Эти синие глаза [Патриция Кэбот] (fb2) читать онлайн
- Эти синие глаза (пер. Людмила И. Желоховцева) (и.с. Шарм) 616 Кб, 308с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Патриция Кэбот
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Патриция КЭБОТ ЭТИ СИНИЕ ГЛАЗА
Глава 1
Лайминг, Шотландия, февраль, 1847 год
Паромщик был мертв. На этот счет сомнений быть не могло. У малого не прощупывался пульс, кожа его была как лед, зрачки расширены, глаза остекленели и уставились в одну точку. — Что у него за хворь? — спрашивал старик. Рейли Стэнтон не нуждался в медицинской лицензии на право практиковать, чтобы понять, что этот парень покинул мир живых. Но сомнения, по-видимому, мучили старого рыбака, склонившегося над телом, дыхание его, вырываясь изо рта, превращалось в облачко пара. Вопрос рыбака хором повторили еще несколько его товарищей по ремеслу, пришедших поглазеть на тело, а заодно и на Рейли, имевшего глупость ринуться в ледяную воду, чтобы спасти утопающего. — Боюсь, — сказал Рейли, — что он преставился. — Преставился? Старший из рыбаков, недоуменно моргая, смотрел на него: — Что вы хотите сказать? — Ну, отошел в лучший мир. Видя все то же недоумение на лицах столпившихся вокруг него людей, Рейли предпринял новую попытку объяснить им, что произошло: — Он испустил дух. Дома, в Мейфэре, вердикт «испустил дух» всегда хорошо понимали родственники пациентов Рейли. Однако было ясно, что такая изысканность речи и деликатность в настоящем случае пропадают зря, потому что публика здесь была особой, и Рейли, наконец решившись, сказал, с трудом разжимая зубы, от холода уже начавшие выбивать дробь: — Боюсь, что ваш друг умер. — Умер? — Старики обменялись недоверчивыми взглядами. — Стабен умер? Еще недавно щегольские штаны Рейли были пропитаны морской водой и задубели на ветру. Он с тоской посмотрел на таверну невдалеке от пирса. Видное ему отсюда строение походило на питейное заведение. Оно было расположено возле пирса, и сквозь туман Рейли мог различить, что над дверью раскачивается па ветру вывеска, а в окнах сияют приветливые огоньки. Теперь ему было совершенно все равно, трактир там или бордель, потому что единственное, о чем он сейчас мечтал, — это добраться до тепла, обсохнуть, согревшись у огня, и посидеть у камина желательно со стаканчиком виски в руке. Но сначала надо было, разумеется, позаботиться о мертвом паромщике. — Но этого не может быть, — прошамкал беззубым ртом старый рыбак, — Стабен не может умереть. Прежде с ним этого никогда не случалось. — Но ведь такова природа смерти, — сказал Рейли, пытаясь изобразить сочувственную улыбку. — Когда-нибудь такое случается с каждым. — Нет, не со Стабеном. И склонившиеся над телом усопшего лохматые седые головы дружно закивали. — Он столько всего пережил, наш Стабен. а прежде никогда не умирал, ни разу. — Ну, — ответил Рейли, пытаясь тем временем вообразить в подобной ситуации кого-нибудь из своих ученых собратьев, например, Пирсона с его вечной сигарой или Шелли со смешной тростью с серебряным набалдашником. Он представил, как они стоят на этом самом месте у пирса и спорят о значении слова «смерть», а также о разных способах описания этого состояния с пестрой живописной группой местных рыбаков. Но фантазия его подвела. Впрочем, и у Пирсона, и у Шелли было достаточно здравого смысла, чтобы отказаться от такого назначения. Они обладали ясным умом, и у них не было такой синеглазой и золотоволосой движущей силы, как у Рейли. — Ну, джентльмены, — сказал он. — Боюсь, что на этот раз ему не удалось выкрутиться. Мне очень жаль, что вы понесли такую потерю. Но он был весьма и весьма под хмельком… Это, разумеется, была величайшая неточность. Паромщик был мертвецки пьян. Рейли уже готов был спросить, нет ли какой другой лодки, которую можно было бы нанять, чтобы переправиться на остров, но в последний момент передумал. Что было самым худшим, так это предчувствие, что от такого пьяного перевозчика следует ждать беды. Он опасался, что лодка может сесть на мель или затонуть. Итак, он и сам мог бы погибнуть в этой ледяной бурной воде у берегов горной Шотландии. И что же? Он считал, что мало что от этого потеряет. Напротив, Кристина в Лондоне услышит о том, что он утонул, и будет всю оставшуюся жизнь мучиться раскаянием, оттого что Рейли Стэнтон умер, пытаясь заслужить ее любовь. Конечно, когда этот глупец потерял равновесие и соскользнул в воду как раз в тот момент, когда они причаливали, Рейли не думал о своей безопасности и о том, как отнесется к этому мисс Кристина Кинг. Он не колеблясь ринулся в ледяную воду и вытащил старика на берег, но тот уже не дышал. И только теперь, стоя здесь в насквозь промокшей одежде и дрожа от холода, как бездомный пес, Рейли подумал о том, что упустил еще одну прекрасную возможность заставить Кристину пожалеть о содеянном. Он был так близок к романтической смерти! Он настолько живо представил себе, о чем судачили бы леди в Мейфэре, что почти слышал их голоса. — Слышали, дорогая? Молодой доктор Стэнтон, восьмой маркиз Стиллуорт, погиб на Гебридах, пытаясь спасти жизнь какого-то бедняка. Интересно, о чем сейчас думает эта бессердечная Кристина Кинг, погубив такого человека?! Должно быть, она сошла с ума от горя. Я слышала, что это такой самоотверженный, благородный, такой красивый джентльмен. Да уж, конечно, он попал впросак. И оттого что этот старый простофиля взял и умер, несмотря на все старания привести его в чувство, Рейли даже не мог написать письмо домой, вскользь упомянув в нем, что в первый же день своей работы здесь он спас человеческую жизнь. Черт возьми! Когда же пройдет эта полоса неудач? — Мне жаль мистера Стабена, — сказал Рейли друзьям лодочника. — Но он уже ничего не чувствовал, когда отошел, если это вас хоть сколько-нибудь утешит. Он был пьян до бесчувствия. А теперь, если вы, мои добрые друзья, не возражаете, я хотел бы убраться с этого ветра, потому что замерз и промок… — Это дело. Несколько седых голов качнулись в знак согласия. — Надо убрать его с этого ветра. Кто-нибудь сбегайте-ка к мисс Бренне. — Уже сделано, — заверил всех беззубый джентльмен. — За ней побежал мальчишка. Я послал его, как только увидел, что Стабен ушел под воду. — Ты славный парень, — со вздохом признал самый старый из рыбаков. — Ну, давайте-ка, беремся ты за ноги, я за голову. Готовы? Отлично! Узловатые руки рыбаков подхватили тело паромщика и подняли его. Процессия с приличной случаю торжественностью и приводящей в ярость медлительностью двинулась к ближайшему дому, тому самому, который, как надеялся Рейли, окажется трактиром. Оставшись один, Рейли огляделся. Подбрасываемая ветром и волнами, лодчонка паромщика с глухим стуком ударялась о пирс. Его собственные пожитки: саквояжи и чемодан — все еще находились в ней. Это был единственный груз, если не считать пустых бутылок, принадлежавших утопшему и теперь с шумом катавшихся по палубе туда-сюда. Кругом не было ни души, если не считать друзей почившего паромщика да огромной стаи голосистых чаек, проносившихся над головой. Рейли, собственно говоря, и не рассчитывал, что его кто-нибудь встретит. Связь с большой землей была не слишком постоянной, но он надеялся, что найдется хоть кто-нибудь, готовый нести его веши… Ну и ладно. В конце концов только что умер человек. Рейли решил, что его вещи никуда не денутся. Он завернулся в плащ, хотя задубевшая ткань не могла защитить его от ветра, и направился вслед за печальной процессией. Теперь он шел вровень с рыбаками, и когда один из них пожаловался на усталость, Рейли сменил его и взялся нести утопленника, держа его за голову. Потом и второй из стариков остановился, схватившись за грудь, и оказалось, что Рейли уже не только держит усопшего за голову, но и весь вес верхней части его тела приходится на него одного. Наконец и третий рыбак наклонился, разразившись приступом судорожного кашля, сотрясавшего все его тело. Не прошло и минуты, как Рейли, взвалив труп на спину, тащил его один, а друзья Стабена криками выражали ему свое одобрение. Слава Богу, мрачно думал Рейли, что об этом не станет известно Кристине. Возможно, его смерть она сочла бы романтической, но в этой ситуации не было и намека на романтическое приключение. Шатаясь, он приближался к трактиру. Теперь уже стало очевидно, что это трактир. Хотя его название на побитой всеми ветрами вывеске — «Истерзанный заяц» — не вызывало особенно приятных ассоциаций, как только распахнулась дверь, Рейли окутала волна тепла, напоенного запахом пива, и он с облегчением подумал, что там тепло, сухо и можно получить кружку пива или стакан виски. В трактире было полно людей. И как только один из его новообретенных приятелей провозгласил, что «Стабен умер по пьянке, а этот малый его выудил», послышался гул возбужденных голосов, и возникло кое-какое движение. Люди, сидевшие в трактире, убрали свои пивные кружки с дороги, освободив ее для женщин, бросившихся вперед, чтобы положить поперек нескольких скамей огромную доску, а мужчины поставили это сооружение возле огня. — Положите его сюда, — скомандовала крупная пожилая женщина в безупречно чистом переднике и чепце. — Вот сюда, прямо на стол. Рейли подчинился, хотя слово «стол» не слишком подходило для этой конструкции, на которую уложили холодное безжизненное тело. Как только человек, которого при жизни звали Стабеном, был помешен на жесткие доски, женщина поспешила сорвать с него мокрую одежду и голосом, больше похожим на лай, выкрикивала при этом указания всем, находившимся в пределах слышимости. — Принеси бутылку виски. Флора, а ты, Мейв, одеяла из комнаты наверху. В задней кухне, Нэнси, на огне стоит большая кастрюля с водой. Принеси ее и найди каких-нибудь тряпок. Кто-нибудь пошел за мисс Бренной? — За ней послали мальчика, — заверил ее один из рыбаков. — Хорошо, — сказала женщина. Опять мисс Бренна! Кто, черт возьми, эта мисс Бренна, недоумевал Рейли. На редкость безобразное имя, по его мнению, и это мнение разделили бы его друзья Пирсон и Шелли, объявившие бы, что имя Бренна чуть ли не самое уродливое в английском языке, если, конечно, не считать имени Меган. Они бы, разумеется, сказали, что у женщины, носящей имя Бренна, должно быть по крайней мере несколько подбородков, огромные передние зубы и лошадиное лицо. Паромщика раздели догола, он лежал теперь под взглядами всех, кто желал бы на него поглазеть, то есть всех тех, кто собрался в «Истерзанном зайце». Это были все слуги, среди которых оказалось несколько женщин, в том числе очень молодых. Было удивительно то, что молодых леди, казалось, ничуть не смущал вид трупа или его нагота. Даже когда его подвергли унижению омовения с помощью тряпья, намоченного в горячей воде, котел с которой держала в руках девушка по имени Нэнси, ни одна из этих закаленных суровой жизнью в горах Шотландии девиц не выразила отвращения и не взглянула на труп лишний раз. — Гм, — только и сумел вымолвить Рейли, когда его зубы наконец перестали выбивать дробь и он обрел дар речи, а к этому времени тело уже было обернуто горячими тряпками с головы до ног. Женщина, судя по всему, хозяйка заведения, снизошла только до одного взгляда на Рейли. Потом она рявкнула на девушку: — Ну, Мейв, что ты стоишь столбом? Помоги джентльмену избавиться от мокрой одежды и дай ему одеяло накрыться. Рейли с тревогой посмотрел на весьма решительную молодую леди, направлявшуюся к нему. Он сделал неуверенный шаг назад и, подняв руки, воскликнул: — Нет, нет! Не надо. Я в порядке! Мне хорошо! Правда! Но, думаю, мне кое-что следует сказать вам, мадам. Этот человек, который лежит вот здесь… Но Рейли, приезжавший прежде в Шотландию только поохотиться и в то время почти не имевший никаких контактов с местным населением, был плохо подготовлен к обороне целеустремленной гэльской девушки. В мгновение ока Мейв схватила и принялась срывать с него одежду с такой прытью, что ему пришло в голову: девушка эта имеет незаурядный опыт в деле… разоблачения упирающихся завсегдатаев… а уж что касалось цели этого действа, то о ней оставалось только гадать. Девушка загнала его в угол в буквальном смысле слова и стащила с него сначала жилет и рубашку, как прежде плащ и куртку, а потом решительно взялась за застежки штанов… — Этого, — сказал Рейли, хватая девушку за запястья, потому что ее пальчики работали очень скоро и ловко, — я думаю, этого будет вполне достаточно. Мейв не мигая смотрела на него, и выражение ее лица не сулило ему ничего хорошего. Во всяком случае, оно было отнюдь не таким, как он ожидал. Лицо вовсе не показалось ему смущенным. Скорее оно было игривым. — Она сказала, чтобы я сняла с вас мокрую одежду, — напомнила ему девица. — Да, — согласился Рейли. — Но, видите ли, мне хотелось бы остаться в штанах, если не возражаете. — Не думаю, что вам следует оставаться в них, — сказала Мейв. — Вы сляжете с ангиной, если не снимете их. — Или с ревматизмом, — подала голос другая особа женского пола. Только тогда Рейли заметил юную Нэнси, девушку, которую хозяйка посылала за горячей водой, чтобы обмыть лодочника. Она вернулась и смотрела на них обоих с величайшим вниманием. — Правильно, — охотно согласилась Мейв, — или с ревматизмом. Взгляд Мейв прошелся по его обнаженной груди: — Зачем это такому красивому молодому человеку, как вы? Рейли, окончательно убедившийся, что попал в сумасшедший дом, взял Мейв за запястья и поставил на ноги. Потом он оторвал ее цепкие пальцы от застежки своих штанов, пытаясь при этом сохранить остатки собственного достоинства. — Я все-таки рискну, — сказал он, решительно отстраняя Мейв. Теперь, одетый только в пару мокрых штанов и такие же промокшие сапоги, Рейли заметил, что его страх опозориться перед всей деревней был напрасным. За исключением Мейв и Нэнси, никто не обращал на него ни малейшего внимания. Завсегдатаи «Истерзанного зайца», похоже, были заняты только содержимым своих кружек с элем, а вовсе не полуголым мужчиной в углу, и кружки эти имели для них гораздо большую притягательность, чем совершенно голый мужчина, лежавший на столе в центре комнаты. Все, кроме хозяйки таверны, были заняты собой. Она же не переставая взывала к усопшему паромщику: — Очнись! Очнись же, Стабен. Рейли, тронутый упорным нежеланием женщины признать очевидное, мягко сказал ей: — Мадам, как мне ни прискорбно сообщать вам это, но Стабен умер. Женщина замерла, держа в руках горячие мокрые тряпки, от которых поднимался пар, и чуть не уронила их на нижнюю часть тела паромщика, которую собиралась обернуть ими. — Умер? — эхом отозвалась она. Это слово, по-видимому, оказало разительное действие на присутствующих, потому что внезапно все головы повернулись к Рейли. — М-м… да. Теперь, когда наконец ему удалось привлечь к себе общее внимание, Рейли остро осознал свою почти полную наготу. Обещанное одеяло все еще не появлялось. Тем не менее он должен был выполнить свою обязанность и решил это сделать. — Да, мадам, — продолжал он, — умер. С того момента, как я вытащил его из воды, у него нет пульса и он не дышит. Боюсь, ваши усилия, какими бы героическими они ни были, бесполезны. Рейли заметил, что посетители «Истерзанного зайца» внезапно проявили интерес к человеку, лежащему на досках, когда выяснилось, что он не подаст признаков жизни. Некоторые из них даже вытягивали шеи, чтобы лучше его разглядеть. Мертвый паромщик оказался для них значительно интереснее, чем живой. — Умер? — Женщина посмотрела на мертвенно-бледное лицо. — Стабен? Но он прежде никогда не умирал. Рейли поднял бровь. — Да, — сказал он, гадая, все ли здесь были с придурью и, если так, что мог предпринять он, будучи единственным врачом. — Но на этот раз, к несчастью, его купание в холодной воде оказалось роковым. Мне очень неприятно быть вестником столь печальных событий. Я сделал все возможное, чтобы спасти его, но вода была слишком холодной, а ведь он был почтенного возраста. Рейли подумал, что разумным было бы не упоминать о состоянии глубокого опьянения, в котором пребывал усопший. В конце концов среди посетителей таверны были и леди. — На этот раз испытание оказалось для него непосильным, — сказал Рейли. — А теперь, если вас это не очень затруднит, я хотел бы знать, не пошлете ли вы кого-нибудь к парому за моими вещами. Я хотел бы переодеться. Его речь была прервана громким стуком хлопнувшей двери, и в таверне появилась высокая фигура, закутанная в тяжелый темный плащ, полы которого трепал ветер. — О, мисс Бренна! Хозяйка таверны «Истерзанный заяц» встретила гостью с заметным облегчением. — Слава Богу, что вы здесь! Рейли с интересом разглядывал фигуру, остановившуюся в дверном проеме. Так это и есть мисс Бренна, о которой говорят все! Да, ее внешность не разочаровывала. Она была достаточно высокого роста, пожалуй, всего на несколько дюймов ниже его, а он был выше шести футов. Плащ скрывал ее фигуру, а капюшон — лицо. Поэтому Рейли не мог судить, насколько все остальное подходит к такому имени, но и увиденного было достаточно, чтобы заключить, что она выглядит амазонкой. Пирсон и Шелли были бы рады услышать это. — Стабен снова ушел в запой, — сообщил ей один из рыбаков, — а этот вот говорит, что он помер. — Кто? Голос у нее был как раз под стать имени, низкий и глуховатый, вовсе не женственный. Рейли мысленно поздравил себя с тем, что оказался таким хорошим знатоком женщин, когда рука в перчатке расправила складки плаща, откинула назад капюшон… и Рейли чуть не хватил удар. Потому что у нее и в помине не было двойного подбородка, и ничто в ее лице ни в малейшей степени не напоминало лошадь, кроме, может быть, гривы медных локонов, свободно ниспадавших на плечи и не удерживаемых ни сеткой, ни гребнем. По правде говоря, эта мисс Бренна была просто красивой. Он готов был присягнуть в этом, даже принимая во внимание то, что под плащом у этой девушки оказалась пара мужских брюк… Мужские штаны плотно обтягивали ее стройные бедра, а тонкую талию перехватывал широкий кожаный ремень. На ногах девушки были крепкие кожаные башмаки. Прежде Рейли никогда не случалось видеть женщину в мужских штанах. Он был совершенно уверен в том, что Кристина скорее продефилировала бы в мешке из-под картофеля, чем в чем-либо, хоть отдаленно похожем на мужские панталоны. И тем не менее такое новшество в вопросах моды Рейли охотно одобрил бы. По правде говоря, эта встреча совсем сбила его с толку. Поэтому он не сразу осознал, что девушка снова заговорила. — Кто сказал, что Стабен умер? — спросила она своим низким голосом, который так не вязался с ее женственным обликом. С десяток пальцев указали на Рейли, а секундой позже его приковал к месту взгляд не только самых синих из всех виденных им глаз, но и самых проницательных. На нем не оказалось шляпы, которую он мог бы сорвать с головы при виде ее, поэтому ему оставалось только слегка поклониться. При этом он мучительно ощущал свою наготу. — Я это сказал, — проговорил он, необъяснимо волнуясь под взглядом ее ярких глаз. — Я это сказал. Я сам вытащил его из воды. У него не прощупывался пульс. Он был холоден как лед… — Кто вы? — спросила она, моргнув лишь раз. Он заметил, что мисс Бренна в отличие от всех, кого он встретил с тех пор, как пересек границу Шотландии, не говорила, как местные, с акцентом, но произношение у нее было как у богини или как у королевы. Это был чистый и прекрасный английский выговор. — Стэнтон, — представился он, — Рейли Стэнтон. Я принял место врача… Она уже отвела взгляд и сделала несколько шагов к трупу. —…которое оказалось вакантным. Рейли наблюдал, как она повернула усопшего на бок и встала за его спиной. — Я принял место врача. И здесь я для того, чтобы начать работать. И так как ничто из сказанного им не звучало вразумительно, он поспешно добавил: — У меня есть медицинская лицензия от Королевского медицинского колледжа, а также от Оксфорда. К тому же я учился еще и в Париже… Возможно, вы не слышали, что я сказал, но этот джентльмен совершенно… К его величайшему изумлению, девушка с силой ударила кулаком по спине паромщика, между лопаток, удар этот сопровождался глухим и гулким звуком и прикончил бы беднягу, если бы он уже не был мертв… — Мне ужасно жаль, — закончил Рейли. — Я сделал все, что мог. Как раз в этот момент паромщик вдруг открыл рот и изверг на пол фонтан рома пополам с морской водой, забрызгав башмаки всех, кто находился рядом, в том числе и Рейли. Моргая с самым нелепым и дурацким видом, недавно почивший паромщик улыбнулся бессмысленной кроткой улыбкой и пробормотал: — Прошу прощения…
Глава 2
— О каком вакантном месте речь? — спросила Бренна. Рейли поднял полные изумления глаза от только что воскресшего человека и посмотрел на девушку. Она была настолько высокой, что ей достаточно было чуть вздернуть подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. Голова Кристины, помнится, не доходила даже до середины его груди. — О каком месте речь, мистер Стэнтон? — повторила она. Рейли с недоумением услышал собственный голос: — Но ведь он был мертв. Этот человек был мертв. У него не билось сердце. Я прослушивал его грудь. Она бросила равнодушный взгляд на паромщика, принимавшего поздравления от друзей и соседей и довольного тем, что оказался в центре внимания, и еще больше развеселившегося, когда кто-то сунул ему в руку дымящуюся кружку. — О, — сказала она, — обычно от холода у него сердце ненадолго останавливается. Надо пару раз хорошенько огреть его, чтобы оно заработало снова. Рейли покачал головой: — Неудивительно, что они все твердили, будто прежде он никогда не умирал. Сколько раз вы уводили этого малого от врат Аида? — Раз или два, — ответила она. Он усмехнулся: — Я уверен, что это бывало чаще. Должен заметить, что, когда я учился в Париже, мне не довелось встретить в специальной литературе упоминания о таком способе оживления пациентов. — О! — Девушка рассмеялась. — Париж… При этом она закатила глаза. Похоже было, что о Париже она невысокого мнения. — Да будет вам известно, — произнес Рейли с достоинством, стараясь не показать, что гордость его уязвлена, — что в Париже я изучал медицину под руководством светлейших умов. — И эти светлейшие умы ничуть не помогли вам вернуть Стабена к жизни, верно? — услышал он ее презрительную реплику. Рейли нахмурился: — У меня нет привычки лупить пациентов по спине. — Возможно, следовало бы научиться, — с нежной улыбкой посоветовала девушка. — Быть может, вы сохранили бы жизнь некоторым из них. Он с гневом воззрился на нее, собираясь с силами, чтобы высказать свое нелицеприятное мнение о ней. — Но следует привыкнуть и терять пациентов. Взгляд синих глаз, скользнув от лица Рейли к его обнаженным плечам и слегка поросшей курчавыми волосами груди, наконец остановился на поясе его штанов. Впервые за долгое время Рейли почувствовал, что краснеет. К тому же он ощутил внезапный порыв любой ценой укрыться от этого проницательного взгляда, а это было смешно и нелепо. Не желая показать ей, что смущен, он сложил руки на груди и сказал: — Потеря рубашки — небольшая цена за спасение человеческой жизни. «Даже, — прибавил он про себя, — жизни этого слабоумного пьянчуги». Он не произнес последних слов вслух, но, видимо, мисс Бренна подумала то же самое, если только можно было счесть признаком единомыслия то, что она слегка подняла бровь. Хотя скорее всего она подумала совсем другое: что это вовсе не он, а она спасла жалкую жизнь Стабена. В конце концов, какими бы ни были се мысли, она удержалась от того, чтобы высказать их вслух. Вместо этого девушка снова спросила: — Так что привело вас сюда, мистер Стэнтон? О каком месте вы упомянули? — О месте доктора, конечно, — ответил Рейли. — Я доктор Стэнтон. А что касается объявления о вакансии доктора, то оно появилось в «Таймс». — Ах, в «Таймс», — с сомнением сказала она. Конечно, это недоверие ранило его чувства почти так же, как ее оскорбительная манера разглядывание его с головы до ног. Оглянувшись в поисках одежды, он заметил Мейв, по-видимому, забывшую и о том, что обещала принести ему одеяло, и о виски, но зато развесившую его мокрое платье у огня. — Это был ответ на мой запрос, — сказал Рейли и пересек комнату, чтобы взять свой жилет. Подкладка еще сочилась влагой, как, впрочем, и лицевая сторона жилета. Все, что заледенело на холоде, теперь медленно оттаивало в тепле таверны. Прошло достаточно времени, прежде чем ему удалось выудить насквозь промокшую бумагу с самого дна кармана. Только когда Рейли вытащил бумагу и поднес к свету, он заметил, что это вовсе не та. Это было письмо от Кристины, которое он носил как можно ближе к сердцу, с того самого драматического дня его получения. Теперь письмо превратилось во много раз сложенный розоватый клочок бумаги, на котором можно было разобрать лишь несколько строк, написанных женской рукой. Почерк Кристины, как и все остальное в ней, был, безусловно, женственным. Молодая женщина по имени Бренна снова приподняла темно-каштановую бровь. — Это вовсе не похоже на официальное приглашение или объявление в газете «Таймс», — заметила она. Рейли с досадой запихнул уже бесформенную бумажку в карман и выудил другую. — Вот оно, — сказал он. — Вот ответ на мой запрос, который я послал, прочитав объявление о вакансии. Это письмо от Йена Маклауда, графа Гленденинга… Слово, сорвавшееся с уст девушки, было столь грязным, что Рейли довелось услышать его только раз в доках Восточного Лондона в те первые несколько ночей, которые он провел там после того, как Кристина разорвала помолвку с ним. Пирсон и Шелли тогда настояли на том, чтобы найти ему шлюху и таким образом смягчить боль разбитого сердца. Голос девушки, столь низкий и глубокий, произнес грязное слово так отчетливо, что звук раскатился по всей комнате и достиг ушей хозяйки таверны, немедленно оторвавшейся от созерцания паромщика. — В чем дело, мисс Бренна? — обеспокоенно спросила женщина. — Он был с вами груб, этот человек? Она обратила взор, полный упрека, к Рейли: — Следите за своими манерами, сэр. Это приличное заведение, и я не позволю оскорблять моих гостей. Я ценю то, что вы принесли сюда Стабена, но не позволю никому даже малейшей вольности по отношению к мисс Бренне… Рейли, чрезвычайно изумленный, сказал только: — Видите ли, мадам, я и пальцем не дотронулся до вашей мисс Бренны, и меня возмущает намек на то, что я мог вести себя неподобающим образом по отношению к вашей… Он осекся, потому что лицо, которое он якобы серьезно оскорбил, вдруг вырвало из рук пожилой женщины бутылку. Рейли, который начал было приходить в себя после испытанного потрясения, услышав грубую брань из столь прекрасных уст, был еще больше поражен, увидев, как эти самые уста обхватили горлышко бутылки, и молодая женщина отхлебнула добрый глоток виски. Никогда до этих пор ему не приходилось видеть, чтобы женщина хлестала виски из бутылки, как, впрочем, и из стакана тоже. Кристина иногда пила вино, но только из хрустального бокала, и она никогда не держала во рту ничего крепче этого вина. Несмотря на то что для Рейли это было шоком, такое поведение было естественно для личности, называющей себя Бренной. Она оторвалась от бутылки и возвратила ее хозяйке таверны. — Прошу прощения, миссис Мерфи, — сказала она несколько смущенно. — Дело не в этом. Дело в другом — вот в нем. Теперь выбитой из колеи выглядела миссис Мерфи. — О Господи! — пробормотала хозяйка. — Я лучше пойду… К величайшему разочарованию Рейли, мисс Бренна поплотнее запахнула плащ, скрыв под ним свои стройные бедра. — И посмотрим, не смогу ли я уладить дело… — О Боже! — выдохнула миссис Мерфи. — Право же, мисс Бренна, думаю, вам не стоит ходить одной. — Со мной все будет в порядке. — Она тряхнула непослушными рыжими волосами, добавив: — Держите мистера Стабена в тепле и постарайтесь влить в него горячего чаю. Не виски, а чаю. Поняли, миссис Мерфи? — Поняла, — пробормотала матрона. — Только будьте осторожны, мисс Бренна. Надвигается густой туман, и, похоже, дорога замерзнет. Девушка отмахнулась от нее и произнесла: — У доктора Стэнтона такой вид, что ему, по-моему, не повредит стаканчик виски. Кивнув красивой головкой в сторону Рейли, она направилась к двери. — И дайте ему сухую рубашку, если найдете подходящую по размеру. Услышав это, Рейли понял, что она сбросила его со счетов целиком и полностью. — Послушайте! — закричал он. — Я еще не закончил… Но дверь «Истерзанного зайца» захлопнулась, чуть не задев его по лицу, и он был вынужден умолкнуть. — Не принимайте близко к сердцу мисс Бренну, — посоветовала миссис Мерфи материнским тоном. Она поспешила к нему, расправляя на ходу давно обещанное одеяло, и обернула им плечи Рейли. — Давайте-ка обсохнем и согреемся. Должно быть, вы промерзли до костей. Мисс Бренна права насчет рубашки. Во всей деревне не найдется подходящей для вас, если не считать лорда Гленденинга, но никому не известно, одалживал ли он кому-нибудь свои рубашки. Выпейте-ка стакан вот этого и погрейтесь, пока ваша одежда высохнет. Она налила ему виски из бутылки, к которой только что прикладывалась мисс Бренна. Рейли рассеянно взял стакан из руки хозяйки, глядя вслед молодой женщине, так быстро исчезнувшей. Он хорошо видел в окно ее удаляющуюся фигуру, протерев для этого краешком одеяла запотевшее стекло. Она вскочила на серую кобылу. Ноги кобылы были чуть длиннее ног женщины. «Ездит верхом без дамского седла! — отметил про себя Рейли. — Ну что тут можно сказать?..» Прежде он никогда не видел женщины, сидящей на лошади по-мужски. Его мать и сестры предпочитали кататься в фаэтоне от дома до парка и обратно домой. А Кристина вообще ужасно боялась лошадей. Насколько ему было известно, у нее не было даже костюма для верховой езды, не говоря уже о дамском седле. Но дамского седла, по-видимому, не было и у этой амазонки, мисс Бренны. Рейли наблюдал за ней и видел, как она поддала своей серой лошадке пятками по бокам, и мгновенно и лошадь и всадница скрылись из виду в густом тумане. — Ну прямо как королева Боадиция <Боадиция — легендарная королева Англии, бунтовавшая против римлян.>, — с изумлением констатировал Рейли, не сознавая, что говорит вслух, до тех пор, пока миссис Мерфи не ответила ему. — Да, — сказала она без малейшего энтузиазма. — Точно как вы говорите, сэр. Так вы наконец избавитесь от мокрых штанов, или вы срослись с ними намертво? И если вы отдадите мне ваши сапоги, я велю Нэнси, чтобы она набила их ветошью, иначе кожа покоробится и они потеряют вид. Рейли сел и без колебаний принялся стягивать сапоги. — Кто эта женщина? — спросил он, пока занимался своей обувью. — Она ведь не здешняя? — Вы спрашиваете о мисс Бренне? — поинтересовалась миссис Мерфи, следя за его действиями. Заметив, что ему не удается избавиться от сапог, она притянула его ногу к себе и принялась ему помогать. — Она ведь уроженка Лондона? Верно? Ей наконец удалось стянуть с него сапог, который при этом издал громкий звук, похожий на чавканье. Миссис Мерфи, качнувшись, едва устояла на ногах, а из некогда прекрасно выделанной тонкой кожи выплеснулась струя морской воды. — Весьма сожалею, — сказал Рейли, заметив на полу растекавшуюся лужу. — Я заплачу, если вода нанесет вам ущерб. Итак? Она родом из Лондона? Миссис Мерфи уже распорядилась, чтобы вытерли лужу, и, похоже, не расслышала вопроса Рейли, так как молча принялась трудиться над вторым сапогом. — Должно быть, из Хэмпстеда, — продолжал Рейли, вытаскивая несколько банкнот из своего бумажника. — Вот она откуда. Я прав? Второй сапог наконец сдался, и служанки снова принялись вытирать пол. Рейли пошевелил замерзшими пальцами в мокрых носках. — Но какая девушка из Хэмпстеда проделает столь длинный путь сюда? — недоумевал он. — Должно быть, она замужем за каким-нибудь местным парнем? Но он тут же подумал, что если бы она была замужем, ее едва ли называли мисс Бренна… Нельзя было сказать, что его по-настоящему интересовало гражданское состояние женщин, имеющих несчастье носить столь безобразное имя — Бренна… Даже если они необычайно хорошенькие, и носят штаны, и ездят на лошади по-мужски. Особенно таких, что проявляют к нему явную антипатию. И к тому же столь уверены в себе. Нет. Он здесь для того, чтобы доказать своей бывшей невесте, что он не дилетант, не верхогляд, а настоящий врач. И что у него твердое намерение спасать человеческие жизни. И именно поэтому он оставил практику в Лондоне, где его пациенты имели весьма неприятную привычку не страдать от болезней, угрожающих жизни. Как он мог доказать свою приверженность медицине, если ему было некого лечить? А он собирался это доказать, Господь тому свидетель, даже если бы пришлось терпеть пренебрежение тысячи таких, как мисс Бренна… — Она из Лайминга, — сказала хозяйка таверны «Истерзанный заяц», и голос ее прозвучал очень уверенно. — Родилась и выросла здесь, в Лайминге. Рейли был откровенно смущен. — В Лайминге? — Да, — ответила женщина, явно обескураженная его недоумением. Рейли потребовалось несколько секунд, чтобы переварить это сообщение. — Как такое возможно? Она, несомненно, хорошо образованна, к тому же обладает некоторыми медицинскими познаниями. Ведь не может же она быть повитухой? Для этого занятия она слишком молода. Ей ведь не больше двадцати? Миссис Мерфи внимательно выслушала все его вопросы, но, судя по всему, не сочла, что они заслуживают ответов. Вместо этого сама задала вопрос: — Вы сказали, что где-то оставили свой сундук, мистер Стэнтон? Может быть, мы найдем в нем для вас рубашку и сухие штаны? Она высказалась настолько прямолинейно, что у Рейли мгновенно пропало желание задавать вопросы. — Да, у меня есть веши. Они остались в лодке. Там несколько саквояжей с медицинскими инструментами. Знаете ли, я бы предпочел, чтобы все это было доставлено мне прямо домой. Миссис Мерфи смотрела на него явно озадаченная: — Домой, сэр? Рейли кивнул: — Верно. Лорд Гленденинг уверил меня, что это место предполагает и наличие жилья. Он писал, что это дом, вернее, коттедж. Я даже помню его название. Берн-Коттедж. Так он назвал его в письме. Девушки, деловито вытиравшие пол, внезапно прекратили работу и подняли на него изумленные глаза. — Берн-Коттедж? — удивилась миссис Мерфи. — Он сказал, что вы будете там жить? Вы вполне уверены? — Вполне, — заверил ее Рейли. — Я был поражен странным названием коттеджа и подумал, что, видимо, он расположен недалеко от ручья. Он рассмеялся, но то ли потому, что упомянутый коттедж и в самом деле претерпевал подобные бедствия, то ли потому, что у хозяйки таверны, ее служанок и посетителей полностью отсутствовало чувство юмора, никто ему не ответил. Впрочем, Кристина всегда утверждала, что его юмор часто проявляется не к месту, и сейчас, решил он, был как раз такой случай. Девушки, на которых хозяйка сурово посмотрела, тотчас же вскочили на ноги и поспешили прочь, вероятно, обслуживать других посетителей. Жизнь таверны потекла по-прежнему, когда стало ясно, что паромщик выжил. Стабен уже переоделся в сухое платье. Рейли сказал: — Послушайте, надеюсь, я никого не задел. Ведь «Наводнение» означает, что там поблизости ручей? Миссис Мерфи любезно улыбнулась ему и сказала: — Конечно, сэр. Это очень славный коттедж. Но только… — Говорите же, мадам, — подбодрил се Рейли. — Не стесняйтесь. Ясно, что вы чего-то недоговариваете. Что, это место проклято? Я слышал, что прошлым летом здесь была эпидемия холеры. И этот ваш коттедж тоже находился в карантине? Да? — Нет-нет, — поспешно перебила его миссис Мерфи, — дело не в этом. Дело в том, что… в том, что… — Да скажи ты ему, Майра! — крикнул один из завсегдатаев, сидевший у стойки. — Дело в том, что… — Казалось, миссис Мерфи готовилась принять важное решение и боролась с собой, но потом отважно закончила начатую фразу: — Дело в том, что сейчас слишком поздно ехать туда. Туман густой. Я пошлю кого-нибудь за вашими вещами, а вы переночуете здесь. Флора может спать с Мейв. Ты ведь согласна, Флора? Флора, на которую Рейли впервые бросил взгляд, отличалась невероятно огромным животом, обрисовывавшимся под засаленным передником; она в ответ только выпучила глаза и принялась расставлять стулья в дальнем углу комнаты. — Послушайте, — обратился к ней встревоженный Рейли, — нет никакой необходимости, чтобы мисс, чтобы… миссис Флора уступала мне свою постель. Если коттедж действительно слишком далеко, я останусь здесь и лягу в этой комнате. Для меня это не будет большой потерей. — Конечно, нет, — возразила миссис Мерфи с ужасом. — Для Флоры переночевать в другой комнате — пустяк. — Вовсе не пустяк. — Рейли расслышал недовольный голос Флоры, хотя она и бормотала вполголоса. Но, должно быть, хозяйка все-таки услышала ее, потому что направилась к девушке с рукой, поднятой, должно быть, для того, чтобы дать служанке оплеуху. — Довольно, мисс! — прикрикнула миссис Мерфи на служанку, но прежде чем она успела осуществить свое намерение, Рейли схватил занесенную для пощечины руку и с силой сжал ее. — Послушайте, мадам, — сказал Рейли, и в голосе его прозвучала уверенность, которой он не ощущал. По его мнению, в мире не было ничего худшего, чем хозяева, раздающие оплеухи своим слугам, и мужья, поколачивающие своих жен. — С моей стороны было бы совсем не по-джентльменски выставить молодую леди из ее комнаты. Особенно молодую леди в положении миссис Флоры. Если бы мои коллеги узнали об этом, меня выкинули бы из колледжа. Конечно, это было бесстыдной ложью. Среди представителей медицинской профессии было множество людей, кто не имел бы ничего против того, чтобы выгнать молодую беременную женщину из ее комнаты, если их удобства потребовали бы этого. У многих коллег Рейли были особые представления об их правах и преимуществах, которых Рейли никогда не мог понять. Но миссис Мерфи едва ли раньше встречала много врачей и, несомненно, не была осведомлена об этом прискорбном факте. — Итак, моя добрая леди, — продолжал Рейли, слегка ослабив хватку, но все еще продолжая держать даму за руку, — если вы будете столь любезны, что распорядитесь доставить мои вещи сюда, я прекрасно устроюсь здесь, и давайте покончим с этим. Миссис Мерфи была не единственной в таверне, кто воззрился на него с нескрываемым изумлением. Мейв, Нэнси и даже «беременная» Флора — все они глазели на него так, будто он был животным какой-то редкой и ранее не виданной ими породы. Однако пристальные взгляды женщин не имели никакого отношения к галантности Рейли. Просто когда Рейли потянулся, чтобы схватить миссис Мерфи за руку, одеяло сползло с него, и его обнаженная грудь вновь предстала на всеобщее обозрение. А их взгляды были весьма заинтересованными, и, насколько можно было судить по выражению их лиц, они оценивали его с пристрастием. Миссис Мерфи опомнилась первая и отвела взор от голого торса Рейли. — Ну, — сказала она, медленно подыскивая слова, — право, не знаю. Думаю, что лорду Гленденингу это не понравится… — Ну если уж лорду Гленденингу это не понравится, — заявил Рейли, — он может пригласить меня остановиться в замке Гленденинг. Верно? Миссис Мерфи, поколебавшись, кивнула: — Да, пожалуй, может. — В таком случае все решено. — Рейли выпустил пухлую ручку и потянулся за своим одеялом, представлявшим плохую защиту от похотливых взглядов Мейв и ее товарок. Он взял стакан с виски, который надолго оставил стоять возле своего локтя, поднял его и отсалютовал, глядя на Флору: — За ваше здоровье, леди… Бросив взгляд на паромщика, снова стремительно впадавшего в беспамятство, потому что его приятели не поскупились и каждый старался предложить ему стаканчик, Рейли запрокинул голову и одним глотком покончил с содержимым своего стакана. Виски оказалось отличным и настолько крепким, что у него защипало глаза, но это не испортило вкуса напитка. Огненная жидкость обожгла его горло и согрела все тело. Он подумал, что Пирсон и Шелли заплатили бы за стаканчик такого виски две и даже три кроны, а он пил его здесь даром, потому что вытащил из воды полумертвого от пьянства паромщика. А они еще убеждали его не покидать Лондона! Только после того как он выпил еще несколько стаканов виски, Рейли наконец смог переодеться в сухое платье, извлеченное из его сундука, и тогда вспомнил, почему Кристина расторгла с ним помолвку. Одной из причин разрыва она назвала его постоянное, хроническое пьянство. Пожалуй, слово «хроническое» было уж слишком сильным. Но ведь в конце концов он напивался не чаще, чем другие. А по правде говоря, даже реже. Но Кристина, прелестная и набожная Кристина, ни разу в жизни не пропустившая воскресной проповеди и бывшая членом всевозможных обществ: умеренности и трезвости, миссионерского и аболиционистов и множества других, — Кристина считала, что выпить один-два стаканчика виски за вечер — вещь недопустимая.* * *
Впрочем, возможно, она была права. Чем больше он пил, а в «Истерзанном зайце» царила атмосфера вакханалии, которой Рейли становилось противиться все труднее, тем быстрее он забывал, зачем явился в это уединенное место. Уж, конечно, не для того, чтобы сидеть локоть к локтю с местными пьянчугами, как теперь, а для того, чтобы выполнять нужную работу и делать ее хорошо, чтобы принести себя в жертву другим и доказать мисс Кристине Кинг раз и навсегда, что Рейли Стэнтон, лорд Рейли Стэнтон, чтобы уж быть точным, ведь он был восьмым маркизом Стиллуортом, кое-что может, что он кое-чего стоит, что он человек отважный и имеет убеждения и что ему не требуется размахивать своим титулом, как флагом, чтобы завоевать уважение. И уж конечно, он не пьяница и нерешительный бездельник, каким она его, как видно, считала. — Стэнтон! — обратился к Рейли его новый друг Адам Макадамс, самый старый и самый беззубый из рыбаков, прервавший его размышления. Он обнял Рейли за шею и пробормотал заплетающимся языком: — Позволь мне угостить тебя еще одним стаканчиком. — Нет, благодарю, — вежливо отказался Рейли. — С меня уже довольно. — Ну еще один, только один стаканчик. Ты ведь спас моего приятеля Стабена. Неужели ты не позволишь мне угостить тебя стаканчиком виски за то, что ты спас Стабена? — Не я его спас. Его спасла ваша мисс Бренна. — Еше один стаканчик, — прошамкал Макадамс, — еще один. Рейли уже не мог припомнить, чтобы где-нибудь его встречали так тепло и гостеприимно. Право же, его друзья все это представляли неправильно. Оказалось, что горцы — вполне цивилизованные люди. А жители острова Скай — добрейшие из всех горцев. Со слезами на глазах Рейли промолвил: — Ладно. Еще один. Но только если вы разрешите мне произнести тост. — Валяй, — сказалМакадамс, — произноси свой тост. Рейли высоко поднял стакан: — Я хочу произнести тост за здоровье самой прекрасной, нежной и милой леди на свете, автора вон того письма, что сушится на веревке у камина. Все повернули головы и посмотрели на розовый клочок бумаги, сушившийся у огня. — За здоровье самой благородной, прелестной, самой достойной женщины, на которой я намерен жениться, если только она согласится, за здоровье бесценной мисс Кристины Кинг. — За мисс Кинг, — повторили хором рыбаки. Они опрокинули свои стаканы с виски, и тогда Рейли повернулся к Адаму Макадамсу и спросил: — В чем там дело с этим Берн-Коттеджем? Но ответа он не получил, потому что все его новые друзья отрицательно покачали головами, не позволив Адаму сказать больше ни слова. И Рейли, испытывая новое для него чувство дружеского расположения и ощущая приязнь и поддержку присутствующих, подумал, что, как бы не по-джентльменски это ни было, ему следует присоединиться к ним и вздремнуть вместе с ними… несмотря на то что Кристина сочла бы такое панибратство недостойным.Глава 3
Замок выглядел странно. Несомненно, некоторые его части были весьма древними, но пристройки более позднего времени, возможно, относящиеся примерно к 1650 году, начали разрушаться первыми. Стены замка постепенно крошились в течение многих десятилетий, фундамент пропускал сырость. Каждую весну его темницы затопляло. Так как узников больше не держали в этих подземных казематах, то в этом не было большой беды, но потоки воды грозили выгнать крыс, обосновавшихся в подвалах среди винных бочек, и заставить их переселиться в жилую часть замка. Это вызывало раздражение слуг, но владельца замка не особенно беспокоило. Бренна была убеждена, что, если бы крыса размером с пони угнездилась на груди лорда Гленденинга, это не особенно огорчило бы его, лишь бы только животное не помешало ему добраться до его кружки с элем. Оглядывая дремлющего лорда из дверного проема, Бренна втайне сожалела, что сейчас не весеннее время. Нет, конечно, она не считала большой радостью наткнуться на такого гада в темных заплесневелых коридорах замка Гленденинг. Просто она надеялась, что Йен Маклауд, девятнадцатый граф Гленденинг, не будет так благодушен к тому, что крысы вольготно чувствуют себя в его доме, если одна из них взберется ему на гнусную шею, чего он вполне заслуживал. Но так как крыс под рукой у нее не оказалось, Бренна удовольствовалась тем, что прошла через комнату и изо всей силы пнула ноги лорда, удобно пристроившиеся на каминной решетке. Огромные ноги лорда Гленденинга в не менее огромных сапожищах с грохотом соскользнули с каминной решетки и обрушились на каменный пол, перебудив собак, прикорнувших у огня. Собаки повскакали с мест и принялись громко лаять, в то время как лорд Гленденинг выхватил меч из складок плаща, в который кутался, и закричал: — Держи вора! Я вооружен и знаю, как пользоваться оружием! Но несмотря на то что он свирепо размахивал широким старинным палашом, находившимся во владении его семьи чуть ли не со времен короля Артура, лицо, которому он им угрожал, оставалось спокойным и отнюдь не испуганным. Девушка двумя пальцами, большим и указательным, отвела острие меча от своего горла. — Почему ты ни разу не говорил мне, — спросила Бренна ледяным тоном, — что собираешься нанять нового врача? Лорд Гленденинг, похоже, окончательно проснулся и пришел в себя. Он заморгал своими светло-голубыми глазами, опушенными густыми черными ресницами, глазами, которые, как было известно Бренне, заставили трепетать больше женских сердец, чем она смогла бы сосчитать на пальцах рук и ног, и спросил: — Бренна? Это ты? — Конечно, я. Она присела под направленным на нее лезвием меча, который лорд все еще держал на весу, и принялась потирать перед огнем пальцы, замерзшие во время верховой езды. Собаки, узнавшие Бренну, тыкались мордами в ее ладони. — На место, — проронил лорд Гленденинг, обращаясь к животным, но они обратили на него не больше внимания, чем обычно, и продолжали прыгать и лизать лицо девушки. Она уселась у камина спиной к огню и повелительно сказала: — Сидеть! — Что ты здесь делаешь? — спросил лорд Гленденинг, убирая меч в ножны. — Ты передумала? Он отвел от лица прядь длинных, черных как смоль волос, внимательно и пытливо оглядывая девушку в свете догорающего огня. — Значит, ты пришла наконец, слава Богу, в чувство. Ну, тогда стоит это отпраздновать. Ранулл! Проснись и принеси вина! — Перестань орать! — приказала Бренна и начала вычесывать репьи из собачьей шерсти. Собака положила тяжелую голову ей на колени, и глаза ее выразили полное блаженство. — Неужели ты совсем лишился разума, дарованного тебе Господом? Я не передумала. Просто хочу знать о твоих намерениях, например, почему ты нанял врача, не обмолвившись никому ни словом? Лорд Гленденинг, казалось, слегка смутился. — Нанял… э… — Он моргнул несколько раз подряд. — О! Так ты дозналась об этом? Бренна недоуменно покачала головой: — Ну, пожалуй, можно и так сказать. Полтора часа назад к Майре явился этот малый. А тебе следовало сказать мне… — Полтора часа назад? — Гленденинг упал в глубокое кресло, обитое гобеленовой тканью, где дремал несколькими минутами раньше. Он выглядел смущенным. — Но ведь он не должен был прибыть раньше среды. Бренна широко раскрыла глаза: — Сегодня среда, милорд. — О! Йен Маклауд смотрел на свои заскорузлые руки, будто пытался найти в них объяснение своего поведения. Бренна спокойно разглядывала его. Хотя граф Гленденинг редко делал что-нибудь, что ей нравилось, она прекрасно сознавала, что он вряд ли хотел уязвить ее лично. Он считал, что так будет лучше. По правде говоря, иногда он из кожи вон лез, чтобы заслужить ее расположение. — Ты ведь мог мне сказать, — мягко упрекнула его Бренна, трепля за ушами одну из собак. Лорд Гленденинг нахмурился. По правде говоря, он был самым красивым мужчиной из всех, кого доводилось видеть Бренне в жизни. По крайней мере до сегодняшнего дня: после того как Бренна увидела Рейли Стэнтона, она уже не была в этом так уверена. Граф же был отлично осведомлен о своей красоте и в отличие от Рейли Стэнтона, как показалось Бренне, понимал, сколь сокрушительное воздействие оказывает его внешность на впечатлительных молодых женщин и даже на женщин постарше. Он не страдал от этого угрызениями совести и всякий раз пользовался этим преимуществом к собственному удовольствию. Бренна отлично знала также, что красота графа может кого угодно ввести в заблуждение: ведь за ангельской внешностью скрывается дьявольское сердце. Поэтому его мрачность не произвела на нее никакого впечатления. Впрочем, в ответ на его насупленные брови она насупила свои не менее сурово. — Это ведь нечестная игра, — сказала она хмуро, показывая, что не находит в ситуации ничего забавного. — По крайней мере ты мог бы предупредить меня. Гленденинг выпятил свой мощный подбородок. — Я собирался сказать тебе, — ответил он ядовито. — Только, только… забыл. — О, понимаю, — кивнула Бренна. — Ты забыл. А я было подумала, что ты сделал это намеренно, чтобы застать меня врасплох и сделать более сговорчивой и восприимчивой к твоим предложениям. — Да, черт возьми, Бренна! Граф заставил себя подняться со стула и принялся мерить шагами огромную комнату — парадный зал замка с высоченным потолком. Старые и ветхие знамена были украшены гербом этой ветви Маклаудов — пара сражающихся львов на зеленом поле. Они свисали с потолочных балок. — Чего ты ждешь от меня? — спросил граф. — Жду, что ты станешь вести себя как мужчина, — сказала Бренна, — а не как избалованный ребенок. — И в чем же проявляется то, что я веду себя как избалованный ребенок? — поинтересовался граф, так быстро повернувшись к ней, что его длинный плащ завернулся вокруг него. — Я действую в интересах своего народа… — И это проявляется в том, что ты нанял врача, поместив объявление в «Таймс»? — Голос Бренны был полон презрения. — Ты даже не потрудился узнать, насколько этот человек компетентен. Ведь он может оказаться шарлатаном… — Он не шарлатан! — огрызнулся граф. — Он прислал мне полдюжины рекомендательных писем, и все рекомендации отличные. Ради всего святого! Он учился в Оксфорде, Бренна! Он член Королевского университетского общества… — Колледжа, — поправила Бренна. Граф пожал плечами: — Он практиковал в Лондоне больше года. Некоторые из его пациентов — пэры. Одна из его пациенток — виконтесса. — О, и ты полагаешь, что человек, имеющий столь блестящих пациентов и практикующий в Лондоне, ухватится за возможность приехать сюда и работать за гроши в этом убогом месте, самом жалком во всей Европе? Гленденинг воззрился на нее. К сожалению, он был совершенно невосприимчив к сарказму, и это ее бесило. — Что ты такое говоришь? — Я говорю о том, что ты сделал. Если бы ты только посоветовался со мной… — Почему я не должен был этого делать? Что там не в порядке с этим парнем? Бренна смотрела на него. Он был так бесхитростен. Во всех отношениях прост и наивен как ребенок. Но в другом настоящий мужчина. — Да, собственно, с ним все в порядке, — ответила она. — Во всяком случае, ничего такого, о чем ты сейчас подумал. — Ничего такого? — Гленденинг ухмыльнулся. — Судя по тому, как ты заговорила о нем, я уж было подумал, что он по крайней мере горбун. — Он не горбун, — отозвалась Бренна. По правде говоря, это было далеко не так. Насколько она могла заметить во время их короткой беседы, доктор Стэнтон был весьма крепким молодым человеком. Очень крепким и сильным, она смело могла бы это утверждать. Заглянув нынешним вечером в «Истерзанного зайца», Бренна увидела там настоящего живого Аполлона, широкоплечего, с плоским животом, сильными мышцами, шелковистой кожей, отливавшей бронзой в свете камина. Бренне с трудом удалось отвести взгляд от представшего перед ней видения. Трудно было не заметить, что доктор был очень высокого роста, почти такого же, как сам пресловутый лорд Гленденинг. Но доктор Стэнтон все-таки не был столь высок, как граф. О нет! Однако, судя по всему, был так же силен. Это можно было видеть по сильно развитым мускулам рук, которые, как она заметила, напряглись, когда доктор сложил руки на широкой груди. Бренна даже не пыталась гадать, зачем доктору иметь такие сильные руки, но именно это позволило ему вытащить из моря Стабена, хотя обычно это требовало усилий не менее чем четырех человек. Бренне было очень трудно скрыть свое восхищение, не говоря уже о служанках таверны, которые вели себя просто бесстыдно, особенно Мейв, начинавшая дышать гораздо чаще при каждом взгляде на приезжего доктора. Впрочем, Бренна не могла ее осуждать. Этот доктор Стэнтон был весьма привлекателен. Только что, черт возьми, он делает здесь, на острове Скай? — У него, судя по всему, какие-то неприятности, — сказала Бренна, — и от них-то он и бежал из Лондона. — Неприятности? Гленденинг уловил ее беспокойный взгляд, пересекая комнату и направляясь к низкому буфету, где держал графин с виски. — Не знаю, — ответила Бренна. — Но знаю только, что ни один умный человек, а доктор Стэнтон, похоже, умный человек, не приехал бы сюда по доброй воле, чтобы практиковать в качестве местного врача. Уж тем более, раз у него было хорошее место в Лондоне. Это было бы чистым безумием. Поэтому я объясняю это тем, что он совершил нечто ужасное и что у него отобрали лицензию. Это, по-моему, единственное объяснение. . — Ничего подобного не произошло! — с раздражением перебил ее Гленденинг, наливая виски в два стакана. — Я лично написал в его колледж, и меня заверили, что он блестящий кандидат на то, чтобы занять место, но прежде они хотели заручиться его согласием. — Ага! — вскричала Бренна с такой энергией, что собаки переполошились. — Это и есть то самое, о чем я толкую. У него что-то с головой. Гленденинг вручил ей стакан с виски, и лицо его выразило беспокойство: — А что, он производит впечатление человека не в своем уме? — Ну, пожалуй, нет… К сожалению, он производил впечатление человека с ясной головой. Она нахмурилась и отставила в сторону свой стакан с виски. Внезапно лицо ее просветлело. — Хотя он ведь прыгнул за Стабеном в ледяную воду! Граф рассмеялся вполне добродушным смехом. — В таком случае, — с явной радостью заявил Гленденинг, — все в порядке. Он один из тех. — Из каких — тех? — Бренна смотрела на него с любопытством. — Он ведь не вел с Майрой разговоров о религии? — О религии? Конечно, нет. О чем ты толкуешь? — О Стэнтоне — с пафосом воскликнул Гленденинг, закатывая глаза и обращаясь к потолочным балкам. — О ком же еще? Я думаю, Бренна, тебе придется признать, что причина того, что этот малый отправился сюда, заключается в том, что он хочет творить добро, помогать несчастным, и в прочей чепухе. Ну, тебе знаком этот тип. Фанатик. Человек, готовый сражаться за правое дело. Лондон кишмя кишит такими, как он. Бренна фыркнула: — О, конечно! Высокопрофессиональные и хорошо оплачиваемые врачи — притча во языцех, потому что они в любой момент готовы собрать свои манатки и покинуть город, в котором добились успеха и положения, для того чтобы работать за гроши в какой-нибудь крошечной прибрежной деревушке на Гебридах. Должно быть, вы забыли об этом, милорд. — Она покачала головой. — Я жила в Лондоне. Я знаю, что это за люди. Они точно такие же, как те, которые вытеснили моего отца с его места и лишили медицинской практики. Среди них нет ни одного, способного пожертвовать своей благоустроенной уютной жизнью ради, — она оглядела комнату, и губы ее презрительно искривились, — ради вот этого. — Это, — сказал Гленденинг, и при этом вид у него был уязвленный, — должен тебе сообщить, самый древний замок на острове Скай. И, как видишь, он все еще стоит. — Не сомневаюсь в этом, — заверила графа Бренна. Удовлетворенный тем, что она вопреки его опасениям не стала хулить его дом, граф отсалютовал девушке своим стаканом с виски. — Ты не должна верить никакой клевете о нем, Бренна, — заявил Гленденинг, — он сказал, что приедет, и вот он здесь, и я не стану отсылать его назад в Лондон. Он останется здесь. — Ладно, — ответила Бренна. — В таком случае я задам вопрос. Где он будет жить? Внезапно Гленденинг перестал улыбаться и со стуком поставил свой стакан с виски. — Ты прекрасно знаешь, Бренна, — сказал он ровным низким голосом. Она кивнула. — Итак, — спросила она, — кое-что изменилось, верно? Казалось, Гленденинг был смущен, но полон готовности проявить решительность. — Это ничего не меняет, — ответил он, приближаясь к ней и останавливаясь в нескольких футах от нее, скрестив на груди свои мускулистые руки. — Тебе следовало бы знать, Бренна, что я намерен идти до конца и добиваться своего. — Ты можешь добиться этого, — возразила она, пожимая плечами, — только через мой труп. Он скрипнул зубами, и в свете камина она заметила, как желваки заходили у него на скулах. — Да ну же, Бренна, — сказал он, — будь разумной. — Я разумна, — возразила она. — Но это чудовищный поступок даже для тебя. Он нахмурился. — Послушай, — обратился к ней граф, и в голосе его ясно послышалась обида. — Думаю, я весьма терпелив, если принять во внимание обстоятельства. Я терпеливее, чем был бы на моем месте любой другой парень, Бренна. Я не думал, что ты столкнешься с этим малым у Майры и узнаешь все именно таким образом, но не могу сказать, что меня это огорчило. Я должен был это сделать, Бренна. Я вправе был это сделать. Это ты все запутала. — Я?! Бренна вскочила, взбудоражив собак, убаюканных ее нежным поглаживанием и до сих пор крепко спавших у ее ног. — Это я-то все запутала? Ты прекрасно знаешь, что я предлагала тебе платить ренту тысячу раз. Если бы ты хоть раз намекнул мне, я бы… — Да, это ты все запутала, Бренна! Ну посмотри ты на себя! Ты носишь штаны, как мужчина… О, ради всего святого! — Значит, все дело в этом? — спросила она, перешагивая через одну из гончих и подходя к нему вплотную, так что ее подбородок оказался вровень с его грудью. — Никакого обсуждения? Никаких переговоров? — Никаких, — ответил граф. — Мы уже достаточно говорили. Ты знаешь мое мнение. А теперь тебе ясно и то, что я выиграл. Жаль, что мне приходится прибегать к таким мерам, но ты не оставила мне выбора. А теперь скажи, когда мне ожидать тебя? Она не могла удержаться от смеха. — Ты, должно быть, шутишь? — Вовсе нет. — Она заметила, что он изо всех сил старается держаться достойно. — Я совершенно серьезен. — Возможно, ты и серьезен, но не особенно дальновиден. У меня, представь себе, есть выбор. Теперь он не мог скрыть тревоги: — Выбор? Какой выбор? — Я могу уехать с острова Скай. Надо отдать ему должное, он не впал в панику. Вместо этого он заговорил с удивительным спокойствием: — Конечно, ты могла бы это сделать. Но следует признать, Бренна, что ты не смогла бы жить нигде, кроме острова Скай… — Не смогла бы жить? — Да. Ты нигде бы больше не прижилась. Она сверкнула на него глазами. Право же, он был самым несносным человеком на свете! Даже если и был отчасти прав. — Неужели? — спросила она. — Ты полагаешь, что если я предпочитаю мужские штаны дамской юбке, то не смогу ее носить никогда? И говорю тебе прямо: если ты не откажешься от своих интриг, я надену юбку и расстанусь с этим жалким островом… Однако эта ее речь не произвела впечатления. Вместо того чтобы смиренно признать ее волю, лорд Гленденинг подошел к ней, схватил за плечи своими сильными руками и притянул ее к себе. — А теперь послушай-ка меня, — сказал он, встряхнув Бренну так, что ее длинные рыжие волосы взметнулись и упали ей на лицо. — Ты никуда не уедешь. Поняла? В эту минуту голубые глаза графа вовсе не показались ей прекрасными. Они стали холодны как лед, покрывающий ручей. — Если ты вздумаешь отправиться к парому, я тотчас же узнаю об этом, — заверил ее граф. — Это ведь небольшая деревенька, и я в конце концов здесь хозяин. Я сам притащу тебя обратно, если понадобится. Бренна почувствовала, как тяжело и глухо стучит ее сердце. Она нервно сглотнула слюну, а мысли ее тем временем тревожно метались. Но когда она обрела дар речи, голос ее прозвучал спокойно: — Право, милорд, стоит ли вести себя так неучтиво? Мне ты нравишься гораздо больше, когда разговариваешь сдержанно. — Ты ведь довела меня до этого, Бренна. Сама знаешь, что довела, впрочем, как всегда, — ответил он сердито. Он привлек Бренну к своей груди и прижался губами к ее губам, желая заразить ее своей страстью. Однако столь бурное проявление чувств только напугало Бренну. Единственное, что она сочла приемлемым в настоящих обстоятельствах, — это изо всех сил огреть графа по уху тыльной стороной ладони. Как только изумленный граф отстранился от нее, она ударила его кулаком в правый глаз. Граф вскрикнул, тотчас же выпустил ее из объятий и, покачнувшись, поднес руку к лицу. — Ради всего святого, Бренна, — промямлил он. — Зачем ты это делаешь? Бренна с невероятной поспешностью и ловкостью отскочила от него на безопасное расстояние и оказалась в самом дальнем конце комнаты, а вокруг нее, нервно повизгивая, сгрудились собаки. — Ты прекрасно знаешь зачем, — ответила девушка, ничуть не обеспокоенная тем, что голос ее дрожал. — Если ты будешь продолжать вести себя как негодяй, то я буду отвечать тебе таким же образом. — И все же, — потерянно и удрученно возразил граф, — тебе не следовало бить так сильно. Бренна нашлась тотчас же: — А тебе не следовало хватать и тискать меня. — Я знаю. Но дело в том, что я… — граф с усталым видом снова опустился в кресло и потянулся за стаканом с виски, — дело в том, что я чертовски влюблен в тебя. — Вовсе нет, — живо возразила Бренна. Она даже испытывала к графу нечто похожее на жалость. Право же, он был просто большим ребенком. — Тебе это просто кажется. Ты снова перепутал любовь с похотью. — Нет-нет, — продолжал упорствовать лорд Гленденинг. — Ты всегда это твердишь, но это неправда. Бренна вздохнула. Право же, было бесполезно спорить с ним, когда он был в таком настроении, как сейчас. Ей следовало немедленно уйти, как только она заметила в нем опасные признаки. Но она не могла удержаться и не крикнуть напоследок: — Ты должен отослать доктора Стэнтона обратно в Лондон! — Нет, — хмуро ответствовал граф. Она круто повернулась и вышла, от всего сердца желая, чтобы весенний паводок наступил как можно раньше и лорда Гленденинга заживо съели крысы, которые побегут наверх из подвала, спасаясь от воды.Глава 4
— Доктор Стэнтон! Рейли вздрогнул, но не открыл глаз и не поднял головы. — Доктор Стэнтон! С вами все в порядке? Рейли осторожно приоткрыл один глаз, потом поспешно закрыл его. Конечно, он все еще спал. По-видимому, они с Пирсоном и Шелли слегка набрались прошлой ночью, и теперь он страдал от похмелья. Он видел один из этих чудовищных снов-кошмаров о романтических поэтах, навеянных, несомненно, тем, что Кристина снова потащила его на ужасно нудный вечер поэзии… — Доктор Стэнтон? Я видел, что вы открывали глаза. Знаю, что вы не спите. Где-то рядом раздался ужасный скрип. По-видимому, кто-то очень громоздкий усаживался на стул, недостаточно прочный, чтобы выдержать этот вес. — Ну же, просыпайтесь! Давайте позавтракаем вместе. Рейли открыл глаза. И тотчас же пожалел об этом. Нет, это был не сон! Прямо рядом с ним сидел лорд Байрон. Ну ладно, не Байрон, потому что тот умер лет двадцать назад, но кто-то, выглядевший точь-в-точь как лорд Байрон… или как некто, старавшийся изо всех сил походить на него. Человек, сидевший рядом с Рейли, был широкоплечим, узкобедрым, и на нем не было ни унции жира. Он весь состоял из мускулов и, как показалось Рейли, волос. Волосы ниспадали волнами от его лба и до плеч, обнаженные руки и грудь тоже были покрыты волосами. Он был чисто выбрит, но на его худощавом, прекрасной лепки лице уже проступила синева будущей щетины. Человек показался Рейли на редкость мужественным. Если, разумеется, не считать юбки. Нет, не так. На человеке была не юбка, а шотландский килт. Но что было чрезвычайно удивительным, это количество волос на голых ногах ниже колен, под каймой килта. — Кто, — спросил Рейли плохо ворочающимся языком, все еще ощущая привкус виски во рту, — кто вы? — Гленденинг, — ответил человек. Голос у него был низким и глубоким, и Рейли показалось, что он раскатился в его голове, как гром, — Йен Маклауд, граф Гленденинг. Я прибыл, как только смог. Меня задержал этот чертов туман. Но похоже, что вы времени зря не теряли и развлекались вовсю. Рейли огляделся — в глазах у него все туманилось и расплывалось. Адам Макадамс и его приятели, притулившиеся возле стойки бара, пребывали в разной степени опьянения. Недавно воскресший к жизни Стабен растянулся на постели, приготовленной миссис Мерфи для Рейли, на сиденье от дивана. — Который, — начал было Рейли, но снова вздрогнул и, понизив голос, наконец спросил, который час. — Около шести. Похоже, вы и эти джентльмены как следует повеселились. Рейли окинул взглядом своих храпящих собутыльников. Как ни странно, ночью они показались ему старше и безобразнее, чем сейчас в холодном свете дня. — Полагаю, да, — неохотно признал Рейли очевидную правду, хотя и не помнил отчетливо, как именно он веселился. — Только я не понимаю, как это миссис Мерфи не выкинула их за дверь, когда наступило время закрывать таверну. — Время закрывать? — усмехнулся лорд Гленденинг. И Рейли подивился количеству и величине его зубов. Откинувшийся на спинку стула и улыбающийся, он очень походил на волка. — На острове Скай нет такого времени. Майра позволяет им пить, пока они не свалятся. И так почти каждую ночь. Готов поспорить, что некоторые по месяцу не бывают дома. Рейли скорчил гримасу. Это обстоятельство объясняло, почему в таверне такой запах. — Но это не значит, — продолжал Гленденинг, — что дома о них очень скучают. Многие из их жен — премиленькие бабенки. — Он подмигнул Рейли. — Пока эти шалопаи сидят в баре и напиваются до бесчувствия, я частенько скрашиваю их женам одиночество и грею их постели. Ужаснувшись не столько тому, что Гленденинг так походя говорит об адюльтере, но скорее тому, что он спит с женами этих пожилых мужчин, Рейли уставился на него. Похоже, на острове Скай дела обстояли значительно хуже, чем он представлял. Заметив изумление приезжего, Гленденинг усмехнулся и сказал: — Понимаю, что вы подумали, но вы не правы. Видите старину Макадамса вон там? Рейли кивнул. — Его жене чуть за тридцать. А чему тут удивляться? Ему и самому не больше тридцати пяти. У Рейли отвисла челюсть. — Но, Господи, мне самому тридцать, а я… — Это все море, — объяснил Гленденинг. — Все эти часы, которые они проводят на открытом воздухе при любой погоде, когда их треплет ветер и на их коже оседает соль… Все это старит человека, старит раньше времени. Рейли покачал головой: — Никогда не думал об этом. И за миллион лет не догадался бы. — Конечно, не догадались бы. Да и почему вы должны были об этом думать? — Гленденинг оглядел комнату. — Никто из девиц еще не встал? Мы могли бы поболтать за завтраком. Гленденинг встал, при этом все его суставы захрустели, будто сопротивляясь, и направился к черной лестнице. — Хочу взглянуть, не удастся ли мне уговорить одну из них поджарить нам яичницу. — И, многозначительно подмигнув Рейли, он исчез на лестнице. Рейли бесстрастно наблюдал за ним. Едва граф скрылся из виду, он вскочил с места и схватил письмо Кристины, все еще висевшее над уже остывшим камином. О чем он только думал, когда оставил его сохнуть, будто это был рецепт или рекомендательное письмо? Это была не такая бумага, которой человек мог бравировать и хвастаться. Это было письмо, в котором его бывшая невеста просила его освободить ее от данного ею слова. Слава Богу, что морская вода стерла большую часть того, что написала Кристина. Впрочем, это не имело особого значения. Он давно выучил письмо наизусть. И все же не было никакой надобности делиться его содержанием с людьми, с которыми, как он надеялся, его должны были в дальнейшем связывать деловые отношения. Подойдя к сундуку, который с помощью миссис Мерфи удалось спасти из лодки Стабена, Рейли поднял крышку, сунул в него письмо и вытащил свой дневник, чернильницу и довольно грязное перо. Он сел к столу, открыл дневник на той странице, где была сделана последняя запись, и стал писать дальше:«Пятнадцатое февраля 1847 года. Прошлой ночью выпил слишком много и сегодня полон отвращения к себе. К тому же меня мутит. Кристина права. Я настоящий пьянчуга. Должен переубедить ее. Но как? Конечно, надо сделать что-то еще, а не только бросить пить. Прошлой ночью не сумел спасти жизнь человека. И меня посрамила перед всей деревней амазонка в штанах. Ее зовут Бренна, но она не похожа ни на одну известную мне Бренну».Он остановился, не зная, как описать эту женщину, столь привлекательную и одновременно столь грубую. Решив, что из-за головной боли такая попытка никак не могла бы увенчаться успехом, он сосредоточил свое внимание на Йене Маклауде.
«Лорд Гленденинг поразительно и пугающе похож на Байрона. Даже страшно смотреть на его ноги, потому что может оказаться, что он и хром, как Байрон. Пока что еще никто не произнес слова „хаггис“ <Хаггис — национальная шотландская еда, особым образом приготовленный пудинг из овсяной каши, завернутой в бараний желудок, сильно прокопченный на костре.>. Пирсон и Шелли опять оказались не правы. Похоже, что будут какие-то неувязки с коттеджем».Он поднял голову, услышав какой-то шум наверху. Отложив в сторону дневник, он сидел теперь у стойки бара, гадая, принесет ли облегчение кофе и прекратится ли эта пульсирующая боль в голове. Вернулся граф, а за ним, хихикая, следовала Флора, пытающаяся застегнуть свое платье. Рейли вдруг осознал, что разделит трапезу с человеком, ответственным за бедственное положение служанки, и невольно ему пришла в голову мысль о том, сколько же бастардов породил лорд Гленденинг с помощью служанок «Истерзанного зайца». — Мисс Флора согласилась приготовить нам поесть, доктор, — заявил граф своим громоподобным раскатистым голосом. — Что вы скажете, если мы удалимся вон за тот столик и подождем, пока она выполнит свое обещание приготовить завтрак, достойный короля? От мысли о том, что придется что-нибудь есть, у Рейли начался приступ тошноты, но он все же сел вместе с Гленденингом за ближайший столик, осторожно переступив через своих новых друзей, лежавших на полу в беспамятстве. — А теперь, — сказал лорд Гленденинг, поднимая стакан эля, налитый для него Флорой, — начнем с начала и с самого важного. У меня тост, доктор Стэнтон. Хочу выпить за ваше здоровье. Добро пожаловать на остров Скай. Рейли нерешительно смотрел на свой эль. Поверх напитка шапкой поднималась легкая пена. — Верно, — сказал он. — За Скай. И залпом осушил стакан с густым хмельным напитком. Волна тошноты подступила к горлу. На мгновение он испугался, что его тотчас же стошнит, что он запачкает и свою одежду, и стол, и лорда Гленденинга, и это, конечно, впечатлит его нанимателя. Но вдруг совершенно неожиданно для себя он ощутил облегчение. Похоже было, что пиво осадило все, что поднималось из его желудка и стремилось извергнуться, да и в голове у него прояснилось. Должно быть, облегчение, которое он испытал, отразилось и на его лице, потому что граф рассмеялся и сказал: — Я знал, какое действие это окажет. «Собачья шерсть» никогда не подведет. Рейли с изумлением взирал на пиво: — Не могу поверить. Миссис Мерфи должна это запатентовать и продавать как тонизирующее средство. Уж американцы-то ухватятся за него. Гленденинг поднес палец к губам. — Да вы что, тронулись умом, мой друг? Тогда она бросит нас, и что с нами будет, когда нам захочется опохмелиться? — Верно, — согласился Рейли, признав мудрость этого заявления. — Конечно, вы правы. — Ну так к делу, — сказал граф. — После завтрака мы пойдем и посмотрим на вашу больницу. Как вы догадываетесь, она закрыта с тех пор, как последний хирург… — Врач, — поправил Рейли. Гленденинг уставился на него: — Прошу прошения? — Врач, — повторил Рейли и сделал еще несколько глотков эля. Он чувствовал себя лучше и лучше. Ну ясно же, что вернуть Кристину будет совсем нетрудно. Всего-то потребуется вылечить несколько человек от холеры и доказать, насколько важна для него работа врача, намного важнее, чем считала Кристина. Она еще попросит его, чтобы он на ней женился. И конечно, к следующему Рождеству он будет дома.
* * *
— Верно, речь шла о враче-терапевте, — пробормотал граф, — и потому вы называетесь доктор Стэнтон, а не мистер Стэнтон? Рейли кивнул. — Думаю, вы простите тех, кто станет называть вас поначалу мистером Стэнтоном? Наш бывший доктор не придавал этому значения, и мы называли его мистером. Его звали мистер Доннегал. Рейли положил на стол вилку и подумал, что ему очень хочется дать графу в зубы. — Я так понимаю, — сказал Рейли голосом, столь же холодным, как та вода, в которую он так по-рыцарски бросился накануне, — что врачу полагается коттедж. — Верно, — согласился граф, шумно глотая эль. — Все так. — Вы ведь давали объявление о том, что вам нужен просто врач, а не хирург. Но если прежний доктор там больше не живет, — от холода в голосе Рейли растопленное масло могло бы немедленно застыть, — как же может быть, что в коттедже доктора кто-то поселился? — О! — Граф пожал мощными плечами. — Там живет его дочь. — Вы хотите сказать, — Рейли от всего сердца надеялся, что неправильно понял графа или ослышался, — что собираетесь выгнать сироту на холод, сэр? — Сироту? — усмехнулся Гленденинг. — Клянусь своими потрохами! Сироту! Рейли подумал, что было бы недурно поставить графу синяк под левым глазом в пару правому. Он подумал, что смог бы справиться с этой задачей. Оба они были примерно одного роста и веса. В колледже Рейли случалось класть на обе лопатки мужчин много мощнее и сильнее. И ни один из них не носил юбки. — Послушайте, Гленденинг, — сказал Рейли, с отвращением бросая на стол салфетку. — Я этого не потерплю, слышите? Вы не станете выгонять из дома на снег невинную девушку. И все из-за меня. Если я могу снять другое жилище, я это сделаю. Бог свидетель! Что в этом такого забавного? — Вы! — ответил граф между двумя пароксизмами хохота. — Право же, я никогда не встречал никого, похожего на вас, Стэнтон. Я-то думал, что такие люди, как вы, давно вывелись вместе с Круглым столом <Легендарный Круглый стол, за которым восседал король Артур вместе со своими рыцарями.>! Рейли с негодованием смотрел на него: — Почему? Потому что я осмеливаюсь перечить богатым землевладельцам, выгоняющим из дома горемычных сирот, чтобы освободить место для личного врача, который будет пестовать их нежные пальчики? Теперь наступила очередь Гленденинга бросить на стол салфетку. — Послушайте! — сказал он. — Мне не нравится ваш тон, Стэнтон. Во-первых, я сильно поранил большой палец. Смотрите, почти что сорвал ноготь. Видите? Рейли бесстрастно взирал на палец графа, который тот буквально совал ему в лицо. — Во-вторых, я нанимал вас не в качестве личного врача. Верно то, что после прошлого лета я опасаюсь… некоторых неприятностей. Но я нанял вас, чтобы вы лечили не одного меня, а всех, кто живет в этой деревне. И в-третьих, что касается горемычной сироты, то ей уже почти двадцать, она вовсе не сирота и не беззащитная крошка, как вы вообразили… Она вполне способна позаботиться о себе, и тому свидетельство — этот синяк у меня под глазом. Рейли сказал бесцветным голосом: — Вам следует приложить к синяку кусок сырого мяса. Отек спадет. А палец подержите в теплой воде. Гленденинг с недоумением воззрился на пострадавший палец. — Правда? — Да. В дополнение к воде я дам вам кое-какие порошки. И палец следует забинтовать. А теперь скажите, как это может быть, что она не сирота, если ее отца больше нет? Вы, кажется, говорили, будто мистер Доннегал покинул этот мир. Гленденинг покачал головой: — Я этого не говорил. Доннегал жив и здоров. — Жив и… — Рейли умолк и посмотрел на своего нанимателя. — Вы сказали, что его не стало во время последней эпидемии холеры прошлым летом. — Ну в каком-то смысле его и правда не стало, — ответил Гленденинг, пожимая плечами. — Он упаковал веши, и взял жену, и всем выводком отправился в Индию. Он отправился исследовать… Ах, что… исследовать? О да, происхождение азиатской холеры! — Господи! — вырвалось у Рейли. — И оставил здесь свою дочь? Гленденинг закатил глаза: — Опять вы за свое! Нет, он не оставил дочь. Он оставил ее в Лондоне на попечении брата. А она, своевольная и благодарная девица, вернулась на Скай при первой же возможности, улизнув от дяди. Рейли воззрился на собеседника: — Вернулась? Вернулась на Скай? Но почему? — Откуда мне знать? Она мне не сказала этого. — Граф подался вперед. — Но есть кое-что, что мне известно доподлинно: теперь она должна освободить коттедж. Я хочу сказать, теперь, когда здесь вы. Рейли продолжал смотреть на графа. Вне столицы Рейли не должен был встречать людей, похожих на графа… людей, принадлежащих к привилегированному сословию, к высшему классу, которые были столь высокого мнения о себе и столь низкого о тех, за кого им полагалось быть в ответе. Это были те, кто считал желание Рейли стать врачом неоправданным и достойным презрения. Они спрашивали его, почему человек, рожденный маркизом, должен стараться получить образование, не говоря уже о профессии. Ну, это сошло бы для младшего сына, считали они, но Рейли-то был старшим сыном. Заявление Рейли о том, что для него медицинская наука и профессия врача таят особое очарование, было неубедительным. Они их просто не воспринимали. Его решение получить медицинскую лицензию было притчей во языцех и предметом шуток. За его спиной они называли это блажью и причудой Стиллуорта. Но когда он достиг своей цели и настоял на том, чтобы пациенты называли его доктором, а не лордом Стиллуортом, даже Кристина стала возражать. Разумеется, тот факт, что Рейли был маркизом, перевешивал его статус врача. Что касалось самого Рейли, то звание, полученное благодаря собственному тяжкому труду и твердой решимости, было для него намного ценнее, чем то, которое он получил по смерти отца, сломавшего шею в результате падения с любимой лошади. И вот даже на острове Скай, вдали от цивилизации, Рейли не удалось избежать лицемерия и эгоизма класса, принадлежности к которому он стыдился и который не хотел признавать. — Я не приму его, — сказал Рейли, бросил не особенно чистую салфетку, врученную ему Флорой, и свирепо воззрился на графа. — Я отказываюсь позволить вам сделать беззащитную женщину еще и бездомной по моей вине… Гленденинг ухмыльнулся: — Спрячьте свой меч в ножны, Ланселот! Или вы сэр Галахад <Сэр Галахад — один из рыцарей Круглого стола.>? У меня есть все основания желать, чтобы упомянутая леди покинула Берн-Коттедж. — Вы хотите сказать, что, кроме желания освободить его для меня, у вас есть и другие причины? — недоверчиво спросил Рейли, не сводя с собеседника глаз. — И что же это за причины? — Простые. — Граф вернулся к прерванной трапезе. — Я хочу, чтобы она переехала ко мне и жила со мной. А теперь, — добавил он, пожимая плечами, — ей придется это сделать.Глава 5
Рейли так стремительно вскочил, что с грохотом полетел стул, заставив не одного из его вчерашних собутыльников заворочаться и застонать. Рейли не обратил на это внимания. Он так сильно подался вперед, что его сжатые кулаки легли по обе стороны тарелки графа, и зашипел ему прямо в лицо: — Вы мерзавец! Если бы при мне был мой пистолет, я бы сделал большую дырку в вашей самодовольной физиономии, и она была бы так велика, что сквозь нее можно было бы увидеть океан! Гленденинг, казалось, очень удивился, но не настолько, чтобы перестать жевать. — Спокойнее, Стэнтон, — сказал он. — Я собираюсь на ней жениться. Рейли недоуменно заморгал: —Что?! — Конечно, я женюсь на ней. Неужели вы вообразили, что я беру своих любовниц силой? Рейли хотелось сказать: «Вы как раз и производите такое впечатление», но он вдруг подумал, что Гленденинг бравировал своим цинизмом и такое заявление только польстило бы ему, а он ничуть не собирался льстить этому субъекту и потому ответил: — Ну, вы же не прочь переспать с женами своих друзей, поэтому нет ничего удивительного в том, что я подумал о вас плохо. Лицо Гленденинга помрачнело. — Они вовсе мне не друзья, — сказал он твердо, по-видимому, гораздо больше уязвленный предположением о том, что мог якшаться с рыбаками, а не обвинением в блуде. — Вы что, шутите? Они мои люди. Как вы понимаете, это большая разница. Право феодала и тому подобное. Рейли недоверчиво помотал головой. — Право феодала? — переспросил он. Это было намного хуже того, что он слышал в Лондоне, хуже того, что ему доводилось слышать в Оксфорде. — Да. — Гленденинг взмахнул ножом для масла. — И вы это знаете. Хозяин поместья сохраняет право первой ночи. А почему бы и нет? Не то что я пользуюсь им. Вовсе нет. Я хочу только сказать, что имею право потребовать этого. Но похоже, что они сами не прочь… Я хочу сказать, они не против того, чтобы я лишал их невинности. И не могу сказать, что знаю почему. Но Рейли-то это было ясно. В любом соревновании он одержал бы победу благодаря своей внешности и статям. Какая женщина в здравом уме предпочла бы Адама Макадамса Йену Маклауду? Этот малый был величиной с дом и красив особой красотой. И уж, несомненно, этот Гленденинг был самым богатым и желанным женихом на мили вокруг. — В таком случае что же думает мисс Доннегал? — поинтересовался Рейли. — Если все леди этого острова только и мечтают прыгнуть к вам в постель, почему вам приходится силой заставлять мисс Доннегал перебираться из своего дома в ваш? Не должна ли она броситься к вашим ногам, как здешняя Флора? Он кивком указал в сторону кухни, где скрылась Флора. Лицо Гленденинга приняло задумчивое выражение. Но жевать он не перестал. — Конечно, она должна была бы это сделать, — ответствовал граф, — но она, как я уже сказал, несколько упряма. — Неужели настолько упряма, что ответила отказом на предложение графа выйти за него замуж? — Рейли наклонился, чтобы поднять свой стул, и сел на него. — Не могу припомнить ни одной девушки в Лондоне, которая отказалась бы от такой чести и проявила подобное упрямство. За исключением некой мисс Кристины Кинг. Но ведь она отказала маркизу, а не графу. Да и это можно было утверждать с большой натяжкой, потому что Рейли частенько отказывался признаваться в том, что он маркиз. Гленденинг кивнул. Впервые с того момента, как принесли еду, он перестал запихивать ее в рот. Теперь же он подался вперед и заговорщически понизил голос: — Знаю, Стэнтон. И скажу вам, что это начинает меня… слегка беспокоить. — Он заговорил еще тише: — Я начинаю думать, что даже не нравлюсь девушке. Рейли тоже понизил голос, хотя следовало бы заметить, что в тоне его звучала явная ирония: — Не могу себе представить почему. Вы ведь всего-навсего собираетесь выбросить ее из дома. — О, да она и до этого ненавидела меня, — заверил его граф. — Как вы думаете, почему я прибег к таким низким уловкам? Уверяю вас, что не нахожу в этом ни малейшего удовольствия. Но девушку следует заставить понять… — Какой вы заботливый малый! Гленденинг заморгал, по-видимому, приняв иронию Рейли за чистую монету и сочтя его слова за комплимент. — Нет, ну что за дура! Она нигде и никого не найдет лучше меня. Ни здесь, ни в любом другом месте. Я самый богатый, самый красивый и самый образованный человек на острове. По мнению Рейли, это не особенно льстило графу, учитывая то, что Рейли удалось увидеть из мужского населения острова. — И самый скромный, — решился съязвить он. Но, похоже, Гленденинг не воспринимал сарказма. — Верно. А что касается этого коттеджа, то он — ее последнее прибежище. С минуту граф молчал, изучая остатки завтрака на своей тарелке. Потом взгляд его упал на недоеденный кусок бекона, он оживился и поднял глаза. — Если… Рейли выжидательно поднял бровь: — Если — что?.. — Ну, если вы не… По-видимому, пришедшая ему в голову мысль побудила его к дальнейшей откровенности. — Если я не… что? — спросил Рейли, заподозрив какой-то подвох. — Ну, вы умный человек, образованный. Оксфорд и так далее. Думаю, она должна питать уважение кобразованному человеку. — Боюсь, что не улавливаю вашу мысль, — сказал Рейли, осторожно подбирая слова, потому что ему не нравилось, что разговор принял такой оборот. — Ну, мне просто кажется, что, если такой парень, как вы, я хочу сказать, такой образованный малый, подъехал бы к ней, возможно, она отнеслась бы к моему предложению более разумно… Рейли в изумлении смотрел через стол на своего собеседника. Он почти догадался, к чему ведет граф, но услышать это в столь прямолинейной форме было чем-то из ряда вон выходящим. Он с трудом верил своим ушам. — Вы что, тронулись умом? — спросил он. Но граф Гленденинг, казалось, не слышал его. Он продолжал, захваченный своей идеей: — Нет, это было бы великолепно! Она всегда благосклонна к парням вроде вас, ну к таким, кто пишет руководства по лечению зубов и так далее. Она, конечно, отнесется с уважением к тому, что вы ей скажете. Обиженный Рейли возразил: — Видите ли, я в своей жизни не написал еще ни одного руководства, не говоря уже о том, чтобы знать, как надо должным образом ухаживать за зубами… — Вы должны ей все изложить, — настаивал Гленденинг, будто Рейли не произнес ни слова, — вы должны представить ей это все в научном свете. Ей это понравится. Скажите ей, что мы должны пожениться, потому что принадлежим к одному классу. Я слышал, что этот ее дядя, у которого она должна была жить в Лондоне, какой-то пэр. Поэтому нет причины… — Лорд Гленденинг, — перебил Рейли своего нанимателя. Это было не совсем вежливо, но слова его прозвучали очень эмоционально: — Я врач. Я не сваха. И не стану помогать вам в том, чтобы принудить эту молодую женщину выйти за вас замуж. Граф явно был не очень умен. Он был слишком хорош собой, чтобы пользоваться мозгами для достижения какой-нибудь цели, по крайней мере не привык использовать их регулярно. Рейли хорошо знал этот тип людей. Половина студентов Оксфорда были точно такими же, как этот граф, поступали они в колледж только потому, что их отцы и отцы отцов посещали его, а вовсе не потому, что их снедалa жажда знаний. Но в отличие от многих известных Рейли молодых людей граф обладал некой хитростью, чем-то вроде животного инстинкта выживания. Именно этот инстинкт, а не расчет, заставил Гленденинга произнести свою следующую фразу: — Ну что за стыд! Право же, это просто позор! Потому что я надеялся выкурить ее из этого коттеджа до того, как начнется весеннее половодье и наводнение. Хорошо еще было, когда там жили се родители, но ведь теперь весной она будет там одна, одна со своей… проблемой… Я не уверен, что разумно оставлять ее одну в изоляции и без помощи… Рейли не хотелось задавать вопроса, который напрашивался сам собой. Он понимал, что граф играет на нем, как на фортепьяно. И все же не смог совладать с собой. Он против воли спросил: — Проблема? Что, собственно, вы имеете в виду? У молодой леди есть… проблема? — Ну… я ничего не хотел говорить, — ответил Гленденинг со смущенным и как бы извиняющимся видом. — И меньше всего мне хотелось бы посвящать в это вас. Но, право же, тревожиться не о чем. Во всяком случае, я не думаю, что стоит тревожиться. Просто… с тех пор как она вернулась, она ведет себя несколько странно… Ничего особенно тревожного. Ну, если не считать того, что она сбежала от тех, кто должен был за ней присматривать, и вернулась сюда без особенно серьезной причины. Но правда заключается в том, что с тех пор, как она вернулась, она… ну, стала какой-то… какой-то странной. — Потому что не хочет выходить за вас замуж? — спросил Рейли деревянным голосом. — Да, и это тоже, но есть и кое-что еще. Она бродит глубокой ночью по кладбищу и записывает что-то в тетрадь. Вопреки своему намерению ничему не удивляться Рейли уставился на графа широко раскрытыми глазами. — Записывает что-то в тетрадь, — повторил он. — На кладбище. И делает это глубокой ночью. Да, и это еще не все. Она повадилась ходить в деревню, когда стемнеет, все с той же тетрадью, ну той, что берет с собой на кладбище. Она ходит из дома в дом и что-то записывает в тетрадь. Потом запирается в задней комнате коттеджа и никого туда не пускает. И не говорит, что она там прячет. Возможно, что-нибудь вполне невинное. Но люди… Гленденинг пожал широченными плечами, потом продолжил свой рассказ: — Ну, люди всякое болтают. И должен вам признаться, что у меня возникает неприятное чувство… Представьте, молодая женщина живет в коттедже одна-одинешснька, а весной ей грозит наводнение. У нас, на острове Скай, зимы довольно мягкие, но, поверьте мне, когда снег на горах начинает таять… И если к тому же девица повредилась в уме… она и вовсе может рехнуться… Я никогда не прощу себе, если мы найдем ее замерзшую или выловим труп из моря. Скажу вам честно, мне не хотелось бы писать ее родителям о трагедии… — Правильно. Рейли старался говорить спокойно. Он не хотел, чтобы его волнение стало заметно графу. Гленденинг, должно быть, вышивал узоры своей фантазии по канве правды, чтобы склонить его к сотрудничеству. Но если даже часть того, что ему рассказал граф, была правдой, им пришлось бы иметь дело с женщиной с серьезным психическим расстройством. Почему бы женщина — женщина вообще — пожелала предпочесть безопасности и защищенности жизни с любящими родственниками одиночество на острове Скай? Если даже оставить в стороне ее прогулки по кладбищу глубокой ночью? Сердце Рейли тревожно и бурно забилось. Неужели эта мисс Доннегал станет его первой пациенткой? Но постойте! Если эта женщина действительно настолько неуравновешенна, как говорит Гленденинг, то почему он хочет на ней жениться? — Ну это же очевидно, — ответил Гленденинг, когда Рейли прямо спросил его об этом. — Я люблю ее. Да, это было так просто. Всего три коротких слова, а в них оказалось заложено столько бесценной информации. Право же, это было трогательно — привязанность к женщине, столь явно нуждавшейся в помощи Рейли. Надо дождаться ответа Пирсона и Шелли, которым он опишет свою пациентку. Они просто позеленеют от зависти. И все же ему не следовало выказывать свой энтузиазм. Гленденинг был явно без ума от этой женщины. — Я полагаю, — медленно сказал Рейли, — мне следует нанести ей краткий визит. Просто чтобы убедиться в серьезности ее… гм… недуга. Гленденинг одобрительно похлопал своими огромными ручищами. Эти хлопки прозвучали как не слишком отдаленные раскаты грома, и шум снова обеспокоил вчерашних собутыльников Рейли, которые вновь заворочались и застонали. — Я знал, что вы как раз подойдете для этой работы, — сказал счастливый граф, — я понял это, как только увидел вас. В тот момент, когда граф увидел Рейли Стэнтона, тот в беспамятстве лежал лицом вниз в баре местной таверны. Но Рейли не счел необходимым напоминать своему нанимателю об этом обстоятельстве. Вместо этого он сказал: — Если только вы мне скажете, где раздобыть теплой воды, я переоденусь, помоюсь и побреюсь… Таким образом, несколькими часами позже Рейли ехал на лохматом, но резвом коньке, специально пригнанном из конюшни графа. И мальчик, доставивший его, пояснил, что эта лошадка выделена специально для личных надобностей доктора. Мальчик, сообщивший, что его имя Роб и что он назван так в честь давно усопшего древнего короля, был приставлен к Рейли в качестве проводника, готового сопровождать его в поездках по острову, и эту обязанность он принял, по-видимому, без лишних слов и возражений, но со времени начала их путешествия не назвал ни одного примечательного места, если не считать замка Гленденинг, возвышавшегося над деревней. Впрочем, едва ли этим именем можно было назвать ветхие хижины, выстроившиеся вдоль пирса. Замок походил на хищную птицу, примостившуюся на краю утеса примерно на высоте двести футов над уровнем моря. Утреннее солнце разогнало вчерашний туман, и впервые Рейли получил возможность разглядеть пейзаж и счел его по большей части приятным для взора. Почти все было покрыто снегом, начиная с соломенной кровли «Истерзанного зайца» и до башен замка Гленденинг, а там, где снег начал подтаивать, образовались сосульки. На нескольких доступных взору деревьях ветви тоже покрылись ледяной коркой и подмигивали льдистыми искрами на ярком и холодном зимнем солнце. В целом пока что Рейли был очень доволен своим решением отправиться на остров Скай. Конечно, люди здесь были простыми, что правда, то правда, за исключением этой мисс Доннегал, которая могла оказаться крепким орешком, и ослепительной, но весьма неприятной мисс Бренны. После его лондонских пациентов все они производили отрадное впечатление, и все здесь казалось ему освежающим. Его пациенты в Лондоне частенько не соглашались с его диагнозом, спорили и настаивали на том, что якобы их болезнь носила гораздо более драматический характер, чем считал он, или была более редкой и экзотичной, чем на самом деле. Если они болели ангиной, то утверждали, что у них малярия, если страдали от несварения желудка, то считали, что у них редкая болезнь сердца. И у него не было никакой надежды, что в районе Мейфэр, где он практиковал, со временем что-нибудь изменится. Но здесь уж по крайней мере у него была надежда показать свой медицинский опыт и пригодность. Мальчик по имени Роб повел его вниз по склону, который нисходил от замка и деревни. Земля была неровной, заросшей кустарником и покрытой камнями, хотя в известном смысле это можно было счесть дорогой, впрочем, скорее, это была тропинка, но лошади шли по ней уверенно и их можно было не направлять. Как уже было известно Рейли, население деревеньки было немногочисленным и насчитывало не более сотни человек, потому что эпидемия, разразившаяся прошлым летом, унесла треть жителей. Когда они проезжали мимо сельского кладбища, Рейли заметил потрепанный листок бумаги, прикрепленный к черному безлистному дереву, сообщавший прохожим, что кладбище переполнено и там осталось место только для братских могил, но никак не для индивидуальных захоронений. Но даже это мрачное напоминание об ужасах прошедшего лета, а эпидемия и в Лондоне унесла множество жизней, хотя никто из пациентов Рейли не подцепил холеры, потому что эта болезнь в основном свирепствовала в беднейших кварталах города, — даже оно не смогло испортить радужного настроения Рейли. Он вдыхал чистый холодный воздух с привкусом морской соли и находил его гораздо более приятным, чем задымленный воздух Лондона. И Рейли почувствовал острое сострадание к Пирсону и Шелли, в эту минуту, несомненно, спешившим со своим первым визитом к больным и, конечно, уже застрявшим в уличной пробке. Потом мальчик сказал: — Вон там этот Берн-Коттедж. Рейли проследил за взглядом мальчика и увидел совершенно очаровательный маленький коттедж, угнездившийся на дальнем от них краю источника, летом, должно быть, превращавшегося в грозный ревущий поток, но зимой остававшегося просто речушкой шириной не более двадцати футов. Течение здесь было очень быстрым, через речку был перекинут простой деревянный мостик, впрочем, достаточно широкий, чтобы по нему могла пройти лошадь со всадником, но не позволявший проехать ни одной повозке. Это, должно быть, и был упомянутый ручей, решил Рейли. Самое удобное место для коттеджа, какое он когда-либо видел. — Послушай, — сказал Рейли, заставляя свою лошадку остановиться, — какая прелестная картина! Мальчик, тоже натянувший поводья своей лошади, посмотрел туда же, куда и Рейли, но, по-видимому, остался ничуть не впечатленным. Робу крытая соломой крыша была не в новинку и не показалась столь живописной, потому что в своей жизни мальчик не одну зимнюю ночь дрожал от холода под такой же. Столь же равнодушным его оставил и вид ручья. — Да, — ответил Роб, ткнув своего пони под ребра. — Там топится камин. — Он указал на голубой дым, поднимавшийся над единственной трубой коттеджа. — Нам может посчастливиться выпить по чашке чаю. Копыта пони застучали по доскам мостика. Послушно следуя за своим проводником, Рейли размышлял о том, что уж если кому суждено свихнуться, то Берн-Коттедж, пожалуй, был для этого вовсе не подходящим местом. Пожалуй, не часто ему доводилось видеть более веселое и живописное местечко. Скорее замок Гленденинг с его древними башнями и общим мрачным обликом подошел бы безумной женщине… Мальчик соскользнул с седла и решительно зашагал к парадной двери коттеджа, вполне уверенный в благосклонном приеме. Рейли спешился, обратив внимание на ухоженный двор и занесенный снегом сад — впрочем, там был и огород, о чем свидетельствовали засохшие стебли помидоров, грядки с душистыми травами и цветочные клумбы. Рейли вдруг пришло в голову, что безумие порой принимает причудливые формы, оказывается, и сумасшедший может иметь опрятный двор, а свое безумие скрывать за запертыми дверьми. Правда, ему еще не случалось встречать ни одной сумасшедшей, но Пирсон пользовал итальянскую графиню, имевшую несчастную привычку заманивать голубей на свой чердак, где она их расчленяла на части и съедала сырыми. Пирсон написал статью об этой даме и зачитал ее на заседании научного медицинского общества, где она была принята весьма благосклонно. Возможно, размышлял Рейли, пока Роб громко стучал в дверь коттеджа, он тоже сможет написать статью о несчастной мисс Доннегал. Тут дверь коттеджа широко распахнулась, и оказалось, что Рейли смотрит не в тусклые глаза сумасшедшей, а в ясные и весьма враждебные глаза женщины, известной в деревне под именем мисс Бренны. И только тогда Рейли осознал свое заблуждение.Глава 6
Бренна не мигая смотрела на высокого мужчину, стоявшего на ее пороге, и думала при этом, что он не терял времени даром. Господи! Ведь он только что прибыл и вот явился требовать, чтобы она освободила его дом. Да, вероятно, таким было обычное поведение лондонцев. Они грубый народ, и всем это известно. — Я постараюсь не задержать вас, — сказала она, понимая, что говорит слишком враждебно и отрывисто, но не могла сдержаться, — хотя я только вчера вечером узнала о вашем прибытии. Прошу вас дать мне пару дней на сборы. У меня даже не было времени упаковать вещи, не говоря уже о том, чтобы найти другое жилье. Мужчина смотрел на нее с величайшим изумлением… Человек, имевший хоть смутные познания в медицине, определил бы это выражение лица, как выражение человека, близкого к апоплексическому удару. Хотя она не могла представить, почему его так поразило то, что Бренна появилась на пороге собственного коттеджа. — Я буду рада обсудить ваше вселение сюда в другой раз, — сказала она отрывисто, — но, как вы можете заметить, у меня сейчас пациент. Она махнула рукой в сторону мальчика, стоявшего рядом с черно-белой собакой и удерживавшего ее в лежачем положении на кухонном столе. Пациентом был, конечно же, пес. Это был колли юного Хемиша Макгрегора по имени Лукас. Собака угодила в волчий капкан, поставленный лордом Гленденингом. — Поэтому, — заключила Бренна, — вам лучше прийти в другой раз. Всего хорошего. Она уже потянула на себя створку двери, намереваясь ее захлопнуть и думая при этом с некоторым удовлетворением, что в одежде доктор Стэнтон выглядит не столь опасно, как без нее… Но дверь почему-то отказалась ей повиноваться и стала распахиваться, несмотря на то что Бренна навалилась на нее всем телом. — Доктор Стэнтон, — задыхаясь и упираясь пятками в пол, произнесла Бренна. — Право же… Все еще опираясь спиной о притолоку, она сделала знак Хемишу помочь ей. Мальчик бросился вперед, горя желанием принять участие в том, что он счел игрой, и теперь они навалились на дверь вдвоем и тянули ее на себя изо всех сил. Однако это не помогло. Рейли легко толкнул створку, вошел в коттедж и остановился, глядя на них обоих сверху низ. Наконец доктору удалось обрести дар речи, и он воскликнул: — Господи помилуй! Так это вы! А я не был уверен! Бренна, не имевшая ни малейшего понятия, о чем он говорит, повернулась к нему спиной и снова занялась своим пациентом, поднявшим косматую голову и теперь взиравшим на вошедшего. Лапа собаки, попавшая в челюсти гнусного капкана, представляла собой прискорбное зрелище, и Бренна пыталась привести ее в порядок с помощью иглы и ниток, когда стук в дверь оторвал ее от этого занятия. — Располагайтесь, — сказала она кисло и с оскорбленным видом взяла иглу, намереваясь продолжить лечение. — И все же следует ждать, пока предыдущий жилец освободит дом, а потом уж вселяться… Хемиш, веснушчатый малый лет одиннадцати с блестящими глазами, с любопытством разглядывал Рейли Стэнтона. — Кто он? — спросил мальчик, не обращаясь ни к кому конкретно. — Новый врач, — лаконично ответила Бренна. — Он пришел вышвырнуть меня отсюда. А теперь, пожалуйста, подержи-ка ногу Лукаса. — Он не может этого сделать! — закричал Хемиш, бросив яростный взгляд на доктора Стэнтона. Этот достойнейший доктор, как заметила Бренна уголком глаза, сорвал с головы шляпу, будто внезапно вспомнив, что он джентльмен. Глядя на Бренну и наблюдая за ее работой, он, по-видимому, совершенно не знал, что сказать. Но Хемиш знал, что сказать, и постарался за них обоих. — Мисс Бренна всегда жила здесь, — объявил мальчик, гневно сверкая глазами. — Вы не можете выкинуть ее отсюда. А если… если попытаетесь, я вас ударю! Бренна, услышав угрозы мальчика, не могла сдержать улыбку. Хемиш доставал головой доктору всего лишь до пояса. — А теперь послушайте меня. — Доктор Стэнтон обрел наконец дар речи. — Я не собираюсь никого выкидывать отсюда. Я пришел сюда, потому что лорд Гленденинг сказал мне, что здесь проживает некая мисс Доннегал, женщина, которая… Ну, впрочем, не важно… Он посмотрел на Бренну и добавил: — Он не упомянул, что мисс Доннегал — это вы. Бренна бросила на него взгляд через плечо. — Да, — сказала она, хотя и не имела ни малейшего понятия, о чем он толкует. — Думаю, что это было для вас в некоторой степени шоком. Если вы подождете несколько минут, я буду счастлива обсудить это с вами, но, как я уже сказала, сейчас я занята. Ты собираешься стоять в дверях как остолоп, Роб, или все-таки войдешь? Становится довольно холодно. Роб, никогда не отличавшийся остротой ума, крякнул и закрыл дверь. Бренна кивнула головой, указывая на огонь в камине. — Там есть чай, — сказала она Робу, — налей себе. Но осторожнее, он горячий. Роб поспешил к огню. Бренна заметила, что Стэнтон оглядывает комнату, и подумала: «Он уже решает, куда поставить вещи. Наглец!» Но тут джентльмен озадачил ее, галантно обратившись к ней: — В это время дня свет здесь недостаточен. Разрешите мне подержать для вас лампу. К ее изумлению, он зажег масляную лампу, которую она держала на каминной полке, и, подняв ее, направил свет прямо на Лукаса, все еще распростертого на столе. Бренна пробормотала слова благодарности и вновь склонилась над собакой. Никто не произносил ни слова. Она только слышала, как Роб наливает себе чай, добавляет в него молоко и кладет шесть кусков сахару, маленький обжора. Бренна подумала, что не стоит оставлять сахарницу на виду. Она слышала тяжелое дыхание Лукаса, к счастью, вполне размеренное, а также дыхание его хозяина, чуть-чуть чаше обычного и не такое глубокое, как всегда. По-видимому, мальчик в отличие от собаки не особенно верил в медицинскую сноровку Бренны. Вдруг послышался мягкий стук четырех кошачьих лап по полу, и Эрик не спеша направился посмотреть, из-за чего все так суетятся. Несколькими секундами позже послышался шорох крыльев Джо, ручной вороны Бренны, усевшейся на балку, чтобы лучше видеть происходящее. Сорча, рыжеватая собачка, уселась под столом, терпеливо ожидая окончания операции, мордочка у нее была встревоженная: Лукас был одним из ее приятелей. И, несмотря на все это, Бренна не могла не чувствовать присутствия мужчины, стоявшего рядом. Рейли Стэнтон наклонился над ней, стараясь получше освещать рану, которую она зашивала. Он стоял настолько близко, что она ощущала жар его тела под плащом. Она напрасно вообразила, что одетым он был для нее намного безопаснее, чем без рубашки, каким она увидела его в первый раз. Ее очень смущало, что над ней маячило столь привлекательное мужское тело… Да что с ней такое? О, пожалуй, она не лучше Мейв, столь плотоядно пялившейся на молодого доктора, как какая-нибудь жаждущая любви школьница. Даже запах мыла, которым утром умылся этот доктор, и то будоражил ее. Это был острый запах свежести и чистоты, и через некоторое время она поняла, что это аромат лавандового мыла миссис Мерфи. Этот дразнящий запах смешивался с ароматом чистой, хорошо отглаженной одежды доктора, и это вызывало у нее какое-то покалывание в руках и плечах. Бренна убеждала себя, что это происходит только потому, что она просто давно не бывала в обществе мужчин, которые мылись бы регулярно. Однако к тому времени, когда она полностью зашила рану Лукаса, она раскраснелась так, будто стоял жаркий летний день. Извинившись, она скрылась на некоторое время в спальне. Поспешив к умывальнику, Бренна обтерла лицо мокрым полотенцем. Да что с ней такое творится? Она была в таком же возбуждении, как всякий раз бывала Флора, когда Йен Маклауд оказывался в проеме ее двери и свет в комнате мерк, потому что его закрывала мощная фигура. Но почему? Потому что мужчина, от которого пахло чистотой и свежестью, в отличие от всех других мужчин, с которыми она общалась в последнее время, стоял так близко от нее? Это было смешно! Он был просто доктором, раздражающим, глуповатым малым, которого Йен Маклауд, девятнадцатый граф Гленденинг, нанял для того, чтобы унизить ее. Лорд Гленденинг назвал его энтузиастом и был прав. Почему бы еще человек, пахнущий так хорошо, решился на такую авантюру и отправился на север? Здесь, на острове Скай, он не мог стяжать славы, не мог нажить богатства. Это она знала наверняка. Уж об этом она, конечно, позаботится. К моменту, когда она наконец, собравшись с силами, вышла из комнаты, оказалось, что доктор оживленно беседует с Хемишем, которому, должно быть, удалось побороть неприязнь к Стэнтону до такой степени, что он принялся рассказывать ему подробности происшествия, включавшие нелицеприятные высказывания о лорде Гленденинге, а также о его привычке ставить на своих землях капканы. — Говорит, будто волки задирают его оленей, — сообщил Хемиш. — Только я ни разу не видел волков. Лисы, может, и встречаются, но не волки. Сидя за столом и опираясь подбородком на одну руку, в то время как другой он гладил правое ухо Лукаса, доктор Стэнтон серьезно кивнул. — А тем временем, — продолжал Хемиш, — такие добрые и ни в чем не повинные собаки, как Лукас, ломают ноги. — Нога не сломана, — возразила Бренна. — Кость, возможно, и ушиблена, но не слишком сильно. Она в основном здорова. При ее появлении доктор Стэнтон учтиво поднялся с места, как и подобает лондонскому джентльмену, и Бренна невольно отметила про себя, что как только его темные глаза останавливаются на ней, в них загораются искры. Она тотчас же отвела взгляд, потому что ее это выбивало из колеи, и снова почувствовала, будто ее обдало жаром, несмотря на то что она только что освежилась ледяной водой. — И все же я собираюсь наложить шину, — продолжала она, испытав облегчение, оттого что, как ей показалось, голос ее прозвучал ровно. Присутствие красивого доктора Стэнтона не могло оказать на нее никакого воздействия. Ни малейшего! — Ты должен последить, чтобы Лукас не жевал шину. Понял, Хемиш? Мальчик пробормотал что-то невразумительное. Возможно, потому, что по примеру Роба он угощался кексом, недавно испеченным и теперь охлаждавшимся на низком буфете, и у обоих мальчиков рты были заняты едой. — Я хотел вам сказать, — обратился к ней доктор Стэнтон, — что считаю, что вы в совершенстве владеете техникой. — Он указал на собачью лапу. — Это отец научил вас? — Да, он, — ответила Бренна. Она села, изо всех сил стараясь не показать, как смущает ее присутствие доктора Стэнтона. Она надеялась, что он не будет пытаться проявить к ней доброе отношение. Как бы ей удалось сохранить ненависть к нему, — а она была уверена, что ненавидит его, — если бы он стал проявлять к ней доброту и любезность? — Я понял, — продолжал доктор, — что раз ваш отец покинул остров, то это вы лечите здешний народ? — И народ, — ответила Бренна, и при этом слова ее прозвучали несколько невнятно, потому что она держала во рту кусок деревяшки, пока перевязывала собачью лапу, — и, как вы можете видеть, животных. — В таком случае, должно быть, вы испытываете облегчение, оттого что я приехал сюда, — сказал доктор. Бренна подняла на него изумленный взгляд. Ну надо же! Из всех надменных и самоуверенных молодых людей этот… был худшим экземпляром… — Ну потому что, должно быть, для вас это было лишней нагрузкой, — поспешил он пояснить свои слова, будто испугался, что она неправильно его поймет. — Я хотел сказать, что вам, вероятно, хлопотно быть на побегушках у всех деревенских жителей. Вы могли бы проводить время гораздо веселее. — Ну не совсем так, — возразила Бренна. Теперь она могла говорить свободно, потому что вынула деревяшку изо рта и прибинтовала ее к лапе Лукаса. — Ну я просто подумал… понимаете ли, вы могли бы проводить время в Лондоне, как большинство юных леди, в магазинах, на званых вечерах и приемах на свежем воздухе. Во всяком случае, так развлекаются все известные мне молодые леди… Он умолк, очевидно, истощив свое красноречие, и посмотрел на нее. Она не представляла, что сейчас выражает ее лицо, но могла предположить, что оно выразило бесконечное изумление, особенно когда она услышала следующие его слова: — Я не думаю, что здесь, на острове Скай, могут быть какие-нибудь приемы. — Едва ли, — ответила Бренна, продолжая бинтовать собачью лапу, стараясь сделать многослойную повязку в надежде на то, что тогда Лукас не попытается содрать ее. — И я не представляю, — продолжал доктор Стэнтон тем же ироничным тоном, — чтобы вы посещали их. Бренна почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам, но на сей раз по совершенно иной причине. Как он смеет намекать на то, что она, будучи сведущей в медицине, неженственна и не может находить приятности в таком развлечении, как прием на свежем воздухе? Она бывала на десятках таких приемов и прекрасно проводила там время… Ну, может, и не на десятках, и, возможно, на половине из них ей вовсе не было весело, но он-то не мог об этом знать. И разве ей было не наплевать на то, что думает о ней этот выскочка из Лондона с его приятно пахнущей одеждой и широкой грудью? Ей это безразлично. Если только… Она не была бы настоящим ученым, если бы не допустила, что Рейли Стэнтон мог быть и вполне приятным и привлекательным молодым человеком, не только, как ей показалось, регулярно принимающим ванну, но и не совсем лишенным интеллекта. Но, конечно, он не мог пронять ее своими хорошими манерами и ароматом лавандового мыла. И самым легким способом избежать этого было бы напоминать себе почаще, что это он вторгся в ее коттедж. — Итак, это лорд Гленденинг прислал вас, доктор Стэнтон? Заканчивая перевязку, она успокаивающе похлопывала собаку по загривку, и пес улыбнулся ей в ответ, и хвост его забарабанил по столу. — Нет, он не присылал меня, — заявил доктор Стэнтон. — О? — Брови Бренны высоко и изумленно взметнулись. — Мне показалось, что вы сказали именно это. Значит, вы пришли по собственному почину? И собирались просто посмотреть свое будущее жилье? Камин иногда дымит в дождливую погоду, но в остальном коттедж вполне приемлем для жизни. Ей было приятно видеть его смущение. Он помрачнел, и речь его зазвучала невнятно: — Да нет… дело не в этом… И я пришел не поэтому… Она сидела и улыбалась, как ей казалось, с безразличным и презрительным видом. Его наконец прорвало, и он выпалил: — Верно! Это лорд Гленденинг прислал меня. Но вовсе не для того, чтобы я осмотрел коттедж… — Нет? — Бренна была удивлена. — Тогда зачем? И в это мгновение она начала прозревать. И снова вспыхнула, но на этот раз от ярости. — О, теперь понимаю! — объявила она, вскакивая на ноги с такой поспешностью, что Джо испуганно забила крыльями. — Он прислал вас осмотреть меня. Я права? Она прочла смущение на его лице. — Что же он вам в таком случае сказал? Что я слабоумная? Нет, погодите! Знаю! — Она вытянула руки вперед. — Что я подвергаюсь опасности и могу навлечь на себя беду… Верно? — Нет, ничего такого он не говорил, — возразил Стэнтон с явно неискренним негодованием. — Конечно, сказал. Он ведь и прежде это говорил. Он прислал вас сюда освидетельствовать бедную экзальтированную мисс Доннегал, которую, как он рассчитывал, вы склоните принять его благородное предложение выйти за него замуж. Она заходила по комнате взад и вперед, и ее юбки взвивались вихрем каждый раз, когда она поворачивалась. Она не могла припомнить случая, когда была так разъярена, как сейчас. Черт бы побрал это вмешательство, это назойливое внимание, пусть даже проявленное со всей джентльменской учтивостью! — Но он забыл вам сказать, что мисс Бренна, с которой вы познакомились вчера вечером, и бедная полоумная мисс Доннегал — одно и то же лицо. Верно? — Она покачала головой. — Должно быть, вы сами испытали некоторый шок, когда я открыла дверь. Надо было отдать ему справедливость, он ответил честно. — Скорее не шок, а разочарование, — признался он, — потому что на вас не оказалось мужских панталон. Ее обескуражила его искренность. И она умолкла на полуслове. И в этот самый момент в третий раз за утро кто-то громко забарабанил в дверь Берн-Коттеджа.Глава 7
— Не сомневаюсь, что это он! — в негодовании проговорила девушка. Она старалась сохранить накал ярости. Возможно, думал Рейли, она нечасто посещала приемы, но в совершенстве владела женскими ухищрениями. — Посмотрим, как я преуспел в диагностике, — согласился с ней Рейли. Он бессознательно старался поддержать огонь ее гнева. Нечасто доводилось ему видеть разъяренную красивую женщину, и это забавляло его. — Да, я уверен, что так и есть. Его реплики еще больше раззадорили ее. Рейли подумал, что едва ли будет преувеличением сказать, что эти ослепительные синие глаза просто мечут молнии. Он готов был снова снять перед ней шляпу. Кристина в гневе, вызванном чаще всего теми, кто использовал детский труд, и в подметки не годилась мисс Бренне Доннегал. Ее гнев был чем-то из ряда вон выходящим. И втайне он даже пожалел Йена Маклауда. По-видимому, граф совсем терял голову, когда речь заходила о его даме сердца. У Рейли не возникло ни малейшего сомнения в том, что как только Бренна Доннегал откроет дверь и увидит на пороге лорда Гленденинга, она тотчас же по меньшей мере украсит синяком и его другой глаз. Но когда мисс Доннегал открыла дверь, оказалось, что на пороге стоит вовсе не граф, а одна из девушек-служанок из таверны, продрогшая и посиневшая от холода. — О! — воскликнула Мейв, потому что это была она. — О, мисс! — Боже милосердный! Мисс Доннегал схватила девушку за руку и посадила перед камином. — Мейв, ты промерзла насквозь, — сурово сказала мисс Доннегал. — О чем ты думала, когда бросилась сюда, накинув всего только шаль? — Это Флора, мисс, — смогла произнести Мейв, хотя зубы ее выбивали дробь. — Настал ее час. Вам надо немедленно в замок. — В замок? — спросил Рейли, глядя сверху вниз на дрожащую девушку. — Что Флора делает в замке? — Она всякий раз отправляется в замок, когда приходит ее час, — сказала мисс Доннегал. — Приходит? Брови Рейли взметнулись вверх. Право же, он был не готов к этим сюрпризам, следовавшим друг за другом с тех пор, как он переправился через ручей. Голос мисс Доннегал прервал его размышления. — Забери Лукаса домой, — сказала она. — Последи, чтобы день-другой он не ступал на больную лапу. Не позволяй ему переходить ручей вброд. Пусть больная лапа остается сухой. Мальчик послушно кивнул. — Да, мисс, — сказал он. — Пойдем, парень. Собака, прекрасно имитировавшая больную светскую даму почтенного возраста, спрыгнула на пол и двинулась следом за хозяином на всех четырех лапах, слегка прихрамывая. Рейли как можно вежливее обратился к мисс Доннегал: — Вы представляете себе, насколько далеко зашло у нее дело? Я имею в виду Флору. — Довольно далеко, — последовал лаконичный ответ. Мисс Доннегал скрылась в соседней комнате. Ее голос, низкий, но отличавшийся странной мелодичностью, донесся до него. — Когда она отправилась в замок, Мейв? — Не знаю, — ответствовала Мейв, уже начавшая приобретать свой естественный цвет благодаря теплу, распространявшемуся от огня в камине и дымящемуся чаю, кружку с которым держала в руке. — Это было после завтрака, но до того, как она закончила мыть посуду. Там было много работы. Она сказала, лорд Гленденинг приходил позавтракать. Боже милостивый, подумал Рейли. У девушки начались преждевременные роды, оттого что этот монстр Гленденинг разбудил ее и потребовал, чтобы она приготовила сытный завтрак. Это была его вина. Теперь ребенок родится слишком рано, а он сам будет жить дальше с сознанием того, что все случилось из-за того, что Флора сварила для него несколько сосисок. — Но потом она не помогала мыть посуду, потому что почувствовала себя немного голодной, — добавила Мейв, будто не вполне поверила подруге и сочла ее объяснение только отговоркой. Казалось, что она считает и саму беременность чистейшим блефом, будто придуманным Флорой, чтобы избежать докучного мытья посуды. — А дальше она надела перчатки и велела мне бежать и привести вас… — Да, — произнес Рейли самым любезным тоном. — Да, конечно. Я сейчас же поспешу туда. Роб, поворачивай пони обратно и скачи в таверну за моим медицинским саквояжем. Мы встретимся в замке. Роб, так ничего и не понявший из его речи, только глупо таращил глаза. — Ты меня слышал, Роб? Рейли, конечно, и прежде случалось встречаться со слугами-болванами, но этот превосходил их всех. — Беги же! Там… Он сунул руку в карман брюк и нащупал там монету. — Вот тебе гинея. Роб посмотрел на Мейв, которая, несколько запинаясь, произнесла: — П-прошу п-прощения, сэр. Но Флора зовет не вас. Она просила прийти мисс Бренну. — Мисс Бренну? — не веря своим ушам, переспросил Рейли. — О да, сэр, — подтвердила Мейв, широко раскрыв свои голубые глаза. — Мисс Бренна принимала всех детей Флоры. Ну конечно, с помощью мистера Доннегала. — Всех… Теперь наступила очередь Рейли широко раскрыть глаза. Конечно же! Девушка ведь сказала, что Флора всегда отправлялась в замок, когда приходил ее час. Но сколько раз этот час приходил? — И сколько же детей у мисс Флоры? Мейв принялась быстро загибать пальцы: — Думаю, этот будет четвертым. Четверо детей? И все они вышли из чрева этой девушки, выглядевшей не старше школьницы? Ну, это было просто варварством. Хуже варварства. Это было… — Роб, — прозвучал голос неукротимой мисс Доннегал из соседней комнаты, — иди оседлай для меня Иву и сейчас же приведи сюда. Несмотря на свое смущение и замешательство, Рейли не мог не прийти в восторг, заметив, что Бренна переоделась в тот самый костюм, в котором он увидел ее впервые. Право же, это был прелестный костюм из синей шерсти, красиво контрастировавший с ее рыжими волосами, но несколько пострадавший из-за ее вчерашней поездки. Брюки были те же, что и вчера. Она держала в руках черную докторскую сумку. Столь же уверенно, как какой-нибудь генерал, отдающий приказы солдатам, она говорила: — Мейв, возьми этот плащ и в нем вернешься домой. Если снова отправишься куда-нибудь без теплой одежды, пеняй на себя. Хотя сейчас довольно тепло, до весны еще далеко. Доктор Стэнтон, прошу меня извинить, но моей помощи ждут в другом месте… — Извинить вас? — Рейли покачал головой. — Это маловероятно. Амазонка уже направилась к двери, возле которой стояла пара крепких сапог на толстой подошве. При этих его словах она остановилась и, отбросив с лица тяжелую волну ослепительно-рыжих волос, свободно струившихся по спине (Кристина и ее трепетно относившиеся к моде подруги не одобрили бы такой прически), бросила на него взгляд через плечо. — Прошу прощения? — обратилась она к нему своим хрипловатым и глубоким, но странно волнующим контральто. Рейли поправил шляпу, чтобы она сидела должным образом. — Конечно, я сам займусь этим, — сказал он. Он давно усвоил, что для того, чтобы вызвать доверие к себе у окружающих, надо самому излучать уверенность. — Вам не стоит беспокоиться, мисс Доннегал. — Беспокоиться? О чем вы говорите? Амазонка выпрямилась — она в это время расшнуровывала свои башмаки, собираясь сменить их на сапоги. — Ну, — сказал Рейли, — я так понимаю, что с тех пор, как уехал ваш отец, вы оказывали медицинскую помощь всей общине. Но теперь в этом нет необходимости, потому что я прибыл сюда. Бренна уставилась на него. Он постарался придать своему лицу приветливое и любезное выражение, так как чувствовал, что от исхода этой дискуссии зависело многое. Нельзя было сказать, что ему так уж хотелось принимать младенца Флоры. По правде говоря, в Лондоне Рейли в самых крайних случаях приглашали принимать роды. Для этого существовали повитухи. А уж если возникали осложнения, то обращались за помощью к хирургу. Врачей общего профиля приглашали в основном после родов, если новоиспеченной матери требовалось обезболивающее или ребенок оказывался хилым. Так почему же он настаивал? Почему вступил в конфликт из-за права принимать незаконнорожденного отпрыска служанки из бара? Потому что, право же, не подобало этим людям обращаться за помощью к этой не имеющей медицинской лицензии и, конечно, недостаточно профессиональной молодой женщине, когда на острове оказался он. Как иначе он мог доказать свою компетентность? Конечно, ему следовало действовать осмотрительно. Он не хотел обижать мисс Доннегал, столь глубоко почитаемую сельчанами. Но все должны были увидеть, что именно к Рейли Стэнтону следовало обращаться в крайне тяжелых случаях, а вовсе не к дочери старого хирурга, которая годилась более для светской жизни, чем для медицины. — Доктор Стэнтон, — медленно проговорила молодая женщина, — я ценю ваш жест, право же, ценю. Но уверяю вас, в этом нет никакой необходимости. Я приняла много младенцев и, разумеется, не нуждаюсь… — Уверен в том, что не нуждаетесь, — ответил Рейли, сознавая, что и мальчик Хемиш, и девушка Мейв, все еще остававшиеся здесь, наблюдают за ним с большим интересом. — Но я новый врач. И нет причины, по которой вы должны были бы брать на себя это бремя и принимать ребенка мисс Флоры. Ее сверкающие глаза сузились. — Она просила меня об этом. Верно, сказал Рейли самому себе, все так. — И все же, — продолжал он, надеясь, что голос его звучит вполне убедительно и властно и она поймет, что возражения неуместны, — я иду. Если мисс Доннегал и была впечатлена его тоном, то не показала этого. Посмотрев на него с некоторым любопытством, она сказала: — Отправляйтесь, но и я поеду тоже. — Прекрасно, — согласился он. — Прекрасно, — вторила она, решительно поджав губы и подняв подбородок. Мейв, все еще гревшаяся у камина, робко вступила в разговор: — Прошу прощения, сэр, мисс, но если вы собираетесь, то вам лучше тронуться в путь. Когда я видела Флору в последний раз, она выглядела не слишком-то бодрой… Как выяснилось, тревога Мейв была напрасной. Роды у Флоры начались, это было правдой. Но схватки у нее повторялись с интервалом в десять минут, и, несмотря на предостережение Мейв, она выглядела вполне бодрой. Во всяком случае, так показалось Рейли. Она сидела на постели, застланной соломой, которую достали в помещении за кухней замка, и читала, к великому изумлению Рейли, дамские журналы. Впрочем, слово «читала» было, вероятно, неточным, потому что читать Флора не умела. Но похоже было, что она получала удовольствие, разглядывая новые фасоны одежды. — Поглядите-ка на этот, мисс Бренна, — обратилась она к мисс Доннегал, как только эти двое торопливо вошли в комнату. — Ну разве не прелесть? Я уже почти готова послать за выкройкой. Рейли, до предела измотанный бешеной скачкой, упал на стул и попытался отдышаться. Его конечности онемели от холода. Он не чувствовал ни рук, ни ног. В довершение всего Бренна Доннегал оказалась еще и превосходной наездницей, ее серая кобыла Ива предпочитала избегать новшеств вроде мостов и дорог и мчалась напрямик через овраги и лощины. По этой ли причине или потому, что мисс Доннегал пыталась ускакать от Рейли, угнаться за ней было нелегко. Когда наконец Бренна осадила Иву во дворе замка, она все же похвалила его с долей то ли раздражения, то ли разочарования: — Для лондонца вы ездите верхом недурно. Рейли был крайне изумлен при виде запустения, в котором оказался замок графа. Как и свидетельствовало его название, замок Гленденинг был настоящим замком с башенками, зубчатыми стенами и, как предположил Рейли, даже темницей. Построенный из крошащегося ныне камня каким-то дальним предком ныне здравствующего графа, этот замок был, собственно говоря, мрачной и уродливой крепостью, и Рейли подумалось, что его обитатели должны были чувствовать себя в нем неуютно. И неудивительно, что Бренна Доннегал отказывалась выйти замуж за графа. Берн-Коттедж показался ему гораздо более привлекательным жилищем. Почему похожая на девочку-подростка Флора предпочитала рожать детей в этом ужасном месте, Рейли понять не мог. Уж конечно, при этом она не задумывалась о благе будущего младенца. Убогая комнатенка, в которую их провела толстая и хмурая кухарка, была полна сложенных кучами картофеля и лука, и камин в ней не топился. Никогда прежде Рейли не доводилось видеть ничего подобного. Разумеется, он слышал, что такие помещения существуют, от профессоров, читавших лекции в его колледже. Они описывали ужасные условия, в которых им порой приходилось работать. Но Рейли не рассчитывал найти такую комнату в замке, владельцем которого был, как он предполагал, современно мыслящий человек, такой, как граф. — Посмотрите сюда, — сказала Флора, переворачивая страницу, чтобы Бренна могла на нее посмотреть. — Пышные рукава с буфами — просто крик моды. У меня такого платья нет, но, когда его сиятельство и я поженимся, у меня будет полный гардероб. — Конечно, будет, — согласилась Бренна. Она села на перевернутую корзину из-под яблок и принялась листать журнал столь же непринужденно, как могла бы это сделать Кристина, сидя в своей гостиной и просматривая новый номер журнала «Годи». — Если на этот раз будет мальчик, — оживленно продолжала болтать Флора, — он, конечно, на мне женится. — Будем надеяться, — мягко согласилась Бренна. — Но не огорчится ли миссис Мерфи, еслией придется называть меня миледи? Уж посмеюсь я, когда это случится! — Конечно, посмеешься, — сказала Бренна. Сидя здесь, Рейли было уж подумал, что совершил ошибку, придя сюда. Было совершенно ясно, что неукротимая мисс Бренна с блеском справится со своим делом. Конечно, у нее не было лицензии на медицинскую практику, но у какой повитухи есть такая лицензия? И почему бы не разрешить ей отпраздновать свою маленькую победу? В конце концов этим он бы мог добиться ее расположения, а одобрение такой женщины, как Бренна Доннегал, могло бы помочь ему поладить и с остальными жителями острова… Рейли подумал, что ему следует поискать графа, который должен был находиться где-нибудь неподалеку в своем чудовищном замке. Стэнтону очень нужно было глотнуть виски. Виски помогло бы ему вновь почувствовать, что у него есть руки и ноги. Кроме того, Рейли необходимо было побеседовать с лордом Гленденингом и объяснить ему, что, кем бы ни была Бренна Доннегал, она находилась в здравом уме и не таила опасности ни для себя, ни для других. Может быть (и Рейли представлял, как попросит об этом графа), он посодействует ему снять комнату в таверне, пока мисс Доннегал не найдет себе достойное жилье. Подумав, что лучше было бы записать то, что он собирался сказать графу, Рейли открыл свой дневник. Было нелегко писать, держа тетрадь на коленях, но он сумел с этим справиться.«15 февраля 1847 года. Присутствую при родах девушки-служанки из таверны. Возможно, ей требуется отеческий совет: никто не станет покупать корову, если может получать молоко даром. Или что-нибудь в этом роде. Берн-Коттедж — очаровательный домик, живописный, как картина Гейнсборо. Кристина бы оценила живописную деревенскую соломенную крышу. Единственная загвоздка в том, что в настоящее время там обитает амазонка».В этот момент Флора издала душераздирающий вопль. Рейли ободрило то, что не его единственного напугал этот внезапный крик. Бренна уронила журнал и вскочила с корзины из-под яблок. — В чем дело, Флора? — спросила она, бросившись к девушке, и положила руку ей на плечо. — Что не так? Хорошенькое личико Флоры исказилось и уже не выглядело таким миловидным. На нем застыла гримаса боли. — Что-то не так, — объявила она. — Что-то не в порядке, мисс Бренна. Бренна, откинув одеяла, прикрывавшие тело девушки, глянула под них, а потом просунула туда руку. Флора, откинувшись на подушки, принялась громко голосить. Для такой маленькой и хрупкой девушки голос у нее оказался чрезвычайно громким и сильным. Появившаяся с кастрюлей горячей воды в руках кухарка поинтересовалась: — Что она так орет? Таким криком и мертвого разбудишь. Рейли, забыв про свой дневник, вскочил на ноги и принял у кухарки кастрюлю с водой. — Нам понадобится гораздо больше, — сказал он, — а также чистые простыни и полотенца, если они у вас есть. — Простыни? — Кухарка хмуро воззрилась на него. — И полотенца? Если вы воображаете, молодой человек, что я стану тратить графское добро, хорошие простыни и полотенца его сиятельства на этот кусок падали, лежащей здесь… Флора испустила пронзительный крик. Рейли, вовсе не считавший себя вспыльчивым или склонным к насилию, все же предупредил: — Мадам, если вы не сделаете того, что я вам говорю, мне придется нанести вам физический ущерб. Женщина по-настоящему встревожилась. — Посмотрю, что можно сделать, — сказала она и поспешила выйти. Отвращение Рейли к кухарке графа Гленденинга, и к самому графу, и к мужчинам вообще из-за их аморального поведения было столь сильным, что Рейли не сразу осознал, что мисс Доннегал с озабоченным видом тянет его за рукав. — Не знаю, что делать, — прошептала она, стараясь говорить так, чтобы пациентка не расслышала. — Он не повернулся как следует и не принял должного положения. — Кто не повернулся? — тупо спросил Рейли. Бренна бросила на него презрительный взгляд: — Младенец. Кто же еще? Его следует повернуть. — Верно, — согласился Рейли, стараясь казаться спокойным. — А вы делали это прежде? Поворачивали младенца в материнской утробе? — Да. — Бренна смущенно моргала. — Впрочем, нет. Я не делала этого с человеческим плодом. А с овцами несколько раз доводилось. Рейли просиял: — Ну, в таком случае действуйте. Бренна сердито сверкнула на него глазами: — Это не так-то просто. Младенцы у Флоры всегда огромные, а сама она очень маленькая девушка. Не думаю, что сумею это сделать. — И я не сумею, — заявил Рейли. Ее взгляд теперь метал молнии. — Я думала, вы учились в Париже, — прошипела она, — у светил медицинской науки. Он зашипел в ответ: — Светила медицинской науки не могут помочь в такой ситуации. Нам нужен кто-нибудь с маленькими руками. Он поставил кастрюлю с горячей водой и протянул над ней руки: — Посмотрите на эти чудовищные пальцы. Думаете, они подходят для подобной работы? Бренна протянула к нему свои руки, потом примерилась и приложила к его рукам, как бы сравнивая, насколько они меньше и есть ли разница. Ее пальцы были примерно вполовину тоньше его пальцев, и каждый был на дюйм короче. Посмотрев на их соприкасающиеся ладони, Рейли ощутил нечто странное. Вид их соседствующих пальцев, ее, таких нежных и женственных по сравнению с его собственными, почему-то смутил его. И от этого крик за их спиной показался ему не таким пронзительным. Кроме того, он вдруг разглядел, что каждый глаз мисс Доннегал имел удивительную особенность — синяя радужная оболочка по внешнему краю была обведена темным ободком, поэтому глаза ее казались почти черными. Мисс Доннегал, в свою очередь, тоже заметила разницу между их руками и выругалась. Это подействовало на него как ушат ледяной поды и остудило все начавшие было возникать теплые чувства. Он поспешно отнял руки. — Ну что же! — сказал он. — Приступайте к делу. — Взяв ее за плечи, он повернул ее лицом к роженице. — Старайтесь действовать так, чтобы пуповина не обмоталась вокруг шейки младенца. — Постараюсь не забыть об этом, — пробормотала она. Рейли сел в головах Флоры и взял ее за руку. — Не о чем беспокоиться, — сказал он. — Мисс Доннегал обо всем позаботится. Флора посмотрела на него с подозрением: — А вы тогда что здесь делаете? — Я? — улыбнулся ей Рейли. — Я здесь, чтобы ободрять вас обеих. Я слышал, как совсем недавно вы обсуждали новые фасоны, а так как я только что из Лондона, то должен вам сказать, что журналы эти несколько запоздали. Рукава с буфами больше не носят. По правде говоря…
Глава 8
— Еще одна девочка? — Лорд Гленденинг даже не поднялся из кресла, в котором возлежал, придвинув его как можно ближе к огромному камину. — Но ведь это позор! Рейли подумывал о том, чтобы наклониться и как следует встряхнуть графа, ухватив за капюшон нелепого плаща, в который тот кутался, и швырнуть на другой конец комнаты. Но Рейли знал по опыту, что насилие не слишком эффективно, когда речь идет о таких мужланах, как граф. Оно только слегка выбивает их из колеи. Поэтому он лишь сказал: — Она едва справилась с этим. Речь шла о выборе: мать или дитя? Только благодаря сноровке мисс Доннегал все обошлось и выжили обе. Гленденинг бросил взгляд на стоявшую у камина Бренну Доннегал. — Она, надеюсь, уже не думает, что я женюсь на ней? — поинтересовался граф. — По правде говоря, — сказала Бренна со спокойствием, удивившим Рейли, — думает. Она ожидает тебя внизу. Хочет, чтобы ты увидел дочь. Гленденинг поднял свое огромное тело с кресла и подошел к низкому буфету, где стоял графин с виски и несколько стаканов. — Дочь! Знаете ли, у меня их уже четыре. Бренна откликнулась: — Знаю. Гленденинг грохнул кулаком по буфету с такой силой, что хрусталь на нем угрожающе зазвенел. Собаки, развалившиеся на полу, подняли головы и удивленно посмотрели на него. Не добавив ни слова, граф повернулся так стремительно, что его огромный черный плащ взвился вихрем за его спиной, и широкими шагами вышел из комнаты. Рейли взглянул на Бренну. — Как, черт возьми, вам удавалось ладить с ним все эти годы и не всадить ему в сердце кинжал? — спросил он серьезно. Бренна рассмеялась. С той минуты, как он с ней познакомился, он слышал ее смех только раз, да и то тот смех звучал саркастически. Услышав теперь в этом мрачном месте ее искренний веселый смех, он был несколько смущен. Возможно, он и сам умом тронулся, как и все остальные жители этого проклятого места. Взять, к примеру, Флору. Рейли знал теперь, почему она так настаивала на том, чтобы роды прошли в замке. Все по той же причине, почему и три предыдущих раза предпочла рожать именно там. Девушка лелеяла напрасную надежду на то, что, если ей посчастливится родить сына, граф может признать своего отпрыска и женится на ней. Граф Гленденинг, заявляя о своей безумной любви к Бренне Доннегал, не упускал возможности переспать с любой из девиц, прислуживавших в таверне. Никогда в жизни Рейли не встречал столь лицемерного и мерзкого человека. Йен Маклауд был олицетворением всего того, что было ненавистно Рейли и что он старался преодолеть в себе. — Да нет, он не так уж плох, — ответила Бренна, несказанно удивив его, когда он произнес вслух то, что думал о графе и его поведении. — Не так плох? — спросил Рейли, недоуменно глядя на девушку. Ее свитер был запачкан кровью и отошедшими водами, и на лбу у нее красовалось кровавое пятно. Все же, по правде сказать, она была па редкость хорошенькой даже теперь. Возможно, сказал он себе мысленно, именно потому, что на ней были мужские брюки. Он изо всех сил пытался не смотреть в эти необыкновенные глаза с радужными оболочками, обведенными темным ободком. — Думаю, Гленденинг прав, мисс Доннегал, вы, должно быть, не в своем уме, если говорите это. Она усмехнулась: — Я признаю, что первое впечатление, которое он производит, весьма неблагоприятно. Он кажется хамом и негодяем, но я знаю лорда Гленденинга всю жизнь и могу смело утверждать, что у него доброе сердце. Не такое, — продолжала она уже без улыбки, которую теперь сменила гримаса, — как у многих других богатых и знатных людей, которых я знаю. Рейли недоуменно поднял брови: — А вы знавали многих? Должно быть, ирония послышалась ей в тоне, каким он задал вопрос, потому что она ответила ему уничтожающим взглядом. — Я бывала в Лондоне, доктор Стэнтон, — ответила она сухо. — Я не совсем уж деревенщина. Я знала людей, использовавших свои титулы только в личных целях, ради выгоды. Например, всех этих джентльменов из вашего Королевского медицинского колледжа. Медицина интересует большинство из них только в той мере, в какой она может принести им славу. Приведите хоть одного из них к постели больного ребенка, чьи родители не смогут заплатить за визит врача, и ребенок умрет, потому что они откажутся его лечить. Ее синие глаза засверкали: — Половина из них думает так, потому что они пэры и не нуждаются в том, чтобы узнать медицину на практике, потому что их зовут сэр Такой-то или лорд Как-его-там, и это весь их багаж и все умение. Ни одному человеку, не принадлежащему к высшему сословию, не получить медицинской лицензии, но это вовсе не значит, что большинство из тех, кто ее имеет, способны врачевать. Ни в коем случае! Глаза Рейли изумленно расширились. То, что она сказала, так перекликалось с его собственными мыслями и чувствами, что на мгновение он потерял дар речи. Но тотчас же он понял и другое: она не считает Рейли принадлежащим к элите. Ведь он не сообщил ей, что на самом деле он не только доктор Стэнтон, но и маркиз Стиллуорт. И он решил до поры до времени не сообщать об этом. — Но лорд Гленденинг, — продолжала Бренна, — при всех его недостатках вовсе не похож на них. Он никогда не обидит никого намеренно. Он по-настоящему привязан к Флоре. Но такой уж он человек. Рейли покачал головой. Он никак не ожидал, что мисс Бренна Доннегал станет защищать графа Гленденинга, имея все основания презирать его. — Да, — ответил Рейли, и, как показалось ему самому, голос его звучал несколько сухо, — но я не могу одобрить его поведения с этой девушкой, даже если он и неравнодушен к ней, раз каждый год он награждает се младенцем. Кто кормит этих детей, хотел бы я знать? — О, конечно, лорд Гленденинг, — с готовностью ответила мисс Доннегал. — Флоре нельзя доверить их воспитание. В ней нет желания заботиться о детях, хотя она их любит и часто навешает. Хотя с помощью достойной доверия кормилицы и няни она могла бы растить их и сама. Но его сиятельство предпочитает держать девочек в монастыре в Лохалше и делать из этого тайну. Там, конечно, они смогут получить лучшее образование, чем если бы оставались здесь. И я бы не удивилась, узнав, что их там лучше кормят. Монахини заботятся об этом в обмен на щедрые пожертвования графа. Рейли нахмурился. — Ну, — сказал он, — по крайней мере хоть это. Думаю, это лучше, чем если бы их оставили здесь, в замке. Он оглядел просторный зал, где они стояли, и невольно содрогнулся. В большом помещении было холодно. Мебели в зале было мало, и расставлена она была беспорядочно, если не считать кресла лорда Гленденинга, которое было специально поставлено в самое теплое место. — О, — сказала Бренна, пожимая плечами, — я-то всегда думала, что дети смогли бы развеять мрачность этого старого замка. Рейли подозрительно оглядел ее: — Я так понимаю, что ваш отказ выйти замуж за графа и то, что вы не поощряете его любовные приключения, всего-навсего кокетство? Ее глаза стали огромными, как блюдца. — Боже милостивый! Я действительно не хочу за него замуж. А он хочет на мне жениться только потому… Она умолкла, не закончив фразы. Когда она снова заговорила, у Рейли создалось впечатление, что хотела она сказать совсем другое. — Я — единственная женщина на острове, которая ему не досталась, и он понимает, что не сможет заполучить меня иным путем. При этом сообщении брови Рейли удивленно поднялись. Право же, мисс Доннегал была самой прямолинейной из всех известных ему женщин. Прямолинейной и решительной. Он попытался представить Кристину, принимающую незаконнорожденного отпрыска служанки из таверны… Скорее можно было предположить, что она прочла бы несчастной девушке лекцию о греховности прелюбодеяния, хотя, несомненно, нашла бы лорда Гленденинга обаятельным. — Хотите кое-что посмотреть? — внезапно спросила Бренна. — Конечно! — тотчас же отозвался Рейли. Она подвела его к маленькой дверце в одной из стен зала, которая вела к винтовой лестнице. Она распахнула еще одну дверь, и у него захватило дух, потому что они оказались на одной из башен замка на высоте многих сотен футов, и все, что он мог лицезреть отсюда, было серым морем, лишь кое-где виднелись вершины гор, покрытые снеговыми шапками. А над их головами простиралось небо, на котором не было ни облачка. Поля, весной поросшие вереском, переходили в холмы и дальше — в кряжистые утесы и горы. Никогда в жизни не представлялось глазам Рейли столь захватывающего зрелища. Швейцарские Альпы, куда ему часто доводилось сопровождать мать на лечение, были ничто по сравнению с этими горами. — Правда, красиво? — спросила Бренна, отводя с лица несколько золотисто-рыжих волнистых прядей, которые развевал ветер. — Я не упускаю случая приходить сюда. Великолепное зрелище! А видите, что внизу? Вон там таверна. А там кладбище. А еще дальше Берн-Коттедж. Видите коттедж? Вон он блестит на солнце. Рейли попытался проследить за ее взглядом и действительно увидел все, о чем она говорила. Но он увидел и гораздо больше этого. Бренну Доннегал стоило рассмотреть при свете солнца, который позволил увидеть и золотистые искорки, сверкавшие в ее рыжих волосах, и нежную, гладкую кремовую кожу. Теперь Рейли разглядел не только темный ободок вокруг радужной оболочки, но и черные густые ресницы, создававшие разительный контраст с каштановыми волосами и бровями. Рейли было трудно оторваться от ее лица и посмотреть, куда она показывала. Да и зачем было смотреть куда-то еще, когда перед ним была картина полного совершенства? — А те белые точки, верите ли вы этому или нет, — это овцы, — продолжала она пояснения. — Думаю, судя по времени дня, это отара Хемиша. Вероятно, скоро вы познакомитесь с его родителями. Очень славные люди. Простые, но добрые. Хемиш иногда бывает буйным, но за ним присматривает Лукас… — Там вы вели себя просто потрясающе! — сказал Рейли, не сознавая, что произносит эту похвалу вслух. Она посмотрела на него с любопытством. — Ну, там, внизу, — пояснил Рейли. — Я имею в виду то, как вы справились с Флорой, — поспешил добавить он в надежде, что сумеет исправить оплошность. — Думаю, вы выполнили работу блестяще, учитывая то, с чем вам пришлось иметь дело. — Что же, — сказала она, — благодарю вас. Это стоит многого, когда похвала исходит из уст человека со столь блестящим образованием и огромным опытом. — Я врач, — усмехнулся он. — Врач, а не повитуха. До сегодняшнего дня мне приходилось присутствовать при родах только раз, да и то это было мое собственное рождение. Она уставилась на него: — В таком случае почему вы настаивали на том, чтобы пойти вместе со мной? Он собирался сказать ей правду, что таким образом надеялся на то, что община примет его. Но это означало бы признать, что он намеревался занять ее место в этой общине, а ее изгнать… по крайней мере из области врачевания. И он сознавал, что такое признание никоим образом не расположит ее в его пользу и не вызовет в ней дружеских чувств. А для него было важно ее хорошее отношение, потому что с ее помощью он рассчитывал добиться доверия ее пациентов, чтобы сделать их своими пациентами. — Думаю, мне хотелось увидеть замок, — предпочел ответить Рейли. Ее красивые брови сошлись на переносице, и она пристально смотрела на него некоторое время. — Вы очень странный человек, доктор Стэнтон. — О, забавно это слышать, — заметил он со смехом, — от женщины, которая носит мужскую одежду и много времени проводит на кладбище. Однако она, очевидно, не разделяла его веселья. — Кто вам это сказал? — спросила она деревянным голосом. — Я имею в виду, кто сказал вам о кладбище? Рейли пожал плечами. Он не считал, что предаст доверие своего нанимателя, если скажет ей правду. Пожалуй, он даже чувствовал, что этот наниматель злоупотребил его доверием, не открыв ему всей правды. — Граф Гленденинг, — признался он. — Он привел этот пример в подтверждение вашей психической неуравновешенности, и это одна из причин, почему он не хочет, чтобы вы оставались одна в Берн-Коттедже… Она резко повернулась и направилась к двери на лестницу. Рейли, совершенно сбитый с толку ее реакцией на его слова, поспешил за ней. — Постойте же! — закричал он, стараясь удержать ее за руку прежде, чем она проскользнет в дверь. — Куда вы? — Убить его, — послышался ответ. Она вырывалась с удивительной для женщины силой. — Пустите меня! Рейли загородил ей дорогу к двери: — Не захотите же вы убить человека в день рождения его дочери? Это было бы не очень любезно с вашей стороны. Вырвав руку, Бренна отвела от лица пряди волос. — Доктор Стэнтон, — воскликнула она, — прочь с дороги! — Послушайте, не стоит принимать сплетни близко к сердцу, — сказал Рейли, стараясь придать своему тону легкость и шутливость. — Люди подумают, что в них есть доля правды. «Как подумал и я», — добавил он про себя. Она не улыбнулась. Он сделал новую попытку: — Вам повезло, что сейчас девятнадцатый век. Иначе, боюсь, вас сожгли бы на костре как ведьму. Я хочу сказать, за то, что вы бродите в темноте по кладбищу. Но она и на этот раз не улыбнулась. Вместо этого Бренна спросила: — Сколько он заплатил вам? Смущенный Рейли покачал головой. Право же, эти островитяне вели себя необъяснимо. Настроение у них менялось чаше, чем у всех известных ему людей. — Сколько мне заплатил — кто? — удивленно переспросил он. — И за что? — Сколько лорд Гленденинг заплатил вам за то, чтобы вы приехали сюда? Потому что я заплачу вдвойне против этого. Рейли был так изумлен, что только смотрел на нее во все глаза. — Я совершенно серьезно. Какими бы ни были ваши лондонские долги, я готова с радостью заплатить их, если только вы уедете. Долги? Ради Бога! О чем говорит эта девушка? Может быть, Гленденинг все-таки прав и она не в своем уме? — От всего сердца благодарю вас за щедрое предложение, — сказал Рейли, тщательно подбирая слова, — но у меня нет никаких долгов в Лондоне. Девушка нахмурилась, на ее гладком лбу появились морщинки. — Но они должны у вас быть. Иначе почему бы вы явились сюда? Конечно, лорд Гленденинг предложил вам… — Он предложил мне жалованье врача. Лорд Гленденинг опубликовал это предложение в газете, а, как вы знаете, оплата труда врача ничтожна. Рейли смотрел на нее с высоты своего роста. Право же, это был день сюрпризов. Если он не ошибся, то молодая леди и в самом деле пыталась подкупить его и таким образом заставить покинуть остров. Не зная, что он принадлежит к числу избранных, которых она так сильно ненавидит, она вообразила, что его соблазнили большими деньгами. Он не мог удержаться от улыбки, когда добавил: — Уверяю вас, что не руководствовался корыстными мотивами, когда согласился занять это место. У нее на лбу появилось еще больше морщинок. — В таком случае зачем вы приехали сюда? — спросила она. — Ну, в этом нет ничего загадочного, — сказал он, пожимая плечами. — Я приехал сюда ради хаггиса. Она продолжала нетерпеливо ждать ответа и не сводила с него глаз. Поэтому он поспешил пояснить: — Ладно, ладно. Скажу, почему я выбрал остров Скай. Потому что он — самое далекое от Лондона место на всех Британских островах. — А что такого было в Лондоне, — поинтересовалась она, — что заставило вас бежать оттуда? Его удивила ее настойчивость. Как поступить, зная о ней все? — Ну если уж вы так хотите знать, то причина в моей невесте. Он ожидал от нее любой реакции, но только не той, что последовала. Она разразилась безудержным смехом. — О нет, — простонала она между двумя приступами хохота. — Этого не может быть! Он был раздосадован и сердито поджал губы. Его шутливое замечание о хаггисе ничуть ее не позабавило, но искреннее и чистосердечное признание она почему-то сочла смешным. — Дело не в том, — продолжал он сухим тоном, — что я хотел сбежать от нее, а в том, что я хотел ей доказать, что она не права. Она обвинила меня в том, что я бездельник, и я подумал, что… — Вы подумали, что ваша поездка в Лайминг будет чем-то противоположным тому, что мог бы предпринять бездельник? — спросила она, все еще улыбаясь. — Понимаю. Простите мне мою бестактность и смех. Я говорила графу Гленденингу, что у вас должна быть причина уехать так далеко, отказавшись от практики, как я понимаю, вполне успешной. Я предположила, что он подкупил вас. Но он возразил, что это нечто вроде того, что сказали вы. Желание творить добрые дела. Он заставил себя улыбнуться. — А как в таком случае обстоит дело с вами? — спросил он. — Почему вы вернулись на остров, зная, что ваши родители уехали отсюда и что вы останетесь здесь одна? Она склонила голову набок и посмотрела на него. — Слышите? — спросила она. — Похоже, граф зовет нас. Рейли не услышал ничего, кроме воя ветра и одиноких криков чаек, носившихся внизу над волнами. — Я ничего не слышу, — возразил он. — Но все-таки ответьте мне честно. Потому что я не могу себе представить, чтобы вашим родителям понравилось ваше своеволие. Едва ли они будут рады, узнав, что вы живете здесь совсем одна. — Нам следует спуститься, — ответила она и двинулась вперед. Он догнал ее и удержал за руку. — Мисс Доннегал, — услышал он собственный голос, — почему вы уклоняетесь от ответа? Он ощутил тепло ее руки в своей ладони как нечто очень живое. Показалось ему или нет, что пульс ее был учащенным под его пальцами? Возможно ли было, что его близость действовала на мисс Бренну Доннегал точно так же, как ее близость на него? Если и так, то по ее голосу это было незаметно. Он оставался таким же твердым, как прежде. — Доктор Стэнтон, — сказала она невозмутимо, — будьте так любезны отпустить мою руку. — Я отпущу ее, — ответил он, — когда вы ответите на мой вопрос. Теперь и его сердце забилось быстрее, что показалось ему странным. Конечно, трудно было бы отрицать, что Бренна Доннегал была необычайно хорошенькой, но не самой красивой женщиной из тех, кого он знал. Кристина с ее бледно-золотыми волосами и хрупкой фигурой гораздо больше соответствовала традиционным представлениям о красоте, чем мисс Доннегал. Так почему же его сердце повело себя так странно? Бренна попыталась вырвать руку. — Конечно, я понимаю, что вопрос о жилье для вас важен, потому что ваше место предполагает и наличие жилья. Но до вчерашнего вечера я и понятия не имела о вашем прибытии. Поэтому… Если это и было отчаянной попыткой сменить тему, Рейли этого не осознал. — Мисс Доннегал, — сказал он, — я только хочу знать… — Мне понадобится некоторое время, — продолжала она, не переставая вырывать руку, — чтобы освободить коттедж. Надеюсь, вы не будете в обиде… — Мисс Доннегал! — снова воззвал к ней Рейли. — Это не займет много времени, — заверила она. Казалось, она не слышит его. — Это продлится только до лета. Если вы дадите мне время до лета, я буду вам весьма признательна. Знаю, что прошу слишком многого, но мне, право же, необходимо остаться на острове в Берн-Коттедже до тех пор… Она внезапно замолчала, так как он поднес палец к ее губам, призывая к молчанию. — Шш! — прошептал он в надежде на то, что ему удастся успокоить ее. — Я понимаю. Не стесняйтесь. В вашем распоряжении все время, которое вам потребуется. Я найду другое жилье. Пусть это вас не тревожит. Он ощутил под своим пальцем ее теплый нежный рот и вдруг почувствовал, что не был бы против, если бы этот рот прижался к любой другой части его тела. Эта мысль взволновала его. — Доктор Стэнтон, — сказала она. — Довольно, — возразил он и сильнее надавил пальцем на ее губы, — я сказал вам, что совершенно… Она потянулась и резким движением рванула его палец к себе. Секундой позже, когда она вывернула его запястье каким-то особым движением, острая боль пронзила всю его руку от кончиков пальцев и до плеча. От неожиданности он выпустил ее руку. — Мисс Доннегал! — закричал он. Она приблизила свой теплый и нежный рот почти к самому его уху и прошептала: — Никогда больше не делайте этого! — И только после этого отпустила его запястье. Он выпрямился и потер то место, где боль была сильнее всего. О Господи! А ведь Гленденинг-то оказался прав. Она и в самом деле была безумна! Но тут отворилась дверь, и на башне появился лорд Гленденинг. Увидев их, он просиял. — О, — сказал граф, — вот вы где. А я недоумевал, куда вы скрылись. Но мне следовало догадаться. Каждый раз, когда Бренне выпадает случай, она поднимается сюда. Эти слова были произнесены голосом, исполненным глубокого чувства, и его взгляд, обращенный на Бренну Доннегал, был столь пламенным, что такого Рейли не доводилось видеть. Рейли подумал, случалось ли Йену Маклауду испытать то же, что только что испытал он сам, и нанесла ли Бренна такой же урон его запястью, а если это было так, то почему он продолжал смотреть на нее с обожанием. — Если, по-вашему, с Флорой все в порядке, милорд, — отрывисто сказала мисс Доннегал, — я, пожалуй, вернусь домой. Лорда Гленденинга эти слова, похоже, застали врасплох. — Я думаю, — сказал он, — что с ней все в порядке, но не стоит уходить, Бренна. Кухарка готовит ленч — холодное мясо и еще кое-что. Я подумал, что вы с доктором… — Нет, — возразила Бренна, — боюсь, что не выйдет. Но я уверена, что доктор Стэнтон будет рад остаться. Рейли, запинаясь, начал было отказываться. Потом вдруг понял, что у него нет основания для отказа, потому что другого ленча не предвиделось, как и не было места для ночлега и пациентов, если не считать парочку слуг в недрах замка. — Отлично! — воскликнул лорд Гленденинг, хлопнув его по спине. — А после ленча мы пройдемся до деревни, и вы посмотрите свою амбулаторию. Рейли бросил на Бренну сердитый взгляд, но она повернулась к нему спиной, проговорив на прощание: — Я только еще раз взгляну на Флору. И секундой позже она скрылась за дверью.Глава 9
Второй раз за сутки Рейли Стэнтон был грубо вырван из крепкого сна. Уже через мгновение ему стало ясно, что действовала в этих случаях одна и та же рука. — Ну же, Стэнтон, — нетерпеливо приговаривал граф, — у нас вся ночь впереди. Рейли смотрел на него из-под груды одеял, в которые завернулся, и смущенно моргал, глядя на свечу. Несколько мгновений он не мог понять, где находится. Потом внезапно вспомнил все. Он остановился в замке Гленденинг, не допуская мысли, чтобы граф выдворил Бренну Доннегал из Берн-Коттеджа, а комнат в деревне, которые хозяева были бы готовы сдать, не оказалось. Амбулатория, как выяснилось, нуждалась в основательной уборке. Ее следовало заново выкрасить в несколько слоев, пригласить трубочиста прочистить трубы до того, как затопить печи, и высушить помещение, в котором отсырели даже стены. Тогда Рейли смог бы там жить в приемлемых условиях. Но даже в амбулатории с застоявшимся запахом морской воды ночевать было бы лучше, чем в том помещении, которое ему предложил граф. Комната, куда его привели, была просторной, но в ней было страшно холодно. Огонь в камине не давал тепла, и, пока он, съежившись, нахлобучив шляпу и повязав на шею шарф, сидел в углу за огромным письменным столом, царапая непослушными пальцами письма матери и сестре, он чувствовал себя нелепым персонажем какой-нибудь комедии. Кристина была бы потрясена его решимостью. И она еще считает его рохлей! Да никогда в жизни он не проявлял большей твердости! И все же какой выбор у него был? Оставаться здесь или присоединиться к Гленденингу в его ужасном зале, где граф проводил время в обществе своих чертовых смердящих собак, полируя свой чертов меч? У Рейли были занятия получше. Письма были написаны и сложены стопкой в ожидании, когда их доставят на почту. Среди них даже было одно, предназначенное для Пирсона и Шелли, в котором он, повествуя о своих нынешних приключениях на острове Скай, умолчал о некоторых деталях своего пребывания здесь, например, о мужских штанах Бренны Доннегал. Он страшно устал здесь, усталость гнездилась в нем и заполняла все его тело до самых костей. Возможно, так на него подействовал живительный морской воздух. А возможно, причина была в том, что от стен замка исходила омерзительная сырость. Рейли опрокинулся на постель с ветхим пологом и мгновенно погрузился в сон. И его вовсе не обрадовало, что хозяин разбудил его через несколько часов, как ему показалось, в самое глухое время ночи. — Прохвост! — проворчал Рейли, цепляясь за одеяло и пытаясь вырвать его из могучих рук графа. В своем сонном состоянии он осознавал, что граф Гленденинг — его работодатель и что этот работодатель не представляет, что грубо разбудил восьмого маркиза Стиллуорта. Однако граф Гленденинг не принял этого близко к сердцу, сказав только: — Оторвите от постели свой сонный зад, Стэнтон. Я разбудил вас, чтобы вы могли своими глазами убедиться в безумии мисс Доннегал. Судя по тому, что граф был укутан в несколько слоев одежды, он собирался выйти из дома. Это сообщение полностью пробудило Рейли. Он перестал сопротивляться и прекратил попытки снова заползти под одеяла. — Прошу прощения, — сказал он хриплым со сна голосом. — Вы меня слышали, — отозвался Гленденинг, стараясь дотянуться до бриджей Стэнтона, лежавших на ближайшем стуле. — Надевайте это и берите свой плащ. Сегодня полнолуние, а это значит, что вы сможете увидеть, какие фокусы Бренна проделывает на кладбище. Гленденинг бросил одежду Рейли на постель и отвернулся, прихватив с собой свечу. — Говорите, ее нельзя назвать не отвечающей за свои поступки? — бормотал граф, подходя к камину, в котором еще оставались угли. — Ха! Рейли понял, что это замечание относилось к утверждению, сделанному им за ленчем. Он заявил, что не находит ничего болезненного в состоянии ума мисс Бренны Доннегал, если не считать некоторой непоследовательности, что может быть вызвано вполне естественными причинами. И это его утверждение графу совсем не понравилось. Он прямо обвинил доктора в пристрастии к мисс Бренне и в том, что он сам подпал под ее чары. — Она именно такая, — объявил он, тыча пальцем в Рейли, склонившегося над ростбифом. — Она увлекает вас, затягивает. Но говорю вам, у нее не все дома. Рейли положил вилку и сказал нетерпеливо: — Если женщина не хочет выходить за вас замуж, это вовсе не значит, что она созрела для Бедлама. Но граф только мрачно пробормотал в свою кружку с элем: — Вот увидите. Я вам покажу. Сами убедитесь. Рейли со вздохом спрыгнул с нагретой постели и набросил одежду. Получасом позже, когда он, скорчившись, прятался за зданием церкви и дрожал от холода, как бездомная собака, он от всего сердца сожалел, что покинул Лондон, где его никто никогда не призывал сидеть на кладбище в самый глухой час ночи. Рейли размышлял о душевном состоянии самого графа. Этот человек вытащил его на улицу самой холодной ночью в году и, казалось, не испытывал ни малейшего неудобства в своем килте, хотя, как и Рейли, сидел на куче снега. Если бы не фляжка, которую он прятал в складках плаща и к которой время от времени прикладывался, Рейли бы окончательно уверовал в невменяемость графа. И более того, он усомнился бы в его принадлежности к простым смертным, потому что Гленденинг не дрожал от холода и вовсе не казался усталым. Он спокойно сидел, разглядывая памятники и длинные тени, которые они отбрасывали на снег в ярком лунном свете. Не был ли граф, гадал Рейли, одним из кровожадных немецких призраков, о которых ему рассказывал Пирсон? Они, по его словам, были нечувствительны к изменениям температуры. Не затем ли Гленденинг выманил его сюда, чтобы впиться в его шею и высосать кровь? Впрочем, это не казалось ему правдоподобным. Он с таким же успехом мог это осуществить и в замке. Более того, по словам Пирсона, вампиры были привередливыми и употребляли в пищу не всякую кровь. Значит, Гленденинг не был вампиром. Но это вовсе не означало, что он не сумасшедший, и Рейли поступил крайне глупо, присоединившись к нему. Черт возьми, да что они тут делают? Рейли не был суеверным и не ожидал никаких сюрпризов. Он не рассчитывал кого-нибудь увидеть на кладбище, но во всем этом было нечто жутковатое. Может быть, причиной этого ощущения была звенящая тишина, время от времени нарушаемая только уханьем совы. Если такая вещь, как вампиры, и существовала на свете, то, по мнению Рейли, кладбище было самым подходящим для них местом. Была ли вампиром Бренна Доннегал? Может быть, Гленденинг пытался доказать ему именно это? Но это казалось маловероятным. Разве вампиры не исчезали под воздействием солнечного света? Бренна Доннегал не исчезла, когда прошлым утром он стоял с ней на башне замка. По правде говоря, ему показалось, что солнечный свет только красил ее: ее рыжие волосы, казалось, впитали яркий солнечный свет и заискрились в нем… Гленденинг нарушил нить его размышлений, дотронувшись до его плеча. — Слушайте, — сказал он. Рейли прислушался. — Вы хотите знать, слышу ли я сову? Теперь он был убежден, что именно граф нуждается в медицинской помощи. Здесь не было ничего, кроме цепенящего, смертоносного холода да запаха дыма от камина в спальне викария. Как Рейли сейчас завидовал этому викарию! Хотя он почти забыл, что здесь Шотландия, а не Англия, и, возможно, священник здесь назывался не викарием, а как-то иначе. Возможно, его следовало называть пастором? Хотя Рейли не питал особо нежных чувств ни к церкви, ни к ее служителям, сейчас он был готов поменяться местами с викарием или пастором, уютно почивавшим в своей постели, вероятно, рядом со своей пухленькой женой в ожидании горячего завтрака. А на что мог рассчитывать Рейли? Даже на такую малость у него не было надежды. Кухарка графа Гленденинга показала себя такой же неумелой, как и бессердечной. Рейли впал в глубочайшую депрессию и теперь был убежден, что, приехав в Лайминг, он совершил величайшую в жизни ошибку. Он представил себе, что скажет Кристина, когда неделей позже он войдет в гостиную ее родителей и произнесет: — Прошу прощения. Ты права. Профессия врача никуда не годится. Поедем ради всего святого в Стиллуорт-Парк и до конца наших дней останемся лордом и леди Стиллуорт. Тут Гленденинг, толкнув его локтем в бок, показал куда-то рукой. И Рейли увидел нечто такое, от чего кровь заледенела у него в жилах. Впрочем, для этого многого не требовалось, потому что он и так почти замерз. Но он увидел фигуру, закутанную в плащ с капюшоном, быстро двигавшуюся между памятниками. Сердце Рейли бешено заколотилось: на мгновение ему показалось, что в руках у нее серп. «Господи! — подумал он. — Смерть! Я смотрю в лицо смерти!» Но по мере приближения этой фигуры Рейли понял, что это никакой не серп, а фонарь. А рядом с закутанной в плащ призрачной фигурой трусила собака, которую Рейли узнал. Это была собака Бренны Доннегал… Кажется, она называла ее Сорчей. Смущенный, он попытался заговорить, однако Гленденинг сделал ему знак молчать. — Смотрите, — прошептал он. То, что увидел Рейли, поразило его еще больше. Закутанная в плащ фигура приблизилась к могиле и, подняв фонарь, принялась разглядывать надпись на скромном деревянном памятнике. — Что за черт! — пробормотал Рейли. — Ну, разве я вам не говорил? — торжествующе произнес граф. — Разве я не говорил, что она помешанная? Положительно не в своем уме. Рейли совсем растерялся. Бренна Доннегал производила впечатление приземленной и практичной особы, крепко стоящей на твердой почве. Что, черт возьми, ей было делать здесь, на кладбище, да еще глубокой ночью? И что, собственно говоря, делал здесь он, сидящий на куче снега и наблюдающий за ней? Это, сказал себе Рейли, уж слишком, и попытался подняться на ноги. — Постойте. — Граф потянулся к нему и удержал его за край плаща. — Куда вы собрались? — Пора положить конец этим глупостям, — сказал Рейли, отряхивая снег со штанов. — Вы с ума сошли? — спросил граф шепотом. — Она не должна знать, что мы здесь. Она одержимая. Если вы разбудите ее, когда она находится в состоянии транса, вы навсегда погрузите ее в бездну безумия. Он покачал головой, и при этом его длинные черные локоны взметнулись. — Да что вы за доктор, если ничего не знаете? Рейли в полном изумлении только смотрел на своего работодателя. — Что за чушь! Бездна безумия? — эхом отозвался он. — Бездна безумия! Это же полная чепуха! Пустите меня, вы, невежественный тип! Я намерен получить от нее объяснение, даже если мне придется для этого хорошенько потрясти ее… — Она вам не скажет, — упорствовал Гленденинг, крепко держа Рейли за плечи. — Поверьте мне. Я уже пытался. Она просто скажет вам, чтобы вы не лезли в ее дела, а занимались своими. — Но это вовсе не похоже на речь одержимой, — твердо возразил Рейли. — И тем не менее это так. Иногда на нее что-то находит. Говорю вам, это случается в полнолуние. Каждый раз происходит одно и то же. Она ходит и разглядывает могильные плиты, что-то собирает и записывает и складывает в папку, а потом бродит по деревне и снова что-то разглядывает и записывает. Иногда она даже набирает полные карманы земли и несет ее домой. Господи! Землю? И что это может быть? Может быть, некое помешательство на почве геологии? Да что в самом деле творится с этой женщиной? Стоя на коленях в круге света от фонаря, Бренна Доннегал что-то царапала карандашом в тетради, которую достала из-под плаща. В такой позе и за таким занятием она и впрямь не выглядела вполне вменяемым существом. Секундой позже папка исчезла в складках ее одежды, и она оглянулась, по-видимому, в поисках своей собаки, которая, обнаружив графа и доктора, лукаво поглядывала на них через кладбищенскую стену и дружелюбно виляла хвостом. — Уходи, — зашипел граф на собаку, — ступай прочь! Уходи! Собака, не обращая ни малейшего внимания на графа, подпрыгнула, опираясь передними лапами о стену, и лизнула Рейли в лицо. — Убирайся! — не унимался Гленденинг, пытаясь увернуться от нее. — Вон! Уходи прочь! Но вот под ногой Бренны хрустнула ветка, и стало очевидно, что хозяйка уходит. Сорча рванулась и помчалась вслед за удаляющейся фигурой, бесшумно прыгая по снегу. Гленденинг испустил вздох облегчения. — Ну, — сказал он нормальным голосом, когда и собака и ее владелица скрылись из глаз, — я же говорил вам. Теперь она некоторое время будет бродить по деревне, а потом вернется домой. Она совершенно не в себе. — Я уверен, — сказал Рейли, отряхивая с плаща снег и мелкие ветки, — что есть вполне разумное объяснение ее поведению. — Правильно, — согласился лорд Гленденинг. — И оно в том, что она одержимая. Рейли прошел через кладбище и остановился возле могилы, где прежде стояла на коленях Бренна. Эта могила была помечена всего лишь доской, на которой было написано с полдюжины имен. По-видимому, все погребенные здесь люди умерли в один день — 4 августа 1846 года. Указывая на имена на доске, Рейли спросил графа: — Вы знали этих людей? Гленденинг задумчиво крякнул. — Одного или двух, — ответил он. — Похоже, там пострелята, дети и, возможно, старики, те, кто пострадал. Я имею в виду холеру. К концу эпидемии у нас по столько людей в день умирало, что мы стали хоронить их в общих могилах — по пять-шесть человек. У нас был выбор хоронить их так или в неосвященной земле. И все сочли, что лучше хоронить в братской могиле. Беднягам даже не досталось такого ничтожного блага, как гроб. Гробовщик тоже умер, и нам пришлось заворачивать их в простыни, на которых они умирали. Только приходилось закапывать поглубже, чтобы до них не добрались собаки. Мы очень спешили, чтобы они не начали разлагаться до похорон… — Господи! — выдохнул Рейли. Конечно, ему это было знакомо. В Лондоне дело обстояло так же скверно. Когда прошлым летом свирепствовала холера, он не отваживался бывать среди скопления народа, где царил мор… Насколько ему было известно, никто из его собратьев тоже не отваживался на это. А уж если им приходилось это делать, то они всегда повязывали лица шелковыми платками, чтобы не вдыхать гнусных миазмов, распространяемых ужасной болезнью. Хотя ему доводилось слышать рассказы о братских могилах и о массовых захоронениях, когда холера убивала целые семьи в полном составе, самому ему никогда не доводилось этого видеть. Внезапно ощутив укол совести, он вспомнил упрек Бренны в адресКоролевского медицинского колледжа, кишащего людьми, ничуть не заинтересованными в лечении болезни, а пекущимися только о собственной карьере. И осознал, что упрек этот был справедлив. Никто из его коллег, и менее всего он сам, и не подумал о том, что эпидемия свирепствует в беднейших кварталах Лондона. И совсем иначе обстояло бы дело, если бы холера затронула кого-нибудь из его собственных пациентов. — Мы, — повторил Рейли. — Что вы имеете в виду, говоря «мы»? Вы хотите сказать, что помогли с похоронами? Ему было трудно поверить, что граф, этот граф, опустился бы до столь низкого занятия. — Да, — последовал удививший его ответ Гленденинга, — мы все принимали в этом участие. Даже мать Бренны, миссис Доннегал, а она очень хрупкая женщина. Господи! Ведь Бренна убеждала его, что лорд Гленденинг не был похож ни на кого из известных ей дворян, и теперь, как ни претило ему это, он был вынужден признать, что и у этого человека были свои положительные качества: лорд Гленденинг больше пекся о своих людях, чем большинство господ, заседавших в палате лордов, главной заботой которых и должно было стать попечение о людях. Рейли покачал головой. Вокруг были и другие доски на могилах. Их было множество. И сколько же жителей Лайминга, почивших в бозе, было брошено в безвестные могилы? Это показалось ему несправедливым. Конечно, это никак не объясняло странное поведение Бренны, свидетелем которого он оказался нынче ночью. — Ну и что вы думаете обо всем этом? — спросил Гленденинг. Рейли, мысли которого были прерваны этим вопросом, посмотрел на него. — Что я думаю — о чем? — Я имею в виду девушку. Даже в тусклом лунном свете Рейли мог заметить нетерпение на лице графа. — Как вы думаете, почему она записывает имена на могильных плитах и собирает в деревне комки глины и грязи? Рейли мог дать лишь один ответ: — Не могу сказать зачем. Гленденинг обжег его взглядом: — Что вы хотите этим сказать? Мне кажется, это ясно без слов. Эта женщина безумна. Рейли попытался собраться с мыслями. Это было нелегко, учитывая его утомление, а также количество поглощенного им алкоголя и донимавший его холод. Все же он сделал попытку, но вывод, к которому он пришел, ему не понравился. Дело было не только в том, что эта женщина глубокой ночью стояла посреди кладбища и записывала в тетрадь имена умерших. И не в том, что она бродила ночью по деревне в тот же час, собирая глину. Его беспокоило что-то еще. Было нечто, обнаруженное им в деревенской амбулатории. Оттуда исчезло медицинское оборудование. От некогда стоявшего там микроскопа осталась только подставка, покрытая пылью, а предметные стекла были разбиты. С полок исчезли пробирки и флаконы. Но самым странным Рейли показалось то, что он нигде не обнаружил историй болезни. Что могло случиться со всем этим? Все это похитили воры? Возможно. Однако Рейли не обнаружил следов взлома, а Гленденинг клятвенно заверил его, что существовал единственный ключ от амбулатории и ключ этот был у него. И зачем ворам истории болезней? Теперь ему придется завести новые. Микроскоп можно легко заменить, во всяком случае, Рейли мог это сделать. Ему достаточно было заказать новый и отправить в банк деньги за него. Предметные стекла и химические реактивы тоже можно было получить без затруднений. Но его тревожил вопрос, зачем все это было украдено. Ради какой цели? Почему он заподозрил, что исчезновение всего этого не было невинной шалостью? Потому что был уверен, что знает вора. И его пугало даже не это, а причина, почему все это было похищено. Обычно женщин такие вещи не интересовали. — Вы, кажется, что-то говорили о том, что в коттедже мисс Доннегал есть постоянно запертая комната. Почему? — Да, — ответил Гленденинг. — На острове ни в одной двери не было замка, кроме как в двери амбулатории и в двери комнаты, которую она называет кабинетом своего отца. А почему? — Для этого нет причины, — задумчиво сказал Рейли. Гленденинг схватил Рейли за плечи и повернул его лицом к себе. — Вы не можете скрывать это от меня, чем бы это ни было. По вашему молчанию я могу заключить, что вы о чем-то догадываетесь. Она действительно… сошла с ума? Да? Рейли, посмотрев графу прямо в глаза, бесстрастно произнес: — Пустите меня. Гленденинг отпустил его плечи и отошел от него на несколько шагов. Когда секундой позже он вернулся, то Рейли увидел в лунном свете лицо графа, потемневшее от ярости. — Лучше вам сказать мне прямо сейчас! Вы что-то знаете, знаете гораздо больше, чем сказали мне! Лучше вам открыть рот, а иначе, друг мой, вместо слов вам придется выплюнуть собственные зубы. Рейли мог вынести многое. Он мог примириться с тем, что единственная любовь его жизни бросила его, потому что считала его бездельником, не желавшим принять полагавшийся ему титул. Он готов был потерять все, отказаться от всего, что умел и знал, и начать все сначала в таком захолустном городишке, как Лайминг, чтобы доказать ей ее неправоту. Он мог нырнуть в соленую ледяную воду за утопающим паромщиком, мог помочь родиться бастарду у девушки из таверны. Он мог пережить то, что его грубо будил среди ночи помешавшийся от любви граф. Но единственное, что не могло не вызвать у него отпора, — это угрозы. Поэтому он повернулся к Йену Маклауду с поднятыми кулаками. — Только посмейте! — зарычал он. — Попробуйте, Гленденинг, и получите по заслугам! Граф несколько опешил от его напора. Он, моргая, смотрел некоторое время на кулак Рейли, покачивавшийся перед самым его носом, потом сказал: — Послушайте, Стэнтон! Вы же знаете, что я не хотел сказать ничего такого. Не стоит так горячиться… Рейли, поняв, что зашел слишком далеко, опустил кулаки. Однако сердце его продолжало бешено биться. — Сожалею, — сказал он. — Нет, — возразил Гленденинг. — Пожалуй, извиниться стоит мне. Они продолжали стоять друг против друга, и дыхание белыми облачками пара вырывалось у них изо рта. Наконец Гленденинг сказал примирительно: — Так скажите же мне, что это. Помешательство, навязчивая идея? Или колдовство? Как только Гленденинг произнес слова о колдовстве, заухала сова. Рейли не мог сдержать нервной дрожи. — Не то и не другое, — ответил он, плотнее запахивая плащ на плечах. Плечи Гленденинга уныло опустились, и он проговорил: — О, не стоит играть со мной в игры. Она безумна, как мартовский заяц, и вы это знаете. Не стоит стараться смягчить для меня удар. Но Рейли и не пытался это сделать. Он подумал о Пирсоне и его графине и о том, как тот был приятно возбужден тем обстоятельством, что у него появилась собственная безумная пациентка, о которой он мог бы написать. Глупец. Вот кто он был. Лентяй и глупец. Что он знал о безумии? Что он вообще знал? Он был точно таким, как те люди, о которых так презрительно отзывалась Бренна, те, кто принадлежал к Королевскому медицинскому колледжу. Те, кто дерет нос, самовлюбленные ничтожества… Низкий раскатистый голос Гленденинга ворвался в его мрачные раздумья. — Как вы полагаете, что нам следует в этом случае сделать? Представляет ли она опасность для самой себя? — Я бы так не сказал, — со вздохом возразил Рейли, — по крайней мере многое зависит от того, что мы найдем в этой комнате. — В какой комнате? — В запертой. Граф фыркнул: — О, уж туда вы никогда не попадете. Она охраняет ее, как будто внутри находятся сокровища короны. Рейли призадумался: — Гленденинг, если она действительно безумна, вы не можете жениться на ней. — Почему же не могу? Разве есть закон, запрещающий это? — Весьма вероятно, что есть. Но если даже такого и нет, неужели вы хотите жениться на женщине, тайком разгуливающей по кладбищу глубокой ночью? Неужели вы хотите, чтобы она стала матерью ваших детей? Гленденинг воинственно выпятил подбородок: — Мой отец всегда утверждал, что моя мать не в себе, а я в полном порядке. Это, подумал Рейли, было открытым вопросом. Но вместо этого он благородно сказал: — Я в этом не сомневаюсь. Утром я навещу мисс Доннегал и посмотрю, не даст ли она правдоподобного объяснения. По лицу графа расплылась счастливая улыбка, и он сказал торжествующе: — В таком случае все в порядке. Все будет хорошо. Я получу жену, а вы коттедж, и все мы будем счастливы. Однако Рейли в этом сильно сомневался.Глава 10
Бренна Доннегал разгладила золотистый атлас своей юбки и посмотрела на молодого человека, стоявшего рядом с ней. — Ну, — сказала она с притворной нерешительностью, — я не знаю, право, не знаю… — Пожалуйста, мисс Доннегал. Молодой человек был по-настоящему красив в своей бархатной куртке и бриджах. — Вы сказали, что сохраните этот последний танец для меня. — Гм-м… У Бренны было намерение танцевать с этим джентльменом, но, решила она, ему незачем об этом знать. Молодых людей следует держать в неведении: пусть гадают об истинных чувствах леди к ним. Неопределенность поддерживает интерес. — Ну, — начала Бренна самым кокетливым тоном, — думаю… Но тут другой молодой джентльмен, еще более красивый, чем предыдущий, с плечами невероятной ширины, искрами смеха в темных глазах и мягкими темными волосами, повязанными сзади кожаным ремешком, перебил ее. — Вы сказали, что оставите этот танец для меня, — заявил он. И протянул к ней руку. И Бренна, к собственному ужасу, приняла руку и поднялась с места, позволив доктору Стэнтону — а это был именно он — повести ее танцевать. Когда оркестр в одном из углов бального зала заиграл вальс, Бренну охватила паника. Она никогда не умела хорошо танцевать вальс. Будучи самой высокой девочкой в классе, Бренна по настоянию школьного учителя танцев всегда танцевала за джентльмена и потому не имела ни малейшего понятия о том, как следовать за партнером. Каждая ее попытка танцевать вальс с кавалером в роли дамы заканчивалась неприятностью — ободранными коленками, распухшими пальцами ног, горькими словами или всем вместе. Посмотрев в мягкие карие глаза Рейли Стэнтона, она увидела, что они искрятся добродушным юмором. Скажу ему, решила она. Похоже, он поймет. Его рука обвилась вокруг ее талии, и она ощутила жар его сильного, поджарого тела. Ее омыла волна аромата лавандового мыла, и Бренна закрыла глаза, чтобы сильнее насладиться этим запахом. Грянула музыка, и Рейли Стэнтон выступил вперед. Бренна, не сознавая, что делает, выступила вперед одновременно с ним. Донг! Колени больно стукнулись о колени. Эта боль проникла через несколько слоев ткани, из которой состояла ее верхняя и нижние юбки… Бренна проснулась как от удара и некоторое время лежала совершенно тихо, пока не увидела грубо отесанные балки деревянного потолка в своей спальне. «О Господи! — подумала она. — Это сон. Это всего лишь сон». Хотя лучше было бы назвать это кошмаром. В последний раз она была в бальном зале месяца два назад. Это было в тот вечер, когда она притворилась, что получила письмо от тетки с сообщением о болезни дяди. — Я должна, — сказала Бренна хозяйке, — вернуться в Лондон немедленно. Она села в ближайшую почтовую карету до Эдинбурга, а оттуда добралась до острова Скай. Об этом знала только Мэри. Но Мэри, считавшая все это интересным приключением, никогда бы не проболталась. Она со свойственной ей обязательностью отправляла все письма, приходившие на имя Бренны в дом Бартлеттов в Бате, скрывая от родителей правду о местонахождении своей подруги. Встретились Бренна и Мэри на лондонском семинаре мисс Лэйвср для юных леди, в школе, к которой обе девушки питали искреннее отвращение. Бренну мало интересовали предметы, которые мисс Лэйвер считала весьма важными для современной молодой леди: живопись и танцы. Бренна хорошо ладила с другими девушками. Это были славные юные леди, лелеявшие одну мечту — заполучить богатого и, что было гораздо менее важно, красивого мужа. В одной только Мэри Бренна разглядела искру оригинальности и страсть к проказам. Именно это объединило их, и потому они поладили. Почему же Бренне приснился именно бал? Размышления Бренны прервал грохот, который во сне она приняла за тот самый звук, когда ее колени столкнулись с коленями нового врача: кто-то стучал в дверь коттеджа. Она посмотрела на часы: восемь утра! Было всего восемь утра, но кто-то уже барабанил в ее дверь. С сожалением выныривая из теплых перин и одеял, Бренна крикнула хриплым со сна голосом: — Минутку!* * *
Ранний визитер, по-видимому, не услышал ее, потому что стук стал громче, и Сорча, лежавшая между Бренной и сонно щурившим глаза Эриком, спрыгнула на пол и принялась лаять. Невыспавшаяся Бренна застонала и потянулась за шалью. Почему эти люди вновь обращаются к ней, а не к молодому доктору Стэнтону? Ведь уже все знают о его прибытии. Он же не провел, как она, всю ночь на ногах. Стук становился все громче. — Иду! — крикнула Бренна, набрасывая шаль на плечи. — Господи, — пробормотала она, — никак кто-то умирает! Она распахнула дверь и с изумлением увидела не одного из жителей деревни, а Рейли Стэнтона. — Вы! — закричала она, и при воспоминании об идиотском сне щеки ее вспыхнули румянцем. — Что вы… Но прежде чем она закончила вопрос, он довольно бесцеремонно прошел в комнату. — Не играйте со мной в игры. Рейли Стэнтон круто обернулся, добравшись до двери в ту самую комнату коттеджа, которую отец Бренны именовал кабинетом. — Я не смыкал глаз всю ночь и все думал об этой комнате. Но, как я ни ломал голову, не мог найти рационального ответа на вопрос, почему вы гуляете по ночам, изучаете могильные плиты и собираете комки грязи с дворов своих соседей. Гленденинг считает вас сумасшедшей, и я склонен согласиться с ним. Брови Бренны поползли вверх. Она закрыла дверь коттеджа и прислонилась к ней спиной, скрестив руки на груди. — Итак, — сказала она наконец, — доброе утро, доктор Стэнтон. — Я ведь просил вас не играть в игры, мисс Доннегал, — повторил Рейли. — Вам это, возможно, и кажется забавным, но мне после того, как я полночи просидел на кладбище и отморозил… — Он бросил на нее сердитый взгляд. — Я чуть не отморозил ноги. — Но ведь не я заставила вас там сидеть, — возразила Бренна. — Почему вы на меня кричите? — Потому что, как вам известно, Гленденинг по уши влюблен в вас. Он только о вас и думает. Он потащил меня на кладбище и заставил сидеть там и любоваться вашим маленьким представлением. Рейли теперь расхаживал взад-вперед по комнате. Ворона, сидевшая над его головой, следила за каждым его шагом и перепрыгивала с одной балки на другую, распушив свои черные перья. — И я всю ночь просидел там, чтобы убедиться, что вы безумны, что он прав и что это единственно правильное объяснение всему. Если… — внезапно сказал он, посмотрев ей в лицо через длинный стол, разделявший их, — если не считать того, что вы не безумны. Безумная женщина не смогла бы принять младенца, как сделали это вчера вы. И все же, мисс Доннегал, что, черт возьми, вы делали на кладбище прошлой ночью? Бренна склонила голову набок, и ее золотисто-рыжие волосы, которые нынче утром она еще не имела возможности причесать, закрыли ее щеку. — Хотите чаю, мистер Стэнтон? Рейли чуть не задохнулся от ярости. — Чаю? Вы предлагаете мне выпить чаю? Жилка посреди его лба, которой она никогда не замечала прежде, пульсировала, а в обычно мягких карих глазах зажегся весьма недобрый огонь. — Чаю? Я спросил вас вполне официально, что вы делали, а вы в ответ предложили мне выпить чаю? Бренна подошла к камину, в котором дрова за ночь выгорели почти дотла. — Должно быть, вы промерзли до костей, — сказала она, беря в руки железную кочергу и вороша угли. — Я думаю, чай пойдет вам на пользу. — Что пойдет мне на пользу? — спросил Рейли, раздраженный до крайности. — Это и есть ваше объяснение? — Ну, — начала Бренна, проверив, есть ли вода в чайнике, — так как я понятия не имею, о чем вы толкуете, а похоже, и вы тоже не имеете об этом понятия, то я считаю, что лучше вам было бы выпить чаю. Рейли Стэнтон резко отодвинул стул от стола и упал на него. — Зачем, — спросил он вслух самого себя, — зачем я явился сюда? Бренна не поняла, что он имеет в виду — ее коттедж или Лайминг. — Вы завтракали? — спросила Бренна сочувственно. — Я думаю, у меня найдется яйцо или даже пара яиц… — Я не хочу яиц! — возмутился Рейли, с силой ударив кулаком по столу. — Я хочу знать, чем вы занимаетесь. Вы пытаетесь убедить графа, что спятили? Если я прав, то знайте, что это не сработает. Он в любом случае готов жениться на вас. Огонь занялся, и чайник запел. Бренна подошла к чулану. — Просто потому, — бросила она через плечо, — что я единственная женщина на острове… — Которой он еще не обладал, — закончил за нее Рейли. — Да, да, вы мне уже излагали свою теорию на этот счет. Но неужели, мисс Доннегал, вы думаете, что стоит разыгрывать здесь пьесу в жанре плаща и шпаги? Не хочу вас пугать, но бродить среди могил людей, умерших от холеры, — опасное занятие. Знаете, инфекция легко может снова попасть в воздух. Она даже не взглянула на него, закрывая ногой дверь чулана, из которого извлекла каравай хлеба, горшочек с маслом и горшочек с джемом, лишь ответила: — Не смешите меня. — Я и не думаю этого делать. Не хочу вас обижать, но, каким бы медиком вы ни воображали себя, вы все же не получили такого образования, как я. И говорю вам, мисс Доннегал, что вы можете не только серьезно пострадать сами, но и поставить под угрозу жизни обитателей деревни. Бренна почувствовала, как к щекам ее прилила кровь. Что было в этом человеке, что так быстро приводило ее в ярость? Подавив свое возмущение, она поставила на стол все необходимое для завтрака и ответила: — Знаю, что вы считаете себя большим авторитетом в вопросе холеры. Я прекрасно сознаю, что вы проделали долгий путь из Лондона, чтобы поразить нас всех своими знаниями, и как местная сельская жительница я должна быть благодарна вам за ваше просвещенное мнение и совет. Но считаю своим долгом сообщить вам, что я представляю исключение из вашей теории и не могу принести инфекцию в деревню с кладбища. Боюсь, что не могу согласиться с мнением ваших коллег о том, что холеру якобы вызывают миазмы, как, например, тиф или скарлатину. Но Рейли, казалось, не слышал ее. Он с раздражением оглядывал коттедж. — Это неправильно, — заявил он наконец. Она кивнула, отрезая ломоть хлеба. — Знаю. С моей стороны дерзко возражать всему медицинскому сообществу. Но я думаю… — Да не в этом дело, — оборвал он ее. — Вы не должны жить здесь совсем одна. Это неправильно. Бренна тоже оглядела свой коттедж. — Да, я не пользуюсь комнатой своих родителей или той, что принадлежала моим братьям, но не думаю, что меня стоит заклеймить за то, что эти комнаты пропадают зря… Он в негодовании уставился на нее. — Да вы ведь понимаете, о чем я говорю, мисс Доннегал. Такой молодой женщине, как вы, не следует жить одной, как не следует принимать визитеров мужского пола в отсутствие дамы старшего возраста. Не думаю, чтобы вашим родителям это понравилось. Бренна тоже не думала, что им бы это понравилось. Однако на первом месте для нее была работа, и ее радовала мысль, что когда они узнают, чем она занимается, то поймут, что она делала все, чтобы подтвердить свою теорию… — Граф говорит, у вас есть дядя, — продолжал Рейли Стэнтон. — И ваши родители оставили вас на его попечение, когда отправлялись в Индию. Бренна подумала, что новый врач собирается вмешаться в ее деятельность гораздо энергичнее, чем она предполагала, и что ей придется прибегнуть к хитрости. Она принялась намазывать маслом отрезанный для него ломоть хлеба. — О, — ответила она со вздохом, — так оно и было. — Ну? — Голос доктора был полон негодования. — И что же сказал ваш дядя о вашем возвращении на остров Скай? — Ему это совсем не понравилось, — ответила Бренна. — Но, видите ли, я не могу вернуться к нему. Рейли взял намазанный маслом хлеб и принялся накладывать на него джем. — Почему же не можете? — поинтересовался он. — Не пытайтесь убедить меня, что вы сбежали от него, потому что он бил вас. Я не так легковерен, каким кажусь на первый взгляд. Бренна хмуро смотрела на кусок хлеба, лежавший перед ней, потому что как раз намеревалась бессовестно опорочить своего дядю, наговорив доктору о нем всевозможных небылиц. — Почему вы не скажете мне, что привело вас снова на остров Скай? — продолжал допытываться доктор Стэнтон. — Зачем? Чтобы дать вам повод еще больше опекать меня? — Опекать вас? Ну и ну! Я просто разговариваю с вами как одно мыслящее существо с другим таким же. Неужели это называется «опекать»? — У вас нет никакого права, — возразила она, все больше распаляясь, — совать нос в мои дела. — Вот тут вы заблуждаетесь. Если ваши дела пересекаются с моими, то я имею право вмешиваться в них. Кажется, вода готова. Действительно, чайник, висевший над огнем, уже громко запел, и Бренна была вынуждена заняться чаем. Право же, он был самым несносным человеком из всех, кого ей доводилось встречать в жизни. Вот он явился к ней после бессонной ночи с небритым лицом, синим от проступившей щетины, с глазами, обведенными фиолетовыми тенями, и его полное фиаско, которым окончилась попытка объясниться с ней, было очевидно. И все же он пытался вмешаться в ее жизнь. А она почти не сомневалась, что он не действовал исключительно из чувства профессиональной ревности и зависти. Похоже, он искренне хотел помочь ей. А учитывая все то, что она знала о лондонских врачах, это было чрезвычайно странно и необычно. — Вот, — сказала она любезно, подавая ему чашку чаю, — хотите сахару? — Нет, только молока, если оно у вас есть. — Конечно. Он пил чай мелкими глотками и, по-видимому, совершенно не чувствовал вкуса напитка. — Ну уж если вы отказываетесь поступить разумно и вернуться к вашим родственникам, нам придется приложить все усилия к тому, чтобы найти какую-нибудь приличную вдову и попросить ее поселиться с вами. Бренна, наливавшая себе в чашку молоко, была так изумлена этим замечанием, что пролила на стол половину того, что собиралась налить в чай. — Думаю, вдова будет для вас хорошей компаньонкой, — продолжал доктор Стэнтон. — Сначала я было подумал, что подойдет одна из девушек, работающих у миссис Мерфи, но, как вы сами знаете, они не отличаются безупречным поведением и незапятнанной репутацией. И тогда я подумал, что какая-нибудь вдова или пара вдовых матрон могли бы поселиться с вами, чтобы вы не оставались в полном одиночестве. Ну это уж слишком, решила Бренна. — Вдова? — переспросила она. — Чтобы стать моей компаньонкой? Дуэньей? О, доктор Стэнтон, едва ли это возможно… Мне не нужна компаньонка. Я вполне способна сама позаботиться о себе… — Как вы убедительно и доказали. И все же не могу не заметить, что граф Гленденинг питает на ваш счет не самые достойные чувства. Вы уже имели случай поставить ему синяк под глазом. Я бы не хотел, чтобы это произошло снова. — Но, — возразила Бренна, — право же, компаньонка не сможет предотвратить… — А я думаю, что сможет. Мисс Доннегал, это действительно наилучший способ уладить дело. — Я на это не соглашусь, — сказала она. — Это мне вовсе не подходит, и я не хочу этого. — Вы не можете, — возразил спокойно доктор, — продолжать делать то, что делали. Это неприлично. Вы здесь живете в изоляции, отрезанная от остального острова ручьем. С вами может случиться что угодно. У вас есть приходящая служанка? Кто-нибудь, кто хотя бы занимался стиркой? Бренна ответила запинаясь: — Ну да, но я не думаю, что это вас касается. — Кто вам носит воду? — Я сама ее ношу из… — Конечно, из ручья. А дрова? — Я их собираю… — Вы их собираете. Возможно, это вполне подходящее занятие для жителей Лайминга, но, по мне, не слишком удобное. Его темные глаза засверкали. Вид у Рейли Стэнтона был решительный. К несчастью, решительность была ему к лицу. — Но так обстоят дела и так будет продолжаться, — заявила Бренна. — Не думайте, доктор Стэнтон, что, если вы заняли место моего отца, вы можете заменить мне его. Вы мне не отец и не можете указывать, как мне жить и каким образом мне следует вести свои исследования… — Я это знал! — вскричал он, вскакивая на ноги и тыча в нее пальцем. — Вы именно этим и занимались. Бродили ночью по кладбищу. Исследования! Бренна почувствовала, как жаркая кровь вновь прихлынула к ее щекам. — Конечно, нет. Я хотела сказать совсем не это. Я имела в виду… — И эти глина и грязь… Он выглядел таким довольным, будто только что набрел на гусыню, несущую золотые яйца. — Образцы почвы! Конечно! Как это я сразу не догадался! Рейли Стэнтон снова поднялся с места и начал расхаживать по комнате, а бдительная Джо следовала за ним, перепрыгивая с балки на балку. — Когда Гленденинг повел меня в амбулаторию, я заметил, что микроскопа вашего отца нет на месте. Граф подумал, что его украл кто-то из местных: времена-то ведь тяжелые. Но это не был местный житель. Это были вы. Вы взяли микроскоп и заперли его вон в той комнате, той самой, в которой, по мнению Гленденинга, вы творите свои бесовские мессы. Теперь остается единственный вопрос. Зачем вы это делаете? Почему вас интересует именно почва? Перестав расхаживать по комнате, он уставился на нее. Стэнтон был так высок и так широк в плечах, что нависал над ней, как ей показалось, угрожающе. Бренна подумала, что ей теперь скорее требовалась защита от самого Рейли Стэнтона. Ведь во сне она вальсировала не с Гленденингом, а с Рейли. — Почва, — бормотал он, все еще глядя на нее сверху вниз, — образцы почвы. Грязь, нечистоты. — Он щелкнул пальцами, потом ткнул пальцем в нее: — Миазмы. Миазмы поднимаются от перегноя. Это верно. Вы пытаетесь проследить источник возникновения эпидемии холеры. Да? Ее челюсть отвисла. Как он догадался? Как он сумел сложить все элементы головоломки, если никто из деревенских не смог этого сделать? И разгадал это после всего лишь сорока восьми часов знакомства с ней! Невероятно, но ведь в конце концов он получил лицензию от Королевского медицинского общества. А это, как она полагала, что-нибудь да значило. И все же она отказывалась признать его догадку верной. Она вызывающе выпятила подбородок и ответила, стараясь не смотреть ему в глаза: — Не будьте глупцом. — Господи! — Рейли опустил руку. — Да это вы делаете глупости. Она отвернулась от него. — Я не пытаюсь делать ничего подобного. — Ну в таком случае вы ищете способ лечения или изобретаете вакцину. Как та, что используется против черной оспы. В ответ она только фыркнула. — Вы хоть понимаете, какому риску подвергаете себя? Тон Рейли Стэнтона стал очень серьезным, даже смешинки, постоянно плясавшие в его темных глазах, исчезли из них. В его взгляде она видела только беспокойство. — Знаете ли, мисс Доннегал, холера — серьезная болезнь. И вам не стоит с ней играть. Бренна бросила на него угрожающий взгляд: — Вы будете есть яйцо или нет? Собрав все свое хладнокровие. Рейли ответил: — Благодарю вас, не буду. И не пытайтесь сменить тему. Вы и не подозреваете, насколько серьезна опасность. Бренна бросила ложку, которую держала в руке, и резко обернулась к нему. — Почему? — спросила она. — Если бы ваша догадка была правильной, а я этого вовсе не говорю, то с чего вы взяли, что я не подозреваю об опасности? Думаю, что, пережив здесь эпидемию холеры, я имею возможность судить о ней лучше, чем, к примеру, вы. Он непонимающе смотрел на нее: — Но ведь не в этом… дело. — Ах не в этом? Так в чем же? В том, что я женщина? Ее ярость озадачила его. Он настолько опешил, что даже отступил на шаг назад. — Я этого не говорил. — Но думали так. — Ну, если вы готовы признать, что немного… — Что? — Ладно. Это немного странно. Она рассмеялась. — О, — отозвался он, уязвленный ее смехом, — вы находите во всем этом нечто забавное? — Да, — ответила Бренна, — вас. — Меня? — изумился он. — Но что же во мне забавного? — Вы оставили доходную практику в Лондоне ради Лайминга. Почему из всех возможных мест вы выбрали именно это? Если уж это не счесть странным, то тогда я и не знаю, что такое странность. — Как я уже объяснил вам, — сказал Рейли смущенно, — меня вынудили к этому особые обстоятельства… — Если вы имеете в виду свою невесту, то должна вам сказать, что в этом случае я нахожу ваш поступок еще более странным. Она ведь вас бросила? Так? Так почему же вы не попытались снова завоевать ее? — Завоевать ее… — Рейли покачал головой. — О чем вы говорите? — Вчера в замке вы сами это сказали. Вы приехали в Лайминг, чтобы доказать ей, что вы не бездельник, не пустой человек, каким она вас сочла. По-моему, это гораздо более странно, чем то, что дочь пытается доказать вашему пресловутому медицинскому сообществу, что теория возникновения этой болезни, выдвинутая ее отцом, вполне здравая. Рейли продолжал во все глаза смотреть на нее. И только тут Бренна вдруг осознала, что на ней лишь ночная сорочка, пара шлепанцев да изъеденная молью шаль. Если молодой доктор Стэнтон и заметил это, то не подал виду. Он продолжал смотреть на нее. — Какая теория? — спросил он. — О чем вы? Мысленно она выбранила себя. Какого черта она выболтала ему то, чего говорить не следовало? Вслух же ответила вопросом на вопрос: — А почему я должна рассказывать вам об этом? Чтобы вы опубликовали ее, выдав за свою, и снискали бы славу? Не думаю, что это правильно. А теперь, доктор Стэнтон, думаю, вам лучше уйти. Она направилась к двери, открыла створку, и в комнату ворвался холодный утренний воздух. — Всего хорошего. Рейли Стэнтон продолжал стоять, все еще сердито глядя на нее. Жилка у него на лбу по-прежнему пульсировала. Он был в ярости, и она это ясно видела. Но почему так распалился доктор, она не могла взять в толк. Право же, ее дела и то, как она вела их, не касались никого, уж тем более Рейли Стэнтона. — Я ухожу, — наконец сказал он. Она заметила, что теперь и мускул на его щеке тоже задергался. — Но мы еще продолжим с вами разговор на эту тему, мисс Доннегал. И будь я проклят, если стану стоять и смотреть, как вы подвергаете свою жизнь опасности, чтобы подтвердить какую-то идиотскую теорию своего отца. — Вон отсюда! — рявкнула Бренна. Она не могла припомнить случая, когда испытывала такую ярость. — Убирайтесь немедленно! — Охотно, — отозвался Рейли Стэнтон. Он нахлобучил шляпу и скрылся за дверью, даже не взглянув на нее. Но она не собиралась предоставить ему последнее слово. — Теория моего отца, — закричала она ему вдогонку, — вовсе не идиотская. И я это докажу. Подождите, увидите сами! Захлопнув за гостем дверь, она подумала, что больше он не станет посещать ее не только наяву, но и в снах.Глава 11
— Прошу прощения, мэм, — проговорил Рейли, должно быть, уже в десятый раз, — но я не лечу животных. Женщина, жена Адама Макадамса, точно соответствовавшая описанию графа, выпятила пухлую нижнюю губу и сказала: — Но она уже так давно не несется, а ведь была моей лучшей несушкой. Несла яйца будто по часам. Уж не меньше одного яйца в день. Рейли посмотрел на жирную коричневую курицу, расположившуюся на его смотровом столе. — Уверен, что она скоро поправится, раз не отказывается от корма. — Да в том-то все и дело! — сказала миссис Макадамс, выпячивая объемистую грудь. — В том-то и дело, сэр! Она отказывается от пищи. Пожалуйста, осмотрите ее! Рейли, печально моргая, смотрел на представительницу семейства куриных. Он предполагал, что это именно курица. Ведь куры, если он был правильно информирован, — это представительницы женского пола, в отличие от петухов — мужского. Так это была курица, а не петух? Он не был уверен. Его невежество в области сельского хозяйства за последние несколько недель стало особенно очевидным, потому что к нему постоянно обращались с просьбами полечить овец, лошадей, коров и даже ежа. До сих пор ему довелось принять всего одного пациента, представлявшего человеческий род, который едва ли шел в счет, потому что это был лорд Гленденинг, страдавший от того, что у него на ногах ногти вросли в тело. Рейли, несмотря на то что занял место в амбулатории и жил там в надежде избавиться от общества графа, превратился как раз в того, кем отчаянно не хотел быть, а именно в личного врача Йена Маклауда. И дело было вовсе не в том, что жители деревни Лайминг были особенно здоровым народом. Вовсе нет. Они были довольно хворыми. Но, судя по всему, никто из них не питал доверия к новому врачу и не обращался к нему за помощью. Немногие из них доверяли ему настолько, чтобы привести своих хворых домашних животных. Единственный раз, когда к нему обратились за советом… — Мисс Бренна сказала, что ее надо кормить теплым суслом, — сообщила ему миссис Макадамс. — Но сусло такое дорогое. Не можете ли вы посоветовать чего-нибудь подешевле? Говорят, чем больше мнений, тем лучше. — Если мисс Доннегал считает, что теплое сусло поможет, — сказал Рейли, передавая курицу ее владелице, — то, боюсь, теплое сусло — это как раз то, что надо. Мисс Доннегал разбирается в курах гораздо лучше меня. Он любезно отворил дверь для своей пациентки и ее владелицы, и его приветствовал подувший ему в лицо теплый ветерок. Приближалась весна, на деревьях появлялись листочки, а в глазах животных на склонах холмов — живой блеск, особенно у баранов или тех, кого Рейли принимал за баранов. Впрочем, в овцах Рейли разбирался не лучше, чем в курах. Во всяком случае, наступал сезон, когда должны были появиться ягнята, и все мужчины, если только они не забросили сети в озеро, находились в холмах, разыскивая ярочек. Рейли с самого начала сезона не видел Бренны Доннегал. По-видимому, ее маленькие руки, столь ловко скользившие по родовым путям, теперь были особенно необходимы. В то время как мужчины следили за приплодом в своих отарах, деревенские женщины пользовались рано наступившим теплом, чтобы продавать самодельные товары на рынке под открытым небом, в двух шагах от амбулатории Рейли. Деревушка Лайминг была мала и находилась вдалеке от проезжей дороги, поэтому в нее редко кто заглядывал мимоходом, почти у каждого ее жителя было место в торговых рядах. Рейли получал истинное удовольствие, разглядывая выставленные на продажу товары. Здесь можно было купить вкуснейшие пироги с мясом у миссис Макгрегор, лук-порей и редис у миссис Мердок, роскошные пышные караваи хлеба у миссис Конелл и божественно пахнущее мыло у досточтимой миссис Мерфи. Даже у Флоры был свой прилавок, хотя она торговала только элем — по пенни за кружку. И все-таки Рейли повадился по нескольку раз в день наведываться к ее прилавку. Если она бывала занята с покупателями, то, как он полагал, не находила времени, чтобы грустить о графе и жаловаться на жизнь. Эту привычку она приобрела после последнего его отказа сделать ее честной женщиной. Теперь, подходя к ее прилавку и заранее позаботившись вывесить на двери амбулатории записку со словами «Вернусь через пять минут», что было, разумеется, лишнее, потому что очень немногие жители деревни Лайминг умели читать, он заметил, что Флора снова тоскует. Она мечтательно созерцала замок, примостившийся на утесе высоко над их головами. Только когда он деликатно покашлял, Флора встрепенулась и сказала безрадостно: — О, доктор Стэнтон. Это вы. Привет. — Отличное приветствие, — сказал Рейли гораздо теплее, чем собирался, — для вашего первого покупателя. Пожалуйста, пинту, Флора, и на этот раз проявите внимание к пене. Флора вздохнула и повернулась к своему крану. Впрочем, скорее это был кран миссис Мерфи, потому что именно она любезно разрешила Флоре продавать эль из «Истерзанного зайца». — Простите меня, — сказала Флора все тем же безжизненным голосом. — Только не могу не думать о нем. Думаю, это и значит любить. Рейли все с той же наигранной бодростью принялся журить ее: — Мисс Флора, вы ведь знаете, что он вас не стоит. — Знаю, — вздохнула Флора, и ее худенькие плечики под поношенной кружевной шалью опустились. — На прошлой неделе Том Финни попросил меня выйти за него замуж. Искренне и приятно удивленный, Рейли тотчас же откликнулся: — Но это же превосходно. Флора! Том — славный малый. Почему бы вам не согласиться? Флора покачала головой, и все ее бледно-золотые локоны взметнулись: — Это было бы нечестно по отношению к Тому. Он женится на мне, зная, что я люблю другого. К тому же его мать меня не выносит. Рейли, знакомый с миссис Финни, понимал, почему девушка колеблется. Он положил монетку ей на ладонь, взял кружку и сказал: — Не стоит грустить, Флора. Есть много других парней. Такая хорошенькая девушка, как вы, вряд ли останется без внимания. Флора заморгала. Ее голубые глаза наполнились слезами: — Да, но среди них нет того парня, который нужен мне. Это было сказано столь траурным тоном, что Рейли растерялся и не знал, что ответить. Поэтому вместо того чтобы произносить слова утешения, он потрепал ее по подбородку и бросил ей еще монетку, после чего удалился, стараясь показать, что интересуется торговлей пирогами. Несмотря на горе Флоры, Рейли, вышагивая между прилавками, вдыхая соленый морской воздух, слушая болтовню женщин и глядя на чаек, вившихся над их головами в надежде схватить корку хлеба, чувствовал всем своим существом, что поступил правильно, приехав на остров Скай. Правда, пока что у него была только одна пациентка — курица миссис Макадамс. Но никогда в Лондоне он не был так в ладу с собой, как здесь, в Лайминге. Может, причиной тому был бодрящий морской воздух или отсутствие удушающего дыма из каминных труб. Может быть, отличная еда из кухни миссис Мерфи или ее изысканного вкуса эль. А возможно, и это он считал наиболее вероятным, причина была в том, что в маленькой рыбачьей деревушке жил добрый, простой и бесхитростный народ. Без претензий, без мудрствования. В Лайминге рыбак был рыбаком, а рыба — рыбой, и каждый знал свое место, за исключением Флоры, имевшей более высокие запросы. Он начинал чувствовать, что здесь наконец он по-настоящему может стать доктором Стэнтоном, а не «маркизом и врачом по совместительству». Если бы только у него появилась хоть пара пациентов. Бараны были не единственными существами, у которых с наступлением весны появлялся пресловутый особый блеск в глазах. Рейли замечал такой же блеск в глазах многих жителей деревни, в том числе и в глазах их лорда. Этот достойнейший муж проносился по деревне верхом на своем вороном жеребце, и при его появлении направо и налево разбегались куры, собаки и дети. В его явлении всегда было нечто театральное. Он проносился через рыночную площадь и, заметив Рейли, осаживал своего жеребца. На этот раз он принялся махать перед носом Рейли какой-то бумагой. — Ну вот, — сказал граф, явно весьма довольный собой. — Вот оно! Это разрешает все наши проблемы. Рейли смотрел на ухмыляющегося джентльмена без всякого восторга. Внезапно его покинуло ощущение благополучия. — О чем речь? — спросил он. — Речь идет, конечно же, о Бренне, — ответствовал граф, нимало не смущенный сдержанностью Рейли. — Стабен только что привез почту, и, как полагаете, что в ней оказалось на этот раз? Рейли, ожидавший прибытия микроскопа взамен утраченного, с надеждой спросил, не о нем ли речь. Но Йен Маклауд ответил отрицательно, при этом лицо его выразило досаду. — К черту ваш дурацкий микроскоп, — объявил он. — Здесь письмо для мисс Доннегал от ее маленькой подружки, покрывавшей ее до сих пор. Рейли, словно пораженный громом, протянул руку, принял от него листок бумаги и осмотрел его. — Боже мой! — воскликнул он, увидев адрес. — Это же частное письмо, адресованное мисс Доннегал. Раздосадованный граф вырвал бумагу из его рук. — Да знаю я! — сказал он. — Но послушайте, что она пишет… Рейли вновь завладел письмом, рванув его из пальцев графа. — Я решительно отказываюсь его слушать. Вы что, спятили? Вы не имеете права вскрывать личные письма. Мисс Доннегал знает, что вы читаете ее корреспонденцию? Граф смутился: — Не знаю. Думаю, это могло прийти ей в голову. Все письма поступают к ней вскрытыми. Поэтому она могла предположить, что кто-то их читает. Но она никогда ничего не говорила на этот счет. Ну если и говорила, то только раз или два. Рейли не поверил своим ушам. — Но это невозможно! — вскричал он. — Когда вы оставите эту женщину в покое? Заметив, что к нему прислушиваются сельчане, а также опасаясь, что жеребец графа ненароком наступит ему на ноги, он овладел собой и зашипел: — Я запрещаю вам рыться в корреспонденции мисс Доннегал. Вы меня понимаете, Гленденинг? Но граф только ухмыльнулся. — Вы мне запрещаете? — сказал он со смехом. — О, это мило! Я ваш наниматель, помните это, Стэнтон! А вовсе не наоборот, хотя никому не придет это в голову, судя по тому, как вы себя ведете. При этом справедливом замечании Рейли дернулся, потому что возразить ему было нечего. Он продолжал скрывать тот факт, что имеет титул маркиза, восьмого маркиза Стиллуорта, прежде всего потому, что для его жизни на острове это не имело ни малейшего значения. Но, если положить руку на сердце, в гораздо большей степени его решение скрывать факт своего происхождения было обосновано явной антипатией мисс Бренны Доннегал к представителям медицинской профессии, в чьих жилах текла голубая кровь. Кроме того, он сознавал, что если бы даже и решился открыть свою тайну лорду Гленденингу, графы на иерархической лестнице все равно стояли выше маркизов… — И все же, — сказал Рейли сурово, — вы не должны копаться в почте молодой леди. Это гадко, Гленденинг. И ваше поведение вовсе не походит на поведение влюбленного. При этих его словах граф нахмурился. — Но вы послушайте, — сказал он, — в этом письме говорится… Рейли протестующе выставил вперед руку. — Я ничего не хочу слышать. — Но… Внезапно пререкания двух молодых людей были прерваны тонким голоском: — Прошу прощения. Рейли опустил глаза и увидел мальчика, которого уже встречал, когда впервые приходил в Берн-Коттедж. Это был Хемиш Макгрегор, с робким видом мявший пальцами свою и без того потрепанную шляпу, а его пес, выжидающе глядя, сидел рядом. — В чем дело, Хемиш? — спросил Рейли. У него уже были многочисленные встречи с Хемишем, когда Хемиш и Лукас не сторожили овец. Мальчика почему-то тянуло к амбулатории, и он постоянно околачивался возле ее дверей. Заказанный Рейли микроскоп еще не прибыл, зато в большом количестве прибыли присланные его сестрами французские конфеты, большую часть которых он раздал деревенским детям, проходившим мимо его амбулатории по пути в школу и обратно. Хемиш питал особенную слабость к этому лакомству и теперь ходил за молодым доктором по пятам, что не всегда устраивалоРейли. — Это насчет тех… капканов, — сказал Хемиш, обращаясь к графу. Раздосадованный граф смотрел на мальчика сверху вниз. Рейли не смог удержаться от стона. Хемиш объявил крестовый поход против графа с того самого случая, как Лукас угодил в капкан, поставленный графом на волков. Лукас успешно поправлялся после своей травмы, но мальчик все еще таил зло на человека, ответственного за увечье его пса. — Хватит, — пробормотал граф. — Послушай, Хемиш, не начинай все сначала. Я ведь и прежде говорил тебе. Пока волки будут угрожать моим оленям, я буду ставить капканы. — Но я хотел бы знать, — упорствовал мальчишка, — сколько волков вы поймали в свои капканы в этом году и сколько ни в чем не повинных собак пострадали вместо волков? — Я уже говорил тебе, — объяснял лорд Гленденинг, — пока что ни одного, но это вовсе не значит, что волков здесь нет. А теперь беги по своим делам. У нас с доктором Стэнтоном важный разговор. Тут лорд Гленденинг протянул руку к письму, все еще находившемуся в руках Рейли. — Если бы вы все-таки прочли его, Стэнтон, — сказал граф, когда Рейли проворно убрал руку с письмом подальше от протянутой руки графа, — вы узнали бы, что ее дядя… — Лорд Гленденинг! — закричал Хемиш, бросаясь между копыт огромного жеребца, чтобы не быть раздавленным, потому что конь наступал на него, раздраженный движениями графа, пытавшегося вырвать письмо Бренны из рук Рейли. — Вы не ответили на вторую часть вопроса. Сколько собак попало в ваши капканы вместо волков? Гленденинг, почти добившийся успеха в единоборстве с Рейли, проворчал сквозь зубы: — Ни одной, кроме твоего глупого ублюдка, который сам полез в волчий капкан… Именно в этот момент Флора, влекомая к графу такой же силой притяжения, какая притягивает воду клуне, скользнула к нему. — Милорд, — в ее голосе не было и намека на уныние, с которым она только что говорила с Рейли, — не угодно ли вам пинту эля? Я могу принести вам. Это займет не более минуты. Гленденинг посмотрел на нее сверху вниз, одарив ее улыбкой, способной затронуть все струны сердца любой девушки, а уж влюбленной служанки, родившей ему четверых детей, и подавно. — О, благодарю, моя прелесть, — сказал он. — В горле у меня сухо, как в пустыне. Флора, окрыленная возможностью услужить предмету своих нежных чувств, издав какой-то писк, поспешила исполнить желание своего господина. Жеребец лорда Гленденинга, не отличавшийся терпимостью и испуганный стремительным движением девушки, поднялся на дыбы. Поскольку лорд Гленденинг бросил поводья, пытаясь вырвать письмо из рук Рейли, конь опустил свои тяжелые копыта не туда, где они стояли прежде, и одно из них угодило прямо в голову Хемиша Макгрегора. Рейли не успел предупредить мальчика об опасности. Хемиш упал на землю, обмякнув, как одна из влажных тряпок Флоры, которыми она вытирала посуду. Конь Гленденинга продолжал храпеть и выплясывать рядом с бесчувственным телом мальчика. Рейли закричал графу, чтобы тот успокоил свою лошадь, потом бросился под массивные копыта, как только испуганный лорд Гленденинг крепко взялся за поводья, и встал на колени возле раненого мальчика. Необходимый осмотр был нелегким делом. Почти все, кто находился на рыночной площади в это время, были свидетелями несчастного случая и тотчас же сбежались посмотреть на жертву, наперебой выкрикивая советы о том, как лечить его наилучшим образом. Напуганный Лукас отчаянно лаял возле самого уха Рейли. А граф, наконец осознав, что случилось, предался самобичеванию. — Это моя вина, — снова и снова твердил Гленденинг. — Нет, моя любовь, — возражала Флора. Она не могла допустить мысли, чтобы свет ее очей совершил что-нибудь неподобающее. — Это все собака. Залаяла собака, и это испугало бедного Торнода. — Дитятко мое! — кричала миссис Макгрегор, мать Хемиша, торговавшая пирогами с мясом во время происшествия и видевшая все от начала до конца. Женщину пришлось удерживать, чтобы она не бросилась на тело сына, но прекратить ее причитания не удавалось никому. — Мое любимое дитятко! Мой старший сынок! Краткий осмотр, произведенный Рейли, привел его к неутешительным выводам. — Не будете ли вы так любезны, — крикнул он женщинам и графу, бестолково толпившимся вокруг него, — отступить подальше и освободить мне пространство для работы? Лорд Гленденинг тотчас же начал действовать: он растопырил свои огромные ручищи и принялся теснить женщин, в том числе и мать мальчика, назад. — Дайте доктору осмотреть его, — говорил граф. — Доктор Стэнтон знает, что делает. Он приехал из Лондона. В руках доктора Стэнтона мальчик будет в безопасности. Рейли же вовсе не был в этом убежден. Должно быть, сомнение было написано у него на лице. Он услышал, как кто-то пробормотал: — Надо послать за мисс Бренной. — Беги за ней, Уна. Беги за мисс Бренной. — Сегодня утром я видел ее на овечьем пастбище. Она помогала Барра с одной из его ярок… Толпа несколько поредела, самая быстроногая из женщин побежала искать Бренну Доннегал. Судя по тому, что увидел Рейли, мальчик не нуждался уже ни в чьей помощи. — Пусть кто-нибудь принесет доску, — распорядился доктор, обращаясь к толпе, которую оттеснил лорд Гленденинг. — Нам надо соорудить носилки, чтобы сохранить его в неподвижности, пока мы перенесем его в амбулаторию… Единственный, кто выразил готовность подчиниться ему, оказался лорд Гленденинг. Он направился к прилавку, где Флора торговала элем, смахнул с него бочонки и кружки, мгновенно выломал доску из козел, на которых покоился прилавок, и тотчас же представил ее Рейли для оценки. — Эта вполне подойдет, — сказал Рейли. — Положите ее рядом с мальчиком. Рейли с величайшей осторожностью переложил пострадавшего на доску. Хотя он ощупал шею Хемиша на предмет повреждений и не нашел ничего, его неотвязно преследовало воспоминание о смерти отца, последовавшей в результате падения с лошади. Девятнадцатый граф Гленденинг и восьмой маркиз Стиллуорт перенесли бесчувственного пастушка в деревенскую амбулаторию под рвущие душу стенания женщин и лай пса, ни на шаг не отстававшего от них. В операционной, где Рейли и Гленденинг переложили мальчика с носилок на смотровой стол, какофония голосов, доносившихся снаружи, стала для врача просто непереносимой, и он потребовал от матери пострадавшего мальчика, чтобы она сдерживала свои чувства, в противном случае пообещав удалить ее из амбулатории. Эта перспектива, по-видимому, испугала женщину до такой степени, что она замолчала на целых пять минут, и Рейли удалось более тщательно осмотреть ее сына. — Мадам, — сказал он, выходя из операционной в маленькую соседнюю комнату, где толпилось более дюжины женщин, с волнением ожидавших докторского вердикта, — ваш сын серьезно пострадал… — Но, — перебила его Флора, — я видела его. Крови нет. — Нет, — ответил Рейли, — это правда. Наружного кровотечения нет. Но я уверен, что у Хемиша произошло внутреннее кровоизлияние. А это очень скверно. Женщины переглядывались. Ни одна из них никогда не слышала ни о чем подобном. Рейли подозревал, что их опыт ограничивался такими неприятностями, как рыболовный крючок, пропоровший кожу и застрявший в ней, ожог, а также роды и иногда эпидемия холеры. Его подозрения подтвердились, когда миссис Макгрегор спросила его: — Вы говорите, он серьезно пострадал? Рейли кивнул: — Очень серьезно. — Он… — Миссис помолчала, пожевала нижнюю губу и спросила: — Он умрет? — Умрет, — ответил Рейли, — если не удастся прекратить кровоизлияние. Он чувствовал себя ужасно несчастным, и ему очень хотелось, чтобы Пирсон или Шелли стояли рядом с ним вместо этого олуха графа и помогли бы ему объяснить этой женщине серьезность опасности, грозившей ее сыну. Практичная миссис Мерфи, тотчас же осознав суть сказанного, возмущенно воззвала к нему: — В таком случае остановите кровоизлияние. Рейли поморщился. — Это не так легко сделать, как сказать, — попытался объяснить он, глядя на испуганные бледные лица, окружавшие его. — Это весьма рискованная и опасная операция, во время которой мне придется просверлить отверстие в черепе мальчика… Миссис Макгрегор упала в обморок. Во время последовавшего за этим смятения и хаоса дверь амбулатории открылась, и голос, который всегда вызывал изумление Рейли своим низким тембром и глубиной, произнес: — В чем дело? Леди, пожалуйста! Возьмите себя в руки! Миссис Мерфи посвятила Бренну Доннегал во все подробности. — У Хемиша пробита голова, — возвестила она, выпрямляясь из согнутого положения, потому что стояла, наклонившись над бесчувственной Бесси Макгрегор, и обмахивала ее лицо. — А доктор Стэнтон говорит, что единственное, что может его спасти, — это если просверлить в его черепе дырку и выпустить кровь. — Не позволяйте ему это делать, мисс Бренна! — закричала одна из женщин. — Не позволяйте ему это проделать с Хемишем! Рейли почувствовал на себе взгляд Бренны прежде, чем поднял голову и посмотрел на нее. Их взгляды встретились. Было нечто не поддающееся логике в том, какое воздействие оказывали на него прямота и выразительность взгляда этой женщины. Он не мог смотреть в эти синие глаза, опушенные угольно-черными ресницами, и не ощущать, что совершил колоссальную ошибку, нажив в ее лице врага. И он не мог понять, как это случилось. В течение нескольких недель, что прошли с той неприятной встречи в Берн-Коттедже, они почти не разговаривали, потому что таково было желание Бренны. И теперь, глядя на нее поверх голов галдящих женщин, он убедился, что она по-прежнему красива и все еще носит свои замечательные мужские штаны. Только теперь они не выглядели так соблазнительно, как прежде, потому что сплошь были покрыты чем-то очень похожим на овечью плаценту. — Могу я поговорить с вами наедине, доктор? — спросила Бренна, отбросив на спину свои длинные рыжие локоны. — Разумеется, — ответил Рейли и отступил назад, чтобы пропустить ее в узкую дверцу в операционную. Когда она приблизилась, он заметил, что и свитер ее в таких же пятнах и бог знает в чем еще. Он заметил также, что под ее прекрасными глазами залегли нежные тени. Было ясно, что мисс Бренна Доннегал очень устала. Граф хлопотал возле пациента и выглядел крайне встревоженным. Когда он увидел Бренну, его мужественное лицо сморщилось, а в голосе зазвучали слезы: — О, Бренна! Смотри, что случилось. Это сделал Торнод. Я не углядел… Бренна, хоть и положила успокаивающе руку на плечо графа, не смотрела ему в лицо. Ее взгляд был прикован к лицу мальчика, лежавшего на смотровом столе. — Это был несчастный случай, милорд, — сказала она. — Не оставите ли вы нас на минутку вдвоем? И Йен Маклауд, огромный мужчина и отважный воин, тотчас же послушался и вышел, не возразив ей ни словом. Отведя волосы со лба Хемиша, еще более рыжие, чем ее собственные, Бренна остановилась, глядя на него, и, по-видимому, ее ужаснуло это зрелище — шумный и живой мальчик, которого она знала, теперь лежал бледный и безмолвный. — Рефлексы едва заметны, — сказал Рейли торопливо, потому что ему было известно, что плохие новости следует сообщать как можно скорее, — дыхание неглубокое и неровное. Хуже всего то, что один зрачок не реагирует на свет. А это означает, если мне не изменяет память, что, по всей вероятности, сгусток крови давит на мозг. Пораженная Бренна, казалось, не могла вымолвить ни слова. — Единственное средство спасти его жизнь — трепанация, — продолжал Рейли. — Но и в этом случае я не ручаюсь за успех. Отведя взгляд от лица мальчугана, она посмотрела на Рейли. Ее синие глаза были полны тревоги, боли, сожаления, беспокойства, и все эти чувства, сменяя друг друга, проносились по ясной синеве ее глаз, как облака по летнему небу. — Что? — Трепанация. Эту методику используют американцы, чтобы спасти тех, кто выжил после оскальпирования индейцами. В черепе просверливают отверстие, чтобы выпустить скопившуюся в черепной коробке кровь… — Отверстие, — взгляд Бренны вновь переместился на лицо мальчика, — отверстие в черепной коробке. — Уменьшает давление на мозг, — со вздохом пояснил Рейли и провел рукой по волосам. — Не знаю, что еще сказать. Дело в том, что без операции он непременно умрет, но может умереть и в случае, если операция будет произведена. У вас есть какой-нибудь опыт на этот счет? Она посмотрела на него. Ее обычно задиристый тон был забыт. — Просверливать отверстия в человеческом черепе? Никакого, — ответила она, — я и не слыхала ни о чем подобном. Ее взгляд вновь переместился на пациента: — А вы знаете, как это делается? Эта… трепанация? Рейли вновь нервно провел рукой по волосам. — Гм, один раз я видел эту операцию. На трупе. — Один раз вы ее видели, — повторила она. Он кивнул. — На трупе. Он кивнул. Это была чистая правда, но в его устах это звучало нелепо. Она снова посмотрела на него, на этот раз очень внимательно. — Если вы произведете эту операцию и она окажется неудачной, — сказала Бренна ровным голосом, — они обвинят в неудаче вас. Я имею в виду его родителей. Если Хемиш умрет. Он кивнул: — Знаю. — Но не только Макгрегоры, — продолжала Бренна, — вы восстановите против себя всю деревню. Так что же нового было в ее речи? То, что это было неправдой. Деревня не сторонилась его. Все жители деревни были приветливы. Во всяком случае, по большей части, начиная от его собутыльников по «Истерзанному зайцу» и до их измученных тяжким трудом жен. Но они предпочитали не обращаться к нему со своими болезнями. И если бы Хемиш умер в результате операции, сделанной Рейли, они продолжали бы избегать его. При этой мысли сердце Рейли мучительно сжалось, потому что оказалось, что он очень привязался и к острову, и к его обитателям. — Если вы это сделаете, — неумолимо продолжала Бренна, — чтобы произвести впечатление на свою невесту… — Ради всего святого, — взмолился Рейли, — окажите мне хоть крошечное доверие. Вы полагаете, что я могу совершить серьезную рискованную операцию на ребенке для того, чтобы произвести впечатление на женщину? Едва ли. Если я не попытаюсь спасти его, он умрет наверняка. Но даже если я произведу операцию успешно, все же остается опасность, что Хемиш не выживет. Она продолжала смотреть на него, не отводя своего проницательного взгляда. — Но ведь без операции у него нет никакого шанса, — спокойно возразила Бренна. — Думаю, стоит рискнуть. Начинайте готовиться к операции. Пойду скажу им, что буду вам ассистировать. В этом случае они смогут обвинить и меня тоже. И Рейли ощутил прилив горячей благодарности к ней. Похоже было, что его чувства к Бренне Доннегал менялись с такой же быстротой, как краски моря. Лишь минутой назад он испытывал к ней жгучую неприязнь, когда она спросила, готов ли он произвести эту операцию только ради Кристины. Будто он хоть раз за несколько недель вспомнил о Кристине… На пути к двери операционной Бренна положила руку ему на плечо. Удивленный ее дружеским жестом, он посмотрел ей в лицо. — Приступайте, — сказала она, скупо улыбнувшись. Он узнал свои собственные слова, обращенные к ней, когда она собиралась принимать младенца Флоры. Теперь он знал, что она, должно быть, почувствовала, когда он их произнес: испуг и бесшабашность.Глава 12
В то время для них это было не более чем любопытным опытом. Они не ожидали, никто из них не ожидал, что такая хирургическая операция возможна. Рейли обратил внимание на листовку, извещавшую о лекции, и предложил посетить ее, потому что, черт возьми, мысль об индейцах очень взволновала его, а лектор был доктором, практиковавшим на границе американских владений, носил шляпу и говорил с сильным американским акцентом. Правда, шляпа, к разочарованию Пирсона и Шелли, была не ковбойская, а вполне обыкновенная и респектабельная. Да и акцент его был не настолько забавен, чтобы удержать их в бодрствующем состоянии, и их постоянно клонило ко сну, к чему располагали удобные стулья в заднем ряду аудитории. Но по причине, непонятной ему самому, Рейли предпочел бодрствовать. Более того, он даже не признался Пирсону и Шелли, когда лекция закончилась и он разбудил их, что, пока они почивали, он перебрался в передний ряд и как зачарованный наблюдал за действиями хирурга. Тот показывал, как можно отсосать кровь с поверхности оскальпированного черепа и как помочь коже восстановиться, когда не осталось ничего, кроме голой кости. Американский доктор объяснил, что эта методика ценна также для удаления сгустков крови. А все, что требовалось для этого, — это шило, молоток и твердая рука. В амбулатории Рейли мог располагать этими тремя составляющими. Единственное, в чем он не был уверен, — это что затраченные усилия не будут напрасными. Правда, Хемиш теперь дышал ровнее, но его левый зрачок по-прежнему плохо реагировал на свет. И все же у мальчика был шанс выжить. Да, он мог выжить. Он мог выжить и остаться идиотом. Если это можно было назвать успехом. Рейли, прислонившись спиной к поручням пирса, вдохнул сладковатый и пряный аромат сигары и закашлялся. Скверная привычка — курение. Он так и не смог пристраститься к этому занятию, как Пирсон и Шелли. Они в шутку прислали ему коробку сигар на случай, если бы ему захотелось отбить въедливый запах рыбы, которым, казалось, все было пропитано в деревне Лайминг, но до сегодняшнего дня коробка эта так и оставалась нераспечатанной. Теперь же он ощутил острую потребность закурить. По правде говоря, в чем он по-настоящему нуждался, — так это в выпивке. И достать ее не составило бы ни малейшего труда. Хотя свет еще не был заметен в окнах «Истерзанного зайца», он мог бы зайти туда и налить себе стаканчик виски. Дверь легко бы открылась. Никто в Лайминге не запирал дверей, кроме Бренны Доннегал, да и то запирала она только одну загадочную комнату. Теперь к этому стал прибегать из предосторожности и сам Рейли, он запирал двери амбулатории, потому что там хранились опасные препараты. Но если бы он вошел в двери «Истерзанного зайца», он мог бы там наткнуться на Сэмюэля Макгрегора, напившегося до бесчувствия при известии о том, что его сын пережил хирургическую операцию. Женщины остались с Бесси Макгрегор, отказывавшейся покинуть амбулаторию, пока ее сын не придет в чувство. Чего Бесси не знала и чего Рейли не решился ей сообщить, — так это то, что ее сын мог не проснуться вообще. Чем больше он лежал, погруженный в это неподвижное молчание, похожее на смерть, абсолютно нечувствительный к тому, что мать, сидевшая у его изголовья, поглаживала его руку, а у изножья узкой постели пристроилась верная собака, тем, как казалось Рейли, оставалось меньше надежды на то, что мальчик очнется. Но об этом Рейли не сообщил никому. Единственному лицу, кто не нуждался в объяснениях, кто еще оставался в комнате и не разделял всеобщего ликования, узнав, что мальчик не умер во время операции, Рейли тоже не стал ничего говорить. Бренна и так понимала: то, что Хемиш еще жив, не дает уверенности, что он переживет ночь. Но она старалась не показывать своих чувств и держалась бодро. Рейли не мог больше выносить страдальческого вида матери мальчика и вышел подышать свежим воздухом. Он стоял на пирсе, том самом, на котором шесть недель назад пытался привести в чувство паромщика Стабена. Сегодня было намного теплее, чем тогда. И он спокойно мог стоять без плаща, не страдая от холода. Но, мрачно размышлял он, погода была единственным, что изменилось с той ночи. Его чувства к Лаймингу претерпели серьезные изменения еще до несчастного случая с Хемишем. Он вопреки ожиданиям не нашел себе места на острове Скай. Да, у него была амбулатория. Он помог принять роды и посоветовал давать теплое сусло курице. Но этим его достижения и ограничивались. Если, конечно, не считать сегодняшнего дня, который мог стать успешным, потому что без его операции мальчик умер бы наверняка. Теперь он понимал, что совершил ошибку. Ему не следовало покидать Лондон, где ему не пришлось бы производить более серьезной операции, чем удаление родинки. Возможно, Бренна была права и люди его круга, его коллеги, занимавшиеся медициной ради забавы, не заслуживали медицинской лицензии. Возможно, ему следовало оставаться «маркизом-доктором». Тогда Кристина, вероятно, не разорвала бы их помолвку. То, что он не допускал, чтобы пациенты именовали его милордом, беспокоило ее гораздо больше, чем то, что он выпивал по стакану виски в день… И поэтому, естественно, он никогда не мог бы жениться на ней. Пораженный этой мыслью, он вздрогнул. О Господи! Что это с ним? Сентиментальное настроение окутывало его как туман, постоянно окружавший остров. И в последнее время это повторялось часто. Иногда, если он просыпался на своей узкой койке в амбулатории от голосов рыбаков, собиравшихся выйти в море на своих суденышках, за которыми следовали полчища кричащих чаек, его охватывало чувство необъяснимого удовлетворения. Удовлетворение! От болтовни кряжистых неотесанных рыбаков и криков чаек. Это было нелепо и смешно, как и мысль о том, что он никогда не смог бы жениться на Кристине. Он любил Кристину. Ради нее он был готов на все. «Неужто?» — спросил какой-то ехидный голос, поселившийся в его голове. Даже бросил бы медицину и вернулся в Стиллуорт-Парк и провел остаток своих дней, слушая жалобы своих фермеров-арендаторов? Да, сказал он самому себе, сжимая пальцы в кулаки. Да, он бы бросил медицину, если бы это помогло ему вернуть Кристину. Тогда почему же недавно в амбулатории, когда Бренна спросила его, собирается ли он сделать трепанацию черепа Хемишу ради спасения его жизни или для того, чтобы поразить Кристину, он сказал… А что он сказал? И, как ни странно, теперь он осознал, что был вполне искренен. Да простит его Господь, он действительно так думал. Каким-то непостижимым образом ежедневные заботы и жизнь островитян в забытой Богом деревушке слились с его собственной жизнью. И когда именно желание показать тем, кто оставался в Лондоне, его друзьям и Кристине, что эта «причуда Стиллуорта» окупается, оставило его, а на смену пришло искреннее беспокойство о здешних людях и искреннее стремление помочь им, он не мог бы сказать точно. Скорее всего это произошло, когда он увидел, как копыто лошади опустилось на голову Хемиша. Однако теперь ему оставалось только бранить себя за заносчивость и самомнение. Как ему пришло в голову, что он годится для медицины? От его знаний и сноровки зависели человеческие жизни, а он думал только о том, что каким-то образом ему удастся переломить ситуацию. Переломить ситуацию. Да, это ему удалось. Он серьезно изменил судьбу Хемиша Макгрегора. Он превратил его в овощ, вот что он сделал. Он уедет домой. Завтра же начнет упаковывать вещи. Если повезет, то поспеет в Лондон как раз к началу скачек в Аскоте… — Думаете о ней? Он стремительно обернулся. Она подошла неслышно, хотя ступала по скрипучим прогнившим доскам, из которых был сооружен пирс. Плеск волн поглощал звук. — Есть изменения? — спросил Рейли, когда она подошла ближе. — Нет. На Бренне Доннегал была та же одежда, в которой она помогала овцам освободиться от бремени. Любая другая женщина изыскала бы возможность ускользнуть домой, умыться и переодеться, но она упорно дежурила у постели Хемиша в течение всей операции и оставалась еще здесь в предрассветные часы. О Бренне Доннегал можно было сказать что угодно, но уж тщеславной она не была. Похоже, ее не заботило то, как она выглядит или как от нее пахнет, а в настоящую минуту от нее пахло эфиром, который она давала мальчику, и чуть слабее был запах овец. Она облокотилась о поручни пирса и смотрела на Лохалш, невидимый в этот час ночи из-за непроглядного мрака. Луны не было, но ему показалось, что он никогда прежде не видел таких ярких и многочисленных звезд. Только здесь, на острове Скай, он мог запрокинуть голову и ощутить, что Вселенная рядом. — Если хотите, я напишу ей. Рейли с любопытством уставился на Бренну. В темноте он едва различал ее лицо, хотя она стояла совсем близко. — Напишете кому? — Вашей невесте. И обо всем ей расскажу: о том, как отважно вы боролись за жизнь местного мальчишки-пастушка. Тогда она не заподозрит, что вы хвастаетесь. Она подняла на него глаза. Только их он мог отчетливо разглядеть в темноте, потому что ее одежда была темной. — Вы ведь об этом думали, когда стояли и курили здесь эту отвратительную сигару? — Едва ли, — ответил он и бросил сигару в воду, где красный огонек мгновенно исчез в волнах. — Разве нет? Прошу прошения за мое вмешательство. С минуту она ничего не произносила. Он тоже молчал. — Я, — начал было он, но в ту же минуту заговорила и она. — Продолжайте, — подбодрил он ее. — Нет, — не согласилась она. — Говорите вы. Вы ведь начали первый. — Нет, — упорствовал он. — Леди имеют право быть везде первыми. Он услышал, как она глубоко вдохнула воздух, готовясь произнести свою речь: — Я никогда не видела, чтобы кто-то сделал для кого-нибудь то, что сделали вы для Хемиша. Особенно принимая во внимание то, что вы никогда прежде не производили такой операции. Я просто хотела сказать вам, что сожалею. Он ожидал от нее чего угодно, но только не этого. — Сожалеете? О чем? — спросил он. — Вы знаете о чем, — сказала она, стараясь не смотреть ему прямо в лицо. Он видел только ее профиль. — Я сожалею, что заговорила о вашей невесте. И еще… вы и сами отлично знаете, что я не старалась побудить здешних жителей обращаться к вам и проявлять к вам доверие. Нет, я не отговаривала их ходить к вам, я просто не отказывала им в приеме, когда они приходили ко мне. А мне следовало это делать. Вы образованный человек, дипломированный врач, вы, а не я. Я хочу, чтобы вы знали, что теперь все будет иначе. Я буду посылать их к вам. — Хотите сказать, когда я ухитрился кого-то укокошить? — съязвил он. — Благодарю за то, что вы решили оставлять мне крохи с вашего стола, мисс Доннегал. Я не сомневаюсь, что теперь местные жители уверуют в мою компетентность. Они со всего острова Скай сбегутся посмотреть на этого громилу доктора Стэнтона с кулачищами, похожими на два окорока. — Вы не можете утверждать, что Хемиш умрет, — мягко возразила она. И снова ее рука легла ему на плечо. Сквозь толстую шерсть своей куртки он ощущал тепло ее пальцев. Он вспомнил, какое лицо у нее было в течение всей операции. Оно было полно напряженного внимания и спокойствия, хотя он сознавал, как тяжело это ей давалось, потому что с первого своего посещения коттеджа почувствовал, насколько эти двое были привязаны друг к другу. Он помнил, с какой нежностью она смотрела на мальчика, хотя тон ее был ворчливым и резким, впрочем, она так говорила со всеми жителями Лайминга. Но во время операции он не заметил в ее лице и тени нежности. Она была холодной и сдержанной, как и положено ассистентке. Когда ему пришлось долбить отверстие в черепе, любая другая женщина, да и большинство мужчин побледнели бы и по меньшей мере тут же извергли бы свой завтрак при виде сверла, входящего в череп мальчика. Но не такова была Бренна Доннегал. Она была так спокойна и сдержанна, будто Хемиш был для нее первым встречным, так спокойна, как если бы речь шла о погоде, а не об извлечении тромба из мозга маленького пастушка. И все же, какой бы неженственной она ни казалась в это время, ни на минуту Рейли не мог забыть о том, что в паре с ним работала женщина. И теперь, глядя на свою руку. где только что лежали ее пальцы, он не мог не вспомнить, как невероятно давно он чувствовал в последний раз прикосновение женской руки. В любое другое время его бы взволновала мысль о том, что Бренна Доннегал прикоснулась к нему. Теперь же все его безотрадные, мрачные мысли были только о маленьком мальчике и о том, что его жизнь висит на волоске. И ему стало так скверно, что он набросился на нее с такой яростью, какой сам не ожидал от себя. — И что же, — спросил он с горечью, — вы станете делать, лишившись стольких пациентов? Будете продолжать свои изыскания? Он почувствовал, как она отшатнулась от него. — Да, — холодно ответила она, — собираюсь. Идиот, упрекнул он себя. И все же вопреки себе продолжал с прежней горечью: — Те загадочные исследования, о природе которых вы отказываетесь говорить? Ее тон стал еще холоднее: — Это так. Ему хотелось дать себе подзатыльник. Что он делает? Она была добра к нему. Незачем было грубить. Ну ладно, он не смог спасти жизнь мальчика. Но есть ли на свете хирург, который смог бы это сделать? Рана была смертельной… Скажи ей, убеждал его внутренний голос. Скажи ей, что утром уезжаешь в Лондон… — Я был бы вам признателен, — сказал он с усилием, — если бы вы посылали часть своих пациентов ко мне… На горизонте уже появился тонкий красный обруч — всходило солнце. Теперь он мог различить черты ее лица. Она пристально смотрела на него, лицо ее было непроницаемо. — Ладно, — сказала она наконец, — это уже лучше. Рейли пришло в голову, что в такой момент можно признаться во многом, сказать много важного. Например, он мог бы сказать ей, как он восхищается ее отвагой, проявленной ею перед лицом грязи и крови. Он мог бы даже, если бы его охватили дерзость и бесшабашность, взять ее за руку, заглянуть в эти ослепительно синие глаза и сказать, что, несмотря на то что ее одежда покрыта пятнами овечьей плаценты и пропитана запахом эфира, он находит ее неотразимо пленительной и что с самой первой их встречи ему было так трудно выкинуть ее из головы… Но закончил он свою речь совсем другими словами. — Только, — продолжал он, — если будет на то ваша воля и вы проявите доброту, посылайте ко мне двуногих, а не четвероногих пациентов. У меня нет таланта и навыков обращения с ними. В слабом свете медленно восходящего солнца он увидел ее улыбку, точнее, тень улыбки. В эту минуту дверь амбулатории широко распахнулась и, спотыкаясь в предрассветных сумерках, на крыльцо выбежала миссис Макгрегор, выкрикивая имя доктора. С внезапно забившимся сердцем Рейли отозвался: — Я здесь, миссис Макгрегор. — О, доктор Стэнтон, — закричала женщина, — могу я дать ему немного воды? Рейли стоял в лучах восходящего солнца, изумленно взирая на мать мальчика. — Воды? — эхом отозвался он. — Я не понимаю… — Ну, — пояснила женщина, — просто он попросил воды, а я не знала, дать ему или нет, не знала, что скажете вы. — Он попросил волы? — Сердце Рейли бешено забилось. — Он в сознании? — О да, — сказала миссис Макгрегор, удивленно глядя на взволнованного доктора, — он уже некоторое время в сознании. Слаб, как котенок, но сердит на вас за то, что вы его выбрили наголо. Говорит, что теперь все лето ему придется носить шляпу, а это ему совсем не нравится, потому что в шляпе жарко… Рейли круто обернулся и посмотрел на Бренну: — Ну, как вам это нравится? Ее лицо сияло, и губы улыбались, а глаза были полны слез. — Хемиш терпеть не может шляпы, — только и сказала она. Рейли, не отдавая себе отчета в том, что делает, схватил в объятия мисс Доннегал, поднял ее и закружил, а она запрокинула голову и рассмеялась. Он сделал три или четыре круга, не более, и как только она закричала, чтобы он опустил ее, потому что иначе у нее закружится голова, он подчинился. Тогда почему же, когда они снова переглянулись, обоих охватило смущение и они только слабо улыбнулись друг другу? И почему у лорда Гленденинга, только что явившегося из замка узнать, как обстоят дела, так помрачнело лицо? — Добрые вести, Гленденинг. — сказал Рейли, не в силах удержаться от улыбки при виде графа, все еще сидевшего верхом, но не на вороном жеребце. На этот раз у него хватило здравого смысла оставить его дома. — С мальчиком все обстоит благополучно. Однако точеное лицо графа, возвышавшегося над Рейли, не просветлело. Он только сказал: — И правда, хорошая весть. Бренна, по-видимому, не заметила недовольства лорда Гленденинга. Она сказала взволнованно: — Пойду взгляну на Хемиша. И ушла в сопровождении миссис Макгрегор. Рейли, измученный, обрадованный, испытывая облегчение и еще тысячу противоречивых чувств, все улыбался, несмотря на очевидную мрачность своего работодателя. — Ну, — сказал он, похлопывая по шее кобылу графа. — Это конец, граф. И вам нет нужды пристреливать вашего жеребца. Граф хмуро смотрел на него. — Вы хотите сказать, что это сработало? — спросил он. — Эта трепанация или как там ее, сверление отверстия в черепе? — Сработало, — сказал Рейли, ощутив трепет во всем теле. Гленденинг, казалось, удивился. — Хорошо, — только и произнес он. — Хорошо? — переспросил Рейли, не испытывавший подобного счастья с того самого дня, как Кристина согласилась выйти за него замуж. Только теперешнее ощущение было еще прекраснее. Он совершил нечто очень серьезное. Он спас человеческую жизнь. Кто бы после этого посмел сказать: «Чудачество Стиллуорта»! — Это гораздо больше, чем просто хорошо, друг мой, — сказал он, совершенно забыв, что разговаривает с графом. — И более того, Бренна обещала направлять крестьян ко мне на лечение. Рейли с трудом сдерживал обуревавшую его радость. — Вы назвали ее Бренной, — неожиданно сказал лорд Гленденинг. Рейли недоумевающе заморгал: — Прошу прощения? — Бренна. — Граф выразительно произнес ее имя. — Вы назвали ее Бренной. Рейли почувствовал, что терпение его иссякло. Нет, только не сегодня, не сегодня утром, когда он совершил чудо. — Верно, — сказал он. — Я назвал ее так, как называют ее все в этой забытой Богом деревеньке. — Не все, — поправил граф, тон его был напряженным, и он не сводил взгляда со своего седла. — Так называю ее я. Я зову ее Бренна. Все же остальные называют ее мисс Бренна. Рейли почувствовал, как остатки недавнего ликования отхлынули, будто последние волны прилива, а взамен пришло раздражение. Рейли попытался не поддаться своему чувству и говорить непринужденно: — Если Бренна не возражает, чтобы я называл ее так, не понимаю, почему… — О нет, — кисло проронил лорд Гленденинг, — я заметил, что она не возражает. Она ничуть не против. Рейли покачал головой. Право же, порой этот человек просто невыносим. На что, собственно говоря, он намекает? На то, что Бренна Доннегал втайне питает к Рейли нежные чувства? Девушка совсем недавно ненавидела сто со всей присущей ей страстью. Не мог же граф этого не видеть! — Я рассчитывал, — не удержался от упрека Рейли, и все его негодование внезапно прорвалось наружу, — что вы проявите большую радость, милорд. Ведь в конце концов это ваша лошадь чуть не убила ребенка. — Я это прекрасно сознаю, — заявил Гленденинг деревянным голосом. — И я вечно буду сожалеть об этом. — Что вам следовало бы чувствовать вечно, — пробормотал Рейли, — так это благодарность мне за спасение жизни ребенка. Не думаю, что меня могут задеть намеки, которые вы себе позволили, лорд Гленденинг, и которые я ясно различил и в вашем тоне, на то, что между мисс Доннегал и мной существует что-либо, кроме взаимного уважения. Это именно то, что испытывают друг к другу коллеги. — Коллеги? — фыркнул Гленденинг. — И вы называете друг друга коллегами? Думаю, в прошлом каждый раз, когда вам удавалось добиться излечения больного, едва ли вы бросались в объятия к своему коллеге. У Рейли отвисла челюсть: — Если все, что вы намерены мне сказать, несправедливые и оскорбительные слова, то мне остается только распрощаться с вами. Всего хорошего, милорд. Разумеется, ему хотелось совсем другого: изо всей силы заехать кулаком в лицо этого несносного человека. Но, поскольку подобное действие, по всей вероятности, еще больше обострило бы отношения между ним и его работодателем, он сдержался. Вместо этого он повернулся к графу спиной и направился в амбулаторию. Однако Гленденинг остановил его. — Постойте, — сказал граф. Что-то в голосе Гленденинга подсказало Рейли, что тот уже жалеет о своей вспышке. — Все дело в том, что я всю ночь провел как на иголках, — мрачно признался граф, шагая рядом с Рейли и ведя лошадь за повод. — Все думал, выживет ли малый. И вот приезжаю и вижу ее в ваших объятиях… Это я был не в силах перенести… Вы ведь не попытаетесь украсть ее у меня? Рейли ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Что в те короткие секунды, что он держал ее в объятиях, впервые за несколько месяцев он чувствовал себя живым? Что ощущение ее сердца, бьющегося совсем рядом с его сердцем, пробудило его давно уснувшие чувства? Что звук ее смеха заставил его кровь быстрее бежать по жилам, что он испытал при этом давно забытое волнение? Ничего подобного он не мог сказать графу. Ему оставалось только промолчать и гадать о том, заметна ли происшедшая с ним метаморфоза. — Думаю, это стоит отпраздновать, — сказал граф, привязывая лошадь возле двери амбулатории. — Приходите ужинать. В воскресенье вечером у нас будет настоящий праздничный ужин. Рейли слушал графа вполуха. Как странно, думал он, медное сияние на восточном краю неба весьма походило на блеск рыжевато-каштановых волос Бренны Доннегал. — Стэнтон! — окликнул его граф. — Вы в порядке? — Я чувствую себя отлично, — быстро отозвался Рейли, — отлично. — Хорошо. Значит, придете ужинать? Вечером в воскресенье? — Да, — ответил Рейли. — Да, конечно, я приду. Его смятение по поводу того, что только что произошло, было столь велико, что Рейли не мог даже осознать, что крылось за внезапным благородством графа. Вместо того чтобы обдумать это, он направился в амбулаторию, не переставая улыбаться и вполне довольный тем, как устроен мир, и впервые за долгое время довольный своим местом в этом мире.Глава 13
«Йен Олагер Маклауд, девятнадцатый граф Гленденинг, нижайше просит мисс Бренну Доннегал удостоить его чести присутствовать на вечере в его доме 2 апреля 1847 года в воскресенье. Желательно получить ответ».Бренна уставилась на приглашение. Какой же ответ следовало дать? Ведь уже наступил вечер 2 апреля воскресного дня, а это таинственное приглашение только что прибыло. Когда она распахнула дверь, чтобы увидеть гонца, доставившего его, она заметила быстро удалявшуюся фигурку Роба, направлявшегося в сторону ручья. Она окликнула его, но он притворился, что не слышит, несомненно, подчиняясь инструкции своего хозяина, потому что тот не желал услышать ответ, который она уже приготовилась дать. Закрыв дверь, Бренна снова покосилась на карточку с приглашением. Вечерний прием! Надо же! И не где-нибудь, а в замке Гленденинг. Никогда прежде она не слышала, чтобы там устраивались торжественные вечерние приемы. Стоило ли выбрать для празднества такое время, когда вода поднимется, затопив темницы, и заставит крыс бежать на верхние этажи. Веселенький же это будет вечер, если гостям придется то и дело стряхивать с ног крыс! Она скомкала карточку и бросила в огонь. Лорд Гленденинг просто не желает сдаваться, размышляла она. Жаль, что она и вполовину не питает к нему таких чувств, какие, по-видимому, питает к ней он, потому что куда приятнее было бы, если бы за ней с тем же упорством ухаживал поклонник, на чьи чувства она могла ответить. Она вернулась к работе без излишнего рвения, так как ей не удавалось добиться желаемого результата, когда новый стук в дверь оторвал се от дела. Для членов семьи Доннегал, медиков-практиков, воскресенье всегда бывало хлопотным днем. В эти дни мужское население деревни Лайминг не было занято на сельскохозяйственных работах и не выходило рыбачить в море. Единственный день в неделю мужчины проводили дома, и к вечеру напряжение в семьях достигало наивысшего накала, нередко заканчиваясь скандалами между супругами и даже телесными повреждениями. Как правило, это было результатом злоупотребления крепкими напитками, разумеется, после обязательного похода в церковь… Бренна закрыла дверь в отцовский кабинет, но на этот раз не заперла ее. Ее решение передать в руки доктора Стэнтона все несчастные случаи, как она надеялась, должно было высвободить для нее время и дать возможность вернуться к научным изысканиям. Открыв дверь своего коттеджа, она застала там доктора Рейли Стэнтона, выглядевшего весьма щеголевато в черном вечернем костюме. — О, — сказал он смущенно, увидев ее домашнее коричневое платье. — Вы еще не готовы? Ну что же, я могу подождать. И он вошел, держа шляпу в руке, и сел за обеденный стол, будто это было самым естественным делом на свете. Бренна, все еще стоявшая у двери и придерживавшая щеколду, повернулась и в изумлении уставилась на него. — Прошу прощения, — сказала она, собравшись с силами. — Но разве у нас есть какие-нибудь планы на этот вечер? Рейли, чесавший Сорчу за ухом, поднял на нее удивленные глаза. — Я бы сказал, что есть. Лорд Гленденинг ждет нас к себе. — Ах, этот вечер? — Она смущенно покачала головой. — Так он и вас пригласил? Рейли, ответив на ее вопрос, только недоуменно поднял брови. — Ну да. Я так полагаю, что там должна быть целая куча гостей, но подумал, что вам это будет приятно. Не думаю, что, если я буду среди них, он станет очень докучать вам своим ухаживанием… — Нет, — сказала Бренна, с рассеянным видом закрывая дверь, — думаю, едва ли станет. Только это очень странно и так не похоже на него. Не знаю, что и думать. — А о чем тут думать? Рейли вытянул длинные ноги так, что ступни его оказались на стуле напротив. — Нас, по слухам, ожидает недурная кухня. На этот вечер он, кажется, отпустил свою ужасную кухарку и нанял вместо нее миссис Мерфи. Я так понимаю, что в меню значится ее знаменитый тушеный кролик, не говоря уже о печеных устрицах, каплунах, тюрбо в соусе из омаров… Бренна, смотревшая на него с величайшим изумлением, перебила: — Похоже, вы кое-что понимаете в хорошей кухне. Рейли пожал плечами: — Ну, живя так близко от «Истерзанного зайца», я не мог не узнать кое-что о кухне миссис Мерфи и намерен получить удовольствие от ужина. Миссис Макгрегор посидит с Хемишем. Думаю, я могу оставить его на несколько часов на попечение матери. Она разумная женщина, когда страх за жизнь сына не лишает ее разума, а раз он так быстро поправляется, то доктор имеет право выкроить вечерок для себя. Эрик вскочил на стол, с любопытством оглядывая посетителя, и направился к нему. Рейли Стэнтон поднял свободную руку, которой он не гладил Сорчу, и почесал кота под подбородком. — Ну, — сказал он, — не пора ли вам собираться? Я не хочу сказать, что не нахожу ваш домашний ансамбль очаровательным, но… Как насчет синего платья, которое было на вас в тот день, когда я впервые встретил у вас Хемиша? Бренна испустила тяжкий вздох. — Ну, право же, — начала она раздраженно, — все это представляется мне странным. — Странным? — удивилсяРейли. Бренна воздела руки к небу, а точнее, к потолку: — Я стараюсь всеми силами избегать лорда Гленденинга, доктор Стэнтон. Ведь в конце концов он объявил меня умственно неполноценной до такой степени, что счел, что я не могу жить одна. И только Богу известно, что он собирается предпринять сегодня вечером… — Думаю, он собирается поблагодарить вас за то, что вы помогли спасти его шкуру. Если бы мальчик умер по глупой оплошности Гленденинга, его популярность в здешних местах сильно пострадала бы, и он это понимает. Решать, конечно, вам. Но все же поторапливайтесь и одевайтесь. Я оставил фаэтон его сиятельства на той стороне ручья, потому что по этому мостику он бы не проехал. Бренна в задумчивости покусывала нижнюю губу. Право же, это было так похоже на лорда Гленденинга! Вероятно, он не прислал ей приглашения раньше, потому что опасался отказа. А так, отдав свой экипаж доктору Стэнтону и послав его за ней, он надеялся заставить ее приехать. С другой стороны, Рейли Стэнтон был кое в чем прав — ведь они оба принимали участие в спасении жизни Хсмиша, хотя, конечно, главная роль принадлежала Рейли, но Бренна ему помогала. И они оба спасли графа от дурной славы «погубителя детей». Если даже все дело было в лошади, то ведь она принадлежала лорду Гленденингу, и такая нервная лошадь не должна была находиться на рыночной площади. И разве не естественным было желание его сиятельства отблагодарить их обоих? — Ладно, — нерешительно молвила Бренна. — Я еду… Мне хватит и пяти минут, чтобы собраться. Подождите меня. Она ушла в спальню и, ощущая какое-то странное головокружение, распахнула двери своего гардероба. Давненько Бренна не заглядывала туда, потому что у нее давно не возникало желания принарядиться. Теперь же она испытывала странное возбуждение при мысли о том, что Рейли Стэнтон наконец увидит ее такой, как в том сне, который однажды приснился ей… Нет, твердо сказала она себе, вынимая платье, которое, как ей казалось, помялось меньше остальных, не так уж важно произвести хорошее впечатление на Рейли Стэнтона. Только дело было в том, что, когда он видел ее в последний раз, она выглядела весьма непрезентабельно. Она провела много часов, принимая роды у овец. А этот вечер представлял для нее долгожданную передышку, и она решила использовать его к своему удовольствию — насладиться долгой горячей ванной и истратить на мытье целый брусок мыла миссис Мерфи, стараясь смыть с себя прилипчивый овечий запах, который, казалось, въелся в ее кожу и волосы. Подумать только! Рейли Стэнтон заключил ее в объятия и в полном экстазе закружил по пирсу, будто она была не тяжелее стебля чертополоха, в то время как она отлично знала, что это не так. Да к тому же от нее пахло овцой! Каждый раз, вспоминая это, она содрогалась! Зато уж сегодня вечером она покажет ему, что может не только выглядеть, но и пахнуть как леди. И, сбросив домашнее платье, она принялась за дело. Конечно, на это потребовалось более пяти минут. Но когда она вышла из спальни, Рейли Стэнтон тотчас же вскочил на ноги. — Боже мой! — воскликнул он, и в его сияющих темных глазах она прочла восхищение. — Вам весьма успешно удалось привести себя в порядок, мисс Доннегал, если вас не обидит мое замечание. Бренна почувствовала, что краснеет от удовольствия. Да и почему бы ей было не радоваться? Она сознавала, что выглядит прелестно в своем небесно-голубом шелковом платье, которое дополняла тюлевая накидка такого же кремового тона, как и ее плечи. Даже ее волосы, уложенные длинными локонами, сверкали как-то по-особенному. Она не пожалела и духов. Теперь уж от нее не несло запахом амбара и скотного двора. И по тому, как Рейли Стэнтон предложил ей руку, она поняла, что он вполне оценил ее преображение. — Отправляемся, мадам? — галантно спросил он. — Можем отправляться… — начала она, изящно склоняя головку. Но тут она вспомнила, что дверь в кабинет ее отца осталась незапертой. Она ринулась в кабинет и распахнула дверь. Все находилось в том же порядке, в каком она это оставила. Микроскоп на месте, диаграммы и карты на стенах не тронуты, как и бумаги на столе. Со вздохом облегчения она задула горевшую там лампу, вышла в столовую и заперла дверь в кабинет на ключ. — А, — сказал Рейли Стэнтон, — лаборатория. Вам не следует забывать запирать дверь в нее, доктор Франкенштейн. Вы ведь не хотите выпустить монстра на волю, верно? Она не смогла сразу ответить ему должным образом, язвительно и остроумно, поэтому только сказала: — Успокойтесь, все в порядке. После чего последовала за ним и вдохнула вечерний воздух. Когда они добрались до замка, Бренна, не особенно высоко ценившая графа, была вынуждена признать: Гленденинг постарался на славу, чтобы придать своему дому приветливый и уютный вид. По обеим сторонам извилистой подъездной дорожки горели факелы, и пламя их ровно освещало аллею все то время, пока Рейли правил фаэтоном. После того как они миновали въезд в замок, их встретил не Ранулл, мрачный и не слишком добросовестный слуга лорда Гленденинга, но сам его сиятельство, и выглядел он настолько приветливым и радушным, что Бренна заподозрила, что он принялся дегустировать шампанское еще до их прибытия. — Доктор Стэнтон! — приветствовал Гленденинг. При свете факелов Бренна заметила, что он облачился в вечерний костюм и выбрал для этого случая лучший плед, складками расположив его на плече и заколов массивной старинной булавкой, а стан его был обтянут короткой юбочкой-килтом. Серебряные пряжки на его хорошо вычищенных башмаках сверкали, и впервые Бренне довелось видеть, что его блестящие черные волосы были стянуты на затылке. — Мисс Доннегал, — церемонно обратился он к Бренне, приветствуя ее с нескрываемой радостью, — как мило вы выглядите нынче вечером! Я так рад, что вы решили принять участие в нашем скромном торжестве. Бренна взирала на него с опасением. — Лорд Гленденинг, — сказала она спокойно, — благодарю вас за приглашение. Я… Лорд Гленденинг, предложив ей руку, повел ее вперед, а Рейли Стэнтон последовал за ними, но не в большой зал, где, как ей было известно, граф обычно вкушал пищу, а в гостиную, куда на памяти Бренны никто не захаживал. — Но что у вас здесь? — спросила удивленная Бренна, входя в любезно отворенную для нее графом дверь. Это она узнала секундой позже. Конечно, ей следовало бы догадаться раньше. Ей следовало бы понять, что здесь таится каверза, потому что перед камином в неудобных креслах в стиле Людовика XV восседали священник с супругой.
Глава 14
— Конечно, до нас доходили слухи, мисс Доннегал, что вы вернулись на остров, — сказал преподобный Маршалл, накладывая себе на тарелку печеных устриц. — Но поскольку мы не видели вас в церкви, — миссис Маршалл деликатно приложила салфетку к губам, — мы подумали, что эти слухи ложные. Рейли тотчас же заметил, что преподобный и его супруга имели особенность поочередно заканчивать фразу, начатую одним из них. Рейли переводил взгляд с преподобного на его половину и обратно. Напряжение за столом было настолько реально ощутимым, что его впору было резать ножом, как рекомендовала поговорка, или, в данном случае, старинным фамильным палашом Йена Маклауда. Эта пара, преподобный Эндрю Маршалл и его жена, была на редкость нудной компанией. Ему доводилось встречать их пару раз, так как миссис Маршалл усиленно оказывала ему покровительство и гостеприимство, в первую очередь представив его своим многочисленным дочерям с огромными, выступающими вперед и достойными оленя зубами. К счастью, они пока не выезжали в свет, так как старшая еще не достигла шестнадцати лет… Впрочем, это вовсе не означало, что у их матери возникали сомнения по поводу того, стоит ли их выставлять на суд нового доктора всякий раз, когда они возвращались домой из школы, а это случалось обычно по воскресеньям, когда они прибывали на пароме из Лохалша, чтобы поприсутствовать в церкви на службе своего отца. Рейли принудил себя пару раз посетить службу вовсе не из желания поближе пообщаться с Создателем, потому что он считал, что такое общение гораздо легче установить на лоне природы, чем в здании, воздвигнутом человеческими руками, будь то даже церковь. Он приходил в церковь поближе сойтись с прихожанами и в надежде завоевать их доверие. Но ни разу во время проповеди преподобного Маршалла ему не удалось увидеть ни на одной из церковных скамей Бренну Доннегал; теперь ему было понятно почему. Она совершенно недвусмысленно избегала четы Маршаллов по причинам, которые стали ясны позже. — И вы говорите, — продолжал преподобный Маршалл, накладывая себе на тарелку глазированную морковь, — что ваши родители знают о вашем пребывании в коттедже и о том, что вы живете там совсем одна, и одобряют это? Бренна сдерживалась, но это давалось ей большим напряжением воли. Взгляды, которые она бросала на графа, были настолько холодны, что, казалось, способны заморозить даже отличный эль миссис Мерфи. Однако они не производили ни малейшего впечатления на графа Гленденинга, изо всех сил старавшегося быть радушным хозяином. — Да, — отвечала Бренна преподобному, — мои родители знают о том, что я живу одна в коттедже, пока они отсутствуют. Преподобный откашлялся, прочищая горло. Он производил это действие примерно каждые пять минут, и Рейли счел эту манеру просто несносной. Он подумывал, не стоит ли прописать преподобному пастилки от кашля. — Но ваша бесценная матушка говорила мне нечто другое, мисс Доннегал, — заметил преподобный. — До того как она и ваш папенька покинули наши скромные берега, чтобы совершить свое великое путешествие на Дальний Восток, миссис Доннегал говорила мне, что вы отправитесь к своему дядюшке в Килкэрн, а потом вместе с ним отбудете в Лондон… —…чтобы оставаться там до конца сезона, — подхватила миссис Маршалл. Бренна едва прикоснулась к рагу из кролика, хотя оно было отменным. — Мои планы, — сказала она, водя вилкой по тарелке, — изменились. — И я бы сказал, что они изменились весьма существенно, брр, — заметил преподобный Маршалл. Это была еще одна несносная привычка, раздражавшая Рейли не меньше, чем его манера откашливаться. Он производил этот звук, когда что-то его беспокоило. — Брр! Я бы сказал, весьма серьезные изменения в планах. — Не могу себе представить, — вступила в разговор миссис Маршалл, — что ваша матушка одобрила бы, мисс Доннегал, ваше пребывание в этом уединенном коттедже в полном одиночестве. Особенно теперь… —…когда приближается пора наводнений, — закончил за нее преподобный Маршалл. — Вы, конечно, не можете себе представить, чтобы я могла появиться здесь без одобрения моих родителей, — сказала Бренна, и при этом лицо ее приняло выражение полной невинности. Причем цвет ее платья весьма способствовал ангельскому образу, потому что точно соответствовал оттенку огромных, широко распахнутых синих глаз. — Откровенно говоря, я не знаю, что и думать, — изрек преподобный Маршалл. — Конечно, мне хотелось бы считать, что мои прихожане всегда говорят мне правду, но в вашем случае, мисс Доннегал… —…ваша репутация опережает вас, — заявила миссис Маршалл, снова деликатно прикладывая салфетку к губам. — Вы всегда славились отнюдь не невинными проделками. — Проделками? — эхом отозвался Рейли. — Прошу прощения, о каких проделках речь? Бренна метнула на него мрачный взгляд. Она, к своей превеликой досаде, сидела слева от лорда Гленденинга, а миссис Маршалл справа от него. Преподобный восседал рядом с Бренной, Рейли же удостоился чести сидеть справа от супруги священника. Граф, сидя во главе стола, единственный имел возможность видеть всех сразу. Поэтому от него не ускользнул сердитый взгляд, брошенный Бренной на Рейли. И, судя по выражению его лица, он остался этим доволен. — О да, миссис Маршалл, — сказал граф. — Послушаем о ее проделках. Миссис Маршалл была безмерно счастлива услужить графу. Жене священника любой ценой следовало угождать лорду, и она прекрасно сознавала важность своей задачи. — Ну-ка дайте подумать, — начала она. — У нее в обыкновении было мучить своих младших братьев, и, насколько я помню, она была безжалостна. Было время, когда она заставляла их съесть все до единого пироги из кладовой ее матушки… — Прошу прощения, — зазвенел голос Бренны, — но то был научный эксперимент! — В высшей степени научный, — согласилась миссис Маршалл с весьма чопорным видом. — Она стремилась определить скорость переваривания некоторых сортов ягод и надеялась достигнуть цели… —…вызвав у детей рвоту, — посетовал преподобный. — Совершенно неуместный эксперимент. Я сказал об этом ее отцу, но он не счел этот эпизод серьезным. Похоже, он счел… —…что, если мальчики были настолько глупы, чтобы есть, пока им не станет невмоготу, они заслужили кару. Но это были еще цветочки, — заключила речь мужа миссис Маршалл. — А тот случай, когда она срезала все свои волосы и спряталась на лодке Стабена? Миссис Маршалл покачала головой: — Она намеревалась наняться к нему на работу в качестве мальчика-помощника. И возможно, это удалось бы ей… —…если бы отец не поймал ее вовремя и не водворил домой. На этот раз ответ Бренны прозвучал смущенно: — Мне были нужны деньги. — Брр, — произнес священник, — потому что вы собирались купить… —…собственный микроскоп, — торжествующе закончила обвинительную речь мужа миссис Маршалл. — Совершенно неподходящая игрушка для молодой девицы. О, вы могли испортить ваши прелестные глазки! Должна вам сообщить, что ни одна из моих девочек ни разу не выразила желания получить что-нибудь столь же неуместное. Они берегут свои глаза для работы с иглой, что вполне пристало леди. Рейли вопреки всякому здравому смыслу был в восторге от этих историй о подвигах Бренны. Его ничуть не удивило то, что Бренна Доннегал отнюдь не росла ангелочком. Об этом легко было догадаться, глядя на нее теперь. Для молодой женщины она казалась слишком умной и знающей больше того, что, по мнению миссис Маршалл, положено знать молодой леди. Рейли восхитила сама природа ее проделок. Потому что ему было ясно, что в них проявилась работа пытливого аналитического ума. В каждом из этих поступков была определенная подоплека. Они были целенаправленными. Она отторгала все лишнее и стремилась достигнуть единой цели… И Рейли это нравилось. Рейли это чертовски нравилось. Потом граф подался вперед и сказал: — Но вы забыли упомянуть о самой важной проделке. Священник и его супруга обменялись удивленными взглядами. Рейли горел нетерпением услышать дальнейшее. Бренна сняла салфетку с колен и положила рядом со своей тарелкой. — Милорд, — сказала она голосом, не сулившим графу ничего хорошего. Но было слишком поздно. Лорд Гленденинг уже извлекал какой-то листок из своего бумажника. Рейли вспомнил этот скомканный клочок бумаги, который был причиной всему, что случилось позже: причиной, почему бедняга Хемиш Макгрегор получил страшный удар копытом. Это было письмо, адресованное Бренне и похищенное Гленденингом из почтовой сумки Стабена. — Послушайте, Гленденинг! — обратился к нему Рейли, вскакивая со стула. Но лорд Гленденинг уже начал чтение: — «Моя бесценная Бренна, боюсь, что произошло самое худшее. Вчера вечером мой отец встретил в опере твоего дядю! Конечно, папа спросил о его самочувствии. Когда твой дядюшка признался, что никогда не чувствовал себя лучше, папа выразил свое изумление, потому что ему было известно, что всего три месяца назад ты упомянула критическое состояние здоровья своего дяди как оправдание своего внезапного отъезда из нашего дома в Бате. На это твой дядюшка, естественно, ответил: „Если вы Реджинальд Бартлетт, то моя племянница Бренна все еще находится в вашем доме в Бате. Только вчера я получил от нее весточку, где она описывает, как она встретила принца Уэльского в купальнях Бата“, на что папа, разумеется, возразил, что не видел тебя уже много недель…» На этом этапе чтения Бренна Доннегал поднялась со стула и сказала голосом, полным царственного величия и в то же время дрожащим от ярости: — Если в ваши намерения, лорд Гленденинг, входило унизить меня в присутствии всех этих людей, то позвольте мне заверить вас, что вы в этом преуспели. Лорд Гленденинг поднял на нее глаза и вопреки логике казался весьма удивленным ее гневом. — Постойте, — запротестовал он, — я только хотел… — Не могу себе представить, какова была ваша цель, — продолжила Бренна голосом, полным оскорбленного достоинства, — но то, что собираюсь сказать я, будет предельно ясно. Прощайте и никогда не смейте больше приближаться ко мне и заговаривать со мной. Потом, повернувшись к миссис Маршалл, добавила: — Я не хотела бы причинять вам беспокойство, мадам, но, думаю, вам следует знать, что за вашей спиной на буфете сидит крыса. Миссис Маршалл, повернув голову, увидела вышеупомянутую гадину собственными глазами, и под пронзительные вопли почтенной дамы Бренна Доннегал выскользнула из комнаты. Рейли хотелось броситься вслед за Бренной, но вместо этого ему пришлось оказывать профессиональные услуги жене священника, погрузившейся в глубокий обморок, как только смолкло последнее эхо ее отчаянных криков. Прошло достаточно много времени прежде, чем Рейли удалось привести в чувство достойную леди. Не будучи склонной падать в обморок, миссис Маршалл не имела при себе нюхательной соли или ароматического уксуса. Поэтому для ее оживления пришлось прибегнуть к самому простому средству. К ее носу поднесли жженое перо, позаимствованное из ее же собственного головного убора. Как только чувствительная дама обрела способность держаться на ногах, было решено спешно увезти ее из замка, несмотря на то что меренги еще не были поданы на стол. Хозяин исчез, отправившись на поиски оскорбленной гостьи, которая тоже исчезла бесследно, и похоже было, что оставаться дольше здесь не стоило и остальным приглашенным. Рейли проводил преподобного с супругой до их экипажа и пожелал им доброй ночи. Рейли смотрел вслед удалявшейся коляске священника, и по мере того как экипаж становился все меньше и меньше, в нем росло восхищение мисс Доннегал. Несомненно, содержание письма, прочитанного лордом Гленденингом, будет быстро вытеснено из памяти преподобного и его супруги образом крысы, на которую Бренна столь своевременно и непринужденно обратила их внимание. Размышляя о письме, Рейли вернулся в столовую и нашел листок там, где оставил его граф, когда бросился в погоню за Бренной. Рейли дочитал это ошеломляющее послание до конца. Он не испытывал угрызений совести, так как большая часть письма уже была ему известна. «…на что папа ответил, что тоже не видел тебя многие недели, — писала мисс Мэри своим детским школярским почерком. — Твой дядя пришел в ярость и сказал, что доверил тебя моему отцу, и продолжал грубо упрекать его, на что папа упрекнул его, в свою очередь, в полном и абсолютном пренебрежении своими опекунскими обязанностями, добавив, что если с тобой что-нибудь случится, то вся ответственность за это падет на него… К счастью, моя сестра Сара подслушала этот разговор и тотчас же сообщила твоему дядюшке, что мы с тобой решились на авантюру, что на самом деле ты все еще в Бате, только сейчас живешь у Элизабет Секстон, которую, как ты якобы опасалась, твой дядюшка недолюбливает по причине того, что ее отец всего лишь навсего обычный поверенный. Я думаю, ей удалось сгладить общее неприятное впечатление, но ты непременно должна написать дядюшке и подтвердить правдивость рассказанной Сарой истории. Я говорила с Элизабет, и она готова содействовать…» Дальше в письме следовала тошнотворная болтовня о шляпках и каких-то молодых офицерах, и Рейли счел ниже своего достоинства продолжать чтение. Он попивал графскую мадеру и гадал, чего, собственно говоря, ожидал Гленденинг от столь странного вечера. Через некоторое время упомянутая личность присоединилась к нему, и Рейли смог задать этот вопрос самому графу. — О, не напоминайте мне об этом, — сказал Гленденинг, с безутешным видом плюхаясь на стул, с которого недавно встала Бренна. Пока Рейли читал письмо, слуги унесли посуду, и все, что оставалось на столе, — это графин мадеры и явственно заметный крысиный помет, который ни с чем нельзя было спутать. Рейли догадался, что граф жил все это время в крысиной осаде. — Я думал… право, не знаю, о чем я думал, — мрачно признался граф. — Я только знаю, что мой изначальный план вселить в коттедж вас, а ее оттуда выселить провалился. Провалился и мой второй план, чтобы вы объявили ее невменяемой… И я подумал, что если священник попытается поговорить с ней… — Она, возможно, падет в ваши объятия, заливаясь слезами благодарности за то, что вы направили ее на стезю добродетели? — Рейли взирал на графа с выражением снисходительной насмешки. — Право же, вы большой болван. — Я это знаю, — с неохотой согласился Гленденинг. — Но, видите ли, сначала этот план показался мне превосходным. — Не могу с этим согласиться. С самого начала и до конца это был бездарный план, и я счастлив, что у меня была возможность наблюдать его крах и видеть вашу растерянность. — Ну, полегче, приятель, — возразил граф, уязвленный критикой, — не стоит переходить на личности. — Примите мои извинения, — сказал Рейли, поднимаюсь с места. — Где она? — Не знаю. Должна быть где-нибудь поблизости. Ранулл говорит, что она не выезжала из замка. — Очень хорошо, — сказал Рейли, углядев остроносую мордочку, высунувшуюся из-за буфета. По-видимому, крыса, напуганная криками миссис Маршалл, теперь оправилась от испуга и явилась поживиться остатками обеда. — В таком случае оставляю вас с вашими друзьями. Гленденинг не стал спрашивать, что он имеет в виду. Он даже не позаботился поднять голову, и Рейли оставил его в этом плачевном состоянии. Было маловероятно, чтобы Бренна укрылась в своем любимом месте на башне. Во-первых, потому, что сильно похолодало, а на ней была только черная кружевная шаль и эта нелепая газовая косыночка, не спасавшие от холода. Во-вторых, она знала, что Гленденинг стал бы искать се именно здесь. Гадая, что могло случиться с девушкой и куда она могла бы подеваться, а главное, как она собиралась поквитаться с Маршаллами, Рейли обошел все залы замка, заглянул во все комнаты и углы, постоянно выкрикивая ее имя. Как мог Гленденинг жить в этом сыром и мрачном мавзолее и оставаться там живым, для Рейли было неразрешимой загадкой. Хотя столовая, которую он сегодня посетил впервые, имела относительно чистый и цивилизованный вид. Гостиная тоже не была такой уж ужасной. Когда он добрался до пришедшего в упадок бального зала, ему пришло в голову, что в замке Гленденинг было несколько комнат, которые при минимальных затратах и некотором внимании можно было бы восстановить в их первоначальном блеске. Например, в бальном зале сохранился великолепный пол. Местами, правда, паркет был выщерблен и кое-где покоробился, но все-таки это был настоящий паркет. Гленденинг оказался гораздо большим глупцом, чем предполагал Рейли, если допустил, чтобы все пришло в такое запустение. И как раз когда Рейли собирался покинуть эту комнату и продолжить поиски, он углядел знакомые очертания. Фортепьяно. Рейли, не приближавшийся к инструменту с тех самых пор, как покинул Лондон, удивился, осознав, что ему не хватало музыки. Проведя рукой по клавишам, он обнаружил, что фортепьяно оказалось не настолько расстроенным, как можно было бы ожидать. Рейли поставил канделябр на крышку фортепьяно, сел на изрядно проеденный молью пуфик, размял пальцы и принялся играть. Оказалось совсем недурно. Инструмент был хорошего качества, и звук у него был сильный и ясный. Его давно не настраивали и не стирали с него пыль, но это не могло помешать делу. Рейли попробовал сыграть более сложную пьесу. Увы, среднее си западало, но что касалось всего остального, то… Акустика в этой комнате была отличная. И Рейли, отдавшись давно забытой радости, принялся играть сонату, полностью погрузившись в музыку… — Очень мило. Вздрогнув, он прекратил игру и обнаружил, что Бренна Доннегал, опираясь локтем о крышку фортепьяно, внимательно слушает музыку. — О, — сказала она, и глаза ее приняли оттенок моря в ненастный день, — не прекращайте игры, если это из-за меня. — Я немного увлекся? — смутился Рейли. — Вовсе нет. Это было прелестно. Бетховен? Верно? — Совершенно верно. Кажется, прошло сто лет с тех пор, как я слышал приличную музыку. — Я полагаю, что, говоря о приличной музыке, вы не имеете в виду волынку? Рейли почувствовал, что краснеет. — В волынке нет ничего дурного, — ответил он. — Я хочу сказать, что не имею ничего против нее. — Но, будучи не горцем, а жителем долин, я полагаю, вы предпочитаете музыку, более привычную для вашего народа. Его народа. Она назвала его народ жителями долин. Неужели всегда будет так? Горцы будут противопоставлять себя жителям долин и вести нескончаемые битвы за нравственное и культурное превосходство? Пожалуй, стоит переменить тему. Он указал на клавиатуру фортепьяно. — А вы играете? Она сморщила носик: — У меня скорее склонность к науке, чем к искусству. — Ах да, — вспомнил он, — конечно. Как свидетельствует история с научным подходом к проблеме рвоты. В неясном свете свечи он не мог разглядеть, покраснела ли она. — Совершенно верно, — подтвердила Бренна. — И все же, — заметил Рейли, — это вовсе не трудно. Я имею в виду, играть на фортепьяно. Садитесь, я покажу вам, как это делается. Она бросила на него лукавый взгляд: — Думаю, мне лучше остаться там, где я сейчас. Благодарю вас. — Не бойтесь, — настаивал он, — я этим не скомпрометирую вас. — О, конечно, нет. Вы же обручены, а это почти все равно что женаты. Он недоуменно заморгал: — Разве? И вспомнил о Кристине. Ему казалось, что он давным-давно не думал о ней. — Ах да, конечно, — согласился он. — Да, думаю, вы правы. Он не видел смысла в том, чтобы сообщать Бренне Доннегал о том, что его чувства к Кристине претерпели серьезные изменения с того самого утра, когда пришлось срочно оперировать Хемиша, и почему-то образ той, кто никогда не одобрял его намерения стать врачом, стал постепенно тускнеть и исчезать из его памяти. Вместо того чтобы объяснять Бренне все это, он снова предложил ей: — Садитесь же рядом. С едва заметной загадочной улыбкой она села и тут же поняла, что находится слишком близко к нему, потому что для двоих пуф оказался слишком тесным, а ее юбки, верхние и нижние, были очень широкими. — Отлично, — сказал Рейли, нажав на клавишу, — вот это среднее си слегка западает, но все же на ее звук можно полагаться. Он пробежал пальцами по клавишам. — Это октава, а это другая. Уловили? — Думаю, да, — ответила она. — Маршаллы уехали? — Да, и довольно давно. Кстати, вы обставили свой уход со сцены довольно эффектно. Как вам удалось впутать в дело крысу? — Это было чистой импровизацией, — призналась она. — Замок весной кишмя кишит крысами. Весеннее таяние снегов вызывает наводнение в темницах, и вода заливает все щели, поэтому крысы бегут туда, где безопаснее. — Как приятно это слышать. Ну что же! Это было впечатляющее зрелище. Думаю, это надолго отвлекло их от серьезного беспокойства по поводу вашего образа жизни. Он снова пробежал пальцами по клавишам. — Так вам все понятно насчет среднего си? — Понятно, — ответила она серьезно. — Итак, — продолжал он, — если вы это усвоили, то можете играть что угодно. — Думаю, я хотела бы научиться играть ту вещь, что вы играли сначала, — предложила она. — Ах, это? Прелестная веселая пьеска? Да? Это вполне подойдет для начала. Итак, дайте мне ваши руки. Она подчинилась, а он, глядя на них, снова вспомнил тот первый раз, когда держал ее руку рядом со своей, сравнивая их величину и размеры пальцев. И почувствовал то же самое, что и тогда, — непонятный взрыв эмоций. Этот ток пробежал по его жилам так же стремительно, как виски миссис Мерфи, и жар охватил все его тело от темени до кончиков пальцев ног. Он никак не мог бы объяснить, что было в этой женщине такого, что вызывало в нем столь странную физическую реакцию каждый раз, как их пальцы соприкасались. Она не была самой красивой женщиной из всех, кого ему довелось видеть в жизни. Она не была самой изысканной и блестящей. Пожалуй, даже напротив. И еще эти мужские штаны… — Держите руку вот так, — сказал он, размещая ее пальцы на клавишах фортепьяно, и, глядя на них, вдруг совершенно забыл, как следует играть сонату — эту или любую другую. Она терпеливо ожидала продолжения, и пальцы ее оставались на клавишах все в том же положении. Он ощущал исходивший от нее аромат, столь отличный от того, что он чувствовал в последний раз, когда они оказались так близко друг от друга. Сейчас это были какие-то неизвестные ему духи, легкие и светлые. В них не было прилипчивого цветочного запаха, что предпочитают иные женщины. Когда она повернула голову, чтобы взглянуть на него, легкая прядь ее волос коснулась его щеки, и он увидел изящный изгиб ее шеи. — Ну? — спросила она, поднимая брови. Ее лицо находилось в дюйме от его собственного. —Я… Он не понимал, что с ним случилось. Никогда прежде он не терял дара речи в присутствии женщины. Но в присутствии этой женщины, не доставившей ему ничего, кроме неприятностей, да еще за столь короткое время, это произошло. Да, что-то неладное творилось с ним. Что-то было не так. Потому что он оказался слишком чувствителен к ее близости и исходящему от нее теплу. Ее губы, казалось, завораживали и манили его, казалось, она искушала его и без слов побуждала прижаться к ним собственными губами, но взгляд ее, спокойный и все еще немного шаловливый, каким она обычно смотрела на него, не изменил своего выражения… И прежде чем он осознал это, его левая рука легла на ее талию и обвила ее, он наклонился вперед, к ней, но она стремительно повернула голову, откинула назад плечи и вдруг принялась бойко и уверенно молотить пальцами по клавишам фортепьяно. — О, это чертово море, — запела она своим хрипловатым контральто, стараясь подражать непристойной залихватской манере матросов, и делала это без малейшего стеснения.О, это чертово море, ты не заманишь меня, Ты не обманешь меня… Чайки снуют на просторе, я же сижу у огня. Чертово бурное море, ты не заманишь меня…
Рейли понял, что мастерство мисс Бренны Доннегал в игре на фортепьяно не уступало его собственному. А возможно, она и больше его преуспела в этом искусстве, так быстро порхали ее пальчики по клавишам, из-под которых струилась сложная мелодия. Она лукаво улыбнулась ему, бросив взгляд через плечо, и продолжала петь, почти не глядя на клавиши, потому что, должно быть, пальцы ее были привычными к этой мелодии. — Чертово море, проклятое море, — продолжала она заливаться, — право, пора мне с тобою поспорить, если плюешь ты соленой волной, значит, пора потягаться с тобой… Рейли не понимал ее. Он был совершенно уверен: она отлично сознавала, что он собирался поцеловать ее. Но то, что она догадывалась об этом и намеренно старалась избежать поцелуя, рассердило его гораздо больше, чем то, что она притворялась, что не умеет играть на фортепьяно. Он знал, что нравится ей. Она почти призналась в этом в то утро, когда они стояли на пирсе. Так почему теперь она отвернулась, когда он уже собрался поцеловать ее, и запела эту глупую песню о проститутках и сводниках? Он решительно обнял ее за талию правой рукой, наклонился, лишив возможности сопротивляться, и запечатлел жаркий поцелуй на ее устах, заставив прервать исполнение этой непристойной матросской песни.
Последние комментарии
4 минут 49 секунд назад
8 минут 49 секунд назад
13 минут 42 секунд назад
1 час 46 минут назад
1 час 48 минут назад
1 час 57 минут назад