Остров чёрных демонов [Роберт Ирвин Говард] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Роберт Говард Остров чёрных демонов (Конан. Классическая сага — 35)

I

Санча, уроженка Кордавы, зевнула и, потянувшись всем телом, поудобнее устроилась на отороченном горностаевым мехом шелковом покрывале, небрежно расстеленном на корме карака. Она не могла не чувствовать на себе жадных взглядов команды, ловившей каждое ее движение, как не могла не сознавать, что короткая шелковая туника едва прикрывает ее роскошное тело, однако это мало трогало ее. И, дерзко усмехнувшись, красавица приготовилась насладиться солнечным теплом, покуда светило не поднялось слишком высоко над горизонтом, и лучи его не опалили нежную кожу.

Но в этот миг до нее долетел странный звук, ничуть не похожий на ставший привычным скрип дерева, гудение снастей и плеск морских волн. Она села, обернувшись на шум, и, к полному своему изумлению, увидела, как через борт на корабль взбирается мужчина. Темные глаза ее округлились, с алых губ слетел изумленный возглас. Этот человек был ей совершенно не знаком. Вода струилась по мощным плечам и крепким рукам незваного гостя. Единственное его одеяние — алые шелковые шаровары, стянутые широким поясом с золотой пряжкой, — было насквозь промокшим. Мужчина застыл у борта карака. В лучах восходящего солнца он был подобен бронзовой статуе. Пальцами он пригладил мокрые черные волосы, и взгляд его синих глаз остановился на девушке.

— Кто ты такой? — воскликнула Санча. — Откуда ты здесь взялся?

Он небрежно обвел рукой море, захватив не меньше четвертой части горизонта, но взор его не покидал стройной фигурки красавицы.

— Или ты обитатель глубин, что восстал из бездны? — Санча, привычная к восхищенным мужским взглядам, была смущена столь пристальным вниманием.

Но не успел незнакомец ответить, как послышались быстрые шаги, и хозяин карака предстал перед пришельцем, угрюмо разглядывая его и не спуская руки с меча.

— Кто ты такой, проклятье на твою голову? — воскликнул он сердито.

— Я — Конан, — раздался невозмутимый ответ. Санча навострила ушки. Ей еще не доводилось слышать, чтобы кто-то говорил по-зингарски с таким странным акцентом.

— И как же ты оказался на борту моего корабля? — Капитан и не пытался скрыть недоверия.

— Вплавь.

— Вплавь! — Моряк был в ярости. — Да ты смеешься надо мной, собака! Отсюда земли уже не видно. Откуда ты взялся?

Загорелая мускулистая рука Конана указала на восток, золотившийся в лучах восходящего солнца.

— Я приплыл с Островов.

— Ого! — Теперь капитан карака явно заинтересовался гостем. Густые черные брови нахмурились, топкая верхняя губа дрогнула.

— Так значит, ты из этих барахских псов?

Слабая усмешка тронула губы Конана.

— Да ты хоть знаешь, кто я такой? — воскликнул владелец карака.

— Это судно — «Потерянный». Значит ты, должно быть, Запораво.

— Именно так! — То, что незнакомец знал его, потешило тщеславие моряка. Он был высок ростом, как и Конан, но казался более худощавым и гибким. Лицо под стальным шлемом было смуглым, суровым и в профиль напоминало хищную птицу, так что команда не напрасно прозвала его Коршуном, Доспехи и одеяние капитана были богатыми, изукрашенными на манер зингарского гранда, а рука редко покидала рукоять меча.

Во взгляде его, устремленном на Конана, не читалось никаких теплых чувств. Зингарцы издавна не питали любви к изгоям, нашедшим убежище на Барахских островах, у южного побережья Зингары, Большинство среди них было аргосцами, но хватало и иноплеменников. Они пиратствовали у побережья, грабили корабли и прибрежные города, точь-в-точь как сами зингарцы, однако те гордо именовали себя флибустьерами и презирали барахских морских разбойников. Что ж, вор редко сам себя называет вором.

Так, или почти так, размышлял Запораво, поглаживая рукоять меча и хмуро созерцая непрошеного гостя. По лицу же Конана прочесть его мысли было невозможно. Он скрестил на груди руки столь невозмутимо, словно стоял на палубе своего собственного корабля, губы его улыбались, а глаза были холодны.

— Что ты здесь делаешь? — спросил флибустьер резко.

— Мне потребовалось срочно покинуть Тортаж вчера вечером, — отозвался Конан. — Я уплыл в дырявой лодчонке и греб всю ночь, вычерпывая воду. На рассвете я заметил ваши паруса, бросил проклятое корыто тонуть и пустился за вами вплавь. Иначе мне было не успеть.

— В этих морях водятся акулы, — проворчал Запораво, слегка уязвленный тем, как небрежно пожал незнакомец мощными плечами в ответ на эти слова. Взглянув на нос карака, он убедился, что там собралась почти вся команда, с любопытством следившая за разговором. Довольно одного лишь слова, и они ринутся на корму с оружием, и перед их напором не устоит даже такой бывалый боец, каким, судя по всему, был этот Конан.

— С какой стати мне связываться с безродными бродягами — хламом, выброшенным морем? — хмыкнул Запораво презрительно.

— На корабле хороший моряк не помеха, — отозвался пришелец без всякой обиды. Запораво нахмурился, но он знал, что правда на стороне незнакомца. Он задумался, и в этот самый миг потерял свой корабль, власть, возлюбленную и самую жизнь. Но, разумеется, будущее было от него сокрыто, а Конан казался ему не более чем ничтожеством, хламом, выброшенным, как он сам сказал, морской волной. Человек этот ему не слишком нравился, однако в словах его был резон. Да и манеры незнакомца нельзя было счесть дерзкими: просто он казался чересчур уверен в себе.

— Проезд отработаешь! — рявкнул Коршун. — А теперь пошел вон с кормы. И запомни: здесь нет другого закона, кроме моей воли.

Губы Конана растянулись в усмешке и невозмутимо, без спешки развернувшись, он направился по трапу вниз. На Санчу он даже не взглянул больше, хотя она все это время не спускала с него глаз.

Когда он спустился на нижнюю палубу, команда кольцом окружила его, — зингарцы все до единого, полуголые, в перепачканных смолой шелковых штанах, с серьгами в ушах, с кинжалами, изукрашенными самоцветами. Всем им не терпелось приступить к излюбленной забаве — травле новичка. Здесь его испытают на прочность, определят место в команде. На верхней палубе, Запораво, должно быть, напрочь позабыл о пришельце, но Санча с напряженным интересом наблюдала за происходящим. Она успела привыкнуть к подобным сценам, к жестокости и крови, и сейчас не ждала иного.

Но и для Конана в том, что готовили ему пираты, не было ничего неожиданного. Чуть заметной усмешкой приветствовал он столпившихся вокруг матросов и невозмутимо оглядел жадный до развлечений круг. В таких испытаниях были свои правила. Вздумай он напасть на капитана, команда разорвала бы его в клочья, но здесь, внизу, драться с ним выберут кого-то одного, и остальные не посмеют вмешаться.

Один из пиратов сделал шаг вперед — жилистый громила с повязанным, наподобие тюрбана, красным платком. Гладко выбритый подбородок выдавался далеко вперед, испещренная шрамами физиономия казалась уродливой и злобной сверх всякой меры. Каждый взгляд em, каждое движение таили оскорбление и угрозу. Манера пирата начинать поединок была столь же грубой и примитивной, как и он сам.

— Барахская собака, да? — осклабился он. — Да мы плевать на вас хотели… Вот!

Он плюнул Конану в лицо и схватился за меч.

Атака барахца оказалась настолько стремительной, что за ней невозможно было уследить взглядом. Молотоподобный кулак со страшной силой врезался в челюсть нападавшего, и зингарец, отлетев на несколько шагов, рухнул у борта.

Конан обернулся к остальным. Если не считать недоброго огонька в глазах, в манерах его ничего не изменилось. Но травля прекратилась столь же внезапно, как и началась. Моряки подняли поверженного приятеля. Сломанная челюсть его была сворочена на сторону, голова болталась безвольно.

— Клянусь Митрой, он сломал ему шею! — воскликнул чернобородый морской разбойник.

— Да, слаба кость у вашей флибустьерской породы, — расхохотался пират. — На Островах у нас такого тычка никто бы и не почуял. А теперь, может, мечами помашем? Нот? Никто не хочет? Тогда будем друзьями?

Пираты поспешили заверить его, что так оно и будет. Загорелые руки перебросили мертвеца за борт, и дюжина острых плавников вспороли волны, едва труп коснулся воды. Со смехом Конан раскинул руки, потянувшись, точно огромный кот, и взгляд его устремился на верхнюю палубу. Санча перегнулась через борт, горящим взором наблюдая за тем, что творится внизу. Солнце пронизывало тончайшую тунику, золотом очерчивая гибкую фигурку. Но вот грозная тень Запораво упала на нее, и на узкое плечо девушки властно опустилась его рука. Во взгляде, брошенном пиратом на нижнюю палубу, читалась неприкрытая угроза. Но Конан только усмехнулся в ответ, точно речь шла о шутке, понятной лишь ему одному.

Запораво повторил ошибку многих тиранов. Привыкший властвовать в зловещей роскоши верхней палубы, он недооценил того, кто находился внизу. У него была возможность убить Конана, но он упустил ее, поглощенный сумрачными раздумьями. Он не мог поверить, что кто-то из этих псов с нижней палубы может представлять для него серьезную угрозу. Он раздавил многих врагов, ко уже давно никто не осмеливался бросить ему вызов, и зингарец возомнил себя неуязвимым.

А Конан и не думал давать ему повода для подозрений. Он смешался с командой, жил с ними и делил их скудные забавы. Проявив себя бывалым моряком и настоящим силачом, он справлялся за троих и первым вызывался на любую опасную работу. Постепенно товарищи привыкли во всем полагаться на него. Он ни с кем не искал ссоры, и они старались не вызвать его гнева. Он играл с ними, ставя на кои свой пояс и ножны, выигрывал деньги к оружие и со смехом отдавал их обратно. Прошло совсем немного времени, и он превратился в негласного вождя пиратов. О том, почему он был вынужден бежать с Барахских островов, Конан не сказал никому ни слова, однако флибустьеры подозревали, что он был изгнан из сурового братства морских разбойников за какое-то кровавое деяние, и от этого он лишь вырос в их глазах. В отношениях с Запораво и командой он всегда был ровен и приветлив, без дерзости или угодничества.

Даже слепой не мог бы не заметить, как разительно эти двое отличались между собой — резкий, вечно угрюмый и задумчивый капитан пиратов, и этот здоровяк, который всегда был готов посмеяться доброй шутке, поорать похабные песни на дюжине языков, влить в себя бочонок эля, и, казалось, вовсе не заботился о грядущем дне.

Знал бы Запораво, с кем, пусть и бессознательно, сравнивает его команда, он онемел бы от изумления и ярости. Но он был слишком поглощен своими думами, что делались с годами все мрачней и угрюмей, несбыточными мечтаниями, и девушкой, обладание которой отдавало горечью, так же, как и все его редкие наслаждения.

А Санча все чаще засматривалась на черноволосого гиганта, так выделявшегося среди своих товарищей, будь то в работе или в забавах. Он никогда не заговаривал с ней, но пронзительный взор его был красноречивее всяких слов. Санча начинала опасаться, как бы эта рискованная игра не завела их слишком далеко.

Не столь давно она жила во дворце в Кордаве, но, казалось, между той жизнью и нынешней пролегала непреодолимая пропасть, возникшая, когда Запораво вынес ее, рыдающую, с объятой пламенем каравеллы, разграбленной его волками. Она, любимая, избалованная дочь герцога Кордавского, познала на себе, что значит быть игрушкой флибустьера, но, будучи достаточно гибкой, чтобы гнуться, не ломаясь, сумела уцелеть там, где погибли другие женщины, и даже научилась получать удовольствие от такой жизни.

Существование ее было полно превратностей и подобно сну, но опасность, бегство, резня и грабежи придавали ему остроты, а кровавые грезы Запораво делали его еще более ненадежным, чем жизнь обычного флибустьера. Никто не знал, что придет ему на ум в следующий раз. Теперь они покинули прибрежные воды и уходили все глубже и глубже в бескрайние, неведомые просторы, так пугающие мореходов, куда испокон веков корабли отправлялись лишь затем, чтобы сгинуть навеки. Все известные земли оставались позади, и день за днем их окружала лишь необъятная синева океана, бесплодная и пустая. Здесь не было добычи — ни поселений, ни торговых кораблей. Команда ворчала, стараясь однако, чтобы недовольство не достигло ушей их беспощадного хозяина, днем и ночью царственно расхаживавшего по палубе, погрузившись в мрачные думы о величии, или корпевшего над древними картами и пожелтевшими портулланами. Порой он принимался рассказывать Санче — и в такие минуты делался похожим на безумца — о затерянных континентах и сказочных островах, плывущих в облаках голубой пены безымянных течений, где рогатые драконы стерегут сокровища, собранные правителями древних народов, что предшествовали людям.

Санча слушала, не понимал, обхватив руками колени, и мысли уносили ее все дальше, от сумрачного пирата к бронзовокожему гиганту, чей смех был звучным и свежим, как морской ветер.

* * *
И вот, через несколько недель изнурительного плавания, они наконец увидели на западе землю и к рассвету бросили якорь в неглубокой бухте. Перед ними был пляж, белой лентой окаймлявший холмы, поросшие травой и деревьями. Ветер доносил до них аромат свежей зелени и цветов, и Санча захлопала в ладоши в предвкушении высадки на берег. Однако радость девушки вскоре сменилась досадой, ибо Запораво велел ей оставаться на борту, пока он за ней не пришлет. Он никогда не объяснял своих приказов, и она не знала, что движет им. Но ему часто доставляло удовольствие причинять ей боль без всякой на то причины.

Томясь бездельем на корме, Санча следила за мужчинами, которые гребли к земле. В лучах утреннего солнца прозрачная вода искрилась и сверкала, как жидкий нефрит. Матросы высадились на берег и сгрудились в кучу, опасливо озираясь по сторонам, не выпуская из рук оружия, и лишь несколько человек немедленно направились к деревьям, окружавшим пляж. Среди них был и Конан, Санча узнала его мгновенно. Кто-то говорил ей, что он родом из варварской Киммерии, страны, лежащей далеко на севере. Уроженец одного из тех примитивных племен, чьи набеги до сих пор внушают ужас соседям-южанам. Это объясняло присущую ему живучесть и какую-то дикарскую цельность натуры, что так отличала его от всех прочих.

Берег встретил пиратов безмолвием, и, успокоившись, они принялись переговариваться в голос. Послышался смех, грубые возгласы. Вскоре они уже рассыпались вдоль берега в поисках съедобных плодов. Она видела, как они влезали на деревья, что-то срывали с ветвей, и ее хорошенький ротик наполнился слюной. Топнув ножкой, Санча разразилась гневной тирадой, сделавшей бы честь самому прожженному морскому волку.

Морякам и впрямь удалось отыскать съедобные плоды, причем одни, с тонкой золотистой кожурой, пришлись им особенно по вкусу, и они с жадностью набросились на еду. Но Запораво не последовал их примеру. Когда высланные им вперед матросы донесли, что не встретили в округе ни людей, ни животных и никаких следов, что указывали бы на их присутствие, он застыл недвижимо, тяжелым взглядом уставившись на далекие зеленые холмы, плавно, подобно волнам, перетекавшие один в другой. Затем, коротко бросив что-то остальным, поправил меч на перевязи и решительным шагом устремился к деревьям. Его помощник пытался было удержать капитана, но, получив оплеуху, почел за благо не настаивать более. В глубь побережья Запораво влекла вполне определенная причина. Он желал знать, тот ли это остров, о котором говорилось в таинственной «Книге Скелоса», — остров, где скрываются безымянные мудрецы, и таинственные чудовища стерегут в склепах золотых истуканов, испещренных неведомыми иероглифами. Однако он не желал делиться возможными открытиями с кем бы то ни было, и потому предпочел отправиться на поиски в одиночку.

Санча, не спускавшая с Запораво взора, видела, как он исчез в зарослях. А вскоре заметила, как Конан, окинув взглядом рассыпавшихся по берегу моряков, быстрым шагом двинулся вслед за капитаном пиратов и также скрылся за деревьями.

Любопытство Санчи было возбуждено до предела. Она подождала немного, надеясь, что они скоро вернутся, но ни тот, ни другой так и не показались. Остальные матросы по-прежнему бесцельно слонялись по берегу, некоторые отправились на разведку в глубь острова. Многие разлеглись в тени на песке и погрузились в сои. Солнце палило немилосердно, несмотря на навес, натянутый над палубой. На корабле было жарко, тихо и невыносимо скучно, и лишь полоска прозрачной голубой воды отделяла Санчу от тенистой прохлады окаймленного деревьями берега и манивших ее таинственных холмов. К тому же, загадочное исчезновение Конана и Запораво не давало ей покоя.

Санче было хорошо известно, какое наказание ждет ее, если она посмеет ослушаться своего безжалостного господина, и довольно долго она сидела, мучаясь нерешительностью. Но наконец сказала себе, что ради такого стоит даже перетерпеть порку от Запораво, и, не медля более, скинула кожаные сандалии, сбросила коротенькую тунику и остановилась у бортика, обнаженная. Перебравшись через борт и спустившись по якорной цепи, Санча скользнула в воду и поплыла к берегу. На пляже она постояла несколько мгновений, наслаждаясь том, как песок покалывает нежные пальчики, затем огляделась по сторонам, не заметил ли ее кто из команды. Но на берегу оставалось лишь несколько человек, и все они были далеко. Большинство спали под деревьями, сжимая в липких пальцах ломти золотистых плодов. Она даже удивилась, как могут они спать так крепко в такую рань.

Никто не окликнул ее, и Санча пересекла полоску песка, вступив под сень дерев. Теперь она видела, что деревья растут небольшими рощицами, между которыми простирались пологие склоны, поросшие травой. Девушка не спеша двинулась в глубь острова, следом за Запораво, и вскоре ощутила на себе неземное очарование открывавшегося перед глазами вида. Холмы сменялись холмами, все покрытые шелковистым зеленым ковром, здесь и там попадались рощи деревьев. В стороне оставались неглубокие ложбины, также поросшие травой. Пейзаж точно растворялся в самом себе, каждый новый вид сливался с предыдущим, взгляд Санчи точно остановился, сузившись до точки и одновременно обнимая весь мир. Дремотная тишина околдовывала остров.

Как вдруг, когда девушка достигла ровной площадки, окруженной деревьями, на вершине холма, сонное очарование внезапно прервалось. Завидев, что лежало перед ней на залитой алым траве, Санча не смогла сдержать крика и отскочила назад, а затем двинулась вперед, с широко распахнутыми глазами, дрожа всем телом.

Раскинувшись на земле, уставясь безжизненно в небеса, лежал Запораво. В груди пирата зияла рана. Мертвая рука еще цеплялась за меч. Коршун упустил последнюю добычу.

Нельзя сказать, что, взирая на тело своего бывшего господина, Санча не испытала никаких чувств. У нее не было особых причин любить его, и все же он был ее первым мужчиной, а это много значит для любой девушки. Она не разрыдалась, не испытывая ни желания, ни потребности в слезах, но сильная дрожь охватила ее, и кровь на миг сгустилась в жилах, так что Санча едва не лишилась чувств.

Взяв себя в руки, девушка заозиралась по сторонам в поисках человека, который, она была уверена, скрывался где-то неподалеку. Но взгляд ее не встретил ничего, кроме деревьев-великанов, кольцом окружавших холм, да синеющих вдали склонов. Возможно, убийца пирата уполз прочь, тяжело раненный? Но тогда прочь от трупа должен был бы вести кровавый след, а его не было и в помине.

Озадаченная, Санча осмотрелась попристальнее и невольно вздрогнула, заметив, как шевельнулись невдалеке ветви деревьев. Она направилась в ту сторону, не сводя глаз с изумрудной глубины рощи.

— Конан? — выкрикнула она почти просительно, и голос ее прозвучал неожиданно робко в напряженном безмолвии, внезапно сгустившемся вокруг.

Колени ее подогнулись, и паника охватила девушку, хотя она даже не могла понять, что так напугало ее.

— Конан! — в отчаянии взвизгнула она. — Это я, Санча! Где ты? Конан, прошу тебя…

Голос ее дрогнул и прервался. Карие глаза ее расширились от ужаса, подобного которому она не испытывала никогда в этой жизни. Алые губы раскрылись в немом крике, но ни единого звука не сорвалось с них. Ноги отказались ей повиноваться — именно тогда, когда нужно было спасаться бегством, Санча не могла далее сдвинуться с места, Ей оставалось лишь беззвучно взывать о помощи.

II

Когда Конан заметил, что Запораво в одиночку направился в глубь острова, он мгновенно понял, что ему представился тот самый шанс, которого он ждал так долго. Он не ел золотистых плодов, не принимал участия в грубых забавах своих товарищей; все время, как только они оказались на берегу, варвар не спускал с пирата жадных глаз. Зная угрюмый и непредсказуемый нрав своего капитана, команда была не слишком удивлена, что он отправился исследовать незнакомый и, возможно, полный опасностей остров в одиночку. Они продолжили веселиться на берегу и даже не заметили, как Конан, подобно крадущейся пантере, скользнул следом за Запораво.

Конан знал о том, что пользуется уважением и симпатией среди пиратов. Однако пока он не завоевал еще права, участвуя в морских сражениях и боевых вылазках, вызвать капитана на смертельный поединок, чтобы помериться с ним силами. В пустынных морях, по которым они плавали последнее время, варвару ни разу не представилась возможность проявить себя, согласно законам флибустьеров. Команда, как один человек, обернется против него, вздумай он прилюдно бросить вызов Запораво. Но если он убьет пирата тайком, так что никто не узнает об этом, остальные не станут хранить верность мертвому предводителю. В волчьей стае, подобной этой, заботились лишь о живых.

И потому он последовал за Запораво, держа наготове меч, ожидая лишь удобного случая напасть на пирата. И вот наконец они вышли на ровную площадку на вершине холма, окаймленного деревьями-великанами, за которыми синели в дымке поросшие травой склоны. Запораво обернулся, внезапно почуяв, что кто-то следит за ним, и потянулся за мечом.

Завидев преследователя, флибустьер выругался.

— Зачем ты идешь за мной, пес?

— Ты с ума сошел, если спрашиваешь, — засмеялся Конан в ответ, в несколько прыжков настигнув остолбеневшего капитана, Губы его кривились в усмешке, в глазах плясал дикий огонь.

Сыпя проклятиями, Запораво рванул меч из ножен и изготовился к поединку. Киммериец двинулся на пирата, не ведая страха, и клинок его взлетал так быстро, что лишь круги поющего синего пламени мелькали у флибустьера перед глазами.

Пират вышел живым из тысячи сражений на море и на суше. В мире не было другого человека, столь искусного во владении мечом. Но ему никогда не доводилось прежде встретиться в бою с уроженцем тех диких северных краев, что лежат уже за гранью цивилизации. На его стороне было искусство и мастерство, но на стороне противника — невероятная быстрота реакции и нечеловеческая сила. Манеру боя Конана трудно было назвать обычной, но она была естественной, как бросок волка. Против его дикарской ярости не спасали никакие ухищрения и приемы, и Запораво был бессилен перед варваром, как перед голодным леопардом.

Он сражался, как никогда прежде, отдавая все силы без остатка, чтобы отразить клинок, молнией вспыхивавший у него над головой, но с каждым разом это становилось все труднее, и наконец, в отчаянии, Запораво парировал мощный удар рукоятью меча, мгновенно ощутив, как немеет предплечье. И почти в тот же миг, пока пират не успел опомниться, последовал новый колющий удар, нанесенный с такой невероятной силой, что острие клинка прорвало кольчугу и грудную клетку, точно пергамент, и пронзило сердце. Губы Запораво изогнулись в болезненной гримасе, но, верный себе до последнего, он не издал ни звука. Он умер, едва лишь тело коснулось истоптанной травы, на которой капли алой крови сверкали, точно рассыпанные рубины.

Конан вытер запачканный кровью меч, улыбнулся с неподдельным удовлетворением, по-кошачьи потянулся — как вдруг внезапно застыл, и выражение довольства на его лице сменилось настороженным удивлением. Он замер, подобно статуе, не вложив даже меч в ножны.

Когда он оторвал взор от созерцания поверженного врага, то случайно взглянул на холм, видневшийся позади деревьев. И там он узрел нечто совершенно поразительное и необъяснимое. На зеленом плече холма появилась обнаженная черная фигура, волочившая на плече обнаженное белое тело. Через несколько шагов видение исчезло так же внезапно, как и появилось, так что случайному наблюдателю оставалось лишь покачать головой в недоумении.

Пират огляделся по сторонам, неуверенно покосился назад, туда, откуда он пришел, и выругался. Он не был испуган — лишь слегка озадачен, ибо на свете было мало такого, что могло бы всерьез выбить невозмутимого варвара из колеи. Во вполне обычном, пусть и непривычном окружении ему явилось видение, достойное ночного кошмара — пусть так. Но Конан не ставил под сомнение ни остроту своего зрения, ни здравость рассудка. Он видел нечто странное и чуждое, это он знал наверняка, однако не испытывал и тени страха. Загадочным было уже само по себе появление этих двух фигур, черной и белой, похитителя и пленника. Но более того, черная фигура была неестественно высокого роста, а это уже было действительно необъяснимо.

О сомнением покачав головой, Конан двинулся в том направлении, где видел странные фигуры. Он не задумывался над тем, насколько разумен подобный шаг, любопытство оказалось сильнее голоса рассудка.

Холм сменялся холмом, и у каждого была на вершине ровная площадка, окруженная высокими деревьями. Несмотря на то, что подъемы раз за разом сменялись спусками, местность все же постепенно повышалась. Бесконечная череда округлых холмов и неглубоких ложбин, тянувшихся, насколько хватало глаз, казалась совершенно невероятной и поразительной. Но вот наконец Конан взобрался на вершину, которая, как ему показалось, была самой высокой на острове, и замер в изумлении при виде сияющих зеленых стен и башен. До тех пор, пока он не подошел ближе, они полностью сливались с изумрудной зеленью холмов, так что даже столь острый взор, как у варвара, бессилен был различить их. Но теперь удивительное зрелище открылось ему во всей своей чарующей красе.

Несколько мгновений киммериец колебался, не спуская руки с меча, но наконец любопытство подтолкнуло его вперед. Он не увидел ни души, пока шел к высокому арочному проему в закругляющейся стене; дверей там не было. Настороженно заглянув внутрь, он заметил просторный круглый двор, поросший густой, как ковер, травой, кольцом окруженный стеной из полупрозрачного зеленоватого материала. В стене этой также было несколько арок-проходов. Ступая на цыпочках, сжимая рукоять меча, варвар наугад прошел в одну из арок и оказался во дворе, точь-в-точь напоминавшем первый. Поверх внутренней стены виднелись вершины странных башнеподобных строений. Одна из этих башен выходила в тот двор, где стоял сейчас Конан, и широкая лестница вела вдоль стены к ее подножию. Он двинулся вверх по ступенях, не в силах поверить в реальность происходящего, ибо то, что видел варвар вокруг, напоминало скорее грезы, вызываемые черным лотосом.

Поднявшись на вершину лестницы, киммериец очутился на странном выступе, окруженном парапетом — возможно, это было нечто вроде балкона, он не мог сказать наверняка. Теперь он смог лучше разглядеть башни, но то, что открывалось его взору, казалось совершенно лишенным смысла. Внутренне содрогаясь, он осознал, что никакое человеческое существо не могло бы возвести подобные строения. В архитектуре башен была своя симметрия и система, но то была симметрия безумия и система, чуждая человеческому здравому смыслу. Что оке до планировки всего этого города или замка — Конан даже приблизительно затруднился бы определить назначение места, где находился, — то единственное, что он видел с высоты, это бесчисленные дворы, большей частью круглые, каждый окруженный стеной, соединенные между собой арками и переходами. Скопление башен в центре города, похоже, являлось его истинным сердцем.

* * *
Повернувшись в другую сторону, Конан вздрогнул от неожиданности и, не раздумывал, рухнул на пол, прячась за парапетом. Отдышавшись мгновение, он осторожно выглянул из-за кромки, вне себя от изумления.

Балкон или выступ, где он находился, располагался чуть выше соседней стены, и через эту стену киммериец мог заглянуть в круглый, поросший травой двор, находившийся за ней. Внутренняя изогнутая поверхность дальней стены в том дворе отличалась от всех прочих, что он видел до сих пор, и была не гладкой, но словно опоясанной длинными полками-уступами, заставленными небольшими предметами, природу которых с такого расстояния варвару определить не удавалось.

Впрочем, в тот момент он едва обратил внимание на эту стену, поглощенный созерцанием существ, расположившихся на корточках посреди двора, вокруг заполненного темно-зеленой жидкостью пруда. Создания эти были темнокожи и совершенно обнажены, внешне похожие на людей, однако даже самому низкорослому из них варвар едва; доходил до груди. Они казались скорее поджарыми, чем массивными, гармонично сложенными, и, если не считать их неимоверного роста, совершенно нормальными, без всяких следов уродства. Но даже на таком расстоянии Конану показалось, что в чертах их было нечто внушающее ужас.

Посреди, обнаженный, трясущийся от страха, стоял юноша, которого Конан узнал почти мгновенно — это был юнга с их корабля. Вот, значит, кто был пленником чернокожего гиганта! Там, на холмах, киммериец не слышал звуков борьбы. Матрос казался невредимым, и на нагих худощавых телах его похитителей также не было заметно ни ран, ни кровоподтеков. Должно быть, парень отправился в глубь острова в одиночку и был схвачен притаившимся в засаде черным, — так Конан решил именовать про себя таинственных существ. Он не мог заставить себя называть их людьми, ибо внутреннее чутье убеждало его, что людьми эти создания не являются.

До него не доносилось ни звука. Черные кивали и жестикулировали, обращаясь друг к другу, не произнося ни единого слова, по крайней мере, вслух. Один из них, сидевший на корточках перед съежившимся от страха юношей, держал в руке предмет, похожий на дудочку. Вот он поднес ее к губам и, похоже, дунул, хотя до Конана не донеслось ни звука. Но зингарец услышал или почувствовал, ибо затрясся еще сильнее. Он содрогался и корчился, точно в агонии, но вскоре в подергивании его конечностей обнаружилась определенная ритмичность. Подергивания постепенно переросли в конвульсии, а затем и в танцевальные движения. Матрос принялся танцевать, как танцуют кобры, понуждаемые флейтой факира. В танце его не было и тени огня или радостной самоотдачи. Впрочем, нет, самоотдача была, ужасная и противоестественная, но радости в ней не было и в помине. Казалось, беззвучный мотив дудочки ухватил жадными пальцами самую душу юноши и с необъяснимой жестокостью принялся вырывать из недр ее все невольные проявления тайных порывов и страстей. То были омерзительные конвульсии, содрогания похоти — словно сочились через поры потаенные желания, загнанные на дно естества: страсть без наслаждения, боль, неразрывно слившаяся со сладострастием. Как будто с души были содраны все покровы до единого, и обнажены все самые черные и невыразимые тайны.

Конан смотрел на происходящее, застыв от отвращения, с трудом подавляя тошноту. Сам он был творением природы, подобным скорее лесному волку, чем цивилизованному человеку, но позорные тайны мира также были ведомы ему. Он рыскал по городам Заморы, знал женщин Проклятого Шадизара. Но здесь перед ним, он чувствовал, открылась мерзость воистину космических масштабов, превосходящая любые человеческие извращения — уродливая ветвь на Древе Жизни, недоступная людскому пониманию. И не отвратительные судороги несчастного юноши так претили ему, но необъятная, необъяснимая гнусность этих существ, посмевших извлечь на свет и бесстыдно выставить на всеобщее обозрение мрачнейшие из тайн души человеческой, о которых не следовало бы упоминать и намеком, вспоминать даже в худших кошмарах.

Внезапно черный палач отложил свою дудку и поднялся на ноги, возвышаясь над корчащейся в судорогах белой фигуркой. Грубо схватив юношу за шею и за бедро, гигант оторвал его от земли и швырнул головой вперед в зеленую заводь. Конан еще успел заметить белесую тень в густо-зеленых водах, но в этот миг остальные черные зашевелились, и киммериец поспешил пригнуться за парапетом, чтобы они не заметили его.

Спустя некоторое время любопытство вновь пересилило, и он опасливо приподнял голову. Черные гуськом выходили через арку в соседний двор. Один из них, тот самый, что мучил матроса, что-то поставил на выступ на дальней стене. Он был чуть выше остальных, и лоб его украшал усыпанный самоцветами обруч. Юноши-зингарца нигде не было видно. Гигант последовал за своими товарищами, и вскоре Конан заметил, как они вышли наружу через тот самый вход, через который он сам попал в этот замок ужаса, и двинулись друг за дружкой вниз по холму, в том же направлении, откуда пришел киммериец. Оружия у черных не было, но он не сомневался, что они намереваются каким-то образом напасть на пиратов.

Однако прежде чем отправиться на выручку ничего не подозревающим спутникам, Конан решил выяснить, что же стало с юнгой. Ни единого звука не доносилось до него. Варвар был уверен, что в башнях и во дворах нет не души.

Он быстро спустился по лестнице и через арку вбежал в тот самый двор, откуда только что ушли черные. Теперь он мог как следует разглядеть таинственную стену. Она была опоясана несколькими рядами вытесанных из камня полок, а на этих бортиках стояли тысячи крохотных фигурок, большей частью серого цвета. Фигурки эти, размером не больше ладони, изображали людей и были сделаны так искусно, что Конану не составило труда по отличительным признакам узнать в этих идолах черты зингарцев, аргосцев, офирцев и кушитов. Эти последние были черного цвета, ибо и сами кушиты были темнокожими. Конан не мог отделаться от смутного чувства неловкости при виде странных незрячих фигурок. Они так напоминали живых людей, что это невольно внушало трепет. Киммериец повертел в руках одну или две, но так и не сумел определить на ощупь, из чего они сделаны. Чем-то это вещество напоминало окаменевшую кость, но трудно было поверить, чтобы подобный материал встречался на острове в изобилии и расходовался бы столь щедро.

Конан также обратил внимание, что фигурки, в которых он мог опознать определенную расу, располагались, в основном, на верхних полках. Черты нижних идолов выглядели для варвара чуждо и странно. Либо то были лишь плоды фантазии скульптора, либо те, с кого лепили эти изображения, принадлежали к расам, давно исчезнувшим с лица Земли.

Тряхнув головой в нетерпении, киммериец обернулся к зеленой заводи. В круглом дворе спрятаться было негде. Если тела юноши нигде не видно, значит, оно так и осталось на дне.

Приблизившись к неподвижному изумрудному диску, Конан уставился на мерцающую поверхность воды. Казалось, он смотрит сквозь толстое зеленое стекло, незамутненное, и в то же время искажающее видение. Невеликий по размеру, пруд скорее напоминал колодец, окаймленный нефритовым бортиком. За толщей воды виднелось полусферическое дно — он не мог понять, как ни старался, насколько оно глубоко — и, глядя вниз, Конан не мог отделаться от головокружения, точно смотрел в пропасть. Он был поражен, что может узреть дно — однако вот оно было перед ним, невероятно далекое, ускользающее, затуманенное, и все же открытое взору. Время от времени, казалось, в изумрудной глубине мелькает слабое свечение, но варвар не был в этом уверен. Однако сомнений не оставалось: пруд был абсолютно пуст, если не считать мерцающей воды.

Но тогда, во имя Крома, куда же мог подеваться мальчишка? Он своими глазами видел, как черный утопил его в этом самом колодце! Поднявшись на нога, Конан огладил рукоять меча, словно ища у оружия поддержки, и вновь осмотрел пустой двор. Неожиданно взгляд его остановился на одной из верхних полок на стене. Он видел, как черный что-то поставил туда — на загорелом лице киммерийца внезапно выступил холодный пот.

Неуверенно, и все же не в силах свернуть в сторону, пират приблизился к светящейся стеке. Оглушенный подозрением, слишком чудовищным, чтобы высказать его вслух, он уставился на последнюю фигурку в ряду. Ужасающее сходство было очевидным. Окаменевший, крохотный, таращась вперед слепым взором, перед ним стоял юноша-зингарец. Ошибки быть не могло. Конан отпрянул, потрясенный до глубины души. Меч выпал из онемевших пальцев, и варвар застыл, пораженный догадкой, слишком невероятной и дикой, чтобы разум мог совладать с ней.

И все же сомнений быть не могло. Тайна крохотных фигурок открылась ему, однако тайна их необъяснимого превращения по-прежнему ускользала от понимания.

III

Как долго Конан простоял так, погруженный в раздумья, он не мог бы сказать наверняка. Женский крик вернул его к действительности, истошный крик, звучавший громче с каждым мгновением. Киммериец узнал этот голос, оцепенение, владевшее им, исчезло мгновенно и без следа.

Мощным прыжком он вскочил на один из верхних выступов и уцепился за стену, столкнув на землю несколько фигурок, чтобы дать опору ногам. Затем, подпрыгнув и подтянувшись еще немного, варвар оказался на вершине стены и смог заглянуть на другую сторону. Эта стена оказалась внешней; прямо перед ним расстилался зеленый луг, окружавший замок.

По поросшему травой склону шагал черный гигант, волоча под мышкой визжащую и извивающуюся девушку с такой же легкостью, как взрослый мог бы нести капризного младенца. Это была Санча, черные волосы ее растрепались и волнами ниспадали до самой земли, оливковый загар резко контрастировал с черной кожей ее похитителя. Не обращая ни малейшего внимания на ее крики и сопротивление, он направился ко входу в замок.

Как только черный скрылся в проходе, Конан поспешил соскочить со стены и скользнул в арку, ведущую в дальний двор. Затаившись там, он увидел, как гигант втащил упирающуюся пленницу во двор с колодцем. Теперь он смог лучше рассмотреть загадочное существо.

Симметрия тела и конечностей черного казалась, при ближайшем рассмотрении, еще более невероятной. Под сверкающей кожей перекатывались упругие мускулы, и варвар подумал, что гиганту не составит труда голыми руками разорвать на части обычного человека. Ногти были его дополнительным оружием, длинные и заостренные, точно птичьи когти. Лицо, подобное маске черного дерева. Темно-желтые глаза, точно живой мерцающий янтарь. Но лик его не был человеческим ликом, каждая линия его, каждая черта была отмечена печатью зла — зла, превосходившего человеческое понимание. Существо не было человеком и не могло быть им. То было порождение самого извращенного творения, порочная ветвь эволюции.

Гигант швырнул Санчу на траву, и она скорчилась, рыдая от ужаса и боли. Он огляделся по сторонам в неуверенности, и янтарные глаза подозрительно сузились, когда черный завидел сброшенные на землю фигурки, Затем он нагнулся и, ухватив пленницу за шею и за ногу, уверенно направился к зеленой заводи. И тогда Конан выскользнул из укрытия и, словно ветер, несущий смерть, устремился к гиганту.

Черный развернулся рывком, и глаза его вспыхнули при виде воина. На миг от удивления он ослабил хватку, и Санча вырвалась у него из рук и рухнула на землю. Когтистые руки взметнулись навстречу Конану, но варвар, пригнувшись, избежал смертельных объятий и, ни мгновения ни колеблясь, вонзил клинок в пах чудовищу. Гигант повалился навзничь, словно срубленное дерево, обливаясь кровью, и в тот же миг Санча, вскочив, вцепилась в Конана, не помня себя от страха.

Выругавшись, он оттолкнул ее прочь, но противник его был уже мертв. Желтые глаза остекленели, длинные конечности перестали судорожно дергаться.

— О, Конан! — Санча всхлипнула, продолжая цепляться за неожиданного спасителя. — Что с нами будет? Кто эти чудища? О, должно быть, мы в аду, а это сам дьявол…

— Ну, теперь им в аду без нового дьявола не обойтись, — пират зло усмехнулся. — Но как ему удалось схватить тебя? Они что, забрались на корабль?

— Не знаю. — Девушка попыталась утереть слезы, потянулась к подолу юбки и лишь сейчас вспомнила о своей наготе. — Я выбралась на берег. Увидела, что ты пошел следом за Запораво, и пошла за вами обоими. Я нашла Запораво… Это ты., ты его…

— Кто же еще, — проворчал он. — И что дальше?

— Мне показалось, между деревьев кто-то прячется. — Санча содрогнулась. — Я думала, это ты. Я позвала… а завидела этого черного… эту черную мразь. Он сидел на корточках среди ветвей, как обезьяна, и пялился на меня. Это был сущий кошмар! Я не могла далее двинуться с места, только кричать. А потом он спрыгнул с дерева и набросился на меня… ой-ой-ой! — Она закрыла лицо ладонями и вновь разрыдалась, вспоминая пережитый ужас.

— Ладно, надо убираться отсюда, — проворчал он, взяв девушку за запястье. — Пойдем. Надо предупредить команду…

— Они все спали на берегу, когда я пошла за вами, — сказала она.

— Спали? — Конан выругался. — Во имя семи дьяволов, адского огня и проклятия!..

— Послушай! — Санча внезапно застыла, дрожа всем телом, точно живое олицетворение ужаса.

— Слышу! — рявкнул он. — Кто-то застонал! Постой!

Он вновь вскочил на уступ и, заглянув за стену, принялся ругаться с такой яростью, что Санча даже задохнулась. Черные возвращались, но не одни и не с пустыми руками. Каждый нес обмякшее человеческое тело, некоторые волокли даже двоих. Пленниками их были пираты. Они даже не пытались сопротивляться, мертвым грузом обвиснув в объятиях гигантов, и если бы не стонали время от времени во сне, Конан мог бы счесть их мертвыми. Чудовища обезоружили, но не раздели их, один из черных тащил целую охапку клинков в ножнах. Порой кто-нибудь из матросов вскрикивал, точно пьяница, увидевший дурной сон, но в остальном они оставались недвижимы.

Конан, точно затравленный волк, огляделся по сторонам. Три арки вели прочь с того двора, где находились они с Санчей. Через восточный проход черные покидали двор и, скорее всего, через него должны были вернуться обратно. Сам он вошел сюда через южную арку. В западной он прятался только что и не успел заметить, что лежит позади. Конан с трудом представлял себе планировку замка, но знал, что принять решение должен молниеносно.

Спрыгнув со стены, он спешно принялся расставлять уроненные фигурки по местам, затем оттащил мертвого гиганта к колодцу и столкнул его в воду. Тот мгновенно пошел ко дну, и немедленно, прямо на глазах у варвара, тело его принялось сжиматься и костенеть. Конан поспешил отвернуться. Затем, схватив за руку свою спутницу, поспешно повлек ее к южному выходу.

— Да объясни же наконец, что происходит! — взмолилась Санча.

— Они захватили команду, — отозвался он торопливо. — Что нам делать, я пока не знаю. Спрячемся и будем наблюдать. Если они не додумаются заглянуть в колодец, то ничего не заподозрят.

— Но они же увидят кровь на траве!

— Может, решат, что кто-то из них был ранен, — ответил он. — В общем, надо рискнуть.

Они оказались в том самом дворе, откуда Конан следил за мучениями молодого зингарца, и он поспешно повел Санчу вверх по ступеням и заставил пригнуться за оградой балкона. Неважное укрытие, но все же лучше, чем никакого.

Не успели они спрятаться, как черные вошли во двор. У подножия башни неожиданно послышался шум, и Конан застыл, схватившись за меч. Но гиганты прошли мимо, через проход в южной стене, и оттуда до них донесся какой-то грохот и стоны. Черные укладывали свои жертвы на траву. Санча не смогла сдержать истеричного смешка, рвущегося с губ, и Конану пришлось зажать ей рот ладонью, чтобы их не услышали внизу.

Во дворе раздался топот множества ног, затем все стихло. Конан осторожно выглянул наружу. Рядом с их лестницей не было ни души. Черные вновь собрались в соседнем дворике вокруг колодца и расселись вокруг на корточках. Они словно бы и не замечали алых пятен на траве вокруг заводи. Похоже, кровь была для них привычным зрелищем. Не смотрели они и в зеленую воду колодца, поглощенные своей безмолвной беседой. Высокий черный вновь заиграл на своей золотой дудке, и товарищи его застыли, внимая безмолвной музыке, подобные каменным изваяниям.

Взяв Санчу за рук у, Конан беззвучно спустился по лестнице, пригибаясь, чтобы черные не заметили его. Девушка, дрожа от страха, последовала за ним, опасливо оглядываясь на арку, что вела во двор с колодцем, откуда черным, к счастью, их было не разглядеть. У подножия лестницы были свалены мечи зингарцев. Теперь Конан понял, что за грохот они слышали чуть раньше.

Киммериец повел Санчу к юго-западной арке, и, бесшумно ступая по траве, они вышли в соседний двор. Там лежали беспомощные флибустьеры. То один, то другой вдруг принимался беспомощно стонать, по-прежнему не приходя в сознание. Конан склонился над ними, и Санча опустилась на колени рядом, упираясь ладонями о бедра.

— Что это за странный сладкий запах? — спросила она встревоженно. — Кажется, пахнет у них изо рта.

— Это те самые проклятые плоды, которых они наелись, — отозвался Конан чуть слышно. — Я запомнил запах. Должно быть, эти плоды — что-то вроде черного лотоса. Наводят на людей сон. Клянусь Кромом, они, похоже, просыпаются… но у них нет оружия. И, сдается мне, черные дьяволы скоро придут за ними со своим проклятым колдовством. Парни даже не смогут сопротивляться, они же совсем отупели со сна.

Варвар нахмурился в задумчивости, пытаясь найти выход из безнадежной ситуации, в которой они оказались. И вдруг схватил Санчу за плечо с такой силой, что девушка поморщилась от боли.

— Слушай! Я постараюсь завлечь этих черных свиней в другую часть замка и слегка задержать. А ты пока растряси этих болванов, чтобы проснулись, и притащи им мечи — тогда будет хоть какая-то надежда. Справишься?

— Я… я не знаю, — пробормотала она, содрогаясь от ужаса, сама не зная, что говорит.

Выругавшись, Конан схватил ее за волосы и принялся трясти, пока стены не заплясали у нее перед глазами.

— Ты должна это сделать! — прошипел он. — Это наш последний шанс!

— Постараюсь! — выдохнула она.

Удовлетворенно хмыкнув и отвесив ей шлепок, от которого девушка едва устояла на ногах, Конан устремился прочь.

Несколько мгновений спустя он уже стоял, пригнувшись, за аркой, что вела во двор с колодцем, внимательно наблюдая за врагом. Черные все еще сидели вокруг заводи, но явственно проявляли нетерпение. С дальнего двора, где лежали бесчувственные пираты, стоны начали доноситься все громче, вперемешку с нечленораздельными ругательствами. Конан напряг мышцы и застыл, точно готовый к прыжку леопард, выдыхая воздух сквозь зубы.

Гигант с обручем на лбу поднялся, отняв свою дудку от губ — и в этот миг киммериец влетел в круг остолбеневших черных. Подобно тому, как нападает на добычу тигр, не давая врагам опомниться, он бросился на них. Трижды вспыхнул клинок варвара, прежде чем гиганты успели прийти в себя и начать защищаться. А затем, разорвав круг, он бросился прочь со двора, За спиной его остались лежать три трупа с рассеченными черепами.

Но хотя неожиданная ярость атаки киммерийца застала черных врасплох, они быстро оправились и пустились в погоню. У западной арки они почти настигли его, и Конан поразился скорости, с какой несли гигантов их длинные ноги. Все же он не сомневался, что способен оторваться от преследователей, однако сейчас это не было его целью. Ему нужно было, чтобы они гнались за ним как молено дольше, чтобы дать Санче время разбудить и вооружить зингарцев.

Оказавшись во дворе за западной аркой, варвар выругался сквозь зубы. Этот двор отличался от всех прочих. Он был восьмиугольным, а не круглым, и у него имелся лишь один вход — тот самый, через который попал сюда Конан.

Развернувшись, он заметил, что преследователи уже совсем рядом. Часть из них остались в проходе, остальные, выстроившись в ряд, не спеша принялись надвигаться на киммерийца. Держась к ним лицом, он отступил к северной стене. Черные приближались полукругом, стремясь не дать ему ни малейшего пути к отступлению. Конан продолжил пятиться, все больше замедляя шаг, заметив, как увеличивается дистанция между нападавшими. Оки так боялись, что он попытается ускользнуть, обогнув их сбоку, что стали растягивать ряды, чтобы этому помешать.

С холодной настороженностью волка он следил, как они наступают — а затем нанес удар со стремительностью молнии… точно в середину полумесяца. Гигант, преградивший ему дорогу, рухнул навзничь, обливаясь кровью, и пират оказался за пределами смыкающегося круга, прежде чем черные успели осознать происходящее и прийти на помощь своему собрату. Гиганты у арки приготовились преградить ему путь, но Конан не стал атаковать их. Развернувшись, он уставился на своих преследователей. Лицо его не выражало никаких чувств, и тем более страха.

На сей раз они не стали расходиться, пытаясь окружить варвара, осознав, как опасно разделять свои силы, имел дело с непобедимой, безрассудной яростью киммерийца. Сгрудившись, они наступали на него плотной толпой, без спешки, не сводя с противника горящих ненавистью желтых глаз.

Конан сознавал, что, стоит ему подпустить их слишком близко, и у него не останется ни единого шанса. Острые когти разорвут его в клочья, и все воинское искусство и бесстрашие варвара не спасет его от разъяренной толпы. Быстро оглядевшись по сторонам, Конан заметил в одном из углов небольшой выступ, нечто вроде козырька над западной стеной. Он не знал, что это такое, но надеялся, что сумеет воспользоваться неожиданным шансом. Он стал пятиться в ту сторону, и гиганты двинулись на него. Похоже, они были уверены, что сами загоняют добычу в угол, и у Конана в голосе пронеслась мысль, что, должно быть, они считают его существом низшего порядка, не способным мыслить самостоятельно. Что же, тем лучше. Ничего не может быть хуже, чем недооценивать своего противника.

От стены его отделяло лишь несколько шагов, и черные ускорили шаг, надеясь прижать его в угол, прежде чем варвар сообразит, что происходит. Гиганты, сторожившие вход, также покинули свой пост и присоединились к остальным. Они наступали пригнувшись, вытянув вперед когтистые руки, готовясь отразить нападение. Глаза их полыхали адским пламенем, белые зубы сверкали. Они ждали, что киммериец нападет на них в любой момент, с прежней яростью — но он вновь застал их врасплох.

Вскинув меч, Конан шагнул к преследователям, затем резко развернулся и ринулся к степе. Там, с силой оттолкнувшись от земли, он взмыл в воздух и, вытянув вверх руку, ухватился за выступ на стене. Но в тот же миг раздался чудовищный треск, козырек обломился, и пират рухнул во двор.

Он сильно ударился спиной и переломал бы себе все ребра, но мягкая трава спасла варвара, и он вновь вскочил на нош, как огромная хищная кошка, готовясь отразить атаку черных. Злой задор покинул его взор. Теперь глаза его полыхали синим пламенем, грива черных волос разметалась, тонкие губы вздернулись в злобном оскале. В одно мгновение то, что он считал смелой игрой, подошло к концу, и теперь киммерийца ждал бой не на жизнь, а на смерть, и дикарская натура Конана показалась во всей своей необузданной ярости.

Черные, ошарашенные его прыжком, тут же опомнились и готовы были наброситься на врага. Как вдруг безмолвие нарушили истошные крики. Повернувшись на звук, гиганты узрели в проходе вооруженную толпу. Пираты все еще не слишком твердо держались на ногах и бессвязно ругались, но в руках у них были мечи, и они наступали с бешеной отвагой, на которую нимало не повлиял тот факт, что они ничего не понимали в происходящем.

Воспользовавшись замешательством черных, Конан с пронзительным воплем обрушился на них, точно карающий меч небес. Под клинком его они валились, точно спелые колосья, и жаждущие крови зингарцы, спотыкаясь, устремились на подмогу киммерийцу. Они еще не вполне очнулись от наркотического отупения, когда Санча принялась лихорадочно расталкивать их и совать в руки мечи, призывая спешить куда-то и с кем-то сражаться. Слов ее они почти не понимали, но при виде черных гигантов и льющейся крови воинственное возбуждение охватило их.

Во мгновение ока двор превратился в поле боя, или, скорее, в настоящую бойню. Зингарцы шатались, нетвердо держались на ногах, но руки их крепко сжимали мечи, и удары были пусть не слишком точны, зато исполнены яростной силы. Пираты приняли бой, сыпя проклятиями, не обращая внимания на полученные раны, если только те не оказывались смертельны. Численностью они значительно превосходили черных, однако те оказались серьезными противниками. Возвышаясь на две головы над пиратами, они рвали зингарцев когтями и зубами, нанося кулаком удары чудовищной силы, достаточные, чтобы проломить человеку череп. В этой орущей, животной толпе флибустьеры вскоре утратили преимущество, дарованное клинками, к тому же многие из них еще не вполне отошли от действия наркотика и не успевали уворачиваться от направленных на них ударов. Они сражались со слепым животным отчаянием, думая лишь о том, чтобы нести смерть, но не избегали ее. Мечи взлетали и опускались, подобно топору мясника. И по всему замку разносились крики, вопли и проклятия.

Санча, сжавшись в комочек в проходе, была оглушена и напугана до потери сознания. Глазам ее предстал водоворот кровавого хаоса, где сверкали мечи, мелькали когтистые черные руки, появлялись и исчезали искаженные болью и злобой лица, и тела противников, в крайнем напряжении, сталкивались, налетали друг на друга, расходились и кружили в безумном дьявольском танце.

Отдельные детали врезались в память, подобные наброскам, сделанным черной тушью на багровом фоне. Она видела, как зингарский моряк, ослепленный лохмотьями кожи, свисавшими у него со лба на глаза, с трудом держась на подгибающихся ногах, вонзил меч по самую рукоять в черный живот. Она отчетливо слышала рык флибустьера, когда тот нанес удар, видела, как закатились в агонии янтарные глаза раненого, когда хлынула кровь и внутренности вывалились из раны. Умирающий схватился за клинок обеими руками, и пират вслепую пытался вырвать меч; как вдруг черная рука обхватила зингарца за шею, и черное колено нанесло ему мощный удар в поясницу. Голова его запрокинулась назад под каким-то странным углом, и громкий хруст, точно сломалась толстая ветка, донесся до ушей девушки, на миг заглушив шум битвы. Черный гигант отшвырнул тело жертвы на землю — и в этот миг луч голубого света полыхнул над его плечами сзади, слева направо. Он пошатнулся, голова упала на грудь, а затем, словно чудовищный круглый камень, покатилась по траве.

Санче сделалось дурно. Она закашлялась, чувствуя, что ее вот-вот стошнит. Ей хотелось развернуться и бежать, прочь от ужасного зрелища, но ноги отказывались служить ей. Она даже не могла заставить себя закрыть глаза. Против воли, она даже распахнула их еще шире. Преисполненная отвращения, возмущенная до глубины души, девушка, однако, не могла забыть пагубного возбуждения.

Возбуждения, охватывавшего ее каждый раз при виде крови. Но этот бой не был похож на те, что доводилось ей видеть ранее, будь то во время налетов на прибрежные селения или в морских сражениях. И туг она увидела Конана.

Между киммерийцем и остальными пиратами была основная масса черных, и ему приходилось биться в одиночку. Как он ни сопротивлялся, но волна черных тел накрыла его и потащила вниз. Гигантам не составило бы труда расправиться с ним, но в последний миг варвару удалось увлечь за собой одного из черных, и теперь тело собрата мешало противникам Конана добраться до него. Они пинали и рвали когтями своего же товарища, силясь оторвать его от киммерийца, но тот в отчаянии впился черному в глотку зубами и из последних сил держался за свой живой щит.

Новая атака зингарцев заставила черных ослабить хватку, и Конан сумел, отшвырнув прочь труп гиганта, подняться на ноги. Он восстал, точно из мертвых, залитый кровью и грозный, как сам бог войны. Гиганты, высившиеся над ним, подобно огромным черным теням, тянулись к варвару когтями, разрывали воздух чудовищными ударами. Но он был недосягаем для них, словно обезумевшая от ярости пантера, и каждый взмах его меча сопровождался потоками крови. Ран, полученных им в бою, хватило бы, чтобы лишить жизни троих обычных воинов, но звериная живучесть варвара казалась безмерной.

Его боевой клич вознесся над шумом побоища, и оглушенные, растерянные зингарцы воспряли духом и удвоили усилия, пока треск вспарываемой плоти и хруст ломающихся костей не заглушил крики боли и гнева.

Черные дрогнули и устремились к выходу, и Санча, завидев их, с истошным воплем бросилась прочь. В узком проходе гиганты застряли, и обезумевшие от предвкушения близкой победы зингарцы принялись рубить и колоть их в спину. И когда уцелевшие сумели наконец вырваться из арки, оставляя за собой горы трупов, они в панике разбежались в стороны.

Сражение превратилось в погоню. По заросшим травой дворам, по сверкающим лестницам, по покатым крышам фантастических башен гиганты спасались бегством, истекая кровью на каждом шагу, а за ними неслись безжалостные преследователи. Загнанные в угол, некоторые встречали пиратов лицом к лицу, и тогда вновь лилась кровь и гибли люди. Но конец был всегда один — окровавленные черные тела оседали на траву, падали, корчась и извиваясь, с крыш и парапетов.

Санча укрылась во дворе с колодцем pi там сжалась в комочек у стены, не смея поднять головы от страха. Какое-то время здесь было тихо. Затем снаружи донеслись воинственные возгласы зингарцев, послышался топот, и из прохода выбежал окровавленный гигант с обручем на лбу. Приземистый пират настигал его, и у самого бортика заводи черный обернулся. В руках у него был меч, оброненный, должно быть, кем-то из матросов, и когда зингарец ринулся на него, гигант нанес удар незнакомым ему оружием. Флибустьер рухнул наземь с расколотым черепом, но удар был нанесен столь неловко, что клинок сломался в руках последнего из черных.

Швырнув рукоять меча в стоявшие на каменном выступе фигурки, тот метнулся к колодцу, с лицом, искаженным ненавистью. Конан, растолкав сгрудившихся в проходе моряков, прорвался во двор и бросился вперед, взрывая ногами дерн.

И вдруг гигант широко раскинул руки, и с губ его сорвался нечеловеческий вопль — единственный крик, что издал кто-либо из черных за все время битвы. Голос, полный бешеной ненависти, вознесся к небесам, точно глас, взывающий из преисподней. При звуке его зингарцы застыли в растерянности. Но Конана было не остановить. Безмолвно, не ведая страха, устремился он к фигуре, застывшей на краю колодца.

Но в тот миг, когда меч его взмыл в воздух, готовый нанести последний удар, черный вдруг развернулся и прыгнул вверх. На какой-то миг он точно застыл над поверхностью пруда, затем сама земля содрогнулась у людей под ногами, и зеленые воды ринулись навстречу черному, охватив его вулканическим извержением.

Конан застыл на самом краю колодца, едва удержавшись, чтобы не упасть, а затем отскочил назад, отталкивая зингарцев прочь. Зеленый колодец превратился в гейзер, вода с оглушительным ревом поднималась все выше и выше, расцветая огромной короной изумрудной пены.

Конан подталкивал моряков к выходу, гнал их вперед, точно стадо испуганных овец, плашмя колотил мечом по спинам, ибо рев воды как будто лишил их рассудка. Заметив, что Санча стоит, остолбенев, у стены, расширенными от ужаса глазами уставившись на зеленый водяной столп, варвар окликнул ее, и его вопль заглушил на миг грохот воды, вырвав ее из оцепенения. Девушка устремилась к нему навстречу, киммериец поймал ее и, стиснув в объятиях, устремился к выходу.

Во дворе, что выходил во внешний мир, собрались уцелевшие матросы. Усталые, израненные, все в крови, они стояли, тупо взирая на неимоверной высоты зеленый столп, вознесшийся над стеной, до синего купола небес. Поверхность его была испещрена белыми прожилками, диаметр пенной короны в три раза превышал основание. Казалось, в любую минуту он может взорваться и потоками обрушиться вниз, однако столп все продолжал расти.

Конан окинул взором выживших и выругался, увидев, как мало их осталось. Схватив одного из пиратов за шею, он принялся трясти несчастного так, что кровь хлынула у того из ран, заливая их обоих.

— Где остальные? — рявкнул он на ухо бедняге.

— Это все! — завопил тот в ответ, стараясь перекричать рев зеленого гейзера. — Остальных прикончили черные твари..

— Ладно, надо убираться отсюда! — прорычал Конан и толкнул пирата к выходу так, что тот едва удержался на ногах. — Живее, пока эта вода не залила нас всех!

— Мы все утонем! — воскликнул другой зингарец, ковыляя за ним.

— Какое там утонем, проклятье! — не оборачиваясь, крикнул варвар. — Превратимся в камень! Да скорее же, будьте вы неладны!

Он подбежал к арке, что вела прочь из замка, одним глазом следя за угрожающе нависшей над ними водяной колонной, другим — за пиратами. Ополоумевшие от пролитой крови, ярости битвы и оглушительного грохота, зингарцы двигались, точно в трансе. Конан неумолимо подгонял их вперед. Метод его был прост: он хватал отстающих за шиворот и вышвыривал прочь за ворота, сопровождая это щедрым пинком под зад и поминая при этом всех предков несчастного. Санча попыталась было задержаться и остаться с ним, повиснув у киммерийца на шее, но он, сыпя проклятиями, стряхнул ее прочь и отправил вслед за остальными, с такой силой шлепнув пониже спины, что она птицей полетела по лугу.

Сам Конан покинул замок, лишь убедившись, что никого из живых больше не осталось внутри, и вся его команда успела спастись, и только тогда устремился вперед. Пробежав несколько шагов, он обернулся. Зеленый столп, увенчанный белой короной, был уже выше башен. Он бросился прочь от этого замка ужасов.

Зингарцы уже добежали до деревьев, окружавших луг, и стали спускаться по склону. Санча ждала его на вершине первого холма, и там он задержался на миг, чтобы еще раз взглянуть на замок. Казалось, на месте его вырос гигантский цветок с белыми лепестками, на зеленом стебле. И вдруг изумрудно-белый столп обрушился с таким грохотом, точно само небо раскололось на части, и стены и башни были снесены гремящим потоком.

Схватив девушку за руку, киммериец бросился бежать. Склон за склоном поднимался и падал у них под ногами, а сзади доносился шум бурлящей реки. Оглянувшись через плечо, Конан увидел широкую зеленую ленту, струящуюся вниз и вверх по холмам. Поток не растекался по сторонам и не сворачивал. Подобный гигантской змее, он скользил по лощинам и подъемам. Направление его не менялось — поток преследовал их.

Осознание этого придало Конану сил. Как вдруг Санча оступилась и со стоном боли и отчаяния повалилась на колени Подхватив ее, варвар взвалил девушку на плечо и побежал вперед. Грудь его вздымалась, ноги подкашивались, дыхание со свистом вырывалось меж стиснутых зубов. Он бежал, шатаясь. Впереди, спотыкаясь, подстегиваемые страхом, бежали зингарцы.

Внезапно океан возник прямо перед ними, и мутящемуся взору киммерийца открылся их корабль, целый и невредимый. Матросы попрыгали в шлюпки. Санча рухнула на дно и свернулась дрожащим комочком. У Копана гудело в ушах, кровавая пелена застилала глаза, и все же он схватил весло и принялся грести вместе с остальными.

Казалось, сердце разорвется, не выдержит чудовищного напряжения, и все же они упрямо гребли вперед, к кораблю. Зеленый поток прорвался из-за деревьев. Те рухнули, точно подрубленные, и, повалившись в изумрудный поток, во мгновение ока исчезли из вида. Вода хлынула на песок, устремилась к океану, и волны окрасились зловещей зеленью.

Слепой, безрассудный страх охватил пиратов, и они принялись грести, выбиваясь из сил, в совершеннейшем исступлении. Они сами не понимали, чего боялись, но сознавали, что настигающая их зеленая лента грозит ужасной гибелью их душе и телу. Конан, единственный, доподлинно знал, что им угрожает, и потому, глядя, как настигает их зеленая полоса воды, не меняющая ни формы, ни направления, с такой яростной силой вонзал весло в набегавшую волну, что оно сломалось у него в руках.

Но лодка уже уткнулась носом в борт корабля, и матросы, хватаюсь за цепи, полезли вверх, бросив шлюпки па произвол судьбы. Конан помог подняться Санче, вновь взвалив ее на плечо, и девушка повисла на нем, словно бездыханный труп, а на палубе бесцеремонно он сбросил ее на голые доски, торопясь схватиться за штурвал, отдавая приказания жалким остаткам команды. Как и прежде, в замке, они повиновались ему беспрекословно. Шатаясь, точно пьяные, матросы дрожащими руками принялись разбирать снасти. Якорная цепь, обрубленная, ушла под воду. Паруса развернулись и раздулись под налетевшим ветром. Корабль вздрогнул, встряхнулся и медленно, с неумолимой торжественностью двинулся в открытое море. Конан оглянулся. Словно язычок изумрудного пламени, кончик зеленой ленты плескал бессильно в паре гребков от киля судна. Зловещая полоса уходила вдаль по воде, через белый пляж, зеленые холмы и скрывалась в голубой дали.

Отдышавшись, киммериец ухмыльнулся, оглядывая команду. Санча стояла рядом с ним, слезы катились у нее по щекам, и она даже не пыталась утереть их. Штаны на Конане болтались окровавленными лохмотьями, пояс с ножнами исчез. Меч он воткнул перед собой прямо в палубу, клинок был весь иззубрен и покрыт коркой запекшейся крови. Кровь была также на его спутанных волосах, левое ухо — наполовину оторвано. Грудь, руки, ноги и плечи покрывали укусы и глубокие царапины, точно варвар дрался с целой стаей пантер. Но он усмехался, упираясь в палубу мощными ногами, с силой вращая рулевое колесо, наслаждаясь своей мощью.

— Что же мы будем делать дальше? — пролепетала девушка.

— Станем грозой морей и океанов! — расхохотался он, — Команда, правда, потрепана изрядно — ну да не беда! Корабль вести они пока могут, потом матросов в любом порту набрать несложно. А пока, детка, лучше поцелуй меня.

— Поцеловать! — взвизгнула она в отчаянии. — Да как ты можешь думать о поцелуях в такое время?

Смех киммерийца заглушил скрип снастей и хлопанье парусов. Схватив девушку в объятия, он подбросил ее в воздух, затем с наслаждением поцеловал с алые губы.

— Я думаю о Жизни! — взревел он. — Мертвые мертвы, а что прошло, того не вернешь! Теперь у меня есть корабль, команда, способная сражаться, и девушка с губами, сладкими, как вино, а больше мне ничего и не надо! Зализывайте раны, парни, и откройте бочонок эля. Скоро нас ждет веселье, какого вы еще не видели. С песней беритесь за работу, и будь оно все проклято! Ни к чему нам пустынные моря! Богатые порты и торговые суда ждут нас!


Оглавление

  • I
  • II
  • III