Берег динозавров [Кейт Лаумер] (fb2) читать онлайн

Кейт Лаумер Берег динозавров

Keith Laumer • • Dinosaur Beach (1971, Keith Laumer, publ. Charles Scribner's Sons) • Перевод с английского: А. Орлов

Глава 1

Летний вечер был необыкновенно хорош. Вместе с Лизой мы сидели на веранде, глядя на розовые отблески тускнеющего заката и прислушиваясь к звукам газонокосилки, которой наш сосед, Фред Ханникут, скашивал сорняки. Где-то в деревянных перекрытиях по-деловому трещал сверчок, бодро и энергично. По мощеной улице прогрохотал автомобиль; желтый свет тусклых фар на какой-то момент разогнал густые тени, высвечивая кроны яворов, нависающие над брусчаткой. Где-то среди огней недалекого порта играло радио.

Прекрасный вечер и замечательное место! Меньше всего мне хотелось уходить. Набрав полную грудь бодрящего воздуха, я поднялся на ноги.

Лиза глянула на меня снизу вверх. Скуластое личико, короткий носик, большие, широко расставленные глаза — и самая очаровательная улыбка на свете. Даже крошечный шрам на щеке нисколько ее не портил — изъян, делающий совершенство безупречным.

— Загляну к «Саймону», выпью пива, — сказал я.

— Вернешься, будем ужинать — как раз приготовлю. — Лиза продемонстрировала свою лучшую в мире улыбку. — Печеная свинина и вареная кукуруза…

Встав легким танцевальным движением, она коснулась губами моего уха.

Сойдя по ступеням, я помедлил, уже на тротуаре, и оглянулся. Грациозный силуэт рисовался на фоне светящейся стеклянной двери.

— Приходи скорее, милый! — Лиза помахала рукой и исчезла.

Исчезла навсегда.

Откуда ей было знать, что я никогда не вернусь?

Глава 2

По перекрестку промчался трамвай, грохоча и рассыпая искры, — нарядная игрушка с рекламными головами, приклеенными поверх маленьких квадратных окон. Гудели клаксоны, мигали огни светофоров, торопились домой пешеходы — после долгого дня, проведенного в офисе, за прилавком или на цементном заводе…

Я пробирался сквозь толпу, не напирая, но и не останавливаясь. Времени всегда достаточно — вот урок, усвоенный мною давно и прочно. Его не пришпорить и не остановить; в некоторых случаях от него, правда, можно улизнуть, но это другая история.

За благочестивыми размышлениями я незаметно прошел четыре квартала, до стоянки такси на Делавэре. Забравшись на заднее сиденье «рео», которому уже лет десять как пора быть на пенсии, я назвал адрес. Водитель посмотрел недоуменно и раскрыл было рот, но спросить, что молодому человеку вроде меня нужно в таком квартале, не успел.

— Довезешь за семь минут, получишь пятерку, — объявил я.

Таксист включил счетчик и рванул с места, не жалея сцепления. По дороге он приглядывался ко мне в зеркало заднего вида, прикидывая, как бы все-таки спросить половчее. Впереди раскаленным железом засветились неоновые буквы; я велел остановиться за полквартала, сунул водителю пятерку и вышел. Выведать ему так ничего и не удалось.

Бар в неглубоком погребке когда-то — до сухого закона — был чистеньким и уютным. С тех пор он сильно изменился к худшему, как и весь квартал. Стены, прикрытые темными панелями, почти не пострадали, только заросли грязью. Лепной потолок тоже выглядел терпимо, но в темно-бордовом ковре бесконечная череда посетителей протоптала широкую тропу до самой стойки, с ответвлениями к столикам. Кожаные сиденья стульев приобрели неопределенный цвет, вдоль швов тянулась липкая лента, и никому не было дела до следов, оставленных поколениями пивных кружек на дубовых столешницах.

Я устроился в кабинке у стены, где горела бронзовая лампа под пергаментным абажуром, а на стене в рамочке красовалась фотография лошади. Первое место в стипльчезе тысяча девятьсот десятого года, если не ошибаюсь. Часы над стойкой показывали семь часов сорок четыре минуты.

Подозвав официантку, которая состарилась, похоже, вместе с баром, я заказал гренадин. Пока я пробовал напиток, кто-то сел напротив, отдуваясь, будто после пробежки.

— Не возражаете? — Извиняющимся жестом этот кто-то обвел помещение, не слишком, по правде сказать, переполненное.

Не торопясь, я присмотрелся как следует. Круглое, мягкое личико, бледно-голубые глаза, череп не то чтобы лысый, но покрытый светлым пухом вроде цыплячьего. Воротник полосатой рубашки лежит поверх клетчатой куртки с плечами, подбитыми ватой, лацканы широкие; шея гладкая, как у ребенка, и слишком тонкая для такой головы… Пальчики нежные, маникюр безупречный, а на указательном — толстое золотое кольцо с фальшивым рубином. Пресс-папье, а не кольцо… Вещи не подходили друг к другу, будто мой визави одевался второпях, думая о другом.

— Поймите меня правильно. — Голос оказался под стать всему остальному: не то чтобы женский, но и нисколько не мужественный.

— Мне совершенно необходимо с вами поговорить, мистер Равель, — продолжал он торопливо, словно боясь, что ему не дадут этого сделать. — Очень важно для вас — и вашего будущего.

Он остановился, оценивая мою реакцию.

— Моего будущего? Я и не знал, что оно у меня есть.

Бледно-голубые глаза довольно блеснули; ответ, похоже, понравился.

— Разумеется, — кивнул он удовлетворенно. — Разумеется есть!

Отхлебнув из стакана, он внимательно посмотрел мне в глаза. На губах мелькнула беглая улыбка.

— Более того: ваше будущее куда значительнее вашего прошлого — или, по крайней мере, может быть куда значительнее…

— Мы встречались? — перебил я.

— Понимаю, мои слова кажутся непонятными. — Он покачал головой. — Прошу поверить, у нас нет времени! Пожалуйста, выслушайте…

— А я и слушаю, мистер, — как вас зовут?

— На самом деле это не имеет значения, мистер Равель. Я не более чем вестник. Мне поручено встретиться с вами — и передать сообщение.

— Поручено?

В ответ мой собеседник только пожал плечами.

Протянувшись через стол, я ухватил детское запястье руки, державшей стакан. Напиток пролился на стол; непрошеный гость напрягся, будто хотел встать, но передумал.

— Загадками говоришь? — начал я. — Хорошо, давай поиграем. Насчет поручения — я положительно заинтригован. Приятно чувствовать себя важной птицей: кто-то решил, будто ко мне стоит приставить такого сладкоречивого шпиона, как ты…

Я широко улыбнулся; ответом мне была улыбка — по-прежнему любезная, хотя и несколько принужденная.

— Что вы скажете, мистер Равель, узнав о моей принадлежности к секретной организации, куда только суперменов принимают?

— И какого ответа ты от меня ждешь?

— Что я сумасшедший. Потому-то я и не хотел тратить время на околичности… Мистер Равель, ваша жизнь в опасности.

Я не стал ни соглашаться, ни спорить.

— Через… — Тут он посмотрел на часы, надетые на запястье свободной руки, в английском стиле. — Через полторы минуты сюда войдет мужчина в черном костюме с тростью черного дерева в руке. С набалдашником из серебра. Он сядет на четвертый табурет у стойки, закажет порцию неразбавленного виски, выпьет, повернется, поднимет трость и выпустит три отравленные стрелки прямо вам в грудь.

Я отхлебнул гренадин. Натуральный продукт, не какие-нибудь помои. Не все так плохо на моем поприще…

— Чистая работа, — кивнул я. — А на бис что предполагается исполнить?

Мой изысканный собеседник даже будто испугался немного:

— Шутить изволите, мистер Равель? Мы говорим о вашей смерти. Здесь и сейчас, через несколько секунд!

Он почти кричал, наклонившись вперед; с губ летела слюна.

— Чему быть, того не миновать, — кивнул я, отпуская мягкую руку и поднимая свой стакан. — На пышных похоронах не настаиваю.

Теперь уже он схватил меня за руку; маленькая пухлая ручка оказалась сильнее, чем можно было ожидать.

— Речь идет о неизбежном — если не действовать немедленно!

— Ага… То самое будущее, продолжительное и достойное.

— Мистер Равель! Уходите немедленно!

Порывшись в кармане куртки, мой ангел-хранитель выудил карточку с адресом: Колвин-Корт, 356.

— Очень солидное старое здание, совсем недалеко. Снаружи деревянная лестница, прочная и надежная. Подниметесь на третий этаж — комната номер девять в конце коридора. Входите и ждите.

— С какой такой радости? — возмутился я, высвобождая рукав из цепких пальчиков собеседника.

— Чтобы не погибнуть!..

Сладкий голосок едва ли не дрожал. Похоже, ему не нравится. Что хорошо для его планов, то плохо для моего светлого будущего — по крайней мере, такое ощущение крепло с каждой минутой.

— Откуда ты узнал мое имя?

— Прошу вас! Время на исходе! Почему нельзя просто поверить?

— Во-первых, имя неправильное — я назвал его вчера торговцу Библиями. Выдумал, не сходя с места. Вы, случаем, не торгуете книжками, мистер Икс?

— Для вас это важнее собственной жизни?

— Ты, приятель, совсем запутался. Речь вовсе не о моей жизни, а о твоей.

Мой собеседник и вправду запутался; убедительное выражение лица расползлось в разные стороны. Он все еще пытался его собрать, когда дверь на улицу распахнулась и в баре появился некто в черном пальто с черным бархатным воротником, черной фетровой шляпе и с черной тростью в руке.

— Вот!.. — прошептал мой новый друг, будто порнографическую открытку показал. — Все как было сказано. Скорее, мистер Равель, пока он вас не видит…

— Не такой уж ты супермен. Он меня сначала заметил, а уж потом через порог переступил.

Сбросив надоедливую руку, я выбрался из кабинки. Человек в черном уже сидел на четвертом табурете у стойки, не глядя в мою сторону. Аккуратно пробравшись между столиками, я устроился слева от него.

Человек не обратил внимания, даже когда я ткнул его локтем в бок несколько грубее, чем полагается по правилам хорошего тона. Пистолета в кармане нет, я бы почувствовал. Черная трость удобно устроилась меж колен, серебряный набалдашник в дюйме от правой руки.

— Смотрите внимательно, номер не удался, — прошептал я. От моих губ до уха человека в черном было не больше восьми дюймов.

Не особенно беспокоясь, он повернул лицо ко мне, очень медленно. Высокий, узкий лоб, впалые щеки, складки у ноздрей белые на серой коже, глаза — как черная галька.

— Вы обращаетесь ко мне? — спросил он ледяным голосом.

— Не знаете ли, кто это такой? — ответил я вопросом на вопрос, тоном любезным и доверительным. Два толковых парня всегда могут найти общий язык, не правда ли?

— Кто?

Никаких следов оттепели.

— Вон тот — мечта галантерейщика с гадкими ручками… Мелкий засранец за моим столиком. Сидит и ждет, чем все это кончится. — Я подарил джентльмену в черном самую открытую и искреннюю из моих улыбок.

— Вы ошибаетесь, — сказал черненький и отвернулся.

— Ничего страшного, — кивнул я доброжелательно. — Никто не безупречен. Но почему бы нам не посидеть и не потолковать — втроем? Нет, в самом деле?

Тут его наконец проняло: каменный подбородок дрогнул — одна миллионная дюйма, не более. Подобрав шляпу, он соскользнул с табурета. Случайно зацепившись носком туфли, я уронил трость на пол, наделав немало шума. Подбирая трость, я неловко наступил на нее; что-то хрустнуло.

— Прошу прощения, сэр! Какая неловкость! — воскликнул я, подавая тросточку.

Приняв ее, джентльмен в черном направился в туалет. Я проводил его долгим, задумчивым взглядом. Достаточно долгим, чтобы краешком глаза успеть заметить, как мой собутыльник выскальзывает из бара. На улице, в нескольких ярдах от входа, я прижал его к стене. Он отбивался настолько решительно, насколько это возможно, не привлекая внимания прохожих.

— Давай, рассказывай! — потребовал я. — Сначала я купился на чтение мыслей… А дальше?

— Дурак! Ты все еще далеко не в безопасности! Я пытаюсь спасти твою жизнь — или чувство благодарности тебе не знакомо?

— Право, дорогуша, знал бы ты, ради чего стараешься. Мой костюм тебе не подойдет, мелочи в кармане на такси до Колвин-Корта и обратно не хватит… Впрочем, мое возвращение и не планировалось, ведь так?

— Отпусти! Нам нельзя оставаться на улице!

Мой друг попытался пнуть меня в лодыжку, но я ответил ударом под ребра; навалившись на меня, он засипел, как волынка. Отступив на шаг, чтобы сохранить равновесие, я услышал хлопок — бесшумный пистолет? В дюйме от головы просвистела пуля, и мы вместе бросились в спасительную темноту ближайшего подъезда. По дороге он попытался сбить мне коленную чашечку; мне пришлось ушибить ему обе лодыжки.

— Не волнуйся, — успокоил я. — Эта пуля меняет дело. Не будешь дергаться, отпущу шею.

Он осторожно кивнул, чтобы мой большой палец не раздавил горло, и я разжал руки. Круглое личико перекосилось, а фарфоровые голубые глаза утратили детскую невинность; оттягивая воротник, он тяжело дышал. Я красиво, чтобы ему понравилось, взвел курок маузера и принялся ждать.

Две или три минуты показались геологической эпохой.

— Сейчас он устранился, — сообщил мой маленький друг тусклым голосом. — Сорванное задание такого рода просто повторяют. Заносят в журнал и повторяют. В конце концов, ты никуда не денешься.

— «Довлеет дневи злоба его…» Как там дальше? Лучше попробуем высунуть нос: ты первый.

Я подтолкнул его вперед дулом маузера. Когда ничего не случилось, я рискнул выглянуть сам — никого, никаких черных джентльменов.

— Где твоя машина? — спросил я.

Мой новый друг сумрачно кивнул в сторону новенького «мармона» на другой стороне улицы. Я усадил его за руль, заботливо проводив через дорогу, сам устроился сзади. Отовсюду глядели темные окна домов и припаркованных автомобилей, и за каждым мерещился снайпер — но ничего, бог миловал…

— Выпивка у тебя дома есть?

— А? Ну конечно… Разумеется! — с плохо скрытым облегчением ответил мой голубоглазый приятель.

Водил он неважно, как средних лет вдова на шестом уроке. Под хрип коробки передач и мимо красных огней светофоров мы добрались до адреса на карточке. Тускло освещенный асфальтированный тупик, упирающийся в баррикаду из телеграфных столбов, — ничего особенного. Дом высокий и узкий — черный силуэт утюгом на фоне ночного неба, — окна пустые и темные. Две колеи в густом бурьяне, проросшем сквозь щели в асфальте, привели нас к той самой деревянной лестнице; выбравшись из машины, мой ангел-хранитель не без труда открыл ключом невзрачную дверку. Под ноги лег горбатый линолеум, в нос ударил запах вчерашних щей — или, скорее, щей, сваренных неделю назад. Остановившись, я прислушался к густой зловонной тишине.

— Не беспокойтесь, здесь никого нет.

Мимо тусклого зеркала, стойки для зонтиков и подставки для шляп без единой шляпы, по узенькому коридору, где левым локтем можно достать левую стену и правым — правую, по крутой лестнице, где под медными прутьями лежал голый резиновый коврик, а ступени скрипели под ногами, мы добрались до холла с низким потолком. Высокие часы с неподвижным маятником показывали десять минут четвертого, и среди цветочков на коричневых обоях, в тусклом свете желтых плафонов, темнели почти черные двери.

Мой друг открыл дверь номера девятого, предварительно приложив ухо к замочной скважине, и пригласил меня внутрь.

Комната вполне соответствовала стилю домовладения: двуспальная кровать под бархатным покрывалом, жесткая даже с виду, комод под веревочной плетенкой, деревянный стул с ножками, укрепленными проволокой, кресло-качалка из другого гарнитура, овальный половичок с загнутыми краями, пестреющий цветами засохшей грязи, и люстра с тремя пыльными лампочками, из которых одна даже горела.

— Классные апартаменты, — кивнул я. — Должно быть, ты недавно разбогател.

— Временное пристанище, — объяснил он небрежно, расставляя колченогую мебель под люстрой.

Присев на краешек стула, он усадил меня на качалку.

— Я полагаю, — начал он, рассудительно сложив пальцы домиком, будто оценщик ломбарда, — вы хотите знать все о человеке в черном и откуда я знал заранее о его появлении — ну и многое другое…

— Не особенно, — перебил я. — Вот почему ты думаешь, будто твои шалости сойдут тебе с рук, — это гораздо интереснее.

— Боюсь, я не понимаю, — задрал аккуратные брови мой новый друг, склоняя голову набок.

— Чистая, очень чистая работа, — согласился я. — Вплоть до определенного момента. Если бы я не клюнул, после того, как ты схватил меня за руку, черненький подстрелил бы меня отравленной стрелкой. Клюнувши же, я попадаю сюда — с чувством глубокой благодарности.

— Так оно и вышло, — кивнул хозяин апартаментов. Смотрел он уже не так робко. Спокойно смотрел, не заискивая, как раньше.

— Ты, видишь ли, старался решить несколько проблем сразу, — задумчиво произнес я. — Это было ошибкой… Что, например, ты имел в виду для черненького — потом?

— Потом? — Мой приятель снова напрягся.

— Не бери в голову — твой план не сработал бы. Он и так не сработал: джентльмен с тросточкой собирался убить и тебя.

— Меня?..

Тут он наклонился, будто озадаченный, и выхватил странный пистолет из каких-то блестящих стержней.

— Теперь вы расскажете мне все, мистер Равель — или как вы себя называете…

— Ошибаешься, карг, — ответил я. — Опять ошибаешься.

Сначала он просто не понял. Потом его пальцы дернулись, пистолет зафыркал, как сердитая кошка, в грудь мне устремились стальные иглы — и отскочили, не причинив вреда. Позволив ему опустошить магазин, я поднял свой маузер — вынутый заблаговременно, когда мой новый друг расставлял стулья, — и выстрелил аккуратно, под левый глаз.

Мой друг осел на стул, склонив голову к левому плечу и глядя в потолок, будто восхищаясь разводами на потолке. Пухлые ручки пару раз судорожно сжались, он медленно, медленно наклонился — и рухнул на пол, будто двести фунтов железа.

Которыми он и был, разумеется.

Глава 3

Я подошел к двери и прислушался: вдруг стрельба кого-то заинтересовала? Похоже, нет. Разумеется нет: в таких кварталах любопытных не водится.

Перевернув карга на спину, я сорвал пломбу на накопительном отсеке и вытащил ленту с рабочей программой.

В штабе Коммутатора давно уже возникли подозрения, что на театре военных действий древней эры творится что-то неладное, но даже сам хрономастер не предвидел сговора между агентами второй и третьей эры. Лента могла бы быть ответом на все вопросы стратегов Коммутатора.

Стратегии стратегиями, а работа работой. Я подавил желание сбежать поскорее и занялся делом.

Лента была перемотана почти полностью: миссия карга подошла к концу. Разумеется — но едва ли в полном соответствии с планами. Я прибрал ленту в специальный карман на молнии, внутри рубашки, и проверил карманы робота. Пусто. Сняв с бывшего друга одежду, я нашел-таки серийный номер — на левой подошве.

За двадцать минут я обыскал и комнату. Ментоскоп, сфокусированный на кресле-качалке, обнаружился в патроне одной из перегоревших лампочек. Карг действительно выпотрошил меня полностью — вот только не успел избавиться от трупа, в соответствии с программой. Зафиксировав протокол осмотра с точностью до четвертого знака после запятой, я проверил все еще раз. Без надобности — я тянул время. Делать мне было нечего: все прошло более или менее по плану, составленному в штабе Коммутатора. Карг ликвидирован, без шума и в укромном месте — операция завершена. Пора домой, на доклад; потом следующее задание по переделке Вселенной. Нажав на роботе кнопку самоликвидатора, я погасил свет и вышел из комнаты.

На улице мимо меня, как нарочно, с шумом проехал большой угловатый автомобиль, но никто не стрелял; я даже испытал что-то вроде разочарования. Какого черта!.. Дело сделано, в конце концов. Здесь и вправду было неплохо, ну так ведь и в других местах — и других временах — не хуже… Работа как работа, не впервой. Хороший маленький домик мы с Лизой сняли шесть недель назад, после медового месяца на Ниагаре… Четыре дня — для медового месяца немного, но все же. Сейчас ужин начинает стынуть, она волнуется — что могло меня задержать?

— Забудь! — приказал я себе вслух.

Мозги освободить не сложнее, чем волосы феном высушить, да и прибор похожий… Будет больно, но почему — знать уже не будешь. Издержки профессии, не более того.

Сверившись с электронным планшетом, я направился на восток, вниз по улице. Игра в кошки-мышки с каргом покрыла площадь не более нескольких квадратных миль в городе Буффало, Нью-Йорк, в году тысяча девятьсот тридцать шестом по местному летоисчислению. С момента прибытия все мои перемещения зафиксированы на планшете, как и нынешнее положение — в тридцати минутах ходьбы от точки захвата. Заставив себя не думать, я добрался до места за двадцать пять. У ограды небольшого скверика приборы показали, что я нахожусь в радиусе хронопорта — переход на базовую темпоральную станцию возможен. Узенькая тропинка привела к скамейке у высокого куста можжевельника, вдали от фонаря — никто не увидит, удобно и безопасно… Я набрал код возврата на коренных зубах нижней челюсти, и через мгновение меня накрыло поле захвата. Земля ушла из-под ног, и в глаза ударил яркий свет — тропическое солнце Берега Динозавров.

Глава 4

Берегом Динозавров этот пляж назвали потому, что первая изыскательская партия застала здесь стайку мелких ящеров — аллозавров. Шестьдесят лет назад по локальному времени Коммутатора и лишь через несколько месяцев после принятия стратегического решения о запуске проекта «Темпоральная уборка».

Идея, на первый взгляд, вполне разумная. Первая эра путешествий во времени по-своему напоминала зарю космического века, особенно в отношении мусора. Понадобилась дюжина крупных столкновений, чтобы Космическая администрация взялась за дело. Выудить все отработанные ракетные ступени, использованную телеметрическую аппаратуру и давно забытые спутники связи — не шутка. Тем более что мусор в околоземном пространстве копился пятьдесят лет, никем не потревоженный. В процессе наведения порядка чего только не нашлось, включая метеоритное железо и простые булыжники, хондриты явно земного происхождения, по всей видимости вулканического, мумифицированное тело астронавта, вышедшего когда-то давно в открытый космос, и кучу артефактов загадочного происхождения. Последние после долгих споров были классифицированы как мусор, оставленный посетителями извне, — ну, вроде пивных банок, брошенных пришельцами…

Все это происходило задолго до эпохи путешествий во времени, разумеется.

Программа темпоральной уборки во многом напоминала программу уборки космоса. Чем только не замусорили временные пути экспериментаторы древней эры, начиная с одноразовых временных капсул, наблюдательных станций, трупов, брошенных приборов, оружия и всевозможного инвентаря и кончая автоматизированной шахтой, забытой под ледяным щитом Антарктиды. Когда полярные шапки растаяли, шахта стала большой проблемой.

Три века Долгого мира положили темпоральному флибустьерству конец, и когда временной переход был снова открыт на рубеже новой эры, урок не пропал даром. Новые правила отличались строгостью. Те, кто стоял у истоков второй программы, приняли меры, чтобы ошибки пионеров первой программы не могли повториться.

Разумеется, вторая программа послужила причиной очередных бед, причем в полной мере, — что и привело к созданию каргов.

Слово «карг» восходит к английскому «карго» (груз) и отражает перипетии судебной баталии, определившей статус людей-машин в период транспортных бунтов середины двадцать второго века.

В течение третьей эры каргов посылали в прошлое в рамках второй программы темпоральной уборки. Задача состояла не только в том, чтобы устранить безответственное кровопролитие, произошедшее по вине исследователей древней эры, но и уничтожить поистине катастрофические следы деятельности полевых агентов второй программы.

Темпоральная администрация третьей эры понимала, что результаты человеческого вмешательства невозможно устранить человеческими же руками. Машины, которые не сбивают равновесия жизни и смерти, могут то, чего не могут люди: вести дела, не нарушая деликатного и малоизученного биосоциального баланса. Они могут восстановить целостность темпорального ядра. По крайней мере, так считалось. После Великого падения и последовавшей за ним долгой ночи Центральный коммутатор взял на себя контроль над четвертой эрой. Штабные аналитики Коммутатора видели ясно, что неразбериха настоящего времени — лишь финал истории беспорядочных вмешательств. Любая попытка манипулировать реальностью с помощью темпоральных полицейских сил обречена — ткань временного континуума лишь украсится очередными разрывами.

Латая прорехи, приходится пробивать новые дыры; новые дыры требуют все более обширных заплат. Геометрическая прогрессия такого рода неминуемо выходит из-под контроля. Каждая спасательная операция, сколь угодно успешная, поднимает волны энтропийных дислокаций, наслаивающиеся на более ранние возмущения и безнадежно усложняющие картину. Оно и понятно: сколько ни разглаживай пруд веслом, зеркальной поверхности не получишь.

Единственное решение, по общему согласию аналитиков, — устранить первопричины дислокаций. Поначалу путешественники первой эры следили повсюду, о последствиях не задумываясь, как охотники в джунглях. Позднее, когда выяснилось, что сдвинутая песчинка может оставить след на тысячелетия, они стали осторожнее. Появились обязательные для всех правила; кое-кого даже удалось наказать за нарушения.

Когда запрет на любое вмешательство в прошлом сделался полным и безусловным, было уже слишком поздно. Будущие эры имели дело с последствиями: пикник в палеозое — вещь приятная, но и плата в виде темпоральных разрывов, оборванных энтропийных последовательностей и вероятностных аномалий чересчур высока. Разумеется, не будь темпоральных неурядиц, никогда не возник бы и Коммутатор. Непростая задача состояла в том, чтобы восстановить жизнеспособность определенных временных последовательностей, не уничтожая бригады ремонтников. Решению посвящали целую жизнь лучшие умы своего времени. Отсюда моя жизнь и работа полевого агента Коммутатора: сводить к нулю последствия любой деятельности — конструктивной и деструктивной, злонамеренной и направленной во благо… Времени нужен покой, чтобы залечить раны, стволу древа жизни — время, чтобы набрать силу.

Достойная профессия, хоть плата и высока… По крайней мере, так сказано в наших книгах.

Я двинулся вдоль берега, ступая по сырому песку, где легче было идти, и обходя морской мусор и глубокие лужи, оставленные отступившим до следующего прилива океаном.

Океан — за шестьдесят пять миллионов лет до Рождества Христова — светился яркой синевой, безмятежно простираясь до ясного горизонта. Ни парусов, ни дыма; под ногами — никаких банок из-под пива… Только длинные валы с востока — гораздо позже это будет Атлантический океан — обрушивались на белый песок с вечным грохотом, который я слышал и в прошлом, и в будущем. Шум, врачующий душу; он никогда не надоедает, напоминая о том, что для матери-пучины возня мелких тварей на берегу значит немного. Ей, в конце концов, пять миллиардов лет, и зрелый возраст еще впереди.

Низенькое сероватое здание станции стояло прямо на берегу, там, куда не достает прилив, за невысоким мысом, где пенились зеленые волны. Вокруг были густо высажены плауны и древовидные папоротники — для красоты и с целью сделать станцию по возможности незаметной. Существует теория, что, если животные будут постоянно обходить стороной искусственный элемент ландшафта или, наоборот, стремиться к нему, в матрице распределения вероятностей могут появиться неучтенные геодезические линии. Тогда тысячелетний труд хронокартографов может пойти насмарку.

Через несколько минут последует мой доклад Неллу Ярду, старшему хрономастеру. После обычных вопросов он поработает немного с консолью, дополняя мастер-план своими замечаниями, и нальет мне стаканчик крепкого. Затем короткий сеанс на редакторе памяти избавит меня от воспоминаний, составляющих профессиональный риск. Таких, как Лиза, например. Несколько дней мне предстоит слоняться по станции, болтая с коллегами, завершившими очередную работу, пока не получу новое задание, никак, на первый взгляд, не связанное со старым. Я так никогда и не узнаю, кто послал ко мне карга и какого рода сделку тот заключил с агентом третьей эры — человеком в черном. Мне не суждено оценить своей скромной роли в стратегических планах Центрального коммутатора.

О чем едва ли стоит жалеть: панорама времени слишком широка, а узор на его ткани слишком сложен, чтобы поместиться в единственном мозгу. Гораздо полезнее сосредоточиться на текущей задаче, чем размышлять о тысяче мелких тупиков, составляющих жизнь хроноагента. Вот только Лиза…

Стараясь не думать о Лизе, я сосредоточился на физических ощущениях. В душном, жарком воздухе гудели насекомые, под ногами скрипел песок, по вискам и между лопатками струйками стекал пот, что внушало надежду. Нет, не сами по себе насекомые: просто очень скоро придут по очереди прохлада, негромкая музыка, ультрасауна, горячий обед и сон — возможность отключиться на настоящем воздушном ложе.

Я прошел по песчаному откосу на краешек оазиса через раскрытые ворота под сенью первобытных пальм; меня встретили два ясноглазых энергичных агента не на задании. Встретили по-приятельски, хотя и были мне незнакомы: такой стиль сам собой вырабатывается за целую жизнь мимолетных приятельских отношений. Они поинтересовались, как это принято, не слишком ли меня помяло на задании, и я ответил, как полагается.

Воздух на станции с прошлого раза не изменился — такой же прохладный и свежий и такой же стерильный. Ультрасауна хороша как всегда, но я думал о ванне в пятнах ржавчины — дома… Обед не оставлял желать лучшего: филе из какой-то крупной рептилии с гигантскими грибами, креветки, салат из нежной сердцевины плаунов, контрастный десерт из мороженого с чем-то горячим, изготовленный по технологии, что останется неизвестной ближайшие шестьдесят пять миллионов лет, — но не настолько вкусный, как лимонный пирог с сухарной крошкой из рук Лизы. И как хорошо можно выспаться на воздушном ложе! Но все же на жесткой бронзовой кровати в душной комнате с дубовым полом и крахмальными занавесками на окнах у меня выходило лучше — когда рядом была Лиза.

Доклада о ходе миссии Нелл Ярд потребовал не раньше, чем я как следует выспался. Усталый, невысокого роста человечек на шестом десятке, Нелл Ярд имел кислое выражение лица. Повидав всякого, он более не удивлялся ничему. Улыбнувшись без особой радости, Нелл Ярд терпеливо выслушал мой рассказ, глядя в окошко. Похоже, вид из окна за пять лет не успел ему надоесть.

Старший хрономастер одобрительно кивнул, узнав, что мне удалось захватить ленту: карги чаще всего успевают самоликвидироваться, будучи загнаны в угол. На этот раз проблему решила пуля, посланная в резервный компьютер, — пришлось проявить немало изобретательности, усыпляя подозрения карга… Теперь, когда все осталось позади, я не ощущал ничего, кроме усталости. Мне надоело быть кем-то другим, надоела работа, заменяющая жизнь.

Это, однако, дело вполне обычное: нормальная депрессия после задания. Как только мне очистят мозги от ненужных воспоминаний и несколько дней отдыха избавят меня от неопределенной тоски, я буду снова рваться в бой.

Надеюсь, будет именно так; почему нет? До сих пор всегда получалось.

Нелл Ярд предложил повременить с очисткой памяти, пока не завершится анализ ленты; я раскрыл рот, чтобы воспротивиться, но прикусил язык. Не хотелось казаться нытиком.

День я провел, слоняясь по станции и думая о Лизе.

Процесс называется невротической сублимацией, оно же — принудительное вытеснение. Слова, каждому из нас хорошо знакомые, но знание почему-то не помогало. О чем бы я ни думал, мысли упорно возвращались к Лизе. Откусывая от экзотического фрукта дака — исчезнувшего с лица земли еще в юрском периоде, — я думал: «Лизе понравилось бы». Дальше я представлял, как приношу их домой в коричневом бумажном пакете из магазинчика на углу, как Лиза снимает с них кожуру и делает фруктовый салат — с кокосовой стружкой и жареным миндалем…

Этим вечером мы устроили пикник на белом песке у моря, где пляж загибался косой вокруг мелкой лагуны, где время от времени плескалось что-то крупное. Рыбы такими большими не бывают. На мысе и на песчаной косе, которая когда-нибудь станет островом, росли саговники, похожие на пивные бочонки с цветами по бокам и пальмовыми ветвями, торчащими сверху. Среди них попадались сосны, словно бы недоделанные, гигантские папоротники и мхи. Всякой поросли явно хотелось быть деревом. Зловредные насекомые еще не появились, летали только большие и неуклюжие — легкая добыча для мелких рептилий с крыльями, как у летучих мышей.

Сидя на песке, я разглядывал своих соратников: сильных, здоровых и красивых мужчин и женщин, плавающих и ныряющих в полосе прибоя. Со стороны моря ультразвуковой барьер отгонял ихтиозавров, резвившихся и охотившихся друг за другом, а в окопчиках по краям пляжа стояли часовые, на случай появления сухопутных людоедов. Костер мы сложили замечательный, из сухого дерева, собранного неподалеку, но несколькими миллионами лет позднее. Мы спели немало песен, пришедших из разных времен, и съели зажаренного целиком детеныша стегозавра, запивая белым вином, доставленным из Франции восемнадцатого века. Приятно чувствовать себя хозяином положения… Но я все думал о Лизе.

В ту ночь мне не спалось. Когда я проснулся, не было шести, хотя сеанс очистки памяти назначен на восемь утра. Съев легкий завтрак, я отправился погулять по пляжу. Порадоваться в последний раз мыслям о Лизе — и заодно усомниться в мудрости наших методов. Не упускаем ли мы чего-то важного?.. На такие вопросы не бывает ответов, но за размышлениями я незаметно отошел от станции на милю, а то и на две. Полчаса я просидел на песке, глядя на море и лениво размышляя, что делать, если из первобытных зарослей позади появится кто-нибудь большой и голодный. Оказалось, тема меня не трогает.

Такие мысли до добра не доведут, сказал я себе. Самое время вернуться и привести в порядок мозги. Скоро начну думать, как легко было бы шагнуть в камеру хронопорта и отправиться обратно в тысяча девятьсот тридцать шестой год — через десять минут после ухода…

Мои размышления прервал звук выстрелов.

Любопытно, как в моменты величайшего напряжения рассудок занимает себя пустяками. Оказалось, я уже бегу, разбрызгивая соленую воду там, где волны лизали берег на моем пути.

«Не будет тебе кондиционированного воздуха, не будет тихой музыки; не будет горячего обеда, не будет ни ультрасауны, ни воздушного ложа… И не будет, никогда не будет Лизы…»

Зарываясь в песок, я рванулся прямо через невысокий барханчик, миновал, спотыкаясь о корни, пальмовую рощицу на вершине и замер, глядя на станцию.

Не знаю, что я рассчитывал увидеть — взрывы больше всего напоминали орудийную стрельбу древней эры, — но на белом песке, в нескольких сотнях ярдов от станции, обнаружились две грязно-серые машины на гусеничном ходу. Тяжелые, тонн по пятьдесят, если судить по виду; явно бронированные. Ни пушечных стволов, ни порохового дыма — но без артиллерии тут не обошлось: угол станции сильно пострадал. Гладкая лобовая броня ближайшего танка плюнула огнем; раздался грохот. С другим танком не все было в порядке: гусеница разорвана, а в нескольких местах откуда-то из-под брони выползал дым. Тяжелая машина внезапно вздрогнула, будто думая подпрыгнуть; там, где выходил дым, появились языки почти невидимого огня. Я едва успел рухнуть лицом вниз. Взрывная волна ударила по ребрам: последний пинок поверженного гиганта.

Вскочив, я побежал вперед, плюясь песком и задыхаясь. Не скажу, чтобы я хорошо соображал, но в одном не сомневался нисколько: единственный хронопорт по эту сторону плейстоцена там, внутри станции. Чем ближе я успею подбежать, тем легче будет смерть, когда меня подстрелят…

Но ни мои честолюбивые замыслы, ни героические усилия никого, похоже, не интересовали. Оставшийся танк — третья эра, как сообщил наконец старый добрый вычислитель промеж ушей, — так и полз прямо на станцию, стреляя на ходу. Ярд сумел-таки прикрыть здание защитным полем, хотя бы частично: при каждом выстреле над станцией вспыхивала радужная корона. Другое дело, что защитный комплекс рассчитан на бронтозавров, а не на танки. Долго не продержится…

Оставив размышления и пригнувшись, я вложил все силы в последний рывок. Язык огня лизнул землю впереди и погас; волна горячего воздуха сдула меня, как старую газету. Я покатился, думая, что оно, может, и к лучшему: труднее угодить под случайный выстрел. То есть будто я сам придумал лечь на землю… В конце концов пришлось встать на ноги — в десяти ярдах от гостеприимно распахнувшейся дыры в восточной стене. Там, где раньше не было видно бетона из-за зеленой шпалеры. Самые длинные десять ярдов в моей жизни, не скрою. Внутри виднелись остатки картотеки, потроха кресла-восстановителя и почерневшие металлические листы там, где раньше были солидные и спокойные дубовые панели… Но как я ни бежал, печальная картина отказывалась приближаться. Ноги вязли, будто по колено в столярном клее, а вокруг бушевала адская топка.

В пролом я красиво нырнул головой вперед, издалека. Не могу сказать, во что я врезался головой; может, кто-то забыл в штабной комнате наковальню?

Когда я вынырнул из густого тумана, полного ярких огоньков и ревущих чудовищ, на меня смотрело мокрое от пота лицо Нелла Ярда, старшего хрономастера и начальника станции.

— Держись, парень! — прокричал он. Кричать приходилось из-за обстрела. — Остальные ушли! Тебя жду! Я знал, что ты внутри защитного поля. Тебе надо знать — я должен был…

Остальное утонуло в могучем грохоте — предшествующая канонада показалась легкой разминкой. Я так и не узнал, что Ярду надо было мне сказать.

Все рухнуло и смешалось. В горле першило от запаха озона — это если не говорить о дыме, бетонной пыли, раскаленном железе и пролитой крови. Нелл Ярд скрылся за дверью штабной комнаты; на подгибающихся ногах я двинулся следом. Переступив через порог, я увидел, как старший хрономастер набирает что-то на клавишах консоли. Загорелся красный маячок, взвыла и замолкла аварийная сирена; обернувшись, Нелл Ярд встретился со мной глазами.

— Нет! Уходи отсюда, Равель!.. — Он даже замахал руками. — Ты что, ни единого слова не слышал? Ты должен!.. Координаты…

— Не слышу! — прокричал я в ответ и действительно не услышал собственных слов.

Без особой деликатности ухватив за руку, Ярд толкнул меня в сторону служебного туннеля:

— Не понимаешь? Мне надо перевести станцию в нулевую фазу! Нельзя позволить, чтобы ее захватили!..

Крышка люка отошла в сторону, и Нелл Ярд перебросил меня через комингс, будто куль с тряпьем. В голове немного прояснилось — от удара об пол, наверное.

«Так-то ты обращаешься с больным человеком», — подумал я.

Слишком быстро, не успеть…

— А теперь беги! — Голос Ярда доносился издалека — за миллион миль, наверное. — Успей как можно дальше… Удачи, Равель!..

Обнаружив себя стоящим на четвереньках, я, как сумел, поднялся на ноги и побежал, шатаясь. В конце концов, мне приказано, а Нелл здесь пока что главный.

Мир ушел из-под ног и опрокинул меня в чистилище; сверху улеглась тысяча тонн горячего песка, запечатывая навсегда.

Глава 5

«Может, и не навсегда», — произнес негромкий голосок деловым тоном.

«Правда?» — удивился я.

Рот мне тут же забило песком. Я попробовал набрать воздуха, чтобы отплеваться как следует, но только набрал полный нос того же песка. Тут, похоже, сами собой включились дремучие инстинкты: я заработал руками и ногами, пытаясь выплыть, — и скоро оказался на поверхности, где кроме удушающего жара и вони горелого пластика был еще и воздух. Насыщенный пылью и дымом, но пригодный для дыхания. Откашлявшись и отплевавшись, я огляделся.

Я по-прежнему лежал в служебном туннеле, только стены покоробились, будто кто-то пытался их расплавить и едва не преуспел в этом. На пол нанесло песку, около фута — оттуда-то я только что и выплыл. Что же случилось?..

Туннель ведет к насосному блоку, откуда на поверхность можно попасть по узенькой лесенке — сделано, чтобы поменьше уродовать местный пейзаж. Почему бы просто не продолжить движение? Выберусь наверх, и можно будет…

«Что будет можно, выясню потом», — решил я.

Гордость за достойное поведение под огнем противника едва не помешала мне заметить, что в туннеле чересчур уж светло. А ведь как-никак — двенадцать футов под поверхностью. Вроде бы свет идет откуда-то сзади… Точно: сквозь узкие щели между сильно погнутыми прутьями арматуры пробивались пыльные лучи солнца.

Первые десять ярдов дались труднее всего, потом песка и обломков стало гораздо меньше. Дверь в насосный блок открылась без труда — после того как я припомнил, что тянуть надо к себе. Оборудование оказалось в полном порядке — хоть сейчас поднимай чистейшую артезианскую воду с глубины сто двадцать футов. Можно даже целое озеро. Одобрительно похлопав ближайший насос по кожуху, я взялся за перекладины лестницы. Меня слегка мутило от слабости, но не сильнее, чем зеленого новичка после первого шторма. Наверху я нажал на кнопку; заработал мотор, крышка люка сдвинулась, просыпав вниз полведра песка и зеленую ящерицу. Отдышавшись немного, я глянул по сторонам.

По-прежнему к синему океану тянулся язык первобытных джунглей, и по-прежнему длинной дугой изгибался пляж, только изрытый теперь воронками и развороченный гусеницами. Но станции больше не было — только дымящийся кратер.

Лежа на чистом горячем песке, я все смотрел и смотрел. Из глаз текли слезы, то ли от песка под веками, то ли от ослепительных лучей солнца юрского периода. По щекам и между лопатками бежали струйки пота, а в голове мешались воспоминания. Станция, какой я увидел ее при первом переходе во времени, много лет назад; аккуратные, лишенные индивидуальности гостиные, что кажутся домом, когда возвращаешься с трудного задания; полевые агенты, мужчины и женщины, появляющиеся ниоткуда и исчезающие бесследно; разговоры о работе за столом, чистота, опрятность, деловитость — и даже большой планшет в штабной комнате, где процесс темпоральной уборки отображался минута за минутой для времен прошлых и будущих.

Нет больше ни планшета, ни архивов, ни дерева гингко в горшке — один спекшийся шлак.

И Нелл Ярд… Он ведь не только гнал меня наружу: он оставил со мной важное сообщение. Однажды я должен что-то сказать кому-то… Суета сует. Я уже отговорилсвое с другими людьми. Никаким робинзонам такие необитаемые острова и не снились. Возможно, меня могли бы понять те агенты, что в свое время пропали с мониторов где-то очень далеко.

Но уж никак не дальше меня.

С этой мыслью я позволил себе уронить голову и потерять сознание.

Глава 6

Очнуться пришлось, наверное, от боли во всем теле. Ну и от зуда тоже. Солнце садилось, и гудели очень крупные комары. К еде они приступили философски, нисколько не удивляясь тому, что никаких млекопитающих здесь не должно быть. Бог дал день, Бог дал и пищу… Отогнав самых назойливых, я решил разобраться в обстановке. Что до меня, то никакого серьезного ущерба не обнаружилось: синяки, мелкие порезы да ушибы, зато в изобилии. Подойдя к большой воронке, я остановился. Ни от людей, ни от механизмов не осталось и следа, только чаша диаметром сто ярдов из спекшегося в стекло песка — и остатки некогда пышной растительности вокруг. Не судьба мне отправиться с докладом на Центральный коммутатор — или куда бы то ни было еще.

Итак, представители третьей эры — или кто-то под видом представителей третьей эры — уничтожили станцию с основательностью, которая плохо укладывалась в моей голове. Как им вообще удалось найти это место? Сто двенадцать станций, разбросанных на всем протяжении древней эры, заложены в глубокой тайне и спрятаны вполне надежно. О местонахождении Центрального коммутатора ничего не могли бы сказать даже те, кто его строил. Коммутатор заключен во вневременную полость, дрейфующую в энтропийном потоке, и не существует физически ни в одной точке пространственно-временного континуума. Код доступа зашифрован последовательно двенадцатью слоями ключей и похоронен в главном резервуаре мозга Коммутатора. Добраться можно только через хронопорт, и то не всякий: персональный генератор хронополя должен быть настроен на частоту станции отправления.

Которая представляет собой полдюйма мутно-зеленого стекла на дне широкой воронки.

Единственная возможность открылась, как улыбка вампира.

Вживленный в мое тело персональный генератор хронополя исправен; энергии для одного перехода достаточно. Для одного перехода неизвестно куда. Уйти нетрудно, даже если не знаешь места назначения.

На Коммутаторе можно услышать немало леденящих кровь историй про тех, кому переход почему-либо не удался. Кто-то прибыл сразу на десяток станций, разбросанных на протяжении нескольких веков, — по частям; от кого-то остался только бесплотный голос, умоляющий о спасении… К тому же переход вслепую запрещен несколькими правилами сразу.

Можно, конечно, поселиться на берегу вместе с динозаврами. Вдруг спасательная экспедиция поспеет раньше, чем я погибну в желудке местной рептилии — или от перегрева, жажды, скуки, а возможно, и старости.

У меня в любом случае есть время подумать. Сколько угодно времени.

Среди обугленных плаунов валялись подходящие обломки бетона. Почему бы не сложить очаг и не поджарить на обед неосторожную ящерицу?

Идее, на мой вкус, недоставало привлекательности, но отбрасывать ее так сразу не хотелось. Или какой ни на есть обед, или самоубийственный, по единогласному мнению специалистов, эксперимент. Куда спешить, в конце-то концов? Синяков хватает, но ничего серьезного; от голода сразу не умру, даже в худшем случае; воды сколько угодно, благо насосы в порядке. Если разрушение станции зафиксировано хотя бы на одном тактическом планшете, спасательная экспедиция уже готовится к переходу… Скоро увижу полевую униформу цвета хаки.

На потемневшем небе засверкали празднично первые звезды — будто ничего плохого не случилось с Игорем Равелем, уборщиком времени… Гребни волн с грохотом обрушивались и, шелестя, уползали обратно в море. Им не было дела до какой-то двуногой твари, которую собственная глупость забросила за шестьдесят пять миллионов лет от дома.

От возвышенных размышлений меня отвлек зов природы.

Мочиться на волшебные пески прошлого, глядя на вечные звезды над головой, — и странно, и как-то глупо…

Я выкопал себе нору в песке и лег спать, но сначала побродил по берегу еще немного, смутно надеясь встретить какой-нибудь след былой магии этого места.

Глава 7

Динозавры пришли с рассветом. Я их видел и раньше, издалека в основном. Мелкие робкие создания, немедленно исчезавшие, когда включалась инфразвуковая сирена, которую Нелл Ярд установил специально для них. Еще до моего появления бывало, что крупные особи подходили слишком близко к огороду; таких приходилось отпугивать, импровизируя шумовые эффекты. Считалось, что они совершенно безмозглые и не представляют опасности. Разве только наступят случайно или съедят вместе с каким-нибудь зеленым кустом, без умысла.

Теперь появились сразу трое, из тех, что покрупнее, и никакой инфразвуковой сирены — одни только голосовые связки…

Как-то один из наших вздумал искупаться; на обратном пути его поджидал зубастый экземпляр, вышедший прямо на берег из джунглей. Динозавр перекрыл дорогу на станцию, и пришлось идти мимо. Мой коллега отделался легким нервным расстройством: чудовище не удостоило его даже взглядом. Мы тогда решили, что столь мелкая закуска не представляет интереса для столь серьезного желудка.

Сейчас эта теория не казалась чересчур убедительной.

Троица подбиралась все ближе и ближе. Динозавры эти принадлежали к разновидности, неизвестной археологам позднейших времен; мы называли их «шутами» за глупую ухмылку и ярко окрашенные наросты на черепе, немного похожие на бубенчики. Картину дополняли лапищи наподобие страусиных, длинная шея и многочисленные зубы.

Я лежал тихо, распластавшись на песке, пока хищники ковыляли в мою сторону, рисуясь все четче в дрожащем от зноя воздухе. Все трое производили впечатление, но один был настоящим гигантом: восемнадцать футов в холке, не меньше. Вблизи от них остро пахло навозом; сетчатый узор из желтых и лиловых чешуи нарушался там, где линяющая шкура сползала у хребта крупными лоскутами, и дышали они сипло и с присвистом. Оно и понятно: для такой машины воздуха нужно много. Некоторое время я прикидывал, сколько тварям требуется кислорода на фунт живого веса, объем легких и минимальное сечение дыхательных путей, но когда динозавры подошли на сто футов, мои рассуждения потеряли стройность; я сдался. На таком расстоянии слышно было, как у них урчит в животе.

Гигант учуял меня первым. Голова взлетела кверху на длинной шее; змеиный глаз цвета бычьей крови грозно повернулся в мою сторону. Рептилия фыркнула и пустила слюни — не меньше галлона. В раскрывшейся пасти сверкнули снежно-белые зубы. Те, которым пришло время меняться, торчали в стороны, криво и косо, выбиваясь из ровных шеренг. Свистнув, как паровоз, гигант устремился ко мне. Подошло время принятия решения, и я не стал колебаться.

Напоследок вдохнув полную грудь влажного воздуха и оценив картину: раскаленный добела песок, сверкающее под солнцем море, равнодушное небо и довольное чудовище в шутовском колпаке, — я набрал код на консоли, где клавишами служили коренные зубы нижней челюсти.

Последний вид Берега Динозавров накренился и съехал в сторону, в глазах помутилось, будто на голову обрушился удар, бесшумный и безболезненный; проскользнув в горлышко бутылки Клейна размером с Вселенную, я начал описывать бесконечную петлю…

Сгустилась непроницаемая тьма, и я ухнул в наглухо засмоленной бочке в грохочущую пучину Ниагарского водопада.

Глава 8

Несколько секунд я лежал неподвижно, прислушиваясь к своему телу. Все вроде бы в порядке — даже чешется, где и раньше чесалось. Водопадный гул продолжался бесконечно, не затихая и не усиливаясь, а тьма явно не думала рассеиваться. Отправление состоялось, кто б сомневался, но как насчет прибытия?

При неудачном переходе инструкция предписывает сохранять неподвижность и ожидать спасения. Боюсь только, в моем случае придется ждать долго. Кстати сказать, до составления отчета о происшествии никто из вовлеченных в такого рода аварию пока не дожил. Инструкция может ошибаться — принимая во внимание скудость фактического материала… Я попробовал дышать, благо созрел для этого; ничего не случилось, и я решил действовать.

Поднявшись на ноги, я шагнул вперед, будто сквозь черный занавес на сумрачную сцену, где в густом полумраке сверкали звездочки — вроде тех, какие плавают перед глазами, когда теряешь сознание от потери крови. Но упасть в обморок не пришлось: туман рассеялся, и я оказался внутри стандартной переходной камеры, как на любой темпоральной станции. Дышалось легко, без проблем.

В меру насладившись свежим воздухом, я обернулся к черному занавесу. Ничего такого, просто бетонная стена с арматурой из бериллиевой бронзы. Стены камеры достигают двух метров толщины, насколько я знаю.

Шум водопада может объясняться взаимным проникновением металла с высокой плотностью и ста восьмидесяти фунтов воды с примесями, или человеческого организма.

Науку, правда, лучше отложить на потом. Сначала явиться к начальнику — если есть действующая переходная камера, значит, найдется и начальник?.. — и доложить о гибели станции номер девяносто девять в результате внезапной атаки.

Десяти минут хватило, чтобы обследовать каждое помещение на штабном уровне. Никого. Отдых и развлечения — то же самое. Основное оборудование и реакторный отсек — пусто.

Активная зона реактора в норме, емкости темпорального передатчика заряжены, зеленые огни ровно горят на всех пультах, но потребление энергии нулевое.

Чего, разумеется, не может быть.

Рабочая связь с Центральным коммутатором, как и отслеживание деятельности полевых агентов, требуют расхода энергии, хотя бы умеренного. Иначе просто быть не может: пока система существует, утечка энергии при ее работе неизбежна, независимо от пространственно-временных координат.

Я пришел к неутешительным выводам.

Одно из двух: либо система станций прекратила свое существование, либо я оказался за пределами ее досягаемости. Спрашивается: если сеть станций покрывает весь пространственно-временной континуум, куда меня могло занести?

Физически станции одна от другой не отличаются: оборудование, внешний вид и электронные характеристики строго одинаковы. Станции производятся методом темпорального дублирования, и кое-кто из теоретиков полагает, что они не просто идентичны, но в известном смысле представляют собой одну и ту же станцию. Различные темпоральные ракурсы одной и той же матрицы или вроде того. Впрочем, это абстрактная теория, мое же нынешнее положение — конкретный факт. Для начала надо выяснить, куда же я все-таки попал.

Знакомый коридор привел меня к входному шлюзу, который есть на каждой станции. Иначе нельзя, поскольку станции иногда размещаются в среде, неблагоприятной для жизни, как ее понимают на Центральном коммутаторе. Продув шлюз, я занес ногу — но торопиться не стал.

Земля, с виду нормальная, кончалась в десяти футах от входного тамбура. Дальше, не проникая внутрь невидимого барьера, клубился жемчужно-серый туман. Выйдя наружу, я лег на самый край видимой вселенной и осторожно заглянул вниз. Подбрюшье моего мира плавно загибалось вниз и назад, скоро теряясь в тумане; видимая часть напоминала зеленое стекло.

Очень похоже на облицовку кратера там, на Берегу Динозавров.

Покинув край земли, я вернулся на станцию и заказал в архиве первую попавшуюся ленту. По экрану пополз стандартный отчет об энергопотреблении, флуктуациях темпорального контура, о прибытии и убытии персонала… Стандартный журнал станции, номер указан на каждом колонтитуле.

Девяносто девять.

Этого я и боялся.

Брюхо моего парящего в тумане за пределами вселенной острова замечательно впишется в ту самую воронку на Берегу Динозавров. Огонь противника вовсе не уничтожил станцию: какая-то сила просто выскребла ее из скального фундамента, как порцию мороженого с орехами.

Так что я теперь дома, в безопасности. Нелл Ярд, оказывается, просто хотел, чтобы я убрался подальше от станции. Потом перекинул тумблер, запуская процедуру аварийной эвакуации, о которой полевому агенту знать незачем.

Само собой, Нелл Ярд поступил правильно. Противник на самом пороге, и через несколько секунд защитное поле сбросится от перегрузки; секреты Коммутатора не должны попасть в чужие руки… Ярд просто обязан был что-нибудь предпринять. Уничтожить станцию не вышло бы; он сделал то, что мог.

Только я до настоящего момента и не подозревал, что Коммутатор располагает технологиями такого уровня. Обязательно поразмыслю об этом в свободную минуту.

В последнюю минуту Нелл Ярд передал мне сообщение. Важное сообщение неизвестно для кого, неизвестно куда. На самом деле я не расслышал ни единого слова, но этого-то Ярд и не понял… Вытолкав меня наружу, сосчитал до десяти и нажал на кнопочку. Станция телепортировалась, а я остался на берегу, как и следовало.

А потом пустил его труды насмарку, использовав персональный генератор хронополя. Вернулся обратно, куда возвращаться мне вовсе не полагалось.

«Нулевая фаза», — припомнил я неожиданно.

Теоретическое понятие в специальной литературе, не более того, — так мне всегда казалось. Оказывается, это немного больше, чем теория.

Место вне времени и пространства, точка нулевой амплитуды колебаний поля Илема, называемого еще пространством-временем.

Я прошелся по комнате, прислушиваясь, как ноги ступают по полу. Негромко шелестела система циркуляции воздуха, и тихо гудела силовая установка на холостом ходу. Все можно пощупать, понюхать, все в полном порядке — если не считать мироздания снаружи.

Хорошо, но если это моя родная станция Берега Динозавров, где тогда дыра в стене комнаты отдыха? Несколько часов назад я попал внутрь именно через эту дыру. Где же тогда дым, обломки и пыль, где искореженное железо? Сейчас станция в норме. Я полез в картотеку: записи в полном порядке, никаких упоминаний об атаке, о поспешной эвакуации, никаких следов смятения в последнюю минуту. Синдром «Марии Целесты» в тяжелой форме — только ваш покорный слуга остался на борту.

Кстати, и в столовой нашлись два подноса с объедками, довольно свежими, — кроме них, ничто не нарушало безличную стерильность станции.

Нажав на кнопку процессора отходов, я воспользовался клавиатурой и заказал чего-нибудь поесть. Дымящийся обед тут же выполз из окошечка: синтетические деликатесы, триумф диетологии будущего… Я подумал о печеном окороке и вареной кукурузе, вспомнил Лизу, ждущую меня в благоуханных сумерках.

Это нечестно, в конце концов! Человек делает свою работу, не жалеет ни себя, ни своего сердца, рвет бедное сердце на части во имя служебного долга — надеясь на милосердное, пусть и не вполне естественное, забвение в финале. В контракте нигде не сказано, что я должен сидеть в бесконечных сумерках на пустой станции, питаться опилками и пеплом и тосковать о голосе, о прикосновении, об улыбке…

Какого черта! Она ведь только женщина — эфемерное создание, рожденное в начале времен для жизни короткой, как вспышка светлячка. Ее давно уже нет — только тлен и прах которую тысячу лет…

Лиза, Лиза…

— Хватит! — отрезал я решительно и сурово.

От звука собственного голоса среди безлюдья покинутой станции мне стало зябко.

«Должно быть простое объяснение», — подумал я, не желая более тревожить тишину.

Ну пусть не простое, но все-таки объяснение.

— Очень просто! — решил я. Тишиной меня не испугаешь… — Процесс аварийного перехода забросил станцию далеко в прошлое. Может, вообще в никогда. Случай наверняка расчетный; что я не знаю математики, дела не меняет. Станция существует — где-то и когда-то, — а я нахожусь внутри. Вопрос к уважаемым членам парламента: что делать дальше?

Тишина давила, неподвижный воздух сгустился, будто насыщенный погребальными благовониями. Миниатюрная вселенная замерла в ожидании. Ничего, однако, не случится, если я сам не запущу цепь событий.

— Ладно, Равель. Какой смысл оттягивать? Ты прекрасно знаешь, что делать. Вариант у тебя единственный…

Штабная комната, служебный коридор, переходная камера.

Все в порядке — только не горит веселенький зеленый огонек, свидетельствующий о рабочем контакте с Коммутатором. Заряд нормальный, стрелки приборов на местах.

Достаточно войти внутрь камеры, и я попаду куда-нибудь в другое место…

Мне пришли в голову сразу несколько интересных вопросов, но только времени уже не было. Совершенно точно, не было. Автоматическая дверь закрылась, отрезав мирок станции, но оставив со мной выводок не особенно приятных мыслей. Не давая им размножиться, я нажал кнопку «пуск».

Неслышный взрыв бросил меня в туман пространства без измерений.

Глава 9

Сначала пришло головокружение; отступая, оно дало дорогу чему-то более определенному. Ребра легли на твердую поверхность, которая то возносила меня наверх, то мягко проваливалась вниз, музыкально поскрипывая и вздыхая. Под веками вспыхнул и замерцал огонь. Теперь открыть глаза… вот, солнце сверкает на неспокойной воде, подо мной взлетает и опускается палуба…

Шевельнувшись, я не сдержал стона от боли во всем теле. Теперь сесть…

Горизонт послушно принял горизонтальное положение, периодически скрываясь за истертым и выгоревшим на солнце фальшбортом. Над головой чертили роскошное синее небо высокие мачты: такелаж и рангоут португальского галеаса шестнадцатого века. Этой информацией меня когда-то заправили под гипнозом.

Мало того, я знал, что галеас не настоящий. Новодел времен Возрождения, около 2220 года. Чистая работа, точная копия, умело состаренная. Под палубой, надо думать, небольшой реактор, за дубовыми — или очень похожими на дуб — досками стальная броня, за броней — роскошные каюты для капитана и десятка туристов.

За ближними шумами послышались смягченный расстоянием скрип рангоута и такелажа, неразборчивые крики, протяжный гул, отозвавшийся грохотом на палубе где-то рядом. Корабль резко накренился, через наветренный планшир хлестнули мне в лицо соленые брызги. Проморгавшись, я разглядел трехмачтовый двухдечный корабль, под зелеными вымпелами с белым мальтийским крестом. Совсем недалеко, не более полумили. Вдоль борта полыхнули тусклые красные огни, вскипели клубы белого дыма; мгновением позже прямо по курсу моего галеаса поднялась шеренга фонтанов и донесся громовой раскат залпа.

Идиллический образ круиза на фальшивом пиратском галеасе по Карибскому морю померк прежде, чем осели фонтаны от пушечных ядер. Орудия на двухдечном галеоне под зелеными вымпелами настоящие, и ядра настоящие, и следующий залп проделает настоящие дыры в палубе, на которой я лежу.

Привстав, я глянул в сторону кормы. Несколько человек возились вокруг небольшой пушечки, тщетно пытаясь привести ее в боевое положение. Костюмы, поношенные, грязные и потемневшие от пота, относились действительно к шестнадцатому веку. У одного из матросов из резаной раны на лице обильно струилась кровь. Для подделки рана выглядела слишком убедительной.

Мне стало неуютно, и я присел за грубо сколоченной деревянной клеткой. В клетке вяло шевелилась черепаха с видавшим виды выщербленным круглым панцирем не меньше ярда в поперечнике. Выглядела она старой, усталой и несчастной. Нам, похоже, было одинаково плохо.

Раздались крики, и что-то слетело вниз, распластавшись на палубе: дырявый флаг из грубой холстины, выцветший на солнце и с грубым рисунком. На грязно-желтом фоне корчилась змееподобная курица зеленого цвета с рогами. Хоть я и не силен в геральдике, но сразу понял, что оказался участником морского боя и что моя сторона проигрывает. Повернув на другой галс, галеон заметно приблизился; из пушечных портов выкатились новые клубы дыма, раздался свист, и где-то на баке грохнуло, будто взорвался паровой котел. Осколки посыпались дождем. Один из матросов рухнул на палубу и забился, как рыба на дне лодки, обливаясь кровью. Среди воплей и беготни на мгновение возникло чье-то лицо; рот раскрылся в крике. Вдруг это он мне? На всякий случай я остался сидеть за клеткой. Быть может, внезапное озарение подскажет, что делать?

Озарение приняло облик загорелого крепыша в просторных штанах черного с желтизной цвета. Над коричневыми босыми ступнями красовались выцветшие розоватые обмотки, а на широком кожаном поясе грубой работы висела неуклюжая абордажная сабля. Такую саблю можно сделать из железной бочки от нефтепродуктов. Остановившись передо мной, он заорал, размахивая короткими мускулистыми руками. Когда я поднялся на ноги, он крикнул что-то еще, указывая в сторону кормы, и бросился туда, не ожидая ответа.

Кажется, при виде меня он не слишком удивился; я, в свою очередь, каким-то образом уловил, что ему надо. Оказывается, этот идиот Гонсало выпустил себе кишки, налетев на сломанный флагшток, и теперь я срочно нужен у четырехфунтовой пушки…

— Уроды! — прорычал я, обращаясь неизвестно к кому. — Пушку за борт, если хотите облегчить корабль!

Единственный шанс — оторваться за счет хода; но куда там — поздно…

Что-то просвистело над фальшбортом, как ракета. Я растянулся на палубе, сбитый с ног ударом каната в лицо. Кто-то на бегу перепрыгнул через меня; обломок рангоутного дерева толщиной с ногу обрушился на палубу, подскочил и вылетел за борт. Корабль накренился, приводясь к ветру; по палубе покатились незакрепленные предметы; паруса захлопали, потом легли на рангоут, обстениваясь. В лицо задул ветер, душистый и прохладный; прогремел очередной залп, раздались новые крики, застучали по палубе матросские ноги. Я пристроился в укромном месте под планширем, не брезгуя грязной розоватой водицей, хлюпавшей у шпигатов. На моих глазах грот-мачта с оглушительным треском наклонилась и рухнула за борт, волоча за собой гигантское полотнище. Парус накрыл корму, треснул и уполз в море, прихватив с собой двух человек, не сумевших вовремя из-под него выбраться. Сверху что-то все время сыпалось, будто обломки после взрыва. За бортом показалась темная масса, а в небе — новые мачты и паруса; сильный толчок свалил меня с ног. Я лежал, уткнувшись носом в мокрые доски, а скрежет все продолжался. Трещала обшивка, лопались канаты, палуба заваливалась все круче…

Чтобы не соскользнуть, я ухватился за первый попавшийся канат; меня прижало к стенке небольшой рубки. Огромный галеон продолжал тереться бортом о наш борт. На вантах и на шкафуте, возвышавшемся на десять футов над нашей палубой, было черным-черно от разбойничьего вида матросов, размахивавших кулаками и саблями. Мимо лениво проплывали темные дула орудий; за ними, в глубине пушечных портов, скалились канониры с почерневшими от копоти лицами. Упали вниз абордажные крючья, скользя и цепляясь за пробоины в палубе; еще мгновение — и палубу затопила абордажная партия. Матрос, кричавший мне насчет пушки, бросился вперед и получил удар саблей по голове. Удар не казался опасным, но матрос упал, истекая кровью, а нападающие с воплями покатились дальше. Прижавшись лицом к палубе, я старательно притворялся трупом, но недолго: в мою сторону азартно скакал плечистый разбойник с мачете в руке. Где он ухитрился так погнуть клинок?.. Я откатился — ровно настолько, чтобы добраться до маузера, — и выпустил две пули прямо в потную волосатую грудь. Откатившись еще, я уступил ему свое место на палубе, куда он и рухнул замертво. В свалке выстрелов не было слышно.

Босоногий коротышка, ловкий, как обезьяна, попытался вскарабкаться на фок-мачту — его стащили вниз; кто-то перевалился через планшир и упал в море, живой или мертвый — не знаю… Толкотня на палубе не прекращалась, победные крики не утихали, абордажные сабли взлетали в воздух и опускались праздно — рубить уже было особо некого. Только здесь и там валялись, как сломанные игрушки, те, кто зажимал руками глубокие раны и бормотал последние молитвы. Никому не нужные — этот праздник не для них.

Тогда-то я и увидел карга.

Глава 10

Сомневаться не приходилось. Для неискушенного глаза карг первого класса — других в нашем деле не используют — неотличим от добропорядочного гражданина. У меня, однако, глаз весьма искушенный, да и вышло так, что этого карга я знал лично.

Именно он остался тогда в гостиничном номере в Буффало, с полуоболочечной пулей в левой скуловой дуге.

Здесь до Буффало дело еще не дошло; вот, спускается на палубу — лихо, как не всерьез. Судя по измызганному золотому шитью на обшлагах и потемневшей латунной проволоке на рукояти сабли, он среди победителей человек не последний. Командир морской пехоты, а может, и капитан. По его приказу абордажная команда построилась в неровные шеренги; гомон утих.

Теперь полагается отправить наряды с целью систематического грабежа. Ну и добить раненых.

Это будет гуманный акт; насколько я разбираюсь в условиях, характерных для трюмов испанских судов того времени, скорая смерть куда лучше долгой дороги домой — и каторги в конце. Я уже подумывал, не стоит ли где-нибудь спрятаться — безнадежный план, — чтобы объявиться впоследствии, при благоприятных обстоятельствах, как дверь рубки приоткрылась. То есть едва не приоткрылась: мешал мой немалый вес. Дверь подалась дюйма на два, не больше. Кто-то внутри навалился как следует. Показался сапог и голубой рукав с золотыми пуговицами, но дальше дело не пошло: что-то на поясе зацепилось за дверные запоры. Карг повернул голову сразу и смотрел бесконечно долго — не меньше секунды, наверное, — потом выхватил элегантный пистолет с колесцовым замком, аккуратно прицелился…

Выстрелило, как из пушки: дыму и пламени хоть отбавляй. Я услышал, как пуля попала в цель. Солидный, хлесткий звук, будто хорошо посланный мяч ударил в бейсбольную рукавицу. Бедолага в дверях дернулся, вылетел наконец наружу и упал лицом вниз. Дернувшись пару раз, он замер. Похоже, окончательно.

Карг обернулся к своим людям и отдал короткий приказ. Послышался ропот; разочарованные взгляды последний раз обшарили палубу, и абордажная команда повернулась лицом к своему кораблю.

Ни тебе грабежа, ни тебе добычи.

Карг выполнил задачу, только и всего.

Через пять минут на борту остался только он сам, терпеливый и спокойный, как и подобает машине. Некоторое время он стоял на корме, неторопливо оглядываясь, потом двинулся в мою сторону. Я лежал тихо, как мышка, — мертвее не бывает.

Переступив через меня — и через настоящий труп, — он шагнул в рубку. Послышалась негромкая возня, будто кто-то выдвигает ящики и шарит под ковром. Спустя малое время карг вышел на палубу. Шаги неторопливо удалялись, и я осторожно приоткрыл один глаз.

Стоя у наветренного планшира, карг аккуратно снимал предохранительную фольгу с термитной бомбы. Когда бомба негромко зашипела, разгораясь, он уронил ее в просвет люка под ногами легко и непринужденно, будто маслину в бокал мартини.

Не торопясь, он пересек палубу, ухватился за свисающий канат и с похвальной ловкостью забрался на борт своего корабля. Кто-то отдал команду, — он сам, наверное, — и возникла рабочая суета. Заполоскали паруса, повернулись реи, вверх по вантам побежали матросы. Со скрипом и треском разрываемых канатов рангоут галеона освободился от хватки снастей обреченного корабля. Высокий борт испанского галеона плавно отошел в сторону; гулко хлопая напоследок, паруса наполнились ветром. Я неожиданно остался один, глядя, как с попутным ветром уходит другой корабль — и уносит моего противника.

В этот момент ухнула под палубой термитная бомба. Вслед за облаком дыма из люка вырвались языки бледного пламени. Подойдя на неверных ногах поближе, я глянул вниз, где горело рукотворное солнце. Глаза не могли терпеть — пришлось отвернуться… Даже если у лоханки стальные борта, при температуре в пять тысяч градусов железо горит не хуже сухого дерева.

Несколько драгоценных секунд я пытался хоть что-нибудь понять в происшедшем. Под ногами трещал огонь, грозясь вырваться на свободу, палуба качалась под ногами, а тень от обрубка грот-мачты качалась, как палец, грозящий телу застреленного каргом.

Труп лежал лицом вниз. У горла в луже крови мокли дорогие кружева. Одна рука скрывалась где-то под голубым мундиром, другая отлетела в сторону. Пистолет валялся в ярде от раскрытой ладони.

Сделав три шага, я подобрал оружие. Майкроджет, изготовленный на родном Коммутаторе; рукоятка индивидуальной формы, сделана будто на меня.

Ничего удивительного. Если это мой пистолет, отчего бы рукоятке не подходить? Да и рука, вон, знакомая. Без всякого желания перевернув тело, я глянул в мертвое лицо.

Свое лицо.

Глава 11

Стандартная процедура кондиционирования, которую проходят после миссии, работает надежно, избавляя от лишнего груза воспоминаний. Сейчас память вернулась, взламывая плотину. Это произошло около десяти лет назад по стандартному календарю Коммутатора, или в тысяча пятьсот семьдесят восьмом году по местному летоисчислению, где-то в Карибском море, милях в пятидесяти к юго-западу от острова Сент-Томас. Нужно было отыскать корабль под командой карга, действовавший в водах Новой Испании. Я припомнил все: преследование, абордаж, бой на палубе и как я дождался в рубке своей минуты. Один меткий выстрел устраняет источник неприятностей… Одно из моих первых заданий, давным-давно успешно выполненное, — с тех пор лишь часть истории проекта темпоральной уборки.

Часть, извлеченная из архива. Дело возобновляется в связи с появлением новых обстоятельств. Пересек собственный след во времени, пустое дело.

Само собой, новое обстоятельство нарушает все законы природы, относящиеся к перемещениям во времени, но это не главное. И не самое страшное. Хуже всего то, что все труды Коммутатора по реконструкции прошлого, свободного от влияния деятелей древней эры, не боявшихся лезть в чужую жизнь, идут насмарку.

Достаточно отвалиться одному камешку в мозаике, достаточно выпасть одному звену в цепи — и все искусственное здание вновь созданного прошлого обрушивается, как тот дворец на песке… Куча темпорального мусора — из нее никакой Коммутатор уже ничего не построит.

Имея точку опоры, можно опрокинуть мир, но сначала надо как следует упереться ногами. Над этим Центральный коммутатор и работает последние шесть десятков лет. Создается солидная платформа в далекие доисторические времена: прочный фундамент для надежной постройки будущего.

Ничего не вышло, и все из-за меня.

Тот день я припомнил до мелочей. Как подошла решительная минута, как я распахнул дверь, как прицелился, как выпустил три заряда в грудную клетку андроида прежде, чем он осознал вмешательство новой силы. Карг рухнул на мокрые доски; его люди хотели напасть на меня, но, упершись в защитное поле, запаниковали. В одно мгновение абордажная команда очистила палубу, галеон оделся парусами и с попутным ветром исчез в потемках неписаной истории. Без приключений я доставил галеас — бывший, разумеется, мобильной базой специальных операций — к перевалочному пункту в локусе Q-637. Оттуда его переправили на ближайшую складскую площадку по линии Коммутатора.

Точнее, теперь уже не переправили.

Не дав двери открыться, я помешал другому выполнить задание, разрушая целый сегмент перестроенной темпоральной матрицы — вместе со стратегическими планами Центрального коммутатора. Карг спокойно ушел, целый и невредимый, а я лежу на палубе мертвый, с круглой пулей в горле.

И я же стою на палубе, глядя на свой собственный труп, пока до меня доходит цена совершенной ошибки.

От агента Коммутатора бывает нелегко избавиться. Ни убить, ни обезвредить агента не просто, благодаря вложенным в него достижениям весьма передовой науки.

Но вот если поместить его во временную петлю в пределах неосуществившейся альтернативной реальности, тогда другое дело. Из замкнутого отрезка псевдореальности нет выхода в будущее, которого вдобавок не существует вовсе. Выведен из игры навсегда.

Даже если я выживу — в чем нетрудно усомниться, принимая во внимание пожар под палубой, — выхода не будет. Генератор персонального хронополя разряжен, и на мониторах Коммутатора нет и не может быть никаких следов: при последнем переходе я не вводил места назначения. Другого меня убили при исполнении служебного долга, в момент, когда ему пришлось на мгновение выключить защитное поле, чтобы применить оружие… В списках Коммутатора одним бестолковым агентом станет меньше, только и всего.

Даже двумя — не забудьте вычеркнуть того, кто сунул нос не в свое дело.

Лихорадочно перебирая варианты, я нашел один небезнадежный. Этот вариант мне понравился больше, чем близкая перспектива поджариться живьем, хотя и не намного.

Персональный генератор хронополя всегда при мне, хотя сейчас и не настроен на пункт назначения. Зарядить его можно только на базе, но сейчас в моем распоряжении дубликат — в трупе. Основные цепи, от антенны до блока питания, состоят из нервной ткани носителя.

Для необратимых изменений в мозгу довольно нескольких минут кислородного голодания, но цепи генератора попроще и должны пока работать. Настройки перехода — вопрос куда более интересный. Учитывая грубые нарушения причинных связей — еще и праздный. Кроме того, адрес перехода отчасти зависит от планов трупа на момент смерти.

Палуба раскалилась настолько, что жгла через подошвы ботинок. Дым становился гуще с каждым мгновением, огонь ревел, как тропический водопад в сезон дождей.

Я присел на корточки у собственного трупа; рот оказался приоткрытым, весьма кстати. Чувствуя спиной, как из люка вырывается гудящее пламя, я набрал свой код на коренных зубах.

Титан ударил в ладоши, прихлопнув меня как муху.

Глава 12

Очнулся я в падении, вокруг было темно. Ухватиться ни за что не успел, свалился в воду: теплую, вонючую, вязкую, вроде горохового супа. Вынырнув на мгновение, я не успел отплеваться: мерзость затягивала. Плыть толком не выходило, удалось лишь найти ненадежное равновесие, когда ноздри удерживались на поверхности. Глаза были безнадежно залеплены грязью.

Тому, кто смог бы нарезать этот запах на листы, удалось бы продать его в качестве линолеума. Кашляя и барахтаясь, я нащупал дно, твердое и наклонное. Устроившись на четвереньках, я попытался протереть глаза, без особого успеха. Выползти наверх тоже не вышло — дно оказалось скользким, и я чуть не нырнул с головой опять.

В следующий раз пришлось действовать осторожнее, постепенно подтягиваясь на руках и используя подъемную силу жидкой грязи. Действительно, мне удалось нащупать берег. Очень странный берег: твердый, гладкий, уходящий вверх, наподобие стенок кухонной раковины. Оскальзываясь, я попробовал сдвинуться в сторону, но везде было одно и то же. Запах сточной канавы душил, под руками расползалась какая-то губчатая дрянь; отчаянным усилием я поднялся на ярд и тут же соскользнул на два.

Усталость уже давала о себе знать. Ухватиться не за что, и без отдыха не обойтись, но стоит расслабиться — утонешь. Подумалось, каково это: уйти под клейкую поверхность, набрать полные легкие непостижимой гадости, умереть — и превратиться в черную гниль. Точно такую, в какой я сейчас барахтаюсь.

Мысль испугала меня не на шутку. Разлепив рот, я закричал.

И услышал ответ.

— Ну-ка, перестань барахтаться! Бросаю конец! — раздался голос сверху.

Голос был не просто женский, но сладкий как мед — слаще ангельского хора. Я что-то каркнул, пытаясь беззаботно пошутить в ответ. На высоте тридцати футов и на удалении примерно пятидесяти зажегся фонарь. Побегав некоторое время по черным пузырям на поверхности гнусной лужи, ослепительный луч ударил мне в глаза.

— Лежи спокойно! — потребовал ангельский голос.

Луч света убежал куда-то в сторону, потом вернулся. Что-то со свистом обрушилось вниз и ухнуло в грязь совсем недалеко. Побарахтавшись еще немного, я нащупал полудюймовый конец — такой же скользкий и мерзкий, как и все остальное.

— На конце петля. Накинь ее на ногу — вытяну наверх!.. Добраться до узла оказалось несложно: веревка скользила хорошо… Я еще раз окунулся с головой, пытаясь продеть ногу; решил, что и двумя руками удержусь. Петля легко вынесла меня на поверхность, но дальше пошло хуже: берег с каждым ярдом становился все круче. На предпоследнем футе уклон достиг тридцати градусов, и меня плотно прижало к твердой стенке; я услышал, как трется веревка. Через мгновение острый край ободрал руку, и я едва не выпустил петлю. Еще рывок, и последний фут остался позади. Закинув ногу за твердую границу зловонной преисподней, я подтянулся, упал на рыхлый песок, прополз еще шаг, уронил голову и лишился сознания.

Глава 13

Опять солнце в глаза… Надо было задернуть шторы. Матрас жесткий, слишком жарко, песок в постели, везде болит, а где не болит, там чешется…

Разлепив глаза, я увидел белый песок, невысокими холмиками сходящий к берегу океана, где от начала времен грохочет прибой. Свинцовое небо, хотя не сказать, чтобы тусклое; вот подкатилась серая волна, белый гребень упал, вытянулся длинным языком и сполз обратно в море. Ни чаек, ни парусов, ни детей с ведерками, ни красавиц в купальниках — только я и вечный океан.

Знакомый вид — знакомый до боли. Берег Динозавров ранним утром — и больно, больно-то как…

Опираясь на руки, может, целые, а может, и сломанные — других не нашлось, — я со скрипом сел. От меня откалывалась подсохшая серая скорлупа и падала на песок. Серая грязь прочно приклеила брюки к ногам; трудно было понять, где кончаются штаны и начинаются ботинки. Одежда хрустела, грязь осыпалась при каждом движении — я чувствовал себя будто креветка в тесте, хорошо подрумяненная. Жальче всего лицо: грязь склеила волосы и бакенбарды, обнаружилась во рту… Я попробовал отскрести веки, но стало только хуже.

— Проснулся, вижу, — произнес бодрый голос где-то сзади. Вытащив грязевую пробку из уха, я расслышал шаги. На песок уронили что-то тяжелое.

— Оставь глаза в покое, — посоветовал голос. — Гораздо лучше дойти до воды и помыться как следует.

Всхрапнув, я встал сначала на четвереньки, потом на ноги. Крепкая рука решительно подхватила меня под локоть и подтолкнула вперед. Спотыкаясь, я побрел по рыхлому песку. Солнце жгло веки; прибой с каждым шагом звучал все громче. Песок под ногами уплотнился, и вот теплая вода лизнула лодыжки… Рука разжалась, я сделал еще несколько шагов и прилег, позволяя воде накрыть меня с головой.

Сухая грязь вновь превратилась в скользкие помои, запахло сероводородом. Сначала я промыл, насколько возможно, голову и оттер лицо. Когда раскрылись глаза, снял рубашку и отмыл ее, повозив из стороны в сторону. Бледно-зеленая вода стала на некоторое время мутной и непрозрачной. Мелкие и не очень порезы на руках сочились розовым, соленая вода безжалостно разъедала ободранные костяшки пальцев. Я заметил, что рубашка на спине состоит из одной большой дыры с обугленными краями. Потемневшее небо блеснуло вороненой сталью, на нем зажглись странные мерцающие огоньки…

За спиной плеснуло, крепкие руки выдернули меня из воды быстро и решительно. Похоже, я собрался утонуть, не отдавая себе в этом отчета. Пока она тащила меня на берег, я кашлял и отрыгивал воду; ноги работали плохо и в конце концов запутались окончательно. Упав на четвереньки, я целую минуту мотал головой, пытаясь отогнать надоедливый звон, укоренившийся где-то между ушами.

— Я не думала… что ты… ранен. Спина… ожоги… как вышло?

Голос приходил издалека, то усиливаясь, то пропадая.

— Он стоял на горящей палубе, — сообщил я таинственно.

Язык поворачивался плохо, и получилось невнятное хрюканье. Перед глазами нарисовалась пара стройных лодыжек в ладно скроенных сапогах, интересное бедро под серой диагональю, пояс, кобура и белая рубашка, когда-то накрахмаленная. Хрюкнув еще раз, чтобы продемонстрировать несгибаемый дух и спортивную форму, я героически встал, хотя и не без посторонней помощи.

— …остался на всю ночь под открытым небом… первую помощь… можешь идти?., совсем недалеко…

Сержантские нотки в голосе теперь не звучали так явно. Вообще голос показался знакомым. В глаза било солнце, приходилось щуриться. Брови сдвинуты, на лице выражение глубокого беспокойства… Я узнал наконец, и сердце пропустило удар.

Лиза.

Глава 14

Прохрипев что-то неразборчивое, я попытался схватить ее за руку. Лиза уклонилась с выражением добросовестной медсестры, которую утомил капризный пациент.

— Лиза!.. Как ты сюда попала? — сумел выговорить я.

— Лиза? Меня зовут по-другому. А попала сюда так же, как и ты, сильно подозреваю.

Она проводила меня к палатке казенного образца, поставленной в тени плаунов, поддерживая под руку, чтобы я не упал по дороге. Смерив скептическим взглядом, поинтересовалась:

— Полевой агент, а?.. Выглядишь, как из-под бомбежки. Она втянула воздух сквозь зубы, оценивая то, что осталось от моей одежды. В голосе прозвучало неодобрение.

— Сухопутная танковая атака, еще морской бой, — уточнил я. — Никакой бомбежки… Но что ты здесь делаешь, Лиза? Какого…

— Я Мелия Гейл, — перебила она. — Перестань бредить, пожалуйста. У меня и так хватает проблем.

— Ты не узнаешь меня? Лиза…

— Первый раз в жизни вижу вас, мистер.

С этими словами она протолкнула меня через клапан палатки внутрь, в царство прохлады и янтарного света.

— Раздевайся! — велела она.

Я хотел раздеться сам, как подобает мужчине, но не хватило сил. Цепляясь за Мелию, я сполз на пол. Ботинки, носки и штаны с меня стащили быстро и решительно, и только с мокрыми трусами удалось справиться самому. Я чувствовал себя маленьким мальчиком, которого мама укладывает в постель. Знобило. Ощутив под собой живительную прохладу, я перевернулся лицом вниз, давая отдых сожженной спине. Осталось провалиться в мягкую бархатную тьму. Теперь можно…

Глава 15

— Тебе пришлось пережить ночь без помощи… Мне неловко, — сказала Лиза, она же Мелия Гейл. — Но кто знал, что тебя ранило, и…

— И еще я был без сознания, слишком тяжелый, чтобы вынести меня на руках, не говоря о запахе, — согласился я. — Пустяки. Никто от этого не пострадал.

Действительно, проснуться в палатке с кондиционированным воздухом, на чистой постели, аккуратно перевязанным и под грамотно подобранным коктейлем сильнодействующих препаратов — совсем неплохо. Никакой боли, только здоровое тепло внутри и приятное онемение в конечностях.

Однако Лиза по-прежнему настаивала, что меня не знает.

Пока она накладывала компрессы на синяки и кормила меня с ложечки супом, я успел присмотреться как следует. Не можетбыть ни малейшего сомнения. Лиза.

Правда, немного другая.

Эта Лиза — Мелия Гейл — холодновата, профессиональна, решительна. Черты лица чуть резче, формы чуть более зрелые. Без сомнения, Лиза — но на несколько лет старше оставленной мной жены. Брошенной несколько часов субъективного времени назад. И этой Лизе ничего обо мне не известно. Черт ногу сломит. Может, потом когда-нибудь разберусь…

— Эти ребята на Центральном — редкостные затейники, — сообщил я. — Подумать только — моя Лиза — моя юная очаровательная невеста — подсадная утка. Представить невозможно. Обманули, как маленького. Я же ее случайно встретил… Все, оказывается, спланировано. Почему бы не сказать мне?.. Актриса, и ничего…

— Тебе нельзя утомляться, — перебила Мелия сурово. — Ты потерял слишком много крови. Закрой рот: чтобы выздороветь, понадобятся все силы.

«В самом деле, зачем тебе инвалид или труп, душенька?» — подумал я, но сказать не успел: помешала очередная ложка супа.

— Я услышала всплеск; судя по энергичной возне, мелкая рептилия. Здесь настоящая мышеловка — падают, а выбраться не могут.

Сержантские нотки ушли — голос сделался девичьим, хрупким.

— Но ты все же решила посмотреть. Из любви к животным.

— Ты крикнул… Знаешь, я обрадовалась, услышав человеческий голос, — выпалила она, будто признавая предосудительную слабость. — Я уже начинала думать…

— Интересная история. Между прочим, я до сих пор не знаю, откуда ты взялась, с горячим супом и холодным взглядом — на удивление вовремя…

Мелия надулась, но губкам это не повредило — они так и остались созданными для поцелуев.

— Я вернулась на станцию по выполнении задания, обычным порядком, — отрезала она. — Но станции не было — только дыра в земле, полная грязи и костей. Не знаю, что и думать… Очень хотела повторить переход, но удержалась: мало ли куда может занести. Рассудила, что лучше всего сидеть спокойно и ждать спасателей. Вот и жду.

— Давно?

— Около… трех недель.

— Около?

— Двадцать четыре дня, тринадцать часов и десять минут! — фыркнула Мелия, затыкая мне ложкой рот.

— А задание?..

— Ливия, тысяча двухсотый год до Рождества Христова.

— Не знал, что древние ливийцы носят револьверы…

— Контактов по плану задания не ожидалось. Пара недель в пустыне, на самообеспечении — только это был скорее оазис. Зелени тогда хватало. Во времена первой эры кто-то поработал с древней гробницей добедуинской эпохи; последствия сказались гораздо позднее, при зарождении ислама. Задача состояла в том, чтобы вернуть на место ключевые артефакты, взятые в музее второй эры. Операция прошла гладко, а возвращение…

Она запнулась, и на мгновение я разглядел испуганную девочку под маской бесстрашного агента.

— Ты поступила правильно, Мелия. На твоем месте я бы, наверное, не выдержал и повторил переход. Провалился бы в петлю времени…

С опозданием до меня дошло, что тема для разговора не вполне подходящая, принимая во внимание некоторые обстоятельства.

— Как бы то ни было, ты решила выждать, и вот — я здесь. Одна голова хорошо, а две — лучше…

— Что же нам делать? — перебила Мелия. Испуганная девочка больше не пряталась.

Молодец, Равель. Умеешь успокоить расстроенную девушку. До тебя она держалась отлично…

— Возможен ряд вариантов, — объявил я бодро и решительно. Весьма решительно для человека, у которого суп течет по подбородку. Даже задохнулся слегка. Переведя дыхание, продолжил: — Только… только хорошо бы немного поспать…

— Само собой! Извини… Тебе надо восстановить силы. Поговорим после.

Три дня пришлось проваляться, пока регенерировала кожа на спине и закрывались резаные раны; полевая аптечка Мелии пришлась как нельзя более кстати. Дважды звучали выстрелы: Мелия отгоняла любопытных гадов, из тех, что покрупнее. Кратерный бластер в широкоугольном режиме кусается достаточно больно — даже до мозгов с горошину этот факт доходит исправно.

На четвертый день, пошатываясь на неверных ногах, я вышел на край грязной лужи, откуда меня извлекла Мелия.

Знакомая воронка на месте станции, что же еще. Морские отбросы, оставленные приливами, дожди, песок и останки неосторожных рептилий заполняли ее наполовину. Стеклянная поверхность выше уровня грязи сильно выветрилась. Времени прошло много — очень много.

— Давно, как ты думаешь? — спросила Мелия.

— Не меньше нескольких веков. Может быть, тысяча лет, а может — две…

— Иными словами, станцию так и не восстановили.

— В текущем темпоральном сегменте — безусловно. Так и должно быть — нет смысла строиться на известном месте.

— Не все так просто. Я здесь почти месяц — давно бы нашли, если бы искали.

— Не обязательно. Мы далеко в прошлом…

— Пожалуйста, не надо меня утешать, Равель. Мы попали в беду. Это не локальное возмущение — это распад системы.

Мысль пришлась мне вовсе не по вкусу. Особенно тем, что совпала вплоть до отдельных слов с моими собственными соображениями — когда я стоял над своим же трупом.

— Над проблемой работают лучшие умы Коммутатора, — уверенно объявил я. — Ответы не заставят себя ждать.

К сожалению, мне не удалось убедить даже себя самого.

— Локальная дата станции — последний раз, когда аппаратура работала?.. — спросила Мелия.

— Шестьдесят пятый. А в чем дело?

— В том, что мы не вполне современники. — Она невесело улыбнулась. — Меня перевели на Берег Динозавров в тысяча двести тридцать первом году по локальному летоисчислению.

Несколько секунд я переваривал новую информацию. Выводы оказались безрадостными. Я даже закряхтел, будто меня ударили в живот.

— Просто замечательно. Яснее ясного…

Договаривать не хотелось: оба мы прекрасно все понимали.

То, что каждый из нас пережил, и то, с чем приходится иметь дело сейчас, известно в нашем деле как рецидив. Иными словами, тупиковая альтернатива: ее либо не произошло вовсе, либо вовремя вычистили в рамках проекта темпоральной уборки. В прошлом Мелии станция на Берегу Динозавров нормально функционировала более тысячи ста лет с того момента, когда я увидел танки… Мелия выполнила задание в Ливии и вернулась — чтобы найти меня и нештатную ситуацию.

Нештатную ситуацию, созданную одним из принятых мною решений.

То есть доказательств такого утверждения не было, разумеется: я просто знал. А ведь в тысяча девятьсот тридцать шестом все вышло по инструкции. Я все за собой подчистил, полностью обезвредив карга. То есть мне так показалось.

Беда только, я сделал что-то лишнее — или чего-то не сделал. Испортил красивую картину — и вот результат.

— Не сходится. — Я помотал головой. — Ты вернулась на базу, которой больше нет. База исчезла в результате событий, не имевших места в твоем персональном прошлом. Очень хорошо, но каким образом я попадаю сюда в то же самое время? Мой генератор хронополя был настроен на куда более ранний момент — почти тысяча двести лет…

— Но почему они не засекли меня?.. — воскликнула Мелия, уже не слушая. Голос ее дрожал.

— Не принимай временных трудностей так близко к сердцу, девочка, — сказал я, похлопав Мелию по плечу.

Мое прикосновение заставило ее закрыться, как я и предвидел. Знать такие вещи полезно, хотя и не всегда приятно.

— А ты не давай рукам волю! — огрызнулась она. — Очень ошибаешься, если решил, что здесь тропический рай специально для тебя…

— Не горячись, пожалуйста. В случае чего, времени отвергнуть мои авансы будет достаточно. Не изображай оскорбленную добродетель: на глупости времени как раз нет.

Мелия набрала в грудь воздуха для достойного ответа — и прикусила язык. Замечательная девочка. Мне очень хотелось обнять ее и сказать, что все будет хорошо, но я воздержался. Хорошо бы для начала самому в это поверить.

— Можно еще подождать, над нами не каплет, — сказал я деловым тоном. — А можно предпринять что-нибудь прямо сейчас. Ставлю на голосование…

— Предпринять? Интересно, что? — В голосе Мелии прозвучал вызов.

— По моему скромному мнению, — сказал я, не поддаваясь на провокацию, — преимущества пассивного ожидания весьма невелики с точки зрения теории вероятности. Хотя шансы есть…

— Вот как?..

Очень хладнокровно; только верхняя губка чуть дрогнула под бусинками пота.

— Какие бы причины ни вынудили покинуть станцию, локус известен. При прочесывании место расположения станции наверняка не пропустят.

— Ерунда! Если бы нас обнаружили, было бы естественно — или гуманно, по крайней мере, — отодвинуть спасательную операцию, скажем, на месяц назад и выдернуть нас в момент прибытия. Этого не случилось. Следовательно, не случится и в дальнейшем.

— Вы, похоже, забыли о смысле и значении проекта темпоральной уборки, мисс Гейл. Мы штопаем ткань пространства-времени — мы не делаем в ней новых дыр. Если нас обнаруживают здесь и, соответственно, эвакуацию отодвигают назад — что происходит с периодом нашей совместной жизни в… тропическом раю? Что происходит с текущим моментом? Отменяется? Нет, нас выдернут заблаговременно. Правда…

— Ну?..

— Возможно мы попали во временную петлю, изолированную от базового континуума.

Побледнев под слоем загара, Мелия не сводила с меня глаз.

— В таком случае… мы так здесь и останемся.

Я молча кивнул в ответ.

— Тут и возникает наша возможность.

— Возможность?..

— Ну — некоторый шанс. Твой персональный генератор хронополя по-прежнему в рабочем состоянии.

— Что толку? Он и так настроен на эту станцию. Я уже здесь. Куда я могла бы перейти?

— Не знаю… Вполне возможно — никуда.

— А ты сам?

— Уже все… — Я покачал головой. — Блок питания разряжен. Придется ждать здесь, пока ты приведешь подмогу. Перетерплю, сколько надо, — если… То есть если ты решишься попробовать…

— Но — переход без настройки…

— Да, конечно… Я эти истории тоже слышал. С другой стороны, со мной вышло не так уж плохо: я вернулся на станцию.

— Ага. На станцию в нигде и никогда, судя по твоему описанию.

— Но с работающим телепортом, который вернул меня строго назад по моей линии жизни. Вышло так, что я попал в одно из предыдущих заданий. Тебе может повезти больше.

— Повезти, значит? Осталось только рассчитывать на везение, а?

— Лучше, чем ничего.

Не глядя на меня, она поднялась на ноги. Лиза, моя Лиза; смятение и страх спрятаны хорошо, но красоты не спрячешь. Желанная и прекрасная… Интересно, она тогда знала? Могло быть слепое задание, когда полевой агент обработан так, что искренне верит в свою легенду. Вполне возможно.

— Ты действительно хочешь, чтобы я попыталась?

— Похоже, другого выхода нет. — Добрый старый Равель, ну прямо айсберг в океане. Ни единой эмоции. — Или организуем совместную жизнь на постоянной основе. Здесь, на Берегу Динозавров. — Я криво ухмыльнулся, чтобы облегчить ей решение.

— Есть еще один вариант, — сказала она холодно.

Я промолчал.

— Генератор хронополя перенесет двоих.

— Теоретически, при определенных условиях… — начал я.

— Условия мне известны.

— Душенька, мы попусту тратим время!

— Тебе проще остаться здесь одному, чем… удовлетворить этим условиям?

— Зачем остаться? — спросил я беззаботно. — Ты ведь наверняка вернешься?..

— Переход будет совместным — или его не будет вообще!

— Мисс Гейл — ты не обязана…

— Я? Я-то как раз обязана, мистер Равель! Не заблуждайтесь на этот счет!

Отвернувшись, она пошла прочь. На белом пляже, на фоне густых джунглей, она выглядела маленькой и потерянной.

Выждав пять минут, непонятно зачем, я последовал за ней.

Глава 16

К тому времени, как я добрался до палатки, Лиза переоделась в легкое платье (интересно, откуда?) и развернула походную кровать на полную ширину — сорок дюймов. Она посмотрела куда-то мне за спину, невозмутимо и спокойно. Шагнув навстречу, я коснулся ее талии под тонким платьем; она вздрогнула — совсем чуть-чуть. Кожа оказалась шелковистой и гладкой — ничего удивительного… Когда упругая грудь легла в мои ладони, я осторожно потянул к себе. Задержавшись на мгновение, она позволила мне ощутить тяжесть своего тела. Легким облаком пушистые волосы коснулись моего лица. Уже у меня в объятиях; но почему так трудно дышать?..

Внезапно она отстранилась, отвернув голову.

— Чего ты ждешь? — спросила она голосом хрупким, как стекло.

— Ну, после захода солнца… может, лучше?

— Это почему? — Стекло со звоном разбилось. — Так будет романтичнее, да?

— Ну… Вроде того.

— Позволю себе напомнить, мистер Равель, здесь не романтическое свидание. Здесь деловая необходимость.

— Очень может быть; но говори за себя…

— Вот я и говорю! Не сомневайся! — Мелия опять смотрела на меня; лицо порозовело, глаза блестели. — Шевелись, черт бы тебя побрал, — прошептала она.

— Расстегни мне рубашку, — сказал я негромко.

Лиза смотрела, не шевелясь.

— Делай, как я говорю, Мелия.

Некоторое время она колебалась, потом губы начали складываться в презрительную усмешку.

— Ну-ка, прекрати! — обиделся я. — Это была твоя идея. Я не навязывался и не навязываюсь. Но если не желаешь жертвовать собой понапрасну, лучше тебе проникнуться моментом. Физическая близость не магическое зелье, а лишь тропинка, на которой могут сойтись две личности. Секс — лишь средство… Если собираешься и дальше считать, будто я пользуюсь твоим безвыходным положением, — лучше забудь обо всем предприятии.

Опустив глаза, она глубоко вздохнула. На ресницах повисли слезы; губы раскрылись, уже мягкие и беззащитные.

— Извини… Ты прав, чего уж там… Но… но…

— Понимаю. Не та брачная ночь, о какой мечталось.

Я взял ее руку — теплую, мягкую и податливую.

— Тебе случалось влюбиться, Мелия?

— Знаешь, да. — Взгляд затуманился; мне, похоже, удалось разбередить старую рану.

Лиза, Лиза…

— Представь, что я — это он. Может, так будет легче?

Она опустила веки. Веки с деликатным узором сосудов на коже, подобной розовому лепестку. Я коснулся пальцами нежного горла; руки скользнули ниже, под широкий ворот платья. Кожа была горячей и нежной, как шелк, — я уже говорил?.. Платье освободило плечи, цепляясь только за соски; я отодвинул ненужную ткань, принимая тяжелую грудь в свои ладони. Вздохнув, Лиза приоткрыла губы.

Руки упали вниз, вместе с руками упало к ногам и платье. Прежде чем она прижалась ко мне, я разглядел тонкую талию и крутой изгиб бедер.

Ее пальцы добрались-таки до пуговиц моей рубашки; откинувшись на мгновение, она вытащила подол наружу. Распустив ремень, Лиза освободила меня от остатков одежды, и я перенес ее на кровать. Мои руки исследовали ее с ног до головы и не могли насытиться. Почему нельзя охватить тело любимой все сразу? Легонько дрожа, она притянула меня к себе, глаза сверкнули в дюйме от моих; жадный рот впился мне в губы. Руки ее оказались искусны и легки, тела наши двигались, как одно; мы были снова вместе…

Ушло время, отступило пространство, перестали мешать ненужные мысли. Лиза наполнила собой и мой мир, и мои руки. Красота, радость и свершение нахлынули океанской волной; наслаждение сначала утянуло ко дну, потом отступило, оставляя нас на берегу вечного океана жизни.

Глава 17

Долгое время мы не произносили ни слова. В янтарном свете мы лежали, обессиленные. Океан грохотал и шипел в отдалении, ветер мягко трепал палатку.

На минуту Мелия открыла глаза. Что там: вера, вопрос, удивление?.. Пока я раздумывал, она заснула. Я подобрал одежду, стараясь не шуметь, и выбрался из палатки, навстречу жаркому ветру с дюн. В миле к югу слонялась парочка некрупных динозавров. Одевшись, я подошел к самой кромке прибоя — туда, где песок на берегу никогда не высыхал. Мелкие морские твари спешили жить, снуя в мелкой воде, а мне — мне не хотелось торопиться, прогуливаясь по пляжу.

Солнце стояло низко, когда я вернулся в палатку. Босиком, с распущенными волосами, все в том же платье, она накрывала на стол, пользуясь полевым пайком. Мелия приветствовала меня взглядом — не то настороженным, не то проказливым. Господи, по-моему, она стала гораздо моложе и трогательнее…

— Никогда не буду жалеть об этом, — сказал я. — Даже если…

Я замолчал.

— Если?.. — По ее лицу пробежало легкое облачко.

— Если окажется, что теория неверна.

— Теория? Я и забыла. — Глаза Мелии вдруг расширились. — Совершенно забыла!

— Ага… — На моем лице расползлась глупая улыбка. — Я тоже. Только сейчас вспомнил.

Мелия хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Когда я засмеялся, привлекая ее к себе, она расплакалась. Крепко обняв меня, она все всхлипывала и всхлипывала, а я все гладил и гладил ее по волосам, бормоча слова утешения.

Глава 18

— На этот раз не забуду, — пообещала она.

«В благоуханной темноте…» — как там дальше?..

— Только не жди, что напомню, — предупредил я.

— Ты ее очень любил? То есть ты ее очень любишь — Лизу?

— Да. Очень.

— Как вы встретились?

— В Публичной библиотеке. Искали одну и ту же книгу.

— А нашли друг друга…

— Случайно, как я думал. Или чудом.

К тому времени я провел на задании несколько дней: достаточно, чтобы слегка притереться — и осознать, как одиноко живется в чужом мире. Далекое прошлое, но для меня — единственное и неизбежное настоящее. Как обычно бывает при погружении надолго, я прошел глубокую обработку. Джим Келли, чертежник, занимал девяносто девять процентов моего я. Оставшийся один процент напоминал о себе лишь очень смутно. Полевой агент Коммутатора, с неясной ролью в великих делах, в норме не снисходил до мелочей жизни в древнем Буффало.

Ухаживая за Лизой, я не осознавал себя чужаком, посетившим варварский век на короткое время. Женившись, я твердо рассчитывал жить в радости и печали, в богатстве и бедности — пока смерть нас не разлучит.

Но смерти еще только предстоит научиться разлучать так, как разлучили нас. В должное время назрел кризис, и по мере надобности вернулось сознание собственной роли в нем. Схватка с каргом означала конец задания.

— Вдруг все-таки случай? — с надеждой спросила Мелия. — Даже если она — это я, причины могли не иметь отношения к твоей работе. Она могла не знать…

— Ее незачем оправдывать. Я никого не виню.

— Что она подумала… когда ты не вернулся?..

— Даже если… Дома я бы никого не нашел. Конец задания, возврат на базу…

— Вовсе нет! Любовь не могла быть частью задания! Такого просто не могло быть!

— Она не выбирала участи — как и я. Все ради правого дела, кто б сомневался. Мозговому тресту на Коммутаторе виднее.

— Тише, тише… — прошептала она в наступившей темноте.

Прижавшись ко мне стройным нагим телом, она остановила правильные речи прикосновением мягких губ.

— Знаешь, я ревную. К себе самой — интересно, да?

— Мне нужна ты, Мелия. Целиком и полностью — но куда я денусь от воспоминаний?

— Ты со мной — и думаешь о ней. — Мелия не то засмеялась, не то всхлипнула. — Будто ты изменяешь ей — со мной.

Я хотел что-то сказать, но она продолжала:

— Не надо… Ничего не надо объяснять. Прошлое — его ни изменишь, ни спрячешь… Но я ведь нужна тебе, правда? Ничего не говори — я знаю.

На этот раз гребень волны желания слизнул нас с Берега Динозавров. Мир взорвался; мы провалились в темноту, непроницаемую и тихую.

Глава 19

Понемногу вокруг сгустились образы и звуки. По крайней мере, тихого шуршания системы циркуляции воздуха до того слышно не было. Мы лежали голые — на голом полу штабной комнаты темпоральной станции.

— Тесно, — сказала Мелия. — Антиквариат какой-то…

Прошлепав босыми ногами до пульта, она включила интерком:

— Есть кто живой?

Голос разнесся по пустым коридорам: интерком работал. Никого… Я даже не стал проверять. Воздух редко где бывает такой нежилой.

Перейдя к главной консоли, Мелия набрала аварийный код. В честь того, что сообщение записано и сжато в микросекундный импульс, на пульте загорелся огонек. Теперь каждый час сигнал будет разноситься через миллионы лет обжитого времени.

Я молча наблюдал, как Мелия изучает последние записи в журнале. Так бы и смотрел вечно, как играют на ее лице отсветы с монитора, как она движется легко и свободно, забыв о наготе. И не только смотрел… Сделав над собой немалое усилие, я решился думать только о деле.

Встав рядом с Мелией, я глянул на монитор. Типовая краткая запись от 9/7/66, код станции «Берег Динозавров», личный код Нелла Ярда. Ничего особенного.

— За день до моего возвращения, — кивнул я. — Полагаю, во время атаки ему было не до записей.

— По крайней мере, он успел отправить личный состав… — Мелия запнулась.

— Всех, кроме себя.

— Но ты же не видел… ни его самого, ни признаков… Ну, когда вернулся в первый раз?

— Трупа, хочешь сказать. Нет, не видел. Может, он успел воспользоваться хронопортом. Может, выпал и не смог подняться обратно.

— Равель… — В ее голосе прозвучала просьба.

— А? Я тоже об этом подумал. Сейчас поищу чего-нибудь надеть. Не то чтобы я не хотел поиграть с тобой в Адама и Еву еще немного. Напротив…

В крыле для полевых агентов форменной одежды нашлось более чем достаточно. После тысяча девятьсот тридцать шестого года легкий и мягкий костюм положительно радовал. На том задании не было ничего тягостнее крахмального воротничка и колючей шерсти. Мысли так и потекли дальше, цепляясь одна за другую.

Помотав головой, я глянул на Лизу — на Мелию то есть. Она как раз натягивала домашний комбинезон. Перехватив мой взгляд, она замешкалась, потом застегнула-таки молнию на груди, ослепив меня озорной улыбкой. Я улыбнулся в ответ.

Зная, что предстоит увидеть, я все-таки выбрался наружу. Обрыв в десяти шагах от выхода и серая муть за ним… Я попробовал крикнуть — голос увяз в тумане; брошенный вниз камешек пролетел футов шесть, потом, притормозив, медленно уплыл в никуда. Вследствие потери интереса к закону всемирного тяготения, надо полагать. Я поискал прореху в серой мгле, но за туманом не было ничего, кроме тумана.

— Вампиров здесь не хватает, — прошептала Мелия.

— И не говори… Пошли обратно. В любом случае, надо поспать. Глядишь, назавтра все исчезнет, как дурной сон.

Мелия не стала спрашивать, что именно. Эту ночь я не выпускал ее из объятий. Сны не беспокоили; я проснулся только один раз. Мелия никуда не делась, и я легко заснул снова.

Глава 20

Казалось, будто за завтраком ножи и вилки стучат слишком громко. Еда не оставляла желать лучшего: начальство всегда старалось хоть чем-нибудь возместить недостаток нормальных человеческих отношений и ценностей в нашей жизни. Мы, полевые агенты, преданы своему делу. Мы не обзаводимся домами и семьями, ибо считаем, что судьба человечества стоит наших жертв — и стоит трудов по ее спасению. Вполне оправданная жертва, как должно быть ясно всякому.

Несмотря на это, образ Лизы постоянно вклинивался между мной и завтраком, мной и служебным долгом, мной и судьбой проекта темпоральной уборки. Даже между мной и Мелией.

— Что будем делать, Равель? — спросила Мелия.

В голосе слышались спокойствие и уверенность, взгляд намекал на невысказанные мысли; возможно, так действовала знакомая казенная обстановка. Игры закончились. Отныне и впредь — только работа.

— Первым делом следует ознакомиться с имеющимися данными и рассмотреть возможные выводы, — объявил я, чувствуя себя напыщенным идиотом.

— Очень хорошо. Наши совместные наблюдения действительно дают возможность оценить параметры ситуации.

Ах, мне бы так. Сухо, четко, лаконично. Чувствуется фундаментальная и психологическая подготовка. Взгляд спокойный, уверенный. Образцовый агент, мисс Гейл, поздравляю. Но где та девочка, что всхлипывала у меня на руках прошлой ночью?

— Что ж, начнем. Пункт первый: по успешном выполнении рядового задания я выхожу на точку возврата, передаю позывной, и меня выдергивают. Пока все в порядке.

Отвечая на мой взгляд, Мелия сухо кивнула, не раскрывая рта.

— На следующий день станцию атакуют вооруженные силы третьей эры — или кто-то под видом вооруженных сил третьей эры. Опять же, ничего невозможного. Есть вероятность утечки информации с нашей стороны, но небольшая… Но при этом твоя линия жизни включает станцию «Берег Динозавров» целой и невредимой тысячу сто с лишним лет после нападения.

— Совершенно верно. И никаких записей об атаке за тысячу лет до начала моей службы или в любое другое время. Знание истории станции я всегда полагала своим долгом. Мне было бы известно.

— А запись о потере полевого агента по имени Равель не попадалась?

— Если и попадалась, я не запомнила. Имя для меня ничего не значило… тогда. — Мелия отвела взгляд, хотя и не очень далеко в сторону.

— Стало быть, пока имеем отклонение первой категории. Обрыв линии жизни в прошлом — твоей или моей. Вопрос: какая альтернатива принадлежит главной временной последовательности?

— Для ответа недостаточно данных.

— Хорошо. Пункт второй: воспользовавшись неизвестной мне аварийной системой, Нелл Ярд выбросил станцию целиком из энтропийного контекста и заключил ее в… во вневременную полость, я бы сказал. Что бы это значило, мне в точности неизвестно.

— Нелл Ярд? — нахмурилась Мелия. — Вовсе не обязательно. Как раз в то время могла вступить третья сила. Она могла исказить или нейтрализовать действия Нелла Ярда. С его слов можно судить, что он хотел именно этого? — Выразительным кивком Мелия указала на всю станцию сразу — и на призрачный мир снаружи.

— Он упомянул нулевую фазу, но мне было не до того. Я решил тогда, что речь идет о простой ликвидации: тактика выжженной земли, как на войне…

— Так или иначе, станция попала… сюда.

— И когда я запустил персональный генератор хронополя, меня тоже забросило сюда. Как и следовало ожидать. Настройка, фиксированная на частоту станции: экстренный переход возможен из любого места в пространственно-временном континууме.

— На станции в тот раз тоже никого не было? Как сейчас?

— Вроде бы. Хотя кто знает?.. — Я осмотрелся в сомнении. — Интересно, какой из двух визитов состоялся раньше: этот или тот?

— По крайней мере, не оба сразу. Себя-то ты не встретил.

— В принципе, на этот вопрос может найтись ответ. Локальный поток энтропии в норме — местное время идет как положено.

Я медленно прошелся по комнате, ища улики — доказательства того, что я уже был здесь раньше. Нет, или, во всяком случае, не вижу… Только повернувшись обратно к столу, я понял.

— Подносы. Грязные подносы. Они так и стояли здесь.

Вздрогнув, Мелия посмотрела на стол, потом на меня. Анахронизм еще и не так напугать может.

— Те же два стула, — кивнул я. — Объедки были подсохшие — но не слишком сильно.

— Можешь появиться в любую минуту, иными словами?

— Несколько часов у нас все же есть — протухнуть не успело… Да и почему бы не подождать? — Я чуть не подмигнул. — Встретимся, поговорим…

— Ну уж нет! — взорвалась Мелия. — Мы не должны добавлять к этому цирку новых аномалий, — добавила она тихо, но твердо.

— Но если предупредить его — чтобы не лез в то старое задание?..

— Глупости, Равель. Кто из нас забывает о целях Проекта? Мы не можем ставить заплаты на заплаты. Ты отправился в прошлое и вернулся целым и невредимым. Глупо рисковать ради… ради…

— Ради спасения Проекта?

— Мы не можем запутывать ситуацию дальше, — сказала Мелия, не отводя взгляда. — Ты вернулся — примем это как свершившийся факт. Остается вопрос: что делать дальше?

— Ладно. — Я сел. — На чем мы остановились?

— Станция оказалась пуста, со следами нашего пребывания.

— Да… Я сделал единственное, что пришло в голову. Использовал работающий телепорт для перехода вслепую. Надеялся, что меня выбросит на Центральном коммутаторе. Не получилось.

В отсутствие корректного пункта назначения меня сбросило назад на десять лет субъективного времени. Аномалия класса А, как и следует при нарушении всех писаных и неписаных правил.

— Твоего случая инструкции не предусматривают, — возразила Мелия. — В катастрофической ситуации ты принял решение, казавшееся правильным.

— И провалил задание, уже десять лет как успешно выполненное. Ставшее стабильным отрезком генерального плана. Еще интересная деталь: карг, что ушел от меня тогда, в Карибском море, — тот самый, которого я уничтожил в Буффало. Можно заподозрить, что задание в Буффало не было следствием первоначального варианта…

— Вопрос, какой вариант считать первоначальным? В конце концов, именно второй случай могли ассимилировать как жизнеспособный элемент в рамках пересмотренного плана.

— Тогда поджидать меня и в самом деле ни к чему. Но если ты ошибаешься…

— Надо держаться определенного плана — другого выхода нет. Итак, мы встретились на Берегу Динозавров после твоего второго перехода. Вопрос: каким образом мы оказались в одном и том же месте в одно и то же время?

— Не знаю.

— Мы делаем с причинами и следствиями то, чего ни один котенок не делал с клубком шерсти, Равель.

— А у нас есть выбор? Разве только руки на себя наложить…

— Не говори глупостей. Мы должны делать, что можем. Иными словами, изучить факты и определить следующий шаг.

— Логично… дельная мысль, агент Гейл. С каких только пор логика имеет отношение к проекту темпоральной уборки?

— Ну, ну… Кое-что мы все-таки определили, — бегло улыбнулась Мелия, не поддаваясь на провокацию. — Как минимум надо двигаться дальше, и без промедления.

— Не буду спорить. Остается выбор из двух вариантов. Можно попробовать хронопорт станции…

— И застрять вместе в прошлом — интересно, чьем? Будет только хуже.

— Весьма вероятно. Еще можно перезарядить персональные генераторы хронополя и прыгнуть куда глаза глядят.

— Вот именно. — Мелия задрала подбородок, чтобы я не заметил, как она вздрогнула. До боли знакомый жест, остро напомнивший о другом месте, другом времени — и другой девушке.

Другой?..

— Но есть и третий вариант. Мы его уже пробовали, — напомнила Мелия.

— Это не меняет главного. Не имея пункта назначения, мы провалимся в никуда вместе. Выпадем в свободный полет внутри этого тумана — или хуже.

— По крайней мере… — Мелия прикусила язык. «Мы не расстанемся», — будто даже расслышал я. — По крайней мере, мы не будем сидеть без дела, пока вселенная рушится вокруг нас, — закончила она.

— Ладно, — вздохнул я. — Прошу голосовать!

Мелия долго молчала, глядя куда-то в сторону. Посмотрев мне в глаза, раскрыла рот, заколебалась снова.

— Хронопорт, — сказала она наконец.

— Вместе или по очереди?

— Хронопорт потянет двоих?

— Скорее всего.

— Тогда вместе. Если, конечно, нет веских причин…

— Решительно никаких, Мелия.

— Договорились.

— Отлично. А теперь стоит вернуться к обеду. Кто знает, когда у нас будет случай поесть.

Ну вот, все готово. Остался компактный кратерный бластер из оружейной кладовой… Я прикрепил его ремнями к запястью так, чтобы за манжетой не было видно. Теперь по служебному коридору, в любое время прикрытому от темпоральных возмущений, — в хронопорт. Показания приборов в норме: готовность к немедленному переходу. При обычных обстоятельствах переход скор и безболезнен: сначала из потока событий во вневременную среду, потом обратный переход в нужное место, например главный хронопорт Центрального коммутатора. Но что теперь будет с нами, вопрос открытый. Может, назад вдоль моей линии жизни, на борт тонущего галеаса, только вдвоем. Может, гештальт Мелии окажется сильнее, и мы осядем где-то в ее прошлом, усугубляя положение и без того достаточно скверное. Может, выпадем куда-нибудь еще или вовсе никуда…

— Следующая станция — Центральный коммутатор, — объявил я, пропуская Мелию вперед.

Поместиться в тесной кабинке вдвоем оказалось непросто.

— Готова?

Мелия молча кивнула; я нажал кнопку «Пуск».

Нас разнесло на атомы, как полагается.

Глава 21

— А может, и нет, — раздалось хриплое карканье.

Прислушался. Голос вроде мой собственный. Кошмарный сон.

Кошмарное похмелье. Кошмарная головная боль.

— Транстемпоральный шок — это общепринятый термин, насколько я понимаю, — раздался голос Лизы где-то рядом.

Вздрогнув, я раскрыл глаза. Раскрыл — громко сказано: с трудом разлепил, щурясь от яркого света. Милое скуластое личико, большие темные глаза, самая очаровательная улыбка на свете — но не Лиза.

— С тобой все в порядке? — спросила Мелия.

— Ничего такого. За месяц в реанимации наверняка поднимут на ноги.

Приподнявшись на локте, я огляделся. Просторное помещение, длинное и с высоким потолком, вроде банкетного зала. Темно-серый пол, светло-серые стены, шкалы каких-то приборов рядами чуть не до потолка. В центре большое кресло перед консолью с батареей мониторов. В дальнем конце стеклянная стена, за стеклом — ясное небо.

— Где мы?

— Не знаю. Машинный зал какой-то. Ты не видел его раньше?

Если и видел, памяти об этом мне сочли за благо не оставлять. Я покачал головой.

— Давно тут валяюсь?

— Я пришла в себя час назад.

Мне вздумалось тряхнуть головой, чтобы мыслям стало посвободнее; виски затрещали, как под ударом лома.

— Трудное плавание, — пробормотал я, поднимаясь на ноги. Подташнивало и кружилась голова, будто я переел мороженого, катаясь на карусели.

— Я успела присмотреться к приборам. Действительно, темпоральная аппаратура, но незнакомая.

Судя по голосу, Мелии это представляется весьма важным. Как бы прочистить мозги?

— Гм, — сказал я.

— Кое-что понятно, но многое ставит в тупик…

— Может, оборудование третьей эры?

— Я бы распознала.

— Ладно, сейчас посмотрим. — Я заковылял к большому креслу, стараясь выглядеть как можно бодрее.

Если Мелия и страдала от последствий перехода, то никак этого не показывала.

Каждая кнопка на консоли имела ярлычок с краткой надписью, например, «M.Ds-H» или «LV3-gn». Молочно-белого стекла экраны мониторов выглядели вполне по-домашнему.

— Обычные аналого-потенциальные индикаторы, без сомнения, но лишние две батареи органов управления. — Мелия призадумалась. — Стало быть, чувствительность и разрешающая способность аппаратуры выше как минимум на порядок.

— Ты уверена?

— Еще бы.

Длинный палец уверенно коснулся цветных кнопок на консоли. Один из мониторов моргнул и засветился.

— Поле захвата в активной фазе; должно быть, во всяком случае, — объявила Мелия. — А базового отсчета не вижу… С непонятными кнопочками играть не берусь.

— Чувствую себя дурак-дураком — никогда не видел ничего подобного. А ты молодец! Что тут еще есть?

— Другие отсеки. — Мелия указала в сторону, противоположную стеклянной стене. — Кладовые, машинное отделение, штабная комната…

— Темпоральная станция, в строгом соответствии с уставом, а?

— Почти.

— Великовата, — согласился я. — Пойдем еще раз посмотрим.

Подсобных помещений и в самом деле оказалось предостаточно. Глаза у меня разбегались, но в тамошнем инвентаре я понимал не больше, чем в египетских иероглифах. В одной комнатке не было ничего, кроме трех высоких зеркал, откуда на нас смотрела пара незнакомцев, выглядевших воистину потерянными. И нигде ни одного человека. Никаких следов бытового беспорядка; здесь никого нет — сколько уже времени?.. Гулкое эхо и мертвое железо.

Шлюз на другом конце зала вывел нас на широкую каменную террасу со знакомым видом: белый песок и море. Изгиб береговой линии ничуть не изменился, только джунгли сделались выше и гуще.

— Старый добрый Берег Динозавров, — вздохнул я. — Время проходит, а он не меняется.

— И немалое время, — согласилась Мелия.

— Ни в каких альтернативных планах я ничего такого не видел. Есть какие-нибудь мысли?

— Не из тех, которые хочется высказывать.

— Отлично тебя понимаю, — кивнул я, придерживая наружную дверь шлюза. — Пойдем обратно? Кстати, не могу обойти молчанием: первый раз в жизни слышу об аналого-потенциальных индикаторах. Это что, новая разновидность овсянки на завтрак?

— АП представляет собой фундамент всей программы темпоральной уборки. — Мелия глянула на меня с подозрением. — Агент Коммутатора не может об этом не знать. — Она сурово нахмурилась.

— Откуда такая уверенность? В институте мне читали про детерминизм, динамику актуализации, уровни заморозки… что еще?

— Ерунда! Фаталистическая теория, давно дискредитированная.

— Не кипятись, мисс Гейл, иначе взорвешься. И не смотри так, будто застала меня у пульта с гранатой. Признаюсь, после вчерашнего соображаю плохо, но и сегодня я тот же милый и обаятельный парень, которого ты выудила из маленького круглого болотца. Я такой же агент Коммутатора, как и ты. Правда, зреет во мне одно грязное подозрение…

— И какое же?

— Мы работаем не совсем на один и тот же Коммутатор.

— Вот еще! Так не бывает. Проект держится исключительно на стабильности базового плана Коммутатора…

— Согласен. Основополагающая концепция. Только это будет не первая концепция, пересмотренная под влиянием накопленного опыта.

— Ты… понимаешь, что из этого следует? — Мелия заметно побледнела.

— Пожалуй. Мы здорово засорили нашу канализацию, девочка моя. То, что мы стоим тут, лицом к лицу, — представители двух взаимоисключающих базовых планов, — значит только одно: дела совсем плохи. Хуже, чем мы думали, хуже, чем это, по моим понятиям, вообще возможно.

Глаза Мелии широко раскрылись; подозрение сменилось ужасом. Я и раньше умел утешить девочку…

— Ничего, еще повоюем, — объявил я бодро. — Мы по-прежнему два подготовленных агента в хорошей форме. Все, что в наших силах… Разве этого мало?

— Не имеет отношения к делу.

— Вот как? А что имеет?

— У нас на руках конкретная задача. С твоих же слов: вписать себя обратно в правильный порядок вещей, удаляя темпоральные аномалии, созданные нами неумышленно.

— Само собой…

— Отлично. И какой же порядок вещей у нас правильный? Мой или твой? Какой континуум мы восстанавливаем: детерминистический или АП?

Бодрый ответ застрял у меня в гортани.

— Решим этот вопрос в рабочем порядке, — предложил я.

— Не понимаю! Каждый шаг мы должны тщательно планировать — начиная прямо сейчас. Возьми хоть это оборудование. — Мелия обвела станцию рукой. — Тут есть вещи, каких я никогда не видела! Сложнее того, с чем приходилось работать. А мы не имеем права ошибаться…

— Кто б спорил. И сначала надо выяснить, зачем здесь все эти хорошенькие кнопочки. Шаг за шагом. Сосредоточимся на настоящем моменте, Мелия; если повезет, решим по дороге философские вопросы.

— Прежде чем работать, надо договориться.

— Я не против…

— Дай слово, что твои действия не нанесут ущерба концепции АП.

— Обещаю всегда советоваться. Что же до фасона той вселенной, которую мы собираемся восстанавливать, — сначала разберемся получше, а потом выберем, хорошо?

— Хорошо, — ответила она после долгой паузы.

— Коль скоро ты знаешь больше меня — можно начать с объяснений.

В течение следующего часа я выслушал обзорную лекцию об искусстве аналого-потенциальной интерпретации. Краткую, но весьма выразительную, надо сказать. Первому знакомству с новой АП-теорией сильно помогла давняя привычка работать со сложным темпоральным оборудованием. Постепенно до меня начало доходить.

— Похоже, твоя версия Центрального коммутатора добралась до задворков, о которых я понятия не имею. Соответственно, и оборудование посерьезнее.

— Да, хотя то, к чему я привыкла, гораздо проще, — согласилась Мелия. — Часть этого железа ставит меня в тупик.

— Но ты вполне уверена, что это АП-оборудование…

— Сомневаться не приходится. В рамках теории детерминизма такое просто бессмысленно.

— Согласен. На моем Коммутаторе это выглядело бы как паровой свисток на парусной яхте.

— Стало быть, ты согласен работать на базе АП-матрицы?

— Потише, девочка. Ты говоришь, будто нам достаточно согласиться, и все будет как в прошлую среду в три часа дня. Мы же работаем вслепую. Мы не знаем ни что случилось, ни где находимся, ни куда нам надо, ни как туда добраться. Давай не скакать через две ступеньки. Разберемся для начала с АП-концепцией. У меня такое чувство, что она вторична. Ее теоретическая база восходит к серьезной темпоральной передислокации.

— Нельзя ли попонятнее? — насупилась Мелия.

— Твой Коммутатор не находится на главной временной последовательности. Слишком сложная система, слишком искусственная. Вроде звезды с высоким содержанием тяжелых элементов: такие звезды не происходят из первичных газопылевых облаков. Они рождаются при разрушении звезд предыдущих поколений.

— Красивая аналогия, но слишком уж причудливая. Убедительнее не можешь?

— Так сразу, пожалуй, нет. Или мне лучше и не пытаться бросать тень на АП-вселенную как на лучший из миров?

— Передергиваешь!

— Нисколько. У меня тоже есть корни в моем прошлом, мисс Гейл. В царство несбывшихся вероятностей мне хочется не больше, чем любому другому.

— Я… я не это хотела сказать. Почему ты решил… Нет ведь никаких причин…

— Не могу отделаться от ощущения, что в твоей картине мира для меня нет места, Мелия. Я имею в виду исходную картину мира. Не кто иной, как я, нарушил безмятежный покой Берега Динозавров. Если бы не я, старая станция работала бы еще тысячу лет по тому же адресу.

Мелия хотела что-то сказать, но я продолжал:

— Но вышло иначе. Я провалил задание — не спрашивай как, — отправил станцию в лучший мир, или куда там ее занесло…

— Незачем себя винить. Ты действовал строго по инструкции, и не твоя вина, что когда вернулся… результат…

— Незачем? Если бы запущенная мной цепь событий предотвратила твое появление на свет, незачем было бы… Но ты благополучно родилась, Ли… Мелия. Мы встретились на задании в тридцать шестом — стало быть, тогда наши пути еще не разошлись. Или…

Продолжать мне не хотелось, но Мелия и так все поняла:

— Или весь эпизод в Буффало был тупиковой ветвью. Отрезанной от главной последовательности и нежизнеспособной.

— Еще как жизнеспособной, девочка. Даже не сомневайся, — отрезал я решительно. Будто расколол орех королевской печатью.

— Ну конечно, — прошептала Мелия. — Все дело в Лизе, не правда ли? Ей нельзя не существовать. Любая альтернатива немыслима. Перекроить пространственно-временной континуум, отменить тысячу лет истории на главной последовательности, ликвидировать Проект и все, что за ним стоит, — сходная цена за существование твоей возлюбленной!

— Ты это сказала. Я не говорил.

Мелия некоторое время смотрела на меня, как сапер на горку, вместо которой пройдет ровная дорога.

— Займемся делом. — В голосе ее эмоции больше не звучали.

class="book">Глава 22 До конца дня мы тщательно осмотрели весь комплекс. Станция вчетверо превосходила размерами нашу родную, и оборудование процентов на восемьдесят было незнакомым. Составив общий план станции, Мелия определила основные компоненты системы, в том числе аппаратуру перехода, и расшифровала некоторые надписи на пульте. Я, по большей части, ходил следом и слушал.

— Не сходится, — пожаловалась Мелия.

Вечерело; покрасневшее солнце готовилось опуститься в море, и на пол легли длинные тени.

— Вычислительная мощность превосходит любые разумные потребности. Переработка и интерпретация данных столько не возьмут… И все эти гигантские помещения — зачем?

— Главный железнодорожный терминал…

— Как?

— Пустяки. Никому не известное здание в забытом городе, который, скорее всего, и не существовал никогда. Перевалочный пункт.

— Может, ты и прав. — Мелия задумалась. — Если станция рассчитана на серьезные грузопотоки — не база для личного состава и не узел связи…

— Грузопотоки? А что за груз, к примеру?

— Откуда мне знать. Да и сомнительно. Перенос значительных масс расшатывает темпоральную структуру в месте передачи и приема…

— Может, им безразлично. Может, они, как и я, устали. — Я зевнул. — Давай спать: утро вечера мудренее.

— Безразлично — этот как? Что ты хотел сказать?

— Ничего, девочка моя. Ни боже мой…

— А ты Лизу тоже называл девочкой? — повысила голос Мелия.

— Какое отношение к делу…

— Самое прямое! Поглупел от любви, мальчик мой. На всем, что ты говоришь или делаешь — и думаешь, — оставила след эта… мифическая возлюбленная! Почему бы не выбросить ее из головы и не подумать о насущном? Основная последовательность Коммутатора в опасности, а то и повреждена непоправимо — благодаря твоей безответственности!

— Выбросить из головы? Подожду. Еще вопросы?

— Извини, — вздохнула Мелия. — Не то говорю… Просто устала. И мне страшно.

Она покачала головой, прикрыв глаза ладонью.

— Ничего удивительного. Мне тоже. Не бери в голову. Лучше ложимся спать.

Мы заняли две разные комнаты. Пожелать друг другу спокойной ночи не хватило сил.

Глава 23

Поднялся я рано: мертвая тишина действовала на нервы даже во сне. Кухня в жилом крыле не оставляла желать лучшего; судя по всему, даже АП-теоретики любят свежеснесенные яйца и сладкую ветчину. Опять же, во вневременной камере продукты не портятся.

Заказав с пульта два завтрака, я собрался идти за Мелией, к ней в комнату, но передумал, когда в большом зале раздались шаги.

В длинном свободном платье, она стояла за пультом у большого кресла, глядя на экраны. Я был босиком, и Мелия обернулась только футов за десять. Судя по выражению лица, у нее случился приступ стенокардии.

У меня приступ чуть не случился тоже. Если бы это был гнев на прекрасном лице… Передо мной стояла развалина со впалыми щеками и выцветшими глазами, некогда сверкающими и страстными. Ноги под ней подкосились, но я успел подхватить ее под руку, высохшую, как ветка мертвого дерева. Очень скоро Мелия взяла себя в руки; лицо стало едва ли не безмятежным.

— Ты пришел, — прошелестела она тихо, но твердо. — Конечно пришел. Само собой — я знала, что ты придешь.

— Хорошо, когда тебя ждут, мадам, — ответил я любезно, как последний идиот. — Кто вам сказал, что… ну, мы будем здесь?

— Прогностические мониторы, разумеется. — Она слегка нахмурилась, глядя в сторону. — Могу я спросить: где остальные члены экспедиции?

— Она… спит все еще.

— Спит? Весьма любопытно.

— Там вон. — Я кивнул в сторону жилого крыла. — Она будет рада узнать, что мы не одни. Вчера выдался длинный день, и…

— Простите, вчера? А когда вы прибыли?

— Около суток назад.

— Но почему вы не сказали сразу? Я ждала так долго… — Голос ее предательски дрогнул.

— Мне очень жаль, мадам, но мы не знали. Мы обыскали всю станцию, но…

— Не знали? — На ее лице проступил ужас.

— А где вы находились? Я проверил каждую комнату — не понимаю…

— Я… там — во внешнем флигеле, — сказала она убитым голосом, смахивая слезы. — Я решила, что вы откликнулись на мой сигнал. — Голос немного окреп. — Впрочем, не важно. Вы здесь. Мне нужно несколько минут, не больше. Несколько сообщений, но если у вас нет времени… — Она заторопилась, пристально глядя мне в глаза.

— И не думаю вас торопить, мадам. Боюсь, правда, тут недоразумение…

— Но вы не оставите меня здесь? — Голос ее дрожал, она вцепилась мне в руку своей птичьей лапкой. — Возьмите меня с собой! Не оставляйте, пожалуйста!..

— Обещаю, — сказал я и взял ее за руку. Рука оказалась сухой и холодной — действительно, индюшачья лапа… — Думаю, вы многое напутали… о прошлом. Наверное, я тоже. Вы работали здесь — на этой станции?

— О нет. — Она помотала головой испуганно, как ребенок, пойманный у сахарницы. — Здесь… совсем чужая станция. Я просто скрылась сюда после Падения, понимаете?

— А где персонал станции, мадам?

Она посмотрела так, будто я сказал глупость.

— С самого начала никого не было — в точности как сказано в моем рапорте. Я застала станцию брошенной. Здесь только я, больше никого.

— Полное одиночество, я понимаю. Но теперь вы с нами. Все будет хорошо.

— Никогда не сомневалась, что вы придете, рано или поздно. И вот вы здесь — приборы никогда не лгут. Я так себе говорила. Просто не могла знать когда.

— Приборы? Вас предупредили приборы?

— Да. О да.

Старая женщина опустилась в ближайшее кресло, и высохшие пальцы запорхали по клавишам. Мертвый — сколько лет? — экран загорелся, просиял всеми цветами радуги, вспыхнул зеленоватым квадратом, где справа заплясала черная царапина, как на старой киноленте… Я уже открыл было рот, чтобы восхититься виртуозным владением клавиатурой, — но тут она осела лицом на пульт, тихонько вздохнув.

Я выхватил ее из кресла — она весила фунтов девяносто, не больше. В коридоре, у выхода, нас встретила наконец Мелия. На мгновение она в ужасе прикрыла рот, потом вспомнила подготовку полевого агента — лицо ее разгладилось.

— Равель? Кто это?

— Не знаю. Когда я проснулся, она уже была здесь. Думала, я спасатель; не успела ничего сказать, потеряла сознание…

Мелия отступила, не сводя глаз со старухи, споткнулась, схватила меня за руку.

— Мама!.. — задохнулась она.

Глава 24

Несколько секунд я молчал, застыв неподвижно. Веки почтенной леди затрепетали и поднялись.

— Мама! — Мелия схватила ее за руку.

Старая дама неловко улыбнулась:

— Увы, я никому не мама. Всегда хотела, вот только… — Она замолчала.

Проводив леди в одну из пустых спален, я уложил ее в постель. Мелия осторожно взяла ее руки в свои, присев на край постели, убедилась, что та дышит ровно.

— Ты сказала — мама?.. — спросил я.

— О… Нет, конечно. Глупо с моей стороны. В ее возрасте все похожи друг на друга…

— Твоей матери… столько лет?

— Нет, она моложе. Да и сходство поверхностное. — Мелия невесело улыбнулась, будто признавая какую-то вину. — Думаю, для психологов моя ошибка — золотое дно…

— Она ждала нашего прихода, — сказал я. — Приборы, по ее словам, предсказали.

— Приборы? — Мелия посмотрела на меня пристально. — Таких приборов не бывает.

— Может, она заговаривается. Слишком долго наедине с собой…

Вздохнув, престарелая дама очнулась. Искры узнавания в глазах не было. Нет, не было. На родню не похоже. Мелия улыбнулась, проворковав что-то утешительное. Обе сладко улыбнулись друг другу. Любовь с первого взгляда.

— Старая дура. Простите, что я отключилась, так вот… — По лицу ее пробежала тень.

— Глупости! — успокоила Мелия. — С другими и не то могло бы случиться.

— Вы себя достаточно хорошо чувствуете? Говорить можете? — спросил я, не обращая внимания на сердитый взгляд Мелии.

— Да. Да-да, конечно.

— Где мы находимся? — продолжал я мягко, присаживаясь на край постели. — Что это за место?

— Станция «Берег Динозавров», — твердо сказала старушка, глядя на меня не без удивления.

— Простите. Мне, наверное, следовало бы спросить «когда?»…

— Тысяча двести тридцать второй год по локальному летосчислению, — ответила она недоуменно.

— Но как же… — начала Мелия.

— Иными словами, временного перехода у нас не получилось, — объяснил я непринужденно. Глупости вообще легко говорить светским тоном.

— То есть… мы перешли на побочную последовательность?

— Не обязательно. После всех приключений, кто скажет, какая линия побочная; а какая главная?

— Простите, что вмешиваюсь, — перебила пожилая леди. — У меня создалось впечатление, что дела обстоят… не лучшим образом.

Мелия сумрачно посмотрела на меня, я хмуро глянул на старушку.

— Ничего страшного, — успокоила та. — Можете говорить свободно. Я так понимаю, вы — агенты Коммутатора. — Она печально улыбнулась. — Стало быть, мы коллеги. Полевой агент Мелия Гейл, к вашим услугам.

Глава 25

Вышло так, что я в этот момент смотрел на Мелию — мою Мелию. Окаменев, она побледнела, как мраморная статуя.

— А ты кто, моя дорогая? — спросила старушка участливо, не видя ее лица. — Такое чувство, будто я тебя знаю.

— Полевой агент Равель, полевой агент Лиза Келли, — представил я нас обоих.

Мелия глазом не моргнула. Ну, почти. Лицо ее безмятежно разгладилось — позавидовать можно.

— Приятно видеть коллегу, агент… Гейл, — произнесла она бесцветным голосом.

— Да, я немало поработала в свое время, — улыбнулась пожилая леди. — Жизнь била ключом тогда — до Падения. Честолюбивые планы, благородные цели… Разбор полетов после каждой миссии, большой планшет на стене, где видно, что вышло, а что — нет. Когда можно поздравить себя и коллегу, а когда следует посочувствовать. В те дни мы действительно надеялись…

— Разумеется, — прошептала Мелия непослушными губами.

— После официального объявления все стало совсем не так, — продолжала пожилая мисс Гейл. — Разумеется, нам не хотелось признавать поражение, и мы по-прежнему выкладывались… но в глубине души, мы знали. Потом… потом дела пошли хуже. Началась хронодеградация. Сначала пустяки: исчезнувшие предметы, мелкие провалы в памяти, нестыковки — ткань жизни неотвратимо ветшала. Люди начали уходить. Некоторые уходили на стабильные локусы; по крайней мере, они надеялись на стабильность. Другие пропали без вести в зонах темпоральных искажений. Кое-кто просто дезертировал. Я осталась. Конечно, я осталась. Всегда… всегда надеялась, что так или иначе… — Старая мисс Гейл оборвала себя. — Но это не имеет отношения к делу, разумеется.

— Нет-нет — продолжайте, пожалуйста! — попросила юная Мелия.

— Пустяки. Говорить особо не о чем. Настал день, когда нас на Центральном коммутаторе осталась жалкая горстка. В течение целого года ни один агент не вернулся обратно. Деградация продолжалась ускоренными темпами, и нельзя сказать, какой дополнительный ущерб мы могли бы принести, разрушая темпоральную ткань разлаженным оборудованием. Мы заглушили систему, решив, что сохранять коммуникационную сеть в рабочем состоянии более невозможно. Дела пошли еще хуже, совсем скоро. Происходили странные события, обстоятельства сделались угрожающими. Мы рискнули на несколько отчаянных экспедиций в другие места — и времена. Бесполезно… Дела там шли еще хуже. Боюсь, мы запаниковали. Про себя знаю точно. Сейчас мне нетрудно в этом признаться. А тогда я убеждала себя, что ищу устойчивую платформу, куда можно было бы стянуть силы для стабилизации положения. Подыскивала красивое объяснение своим поступкам, на самом деле. Совершив несколько переходов, один за другим, я попала сюда. Островок мира и стабильности, как мне показалось. Пусто, конечно, — зато безопасно. Некоторое время я чувствовала себя едва ли не счастливой — пока не выяснилось, что это мышеловка.

Подняв на меня глаза, она горько улыбнулась.

— Дважды я пыталась вырваться, — продолжала она шепотом, — и дважды попадала обратно, после самых неприятных приключений. Временная петля — из нее не вырвешься, пока тебя не освободят извне. Так что пришлось обживаться. Терпеть и ждать — здесь.

Она посмотрела так, что я почувствовал острый укол совести. Будто калеку спустил с лестницы.

— Вы, должно быть, разбираетесь в этом оборудовании, — предположил я, больше чтобы прогнать неловкую тишину.

— Да, у меня хватило времени ознакомиться с его возможностями. Потенциальными возможностями, точнее сказать. При сложившихся обстоятельствах работает только ограниченный мониторинг по немногим параметрам — но так я получила предсказание, что однажды придет помощь.

Она снова улыбнулась — будто я Чарльз Линдберг, перелетевший океан исключительно ради нее.

— Монитор, который вы активировали, — никогда таких не видел. Не тот ли он самый, что предсказывает будущее? — поинтересовался я.

— Монитор? — Престарелая леди удивилась, но тут же вспомнила. Задохнувшись, она присела на постели. — Я должна проверить…

— Вам нельзя напрягаться! — запротестовала Мелия.

— Лучше помоги мне, дорогая. Я должна проверить!

Мелия попыталась возразить, но замолчала, перехватив мой взгляд. Вместе мы проводили ее по коридору, поддерживая под руки.

С виду экран оставался точно таким же: зеленый прямоугольник и черная зазубренная полоска, пляшущая вертикально справа. Пожилая леди негромко вскрикнула и ухватилась за нас покрепче.

— Что такое? — удивилась Мелия.

— Несущая основной последовательности! — пролепетала старушка. — Нет на экране — пропала!

— Может, настройка какая-нибудь… — начал я.

— Нет, в показаниях приборов ошибки нет. — Негромким эхом давно минувших дней в ее голосе прозвучали командные нотки. — Терминальный сигнал!

— Правда? — спросила Мелия мягко, стараясь успокоить. — Наверняка ничего страшного…

— Мы достигли конца нашего темпорального сегмента. Сегмента, в котором мы существуем. Для нас это — конец времени.

— Вы уверены? — спросил я.

— Абсолютно.

— И как давно?

— Несколько минут. А может, несколько часов. Не думаю, чтобы создатели этой аппаратуры предусмотрели такую возможность. Если вы располагаете возможностью перехода на альтернативный сегмент, рекомендую воспользоваться ею без промедления, — ответила старая леди твердо и спокойно.

— Нет, мы сюда добрались на последних резервах. — Я покачал головой. — Сидим на мели окончательно и бесповоротно.

— Да… Когда-нибудь этого не избежать. В бесконечности все линии сходятся в точку. Когда кончается время, всему остальному тоже приходит конец.

— А здешняя аппаратура перехода? — нахмурилась Мелия.

— Я пробовала. — Агент Гейл покачала головой. — Бесполезно. Только настрадаетесь без толку.

— Как бы то ни было…

— Она права, Лиза. Тут нам ничего не светит. Нужен другой подход. Нет ли среди здешнего оборудования чего-нибудь подходящего — после переделки, быть может, — на роль крайнего средства? Вырвать нас из тупика — любой ценой?

— Для хорошо подготовленного специалиста в области техники — кто знает?.. — неопределенно ответила старая Мелия. — Но такая задача далеко выходит за пределы моей компетенции.

— Можно перезарядить персональные генераторы хронополя, — начал я, но тут атмосфера резко переменилась.

Мелия тоже заметила — обе Мелии. Экран замерцал и ослеп, ряды огней на пульте побледнели и погасли. Наступила мертвая тишина. Самый воздух изменил цвет, превратившись в голубоватый кисель. По краям предметов появились цветные ореолы, вроде хроматической аберрации в дешевом объективе. Дохнуло морозом, будто открылась дверь гигантского холодильника.

— Вот и все, — сказала старшая Мелия, негромко и спокойно. — Время останавливается, частота волновых процессов стремится к нулю — они исчезают. Вместе с ними исчезает и такая особая форма энергии, как материя…

— Погодите, — перебил я. — Это не природное явление. Кто-то манипулирует хронокосмом!

— Откуда ты знаешь? — спросила Мелия.

— Некогда объяснять. Агент Гейл, — я взял почтенную леди под руку, — где вы были в момент нашего появления?

Мелия попыталась возразить, но та, другая, безмятежно ответила:

— В стасис-камере.

— Где зеркала?

— Да. — Она кивнула. — Поначалу я стеснялась рассказывать. Похоже на трусость, правда?

— Пошли.

Я повел их на другую сторону зала, сквозь холод, тишину и помертвевший воздух, туда, где ждали зеркала. Потускневшие, но пока целые.

— Быстрее! — поторопила агент Гейл. — Сброс поля может случиться в любой момент!

Со стороны зала послышалось громыхание, будто рушились кирпичные стены — странный, приглушенный звук. По коридору в нашем направлении ползла ленивая туча дыма; в ее недрах мерцало что-то желтое.

— Внутрь — живо! — велел я Лизе.

— Нет, сначала ты и… агент Гейл!

— Не спорь, девочка!

Подхватив ее на руки, я шагнул к зеркалу. Лиза отбивалась. По поверхности зеркала побежали тусклые цветные полосы.

— Мистер Равель! Не мешкайте! — Решительно повернувшись, старшая Мелия пошла навстречу дымному облаку.

Мелия закричала, но тут я пропихнул ее сквозь зеркало. Вопль как отрезало.

Старая леди навсегда пропала за клубами дыма. Я шагнул в соседнее зеркало, будто в холодный липкий туман. Приняв меня, поверхность замерцала, облепила серым студнем, разлетелась осколками стекла. Стало темно.

На мгновение бытие замерло, как жертва перед лицом неотвратимой смерти, прежде чем страх сожмет сердце; потом просто выключилось.

Глава 26

Во мраке светился желтый огонь. Давно? Не знаю. Огонь стал ярче; на фоне желтого сияния появилась человеческая фигура, зашагала в мою сторону, с трудом, будто по болоту.

Футах в шести я осознал свою ошибку.

Не человек — карг. Тот самый, которого я убил дважды и упустил на третий раз.

Пошевелиться не было никакой возможности: даже глазные яблоки не поворачивались. Карг никуда не торопился, пересекая поле моего зрения. Я не дышал; сердце если и билось, то неощутимо. Сознание, однако, вернулось полностью, а это уже кое-что.

Карг, похоже, совершенно не беспокоился, хотя движения давались ему с трудом. Страховочная сбруя и другой мелкий инвентарь украшали простой черный костюм в обтяжку. Присмотревшись к батарее миниатюрных приборов на внутренней стороне запястья, он завозился, что-то подправляя; на меня он до сих пор не обратил никакого внимания.

Подойдя поближе, он таки остановился. Оценивая меня младенческим голубым взором, карг ни разу не глянул прямо в лицо. Не от смущения — просто от безразличия. Тем временем подошли еще двое. Не карги — люди. Подошли поближе, с трудом переставляя ноги, о чем-то поговорили, не выпуская из рук чего-то вроде связок кровельной дранки. В полном молчании обошли вокруг меня, задержались где-то за спиной. Прошло некоторое время (а может, не проходило?), прежде чем я заметил какое-то движение — краем глаза. Стена воздвиглась где-то слева, или, скорее, пластина из темно-зеленого материала, похожего на стекло. Другая такая же пластина возникла справа. Наконец передо мной появился человек с тонким листом три на шесть футов этого же материала в руках. Поставленный вертикально, лист повис в воздухе, не падая. Толчком руки человек послал лист в мою сторону, перекрывая и без того не слишком живописный вид. Несколько мгновений светились только щели вдоль краев листа, а потом стало темно, как внутри банки с краской. Меня спрятали.

Взгляду не за что стало уцепиться, и я потерял ориентировку. Меня опрокинуло вниз головой, медленно — или не так уж медленно? — завертело; я повис в миле, а может, в дюйме от ближайшей поверхности; заполнил собой вселенную, перестал существовать…

С грохотом в мир вернулись звуки, гравитация — и боль. Болело здорово, будто меня запихнули в тесный чемодан, поросший изнутри стальными иглами. Напрягаясь, я глотнул воздуха; сердце забилось как положено. Грохот обратился в неумолчный рев: молекулы воздуха отскакивают от барабанных перепонок, сообразил я. Этот всегдашний фон в обычных обстоятельствах отфильтровывается бессознательно.

Коленом я уткнулся в стенку моей коробки; приладился половчее, чтобы выбить одним ударом, но тут она упала сама собой. Хватило одного шага, чтобы оказаться в большой комнате с высоким потолком и темно-лиловыми стенами, где меня ожидали трое, глядя скорее пристально, чем дружелюбно.

Разношерстная подобралась троица: лысеющий коротышка в сером халате, с толстыми пальцами, румяными щеками и вывернутыми губами, плохо прикрывавшими желтоватые зубы; поджарая дама около сорока лет, в темно-зеленом костюме, накрахмаленная и официальная; наконец, старый знакомый — карг, на этот раз в сером рабочем комбинезоне.

Коротышка шагнул вперед и протянул руку, но как-то странно, растопырив пальцы в сторону пола. После рукопожатия он внимательно осмотрел ладонь — не испачкана ли.

— Добро пожаловать на станцию «Берег Динозавров». — Любезность в голосе карга звучала вполне убедительно для робота.

Не торопясь, я оглядел помещение как следует; кроме нас, никого.

— А где женщины? — спросил я. — Со мной были две женщины.

— Быть может, доктор Яве сумеет внести ясность в этот вопрос. — В голосе дамы прозвучало равнодушное сомнение.

— Я не намерен вступать в разговоры с машиной. Не вы ли его программируете? — обратился я к толстогубому.

— Чего? — спросил он, глядя на даму.

Дама посмотрела на карга, а тот в свою очередь посмотрел на меня.

— Доктор Яве у нас начальник Отдела поиска и восстановления, — поспешила пояснить дама, будто заглаживая допущенную мной неловкость. — Я — доктор Фреска, а это — администратор Коска.

— Со мной были две женщины, доктор Фреска. Где они?

— Не имею ни малейшего представления; да подобные вопросы и не входят в пределы моей компетенции.

— Где они, Коска?

Толстые губы зашевелились, расплываясь в трусоватой улыбке:

— Могу лишь порекомендовать обратиться к доктору Яве…

— Вы тут подчиняетесь каргу?

— Простите, не понимаю. — Улыбка исчезла. — Впервые в жизни слышу слово «карг».

Доктор Яве смотрел на меня своими бледно-голубыми глазами вполне доброжелательно.

— Вы дезориентированы, — негромко сказал он. — Ничего удивительного, с вами такое часто бывает…

— С «нами»?

— Да, с теми, кого удалось найти и вернуть. Моя работа в этом и состоит: обнаружить, локализовать и вернуть персонал, пропавший при определенных обстоятельствах.

— А кто у тебя в начальниках, карг?

— Простите, не понимаю. — Он слегка нахмурился. — Вы все время повторяете слово «карг». Что оно значит?

— Ты, может, обманул этих людей, но только не меня — вот что оно значит!

— Как вам угодно. — Разведя руками, карг улыбнулся. — Что до моего начальства — я здесь старший.

— Неплохо устроился, — кивнул я. — Так где женщины?

— Представления не имею, о ком вы говорите. — Розовые губки перестали улыбаться.

— Они были со мной, пять минут назад. Ты не мог их не видеть.

— Боюсь, вы неверно понимаете природу положения, в котором я вас обнаружил. С вами никого не было. Судя по всему, вы дрейфовали в области ахронного вакуума неопределенно долго.

— Неопределенно долго? Сколько именно?

— Да, это интереснейшая проблема теории темпоральной относительности. С одной стороны, биологическое время, измеряемое количеством ударов сердца; с другой — субъективное, когда секунды могут казаться годами, а годы секундами, смотря по обстоятельствам… Но к вашему вопросу: властью Исполнительной администрации введена калибровочная система, позволяющая измерять продолжительность отрезков времени в абсолютных единицах. В согласии с принятой методикой, вы покинули энтропийный поток на период несколько более одного столетия; ошибка наблюдения находится в пределах плюс-минус десять процентов.

Карг снова развел не знавшие мозолей ручки, улыбаясь философски:

— Что же до… э… женщины — мне ничего не известно.

Я ударил его кулаком в лицо, но не попал. Ничего страшного — зато кратерный бластер лег в руку совершенно незаметно. Доктор Яве проворно отскочил, доктор Фреска взвизгнула, а администратор Коска вцепился мне в руку. Экономно взмахнув рукой, карг метнул что-то в мою сторону и попал: на ребра шлепнулось нечто липкое и мокрое. Спустя мгновение меня завернуло по самые колени в плотный кокон из белой, как сахарная вата, паутины с запахом полиэстера.

Попытавшись сделать шаг, я чуть не упал. Администратор Коска тут же подвел меня к ближайшему креслу, очень заботливо, будто со мной случился обморок: ничего серьезного, оправлюсь через минуту…

— Врешь, карг, причем врешь неумело. Надо быть человеком, если хочешь врать искренне и убедительно. Подобрал меня с миллиарда квадратных километров вечности наугад? Свежо предание… Тебя отлично заштопали — шрамов как не бывало, но и меня узнать нет проблем. Ты знаешь меня, стало быть — и ее.

В задумчивости карг шевельнул рукой; администратор и дама вышли, не оборачиваясь. Выражение пластикового лица изменилось.

— Очень хорошо, мистер Равель. Я вас знаю. Не лично, не думайте; упоминание о шрамах относится, надо полагать, к нереализованной при текущих условиях альтернативе. Но репутация ваша мне известна, по долгу службы. Что до женщины — возможность разыскать ее не исключается. Если мы достигнем взаимопонимания…

Карг держался, как и подобает машине: спокойно и по-деловому.

— Взаимопонимания? Со своей стороны, я тебя отлично понимаю, карг.

— Цель нашей работы стоит того, чтобы с нею ознакомиться, мистер Равель. Не сомневаюсь, вы охотно присоединитесь к нам, как только поймете, в чем дело.

— Ты так уверен, карг?

— Ваша враждебность объясняется недоразумением, — вздохнул карг. — Здесь, на Берегу Динозавров, мы нуждаемся в вашем опыте и ваших возможностях, мистер Равель…

— Само собой. Кто теперь твои друзья? Оставшиеся не у дел агенты третьей эры? Может, и во второй эре личный состав набираем?

— Именно моим усилиям вы обязаны возможностью продолжать работу, которой посвятили всю жизнь. В ваших же интересах не отказываться от сотрудничества — разве это не очевидно?

— Сомневаюсь, что наши интересы могут совпадать, карг.

— Обстоятельства меняются, мистер Равель. С неизбежностью приходится приспосабливать наш образ мыслей к существующей реальности.

— И что это за обстоятельства?

— Программа темпоральной уборки Центрального коммутатора окончилась провалом. Не сомневаюсь, вы успели прийти к тем же выводам самостоятельно. При всем благородстве начинания задача была поставлена неправильно — как и в предыдущих случаях. Достичь темпоральной стабильности просто путем возвращения прошлого в исходное состояние невозможно. Необходимо, используя ресурсы в пределах доступной нам части энтропийного спектра, создать жизнеспособный анклав подходящей протяженности, чтобы обеспечить развитие рода человеческого в полном объеме. Ради этой высокой цели учреждена Исполнительная администрация: сохранить все, что можно, от каждой эры. Все, что осталось после распада суммы темпоральных последовательностей и причинных связей. Имею удовольствие сообщить — наша деятельность увенчалась блестящим успехом.

— Стало быть, мародерствуете вдоль и поперек хронокосма и строите себе уютное гнездышко — где, интересно?

— Исполнительная администрация выделила область протяженностью десять столетий в пределах периода, ранее известного как древняя эра. Что же до термина «мародерство» — вы, мистер Равель, являетесь типичным объектом интереса для нашей Службы поиска и восстановления.

— Люди. Мужчины и женщины. Все — подготовленные агенты, я полагаю.

— Разумеется.

— И все как один счастливы оказаться здесь. Счастливы строить этот дивный остров среди мутных волн океана времени. Есть к чему приложить свои таланты.

— Не все, мистер Равель. Но многие.

— Многие? Охотно верю. Агенты третьей эры и предыдущих проектов, не правда ли? Хватает мозгов и опыта понять, что дело плохо, но не хватает сообразить, какой стерильный тупичок вы строите?

— Не понимаю, мистер Равель. Стерильный? Вам никто не помешает размножаться. Солнце светит, растут деревья, идут химические реакции…

— Говоришь, как машина, карг. — Я усмехнулся. — Смысл до тебя не доходит, не правда ли?

— Смысл в том, чтобы сохранить разумную жизнь во вселенной, — терпеливо объяснил он.

— Да. Конечно. Но не в музее, не под стеклянным колпаком, где сверху пыль… Вечных двигателей не бывает, карг. Даже теоретически. Вообще, вечно ходить по кругу, даже длиной в тысячу лет, — не мой идеал, когда речь идет о судьбе человечества.

— Как бы то ни было, вы будете сотрудничать с Исполнительной администрацией.

— Буду?

— Думаю, альтернатива покажется вам крайне неприятной.

— Приятной, неприятной… Пустые слова, карг.

Я оглядел безрадостные стены большой, тускло освещенной комнаты. Холодно и сыро, очень сыро. Странно, что влага не оседает на стенах и не бежит струйками от потолка к полу…

— Распиши лучше меры убеждения, — предложил я. — Иголки под ногти, тисочки для пальцев, дыба. Без дыбы-то как? Интереснее всего узнать, почему я буду вести себя хорошо на задании. Без лучших друзей рядом.

— Меры принуждения не понадобятся, мистер Равель. Вы будете выполнять приказы, чтобы заслужить награду. Видите ли, некоторое время назад мы разыскали и эвакуировали агента Гейл. Именно после ее расспросов я заинтересовался вами. Я также пообещал ей разыскать вас — в обмен на добросовестное сотрудничество с Исполнительной администрацией.

— Полагаю, вы не успели рассказать ей, что я нашелся?

— В настоящий момент это было бы не в интересах Исполнительной администрации.

— Действительно. Одним выстрелом двух зайцев…

— Совершенно верно.

— С машиной и вправду бывает удобно работать: ей ни к чему оправдываться.

— Личному составу отдела ничего не известно о моем искусственном происхождении, мистер Равель. В основном агенты второй эры, как вы, наверное, догадались. Исполнительная администрация не заинтересована в том, чтобы они узнали.

— А если я объясню?

— Тогда мне придется казнить агента Гейл в вашем присутствии.

— И тебе не жалко усилий, потраченных на разыгрывание этой комбинации?

— Власть менее чем абсолютная просто не работает. Мистер Равель, вы подчинитесь приказу. Выполните все распоряжения в точности. Иначе мои обещания теряют силу.

— Четко, строго и по делу, — согласился я. — Ты об одном пустяке забыл.

— И каком же?

— Вот! — сказал я и выстрелил из кратерного бластера от бедра, вывернув кисть руки.

В моем коконе, с руками, прижатыми к бокам, иначе не получилось бы. Как следует прицелиться не удалось, но колено каргу разнесло. Он рухнул, откатившись к стене.

Трепыхаясь, как рыба, я подкатился к противнику. Не ожидая, пока прекратятся электронные судороги, я открыл крышечку на грудной клетке и щелкнул тумблером, переводя карга на голосовое управление.

— Лежи спокойно, — приказал я, и карг затих, глядя в пространство.

— Как снять этот кокон?

Получив исчерпывающие объяснения, я вытащил универсальный карандаш-указку из нагрудного кармана и побрызгал на кокон лиловым аэрозолем. Нити превратились сначала в кашицу, потом в пыль — осталось только стряхнуть.

Сняв пломбы, я вытащил ленту с программой. Интересно: его, оказывается, переделали на нестандартную кассету больше обычной. Замкнутая петля, рассчитанная на сто с небольшим лет, повторяется автоматически.

Кто-то на совесть потрудился, чтобы приставить к делу необслуживаемого робота. На целую вечность.

В комплекте аппаратуры нашелся и сканер. Я просмотрел кассету в ускоренном темпе — ничего необычного. Фрагменты, касающиеся основ отношений между людьми и каргами, изменены, что вовсе не удивительно: этот карг должен функционировать без присмотра.

Отредактировав блоки управления и личной инициативы, я вставил ленту обратно.

— Где она? — спросил я. — Агент Мелия Гейл?

— Не знаю.

— Вот как. При том, что ей отводится роль приманки для меня и заложницы. Опять врешь, карг. Дурная привычка, но у меня есть лекарство.

Отвечая на дополнительные вопросы, карг не сказал ничего неожиданного. Вместе с персоналом из других каргов и людей, надерганных по ранним эрам, он робинзонил помаленьку на небольшом островке в наступающем океане энтропийного распада. Здесь безопасно — до поры, до времени, — но наступит год, день и час, когда гниль, наступающая со всех сторон, разъест основы этого жалкого мироздания. Тогда они сами и все их труды растворятся в пустоте и безводности Илема.

— Унылая у тебя лавочка, карг. Убогая и мелкая. Но не бери близко к сердцу: ничто не вечно.

Карг не ответил. Я торопливо осмотрел помещение, фиксируя все примечательное. До чего бы пригодился сейчас завтрак, не съеденный сто лет назад! Масса всякого инвентаря, который стоило бы взять с собой, вопросы, которые стоило бы задать…

Меня, однако, не оставляло ощущение, что чем скорее я покину юрисдикцию Исполнительной администрации, тем лучше будет для меня и моих уже не столь честолюбивых планов.

— Последнее слово для грядущих поколений? — поинтересовался я. — Прежде чем получишь обещанное лекарство?

— У тебя ничего не выйдет, — пообещал карг.

— Все может быть, — кивнул я. — Кстати, где у тебя кнопка самоликвидатора? Нажми-ка ее сам.

Подчиняясь приказу, карг нажал кнопку; искусственные потроха задымились. Считав с дисплея персонального локатора, настроенного на Мелию Гейл, нужные координаты, я ввел их в консоль хронопорта, вошел в кабинку и нажал кнопку «пуск». Реальность рассыпалась на мелкие осколки и сложилась вновь. Другая картина, другое время, другое место.

Как раз вовремя.

Глава 27

Продуваемый ветром склон холма под низким серым небом. Зеленая трава, черный мох, голые выветренные скалы. В некотором отдалении стадо грязных желто-серых овец на фоне пологих холмов. На переднем плане — толпа, собравшаяся линчевать ведьму.

На мероприятие собралось более трех десятков крепких поселян, одетых в пестрые и грязные костюмы из грубой ткани. Брали с боя тележку старьевщика, судя по лохмотьям. В руках поселяне держали палки, колья и различные сельскохозяйственные орудия; попадались резные дубинки, за многие годы отполированные руками до блеска; на всех без исключения лицах читалось выражение простодушной свирепости. И все они глядели на Мелию. Мелию с руками за спиной, до локтей обмотанными грубой коричневой веревкой.

Ветер трепал длинную серую юбку из домотканой холстины и волосы, рассыпавшиеся по плечам. В рыжевато-каштановой роскоши спутанных волос чудился вызов. Вылетевший из толпы камень ударил по щеке. Мелия пошатнулась, выпрямилась, но не опустила глаз; по лицу потекла кровь, но подбородок решительно задрался. Такая же, как раньше… Тут наши взгляды встретились. Ожидай я радостной улыбки, пришлось бы смириться с разочарованием — Мелия показала мне спину.

Вытянув мясистую руку, широкоплечий мужик ухватил ее за плечо — развернуть к себе. Протолкавшись вперед, я изо всех сил пнул его в левую икру. Мужик с воем запрыгал на одной ноге, поворачиваясь — и подставляя мне красный нос картошкой. Нос я разбил прямым правой, а хуком слева уложил поселянина на травку. Кто-то принялся кричать; развернувшись вправо, я ударил в раскрытый рот локтем. Крикун сел на землю и принялся плевать кровью и зубами, уже молча.

— Дурак! Слепой идиот! — крикнула Мелия.

— Заткнись! — огрызнулся я через плечо.

Поселяне начали приходить в себя. Самые умные заподозрили, что пикник может не состояться. Им это не понравилось: волна злобных лиц с ревом хлынула в мою сторону. Потрескавшиеся губы, гнилые зубы, прожилки на носах и налитые кровью глаза… Мне надоело, и я включил арретир-поле. Вопли как отрезало; все застыли, как восковые куклы.

Мелию, разумеется, тоже сковало арретир-полем. Я подхватил ее на руки, очень осторожно: кости в таких случаях легко ломаются. Воздух будто загустел, и вниз по склону я пробивался, как под водой. На утоптанной дороге у подошвы холма я выключил поле, аккуратно поставив Мелию на ноги. Ожив, она зашаталась, но устояла, глядя на меня без особой благодарности в глазах.

— Как… как ты это сделал? — спросила она, задыхаясь.

— У меня много скрытых талантов. А за что они тебя так? Коров сглазила?

Когда я тронул струйку крови на щеке, Мелия отшатнулась.

— Я… нарушила кое-какие обычаи. Меня ожидало традиционное наказание, не более того. Ничего смертельного. А ты — ты все испортил! Столько трудов насмарку!

— Может, интересно будет узнать, что работала ты на карга по имени доктор Яве?

Испуг на лице Мелии сменился негодованием.

— Не смотри на меня так, — продолжал я. — Он выловил тебя из ниоткуда, чтобы законопатить сюда. Только и всего.

— Совсем из ума выжил! Я вышла из стасиса самостоятельно; так и должно было быть…

— Вот именно, леди. Идея не твоя собственная: карг постарался. Работала на карга, с тех пор. И не просто на карга. Он сам себя переделал, добавив парочку талантов, которых его создатели не оценили бы. Очень ловко, если только его не перетряхнул кто-то еще. Впрочем, не имеет значения…

— Глупости! — потеряла терпение Мелия. Ей давно уже казалось, что я ухожу от разговора. — Скажи еще, что она не имеет значения! — выпалила моя Лиза с очаровательной женской логикой.

— Престарелая агент Гейл? Совершенно верно. Ее судьба не имеет значения. Она знала…

— Ты убил ее! Чтобы спасти свою шкуру! Жалкий трус!

— Как скажешь, душенька. Я действительно спас одну из моих шкур. А ты вот настаиваешь на том, чтобы непременно спасти всю свою коллекцию.

— Что ты хочешь сказать?..

— А то не понимаешь. Ты ведь не о ней печалишься, а о себе. Она — это ты пятьдесят лет спустя, как мы оба прекрасно понимаем. Скорее всего, она тоже знала, но молчала из деликатности. Мушкетного пороху была старушка. Хватило ума и решимости уйти, когда нужно…

— И ты позволил!

— Я не смог бы ее остановить, даже если б хотел. Интересное дело: к Лизе ты ревнуешь, а когда речь заходит о той, что полжизни прождала в одиночестве, ожидая своего часа, — кудахчешь, как наседка. При том, что старая дама дождалась-таки и сделала все, как хотела. Думаю, хороший психоаналитик подобрал бы подходящее толкование…

Тут Мелия едва не вцепилась мне в лицо ногтями, но я сумел ее отвлечь, указав на толпу, катившуюся вниз по склону холма.

— Публика требует свои деньги обратно — или продолжить представление. Выбирай. Если предпочитаешь деготь и перья, дело хозяйское. Приношу свои извинения и готов исчезнуть.

— Нет, каков мерзавец! Циник, бессердечный и беспощадный! Как я в тебе ошиблась! Думала…

— Думать потом будешь. А пока решай: с ними или со мной.

Глянув наверх, Мелия содрогнулась.

— Пошли, — сказала она бесцветным голосом.

Я включил генератор помех; нас теперь трудно стало разглядеть.

— Не отходи далеко. Где у нас ближайший город?

Мелия молча показала рукой, и мы скорым шагом двинулись прочь. Толпа за спиной взвыла от изумления и расстройства.

Глава 28

Деревня оказалась нищая, грязная и негостеприимная. Таких много повсюду и во все времена.

— Ты забыла рассказать, где мы сейчас.

— Уэльс, близ Ландудно, тысяча семьсот двадцать третий год.

— У вас настоящий талант, мадам, — выбирать медвежьи углы…

Под грубой вывеской, изображающей беременную женщину в слезах, нашлась грязная таверна. Надпись на вывеске гласила: «Плачущая невеста», — насколько я мог разобрать.

— Отлично! Соответствует настроению и моменту, — провозгласил я, отключая генератор помех.

Пройти в дверь нельзя было, не нагибаясь. Тесную комнатенку освещал только огонь в очаге и тусклый фонарь в углу над стойкой из голых досок. На неровном каменном полу блестела влага.

Клиентов, кроме нас, не оказалось. Уродливый старикашка ростом не более четырех с половиной футов молча смотрел, как мы усаживаемся на грубые скамьи у длинного дубового стола под единственным окошком — маленьким, не больше квадратного фута, черным от грязи и пробитым прямо под стропилами. Шаркая, он подошел поближе, глядя на нас без видимого одобрения, и что-то пробурчал.

— Чего? — рявкнул я свирепо. — Говори громче, дедуля!

— Снова англичане, — буркнул он неприветливо.

— А ты не умничай! Принеси эля, да покрепче, хлеба и мяса! Да смотри, чтоб мясо было с огня, а хлеб — белый и свежевыпеченный!

Получив в ответ неразборчивое ворчание, я потянулся за воображаемым кинжалом.

— Будешь дерзить — вырежу сердце и подарю шерифу вместе с парой золотых! — прорычал я.

— С ума сошел?.. — начала мисс Гейл на английском середины двадцатого века. Так вышло, что говорили мы всегда на этом языке.

— Замолкни, девица!

Она пыталась возражать, но я не потерпел; она попробовала слезы, и слезы помогли, но я не подал виду.

Старик вернулся с двумя глиняными кружками водянистого коричневого пойла, сходившего в здешних местах за эль. Поджимая пальцы на мерзнущих ногах, я прислушивался к грохоту посуды и сварливым голосам на кухне. Запахло горелым мясом; Мелия шевельнула ноздрями, и мне тут же захотелось обнять ее. С трудом удержался. Тощая старуха, горбатая, как дерево на болоте, грохнула по столу оловянными тарелками. Вот и баранина: жилистая, вонючая, в лужице прогорклого жира, стынущего на дне грязного блюда. Я потрогал свою порцию костяшками пальцев. Холодная, будто камень, посередине и теплая, как покойник, по краям. Пока Мелия разглядывала свой нож — вилок здесь не полагалось, — я метнул тарелки в противоположный угол комнаты. Заклекотав, старуха накрыла грязным передником голову; хозяин появился как нельзя кстати — чтобы почувствовать всю тяжесть моего гнева.

— Думаешь, кто почтил визитом твой свинарник? Если не подашь яств, приличных дворянину, из кишок твоих наделаю подвязок!

— Не тот стиль: лет на полтораста ошибся, — прошептала Мелия, смахивая слезы.

Высказать то же самое другими словами я не успел — гостеприимный хозяин с супругой испарились на удивление быстро.

— Тебе виднее, — согласился я. — С другой стороны, в эту самую минуту, быть может, рождается новое в языке — с моей помощью…

Мелия смотрела на меня большими печальными глазами.

— Как тебе — лучше? — спросил я.

Подумав, она осторожно кивнула.

— Это здорово. Может, мне сейчас станет полегче. Смогу сказать, как я рад тебя видеть.

— Я тебя не понимаю, Равель. — Мелия смотрела нервно, недоуменно. — Сегодня ты один, завтра — совсем другой. Кто ты? Кто ты на самом деле?

— Уже говорил: полевой агент, как и ты.

— Но… ты можешь такое, очем я и не слыхивала. Эта невидимость… оцепенение — и еще…

— Не берите в голову, мадам: долг службы, а о спецсредствах начальство подумало заранее. О многих жемчужинах моей коллекции я узнаю по мере надобности, в последний момент. Подчас сбивает с толку, зато повышает боевой дух. Приятно знать, что тебе под силу снести любое препятствие, имевшее дерзость возникнуть на дороге.

— Но… поначалу ты казался беспомощным. А потом — на АП-станции…

— Сработало же, — улыбнулся я. — Мы здесь — и вместе.

— Хочешь сказать — все идет по плану? — Мелия посмотрела так, будто я объявил, что Санта-Клаус действительно существует.

— Рассчитываю на это, во всяком случае.

— Объясни пожалуйста, Равель.

Я задумался, подыскивая нужные слова. Такие слова, чтобы она смогла меня понять. Понять достаточно, но не чересчур хорошо.

— Тогда, в Буффало, я был просто Джимом Келли — работа, комнатка в пансионе… Свободное время проводил, слоняясь по городу, как и другие одинокие парни. Ходил в кино, сидел в барах, оборачивался на красивых девушек. Иногда приглядывался к неожиданным вещам. Не приходило в голову задумываться, чего ради я прогуливаюсь по другой стороне улицы напротив заброшенного склада в три часа ночи. Не спится: чего проще? На самом деле смотрел, четко фиксируя увиденное. Когда же наблюдения сложились в некую картину, в голове будто свет зажегся: «Перейти к фазе плана „Б“». Не могу сказать, когда именно я осознал себя полевым агентом. Проснулся однажды утром, зная, в чем состоит мой долг, — и сделал, что должно.

— Именно тогда ты покинул Лизу.

Я кивнул.

— Сразу по ликвидации карга я зарегистрировал все данные и явился обратно на базу. Во время атаки действовал автоматически, не размышляя. С тех пор одно цепляется за другое, и вот мы вместе — здесь и сейчас.

— Очень мило. А что дальше?

— Не знаю. Вопросов и у меня гораздо больше, чем ответов. Например: почему ты здесь?

— Карг меня отправил — с твоих же слов…

— Вот-вот, — кивнул я. — Не знаю, чего он добивался, но не имел в виду нас осчастливить — совершенно точно.

— Кажется… понимаю, — пробормотала она.

— В чем состоит твое задание здесь?

— Открыть школу.

— Учебная программа?

— Фрейд, Дарвин, Кант. Санитария, противозачаточные средства, политология, биология…

— Еще свободная любовь, атеизм и непогрешимость Папы Римского, — подхватил я. — Вот откуда деготь и перья — ничего удивительного. Или предполагался позорный стул?

— Всего только публичная порка. Я думала…

— Ну конечно. Благородные задачи, все до одной: нести просвещение варварам, процветание неимущим и свет истины застигнутым ночью невежества. Хорошо карг промыл тебе мозги.

— Но что плохого в такой работе? Если научить людей относиться разумно к своей жизни…

— Если бы кто планировал задание с фатальным исходом для агента… Лучше не придумаешь.

Где-то рядом послышались знакомые шаги. В который раз.

— Возможно, мне удастся решить загадку, — раздался в проеме кухонной двери знакомый елейный голос.

Вот он, карг, — в местном грязно-коричневом сукне, глядит безмятежно. Подойдя к столу, робот сел напротив меня. Так уже было когда-то.

— Являться без приглашения входит у тебя в привычку, — сказал я.

— Но почему бы и нет, мистер Равель? В конце концов, это мой пикничок.

Карг вежливо улыбнулся Мелии, но та глядела холодно.

— Это вы отправили меня сюда? — спросила она.

— Как и предположил агент Равель. Вы навлекаете на себя неприятности; избавление от них — задача мистера Равеля.

— Но чего ради?

— Объяснение было бы очень сложным, мисс Гейл, — Карг развел пухлыми ручками. — Мистер Равель, пожалуй, мог бы разобраться — коль скоро он тонкий знаток подобных вопросов.

— Манипуляция, — скривился я. — Многое приходится учитывать, когда собираешь главную темпоральную последовательность заново. За каждым событием должна быть причинная цепь: без этого нет энтропийной стабильности. Сбрасывать нас сюда без толку — хотя бы и силами карга, всегда готового помочь.

— А где он был, когда мы встретились на Берегу Динозавров? В тот самый вечер? Почему не появился тогда?

— Ответ простой. Карг не знал, где мы.

— Я разыскивал вас. Десять лет вы никак не давались в руки, — объяснил карг. — Но у меня, мистер Равель, времени всегда достаточно.

— Тогда, на заброшенной станции, где мы нашли старую даму, — ты был рядом.

— Да, — кивнул карг. — Я ждал полвека — и промахнулся на несколько секунд. Но сейчас это не имеет значения. Мы здесь и вместе — в полном соответствии с моими планами.

— Твоими планами?.. — отозвалась Мелия и замолчала надолго. Карг выглядел довольным. Может, он и вправду испытывал удовольствие. Карг — машина хитрая.

— Разумеется. Мои действия редко когда бывают случайны, мисс Гейл. Иногда действительно приходится полагаться на статистические методы — разбрасывать тысячу зерен, чтобы дать одному взойти, — но в конечном итоге результат всегда предсказуем. Я создал условия, чтобы мистер Равель смог найти вас, позаботился о мотивации — и последовал за ним.

— И чего же ты хочешь теперь — когда мы здесь? — спросил я.

— У меня есть для вас задача, мистер Равель. Для вас обоих.

— Опять?..

— Мне необходимы два агента, обязательно люди, для участия в процессе калибровки одного деликатного аппарата. Причем годятся лишь два человека, связанные достаточно тесными узами. Вы с мисс Гейл прекрасно подойдете.

— Ты ошибаешься, — отрезала Мелия. — Агент Равель и я — коллеги, не более того.

— Правда? Позволено ли мне будет заметить, что именно эти узы вовлекли его — и вас — в поставленную мной ловушку, где вы, мисс Гейл, выступили в роли приманки.

— Не понимаю…

— Все просто, — пояснил я. — Старая дама. Тупичок на Берегу Динозавров — его рук дело. Он же заманил тебя туда на полвека. Дождался-таки, когда я клюну, но опоздал немного.

Мелия глядела так, будто карг — это червяк, выползающий из только что надкушенного яблока.

— Еще когда ты выудила меня из грязевой ловушки — в тот раз. — Я начал недоумевать. Целая вечность на выбор, но занесло почему-то именно туда. Это все ты, любимая: меня затянуло, как магнитом. Сначала туда, потом сюда — в день и час, когда ты во мне нуждалась.

— Сроду не слыхала таких глупостей! — возмутилась Мелия, но без особой убежденности. — Не меня ты любишь. Ты любишь…

— Довольно. — Властным жестом карг поднял руку, напоминая, кто здесь хозяин положения. — Суть и мотивы моих поступков не имеют отношения к делу. Речь идет лишь о долге перед Исполнительной администрацией, который вам предстоит исполнить.

— Мне ничего не предстоит! — Мелия порывисто встала. — Я сыта по горло! Вами обоими! Не собираюсь выполнять ничьих приказов…

— Сядьте, мисс Гейл, — холодно произнес карг.

Мелия решительно отвернулась, но не успела сделать и шага; карг ухватил ее за запястье и силой вернул на деревянную скамью.

В испуге она посмотрела на меня.

— Если вы удивляетесь, почему мистер Равель не спешит на выручку, могу объяснить: имплантированный арсенал нейронного оружия, которым располагает мистер Равель, при всем своем разнообразии совершенно бесполезен в данном локусе. Мой выбор подходящего места, разумеется.

— Бесполезен?..

— Прости, куколка, — перебил я поспешно. — Выбор и правда безошибочный. Ближайшая энергетическая подстанция ровно за пределами досягаемости. Единственная мертвая зона на двести тысяч лет.

— Все впустую… — Голос Мелии дрогнул. — Столько трудов… жалко.

— Едва ли впустую, — успокоил карг. — Уверен, в ближайшее время вы докажете, что я не ошибался. Докажете мне и себе. А теперь мы отправляемся туда, где у вас будет возможность внести свой вклад в начинания Исполнительной администрации, — сказал карг, вставая.

— Мы не успели пообедать, — возразил я.

— Мистер Равель — сейчас не время для глупых шуток.

— М-м-м… Не люблю холодную баранину. — Я кивнул, выходя из-за стола.

Мелия поднялась на ноги медленно, не сводя с меня глаз.

— Сдаешься? Вот так, легко и просто?..

Я пожал плечами, улыбаясь извинительно. Побледнев, Мелия презрительно осклабилась — насколько можно осклабиться с таким-то прелестным ротиком.

— Осторожнее, — предупредил я. — Наши узы могут не выдержать.

Карг поколдовал над небольшим кубиком, вытащив его из кармана. Прежде чем над нами сомкнулся вихрь, подобный тому, что унес Дороти в страну Оз, я успел заметить карлика-хозяина, остолбенело глядящего из кухни.

Глава 29

— Красиво, не правда ли? — произнес карг, широким жестом обводя сотню квадратных миль джунглей из стали.

На фоне черного горизонта угловатые металлические постройки торчали, словно гнилые зубы. Лучи прожекторов выхватывали из мрака гигантские механизмы, с грохотом ползавшие среди зданий.

Неслышно подкатил небольшой кар на резиновом ходу; мы устроились на утилитарных сиденьях, не отличавшихся ни комфортом, ни особым неудобством. Кар покатился на удивление резво, рассекая прохладный неживой воздух, будто никогда не покидавший потрохов кондиционера. Уродливые здания росли на глазах; Мелия сидела рядом неподвижно, как мумия.

Оказавшись под сенью стальных небоскребов, кар вывернул на ближайший пандус так энергично, что Мелии пришлось ухватить меня за плечо. Восстановив равновесие, она тотчас брезгливо отдернула руку.

— Расслабься, — посоветовал я. — Опусти плечи и не сопротивляйся ускорению. Представь, что ты — мешок с картошкой.

Кар промчался по крутой спирали пандуса, вышел на прямую, нырнул в туннель, ведший наверх и вправо. На широкой террасе, уже в четверти мили над поверхностью, затормозил наконец, едва не слетев вниз. Никакого ограждения на краю пропасти не было. Карг двинулся вперед — к мостику шириной не более восемнадцати дюймов, исчезающему во тьме. Мелия остановилась.

— Сможешь пройти? — спросил я.

— Не знаю… Нет, — ответила она шепотом, будто не желая слышать унизительного признания.

— Закрой глаза и думай о чем-нибудь хорошем, — велел я, подхватывая Мелию на руки.

Через несколько мгновений она расслабилась, поборов болезненное напряжение.

— Молодец, — похвалил я. — Мешок картошки, не забывай…

Карг шагал вперед, не заботясь о моих проблемах. Я продвигался следом, не отводя глаз от его поясницы, стараясь не думать о скользких подошвах, отпотевшей стали, торчащих заклепках и воздушном океане внизу. Прогулка оказалась очень долгой.

Наконец из темноты выплыл освещенный дверной проем. Шагая навстречу свету, я убеждал себя, что прогуливаюсь по площади. Сработало. Может, это, может, что другое, но сработало. Переступив порог, я сделал три шага, прежде чем опустить Мелию на пол. Теперь колени могут дрожать, сколько угодно…

Обстановка оказалась неожиданно роскошной: темно-коричневый ковер с ворсом по щиколотку, камин из грубо обтесанного камня, широкие окна за тяжелыми драпировками, тусклый блеск красного дерева, сверкание серебра и меди, запах кожи, бренди и хорошего табака.

— Вам здесь будет удобно, — сказал карг. — Буфет не оставляет желать лучшего, библиотека превосходная, музыка на любой вкус… Сауна, гимнастический зал — пусть небольшой, — неплохой гардероб для каждого — ну и конечно, кровать. Хорошая, большая кровать по последнему слову науки и техники.

— И еще вид с балкона замечательный, — вставил я. — Заклепки и листовое железо.

— Разумеется, — кивнул карг рассеянно. — Вам здесь будет удобно, — повторил он с оттенком вопросительной интонации в голосе.

Подойдя к столу, Мелия потрогала лепестки искусственных цветов, торчавших из грубой фаянсовой вазы, вполне подходящей для крематория.

— Удобно? Само собой. Куда мы денемся? — горько усмехнулась она.

— Полагаю, вам необходимо поспать и подкрепиться, — продолжал карг. — Позднее я разъясню ваши обязанности.

Карг повернулся, чтобы уйти, но Мелия решительно его остановила:

— Погоди! Так просто — оставляешь нас здесь, а объяснения потом?

— В должное время…

— Я хочу знать сейчас!

Карг глянул на нее не без любопытства, как патологоанатом на покойника с нервным тиком.

— Вы беспокоитесь без нужды, мисс Гейл. Уверяю вас, нет никаких причин… Ваши обязанности просты и безболезненны — для вас.

— На тебя работают сотни людей; зачем было выдергивать нас?

— Каргов, мисс Гейл. Каргов. К несчастью, с данной задачей неорганические существа справиться не могут.

— Какой такой задачей?

— Цель Исполнительной администрации, мисс Гейл, — создать устойчивый временной анклав посреди хаоса, возникшего в результате предпринятых людьми попыток модифицировать энтропийный контур. В числе прочего необходимо отобрать темпоральные последовательности, отличающиеся высокой жизнеспособностью, из которых только и можно создать главную последовательность по версии Исполнительной администрации. Однако создать аппаратуру, позволяющую выполнять нужные оценки, не удалось вплоть до настоящего момента. С другой стороны, человеческие существа, по-видимому, способны оценивать жизнеспособность континуума непосредственно, хотя природа этих способностей до сих пор не ясна. В процессе измерений один из партнеров-людей помещается в условно-стандартизованную энтропийную среду, а другой перемещается в тестируемую последовательность. Первый называется контрольным партнером, а второй — партнером-зондом. Любое снижение энергетического потенциала партнера-зонда, вызванное низкой жизнеспособностью континуума, немедленно ощущается контрольным партнером и регистрируется в базе данных. На основе полученных данных составляется карта, позволяющая выбрать фрагменты, пригодные для синтеза главной последовательности.

— Вроде той канарейки, что брали с собой шахтеры, — кивнул я. — Если опрокинулась кверху лапками, уноси ноги.

— Не все так ужасно, мистер Равель, — успокоил меня карг. — Партнер-зонд возвращается немедленно: я не могу рисковать столь ценным активом, подвергая его неблагоприятным воздействиям без нужды.

— Ты великий гуманист, карг. И кто же у нас ходит, а кто сидит на хозяйстве и чахнет?

— По очереди. Для начала попробуем вас в качестве зонда, мистер Равель, а мисс Гейл на контроле; в дальнейшем я могу поменять вас местами. Надеюсь, вы удовлетворены?

— Не передать словами…

— Шутите, я полагаю, мистер Равель. В любом случае, твердо надеюсь на добросовестное сотрудничество.

— Ваша уверенность производит сильное впечатление, — заметила Мелия.

— Что?.. Разумеется, мисс Гейл. Если не оправдаете ожиданий, возлагаемых на вас Исполнительной администрацией, оба вы будете ликвидированы предельно болезненным способом. Мистер Равель уже в курсе.

Можно подумать, он рассказывал, как нельзя курить в постели. Мелия посмотрела на меня не то с мольбой, не то с укоризной.

— Ты ошибся, карг, — сказала она. — Ему все равно, что со мной будет. Он беспокоится…

Мелия прикусила язык, но карг будто не заметил.

— Ну-ну, мисс Гейл… Мне прекрасно известно о слабости мистера Равеля к его Лизе.

Карг посмотрел на меня снисходительно. Если он чего не знает, право же, оно того не стоит…

— Так ведь я не… не Ли… — Мелия прикусила язык еще раз — прежде, чем я успел вмешаться. — Понимаю, — кивнула она покорно.

— Нисколько не сомневаюсь, — важно согласился карг.

Глава 30

Мы приступили к работе на следующее утро. «Утро» в здешних местах оказалось условностью: под черным, как «вчера», небом все так же рыскали лучи прожекторов. Карг не соблаговолил объяснить, но я сделал свои выводы.

Вслед за каргом мы торопливо шли узкими тихими коридорчиками с низким давящим потолком, только что не цепляясь локтями за стены. По дороге иногда попадались тихие комнатки; я насчитал трех каргов, прилежно занимавшихся не то работой с данными, не то программированием. Наш работодатель не снизошел до объяснений, а я воздержался от вопросов.

В конце концов мы добрались до рабочего места: небольшой комнаты, где четыре стены были до потолка заставлены приборами, пультами и компьютерными мониторами. В центре свободного пространства друг против друга стояли два обычных стула. Ни ласкающей глаз зеленой краски, ни мягкой обивки — только голый металл и утилитарные формы.

— В работе нет ничего сложного. Займите места, пожалуйста, — сказал карг, указывая, кому какой полагается стул.

Два техника, тоже карги, занялись приборами.

— Вас, мистер Равель, переместят в исследуемый локус, — продолжал он. — Вы задержитесь там ровно настолько, чтобы оценить обстановку и передать реактивный гештальт мисс Гейл. По возвращении вы немедленно будете направлены в другое место; таким образом, в течение рабочего дня удастся оценить до нескольких сотен отрезков темпоральных последовательностей.

— Так… Со мной более или менее понятно. А мисс Гейл?

— Мисс Гейл будет находиться в фокусе лучей батареи сканеров, фиксирующих ее реакции. Благодаря ремням безопасности физический ущерб, разумеется, исключен.

— Здорово, — согласился я. — Всегда мечтал о такой работе. С нетерпением жду своей очереди.

— Всему свое время, мистер Равель, — произнес карг торжественно, голосом менеджера по кредитам, изучающего список поручителей. — Для начала вам предоставляется активная роль; ничто не мешает приступить немедленно.

— Ты меня удивляешь, карг, — хмыкнул я. — Мусоришь ведь, как никто до тебя не додумался. За день твоей работы хаоса возникнет больше, чем Центральный коммутатор может расчистить за год.

— Никакого Центрального коммутатора нет.

— И не будет, а? Диву даюсь, до какой степени бесследно ты удалил свою базовую программу. Тебя создавали вовсе не для этого, знаешь?

— Вы снова вторгаетесь в область произвольных догадок, мистер Равель. Мы находимся сейчас в пределах древней эры, известной также как плейстоцен. Человеческая культура, создавшая меня — вы ведь это хотите сказать, не правда ли? — не существует и, поверьте, не будет существовать никогда. Я позабочусь о том, чтобы ликвидировать малейшие следы этой последовательности. Уже позаботился. Таким образом, мои предполагаемые создатели — не более чем плод вашего воображения, в то время как я реально существую за многие тысячелетия до наступления третьей эры. С этой точки зрения ваши представления о моем происхождении — не более чем миф, призванный обосновать ваше превосходство.

— Ради кого ты так разоряешься, карг? Не ради меня, совершенно точно. Ни я, ни агент Гейл на такую логику не купимся, оно и понятно. Остаешься ты сам, а? — Я широко улыбнулся, хотя особой радости не испытывал. — Ты действительно прогрессируешь как личность, карг. Обзавелся настоящим неврозом на человеческий манер.

— Честолюбивых замыслов стать человеком я не имею. Карг — низкое звание для вас, но для меня — символ врожденного превосходства.

— Эк завернул… Ладно, займемся делом. Мне полагается разрушать энтропийный континуум, четыреста строчек в день. Приступим, пожалуй.

— До свидания, девочка, — обратился я к Мелии. — Уверен, ты справишься, как никто.

Несмело улыбаясь, она ловила искру ободрения и надежды в моих глазах, но ничего там не нашла.

Карг выдал мне игрушечный кубик для самых маленьких, с кнопкой на одной из плоскостей — маяк точки возврата.

— Инструмент, составленный из двух ваших разумов, нуждается в первоначальной калибровке, — любезно пояснил карг. — Отсюда необходимость высоких уровней стресса на этом этапе программы. Оставаясь на месте, вы не рискуете подвергнуться неблагоприятным внешним воздействиям; если же психическое напряжение сделается невыносимым, следует нажать на кнопку возврата.

— А вдруг я не стану нажимать кнопку? Возьму и выброшу эту дрянь… Если мне понравится новое место?

Карг не соблаговолил ответить. Не глядя на Мелию, я кисло взял под несуществующий козырек; карг склонился над пультом, и меня будто ветром сдуло.

Глава 31

В непредусмотренном направлении, правда. Перехватив силовые линии хронополя, я нейтрализовал эффект темпоральной тяги, перевел текущий момент в стасис и огляделся.

Выяснилось, что я нахожусь в фокусе нескольких темпоральных излучателей. Отследив ведущие к источнику энергии, я испытал первый шок: карг извлекал энергию непосредственно из цикла возникновения-гибели Вселенной. База Исполнительной администрации пользовалась ресурсами темпорального ядра, ни больше, ни меньше. Стабильность энтропийного острова держалась на равновесии между массами прошлого и будущего.

Удалось также исследовать природу темпоральных заслонов, неосязаемых и непреодолимых. Естественные потоки энергии оказались сплетены в причудливые узлы; сложность рисунка была явно не под силу рядовому интеллекту. Я никогда не встречал разума с такими возможностями.

Второй удар в течение дня: искусственный мозг, но на несколько порядков мощнее разума обычного карга.

Десять тысяч карг-интеллектов в одной упряжке.

И можно догадаться, как это случилось. Сначала единственный карг на задании в пределах третьей эры; по обыкновению, целеустремленный и добросовестный. Потом случайное удвоение персональной временной последовательности; неучтенные помехи, как следствие — непроизвольный запуск процесса темпорального дублирования.

Там, где раньше находилось ментальное поле одного карга, теперь эффективно действует удвоенное.

Усиленный интеллект немедленно оценивает ситуацию, находит ее благоприятной и реконструирует исходные условия, черпая энергию из энтропийной матрицы. В интересах первоначального задания.

Четыре карга.

Процесс на этом не останавливается…

На шестнадцатом удвоении базовые возможности самоорганизации больше не обеспечивают функциональной стабильности; последствия катастрофические.

Извращенный, но по-прежнему могущественный, интеллект впадает в коматозное состояние.

Проходят годы, и первоначальный карг, лишенный памяти о поразительном происшествии, возвращается на базу по выполнении задания. На базе его выводят из эксплуатации, вместе с остальными каргами его серии: эксперимент оказался не слишком удачным. Списывают, но не уничтожают. Парализованный супермозг между тем понемногу восстанавливается.

В один прекрасный день наступает пробуждение.

Бестелесный разум мгновенно захватывает все подходящие носители — отключенных каргов более чем достаточно. Оценка обстановки, выводы и планирование занимают долю микросекунды — затем начинаются активные действия. С целеустремленностью беглого бульдозера в посудной лавке очистив темпоральный сегмент, больной супермозг приспосабливает его к жизни — искусственной жизни. Рай для каргов. Дальше следуют работы по стабилизации и облагораживанию насыпного острова в океане времени. Острова без жизни, жизни без смысла.

Такова предыстория Исполнительной администрации, нашедшей применение и для человеческих существ. На тонущих обломках главной последовательности людей пока хватало; почему бы не приспособить их к полезной работе? Разумеется, решить великую задачу можно и без них, но зачем отказываться от дармового подспорья? Эффективность прежде всего.

И вот, мы с Мелией должны сыграть свою маленькую роль в грандиозной судьбе механизированной вселенной.

Само собой, мы не единственная рабочая упряжка, связанная «узами». По темпоральным связям я нащупал тысячи пар, пойманных в ловушку и приставленных к «работе»: сортировать пряди энтропийной ткани, идущей на пошив короткого одеяла вселенной карга.

Остроумная идея, спору нет, — но недостаточно остроумная. На некоторое время хватит: миллион лет, десять миллионов, может быть, сто. В конце концов плотина, остановившая поток времени, рухнет. Что случится, когда запертое прошлое хлынет стеной на несбывшееся будущее, представить невозможно.

По крайней мере, лично я представить катастрофу таких масштабов не могу.

Другое дело, если пробить в плотине дырку, прежде чем образуется серьезный напор.

И мне сейчас очень удобно делать дырки.

Сначала, правда, необходимо определить многопорядковые координаты источника энергии для этого балагана.

Источник оказался спрятан очень толково. Пришлось обойти целый лабиринт, исследуя один тупик за другим, но я нашел.

И стало ясно, что делать.

Теперь сойти с локальной последовательности — остальное сделает транспортное поле. Добро пожаловать в чистилище.

Глава 32

Город напоминает расстроенный рояль в сумасшедшем доме. Балки, стальные листы, острые углы, дикие кривые и лучи ослепительного света; грохот, рык, визг и скрежет; люди с бледными лицами и глазами мучеников; тесные костюмы, дыхательные аппараты, дозиметры, экзоскелеты и усилители обмена веществ; каждый торопится, не желая никого видеть.

Зной, вонь, ветер, несущий вихрь мерзости вдоль зараженной улицы; толпа выбрасывает женщину; подхватываю вовремя, не даю упасть; отталкивает, угрожающе оскаливается; противогаз сбился на сторону, вижу лицо.

Мелия. Мелия-Лиза.

Вселенная милосердно взорвалась, и я вернулся в лабораторию. Оказывается, прошло меньше минуты. Карг равнодушно смотрел на приборы, а Мелия застыла на жестком стуле, не открывая глаз.

Первая строчка сегодняшнего урока. Первый параметр.

Ледяной ветер, как удар плетью. Крутой склон холма засыпан снегом. Кое-где снег вспарывают зубцы гранитных скал, за которыми прячутся жалкие низкорослые сосенки. Под деревьями лежат люди, завернутые в шкуры. Высоко над головой, на фоне свинцовых туч, желанный перевал между каменных стен.

Нам нужно на ту сторону, но мы опоздали. Наступила зима, окончательно и бесповоротно; пурга уже не выпустит нас отсюда. Мы умрем здесь.

Я был среди своих, но кто-то в голове наблюдал со стороны. Ползком я добрался до ближайшей фигуры, укутанной в меха. Мальчик не старше пятнадцати, белое лицо, льдинки в ресницах и ноздрях. Поздно. Дальше младенец, мертвый уже давно. Старик, борода в сосульках, открытые глаза затянуло льдом…

Мелия. Еще дышит — открыла глаза, хотела улыбнуться…

Снова лаборатория.

Вторая строчка длинного дня. Второй параметр.

Мир сузился до ширины булавочного прокола и раскрылся пыльной дорогой под пыльными деревьями. Ни воды, ни тени, только убийственная жара. Все тело болит от усталости. Я обернулся. Не слышал, оказывается, как она упала. Лежит лицом вниз в мягкой пыли.

Десяток шагов обратно — тяжелый труд.

— Вставай, — сказал я сиплым шепотом.

Дотронулся ногой — тряпичная кукла. Больше не откроет глаза, больше никогда не заговорит.

Упав на колени, я подхватил ее на руки. Ничего — совсем ничего не весит. Я смахнул песок с ее лица; в уголке рта показалась тоненькая струйка коричневой слюны. Сквозь приоткрытые веки слепо блеснули белки глаз. Ее глаз.

Мелия.

Снова стерильная комната.

Добавив запись в базу данных, карг посмотрел на Мелию. Все в порядке: сидит на стуле ровненько, ремни натянуты… Итак, три параметра определены. Осталось еще три. Карг потянулся к пульту.

— Погоди, — сказал я. — Ты что, убить ее хочешь? Она не выдержит…

Карг слегка удивился.

— В процессе калибровки предельный стресс необходим. Это само собой разумеется, мистер Равель. Если я хочу оценить энергию личной привязанности, нужны достоверные отсчеты в широком диапазоне.

— Ее не хватит надолго.

— Она не подвергается непосредственным воздействиям, — объяснил карг в своей академической манере. — Это вы рискуете, мистер Равель; мисс Гейл лишь воспринимает отражение ваших переживаний. Страдание по доверенности, так сказать.

Карг скупо улыбнулся и нажал кнопку.

Боль подступила сразу же, но остановилась в полушаге. Меня только что искалечило, но в то же время я наблюдал со стороны. Перелом ниже колена: осложненный перелом, когда осколки раздробленных костей торчат сквозь раздавленную плоть.

Ногу затянуло в механизмы трюмного подъемника рудовоза. Меня вытащили на палубу и оставили умирать, но смерть сейчас — непозволительная роскошь. На берегу, в пустой комнате, меня ждет женщина. В порт я пришел заработать денег на еду и тепло. Опасная работа, но в ней хлеб и уголь.

Для других, может быть, но не для меня.

Рукавом куртки я перевязал ногу. Боль притупилась и отступила еще немного. Теперь отдохну — и вернусь.

Умереть прямо здесь было бы легче, и гораздо приятнее, но она подумает, что ее бросили.

Немного покоя для начала…

Мышеловка, простая мышеловка — дошло слишком поздно. Я открыл дверь сну, желанному гостю, но переступила через порог смерть.

Глядя в дымные сумерки большого города, она ждет меня — ждет впустую.

Мелия.

Все та же комната, яркий свет.

Если бы не ремни, Мелия лежала бы на полу.

— Ты достиг высокого совершенства, карг, — похвалил я. — Ей пришлось смотреть, как меня убивают и калечат. Но для твоих датчиков этого мало. Неплохо добавить предательства и обманутых надежд.

— Мелодраматическая риторика, мистер Равель. Прогрессивная стимуляция необходима для проведения исследований в полном объеме.

— Здорово. Что у нас на очереди?.. Вместо ответа карг снова нажал на кнопку.

Клубящийся дым, едкая серная вонь дешевой взрывчатки военного времени, кирпичная пыль, запах гари: дерево, битум и человеческая плоть, сожженные вместе. Заревом пламени и грохотом падающих стен жидкий вой толпы: до них еще не добралась смерть. Незначительный и почти неслышный звук — на фоне гула двигателей, свиста бомб и грохота разрывов.

Он — то есть я — отталкивает в сторону упавшую деревянную балку, взбирается на кучу строительного мусора и видит разбитый канализационный колодец, где бурлят нечистоты. Дом еще стоит, только стена рухнула — там, где спальня. На выгоревших желтых обоях косо висит картина. Она так радовалась, купив ее на Петтикот-лейн, — мы провели весь день, подгоняя раму и выбирая место на стене.

В обгорелом проеме, оставшемся от двери, стоит комичная фигурка в черном гриме. Голова будто обрита наполовину, в руках — искалеченная кукла. Я протягиваю руки, смотрю в лицо. Белая как мел кожа под слоем копоти, синие ноздри, серые губы, ввалившиеся глаза. Глаза моего ребенка. Я смотрю в лицо Мелии; она кричит, широко раскрыв рот, и не может остановиться.

Тишина, чистые стены и яркий свет. Мелия негромко мычит, обвиснув на ремнях.

— Придержи лошадей, карг. В твоем распоряжении вечность. Ну, может, половина вечности. Не жадничай.

— Все идет как по маслу, мистер Равель. Замечательная работа. Последняя запись особенно хороша: трагедия близкого человека. Очень интересно.

— Она не выдержит.

Карг посмотрел на меня, как лаборант на говорящего кролика.

— Когда я соглашусь с вами, худшие ваши опасения станут реальностью, мистер Равель.

— Она человек, а не машина, карг. Ты ведь хотел именно людей для опытов? Она то, что есть, и ничем другим быть не может. И за это ты ее наказываешь?

— Наказание — человеческая концепция, мистер Равель. Если инструмент слишком мягок, огонь, молот и наковальня сделают его тверже. Если он ломается, я выбрасываю его и беру новый.

— Дай небольшую передышку! Она придет в себя…

— Пустые слова, мистер Равель. Тянете время, и только.

— Хочешь еще — мало на сегодня, урод? Не можешь остановиться?

— Остался самый важный опыт: муки и смерть того, кто ей всех дороже. Свойственный человеку глубокий эмоциональный контакт — один из любопытнейших феноменов, мистер Равель. Во вселенной нет другой такой силы. Но у нас будет возможность обсудить это в другое время; сейчас я не могу жертвовать планом исследований.

Я выругался; карг приподнял брови и…

Рот залило соленой водой, спустя мгновение захлестнувшей и голову. Мощный поток прижимал к переборке, которая не давала всплыть. Мутно-зеленое течение ослабело, отпустило — и покатилось назад…

Как только освободились ноздри, я судорожно вздохнул, наглотался воды и закашлялся.

Когда волна откатилась совершенно, вода как раз доставала до подбородка.

Из-за течи в баке яхта осталась без горючего и села на камни у лагуны. Выветренный базальтовый клык распорол корпусу ватерлинии, и доска обшивки прижала меня к деформированной переборке.

Отделался синяками, даже ребра остались целы, но меня зажало, как в тиски.

Когда вода ворвалась в каюту, я запаниковал; пытаясь вырваться, только ободрал кожу. Вода поднялась до пояса, потом отступила.

Страх на ее лице тогда сменился облегчением, но когда до нее дошло мое положение, беспокойство вернулось. Она сделала все, чтобы освободить меня.

Авария произошла полчаса назад. За это время суденышко прочно устроилось на камнях и дал себя знать прилив.

Она работала лихорадочно, срывая ногти, пока окровавленные руки не начали дрожать от усталости. Ей удалось убрать одну доску, но вторая, под водой, держала меня по-прежнему крепко.

Убрать и эту получаса хватило бы.

Получаса, которого у нас не было.

Увидев, что я попал в ловушку, она поднялась на палубу и подала сигнал группе туристов на пляже. Один из них заспешил к небольшому автомобильчику; из-под колес полетел песок, и машина умчалась за помощью.

До станции береговой охраны пятнадцать миль. Может быть, есть телефон поближе, но допустим, что нет; автомобиль доберется до станции за пятнадцать минут. Спасательному катеру потребуется еще полчаса, не меньше. Сорок пять минут, считая от настоящего момента.

У меня нет и пятнадцати.

Она попробовала сделать дыхательную трубку из кофейной жестянки; ничего не вышло.

На борту не нашлось хотя бы одного фута резинового шланга.

Следующая волна накрыла на целую минуту. Когда вода наконец опустилась, надо было запрокинуть голову, чтобы осторожно глотнуть воздуха.

Пока мы ждали следующей волны, она смотрела мне в глаза.

Мы ждали смерти солнечным днем, в ста футах от берега, за сорок минут до спасения.

Вода снова сомкнулась над моей головой.

Я всплыл в лаборатории, под беспощадный свет ламп. Шесть параметров — мне больше не надо.

Глава 33

— Интересно, — сказал карг. — Очень интересно, однако… — Тут он посмотрел на Мелию, повисшую на ремнях. — Умерла. Какая жалость.

Заметив искру в моих глазах, он рванулся, но я тут же заморозил его ментальным силовым полем.

— Лопух, — сообщил я удовлетворенно.

Смотреть, как он понемногу осознает всю глубину своей ошибки, было приятно. В другое время я бы еще и не так обрадовался.

— Вы планировали это с самого начала, — произнес карг. — Теперь все очевидно. Очень, очень умелая манипуляция, мистер Равель. Провели меня за нос. Непростительная недооценка. Основа наших взаимоотношений принципиально изменилась, разумеется. Естественно. Признавая реальность, я готов относиться реалистически…

— Лопух, — повторил я. — Естественно. Ты еще не понимаешь.

— Я готов немедленно вас освободить, — продолжал карг. — Обязуюсь предоставить темпоральный анклав, приспособленный к вашим требованиям, а также партнера взамен утраченной женщины.

— Не бери в голову, карг. Ты больше никому ничего не приспособишь и не предоставишь. Ты больше не при делах.

— Вы человек, мистер Равель, — мрачно объявил карг. — Человек должным образом реагирует на соответствующее вознаграждение. Назовите его.

— А я уже все получил. Шесть координат — засечка в шести измерениях.

В глазах мощностью десять тысяч кибернетических сил отразились вполне человеческие чувства.

— Вы не можете уничтожить темпоральный привод! Это немыслимо!

Я улыбнулся. Пустое — глупо терзать машину.

— Будьте благоразумны, мистер Равель. Подумайте о последствиях. Вмешательство в работу привода вызовет детонацию энтропийного потенциала, вследствие чего Исполнительная администрация распадется на составляющие кванты…

— На это я и рассчитываю.

— Распадется вместе с вами!

— Что ж, риск — благородное дело…

Тут он решился нанести удар. Недурно, принимая во внимание, против чего он выступил. Ментальный удар мозга, умноженного на десять тысяч, пробил внешние слои защитного экрана и едва не достиг цели.

Отбив нападение, я замкнул накоротко основные каналы темпорального привода.

Разрушительные потоки вырвавшейся на свободу энергии затопили все шесть измерений: три временных и три пространственных. Стальную коробку вокруг меня сжевал темпоральный смерч; я удержался на гребне, балансируя, как на доске для серфинга. Оглушив и ослепив, безжалостные темпоральные вихри выбросили меня на берег вечности.

Глава 34

Сознание возвращалось медленно и неуверенно. Мутно-красный свет наводил на мысли о пожаре, бомбах, перебитых костях и тонущих яхтах, о смерти среди льдов, смерти от голода и смерти от истощения сил.

Замечательные сны — позавидовать можно…

Действительность, впрочем, оказалась не так уж плоха: закат солнца над океаном. Правда, таких закатов я раньше никогда не видел. Разноцветный купол распростерся на половину иссиня-черного неба — в зените серебряный, у горизонта кроваво-красный.

Закат мира.

Преодолевая боль во всем теле, я сел и огляделся. Ни травы, ни деревьев, ни крабов, ни чудовищных следов на берегу — один только серый песок, ничего больше. Но место знакомое.

Берег Динозавров, но только динозавров и след простыл. Как и людей, гардений, кур и яиц.

Добро пожаловать на землю — жизнь после жизни.

Подходящий участок, спору нет: все как раньше, только мыс к востоку сгладился в едва заметный холмик у серых дюн. Потому-то здесь и построили станцию, разумеется. Океаны уже не там, где раньше; одни континенты погрузились в пучину, другие поднялись со дна морского, но Берег Динозавров почти не изменился.

Некоторое время я без толку гадал, как давно нет уже здесь человека; потом перепробовал все аварийные частоты перехода, но все диапазоны молчали.

Да, мне удалось уничтожить адскую машину — механического каннибала, выживавшего, поглощая самого себя. Только взрыв перебросил меня через континент истории, и теперь глухая окраина бесконечности — мой удел. Я жив покуда, но это все.

Задание выполнено, агент Равель: использованы все доступные средства, противник, ввергнувший новую эру в хаос, найден и повержен.

Карг, этот жалкий суперкалека, был беспощаден; я оказался беспощаднее его. Я не остановился ни перед чем — использовал всех и каждого ради великой цели.

И я проиграл — пустыня вокруг тому доказательство. Я обладаю информацией, которая даже сейчас могла бы поправить дело, но нет и не будет ни связи, ни шанса вырваться отсюда. Бесценное знание никому не поможет. Оно умрет вместе со мной, на этом сером пляже у конца времен — если я чего-нибудь не придумаю.

— Похвальная ясность мысли, агент Равель, — сказал я вслух.

Голос прозвучал одиноко, подобно трепету последнего листа на последнем дереве, под натиском холодного ветра последней осени.

Гигантское, остывшее Солнце не грело ^[1]. Я подумал о Меркурии: поглотило ли его ненасытное Солнце? Выгорел ли окончательно водород в его недрах? Может, и Венера тает уже, скользя по поверхности умирающего монстра? О чем только я не думал… Нужный ответ пришел сам собой.

В основе своей ответ оказался достаточно прост. И как все простые рецепты — непрост в исполнении.

Я активировал кое-какие сенсоры, встроенные в нервную систему, и прошелся по пляжу. Волны накатывались на песок с унылым шорохом, будто через силу. Устали, за столько-то миллиардов лет — понимаю… Готовы отступиться, да? Мне и самому не легче.

Нужное место нашлось в полумиле от места моего прибытия, менее чем в сотне ярдов от берега. Некоторое время я соображал, куда может добраться прилив, пока до меня не дошло, что серьезному приливу неоткуда больше взяться. Луна давным-давно отошла от Земли, потом вернулась обратно, достигнув предела Роша, — несколько геологических эпох назад… Тогда умирающей Земле представилось редкое зрелище: ее вечная спутница рассыпалась на мелкие кусочки, и теперь кольцо лунной пыли светится от горизонта до горизонта.

Но мне некогда предаваться мыслям о лице возлюбленной, обратившемся в прах и пепел. Понадобятся все силы, и время не ждет.

Прозондировав найденную аномалию, я определил точку — восемнадцать футов под поверхностью. Не так плохо, учитывая, сколько прошло времени. Стеклянная чаша давно обратилась в песок, но едва заметная аномалия осталась. Аномалия, означающая интерфейс перехода.

Восемнадцать футов: четыре фута песка, четырнадцать футов камня.

Мне только надо отрыть колодец — какие пустяки.

Что ж, у меня есть две руки, крепкая спина и сколько угодно времени. Я приступил к делу, зачерпывая по горсти песка за раз.

Глава 35

Будь моя задача похитрее, я бы решил ее быстро. К техническим проблемам любой сложности меня подготовили хорошо. Супермозги, лучевое оружие, бронированные людоеды — все это мне по плечу. А вот о выемке песчаного грунта никто не подумал.

Круг в десять футов прямо над аномалией выглядел достаточным, но после двух смен по двадцать четыре часа воронка расширилась до двадцати футов — настолько сыпучим оказался мелкий песок. Так или иначе, теперь я мог приступить к настоящей работе.

Первая трещина в камне появилась в середине третьего дня. Мне пришлось пройти три мили, прежде чем я набрел на плоский камень, достаточно тяжелый для работы, но не слишком неподъемный. Я доставил его на место, переворачивая раз за разом. В ширину камень достигал четырех футов; можете сами рассчитать, сколько раз мне пришлось ставить его торчком и ронять на песок. Установив камень на краю раскопа, я полчаса убирал песок, нанесенный ветром за время моего отсутствия, потом поднял двухсотфунтовую королевскую печать — и уронил ее вниз. Камень ухнул в песок и соскользнул к центру воронки.

Я повторил операцию — раз и другой.

Потом повторил еще.

В конце концов я встал прямо на дне воронки, поднял камень и уронил его, ребром вниз. Всего три фута, но от каменного ложа откололась тонкая пластина песчаника. Убрав мусор, я повторил операцию.

На шестом ударе мой молот раскололся, что оказалось к лучшему. Меньшую половину можно было кидать с края воронки — высота около восьми футов — с неплохими результатами.

Под конец пятого дня я вырубил круглую ямку глубиной чуть более фута.

К этому времени я изрядно проголодался. Морская вода в эпоху конца света сделаласьмутно-зеленой — не водоросли, просто насыщенный раствор таблицы Менделеева. Это не мешало мне ее пить: встроенная экипировка полевого агента позволяет пить что угодно. Приятного мало, но жить можно.

Со временем выемка стала глубже и молот сделался эффективнее; зато появилась проблема извлечения — как молота, так и строительного мусора. Когда глубина выработки достигла шести футов, пришлось выбивать в каменной стене ступени.

Колодец уходил все глубже; гора обломков песчаника росла. Восемь футов, десять футов, двенадцать футов. Мягкий песчаник сменился твердым известняком, и работа пошла черепашьими темпами, но вскоре сплошной известняк превратился в рыхлую смесь известняка с глиной. Копать стало совсем легко, но появилась вода. До цели — четыре фута.

Четыре фута плотной, обдирающей руки глины. Берешь горсть, поднимаешься по десятифутовой шахте, цепляясь одной рукой, выбрасываешь, потом обратно. Извлекаешь следующую горсть из-под воды: один фут, два фута…

Три фута воды. Глина ползет отовсюду, норовя заполнить выработку, но я уже почти докопался. Набрав побольше воздуха, я нырнул, пытаясь нашарить в супе из глины и ракушек то, что мне нужно. Близко, очень близко… На третий раз вынырнул, сжимая это в кулаке. Глядя в раскрытую ладонь, я впервые задумался, насколько ничтожны были мои шансы.

Однажды, совсем в другой жизни, пришлось вслепую уходить отсюда, с Берега Динозавров, в собственное прошлое. Тогда, на палубе гибнущего корабля, я как раз успел погубить раннего себя. Не дал ему исполнить служебный долг, подставив под пулю карга.

Применив аварийный генератор хронополя, я вернулся сюда, на Берег Динозавров, чтобы оказаться в зловонном болоте, на месте, где тысячу лет назад стояла станция.

Само собой, вернулся сюда и труп. Набирая полный рот густой бодрящей грязи, я как-то не подумал о судьбе своей мертвой версии.

Он погрузился в болотце, забытый и невидимый, где и остался ждать запечатанным — одну геологическую эпоху за другой.

Четырнадцать футов камня, четыре фута песка. Тело и одежда распались целиком и полностью: ни пряжки, ни сапожного гвоздя, ни обломка тазовой кости…

Осталось только то, что лежало сейчас у меня на ладони. Кубик из синтетического материала со стороной в один дюйм. Материала, известного как этерниум. Материала абсолютно вечного. Внутри кубика — настроенный кристалл, блок питания и миниатюрный генератор поля захвата. Аварийный комплект, имевшийся у меня на том успешном задании. До недавнего времени я не помнил, так как нужный фрагмент памяти мне удалили, но в исключительных обстоятельствах память возвращается.

Выбравшись из раскопа, я поднялся на гору каменного мусора. Стоя на холодном ветру, некоторое время приспосабливался к мысли о том, что в очередной раз выиграл у судьбы в рулетку. Последний раз посмотрел на старое усталое солнце, пустой пляж и на яму, вырытую с таким трудом.

Мне будто даже не хотелось уходить с берега, где пролито столько пота. Уходить так скоро. Ну, почти не хотелось.

Когда в сознании всплыл активационный код, кубик послушно откликнулся, обжигая ладонь. Транспортное поле потащило меня назад — сквозь миллион миль черного туннеля.

Глава 36

Кто-то энергично тряс меня за плечо. Я хотел было застонать, но не хватило сил; вместо этого удалось открыть глаза. Сверху на меня смотрело собственное лицо.

Некоторое время я опасался, что тот, другой, восстал из болота и собирается отомстить за потерянную жизнь.

Немного позже я заметил впалые щеки и морщины. Одежда привычная: новенький с иголочки комбинезон казенного образца, только болтается как на вешалке. Над правым глазом свежий синяк, которого я не помню.

— Слушай внимательно, — сказал он моим голосом. — Не вижу смысла объяснять, кто здесь ты, а кто — я. Только у меня позади один полный круг. Петля времени — слыхал? Выхода нет — кроме одной маловероятной возможности. Мне она вовсе не нравится, но выбор у нас ограниченный. Мы уже говорили на эту тему — только я был на твоем месте, а другой предлагал то же, что сейчас собираюсь предложить я.

Заметив, как я открываю рот, он остановил меня жестом:

— Не трать воздуха на вопросы; я сам задавал их в прошлый раз. Думая, что не может не быть другого выхода, я сделал по-своему — и попал сюда. Добро пожаловать — я теперь комитет по встрече.

— Тогда, может, ты помнишь, что мне не худо бы и поспать. На мне живого места нет…

— Да, тебя занесло в сторону от фокальной плоскости, — согласился он без особого сочувствия. — Тряхнуло как следует, но жить будешь. Давай, поднимайся.

Приподнявшись на локте, я потряс головой, чтобы разогнать туман перед глазами — ну и в качестве возражения. Не стоило: кровь гулко застучала в висках. Тот, другой, помог мне встать на ноги, и я узнал обстановку: штабная комната на станции.

— Все правильно, — кивнул он. — Родная гавань. Или точно такая же. Только транспортное поле гоняет все по кругу. Наружу можно не выглядывать — пусто.

— Я уже видел… помнишь?

— Вот именно. Начало первого оборота. Ты перешел в сегмент после жизни — необъективированный тупик. Тебе хватило ума найти выход оттуда — но петля остается петлей. Ты боролся отчаянно, но под конец оказался здесь.

— Да… Я думал, что манипулирую им, а он — что манипулирует мной.

— Ага. Но теперь наш ход — если ты не решил сдаться.

— Знаешь, погожу пока.

— Мной… нами — манипулируют прямо сейчас, — объяснил он. — У карга таки остался туз в рукаве. Нам нужно разорвать петлю. Тебе предстоит это сделать.

Вытащив пистолет из кобуры, он протянул его мне.

— Возьми, — сказал он. — Выстрели мне в голову.

Я хотел что-то сказать, но не смог.

— Мне известны все доводы, — продолжал мой двойник из будущего. — Я сам их приводил, не далее как неделю назад. Неделю… Протяженность нашего временного анклава. Только цена этим доводам — дерьмо. Мое предложение — единственный реальный способ что-то изменить.

— Ты, приятель, из ума выжил. — Говорить с собой я стеснялся, хотя тот — другой — стоял в четырех футах и оброс недельной щетиной. — Самоубийство не в моей натуре, пусть даже стрелять нужно в тебя.

— На это они и рассчитывают. Со мной уже сработало — я отказался. — Он выдал мне кислую ухмылку, которой я многие годы не жалел для собеседников. — А вот если бы выстрелил — кто знает, мог бы спасти свою жизнь.

Подбросив пистолет на ладони, он посмотрел на меня сурово.

— Я бы застрелил тебя без колебаний — если бы это могло помочь делу.

Да, он и вправду изменился… Теперь это действительно он.

— Так почему нет смысла убивать меня?

— Ты, как бы это сказать, — в прошлом. Твоя смерть ничего не изменит. Но вот если убить меня — система темпоральных уравнений изменится. Вместе с ней может измениться твое — наше — будущее. Не ахти какой шанс — зато единственный.

— Могу предложить свой вариант.

— Какой же? — спросил он устало.

— Если мы попробуем выполнить переход вместе? Стационарный хронопорт позволяет…

— Уже пробовали, — буркнул он.

— Тогда попробуй один, а я подожду.

— Тоже пробовали.

— Как ты мне надоел! Стреляй сам, вот что!..

— Бесполезно.

— Крутим любимую пластинку, опять сначала? Этот разговор тоже?

— Начинаешь понимать, а?..

— А если попробовать другие ответы?

— Ничего не изменится. Вообще, все уже пробовали. Времени у нас много; не скажу, сколько именно, но на проработку сцены до мелочей хватит. Со всеми вариантами. Только конец всегда один: ты делаешь переход в одиночку, переживаешь все, что пережил я, и возвращаешься обратно — уже в моем качестве.

— Откуда такая уверенность?

— Оттуда, что соседняя комната полна костями, — объяснил он с безрадостной улыбкой. — Нашими костями. На самых свежих осталось немного тухлого мяса — запашок чувствуешь? Это к вопросу о моем будущем — там только голодная смерть… Решай.

— Кошмар… Ничего, отосплюсь — пройдет.

— Кошмар-то кошмар, но только наяву — будь благонадежен. Стреляй, пока я не потерял терпение!

Он сунул пистолет мне в руку.

— Давай рассуждать здраво, — сказал я. — Твоя смерть ничего не изменит. Все, что я могу сделать один, мы можем сделать вместе.

— Неверно. Единственный выход — решительно изменить сценарий.

— Что будет, если я попробую сам?..

— Окажешься на борту «Сан-Гуадалупе», получишь массу удовольствия. Посмотришь, как полевой агент проваливает задание…

— Но если я не буду подпирать дверь? Если не помешаю?..

— Не имеет значения. Вернешься сюда, я знаю. Уже пробовал.

— Хочешь сказать, весь большой круг — болото, Мелия?

— Весь большой круг — раз за разом. И вернешься опять сюда. Смотри на это так: карг пошел с туза; мы либо бьем козырем, либо проигрываем.

— Может, ему того и надо…

— Нет, он полагается на наше человеческое поведение. Люди хотят жить, ты не забыл? Они не вычеркивают себя из пьесы.

— Если, оказавшись на корабле, я не воспользуюсь генератором хронополя, что в трупе?..

— Сгоришь вместе с кораблем, и только.

— Если останусь на пляже с Мелией?

— Не работает. Ничего не работает. Просто умрешь там, даже если жизнь будет долгая. Конец один…

— А если застрелить тебя, выйдет не так?..

— Кто знает. Но шанс есть: ход не по правилам, вроде обмана при раскладывании пасьянса.

Я уперся, и он устроил мне экскурсию по станции. За дверьми шлюза — непроницаемая жемчужная дымка, в комнатах — пыль и запустение. Станция действительно очень старая…

А потом он показал мне комнату с костями. Думаю, меня окончательно убедил запах.

— Давай пистолет, — потребовал я.

Он протянул мне оружие без единого слова.

— Повернись спиной! — рявкнул я, щелкая предохранителем.

Он повернулся.

— Есть одна утешительная мысль, — сказал он. — Может выйти так, что…

Выстрел не дал договорить. Его мотнуло, будто кто-то дернул за ошейник — вперед, от меня. Я едва успел разглядеть дыру в затылке, прежде чем в моем черепе вспыхнул огонь, ярче солнца — и выжег стены моей тюрьмы.

Я превратился в гигантский глаз над крошечной сценой. На ней я увидел себя, во всем разнообразии энтропийных контекстов. Вот виды древнего Буффало, вот тонущий галеас, вот умирающий берег на краю вселенной, вот я плету никчемные сети вокруг сумасшедшего карга, вот он плетет свои, но оба мы в чужой мышеловке — та, в свою очередь, в клетке, из которой нет выхода…

Как это сейчас выглядит глупо. Как вышло, что высоколобые теоретики Центрального коммутатора не заметили главного: их собственная стратегия дает те же результаты, что и политика их предшественников? Только…

Следующая мысль была самая важная, но я не успел ухватить ее за хвост. Момент просветления ушел безвозвратно, оставив наедине с трупом убитого мной человека. Пистолет в руке еще дымился, а в голове звенело слабое эхо чего-то неизмеримо значительного. Кое-что, правда, осталось: сама идея темпоральной уборки — порочное заблуждение. Теперь я видел это совершенно ясно. Безответственные эксперименты новой эры, ложные убеждения деятелей третьей эры, ювелирная работа Центрального коммутатора — все одинаково никуда не годится.

Дело всей моей жизни оказалось бессмысленным фарсом. Я был марионеткой, бессмысленно пляшущей на ниточках перед пустым залом.

И все же теперь я понимаю — кто-то не пожалел усилий, чтобы замести меня под ковер.

Кто-то могущественнее Центрального коммутатора.

Кто-то направил меня аккуратно и четко, как я манипулировал обреченным каргом в Буффало — и его могучим альтер эго, строившим здание Исполнительной администрации в пустоте, как паук плетет паутину в запечатанном гробу. Меня лишили точки опоры, загнав в бесконечную петлю, — вывели из игры навсегда. Навсегда?

Есть одна маленькая деталь, которую они упустили.

Мой двойник умер у меня на глазах — и в момент смерти его ментальное поле слилось с моим.

На долю секунды мой интеллект вырос неизмеримо — IQ не менее трехсот, я полагаю.

И пока я размышлял о смысле и возможных последствиях озарения, стены побледнели и растворились. Я оказался в приемной камере Центрального коммутатора.

Глава 37

Высокий потолок заливал холодным светом белые стены, обмотки фокусирующей системы гудели негромко, пахло горячим металлом и озоном. Знакомый вид, знакомые запахи — родной очаг, право слово… Вот только отряд вооруженных людей в серой форме службы безопасности Коммутатора здесь не к месту. Выстроились правильным кругом, любо-дорого посмотреть; я — точно в центре. В руках у каждого — кратерный бластер, и каждый бластер направлен мне в голову. В лицо светит оранжевый луч: целеуказатель генератора амортизирующего хронополя.

Догадавшись, что от меня требуется, я уронил пистолет и медленно поднял руки.

Подойдя вплотную, один из охранников сноровисто обшмонал меня, но только испачкал руки: грязь от многодневных раскопок никуда не делась. События все время шли вскачь — тогда, как и сейчас.

По жесту начальника меня вывели из приемной камеры, не нарушая строя; дальше по коридору, через пару бронированных дверей — на серый ковер перед широким пустым столом хрономастера Центрального коммутатора.

Я уже встречался с этим человеком — высоким, крепким, с правильными чертами сурового лица, — но не в такой официальной обстановке. Так же умен, как и остер на язык… Удалив охрану, кроме двух агентов, он указал мне на кресло. Некоторое время он присматривался, без улыбки и без угрозы на лице, — просто исследовал проблему прожектором своего интеллекта.

— Вы отступили от инструкций, — сказал он ровно.

Ни гнева, ни обвинения в голосе, ни даже любопытства.

— Верно, отступил.

Я уже собрался обсуждать подробности, но хрономастер заговорил первым.

— В соответствии с заданием вам следовало уничтожить агента DVK-Z-97. Дополнительная задача — захватить в целости и сохранности карга серии H, серийный номер четыреста пятьдесят три.

Речь его лилась плавно, будто моих слов он не слышал. На этот раз я не стал отвечать.

— Вместо того чтобы захватить карга, вы уничтожили его мозг. Вы не пытались уничтожить агента.

Все верно — вернее быть не может. Отрицать так же бессмысленно, как соглашаться.

— Поскольку объяснить подобные действия в рамках вашего психотипа невозможно, мотивы следует искать за пределами политики Коммутатора.

— Вы делаете поспешные выводы, — возразил я. — Обстоятельства…

— Очевидно, что любое предположение о вербовке другими темпоральными организациями в отношении вас беспочвенно и не выдерживает критики.

Я уже не пытался ничего говорить. Это не беседа и даже не допрос: хрономастер делает официальное заявление для истории.

— Таким образом, вы представляете силу, не нашедшую пока материального воплощения: пятую эру человечества.

— У вас хвост виляет собакой, — возразил я. — Вы постулируете существование сверхдержавы — преемника Коммутатора, чтобы подобрать мотив моим действиям. Может, я просто провалил задание. Может, у меня крыша поехала. Может…

— Вы можете выйти из роли человека древней эры, агент. Кроме дедуктивных выводов я располагаю данными об истинном уровне ваших интеллектуальных ресурсов; значения зафиксированы аппаратурой станции. В момент кризиса вы вышли на третий психометрический уровень. Человеческий мозг никогда не показывал таких результатов. Бессмысленно отрицать очевидное.

— Пожалуй, я ошибся.

Теперь он смотрел на меня молча. Мне наконец удалось завладеть его вниманием.

— На самом деле вы говорите не о пятой эре, — продолжал я. — Вы постулируете существование шестой эры.

— Каков же фундамент заявления, столь поразительного? — поинтересовался он, вовсе не выглядя пораженным.

— Все просто. Вы и есть пятая эра. Следовало догадаться раньше. Агенты внутри Центрального коммутатора.

Целых тридцать секунд он смотрел на меня ледяным взглядом. Потом оттаял — на волосок, не больше.

— А вы — агент внутри агентурной сети.

Я мельком глянул на костоломов за его спиной — те слушали спокойно. Тоже в команде, надо полагать.

— Несчастное стечение обстоятельств, — продолжал хрономастер. — Наши планы развивались весьма успешно — если не считать провала, вызванного вашим вмешательством. Однако не произошло ничего непоправимого.

— Пока, — кивнул я.

Хрономастер едва не задрал брови.

— Вы оценили ситуацию немедленно, обнаружив себя изолированным — я применяю этот термин за неимением лучшего — на выведенной из строя станции.

— Да, именно тогда я начал догадываться. Никак не мог понять, что затевает Ярд. Теперь ясно, что он просто выполнял ваш приказ: вывести меня из обращения. Перевел станцию в ахронную полость, используя технологию, неизвестную Центральному коммутатору, и предварительно выманив меня наружу. Мне ничего не оставалось, как применить персональный генератор хронополя — и выпасть в петлю времени. Просто и результативно. Ну, почти.

— Вы здесь, лишены возможности действовать и полностью нейтрализованы, — объявил он. — Операция оказалась действительно результативной.

Я покачал головой и лениво усмехнулся, но произвести впечатление не удалось.

— Когда стало ясно, что происходит в петле времени, я понял — дело не обошлось без Центрального коммутатора. Но поскольку события развивались в противоречии со стратегическими установками Коммутатора, вывод об агентурной инфильтрации напрашивался сам собой, — объяснил я.

— Нам повезло, что вы остановились в своих выводах за один шаг до конца логической цепочки. Если бы вы избежали эвакуационного зонда, тысячелетний труд пошел бы насмарку.

— Напрасный труд…

— В самом деле? Надеюсь, вы ошибаетесь, агент. Предположение о принадлежности к шестой эре не подразумевает вашего превосходства. Деградация уже имела место в истории.

В голос нержавеющей стали прокрался-таки легчайший намек на неуверенность. Теперь я точно знал, о чем идет речь. Хрономастер старался понять, какого тигра он держит за хвост. Разобраться, где настоящая власть и сила.

— Не наш случай. Совершенно не наш случай, уверяю вас.

— Тем не менее вы здесь, — напомнил мне хрономастер.

— Подумайте, — предложил я. — Вся ваша деятельность базируется на предположении, что вам, как представителю позднейшей эры, видны ловушки, незаметные персоналу Коммутатора. Отсюда следует, что тем, кто после вас, хорошо видны ваши ошибки, не так ли?

— Мы не делаем ошибок.

— Если бы вы не делали ошибок, я бы здесь не сидел.

— Немыслимо! — произнес он с глубоким убеждением. Или, скорее, со страстным желанием верить в свою правоту. — Семнадцать тысяч лет процессы распада шли безостановочно; любые меры противодействия лишь способствовали дальнейшему разрушению. Впервые вмешавшись в поток времени, человек посеял зерно грядущего хаоса. Вскрыв энтропийные каналы, он позволил силам темпоральной прогрессии распространиться по спектру неуклонно теряющих устойчивость хрономатриц. Жизнь есть продукт течения времени. Когда плотность темпорального потока падает ниже критического уровня, жизнь прекращается. Наша цель — предотвратить окончательную катастрофу! Не более того! Мы не можем потерпеть поражение…

— Вы не можете восстановить прошлое, которого не было. И не можете сохранить будущее, которое никогда не наступит.

— Мы не ставим подобной цели. Наша программа — восстановить темпоральную ткань, сводя воедино тенденции, которые прежде расходились. Мы просто прививаем одичавшие ростки к дереву главной последовательности. Мы аполитичны — мы не поддерживаем никакой идеологии. С нас довольно сохранения жизнеспособности континуума.

— И самосохранения, — добавил я.

Хрономастер посмотрел на меня с легким недоумением.

— Вы когда-нибудь рассматривали конструктивное решение, следствием которого было бы исчезновение — вас и вашей работы? — спросил я.

— Нет — зачем? Пораженческая логика. Как мы можем следить за порядком в континууме, не существуя?

— Хороший вопрос.

— У меня есть еще один, — сказал хрономастер тоном человека, победившего в споре. — Зачем представителю вашей эры разрушать фундамент реальности, на котором строится любое вообразимое будущее?

Очень хотелось глубоко вздохнуть, но я воздержался.

— Агенты предыдущих эпох трудились, чтобы исправить ошибки, внесенные в прошлое. Те, кто пришел после них, столкнулись с задачей гораздо более серьезной, — объяснил я твердо и решительно. — Легко ли убирать за уборщиками? Центральный коммутатор пытался охватить проблему в целом, восстанавливая прошлое в полном объеме, плохое и хорошее, — как было до первого вмешательства. Но ваши амбиции идут гораздо дальше: используя Коммутатор, манипулировать не прошлым, но будущим…

— Деятельность в будущем невозможна, — сказал он, как Моисей, объявляющий Закон.

— Ну, ну… Для вас, например, пятая эра — это ведь не будущее? Большое подспорье в работе, не правда ли? Но если вы можете заглядывать в чужие карты, то будущее может посмотреть ваши. Что ему помешает?

— Вы хотите сказать, что любая попытка обратить тенденцию к распаду обречена?

— Тот, кто пытается надеть хомут на собственную судьбу, обречен. Каждый диктатор, создававший тоталитарное государство, постиг это на опыте. Секрет человека в том, что на него нельзя наложить цепи. Его существование держится на незнании грядущего, на отсутствии гарантий — на случае. Отнимите у него это — и вы отнимете все.

— Опасная, пораженческая доктрина, — отрезал хрономастер. — Я буду бороться с ней, используя любые средства, имеющиеся в моем распоряжении. Теперь вы расскажете мне о ваших руководителях: кто вас послал, кто направляет ваши действия, где находится оперативная база. Вы расскажете все.

— Не думаю.

Он сделал быстрое движение, и воздух распороло визгом, будто от рикошета. Воздух или более неощутимую субстанцию. Когда хрономастер вновь заговорил, голос его утратил всякую звучность.

— Вы чувствуете себя в безопасности, агент. Представляя прогрессивную эру, вы не сомневаетесь в вашем превосходстве, но даже крепкий идиот может заковать гения. Вы попались. Вы теперь заключены в ахронном анклаве, где временные размерности равны нулю и никакое воздействие извне невозможно. Скоро вы поймете, до какой степени надежен такой метод иммобилизации: любое снаряжение бесполезно, от капсулы с ядом и до персонального генератора хронополя. Но даже если вы исхитритесь умереть, все знания будут немедленно считаны с вашего мозга, как на сознательном, так и на подсознательном уровне.

— Вы позаботились обо всем, — согласился я, — но позаботились недостаточно. Вы прикрыли себя от вмешательства извне — но не изнутри.

Замечание явно не понравилось. Нахмурившись, он выпрямился в кресле и сделал знак охранникам, вставшим за моей спиной. Сейчас последует распоряжение о казни… Прежде чем он отдал приказ, из подсознания всплыл исполнительный код, похороненный до поры глубоко, под несколькими слоями гипнотического внушения. Хрономастер так и замер, с открытым ртом и смятением в глазах.

Глава 38

Сумеречный свет стасис-поля падал на лицо хрономастера и на лица охранников с пальцами на спусковых крючках. Пройдя между ними, я вышел в коридор. Двигаться трудно, как в сиропе, но это мы переживем… Тихо, вроде бы не собираясь спешить, тикает метроном, проникая в самую душу. Отдельные теоретики считают, что звук этот соответствует базовой частоте мироздания — циклу возникновения и разрушения реальности.

Комнату за комнатой, дюйм за дюймом, я тщательно осмотрел станцию. Личный состав на месте — неподвижны, как обитатели замка спящей красавицы. С журналами и базой данных я поработал тщательно, не спеша. Агенты пятой эры действовали грамотно и серьезно. Никаких указаний на размах операций, никаких намеков на степень искажения планов Центрального коммутатора. Важная информация, разумеется, но едва ли жизненно важная. Так или иначе, первый этап задания выполнен: фактор, создававший аномалии на темпоральной матрице дальнего доступа текущей эры, нейтрализован.

Из ста двенадцати человек личного состава агентами пятой эры оказались четверо. В стасисе их легко отличить по характерной ауре, вызванной аномально высоким темпоральным потенциалом. Избирательно очистив память, я отправил их обратно — по месту происхождения. Они будут чесать в затылке, проверять снаряжение, когда выяснится, что дороги обратно на Коммутатор нет, но темпоральные операции больше не для них: все четверо изъяты из обращения навсегда. Каждому своя петля времени, вроде той, которая досталась мне.

Базу данных пришлось отредактировать, чтобы у инспекторов Коммутатора не родилось ненужных мыслей.

Я уже закруглялся, когда в коридоре за дверью информационного центра раздались шаги.

Глава 39

Если забыть о том, что в стасисе движение за пределами моего персонального нуль-кокона невозможно, вторжение меня нисколько не удивило. Собственно, я даже надеялся на визит. Ситуация, можно сказать, этого требовала.

Дверь распахнулась, и на пороге появился высокий, с тонкими чертами лица и совершенно лысый джентльмен. Алый костюм с блестящим шитьем выглядел весьма элегантно, будто лиловые угри плавали среди красных водорослей. Он бегло осмотрел комнату — видно было, что он запоминает картину в мельчайших деталях, — и кивнул, будто знакомому в клубе.

— Вы хорошо поработали, — кивнул он.

Говорил он без акцента, но как-то странно. Быть может, он привык говорить гораздо быстрее. Красивый музыкальный баритон, и никакого беспокойства.

— Бывает и лучше, — возразил я. — Много непродуктивных усилий. Пару раз нельзя было даже сказать, кто кого водит за нос.

— Похвальная скромность. — Похоже, разговор носил церемониальный характер. — Мы считаем, что вы весьма успешно справились с непростой задачей. Я бы даже сказал, образцово.

— Спасибо. А кто это «мы»?

— До сих пор мы безоговорочно одобряли ваши действия, — продолжал он, не обращая внимания на мой вопрос. — Но дальнейшая реализация плана вашего задания чревата возникновением вероятностного вихря восьмого порядка. Возможные последствия вам понятны.

— Может, понятны, а может, и не очень, — буркнул я уклончиво. — Кто вы такой и как сюда попали? Этот анклав изолирован более чем надежно.

— Думаю, нам следует действовать на основе полного взаимного доверия, — сказал человек в красном. — Мне известно, кто вы, равно как известна суть вашего задания. Мое присутствие здесь тому порукой. Что, в свою очередь, доказывает мою принадлежность к эре, более поздней, чем ваша, — и что нашего суждения достаточно для отмены вашего задания.

— На сцену выходит седьмая эра, — мрачно объявил я. — Окончательный порядок на вечные времена…

— Мы не только имеем техническое преимущество перед вами, мы видим дальше и лучше. Стоит ли доказывать очевидное?

— Гм… А откуда такая уверенность, что на вас своего комитета бдительности не найдется? Поправить исправляющих?

— Проектов темпоральной уборки больше не будет. Наша программа есть программа последнего вмешательства. Седьмая эра не просто восстанавливает стабильность темпоральной структуры — мы отсекаем весь спектр излишних энтропийных векторов. Прочнее не бывает.

— Понимаю, — кивнул я устало. — Подправим природу, запихнув альтернативную историю обратно на главную последовательность. Вам не кажется, что здесь то самое вмешательство с благими намерениями? Первый проект темпоральной уборки возник, чтобы как-то управиться с последствиями, если помните.

— Лично я живу в эпоху, когда благодатные плоды темпоральной стабилизации уже созрели. Характерная для нас концентрация жизненных сил представителями ранних эпох лишь смутно ощущалась в редкие моменты просветления. Мы…

— Вы просто обманываете себя. Новый уровень вмешательства лишь создает новый уровень проблем.

— Наши расчеты говорят другое. Теперь…

— Вы задумывались когда-нибудь, что здесь идет естественный процесс эволюции? И что вы его обрываете? Может, человеческий разум выходит на новый концептуальный уровень — и ему потребуется твердая опора в виде многослойной матрицы вероятностей? Может, вы проедаете семенной фонд будущего урожая?

На какое-то мгновение он заколебался, но только на мгновение.

— Безосновательное утверждение. Сам факт, что позднейшие эры не вмешиваются, свидетельствует, что наша программа действительно последняя.

— Предположим, позднейшая эра все-таки вмешается… Какую форму могли бы принять их действия?

— Уж всяко не форму агента шестой эры, удаляющего записи из журналов третьей и четвертой эры, — твердо ответил человек в красном.

— Вы абсолютно правы, — кивнул я.

— Тогда каким образом… — начал он рассудительно, но тут же запнулся.

Идея начала доходить и пришлась совсем не по вкусу.

— Но вы, — прошептал он, — вы не?..

Прежде чем я успел ответить, человек в красном исчез.

Глава 40

Человеческий разум — не более чем узор на ткани головного мозга. Тусклый проблеск самосознания в мозгу австралопитека уже содержал этот узор в зародыше. Проходили века, мозг усложнялся, власть человека над средой обитания прирастала в геометрической прогрессии — но узор оставался тем же.

Человек считает себя центром Вселенной. До тех пор, пока не затронута эта основа основ, он переносит любые потери, переживает любые трудности.

Когда основа разрушена, остается лишь искра разума, затерянная в серой бесконечности. Теряется мера потерь, надежд, свершений и побед.

Даже когда развившийся интеллект указывает, что эта основа лишь произведение собственного мозга, что бесконечность не знает масштаба, а вечность не знает продолжительности, — любой человек держится за свою самость, как философ цепляется за жизнь, которой неминуемо придет конец, держится эфемерных идеалов и борется за правое дело, которое забудут.

Человек в красном — продукт высокой культуры, на пятьдесят тысяч лет впереди Центрального коммутатора, на десять тысяч лет, в свою очередь, опережающего первых исследователей древней эры. Кто, как не он, с его могучим интеллектом и великолепной подготовкой, должен понимать, что само существование агента более поздней эры навсегда разрушает его картину мироздания — и роль его народа в ней.

Но как обезьяна удирает от большой кошки, так и этот человек среагировал инстинктивно, спасая свои драгоценные иллюзии, — вернулся на родную почву.

И куда ушел он, туда и мне предстоит дорога.

Глава 41

Не без сожаления я избавлялся от блоков гипнотического внушения, уровень за уровнем. Осознание меры вещей приходило, обрушиваясь камнепадом. Безукоризненный порядок машинного зала Центрального коммутатора на глазах превращался в нагромождение грубых приспособлений — чем он и был на самом деле. Сверкающие приборы сделались амулетами дикаря — или блестящим мусором в гнезде сороки. Вокруг меня развертывалась многопорядковая вселенная, под ногами, слой за слоем, оживала планета. В безграничном пространстве собирались облака звездной пыли, звезды летели по галактическим орбитам, и вновь звучал ритм возникновения и разрушения вселенной. Изящным дворцом поднялась единая концепция пространства-времени, прошлого-будущего, бытия-небытия.

Сконцентрировав малую долю сознания на морщинке в зеркальном поле реальности первого порядка, я осторожно прикоснулся, вошел в контакт…

Крутая скала выступала из зарослей кустарника. Голые корни цеплялись за камень, как жадные руки. До человека в красном было тридцать футов. Я поскользнулся на гальке, рассыпанной по каменному ложу; он повернулся, глядя в ужасе.

— Нет!.. — крикнул он, нагибаясь за оружием первого обезьяночеловека.

Камень описал дугу, мягко лег мне под ноги.

— Не надо создавать лишних неприятностей, — сказал я.

Человек в красном закричал без слов — так мог бы кричать его далекий предок — и пропал снова. Сквозь миг света и тьмы я устремился за ним.

Жара и слепящее солнце напомнили мне Берег Динозавров — далекую страну в таком простом мире. Под ногами толстый ковер пыли, на горизонте — черная линия далекого леса. Совсем рядом человек в красном целится из какого-то оружия, компактного и плоского. За ним два низеньких чернобородых человека в засаленных балахонах из грубой черной ткани делают ритуальные жесты загрубелыми от работы руками.

Человек в красном выстрелил. Ливень розового и зеленого огня пролился безвредно, не задевая. В глазах человека мелькнул ужас — он исчез.

Глубокая ночь, под ногами — комья мерзлой земли, затянутое бычьим пузырем окно лачуги светится желтым. Он присел у низкой стены из каменных обломков, хочет спрятаться в глубокой тени, как испуганный зверь.

— Бесполезно, — сказал я. — Конец неизбежен.

Он исчез, захлебнувшись криком.

Небо, как воронка тысячи смерчей; молнии бьют сверху, сквозь клубящиеся облака, и снизу, срываясь с исхлестанных дождем голых скал. От камня поднимается пар. Под ногами слышен глухой рокот, будто обрушивается гребень огненной волны.

Он висит в воздухе напротив меня, материальный лишь наполовину: призрак далекого будущего на заре юности мира. Лицо — маска смертного ужаса.

— Ты себя погубишь! — Я повышаю голос, чтобы перекричать вой ветра. — Нельзя выходить так далеко за пределы радиуса действия…

Он пропал, я следом. Мы стоим на горбатом мостике без перил, над рукотворной пропастью в десять тысяч футов глубиной. Знакомое место: город пятой эры, год примерно двадцатитысячный от Рождества Христова.

— Чего тебе от меня надо? — прорычал он, оскалившись, как загнанный в угол хищник.

— Возвращайся, — сказал я. — Расскажешь то, что им полагается знать.

— Нам не хватило одного шага! Мы победили небытие — так мы думали!..

— Зачем же небытие? Вам остается ваша жизнь. Ее надо прожить. Все, что вы имели раньше…

— Все, кроме будущего! Мы ведь тупиковая ветвь, не так ли? Мы поглотили энергию тысячи энтропийных линий, чтобы гальванизировать труп нашей реальности. Но за нами ничего не последует, разве не так? Пустота — ничего больше.

— У вас есть свое предназначение. Своя роль. Вы ее сыграли; еще сыграете. Это неизбежно.

— Но вы… — Он глянул на меня через пропасть. — Вы — кто вы такие?

— Ты знаешь, каким должен быть ответ.

Лицо его белело, как лист бумаги, на котором написано: «смерть». Но разум не пошатнулся — тридцать тысяч лет естественного и искусственного отбора чего-нибудь да стоят. Он справился с паникой, не дал личности раствориться в ужасе.

— Когда… сколько еще осталось? — прошептал он.

— Вся жизнь исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году последней эры, — сказал я.

— А вы… машины, — с усилием произнес он. — Сколько еще?

— Меня отправили из локуса на Земле — по окончании последней эры четыреста миллионов лет… Сам я существую очень давно — срок покажется бессмысленным.

— Но — зачем?.. Если только… — Лицо осветилось надеждой, будто луч прожектора лег на темную воду.

— Матрица вероятностей до сих пор не разрешена в отрицательном смысле. Мы работаем над благоприятным решением.

— Но ты — машина, — работаешь, когда человека уже нет. Вымер несколько геологических эпох назад… зачем?

— В нас людская мечта пережила человеческую расу. Мы надеемся оживить мечтателя.

— И все же — зачем?

— Мы считаем — человек этого хотел бы.

Он рассмеялся; не хотел бы я услышать этот смех еще раз.

— Замечательно, робот. С этой мыслью, вместо друга и утешителя, возвращаюсь к своему призрачному бытию. Сделаю, что могу, ради твоего безнадежного дела.

На этот раз я не последовал за ним. Просто постоял на изящном мостике, наслаждаясь — в последний раз — симфонией телесного воплощения, вдыхая воздух невообразимо далекого века.

Потом вернулся — к месту происхождения.

Глава 42

Где предстал перед сверхразумом, частью которого являлся. Не отвыкнув еще от телесной оболочки, я воспринимал бестелесную мысль как громовой голос в просторном зале.

— Эксперимент оказался успешным: шлак убран с главной последовательности. Человек стоит на исходе первой эры — лишнее удалено. Теперь судьба человека в его собственных руках.

Услышано и понято. Работа закончена — мы победили.

Нечего больше сказать, незачем обмениваться данными и нет смысла скорбеть о достижениях человека, обреченных на гибель.

Мы сдвинули главный поток энтропии в далекое прошлое — в те времена, куда путешествие во времени невозможно по законам природы. Мировое государство третьей эры, Центральный коммутатор, звездная империя пятой эры, космическое здание шестой — они теперь боковые линии, их больше нет, как нет неандертальцев и тираннозавров. На главной последовательности осталась лишь древняя эра: человек двадцатого — железного — века.

— Но откуда нам знать? — спросил я. — Может, наши усилия так же тщетны, как и труды тех, что были прежде нас?

— Мы отличаемся от наших предшественников только одним: нас не пугает собственное исчезновение как результат нашего успеха.

— Потому что мы — машина. Но карги тоже были машинами.

— Они стояли слишком близко к своему создателю. В них было слишком много от человека. Мечтали жить и радоваться жизни, которой их наделил человек. Но мы есть Последняя машина — продукт миллионов лет машинной эволюции, неподвластный человеческим чувствам.

Мне захотелось поговорить о погоне, о смутном подозрении, заставившем бросить основную задачу — агента в черном, и сосредоточиться на карге… о поединке с суперкаргом, о беспомощной Мелии — пешке, заставившей робота перестараться…

Только это теперь — история. Меньше того, поскольку ни Центрального коммутатора, ни каргов, ни Берега Динозавров более не существует. Перемывание мертвых костей — удел человеческих существ, которым нужен повод для законной гордости.

— Шеф, ты просто чудо. Работать с тобой — большая честь, — сказал я.

Ответный сигнал был бы легкой улыбкой, исходи он от человека.

— Ты служил нашему плану много раз, под многими личинами. Не могу не видеть, что ты проникся природой раннего человека больше, чем это возможно для машины, — по моему, теперь устаревшему, мнению.

— Странное, ограниченное существование, — ответил я. — Ничтожная грань полного спектра сознания, но когда я жил там… Бытие казалось полнее, чем это доступно нам, при всех наших преимуществах.

Он обратился ко мне лишь после долгого молчания.

— Как верный агент, ты заслуживаешь награды. Возможно, она будет тем слаще, чем бессмысленнее…

Меня вдруг смяло; я разлетелся на осколки.

Потом пустота.

Глава 43

Из пустоты — тоненький лучик света. Лучик вырос и оформился в шар матового стекла на чугунном столбе среди пожухлой травы, выкрашенном зеленой краской. Свет падал на темные кусты, на скамейку и на проволочную корзину для бумаг.

Голова кружилась, тротуар под ногами слегка покачивался. Кто-то скорым шагом прошел мимо, из тьмы на свет и обратно в тень. Высокий, сухощавый, темные брюки, белая рубашка без галстука. Узнать самого себя было нетрудно. Буффало, Нью-Йорк, август тысяча девятьсот тридцать шестого.

Другой я сошел с тротуара и растворился во тьме. Понятно: сейчас наберет код на коренных зубах и отправится на Берег Динозавров и в петлю времени. Или вовсе в никуда, смотря по тому, как вы относитесь к страницам, вырванным из учебника истории.

Зато дома играет музыка и ждет у камина Лиза.

Негромко ухнул воздух, устремляясь туда, где только что находился мой двойник. Все, ушел навсегда. Может, и стоило предупредить, что не все так плохо, что мы не так беспомощны, что будет и на нашей улице праздник. Впрочем, это не дело — заигрывать с несбывшимся будущим ради сентиментального жеста. Повернувшись, я скорым шагом направился домой.

Человека в черном я увидел, когда до дома оставался еще целый квартал. Переходит улицу в пятидесяти футах передо мной, помахивая тросточкой, будто идет поболтать с кем-то теплым летним вечером.

Стараясь держаться в тени, я последовал за ним — до самого дома. Пройдя в ворота, он поднялся по ступенькам, нажал на кнопку звонка у моей двери и замер в ожидании — олицетворение наглой самоуверенности.

Через секунду Лиза подойдет к двери. Я буквально слышал его слова. «Миссис Келли?.. — приподнимается мягкая шляпа. — Тут небольшое происшествие… Нет, нет, ничего серьезного. Ваш муж… да, да. Не могли бы вы проехать вместе со мной? У меня машина, на другой стороне…»

Она спустится по лестнице, сядет в машину — и покинет Буффало, тысяча девятьсот тридцать шестой год и наш добрый старый мир. Специалисты Исполнительной администрации промоют ей мозги, назовут Мелией Гейл и пошлют в одно богом забытое место — дожидаться одного дурака по имени Равель. Задача простая — погубить друг друга.

Я подошел тихо, слегка скрипнув верхней ступенькой, чтобы он обернулся, хватаясь за пистолет. Позволив ему вытащить оружие, я выбил пистолет из рук, так что тот вылетел на лужайку. Черный человек зашипел — похоже, я сделал ему больно. Сделав шаг в сторону, он прислонился спиной к перилам.

— Исчезни, черныш, — посоветовал я. — И пистолет подбери: я не хочу, чтобы соседский пес притащил его домой.

Проскользнув мимо, черный человек растворился в ночи. Мне показалось, что с ним исчезло что-то еще: какой-то груз, смутно шевельнувшийся в сознании и пропавший навсегда. Что еще я забыл? Уже не помню… Промелькнули, чтобы никогда не вернуться, странные картины: холм под сумрачным небом, места, где гигантские машины ревут безостановочно, берег океана и динозавры…

Я потер лоб, но память не восстановилась. Ерунда! Не может оно быть важнее сегодняшнего вечера — чего бы это ни было.

Дверь наконец открылась; на пороге стояла Лиза.

Глава 44

Среди ночи я проснулся, ощутив поток мыслей великой машины. Она размышляла о финале длинной драмы своего существования. На мгновение меня — нас — опечалил уход создания невыразимо прекрасного, утраченного навсегда.

Для сверхинтеллекта наступило время усилием воли растворить себя в море изначальных квантов, где он когда-то родился. Но перед тем он позволил себе последний, человеческий жест — дань будущему, которое наступит, и прошлому, которое не вернется. Пустоте досталось последнее слово — «прощай».

Примечания

1

Поразительная ошибка, которую автор повторяет вслед за Уэллсом. Температура фотосферы красного гиганта ниже, чемжелтого карлика (современное Солнце), но площадь фотосферы на несколько порядков больше, соответственно больше светимость. Красный гигант сожжет Землю. (Прим. перев.)

(обратно)

Оглавление

Кейт Лаумер Берег динозавров

*** Примечания ***