! Берегитесь, сейчас не время сворачивать с пути праведного. – Они боятся, падре, – засмеялась бабушка Белла. Священник подмигнул ей в знак взаимопонимания, затем повернулся к Авроре: – Итак, что между вами произошло? – Он больше меня не любит! – С чего бы это? – Потому что я дочь своего отца! Дон Фаусто мягко заметил: – И давно он это узнал? – Вчера вечером Джанни сказал мне, что мой отец хочет расстрелять его отца и что в такой ситуации между нами все кончено. Он ушел, не захотев целоваться с дочерью убийцы! Это объяснение потонуло в водопаде девичьих слез. Падре нашел всю компанию у трупа Лючано Криппа, лицо которого было прикрыто платком. Они расступились перед священником. Тот опустился на колени и начал читать поминальную молитву. Сняв шляпы и картузы, остальные присоединили свои голоса к голосу падре. Закончив, кюре Страмолетто поднялся с колен и обратился к карабинеру: – Наверное, надо перенести тело в дом? – Конечно. – Я думаю, мне следует пойти раньше вас, чтобы подготовить бедняжку Сильвану? Кто-то обронил: – У меня такое впечатление, что она не станет слишком горевать. Кюре строго поглядел на присутствующих: – Я не хочу знать, кто это сказал, но ему должно быть стыдно. Надеюсь, он покается в этом на исповеди в субботу. Лючано Криппа был, безусловно, сложный человек и не слишком ревностный христианин, но это не причина… – Чтобы его убить? Дон Фаусто озадаченно замолчал. Затем, осознав смысл брошенной фразы, переспросил: – Что ты сказал, Виргилий? В ответ сапожник опустился на колени перед трупом: – Смотрите. Он осторожно повернул голову умершего и показал ужасную рану. Кюре закрыл глаза: – Боже мой! – затем строго: – Кто это сделал? Все опустили глаза. Священник настаивал: – Кто? Ему ответил карабинер: – Трудно сказать, падре. У него было столько врагов… – Может быть, Джузеппе, но не хотите ли вы сказать, что в Страмолетто столько убийц? Я надеюсь, что нет. Виргилий закричал: – Карабинер заодно с убийцей, падре! – Как ты смеешь! – Да это бросается в глаза. Он говорит, что невозможно найти того, кто нанес удар. – Ну и что? – Тот, кто убил дона Лючано, – один из тех, кого он собирался выдать полицейским, которые приезжают сегодня из Фоджи. – Полицейские из Фоджи? Карабинер пересказал падре все, что усопший сообщил им вчера. Дон Фаусто покачал головой: – Да простит меня Господь, но это действительно был злой человек! Виргилий разозлился: – Вы не имеете права так говорить, падре! Дон Лючано был патриотом, и мы отомстим за него. И тот, кто его убил, заплатит за преступление своей жизнью. А убийца – это Капелляро или де Беллис, или Бонакки! Трактирщик вцепился в горло сапожнику. После недолгого колебания остальные бросились их разнимать, что оказалось не так-то просто, так как де Беллис никак не хотел выпустить из рук свою жертву. – Отпустите меня! Я его прикончу! Виргилий с трудом переводил дыхание. Он растирал шею, плача от ярости и страха. Когда, наконец, он смог говорить, то накинулся с упреками на своих друзей: – Почему вы его не поколотили? Марио сухо ответил: – Потому что ты нас утомил, Сандрино, понял? Ты обвиняешь, не имея доказательств, и к тому же у нас есть дела поважнее, чем забивать себе голову поисками типа, который свел счеты с негодяем Лючано. Все Страмолетто будет счастливо от него избавиться! – Он был прав… Предатели! Подождите, вот приедут полицейские, я им все расскажу! Карабинер спокойно посоветовал: – На твоем месте, Виргилий, я бы осторожнее выбирал выражения, ведь если убийца здесь, как ты говоришь, ему не очень приятно тебя слушать… смотри, как бы он тебя не отправил к твоему дружку Криппа. Виргилий застонал от ужаса: – Вы слышали, падре? Вы слышали? Они хотят и меня тоже убить! Дон Фаусто рассердился: – Довольно! Непристойно ломать комедию перед трупом! Вы сошли с ума, если можете угрожать друг другу в то время, когда война уже стучится в наши двери! Возвращенные к своим реальным заботам, они смолкли. – Дети мои, оставьте ваш гнев. Джузеппе займется поисками преступника, а мы отнесем это бренное тело туда, где оно будет покоиться в ожидании своего места на кладбище, – к нему домой.Вдова Марини открыла дверь траурному кортежу. – Вы предупредили синьору, Мариучча? – Да, падре. Она оделась в черное. – Куда его положить? – В его комнату. Дон Фаусто сложил руки мертвеца на груди и в который раз отмстил, что тс, кого Бог призвал к себе, освобожденные от земных страстей и тревог, приобретают отпечаток необыкновенного спокойствия и безмятежности. Сильвана вышла в тот момент, когда мужчины, положив свою ношу, отходили от кровати. Она подошла к мертвецу, посмотрела на него долгим взглядом, перекрестилась и повернулась к священнику: – Как он умер? – Довольно неприятным образом, дочь моя. – Так, как заслуживал, отец мой. Кюре в замешательстве медлил с ответом. – Это был ваш муж, Сильвана Криппа. – Это был мой тюремщик. – Каким бы он ни был, теперь он предстал перед высшим судьей. – Надеюсь, он там будет наказан по заслугам. И она вышла, ошеломив их своей ненавистью, которую даже не пыталась скрыть. Виргилий выразил общее мнение: – Нельзя сказать, что ее душит печаль. Не удивлюсь, если она окажется соучастницей. Но тут же вскрикнул от боли – карабинер со всей силы наступил ему на ногу своим сапожищем: – Я тебе уже сказал, что ты слишком много болтаешь, Виргилий. Ожесточенный сапожник зарычал: – Посмотрим, как вы помешаете мне говорить, когда они будут здесь! Они приближались. Черные рубашки делали их похожими на ангелов смерти. Николо Барбьери, сидевший на рулем «фиата», делился впечатлениями со своим соратником Вито Пицци: – Какое-то захолустье! Что за идея – послать нас нагонять страху на этих дикарей! – Это просто прогулка. Если они будут выступать, сделаем чучела из двух-трех… Они засмеялись, два тупых зверя с огромными мускулами и крошечным мозгом. Барбьери, продолжая свою мысль, возразил: – И все-таки это не дело для таких людей, как мы с тобой, – разбираться с деревенскими тупицами. Пицци наклонился к товарищу: – Наверху решили посмотреть, как толстяк справится с работой. Это его первое серьезное задание. Мы здесь, чтобы наблюдать за ним, усек? «Толстяк» – это был Данте Бутафочи, служащий милиции Фоджи, всю жизнь занимавшийся чисто бумажной работой. В военное время ему присвоили звание комиссара полиции. Начальство не питало особых иллюзий по поводу его боевых качеств, а в Страмолетто он был послан только потому, что дело не представляло особой важности и никого другого под рукой не оказалось. Бутафочи при своем весе более 100 кило ненавидел подобные экспедиции. Но он столько раз провозглашал необходимость делом подтверждать свои убеждения, что не мог не подчиниться приказу и принять, наконец, активное участие в работе милиции. Вынужденный повиноваться и при этом изображать энтузиазм, Данте мог только молча проклинать свою несдержанность в речах, из-за которой ему приходится тащиться в горы, чтобы образумить людей, которые могут, к тому же, оказаться строптивыми. Да и неизвестно, как дальше пойдут дела на войне. Перед отъездом из Фоджи Бутафочи, как и все, узнал о бегстве Муссолини. Это его немного ободрило. Он был не настолько ярым приверженцем Дуче, чтобы умереть за него. Но он не мог забыть, что в 1922 году, до прихода в Рим чернорубашечников, он был всего лишь мелким лавочником, бакалейщиком на грани разорения. Фашизм спас его. Ему нечего было терять, и он тут же записался в партию. Ему удалось проникнуть в организацию милиции Фоджи и благодаря усердию быстро подняться на более высокие ступени иерархии. Пока не началась война, он и его покойная жена Леон-тина успели насладиться спокойной жизнью в достатке и довольстве. Но сейчас Лсонтины уже не было рядом с ним, и Бутафочи предпочитал не задумываться над тем, что будет, если немцы проиграют войну. В глубине души Данте Бутафочи был неплохим человеком, жестокость была не в его характере. Под суровой внешностью скрывалась чувствительная натура. Частенько ему случалось предупреждать жителей своего района о готовящихся арестах и даже иногда уничтожать доносы. Это был его способ не изменять своему прошлому. Но сейчас нельзя было разыгрывать из себя филантропа. Донос Лючано Криппа был прост и ясен: в Страмолетто предали Дуче. Данте убедил себя, что ему удастся одним криком напугать крестьян и призвать их к порядку. А уж кричать он любил и умел. Он арестует мэра-узурпатора и привезет его в Фоджу. Если все пройдет как надо, он сможет вернуться сегодня же вечером. В ресторане по соседству ему обещали приготовить «Лазань алла болонезе», а он обожал это блюдо. Эта мысль, а также перспектива показать себя большим начальником повергли его в состояние сладостной эйфории, из которой его вывела резкая остановка машины. – Что такое? Пицци обернулся к нему: – Вы слышите, шеф? Только теперь он заметил усиливающийся шум канонады. У него пересохло в горле, но он заставил себя держать марку перед подчиненными: – Ну и что? Это всего лишь пушка. Барбьери заметил слегка дрожащим голосом: – Кажись, там сейчас жарко… – Наши солдаты выполняют свой долг, Барбьери, а мы выполняем наш. В путь! Пока машина набирала ход, Пицци покрутил ручку радио. Диктор сообщал, что 50-я и 60-я американские армии попали в окружение на пляжах Сорренто, откуда они не могут двинуться ни назад, ни вперед. Умиротворенный новостями, Бутафочи стал насвистывать «Джовинеццу». Вскоре они увидели Страмолетто. На главной и единственной улице Страмолетто не было ни души, и, когда полицейская машина остановилась на маленькой площади, им показалось, что все жители покинули деревню. Трое оккупантов вышли из автомобиля, и Барбьери выразил свое мнение: – Ну и дыра, шеф! Надеюсь, вечером мы сможем уехать. Бутафочи нахмурился: – Они, должно быть, нас увидели и попрятались в норы. Это доказывает, что совесть у них нечиста. Внезапно Пицци, ошеломленно охнув и вытянув руку, указал на человека, идущего по площади в их направлении. Данте и Барбьери с трудом верили своим глазам. Сухой, как виноградная лоза, старичок, одетый в грязную красную рубаху, с мушкетом на плече неторопливо брел к ним навстречу. Придя в себя, Пицци воскликнул: – Откуда взялось это чучело? Против их ожидания удивительный человечек продефилировал мимо, не обращая на них ни малейшего внимания. Данте позвал его: – Эй, папаша! Пепе подошел к нему: – Чего тебе, сынок? Бутафочи покраснел от такого фамильярного обращения. – Куда вы идете в этом костюме и с этим… этим мушкетом? – Сражаться! – Один? – О нет! Нас целая тысяча! Комиссар поперхнулся от удивления. Тысяча! Но ему говорили совсем другое. Тысяча? От страха у него похолодело в животе. Он уже собирался приказать Барбьери повернуть обратно в Фоджу и спросил, чтобы подтвердить свой рапорт: – И кто командует этим войском? – Гарибальди, конечно! И если неаполитанцы сунут сюда свой нос, мы их встретим как надо! Пицци разразился смехом: – Здорово! Приезжаем в захолустье, и единственный тип, которого мы встречаем, – чокнутый! Старик подошел к полицейскому: – Мальчишка, я научу тебя уважать старших! Данте решил смягчить ситуацию: – Дедушка, вы прекрасный пример для молодежи. – Это правда, толстячок! По крайней мере, ты что-то понимаешь… не то, что этот дурак! – Если бы все итальянцы были похожи на вас, Дуче быстро одержал бы победу! – Дуче? Засунь его себе… Барбьери прыгнул на старика и схватил его за плечи. Ему показалось, что он держит в руках скелет. Бутафочи вмешался: – Оставьте его, Николо, он не в своем уме. Он повторяет то, что слышит вокруг. Мы приехали вовремя. И, обращаясь к Пепе: – Кто здесь представляет власть? – Закон, вы хотите сказать? – Пусть будет так, если хотите. – В таком случае, это Джузеппе Гарджулло. – Чем он занимается? – А чем он должен заниматься? Он карабинер! – Карабинер? Ведите меня к нему! И, следуя за Пепе и его мушкетом, трио в черных рубашках отправилось на поиски Джузеппе. Растянувшись на кровати, скинув ботинки, карабинер спал, устав от утренних переживаний. Барбьери растолкал его. Тот сел на кровати, протер глаза, зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Он еще не пришел в себя, как строгий голос произнес: – По-вашему, такой внешний вид подходит представителю власти? Джузеппе недоверчиво оглядел говорившего – толстого мужчину мрачного вида. – Вы кто? – Данте Бутафочи, комиссар полиции Фоджи. Одевайтесь, да поживей. Карабинер надел ботинки, застегнул рубашку. Комиссар Бутафочи продолжал допрашивать: – Все ли готово для встречи освободителей? Не размышляя, Джузеппе ответил: – Да, синьор. – Комиссар! – Так точно, синьор комиссар! У нас есть и американский флаг и немецкий. – Что?! – Смотря кто первым войдет в Страмолетто – американцы или немцы, мы сразу вывесим нужный флаг. Так что все будет в порядке. – О!… Вы! Карабинер Дуче! Вы можете вывесить только один флаг – флаг фашистской Италии! Слышите? – Да вот его-то у нас и нет. Данте потерял голос. Когда он вновь обрел хладнокровие, то спросил: – Сколько вам лет, карабинер? – Тридцать два, синьор комиссар. – Как получилось, что вы один несете службу в Страмолетто? – Моего напарника забрали в армию. – А вы? – Я? Про меня забыли. – Забыли? – Да. С того дня, как ушел мой напарник, я не получаю ни приказов, ни жалования. Но я записываю все расходы и то, что мне причитается. К счастью, у меня было кое-что отложено на черный день, но им придется выплатить мне кругленькую сумму, когда все закончится. – Скажите, вам не приходило в голову, что надо напомнить о себе? – Кому? – Вашему начальству! – Зачем? – Чтобы принять участие в сражении. – Меня это не интересует. Данте поперхнулся от такого искреннего цинизма. А Джузеппе простодушно добавил: – Со времени моего несчастья меня ничто не интересует. – Вашего несчастья? – Это слишком долгая история. – Правда? Ладно, мы займемся вами и заставим вас вспомнить о долге. Меня не удивляет, что в Страмолетто предают Дуче, если власть здесь представлена такими людьми, как вы. Но будьте покойны, это скоро кончится! Что бы вы там ни говорили о своем несчастье, оно вам покажется счастьем по сравнению с тем, что я вам устрою. Идите и соберите людей на площади, я буду с ними говорить! Услышав опять звон колокола, жители Страмолетто сказали себе, что на этот раз точно пришли солдаты. Они поспешили на площадь. Там, стоя в машине в окружении Барбьери и Пицци, Бутафочи возвышался над крестьянами, чьи лица огрубели от солнца и ветра. В первом ряду толкались ребятишки, не сводившие завороженных взглядов с револьверов полицейских. Карабинер подгонял запоздавших. Падре в изношенной сутане напоминал большую странную птицу. Данте набрал воздуха и начал: – Товарищи! Вы все знаете, что страна переживает важный момент! Американцы высадились в Сорренто, где наша артиллерия разносит их на мелкие кусочки, в то время как отряды наших союзников теснят англичан к Бари. Мы победим, потому что сражаемся за правое дело. Но если вдруг американские десантники сумеют проникнуть сюда, Дуче рассчитывает на вашу помощь, чтобы уничтожить их. – Чем? Комиссар не предвидел такого вопроса, но парировал великолепно: – Всем, что попадется под руку. В подобных случаях выигрывает не оружие, а дух! – Лично я ничего не имею против американцев! Одобрительный гул толпы показал оратору, что у его оппонента много сторонников. – Кто это сказал? Из толпы вышел мужчина: – Это я. – Барбьери, запишите его имя. – Анджело Бонакки, трактирщик. – Долго вы им не будете! Раздался пронзительный женский голос: – Тебе еще понадобилось выступать! О Боже, невозможно быть замужем за таким идиотом! Данте продолжил: – Я спокоен. Я знаю, что вы не станете слушать всяких трусов, которые призывают вас уклониться от сражения. Вспомните, как Рим был осажден варварами. Вспомните великий пример Цезаря, чьими гордыми потомками вы являетесь! Углядев пацана со смышленым живым лицом, комиссар окликнул его: – Эй ты, как тебя зовут? – Карло Бергасси, синьор. – Ты знаешь, кто такой Цезарь? – О да. – Да? – Наш бывший путевой обходчик. Он умер. Барбьери и Пицци едва не умерли со смеху. Взбешенный, Данте обратился к другому мальчишке: – А ты кто? – Сальваторе Капелляро, синьор. – Ты что-нибудь слышал о Цезаре? – Только о нашем, синьор. – А о Дуче? – Да. – Слава богу. Кто это? – Враг народа. По рядам прокатились смешки, Бутафочи покраснел от злости: – Я вижу, зло здесь укоренилось глубже, чем я думал. Кто у вас ведет занятия в школе? – Феличиана Каралло. – Она здесь? – Она никогда не беспокоится по таким поводам. – Сбегай за ней, мальчик, и передай, что я жду ее у карабинера. Сальваторе вприпрыжку убежал. – Жители Страмолетто, против некоторых из вас выдвинуты серьезные обвинения, в частности против Аттилио Капелляро, который незаконно захватил мэрию. Где он прячется? Высвободившись из рук жены, Аттилио предстал перед грозным судьей: – Я не прячусь! Данте подозвал Джузеппе: – Карабинер, вы несете ответственность за этого человека. Через час его будут публично судить в мэрии. Пока Джузеппе уводил Капелляро, женщины утешали плачущую Лауру. – Я прошу выйти сюда Лючано Криппа. Он истинный фашист, и нам понадобятся его свидетельские показания. Марио Веничьо ответил: – Синьор, я бывший мэр Страмолетто… – Вами я тоже займусь, так как мне кажется, что вы не слишком усердно защищали свою мэрию! – То есть как… – Мы поговорим об этом позже! В настоящий момент у меня дело к Лючано Криппа. – Он у себя, синьор. – Пошлите за ним. – Не думаю, что он сможет прийти. – И он тоже? Ну так скажите ему, что если его не будет через час в мэрии, он об этом пожалеет! Дав приказ своим помощникам патрулировать деревню, Бутафочи вернулся в уединенное жилище карабинера. Там он обнаружил матрону солидных габаритов, дремавшую в кресле. – Вы кто? – А вы кто? – Я комиссар полиции Фоджи, приехал наводить порядок в Страмолетто. – Несмотря на такой вид, будто вы хотите всех проглотить, вы кажетесь мне хорошим мальчиком. В первый раз за все время кто-то позволял себе разговаривать с ним в таком тоне! Данте на минуту растерялся. – Вместо того чтобы чушь пороть, скажите, кто вы такая и что вы здесь делаете? – Феличиана Каралло, учительница Страмолетто, а здесь я потому, что вы сами меня позвали. Так как обычно я не посещаю полицейских. – А тюремщиков вы не хотите посещать? – Почему бы нет? – У вас странный метод обучения детей, синьора Каралло. – Это персональная методика. – Я так и понял. Сколько вам лет? – Это вас не касается! – А если я вас арестую? – Если это доставит вам удовольствие… – Я думаю не об удовольствиях, а о выполнении долга. – Сколько вы весите? Удивившись, Бутафочи, не думая, ответил: – Сто тридцать кило. А что? – Неплохой вес. А я всего восемьдесят семь. У меня слабость к полным мужчинам, синьор комиссар, во-первых, потому, что я их понимаю, а во-вторых, потому что, как правило, это очень симпатичные люди. – Я бы не сказал, но… – Поэтому, на мой взгляд, вы просто смешны в этой черной рубашке. – Синьора! – Оставьте политику дуракам и честолюбцам! Это не для вас. Вы любите равиоли по-генуэзски? Данте прикрыл глаза. Равиоли по-генуэзски… его мама чудно умела их готовить. Блаженная улыбка озарила его лицо. Он вздохнул с благоговением: – «Равиоли а ля дженовезе»… Но, опомнившись, строго добавил: – Речь идет не об этом, синьора! – Жаль… Это блюдо мне особенно удается. Я бы могла приготовить его для вас. Внезапно дверь распахнулась от сильного рывка, и комиссар, обернувшись, увидел человека с горбом, которого пытались удержать несколько мужчин. – Что такое? Горбун вырвался из рук преследователей и подбежал к Бутафочи: – Синьор комиссар, они хотят помешать мне поговорить с вами! Учительница узнала Веничьо, де Беллиса, Бонакки и Венацца, столпившихся в дверях. – Что вы хотите мне сообщить? – Что вы не сможете встретиться с Лючано Криппа! – Отчего же? – Они его убили! Ряды преследователей поредели. Данте обратился к Феличиане Каралло: – Вы были в курсе? – Нет. Но Лючано Криппа был отъявленным негодяем. Я не сожалею о его смерти. – Может быть, вы даже рады этому? – Если честно, то да. – Это признание может дорого вам стоить. Эй, как вас там? – Виргилий, сеньор. Сандрино Виргилий к вашим услугам. Я сапожник. – Слушаю вас. – Так вот, дон Лючано был моим другом. Он и я, мы были единственные настоящие фашисты во всем Страмолетто. Он сказал, что написал вам и что собирается выдать всех предателей. Они убили его, чтобы он не смог вам ничего рассказать. Веничьо и Бонакки запротестовали: – Не слушайте этого субъекта, синьор, он лжет! – Неправда! Криппа принесли в дом к его вдове и положили на кровать в комнате. У него пробита голова. Данте торжествующе повернулся к учительнице: – Вот и преступление, синьора, и я могу поручиться, что убийца – один из ваших приятелей. – Вне всякого сомнения, так как все люди здесь – мои друзья. Комиссар все же колебался, спрашивая себя, а не сумасшедший ли этот Виргилий, как тот старичок в красной рубашке. Он обратился к Веничьо и Бонакки: – А вы утверждаете, что это неправда и что синьор Криппа жив? – По крайней мере мы ничего не слышали о его смерти, синьор комиссар. Сапожник заволновался: – Обманщики! Проклятые лжецы! Падре был там и карабинер тоже. Карабинер даже советовал мне молчать, потому что убийца скрывается среди нас! Это, по-вашему, выдумки? Марио улыбнулся: – Бедный Виргилий… Ты всегда был слаб на голову, но откуда ты взял подобные бредовые идеи? Бутафочи прервал бесконечную дискуссию: – Самое простое – пойти к Криппа домой. Веничьо и Бонакки бледнели, но крепились. – Мы в вашем распоряжении, синьор комиссар. Они вышли вместе. Виргилий шествовал впереди. Барбьери и Пицци, встреченные по пути, присоединились к процессии. Когда они позвонили в дверь Криппа, Марио и его другу показалось, что сердца их перестали биться. Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге появилась молодая женщина в ярком цветастом платье. – Что вам угодно? – Можем ли мы поговорить с синьорой Криппа? – Это я. Виргилий вытаращил глаза. – Мы пришли по поводу печальной кончины вашего супруга. – Лючано умер? – Вы ничего не знаете? – Но как, когда? Разозленный Бутафочи набросился на Виргилия: – Что это за шуточки? – Она врет, синьор, клянусь вам. Труп в комнате на кровати. – Хотите войти? Они вошли. В комнате, куда вбежал Виргилий, не было ничего интересного. Кровать была пуста. Сапожник с тупым видом оглядывался по сторонам, как собака, потерявшая след. Веничьо и Бонакки сияли счастливыми улыбками. Венацца промурлыкал: – Несчастный Виргилий! Он совсем спятил в последнее время. Данте задумчиво произнес: – Вполне возможно… Как впрочем, возможно и то, что здесь целый заговор. Но если это так, клянусь, я докопаюсь до истины. Пока что я готов допустить, что Лючано Криппа жив, но в таком случае, где же он? Если он не в мэрии, нам нужно его найти, и мы найдем его. Они исчезли так же быстро, как и появились. Веничьо удалось немного задержаться в дверях рядом с сапожником. – Виргилий… Тебе лучше забыть все это! – Никогда! Дон Лючано убит! – А тебя это волнует? – Я хочу отомстить! – Дурак!
ГЛАВА III
Аттилио Капелляро судили за государственную измену. Так определил его поступок Данте Бутафочи. Все население Страмолетто набилось в зал мэрии, не вполне понимая, всерьез ли это или всего лишь фарс. Не разбираясь в тонкостях политики, люди находили совершенно естественным, что после падения Муссолини Аттилио занял место Марио, а по возвращении Дуче Марио занял место Аттилио. Они не видели, в чем состоит преступление в такой чехарде, подсказанной здравым смыслом. Комиссар восседал за деревянным столом между Пицци и Барбьери, играющими роли присяжных. Так как учительница снова отказалась явиться, Пьетро Массачо, умеющий читать и писать, был назначен секретарем, несмотря на его протесты. Аттилио – главный обвиняемый – стоял у стены справа. Между ним и трибуналом на скамье смирно сидели его сообщники: де Беллис и Бонакки. Карабинер с ружьем сторожил подсудимых. Эта история выходила за рамки понимания крестьян. Однако сам процесс судебного разбирательства так напугал их, что они, оробев, хранили молчание, наблюдая за происходящим. Данте Бутафочи наслаждался, с затаенной гордостью созерцая мужчин и женщин, согнутых его железной волей и ловящих каждое его слово. Впервые он ощутил себя важной персоной. Это было чертовски приятно, и он пожалел, что бедная Леонтина не может полюбоваться им в такой момент. Данте с царственным величием обвел взглядом встревоженные лица, но тут же покраснел, поймав ироничную улыбку карабинера. Этот тип явно не принимал его всерьез. Данте почувствовал себя оскорбленным и решил для себя, что отомстит Джузеппе сразу же по возвращении в Фоджу. Вдохновившись этой мыслью, он торжественно начал свою речь: – Жители Страмолетто! Он немного помолчал, чтобы оценить тишину, наступившую после вступления. Затем продолжил: – Вы знаете, зачем мы здесь собрались. Мы должны вместе осудить Аттилио Капелляро, изменившего родине и Дуче! Мы не можем проявлять малодушие, даже когда враг отступает по всем направлениям. Пушечный выстрел громче предыдущих прервал речь Данте, и Бонакки воспользовался паузой: – Если враг отступает, синьор комиссар, почему выстрелы усиливаются? Поставленный перед констатацией очевидного факта, Бутафочи не нашелся, что ответить. Реплика трактирщика вынуждала признать противоречие, которое беспокоило и его самого, несмотря на доверие к официальным сообщениям. Он неловко вывернулся: – Замолчите, Бонакки! Вы будете говорить, когда я вас спрошу. Вызывается свидетель Марио Веничьо! Марио вышел вперед. – Вы являетесь мэром Страмолетте? – Я был им, синьор комиссар. – Вы им являетесь и сейчас! Никто не имеет права сместить вас с должности, на которую вы были поставлены доверием ваших сограждан! Польщенный Веничьо согласился: – Это точно! Пьетра Массачо прервал допрос: – Я должен все это записывать? Данте с жалостью посмотрел на него: – Вы должны записывать все, что здесь говорится. – Это невозможно! – Почему? – Вы говорите слишком быстро! – Значит, пишите быстрее! Марио Веничьо, расскажите нам, что произошло после 25 июля? – Так вот, синьор комиссар… Из толпы раздался угрожающий голос Бьянки: – Будь осторожен, Марио, когда станешь говорить про мужа моей двоюродной сестры! С другого места поднялась растроганная Лаура. – Спасибо, Бьянка, у тебя доброе сердце. При всех благодарю тебя! Тут вскочила и Бьянка: – Не переживай, Лаура. К чему нам ссориться, ведь мы почти родные сестры! – Я и не собираюсь ссориться с тобой, особенно из-за пустяков! – Только мужчины могут интересоваться такими глупостями. – Бьянка, завтра я делаю пиццу, придешь отведать кусочек вместе с нами? – Хорошо, я зайду вечером, утром у меня стирка. Бутафочи был совершенно сбит с толку. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить услышанное, и он не сразу нашел нужные слова, чтобы прекратить бабскую трепотню во время судебного заседания. Его привел в чувство вопль Массачо: – Я не успеваю! Вы не могли бы приказать им говорить помедленнее, синьор комиссар? Вне себя Бутафочи грохнул кулаком по столу: – Хватит! Это скандал! Провокация! Массачо, идиот, вы не должны записывать ничего, кроме моих вопросов и ответов на них! Понятно? Карабинер! – Слушаюсь! – Первого или первую, кто будет мешать вести допрос, выгоняйте за дверь, а я наложу штраф в 1000 лир! Немедленно воцарилась мертвая тишина – в Страмолетто не много найдется людей, располагающих подобной суммой. Бутафочи оглядел укрощенную публику. – Я слушаю вас, Марио Веничьо. – Я еще не знал, что Дуче в тюрьме, когда Аттилио пришел в мэрию, где я разговаривал с моими помощниками Венацца и Бергасси. Он сказал: «Марио, слышал новость? Твоего Муссолини прогнали пинком под зад…» Бутафочи подпрыгнул: – Он так выразился? – Кажется, да… может быть, вместо «пинком под зад» он сказал… – Достаточно! Продолжайте. – Он сказал: «Если не хочешь драки, вали отсюда сам, пока тебя не выгнали силой». – И вы ушли, не сопротивляясь? – Раз Дуче свергли, я не видел причин настаивать, верно? – То есть вы – не убежденный фашист? – Ну почему же, просто я не хотел бы жертвовать собой ради этого. Еще я хочу сказать, что Аттилио вел себя очень корректно. Мы зашли выпить по рюмашке в трактир Бонакки и там договорились не причинять друг другу неприятностей. – Марио Веничьо, вы трус! – Вы так считаете? – Тем не менее у меня нет времени проводить новые выборы, и вы снова возвратитесь в мэрию. Я займусь вами после победы. – Если не возражаете, синьор комиссар, я предпочел бы подумать над вашим предложением два-три дня. – Почему? – Чтобы узнать, кто первым войдет в Страмолетто – американцы или немцы! Данте Бутафочи выпрямился, простирая карающую десницу: – Марио Веничьо, у меня горячее желание арестовать вас за покушение на нормальный дух населения. Из-за таких, как вы, Италия переживает тяжелые времена. Вернитесь на место и не попадайтесь мне на глаза. – Этого я и хочу. – Аттилио Капелляро! – Я здесь. Атиллио занял только что покинутое Марио место. – Вы слышали показания Веничьо? Что вы можете добавить? – Ничего. – Значит, вы признаете вышесказанное? – Да, все было так, как он сказал. Когда я узнал, что мы, наконец, избавились от Дуче… – Попрошу выбирать выражения! – Но это правда, хотите вы того или нет. Так вот, я сразу подумал, что Марио должен уступить мне место, потому что я представляю другой режим. – По крайней мере, у нас есть чистосердечное признание. И вы нашли сообщников для совершения гнусного переворота? – Де Беллис и Бонакки только подчинялись моим приказам. Одни бы они до этого не додумались. Сидящие на скамье сообщники оживились. Булочник не мог сдержать своих чувств: – Ты святой, Аттилио! А трактирщик уточнил: – Таких, как ты, больше нет! Комиссар заставил их замолчать, прежде чем вынести заключение. – Состав преступления налицо! Аттилио Капелляро, вы обвиняетесь в противозаконном насильственном захвате мэрии Страмолетто при помощи подстрекаемых вами людей. Можете ли вы что-либо сказать в свое оправдание? Массачо, истекающий потом от невероятного усилия, простонал: – Как это пишется? – Что? – Да это слово, которое вы только что сказали. – Подстрекаемые? Под-стре-ка-е-мы-е… Я повторяю. Капелляро, вам есть что сказать в свою защиту? – Нет, только я не понимаю это слово, которого я не знаю и которое Массачо не умеет писать. – Неважно. Кто-нибудь хочет выступить в защиту обвиняемого, прежде чем суд вынесет приговор? Жители Страмолетто смущенно переглядывались. Они могли бы многое объяснить, хотя бы то, что Аттилио был всеми уважаемым человеком, но они не умели правильно выражать свои мысли, тем более перед публикой. Они стыдились того, что не могли прийти на помощь товарищу, и большинство из них прятало глаза. И тут на сцену выступил презревший Устав карабинер и спокойно объявил: – С позволения трибунала я буду защищать Аттилио Капелляро. Комиссар на секунду застыл от удивления. Затем он принял это за неудачную шутку и возмутился: – Вы? Карабинер? – Так точно, синьор комиссар. Я хорошо знаю закон, именно я слежу здесь за его соблюдением. – По-моему, ваше поведение в этой истории не соответствует требованиям закона. – Это потому, что закон 25 июля существенно отличается от закона 26 июля, прежде чем снова стать таким же сегодня. – У вас странное представление о долге, Джузеппе Гард-жулло. Вы отчитаетесь об этом перед вашим начальством! Легкая рябь пробежала по волнам аудитории. Этот карабинер – отчаянный малый! Правда, что человек, переживший такое несчастье, не может остаться таким же, как все. Он ничего не боялся! В этот миг Бутафочи заметил, что Аттилио держит в руках ружье, которое ему вручил на хранение карабинер. Он завопил в ужасе от мысли, что обвиняемый может выстрелить в него: – Вы дали ружье Капелляро! Чтоб он укокошил весь трибунал? Пицци и Барбьери выхватили револьверы. Аттилио поспешно бросил ружье, которое с шумом грохнулось на пол. Данте перевел дух. – Что с вами, карабинер? Вы его сообщник или просто ненормальный? – Ружье не заряжено, синьор комиссар. – А? Хорошо. Ладно, я вас выслушаю, только покороче.Мика и Сальваторе, найдя школу закрытой, гуляли по деревне. Гул канонады отвлек их от детских игр. Им захотелось поближе посмотреть на сражение, на настоящих солдат. Они перебегали от холма к холму, прислушиваясь к эху выстрелов. Так они дошли до грота Трех Фей. Это было излюбленное место влюбленных парочек, скрывавшихся от любопытства односельчан. Войдя внутрь, дети обнаружили труп Лючано Криппа, лежащий на постели из листьев и трав. Они уже достаточно знали о жизни и смерти, и увиденное не испугало их. Поглядев на перевязанную голову мертвеца, Сальваторе изрек: – Он некрасивый. Они убежали вприпрыжку, довольные своей жизнью в целом и настоящим моментом в частности. Внезапно Мика остановилась и знаком приказала брату не шуметь. Заинтригованный, Сальваторе приблизился на цыпочках. Они находились совсем близко от дома Криппа, и Мика указала брату на человека, который, низко наклонившись, что-то разглядывал на земле. Девочки прошептала: – Это Виргилий. Что он тут делает? Время от времени сапожник выпрямлял спину, чтобы оглядеться по сторонам. Дети увидели, как он прыгнул к большому кусту, оглядел поломанные ветки, потом отошел и погрозил кулаком в сторону дома. – Ты знаешь, что он делает, Мика? – По-моему, он ищет следы. – Это правда, Виргилий – лучший охотник в округе. Теперь человек всем видом выражал бурное ликование. Он быстро зашагал прочь от дома. Мика догадалась: – Он идет по следам тех, кто нес дона Лючано. Она не ошиблась. Виргилий знал, что Криппа умер насильственной смертью. Увидев пустую кровать в комнате усопшего, он догадался, что вдова действует заодно с остальными. Ярость помешала ему ясно выразить свои мысли, и полицейские усомнились в его словах. Но если Капелляро, Веничьо и их дружки вообразили, что обвели его вокруг пальца, они здорово просчитались! Если дона Лючано больше нет в доме, значит, его перенесли в другое место. Но куда? Виргилий даже отказался от удовольствия услышать приговор, вынесенный Капелляро, де Беллису и Бонакки, чтобы продолжить охоту. Он должен найти труп Криппа и предъявить комиссару и его людям доказательство преступления. Они быстро накажут виновных! Поразмыслив, он решил, что два сильных мужика – Венацца и Бергасси – отнесли труп в какое-нибудь укромное местечко. И он, Сандрино, обязан найти этот тайник. Итак, напав на след дичи, принимая меры предосторожности, чтобы не быть замеченным вдовой или Марини, он кружил вокруг виллы, роясь, выслеживая, вынюхивая, отыскивая улику, которая направит его на верный путь. Дети Капелляро застали его в тот самый момент, когда он заметил отпечатки ботинок с каблуками, глубоко врезавшиеся в землю. Егосердце учащенно забилось. Здесь прошли люди, неся что-то тяжелое… И еще – куст с поломанными ветками… Так и есть. Отныне ему оставалось только не пропускать знаки, которые приведут его к дону Лючано. Дрожа от нетерпения, он бесшумно вступил на тропу мести. Виргилий был так увлечен преследованием, что не почувствовал присутствия детей. Когда он удалился, Мика тихо проговорила: – Он идет в грот Трех Фей. Они оба слишком хорошо знали охотничье чутье сапожника, чтобы сомневаться в исходе дела. Девочка решила: – Следуй за ним на расстоянии, но не попадайся ему на глаза. А я побегу предупрежу папу. Она незаметно выскользнула из сада и понеслась в Страмолетто. Добежав до первых домов деревни, Мика столкнулась со старшим братом, Джанни. Тот, боясь не сдержать эмоций, ушел из мэрии, где судили его отца. Малышка ввела его в курс дела. – Ты правильно поступила, Мика. Я горжусь тобой. Я пойду к Сальваторе, а ты предупреди Венацца и Бергасси, остальные не смогут выйти из мэрии. На суде Джузеппе завершал свое выступление: – В общем и целом речь шла о соглашении. Не было ни столкновений, ни насилия, ни угроз. Капелляро и Веничьо решили, что в нынешних условиях предпочтительнее отдать должность мэра Аттилио. Со своей стороны я не нашел нужным вмешиваться, так как я должен в первую очередь следить за порядком, а порядок нарушен не был. Неужели, синьор комиссар, фашистское правосудие должно обрушиться на головы бедных крестьян, которые не отличаются тонкостью ума, как жители Фоджи? Данте кусал губы от досады. Он догадывался, что карабинер насмехался над ним. Без тени улыбки Джузеппе наставлял на путь истинный Веничьо, от которого теперь нельзя было ожидать жалобы на своего земляка. Какая глупость была позволить этому проклятому карабинеру говорить! Бутафочи может выносить приговор собственной властью… Но оставаясь в душе порядочным человеком, комиссар в душе оправдывал доводы самозванного адвоката. В самом деле, всего лишь крестьяне, чья жизнь не блещет роскошью. Неужто и он будет угнетать их? Леонтина не одобрила бы его… Терзаемый угрызениями совести, Данте не обратил внимания на маленькую девочку, которая проскользнула в зал и вскоре вышла оттуда в компании Венацца и Бергасси. Ему пришлось признать свое поражение. – Вы закончили? Карабинер поклонился. – В этих условиях, принимая во внимание, что поступок был совершен большей частью по глупости, а не из намерения повредить режиму, суд выносит суровое осуждение Марио Веничьо, Витторио Бергасси, Бенито Венацца и Сандри-но Виргилию за то, что они не сумели защитить свои посты, и приговаривает Аттилио Капелляро к штрафу в 10000 лир. Лаури закричала: – Иисус всемилостивый! Где нам взять 10000 лир? У нас сроду не было таких денег! – Тихо! Этторе де Беллис и Анжело Бонакки заплатят по 5000 лир. Да здравствуйет фашистская Италия! За здравствует Дуче! Как эхо прозвучало в зале: – Долой Муссолини! Да здравствует Гарибальди! Это была провокация. Вне себя Данте прорычал: – Кто это крикнул? Поднялся старик в красной рубашке. – Это я, а если вам не нравится, то мне на это наплевать. Довольный собой, он улыбался окружающей публике. Но Пицци схватил его и потащил к трибуналу. Старик возмутился: – Что за дикарские манеры! Комиссар приказал ему замолчать. – Как вас зовут? – Пепе. – Не изображайте идиота! Я спрашиваю ваше настоящее имя! Тот опустил голову с виноватым видом: – Меня давно называют Пепе… Вмешалась бабушка Белла, стоящая в первом ряду: – Этого болтуна зовут Арнальдо Тоньяти. – Сколько вам лет, Тоньяти? Старик обернулся к Изабелле: – Ты знаешь, сколько мне лет, Белла? – Тебе 91 год. Пепе призвал трибунал в свидетели: – Ну и память у молодых! Данте хотел исправить ущерб, нанесенный чести Дуче. – Почему вы крикнули? – Потому что мне так хотелось! – Значит вы антифашист? – Я не знаю, кто я, но ваш Дуче, который завлек нас в эту бойню, – отъявленный негодяй. Очень жаль, что его упустили. Старик не успел договорить, как Пицци отвесил ему тяжелую оплеуху. Чуть не убитый, Пепе свалился на пол. Бабушка Белла вскочила с места! – Убийца! Ты его прикончил! Толпа зашевелилась, грозно ворча. Пицци отступил и потянулся за пистолетом. Барбьери тоже выхватил оружие. Бутафочи не знал, как действовать. – Это и есть хваленое фашистское воспитание? – подал голос Аттилио. – Бить почти столетнего старца! Бабушка Изабелла стояла на коленях около Пепе и плакала, гладя его по щекам: – Очнись, Арнальдо, очнись. Ты не можешь покинуть меня. Она приложила губы к его желтому пергаментному лбу. Пепе открыл глаза: – Эй, Белла, нехорошо пользоваться тем, что я без сознания, чтобы утолить свои низменные животные инстинкты, развратница! – Ах, вот твоя благодарность, бессердечный! Я жалею, что тебя и вправду не убили. Они стали ругаться, чтобы скрыть охватившее их волнение, но никого нельзя было обмануть этим. Все смеялись со слезами на глазах. Пепе помогли подняться на ноги. Обретя равновесие, он направился прямо к Пицци: – Ты меня ударил? – Да, и могу добавить, если не перестанешь паясничать. – Хорошо! Тогда слушай, что я тебе скажу, – я тебя убью! – Ой как ты меня напугал! – Смейся, смейся. Я тебя предупредил. Тебя похоронят в Страмолетто, мой мальчик. Эти угрозы напомнили комиссару, для чего он сюда приехал. Эти крестьяне хотят посмеяться над ним и над самим режимом! – Сядьте на места! Заседание продолжается. Из любопытства они послушались. – Жители Страмолетто! Мы приехали к вам по вызову одного из вас. Этот человек – истинный фашист, обладающий чувством ответственности. Я говорю о Лючано Криппа! Жена булочника де Беллиса Августина вскочила, как ужаленная: – Сразу видно, что вы с ним не знакомы, синьор! Этот Криппа – ядовитая змея. Он нам всем кровь портил! – Почему вы сказали «портил» вместо «портит»? Августа растерялась: – Не поняла? – Очень просто. Вы больше не боитесь Криппа? – Нет. – А почему? – Почему? Жена булочника почувствовала, что ее завлекают в западню, но не знала, как ее избежать. – Просто так… потому что война почти у наших дверей и дон Лючано… он больше не имеет значения… Это было сказано так неубедительно, что нужно было бы приложить большие усилия, чтобы заставить себя поверить. Данте вкрадчиво продолжал: – Вы не умеете лгать, добрая женщина. – Клянусь Мадонной! – Молчите! Достаточно вы поиздевались надо мной! Я скажу, почему вам не страшен Лючано Криппа. Каждый затаил дыхание. – …потому что он мертв! И вы знаете, как он умер! Августина уже считала себя обвиненной в убийстве: – Нет, нет, нет! Я этого не знаю! Клянусь, что я этого не знаю! – Тогда что вы так волнуетесь? Вы подумали, что я сочту вас организатором преступления? Августина обезумела от ужаса: – Это не я! – А кто? – Я не знаю! – Но вы знаете, что Криппа мертв? – Да. – От кого вы об этом узнали? – Вы сами мне только что сказали… Аттилио захихикал. Бутафочи грозно насупил брови: – Вас это забавляет, Капелляро? Убит человек, а для вас это комедия? Аттилио ответил: – Мне смешно смотреть, как вы заставляете бедную Августину сказать то, чего она не знает. – А вы знаете? – Я никогда не имел никаких отношений с синьором Криппа. Я его презираю хоть живого, хоть мертвого. Августа воспользовалась их перепалкой, чтобы тихо исчезнуть. Раздраженный тем, что все берут слово как будто специально для того, чтобы показать его неловкость, Данте не хотел признать себя побежденным. – Лично я уверен, что Лючано Криппа мертв, и, если его тело исчезло, значит, кто-то не хочет, чтобы я увидел, каким образом он ушел из этого мира. Правосудие, которое я представляю, не позволит себя одурачить! Слушайте меня внимательно! Я заставлю вас всех поклясться на Библии. Увидим, кто из вас рискнет пойти на клятвопреступление!
Аврора Веничьо отказалась идти с родителями в мэрию. Ничто для нее не могло быть важнее, чем ее собственное горе. Если Капелляро приговорят, для них с Джанни вес будет кончено. От такой перспективы ей хотелось умереть. Но она обещала маме, что не будет огорчать ее. Сначала Авроре захотелось побыть одной, но теперь одиночество давило на нее. Накинув на голову шаль, она вышла в опустевшую деревню. Ноги сами привели ее к школе. Феличиана Каралло практически никогда не покидала это здание. Аврора любила учительницу за ее неизменно доброжелательное отношение ко всем. Она нашла толстуху в кухне за рюмкой настойки. – Смотри-ка. Вот и малышка Аврора. Что же ты не пошла в мэрию со всеми вместе? Не в силах вымолвить ни слова, девушка только покачала головой. Феличиана пристально посмотрела ей в глаза. – Что случилось, девочка? Гостья залилась слезами. – Я так и знала! Садись, детка, и рассказывай. Когда Аврора закончила свою исповедь, учительница воскликнула: – Твой Джанни просто глупец, и я ему скажу это. Как будто ты отвечаешь за глупости своего отца. Подожди немного, я разберусь и с тем, и с другим! Прежде всего, Аттилио не расстреляют. Я видела комиссара – он не тот человек, который будет убивать кого ни попадя. Он любит «равиоли а ля дженовезе». Девушка удивленно подняла глаза. – Не делай такой глупый вид, девочка. Если человек неравнодушен к вкусной еде, он не может быть злым… Поверь моему опыту. Утри слезки и иди погуляй, подумай о чем-нибудь другом. Получишь ты своего Джанни, будь спокойна. Только потом не жалуйся, что я вас свела. – О нет, никогда! Аврора покинула дом Феличианы Каралло с просветлевшим лицом. Она испытывала огромное доверие к Феличиане, к ее власти над жителями Страмолетто. Ведомая воспоминаниями, она пошла по дорожке, ведущей в грот Трех Фей. Как часто она встречалась здесь с Джанни! Внезапно она увидела тело, лежащее на охапке травы, и вскрикнула от испуга. Но любопытство пересилило, она подошла ближе и узнала Джанни. На этот раз она закричала от отчаяния, сочтя его мертвым. Этот вопль заставил парня тут же вскочить на ноги. – Ты что? С ума сошла? – Ты… ты не умер? – Хорошенькая мысль! Сначала скажи, что ты здесь ищешь? – Тебя. Джанни был тронут, хотя старался скрыть это. Он смягчился. – Послушай, Аврора, то, что я тебе говорил, – правда. Если твой отец причинит вред моему, между нами все кончено. К тому же, если расстреляют моего отца, я убью Марио. Ты отдаешь себе отчет? Она не могла дать себе отчет ни в чем. Она слышала, как об убийствах говорят люди, которые до этого, несмотря на все ссоры и крики, любили друг друга. – А сейчас, Аврора, тебе лучше остаться здесь. Ты мне нужна. Она была счастлива повиноваться и не требовала объяснений.
Карабинер стоял перед трибуналом. – Джузеппе Гарджулло, вы присягнули на Библии. Тщательно взвешивайте каждое слово, прежде чем отвечать. Лючано Криппа мертв? – Понятия не имею. – Ваше несерьезное поведение может стоить вам работы. Виргилий сказал, что именно вы обнаружили тело. Массачо возразил: – Это неправда! Виргилий – грязный обманщик! Надо сказать, синьор комиссар, что в то утро я возвращался от своей сестры, которая живет в Бискаро, где она содержит маленькую ферму, со своим мужем, которого зовут Луиджи Серано, от которого у нее двое детей… – И что с того? – Но… я думал… – Замолчите! – А… хорошо… Карабинер продолжал: – Если труп Лючано Криппа был принесен к нему домой, то он бы находился там сейчас, разве не так? – Не увиливайте от ответа! Виргилий сказал правду, да или нет? – Виргилий полоумный, все это знают. – Значит, вы отрицаете? – С вашего позволения, синьор комиссар. – Ладно, я вас предупреждал. Аттилио Капелляро! На сцену выступил соперник Марио. – Что вы знаете о судьбе Лючано Криппа? – Он не входит в круг моих друзей. – Не сомневаюсь. Он был настоящий патриот, а не предатель, как вы. – Я никого не предавал, потому что я всегда был в оппозиции правительству. Я был бы предателем, если бы кричал «Да здравствует Дуче!» – Да здравствует Гарибальди! Бутафочи, не привыкший еще к выходкам Пепе, приказал выставить его за дверь. Пицци с радостью выполнил приказание: – И не вздумай возвращаться, не то получишь пинком под зад. – Зато ты уедешь из Страмолетто ногами вперед! Покончив с инцидентом, комиссар вновь принялся за Аттилио: – Я запомню ваше признание. Его будет достаточно для любого наказания, если только над вами не висит более тяжкое обвинение. – Какое обвинение? – В убийстве Лючано Криппа. – Поживем – увидим. – Увидим, поверьте мне, увидим… Итак, вы утверждаете, что ничего не знаете о судьбе Лючано Криппа? – Не знаю и знать не хочу. Чихал я на него! – Выбирайте выражения, или мои помощники научат вас хорошим манерам! Марио Веничьо! Настала очередь бывшего и нынешнего мэра Страмолетто. – Лючано Криппа был вашим другом, не правда ли? – Не сказал бы, синьор комиссар. – Однако он был хорошим фашистом? – Да, но также и хорошим мерзавцем! – Я не собираюсь выяснять особенности его характера, меня интересует, жив он или мертв, а если мертв, то каким образом он умер. Ясно? – Для вас, конечно, ясно, синьор комиссар. Что касается меня, то я давно уже не видел Криппа. – Это надо доказать. Резко распахнулась дверь, и появился Виргилий, истекающий потом, с блуждающим диким взглядом. Он прохрипел: – Я нашел! Барбьери вскочил, подбежал к сапожнику, взял его за шиворот и потащил к трибуналу, невзирая на возражения, которые пытался произнести бедняга, наполовину задушенный железной хваткой полицейского. Комиссар обратил строгий взор к вновь прибывшему: – Кто вам разрешил нарушать ход судебного заседания? – Но я… я его нашел! – Кого? – Лючано Криппа! Дрожь волнения пробежала в публике, и даже карабинер бросил обеспокоенный взгляд на Аттилио Капелляро. – Где он? – В гроте Трех Фей! – Что он там делает? – Ничего, синьор комиссар, он же мертвый, как я уже имел честь вам сообщить. Данте наслаждался минутой триумфа. Медовым голоском он поинтересовался у карабинера: – Итак, синьор карабинер? – Устав не обязывает меня патрулировать грот Трех Фей. – Очень жаль. Никто, конечно, не сможет мне объяснить, как туда попал труп. Сам пришел, очевидно? Не подозревая, что настал решающий момент, в зал тихо вошел падре. Данте заметил его. – Падре? Подойдите сюда. Немного настороженный, дон Фаусто вышел в первый ряд. – Вы знаете Лючано Криппа? – Как и всех моих прихожан. – Когда вы его видели в последний раз? Священник закрыл глаза, прося Бога простить ему ложь во спасение паствы, за которую он несет ответственность. – Довольно давно, синьор комиссар. – Да? А вы случайно не слышали о том, что он умер? – Я думаю, вдова сообщила бы мне об этом. Больше Виргилий не мог вынести. Он встал перед доном Фаусто: – Я уважаю вашу сутану, падре, но все-таки вы ничтожный обманщик! Возмущенное «Ох!» пронеслось по рядам. Дон Фаусто с достоинством смерил взглядом сапожника: – Мне кажется, ты не в своем уме, Виргилий. – Вы хотите заставить других думать так про меня! Но я правда нашел Криппа, слышите? Я его нашел! Терпение не являлось главной добродетелью падре. – Ну и забери его себе! – гаркнул святой отец. Уверенность в своей правоте придала сапожнику храбрости: – Вы думали, что хорошо его спрятали? Но вы не знаете Сандрино Виргилия, лучшего охотника в этих местах! Я обнаружил ваши следы, и они привели меня прямо к гроту. В перепалку встрял Бутафочи: – Значит, вы не знали, что Лючано Криппа умер, падре? – Кто может что-то знать в этом несовершенном мире, синьор комиссар? – Я! И я вам гарантирую, что ваша сутана не защитит вас, если окажется, что вы приложили руку к этому преступлению! – Не понимаю, о чем вы? – Неужели? Дело проще простого: умер человек. Умер ли он своей смертью или был убит? Но это не вся загадка. Его переносят домой, как и положено, а когда я прихожу, там уже никого нету! Улетел, испарился! Мне любопытно узнать ваше мнение на этот счет, падре. – Сын мой, помните, что все мы во власти Божьей и не можем требовать у него отчета в его деяниях. – Так это боженька выкрал бренные останки Лючано Криппа из его комнаты и перенес их в грот Трех Фей? Чудо? – Только безбожники не признают существования чудес! – Только не такого рода, падре! Впрочем, мы скоро все узнаем. Они представляли собой странную процессию. Во главе – Бутафочи, по бокам – ищейки, за ними – дон Фаусто и карабинер, затем Аттилио, Бонакки, де Беллис, Марио Веничьо, а немного позади – остальные жители деревни. Виргилий бежал, опережая других метров на двадцать. В нескольких шагах от входа в грот сапожник остановился. Он медлил в предвкушении славы и реванша. Оставив Барбьери и Пицци приглядывать за толпой, Данте проник в пещеру вместе с Виргилием, падре и карабинером. Там они обнаружили Джанни и Аврору, которые сидели, взявшись за руки, и улыбались входящим. Наступила тишина. Сапожник спрашивал себя, не сошел ли он с ума. Карабинер разразился хохотом, эхо которого, отразившись от низких сводов пещеры, тут же привлекло толпу любопытных. Окинув всю сцену одним взглядом, Аттилио констатировал, что он может положиться на верных и надежных друзей. Марио в этот момент понял причину отсутствия Венацца и Бергасси и улыбнулся. И Бутафочи, побагровевший от злости, догадался, что в очередной раз крестьяне посмеялись над ним.
ГЛАВА IV
Комиссар Бутафочи лихорадочно искал способ выйти из неловкого положения, чтобы не ударить лицом в грязь, как вдруг ему на помощь пришла Бьянка Веничьо: – Святая дева! Как ты себя ведешь, Аврора! Ты же собиралась уйти из жизни из-за этого мальчишки! Неплохой способ покончить с собой! Бесстыдница! Темпераментная, как все итальянки, Бьянка бросилась к дочери и, схватив ее за руку, попыталась утащить домой, но девушка вырвалась. – Оставь меня в покос, мама! Ты не имеешь права так говорить со мной при всех! Я не сделала ничего плохого! Бьянка скрестила руки: – Дева Мария, зачавшая без греха, удержи меня от преступления! Если ты не вмешаешься сейчас, то клянусь, я убью ее! – Продолжайте, Бьянка Веничьо, продолжайте в том же духе…и тогда вашего места в раю не хватит и для новорожденного! – изрек падре. После переживаний судебного заседания в мэрии зрители с удовольствием наблюдали за действием семейной драмы. Впрочем, все прекрасно знали, что ни за что на свете Бьянка не поднимет руку на свою дочь, но никто не подавал и вида, что сомневается в истинности трагедии. Интереснее было подыграть и посмотреть продолжение спектакля. Даже сам Данте Бутафочи, позабыв о своем предназначении, увлекся этими сладкими переживаниями. Он заново открывал для себя Италию – Италию, о которой давно позабыл. Италию тех времен, когда он еще был бедным лавочником в небольшом квартале Фоджи. Рядом с напряженными лицами Барбьери и Пицци, напоминавшими ему о служебном долге, он видел тонкий профиль Авроры, резкие черты обожженных солнцем лиц мужчин. Два образа жизни. С одной стороны – Италия вечная, работящая и необъяснимо беззаботная, несчастная и в то же время постоянно готовая смеяться, кричать, петь и танцевать. С другой – Италия фашистская, в кованых сапогах и портупеях, мечтающая навязать войну народу, который давно понял, что война – это высшая стадия человеческой глупости. Сердце его тяготело к первой Италии, и поэтому он не вмешивался в семейную ссору. Бьянка, сознавая, что является центром внимания, не хотела уступать слишком поспешно: – Падре, поймите меня, я нахожу свою дочь наедине с этим хулиганом Джанни Капелляро… Лаура до сих пор сохраняла нейтралитет, но не могла допустить, чтобы кто-то оскорблял ее сына. – Думай, что говоришь, Бьянка. Не силой же он привел сюда твою Аврору, а? – Помолчи, Лаура! Конечно, тебе все равно, ведь это не твою дочь бесчестят здесь! Дону Фаусто надоели бесконечные женские пререкания: – Хватит! Бьянка, напоминаю вам, что сказано было: не судите, да не судимы будете! Я не нахожу в отношениях молодых людей ничего такого, что могло бы нарушить приличия. Вы сами ведете себя непристойно, Бьянка Веничьо! – О! Выведенная из строя этим неожиданным ударом, Бьянка почувствовала, что ее запал иссяк. Падре усилил наступление: – Все вы прекрасно знаете, что эти дети любят друг друга! Чего же вы ждете? Нужно поженить их! Настала пора вмешаться Джанни. Он решительно заявил: – Я никогда не женюсь на дочери человека, который хочет убить моего отца! В наступившей тишине раздался стон Авторы. Марио смущенно опустил голову: зато Аттилио от гордости за сына выпятил грудь вперед. Пристыженная Бьянка молчала, в то время как Лаура сияла от счастья. Любая мать могла бы мечтать о таком сыне! Слова сына Капелляро напомнили комиссару о цели визита. Он закричал: – Я здесь не для того, чтобы смотреть, как вы ломаете комедию. Речь идет о преступлении! Виргилий! Но Виргилий не слышал ничего. Отупелым рассеянным взором он созерцал место, где всего несколько минут назад он видел тело Лючано Криппа. Он начинал сомневаться в стойкости своего рассудка. Он напрягал память… Но проверив шаг за шагом свои действия, еще раз убедился, что никто не мог его заметить. В таком случае, почему труп вновь оказался похищенным в тот момент, когда он вел к нему свидетелей? Бутафочи, похлопав сапожника по плечу, вывел того из тяжких раздумий: – Синьор Виргилий, долго будет продолжаться этот фарс? Вы знаете, чего стоят насмешки над полицией? Сапожник всхлипнул, измученный страхом и разочарованием: – Синьор комиссар, клянусь, что он был здесь, когда я пошел за вами! Они, должно быть, перенесли его в другое место. – Кто? – Они! Он указал на своих вечных врагов, а также на недавних союзников. Данте пожал плечами: – Они были в мэрии вместе со мной! Однако мне кажется, что вы говорите правду. Все это прекрасно увязывается с полученным доносом и объясняет исчезновение Лючано Криппа, чьих разоблачений здесь многие опасались. Если только падре не склонен приписывать его смерть божественному провидению. Дона Фаусто нелегко было выбить из седла. – Не в первый раз, сын мой, Бог посылает видения негодяю, чтобы наказать за злые дела. – Возможно, святой отец, но не в моей власти требовать у Господа Бога предстать перед моим трибуналом. – В то время, как вы в любой момент можете предстать перед его… Данте игнорировал едкое замечание. – Если бы Лючано Криппа умер естественной смертью, никому не пришло бы в голову прятать его труп. Итак, я заявляю, что синьор Криппа был убит и что Аттилио Капелляро, очевидно, и является убийцей, так как ему больше всех угрожал покойный. В связи с этим, я арестовываю Аттилио Капелляро по обвинению в убийстве. Его дело будет разбираться в Фодже. Что касается сообщников – и загадочная вдова, и карабинер, и вы, падре, – все получат по заслугам. Карабинер! – Синьор комиссар? – Отведите Капелляро к вам в кабинет. Он побудет там до отъезда в Фоджу. Джанни хотел прийти на помощь отцу, но дорогу ему преградил Барбьери, который, положив руку на револьвер, предупредил парня: – Не дергайся, малыш, не то я продырявлю твою шкуру! Джузеппе Гарджулло взял Капелляро под руку, и они удалились. Со стороны казалось, что идут два старых приятеля слегка навеселе и бережно поддерживают друг друга. Возмущенный такой фамильярностью, Бутафочи заорал: – Карабинер! Вам напомнить ваши обязанности? Вы не знаете, что на преступников надевают наручники? Джузеппе пристегнулся к своему пленнику наручниками, и теперь они стали похожи на сиамских близнецов. Неловкие шаги одного заставляли другого спотыкаться на неровной каменистой дороге. Лаура рванулась к мужу, но Пицци остановил се, схватив за руки. Бьянка Веничьо потрясала кулаком в направлении комиссара. – Бессердечный, жестокий человек! – Я выполняю свой долг! Лаура, распустив волосы, завывала на манер античных героинь. Ей вторили ее кузина Бьянка Веничьо, и Августа де Беллис, и Тоска Бонакки, и Бруна Бергасси, и Альба Венацца. Их плачь порождал ритм, пришедший из глубины веков. Внезапно Лаура прекратила рыдания и встревоженно спросила: – А где Пепе? Все вспомнили, что старик исчез, и никто не видел его с момента изгнания из зала мэрии. После ареста мужа Лаура приобрела пессимистический взгляд на мир. Она трагически вздохнула: – Наверное, он уснул вечным сном в каком-нибудь укромном уголке, как побитая собака. И она зарыдала пуще прежнего, на этот раз оплакивая несомненную смерть своего деда. Но Джанни заметил, что бабушка Белла тоже отсутствует. Это всех успокоило. Старики, по всей видимости, находились где-то вместе. Чтобы убедиться в этом, крестьяне побежали к дому Веничьо. И действительно – на веранде Пепе и Изабелла потихоньку потягивали вино, чтобы забыть о безумии мира, которого они больше не узнавали. Аврора отказалась следовать за родителями, чтобы остаться с Джанни. Когда они вновь оказались одни, девушка робко спросила: – Ты правда так думаешь? – Что? – Что я не буду твоей женой? Тот смущенно проворчал: – Это невозможно… – Ты меня больше не любишь! Джанни было стыдно, но он не мог дать волю чувствам. – Перестань, это уже начинает надоедать! Аврора обалдела от такой вопиющей несправедливости. Глотая слезы, она закричала: – Я была дурой, когда верила твоим словам. Ты бессердечный обманщик, как и все Капелляро! – Я запрещаю тебе так говорить о моей семье! – Почему же мне нельзя говорить о ней? Это что – Святое Семейство? – Во всяком случае, моя семья получше твоей! – А что плохого в моей семье? – Все знают, что Веничьо – худшие люди Страмолетто. Мужчины – отъявленные негодяи, а женщины спят со всей деревней! – Ох! Как ты смеешь! Какой ужас! Это ты про мою мать так говоришь? Теперь, когда слова коснулись конкретного человека, Джанни устыдился своих грубых слов, но из упрямства не хотел признаваться. – Нет, конечно, твою мать я очень уважаю. – Значит, ты говорил о прабабушке? О бабушке Белле, бывшей невесте твоего деда Пепе? – Что ты городишь? Твоя прабабка – самый лучший человек в твоей семье! Побледнев, девушка подошла к нему вплотную: – Значит, ты имеешь в виду меня? Эти вопросы приводили Джанни в отчаяние, вынуждая признать несправедливость своих обвинений. Ни с того ни с чего он разозлился: – Я предпочитаю не отвечать на твой вопрос! Аврора издала хриплый стон, в котором смешались горе и изумление. Джанни чуть не схватил ее в объятия, но проклятая фамильная гордость помешала ему. Аврора встала на дыбы: – Джанни, ты пожалеешь об этом… Кроме тебя есть и другие мужчины! Это задело его самолюбие. Уязвленный, он усмехнулся: – Может быть, Сандрино Виргилий! Говорят, горбуны приносят удачу в хозяйстве! – Плевать мне на Сандрино! Я не останусь жить в деревне, где всегда буду тебя видеть! Я уеду в Фоджу! – Одна? – Не одна! Один полицейский предложил мне уехать вместе с ним! Джанни побагровел: – Какой полицейский? – Тебя это не касается! У тебя больше нет прав на меня. Прощай! Он с трудом поборол желание броситься за ней вдогонку. Хотя он и не поверил ей, но в глубине души его начало терзать легкое беспокойство. Карабинер достал бутылку белого вина и два стакана. Необходимо было выпить, чтобы поднять дух и себе и Капелляро. – Джузеппе… ты знаешь, я не убивал Криппа. – Не расстраивайся, Аттилио. – Кто меня защитит, когда я приеду в Фоджу? – Ты пока еще здесь… Слегка успокоившись, Капелляро осушил стакан и добавил: – До чего упрямый этот толстяк. Но у меня нет ни малейшего желания умирать во цвете лет! – Ты так дорожишь жизнью? Пленник поднял глаза, чтобы убедиться, не смеется ли над ним карабинер. – Конечно, дорожу! А ты нет? – О, я… В голосе Джузеппе слышалась такая отрешенность, что Аттилио растрогался. Он тихо сказал: – Это правда… твое «несчастье»… Прости меня. Доверительная беседа была прервана приходом комиссара и его подручных. Данте был зол. Несмотря на свой опыт, хитрость и нюх охотника, Виргилий оказался неспособен отыскать следы похитителей трупа. Он вспылил, застав карабинера распивающим вино с пленником. – Вы пьете с человеком, обвиненном в убийстве? – Я не могу пить один, синьор комиссаар. – На службе не пьют! – Но так как я нахожусь на службе 24 часа в сутки… – Замолчите! Я направлю рапорт о вашем поведении куда следует. Вы потеряете эту должность! – Невозможно. – Невозможно? – Я служу в Страмолетто, потому что никто никогда не хотел сюда ехать. – Меня не интересует ваше мнение. Впрочем, вы больше всех замешаны в этом деле. Если бы вы добросовестно выполняли ваши обязанности, то не допустили бы появления антифашистских настроений. И потом ваше место не здесь, а в армии. Вам должно быть стыдно отсиживаться в тылу, когда ваши товарищи погибают на фронте. – Я уже говорил вам, синьор комиссар, – война меня не интересует. Меня вообще ничто не интересует со времени моего несчастья. – Да вы пьяны? – Я вам объясню… – Мне смешны ваши объяснения! Карабинер, застегните наручники на руках арестованного и ждите меня в машине. Барбьери, вы отвезете предполагаемого убийцу Криппа в Фоджу. Я продиктую вам письмо для начальника полиции. Завтра вы вернетесь за мной и Пицци. Карабинер, проследите, чтобы ваш пленник не сбежал. Вы отвечаете за него головой. Почти вся деревня собралась у дверей. Джузеппе пришлось прокладывать себе дорогу в толпе. Когда люди увидели, что он ведет Аттилио, со всех сторон раздались упреки: – Джузеппе, мы так доверяли тебе! – Джузеппе, как ты можешь так поступать? – Чертов карабинер, ты забыл, что Аттилио был твоим другом? Джузеппе невозмутимо продвигался вперед, ведя за собой Аттилио. Что он мог им ответить? Крестьянин по имени Сазини, распалившись больше остальных, вцепился в карабинера, крича ему в лицо: – Если бы не полицейские, которые тебе помогают, Джузеппе, я бы плюнул тебе в лицо! Пленнику пришлось вступиться за своего охранника: – Что на вас нашло? Вы же знаете Джузеппе. Если он так делает, значит, не может поступить иначе. Это я должен сердиться на него, но я же не сержусь! Мы остались друзьями и даже выпили по стаканчику белого вина. А на твоем месте, Сазини, я бы не стал говорить несправедливые слова человеку, который пережил такое несчастье! Женщины, сбившись в кучу, образовали живую крепость между карабинером и полицейской машиной. Джузеппе и Аттилио прошли сквозь облако крика, плача, стонов и проклятий. Лаура уцепилась за мужа. Бьянка уверяла Аттилио, что отныне он займет место в ряду святых мучеников, а карабинер чувствовал себя римским солдатом, который расчищает путь Христу, несущему крест. Виргилий жил теперь только для того, чтобы отыскать тело Криппа. Сотрясаемый злобой, сапожник заново переживал все унижения, испытанные им с момента приезда полицейских. Ах, как он ждал их приезда, готовый вкусить сладкий плод мести, обещанной ему два месяца назад! И вот теперь люди из Фоджи стали для него дополнительным источником публичных оскорблений! Но последнее слово будет за ним! Он не будет ни есть, ни спать, пока труп дона Лючано не предстанет перед судом, чтобы разоблачить преступников и оправдать Сандрино Виргилия. Он решил методично обследовать всю местность. Хотя маловероятно, что какая-нибудь семья согласится дать временный приют бренным останкам дона Лючано, он дал себе слово заглядывать во все погреба, гумна, сараи, конюшни и чердаки, пока жители будут в поле, или за столом, или в постели. Он скорее умрет, чем сдастся! Бутафочи старательно подписывал служебное письмо начальнику полиции Фоджи, когда громовой голос заставил его подпрыгнуть на стуле и выпустить из пальцев ручку. – Где комиссар? Мне надо сказать ему пару слов. Учительница вошла, оттолкнув Барбьери и Пицци. Бутафочи почувствовал неожиданную симпатию к толстухе, которая напоминала ему покойную Леонтину. – Пустите ее! Что желаете, синьора Каралло? – Я только что видела Капелляро, он шел в наручниках, как какой-нибудь преступник! – Он и есть преступник! – Кого он убил? – Лючано Криппа. – Если бы это было правдой, я бы восхищалась Аттилио за то, что он избавил деревню от этой падали. Но, к сожалению, он на это не способен. – Я другого мнения. – Он признался? – Нет, но мы заставим его признаться. – Сомневаюсь. Вы нашли тело? – Еще нет. – И тем не менее арестовали Капелляро? – Именно так. – Вы давно служите комиссаром? – Я не обязан отчитываться перед вами. – Вы знаете, что такое корпус деликти? – Вы меня за дурака считаете? – В таком случае, комиссар, мне любопытно узнать, как вы будете строить ваше обвинение в убийстве, не имея в наличии трупа? – Я советую вам заниматься школой и не лезть в чужие дела! Что касается трупа, не волнуйтесь, мы его найдем! Наступило молчание. Противники смотрели друг на друга. Затем учительница мягко произнесла: – Я уверена, что вы не злой человек, комиссар. Почему вы не хотите поверить, когда я говорю, что Капелляро – очень достойные люди? – Подобные рассуждения меня не интересуют. – Вы считаете, что политика важнее закона? – Не ваше дело! – Вы совершаете несправедливый поступок. – Будьте покойны, я беру на себя всю ответственность. Учительница вздохнула: – Вот что делает фашизм с хорошими людьми. – Вы еще пожалеете, что не приняли новый порядок. – Вы не слишком уверены в этом, поэтому врете. – Я вру? Вы осмеливаетесь утверждать, что я вру? В разговор вступил Барбьери: – Может, и эту прихватить с собой в Фоджу? Но помощь не была оценена по достоинству: – Занимайтесь своим делом, Барбьери! Решения принимаю я, а не вы. Что до синьоры Каралло, мне хотелось бы узнать, с чего она взяла, что я вру? Учительница ответила: – Достаточно прислушаться. – Я слышу залпы орудий, ну и что? – Вот и ответ. Выстрелы слышны все ближе и ближе, и вы прекрасно понимаете, что это означает – союзники продвигаются вперед, побеждая фашистов. – Если даже так! Прежде всего мы сражаемся за новые идеи! – До сих пор существовали только старые идеи – идеи человеческого счастья. – Сейчас неподходящее место и время для обсуждения ваших теорий. Барбьери, поезжайте в Фоджу! Они вышли вместе на пустынную улицу, и Пицци заметил: – Кажись, эти болваны наконец-то поняли и разошлись по домам. На площади, где стоял автомобиль, не было ни души. Разглядев машину, они остановились, как вкопанные, не веря своим глазам. Аттилио и карабинер чинно сидели на заднем сидении, но все четыре колеса исчезли! Бутафочи в бешенстве кинулся к машине и заорал: – Что это значит? Карабинер поднял на него невинный взор и ответил: – Я выполнил ваш приказ, синьор комиссар, – он показал на наручники, приковывавшие Аттилио Капелляро к дверце машины. – Арестованный не сможет убежать, – и после короткого раздумья добавил: – И машина тоже. – По-вашему, такого объяснения достаточно? Карабинер пожал плечами, как бы говоря, что он выполнял свой долг, а все остальное его не касается. Пицци предложил свои услуги, чтобы заставить их заговорить. Данте заколебался, а учительница посоветовала: – Осторожнее, синьор. В Страмолетто живут мирные и терпеливые люди, но всему есть предел. А вас всего трос… – Держите ваши советы при себе, синьора Каралло! Если б я намеревался применить методы, о которых говорил болван Пицци, я бы не стал спрашивать вашего позволения! Но я хочу показать вашим друзьям, что мы такие же упрямые, как и они. Барбьери, Пицци и карабинер – вы обыщете все дома, все без исключения, даже церковь! Не останавливайтесь ни перед чем! Барбьери и Пицци заверили начальника, что ему нечего беспокоиться по этому поводу. – А Аттилио? – раздался голос Джузеппе. – Пускай возвращается домой и сидит там. Слушайте, Капелляро, – вы под следствием. Если попытаетесь бежать, за вас ответят жена и дети. Понятно? – Да, синьор комиссар. – Хорошо. Постарайтесь быть на месте, когда за вами придут. Остальные – за работу. Пицци, вы пойдете с карабинером, поскольку я сомневаюсь, что он будет выполнять данное поручение с надлежащим усердием. Венацца застал Виргилия в тот момент, когда тот прокрался к хижину, где мясник хранил ножи и резаки. – Что ты здесь вынюхиваешь, Сандрино? Обокрасть меня хочешь? – Я ищу тело дона Лючано. Мясник рассмеялся: – Я таким мясом не торгую, приятель. Я бы побоялся кого-нибудь отравить. Пошли, опрокинем по рюмашке! – Нет, не раньше, чем я найду труп. – Но, Святая Мадонна, на черта он тебе сдался? – Я покажу его полицейским и докажу, что я не врал и что дон Лючано был убит! – И что дальше? – Капелляро увезут, а я вернусь в мэрию. Венацца разглядывал собеседника, как редкостное насекомое: – Скажи, Виргилий, ты и вправду такая сволочь? – А те, кто убил дона Лючано, лучше? – Ты сам знаешь, что они оказали огромную услугу всей деревне. – Но не мне! Если бы Криппа был жив, он рассказал бы полицейским, что произошло в июле. Капелляро, де Белисса и Бонакки посадили бы в тюрьму, а мы бы снова заняли мэрию! – Мы-то туда вернемся, но не ты! – Не я? – Нет. Никому не захочется заседать рядом с таким ублюдком, как ты. Если хочешь знать, ты нам противен, Виргилий! – Возможно. Тогда я скажу комиссару, что вы тоже были сообщниками преступников, и вернусь в мэрию один! Я займу место Марио Веничьо! Мясник схватил Сандрино за ворот рубашки так, что тот затрещал, выволок его на улицу и бросил на землю. – Убирайся, Сандрино, пока я не рассердился по-настоящему! Семья Капелляро праздновала возвращение отца. Аттилио хвалил мужественное поведение земляков и особенно дружбу, доказанную Марио. – Кто бы мог подумать, что он так сделает? Смелый человек. Лаура с гордостью подчеркнула: – Муж моей двоюродной сестры не может быть плохим человеком. Пепе слишком много выпил со своей подругой Изабеллой и теперь дремал, сидя на стуле. У него была необыкновенная способность с легкостью засыпать в любом месте и в любое время. Джанни молчал, не принимая участия в общем веселье, но отец был слишком счастлив, чтобы обратить на него внимание. – Если бы ты видел, как они снимали колеса с машины, ты бы умер со смеха, Джанни. Наш карабинер тоже очень храбрый человек. Он рассказал мне еще о своем несчастье. Эта история разбивает мне сердце, и я не хочу, чтобы нечто подобное произошло с Авророй. Женись на ней, Джанни. Я сожалею о том, что плохо говорил о ней. Это хорошая девушка из замечательной семьи. Мы справим великолепную свадьбу, если только не взлетим на воздух благодаря войне. Они уже не замечали грохота пушек, который, однако, становился все более яростным. Они забыли р войне, находясь в самом ее сердце. Уткнувшись в тарелку, Джанни произнес: – Я не женюсь на Авроре! Родные смотрели на него, не понимая. – Но я же говорю тебе, что согласен на ваш брак! – Зато я не согласен! – Почему? – Это мое дело. – Джанни, ты меня знаешь, я очень терпелив, но не надо испытывать мое терпение. Когда я против, ты говоришь, что женишься без моего согласия, а когда я соглашаюсь, ты отказываешься жениться. Ты что, смеешься над своим отцом? – Мы поссорились с Авророй! – Ну, если так… Услышав, что речь идет о ссоре, Сальваторе счел момент подходящим, чтобы напомнить отцу о своем недавнем подвиге: – А где мои две лиры за то, что я врезал проклятому фашисту Карло Бергасси? Но вместо двух лир он получил подзатыльник. – Это тебя отучит бить своих товарищей и оскорблять честных людей! Чему вас учат в школе? Сальваторе не знал, как реагировать. Напоминание парализовало его. Мало того, что отец отказывается дать ему заслуженную награду, он еще и бьет его за то же самое, за что хвалил вчера. И Сальваторе заревел во всю глотку. Этот вопль разбудил Пепе. – Они здесь! – Кто? – Неаполитанцы! – Да нет же, Сальваторе, как тебе не стыдно пугать дедушку! Старикан обиделся: – Никто и никогда не мог меня напугать, Аттилио! Наконец дымка сна рассеялась, и Пепе вернулся в настоящее. – Фашисты уехали? – Нет, они обыскивают дома в поисках колес от машины. – Да? А мне казалось, они ищут труп дона Лючано. – И его тоже. – Значит, эти люди все время что-то ищут? – Это их работа. – Отлично. Тогда я займусь своей работой. Он ушел к себе в комнату и вышел оттуда, вооруженный старинным мушкетом. – До скорого, детки! – Ты куда, Пепе? – Убивать Пицци. Я ему это обещал. – С ума сошел! Он тебя убьет! – Посмотрим. – Ну зачем тебе его убивать? За то, что он тебя толкнул? – Толкнул? Он меня швырнул на землю на глазах у Изабеллы! Он меня оскорбил в присутствии дамы, которая уважала меня семьдесят лет! Что она подумает обо мне, если я стерплю этот удар, не постояв за себя? Ты слишком молод, Аттилио, чтобы понять. Такие вещи не для юнцов! И он вышел, положив на плечо мушкет. Никто не сумел его остановить. После его ухода Капелляро представил себе ужасные последствия, которые повлечет за собой выходка Пепе. Только Изабелла могла заставить его прислушаться к голосу разума. Он послал Джанни к Веничьо предупредить их об опасности и попросить Изабеллу успокоить своего старого приятеля.Когда Барбьери, выйдя из дома булочника, увидел проходящего мимо Пепе, он не мог сдержать смех: – Эй, дедуля, вышел на тропу войны? – Где твой приятель? – Он в доме священника. Что тебе от него нужно? – Я хочу его убить. – И только-то? Из этой штуковины, которую ты повсюду таскаешь за собой? Псих несчастный, иди… Пепе уже удалялся по направлению к дому священника, и Барбьери прокричал ему вслед: – Поберегись, дедуля! Пицци не понимает шуток!
Джанни вошел в дом Веничьо, и Аврора тут же поднялась и пересела на стул возле камина. При виде ее сердце влюбленного забилось сильнее. Он изложил ситуацию Марио, Бьянке и Изабелле, сказав, что они очень рассчитывают на помощь бабушки Беллы. Только она в силах предотвратить драму. Наэтот раз бабушка не стала шутить. Ее обычно такой проницательный взгляд затуманился: – Сумасшедший… Но остальных не обманул этот тон, скрывавший глубокое раздумье. Бабушка взяла Джанни за руку: – Ты говоришь, что он хочет убить Пицци из-за того, что тот ударил его в моем присутствии? – Да, и он это сделает. – Ты в этом уверен? – Без всяких сомнений! – Спасибо, мой мальчик, спасибо. Как утешительно для старой женщины думать, что кто-то еще помнит… Если бы вы знали, каким был Арнальдо в то время. Они не сразу поняли, что она говорит о Пепе. – …Красавец и первый танцор. Бог простит меня, что я рассказываю такие глупости, но мне наверное не следовало слушать твоего деда, Марио, и выйти замуж за Арнальдо… Но он сражался вместе с французами против немцев. Никто не думал, что он когда-нибудь вернется. Нельзя было быть такой нетерпеливой. Ладно, не беспокойтесь, я подстерегу этого шалопая и заставлю меня слушаться. Все молчали. Неожиданная исповедь бабки почему-то вызывала желание плакать. Мимоходом Изабелла погладила Аврору по щеке: – Я желаю тебе, чтобы через пятьдесят или шестьдесят лет Джанни смотрел на тебя такими же глазами, как и сейчас… Не успев понять, как это произошло, Аврора очутилась в объятиях возлюбленного на глазах умиленной родни. Парень прошептал: – Признайся, ты наврала мне про полицейского из Фоджи? Она выдохнула: – О да, конечно! – Все-таки я за ним пригляжу. – Ты плохо отзывался о моей семье, Джанни… – Прости меня. Когда наконец молодые люди оторвались друг от друга, Веничьо возложил руки на плечи Джанни: – Она твоя, сынок. Свадьбу сыграем сразу после войны. Постарайтесь крепко любить друг друга и подарите мне и Бьянке много маленьких внучат. Может, бабушка Белла увидит крещение своего праправнука. Когда Джанни покинул дом Веничьо, Изабелла, стоя на пороге, подстерегала Пепе.
Венацца, де Беллис и Бергасси выпивали у Бонакки. Увидев в окно Джанни, бредущего по улице руки в карманах, с блаженной улыбкой на губах, они окликнули его, чтобы предложить стаканчик белого вина. Венацца рассказал, как он поймал сапожника у себя в сарае, и заключил: – По-моему, он совершенно свихнулся. Боюсь, что он нам еще доставит хлопот. – Нельзя же убить этого идиота! – Нет, но необходимо постоянно следить за его происками. С таким рвением он скоро найдет дона Лючано, и тогда нам не поздоровится, особенно твоему отцу, Джанни. – Но мой отец не убивал Криппа! – Верю, но полицейским нужно только отыскать доказательство преступления, чтобы забрать Аттилио. На твоем месте, сынок, я не выпускал бы Виргилия из виду, ходил за ним как приклеенный, пока не уедут полицейские. Они ведь не станут сидеть в Страмолетто до конца войны. – Согласен, где сейчас Виргилий? – Асканио встретил его двадцать минут назад около дома Терроти. – Это плохо. – Так поспеши!
Пепе не нашел своего врага у священника, и дон Фаусто дал ему совет не пренебрегать осторожностью. Но старик не слушал его, он прямо шел к намеченной цели. Он притворился, что не видит стоящую на пороге своего дома Изабеллу, так как боялся упустить время. Но Изабелла разгадала его хитрость. – Эй, Арнальдо! Если бы она назвала его Пепе, он скорее всего не обернулся бы. Но Арнальдо… Это имя, выплывшее из сумрака давно ушедших лет, зацепило его, как рыбку на крючок. – Чего тебе? – Зайди на минутку, надо поговорить. – Я спешу. – Когда тебе чуть меньше ста лет, спешить уже некуда. Поворчав, он последовал за ней, он никогда не смел ее ослушаться. Войдя в дом, Изабелла приказала Марио, Бьянке и Авроре оставить их наедине. Они повиновались. Слегка обеспокоенный, Пепе попытался сострить: – Не знаю, прилично ли нам оставаться наедине без присмотра. Что о нас подумают? – Сядь. Говорят, ты решил прикончить Пицци? – Да. – За то, что он ударил тебя в моем присутствии? – Да. – Ты боишься, что я перестану тебя уважать? – Да. – Ты знаешь, что я никогда никого не любила, кроме тебя. И я буду любить тебя до самой смерти. У Пепе стоял комок в горле. Он пробормотал: – Я тоже, Белла. Похожая на желтый виноградный лист рука Беллы закрыла сморщенную, как лапка ящерицы, руку Пепе. – Ты не подумал, к чему это приведет? Я не хочу, чтобы он убил тебя первый. Нас теперь только двое, Пепе. У детей своя жизнь. Только мы можем помнить… Ты понимаешь? – Кажется, да. – Если ты умрешь, что станет со мной? – Но я старше тебя, Белла. Я должен уйти первым. Это справедливо. – Послушай. Я скажу тебе то, о чем никто не подозревает. Каждый вечер я молю Бога, чтобы он позволил нам уйти вместе. Пепе уже давно не мог плакать, иначе он бы разрыдался. Чтобы скрыть волнение, он закричал: – Ты должна была рассказать мне это шестьдесят лет назад! Никогда я не пойму, почему ты предпочла мне этого ничтожного типа Томазо? – Упрямый осел! Я его не выбирала! Я вышла за него, потому что больше никого не было! Но любила я тебя! – Ты любила меня, а спала с другим, с этим бандитом Томазо! Она счастливо засмеялась: – Даже спустя девяносто лет ты еще ревнуешь? – Конечно, ревную! Потому что в эту минуту ты бы находилась в моем доме, а не в этом! – Мне кажется, что это твой дом, потому что я все время думаю о тебе. Хочешь меня поцеловать? – Почему бы нет? Он прижал ее к себе и, закрыв глаза, представил себе смеющуюся девушку, о которой он мечтал там, во Франции. А она, уткнувшись в красную рубашку, воображала, что ее обнимает красивый молодой парень, рассказывающий ей свои подвиги вечером в кафе. Вошли Марио и Бьянка с дочерью. – Вас нельзя оставить одних ни на минуту, чтобы вы этим не воспользовались! Влюбленные отстранились, немного смущенные тем, что их застали врасплох. Веничьо объявил новость: – Джанни берет в жену Аврору, а Пепе может жениться на Белле. Что ты на это скажешь, Пепе? – Я скажу, что давно пора поженить наших голубков, чтоб им не пришлось испытать того же, что нам с Беллой. Но это не помешает мне сказать, что твой дед Томазо был отъявленный негодяй! Глядя вслед удаляющемуся вояке, Бьянка вздохнула: – Могу поклясться, что ему не больше пятидесяти. И бабушка Белла ответила: – Ему еще меньше. Виргилий вновь и вновь возвращался на тропинку, ведущую в грот Трех Фей. Преступники не могли унести труп, не оставив следов. Изнуренный до предела, но с горящими глазами, он упорно вглядывался в землю, но каменистая поверхность не хранила отпечатков. У него начался нервный тик. Весь мир был против него, но он выиграет эту партию и, став мэром, заставит Страмолетто повиноваться ему. Он бы не обратил внимания на играющих малышей, если бы не услышал, как они напевают что-то вроде погребальной молитвы. Он не сразу уловил смысл сценки, которую дети разыгрывали с живым интересом. Маленький Тино де Беллис, вытянувшись, лежал на земле с закрытыми глазами, скрестив руки на груди. Он определеннр изображал мертвеца. Розанна и Паоло Бонакки и Ева Бергасси покрывали своего товарища ветками. Заинтригованный, сапожник спросил у Евы: – Что это с Тино? – Тино умер. Бедный Тино… – А зачем вы кидаете на него всякую дрянь? – Так делают взрослые! Девочка считала такое объяснение достаточным, чтобы не вдаваться в детали. Виргилий хотел ее отпустить, как вдруг его озарила догадка. В Страмолетто давно не было похорон, и если детишки играют в покойников, значит, кто-то или что-то подало им такую мысль. Возможно они видели тело дона Лючано. Виргилий наклонился к Еве: – Какие взрослые? Ты их знаешь? – Конечно! Венацца и Бергасси. – Они укрывали ветками покойника? – Да, только настоящего. Не такого, как Тино. Сапожник почувствовал, что нащупал нить к разгадке. – И где же этот настоящий покойник? – В углу сада Терроти. Виргилий поспешил к цели. Терроти, немощный бездетный калека, все время посвящал уходу за больной сестрой, поэтому дом и сад находились в страшном запустении. Сапожник, согнувшись, крался вдоль каменной стены, окружавшей сад Терроти. Сердце его забилось быстрее при виде сваленных в кучу вязанок хвороста, и вскоре он раскопал тело дона Лючано. Бедняга Криппа при жизни и не предполагал, что с его трупом будут так вольно обращаться, таская его по всем деревенским закоулкам. Кряхтя от удовольствия, сапожник быстро разгреб хворост. Как только тело Криппа оказалось перед ним, он вытер пот со лба и беспокойно огляделся. Нет, на этот раз он точно был один. Но, наученный предыдущим опытом, он решил не уходить, а остаться на месте до прихода полицейских. Малютка Ева, удивленная странным поведением Виргилия и его поспешным уходом, издалека следила за ним. Сапожник заметил девочку и поблагодарил небеса за эту неожиданную удачу. – Послушай, Ева. Девочка подошла ближе. – Хочешь заработать лиру? – Да. – Держи. Ева рассматривала монету в ладошке. – Но за это ты выполнишь для меня одно поручение? – Да. – Знаешь, где живет карабинер? – Да. – Там сидит толстый мужчина, который приехал в автомобиле. – У которого револьвер? – Именно. Ему и только ему ты передашь – Виргилий нашел дона Лючано. Ты поняла? – Да. – Повтори. – Виргилий нашел дона Лючано. – Хорошо. Затем приведешь его сюда. Обещаешь? – Да. – Тогда беги скорее!
С трудом преодолевая нетерпение, Бутафочи ходил из угла в угол в кабинете карабинера. Сидящая рядом Феличиана с улыбкой следила за ним. Комиссар остановился перед ней. – Это вас забавляет? – Немного… но я не понимаю… – Чего? – Почему вы придаете этому такое значение? Мир рушится на глазах, какое вам дело до антифашиста Капелляро и сбежавшего покойника? – Но мои принципы? – Ах, принципы! Их выдумали вы сами и ваши дружки. Я лично думаю, что если бы люди действительно любили друг друга, как это сказано в Евангелии, они были бы счастливы без всяких принципов. – Вы не думаете ни о чем, кроме любви! Когда, наконец, итальянцы перестанут считать любовь самым главным событием своей жизни? – Никогда! По крайней мере я на это надеюсь. – Враг вторгается в нашу страну, и в то время, когда каждый должен идти в армию и защищать свою землю, я попадаю в деревню, где война никого не волнует, а все заняты только своими любовными историями. Вся деревня переживает из-за нежных чувств Джанни и Авроры! Жена Аттилио Капелляро вешается ему на шею, как влюбленная шестнадцатилетняя девица! Карабинер живет как отшельник и пренебрегает своей службой, потому что он, видите ли, пережил какое-то несчастье! И даже древняя развалина выделывает кренделя, чтобы заслужить восхищение своей столетней подружки. – Я вижу, вы быстро ознакомились с историей Страмолетто. – Виргилий поведал мне о многом, занимаясь поисками неуловимого трупа. Они не услыхали, как открылась дверь, и заметили девочку, только когда она встала между ними. Феличиана погладила ребенка по голове: – Что тебе, Ева? Но девочка, не обращая на нее внимания, обратилась сразу к Бутафочи: – Виргилий нашел дона Лючано. – Что ты сказала? Ева послушно повторила урок: – Виргилий нашел дона Лючано. – Наконец-то! Ты отведешь меня к нему? – Да. – Пошли!
Компания в доме Бонакки увидела в окно странное трио и, по общему согласию, последовала за ним. Дойдя до дорожки у дома Терроти, Венацца и Бергасси вспотели от страха. К великому удивлению Евы, Виргилия там не было. Она обернулась к комиссару: – Он ушел. – Кто? – Виргилий. – Ты уверена, что он ждал нас именно здесь? – Да, около покойника. И девочка указала на башмачки, торчащие из-под охапок хвороста. Бутафочи повернулся к Феличиане и Капелляро: – По-моему, на этот раз закончились наши мучения. Отойди, детка, это зрелище не для тебя… А вы подойдите и разберите хворост! С тяжелым сердцем Венацца, Бергасси, Бонакки и де Беллис подчинились приказу. Пока они разбирали кучу хвороста, Феличиана напряженно размышляла, как отразить этот новый удар и помешать увезти Капелляро в Фоджу. Внезапно четверо мужчин резко выпрямились, удивленно восклицая. Под последней вязанкой показалось тело. Но это тело принадлежало не дону Лючано, а сапожнику Виргилию.
ГЛАВА V
Им понадобилось некоторое время, чтобы оживить его. Феличиана уголком глаза следила за комиссаром. Его губы, искривленные гримасой, нервно подергивались, красноречиво выражая его мысли. Венацца похлопал Виргилия по щекам, приговаривая: – Он, должно быть, крепко выпил! Бергасси подхватил: – Он совсем не умеет пить! Каждый раз, когда он напьется, с ним это происходит. Только слепой мог не заметить смешки и подталкивания локтями, которыми обменивались приятели. Синьор Бутафочи наслаждался спектаклем. Де Беллис подлил масла в огонь: – Но все же – нализаться до такой степени в присутствии комиссара из Фоджи… Меня удивляет такое поведение Виргилия! Задетый за живое, Данте заверил его: – Меня больше удивляет, как он сумел напиться и после этого сожрать все бутылки, поскольку их здесь не видно, а затем лечь спать и укрыться целой грудой вязанок. Какая ловкость! У жителей Страмолетто необычные манеры, вы не находите, синьора Каралло? – О, вы знаете, синьор, в каждой местности свои обычаи! Ветка в руках полицейского с хрустом сломалась пополам. – Не думаю, что вам еще удастся посмеяться надо мной! В этот момент лежащий на земле сапожник поднял веки и обвел присутствующих тусклым взглядом, потом, запинаясь, произнес: – Где я? – На земле. Тебя вытащили из-под этой кучи хвороста. Бонакки невинно прибавил: – У тебя иногда появляются забавные идеи, Сандрино! Что тебя дернуло залезть туда? – Куда? Ему показали место, где его нашли. Он захрипел: – А дон Лючано? Где дон Лючано? Комиссар вышел вперед: – В самом деле, где он, синьор Виргилий? – Я его нашел здесь, его ноги торчали… и я его увидел… с повязкой на голове… Венацца вкрадчиво намекнул: – Ты случайно не привидение встретил? Но Бутафочи надоели препирательства, он приказал мяснику замолчать. – Шутка слишком затянулась, и она дорого обойдется зачинщикам, предупреждаю вас. У вас кровь на голове, Виргилий. Сапожник поднес руку к черепу и застонал: – Они собирались меня убить! Как дона Лючано! – Расскажите, что с вами произошло. – Я послал Еву за вами. Я нашел дона Лючано, я ждал вас, чтобы доказать свою правоту, что я не сумасшедший. Мне казалось, что я один. Я вышел на дорогу посмотреть, не идете ли вы… и получил удар по голове… Не знаю чем. После я ничего не помню. Но клянусь, это правда, дон Лючано был здесь! – Дело ясное. Я верю вам. Кто-то не хочет, чтобы я увидел труп дона Лючано и поэтому ударил вас, забрал тело, положил вас на его место и перенес тело в укромный уголок. Но он напрасно старался, теперь я убежден – дон Лючано был убит. Я задержал Аттилио Капелляро по подозрению в совершении убийства, и я отправлю его в Фоджу, как только машина будет готова. Улыбающаяся Феличиана заметила: – Вам не идет гнев, комиссар; даже когда вы говорите мерзости и глупости, у вас не получается выглядеть злым.Николо Барбьери не удавалось отыскать пропавшие колеса. Поскольку он был водителем машины, кража принимала в его глазах вид личного оскорбления. Он вошел к Веничьо разозленный до такой степени, что с удовольствием подрался бы с любым, кто подаст ему повод. Этот высокий человек в черном был похож на дьявола. Марио встретил полицейского с хорошо разыгранным удивлением: – Что вам угодно? – Мои колеса! – Колеса? Какие колеса? – Колеса от автомобиля! – Я вам объясню, синьор полицейский. Я каменщик, автомобильные колеса не моя специальность. – Издеваешься? Я сейчас разобью твою нахальную физиономию! – Скажите, пожалуйста, у жителей Фоджи странные манеры! – Ты меня еще узнаешь, папаша! И больше не заботясь о хозяевах, Барбьери начал открывать дверцы шкафа, буфета, залезать под кровать. Он чувствовал, что за его спиной перемигиваются, и это взбесило его. Он схватил Аврору за плечи: – Что, крошка, веселишься? – Отпустите меня! Он прижал ее к себе, как влюбленный. – Отпущу, как только ты скажешь, где колеса! – Бьянка незаметно наклонилась и взяла кочергу. Ничто не помешает ей защитить дочь. Марио слабо возразил: – Аврора не имеет никакого отношения к этой истории, синьор полицейский! Не выпуская Аврору, Барбьери ответил: – Тогда придется говорить тебе, если не хочешь, чтоб я ее хорошенько встряхнул. Марио колебался. Он видел, как его жена тихо приближается к насильнику, пряча за спиной кочергу. Он уже открыл рот, чтобы признаться, как вдруг вошел Джанни. Увидев открывшуюся взору картину, он остолбенел. От ревности у него потемнело в глазах, и он не замечал напряженности атмосферы. Он видел только одно – Аврору в объятиях Барбьери. Девушка крикнула: – Джанни! Барбьери еще теснее прижал ее к груди, догадываясь, что случай позволяет ему развязать драку, о которой он мечтал. Но юный Джанни и не думал о драке – Аврора, как ты могла? Обманщица! – Но, Джанни… – Я так доверял тебе! Ты просто потаскуха! Марио вступился за дочь: – Джанни, ты не прав. – А тебе лучше помолчать! Вы одного поля ягоды! Все Веничьо трусы и предатели! Когда закончится война, вам придется заплатить за ваши подлости! И он выбежал, громко хлопнув дверью. Марио не мог прийти в себя: – Хулиган! Маленький негодяй! Барбьери усмехнулся: – И правда… Сразу забыв обо всем происшедшем, Марио закричал: – Мир! Да здравствует Италия! Давайте выпьем за мир, синьор полицейский, и на вашем месте я был снял эту черную рубашку. – Почему? – Во-первых, потому что это слишком мрачно, а во-вторых, это может доставить вам серьезные неприятности. Дверь распахнулась от пинка Пицци: – Николо! Николо! – Что такое? В чем дело? – По радио объявили, что американцы отплывают! Они обнялись и затанцевали, выражая бурное веселье. Затем Барбьери нежно поинтересовался: – О каких это неприятностях вы говорили, синьор? – Я… я не знаю… Разве я что-то сказал? – Мне показалось. – Вы… вы ошиблись, синьор. А это правда – то, что рассказывает ваш товарищ? Пицци подтвердил: – Еще как! Я был уверен, что Дуче одержит победу! В душе Веничьо горечь разочарования смешалась с горечью от слов, брошенных ему Джанни. С какой стати он должен быть сообщником людей, которые его презирают и оскорбляют? Ему предоставлена последняя возможность оказаться на стороне победителей. Глупо не воспользоваться ей. Он тронул Барбьери за руку: – Синьор полицейский… – Что вам надо? – Насчет колес… – Ну? – Мне кажется, я вспомнил, где они. – Правда? – Я отдам их вам. – Но, папа, если ты отдашь колеса, они увезут отца Джанни! – воскликнула Аврора. – А что я могу поделать? – Джанни никогда мне этого не простит. – Что он тебе должен прощать, этот сопляк, да еще после того, что он здесь тебе наговорил! – Он не захочет на мне жениться! – Жениться на тебе? Чтоб я отдал единственную дочь за сына антифашиста?? Сына побежденного? – Но ведь недавно ты… – Хватит, Аврора. Недавно американцы еще не были побеждены. Марио пошел в сарай за колесами и отнес их Барбьери. Колес было только два. Пицци спросил: – А остальные? – Ах, остальные… – У вас есть какие-либо предположения, где они могут находиться? – Всегда есть какие-нибудь предположения. Посмотрите у Венацца или например Бонакки. – Спасибо. Как только полиция покинула дом, бабушка холодно произнесла: – Марио, ты мне противен. Увидев, что Аврора укладывает свое белье в корзину, мать забеспокоилась: – Что ты делаешь, ангел мой? – Я ухожу из дома. – Что ты говоришь! – Я ухожу из дома. Я не хочу жить под одной крышей с твоим мужем. Марио угрожающе зарычал: – Оставь свои штучки! Я запрещаю тебе выходить на улицу! – Обойдусь без твоего разрешения. Я иду к Капелляро. Лауре понадобится моя помощь, когда увезут Аттилио. Марио вышел из себя: – Ты посмеешь уйти к человеку, который оскорбил тебя и твоих родителей? – Он сказал эти ужасные слова, потому что любит меня, но я знаю, что на самом деле он так не думает. Бьянка запричитала: – Ты покидаешь свою мамочку? – Ты можешь присоединиться ко мне. Аврора спокойно закрыла за собой дверь, и в наступившей тишине раздался голос Изабеллы: – У девочки есть характер… это хорошо. Марио всегда побаивался бабушки. – Ты одобряешь ее уход? – Да. – Ты удивляешь и огорчаешь меня. – А ты заставляешь меня сгорать со стыда, Марио, и это еще хуже. – Ты сама не понимаешь, что говоришь! – Может, бабушка и не понимает, что говорит, но я очень хорошо понимаю, что делаю! Я последую за дочерью! – Это сказала Бьянка. Никто не ожидал от нее такого тона. Марио раскинул руки, преграждая жене дорогу. – Я запрещаю тебе… – Ты ничего больше не сможешь мне запретить. Ты продал своих братьев и будешь за это горсть в аду, а я не собираюсь попасть туда из-за тебя. Лучшая защита – наступление, и Марио защищался изо всех сил: – Ах вот как? Ну ладно. Я вам всем покажу! Я заставлю вас уважать и слушаться меня! И для этого я первым делом возвращаюсь в мэрию, а ворюгу Капелляро, который увел у меня жену и дочь, я отправлю в тюрьму! Слышите? Упрячу в каталажку! Я обо всем расскажу полицейским! И про убийство дона Лючано тоже! Я прикажу расстрелять половину Страмолетто, а вторую половину посажу за решетку!
Бутафочи ликовал. Сообщение об отступлении американских войск привело его в восторг. Он не смог удержаться и не уколоть Феличиану: – Где же победа, которую вы предрекали, синьора! – В истории бывают моменты, когда лучше находиться среди побежденных. – Но не среди врагов нации. – Настоящие враги нации – вы и ваши дружки. Вы навязываете нам чужой образ жизни, а мы не хотим этого! Вошел Пепе с мушкетом в руке, в очень возбужденном состоянии. – Все по местам, приказ Гарибальди! Армия Неаполя наступает! Комиссар в удивлении открыл рот. Учительница объяснила: – Кроме настоящий войны, Пепе переживает другую, прошедшую сто лет назад. Присядьте, Пепе, пушки больше не стреляют, Красные Рубашки прогнали королевских солдат. – Ты уверена? – Конечно. – Отлично. Тогда я сяду. Старик не успел опустить свой тощий зад на предложенный стул, как в комнату влетел бледный от ярости Марио. – Синьор комиссар, слава Богу, вы здесь! – Что вам угодно? – С вашего позволения, я сейчас же приступаю к обязанностям мэра. – Вы переменили свое мнение? – Я хорошо подумал. – Случайно, не известие об отходе американцев привело вас к такому решению? – Да что вы! Ну, может быть… совсем немного… Аттилио Капелляро украл мою дочь! – Каким образом? – Аврора ушла жить к нему, и моя жена заявила, что последует за ней. Пепе объявил: – Я скажу Белле, чтобы она тоже ушла от тебя. Ей нельзя оставаться одной с таким ублюдком, как ты. Забавный реванш, не находишь? Твой дед увел мою невесту, а я уведу его вдову, дочь и внучку! – Вы все скоро окажетесь за решеткой! Синьор комиссар, Аттилио угрозами выгнал меня из мэрии! Это изменник родины и антифашист! – А вы – верный и преданный слуга Дуче? – Во всяком случае, я лучше, чем он! – По какой же причине ваши женщины перебегают к вашему врагу? – Из-за того, что я запретил Авроре встречаться с Джанни. – Определенно, я был прав – любовь занимает наиважнейшее место в жизни Страмолетто! Феличиана мягко сказала: – А как же нам без этого жить, синьор? Бутафочи слегка заколебался: – По вашему собственному признанию, Веничьо, вы уступили мэрию без всякого насилия со стороны Капелляро. Если я арестую Капелляро, то должен также арестовать и вас за дачу ложных показаний. Учительница заулыбалась, Марио же в отчаянии завопил: – Но он убил дона Лючано! Комиссар неопределенно повел плечами: – В таком случае, очевидно… Феличиана покачала головой: – Вы отвратительны, Веничьо… И Пепе подтвердил: – Вылитый дед! Когда я вспоминаю, что Изабелла предпочла его мне!… Взяв себя в руки, Бутафочи снова превратился в полицейского, проводящего расследование: – Итак, дон Лючано был убит? – Точно! Я видел его, мы все там были. Мы отнесли его к вдове. – Понятно… а синьора Каралло участвовала в вашей банде? – Нет. Комиссар облегченно вздохнул. Он был доволен, что Феличиана не солгала. – Вы знаете, где сейчас находится труп дона Лючано? – Нет, остальные не доверяют мне. – Кажется, они не слишком страдают от угрызений совести? – Но, синьор… – Значит, убийца – Аттилио? – Наверное. – Что значит «наверное», Веничьо? Да или нет? – Вообще-то, я не видел, как произошло убийство, но после того, как Аттилио угрожал дону Лючано, совершенно ясно, что именно он и нанес удар. Данте повернулся к Феличиане и Пепе: – Я вынужден его арестовать В этот момент карабинер, Барбьери и Пицци внесли три колеса. – Наконец-то вы их нашли! Барбьери махнул головой в сторону Марио: – Благодаря ему. Веничьо опустил голову под осуждающими взглядами остальных. Пицци предложил: – Поставим колеса на место и пойдем искать последнее, а карабинер приглядит за машиной. – Не все сразу. Оставьте колеса здесь и подождите. Вы, карабинер, приведите Аттилио Капелляро, мои люди постерегут его. А затем посмотрим. Ясно? – Так точно, синьор комиссар. Бутафочи обратился к учительнице: – А мы, синьора, нанесем визит этой странной вдове, которую так мало беспокоит смерть собственного супруга.
Лаура и Аттилио молча выслушали рассказ Джанни. Когда он закончил, мать сказала: – Зря ты их обидел, малыш… Свое мнение высказал и отец: – Мне кажется, ты ошибся, сынок. Аврора не такая девушка. Мы знаем ее много лет, правда, мать? Она любит тебя. Джанни криво усмехнулся, и Аттилио заговорил более суровым тоном: – Она любит тебя! И я не вижу, с какой стати она начнет вдруг кокетничать с полицейским, которого она толком-то и не знает? Джанни надулся: – Все девушки такие… Лаура одернула его: – Не горячись! Может, ты и не поверишь, но прежде, чем стать твоей матерью, я тоже была молоденькой девушкой, как Аврора. Я еще не забыла свою молодость и поэтому запрещаю тебе плохо отзываться об Авроре. Она этого не заслужила! В глубине души Джанни очень хотелось поддаться уговорам, но раненое самолюбие и ревность не позволяли ему так скоро признать ошибку. – Но я видел! Аттилио рассердился: – Видел, видел… Что ты видел? – Как она обнималась с Барбьери! – Но ты сказал, что это он ее обнимал? – Не понимаю… – Я считал тебя умнее. Ты приходишь к Веничьо, начинаешь кричать, ругаться и даже не пытаешься задуматься – а может, полицейский обнимал Аврору против ее воли? Теперь Джанни и сам припомнил, как странно Аврора произнесла его имя. А если она звала на помощь? Он вскочил: – Какой же я дурак! Я побегу обратно, и, если ты прав, папа, я убью этого полицейского! Лаура повисла на сыне, страшась очередных неприятностей, как вдруг раздался стук в дверь. Они в испуге замолчали. Аттилио отпер, и на пороге появилась Аврора с корзинкой в руках. Джанни не знал, как себя вести. Но девушка сразу обратилась к нему: – Я поклялась им, что ты не веришь на самом деле в те слова, которые ты произнес… Я права или нет? Парень медлил с ответом, и Лаура ответила вместо него: – Конечно, не верит! Это просто из ревности. – Пусть он скажет сам, – настаивала Аврора. Джанни обнял се. – Прости меня. Успокоившись, они усадили девушку за стол, и она рассказала им все, что случилось после ухода Джанни. Вдова Марини провела комиссара и учительницу в кабинет Криппа. Там к ним присоединилась Сильвана, все такая же спокойная и безразличная. – Здравствуйте, синьора Каралло. Добрый день, синьор комиссар. Вы хотели меня видеть? – Да, синьора. Вы, наверное, догадываетесь, что это касается смерти вашего мужа? – На этот раз вы уверены, что он мертв? – Скорее всего это так. Синьора, не скрою, ваше поведение меня удивляет. Он ждал ответа, но ответ не последовал. Сбитый с толку, он продолжал: – Меня уверяют, что тело вашего супруга перенесли сюда. – Это неправда. – Два человека заявляют, что были свидетелями этой сцены. – Они оба лгут. – Почему? – Понятия не имею, впрочем, меня это не интересует. Данте занервничал. Казалось, ничто не может потревожить это невозмутимое спокойствие. – Синьора, позвольте сказать, что ваше отношение кажется мне все более странным! – Что я могу поделать? – Ваш муж исчезает, не подавая никаких признаков жизни, и вы ничего не предпринимаете, чтобы найти его? – У меня нет ни малейшего желания это делать. – Вы его не любили? – Я его ненавидела! Резкая откровенность вдовы ошарашила комиссара. – Согласитесь, признание в подобных чувствах наводит на мысль, что вы сами помогли вашему мужу исчезнуть? – Думайте, что хотите, синьор комиссар. – Если докажут, что ваш муж был убит и что вы участвовали в убийстве или сокрытии трупа, вас посадят в тюрьму. – Я давно сижу в тюрьме. Это все, синьор комиссар? – Пока да. Прошу вас, пришлите ко мне вашу служанку. Легким кивком женщина попрощалась с гостями и вышла, ни на минуту не утратив своей безмятежности. Феличиана сказала: – Эта женщина была очень несчастна. Почему бы не оставить ее в покое? – Потому что моя работа не позволяет оставлять в покое убийц! – Лючано Криппа мог убить кто угодно, только не она. – С чего вы взяли? – Она не стала бы ждать для этого столько лет. Вдова Марини отвечала на вопросы комиссара с такой хорошо разыгранной тупостью, что он не смог ничего от нее добиться.
По виду карабинера легко было догадаться, что он несет дурные вести. Лаура не ошибалась в своих предчувствиях и затянула что-то вроде похоронного воя. Джузеппе был очень расстроен, к тому же он всегда испытывал к Капелляро особое расположение. Джанни и Аврора, держась за руки, были слишком счастливы, чтобы спуститься с облаков на землю и разделить общее горе. Джузеппе сказал просто: – Это я. Эта фраза давала понять, что вместе с ним в дом вошел закон. Капелляро встал и попытался принять беззаботный вид: – Мы ждали тебя, Джузеппе! – Я должен отвести тебя, Аттилио. – В Фоджу? – Сначала ко мне в кабинет. – Это серьезно? – Боюсь, что да. Капелляро слабо улыбнулся. Нелегко казаться храбрецом, если это не в вашем темпераменте. Джанни предупредил карабинера: – Только тронь отца, Джузеппе, и я тебя изувечу на всю жизнь! Тот ограничился ответом: – Ты не должен так говорить со мной, Джанни. Аттилио пришел ему на помощь: – Он прав, Джанни. Ведь он только подчиняется приказу. Ты мне позволишь собрать узелок? – Я не варвар… тем более, что меня совсем не радует обязанность быть твоим конвоиром. Лаура, уронив голову на руки, рыдала у стола. Ей вторила Аврора, Аттилио не смог устоять перед таким потопом и тоже превратился в фонтан. У карабинера щипало глаза. Настоящая картина всемирной скорби! Но пора было закругляться. – Мужайся, Аттилио, возьми себя в руки. Капелляро положил руку жене на плечо. – Мы расстаемся раньше, чем думали, Лаура миа. Но мы не можем бороться с тем, что сильнее нас. Заботься о детях. Лаура застонала: – А кто будет заботиться о тебе? – Господь Бог. Теперь я могу рассчитывать только на него. Лаура Капелляро была очень набожной женщиной, но такая защита ее не успокоила: – Бог далеко! И у меня такое впечатление, что он забыл Страмолетто! В этом она заблуждалась. Вздыхая и всхлипывая, Лаура уложила лучшую рубашку мужа, носки и кальсоны, а также бритву и кусок мыла. Она бережно завязала узелок, но, когда Аттилио взял его, ей показалось, что у нее вырвали сердце. Джанни пришлось поддерживать ее, пока отец давал последние наставления: – Аврора, я рад, что ты станешь нашей дочерью. Джанни, ты теперь глава семьи и отвечаешь за всех… и за Пепе. Он поднялся и вышел, чтобы произвести хорошее впечатление на соседей, которые кричали ему: – Удачи тебе, Аттилио! – Мы будем молиться за тебя! Надеясь подбодрить арестованного, Эмилио Борджони, отставной железнодорожник, заверил его: – Если тебя расстреляют, мы отомстим за тебя! Это не слишком утешило беднягу Капелляро. По мере того, как карабинер проходил дальше по улице, жители выходили из домов и присоединялись к ним, образуя почетный кортеж. Дружеские чувства здесь мешались с любопытством, всем хотелось посмотреть, что будет дальше. Дон Фаусто с порога церкви благословил процессию и поднял глаза к небу в пылкой молитве. Комиссар и учительница только что вернулись после своего бесплодного визита к вдове Криппа. Они услышали шум приближающейся толпы, и Барбьери открыл дверь кабинета. При виде колонны крестьян он схватился за револьвер и, оглянувшись назад, бросил: – Кажись, будет заварушка! Пицци подбежал к товарищу и тоже вытащил оружие. Но когда карабинер и Аттилио вошли в дом, другие остались снаружи. Успокоенные полицейские закрыли дверь. Без всякого энтузиазма и даже с некоторым колебанием, что не на шутку удивило Барбьери и Пицци, Бутафочи объявил: – Я вынужден вас арестовать, Капелляро, так как нас известили, что именно вы являетесь убийцей дона Лючано Криппа. – Это неправда! Кто вам сказал такую чушь? Комиссар не ответил, но инстинктивно указал глазами на Марио. Тому больше всего хотелось сейчас провалиться сквозь землю. – Ты, Марио! Это невероятно! Ведь ты знаешь, что я невиновен! – Нет, я этого не знаю! – Зачем ты сделал это? – Это мой долг. – Твой долг – расстрелять меня? Пепе ткнул сухим кулачком под нос Веничьо: – Если его расстреляют, я тебя прикончу! Пицци засмеялся: – Бешеный старикашка! Он всех хочет прикончить! – С тобой я скоро разберусь, не бойся, я не забыл о своем обещании! Данте сухо приказал Пицци замолчать. – Уважение к старшим не противоречит званию полицейского! Не заставляйте меня слишком часто напоминать вам об этом! Карабинер, отведите Капелляро к машине. Барбьери и Пицци, поставьте найденные колеса и отыщите последнее. После этого мы уедем в Фоджу. Марио и Пепе вышли вместе с полицейскими, карабинером и Аттилио. Первый – чтобы как можно незаметнее пробраться домой, второй – чтобы быть рядом с мужем своей внучки до самого конца. Барбьери и Пицци быстро приладили колеса на место. Приковав Капелляро наручниками к машине, Черные Рубашки отправились на поиски недостающего колеса. – Теперь вы довольны? Получили своего преступника? Вы вернетесь в Фоджу не с пустыми руками. Начальство вас обязательно похвалит! Бутафочи устало вздохнул: – Прошу вас, синьора… Но учительница была безжалостна: – Может, даже получите повышение. И заплатите за него всего лишь несчастьем одной семьи и собственным позором! Но полиции, видно, не привыкать к бесчестью? – Перестаньте! Какое несчастье, что я вас встретил! – Не очень-то любезно с вашей стороны, синьор комиссар. – Когда я приехал сюда, я верил в свою миссию, в фашистский порядок… я волновался только за исход войны. А нынче американцы проиграли, и я должен быть счастлив, а мне невесело. – Почему? – Потому что в Страмолетто я нашел Италию, о которой я уже забыл или, вернее, не хотел вспоминать… – Так оставайтесь с нами. – Это невозможно. Я уже сделал выбор… Тем хуже для меня. – Тем хуже для Аттилио. – Он будет не один, к несчастью, – помолчав, он добавил: – Может, они не найдут четвертое колесо? Но колесо нашлось. Данте возненавидел Пицци за его торжествующий крик: – Есть! Нашли! Комиссар покорился неизбежности. Но на площади их ждал очередной сюрприз: исчезли не только три колеса, вместе с ними испарился и сам карабинер. Только ружье, прислоненное к дверце машины, свидетельствовало о его недавнем пребывании здесь. Бутафочи и Феличиана обменялись радостными взглядами, в то время как Барбьери и Пицци изливали душу в отборных ругательствах, способных смутить целый полк гренадеров. Пицци грубо толкнул Аттилио: – Что произошло? Отвечай или прибью! – Я почти ничего не видел, они меня так сильно ударили по голове, что я потерял сознание. – Кто они? – Их было очень много. Они бросились на карабинера, а тот не осмелился стрелять. Они отняли у него ружье и унесли его… не ружье, конечно, а карабинера. Потом, должно быть, они украли колеса. – Ты никого не узнал? – Я узнал того, кто командовал. – Имя, живо! С хитрой улыбкой Аттилио произнес: – Марио Веничьо. Он не мог обмануть комиссара и учительницу, но они признали, что сыграно было неплохо. Полицейские хотели уже побежать к Веничьо, но Бутафочи их разубедил: – Нельзя верить на слово человеку, обвиненному в убийстве. Отведите его в кабинет. Я скоро приду. Ругаясь и подозревая, что на них смотрят со всех сторон, в то время как они не видели никого, полицейские потащили Аттилио обратно. Пленник светился довольной улыбкой человека, сыгравшего веселую шутку с себе подобными. Феличиана выждала, пока трио удалится на приличное расстояние, и сказал: – Спасибо, синьор комиссар.
В доме Веничьо царило молчание, прерываемое только приглушенными рыданиями Бьянки, не осмелившейся покинуть мужа из-за боязни совершить грех перед Богом, да звоном стакана Марио. Тот решил напиться, чтобы заглушить угрызения совести. Изредка слышалось астматическое дыхание бабушки Беллы. Вдруг Марио резким движение смахнул со стола бутылку и стакан и закричал на женщин: – Почему вы не говорите того, что хотите сказать? Старуха не ответила, ограничившись коротким обжигающим взглядом. Что до горестной Бьянки, то она была слишком напугана. Раздраженный общим осуждающим молчанием, Марио вспылил: – С какой стати я буду жертвовать собой ради Капелляро? Вы же слышали – американцы отступили и фашисты снова станут хозяевами везде. А я всегда был фашистом! И моя семья из уважения ко мне должна разделять мои убеждения. Этот Аттилио меня всегда за дурака считал! Я докажу, что не глупее его! Я буду заседать в мэрии, а он сгниет в тюрьме! И вы еще смеете меня упрекать. Прекрати хныкать, Бьянка, или, клянусь Богом, получишь хорошую затрещину! Синьора Бьянка очнулась от своего горя: – Из-за тебя мы лишились ребенка! – Аврора плохая дочь! Она не имеет права влюбляться без моего позволения! Если бы ты лучше ее воспитывала, она бы не отважилась мне противоречить! Но ты потакала всем ее капризам. И вот результат! Впрочем, я не беспокоюсь, она вернется… – Да услышит тебя Матерь Божья! Но бабушка спокойно возразила: – Аврора не вернется. Марио предстал перед новым противником: – Почему? – Потому что она не похожа на тебя. Он заскрежетал зубами: – Вам повезло, что я слишком уважаю вас, бабушка. Старуха не умела читать, но всегда держала Библию под рукой. Она протянула Бьянке книгу со словами: – Возьми и прочитай там, где отмечено. Запинаясь, жена Марио прочла: – «Когда наступил вечер, сел Он за стол вместе со своими двенадцатью учениками. И когда ели они, то сказал Он: «Истинно говорю вам, что один из вас предаст меня». И, глубоко опечаленные, стали они один за другим говорить ему: «Уж, наверное, это буду не я, Господи!» В ответ Он им сказал: «Тот, кто опустил руку в одну чашу со мной, тот и предаст меня. Сын человеческий должен уйти, как указано в писании, но горе тому, кем предан будет Сын Человеческий! Тому человеку лучше бы и вовсе не родиться на свет!» Иуда, который собирался предать его, сказал: «Наверняка это не я, Учитель!» И Он сказал ему: «Ты сам сказал это!» Марио вырвал Библию из рук жены. – Довольно! Не читай больше! Но бабушка обладала превосходной памятью, и знала наизусть целые страницы священных писаний. Так что она продолжала: – «И когда Иуда, предавший Иисуса, увидел, что осудили его, то раскаялся он и возвратил тридцать серебренников первосвященникам и старейшинам, сказав: «Согрешил я, предав кровь невинную». Но они сказали: «Что нам до того? Это твоя забота!» И тогда бросил он серебряные монеты в святилище и пошел и повесился». Растерянный Марио завопил во всю мощь своих легких: – Все против меня! Все равно – я не Иуда, а Аттилио – не Иисус! А Аврору я притащу сюда силой! Пойду колоть дрова, а то очень хочется кого-нибудь ударить. Как только муж вышел из комнаты, Бьянка обеспокоенно спросила: – Ты не думаешь, что он и впрямь повесится? – Нет, он слишком труслив. Вылитый портрет моего покойного Томазо. Это передается через поколение. Мой сын Бенджамино был отважным мужчиной. Аврора похожа на него. Да, Бьянка, это передается через поколение, и я боюсь за будущего ребенка Авроры. Они не успели обсудить этот вопрос, потому что Марио буквально ворвался в комнату. Волнение сжимало ему горло: – Сволочи! Негодяи! Они спрятали его у меня!… У меня! И без дальнейших объяснений он кинулся на улицу. Пицци и Барбьери начинали нервничать, видя беспечность комиссара. Они чувствовали, что он изменился, но не понимали причин этой перемены. Пицци ворчал: – Надо что-то делать! Нельзя же вечно торчать в этой вшивой деревне. Данте посмотрел на него с таким видом, как будто он только что очнулся от сладкого сна и еще не вернулся в реальный мир. – Вы останетесь здесь, Пицци, и будете сторожить пленника, пока Барбьери займется поисками колес и карабинера. – Незачем задерживаться здесь еще на день! – Значит, постарайтесь поскорее выполнить это поручение! – Если позволите мне по-своему взяться за это дело, я вам быстро верну колеса. Надо взять заложников и дать полчаса крестьянам, чтобы они вернули украденное, иначе я буду расстреливать заложников по одному через каждые пятнадцать минут. – Мы пока еще полицейские, а не убийцы, Пицци! Появление Марио Веничьо положило конец их стычке. – Синьор комиссар! Бандиты! Негодяи! Так поступить со мной! Они хотели опорочить меня перед вами! – Успокойтесь, Веничьо. Что с вами случилось? – Я пошел в сарай колоть дрова, и когда я передвигал ящики… я увидел тело! Они, наверное, принесли его,пока я разговаривал с женой и бабушкой. Я их даже не видел! Бутафочи вздохнул: – Возможно, я наконец, увижу лицо этого загадочного синьора Криппа…
Комиссар Бутафочи и его помощники вошли прямо в сарай Веничьо и, и отодвинув в сторону ящики, обнаружили аккуратно связанного карабинера.
ГЛАВА VI
Карабинер Джузеппе Гарджулло по всем признакам чувствовал себя неплохо. Он выглядел веселым и бодрым, что не ускользнуло от внимания Пицци. Он сурово произнес: – Какого черта вы здесь делаете? – Жду, когда меня освободят. – А как вы сюда попали? – Поверьте, не по своей воле. – Это еще надо доказать! Бутафочи направил разговор в нужное русло: – Как вы объясните происшедшее? – Я не видел, как они подошли. Они сразу все на меня набросились… Пицци прервал его: – А ваше ружье? – У меня не было времени… В любом случае я бы не стал в них стрелять. – Почему? – Потому что я не убийца! Пицци с отвращением плюнул и отошел в сторону, а комиссар уточнил с иронией в голосе: – И вы, конечно, никого не узнали? – Узнал. – Кого же? – Марио Веничьо. Барбьери побагровел: – Он врет! Данте, улыбаясь, согласился: – Конечно врет. Но как его разоблачить? Они отправились к Марио. Тот все еще дрожал от пережитого ужаса: – Вы его нашли? – Да, но это не дон Лючано. – Не дон Лючано? – Нет, это карабинер. Кстати, Веничьо, два свидетеля указали на вас как на предводителя банды, которая опять похитила колеса, а заодно и карабинера. Марио задохнулся от злости: – Я вышел из дома только один раз – чтобы предупредить вас. А кто эти свидетели? – Аттилио Капелляро и присутствующий здесь карабинер. – Ты смеешь врать мне в глаза, Джузеппе? – Так же, как и ты, когда обвинил Аттилио в убийстве дона Лючано. Комиссар остановил поединок. – Дальнейшие дискуссии бесполезны. Сегодня уже поздно возвращаться в Фоджу. Пицци, отпустите Капелляро, пусть он идет спать домой. Вы оба устроитесь на ночь у трактирщика. Что касается меня, я поищу свободное местечко у кого-нибудь в доме. Карабинер поспешно сказал: – Я уверен, что учительница с удовольствием разрешит вам переночевать у нее. – С удовольствием? Не преувеличивайте! Аттилио в очередной раз возвращался домой. При виде его Лаура испустила несколько благодарственных воплей и заставила всех домашних встать на колени и вознести молитву в честь Святой Девы. Утомленный переживаниями этого долгого и богатого событиями дня, Аттилио лег спать сразу после ужина. Малышей, несмотря на их нытье, тоже отправили в постель – завтра начинались занятия в школе. Лауре не удалось удержать Пепе, который непременно хотел проверить, горят ли огни лагеря Неаполитанской армии. Джанни и Аврора выскользнули через заднюю дверь. Им хотелось побыть наедине. Не говоря ни слова, влюбленные вышли на утес вблизи дома Криппа. Их окутывала мягкая теплая южная ночь. Не слышно было никаких звуков. Только изредка доносился лай собак. Свет в окне дома священника показывал, что дон Фаусто бодрствовал. – Это правда, Аврора миа, что ты не вернешься к своим? – Я смогу вернуться туда только вместе с тобой. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу. И если бы это зависело только от них, они просидели бы так всю жизнь. – Тебя не беспокоит то, что молчат пушки? – Если американцы уплыли, то нет причин для стрельбы. – Как по-твоему, это хорошо или плохо? – Плохо. – Из-за твоего отца? – Из-за него и из-за всех остальных. Аврора не все поняла, но она побоялась просить объяснений. Впрочем, ее устраивало просто быть рядом с любимым человеком. – Но мы сможем пожениться? – Это зависит не от нас. – А от кого, от моего отца? Он крепко обнял девушку. – Нет… Американцы или немцы… Один Бог знает, что они сделают, когда войдут в нашу деревню. – Они разлучат нас? Аврора содрогнулась от ужаса и возмущения. Какое ей дело до всей этой истории? Она любит Джанни, а он любит ее. Об остальном пусть беспокоятся другие!Пепе внимательно вглядывался в темноту, силясь рассмотреть неприятельские позиции. Он был так поглощен своим занятием, что не услышал шагов карабинера. Тот хлопнул его по плечу: – Что, Пепе, шпионишь за неаполитанцами? – Ах, это вы, Джузеппе… Да, эта тишина меня не обманет, они наверняка что-то замышляют, – он кивнул в сторону Страмолетто: – А они спят! – Что же они еще могут делать ночью? – А ты почему не спишь? – Потому что ночью кажется, что все как раньше, что нет войны и что на земле место для счастья… – Скажи на милость, Джузеппе, ты странно разговариваешь сегодня. – А? – Непонятно… Сегодня у тебя не такой грустный вид, как обычно. Твое несчастье перестало угнетать тебя? – Быть может, я начинаю забывать о нем. – Удивительно… Блуждая между сном и реальностью, старик спросил: – Ты веришь, что солдаты Гарибальди отступили? – Кто? А, да. Так объявили по радио. – Я тебя не об этом спрашиваю. Ты сам веришь? – Не очень. – Я тоже. – Скажите, Пепе, вы уверены, что это войска Неаполя мешают Красным Рубашкам высадиться на берег? Старик помедлил. – Я объясню, Джузеппе. Это зависит от момента. Иногда я и правда забываю. Но только говоря о войсках Неаполя, я могу кричать все, что угодно о немцах и фашистах, понял?
Феличиана Каралло приняла комиссара без всяких возражений. Она находилась в кухне, когда он вошел, извиняясь за беспокойство. – Что вы, синьор комиссар, школа – не моя собственность. Она принадлежит государству. На первом этаже есть комната для стажера, который здесь никогда не показывался. Вам там будет удобно. – Не знаю, как вас благодарить. – Нет ничего проще. Повяжите эту тряпку на пояс и помогите мне приготовить «минестроне по-милански». Если бы через час какой-нибудь прохожий заглянул в окно, то ни за что бы не поверил, что эти толстые мужчина и женщина знакомы всего несколько часов. Сидя за столом напротив друг друга, они поглощали еду с благочестивым старанием истинных гурманов. Их пухлые физиономии выражали блаженство. Оттолкнув пустую тарелку, Бутафочи заявил: – В жизни не пробовал лучшего минестроне! – Что вы скажете насчет стаканчика граппы? – Скажу, что это очень кстати! Феличиана достала из буфета длинную бутылку. Они выпили, закрыв от удовольствия глаза. Данте со вздохом поставил стакан. – Замечательно. Они немного помолчали, переваривая пищу. Вкусная еда располагала к оптимизму. Комиссар с грустью произнес: – Если бы моя Леонтина была жива, я пригласил бы вас в Фоджу отведать ее «стуфаттино а ля романа». Она прекрасно готовила это блюдо. – Вы давно потеряли вашу жену? – Два года назад. Не знаю, зачем я вам это рассказываю… но у меня такое ощущение, что я выпал из нормального течения жизни, по крайней мере моей жизни в Фодже. Я в Страмолетто всего несколько часов, а мне кажется, что я всю жизнь знаком с Аттилио Капелляро, его сыном и женой… Я знаю Марио и его вечные угрызения совести. И древнего человека в красной рубахе, живущего одновременно в двух мирах. И этого странного карабинера… Кстати, что это за несчастье, о котором все говорят и которое служит ему оправданием для уклонения от военной службы? – Любовная история. – Естественно. Иное объяснение меня бы разочаровало. – Джузеппе появился здесь пять – шесть лет назад. Он прибыл из деревни Абруцес, что около Сульмоны. Там он полюбил одну девушку, которая отвечала ему взаимностью. Но они оба были очень бедны. Джузеппе поступил на военную службу и уехал в Африку. Вернувшись, он узнал, что его невеста, чтобы спасти свою семью от голодной смерти, вышла замуж за богатого человека. Затем она с мужем уехала из деревни. Вскоре и Джузеппе покинул родные места. Он стал карабинером и попросил место в Страмолетто. Он с легкостью получил это назначение, так как никто не хотел ехать в такую глухомань. Он никогда не просил о переводе в другое место. И, честное слово, мне кажется, что про него забыли. – И он хранит верность своей любимой? – Да. Он только однажды рассказал об этой истории, но у нас трудно хранить секреты. Его уважают за постоянство и жалеют его. – Знаете, синьора Каралло, если бы я мог, я бы отослал своих двух тупиц в Фоджу и остался здесь ждать дальнейших событий. Все, что я делал до сих пор, кажется мне таким бессмысленным и ненужным. Мне жаль, что я нарушил привычную жизнь Страмолетто. – Вы не обидитесь, если я скажу, что вы нисколько ее не нарушили? – Наоборот, вы меня обрадовали. Жаль, что завтра снова взойдет солнце и придется опять бегать за непоседой Лючано, который надоел мне хуже горькой редьки. – Он был плохим человеком и стал плохим мертвецом. Они засмеялись. Волшебные чары ночи и дружеской беседы превратили злодея Криппа в призрака-шутника, который, забавляясь, дурачит жителей деревни. При виде Пицци и Барбьери, входящих в трактир с вестью, что они будут ночевать у него, Бонакки чуть не хлопнулся в обморок. Труп Криппа находился у него в погребе. К счастью, оба чернорубашечника начали вести себя как завоеватели в покоренной стране, требуя еды, выпивки и шумно выражая свои эмоции. Трактирщик потихоньку послал за Венацци. Тот не замедлил явиться под предлогом выпить стаканчик перед сном. Оба полицейских беспрестанно осушали бутылки с вином, не собираясь платить за них, и Бонакки хватался за сердце, предчувствуя разорение. Они с Венацца наблюдали за Пицци и Барбьери, спрашивая себя, когда же тс наконец уйдут в комнату для гостей. Внезапно Пицци встал, подошел к столику трактирщика и, опершись о стол руками, заявил заплетающимся языком: – Бонакки, ты нам скажешь в конце концов, где покойник? – Откуда я знаю? В ответ Пицци ударил его по лицу: – Я верну тебе память, каналья! Трактирщик свалился на пол. Здоровяк Венацца помог другу подняться. У того из разбитой щеки сочилась кровь. Барбьери тронул приятеля за плечо: – Хватит, Вито. Брось этих идиотов. – Ну нет! Пускай скажут, где покойник! Между прочим, здесь мы еще не искали. Пошли, Николо, перетряхнем эту лачугу сверху донизу. У меня горло пересохло… Начнем с погреба! Венацца и Бонакки в ужасе смотрели друг на друга. Это была катастрофа, и они не знали, каким образом выбраться из этой западни. В трактир вошел Джанни. Уложив Аврору спать на матрасе в детской комнате, он решил немного прогуляться перед сном. Когда он увидел свет в доме Бонакки, ему ужасно захотелось поболтать с ним. Обнаружив присутствие полицейских, он собирался ретироваться, но Барбьери заметил его и закричал: – Смотри-ка! Наш влюбленный! Ты меня боишься? – Нет. – Однако ты промолчал, застав свою крошку со мной! Кровь застучала в висках у Джанни. Барбьери не унимался: – А она премиленькая, ничего не скажешь. И так нежно прижималась ко мне. Пожалуй, я возьму ее с собой в Фоджу. Кулак Джанни мелькнул так быстро, что Барбьери не успел уклониться от удара. Он вскрикнул от боли и поднес руки к лицу, сквозь пальцы текла кровь. Пицци медлил, не в силах поверить в реальность происходящего, затем он бросился на юношу, но путь ему преградил Венацца. Поймав полицейского за руку, он развернул его к себе и со всей силы вмазал в подбородок. Пицци отлетел к стенке, ударился и сполз на пол без сознания. Тогда в атаку пошел Николо, но расторопный Бонакки поставил ему подножку, и громила растянулся на полу. Трактирщик немедля угостил его солидным ударом по шее, надолго успокоив драчуна. Венацца посмотрел на лежащих на полу полицейских, потом на своих друзей: – Что будем делать? Они решили раздеть бесчувственных вояк и отнести их в кровать. В комнате они разбросали одежду и пустые бутылки в надежде, что, проснувшись, они вообразят, что подрались между собой по пьяни. После этого друзья спустились вниз и занялись доном Лючано.
В первый раз за долгое время ночь не нарушал грохот канонады. Однако немногие спали в эту ночь в Страмолетто. Аттилио ворочался в своей постели. Разбитая усталостью и пролитыми слезами, Лаура спала, приоткрыв рот. Аттилио любил свою жену. Мысль о том, что он никогда ее больше не увидит, приводила его в отчаяние. Если бы он знал заранее, что Муссолини вернется, он ни за что на свете не отнял бы мэрию у Веничьо. Тогда ему казалось, что это неплохая проделка, он был рад сбить спесь с воображалы Марио. А теперь Марио станет опять мэром Страмолетто, а он, Аттилио, будет мыкаться по тюрьмам в Фодже. И возможно, однажды утром его разбудят, чтобы отвести на расстрел. А это должно быть очень больно! Он станет героем, о нем будут говорить после воскресной мессы в трактире у Бонакки, друзья будут восхищаться им… Но честно говоря, он предоставил бы эту честь другим. Аттилио совсем не привлекала роль национального героя. Его соперник также не находил себе покоя. Отрывок из Библии, прочтенный Бьянкой, и другой, рассказанный наизусть бабушкой, звучали у него в ушах. Иуда! Он повесился, потому что никто не хотел подать ему руки. Аврора ушла, Бьянка… тоже уйдет? А бабушка? Марио видел себя – одинокого, в опустевшем доме, презираемого всей деревней. Но в отличие от Капелляро, Веничьо искал спасения в жестокости. Он ответит на презрение силой! Утром он вступит в права мэра, созовет муниципальный совет и начнет принимать решения. Карабинеру волей-неволей придется их выполнять, а если понадобится, то и под надзором полиции Фоджи!
Погрузившись в молитвы, дон Фаусто не замечал позднего часа. Он молился за своих прихожан. Он так давно заботится об их душевном покое. Он знает, что они неплохие люди. Конечно, было и убийство дона Лючано. Но он надеялся, что Бог не станет обращать большое внимание на эту недостойную сожаления смерть, в то время как в мире каждый день умирают тысячи невинных. Что за проклятое время – время огня и крови!
Лежа с открытыми глазами, Пепе размышлял, как проще убить Пицци, олицетворяющего все, что он ненавидел. Еще он с волнением вспоминал слова Изабеллы. Если Томазо слышит их с небес, то, наверное, кусает локти с досады! В признании нежных чувств Изабеллы он видел дополнительную причину убить Пицци. Ему хотелось, чтобы она гордилась им и поняла, что даже в девяносто лет он остался таким же щепетильным в вопросах чести.
В последние годы Изабелла почти перестала спать, но она все равно ложилась в постель, позволяя уставшему телу восстановить потраченные за день силы. Во время этих долгих ночных бдений она вспоминала прошедшую жизнь. Правда, это удавалось ей все хуже и хуже. Но в этой серой тьме ярко сверкало воспоминание о том ужасном дне, когда Арнальдо вернулся в Страмолетто в красивой красной рубашке и узнал о ее браке с Томазо Веничьо. Это воспоминание сжимало ей сердце. Милый Арнальдо, он всегда был очень ревнив! Но куда они могли спрятать труп дона Лючано? Виргилий исследовал все места возможного укрытия неугомонного мертвеца, мечтая о мести.
Покинув свое холостяцкое жилище, Джузеппе Гарджулло направился к какому-то дому и, тихо проскользнув в дверь, провел там ночь… В то время как маленький мирок бился в сетях своих маленьких личных проблем, История уже начала свой ход. Но никто в Страмолетто не знал об этом.
Непривычная тишина разбудила Данте Бутафочи. Сквозь закрытые ставни пробивался ослепительный солнечный свет. Разглядывая стены комнаты, где он провел ночь, комиссар думал о своем детстве, когда он приезжал в гости к тетушке Анне в Амальфи. У него навернулись на глаза слезы при воспоминании о том, как радовалась Леонтина, приезжая в Амальфи. Милая Леонтина, она так похожа на эту учительницу, по крайней мере объемом. Данте нашел Феличиану в кухне за приготовлением напитка, призванного заменить давно исчезнувший кофе. – Добрый день, синьора Каралло. – С добрым утром, синьор комиссар. Хорошо ли спалось? – Чудесно, благодарю вас. – Надо благодарить не меня, а артиллерию, которая уважила ваш сон. Отправляетесь на розыски бродящих останков Криппа? – Да, но не торопясь, и с надеждой на неудачу. Они рассмеялись, как старые друзья. – Дабы не пробудить подозрений Пицци и Барбьери, мы останемся здесь на весь день и уедем вечером. Если вы, синьора Каралло, расскажете вашим друзьям о моих намерениях, может, они вернут колеса? – Но… Капелляро? Вы увезете его в Фоджу? – Нет… Не хочу оставлять о себе плохую память. Феличиана посмотрела долгим взглядом на Бутафочи и поцеловала его, как мать – блудного сына. – Вы храбрый человек, синьор Бутафочи. Он признался: – Я был им… Вы и Страмолетто напомнили мне об этом.
Комиссар вдыхал полной грудью свежий утренний воздух. Он не торопясь шел вдоль маленьких садов, покосившихся сараев, чудом сохранившихся лачуг. Декабрьское солнце освещало нежным ореолом эту нищету. Бутафочи резко остановился, заметив мужские башмаки, выглядывающие из-за небольшой каменной постройки. Неужели случай предоставлял комиссару, несмотря на его решение, возможность все же познакомиться с таинственным синьором Криппа, который так любит играть в прятки с полицейскими? Данте хотел пройти мимо, чтобы не становиться соучастником заговора, но любопытство взяло верх над благоразумием. Его распирало желание увидеть лицо мертвеца, чье исчезновение взбаламутило все Страмолетто. Он на цыпочках обогнул забор и наткнулся на Этторе де Бсллиса. Булочник спал, лежа около своей печи, скрестив руки на животе. Комиссар подавил смех и бесшумно удалился. Бонакки подметал крыльцо, когда комиссар окликнул его: – Мои люди еще здесь? Трактирщика передернуло. – Они, должно быть, спят, синьор комиссар, я их не слышал. Полицейский подошел ближе. – Вот лентяи! А что у вас со щекой? – Вчера вечером… – Вы подрались? – Скорее, меня побили. – Пицци и Барбьери? Почему? – Входите, синьор комиссар, я вам все объясню. Внутри Бонакки попросил Данте присесть. – Ваши помощники вчера нализались, как свиньи, поспорили между собой и в итоге подрались. Я пытался их разнять и получил удар в лицо. Потом они снова помирились и ушли к себе в комнату, забрав бутылки с собой. Они были в таком состоянии, что, я думаю, не скоро теперь придут в себя! – Обормоты! Я их заставлю подняться! Ведите меня к ним. Комиссара затошнило при виде разгрома, царившего в комнате. Одежда валялась на полу, многочисленные пустые бутылки подтверждали слова трактирщика. Комиссар подошел к кровати, на которой спали в обнимку перепачканные кровью драчуны. Если бы у Данте был хлыст, он с превеликим удовольствием отхлестал бы их. – Встать! Полицейские с трудом очнулись от сна, вызванного опьянением и двойным нокаутом, и приоткрыли мутные глазки. Они, видимо, пытались определить, где они находятся. – Вставайте, подонки! Грязные пьяницы! Бонакки деликатно вышел за дверь. Полицейские напрасно старались понять, почему в их комнате находится комиссар и почему у Барбьери все лицо в крови. Они выбрались из кровати и, покачиваясь, вытянулись перед Бутафочи, стоя в одних трусах. – Вам недостаточно просто напиться до потери сознания? Вам приспичило еще подраться между собой, как будто вы дикие звери! Какой пример вы подаете крестьянам! Я отправлю рапорт о вашем поведении. Быстро умывайтесь, одевайтесь и марш за колесами. Мы должны сегодня уехать в Фоджу. А я пойду прогуляюсь, чтобы хоть немного забыть о вашем существовании! Когда шеф ушел, Барбьери и Пицци сели на кровать. – Мы действительно подрались, Вито? – У меня болит челюсть, а у тебя нос распух. – Но из-за чего мы дрались? – Откуда я знаю! – Забавно. Мне кажется, я с кем-то поспорил, но убей меня Бог, если я помню с кем! Пицци указал на бутылки: – И вряд ли вспомнишь… Видать, неплохо мы провели время…
Карабинер проснулся довольно поздно и постарался как можно незаметнее уйти из дома, где ночевал. Чья-то рука закрыла за ним окно, выходящее в сад. Но Пепе, следивший за неприятельскими войсками, заметил друга… И спрятался, чтобы тот его не увидел. Завтрак в семье Капелляро проходил в гробовом молчании. Аттилио угрюмо думал о том, что он, без сомнения, проводит последние часы на свободе. Опухшая от слез Лаура пыталась представить, что станет с ее домом без мужа. Джанни, беспокоясь о последствиях своей драмы с Барбьери, озабоченно спрашивал себя, не увезут ли и его вместе с отцом. Аврора же страдала от того, что ее Джанни, занятый своими мыслями, не смотрит в ее сторону. Мика и Сальваторе, чувствуя, что не следует сейчас обращать на себя внимание, хранили осторожное молчание. И все же мальчуган не мог отказаться от надежды получить обещанные две лиры и исправить вчерашнюю ошибку, за которую он получил пощечину. – Мама? – Что тебе, Сальваторе? – Я подарю мой старый волчок Карло Бергасси. Он теперь будет моим лучшим другом, правда? Аттилио подскочил: – Негодник ты этакий! Хочешь дружить с Карло Бергасси, отец которого собирается убить твоего отца? Ты его стоишь, выродок! – И Капелляро подтвердил свои слова хорошей затрещиной. Сальваторе был уничтожен. Больше он ничего не понимал в этой жизни. Он пребывал в полной растерянности и даже забыл заплакать.
Джузеппе спешил в мэрию, где накануне он назначил встречу с Барбьери и Пицци. Он нашел их в комнате Марио Веничьо, который вновь красовался в шарфе мэра. При появлении карабинера Барбьери вскользь заметил, что в Страмолетто, по всей видимости, карабинеры не являются ранними пташками. Веничьо призвал к тишине: – Не время спорить! Мы должны быть вместе, потому что вся деревня объединились против нас. Пицци фыркнул: – Если бы комиссар был немного поэнергичней, мы бы живо навели здесь порядок, верно, Барбьери? – Еще как! Марио решил не тратить слов попусту. – Кстати, где комиссар? – Он пошел погулять, – ответил Барбьери. – Гулять! А как же наши дела? Полицейский смутился. Он почесал голову, прежде чем согласиться: – Признаюсь, я его тоже не понимаю. – Не будем его ждать. Я попросил Виргилия, Бергасси и Венацца прийти ко мне сюда. Мы сами обыщем все дома, чердаки и подвалы, и я могу поспорить, что очень скоро мы отыщем и колеса и дона Лючано. Начнем со школы, а оттуда двинем по направлению к дому вдовы Криппа. Привет, Бруна, что тебе надо? Я занят. А где твой муженек? – Он и послал меня к тебе, Марио. – Зачем? – Сказать, что болен и что не надо на него рассчитывать, по крайней мере сегодня утром. – В самом деле? И чем же он болен? – У него лихорадка. – Какая именно лихорадка? – Ну… просто лихорадка. – Скажи ему, что он дорого заплатит за то, что смеется надо мной в такой момент! – Но он не смеется над тобой! – Он не болен! Он меня предал! Он перешел на сторону противника, и, по правде говоря, меня это не слишком удивляет. Я никогда не доверял твоему Витторио, потому что нет на свете большего лицемера, чем он! Бруна думала почти то же самое о своем муже, но она не смогла стерпеть оскорбления от постороннего человека: – Во всяком случае, он никогда не станет таким лицемером, как ты! – Вы оба приползете на коленях просить у меня прощения! – Я на коленях перед тобой? Да ты бредишь, Марио! – Именно на коленях! Я тебе еще кое-что скажу. Не удивлюсь, если труп дона Лючано окажется именно у вас. Она на мгновение остановилась, не зная, что сказать, до того абсурдным ей казалось это обвинение. – Какого черта? Что я буду делать с этим проклятым покойником? Но если уж ты заговорил в таком тоне, Марио, я скажу, что я почти уверена в том, что это ты его убил! – Я убил моего лучшего друга? Единственного фашиста во всей округе? – Ты говоришь о фашизме, но почему-то молчишь о деньгах, которые ты ему задолжал, а? Нанеся этот удар, она развернулась и пошла прочь. Полицейские заинтересованно разглядывали Веничьо. Он заметил это: – Вы же не станете верить этой ненормальной? Они не ответили, но их молчание красноречиво показало, что слова Бруны не остались без внимания. Пицци радостно предположил: – Может, мы с самого начала ошибались, думая, что дона Лючано прикончили из-за политики? Барбьери в глубоком раздумье почесал подбородок: – Надо рассмотреть эту гипотезу. Мы зря не подумали об этом раньше, да, Пицци? – Конечно. Марио показалось, что он попал в западню. Он закричал: – Ах вот вы как? Ну, хорошо. Я сам его найду, вашего мертвеца! Величественным жестом он пригласил их следовать за собой. Можно было подумать – сам великий принц Конде на смотре испанской артиллерии. Однако появление Альбы Венацца охладило порыв Веничьо. – Альба? Где Бенито, мы его ждем уже целых полчаса! – Он не может прийти. – Он тоже? Спорим, он тоже заболел? – Нет, он не болен. – Тогда что с ним? – Он занят. – За… Не находя подходящих слов, Веничьо не мог больше сдерживаться, и его гнев вылился в безграничное отчаяние. – Все! Все струсили! Даже Виргилий не пришел…
Виргилий искал дона Лючано. В плену навязчивой идеи он не вспомнил о собрании в мэрии, хотя и придавал ему большое значение. Его ругали, оскорбляли, угрожали ему. Но ничто не могло сбить его с пути. Он прокрадывался в сараи и конюшни, заглядывал под навесы, копался в кучах мусора. Если разгневанный хозяин заставал его за этим занятием, ему приходилось спасаться бегством. Осматривая печь булочника, Виргилий не услыхал шагов хозяина, пока тот не схватил его: – Чего ты здесь ищешь, отвечай! – Отпусти меня! – Сначала ответь, или я сверну тебе шею! – Я ищу дона Лючано. – В моей печи? – А почему бы и нет? – Ты в своем уме? Воображаешь, что я решил поджарить дона Лючано? Пускай дьявол этим занимается, это его обязанность. – Это ты его отправил в ад? – Насколько я понимаю, ты обвиняешь меня в убийстве? – Именно так! – Я никого не убил в своей жизни, Виргилий, по крайней мере до этой минуты. Но, кажется, ты будешь первым! Де Беллис сжал пальцы на шее сапожника и, наверное, задушил бы его, если бы проходящий мимо дон Фаусто не пришел бедняге на помощь. Он заставил де Беллиса отпустить сапожника и удалиться домой. Затем падре вернул Виргилия к жизни. Тот рассказал обо всем, что произошло. – Сандрино, ты ведь не злой человек. Ты знаешь, что, если найдут труп синьора Криппа, пострадают все жители Страмолетто? – Мне плевать на это! – Будь благоразумен. Мы разберемся в этом убийстве и без помощи полиции. – Нет! – Почему? – Потому что я ненавижу Страмолетто. Дон Фаусто не обладал божественным терпением. – Если будешь продолжать в том же духе, я пожалею о том, что помешал Этторе завершить свой замысел. – Я знал, что вы заодно с ними! – Берегись, Виргилий, пока я не забыл о своей сутане! Иди к Марио, вы достойны друг друга! – Марио! Одним прыжком сапожник вскочил на ноги. Он вспомнил о назначенной встрече. Во весь дух он бросился в мэрию, но там уже никого не было. Он заколебался, потом побежал к карабинеру, надеясь, что Веничьо проводит там военный совет. Удивленный, он приоткрыл дверь и увидел, что за столом сидит какой-то человек. С порога он не мог разглядеть, кто это. – Можно войти? Незнакомец хранил молчание и даже не повернул головы. Виргилий сделал шаг вперед. – Вы не видели Марио Веничьо? Опять нет ответа. Он подошел еще ближе и, охваченный паникой, застыл на месте. Прежде чем упасть в обморок, он успел задать себе вопрос, каким образом дон Лючано может сидеть на стуле карабинера?
ГЛАВА VII
Вергилий медленно приходил в себя. Напряжение последних двух суток и потрясение от недавней зловещей находки истрепали ему нервы. Он тяжело поднялся и оперся на стол. Он больше не испытывал страха. Наклонившись, он разглядывал дона Лючано. – Какая наглая мысль притащить вас сюда… К карабинеру! Но на этот раз прогулка окончена, синьор. Вам пора отправляться на кладбище. Вы знаете, что я ваш друг, дон Лючано! Вы не станете играть со мной в прятки, правда? Тогда побудьте, пожалуйста, здесь, а я сбегаю за полицией. Я быстро, честное слово. Еще чуток потерпите, и скоро мы вам устроим шикарные похороны. Так приговаривая, сапожник медленно пятился к двери, не сводя глаз с мертвеца, как будто его взгляд мог помешать тому сбежать отсюда. – Вся деревня придет к вам на похороны, дон Лючано, а тех, кто не захочет идти, заставим силой… Положитесь на меня! Нащупав за спиной дверь, он повернул ручку. С порога он в последний раз воззвал: – Так договорились? Вы меня подождете. Он прыгнул за дверь, запер ее на ключ, а ключ положил себе в карман. Он был так занят, что не приметил двух мужчин, которые при виде его бросились в укрытие. Сапожник убежал оповещать своих союзников, а Венацца и Бонакки поздравили себя с тем, что прибыли как раз вовремя. Когда Марио, полицейские и карабинер пришли с обыском к Капелляро, в доме поднялась паника. Аттилио подумал, что пришли его арестовывать. – Решил сам заняться этим делом, Марио? Мэр с достоинством парировал: – Я не разговариваю с изменником и убийцей. Синьора Капелляро, мы должны обыскать ваш дом. Надеюсь, вы не будете возражать? Впрочем, это ничего не меняет. – Почему ты суешь свой нос в дела, которые тебя не касаются? – Потому что мы ищем тело дона Лючано. – Ты думаешь, идиот, что я его здесь консервирую? – Во-первых, синьора Капелляро, прошу вас быть вежливой, разговаривая с мэром. Во-вторых, не удивлюсь, если после убийства моего друга дона Лючано, Аттилио и его сообщники спрятали его тело в вашем доме. – Бедный Марио, ты еще глупее, чем я думала. Делай, как знаешь. Марио не ответил на оскорбление и с помощью полицейских начал обыск. Аврора прижалась к Джанни. Проходя мимо парочки, отец сделал вид, что не видит их. Что касается Джанни, то он не отводил глаз от Барбьери, готовый вцепиться ему в горло при любом жесте, неприличном по отношению к девушке. Сняв с плеча ружье, карабинер прислонился к двери, всем своим видом показывая, что он не имеет никакого отношения к обыску. Они обыскали все комнаты. Пепе, разбуженный шумом, ходил за ними по пятам. У Марио екнуло сердце, когда он случайно обнаружил свадебную фату Лауры. Он вновь увидел улыбающуюся юную девушку в подвенечном наряде… Будто догадавшись о внутреннем смятении Веничьо, Пепе подлил масла в огонь: – Я знал, что ты мерзавец, Марио, но не до такой же степени. Ты еще хуже, чем твой дед Томазо! – Хватит, Пепе. Еще немного, и несмотря на ваш почтенный возраст, вы добьетесь крупных неприятностей! – Это у тебя будут неприятности, Марио. И я буду очень рад, когда тебя выгонят из Страмолетто! Пицци толкнул старика в грудь так, что тот отлетел в другую комнату: – Ты закончил, предок? Сиди здесь и не двигайся. – Давай, сынок, поговори, пока еще живой… Вито Пицци пожал плечами и отошел к товарищу. Джанни, не говоря ни слова, вышел за дверь. Несмотря на все усилия, они не нашли тело Криппа. Марио пытался скрыть разочарование и беспокойство за агрессивным тоном: – Мы ничего не нашли, но не надейтесь, что это вам поможет! Аврора не выдержала. Она закричала: – Мне стыдно за тебя, папа! Обрадовавшись, что есть на ком сорвать злость, Веничьо загремел: – Не тебе говорить о стыде, блудная дочь! Покинуть родительский кров – это тебе не стыдно? Сейчас же возвращайся домой, негодная! – Никогда! – Посмотрим! На моей стороне закон! Барбьери и Пицци, проводите ее домой. Полицейские схватили вырывающуюся девушку за руки. Аттилио заметил: – Нужно не иметь ничего святого в душе, чтобы загонять родную дочь домой под конвоем полиции. Веничьо не успел ответить, как вдруг Пепе воскликнул: – Аттилио, ты меня поражаешь! Ты встаешь на защиту какой-то непослушной девчонки, а когда этот бугай толкнул меня, ты даже пальцем не пошевелил! Все посмотрели на него круглыми глазами, ошеломленные таким поворотом дела. Старик продолжал: – Я вижу, что стал для вас обузой. Лаура запротестовала, но Пепе одернул ее: – Ты не лучше твоего муженька! Раз вы так ко мне относитесь, то я сам им скажу, где Криппа! Аттилио и Лаура не верили своим ушам. Но Веничьо не собирался упускать такой шанс: – Вы, как и я, столкнулись с неблагодарностью, Пепе… Где Криппа? – В саду. – Как я сам не догадался! Они зарыли его, как собаку! Вы можете указать место, дедушка? – Да. И возьмите лопаты, они зарыли его глубоко. Барбьери, Пицци и Веничьо вооружились инструментом и вышли в сад вслед за Пепе. Их сопровождали Аврора и Аттилио с женой. Они все еще не могли прийти в себя от изумления. Завершал колонну карабинер. Пепе указал на уголок свежеперекопанной земли, и они принялись за работу. Через полчаса, перелопатив около трех квадратных метров, они остановились. Марио задыхался: – Вы, наверное, ошиблись, дедушка? – Нет, я не ошибся. Именно здесь я хотел посадить весной капусту. Я начал вскапывать сам, но это оказалось мне не под силу. – А где Криппа? – Криппа? Понятия не имею. Карабинер успел вовремя встать между Пицци и стариком, а Аттилио и Лаура разразились безудержным хохотом. Феличиана не выносила Виргилия. Она выгнала его, когда он пришел к ней спросить, где комиссар. Уязвленный таким проявлением открытой враждебности, сапожник побрел за околицу деревни и чуть не споткнулся о Бутафочи. Тот лежал на спине, подложив руки под голову, и наблюдал за бегущими по небу облаками. Спохватившись, Виргилий заорал: – О, синьор комиссар! Но блуждающий в мечтах Бутафочи даже не услышал его. Виргилий повысил голос: – Синьор комиссар! Данте лениво сел и посмотрел, кто беспокоит его. – Я нашел тело дона Лючано! Бутафочи любезно улыбнулся: – В самом деле? – В кабинете карабинера! Они усадили его на стул Джузеппе! – Я вижу, в Страмолетто живут веселые люди. – Но, синьор комиссар, вы не слышите? Я нашел… Бутафочи прервал его: – Знаю. Вы опять нашли дона Лючано. Что дальше? – Это доказательство его смерти! – Отлично. Так похороните его. – Похоронить? Совершенно сбитый с толку сапожник решил, что над ним опять смеются. Эта мысль разозлила его и придала храбрости: – Вы не имеете права! Как вам не стыдно! Вы предаете Дуче! Данте поднялся: – На вашем месте, Виргилий, я бы замолчал и убрался отсюда, пока… – Пока что? – Пока я не послал вас куда подальше! Если этот толстяк воображает, что напугал его, то он ошибается! Сапожник подыскивал ругательства посочнее, как вдруг небо наполнилось гулом, и они оба забыли о споре. Послышался глухой рокот, прерываемый сухими щелчками взрывов, он напоминал звук раздираемой ткани. Казалось, земля начала дрожать. Весь пыл Виргилия куда-то улетучился. – Что это? – Война. Вы забыли о ней? – Но… По радио сказали, что все закончено? – Очевидно, это была ошибка.Окруженные жителями Страмолетто, Пицци и Барбьери уверяли, что они слышат эхо последней битвы и что это союзники добивают отступающего врага. Но, несмотря на усилия Черных Рубашек, слушатели не проявляли особого патриотического энтузиазма. Они расходились, не говоря ни слова. Последние надежды Капелляро улетучились, как дым, триумф Дуче означал его собственную погибель. Бонакки и де Беллис старались его ободрить, но без особой убежденности. Сапожник встретил Марио Веничьо, Пицци, Барбьери и карабинера у входа в мэрию. – Наконец-то, Сандрино! Где ты шлялся? – Я искал дона Лючано. – Мы тоже его искали, но безуспешно. – Зато я его нашел! – Не может быть! – Может. Вы бы никогда не догадались, где он находился! – Сандрино помедлил для большего эффекта: – В конторе карабинера! Джузеппе Гарджулло добродушно засмеялся: ему нравилась эта комедия. Остальные выглядели недоверчиво, но все же пошли в контору карабинера, где, естественно, не было и следа Криппа. Марио в отчаянии поднял руки: – Опять все сначала! Виргилий не знал, что делать – ругаться или плакать. Его упорно лишали долгожданного триумфа. Пицци угрожающе придвинулся к нему: – А ты, случайно, не издеваешься над нами? Это была последняя капля. Возмущение мешало Виргилию выражаться яснее: – Я… я… уверяю вас, он сидел на этом стуле! – А затем он преспокойно вышел, закрыл дверь и унес ключ с собой? – Но есть еще окно. – В Фодже мертвецы не лазят в окна. Они ведут себя прилично. И так же будет у вас, когда мы всех отправим на кладбище! Карабинер задумчиво произнес: – Большая работа вам предстоит… и трудная. Барбьери подскочил к Джузеппе. – А тебе я заткну пасть! Не знаю точно, какую роль ты играешь во всей этой истории, но я это узнаю. Кстати, каким образом труп оказался на твоем стуле? – Не имею ни малейшего представления. – Еще один хитрец нашелся. – По сравнению с тобой, конечно. Марио схватился за голову: – Довольно! Я повторяю, сейчас не время ссориться. Наши противники могут этим воспользоваться. Фашист взял себя в руки: – Ладно. Но мы еще поговорим, красавчик! – Когда захочешь. – Комиссар отправит тебя в наручниках прогуляться в Фоджу! Виргилий счел нужным предупредить: – Вряд ли. Думая, что он пришел на помощь Джузеппе, Барбьери обернулся к нему: – Что ты мелешь? – Можете больше не рассчитывать на комиссара. Он вас предал… …и Вергилий покорно принял от Пицци пощечину, ограничившись замечанием: – Это ничего не изменит. – Повтори, что ты посмел сказать? – Комиссара больше не интересует убийство дона Лючано. Карабинер поймал на лету руку Пицци. – Зачем его бить? Лучше послушаем, что он говорит. Сапожник рассказал о своей встрече с Бутафочи и передал его странные слова. Пицци закричал: – Ты лжешь! На этот раз Барбьери удержал своего коллегу. – Не думаю, что он лжет. Он не способен выдумать такую историю. И, честно говоря, Вито, меня это не слишком удивляет. Я и сам заметил перемену в поведении комиссара. – Боже мой! Если это правда, я прикончу его! Виргилий хотел реабилитировать себя: – Теперь вы видите, что не стоило меня бить? Разъяренный Пицци ответил: – Советую – не высовывайся. Барбьери, ты согласен, что толстяк теперь вне закона и мы должны взять власть в свои руки? – Согласен. – Отлично. Слушайте все, я вам покажу, как ловят беглых покойников. Звоните в колокол и соберите весь народ на площади. Мэр в последний раз напомнит им о долге. Дадим им полчаса. Если по истечении этого времени покойник не объявится, Аттилио Капелляро будет повешен. Еще через полчаса мы повесим его дружка трактирщика и так далее, пока они не раскачаются. Правильно, Барбьери? – Вполне. – Итак, синьор Веничьо, выполняйте приказ, да поживее, не то вы первый откроете нашу праздничную гирлянду повешенных! Увлекая за собой Виргилия, Марио помчался к церкви со скоростью атлета, претендующего на победу в Олимпийских играх.
На фоне грохота пушек звон колокола звучал более зловеще, чем обычно. При первом ударе крестьяне переглянулись. Двери открывались бесшумно, и в непривычном молчании люди направились к площади. Там их ждал Марио. Он стоял на машине без колес, Виргилий находился по правую его руку, полицейские – по левую. – Сограждане! Это тяжкая обязанность для меня сказать вам то, что я хочу сказать… Но это мой долг как мэра и представителя режима непобедимого Дуче! Раздался голос Бонакки: – Ты вновь стал мэром, Марио? Это новость! – Ты бы лучше помолчал, Бонакки, если не хочешь для себя неприятностей! Такие, как вы, подрывают моральные устои в нашей деревне! Трактирщик открыл рот, чтобы возразить, но жена дернула его за рукав: – Успокойся, Анджело! Ты что, не видишь, он же тебя провоцирует! Не услышав ответа, Марио обрел былую самоуверенность и, слегка опьяненный такой быстрой победой, начал речь: – Выходка Бонакки красноречиво говорит о настроениях, царящих в Страмолетто! Разве настоящие итальянцы и хорошие фашисты могли бы допустить в июле, чтобы такой порочный человек, как Аттилио Капелляро, при помощи своих сообщников силой прогнал меня из мэрии? Веничьо остановился перевести дыхание. Послышался трескучий голос Изабеллы: – Ты всегда был обманщиком, Марио. Время тебя не изменило. Я не могу гордиться тобой. Ты мой внук, и мне ты обязан тем, что находишься здесь сегодня. Я перед всеми прошу прощения за это… Эта непредвиденная атака со стороны родной бабки нанесла Марио жестокий удар. Веничьо сделал попытку уклониться от поединка: – Не надо, бабушка. Вам лучше сидеть дома у теплого камина, а не вмешиваться в дела, в которых вы ничего не понимаете. – Давай, оскорбляй меня, раз ты у власти… Аттилио воскликнул: – Бабушка права, Марио! Ты гнусный обманщик! В июле ты был очень рад, что можешь передать мне шарф мэра, так ты перепугался! – А тебе вообще никто слова не давал! Перестань клеветать на меня. Ты думаешь, кто-нибудь поверит предателю? Ты предал Дуче и Италию, Капелляро! И что еще хуже, я думаю, это ты убил Лючано Криппа, великого патриота, гордость Страмолетто! Это смелое утверждение вызвало ропот аудитории, и Пепе, не выдержав, протиснулся в первый ряд. – Негодяй! Навозная куча, как и его дедушка Томазо! Никогда я не встречал более отвратительного создания, чем ты, порождение дьявола! Что касается Криппа, ты лучше меня знаешь – это был позор Страмолетто, а не его гордость! Меня только удивляет, как его раньше не замочили? Во времена моей молодости тебе бы это не сошло с рук. Тебя бы пинками согнали с этой колымаги! Да здравствует Гарибальди! Да здравствует свобода! Все единодушно зааплодировали. Барбьери язвительно обратился вполголоса к мэру: – И вы позволяете говорить такие слова представителю власти? Пицци спрыгнул с автомобиля, крича: – Я арестую эту старую развалину! Но он тут же наткнулся на барьер из мужчин, женщин и детей, вставших между ним и Пепе. Воспользовавшись образовавшейся толкучкой, его даже несколько раз ударили. В ярости он выхватил револьвер: – Хотите поиграть со мной в эту игру? Перед ним немедленно образовалась пустота. Во избежание худшего Барбьери остановил его: – Вернись, Вито! Мы потом с ним разберемся. Пицци повиновался, но при этом так выругался, что дон Фаусто перекрестился. Марио возобновил прерванную речь: – Пепе уже давным-давно не соображает, что говорит, а некоторые все время настраивают его против меня. Да-да, Аттилио! Это все из-за тебя. Ты прогнал меня из мэрии, ты оскорбил и унизилменя, а потом украл мою дочь! – Это неправда! – Аврора вступила в бой. Отец пытался остановить ее: – Замолчи, Аврора! – Нет, я не буду молчать! Ты дал свое согласие на наш брак с Джанни. Ты говорил, что нет человека лучше Аттилио Капелляро и что ты будешь гордиться этим родством! Веничьо торжественно обратился к публике, призывая их в свидетели: – Вы видите? Это дело рук Капелляро! Он сумел восстановить против меня даже мое собственное дитя! Но я не сдамся и покараю всех изменников, даже если они будут членами моей семьи! Сограждане! В час, когда наши доблестные войска теснят проклятых захватчиков за море, мы не можем допустить слабости в наших рядах! И чтобы показать нашу приверженность режиму Дуче, предлагаю спеть хором гимн фашистской Италии! Он затянул «Джовинецца», Пицци и Барбьери подпевали ему, но никто больше не поддержал их трио. Так что хор не смог заглушить слова Пепе: – Ничего у тебя не выйдет, простофиля! Марио прервал пение: – Ах так! Вы не желаете прислушиваться к голосу разума? Отлично, тогда мы поступим по-другому. В Страмолетто произошло убийство. Если убийц не выдадут через полчаса, Аттилио Капелляро будет повешен! Еще через полчаса повесят Бонакки, а затем де Беллиса. Я вас предупредил! Слово взял дон Фаусто: – Марио Веничьо! Тебе точно недоставало запятнать свою совесть убийством! Но если ты должен убивать твоих друзей, твоих братьев, то пусть меня повесят первым! И не дожидаясь ответа, падре ушел к себе в церковь в сопровождении вдовы Марини и пожилой крестьянки по имени Меккали. Женщины во что бы то ни стало хотели успеть исповедаться, пока священник не предстал перед Богом. Заявление священника и его демонстративный уход поставили Веничьо в неловкое положение. Дона Фаусто уважали и любили все. Его переход в стан противника невыгодно освещал позиции Марио. К счастью, появление Бутафочи отвлекло всех от происшествия. Бутафочи шел, как на прогулке, радуясь жизни. Рубашка была широко расстегнута, руки – в карманах. Все замолчали, услышав беззаботный вопрос: – А что случилось? Его спокойствие и непринужденность заставили крестьян забыть об угрозах Марио. Их больше не принимали всерьез. Веничьо ехидно ответил: – Мы работаем за вас! Данте добродушно рассмеялся: – На твоем месте, Веничьо, я бы спрятался куда подальше. Марио взбесился: – Арестуйте его! Барбьери и Пицци схватили комиссара за руки. Тот удивленно оглядел их: – Что это с вами? – Мы больше не подчиняемся. Ты забыл о своем поручении и будешь отвечать за это в Фодже. А пока посидишь здесь! Черные Рубашки потащили к машине нового пленника. Пепе крикнул: – Не волнуйтесь, комиссар, вы еще не уехали! Бутафочи улыбнулся: – Я не волнуюсь, Пепе. Барбьери процедил: – Сейчас время новостей. Если включить радио и дать им послушать, может, они образумятся? – Хорошая мысль. Сограждане! Сейчас мы вместе прослушаем последние новости о победоносном движении наших войск! После недолгого бормотания зазвучали позывные фашистского гимна и раздался голос диктора: – Итальянцы! Именно в тяжелые моменты народ должен проявлять мужество и сознательность, необходимые для родины. Под натиском превосходящих сил противника немецкие войска были вынуждены отступить. Неаполь в руках американских захватчиков, англичане заняли Бари. Но ничего еще не потеряно, пока есть люди, готовые умереть, защищая свою родину! Мы передаем братский привет нашим согражданам в Кампани и говорим им: «Надейтесь! Мы освободим вас!» Пицци поспешно нажал на кнопку и заявил (правда, не очень убежденно): – Еще один пораженец! Его встретило молчание. Веничьо расстегнул ворот рубашки. Люди переглядывались, но никто не осмеливался начать разговор. В роли оратора, как всегда, выступил Пепе. Он насмешливо поинтересовался: – Так что ты говорил насчет повешенья, Марио? У мэра возникло ощущение, что он идет ко дну. – Я, конечно, несколько преувеличил… Ты сам знаешь, Пепе, мы в Страмолетто частенько можем вспылить на словах, но в глубине души… Бедный Марио обливался потом, не находя нужных слов. – Короче говоря, ты шутя хотел повесить Аттилио. – Вовсе нет! Я и не собирался вешать моего старинного приятеля Аттилио, друга моего детства… как только что напомнила мне бабушка. Пицци недовольно одернул мэра: – Что, струсил? Поджилки затряслись? Решил перейти на сторону врага? Веничьо жалостливо вздохнул: – Знать бы, с какой стороны враг… Пепе настаивал: – Но все же ты сторонник Дуче? – Не надо преувеличивать… Некоторые его идеи мне нравились, признаю, но нельзя сказать, что я одобряю его во всем. Это большая разница! – Эта разница зависит от исхода сражения? – Я не понимаю, в чем ты меня обвиняешь, Пепе? – Ни в чем. Я просто заявляю, что ты последний из трусов и, если бы немцы не проиграли, ты, не колеблясь, расстрелял бы Аттилио! Прав я или нет? Публика подтвердила, что старик прав. Марио стало жарко. – Пене, ты же меня знаешь, ты видел, как я родился. – Ну и что? Воображаешь, я этим горжусь? – Нет, но… ты меня обвиняешь в намерении убить человека, чья жена является двоюродной сестрой моей жены. Это ужасно! – Наконец-то ты это понял. – Я уважаю Аттилио! Я счастлив, что его сын возьмет в жены мою дочь. Мы станем как пальцы на одной руке! Аврора прижала руки к груди и от всего сердца воскликнула: – О, спасибо, папа! Марио попал в точку. Чтобы отвести от себя гнев итальянцев, стоит лишь заговорить о любви, в этом жители Страмолетто ничем не отличались от остальных. Подлый Марио был забыт, и все стали аплодировать, наперебой поздравляя Джанни и его невесту. Веничьо перевел дух. Барбьери был умнее Пицци. Он старался утихомирить коллегу и не дать ему вмешаться. Аттилио, закрыв глаза, все еще не мог поверить в такой чудесный поворот событий, но уже чувствовал свой предстоящий триумф. По природе своей он был добрым человеком и не слишком сердился на Марио. В общем, все складывалось как нельзя лучше, если бы Пепе не начал опять: – Скажи, Марио, похоже, при новых порядках ты больше не вспоминаешь своего друга, гордость страны – дона Лючано? Ох уж этот неугомонный старик, неужели он никогда не замолчит? – На хрена он мне сдался! Он помер? Ну и пусть лежит, где лежит! Пицци вскинулся: – А убийца? На убийцу вам тоже наплевать? – Какой такой убийца? – Который убил дона Лючано. – Во-первых, кто может доказать, что дон Лючано мертв? Багровое лицо полицейского стало фиолетовым. – Марио Веничьо, все же не стоит… – Вы лично видели его труп? – Нет, поскольку… – Тогда откуда вы знаете, что он умер? Фашист чертыхнулся, плюнул, зарычал, не в силах найти подходящий аргумент против такого неопровержимого факта. – К тому же от мэрии я отказался добровольно, она мне надоела. Аттилио, в знак того, что не сердишься на меня, прими шарф мэра! Капелляро поймал шарф на лету и облегченно сказал: – А теперь пускай женщины идут домой и приготовят суп. А мужчины зайдут в трактир Бонакки пропустить по стаканчику. – Минутку! Это сказал Барбьери. Полицейские стояли, держа в руках револьверы. Толпа отхлынула. – Минутку! Марио Веничьо может валять дурака, если ему так нравится. А мы повторяем приказ: если через полчаса мы не получим виновного в убийстве Криппа, Аттилио Капелляро будет повешен! – Минуту! На этот раз команда раздалась из задних рядов. Ряды раздвинулись, и полицейские увидели карабинера. Он надвигался на них с ружьем наперевес. – По какому праву вы собираетесь вешать кого бы то ни было? – Мы из полиции, и имеем полномочия на любые действия! – Не вы, а комиссар Бутафочи! Он должен приказывать, а вы подчиняться. Данте встал рядом с карабинером. – И я приказываю вам оставить в покое этих достойных людей! Пицци растерялся: – Но, мэр… Джузеппе Гарджулло уточнил: – Мэр у нас Аттилио Капелляро. У него и спрашивайте инструкций. Но меня несказанно удивит, если он прикажет повесить сам себя. – Ты за них? – Я за равенство. А вы убирайтесь обратно в Фоджу. Здесь вы уже надоели. Пицци поднял оружие: – А если я тебя застрелю? – Ты не уйдешь далеко. И боюсь, что ты умрешь позорной смертью. Полицейский огляделся вокруг и увидел напряженные лица и сжатые кулаки. Он слегка побледнел. – Но мы еще не закончили. – Нет, все кончено. Сдайте оружие. – Ни за что! – Вы предпочитаете, чтоб его отобрали силой? Трясясь от бессильной ярости, Барбьери и Пицци были уже готовы швырнуть пистолеты на землю, но тут из церкви донесся женский крик. Вскоре они увидели, как оттуда выскочила Меккали в крайнем волнении. Она в изнеможении свалилась на руки друзей. Мертвенная бледность ее лица говорила о пережитом ужасе. Изабелла, как старшая сестра, обняла ее за плечи: – Что такое, София? – Там, в церкви… в исповедальне… как только я открыла дверь, я увидела, что там кто-то есть… – И что дальше? – Это был… это был… – Кто? Иисус милосердный, говори же! – Дон Лючано! Толпа ворвалась в церковь и столкнулась с доном Фаусто, который призвал крестьян к спокойствию. Выслушав Меккали, он покачал головой: – Дети мои, вы бредите наяву. С чего вы взяли, что дон Лючано, никогда не посещавший церковь при жизни, будет захаживать сюда после смерти? Несколько поздновато для раскаяния, не находите? Но Меккали упорствовала, и, чтобы развеять ее страхи, пришлось показать ей пустую исповедальню. Стоя на пороге церкви рядом с вдовой Марини, падре смотрел вслед удаляющейся пастве. Затем дружески хлопнул вдову по спине: – Придите в себя, Мариучча, и постарайтесь узнать, кому пришло в голову затащить дона Лючано в мою исповедальню!
ГЛАВА VIII
Ход событий ускорялся. С вершины холмов видны были красные всполохи пожаров. В небе кружили самолеты, издалека они напоминали шершней. Даже самые наивные из прихожан дона Фаусто догадались, что стоят у края пропасти и в любой момент могут свалиться туда. Ожидание отбивало всякую охоту заниматься обычными делами, и жители запирались в своих домах, прислушиваясь к гулу приближающейся войны. Окруженный ореолом славы, Аттилио заседал в мэрии в компании де Беллиса и Бонакки. В благодарность за помощь в укрытии опасного покойника были приглашены также Венацца с Бергасси и Джанни. Только Веничьо и Виргилий отсутствовали на собрании деревенского актива. Первый – потому что предпочёл не слишком бросаться в глаза, а второй – потому что полностью потерял чувство времени, занимаясь поисками трупа синьора Криппа. Аттилио признательно посмотрел на соратников: – Друзья мои! Позвольте поблагодарить вас всех… Я никогда не забуду, что вы для меня сделали! Однако, чтобы между нами не оставалось неясностей, я должен заявить, что не убивал дона Лючано. Не скрою, такое желание появлялось у меня не раз, но я не делал этого. Если бы сражение шло на улицах Страмолетто, можно было подкинуть его труп среди убитых и замять это дело. Правда, в этом случае у нас тоже появится шанс присоединиться к дону Лючано. Падре неустанно молится за нас, осталось только надеяться, что Бог услышит его мольбы. А мы должны готовиться к возможному приходу американцев и подумать, как их встретить. Они должны сразу понять, что мы за них. Бергасси старательно чесал голову. Он размышлял… Наконец, приведя свои мысли в порядок, он поднял руку. Аттилио дал ему слово. – Вот… Американцы наступают, как сказало радио. Значит, немцы отступают? – Логично! – Мы находимся позади немцев, которые находятся между американцами и нами. – И что? – А то, что немцы пройдут через Страмолетто раньше американцев. Они ошеломленно переглянулись. Никто не подумал о такой возможности. Но логика была безупречной. Бергасси безжалостно развивал свою мысль: – А если немцы придут первыми, они, вероятно, будут не в лучшем расположении духа после поражения. Доноса Виргилия или полицейского им будет достаточно, чтобы отправить на виселицу нас всех. Вы не согласны? Они были согласны. Чем больше они думали об этом, тем более очевидной становилась перспектива больших неприятностей. Аттилио понял, что радость была преждевременной. Он еще не выбрался из ловушки. Де Беллис, понимая душевное состояние друга, хотел его успокоить: – Мы не оставим тебя в беде, Аттилио. – Знаю, Этторе, но мне все равно, расстреляют ли меня одного или в компании с вами. Что делать? Как избежать ужасной участи? Капелляро напрасно ломал себе голову, решение не приходило. Джанни пришел ему на помощь и сухо спросил: – Мы мужчины или нет? Заинтригованные, они подтвердили свою принадлежность к сильному полу. – Если первыми войдут немцы, мы плечом к плечу выйдем им навстречу. Они ведь не станут стрелять в безоружных людей? Венацца не был в этом уверен: – Может быть, может быть… а если станут? Джанни гордо выпятил грудь: – Мы умрем во имя свободы, но не встанем на колени! Героический порыв поднял их над земными страхами. Аттилио торжественно объявил: – О нас заговорит вся Италия! Нас будут называть мучениками! Не удивлюсь, если потом у въезда в Страмолетто поместят мемориальную доску с нашими именами. Практичный Бергасси вскользь заметил: – Плевать мне на эту доску, если не я ее буду читать! Доска меня не воскресит! Здравый смысл бакалейщика охладил героев. К нему присоединился Венацци: – Погибать поодиночке или всем вместе – это суть дела не меняет. Мало-помалу все пришли к мнению, что Джанни высказывает слишком смелые идеи. Не осмеливаясь поднять глаза на сына, Аттилио обратился к булочнику: – Что ты предлагаешь, Этторе? – Я думаю, что… И в наступившей тишине он закончил: – …придется попросить Марио снова принять мэрию.Виргилий выбрался из дома священника через окно. Он воспользовался тем, что дон Фаусто ушел в церковь, чтобы проверить, не прячется ли дон Лючано в одном из сундуков падре. Его не напугали ни война, ни угроза смерти. Он даже забыл о своей мечте захватить мэрию и занять там главный пост. Он преследовал лишь одну цель – отыскать тело синьора Криппа, принести его на площадь, созвать весь народ и предъявить им доказательство преступления. Он уже давно не осознавал, зачем ему это надо. Его больной мозг трещал под давлением навязчивой идеи.
Молодость часто принимает проявления человеческой слабости за отвратительную трусость. Джанни покинул мэрию, возмущенный до глубины души, и пошел к Авроре. Вдвоем они направились к их привычному убежищу. При виде ужасного зрелища битвы, открывшегося их взорам, Аврора задрожала. Джанни прижал ее к себе. – Не надо бояться. – Это несправедливо! Они могли бы подождать, пока мы поженимся. Он поцеловал ее в щеку, как старший брат. – Может, все обойдется. – Не надо обманывать себя, Джанни. Представь, что я тебе жена. И, безнадежно всхлипнув, прибавила: – Мы могли бы быть счастливы… Я уверена! – Я тоже. Скрывшись от посторонних взглядов, Барбьери и Пицци обсуждали планы на будущее. Пицци во всем доверял коллеге, признавая его интеллектуальное превосходство. – Считаешь, что все пропало, Николо? – Наверняка. – Ты думаешь, немцы их не остановят? – Пошевели мозгами, Вито. Они не смогли помешать их высадке ни на Сицилиии, ни в Неаполе. Мы вытянули не ту карту, старина. – Что будем делать? Ждать немцев? – Чтоб они забрали нас на фронт? Очень надо. – Тогда?… – Надо сматываться. – Куда? – В Фоджу. Там разберемся. – Но как мы вернемся в Фоджу? Где мы возьмем колеса? – Не рассчитывай, что они их отдадут. Отсюда до Фоджи километров 50, если напрямик. Не бог весть какое расстояние. – Не люблю ходить пешком. – Вито, не время вспоминать, что ты любишь, а что нет. Тебя должно волновать только одно – твоя шкура! Пицци по своей ограниченности не мог долго беспокоиться о завтрашнем дне. – Уверен, если прихлопнуть парочку идиотов, остальные сразу прибегут с колесами. – Болван! Скольких ты прихлопнешь, пока тебя самого не разорвут на клочки? Не стоит тратить время. Раньше выйдем – раньше придем. Пицци надулся: – Я не уйду без толстого! – Что ты с ним будешь делать? – Уведу с собой. Пусть заплатит за свои шуточки! К тому же, он послужит заложником в случае непредвиденных осложнений. – А как ты заставишь его пойти с нами? – За это не беспокойся, Николо! Марио чувствовал себя не в своей тарелке. Он не верил своему счастью. Отношение к нему жителей Страмолетто походило на чудо. Он боялся, как бы они не опомнились и не потребовали у него отчета в совершенных поступках. А вдруг его выдадут американцам как предателя? В дверь постучали. Не подумав, Веничьо крикнул: – Войдите! Но тут же испуганно вскочил при виде входящих Аттилио, Бонакки, де Беллиса, Венацца и Бергасси. Так и есть! Случилось то, чего он опасался. Бог знает, что они сотворят с ним! Глазами он поискал какое-нибудь оружие для защиты, но на столе не было даже кухонного ножа. Ох уж эта Бьянка с ее любовью к порядку! Еле слышно он прошептал: – Что вы от меня хотите? – Поговорить с тобой. Марио почувствовал, что тиски, сжимавшие ему грудь, разжались. Если они хотят поговорить, значит, ничего серьезного ему не грозит. Не дожидаясь приглашения, они расселись, кто на свободных стульях, кто на столе. – Слушаю вас. – Объясни ему, Витторио! Бергасси повторил свои доводы, доказывая, что, вполне вероятно, немцы войдут в Страмолетто раньше американцев. Марио клял себя, что не додумался до этого сам. В любом случае, они оказались действительно в затруднительном положении. Осознав это, Марио почувствовал себя хозяином положения. В голосе его появилась надменность: – Зачем вы мне это рассказываете? При чем тут я? Капелляро подал знак булочнику: – Скажи ему, Этторе. – Послушай, Марио, недавно на площади мы были великодушны к тебе. Одно слово Аттилио, и тебя бы повесили! При одном воспоминании об этом Марио сник. – Согласен. Что вы хотите? – Мы не звери, Марио. Все, что мы хотим, это спасти Страмолетто от фашистских карателей. Мы подумали, что, если ты возьмешь мэрию, все обойдется. Теперь, когда дон Лючано мертв, никто не расскажет им, что произошло. – А Виргилий? Венацца вытянул свои огромные ручищи: – Его я беру на себя. – А полицейские? – Ими тоже займутся, – сказал Аттилио. – А когда немцы уйдут? – Я вновь стану мэром, а ты будешь моим помощником. Будем работать вместе, как в старые добрые времена. Идет? Марио не ожидал такой удачи, но постарался не показывать свое удовлетворение. – Остается еще убийство дона Лючано. Пока неизвестно, кто его убил, жизнь в Страмолетто никогда не станет прежней, Аттилио. Нельзя забывать, что в Страмолетто живет убийца. Не то чтобы я жалею дона Лючано, но преступление есть преступление! – Когда Страмолетто освободят, мы сами разберемся в этом деле, и убийце придется покинуть деревню. – Ты уверен? – Да. – Хорошо. В таком случае, договорились. Бьянка достала бутылку вина, и хотя во всей деревне от пушечных залпов сотрясались стены и вылетали стекла, из дома Веничьо доносился веселый перезвон стаканов.
Сидя на кухне, Феличиана и Данте пили граппу и слушали грохот дальнего боя. Синьора Каралло поставила свой стакан. – После войны я займусь делом, о котором уже давно мечтаю, – буду писать поваренную книгу! Комиссар пожал плечами: – После войны? Кто вам сказал, что мы доживем до этого времени? – Именно тогда, когда все под угрозой и все катится в гибельную пропасть, нужно строить будущее. После победы… – Чьей? – Какая разница? Победа не принадлежит никому. Но, к сожалению, с начала времен люди не могут понять этого, несмотря на огромный ужасный опыт. – Я всегда боялся смерти, Феличиана. Однако я чувствую, что если она настигнет меня в вашем обществе, мне не будет страшно… Толстуха взволнованно поглядела на своего гостя – тот улыбнулся ей. Она тоже улыбнулась. Они поняли, что отныне, живые или мертвые, они больше не расстанутся. Чтобы рассеять легкое смущение, Бутафочи заговорил: – Судя по вашему «минестроне а ля романа», вы напишете замечательную книгу. Но вынужден заметить, что вы забыли добавить туда шалфей. – Не вижу никакой необходимости. Он подскочил: – Но это нарушает традицию! И они бросились в увлеченную дискуссию по вопросу совместимости шалфея и «минестроне а ля романа». А в это время горели города, взрывались мосты, жители покидали свои дома, а по дорогам Атилии шли люди из Висконсина, Огайо, Па-де-Кале, Савойи, Вюртемберга или Баварии, не зная ничего об этих прекрасных пейзажах, среди которых они умирали…
Барбьери и Пицци, крадучись, подошли к окну школы и заглянули внутрь. Пицци проворчал: – Эта свинья ни о чем не беспокоится. Пошли, Николо, придется помешать ему переваривать пищу! Они бесшумно приблизились к двери и, внезапно распахнув ее, ворвались в комнату. Но вопреки их ожиданиям, ни Феличиана, ни Данте не выглядели испуганными. Комиссар строго спросил: – Прежде чем входить, принято стучаться! Что вам угодно? Они переминались с ноги на ногу, не зная, как себя вести. – Мы пришли предупредить, что уезжаем в Фоджу. – Вам удалось найти колеса от машины? – Нет. Мы пойдем пешком. – Отлично. Счастливого пути! Пицци рухнул на единственный стул. – Вот-те на! Счастливого пути! Как тебе это нравится, Барбьери? – Наглец! – На мой взгляд, мы ему надоели еще больше, чем он нам. По наглому тону Бутафочи понял, что не сможет так легко от них избавиться. – Что вы собираетесь предпринять? Пицци ответил: – Просто-напросто взять тебя с собой! – В Фоджу? – В Фоджу. – Пешком? – Пешком. – Вы меня удивляете. – Ничего. Пошли! Пицци вынул револьвер: – Лучше не заставляйте меня применять силу! – Но ведь тогда будет много шуму, не так ли? – Я умею пользоваться рукояткой – это тише. Ты не представляешь, как мне удавалось изуродовать лица с помощью рукоятки. – Хорошо. Я иду. – Никонец я слышу разумную речь. Я был уверен, что ты не захочешь расстаться с нами. Феличиана ни единым жестом не возразила против грубого вмешательства, и Данте даже показалось, что ее совсем не волнует происходящее. Но, перехватив ее взгляд, он успокоился. Прежде чем выйти и погрузиться в опасную темноту ночи, Барбьери осторожно огляделся по сторонам. Убедившись, что все тихо, он подал знак Пицци. Тот подошел, толкая комиссара перед собой. – Эй, Николо, толстую мамашу оставим здесь? – Хватим с нас тяжелого груза. – А она не устроит нам какой-нибудь гадости? – Ты ее видел? У нее так трясутся поджилки, что она не скоро будет в состоянии выйти из дома. Пока она предупредит остальных, мы будем далеко! Но вопреки их расчетам, они не ушли далеко. В километре от Страмолетто их пригвоздил к месту громовой голос: – Музыка, вперед! Они не видели музыкантов, но их окружали со всех сторон аккорды «Фуникули-Фуникула», беспорядочные, но искренние. Какофонию дополнял хохот Бутафочи. Полицейские окаменели, силясь понять, что происходит. Этот смех и насмешливая музыка в темноте, таящей смерть, приобретали неземное величие. Вскоре, не переставая играть, музыканты окружили беглецов, и Черные Рубашки узнали Аттилио Капелляро, Джанни, Веничьо, Венацца, Бонакки, де Беллиса и Бергасси. К ним, задыхаясь от бега, приближалась учительница. Пицци злобно сказал: – Это толстая! Если бы ты меня послушал, Николо… Полицаи стали браниться и угрожать музыкантам, но те играли с таким энтузиазмом, что заглушали ругань. Бутафочи подошел к Феличиане и взял ее за руку: – Я знал, что могу на вас положиться! – Как вы могли подумать, что я позволю им увести вас. Вы же не успели мне объяснить, почему вы считаете необходимым добавлять шалфей в «минестронс а ля романа»? – А откуда музыка? – Эти мошенники могли ожидать чего угодно, только не музыкальный концерт, мы рассчитывали ошеломить их и избежать драки. Барбьери вновь обрел хладнокровие: – Ты не уйдешь от нас, Бутафочи. Если мы умрем, то и ты умрешь вместе с нами! Он поднял пистолет и приготовился выстрелить. Но в тот момент, когда он собирался нажать на гашетку, хлопнул выстрел. С пробитой головой фашист тяжело рухнул на землю. Голос карабинера спросил: – Будешь продолжать, Пицци? – Нет. – Отдай пистолет Аттилио! Полицейский повиновался. – Хорошо. А теперь валяй в Фоджу. Иди прямо и не сворачивай. Пицци, не пикнув, зашагал вперед. Когда стихло эхо его шагов, карабинер сказал: – Я выстрелил, чтобы избежать худшего. По-моему, я сделал это вовремя. Все принялись благодарить Джузеппе, особенно Бутафочи, который был обязан ему жизнью. Только Феличиана выглядела огорченной: – Мне так хотелось, чтобы все закончилось музыкой. Затем все пошли обратно в деревню, кроме де Беллиса и Бонакки, которые остались, чтобы скрыть тело Барбьери под камнями, пообещав вернуться за ним позже и похоронить его по-христиански.
Пицци никуда не ушел. Удалившись на некоторое расстояние, он остановился, лег на землю и затаился. Он больше не думал о немцах, о том, что они могут забрать его в действующую армию и отправить на фронт. Он не думал о спасении, которое ждало его в Фодже. Он жил отныне одной ненавистью. Как ни странно, но он обвинял в убийстве Барбьери комиссара, а не карабинера. Именно ему он хотел отомстить. Он уловил шорохи и догадался, чем занимаются де Беллис и Бонакки. Если бы у него было оружие, он подкрался бы сзади и убил обоих. Но подонок карабинер отнял у него револьвер. Пицци решил остаться в лесу до утра, а потом незаметно вернуться в Страмолетто, спрятаться там и дождаться прихода немцев. Он расскажет им все, что случилось, и приведет их к телу Барбьери. Он заставит немцев спалить эту дыру до тла. Его не пугает перспектива отправиться на бойню, если сначала ему позволят насладиться зрелищем расстрела Капелляро, Веничьо и всех их дружков.
Карабинер считал своим долгом делать обход Страмолетто поздно вечером, когда все спят, чтобы убедиться, что все в порядке. Закончив с этим, он возвращался к себе, как вдруг на его пути возникла фигура. – Вы, Пепе? Что вы делаете на улице ночью вместо того, чтобы лежать в своей постели? – Аттилио мне рассказал… Ты случайно не моего прикончил? – Вашего?… – Полицейского, которого я поклялся убить? Его зовут Пицци. – Не волнуйтесь, это не он. Я отправил в мир иной Барбьери. – Спасибо, Джузеппе. Теперь я могу спокойно заснуть. Я очень беспокоился. Хоть Изабелла и уверяет меня, что это не так, но но самом деле она никогда не простит, если я не сдержу слова. Слово священно, не правда ли, сынок? У карабинера не хватило духу признаться, что в эту минуту Вито Пицци должен быть уже очень далеко.
Истощенный до крайности, на грани обморока, Виргилий брел домой. Он так и не нашел дона Лючано. И все же он был уверен, что обшарил все возможные укрытия. И ничего! Он зажег лампу и протянул руку к остаткам хлеба и двум луковицам. Это был весь его скудный ужин. Впрочем, ему ничего не хотелось, его пожирала «криппамания». Бросив хлеб с луком, он упал на колени перед распятием, моля Бога дать ему силы отыскать труп и вывести преступников на чистую воду. Но вспомнив, что Бог позволил американским захватчикам вступить на землю Италии, он понял бесполезность своей мольбы. Бог оказался антифашистом. Никогда он не позволит отыскать труп дона Лючано! Но кто может знать наперед, что будет в следующую минуту? Пути господни неисповедимы! Сандрино Виргилий, маленький горбатый сапожник, с душой корявой, как и его тело, вошел в спальню и прямо в одежде повалился на кровать. Но тут же с воплем вскочил: в его кровати кто-то лежал! Он забормотал: – По… по какому праву? Кто вам позволил? Незнакомец упрямо молчал. Тогда сапожник сходил на кухню за лампой. – Вы будете отвечать? Неподвижность самозванца придала Виргилию смелости: – Убирайтесь отсюда, не то пожалеете! Он схватил дубинку, которую всегда держал в комнате на случай, если в дом заберутся воры, и решительно шагнул к кровати, держа лампу над собой. Истошный крик огласил дом, когда он узнал дона Лючано, мирно почивавшего на его постели. Внезапно он начал смеяться, не в силах совладать с собой. Шатаясь, он добрался до кухни. Повсюду искать синьора Криппа, а найти его в собственном доме! Может, покойник пришел, чтобы забрать его с собой? Стоит ли отказываться от приглашения столь могущественного и богатого человека, как синьор Криппа? Вот удивятся в деревне, когда узнают, что он покинул их в компании с синьором Криппа! Восхищенный этой идеей, Виргилий вернулся в комнату со словами: – Договорились, дон Лючано, я иду с вами. Он залез на стол, обвязал вокруг верхней балки веревку, сделал свободный узел, накинул себе на шею и одним рывком прыгнул навстречу синьору Лючано Криппа.
ГЛАВА IX
Рассвет застал жителей Страмолетто на ногах. Те, кто вслушивался в звуки сражения, ничего не могли понять. Казалось, грохот орудий переместился на север, как будто война обошла деревню с двух сторон, не задевая ее. Но никто не высказывал своего мнения, боясь ошибиться. Нервы были напряжены, все ждали прихода немцев. В каждом доме прятали по тайникам скудные сбережения и украшения, которые передавались из поколения в поколение. Тревога возрастал' Лаура Капелляро не нашла в себе мужества готовить поэтому все довольствовались хлебом с салом. Аттилио задумчиво жевал. Джанни и Аврора держались за руки, приготовившись умереть вместе. Сальваторе и Мика, сознавая тяжесть момента, сидели, не шевелясь. И все же мальчик не мог позабыть о двух лирах. Он испробовал последний шанс завоевать награду: – Когда в Страмолетто будут воевать, я побью Карло Бергасси! И выжидательно посмотрел на отца. Аттилио медленно поднял голову, посмотрел на отпрыска, как будто видел его в первый раз, а затем неожиданно закатил Сальваторе такую затрещину, что тот слетел со стула. – Маленький негодяй! Ты хочешь ударить сына моего друга, своего брата! Скорее я задушу тебя своими руками, Каин! Сальваторе поднялся с сухими глазами, поджав губы. Он изо всех сил пожелал, чтобы поток железа и огня поглотил эту деревню, где отцы так гнусно ведут себя по отношению к детям.Когда Пицци проснулся, солнце стояло уже высоко. Он долго не осмеливался пошевелиться из боязни быть замеченным. Однако он не мог провести весь день в лесу. Вдруг он насторожился. Вдалеке показался силуэт мужчины с ружьем. Не его ли он здесь ищет? Но ведь все убеждены в его бегстве в Фоджу. К тому же на его поиски пошла бы целая толпа. Полицейский тщательно оглядел окрестности. Нет, человек явно был один. Пицци со зловещей улыбкой подобрал тяжелый камень. Этот прохожий первым заплатит за грехи Страмолетто. Но тут он узнал старого хрыча в красной рубашке. Он подпустил его поближе, потом выскочил на дорогу. – Привет, Пепе. Гуляешь? Дедушка подпрыгнул от удивления, но, узнав Пицци, облегченно вздохнул: – Слава Богу! Карабинер не соврал, ты жив! – Живее некуда, и надеюсь прожить как можно дольше. Старик мотнул головой. – Это невозможно… – Без шуток? Почему же? – Потому что я тебя убью! Ты помнишь? Я обещал. – И ты думаешь, я тебе позволю меня убить? Пепе поднял мушкет как раз в тот момент, когда Пицци бросился на него…
Сержант Билл Тоньери, уроженец Нью-Йорка, приказал водителю Флойду Джорджу остановить машину. Сэм Петтерс и Гарри Крафорд подумали, что появился неприятель, схватились за пулеметы и, выпрыгнув из машины, залегли в кустах. Билл Тоньери протер глаза, не в состоянии поверить увиденному. Солдаты, удивленные молчанием сержанта и его неподвижностью, окликнули его: – Хэлло, Билл! В чем дело? В ответ сержант вытянул руку. Он посмотрел в указанном направлении и увидел человека в черной рубашке, который бросился на человека с ружьем, в красной рубашке. Раздался выстрел. Они побежали вперед. Сильная отдача от мушкета встряхнула Пепе, чуть не убив его. Но выстрел снес Пицци полголовы. Американцы перевязали рану Пепе и угостили его глотком виски. Раненый открыл глаза: – Где Пицци? Итальянский был родным изыком Билла Тоньери. Он успокоил старика: – В преисподней, дедушка. Вы отправили его прямо туда. Раненый улыбнулся: – Изабелла будет довольна. Да здравствует Гарибальди! – Дедушка! Здесь есть немцы? – Нет. – А фашисты? – Один оставался… я его убил. Они крикнули троекратное ура и с тысячью предосторожностей перенесли Пепе в джип.
Веничьо заметил джип издалека и побежал звонить в колокол. Вскоре вся деревня собралась на площади. Марио повязал шарф мэра, маленький Карло Бергасси потрясал немецким флагом. К счастью, джип сначала завернул к Капелляро. Лаура помогла американцам перенести Пепе на кровать и принялась причитать. Ее крики произвели большое впечатление на Билла Тоньери. У Пепе не было никаких иллюзий на свой счет. – Мне конец, Лаура… В моем возрасте это справедливо. Не говори ничего Изабелле и другим тоже… только падре и карабинеру. Когда я умру, ты скажешь Изабелле, что я убил Пицци, как и обещал. Сержанту поручили оповестить дона Фауста и карабинера. В тот момент, когда джип въезжал на площадь и Марио приготовился закричать «Да здравствует Германия!», карабинер воскликнул: – Внимание! Это американцы! Началась суматоха. Карло Бергасси спрятал немецкий флаг, засунув его себе в штаны, что придало ему изрядную полноту. Марио сорвал с себя шарф мэра и повязал его на талию Аттилию. Когда американцы вышли из машины, их встретил антифашистский муниципалитет Страмолетто и народное ликование. Военное положение изменилось, и у населения появился шанс выбраться из этой передряги. Билл Тоньери был сознательный малый. Отстранив восхищенных жителей, он нашел дона Фаусто и, отведя его в сторонку, рассказал о происшествии с Пепе и передал последнюю волю умирающего. Затем американец, для которого смерть старика не имела особой важности, с головой окунулся в общее веселье, а падре позвал карабинера, и они оба отправились к Капелляро. Пепе умирал, но ему дано было до последней минуты сохранять свою сверхъестественную живучесть. Он утешал свою внучку Лауру, которая плакала, стоя рядом с ним на коленях. – Не убивайся так, Лаура. Настал мой час. Подумай о тех, кому пришлось уйти в мир иной раньше меня. И потом, ты знаешь, я устал от жизни. Я умираю как солдат, Лаура, как настоящая Красная Рубашка. Ты не снимешь ее с меня, правда? Я хочу в ней предстать пред Гарибальди… Уверен, он меня узнает. Скажи Изабелле, что я думал о ней до последнего вздоха, что я всегда любил ее. И когда придет время, я встречу ее там. Лихорадка молодила его, щеки порозовели. Лаура умоляла его помолчать и не тратить силы, но он сопротивлялся: – Ты не помешаешь мне говорить. Мне недолго осталось. Где же падре? Дон Фаусто прибыл вместе с карабинером и попросил оставить его наедине с умирающим. Лаура и карабинер покинули спальню. Падре положил руку на горящий лоб старика: – Итак, Пепе, давайте смоем все грехи, чтобы предстать чистым перед Господом Богом. Вы скоро попадете в рай. Вас это радует? – Не очень… – Но вы встретите там Святого Духа, Иисуса и Святую Деву! – И Томазо… – Кого? – Томазо Веничьо, деда Марио. Который украл у меня Изабеллу. Я ему выскажу все, что я о нем думаю. Вот будет веселенький разговор! – Пепе, как вы можете думать о подобных вещах в такой момент? – Я семьдесят лет жду этого момента, падре! – Лучше поведайте мне ваши грехи. Пепе хитро увиливал: – Я, наверное, много позабыл… Память уже не та. Дон Фаусто заверил его: – Перечислите только те, что помните. Остальные не имеют значения. Слушая древнего старца, падре умилялся – грехи ребенка. Как знать, смогут ли завтрашние прихожане сохранить такую же чистую душу? – Это все? – Кажется, да. – Остается Пицци, которого вы убили. – Да, я убил его, Но это был враг! – Да… По правде говоря, я не могу разобраться в этом и предоставляю Богу право судить о том, какие преступления были оправданы, а какие нет. А сейчас давайте прочтем вместе «Отче наш» и «Аве», Закончив молитву, дон Фаусто объявил: – Теперь вы чисты, как снег, Пепе, вы смыли все грехи с вашей души. Прикрыв глаза, старик поинтересовался: – Даже те, о которых я забыл? – Даже эти. – Даже если я вспомню о них, прежде чем умереть? – Даже так. Покойтесь в мире. – Тогда позовите карабинера, падре. Я только что вспомнил… – Что? – Один грех. – А почему это касается Джузеппе? – Так надо. Падре позвал карабинера. – Он хочет поговорить с вами. Вошел Джузеппе. Старик улыбнулся ему: – Запиши то, что я скажу. – Что? – Я хочу исповедаться еще кое в чем. Записывай… Поторопись, пока у меня есть время. Так вот: я, нижеподписавшийся, Арнальдо Тоньяти, рожденный в Страмолетто, числа… не помню какого, спросишь у Изабеллы… признаю себя виновным в убийстве синьора Лючано Криппа. Почему ты не записываешь? – Вы уверены в своих словах? – Абсолютно! Дон Фаусто возмутился: – Пепе! Это же убийство! – Падре, вы больше не имеете права голоса, вы мне все простили! – Но вы солгали! – Я не лгал… Я просто забыл. Разгневанный кюре покинул комнату. – Давай я подпишу, Джузеппе. – Нет. – Что с тобой? – Вы не убивали дона Лючано. – Конечно, но какая разница? Таким образом, если найдется труп, это никому не причинит неприятностей. – Вы знаете?… – Конечно, знаю. Это ты его убил, Джузеппе. В молчании они смотрели друг на друга, не в силах выразить охватившие их чувства. – Вы видели меня? – Нет, но два года назад… помнишь, мы сидели на Черной Скале? Ты оставил свою рубашку… прости, но я заглянул в твои карманы… и обнаружил, что девушка на фотографии, которую ты хранишь, очень похожа на Сильвану Криппа. Что привело тебя в Страмолетто – случай или Сильвана? – Сильвана? – И ты смог жить столько лет рядом с ней и почти не видя ее? – Мы переписывались. Вдова Марини передавала письма. Лючано был жесток с Сильваной. В то утро он впервые ударил ее. Я возвращался с обхода, когда Сильвана выбежала мне навстречу в ночной рубашке. Лючано преследовал ее с хлыстом в руке. Я ударил его прикладом ружья. Слишком сильно. Я не хотел его убивать… Мы решили перенести его тело в дом, но тут послышались шаги. Сильвана еле успела скрыться и унести хлыст. Я подошел и узнал Масаччо. Воспользовавшись тем, что он долго рассматривал труп, я прибежал к себе домой. Вскоре он пришел ко мне сообщить о своей находке. Вот так… – Вы поженитесь? – Да. – Долго вам пришлось ждать, бедняжки! Дай мне бумагу, я подпишу. Это будет моим свадебным подарком. А дон Лючано опять останется в дураках! Не зная о том, что Пепе умирает, жители Страмолетто изо всех сил старались выразить свою радость. Они организовали целый праздничный кортеж. Во главе процессии шли Феличиана и Бутафочи. Аттилио размахивал руками, пытаясь заставить оркестр сыграть «Фуникули-Фуникула» в такт. Дальше шли американы, за ними Джанни и Аврора, следом – все остальные. Шумная толпа прошествовала через всю деревню и подошла к дому Капелляро в тот момент, когда душа Пепе уже отлетала в лучший мир. Лаура, карабинер и падре были рядом с ним. Звуки музыки на мгновенье вырвали его из предсмертного оцепенения. Дон Фаусто наклонился: – Мужайтесь, Пепе, скоро вы услышите хор ангелов… Старик задыхался: – Мне кажется, я их уже слышу… Забавно… они играют… как мы… Падре? – Да? – Ангелы… они что – все итальянцы? – Неудивительно, сын мой.
Последние комментарии
8 часов 11 минут назад
17 часов 2 минут назад
17 часов 5 минут назад
2 дней 23 часов назад
3 дней 3 часов назад
3 дней 5 часов назад