Обман и желание [Дженет Таннер] (fb2) читать онлайн

Дженет Таннер Обман и желание

Пролог

Все бульварные газеты посвятили первые полосы этому событию.

«ГЛАВА «ВАНДИНЫ» ПОГИБ В АВИАКАТАСТРОФЕ, — дюймовыми буквами кричали заголовки. — КРУШЕНИЕ САМОЛЕТА СДЕЛАЛО ВДОВОЙ ДИНУ МАРШАЛЛ».

Молодой человек, пришедший за почтой, не мог не заметить этих строк.

На буровую вышку, расположенную неподалеку от Арденнского побережья, газеты доставлялись вертолетом, дважды в день совершающим тридцатиминутные полеты, и люди, живущие и работающие там, расхватывали листы за считанные секунды.

Обитатели вышки изголодались по новостям из внешнего мира, и это чувство не могло быть удовлетворено даже бесконечным количеством телепередач. Люди здесь ощущали себя одинокими, изолированными от всего человечества. Ни товарищество, ни чувство локтя не могли заглушить этих эмоций. Создавалось впечатление, что давным-давно этих людей отгородили от внешнего мира металлической конструкцией вышки и похоронили здесь заживо, начисто забыв об их существовании. Сердца и души съедала тоска, и истощение от изнурительного труда лишь усиливало ощущение покинутости и заброшенности. Все это, сплетенное воедино, заставляло людей с таким нетерпением ожидать новостей.

Молодого человека сообщения потрясли. В телевизионных передачах говорили о происшедшем с главой «Вандины», но он их не видел, поскольку проходил декомпрессию после погружения в воду. Теперь же заголовки, буквально атаковавшие его со страниц газет, вызвали такой неподдельный интерес, который нельзя было бы назвать простым любопытством. Судорога волнения, подобная электрошоку, пронизала его тело, и он почувствовал такое же сердцебиение, как перед погружением. Он бросил деньги на прилавок, схватил газету и запихнул ее в карман своей ветровки. Несмотря на жгучее желание немедленно прочесть привлекшие его внимание сообщения, он не стал этого делать здесь, где сотня посторонних глаз наблюдала за ним. Можно было подождать момента, когда он останется один. Вернувшись на вышку и запершись в своей кабинке, он рывком вытащил газету из кармана, разложил на столике и жадно склонился над ней, позабыв снять тяжелую куртку. Хотя, впрочем, едва ли ему хотелось избавиться от нее: здесь, на Северном море, всегда было чертовски холодно, холод пронизывал насквозь, вторгался во все поры и жадно пожирал плоть. Ощущение настоящего тепла приходилось испытывать редко.

Взгляд снова выхватил заголовок. Машинально пробежав его глазами, мужчина начал читать статью.

Ван Кендрик, глава «Вандины» — фирмы-империи изделий из кожи — погиб вчера, когда легкий самолет, которым он управлял, врезался в склон горы в Глостершире. Пятидесятичетырехлетний Ван Кендрик был единственным человеком на борту самолета «чесна», причина крушения которого остается абсолютной загадкой.

Очевидцы аварии показали, что самолет, совсем недавно прошедший капитальный ремонт и тщательный техосмотр, круто спикировал, прежде чем врезался в склон горы и разлетелся на кусочки.

«Я работал на поле и увидел, как самолет стремительно падал вниз, — заявил двадцатипятилетний фермер Мелвин Такер. — Я подбежал к месту происшествия, но был не в силах чем-нибудь помочь. От пылающей машины шел настолько сильный жар, что я, увы, не мог приблизиться к ней».

Эксперты, внимательно расследовав причины аварии, сошлись в одном: удар был чересчур сильным и, скорее всего, смерть Вана Кендрика наступила незамедлительно; даже если дело обстояло иначе и он остался жив после падения самолета, у него не было никаких шансов выжить после взрыва, последовавшего за падением. Метеоусловия в момент происшествия были благоприятными, скорость ветра соответствовала норме. Однако, как утверждают друзья и знакомые Вана Кендрика, тот в последнее время жаловался на боли в грудной клетке, и вполне возможно, что у него мог произойти сердечный приступ.

Империя модной одежды «Вандина», детище Вана Кендрика и его жены Дины Маршалл, появилась на свет двадцать пять лет назад в виде крошечной мастерской в городе Сомерсет. Дина Маршалл обладала редким талантом — она умела предчувствовать новые веяния и тенденции в моде и воплощать их в качественные изделия. Умело используя этот дар, она преследовала одну цель — привлечь внимание богачей и завладеть их фантазией, ведь они такие любители модных новинок и высокого качества. Достоинство Дины Маршалл вкупе с деловой прозорливостью Вана Кендрика и создали феномен, быстро преодолевший первоначальные рамки и распространившийся, подобно огню в сухом кустарнике. Вырвавшись однажды из стен маленького магазинчика, торговавшего различными аксессуарами, этот феномен в очень скором времени бросил вызов крупнейшим домам моды типа «Гермеса». Именно Ван Кендрик произнес фразу, ставшую впоследствии девизом «Вандины»: «Деревенский стиль». Эти слова теперь воспринимались как синоним качества, моды и интригующей элегантности. И сегодня неизбежно возникает не только вопрос о том, как погиб Ван Кендрик, но и другой: выживет ли «Вандина» без него?

«Бизнес остается бизнесом, — заявила репортеру одна из представительниц компании. — Дина всегда была вдохновением и путеводной звездой фирмы. В настоящий момент по вполне понятным причинам она в шоке от случившегося, но у нее нет ни малейшего намерения прекратить деятельность „Вандины"».

И все же очевидно, что компании будет недоставать энергичного и полного новаторских идей босса. Дине, которая была его супругой на протяжении двадцати пяти лет, предстоит вести сложную борьбу за процветание фирмы, но, увы, уже без поддержки мужа. У них не было детей, но их всегда считали неразлучными влюбленными. «Они превосходно дополняют друг друга, — писала одна из газет. — Это совершенный союз мужчины и женщины».

Теперь же Дина, эффектная и вместе с тем несколько замкнутая женщина, навсегда осталась без своего партнера. На ее долю выпало нести флаг «Вандины» в одиночку.

Молодой человек распрямился, трясущимися пальцами потер щетину недельной давности. Адреналин в крови медленно убывал, все тело покрылось мурашками.

Итак, человек с яркой репутацией одного из самых крупных и удачливых дизайнеров Англии был мертв. Дина Маршалл потеряла мужа, которого часто называли «ее Свенгали», и осталась совершенно одна.

Или так она и весь остальной мир полагали.

Лишь ему одному было ведомо истинное положение вещей.

Он знал нечто, о чем никто и не подозревал.

Едва сдерживая волнение, он подошел к маленькому сундучку, где хранились очень личные и дорогие ему вещи, вынул конверт, извлек из него листок официальной бумаги и развернул его.

То было свидетельство о рождении. Оно есть у каждого и особого значения для большинства людей не имеет, но для него это было нечто особенное. Листок был не оригиналом, а копией, которую ему удалось снять с регистрационных записей Дома Святой Катерины, что стало возможным благодаря указу парламента. В соответствии с указом дети получали право на обнаружение правды о своем происхождении.

В полной задумчивости молодой человек пробежал глазами строчки.

Он знал этот текст наизусть, слово в слово, но ему вновь и вновь хотелось взглянуть на него.

Дата рождения: 2 сентября 1961 года.

Пол: мужской.

Имя: Стивен Джон.

Место регистрации: Уотчет, Сомерсет.

В строке, куда вписывались данные об отце, стояло лишь одно слово: неизвестен.

Но в свидетельстве указывалось еще одно имя — матери.

Дина Элизабет Маршалл.

Молодой человек распрямился и слегка улыбнулся.

Газетчикам было невдомек, что у Дины Маршалл есть сын. Вот уже более полугода, как он открыл эту тайну, но не поведал о ней ни единой живой душе. У него были свои намерения, и он лишь дожидался подходящего момента, чтобы дать о себе знать.

Теперь, похоже, этот момент наступил.

Глава 1

Ранним вечером в час пик Майк Томпсон медленно пробирался на своем серебристом «ситроене» сквозь автомобильный поток, обычный для центральных улиц Бристоля с его медленным движением. Майк, внимательно поглядывая по сторонам, подыскивал место для парковки. Как только он пересек боковую улицу поблизости от центрального полицейского участка, сразу же приметил машину, отъезжавшую от счетчика, и решил воспользоваться случаем. Это была его первая удача за сегодняшний день. Майк занял отведенное под стоянку место, торопливо захлопнул дверь, пошарил в карманах в поисках мелочи для счетчика. Затем пробежал по улице до полицейского участка.

Лил сильный, не по сезону холодный дождь, небо хмурилось. «Где ты, пылающий июнь?» — подумал Майк, с грустью вспоминая лето своей юности, когда солнце с утра до вечера сияло на небе цвета бирюзы, а они с друзьями играли в крикет до тех пор, пока в наступающих сумерках можно было разглядеть мячик. Матчи, которые он организовывал для первого и второго экспериментальных классов, давно канули в прошлое, утратились и навыки игры. Теперь же все дни напролом ему приходилось проводить с подростками одиннадцати — шестнадцати лет, играя с ними вместо любимого крикета то в волейбол, то в баскетбол в тщетной надежде растратить их неиссякаемую и порой деструктивную энергию на занятия спортом.

Сегодняшний день не был исключением. Шесть похожих один на другой матчей, визги и крики, толкотня и драки: основную массу учеников составляли парни из центральной части города, которые чуть что пускали в ход кулаки. После этих безумных матчей Майку казалось, что он сходит с ума. Неужели эти ребята хуже всех остальных? Возможно, нет. Удивительно, но сегодня эти проблемы интересовали его меньше всего. Его голова была занята совсем другими заботами. Кажется, его воспитанники поняли это. Лишь ученики обладают способностью находить самую маленькую трещинку в самом прочном скафандре учителя. Сегодня они нутром чувствовали, что брань преподавателя не обрушится на их головы, словно тонна кирпичей.

Однако ученики недооценили его. Каким бы ни были его личные переживания, Майк никогда никому не позволял пользоваться его минутной слабостью. Его поведение и отношение к своим ученикам были определены раз и навсегда. Он позволял себе делать колкие, язвительные замечания виновникам ужасного шума, а у тех, кто обзывал или дразнил товарищей, долго горели уши после изрядной трепки. Майк спокойно относился к мысли о том, что некоторые весьма мнительные родители могут подать на него в суд и обвинить в оскорблениях и применении силы по отношению к детям. На самом деле, как это ни странно, именно за эти качества родители и уважали его: ведь заслугой Майка было уменьшение числа хулиганских вылазок в самых бандитских районах. Там царил закон джунглей, и их обитатели боготворили своего натренированного, атлетически сложенного учителя, который в свое время выступал боковым игроком за весьма популярный клуб регби и даже дважды играл за сборную Англии. Но так было до той поры, когда Майк получил серьезную травму колена, из-за которой пришел конец славным дням.

Майк перешел дорогу, маневрируя в гуще машин, взбежал по ступенькам и открыл дверь полицейского участка. Там было на удивление оживленно. В приемной женщина средних лет в плаще и шарфике, покрывавшем ее голову, делала заявление о пропаже сумочки, ее пухленькое личико залилось краской и словно сжалось от волнения. Позади нее ждал своей очереди молодой человек, одетый в темную униформу городского полицейского. Кроме него в участке дожидались две молоденькие девушки, скорее всего, студентки.

Майк пристроился за ними. Пока он расстегивал молнию непромокаемой куртки, надетой поверх другой, дорожной, синего цвета, капли воды начали стекать с куртки на пол. Одна из девушек обернулась и вскользь оглядела его с ног до головы. Искорка интереса блеснула у нее в глазах, когда ее взгляд остановился на симпатичной физиономии этого молодого светловолосого, коротко стриженного парня с заметной сединой на висках. Эти первые серебряные нити появились, когда Майку едва исполнилось двадцать два, и привели его в ужас. Однако он скоро пришел к выводу, что и в этом явлении есть положительная сторона. Он понял, с какой неимоверной быстротой бежит время и юность покидает его. «Не расстраивайся, дорогой, — посоветовала его бывшая жена Джуди, — зато седые обычно не лысеют». И, пожалуй, в ту минуту единственный раз в жизни она была права. Хотя нет… не единственный. Неискоренимая привычка Джуди считать себя правой всегда и во всем больше всего раздражала в ней. У Майка она вызывала одновременно бешенство и восхищение. В этот день он наконец-то испытал лишь второе. Ему было уже тридцать три, а у него по-прежнему, в отличие от других игроков в регби, шикарная шапка волос.

Девушка продолжала рассматривать Майка, подметив неправильный подбородок, изрядно помятый в потасовках нос, зеленовато-карие глаза, четко очерченную линию рта. Не желая больше быть мишенью для ее пытливого взгляда, он ответил соседке тем же, взявшись оценивающе рассматривать ее. Она торопливо отвела глаза, смутившись своих недозволенных мыслей. Прежде чем она отвернулась, Майк успел заметить румянец на ее щеках. Через секунду он позабыл о ней. Будучи преподавателем в общеобразовательной школе, он свыкся с влюбленными взглядами милых Лолит в период полового взросления и более искушенными взглядами, которыми его одаривали их старшие сестры, сочетающие в себе свежесть молодости и тревожащую опытность, столь типичную для тинейджеров. Их постоянное внимание стало неотъемлемой частью его обыденной жизни и воспринималось как должное, хотя он всегда держал ухо востро: мало ли какие ловушки могли изобрести эти юные создания. В любом случае, сегодня Майка одолевали совсем другие заботы.

Очередь медленно подвигалась. Майк взглянул на часы в надежде, что время, установленное на счетчике, еще не истекло. Место, где он припарковал машину, находилось неподалеку от полицейского участка, следовательно, при нарушении правил ему немедленно прикрепят штрафной талон за пользование неоплаченной стоянкой, а Майку так не хотелось ни лишних хлопот, ни затрат. Зарплата преподавателя не настолько высока, чтобы платить штраф, не обращая внимания на указанную на талоне сумму. Впрочем, если и уличат в нарушении, то предъявят лишь один штрафной талон. В любом случае, это будет самой ничтожной проблемой сегодняшнего дня.

К работе приступил еще один полицейский, который занялся беседой с девушками. Майк незаметно для себя очутился у стола дежурного полицейского. Тот сделал пометки в своем журнале и обратился к Майку:

— Слушаю вас, сэр.

Майк кашлянул, чувствуя, что выглядит глуповато.

— Я хочу сделать заявление об исчезновении человека.

Выражение лица полицейского не изменилось.

— И кто же этот человек?

— Моя девушка.

«Звучит забавно, — подумал Майк, — словно один из шестнадцатилетних учеников говорит о предстоящем свидании». Но как по-другому он мог назвать Розу, объяснить, кем для него она была? Они провели много прекрасных лет вместе, но не оформляли свои отношения официально. Она не была ему ни женой, ни невестой и даже не жила с ним в одном доме. Роза не хотела терять свою свободу. Как и он, она уже успела развестись; как и он, не хотела связывать себя еще раз. Это были зрелые отношения двух взрослых людей, поэтому все шло гладко. По крайней мере, до сих пор…

— Ваша девушка? — Что-то похожее на усмешку появилось на бесстрастном лице дежурного, тоже уловившего нелепость сказанного. — Сколько ей лет?

— Сколько лет? — вопрос удивил Майка. — Двадцать семь. О нет, двадцать восемь. В прошлом месяце был ее день рождения.

— Понятно. А когда вы видели ее в последний раз?

— Ровно неделю назад. Перед моим отъездом в лагерь. — Майк убрал волосы, падавшие ему на глаза. — Возможно, мне следует вам кое-что объяснить. Я преподаватель в общеобразовательной школе Святого Клемента. Летом учителя нашей школы работают в школьном лагере, и обычно меня уговаривают поехать туда. Так случилось в этом году. Мы отправились в лагерь в прошлую пятницу.

— Да, неподходящая погодка для такого дела, — заметил полицейский. — А где он находится?

— Остров Уайт. Дождь и вправду лил без остановки. Так или иначе, но в последний раз я видел Розу в среду. В четверг мне не удалось с ней встретиться, поскольку я в течение всего дня готовился к отъезду. Пару раз я пытался ей дозвониться из дома, но отвечал мне автоответчик. Честно говоря, я не придал этому большого значения: она деловая женщина, у нее всегда по горло дел. Вернувшись, я опять не смог застать ее дома, сколько ни звонил. Меня начало беспокоить, что с ней, черт побери, могло случиться. В субботу я заехал к ней домой, но ее снова не было. Когда я вошел в дом, мне показалось, что он пустует уже целую неделю.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Ну, по каким признакам обычно узнаешь, что человека давно нет дома? Бумаги и почта, валяющиеся на коврике, скисшее молоко, увядшие в вазах цветы… ну, и все тому подобное. У меня есть ключ от ее дома… Когда она мне не открыла, я сам отворил дверь и вошел.

— Значит, дверь была заперта?

— Да. Помню, что так. Да я же вам говорю — ее там не было.

— Возможно, она решила взять отпуск, как вы, сэр.

— Не сказав ничего ни мне, ни кому-либо другому?! Вот так взяла и уехала?

— А почему бы и нет? Ведь вы же говорите, что ей двадцать восемь лет. В таком возрасте она не должна ни перед кем отчитываться.

— Я это и без вас понимаю! — бросил Майк, раздраженный нравоучительным тоном полицейского. — Но это совсем не характерно для нее — уехать таким образом. Она очень организованный человек. Если бы она планировала поездку, то аккуратно собрала бы все газеты, вылила молоко, которое могло прокиснуть, и оставила бы все в идеальном порядке. Да она бы с ума сошла, если бы, вернувшись домой, обнаружила засохшие цветы и заплесневелые продукты. К тому же ее работа… Ведь она занимает очень высокое положение, она — личный ассистент Дины Маршалл.

— Дины Маршалл?.. — Полицейский недоверчиво прищурился. — Вы говорите о…

— Да, да, та самая Дина Маршалл. Из «Вандины» — вы знаете?

Полицейский утвердительно кивнул головой. Впервые за всю беседу он проявил интерес, и на мгновение Майк почувствовал удовлетворение. Даже полицейский не мог не слышать о «Вандине» — широко известном в мире моды лидере в производстве высококачественных аксессуаров из кожи и прекрасных шелковых расписных платков и шарфов. Главный офис и предприятия располагались неподалеку от центра города — в приятном местечке на лоне природы, которая дарила вдохновение.

Двадцать пять лет назад Дина вместе со своим мужем и наставником Ваном Кендриком открыла крохотную мастерскую в невзрачном здании позади фермерского дома, и, словно в счастливой истории, которую можно назвать сказочной, они вдвоем стремительнее налетевшего шторма завоевали мир. Сумочки, ремни, бумажники, помеченные фирменным знаком «Вандины», продавались лишь в эксклюзивных бутиках от Лондона до Нью-Йорка, от Парижа до Гонконга (только самые дорогие из всех дорогих магазинов имели право на продажу изделий «Вандины» — такова была тщательно продуманная политика Вана Кендрика, которая принесла хорошие дивиденды). Шарфики «Вандины» нежно окутывали шеи богачей, титулованных особ и известнейших личностей, где бы они ни появлялись: на конных скачках, на грубых разборках или на важных встречах. Рекламный девиз «Вандины»— «прикосновение к природе»— появился на двойном развороте в журналах мод «Вог» и «Харперс», а также украсил коммерческие публикации в престижном журнале «Пенинсьюула Груп». Издание распространялось среди директоров и патронов самых знаменитых первоклассных отелей на Дальнем Востоке, среди кутюрье и модельеров, во что бы то ни стало желавших знать все о деталях новейших коллекций «Вандины» и о новинках, которые «Вандина» намеревалась выпустить.

— Роза работала в «Вандине» с тех самых пор, как окончила колледж. Она всегда с чрезвычайной серьезностью и ответственностью относилась к своим обязанностям личной помощницы Дины, — сообщил Майк. — Не найдя Розу, я связался с компанией в понедельник. Им также ничего не было известно о ее местонахождении. Оказывается, ранним утром в прошлый вторник она позвонила в офис и сказала, что не придет на работу. Ей якобы понадобился непредвиденный отпуск. С тех пор о ней никто ничего не слышал.

На лице полицейского вновь появилась усмешка. Но теперь она выражала усталость, а не сарказм.

— Ну вот, все и прояснилось. Ну, сэр, теперь все ясно как день. Она решила, что ей необходимо отдохнуть, и взяла отпуск. И вам должно быть известно — нет такого человека, который мог бы ей запретить это сделать.

В душе Майка нарастало отчаяние.

— Да вы что, не поняли ни единого слова из всего, о чем я вам столько времени твердил? Еще раз повторяю: это совсем не похоже на Розу. Она живет своей работой, считает себя незаменимой. Если она собирается взять отпуск, а это бывает лишь дважды в год, то она сто тысяч раз перепроверит, все ли в порядке, и потом, во время отдыха, ни на минуту не забывает о своей работе. Даже если произойдет катастрофа, она и в этом случае не бросит свои дела, если они не закончены. Но на этот раз она никак не объяснила причину своего отъезда, даже не намекнула куда едет. Ничего. Тот телефонный звонок, о котором я рассказал, был во вторник. После этого о ней ничего не слышали. Честно говоря, я ужасно за нее волнуюсь. Во всем этом есть что-то очень странное. Поэтому-то я и приехал сюда сделать заявление об исчезновении Розы.

Полицейский по-прежнему оставался равнодушным. Он вздохнул, смиренно покачал головой и поднялся.

— Ну что ж, сэр, вам, пожалуй, лучше пройти в комнату для допросов, и там вы сможете подробно изложить все детали.

Майк последовал за ним. Они прошли по коридору в маленькую комнатку, все убранство которой состояло из обычного простенького столика да нескольких стульев. Часы на стене показывали десять минут шестого, но из-за сумеречного света, проникающего сверху через крохотное окошко, казалось, что уже поздний вечер. Полицейский нажал клавишу выключателя, и комната наполнилась резким белым светом. Сходив за бланками и присев, полицейский указал Майку на стул напротив.

— Имя?

— Розали Ньюман. Розали Патриция Ньюман.

— Адрес?

— Вудбейн коттедж, Стоук-саб-Мэндип.

— Стоук-саб-Мэндип? Это не наш участок.

— Что вы имеете в виду?

— Он относится к юрисдикции другого подразделения. Вам нужно сделать заявление в вашем местном участке.

— Черт побери, мой участок — этот. Не я живу в Стоук-саб-Мэндип! Да и какая, к черту, разница?!

— Не стоит говорить в таком тоне, сэр. Я всего лишь разъясняю, что если женщина живет в Стоук-саб-Мэндип, то и сообщение вам надо сделать в ее местном полицейском участке.

— Но поскольку я здесь…

— Поскольку вы здесь, я запишу все детали и передам их. А теперь, нет ли у вас ее фотографии?

Майк пошарил в кармане куртки и извлек оттуда бумажник. По крайней мере, это он предусмотрел. Фотография была, пожалуй, самая лучшая из всех, имевшихся у него. Ее сделали на прошлой рождественской вечеринке в офисе «Вандины». Майк уставился на фотографию, на широко посаженные зеленовато-голубые глаза Розы, ее маленькое с четкими чертами лицо, обрамленное прядями коротко подстриженных волос, на плавную линию плеч под облегающим изумрудного цвета вечерним платьем… Она слегка улыбалась своей притягивающей улыбкой. Взгляд, обращенный прямо в камеру, был несколько заигрывающим и вызывающим. Майку вдруг почудилось, что она поддразнивает его, глядя с фотографии. Резким движением он протянул фотографию полицейскому. Тот криво улыбнулся.

— Это та, о ком вы говорили?

— Да. Фотография сделана шесть месяцев назад и очень похожа на оригинал.

— Хм.

Полицейский окинул взглядом Майка, его непромокаемую куртку, из-под которой выглядывала вторая, дорожная, и по этому взгляду Майк сумел прочесть мысли полицейского: «Что общего может быть у такой красотки с этим малым? Ничего удивительного, что она исчезла!»

Майк постарался скрыть раздражение. Полицейский продолжал забрасывать его вопросами. Какой марки машина была у Розы, ее номер, не пропала ли она? Майк ответил, что машина тоже исчезла, и допрос продолжился. Какая семья была у Розы? Какие друзья? Их имена? Их адреса? Куда она могла, предположительно, поехать? Исчезала ли она когда-либо прежде? Были ли у нее какие-то проблемы? Долги? Семейные ссоры? Разногласия или серьезные ссоры с Майком?

«Возможно, — подумал Майк, — среди этого изобилия вопросов и было что-то, относящееся к делу».

А чего он еще ожидал? Майка раздражало не то, что его не воспринимали всерьез, а то, как они выполняли свои обязанности, делали свою работу. И что на него нашло?

Наконец все закончилось. Полицейский отложил свою шариковую ручку.

— Хорошо, сэр, я передам эти сведения на расследование. Но я считаю необходимым сказать вам об одной вещи: если мы и найдем мисс Ньюман, нет никакой гарантии, что мы сообщим вам о месте ее нахождения.

— Что, черт возьми, это значит? — не выдержал Майк.

— Вполне возможно, сэр, что мисс Ньюман не захочет, чтобы вы знали, куда она уехала, — злобно ответил полицейский. — Очень часто люди исчезают по той простой причине, что они хотят порвать отношения с кем-то. И это, конечно же, их право. Имея дело со взрослыми людьми, мы вынуждены уважать их волю.

Майк понял, что с него достаточно. Он отчетливо представил себе ход мыслей полицейского и его взгляд на это дело. Независимая молодая женщина неожиданно решает, что пора оставить тяжелую работу. Возможно, человек, с которым у нее были определенного рода отношения, тоже порядком ей надоел. Поэтому она принимает решение бросить все, по крайней мере, на время. Пожалуй, даже банально. Неудивительно, что полицейские не проявили интереса. Для них все это было рутинным привычным занятием — заполнить бланк, найти женщину, обеспечить ее право на личную жизнь, закрыть дело.

Единственное «но» — они не знали Розу так, как знал ее Майк. Они не знали, что абсолютно не в ее характере взять и исчезнуть по собственной воле, без всякой на то причины, не сказав никому ни слова.

Майк отодвинул стул и встал. — Спасибо вам, офицер, что вы потратили свое драгоценное время. Надеюсь, кто-нибудь отнесется более серьезно к моим словам, нежели вы. И хочу вам сказать, что я сам лично займусь наведением справок.

Большими шагами он преодолел коридор. В приемной было по-прежнему полно людей, толкавшихся и убежденных в том, что их-то проблемы самые наиважнейшие. Нельзя было не заметить, с каким самодовольством, удовлетворением и благодушием беседовали полицейские с посетителями. Майк проложил себе дорогу сквозь толпу и вышел на улицу.

По-прежнему лил дождь. На лобовом стекле машины был прикреплен штрафной парковочный талон в пластиковом чехольчике. Майк выругался. Этого-то ему и не хватало. Он засунул талон в карман, даже не глянув на него, сел в машину и, откинув голову на кожаный подголовник, тяжело вздохнул.

Разочарование, постигшее его в полицейском участке, давило на него по-прежнему. Он закрыл глаза, припомнил недавнюю беседу и постарался представить, как именно полиция поведет расследование исчезновения Розы. Возможно, они свяжутся с ее матерью, живущей в Уилтшире. Майк знал, что они и туда притащатся со своим бланком, чем сильно ее встревожат. Он уже звонил Дульсии и осторожно, словно невзначай, поинтересовался, не знает ли она, где Роза. Она не знала, и ничего удивительного в этом не было. У Розы были прохладные отношения с матерью, которая вышла замуж во второй раз, когда девочке было десять лет. По словам Розы, отчим обижал их с младшей сестрой Мэгги, а от матери требовал покорности и исключительной преданности. Мэгги вышла замуж за грека и жила на Корфу, так что едва ли ей было что-либо известно о сестре. Майк с трудом мог представить, чтобы Роза так внезапно отправилась повидать Мэгги, не сказав никому ни слова. Также казалось невероятным, чтобы она вдруг решила навестить друзей. И все же он оставил полиции адреса некоторых ее знакомых — старых приятелей по колледжу в Лондоне и ее лучшей подруги Анни, которая жила в Скарборо.

Несомненно полиция наведет справки в «Вандине» в надежде, что Роза могла сказать кому-то из сослуживцев что-нибудь, что послужит ключом к разгадке. Но Майк думал, что это маловероятно. Вряд ли она так сделала. Роза была на редкость уверенная в себе и скрытная, и было трудно представить, чтобы она с удовольствием болтала в компании сплетниц или делилась секретами с коллегами по работе, даже с Диной, несмотря на то, что Роза проработала с ней шесть лет и была ей очень предана. Майк даже считал, что такая преданность угрожает его отношениям с Розой, и, хотя от природы он был не ревнив, ему иногда казалось, что на первом месте у Розы стоит далеко не он. Конечно, с самого начала он знал, как важна для Розы ее работа. Но стремление опекать Дину стало навязчивой идеей, особенно теперь, когда муж Дины, Ван Кендрик, разбился на своем самолете. С этого момента Роза переложила на свои плечи все обязанности Дины, по крайней мере, так, как она это себе представляла. Она проявила такую чрезмерную преданность, которая казалась Майку особенно тревожащей теперь, после исчезновения Розы.

Не желая признавать, Майк почти поверил в предположение полицейского, что Роза просто решила расстаться с ним. Жизнь научила его не доверять женщинам, а ведь в последнее время их отношения с Розой стали немного натянутыми. Бывало, она нетерпеливо обрывала его, откладывала их встречи, правда, извинившись, и не раз словно что-то недосказанное между ними повисало в воздухе. Майк испугался догадки, что Роза решила выбрать легкий способ расстаться и просто покинула его, не докучая выяснением отношений. Но она уехала, не сказав ничего Дине, а вот это казалось неправдоподобным.

Если не… Майк резко выпрямился и вцепился в руль, по которому барабанил пальцами в задумчивости. Вдруг пришла мысль: могли ли недавние происшествия и изменения в «Вандине» повлиять на неожиданное решение Розы? Он припомнил историю, о которой она ему поведала.

У Дины как будто был незаконнорожденный сын, кем-то давно усыновленный. Полгода назад он обнаружил свое свидетельство о рождении и, выяснив, что Дина его настоящая мать, вдруг явился к ней. По словам Розы, Дина встретила его с распростертыми объятиями. Встреча с давно потерянным сыном была своего рода вознаграждением за потерю мужа, «ее Свенгали». Не могло ли это событие сильно расстроить Розу, ведь чувства к Дине были больно задеты? Но даже в этом случае ее работа не позволила бы ей уехать, сдавшись без боя.

Майк в отчаянии вздохнул. Визит в полицейский участок, несмотря на очевидный скептицизм констебля, нисколько не уменьшил его беспокойства. Пожалуй, он стал волноваться еще больше. Его бесила необходимость доказывать полицейскому, что тот ошибается, предполагая, что Роза просто решила уехать. Майк боялся выразить словами свои худшие опасения — в исчезновении Розы было нечто зловещее.

Ощущение загадочности возникло у него, когда, вернувшись из лагеря, он не нашел ее, и теперь оно вновь и вновь заявляло о себе. Он не был человеком с богатым воображением, не был он и глупцом. Работа до изнурения, разлад с любимым могли заставить девушку уехать на время, чтобы позабыть обо всем. Будь у Розы не такой сильный характер, версия вполне бы подошла. Но если бы Роза решила порвать отношения с ним, никогда бы она не сделала это таким образом, избегая открытого разговора. Это было непохоже на нее. Нет, Роза так не могла поступить. Да, она действительно позвонила в «Вандину», но по собственной ли воле, или же кто-то заставил ее?

Из-за дождя ветровое стекло запотело. Майк потер его ладонью и увидел поворачивающую за угол машину дорожного патруля. Раздражение на мгновение затмило тревогу. Ну неужели нельзя оставить человека в покое хотя бы на пять минут?! Решив, что сегодня больше не стоит конфликтовать с законом, Майк завел двигатель и поспешно отъехал от счетчика.

Темная туча предчувствия продолжала преследовать его.

На полпути к дому Майк вновь подумал о Мэгги. Свяжется ли полиция с ней? Вполне возможно. Не лучше ли предупредить ее заранее? Женщины так склонны все преувеличивать. Вряд ли Дульсия позаботится позвонить Мэгги и сообщить ей об исчезновении сестры. Для Мэгги услышать такую новость, да еще от полицейских, будет трагедией.

Майк встречал Мэгги несколько раз во время ее редких приездов домой, когда она направлялась к матери в Уилтшир. Но он знал, что Роза записала ее номер телефона в его книжке рядом со своим собственным, когда однажды звонила сестре из его квартиры.

— Запишу на всякий случай, а то вдруг потеряю свою книжку, — сказала она, рисуя человека в национальном греческом костюме на той же страничке (картинки и карикатуры были ее хобби еще со школы).

— Сдается мне, если ты и потеряешь свою книжку, то меньше всего будешь беспокоиться о номере телефона сестры, — съязвил он тогда.

Роза всегда носила с собой все документы и записную книжку с адресами друзей и пометками о самых важных запланированных встречах.

«Да, теперь потерялся не только бумажник, но вместе с ним и его хозяйка», — мрачно подумал Майк.

Он с силой нажал на педаль газа и с опытностью профессионала сманеврировал в потоке автомобилей и дождевых струй. Он решил позвонить Мэгги первым делом, как только приедет домой.

Глава 2

Мэгги Веритос пила кофе со льдом на патио своего дома в Кассиопи на Корфу, когда зазвонил телефон. Она надела шлепанцы, поднялась с белого пластикового дачного кресла и, войдя в дом, прищурилась, пытаясь разглядеть телефон. После яркого вечернего солнца глаза не сразу привыкли к полумраку в доме.

Телефон висел на стене в дальней комнате. Мэгги сняла трубку и, легким движением руки откинув пышные светло-каштановые волосы, прижала трубку к уху.

— Алло, Мэгги Веритос у телефона.

В трубке что-то защелкало.

— Алло, — повторила она.

Вновь ничего. Мэгги вздохнула. Обычное дело. Телефонная связь на Корфу, мягко говоря, была ненадежной. Практически всегда было очень сложно дозвониться и расслышать что-либо сквозь посторонние разговоры, а если это и удавалось, то через минуту-другую связь просто обрывалась. Но сейчас телефон иногда все же работал. Целый год после установки его никак не могли подключить, и он просто украшал стену.

Мэгги воспринимала этот факт с подобающим терпением: она твердо усвоила, что здесь, на Корфу, бессмысленно кого-либо торопить, в том числе и рабочих. Испанское слово «маньяна»^[1] вполне отражало отношение жителей Корфу к делу. Она уже было потеряла всякую надежду на то, что ей удастся пользоваться своим телефоном, когда однажды приехали инженеры-ремонтники и, к ее безмерному удивлению, очень долго возились с несчастным аппаратом. После многих часов кропотливой работы чей-нибудь звонок мог подтвердить, что телефон работает.

— Алло, — еще раз сказала она, хотя и без особой надежды на ответ. Ничего кроме щелчков. Мэгги повесила трубку, пожав плечами.

Если кому-то очень надо поговорить, то перезвонят. А может быть, просто ошиблись номером? Или кто-нибудь из друзей хотел пригласить ее на вечеринку?

А возможно, это Ари звонит из своего офиса в Керкире, чтобы предупредить, что задержится вечером снова…

Она сжала губы. Нет сомнения, это был он. В последнее время Ари частенько сообщал, что вернется поздно. Мэгги подозревала, что кроется за потоком извинений. В течение долгого времени она пыталась отогнать растущие подозрения. Ари очень занятой человек, ведь он работает архитектором на быстро развивающемся производстве, и у него, должно быть, всегда полным-полно дел. К тому же его ужасная черта — хвататься за любое дело, имеющее отношение к его профессии. Более того — он типичный грек. Привязанность к домашнему очагу в нем очень сильно развита. Отношение к женщинам у него своеобразное и пренебрежительное. Уже на первых порах супружеской жизни Мэгги осознала, что муж не намерен быть преданным лишь ей одной. После трудного рабочего дня он имел обыкновение выпивать «с ребятами» — старыми друзьями детства и новыми знакомыми по работе.

Мэгги пыталась не принимать близко к сердцу то, что теперь он уже не спешит домой, как в первые месяцы после женитьбы; она пыталась убедить себя: чем меньше она будет докучать ему и чем большую свободу ему предоставит, тем быстрее он устанет от компании друзей и станет относиться к ней по-прежнему. Однако это было слабое утешение. Ей, видимо, следовало завести побольше друзей в английской общине, да поближе сойтись с родителями Ари, с его семьей. Его семья была не чем иным, как царством матриархата, сплоченным союзом во главе с матерью, женщиной с железной волей. Но Мэгги хотела быть только с Ари. Ведь ради него она переехала в другую страну с иной культурой. Она любила только его и хотела быть только с ним.

И вот однажды она узнала, что он задержался не только с «ребятами». Там была и женщина. Ее звали Мелина. И Мэгги не знала, как ей следует к этому относиться. Мысль о том, что у Ари есть любовница, не давала ей покоя. И даже когда она старалась гнать от себя тяжелые думы, пронизывающая сердце боль не исчезала.

Порой ей казалось, что следует бороться и сказать ему в лицо все. Если бы это была Англия, если бы Ари был англичанином, пожалуй, она бы так и сделала. Но здесь была не Англия, а Корфу, и Ари был не англичанин. Несмотря на полученное в Англии образование, он остался греком. Ровно четыре года прошло с тех пор, как они впервые встретились, три года — как поженились и переехали на Корфу, но по сей день его принадлежность к другой нации, другой культуре заставляла думать, как плохо она его знает.

В комнате еще ощущалась дневная жара, но Мэгги вздрогнула, словно холод пробежал по телу. Конечно, она слышала о трудностях смешанного брака. Ее предупреждали о различии культур, о большом числе разводов. Убеждали, что она будет ужасно скучать по родине и возненавидит огромную семью, частью которой станет, где все живут если и не в одном доме, но непременно рядом, дверь в дверь — братья, сестры, кузины, дяди, тети — и все подчиняются законам матриархата, где последнее слово по всем вопросам семейной жизни — от воспитания детей до составления меню для традиционных воскресных семейных обедов — остается за матерью. Отметая все это в сторону, Мэгги видела только возлюбленного, не похожего на всех остальных мужчин, которых она когда-либо знала. То, о чем он думал, как говорил и действовал — все было обусловлено традициями и культурой, абсолютно незнакомыми ей. О да, все эти предсказатели печальной судьбы приложили максимум усилий, чтобы переубедить ее. Самой яростной из них была ее мать.

— Конечно же, это кажется очень романтичным, дорогая. Ари невероятно красивый мужчина, а Корфу — прелестный остров, если держаться подальше от скопищ туристов. Но что будет, когда позолота сойдет с пряника? А это произойдет… вот увидишь!

Все это она произносила надменно и поучающе, мягким и мелодичным голосом, скрывающим желание доминировать. Она была настолько уверена в себе, в правоте своих слов, в том, что никто, ни одна из ее дочерей не посмеет противиться ее желаниям! Иногда Мэгги думала: если бы мать не заняла такую суровую позицию, она бы, возможно, и не поторопилась с замужеством.

Она не прислушивалась ни к чьим советам, и это было одной из причин ее теперешнего нежелания признать свое поражение и как-то разрешить ситуацию. Она вышла замуж за Ари и переехала на Корфу, полная решимости доказать всем, что ее брак будет счастливым исключением. Чувство собственного достоинства не позволяло ей думать, сколь правы были те, кто пророчил ей печальную судьбу, и как ошибалась она.

И вновь дрожь пробежала по ее телу. Она вошла в спальню, где царила кровать. Изящная спинка из темного дерева. Расшитое узорами хлопковое покрывало. Мэгги взяла легкий шелковый пеньюар и набросила его поверх купального костюма — единственной ее одежды в это жаркое время года. Из зеркала на стене старого гардероба темного дерева на нее смотрела высокая хрупкая девушка, с кожей, отливавшей коричневым золотом. Она приобрела этот необычный цвет под постоянными лучами солнца. Волосы спадали мягкими волнами на переливающийся всеми оттенками синевы шелковый пеньюар. Это был подарок Ари к ее прошлому дню рождения. Она увидела пеньюар в Керкире, в одном из самых фешенебельных магазинов, которые были рассчитаны в основном на туристов, и не могла отвести от него глаз.

— Ну пойди и купи его, — ответил Ари, когда она рассказала ему о пеньюаре.

— Но, милый, он ужасно дорого стоит…

— Не волнуйся, это не проблема. На днях я получу приличную сумму денег. Да к тому же в этом году оливки дали хороший урожай.

Семья Ари владела обширными оливковыми плантациями, а урожай в этом году был исключительный. Благоприятствовала великолепная погода, да и год был урожайным. Дело в том, что оливковые деревья плодоносят с соблюдением определенного ритма. Они дают урожай ежегодно, но чередуя сезоны обильного плодоношения и скудного. И так через год. В этом году урожай обещал быть очень хорошим.

В дни сбора оливок практически все землевладельцы испытывали серьезные трудности с рабочей силой. Приходилось раскладывать между деревьями на земле нейлоновые сети, чтобы падающие оливки не гнили. В хозяйстве Ари этой проблемы никогда не возникало. Старые женщины по-прежнему приходили в оливковые рощи семьи Веритос, привязывали своих осликов и оставляли их щипать траву, а сами, напевая национальные песни, собирали оливки. Им очень мало платили, хотя они работали, не разгибая спины, с утра до вечера, а семья Веритос получала благодаря им большие доходы. Мэгги испытывала чувство вины перед этими женщинами и считала несправедливым тратить деньги, ими заработанные.

— Я думаю, мне не стоит тратить такую большую сумму на маленькую вещицу, — засомневалась она.

Ари нахмурил брови:

— Да что с тобой такое? Я же сказал — купи. В любом случае, скоро твой день рождения, и мне надо будет что-то тебе подарить. — Он достал из бумажника пачку банкнот и положил их на стол. — Этого должно хватить. А на сдачу купи себе духи или еще что-нибудь.

— Ах, Ари, — печально вздохнула Мэгги, перебирая нежными пальчиками тонкий шелк. Каким бы он ни был, а в щедрости ему не откажешь. Но ей больше хотелось, чтобы он сам сделал ей подарок, а не просто дал денег. К тому же закрадывалось подозрение, что такая щедростьмогла быть результатом осознания вины…

Мэгги достала сигарету из пачки, лежащей на трюмо, закурила и вышла в сад. Начинался ветер, мягкий и теплый. Она допила кофе со льдом, дошла до конца сада и присела на низкую стену, которая окружала сад. Темная, загадочно-фиолетовая вода тихо плескалась о берег. На горизонте, там, где небо сливалось с морем, виднелась блекнущая голубовато-ореховая полоса. Это был берег Албании. Тишину и умиротворение нарушали лишь лай собаки, бегающей где-то у кромки воды, да первые крики полуночной совы, спрятавшейся в оливковой листве.

«Это, — подумала она, больше всего и нравится мне на Корфу — когда забываешь о времени, а тишина навевает ощущение, что цивилизация надолго покинула этот милый уголок — совершенное равновесие между устаревшим порядком и современным хаосом». Здесь вековые ценности все еще много значили; преступления, по крайней мере в сельской местности, были редкостью, и дети могли спокойно бродить по улицам и играть в абсолютной безопасности.

Дети…

Когда она подумала о них, внезапная боль пронзила ее сердце — первобытный инстинкт, живущий в самой сути женского существа. Иногда желание иметь ребенка было похоже на лихорадку; иногда, как, к примеру, сейчас, на сладкую грусть. Грусть окрашивала ее мечту о детях, которая, как ей казалось, становилась неосуществимой. Возможно, если бы у них был ребенок, то все обстояло бы иначе. Будь у Ари сын, была бы и веская причина вовремя возвращаться домой. Мэгги затянулась сигаретой. Признать, что лишь ребенок мог удержать Ари, означало для нее поражение, хотя нельзя было не учитывать, как любили на Корфу детей и гордились ими и как сильно Ари хотел иметь сына.

В первые месяцы их супружеской жизни, во время долгих ленивых полуденных часов, когда Ари возвращался к традиционной сиесте, они часто беседовали об этом, лежа рядом на той самой огромной кровати со спинками из темного дерева. Что больше всего удивляло ее в муже, так это его образ жизни. Он умел из одного рабочего дня сделать два: утро и вечер, а между ними оставить полдень для отдыха. Зимой, когда лили дожди, а дороги были непроходимыми, они переезжали в городскую квартиру, так хотел Ари. В летние месяцы он совершал получасовые поездки от Кассиопы до Керкиры четыре раза в день, тогда как англичанин сделал бы не более двух. Он просто приезжал к ней, не думая о последствиях. Что ни говори, а сиеста в странах Средиземноморья — неотъемлемая часть жизни.

Мэгги наслаждалась этими словно бы украденными часами, когда они лежали в объятиях друг друга, и лишь капельки испарины покрывали их тела. Ари дремал после плотного обеда из рыбы или осьминога, а она лежала рядом с ним — послеобеденный сон еще не вошел в привычку. В те дни, кажется, они занимались любовью с раннего утра до поздней ночи. Ари немного вздремнет, и они вновь болтают, мечтают, строят планы. Чтобы не нарушать тишины, они шептались — казалось, весь мир замер в безмолвии, и лишь легкий плеск волн да шелест теплого бриза нарушали идиллию.

— Когда у нас родится сын, мы назовем его Ианну, в честь деда. Ты согласна, любимая? — сказал как-то Ари. Он лежал, немного отодвинувшись от нее. Его рука покоилась на ее животе, как будто там зарождалась новая жизнь.

— Да, дорогой. Ведь это обычай, не так ли?

— Да, так было всегда. Мы верим, ну, то есть старые люди так говорят, что душа оживает через имя.

Она ничего не ответила. Так было разумнее. На Корфу очень набожные люди, особенно греческие христиане. А потом, эта чудесная идея ей нравилась.

— Итак, нашего первого сына будут звать Ианну, но ты можешь коротко называть его Янни. Он вырастет и станет самым отважным, и мы запишем его в школу в Англии. Тебе ведь это понравится, да?

Напоминание об Англии навеяло тоску по дому. Ее сын еще даже не был зачат, а она уже думала, как тоскливо будет ему жить и учиться вдали от Корфу, где все такое родное и близкое.

— Да, — сказала она. — Я думаю, да. Но для начала он должен будет подрасти, а там посмотрим. Я буду так скучать по нему.

— Ничего, дорогая. Сначала он пойдет в ясли, потом в школу. Ну а там… поглядим.

— Ари! — засмеялась она. — О чем мы с тобой говорим! Я еще даже не беременна!

— Мы должны немедленно исправить положение. Может, мы начнем… прямо сейчас?

Он обнял ее, притянул к себе поближе, и она своим хрупким и нежным станом ощутила жар его тела.

Занятие любовью в те дни было ни с чем не сравнимым блаженством, когда воедино сливались британская чувственность и средиземноморская страсть. Они занимались этим так часто, что Мэгги даже подшучивала: наверное, за все сто лет своего существования кровать износилась намного меньше, чем за те дни, которые они с Ари провели на ней. Рождение ребенка должно было стать следующей ступенькой их отношений. "Но Мэгги до сих пор не забеременела. И если поначалу это было поводом для небольшого беспокойства, то теперь перерастало в большую проблему.

Мэгги уже привыкла к вопрошающим взглядам свекрови. Она научилась сдерживать свои эмоции и мириться с не покидающим ее безумным желанием иметь ребенка и с поселившейся прочно мыслью о несбыточности этой мечты. Переживания переполняли ее сердце, когда она наблюдала за милыми детишками сестры Ари, играющими на берегу или бегающими по огромной лужайке за домами семьи Веритос. Всего здесь было четыре дома. Они стояли по соседству и составляли семейную общину.

Сестра Ари, Кристина, вышла замуж восемнадцатилетней девушкой с хорошим приданым — оливковой рощей. Мэгги знала, что мать Ари поставила сноху на самую низшую ступеньку в семейной иерархии: у чужеземной невесты не было приданого. Но еще большую ненависть испытывала она к ней из-за того, что жена ее сына не произвела на свет отпрыска — продолжателя рода Веритос.

— Может быть, нам стоит обратиться за советом к доктору? — впервые за полтора года Мэгги отважилась произнести эти слова.

Ари нахмурился, насупил жгучие брови, отчего темные глаза стали маленькими и жестокими.

— Какого черта?

— Ну, чтобы узнать, почему я не могу забеременеть.

— Ты предполагаешь, что дело во мне?

— Ари, конечно нет! Но вполне разумно проверить, все ли…

— Я не желаю, чтобы какой-то докторишка осматривал меня и тем более тебя! — оборвал он ее на полуслове. Наша личная жизнь — только наша.

— Возможно, нам сумеют помочь.

— Нет! Никогда мужчины семьи Веритос не нуждались в чьей-либо помощи, чтобы произвести на свет сильных и крепких сыновей. И хватит об этом! Я больше ничего не хочу слушать.

Рассердившись, он отвернулся, не замечая, как она борется с неудержимым желанием расплакаться. Как бурно он отреагировал на ее слова! Гордость мужчины-грека была поставлена на карту, мужское достоинство Ари было задето — хотя меньше всего на свете она хотела бы этого. Она и мысли не допускала, что Ари бесплоден, и во всем винила только себя. Мэгги всегда мучилась во время болезненных и нерегулярных менструаций и подумывала о том, что ей необходима медицинская помощь. Но Ари был непреклонен, он не желал обсуждать подобные темы, и она не знала, как заставить его изменить свои взгляды.

Впервые Мэгги подошла к пропасти, отделявшей английский образ мышления от греческого. Ей было страшно заглянуть в бездну. А сколько раз придется ей еще столкнуться с этой проблемой! Ничего не менялось. И хотя они больше не затрагивали больной вопрос, она знала одно: Ари, как это ни ужасно, никогда не подарит своим матери и отцу еще одного внука, наследника семьи Веритос.

Последние лучи солнца падали на низкую, отделявшую сад от берега стенку, на которой сидела Мэгги. Отчаяние, подобно стремящимся со стороны моря облакам, захлестнуло все ее существо. Когда Мэгги впервые ехала на Корфу — не нынешняя Мэгги, а молоденькая влюбленная девушка, — она была исполнена решимости признать этот заколдованный остров, как она его иногда называла, своим родным домом. Она пыталась, действительно пыталась осуществить свои грезы. Но когда до исполнения мечты оставалось совсем немного, все вдруг стало разваливаться. И она сомневалась, удастся ли ей восстановить желанный мир.

Она вздохнула, поднялась и направилась к дому. Ее терзала боль, боль от невыплаканных слез. Мэгги редко плакала. Почему? Да потому что слезы — всего лишь потакание собственным слабостям. Слезами горю не поможешь.

Дойдя, до середины сада, она услышала дребезжание телефона. Очевидно, сидя у берега, она не слышала звонка. Мэгги вбежала в дом, стараясь успеть к телефону, прежде чем он замолчит.

— Алло!

Вновь до нее долетали лишь какие-то щелчки, но на этот раз она расслышала мужской голос. Этот голос принадлежал не Ари, а англичанину:

— Я говорю с Мэгги Веритос?

— Да, — ответила она. — Это Мэгги Веритос. Я могу поинтересоваться, с кем говорю?

— Майк Томпсон.

— Майк… — На секунду она замешкалась, а потом неуверенно произнесла: — Майк, друг Розы?

— Да. Я не был уверен, что ты меня вспомнишь.

Уж она-то помнила его. «Повезло тебе — он такой лакомый кусочек», — заявила она сестре, когда та познакомила их во время визита Мэгги в Англию. В ответ Роза лишь печально улыбнулась: «Наверное, настало и мое время быть счастливой. Пора восполнить потерю Брендана, навеки любимого». Мэгги промолчала. «Нам с сестрой не особенно везет с мужьями», — подумала она тогда, поскольку их отношения с Ари уже не ладились.

— Конечно же я тебя помню. Я просто удивлена, вот и все. Откуда ты звонишь? Ты на Корфу?

— Нет, я из Англии.

Нехорошее предчувствие закралось в ее сердце. С чего это Майк Томпсон вздумал ей звонить, да еще из Англии?

— Что-нибудь случилось? — взволнованно спросила она. — Что-то с мамой, она больна?

— Нет, с ней все в порядке. А вот с Розой…

— С Розой?! — Мэгги вцепилась пальцами в трубку. — Что с ней?

— Я хотел узнать, не у тебя ли она.

— У меня? Нет-нет. А почему ты об этом спрашиваешь?

Выдержав небольшую паузу, Майк ответил:

— Ну, я просто надеялся, что она могла быть у тебя. Я… ну… в общем… я очень беспокоюсь за нее. Похоже, что она исчезла.

Мэгги откинула назад густые пряди волос.

— Что значит — исчезла? Что ты такое говоришь?

— Я не знаю, где она. Я нигде не могу ее найти.

— Ты имеешь в виду… она не приехала на свидание?

— Нет. Я был в школьном лагере с моими учениками, а когда вернулся, ее не оказалось дома. Ее коттедж заперт, ее коллеги по работе не имеют ни малейшего представления, где она может быть… Матери тоже ничего не известно. Поэтому я надеялся, может быть, хоть ты что-то знаешь?

— Нет, я не знаю. Я уже несколько недель с ней не разговаривала. Она обычно позванивает мне время от времени, но телефонная связь такая ненадежная, а писать письма мы не любим. Может, она отправилась к друзьям? У нее их много в Лондоне!

— Возможно. Но это совсем не похоже на нее уехать, не сказав никому. Правда, меня не было, но ведь она могла оставить свои координаты в «Вандине», чтобы можно было с ней связаться, когда она понадобится. Ты же знаешь, как она относится к своей работе!

Сестры всегда подкалывали друг друга по этому поводу. «Не понимаю, как ты можешь сидеть весь день, ничего не делая! — удивлялась Роза, приехав на Корфу. — Солнце, море, песок это, конечно, здорово, но, наверное, уже через неделю я бы истосковалась по своему радиотелефону и по письменному столу».

— Она считает себя незаменимым человеком в «Вандине». Хотя, впрочем, так оно и есть. — Он произнес это очень спокойно, но Мэгги уловила нотки волнения, которое он так пытался скрыть. — Ну, извини, что побеспокоил тебя, Мэгги. Я просто подумал, что ты сможешь пролить свет на все это дело.

— Боюсь, что не смогу. Что же ты собираешься делать, Майк?

— Честно говоря, не имею ни малейшего представления. Наверное, попытаюсь догадаться, где она.

— Свяжись с ее друзьями в Лондоне.

— Скорее всего, я так и сделаю. Хотя, думаю, полиция вполне справится с этим.

— Полиция?! При чем здесь полиция?

Из трубки доносились лишь щелчки да треск, казалось, связь вот-вот оборвется.

Он осторожно, как бы чего-то опасаясь, ответил:

— Я сделал заявление сегодня утром.

— Заявление в полицию?

— Да.

— В полицию?! — повторила Мэгги, смысл этого слова начал доходить до нее. — Ты думаешь… ты действительно думаешь, с ней случилось нечто серьезное?

— Всем сердцем надеюсь, что нет. Но я счел необходимым сделать это. По крайней мере, ради ее же безопасности. Слушай, Мэгги, извини, если я тебя побеспокоил. Я вовсе не хотел тревожить тебя. Сдается мне, всему этому найдется очень простое объяснение. — Голос его звучал неуверенно. — Как только что-нибудь станет известно, я обязательно сообщу.

— Майк… — Треск. Тишина. Громкое дребезжание. — Майк! — крикнула она. Связь оборвалась.

Мэгги положила трубку и поднялась на ноги. Она сжала пальцами подбородок и попыталась собраться с мыслями.

Роза пропала. Это безумие, это просто невозможно. Но никакого сомнения — Майк волнуется. Из всего, что Мэгги о нем знала, следовало, что он вовсе не паникер. Слова его были вполне справедливы. Роза не была безответственной женщиной. Она не относилась к тому типу людей, которые могут все бросить и сорваться, никому ничего не сказав, а тем более — подставить своих коллег по работе.

Мэгги вспомнила все детали последнего визита Розы на Корфу. Она приехала всего на неделю. Но и для этого, как она сама рассказала сестре, ей пришлось работать дополнительно, чтобы закончить все дела.

Мэгги покусывала от волнения ногти и мучительно раздумывала о том, какие изменения могли произойти в жизни Розы за то время, пока они не виделись. Либо произошли какие-то радикальные перемены в ее характере, либо существовала какая-то чересчур важная причина для ее исчезновения. Или очень хорошая… или очень дурная причина.

«Брендан, — произнесла про себя Мэгги, чувствуя, как холодеет кровь. — Боже мой, неужели это связано с Бренданом?»

Брендан был бывшим мужем Розы. Когда-то давно он сделал хорошую карьеру в журналистике. Какое-то время он вел свою программу на местной радиостанции и даже появлялся на экранах телевизоров. Мэгги припомнила, каким эффектным, импозантным казался этот тинейджер в те дни, когда Роза только начала с ним встречаться. Однако со временем он все растерял из-за пристрастия к роскошной жизни и к бутылке. Потерял он и Розу.

Роза прожила с ним ужасные годы, стараясь сохранить их союз. Она покрывала его, защищала, делала вид перед матерью и Мэгги, что все в порядке. Сочиняла истории о том, как упала с лестницы или налетела на дверь, отчего на лице и руках появились синяки. Но однажды она не выдержала и рассказала все. Брендан был невероятно ревнив, обладал жестоким характером и сильным темпераментом. Он пил. Когда был пьян, давал волю богатому воображению и пускал в ход кулаки.

Она бросила его, но на этом история не закончилась. Он отказался дать согласие на развод, докучал ей, угрожал, подстерегал повсюду.

Мэгги припомнила ту ужасную ночь, когда Брендан явился к дому Розы, начал колотить в дверь, требуя, чтобы его впустили, выкрикивал оскорбления, пытался своей машиной таранить машину Розы. В конце концов они были вынуждены вызвать полицию. После того как все успокоилось, сестры проговорили до утра, уснуть они не могли. Мэгги никогда в жизни не видела Розу такой напуганной. Та вздрагивала при каждом шорохе.

— Я боюсь его до смерти, — призналась тогда Роза. — Его ревность — безумие, и он всегда был таким.

— Ты ведь не давала ему поводов для ревности? — спросила Мэгги.

Роза отрицательно покачала головой:

— Брендану не нужен повод. Вернее, тот повод, о котором ты говоришь. У нас все могло быть в порядке, мы могли просто гулять приятным вечером, как вдруг он неожиданно разворачивался, потому что ему казалось, что кто-то на меня смотрит или пытается заигрывать. Тогда он меня быстро утаскивал домой и обвинял в том, что это я подзадориваю мужчин. Он может быть очень жестоким, Мэгги, и я боюсь его.

— Но ты же его оставила, — заметила Мэгги. — Ты ему больше не жена.

Роза только усмехнулась:

— Уверена, что Брендан думает иначе. Он пригрозил мне однажды, я же тебе говорила: «Если ты не будешь принадлежать мне, то и никому другому».

— Да это просто болтовня, — утешала сестру Мэгги. — Пройдет время, он сам успокоится и оставит в покое тебя.

— Оставит ли? Мне так не кажется.

— Он никогда не причинит тебе реального вреда, Роза. Если он тебя любит, то никогда не сделает тебе ничего плохого.

Она почти верила в это тогда. В ушах стоял грохот колотивших в двери кулаков, но, несмотря на это, она не могла представить, что он может быть опасным. Ревнивым — да. Жестоким, когда на него действовал алкоголь, — да. Но чтобы действительно опасным… Подобное случалось лишь в душераздирающих историях, о которых писали бульварные газеты. Но в реальной жизни… но в их жизни!

Время шло своим чередом; казалось, Брендан смирился с тем, что ему придется оставить Розу в покое. И Роза позабыла обо всем… на время.

Холод пробирался в самое сердце Мэгги, все глубже и глубже, все быстрее и быстрее по мере того, как она оживляла в памяти события тех дней.

Возможно ли, что исчезновение Розы каким-нибудь образом связано с Бренданом? Ну, конечно, нет! Это было так давно. Но разве можно предсказать действия человека, одержимого ревностью? Кто мог знать, как работает его мозг, какие фантазии одолевают его все время? Кто мог сказать, что и когда послужит толчком к их осуществлению? Мэгги давненько откровенно не говорила с Розой. Можно ли предположить, что Брендан потерял рассудок, узнав, что у бывшей жены появился кто-то? Может, он просто выжидал подходящий момент? Ведь Майк ей сказал о своем отъезде в школьный лагерь. Вполне вероятно, что Брендан пронюхал об этом и решил воспользоваться моментом…

Мэгги вдруг почувствовала, что дрожит. Она взяла другую сигарету, с трудом зажгла ее, так как руки отказывались подчиняться ей, сделала глубокую затяжку.

«Во имя Господа, Роза, что с тобой стряслось? Неужели я впадаю в панику? Я чувствую себя такой беспомощной, я так далеко от тебя!» — мысленно взывала Мэгги.

Майк тоже был очень встревожен. Она поняла это по его голосу, но и без того все было ясно. Он никогда ей прежде не звонил и никогда бы этого не сделал, не будь он так серьезно обеспокоен. И он не стал бы сообщать об исчезновении Розы в полицию, если бы ужасное предчувствие беды не одолевало его.

— Ах, как мне необходимо там быть! — вырвалось у Мэгги, и в то же мгновение она поняла, что хочет одного — поехать домой и помочь Майку разыскать Розу.

Несколько минут она сидела, обдумывая эту идею. Мысль была очень дерзкой, но у Мэгги было хорошее оправдание. У нее имелись соображения по поводу местонахождения Розы, которые не могли прийти в голову Майку. Ведь когда-то они были очень близки с сестрой, и это нельзя не принимать во внимание. И по крайней мере, она будет очевидцем событий. Мысль о том, что ей придется остаться здесь и ждать новостей, была невыносима.

Быстрым, решительным движением Мэгги затушила сигарету. Она начнет упаковывать вещи, а наутро узнает о вылетах самолетов в Англию. В это время года рейсов бывает огромное множество, и, надо думать, ей удастся получить место.

Конечно, Ари это не понравится — ну и черт с ним! Роза была ее любимой сестрой, и Мэгги ужасно переживала за нее. И, помимо всего, Ари ведь поступал как ему вздумается… Почему бы и ей не последовать его примеру?

Глава 3

Дина Маршалл уставилась на кипу бумаг и документов, скопившихся на ее письменном столе. Как она ненавидела эту ужасную бумажную работу! Длинные многословные доклады смущали ее. Лежавшие сверху она изучила внимательно, но их было столько… Компьютерные распечатки, приказы, указы, распоряжения — все это не больше чем фетиш, выдающий себя за хорошую организацию работы, именно фетиш. А что касается прогнозов, то они были еще более странной вещью: комбинация факторов, не имеющих никакой связи, собранных воедино с единственной целью — загнать Дину в угол, заставить почувствовать себя не в своей тарелке, своего рода черно-белый ад, откуда выхода не было.

И дело вовсе не в том, что она глупа, далеко нет. Просто ее живое, деятельное мышление отказывалось работать по-канцелярски. Дина всегда представляла себе вещи, они возникали в ее сознании, вызывая возбуждение, проникавшее во все клеточки. Эти вещи обретали жизнь благодаря ее хрупким, умелым пальчикам. Запах кожи и прикосновение к мягкому шелку — вот что будоражило ее. Акры аккуратненьких печатных столбцов и колонок цифр сводили ее с ума. Ей хотелось убежать от них, но бежать было некуда. Дина ощущала себя заключенной в своей суперсовременной студии, где Лиза Кристофер, ее секретарь, исполняла роль тюремщика. Она всегда сидела за пишущей машинкой в соседней комнатке и ожидала, когда Дина позвонит и сообщит ей, что прочла все бумаги и готова продиктовать указания, обсудить текущие дела и проверить планы встреч.

Дина вздохнула, провела рукой по коротко стриженным, с серебристым оттенком волосам. Она ненавидела офис, ненавидела совершенство, с которым он функционировал, полировку мебели из соснового дерева, гладкую голубого цвета кожу, которой были отделаны кресла, и темно-синий ковер.

«Дерево должно выглядеть так, будто оно живет и дышит, кожа — чуточку поистрепанной, — думала Дина, — под ногами должны быть уложены грубоватые дощечки, а не эти три мертвые стандартные половицы».

Частенько, окидывая взглядом помещение, она всем сердцем тосковала по своей маленькой уютной студии, находившейся в обветшалом здании. Да, там было полно недостатков: однажды положив вещь, ее потом невозможно было найти; холодной зимой студия обогревалась лишь переносной керосинкой; вечные сквозняки гуляли по комнате от дверной щели к неплотно закрывавшимся оконным рамам — все эти мелочи, разумеется, обескураживали покупателей, но все же то был милый, добрый дом! Дина всегда считала, что свои лучшие произведения она создала именно там! Но ведь и жизнь текла в те дни по-другому. Иными были ценности и интересы. Будущее манило и будоражило. Пожалуй, этим и объясняется ее ностальгия по крохотному старенькому офису, а отнюдь не тем, какой была окружающая обстановка. Одному Богу известно, как объяснить ее настроение. Едва ли Дина могла пожаловаться на нынешние условия работы. Специально отстроенная фабрика и здание офиса расположились среди зеленых лугов, где паслись коровы и все дышало покоем. На много миль вокруг расстилались поля, и взгляд спотыкался, лишь натолкнувшись на ограду вокруг офиса да рощицу, которая сейчас, летом, буйно зеленела.

Что касается здания, то Ван нанял самых лучших архитекторов и дизайнеров с намерением создать оптимальное для работы и впечатляющее сооружение.

«Вандина» завоевала международную репутацию, которую теперь было очень важно сохранить, а для этого следовало поддерживать имидж элегантности и материального благополучия.

И возможно, он сделал правильный выбор, скорее всего, он был прав; нет, почти точно — он был прав. А разве были случаи, когда инстинкт подводил Вана?

Именно начиная с этого внушительного офиса, «Вандина» демонстрирует силу, именно здесь начало легендарной деятельности компании, завоевавшей мир модных аксессуаров. Дина вновь была вынуждена признать, насколько разумны и оправданы были действия Вана, хотя они не всегда соответствовали ее собственному восприятию вещей. Она собиралась устраниться от всяких организационных дел и полностью посвятить себя тому, что ей удавалось намного лучше всего остального — маркетинговым исследованиям, созданию моделей для нового сезона, стиль которого она умела интуитивно предугадать.

Однако теперь не было Вана, чтобы руководить каждодневными делами и разрабатывать проекты. Год прошел с того дня, когда его «чесна» врезалась в склон горы Глостершир. Но по сей день Дина оплакивала его и тосковала по нему так сильно, как если бы все случилось вчера. С его гибелью словно конец света настал для нее. Зиявшую в сердце рану залечить было невозможно. Бывали дни, когда она сожалела, что не оказалась рядом с ним в самолете и не разбилась вместе с мужем. Они с Ваном провели так много лет рядом, что она не могла даже припомнить то время, когда еще не любила его. Будущее без него — пустыня, слишком мрачная и унылая, чтобы даже думать о ней.

Но для Дины эта потеря была не только личной. Ей пришлось задуматься и об их деле, где все с самого начала находилось под контролем Вана.

Как действовать дальше, черт побери? Такая мысль возникла, когда вызванный трагедией шок стал проходить, ошеломление и оцепенение начали отступать, а к ней вернулась способность размышлять. Как, черт возьми, «Вандина» сможет выжить без Ван Кендрика?

Но работать было необходимо: с одной стороны, Дина на время забывала о той жгучей боли от потери любимого, которая терзала ее сердце, а с другой — она должна была продолжать работать во имя Вана. Ведь «Вандина» была их общей мечтой. Они вместе своими руками сотворили ее. Теперь она стала памятником Вану.

Конечно, было много людей, к которым Дина могла в любую минуту обратиться за советом.

Никогда «Вандина» не разрослась бы так, если бы на нее не работала сплоченная команда юристов и бухгалтеров — ни с чем не сравнимая сила, занимавшаяся планированием и сбытом. Дина считала их людьми компетентными и обращалась к ним за советом, а посему наделила их большими полномочиями, чем прежде, но лишь в той сфере, за которую они отвечали. Однако полностью передавать им контроль над предприятием она не собиралась, хотя иногда такое желание и возникало. Вместо этого она взяла на работу нового дизайнера, полного творческих идей. Ее звали Джейн Петерс-Браун, и на нее была возложена часть той работы, которую прежде выполняла сама Дина. Бразды правления она попыталась взять в свои руки.

Дине была ненавистна эта трудная задача. Однако при поддержке и содействии своей сплоченной команды она начала понимать, как управляться с делами, по крайней мере, ей так казалось. Впрочем, последние несколько дней она уже не была в этом уверена. Роза Ньюман, ее личный помощник, неожиданно куда-то уехала. Лишь с ее отъездом, когда вся бумажная работа свалилась на Дину, глава «Вандины», пав духом, осознала, какую жизненно важную роль играла Роза в компании.

Вздохнув, Дина надела очки. Металлическая оправа неудачно расположилась на узенькой переносице. Холеные пальчики осторожно поправили очки. Дизайн оправы был далеко не самым лучшим, и Дина прекрасно это знала, к тому же очки уже долго ей служили, однако они придавали своей хозяйке весьма стильный деловой вид, за что она их и любила. Оправа нравилась ей и по другой причине: в отличие от многих других, эти очки не старили ее, чего она так опасалась.

Надо заметить, что ее беспокойство было абсолютно неоправданным. Хотя Дине было около пятидесяти, ее никак нельзя было назвать «старушкой». Пепельный цвет, в который были окрашены ее волосы, скрывал появившуюся седину. Короткая стрижка придавала ей эффектный вид и подчеркивала естественную красоту. На лице — минимум косметики.

Дина предпочитала гормональную терапию, и румяное, излучающее энергию лицо могло служить явным доказательством ее эффективности. До сих пор стройная, хрупкая фигура была предметом особого внимания. Дина сохраняла прекрасную форму благодаря строгой диете, регулярным визитам в оздоровительные клубы и домашней гимнастике с Ваном — со смертью Вана последнее отпало.

Как и подобало женщине ее положения, Дина носила безупречно смоделированные, идеально сшитые платья, однако, как это ни удивительно, совсем не вызывающие, даже более того — скромные. Она всегда предпочитала черный цвет, а после смерти Вана одевалась не иначе как в маленькие черные платья, короткие модные юбочки с неизменным дополнением в виде темных плотных колгот, черные свитеры с горловиной «поло», черные узкие брюки, объемные жакеты, словно позаимствованные из мужского гардероба. Сегодня на ней был сшитый «а заказ костюм: неизменная черная юбка, коротенький, до талии, жакет и изумительная блузка из черного шелка.

У Дины на сегодня было назначено несколько деловых встреч, поэтому она сочла необходимым одеться более официально. Однако прежде ей предстояло разобрать эту огромную кипу скучных бумаг. Один за другим просматривала она листки: с облегчением откладывала в сторону те, которые не требовали внимания, вчитывалась в строки других, поглощая необходимую информацию, чтобы позже детально обсудить ее со своими помощниками. Из громадного вороха она извлекла письмо департамента по дизайну. В него были вложены наброски, сделанные на компьютере, с изображением новой фабрики по пошиву блузок, которую она собиралась открыть в ближайшем будущем. Дина отложила это письмо в сторону, чтобы позднее изучить его подробнее. По крайней мере, это доставит ей удовольствие.

Следующей оказалась газетная вырезка с пометкой: «Прочесть внимательно!» Дина сразу же узнала страничку для женщин из популярной государственной ежедневной газеты. На этой страничке обычно фигурировали сообщения о «Вандине». Однако сегодня их там не оказалось. Статья под заголовком «Волшебные сумочки» рассказывала о «Рубенсе» — новой фирме, производящей модные аксессуары. Когда суть дошла до ее сознания, Дина вспыхнула от негодования, когда же она дочитала статью до конца, первоначальное раздражение переросло в злобу. Дрожа от ярости, хозяйка империи прочла статью вновь. Затем по внутренней связи она соединилась с Лизой. Через минуту дверь, обитая голубой кожей, отворилась, и на пороге появилась секретарша, держа в руках карандаш и ежедневник.

— Вы готовы продиктовать сообщения, миссис Маршалл?

— Вы уже видели это? — требовательным тоном спросила Дина, указывая на статью кончиком розового ноготка.

Лиза Кристофер утвердительно кивнула головой. Она была отличной секретаршей, весьма симпатичной, хотя и немного полноватой. Когда она улыбалась, ее пухленькое круглое личико становилось просто очаровательным. Но сейчас улыбка на лице отсутствовала.

— Да, миссис Маршалл. Я обнаружила это в утренней почте и сочла необходимым поставить вас в известность.

— Честно говоря, я не могу поверить своим глазам! — взорвалась Дина. — Если верить этой статье, то «Рубенс» предлагает точно такую же серию сумочек, которую я подготовила к следующей весне.

— Я знаю. Странно, не так ли?

— Нет, более чем странно — катастрофично! Это должно было стать эксклюзивным созданием «Вандины». Совершенство нашего дизайна с использованием разных комбинаций материалов — натуральные ткани, ручки из мягкой древесины, отделка из кусочков замши и кожи. И тут вдруг появляется «Рубенс» с весьма похожей идеей! Да они просто выбивают почву у нас из-под ног!

— Конечно, это ужасно, — согласилась Лиза. — Но ведь подобные вещи случаются.

Дина злобно фыркнула. Увы, слова Лизы были справедливы. В постоянном поиске чего-то нового зачастую два абсолютно не связанных между собой дизайнера вдруг набредали на одну и ту же идею. Некоторые утверждали, что в этом был определенный психологический момент: дизайнеры копались в одном и том же «возе идей»; другие — что это просто закон неизбежности: двое или несколько индивидов или компаний выдают одну и ту же новаторскую идею просто потому, что новое — это всегда давно забытое старое.

Дина не отдавала предпочтения ни одной из этих теорий. Неизменный успех не может не породить зависти. Как основателя новых течений в высокой моде, ее, несомненно, пародировали, копировали, имитировали. Однако все те, кто копировал ее, не причиняли ущерба величию «Вандины». Безупречное качество продукции ставило фирму вне пределов досягаемости. А тот факт, что Дина и Ван всегда воплощали новые идеи, способствовал возрастанию престижа «Вандины».

Ну подумаешь — сеть маленьких магазинчиков на Хай-стрит начнет продавать дешевые копии. Они были неконкурентоспособны. Да и ориентировались на совсем других покупателей, не то что «Вандина». А вот «Рубенс»… это была бочка с порохом.

«Рубенс» вышел на сцену лишь пару сезонов назад и явно намеревался отвоевать часть рынка у «Вандины». Когда он впервые заявил о себе, Ван был еще жив, и его легендарная деловая интуиция сразу подсказала ему, что следует быть начеку.

— За этой штучкой стоит кто-то с большими деньгами, — угрюмо предупредил он. — Я не могу пока сказать, кто именно: по некоторым причинам они предпочитают не высовываться. Однако рано или поздно это обязательно произойдет, они не могут вечно оставаться неизвестными. На твоем пути всегда обязательно кто-то встает. Нам лучше следить за их действиями, иначе придется уступить им дорогу.

Тогда Дина пропустила это мимо ушей. Она не любила вникать в жизнь делового мира. Волноваться о конкурентах, о деловых рынках, о сотнях вещей, необходимых для удачной работы компании, было для нее обременительно. Дина занималась творческой стороной деятельности компании, а Ван — всеми административными делами. В те дни «Рубенс» не представлял для них угрозы, поскольку Ван стоял во главе «Вандины». Он занимался такими вопросами, как инвестирование, планирование, расходы и доходы.

Теперь слова Вана сбывались: «Рубенс» стал сильным конкурентом, «Вандине» угрожала беда. А он, такой необходимый в данной ситуации, ничем ей помочь не мог.

Черт побери этого проклятого «Рубенса» за то, что он набрел на их идею! Пропади он пропадом за то, что создает проблемы, когда Дина так надеялась на легкий путь. Теперь ей придется полностью пересмотреть весеннюю коллекцию моделей. Поскольку «Рубенс» уже раструбил о своей идее, то, заяви она о том же, все единодушно решат, что «Вандина» себя исчерпала и копирует модели «Рубенса». Но если она вычеркнет эти сумочки из своей весенней коллекции, то ей срочно надо заменить их другими. К тому же она уже заказала материалы для производства этих сумочек. Теперь ей придется либо отказаться от сделанных заказов, что повлечет оплату неустойки, либо придумать такие модели, для изготовления которых можно будет использовать присланные ткани.

Черт, черт, черт! И надо было такому случиться, что Роза, ее личный ассистент, куда-то исчезла! Без Розы она была как без рук. Будь здесь Роза, Дине не пришлось бы ежеминутно заглядывать в ежедневник — узнавать, какие текущие дела требуют ее присутствия. А запланированы были и беседа с представителем профсоюза, и встреча с директором ювелирной фабрики, которая, согласно подписанному с «Вандиной» контракту, поставляла драгоценности для отделки костюмов, и обед с главой одной из самых важных компаний, закупающих продукцию «Вандины». Обед был неизбежен. Несомненно, она пошла бы на него в любом случае: для компании поддерживать хорошие отношения с покупателями жизненно важно, но остальными вопросами занялась бы Роза. Она бы встретилась с главой ювелирной компании и взяла бы на себя занудную беседу с представителем профсоюза.

И Роза бы не просто «отбыла номер». Хотя этот человек и намеревался встретиться лично с Диной, именно Роза дала бы ему исчерпывающее интервью. Наученная опытом, Дина знала, что такое беседа с профсоюзным деятелем, который в лучшем случае будет вести себя неуважительно, пренебрежительно, а в худшем — открыто агрессивно. Дина так ненавидела конфронтацию! Вполне очевидно, с какими намерениями шел на эту встречу представитель профсоюза. Несомненно, он начнет борьбу за улучшение условий труда и повышение зарплаты рабочих, чтобы они, принося максимальные доходы «Вандине», чувствовали себя, по крайней мере, удовлетворенными. Джордж Питман — задиристый и грубый профсоюзный лидер, и во время беседы с ним каждое его движение, слово держали ее нервы в жутком напряжении. Пока был жив Ван, он оберегал Дину от подобных неприятностей, а после его смерти эту обязанность взяла на себя Роза.

«Ну почему же именно сейчас ей приспичило скоропалительно уйти в отпуск?» — этот вопрос мучил Дину. За то время, что Роза проработала в «Вандине», ни разу не произошло ничего подобного, а ведь Роза уже шесть лет в компании. Еще до того, как Ван поручил ей престижную работу личного ассистента Дины, она удивляла всех своей редкой работоспособностью. Она изучала экономику, маркетинг и менеджмент в дополнение к своему образованию профессионального дизайнера. Дина не могла припомнить ни одного дня, когда бы Розы в нужный момент не оказалось поблизости. После такой внезапной, поразившей всех смерти Вана Дина полностью полагалась на нее.

Роза всегда вела себя спокойно и рационально — Дина никогда не видела ее встревоженной или суетливой, — легко находила общий язык с людьми. Все испытывали к ней глубокое уважение, делились своими бедами и печалями, и беседа с ней была для многих бальзамом, врачующим душу. Но самая примечательная черта ее характера — надежность. В отличие от других сотрудников, Роза никогда не жаловалась на свое здоровье. Если она и брала отпуск, то лишь в тот период, когда в деловом календарике «Вандины» почти не было записей, и всегда задолго ставила всех в известность об отъезде. До этого она улаживала все свои дела, так что в период ее отсутствия все шло как по маслу.

Управляемая Розой жизнь офиса текла так ровно, что Дина лишь теперь поняла, какую важную роль играет ее помощница. Ведь прошедшая без нее неделя показалась сущим адом.

Дина вздохнула, насупила брови, отчего на лбу появилась глубокая морщина, которую она разгладила пальцами. Она не могла себе объяснить поведение Розы.

Неделю тому назад Лиза сообщила Дине, что Роза позвонила и сказала о своем намерении на некоторое время уехать. Это сообщение вызвало одновременно удивление и раздражение у главы «Вандины». Ей и в голову тогда не пришло поинтересоваться причиной такого странного поведения Розы: она была слишком раздражена тем, что ее покинули в такую тяжелую минуту.

Сейчас, неделю спустя, погрузившись в хаос бумаг, Дина еще больше сердилась. Как Роза могла так с ней обойтись? Куда подевались ее верность, преданность? Ведь ей было прекрасно известно о предстоящих встречах с вечно преследующими их поставщиками и этим назойливым человеком из профсоюза. Ну неужели была необходимость уезжать так неожиданно и на такой долгий срок?! Должно же быть этому объяснение!

— По-прежнему никаких новостей от Розы? — спросила она у Лизы.

— Ни словечка. Никак не возьму в толк, что происходит. Ведь это так не похоже на Розу. Я начинаю за нее беспокоиться.

— Да. Но меня намного больше волнует то, как мне удастся справиться со всеми сегодняшними делами. В довершение ко всему, проблема с «Рубенсом». Все слишком плохо!

— Что слишком плохо?

Лиза подскочила, услышав мужской голос, но на лице Дины появилась улыбка неподдельной радости.

— Стив! Я и не предполагала, что ты заглянешь к нам сегодня!

— Мне всегда есть чем тебя удивить! — он ухмыльнулся, и маленькие морщинки образовались вокруг его глаз. — У тебя озабоченный вид. Что-то не так?

— Все не так. Лучше и не спрашивай.

— Могу я чем-нибудь помочь?

Хотя он беседовал с Диной, но краем глаза взглянул на Лизу, намекая, что вопрос относится к ней.

Лиза слегка покраснела. Так всегда случалось, когда он на нее смотрел.

«Это такая конфетка, вы глазам своим не поверите! — рассказывала она своим подружкам. — Фантастическая внешность, и настоящий мужчина — ну вы понимаете, о чем я говорю! Он работал ныряльщиком на буровой вышке в Северном море. Едва ли найдется другой такой!»

— Проходи, Стив, поболтаем минут пять, — пригласила Дина. — Ты один можешь сделать столько полезного, как никто другой в целом свете.

— Мне зайти попозже, миссис Маршалл? — замешкавшись, спросила Лиза.

— Да, конечно. И подай нам, пожалуйста, кофе.

Лиза вышла. Дина с удовольствием оглядела молодого человека, гордясь и восхищаясь его высоким ростом, красивой внешностью, изяществом, с которым он носил свой костюм — черный свитер, рубашку в полоску, стильные, сработанные вручную мокасины. Он был именно таким, каким она мечтала его видеть, и даже лучше. Его присутствие успокаивало ее, само его существование придавало смысл жизни.

Приятное тепло согрело ее сердце, и особое чувство поднялось в душе. Это чувство появилось, когда он вновь вошел в ее жизнь.

Ее сын. Когда-то давно Дина была вынуждена не по своей воле покинуть мальчика и дать согласие на его усыновление. С той поры у нее не было шансов увидеть его вновь. Все эти долгие годы мысли о сыне не покидали ее. Она представляла, как он растет, гадала, как он выглядит, что делает. Ужасная, щемящая сердце тоска не оставляла ее и порой вызывала физическую боль. Вновь и вновь возвращались воспоминания о первом прикосновении к сыну. Незабываемый, едва уловимый аромат, ощущение его маленького упругого тела наполняли ее душу любовью, образ нежного детского личика с маленькими поджатыми губами и внимательными голубыми глазами навсегда запечатлелся в ее сердце. Перед Рождеством она представляла его рядом с собой, словно видела его радость, и про себя горько плакала — ведь это были всего лишь грезы. Каждый год в день рождения сына она проводила несколько часов в одиночестве, оживляя в воображении тот самый день, когда он появился на свет, и рыдала в отчаянии от того, что когда-то она, запуганная девушка, приняла непоправимое решение.

Но свои переживания она хранила в себе. Она знала, как рассердится Ван, если догадается о ее мыслях.

— Единственное, чего я хочу, — знать, все ли с ним в порядке, — осмелилась она сказать однажды.

Лицо Вана сразу же потемнело.

— Конечно же с ним все в порядке. Но это далеко не все, чего ты хочешь, — ответил он. — Узнав хоть что-то о нем, ты, несомненно, захочешь узнать больше. И этого уже нельзя будет остановить.

Сердцем она чувствовала, что с сыном все в порядке. Чего она действительно хотела, так это побыть со Стивеном, увидеть его, услышать голос, подержать его вновь на руках. Однако эта мечта была несбыточной. Ей ничего не было известно о том, кто его усыновил. Абсолютная конфиденциальность была неотъемлемой частью сделки. У нее отняли все права на него. Весьма вероятно, что она могла так и не встретить его до самой смерти.

И ей пришлось смириться с этим — по крайней мере, в своем сознании. Мать отказалась от своего ребенка, и дело было кончено. Но искорка надежды теплилась в сердце несчастной женщины, и она поддерживала этот огонек мыслью о том дне, когда Бог сжалится над ней и подарит ей сына вновь.

И Бог внял молчаливым мольбам. Письмо от Стива пришло через несколько дней после смерти Вана. Дина была в отчаянном состоянии.Жестокость происшедшего, потеря человека, который на протяжении большей части ее жизни был для нее не только мужем и деловым партнером, но и другом, ошеломила ее. Ее переполняла скорбь и печаль, негодование из-за жестокости судьбы и обида на Вана за то, что он так внезапно покинул ее. Ее охватили неясные предчувствия еще утром того дня, который, хотя она пока не знала этого, должен был изменить всю ее жизнь.

В тот день она плакала. Это были ужасные рыдания, от которых сотрясалось все тело, а прекрасное лицо ее осунулось. Чуть успокаиваясь, она начинала обвинять Вана. Ну почему он не пошел к доктору, когда его так мучили боли в груди?! Почему все списывал на чрезмерное увлечение острой пищей и хорошими винами? И в конце концов, почему он полетел на своем самолете? Ведь не было такой необходимости. Он мог спокойно полететь на эту встречу самолетом компании «Лиа джет» и попросить профессионального пилота сесть за руль. Но Ван любил свою «чесну». Он летал на ней, как только представлялась хоть малейшая возможность. Порой это выглядело так, словно он избегал пользоваться услугами «Лиа джет», лишь не желая наносить ущерб бюджету «Вандины».

«Ты не должен был этого делать!» — рыдала Дина. Любой нормальный человек давно бы осознал, что здоровье подорвано, и занялся бы лечением. Нормальный, обыкновенный — да. Но Ван таковым не был. Он был исключительной личностью, чью решительность нельзя было поколебать. Именно благодаря этому своему редкому качеству — удивительной решительности, Ван и добился успеха, из-за него же он и погиб.

Когда приступ отчаяния отступил, Дина спустилась вниз. Ее лицо было очень бледным, несмотря на нанесенную косметику. Глаза опухли и покраснели от бесконечных слез. Почту уже принесли. Дина забрала всю кипу доставленных бумаг и направилась в кабинет. Она взяла себя в руки и принялась за работу.

Как и в предыдущие дни, было очень много писем с выражением соболезнования, каждое больно резало по сердцу. Люди, присылавшие их, выказывали тем самым свое уважение к Вану, и позже Дина осознает, что добрые слова, которыми осыпали в письмах ее супруга, были для нее утешением. Но в тот момент, читая их, она испытывала жгучую боль: ведь они лишний раз напоминали о ее горе.

На одном из писем стоял штамп города Абердин. Почерк не был знаком, но многие из писем, которые она получала, приходили от незнакомых ей людей — деловых знакомых Вана, старых школьных друзей и совсем чужих, все они прочли сообщения о трагедии в газетах и считали необходимым написать его вдове. В основном письма были добрые, но попалось и несколько злорадных — их Дина незамедлительно бросила в корзину для бумаг.

По необъяснимым причинам Дину заинтересовало письмо с редкой маркой. Возможно, интуиция? Нет, вряд ли о ней можно говорить, учитывая ее тогдашнее состояние. Прежде чем очередной приступ рыданий охватил ее, где-то глубоко в сознании промелькнула неясная мысль, но тут же утонула в потоке печальных эмоций. Дина вскрыла конверт и извлекла кусочек бумаги. Письмо было написано шариковой ручкой на самой дешевой бумаге. Дина взглянула на адрес. Эпсилон Риг, Фортис Филд. Буровая вышка? Кого там мог знать Ван? Она прочла первые строки, и ее всю затрясло, листок упал на пол.

Письмо было от молодого человека, который назвался ее сыном. Как он писал, ему давно было известно, что его усыновили. Ровно год тому назад он сделал запрос и, получив свидетельство о рождении, вдруг обнаружил, что Дина его настоящая мать. Тогда он ничего не предпринял, опасаясь отказа Дины встретиться с ним. Но теперь, прочтя в газетах о смерти Вана, он, по возможности, хотел бы ей хоть чем-то помочь. «Вероятно, я слишком самонадеян, но мне так хочется увидеть Вас», — писал он. И спрашивал, можно ли надеяться, что она испытывает те же чувства.

Надеяться? Никогда в жизни Дина не ощущала подобного прилива радости, как в тот момент. Радость оживила ее, закружила вихрем эмоций, совсем покинувших ее в эти трагические дни. Но в то же время она испугалась этой встречи: ей было страшно встретиться с сыном, которого она последний раз видела двухнедельным; страшно, что она не совладает с ситуацией; страшно от незнания, как он выглядит; страшно, что ее или его ожидания не оправдаются и встреча принесет разочарование.

Но все опасения оказались напрасными, думала она сейчас, глядя на улыбающегося Стива, стоящего напротив нее у стола. Он был такой, о котором она мечтала, и даже лучше. И слава Богу, появившись, он не исчез, а остался рядом с ней. Иначе она не выдержала бы второй разлуки.

— Итак, что тебя волнует, Дина? — спросил он, присаживаясь напротив нее в одно из кресел, которое она так не любила за голубую обивку. — Это связано с бизнесом?

— Это всегда связано с бизнесом. Но давай-ка лучше поговорим о другом.

Он вопросительно поднял брови:

— Ну, смотри сама. Только, пожалуйста, помни, если я хоть чем-то могу тебе помочь, ты только скажи и…

Дина покачала головой:

— Я знаю. И понимаешь ты это или нет, но это самое важное на свете.

Стив смутился. Она поняла это по его сияющим ясным светло-голубым глазам. «От кого у него эти глаза?» — удивлялась она иногда.

— Да, да, поверь мне, что это сущая правда, — сказала она ему, уверенная, что так оно и есть.

Отсутствие Розы, волнение по поводу предстоящих встреч, даже «Рубенс» — все это показалось ей таким незначительным по сравнению с тем важным, что вошло в ее жизнь.

Стив здесь. После почти тридцати лет разлуки мать и сын снова вместе. Они сидят напротив друг друга, и все остальное не имеет значения.

Глава 4

Самолет компании «Интер-Юропиен Эрвейс» подлетал к аэропорту Бристоля, снижаясь над землями Сомерсета. Мэгги выглянула в окошко, любуясь квадратами полей, на которых маленькими точечками проступали дома, фермы; более темными точками деревья; голубыми разводами — озера долины Чу. Насколько она помнила, здесь были искусственные дамбы, возведенные для создания резервуаров, чтобы обеспечить город и прилегающие территории водой. Раньше на их месте была целая деревня — жилые дома, бары, пивнушки, церковь. Люди, даже давно жившие там, до сих пор испытывали тоску по былому и горечь. В периоды засухи, когда уходила вода, люди собирались на краю озера, потом спускались к кучкам запекшейся на солнце грязи. Они пытались различить фундамент церкви и указывали на места, где раньше были их дома, любому, кто проходил мимо.

Сегодня, несмотря на мелькавших кое-где диких животных да нескольких замерших рыбаков, озера выглядели безжизненными, а вода, темная и загадочная, верно хранила тайны.

— Погода похожа на лондонскую, — пробормотал мужчина, сидевший рядом с Мэгги.

На нем была летняя майка, что более соответствовало погоде на Корфу с его вечной жарой, нежели здешнему хмурому серому дню. Мэгги не могла не заметить его покрасневшие руки и облезающую кожу на плечах результат злоупотребления солнцем. Основная масса пассажиров, за редким исключением (например, Мэгги), были отпускники.

Мэгги догадалась, что и этот человек, подобно многим другим, возвращался с отдыха. Ей повезло с соседом — она могла понаблюдать за туристом, сидя с ним рядом.

Везучая и… сумасшедшая, добавил бы Ари.

— Ты не можешь просто так уехать в Англию, — заявил он, когда предыдущим вечером вернулся домой и застал ее за упаковкой чемоданов. — Это безумие!

— Мне необходимо ехать, — пыталась она убедить его. — Я беспокоюсь за Розу. И ничто не может мне помешать. А потом, никто и не заметит моего отсутствия.

— Моя мать заметит, — ответил он, упорно не желая ее понять. — На следующей неделе вся семья соберется в ее доме, и тебе прекрасно известно, как она любит, чтобы присутствовали все без исключения. И кроме того, кто будет ей помогать чистить ковры?

Чистка ковра из гостиной была важным событием года для жителей Корфу. В сельской местности, где о шампунях и чистящих средствах для ковров и не слышали, ковер мыли щеткой, а затем вывешивали сушиться на яркое солнце. Работа была не из легких, и для нее требовались, по крайней мере, две женщины.

Предложение отложить поездку лишь по этой причине стало последней каплей. И без того расшатанные нервы Мэгги не выдержали.

— Неужели для тебя поиски моей сестры менее важны, чем чистка какого-то ковра? — резко возразила Мэгги. — Это можно сделать в любое время вплоть до сентября, и если не я, то твоя сестра прекрасно справится с таким делом.

Ари сжал губы.

— Ты ведешь себя как ребенок. У сестры на руках трое маленьких детей — где ей найти время? В любом случае, мне не нравится, что ты принимаешь решения, не посоветовавшись со мной.

— Если бы ты бывал дома, я бы с тобой посоветовалась. Но тебя нет. Тебя никогда не бывает дома. Где ты находился все это время?

— Ты и сама знаешь где. Я работаю, чтобы этот стол был полон, а ты одета и обута.

В тот момент Мэгги сорвалась, и теперь, глядя из окошка на широкие зеленые поля внизу, она все равно видела высокомерное, красивое и сердитое лицо Ари. А шум моторов, который преследовал ее в полете и особенно при посадке, как будто затих, и она снова услышала собственный рассерженный голос:

— Не говори мне, что ты работал до такого позднего часа! Ты что, принимаешь меня за дуру?

Он бросил на нее сердитый взгляд сузившихся черных глаз:

— Что ты имеешь в виду?

— То, что говорю. Я не верю, что ты все это время был в офисе. Ты ведь был с ней, не так ли? С Мелиной Скриперо. Твоей секретаршей или кто она там еще.

На мгновение ей показалось, что Ари собирается ее ударить. Ярость исказила его лицо, от чего у Мэгги мороз по коже пробежал. Но Ари не был жестоким человеком. Несмотря на горячий средиземноморский темперамент, он никогда не поднимал на нее руки. Минуту спустя злость трансформировалась в открытый вызов:

— Ну и что, если это так?

Теперь наступила очередь Мэгги удивляться.

— Ты даже не станешь ничего отрицать?

— А разве есть смысл? — Он пожал плечами и отвернулся. — Очевидно, ты шпионила за мной.

— Нет! Нет! Но это же просто, как дважды два. Приходя к тебе в офис, я видела, какие взгляды мурлыкающей кошки, которой дали сливок, она на меня бросала. Видела и то, как она на тебя поглядывает. От твоей одежды пахло ее духами. Этого утаить нельзя, Ари!

— Но ты никогда не заговаривала со мной на эту тему.

— Я не хотела верить. Правда, не хотела. Мне казалось, если я не буду тебя тревожить, то все само собой уляжется… — Она не выдержала, и слезы побежали из глаз.

Ей уже давно было известно о Мелине. Все те причины, которые она перечислила, и тысяча других маленьких доказательств, которые жена фиксирует почти подсознательно, в один момент складываются вместе, создавая общую картину. Но подтверждение ее подозрений самим Ари повергло ее в шок. Признание было сделано так беззаботно, как будто речь шла о пене, которую он забыл смыть в ванной, а не о его любовнице.

— Как ты мог?! — в отчаянии спросила Мэгги. — Как ты мог так поступить, Ари? Что же с нами случилось?

Он пожал плечами.

— Ничего с нами не случилось. Ты по-прежнему моя жена, ведь так? Я здесь, так?

— Да, но ты здесь не из-за меня. Ты здесь потому, что это твой дом, дом твоей семьи. Тебя волнует одно: что подумают они — твоя семья.

Она слышала, как жестоко звучат ее слова, и ненавидела себя за это. Мэгги никогда ничего не имела против его семьи. Но порой едва выносила сплоченность, столь характерную для клана Веритосов, и одновременно чувствовала на них обиду — ведь ее не принимали за свою. Ей казалось, словно спрут тисками своих громадных щупальцев сжимает ее. Традиции сковывали ее порывы и желания: ей запрещалось работать, требовалось полное уважение ко всем и ко всему, и при этом она ловила на себе вечно косые взгляды. К ней в семье относились недоброжелательно: для них она оставалась бесприданницей из Англии, завоевавшей сердце Ари, не имея на то права. В лучшие времена она пыталась поделиться тем, что ее мучило, с Ари, но ей никогда не удавалось добиться его понимания. Все, что касалось семьи, для ее мужа было свято, и он не мог или не хотел понять жену. Но теперь резкая критика супруги задела его за живое, и ее слова обратились против нее же самой.

— Почему ты всегда во всех наших ссорах затрагиваешь мою семью?

— Потому что ты заботишься о них намного больше, чем обо мне. Стоит твоей матери позвать тебя, и ты пулей мчишься к ней. Она и по сей день обращается с тобой как с маленьким мальчишкой.

— Довольно! — отрезал Ари. — Твоя беда в том, что ты не понимаешь здешнего образа жизни. И, сдается мне, никогда не поймешь!

— Именно поэтому у тебя роман с Мелиной Скриперо, я полагаю?

— Да кто тебе вбил эту ерунду в голову? Мы ходим поужинать после работы, да. Она мне нравится. Мне нравится ее компания, это правда. А чему удивляться? Она, по крайней мере, понимает меня и не зудит вечно о моей матери, отце, сестрах. Ей известно, что означает уважение. Возможно, если бы ты пыталась понять меня, я бы не задерживался допоздна.

— Но это несправедливо, Ари! — запротестовала Мэгги. — Я всегда пыталась изо всех сил это сделать. Но и ты должен понять, как трудно мне привыкнуть к жизни здесь.

— Я понимаю, что семье в Англии придается далеко не самое важное значение. В этом и есть корень всех ваших бед… Неотесанные грубияны и футбольные хулиганы — чувство гордости за свою семью им неведомы. А матери и отцы не испытывают стыда, когда их дети ведут себя непристойно. Да и откуда взяться этим чувствам? Ведь родители вообще не заботятся о своих чадах. Они работают, а их дети, приходя из школы в пустой дом, предоставлены сами себе. Здесь, на Корфу, всегда кто-то присматривает за детьми, утешает их, если им больно, умывает их, если они приходят грязные. Семья здесь — единое целое.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь? — спросила Мэгги. — Какое лицемерие! Ты твердишь о семье, а сам возражаешь против моей поездки, когда моя родная сестра в беде. Когда ты говоришь, что семья самое важное, ты имеешь в виду свою семью. А моя пусть катится к черту!

Воспользовавшись смущением Ари, она продолжала:

— Более того, подло говорить об устоях семьи и крутить шашни с секретаршей за спиной жены!

Глаза у Ари округлились.

— По-моему, я уже объяснил — у меня с ней ничего нет и не было. Разве ты мне не веришь?

— Нет! Нет, не верю!

Он сделал руками жест, характерный лишь для средиземноморца.

— Значит, ты понимаешь меня намного хуже, чем я полагал. Мэгги… послушай меня. Я люблю женщин, да. Мне нравится Мелина. Но ты — моя жена. И мы с тобой должны продолжать традиции. И мы, ты и я, будем семьей для наших детей.

Внезапное изменение его тона, возникшая вера в его слова, упоминание о детях — он не терял надежды их иметь — и медленно растущее отчаяние вдруг обессилили Мэгги. Слезы подступили к глазам, и она отвернулась.

— Тебя это так расстраивает? Разве тебе не нравится иметь семью? — спросил он более мягко.

Мэгги отрицательно покачала головой.

— Ты же знаешь, что это не так. Ари… скажи честно, у тебя ничего нет с Мелиной?

— Ну сколько можно повторять, я ведь уже сказал.

— Я не знаю… Я просто думала, что…

Он подошел к ней и обнял ее.

Ей почудился тонкий запах мускатных духов, сильный и возбуждающий. Он ассоциировался с Мелиной, но Мэгги постаралась не замечать его.

Она слишком любила Ари, хотела верить ему. Должна была доверять ему. Особенно сейчас, когда собиралась уезжать так далеко.

— Пойдем в постель, — прошептал Ари ей на ухо, и внезапное желание охватило ее. Всегда, несмотря на отчаяние, несмотря на скандалы, которые вспыхивали и успокаивались подобно летнему шторму, она испытывала к нему влечение. Он притягивал ее, словно магнит, и тогда она была готова лететь к нему через океан, что она, собственно говоря, однажды и сделала.

Ее ноги ослабели, тело в порыве страсти подчинялось каждому его прикосновению. Она повернулась к нему лицом, ощутила прохладу его хлопковой рубашки. Он сбросил шелковую накидку с ее плеч, изогнул ее тело, прижимая к себе. Его губы слились с ее губами, ее стройные ноги обвили его сильные, мускулистые. Пока он нес ее в спальню, освобождая ее тело от купального костюма, волнение и отчаяние последних часов покинули ее. Мэгги предалась любви с пылкостью, лишь разгоревшейся после недавней ссоры. Но когда безумный любовный вихрь утих, она увидела чемоданы, старый, ручной работы, комод, платья, вынутые из гардероба, которые она выбрала для поездки, — и реальность вернула все на свои места.

— Ари, я по-прежнему хочу поехать в Англию, — произнесла она, несколько побаиваясь его реакции.

Упрямство не оставило его, но он сдержался.

— Да, да, ты уже давно не навещала своих близких.

— Причина вовсе не в этом. Я еду не на праздник. И ты это знаешь. Мне необходимо выяснить, что случилось с Розой, и убедиться, что с ней все в порядке.

— А я-то думал, что ваша английская полиция занимается подобными вопросами.

— Но… я ее родная сестра. Мы можем читать мысли друг друга — настолько мы близки. Пожалуйста, постарайся меня понять, Ари.

Ответа не последовало, и Мэгги продолжала:

— А когда я вернусь, мы все начнем заново. Помнишь, как чудесно мы жили вначале! Все можно вернуть, если только мы оба действительно этого захотим.

Они уснули, нежно обнявшись. Среди ночи Мэгги проснулась с приятным ощущением близости, тепла его тела, испытывая чувство облегчения и утвердившись в своем намерении.

Утром Ари очнулся от сладкого сна первым. Присоединившись к нему за завтраком на патио, где он, как обычно, ел мюсли, фрукты и сливочный йогурт, она поняла, как далек он от нее.

— Похоже, мои уговоры не смогут остановить тебя? — размешивая сахар в чашечке крепчайшего кофе, заметил он.

«Ты мог бы сказать, что любишь и желаешь меня, — подумала Мэгги. — Ты мог бы дать обещание не задерживаться допоздна с Мелиной и заверить, что я значу для тебя больше, чем мать и остальные члены семьи». Но ей было прекрасно известно, как по-детски наивно было на это рассчитывать. Она сказала:

— Мне необходимо поехать туда. Я думала, что мы уже все выяснили.

— Да. Что ж, мне приходится лишь смириться с твоим решением. — Голос его был холоден: их близость предыдущей ночью канула в Лету. — Как долго ты намереваешься пробыть в Англии?

— Пока не знаю… все зависит от… от того, как скоро отыщется Роза.

— Если дело во мне, то не торопись обратно. У меня по горло дел, и в ближайшие недели я буду безумно занят. Мне предстоит серьезная работа — новый гостиничный комплекс в Кавосе. Поскольку тебя не будет, то я, наверное, перееду на квартиру в Керкиру. Оттуда намного быстрее добираться до работы.

«И очень удобно для Мелины?» — мелькнула у Мэгги невольная мысль, но она промолчала. Перед отъездом ей не хотелось затрагивать эту тему заново, не хотелось показывать свое недоверие, ведь он так яростно отрицал, что у них с Мелиной роман, так долго убеждал, что их связывают не более чем дружеские отношения секретарши и ее начальника. Но назойливая мысль не выходила из головы — и когда она целовала его на прощание, и теперь, когда самолет уже приближался к аэропорту Бристоля. Даже если дело обстояло так, как утверждал Ари, то теперь, уехав в Англию и оставив его одного, она сама дала им реальный шанс. Останься она на Корфу, возможно, Ари, зная о ее подозрениях, все бы тщательно взвесил. Конечно, если только он все еще дорожит их браком. Но в ее отсутствие ему так легко сделать шаг навстречу Мелине с ее темными глазами и оливковой кожей, навстречу умной Мелине, которая в совершенстве владела английским и довольно бегло говорила по-немецки. Весьма подходящая женщина, чей отец не стал бы возражать против жениха — владельца оливковых рощ. И уж кто-кто, а Мелина прекрасно понимала Ари.

Самолет довольно резко снизился на несколько футов, и в животе у Мэгги словно что-то ухнуло вниз.

«Я должна была поехать. Я должна быть там и убедиться, что с Розой все в порядке. И если я не могу доверять мужу, оставляя его всего на пару недель, то какой смысл продолжать жить с ним?»

Шасси коснулись посадочной полосы, винты закружились в обратную сторону, самолет замедлил ход.

«Вот я и дома», — подумала Мэгги, не осознавая того, что этой фразой передаст свои самые сокровенные чувства — после трех лет скорее Корфу должен бы быть ее домом.

Майк Томпсон стоял неподалеку от таможенного зала. Мэгги позвонила ему утром и спросила, не сможет ли он ее встретить. Разумеется, он готов был это сделать.

— Самолет прилетает в восемнадцать тридцать по вашему времени. Мне неловко просить тебя встретить меня, и если ты откажешься, я, конечно, пойму. Но я подумала, может, мне лучше остановиться в доме Розы, а у тебя наверняка есть ключ от него.

— Да, конечно, — ответил он. — Но я вовсе не думал, что ты все так воспримешь. Я не настаивал на твоем приезде.

— Я сама захотела, — заметила Мэгги. — У тебя по-прежнему никаких новостей от Розы?

— Нет, ничего.

Связь, как обычно, была отвратительной, казалось, что их вот-вот разъединят.

— Я буду в аэропорту, — торопливо сказал он.

— Тебя это точно не затруднит?

— Нисколько. Я тебя встречу.

И вот теперь он разглядывал пассажиров, прибывших самолетом с Корфу. В основном это были возвращающиеся с отдыха, обгоревшие на жарком солнце, одетые в куртки с капюшоном и прочую дорожную одежду люди, толкавшие тележки, загруженные чемоданами и пакетами, но Мэгги среди них не было. «Узнаю ли я ее?» — волновался он, но подсознательно был уверен, что узнает. Они виделись лишь однажды, но он хорошо запомнил ее — она была копией Розы, но моложе и мягче. Майк засомневался: «А вдруг она передумала и решила не ехать? Или, приехав в аэропорт в Керкире, выяснила, что билетов на самолет нет. Неужели она не догадалась перезвонить?» Он отвернулся, взглянув на подъезжающие и отъезжающие от аэропорта машины, а когда повернулся вновь, то увидел быстро идущую по таможенному коридору высокую девушку с темными до плеч волосами, одетую в темно-синие брюки и дорогую клубную майку, выглядывавшую из-под белого льняного жакета.

Она заметила его в тот же самый момент, улыбнулась милой извиняющейся улыбкой и торопливым шагом направилась к нему.

— Майк! Извини, что я так долго заставила ждать себя. Мой чемодан был самым последним, и таможенники почему-то решили проверить его. Я, конечно, не похожа на туристку, но неужели я выгляжу как наркоделец?

— Нет, конечно, — улыбаясь, ответил он. Про себя он подумал, что уставшие от однообразной работы таможенники захотели развеяться, кокетничая с привлекательной женщиной. — Должен признаться, я уже волновался, не случилось ли чего с тобой. Даже собирался уходить.

— Слава Богу, ты этого не сделал. Послушай, я тебе так признательна за то, что ты меня встретил. Я тебе точно не причинила беспокойства?

— Абсолютно точно. Наоборот, это я причинил тебе беспокойство. Наговорил всякой всячины: ты ведь приехала сюда не просто так, а по определенной причине. Хотя не думаю, что основания для твоего приезда веские. Я искренне надеюсь, что дело и выеденного яйца не стоит. Действительно, надеюсь.

— Как ты полагаешь, с ней случилось что-то серьезное?

— Надеюсь, что нет. Бога молю. Но я взволнован, — это да. Слушай, пойду-ка я за машиной. Не будем же мы здесь разговаривать.

— А где машина?

— На ближайшей автостоянке.

— Тогда я пойду с тобой. Разомнусь.

Он взял ее чемодан, на удивление легкий. Когда Роза отправлялась в поездку, казалось, она везла с собой целый гардероб. Они вышли на улицу. Дождя не было, но июль стоял довольно холодный, сырой. Мэгги вздрогнула.

— После Корфу чувствуешь себя как в Арктике! Надо было захватить теплые вещи. Хотя, пожалуй, можно и у Розы позаимствовать.

Довольно скоро они добрались до стоянки. Майк открыл багажник своего «ситроена» и положил туда чемодан Мэгги. Затем помог ей сесть в машину, сам сел за руль и включил обогреватель.

— Через пару минут станет теплее. Но ты права: погодка не для середины лета.

Он притормозил, чтобы заплатить за парковку, и направился к выезду из аэропорта.

— Ты не изменила намерения остановиться в доме Розы?

— Думаю, это вполне разумно.

— Ты бы хотела отправиться туда сразу, или заедем куда-нибудь перекусить?

— О нет, я поела в самолете.

— Нам придется остановиться у гаража, и ты сможешь купить молока и хлеба.

— Неплохая идея.

Они выехали на главную дорогу.

— Итак, — начала разговор Мэгги, зябко обхватив себя руками, — что ты обо всем этом думаешь, Майк?

Майк прибавил скорость.

— Хотел бы я знать. По правде говоря, вряд ли я смогу сообщить тебе больше того, что сказал по телефону. Когда я уезжал в лагерь, Роза оставалась здесь и все выглядело вполне нормально. Я вернулся, а Розы нет. И никаких записок, телефонных звонков, ничего, ни единого слова от нее.

— И никто ничего о ней не слышал?

— Насколько мне известно — нет. Я уже позвонил всем, кого знаю, но безуспешно, хотя я, конечно, мог упустить кого-то из виду. Телефонную книжку Роза всегда носит с собой, поэтому я не могу проверить, всех ли обзвонил. Может быть, ты сумеешь мне помочь.

— Я попытаюсь, — с сомнением ответила Мэгги. — Но я провела последние три года на Корфу. Конечно, я знаю ее старых друзей, но наверняка за это время у нее появилось много новых. И уж точно, многие из тех, кого я знала, обзавелись семьями или просто переехали, или… ну, мало ли что. Хотя если я вспомню их имена, то полиция их отыщет.

Майк фыркнул, снижая скорость перед выездом на узенькую петляющую дорогу:

— От полиции особой помощи не дождешься. Они считают, что Роза отправилась на прогулку, а ее местонахождение ни их, ни меня не должно касаться.

— Ты полагаешь, они ничего не собираются предпринимать?

— Ну, они пообещали сделать кое-какие запросы, хотя у меня создалось впечатление, что их это дело мало интересует. Полицейский, которому я сообщил о ее пропаже, как трещотка трещал, что это не его участок. По его мнению, все дело в том, что наш роман завершился, любовь прошла, и Роза убегает от меня, не желая сообщать, куда.

— А это не так? — спросила Мэгги.

Майк, прищурившись, посмотрел в ее сторону:

— Не думаю. А ты?

— Не похоже на то. Роза не тот человек, чтобы бегать. Она будет бороться за свое до последнего. И кроме того… — она оборвала себя на полуслове, не желая произносить вслух то, что внезапно пришло ей в голову: Майк не тот мужчина, от которого убегают женщины. Этот профиль, нос с горбинкой, выдающаяся вперед челюсть, узкие орехового цвета глаза, широкий чувственный рот, сильная атлетическая фигура, обаятельная улыбка — нет, Майком можно было бесконечно восхищаться, а не убегать от него.

Вполне возможно, что за очаровательной внешностью прятался сущий мерзавец, но даже это, Мэгги знала по опыту, не меняло ситуации. Как правило, женщины не сбегают от чертовски обольстительных мерзавцев. Они убегают от пай-мальчиков, которые покупают своим подружкам цветы и шоколадки и делают все, что те ни пожелают. Несправедливо, но так оно и есть. И более того, даже если в Розе и могли произойти перемены, она была без ума от Майка. Встреча с ним была лучшим событием в ее жизни, как-то призналась она.

«Сестра не могла так возненавидеть Майка, чтобы избегать его, на нее это совсем не похоже, — размышляла Мэгги. — Она даже от Брендана не уходила долгое время, хотя одному Богу известно, сколько у нее было причин для этого. Она продолжала жить с ним, несмотря на его ревность и жестокость».

— Нет, она не могла убежать, — пришла к выводу Мэгги, обдумав объяснение, выдвинутое полицией.

— Конечно, нельзя их винить, — заметил Майк. — Я когда-то переписывался с парнем из полиции. Так вот, он мне писал, что большинство людей пропадает по внутрисемейным причинам. Размолвки между любовниками, разумеется, на первом месте, но нельзя забывать и о проблеме отцов и детей, разногласиях между мужьями и женами. Пожалуй, именно поэтому констебль, с которым я беседовал, таким образом отреагировал на ее пропажу.

— Возможно, если к ним обращусь я, они отнесутся к делу иначе, — предположила Мэгги. — Я заеду к ним завтра и попытаюсь выяснить, чего они добились.

— Думаю, ничего. Максимум, что они сделают, отошлют тебя ко мне.

— Завтрашний день покажет. О, мы уже добрались до гаража. Интересно, продают ли здесь молоко?

— Скорей всего да.

Майк въехал во внутренний дворик, припарковал машину позади маленького магазинчика, в который и направилась Мэгги.

Ее удивил богатый выбор на прилавках — от бакалеи до цветов и даже пластиковых пакетов для мусора. В те дни, когда она жила в Англии, в гаражах можно было купишь лишь шоколадки, сигареты да средство от обледенения автомобильных стекол и ничего больше.

Она взяла пакет молока, хлеб, бисквиты и кофе, заплатила и вернулась на то место, где поджидал ее Майк. Наверняка в кухонном шкафчике у Розы найдется кофе, но лучше не рисковать. Проснуться завтра утром, не обнаружить кофе и потом винить себя за собственную глупость? Нет, лучше перестраховаться.

Дом Розы находился в нескольких милях от гаража, на окраине деревушки Стоук-саб-Мэндип. Майк свернул на дорогу, ведущую к дому, и Мэгги увидела живую изгородь, разросшуюся после недавнего дождя, и клумбочки белой коровьей петрушки. В некоторых местах над дорогой склонились цветущие ветви боярышника. У въезда во двор, за поворотом, перед ее взором промелькнули луга с пасущимися коровами и поля, усыпанные желтыми цветами сурепки.

«Вот она, идиллия Сомерсета», — подумалось ей. Ее сестре нравилось жить здесь, и, несмотря на то что такое место не совсем подходило для одинокой женщины, вряд ли она бы захотела сменить его.

На лужайке расположились лишь два коттеджа. Дом Розы стоял подальше, крошечный, совсем как на картинке. В свое время он, очевидно, был фермерским; квадратное одноэтажное здание с низкой крышей было построено на склоне холма, отчего казалось немного кривобоким. Одну стену полностью скрывали вьюнки, их красноватые листья оживляли серые камни. Вокруг маленькой веранды рядом с входом росли кусты жимолости.

Когда Майк подогнал машину к посыпанной гравием площадке у ворот, Мэгги поразило, что сад так неухожен. Множество распустившихся цветов на неподрезанных и бесформенных розовых кустах виднелось среди других растений, посаженных так густо, что им приходилось пробивать себе дорогу к свету и бороться за пространство на лужайке, полностью заросшей клевером и даже одуванчиком. У Розы, ясное дело, не было времени ухаживать за садом, хотя, надо заметить, она любила расслабиться. Будучи вечно занятой, Роза наняла садовника в деревне. Тот приходил раз в неделю и поддерживал порядок в саду. Однако сейчас сад выглядел запущенным — вряд ли садовник работал здесь в последнее время. «Но почему?» — удивилась Мэгги. Конечно, можно предположить, что он болен или взял отпуск, к тому же летом все так быстро зарастает.

Майк вытащил чемодан из багажника и донес его до входной двери, перебирая ключи на брелоке в поисках нужного. Мэгги наслаждалась ароматом жимолости, таким насыщенным и тяжелым в вечерние часы. Когда Майк открыл дверь, она вошла в маленький холл и сразу после благоухания жимолости ощутила спертый воздух в доме, который не проветривался в течение целой недели. Запах вернул ее на землю, жестоко напомнив об исчезновении Розы.

Все в доме сильно изменилось со времени последнего визита Мэгги. Роза была отличным, первоклассным поваром и очень любила готовить в свободное время, а посему кухню всегда наполняли различные запахи, в особенности жареного чеснока и душистых трав, винного соуса и свежемолотого кофе. Зимой Роза, как правило, жгла ароматизированные свечи, а летом в доме царил аромат роз. Но сейчас розы засохли, их лепестки опали и лежали рядом с пыльными вазами.

Майк опустил чемодан Мэгги на пол и последовал за ней на кухню, где она положила покупки, сделанные в гараже, на одну из чистейших, без единого пятнышка полок.

Не считая миски и чашки, вымытых и перевернутых вверх дном на решетке для сушки посуды, все в кухне стояло на своих местах.

— Отнюдь не как в истории о «Марии Селесте», не так ли? — спросила Мэгги несколько растерянно. — Ну я имею в виду — не похоже, что она покинула дом в спешке.

— Твоя правда, но ты же знаешь Розу. Она все расставляет на свои места даже перед уходом на работу. Ну и я здесь приложил руку. Мне пришлось выкинуть прокисшее молоко и сгнившие фрукты, собрать газеты, забрать почту; кстати, надо заглянуть в почтовый ящик.

— Я займусь этим попозже, — Мэгги открыла окошко в сад, затем вылила старую воду из чайника, ополоснула его и налила свежую. — Давай выпьем по чашке кофе. Или тебе уже пора уходить?

— Нет-нет, я не спешу.

Обычно в среду вечером Майк играл в сквош, но сегодня он отменил игру. Самое главное сейчас — выяснить, что, черт побери, случилось с Розой. Он выждал паузу, наблюдая, как Мэгги снимает с крючков деревянного кухонного шкафа чашки и насыпает в них растворимый кофе.

— Кажется, я насыпала кофе больше положенного. Ты как считаешь?

Она прикусила губу, как делают маленькие девочки. Это выглядело довольно забавно при ее изысканных манерах; ее лицо приняло виноватое выражение.

— Надеюсь, что нет. Знаешь, Майк, я заметила, что Розиной машины нет на площадке. Значит, она отправилась на ней? А что ты можешь сказать о ее вещах? Ты уже смотрел в гардеробе, какую одежду она взяла с собой?

— Нет.

— Тогда, пока чайник не закипел, давай именно этим и займемся. Тебе придется помочь мне, я давно не видела сестру и не могу знать, чего в ее гардеробе не хватает.

— Похоже, она взяла с собой плащ. Он обычно висит за дверью. Но это ни о чем не говорит. Погода стояла слишком дождливая, следовательно, она едва ли выходила из дома без него. Вряд ли я смогу сказать, что еще пропало. У Розы ужасно много вещей.

Мэгги улыбнулась. Майк — типичнейший из мужчин, которые не проявляют интереса к женскому гардеробу. Она живо представила, как ее очаровательная, чересчур разборчивая в одежде сестра ломает себе голову, что же ей надеть для встречи с ним, не осознавая того, насколько ему безразлично, во что одета его подруга. Хотя, конечно, он замечает, как изумительно она всегда выглядит. Однако Мэгги была полна решимости заставить его вспомнить.

Она поднялась по узенькой лестнице наверх. Спальня Розы находилась справа от лестницы. Кровать, застеленная покрывалом нежно-розовых и розовато-лиловых тонов, была искусно отделана. Раскрытая книга в мягкой обложке лежала на крохотном восьмиугольном столике, на книге — очки для чтения, принадлежавшие Розе.

«Роза ведь не может различить мелкий шрифт без очков. Выходит, она преднамеренно не взяла их с собой? — забеспокоилась Мэгги. — Впрочем, возможно, у нее есть другие, ну конечно — одни для чтения дома, другие она держит в сумочке и может воспользоваться ими в любой момент… Да, это очень характерно для деловой, организованной Розы».

Мэгги окинула взглядом комнату, чувствуя себя незваной гостьей. На трюмо, покрытом тонким слоем пыли, стояло китайское фарфоровое семейство маленьких животных. Мэгги вспомнила его, и ностальгия по детству кольнула сердце. У зеркала в коробочке, защищавшей от света, стоял флакон с любимыми духами Розы — «Коко». Вновь Мэгги подумала, как Роза могла уехать в дальнее путешествие, не взяв духи с собой. Но у нее мог быть маленький флакончик, к тому же обычной горы всевозможных баночек и тюбиков с кремами рядом с зеркалом не было.

— Ее косметики нет, значит… — сказала она с надеждой.

— Я думаю, она держит ее в ванной, — предположил Майк.

Мэгги решила, что любовнику Розы должны быть известны детали ее интимной жизни. В любом случае, он частенько спал в этой кровати.

— Я проверю, так ли это. — Минуту спустя он вернулся. — Все в порядке, косметика там, по крайней мере, мне так кажется.

Мэгги отправилась в ванную. Она удостоверилась в том, что тюбики с ночным и увлажняющим кремами, очищающие лосьоны и тональные кремы, коробочка с пудрой стоят в строгом порядке на полочке, и сердце ее упало. Хотя это еще ничего не доказывало. У Розы в сумочке могли быть маленькие тюбики с косметикой.

— Где она хранит свои вещи? — спросила Мэгги.

В спальне был лишь маленький гардероб с изумительной резьбой по дереву, служивший скорее украшением комнаты.

— В другой комнате. — Они прошли мимо комнаты, где жила Мэгги в прошлый раз, и подошли к двери в самом конце коридора. — Она переделала эту комнату в гардеробную пару месяцев назад. Я тебе уже говорил, что у нее довольно много одежды.

Давно Мэгги так не удивлялась, как сейчас, открыв эту дверь. Комната была заполнена вещами — ряды полок над рядами вешалок, каждая вещь в пакете, а в углу — шкаф, заполненный обувью. Все осмотреть было невозможно и за целую ночь. Но по крайней мере, все висело и лежало в определенном порядке. Летние вещи ближе к выходу, тогда как пальто и зимние костюмы — в самом труднодоступном месте.

— Что она надевала в последнее время? — Мэгги задала Майку нелегкий вопрос.

Он в растерянности пожал плечами.

— Ну, платья. Иногда брюки… Да, и еще белые джинсы, — добавил он с внезапным приливом воодушевления.

Мэгги вздохнула, осматривая вещи. Два или три льняных костюма, полдюжины легких очаровательных платьев, простой, широкого покроя брючный костюм, жакет из шелка, брюки… Невозможно предугадать, захватила бы Роза эти вещи с собой, если бы собиралась на незапланированный отдых. Обнаружилось лишь несколько пустых вешалок — это о чем-то говорило. Белых джинсов не видно. Может быть, она была в них, когда уезжала… куда бы она ни уехала. Обо всем этом Мэгги сказала Майку. Тот кивнул головой.

— Она взяла эту изумрудно-зеленую вещицу, которую надевает с джинсами, — продолжил расследование Мэгги Майк.

— Изумрудно-зеленую вещицу?

— Рубашку. Ее здесь нет. А вот это… — он указал на брючный костюм, — это я видел не раз. Она бы наверняка его взяла с собой. А это кремовое платье — тоже из ее любимых вещей. Хотя я не берусь говорить с полной уверенностью.

— Я понимаю. Странно, не так ли? — Но тут Мэгги пришла в голову новая мысль. — Чемодан! Ее чемодан здесь?

— Не знаю. Он хранится на чердаке.

Мэгги заволновалась, беспокойство охватило ее. Она вдруг поняла, что не хочет знать, взяла ли Роза чемодан с собой. Если нет, если чемодан на чердаке, это подтвердит ее худшие опасения.

— Давай-ка спустимся вниз и для начала выпьем кофе. Чайник уже давно вскипел.

Они прошли в кухню. Уже смеркалось. Несмотря на то, что спертый воздух из кухни выветрился, блеклый свет усиливал ощущение заброшенности. «Странно, — подумала Мэгги, — нас здесь двое, но в доме нет хозяйки, и кажется, что он пуст».

Расстроенная, она щелкнула выключателем и тут же вспомнила, что в Англии, к счастью, не надо опасаться комаров, которые могут налететь на свет.

— Мне все это не нравится, Майк, — заметила она, наливая горячую воду в чашки с кофе и открывая пакет с молоком.

С уверенностью своего человека в доме Майк нашел сахарницу, насыпал сахар и начал его размешивать. Она пододвинулась к нему.

— Мне тоже не нравится, — сказал он тихо. — Теперь ты понимаешь, почему я был так взволнован, Мэгги.

— Полиция обязана что-то предпринять. Если мы составим список подозрительных обстоятельств…

Он ударил кулаком по столу так, что чашка подпрыгнула и из нее плеснул кофе.

— Черт бы их побрал, почему они не верят нам на слово?! Мы знаем ее намного лучше их. Мы знаем, что она никогда бы не уехала, никому не сообщив. Я собираюсь встретиться с ними еще раз утром и встряхнуть их хорошенько, убедить в необходимости действовать! Намекну, просто намекну, что с ней приключилась беда. Выдвину версию, что кто-то удерживает ее силой, против ее воли. Знаю, это звучит мелодраматично, но ведь такие вещи тоже иногда случаются. Чем быстрее полиция в это поверит и перестанет думать, что Роза сбежала от меня и от меня же скрывается, тем будет лучше.

— Ты прав, — согласилась Мэгги. — Наши с тобой возможности крайне ограничены. И действительно, надо торопиться, если ее, к примеру, похитили…

Она замолчала. Ее воображение, разыгравшееся от страха и волнения, подбросило идею похищения. Само слово «похищение» было смешным и нелепым, со страниц бульварной газетенки. Более того, у Мэгги складывалось болезненное ощущение, что и она, и Майк ухватились за версию «похищения» как раз из боязни допустить другую возможность — с Розой произошло нечто более серьезное. Такая мысль все время приходила на ум и была настолько пугающей, странной, ужасной, что ни один из них не мог произнести ее вслух. Однако и такое подозрение было небеспочвенно. Если Роза исчезла не по своей воле, то этому можно дать лишь два объяснения: первое они уже обговорили, а второе никто из них не отваживался назвать…

— Не могу отвязаться от мысли: если кто-то похитил ее, то нам каким-то образом должны об этом дать знать, — решился Майк. — Категорическое требование или что-то в этом роде…

— Если ее украли из-за денег.

— А какая еще причина?.. — не договорив, Майк про себя внезапно сам ответил на свой вопрос.

— Не возражаешь, если я закурю? — Мэгги уже извлекла откуда-то пачку сигарет.

Майк сделал глоток кофе.

— Я — нет. А вот Роза бы возразила. Она ненавидит запах табака в доме.

— Сурово.

Мэгги зажгла сигарету, чувствуя себя взволнованной, расслабляющее действие никотина было ей отчаянно необходимо для успокоения нервов. Она собиралась отказаться от вредной привычки, но не сейчас… о нет, не сейчас.

— Ты этим не злоупотребляешь? — обратилась она к Майку, указывая на сигарету.

— Нет. Никогда. Спорт и курение — вещи несовместимые.

Мысли Мэгги снова вернулись к мучившему вопросу: куда же пропала Роза.

— Она случайно не виделась с Бренданом в последнее время? Ты не знаешь?

— С ее бывшим мужем? Не думаю. Впрочем, она знает мое негативное к нему отношение — я бы ему как следует врезал, — поэтому она бы мне все равно ничего не сказала. А почему ты спрашиваешь? Ведь ты же не считаешь, что он причастен к этому, а?

Мэгги вздохнула:

— Честно говоря, я не знаю. Мы не можем не принимать его во внимание. Роза ведь побаивалась его, не так ли?

— Разве? — неподдельное удивление появилось на его лице.

— Ну да. Неужели она тебе ничего не рассказывала?

— Нет.

— Интересно почему? Может, она опасалась того, что ты мог сделать с ним, если бы узнал, как он с ней обращался?

— А как он с ней обращался?

— Плохо. Он был ужасно ревнив, с богатым воображением, пил, а потом колотил ее.

Лицо Майка помрачнело.

— Знай я об этом раньше, я бы за себя неотвечал, если бы наши дорожки пересеклись. Но ты полагаешь, что Брендан действительно причастен к исчезновению Розы?

— Не знаю. Я уверена только в том, что она боялась его, — замялась Мэгги, не желая добавлять лишнего о словах Брендана, заявившего, что если он потеряет Розу, то и никто ее не получит. — Мне казалось, если Брендан и собирается сделать глупый шаг, то он должен был сделать его сразу после их разрыва, а не спустя столько времени. Но о таком непредсказуемом человеке, как Брендан, никогда нельзя говорить с уверенностью, — заключила она. — А что у него с работой?

Майк вздрогнул.

— Я уже сказал, что мы редко обсуждали эту тему. Но последнее время я его не слышал по радио, и на телевидении он не мелькал.

— Попытаюсь встретиться с ним завтра, наведу справки, — произнесла Мэгги.

Майк занервничал:

— Ты думаешь, стоит? Ты говоришь, он жестокий, а не опасен ли он?

— Мне он вреда не причинит.

— Но если он удерживает Розу…

— Если он ее удерживает, то скрывается. Если я его легко найду, то, полагаю, опасаться нечего. В любом случае, я о себе позабочусь сама.

— Говоришь в точности как Роза, — резко сказал Майк. — Если на свете есть девушка, которая может о себе позаботиться, то до недавнего времени я таковой считал Розу. Но теперь с ней что-то стряслось. Может, тебе не стоит рисковать, Мэгги?

Мэгги передернула плечами.

— Сегодня не слишком тепло, — беспечно сказала она. Сама-то она знала, что эта дрожь вызвана тревогой за Розу, а не холодом. — Не волнуйся, я буду очень осторожна. Мы должны использовать все возможности, и если у нас появится обоснованное подозрение, надо сообщить полиции — тогда есть шанс, что они займутся этим делом.

— Я завтра работаю, но вечером мог бы проводить тебя на встречу с ним, — сказал Майк. Он помолчал минутку, отхлебнул кофе и продолжил задумчиво: — Я ломаю себе голову, пытаясь припомнить, не говорила ли мне Роза чего-то такого, что может послужить ключом к разгадке. Единственное, что приходит на ум, так это ее слова о «Вандине».

— Ты имеешь в виду ее работу?

— Не совсем. Вот приблизительно ее слова: «Что-то очень странное происходит с «Вандиной». Я никак не пойму, что именно». Но ее тогда кто-то перебил, вмешался в разговор, и она к этой теме не возвращалась. Интересно, может ли это иметь для нас какое-то значение? Возможно, стоит поговорить с людьми, работающими там. А вдруг у них есть какие-то идеи?

— Да, я как раз думала об этом. Роза могла обмолвиться кому-то о своих планах. У нее есть близкие друзья на работе? Кому она доверяет?

— Вообще-то она не заводила много новых знакомств. Роза слишком независима. В основном она работает с Диной Маршалл. Положение отделяет ее от остальных.

— Значит, стоит увидеться с Диной Маршалл.

— Это нелегко сделать. Дина, насколько я понял, очень сложный человек.

— Она встретится со мной. Мэгги была исполнена решимости. — Ну, пожалуй, мы не добьемся большего сегодня ночью. Мне, наверное, стоит немного поспать — на Корфу сейчас на два часа позднее, а мне бы хотелось проснуться завтра со свежей головой.

— Что ж, в таком случае я тебя оставляю.

Майк поставил чашку, поднялся, взял свою куртку, висевшую на спинке стула. Когда он ее надел, то заполнил собой всю кухню — большой, мускулистый мужчина в немного помятой одежде.

— Ты уверена, что с тобой здесь все будет в порядке?

— Со мной все будет в порядке. Хотела бы я с такой же уверенностью сказать это о Розе. Ах, Майк, где же она? И если с ней все в порядке, отчего она не звонит — тебе, мне, кому-нибудь?

Майк покачал головой. В его глазах Мэгги увидела безнадежность.

— Не знаю. Нам осталось лишь надеяться, что ее одолели жизненные проблемы, и она уехала куда-нибудь сбросить этот груз.

— Да, я на это тоже надеюсь. Как бы то ни было, завтра же с утра я займусь расследованием. Мы увидимся?

— Я позвоню тебе после школы. Может, съездим куда-нибудь поужинать. Поблизости есть несколько хороших ресторанчиков, где великолепно готовят.

— Хорошо, — согласилась Мэгги. — Я буду ждать от тебя новостей.

Она видела, как он спустился по тропинке, развернул «ситроен». Когда машина скрылась из виду, она вернулась в дом. Он казался ужасно пустым, и все ее страхи и сомнения прокрались в самые дальние уголки сердца, заставляя ее почувствовать одиночество, полное одиночество. Она сказала Майку, что все будет в порядке. И конечно, все будет в порядке. Но ей так захотелось, чтобы он по-прежнему был здесь, заполняя кухню своим успокаивающим присутствием.

«Розе повезло с таким парнем, — подумала Мэгги. — Почему же, даже если была очень веская причина, почему она исчезла, не сообщив ему ничего? Завтра я начну выяснять это, — пообещала Мэгги сама себе. — Завтра я встречусь с Бренданом, отправлюсь в «Вандину».

Однако придется позаботиться о транспорте. Первым делом надо позвонить в какую-то компанию, дающую в аренду машины, и решить эту проблему. Но сегодня ничего не оставалось делать, как отправиться в кровать и попытаться уснуть и выспаться.

Мэгги закрыла двери, выключила везде свет и пошла наверх. Но на глаза попался ее чемодан, и она вспомнила, что они с Майком позабыли проверить, на месте ли чемодан Розы. Она заколебалась, размышляя, не стоит ли отложить дело до завтра, но в конце концов решила, что не уснет, пока не выяснит хотя бы это.

Дверь на чердак находилась над лестничной площадкой. Нужно было подставить лестницу или еще что-нибудь, чтобы добраться до нее. Мэгги сходила за стулом в спальню и, встав на него, отодвинула защелку и откинула дверцу вниз. Наверху был чердак, абсолютно темный и мрачный. Она безрезультатно поискала выключатель — наверное, в этом доме, несмотря на его комфортабельность, на чердаке не было света.

Она спустилась вниз в надежде отыскать фонарик и нашла его на самом верху кухонной полки. Фонарь был большой, и, взяв его, она вновь взобралась наверх, надеясь не найти там чемодана. Если его там не окажется, если его нет вообще в доме, тогда можно надеяться на то, что отъезд Розы был запланирован.

Какой бы ни была причина ее отъезда, рано или поздно ее можно выяснить. Будь то проблемы личного плана, неполадки на работе, здоровье… все можно выяснить, уладить и положить конец тревоге, сколько бы времени это ни потребовало.

Но если чемодан здесь… Мэгги в волнении глотнула, когда поднялась на последнюю ступеньку лесенки и посветила фонариком во мрак чердака. Перед ней, на отведенном для него месте, на расстоянии вытянутой руки лежал чемодан. Мэгги направила фонарик прямо на него, не желая верить своим глазам и все же вынужденная поверить.

Чемодан из гладкой свиной кожи с выбитыми на нем инициалами Розы словно глядел прямо на нее из темноты.

Глава 5

Мэгги проснулась на заре, хотя накануне вечером долго не могла уснуть — ее «биологические часы» еще не адаптировались к британскому времени.

Мгновение она соображала, где находится, но затем, взглянув на розовато-лиловые занавески, которые она позабыла задвинуть, на окошко, через которое проникали лучи раннего солнца, на незнакомые бледно-зеленого цвета стены, вспомнила все.

Она лежала в кровати Розы, в комнате Розы. Постель была не разобрана, но Мэгги так устала вчера, что не стала искать чистое постельное белье. Она чувствовала себя виноватой за ту бесцеремонность, с которой расположилась в доме сестры. «Кто спал в моей кроватке?» — припомнились ей слова рассерженной медведицы из спектакля, который она видела в далеком детстве. Забавное воспоминание положило конец ночному кошмару.

Она подняла голову с мягких пуховых подушек и подумала, что делает Ари в этот момент. На Корфу сейчас половина седьмого, значит, он завтракает на патио, а может, уже собирается ехать в офис в Керкиру. А был ли он дома этой ночью? Может быть, и нет. Возможно, он остался в городской квартире. А если так, не было ли с ним Мелины? Когда знакомое чувство беспомощной ревности охватило ее, Мэгги резко откинула покрывало и встала с кровати.

«Не стоит тратить время и силы, беспокоясь об Ари. Будет достаточно времени разобраться со своими личными проблемами после того, как найдется Роза», — решила Мэгги.

Она подошла к окну и полностью раздвинула занавески. Сад благоухал свежей зеленью после недавнего дождя и купался в золотых лучах раннего утреннего солнца. Он выглядел диким, первозданным — маленький уголок Англии, по которой она так соскучилась.

Корфу был зеленым островом. Если бы там было так же сухо и пыльно, как на Крите или других островах Греции, Мэгги не вынесла бы этого. Но зеленые оливковые рощи и высокие кипарисы под небом цвета голубого сапфира, мерцающее сквозь листву сияние солнца — все это выгодно отличало природу ее острова.

А здесь и птицы были другие. Мэгги свыклась с шумными полетами стрижей и скромных ласточек, которые иногда вили гнезда в верхнем углу балкона их с Ари квартиры в Кассиопи. Привыкла к визитам трясогузок, которые после осеннего дождя плескались в лужицах на патио. Ей говорили, что зимой можно встретить даже малиновку, черного или певчего дрозда, но Мэгги никогда их не видела. Теперь, стоя у окна, она наблюдала, как пара черных дроздов ищет червяков в густой траве на лужайке. Их головы были высоко подняты, птицы были постоянно настороже — легонько пощелкивали клювами и прислушивались к звукам, неразличимым для человеческого уха, но для них означающим приближение завтрака.

Здесь было так красиво, так мирно, что трудно было вообразить что-то, серьезно нарушающее идиллию этого типично английского уголка. На мгновение Мэгги показалось, что она спит, и вся эта история, связанная с исчезновением Розы, ей пригрезилась. Но Мэгги находилась в комнате сестры, и это вернуло ее к реальности.

Она обнаружила махровый халат Розы на двери в ванной и накинула его поверх большой футболки, в которой спала. Ари ненавидел, когда она ложилась в постель в майке, ему намного больше нравились возбуждающие кружевные и шелковые ночные рубашки. Но здешние ночи гораздо холоднее, и, кроме того, футболка намного удобнее всех этих узеньких, подобных спагетти, обтягивающих и длинных ночных одеяний. Если не позволить себе сейчас в одиночестве ощутить этот комфорт, то когда же еще? Это было маленькое, несколько эгоистичное удовольствие. Мэгги внезапно пришла мысль, что, возможно, в самом ближайшем будущем в связи с некоторыми обстоятельствами у нее будет очень много возможностей получать подобные удовольствия. Мэгги отбросила эту мысль.

Она провела гребнем по волосам, побрызгала в лицо холодной водой из тазика, стоявшего в ванной, и спустилась вниз, вытащив, проходя мимо, пачку писем и газет из почтового ящика. На кухне просмотрела почту, пока грелась вода в чайнике. Среди кипы бумаг оказалась пара рекламных буклетов, предлагавших таймшер, реклама двух почтовых отделений и клуба коллекционеров аудиокассет, конвертик от фирмы, обещавшей бесплатную проявку пленки. Мэгги бросала листки один за другим в мусорное ведро и злилась, что множество деревьев перевели на бумагу для такой ерунды. Лишь два письма заинтересовали ее.

Первое, в официальном конверте банка, услугами которого пользовалась Роза, разочаровало: в нем содержалась все та же реклама, хотя и более утонченная, о новых финансовых услугах. Разорвав письмо на две половинки и выбросив его в корзину, Мэгги подумала, что банк мог бы сообщить информацию другого плана — не снимала ли Роза деньги со счета в течение последней недели.

Второй конверт был надписан от руки, и Мэгги засомневалась, стоит ли его открывать. В конверте лежала записка от зубного врача Розы, который назначил ей визит для обычной систематической проверки на девятнадцатое июля. Доктор интересовался, сможет ли Роза прийти. Мэгги пожала плечами.

Итак, среди почты не оказалось абсолютно ничего заслуживающего внимания. А как насчет автоответчика? Может, он принесет пользу? Всего было девять звонков — свидетельствовал дисплей. Мэгги перемотала кассету и нажала кнопку прослушивания.

Вновь разочарование постигло ее. Три звонка от Майка, два от матери, один — от мастера, который сообщал, что кресло уже обтянули заново и его можно забрать, один — непонятно от кого. Один звонок от подруги из Скарборо, которая просила Розу перезвонить ей. «Значит, у нее Розы нет», — машинально отметила Мэгги. И последний звонок скорее всего от кого-то из «Вандины»: «Роза, это Лиза. Я просто интересуюсь, не вернулась ли ты. Есть дела, с которыми можешь справиться только ты, но Дине приходится улаживать их самой. И у меня есть еще одна новость, которая тебя, несомненно, заинтересует. Пожалуйста, позвони мне, как только вернешься. Чао».

Мэгги перемотала кассету и прослушала последний звонок еще раз. Ясно, что у «Вандины» в отсутствие Розы появились проблемы; ясно, что ее отъезд был неожиданным и незапланированным; ясно, что они не знают, когда она вернется. Однако упоминание о какой-то интересной новости заинтриговало Мэгги. Ей вспомнились слова Майка о подозрениях Розы, что нечто странное происходит в «Вандине». Есть ли здесь связь? Рядом с автоответчиком лежали листы бумаги и ручка. Мэгги большими буквами записала: «ЛИЗА — «ВАНДИНА». Теперь ей было известно имя еще одного человека в «Вандине», с кем можно связаться, помимо малообщительной Дины Маршалл. Придя в офис, Мэгги побеседует с Лизой и выяснит, что скрывалось за ее словами.

Чайник уже закипел и автоматически отключился. Ощутив прилив энергии, Мэгги приготовила тосты и кофе. Но даже после завтрака было еще слишком рано кому-нибудь звонить. Поэтому Мэгги решила поискать разгадку в доме. Конечно, это было все равно, что подглядывать, но разве не за этим она сюда приехала?

Мэгги методично приступила к делу. Сначала просмотрела почту, которую Майк доставал из ящика в течение недели и аккуратно складывал на полочке в кухне. Затем перешла к изучению деталей быта. Конечно, о них мог рассказать и Майк, но это не одно и то же. Ведь Мэгги пыталась взглянуть на все глазами Розы, да к тому же были вещи, о которых Майку наверняка не было известно. Он был мужчиной Розы, но Мэгги подозревала, что после ужасного брака с Бренданом Розе было очень трудно довериться кому-либо полностью, а потом, она всегда любила секреты. Совершенно ясно, что она хранила некоторые тайны от Майка, и случай с Бренданом тому очевидное доказательство.

Переходя из комнаты в комнату в поисках чего-то значительного, Мэгги постепенно утрачивала свой вновь обретенный оптимизм. Хотя Майк и выкинул испортившиеся продукты, от его глаз ускользнули многие другие вещи: вакуумная упаковка филе сельди с перцем, срок хранения которой истек в конце прошлой недели, кусок запеченного цыпленка в фольге — Мэгги пришлось заткнуть нос, когда она развернула упаковку. В маленькой комнате-прачечной лежала куча неглаженного белья, а в корзинке в ванной — грязная одежда. Все это было очень плохо, плохо, плохо. Любая мелочь говорила о том, что Роза не собиралась отсутствовать долго. Но все эти детали не несли, увы, ни малейшего намека на то, где она может быть или что с ней произошло.

Обход дома был завершен. Мэгги вернулась на кухню и посмотрела на часы. Начало девятого. «Пожалуй, лучше позвонить матери, прежде чем браться за дела», — подумала Мэгги, хотя ей не особенно хотелось звонить сейчас. У нее не было никакого желания рассказывать об исчезновении Розы. Ведь придется говорить более откровенно, чем это сделал Майк, не желавший тревожить мать. Еще меньше ей хотелось отвечать на вопросы о своей личной жизни на Корфу, объяснять, почему она прилетела без Ари и вообще — зачем прибыла в Англию. Однако разговор был неизбежен. Мэгги вздохнула, подняла трубку и набрала номер.

К телефону на другом конце линии долго никто не подходил, и Мэгги уже собиралась положить трубку, когда услышала мужской голос:

— Алло. Полковник Эшби слушает.

Сердце у Мэгги упало. Единственный человек, с кем ей хотелось говорить еще меньше, чем с матерью, был полковник. «Странный человек, — подумала Мэгги. — Почему он по-прежнему представляется не иначе как полковник? Ведь уже двадцать лет, как он оставил службу».

— Гарри, это Мэгги. Могу я поговорить с мамой?

— Не знаю, где она.

«Я сойду с ума!» — решила Мэгги.

— Вы имеете в виду, что ее нет дома? — громко спросила она.

— Ну, она где-то здесь — в саду, наверное. Она что-то говорила о розах.

— А вы не могли бы ее позвать? Пожалуйста!

— Храбро сказано, храбро, отчеканил он.

«Он возмущается и обижается по любому поводу, — заметила как-то Роза. — Ему нужны подчиненные, внимающие каждому его слову, не прекословящие. Вместо них — наша мать!»

Мэгги ждала, мысленно проговаривая то, что намеревалась сказать. Но когда задыхающийся голос матери раздался в трубке, все тщательно продуманные фразы вылетели из головы.

— Маргарет, это ты?

— Да, мамочка.

— Боже мой, что за сюрприз! И как хорошо тебя слышно! Как будто ты в соседней комнате, а не на Корфу!

— А я и так звоню не с Корфу, — сказала Мэгги.

— Но откуда?

— Не с Корфу. Я на Стоук-саб-Мэндип.

— Стоук… с Розали, ты имеешь в виду?

— Я, ну не совсем с Розой…

— Маргарет! — было что-то актерское в голосе Дульсии Эшби — наигранное удивление. — Маргарет, ты ведь не бросила Ари, не так ли?

Мэгги начала заводиться. Как это возможно — разговаривать с матерью и не испытывать успокоения и не рассчитывать на утешение? Но всегда, во всяком случае, с давних пор, беседы с Дульсией лишь вызывали раздражение настолько сильное, что порой Мэгги казалась себе сжатой пружиной, готовой в любой момент резко распрямиться.

— Нет, мама, я не бросила Ари.

— Тогда что же ты делаешь в Англии? Я не знала, что ты собиралась приехать. Почему ты ничего не сообщила мне? Когда ты приехала?

— Вчера. Прошлой ночью. Я и сама до последнего момента не знала, что отправлюсь в Англию.

— Ты решила сделать себе подарок и поехать отдохнуть?

— Мама, — Мэгги пыталась выбирать слова. — Я знаю, что Майк звонил тебе несколько дней тому назад…

— Майк? Ты говоришь о Майке? Приятеле Розы?

— Ну конечно!

— Да, он звонил. Хотел узнать, не видела ли я Розу. Будто такое возможно. Мне кажется, я вижу Розу даже реже, чем тебя.

— Слушай, Майк не хотел тебя беспокоить, но никто не знает, где Роза. Он и мне позвонил, спрашивал, нет ли ее у меня. Конечно, у меня ее не было, поэтому-то я и приехала — узнать, где она и что с ней случилось.

— Что с ней может случиться?

— Похоже, она исчезла, мама.

— О Боже мой, не начинай снова! Что можно взять с человека, впадающего в панику? Ко мне вчера приходили из полиции. Он сделал заявление в полицию! Ну не смешно?

— Полиция была у тебя?

— Ну да. Констебль в форме явился в самый неподходящий момент, когда мы с Гарри обедали. Я сказала ему, что ни малейшего представления не имею, где находится Роза. Да и с какой стати я обязана знать? Вы, мои девочки, никогда не имели привычки сообщать мне о своих действиях, да к тому же — я всего лишь ваша мать! Я также сказала, что они делают много шума из ничего. Роза — взрослая женщина и живет собственной жизнью. Конечно, я не всегда согласна с тем, как она живет, но это не имеет значения. Сегодня все разводятся. Нет никакой силы, способной удержать кого-то. Может, из-за бестолковых браков?

Это замечание самым непосредственным образом относилось и к Мэгги. Но сейчас ей не хотелось развивать эту тему.

— Так, значит, ты не видела Розу и ничего о ней не слышала?

— Ничего. Но, как я уже сказала, для меня это не новость. А что касается Майка Томпсона, то почему он считает, что Роза должна ему обо всем докладывать? Он ведь еще не стал ее мужем, не так ли?

— Мама…

— Слушай, Маргарет, у меня нет времени. У нас назначена встреча за чашечкой кофе в клубе «Помощь пожилым» и еще сотня других дел. Я хотела срезать несколько роз, когда ты позвонила, но бедняжки сильно пострадали от ливня. К тому же было так холодно! Бутончики не раскрываются, как положено, а на лепестках точки от дождя. Когда ты собираешься уезжать? Надеюсь, я увижу тебя, пока ты в Англии?

— Конечно же увидишь, — раздраженно ответила Мэгги. — Я перезвоню, когда ты не будешь так занята.

— Сделай это, пожалуйста. Сегодня после обеда меня вполне устроит. Будут показывать передачу «Би-Би-Си-2», которую Гарри очень любит смотреть, что-то там о текущих событиях, между нами, очень скучное. Мы тогда придумаем что-нибудь. И ради всего святого, дорогая, перестань беспокоиться за Розу! Я абсолютно уверена — с ней все в порядке.

— Да, мама. Пока.

Мэгги положила на место трубку и почувствовала себя выжатой половой тряпкой. Ее мать не волнуется о Розе. Как только могла Мэгги подумать иначе!

«У нее мозги с горошину, — раздраженно думала Мэгги. — Как бедный папочка жил с ней? Не удивительно, что он так скоро сошел в могилу, лишь только сделал открытие, что прекрасная женщина, в которую он влюбился, абсолютная пустышка с красивой внешностью и очаровательными манерами завоевательницы мужских сердец».

«Она напоминает мне Аляску, сказала однажды Роза. — Такая изумительная и притягивающая издали. Но когда ступаешь на нее — ничего, кроме тающего льда».

Мэгги, которая всегда восхищалась острым умом сестры, рассмеялась, поскольку сравнение было действительно смешным, хотя она не была уверена, что дети имеют право говорить такие вещи о родителях. Но сегодня ей стало абсолютно ясно, что Роза была права.

«Слава Богу, мы пошли в отца!» — в другой раз заметила Роза, и Мэгги чистосердечно согласилась с этим сентиментальным замечанием. Они обе пошли характером и умом в отца, которого всегда обожали…

«Из разговора с матерью все же прояснилось одно, — размышляла Мэгги, направляясь в кухню, чтобы сварить еще чашечку кофе. — Как бы плохо ни отзывался о полиции Майк, она все-таки занялась расследованием. По крайней мере, беседовали с Дульсией. Хотя будут ли они продолжать расследование после всего, что она наговорила им?»

Глотнув кофе, Мэгги потянулась за сигаретой. Не следовало бы этого делать, еще совсем рано, но обстоятельства исключительные… «Я действительно брошу курить, когда вернусь домой», — уговаривала себя Мэгги. Успокоив совесть, она достала сигарету и зажгла ее.

Было действительно слишком рано. От табака свело язык, но она продолжала курить, размышляя, что делать дальше. Без колес мало что можно сделать. Тут же она вспомнила, что машина Розы исчезла — единственная обнадеживающая деталь. Интересно, установила ли полиция номерной знак, будут ли искать машину? Едва ли «гольф» привлечет их внимание. Если бы Роза придирчивее выбирала марку машины, то все обстояло бы проще. Но не тут-то было. Ей нравились быстрые, надежные и мобильные машины. Функциональность, как и во всем остальном, прежде всего.

Мэгги вздохнула. Пожалуй, следует взять листок бумаги и составить четкий план действий. Она взяла один из конвертов, отыскала карандаш и принялась записывать:

1. Нанять машину.

2. Заказать такси, если необходимо поехать за машиной.

3. Увидеться с Бренданом.

4. Съездить в «Вандину».

5. Сообщить всю информацию полицейским и попытаться встряхнуть их.

6. Обменяться сведениями с Майком.

7. Перезвонить маме.

Она затянулась сигаретой, внезапно поразившись обилию дел. На Корфу у нее не было никаких обязанностей, кроме непременной чистки ковра вместе с матерью Ари. Весь день она нежилась в лучах солнца, плавала, читала или еще как-то развлекалась.

«Я сделала правильно, что организовала день, как Роза, — думала Мэгги. — А то я стала такой ленивой, что, не составь списка, не выполню ни одного дела».

Ирония ситуации дошла до ее сознания. Роза была более организованной, но именно она исчезла, тогда как Мэгги, любопытная, лишенная амбиций, мечтавшая только выйти замуж по любви, была здесь, и именно ей предстояло одолеть непредвиденные трудности, а возможно, и опасности.

Глава 6

В одиннадцать утра Брендан Ньюман все еще нежился в постели. Он редко просыпался до обеда, и сегодняшний день не был исключением. Да и чего ради просыпаться в такую рань? Ради работы? Конечно, в те дни, когда у него было настоящее занятие, ему нравилось вставать пораньше.

Брендан был, как он сам себя называл, ночной совой, оживавшей с наступлением темноты. Днем он возвращался к жизни лишь благодаря стаканчику виски, зато ночью, когда все укладывались спать, он был полон сил и энергии, по-прежнему потягивая виски и мороча голову всякому, кто слушал его бредни. В те дни таких желающих находилось много! Его имя было знакомо всем в радиусе сорока миль. А тот факт, что он выступал по радио, ставил его на одну ступень с кумирами. И даже теперь, когда новички вступали на «его» территорию и с удивлением вопрошали: «Кто такой Брендан?», он мог часами удерживать публику в клубе и быть объектом всеобщего внимания на вечеринке. Магическая сила исходила из его речей, когда он был в настроении. Слова, лившиеся ровным потоком, не были пустой болтовней и вызывали интерес. Брендан каким-то образом умудрялся создавать впечатление знатока и эксперта по любой теме, которая поднималась. Он захватывал инициативу в разговоре, как террорист захватывает самолет, но «пассажиры» редко возражали. Несмотря на свой ирландский акцент, Брендан был великолепным рассказчиком и знал самые невероятные истории. Он любил называть себя верным сыном Ирландии, делая вид, будто покинул любимое графство лишь на прошлой неделе, а не пять лет назад.

Администрация местной радиостанции с сомнением отнеслась к человеку с «иностранным» акцентом. Здесь стремились подбирать дикторов, говорящих не на диалекте, с наименьшими искажениями речи. То было своего рода поклонение, дань моде на «Би-Би-Си» — «оксфордский английский». Но Брендан, прибегнув к хитрости и лести, умудрился проторить путь на радиостанцию и завоевать дома и сердца слушателей. Не было никакого сомнения в том, что он мог бы достигнуть больших высот, если бы обладал самодисциплиной, равной его шарму. Первыми шагами Брендана были разовые выступления в той или иной радиопередаче. За ними последовала собственная программа. Благодаря ей он приобрел авторитет среди коллег и слушателей, а руководители национальных теле- и радиостанций начали проявлять к нему интерес.

Но праздность и лень очень скоро стали лучшими друзьями Брендана, что и испортило многообещающего юношу. Чтобы голова была свежа, ему было необходимо пораньше ложиться спать. Но вместо этого он до утра засиживался в местах, завсегдатаи которых чествовали его и восхищались им, покупали ему выпивку и слушали его бесконечные истории. Он проводил таким образом день за днем, пока жизнь не наказала его. Вымотавшись за ночь, с тяжелой от похмелья головой он приступал к необходимой подготовке к монтажу программы. Он пропускал назначенные интервью, терял кассеты, в эфире отпускал грубые шутки, отвечая тем, кто звонил на ежедневный развлекательный радиоконкурс. Несколько раз он вообще не явился вовремя в студию. А однажды, когда его продюсер и репортер наведались к нему домой, они обнаружили его спящим, но не в кровати, а… в ванной.

— Какого черта ты здесь делаешь? — заорал на него перепуганный продюсер, который на мгновение решил, что Брендан умер от разрыва сердца.

— Сплю! А что, ты полагаешь, я тут делаю? — во все горло завопил в ответ Брендан, мучившийся от жуткой головной боли и судорог в ногах.

— Но почему в ванной, объясни нам, Христа ради!

— Да потому что если мне захочется пи-пи или затошнит, то унитаз под боком.

В эту минуту продюсер понял: Брендан может быть столь же отвратителен, как и очарователен.

— А ты случайно не позабыл, что мы, то есть наша передача, пытаемся удержаться в роли лидера на радиостанции, и ты должен выйти в эфир ровно через пятнадцать минут? — язвительно спросил продюсер.

— Не волнуйся, я начну передачу ровно через пятнадцать минут.

— Нет, чертов идиот, не начнешь. Ты не в той кондиции. Одному Богу известно, какую чепуху ты можешь наболтать. Брюс заменит тебя.

— Брюс Стаплтон? Этот мягкотелый маленький зануда?

— По крайней мере, он всегда на месте! Он приятен, вежлив, нравится людям. Он напоминает им любимого сыночка.

— Меня тошнит от таких слов.

— Нет, Брендан, от алкоголя. А вот я обещаю тебе, что если ты не покончишь с этим и не займешься серьезно работой, то вылетишь со станции.

— Ты не посмеешь так со мной поступить! Я Брендан Ньюман, не забывай об этом.

— Мне плевать, кто ты такой. Пора тебе перестать быть таким самонадеянным и серьезно отнестись к моим словам.

Брендан осыпал его бранью, используя самую колоритную лексику. Однако это не произвело впечатления на продюсера и тем более — на коллегию директоров, обсуждавшую судьбу Брендана.

«Жаль, — заключили руководители радиостанции, — Брендан был прекрасным приобретением. Он обладал талантом, без сомнения, но тот образ жизни, который он вел, превратил его в человека, которому грозит страшная катастрофа. Предвестники этой катастрофы вынуждают нас расстаться с ним».

Брендан, будучи несколько трезвее, чем обычно, ругался, спорил и угрожал, но все его доводы против неправомерного увольнения были бесполезны. Он оказался без работы, да к тому же с его репутацией найти новую хорошую работу было весьма непросто.

Еще во времена славной жизни в мире развлечений Брендан заполучил карточку члена профсоюза актеров Великобритании и теперь ею пользовался. Коль скоро его имя было широко известно, то совсем без работы он не остался: озвучивал рекламные ролики, сыграл в какой-то пантомиме, изображая короля. Но слух о его пороках распространился, и люди начали забывать былую знаменитость. Когда даже мелкой работенки не стало, Брендан получил то, о чем он всегда мечтал больше всего на свете — огромное количество времени на реализацию собственных желаний. Он пил и кутил ночи напролет, а наутро ему не надо было предпринимать нечеловеческие усилия, чтобы вытащить себя из постели, сбрить щетину с невероятно опухшего лица и приступить к работе.

Получив желаемое, он, однако, не стал счастливее. Темная сущность его характера, прежде не проявлявшаяся при удачливой беззаботной жизни, постепенно брала верх. Брендан обвинял весь мир в том, что у него нет денег на роскошную жизнь, к которой он так пристрастился: играл и проигрывал, не думая о расходах, отправлялся в самые необычные путешествия, ездил на шикарных спортивных машинах. Он обвинял радиостанцию, обвинял неблагодарную публику, обвинял судьбу. Но больше всего во всех своих бедах он винил Розу.

— Ненавижу эту суку, — обычно говорил он, напиваясь. — Она была ничто до нашей встречи. Я дал ей все. Богу известно, как я любил ее. Я возвел ее на пьедестал и любовался ею. А теперь взгляните, что она со мной сделала!

— Что же она сделала? вопрошали новички, окружавшие Брендана (старые знакомые знали, что лучше этого вопроса не задавать).

— Лгала мне, обманывала, обращалась как с игрушкой и считала меня полным дураком. Я готов был сделать все для этой женщины, а она лишь использовала меня, но когда я остался ни с чем, я ей стал абсолютно не нужен. Я ненавижу ее за то, что она со мной сделала, но в то же время я все еще люблю ее. Иногда мне хочется убить ее, чтобы она никому другому не досталась. Уверен — это единственный способ успокоить мое сердце, ведь мысль, что она сейчас с другим мужчиной, сводит меня с ума!

«Трагическая фигура! — думали новички. — Сердце романтика разбито, жизнь его загублена из-за любви к женщине».

Старые приятели Брендана, которые по-прежнему наслаждались его компанией, смотрели на это более прагматично. Брендан должен был винить только себя за потерю Розы — так же, как и за разрушенную карьеру, и за весь тот хаос, коим была вся его жизнь.

Сегодня утром Брендан проснулся несколько раньше чем обычно. Вынырнув из похмелья, он увидел солнце, сияющее за окном. Оно резало глаза и усиливало дикую головную боль. Он закрыл глаза и застонал.

Какого черта оно светит так ярко, когда он чувствует себя так ужасно? Солнца не было всю предыдущую неделю, и Брендану казалось, что он уже никогда больше его не увидит. Но сегодня оно вдруг появилось, на редкость яркое, и раздражало, проникая даже сквозь веки. К несчастью, ночью он не позаботился закрыть шторы. Он даже не мог припомнить, как разделся, хотя ясно, что сделал это: ведь сейчас он лежал в пижаме.

Смешно, когда ты что-то делаешь и не помнишь об этом. Такое происходило с ним все чаще и чаще, целые эпизоды вылетали из памяти, поскольку мозги были постоянно под алкогольными парами.

Конечно, так случалось и раньше, когда он набирался до чертиков. И тогда события вечера — где и с кем он был — выпадали из памяти. Но сейчас было по-другому, и его это озадачило.

Он не мог найти вещи — книгу, бумажник, часы, — проводил в их поисках целые часы, все сильнее и сильнее раздражаясь. Затем он обнаруживал пропажу в самом неожиданном месте, куда только он мог ее положить. Или он начинал разговор и, отвлекаясь, потом забывал, о чем шла речь. Для человека, который любил поболтать, как Брендан, это было катастрофично. Если он терял нить разговора, то, конечно, находил выход из положения, как-то выкручивался, но в любом случае это было вовсе не смешно — по крайней мере, для него самого. Он забывал о назначенных встречах, забывал, что друзья звонили ему, забывал, где он был в конкретный день и в конкретный час.

«Во всем виновато бездействие, — так он считал. — Это из-за того, что нет работы. Нора что-то делать с этим, пора взять себя в руки. Пора выбираться отсюда, с этого грязного дна, куда мои проклятые бывшие приятели меня упекли. Но Брендан Ньюман не из тех, кто легко сдается! Они еще обо мне услышат!»

Порыв быстро угасал, но поначалу все звучало очень решительно. Строить планы Брендан умел как никто, с огромным энтузиазмом. Его навязчивой идеей была убежденность в том, что благодаря своей силе и самодисциплине ему ничего не стоит изменить свою жизнь. Хотя именно этих качеств недоставало Брендану.

Но сегодня утром энтузиазм его покинул. Сегодня утром отчаяние пульсировало с такой силой, что отдавало в висках. В голове вертелась одна-единственная мысль — закрыть занавески и спрятаться от этого проклятого солнечного света.

Споткнувшись о сброшенный ночью ботинок, он едва не свалился на пол и крепко выругался. Резким движением Брендан задернул занавески и отправился в ванную. Солнце проникало и сюда. Его лучи просачивались сквозь жалюзи, и от этого блестящая рамка зеркала ярко сияла. Прищурив глаза, он оглядел ванную в поисках таблеток от похмелья. Пока он искал их, на пол свалилась упаковка пластырей и пузырек с жидкостью для ухода за линзами. Поднимать их он не стал. Любое движение, а тем более наклоны, усиливало головную боль, и Брендану это было прекрасно известно. После долгих поисков он разорвал упаковку «алка-зельтцера», положил две таблетки в стакан и наполнил его водой. Боже, почему эти таблетки так шипят?! Ну почему нельзя изобрести бесшумное лекарство от похмелья? Он выпил шипучий раствор, и его чуть не стошнило.

Когда он поднял голову, то увидел собственное отражение, тупо уставившееся на него из зеркала, что висело над раковиной. От взгляда на себя глубочайшая депрессия лишь усилилась. Прежде его можно было даже назвать красавчиком. Ныне лицо, которое не так давно излучало юношескую радость и здоровье, раздалось и покраснело. Глаза, мрачные и отекшие, ввалились, под ними образовались мешки. Создавалась впечатление, что глаза спрятались в складках опухшего и разжиревшего лица. Линии скул приобрели смазанные очертания из-за щетины и появившегося второго подбородка. По крайней мере, волосы были прежними. Но и они неряшливо свисали на лоб, а их угольная чернота поблекла: пристрастившись к бутылке, он быстро начал седеть. Седина на висках сливалась с бледным, нездорового цвета лицом.

Брендан с отвращением изучал свое отражение. Едва ли отыщется человек, который признает в нем победителя, улыбающегося со страниц газет! Одно спасало — смотреть на него было некому. Он снова прилег на часок, чтобы «алка-зельтцер» подействовал, прежде чем он снова высунет нос из-под одеяла.

Он провалялся в постели минут двадцать и задремал, когда позвонили в дверь. Выругавшись, Брендан еще глубже зарылся под одеяло, не желая открывать дверь, кто бы за ней ни стоял. Но в дверь звонили настойчиво, как будто кто-то назло ему жал на кнопку. Брендан откинул одеяло и направился через комнату к домофону:

— Да! Кто это?

— Мэгги Веритос. Мне надо поговорить с тобой, Брендан.

Прилив злости охватил его. «Мэгги, сестра Розы. Сука. Это она подстрекала Розу бросить меня». Но вместе с яростью возникло и еще какое-то неясное чувство, должно быть, страх. Страх? С чего бы это ему бояться сестру Розы? Между Бренданом и Розой все было кончено, а Мэгги всего лишь обычная женщина. А может, есть какая-то причина для ее визита, о которой он позабыл?

— Брендан? Позволь мне, пожалуйста, войти, — звучал ее полный решимости голос. Было понятно, что Мэгги не уйдет, не побеседовав с ним.

— Хорошо. Я открываю дверь. — Он нажал на кнопку и услышал жужжание — замок входной двери на первом этаже открылся.

Брендан вернулся в спальню, натянул красный шелковый халат и открыл дверь на втором этаже. Мэгги уже добежала к этому моменту до последней ступеньки лестницы. В нем вновь пробудилась неприязнь к ней, но вместе с тем появилось и легкое удивление. В его представлении Мэгги осталась девочкой-подростком, какой была, когда он начинал ухаживать за Розой. Высокая, смахивающая на члена какой-то шайки подростков девчонка, одетая в голубые джинсы и огромных размеров рубашку. И несмотря на то, что она взрослела на его глазах, этот образ накрепко засел в его памяти. Он ее видел несколько раз и после того, как она переехала на Корфу. Но этот давний образ был ярче всех остальных, поэтому именно такой он по-прежнему представлял ее себе. Сейчас он заметил, что сестры намного больше похожи друг на друга, чем он предполагал. Большое сходство между ними поразило его. У них были одинаково четкие черты лица, одинаковые сине-зеленые глаза, «подобные морским волнам в лучах первого солнца», как он однажды, будучи в хорошем настроении, сказал. Даже в самих чертах лица было какое-то сходство. Длинные роскошные волосы Мэгги напоминали Розины до того момента, пока та не сделала короткую стрижку «боб», так как сочла ее наиболее подходящей для имиджа деловой женщины из мира моды.

Где-то глубоко, за солнечным сплетением, что-то защемило, и внезапно появилось невыносимо сладостное ощущение — боль и наслаждение одновременно. Брендан на мгновение очутился в прошлом и увидел Розу, бегущую по ступенькам навстречу ему. Тоска об утерянном навсегда времени и ускользнувшем счастье захлестнула его.

Как сильно он ее любил! Пламя любви жаркими языками пожирало его. Но она залила это пламя. Роза, которую он боготворил, которую возвел на пьедестал, исчезла, ее и вовсе не существовало. Вместо нее появилась пародия на его возлюбленную: холодная, грубая, амбициозная женщина, которая лгала ему, обманывала его, пренебрегла его верностью, предала его доверие. Эту Розу он ненавидел, как может ненавидеть параноик… Эту Розу… Он не дал назревающей мысли развиться, прервал ее. Но он прекрасно знал, что им овладевает желание разрушить эту, уже испорченную красоту.

Былые золотые волосы,

Лишенные блеска,

Девушка, молодая и честная,

Падшая, а не небесная…

Он не мог припомнить, где впервые услышал эти строки, но они стали его молебном, усиливающимся слепой страстью. Волосы у Розы не золотые, а каштановые, но это значения не имело. Значение имело то, какие эмоции и желания будили в нем эти строки. Он обладал силой, как будто, произнося их, получал право владеть ее судьбой, сделать ее недосягаемой для других мужчин. Если он не будет ею владеть, то и никто другой ее не получит. Брендан достаточно часто говорил об этом, а стихотворение служило оправданием. Но воображение шло дальше. Иногда он представлял, как убивает Розу: обхватывает горло руками, и жизнь покидает ее. Иногда он видел это во сне. В последнее время такой сон снился все чаще — иной раз аура этого сна сохранялась в течение всего дня, заставляя думать, что Роза мертва и именно он убил ее. Впечатления были настолько реальны, что пугали его.

«Ты сумасшедший! — говорил он себе. — Ты просто сходишь с ума! Еще немного, и ты попадешь в сумасшедший дом».

Теперь, глядя на Мэгги, идущую ему навстречу, он испытывал чувство вины, поскольку на мгновение ему показалось, что перед ним привидение, тень убитой им Розы.

Но привидение было не бесплотно, оно тяжело дышало после пробежки по лестнице. На привидении были бледно-голубой широкий хлопковый свитер и такого же цвета брюки. Он ухватился за край двери, чувствуя головокружение.

— Привет, Брендан.

Голос тоже принадлежал не Розе, а Мэгги. Недоставало резкости тона, которую Роза приобрела, работая в «Вандине».

— Мэгги, — хрипло произнес Брендан. Он кашлянул, прочищая горло, но это усилило боль, и, не отваживаясь сделать лишнее движение, он прислонился к двери.

— Разве ты не пригласишь меня войти? — спросила Мэгги.

Непонятно почему, страх возник вновь, защитные инстинкты мобилизовались.

— А что тебе надо?

— Поговорить с тобой. О Розе.

— И что же ты хочешь о ней узнать?

— Брендан, я бы не хотела говорить на лестнице. Почему ты меня не впускаешь?

— Ты только что вытащила меня из кровати. Как ты называешь это время дня?

— Едва ли это рассвет. Все-таки уже половина одиннадцатого.

Он резко распахнул дверь:

— Ну хорошо, входи, если тебе так хочется. Только давай выкладывай, что тебе нужно, и уходи. Мне ужасно плохо.

— Выглядишь ты не особо, — заметила Мэгги язвительно, но не сумев скрыть дрожь в голосе.

«Она нервничает, — заметил, удивившись, Брендан. — С какой это стати?» Он захлопнул дверь и последовал за ней на кухню, смущенный беспорядком, который там царил. Он проследил за взглядом Мэгги, скользнувшим по грязным кофейным чашкам, стопке подносов, разбросанной одежде, и едва не рассмеялся. Будь Мэгги точной копией своей сестры, она бы возмутилась, увидев этот бардак: Роза была фанатичным приверженцем чистоты и порядка. Брендан собрал с кресла разбросанные журналы, листы бумаги и непонятно как попавший туда носок, бросил все это в угол позади себя и уселся. Не сделай он этого, в следующую минуту он бы просто свалился на пол. Мэгги по-прежнему стояла. Он прикрыл глаза рукой, чтобы не смотреть на нее.

— Брендан, — произнесла наконец Мэгги. — Знаешь ли ты, что Роза исчезла?

Фразаотчетливо прозвучала в затуманенном сознании. Он взглянул на Мэгги. Ее слова поразили его, сильная головная боль молоточками запульсировала в висках. Но для него это известие не было новостью. Он уже все знал. Просто, когда это прозвучало из уст Мэгги…

— Да. Ну, полицейский заходил тут ко мне. Я сказал ему, что понятия не имею, где она.

— А когда это было? — спросила Мэгги.

— Ох, ну я не знаю — вчера или позавчера. Какое это имеет значение? И какого черта они спрашивают у меня, где Роза? Откуда мне знать?! Я всего лишь ее бывший муж. Она больше не посвящает меня в свои планы.

Горечь и жалость к себе звучали в его голосе.

— А когда ты в последний раз видел ее? — последовал вопрос.

— Несколько месяцев назад. Пожалуй, еще до Рождества. Нет, погоди-ка, вру, я видел ее несколько недель тому назад в баре в Кливдоне. Правда, мы не разговаривали. Она была не одна.

— А с кем?

— С мужчиной, разумеется.

Он поднялся, включил чайник и начал искать кофейник, пытаясь занять себя и отвлечься от неприятных мыслей. Он знал, что у Розы есть кто-то другой; конечно, у нее всегда кто-то был. Роза всегда была «королевой пчел», заставляя мужчин плясать вокруг себя и вступать в брачные бои. Но одно дело знать это, и совсем другое — увидеть Розу с каким-то мужчиной.

— Похоже, это был Майк…

— Майк? Ты имеешь в виду этого проклятого учителя? — отчаянно спросил Брендан. — Нет. Это был не он.

— А кто же тогда?

— Какого черта я должен знать?

Вновь его навязчивая мысль начала пробивать себе дорогу. Роза с другим мужчиной. Кто он такой, значения не имеет. Будь Брендан тогда один, он бы незамедлительно убил этого парня, а вместе с ним и Розу. Но Кейт Бакенан, его прежний коллега и старый приятель, был с ним и что-то рассказывал ему все время, пока Роза и ее собеседник не ушли. Драки в ту ночь не произошло.

Он открыл посудный шкаф, желая найти чашки для кофе, но полки были пусты. Взяв одну грязную чашку, он выплеснул остатки кофе в раковину и ополоснул чашку холодной водой.

— Хочешь кофе? — обратился он к Мэгги.

— А ты, никак, предлагаешь?

— Ну конечно, я предлагаю. А как я, по-твоему, должен был еще сказать?

— Мне показалось, что ты не слишком гостеприимен.

— Так оно и есть. Но поскольку чайник уже закипает… Правда, нет чистых чашек.

— Я вижу. Придется мне помыть их для тебя.

Она прошлась по кухне, собрала чашки и сложила их на полку для грязной посуды.

— Есть у тебя горячая вода?

— Если откроешь кран, то должна политься. Но в ней нет необходимости. Я и без нее обхожусь.

— Да уж вижу, — сочувственно сказала Мэгги, пытаясь найти жидкость для мытья посуды.

Ей попалась лишь пустая старая бутылка с потеками от какого-то раствора.

— Если я присоединюсь к тебе и выпью чашечку кофе, то предпочитаю пить из чистой чашки. И хочу быть уверена, что она действительно чистая.

— Смотри сама. — Он налил кипящую воду в свою чашку, куда предварительно насыпал кофе. Ты, полагаю, и сама можешь приготовить себе кофе?

— Да, думаю, что смогу. Но пока я собираюсь сделать это, я вымою все эти чашки для тебя. Где-нибудь еще есть грязные? Жаль понапрасну лить горячую воду.

— Оставь их… — начал было он, но Мэгги уже вышла из кухни.

Он размешал сахар и отхлебнул из чашки. Крепкий кофе обжег язык, а когда он достиг желудка, Брендан почувствовал тошноту. Он оставил чашку и кинулся в ванную. Влетев туда, он столкнулся с Мэгги.

— Что тебе здесь надо? — возмущенно спросил он.

— Собираю грязные чашки.

— Здесь ты их не найдешь! — грубо отрезал он, раздраженный ее действиями.

Мэгги сунула ему под нос кофейную чашку и стакан из-под виски:

— Ты глубоко заблуждаешься. Это я нашла под кроватью, три оказались на диване. Как ты можешь так жить, Брендан? Здесь хуже, чем в свинарнике.

«О да!» — подумал он саркастично. Как он и ожидал, она сказала то, что должна была сказать Роза.

— Ты еще что-то хотела узнать?

Единственное, о чем он мог думать, как побыстрее от нее избавиться и лечь обратно в кровать, чтобы головная боль поутихла.

— Нет, если тебе неизвестно, где Роза.

— Я уже сказал, что не знаю.

— Так, значит, ты говоришь, что ее здесь давно не было?

— Ее здесь уже сто лет не было. Я сказал тебе, что если и вижу ее, то не одну. Ей не нравится быть наедине со мной, и не спрашивай, почему. Я был когда-то ее мужем, тогда ей очень нравилось быть со мной. Но времена меняются, Мэгги, времена меняются. — Внезапно он рассмеялся. Сдается мне, она меня боялась.

— Понятно.

Мэгги повернулась к нему спиной, и вновь его поразило сходство с Розой — той девушкой, на которой он когда-то женился. Он нежно провел рукой по ее мягким, спадающим на плечи волосам. И резко отдернул руку, на самом деле даже не прикоснувшись к локонам Мэгги. Она, поставив последнюю кофейную чашечку на полку для сушки посуды, обернулась:

— Ну что ж, оставляю тебя с миром, Брендан. Я рассчитывала на твою помощь, но, похоже, это не в твоих силах.

— Разве ты не выпьешь кофе?

— Нет, пожалуй, нет. Если Роза тебе позвонит или зайдет, надеюсь, ты сообщишь мне?

— Она со мной не свяжется. Я буду последним, к кому она обратится…

Мэгги покачала головой и направилась к двери. Он последовал за ней, открыл дверь и, пока она спускалась вниз по ступенькам, провожал ее пристальным взглядом. Закрыв дверь, он со вздохом избавления прислонился к стене.

«Слава Богу, она ушла! — от облегчения закружилась голова. — Но какого дьявола она вообще сюда приходила? Неужели она действительно думает, что мне известно, где Роза? Или просто решила позлорадствовать?» Отравленный алкоголем мозг отказывался думать. Брендан добрался до спальни, не раздеваясь, упал в постель и натянул на голову одеяло.

Мэгги вышла из дома и пересекла общественную автостоянку, направляясь к месту, где оставила взятый напрокат «метро». Она достала из кармана ключи, завела двигатель. Руки ее дрожали. Она рванула со стоянки слишком быстро, на повороте наехала на обочину, свернула на дорогу, по обеим сторонам которой располагались старые многоквартирные дома. Лишь выехав на окружную дорогу и развернувшись в сторону города, она сбросила скорость.

Нервы ее были напряжены, словно натянутые струны, мозг возбужден. Она всегда боялась встречи с Бренданом. Заверив Майка, что сможет за себя постоять, она тем не менее корила себя за неразумный поступок. Брендан всегда был неприятной и подозрительной личностью и вполне мог представлять угрозу.

И все же она рискнула, так как необходимо было использовать любую зацепку, которая хоть как-то могла помочь отыскать Розу. И риск оправдал себя. Пересилив страх, она, хотя пока и не нашла сестру, все же теперь знала: настойчивые уверения Брендана, что ему ничего не известно о ее местонахождении, — ложь.

Она спросила его, и не один раз, встречался ли он в последнее время с Розой. Он отвечал отрицательно, делая особый упор на дату последней встречи — перед Рождеством. Но Мэгги узнала совсем другое. Поиски грязных чашек были лишь предлогом для тщательнейшего осмотра квартиры, в результате которого в спальне было найдено весьма красноречивое доказательство недавнего присутствия Розы.

На полу, среди царившего хаоса, Мэгги обнаружила хорошо знакомый ей шарфик. Это был шелковый шарфик сине-зеленой расцветки, по краям отделанный золотистой каемкой. Сбавив скорость, она достала его из кармана, куда спрятала подальше от глаз Брендана.

Она сама купила этот шарфик Розе в одном из фешенебельных бутиков в Керкире. У нее, правда, были сомнения, стоит ли посылать такую вещь туда, где подобных много, да к тому же дарить ее Розе, работающей в самой крупной в мире фирме-производителе изысканных платков, шарфиков, галстуков и воротничков. И все же Мэгги решила, что Розе должен понравиться типично греческий рисунок, и она, возможно, покажет шарфик дизайнерам «Вандины». Мэгги отправила свой подарок по почте в прошлом месяце, как раз ко дню рождения Розы.

Со стороны Брендана было глупо утверждать, что Роза не появлялась у него в квартире с Рождества — находка Мэгги доказывала обратное.

«Боже правый, Роза, что он с тобой сделал?» — подумала Мэгги, и сердце ее сжалось.

Мэгги остановилась у первой попавшейся телефонной будки, выскочила из машины и набрала номер рабочего телефона Майка.

К счастью, в школе был перерыв на обед, и, следовательно, у него не было уроков. Но секретарше, подошедшей к телефону, понадобилось время, чтобы разыскать учителя, и Мэгги, ожидавшая его, потратила всю имеющуюся у нее мелочь по требованию ненасытного телефонного счетчика.

— Майк, наконец-то! — ее голос дрожал от волнения, а трубка тряслась в ладони.

— Мэгги, произошло что-то плохое?

— Я не уверена, — усилием воли она заставила себя успокоиться и говорить внятно. — Но мне кажется — да. Я только что была у Брендана.

— Что он сказал?

— Ох, он говорит, что не видел Розу несколько месяцев. Но он лжет, Майк. Ее шарфик был там, у него в квартире.

— Шарфик? Какой еще шарфик?

— Тот самый, который я подарила ей на прошлый день рождения. Она была там, и совсем недавно. Я сейчас направляюсь в полицию, но мне захотелось сперва сообщить об этом тебе. И узнать, в какой полицейский участок мне надо обратиться. Кто занимается этим делом?

— Местное подразделение. Но, честно говоря, Мэгги, мне кажется, что это их не заинтересует.

— Что ты имеешь в виду — не заинтересует?

Глазок телефона вновь замигал. Мэгги опустила последние десять пенсов.

— Они мне звонили сегодня. Есть кое-какие сдвиги: им удалось отыскать машину Розы.

— Где?!

— В этом вся загадка! На автостоянке у железнодорожной станции Бристоль Темпл Мидс. Служащие стоянки сообщили, что машина находится там уже больше недели. Их показания подкрепили версию полицейских, что Роза просто-напросто уехала куда-то.

— Но это не так!

— Попробуй это сказать им! Машина, припаркованная вблизи от станции главной железной дороги, доказывает, что ее хозяйка села на поезд.

— Да, но…

— Конечно, ты можешь доложить им про шарфик, но, по-моему, глупо биться головой об стенку.

— В таком случае, что ты предлагаешь делать?

— Ты еще не ездила в «Вандину»?

— Нет, пока нет.

— Думаю, тебе стоит это сделать. Никак не могу забыть ее слова, что там происходит нечто странное. Может быть, с этим связано ее исчезновение. И кто-нибудь, вроде Дины Маршалл, может прояснить ситуацию.

— Но шарфик…

— …может направить нас по ложному следу. Ведь больше не было знаков, указывающих на присутствие Розы?

— Нет, но…

— Тогда этого недостаточно. Ведь если ее не окажется у Брендана, мы зайдем в тупик. Сдается мне, ты на неправильном пути, Мэгги. Может, лучше встретиться с Диной и выяснить, что им известно? А вечером мы все обсудим.

— Но…

Но на дисплее телефона высветился «О», и, прежде чем Мэгги закончила фразу, связь оборвалась. С минуту Мэгги постояла перед телефоном, словно надеясь на волшебство, которое снова свяжет ее с Майком, но затем повесила трубку и вернулась к машине. Мэгги почувствовала небольшое облегчение. Сама беседа с Майком подействовала на нее успокаивающе, возможно, он и в самом деле прав. Может, она не так действовала? Брендан лжет — это факт. Но за ложью вовсе не обязательно должно скрываться нечто зловещее. Вполне может быть, что по некоторым причинам он не хотел ей сообщать о визите Розы к нему домой. И все же Мэгги это не успокоило. Майку легче занять более разумную, не такую мелодраматическую позицию. Ведь он не знал Брендана так, как она. И он был намного более склонен искать причину исчезновения Розы в «Вандине».

Возможно, в этом и есть доля правды? Но какое же событие, связанное с «Вандиной», расстроило сестру так сильно, что она внезапно уехала?

Ее машину обнаружили рядом с железнодорожной станцией, так сказал Майк. Следовательно, она сама доехала до этого места и затем пересела на поезд. Что же касается чемодана, то отчего бы ей не купить новый? Или, может, она взяла дорожную сумку, предполагая уехать на несколько дней, а затем вдруг ей пришлось задержаться, и она решила не возвращаться и не сталкиваться с тем, что беспокоило ее.

Но что бы это ни было, почему она не поведала обо всем Майку? Он был в отъезде, это правда, но ведь она упомянула: «Что-то странное происходит», почему же она не объяснила подробнее? Майк показался Мэгги человеком, говорить с которым очень легко: прямодушный, общительный, обладающий здравым смыслом — полная противоположность ее вспыльчивому, нетерпеливому мужу, которого не интересовали вещи, его не касающиеся. Какой бы ни была причина отъезда Розы, она могла связаться с Майком после его возвращения из лагеря… если только с ней не случилось ничего страшного.

Мэгги опять охватило волнение. Она завела машину, пытаясь подавить нарастающую панику. Нужно немедленно отправиться в «Вандину» и выяснить все, что возможно, а затем заехать в полицейский участок и показать им шарфик.

Исполненная решимости, она съехала с обочины и, оказавшись в бесконечном потоке машин, сконцентрировалась на поиске пространства в нужном ей ряду, собираясь второй раз за этот день покинуть город.

Глава 7

Фабрика и офис «Вандины», в архитектуре которых сочетались функциональность и эстетичность, расположились на открытом пространстве близ деревушки. Когда Мэгги въехала на обширную автостоянку, яркое июньское солнце играло в бесконечных клеточках витражей, а запах роз, благоухавших в живописном саду, окружавшем стоянку, наполнял воздух.

Мэгги закрыла машину и вошла в здание через главный вход. В приемной секретарь, сидевшая за полированным деревянным столом, взглянула на нее и улыбнулась.

— Добрый день, чем я могу вам помочь?

— Я бы хотела встретиться с Диной Маршалл.

Улыбка секретаря стала более официальной.

— У вас назначена встреча?

— Нет, но я в любом случае должна с ней переговорить. Меня зовут Мэгги Веритос, я сестра Розы Ньюман.

— А, понимаю. — На самом деле она ничего не понимала, но имя Розы звучало весомо. — Очень сожалею, но, боюсь, Дины Маршалл нет на месте. У нее назначена встреча за ленчем, и она пока еще не вернулась. А когда вернется, то, полагаю, будет проводить очередную назначенную встречу. Может быть, ее личный секретарь вам поможет?

Мэгги задумалась. Конечно, это не совсем то, чего ей хотелось, но если Дины Маршалл сейчас нет, то необходимо сделать выбор.

— Ну, возможно… — неуверенно произнесла она.

Секретарь в приемной подняла трубку сизо-серого телефона и набрала номер.

— Лиза, здесь в приемной сестра Розы Ньюман. Она бы хотела увидеться с Диной Маршалл, но я предположила, что вы сможете ей помочь.

Лиза, должно быть, была той самой женщиной, которая оставила сообщение на автоответчике Розы. «Могло быть хуже», — подумала Мэгги.

— Благодарю вас, Лиза. — Женщина в приемной положила трубку на место и вновь одарила Мэгги улыбкой.

«Либо она действительно оптимистка, либо очень долго училась так много улыбаться», — решила Мэгги.

— Если желаете пройти, то поднимитесь сперва вверх по ступенькам, затем поверните налево, третья дверь справа — ваша.

Мэгги последовала ее указаниям. Ступни утопали в мягком ворсе темно-синего роскошного ковра. Едва она добралась до последней ступеньки, дверь слева от нее открылась, и появилась миловидная, хотя и немного полная девушка, облаченная в красивое синее платье.

— Должно быть, вы сестра Розы? Стоит только на вас взглянуть, и это становится ясным.

— Никогда не думала, что мы с ней так похожи, — ответила Мэгги.

— Ну, возможно, вам это не так заметно. Зато для меня сходство очевидное. Входите, пожалуйста.

Она провела Мэгги в квадратную комнату. Как и в коридоре, здесь все было выдержано в синих тонах. В стены были вделаны шкафчики из соснового дерева, а не из металла, над ними висели вставленные в рамочку наиболее удачные рекламные проспекты «Вандины» да пара оригинальных дизайнерских набросков. Девушка плюхнулась на свой вращающийся стул и указала на отделанное голубой кожей кресло справа от стола:

— Присаживайтесь. Я — Лиза Кристофер.

— Мэгги Веритос.

— Приятно познакомиться, Мэгги. Чем я могу вам помочь?

— Меня волнует Роза. Никому не известно, где она. Я подумала, что, вероятно, вы сумеете мне помочь.

Лиза резко покачала головой, так что темные волосы, взлетев, на секунду закрыли ее очаровательное личико.

— Сожалею, но не сумею. Ее здесь нет. Она позвонила и сказала, что ей необходимо срочно уехать.

— Она не сообщила, куда?

— Нет.

— Вы уверены?

— Вполне уверена. В тот день я лично беседовала с ней. Она не дала ни малейшего объяснения.

Мэгги прикусила губу. Стало быть, Лиза — последний человек, с которым беседовала Роза перед тем, как уехать в… куда бы она ни уехала.

— Каким тоном она говорила? — спросила Мэгги. — Я имею в виду — была ли она расстроена?

Лиза задумалась.

— «Расстроена» — не очень подходящее слово. Лучше сказать, напряжена. Но тогда стоит заметить, что она была напряжена в течение последних нескольких дней.

— А вы не знаете, почему?

— Не совсем уверена. Она была какая-то подавленная.

— В смысле? Понимаете, она сказала своему приятелю, Майку Томпсону, что нечто странное происходит здесь, но не объяснила, что именно. Я подумала, может, вы знаете?

— Все ясно. — Пухленькие щечки Лизы слегка порозовели. — Ну, не знаю, должна ли я об этом говорить… это действительно очень странно… — Она внезапно прервалась, потому что дверь открылась и вошел молодой человек. Высокий, статный, удивительно красивый, в полосатой рубашке. Румянец на щеках Лизы стал ярче, она сильно смутилась.

— Так что — довольно странно, Лиза? — спросил вошедший. Мэгги отметила слабый, характерный для атлантики акцент. Затем, не дожидаясь ответа, он перевел взгляд на Мэгги, проницательно оглядел ее и улыбнулся такой улыбкой, от которой дух захватывало. Извините, что прервал вас. Я Стив Ломакс, сын Дины Маршалл.

Мэгги была глубоко поражена. Она никогда не слышала о существовании сына Дины Маршалл. В общем-то, ей и не от кого было это слышать, кроме как от Розы, а та никогда не говорила о нем.

— Мэгги Веритос. Сестра Розы Ньюман.

— Да, я уже догадался. — Его голос, манеры показались Мэгги довольно приятными, но было что-то настораживающее в его голубых глазах. — Насколько я понимаю, вы хотели найти здесь Розу?

— Найти, но не в том смысле, как вы думаете. Ее здесь, насколько я уже поняла, нет. Я вообще пытаюсь отыскать ее где бы то ни было и очень за нее волнуюсь.

— Простите, но я не совсем вас понимаю. Почему вы волнуетесь за Розу?

«Еще один неверующий», — про себя подумала Мэгги. Вслух она произнесла:

— Никому не известно, где она. Я надеюсь, что, возможно, у кого-нибудь здесь есть догадки по этому поводу.

Глаза Стива сузились:

— У кого именно?

— Ну, у всех. Может, Роза с кем-то переговорила перед отъездом?

— Я уже объяснила, что мы в полном неведении, — вставила слово Лиза. — Она позвонила мне, но ничего не объяснила.

Мэгги заметила, что Лиза выглядит слишком озадаченной и взволнованной и вовсе не собирается возвращаться к начатому ими разговору в присутствии Стива Ломакса.

— Я очень рассчитывала на то, что Роза могла упомянуть о своих планах вашей матери, Стив. Насколько я понимаю, они очень близки?

Стив кивнул:

— Вы правильно понимаете. Будучи персональным помощником, Роза неоценимо много значит для моей матери, которая довольно известна во всем мире. Роза — прекрасный организатор. Но, мне кажется, Дине известно о Розе не больше, чем нам всем. Она даже сердится на нее в данный момент: ведь Роза покинула ее в самый критический период.

Мэгги покачала головой:

— И все же мне хотелось бы побеседовать лично с ней. Как знать, не обнаружится ли нечто… могу я попросить ее о встрече?

— Ее деловой календарь заполнен… — начала осторожно Лиза.

— Я не отниму у нее много времени. И потом, уверена, если ей так недостает Розы, то и она заинтересована в поисках сестры.

— Боюсь, сегодняшний день полностью занят. А вот завтра…

— У меня есть идея получше, — сказал Стив. — У нас на завтра назначена небольшая вечеринка. Почему бы вам не прийти тоже и не встретиться там с мамой?

— Домашняя вечеринка? О нет, благодарю вас, но я бы не хотела быть назойливой.

— Ну что вы. Будут только моя мать, ее бухгалтер Дон Кеннеди, новый дизайнер Джейн Петерс-Браун с мужем и я. Все работают в «Вандине» за исключением Дрю Петерс-Брауна, и кто-нибудь, полагаю, поможет вам разобраться с вашей проблемой. — Он улыбнулся такой улыбкой, которая не смогла бы оставить равнодушной любую, даже самую бесчувственную женщину. — По правде говоря, Роза должна была быть в числе приглашенных. Но поскольку ее нет, я был бы очень рад видеть вас вместо нее и точно знаю, что Дина поддержит меня.

Шуршание бумаг отвлекло внимание Мэгги, и она взглянула на Лизу. Секретарша склонилась над столом. Она внимательно изучала кипу документов и, казалось, была поглощена делами. «Наверное, ей бы так хотелось пойти на вечеринку вместо Розы», — подумала Мэгги.

— Ну так можно считать, что наше свидание состоится? — в глазах Стива можно было прочесть вызов. — Если, конечно, у вас не запланировано ничего другого…

Мэгги подумала.

— Нет, не запланировано. И спасибо вам большое, и я с удовольствием принимаю ваше приглашение.

— Хорошо. У вас есть машина или мне за вами заехать? В любом случае, я предлагаю вам свою помощь. Тогда вы сможете выпить, не думая о том, что вам придется вести машину. Где вы остановились?

Мэгги неодобрительно взглянула на Стива, заинтересовавшись, откуда ему знать, что она где-то «остановилась»? Хотя, скорее всего, Роза болтала с ним о своей сестре, живущей на Корфу.

— В доме Розы. Вы знаете, где он находится?

— Да. Я заеду за вами около семи. Ну а теперь извините, я должен помочь матери разобраться с кипой бумаг, ведь обычно с этим прекрасно справлялась Роза. Лиза, пожалуйста, зайди через пять минут и возьми с собой ежедневник — я бы хотел продиктовать несколько писем.

Просьба была вежливой, но тон — очень жестким. «Этот парень знает, чего хочет, и добивается своего», — подумала Мэгги.

— Спасибо вам, мистер Ломакс. С нетерпением жду завтрашнего дня, — сказала она.

— И я также. И пожалуйста, зовите меня Стив.

— Вы сможете найти обратную дорогу? — спросила ее Лиза. — Пожалуй, мне стоит вас проводить.

— В этом нет необходимости. Думаю я и сама справлюсь.

— Для меня это несложно.

Она спустилась с Мэгги по ступенькам и явно не собиралась оставлять ее до самой стоянки. Было ясно, что она хочет продолжить разговор.

— Миссис Веритос, вы спрашивали меня, почему Роза была взвинчена в последнее время. Я не могла говорить об этом в офисе, потому что Стив находился в соседней комнате. И сейчас, думаю, мне бы не стоило этого вам сообщать. Но поскольку вы сестра Розы, мне кажется, я могу вам довериться… и если это поможет отыскать Розу… хотя я не вижу связи между ее исчезновением и…

— Что? — торопливо спросила Мэгги.

— Ну… — Лиза осмотрелась вокруг, желая удостовериться, не подслушивают ли их, а затем продолжила: — Роза предполагала, что в «Вандине» есть «моль».

— Моль?

— Индустриальный шпион — проверяет наши счета и контракты, даже делает копии с наших моделей. Фиксирует новые проекты и идеи, а затем передает их тому, кто нанимает его. Звучит очень нелепо, притянуто за уши, как в фильмах о Джеймсе Бонде, но такие вещи происходят. Конкуренция в любой отрасли очень жестока, а в мире моды — не на жизнь, а на смерть. Здесь так необходимо первыми выступить с новой оригинальной идеей. Тот, кто может предугадать новые веяния сезона, — в выигрыше, он губит остальных. «Вандина» была таким лидером очень долгое время, а сегодня фирма терпит неизбежные убытки, возможно, из-за шпионажа. Роза считала, что именно это происходит с фирмой, и я думаю, она не ошиблась. Сегодня утром один из наших конкурентов, новая фирма «Рубенс», представил новую коллекцию сумочек. Они намерены наладить их производство нынешней весной, но это практически копии с последней коллекции Дины. Конечно, возможны и случайные совпадения, но в данном случае на это не похоже. Роза была права: в «Вандине» появился некто, пользующийся доверием и работающий на другую компанию, очевидно на «Рубенса».

Лиза остановилась, вся покраснев от волнения. Мэгги в изумлении уставилась на нее.

— Боже мой! Меня мороз по коже пробирает. Но какое отношение это имеет к исчезновению Розы? — спросила перепуганная Мэгги.

Лиза покачала головой:

— Честно говоря, я не знаю. Но вы спросили меня, чем она была обеспокоена, и я предположила, что это могло быть поводом. Послушайте, я должна идти. Стив хотел продиктовать мне письма, да и лучше ему не знать о нашем разговоре. Это большая тайна. — Она засмеялась и вновь покраснела. — Ах, миссис Веритос, пожалуйста, не могли бы вы не упоминать о нашей беседе миссис Маршалл, когда увидите ее завтра вечером? Я точно знаю, Роза не хотела сообщать ей обо всем до тех пор, пока не узнает, кто же эта «моль». Дина будет в отчаянии от таких новостей, а Роза оберегает ее от всяческих невзгод.

— Но в конце концов она должна будет узнать!

— Чуть позже — да. Ей уже известно, что «Рубенс» скопировал ее идею. Сегодня утром я прочла об этом в газетах и сочла необходимым поставить ее в известность. Подобные вещи могут привести к жуткой ситуации. Необходимо серьезно пересмотреть всю весеннюю коллекцию, и мне бы не хотелось, чтобы самое страшное случилось сейчас, когда Розы нет и Дине придется одной бороться с неприятностями. — Лиза нервно обернулась. — Извините, но мне необходимо идти. И пожалуйста, считайте все, о чем я вам поведала, сугубо конфиденциальным, хорошо?

Прежде чем Мэгги успела задать девушке следующий вопрос, та уже торопливо пересекла стоянку. Мэгги с минуту постояла, наблюдая за ней и размышляя над сказанным. Если в «Вандине» действительно завелась «моль», то, возможно, Роза отправилась уточнить какие-то сведения. Но тогда почему она так долго не возвращается? Слова Лизы ничего не прояснили, а лишь вызвали новые вопросы. Более того, теперь Мэгги беспокоилась за безопасность сестры ничуть не меньше, если не больше. Мрачное предчувствие не покидало ее с того самого момента, когда она впервые услышала об исчезновении Розы.

«Ох, Роза, где же ты, черт побери? — мысленно спросила Мэгги. — И если с тобой все в порядке, то почему, почему ты не объявляешься?»

Похоже, сейчас удовлетворительного ответа ей не найти.

Вечером Мэгги рассказала обо всем, что узнала в «Вандине», Майку. Они ужинали в одном из сельских баров, по которым Мэгги все еще скучала, хотя уже привыкла к милым прохладным тавернам на Корфу. Обстановка в них была очень располагающей — чистейшие скатерти на столиках, за которыми приятно посидеть, поболтать и вкусно поесть. Взорам открывался прекрасный вид на море, доносился плеск волн. Поражал воображение закат: солнце быстро опускалось, огненный шар, только что красневший на горизонте, через какое-то мгновение исчезал, оставляя лишь алеющую полоску на темной воде. Посетители наслаждались морскими дарами, рядом играли на балалайке, а хозяин таверны отплясывал со своим маленьким сынишкой национальный греческий танец. Мэгги была очарована всем этим, но в то же время тосковала по типично английскому, прокуренному, переполненному пабу. «Хейвейн» как раз и был олицетворением ее мечтаний. Деревянные, грубой работы столы окружали сложенный из больших валунов камин, который растапливали не только в холодную дождливую погоду, но и летним днем; стены были украшены лошадиными сбруями и седлами; на громадной полке расположилась целая коллекция причудливых пивных кружек. Из разнообразного меню и написанного мелом на доске списка особых блюд сегодняшнего дня Мэгги выбрала домашний бифштекс и пирог с печенью — исключительно английскую пищу. Но когда заказанное принесли и аромат, исходящий от мяса, наполнил воздух, она с удивлением отметила, что совсем не чувствует голода. После того как она уехала из «Вандины», ее волнение нарастало, и вкусный аромат бифштекса и подливки вызвал лишь слабость и легкую тошноту.

Майк, однако, не имел обыкновения утрачивать аппетит под влиянием эмоций. Он тоже заказал бифштекс и печеночный пирог и за несколько минут умял их, да еще и целую тарелку чипсов.

— Настоящие чипсы, не французские, — с удовлетворением сказал он, когда тарелка опустела. — А теперь расскажи-ка мне о поездке в «Вандину», — попросил он, делая большой глоток пива из высокой кружки.

Мэгги рассказала. Она, конечно, дала обещание Лизе Кристофер, что будет держать их разговор в тайне, но от Майка тайн быть не могло.

— Ну, — заговорил он, когда она закончила свой рассказ, — все это хорошо, прелестно, но едва ли продвигает наши расследования. Особенно, раз Лиза не сказала тебе, кого именно в «Вандине» они подозревают в шпионаже.

— Я знаю. Еще один запрет — не упоминать об этом при Дине. Представить не могу, что я выведаю у нее завтра, не затрагивая этой темы. — Мэгги воткнула вилку в мясо. — Я провела день, дозваниваясь до всех, о ком вспомнила, — я имею в виду друзей Розы — однако безрезультатно. У меня складывается впечатление, что я бегу по темной улице, Майк. Я, честно, не знаю, что делать дальше.

Он задумчиво покачал головой:

— Я ощущаю то же самое. Именно таким и я чувствовал себя, пока не позвонил тебе, — абсолютно беспомощным. Когда я узнал, что ты едешь, целеустремленность вернулась, но теперь я вижу: это была лишь иллюзия.

— Извини. — Она поняла, что не сможет есть и отложила нож и вилку. — Так или иначе, но мы любыми способами должны заставить полицию серьезно отнестись к делу; меня не покидает ощущение, что случилось страшное, но я не знаю, как действовать. Что они сказали по поводу машины?

— Я уже говорил тебе: она припаркована вблизи железнодорожной станции. Полицейские делают вывод, что Роза уехала на поезде, и, вполне возможно, они правы. Машина заперта и запаркована. Кто еще мог ее там оставить, кроме Розы? И по какой другой причине она оставила ее там, если не отправилась дальше на поезде?

— А они уже осмотрели машину? — спросила Мэгги. — Ну, заглянули внутрь в поисках ключа к разгадке?

— Сомневаюсь. Они, во всяком случае, ничего об этом не сказали. Думаю, им нужно явное свидетельство, доказательство того, что с Розой произошло несчастье, лишь тогда они, может, взломают замок официально запаркованной машины. Видимо, такова их позиция. А о каком ключе к разгадке ты говоришь?

— Точно не знаю. Но, как правило, в машинах обнаруживаются всякие улики. Если у Розы есть запасная связка ключей и я их найду, то сама пойду и осмотрю машину.

— Неплохая идея. Но представить не могу, чтобы Роза оставила нечто очень важное в машине.

Мэгги ничего не ответила. Скорее всего, он был прав: Роза никогда не оставляла вещи там, где не надо. Она слишком дисциплинированна и организованна. Но именно это и было самым тревожащим из всей истории — слишком много поступков, не характерных для Розы. Мэгги попыталась отогнать навязчивую мысль. Она не хотела произносить ее вслух, но на самом деле желала найти доказательство того, что кто-то, помимо Розы, был в машине. Возможно, Брендан.

— Хочешь еще выпить? — предложил Майк.

Она отрицательно покачала головой:

— Да нет.

— Тогда, может, пойдем?

— А разве ты не хочешь еще выпить? Если да, то не обращай не меня внимания.

— Пожалуй, и мне не стоит. Не хотел бы я попасться в нетрезвом состоянии полицейским — их не проведешь. Да и потом, мы можем поехать домой и выпить по чашечке кофе.

— Хорошая мысль. Я была бы рада оказаться подальше от этого шума и гама.

Он повернул голову в сторону игрового автомата, стоящего в углу. Когда они приехали, Мэгги и не заметила его, но, пока они ужинали, подошла группа подростков, которые наполнили автомат монетами. Постоянное жужжание и звон монет, каскадом высыпавшихся на металлический поднос, действовали раздражающе. Мэгги удивилась, зачем этому уютному сельскому кабачку, где так вкусно готовят, грохочущий игровой автомат.

— Похоже, дело в деньгах, — сказал Майк, словно прочитав ее мысли. — Подросткам приходится довольствоваться теми деньгами, которые они могут получить неважно где и как.

Солнце окончательно спряталось. Пока они добирались до машины, Мэгги закуталась в длинный кардиган из белого хлопка, несколько мешковатый, в стиле профессора Хиггинса, но тепла от него было мало, и она вздрагивала от каждого дуновения ветра.

— Замерзла? — спросил Майк.

— Нет, все в порядке. Просто отвыкла от английской погоды.

— Наверное. — Майк открыл одну дверцу машины и направился открывать вторую, для Мэгги. — Я, кажется, не поблагодарил тебя как следует, Мэгги, за то, что ты все бросила и примчалась сюда.

— Не стоит меня за это благодарить, — ответила Мэгги, пристегиваясь ремнем безопасности. — Роза, в конце концов, моя родная сестра. И я за нее волнуюсь так же, как и ты.

— А как отреагировал муж на твой внезапный отъезд?

— Он не очень-то обрадовался, — уклончиво ответила Мэгги, избегая подробно говорить о настоящей реакции Ари. — Но для него мое отсутствие не будет особенно заметно, разве что очень сильно облегчит его жизнь: он пока будет жить в городе вместо того, чтобы дважды в день ездить из Кассиопи в Керкиру и обратно, как он обычно делает летом. У нас квартира в Керкире, поскольку Ари работает там.

— А чем он занимается?

— Он архитектор. Корфу — многообещающий остров. Каждый, у кого есть хоть малейший клочок земли, желает воздвигнуть на нем гостиницу. Все вдруг осознали, что туризм — это процветание и намного более легкий путь к зарабатыванию денег, нежели выращивание оливок. Появилось много новых маленьких кафе и таверн, так как люди, живущие близ основной дороги к побережью, вдруг поняли, что надо распахнуть пошире входные двери, повесить яркие вывески «Распродажа», и посетители хлынут потоком. Не так давно многие из хозяев новых заведений были невероятно бедны, теперь вдруг у них в руках оказались буквально лицензии на печатание денег, а они не знают, что с ними делать. В душе они все те же простые люди, привязанные к семье, набожные. Я очень хочу надеяться, что влияние Запада не очень их изменит.

— Ты говоришь так, будто любишь их.

— Так оно и есть. В основном, там прекрасные люди. Возьми, к примеру, семью. Должна тебе сказать, она очень прочна. Как было здесь лет пятьдесят назад. Семьи большие, и поэтому, как правило, всегда кто-то наблюдает за детьми, они растут в семье и относятся с глубоким уважением к старшим. Они не совершают дурных поступков, поскольку это ляжет позором на всю семью.

— Хорошенькая система для моих учеников, — весело заметил Майк.

— Несомненно, это помогает удержать своенравных и капризных на верном пути. Уверяю тебя, мать на Корфу — авторитет, с которым считаются все.

— По твоему недоброжелательному тону подозреваю — у тебя есть опыт общения с этими матерями.

— Ты прав. Наверное, чтобы принять все законы Корфу, надо родиться там. Я же родилась здесь.

— Как же получилось, что ты вышла замуж за грека? — спросил Майк, притормозив на повороте, а затем снова набирая скорость.

— Мы встретились, когда он учился здесь.

— Ты училась в университете вместе с ним?

— О нет, не я, — засмеялась Мэгги. — Роза всегда была умнее меня. Я работала секретарем-машинисткой. Ари как-то зашел на фирму, где я работала…

Она замолчала, припомнив, как все это произошло.

Он показался ей невероятно романтичным, не похожим на всех остальных мужчин, которых она знала. Когда он попросил ее выйти с ним на минутку, она жутко испугалась. Безумный, подобный вихрю, роман закружил их обоих в быстрой горячей пляске, а когда он спросил, не согласится ли она выйти за него замуж, Мэгги ни секунды не колебалась — она так боялась потерять его, если он вернется на Корфу, что даже не задумалась о реальных последствиях предстоящего брака.

— Думаю, я тогда в облаках витала, — с улыбкой сказала она.

— А теперь разве сожалеешь? — Он взглянул на нее и мягко добавил: — Извини. Я не должен был спрашивать. Это слишком личное.

— Да нет, ничего, — Мэгги прикусила губу. — Ну да, если честно, то немного сожалею. Но ведь это жизнь, не так ли? Ничто не происходит так, как ты ожидаешь.

Они подъехали к дому Розы. Майк остановил машину, но не заглушил мотор.

— Разве ты не зайдешь на чашечку кофе?

— Я подумал, может, тебе стоит как следует выспаться?

Может, и стоит, но она вдруг поняла, что не хочет оставаться одна, лицом к лицу с пустотой и тревогой. Она была подавлена, осознав, что втайне ожидала увидеть свет в окнах и машину Розы за кустами. Но Роза исчезла…

— Зайди, пожалуйста, выпей чашечку кофе, — попросила она.

— Хорошо, если ты так настаиваешь.

Он заглушил двигатель, обернулся и улыбнулся ей.

Неожиданно внутри у Мэгги все сжалось, словно ее тело было вылито из металла, и сильный магнит притягивал его. Это внезапное ощущение, явный признак физического влечения, поразило ее. Она почувствовала возбуждение и смущение.

— Возможно, есть какие-то новые сообщения на автоответчике, — глупо сказала Мэгги.

И действительно, сообщение было, но… от ее матери.

«Маргарет, ты там? Ах, дорогая, как я ненавижу эту штуковину. Милая, ты не позвонила мне. Я ждала тебя весь вечер. Может быть, зайдешь завтра? На ленч, возможно? Гарри как раз будет играть в гольф, и мы сможем чудненько поболтать. Поцелуй от меня Розу, если увидишь ее. Пусть и она приходит. Вот бы здорово получилось, если бы мы вновь собрались вместе, как в старые добрые времена! Ну, пока, дорогая».

— Честное слово, это невыносимо, — возмутилась Мэгги. — Она не может или не хочет понять, что Роза пропала.

— Пожалуй, это и к лучшему. Не стоит беспокоить ее до тех пор, пока мы сами не будем уверены, что для этого есть повод.

Мэгги усмехнулась:

— Я вижу, ты недостаточно хорошо знаешь мою мать. Ее не волнует никто и ничто, кроме Гарри и его потребностей. Действительность для нее чересчур скучна и надоедлива.

Она пошла за Майком на кухню. Мимолетный вихрь эмоций, поднявшийся в ее душе, когда они сидели в машине, утих.

— Ты не собираешься ей перезвонить? — спросил Майк.

— Не сегодня. Она, вероятно, в данный момент готовит какао для Гарри. Я свяжусь с ней утром.

Мэгги потянулась за чайником, стоявшим на столе возле Майка, и внезапно прилив чувственности охватил ее вновь, хотя она к Майку даже не прикоснулась.

— Какао? Звучит весьма заманчиво, — небрежно сказал он. — Я не пил какао уже много лет. Оно мне всегда напоминает длинные зимние вечера, пылающий огонь в камине, теплую ванну и постель.

— Наверное, это ностальгия по детству!

— К сожалению, да. В моей нынешней квартире центральное отопление. Камины остались в прошлом так же, как и какао. Интересно, есть ли оно у Розы? — Он открывал шкаф за шкафом, отодвигал чашки и баночки и, наконец, радостно воскликнул: — Вот оно! Что же это еще, если не какао? Хотя, по-моему, мы с ней никогда не пили какао.

— Возможно, она использует его, когда что-нибудь печет. Ты хочешь какао?

— Почему бы и нет, если только найдется молоко.

— Посиди немного, а я схожу за молоком.

Маленькая гостиная в доме Розы была очень уютной — мягкие, обитые ситцем кресла, плетенный из камыша столик, накрытый скатертью, слегка присборенные занавески. Майк опустился в кресло и положил ноги на пуфик. Он чувствовал и вел себя как дома. «А почему бы и нет, — подумала Мэгги. — Он провел здесь очень много часов, дней… с Розой». Она поставила чашки на столик и подошла к окну, чтобы задернуть занавески.

— Итак, — начала она, неизбежно возвращаясь к исчезновению Розы, — каким будет следующий шаг нашего расследования?

— Откровенно говоря, не знаю, — он отпил пенящееся в керамической чашке какао. — Как вкусно!

— Ну, как уже было сказано, я собираюсь поискать запасные ключи от машины, и тогда посмотрим, можем ли мы выяснить, с кем она общалась, проверим частные бумаги, личные вещи. Мне очень не нравится это занятие, но… — она села в кресло подальше от Майка, стараясь, по возможности, держать дистанцию.

— Ты охватила все, что можно было за один день, и не выяснила ничего.

— Ну это не совсем так. По крайней мере, мне удалось выяснить значение слов «что-то странное происходит в „Вандине"», — она замешкалась, боясь произнести вслух то, что весь день не давало ей покоя. — Не думаешь ли ты, Майк, что у Розы были определенные догадки, подозрения по поводу того, кто мог быть этим самым шпионом — «молью», и именно это послужило причиной ее исчезновения?

— О чем ты говоришь?

— Ну, большой бизнес — это всегда большие деньги. Деньги, поставленные на карту. Если ей удалось обнаружить, кто вовлечен в промышленный шпионаж, не решились ли они… причинить ей зло и боль, спасая себя от огласки?

Майк нахмурился:

— Звучит не слишком правдоподобно. Тот, кто решился прятать Розу, должен быть психом.

— Вроде Брендана. — Она заметила его недоверчивый взгляд и быстро продолжила: — Я по-прежнему не могу забыть о нем, Майк. Он лгал мне. И ее шарфик в его квартире — тому доказательство. У меня какое-то предчувствие, что происходит что-то очень дурное. Ведь ты не думаешь, что он мог…

— Я начинаю подумывать: а вдруг полицейские правы, а мы глубоко заблуждаемся? — Какао расслабляюще подействовало на Майка, лень одолевала его. — Я начинаю склоняться к мысли, что Роза отправилась куда-то по своим делам. Как вариант, по делам «Вандины». Если она подозревала кого-то, ну, эту «моль»; как ты говоришь, то, должно быть, поспешно уехала проверить какую-то версию. А поскольку дело очень серьезное, то решила не впутывать никого.

— Но ее нет уже целую неделю!

— Ну, положим, это не так уж долго.

— А почему она не позвонила тебе и не сообщила, где находится? Ведь она прекрасно понимает, что ты вернулся и волнуешься за нее.

— Может, я ее больше не интересую?

Мэгги пронзительно взглянула на него. Ей послышалось или так оно и есть? Эти нотки в его голосе: отступление? Горечь? Она не была уверена, но вдруг припомнила слова Брендана о том, что он, будучи в Клифтоне, видел Розу в баре с каким-то мужчиной, и это был не Майк. Тогда она отнеслась к этому сообщению как к попытке отвлечь ее внимание, но сейчас вдруг предположила, что он говорил правду. Может, у Розы есть еще кто-то, о ком Мэгги ничего не знает? А вдруг она уехала с ним? Все равно, это ничего не разъясняет.

Майк прервал ее раздумья:

— У меня такое предчувствие, что Роза может вернуться в любой момент. И даже не удивится, узнав о наших визитах и заявлениях в полицию.

Мэгги вздохнула и покачала головой. Как ей хотелось бы в это верить!

Когда Майк ушел, она постелила себе на Розиной кровати. И хотя все тело ныло от усталости, сон не приходил.

Несмотря на все, что сказал Майк, она по-прежнему ужасно волновалась за Розу. Вполне объяснимо, почему он так легко отнесся к страху, который вызвал у нее Брендан: ведь Майк не знал бывшего мужа Розы так, как знала его она, не представлял, насколько сильна была ревность Брендана и какие поступки он мог совершить под воздействием этого чувства. А Роза определенно была там, в его квартире — шарфик доказывал это.

«Моль» в «Вандине» была еще одной загадкой.

Но сегодня не только мысли о Розе и ее безопасности не давали покоя Мэгги. Внезапное влечение к Майку, возникшее словно в насмешку, волновало ее.

«Это случайность, — размышляла она. — Все из-за того, что я выпила два бокала вина и почти ничего не ела». Но чувство было таким сильным, таким неожиданным, таким возбуждающим! «Я уже и позабыла эти ощущения», — грустно и вместе с тем радостно отметила Мэгги и поблагодарила свою счастливую звезду за то, что сумела совладать с порывом страсти. Но тепло этого ощущения искушало ее. Звучит довольно глупо, но это тепло ласкало ее, баюкало и слегка посмеивалось над ней.

На следующее утро Мэгги проснулась с жуткой мигренью. Они возникали время от времени, эти страшные головные боли. В такие моменты Мэгги казалось, что кто-то вонзает раскаленный железный прут ей в висок. Адская боль распространялась, перед глазами мелькали искры, появлялась тошнота. Иногда боль не покидала ее в течение нескольких дней, иногда, если повезет, — в течение нескольких часов.

Мэгги тяжело вздохнула. О Боже, как она ненавидела эти дни, особенно, если предстояло сделать так много! Стоило бы отложить все дела: вести машину небезопасно, да и думать о чем-то было трудно. Даже если заставить себя действовать, двигаться, от головокружения и тошноты не спрячешься. Единственное, что оставалось, — выпить несколько таблеток, положить голову на подушку, укрыться одеялом и надеяться, что к ужину, намеченному на сегодня у Дины, ей станет лучше.

Сделав над собой усилие, Мэгги опустила ноги на пол. Едва она поднялась, в висках загудело, пульс тяжелыми ударами отдавался в голове. Она добралась до ванной и нашла пилюли — слава Богу, она не забыла взять их с собой. Затем вспомнила, что ей необходимо позвонить матери. Да, этого не избежать. Но у Мэгги не было сил говорить сейчас с Дульсией.

Мэгги растворила таблетки в стакане воды, выпила его без всякого удовольствия и вернулась в постель.

Глава 8

— Дорогая, — произнес рыжеволосый, подобный изваянию мужчина, обвивая руками женский стан. — Есть ли на свете более чудесная вещь, чем занятия любовью в послеобеденное время? Ты согласна со мной? — Стив Ломакс провел рукой по ее груди, красивой и упругой. — Хотя еще лучше делать это по утрам.

Она засмеялась бархатным голоском:

— Боюсь, по утрам я тебе не смогу составить компанию. По утрам я просыпаюсь в постели рядом со своим мужем. И если меня там не окажется, он очень расстроится.

— Бьюсь об заклад, что расстроится, счастливый стервец! — сказал Стив, нажимая на последние слова.

Она просыпалась в постели рядом с мужем — факт, но это вовсе не означает, что они занимались любовью, а даже если и так, то Стив не ревновал. Утро, конечно, предпочтительнее, но его вполне устраивало и послеобеденное время, проведенное в гостиничной комнатке, два бокала вина и… Хорошая пища, хорошее вино, хорошая женщина — идеальное сочетание. После тяжелых лет, проведенных на буровой вышке в Северном море, это казалось ему раем. Кроме того, часто просыпаться рядом с одной и той же женщиной слишком банально и совсем не то, чего ему хотелось. Нет, не сейчас, а может, и никогда. Свобода и одиночество — его стиль жизни. Особенно когда легко находятся женщины, подобные Джейн Петерс-Браун.

Он повернул голову на подушке и взглянул на нее — разметавшиеся рыжие волосы, немного смазанный макияж. Он заметил, что и сейчас она выглядит довольно эффектно. Многие женщины, с которыми он спал, выглядели после «этого» ужасно: разгоряченные, помятые, с размытой тушью под глазами и размазанной губной помадой. Обычно он задавался вопросом, что заставило его лечь с ними в постель. Но с Джейн все обстояло иначе. Он смотрел на нее и хотел ее снова и снова. Она была находкой Дины как дизайнер и, несомненно, его находкой как любовница. Желание охватило его, и он притянул ее к себе, издав блаженный вздох, когда она раздвинула ноги, впустила его глубоко внутрь себя и обхватила коленями его узкие бедра.

— Маленькая колдунья, — промурлыкал он, когда она оказалась на нем и начала ритмично двигаться.

Она не ответила, а просто одарила его восхитительной улыбкой совершенных алых губ, склонилась к его лицу и слилась с ним в страстном поцелуе, который был еще более возбуждающим, чем движения ее тела.

Стив закрыл глаза и дал возможность приливу безумных эмоций, где удовольствие смешивалось с болью, завладеть им.

Вот это была жизнь! Ни за что на свете не хотел бы он вернуться в холодный, раскачивающийся на ветру ад, которым была буровая вышка. Благодаря Богу, благодаря Дине в этом необходимости не было.

Джейн Петерс-Браун взглянула на красивое лицо, искаженное агонией страсти, и ощутила жизненную силу, власть и триумф. Она была не в том состоянии, что он, она лишь читала о мультиоргазме в «Космополитене», но никогда его не испытывала. Но это значения не имело. Она уже получила свое на сегодня, Стив был чудесным любовником (хотя и не настолько хорошим, как он сам считал), но все же… Это даже к лучшему. Сейчас, вместо того чтобы отдаться во власть желаний, она полностью контролировала себя, и осознавать это было восхитительно. Джейн всегда подсознательно ощущала, что обладает этой страстно желанной властью, но до сих пор не имела возможности ее использовать.

Она была единственной дочерью управляющего каменноугольными копями в Ноттингеме. Из-за положения отца она оказалась в своего рода заточении. Для всех детей, живших поблизости от дома Коал Боард, который занимала семья управляющего, она была «дочерью босса», что отдаляло ее от них: ведь ее отец мог нанимать и увольнять их родителей, вершить их судьбами. К тому же ее дом был намного больше, нежели их домики. Но когда ее родители, стремившиеся жить в соответствии со своим положением, отправили девочку в частную школу, она и там не стала своей. С деньгами было туговато: отцу платили не так уж много, плата за обучение Джейн и ее двух братьев опустошала кошелек семьи, поэтому, в отличие от других девочек, на карманные расходы ей денег не давали, Джейн не могла ездить верхом, а для большинства ее одноклассниц «Пони Клуб» являлся центром их общения. К тому же она говорила, не замечая, что то и дело вставляет просторечия. Ее семье были присущи многие привычки людей из рабочей среды, откуда она, собственно, и вышла: ее отец был обычным рабочим на копях до того, как получил образование и должность управляющего. В дополнение ко всему, Джейн была толстушкой.

Как ни странно, полнота — это худшее преступление, в котором повинен ребенок, по мнению одногодков. Толстые дети настолько отличаются от остальных, что становятся объектом насмешек, им навешивают кучу прозвищ, таких же мерзких, если не хуже, как людям, которых дискриминируют из-за расовой принадлежности или сексуальной ориентации. Пухлые дети — неповоротливые игроки в ребячьих командах. Толстенькие всегда смешно выглядят в супермодной одежде, даже если им удается найти подходящий размер.

Джейн была в детстве не только толстой, но и слишком высокой. Поскольку братья всегда были голодны, в семье предпочитали «плотные» блюда — клецки, пироги с почечным салом, пудинги с повидлом или вареньем, яблочные пироги, в которых было намного больше теста, чем фруктов. В одиннадцать лет рост Джейн достигал ста шестидесяти пяти сантиметров, весила она более шестидесяти килограммов. Когда ей исполнилось тринадцать и у нее начала формироваться грудь, Джейн была сантиметров на восемь выше остальных девочек и прибавила в весе еще восемь килограммов.

Плохо было еще и то, что мать Джейн с целью экономии шила одежду сама. Учитывая размеры Джейн, это могло стать большим плюсом, но миссис Свини не имела ни малейшего представления о том, что носят подростки начала 70-х годов, в этом-то и была вся трагедия. Джейн одевалась очень старомодно и казалась белой вороной среди остальных школьниц. Она ходила ссутилившись, стремясь уменьшить рост, и безуспешно пыталась спрятать большие ступни и ладони.

Джейн всегда жила мечтой: однажды толстый гадкий утенок превратится в прекрасного лебедя. Она станет не только красивой, но и везучей. И никто никогда над ней не будет смеяться и обзывать ее.

Когда Джейн исполнилось пятнадцать лет, в школе появилась новая учительница, преподавательница эстетики. Ее звали мисс Мэким, и она сильно отличалась от всех своих коллег, которых только знала Джейн. Мисс Мэким в бурные 60-е годы была «хиппи» и с тех пор мало изменилась. Ее длинные волосы были собраны на затылке в пучок, на лице — минимум косметики. Она одевалась в желтоватого цвета блузки, длинные, широченные индийские хлопковые юбки и сандалии на деревянной или пробковой подошве, которые громко стучали по школьному паркету. Как художница она верила в свободу выражения, как преподавательница не отличалась дисциплинированностью, как женщина сохраняла легкодоступность и энтузиазм, свойственные поколению, провозгласившему лозунг: «Занимайтесь любовью, а не войной».

Мисс Мэким сразу отметила редкий талант Джейн, который до сих пор оставался незамеченным, поскольку для всех было трудно совместить два понятия: Джейн и красота. Мисс Мэким вдохновила Джейн, помогла ей развить дарование, а потом осознала, что хочет помочь этой стыдливой, замкнутой девушке-подростку раскрыть и другие ее хорошие качества.

— Ты должна поверить в себя, в свои силы, — твердила она Джейн. В тебе столько привлекательного! Как и во всех.

— Никто не хочет общаться со мной, раз я толстуха, — отвечала Джейн.

— Ерунда. Людей интересует то, что внутри тебя.

— Никто никогда не пытался узнать, что спрятано у меня внутри.

— Возможно, это оттого, что ты сама не считаешь такую попытку стоящей. Люди воспринимают нас такими, какими мы себя показываем. А ты очень скрытная и замкнутая. И если полнота мешает тебе высоко себя оценивать, то тебе просто надо перестать быть полной.

— Я ничего не могу с этим поделать. Мама говорит, что это из-за моей конституции.

— Но с этим нельзя мириться, что бы ни говорила твоя мама! — с вызовом сказала мисс Мэким.

Они сидели на кухне в доме учительницы: та пригласила Джейн попрактиковаться в рисунках, это было необходимо для подготовки к экзамену уровня «А» — жанровые зарисовки и наброски. Мисс Мэким настаивала, чтобы Джейн приняла участие в экзамене. Теперь, вслед за утренними занятиями, наступило время обедать.

— Что ты обычно ешь на обед? — спросила мисс Мэким.

Джейн рассказывала, а мисс Мэким слушала ее, приоткрыв от недоверия рот.

— Все это? Боже мой! Почему ты не ешь мюсли или фрукты вместо жареного хлеба и бекона? А такое огромное количество мучного и сахара просто губительно для тебя!

— А что вы обычно едите? — спросила Джейн, завистливо уставившись на хрупкую фигурку мисс Мэким.

— Ну вообще-то я вегетарианка, поэтому ем различные зерна, свежие фрукты, овощи.

— Зерна? — удивленно переспросила Джейн.

— Бобы и все такое прочее.

— Консервированные бобы?

— Нет, просто сушеные бобы. В консервированных слишком много сахара, — сурово произнесла мисс Мэким. — Слушай, у меня в духовке есть пирог из мамалыги. На обед мы съедим его и вкусный салат из свежих овощей, а потом ты скажешь мне, как это тебе понравилось.

Джейн еда понравилась, но она не была уверена, что хотела бы всю жизнь так питаться, да и мама, наверное, не разрешит.

— Измени свои привычки в еде и сразу похудеешь! — сказала мисс Мэким. — Конечно, только если совсем откажешься от бисквитов и шоколада.

Джейн покраснела. Она знала, что любит поесть как следует.

— Если ты похудеешь до четырнадцатого размера, то сможешь носить джинсы, как твои сверстницы, и почувствуешь себя намного лучше. А если наберешься терпения и достигнешь двенадцатого размера, то будешь выглядеть потрясающе. С твоим ростом у тебя будут пропорции манекенщицы.

Дружеское отношение мисс Мэким вселило в Джейн энтузиазм и веру. Она вернулась домой с твердым намерением начать худеть. Но борьба оказалась не из легких. Ужасным было то, что она постоянно испытывала голод, приходилось терпеть, когда ей до смерти хотелось съесть шоколадку или жареную картошку, и еще в десять тысяч раз хуже было бороться с мамой.

— Ради всего святого, поешь и позабудь ты о похудении, — говорила миссис Свини, ставя огромную тарелку жареной картошки и запеченной рыбы на стол перед дочерью. — Ты упадешь в обморок, если пойдешь на улицу с пустым желудком.

— Но я хочу сбросить вес!

— Зачем? Ты такая, какая есть. Твои сверстницы выглядят так, будто их ни разу в жизни как следует не накормили.

Джейн вздыхала от безысходности, а когда мать отворачивалась, перекладывала еду на тарелки братьям, а уходя к себе в комнату, ела низкокалорийные бисквиты, которые покупала для себя на карманные деньги. Хватило бы ей силы воли, чтобы до конца выдержать диету, если бы не было побудительного стимула, не ясно. Но такой стимул появился. Джейн влюбилась.

Его звали Грэм Туэй. Его отец работал управляющим на другой шахте. Мальчик был очень симпатичным, светловолосым и дружил с шестнадцатилетним братом Джейн, Мартином, его ровесником. Ребята почти не расставались, ходили вместе плавать, в кино и (хотя родители об этом ничего не знали) — в бар. Джейн была уверена, что они встречаются с девчонками, и ее сердце переполняли злость и ревность.

В те времена Джейн не могла похвастаться большим количеством ухажеров. На дискотеках она обычно отсиживалась в углу, поскольку никто не приглашал ее танцевать, а начинать выплясывать в одиночку, когда ребята подбегали и расталкивали девчонок, стоящих кучками, было бы очень глупо. Никто не назначал ей свиданий. Никто с ней не целовался, хотя на Рождество она иногда пряталась под омелами в надежде, что кто-то попытается это сделать. Она никогда не получала открытки в день Святого Валентина и всегда считала, что если кто-то и пришлет ей открытку, то это окажется злая шутка. Она с завистью подслушивала хвастливые разговоры одноклассниц об их кавалерах, но никогда не слышала подробностей об интимных деталях этих встреч, поскольку о таких вещах говорили шепотом в очень узком кругу, куда Джейн не допускалась. Но теперь она поставила себе цель — решила заполучить Грэма Туэя.

Поначалу она избегала его, стараясь не испортить дела, пока не будет готова. Она сбросила вес, похудев вовсе не на два-три размера, и ее мать подняла жуткий шум. Через некоторое время одежда висела на ней мешком, и Джейн набралась мужества купить пару джинсов, как ей посоветовала мисс Мэким. Она выбрала магазин, где продавали одежду, подходящую и для мужчин, и для женщин. Натягивая джинсы в примерочной, Джейн чувствовала себя ужасно смущенной, так как из-за своего роста она возвышалась над кабинкой. Девушка все же пересилила свой страх и приобрела не только джинсы, но и желтоватого цвета рубашку, которую можно было носить навыпуск, чтобы скрыть все еще полноватые бедра. Похожие рубашки носила и мисс Мэким. Затем Джейн посетила несколько парфюмерных магазинов и купила темную подводку для глаз, неяркую губную помаду и пару огромных, цыганского стиля клипсов.

Дома она облачилась в обновки и стала рассматривать себя в зеркало. Неплохо, но все же еще недостаточно хорошо. Карандаш для подводки глаз ей не подошел, казалось, будто она не спала несколько дней, а ведь она надеялась, что будет выглядеть хищницей. Она решила, что ее прическа старомодна. «Ах, была бы я рыжей, — подумала Джейн. — Тогда Грэм наверняка обратил бы на меня внимание».

Она отправилась в магазин за углом и купила краску для волос цвета «насыщенный каштановый». Затем провела весь остаток дня в ванной, ожидая, пока окрасятся ее светло-русые волосы, и очищая ногти от краски.

Когда она ополоснула волосы, эффект был потрясающий. Результат понравился Джейн, новый цвет волос подчеркивал бледность ее кожи и сочетался с сине-зелеными глазами. Раньше она расчесывала волосы на пробор, но теперь зачесала их на одну сторону, и это ей тоже понравилось, поскольку лицо казалось теперь овальным и привлекательным, утратив прежнюю бесцветность. Довольная своей храбростью, Джейн в джинсах и рубашке спустилась вниз.

Мать была в истерике. Она кричала, что Джейн выглядит как проститутка, и была неправа: дочь, скорее, смахивала на портрет Боттичелли — спелая и сладкая ягода. Мать велела Джейн немедленно вернуть естественный цвет волос. Джейн отказалась, солгав, что цвет перманентный: конечно, это было не так, хотя он сохранялся и после многократного мытья головы — так было написано на упаковке. Однако отец, взглянув на нее, одобрительно улыбнулся: «Мне нравится, как ты выглядишь, девушка». Джейн улыбнулась ему в ответ, а он ей подмигнул.

Грэм и Мартин катались на велосипедах. Сердце Джейн билось в предвкушении желанного момента; она отправилась в сад и расположилась на лужайке, поджидая их. Она захватила с собой журнал «Космополитен», который купила в городе и прятала от матери, чтобы та не увидела огромных надписей на обложке: «Насколько обеспечен твой парень?», «Толстеешь ли ты от спермы?», «Как обнаружить твое G-пятно?» Джейн сомневалась, поймет ли ее мать, что такое G-пятно (она сама узнала об этом, лишь прочитав статью), но остальные заголовки были не менее вызывающими и шокирующими. Джейн не спешила дочитывать журнал: ей так хотелось похвастаться перед ребятами — хороший предлог предстать перед ними в новом обличье.

Когда она услышала, как стукнула калитка, ей ужасно захотелось убежать и спрятаться. Вместо этого, набравшись смелости, она приняла кокетливую позу, подперев рукой подбородок. Желтоватого цвета тонкая рубашка облегала ее пока еще чересчур пышную грудь, но ее это не смущало.

Грэм перегнулся через руль и, присвистнув, сказал:

— Привет, красотка!

С того момента он всегда называл ее «красоткой», и всегда это вызывало ее волнение.

— Какая «красотка»? Это моя сестра, — сказал Мартин и грубо добавил: — Что, черт возьми, ты сделала со своими волосами?

Джейн проигнорировала замечание. Она поднялась и подошла к ним. Джинсы сильно обтягивали бедра, отчего ее походка стала волнующей.

— Ты никогда мне не говорил про сестру, которая выглядит так здорово! — заорал Грэм.

— Да это просто Джейн, она сделала что-то непонятное с волосами.

— А мне это непонятным не кажется, — сказал Грэм. Для шестнадцатилетнего парня у него была неплохая речь, он свободно держался, а голубые глаза по-взрослому поблескивали. — По-моему, очень хорошо смотрится.

— Спасибо.

— Хватит тут паясничать, — бросил Мартин.

Он начал выезжать на дорогу, но Грэм за ним не последовал.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — обратился он к Джейн. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Она пожала плечами. — Завтра будет дискотека. Ты не пойдешь?

— Возможно.

— Здорово, — сказал он. — Увидимся.

Джейн сперва испытала возбуждение, затем ужас, потом обеспокоенность. Что надеть? Она потратила все деньги на джинсы и рубашку. Но не облачаться же ей снова в свои старые, сшитые матерью платья!

На следующее утро она взяла велосипед и отправилась к мисс Мэким. Летние каникулы были в разгаре, и Джейн боялась, что мисс Мэким уехала, но вскоре нашла ее сидящей в саду и рисующей кошку, которая спала под плакучей ивой.

— Джейн! О небеса, я с трудом узнаю тебя! — воскликнула учительница.

— Я изменила прическу, — сказала довольная Джейн.

— И не только это! Похоже, диета чудесно подействовала. Каким ветром тебя занесло сюда?

Джейн рассказала ей все.

— Я знаю, это с моей стороны нахальство, но не могли бы вы одолжить мне юбку, я бы надела ее с моей желтой рубашкой?

Мисс Мэким улыбнулась:

— Думаю, смогу сделать кое-что получше. Проходи, и давай-ка займемся примеркой.

Через несколько минут содержимое гардероба мисс Мэким лежало перед Джейн на кровати. Джейн выбрала свободного покроя платье из марлевки кремового цвета с карманами в боковых швах.

— Ты выглядишь потрясающе, — заметила мисс Мэким, чувствуя и личную ответственность за преобразование. — Кто же этот счастливчик?

— Его зовут Грэм.

— Понятно. Будь осторожна, Джейн. Думаю, этому Грэму не устоять перед тобой, и я бы не хотела, чтобы ты попала в ситуацию, к которой пока еще не готова.

— Мисс Мэким! — смущенно воскликнула Джейн, хотя предупреждение показалось ей смешным. Она была готова к ситуации, прочитав «Космополитен» прошлой ночью. Она мечтала о встрече с Грэмом, как сумасшедшая, и желала бы испытать то, о чем прочитала в журнале. Подобно бабочке, появляющейся из куколки, Джейн спешила начать новую жизнь. Чувственность, так долго скрывавшаяся под складками жира, но все же развивавшаяся все это время, была готова вырваться наружу.

Ничего особенного в тот день не произошло. Грэм провел основную часть вечера с ребятами. Хотя, провожая ее домой, он обнимал ее за талию и спросил, не хотела бы она прогуляться с ним на следующий день.

— Ах да, — ответила она, едва дыша от волнения.

Он вновь приехал на велосипеде и поставил его у гаража. Мартин не подходил к приятелю, недовольный поворотом событий, но Грэм не возражал. Они с Джейн, гуляя, миновали деревню, шахту, где работал ее отец, и вышли в луга между горами выброшенного шлака и рекой. Он обнял ее и начал целовать, Джейн охотно отвечала. Никогда прежде ее никто не целовал, но ей очень нравилось. И это было вовсе не сложно, через пять минут Джейн освоилась, словно занималась этим всю жизнь. Но Грэм казался ей немного неуклюжим. Он не был застенчив, не «пятился назад», как любила говорить ее мать, но пытался сдержать пыл и действовал неловко. Неожиданно Джейн сообразила, что новичок скорее он, а не она. Эта мысль ее вдохновила.

Когда он попытался залезть ей под рубашку, она не возражала. Испуга не было, напротив, она ощутила силу, которая не покидала ее и когда Грэм попытался расстегнуть молнию на ее джинсах, уверенно перемещая руку все ниже и ниже по ее спине и одновременно с этим прижимая ее к себе весьма провоцирующим образом, хотя все выглядело естественно для поцелуев.

— Джейн! — простонал он, вновь пытаясь расстегнуть молнию. — Скорее же, дай мне к тебе прикоснуться!

И немного спустя она позволила. Он не стал заходить дальше, по крайней мере, в тот день. Было еще слишком рано, и, кроме того, Джейн забавлялась, позволяя ему довольно много, а потом останавливая, заставляя этого взрослого красавчика просить и умолять ее, дразня его, словно рыбу, попавшуюся на крючок. Именно это будоражило ее больше всего остального — ощущение власти над ним, возможность управлять его бурными эмоциями буквально одним движением мизинца.

Каждый раз, отправляясь на прогулку, она позволяла ему чуть больше, чем в предыдущий раз, и, когда поняла, что пора прекратить дразнить его, намекнула Грэму, чтобы он купил пачку презервативов.

Она не задумывалась над тем, как расчетливо звучало ее предложение, пожалуй, не вспомнила она и о своем возрасте — ей еще не исполнилось шестнадцати. Она просто знала, что отправляется в плавание, в котором ее ждет успех.

Это была катастрофа, этот первый раз, но катастрофа не по ее вине, она чувствовала себя не униженной, а, напротив, еще более сильной. Его неловкие действия, стыдливость и спешка, с которой он кончил, заставили ее еще сильнее уверовать во власть и всемогущество женщины. Никогда в своей жизни Джейн не боялась мужчин, не боялась она их и теперь. Ее мать была первой скрипкой в доме, зато одноклассницы заставляли Джейн чувствовать себя ущемленной, неуклюжей, нежеланной. Мужчины никогда этого не делали. С мужчинами она чувствовала себя королевой, крутила и вертела ими, как хотела.

— Мы увидимся завтра? — спросил Грэм.

И, ведя игру с возрастающей уверенностью, она ответила:

— Нет, не завтра. У меня очень много дел. Но в городе идет интересный фильм, вот было бы здорово его посмотреть! Может, ты заедешь за мной в субботу?

— Да, если ты хочешь… — разочарование его было очевидно.

Джейн самодовольно улыбнулась:

— Мы не будем заниматься этим очень часто, хорошо? Я думаю, только в особых случаях.

И Грэму ничего не оставалось делать, как согласиться.

К концу лета, как обычно и происходит, этот первый юношеский роман завершился. Но Джейн изменилась навсегда.

Несмотря на вечное недовольство матери, она продолжала красить волосы в рыжий цвет, но решила больше не сбрасывать вес. Ребятам она нравилась такой, с ее четырнадцатым размером. Они увивались вокруг, частично привлекаемые ее внешностью, частично репутацией. Девочки тоже изменили свое отношение к ней, возвели ее на пьедестал и подражали ей, надеясь, что и на них обратит внимание парень не хуже Грэма Туэя.

Успех у сверстников способствовал достижению и других положительных результатов. Сдав экзамены уровня «О» и «А» по искусству, она начала заниматься на отделении моделирования одежды, где стала лучшей. Карьера вела ее из одной известнейшей фирмы в другую, но она нигде долго не задерживалась. Она была неугомонна, всегда в движении, всегда в поиске перемен, новых перспектив, новых высот, которые хотела покорить.

Со временем, выйдя замуж, она сменила свою фамилию Свини на Петерс-Браун. Они встретились в школе изящных искусств. Она обратила на него внимание прежде всего потому, что его семья занимала место на высокой ступеньке социальной лестницы, это открывало Джейн легкий путь к осуществлению своей мечты.

Само собой, очень скоро последовала свадьба. Дрю был бисексуалом, предпочитал быть гомо-, нежели гетеросексуалом. В свое время он был музыкантом в популярной рок-группе и, хотя теперь хотел только творить шедевры, не утратил пристрастий, обретенных тогда: хорошие виски, дорогие старые вина, шикарнейшие рестораны и поездки за границу, не говоря уже об увлечениях, которые не афишировались. Отец Дрю, владевший состоянием, отказался помогать сыну из-за его распутного образа жизни, и содержать его приходилось Джейн, если не считать тех небольших денег, которые он выручал от продажи картин.

Ее такая жизнь вполне устраивала. Когда его склонность к мужчинам стала очевидной, она потеряла сексуальную власть над ним, но материальная осталась.

Высокий пост в «Вандине» Джейн заняла, когда после смерти Вана у Дины возникла жизненная необходимость в помощнике-дизайнере. Джейн импонировала карьера в одной из престижнейших в мире фирм. Она заполнила анкету и получила работу. Они с Дрю переехали в коттедж в отличном районе недалеко от работы, и все, казалось, чудно устроилось.

Стив оказался вишенкой на вкусном пирожном.

Она решила завладеть им, как только встретила, так же как когда-то давным-давно решила покорить Грэма Туэя, и в конце концов добилась своего. Конечно, он считал себя инициатором романа, и Джейн не разуверяла его. Не стоило развеивать его иллюзии и подрывать веру в себя.

Но он оказался более лакомым кусочком, чем она поначалу предполагала. Во-первых, он был сыном Дины Маршалл. Это уже само по себе придавало пирожному аромат. Но помимо этого, в нем было что-то такое, от чего у Джейн возникало чувство… да, так оно и было — чувство опасности.

Джейн взглянула на красивое лицо Стива, на его мускулистые плечи, ощутила его бицепсы под своими руками, сильные узкие бедра под своими округлыми и улыбнулась.

«Неплохо для простой толстушки, — промелькнула мысль. — Совсем неплохо. И это только начало».

Глава 9

К полудню Мэгги стало чуть лучше. Веки все еще казались тяжелыми, как после сна или дремоты, но острая головная боль, словно сверлившая череп пневматической дрелью, уменьшилась, и, решившись подняться, Мэгги не испытала дрожи и тошноты.

Она медленным шагом прошлась по комнате, пытаясь отыскать халат Розы и благодаря Всевышнего за то, что сегодня ей повезло и мигрень под воздействием лекарств прекратилась за несколько часов, а не длилась несколько дней. Несмотря на подавленное состояние и желание умереть скорее, чем взяться за дела, Мэгги угнетала пустая трата времени, особенно теперь, когда было необходимо продолжать поиски Розы.

Мэгги спустилась по лестнице, ожидая, что боль опять начнется, но движение не ухудшало ее состояние, и она решила приготовить себе чашку крепкого чая (из собственного опыта она знала: при мигренях лучше не пить кофе). Опустив пакетик с чаем в чашку с кипящей водой и добавив немного молока, она растворила две таблетки — «сверхмощные фугасные бомбы», как она их называла, — и взяла кусочек поджаренного хлеба. Пока все хорошо. Только она приступила к еде, как зазвонил телефон. Звонок не вызвал у нее головной боли, и она ответила сразу же.

— Маргарет, это ты? Или опять эта проклятая машина?

Звонила мать. У Мэгги упало сердце.

— Это я.

— Ну где же ты? Я ждала тебя к обеду.

— Мамочка, я не обещала прийти сегодня. Я собиралась тебе позвонить, но эта жуткая мигрень…

— Ах вот в чем дело! — укоряюще сказала Дульсия, и Мэгги вспомнила, как нетерпимо относилась ее мать к проблемам со здоровьем у окружающих.

Даже ее собственные дети, Роза и Мэгги, не вызывали у нее сочувствия и жалости, когда болели; корь и свинку Дульсия расценивала как результат их непослушания и предлог, чтобы создать ей трудности; их простуды и кашель были причиной ее жуткого раздражения.

«Тебя что, заставляют все время кашлять? — спрашивала она. Перестань немедленно, иначе я с ума сойду!» О головных болях Дульсия всегда говорила, что они психосоматические.

«Она не может нас понять, — сказала однажды Роза. — У нее никогда ничего не болело». Она была права. Несмотря на совсем не богатырский вид, Дульсия обладала крепким здоровьем.

— Не знаю, откуда у тебя берутся эти боли, — презрительным тоном произнесла она. — Тебе следует сходить к доктору и что-то предпринять.

— Извини. — Мэгги слишком плохо себя чувствовала, чтобы вступать в дискуссию.

— Сделай это, пока ты тоже не исчезла, — надменно посоветовала Дульсия, намекая, что отсутствие Розы раздражает ее так же, как и мигрени Мэгги. — Когда я тебя увижу?

— Не знаю, — ответила Мэгги; терпение ее было на пределе. — В данный момент я прежде всего должна выяснить, что случилось с Розой. Я тебе перезвоню, обещаю.

Она положила трубку и почувствовала вину. Почему она позволяет себе сердиться на мать? Так было всегда — неконтролируемое раздражение и упреки в свой адрес. Неужели и у других людей так: одновременно любовь и ненависть к родителям? Нет, у Ари все по-другому. Он обожал мать и подчинялся ей беспрекословно.

В холле Мэгги заглянула в почтовый ящик, но ничего в нем не обнаружила. Затем допила чай и заварила свежий. Головная боль отступала, и Мэгги приободрилась. Она даже подумала, не съесть ли что-нибудь — консервированный суп или бобы. Заглянула в маленькую кладовку, и первое, что она там увидела, были ключи.

Запасные ключи от машины Розы. Ведь она обещала Майку отыскать их! И вот, пожалуйста, они сами по себе обнаружились. Мэгги решила повременить с супом и немедленно отправиться в Бристоль, проверить машину Розы. Она приняла душ, и теплая вода вернула ей силы. Отъезжая от дома, она все же решила ехать медленнее, чем обычно, поскольку голова немного гудела.

По дороге она размышляла о Майке, озадаченная тем влечением, которое вспыхнуло в ней вчера. Сегодня казалось, что это ей приснилось, а не произошло на самом деле. Попав в жуткую автомобильную пробку на въезде в город, Мэгги, не бывавшая в Бристоле столько лет, сосредоточенно вспоминала, какая полоса ведет к железнодорожной станции. На мосту были какие-то неясные дорожные знаки; разобравшись в них, она повернула к станции и увидела нужную ей автостоянку. Затем она тщательно осмотрела место и в конце концов отыскала машину Розы, припаркованную невдалеке.

Как она и ожидала, машина сияла чистотой. На заднем сидении лежали зонтик и шелковый шарфик (как же Роза любит шелковые шарфики!), коробочка с образцами тканей и замши у заднего стекла, дорожная карта и бумажник, в котором хранились различные квитанции техсервиса. И ничего, кроме этого. Мэгги переместилась на переднее сиденье, внимательно осмотрела доску приборов, покрытую тонким слоем пыли, пытаясь побороть растущее отчаяние. Это в духе Розы — не оставлять за собой ни соринки. В собственной машине Мэгги нашла бы уйму свидетельств, хотя и бесполезных, о том, как она провела предыдущую неделю: чеки, пустые коробки из-под сигарет, бумажки от конфет, пакетики из-под бумажных салфеток… Мэгги охнула от изумления, когда открыла пепельницу. Там не оказалось ни единого окурка — ну конечно, Роза ведь не курила, — лишь скрученная в трубочку квитанция с автостоянки двухнедельной давности. Если верить квитанции, то машина простояла четыре часа на стоянке в близлежащем городке Бат. Помимо этого в машине ничего не обнаружилось. Мэгги облокотилась одной рукой о спинку сиденья, а другой вцепилась в руль.

«Почему ты запарковала машину именно здесь? Куда ты отправилась? Когда же ты вернешься? Неужели ты не можешь сообщить мне, где находишься? Разве ты не понимаешь, что я за тебя волнуюсь?»

Неожиданно Мэгги приняла твердое решение. Она машинально вытянула ноги, как обычный водитель, отправляющийся в путь, но ноги ее не коснулись педалей. Мурашки пробежали по коже. Она села поудобнее и вновь вытянула ноги. Носки туфель едва достали до педали тормоза и сцепления. Изначальное инстинктивное подозрение получило подтверждение.

В таком положении Мэгги ни за что бы не смогла управлять машиной. Следовательно, Роза, которая к тому же была сантиметра на три-четыре ниже Мэгги, не могла сама вести машину. По мнению полиции, припаркованная у железнодорожной станции машина свидетельствовала о том, что Роза поехала куда-то дальше на поезде. На то ее воля, как говорили они. Но положение водительского сиденья доказывало один неоспоримый факт.

Кто бы ни пригнал сюда машину и ни оставил ее здесь, абсолютно очевидно — это была не Роза.

Выстроив такую логическую цепочку, Мэгги взглянула на часы. Ошеломленная сделанным открытием, она снова почувствовала головную боль; единственное, о чем она могла теперь думать — как бы поскорее поговорить с Майком.

Стрелки часов показывали 15.24 — вероятно, слишком поздно звонить ему в школу. Должно быть, она закрывается, когда заканчиваются уроки и звенит последний звонок. Уехал ли уже Майк? Уроков сейчас быть не должно, но он вполне мог задержаться, беседуя с коллегами или занимаясь дополнительно с учениками.

В жуткой спешке Мэгги закрыла машину Розы, быстрым шагом направилась к своей и через минуту ехала в послеобеденном потоке машин. Пробка у моста увеличилась, огромная, разрастающаяся пробка. Мэгги, ужасно нервничая, подогнала машину почти вплотную к стоявшей впереди и подумала, как было бы здорово, если бы перед ней вдруг оказался просвет. Она более или менее представляла, где находится школа Майка, но о том, где он живет, не имела ни малейшего понятия. Если его не окажется в школе, то отыскать его она не сможет. К тому же на вечер назначен ужин у Дины Маршалл, значит, и вечером она его не увидит.

За мостом дорога оказалась свободной. Мэгги нажала на педаль газа, разыскала нужную дорогу и вскоре заметила указатель «Школа». И все же она заблудилась, поскольку это было почти неизбежно: похожие друг на друга улицы, ряды одинаковых домов, небольшие пассажи с магазинами, несколько многоквартирных домов-высоток. Даже в самом спокойном состоянии духа никогда не сумела бы Мэгги отыскать школу. Две женщины с ручными тележками шли по улице. Мэгги окликнула их и попросила подсказать, где здесь школа. Рука ее так дрожала, что она никак не могла справиться с ручным тормозом.

Она вздохнула с облегчением, когда женщины объяснили, что школа, оказывается, находится за углом. Мэгги двинулась вперед и быстро добралась до ворот, на самом верху которых висела огромная вывеска. За воротами видны были грязно-серые здания и — трудно поверить — изумительная площадка для игры в крикет.

Увидеть людей, играющих в крикет, было просто мистикой. Словно в оживленнейшей части города собственной жизнью жила зеленеющая деревушка, фрагмент из сказки, не совсем подходящей для этого безумного мира. Девчонки в мини-юбках, гуляющие под солнышком, показались Мэгги зрительницами. Она приободрилась: здесь намечается игра, а Майк является главным тренером, значит, он все еще должен быть в школе.

Мэгги оставила машину на асфальтированной прямоугольной площадке и направилась прямо к игровому полю, раздумывая, что делать, если Майк окажется судьей матча. Крикетный матч может продолжаться несколько часов, и нельзя будет прервать его. Но, подойдя ближе к полю, она сразу же узнала Майка в стоящем под навесом мужчине в спортивном костюме.

Захваченный игрой, он ее не заметил до тех пор, пока она не тронула его за руку.

— Мэгги? Что ты здесь делаешь?

— Майк! Слава Богу, ты еще не ушел! Мне обязательно надо переговорить с тобой.

— Почему? Что случилось?

Она торопливо поделилась с ним своим открытием.

— В последний раз машину вела не она, Майк. Ей бы ни за что не достать до педалей. Кто бы ни припарковал машину у станции, бьюсь об заклад, это не Роза.

— Ты уверена, что сиденье не отодвинулось, когда ты садилась в машину? — потерянно спросил он.

— Не думаю. Уверена, я бы это заметила, Майк. Думаю, стоит сообщить в полицию.

— Разве ты еще этого не сделала?

— Нет. Единственное, о чем я думала, как поскорее рассказать все тебе. Ведь это многое меняет, не так ли? Это весьма веское доказательство. Может, в полиции отнесутся к нему со вниманием? Я не нашла в машине ничего, указывающего, кто же был за рулем, но, думаю, их опытные люди смогут в этом разобраться. Как ты считаешь? А тот факт, что машина стоит у станции, очень подозрителен.

— Что значит «подозрителен»?

— Кто-то хочет заставить нас думать, что Роза просто уехала куда-то на поезде. Я боюсь, Майк.

— Успокойся.

Он взял ее за руку. Она не отдернула свою.

— Я не могу чувствовать себя спокойно. Чем больше деталей обнаруживается, тем тверже моя уверенность, что с ней приключилось несчастье. Брендан…

— Ты полагаешь, Брендан причастен к этому?

— Ну да. От него можно ожидать всего что угодно, и я прекрасно знаю, как Роза боялась его. Брендан высокого роста, поэтому для него положение сиденья вполне бы подошло. Затем, на заднем сиденье лежал шелковый шарфик. И есть еще один момент, о котором я тебе не стала говорить. Как сообщил Брендан, он видел Розу несколько недель тому назад в Кливдоне… с каким-то мужчиной.

Она почувствовала, как дрогнули его пальцы, и поняла, что Майк разволновался.

— Мужчина?

— Так он сказал, но я не знаю, стоит ли ему верить. Он мог солгать, лишь бы отвести подозрение от себя. Думаю, нам стоит поехать в полицию, Майк, и выложить им все наши улики. Мне кажется…

Жуткий гвалт на крикетном поле заставил их обернуться. Одного из игроков дисквалифицировали, и он не скупился на резкости и грубости в адрес публики.

— Слушай, Мэгги, я не могу сейчас продолжать разговор. Предоставь все мне. Я позвоню в полицию. Если захочешь, то позвони мне после того, как вернешься от Дины Маршалл.

— Честно говоря, у меня нет номера твоего телефона.

— Как так? У тебя нет… Она достала ежедневник и карандаш, а он написал номер своего телефона и отдал ей. — Ты позвонишь мне, Мэгги. Хорошо?

Он сжал ей руку и отвернулся, а она тоскливо посмотрела ему в спину, как бы прося побыть с нею чуть подольше, будто его присутствие могло развеять все ее кошмары. Она знала, что это глупо, что Майк так же беспомощен, как и она, а продолжать беседу бессмысленно. Разве для того, чтобы почувствовать облегчение от обмена мнениями и опасениями? А может, еще для чего-то? Когда Мэгги сделала свое тревожное открытие, первым, о ком она подумала и с кем хотела поделиться, был Майк. Ведь она запросто могла отправиться прямо в полицию и… но нет, она сломя голову помчалась к нему. Почему? Неужели за ее волнением кроется нечто большее? Может, ей просто-напросто хотелось увидеть Майка?

Мысль эта разбередила душу, рождая чувство вины и смятение. Мэгги повесила сумку на плечо, повернулась и направилась к машине.

Майк разобрался со счетом, кратко обсудил ход матча с тренером другой команды-участницы и вернулся на свое место дальше наблюдать за игрой. Но мысли его были теперь далеко отсюда, если только они были здесь прежде. Он думал лишь о том, что сообщила ему Мэгги.

Несомненно, сдвинутое сиденье в машине Розы заставляло его тревожиться. Замечание Мэгги вполне справедливо: он помнил, что сиденье всегда располагалось очень близко к рулю. Изредка он водил Розину машину, и ему всегда приходилось отодвигать кресло далеко назад, чтобы уместить свои длинные ноги. Возможен и такой вариант, что сиденье откатилось назад, когда Мэгги осматривала машину, но она бы наверняка заметила это.

Итак, если машину вела и припарковала не Роза, то кто же? Мэгги подозревала Брендана, но Майк не хотел в это верить. Его бедное воображение и логический ум не воспринимали догадку о том, что мужчине вдруг взбрело в голову навредить бывшей жене сейчас, когда прошло так много времени с момента их развода. Но нельзя было не принимать во внимание и еще одно — шарфик, найденный Мэгги в его квартире, этот факт делал предположение Мэгги реальным. Если это именно тот самый шарфик, который она послала Розе ко дню рождения, то, соответственно, Брендан лгал, говоря, что не виделся с Розой после Рождества. А то, что он сказал кроме этого, наверняка правда. Он сказал, что встретил Розу в Кливдоне с каким-то мужчиной.

Каждый мускул у Майка был напряжен. Ложь это или… правда? Как заметила Мэгги, Брендан мог пытаться перевести с себя подозрения на кого-то несуществующего. Но Майк склонялся к другой версии. Хотя она злила и удручала его, он почти верил в нее. В поведении Розы в последние недели перед ее исчезновением появилось нечтостранное и подозрительное. У Майка возникло чувство, что она что-то скрывает от него, в ее словах сквозила недосказанность. Он не хотел верить тогда, не хотел и сейчас, но в то же время не мог отрицать вполне возможный факт, что Роза с кем-то встречается.

Реальность предполагаемого вдруг дошла до его сознания, вызвала боль в душе, задев его мужскую гордость и теребя старые раны, которые нанесла отнюдь не Роза, а его бывшая жена Джуди, покинувшая его ради другого мужчины.

Незаглушаемая боль исподволь преследовала его все эти годы. Он любил Джуди простой, откровенной, безоговорочной любовью доверчивого и простодушного человека. Он верил в нее, был полностью предан ей, и ему не могло прийти в голову, что она никогда, ни единой минуты не отвечала ему тем же. Он был слепцом! Слепцом!

Тони Финлей был лучшим другом Майка. В школе они были неразлучны, и даже когда их жизненные пути разошлись, друзья сохранили близкие дружеские отношения. Он доверял Тони безраздельно. Но это не остановило двух самых близких Майку людей, и они закрутили роман прямо за его спиной. А однажды Джуди без долгих объяснений сказала, что уходит от него к Тони.

Удар, нанесенный его сердцу и гордости, был очень сильным; несколько лет он вообще считал, что у него никогда не будет другой женщины. Он сменил работу, снял квартиру, начал новую жизнь. И однажды встретил Розу.

В Розе сочеталось все то, чего не было в Джуди. Джуди казалась мягкой и заботливой, Роза — резкой и изощренной; Джуди была неамбициозна и привязана к дому, Роза — большая карьеристка, повенчанная с работой. Ее независимость поражала Майка. И честность — как раз то, что в его прежнем браке отсутствовало.

Это было притяжение противоположностей: Роза любила общество, а Майк предпочитал тихую, уединенную жизнь; воображение Розы кипело и бурлило, тогда как Майк сохранял спокойствие, не придавая значения ничему, кроме последних матчей по регби. Но, как это ни удивительно, они прекрасно дополняли друг друга, хотя каждый представлял собой незаурядную личность, и чем дальше, тем нежнее становились их отношения. Майк расценивал их, если он вообще об этом задумывался, как любовь, хотя нынешнее чувство сильно отличалось от того, что он испытывал к Джуди.

Хотя очень скоро они стали постоянными любовниками, никто из них не хотел оформлять этот союз. У обоих за спиной были разрушенные браки, и у обоих не было желания связывать себя подобными узами вновь. Они получали удовольствие друг от друга, равно как и отличной свободы, которая прежде всего заключалась в том, что они жили под разными крышами. Сейчас Майк поразился своему открытию: при отсутствии взаимных обязательств, он рассчитывал на верность и преданность. Ревность, неожиданно подкравшаяся к нему, вызвала сочувствие к Брендану, вернее, сопереживание. А что, если и Роза лгала своему бывшему мужу так же, как и Джуди Майку? Вдруг она и теперь лжет? Наверное, всколыхнулись переживания далекого прошлого, которые так больно ранили его, ведь Роза никогда не давала ни малейшего повода для недоверия, она никогда не казалась ему двуличной.

Но те сведения, которые Мэгги так ненавязчиво сообщила ему, воскресили прежнюю боль и возбудили подозрения. Мэгги, сев в кресло водителя в машине Розы, обнаружила, что кто-то, у кого ноги длиннее, чем у Розы, привел машину к станции и оставил ее там, чтобы замести следы. Но Майк нашел более простое объяснение. А вдруг Роза и этот «кто-то», кто вел машину, уехали вместе куда-то далеко? Ведь Брендан видел ее с мужчиной в Кливдоне. Вполне вероятно, что этот мужчина из бара и «кто-то» — одно и то же лицо. В тот момент, когда Мэгги все рассказала, Майк узрел возможную связь. Именно поэтому он и отговаривал Мэгги от визита в полицию с ее новыми уликами. Он прикинул, как путем логических рассуждений полицейские придут к аналогичному выводу, и он, Майк, предстанет полным дураком. Если она бросила его и уехала, то меньше всего на свете он хотел, чтобы окружающие, а тем более полиция, узнали, как он по ней скучает.

Майк тяжело вздохнул, угнетенный печальными размышлениями, и попытался сосредоточиться на матче.

Глава 10

Дрю Петерс-Браун находился в своей студии, которая когда-то служила фермерам амбаром, а теперь стала домом для Дрю и Джейн, его жены. Целый день он провел здесь, рисуя, но час назад решил, что сделал достаточно. Он вымыл кисти и уложил на место масляные краски — эти принадлежности были предметом его особых забот — затем включил кассету с «тяжелым металлом», сходил за теплым пивом, скрутил сигарету с марихуаной и плюхнулся на мягкий диван, собираясь закурить.

Наступала, как он сам себе признался, лучшая часть дня, когда можно расслабиться, испытать удовлетворение от работы, выполненной на уровне «выше среднего», и дополнить все это кайфом от музыки и марихуаны.

Иногда бывали дни похуже. Тогда работа продвигалась с трудом, он впадал в депрессию и твердил себе, что больше не вернется к холсту. Тогда музыка и наркотики оказывали совсем другое действие, напоминая ему о прошедших славных днях и приоткрывая завесу над будущим, где все было окрашено в мрачные тона с редкими ярко-красными вспышками вечного проклятья. Но не сегодня. Сегодня выдался хороший день, и Дрю тоже чувствовал себя хорошо.

Он развалился на диване, худощавый мужчина в майке и испачканных краской брюках, с длинными волосами, стянутыми на затылке в жидкий хвостик, и наслаждался наступающим вечером.

Может, чуть позже он на часок заглянет в бар. Ему нравилось выпивать с местными жителями, которые называли его «творцом» и обращались как со знаменитостью. А может, лучше нагрянуть в город к друзьям — Клифу и Дэвиду, на чьей «свадебной церемонии» несколько месяцев назад он был самым почетным гостем. У них остановился парень из Штатов, и Дрю очень взволновала встреча с ним. Он сладко размышлял над этим многообещающим решением, как вдруг обнаружил, что его уединение нарушено.

— Джейн, дорогая, ты меня испугала до смерти, — медленно, протяжно проговорил он.

— Если бы музыка играла потише, ты бы услышал, как я тебя звала.

— А может, я не хотел слышать? — раздраженно сказал он.

— Уверена, что не хотел. Тем не менее, тебе пора собираться.

— Собираться? Куда?

— На ужин к Дине Маршалл.

— Вот черт!

— Не вздумай мне сказать, что ты забыл.

— Именно так. Абсолютно. Мы обязательно должны пойти?

— Да, Дрю, должны.

— Вот дерьмо! Это самые занудные вонючие людишки из всех, кого я знаю. Когда-нибудь я им об этом скажу. Это должно оживить их поганые тупые ужины.

Джейн подошла к дивану, взяла банку пива из его рук и приняла угрожающую позу.

— Остановись, Дрю, и немедленно. Ты едешь со мной на ужин к Дине Маршалл и должен вести себя как следует. Эти «занудные вонючие людишки», как ты их посмел назвать, дают тебе все то, к чему ты так привык в своей жизни. Не забывай об этом. Более того, если мы сегодня вечером покажем себя в выгодном свете, то будем жить в роскоши за их счет до конца наших дней.

— Они оскорбляют мою аристократическую натуру.

— Разве ты больше не представляешь себя хозяином замка где-нибудь во Франции или палаццо в Италии? Я говорю тебе сейчас и буду повторять всегда: денег от твоего художества не хватит даже на покупку нищенской лачуги! Да, дорогой, я знаю, какой ты хороший, но художников ценят по заслугам после их кончины, а нам от этого легче не станет. Поэтому будь паинькой, пойди и прими ванну, приведи себя в приличный вид и на пару часиков спрячь свою неприязнь к этой кучке занудных вонючек. Договорились?

Дрю вздохнул:

— Похоже, у меня нет выбора.

— Нет, дорогой, нет. — У дверей она обернулась и улыбнулась: — Более того, если ты дашь им шанс, то, возможно, они сумеют доказать, что вовсе не такие уж и зануды, как тебе кажется.

— Кто именно из них?

Губы Джейн налились, когда она вспомнила о своем послеобеденном свидании.

— Никогда не возражай, дорогой. Не будешь?

— Да, я не возражаю, — откровенно ответил он.

— Никак не могу понять, Стив, зачем ты пригласил сестру Розы к нам на ужин? — спросила сына Дина Маршалл.

— Я ведь уже объяснил, — непринужденно ответил Стив. — Она хотела поговорить с тобой о Розе. Полагает, что тебе известно, куда та отправилась.

— Но ведь я не знаю. Я в таком же неведении, как и все остальные. — Прядь волос упала ей на лоб. — А что, сестра сильно обеспокоена? Не думает же она, что с Розой приключилась беда?

— А что, собственно, с ней могло случиться?

— Не знаю. Но это все так странно. Должна сказать, я и сама немного взволнована… — Она помолчала с минуту, а потом продолжила: — Не думаю, что ситуация изменится, если она придет сюда. Она ведь никого не знает… И потом, если мы захотим поговорить о делах?.. В ее присутствии мы этого не сможем сделать.

— Я думал, что тебе нравится, когда люди просто отдыхают. Ты же сама не любишь, когда на вечеринке говорят о работе. В любом случае, будет еще и муж Джейн. Он тоже посторонний.

Дина подошла к столику и поправила букет из роз и гвоздик, стоящий в самом центре.

— Не совсем так. Джейн фанатично относится к моде и посвящена во многие секреты «Вандины». Наверное, она говорит с Дрю об этом дома.

Кривая улыбка исказила его лицо. Он с нетерпением дожидался вечера. Сидеть за одним столом со своей любовницей и ее мужем рискованней, чем гулять по краю пропасти. От предвкушения опасности адреналин в крови повысился. К тому же сестра Розы будет здесь.

— Ты слишком близко принимаешь все к сердцу, Дина. Позволь мне приготовить тебе коктейль. Джин с тоником?

— Пожалуй, да.

Она отступила на шаг, опытным глазом окинула стол, проверяя, правильно ли Джоанна сервировала его. Джоанна жила в деревне и приходила готовить для вечеринок. У нее был диплом кулинара, но временами она бывала такая рассеянная, что забывала о мелочах, непременных деталях хорошего стола.

Сегодня, тем не менее, все выглядело отлично. Дина поправила серебряный столовый прибор, отодвинула на несколько миллиметров вправо хрустальный бокал и закрепила зажим на льняной салфетке. Затем выпрямилась и взяла стакан, который предложил ей Стив, улыбкой поблагодарив его.

Возможно, он прав. Она придает всему слишком большое значение, но что поделать — она от рождения беспокойный человек. Поэтому Ван был так необходим ей: он брал ее заботы на себя. Теперь она позволяла Стиву делать то же самое. Отпив из стакана, она взглянула на сына, и сердце ее сжалось от любви. Как это замечательно, как это чудесно, когда рядом есть сильный мужчина, на которого можно положиться. А если этот мужчина еще и твой сын, которого ты уже и не надеялась увидеть, то все вокруг становится еще лучше. Буровая вышка и империя моды — какие противоположности! И все же она доверяла ему. Прошло так мало времени с тех пор, как Стив вернулся к ней, а он уже так хорошо разбирается в делах «Вандины». И он, Дина была уверена, будет знать еще больше.

«Было бы так здорово, — подумала Дина, — переложить на его плечи всю ответственность и вернуться к любимым занятиям — моделированию и конструированию; как великолепно, если не надо будет больше возиться с бумажной работой и прочими проблемами, заботиться о надежных поставщиках». Она могла бы передать ему бразды правления не только потому, что он обладает блестящими способностями, но и потому, что он член семьи и всегда под рукой. Хорошо было бы снова окружить себя набросками, моделями, выкройками и образцами будоражащих воображение тканей. А какая это роскошь — наблюдать за развитием идеи до конца своими собственными глазами, а не глазами Джейн, которая отвечала теперь за дизайн. И тогда днем появится столько времени для фантазии и обдумывания идей, что не придется работать поздней ночью, как это было вчера.

— Я попросила Дона прийти немного пораньше, — сказала Дина. — Хотела побеседовать с ним о предстоящих расходах, пока не появятся другие гости.

Дон Кеннеди исполнял обязанности главного бухгалтера и финансового директора «Вандины». Последние дни он был в отъезде и вернулся в Бристоль лишь сегодня днем.

— Расходы?! — возмутился Стив. — Разве нельзя подождать до завтра?

— Я еду завтра в Лондон, вспомнил? Это очень срочно и не терпит отлагательств. Из-за «Рубенса» нам необходимо перекроить все наши планы, чтобы предотвратить фиаско.

Стив отпил виски.

— Я уже сказал, что ты принимаешь все слишком близко к сердцу. «Вандина» достаточно прочно стоит на ногах, чтобы бояться новичков вроде «Рубенса». Ты на вершине горы моды и полностью контролируешь ситуацию на рынке.

— Причина в нашей уникальности, оригинальности. Качеству уделяется основное внимание, но залог успеха не только в этом. Наши покупатели ожидают от нас новшеств, им нравится ощущать себя соавторами новых веяний. Они хотят, чтобы мы прокладывали дорогу сами, а не копировали остальных.

— Но ведь вы никогда никого не копировали.

— Попробуй доказать профсоюзу или обществу, что «Рубенс» выступил с чужими идеями. Выглядит очень неблагородно с их стороны, но бизнес есть бизнес, и он редко бывает честным. Тебе придется не раз столкнуться с этим, Стив. И уж поверь мне, урок будет не из легких.

Он разглядывал ее. Под глазами заметил темные круги: скорее всего, она полночи проработала, но в целом ее внешний облик, имидж, который знал весь мир, был весьма приятным. Очаровательная, везучая Дина. Как мало людей догадывалось о неуверенности, скрывавшейся за этой маской!

— Как же ты собираешься выпутаться из данной ситуации? — спросил он, улыбаясь.

— Именно об этом я и хотела поговорить с Доном.

В этот же момент они услышали шум двигателя, затем шаги по посыпанной гравием дорожке, и, словно по мановению волшебной палочки, перед ними возник именно Дон.

— Ну вот и он. Мы будем в моем кабинете. Слушай, Стив, если кто-нибудь из гостей приедет прежде, чем я освобожусь, будь добр, займись им, пожалуйста.

— Конечно, — улыбаясь, он допил виски. — Можешь на меня положиться.

— Дина, в чем дело? Что за неотложные дела? — на ходу спросил Дон Кеннеди.

Энергичный, скромный, невыразительной наружности, Дон являлся надежной опорой руководства «Вандины». Он работал на фирму с первых дней ее становления, не претендуя на высокие чины. Внешностью он обладал незапоминающейся: обычное лицо, редеющие соломенного цвета волосы, которые он постоянно приглаживал расческой, пытаясь прикрыть лысину. Но ясные голубые глаза излучали доброту, а постоянно розовые щеки вызывали ассоциацию с ангелочком.

Едва Дон появился, Дина увела его в кабинет, который в свое время служил Вану, а теперь стал мемориалом человеку, создавшему «Вандину». Стены украшали карикатуры из английского юмористического журнала «Панч»; табачно-коричневого и зеленоватого цвета мебель, огромных размеров антикварное вращающееся кресло — интерьер создавал он сам; на отделанном кожей письменном столе стояла громадная чернильница, будто дожидаясь своего хозяина. Хотя после смерти Вана в комнате не выкурили ни одной сигареты, табачный аромат витал в воздухе. И сам Ван словно присутствовал в кабинете — огромный, в полный рост портрет его, написанный маслом, висел над камином.

Дон Кеннеди взглянул на портрет и, как обычно делал, приходя сюда, безмолвно приветствовал человека, с которым проработал бок о бок более двадцати лет. Он поражался тому, как простая масляная краска, нанесенная умелыми мазками, может настолько верно передать сущность человека; казалось, вот-вот всемогущая личность оживет, ошеломив всех.

«Нравился ли он мне?» — порой задавался вопросом Дон и честно признавался себе, что едва ли Ван вызывал у него симпатию. Восхищение — да. В тот самый момент, когда их представили друг другу, Дон отчетливо понял, что стоявший перед ним человек твердо знает, чего он хочет от жизни и как этого добиться. Было ясно: человек этот настолько же решителен, насколько и прозорлив. Его возможности безграничны, хотя он и не получил никакого образования, оставив школу в пятнадцать лет каждое его движение, каждое слово требовало восхищения окружающих и получало его. Уважение? Возможно, хотя с долей неприязни. Ван мог быть очень жестоким и даже беспощадным. Дон достаточно наблюдал за его работой, чтобы сделать верные выводы: ради достижения цели Ван мог действовать беспринципно и не слишком честно даже по отношению к жене. Только так мог предприниматель выжить в джунглях делового мира и преуспеть. Однако он нуждался во внимании молодой красивой женщины для утверждения своего «эго».

Зависть сжигала Дона: он завидовал достигнутому Ваном положению, завидовал его личному везению, но больше всего завидовал тому, что Ван обладает Диной. Дина принадлежала Вану, а не безумно влюбленному в нее Дону!

«Возможно, — размышлял Дон, бросая взгляд в прошлое, — если бы Ван не был такой сильной личностью, а я мог бы предложить Дине что-нибудь получше, я бы отвоевал ее». Но ему недоставало такого необходимого качества, как вера в себя. Иногда, разъяренный неверностью Вана женщине, которую Дон боготворил, он страстно хотел признаться ей в своих чувствах, уговорить ее бросить Вана и уйти к нему, но он прекрасно понимал, какой несбыточной была его мечта. Дина обожествляла Вана, он обладал над ней магической властью, и даже после смерти чары эти сохраняли могущество. Дон знал, что даже теперь, после гибели Вана, Дина по-прежнему считала себя его женой. Пытаться завоевать ее сердце теперь было бы равносильно оскорблению памяти Вана.

Дон смотрел на нее, стоящую под портретом своего повелителя, хрупкую, все еще красивую женщину в элегантном маленьком черном платье, которое оттеняло ее светлые волосы и подчеркивало белизну кожи. Он смотрел на нее, и единственное, что он мог сделать, — быть рядом с ней, когда она в нем нуждалась.

Сегодня ее звонок раздался ровно через час после его возвращения из командировки. Но он не колебался ни минуты. В ее голосе звучало волнение, она явно хотела с ним поговорить, и он радостно откликнулся на ее просьбу приехать.

— Ну? — произнес он немного насмешливо, стараясь скрыть свои эмоции. — Что же серьезное могло произойти в мое отсутствие?

Прежде чем пригласить Дона в кабинет, Дина вновь наполнила свой стакан, а в другой налила большую порцию его любимого шерри, хотя он крайне редко употреблял спиртное. Она отпила джин с тоником и перешла к делу.

— «Рубенс»? — кратко переспросил он.

— Они бросают нам вызов.

— Да, я знаю, кто это такие. Так что же они натворили?

Она поведала ему всю историю.

— Коллекция почти идентична той, с которой я планировала выступить, — закончила она повествование. — Одному Богу известно, как это могло произойти, но факт остается фактом. И мне незачем объяснять тебе, что это значит. Я теперь никак не могу запустить новую производственную линию. Творцы моды подвергнут меня критике; может быть, и хуже — станут игнорировать. Необходимо предпринять что-то решительное! И как можно скорее.

Молчаливо соглашаясь с ней, он отрицательно покачал головой:

— Дина, я не способен на это. У меня туго с идеями, как бы мне ни хотелось помочь тебе.

— Я знаю, Дон, — быстро сказала она. — Идеи — моя стихия, и у меня уже появилась одна. Я бы хотела обсудить ее с тобой. Мне необходимы большие деньги. И твое одобрение нескольких очень крупных заказов нашим поставщикам.

Он усмехнулся:

— В таких случаях «Вандина» всегда пользовалась моими услугами.

— Знаю, но эти заказы слишком велики и обойдутся нам в круглую сумму.

Он повертел в руке стакан с шерри, мягкие белые пальцы с ухоженными ногтями принадлежали человеку, который ни разу в жизни не выполнял тяжелую физическую работу.

— Хорошо. И в чем же заключается идея?

— Багаж, — выдохнула она, и, как обычно, когда ее богатое воображение бурлило, ее «понесло». — Я хочу создать багажную коллекцию. Чемоданы, большие и маленькие, мягкие саквояжи, багажные сумки, легкие ручные сумки. Некоторые можно сделать из свиной кожи — ведь «Вандина» специализируется на изделиях из кожи, и всем это хорошо известно. Но я бы хотела использовать натуральные ткани, которые должны были пойти на изготовление моей весенней коллекции, плотную мешковину, к примеру. В этот широкий спектр можно включить и мои ручные сумки. Покупатели смогут купить и отдельный аксессуар, если уж им так захочется, но основной акцент мы сделаем на сходстве целого семейства багажных сумок, и ручная сумочка будет лишь последним звеном в этой цепочке. Да, я не хочу зацикливаться на женских вещах. Мужчины покупают чемоданы, но ведь и им необходимы сумки для багажа, если они отправляются в дорогу. Одна модель должна удовлетворять запросы самых мужественных и притязательных мужчин, но остальные сумки будут намного более практичны, чем обычные портфели и саквояжи. Мы выдумаем легкодоступные кармашки для необходимых в дороге документов, специальные пластмассовые отделения для безопасного хранения очков, так чтобы они не разбились, проходя просвечивание, и специально смоделированное отделение для туалетных принадлежностей — зубных щеток и тому подобного. Ах, и еще для бритвы, конечно. — Она остановилась, чтобы отдышаться и сделать глоток джина с тоником. — Ну что скажешь?

— Мне кажется, что идей у тебя полно. Когда тебе все это приснилось?

— Прошлой ночью.

— И как же это случилось?

— Должна признаться, я выспалась недостаточно хорошо, — печально сказала Дина. — Да я ни за что и не уснула бы, думая о «Рубенсе». Легла в обычное время, но не могла отвлечься от мыслей, что же делать дальше. После безуспешных попыток уснуть я поднялась, пришла сюда и приготовила крепкий коктейль. Должна поблагодарить «Гленфилдинг» — подходящая жидкость для моего вдохновения. — Подойдя к антикварному столу, она достала спрятанный за ним портфель. — Здесь мои первые наброски…

Вынув листки бумаги, она показала наброски, сделанные в спешке рукой опытного дизайнера.

— Вот такой мне представляется новая коллекция — четкие изысканные формы, оригинальные ткани и, несомненно, фирменный знак «Вандины». Ну скажи что-нибудь, Дон!

Дон Кеннеди провел ладонью по волосам, желая прикрыть лысину; волнуясь, он всегда так делал. Энтузиазм Дины был очень трогателен, ее подвиг во имя компании бесспорен. Но он испугался размаха ее таланта.

Предусмотрительность была его коньком, она помогала ему не подвергать риску финансы «Вандины». Теперь он прекрасно знал, что денег на воплощение фантазии Дины им не хватит, но по-прежнему не мог прийти в себя от потрясения, вызванного ее дерзкой новаторской идеей. В прежние времена он нес ответственность только за рентабельность продукции: деньги должны были возвращаться к ним. Ван следил за всем остальным и использовал самые экстравагантные замыслы. Как часто заставлял он Дину отказываться от ее идей, Дон не мог знать — это оставалось между супругами. Теперь место арбитра занял Дон, но он не чувствовал за собой права судить о вещах, в которых почти не разбирался.

— Это обойдется нам очень недешево. При формировании бюджета мы не учитывали отток денег в этом финансовом году.

— Однако мы себе можем это позволить. Должны смочь! Мы ведь не какое-нибудь гнилое суденышко, слава Богу! Мы — «Вандина»!

— Это правда, но мы не можем прийти к концу полугодия с плохими итогами.

— Дон, я делаю это ради спасения нашей репутации. Если мы упустим шанс, то нам придется волноваться за итоги всего года. Мой план должен сработать! Я знаю это!

— Ты больше ни с кем о нем не говорила?

— С тобой первым. Я не сказала ничего даже Стиву. Мне хотелось сперва получить одобрение финансиста. Теперь оно у меня есть, и я могу дать старт всему делу.

— Дина, я еще не сказал определенного «да».

— Но ты ведь скажешь? Скажешь!

— Думаю, тебе стоит обсудить это с кем-то еще, у кого интуиция более развита.

— Обещаю тебе это сделать. Но завтра я не смогу этим заняться, я улетаю в Лондон, как ты, наверное, уже знаешь. Но через день я сяду со своими набросками за компьютер. Хочу увидеть размеры, параметры, различные варианты комбинирования тканей. Думаю, мы победим. Может, мне даже стоит поблагодарить «Рубенса» за то, что он подтолкнул меня к этой мысли.

Дон покачал головой. Здорово наблюдать за сияющей от энтузиазма Диной, но привычка быть предусмотрительным оказалась сильнее.

— Надеюсь, Дина, на лучшее, но время покажет.

Он выглядел озабоченным.

— Тебе надо позаимствовать у кого-нибудь энтузиазма!

— Говорю тебе, Дина, я не в состоянии дать оценку ситуации на рынке.

— Но разве тебе не понравилась сама идея?

— Не знаю. Хотел бы знать, но, увы, не знаю. Единственное, чего я боюсь, как бы не осталось много нераспроданного товара. И лично меня совсем не будоражит идея мужских сумок.

Только он это произнес, как тут же об этом пожалел. Ее и без того нахмуренные брови слились в единую полосу, на лбу появились морщины, губы задрожали, и на мгновение Дону показалось, что она вот-вот расплачется. Он уже видел это выражение, передававшее резкую смену настроения от пылкого энтузиазма к полной апатии, что было присуще ее характеру. Перед сотрудниками и представителями профсоюза, поставщиками и покупателями Дина представала весьма самоуверенной личностью. Те же, с кем у нее были более близкие отношения, знали совсем иную Дину. Когда ее идеи подвергались критике или просто обсуждались кем-то, ее самоуверенность уменьшалась со скоростью воздуха, вырывающегося из проколотой шины. Дине не хватало именно той веры в свои силы, которую она так ярко демонстрировала окружающим. Дону, охваченному нежностью к Дине, она казалась сейчас нашалившим ребенком, ждущим прощения.

Всем своим сердцем он желал подарить ей веру в себя, но прекрасно знал, что это не в его силах. Он хотел бы заверить Дину в ее правоте. Но какой смысл говорить ей «да», когда он сам не был уверен в успехе?

Он проклинал себя на чем свет стоит за то, что подвел ее. Ван наверняка знал бы ответ. Ван сказал бы определенно «да» или «нет» и, благодаря своей интуиции, которой во многом обязана успехом фирма, оказался бы прав.

Дон удрученно подумал, что он никогда не сможет заменить Вана ни для компании, ни тем более для Дины. Он вновь взглянул на висевший на стене портрет, как бы пытаясь найти ответ. Но глаза человека, изображенного на холсте, хотя и казались живыми, были абсолютно загадочны. Ван не мог послать ему весточку из могилы.

Глава 11

Машина, которую Стив отправил за Мэгги, — «мерседес» с его личным шофером — подъехала к дому ровно в семь. Мэгги уже собралась. Ожидая назначенного часа и думая о том, как пройдет вечер, она нервно шагала из угла в угол и курила. Ей не особенно хотелось ехать, ужинать с совершенно незнакомыми людьми, которым ее присутствие может не понравиться. Она ломала голову над тем, как одеться, поскольку не знала, насколько официальными бывают ужины у Дины. После нескольких часов раздумий она выбрала длинный широкий жакет и узенькие брюки цвета осенней листвы. Но она чувствовала себя очень неловко, неуверенно и жалела о том, что не отказалась от неожиданного приглашения Стива. При нормальных обстоятельствах о таком визите не могло быть и речи, но в данной ситуации она считала необходимым использовать любую возможность, чтобы получить информацию, которая поможет объяснить исчезновение Розы. Хотя она все больше и больше склонялась к мысли, что это исчезновение связано не с «Вандиной» и «странными происшествиями» в фирме, а скорее с Бренданом.

Когда «мерседес» свернул на подъездную дорогу к загородному дому Дины, Мэгги с интересом осмотрелась. Довольно длинная дорога, вдоль которой расположилось несколько фермерских хозяйств, бежала меж зеленых полей и вела прямо к небольшому аккуратному, красивому коттеджу. Здание очень напоминало фермерский дом, но сложенные из камня стены и элегантность постройки отличали его от обычных ферм.

Когда водитель обходил машину, чтобы помочь Мэгги выйти, парадная дверь дома открылась и появился Стив. Он был одет довольно просто — белая рубашка и светлые слаксы, поэтому Мэгги обрадовалась, что и она оделась не слишком официально.

— Мэгги, как я рад, что вы смогли приехать! — непринужденно и дружелюбно произнес он, и вновь Мэгги обратила внимание на легкий акцент, который заметила при первой встрече. — Проходите! Остальные гости уже прибыли.

Она вошла в холл, и вымощенный каменными плитами пол вновь вызвал воспоминания о фермерском доме. Но на этом сходство и заканчивалось: в холле расположились старинная стенка и вешалка из полированного красного дерева. В вазе на вешалке стояли веточки декоративного душистого горошка, а в той огромной, что размещалась на полу, — засушенные цветы. Рядом находились пара ботинок, набор для игры в гольф, припрятанный за дверь, пара больших полосатых зонтов. Все эти мелочи оживляли обстановку и напомнили Мэгги о доме, отчего неловкость ее почти пропала. Она ожидала увидеть музей роскоши, а оказалось, что Дина и ее сын живут просто.

Справа из-за закрытой двери раздавались голоса, но Стив провел Мэгги дальше, в светлую большую комнату. Мэгги опять была поражена простотой обстановки и задавалась вопросом, почему же это так. Она ожидала увидеть здесь роскошь, которой, как рассказывал читателям журнал «Ваш сад и дом», окружают себя преуспевающие богачи, а не эту скромную комнату с мебелью из соснового дерева, мягкими диванами и креслами, на которых были разбросаны милые, простые, такие домашние подушечки.

В одном из кресел сидел, развалившись и вытянув ноги в синих хлопковых брюках, мужчина, потягивающий коктейль из стакана. Он показался Мэгги довольно молодым, но затем, удивившись, она поняла, что ошибается. Длинные волосы, собранные в хвостик, светлая одежда ввели ее в заблуждение. Через минуту она разглядела покрасневшее лицо, глубокие складки, идущие от носа к губам, большие темные круги под глазами, синюшность кожи, обтягивающей широкие скулы.

Немного смутившись, Мэгги отвела взгляд и увидела женщину, стройную, рыжеволосую, в широком розовом платье. Как только Мэгги появилась в комнате, женщина отошла от книжного шкафа, где она разглядывала корешки книг, и, окинув Мэгги взглядом, одарила ее холодной улыбкой.

— Мэгги, познакомьтесь. Джейн и Дрю, — представил Стив. — Джейн — профессиональный дизайнер, работает в «Вандине», а Дрю…

— Профессиональный лежебока, — закончил за него краснолицый мужчина. Голос прозвучал лениво, но принадлежал, очевидно, аристократу.

«Определенно, привилегированная частная школа для мальчиков, — решила Мэгги. — Мальборо или Кливдонский колледж, а может, даже Итон или Рагби».

— Дрю шутит, — поспешил сгладить неловкость Стив. — Он очень веселый художник. Дрю, Джейн, познакомьтесь — Мэгги, сестра Розы.

Показалось ей это или нет, но Мэгги ощутила внезапную перемену атмосферы. Наверное, это ее воображение. Ведь они должны были знать, что она приглашена. Но что-то вдруг резко переменилось в Джейн — пронизывающий взгляд ее зеленых глаз, едва заметное, но безусловное движение губ, не похожее на улыбку.

— Сестра Розы? Да ну? — произнесла Джейн, поворачиваясь на пятках и перекатывая стакан в ладонях.

— Мэгги живет на Корфу, — пытался завязать беседу Стив.

— Страна Джеральда Даррелла, — лениво произнес из глубины кресла Дрю.

— Не совсем, — заметила Мэгги. — Я живу вблизи Кассиопи.

— Все равно близко оттуда.

— Что вам налить, Мэгги? — спросил Стив. — Джин с тоником? Шерри? Вино? Или что-то другое?

Мэгги посмотрела на стоящие на маленьком столике из соснового дерева бутылки:

— Кампари, если можно.

— Конечно. Со льдом и содовой?

— Да, пожалуйста.

— Кусочек апельсина?

— С удовольствием.

«Он знает толк в напитках», — подумала Мэгги. Многие портят вкус кампари, добавляя лимон, а не апельсин. Она наблюдала за тем, как он готовит напиток — ловко, словно профессиональный бармен, — побаиваясь взглядов Джейн.

— А что же вы делаете в Англии? — поинтересовался Дрю. — Если бы я жил на Корфу, не думаю, что мне бы захотелось ехать куда-то еще.

Мэгги охватили сомнения. Сегодня ночью она приняла решение — попытаться выяснить во время ужина, что же могло случиться с Розой, но начинать разговор сейчас она не рискнула.

Когда Стив нес коктейль для Мэгги, он понял, что она в нерешительности.

— Мэгги, конечно, приехала повидаться с Розой. Но проблема в том, что Роза об этом позабыла.

Он подал Мэгги бокал.

Не сговариваясь, они переглянулись, и опять Мэгги почувствовала какой-то мгновенный заряд, но она не понимала, откуда он появился. Поблагодарив Стива, она взяла бокал и отпила чуть горьковатый коктейль, — Стив приготовил его великолепно.

— Какая неудача для вас, — сказала бархатным голосом Джейн. —

— Да. — Мэгги снова замешкалась, подумав, что еще рано говорить о Розе, но тут она была снова спасена — на этот раз раздался голос от двери:

— Добрый вечер. Извините за то, что не встретила вас.

Мэгги обернулась и увидела стройную женщину с серебристыми волосами, одетую во все черное. Рядом с ней стоял розовощекий мужчина, был он не выше женщины, а сквозь его тщательно причесанные редеющие волосы виднелась розовая лысина. Оба они были одеты гораздо более официально, чем остальные, хотя ее маленькое черное платье подходило для любой ситуации, а его темный костюм был похож на деловой.

— Дина, а мы тут голову ломаем, где вы! — с наигранным возбуждением воскликнула Джейн.

— Мне надо было обсудить с Доном одно дело. Я не хотела мешать другим.

— Вы бы нам не помешали. Видит Бог, бизнес — это моя еда, мое питье и мой сон. Дрю подтвердит. Так что же случилось?

— Нет, Джейн, не сейчас…

— Ну, может быть, попозже, — сказал Дон Кеннеди.

Он стоял позади Дины, словно королевский охранник. Мэгги подумала: «У Дины родилась какая-то потрясающая мысль, которую она собиралась сообщить, если бы не я. Но я — не тот человек, у которого спрашивают совета. Ты, Джейн, подходишь для этого намного больше».

— Так в чем же дело?

— Дело, которое может привести «Рубенса» к фиаско, — сказала Дина. — Но я абсолютно уверена, что Мэгги вовсе не интересно слушать наши деловые разговоры. Вы ведь Мэгги? А я Дина.

Она говорила доброжелательно, но Мэгги не могла не заметить в ее манерах определенную твердость.

— Да, верно. Я очень рада встретиться с вами. И очень надеюсь, что я здесь к месту.

— О да, конечно. Мы всегда более чем рады гостям, которых приглашает Стив. — Мэгги снова почувствовала, что к ней относятся как к гостье Стива, а не как к сестре Розы. — Позвольте мне представить Дона Кеннеди, — Дина показала на мужчину, стоящего около нее. — Дон следит за финансовыми делами «Вандины», но он также один из самых старых моих друзей.

— Дон, если бы я был на твоем месте, я бы не стерпел подобного представления, — сказал Стив.

— Да нет, почему же, я не возражаю.

— Я просто подумал, что «самый ценный друг» было бы более подходящее фразой. «Самый старый» звучит так, будто ты уже совсем старик.

Дон порозовел еще сильнее. «Никакого чувства юмора», — подумала Мэгги. А Дрю неприятно улыбнулся, так что Мэгги испытала прилив отвращения, отметив, что он радуется, если кто-то чувствует себя неловко.

— А теперь пойдемте ужинать, — предложила Дина.

Она повела гостей через холл в столовую, которая была обставлена, как и гостиная, в стиле загородного дома плетеной мебелью, чего Мэгги никак не ожидала. Из окон открывался типичный сельский вид. Ситцевые шторы пестрели узором темно-голубых и зеленых тонов, тем же материалом были обтянуты диван и стулья. Стол с стеклянной поверхностью был сервирован словно для завтрака на открытом воздухе: графины с вином и водой, плетеная корзинка с хлебом.

— Мэгги, садитесь рядом со мной, — предложил Стив, выдвигая для нее стул.

— Как странно, — лениво заметил Дрю, когда Мэгги села справа от него. — Здесь обычно сидит Роза. Но сегодня вечером мы в приятной компании ее сестры.

Тут произошла небольшая заминка, и все замолчали. Чтобы спасти ситуацию, Стив продолжил с легкостью:

— И в очаровательной компании, надо сказать.

Джейн усаживалась на свое место прямо напротив Мэгги, когда Стив говорил, и, взглянув на нее, Мэгги уловила взгляд, не скрывавший антипатии. Выражал ли этот взгляд отношение к Мэгги или отражал чувства Джейн к Розе?

«Не надо мне было сюда приходить, — подумала Мэгги, чувствуя себя не в своей тарелке, когда красивая, но довольно усталая девушка подала им еду. — Мне надо было настоять на разговоре с Диной в офисе, и тогда не пришлось бы вдаваться в их личные отношения. Здесь все равно ничего не узнать о Розе. Кажется, вечер потерян».

Ее предположение лишь подтвердилось во время ужина. Но когда подали пудинг, вкусный абрикосовый мусс с кремом, Мэгги подумала, что, возможно, ощущает неловкость лишь потому, что она здесь посторонний человек.

Остальные тоже не казались естественными в той легкости, с которой общались друг с другом. Для людей, которые работают вместе и, предположительно, являются друзьями, атмосфера была слишком искусственной.

Дрю оставался в стороне и выглядел наблюдателем, получающим удовольствие от собственных шуток. Дон Кеннеди озабоченно помалкивал. Дина, хотя и весело болтала, казалось, вот-вот сломается, так напряженно она сидела, вытянувшись на стуле. Что "касается Стива…

Поскольку он сидел около нее, ему неизбежно приходилось разговаривать в основном с ней, и когда общий разговор касался вопросов, о которых она ничего не знала, то он, как хороший хозяин, делал попытки ввести ее в курс дела. Интуитивно Мэгги чувствовала, что это не просто вежливость хозяина. Она не могла не заметить лукавых взглядов, которые он бросал на Джейн, так что внимание, которое уделял Стив Мэгги, каким-то образом касалось и Джейн. Реакция самой Джейн усилила это подозрение. Мэгги заметила, что той не все нравилось. Джейн смеялась слишком громко, но чего-то недоставало в этом смехе. Стальной блеск сверкал в ее глазах, когда они встречались с глазами Мэгги. Может, это просто потому, что ей хотелось быть в центре внимания? Или отчего-то еще? Ответить на такой вопрос, если он касается женщины, подобной Джейн, было почти невозможно.

Когда ужин закончился, Дина попросила розовощекую служанку подать кофе в гостиную. Все заметили, как хозяйка отвела Мэгги в сторону.

— Вы, должно быть, думаете, что я очень невежлива, — сказала она с улыбкой, что внезапно сделало ее лицо молодым. — Здесь нам будет сложно поговорить, Мэгги.

Мэгги слегка покраснела, поскольку Дина прочитала ее мысли.

— У вас есть и другие гости, — быстро произнесла она. — И Стив ко мне очень внимателен.

— Да, — улыбка снова озарила лицо Дины. — Я заметила. Но он сказал, что вы хотели побеседовать со мной по поводу отъезда Розы. Я не уверена, что смогу рассказать что-либо существенное, но вы обеспокоены, я это понимаю и постараюсь вам помочь.

— Конечно, я очень обеспокоена. Ведь никто не знает, где она. Я подумала, может быть, она вам что-то сказала?

— Нет, ничего.

— Возможно, она упоминала о своих планах или о чем-то в этом роде?

— Да нет же! По правде говоря, я была поражена, когда она меня так подвела. Я во всем полагалась на Розу. С тех пор как умер мой муж, она стала оплотом силы. Все держалось на ней, и ей это известно. Я просто не могу понять, как она могла исчезнуть и даже не предупредить меня!

Недоумение Дины было абсолютно естественным, и все страхи Мэгги начали просыпаться вновь. Теперь, когда она оказалась перед лицом неопровержимого факта исчезновения сестры, исчезновения, в котором ничего нельзя было объяснить… Волнение охватило ее.

— Это невозможно! Вдруг она просто уехала с кем-нибудь? Я не имею в виду ее давнего друга, Майка Томпсона, но ведь это мог быть любой другой, кто-нибудь, с кем у нее было давнее знакомство, возможно, семейный человек… ну… я не знаю.

— Нет, — сказала Дина. — Я ни о чем таком не знаю, — коротко и четко ответила она.

— Не было подобных слухов? — настаивала Мэгги.

— Нет, никогда не было, я абсолютно уверена в этом.

— Понятно. — Мэгги сомневалась. — Я слышала еще кое-что. Роза упоминала о том, что на работе происходит что-то странное. Но, как я понимаю, вы ничего об этом не знаете?

Дина нахмурила брови:

— Что-то странное? Господи, что вы имеете в виду?

— Я не знаю, — Мэгги замялась, ведь она обещала Лизе не говорить при Дине о подозрениях Розы, и вот проговорилась! — По правде говоря, я не знаю точно, что Роза имела в виду, но думаю, что она могла предполагать промышленный шпионаж.

— Боже мой! — вскрикнула Дина и покраснела.

— Простите, — сказала Мэгги, — я не хотела вас пугать, но я думаю, это важно.

Дина поправила красивую золотую цепочку на шее.

— Я не потрясена открытием, скорее, это подтверждение моих собственных опасений.

Мэгги похолодела:

— То есть вы хотите сказать, что подозрения Розы могли быть верными?

— Боюсь, что да. Что-то странное действительно происходило в последние дни: другая фирма представила дизайн, настолько похожий на тот, который мы готовили к весеннему выпуску, что мне подумалось, нет ли у нас где-то утечки информации. Я пыталась убедить себя, что это всего лишь совпадение — случается, что творческие умы настраиваются на одну и ту же волну. Но если Роза заподозрила шпионаж… Когда она говорила об этом?

— Точно не знаю.

— Но ведь до того, как она исчезла?

— Безусловно.

— И задолго до того, как мы узнали, что «Рубенс» копирует наш дизайн. О, это ужасно! Подумать только, что внутри компании «Вандина» кто-то работает на «Рубенса»!..

Голос Дины становился все тоньше и тоньше. Мэгги подумала, что у нее сейчас начнется истерика. Но она вскоре успокоилась.

— Послушайте, — сказала Мэгги, — хотя это звучит мелодраматично, но это опасно?

— Опасно? Шпион всегда опасен. Он может подорвать весь бизнес.

— Да я не говорю об опасности для компании, я говорю об опасности насилия. Предположим, что Роза узнала, кто это, и тогда они ведь могли…

Она не договорила, поскольку в дверях появился Стив.

— Дина, кофе остывает… — Он запнулся, когда увидел бледные лица женщин. — Что здесь происходит?

— Стив, Мэгги сказала, что Роза подозревала, будто кто-то в «Вандине» шпионит. Это промышленный шпионаж?

Стив поднял бровь:

— Это вполне очевидный вывод, я тоже так подумал после случая с «Рубенсом».

— А я так не думала…

— Ты — нет, потому что ты не хотела так думать.

— Ну конечно, не хотела! Ведь нельзя же предполагать, что кто-то, с кем мы работаем и кому доверяем,может пойти на такие ужасные вещи…

— Не расстраивайся, Дина. — Он обнял ее. — Не сейчас. У тебя в доме гости. Мы поговорим об этом завтра.

— Но…

— Завтра. — Он посмотрел на Мэгги. — Проходите, ваш кофе ждет.

Взяв Дину под руку, он проводил их в гостиную. Когда они вошли, в комнате все замолчали.

— Дина, с тобой все в порядке? — произнес Дон уже с неподдельным участием.

— Нет, Дон. Появились крупные подозрения, что кто-то в «Вандине» работает на «Рубенса». Через этого человека произошла утечка информации о дизайне нашей новой коллекции.

Гробовая тишина воцарилась в комнате, потом рассмеялся Дрю.

— Дина! — сказал Стив нежно, но та не обратила на него внимания.

— Как все плохо. Я не знаю, что делать.

— Я же говорю, что прямо сейчас мы ничего не сможем сделать, — сказал Стив сухо. — Завтра мы начнем расследование. Я проведу его сам. Дина, не волнуйся, если здесь действительно кто-то замешан, то мы его найдем.

— Но все-таки убери в сейф все новые рисунки по идее замены, — предупредил Дон.

— Дина, что это за идея замены? — спросила Джейн.

— Дина придумала способ компенсировать наше фиаско из-за «Рубенса». Идея заключается в том, чтобы создать коллекцию для путешествий, в которой сумки всего лишь часть, а не основной момент, — стремясь успокоить Дину, Дон забыл свои собственные опасения. — Но если у «Рубенса» действительно есть шпион в нашем лагере, нам следует молчать об идее, а то украдут и ее.

— У них ничего не выйдет, — сказал Стив решительно. — Дорожная коллекция — слишком большой риск для них.

— А ты откуда знаешь?

— Да я тут разузнал кое-что. У них слабая фирма, но они хотят завоевать нашу часть рынка. Только я сомневаюсь, что на данном этапе они способны легко освоить выпуск товаров, сходных с нашими.

Дрю снова рассмеялся. Казалось, что он находит ситуацию очень забавной. Взбешенный взгляд Джейн заставил его замолчать.

— А что предпримем, чтобы узнать, кто шпион? — спросил Дон. — Нам надо это выяснить очень быстро, иначе ни один из наших проектов нельзя будет осуществить.

— Есть несколько способов найти шпиона. — Стив не хотел, чтобы его заявление выглядело беспочвенным. Он подал кофе Мэгги и Дине. — Во-первых, надо тщательно проверить документы всех работников, которые были приняты за последнее время; также надо проверить всех, кто имел непосредственный доступ к проектам. Если это ничего нам не даст, придется ставить ловушки.

— Звучит так, как будто ты Джеймс Бонд, — сказал Дрю весело. — И какие же ловушки ты собираешься ставить, Стив?

— Я думаю, достаточно, если о них буду знать один я.

— Скорее всего, ты не знаешь, как это сделать. Да, между нами говоря, милый мальчик, а кто будет проверять твои документы? Ты ведь сам совсем недавно появился, не так ли?

— Дрю, здесь не до шуток! — резко сказал Дон, но Стив только пожал плечами.

— Ты абсолютно прав, Дрю. Мне кажется, что я в состоянии сделать что-нибудь в этой ситуации. Вряд ли мне захочется разорять фирму моей матери. Ну а если кто-то сомневается, то у меня достаточно связей в мире моды.

— Дрю, это полный абсурд, — произнесла Дина, в ее голосе чувствовались слезы. — Но ситуация тоже абсурдна. Для меня все работники «Вандины» были одной дружной семьей. Я просто не могу представить, кто мог совершить этот ужасный поступок.

— Так это же очевидно, — сказала Джейн.

Все повернулись и посмотрели на нее. Откинувшись на спинку стула, Джейн сидела, скрестив длинные ноги. Она улыбнулась и посмотрела на окружающих, наслаждаясь их вниманием.

— Кто? — резко спросила Дина.

— Ну конечно, это Роза!

Все от удивления на мгновение замерли. Потом Дина, как эхо, повторила:

— Роза!

— Да, Роза. Ведь, согласитесь, это самый подходящий кандидат. У нее были возможности, у нее были знакомства, а теперь она исчезла!

Пораженная Мэгги задрожала от ярости. «Да как она может обвинять Розу?! — пронеслось в голове. — Роза для нее кандидат номер один!»

— Ну пока что, кроме тебя, никто так не думает.

— А секретарь Дины? Спросите ее, если не верите мне. Лиза тоже так считает. — Глаза Джейн сузились. — Может быть, Роза просто пыталась отвести от себя подозрения. Она знала о шпионе до того момента, как «Рубенс» представил коллекцию, украденную у нас. Скажите, какой лучший способ избавить себя от подозрений, чем организовать исчезновение? Все это попахивает изменой.

Дина расстраивалась все сильнее и сильнее.

— Я не могу поверить, что Роза…

Джейн пожала плечами:

— Дина, так кто же, кроме нее? И я повторяю: ведь неизвестно, где она.

— Она пропала! — крикнула Мэгги.

— Конечно. А вот вы — здесь. Зачем? Я спрашиваю. Вы пришли, чтобы узнать, куда она уехала?

Мэгги со злостью взглянула на Джейн, представив, что могла бы сейчас сделать с ней, когда вмешался Стив:

— Мне кажется, что ситуация выходит из-под контроля. Я предлагаю оставить этот вопрос и все эти дикие рассуждения, они ни к чему не приведут. Как я уже говорил, я начну расследование завтра, но до тех пор, пока у нас не будет чего-нибудь определенного, давайте держать свои мысли при себе. А сейчас я предлагаю сыграть в шарады.

— Великолепно, — пробормотал Дрю.

Он, не скрывая, наслаждался сценой, почти как древний римлянин наслаждался, наблюдая смертельные бои гладиаторов на арене. Но остальным ситуация не очень нравилась.

— С меня довольно, — резко сказал Дон.

Дина, нервно перебирая цепочку на шее, молчала.

— Я думаю, мне пора домой, — сказала Мэгги. Ее трясло от злости, тупая боль пульсировала в висках. — Могу я от вас вызвать такси?

Дина стояла без движения и, казалось, не видела и не слышала никого вокруг, но Стив очаровательно улыбнулся, абсолютно не обращая внимания на происшедшее:

— Нет, не надо никуда звонить. Я обещал Ричардсам, что приду в гости, но, поскольку вы мой гость, позвольте мне самому отвезти вас.

Он проводил ее в холл, слегка обняв за талию, и последнее, что Мэгги увидела в этом доме, была Джейн. Она наблюдала за ними теперь уже с неприкрытой враждебностью.

— Не обращайте на Джейн внимания, — сказал Стив, когда они сели в его спортивный «ягуар». — Ее хлебом не корми, только дай произвести сенсацию.

— Я это уже заметила, — ответила Мэгги. — Но все равно так вести себя непростительно.

Стив включил зажигание и взглянул на нее:

— Что заставило вас заговорить с моей матерью о промышленном шпионаже?

— Я как-то нечаянно упомянула. Наверное, не надо мне было этого делать; очень жаль, если я ее сильно огорчила.

— Когда вы узнаете Дину получше, то поймете, что она имеет склонность воспринимать реальность как нечто очень страшное. Она предпочитает жить в мире своих грез, где ничего ей не угрожает.

Мэгги не ответила. Сейчас она не хотела ввязываться в обсуждение причин, заставивших страдать Дину.

— Боюсь, единственное, что имеет для меня значение в настоящий момент, это Розино исчезновение, — сказала Мэгги. — Она моя сестра, и я очень боюсь, что с ней что-нибудь случилось.

— Простите меня… — Он достал из пачки сигарету и закурил. — Простите меня, но почему вы считаете, что с ней что-то случилось?

— Есть основания так считать.

— Какие?

— Ох, не хочется о них говорить.

— А как вы думаете, что могло с ней произойти? Нет, лучше не отвечайте. Это очевидно. Вы считаете, что ее убили.

— И вы тоже так думаете? — Мэгги вспыхнула.

— Да нет же, — успокоил он ее. — Но если рассуждать логически, то выходит так.

— И вы, как Джейн, считаете, что я здесь только для того, чтобы узнать, куда она уехала?

Докурив сигарету, он выкинул окурок в окно.

— Вообще-то нет, я так не думаю. Я думаю, что вы очень милая и никогда не лицемерите, поэтому вы бы не смогли обманывать, даже если бы вам захотелось это сделать.

— Предполагается, что Роза смогла бы?

— Да ничего не предполагается. Но спросите себя сами, знаете ли вы ее? О да, ваше детство прошло в одном доме. Но вы были за границей в течение… скольких лет? Трех? Четырех? Многое могло случиться за это время. Люди меняются; их убеждения, их взгляды на будущее — почти все может измениться в человеке. Быть может, с той Розой, которую вы знали, и не могло такого случиться. Но быть может, та Роза вообще перестала существовать? — Они подъехали к дому Розы. — Я сожалею, если вечер оказался не совсем таким, как вы ожидали. — Он вышел из автомобиля, чтобы открыть перед ней дверцу, — Мэгги, я понимаю, что вы обеспокоены. Я бы все сделал, чтобы помочь вам. В самом деле, если я узнаю что-либо, то тут же сообщу вам.

Он помог ей выйти из «ягуара». Ей показалось, что его пальцы задержались на ее руке на мгновение дольше, чем было необходимо.

— Быть может, нам следует поддерживать связь в любом случае?

Что-то в его голосе — слова звучали со слишком обдуманной небрежностью — и продолжающееся пожатие руки заставили Мэгги понять, что именно нужно Стиву.

Она уже три года была замужем и всегда очень хорошо чувствовала ту черту, которую не следует переходить. Стив устроил представление для нее, представление, которое длилось весь вечер, представление утонченное, правдоподобное, но устраивалось оно не просто так. Мэгги это заметила, заметила и неприятная, самоуверенная Джейн. Осложнения такого рода были крайне нежелательны для Мэгги, но Стив был единственной ниточкой, связывающей ее с «Вандиной». И если исчезновение Розы хоть как-то связано с ее работой, то лучшего способа узнать правду, чем продолжать играть со Стивом, у нее не было.

Она попыталась заставить себя улыбнуться:

— Вы очень добры. Наверное, да.

— Хорошо. Мне бы очень хотелось искупить свою вину, ведь я повинен в том, что втянул вас сегодня вечером в такую неприятную историю. Могу я вам позвонить?

— Да, — ответила она.

Когда она открыла дверь дома, то услышала, как часы на церкви пробили одиннадцать раз, в неподвижном воздухе долины бой часов тек бесконечно долго.

Майк! Она подумала, что должна дать знать Майку обо всем случившемся. Он сказал, чтобы она позвонила когда угодно, сейчас одиннадцать, еще совсем не поздно.

Она подошла к телефону и торопливо набрала номер, который он ей дал, чувствуя, как велико желание услышать его голос. Но ничего не услышала, кроме долгих гудков. Мэгги все слушала и слушала, и вдруг почувствовала себя такой одинокой! Очнувшись, только когда автомат отключил линию, она осознала, как сильно хотела поговорить с ним.

Это открытие даже немного испугало ее: стало ясно, что ею владело не простое желание рассказать ему подробности происшедшего сегодня вечером. Или, может быть, это было как раз то самое желание. Ей бы хотелось делиться с Майком слишком многим.

Когда все гости уехали, Дина налила себе большой бокал виски, добавила льда и отправилась в кабинет.

Всегда, когда она была обеспокоена или огорчена, именно там ей хотелось находиться, потому что эта комната напоминала ей о Ване. Когда он был жив, он был ее надеждой и опорой. Здесь она чувствовала его присутствие.

Здесь, в успокаивающей тишине знакомой комнаты, она слышала его голос, кристально чистый голос сильного человека, на которого всегда можно положиться, потому что он полон уверенности в своих силах.

Мог ли Ван чего-либо бояться? Сомневался ли он в правильности своих шагов, в способности преодолеть любые препятствия на своем пути? Возможно, он просто делал вид, что ему не страшно. На любой вопрос у Вана был готов ответ. Безусловно, он бы знал как справиться с ее проблемой.

Дина сделала глоток виски в надежде, что его обжигающий холод успокоит ее нервы, но тщетно — она ничего не почувствовала, кроме неприятного жжения в желудке.

Она ненавидела конфликты, неопределенность, ненавидела предательство, на которое пошел кто-то из ее служащих. Предательство потрясло ее до глубины души, отняв у нее уверенность в своих силах, причинив ей боль. Она знала, что не сможет уснуть, до утра будет перебирать в уме обстоятельства происшедшего. Она не могла поверить, что кто-то из людей, которых она знала и которым доверяла, мог сделать это. Улики давно были у нее перед глазами, но она пыталась не думать, что ее предали. Теперь же, когда все аргументы собраны воедино, факт самого настоящего вероломства уже нельзя было отрицать.

В бизнесе такое время от времени случалось, она знала это, но все равно не могла рассуждать хладнокровно. Знание не помогало. Ведь «Вандина» была продолжением ее собственной жизни, вот почему Дине казалось, что предали лично ее, и невероятная боль терзала ее душу каждую секунду.

Дининой ахиллесовой пятой была неспособность разделять свою жизнь и жизнь фирмы. У Вана же все получалось превосходно, он оберегал ее от потрясений, он сам разбирался со всеми неприятностями, давая ей возможность спокойно создавать новые коллекции. Дина даже иногда задавалась вопросом, сможет ли она выжить без него, не говоря уже о фирме и о ее творчестве.

«О Ван, как мне без тебя плохо! — подумала она. — Я должна выдержать все ради тебя, но я не знаю, как мне быть».

Но все же она была не совсем одна. Ведь у нее был Стив.

При мысли о нем она почувствовала, как тепло от виски начало растекаться по ее телу. «Господи, спасибо тебе за то, что ты послал мне Стива!» Он не мог еще управлять фирмой, для этого он слишком мало знал о бизнесе. Но даже сейчас она чувствовала в нем ту стальную целенаправленность и силу, которая была у Вана. Это успокаивало ее, давая ей уверенность в том, что она родила человека, так похожего на него. Она надеялась, что скоро сможет положиться на сына, как в прошлом на Вана.

Тепло от виски ушло, она снова отпила из бокала. Два образа слились воедино: Стив превращался в Вана, Ван — в Стива.

Она взглянула на портрет мужа в расцвете сил.

— Как жаль, что ты его сейчас не видишь, — заговорила она нежным голосом, но, не успев произнести эти слова, Дина почувствовала вину, как будто совершила кощунственный поступок.

Ван не хотел видеть Стива. Это Ван решил, что она должна остаться без сына. И все эти годы, несмотря на то что она горевала по Стиву, Дина никогда не спрашивала, почему Ван так решил, сейчас она тоже не спрашивала. Привычка была слишком сильной.

— Извини, Ван, я не это имела в виду. Ты был прав. Ты всегда был прав.

Его глаза смотрели с холста, глубоко посаженные, темно-голубые. Казалось, они гипнотизируют ее даже сейчас, после его смерти, и Дина уже не сомневалась, что все ее переживания не стоят ничего. Если бы можно было начать жить снова, она повторила бы все как было.

ДИНА

Ей было всего двадцать, когда она встретила Вана. Тогда она была без гроша в кармане и к тому же беременна.

Теперь она редко думала о тех темных днях; казалось, что все это произошло с кем-то еще, только не с ней. Но когда она все-таки возвращалась мысленно в то время, то со всей пугающей ясностью вспоминала, как ощущала себя тогда — беззащитной, загнанной, покинутой и совершенно одинокой.

Она думала о том, что, наверное, все не было бы настолько плохо, если бы она не росла такой «домашней» и не была бы так невероятно юна даже для своих двадцати лет. К тому же это было начало так называемых летящих шестидесятых. Никуда нельзя было деться — они уже начались.

Все-таки табу прошедших десятилетий отбрасывало на настоящее густую тень.

Жить с мужчиной до замужества все еще считалось унижением, а незамужней иметь ребенка — позором.

Эти представления были глубоко внедрены в сознание Дины ее матерью, Рут, воспитанной, в свою очередь, отцом-священником.

Отец Дины умер от перитонита, когда ей было семь лет.

«Божественное возмездие» — такую оценку этого события Дина однажды услышала от деда. После смерти отца Дина и ее мать покинули свой дом и переселились в разваливавшийся старый дом пастыря, где жили бабушка и дедушка.

Дине не понравился дом. Он был темный и затхлый, с бревенчатыми стенами, потухшими викторианскими каминами, над которыми на истлевших дубовых каминных полках были расставлены бесчисленные китайские украшения, и морковно-розовыми обоями, пожелтевшими от времени и сырости. Внизу полы были выложены каменными плитами, в отличие от гостиной, где черные лаковые половицы виднелись из-под выцветшего ковра, и от верхних комнат, где был настелен линолеум с разложенными тут и там половиками. Висело несколько зеркал, ясно показывавших, как мало здесь света. Зеркала отражали тщету и суетность жизни, как говорил дедушка. И не было там ни одной картины, за исключением замечательного огромного придельного портрета Джона Баньяна в спальне. Его глаза преследовали тебя, куда бы ты ни шел, так говорил дедушка, и Дина была уверена, что это чистая правда. Когда она собиралась созорничать, нервно оглядывалась через плечо и встречалась с немигающим взглядом Джона Баньяна.

Вполне естественно, что жизнь в доме подчинялась религиозным канонам, религия полностью главенствовала в нем, причем не та религия, восторженная и в чем-то показная, какую исповедовала, скажем, семья лучшей подруги Дины — Мэри. Нет, это было спокойное суровое существование во имя спокойного сурового Господа Бога.

В доме почти не было слышно смеха: дед всегда имел вид усталого, едва ли не святого человека, на плечах которого лежат все тяготы мира; бабушка лебезила перед ним, как маленькая робкая мышка, а мать перестала смеяться с тех пор, как отец Дины умер. Когда Линя смеялась, она чувствовала, что совершает кощунство, и быстро оглядывалась через плечо: не заметил ли Джон Баньян.

Так было в будние дни. По воскресеньям же все обстояло намного хуже.

Воскресенье означало двухразовое посещение церкви — утром и вечером. Дине было до смерти скучно сидеть на передней скамье, надев все самое лучшее, чтобы потом принимать знаки внимания, которые оказывали ей дамы, снисходительно похлопывая по плечу, чтобы поддержать хорошие отношения со священником, ее дедом. Она развлекалась тем, что слушала миссис Томас, которая распевала гимны своим гудящим меццо-сопрано и задерживала высокие ноты часто намного дольше, чем остальные; или она считала, сколько раз кашлянет старый мистер Генри, или даже наблюдала, как блестела на солнце слюна, вылетавшая вместе с проповедью у ее деда, стоящего за кафедрой прямо перед Диной.

Тягостны были часы между службами и после них. Практически любое занятие, скрашивавшее жизнь, было запрещено, так как день предназначался лишь для богослужений. Чтение не разрешалось, если только она не бралась за Библию или библейские истории, шитье не разрешалось, вышивание не разрешалось. Игра в карты, конечно же, не разрешалась, дед был очень против карт, называя их «проделками дьявола».

Однажды, застав Дину за картами, он конфисковал колоду и швырнул ее в огонь огромного викторианского камина. Сквозь наворачивающиеся слезы Дина смотрела на коричневые свернувшиеся бумажки до тех пор, пока их не поглотило пламя, представляя, как адское пламя поглотит ее, если она ослушается Господа Бога в этот священный день. Радио, или транзистор, как это тогда называлось, включали только для того, чтобы послушать прогноз погоды или гимны Господу, и после всего дед громко читал семейную Библию в кожаном переплете, которая хранилась в буфете рядом с камином.

Позже, когда Дина уже начала взрослеть, она попыталась воспротивиться воскресному ритуалу. Мэри по воскресеньям днем ходила в кафе, и однажды Дина решила отправиться с ней, а потом сказать в оправдание, что ходила погулять.

Она провела день в возбужденном состоянии, пила одну за другой чашки дымящегося кофе и чувствовала за собой вину, так как слушала популярную музыку и разговаривала с одетыми в кожу молодыми людьми, которых возле проигрывателя собралось множество.

Думая, что это воплощение какого-то проклятия, она еще не могла отделаться от ощущения, что поступает неверно.

Когда она вернулась домой, дед уже ожидал ее, раздраженный и злой.

— Где ты была? — спросил он требовательно.

— Гуляла, — прошептала Дина, заикаясь.

Дед поднялся во весь рост. Огромный человек, выше шести футов, широкоплечий, в своем лучшем воскресном черном костюме, с пышной шапкой серебряных волос, он имел устрашающий вид.

— Как ты смеешь лгать мне?! — Его голос, который мог наполнить церковь, отразился эхом от каменных стен холла. — Разве ты не знаешь, что ложь — это грех? Я спрашиваю тебя еще раз — где ты была?

— С Мэри…

— Мэри? Ты имеешь в виду Мэри О'Салливан?

Он произнес это так, как будто говорил «Лукреция Борджио». Дина потупилась, не в силах взглянуть на него.

— И где же ты была с Мэри О'Салливан?

— Мы… мы пошли на чашечку кофе.

— А куда вы пошли на чашечку кофе?

Она не могла ответить, во рту у нее пересохло. Дед схватил ее и тряс за плечо.

— Вы ведь были в кафе, не так ли? Верно?!

Она стояла, опустив голову; все, что она видела, были дедовы ботинки, начищенные и блестящие.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — приказал он. — Ты и эта нахальная девка были в этом гадком месте, к тому же в воскресенье! Я стыжусь тебя, Дина, мне стыдно, и я разочарован. Ты ведь знаешь, не так ли, — то, что ты сделала, очень плохо?

— Но… нет! — она слабо протестовала. — Я не сделала ничего дурного!

— Я предполагаю, там играла музыка? Так называемая поп-музыка?

— Ну… да, но…

— В воскресенье?! Ну зачем им нужна эта поп-музыка в воскресенье? Это мусор, который заставляет молодых людей делать то, чего не следует делать, думать о том, о чем не следует думать. И это все в воскресенье! — Он взорвался, разгневавшись. — Такое место должно быть закрыто в День Господень! Если бы все зависело от меня, я бы разом прикрыл эту лавочку! Она предназначена только для определенного типа людей. Но не для тебя, Дина! Ты никогда больше туда не пойдешь. Ни в будни, ни тем более в воскресенье. Сейчас сотри помаду с губ, возвращайся в комнату и сиди там, пока не настанет время идти в церковь. Ты поняла?!

Вот ее обидели, пригнули к земле, пристыдили. А ведь она была глубоко убеждена, что не сделала ничего плохого. Но привычное уважение к деду было еще очень сильно, чтобы его преодолеть. «Почитай отца своего и мать свою», — говорится в писании. Здесь, в этом старом доме, заповедь распространялась на бабушку и дедушку. И Дина еще не знала, как им противостоять.

Но как дед догадался? Как он вызнал, что Дина ходила не на прогулку, в чем она хотела убедить его? Как только она задала себе этот вопрос, голос деда зазвенел в ушах: «Не сомневайся, твои грехи всегда найдут тебя».

Дина вспыхнула от стыда. Прошло немало времени, прежде чем она восстала опять.

— Ты должна сказать ему, — говорила Мэри. — Ты должна сказать, что у тебя есть парень. Тебе уже шестнадцать лет, и на дворе тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Он не может держать тебя взаперти, как какую-то викторианскую девственницу!

— Я не могу сказать ему. Он меня убьет!

— Тогда не удивляйся, если Дейв Хикс порвет с тобой. А он это сделает, Дина, поверь мне! Он не будет больше ограничиваться встречами с тобой возле навеса для велосипедов в обеденное время. И когда он оставит тебя, это будет твоя собственная вина, а этот великан-людоед окажется ни при чем.

— Он не людоед, — сказала Дина, чувствуя потребность защитить своего деда. — Он такой, какой есть, и уверен, что все делает для моего же блага.

— Ерунда! Просто ему нравится властвовать над тобой, это его бодрит.

— Нет, он действительно хороший человек. Он и должен быть таким — ведь он священник.

— Ха! Церковная шишка! Он — не настоящий пастор.

Дина промолчала. Она ненавидела эти споры о религии с Мэри. Они не часто спорили — предмет мало интересовал их обеих, — но когда этот вопрос поднимался, то противоречия были столь глубоки, что их дружба подвергалась серьезному испытанию.

— Бесполезно. Он не разрешит мне встречаться с Дейвом. Я знаю, он никогда этого не сделает, — сказала она, возвращаясь к главной теме разговора.

— Тогда скажи, что ты идешь куда-нибудь со мной. Он ни за что не узнает!

— Я не могу на это рассчитывать, — сказала Дина, вспоминая эпизод с кафе. — Знаешь, у него словно еще один глаз. Наверное, Бог действительно на его стороне.

Она вздрогнула.

— Больше похоже на дьявола, — парировала Мэри. — А что мама? Она в курсе?

— Да нет.

После возвращения в отцовский «загон» Рут также вернулась и к детской привычке позволять отцу командовать собой. Дина слишком привыкла к тому, что ей твердят: «Делай, как говорит дедушка, слушай дедушку», чтобы действительно надеяться заполучить мать себе в союзницы. Когда Дина еще была ребенком, ей казалось, что взрослые объединились против нее, сговорились, отстаивая свои ценности и мнения.

Теперь она начинала понимать, что Рут просто-напросто так же боится деда, как и она сама. Она не могла признать, что он в чем-то неправ, даже когда они были одни.

Дейв Хикс учился в одном классе с Диной и нравился ей бесконечно. Она вспыхивала от восхищения, когда он смотрел на нее, и купалась в волнах счастья, когда он улыбался. Она жаждала общения с ним, но в то же время боялась, что он пригласит ее куда-нибудь, а она будет вынуждена либо отказаться, либо пойти на грандиозный скандал дома. Сейчас все это как раз происходило, и она потеряла голову, не зная, что делать.

Итак, она продолжала извиняться, что не может никуда с ним пойти, продолжала довольствоваться тем, что просто видела его в школе. Погода была солнечная, жаркая, Дина нежилась в ауре мечтаний. И каждый день после уроков он провожал ее, иногда нес ее портфель, теннисную ракетку или корзинку для завтрака, но никогда не брал за руку и ни в коем случае не обнимал, потому что учителя часто проезжали мимо на своих машинах, и такая развязность очень скоро была бы наказана.

Он поцеловал ее в темном закутке под навесами для велосипедов, и это было чудесно. Вместе с острым чувством боязни быть застигнутой врасплох ее охватило ощущение полного счастья. Теперь и мягкость хлопка при прикосновении к нему, и даже пыль, клубящаяся в лучах солнца, напоминала ей о том волшебном моменте, когда он неожиданно обнял ее и прижал свои неловкие, неопытные губы к ее губам. Казалось, все проблемы отошли куда-то далеко-далеко, и все, о чем она мечтала сейчас, — это прижаться к нему и целовать его вновь и вновь.

Она забыла о проблемах, но это не значит, что они испарились совсем. Все было замечательно и в полной мере устраивало ее, но… не устраивало его. Ему нужна была девушка, с которой он мог бы ходить куда-нибудь по вечерам, хотя бы иногда. Он становился нетерпеливым. И со сжимающимся сердцем Дина понимала, что. Мэри права. Если она ничего не предпримет, он точно бросит ее и найдет кого-то другого, кто не ограничен суровыми правилами и законами, установленными стариком-диктатором. Дина закусила губу, чувствуя абсолютную безысходность. Она не видела никакого спасения. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом.

Два дня спустя, когда она покидала школьную столовую, она увидела мисс Дерби, самую суровую из всех наставниц, которая поджидала ее. У мисс Дерби было ястребиное лицо и мелко завитые волосы с металлическим отливом. Она одевалась в твидовые костюмы и немыслимые ботинки и жила с еще одной учительницей. Они жили в коттедже в миле от школы, и Дина каждый раз проходила мимо него по дороге домой. Ученикам никогда даже не приходило в голову, что пару могут составлять не только две старые девы, довольствующиеся обществом друг друга. Мальчишки предпочитали быть выпоротыми директором, чем услышать злой голос мисс Дерби: «Покиньте мой класс!», что означало гонения в течение еще очень долгого времени.

Когда ученики выходили из столовой и видели ее, стоящую у двери, разговоры смолкали, все старались тихо проскользнуть мимо. Дина попыталась сделать то же самое, но мисс Дерби остановила ее:

— Твоя мать знает, что у тебя есть мальчик?

Дина смотрела на нее остановившимися глазами, удивленная и испуганная.

— Я несколько раз проезжала на своей машине мимо, когда вы шагали вместе с Хиксом, — продолжала мисс Дерби. — Он ведь не живет в твоей стороне?

— Нет, мисс Дерби.

— Стало быть, он ходит этой дорогой, чтобы проводить тебя?

— Да, мисс Дерби.

— Я повторяю, твоя мать знает об этом?

— Нет, мисс Дерби.

— Я так и думала. Она, пожалуй, согласится со мной, что подобные отношения могут серьезно повредить твоим занятиям. Ты уже на пятом году учебы и должна думать о предстоящих экзаменах, а не крутиться с мальчиками.

— Но, мисс Дерби…

— Я не собираюсь обсуждать это с тобой, Дина. Но, думаю, мама обязательно должна знать, что происходит. Я переговорю с ней.

— Мисс Дерби, пожалуйста…

— Это все, Дина. Теперь отойди, ты создаешь затор. Да, кстати, ты слишком коротко обрезала свои волосы, они очень неаккуратно лежат. И не думай собирать их в так называемый «конский хвост», это помешает твоему берету ровно сидеть на голове. Иди, и чтобы к следующей неделе все мои указания были выполнены.

Она двинулась, решительно вышагивая, и подол ее платья, абсолютно черного, колыхался вокруг ее ног.

Когда вечером Дина вернулась домой, она поняла, что мисс Дерби уже сделала свою работу. Стоило только посмотреть на хмурое лицо Рут, все становилось ясно. А когда Дина отправилась в свою комнату переодеться, мать вошла следом за ней и закрыла дверь.

— Дина, я разговаривала по телефону с мисс Дерби. Она говорит, ты встречаешься с мальчиком. Это так?

Сердце Дины начало быстро колотиться.

— Ну… что-то в этом роде…

— Что, это действительно правда?! А я еще говорила мисс Дерби, что она, должно быть, ошибается. Как ты можешь быть такой безответственной и безалаберной?!

— Но в этом нет ничего дурного! Он только провожает меня домой. — Она набрала побольше воздуха в легкие. — Но он уже пригласил меня пойти с ним в кино.

— Так, ну я надеюсь, ты ответила отказом?

— Мам, пожалуйста! Он учится в нашем классе, и он очень хороший…

— Боже мой, Дина, а я надеялась, что у тебя больше здравого смысла. Ты не должна общаться с мальчиками… в твоем-то возрасте! Мисс Дерби говорит, что тебе нужно сосредоточиться на учебе. У тебя нет времени на всякую ерунду, когда экзамены на носу!

— Это никак не повлияет на мои экзамены. Мы могли бы ходить в кино по пятницам или субботам. Я же очень напряженно учусь в остальные дни и могла бы позволить себе…

— Ты станешь рассеянной, ты будешь сидеть и думать о нем вместо того, чтобы заниматься. И дело не только в этом. Ты еще недостаточно взрослая, чтобы гулять с мальчиками. Ты ничего о нем не знаешь.

— Я же сказала тебе, он очень хороший парень.

— Он может казаться хорошим, — мрачно ответила Рут. — Беда в том, что все мужчины одинаковы: молодые или старые, они могут думать только об одном. Особенно молодые.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… — лицо Рут вспыхнуло, голос задрожал от волнения. То же самое происходило с ней, когда ей пришлось говорить Дине о месячных. Она объяснила тогда, что это естественный способ освобождения организма от излишков крови. Тогда Дина в своем неведении не могла понять, почему такое безобидное, пусть и неприятное, явление вызывает у ее матери смущение. Теперь она, конечно, все понимала и чувствовала себя неуютно оттого, что Рут говорит околичностями.

— Ну, — говорила Рут, — они хотят делать вещи, которые совсем неприличны, например, трогать тебя там, где не нужно. Ты пока, конечно, не знаешь об этом, но я боюсь, что так и будет.

Теперь краска медленно залила щеки Дины. Да, она знала о мальчиках, которые любили тискать одноклассниц. Было время, когда любая девочка, задержавшаяся где-нибудь после занятий, непременно встречала их на пути. Ребята тут же окружали бедную жертву и начинали совать руки ей под свитер. Спасение приходило только, когда какой-нибудь учитель обращал внимание на крики бедняги. Проказников отправляли к директору, а жертву — к мисс Дерби, где ее же обвиняли в подстрекательстве. Да, Дина знала, что есть мальчики, которые любят приставать к девочкам. Но она не могла даже представить себе, что Дейв поведет себя так по отношению к ней. То, что они оба ощущали, было чем-то особенным, не было в этом ничего грязного и ужасного.

— Нет, он не будет, — произнесла она. — Он не такой.

Рут невесело засмеялась.

— Он захочет этого, Дина, и ты будешь как воск в его руках. Я не допущу, чтобы ты гуляла с мальчиками, пока не повзрослеешь, и точка. Теперь пообещай мне, что ты не будешь больше заниматься глупостями, и закончим разговор.

— Но, мама…

— Помолчи, Дина. Я бы не хотела, чтобы об этом узнал дедушка. Он сильно рассердится при одной мысли, что ты можешь так поступить. Завтра я позвоню мисс Дерби и попрошу ее дать мне знать, если она еще раз увидит вас вместе, так что даже не помышляй об этом. Я понятно изъясняюсь?

Дина опустила голову, абсолютно подавленная.

Ей никогда не удастся противостоять им. Это не в ее характере. Когда мать оставила ее одну, Дина упала на свою кровать и расплакалась.

Она очень плохо спала ночью, лежала и думала, что же она скажет Дейву, если им все-таки удастся поговорить. Но на следующий день Дейв вел себя очень странно. Казалось, он избегал ее. Он ни разу не взглянул на нее и после каждого урока поворачивался к друзьям, шутя и смеясь громче обычного.

Целый день понадобился, чтобы правда дошла до ее сознания, но, когда он отправился прямо домой, не подождав ее после занятий, она не смогла больше себя обманывать. Она уже не собиралась ничего говорить Дейву. Он все сделал за нее, и у него были на то свои причины.

— Я же говорила тебе, что он сыт по горло такими отношениями, — говорила Мэри. — Я предупреждала тебя, не так ли?

В эту минуту Дина ненавидела Мэри, которая говорила прямо и жестко и, казалось, имела все, чего не хватало Дине.

Через неделю Дейв уже начал гулять с Венди Торн-булл, которая носила узкие джемпера и начинала хихикать и кокетничать, когда мальчишки свистели ей вслед. Наверное, Рут была права, думала Дина. Наверное, это именно то, чего он хотел.

С того момента как Дина научилась держать карандаш, она начала делать успехи в рисовании. Ее рисунки были очень милые, подробные, и ей больше нравилось копировать чужие работы, чем создавать свои. В пять лет она воспроизводила картинки из книжек, в десять попробовала копировать репродукции из семейной Библии — «Так стоял я и стучался» и «Святое семейство». В четырнадцать лет она очень точно повторила портрет Джона Баньяна, Рут потом долго держала его на виду, очень гордясь им.

Учитель рисования, мистер Робинсон, давно уже распознал в Дине талант. Теперь он пытался помочь ей перейти на другую ступень: не копировать чужие работы, а рисовать свои собственные.

— Ты должна пробовать быть оригинальной, Дина. Все эти копии очень хороши, если ты хочешь подделывать купюры, но я думаю, что это не совсем то, что тебе нужно, не так ли? Ты должна научиться рисовать жизнь. Начни со старого, как мир, натюрморта — чаши с фруктами или вазы с цветами. Может быть, это немного скучнее, чем то, что ты делала до сих пор, но это будет полезной практикой.

Дина сделала все, как ей было сказано. В столовой на обеденном столе стояла ваза с цветами. И вот она уселась напротив нее со своим альбомом и начала рисовать. Но поскольку рисовала она очень медленно, обращая большое внимание на все детали, лепестки завяли до того, как она закончила работу.

То же самое произошло и с чашей с фруктами. Яблоко успели съесть, а апельсин засох и съежился, а она все работала, пытаясь воссоздать утраченные контуры.

— Все бесполезно! — отчаивалась она, отдавая мистеру Робинсону незаконченную работу. — Я просто не могу это сделать.

— Конечно же можешь! — подбадривал ее учитель, не добавляя того, что было очевидно для него: Дина была так не удовлетворена своей работой, потому что у нее был не только талант, но и способность отличать плохое от хорошего. Она ставила слишком высокую планку для себя при такой неопытности. Помимо этого, было видно, насколько Дина замкнутый человек, полностью ушедший в себя. Вот почему ей так нравилось перерисовывать картины других, чтобы не открывать, не обнажать собственную душу в своих работах.

— Может быть, ты попробуешь нарисовать что-нибудь, что не изменится, как бы долго ты ни работала? — настаивал он, скатывая в шарики шерсть на своем старом свитере. — Я хочу, чтобы ты собрала группу абсолютно разнородных предметов в интересную композицию.

— Каких предметов?

— Каких хочешь. Обратись к своему воображению.

И Дина сделала это. В тот же вечер она собрала вместе высокий ботинок из пары, когда-то купленной ее матерью, легкое боа из перьев, кожаный ремень с большой блестящей пряжкой, газовый шарф и старую фетровую шляпу, принадлежавшую ее бабушке.

Она притащила маленький журнальный столик из гостиной, поставила его перед окном, где было побольше света, и разложила на нем предметы. Заточив все карандаши, от самого твердого до самого мягкого, она принялась за работу.

Долгое время спустя Дина все еще вспоминала эту картину, понимая, что именно она положила начало ее любви к материям самых разных видов.

Когда работа была закончена, она чувствовала себя опустошенной, но в то же время ощутила гордость. Она вложила рисунок между двумя картонками и отправилась к мистеру Робинсону.

Он не воздал ей похвал, это было не в его стиле, хотя он лучше других знал, какое у Дины хрупкое самолюбие, как нужна ей поддержка. Но он дал ей понять, что ее рисунок произвел на него большое впечатление.

— Знаешь, Дина, мы должны подумать о твоем будущем поступлении в художественный колледж, — сказал ей учитель.

Ее сердце екнуло. Она была настолько удивлена, что не могла и слова вымолвить. Художественный колледж — когда все ее друзья нацеливаются на курсы подготовки учителей или секретарей! Все было как во сне. Но когда первая эйфория растаяла, ее посетило очень знакомое чувство, которое всегда пряталось внутри нее, поджидая своей очереди. Она очень хорошо представляла, что скажут ей дед и даже мама, узнав о таком плане. Он будет пресечен так же жестоко, как и кафе по воскресеньям, и свидания с мальчиками.

— Я не могу, — сказала она почти шепотом.

— Дина, ты можешь! У тебя настоящий талант. Да, тебе придется много работать, но ведь ты не боишься работы, правда?

— Да нет, я не о том… — она заколебалась, неуверенная в себе. — Дело в моей семье. Они не отпустят меня.

— Почему?!

— Просто не пустят и все.

— В таком случае, мне нужно переговорить с ними, — сказал мистер Робинсон. Он был воодушевлен желанием отправить Дину в колледж: после многих лет обучения безразличных к его предмету молодых людей он расценивал талант Дины как подарок судьбы. Он не хотел, чтобы ее способности пропали, он не хотел упустить шанс, единственный шанс увидеть одного из своих учеников в лучах славы и успеха. — Ты передай своей маме, что я хотел бы встретиться с ней, хорошо?

— Я передам ей, но, думаю, это ничего не изменит.

Как она и ожидала, Рут лишь презрительно усмехнулась, а дед, выслушав ее, разразился громом и молниями, обличая моральные устои в художественных колледжах.

— Обители порока! — вещал он с надрывом. — Кто вбил тебе в голову эту идею? И что ты будешь потом делать?

— Мистер Робинсон сказал, что я смогу делать все, что угодно, например, преподавать, как он.

— Если хочешь преподавать, есть много других предметов. Как насчет английского, он ведь тебе всегда нравился? Или религиозные учения?

— Я не хочу преподавать религию, я хочу рисовать! Ну пожалуйста, мам, поговори хотя бы с мистером Робинсоном, а?

— Дина, нам не о чем разговаривать. Я даже на секунду не могу предположить, что ты можешь попасть туда.

Расстроенная, но совсем не удивленная, она рассказала обо всем учителю, однако в его глазах по-прежнему была решимость.

— Ладно, Дина, положись на меня, — это все, что он сказал.

Спустя неделю мисс Дерби позвонила им:

— Миссис Маршалл, я хотела поговорить с вами о Дине.

— О нет! — воскликнула Рут. — Неужели она опять с этим парнем?! Да?

— Нет, ничего подобного. Я бы хотела поговорить с вами о будущем Дины. Когда вы можете зайти ко мне? Завтра в полдень вас устраивает?

— О… да, мисс Дерби, конечно! — сказала Рут, которая чуть ли не больше, чем ее дочь, боялась старшую наставницу.

Трудно было представить, что ненавистная мисс Дерби и станет тем человеком, который уговорит маму отпустить Дину в колледж. Конечно, за все надо было благодарить мистера Робинсона. Это он прямиком направился к старшей наставнице со своей проблемой. На самом деле, он имел на нее большее влияние, чем ей хотелось бы признаться. Он очаровал ее, сказав, что Дина будет гордостью школы, и мисс Дерби ничего не стоило в своей властной манере быстренько уломать Рут.

— Она уверена, что у тебя есть хороший шанс попасть в один из лучших колледжей, — говорила Рут, делая ударение на «лучших», будто это было главное. — Она говорит, что было бы преступлением губить твои способности. Поэтому я согласилась, если ты действительно хочешь этого.

— Да, да, я хочу! — быстро сказала Дина, едва веря в свою счастливую судьбу.

С того момента как Рут объявила о своем решении, атмосфера в доме стала просто ужасной. Дед сразу воспротивился этой идее и мнения своего менять не собирался. Когда первые его протесты были проигнорированы, он озлобился до того, что даже его молчание казалось угрожающим. Он ходил по дому темнее грозовой тучи. Он отказался разговаривать с Рут и Диной, а когда ему нужно было что-то сказать им, он ворчал, всем видом выказывая недовольство. Мона, бабушка Дины, стала еще больше похожа на мышку и суетилась вокруг со скорбным видом, всеми силами стараясь переубедить Рут.

— Твой отец очень расстроен. Ты не должна идти против его воли после всего, что он для тебя сделал.

— Мама, мисс Дерби считает, что Дина способная.

— Твой отец говорит, что эти места… они ужасны. Полны грешников. Он даже думать не может о том, что Дина туда попадет, и я тоже не могу. Он заболеет от волнения, Рут. У него будет удар, ты видишь, как он болен. Как ты будешь себя чувствовать, сознавая свою вину?

Но Рут оставалась непреклонной. Впервые в жизни она должна была выбирать между мнениями двух влиятельных людей и по какой-то, только ей понятной, причине она доверилась мисс Дерби.

Так Дина поступила на общий курс художественного колледжа в соседнем округе. Поселилась она у вдовы средних лет в доме с террасой, всего лишь в одной автобусной остановке от колледжа, ибо Рут настояла на том, что Дина должна быть под присмотром. Итак, к началу семестра дедушка, все еще недовольный и ворчащий, отвез ее туда на своем древнем «моррисОксфорде».

— Я только надеюсь, — говорил он, выгружая ее потертый чемодан, холщовую сумочку и новый, недавно купленный портфель, — я только надеюсь на то, что ты не станешь после жалеть обо всем.

— Дедушка, ну пожалуйста, порадуйся за меня! — Дина умоляла его, но он отвернулся. Сентябрьское солнце сделало морщины на его ястребином лице еще более глубокими и выразительными; его рот, твердый и суровый, отказывался улыбаться.

— Я надеюсь, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не покрыть позором наши седые головы, — это было все, что он сказал на прощание.

Год на основном курсе был не особенно насыщен событиями. Но вдали от давящей атмосферы дома Дина постепенно начала расцветать. Она изменила свой стиль одежды: строгие платья поменяла на джинсы и свитера, хотя в выходные, навещая родных, надевала юбки, достаточно длинные, чтобы не раздражать дедушку. Всю карманную мелочь она расходовала на пластинки Элвиса Пресли и Билли Фьюри и крутила их на древнем проигрывателе, купленном на барахолке. Дина отрастила волосы и носила их распущенными. А однажды даже покрасилась в каштановый цвет, чтобы проверить, не пойдут ли ей темные волосы. Однако новый цвет ей ужасно не понравился, и всю следующую неделю она без конца мыла голову, пока краска не сошла. Ее независимость проявилась также в том, что она попросила миссис Медоуз, у которой жила, покупать ей на завтрак мюсли вместо бекона с томатами или яиц с тостами, которые ее мать считала неотъемлемой частью рациона. Иногда она общалась с друзьями-однокурсниками, бывала в кафе или кино, а раз или даже два ходила на танцы, но ее совершенно не увлекла сумасшедшая жизнь, которую предсказывал ее дед. Суровое воспитание все еще удерживало ее даже от желания попробовать сигареты, вино или наркотики, чего было предостаточно у студентов-художников. Да к тому же у нее просто не было времени на все это.

Дина совсем не ожидала, что учеба потребует стольких усилий. Было так много работы, что часто она задерживалась допоздна, чтобы закончить тот или иной проект. И темные круги под глазами скорее свидетельствовали о ее неустанной работе над курсовой, нежели о неправедной жизни.

Курс включал в себя самые разнообразные дисциплины, но Дине больше всего нравились творческие занятия, которых было достаточно много. Дизайн, создание разных вещей из всяких кусочков и лоскуточков, были ее любимым занятием — она сшила себе сумку из мешковины и кусочков кожи, которую демонстрировали всем студентам в качестве эталона. А детский игрушечный автомобиль, сделанный ею из дерева, был пожертвован местному детскому госпиталю.

К концу основного курса она должна была выбрать факультет, на котором хотела бы учиться следующие три года. Она все еще не решила, куда идти, когда настало время ежегодного студенческого маскарада. Восхищение и уважение, вызванные у всех ее маскарадным костюмом индейца, который она сшила из замши, оказались решающими. Да, работу с материалами она любила намного больше, чем рисование.

В колледже был факультет модельеров, с ними-то и решила Дина связать свое будущее. К ее огромной радости, она была принята туда без всяких проблем.

Конечно, основной курс был трудным, но эти трудности ни в какое сравнение не шли с тем, что ожидало ее в следующем году. К тому же Дина была вынуждена подрабатывать официанткой, так как материалы были очень дорогими. Миссис Медоуз начала жаловаться, что Дина мешает ей, работая по ночам, и к тому же расходует слишком много электроэнергии. Поэтому Дина начала поглядывать на доски объявлений, подыскивая себе другое жилище.

В конце концов она нашла то, что искала: группа из пяти студентов, которые снимали квартиру в большом доме рядом с колледжем, приглашала шестого человека, который мог бы разделить с ними жилье и плату за него. Дина поехала познакомиться с жильцами. Она все еще немного стеснялась, но студенты — два парня и три девушки — оказались очень дружелюбными, а квартира большой и светлой. Правда, везде было ужасно грязно, полно невымытой посуды, кастрюль, напиханных в раковину, использованных кофейных чашек и переполненных пепельниц, стоящих прямо на полу. Со своей будущей соседкой по комнате — Линн Бекетт, студенткой второго курса — Дина уже была знакома. Однако очень скоро Дина поняла, что все совсем не так идеально, как она ожидала. Соблазнившись мыслью о свободе, она проглядела чисто житейские неудобства. У нее не было своей комнаты, хотя бы маленькой, где она могла бы оставить свои работы без боязни, что они могут быть испорчены; в ванную, где вода была скорее еле теплой, чем горячей, невозможно было попасть по утрам; пять человек пили ее молоко и ее апельсиновый сок; пять чужих людей не мыли за собой посуду и оставляли свою грязную одежду там, где сбрасывали ее. Дина очень уставала, она ненавидела беспорядок, но как бы часто она ни убиралась на кухне, на следующий день там было по-прежнему грязно. Она поняла, что надо либо уезжать из этого общежития, либо она превратится в постоянную посудомойку.

Квартира была очень шумной, вовсю играла музыка, ребята разговаривали и смеялись слишком громко. Когда она хотела пораньше лечь спать, ее будила Линн, которая без стеснения вваливалась в комнату и бросалась на кровать, иногда даже включив верхний свет.

Дина начинала сожалеть о тихом домике миссис Медоуз, которая, правда, угнетала ее своими жалобами. Но пути назад не было. У миссис Медоуз уже появился новый жилец, серьезный молодой человек, работающий в банке, и к тому же все недостатки общей квартиры компенсировались кое-чем.

Его имя было Нейл Меридит, он учился на третьем курсе факультета графики. Он был высок и худощав, у него были вьющиеся волосы до плеч и слабый намек на бороду. Карие глаза, окаймленные темными, длинными ресницами, излучали тепло, а дархамский акцент очаровывал Дину.

У Нейла была девушка, Энжи, которая училась с ним на одном курсе и на удивление была похожа на него. Они были просто близнецами в своих рваных джинсах, майках и кроссовках, с волосами примерно одного цвета и одной длины. Энжи очень много времени проводила в их квартире, и Дина не могла не завидовать ей, особенно когда они с Нейлом исчезали в его комнате и запирали дверь. Но когда Энжи не было, Нейл, казалось, уделял довольно много внимания Дине. Ничего особенного, лишь улыбка, от которой все сжималось внутри, или внезапный интерес к ее работам. Но этого было достаточно, чтобы Дина чувствовала радость и оживление, будто что-то хорошее прячется здесь, рядом с ней.

Однажды вечером, когда никого не было в квартире, он пришел в большую гостиную, неся в руках бутылку.

— Хочешь немножечко?

Дина, просматривавшая журналы в поисках материалов, вздрогнула, удивленная и польщенная.

— А что это?

— Это вино. Правда, дешевое, но идет хорошо.

Дина нервным движением убрала волосы за уши.

— Спасибо, но я не пью.

— Не пьешь? — Он был очень удивлен.

— Нет. Вообще-то я никогда не пробовала, — она смутилась, не желая рассказывать о жестких запретах, внушенных ей с детства, и застыдилась своей неопытности.

— А! Теперь я вспомнил: ты же строгий методист, да? — сказал он, указывая на нее пальцем.

— Откуда ты знаешь?

Он усмехнулся:

— Работа такая — все знать. Ну ладно, если ты не хочешь, я не стану заставлять. Но ты не подозреваешь, что теряешь.

Дина закусила губу. Она не хотела показаться скучной, к тому же что во всем этом плохого?

— Ну… — смущенно сказала она, — может быть, я попробую чуть-чуть. Просто чтобы понять, что это такое…

— Я не хочу давить на тебя. — Он все еще стоял, слегка улыбаясь ей, с бутылкой в руке. Казалось, дьявол смотрел такими глазами на Христа, пытаясь сбить его с пути истинного.

— Ну… ведь в этом нет ничего дурного, не так ли? Только не наливай мне много.

Он дал ей чуточку вина в чашке. Она попробовала, ожидая, что ей не понравится, и поняла, что ей нравится. Прежде чем она осознала это, чашка была пуста. Она протянула ее Нейлу:

— Можно мне еще немного?

Он засмеялся:

— Заедай печеньем, Дина Маршалл! Ладно, я дам тебе еще, только не обвиняй меня, что я тебя спаиваю.

Она медленно потягивала вино, чувствуя, что голова ее начинает кружиться. Но ей нравилось тепло, разливающееся по телу то ли от вина, то ли от улыбающихся, понимающих огромных карих глаз Нейла.

Так они просидели, болтая ни о чем, пока не опустела бутылка. И когда пришло время спать, ее проект был не закончен, но она чувствовала себя превосходно и была почти счастлива. Возможно, теперь они с Нейлом будут вместе?

На следующий день на сцене вновь появилась Энжи и развеяла все мечты Дины, вернув ее к реальной жизни.

Из их квартиры нельзя было позвонить по телефону, студенты пользовались телефоном-автоматом, висевшим на стене внизу, в холле. Но к ним позвонить было можно, и, когда раздавался звонок, трубку снимал тот, кто оказывался поближе.

Однажды весенним утром телефон начал звонить, но никто его не услышал и не подошел. Позже Дина вспоминала, что сквозь сон слышала отдаленную трель и даже подумала, что, может быть, позовут ее.

Час спустя раздался звонок в дверь. К этому времени некоторые обитатели квартиры уже встали и вяло собирались на занятия. Генри, студент факультета живописи, открыл дверь, а через несколько секунд он уже стучал в дверь Дине:

— Дина, ты дома? Тебя разыскивают. Это полиция.

— Полиция? — повторила Дина ошеломленно.

Констебль оказался молодым человеком, очень симпатичным.

— Дина Маршалл?

— Да.

— Можно мне войти?

Дина оглянулась. В гостиной был полный беспорядок. Линн сидела на полу в майке с Микки-Маусом и уплетала йогурт, другой студент-живописец бродил в поисках одежды с повязанным на бедрах полотенцем.

— Нет… не стоит. А что произошло?

— У меня есть послание для тебя. Из дома. Оттуда пытались дозвониться до тебя, но ничего не получилось.

Дина чувствовала, что колени начинают дрожать.

— Значит, что-то все-таки произошло, да?

— Ну… да. Ты уверена, что мы не можем войти?

Дина ухватилась за косяк двери.

— Что-то с дедушкой, да? У него был удар. Бабушка всегда говорила… Он умер?

Полицейский выглядел очень озадаченным.

— Нет, мне очень жаль, но, кажется, что-то с твоей мамой.

Теперь Дина задрожала всем телом. Кровь отлила от лица, Дине показалось, что она потеряет сейчас сознание.

— Мама! Нет! Это не так!

— Боюсь, что так. В сообщении сказано, что у твоей мамы был удар, сейчас она в больнице в очень тяжелом состоянии. Твоя семья хочет тебя видеть немедленно.

— Где она? Какая больница? Что с ней?

— Извини, но я не знаю подробностей, — ответил полицейский, — лучше поскорей позвони домой, чтобы все выяснить.

— Да… Да… Я сейчас… Спасибо…

Она закрыла за ним дверь. Все смотрели на нее с невольным интересом. Ей было наплевать на это, она пыталась найти мелочь для телефона, но у нее не оказалось нужных монет.

— Есть у кого-нибудь хоть сколько-нибудь шиллингов или шестипенсовых монет?

Генри пошел в свою комнату и вернулся с пригоршней мелочи. Дина схватила ее и кинулась вниз по лестнице.

Телефон на другом конце звонил, прерываясь. Дина хорошо представляла, как звонок разносится по старому дому. Наконец трубку подняла миссис Миллер, приходящая прислуга.

— Это ты, Дина? О, дорогая, что тут творится! Они пытались связаться с тобой…

— Что же случилось, миссис Миллер?

— Твоя мама. Дорогая моя бедняжка, это ужасно! Она поднялась в шесть утра, отправилась в уборную, и ее хватил удар. Бабушка не спала, она слышала, как та спускалась, и вдруг — бум! Когда бабушка нашла ее, она лежала ничком на пороге ванной. Я думаю, она почувствовала себя плохо, поэтому и пошла вниз. О, дорогая, какой ужас, какое потрясение!

— Но что же такое с ней?

— Я не могу сказать. Ее увезли в больницу — в главную, конечно, — увезли на скорой помощи, и твои бабушка и дедушка поехали с ней. Там обследуют ее врачи. Надеюсь, они выяснят что-нибудь, но…

— Хорошо-хорошо, миссис Миллер, я еду домой. Нет, прямо в больницу. Скажите дедушке, ладно, если он позвонит.

— Да, хорошо, Дина. О, дорогая! Мне так жаль…

— Это не ваша вина, миссис Миллер, — говорила Дина, будто сейчас самым важным было утешить прислугу. — Ведь они же могут сотворить чудеса, правда? Она ведь жива еще, да?!

Но к тому моменту, когда Дина добралась до больницы, ее мать умерла. Дедушка и бабушка все еще были там, в комнате, специально отведенной для родственников, понесших тяжелую утрату. Они сообщили, что Рут скончалась всего десять минут назад и что они были рядом с ней до конца. Мона была в плохом состоянии, постоянно утыкалась лицом в скомканный носовой платок, но в лице деда читалось даже какое-то торжество. Да, думала Дина, он слишком черств, чтобы причитать и жаловаться, но было даже что-то неестественное, неприличное в его спокойствии и, как обычно, натянутой на лицо маске торжественности, какую она видела сотни раз; ни одна черточка не изменилась, только появилось злорадство в глазах.

— Твоя мать покинула нас, — произнес он с расстановкой. — Отправилась в мир иной, где боль и грех не могут тронуть ее, она за пределами этого мира, где эгоизм и легкомыслие дорогих ей людей могли причинить ей боль. Как давно ты приезжала домой навестить ее, Дина? Слишком давно. А теперь вот поздно. Ты не приехала позаботиться о ней при жизни, а теперь она мертва.

Дина смотрела на него в ужасе:

— Что ты имеешь в виду?

— Твоя мать очень скучала по тебе. Очень! Доктора говорят, что она умерла от кровоизлияния в мозг, но я знаю, что она умерла, потому что сердце ее было разбито.

Дина резко вздохнула, прижала руки к губам, слезы неожиданно хлынули из глаз.

— Преподобный отец, сейчас не время говорить об этом, — медсестра, проводившая Дину к родственникам, резко вмешалась в разговор. Она казалась шокированной и разозленной словами деда. Обняв Дину за плечи, она сказала: — Ты хочешь увидеть свою маму, дорогая? Пойдем со мной. — Мона попыталась последовать за ними, но медсестра остановила ее движением руки. — Я присмотрю за ней. — В коридоре она крепко сжала руку Дины: — Не обращай на него внимания, дорогая моя. Он расстроен. Люди ведут себя как угодно, когда они не в себе.

Дина кивнула, но слезы все еще душили ее, горе и ощущение вины терзали душу. Да, она должна была приезжать домой чаще. А у нее вся жизнь концентрировалась лишь на одном — на колледже. Но дело было не только в этом. С тех пор как она переехала в студенческую квартиру, началась следующая стадия ее освобождения от догм и табу, которые довлели над ней с детства. И единственное, что нужно было для укрепления свободы — избегать посещений дома. И визиты, которые она наносила родным по выходным, были лишь данью почтения. Впервые в жизни Дина чувствовала настоящую свободу.

Но теперь свобода, будто ловушка, захлопнула двери за ее спиной. Как она могла быть столь эгоистична?! Она отодвинула мать на второй план своей жизни, теперь слишком поздно что-либо менять.

Рут лежала в боковой комнате. Она выглядела умиротворенной, спокойной, будто просто спала, ее тело еще не тронула печать смерти. Но Дина ни разу не видела покойника, поэтому отшатнулась назад к двери, боясь войти.

— Проходи, дорогая, она не может причинить тебе вред. — Голос сестры звучал твердо и ласково; к Дине никто не обращался с такой нежностью и теплотой, это растрогало ее. Сестра, обняв, провела Дину в комнату, взяла ее руку и положила на все еще теплую ладонь Рут. — Видишь, как она спокойна, дорогая? Она красива. Она совсем не мучилась, можешь поверить мне. Не хочешь ли ты остаться с ней наедине на несколько минут? Я выйду, но буду совсем рядом на всякий случай. Ну что, ты нормально себя чувствуешь?

Дина кивнула. Она стояла возле кровати, глядя на свою мать. Ей столько нужно было сказать маме, теперь она понимала, что они никогда по-настоящему не общались. Она совсем не помнила ранние годы своей жизни до смерти отца. Казалось, жизнь началась с того момента, как они переехали в дом деда, где он безраздельно правил и не давал развиться нормальным отношениям между матерью и дочерью.

Если бы что-нибудь можно было изменить! Дина упала на колени перед кроватью и прижала неподвижную руку матери к своей мокрой щеке.

— Прости меня, мама! — прошептала она.

— Что значит: ты возвращаешься сегодня в колледж? Мы только что похоронили твою мать. Так не подобает поступать!

Похороны, начавшиеся в половине одиннадцатого, уже закончились, но местная знать, приглашенная в дом, все еще толпилась в гостиной. Гам пили чай, закусывая сандвичами с тунцом и тыквой, и приглушенными голосами говорили о трагедии, которая постигла их любимого священника и его семью.

— Извини, дедушка, но я уезжаю. Я заказала такси, чтобы доехать до станции.

— Так отмени заказ! Здесь много людей, которые хотят поговорить с тобой.

— Я не хочу с ними разговаривать.

— Они пришли, чтобы отдать последнюю дань уважения твоей матери. Ты должна быть с ними!

— Нет, — сказала Дина. — Я ничего им не должна. Они здесь не ради меня, они здесь ради тебя. Ты с ними и разговаривай. А я возвращаюсь в колледж.

— Дина! — его лицо помрачнело. Впервые он получил отпор. — Я не потерплю такого поведения!

Дина смотрела на него со все возрастающей ненавистью. С тех пор как она покинула дом, все увиделось ей в другом свете. Теперь, снова проведя пять дней под его крышей, она думала только о том, как выбраться отсюда. Не было в этой атмосфере ни уюта, ни понимания, только мрак, тяжкие обвинения. Теперь боль помогла ей проявить смелость, о которой она и не подозревала.

— Дедушка, я возвращаюсь сегодня в колледж, что бы ты обо мне ни думал.

Ей показалось, что он сейчас ударит ее, таким черным от злости стало его лицо. Но дрожь прошла по его телу, и он остался бледным, жестким, похожим на дерево, в которое ударила молния.

— Да простит тебя Бог, Дина, — холодно сказал он.

В третьем часу Дина вернулась в свою квартиру. Бравада покинула ее, чувство обиды и стресс последних дней, траур и похороны полностью опустошили ее душу. Она вошла в квартиру, не надеясь кого-либо там встретить, бросила сумку на пол около дивана и прошла в кухню, чтобы приготовить необходимый ей сейчас кофе.

— Ну, как это было?

Голос, донесшийся из коридора, заставил ее вздрогнуть и обернуться. Там стоял Нейл, облокотившись о косяк двери.

— А как ты думаешь?

— Ужасно?

— Да.

— Мне действительно жаль, Дина. Я даже не знаю, что сказать.

Они конечно же знали, что ее мама умерла. Дина звонила им, чтобы сказать, что приедет после похорон.

— Ну и нечего говорить. Что ты делаешь здесь в такое время?

— Я решил пропустить лекции и поработать дома.

Он, видимо, писал что-то, это было заметно по следам краски на его джинсах. Чайник закипел.

— Чашку кофе? — спросила она.

— Нет. Слушай, у меня есть идея получше. Давай выпьем чего-нибудь крепкого?

— Вина? Днем?

— Нет, не вина — водки. Да и какая разница, когда пить? Просто становится холодно. Согласна?

Дина налила кофе в кофейник и взяла чашки. Нейл был в комнате.

— Нам понадобится это?

— Нет. Хочешь верь, хочешь нет, но у нас найдется несколько стаканов. — Он засмеялся, вытаскивая стаканы и бутылку из-под кровати. — Помыть их, или ты веришь, что я не болею ничем заразным?

— Я верю. — Сама мысль о том, что она будет пить из его стакана, взволновала ее. — Но стоит ли пить водку? Она понравится мне?

— Попробуй — узнаешь. — Он налил внушительное количество водки, добавил лимонад и подал ей. — Не надо пить это как вино, слишком крепко.

Она села на край кровати, потягивая напиток, чувствуя, как тепло разливается по телу. Нейл уселся на единственный стул.

— Мы не ждали тебя сегодня, — сказал он, — во всяком случае — не сразу после похорон.

— Меня ничего не удерживало.

— А как же бабушка и дедушка?

— Хм-м, — горько усмехнулась она.

— Ты что, не ладишь с ними? — спросил Нейл.

— Можно сказать и так. Мой дед любит все делать по-своему и не выносит, если кто-то перечит ему. Он так и не простил мне, что я ушла из дома. А моя бабушка… Это невероятно, я жила с ней с семи лет, и до сих пор у меня ощущение, что я ее вообще не знаю. Она такая тихая, безликая, всего лишь тень деда. Кажется, что она вообще не человек.

— Теперь ты нечасто будешь ездить домой, да?

— Мне вообще не хочется туда ехать… — Слеза скатилась по ее щеке, она закрыла рот рукой, пытаясь остановить рыдания, вдыхая воздух полной грудью. — Мне так жаль… так жаль…

— Эй, не плачь! Дина, не надо! — Он поднялся со стула и подсел к ней на кровать; взяв из ее рук стакан, поставил его на пол. — Дать тебе носовой платок?

— Нет, спасибо, у меня есть, — она выудила из рукава скомканный лоскуток. Но слезы не хотели останавливаться, и, когда Нейл обнял ее, она уткнулась ему в плечо, рыдая.

Нейл обнимал ее осторожно, будто прикрывая от внешнего мира, и легонько целовал ее волосы и лоб. Чуть успокоившись, она ощутила прикосновение его губ. Она медленно подняла лицо к нему, он поцеловал ее нос, потом щеку. Она оставалась неподвижной, чувствуя, как что-то острое и томящее заполняет ее. Он целовал ее глаза, собирая кончиком языка слезы.

В этот момент Дина ощущала не только его физическую близость. Близость с мужчиной, который нравился ей уже четыре месяца, была, скорее, духовной. Так приятно было его прикосновение, означающее, что она больше не одна, она не одинока. Дина, которой не хватало любви всю жизнь, отдалась теплу этих рук с готовностью ребенка, доверяющего рукам матери. Она прижалась к нему и, когда их губы встретились, ответила на поцелуй со страстью, очень удивившей его.

Он расстегнул ее блузку, опуская пальцы все ниже, и она не протестовала. Она только прижалась к нему еще сильнее, когда он дотронулся до ее груди, нашел сосок и ущипнул его слегка, возбуждающе. Он нежно уложил ее на кровать, ложась рядом; она повернулась, стараясь каждой частичкой тела прижаться к нему. Ее юбка задралась, и он, все еще ожидая отпора, поднял ее на бедрах, но протест выразился лишь в досаде, что их тела разъединились, она быстро прильнула к нему всем своим естеством и, желая быть ближе к его телу, обхватила его ногами.

Нейл почувствовал, как его прошиб пот. Он не хотел делать ничего особенного, лишь успокаивал. Она нравилась ему, он флиртовал с ней слегка, но никогда не думал заходить дальше. В конце концов, он жил с Энжи. Но бесстрастно перенести то, как она прижималась к нему, было выше его сил. Она сама хотела этого!

Он ввел палец глубоко в нее. Она вздрогнула, и Нейл понял то, о чем всегда догадывался: она была девственницей. Он снова отодвинулся, и она уцепилась за него, тяжело дыша, всхлипывая.

— Пожалуйста, не оставляй меня, не оставляй, не останавливайся!

Это было выше его сил. Нейл забыл о здравом смысле, об Энжи, забыл обо всем, кроме желаний своего тела и этой девушки рядом с ним. Все свершилось очень быстро, слишком быстро, и сразу же ощущение вины захлестнуло его.

— Боже, Дина, прости! Я не хотел…

Но она все еще льнула к нему, все еще всхлипывала:

— О, скажи, что любишь меня, пожалуйста, скажи, что любишь меня!

— Дина! — Он приходил в себя. — Ради всего святого! — Он смотрел сверху на нее, лежащую на кровати, казалось, она опять сейчас разрыдается. — Дина, слушай, я же сказал, извини. Но ты… ты действительно просила сама.

Ее глаза расширились, она прерывисто вздохнула и села на кровати. Дина прижимала скомканную одежду к обнаженному телу, будто, прикрыв наготу, она могла перечеркнуть все свершившееся.

— Дина. — Он попытался дотронуться до ее плеча.

Она отшатнулась:

— Не дотрагивайся до меня.

— Но…

— Не трогай меня, хорошо?

Он отвернулся.

— Одевайся.

Она скользнула в ботинки и кинулась в прихожую, где оставила сумку. В своей комнате Дина захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Потом медленно сползла на пол, уставившись в одну точку, потрясенная. Что же это она сотворила? Что могло толкнуть ее на такое? Неудивительно, ведь дед говорил, что выпивка прямая дорожка к грехопадению! Или же просто у нее была острая потребность в ком-то, кто бы любил ее, заботился о ней? Она не знала. Она знала только, что бросилась на Нейла, как какая-то уличная девка, ее трясло от мысли о предстоящих встречах с ним или с кем-нибудь другим. Переполненная обидой и стыдом, она застыла на полу, растерянная, уставившаяся в одну точку.

Она все еще сидела на том же месте, когда час спустя вернулась Линн.

— О, бедняжка! — Линн симпатизировала Дине с самого ее переезда в квартиру. — Было ужасно? — Дина безмолвно кивнула. — Похороны — всегда ужасны. Особенно если это похороны близкого человека. Давай я принесу тебе чашку чего-нибудь покрепче? Думаю, у Нейла есть водка. При таких обстоятельствах…

— Нет! — воскликнула Дина поспешно. — Пожалуйста, чашку чая.

Она не имела ни малейшего желания говорить Линн, что уже выпила водки. И конечно же ни одна живая душа не узнает, если только он не скажет, что у них все зашло так далеко.

Единственное, чего она хотела, — поскорее все забыть. Она только могла молиться, чтобы он сделал то же самое.

Однажды июньским утром Дина, как обычно, отправилась в колледж. Но, приблизившись к хозяйственным постройкам, трем серым блочным домам, она поняла, что не в силах войти. Она пошла прямо, через парк, мимо низких, просто сколоченных домиков, где занимались студенты основного курса, прошла вдоль аллеи, которая вывела ее к полю, а за ним и к ручью.

Было прекрасное утро, когда небо голубовато-прозрачно, а зелень еще не испорчена пылью жаркого летнего дня. Легкий ветерок колыхал цветущие ветви, нависавшие над тропинкой и преграждавшие путь Дине. Птицы с лёта пикировали на изгородь, и, хотя еще было рано, пчелы, жужжа, лениво перелетали с одного цветка клевера на другой. Дина едва замечала все это великолепие. Она полностью ушла в себя, замкнулась в собственном мире.

Началось это в тот момент, когда ее беременность стала очевидной.

Теперь все было понятно: и постоянная тошнота, и то, что, несмотря на боли в животе, месячные не приходили. Сначала она все относила за счет пережитого горя. Всем известно, что от сильных переживаний случаются задержки. Но со временем она поняла, что причина другая. После трехнедельной задержки у нее случилось небольшое кровотечение, сопровождаемое сильнейшими болями в животе. Но она была рада получить хотя бы такое подтверждение, что у нее все нормально. Но когда кровотечение внезапно остановилось, она опять начала беспокоиться. Откуда эта томящая ноющая боль? Почему меняется грудь? Ведь ее соски не были такими темными и покрытыми белыми пупырышками, как сейчас.

День за днем чувство страха росло, постепенно проникая даже в ее сны. Она просыпалась в ужасе, с мокрым от слез лицом.

Дина никому не говорила о своих опасениях. Самое важное теперь было сохранить секрет. Нейл почти не разговаривал с ней после того дня. Это было неприятно, но не удивляло ее. Она знала, что он смущен происшедшим, и винила во всем только себя. Она не хотела намекнуть ему, что беременна, гордость не позволяла. Но что-то нужно было делать. Она ведь не могла до бесконечности притворяться, что ничего не происходит. Пока ничего не было заметно, она оставалась такой же худой, как раньше, не считая небольшого расширения в талии. Но долго так продолжаться не могло.

В это ясное июньское утро Дина брела вдоль реки, стараясь составить хоть какой-то план. Если она останется в колледже, не только Нейл, но и все остальные поймут, что она беременна. Дину бросило в дрожь при мысли об этом. Она должна пропустить один год учебы, решено. Но когда ребенок родится, что тогда? Аборт был очевидным выходом, но жутким. Ее живот начал сжиматься, как бы пытаясь сохранить плод внутри себя. Дина осознала, что не сможет совершить это насилие.

Если уйти от всех, можно родить и самой растить ребенка, думала она. Можно найти работу, чтобы прожить им обоим. Конечно, уже не будет той карьеры, о которой она мечтала. Но это единственный вариант, внушавший надежду. На секунду она обрадовалась, но потом так же внезапно поняла всю невыполнимость задуманного.

К ее собственному удивлению, лишь один-единственный вариант она не считала выходом — возвращение домой. Она не доставит деду такого удовольствия: узнать, что он был прав в своих пророчествах. В любом случае она все собиралась делать одна, это она решила точно.

Кристиан Ван Кендрик-младший, или Ван, как он любил, чтобы его называли, был не в духе. Не его забота проводить беседы со всеми поступающими работать на обувную фабрику его отца. По крайней мере, он так думал. Однако у его отца, Кристиана-старшего, было, по всей видимости, другое мнение на этот счет.

— Мне нужно уехать, — говорил он. — Нужно повидать банковского управляющего. Ты можешь провести беседы для меня? Всего три человека. Ну ты знаешь, кто нам требуется. Постоянный, надежный, трудолюбивый человек, который не будет неделю болеть после попойки в кабачке для рабочих в субботний вечер. Молодой мужчина с семьей оптимальный вариант. Такой будет нуждаться в постоянных, гарантированных деньгах, будет стараться изо всех сил, чтобы заработать лишний шиллинг.

— Почему бы Джиму Праттену не поговорить с ними со всеми, а? — предложил Ван.

Джим Праттен был правой рукой его отца. Он работал в компании давным-давно, чуть ли не с тех пор, когда Кристиан Ван Кендрик перед последней войной приехал в Англию из Голландии и основал маленькую обувную фабрику. По мнению Вана, Джим лучше разбирался в людях, ведь ему приходится заниматься кадрами уже двадцать пять лет, и тем более ему с ними работать.

Но старик и не думал уступать:

— Я прошу тебя сделать все самому, Кристиан. Это будет хорошей практикой, ведь ты заменишь меня. Итак, первое интервью в три часа, вот список требований…

Ван недовольно поморщился. Он знал, что со стариком бесполезно спорить, все равно тот добьется своего. Трудно представить себе более твердого человека. Ван вспомнил легенду о голландском мальчике, который спас свой город от наводнения, заткнув дырку в плотине пальцем. Он вполне представлял, что его отец мог бы быть этим мальчиком. Он бы стоял там час за часом, держа палец в дырке, только потому, что так решил. Быть может, твердость характера была национальной чертой.

Ван собрал бумаги, скрепил их металлической скрепочкой, которую отец бросил ему через стол, и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Когда он проходил через машинное отделение, Джим Праттен приветствовал его неуклюжим дерганьем головы, будто откидывал челку со лба. Ван коротко кивнул в ответ. Не было никакого смысла останавливаться, чтобы перекрикивать шум машин, к тому же и говорить было не о чем. Он вошел в свой кабинет, включил свет — одну-единственную голую лампочку на белой подставке на столе — и закрыл жалюзи на окне, выходящем прямо на один из фабричных этажей.

Кабинет отца был зеркальным отражением кабинета Вана, только без каких-либо жалюзи или занавесей на окнах. Но так как Ван ненавидел сидеть на виду у всех рабочих, он установил жалюзи.

Ван вздохнул, осознавая то, о чем долго не хотел думать, но теперь не думать не мог. Он просто ненавидел эту фабрику, ее монотонный, сводящий с ума гул, его бесило, что Кендрики — лишь маленький семейный концерн, который никогда не сумеет превзойти свои масштабы. Но больше всего его раздражало ощущение, что из-за твердолобости и упрямства отца он попался в ловушку, из которой нет никакого выхода.

У Вана не было сомнений относительно того, что отец сделает фабрику его достоянием. Даже до того, как Ван начал ходить, отец возил его на фабрику в коляске. И по мере того, как он взрослел, ему показывали обрезальный цех, строчильный, осторожно держа за руку, чтобы он не поранился возле какой-нибудь машины, и объясняли, что происходит вокруг. В те времена Ван любил беспокойное жужжание машин, запах кожи. Любил слушать историю про то, как его отец приехал из Амстердама в Англию, здесь влюбился в его маму и женился на ней. Как он купил маленькую фабричку, владелец которой обанкротился в период великой депрессии.

— Они смеялись над голландцем, производящим обувь, — вспоминал отец. — Они думали, мы носим только войлочные ботинки на деревянной подошве. Но я показал им. Ух я им показал!

Поначалу Ван без устали слушал эти истории. Его энтузиазм начал увядать намного позже. Он знал, что нелегко оставаться на вершине мастерства долгое время, производя одни и те же грубые башмаки, невероятно уродливые на вид. Но… продавались они хорошо, в этом-то и крылась ловушка. Дешевые и удобные неприглядные башмаки были повседневной обувью для тысяч рабочих. Кендрики завоевали уважение и хорошую репутацию, производя их и отбивая хлеб у конкурентов. Фабрика не была безумно прибыльным предприятием, но давала стабильный доход. Это позволило Кендрикам стать очень богатыми людьми.

Вану было уже тридцать лет, и он знал, что должен быть благодарен семье за то, что она для него сделала. За счастливое детство, образование, за тот уклад жизни, к которому он уже привык. Но он не любил все это, а роль свою в этом мире — тем более. Его отец ограничивался недалекими перспективами, но Ван был более амбициозен. Его раздражало, что отец гордится делом всей своей жизни, а ожидание того, что ему придется делать абсолютно то же самое, не отклоняясь в сторону, не развиваясь, двигаясь по накатанной дорожке, висело на его шее многопудовым камнем.

Ему не казались долгими часы, которые он, по желанию отца, посвящал делу, его не пугала тяжелая работа. Но если уж ему предстояло всю жизнь отдать делу отца, он хотел бы повысить ставки.

Много раз в последнее время Ван пытался добиться разрешения отца на расширение бизнеса, но старик реагировал с характерным упрямством.

— Это хороший семейный бизнес, — говорил он. — Укрупнив его, мы можем не совладать с делом. Я знаю всех, кто на меня работает. На моих глазах растут их дети.

— Но нам нужно расширяться, — спорил Ван. — Времена меняются, и нам надо меняться вместе с ними. Скоро не нужно будет больших помещений, потребуется меньше рабочих. Если мы не модернизируем, не механизируем процесс производства, мы прогорим.

— Я не допущу этих новомодных штучек! Наш девиз — качество!

— Качество не требует таких жертв.

— Я управляю этой фабрикой по-своему уже тридцать лет. И мы преуспеваем в таких условиях. Вот и слава Богу.

— Понимаешь, нам нужна новая линия. — Ван сменил тактику. — Если потребность в рабочих башмаках отпадет — нам конец.

— Тю! Рабочим всегда будут нужны грубые башмаки!

— Да не всегда! — Ван начинал терять терпение. — Ты ведешь себя как динозавр. Разве не видно, что времена меняются? Мужчинам не нужно проходить мили от дома до работы и обратно, им даже не нужно ездить на заводских грузовиках. Они водят свои собственные автомобили. А на заводах всю тяжелую работу выполняют машины. Еще через двадцать лет люди будут больше интересоваться одеждой для отдыха, чем для работы. Мы должны быть готовы к этому.

— Кендрики известны своей рабочей обувью. И они будут ее делать.

Он уперся и не сдавался, несмотря на горячность Вана и вескость его доводов.

Поскольку все попытки что-то изменить разбивались о стену установленных отцом стандартов, Ван решил организовать свое собственное дело, но у него не было даже начального капитала. Так что без поддержки отца нечего было и думать о своем бизнесе. К тому же он не знал, что еще может стать для него предметом производства, кроме грубых башмаков, ведь он имел дело только с ними.

«Нет, другого выхода нет, — решил Ван, — нужно проявить упорство и вновь и вновь пытаться изменить мнение отца». Если это не получится, остается только ждать дня, когда контроль над фабрикой перейдет к нему в руки. Тогда-то он сможет воплотить свои идеи в жизнь.

Для мужчины с таким темпераментом, как у Вана, ожидание было отнюдь не легким делом. Старику было за шестьдесят, но он совсем не собирался сдавать. Он, как прежде, поднимался с рассветом и в дождь, и в солнце, топал две с половиной мили до фабрики, как делал это на протяжении последних тридцати лет. Так же отдавал тысячи распоряжений, выполнение которых свалилось на плечи Вана, хоть он и звался управляющим фабрикой.

Усевшись за стол, Ван достал сигареты и закурил. Потом он просмотрел заявления о приеме на работу. Двое мужчин и женщина, или даже девушка-студентка. Это не совсем то, что нужно. Будь его воля, он бы даже не рассматривал такие заявления, но отец велел встречаться со всяким, кто просит о работе. «Они в беде, нуждаются в работе, я, по крайней мере, даю им возможность высказаться», — говорил он. Будто, думал Ван, им легче становится после отказа.

Ван глянул на часы. Первый посетитель должен приехать через полчаса. У него было время, чтобы разобраться с корреспонденцией. Он позвонил секретарю:

— Зайдите, пожалуйста, Джейн, я должен кое-что надиктовать.

Листочки с заявлением о приеме на работу он отодвинул подальше, на край стола.

Дина приехала на собеседование за десять минут до назначенного времени. Пунктуальность была ее отличительной чертой, привитой ей с детства.

Присев в узком проходе перед приемной, сложив руки в хлопковых черных перчатках на колени (внешне — само спокойствие) она, однако, чувствовала себя абсолютно больной.

Через окно она могла видеть машинистку, неотрывно что-то печатающую, и тяжелую дверь, окрашенную в темно-коричневый цвет. Из-за двери доносился давящий монотонный гул машин. Ей не понравилось то, что она успела увидеть на фабрике: все темное, старое, совсем не таким она представляла себе будущее место работы, но был ли у нее выбор? Ей нужна была как раз такая работа, и, если она ее получит, у нее будет много преимуществ в этой суровой жизни. Зарплата не особенно высокая, конечно, но все же даст возможность ей продержаться до появления ребенка. А сидеть за станком все-таки легче, чем стоять за прилавком или бегать между столиками в кафе. К тому же она умела хорошо шить и имела некоторое представление о том, чем отличается шитье ботинок от шитья белья.

Дверь в приемную открылась: вышел худой мужчина, одетый в спортивную куртку из дешевого твида и широкие короткие брюки. Дина в ожидании взглянула на него, но он прошел мимо, даже не обратив на нее внимания. Еще один ищущий работу? Дина почувствовала, как заныло сердце. Может быть, Кендрикам нужен только мужчина?

Текли минуты. Дина взглянула на секретаря, но та продолжала безжалостно стучать по клавишам в маленькой комнатке, кажется, совсем забыв о посетительнице. Дверь снова открылась, и вышел другой мужчина, очень высокий, с темными вьющимися волосами и настолько темными синими глазами, что они казались черными. На нем была белоснежная рубашка, галстук в сине-серую полоску и темно-серые брюки, добротные и дорогие. Золотые запонки блестели на его запястьях. Он излучал уверенность и силу.

Дина поднялась ему навстречу, разглаживая складки на юбке, которая уже стала узковата ей.

— Мисс Маршалл? голос очень гармонировал с внешним обликом — низкий, с легким западным акцентом.

Дина кивнула. Глаза цвета морской синевы оценивающе оглядели ее. Дине показалось, что они видят ее насквозь, открывая все ее самые сокровенные секреты. Она почувствовала, как щеки заливаются краской.

— Меня зовут Ван Кендрик. — Его глаза остановились на ее лице, он дружелюбно улыбнулся своими довольно чувственными губами. Извините, что заставил вас ждать. Думаю, будет удобнее пройти в кабинет?

— Я не совсем понимаю, почему вы хотите работать у нас, мисс Маршалл, — говорил Ван Кендрик. — Строчить башмаки — это не совсем подходящее занятие для человека с вашими навыками.

Дина, замерев, уставилась на светильник. Она не ожидала такого вопроса и не знала, что ответить.

— Я не могу остаться в колледже. Недавно я потеряла маму.

— Понимаю. — Он посмотрел на нее и, несмотря на ее самообладание, увидел, как уязвлена ее душа. Это было его первым впечатлением о ней.

Ее ранило что-то или кто-то, ее угнетала какая-то вина, она не знала, как жить дальше. Она была очень молода и… очень привлекательна. Хоть Ван и был холостяком, он успел познать многих женщин. Они флиртовали с ним, покоренные его прекрасной внешностью и его деньгами. Но никто из них, как бы привлекательны и общительны они ни были, не производил на него такого впечатления, как она. Он смотрел на нее и чувствовал желание сделать ей что-нибудь хорошее, чтобы вызвать у нее милую, смущенную улыбку. Но как только это чувство возникло, он тот час же отогнал его, принимая за глупую сентиментальность, которой нет места в бизнесе.

— Я не совсем уверен, что у нас подходящая для вас работа, — сказал он. — Это тяжелый и монотонный труд. Честно говоря, мне кажется, очень-очень скоро вам здесь надоест, а мне придется искать нового человека на ваше место.

— Я не подведу вас. Мне действительно нужна работа.

Она опустила голову, сидя напротив и комкая свои перчатки в ладонях.

Он пристально смотрел на нее.

— Я уверен, что есть что-нибудь более подходящее для ваших способностей. Чему именно вы обучаетесь?

— Я модельер. Особенно я интересуюсь обувью.

Вана охватил восторг, но он постарался подавить его.

— Я бы не назвал то, что мы производим, обувью в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Над нашими башмаками не трудились дизайнеры.

— Но они ведь из кожи, не так ли? Я люблю работать с натуральными материалами. Я делала проект по обуви и разным аксессуарам к ней. О, я знаю, что вы подразумеваете, говоря о своих башмаках. Они, конечно, не очень интересны… — Она запнулась, закусив губу, анализируя, не сказала ли лишнего, потом продолжала: — Но я думаю, что здесь изучу техническую сторону дела… и, может быть, когда-нибудь в будущем… — Опять она запнулась, смущенная, понимая, что он догадался, что она не собирается оставаться у Кендриков надолго и «копить на золотые часы».

Он улыбнулся, восхищение опять заставило его трепетать.

Он долго ждал момента, когда его старик ослабит хватку. А вдруг эта девушка, сидящая напротив, поможет ему в осуществлении его планов?

Он думал о двух кандидатах на свободное место, с которыми поговорил. Приличные молодые мужчины, отцы семейств, как раз то, о чем ему говорил отец. Оба будут надежными, толковыми работниками и оправдают себя. Он опять посмотрел на девочку, на ее милое лицо, выражавшее готовность, юное и живое, светившееся творческим умом. Его отец выбрал бы одного из мужчин, он знал это, но не его отец сейчас проводил собеседование. Выбор был за ним, и он был очень рад, что это так!

— Очень хорошо, —сказал Ван. — Считайте, вы получили работу, мисс Маршалл, если она вам нужна. Когда вы можете начать?

Тут же он был вознагражден милой улыбкой, которой он так ждал.

— Я могу начать с понедельника, — ответила она. — И спасибо вам, мистер Кендрик. Спасибо большое!

* * *

Однажды, примерно через неделю, во время рабочего дня Ван послал за ней.

Сердце ее забилось быстрее, она почувствовала тревогу. Он неудовлетворен ее работой и хочет избавиться от нее. Что же ей делать дальше?

Она выключила станок и пересекла цех, пробираясь к его кабинету, постучала и подождала, когда ее попросят войти.

Ван просматривал какие-то бумаги у одной из огромных, пыльных досок.

— Вы хотели меня видеть, мистер Кендрик? — спросила она, стесняясь.

— Да, Дина. — Он взглянул на нее своими темно-синими глазами, и она почувствовала, что краснеет. — Как дела?

— Нормально.

— Для вас слишком много работы, да?

— Нет, все… нормально.

Она лгала. Ей совсем не нравилась работа с грубой кожей, нудная, тяжелая для ее рук: все, как он говорил.

— Хорошо, Дина. Я думал поговорить с вами, не хотите ли присесть?

Нервничая, она опустилась на тот самый стул, на котором сидела во время собеседования. Он не сел за стол, как тогда, а, обойдя его, присел на краешек стола, скрестив руки и вытянув ноги.

— Я помню, вы упоминали о том, что, будучи студенткой-модельером, особенно интересовались обувью.

— Да, — солгала она снова.

Один ее проект действительно был посвящен обуви, но только потому, что этого требовали в колледже. А сказала она о нем в надежде, что это послужит ей на пользу.

— Интересно, не сможете ли вы использовать ваши таланты, чтобы работать на меня? Я давно хотел расширить ассортимент наших башмаков. Но точно не знаю, каким путем лучше идти. Я надеялся, что у вас могут быть какие-нибудь идеи на этот счет.

Дина была так поражена, что потеряла дар речи.

— Какие именно идеи?

— Ну, может быть, у нас тут нет нужных установок для фасонной обуви. Наше оборудование ориентировано исключительно на грубые башмаки, а наши рабочие не имеют достаточных навыков. Нам, вообще-то, нужно, чтобы, используя талант и оборудование, Кендрики смогли завоевать нишу на рынке, в разделе, скажем, обуви для отдыха. Но я не знаю точно. Вот я и надеялся, что вы мне поможете в этом.

— Ну… я…

— Слушайте, — сказал он. — Я не ожидаю от вас немедленной блестящей идеи, как от фокусника. Но подумайте об этом, ладно? Может, поговорим как-нибудь еще? За бокалом вина… или за обедом? — Он заметил ее испуг и улыбнулся. Он понимал, что для большинства его рабочих «обед» был просто приемом пищи; может быть, Дина подумала именно об этом? — Вечером, — добавил он тут же.

Она вспыхнула:

— О, я не знаю, что вы имеете в виду, но моя хозяйка готовит мне, когда я возвращаюсь.

— Я думаю, она не обидится, если вы дадите ей выходной.

Дина смутилась. Она подумала о том, что миссис Брукс, у которой она квартировала, как раз обидится. Хозяйка была из тех людей, которые только и ищут повод, чтобы обидеться, подвергая жестокой критике все, что не идеально. А еда у нее была безвкусной, и Дина, которую к тому же часто тошнило, тосковала по вкусным обедам миссис Медоуз и даже по скромной, но здоровой пище в доме деда, так что возможность поужинать в ресторане или баре, да еще бесплатно, была, конечно, соблазнительная.

Но больше всего ее останавливала не возможная вспышка неудовольствия миссис Брукс, а вспышки ее собственных эмоций, которые вызывал в ней Ван своими синими глазами и даже просто тем, что проходил мимо ее станка. Ей не надо было видеть его, чтобы узнать о его присутствии. Сила его личности была столь велика, что, появившись невдалеке, он словно дотрагивался до нее. И дрожь пробирала ее до кончиков пальцев. Никто не производил раньше на нее такого впечатления, ни Дейв Хикс, ни, конечно, Нейл. Ведь то, что она считала любовью к нему, было всего лишь естественным влечением девушки к парню, и ей еще повезло, что он почувствовал то же самое.

Но это… это было… как отношение к звезде, к киноактеру, или поп-певцу: он был идолом, очень далеким и недоступным. Не было никакого шанса, что Ван обратит на нее внимание, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Ведь он был настолько старше ее, и хотя Дина успела узнать, что он не женат, но такой зрелый и притягательный мужчина наверняка имел девушку или даже невесту. К тому же он был из совершенно другого мира, он был искушенным, преуспевающим «боссом», который вел совсем иной образ жизни. Даже если б все было не так… как сейчас… он бы никогда не взглянул на нее. А сейчас она была на четвертом месяце, и все ее мечты казались абсолютно несбыточными.

Именно поэтому, думала она, он имеет на нее такое влияние: беременность делает ее очень восприимчивой и чувствительной. Но такая мысль не помогала ей отделаться от четкого ощущения, что он как раз тот мужчина, которого она может полюбить однажды и на всю жизнь.

Странно, что в тот день, когда Ван пригласил ее на обед, она поверила, что предполагается чисто деловая встреча, как он и сказал. И несмотря на то, что приглашение очень обрадовало ее, она не хотела идти, так как боялась проявить свои чувства к нему.

Ван остался Ваном, он даже не дал ей возможности отказаться. Он просто вел себя так, будто все уже решено.

— Я бы предпочел обсуждать свои планы подальше от кабинета, — сказал он. — Пока не хочу, чтобы кто-либо знал о них. Поэтому я буду признателен, если вы никому ничего не скажете. Иногда в бизнесе бывают ситуации, когда лучше немного посекретничать.

Она кивнула:

— Я не проговорюсь. Я вообще мало разговариваю.

Да, он заметил, что она как бы изолирована от других.

— Ну так что — завтра вечером?

— О, я не знаю, надумаю ли я что-нибудь к этому времени…

— Не беспокойтесь. Мы можем говорить о любых идеях, которые могут у вас возникнуть. Заехать за вами? Около половины восьмого?

— Лучше давайте встретимся где-нибудь, — проговорила она смущенно. Она не хотела, чтобы миссис Брукс увидела, как она садится в большую красивую машину, а Вану ей не хотелось бы показывать тот унылый старый домик, который был ее домом. — Я буду на площади рядом с памятником.

Он улыбнулся:

— Хорошо.

Он продолжал улыбаться, когда она выходила из кабинета.

* * *

Дина очень плохо спала этой ночью. Само по себе это не было редкостью: после того как она забеременела, у нее было много бессонных ночей. Но эта была не такая. Вместо того чтобы ворочаться и мучиться, обдумывая вновь и вновь свои проблемы, она лежала с широко раскрытыми глазами, мозг ее был занят, решая задачи, поставленные перед ней Ваном. К утру у нее уже созрело несколько идей, и днем на работе она продолжала обдумывать их, пока ее руки были заняты обработкой кожи.

Пару раз она видела Вана, но он едва поздоровался с ней, кивнув, как всем рабочим. Дине пришла в голову мысль, что он передумал. Но когда она приехала к памятнику воинам в половине восьмого, он был уже там, его большой синий «ягуар» был припаркован у обочины.

— Я знаю небольшое бистро, — сказал он, когда она уже сидела рядом с ним в машине. Поехали туда.

Дина кивнула, надеясь, что он не повезет ее в какое-нибудь роскошное место. Она очень долго мучалась, решая, что лучше надеть. У нее никогда не было много одежды, к тому же кое-что стало узковато. Наконец она остановилась на простом голубом платье, с завышенной талией, с горловиной «лодочкой», которая приоткрывала ее гладкие плечи; платье было отделано косой бейкой. Ван выглядел официально: в темном костюме и шелковой рубашке со строгим галстуком. Дина подумала, что, увидев, как она одета, он выберет для обеда место поскромнее.

Ее страхи рассеялись, когда они приехали в бистро — тихий домик с террасой, самого непритязательного вида. Ван назвал свое имя, сказав, что заказывал столик. Их проводили в глубину зала, откуда был виден маленький, очаровательный садик.

Ноздри защекотал чесночный запах. У Дины проснулся зверский аппетит, и она накинулась на хлебные палочки, пока не подали первое блюдо — грибы в чесночном соусе.

— Вы, конечно же, выпьете вина? — сказал Ван, просматривая меню.

Помня, как на нее подействовал алкоголь, Дина покачала головой:

— Если можно, я бы хотела воды.

— Конечно.

Он заказал бутылку «Шабли» и воду. Но когда официант принес вино в бутылке, погруженной в серебряную вазу со льдом, Ван, попробовав его, одобрил и посмотрел на нее вопросительно:

— Почему бы не выпить один бокал, оно очень хорошее!

Дина заколебалась. Она не хотела выглядеть бестактной.

— Ну хорошо, если только один.

Но после нескольких глотков она уже больше не притрагивалась к нему. Во-первых, она боялась, что вино ударит в голову, а во-вторых, что уж совсем не имело для нее значения — это вкус вина. По ее мнению, хорошее сухое вино, которое она попробовала, проигрывало в сравнении с тем дешевым, какое она пила с Нейлом.

— Ну, — начал Ван, — было ли у вас время подумать над тем, что я предложил?

Ван собирал остатки грибного соуса корочкой хлеба; Дина была шокирована, так как для ее деда подобное было проявлением дурных манер, и она не могла позволить себе сделать то же, хотя ей очень хотелось.

— Да, я кое о чем думала, — сказала она. — У меня есть мысли, но я не знаю, как они вам понравятся.

— Посмотрим.

— Вы говорили, что хотели бы выйти на рынок обуви для отдыха, и самой подходящей для вашего оборудования продукцией могут быть ботинки для скалолазания. Я не знаю, чем они отличаются, это я выясню. Для прогулочной обуви главное, конечно, комфорт и удобство. Но они будут большими, угловатыми и носкими, как те, которые вы производите сейчас.

— Ага. Продолжайте.

— Также существует обувь для наездников. Верховая езда становится все более и более популярной, особенно среди маленьких девочек. Там, откуда я приехала, верхом ездят только фермеры и рабочие, но, живя здесь, я замечаю, как то там, то тут водят по кругу пони, а доски с объявлениями пестрят рекламой верховой езды. Я думаю…

— А откуда вы приехали? — перебил он.

— Глостершир. И последний раз, когда я там была, я поняла, что ничего не изменилось. Те же занятия, дети на…

— А где в Глостершире?

Ее глаза сузились. Он видел, что ставни захлопнулись. Она не хотела говорить о своем прошлом почему-то, но эта секретность только разбудила его любопытство.

— Где в Глостершире вы жили? — он давил на нее.

— В местечке под названием Ставерлей. Но я думала, мы разговариваем о моих идеях, а не обо мне.

Легкая улыбка скользнула по его губам. Вот так-так, несмотря на свой скромный, смущенный вид, она может и укусить.

— Конечно. Продолжайте.

— Вероятно, ботинки для верховой езды будут отличаться от других. Они должны быть сделаны из цельных кусков кожи и выглядеть не такими угловатыми, сама кожа должна быть мягче, лучше выделана.

Он кивнул, удивляясь ее осведомленности. Но ему не особенно понравилась идея насчет ботинок для наездников, и он так и сказал:

Вся беда в том, что они будут чертовски дорогими. Ведь цельные куски хорошей кожи очень дорого стоят. И люди задумаются, прежде чем сделать покупку. Многие дети в школах верховой езды, я видел, обуты в веллингтонские ботинки и чувствуют себя комфортно. Эта обувь широкого назначения, намного дешевле, ее проще обновлять, когда ребенок подрастет.

Она опустила голову, чувствуя обиду.

— Я кое-что разузнавал на рынке обуви, — продолжал он. — Должно быть, придется осваивать синтетические материалы, более дешевые и все более популярные в наши дни. Я подумаю. Есть ли еще какие-нибудь предложения?

— Только одно. Я думала о кусочках кожи, которые остаются после кроя. Не могу смотреть, как их выбрасывают, и думаю, что их можно использовать.

— Да, ну и как же?

— Сандалии.

Он покачал головой:

— Мы не делаем модной детской обуви. Это очень далеко от профессионального направления Кендриков.

— Сандалии для мужчин.

— Но обрезки недостаточно велики для этого.

Она отложила свои вилку и нож. Глаза ее горели от возбуждения.

— Я не имею в виду обычные сандалии, я говорю о сандалиях на ремешках. Это будут библейского стиля сандалии для молодых людей. Теперь все более небрежно одеваются, дети не хотят выглядеть так, как их родители. Они носят джинсы и простые рубашки, даже четки. И им нужна обувь, которая бы соответствовала их настроению и виду. К тому же эти сандалии библейского стиля могут носить и девушки. Обувь из обрезков вы сможете продавать очень дешево, и, если даже сандалии не продадутся, вы не понесете больших убытков. Но я думаю, они станут хитом.

Вану вдруг показалось, будто волосы у него на затылке зашевелились. Было в ней что-то, в этой недоучившейся, неопытной девушке. Он почувствовал это с первого взгляда, когда она вошла к нему в кабинет, а теперь он был абсолютно уверен в этом. Он не мог бы точно определить, что именно ее отличает: возможно, способность смотреть в будущее, а не в прошлое, прогнозировать и создавать моду. В этом устоявшемся мире индустриального производства обуви он мало встречал подобных людей, а еще реже работал с теми, кто обладал таким редким даром. Но именно такого человека он видел сейчас перед собой. И она, и он могли ошибаться, но почему-то сейчас он не думал об этом.

Официант за стойкой переставлял стаканы. Ван поднял бокал, и, несмотря на то что она пила, Дина сделала то же самое. Но, когда он улыбнулся ей и выпил свою обычную добрую порцию вина, его склонность держать вожжи натянутыми опять проявилась.

«Не дай ей понять, что ты восхищен. Держи ее в зависимости. Пусть она ждет одобрения».

До тех пор пока Дина думает, что он единственный понимает ее и восхищается ее талантом, она — в его власти. Потеряв власть, он потеряет и ее. В этот момент случилось что-то, чего Ван совсем не желал признавать.

Дина была счастлива, наверное, счастливее, чем когда-либо в своей жизни.

Ее темная, маленькая комнатка, так угнетавшая ее сначала, теперь казалась очень уютной. Украшенная самодельными безделушками, со столом, покрытым тяжелой скатертью, и с сидящим на подушке плюшевым медведем, которого Ван подарил ей, комнатка была тем местом, где Дина могла остаться наедине со своими мечтами.

Угрюмый характер миссис Брукс не беспокоил ее больше, и монотонность работы не раздражала. Что касается будущего, то Дина задумывалась о нем, но лишь о том моменте, когда она в следующий раз увидит Вана. Это стало привычкой. Физически она уже не чувствовала себя так плохо. Жуткая тошнота, преследовавшая ее в первые месяцы беременности, прошла, и Дина создала себе новый воображаемый мир, где мыслям о ее состоянии не было места.

Ван — был весь ее мир. Она постоянно ощущала его рядом, он заполнял каждую клеточку ее существа с той минуты, когда она просыпалась утром, до того момента, когда засыпала вечером, и даже после этого он приходил к ней во сне. Ей нравилась его внешность, правильные черты лица и эти невероятные темно-синие глаза, нравилось звучание его низкого голоса, широкие сильные плечи, нравилось, как крепко он сложен. Но в то же время она знала, что любит все это, потому что в его наружности отражалась личность, сильная и решительная, будто обладавшая стальным внутренним стержнем. Едва заметное сначала, это его качество становилось все более и более очевидным для нее.

Но конечно, не только этим привлекал Ван, хотя и этого было бы достаточно. Он очень много делал для Дины, открывая ей мир, о существовании которого она едва знала, не представляя себе ни его материальную, ни духовную основу.

После того их первого вечера он часто возил ее куда-нибудь выпить и поужинать. Бедная студентка, она и не подозревала о разнообразии ресторанов, где все цены в меню были выражены двузначными цифрами. А однажды она увидела чек, выписанный Ваном, и чуть не поперхнулась. Всегда на столе было вино, и хотя Дина по-прежнему мало пила, боясь действия алкоголя, она начинала любить его терпкий вкус. Ей нравился процесс познания, нравилось чувствовать себя ребенком, потерявшимся в грандиозном взрослом мире. Ей нравилось, что за ней ухаживают, швейцары помогают раздеться, официанты пододвигают ей стул и расстилают салфетку у нее на коленях. А если они и поглядывают искоса на ее дешевые платья, то она никогда не обращала на это внимания.

Но скорее всего они не поглядывают искоса — не осмеливаются. Они слишком робеют перед Ваном, который вызывает невольное уважение даже у тех, кто его не знает. И если у кого-то и возникают неподобающие мысли о спутнице Вана, они держат их при себе.

Всегда, когда они куда-нибудь отправлялись, распорядок был один: сначала деловые разговоры о новых идеях Дины, позже, к концу ужина, разговор становился менее официальным. Иногда Ван пытался разговорить Дину, заставить рассказать о себе, о своем прошлом, но это невозможно было сделать. Не то чтобы говорить, она даже думать о себе не хотела. Она хотела только жить в этом волшебном мире, будто играя роль совершенно другого человека. Ее ответы были уклончивы, а когда он становился настойчив, она придумывала что-нибудь, добавляя романтики своему воображаемому миру.

Когда он расспрашивал ее о доме, она описывала дом, где жила ребенком, не упоминая и не вспоминая о доме священника. Когда он спрашивал о родственниках, выяснялось, что она сирота и лишь придуманные кузены жили где-то в Новой Зеландии — ей нравилась эта идея. В основном ей удавалось незаметно перевести разговор на него самого.

Это было на удивление легко: Ван всегда любил поговорить о себе и нашел в лице Дины внимательную и благодарную слушательницу. Он посвятил ее в историю о том, как его отец начал свой бизнес, который он до сих пор держит мертвой хваткой, и о своих собственных попытках модернизировать производство.

— Он не допустит никаких изменений, — говорил Ван Дине. — Меня даже назвали в его честь, потому что он хотел, чтобы компанией даже после его смерти управлял Кристиан Ван Кендрик.

— Действительно, это довольно интересно, — заметила Дина.

— Интересно? Постоянно быть «маленьким Кристианом»? Я бешусь! Будто меня не существует вовсе.

Дина была удивлена. Ей казалось, что такой маленький лысеющий человек, как мистер Ван Кендрик-старший, вообще не может ни над кем доминировать, тем более над динамичным Ваном.

— Как же вы умудрились поменять имя?

— О, когда я учился в школе, ребята называли меня Ваном, так короче. А родители до сих пор зовут Кристиан, даже Маленький Кристиан иногда.

Дина засмеялась. Ван подумал, что у нее самый заразительный смех на свете: приглушенное прысканье, будто пузырьки шампанского выходят через нос.

— А когда, вы думаете, они перестанут вас так называть?

— Возможно, когда я буду главой фабрики. А может быть, и никогда.

Когда ужин заканчивался и вечер подходил к концу, Ван отвозил ее домой. Она уже не скрывала от него маленький дом, ведь все равно он мог спокойно узнать ее адрес из досье. И насчет миссис Брукс она не волновалась. Увидит или нет она великолепную машину и сделает ли какие-нибудь выводы — Дине было все равно. Миссис Брукс принадлежала реальной жизни, которую Дина в данный момент игнорировала.

Иногда, когда он подвозил ее к дому, Дина ждала, что он поцелует ее на прощанье. Она сидела, дрожащая, не зная, что делать, представляя, как он обнимает ее. Всем своим существом она тянулась к нему. Все способствовало этому: и настроение, и время, и атмосфера. Но Ван не делал ни малейшего движения к ней, как бы она этого ни хотела. Иногда он приглушал мотор, они заканчивали начатый разговор, но потом он распахивал перед ней дверцу машины. В такой момент ей казалось, что он сейчас ее поцелует. Но понимая, что он не собирается этого делать, она испытывала не только разочарование, но и смущение, так как он мог догадаться о ее желании.

— Спасибо, — быстро говорила она, выскальзывая из машины, стараясь ненароком не дотронуться до его руки. — Спасибо большое за приятный вечер.

— Мое почтение, — отвечал он, а потом включал мотор и исчезал в ночи.

Дина стояла, отыскивая ключи и вглядываясь в темноту, поглотившую его, все еще ощущая, как горят ее щеки.

Она не должна, конечно же, ничего выдумывать об их отношениях, но она хотела всем сердцем, чтобы они продолжались всегда.

А Ван ждал, сам не зная чего. Возможно, какого-то знака или просто интуитивного прозрения в нужный момент.

Он сам не понимал, почему не делает следующий шаг в их неизбежных, последовательных отношениях, почему они еще не перешли в обычный роман. Это было ни на что не похоже. Если он хотел женщину (а это бывало нередко), он действовал быстро и без рассуждений. Ему редко отказывали, но, когда отказывали, он не принимал это близко к сердцу, считая, что женщина больше потеряла, чем он, и стремился навстречу новым приключениям. Но сейчас все было совсем по-другому. Сейчас он не хотел рисковать, не хотел отпугивать Дину, опасался, поторопившись, потерять ее. Этого он боялся больше всего.

Но почему? Был ли причиной ее талант, благодаря которому он мог попытаться расширить бизнес, талант, вызывающий в нем восхищение? Вначале он был уверен, что все дело в том, что именно талант так привлекает его к ней. Он забыл, совсем забыл, что его повлекло еще задолго до того, как он узнал о ее способностях. Те же самые качества очаровывали его сейчас: невинность и уязвимость, скрытая тенью какой-то тайны, до которой он никак не мог докопаться.

Он бросал обычную работу в кабинете, открывал жалюзи на окне, выходящем в цех, и мог сидеть и смотреть, как она работает, понимая, что его интерес к ней объясняется не только ее художественным талантом. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она сидит за машиной, склонив золотистую головку так, что виден был изгиб ее шеи. Он ловил себя на том, что хочет дотронуться до нее, провести пальцами вниз по изгибу шеи к груди. А эта зажигательная улыбка, которая делала ее серьезное лицо красивым, пробуждала что-то глубоко внутри него, заставляла быстрее биться сердце и чувствовать то, что он уже никогда не надеялся почувствовать.

Когда он приглашал ее куда-нибудь, ему нравилось наблюдать не только энтузиазм, с которым она рассказывала о все новых и новых идеях, но и восхищение, которое вызывало у нее все вокруг. Он понимал, что она абсолютно не знает той жизни, в которую он втянул ее, и радовался, открывая перед ней новые горизонты.

Вот так же он будет заниматься с ней любовью. Она наверняка совсем неопытна, может быть, даже девственница, и ему понравится учить и направлять ее. Сама мысль об этом была более эротична, чем все его любовные связи с искушенными женщинами, к которым он привык. С неутомимым аппетитом он нередко наслаждался ими, но мысли о них не сжигали его так, как мысль о близости с Диной.

Но пока он не делал ни малейшей попытки, сам поражаясь своему самообладанию. Он продолжал встречаться с другими женщинами, в данный период с двумя: «королевой красоты», которую он встретил на конкурсе, где был одним из судей, и женой своего адвоката. Обе были ненасытны в сексуальном смысле, но эмоционально малопривлекательны, и ни одна из них не могла сделать так, чтобы он хотел Дину меньше.

Ему казалось, что он сам вообразил ее столь недоступной и поэтому столь желанной. Возьми ее — и все колдовство развеется. Но он не мог еще сделать этот шаг, сам не зная, что его удерживает. Когда они были одни, ему иногда казалось, что она ждет его прикосновения, желание витало в воздухе, оно было столь очевидно, что его непонимание рождало неловкость. Но было в ней что-то такое, что удерживало его на расстоянии. Несмотря на ее внешнюю наивность, он чувствовал, что совсем не знает ее, что она прячет от него какую-то важную часть своей жизни.

Иногда Ван читал это в ее глазах. Они болтали в каком-нибудь ресторане, сидя напротив друг друга, он с удовольствием наблюдал за ее мимолетными улыбками и светом в глазах, но стоило ему даже невзначай задать вопрос о ней самой, и все — дверь захлопывалась. Он мельком замечал не то чтобы озадаченность, а просто страх, острый и ясный, будто она видела что-то, что ему не дано увидеть. Потом внезапно она улыбалась, но не той чарующей улыбкой, идущей из глубины ее души, а быстрой и нервной, улыбкой, которая защищает. Она отвечала ему, но появлялось ощущение, что она — скорее актриса, играющая роль, нежели женщина, открывающая ему подробности своей жизни.

Что же она прятала? Что заставляло ее увиливать от необходимости говорить правду о себе? Что воздвигало эту защитную стену каждый раз, когда он предпринимал хоть малейшую попытку узнать о ней?

Дина была загадкой, которую Ван собирался непременно разгадать. Надо только дождаться нужного времени и нужного места. Тогда, он был уверен, его терпение будет вознаграждено.

В то самое время, когда он влюбился в Дину, Ван увлекся ее проектами реконструкции фабрики. И к концу августа он готовился преподнести два из них отцу.

С ботинками для верховой езды следовало подождать, нужно было еще провести маркетинговые исследования и подумать об альтернативных материалах. Но создание прогулочных туфель Ван обсудил с инженером фабрики, и между собой они уже договорились о модели, которая будет одновременно и удобной, и очень ноской. Маркетинговые проблемы, которые могли появиться, уже были решены с Диной. «Зачем нужен посредник? — говорила она. — Почему бы не поместить рекламу обуви с возможной почтовой доставкой в колонке газет?» Она сделала небольшие зарисовки, назвав материал «Через всю страну, не касаясь земли», и у него появилось ощущение, что их ждет успех.

С сандалиями все было намного проще. Не нужны были специальные колодки, оставалось лишь прикрепить ремешки и шнурки к уже готовым подошвам. Ван был уверен, что показ отцу уже готовой прототипной пары произведет больший эффект, чем эскизы и наброски на бумаге. Идеальная возможность для эксперимента представлялась в последнюю неделю августа, когда фабрика Кендриков закрывалась на свои обычные ежегодные каникулы.

— Ты куда-нибудь собираешься в отпуск? — спросил Ван у Дины в середине июля.

Тут же он заметил беспокойство в ее глазах. Она вскинула голову:

— Нет, у меня нет никаких планов.

— У меня тоже.

Это было не совсем правдой. Он уже заказал себе билет с местом для машины на паром во Францию, где хотел поколесить в свое удовольствие. Но любые каникулы или праздники всегда казались ему чудовищной потерей времени. Ему становилось скучно после первых пяти дней отдыха, и он только досадовал, что не может работать. А в этом году он особенно не хотел быть вдалеке и от Дины, и от своей работы.

— Послушай, что я думаю на этот счет. Фабрика будет закрыта две недели, а мои помощники уезжают в Италию. Они ездят туда каждый год. Это идеальная возможность попробовать сделать и сандалии, и прогулочные туфли. Я хотел бы видеть, как они получатся, но чтобы никто не подсматривал и не заглядывал через плечо.

Ее лицо просветлело.

— Мои сандалии? Те, которые я смоделировала?

Он улыбнулся ее детскому восторгу.

— Ну, конечно. Ты готова пожертвовать своими каникулами ради этого? И когда старик вернется, я представлю ему законченный образец и постараюсь уговорить его производить эти модели. Более того, я буду просто настаивать. Эта фабрика — мое будущее, и настало время заявить о себе. Ну, что ты ответишь?

— Конечно — да!

Он не сдержался и опять сделал вылазку:

— А никто не будет тебя ждать дома?

— Никто. Я думала провести пару деньков с Мэри, но ничего определенного не намечала.

Ван насторожился. Впервые Дина упомянула кого-то из своего прошлого.

— Мэри?

— Мэри О'Салливан. Старая школьная подружка. Ну, теперь она уже Мэри Колборн, замужем, у нее есть малыш, но я все еще думаю о ней как о Мэри О'Салливан.

Радость ли от мысли, что ее нововведения будут воплощены в жизнь, или что-то еще сделали ее менее осторожной. Ван постарался не упустить момент:

— Ты училась с ней в школе в Глостершире?

— Да, она была моей лучшей подругой. Мы всегда были вместе.

— Несмотря на то что она не старше тебя, она уже замужем и у нее есть ребенок?

— Она из римских католиков, — сказала Дина, будто это все объясняло.

Он заметил тень, пробежавшую по ее лицу, и удивился.

Может быть, Мэри увела у Дины парня и вышла за него замуж? Но в таком случае они не стали бы общаться. Но ведь было в прошлом Дины нечто такое, что она хотела скрыть, и это, видимо, связано с замужеством и с детьми. Будь она не так молода и неопытна, можно было бы заподозрить, что она сама была замужем. Но ее наивность отвергала этот домысел, и он не вязался с рассказом об учебе в художественном колледже, что было, несомненно, правдой.

— Ну так что же от меня требуется? — спросила Дина, и момент истины был упущен.

— Всего лишь находиться здесь весь день. Мы провернем это дело вместе.

— О да! — сказала она. — Ван, мне это понравится!

* * *

Это понравилось им обоим. Было бесконечным удовольствием находиться на молчаливой фабрике, где между тихими машинами в потоках солнечного света танцевали миллионы пылинок.

Ван заехал за ней в девять утра в первый понедельник каникул. Его отец уехал накануне, и Ван припарковал свой «ягуар» на место отцовской машины. И хотя никто, кроме Дины, этого не видел, это помогло ему почувствовать себя главой фабрики.

Он отпер дверь своим ключом, и они вошли. Все системы снабжений отключались на каникулы, не было даже воды. Но они слишком хотели заняться работой, чтобы отвлекаться на это сейчас.

Три дня они работали не отрываясь. Сначала дела шли отвратительно, ничего не получалось, они бегали от эскизов к станку и обратно — сандалии разваливались! Но с каждым днем работа налаживалась, сандалии стали стильными, подтверждая мысль Дины, что их смогут носить и мужчины, и женщины. Ван, который сделал прогулочные туфли на свою ногу, надел их и отправился пройтись по фабрике, а потом к стоянке автомашины.

— Знаешь, что я думаю? — спросил он у Дины.

Она подняла голову, продолжая пришивать ремешок к одной из сандалий.

— Я думаю, что мы должны испытать их на холмах Шотландии у озера Дистрикт — ты ведь упоминала о нем. Теперь настала пора отдыха.

Он заметил, как покраснели ее щеки. Потом она сказала тихим, приглушенным голосом:

— Ты имеешь в виду, что едешь отдыхать?

Он решил, что она его неправильно поняла.

— Не только я, — объяснил он. — Ты тоже. Куда бы ты хотела поехать?

И он увидел, увидел эту замечательную счастливую улыбку. Улыбку радостную, удивленную и немножко недоверчивую.

— Я?

— Да, ты. Почему нет? Ты заслужила отдых!

Улыбка внезапно погасла.

— Но я не могу себе этого позволить.

— Тебя разве кто-нибудь просит платить? Ну, куда пожелаете?

— Эксмур, — сказала она. — Долина Дун. Я хочу увидеть церковь, где была застрелена Лорна.

Он засмеялся:

— Это всего лишь легенда.

— Может быть. Но я всегда хотела побывать там.

В этот момент он был готов отвезти ее хоть на край света.

— Хорошо, — сказал Ван. — Эксмур. Когда ты будешь готова?

— В любое время.

— В таком случае, — сказал он, не давая ей времени передумать, — едем сегодня.

Он позвонил из кабинета, заказал комнаты в отеле в Минхед — воротах Эксмура, завез ее домой, дал час на сборы и в срок вернулся за ней.

— Я думаю, что миссис Брукс не одобрит меня, — говорила, улыбаясь, Дина, пока Ван убирал ее чемодан в багажник. — Она думает, что я женщина легкого поведения.

«Ею ты и станешь, если я смогу приблизиться к тебе», — подумал Ван с долей мрачного юмора.

— Не обращай внимания, — произнес он вслух. — Она всего лишь недалекая немолодая тетка.

Дина опять улыбнулась:

— Да, точно.

Сейчас, думал он, она впервые за все время их знакомства полностью расслабилась. Он воспрянул духом. Может, вдалеке от знакомого и привычного окружения загадка по имени Дина раскроется, и они станут более близкими людьми.

Отель располагался на Северном холме, с которого открывался вид на дикие прекрасные просторы Эксмура и голубую широкую бухту. Они приехали поздно, успели лишь пообедать в ресторане, где столы были накрыты крахмальными скатертями, приятно тяжелило руку старинное столовое серебро и сверкал хрусталь. Они наблюдали за закатом до тех пор, пока солнце не утонуло в море. Ван не предпринял ни малейшей попытки приблизиться к Дине этой ночью, не мешал ей полностью погрузиться в романтическое настроение, к которому так располагала здешняя обстановка.

На следующий день они завтракали в том же огромном зале, и Дина поглощала с волчьим аппетитом и засахаренные фрукты, и ветчину, и вареные яйца, и тосты, и мармелад, и кофе. Ван, привыкший к тому, что во всех ресторанах, куда он возил Дину, она ест, как птичка, был удивлен ее аппетитом. Он заметил, что она пополнела за последнее время. Неужели она не замечает, что поправляется с каждым днем?

После завтрака они поехали в Эксмур. Дина, не отрываясь, с неподдельным восхищением смотрела на не менявшуюся веками картину: причудливые переплетения деревьев, пересекавшие лес стремительные потоки и повсюду мох — одновременно нежный и мощный; зеленый, бурый, красный. Ван чувствовал, как что-то мягкое и теплое просыпается в нем, когда он смотрит на Дину. И вновь, как и тогда, когда она впервые вошла в его кабинет, возникает желание сделать ей что-нибудь приятное.

Наконец они остановились, и Ван обулся в туфли, которые сделал сам.

— Итак, момент истины!

Дина засмеялась:

— Они будут отличными. Я точно говорю!

— Надеюсь, ведь это моим ногам угрожают мозоли!

Мозолей не было, но ноги он все же натер. Присев на бревно и расшнуровав туфли, Ван начал осматривать их внутри.

— Интересно, что-то не так с моими ногами или с туфлями?

— Это туфли неправильные. Не имеет значения, какие у вас ноги…

— Благодарю.

— …Они должны быть удобными и для вас и для кого угодно другого. Наверное, нам нужно сделать небольшие подкладки вот здесь и здесь.

— Когда мы их сделаем?

— Как только вернемся на фабрику.

— А как же я?! Как я доберусь теперь до машины?

Дина озорно улыбнулась:

— А вы пойдете босиком! Или я могу устроить какую-нибудь подкладку прямо сейчас. Попробуем? Позвольте мне…

Она натянула ботинок ему на ногу.

— Ой! — вскрикнул он.

— Одну минуту! — Она вытащила из сумки носовой платок и положила на натертое место. Как только ее пальцы коснулись его кожи, он опять охнул, но не от боли, а от ощущения острого удовольствия, вызванного ее прикосновением. Она быстро взглянула на него, думая, что сделала ему больно, и этот чистый, соболезнующий взгляд пробудил желание в каждой частичке его тела. Он протянул руку и дотронулся до ее волос, до их шелковистой мягкости, проводя пальцами по завитку у щеки. Она неподвижно сидела, все не отнимая руки. Глядя ей в глаза, он нежно приблизил ее к себе. Никогда никакую женщину он не хотел больше, чем Дину, но он знал интуитивно, что не нужно настаивать.

Дрожь пробежала по ее телу, когда она увидела его приблизившееся лицо. В этот момент прошлое с его болью и будущее со всей своей неопределенностью словно перестали существовать. Был только Ван. Его руки, прикасающиеся к ее волосам, были и началом, и концом всего. Вся ее жизнь заключалась в кольце этих рук. Он был единственным, кто что-то значил и будет значить для нее. Дина готова была пройти все круги ада, принести в жертву все лишь для того, чтобы он вот так смотрел на нее, обнимал ее, любил ее.

Дина почувствовала, что вся ее душа рвется ему навстречу. Что-то подсказывало ей, что не будет никогда такого же совершенного момента, когда они будут одни, отделенные не только от остального мира, но и от своих страхов и амбиций, тревог и снов, замкнутые в какой-то своей вселенной, окруженные звездами.

Он прикоснулся к ней губами, и внезапно она поняла, что не только ее душа, но и тело хочет единения с ним, чувствуя эту безумную нежность губ. Целуя его, изогнув шею, как лебедь, она вскинула руки на его могучие плечи. Он теперь обнимал ее за талию. После долгих минут очень нежно он отстранил ее и взглянул в глаза:

— Знаешь ли ты, как давно я хотел этого?

Она покачала головой. Губы ее были приоткрыты, глаза источали свет.

— Как я устроил эти выходные, чтобы быть с тобой вдвоем? Знаешь ли ты об этом?

Она опять покачала головой. У нее не было слов.

Он опять поцеловал ее, восхищаясь, как ее губы отвечают ему яснее всяких слов. Потом он поднялся:

— Вернемся в отель?

Она поняла, что он имеет в виду, и почувствовала, словно ее окатили ледяной водой. У нее вошло в привычку жить настоящим, не думая о будущем. А сейчас, окруженная романтической аурой, она отказывалась воспринимать естественный ход событий. Волна паники захлестнула ее. И не в том дело, что она не хотела быть с Ваном (она хотела, очень хотела), но она ужаснулась при мысли, что он поймет, в каком она положении. Ее тело еще не расплылось, крепкие мышцы живота высоко держали плод, лишь талия стала пошире. Но ее груди! Они были полными и налитыми, с темными сосками, покрытыми белыми пупырышками. Если он увидит, то сразу поймет…

— Дина?

Любовь заполняла ее, и она подумала, что если упустит этот момент, он больше никогда не повторится.

— Да, — прошептала она. — Давай вернемся.

Он поставил ее на ноги, снова поцеловал. В тишине было различимо жужжание пчел и стрекот кузнечиков — все звуки природы. До конца жизни они будут ассоциироваться у нее с полным, светлым счастьем.

— Спасибо Господу, что я могу наконец снять эти окровавленные ботинки, — сказал Ван, когда они дошли до машины. Он уселся за руль и поскорее влез в свои удобные туфли. — Никто в здравом уме не заплатит за них хорошие деньги, уверяю тебя.

Дина была слишком счастлива, все что она могла — лишь смеяться.

— Ты понимаешь, что критикуешь сейчас мое творение?

— Ничего, мы все исправим. Я отдам их Джиму Праттену на доработку.

— Но я…

— Не беспокойся. Твоя забота — идеи, и предоставь мастерам разбираться с деталями.

Он сказал это немножко свысока. Дина словно ощутила давление, тут же забытое ею, потому что он коснулся ее руки.

Отель был тихим, лишь несколько гостей внизу пили чай с пирожными. Ван забрал ключи от комнат у администратора. Дина ожидала его на лестнице.

— Твоя или моя комната?

Опять реальность подступила вплотную, но Дина сумела не думать о ней.

— Твоя.

Она хотела быть в его комнате. Хотела, чтобы ее окружали его вещи, хотела оказаться в его мире. В ее комнате висели дешевые платья и маленький чемодан терялся на такой неподходящей для него огромной полке. Ее комната напоминала о прошлом и навевала мысли о будущем, крепко связывая с реальностью.

Он отпер дверь, помог ей войти, и она не почувствовала никакого страха, хотя с того момента, как он поцеловал ее впервые, не прошло и двух часов. Ведь они уже знали друг друга, обедая и проводя долгие вечера вместе.

Дина огляделась. Лучи послеполуденного солнца проникали через незашторенное окно. Комната казалась пустой. Все вещи убраны, кровать тщательно заправлена, ведь Ван такой аккуратист! Лишь его расческа да золотые запонки на столике у зеркала нарушали казенную безликость этого номера.

Ван захлопнул дверь, повернул ключ. Он нежно и сильно притянул ее к себе. Желание мгновенно вспыхнуло в ней… Он поцеловал ее и начал медленно расстегивать блузку, и вдруг страх вернулся, ясный и острый.

— Не мог бы ты задернуть шторы… пожалуйста! — прошептала она.

Он посмотрел на нее с любовью и снисходительностью. Она была как ребенок, такая стеснительная. Он научит ее любить секс, ценить силу его тела и ощущать радость каждой клеточкой. Но это придет со временем.

Он задернул шторы, почти ни один лучик света теперь не проникал внутрь. Ван вернулся и обнял ее. Но тут сомнения закрались ему в душу.

— Дина… ты уверена?

Она кивнула. Он слышал ее легкое движение. Она придвинулась к нему ближе, будто пряча что-то очень секретное. Она была скромной, вот и все, неопытной и, может быть, стыдилась этого.

— Дорогая моя, расслабься! — произнес Ван ласково, он не помнил, чтобы еще с кем-нибудь так говорил. — Я не причиню тебе боль. Пусть это случится.

На ней была широкая розовая блузка, и когда он расстегнул пояс, блузка упала на пол. Он дотронулся до колен Дины, освободил ее от юбки и перенес на кровать.

В слабом свете он видел очертания ее тела, немного более округлого, чем он ожидал. Он сам быстро разделся и лег рядом с ней на покрывало. Она была абсолютно пассивна, и Ван понял, что ему приятнее доминировать, чем подчиняться хоть в чем-то, пусть бы он даже занимался любовью с профессиональной куртизанкой. Он повернул Дину к себе лицом, целуя и гладя ее. Она тихо застонала, а он продолжал ритмично касаться ее, пока не почувствовал, что каждая ее клеточка сгорает от желания. Тогда, только тогда он вошел в нее.

Дина лежала на подушках и ощущала, будто находится в другом измерении. Все соединилось: и сладость, и всепоглощающее желание, и короткий момент боли, и восторг единения с ним.

— Пожалуйста… о пожалуйста! — шептала она, не зная, о чем умоляет, ведь у нее уже было все, чего она желала, и… это было прекрасно. И снова: — Не останавливайся! Не останавливайся никогда! — Она хотела, чтобы все это продолжалось всегда, словно и тело, и разум, и душа уносилась к звездам.

— Пойдем со мной, — прошептал Ван, гладя ее руки, прижимая ее тело все крепче и крепче. Чувства Дины обострились, наслаждение охватило тело. Она поняла, что достигает этого.

Потом она еще долго прижималась к нему и, только когда он выскользнул из ее объятий, поняла, что все закончилось.

— О Ван, я люблю тебя, — прошептала она.

Он нежно погладил ее, но ничего не сказал, повернув ее к себе. Она вдруг ощутила сонливость. Несмотря на то что был обеденный час, глаза ее слипались.

Возле нее, такой же расслабленный, лежал Ван. И через несколько мгновений они уже спали в объятиях друг друга.

Что-то было не так. Ван был уверен в этом, но точно не мог сказать, в чем дело.

Он почувствовал это, когда Дина, проснувшись, прижалась к нему, будто не могла оторваться от него и на долю секунды. Принимая ванну, она заперла дверь. Вышла из ванной покрасневшей. Быть может, конечно, так подействовала на нее теплая вода?

— Иди сюда, — позвал он, она подошла, но тут же отстранилась от него. Неизвестность раздражала, он чувствовал напряженность ее тела, когда дотрагивался до него. Только когда он немного холодно сказал: — Думаю, нам лучше одеться к ленчу, — она прильнула к нему с таким видом, словно готова была заплакать.

За столом было не лучше. Она ела мало и была замкнута. Не притронуласьк пудингу, а когда Ван пошел выбирать для нее десерт, то, вернувшись, заметил неописуемую грусть на ее лице.

Он наполнил ее стакан, думая, что алкоголь поможет ей расслабиться. Но она пила мало, потягивая хорошее французское вино, выбранное им.

Позже они отправились погулять вниз по холму, но ее настроение не изменилось. Беспокойство Вана росло. Может быть, так девственницы реагируют на потерю невинности? Он никогда не встречался с такой реакцией. Он решил, что должен быть терпелив с Диной и научить ее нормально воспринимать их отношения.

Он не делал попытки снова заняться любовью этой ночью. На следующее утро за завтраком Дина напоминала осколок алмаза, столь хрупкой она выглядела. Он отвез ее в Порлок. Они отдыхали, наслаждаясь прелестью дня, гуляли по деревне с аккуратными садиками у коттеджей, пестревшими цветами позднего лета: гладиолусами, дельфиниумами и флоксами. Они поели в деревенском кабачке, и он повел ее в то самое место, куда она больше всего хотела попасть — в Долину Дун.

Они остановились на дороге, глядя с холма на церковь, где умерла Лорна. Взглянув на Дину, Ван увидел, что ее глаза полны слез. В тот момент раздражение уступило место нежности. Он обнял ее, заглянул ей в лицо:

— Что такое, дорогая? В чем дело?

Она покачала головой: «Ничего».

— Но что-то должно быть. Никто не плачет без причины!

— О, это потому, что я здесь.

— Но ты хотела приехать сюда.

— Я знаю, но это так грустно! Любовь может быть грустной, да?

— Может быть. Но не из-за чего плакать.

Она села, молча глядя в долину.

— Ты же плачешь не из-за Лорны Дун и Джона Рида, правда? — сказал он. — Ты странно ведешь себя весь день. Это из-за того, что случилось вчера? Если так, то нечего плакать. Ты ведь хотела этого, да?

— О да! — вполне искренне ответила Дина.

— И я хотел. Мы оба ждали этого дня долгое время. Ну что такое? Ты волнуешься, что забеременела? Если да, то забудь о тревоге. Я могу пообещать тебе, что этого не случилось.

Она всхлипнула:

— Нет, не в этом дело.

— Тогда в чем?

Слезы бежали из ее глаз, и он вдруг почувствовал прилив ревности:

— Существует еще кто-нибудь? Кого ты не можешь забыть?

— Нет! Нет! Пожалуйста, оставим это! Просто я устала, я мало спала этой ночью.

И больше она ничего не сказала.

Они вернулись к машине, и, казалось, Дина постаралась отодвинуть то, что угнетало ее, от себя подальше.

Этой ночью они опять занимались любовью, на этот раз в ее комнате, но опять она настояла на том, чтобы свет был погашен. Когда все было кончено, они лежали рядом и его рука покоилась на ее слегка округлом животе. Он был очень удивлен, когда она отодвинула его руку.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил он, думая о том, что сам этого совсем не хочет.

Она свернулась клубочком около него.

— Нет, пожалуйста, останься.

В какой-то момент среди этой темной ночи он понял, что хочет жениться на ней. Он проснулся, чтобы увидеть ее рядом с собой, услышать ее ровное дыхание и почувствовать ее мягкую теплоту. Она пошевелилась, бормоча что-то невнятное, и внезапно, будто электрошок, его пронзила мысль, что он никогда не сможет ее покинуть.

Эта мысль поразила его. Он никогда не хотел связывать себя с кем-либо постоянными отношениями, но теперь было по-другому. Он всегда играл с людьми, слишком ценя свою свободу. Жене не было места в его жизни. Но раньше он не встречал такую женщину, как Дина, никогда не влюблялся.

Все изменилось, и это пугало его. Любовь делала его уязвимым, а он не хотел быть таким. «Женись на ней, и ты будешь держать под контролем и ее, и себя», — мелькнула мысль.

Но это желание не было чисто эгоистичным. Он хотел и ей добра: хотел научить ее доверять, готов был развеять любые тучи, сгустившиеся над ее горизонтом. Он хотел делить с ней плоды своего успеха, хотел все делать вместе с ней, а не только заниматься любовью. Он готов был разделить с ней все трудности работы, как тогда, когда они вместе придумывали новые модели обуви.

Он был в предвкушении чего-то абсолютно нового. Он думал о том, почему такая по-детски наивная и простая девушка, как Дина, смогла завоевать его сердце, чего не удавалось более искушенным женщинам. Но в то же самое время это не удивляло его. Ее наивность и доверчивость заполнили пустоту в его сердце. Дина помогла Вану почувствовать себя могущественным, а ее недоступность бросала ему вызов.

У них остался всего один день, чтобы побыть вдвоем. Потом им придется вернуться к реальности, продолжать свою повседневную жизнь. Он не мог даже допустить мысли, что она по-прежнему будет работать за станком, в цеху, с другими рабочими. В то же время видеть Дину рядом с собой было для него необходимостью. А что касается бывших любовниц, то ему нравилось думать, как они будут обескуражены, узнав, что их победила эта маленькая девочка.

Но как горд будет он! Она и так прекрасна, а в стильных нарядах, с его деньгами она будет роскошна. Он научит ее всему, что необходимо в его мире. Завтра он попросит ее руки, решил Ван. Несмотря на все страхи и сомнения, ему и в голову не приходило, что Дина может отказать.

Он отвез ее на Лестницу Tapp в сердце Эксмура, а на обратном пути опять свернул в Долину Дун.

Ван не был романтиком, но знал, что вопрос, который мучил его весь день, лучше задать в таком романтичном для нее месте.

— Лорна так и не пришла к алтарю этой церкви, — проговорил он, сидя на камне и держа Дину за руку. — Хочешь сделать это за нее? — Она взглянула на него озадаченно, он знал, что она неправильно его поняла. — Ты хочешь венчаться там?

— Я?.. Я не знаю! Какой смешной вопрос.

— Ничего смешного. Церковь закрыта, в ней давно уже не проводили службу. Но если бы было иначе, ты хотела бы выйти там замуж… за меня? — Она до сих пор выглядела озадаченной, не понимала или боялась понять смысл его слов.

— Да Господи Боже! — взорвался он. — Я прошу тебя выйти за меня замуж, Дина!

— О! — Опять это появилось в ее глазах, он заметил прежде, чем она успела отвернуться. Опять тень. Он занимался с ней любовью, а тени все еще там, он просит ее руки, а тени все еще там, в глубине ее души! Чем же он может прогнать их?

— Я понимаю это как отказ? — с трудом проговорил он.

Она резко повернулась.

— О Ван, я ничего так не хочу, как выйти за тебя замуж. Только…

— Только что?

Она растерялась, глаза стали пустыми.

— Ничего.

Неужели она никогда ему не скажет? Он хотел схватить ее и вытрясти из нее ее тайну. Но он не сделает этого. Когда-нибудь она сможет сама рассказать ему. А пока надо быть терпеливым.

— Ты выйдешь за меня?

Она уткнулась ему в плечо:

— О Ван, я так тебя люблю!

Он не получил ответа на вопрос, но на лучшее пока нельзя было рассчитывать.

На следующий день они поехали домой. Дина была очень тихой и очень влюбленной. Ее рука покоилась на его колене, голова — у него на плече.

Они больше не говорили о женитьбе. Он должен был дать ей время привыкнуть к этой мысли, да и себе тоже. Они перекусили в деревенском трактире, ему нравилось, что к ним относятся как к женатой паре. Подъехав к ее маленькому домику с террасой, он затормозил у входа. Спасибо, — сказала она без всякого выражения.

— Спасибо тебе, — ответил он, — за счастливейшие дни в моей жизни.

— На работе… мы?..

— Скажем ли кому-нибудь? Мы скажем, как только ты будешь готова.

— А ботинки?

Вот ботинки сейчас его меньше всего волновали.

— Все в порядке. Отдадим их на доработку специалистам.

— М-м. — Она кивнула, казалось, с удовлетворением.

— Может быть, мне войти, отнести твой чемодан?

— О нет, лучше не надо. Миссис Брукс…

— Миссис Брукс придется привыкнуть ко мне, по крайней мере, ненадолго.

— Да, — ответила она машинально. — Да, но не сегодня.

Он поставил свой чемоданчик, обнял ее и быстро поцеловал.

— Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи. — Вдруг неожиданно она бросилась ему на шею, уткнулась в плечо. Он застыл в замешательстве. Для своего возраста и положения он выглядел не совсем прилично. Но прежде чем Ван что-то сообразил, она схватила чемоданчик и распахнула дверь, не глядя на него. Он почувствовал, что она вот-вот заплачет.

— Дина… — начал было он.

— Пока, Ван, — бросила она. Он поразился, что на какую-то долю секунды ему показалось не «пока, Ван», а «прощай». Потом дверь захлопнулась, и ему ничего не оставалось, как вернуться в машину и отправиться домой.

На следующий день Дина не вышла на работу. Ван приехал рано, как всегда, но сегодня он хотел поскорее увидеть Дину. Однако ее место пустовало.

Ван был озадачен и очень обеспокоен. Конечно, вполне вероятно, что она заболела и осталась сегодня дома. Но он чувствовал, что все не так просто. Может быть, Дина слишком слаба, чтобы дойти до телефона на углу улицы? Его сердце било тревогу. Он сказал секретарю, что уезжает, сел в машину и отправился на Веллигтон-стрит.

Погода ухудшалась. Моросил дождь, и под серым хмурым небом маленькие домики с серыми стеклами террас выглядели совсем неприветливо. Несколько угрюмых домохозяек спешили за покупками, с любопытством поглядывая на «ягуар», остановившийся у дома миссис Брукс. Он выглядел здесь инородным телом.

Ван позвонил в дверь. Долго никто не открывал, потом послышалось шарканье. Дверь открыла, по-видимому, та самая миссис Брукс, с узким злым лицом и красными мокрыми руками, которые она вытерла о передник.

— Да? — прошепелявила она.

— Извините за беспокойство, миссис Брукс. Я приехал навестить Дину.

Женщина шмыгнула носом, вытерев лицо тыльной стороной руки:

— Ха.

— С ней все в порядке?

— Ее нет.

— Нет? — Он чувствовал, что это правда, но не мог поверить сразу. — А где она?

Женщина усмехнулась:

— Откуда я знаю. Могу только сказать, что с утра она собралась и уехала. Хорошо, что я взяла с нее плату заранее.

— Вы имеете в виду, что она не вернется?

— Именно так. — Она испытующе глянула на него. — А что вам об этом известно? Да кто вы вообще такой?

— Дина у меня работает, — сказал Ван. — Она оставила свой адрес?

— Нет. Я спросила, что делать с почтой, которая придет на ее имя, а она сказала, что не придет…

— Можно мне зайти в ее комнату? — спросил Ван.

— Зачем?

— Может, она забыла что-нибудь.

— Нет.

— Я хочу сам проверить. — Ван говорил с напором, и миссис Брукс уступила.

— Я сменила постель. И как раз стираю белье.

Комната действительно оказалась абсолютно пустой, Ван все осмотрел. Вообще не верилось, что совсем недавно здесь жила Дина.

— Вот видите! — сказала миссис Брукс, стоя в дверях и наблюдая за ним. Ему вдруг смертельно надоело общество этой неприятной женщины.

— Мисс Маршалл ничего вам не должна? Я заплачу.

— Я же говорила, что взяла с нее плату вперед. И хорошо сделала, а то теперь были бы проблемы.

Губы Вана скривились в гримасе неудовольствия.

* * *

Ван сидел за рулем своего «ягуара», уставившись в пространство. Прохожие недоуменно оглядывались на него. Потрясенный, он не мог найти ответы на мучившие его вопросы. Куда ушла Дина, почему? Он, как сейчас, видел перед собой Дину, в слезах прижимавшуюся к нему, убегавшую от него со словами: «Прощай, Ван». Теперь он был полностью уверен, что она сказала «прощай», а не «пока». Теперь он знал это наверняка, однако смириться не мог. Ну почему? Почему? Потому что они занимались любовью? Потому что он попросил ее руки? Если Дина не хотела этого, ей стоило лишь сказать. Или, может быть, она думала, что после этого не сможет работать с ним? Нет, она не хотела причинить ему боль своим отказом; сама мысль, что они могут вновь встретиться, пугала ее. В конце концов, она не обещала выйти за него замуж. Эта неопределенность мучила его тогда, действует на нервы и сейчас. Она сказала, что любит его, и он верил ей. Так зачем же было собираться и уезжать, не сказав ни слова? В этом не было никакого смысла. Инстинктивно Ван почувствовал, что эта загадка связана с той тайной, которую хранила в своей душе Дина.

Что же она прячет? Какую-то скрытую грусть? Что-то, чего она стыдится, может быть, прошлое? Что бы это ни было, он не мог представить, чтобы это было действительно ужасно. Ван знал, что даже какая-нибудь мелочь могла быть воспринята Диной как нечто серьезное. Он обязательно найдет ее и раскроет ее секрет, чего бы это ни стоило.

Ван, не глядя, завел машину и поехал к фабрике. Потеря Дины причиняла ему физическую боль, он чувствовал в себе пустоту, которая, увеличиваясь, заполняла его. Но как бы тяжело ни было ему, в одном он был уверен: если он найдет ее, то обязательно разрешит все разногласия между ними. Он нуждался в Дине и физически, и духовно. С нею были связаны его надежды, его будущее. Он чувствовал, что она была его недостающей половиной. Дина всегда прекрасно дополняла его. Вместе они могли бы поставить дело на качественно новую ступень. Так он это планировал, так это и должно было быть. Ее исчезновение означало для него полный крах.

Амбициозный, целеустремленный Ван не мог допустить этого.

Мэри Колборн, урожденная О'Салливан, уложив спать своего сына Патрика в саду, вернулась в дом. В маленькой и уютной кухне Дина только что закончила вытирать посуду; она молча стояла, все еще держа полотенце, и смотрела на освещенный солнцем задний двор с длинной аллеей и кустами розовой герани в терракотовых горшках, выделявшихся на фоне серой стены дома. В тени дома стояла детская кроватка, защищенная сеткой.

Мэри взглянула озадаченно на свою подругу и покачала головой. Дина была очень напряжена, весь ее вид говорил об этом: бледное, угрюмое лицо, припухшие глаза. А под дешевым блузоном в цветочек ясно проглядывал ее располневший живот.

— Дина, нам надо поговорить, — сказала Мэри. — Мы должны решить, что тебе делать дальше.

Прошла уже неделя с тех пор, как Дина приехала к ней, и с первого взгляда Мэри поняла, что с подругой творится что-то неладное. Дина не отрицала, что оставила свою работу и занятия, не отрицала, что ей просто-напросто некуда податься. Разве могла Мэри не принять ее на время, пока она не разберется в себе?

Конечно, Мэри приютила подругу. У нее была свободная комната, и Дина могла распоряжаться ею столько, сколько понадобится. Мэри была уверена, что Боб, ее муж, не будет против: он ведь понимал, насколько одинокой чувствует себя Мэри, пока он на работе. Боб был штукатуром и работал много, стараясь поправить материальное положение семьи. Но Мэри была в недоумении. Она слышала, что Дина оставила колледж и пошла работать на обувную фабрику — достаточно странный выбор для столь талантливой студентки. Теперь становилось понятно, что и эта работа, как и колледж, уже в прошлом. Не составило большого труда заставить Дину признаться, что она беременна: ее полнеющий живот не оставлял никаких сомнений на этот счет. Но все недавнее прошлое Дины было для Мэри закрытой книгой.

— Я не хочу об этом говорить, — твердила Дина, и Мэри меняла тему, чтобы лишний раз не травмировать подругу. Но прошла уже неделя, и она не могла больше ждать. Боб начинал задавать вопросы. Да и самой Дине пора было повернуться к своим проблемам лицом.

— Дина, нам нужно поговорить, повторила Мэри, но Дина продолжала молча смотреть в окно.

Мэри поняла, что ее внимание сосредоточено на маленьком Патрике. Она вздохнула.

— Я пойду поставлю чайник и заварю нам по чашке чая, — твердо сказала Мэри. — А потом, хочешь ты этого или нет, мы поговорим!

— О нет, Мэри, я не хочу! Только не об этом! Давай лучше поговорим о прошлых временах…

— Дина, если ты случайно не заметила, спешу тебе сообщить — ты ждешь ребенка. Игнорирование этого факта не решит проблемы. Ты уже была у доктора?

Дина покачала головой.

— Знаешь, ты просто обязана обратиться к врачу. Он должен проверить твое здоровье, твое и ребенка.

Дина смотрела вдаль невидящими глазами.

— Думаешь, мне поздно делать аборт?

— Дина! Даже не думай! Это незаконно, аморально и опасно. К тому же теперь поздно. Какой у тебя срок?

— Пять месяцев.

— Слишком поздно.

— Надо было подумать об этом раньше!

— Дина Маршалл, перестань. Ты хочешь убить малыша, такого же, как мой Патрик?

— Ну хорошо, ладно.

— Дина, я твой друг. Пожалуйста, скажи мне, что с тобой произошло.

Дина опустила голову:

— Нечего рассказывать. Я выпила, и все случилось само собой.

— А кто отец? Он знает?

— Нет, я никогда ему не скажу.

— А дед и бабушка?

Дина невесело рассмеялась:

— Как ты представляешь себе это? А? Я вообще никогда в жизни больше не хочу видеть деда!

— Но ты, по крайней мере, должна подумать о своем будущем.

— Да нет. Я ушла из колледжа прежде, чем кто-то догадался, и пошла работать. Но потом…

— Ну?

— Я не хочу думать об этом.

— Почему, почему, Дина?

Она долго молчала.

— Потому что я встретила одного человека…

— Кого?

— Его зовут Ван. Ван Кендрик. Он владелец фабрики, на которой я работала, точнее — сын владельца. Он особенный. Я люблю его, Мэри. Я старалась забыть свое состояние… думала, что все нормально… мы могли бы… — Ее глаза наполнились слезами.

Мэри оставила чашки и села рядом с Диной:

— Но он не обращал на тебя внимания? Да?

Дина взглянула на нее:

— Нет, обращал. Я ему очень нравилась. Это было прекрасно. Мы работали вместе, я обо всем забывала, работали одни на фабрике в пустом цехе, а потом поехали вместе отдыхать.

— Дева Пресвятая! — воскликнула Мэри. — Неужели ты с ним?..

— Да.

— Дина Маршалл! А я-то считала тебя примерной и правильной!

— Мэри, давай только ты не будешь меня воспитывать!

— Хорошо. Расскажи мне все. Теперь, наигравшись, он бросил тебя, да?

— Нет, ты ошибаешься! Он просил моей руки.

— Что?!

— Он просил выйти за него замуж. Мэри всплеснула руками:

— Но тогда в чем дело? Почему ты здесь?

— Я не могу выйти за него в таком положении. И сказать ему не могу.

— Почему?

— Я не осмелюсь. Он думает… думал… я была девственницей. Я не могу сказать ему, что была беременна.

— Вы были близки. Он должен был понять.

— Я гасила свет. Я не хочу, чтобы он знал, Мэри. Это все испортит.

— И так уже все испорчено!

— Нет. То, что было, останется с нами. Он будет помнить меня другой. Если он узнает… о, Мэри, разве ты не понимаешь? Он возненавидит меня! Я этого не вынесу.

— Он будет шокирован, да, но если он тебя любит…

— Нет, я не могу взваливать это на него. Только не чужого ребенка.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь. Ты решила?

— Да. Я ничего не должна говорить, я исчезла.

— Какой смысл в этом?

— Не знаю! Ничего не знаю!

— Дина, давай я напишу ему, дам ему знать.

— Нет!

— Если он любит тебя… если ты любишь его…

— Нет! Если ты сделаешь это, я никогда тебе не прощу!

— Ладно, — мягко согласилась Мэри. — Но ты должна подумать о будущем. Ты ведь не можешь жить здесь постоянно.

— Но…

— Ты должна увидеться с врачом и с работником социальной помощи, подготовиться к рождению ребенка. Ты ведь оставишь его?

— Думаю, что да…

— Есть дома матери и ребенка, где можно находиться, пока малыш подрастет. Дина, ты слушаешь?

Дина опять ушла в себя. Мэри очень хотелось помочь любимой подруге. Как бы узнать, где работала Дина, и все-таки разыскать этого Вана Кендрика?

В конце концов, что-то нужно делать!

Два дня спустя Мэри стирала пеленки, когда услышала стук в дверь. Боб был на работе, а Дина ходила по магазинам. Мэри вытерла руки и пошла открывать. Если это «Свидетели Иеговы», она выпроводит их в момент, думала Мэри.

Но мужчина, стоящий на пороге, совсем не был похож на «Свидетеля Иеговы». Он был высок, красив, безукоризненно одет. Мэри вопросительно смотрела на него:

— Да?

— Мэри Колборн?

Она кивнула, озадаченная.

— Отлично. Значит, я попал куда надо. Не могли бы вы мне помочь? Я ищу Дину Маршалл. Вы ее подруга. Не знаете ли вы, где ее можно найти? Кстати, меня зовут Ван Кендрик.

Мэри была ошарашена. Сообщение Дины о том, что ее преуспевающий, блистательный хозяин решил жениться на ней, казалось абсурдом. Мэри знала, что Дина любит пофантазировать. Поэтому меньше всего она ожидала увидеть Кендрика на ступенях своего дома. Взяв себя в руки, она устремила на него взгляд синих ирландских глаз:

— Мистер Кендрик? Да, Дина упоминала про вас.

Она заметила, как дрогнул мускул на его щеке.

— Вы знаете, где она?

— Да, знаю, — она склонила голову набок. — Зачем она вам?

Он удивился:

— Что за вопрос?

Мэри стояла на своем:

— Прямой вопрос. Слушайте, мистер Кендрик, Дина — моя давняя подруга. Я забочусь о ней. Она очень огорчена, и я не хочу, чтобы ей добавляли неприятностей.

— Уверяю вас, я меньше всего на свете хочу огорчить Дину. Если бы вы сказали, где она находится…

Мэри взглянула на него, ощущая всю властность этого человека.

— Думаю, лучше пройти в дом. Присядьте.

— Спасибо, я постою.

— Очень хорошо. — Она встретила его взгляд и спокойно выдержала его. У нее самой был твердый и упрямый взгляд, которого побаивался ее муж Боб. — Вы отец ее ребенка?

Она видела, как изменилось его лицо. Видела шок, поняла, что он ничего не знал.

— Вы говорите, что у Дины есть ребенок?

— Пока нет, но скоро будет. В начале декабря, думаю, хотя точно не известно, она не была у врача. Пять месяцев она пыталась притворяться, что ничего не происходит. Но ей пришлось столкнуться с проблемами. Она поняла, что, закопав голову в песок, от них не избавишься. — Мэри сделала паузу. — Я хотела связаться с вами. Дина запретила. Она не хочет вас видеть.

Его лицо потемнело.

— Кто отец ребенка?

— Студент, кажется, кто-то из ее знакомых по художественному колледжу.

— Она говорила, что покинула колледж, так как умерла ее мать.

— Да, это абсолютная правда. — Мэри чувствовала удовольствие оттого, что защищает Дину. — Ее мать умерла.

— Но это была не единственная причина. Молодой человек покинул ее, да?

— Она никогда не говорила ему о беременности. Их близость была случайной, я думаю.

— Она никому не говорила. Где она?

— Пошла за покупками.

— Вы имеете в виду, что она живет у вас?

— Пока да. Если хотите подождать, она скоро вернется. — Он, казалось, смутился.

— Нет-нет. Я не буду ждать. И вообще было бы лучше, если бы вы не говорили ей обо мне.

Он отходил от двери. Мэри ощутила, как в ней закипает ярость. Свинья! Теперь, зная о Дининой беде, он старается скорее смыться! Дина была права, что бросила его!

— Не волнуйтесь, — холодно сказала Мэри. — Я ничего ей не скажу. Я не хочу больше причинять ей боль. Я говорила, что ей следует рассказать вам правду, потому что, если вы любите ее, то останетесь с ней. Я вижу, она хорошо в вас разобралась. О, не беспокойтесь, я не стану разбивать ей сердце, подтвердив, как она была права в отношении вас, мистер Кендрик!

Она выпихнула его из дома, молясь, чтобы роскошный «ягуар» уехал раньше, чем Дина вернется из магазинов.

Ван был ошеломлен. Он сел в машину и рванул с места, не обращая внимания на дорогу.

Вот он нашел Дину, узнал ее секрет, но, ей-богу, лучше бы он этого не делал.

Дина всегда была для него такой, какой он хотел ее видеть: мягкой и невинной, как дитя. Теперь он знал, что она совсем не такая. Она носила под сердцем чужого ребенка все то время, которое они провели вместе. Она лгала ему, обманывала его, и он чувствовал, как рушится весь мир. Ван закурил сигару.

Ему и в голову не приходило, что она сбежала от него, потому что была беременна. Но теперь он знал правду, и она вызывала у него жгучую боль. Не только потому, что его мадонна была с кем-то раньше, но еще и потому, что этот человек дал ей то, чего никогда не сможет ей дать Ван — ребенка.

Вану было девятнадцать, когда он подхватил свинку. Друзья шутили, посмеивались над его раздувшимися щеками и шеей, предлагали веселиться, и он веселился. Врач говорил, что болезнь может вызвать осложнения, позже тесты показали, что он оказался прав. Ван стал бесплоден. Он никогда не будет отцом.

В то время эта новость не особенно волновала его. Он радостно смотрел вперед, сознавая, что может развлекаться с кем угодно, не беспокоясь о последствиях. К тому же все, чего он добьется за свою жизнь, останется его достоянием, он будет стараться не для потомков, а для себя.

Будучи сильным и эгоистичным человеком, Ван придерживался такой жизненной философии. Он не мог тратить время и энергию, переживая горечь потери, все равно ничего нельзя было изменить. Он не мог стать отцом. Но Дина, его Дина, нашла кого-то, кто мог это сделать. Она спала с этим мужчиной, и его семя зрело в ней, когда она уже была с Ваном.

Ван выбросил сигару. Ему хотелось почувствовать боль. Он знал, что, когда начнет расслабляться, она придет к нему, эта боль, придет внезапными уколами. Но в то же время, несмотря на весь ужас и гнев, он хотел Дину, хотел чуть ли не больше, чем раньше! Он любил ее, нуждался в ней с отчаянием, какого не ожидал испытать. Он нуждался в ней как мужчина, всей душой и телом. Он нуждался в ней как коллега. В ней было его будущее. Она была его достоянием, и, хотел он этого или нет, он принадлежал ей. Они были предназначены друг для друга.

Ван опустил окно «ягуара» и вдохнул свежий воздух. В нем соединились запахи лета: коровьего навоза и сухой травы. Ван надолго запомнил их.

Оставив окно открытым, он завел мотор. Затем развернул машину и двинулся обратно.

Дина была наверху в маленькой комнате, которую ей отвела Мэри.

Она смертельно уставала последние дни и поднялась к себе прилечь и почитать. Однако не могла сосредоточиться на книге, как, впрочем, и ни на чем другом.

Что ей делать дальше? Мэри права, она должна думать, и нечего ожидать, что Мэри сделает это за нее. Когда она покинула колледж, то была уверена, что справится одна, потом она слегка забеспокоилась, теперь же чувствовала страх, панику и полное, абсолютное одиночество.

И эта смертельная усталость не помогала от них избавиться.

Кто-нибудь еще чувствовал подобное? Если да, то как женщины справлялись с этим?

У Дины была надежда, что она потеряет ребенка, это решило бы все ее проблемы. Она стала бы свободной, и все было бы по-прежнему.

Конечно, этого не случится. Ничего уже не будет по-прежнему.

Ее глаза наполнились слезами. Если бы она встретила Вана раньше!

Дина поднялась с постели и подошла к окну. Был августовский полдень. Живот казался особенно тяжелым.

Она слышала, как на их улицу завернула машина, и посмотрела в ту сторону. «Ягуар», да, как у Вана. У нее защемило сердце, и где-то ниже она ощутила толчки, она знала, это ребенок.

Машина остановилась у дома. У Дины перехватило дыхание. Ее тело уже реагировало на то, что мозг успел осознать позднее. Дверца открылась, из машины вышел мужчина. Ван! Милый Господи, это Ван! Боже! Он не должен видеть ее в таком положении! Что делать? Спрятаться? Запереть дверь? Притвориться спящей?

Паника охватила ее. Она почувствовала прилив крови к лицу, в то время как руки оставались ледяными. Ноги стали ватными, отказываясь подчиняться ей.

«Я должна сесть», — подумала Дина. Но вдруг оказалось, что кровать очень далеко. Она сделала шаг, комната закружилась вокруг нее. Она шагнула еще раз, словно ступала по воде. Ноги подкосились, и она тихо опустилась на пол.

* * *

Она слышала голос Мэри, зовущий ее: «Дина! Дина!» — но он звучал слишком далеко. Потом другой голос, его голос. И вдруг она поняла, что он держит ее на руках. Туман перед глазами немного рассеялся: да, он был рядом с ней, это лицо, любимое, совсем близко. О Ван, Ван!

Мэри держала стакан у ее губ. Бренди. Она с отвращением оттолкнула его:

— Нет!

— Может быть, воды? — спросил Ван.

Да, это был он.

— Что ты здесь делаешь? — еле проговорила она.

Он смахнул капельку с ее губ.

— Я приехал, чтобы забрать тебя к себе, домой, — сказал он.

Они поженились по специальному разрешению через три недели, официально зарегистрировавшись, так как Дина была в интересном положении и не хотела шумного бракосочетания. Дед, который был ее официальным опекуном, пока ей не исполнился двадцать один год, отказался присутствовать на церемонии. Таким образом, гостями оказались родители Вана, Мэри, Боб и маленький Патрик. Дина замечательно выглядела в кремовом шелковом платье в стиле двадцатых годов, скрывающем ее полнеющую фигуру. Невеста была бледна, но вся светилась от счастья.

Родители Вана были совсем не так счастливы. Они неплохо отнеслись к Дине, но сами едва ли выбрали бы для своего сына беременную двадцатилетнюю девушку без образования. Кристиан-старший был немногословен, говоря о происходящем событии, особенно когда он узнал о том, что молодожены собираются жить в родительском доме, по крайней мере, первое время. Поэтому Вану пришлось найти подходящий дом недалеко от фабрики, в то время как переговоры о покупке их постоянного дома продолжались. Однако в день свадьбы все опасения были отодвинуты на задний план, и присутствующие даже улыбались для семейной фотографии. В глубине души мать Вана, глядя на счастливое лицо Дины, полагала, что, наверное, и не стоит волноваться. Девушка была нежна и прекрасна, а Ван выглядел мужчиной, которому уже нечего больше желать в жизни. И Кристиан-старший, целуя невестку в щеку, молился, чтобы так было всегда.

Дина была уже на восьмом месяце беременности, когда Ван понял, что никогда не сможет принять чужого ребенка как своего собственного.

Когда он в августе вернулся в дом Мэри, для него ничего не имело значения, кроме Дины, а увидев ее лежащей на полу в этой маленькой убогой спальне, он понял, что хочет только одного: жениться на Дине.

Рождение ребенка было чем-то далеким и нереальным. Суета и заботы, связанные с церемонией бракосочетания, а потом с поисками нового жилища, отвлекли на время внимание Вана. Но по мере того как беременность Дины становилась все более заметной, росло его отвращение, пока не стало очевидным для него самого.

Если бы Ван был хоть чуть-чуть склонен к самоанализу, то он бы признал, что, собираясь жениться на Дине, не дал себе времени поразмыслить, как же сложится их жизнь, когда родится ребенок. Но ему так не свойственны были всякого рода предосторожности. Он действовал стремительно, а иногда чисто рефлекторно, поэтому у него не было времени раздумывать. Ван, человек действия, был начисто лишен воображения. Благодаря этим своим качествам, он часто добивался успеха, но иногда они приводили к необратимым последствиям. Приближались роды, росло отвращение Вана, и он понимал, что этому виною необдуманность его поступков. Вид округлившегося Дининого тела стал анафемой для него. Наверное, оно не нравилось бы ему, даже носи Дина под сердцем его ребенка. Но ситуация усугублялась тем, что ребенок-то был чужой.

Однажды Дина попыталась рассказать ему, как все это произошло, но он резко отмахнулся, сказав, что не желает ничего знать. И он действительно не хотел знать, но ему не становилось легче. Его стали раздражать ее постоянная усталость, ее грузность и неповоротливость, то, что ей везде было неудобно сидеть: и в машине, и в кресле, и в постели. У него пропало желание обнимать ее, когда это круглое, ужасное прижималось к нему. Ван не мог смотреть на нее обнаженную. Он вспоминал, как она настаивала на том, чтобы он зашторивал окна, когда они занимались любовью в те так быстро пролетевшие сладостные дни. Вспоминал о своих планах научить ее искусству любви — ирония судьбы! А теперь он же избегал видеть ее без одежды. Как-то он застал ее натягивающей ночную сорочку и увидел эти полные груди, это огромное, круглое тело на тонких точеных ногах.

— Боже мой, Дина! Неужели это так необходимо?!

Он видел боль в ее глазах, но это мало трогало его. Прежде всего он был озабочен своими собственными чувствами. В ту ночь он спал в гостиной. Дина с тех пор старалась одеваться и раздеваться в его отсутствие, чтобы не показываться ему обнаженной, но и ее скромность начинала его раздражать.

Он стал задерживаться на работе, однако и работа не приносила удовлетворения. Отец положительно отнесся к их с Диной моделям обуви. Хоть он и запретил выпуск сандалий, утверждая, что это не их специализация, но решил изготовить несколько пробных пар прогулочных туфель. Ван был настолько подавлен, что решил, будто отец опять срывает его планы.

— Мы должны обновляться. Сандалии — идеальный шанс, они недорого обойдутся нам.

— Но они отвлекут рабочую силу. Я не хочу этого, Кристиан!

— Папа, нам нужно расширяться!

— Расширяться? Зачем? У нас хорошее дело, оптимальные объемы.

— С наперсток.

— Если ты так думаешь, я предлагаю тебе отделиться. Я не хочу, чтобы мне кто-то диктовал, как управлять компанией, даже ты, мой сын.

— Извини.

— Ты сделал мне больно, Кристиан. Может быть, однажды твой сын тоже так поступит, и ты поймешь меня.

Ван вздохнул. Его родители были уверены, что доктора ошиблись, пророча Вану бесплодие. Они думали, что Дина носит его ребенка, а он был слишком горд, чтобы разъяснить недоразумение. Сейчас отец жестоко напомнил ему о ребенке. Ван не мог вынести даже мысль о том, что он будет делить дом и Дину с каким-то ребенком, чужим ребенком.

Ван думал об этом постоянно и принял решение. Решение окончательное и бесповоротное.

— Я не могу этого сделать! — говорила Дина. Она была бледна от потрясения и ужаса. — Я не в состоянии отдать своего ребенка в приют! Нет, ты не можешь говорить об этом серьезно!

— А я не могу все так оставить, — сказал Ван. — Я пытался смириться, но не могу. Прости. По крайней мере, я честен.

— Ведь это мой ребенок.

— Но не мой. И это, конечно же, разрушит наш брак.

— Ван, я не могу! Не могу!

— Дина, — Ван заговорил спокойно. — Ты должна понимать, что я чувствую. Что за жизнь будет у ребенка, когда отец его ненавидит? А если его отдать другим людям, то для них он будет желанным.

— Мне кажется, ты сошел с ума. Я не буду больше разговаривать об этом!

— Дина…

— Молчи! Молчи!

Слезы струились по ее лицу. Любовь к ней захлестнула его, потом он посмотрел на ее живот и сразу помрачнел.

— Хорошо, Дина. Так думаешь ты. Но я не могу, я не приму этого ребенка. Если ты настаиваешь на своем, считай, что наш брак распался.

Она отшатнулась, будто он ударил ее по лицу, и прижала ладонь к губам.

— Ван…

— За тобой выбор. Я или ребенок.

— Я думала, ты любишь меня!

— Я люблю тебя. — Его голос потеплел. — Я тебя очень люблю. У нас может быть прекрасная жизнь вместе, но без этого ребенка.

— Я не верю своим ушам…

Его голос опять стал суровым.

— А ты поверь, моя дорогая, потому что я уже принял решение.

Дина почувствовала себя совсем разбитой. Она только начинала постигать, что, когда Ван принимает решение, ничто и никто не в состоянии разубедить его.

А она ведь знала с самого начала: не будет выхода, не избежать такой ситуации. Поэтому она уехала тогда. Но Ван пришел за ней, и ей показалось, что она ошибалась. Но на самом-то деле она была права. Ван хотел ее, но не ее ребенка. Ни больше, ни меньше.

Она провела по лицу дрожащей рукой.

— Хорошо, но что скажут люди? Ведь твоя семья, друзья, все знают, что я беременна! Как ты им скажешь, что отдал своего ребенка в приют?

— Я думал об этом. — Он отвернулся, чтобы она не видела его лица. — Я помещу тебя в специальную клинику, и мы всем скажем, что ребенок родился мертвым. — Она судорожно вздохнула, и тут же ребенок пошевелился внутри нее. — Никто не будет задавать вопросов, чтобы не расстроить тебя. Это сработает, Дина. А потом все будет хорошо, мы будем близки как никогда.

Это был кошмар; ей казалось, что гигантское морское чудовище захватывает ее своими щупальцами, а потом съедает живьем. Совсем недавно обрести безопасность — и неожиданно получить столь ужасный ультиматум!

Действительно ли она думала, что все в порядке? Поначалу, может быть, позже… нет. Она осмыслила внезапные изменения в поведении Вана и поняла, что было тому причиной. Ее терзала нестерпимая боль. Конечно, нечего от него требовать. Невозможно требовать этого от любимого мужчины, тем более от такого, как Ван. За его внешней самоуверенностью скрывалась какая-то ненадежность. Была у него ахиллесова пята, которую Дина не могла распознать. Но, хотя его отказ принять ребенка мучил ее, чувства Вана были главнее для нее, важнее, чем ребенок, чем ее собственные чувства, важнее, чем что бы то ни было на свете. Она его обожала, восхищалась им. Она не могла потерять его сейчас, это было просто немыслимо. Если она хочет удержать его, то должна расстаться с ребенком. Как бы это ни было горько, но выбор уже сделан.

Странно, но она ни в чем не винила Вана. Она принимала его таким, какой он есть, а будь он другим, она, может быть, и не полюбила бы его. В конце концов, он был честен в своих чувствах. Пусть лучше так, чем видеть, как его ненависть к ребенку возрастает с каждым днем, лучше, чем чувствовать, как их собственные отношения ухудшаются из-за напряженности и непонимания в семье. Нет, она не винила Вана ни в чем, вину она чувствовала только за собой. Причиной всех бед была только она; Дина не могла допустить, чтобы Ван расхлебывал кашу, которую она заварила.

Да он и не смог бы уладить все. Конечно, он не справился бы сам, как хотелось надеяться Дине, но мог хотя бы попытаться разобраться в этом хаосе. Согласившись на предложение Вана, она снимала с себя всю ответственность. Он будет заботиться о ней. В глубине души она знала, что это имеет для нее самое большое значение.

Это был очаровательный младенец. Она видела его всего лишь один раз, но он навсегда останется в ее памяти. У мальчика были огромные голубые глаза, нос пуговкой и мягкий розовый ротик. Она прижала его к груди, вдыхая его младенческий аромат. Она не хотела расставаться с ним, но пути назад не было.

Когда его забрали, она не сопротивлялась, она была поразительно спокойна, хотя в глазах ее стояли слезы, так что она даже едва могла его видеть. Ей сказали, что те, другие, уже ждут ребенка, Стивена, так она его назвала. Они были в восторге от малыша, и больше она ничего не знала. Все было сугубо конфиденциально. Малыш ушел из жизни Дины, и она не ведала, куда и с кем.

Когда она достаточно окрепла, Ван забрал ее домой, там ее ожидали соболезнования родственников и всех тех, кто полагал, что у нее родился мертвый ребенок. Иногда ей едва хватало сил, чтобы сдержаться и не закричать: «Нет! Он не мертв, нет! Он жив и здоров!» Но, как правило, друзья и родственники уважали ее молчание и слезы и ни в коем случае не докучали ей разговорами и вопросами.

Дина долго думала, что боль никогда не пройдет, да она и не прошла, только притупилась и стала утихать. Но еще много ночей провела она без сна, глядя в пространство, изнывая от тоски по своему малышу. Она складывала руки так, будто держала его, укачивала, убаюкивала, а потом страдала еще больше. Временами она порывалась убедить Вана изменить решение, вернуть ей ее ребеночка, но слова так и остались невысказанными. Было слишком поздно. Невозможно было возвратить его.

Постепенно другие заботы стали заполнять ее жизнь. Ван нашел для них дом, его отремонтировали, и Дина с головой ушла в проектирование интерьера и выбора мебели. Их доходы были небезграничны, Ван получал довольно скромную зарплату, но те суммы, которые Дина теперь могла тратить на покупки, ей раньше и не снились. Воображение ее работало без устали. Лишь когда она занималась декором маленькой уютной спальни, эмоции с новой силой захватили ее: эта комната должна была быть детской. В окно постукивали ветви старой яблони, а она сидела на голом полу, думая о том, что ее ребенку не суждено ни вырасти здесь, ни испытать всю силу ее любви.

Когда дом был готов и они переехали, Дина вновь почувствовала себя опустошенной. Но ненадолго. Кристиан-старший продолжал упрямиться, Ван становился нетерпеливым.

— Чертов старик! Все, пора отделяться, — говорил он Дине.

— Как отделяться?

— Если он не хочет расширять фабрику, мы сделаем это сами, здесь!

— Где здесь? — спросила Дина, ощущая, как возбужденно начинает биться пульс у виска. Она любила в Ване эту черту — он умел зажечь своим энтузиазмом кого угодно.

— Старый сарай можно переоборудовать под мастерскую. Крыша в порядке. Если установить освещение, полки и один или два станка, будет совсем неплохо, по крайней мере для начала.

— Ты имеешь в виду производство сандалий?

— Да, и всего, на что у тебя еще хватит воображения. Аксессуары… да все, что угодно. Только не ботинки. Оставим старику его игрушки и не станем особенно давить на больную мозоль.

Дина рассмеялась:

— Если он в кендриковских башмаках, ему ничего не грозит.

Ван нахмурился — чувство юмора не входило в число его блестящих качеств.

— Он, конечно, упрям как бык, но все равно не стоит так сильно его расстраивать. Подумай над новыми проектами.

— Хорошо, я подумаю.

Она вновь почувствовала прилив возбуждения, ей казалось, что она стоит на пороге какого-то приключения. Дина пообещала себе, что все свободное время посвятит новому делу.

— Хорошая девочка. Иди-ка сюда.

Ван за руку притянул ее к себе, она положила голову ему на плечо. Так хорошо и спокойно им вместе, рядом друг с другом.

Ван, казалось, изгнал Стивена из памяти. Он никогда не возвращался к разговорам о детях.

Они с Диной часто занимались любовью, он учил ее любить каждый момент их физической близости. Она была благодарной ученицей. Дина молилась, чтобы снова не забеременеть, и молитвы ее были услышаны.

Иногда ее охватывало смутное ощущение, что у них что-то не так. Но Что — непонятно. Они были так близки, так любили друг друга, а все-таки оставался в его душе неизведанный уголок, в который не дано ей было проникнуть.

Ван попросил ее разработать новые модели, и она решила, что это не только увлекательное занятие для нее, но и прекрасная возможность продемонстрировать ему свои навыки и таланты, доказать, что она не какая-нибудь девчонка, только и способная «залететь» по глупости.

Динины модели новой обуви были хороши, но ее фантазии ограничивались критериями и условиями производства, строго контролируемыми Кристианом-старшим. Прогулочные туфли уже пользовались успехом на рынке, а «библейские сандалии» не были пределом мечтаний и возможностей Дины.

Теперь Ван предложил заняться аксессуарами, и одно это слово открыло перед нею целый мир. Да, теперь было где развернуться ее творческой натуре.

Конечно, оставалось множество ограничений, о которых следовало помнить: технологический уровень их мини-предприятия не позволял выпускать сложные, комплексные вещи, все должно было быть просто и… гениально. Дине как разимпонировали простые вещи — простые, качественные и оригинальные. И вот… очень кропотливо и осторожно она начала творческий поиск.

Так как Ван всю жизнь работал с кожей, именно из нее планировалось производить продукцию, к тому же и Дина любила натуральные материалы. Она просматривала кипы журналов и хваталась за карандаш, осененная новой идеей, независимо от того, где в этот момент находилась: в ванной ли, за приготовлением обеда или даже в постели. Постепенно она стала забывать о ребенке сначала на несколько минут, потом — часов, а потом уже могла не думать о нем и целыми днями. Она боялась показывать свои наброски Вану, не решалась поделиться своими замыслами новых моделей сумок и ремней. Однако, вспомнив, как он отнесся к ее первым проектам, все же сделала это. Вот когда она узнала, как беспощаден может быть муж. Вот когда у нее появился опыт общения с суровым, упрямым Ваном.

Его реакция оказалась хуже, чем она опасалась.

— Это никуда не годится. Совсем не оригинально.

— Постой! Это оригинально!

— Недостаточно. Такие ремни можно увидеть в любом магазине города.

— Никогда подобного не замечала!

— Попробуй съездить в Португалию или на один из греческих островов. Там иногда попадаются интересные экземпляры изделий из кожи.

Дина постаралась не принимать поражение близко к сердцу. Она ушла к себе и продолжала фантазировать. В следующий раз реакция была не более обнадеживающей.

— Боже, Дина! Что такое ты натворила?

— Ты хотел оригинальности, — пыталась она защищаться.

— Да, но это уже ни в какие ворота не лезет! Где ты, черт побери, собираешься найти покупателей на такую продукцию? Если только на Карнаби-стрит! Можешь себе представить, чтобы кто-нибудь появился с этим на улице? Запомни, нам нужно нечто простое и необычное, заявка о себе, наша торговая марка. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Дина кивнула. Она понимала. Понимала, что начинает терять веру в свои способности. Целыми днями ни одна новая идея не приходила ей в голову, она бродила в оцепенении, плакала, молилась. Ей казалось, что она сойдет с ума или у нее случится нервный срыв, а может быть, произойдет и то и другое. Она много гуляла, надеясь, что на свежем воздухе снизойдет на нее с неба вдохновение, но ничего не помогало.

«Все без толку, я просто ни на что не способна! — думала она. — О пожалуйста, пожалуйста, Господи, помоги мне придумать что-то стоящее, доказать Вану, что я могу это сделать».

Потом она долго вспоминала этот момент, каждую его деталь. Все началось тогда. Лишь секунду назад ею владела безнадежность, в следующую — она взглянула под ноги и увидела травяную змею. Стремительность, совершенная форма в совершенном движении. Мимолетное видение, но его оказалось достаточно для зорких глаз профессионального художника. Дина в волнении закусила губу. Еще не совсем оформившиеся, едва уловимые образы роились в голове.

Многие недели она не расставалась с карандашом и блокнотом, но именно сегодня их не оказалось под рукой, поэтому она опрометью кинулась домой, спеша придать замыслу четкие очертания. Когда Ван вернулся домой в шесть часов, задняя дверь была открыта, да и остальные двери в доме оказались распахнуты, за исключением двери в маленькую спальню, которая стала настоящей Дининой норой.

— Дина! С тобой все в порядке? — крикнул Ван, встревоженный.

Дина сидела посредине комнаты на полу, окруженная листами бумаги. Она подняла голову и улыбнулась той прекрасной улыбкой, от которой у Вана замирала душа.

— Кажется, получилось! — Уже по ее тону он понял, что это так.

— Расскажи.

— Пройди и посмотри, — она потянула его за собой на пол. — Видишь эту маленькую змейку? Она будет нашей торговой эмблемой. Ею можно украсить рюкзак, можно сделать из нее застежку, да все что угодно. Ты не считаешь, что это блестяще?

Он не мог не улыбнуться. Да, это было блестяще.

— Неплохо сработано, — сказал он несколько сдержанно. — Да, думаю, это подойдет.

Ван решил назвать фирму соединением их имен — «Вандина». Он только и мечтал об этом, и Дина поддержала его с энтузиазмом. Ван переманил к себе опытнейшего работника, пожилого солидного Фреда Локьера. Управление маркетингом он взял на себя. Фред привел с собой дочь и кузена. Возникла новая идея — шить перчатки. Это требовало другого оборудования, и Ван взял кредит в банке.

Теперь дни казались слишком короткими, работа кипела. Порой не хватало времени даже на сон.

Кристиан-старший сначала думал, что Ван пытается отвлечь Дину от грустных мыслей, занять ее делом. Но «Вандина» росла, развивалась, и Ван стал меньше времени уделять фабрике.

— Ты слишком поглощен дурацкими капризами Дины, — сказал однажды сыну старик.

— Эти капризы приносят неплохой доход.

— Пустяки! Подумай о своем положении!

— Как раз об этом я и думаю. Я не верю в будущее рабочих башмаков.

— Значит, ты уволен.

— Хорошо, только помни: ты принял решение, а не я.

Ван отправился к себе в кабинет и собрал вещи. Он был рад свободе.

Конечно, все было не так легко и просто, как казалось на первый взгляд.

Сарай, даже оборудованный, нельзя было превратить в солидное производство. Нужно было переходить на качественно новый уровень, в этом были уверены и Дина, и Ван. Предприятие должно расти, и расти быстро, увеличивая выпуск продукции и оборот капитала во много раз. Но главное — развиваться в нужном направлении. Товары широкого потребления? Нет, это не для «Вандины». Эксклюзивность, неповторимость, оригинальность — вот что было необходимо «Вандине», как воздух.

Много дней и бессонных ночей Ван продумывал деловую стратегию фирмы. Определилось два направления.

С одной стороны, нужно было подыскивать новые производственные помещения, с другой — расширять рынок сбыта.

Вопрос о помещениях решился намного проще, чем Ван смел надеяться. Одна местная фирма, производившая детали для электрооборудования, ликвидировалась, и Ван без особого труда смог получить право на владение ее помещениями, включая и склады.

Затем, оставив Дину разбираться с возможными покупателями, он взял в одну руку сумку с образцами продукции, в другую — книгу заказов и отправился по миру в надежде получить заказы за рубежом.

Три недели спустя он вернулся. Большинство крупных магазинов заинтересовались продукцией «Вандины». Удалось заполучить крупные заказы в Нью-Йорке, Бостоне. Наладилась связь с целой сетью магазинов на Дальнем Востоке. Вану также удалось разместить рекламу в различных журналах, в частности в американском «Вог», что подняло престиж фирмы.

Работать приходилось дни и ночи напролет. Оборот капитала должен был увеличиваться, фабрика переоборудовалась, требовалось вовремя и выгодно размещать заказы на сырье. Казалось, чем больше напряжение, тем активней становится Ван — словно неиссякаемый источник энергии, он спокойно обходился четырьмя часами сна в сутки. Дина, увы, не была на такое способна. Недостаток сна сделал ее раздражительной, к тому же она постоянно беспокоилась об удачном завершении каждого начинания. Она похудела и была на грани нервного срыва, но Вана старалась не тревожить своим самочувствием.

Были и взлеты, и падения. Иногда казалось, что вот-вот дело кончится крахом. Шаг за шагом «Вандина» утверждалась на рынке. Постепенно маленькая змейка стала уважаемым и почитаемым символом.

Через год, когда пришел успех, здоровье Дины было окончательно подорвано. Она измоталась и физически, и морально. Случился нервный срыв, и Ван сразу отправил жену на юг Франции.

Поездка была спасением для нее и дала новый импульс развитию «Вандины»! Сидя в тени на балконе, когда теплый бриз шелестел страничками ее блокнота, Дина выдумывала все новые и новые проекты. Рюкзаки и сумочки, рамки для фотографий, вокруг которых скользила неизменная травяная змейка. В конце концов Дина занялась даже шелковыми кашне, для производства которых, разумеется, требовались совершенно новые специалисты.

К тому моменту, когда она вернулась, ее идеи были полностью воплощены. В ее отсутствие Ван удвоил силы. Теперь на них работало тридцать рабочих плюс несколько человек в управлении. Ван по-прежнему сам принимал все важные решения, слушаясь больше своего внутреннего голоса, чем советов других. Теперь у него была власть, которой он всегда добивался. «Вандина» стала его жизнью, и он ни с кем не хотел ее делить, даже с Диной.

Они были женаты уже пять лет, их «Вандина» стала крупным преуспевающим предприятием, когда творческий дар Дины словно иссяк.

Надвигалось Рождество, кругом ребятня радовалась елочным украшениям, и Дина начала тосковать по маленькому Стивену. Его возвращение, конечно, исключено, но ведь у них с Ваном может быть свой ребенок. Дина ощущала одиночество, тем более что Ван с каждым днем все позже приходил с работы.

Однажды декабрьским вечером Дина завела разговор на волнующую ее тему:

— Ван, знаешь, мне кажется, теперь у нас устойчивое материальное положение, и мы могли бы подумать о ребенке… — Глаза Вана сузились, лицо потемнело. — Не смотри так на меня. Я очень хочу малыша. А ты разве не хочешь сына или дочку…

— Нет! — Его тон был суров и решителен. Он не знал, говорить ли ей правду. Это не входило в его планы. — Мне казалось, у тебя есть все: деньги, любимое занятие.

Дина отвернулась, слезы струились по ее щекам. Ей так не хотелось спорить с мужем. Она порывисто обняла его и прижалась к нему, как ребенок.

— Прости, Ван.

Держа ее в объятиях, он постепенно смягчился:

— Ну ладно, успокойся, Дина.

— Я люблю тебя, Ван. Ты прав, нам с тобой никто не нужен.

— Конечно, проговорил он.

Но он не сказал ей правду.

Первую любовницу Ван завел, когда Дина была на юге Франции.

Это приключение было коротким. Ван получил то, что хотел, и изгнал секретаршу и из своей жизни, и из «Вандины». Потом у него было много женщин. Удивительно, но Дина не замечала его измен, или не хотела замечать.

С годами «Вандина» достигла процветания, а обувная фабрика Кендриков пришла в упадок.

— Да, у тебя получилось все-таки, — сказал Вану Кристиан-старший за неделю до смерти. Впервые он признал успех сына.

Ван приобрел пилотское удостоверение по деловым соображениям, но часто летал просто ради удовольствия. Дина жила довольно спокойно. Увлеченная своей работой, она отдыхала, катаясь зимой на лыжах, а летом проводила время на юге Франции.

Она больше не заикалась о семье, о Стивене, но никогда не забывала о нем.

Ван был ее жизнью.

А потом Ван погиб. Казалось, мир рухнул. Но фортуна опять повернулась к ней лицом. Неожиданно вернулся Стивен. Как ни странно, но Дина чувствовала, что Ван все еще с ней. Живой или мертвый, Ван всегда будет с ней.

Только теперь с ней еще и Стивен.

Глава 12

В тот вечер, который Мэгги провела на вечеринке у Дины, Майк нанес визит Брендану.

Он был до глубины души взволнован тем, о чем поведала ему Мэгги: отодвинутое сиденье в машине Розы, бесспорно, свидетельствовало о том, что кто-то другой, а не Роза, сидел за рулем машины и запарковал ее на этой самой станции.

К тому же утверждение Брендана о неожиданной встрече с Розой в одном из баров Кливдона, где она была с каким-то мужчиной, не давало Майку покоя. Мысль об этом неотступно преследовала его. Конечно, нельзя слепо доверять словам Брендана. Ведь Мэгги подозревала о его возможной причастности к исчезновению Розы. Майку это было хорошо известно.

Если даже Розу похитил Брендан, то едва ли в спешке и волнении он сумел бы так ловко и умело замести следы. В любом случае, Майк считал, что сейчас наиболее подходящий момент для разговора с Бренданом.

Когда наконец-то очередной школьный матч в крикет завершился, Майк заехал домой и на скорую руку приготовил ужин: открыл консервированную говядину с кукурузой, достал увядший салат, запек в микроволновой печи картофелину в мундире. Завершила меню банка светлого пива. Приступая к еде, Майк включил телевизор и захватил окончание вечерних новостей. Правда, ничего нового и интересного не узнал — угроза сокращения рабочих мест на одной из фабрик; школьный карнавал, где дети нарядились в костюмы прошлого века в честь какой-то годовщины; стопятилетие старушки в забавном чепце и переднике. Принимая букет цветов, она изумленно улыбалась, напоминая беззубого младенца. Кадры мелькали перед глазами Майка. Он уже было собрался выключить телевизор, когда зазвучал анонс последних новостей.

В лесу обнаружен труп человека. Майк вздрогнул, нервы натянулись, как струна, на которой подвешены сотня дюжин маленьких колокольчиков, готовых вот-вот зазвенеть.

Роза. Отчетливая мысль с болью пронзила его, когда диктор произнес первую фразу. Через несколько секунд диктор разъяснил — найденный труп принадлежал мужчине, которого еще окончательно не опознали, возможно, это какой-то бродяга. Майк испытал невероятное облегчение, но все же страх, вызванный жутким сообщением, оставил неприятный осадок. «Мертвое тело обнаружили в лесу». Майк отложил вилку и нож, резким движением отодвинул тарелку. Аппетит пропал. Остатки ужина он выбросил в мусорный бачок на кухне. Затем направился наверх, принял душ и переоделся.

«Брендан, черт тебя побери, я иду к тебе. У меня есть несколько вопросов, и мой тебе совет: давай-ка отвечай по-хорошему».

Хотя Майк никогда не был у Брендана, он легко отыскал его квартиру, вспомнив объяснения Мэгги. Он нажал на кнопку звонка возле пластиковой таблички с именем. Домофон долго не подавал признаков жизни, и Майк уже было подумал, что Брендана нет дома, как вдруг грубый мужской голос прохрипел:

— Кто там?

— Майк Томпсон. У меня есть к тебе разговор, Ньюман.

— Чертов Майк Томпсон! Уверен, дьявол тебя побери, что у меня нет никакого желания разговаривать с тобой.

— Речь идет о Розе.

— Плевал я на твои разговоры. Я должен уходить и уже опаздываю.

— Дело не займет и пяти минут.

Но домофон замолчал. Майк настойчиво жал на звонок. Спустя минуту что-то защелкало, и Брендан заорал:

— Отвали, Томпсон, оставь меня в покое!

— С места не сдвинусь, пока не поговорю с тобой.

— Не желаю с тобой разговаривать, мерзавец!

— Посмотрим, чья возьмет.

Внутри у Майка все клокотало. Он твердо решил провести здесь всю ночь, он просто не мог отступать. Но коль скоро Брендан собирался выходить, то необходимости в решительных действиях не было. Майк вернулся к своему «ситроену», припарковал его на заднем дворе, вышел и стал ждать. Минут через десять дверь дома открылась, и появился Брендан.

Майк моментально узнал его, хотя Брендан заметно прибавил в весе с тех пор, как оставил работу на радиостанции. Сегодня лицо его не было таким красным, как в день визита Мэгги. Смоляные волосы были стильно уложены с помощью геля, под белым пиджаком виднелась черная рубашка. Красные опухшие глаза скрывались за очками-хамелеонами. Майк быстро подошел к нему:

— Брендан, дружище. Я же сказал, что дождусь.

— А я уже говорил, мне нечего тебе сказать.

Он подошел к своей машине. «БМВ», символ его былого успеха, теперь представлял жалкое зрелище: помятое крыло, проступающая кое-где ржавчина. Майк следовал за Бренданом.

— Я пытаюсь выяснить, что случилось с Розой. Тебе ведь известно о ее исчезновении?

— Бросила тебя? Так же, как когда-то меня.

Майк не поддался искушению проглотить легкую наживку.

— Неужели тебе не хочется выяснить, что с ней стряслось? Ведь, в конце концов, она была когда-то твоей женой.

— А может, кому-то стоило вспомнить об этом?

Брендан отыскивал в большой связке ключ от машины. Майк прикидывал, как ему задержать Брендана, не прибегая к физической силе.

— В отличие от тебя, Ньюман, я очень сильно встревожен.

— Черт бы тебя побрал, разве тебе не ясно? Она сбежала с другим мужиком.

Майк едва удержался, чтобы не ударить Брендана.

— С чего ты взял?

— Да ведь это дураку понятно. За исчезновением женщины всегда стоит мужчина. Особенно если эта женщина — наша маленькая конфетка Роза! Она никогда не могла удержать свои трусики. Разве ты не успел этого заметить? Хотя, возможно, ты не знаешь ее так хорошо, как я. Счастливчик!

Майк сжал кулаки, он так хотел пустить их в ход против ирландца.

— А Мэгги сообщила мне, что ты видел Розу с каким-то мужчиной в Кливдоне.

— Мэгги?

— Сестра Розы.

— А, эта Мэгги.

— Так с кем она была?

— Какого дьявола я должен это знать?

— Ну как он выглядел?

— Не помню. Обыкновенный парень. Довольно обеспеченный, а как же еще. Иначе Роза бы и пальцем не шевельнула.

— И ты видел его всего лишь один раз?

— Да, я никогда его больше не видел. Доволен?

— Нет. Он был темноволосый? Блондин? Шатен?

— Слушай, Томпсон, вдолби себе в голову одну-единственную вещь: я ничего толком не помню. Он был белый, лет около тридцати, красиво одет, приятной наружности. Вот и все.

— О'кей, ты не помнишь. Однако, Ньюман, боюсь, тебе придется все припомнить, ведь если мы не отыщем Розу, то плохи твои дела.

— Это еще почему?

— Потому что, если она не сбежала к кому-то, если с ней произошло нечто более серьезное, тогда ты первый подозреваемый. Ведь ты так часто угрожал ей, она тебя до смерти боялась. Мэгги может это легко подтвердить. К тому же ты солгал, когда сказал, что за последнее время видел ее лишь раз.

— О чем это ты?

— Мэгги отправляла Розе шарфик ко дню рождения, который, как ты знаешь, бывает в мае. Так вот, она обнаружила этот шарфик у тебя в квартире. Поэтому не пытайся меня убедить, что ты встречал Розу единственный раз в Кливдоне.

Возникла минутная пауза. Брендан перестал искать ключ.

— А ведь это, черт побери, правда, — наконец произнес он. Майк заметил капельки пота, выступившие на его лбу.

— Итак, каким образом этот шарфик оказался у тебя?

Брендан достал громадных размеров голубой носовой платок и, вытерев пот с лица, криво нацепил очки на нос. Майк заметил, как лицо Брендана все гуще и гуще заливалось краской. Тот взорвался:

— Она его оставила тогда в баре!

— Здорово у тебя все получается.

— Она позабыла его на спинке стула. Я забрал его домой, чтобы вернуть когда-нибудь.

— Но до сих пор ты этого не сделал.

— Так я больше ее не встречал! Боже правый, да что же это такое?

Ударом кулака Майк отшвырнул Брендана к машине.

Хотя Брендан превосходил Майка в росте и весе, последний был лучше тренирован, а потому — сильнее.

— Сейчас ты получишь объяснение. Если Роза не вернется в самом ближайшем будущем живой и здоровой, то я заявлю в полицию об этом самом шарфике, так что лучше тебе начать придумывать легенду прямо сейчас. И будет еще лучше, если ты вспомнишь, с кем ты ее видел. Я доходчиво объясняю?

— Да пошел ты к черту, Томпсон! — Пот лился ручьями по одутловатому лицу Брендана. Страх отчетливо читался в глазах, и это был не только страх перед физической силой. Панические нотки в голосе Ньюмана подтверждали его смятение. Брендан что-то скрывал, Майк чувствовал это, но не имел ни малейшего представления, как вытянуть из него тайну. Какая-то машина заехала на стоянку. Майк убрал руку с плеча Брендана, тот поправил пиджак, не сводя глаз с собеседника. — Попробуй-ка еще раз, и я тебя сдам в полицию за попытку нападения.

— Если с Розой произойдет несчастье, тебе будет плохо.

Брендан открыл дверцу и сел в машину.

— Забудь ты про нее, она этого не стоит.

Он завел двигатель, машина тронулась. Майк лишь проводил ее взглядом. Разъяренный, он ничего иного сделать не мог. Возникла мысль ворваться в квартиру Брендана и попытаться найти какие-то следы Розы. Жильцы, вошедшие в дом, оставили открытой дверь подъезда, очевидно, намереваясь вновь выйти. Майк пересек дорожку, резко толкнул дверь и, оглянувшись — нет ли кого, — быстро взбежал по ступенькам вверх. Однако дверь в квартиру Брендана была крепко заперта. Войти внутрь он не сумел.

Майк не сдержал проклятья. Возможно, ему следовало вновь обратится в полицию. Но где гарантия, что там примутся за дело? Сомнения одолевали его, ведь в прошлый раз, когда он приходил к ним, полицейские не проявили никакого интереса. Если кого-то беспокоят поиски Розы, так только его и Мэгги.

На минуту Майк погрузился в глубокие раздумья. Будь у него фотография Розы, он бы мог показать ее на станции Темпл Мидс кассиру, и, как знать, может быть, девушку и вспомнили бы. Любой мужчина обратил бы на нее внимание.

Внезапно его осенило. Если мужчины замечали Розу, то и она, по словам Брендана, тоже замечала их. От подобного подозрения легче Майку не стало. Пожалуй, повторяется «синдром Джуди». Роза просто ушла от него к другому мужчине, о котором Майку ничего не было известно. Усилием воли он попытался прогнать эту мысль.

Когда ущемлена гордость, проще всего ничего не делать. Однако вряд ли, бездействуя, он поможет Розе.

Майк заехал домой, отобрал хорошую фотографию Розы. Затем отправился на железнодорожную станцию. Но и здесь его постигла неудача. Никто не видел девушку, похожую на Розу. Вполне возможно, что в тот день работала другая смена. Майку предложили оставить фотографию, но он не стал этого делать и уехал, заверив, что завезет снимок, как только сделает копию.

Далее его маршрут пролег через бары и рестораны Кливдона, где он задавал вопросы персоналу. Но и на сей раз он потерпел фиаско. Несколько официанток и барменов предположили, что видели Розу, однако никто из них не мог сказать ничего конкретного. Досадуя и чувствуя себя самым несчастным человеком на свете, Майк отправился выпить в «Чейнингс». Домой он вернулся за полночь. Оказалось, что он забыл включить автоответчик, и поэтому оставалось только догадываться, кто мог звонить в его отсутствие. Денек выдался не из легких. Майк выпил стакан молока и, едва добравшись до кровати, сразу заснул.

Первое, что озаботило Мэгги утром следующего дня, если не считать постоянного беспокойства за Розу и переживаний по поводу семейных неурядиц, это необходимость позвонить матери. Откладывать разговор дальше было невозможно.

Подобно всем пожилым родителям, Дульсия обладала множеством недостатков, но она оставалась матерью. Мэгги прекрасно понимала, что для нее избегать мать чревато неприятностями. Недовольство и обиды Дульсии могут достичь такой степени, что вынести разговор с ней будет просто невозможно. Так что визит к ней лучше совершить сейчас.

Кроме того, Мэгги надеялась, что матери могут быть известны сведения, которых она недооценивает. Вполне вероятно, что Роза рассказывала ей о каких-то моментах своей жизни, но Дульсия не придавала им особого значения, ибо природа наградила ее слабой интуицией, а ее способность концентрироваться практически равнялась нулю.

Мэгги позвонила матери и предложила встретиться у нее за ланчем. Хотя ехидный ответ вовсе не располагал к визиту, отступать было нельзя.

— Увидимся, Маргарет. Конечно, если какие-то обстоятельства не вынудят тебя свернуть в сторону.

— Я держу свое слово, мама.

— Неужели, дорогая? Возможно, доля правды в этом есть. По меньшей мере, в отношении твоих друзей, а вот с твоей семьей дела обстоят совершенно иначе.

— Я буду у тебя через пару часов.

Голос Мэгги звучал твердо и непреклонно.

Она приготовила легкий завтрак, приняла душ, оделась. Погода начинала портиться, становилось прохладно и сыро, сильный ветер трепал поникшие розы в маленьком садике. Мэгги села в машину и взяла курс на Уилтшир, в надежде легко отыскать дорогу самостоятельно. К сожалению, она не отличалась способностью хорошо ориентироваться. Мэгги нервничала, потому что знала: мать не простит опоздания, даже если оно будет вызвано тем, что она собьется с дороги.

Дульсия, имевшая обыкновение называть свой дом, в котором она жила с полковником, коттеджем, явно преувеличивала, поскольку его нельзя было сравнить даже с домом Розы.

На самом деле, семья Эшби проживала в маленьком домике, окруженном огромным садом, которому Дульсия посвящала практически все свое время и внимание. Львиную долю работ выполнял садовник, но этот факт совершенно не принимался ею во внимание: она всегда говорила «мои розы» и «мои сладкие бобы», как будто сама лично ухаживала за ними и лелеяла их. Хотя Мэгги едва могла припомнить, когда видела ее склонившейся над грядкой. Вместо этого она, как правило, ходила с деревянной указкой в руке, строя планы, критикуя садовника и восхищаясь садом.

«Как я рада, что посадила рододендроны именно здесь, — говаривала она. Или: — В этом году мои флоксы удались на славу, я обязательно рассажу их осенью».

Полковник вечно ворчал по этому поводу. Он всегда считал, что садом следует заниматься рабочим, а внимание Дульсии должно быть сконцентрировано на его исключительной персоне.

Мэгги подъехала к дому. Несмотря на хорошую погоду Дульсии в саду не оказалось. Мэгги вошла в дом:

— Мама, это я!

Дульсия появилась в прихожей. Она выглядела на редкость моложавой в светлых брюках и блузе. Лишь тщательно прокрашенные волосы да небольшие морщинки вокруг носа и рта выдавали ее возраст. Она поцеловала Мэгги, провела ее в дом, тихо ворча по дороге:

— Дорогая, что ты с собой сделала? Ты так исхудала. Наверное, плохо питаешься?

Мэгги сдержала раздражение. Каждый раз, когда они виделись, мать говорила одно и то же.

— Мама, у меня тот же самый размер, что и десять лет назад.

— Ну не знаю, не знаю. А потом, я тебя так нечасто вижу.

— Хорошо выглядишь, мама, — заметила Мэгги, меняя тему разговора.

— Правда? Уж я-то всегда знала, как использовать свои достоинства. Даже сейчас, когда артрит не дает мне покоя, а боли в спине возникают по малейшему поводу.

Мэгги знала про ревматизм матери, он проявлялся довольно часто, как мать ни старалась уберечься, но артрит был новым явлением.

— Я не знала, что у тебя артрит!

— Да, дорогая, проблема с руками! — Дульсия вытянула руки. Мэгги не заметила никаких признаков артрита — хрупкие запястья, тонкие, с ухоженными ноготками пальчики. Но мать с болью продолжила: — Иногда с трудом удерживаю вилку и нож. Но я стараюсь не плакаться, а то Гарри сердится на меня. Ну да ладно, не стоит говорить о моих маленьких проблемах. Проходи в гостиную, дорогая. Кофе почти готов.

Гостиная представляла собой небольшую, но довольно милую комнату, как и все, прекрасно меблированную, со множеством думочек на мягкой мебели. Посередине размещался полированный кофейный столик с разбросанными на нем книгами по садоводству.

Гарри сидел у окна и читал «Дейли телеграф», иногда отпивая кофе из чашечки, стоявшей на низком столике.

Как только в комнату вошли Мэгги и Дульсия, нарочито-небрежным жестом он начал сворачивать газету, затем отложил ее в аккуратненько сложенную стопку газет рядом с его креслом.

— Маргарет! Мать ждала тебя вчера, разве ты этого не знала?

Мэгги запротестовала:

— Я не давала обещания навестить ее вчера. Да и к тому же у меня была мигрень.

— Ах, дорогая, и у тебя тоже? Я ведь жутко мучилась из-за нее, надеюсь, что ты еще помнишь. Неделями лежала в темной комнате, не в силах пошевелиться, но представь — теперь ничего подобного, мигрень меня почти не донимает. Когда ты будешь в моем возрасте, Маргарет, возможно, у тебя она совсем исчезнет.

— Не могу даже предположить, что это когда-нибудь произойдет, мама.

Дульсия разлила кофе в чашечки из тонкого фарфора и протянула одну из них Мэгги, которая неловко примостилась в кресле, покрытом парчой.

— Ну как там Ари? — полюбопытствовала Дульсия со столь свойственной ей вежливостью, но в то же время выдавая свое неодобрение.

— С ним все в порядке. Много работает, как всегда.

Мэгги не имела ни малейшего намерения обсуждать свои личные проблемы с матерью, которая с удовольствием и интересом, хотя и преувеличенным, погрузилась бы в них.

— А его семья?

— Все то же.

— Они и не догадываются о своем счастье. Наверное, здорово жить, когда такие тесные семейные узы.

— Мама, ты бы не выдержала, если бы мы с Розой стояли у тебя над душой.

— Милая моя, что за вздор ты несешь! Да я бы была счастлива, если бы могла делить с вами ваши жизни, ваши судьбы. Я понимаю, что применительно к твоей жизни это совершенно невозможно, но вот Розалия… Она живет близко, и все же мы с ней видимся так редко.

У Мэгги комок подкатил к горлу, она подумала, увидят ли они с матерью Розу вновь.

— Мама, я ужасно беспокоюсь за Розу.

Гарри громко фыркнул, а Дульсия вздохнула:

— Опять ты за свое. Не пойму, зачем ты устраиваешь такую панику. Розалия живет и всегда жила своей собственной жизнью.

— Но не до такой степени. Даже Майку неизвестно, где она.

Дульсия снова глубоко вздохнула:

— Ты имеешь в виду этого учителя? Полагаю, Розалия нашла кого-нибудь более подходящего. Я всегда считала, что он не в ее вкусе, не в ее стиле. Даже у Брендана, до того как он резко переменился, было больше преимуществ. Ведь, в конце концов, он был яркой фигурой, а этот — просто какой-то учитель.

— А разве Роза упоминала о существовании кого-то другого? — спросила Мэгги.

— Боже правый, нет! — Дульсия с изяществом поднесла чашку ко рту и сделала глоток кофе. — Правда, она всегда говорила об этом мужчине из «Вандины». Она частенько о нем рассказывала. Но это было так давно.

— Какой еще мужчина из «Вандины»?

— Ну, самый главный — Ван, или как там его зовут. Но, кажется, он погиб. Как жаль, ведь он отлично подходил Розе.

— Если ты говоришь о Ване Кендрике, то он был женат.

— Неужели? Ну, в наши дни это не препятствие.

— Он был ее боссом, и ничего более.

— Как знать, дорогая. Мне кажется, там было нечто большее.

— Мама, тебе же известно, как фанатично относится Роза к работе. Поэтому имя Вана Кендрика не могло не возникать в ее разговорах.

Дульсия пожала плечами:

— Раз он мертв, то и нечего обсуждать эту тему. Ты абсолютно права по поводу фанатичного отношения Розы к работе. Никак не пойму, откуда это у нее.

«Уж точно не от тебя», — мельком подумала Мэгги и продолжила разговор:

— Ты случайно не знаешь, Роза не встречалась с Бренданом в последнее время?

— Мне об этом ничего не известно. Я уже как-то тебе говорила, что о Брендане давненько ничего не слышно. Ты не знаешь почему?

— Думаю, оттого что он потерял работу, мама.

— Ленивый негодяй, — полковник захотел вмешаться в разговор.

— Прошу прощения, дорогой?

— Его имя упоминалось пару недель назад на обеде у Ротари. Старый Форсайт поведал, что Брендан обратился к нему с просьбой о работе. Естественно, он ее не получил. С такой-то репутацией — никто пачкаться не захочет.

Алан Форсайт, приятель Ротари, был руководителем местной коммерческой радиостанции.

— Ты мне об этом ничего не говорил!

Самолюбие Дульсии было задето.

— Просто не хотел расстраивать тебя. Думал, лучше не затрагивать эту тему, особенно в свете тех слухов, которые о нем ходят.

— Каких еще слухов?

— Ну, это уже давно было. Форсайт считает, что Брендан спятил из-за своего пристрастия к бутылке. Он называл его безумным кандидатом в дурдом. Тот даже имени своего не смог вспомнить, так сказал мне Форсайт.

— Этого не может быть!

— Ну, ты не представляешь, как это бывает. Мне еще в армии довелось встречать таких парней. Когда слишком много пьешь, перестаешь быть самим собой. Алкоголь полностью разрушает клетки мозга. Вот увидишь, скоро у него появятся проблемы с печенью. Он умрет от цирроза до сорока.

— Ах, дорогой, надеюсь этого не произойдет. Наверное, это к лучшему, что Розалия порвала с ним. Он ужасно с ней обращался. — На минуту Дульсия погрузилась в раздумье, она свела воедино все неприятные и уже было забытые события прошлого и увидела их в свете нынешней ситуации; ее мозг, размером не больше, чем у бабочки, начал впервые за многие годы активно работать.

— Уж не думаешь ли ты, что он мог причинить ей вред? — негодующе спросила она.

— Не знаю, мама. Хотя, полагаю, он на это способен, — ответила Мэгги.

— О Боже! Считаешь, нам надо обратиться в полицию?

— Мы уже это сделали, разве ты забыла?

— Ах да, конечно, ведь они уже приходили сюда. А им уже известно о Брендане? Может, будет лучше, если ты, Гарри, позвонишь им и расскажешь, что он за человек. Упомяни заодно имя Алана Форсайта, расскажи им о том, что ему известно, уж тогда-то они точно обратят внимание на всю эту историю.

— Все, что сказал Форсайт, это то, что как ведущий радиопередач Ньюман умер. К сожалению, за это никого еще в тюрьму не сажали. Но не расстраивайся, моя дорогая. Маргарет, о чем ты думаешь, ты совсем испугала мать.

— Но если Розалия…

Но тут Мэгги прервала Дульсию:

— Гарри прав, мама, нам нечего сказать полиции. Похоже, они убеждены в том, что Роза уехала по своему желанию, так же и ты считала. Незачем себя заводить! Можно привести сто тысяч объяснений ее исчезновению.

Дульсия какое-то время обдумывала сказанное, затем лицо ее просветлело.

— Ты права. Давай выкинем все это из головы и поболтаем о чем-нибудь другом. Боже мой, мы с тобой так редко видимся, не стоит портить встречу печальными разговорами.

Ее недолгая сосредоточенность мгновенно улетучилась, уступив привычке выбрасывать из головы все, что может породить неуверенность в себе.

Дульсия завела пустую болтовню. До самого вечера, пока Мэгги оставалась у матери, имя Розы больше не упоминалось.

Всю дорогу до Бристоля Мэгги пыталась убедить себя в правоте материнских утверждений, что волноваться не стоит. Можно было найти множество прекрасных рациональных объяснений исчезновения Розы, которые, однако, ни Майк, ни сама Мэгги не желали признавать, поскольку они их не убеждали. Даже самые странные предположения не могли исказить чистый образ любимой ими Розы, который сохранялся в их памяти. Но если она сбежала с кем-то или продавала информацию «Вандины», получая жалование в одной компании, а фактически работая на другую, то в таком случае она превращалась в совершенно другого человека, которого Мэгги совсем не знала. Дульсия же, напротив, абсолютно спокойно принимала любые домыслы в отношении Розы.

Вернувшись домой, заводя машину во двор, Мэгги все еще думала, что же делать дальше. Ощущение беспомощности и полнейшее отчаяние угнетали ее все сильнее. Она уже переговорила со всеми, кто мог бы ей помочь, но, несмотря на это, она ровным счетом ничего не выяснила. Розу до сих пор не обнаружили.

В почтовом ящике Мэгги увидела официальный конверт. Послание было адресовано Розе. Забрав его из ящика, Мэгги пошла в кухню и распечатала конверт. Читать или не читать почту Розы — такой вопрос больше не волновал ее. Если бы только сестра вернулась живой и здоровой! И пусть ругается сколько ей влезет. Поначалу Мэгги жадно изучала все мелочи жизни сестры в поисках ключа к разгадке. На этот же раз, однако, когда она поняла, что в письме содержится информация из банка о финансовых делах Розы, она на мгновение испугалась, не зашла ли она слишком далеко. И все же Мэгги впилась глазами в строчки на листе бумаги. Перед ней были счета за медицинские услуги, перечисление заработной платы и прочие обычные данные: переплата по закладным, выплаты по страховкам, переводы. Вдруг где-то в дальнем уголке ее сознания словно зазвонил колокольчик, заставляя ее снова взглянуть на колонку счетов.

Это ежемесячное письмо, которое напоминало клиенту банка о снятых со счета деньгах, в последней своей части такой информации не содержало. Последняя дата — за два дня до исчезновения Розы. Больше — ничего. В последние дни — обычные каждодневные расходы и пара чеков, которые были выписаны до пропажи Розы. От внезапно охватившего ее ужаса у Мэгги закружилась голова.

Если Роза куда-то отправилась, неужели ей до сих пор не понадобились наличные? В последний день, в соответствии с отчетом, со счета сняли небольшую сумму денег — пятьдесят фунтов, которые у Розы ежедневно уходили на карманные расходы. Более того, за последнее время не было произведено ни одной банковской операции, не выписано ни одного чека — никаких платежей за гостиницу, рестораны, ни малейшего признака, что она уехала куда-то из Бристоля.

Хотя, возможно, ее спутник оплатил все счета. Но независимость была самой главной чертой Розиного характера, она всегда сама платила за себя.

Еще одно предположение; она могла воспользоваться кредитными карточками, но опять же в письме не указывалось какой-либо крупной суммы, свидетельствующей о пользовании ими. И что самое важное — Розе бы все равно потребовались наличные на мелкие каждодневные траты.

Недобрые предчувствия захлестнули Мэгги. Она взглянула на часы. Майк уже должен был вернуться из школы, даже если задержался на дополнительную игру в крикет.

Пройдя в комнату, она протянула руку к телефону, собираясь позвонить Майку, как вдруг раздался звонок. «Телепатия, — решила Мэгги, — это Майк».

— Алло?

— Мэгги? Это Стив Ломакс.

Ей потребовалось несколько минут, чтобы отвлечься от своих мыслей и вспомнить, кто такой Стив Ломакс.

— А, Стив, привет. — Ей не удалось скрыть свое разочарование.

— Я вот тут подумал: может, выберемся куда-нибудь вечером; посидим, выпьем?

— Сегодня вечером? — Она молниеносно перебрала в голове все «за» и «против». Мэгги собиралась встретиться вечером с Майком, но ведь Стив — ниточка, тянувшаяся к Розе, к «Вандине». Если Брендан не виноват в исчезновении Розы, то единственную реальную причину нужно искать в «Вандине».

— Конечно, если только у тебя нет никаких других дел на вечер, — деликатно поинтересовался Стив.

— Нет-нет, у меня нет никаких планов.

— Тогда могу ли я настаивать, чтобы мы провели его вместе?

— Согласна. А почему бы и нет?

— Здорово! Я за тобой заеду? Скажем, в восемь?

— Договорились. С нетерпением жду. — Она положила трубку, затем подняла ее вновь и набрала номер Майка. Однако услышала автоответчик и продиктовала: — Мне необходимо поговорить с тобой. Я отправлюсь в город в восемь часов вечера, если вернешься раньше, позвони мне.

Лишь положив трубку, Мэгги почувствовала, как по всему телу прошла дрожь.

— Ну и на чем вы порешили, дорогой?

Стив Ломакс положил трубку на место и развернулся на голубом кожаном кресле лицом к Джейн Петерс-Браун, стоявшей в дверном проеме.

Она приняла нарочито вызывающую, страстную позу, прислонившись к дверному косяку так, что кремовая блузка обтянула ее пышную грудь; одну ногу она провокационно выставила вперед, но вместо обычного в таких случаях плотского желания, Стив почувствовал лишь раздражение.

Как любовница Джейн была безупречна — большего и пожелать нельзя. Его возбуждала ее ненасытность, а ее независимость подстегивала его чувства. Занятие любовью с нею он сравнивал с извержением вулкана: что-то завораживающее, удовлетворяющее, но в то же время очень опасное. Но место в его постели не обеспечивало ей допуск к другим сферам его жизни. У нее не было права предъявлять претензии, тем более вторгаться в его офис без приглашения и расспрашивать о личном телефонном разговоре, который она подслушала.

— Ты что-то хотела? — холодно спросил он.

Его вопрос привел ее в минутное замешательство. Затем лицо Джейн стало суровым, зеленые глаза заблестели от злости, полные губы сжались.

— Честно говоря, да. Я хотела узнать о планах Дины, как она собирается избежать финансовых потерь из-за «Рубенса».

Он откинулся на спинку кресла, его глаза сузились:

— А что?

И вновь от него не ускользнула ее реакция на его короткую реплику. Стив едва сдержал улыбку. «Джейн становится предсказуемой», — подумал он.

Она проявляла первые признаки уязвимости, которая возникает по мере эмоциональной зависимости. Но она так быстро подавила свои эмоции, что Стив даже засомневался, не почудилось ли ему это минутное замешательство.

— Ты сегодня жуткий брюзга, дорогой.

— Видишь ли, на тот случай, если ты до сих пор не заметила, скажу: у моего кабинета есть дверь. И я был бы очень тебе благодарен, если бы ты стучалась в нее, прежде чем войти, как это делают другие служащие.

Бурная вспышка ярости — так отреагировала она на этот раз.

— Я не совсем обычная служащая.

— В рабочее время ты такая же, как все.

— Ну уж нет! Если даже отбросить наши личные отношения, хотя, по правде говоря, не вижу для этого никакой причины, должна тебе напомнить, что я являюсь главным дизайнером этой компании. И никогда еще мне не требовалось особого приглашения, чтобы повидаться с тобой.

— Ну хватит язвить, Джейн. Все, о чем я тебя прошу: не вторгаться, когда я беседую по телефону. Полагаю, у меня есть право на личные секреты.

Ее глаза метали молнии. Она прекрасно слышала, как он назначил свидание другой женщине, Стив это знал наверняка. Он подумал, уж не набросится ли она на него, уличив в неверности. В этом случае ей стоило сто раз подумать, прежде чем делать подобный шаг.

Тут она многозначительно произнесла:

— Хорошо, мистер Ломакс. Тогда, если вы пожелаете, может, мне стоит выйти и войти вновь, постучавшись в дверь, так чтобы мы встретились в более спокойном состоянии?

Он повернулся на вращающемся стуле лицом к письменному столу. В нем начинали пробуждаться желание, страсть. В своей ярости она была безумно привлекательна. Но он не намеревался выдавать свои эмоции. «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей», — вспомнил он старую истину. Стив всегда следовал ей.

— В этом не будет никакой необходимости, если подобное не повторится. Проходи, присаживайся. Итак, о чем ты меня спрашивала?

— Меня интересуют планы Дины. Я не могу делать свою работу как следует, пока не узнаю, что у нее на уме.

— Боюсь, ничем не смогу тебе помочь. Об этом тебе придется поговорить с самой Диной.

— Но ведь Дина в Лондоне. А мне необходимо знать это немедленно. Если мы действительно собираемся внедрять новую коллекцию этой весной, то нам нельзя терять ни минуты.

— А по-моему, один день ничего не изменит. И более того, думаю, этот вопрос вообще не должен тебя тревожить. Насколько я понимаю — а я, надо заметить, сам был в полном неведении, как и ты, до тех пор, пока неприятности не обрушились на нас, — ну так вот, насколько я понимаю, Дина занимается дизайном и развитием общей идеи лично.

— Но Дон Кеннеди определенно велел мне вникнуть в эту проблему.

— Наверное, он не совсем это имел в виду. Он предположил, что твое мнение будет играть определенную роль. Но в компетенции Дона сфера дизайна не входит. Он богач, простой и наивный. Однако последнее слово остается за Диной.

— Вот забавно! Меня нанимали на должность главного дизайнера, стало быть, у меня есть какие-то права!

Джейн простокипела от злости.

Стив вновь ощутил прилив бурной страсти. Мимолетная эротическая сцена представилась ему: он бросает ее, разъяренную, на стол и овладевает ею среди кип бумаги и корреспонденции. Однако вместо этого он проявил железную волю, скрыв свои настоящие желания.

— Осмелюсь тебе напомнить, Джейн, какими бы ни были условия контракта с тобой, для тебя моя мать — это прежде всего «Вандина». Первоначальная идея принадлежала ей, первые изделия были разработаны ею, и только ею. Она создала эту компанию и сама решает, брать или не брать под свой контроль новый проект, и ни ты, и никто другой не могут ее поправлять. Напоминаю еще раз, у тебя нет права вмешиваться.

— Насколько я понимаю, ей не хватало времени на занятия дизайном, именно поэтому-то она и наняла меня. Она не может делать все сразу, потому у нее и существуют помощники, чтобы она могла управлять.

— Я уже принял некоторую часть ответственности с ее плеч на свои и со временем постараюсь максимально разгрузить мать, чтобы она имела больше возможности заниматься тем, в чем она настоящий профессионал, а именно дизайнерскими проектами.

— Значит, и здесь я под железной властной рукой, стало быть, моя участь в фирме предопределена?

Он вздрогнул.

— Я ничего не могу сказать по этому поводу. Но если тебя какие-то вещи не устраивают, ну… ты ведь сама знаешь, что делать, не так ли!

— Ушам своим не верю!

Он сладко улыбнулся, довольный собой.

— Я бы на твоем месте не стал волноваться. Ты не тот человек, кто останется без работы. Ты, безусловно, настоящий специалист. Другие компании могут только мечтать о таком профессионале. И «Рубенс» в этом списке стоит на первом месте. Уж я-то в этом уверен. — От ярости ее щеки залились краской. Стив едва не расхохотался. Он зашел слишком далеко, ведь если Джейн серьезно отнесется к его словам и уйдет из фирмы, то Дина будет крайне недовольна. Но он знал: Джейн не уволится. Слишком многое удерживало ее в «Вандине». — Ладно, — произнес он тоном, подчеркивающим его власть и превосходство, — я расскажу Дине о твоем желании сотрудничать в новых проектах, хотя, думаю, она все равно обсудила бы их с тобой. Она вернется завтра, привезет свои эскизы. — Джейн ничего не ответила, она все еще кипела от злости. Стив это заметил. — А что касается нас с тобой… то дай мне часок, чтобы закончить кое-какую работу, а затем заходи, если, конечно, будет желание. Гостиная пуста, ключ в двери. Ведь мы еще никогда не занимались там любовью.

Она была уже почти за дверью, но тут резко развернулась:

— Стив, пошел ты…

Однако час спустя она все-таки вернулась. Стив и не сомневался, что так оно и будет. Он повел ее в гостиную, запер дверь, опустил жалюзи.

И они без устали занимались любовью на темно-синем ковре. Злость, владевшая ими чуть раньше, лишь добавила остроты ощущениям.

— Идеальное окончание тяжелого рабочего дня, — сказал он через некоторое время.

Джейн сидела, застегивая шелковую блузку.

— Тяжелого? Отчего же?

— Просматривал бумаги. Пытался выяснить, кто же эта гадкая «моль» в «Вандине».

— Что-нибудь отыскал?

— Еще нет. Но я добьюсь, добьюсь своего.

— А я по-прежнему думаю, что Роза — подозреваемый номер один.

— Неужели? А я в этом далеко не уверен.

И снова с неутомимым желанием потянулся к ней.

Глава 13

Мэгги была в душе, когда зазвонил телефон. Она выключила воду, шагнула из ванной и взяла трубку.

— Алло.

— Мэгги? Это Майк. Я прослушал твое сообщение.

— Майк, слава Богу! Как у тебя вчера все прошло?

— Да так. В общем-то ничего не выяснил. Но мне кажется, в «Вандине» действительно что-то произошло. И все улики против Розы.

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, это она. На этой неделе еще одна фирма представила коллекцию весенней одежды, как две капли похожей на ту, которую разработали в «Вандине». И тут же Роза исчезла.

— Ты хочешь сказать, что Роза?..

— Не знаю.

— Я так боюсь. Меня не покидает чувство, что случилось что-то ужасное.

— Я думаю, стоит позвонить в полицию. Когда поговорю с ними, то приеду к тебе.

— О Майк, мне очень жаль, но я сейчас ухожу.

— Тогда — до завтра?

— Отлично. С минуты на минуту заедет Стив, чтобы забрать меня, а я еще не готова. Честно говоря, я была в душе, когда ты позвонил. — Некоторое время Майк молчал. — Стив Ломакс. Сын Розиной патронессы.

— Да, — сказал он. — Я знаю, кто он. Будь осторожна, Мэгги.

— Постараюсь. — Положив трубку, Мэгги подумала, отчего это Майк беспокоится о ней и что такого он знает о Стиве Ломаксе, если считает нужным предостеречь ее.

К концу вечера Мэгги решила, что ей, как и Майку, Стив совсем не нравится.

Он, конечно, обладал определенным шармом, был чутким и вел себя интеллигентно — настоящий джентльмен. Но было в нем и что-то опасное, таинственное. Наверное, это связано с его прошлым. По его словам, какое-то время он был водолазом и работал в нефтяной компании на Северном море. Она знала, что это была изнуряющая, опасная работа. Люди, работающие там, ведут кочевой образ жизни, который сильно отличается от того, какой вел теперь Стив. Мэгги окинула его взглядом. На нем был шерстяной теплый свитер, на шее — толстая золотая цепочка, стрижка стильная, волосы слегка взъерошены. Он производил впечатление крупного алмаза, который огранили и отполировали так, что он стал ярким и блестящим. Он мог казаться и беззаботным, простым парнем, и богатым человеком из высшего общества.

— От Розы никаких вестей? — спросил он, предлагая Мэгги сигарету. — Она покачала головой. — Кто-то в «Вандине», по-видимому, передает коммерческую информацию нашим конкурентам.

— Кто бы это ни был, это не Роза, — уверенно сказала Мэгги. — Вокруг «Вандины» крутятся большие деньги. Роза могла узнать, кто вас подставляет, и попытаться шантажировать их. Только бы с ней ничего не случилось.

Стив усмехнулся в ответ:

— Вы, наверное, насмотрелись фильмов про шпионов.

Мэгги нервно стряхнула пепел с сигареты.

— Если даже она никак не связана с промышленным шпионажем, все равно с ней должно было случиться что-то серьезное. Все указывает на это.

— Что вы имеете в виду?

Мэгги рассказала про банковское извещение.

— Да, теперь я понимаю, почему вы так за нее беспокоитесь, — сказал Стив и положил ладонь на руку Мэгги. — Если я чем-то могу помочь…

— Боюсь, что это безнадежно, — ответила она и тихонько убрала руку.

— Выпьем еще? — предложил Стив.

— Пожалуй, — согласилась Мэгги.

Он отошел к стойке. Мэгги охватило странное чувство: вот уже три года она замужем, почти отвыкла быть одна, а сейчас оказалась в непривычной ситуации. Она сидела в баре наедине с незнакомым мужчиной, и ей почему-то захотелось уйти.

Стив вернулся за столик. Он перевел разговор с Розы на свои приключения на Северном море. Мэгги заметила, что, беседуя, Стив потихоньку пододвигается к ней.

— Я думаю, мне уже пора, — сказала Мэгги. — Я жду звонка от мужа, — солгала она.

— Понимаю. — Его тон сразу переменился. Когда он провожал ее, то не предложил встретиться еще раз.

* * *

Посреди ночи Мэгги вдруг проснулась. На улице поднялся сильный ветер, и ветка дерева со стуком билась об оконное стекло. Но не это разбудило ее, а какая-то мысль, пришедшая во сне и не совсем ясная ей сейчас.

Она повернулась на спину, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, что же ее так обеспокоило. Вдруг она поняла… О, лучше бы не догадываться!

Во тьме Мэгги словно услышала голос Стива: «Вы имеете в виду, знал ли я кого-нибудь из знакомых Розы? Ответ — нет, не имею о них ни малейшего представления. Да она была всего лишь девушкой…»

Была, а не есть. Значит ли это, что Стив считает Розу мертвой?

Ветер опять прижал ветку к окну и повлек ее в сторону. Причудливые тени заплясали и казалось, будто кто-то бродит вокруг дома. Мэгги натянула плед под самые глаза. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой.

Майк приехал вскоре после десяти. Мэгги, поднявшаяся с рассветом, томилась, не зная, чем себя занять. Она была бледна от нервного напряжения и недостатка сна. Темные круги под глазами выдавали усталость.

Майк взглянул на нее и твердо сказал:

— Собирайся, мы уходим.

— Куда? Ты нашел какую-нибудь зацепку?

— Нет, это не связано с Розой. Это касается тебя. Тебе нужно передохнуть.

— Но мы не можем сидеть ничего не делая. Когда Роза непонятно где…

— Мы ничего не можем сделать. Ничего. Я ездил в полицию вчера вечером и рассказал им про счета Розы. Мне кажется, они ими заинтересовались. Они этим и займутся, это их работа, Мэгги. Если ты сейчас не отдохнешь, то просто сломаешься. Кому это надо, а? Только не Розе.

— Мы могли бы взять ее фотографию… показывать ее в округе.

— Это ничего не даст. Она ведь не какой-нибудь подросток, которого можно найти спящим на лавочке. Нам понадобится ковер-самолет, чтобы побывать везде, где могла оказаться Роза. О-о! Есть идея. А что, если заинтересовать прессу? Если напечатают историю об исчезновении Розы, поместят ее фотографию, это может дать результат.

— Думаешь, сработает?

— Я не совсем уверен, но, возможно, их привлечет то, что ты специально приехала с Корфу, чтобы разыскать сестру. Единственное «но» — это…

— Что?

— А вдруг она просто уехала с другим, и мы будем выглядеть полными дураками, особенно я. Да и она… представляю, как разозлится на нас.

— Если Роза так поступила, то должна винить только себя. Ведь она не поставила нас в известность. Мне безразлично, буду я выглядеть полной дурой или нет. Намного хуже, если мои опасения оправдаются, не так ли? О Майк, давай отвезем фотографию, пожалуйста!

Возможность действовать преобразила Мэгги. Ее усталость как рукой сняло.

— Сегодня суббота, — напомнил ей Майк. — Там может быть выходной.

— Правильно. Наверное, стоит позвонить и проверить?

Но Майк все еще медлил. Мэгги поняла, какой серьезный шаг ему предстоит сделать. Ей-то было все равно, она ведь здесь не жила. А жизнь Майка могла превратиться в цирковое представление. Везде его будут встречать градом вопросов. А если выяснится, что Роза действительно укатила со своим очередным ухажером, Майк попадет в очень щекотливую ситуацию. Но беда была в том, что Мэгги уже почти не верила в возможность такой версии.

— Давай не будем звонить, нас могут надуть, — сказала она. — Поедем прямо к ним в офис. По крайней мере, мы будем хоть как-то продвигаться. Иначе я сойду с ума.

Майк вздохнул.

— Ну хорошо, Мэгги, я отвезу тебя, — проговорил он.

«Вестерн Дэйли Пресс» вместе с «Бристоль Ивнинг Пост» занимали внушительное помещение на Темпл-Уэй в центре города.

Как и предполагал Майк, офисы были наполовину пусты, но все же их приняла молодая журналистка, лет тридцати, которая назвалась Шиной Росс. Она внимательно выслушала Мэгги и Майка, ее карандаш быстро бежал по страницам блокнота. Затем они показали принесенные с собой фотографии Розы.

Шина Росс высказала мнение, что эту историю следует нужным образом изложить и преподнести, чтобы вызвать интерес у читателей. Она пообещала поговорить с издателем и связаться с ними в понедельник утром. Впервые за долгое время у Мэгги наконец появилось ощущение, что ее воспринимают сочувственно и серьезно.

— Если пресса займется этим, то, возможно, и полиция отнесется к нам наконец со вниманием, — заметила она, когда они с Майком покинули редакцию.

— Да, пожалуй, — откликнулся он. — Ну, а чем бы ты хотела сейчас заняться?

— Ничем. Я вообще не понимаю, как ты можешь предлагать веселиться при таких обстоятельствах.

— Я не предлагаю веселиться до упаду. Просто я уверен, что нам обоим сейчас необходимо расслабиться. Предлагаю прокатиться вниз по реке на трамвайчике, пока тебе в голову не придет что-нибудь получше.

— Ты же знаешь, что не придет, — бросила она.

Не обращая внимания на ее настроение, он продолжал вести машину. Они проезжали живописный центр города, направляясь к гавани. Там, у самой воды, было множество кафе и ресторанчиков, где каждый год проходил конкурс вин.

— Прогулки по реке — как раз то, что успокаивает нервы, — сказал Майк.

— Твои — может быть. Мои — нет.

— Всем успокаивает.

Несмотря ни на что, Мэгги не могла не признать, что постепенно расслабляется. При других обстоятельствах и в другую погоду прогулка очень бы ей понравилась. Как только разговор возвращался к Розе, Майк моментально менял тему, начиная рассказывать о своей работе, о новом проекте реставрации какого-то здания, мимо которого они проплывали, — о чем угодно, только не о том, что тревожило их обоих. Вновь ступив на берег, они отведали кофе и пирожных в местном кафе, а потом Мэгги купила в лавке аметистовую брошку и была очень довольна приобретением. Но тут же ее охватило чувство стыда за то, что она может радоваться чему-то теперь, когда Роза пропала.

— Где будем ужинать? — поинтересовался Майк.

— Давай поедим дома, я приготовлю что-нибудь. Только не в коттедже, там мне все напоминает о происшедшем.

— Хорошо, поехали ко мне. Только предупреждаю: у меня там страшный беспорядок.

— Я обещаю не обращать на него внимания.

Майк отвез ее в район Броадмид, а сам еще задержался в центре города. Мэгги зашла в «Маркс и Спенсер» и купила продуктов и бутылку вина.

— Ну что у нас сегодня на ужин? — спросил он, когда они снова встретились.

— Подожди — узнаешь. — Незаметно для себя Мэгги становилась спокойнее и бодрее.

Майк снимал квартиру на нижнем этаже высокого старого здания, окна которого выходили на один из самых загрязненных рукавов реки. Комната оказалась на удивление просторной и светлой. Предупрежденная, Мэгги ожидала застать там больший беспорядок. Стойку бара украшали грязная посуда и пустая коробка из-под чипсов; газеты и расписание спортивных занятий были разбросаны на позолоченном дубовом столике в стиле тридцатых годов. Тренировочный костюм валялся у двери в ванную. Однако по сравнению с тем, как жил Брендан, обстановка у Майка оказалась просто образцовой.

— У меня есть домработница, которая убирает в квартире дважды в неделю, — сказал он, как бы оправдываясь. — Она поддерживает порядок. Если бы я все делал сам, то здесь был бы полный хаос.

— Я не верю тебе, — сказала Мэгги. — А сейчас просто покажи мне, где что лежит, и не мешай.

— Ну если ты так хочешь…

— Да, я так хочу.

— Выпьешь чего-нибудь?

— А что ты можешь предложить?

— Выбор небольшой, «Лагер», пара сортов виски… Можешь начать с вина — я не пью вино, но, когда у меня дома случаются вечеринки, я достаю запасы, которыми сам не пользуюсь.

— Отлично.

Майк достал из шкафчика вино и налил Мэгги, себе открыл банку пива.

— Ну что ж, не буду тебе мешать.

Он ушел в гостиную. Через минуту Мэгги заглянула к нему, чтобы спросить, где лежит алюминиевая фольга, и увидела, что он, растянувшись на софе (тоже в стиле тридцатых годов), смотрит мотогонки по телевизору.

— Спорт — единственное, из-за чего я смотрю телевизор.

Она улыбнулась и вернулась на кухню, думая про себя, как все же он ей нравится. В его компании она чувствовала себя очень комфортно, от него веяло спокойствием и уверенностью. В поведении Майка не было и намека на самомнение или превосходство над окружающими, с ним было очень легко. Его спокойная уверенность в себе исключала всякую агрессию или стремление подавлять кого-то, дабы поддержать собственный имидж. В то же время нельзя было себе представить, чтобы он хоть на секунду смалодушничал.

Как все-таки повезло Розе!

Когда ужин был готов, Майк поднялся с софы, собрал все газеты в кучу и свалил их в уже и так переполненную корзину. Потом на две большие овальные подставки он водрузил поданные Мэгги кастрюли из нержавеющей стали с удивительными красными ручками и открыл бутылку «Шабли».

— Можно ли теперь узнать, что у нас на ужин? Или мне по внешнему виду придется самому догадываться, что это за блюдо? — спросил он.

Мэгги вспомнила страсть Розы ко всему экзотическому и засмеялась:

— Не думаю, что догадаться будет трудно.

Еда была незатейливой, но деликатесной: филе красной рыбы с продолговатыми кусочками картофеля и овощным салатом, легкий пудинг с фруктами и молочное мороженое.

— Вот чего мне действительно не хватает, — сказала Мэгги, вытирая черносмородинный сок с губ.

— Пудинга?

— Продуктов от «Маркс и Спенсер». Нигде лучше не готовят подрумяненных цыплят гриль, а их сандвичи? Это что-то потрясающее!

— Попробуй убедить их открыть сеть магазинов на Корфу.

Мэгги засмеялась. Теперь она сбросила напряжение и чувствовала, как с каждым глотком вина приходит умиротворение. Майк был прав: ей просто необходимо было сегодня отдохнуть.

— Расскажи мне о Корфу, — попросил он, наливая кофе. — Я никогда там не был.

Она уступила ему, сознательно не заговаривая о Розе, хотя беспокойство вновь охватило ее.

— Мне кажется, все едут на Корфу. Летом остров просто забит англичанами, итальянцами и немцами.

— Но ведь для тебя жизнь там не просто отдых. Наверное, сначала все было не совсем привычно?

— Я до сих пор вспоминаю это время. Помню, как мне приходилось привыкать к новой пище, постоянному солнцу и сиесте. Мне не нравилось, что Ари не разрешил мне устроиться на работу, а вскоре я обнаружила признаки «семейной клаустрофобии». Все там живут чуть ли не друг у друга в карманах.

— Но тебе, кажется, удалось с ними ужиться?

— В общем — да. Хотя, честно говоря, родственники Ари были не в восторге оттого, что он женился на иностранке, да еще и без гроша в кармане. Хорошая невестка должна была принести пару мешков зерна в семейные закрома. Это было как клеймо на мне, причем не единственное.

Он слегка приподнял бровь. Она продолжала:

— Нет, не то чтобы я боялась разочаровать их. Меня задело то, что семейная солидарность распространялась только на членов семьи, и ни на кого больше. Когда я рассказала об исчезновении Розы, которую я считаю своей семьей, Ари даже не захотел понять, что мне нужно уехать в Англию. Он просто не видел в этом никакого смысла.

Майк положил себе сахар в кофе.

— Я бы не винил его за это. Будь я твоим мужем, я бы не пустил тебя путешествовать одну.

В его голосе было что-то, заставившее Мэгги покраснеть. Она не успела ответить, как раздался телефонный звонок. Майк направился в холл, а она осталась сидеть, вертя в руках чашку с кофе и твердя себе, что глупо искать в его словах какой-то подтекст, все это эмоции, просто у нее разыгралось воображение. Она услышала, как Майк вошел в комнату, но не обернулась, опасаясь, что он с первого взгляда сможет прочесть ее мысли.

— Кто это был?

— Никто. Просто в трубке что-то проскрипело, погудело и связь прервалась.

— Наверное, ошиблись номером.

— Наверное. Но слышимость была плохая, будто звонили по междугородной. Ты не давала этот номер своему мужу, не правда ли?

— Нет, конечно.

— Ну что ж, если это что-то важное, перезвонят. Может, уберем все со стола и пересядем на диван?

Они унесли грязную посуду на кухню. Мэгги начала мыть тарелки, а Майк вытирал их и складывал в шкаф. Он все еще был погружен в свои мысли, и легкость общения сразу исчезла.

— Ты все время молчишь, — сказала Мэгги, выливая воду.

— Просто думаю.

— О чем?

— Может быть, это звонила Роза. Если она просто оставила меня, то сейчас, возможно, пытается сообщить мне об этом. По крайней мере, Брендан сказал, что видел ее с другим мужчиной.

— Я ему не верю. Он патологический лгун и страшный ревнивец. Когда они были женаты, Брендан обвинял ее в связи с каждым знакомым.

— Как знать, вдруг она давала повод для этого? — Он сидел в своей обычной позе, но его глаза смотрели в одну точку, голос звучал глухо.

— Только не Роза! — Мэгги встала на защиту сестры. — Только не она!

— Я точно знаю, — в его голосе звучало только спокойствие и уверенность.

— У Розы… были связи? С чего ты взял?

— Просто знаю, и все. Одним был ее босс в «Вандине», сам Ван Кендрик.

Мэгги вспомнила, как мать намекала на что-то в этом роде.

— А Дина знала?

— Ван был бабником. Если Дина и знала, то закрывала на это глаза. Как бы то ни было, это было уже очень давно. Ван погиб или умер от инфаркта в авиакатастрофе, определить не смогли. Но факт остается фактом, — связь у них была.

— Да… И ты думаешь…

— Я ничего больше не думаю. — Майк резко двинулся куда-то, но потом остановился.

— Наверное, мне пора… — сказала она, на самом деле совсем не желая уходить. Ей понравился сегодняшний день, жаль было, что он заканчивается. Даже этот не совсем приятный разговор был лучше, чем ее заточение в коттедже Розы, наедине со своими мыслями, с веткой, стучащей в окно, с ощущением, что кто-то бродит по саду.

— Но ведь ты не очень торопишься, не так ли? — спросил Майк.

— Да, пожалуй. — Ее было легко уговорить.

Они прошли обратно в гостиную. Майк поставил кофе, а Мэгги разглядывала древний проигрыватель, задвинутый вглубь тяжелой дубовой полки.

— Может быть, послушаем музыку?

— Да, конечно. Нужно было мне самому тебе предложить, но я очень люблю покой и тишину.

— Посмотрим, что у тебя есть, — сказала Мэгги, перебирая пыльные пластинки.

— Не много. У меня здесь, конечно, не мировой кладезь записей. — Он присел рядом с ней на пол. — Увертюра «1812 год» и «Болеро» Равеля, не слишком популярная сейчас музыка.

— А как же Крис де Бург?

— Это осталось от Розы. — Снова что-то изменилось в его голосе. Мэгги закусила губу. Пластинка Розы, конечно же, напоминала ему о ней. А композиция «Леди в красном» словно посвящалась ей — Роза всегда носила красное. Сейчас Майк совсем не хотел таких напоминаний.

— О, я нашла то, что нужно. Саймон и Гарфункель. — Она протянула ему пластинку, и он поставил ее на проигрыватель. Комната наполнилась звуками:

— Я рядом… Когда стемнеет…

Мэгги вдруг окатила волна какой-то сладкой грусти. Она потянулась, чтобы смахнуть пыль с пластинок, и свалила всю кипу на пол.

— О, прости!

— Не беспокойся. — Он снова опустился на колени, и они принялись вместе собирать пластинки. — Давно надо было привести их в порядок. Боже мой! Вот это музыка моей юности! Ты помнишь ее? Нет, конечно нет. Ты тогда была еще ребенком.

— Я всегда слушала это в детских передачах по утрам в субботу.

Они смеялись очень непринужденно. Внезапно их глаза встретились, смех замолк. Майк резко потянулся к ней в инстинктивном порыве, но Мэгги показалось, что это было легкое, плавное движение. Секунду они смотрели друг на друга, а потом их губы слились, она отвечала на его поцелуй с такой страстью, какой в себе не подозревала. Утопая в страсти и желании, волна которого нахлынула нежданно-негаданно, она прижалась к нему. Он обнял ее, сладковатый запах его кожи пробуждал в ней невероятно острые ощущения. Она уже давно не хотела никого так, как его. Время остановилось, она почувствовала в себе такой заряд энергии, какой способен взорвать вселенную. Мэгги оставалась неподвижной в кольце его рук. Казалось, что ее душа откликнулась на его прикосновение, она почувствовала, что утопает в нем. Она прильнула к нему, невидимые нити связали их. Замерло дыхание, она наслаждалась моментом, но все же ждала большего.

Неужели возможно быть на вершине блаженства и хотеть чего-то еще? Неужели возможно испытывать такое, ведь прикосновению тел мешает одежда? Вопреки здравому смыслу Мэгги чувствовала, как на несколько минут достигла пика насаждения, которого обычно достигают только в момент оргазма. Она растворилась в мире, где были только они двое и неизбежность их близости. Вдруг все это куда-то исчезло. Он уже не держал ее в объятиях, их губы больше не соприкасались. Она почувствовала, что его нет рядом, открыла глаза и увидела, как он отходит от нее.

Чувство потери было невыносимо, ей захотелось закричать от обиды, но она молча поднялась и села на диван. Странное чувство уязвленности и обманутости овладело ею.

— Извини, — голос Майка был груб, — я не должен был этого делать.

— Я тоже этого хотела, — сказала она мягко.

— Но ты не должна была, — ответил он сердито, — ради Бога, ты же замужем. Мы оба это знаем.

Несправедливость происходящего обжигала ее. Неожиданно она расплакалась:

— Ты не понимаешь…

— Я понимаю все очень хорошо. Я знаю, что не собираюсь делать ничего за спиной у твоего мужа. Давай я отвезу тебя домой.

Она не двигалась, вся сжавшись и дрожа, слезы застыли в ее глазах.

— Майк, не делай этого, пожалуйста. Ари… Это не совсем то, что ты думаешь.

— Почему же?

— Я знаю, это было бы неправильным, но… — Она запнулась, ей стало стыдно, что она изменяет Ари. И не только физически, ее душа была отдана Майку. — Ты прав, — проговорила она тихо. — Думаю, я слишком устала и много выпила.

— Черт возьми, Мэгги, не надо извиняться. Давай выпьем кофе и забудем, что произошло.

Но они оба знали, что не смогут забыть.

Мэгги смотрела на него и чувствовала влечение, которое нельзя было выдать за дружескую симпатию. Она хотела его, теперь она не сомневалась в этом. Ее тело знало то, что ум не хотел воспринимать. Ни стыд, ни попытки сдержать себя не могли остановить ее.

Она все сидела, обхватив себя руками и тихонько вздрагивая, а Майк отправился на кухню приготовить еще кофе. Он вернулся с двумя чашками, одну поставил перед ней на ковер, а с другой уселся на софу. Звучал голос Пола Саймона, а плач труб отдавался эхом в душе Мэгги.

— Что ты имела в виду, когда сказала, что между тобой и Ари не совсем то, что я думаю? — спросил Майк. Скрытое напряжение в голосе выдавало его заинтересованность. — Ты несчастлива?

Она закусила губу.

— Нет, просто у нас свои проблемы.

— Из-за разных культур?

— Отчасти да. Но и не только. Я не хочу об этом говорить.

— Ты имеешь в виду другую женщину?

Она резко вскинула голову:

— Откуда ты знаешь?

— Нетрудно догадаться. Расскажи мне про Ари.

И она рассказала ему.

Рассказала, как встретила Ари, как влюбилась в него, уехала на Корфу и вышла за него замуж, полная надежд; как изо всех сил старалась быть хорошей женой; как не могла забеременеть и Ари винил ее за это. Рассказала, как все стало распадаться из-за связи Ари с Мелиной и еще по многим причинам.

— Самое ужасное то, что ему на самом деле лучше будет с ней, — сказала она, впервые полностью осознав это. — Ты прав, что суть вся в различии культур. С Мелиной у него не было бы таких проблем. Я думаю, Ари жалеет, что женился на мне. К тому же Мелина могла бы подарить ему ребенка, женщины на Корфу рожают без проблем. — В ее голосе не было отчаяния, лишь одна грусть.

— Понимаю, — сказал он, — ты не преувеличивала, когда говорила, что несчастлива, не та ли?

Она потянулась к кофе, успевшему остыть:

— Теперь расскажи мне о себе. Я хочу, чтобы ты тоже открылся мне.

— Я? Мне нечего рассказывать.

— Я уверена, что это не так.

— Хорошо.

Он рассказал ей о Джуди, которая разрушила его жизнь.

— Гордость мужчины — его ахиллесова пята, — заключил он.

— Ты думаешь, если б Роза завела себе любовника, не у каждого на твоем месте пострадала бы гордость?

— Я начинаю думать, что да.

Рассказывая о себе, они становились ближе друг к другу, намного ближе, чем раньше, когда ощущали только физическое влечение.

— Еще кофе? — спросил Майк некоторое время спустя.

— Лучше не надо, а то я сегодня не засну. Вряд ли у тебя вдруг окажется «Перье»?

— Извини. Боюсь, я не из тех людей, которые могут позволить себе пить «Перье».

Она улыбнулась. Это было настолько очевидно! В Майке Мэгги привлекала именно его простота. Стив мог закупать шампанское ящиками, но элементарной помощи от него ждать не приходилось.

Она поднялась:

— Я думаю, мне действительно пора.

— Ты хочешь уйти? — его голос понизился. Она поняла, что он имел в виду. Раньше, ничего не зная о ней, он боялся разрушить ее счастливый брак, но теперь, столько узнав, он готов был начать все сначала. На Мэгги же их разговор повлиял иным образом. У нее уже сменилось настроение: эта беседа напомнила ей об ее обязанностях. Когда Майк обнимал и целовал ее, не было времени осмысливать происходящее. Теперь же она была способна контролировать ситуацию, и разум напоминал ей, что она жена Ари, а Майк принадлежит Розе.

— Да, — ответила она, — сегодня, думаю, да.

— Хорошо. — Он взял ее плащ и помог одеться. Когда его руки коснулись ее плеч, она чуть не потеряла контроль над собой, столь велико было ее желание, но в конце концов сумела взять себя в руки. Может быть… может быть, когда все это кончится, все будет по-другому? Может быть, если она прямо скажет Розе, что она, Мэгги, любит ее парня, если она оставит Ари, справится со всем этим, то придет другой день, когда Майк попросит ее остаться, и она не откажется. Но не сегодня. Не будет же это все продолжаться вечно…

Они спустились к машине. Ночь была прекрасная, звездная. Майк открыл дверцу, и она проскользнула на пассажирское кресло. Они ехали из города, и звук сирен постепенно затихал в ночном небе. Мэгги показалось, что она увидела вспышки голубого света где-то над городом, но она была настолько погружена в свои мысли, что не придала этому никакого значения.

Глава 14

Шина Росс, корреспондент местной ежедневной газеты, зашла к Брендану около трех часов дня.

Это была молодая и целеустремленная особа, которая, застряв в провинции, стремилась во что бы то ни стало поближе познакомиться с кем-нибудь из местных жителей. После разговора с Майком и Мэгги она налила себе кофе, зажгла сигарету и, сидя в огромном пустом кабинете, обдумывала услышанное. У нее было чутье на различные газетные сенсации. Сегодня ей выпал шанс: во-первых, была суббота и она одна подбирала новости для выпуска, к тому же в этот день, как ни странно, не было ни пожаров, ни других происшествий. Ничто не могло ей помешать. Шина изучила свои записи и кое-что переписала начисто, чтобы не забыть. Из истории о пропавшей женщине могло не получиться ничего, а могла выйти сенсация. За исчезновением, возможно, скрывалось убийство. С одной стороны, расследование Шины имело гуманную цель, а с другой — история могла принести ей успех. И работать над этим было чрезвычайно интересно, ибо жертва имела высокооплачиваемую работу в преуспевающем доме моделей «Вандина», ее приятель был известным школьным учителем, а сестра жила на Корфу. Кроме того, Роза Ньюман раньше была замужем за одним из дикторов местного радио Бренданом Ньюманом. В общем, в истории было достаточно пикантностей, чтобы она не сходила с первой полосы газеты по крайней мере несколько дней подряд. Шина погасила сигарету и решила посмотреть в редакционном архиве все, что там найдется про Брендана Ньюмана.

Телефон звонил несколько раз, пока она перебирала папки с газетными вырезками, и каждый раз она кляла его на чем свет стоит. Ни одна новость, которую ей сообщали, не представляла ни малейшего интереса: секретарь театральной труппы интересовался освещением в газете их нового спектакля, кто-то просил сообщить, что скончался председатель футбольного клуба. Шина старалась побыстрее отделаться от звонивших и вернуться к заинтересовавшему ее происшествию.

Наскоро перекусывая, она пробегала глазами содержимое папок с газетными вырезкам. Покинув офис, она отправилась на поиски Брендана Ньюмана, которого считала центральной фигурой в этой истории. «Что случилось с Бренданом Ньюманом?» — думала она, перефразируя известное «Что случилось с крошкой Джейн?» Это было единственное, чего не рассказал архив. Но именно это она и собиралась выяснить.

Как обычно, у Брендана было похмелье. Он проснулся около полудня и проглотил привычную таблетку «алка-зельтцера». За ней следовали две чашки черного кофе и сигарета. От сигарет голова его становилась еще тяжелее, но он продолжал курить. Когда в дверь позвонили, он смотрел телевизор. Погасив сигарету и при этом чуть не опрокинув пепельницу, он пошел открывать.

— Кто там?

— Я констебль из полицейского участка Редланд.

Брендан выругался. Во что он вляпался прошлой ночью? Как обычно, он не помнил ничего.

— Что вам надо?

— Я по поводу вашей жены.

— Моей жены? Вы имеете в виду Розу?

— Да, сэр.

— Она не моя жена. Мы разведены.

— Это все равно. Мне надо с вами поговорить.

Брендан колебался. Он не хотел говорить о Розе с кем бы то ни было, особенно с полицейским. Его уже тошнило от людей, интересующихся Розой. Он хотел забыть ее и боль, которую она ему причинила. Кроме того, упоминание о ней опять пробудило в нем неприятные чувства, чуть ли не страх. Но послать к черту полицию значило бы нарваться на неприятности. Брендан открыл дверь.

Он узнал полицейского — тот уже приходил к нему.

— Ну, какого черта на этот раз?

— Это касается исчезновения вашей жены, бывшей жены. Вы ничего о ней не слышали с тех пор, как мы с вами виделись в прошлый раз?

— Нет.

— Ни звонков, ни писем?

— Я вам только что сказал — нет. Ничего странного. Нас с Розой ничто не связывает.

— А вы не знаете, где она может быть и с кем?

— Слушайте, у нас с ней давно все кончено. Почему вам не расспросить ее приятеля или ее сестру?

— Мы спрашивали их, сэр. Никто о ней ничего не слышал, и она не звонила никому из своих друзей. Мы начинаем серьезно заниматься ее исчезновением.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду?

— Я говорю, что все это очень подозрительно и нас начинает весьма беспокоить безопасность миссис Ньюман.

Брендан почувствовал, что тонет.

— Ее безопасность? Что вы хотите этим сказать?

— Я думаю, вы прекрасно понимаете, — лицо у полицейского было каменное, и от этого его слова звучали еще весомее. — Мы начинаем сомневаться, жива ли миссис Ньюман.

Пот стекал по лицу Брендана. Он вытер его ладонью.

— Ну конечно жива. Она молодая женщина.

— Но это не имеет значения, не так ли? — Полицейский подошел ближе. — Вы не возражаете, если я осмотрю все здесь?

— Черт! Конечно возражаю!

— Я только хочу убедиться, что она не живет здесь больше. Это не займет много времени.

— Естественно, не живет.

— Разрешите, я удостоверюсь сам!

— Ну ладно, если уж так надо. Но только побыстрее.

Он пошел на кухню за сигаретами и слышал оттуда, как полицейский ходит по квартире, открывая и закрывая двери. Брендан зажег сигарету, руки у него дрожали.

Через несколько минут констебль появился в дверях.

— Ну что? Убедились?

— Да, она здесь не живет. На сегодня это все. Вы свяжетесь с нами, если узнаете что-нибудь о миссис Ньюман, я надеюсь? — На пороге он обернулся. — Вы ведь не собираетесь никуда уезжать, верно?

— А вам какое дело?

— Если соберетесь, нам бы тоже хотелось быть в курсе. Всего хорошего, сэр.

Когда он ушел, Брендан захлопнул дверь и, несмотря на головную боль, опустошил бокал виски.

Ему это не нравилось, совсем не нравилось. Итак, полиция считает исчезновение Розы подозрительным. Несомненно, рано или поздно этим должно было кончиться. Но все равно неприятно видеть у себя на кухне полицейского. Как он там сказал? «Мы начинаем серьезно сомневаться, жива ли миссис Ньюман» — да с таким видом, как будто Брендан виноват в чем-то.

«О Роза, Роза», — бормотал Брендан, и сердце его начинало болеть, как только он произносил ее имя. Что же было такого в этой женщине, что так действовало на него! Он никогда не знал себе равных по части обольщения женщин. Когда он был радиозвездой, тысячи их вились вокруг него. И сейчас ему не составляло труда вскружить голову какой-нибудь молоденькой девчонке — стоило только показать свое очарование и кошелек, ошеломить разговорами о былой славе. Они таяли от мысли, что «звезда» выбрала их, хотя звезда Брендана давно уже закатилась. Он любил их и бросал, стараясь не увлечься какой-нибудь, смеялся над их письмами («Если ты действительно думал так, говоря, что я особенная, то я буду самая счастливая девушка на земле, Брендан» или «Позвони мне по этому телефону. Мой муж уехал на время».) Забывал он их моментально.

Но с Розой все оказалось по-другому. Хотя он никогда не мог объяснить почему. Было что-то особенное в ее голосе, улыбке, походке, что проникло в его душу. С первой их встречи он был одурманен ею и не мог ничего с этим поделать. Он стал злиться на нее, ненавидеть ее даже за успех, которого она добилась в то время, как его собственная карьера рушилась. Он ненавидел Розу за ее острый язык и превосходство и ненавидел себя за свое малодушие, если дело касалось Розы. И когда эмоции и алкоголь переполняли его, он был жесток с ней потому, что только в жестокости находил выход своим чувствам. Но ничто не могло изменить его отношения к ней. И никогда не сможет.

Брендан принес бутылку виски и налил стакан доверху. Бутылка была его лучшим другом. Она помогала ему забыться, а именно этого он хотел. Но даже в забытьи боль и дурные предчувствия мешали ему.

Когда в дверь позвонили около трех, он подумал, что это опять полиция, и хотел даже не открывать. Но звонок повторился.

— Кто там?

— «Вестерн Дейли Пресс». Можно с вами поговорить, мистер Ньюман?

— Если о моей бывшей жене, то нет. Мне нечего вам сказать.

Небольшая пауза, и потом из-за двери ответили:

— Нет, это не о вашей жене. Я хочу взять у вас интервью. По поводу вашей карьеры.

Брендан вздохнул с облегчением, чувствуя эгоистическое удовольствие. Туман в его мозгу слегка рассеялся. Машинально он посмотрел на себя в зеркало: мятые брюки, рубашка порвана. Не очень походящий вид для публики.

— Сейчас не время. Не могли бы вы зайти попозже?

— Мне бы хотелось с вами поговорить сейчас, мистер Ньюман. Сегодня последний срок, когда я должна подготовить материал.

Последний срок. Ему от нее не отделаться.

— Хорошо. Одну минуту.

Он пошел в спальню, переоделся и причесался. Побриться не было времени. К счастью, его небритость была модной. Он вернулся к двери:

— Ну вот, я открываю.

Когда она поднялась к нему, он обратил внимание, что журналистка молода и довольно привлекательна.

Его опытный глаз сразу же заметил тонкое лицо, обрамленное волнистыми волосами, юбку, достаточно короткую, чтобы оценить стройные ноги. Брендан был рад, что привел себя в порядок. Он улыбнулся ей, похмелье уступило место профессиональной легкости, и известное многим очарование начало действовать.

— Вы нашли меня на последнем этаже. Многие посетители бросают свои поиски на первом. Я Брендан Ньюман.

— Шина Росс. Я очень рад, что вы согласились встретиться со мной. Простите, что пришла в неудобное время.

— Ну что вы! — улыбнулся он. — Хотите кофе?

— Спасибо, с удовольствием. — Она оглядывала комнату с профессиональной проницательностью. — У вас прекрасная квартира. Замечательный вид.

— Да, неплохо, правда? — Он искал глазами чашки. Чудесным образом две оказались вымытыми. — Сахар? Молоко?

— Нет, спасибо, предпочитаю черный. Мы будем разговаривать здесь или пойдем в комнату?

— Здесь будет отлично.

Она поставила сумку на кухонный стол, достала блокнот, карандаш и маленький диктофон.

— Ну так о чем же будем говорить? — спросил Брендан, подавая ей кофе.

— Я собираюсь подготовить серию материалов о местных знаменитостях. Просто небольшие очерки, — спокойно сказала она. Пока он переодевался, у нее было время продумать план наступления.

— И что побудило вас выбрать меня?

— Вы очень известный человек на радио, а кроме того, просто интересный человек. — Она остановилась и поглядела на него с заговорщическим видом. — Знаете, многие знаменитости оказываются такими занудами, когда знакомишься с ними ближе.

Брендан рассмеялся:

— Вы правы! Мне ли этого не знать!

— Итак, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

Брендан сел напротив нее:

— Давайте.

— Как вы пришли на радио? Вы журналист?

— Я? Нет, у меня терпения не хватает. Я был музыкантом: играл на саксофоне. На радио записывали несколько джазовых передач. И поскольку я знал продюсера, то был приглашен в качестве ведущего передачи.

— И имели успех?

— Более или менее. Язык у меня подвешен хорошо, и слушателям я, кажется, понравился. Разовые передачи привели к постоянной рубрике, и таким образом у меня появилось собственное шоу.

— Я так и думала. Все это есть у нас в архиве, мистер Ньюман.

— Зовите меня Брендан.

— Брендан, мне хотелось услышать все от вас лично. Теперь, если вы не возражаете, я задам вам несколько интимных вопросов. Что, вы считаете, нравилось в вас слушателям больше всего?

Брендан задумался.

— Пожалуй, я скажу то, что думаю. Даже если это и прозвучит слегка вызывающе. Я люблю нарушать привычные правила. Людям ведь нравится эпатаж? Они говорят: «Мы любим слушать Брендана Ньюмана. Никогда не знаешь, что он выкинет на этот раз».

Она засмеялась и быстро записала его фразу.

— Вы считаете себя сексуально привлекательным, секс-символом?

— Я? — Брендан откинулся на спинку кресла, изображая простодушное удивление. — Да что же во мне такого привлекательного?

— Я бы сказала, вы очень привлекательны. И не одна я так думаю. Разве вы не считаете себя, по крайней мере, симпатичным?

— Я никогда не забочусь о внешности. Красота — это все поверхностное, говорила моя матушка.

— Должны быть женщины, которые находили вас привлекательным?

— В общем да. Я мог бы рассказать одну-две истории… — Брендан перешел к излюбленной теме. Он был доволен собой, плохое настроение улетучилось, как только он вспомнил свои лучшие годы. Он расслабился и не заметил, как Шина перешла к основной теме своего визита.

— Вашей жене, наверное, было трудно терпеть ваших поклонниц?

— Розе? Она воспринимала их как комплимент себе.

— То есть она не возражала против их появления?

— Она рассматривала это как похвалу своему хорошему вкусу. В общем-то правильно. — Он перехватил ее взгляд и подмигнул.

— Это не было причиной вашего разрыва?

— Нет, не было. — Боль вернулась. — Нам не стоит говорить о Розе, пожалуй.

— Мне кажется, нашим читателям узнать о ней интересно. В конце концов, ей повезло, что она была вашей женой. Многие позавидовали бы ей.

— К сожалению, она не оценила меня, — сказал он, надеясь, что так и есть. — Вот почему мне не хотелось бы говорить о ней.

— Это открывает совершенно другую сторону вашей личности. И кроме того… По-моему, она исчезла. Что вы об этом думаете?

У Брендана застучало в висках.

— Я сказал вам — я не хочу говорить о Розе.

— Вы, без сомнения, любите ее. Неужели вас не трогает, что с ней что-то могло случиться?

— Ктовам сказал, что я ее люблю?

— Да бросьте, мистер Ньюман. Она была вашей женой. Вы не можете так легко выбросить ее из головы. Особенно, если с ней случилось что-нибудь ужасное.

— Что, например?

— Предположим, — сказала Шина спокойно, — ее убили.

Она видела, как изменилось его лицо, в глазах читалась паника. На лбу выступил пот.

— Кто сказал, что ее убили?

— Кажется, ее сестра так думает. И ее приятель.

— Чертов Майк Томпсон! Вы разговаривали с ним?

— Ну, если честно, то да.

— Честно! Вы что, шутите? Так вот почему вы пришли сюда?

— Не совсем. Я…

— Да, черт возьми, да! Вы совсем не собираетесь писать про меня, ведь так? Вы хотели поговорить о Розе, полагаю, вы считаете, что это я ее убил?

— Мистер Ньюман… Брендан…

— Она была шлюхой, грязной шлюхой! — кричал Брендан. Он был вне себя. — Понимаете, о чем я говорю? Ну конечно понимаете. Такая она была. Она получила по заслугам. А теперь убирайтесь отсюда, пока не закончили так же, как она!

— Ну ладно, Брендан, не надо так нервничать! — Шина пыталась восстановить мир, но побледнела и судорожно собирала карандаши и блокнот в сумочку. И в это время Брендан схватил ее диктофон.

— Это я оставлю у себя, а сейчас убирайтесь! — он распахнул дверь.

Пытаясь сохранить видимость спокойствия, Шина протянула руку за диктофоном:

— Мою собственность, пожалуйста.

— Как же! Убирайтесь отсюда, пока я…

Она выскочила за дверь. Ей не раз приходилось сталкиваться с неприятными ситуациями, но с такой, как эта — впервые.

— Вас еще побеспокоят из нашей юридической службы! — крикнула она с лестницы. — Вам так просто это не сойдет.

— Сука! — услышала она в ответ. — Глупая сука! Держись подальше от меня!

Он услышал, как хлопнула дверь подъезда и быстро отъехала машина. Он вернулся в квартиру и повесил диктофон на стену. Она никогда не воспользуется этой пленкой, черт ее подери, а если напишет хоть одно слово про него, он…

Брендан снова наполнил свой стакан виски и выпил его залпом, словно воду. Голова у него болела, кружилась, крутило в животе. Кратковременный подъем уступил место депрессии.

Значит, не только полиция считала, что Роза мертва. Факты наводили на такую мысль. И какой сенсацией это могло стать! Роза Ньюман, бывшая жена радиоведущего Брендана Ньюмана, исчезла! Что еще надо?! Он уже представлял себе заголовки, фотографии — в общем, все.

Брендан опять наполнил стакан. Но виски не принесло ему ожидаемого облегчения. Только еще больше усугубило депрессию, пробудило отвращение к себе.

Он был неудачником, какая-то сломанная гитара, даже хуже. Теперь все узнают, насколько беспорядочна была его жизнь. И еще вдобавок заклеймят как убийцу. Он не знал, что хуже, но в одном был уверен — он больше не сможет выносить ни то, ни другое.

Брендан пошел в гостиную, взял бутылку виски и бросился на диван. Он думал о своей жизни. У него было все: карьера, деньги, красивая жена. И он позволил всему этому ускользнуть от него. Боги так щедро одарили его, а что он сделал? Карьера закатилась, Роза мертва, и хищники уже начали кружиться над ним. Если бы только вспомнить, думал Брендан, если бы можно было вспомнить, что произошло, когда он последний раз видел Розу. Но это было невозможно. Он был как в тумане. Наверное, оттого, что просто и не хотел вспоминать. Но ведь ему придется вспомнить, он будет вынужден вспомнить то, что предпочел бы забыть.

День незаметно клонился к вечеру. На город спускалась ночь. Внезапно Брендан испугался, что придется провести ночь одному. Нет, ни эту ночь, ни какую другую. Он встал, отшвырнув ногой бутылку. Виски вылилось на ковер. Брендан не заметил этого. Он надел пиджак и вышел на улицу, даже не закрыв дверь. Городские звуки были по-ночному приглушены. Он шел как во сне, только этот сон был кошмаром, кошмаром, который никогда не кончится. Впереди неясно вырисовывался висячий мост. Инженерный шедевр Брунеля, охватывающий Эйвон там, где он впадал в море. Мост был освещен и казался аркой из света в темноте ночи. Брендан брел по аллее вдоль дороги, потом по мосту почти дошел до противоположного берега, где лес спускался к реке. Потом он побрел обратно и, не дойдя до Кливдона, остановился, облокотившись на парапет. Справа от него уличные огни отражались в воде. Прямо под ним была только чернота. Отлив, должно быть, уже кончился, оставив под мостом только узкий ручеек. Но это не имело значения. Ему не нужна была глубина, чтобы утонуть в ней, падения с такой высоты было бы достаточно.

Осторожно, медленно Брендан залез на парапет. Он был совершенно спокоен, увлеченный только своей целью. Это будет легко, совсем просто. Одно движение, может быть, мгновенный испуг — и все кончено. Больше не будет неудач, боли, вины. Газеты пусть пишут что угодно, ему теперь до этого нет дела. Он стоял, уставившись в темноту внизу.

До него донесся крик. Он увидел человека, бегущего к нему. Брендан не мог разобрать слов, но он знал, что у него нет времени ждать. Никто его не остановит, никто не помешает ему теперь. Он принял решение и на этот раз собирался довести дело до конца.

Брендан сосредоточился.

— Прости, Роза, — сказал он.

Затем он прыгнул.

Глава 15

Майк услышал новость по радио, подкрепляясь обычной утренней порцией кукурузных хлопьев перед школьным походом.

С висячего моста упал человек. Полиция обнаружила тело. Личность погибшего еще не установлена.

Майк продолжал есть, не обратив внимания на сообщение. Ничего особенного. Люди бросались с моста регулярно. Иногда они для этого совершали путешествия издалека. Майк покачал головой, не одобряя такой способ рассчитаться с жизнью. Однажды он сорвался в горах, до сих пор не забыть пронизывающую боль от удара, чуть не вышибившего из него дух. По сравнению с падением с моста, его падение было ничтожным, но ему не хотелось бы еще раз повторить его. Конечно, не все, кто бросался с моста, погибали. Иногда они часами лежали в грязи, покалеченные, пока кто-нибудь из прохожих их не заметит. Иногда они захлебывались грязью. «Если бы я решил покончить с собой, то сел бы в машину и на сумасшедшей скорости врезался в какой-нибудь неподвижный объект», — думал Майк. Но он не в силах был даже представить себе, что может дойти до такого.

Несчастный глупец, думал он. Денежные проблемы, женщина — ничто не стоит жизни. Проблемы имеют обыкновение улаживаться сами по себе. Лет через пять самая неразрешимая проблема уже кажется пустяком.

Он выключил радио и пошел укладывать в рюкзак батончики «Марс», мясные пироги и термос с кофе. День в компании двенадцатилетних подростков представлялся ему безрадостным. Он знал, что это работа, но сегодня она раздражала его.

Ему хотелось провести день с Мэгги.

Мэгги не включала радио тем утром и, следовательно, ничего не знала о человеке, бросившемся с висячего моста. Она поздно проснулась и, с ужасом взглянув на часы, готова была выпрыгнуть из кровати, но вспомнила, что никаких дел у нее нет. Майк был в походе, а она не знала, что еще предпринять для поисков Розы.

Во всяком случае, ей казалось, что судьба Розы как-то отодвинулась на второй план. С тех пор как Майк позвонил и сказал, что сестра пропала, Мэгги ни о чем другом не могла думать. Сейчас вдруг одержимость найти ее исчерпала себя, она устала. Ее мысли были заняты Майком, она ощущала так же явственно его вчерашний поцелуй. Чувство вины тревожило ее: ни Майкл, ни она не были свободны, но это не уменьшало ее желания увидеть его. Не закрывая глаз, она видела перед собой его лицо. За годы своего непростого брака Мэгги забыла, что такое влюбленность. Теперь же каждая клеточка заставляла ее вспоминать о Майке. И несмотря на то что это было неправильно и невозможно, она чувствовала себя счастливой.

Она лежала, думая о своем счастье и стараясь не думать о Розе и Ари, стоящими между ней и Майком, зная, что нельзя изменить положения, как ей хотелось бы. Ари был очень далеко. Если бы Майк был здесь, если бы она могла пробыть с ним хотя бы несколько часов, она знала, что приняла бы снова такое же решение, как прошлой ночью: легче отступить от Рубикона, чем перейти его. Но Майка не было с ней. На мгновение она позволила себе представить, что ее мечты воплотились в жизнь. Она закрыла глаза, чувствуя прикосновение его губ к своим и ответ своего тела, и даже обхватила себя руками, воображая, что это он. Но скоро придется отбросить иллюзии. Она позвонит Майку, по крайней мере, попытается — в воскресенье он обычно дома.

Отдыхая после напряжения предыдущей недели, Мэгги снова задремала. Ей снился Майк. Он стоял на тропинке с распростертыми объятиями и улыбался.

«Я иду, дорогой», — радостно сказала она. Но ветви деревьев сомкнулись перед ней, и ноги куда-то провалились. Как ни старалась, она не могла пробраться к нему.

— Наконец-то солнечный день! По-моему, надо устроить пикник, — сказала Дина. — Как ты думаешь, Дон?

Дон Кеннеди улыбнулся. Сам он не любил трапез на свежем воздухе. Он предпочитал есть за столом, с хорошим вином из лучших хрустальных бокалов и последующей сигарой, но он не хотел огорчать Дину, которая радовалась как ребенок. Он находил ее ребячество очаровательным.

— Уверен, это будет замечательно, — сказал он просто. — Если только мне не придется готовить. Никто не захочет сгоревших сосисок и цыплят.

— Не будет никаких сосисок и цыплят. Будет мясо. А Стив делает его прекрасно, — ответила Дина весело. — Все решено. Я попрошу миссис Брант приготовить несколько салатов. Мы должны воспользоваться единственным солнечным днем.

Она пошла искать экономку, двигаясь с той грацией, которая никогда не переставала восхищать его. Она похожа на газель, думал он, стройную и хорошенькую, и ее слишком легко обидеть. Если бы он мог оградить ее от суровой реальности! Он никогда не причинил бы ей боли, как сделал это Ван. Он бы за это убил любого. Но он не мог претендовать на ту роль, о которой мечтал. Он знал, что нравится ей, и после смерти Вана она зависела от него все больше и больше. Но она не подпускала его к себе, и он боялся переступить черту и испортить их отношения, которые не были такими близкими, как ему хотелось бы, но он оценил и их. Пусть лучше Дина остается его любящим другом, чем ее не будет вообще рядом.

Дон выглянул в окно, услышав, как приехал Стив. Кеннеди надеялся, что тот появится позже и он побудет с Диной подольше.

Присутствие Стива раздражало Дона. Дина отдавала сыну все свое внимание, и Дон чувствовал, что еще больше отдаляется от нее. Стив не был ему симпатичен, но Дон думал, что это чувство может быть вызвано ревностью. Если бы Стив не появился так скоро после смерти Вана, у него было бы время утвердить свое положение. И все же Дон был рад, что, обретя опять своего сына, Дина была счастлива.

Он еще раз убедился в благотворном влиянии Стива на настроение Дины, когда минуту спустя она, сияя, вошла в комнату с огромным букетом.

— Посмотри, Дон, какие они красивые! Как мило с его стороны, правда?

— Очень, — сказал Дон, думая, что Стив хорошо знал, как доставить удовольствие Дине. Дом всегда был полон цветов, которые часто доставлялись из самых изысканных цветочных магазинов.

— Мы можем побыть наедине пять минут? — спросил он. — Я хочу поговорить с тобой насчет «Рубенса».

— О да! Сейчас, я только поставлю цветы в вазу. На улице так жарко и пыльно, особенно у гаражей, Стив чуть не погубил их. Еще две секунды, Дон.

Она упорхнула опять, и Дон слышал, как она разговаривает на кухне со Стивом. В ее голосе слышалось счастье, когда приходил Стив. Дон уже не надеялся побыть с Диной наедине. К обеду ожидали еще Джейн и Дрю. Но, к его облегчению, Дина вернулась одна.

— Так что ты мне хотел сказать, Дон?

— Я рассмотрел твои идеи. Они обойдутся нам очень дорого. Надо сначала обсудить их на совете директоров, но, скажу тебе, я обеспокоен. С нашим финансовым положением мы не можем провалить это дело. Думаю, что отдел маркетинга должен тщательно все изучить.

— На это нет времени, Дон. Нам нужно торопиться, чтобы начать производство.

— Я боюсь, что издержки плохо скажутся на нашем полугодовом отчете, вот в чем беда. Полные заказов журналы не убедят банковского менеджера, что ты ничем не рискуешь. И кроме того, ты уверена, что мы можем коренным образом расшириться за такой короткий срок? Ты консультировалась с управлением по производству?

— Нет еще, но я знаю, они сделают все, что будет необходимо.

— Тебе надо поговорить с ними. Лучше сейчас.

— Обещаю, завтра я поговорю с ними. Но я хочу сохранить элемент сюрприза. Чем меньше людей знают, тем лучше. Я не хочу, чтобы «Рубенс» или еще кто-то об этом пронюхал. Если в лагере шпион и мы не знаем, кто он, чем лучше мы притворяемся, тем безопасней.

При слове «шпион» ее лицо изменилось.

— Ты все еще не знаешь, кто он?

— Нет, но Стив занимается этим. Я уверена, он узнает его имя.

Увлеченные беседой, они не заметили, как Стив появился на пороге. Он вошел в комнату, элегантный как всегда, одетый в голубую рубашку и дорогие джинсы. Несмотря на плохую погоду, у него был бронзовый загар, как будто он только что вернулся с европейского курорта.

— Ты выяснил, кто передавал информацию?

— Думаю, что да.

— И кто же это?

— Я предпочитаю не говорить сейчас. Мне надо еще уточнить кое-что.

— Ну ты можешь хотя бы посвятить нас в то, что уже узнал?

— Лучше не стоит. — Стив взглянул на Дину. — Тебе будет неприятно. Если я прав, то новость очень плохая. Вот почему я хочу сначала удостовериться.

Дина побледнела.

— Ты хочешь сказать… — Ее голос ослаб.

— Пожалуйста, не дави на меня.

— Но, Стив, нам нужно знать, — вмешался Дон. — Мы собираемся обсудить новые модели и хотим знать, кому можно доверять, а кому нет.

У дома остановилась машина. Все посмотрели в окно. Джейн и Дрю приехали выпить перед обедом. Стив направился к двери. Его фарфорово-голубые глаза сузились на смуглом лице, выражавшем победу. Первый раз он поймал их врасплох, как и хотел. С Диной, конечно, проблем было меньше, но даже она в вопросах бизнеса была очень предусмотрительна. А Дон… он недолюбливал Стива и всячески старался замедлить его восхождение к вершине компании. Но сейчас Стив начинал чувствовать власть.

— Не думаю, что вам нужно волноваться по этому поводу, Дон. Если я прав, Динины планы в безопасности.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, и оставим пока это.

Он вышел из комнаты встретить Джейн и Дрю. Дина повернулась к Дону. Она вся дрожала.

— Что он имеет в виду? Кого подозревает?

— Не знаю. Нам придется подождать, пока он сам не решит все рассказать.

— Ты думаешь, что это… Роза? — Ее голос был тих и сдавлен. — Я знаю, это уже предполагали, но я не могу поверить. Но как он может быть уверен, что наши модели теперь не попадут в руки конкурента? Роза единственная, кого здесь нет сейчас.

— Нет смысла гадать. — Дон взял ее руку. — Мы просто должны доверять Стиву.

— Да, ты прав. — Дина старалась вернуть себе прежнюю веселость, пытаясь отогнать навязчивые мысли. За окном Стив приветствовал Джейн и Дрю. Поцеловав Джейн и держа ее за руку, он наклонился к ней что-то говоря.

— Ты ведь не думаешь, нет… — сказала Дина.

— Что?

— Что Джейн и Стив… Иногда они, кажется, очень близки.

Дон вздрогнул:

— Конечно нет. Она замужняя женщина.

— Брак не останавливает людей…

— Я знаю, Дина, — сказал Дон с нетерпением. — Но я уверен, что такому молодому человеку, как Стив, не нужны замужние женщины. Да он и не захотел бы… — Он вовремя остановился.

— Не захотел бы чего?

Дон пошел за своим кофе, пытаясь миновать внезапное затруднение. Стив не захотел бы повредить своему успеху в «Вандине». Дон хотел сказать, что Стив не захотел бы запятнать свою золотую репутацию. Если Дина в нем разочаруется, его планы рухнут. Слава Богу, Дон осекся и не сказал этого.

— Мне кажется, он интересуется Розой.

Дина просветлела:

— Я тоже так думала. Но сейчас Роза… О, Дон, иногда я чувствую себя такой беспомощной. Это глупо?

— Нет, Дина. Это жизнь.

— Почему все так грустно? Честно говоря, я не знаю, кому доверять.

Он смотрел на нее, такую искушенную и такую уязвимую одновременно.

— Ты можешь доверять мне. Я не подведу тебя.

Улыбка озарила Динино лицо, и она положила руку на его плечо.

— Да, Дон, — сказала она. — Я знаю, что могу доверять тебе.

Поднявшись с постели и позавтракав, Мэгги не могла удержаться, чтобы не позвонить Ари. Международные линии были постоянно заняты, но она дозвонилась. К телефону подошла свекровь:

— Ари? Его нет. Он уехал кататься на лодке. Позвони позже.

— Передайте, пожалуйста, что я звонила.

— Хорошо, передам.

Свекровь была неприветлива, и Мэгги задумалась, кого, интересно, Ари взял кататься на лодке. Может быть, Мелину? Несмотря на ее собственные чувства к Майку, она расстроилась, заподозрив Ари в неверности.

Выпив еще кофе, Мэгги продолжила начатую накануне уборку коттеджа. За время отсутствия Розы все в доме покрылось толстым слоем пыли. Мэгги, ночуя здесь, лишь успевала стелить постель и мыть посуду. Теперь у нее впереди было много свободного времени, и она решила восстановить в коттедже привычный порядок.

Она облачилась в джинсы и домашнюю рубашку, достала пылесос и жидкость для полировки и приступила к работе. Через час первый этаж сверкал, и Мэгги двинулась в спальню.

Постоянно натыкаясь на вещи Розы, которые напоминали об ее исчезновении, Мэгги чувствовала себя неловко. Она невольно задавалась вопросом, придется ли Розе когда-нибудь раскладывать эти вещи по своему усмотрению. Ответ напрашивался неутешительный.

Закончив уборку, Мэгги решила нарезать цветов и поставить их в пустующие вазы. Она взяла кухонные ножницы и пошла в сад. Розы были в самом цвету.

Она не могла решить, какие же срезать. Вдруг зазвонил телефон, и Мэгги вернулась в дом. Голос был явно не Ари.

— Роза Ньюман?

— Нет, это ее сестра, Мэгги.

— Могу я поговорить с Розой Ньюман? — По голосу, похоже, это житель Лондона, подумала Мэгги.

— К сожалению, ее нет. Чем я могу помочь?

— Думаю, ничем. Я хотел поговорить с Розой, или она хотела поговорить со мной. Я Дез Тейлор. Передайте, пожалуйста, ей, что я звонил и буду звонить на следующей неделе.

Мэгги колебалась, стоит ли объяснить, что Роза исчезла, а не просто вышла из дома. Но так и не решилась сказать это.

— Она знает, как связаться с вами?

— Да, но у нее может не быть телефонного номера. Вы не запишите?

Мэгги записала.

— О чем она хотела поговорить с вами?

— Я думаю, что это должно остаться между нами.

— Пожалуйста… — начала Мэгги встревоженно. Дез Тейлор повесил трубку. Мэгги стояла с минуту, глубоко задумавшись. Конечно, возможно, этот звонок не имел ничего общего с исчезновением. Но, может быть… По крайней мере, у нее был номер телефона. Она поговорит с Майком, и они решат, стоит ли связаться с мистером Тейлором, кто бы он ни был…

В «Ласком Мэнор» обед подошел к концу, но вечеринка продолжилась на воздухе. Дина и Дон болтали за чашкой кофе со льдом, пока Стив, Джейн и Дрю лежали на солнце, лениво переворачивая страницы воскресных приложений. Стив, устав от безделья, встал:

— Я пойду купаться.

Джейн тоже приподнялась.

— Я, пожалуй, пойду с тобой. — Она взглянула на мужа: — Дрю?

Он улегся на живот:

— Вы идите первыми. Вода плохо действует на меня.

Джейн улыбнулась. Она ожидала этого ответа.

Их отношения были, правда, довольно сносными. Она вообще была довольна своей жизнью.

— Желаю приятного отдыха.

Стив ждал ее на дорожке. Она поравнялась с ним и лениво взяла его под руку. Они были скрыты от Дининого взора кустарником.

Он взглянул на Джейн. Его взгляд выражал насмешку и раздражение одновременно. Он убрал руку. Джейн покраснела, но ничего не сказала. Она начинала понимать, что, несмотря на страсть в минуты близости, нельзя воспринимать однозначно их отношения со Стивом. Она не могла контролировать ни их, ни Стива, и это ей не нравилось. Но была здесь и своя прелесть. Она любила получать вызов. А это был вызов.

«Я никогда никого не хотела так, как его», — думала она, чувствуя его сильное грациозное тело рядом с собой.

— Я хочу поговорить с тобой, Джейн, — сказал Стив.

— О чем?

— Потом. Сначала я поплаваю.

Динин открытый бассейн примыкал к восьмиугольному каменному зданию с комнатами, душем и соляриями. У Джейн там хранился свой купальник. С тех пор как она работала в «Вандине», она была частым гостем у Дины. Пройдя женскую комнату с розовыми стенами, Джейн сняла свое белое платье, которое надела к обеду, и потянулась за купальником, сушившимся на крючке с тех пор, как она последний раз использовала его. Она увидела в зеркале свое отражение. У нее были белая кожа, полная грудь и округлые бедра. Джейн повернулась, чтобы посмотреть на себя сбоку. Похоже, она полнела. Надо соблюдать диету и, возможно, придется делать упражнения. Мужчинам нравится полнота, но недолго и растолстеть.

Ее купальник, ярко-красный, с желтыми цветами и изумрудными листьями, идеально скрывал недостатки фигуры. Джейн заколола волосы на затылке, взяла желтое полотенце и пошла в бассейн.

Стив уже плавал, рассекая воду превосходным кролем. Она остановилась и минуту наблюдала за ним, восхищаясь его атлетическим сложением и следя за движением мускулов на его спине и руках. Она бросила полотенце на каменный пол и присела. Стив уже второй раз пересекал бассейн. Джейн спустила ноги в воду, и та показалась ей холодной, хотя постоянно подогревалась. Стив не замечал ее. Она знала, что ничем не привлечет к себе внимание и лучше всего не отрывать его от серьезного занятия. Проплыв вдоль бассейна еще несколько раз, он приблизился к ней.

— Ну хорошо, — сказал он. Его дыхание было слегка учащенным. — Поговорим.

Джейн почувствовала, как пульс застучал у нее в горле.

— Звучит таинственно, — сказала она.

— Да?

— Я еще не собиралась выходить… — сказала она, пытаясь совладать с ситуацией, но смогла только выговорить свои слова относительно спокойно.

— Как тебе угодно. Я могу подождать.

Она проплыла еще круг, зная, что ее стиль далек от олимпийского стандарта. Но он не смотрел на нее. Он лег и подставил спину солнцу.

Джейн вышла из воды и подошла к нему:

— Я здесь.

— Садись. — Он пододвинул другой шезлонг к себе. Она немного дрожала. От холода или по какой-то другой причине, она не совсем понимала. Он лежал в непринужденной позе. Но, когда он заговорил, его тон не соответствовал его виду.

— Я знаю, Джейн.

Ее как будто ударило током.

— Знаешь — что?

— О тебе, конечно, дорогая.

— Стив, о чем ты говоришь? — Но она уже догадалась.

Стив улыбался, но взгляд его был холоден.

— Не притворяйся дурочкой. Я знаю, что ты делала.

— Стив…

— Ты устроилась в «Вандину» в качестве Дининой помощницы, но это только прикрытие. На самом деле, любовь моя, ты промышленный шпион.

Ее била дрожь. Она старалась сдержаться, чтобы Стив ничего не заметил.

— Что заставляет тебя так думать?

— Я кое до чего докопался. Мне даже не пришлось копать слишком глубоко. Я начал с составления списка подозреваемых, и он оказался намного короче, чем я думал. Во-первых, шпион должен занимать должность, дающую доступ к информации. Этот факт сузил круг подозреваемых. В него тогда может входить и человек, недавно поступивший на работу. Конечно, не исключено, что кто-нибудь из старых сотрудников мог оказаться предателем, но большинство соратников Дины много раз доказывали свою надежность. Почти все ее сотрудники боготворят ее талант. И еще, вероятнее всего, у шпиона должны быть связи на стороне. Ты подходишь по всем статьям, Джейн.

— Правда? — ответила она холодно. — Ты действительно считаешь, что я готова рисковать карьерой в такой солидной фирме, как «Вандина», ради какого-то «Рубенса»?

Стив сел и вытянул ноги. Солнце играло на его бронзовой коже. Но она источала только холод.

— Признаюсь, это меня и озадачило. Вот я и начал копать. И знаешь, что я открыл? Вообще-то, не думаю, что мне нужно это рассказывать. По-моему, ты уже знаешь, о чем я говорю.

— Ты думаешь? Проверь.

— Хорошо, если ты настаиваешь. Я выяснил, что имя человека, вложившего немалые деньги в «Рубенс», не очень-то отличается от твоего. Лане Питерс-Браун. Ты скажешь, что это совпадение? Довольно значительное совпадение. Питерс-Браун не очень распространенное имя, в конце концов.

Джейн не ответила. У нее стучали зубы.

— Отец Дрю, — сказал Стив, — ведь это он стоит за спиной «Рубенса»? Поэтому ты была готова потерять свое положение в «Вандине». Если «Рубенсу» повезет, ты получишь куда более престижное место. Ты, наверное, уже видишь себя в должности Дины. Очень соблазнительная перспектива.

Джейн обматывалась полотенцем. Не было смысла что-либо отрицать. Стив слишком много знал.

— Итак, — сказала она, — когда ты собираешься рассказать про меня Дине?

Он смотрел на нее, улыбаясь:

— Не знаю. Еще не решил.

— Ради Бога! Наверняка решил! — Она встала, собираясь уйти. Но он поймал ее за руку:

— Нет. С одной стороны, мне не хочется огорчать Дину. Ты ей очень нравишься, а она и так уже подавлена тем, что кто-то ее предает. Будет еще хуже, если она узнает, что это ты. Я хочу выбрать подходящее время. В конце концов, я думаю, что больше утечки информации не произойдет.

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что, Джейн, ты будешь настоящей дурой, если испортишь свой план. «Рубенс» еще ничего не добился. А если мы ему не намекнем о наших планах, все его планы рухнут точно. В борьбе мы победим. У «Рубенса» шаткое положение и репутация, близкая к нулю. Если ты глупа, Джейн, ты можешь очень скоро закончить ничем. Но ты не глупая, далеко не глупая.

— Приятно слышать, что ты такого мнения обо мне.

— Да. Я о тебе очень высокого мнения.

Он уставился на нее, и, несмотря на напряженную ситуацию, она почувствовала знакомое волнение. Она боролась со своей слабостью и, пытаясь собрать остатки самообладания, смотрела холодно на его руку, взглядом приказывая убрать ее с ее ладони.

— Если ты закончил, предлагаю присоединиться к остальным.

— Я еще не закончил. Как ты слышала, я о тебе высокого мнения, дорогая. Ты невероятная женщина. Нам было бы очень хорошо вместе, тебе и мне, если ты только согласилась бы работать на, а не против меня.

— То есть?

— Как я только что сказал, я ручаюсь, что утечки о наших планах не будет — по крайней мере, незапланированной. Но обстоятельства могут сложиться так, что утечка информации была бы нам на пользу. Ты знаешь, что значит двойной агент?

— Конечно.

— Ну что же, имея в виду твой талант, советую поразмыслить. Если в «Рубенсе» будут думать, что ты все еще работаешь на них, это может оказаться полезным. Стоит тебе прекратить передавать информацию, они заподозрят что-нибудь неладное. Я советую тебе продолжать подкармливать их новостями — бесполезными естественно, а когда придет время, ты расскажешь им что-то не только бесполезное, но и такое, что уведет их с правильного пути. Тщательно продуманный план поможет нам ускорить их кончину.

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе разорить отца Дрю?

— Думаю, что его отца не так уж просто разорить. В общем, давай не будем о грустном. Поговорим о хорошем. То есть о нас с тобой, управляющих «Вандиной». Разве тебя это не привлекает?

— Но… Дина…

— Дина никогда не будет во главе. Несмотря на внешность, она уже не так молода. Во всяком случае, Дину можешь оставить мне.

Она улыбнулась. Страх сменился оживлением. Как же Стив сделал с ней такое? Любовь к нему была как ходьба по канату. Он мог унизить ее, оскорбить, уничтожить и оставить пьянящее ожидание того, что ждет впереди.

— Ты чудовище, — сказала она. — Я одеваюсь.

Она ушла в раздевалку. Не оглядываясь, она чувствовала, как он взглядом проводил ее. Сняв мокрый купальник, она встала под душ и тут же услышала, как он вошел следом. Ее сердце начало бешено колотиться. Она знала, что он придет, но делала вид, что не замечает его присутствия. Подставив лицо под струи воды, она подняла руки, и грудь ее тоже поднялась. Он подошел сзади, обхватил ее грудь руками и прижался к ее телу. Она опять почувствовала слабость, но продолжала тихо стоять, наслаждаясь его прикосновениями.

Стив — власть и страх. Стив — тот, которого она ненавидела и желала одновременно.

Он повернул ее к себе. Их скользкие тела льнули друг к другу. Она изогнулась над ним, и он вошел в нее и взял под каскадом воды. Когда все кончилось, она закричала, но он отвернулся от нее, и она все поняла. На этот раз он взял ее не только потому, что хотел, а из желания показать свою власть над ней.

— Одевайся, — сказал он. — Нам пора присоединиться к остальным.

Он выглядел спокойным и уверенным, человек, который определенно знает, чего он хочет, и не сомневается, что получит желаемое. Ее охватила злость.

— Не думай, что я всегда буду вести себя так, как ты хочешь.

Он неприятно улыбнулся:

— А я думаю, что будешь.

— Может, сейчас это устраивает меня. Но у всех нас есть своя ахиллесова пята. Не только у меня.

Она сама не знала, зачем сказала это, она намекнула на что-то вслепую, но увидела тревогу в его глазах. Джейн поняла, что невольно затронула его за живое.

— Ты пытаешься хитрить? — спросил он грубо.

Бороться со Стивом — единственный способ вернуть его уважение и самоуважение тоже.

— Нет, я не пытаюсь хитрить, я просто констатирую факты. У каждого есть что-то, что надо скрывать, не так ли? Только одни это делают лучше, другие хуже. И некоторые тайны важнее других.

Опять она говорила чисто интуитивно и опять заметила в его глазах беспокойство. «Ты что-то скрываешь, — подумала она. — Существует нечто, о чем ты не хотел бы распространяться, и ты думаешь, что я это знаю!»

Он вцепился рукой в ее плечо. Она вздрогнула от внезапного испуга.

— Не суйся куда не следует! Делай то, что я тебе говорю!

Ее губы дрожали.

— Хорошо. Пока мы партнеры, Стив.

Он ничего не сказал, только глянул на нее.

Джейн вытерлась, отжала волосы и надела белое платье. Следы от пальцев Стива все еще краснели на плече. В остальном все было в порядке. Она поправила макияж, вспоминая их разговор. Итак, он ее раскрыл. Она испытывала почти облегчение. Но хорошо помнила, что и он что-то скрывает. Подумав о сотрудничестве, которое он ей предложил, она опять улыбнулась. Да, от «Рубенса» такого никогда не получишь — положение и власть в солидной компании. Все могло получиться отлично, особенно если бы она узнала его тайну. Стив думал, что она ее знает.

Когда Джейн вышла из раздевалки, Стива уже и след простыл. Она прошла через сад и присоединилась к группе.

Все были там же, где она их оставила. Дон расположился в кресле-качалке. Дрю дремал, лежа на траве лицом вниз. Стив был с ними. Он стоял возле Дины, держа ее за локоть и возвышаясь над ней.

Это почта символично, подумала Джейн. Дина у него в руках. И сама Джейн с его помощью получит контроль над ней.

Глава 16

Майк пришел домой в седьмом часу. Он сварил кастрюлю макарон с соусом, отнес еду в гостиную и включил телевизор. Свой стул он поставил так, чтобы можно было одновременно есть и смотреть телевизор.

Новости начались в 18.35, но Майк был не очень внимателен, думая вновь о Мэгги и не переставая удивляться, что же, черт возьми, с ним произошло. Он вспоминал о ней весь день. Она буквально проникла в его сердце и была с ним постоянно, неважно, думал он о ней или нет.

«Когда все это началось?» — спрашивал он себя и не мог найти ответа. Все случилось так незаметно. Вначале она была для него лишь сестрой Розы, но как-то постепенно в их отношениях произошли изменения.

Он признался себе, что поначалу подвергал сомнению свои чувства к Розе. Ему казалось, что он не может полностью ей доверять, и он отказывался брать на себя серьезные обязательства, обманываясь подозрением, что она может унизить его, как это сделала жена. Он уже начал воображать, что теперь это как раз и произошло. Если бы он был влюблен в нее, доверие последовало бы за влюбленностью автоматически. И даже, пожалуй, он не боялся бы быть униженным, если бы очень хотел ее. Более очевидное предостережение зародилось инстинктивно, подсказывая ему, что Роза не для него. Он опасался, как бы не пришлось убедиться в обоснованности своих сомнений.

Но с тех пор как выяснилось, что она ушла, он не скучал по ней так, как скучает мужчина по женщине, которую он действительно любит. Да, он был озабочен. Но Роза становилась все менее и менее важной для него. Более того, ее исчезновение не стало для него концом света, а, наоборот, подарило ему возможность видеть Мэгги.

Он понял, когда пробудились его чувства к ней, но до прошлой ночи не признавался себе в них. И вот однажды его осенило, и он был шокирован тем, насколько сильно хотел ее.

Майк с жадностью глотал спагетти, как будто утолял не просто голод, но и голод, который возбудила в нем Мэгги. Но утолить его было вряд ли возможно, он знал об этом очень хорошо. У Мэгги был муж на Корфу, и она была предана ему, несмотря на то что брак их счастливым не назовешь. Для нее это было в порядке вещей. Когда все это окончится, она возвратится домой на Корфу к своему мужу, к их небезупречному браку.

Новости закончились, передавали прогноз погоды. Холодный фронт двигался к юго-западу. «К юго-западу и ко мне», — думал Майк.

На экране вновь появилось лицо диктора. Майк по-прежнему слушал вполуха, но заметил, как дрогнул голос ведущего новостей:

— Человек, упавший с висячего моста предыдущей ночью, был опознан как местный диктор и музыкант Брендан Ньюман.

Майк застыл, не донеся до рта вилку, с которой свисали спагетти. На мгновение он подумал, что, должно быть, ослышался, но нет, на экране появилась фотография Брендана. Майк тупо уставился на нее, все еще не в состоянии осознать услышанное. Фотография исчезла, диктор перешел к следующей теме, заговорив снова бесстрастно. Но у Майка в голове эхом отдавалось прозвучавшее минуту назад.

Брендан мертв. Брендан — человек, который упал с висячего моста. Нет, не упал — спрыгнул. Никто не падал с моста случайно, по крайней мере, он не слышал такого никогда, если не иметь в виду несчастные случаи на производстве. Если Брендан сам переступил черту… это неспроста. Но почему, черт возьми, он поступил так? Если только…

Роза, подумал Майк. Но не знал, как ему вести себя после исчезновения Розы.

Таким образом, он выбрал самый малодушный путь и покончил жизнь самоубийством.

Майк положил вилку, обвитую спагетти. Аппетит пропал.

Знает ли Мэгги, подумал он, слушала ли она новости?

Он подошел к телефону, снял трубку и положил ее обратно. Если бы она знала, то, конечно, позвонила бы ему; а если не знала, то не стоит сообщать ей это по телефону. Она наверняка ужасно расстроится, лучше, если он будет с ней рядом.

Майк отнес остатки ужина на кухню, выбросил их в мусорный бачок, а блюдо и кастрюли сложил в раковину. Взяв куртку и ключи от машины, он вышел, хлопнув дверью.

Мэгги новости не смотрела. Когда в коттедже уже не осталось уголка, где можно было бы навести порядок, она отправилась на длительную прогулку, а вернувшись, включила радио, заполняя пустоту музыкой и несвязной болтовней, сделала себе сандвич и съела его.

Она удивилась и немного встревожилась, когда услышала стук в дверь. Трудно было вообразить, кому она могла понадобиться, если только не полиции. С опаской она открыла дверь и увидела Майка.

Ее первой реакцией было облегчение. Потом она заметила, какое хмурое у него лицо, говорившее без слов, что произошло что-то серьезное, и страх вернулся к ней.

— Майк! В чем дело? Что случилось?

— Давай войдем в дом. — Он повел ее на кухню. — Сядь, Мэгги.

Она продолжала стоять.

— В чем дело?

Он понял, что она ничего не знает.

— Пожалуйста, Мэгги, сядь. Я должен тебе сказать одну вещь… тебя это может встревожить.

Она побледнела:

— Роза?

— Нет, не Роза. — Он пододвинул один из кухонных стульев и усадил ее. — Брендан.

— Брендан? Что с ним?

— Трудно говорить об этом. Что-то ужасное произошло с ним.

— Что?

— Он мертв.

— Брендан?

— Да, я услышал об этом из местных новостей. Он упал с висячего моста ночью.

— О мой Бог! — Она в ужасе смотрела на него. — Ты не думаешь?..

— Что он совершил самоубийство? Ну это очевидно.

— Черт! — Она помолчала. — Брендан! Я не могу в это поверить. Я знаю, у него был непредсказуемый характер, но… самоубийство! Я бы никогда не подумала… Ты не предполагаешь, что он был пьян?

— Вполне возможно.

— Он, должно быть, напился. Иначе он бы этого не сделал. Не думаю, чтобы у него хватило воли. — Она дрожала. — О, Господи, ужасно даже думать об этом! Ты уверен?

— Я слышал сегодня утром о несчастном случае на мосту, происшедшем прошлой ночью, но труп не был опознан. Но только что, в восемнадцать тридцать, сообщили, что это Брендан. Не сомневайся, Мэгги!

— О бедный Брендан!

Майк с беспокойством посмотрел на нее. Она была в шоке.

— Я дам тебе выпить.

— Чай в чайнике.

— Тебе стоит выпить чего-нибудь покрепче чая, да и мне тоже.

Он пошел в гостиную и вернулся с бутылкой виски и двумя бокалами. Мэгги продолжала сидеть за столом и машинально грызла ноготь. Майк налил виски и бросил в бокалы кубики льда.

— Вот, выпей.

Она жадно глотнула виски, оно обожгло ей горло, и она закашлялась.

— Майк, ты думаешь, возможно, что Брендан… сделал что-то ужасное с Розой и не смог жить дальше с этим грузом? — спросила она погодя.

Значит, это все-таки не обошло ее.

— Мне такое приходило в голову, — сказал он угрюмо.

— О Боже! — ее голос звучал громче. — А если он… мы можем никогда не узнать, что же с ней случилось на самом деле!

Он взял ее руку в свои, желая успокоить.

— Это ничего не значит, может быть, эти события и не связаны друг с другом.

— Может быть, и так. Только мне все это не нравится Майк. Ты не представляешь, как жесток он мог быть. А я видела своими глазами. Но я видела и его раскаяние. Он очень любил ее, понимаешь, очень. Но он иногда совсем не мог себя контролировать. Вот в чем беда.

Майк проглотил свое виски и вновь наполнил стаканы. Бутылка как облегчение — удел Брендана. Вот ведь ирония судьбы!

— Что будет дальше? — спросила Мэгги.

— Что дальше?

— Ну, что нам делать?

— Бог свидетель, я не знаю. Честно говоря, думаю, мы сделали все возможное. Дальше — забота полиции. После этого происшествия с Бренданом они должны взяться за дело более серьезно.

— Они просто слабаки! С каждым днем все приобретает еще более зловещий характер. Они, может быть, обыщут квартиру Брендана и… найдут что-нибудь. — Ее все заметнее била дрожь. Темнота вползала в комнату, тени сгущались.

— Тебе холодно, накинь джемпер или еще что-нибудь.

Она поднялась, послушная, как ребенок, и пошла наверх за свитером.

— На самом деле совсем не холодно, — сказала она, вернувшись. — Трясет меня все больше от этого кошмара. Я просто не могу очнуться.

Он взглянул на нее любящими глазами, полными желания защитить ее. Он вспомнил, как она отдалась его объятиям, с какой готовностью ответила на его поцелуй. А что, если он сейчас подойдет и обнимет ее? Нет, в такой ситуации это может показаться ей неуместным и только испортит их отношения.

Он поднялся:

— Знаешь, что я думаю? Нам нужно куда-нибудь съездить.

— Куда?

— Не знаю, куда угодно. Просто для того, чтобы развеяться, выпить. Уверен, нам обоим нужен глоток свежего воздуха.

— Хорошо. Дай мне минуту, подкрашу губы.

— Ты и так прекрасно выглядишь.

— Ну что ты. Если мы остановимся у ресторана…

Он поднял руки, сдаваясь.

— Хорошо-хорошо.

Она взбежала наверх, а он оставался в кухне, дожидаясь ее. Кухня Розы. Владения Розы. Хотя что-то здесь уже изменилось, Мэгги внесла свою изюминку в привычный облик этого дома.

Несколько минут спустя она вернулась, переодевшись. Теперь на ней были брюки, кремовый свитер, она подняла волосы и немного подкрасилась. Он весь напрягся, увидев ее, но остановил себя: не будь глупцом, не делай ничего такого, о чем потом будешь сожалеть.

— Теперь готова?

— Готова.

Она обошла дом, закрывая окна и запирая заднюю дверь. Ей потребовалось немного больше времени, чем обычно. Наверное, обеспечивая безопасность дома, она таким образом успокаивала себе нервы. Когда он открывал перед ней дверцу автомобиля, то уловил легкий запах духов. Этот еле уловимый цветочный аромат заставил все его чувства обостриться вновь.

— Поехали. — Его голос прозвучал грубовато.

Они выехали на главную улицу и свернули к озерам. Всего несколько машин стояли вдоль дороги, среди деревьев можно было заметить счастливые пары, выбравшиеся на пикник, наслаждавшиеся прекрасным вечером. Майк припарковал машину, и они прошли к озеру, к самой кромке воды, и уселись там на большом круглом камне. Солнце садилось, оно тонуло в озере, отражаясь в его глади розовым светом. По этой солнечной дороге лениво плавали утки. Мир готовился ко сну, и Майк почувствовал, что Мэгги начинает понемногу успокаиваться. Они сидели очень долго, не разговаривая, наблюдая за солнцем, пока оно не исчезло в низком облаке на горизонте. Ветер начал шептаться с затихшей водой. Майк встал:

— Выпьем чего-нибудь?

— Пожалуй!

Они вернулись к машине.

— Бедный Брендан, — сказала Мэгги. — Наверное, он был очень несчастен, если решился на такой ужасный шаг.

Должно быть, она забыла свои предположения, что смерть Розы послужила причиной трагедии, и Майк предпочел не напоминать ей об этом.

Они нашли загородный паб. Атмосфера там была очень мирной, уютной, расслабляющей, помогала забыть обо всех ужасах, о коттедже, обо всем на свете. Мэгги заглянула в меню:

— Я возьму вот это. А ты?

— Лимонад и лимон. Я уже получил свою дозу виски недавно, не хочу переходить границ.

Она улыбнулась:

— Я не за рулем, мне все равно. Я закажу бокал вина.

Получив напитки, они заняли столик в углу.

— Как ты провел день? — спросила Мэгги, потягивая вино. Майк понял, что она не хочет касаться неприятной для них обоих темы.

— Ну… как тебе сказать… — Он рассказал ей несколько эпизодов, и тени отступили, пока она смеялась над его историями, а тепло вина согревало ее.

Но скоро хозяин объявил, что паб закрывается, и лицо Мэгги помрачнело вновь. Этот вечер и временное освобождение от забот, которое он принес, подходили к концу. Неприглядная реальность подбиралась все ближе.

Опустилась ночь. Глубокая, вязкая темнота подчеркивала сияние звезд. Фарывыхватывали участки дороги из этой тьмы, пока они ехали к коттеджу.

— Зайдешь? — спросила Мэгги, когда они остановились у дома.

Майк колебался. Оказаться с ней наедине в пустом коттедже значит подвергнуть себя искушению. Он ведь решил ничего не предпринимать, но, если они будут вдвоем в доме, он вряд ли сможет сдержаться.

— Не думаю, — проговорил он. — Кое-кому из нас завтра с утра на работу.

— Конечно, — просто сказала она, но он уловил легкое разочарование в ее голосе. — О, я вспомнила! Сегодня Розе звонил какой-то мужчина.

Майка слегка передернуло.

— Мужчина? Розе?

— Да. Я совсем об этом забыла. Он представился как Дез Тейлор, просил Розу перезвонить ему и оставил свой номер. Если бы он звонил раньше, она бы знала его номер, не так ли?

— Он не сказал, чего хочет?

— Нет. Мы разговаривали всего пару минут. Это лондонский номер.

— Ты записала?

— Да.

— Хорошо. Я позвоню мистеру Тейлору и выясню, в чем дело.

Он уже выходил из машины, неожиданно разозлившись. Этот звонок незнакомого мужчины задел его за живое. Мэгги схватила его за рукав:

— Не сейчас, Майк.

— Сейчас самое подходящее время.

— Пожалуйста! Давай не сегодня! Я больше не могу это выносить… — В ее голосе слышались слезы, и его гнев улетучился, уступая место нежности. Достаточно на сегодня происшествия с Бренданом, которое, конечно, потрясло ее. Он не огорчит ее больше ни за что. Звонок незнакомцу может подождать до завтра.

Он обнял ее за плечи, чувствуя, как она дрожит.

— Все нормально, дорогая. Не беспокойся. Проводить тебя до двери?

Она кивнула, уткнувшись ему в плечо.

— Мэгги? — произнес он.

— Я не хочу оставаться одна, Майк, — сказала она почти неслышно.

— О Мэгги…

— Я знаю, это глупо, но я не хочу оставаться в этом коттедже одна. Только не сегодня.

О Господи! Ну как такое можно выдержать?

— Это не глупо, Мэгги, — сказал он мягко. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Но я не могу остаться с тобой. Ты должна понять меня.

Она подняла голову. Ее глаза были полны желания. Ее губы, слегка обведенные, выглядели соблазнительно, как никогда.

Последние сомнения улетучились. Пропади все пропадом! Он наклонился и поцеловал ее.

Прошло какое-то время, прежде чем они покинули машину и отправились в коттедж, и к этому моменту они оба знали, что произойдет. Казалось, это неотвратимо и столь желанно, что тени уходящего дня и чувство вины отодвинулись на второй план, они уже ничего больше не значили. Ари и Корфу были на расстоянии вселенной, а напряжение и стрессы переместились в самые далекие уголки сознания. Все казалось призрачным, нереальным, совершенно неважным. Сейчас Мэгги отдалась чувствам, которые обострились до предела. Ее охватило опьянение, которому невозможно было противиться. Едва успев отворить дверь и включить свет, она сразу прильнула к Майку, не желая отпускать его ни на секунду.

Майк. Его имя нежным эхом отдавалось в ее душе. Она так любила его, что, казалось, готова была объявить его имя всему свету с крыши небоскреба. Но его губы были крепко прижаты к ее рту, поэтому она пыталась говорить каждой своей частичкой, обхватывая руками его шею, прижимаясь всем телом к нему, чувствуя, как он отвечает ей.

Его губы опустились ниже, покрывая поцелуями ее подбородок и шею. Ее кожа будто загоралась под его поцелуями, столь чувственны они были. Легким движением он поднял ее, как ребенка, и понес в гостиную. Майк опустился на колени и положил ее на мягкий диван. Они опять начали целоваться со страстью людей, которые желали друг друга с первого момента встречи.

На какое-то время они полностью отдались опьянению от поцелуев. Но это длилось недолго. Его руки скользнули под ее свитер и уже прикоснулись к груди, она немного отодвинулась, но только для того, чтобы помочь ему раздеть себя.

О это прикосновение его рук к ее разгоряченному телу! Как приятно самой прикасаться пальцами к его гладкой, мускулистой спине. У Мэгги голова шла кругом. Она не думала сейчас ни о чем, она только чувствовала, она была переполнена им.

На всю жизнь запомнила она и свое чисто эстетическое наслаждение красотой его тренированного тела, привыкшего к нагрузкам, свежему воздуху и солнцу. Она никогда не забудет прикосновение кожи к коже, слияние двух людей, так долго желавших друг друга. Это она будет помнить всегда. Она ощущала тяжесть его тела, чувствуя себя беззащитной и одновременно свободной, боясь сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть предвосхищение того, что должно случиться. И потом, когда они занимались любовью, все произошло неожиданно быстро. Реальность опять вернулась к ней, но все так же ничего не значила. Ари, Роза, Брендан оставались призрачными тенями, в то время как Майк был здесь, рядом, держал ее в своих объятиях.

— Мэгги, — сказал он нежно.

— Ты не уйдешь, Майк, правда? Не оставишь меня?

Его голос был твердым и от этого еще более проникновенным:

— Нет, Мэгги. Никогда.

Глава 17

Эту ночь они провели на узкой кровати, в комнате для гостей. Им было не очень-то удобно, ведь Майк не отличался субтильностью, но спать вместе в кровати Розы они не могли. Теплота и близость еще не совсем знакомых рук сделали эту ночь бессонной, но они не возражали. Они занимались любовью еще дважды: один раз сразу после полуночи, уже почти найдя единственное удобное для сна положение, пригревшись и засыпая, однако успев возбудиться; и еще раз на рассвете, когда запели птицы за окном и ранние лучи солнца проникли сквозь занавески.

Позднее, когда они приняли душ и позавтракали, огонь вновь открытой любви был все еще с ними, окутывая все, даже преследовавшие их проблемы, легкой розовой дымкой.

— Хорошо, если бы мне не надо было идти в школу, — сказал Майк, допивая свежесваренный кофе из большой Розиной керамической чашки во французском стиле.

— Да, было бы здорово.

— Я постараюсь уйти из школы, как только смогу, и надеюсь увидеться с тобой вечером дома. — Они уже решили, что она переедет в квартиру Майка: одна ночь в узкой постели была романтичной, другие станут изнуряющими. — С тобой все будет в порядке.

— Да, все будет хорошо. Я поеду, как только уберу здесь.

Но когда он ушел, она мгновенно почувствовала полное одиночество, и на миг тень вчерашнего кошмара оказалась снова здесь, нависая над ней. Когда звук двигателя его машины затих вдали, утренняя тишина показалась ненатуральной, не было даже привычных для сельской местности звуков: ни пения птиц, ни мычания коров. Только неожиданный шорох у изгороди доказывал, что Мэгги не единственное живое существо в этом необычайно молчаливом мире.

Она вернулась в коттедж. Следы недавнего завтрака на столе, вид двух чашек, блюдец и тарелок согревали, позволяли ей представлять, будто Майк все еще здесь, рядом с ней. Она поднялась наверх, чтобы убрать в спальне. Казалось, что аура любви все еще наполняет маленькую комнату, простыни еще хранили тепло их сплетенных тел, и вмятина, оставленная Майком на подушке, была все еще видна. Она присела на край кровати, вспоминая и наслаждаясь.

Как она может чувствовать себя совершенно счастливой, когда, по совести, она не должна чувствовать ничего, кроме вины? Как она может быть так бесконечно счастлива, зная, что обманула их — Ари и Розу? Но она была счастлива. Они казались ей удивительно нереальными; только Майк сейчас имел значение, заполняя до краев ее мир, и она решила не задавать вопросов сейчас. Еще будет достаточно времени позже для объяснений и раскаяний. Наслаждайся этим, пока можно, запоминай каждое счастливое мгновение несмотря на то, что может принести будущее.

Она собрала постель, отнесла простыни и наволочки вниз и загрузила их в стиральную машину. Потом включила радио и слушала музыку, занимаясь уборкой, но когда начался выпуск новостей, она выключила приемник. Она не хотела услышать о смерти Брендана, а о ней, вероятно, должны были говорить. Она не хотела позволить призраку реальности вторгаться в ее хрупкое счастье.

Пока гудела стиральная машина, она уложила вещи, которые могли понадобиться ей у Майка, в небольшой плоский чемодан — почти все, что она брала с собой, когда путешествовала налегке: кое-что из одежды, туалетные принадлежности, ночную сорочку, хотя трудно было представить, что ей понадобится ночная сорочка, если судить по прошлой ночи. Эта мысль вызвала волну жара, охватившего все ее тело. Она уже с трудом могла ждать, когда же снова окажется в его объятиях.

Мэгги почти закончила сборы, когда зазвонил телефон. Она бросилась вниз, надеясь, что это Майк, хотя разум подсказывал ей, что он, скорее всего, сейчас на уроке.

— Алло?

— Маргарет? Это твоя мама.

Ее сердце упало.

— А, привет, мама.

— Маргарет, ты читала газеты?

— О… — Ее отбросили в реальность. — Ты имеешь в виду…

— Брендан, Маргарет, это ужасно. Я, конечно, никогда не любила его, но такое… — Ее голос сорвался. — Вся первая страница «Вестерн Дейли Пресс» о нем. Имя Розалии тоже упоминается.

— И что там говорится?

— Что она пропала. Что никто не знает, где она. Ссылаются на тебя, что ты очень обеспокоена. Похоже, они знают, что ты вернулась с Корфу. Как они могли узнать?

— Это длинная история. Мы подумали, Майк и я…

— Да, о Майке там тоже говорится. Его назвали дружком Розалии. Это определенно смущает. Я только надеюсь, что не все наши друзья читают эту газету. Большинство из них предпочитают «Телеграф», но все-таки.

Как всегда, Мэгги чувствовала раздражение от материнской суетности. Роза пропала, Брендан мертв, а ее волнует, что подумают друзья!

— Гарри говорит, что все это позорно, — продолжала Дульсия. — Он чувствует, что Брендан имеет отношение к исчезновению Розы. Это смешно, конечно, если вовсе не клевета.

— Не думаю, что кто-либо может клеветать на мертвого, мама. И если огласка поможет нам найти Розу, то, я думаю, стоит потерпеть кривотолки.

Дульсия выразила негодование:

— Нет нужды говорить со мной в таком тоне, Маргарет. Я по-прежнему думаю, что смешно предполагать, что с Розой случилось что-то ужасное. Я бы хотела, чтобы ты выкинула это из головы.

— Мама…

Послышался звонок в дверь. Мэгги ухватилась за возможность закончить разговор:

— Кто-то звонит в дверь. Мне нужно идти. Я тебе перезвоню.

— Очень хорошо. Хотя днем меня не будет. Мне надо поехать в союз женщин города.

— Я найду тебя, — Она положила трубку и направилась к двери.

— Я хотела узнать, могу ли я поговорить с вами, миссис Веритос?

Это была Шина Росс, корреспондентка «Вестерн Дейли Пресс».

— О да, входите. Хотите кофе?

— Пожалуй, спасибо. Послушайте, мне очень жаль, что я побеспокоила вас, но я думаю, нам надо поговорить.

— Да, конечно. — Мэгги приготовила кофе, и Шина села за кухонный стол, положив перед собой блокнот.

— Вы слышали о Брендане Ньюмане, конечно?

— Да, я знаю, это ваша статья опубликована сегодня на первой странице?

— Вы видели ее?

— Нет, мама видела. Она только что звонила сказать об этом. Она не в восторге.

— Мне очень жаль. Я думала, что вы хотели огласки. В любом случае, новость о Брендане Ньюмане — сенсация, хотя он уже не популярная личность, как раньше. Что вы чувствуете в связи с его смертью?

— Я в шоке.

— Вполне понятно. Что, вы думаете, заставило его сделать такое? Ведь это было самоубийство, безусловно.

— Я на самом деле не знаю.

— Вы не думаете, что его толкнуло чувство вины?

— Я же сказала, что не знаю. Честно говоря, я вряд ли могу сказать что-то еще, кроме того, что сказала в субботу.

— Тогда, может быть, вы дополните свой рассказ некоторыми подробностями жизни вашей сестры? — попросила Шина, переворачивая страницу. Она работала в «Вандине», как я помню?

— Да.

— Расскажите об этом.

Наверное, дискомфорт, который испытывала мать в их сегодняшней ситуации, ощутила теперь и Мэгги, почувствовав себя несколько скованно перед напором Шины. Как может помочь поискам Розы афиширование подробностей ее личной жизни в прессе? Но Мэгги сама была инициатором огласки, так что идти на попятную не приходилось. Она лишь старалась отвечать на репортерские вопросы как можно короче.

— А что ее приятель? — спросила Шина.

— Майк?

— Да. У них были хорошие отношения?

— О… да… — Мэгги слегка покраснела. — Насколько я знаю…

Острым инстинктом репортера Шина сразу почувствовала легкое замешательство.

— А не было никаких проблем у ее друга с бывшим мужем? Я о ревности.

— Брендан всегда был ревнив. Это известно. Она имела полное право на новые отношения. — Мэгги посмотрела на часы. — Если честно, я не понимаю, какое это имеет значение. Вы все узнали, что хотели?

— Пока да. — Репортер захлопнула блокнот. — Сейчас я направляюсь в полицейский участок, если мне что-то понадобится, я свяжусь с вами. Надеюсь, вы дадите мне знать, если вспомните что-нибудь важное.

— Хорошо. — Мэгги не знала, сообщить ли журналистке, что найти ее теперь можно будет только у Майка, но так и не решилась ничего сказать. Следовало избегать распространения слухов и пересудов. Любое лишнее слово могло повредить. Иметь дело с прессой очень хорошо, но это похоже на потягивание тигра за хвост. Никогда не знаешь, как преподнесут твои высказывания. Сложно доверять благоразумию газетчиков.

Стиральная машина отключилась. День был теплый, со свежим ветерком, и Мэгги решила высушить белье до своего ухода. В конце концов, спешить некуда. Майк пробудет в школе до четырех часов. Мэгги развешивала простыни на веревке, натянутой у коттеджа, а в мыслях снова возвращалась к важным моментам минувшего дня.

Около полудня зазвонил телефон. Опять мама, подумала Мэгги, идя к телефону. Но это была не мать звонил Майк.

— Ты все еще там?

— Да, я убирала, потом приходила репортер из «Вестерн Дейли Пресс». Кажется, смерть Брендана станет сенсацией.

— Я видел новости. Ты в порядке?

— Да.

— Я позвонил, чтобы убедиться в этом. А еще подумал вот о чем. Со всей этой шумихой было бы неплохо пойти в «Вандину» и собрать личные вещи Розы.

Мэгги стало не по себе.

— Что ты имеешь в виду?

— Роза вела многие свои дела из офиса. Она часто говорила, что может воспользоваться помощью секретаря и компьютером офиса. Она смотрела на это как на одно из преимуществ своей работы. Мне пришло в голову, что теперь, когда ее там нет, было бы мудро забрать кое-что… личное. Сейчас газетчики начеку, и нельзя знать наверняка, что они выкинут.

— В «Вандине» ничего не дадут им без ведома Розы, можешь быть уверен.

— Я так не думаю, ведь репортеры могут быть очень настойчивыми и хитрыми. Мне кажется, стоит контролировать их действия, а если не можем, то надо держаться подальше. Ты могла бы сходить туда и разобраться, а?

— Пожалуй, ладно… Если ты действительно думаешь…

— Да, я думаю.

— Хорошо. Я сейчас пойду. Мне все равно нечего делать.

— Умница. Увидимся около четырех.

— Да, увидимся.

Она положила трубку, которая, казалось, стала теплее от его голоса, однако Мэгги недоумевала, почему он так настаивал на своем. Она не могла поверить, чтобы Роза оставила что-то действительно конфиденциальное в «Вандине». Но если оставила, то, разумеется, будет не очень приятно, если газеты возьмутся вникать в личную жизнь Розы. Но Мэгги не вдохновляла перспектива появиться в «Вандине» и требовать вещи и документы Розы. С одной стороны, она может поставить в неловкое положение сотрудников, с другой — не хотелось бы столкнуться со Стивом. Все это очень неприятно, думала она. Намного лучше было бы позвонить в «Вандину» и предупредить о своем приходе.

Она снова подняла телефонную трубку и набрала номер офиса, не зная, кого спросить: может быть, Дину, все-таки Мэгги была на днях ее гостьей? Но пожалуй, лучше всего поговорить с секретарем Дины. Спустя некоторое время ее соединили с Лизой Кристофер, и Мэгги объяснила, что хотела бы забрать личные вещи Розы, которые могут находиться в офисе, и спросила, когда удобнее зайти.

Секретарь была удивлена и даже показалась расстроенной.

— О дорогая, значит ли это, что, по вашему мнению, Роза не вернется?

— Нет, это ничего не значит, — быстро ответила Мэгги. — Но пока мы не знаем, где она, думаю было бы лучше, чтобы ее вещи находились дома.

— Я понимаю, — сказала Лиза, хотя на самом деле так ничего и не поняла, — назначьте время, и я подготовлю вам все, миссис Веритос.

— Спасибо, — сказала Мэгги. Она надеялась покончить с этим скорее, так как была взволнована своим переездом к Майку. Она обернется за час, если постарается.

Мэгги посмотрела на часы: было время ленча. В последние дни аппетит у нее пропал, а сегодня она внезапно почувствовала себя жутко голодной. Неужели в этом виновата любовь? Если так, то надо быть поосторожней, иначе можно поправиться. Но сейчас это ее не так уж и волновало.

Лиза положила трубку и посмотрела на Джейн Петерс-Браун, присевшую на угол ее рабочего стола.

— Это сестра Розы, Мэгги. Она желает забрать личные вещи Розы. Почему она хочет это сделать?

Джейн лениво пожала плечами:

— Она нам не доверяет, я полагаю.

— Я сказала, что подготовлю ей вещи, но ты думаешь, я должна это сделать? Мне это не по душе. Как будто подсматриваешь за кем-то.

Джейн засмеялась:

— Нашла чего смущаться. Если это тебя задевает, поручи мне. Я сделаю.

— Но ты ведь так занята…

— Не особенно, — сказала Джейн, и резкие нотки прозвучали в ее голосе.

Она соскользнула со стола и, разглаживая юбку на бедрах, вошла в офис Розы. Закрытое окно, аккуратно задвинутый под стол стул, ручки и карандаши Розы, сложенные рядышком на еженедельнике, — во всем было что-то, напоминающее покинутый мир «Марии Селесты».

Несколько документов, которые могли понадобиться, были сложены прямо на столе. Но Джейн, не глядя на них, выдвигала ящики и, поднимая верхние бумаги, просматривала нижние, надеясь найти что-либо из личных вещей Розы.

После нескольких минут поисков Джейн почувствовала разочарование. Договор с электромонтером о каких-то работах в коттедже и прочее в том же роде… Вряд ли это могло ее заинтересовать. В другом ящике лежали иллюстрированный журнал и пачка фотографий. Джейн нетерпеливо просмотрела их, но все они были невинными, большинство запечатлело Майка и Розу, очевидно, днем. Были там два письма от друга, рассказывавшего семейные анекдоты, и праздничная открытка от кого-то. Ничего значительного. Джейн сложила все вместе и, без особых надежд открыв самый маленький ящик в столе Розы, вынула розовый картонный конверт. Стопка писем заполняла его. Джейн вытащила все и заметила, что верхнее письмо, присланное Розе на ее домашний адрес, было с грифом корпорации «Эксел Ойл». Джейн немедленно сосредоточилась: не та ли это компания, где до своего прихода в «Вандину» работал Стив? Она просмотрела бумаги, копии писем, которые Роза, вероятно, сама отпечатала на своей портативной пишущей машинке, не желая отдавать Лизе или одной из машинисток, и пачку записей, сделанных от руки, которые выглядели как дневник. Джейн почувствовала, как мурашки пробежали по спине, и она перечитала все бумаги еще раз, медленнее, усваивая смысл.

Заканчивая читать, Джейн с трудом сдерживала волнение. Предложив разобраться с вещами Розы, она делала это только из любопытства, не более. Но в результате в ее руках оказалась информация, подобная бочке с динамитом.

Джейн уселась на стул Розы, улыбка искривила ее большой рот, она размышляла над тем, какие странные шутки может сыграть судьба. Только вчера Стив угрожал ей, потому что узнал ее секрет, только вчера ее положение казалось ей ужасным, будущее неопределенным и неподвластным ее воле. Но уже вчера она начала собирать по крупицам первые свидетельства о том, что Стиву, возможно, тоже есть что скрывать. И сейчас, как дар Божий, она получила разгадку. Ничего конкретного, конечно, всего лишь подозрения Розы. Но Джейн не сомневалась, что они обоснованы.

— Хорошо, хорошо, Стив, — сказала она вслух, хотя очень мягко и тихо.

Стив, сидя в своем офисе, пытался проверить выполнение плана в соответствии с зафиксированными датами поставок, но никак не мог сосредоточиться. Вообще он не мог сегодня полностью сосредоточиться на делах. Присущее ему ценное качество — целеустремленность в любой ситуации, особенно связанной с выживанием, как в его работе водолаза, — сегодня подвело его. Он все время отвлекался от работы. И причиной была Джейн Петерс-Браун. Когда он обнаружил, что она шпионила в «Вандине» в интересах «Рубенса», Стив не столько разозлился, сколько удивился. Тот факт, что она оказалась двулична и отважна, только усиливал ее привлекательность, и он наслаждался своей властью над ней. Его интрижка с Джейн всегда была только интрижкой; теперь в нее был внесен новый элемент, и результат оказался странно освежающим.

Что касается интересов компании, факт предательства Джейн почти не беспокоил его. Он хотел обнаружить виновного и остановить шпионаж только потому, что если интересы и имидж «Вандины» пострадали бы, то в результате пострадали бы и его интересы. Чем здоровее компания, чем больше доходов, тем лучше лично ему. Он мог получить большее жалование, больше расходовать, иметь лучшую машину за счет компании и в конце концов мог стать совладельцем и наследником всего. Шпион мог угрожать его благополучию.

Только одно теперь беспокоило его — ему тоже было что скрывать от Джейн. Поразмышляв, он пришел к убеждению, что ее намеки не более чем блеф, попытка защитить себя лучшим способом — нападением. Он не мог действительно поверить, что Джейн или кто-либо другой, если уж на то пошло, мог знать правду о нем. Он скрыл свои следы тщательно, исключив любую случайность, каждое непредсказуемое стечение обстоятельств, опасное для него. Нет, она всего лишь блефует, он был уверен. Однако в тот момент, когда он подумал, то она смогла заподозрить что-то, он лишился покоя.

Дверь офиса открылась, и Стив поднял глаза, ожидая увидеть Дину, единственного человека, имевшего право входить без разрешения. Но это была не Дина.

— Джейн! — То, что он думал о ней, а она как будто подслушала его мысли, придало его тону излишнюю резкость. — Я полагал… Я понятно объяснил тебе, что следует стучаться, прежде чем вторгаться в мой офис?

Джейн только улыбнулась и без смущения вошла, закрыв за собой дверь.

— Не будь таким, дорогой! Я пришла на минуту, чтобы договориться о свидании за ленчем.

Он посмотрел на нее холодно:

— У нас не будет свидания за ленчем — сегодня, во всяком случае. Я договорился провести ленч с мамой.

— А, с мамой, — протянула она вкрадчиво, с сомнением. — Я уверена, она поймет, если ты скажешь ей, что произошло кое-что важное. Она ведь очень понятливая, когда дело касается тебя, не так ли?

Он пропустил мимо ушей ее колкость.

— Не собираюсь говорить ей такие вещи. Почему я должен это делать?

— Потому что я прошу тебя.

Он чуть не рассмеялся, но что-то удержало его. Было нечто неуловимо тревожащее в ее самоуверенности.

— Извини, Джейн, но ты не имеешь права распоряжаться здесь.

— О дорогой, думаю, теперь имею.

Она снова улыбнулась и как бы случайно, странно собственническим жестом положила руку на его плечо. Стив почувствовал легкое приятное покалывание в ладонях.

— О чем ты говоришь?

— Как я заметила вчера, нам всем есть что скрывать, не правда ли? Я промышленный шпион, а ты… Хорошо, мы оба знаем, кто ты. Правда, ведь? Но будет очень печально, если узнает Дина. Ей совсем не понравится, что ты ее обманул. Поэтому, дорогой, я не думаю, что ты можешь позволять себе не делать того, что я захочу. В конце концов, тебе гораздо в большей степени, чем мне, есть что терять.

Стив почувствовал, как будто его обдали ледяной водой. Это был не блеф — она знала. Как она могла узнать, он не представлял себе, но больше не сомневался, что она действительно знает правду. Как обычно в критические моменты, он становился чрезвычайно спокоен, его мозг начинал интенсивно работать, все чувства и инстинкты обострялись от тревоги, как у животного, загнанного и борющегося за свою жизнь.

— Ты пытаешься шантажировать меня, Джейн? — спросил он, выигрывая время. Она засмеялась от души:

— Не называй это шантажом! Нет! Мы ведь повязаны, не так ли? Ты не выдашь мой секрет, я не выдам твой. Я думаю, мы можем поговорить об этом за бутылкой шампанского и… — Ее пальцы потянулись к его шее, дразняще пробежали по волосам над воротником рубашки, — еще кое-чем заняться…

— Шампанское, — повторил он, не обращая внимания на эти дразнящие пальцы, которые всего лишь несколько часов назад, в момент страсти, доводили его до исступления. — Ну, это предложение, от которого нельзя отказаться.

— Я знала, дорогой, что ты поймешь меня. Я позабочусь обо всем.

— Нет, — сказал он вкрадчиво. — У меня есть идея получше. Ведь Дрю говорил, что собирается сегодня в Лондон? Значит, у тебя дома никого. А как раз единственное место, где мы не занимались любовью, твоя постель. Это будет забавно. Не волнуйся о шампанском — у меня есть бутылочка со льда, еще холодная.

Она колебалась. Это было не совсем то, на что она рассчитывала, но зато как заманчиво звучала идея!

— Мы поедем вместе?

— Лучше нет. Отпросись до ленча, иди домой… приготовь там все. Я присоединюсь к тебе, как только закончу дела и разберусь с Диной.

— Хорошо. — Ее губы изогнулись в улыбке. — Я так рада, что ты меня понял. Хотя, впрочем, я знала, что поймешь.

Она направилась к двери крадучись, как кошка.

— Увидимся позже, любовничек.

— Ладно. — Он снова улыбнулся, но как только за ней закрылась дверь, улыбка исчезла, как будто с лица упала маска. Он встал и подошел к окну, обдумывая план, который возник в голове почти инстинктивно в тот момент, когда он понял, что она не просто знает, но собирается использовать свои знания против него. Это будет просто, пока никто ничего не знает. Он уже повернул дело так, что она не сомневается в своей безопасности, глупая сука, считает, что он позволит управлять собой. Слишком плохо она его знает.

Через несколько мгновений он звонил в офис Дины.

— Дина, послушай, мне очень жаль, но по некоторым причинам я могу немного опоздать к ленчу. Увидимся прямо на месте, хорошо?

— Хорошо. Ты смотри, мы можем отменить встречу, если тебе неудобно. Это не имеет значения.

— Нет, я приду, — сказал Стив. — Кстати, ты сразу закажи что-нибудь и мне, если хочешь. Бифштекс с гарниром, например.

— Ну, если ты уверен…

— Я приду обязательно.

Положив трубку, он достал бутылку шампанского из своего холодильника и опустил ее в большой коричневый пакет, чтобы она не бросалась в глаза встречным. Потом пошел в маленькую гардеробную, причесался, вымыл руки и прощупал карманы своего пиджака, который висел на вешалке. Потом задумчиво поглядел на то, что вынул из кармана пиджака. Отличный шелковый шарф — прекрасно. Он как будто проверил его качество, накрутив на руку, потом снова положил в карман. Он рисковал, конечно, в таких делах всегда есть риск, но у него не было выбора, да и риск — это то, чего Стив никогда не боялся. Он всегда жил, подвергаясь опасности, и до сих пор награда была высокой.

Дина прошла к офису Дона Кеннеди. Как только она вошла, он поднял глаза, широко улыбаясь:

— Хорошие новости, Дина. Я думаю, что разобрался с доходами от твоего предприятия.

— Отлично. Я знала, что ты сделаешь все, что надо. Ты всегда знаешь, что делать. Но я здесь не из-за этого. Я пришла спросить, не хочешь ли пойти на ленч со мной и Стивом? Впрочем, со мной. Стив предполагал что-то обсудить за ленчем, но он опоздает, а меня не привлекает перспектива показаться в одиночестве. Не поехать ли нам вместе?

Легкий румянец окрасил щеки Дона. «О Боже, — думал он, — я чувствую себя подростком всякий раз, когда она смотрит на меня своими прекрасными глазами».

Вслух он произнес:

— Ты же знаешь, что тебе не нужно спрашивать.

Она улыбнулась ему:

— Я знаю, Дон. И это прекрасно, знать, что в этом испорченном мире есть такой человек, как ты, на которого можно положиться. Ты подвезешь меня?

— Дай мне десять минут, Дина, и я буду целиком в твоем распоряжении.

Выходя из офиса Дона, она увидела Стива, сбегающего по лестнице. Она подняла было руку, чтобы помахать ему, но он не обернулся и не увидел ее.

Джейн была в спальне, когда услышала, как подъехала машина Стива. Она выглянула в окно и, увидев как он поставил машину, чтобы ее не было видно с дороги, а затем двинулся к задней двери, удовлетворенно улыбнулась. Она не ожидала его так скоро. Получалось, что он все бросил и приехал следом за ней. Подгоняло ли его нетерпеливое желание увидеть ее, выпить шампанского и заняться любовью, или беспокоило, насколько она осведомлена о его делах? Это ее сейчас не волновало. Главное, что она узнала о нем нечто слишком важное. И то, что он был сейчас здесь, подтверждало это.

Джейн задержалась на мгновение перед зеркалом, поправив пояс своего черного пеньюара и призывно раскрыв его на груди. Под ним был черный бюстгальтер, китовый ус поддерживал полные груди, создавая соблазнительное углубление между ними.

Стив однажды сказал, что она ему нравится в черном, и она хотела ему нравиться. Довольная своим видом, она слегка подкрасила губы ярко-красной помадой и спустилась вниз встретить его.

— Я вижу, ты принес шампанское, — сказала она, бросив взгляд на бутылку, которую он вытащил из упаковки.

— А ты, я вижу, готова и ждешь меня.

Она улыбнулась ему особенной улыбкой:

— Я думаю, нам надо выпить за наше новое соглашение, не так ли?

— Думаю, нам надо заключить его в постели.

— Мы горим желанием, правда? — дразнила она его.

— Почему бы нет, жизнь коротка, чтобы тратить драгоценное время, особенно когда ты выглядишь так восхитительно.

— Хорошо. Сделаем по-твоему.

Она направилась вверх по винтовой лестнице без перил к себе в спальню. Подойдя к кровати, она поправила подушки перед тем, как расположиться на них в соблазнительной позе.

Стив снял пиджак и повесил его аккуратно на стул у кровати, потом открыл бутылку, налил шампанское в два фужера и один протянул Джейн.

— За нас, дорогой. — Она подняла бокал и, глядя поверх него, улыбнулась.

— За успех всех наших начинаний.

Он слегка пригубил шампанское и отставил бокал на столик, чтобы раздеться.

— Стив! Я не знаю, чем заслужила такое, — прошептала она, когда он, забрав бокал у нее из рук, начал целовать ее.

— Разве не заслужила, дорогая?

Он не торопясь спустил с ее плеч лямки бюстгальтера и цепким взглядом заскользил по ее гладкой груди. Но Джейн не обратила на это внимания. Она была слишком довольна собой и слишком взволнована предстоящей схваткой… Она видела в его пристальном взгляде только восхищение и похоть.

Он взял ее быстро, почти мгновенно, предоставив ей самой достигать вершины наслаждения. Потом оперся на локоть, глядя на нее.

— Как ты обнаружила, Джейн?

Вопрос удивил ее: в неистовстве последних нескольких минут она забыла об их тайне. Она приподнялась и потянулась за бокалом.

— Я думаю, это мой секрет, как ты считаешь? Достаточно сказать, что я сделала это. И очень рада. Я думаю, мы могли бы составить грозную команду, так ведь? На самом деле, ведь ни один из нас не был тем, за кого выдавал себя. Возможно, как раз это и притянуло нас друг к другу. И еще любовь к этому гнездышку — она расхохоталась. Было видно, как она себе нравится. — Поговори со мной, дорогой.

— О чем?

— Ну, я знаю, что ты в действительности не сын Дины. Но скажи, будь добр, кто ты на самом деле?

Он протянул руку и лениво достал шелковый шарф из кармана пиджака.

— Этого, радость моя, ты никогда не узнаешь, — сладко проговорил он.

СТИВ

Стив родился в Вермонте, в Новой Англии, в маленьком городке у юга канадской границы. Он был третьим из шести детей в семье. Его отец работал на мельнице, и они жили в маленьком плохоньком домике, где обычно селили рабочих с мельницы.

Но маленький мальчик Стив совсем не был несчастлив. Лес на краю города был местом его игр, летом он купался в озере, а зимой, в мороз, катался на коньках и на санках с холмов, окружавших городок. Его не угнетало то, что штаны ему великоваты, что до поношенного костюма он еще не дорос, а ноги часто выпадают из ботинок. Он был сыт, его мама была доброй и вкусно готовила. И неважно, что ужинать садились в половине шестого, а не в семь или восемь, как было принято у более состоятельных родственников. В те далекие дни счастьем для него были воскресенья и каникулы, когда забывалась противная душная школа, расфуфыренные дети, которые жили со своими родителями на широких улицах со стрижеными газонами. Он не был самолюбив, если только в этот момент не был капитаном футбольной команды или участником состязаний по плаванию. В этом случае его было очень легко задеть. Стив для своего возраста был высок и хорошо сложен, любой вид спорта легко давался ему.

Когда Стив стал подрастать, он понял, что есть еще много ценностей в жизни. Внешний вид стал приобретать для него значение: модные ботинки, кожаные куртки, автомобили… Стив понял, что его семья не может позволить себе подобные вещи.

«Будь выше этого, мы же не ходим с протянутой рукой, — говорила его мать, когда он жаловался, что у него старые джинсы. — Довольствуйся тем, что у тебя есть». Но он не мог согласиться с ней. Девочки из его класса начали хихикать над его вытянутыми на коленях джинсами. Он старался не замечать этого, достигая все новых и новых успехов в спорте, продвигаясь в учебе. У него был быстрый ум, он схватывал все на лету, ему не требовалось готовиться, чтобы блестяще ответить урок.

В шестнадцать лет Стив впервые испытал унижение. Ее звали Лиза-Мария Форд, и, по признанию всех мальчишек, она была самой хорошенькой девочкой в городе. Блондинка со вздернутым носиком и волосами, завитыми на концах, она была маленького роста, но с развитыми формами. Ее высокая грудь заставляла юношей оборачиваться ей вслед.

Как все мальчики, Стив положил на нее глаз и подумывал о том, как бы оказаться с ней наедине. Но прошло много времени, прежде чем он осмелился что-то предпринять. Несмотря на свою привлекательность, она слыла вредной девчонкой и отказывала всем парням, пытавшимся назначить ей свидание. Стив понял, что будет уязвлен, если получит подобный отказ.

Однажды он поймал на себе ее взгляд, очень красноречивый, мечтательный, полный желания, и это дало ему нужный толчок.

Была середина лета, ребята и девушки большой компанией купались и загорали на озере. Как всегда выиграв заплыв, Стив оглянулся на своего преследователя, отставшего по крайней мере метров на двадцать. Выйдя из воды, с блестящими мокрыми волосами, Стив смеялся, глядя назад, положив ладони на свои узкие бедра. Все девушки смотрели на него с восхищением, кроме Лизы-Марии. Она опустила голову, пересыпая песок из одной руки в другую. Но когда он подошел ближе, она подняла глаза. Опять тот же взгляд. Они смотрели друг на друга целую вечность, пока она не покраснела и не отвела глаза. Теперь он знал: она не откажет ему.

В конце дня она собрала свои вещи и отправилась домой. Он догнал ее и пошел рядом. Она взглянула на него с любопытством и удовлетворением.

— Что ты делаешь завтра?

Ее ротик искривился:

— То же, что и сегодня, я думаю. Купаюсь, загораю.

— Но нам не обязательно держаться со всеми, правда? Может, побудем вдвоем где-нибудь?

— А где? Все будут на пляже, ведь так?

Уже в который раз Стив пожалел, что у него нет машины, но машины у него не было, и он не предполагал в скором будущем купить ее. По выходным он работал в гараже Рея Малалье: мыл машины, иногда делал мелкий ремонт, но на то, что он зарабатывал, машину купить было просто невозможно. Если только когда-нибудь… А пока надо было лишь много и усердно работать…

— Я знаю другую бухту, красивее… — У него сдавило горло. Теперь он не был таким уверенным, как прежде.

Довольно долго она не отвечала. Должно быть, Лиза-Мария действительно влюблена, во всяком случае, так она сказала своей подруге Хелен Мейбери. Потом, слегка пожав плечами и отвернувшись, она сказала:

— Хорошо.

Они договорились встретиться на Мейн-стрит, возле банка. Он ждал ее в тени вязов рядом с пожилым мужчиной, который, сидя на деревянной скамеечке, наблюдал за машинами на дороге. Время шло медленно, а она все не приходила. Он уже подумал, что больше ждать незачем, как вдруг увидел ее, идущую по улице. На ней были элегантный удлиненный пиджак алого цвета и шорты; она выглядела невероятно красивой.

— Привет.

— Привет.

Они сразу направились к озеру. Дорога уводила их к городской окраине, взбиравшейся на холмы, и дальше, сквозь прохладный хвойный лес, где прошлогодние еловые иголки создали великолепный мягкий ковер. Когда они вышли из лесного полумрака, их взору открылись озеро и бухта, как бы спрятанная за деревьями. На обычном месте сбора компании никого не было видно, но от воды доносились голоса.

День стоял замечательный, волшебный, какой запоминается на всю жизнь и о котором может напомнить потом даже малейший звук или запах… Для Стива этот день ассоциировался с песней группы «Бич Бойз», в которой поется: «И мы будем веселиться, веселиться, веселиться», хотя последние шесть месяцев дела складывались хуже некуда. Плохо было с деньгами, девушка старшего брата Стива, (а его заработная плата составляла больше половины семейного бюджета) оказалась в интересном положении, и он был вынужден жениться на ней. В то же самое время отец, совсем сникший под грузом жизненных проблем, начал выпивать, к тому же на фабрике, где он работал, ходили слухи о грядущем сокращении рабочих.

Как бы то ни было, пока они не были обречены на нищету. И в этот день Стив и Лиза-Мария купались, загорали и много говорили. Зашла речь о будущем, и Лиза-Мария сказала, что она будет продолжать учебу. Стив знал, что, хотя он достаточно подготовлен, чтобы получить хорошее образование, он не сможет продолжать учиться и будет вынужден искать работу, чтобы помогать семье.

Позже, много позже, он впервые поцеловал ее. Когда его тело прижалось к ее мягкой, теплой коже, он забыл социальное неравенство и свою нерешительность и уже не сомневался, сможет ли он любить ее как настоящий мужчина. И хотя он уже много раз целовался с девушками во дворе за гимназией и прочитал много секс-журналов, которые обычно лежат на верхней полке в магазине, он иногда думал, что будет, когда все зайдет немного дальше, понравится ли он своей девушке, не разочарует ли ее. Но когда он обнял Лизу-Марию, то забыл и об этом. Как бы то ни было, сегодня он только целовал ее — немного дольше и нежнее, чем он целовал тех девушек за гимназией. И хотя это был только поцелуй, что-то подсказывало ему, что, когда придет время, он все сделает инстинктивно.

Он лежал рядом с ней, медленно и нежно поглаживая руками ее спину, слегка розовую от загара. В какой-то момент он почувствовал, что все заходит слишком далеко, но он был не в силах остановиться. Он поцеловал ее еще крепче и прижал к груди, не позволяя себе, однако, прижиматься к ней всем телом: он боялся не совладать с собой. Стив был уверен, что отношения должны развиваться постепенно, день за днем. Но он уже был не в силах бороться с собой и забыл обо всем. Сейчас он думал о том, какие чувства вызывает в нем Лиза-Мария и как сильно он хочет ее.

Всю следующую неделю они ходили на озеро каждый день. Их страсть достигла наивысшей точки за эти семь дней, и Стив уже больше не мог ждать. Он потратил часть своих сбережений на пачку презервативов, которые купил не без неловкости и стеснения, но положил в карман шорт с большой гордостью. Он ощущал их, прижатых к ноге, это волновало его до того, что он еле мог дышать. К тому же он не знал, как отреагирует Лиза-Мария, если узнает о его покупке, и сможет ли он почувствовать нужный момент, чтобы показать их. Но на самом деле все оказалось намного проще. Лиза-Мария, казалось, вся горела желанием и все сильнее прижималась к нему, но, когда он начал потихоньку снимать ее бикини, она отпрянула от него, шепча:

— Нет — мы не должны!

Стив только слышал слова, которые он повторил несколько раз:

— Все нормально. У меня есть кое-что.

— У тебя есть? — Она едва дышала. Ее голос был чуть слышен.

— Да. Хочешь я надену?

— Я не знаю…

Тогда он еще крепче прижался к ней, и она простонала:

— Да… о да…

Стив отвернулся от нее и достал одну упаковку. Он боялся, что замешкается и, если будет возиться слишком долго, она передумает. Но ему удалось все сделать быстро, и когда он обернулся к ней, ее руки быстро обвили его тело, прижимая к себе. Она была полна желания, овладеть ею было легко.

Потом все получилось несколько хуже, чем он ожидал. Когда для него все уже было кончено, Лиза-Мария не хотела останавливаться. Но он сделал то, что должен был, и через некоторое время она перестала прижиматься к нему и лежала очень спокойно, держась за него и довольно улыбаясь. Он прильнул к ее шее и почувствовал вкус ее слегка солоноватой влажной кожи. Она прошептала что-то, но так тихо, что он не расслышал.

Он поднял голову:

— Что ты сказала?

Она открыла глаза, лениво глядя на него. Ее губы, казалось, слегка опухли, а щеки округлились.

— Ты меня любишь?

Эти слова слегка шокировали его. Любить? В его словарном запасе не было такого слова. Любовь? Он никогда не думал об этом, а говорил еще меньше. Но если хотеть кого-то так сильно, как он хотел Лизу-Марию, означает любовь, то тогда да.

— Любишь? — она слегка повысила голос.

— Да, наверное.

— Расскажи, пожалуйста, расскажи!

Он не мог. Как он ни старался, но слов подобрать не мог.

— Стив, говори. Пожалуйста!

— О, Господи, Лиза, если бы я не… то уж я бы наверное не… а?

Она нахмурила брови. На секунду показалось, что такой неполный ответ удовлетворил ее. Она легла на спину, медленно пропуская свои локоны сквозь пальцы. Он почувствовал, что начинает хотеть ее снова.

Она оттолкнула его, когда он прижался к ней:

— Стив! Ты отвратителен! Ты же не хочешь… Ты не можешь! Хватит!

«У меня есть еще две упаковки, и я могу!» Так хотелось сказать ему эти слова, но он предвидел реакцию Лизы и не захотел отталкивать свою удачу.

— Посмотри, что ты делаешь со мной, Лиза, — сказал он, вставая и надевая плавки. — Пойдем искупаемся.

Она схватила его за руку:

— Ты все же мне не ответил?

— Что?

— Ты любишь меня?

— Я сказал.

— Нет. Ты сказал, что не сделал бы со мной такого, если бы не любил меня, но я в этом не уверена. Все ребята хотят это сделать. Но ведь ты не…

— Да ладно, Лиза, пошли купаться.

— Нет, пока не скажешь,что любишь меня. Иначе я буду думать, то ты принимаешь меня за дешевку. Ты ведь не думаешь так обо мне?

— Нет, конечно.

— И ты любишь меня?

— Да.

— И будешь любить всегда?

Ему уже стало надоедать. И если бы он не хотел ее по-прежнему, если бы она была одной из девушек, что живут в его заводском районе, он бы закрыл эту тему. Но не хотелось все испортить. Хотя бы пока.

— Да. Но теперь можно мне надеть плавки? А то я займусь тобой еще раз.

Она только еще крепче сжала его руку.

— О да, пожалуйста, Стив! — Все, что она сказала.

На этот раз все было еще лучше. Было просто прекрасно. Он почувствовал себя королем. Потом они искупались и легли загорать. Крики и смех ребят из их компании доносились с другой стороны озера, а им казалось — прилетали из другого мира. Стив еще не знал, что момент разочарования, пробуждения и осмысления своего положения наступит совсем скоро.

В этот вечер Стив провожал Лизу-Марию домой, где в утопающем в зелени белом доме она жила с папой, главным консультантом городского банка, мамой, которая вообще не работала, и младшей сестрой Джуди, обещавшей совсем скоро стать такой же хорошенькой, как Лиза.

Когда они дошли до красивой тенистой улицы, где все дома с зелеными газонами были похожи на тот, в котором жила Лиза-Мария, Стив, сам не понимая почему, почувствовал себя немного неуверенно и стесненно.

Они остановились у калитки. Стив увидел Джуди, сидевшую на крыльце со своими друзьями. Они передавали друг другу большую бутылку лимонада. Ощущение дискомфорта усилилось. Он будто смотрел на все из другого, совершенно не похожего на этот мира, он чувствовал себя чужим. Но почему? Он ведь такой же, как они, даже лучше. Когда-нибудь у него тоже будут дом и машина, а вся эта роскошь будет казаться ему обычной.

— Пойдем сегодня в кино? — спросил он несколько вызывающе. На билеты ему предстояло потратить все карманные деньги, но сейчас это было не важно.

Он хотел бы поцеловать ее, но хорошо знал, что они находятся под наблюдением двух любопытных глаз.

— Я зайду за тобой, — сказал Стив. — Около семи?

— Зайди в половине восьмого. Маме не понравится, если я убегу с ужина.

— Ладно.

Он пошел домой. Их покосившийся коттедж с облупившейся краской и старое, скрипучее кресло во дворе, где мать обычно чистила картошку, выглядели сегодня особенно удручающе. Стив начал переодеваться и, только переложив опустевшую на треть пачку из шорт в джинсы, почувствовал себя лучше.

Подойдя к дому Лизы-Марии, он не увидел ее во дворе и пошел медленнее, так как не хотел подниматься на крыльцо и стучать в дверь. Он дошел до калитки, но Лиза-Мария так и не появилась. Он стоял на тротуаре, стараясь держаться непринужденно. Вдруг дверь распахнулась настежь, и Стив застыл в ожидании. Но это была не Лиза-Мария, а ее отец, полноватый, невысокий, лысеющий мужчина, с пышными усами. И он явно был чем-то рассержен.

— Эй ты! — крикнул он Стиву.

— Я?

— Да, ты! — Он подошел к Стиву, его поза была несколько угрожающей. — Незачем тебе шататься здесь.

Стив глотнул:

— Я жду Лизу-Марию.

— Так вот я и говорю: ждать незачем. Она не выйдет.

— Но мы хотели пойти в кино…

— Но не с Лизой-Марией. Сегодня она останется дома. И не ходи здесь, не приставай к ней. — Его и без того красное лицо побагровело.

Стив почувствовал, что тоже начинает выходить из себя:

— Я не приставал к ней, ей нравится быть со мной.

— А вот мне не нравится. — Мужчина повысил голос. — И мать тоже не одобряет этого. Лиза-Мария еще недостаточно взрослая, чтобы ходить на свидания, особенно с такими, как ты.

— Что вы имеете в виду?

— Я знаю, откуда ты — с Милл-стрит. И я не хочу, чтобы такие, как ты, крутились около моей дочери. Понял?

— Нет, сэр, не понял. Я с Милл-стрит, верно, но я не вижу ничего…

— Мне что, на пальцах тебе объяснить? Здесь приличный район, и мы приличные люди. Лиза-Мария хорошо воспитана. Я не хочу, чтобы она тратила время на таких, как ты.

Кровь в жилах Стива закипела. Он был оскорблен и разозлен.

— Вы всегда выбираете друзей для своей дочери? — спросил он. — А как же Лиза? Она что, даже сказать ничего не может?

Выражение лица у банковского служащего стало угрожающим.

— Не спорь со мной. Если я захочу, чтоб ты держался от нее подальше, то так и будет. Я не желаю, чтобы моя дочь якшалась с мусором. Так что больше вы не будете вместе убегать к озеру — понял? Она проведет все каникулы с друзьями своего круга и положения.

Стив стоял на своем:

— Я хочу увидеть Лизу.

— Не выйдет. И вот что еще скажу. Я знаю таких, как ты. Вы только и думаете об одном. Если ты хоть пальцем прикоснулся к ней или хотя бы пытался, то знай: на моей стороне закон!

Стив отвернулся и зашагал прочь. Он ощущал, как злость уступает место чувству вины. Проходя мимо дома Лизы, он видел, как на окне, выходящем на улицу, кто-то задернул шторы. Он не знал, была ли это Лиза-Мария или ее мать, да и не хотел знать. Эта чертова пачка без двух упаковок, казалось, прожгла карман джинсов. Стиву было пятнадцать, а чувствовал он себя так же, как в пять, когда его поймали за воровством яблок. Он испытывал только страх: страх перед ответственностью, наказанием.

Он знал, почему отец Лизы-Марии так набросился на него. Он понимал, что это никак не связано с прогулками по озеру. Он был уверен, что ее отец ничего не сказал бы, если бы он, Стив, был подходящим другом для Лизы-Марии. Тогда бы он не возражал, чтобы они уходили к озеру с компанией. Но в реальности все было совсем по-другому.

Стив сгорал от негодования и бессильной злобы. Чувство унижения было невероятно сильным. Может быть, Лизе-Марии следует рассказать отцу обо всем? Нет, он не мог представить, что она все расскажет добровольно. Хотя отец мог выбить из нее признание. Мысль о том, что Лиза-Мария страдает, извиваясь под ударами отцовского ремня, приводила Стива в ярость, но он был бессилен ей помочь.

На следующий день Стив пошел к озеру. Он пошел один, избегая компании. Он не мог открыться даже своему другу, так глубоко ощущал свое унижение.

На берегу было полно народу, была там и Лиза-Мария. Его сердце застучало чаще, он подошел и сел около нее на песок.

— Привет, Лиза-Мария. — Она отвернулась, не говоря ни слова. — Лиза… ты в порядке?

Она лишь отвела взгляд в сторону, не говоря ни слова; Стив тоже не знал, что сказать.

— Вчера вечером…

— Я сожалею о происшедшем, — сказала она. Ее слегка передернуло. — Мой отец может быть… достаточно жестким, когда хочет.

— Да. Это уж точно.

Тогда она повернулась, и ее глаза подозрительно заблестели.

— И он… действительно был груб?

— Да, груб. — Стив не мог сдержать всплеска негодования. — Сказал мне, что я тебе не пара.

— Да. — Она помолчала. — Мне вообще-то даже разговаривать с тобой нельзя.

— Но ведь ты говоришь со мной. Он не сможет разлучить нас, ведь так, Лиза?

— Не знаю. Он убьет меня, если узнает, что я разговаривала сегодня с тобой. А если он узнает, что…

— Но ведь он же не знает?

— Черт, нет, конечно. Да если бы он узнал…

— Я люблю тебя, Лиза. — Он сказал это в порыве, он был похож на сумасшедшего. Раньше, когда она его спрашивала, ему не хотелось говорить, но сейчас это вырвалось как-то само собой. — И ты любишь меня, Лиза. Ведь так?

— Да, теперь-то, наверное, я…

— И ты будешь встречаться со мной?

— Может быть, во всяком случае, если мы будем достаточно осторожны.

— Да, конечно. Он никогда не узнает. Хорошо. — Ее голос прозвучал как-то нервно.

— Хочешь прогуляться?

— Нет. Не сейчас. Мне и здесь хорошо.

Она растянулась на гальке, всем телом вбирая лучи солнца. Он смотрел на нее, и его переполняло желание, подхлестываемое бурей чувств.

— Тогда до завтра?

— Пожалуй.

Стив понял, что все кончено. Он не знал, что отец сказал Лизе, но догадывался — то же самое, что и ему. Теперь Лиза-Мария смотрела на него отцовскими глазами.

Они встречались еще несколько раз, но все было уже совсем не так, как прежде. Стив уже не понимал, от чего страдает больше — от любви или униженной гордости. Некоторое время ему казалось, что от того и другого. Но недели соединялись в месяцы, деревья в городе из зеленых превратились в багряные, настолько красивые и завораживающие, что сердце у Стива ныло; а когда деревья сбросили последние золотые листья и протянули голые черные ветки к пасмурно-серому зимнему небу, он начал ненавидеть Лизу-Марию за то, что она избегает его.

Иногда он не спал ночами, представляя, как отомстить Фордам. Он воображал, что обольет бензином их дом и подожжет, а они будут стоять и смотреть на огонь, пожирающий все их добро.

Одно только это возбуждало его и давало удовлетворение. Однажды, как и задумал, он пошел в гараж и принес оттуда домой канистру с бензином. Ночью, когда луна скрылась за облаками, он прокрался к дому Лизы-Марии; он нащупал в кармане спичечный коробок, и чувство удовлетворения пришло к нему, ведь он мог не только сжечь дом Фордов, но и разрушить их ненавистную семью. Но по какой-то причине он не сделал этого. Не то чтобы он слишком переживал за жизнь старика, однако ненавидя Лизу-Марию, он все же не хотел подвергать ее смертельной опасности.

Но было что-то еще. Если Форды умрут сейчас, то он никогда уже не сможет придумать более справедливый план мести, а Стив не хотел, чтобы все кончилось так быстро. Он хотел переживать предстоящее событие еще и еще раз. Однажды его день придет. Он доберется до старика и тем самым отомстит Лизе-Марии. Такое решение ему было больше по душе.

Но то, как отнесся к нему старый Форд, вызывало не только желание отомстить. Это стало важнейшей причиной, побудившей Стива твердо решить вылезти из постыдной нищеты. Когда-нибудь, очень скоро, он уедет из этого города, где все знают его как сына бедной заводской работницы из самого бедного района; в один прекрасный день у него появится роскошная машина, он будет одет в шелк и лакированные туфли, будет обедать в лучших ресторанах и встречаться с прекраснейшими женщинами. И ни одна из них не посмеет смотреть на него сверху вниз, ни один отец не порекомендует ему «держаться подальше» от своей дочери — по крайней мере, по той причине, по которой это сделал старик Форд.

В тот день, когда Стив бросил школу, он пришел домой и упаковал все свои вещи в один большой чемодан. Это не заняло много времени: вещей у него было совсем мало. На следующий день он стоял у дороги и ловил попутную машину, двигавшуюся на юг. Он имел смутное представление о цели своего пути, но юг ассоциировался у него с хорошей перспективой и бесконечным летом. Он двигался по направлению к Флориде, подрабатывая по пути, чтобы заплатить за еду и ночлег.

Во Флориде ему пришлось работать на воскресных ярмарках, и он на время забыл о своих амбициозных планах. И пока у него в кармане было хотя бы несколько долларов, его ничто не беспокоило. Жизнь протекала привольно и спокойно: солнце, море и секс. Высокий, красивый, хорошо сложенный, к тому же превосходный пловец, Стив своими физическими качествами превосходил многих. Девушкам, приезжавшим на курорт, нравились его комплименты, и вскоре Стив понял, что он может получить согласие на любое предложение. Это были золотые восьмидесятые, в Белом доме президент Рейган обещал покончить с кризисом последних лет, впереди открывались большие перспективы, и Стив схватил свою удачу обеими руками. Здесь никого не волновало его прошлое, он мог быть кем угодно и мог взяться за что угодно — все зависело от него.

Стив работал не много, если это вообще можно было назвать работой. Он купался и загорал, а когда опускались сумерки, он ел и пил, дурачился и занимался любовью с какой-нибудь очередной длинноногой загорелой девушкой, которые всегда были от него без ума.

Поначалу неопытный, он с каждым разом совершенствовался и вскоре мог отвечать самым смелым ожиданиям женщин.

Но Стив познал не только любовные ласки.

Девушки, с которыми он встречался, были из хорошо обеспеченных семей: их родители принадлежали к высшему кругу общества, отцы имели шикарные виллы и яхты, были заняты политикой или бизнесом, делали деньги на недвижимости или производстве, торговле оружием или издательской деятельности, многие из них долгое время работали на мэров и конгрессменов, а некоторые даже сами являлись таковыми. Стиву было приятно думать об этом, так как в сравнении с этими людьми старик Форд был мелкой рыбешкой.

У знакомых девушек Стив научился хорошим манерам.

Конечно, не все шло гладко, но он быстро усваивал уроки и вскоре уже мог поддержать разговор на любую тему и достойно вести себя в любом месте, он выучил названия напитков и экзотических блюд, умел одеваться, если только были средства. В то же время Стив никак не мог забыть о своем прошлом, которое постоянно напоминало ему о себе.

Постепенно беззаботная жизнь начала надоедать ему, хотя раньше в это он поверил бы с трудом. Однажды большая яхта, курсирующая через океан, стала на якорь в порту, и прошел слух, что капитан хочет пополнить команду. Стив, который уже давно имел виды на двадцатилетнюю дочь капитана, решил записаться в команду, и когда через неделю яхта снялась с якоря, Стив был на борту.

Он работал в машинном отделении. Работа была тяжелая и изнуряющая, почти без отдыха, но Мэри-Джейн стоила жертв. Она была поразительно красивой девушкой, которую изрядно утомили коротко стриженные надоедливые молодые люди, с которыми ей приходилось встречаться, следуя традициям ее общества. Вскоре Стив стал часто наведываться в ее роскошную каюту, и если ее отец и догадывался о чем-то, то предпочитал делать вид, что ничего не замечает.

Через два месяца Мэри-Джейн вернулась в город, чтобы продолжить учебу, и интерес Стива к жизни на море как-то сразу пропал. Ему казалось, что уже пришло время начать свой бизнес, хотя он не имел четкого представления, как это делать. Он перебрался в Нью-Йорк, устроился вышибалой в баре, нашел себе квартиру и начал строить планы на будущее. Все чаще его одолевали сомнения, сможет ли он сделать состояние, ведь у него не было никакой квалификации, лишь хорошие манеры и обаяние. У него не было и начального капитала. Стив даже начал подумывать о том, чтобы заполучить деньги незаконным путем. Так уж вышло, что судьба сама протянула ему руку.

С тех пор как он уехал из своего города, Стив ни разу не был там, хотя и переписывался с родными. Как-то он получил письмо, в котором сообщалось, что его мать очень больна и, наверно, не проживет больше нескольких месяцев. Стив поехал домой, чтобы увидеться с ней. И вновь удручающий вид обшарпанного и покосившегося домишки, в котором он когда-то жил, напомнил ему о том забытом желании заработать настоящие деньги, чтобы никогда больше не страдать от унижений нищеты.

Когда позже вечером Стив разговаривал со своей сестрой, он поймал себя на том, что сводит разговор к Фордам. Сестра рассказала, что Форды уехали из города, потому что отец Лизы-Марии получил повышение по службе: теперь он работал управляющим отделением банка в маленьком городке, который находился в сорока милях к югу. Лиза-Мария уехала с родителями и вроде бы вышла замуж.

— Представь себе, этот старый дурак стал управляющим банком! Неудивительно, что он получил это место: здесь от него просто хотели избавиться. Да и там он только все испортит.

Стив ничего не ответил, но его мозг начал напряженно работать. Ограбить банк было бы намного прибыльней, чем продавать наркотики, к тому же он получил бы огромное удовольствие, подставив Форда. Стив выяснил все детали и по дороге в Нью-Йорк сделал крюк, заехав в городок, где работал Форд. Он очень не хотел, чтобы кто-нибудь из Фордов его увидел, но был готов рискнуть. По воле судьбы он не наткнулся ни на кого, хотя побывал и в банке, и возле дома Фордов. В голове Стива созревал план, который сполна удовлетворил бы его желание отомстить.

Форды жили в небольшом красивом доме на окраине города, в некотором отдалении от ближайших соседей. Естественно, ни одной из сестер не оказалось дома. Джуди, должно быть, была в колледже, а Лиза-Мария жила теперь в доме мужа. Стив был слегка удивлен тем, насколько мысль о том, что Лиза-Мария с другим, волнует его и сейчас, но это только усилило его желание отомстить. Он уехал в Нью-Йорк, чтобы разработать план.

Через месяц он вернулся. Рано утром он подошел к дому Фордов и постучал в дверь. Открыла ему Джоана, жена Форда; она была в халате поверх ночной рубашки, без макияжа, на ее лице виднелись уродливые морщины, такие, которые когда-нибудь появятся и у Лизы-Марии. Свое лицо Стив спрятал за темным стеклом мотоциклетного шлема. Он приставил пистолет ей под ребра и приказал войти в дом. Форд завтракал. Когда он понял, что происходит, его пробрала дрожь. Стив заметил это, и ему стало несказанно хорошо.

— Пойдешь в банк и откроешь сейф, — скомандовал Стив. — Деньги принесешь сюда и отдашь мне. Сделай так, и ничего не случится. Если же нет — твоя жена получит вот это. И без фокусов — понял?

— Как, сейчас?

— Да не сейчас, болван, в обычное время. Все должно быть как обычно. Сделай, и с твоей женой ничего не случится. Тут у меня пистолет, он направлен прямо на нее. Попробуй меня обмануть, и от нее и места мокрого не останется.

— Хорошо! Хорошо! Я сделаю все! — Форд просто трясся; Стив не чувствовал ничего, кроме презрения. Было очевидно — Форд не узнал его.

В обычное время Форд отправился в банк, и единственное, что тревожило Стива, так это то, что кто-либо может заподозрить неладное.

— Если кто-нибудь станет спрашивать, скажи, что идешь домой, потому что твоя жена плохо себя чувствует. Я посмотрю в окно, чтобы убедиться, что ты один.

Глаза старика были широко раскрыты, лицо красное и влажное; Стив вспомнил, как Форд смотрел на него тогда, в тот давно минувший день.

— И тогда ты уйдешь, оставишь нас?

— Я высажу твою жену где-нибудь близко за городом, только чтобы убедиться, что меня не ждет полиция тут за домом.

Когда Форд ушел, Стив осмотрелся; он увидел фотографии Лизы-Марии и Джуди, они были как раз такими, какими он их запомнил. Он рассматривал фотографии, не забывая, однако, держать миссис Форд на прицеле, чтобы она даже не пыталась убежать.

— Сварите мне кофе, — сказал Стив через некоторое время. Миссис Форд пошла на кухню. Стив последовал за ней, успевая бросить взгляд на часы. Он специально засек время, когда ехал от банка до дома Фордов, так что знал, сколько времени потребуется старику.

По расчетам Стива Форду оставалось еще добрых десять минут пути, когда он услышал, что входная дверь открылась. Стив насторожился. Он взвел курок, приказал миссис Форд оставаться на своем месте, а сам незаметно выглянул в холл. Молодая женщина развязала и сняла платок с шеи, пышные локоны упали ей на плечи.

— Мама, — крикнула она. — Это я!

Это была Лиза-Мария. На лице Стива выступил пот. Какого черта она тут делает? Этого он не предусмотрел.

В тот самый момент она посмотрела вверх и увидела Стива — она узнала его даже в шлеме, как узнала бы в чем угодно.

— Стив? — проговорила она в недоумении. Потом увидела пистолет, и ее глаза наполнились изумлением и Страхом. — Что ты делаешь?

Тут Стив осознал, что ему придется убить Лизу-Марию и ее мать, если он не хочет попасть в тюрьму, убить их обеих, ведь миссис Форд слышала, что сказала Лиза.

— Вы обе отойдите туда! — приказал Стив, размахивая пистолетом.

Миссис Форд подбежала к дочери и обняла ее, всхлипывая. Ее халат упал к ногам, и в таком виде она выглядела смешно. Для Стива было бы только удовольствием всадить в нее пулю. Но Лиза-Мария смотрела на него со злобой, не опуская головы.

— Да ты с ума сошел! — Ее голос звучал спокойно. Он почему-то вспоминал те, давно прошедшие дни на берегу озера… Как приятно ему было чувствовать ее тело!.. Тут он понял, что он так же сильно ненавидит эту девушку, как и любит ее.

— Стойте там и не двигайтесь! — Он подался назад, все еще держа их на прицеле. Нужно уходить. К черту деньги! Но как только он подошел к двери, какая-то машина подъехала к дому. Вернулся старик Форд. Стив спрятался в нише, и, когда вошел Форд, он был наготове. Форд держал черный пластиковый чемодан. «Деньги здесь», — подумал Стив. Быстрым движением он рванул чемодан и кинулся за дверь.

— Ничего не делайте! — предупредил он. — Первый, кто двинется с места, умрет!

Но он знал, что говорит неправду: в Лизу он бы не выстрелил.

Стив бежал по дороге к тому месту, где оставил машину, специально не вынув ключ зажигания. Он прыгнул в машину и завел ее, пот лился с него ручьем. Деньги у него были, но его узнали. Надо было скорее убираться. Какой дурак! Нужно было их всех пристрелить, и ее тоже! Если бы только это была не она, а кто-то другой… Весь план рухнул.

Далеко он не ушел. Должно быть, Форды сразу же позвонили в полицию. Не проехал он и пяти миль, как за спиной завыла сирена. Стив петлял, то прибавляя скорость, то заходя на вираж, но когда увидел впереди полицейские машины, перегородившие дорогу, он понял, что все кончено. Стив остановился и, когда патрульный полицейский подошел к нему, он не спросил: «Чем могу быть полезен?»

Он был отправлен в исправительную колонию штата Нью-Йорк. Но вскоре Стиву повезло: одна из программ по реабилитации и амнистированию заключенных коснулась и его. Он был отличным пловцом, и его включили в группу обучавшихся глубоководным погружениям. Стив не только приобрел полезные навыки, но и понял, на что способен. Их учили практически всему, даже основам инженерных знаний. Все это могло бы очень пригодиться ему в будущем, если он откроет свое дело.

Выйдя из тюрьмы, Стив очень скоро заключил контракт с международной нефтяной компанией «Эксел Ойл»: ему всегда хотелось повидать Европу. Компания вела разработки на Северном море; условия, в которых приходилось работать, были, мягко говоря, не лучшими, но за работу обещали большие деньги, да и чувства, которые ощущаешь при погружении, были еще свежи в памяти Стива. Желание заработать много денег только окрепло в тюрьме, и теперь он проводил долгое время, строя честолюбивые планы.

Знал бы Стив, что все его планы ни к черту. В тот момент, когда он решил работать в «Эксел Ойл», судьба подсунула ему счастливую карту по имени Мак Макилрой.

* * *

Мак Макилрой был одним из ныряльщиков в команде Стива. В команду обычно входило двое-трое ныряльщиков и один человек, сидевший в лодке и вытаскивавший ныряльщиков наверх. График работы был прост: одна неделя в море, одна на берегу. Неделя работы складывалась из бесчисленных погружений в жестких тяжелых костюмах и страданий от невыносимой качки. Нерабочая неделя проходила в пьяном веселье и долгом сне. В таких условиях дружба быстро рушилась, врагами становились еще быстрее, но Стив и Мак были исключением из этого правила.

Мак вырос с Глостершире, его отец был высокооплачиваемым адвокатом. После окончания частной школы Мак не стал поступать в университет. Он получил техническое образование и проработал несколько лет инженером, но, не видя для себя интересной перспективы и будучи страстным спортсменом-подводником, решил попытаться объединить увлечение и профессию. Пройдя обучение в компании «Форт Уиллиам» в холодных водах Лок Линн, он получил возможность применять свои навыки глубоководного ныряльщика и знания инженера. Он знал, как под водой резать сталь термоспособом и чинить электрооборудование, как подобрать нужное водолазное снаряжение и производить взрывы на глубине.

Мак не был атлетом, но оказался силен и хорошо развит физически. Он был светловолос и кареглаз. Как и Стив, он шел по жизни в одиночку, но, в отличие от Стива, не сделал ничего, чтобы испортить ее. Мак боялся случайных знакомств, общественные отношения его утомляли и отталкивали; он больше любил читать, слушать музыку, бывать на природе и забываться в прокуренных пивнушках. Внешне он выглядел всегда спокойным, но в те редкие моменты, когда его эмоции выплескивались, его трудно было назвать флегматичным.

Общее у них со Стивом было только одно — христианское имя, хотя Мак долгое время почти не слышал его. В школе все обращались друг к другу по фамилии, а друзья быстро укоротили его фамилию и называли просто Мак. Так он и шел по жизни с этим прозвищем, разве что родители звали его Стивеном. Для всех других он был просто Мак.

Наверное, Стив и Мак никогда бы не перешли черту, которая разделяет знакомство и дружбу, если бы не один день, когда они ныряли вместе.

Тогда они проверяли оборудование, установленное на дне, а третий из их команды, веселый бедный лондонец, ждал сигнала наверху. Работа была обычной: на одном из гигантских клапанов надо было подтянуть гайки. Стив встал против течения, уперся ногами в толстую трубу, нагнулся и захватил ключом гайку. Он делал это уже много раз, но сейчас все шло нескладно. На секунду Стив выпустил ключ из рук. Отскочив от гайки, подталкиваемый течением ключ полетел назад ему за спину, как раз туда, где стоял Мак. Через мгновение ключ разбил защитную маску; ослепленный ударом и потоком хлынувшей воды, Мак был полностью дезориентирован, пузырьки жизненно необходимого кислорода устремились вверх.

Стив отреагировал без промедления. Он засунул конец разорванного кислородного шланга в рот Маку и потянул за трос, давая сигнал немедленно начать подъем.

Лицо Мака было разбито, но кровь удалось остановить быстро. Их работа была несложной, — действуя в команде, Стив никогда не подвергался смертельной опасности, — но то, что произошло тогда, связало их с Маком крепко.

Приехав на работу сюда, Стив снял комнату в Абердине. Более обеспеченный Мак снимал дом. Когда рабочая неделя закончилась и они сошли на берег, Мак предложил Стиву перебраться к нему.

— Ты уверен, приятель? — спросил Стив.

— Уверен, — ответил Мак. — Да и этот дом чертовски большой для меня. — Он ничего не сказал о том, что уже давно собирался пригласить кого-нибудь, кто захотел бы разделить с ним веселье кутежей и радости жизни на берегу. Он знал Стива достаточно, чтобы понимать, что тот не захочет вести подобную жизнь, хотя о прошлом приятеля Маку ничего не было известно.

— Что я делаю в такой дыре? — спрашивал Стив с отвращением.

Они ныряли целый день. Горячая вода, обогревавшая костюм, потеряла тепло, и пальцы еле слушались. Стив едва смог снять маску, когда чьи-то руки подхватили его и втащили на борт. Костюм был снят, и Стив сразу же начал массировать ступни и икры, чтобы избежать страшной болезни ныряльщиков, которая, бывает, приводит к параличу.

Вскоре пальцы ног начали слушаться, еще через минуту Стив уже мог встать и пройтись по палубе. Он вдруг подумал, что не так уж это привлекательно — быть ныряльщиком и жить в этом Богом забытом месте.

На секунду он вспомнил Флориду: всегда теплое солнце, ласкающее море… Наверное, он сумасшедший, раз бросил все это. Но по крайней мере, здесь ему хорошо платили и никому не было дела до того, что он отсидел в тюрьме. Еще пару лет такой работенки, и он накопит достаточно на всю оставшуюся жизнь. Стив расслабился, позволяя себе пофантазировать, на что можно будет потратить сбережения. Например, — на комплекс физической разгрузки. Там будут гимнастический зал, зал с тренажерами и, конечно, сауна, бассейн и солярий. Полный комфорт после мучительных лишений. Деньги, заработанные здесь, он не мог потратить ни на вино, ни на женщин: слишком дорого достались Стиву эти деньги.

Работа была завершена. Стив, Мак и Дез разошлись по каютам, чтобы переодеться. Стив натянул теплый свитер, плотные джинсы поверх белья, но все равно ему было холодно. Даже сытный горячий ужин и стакан чая не согрели его. И когда он вошел в комнату отдыха, где трое потихоньку налегали на фляжку с бренди, незаметно пронесенную на борт — пить спиртное им запрещалось, — его опять охватили сомнения.

— Что же я делаю в такой дыре? — спросил он, глядя в пустоту.

Ему ответил моряк, которого все называли Тигром. Он сидел за столиком и смеялся.

— По крайней мере, я знаю, что здесь делаю — зарабатываю деньги, чтобы содержать двух жен и шестерых детей, — сказал он с резким ирландским акцентом.

— Тут ты вини только себя, Тигр, — ответил ему приехавший с севера Англии крестьянин. — Сам заварил кашу, сам и расхлебывай.

Тигр печально ухмыльнулся. Все знали про его двух жен, кучу детей, да еще и подружку в Абердине. Да уж, богатеем Тигра назвать было нельзя.

— Когда денег нет, надо смываться, — продолжал северянин. — Бог знает, скольких я осчастливил. Я скажу так: попользовался и ходу.

— Не слишком ли крут ты с женщинами? — спросил Дез.

— А что? Почти все они — шлюхи. Они видят блеск монет и сами лезут ко мне. Я так скажу: хотите — пожалуйста, но не мните слишком много о себе.

— Так что же случилось с твоими малышами, Дерек? — теперь уже спрашивал Тигр.

— Почем мне знать. Небось за мамину юбку держатся, боятся на улицу выйти.

— Ради Бога! — сказал Мак. Он не повысил голоса, но был полон злобы и презрения. Стив посмотрел на него и увидел, как щека у Мака слегка дернулась.

— Да что с тобой, Макилрой? — грубо спросил северянин.

— Противно тебя слушать.

— Кто это говорит?

— Я. У тебя слишком длинный язык, Бредли…

— Длиннее, чем ты думаешь.

— …и тебе не следует распускать его.

— Да? Может, ты хочешь его укоротить?

— Могу, если попросишь.

Угрожая, Бредли схватил стул за задние ножки. Ругань и драки иногда случались здесь, но Мак обычно не встревал в них, и все знали его как спокойного, уравновешенного человека.

— Да пошел ты, Мак. Лучше не нарывайся на неприятности.

— Ты грязный сукин сын, Бредли! — Мак оказался на ногах прежде, чем Стив или Дез смогли остановить его. Мощным ударом Мак разнес стул в щепки и свалил Дерека с ног. — Вставай и повтори, что сказал, еще раз!

Какой-то миг Бредли был так удивлен, что не поднимался с пола, но потом он вскочил и направился к Маку.

— Ты ублюдок! — Сильный, как гризли, он двинулся на Мака. Они то и дело швыряли мебель, а иногда и друг друга. Все это поначалу было весело, но когда драка завязалась не на шутку, Мака и Дерека растащили без больших усилий.

Лицо Мака, как и у Бредли, было в крови. Рана над глазом кровоточила, и под бровью уже проступил синяк. Колено он разбил о стойку бара, и сквозь джинсы тоже просачивалась кровь. Лицо дышало злобой.

— Придерживай язык в следующий раз! — выкрикнул он, когда Стив и Дез отпустили его.

— Черт возьми, Мак, что случилось? — спросил Стив, когда они вошли в каюту. — Он все время треплется, но никто на него внимания не обращает.

— До сегодняшнего дня, — ответил Мак, сплевывая кровь.

Стив и Дез обменялись взглядами. Их больше всего удивила реакция Мака: сколько они его знали, подобного никогда не случалось. Но это было сейчас неважно. Если бы Стив и Дез не были хорошими кулачными бойцами, то Маку пришлось бы пожалеть о том, что он так завелся.

— Извините, ребята, — сказал Мак.

Он был спокоен, от злости не осталось и следа, но выглядел он довольно жалко, лицо было залеплено пластырями, на теле синяки и ссадины.

— «Извините»? Не извиняйся — за последние две недели мы не видели лучшего представления, — успокоил его Дез. — Но из-за чего все началось?

— Действительно, — сказал Стив. — Всем известно, что Дерек много болтает. Тебя это, вроде, не волновало раньше.

— Все оттого, что он так говорил об ублюдках, которым не оставлял ни гроша, это меня зацепило действительно круто. Понимаете, меня самого взяли из приюта. Глупо, наверное, но я не жалею, что врезал ему. Он сам напрашивался.

— Да уж, — процедил Дез. — Но ведь тут не все так просто…

— Послушай, если тебя усыновили, то ты, скорее всего, не знаешь своих настоящих родителей? — Стиву это казалось странным, ведь он-то сам всегда стремился расстаться со своими.

— Честно говоря, знаю, во всяком случае — мать. Я недавно раздобыл оригинал своего свидетельства о рождении.

— Ну и?..

Мак качнул головой.

— Смешно, как иногда случается. Я всегда представлял себе бедную молоденькую девушку, которой не хватало денег, чтобы содержать меня. Для меня это было каким-то утешением. Иногда мне казалось, что я найду ее, смогу изменить ее жизнь, купить все, что ей нужно. На самом деле все оказалось не совсем так, как я представлял.

Он осекся. Он знал, что говорит лишнее, но бренди и эта драка развязали Маку язык, ему надо было с кем-нибудь поделиться.

— Ну, — вставил Стив. — Кем она была на самом деле?

Мак опустил голову:

— Меня ожидало разочарование. Я-то думал, она из бедных. Правда оказалась ошеломляющей. Оказывается, моей матери не нужна была моя помощь. Она сама могла купить меня и продать много раз.

Стив придвинулся ближе:

— Да кто же она такая?

Мак выпил, почувствовав, что жидкость обожгла его внутренности, но это было пустяком по сравнению с болью, причиняемой чувством унижения и отверженности, которое жгло его сердце на протяжении нескольких лет. Без конца он вспоминал о том, что мать бросила его не потому, что была не в состоянии вырастить.

— Вы когда-нибудь слышали о «Вандине»? — спросил он. Дез явно не знал, о чем речь. Но Стив слышал это название. — Если так, то, может быть, вы знаете, кто такая Дина Маршалл.

— Смутно представляю.

— Она моя мать.

Стив присвистнул:

— Ты хочешь сказать, что Дина Маршалл — твоя мать?

— По крайней мере, так написано в документе.

— А отец?

— Ничего не сказано. Наверное, один из таких уродов, как Бредли.

— Кто такая Дина Маршалл? — спросил Дез.

Стив объяснил ему.

— Вот дерьмо! — Дез провел рукой по волосам. — Ты, наверное, нас дурачишь, а?

— Зачем мне это нужно? — Мак поставил стакан, полез в карман и вытащил бумажник. — Вот. Здесь черным по белому написано.

Он передал бумагу Дезу. Стив заглянул через плечо приятеля.

— Ничего себе! — протянул он.

Мак спрятал свидетельство о рождении обратно в бумажник. Все трое сидели молча.

— Ты пробовал когда-нибудь найти ее? — спросил Стив.

— Думал об этом много раз.

— Но так ничего и не сделал?

— Нет.

— Почему?

— Не думаю, что она будет рада, если я вот так свалюсь к ней как снег на голову. Если я не был нужен ей тогда, то не нужен и сейчас.

— А может, обстоятельства изменились. Возможно, она жалеет, что так поступила. — Мак молчал, а Стив продолжал: — У нее ведь не было никакой возможности найти тебя, ей все равно не сказали бы, кто тебя усыновил. Если кто и должен был первым сделать попытку встретиться, так это ты.

— Конечно!

— Так почему же ты не сделал этого?

— А ты бы хотел, чтобы от тебя отказались дважды?

— Я бы все равно попробовал на твоем месте. Я не смог бы устоять перед искушением увидеть ее лицо, посмотреть ей в глаза, услышать, что она скажет. Все ведь может оказаться совсем не так, как ты думаешь. Представь, что у нее была причина, чтобы так поступить.

— Не исключено. Но не думаю, чтобы я был такой уж большой обузой для нее.

— Но ты же не дал ей возможности объяснить. Может быть, она из кожи вон лезет, чтобы найти тебя. Если ты найдешь ее, то, кто знает, тебе, пожалуй, больше не придется никогда работать.

Глаза Мака потемнели.

— Мне от нее ничего не нужно. Она мне ничего не должна!

— Да ты с ума сошел! У нее денег куры не клюют.

— Я не нужен ей, а мне не нужны ее деньги. Меня тошнит от всего этого.

— Ты ведь из-за нее врезал Бредли, а, Мак?

— Нет. Просто этот парень задел меня. Оставим это, Стив.

Стив покачал головой, думая о том, что рассказал Мак. Он решил собрать кое-какие сведения о Дине Маршалл, но ничего особенно нового он не открыл. Дина Маршалл владела одной из самых крупных в «Бизнес Лиге» компаний под названием «Вандина». Он узнал, что у нее и ее мужа Вана Кендрика нет детей. Было очевидно, что если Мак все сделает правильно, то сорвет крупный куш. Но Мак никогда не умел пользоваться ситуацией.

— Неужели тебе даже не интересно? — спрашивал Стив, пробуя подойти с другой стороны.

— Пожалуй, интересно.

— Вот я и говорю! Что ты теряешь? Давай, повидайся с ней. Ну хотя бы напиши. Сообщи, что тебе известно, кто ты.

— Ну я не знаю…

— Ради Бога, Мак. Съезди к ней на следующей неделе. Уж я бы не откладывал.

— Я подумаю. — Больше Мак не сказал ни слова.

Он думал и в конце концов решил, что в словах Стива есть доля истины, хотя он и слишком практичен, как все американцы.

Как Мак и сказал, он не ждал многого от этой встречи, а уж тем более богатства. Предложение взять деньги он расценил бы как оскорбление, попытку откупиться от прошлого. Но ему не терпелось узнать, была ли у матери настоящая причина для такого шага — ему хотелось услышать это от нее самой. Это было главным для Мака. Он очень хотел избавиться от чувства унижения, возникшего в тот момент, когда в шестнадцать лет он узнал, что был усыновлен.

А если бы он знал это всегда? Хотя какая разница? Он все время вспоминал пережитое потрясение и свое нежелание смириться с реальностью.

Приемные родители, конечно, никогда не хотели говорить ему правду, даже несмотря на советы психологов. Вскоре после усыновления они переехали в другой город, где никто не знал, что Мака взяли из приюта. Они хранили свою тайну, подсознательно ощущая, что разглашение принесет больше вреда им, чем самому мальчику.

Иногда они очень переживали, что не сказали ему правду, а иногда, казалось, сами забывали о ней, представляя, что он их родной сын. Но Мак взрослел, и они стали понимать, что когда-нибудь он сам все узнает, что лучше им самим все рассказать ему.

Когда ему исполнилось шестнадцать, они решились. Он получил в подарок все, о чем мечтал, в том числе персональный компьютер, дорогие тренировочные снаряды, костюм и флейту. Они думали, что эти вещи смогут стать подтверждением их любви, если таковое потребуется. Мать весь день прибирала в доме, а отец закурил трубку, что он делал не часто. И они сказали ему.

Они объяснили все как-то неудачно. И Мак никак не мог поверить своим ушам. Поначалу он ни о чем не спрашивал: слишком потрясен был услышанным, он просто не мог сдвинуться с места. Потом он почувствовал себя неловко и захотел уйти в свою комнату. Желание бежать от всего этого становилось все сильнее. Он схватил подарки и побежал к себе наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Влетев в комнату, он захлопнул дверь.

Какие-то новые эмоции переполняли его; они потихоньку рассеивали туман, застилавший сознание, не желавшее верить всей этой чепухе, но он не знал, что это за эмоции, даже не пытался понять, что с ним происходит. Он знал одно: его мир рухнул, он всю жизнь провел во сне. Он открыл глаза, осмотрелся: привычные шторы, обивка кресел, мебель в его комнате, которую он выбирал сам, — все это принадлежало раньше сыну тех двоих, сидевших внизу; теперь это стало ничьим.

Он отвернулся и сжал кулаки, пытаясь упорядочить путаницу мыслей, но ему это не удалось. Все здесь стало чужим. Все это никогда не было его.

Через какое-то время он встал и подошел к зеркалу. Он смотрел на свое отражение, но теперь уже совсем по-новому. Кто стоял в зеркале перед ним? С ним никогда такого не было, он никогда не сомневался в своих родителях; теперь перед ним стоял незнакомец. Эти русые волосы, карие глаза, ямка на подбородке — чье все это? Он знал, что пройдут дни, недели, а он будет по-прежнему задавать себе эти вопросы, даже когда переборет свое любопытство. Все рушилось, и не важно было, что будет дальше.

Как они могли так долго скрывать от него? Они должны были сказать, он имел право знать. Но они не сделали этого. Они заставили его жить в иллюзорном мире, и сейчас несколько каких-то корявых слов выбили почву у него из-под ног.

«Я ненавижу их!» Мак знал, что это не поможет. Эти люди всегда были добры к нему, ему не за что было их ненавидеть; но они должны были сказать ему. Должны!

Разные чувства, как волны, захлестывали его, мысли, тесня друг друга, роились в голове. Все кружилось и плыло, то пропадая, то появляясь; казалось, что он сам разрывается на части.

В дверь тихо постучали. Его голова гудела; лицо не выражало ничего, кроме злости. В дверях появилась мать — нет, не его мать, а незнакомка, которая всегда себя за нее выдавала.

— Стивен… — Ее лицо было красным, припухшим, как будто она плакала. — Стивен, с тобой все в порядке?

«Нет! — хотелось ему закричать. — Я не в порядке и никогда уже не буду в порядке!»

Он промолчал.

Она вошла и закрыла дверь.

— Не надо так. Я знаю, каково тебе, но…

— Почему вы не сказали раньше?

— Мы не хотели разочаровывать тебя. И мы никогда не думали о тебе иначе как о нашем сыне.

Он хотел возразить. Хотел сказать, что если ты дал жизнь человеку, то такое не забывается, но не стал. Она выглядела такой расстроенной и разочарованной, что, несмотря на собственную боль, Мак не хотел нанести и ей удар. Он опять посмотрел в зеркало на кареглазого парня в майке для регби и светло-синих джинсах.

— Итак, — сказал он. — Кто я?

Она склонила голову, обхватила себя руками, как будто ей было очень холодно, хотя в комнате Мака, как всегда, было тепло.

— Я не могу тебе этого сказать.

— Но почему?

— Потому что не знаю. Когда берешь ребенка из приюта, тебе никогда не говорят, чей он. Все держится в строжайшем секрете. — Он уставился на нее, не веря, и она продолжала: — Конечно, они дают кое-какую информацию. Твоя мать была студенткой, мне кажется, она занималась живописью. Она была молода и не имела родных, которые могли бы ей помочь. Думаю, это и было причиной: у нее бы не хватило средств, чтобы вырастить тебя. Но я благодарна ей. Все эти годы, которые ты провел с нами…

Он оборвал ее:

— А мой отец?

— О нем ничего не известно. Я думаю, она не хотела, чтобы о нем кто-то знал. — Она замолчала, не желая обнаруживать перед ним своего опасения: она понимала, что люди искусства нередко бывают неразборчивы в связях, и, возможно, настоящая мать Стивена даже не знала, кто же был его отцом. — Стивен, — сказала она, подойдя к нему и пытаясь обнять, — ты должен понять, что это не главное. Мы — твоя семья. Ты всегда был нашим сыном.

Он не ответил. Он не мог. Ком подступил к горлу.

— То, что ты родился не от нас, не значит ровным счетом ничего…

И тут он услышал свой голос, полный накопившейся обиды и сдержанных слез:

— Да нет, значит! Может быть, для вас и нет — вы ведь всегда знали. А я не знал! Все эти годы! Для меня это меняет все.

Так и получилось. Все началось с мелких ссор и нелепых вопросов, а кончилось тем, что Мак бросил школу, несмотря на уговоры родителей, и поступил на курсы. Он все время пытался как-то переделать себя, переиначить; старый образ должен был умереть, потому что он принадлежал не тому, кем он был на самом деле. Особенноему не нравилась кличка Мак, ведь она произошла от фамилии Макилрой — их фамилии.

Нередко ему приходилось пускать в ход кулаки.

Со временем рана заживала. Стали проходить дни, прежде чем он вспоминал о ней опять, потом недели. Потихоньку он смирился со своим положением, и его приемные родители благодарили Бога за это. Он очень любил их и никогда бы не сказал им, что иногда по ночам пытается представить себе настоящих родителей; желание отыскать их никогда не покидало его. Он всегда хотел узнать, почему та женщина дала ему жизнь и что заставило ее отказаться от него.

Обычно он представлял себе бедную обманутую девушку, беременную, совсем одну, оставленную всеми. И когда он стал совершеннолетним, то первым делом взял копию свидетельства о рождении в приюте.

Настал тот миг, когда он смог узнать имя своей матери и еще кое-какие подробности; момент был волнующим. Но когда он пробежал глазами написанное на листке бумаги, то почувствовал, как напряглись все мускулы.

Дина Маршалл. Дина Маршалл была его матерью. Ее имя ничего бы не сказало Маку, если бы за несколько дней до этого он не прочитал в одном из журналов о фирме «Вандина», чьи прибыли за последний год вырастали в геометрической прогрессии, о чем теперь писали в коммерческих сводках многие газеты. Он уставился на этот листок и долго не мог оторвать от него взгляда. Да возможно ли такое? А вдруг это просто совпадение имен? Но сомнений быть не могло: данные свидетельства о рождении и информация в статье полностью совпадали. К тому же Дина Маршалл с обложки журнала была когда-то студенткой художественного училища. Слишком много совпадений.

Это был конец. Последние сомнения рассеялись: Дина Маршалл была его матерью. Его мать ни в чем не нуждалась, но по каким-то причинам отдала его в приют. Мысль связаться с ней исчезла сама собой.

Теперь же, когда прошло много лет, он начал раздумывать над тем, что сказал ему Стив.

Он должен встретиться с ней, чтобы получить ответ на свои вопросы.

Он отправил ей письмо, в котором сообщил о том, что он ее сын.

Ответ пришел с очередной почтой для моряков, написанный на бумаге с эмблемой компании и подписанный не Диной, а ее мужем. Ему сообщали номер телефона, по которому следовало позвонить и, возможно, договориться о встрече.

Мак был удивлен и озадачен. Сойдя на берег, он поехал в Бристоль, вернее, полетел на самолете.

Самолет приземлился в аэропорту в одиннадцать вечера. Найти номер в отеле оказалось не так просто, и пилот самолета, на котором прилетел Мак, предложил переночевать у него, предупредив об отсутствии комфорта. Жизнь на корабле научила Мака довольствоваться тем, что есть, и он спокойно проспал до утра на новом месте.

Утром он выпил чаю, оделся и сел в автобус, следовавший в центр. Сняв комнату в первом попавшемся отеле, он позавтракал, позвонил в «Вандину» и попросил Вана Кендрика.

— Это Стивен Макилрой, — сказал он, когда секретарь соединила его с боссом.

Ему ответил низкий голос:

— А, значит вы приехали.

— Да, я в Бристоле.

— Где вы остановились?

— В «Уинкорн», практически в центре.

— Я знаю, где это. У вас есть машина?

— Нет, но я могу взять напрокат.

— Очень хорошо. Вы сможете найти мою квартиру?

— Надеюсь. В какое время?

— В половине восьмого.

— Я приеду. — Мак положил трубку.

Все утро он гулял по городу, взял машину напрокат и в указанное время поехал в назначенное место.

— Кто там?

— Стивен Макилрой.

Пауза.

Входная дверь открылась, и Мак увидел Вана Кендрика.

— Прошу вас, входите.

— Спасибо, — Мак проследовал за Ваном в большую комнату с камином.

— Что же вы, собственно, хотите? — спросил Ван.

Эти слова задели Мака.

— Я хотел бы встретиться со своей настоящей матерью.

— Понимаю. — Пауза. — Видите ли, все это случилось очень давно. Дина была почти ребенком. Этот период был очень тяжелым в ее жизни. Она не любит ворошить прошлое.

Ван предложил выпить виски. Мак не отказался.

— Понимаете, мой долг — заботиться о Дине. Я прошу вас вернуться домой и оставить мысли о встрече с ней.

— Скажите, она попросила вас передать мне это?

— Да, я говорю от ее имени.

— Я хотел бы узнать, кто мой отец.

— Я не могу сказать вам. Мы не обсуждали это.

В тот самый момент дверь в комнату открылась. Долю секунды Мак надеялся, что это Дина, но сразу понял, что ошибся.

Он увидел черные короткие волосы и нежно-розовые губы.

— Ой, извините! — сказала женщина.

— Все в порядке. Мой посетитель уже уходит.

Мак все понял. Он спустился по лестнице, и дверь закрылась. Ну что же, конец. Дина не захотела его видеть.

* * *

— Итак? — Стив встретил Мака в доме, который они снимали вместе. — Как все прошло?

— Да никак. Ван Кендрик пригласил к себе в квартиру и предостерег от встречи с ней.

— Да?..

Мак кивнул. Он был угнетен случившимся.

— Давай просто забудем об этом, Стив.

Срок контракта с «Эксел Ойл» подходил к концу, и Мак решил уехать.

— Я отправляюсь в Южную Америку, — сказал он Стиву.

— Ты с ума сошел!

Мак уже начал забывать о том, какое оскорбление нанес ему Ван Кендрик. В Южной Америке он мог начать все сначала.

Позднее Стив и Дез получили письмо на имя Мака.

— Я возьму его, — сказал Стив. — Я смогу когда-нибудь передать письмо Маку.

Шесть месяцев спустя сведения о Маке достигли Абердина. Их привез с собой один ныряльщик. Он сообщил, что Мак погиб.

Хотя трагические происшествия с ныряльщиками не были редкостью, Стив был потрясен.

Прошло еще полгода. Стив редко вспоминал Мака.

В одном из утренних выпусков газеты Стив прочитал о том, что Ван Кендрик умер. И тогда ему пришла в голову идея.

Он написал Дине письмо. Ответ пришел сразу, и он отправился в Бристоль.

Дверь ему открыла сама Дина.

— Стивен? — произнесла она.

— Да.

И она заключила его в объятия:

— О Стивен!

Слезы катились по ее лицу. Все было очень просто, она расспрашивала его обо всем. Он рассказал, что пара, усыновившая его, погибла в автомобильной катастрофе, когда ему было пятнадцать лет.

— Не покидай меня, пожалуйста. Я не могу потерять тебя опять, — сказала она.

Глава 18

Мэгги была раздражена, но не могла понять почему. Она закончила работу, сделала себе сандвич и вышла посмотреть белье, которое повесила сушиться. Оно было еще сыровато. Вернувшись в дом, она взглянула на часы. Лиза Кристофер сказала, что вещи Розы будут собраны примерно через час, так что пора было отправляться за ними.

Мэгги села в машину и поехала в «Вандину». Девушка в приемной сразу же ее узнала.

— Вы пришли за вещами Розы? Лиза сказала, что Джейн их соберет и передаст мне, но у меня их еще нет.

— Джейн? Она здесь?

— Нет, она обедает. Хотя подождите. Я загляну к ней в кабинет и посмотрю, собрала ли она все.

Мэгги осталась ждать в приемной. Через несколько минут девушка принесла конверт, розовую картонную папку и шарф. Как Роза любила шарфы!

— Я думаю, это именно то. Все было сложено на столе у Джейн с пометкой «Розе». Наверное, Джейн забыла отдать вещи мне. Ничего страшного, вы их возьмете?

Она протянула бумаги Мэгги, которая, казалось, была разочарована.

— Спасибо. И пожалуйста, поблагодарите от меня Джейн и Лизу, хорошо?

Она отнесла все в машину. Площадка для парковки была абсолютно пуста. Вероятно, все разъехались на время обеда. Мэгги развернула машину и отправилась домой. Аккуратно спрятав шарф в ящик, она открыла пакет и папку и стала просматривать бумаги.

Стив в спешке покинул Джейн. В этот раз он не был опрятен как обычно. Пересекая двор, он застегивал рубашку, и узел галстука не был затянут на шее.

Все было готово к бегству. Но, заведя мотор и отъехав от дома, он не повернул в сторону ресторана, где его ожидал обед с Диной — прекрасное алиби, а поспешил обратно в «Вандину».

Как же случилось, что все вдруг пошло насмарку, когда ему уже казалось, что он в безопасности, а будущее представлялось в розовом цвете? Даже час назад, когда он понял, что Джейн знает о нем всю правду, он думал, что дело поправимо. Он нисколько не колебался, собираясь убить Джейн, и хотя знал, что затеял опасную игру, но был уверен, что это сойдет ему с рук. С редкой самоуверенностью Стив считал, что он победит. Когда Джейн будет найдена задушенной, кто его заподозрит? Он скажет, что обедал с Диной. Ему нужно было бы больше времени, чтобы продумать убийство Джейн, он предпочел бы расправиться с ней вдали от ее дома и скрыть свои следы тщательнее, но обстоятельства сложились таким образом, что следовало избавиться от нее как можно быстрее, и к тому же у полиции помимо него может оказаться много подозреваемых.

Он знал, что у Джейн были еще приятели, и даже сам Дрю, с его специфическими наклонностями и привычкой к наркотикам, вероятно, попадет под подозрение.

Уже то, что он действовал быстро, он считал своим выигрышем. Однако все произошло не так, как он ожидал.

Когда в спальне он достал шарф, которым собирался задушить ее, она сразу встревожилась. Ее уже насторожил ответ Стива на вопрос о том, кто он на самом деле: «Этого, моя милая, ты не узнаешь никогда».

Она вскочила и быстро отодвинулась от него:

— Что, черт побери, ты делаешь?

— Извини дорогая, но боюсь, я не могу допустить, чтобы ты распространяла обо мне грязные слухи.

— Даже когда они оказываются правдой?

— Особенно когда они оказываются правдой.

— Ты с ума сошел! А может, это какая-то новая сексуальная игра?

Он чуть не рассмеялся. Она действительно была ненасытна! Естественно, надо было подхватить мысль об игре. Джейн была довольно крупной и стала бы сопротивляться. Если бы он накинул ей на шею шарф незаметно, все обошлось бы. Но сейчас она могла устроить настоящую борьбу.

— Да, это всего лишь игра, — сказал он спокойно, хотя сердце его бешено колотилось. Ты ведь любишь поиграть?

Ее щеки покрылись пятнами, и глаза странно блестели.

— Ты знаешь, что люблю. Но не в такие игры. Это не для меня. Как бы чего не случилось. И это будет несчастьем для нас обоих.

Что-то в ее голосе пугало.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он резко.

— Только то, что если со мной что-нибудь случится, твоя маленькая тайна откроется всем.

— Почему? — у него вспотели руки.

— Потому что у меня в офисе есть доказательство того, что ты не сын Дины.

Джейн засмеялась. Ей нравилось, когда власть была в ее руках.

— Но где именно в офисе это… доказательство?

Она покачала головой и поглядела на шарф, который он все еще держал в руках.

— Ты думаешь, что я отвечу, чтобы ты спокойно затянул этот шарф у меня на шее и избавился от доказательства, которым я располагаю? Нет уж, я не настолько глупа. Что тебе нужно делать, дорогой, так это доверять мне и помнить о нашей сделке.

— Какой еще сделке?

— Ну как же, ты не мог так быстро ее забыть. Ты хранишь мою тайну, а я твою. Я не проболтаюсь, Стив. Даже несмотря на это… Мы с тобой слишком близкие друзья. И будем еще ближе теперь, когда я знаю про тебя все.

Пот стекал у него по лицу.

— Откуда я могу знать, что у тебя действительно есть это доказательство?

Джейн лениво потянулась, накинула халат и сказала:

— Одевайся, милый. Мы поедем в офис, и я тебе все покажу.

Стив сделал то, что ему велели. Он был в замешательстве. Трудно было понять, следует ли верить Джейн, но, несомненно, она знала правду, и Стив не мог быть уверен, что в офисе нет того, что выдаст его окончательно.

— Пошли, — сказал он хрипло. — Но, ради Бога, побыстрее, Дина ждет меня к обеду.

— Тогда давай пообедаем вместе, а после поедем в офис, и я тебе все покажу.

— Нет, мы едем сейчас же.

Он не мог ждать ни минуты. Он должен был знать, какими уликами она располагает, чтобы выработать свой план действий.

Теперь, на пути в «Вандину», холодеющий от сознания, что подготовленный план рушится, похожий на монстра Франкенштейна, утратившего над собой контроль, он смотрел на Джейн, сидящую рядом с ним, и чувствовал, как ненавидит эту хладнокровную, сдержанную женщину, грозившую уничтожить его. Он не мог убить ее и насладиться победой. Сейчас Джейн была ему нужна, и она это знала.

Он припарковал машину и проследовал за Джейн в здание. Девушка в приемной разговаривала по телефону, она сделала им знак, как будто хотела что-то сказать, но они не обратили на нее внимания и поднялись в кабинет.

— А теперь, дорогой, — Джейн повернулась к нему, самодовольно улыбаясь, и открыла дверь. Когда они вошли в комнату, он увидел, как изменилось ее лицо. Она водила руками по пустому столу, как будто не верила тому, что увидела или не видела; потом она повернулась к нему. В ее глазах была тревога.

— Ну, — спросил он грубо, — где же доказательство?

— О Боже! — Джейн позвонила в приемную. Секретарь, должно быть, уже закончила разговаривать, потому что ответила тут же.

— Папки, которые лежали у меня на столе… голос Джейн дрожал. Вы не знаете, где они?

Стив не слышал, что сказала секретарь. Джейн положила трубку и взглянула на него.

— По-моему, у нас неприятности, Стив, — в ее голосе слышалась паника. — Доказательства у меня больше нет. Его забрали.

— Кто?

— Сестра Розы, Мэгги.

Он был ошарашен:

— Мэгги? Но почему?

— Это теперь не имеет значения. Если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь еще узнал то, что знаю я, советую тебе вернуть документы, и побыстрее. Они у Мэгги.

* * *

— Не пойму, куда же девался Стив, — говорила Дина, глядя на часы. — Я надеялась его здесь увидеть уже целую вечность назад.

Дон улыбнулся. Он был рад случаю побыть с ней наедине. С тех пор как появился Стив, таких случаев предоставлялось мало.

— Не надо волноваться, Дина, — сказал он мягко. — Наверное, у него какие-то неотложные дела. Я думаю, он не будет возражать, если мы начнем без него.

И Дина улыбнулась ему в ответ такой очаровательной улыбкой, что у него замерло сердце.

— Пожалуй, ты прав, Дон, — согласилась она как обычно.

Мэгги сидела за кухонным столом, заваленным бумагами, уставившись в пустоту: она все еще с трудом верила тому, что прочитала, и только начинала приводить мысли в порядок.

«Значит, вот чем была занята Роза перед исчезновением, и это не имело никакого отношения к «Вандине». Все намного серьезнее и касается не только бизнеса, но и личной жизни Дины. Стив — самозванец». Никогда в жизни не могла бы такая мысль прийти Мэгги в голову, да и с какой стати? Но Роза как-то догадалась и начала наводить справки — об этом говорили ее письма и дневник. По какой-то причине у Розы возникли подозрения, и она решила найти им подтверждение. Но почему она никому не сказала? И где же, черт возьми, она сейчас? Мэгги дрожала, ей было страшно за сестру. Прежде ей казалось, что Брендан в какой-то степени виновен в исчезновении Розы, но сейчас она начинала в этом сомневаться. И если за всем происшедшим стоит Стив? Может быть, он как-то разведал, что Роза знает правду, и решил принять меры, чтобы она никому ничего не рассказала?

Мэгги зажгла сигарету и глубоко затянулась, но это ее не успокоило: голова кружилась еще больше. Ей нужно было кому-нибудь рассказать о своем открытии, но кому прежде? Связаться сперва с полицией или поговорить с кем-нибудь из «Вандины»? Ее открытие, должно быть, рассорит их с Диной. Несмотря на сильное возбуждение, она сумела отказаться от мысли сообщить неприятную новость первой. Если бы только Майк был здесь! Он бы знал, что надо делать. Однако Майк был в школе, и рассчитывать на его поддержку в ближайшие часы не приходилось. Но по крайней мере, она могла позвонить и оставить у него на автоответчике сообщение, чтобы он связался с ней, как только придет из школы. Она набрала номер и вздохнула с облегчением, услышав голос Майка, записанный на пленку: один его голос уже поддерживал ее. Она просто попросила его позвонить ей. Затем она вернулась в кухню и собрала все бумаги в розовую папку. Она решила отнести их в полицию. Жаль, конечно, что Дине придется услышать все от чиновника, а не от близкого друга, но тут Мэгги не могла ничего поделать. Найти Розу должна была она, а эта папка была жизненно важным свидетельством.

Когда она закрывала конверт, ей показалось, что около дома остановилась машина. Затем раздался звонок в дверь. Мэгги вскочила. У нее мелькнула мысль, что это может быть полиция. Но за дверью стоял Стив.

У Мэгги замерло сердце, и на мгновение она потеряла дар речи.

— Мэгги, — Стив говорил тихо. Она почувствовала угрозу в его голосе. Или это было только ее фантазией? То, что она узнала о нем, заставило ее смотреть на него по-другому.

— Да? — Наконец-то смогла заговорить Мэгги. Что вам нужно?

— Я могу войти? — Он вошел, не дождавшись ответа. — По-моему, ты взяла какие-то вещи в «Вандине». Верни их, пожалуйста.

— Извините, но, боюсь, я не смогу их отдать. Эти вещи принадлежат Розе.

— Они принадлежат компании. Если ты позволишь сказать мне… — Он уже был на кухне и взял со стола папку.

— По-моему, это принадлежит мне, — Мэгги выхватила у него папку и прижала ее к груди. — Пожалуйста, уходите, Стив.

Он окаменел.

— Без папки я не уйду. Отдай мне ее сейчас же.

— Поздно, Стив. Я все прочитала. Я знаю, что там и почему эти бумаги так нужны вам.

— Правда? А ты рассказала кому-нибудь о том, что обнаружила?

— Пока нет! Я сама только что все прочитала.

Произнеся эти слова, она поняла, что совершила ошибку. Он улыбнулся удовлетворенно, но его глаза оставались ледяными.

— Тогда, Мэгги, ты мне не оставляешь иного выхода.

Ужас охватил ее.

— Что вы имеете в виду?

Но можно было не спрашивать. Все было ясно. Невероятно, что этот красивый, элегантный и обаятельный человек мог быть так опасен. Но он действительно был опасен. Это был человек, который ни перед чем не остановится ради достижения своей цели. Он врал, обманывал, манипулировал теми, кто стоял на его пути. Она знала, что он уже убивал, и не сомневалась, что он сделает это еще раз.

Сейчас только она могла повредить ему. Она сама по глупости открылась ему. Сейчас она была совершенно одна и целиком в его власти. Наверное, Майк, когда придет домой, позвонит ей, но будет уже слишком поздно. Ей грозила гибель.

Мэгги увидела, как он достал из кармана шелковый шарф и сжимал его в руке.

— Я действительно очень сожалею, Мэгги. — Голос его был почти спокоен. — Но мы мало знакомы, ведь так?

— Вы сумасшедший!

— Не совсем. Но я очень, очень решительно настроен. Расстанемся легко и спокойно или будем сопротивляться? Выбирай сама.

— Нет, вы сумасшедший.

Неужели он думал, она позволит ему так просто, без борьбы, убить ее? Но как она могла защищаться? В кухне были ножи, но она не смогла бы бороться с ним, даже вооруженная ножом, он легко с ней справится, да еще и воспользуется ее оружием.

Был только один способ защищаться — словами. Она должна держаться спокойно и оттягивать момент, когда он может накинуть ей на шею свой шелковый шарф.

Но о чем говорить? Тут она вспомнила, что Стив едва сдержался, когда она назвала его сумасшедшим. Возможно, тщеславие — его ахиллесова пята.

— Вы действовали очень умно, — сказала она, — как вам все удалось?

Он усмехнулся, и Мэгги поняла, что нашла правильный ход.

— Считай, довольно просто. Но не все воспользовались бы этим шансом так, как это сделал я.

— Можете рассказать?

— Ты, правда, хочешь знать?

— Да, конечно.

Он ухмыльнулся опять, неожиданно обнаружив, что ему очень хочется рассказать все. Джейн тоже просила об этом, но он отказался. Когда он собирался убить Джейн, счет шел на минуты. Тогда он волновался, успеет ли к Дине, к своему алиби. Теперь это было неважно. Джейн предоставит ему алиби какое угодно.

Джейн. Ухмылка сменилась улыбкой. Он был рад, что не убил ее. У них много общего, и они могут неплохо действовать вместе. Пока это будет устраивать его. Когда она станет не нужна, он от нее избавится.

Немного рисуясь, Стив начал рассказывать свою историю. Пока он говорил, Мэгги лихорадочно пыталась найти выход. Просто кинуться бежать было так же бесполезно, как защищаться ножом. Стив стоял между ней и дверью, и даже если она успеет выскочить, спрятаться будет негде. В это время в соседнем коттедже никого нет. И атлет Стив с его длинными ногами догонит ее раньше, чем она успеет добежать до дороги. Она сидела тихо и старалась тянуть время.

Каким-то образом она ухитрилась вызвать его на разговор о том, как он стал выдавать себя за сына Дины. Она льстила ему. И зная, как он сексуален, решила попытаться обольстить его.

— Я восхищаюсь вами, — сказала она тихо. Слова прозвучали неискренно, но Стив ничего не заметил. Он продолжал свой рассказ. Тогда Мэгги положила папку на край стола и направилась к нему, хотя ноги еле слушались ее.

Стив был удивлен. Он улыбнулся, и Мэгги поняла, что действует правильно. Тщеславие было его слабым местом. Сыграть на нем оставалось единственной ее надеждой.

— В таких грубых, но умных мужчинах, как вы, есть что-то привлекательное. Она положила руку ему на плечо.

— Ты так думаешь? Я рад. Ты сама очень привлекательная женщина, Мэгги.

— Правда? — Она обняла его и, собравшись с духом, поцеловала.

С минуту он стоял, как каменный, его губы не отвечали ей. Но потом он сам поцеловал ее. Мэгги было плохо от его прикосновений, руки у нее вспотели и дрожали. Но она пересиливала себя.

— Мэгги, — прошептал он нежно, словно любовник. — О Мэгги, Мэгги… — И в этот момент раздался звонок в дверь.

Она инстинктивно поняла, что он будет делать. Он лишь собирался закрыть ей рот рукой. Но она толкнула его изо всех сил и бросилась к двери, хотя ноги чуть не подвели ее.

На пороге стояли мужчина и женщина. Мэгги не остановилась и даже не заметила, что женщина — корреспондент «Вестерн Дейли Пресс», а у мужчины камера на плече. Она не глянула на них, думая об одном: скорее прочь отсюда.

Мужчина и женщина отпрянули в разные стороны, когда она пронеслась между ними, и с удивлением посмотрели ей вслед. Но Мэгги не останавливалась. Она свернула на дорогу и продолжала бежать.

Майк подъехал к дому чуть позже четырех и удивился, не увидев машины Мэгги. Однако волноваться не стоило: Мэгги могла прийти и снова уехать куда-нибудь.

Он вошел в квартиру и прослушал запись на автоответчике. Мэгги просила его перезвонить ей в коттедж Розы. Странно, подумал он. Брайан Прайс, с которым они иногда играли в сквош, интересовался, почему Майк не звонит, и предлагал как-нибудь встретиться за игрой. Майк прослушал все сообщения и набрал телефон Розы. Никто не отвечал. Он решил, что Мэгги уже выехала и появится с минуты на минуту. Он пошел в кухню и, налив чашку чая, все поглядывал на часы и удивлялся, где же может быть Мэгги.

Майк не был наделен богатым воображением, но на этот раз его интуиция подсказывала ему: что-то неладно. Он просто не мог представить, куда пропала Мэгги, и вдруг вспомнил о Розе, которая так же внезапно исчезла без следа. А что, если с Мэгги случилось то же самое? Сама мысль о том, что он может никогда ее больше не увидеть, приводила его в отчаяние. Он беспокоился о Розе, даже больше, чем беспокоился, но страх, что Мэгги покинет его, подобно Розе, леденил душу, и, когда он думал об этом, холодный пот выступал у него на лбу.

Он любил ее. Майк не часто произносил слово «любовь» и редко размышлял о ней, но сейчас он думал о любви к Мэгги. Он не сомневался: то, что он испытывает к ней, и есть любовь.

Он любил Розу, но эта любовь была только отражением любви к Мэгги.

Зазвонил телефон.

«Мэгги», — чуть не сказал он, но остановился. Голос на другом конце провода был сух и официален.

— Мистер Томпсон?

Внезапное предчувствие беды сковало его.

— Да.

— Полицейский Дагдайл. Не могли бы вы подъехать к нам?

— А что случилось?

— Мы объясним все, когда вы приедете. У нас здесь миссис Веритос — Мэгги Веритос. Она очень расстроена и просила нас связаться с вами.

— Произошел несчастный случай?

— Не совсем, сэр. Но я думаю, вам следует быть здесь как можно быстрее.

Не зря Майк волновался.

— Я выезжаю, — сказал он.

— Я не верю этому, — говорила Мэгги. — Я просто не могу поверить. Это какой-то кошмар.

Она сидела в большом и удобном кресле Майка, укутанная, как младенец, в одеяло, и, несмотря на теплый вечер, продолжала дрожать. Она пила виски, держа бокал обеими руками, но даже алкоголь не мог согреть ее. Майк считал, что у нее шок, ему и самому было не по себе.

— Подонок, — бормотал он. — Я доберусь до него! Он у меня еще пожалеет, что появился на свет!

— Интересно, где он сейчас, — сказала Мэгги. Она сидела, уставившись в одну точку, и снова переживала случившееся — с того момента, как промчалась мимо ошарашенных корреспондентов и бежала, бежала, ничего не соображая, только стремясь убежать как можно дальше от человека, который угрожал ей, и, быть может, убил ее сестру.

— Они поймают его, — сказал Майк резко. — Я надеюсь, разделаются с ним! Какого черта они всегда избегают применять высшую меру? Повесить такого было бы еще слишком мягким наказанием для него. Я-то знаю, что бы я сделал!

— Он сумасшедший, — заметила Мэгги. — Точно, точно сумасшедший. Ты бы видел его глаза, Майк! — Она содрогнулась, вспомнив выражение красивого лица: холодную жестокость, гордость и триумф.

— Конечно, он сумасшедший, но это не значит, что все ему должно сходить с рук. — Майк в ярости ходил взад-вперед по комнате. — Когда я думаю, что он хотел с тобой сделать…

— …И что он уже, наверное, сделал с Розой. — Она замолчала на минуту: новая волна ужаса захлестнула ее. — Я знаю, мы подозревали, что с ней случилось что-то страшное. Но я никогда не думала… и все надеялась, что неправа. Теперь я не могу не думать, что это он виновник ее исчезновения. Каким-то образом она узнала, что он самозванец, и обвинила его в этом. И он убил ее, чтобы она замолчала. О, как же мы не догадались?! Почему мы не разгадали его сразу?

— Если Дина не смогла его разгадать, то что говорить о нас? — обронил Майк.

— Бедная Дина. Как она воспримет все?

— Очень плохо, думаю. Но мы не должны сейчас волноваться за нее.

— Мне следовало догадаться! Роза как-то сказала, что в «Вандине» происходят странные вещи. Но я была так помешана на промышленном шпионаже, что не думала ни о чем другом. Я подозревала кого угодно, только не Стива, даже бедного Брендана. Он был бы жив сейчас, если бы я не обвинила его в том, что он причинил зло Розе. И вот он умер, и Роза умерла…

— Ты не можешь винить себя в смерти Брендана.

— Но я виню, виню.

— Ты не должна. Он тоже был порядочной скотиной!

— Но он не заслужил смерти. Ему была нужна помощь, кто-нибудь, кто бы любил его. Каждому нужно, чтобы его любили.

Слезы текли у нее из глаз, сбегая горячими ручейками по щекам.

— К черту, Мэгги! — Майк подошел к ней и прижал ее голову к своей груди. — Не плачь, Мэгги, милая, не плачь!

Его нежность и беспокойство вызвали новые слезы. Она всхлипывала и дрожала. Он обнял ее, не зная, как утешить, понимая, что никакие слова не помогут, ничего не поможет, надо дать ей выплакаться.

Через некоторое время он вытер ее лицо своим носовым платком:

— Давай я налью тебе еще?

Она прильнула к нему:

— Нет, не уходи. Просто обними меня.

— Хорошо, хорошо. Я не уйду. Ну тихо, успокойся.

Немного спустя всхлипывания стали реже. Мэгги только иногда вздрагивала, как земля вздрагивает после землетрясения.

— Тебе лучше?

— Немножко. Он не скроется, Майк? Он не должен уйти.

— Я уверен, они поймают его. А теперь, дорогая, тебе нужно отдохнуть.

— Ой, — она широко открыла глаза. — Мои вещи! Я забыла их в коттедже.

— Они же тебе не нужны, верно? Можешь спать в моей футболке. — Его тон и взгляд говорили о том, что и футболку он считает лишней. Он мечтал всем своим телом почувствовать ее.

— Но там все, Майк: белье, зубная щетка, крем для снятия косметики. Я, наверное, выгляжу чудовищно. — Тушь расплылась у нее под глазами. — Мне завтра нужно идти в полицию. Я должна прилично выглядеть.

— Ты хочешь, чтобы я съездил за вещами?

— Да, пожалуйста.

— Они собраны?

— Мой чемодан готов. Но я поеду с тобой.

— Может, ты лучше останешься здесь? — предложил Майк, считая, что ей станет еще хуже, если она опять увидит коттедж, в котором ее чуть не убили. Но для Мэгги в тот момент не было ничего хуже одиночества.

— Ну пожалуйста, Майк, возьми меня с собой. Когда мы вместе, со мной все в порядке. Я не могу сейчас оставаться одна.

— Ну если ты так хочешь.

— Очень хочу.

Теперь, когда слезы высохли, Мэгги чувствовала себя спокойнее, по крайней мере, на время, хотя по-прежнему ощущала пустоту внутри. Она пошла в ванную, умылась и причесалась. Мэгги крепко держалась за руку Майка, когда они спускались по ступенькам, и села так близко к нему в машине, как только позволил ремень безопасности. Майк взглянул на нее, увидел решимость на ее лице и почувствовал, что любит ее еще больше, чем прежде.

Солнце уже садилось, и коттедж был окутан мягким розовым светом. Трудно было поверить, что в этом сказочном месте могло произойти что-то дурное. Однако, увидев дом, Мэгги опять начала дрожать, и Майк ощутил, что идиллия этого дома была иллюзорной. Злость переполняла его: добраться бы ему до этого подлеца Ломакса, он бы разделался с ним.

Объехав коттедж, Майк выключил мотор и отстегнул ремень.

— Подожди в машине.

— Нет, я пойду с тобой.

— Мэгги, лучше не надо.

— Нет, я хочу войти. Я должна столкнуться с этим еще раз.

— Зачем? Не нужно.

— Нет, нужно. Это как скакать на лошади. Говорят, что, если упадешь, надо попробовать еще раз, иначе никогда не получится.

— Но тебе никогда больше не придется заходить в этот коттедж.

— Нет, придется. Это дом моей сестры, — у нее дрожал голос, — я не хочу, чтобы ее вещи забрали чужие люди, Майк. И когда придется что-то предпринимать, я должна буду сделать это. Если сейчас, сегодня, я не зайду туда, я никогда больше не наберусь смелости. Возьми меня с собой, Майк. Только, пожалуйста, держи меня за руку.

Он взял ее руку и открыл дверь. Внутри была такая же мирная тишина, как и на улице. И, если не считать опрокинутого стула и огромного грязного отпечатка полицейского ботинка, все было по-прежнему.

Мэгги бродила из комнаты в комнату, Майк отпустил ее, разрываясь между желанием оградить от лишних переживаний и необходимостью разрешить ей знать то, что она хочет.

Наконец она вернулась, обняла его и положила голову ему на грудь.

— Все в порядке? — прошептал он.

— Да, пойдем, Майк.

— Пойдем.

Из коридора донесся скрип. Они прислушались и посмотрели друг на друга.

— Что за черт? — спросил Майк.

Похоже на скрип двери. Как будто кто-то вошел.

— Здесь есть кто-нибудь? — Раздался голос из коридора.

Мэгги и Майк уставились друг на друга, не веря своим ушам.

— Боже!

Дверь в комнату открылась. На пороге стояла молодая женщина в джинсах и шелковой блузке, испуг на ее лице был отражением их испуга.

Мэгги шагнула, на мгновение почувствовав, что сейчас потеряет сознание, и едва слышно прошептала:

— Роза!

Глава 19

— Мэгги? — В голосе Розы тоже звучало изумление. — Мэгги, что ты здесь делаешь?

Мэгги не отвечала. Радость охватила ее, словно гора свалилась с плеч.

— Мы думали, что ты умерла!

— Умерла? — повторила Роза удивленно. — Почему вы так решили?

— Мы не знали, где ты. Мы думали… и он сказал…

Она остановилась. В двух словах невозможно было описать то, что произошло. На мгновение все случившееся показалось Мэгги кошмарным сном, ведь она видела Розу, живую и невредимую, такую же как всегда.

Майк первый нарушил тишину, и его голос, взволнованный и немного злой, дал ей понять, что все это не сон:

— Где ты была, черт возьми?

— Что это значит: «Где ты была, черт возьми?» — огрызнулась Роза в ответ на его обвиняющий тон. — Я уезжала, разве не ясно?

— Не сказав никому, куда едешь? Мы безумно волновались за тебя.

— Не понимаю почему. Разве я должна отчитываться перед вами обо всех моих поступках? И вообще, когда я уезжала, тебя здесь не было. Ты был в лагере со своими школьниками. И я пыталась тебе дозвониться отовсюду, где был телефон. Но международная связь так плохо работала, что я не могла ни разу соединиться с тобой.

— Международная связь? Откуда?

— Из Южной Америки. — Роза кинула сумку на стул. — Господи, мне надо выпить. Я путешествовала целую вечность. А когда в аэропорту не смогла найти свою машину, дежурный сказал, что ее перегнали на другое место. Представляете! Нельзя даже машину оставить на стоянке, чтобы ее не передвинули!

Майк и Мэгги переглянулись. Скорее всего, полиция отогнала машину для осмотра.

— Ты сообщила в полицию?

— Нет. Завтра утром. Сегодня я хотела только одного: поскорее добраться домой и принять ванну.

С этими словами Роза открыла бар и достала оттуда бутылку и стакан.

— У меня есть водка, — сказала она беззаботно. — Кто-нибудь из вас будет? Тогда Мэгги может рассказать мне, что она делает в Англии. А вы оба расскажете, что делаете у меня дома.

— Я думаю, Роза, — заметил Майк, — тебе нужно взять стакан побольше. Пригодится.

Она посмотрела на него, удивленно подняв брови:

— Да?

— Да. И налей Мэгги тоже. Нет, Мэгги налей виски. Она уже пила его сегодня.

— А тебе?

— Нет, спасибо. Я за рулем. К тому же мне нужно на работу завтра утром. Господи, Роза, ты ведь понятия не имеешь о неприятностях, которые навлекла на всех.

Роза налила виски в бокал, протянула его Мэгги и подняла свой стакан в шутливом приветствии:

— Не имею, но, по-моему, вы собирались мне о них рассказать.

— Роза, это не шутки. Я не знаю, где ты была и для чего, но сегодня твою сестру чуть не убили.

Роза замерла со стаканом в руке:

— Мэгги? Как?

— Стив Ломакс собирался ее убить. Решили, что он и тебя убил.

— Меня?

— Да, Роза, тебя. Слушай, это длинная история, но ясно одно: Стив — самозванец, он вовсе не сын Дины. Ты об этом знала давно, но мы узнали только сегодня.

— И как вы выяснили? — спросила она резко.

Объяснения Мэгги взяла на себя:

— Из твоих бумаг в «Вандине». Когда Стив понял, что я знаю правду и не собираюсь ее скрывать, он был готов на все, чтобы заставить меня замолчать. Я решила, он уже сделал это с тобой, Роза. Я думала, ты ему сказала, что знаешь, и он… — Ее голос дрогнул. — Он знал?

Роза покачала головой:

— Я хотела сохранить это в тайне, пока не буду абсолютно уверена. Я знала, это расстроит Дину, если она, конечно, поверит. Она так обожает Стива, что просто может обвинить меня во лжи и выкинет все из головы. Вот почему я ездила по свету и искала концы, чтобы распутать этот чертов узел. Послушайте, ребята, мне действительно жаль, что я заставила вас волноваться. Поначалу я собиралась только поехать в Лондон, но там открылась новая сторона дела. Я действительно звонила. Однажды даже дозвонилась и услышала твой голос, Майк, но связь оборвалась.

Майк кивнул:

— Да, на днях. У меня было предчувствие, что это ты. Но я подумал, что просто обманываю себя. Откуда ты звонила?

— Я же сказала, из Южной Америки, точнее, из Аргентины.

— Какого черта ты делала в Аргентине?

— Кажется, я знаю, — сказала Мэгги. — Там работал настоящий сын Дины до того, как его убили, да?

— Да, кроме того… — Роза не договорила. — Что со Стивом? Где он сейчас?

— Мы не знаем, — ответил Майк. — Мэгги сбежала от него, и он, скорее всего, тоже ударился в бега. Насколько я знаю, никто его не видел. Но могу поспорить на последний доллар, что полиция в эту минуту ищет его.

— Так Дина знает?

— Думаю, что да. Если честно, Дина Маршалл меня меньше всего беспокоит.

Роза поставила стакан:

— Бедная Дина, я должна поехать к ней.

— Ради Бога! — вырвалось у Майка. — Ты вернулась в превосходном настроении, натворив кучу бед, и единственный человек, который тебя волнует, — это Дина!

— Я должна ее увидеть. Мне нужно ей кое-что сказать.

— Я уверен, что это может подождать. Не кажется тебе, что ты должна в первую очередь думать о своей сестре?

Роза посмотрела на него, прищурившись:

— По-моему, у нее есть ты!

— Роза, это не то, что ты думаешь… — начала было Мэгги, но Майк не собирался просто так отпускать Розу.

— После того, что мы пережили, Роза, я думаю, мы заслужили твое внимание.

— За что я люблю тебя, Майк, так это за то, что ты настоящий учитель. Я не успела приехать, как ты уже достаешь меня своими указаниями. Ладно, давайте еще выпьем. Только предупреждаю, это очень длинная история, я даже не знаю, с чего начать.

— Может быть, — все еще напряженно заговорил Майк, — начнешь с того, что заставило тебя подозревать Стива Ломакса? И почему ты мне никогда не говорила о своих подозрениях?

Роза вертела в руках пустой стакан и думала, как ему ответить. Как объяснить, почему она не хотела рассказывать ему о появлении двоих молодых людей, каждый из которых утверждал, что он сын Дины. Поведав об этом, ей пришлось бы упомянуть о том, что она хотела бы оставить при себе: в один из зимних вечеров она была у Вана и видела первого претендента своими глазами.

— Я не хочу причинять боль Дине, — сказал Ван, когда однажды Роза спросила, почему бы им вдвоем не пойти в ресторан или клуб, почему их встречи всегда должны проходить в его квартире.

— Если тебя так волнуют ее чувства, то почему ты встречаешься со мной?

— Потому что, милая, ты молода, красива и очень-очень сексуальна.

— Но не потому, что ты любишь меня?

Ван посмотрел на нее своим гипнотическим взглядом:

— Я никогда в жизни никого не любил. И не собираюсь.

— Кажется, ты любишь Дину.

Блеск ее глаз всколыхнул давнее воспоминание. Но Ван не хотел позволять себе никакой слабости, а любовь для него была слабостью. Когда-то, давно, он позволил своему сердцу руководить разумом, но ненадолго. Он вовремя осознал свою ошибку и, поступив грубо, не жалел об этом. Теперь он представал перед людьми в образе жестокого, резкого человека, и сам почти верил своему имиджу.

— Дина работает лучше, когда счастлива, — сказал он вкрадчиво.

— Ты — скотина! — воскликнула Роза, изумленная его бессердечием, сознавая, однако, что именно оно делает его особенно привлекательным; по крайней мере для нее находиться в обществе такого мужчины было волнующе само по себе — вызов, который он бросал, возбуждал ее. Иногда она презирала Вана, иногда себя, но это не имело значения. Она была одержима этим человеком, как не была одержима никем другим. Хорош он или нет, было неважно.

Но Роза была недовольна собой. Иногда, думая о том, какая страсть влечет ее к Вану, она съеживалась от страха, представляя, как признается кому-нибудь, в особенности Майку, что она, гордая и независимая, позволяет себе быть игрушкой в руках такого человека, как Ван.

Их отношения начались вскоре после того, как Роза появилась в «Вандине». С первой встречи она была одурманена им, и, как пьяница тянется к бутылке, так она стремилась к новой встрече. Сначала она думала, что он ее не замечает, но ошиблась. Он поддразнивал ее: бросал взгляды и улыбки, отпускал замечания, которые она не могла забыть. И когда он был готов, когда знал, что она ему не откажет, он сделал первый шаг, и она кинулась к нему, забыв приличия и осторожность, отдаваясь его странной власти, от которой у нее не было желания бежать.

Временами она чувствовала себя виноватой перед теми, кого предавала: Бренданом, своим мужем, Диной, боссом и другом, но ей было все равно.

Когда Брендан, бывало, жестоко обращался с ней, она даже была этому рада, считала, что так расплачивается с ним за свои удовольствия. Что касается Дины, то Роза старалась поддерживать ее расположение, хорошо работала. Она лучше всех (за исключением самого Вана) знала, как Дина нуждалась в защите и уверенности в себе. И своей работой и участием в бизнесе Роза пыталась компенсировать то, что отнимала у Дины, встречаясь с ее мужем.

Они часто бывали в городской квартире Вана, хотя не так часто, как этого хотелось бы Розе. И тот зимний вечер, когда пришел сын Дины, начался как обычно, если не считать, что Ван попросил ее не приходить раньше восьми.

— У меня назначена встреча, — сказал он, не объясняя ничего больше.

Несмотря на то что Роза и Ван никак не связывали друг друга и не ограничивали свою свободу, Роза все-таки начала ревновать. Подозрение, что у нее есть соперница, заставило ее прийти к Вану пораньше, чтобы застать его посетителя. И когда Роза, открыв дверь, увидела не женщину, а молодого человека, она вздохнула с облегчением.

Однако ей стало любопытно — их беседа заинтересовала ее. Но она решила не спрашивать сразу, что это за мужчина, откуда и что он делал у Вана. Она это выяснила позже, когда после минут любви они лежали на шелковых простынях и Ван курил сигару.

— Что это за парень был здесь, когда я пришла?

— Тебе не надо знать, дорогая, это по делу.

Она накручивала на палец волосы, покрывавшие его грудь.

— По-моему, это не касалось бизнеса. Довольно мило прозвучало: «Передайте моей матери от меня, что последнее, на что я решусь — это причинить ей страдание… я хорошо устроил жизнь без ее помощи». Партнеры по бизнесу таких вещей не говорят.

— Неужели?

— Нет, не говорят. Ну хорошо, если ты мне не скажешь, я сама разузнаю.

Он встрепенулся. Она почувствовала, что он злится.

— Ты никому не скажешь, что он был здесь.

Она притворилась непонимающей:

— Почему?

— Потому что я так сказал.

Она засмеялась:

— О, Ван, мы не в офисе, и я не обязана выполнять твои указания. Я сама докопаюсь и…

— Хорошо, — сказал он вдруг, и по его тону она догадалась, что дело не шуточное. — Я расскажу тебе, Роза, но ты должна понять, что это строго конфиденциально.

— Я умею хранить тайну.

— Я знаю. Ты бы не работала там, где сейчас работаешь, и не была бы здесь со мной, если бы не умела этого. — В его тоне почувствовалась угроза. Казалось, он говорил: «Нарушишь тайну — тебе не поздоровится». — Этот человек, по крайней мере он так утверждает, — сын Дины.

— Что? Я не знала, что у Дины есть сын.

— Никто не знает. Поэтому я хочу, чтобы ты держала язык за зубами. Дина родила, когда была совсем молодой. В то время незаконнорожденный ребенок — это был большой стыд. Его усыновили сразу после рождения, мы с Диной поженились, и прошлое кануло в Лету. А теперь объявился этот молодой человек и утверждает, что он и есть тот самый ребенок.

— Откуда ты знаешь, что он говорит правду? — спросила Роза.

— У него есть копия свидетельства о рождении. Конечно, в наше время можно его купить — Бог знает, почему закон позволяеттакое. Во всяком случае, я попросил его не беспокоить Дину. Он уехал обратно в Шотландию. Он водолаз в береговой охране, насколько я понял, он не вернется. Так что, прошу тебя, Роза, ты никому не скажешь?

Роза устроилась поудобнее, опершись на плечо Вана. Она с трудом верила — у хладнокровной, безукоризненной, совершенной Дины был незаконнорожденный сын. Но гораздо более невероятным было то, что он появился здесь и она видела его своими собственными глазами. Она старалась вспомнить, как он выглядел. Ей не бросилось в глаза его сходство с Диной, но с какой стати он должен быть очень похож на нее?

Она вспомнила слова, которые невольно подслушала.

— Так значит, Дина не хочет его видеть? — спросила она.

— Нет.

— Я понимаю, что она расстроена, но, если бы я была на ее месте, я бы не смогла не полюбопытствовать, каким стал мой сын.

Ван сел в постели, погасил сигару в огромной хрустальной пепельнице, которую поставил на столик около кровати.

— Дина не знает, что он был здесь. И я очень буду тебе обязан, если ты будешь держать язык за зубами.

— Она не знает?

— Я перехватил его письмо. И ответил на него сам. Я не хочу расстраивать Дину всем этим. Я не хочу, чтобы она огорчилась. Понятно?

Роза кивнула, не зная, удивляться ли решению Вана или радоваться тому, что она знает то, чего Дина не знала и, очевидно, никогда не узнает.

Однако новизна этого знания быстро утратилась, и вскоре Роза забыла о Динином сыне. Она была целиком занята и поглощена своей работой, к тому же начала встречаться с Майком Томпсоном, хотя связь с Ваном тем не менее продолжалась. Она все еще была слишком увлечена им, чтобы бросить его ради Майка или кого-нибудь другого.

Однажды вечером, когда они с Ваном занимались любовью, случилось нечто ужасное. Всего несколько минут назад он был с ней, доводя ее до изнеможения своей страстью, в которой, казалось, выплескивалось все напряжение последних дней. И вот внезапно он сник и откатился от нее, тяжело дыша, схватившись за сердце.

— Господи, Ван, с тобой все в порядке? — Роза приподнялась на локте, вглядываясь в его лицо, внезапно посеревшее, со странно отсутствующим взглядом. Он ничего не ответил: просто лежал, стараясь сконцентрироваться на своем дыхании. Роза встала с постели, набросила халат, сперва она хотела вызвать врача, но потом передумала: это было бы слишком смело с ее стороны. Беспокоясь за Вана, она опустилась на колени возле кровати и взяла его руку:

— Ван, ты слышишь меня?

Его веки приоткрылись:

— Да.

— Ван, что с тобой, тебе больно?

Снова слабое трепетание век. Главной проблемой, казалось, стало дыхание. Его грудь тяжело вздымалась, словно боролась за каждый вздох.

— Ван, я позову на помощь.

— Нет! — Ему удалось выговорить это слово, и, несмотря на его состояние, тон Вана был такой же властный, как и всегда.

Она ждала. Наконец его дыхание стало ровным, и лицо порозовело. Он сел и коснулся ее, она обняла его.

— Господи, Ван. Ты до смерти напугал меня. Что это было? Что-то с сердцем?

— Возможно.

— Возможно? Что ты имеешь в виду? С тобой случалось такое раньше?

— Да, несколько раз.

— А что говорит доктор?

— Он ничего не говорит. Я не рассказывал ему.

— Ван, но ты должен проконсультироваться! У тебя действительно что-то не в порядке с сердцем.

— Я не хочу, чтобы врач и вообще кто-либо знал об этом. Если догадаются, что у меня неладно со здоровьем, то отберут пилотскую лицензию, а я не хочу этого.

Ван получил личную лицензию вскоре после того, как организовал свое дело. Сейчас у него был свой самолет, на котором он мог летать куда угодно и когда угодно. Мысль о том, что он может потерять такую возможность, была невыносимой.

— Но ведь все откроется во время медосмотра, — убеждала Роза. — Тебе же надо проходить его каждый год, верно?

— Да. Но к тому времени со мной уже все будет в порядке. Ради Бога, не надо поднимать столько шума, Роза. Я немного простудился, вот и все.

Роза была уверена, что дело не в простуде, но она хорошо знала: когда Ван в таком состоянии, любые аргументы бесполезны.

Вскоре они вместе поехали в командировку, и опасения Розы, что Ван серьезно болен, еще раз подтвердились. Они ехали по шоссе, и Ван вдруг притих. Она взглянула на него и увидела, что у него лоб в испарине.

— У тебя все в порядке? — спросила она резко.

— Да. — Но его голос был слабым, а мгновение спустя он медленно сполз вниз и его голова откинулась на спинку сиденья. Каждый вздох давался ему с величайшим трудом.

— Меняемся местами, — приказала Роза. — Я везу тебя в госпиталь.

Она пересела за руль и сильно надавила на педаль газа. Но к тому времени, когда они выехали на шоссе с одной из проселочных дорог, Вану полегчало и к нему вернулась его самоуверенность.

— Я в порядке, Роза. Поехали домой.

Она припарковала машину у «Вандины» и посмотрела ему прямо в глаза:

— Ван, надо что-то с этим делать. Нельзя уповать на авось.

— Не надо указывать, что мне делать, детка.

— Ты болен, Ван.

— Просто я слишком много выпил прошлым вечером, вот и все. Если пойму, что у меня что-то серьезное, я найду выход. Поняла?

Она не стала спорить. Вряд ли она могла рассказать кому-нибудь, что случилось. Ей было не по себе, но она ничего никому не сказала.

А несколько недель спустя как же она пожалела об этом: Ван разбился на своем самолете. Еще до того как было проведено расследование, Роза знала, что произошло, и винила себя. Она должна была кому-нибудь рассказать о состоянии здоровья Вана. Но она этого не сделала, и теперь Ван был мертв. Если бы она не молчала, то спасла бы его.

В самых дурных кошмарах Роза спрашивала себя, что бы она чувствовала, окажись в самолете еще люди, кроме Вана. Она плакала в подушку, это были горькие слезы страдания из-за мужчины, который завладел ее сердцем, и слезы вины, которая лежала на ней: она могла спасти его, но не сделала этого. И она попыталась успокоить свою совесть тем, что старалась поддержать и обогреть своим душевным теплом Дину, которая совсем растерялась после смерти Вана.

Роза восхищалась своим деятельным и энергичным боссом. Каждый, кто знал Дину, любил ее, и ему всегда хотелось защитить ее, Роза не была исключением. И несмотря на то что она любила ее мужа и боль от его потери казалась невыносимой, она вдруг обнаружила, что заботится о Дине и поддерживает ее, как это делал когда-то Ван.

«Я делаю это для него», — повторяла себе Роза, и сознание этого помогало ей преодолеть собственную боль.

Она уже давно забыла о молодом человеке, которого однажды встретила у Вана. И вспомнила о нем только тогда, когда однажды утром, войдя в офис, застала Дину, буквально светившуюся и дрожавшую от возбуждения.

Эта перемена в убитой горем женщине была столь неожиданной, что Роза, ничего не понимая, уставилась на нее в изумлении. И тогда Дина рассказала ей о письме, полученном от сына, которого она отдала на усыновление младенцем и которого уже не надеялась когда-нибудь увидеть.

Роза, конечно, притворилась удивленной и даже изумленной. Дина не должна была догадаться, что Роза знает о ее сыне. Ван говорил ей, что он держал появление сына в секрете, не желая огорчать Дину, однако было видно, что письмо, полученное ею теперь, произвело противоположный эффект.

— Я не могу в это поверить! — шептала Дина. Ее лицо светилось. — Я никогда не думала, что увижу его снова, и вот… О, если бы только ты знала, как я по нему тосковала, как я винила себя, что бросила его на произвол судьбы. Он написал мне и спрашивает, можем ли мы встретиться! Я потеряла Вана, но ко мне вернулся мой сын. Это невероятно, но это так!

Когда Стив наконец приехал, Роза была удивлена. Она видела Дининого сына мельком в квартире Вана, и сейчас, когда он стоял перед ней, почтительно держа руку Дины, он был не похож на того человека, которого она помнила.

Сначала Роза решила, что память изменила ей. А скорее всего, по прошествии стольких лет, его лицо изменилось. В конце концов она не могла бы нарисовать точный портрет человека, которого когда-то встретила у Вана. Но она была уверена, что он был не таким. И это касалось не только его лица, но и голоса. Она слышала только одно предложение, произнесенное им, но Роза могла поклясться, что у него было английское произношение, в то время как этот Стив говорил с легким атлантическим акцентом.

Он объяснял Дине, что семья, которая усыновила его, эмигрировала в Канаду и он вырос там. У Дины ничто не вызывало вопросов. Но Роза почувствовала, что здесь все равно что-то не так.

Мобилизовав всю свою осторожность, очень тактично Роза стала задавать Стиву вопросы. Его ответы были точны и правдоподобны, но все-таки какое-то нехорошее ощущение недосказанности и неясности не оставляло Розу.

Однажды она заговорила с ним о квартире Вана.

«Как хорошо, что он жил на первом этаже, — сказала она, сдерживая от волнения дыхание. — Если бы ему пришлось спускаться и подниматься все время, его сердце сдало бы раньше».

И Стив, не моргнув глазом, ответил: «Точно. Хотя если бы он потревожился о себе вовремя, он был бы сейчас с нами».

Роза тогда убедилась окончательно, что была права в своих подозрениях — он никогда не был в квартире Вана. Итак, один из двоих молодых людей, которые утверждали, что они сыновья Дины, был мошенником. Но который? Всем сердцем Роза надеялась, что именно Стив настоящий сын Дины. Если Дина обнаружит обман, это разобьет ей сердце.

Роза обдумывала и сопоставляла факты. Нетрудно было догадаться, что, узнав о такой матери, как Дина, рассчитывая получить империю, подобную «Вандине», любой мошенник будет доказывать свою правоту всеми средствами и способами. Но разоблачить его не так просто. Тот факт, что у Дины был внебрачный ребенок, держался в большом секрете. Официальное расследование было невозможно.

Когда Дина стала относиться к Стиву как к наследнику, Роза забеспокоилась всерьез. Она была убеждена, что происходит что-то странное и неправильное. Следовало немедленно действовать, но на чаше весов лежало счастье Дины. Если Стив мошенник, конечно, нельзя позволить ему использовать с выгодой свое положение. Но его разоблачение потрясет Дину. Шли недели… Роза лихорадочно пыталась что-то предпринять. Она даже раз или два обедала со Стивом — в надежде выяснить правду. Но она не могла уличить этого человека. И как-то само по себе пришло решение.

Теперь, вертя в руке рюмку с водкой, отвечая на расспросы Мэгги и Майка, она опять столкнулась с дилеммой: объяснить им, почему у нее столько подозрений, значит признаться в том, что у нее был роман с Ваном. Она поняла, что пришло время рассказать правду.

— Я не говорила тебе, потому что сама не была уверена.

— Но разве ты не могла довериться мне?

— Думала, что лучше держать подозрения при себе, пока я не найду им подтверждение.

— Я не понимаю, почему ты исчезла, не сказав никому ни слова, неужели ты думала, что мы не будем волноваться?

Роза вздохнула и покачала головой:

— Майк, я думала, что пока ты в школьном лагере, у меня достаточно времени, чтобы все прояснить. И я никогда не собиралась действовать в одиночку. Я связалась с компанией «Эксел Ойл», где работал Стив, мне дали адрес одного человека, который хорошо его знал. Я решила поехать и встретиться с ним. Это Дез Тейлор.

Мэгги и Майк переглянулись. Этот человек звонил Розе.

— Ну и что дальше?

— Его не оказалось дома. Но я смогла поговорить с его родителями. Они показали мне фотографию: их сын, Стив, которого я видела в квартире Вана.

— Что значит… ты видела?

Роза побледнела:

— Я была у него однажды вечером: мы заработались… И тут пришел этот человек. Ван отослал его, сказав, что Дина не хочет, чтобы ей напоминали о прошлом. Во всяком случае, я сразу же его узнала. Родители Деза сказали, что знали Мака, он уехал в Аргентину, работал водолазом и вскоре был убит в какой-то потасовке. Я думаю, что именно тогда Стив решил воспользоваться шансом.

Глаза Мэгги наполнились слезами:

— Бедная Дина!

— Да, бедная, — откликнулась Роза. — Я хочу увидеть Дину, могу ли я взять твою машину, Майк?

— Но…

— Я должна сказать ей очень важную вещь.

Майк полез в карман и достал ключи от машины.

Майк подошел к Мэгги, а она отвернулась и смахнула рукой слезы, стараясь сделать это незаметно.

— Майк, для Розы будет большим ударом, что мы… что я и ты… У нее в жизни было достаточно горьких минут. Я не хочу, чтобы еще и такое свалилось ей на голову. Я должна отправляться на Корфу и постараться наладить жизнь с Ари.

Майк пытался спорить с ней, но безрезультатно.

Он махнул рукой:

— Хорошо, Мэгги, поступай как знаешь. Я не хочу больше с тобой спорить. С меня уже и так достаточно. Я еду домой.

— Но ведь Роза взяла твою машину.

— Ах, черт, я забыл.

Мэгги чувствовала, как слезы катились у нее по щекам. Господи, ведь это так просто, взять и рассказать ему все, что у нее на сердце, что она хочет быть с ним до конца своих дней, что она любит его, беда только, встретились они слишком поздно. Остаться с ним значило бы ранить двоих людей, которых она по-своему любила: Розу и Ари. Она понимала, что счастье, отобранное у других, не принесет радости. Лучше оставить все как есть.

— Спокойной ночи, Майк, — сказала она. Потом повернулась и стала подниматься по лестнице.

Глава 20

Дон Кеннеди остановился возле двери бывшего кабинета Вана. Его красное лицо горело от нетерпения, взгляд выдавал напряжение. Настал самый неприятный момент этого дня, который мог еще иметь продолжение.

Дон нерешительно стоял возле двери, прислушиваясь к тому, что происходило в кабинете, но ничего не слышал.

— Дина! — позвал он нетерпеливо. — Дина, это я, Дон. У тебя все в порядке?

Ответа не последовало. Уже прошло больше часа после того, как миссис Брант, экономка Дины, позвонила ему по телефону и попросила приехать немедленно: почти три часа назад Дина вернулась с фабрики и заперлась в кабинете Вана.

— Я начинаю волноваться за нее, мистер Кеннеди, — сказала экономка, когда он, припарковав свой BMW на гравийной дорожке, направился к дому. — Уж не знаю, что с ней. Не знаю, что случилось, но, по-моему, что-то серьезное. Я никогда раньше ее такой не видела, по крайней мере, после гибели Вана.

— Да, я думаю, что серьезное, — сказал Дон. После ленча с Диной он не вернулся в офис, а поехал в центр города, где ему предстояло несколько серьезных деловых встреч. Он был уже на пути домой, когда в машине раздался звонок миссис Брант. Дон никогда не поднимал трубку, сидя за рулем. Потом он перезвонил в «Вандину», чтобы узнать новости. Взволнованная Лиза рассказала ему о последних событиях, и он сразу же отправился к Дине домой. Он ехал на большой скорости, что было совсем не свойственно ему при его осмотрительности, и винил себя за то, что не оказался рядом, когда был больше всего нужен Дине.

Черт, ему всегда чем-то не нравился Стив, почему же он не прислушался к своему внутреннему голосу. Но очень легко быть мудрым сейчас, раньше он полагал, что его неприязнь спровоцирована ревностью к человеку, который вошел в жизнь Дины и сразу монополизировал ее внимание. Дон уличал в эгоизме себя и всех остальных и вовсе не гордился тем, что не любит человека, который хотя бы на время сделал Дину счастливой.

В этом, конечно, тоже была причина его бездействия. Он не хотел разрушать счастье Дины. Сейчас, столкнувшись лицом к лицу с бедой, он пожалел, что в свое время не поступил как следовало.

Что же будет дальше? Он нажал педаль газа, подгоняемый желанием поскорей увидеть Дину. Весь ее мир, когда-то столь надежный, теперь превратился в хаос. Сначала смерть Вана, потом исчезновение Розы, кража моделей из коллекции, а теперь еще и это. Все рушилось вокруг. Малейшей неприятности будет достаточно, чтобы окончательно выбить почву у Дины из-под ног.

— В чем дело? — спросил он экономку, ожидавшую его около дома и нервно сжимавшую пальцы. — Где миссис Маршалл?

— Все еще в кабинете. Она появилась с таким лицом, будто увидела привидение, бледная как полотно. Я у нее спросила: «Миссис Маршалл, что случилось?», но она мне не ответила. Она словно в коме, глаза потухшие. Я даже не знаю, услышала ли она меня, а потом она сказала: «Я пойду побуду с Ваном». «Что вы имеете в виду, миссис Маршалл?» — спросила я. Она вроде бы пришла в себя, когда говорила, но потом, опять совсем не замечая меня, направилась прямо в кабинет, и до сих пор она там. Что же с ней такое, мистер Кеннеди? Почему она так ведет себя?

— Это связано со Стивом. Вы вскоре узнаете обо всем. Но сейчас всего важнее состояние миссис Маршалл, ведь так? Я поговорю с ней.

— О, обязательно поговорите, мистер Кеннеди! Потому я и позвонила вам. Вы, наверное, единственный человек, на которого она обратит внимание. Кроме Стива, конечно, — когда я позвонила на фабрику, мне сказали, что его нет…

Она проводила Дона до самой двери, не переставая говорить, вероятно, надеясь выяснить, что произошло. Дон не отвечал ей. Единственное, что ему хотелось бы сделать сейчас, это обдумать всю историю заново. Лиза рассказала ему, как Стив напал на сестру Розы, а потом исчез. Однако предполагали, что причиной его побега были возникшие сомнения в подлинности его личности. Что ж, с расследованием придется некоторое время подождать. Главным сейчас было самочувствие Дины.

Он постучал в дверь, позвал ее, постучал еще раз. Его подгоняло нетерпение, однако он почувствовал и страх, когда миссис Брант повторила ему слова Дины: «…пойду побуду с Ваном».

Конечно, она не наделала глупостей. Но могло же случиться так, что происшедшее серьезно повлияло на ее психику. Он знал, что она принимала снотворное, ей прописали его после смерти Вана. И она не отказалась от него до сих пор. Сказав, что хочет побыть с Ваном, имела ли Дина в виду, что ей нужно побыть в комнате, где она чувствует присутствие Вана, или ее слова имели более конкретный смысл? Дон почувствовал, как у него в висках пульсирует кровь. Он вытащил платок, отер выступивший на лбу пот и постучал еще раз:

— Дина, ради Бога, ответь мне!

Тишина.

— Дина, если ты не откроешь, мне придется ломать дверь.

— Нет! — Голос был слабый и тихий. — Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Почувствовав облегчение, Дон через минуту снова забеспокоился, как бы она не сделала что-нибудь с собой.

— Ну не можешь же ты остаться там навсегда. — Он старался говорить убедительно. — Открой мне дверь, Дина. — Он подождал, вытирая пот со лба. — Дина, ты меня слышишь?

К своему удивлению, он услышал звук открывающегося замка.

— Все порядке, миссис Брант, я сам справлюсь, — сказал Дон твердо.

Подождав у двери, надеясь, что она распахнется, он сам толкнул ее. Дина вновь вернулась к портрету Вана и смотрела на него, не двигаясь.

Дон вошел в кабинет и закрыл дверь. Когда Дина повернулась, ему показалось, что она постарела на десять лет. Лицо было бледным. В глазах застыла боль.

— О, Дон… Ты слышал, что случилось?

— Только то, что Стив исчез. Детали выясняются.

— Он сбежал, потому что полиция искала его. Похоже, он совершил нападение на сестру Розы. А знаешь, почему? Роза обнаружила, что он нас всех обманывал. Все это время. Он вовсе не мой сын. Он американец и знал моего сына, настоящего сына. Они вместе работали. А когда сын был убит… — Ее голос сорвался. — Он забрал себе его свидетельство о рождении и удостоверение личности. Все это так ужасно, я просто не могу поверить. А ты веришь?

— Дина, дорогая, мне очень жаль.

— Не надо меня жалеть. Какой же дурой я была!

— Но ты же ничего не знала. Он всех нас провел.

— Как я тосковала все эти годы! Но я должна была догадаться, что он не мой сын! — Ее голос умолк, а Дон пытался найти слова утешения. — Но что-то мне подсказывало: уж слишком хорошо все складывается, чтобы быть правдой. Я думала, что в нем что-то будет от Вана. Конечно, в сыне должно быть что-то от отца.

«Боже мой, — подумал Дон, — она сходит с ума».

— Дина, пожалуйста, успокойся.

— Он заставил меня сделать это, ты же знаешь. Он заставил меня отдать нашего малыша, а всем сказал, что ребенок родился мертвым. Он не хотел делить меня ни с кем, даже с моим ребенком. Он ведь так любил меня, и я тоже его любила. Но он не должен был так поступать со мной. Как он мог совершить такое со мной и со своим ребенком?

Только сейчас Дон понял, как далеко зашла Дина, обманывая себя. Он был потрясен.

— Но Ван не был отцом твоего ребенка, Дина, — заметил он мягко. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я. — Дина вопросительно посмотрела на него. — Попробуй успокоиться и понемногу вернуться к прежней жизни, у тебя ведь есть работа, много друзей, готовых прийти на помощь.

Дина стояла, уставившись в пустое пространство:

— Не нужна мне работа! Не нужны мне друзья! Мне нужен мой сын!

Он подождал, пока утихнет этот взрыв горя.

— Ох, Дон, никто меня не понимает. Когда он вернулся, я думала… думала… — Ее голос перешел на шепот. — Я не хочу жить. Что же мне делать, Дон?

Он больше не мог выносить эту боль, он подошел к ней, обнял и прижал ее, полную горя и отчаяния, к своей груди:

— Дина, дорогая моя, позволь мне заботиться о тебе.

К своему удивлению, он услышал ее шепот:

— Да, Дон, пожалуйста.

Свет фар машины Майка прорезал тьму, указал Розе поворот на шоссе, ведущее к Люкомп Мэнор. Здесь было еще темнее из-за деревьев, росших по обеим сторонам дороги. Луны не было видно. Но когда Роза подъехала к дому, вокруг сразу стало светло благодаря свету, льющему из всех окон, не закрытых шторами. Розе показалось, что перед ней пустая сцена, освещенная прожекторами и ожидающая выхода актеров.

Боязнь предстоящего разговора угнетала Розу. К тому же она так устала после утомительной поездки. Розе казалось, что она ездила целую вечность. Сначала она ехала на грузовике до деревни с компанией водолазов, потом — небольшой перелет на легком самолете, и, в конце концов, долгий полет в международном авиалайнере. В Хитроу Роза пересела в поезд, идущий на Бристоль, а там взяла-таки. Она чувствовала себя совершенно истощенной физически и морально. Ей ничего не хотелось, лишь бы добраться до дома, выпить чего-нибудь горячего и окунуться в ванну с ароматическими маслами. О, какая роскошь после недели спартанского образа жизни! Потом — спать, в свою уютную постель. Но когда она встретилась с Майком и Мэгги, она поняла, что об отдыхе можно только мечтать.

Смешно, право, что вся эта суматоха произошла именно из-за ее отсутствия, когда она пыталась разобраться во всем, стараясь избежать лишней огласки. И теперь ей приходилось расхлебывать кашу, которую она, выходит, сама и заварила. В конце концов, если бы не она, Стива так бы и не разоблачили. Он оказался самозванцем, и, зная это, она не могла оставаться в стороне, предоставив событиям развиваться по его желанию. Но что, если бы ее не было в комнате Вана в тот день и она не увидела бы настоящего сына Дины? Стоило бы об этом жалеть? Быть может, для Дины неведение было блаженством, а теперь она совершенно убита.

Роза вышла из машины и направилась к дому по дорожке, засыпанной гравием. Миссис Брант открыла дверь на ее звонок.

— Роза, это вы? — спросила домоправительница, вглядываясь в темноту. — Я думала, вас нет в Англии.

— Меня и не было, но я приехала, чтобы увидеть Дину.

— Она с мистером Кеннеди — там, — миссис Брант указала на дверь кабинета. — Она чувствовала себя просто ужасно, но он смог успокоить ее.

Роза тихонько постучала в дверь и вошла. Дон и Дина стояли у окна обнявшись. Когда дверь открылась, он вздрогнул, но не выпустил Дину из объятий. Он очень удивился, увидев, кто вошел:

— Роза? Что ты здесь делаешь?

Но Роза не обратила на него внимания:

— Дина, мне надо с тобой поговорить. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Но все немного не так: Стив забрал документы твоего сына, потому что думал, что тот убит. Но твой сын жив, с ним все в порядке. Он работает недалеко от побережья Аргентины. Именно там я пробыла всю неделю. Я смогла увидеться с ним и поговорить. Он пообещал мне, что, если ты захочешь, он вернется в Англию.

Дина прижала руку ко рту:

— Что ты говоришь! Я не верю тебе! Этого не может быть!

— Это истинная правда, Дина! Именно он был причиной моего отсутствия. Мне очень жаль, что я вас всех так перепугала. Я понимаю, что ты пережила, и, возможно, после всего случившегося ты не захочешь его увидеть…

— Не увидеть его! Не говори глупостей, Роза. Какой он, Роза?

Роза улыбнулась. Она подумала, что с удовольствием вспоминает человека, которого встретила в Аргентине — настоящего сына Дины. Он сразу понравился ей.

— Я все думаю, дорогой, — говорила Джейн, — возможно, стоит покинуть «Вандину» и работать на «Рубенса» постоянно, если они захотят?

— Если они захотят! Да ты прекрасно знаешь, как ты им нужна.

Джейн улыбнулась. Дрю совершенно не догадывался о той роли, которую она играла. Она не считала нужным посвящать его в свои дела.

— У «Рубенса» тебе будет хорошо.

Стив мчался по шоссе на север, но, куда именно, не думал. Какой провал! Он переместился на скоростную полосу и выжал газ. Его беспокоила машина, следовавшая за ним, которую он увидел в зеркале заднего обзора. Слишком поздно он все понял. Может быть, они преследуют его только за превышение скорости? О, черт! Он еще прибавил скорость, и машина стремительно помчалась. Но все же полицейские висели у него на хвосте.

Единственным спасением было свернуть со скоростного шоссе. Он держал ногу на педали, когда увидел знаки, указывающие выезд с шоссе. Но он не успел проскочить перед машиной, которая ехала ему навстречу. Она сильно ударила его автомобиль, и тот перестал подчиняться ему. Его вынесло на обочину. Он только увидел огни приближающейся полицейской машины, и в следующую секунду мир закружился у него перед глазами. Машина перевернулась. Сначала Стив ничего не мог сообразить. Он пытался вылезти, но ремень безопасности заело, и он только смотрел, как полицейские приближаются к нему.

Перст судьбы, от которого было не увильнуть.

Эпилог

Мэгги сидела на камне у самого моря, наблюдая, как солнце погружается в темнеющую воду. На горизонте море сливалось с небом в узенькую полоску бледно-голубого цвета — берег Албании. Тишину нарушали только отдаленный лай собак и первый крик филина, сидящего на ветке оливкового дерева, росшего у дома.

Покой, абсолютный покой, конец еще одного дня Корфу. Мэгги покинула Англию через день после возвращения Розы. Сестра умоляла ее остаться еще ненадолго, но она отказалась. Она не хотела встречаться с Майком. Она заказала билет на самолет и улетела, не попрощавшись с ним. Расставание причиняло ей острую боль, которая давила на нее и погружала в уныние от сознания безнадежности.

Ей казалось, что если она вернется на Корфу, то воспоминания о Майке потихоньку угаснут, отойдут в прошлое. Главное наладить свою жизнь. Она просто должна была восстановить свой брак с Ари. В нем было ее будущее. Однако на деле все оказалось не так просто.

— Так ты решила вернуться домой, — холодно и саркастично отметил Ари. — Чем я заслужил это?

«А что ты сделал для этого? — хотелось ей спросить. — Проводил ночи с Мелиной в мое отсутствие?» Но она ничего не сказала. Какое право она имела упрекать его, разве она сама лучше?

— Ари, пожалуйста, давай попытаемся еще раз, — попросила она.

Но его ответ не вселял оптимизма:

— Я всегда пытался и продолжаю это делать. А что сделаешь ты, зависит только от тебя.

Его отчужденность огорчала ее.

Жизнь быстро возвращалась в свое привычное русло. Опять Мэгги без цели бродила по дому, опять Ари появлялся домой лишь поздно вечером. Иногда она ловила себя на том, что ждет известий от Майка. Но он молчал. Она достаточно ясно дала ему понять, чего хочет, и он из гордости не сделает первого шага. Она получила письмо от Розы, та видела Майка и очень выразительно писала о нем. Мэгги читала и перечитывала письмо.

Роза рассказывала о новостях. Стива арестовали. У Дины все шло хорошо, и ходили слухи, что она собирается замуж за Дона Кеннеди. Роза надеялась, что Мак по возвращении из Южной Америки навестит ее. Да, Джейн Питерс-Браун неожиданно ушла из «Ван-дины».

«Я подозреваю, что она имела отношение к утечке информации, — писала Роза. — Если это так, то «Вандине» она принесла пользу. Дина проявила огромный энтузиазм, придумала новый стиль сумок и, к счастью, была полностью поглощена делом в эти трудные для нее времена».

Мэгги была рада за Дину, но понимала, что та лишь пытается избавиться от тоски: она и сама испытывала подобное.

Сидя на берегу, она в растерянности соображала, что ей делать дальше. Сейчас бы сигарету, подумала Мэгги, но нельзя: недавно она узнала, что беременна.

Это открытие потрясло ее. Она была настолько занята другим, что не заметила задержки месячных. Но однажды утром, проснувшись, она ощутила покалывание в животе и вспомнила о задержке. У нее не было месячных с тех пор, как она побывала в Англии. Мэгги достала дневник, чтобы произвести кое-какие подсчеты. Да, они должны были начаться ровно десять дней назад. Мэгги встревожилась. Обычно месячные у нее приходили в срок. Конечно, задержка могла произойти из-за стресса, перенесенного ею. Она слышала, что даже полет на самолете может вызвать нарушение цикла. А уж тем более нервные потрясения. Но как она ни пыталась рассуждать рационально, подозрения все-таки были слишком серьезны. Консультация у врача подтвердила их. Задержка месячных не была вызвана гормональным расстройством. По словам доктора, Мэгги была беременна.

Сначала она едва поверила в это. Она настолько привыкла считать себя бесплодной, что уже и не думала о возможности иметь детей. Теперь Мэгги испытывала смешанные чувства: с одной стороны, растерянность, с другой стороны, радость. Инстинктивно Мэгги почувствовала, что это ребенок Майка.

«Что же делать?» — спрашивала она себя, снова глядя на море. Она не рассказала ничего Ари и не знала, как заставить себя это сделать. Он и его семья были бы очень рады — они так долго ждали ребенка. Но сама мысль о том, что она будет получать поздравления от них, была проклятием для Мэгги. Она не могла притворяться, что ее ребенок от Ари, но рассказать всю правду означало разрушить их брак.

Ветерок пробирался сквозь одежду, она встала и пошла к дому. На полпути услышала телефонный звонок. Вбежав в дом, Мэгги кинулась к аппарату.

Она словно вернулась в тот вечер, когда позвонил Майк, чтобы сообщить об исчезновении Розы. Может быть… Может быть, она сейчас вновь услышит его голос? Она побежала в комнату и схватила трубку телефона.

Услышав характерный треск и шипенье и поняв, что звонят по международной, она задрожала:

— Алло?

— Мэгги, это ты? Ты слышишь меня?

Нет, не Майк, это была Роза. Мэгги почувствовала разочарование.

— Роза, привет! Какой сюрприз!

— Слушай, Мэгги, я звоню, чтобы сказать, что мы с Майком расстались, у нас разные дороги.

Мэгги почувствовала, как заныло в животе:

— Ты и Майк? Почему?

— Да видишь ли, Мэгги, я люблю другого.

— Кого?

— Сына Дины, ее настоящего сына, Мака.

— Понятно. А как же Майк?

— Ну, по правде говоря, я поэтому и звоню. Думаю, Майк тоже любит кого-то, а точнее — тебя.

Сердце Мэгги забилось сильней.

— Почему? Что он сказал?

— Ты бы видела его глаза, когда произносится твое имя. Ты никогда не была счастлива с Ари, я уверена. Не упускай Майка, такое происходит однажды или дважды в жизни, поверь мне. — В трубке затрещало. — Возможно, скоро увидимся.

— Да, и спасибо за звонок, Роза.

— Не за что. — И она исчезла.

Мэгги повесила трубку и стояла, прижав руку к губам. Она была в смятении; то, что Роза и Майк больше не вместе, было для нее полной неожиданностью. Несмотря на то, что произошло между ними, она была рада, что Роза смогла снова полюбить. Но главное, она была просто счастлива, что у нее появилась возможность быть с Майком. Однако эйфория, в которую ввел Мэгги звонок Розы, быстро исчезла. Она все думала о том, что ей позвонила Роза, а не Майк. Он даже не пытался попросить ее вернуться в Англию. Да если бы и пытался, нельзя сбрасывать со счетов Ари. Может быть, их брак и несчастлив, но они все равно муж и жена.

Она достала сигарету, закурила и вышла на террасу. Она была все еще там, когда приехал Ари. Он подошел, пошатываясь, и она поняла, что он пьян.

— Что ты здесь делаешь? Почему ты не в постели? — заговорил он злым голосом.

— Почему я не могу делать то, что мне хочется? Если для меня слишком поздно сидеть на террасе, то тебе давно пора быть дома.

— Мэгги, ты опять придираешься, опять начинаешь все сначала.

Он прошел мимо нее, и она уловила запах знакомых духов.

— Ты был с ней, не так ли? Мелина! И не отрицай, Ари.

— Если и был, то что? По крайней мере, она не придирается ко мне.

— Я думаю, она не делает этого, потому что она не жена тебе.

— И очень жаль! — буркнул он тихо, но она расслышала.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что очень жаль.

— В таком случае тебе действительно лучше жениться на ней. Ты жалеешь о том, что я стала твоей женой. Я, признаться, тоже. Наш брак развалился.

Ари пытался что-то сказать, но потом нетерпеливо махнул рукой:

— Мэгги, я иду спать. Мы поговорим об этом утром.

— Да, но я знаю, каково будет твое решение.

Он бросил на нее мрачный взгляд и вошел в дом. Кода она поднялась в спальню, он уже храпел.

Она подошла к телефону, подняла трубку и набрала код Англии. Гудки, казалось, продолжались целую вечность. Когда она услышала его голос, у нее подогнулись колени. Господи, как она любила его.

— Майк? — произнесла она. — Майк, это я, Мэгги. Я только что решила. Я возвращаюсь домой.

У нее перехватило дыхание, она ждала, что он ответит. Когда он заговорил, его голос был спокойным, как всегда, но даже через тысячи миль она расслышала в нем любовь:

— Благодарю Бога за это, Мэгги! Я жду тебя.

Примечания

1

Mañana — завтра (исп.).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Эпилог

*** Примечания ***