Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Виктор Федорович Боков
Собрание сочинений в 3 томах
Том 1. Стихотворения
Вступительная статья
Весь поэт
Он всегда идет навстречу!
Не рядом, не мимо, не впереди, не сзади. Навстречу.
Много раз наблюдала впечатление, которое оставляет Виктор Боков. Испытывала на себе магию его глаз, до того как он не только не начал еще читать стихи, но даже не заговорил. Просто шел навстречу.
Принято предварять книги больших поэтов предисловиями их учителей или критиков. Но учителя Бокова давно на Олимпе, а критикам он, как правило, в руки не дается, не умещается в их рамках, вылетает из их тенет. Лучше всего говорит о себе он сам. Но такие предисловия уже были, а повторяться ему ни к чему. Вот и решила я нарушить традицию.
А почему бы нет?
Почему бы младшему не сказать о старшем, тем более что многие годы прошли с тех пор, как он сказал мне:
— Не стой около! Лети!
Сам он вылетел из родительского гнезда по имени деревня Язвицы, что в двадцати километрах от Троице-Сергиевской лавры, ныне Загорск.
Места были заповедные, лесные, родниковые. Холмистые перелески, дубы и березы, белые грибы-крепыши, в реке окуни прыгают. Люди сильные, деревенские, на слово богатые, музыку леса и поля впитавшие.
Вся эта жизнь с ее звонами и стонами пролилась в поэтическую душу Виктора Бокова, словно материнское молоко, и вернул он людям стихи:
Отыми соловья от зарослей,
От родного ручья с родником,
И искусство покажется замыслом,
Неоконченным черновиком.
Будет песня тогда соловьиная,
Будто долька луны половинная.
Будто колос, налитый не всклень.
А всего и немного потеряно:
Родничок да ольховое дерево,
Дикий хмель да прохлада и тень!
Поэт не желает терять ничего, данного природой. В этом сила и тайна молодости его стиха. Услышал всего-то разговор двух мужиков, а колокольными звуками отозвалось сердце, забилось, загудел ритм, запылало в душе — явились слова:
Я живу не в городе —
В человечьем говоре!
Будто волны майской ржи,
Перекатывается говор,
К пристаням идет с баржи
В чистом виде — не жаргоном!
Поразительно: где бы ни был Боков, куда бы ни шел, ни ехал, с кем бы ни говорил, — он ни на секунду не перестает быть поэтом. Это черта его личная, особенная. Ни у кого другого я ее не встречала. Многие поэты часто бывают просто людьми, забывая свои звучные гулы, и ничего в этом плохого нет — тем сильнее порой в человеке просыпается поэт. Но в Бокове поэт не засыпает никогда. На счастье, мне много и долго приходилось быть с ним рядом — поневоле думала, когда же поэт в нем устанет?
Идет по улице — сквозь шумы города, птичье пенье — слушает!
По рынку ходит, творожок пробует, всех торговок к себе привлечет, все свои поговорки ему расскажут и его прибаутки послушают. Даже рыбу чистит — в скрежете ножа по чешуе музыку слышит.
Чувство неразрывности с природой, естественная слиянность с нею наполняют Виктора Бокова могучей силой духа. Не книги, хотя он один из самых начитанных наших поэтов, по интеллектуальные общения, их он тоже не чужд — источники его вдохновения. Природа. Знаменательно, что один из учителей Виктора Бокова, Борис Пастернак, сам искавший силы у природы, сказал молодому тогда поэту об одном из его стихотворений:
— Это у вас от природы. Цветаева шла к такому размеру сознательно, а вы об этом не думали, это все вылилось само собой.
Вот пример многозвучия боковских ритмов из поэмы «Свирь»:
Шла корова в деревню молчком,
Потому что была с молочком…
Степенное, неторопливое повествование прерывается взрывом — животное гибнет и предупреждение живым идет на срыве ритма:
Отравлена нынче
Вода дождевая,
Вода дождевая,
Везде моровая.
Когда-то Липа Ахматова написала о Пушкине:
Какой ценой купил он право…
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть.
Я вспоминаю ее удивление, читая и перечитывая Бокова. То, что под пером иного стихотворца кажется неуместным, неловким, грубым, совершенно несовместимым с поэзией, у Бокова естественно, органично, пронизано поэтическим чувством. Вот один пример:
Народность не играет побрякушками,
И чужероден ей любой эрзац,
В ней золотом сияет имя Пушкина…
Вы прерываете чтение, в готовности отбросить стихи, звучащие так декларативно грубо, но взгляд улавливает следующие строки — и вы в плену:
Последние комментарии
6 часов 28 минут назад
6 часов 31 минут назад
6 часов 43 минут назад
6 часов 45 минут назад
6 часов 59 минут назад
7 часов 16 минут назад