Прекрасная голубая смерть [Чарльз Финч] (fb2) читать онлайн

Чарльз Финч «Прекрасная голубая смерть»

Моей матери

Глава 1

Судьбоносную записку доставили как раз, когда Ленокс устраивался поудобнее в своем кресле после долгого утомительного дня в городе. Он медленно прочел ее, затем отдал назад Грэхему и велел выбросить. Содержание записки вызвало краткий миг озабоченности, но тут же, слегка нахмурившись, он взял вечерний выпуск «Стандарт» и распорядился подать чай.

Была зима 1865 года, люто морозное начало вечера, и снег мягко укрывал лондонский булыжник. Часы только что пробили пять, и на город опускалась темнота — газовые фонари уже горели, лавки начинали закрываться, улицы заполняли деловые люди, возвращавшиеся домой.

Такой день Ленокс предпочел бы провести у себя в библиотеке, проглядывая пару-другую книг, вытаскивая атласы, развертывая карты, дремля у камина, смакуя вкусные блюда. Он писал бы письма своим друзьям и корреспондентам, а может быть даже, погоде вопреки раз-другой вышел бы прогуляться вокруг квартала.

Но увы, сбыться такому дню было не суждено. Ему пришлось отправиться в Ярд, хотя он уже представил инспектору Итедеру исчерпывающее, как он полагал, изложение «Дела Изабель Льюис».

Это было интересное дело — Мальборовская подделка, получившая широкую огласку, — интересное, но по сути относительно простое. Семье никак не следовало обращаться к нему. Типичная неудача Итедера — отсутствие воображения. Ленокс пытался быть снисходительным, но инспектор раздражал его свыше всякой меры. Какая часть его разума воспрещала ему представить себе, что женщина, даже исполненная светскости, как Изабель Льюис, способна совершить преступление? Можно либо блюсти приличия, либо вести расследование. Но не одновременно. Итедер принадлежал к тем людям, которые поступают служить в Ярд частично ради власти, а частично из чувства долга, но только не потому, что таково их призвание.

Ну-ну, это, во всяком случае, позади. Он промерз до мозга костей, на его столе лежит стопка писем, ждущих ответа, но это, во всяком случае, уже позади. Он проглядывал заголовки в газете, которая опасно свешивалась ему на ноги, и грел руки и ступни перед ярко пылающим огнем.

Есть ли блаженство, которое сравнится с жаром огня, чистыми носками и поджаренными ломтиками хлеба в холодный день? А, вот и чай! И Ленокс почувствовал, что наконец-то он может навсегда выбросить из головы Итедера, Ярд и женщин-преступниц.

Он сидел в длинной комнате на втором этаже своего дома. Окна, ближайшие к двери, выходили на улицу, где он жил — Хэмпден-лейн. Напротив окон был большой камин, а перед камином стояли кресла, обитые красной кожей, где он и сидел сейчас в окружении столиков, заваленных книгами и документами. Посредине комнаты стояли два кожаных дивана, а у окна — дубовый письменный стол. Две остальные стены были увешаны книжными полками, хранившими его библиотеку, собранную за годы и годы.

Ленокс был человеком лет сорока, с каштановыми волосами, еще не тронутыми сединой. В юности его отличала худоба, да и теперь он, хотя и прибавил в весе, оставался высоким и худым с прямой осанкой, однако в отличие от многих высоких и худых мужчин — без намека на неприятный аскетизм.

Румяные щеки, приятная улыбка и короткая бородка, модная среди членов Парламента. Его ясные карие глаза порой теряли благодушие, становились остро-проницательными, стоило ему сосредоточиться на идее или подозрении.

Если в двадцать лет он был сама целеустремленность, иногда граничившая с манией, то к сорока смягчился и теперь предпочитал сидеть перед жарким огнем и читать газету с чашкой чая в руке. Он всегда любил своих друзей и родных, но теперь общение с ними приносило ему больше удовольствия. Он всегда любил свою работу, но теперь позволял себе чаще отвлекаться от нее. По воле судеб он так и не женился, и теперь был закоренелым холостяком, приятным в общении, но со сложившимися привычками, и чувствовал себя дома куда уютнее, чем в честолюбивые годы своей юности. По собственному мнению, Ленокс ничуть не изменился, но, разумеется, он в чем-то стал другим, как происходит со всеми людьми.

Чайный поднос стоял на столике возле его кресла, рядом со стопкой книг, часть которых упала на пол еще накануне вечером. Слуги давно научились оставлять библиотеку в том виде, в каком ее оставил он, и только иногда вытирали пыль. Он налил чай в чашку почти до края, всыпал большую ложку сахара, плеснул молока, а затем сосредоточил внимание на тарелке с жареным хлебом. Грэхем заботливо добавил еще и небольшой кекс — редкое баловство, но, с другой стороны, день был трудным.

После нескольких чашек чая, пары ломтиков хлеба и куска кекса он удовлетворенно отодвинул поднос, уронил газету на пол и взял тонкий томик в кожаном переплете — недавно вышедший «Малый дом в Оллингтоне» Троллопа, который он читал неторопливо, чтобы посмаковать вдосталь. Сегодня он позволит себе две главы: еще одно небольшое вознаграждение за то, что не дрогнул ни перед инспектором Итедером, ни перед жуткой погодой.

Вскоре вошел Грэхем, чтобы забрать поднос.

— Простите, сэр, что я вас беспокою, — сказал он, — но будет ли ответ на письмо леди Грей?

— На улице ужасно холодно, Грэхем.

— Да, сэр?

— Прямо-таки ужасно холодно. Так и ждешь встречи с прогуливающимся по улице тюленем.

— Но теперь вы согрелись, сэр?

— Да, чуть-чуть. Я просто вспоминал холод.

— Правда, сэр?

Ленокс вздохнул.

— Полагаю, однако, мне придется пойти в соседний дом.

Наступила пауза, пока он мрачно смотрел на огонь.

— К леди Грей, сэр? — сказал Грэхем.

Ленокс не отозвался, сохраняя мрачный вид. Наконец он сказал:

— Да, к леди Грей. Только мне это поперек горла.

— Грустно слышать, сэр.

— На улице мерзкий холод.

— Да, сэр.

Ленокс мрачнел все больше и больше.

— Ну, ничего не поделаешь, — вздохнул он.

— Нет, сэр.

Ленокс снова вздохнул.

— Ну, так вы приготовите мои вещи?

— Разумеется, сэр, — сказал Грэхем. — Значит ли это, что вам не угодно ответить…

— Нет, нет, нет. Я потому и иду туда.

— Слушаю, сэр.

Дворецкий вышел, а Ленокс встал и подошел к окну за столом. Он так предвкушал вечер у камина! Но это глупо, подумал он. Всего-то пройти до соседнего дома. Пожалуй, надо надеть сапоги — они валялись под столом рядом с открытым экземпляром «Много шума…», — и приготовился пойти. Он надеялся, что сапоги уже достаточно высохли. И, собственно говоря, предвкушал встречу с леди Джейн.

Леди Джейн Грей была бездетной вдовой слегка за тридцать и жила через дом от него. Чуть ли не самый его близкий друг во всем мире. Так было со времени их детства в Сассексе. Сэр Эдмунд, старший брат Чарльза, одно время был влюблен в леди Джейн, но тогда они все были много моложе — Чарльз только-только окончил Харроу и собирался поступить в Оксфорд.

Ленокс и леди Джейн соседствовали на Хэмпден-лейн, проживая бок о бок в ряду серых каменных домов в крохотном переулке сразу за Сент-Джеймским парком в районе Мэйфер. Уже некоторое время Мэйфер считался самым фешенебельным адресом в Лондоне, включив Пиккадилли-серкус в самое свое сердце — и тем не менее Ленокс решил поселиться тут только из-за близости парка, куда ходил с отцом, когда был ребенком.

Парк окружали дворцы: Букингемский дворец слева, Сент-Джеймский дворец справа и Вестминстерский дворец, более известный как Парламент, прямо впереди. Как и многие другие лондонские парки, свою жизнь он начал, как угодье, где Генрих VIII стрелял оленей, но Карл II, которым Ленокс восхищался в школьные годы, открыл его для публики и часто сам кормил там уток, имея возможность беседовать со своими подданными.

Всего лишь тридцать лет назад каналы были превращены в озера, в озерах обитали лебеди, берега обсадили красивыми ивами. Зимой люди катались там на коньках, а летом прогуливались по ослепительно зеленым газонам, и в любое время года почти каждый вечер Ленокс гулял там — во всяком случае, когда не расследовал очередное дело.

Глядя в окно своей библиотеки, Ленокс видел, как трубы над Хэмпден-лейн, подобно его собственной, изрыгают клубы черного дыма, и он видел, что все дома ярко освещены, а внутри либо подают чай, либо как раз заканчивают чаепитие.

Он отошел от окна и сказал себе, что через несколько минут подчинится требованию записки. Может быть, у Джейн хотя бы найдется для него еще чашечка чая. А пока Грэхем занимался его вещами, он подобрал газету и с горячим интересом почитывал про выпады, которыми обменивались Дизраэли и Рассел, поскольку заседания Парламента как раз начались.

Глава 2

Даже его жалкие сапоги, которые весь день подводили Ленокса, преодолели коротенькое расстояние до соседней двери, почти не промокнув заново. Он принялся стучать в эту дверь, бодро выкликая: «Леди Джейн!» в окно сбоку.

В качества Ленокса, которые позволили ему в его эпоху стать, пожалуй, самым выдающимся детективом-любителем, входила, в частности, его память. Он без малейшего напряжения припоминал места совершения преступлений, лица и уж тем более записки своих друзей. Записка леди Джейн гласила:

Милый,

ты не заглянешь до ужина, где-нибудь в начале седьмого? Кое-что случилось. Пожалуйста, Чарльз.

Твоя верная и т. д.

Джейн.

После секундной тревоги Ленокс решил сохранять спокойствие. Близкие друзья посылают подобные записки друг другу по самым пустячным поводам. Он все больше приходил к убеждению, что это так и есть: какая-нибудь из ее племянниц влюбилась в неподходящего человека, какой-нибудь из ее племянников влез в карточные долги — обычные причины, когда она искала совета у Ленокса.

Дворецкий леди Джейн был неимоверным толстяком по фамилии Керк. Он поступил к ней на службу тогда же, когда Ленокс нанял Грэхема, и с той поры дворецкие поддерживали тесную дружбу, хотя Грэхем как будто давал понять, что чуть-чуть не одобряет обжорство Керка. Теперь Керк открыл дверь на стук Ленокса с более озабоченным видом, чем обычно, и проводил его в гостиную, где леди Джейн сидела в ожидании.

Она была очень миловидной женщиной, почти бледной, с темными волосами, розовыми щеками и алыми губами. Ее глаза были серыми, часто словно посмеивались, но никогда не бывали саркастическими, и в них светился ум. Она была в обычной своей белой блузке и в серой юбке.

Ее мужем был капитан лорд Джеймс Грей, граф Дийр, и она вышла за него, когда им обоим было по двадцать. Почти сразу же он погиб в схватке на индийской границе, и с тех пор она жила в Лондоне одна, хотя часто гостила у своих родных, которые были соседями Леноксов в Сассексе.

Второй раз замуж она не вышла и считалась одной из законодательниц лучшей части высшего света. Таково было уважение к ней, что никто не осмеливался даже шепотом задать вопрос о ее дружбе с Леноксом, которая была долгой и очень близкой — пожалуй, самой близкой и в ее жизни, и в его, но, безусловно, несколько странной, учитывая общепринятые ограничения, управлявшие отношениями между мужчинами и женщинами. Ленокс полагался на нее как на умнейшую и добрейшую из всех, кого он только знал.

Гостиная леди Джейн была эквивалентом библиотеки Ленокса, и он наизусть мог бы перечислить все, в ней находившееся. Довольно широкая комната, тоже выходившая окнами на улицу. Правую сторону увешивали картины с сельскими пейзажами, а в дальнем конце был камин, почти достигавший потолка, с бронзовой статуей герцога Веллингтона на каминной полке, слева же стояло бюро. На середине комнаты располагались кушетки, и на одной из них, розовой, всегда сидела леди Джейн.

И она сидела там, когда вошел Ленокс.

— Ах, Чарльз! — сказала она, вставая и бросаясь к нему.

Дело было не в заблудшем племяннике, сразу понял он. Произошла какая-то серьезная беда. Он взял ее руки в свои и подвел к кушетке.

— Ты уже пила чай? — спросил Ленокс.

— Нет, я совсем забыла, — ответила она. — Керк…

Она умолкла и поглядела на Чарльза, все еще сжимая его руки.

— Керк, — сказал он дворецкому, по-прежнему стоявшему в дверях. — Принесите нам два стаканчика теплого бренди. И пусть кто-нибудь займется камином. А затем принесите нам чаю и чего-нибудь перекусить.

— Слушаю, сэр.

Ленокс посмотрел на леди Джейн и улыбнулся ей.

— Все будет хорошо, дружище.

— Ах, Чарльз, — снова сказала она с отчаянием.

Вошел лакей и подал им по стаканчику в серебряной оправе. Леди Джейн осушила свой стаканчик, а затем и стаканчик Ленокса, который он отдал ей, а лакей тем временем орудовал кочергой в камине. Затем она заговорила:

— Нелепо, я знаю, но у меня такое ощущение, будто я в шоке.

— Что случилось, дорогая? — спросил Ленокс.

— Ты помнишь девушку по имени Пруденс Смит, Чарльз, мою горничную? Мы называли ее Пру.

Он помолчал, вспоминая.

— Нет, не помню, — сказал он.

— Месяца три назад она ушла в услужение к Джорджу Барнарду, потому что ее жених — один из его лакеев.

— И что с ней случилось?

— Она умерла, — сказала леди Джейн и допила последний глоток бренди в стаканчике, чтобы успокоить нервы.

— Я крайне сожалею, — отозвался он.

— Я знаю, — сказала она. — Это так ужасно!

— Тебе известна причина ее смерти?

— Мне кажется — яд. Вот что сообщила наша горничная. Это она услышала о случившемся.

— Убийство?

— Или самоубийство. Я не знаю.

— Ужасно!

— Не будет ли слишком…

— Ни в коем случае.

— Я надеялась…

— Конечно же, — сказал он.

Ленокс выглянул наружу. Начать придется сейчас же. Снег валил еще более густо, уже почти стемнело, но он обернулся к ней с бодрой улыбкой и сказал:

— Пожалуй, мне лучше пойти, пока след еще свеж.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Ах, Чарльз! Ты так добр. Особенно в столь холодный день.

Он посидел с ней еще несколько минут, говоря о том о сем, стараясь развеселить ее, а потом попросил у Керка свою шляпу. Леди Джейн проводила его до двери и помахала на прощание, когда он сел в кеб и приказал извозчику везти его на Бонд-стрит.

Джорджу Барнарду это не понравится, размышлял Ленокс по дороге. Он отличался колоссальной гордостью, которая равно распространялась и на прекраснейшие его картины, и на неизменнейшие кастрюли и сковородки в его кухне. Смерть от яда в его доме при его собственном властном понятии о законе и порядке и его несгибаемой уверенности, что практически весь мир сообразуется с его часами!

Он был политик, в прошлом член Парламента, хотя последнее время получал назначения на более постоянные посты в правительстве. Он и Ленокс были друзьями, а точнее сказать — знакомыми, и часто приходили в соприкосновение. Леноксу чуть-чуть недоставало честолюбия, чтобы числиться среди вернейших друзей Барнарда. А к тому же он начинал при избытке денег.

Барнард, по контрасту, вырос в обедневшей респектабельности средних классов где-то чуть южнее Манчестера — далеко-далеко от Уайтхолла. Как он приобрел свои деньги, оставалось великой тайной, и лондонское избранное общество постоянно гадало об этом. Некоторые говорили, что первые свои капиталы он нажил игрой на бирже или — о, ужас! — торговлей, но даже будь то или другое правдой, он уже давно отряхнул этот прах со своих ног. В Лондоне он водворился в качестве консервативного члена Парламента, но быстро сменил избираемое правительство на неизбираемые посты.

В данное время Джордж Барнард пребывал директором Королевского монетного двора, в должности, которую когда-то занимал сэр Исаак Ньютон, чем объяснялось то, что он принялся скупать на аукционах вещи бессмертного физика. На посту директора Монетного двора он показал себя превосходно, трудясь в поте лица — по мнению большинства, видимо, из-за бескорыстной любви к объекту своих трудов — деньгам.

Единственной причудливой страстью Джорджа Барнарда были орхидеи. Его дом увенчивала стеклянная оранжерея, куда он допускал лишь немногих, и где он с нежностью культивировал свои цветы, расщепляя их прелестную окраску в поисках идеально тонкого оттенка, тщательно следя за дозами воды и солнечного света, получаемыми каждым растением. В свои редкие отпуска он отправлялся в далекие путешествия в поисках экземпляров не менее редких. Географические направления для него роли не играли — если, конечно, не определить какой-нибудь вид орхидеи как географическое направление.

Тут Ленокс мог отдать ему должное: в области избранной им страсти его отличала щедрость. Приезжая на званый вечер, он преподносил хозяйке дома цветок исключительной красоты и редкости, выбранный в полном соответствии с ее темпераментом и стилем. Но в его доме хозяйки не было: Барнард оставался завзятым холостяком.

Поговаривали, что светское расписание Джорджа Барнарда легко установить, прослеживая его орхидеи от адреса к адресу. В зависимости от того, к кому вы обращали свой вопрос, эту его манеру называли или очаровательной, или приторно-слащавой. Ленокс придерживался в этой дилемме нейтралитета, хотя не будь Барнард таким респектабельным, таким надежным, таким незапятнанно безупречным, он, на взгляд Ленокса, выглядел бы зловещим.

Глава 3

К тому времени, когда кеб остановился перед домом Барнарда, часы Ленокса дотикали почти до семи. Ведь прежде он заехал на Бонд-стрит, чтобы забрать своего друга Томаса Мак-Коннелла, а это заставило его сделать порядочный крюк.

Как он совершенно верно догадался, первым решением Барнарда было вызвать из Скотланд-Ярда полицейского достаточно высокого чина. И судя по остановившемуся у дома другому экипажу, представлялось вероятным, что это Дженкинс, молодой сыщик. При иных обстоятельствах Ленокс не имел бы ничего против его присутствия, однако он догадался, и опять-таки совершенно верно, что владелец дома велел Дженкинсу приехать одному. Суть сводилась к борьбе между потребностью Барнарда сохранить все под спудом и его потребностью проявить свою власть. Если Барнард устроил все по-своему, не будет ни врача, ни положенного осмотра помещения, а только категоричное распоряжение покончить с делом, и побыстрее.

Потому-то Леноксу и понадобилось непременно захватить с собой Томаса, врача по профессии.

Дом был очень большой, желтый, из тех, которые иногда называют особняками. Над дверью красовался аляповатый герб (Ленокс всякий раз морщился, когда видел его), каждое из десятков окон светилось. У Барнарда всегда был избыток гостей. Кроме того, он устраивал вечера для избранных, и уже приближалось время знаменитого ежегодного бала.

Ленокс осторожно вылез из экипажа, остерегаясь слякотного месива у тротуара. Еще совсем недавно он радостно предвкушал ужин и вечер в своей библиотеке, но эта утрата не могла заглушить пробуждающееся волнение в мыслях: как знать, что поджидает его внутри этого дома, куда оно поведет его и как завершится? Он любил свою работу.

Барнард стоял на крыльце, занятый серьезнейшей беседой с молодым сыщиком, когда заметил приближающихся Ленокса и Томаса.

— Чарльз! — воскликнул он.

— Джордж, как вы? — сказал Ленокс. — Соболезную по поводу произошедшего.

— Ужасно. И в моем доме. Без конца неприятности, знаете ли.

— Девушка прислуживала наверху?

— О, да! Всего две недели или около того, иначе я бы сумел заметить такую возможность и предотвратить ее.

— Разумеется, — сказал Ленокс. Барнард уже присочинял: ведь леди Джейн сказала, что прошло три месяца. — Я здесь потому, что Джейн попросила меня помочь.

— В этом нет необходимости, — отрезал Барнард. Возникла пауза. — И как Джейн?

— Неплохо, насколько я могу судить.

— Тем не менее, никакой необходимости нет. Ни малейшей. Этим занимается Дженкинс, человек, на которого можно положиться. — Он говорил так, будто Дженкинса тут не было.

— Вы знакомы с Томасом Мак-Коннеллом, Джордж?

— Не имел этой чести. Джордж Барнард, — ответил он, протягивая руку.

— Очень рад, — сказал Томас, который знакомился с Барнардом уже десятки раз.

Наступило короткое молчание, а затем Ленокс снова заговорил.

— Тем не менее, Джордж, — сказал он, — вы не станете возражать, если мы поглядим сами? Чтобы успокоить Джейн.

Барнарда эта просьба заметно встревожила, и он помолчал, прежде чем ответить. Он прикидывал, насколько желание угодить леди Джейн, у которой он хотел быть на хорошем счету, перевешивает досаду из-за появления Ленокса. Наконец он сказал:

— Ради Джейн, пожалуй. Но Дженкинс уже обо всем позаботился. Говорит, нам нужен врач, но я не понимаю зачем. Самоубийство, вне всякого сомнения.

— Самоубийство? — переспросил Томас.

— Самоубийство, — сказал Барнард категорически. — Есть записка, ясная как божий день. Но входите, если вам угодно.

— Спасибо, Джордж.

Он вошел в дом вместе с Томасом и Дженкинсом, а Барнард направился к величественной лестнице, видимо, выбросив их из головы. Леноксу этот парадный вестибюль был хорошо знаком по началам и концам званых вечеров, но теперь он впервые сосредоточил внимание на небольшой вызолоченной двери сбоку, которая с обратной стороны была гарантированно сколочена из дешевого дерева и пряталась под огромным зеркалом, одна из десятка укромных дверей, замаскированных по всему дому и ведущих вниз, на половину слуг.

Он открыл эту дверь, и из нее повеяло ароматами кухни. Барнард всегда умел угощать, этого у него не отнимешь.

Когда они спустились вниз, Ленокс подождал, пропуская Дженкинса вперед. Но, видимо, тот хотел сначала поговорить.

— Большая честь познакомиться с вами, мистер Ленокс. Нас ведь так официально и не познакомили.

— Для меня это тоже большая честь, — сказал Ленокс инспектору.

Томас отступил влево и отхлебнул из фляжки, и Дженкинс поспешил следом.

— Вот сюда, вниз, — сказал он.

— Я знаю, — ответил Томас. — В домах с такой планировкой спальни слуг всегда слева, а кухня всегда справа.

Ленокс улыбнулся про себя и последовал за ними.

Они шли по чистому, хорошо освещенному коридору, несколько более широкому, чем ожидал Ленокс, с небольшими рисунками цветов в простенках между дверями. Некоторые двери были украшены теми или иными личными приметами: вышивка, гласившая «САРА», гирлянда, прикрученная к верхней петле. Кухонный шум позади все больше замирал, но до них продолжали доноситься звуки хлопотливой жизни дома.

Дверь в конце коридора была чуть приоткрыта. Томас остановился и спросил у Дженкинса, та ли это комната, и Дженкинс ответил, что та. Затем они в первый раз отступили, пропуская Ленокса вперед. Он надел кожаную перчатку на правую руку и распахнул дверь.

— Зачем перчатка? — поинтересовался Дженкинс.

Мак-Коннелл ответил за своего друга:

— Появился новый метод для ведения расследования — отпечатки пальцев. Вы о нем слышали?

— Нет.

— Человек по фамилии Гершель, магистрат в Индии, распорядился, чтобы арестанты рядом со своими подписями оставляли отпечаток ладони. Вначале — просто чтобы напугать их и заставить сознаться. Но затем он заметил, что отпечатки пальцев имеют свои индивидуальные отличия, и решил ограничиться ими вместо ладони целиком. Очень хитроумно. Пока еще дальше проб и ошибок дело почти не продвинулось, но мы с Леноксом согласны, что в этом что-то есть.

Дженкинс поглядел на тыльную сторону своей ладони.

— Отпечатки пальцев?

— Поверните руку, — сказал Мак-Коннелл с улыбкой.

— А! — воскликнул Дженкинс. — По-моему, я понял, что вы имеете в виду!

Ленокс тем временем вошел в спальню, готовясь осмотреть ее. Они увидели перед собой скромно убранную комнатку, ничем не примечательную, если вам доводилось видеть комнатки служанок, как и мертвые тела вроде лежавшего на кровати.

Но прежде — комната, подумал Ленокс. Трупы он обычно оставлял напоследок, потому что окружающие их улики могли скорее исчезнуть за короткий промежуток времени.

Комната выглядела совершенно квадратной и, несомненно, по форме и размерам была такой же, как все другие, выходившие в этот коридор. Справа к стене уютно прижималась узкая кровать. Слева, почти не оставляя прохода, стояли стол, комод и швейный столик. Высоко слева в задней стене было средней величины окно.

Комната, если возможно, выглядела еще более аккуратной, чем верхние этажи дома, загроможденные дорогими ошметками жизни Барнарда. На столе — ничего, кроме четырех предметов, которыми он займется чуть позже; и на комоде ничего, однако надо будет проверить все ящики; на швейном столике лежали обрывки ниток, но собранные в пучочек.

Что говорила комната о жертве? Либо девушка была крайне аккуратной, либо у нее было очень мало вещей, причем второе выглядело вероятнее. Однако она не была лишена вкуса: над кроватью прилеплена литография Гайд-парка, которую она, возможно, купила, гуляя в свои свободные полдня, или же получила в подарок от поклонника. И, открывая с помощью носового платка ящики комода, Ленокс убедился, что свою одежду она содержала в елико возможном порядке. Кроме вкуса, ее могла отличать и личная гордость.

Томас с Дженкинсом стояли в дверях, и даже когда Ленокс отошел в дальний угол, только прищурились еще более внимательно.

— Достаточно широкое для худого мужчины, — сказал Дженкинс, и Ленокс, не оборачиваясь, кивнул.

Дженкинс подразумевал средней величины окно, которое осматривал Ленокс. За ним открывался вид на шагающие по улице ноги почти на прямом пути к колесам его собственного экипажа. Окно, как сказал Дженкинс, было достаточно велико, чтобы в комнату мог проникнуть мужчина, или точно так же женщина могла бы выбраться наружу. Оно было распахнуто. В такой холодный день.

— Снаружи, вероятно, все слишком истоптано, чтобы удалось хоть что-то разглядеть. Царапины на подоконнике, которые нам стоит взять на заметку. Не понимаю, откуда они взялись. Он скользкий, как и пол под ним, но, вероятно, причиной растаявший снег. Дженкинс, — добавил Ленокс, — кто-нибудь из слуг заходил сюда?

— Нет, — сказал молодой инспектор. — Едва труп обнаружили, как мистер Барнард поставил у двери экономку. А экономка эта, видимо, смахивает на железную деву.

— А вы знаете, что такое железная дева,^[1] сэр? — спросил Томас.

Дженкинс порозовел, не ответил, а сказал Леноксу:

— Никто из слуг, нет, сэр.

— А мистер Барнард не говорил вам, трогал ли он здесь что-то сам?

— Сказал, что нет. Брал только записку, вон ту, на столе.

— Так-так, — отозвался Ленокс.

Открытое окно сбивало его с толку, но, разумеется, потом все станет ясным. Он вернулся в центр комнаты и опустился на четвереньки. На полу не было ничего — ни пылинки, так сказать — ни под столом и комодом, ни под швейным столиком, ни на свободном пространстве. За одним исключением: на середине комнаты чуть сбоку от стола на полу были три-четыре пятнышка от чего-то. Он царапнул одно ногтем. Воск.

Он на секунду задумался над этим, отложил на будущее, а затем досконально исследовал пространство под кроватью, проведя пальцами по матрасу снизу и посветив свечой во все темные уголки.

Вот так, подумал он. Остается только стол и труп. Он встал на ноги и подошел к столу.

Из тонких сосновых досок, без ящиков, но на крепких ножках. На нем — пустой стакан со следами какой-то жидкости по краям; новая свеча, ни разу не зажигавшаяся; коричневый стеклянный пузырек с резиновой пробкой и разглаженный листок бумаги — записка с признанием в самоубийстве.

— Судя по всему, самоубийство, — сказал Дженкинс.

Ленокс прикинул. Он упомянет про то, что увидел (вернее, не увидел) немного погодя. Он не хотел, чтобы благоговение Дженкинса или смущение (кто мог бы предсказать, что именно) мешали бы ему, пока он будет заниматься столом.

— Да-да, — пробормотал он. — Да-да.

Он наклонился, оперся кулаками о столешницу и прочел записку:

Это слишком. Прости, Джеймс, я сожалею.

Подписи не было.

— Джеймс ее жених? — спросил Ленокс.

— Да.

— Он служит здесь?

— Да.

Ленокс призадумался и кивнул. Стакан и пузырек он возьмет домой, чтобы исследовать их там.

Но в первую очередь, подумал он утомленно, надо вывести молодого сыщика из заблуждения.

— Дженкинс, — сказал он, — вы полагаете, что это самоубийство?

— Так очевидно же, сэр.

— Я хотел бы, чтобы вы привели к нам Джеймса. Но не в эту комнату. Подыщите что-нибудь, где есть стол.

— Хорошо, сэр.

— И, Дженкинс, вам не пришло в голову, что на столе должно было бы лежать перо? Как подумалось мне.

Сыщик нахмурился.

— Перо, сэр?

— Чтобы написать записку.

— Но, может быть, оно в кармане?

— Форма горничных не имеет карманов: пережиток времени, когда полагали, что их отсутствие затруднит воровство.

Дженкинс посмотрел на труп.

— И в комнате его нигде нет?

— Нет, — сказал Ленокс, стараясь говорить помягче.

— Но ведь она вполне могла носить записку при себе.

— Не думаю, — сказал Ленокс. — Листок не помят и не складывался.

Дженкинс уставился на стол.

— Ну, может быть, она взяла перо где-то и вернула его на место? — сказал он.

— Замышляя самоубийство? Маловероятно. Конечно, твердой уверенности нет, но я готов побиться об заклад: мы обнаружим, что это убийство. Записку написал кто-то своим пером и оставил ее тут. Обратите внимание на маленькие кривые буковки — вероятно, кто-то старался замаскировать свой почерк. Судорожность подделывателей.

Дженкинс вздохнул.

— Да, видимо, вы правы. — Затем он посмотрел на Ленокса и сказал: — Я поищу жениха.

Ленокс кивнул. Потом, задумавшись, посмотрел на стол и на дверь, пока не пришел к какому-то выводу, а тогда повернулся к кровати.

— Томас, — сказал он. — Покойница.

Глава 4

Из Шотландии, где он вырос, Томас Мак-Коннелл переехал в Лондон вскоре после завершения своего медицинского образования. Он был врачом. Через полгода после переезда у него уже была хирургическая практика на Харли-стрит, и он приступил к обзаведению репутацией. Это ему удалось скоро и впечатляюще. Он осваивал новейшие методики, а скальпелем владел с замечательным искусством. К тридцати годам он уже принадлежал к плеяде самых знаменитых лондонских врачей.

А затем в тридцать один год он женился. И, что важнее, женился выше себя — на леди Виктории Филлипс, которой тогда было девятнадцать лет. Мак-Коннелл был красив, имел порядочный капитал и происходил из хорошей семьи. Но во всех этих отношениях, по мнению цивилизованного мира, он бесконечно уступал Тото Филлипс, чьи красота, богатство и знатность превосходили любую меру, какую бы вы ни избрали.

Она вышла за Томаса Мак-Коннелла в тот же год, когда начала выезжать в свет, потому что, как было известно ее подругам, он совершенно не походил на мужчин ее круга и поколения. Эти мужчины были ее друзьями с детства и навсегда останутся ее друзьями. Но она никогда бы не вышла замуж ни за одного из них. Томас был более мужественным, менее дэнди, менее испорчен деньгами, и у него были собственные мнения о книгах, спектаклях, о городах на континенте, о красоте, о ее красоте, о ней самой. Их свадьба была великолепной, потому что хотя он и женился выше себя, но не настолько, чтобы выглядеть изгоем. Премьер-министр, друг отца Тото со школьной скамьи, почтил ее своим присутствием вместе с доброй половиной «Дебретта».^[2]

Первые три года Томас и Тото были счастливы. Именно тогда Ленокс и познакомился с Мак-Коннеллом. Леди Джейн в определенном смысле была менторшей Тото — они приходились друг другу двоюродными сестрами, но держались как тетка и племянница, потому что мать Тото скончалась от горячки, когда ее дочери было всего одиннадцать лет. Так что Ленокс часто встречался с молодой парой. Томас заметно сократил свою практику, и они почти все вечера куда-нибудь отправлялись, а также много путешествовали вместе. Он охотно соглашался на ее светскую жизнь, а она столь же охотно соглашалась ежегодно навещать его родных в Шотландии.

Но первые три года миновали, а вместе с ними миновали и светлые дни их супружества. Томас к тому времени почти совсем оставил свою практику и начал много пить. Тото завела привычку полгода проводить в Лонгуэлле, поместье ее отца в Кенте неподалеку от Лондона, а ее муж оставался в столице.

Брак продолжал рушиться, и после пяти лет супруги редко появлялись вместе на публике, а по слухам, вообще друг с другом не разговаривали. Но что-то переменилось — либо они махнули на все рукой, либо решили спасти что возможно, — и теперь в возрасте тридцати шести и двадцати четырех лет их жизнь обрела перспективу. Ленокс всегда считал, что завершиться это может двояко: либо ледяной вежливостью, либо иной, более тихой любовью. Тото была такой молодой, а Мак-Коннелл таким идеалистом! Но, может быть, они сумеют найти какой-то компромисс. Во всяком случае, когда последнее время ему доводилось видеть их вместе, они словно бы подобрели друг к другу. Леди Джейн разделяла его мнение, а в подобных вещах на нее можно было положиться.

Однако прошедшие шесть лет нанесли значительный ущерб. Тото все еще занимала ведущее место в высшем лондонском свете, но Томас уже не блистал ни в каком смысле этого слова. Он больше не занимался хирургией и — что, пожалуй, было еще печальнее — утратил золотой ореол молодого человека, молодого красавца с идеалами и честолюбивыми помыслами. Пил он теперь значительно меньше, но все еще слишком много, чтобы брать в руки скальпель. После того как он женился на Тото, денег у него появилось столько, что он больше не нуждался в практике, а потому со временем продал ее за бесценок молодому родственнику Филлипсов. Все его труды, создание этой практики, его собственное место — да, и оно тоже — были поглощены семьей его жены.

Теперь в свободное время он занимался изучением всевозможных второстепенных предметов от химикалий до психологии. Последнее время первенство среди этих интересов заняли обитатели моря — Мак-Коннелл коллекционировал образчики редких рыб и млекопитающих, обитателей холодных вод, и жемчужиной его коллекции был безупречно заспиртованный Восточный Дельфин. Время от времени он отправлялся в поездки, иногда опасные, к берегам Гренландии и фьордов. По возвращении он презентовал свои находки Королевской академии, членом которой состоял, и помещал текст своей лекции в их журнале.

Но к медицине все это никакого отношения не имело. Разве что порой он брался за задачи вроде той, которая сейчас поставила его лицом к лицу с трупом Пруденс Смит. Ради такого удовольствия он помогал Леноксу, когда тот его просил, и хотя старался этого не выдавать, вновь испытывал намек на былое наслаждение от настоящей работы, волнение человеческого ума, исследующего человеческое тело.

Он был среднего роста и веса, с кудряво-белокурыми волосами, лицом, в эту минуту небритым и выдававшим злоупотребление крепкими напитками. Его глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, но иногда смотрели очень проницательно. Когда Ленокс заехал за ним, он как раз послал мяч для гольфа поперек сумрачного бального зала своего дома в ожидающего лакея. Теперь, когда Ленокс поманил его к телу Пру Смит, он оборвал свои наблюдения и направился от двери к кровати.

Пру, заметил Ленокс, была почти красивой девушкой с золотистыми волосами. Примерно двадцати пяти лет, определил он. Хороший возраст для брака.

Мак-Коннелл наклонился над ней и, прежде чем коснуться ее, спросил:

— Должен ли я остерегаться смазать отпечатки пальцев?

— Не думаю, — сказал Ленокс. — На телах они не выявляются, метод еще слишком нов. Вообще, по-моему, в данном случае они ничего не дали бы, тут их слишком много. Если не считать стакана, который был чисто вытерт… Интересный факт.

Томас распрямился.

— Значит, ты предполагаешь, что на самом деле ее убил яд?

Ленокс задумался.

— Если это было самоубийство, в чем я сильно сомневаюсь, то, несомненно, убил ее яд. Если же это убийство, то убийца поступил бы крайне глупо, если б представил, будто она покончила с собой при помощи яда, а затем убил бы ее каким-то другим способом. Какой в этом толк?

— Если только он не предположил, что пузырек из-под яда сочтут неопровержимым доказательством.

— Потому-то я и пригласил тебя. Но, полагаю, ты обнаружишь, что причина смерти — яд.

— Согласен, — сказал Томас. — И все-таки…

Из нагрудного кармана он достал пару перчаток и надел их. Труп он начал исследовать с лица, покрытого землистой бледностью.

— Можно сразу отбросить некоторые из обычных ядов, — сказал он. — Они вызвали бы прилив крови к коже. Она выглядела бы раскрасневшейся.

Ленокс никак не откликнулся.

Томас расстегнул ее ночную рубашку настолько, насколько допускали приличия, но достаточно, чтобы убедиться, что и тут кожа не покраснела. Затем он приподнял рубашку и прощупал живот без какого-либо видимого результата. Затем одернул рубашку, лизнул свой большой палец и провел им по ее горлу и губам.

— На шее нет красноты, — сказал он. — Или синюшности. Ее не задушили, а губы выглядят нормально.

— Ты не хочешь, чтобы я на минуту вышел? — спросил Ленокс.

— Нет, — сказал Мак-Коннелл. — То есть, если ты сам не предпочтешь.

После чего он снял с нее всю одежду, если не считать нижнего белья. Провел ладонями по ее ребрам и осмотрел по очереди обе ноги. Каждую он приподнял под углом в сорок пять градусов и провел рукой под коленями. Затем перевернул тело набок и осмотрел спину.

— Непонятно, — сказал он. — Большинство ядов…

— Да? — подтолкнул его Ленокс.

— Не важно. Я понял.

Мак-Коннелл поднял обе ее руки и исследовал вены на внутреннем сгибе локтя.

— Как я и думал, — сказал он. — Покраснение!

Ленокс знал, что лучше промолчать. Мак-Коннелл ощупал тело повсюду, проверил все члены на окоченение и осмотрел шею под затылком. Затем выпрямился, накрыл тело снятой одеждой и сдернул перчатки.

— Что ты хочешь услышать в первую очередь, Чарльз?

Тут в дверях возник Дженкинс.

— Я отыскал жениха, Джеймса, он на кухне. Мистер Барнард был не слишком доволен, что его забирают, но я… Что вы нашли? — перебил он сам себя. — Касательно трупа?

Мак-Коннелл выразительно посмотрел на Ленокса.

— Что ее убило, Томас?

— Она не была ни заколота, ни задушена, ни застрелена. Короче говоря, она была отравлена. Яд она впитала сегодня днем между двенадцатью и часом, поскольку умерла она примерно в два часа, судя по окостенению тела и учитывая то, что использовавшийся яд убивает примерно за час. Смерть, я думаю, наступила между сорока пятью минутами второго и двумя. Полагаю, она уснула, что логично, так как яд, который я подозреваю, оказывает сильное снотворное воздействие. После смерти тело не трогали, и она была неподвижной в течение часа между впитыванием яда и смертью. Иначе ее лодыжки выглядели бы распухшими и покрасневшими.

— Понимаю, — сказал Ленокс.

— И еще одно. Убита она была относительно редким ядом: bella indigo — прекрасная голубизна. Название это иронично: вены в конечностях жертвы в зависимости от их величины краснеют. Соль в том, что иметь голубые вены — bella, то есть прекрасно, ибо тот факт, что они не покраснели, означает, что вы будете жить.

— Это распространенный яд? — спросил Ленокс.

— Напротив. Убийца, вероятно, прибегнул к нему, потому что его гораздо труднее определить, чем мышьяк или стрихнин. Собственно говоря, если вы разрешите небольшую демонстрацию, я проверю кое-какое подозрение.

Томас снова натянул одну из своих перчаток и подошел к столу. Из кармана жилета он извлек миниатюрную стеклянную чашечку и пакетик с гранулами. В привычке Мак-Коннелла было всегда иметь в карманах полезные приспособления или лекарства. Он поставил чашечку на стол, ссыпал в нее несколько гранул порошка и взял со стола пузырек без ярлыка.

— Полагаю, это яд, который мы должны счесть убившим девушку, — сказал он.

Ленокс кивнул.

— Смотрите, не появится ли фиолетовый цвет? Это будет bella indigo, — сказал он и выщелкнул капельку жидкости в миниатюрную чашу. Секунду не происходило ничего, а затем внезапно вся чашечка пожелтела.

— Как я и думал, — сказал он. И посмотрел на Ленокса. — Это пузырек с ядом. Вероятнее всего, мышьяк, а если нет, то какое-нибудь его соединение. Имеет смысл попробовать проследить его, поскольку иногда можно узнать, кто его приобрел по регистрационным книгам, которые ведут аптекари, и особенно, если он был куплен в Лондоне. Но, во всяком случае, одно совершенно точно. Содержимое пузырька в моей руке не убило девушку на кровати.

Глава 5

— Это убийство, ведь так? — спросил Дженкинс.

— Да, — сказал Ленокс. Он медленно направился назад по коридору к кухне, испытывая сильную усталость. Шел уже девятый час, а ему предстояло сделать еще очень много. По меньшей мере придется поговорить с женихом, а затем с Барнардом. Завтра он примется за дело всерьез. Подобные минуты всегда бывали тягостными, когда факт убийства подтверждался, и расследование начиналось по-настоящему.

Кухня оказалась очень жарким квадратным помещением с низким деревянным потолком. В ней густо пахло крахмалом и мясом, но она была чистой. С одной стороны находился большой очаг, в котором пламя как раз замирало на раскаленных углях. С крючьев над ним свисали копченый окорок, куски говяжьей туши и корзинки с луком и чесноком, а другие съестные припасы громоздились на полках повсюду. Посередине стоял длинный деревянный грубо сколоченный стол, на котором готовилась еда, и над ним еще курился парок, так как служанки ошпарили его кипятком по завершении дня. Видимо, Барнард ужинал не дома. А возле стола сидел худой коротышка, зажимая голову в ладонях и иногда всхлипывая. Ленокс встал у стола, а Мак-Коннелл и Дженкинс остановились позади него.

— Джеймс? — сказал Ленокс.

Тот поднял на него налитые кровью глаза.

— Да, сэр?

— Я Чарльз Ленокс.

— Да, сэр.

— Я очень сочувствую вам, Джеймс. Со всей искренностью.

Рукопожатие было не совсем уместным, но Ленокс тем не менее потряс его руку.

— Спасибо, сэр.

— Боюсь, время сейчас ваш единственный друг.

— Да, сэр.

— Я знаю, у вас был тяжелый день, полагаю, более чем просто тяжелый, однако мне хотелось бы задать вам еще немного вопросов. Ради нее.

— Да, сэр.

— Ну, так вот. Вам известна какая-либо причина, по которой мисс Смит могла бы последние дни чувствовать себя несчастной? Вы с ней не ссорились?

— Господи, нет, сэр. Я провел с ней почти все утро, сэр, и она была веселой, дальше некуда.

Лакей снова зажал голову в ладонях, и Ленокс сел к столу рядом с ним.

— Томас, — спросил Ленокс, — могу я воспользоватьсявашей фляжкой?

Мак-Коннелл извлек из своего жилета длинную фляжку.

— Хлебните, Джеймс, — сказал Ленокс.

— Сэр?

— Это джин, если не ошибаюсь.

Джеймс сделал быстрый глоток, а затем глоток побольше.

— Спасибо, сэр.

— Джеймс, — продолжал Ленокс, — я скажу вам правду. Есть все основания полагать, что мисс Смит умерла от чьей-то руки.

— Это не самоубийство?

— Нет, не самоубийство. Между нами говоря, к сожалению, сомнений почти нет.

— Ее убили?

— Да.

Молодой человек наклонился над столом, прядь волос скользнула по его лбу и упала на глаза. Он сжал кулаки, но не ударил ими по столу.

— Джеймс! — сказал Ленокс.

— Что?

— Вы не знаете никакой причины, почему это могло произойти?

Молодой человек все еще не отрывал глаз от стола. Его черные волосы растрепались, выглядели всклокоченными. Он переплел пальцы, вращая большими.

— Нет, — сказал он.

— И не знаете никого, кто бы мог это сделать?

— Нет.

— Как долго вы были помолвлены?

— Четыре месяца или около того. Она поступила сюда, чтобы быть… черт побери…

Ленокс помолчал, а потом предложил ему глотнуть еще джина. На этот раз Джеймс отхлебнул порядочно и не отдал фляжку назад.

— У нее были тут друзья?

— Только я, — сказал Джеймс. — Тут ей было плохо. До того плохо, что она хотела вернуться к леди Джейн. Все ее подруги были там.

— Прислуга здесь ей не нравилась?

— Она их всех ненавидела!

— Джеймс, с кем именно из прислуги она ссорилась…

— Чарльз, — перебил Мак-Коннелл, — можно мне?

— Да, — сказал Ленокс.

— Сорок фунтов за унцию bella indigo было бы мало.

При упоминании такой суммы Джеймс вздернул голову.

— Какие еще сорок фунтов?

— Не важно, — сказал Ленокс. — Благодарю, Томас.

Когда Джеймс поднял голову, стало ясно, что он заплакал. Он попытался скрыть это и не сумел.

— Джеймс, вы любили мисс Смит? — спросил Ленокс.

— Конечно, я…

— Я спросил не потому, что сомневаюсь. Прошу извинения за мою неделикатность.

Джеймс поглядел на него и снова заплакал.

— Держитесь, мой милый. Хлебните-ка еще джина, — предложил Ленокс, и Джеймс хлебнул. Ленокс вздохнул. — Мы можем поговорить позже.

Он похлопал Джеймса по плечу и повернулся в сторону лестницы. Томас подошел к столу и вложил две кроны в руку молодого человека.

— Пойдите-ка с приятелем в пивную. Совет врача. — Он улыбнулся, забрал свою фляжку и последовал за Леноксом.

— Сорок фунтов? — спросил Ленокс, пока они поднимались по лестнице.

— Если не больше.

— Было бы крайне умно со стороны лакея наскрести все полупенсы, какие он сумел бы, чтобы приобрести твое индиго, но, полагаю, ты прав.

— Скорее всего. — Томас допил из фляжки последний глоток джина. — Известишь меня, когда что-нибудь произойдет?

— Разумеется, — обещал Ленокс. — Приходи пообедать на этой неделе, и мы поговорим.

— Как скажешь.

Лестница осталась позади, и доктор вышел на улицу, но сразу же вернулся забрать у экономки пальто, которое было забыл.

— Желаю удачи, — сказал он и пересек тротуар, чтобы остановить кеб.

Дженкинс и Ленокс стояли в вестибюле — обширнейшем коридоре со стенами, расписанными эпизодами из мифов о Вакхе, и с серебряной пуншевой чашей на центральном столике, которой Барнард пользовался только на званых вечерах, утверждая, что она принадлежала Генриху V.

— Вы возьметесь за это дело, сэр? — спросил Дженкинс.

— Пожалуй. Старой дружбы ради.

— Надеюсь, мы сможем сотрудничать. Без Ярда ведь не обойдется.

— Полагаю, что так.

— Да.

— Тем не менее, для покойницы большая удача, что вы не ушли отсюда, удовлетворившись вердиктом Барнарда. У меня нет желания осуждать…

— Разумеется, разумеется, вы правы, — поспешно сказал Дженкинс. — Но я больше ничего не упущу, можете быть уверены.

Ленокс улыбнулся.

— Значит, мы разберемся что к чему.

Прекрасно, что в этот вечер расследованием занялся Дженкинс. В высоком чине, но еще молодой, один из немногих в Ярде, кто о нем не самого плохого мнения. Без сомнения, завтра все переменится.

В вестибюль неторопливо прошествовал Барнард.

— Джордж! — сказал Ленокс.

— Вы пришли к какому-нибудь заключению?

— Не совсем. Может быть, поговорим завтра утром?

— Ленокс, я, как вам известно, человек занятой.

— Но это абсолютно необходимо.

Барнард испустил мученический вздох.

— Ну, хорошо, — согласился он. — Позавтракаем здесь завтра в восемь?

Вид у него был такой, будто Ленокс попросил его поболтать с Даниилом, пока львы нагуливают аппетит.

— В восемь, — сказал Ленокс. — Но не мог бы я перед уходом побеседовать с вашей экономкой?

Ленокс прекрасно видел, что Барнард потерял всякое терпение. Тем не менее, Барнард подошел к сонетке и дернул ее. Менее чем через минуту в вестибюле появилась толстуха с суровым лицом и коротко подстриженными седыми волосами, облаченная в коричневое платье.

— Мистер Барнард?

— Это Чарльз Ленокс, а это человек из полиции. Ответьте на их вопросы.

— Слушаю, сэр.

— Я поужинаю в клубе. Я устал от этого. Девушка покончила с собой.

— Доброй ночи, сэр.

— Доброй ночи, Джордж, — сказал Ленокс. Барнард вышел за дверь. — Могу я узнать ваше имя, мэм?

— Мисс Гаррисон, сэр.

— Прекрасно. Мисс Гаррисон, не могли бы вы сказать мне, кто в настоящее время проживает тут?

Мистер Барнард, я, два лакея, две старшие горничные, одной из которых была Пруденс Смит, две младшие горничные, кухарка, кучер и мальчик на побегушках. Сверх того на этой неделе у мистера Барнарда гостят пять друзей.

— Пять? Бог мой! Ну, я их оставлю на потом, но не могли бы вы сказать мне, были ли они все здесь между десятью и двумя часами дня?

— Все пятеро, да. Они все были в гостиной, а затем кушали второй завтрак в эти часы, включая и мистера Барнарда.

— А прислуга?

— Все, кроме мальчика, отправленного с поручениями, либо внизу готовили завтрак, либо наверху прислуживали за столом.

— А какие-нибудь молочники, торговцы или еще кто-либо в том же роде не подходили к двери? Парадной или для слуг?

— Никто. Дверь я открываю сама. Мистер Барнард предпочитает экономку дворецкому.

— Я могу положиться на ваше слово? Никто?

— Да.

— Несомненно, мисс Смит наняли вы? Так?

— Нанимать слуг входит в мои обязанности.

— И следили за ее поведением?

— Да, сэр.

— В последние месяцы были ли в ее поведении какие-либо странности?

Судя по виду мисс Гаррисон, ей было физически трудно ответить, но после нескольких напряженных секунд она сказала:

— Нет, сэр. А теперь мне надо вернуться к моим вечерним делам.

Глава б

Узкая извилистая Хэмпден-лейн была окутана тенями, но в темноте смутно мерцали два фонаря. В доме Ленокса Грэхем еще не спал, не спала и леди Джейн, надеясь, что он заглянет к ней. И как ни был он утомлен, Ленокс остановил кеб у ее двери, которая так походила на его собственную: белая дверь серого дома.

— Джейн! — прошептал он в боковое окно.

Послышался шелест тихих шагов, и дверь чуть приоткрылась.

— Чарльз! Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Не то мы разбудим Керка, и он будет так зол!

Однако она, пожалуй, недооценила своего дворецкого, который на свой лад был так же надежен, как Грэхем: во всяком случае, когда они прокрались в тускло освещенную гостиную, он стоял там, держа поднос со спиртными напитками и сандвичами.

— С вашего разрешения, миледи, — сказал он, — могу ли я…

— Ах, Керк, милый мой человек, да, конечно, ложитесь спать. Благодарю вас от всей души.

Она улыбнулась ему, а затем села на краешек розовой кушетки посреди комнаты, чтобы налить им по стаканчику. Ленокс заметил раскрытую книгу, лежащую на стуле у окна переплетом вверх, и понял, что в ожидании она сидела там, чтобы увидеть его еще на улице. Ленокс отошел к бюро — у нее было еще одно, куда более дорогое, в утренней гостиной на третьем этаже, где она писала своим друзьям, любовалась садом и завтракала. Однако это бюро она использовала для тысячи всяких пустяков. Подобно его письменному столу, бюро загромождали разнообразные свидетельства счастливой жизни — непрочитанные газеты, серебряные безделушки, старые книги, карандаши и перья. При взгляде на все это у Ленокса возникло ощущение, что он вернулся домой.

— Чарльз, — сказала она, — я знала, что ты придешь. Это вовсе не умаляет твоей любезности, но тем не менее, я знала, что ты придешь.

Она налила ему шотландское виски с теплой содовой — смесь янтарного цвета, а себе стаканчик хереса. Они отхлебнули по глотку, а затем по какой-то причине — то ли из-за тягот этого вечера, то ли из-за облегчения, что все это уже позади — переглянулись и рассмеялись. Она протянула ему тарелку с сандвичами и взяла себе один.

— Расскажешь мне, что тебе удалось узнать? — попросила она.

— Как ты легко себе представишь, — сказал Ленокс, откидываясь на спинку кресла, — Барнард отнюдь не в восторге от происшедшего.

— Еще бы, скотина эдакая.

— Он заручился помощью инспектора из Ярда по фамилии Дженкинс, что оказалось к лучшему, так как Дженкинс позволил Мак-Коннеллу и мне осмотреть все. В полиции не нашлось бы и трех других человек, которые допустили бы что-либо подобное.

— Слава Богу, что там не было этого… ну, как бишь его… ну, я всегда забываю его фамилию…

— Итедер.

— Вот-вот!

— Именно то, что подумал и я, миледи, — сказал он со смехом.

— Ну, так что же произошло?

— Джордж немного потоптался вокруг, настаивая, что ничего таинственного в случившемся нет, отчего мои брови сразу поползли на лоб. Разумеется, он осведомился о тебе.

— Неужели? А что означает ваше «разумеется»?

Ленокс засмеялся.

— Не секрет, что он положил на тебя глаз.

Она покраснела.

— Неправда! — сказала она с легкой запинкой.

— Тото говорила мне, что, по ее мнению, это получше, чем мистер Коллинз в «Гордости и гордыне». И еще она сказала, что ты обязательно должна выйти за него для сугубо нашего развлечения. Поможет скоротать время.

— Как бессердечно со стороны Тото! Я хорошенько ее отчитаю, когда в следующий раз увижу. — Однако она не смогла удержаться от смеха. — Но, послушай, Чарльз, что-нибудь все-таки обнаружилось?

— Обнаружилось — что?

— Что-то таинственное? Я ведь тебя насквозь вижу: ты тянешь время.

Он положил руку ей на плечо.

— Мне тяжело говорить тебе это, но она была убита.

Леди Джейн, почти поднеся сандвич к губам, окаменела, а затем, когда Ленокс, предложив ей хереса, заставил ее очнуться, странно улыбнулась.

— Я так и знала.

— Но каким образом?

— Ты ее совсем не помнишь?

— Боюсь, что нет.

— Она была достаточно милой девушкой, но кроме того… Как бы это выразить? И несколько вызывающей.

— В отношении мужчин, имеешь ты в виду?

— В отношении мужчин — да, но и в отношении тех, с кем дружила. Она была живой и задорной, однако иногда впадала в уныние — причем все это доходило до таких крайностей, что запомнилось мне, хотя обычно слуги для меня такая же тайна, какой я стараюсь быть для них.

— Впадала в уныние? Достаточно для самоубийства, по-твоему?

— Нет, не в такое уныние. Я просто имею в виду, что у ее характера было две стороны. Как, вероятно, и у нас у всех.

Возникшая пауза длилась долго, прежде чем Ленокс снова заговорил:

— Ну, я рад, что ты мне рассказала это. Может оказаться полезным.

— Дай Бог.

— Но, знаешь, я только сейчас поговорил с ее женихом.

— И все же… — На лице леди Джейн отразилось странное смешение чувств — печаль, расстроенность, нежелание — но одновременно и решимость. — Мне кажется, Чарльз, — сказала она, — если ты намерен взяться за это дело, тебе следует слышать то, что я говорю тебе.

— Хорошо, — кивнул он.

— Ну, так ты расскажешь мне, что именно вам удалось узнать?

— Когда мы вошли, на столе была записка, а также стакан и пузырек с ядом.

— Больше ничего?

— Ах, да! И незажженная свеча.

— Но пера не было?

— Превосходно! — сказал он. — Инспектор из тебя вышел бы куда лучше Дженкинса.

— Но мундиры полицейских такие безобразные!

— Да, ты права, модными их не назовешь.

— А что было в записке?

— «Это слишком. Прости, Джеймс, я сожалею». Без подписи.

— Странновато.

— Я был бы склонен согласиться, но пока еще рано. Как-никак, написать записку она могла и сама — либо потому что собиралась наложить на себя руки, и кто-то заставил ее поторопиться, либо по какому-то совсем иному поводу.

— Так откуда ты знаешь, что это было убийство?

— Я почти убежден, но благодаря Мак-Коннеллу. Пузырек с ядом на ее столе, понимаешь?

— Так что же ее убило?

— Очень редкий и дорогой яд bella indigo.

— Но разве он не послужит, как всякий другой, если вы решили умереть?

— Имеются два возражения. Во-первых, это действительно очень дорогой яд и стоит больше ее годового жалованья.

— Она могла украсть его у Барнарда.

— Я об этом подумал. Но гораздо важнее то, что яд на ее столе был не тем ядом, который ее убил.

Леди Джейн подняла брови.

— Далее, перо отсутствовало, но листок был совершенно гладким, из чего следует, что она не носила его с собой, раз он не был ни сложен, ни смят. Обычно самоубийца не возвращает перо, написав предсмертную записку. Обычно самоубийство совершается немедленно по написании.

— То, что ты упомянул раньше, Чарльз. Про Джорджа Барнарда.

— Что именно?

— Ну, ты знаешь, про…

— А! Про его интерес к тебе?

— Ну, да. Так я подумала, что можно бы это использовать… ну, эти его чувства, хотя, полагаю, на самом деле никаких чувств нет… Ну, просто использовать наше знакомство, чтобы провести какое-то время с ним и посмотреть, не увижу ли я чего-нибудь. Если это имеет смысл…

Ленокс побелел.

— Ни в коем случае!

— Но, Чарльз…

— Ни в коем случае! Я не позволю тебе! Во-первых, это может быть опасным.

Она хотела что-то сказать, но тут они услышали удаляющиеся по вестибюлю шаги.

— Что это? — спросил Ленокс.

— Не знаю.

— Оставайся тут.

Он направился к двери, стремительно повернулся и быстро вышел в вестибюль. Он увидел маленькую молодую женщину в ночной рубашке.

Она показалась ему смутно знакомой.

— Будьте так добры пойти со мной, — сказал Ленокс.

Она кивнула, и они вошли в гостиную.

— Простите меня, леди Грей, — пробормотала женщина. — Я только…

— Люси! Почему вы не спите в такой час?

— Я только хотела что-нибудь узнать о Пру, миледи.

Наступило молчание, но Джейн глядела на нее с сочувствием.

— Бедняжечка, — сказала она. — Чарльз, это Люси, одна из наших горничных. Она была близкой подругой Пруденс Смит. Сядьте, милочка.

Приглашение сесть словно бы смутило Люси.

— Как вы? — спросил Ленокс.

— Люси, — сказала леди Джейн, — чего бы вы ни услышали за дверью, мы пока еще ничего толком не знаем. Но вы узнаете, как только узнаем мы. А теперь вам необходимо отдохнуть. У нас у всех был тяжелый день.

— Да, миледи.

Однако Ленокс поднял ладонь, и обе они выжидательно посмотрели на него. Он подошел к столу, нашел перо и быстро написал на листке бумаги несколько слов. Затем подошел к Люси и протянул листок.

— Что-нибудь тут кажется вам странным?

— Люси, — сказала леди Джейн, — ничего никому не говорите о том, что прочтете…

Но Люси не слушала ее. Записку она прочла дважды, как заметил Ленокс по ее шевелящимся губам. Затем посмотрела на него.

— Две вещи, сэр.

— Две вещи?

— Да, сэр.

— И какие же, Люси?

— Во-первых, она не назвала бы его Джеймс, вроде как по-серьезному.

— А как она его называла?

— Джем, всегда Джем. Или Джимми, ласково так.

— Но она могла перейти на серьезный тон, если собиралась покончить с собой.

— Может быть, сэр. Но тут еще одно.

— Что именно?

— Пру ни читать, ни писать не умела.

Глава 7

— Грэхем, моя поездка в Сен-Тропе отменяется, — сообщил Ленокс, когда наконец-то вернулся к себе домой.

— Сэр? — сказал Грэхем. Он сидел в маленьком кресле в прихожей, все в той же одежде, что раньше вечером, и читал последний выпуск грошовой газетки. Когда Ленокс вошел, он сложил ее и засунул в нагрудный карман.

— В Сен-Тропе, Грэхем, на Ривьере. Я же вам, конечно, говорил.

— Нет, сэр. Хотя я заметил несколько карт Франции на бюро в вашей библиотеке, сэр.

Ленокс вздохнул.

— Вторая сорвавшаяся поездка за этот год, знаете ли.

— Да, сэр.

— Париж осенью из-за чертовой подделки, а теперь Биарриц.

Одним из страстных увлечений Ленокса была Римская империя, о которой он читал не переставая. Время от времени он навещал места, где она оставила тот или иной след, большой или малый.

— Сэр?

— И пляжи, Грэхем. Теплые пляжи!

— Крайне сожалею, сэр.

— Париж, а вот теперь еще и побережье!

— Крайне сожалею, сэр, что эти поездки пришлось отложить.

— Как-то несправедливо.

— Совершенно верно, сэр. Ваш стаканчик на сон грядущий?

Они вместе пошли в библиотеку. Ленокс сел, и Грэхем подал ему подогретое вино.

— В самый раз, — сказал Ленокс, отхлебнув. И вздохнул. — Я две недели обдумывал эту поездку, заказал карту этой области у картографа.

— Если не ошибаюсь, ее доставили днем, сэр. Передать ее вам до того, как вы ушли к леди Джейн, не оказалось времени.

— Можете найти ее, Грэхем?

— Разумеется, сэр.

Дворецкий вышел и тут же возвратился с длинным рулоном в руке. Ленокс взял рулон и расчистил место на столе, смахнув на пол полдесятка книг.

— А-а! — сказал он, развертывая рулон.

Прекрасная карта Лазурного берега — прекрасная карта одного из его любимейших мест в мире. В глубине души он всегда мечтал стать путешественником, и хотя забирался достаточно далеко — Россия, Рим, Исландия, — но никогда не забывал детское видение самого себя: пропыленного, истомленного, однако торжествующего, ибо он нашел что-то совершенно новое на самом краю света.

— Взгляните, Грэхем, — сказал он, указывая на узенькую полоску побережья. — Вот куда мы должны были поехать.

— Красивейшие края, сэр.

— Красивейшие.

Они еще помедлили у стола, затем Ленокс со вздохом скатал рулон и опустил его в подставку для зонтиков, которую забрал из родительского дома для хранения любимых карт. Его отец использовал ее для японских свитков, которые не уставал собирать. Они были семьей коллекционеров, о чем свидетельствовали мраморные бюсты древних римлян в заднем углу книжных полок.

— Грэхем, — сказал Ленокс, — в один прекрасный день мы туда доберемся, знаете ли.

— Нисколько не сомневаюсь, сэр.

Ленокс улыбнулся и испустил заключительный вздох.

— Вы не слишком устали для быстрого разговора?

— Разумеется, нет, сэр.

— В таком случае нам лучше сесть.

Они направились к креслам у камина и оба опустились в них, однако, хотя Ленокс откинулся на мягкую спинку и отхлебнул вина, Грэхем, держа спину совершенно прямо, примостился на краешке сиденья.

Ленокс вкратце изложил события вечера: записка, яд, жених, воск на полу, исследования, окно, ни разу не зажигавшаяся свеча. Грэхем, казалось, усваивал все это без запинки.

— Как видите, — закончил Ленокс, — я должен за это взяться, хотя бы ради леди Джейн.

— Если мне дозволено высказать мое мнение, сэр, то я абсолютно с вами согласен.

Грэхем всегда яростно вставал на сторону леди Джейн.

— Вы знали эту девушку?

— Мисс Смит, сэр?

— Да.

— Настолько, чтобы кивнуть, повстречав ее на улице, сэр. Мистер Керк, дворецкий леди Джейн, ее не одобрял.

— Керк ее не одобрял?

— Да, сэр. А он куда снисходительнее многих и многих в нашей профессии.

Ленокс засмеялся.

— Понимаю, понимаю.

— В то же самое время девушкам и в нашем доме, и у леди Джейн она очень нравилась.

— И наши огорчились, когда она уволилась?

— Крайне, сэр. По-моему, она казалась им экзотичной.

— Грэхем, мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали.

— Разумеется, сэр.

— Мне нужно, чтобы вы узнали, кто те пятеро, которые гостят у Джорджа Барнарда.

Грэхем кивнул.

— Несомненно, вы уже пришли к выводу, что они первоочередные наши подозреваемые. Но отвратительная экономка Барнарда стоит на том, что все пятеро гостей ни на минуту из дома не отлучались и что в соответствующие часы ни молочник, ни кто-либо в том же роде туда не приходил.

— Утверждение с явными слабостями, сэр. Тайно забраться можно в любой дом.

— Да. Но тем не менее, я думаю, что эти пятеро — лучшая наша надежда. И я думаю также, что разузнать о них вам проще, чем мне. Есть вопросы, которые я задавать не могу. И вы знаете, как я полагаюсь на вас.

— Благодарю вас, сэр.

Ленокса и Грэхема связывали необычные отношения: часто формальные, иногда граничившие с товарищеской дружбой, практически не выражавшиеся в словах. Отношения эти уходили в далекое прошлое, и возникшая тогда связь между ними запечатлелась в памяти их обоих из-за неких довольно темных событий, имевших место тогда. Обращенная к Грэхему просьба помочь в расследовании была аспектом этой необычной связи — результат доверия к Грэхему. В первую очередь, как к человеку, а также к его компетенции. В конечном счете оба они полагались на глубокую взаимную верность друг другу, которую вряд ли кому-либо удалось бы подвергнуть испытанию. Леноксу Грэхем представлялся почти совершенством в его уникальной роли: честный, почтительный, но никогда не льстивый, готовый сделать вывод, не совпадающий с выводом его хозяина, — короче говоря, человек с незыблемым чувством собственного достоинства. Из всех известных ему людей Ленокс относил Грэхема к наилучшим.

— Значит, это приемлемо? — спросил Ленокс.

— Да, сэр. Дозволено ли мне предложить еще кое-что, сэр?

— Продолжайте.

— Я думаю, мне также будет легче, чем вам, узнать побольше о мисс Смит, сэр.

— Задача того же рода. Но только здесь, на Хэмпден-лейн?

— Совершенно верно, сэр.

— Отличная идея. Жалею, что я сам об этом не подумал. Джейн говорит, что она была несколько вызывающей, а вы говорите, что она была экзотичной. Что, собственно, это означает?

— Попытаюсь выяснить, сэр.

— Расспросите девушек в обоих домах — ну, да это была ваша идея, и вы сами знаете, как за нее взяться.

— Надеюсь, сэр.

— Отличная работа. Итак, возьмите завтра свободный день, чтобы заняться всем этим. Ах, да, — добавил он, — вот несколько фунтов на расходы.

— Благодарю вас, сэр.

— Доброй ночи, Грэхем.

— Доброй ночи, сэр.

Ленокс вздохнул.

— Биарриц, Грэхем!

— Да, сэр, — сказал дворецкий.

Он вышел из комнаты, но Ленокс знал, что он будет сидеть в прихожей, пока сам Ленокс не отправится спать. А это, подумал он, произойдет так упоительно скоро!

Огонь угасал, но излучал тепло, и Ленокс стянул сапоги, затем носки и погрел ступни, вновь мокрые и замерзшие, возле тлеющих углей. Он взял «Малый дом в Оллингтоне» и прочел главу, допивая теплое вино. Каким же долгим выдался этот день!

И — о! — как он предвкушал жизнь на морском берегу! Ну-ну, подумал он, все обернется к лучшему. Он уронил книгу на сиденье рядом с собой, положил руки на живот и уставился на язычки пламени. Бедняжка Джейн, подумал он. Bella indigo, чем бы это ни было. Надо будет самому навестить какого-нибудь аптекаря.

Его веки смыкались, и он понял, что пора побрести по лестнице вверх к себе в спальню и натянуть ночной колпак. Он поднялся из кресла и сказал, выйдя в прихожую:

— Кстати, Грэхем. Утром не забудьте предупредить мистера Керра об отмене поездки.

Грэхем, разумеется, сидел в прихожей. Читал свою газету и жевал овсяную лепешку.

— Да, сэр, — отозвался он.

— И лучше дайте ему пятьдесят фунтов как залог будущей поездки. — Ленокс зевнул. — Он будет страшно зол, знаете ли, что я их все время отменяю.

— Да, сэр.

— Ну, право, Грэхем, идите-ка спать. Я только приму ванну и усну.

Дворецкий встал, и Ленокс улыбнулся ему.

— Доброй ночи. И удачи вам на завтра.

Грэхем кивнул.

— Доброй ночи, сэр, — сказал он и снова сел в свое кресло, вытаскивая газету из кармана.

Глава 8

Почтовая бумага Ленокса была простой, белой, с напечатанным синим шрифтом его адресом вверху. Проснувшись на следующее утро, он взял такой лист с тумбочки у кровати и быстрым почерком написал: «Пруденс Смит не умела ни читать, ни писать» и без подписи вложил лист в конверт. На конверте он печатными буквами написал фамилию «Мак-Коннелл», а затем позвонил, призывая слугу, и поручил ему доставить письмо в дом доктора на Бонд-стрит.

Покончив с этим, он откинулся на подушки, протер глаза и посмотрел на часы. Половина восьмого. Придется поторопиться, чтобы успеть позавтракать с Барнардом.

Одеваясь, он вспоминал секунду потрясения, когда горничная леди Джейн мгновенно и безоговорочно перечеркнула предсмертную записку. Мысль об убийстве из вероятности стала неопровержимостью. В то же время, подумал он, предстоит заняться замкнутыми обитателями дома. Пятеро гостей и даже еще больше слуг. Хотя имеется открытое окно и ни разу не зажигавшаяся свеча, очень его смущавшая. Как часто свечи заменяются? Надо будет справиться у Грэхема. Или даже лучше: поручить Грэхему узнать это у кого-то из барнардовских слуг.

Странно, подумал он, его первое дело также включало свечу. Ему тогда было только двадцать два года, и он нанес визит соболезнования леди Деборе Марбери, доброй знакомой их семьи, после жестокого убийства ее единственного сына. Джон Марбери был найден застреленным у себя в клубе, упавшим грудью на стол, и леди Дебора не сомневалась, что к этому был причастен его друг Хокинс, который, по ее мнению, всегда дурно на него влиял.

Почерпнутые из газеты подробности, перемешанные с горем доброй знакомой его отца, мучили Ленокса. Мало-помалу он все глубже вгрызался в края этого дела, побывал в клубе, где убийство произошло (он тоже состоял там членом), наводил справки о Хокинсе. Чем больше он углублялся в расследование, тем более загадочным становилось случившееся. Хокинс выглядел непричастным. Так, Хокинс сидел за карточным столом напротив юного Джона Марбери, рана же указывала, что выстрел был произведен с крыши дома напротив.

Он разгадал тайну, осмотрев карточную комнату в клубе, где обнаружил укрытые за занавеской три полусгоревшие свечи и только чуть-чуть зажигавшуюся четвертую. Одна деталь, которая привела полицейских в недоумение: почему Хокинсу понадобились три свечи? Он объяснил, что иначе ему было бы трудно видеть свои карты, однако комната была прекрасно освещена и без них. Затем он поставил четвертую, и почти тут же пуля сразила Марбери. Четвертая свеча послужила сигналом. Одна-единственная свеча не подошла бы, так как ее слабое сияние невозможно было бы увидеть через улицу. Все свелось к карточным долгам. Если бы игра сложилась для него удачно, четвертая свеча так и осталась бы стоять под столом.

Ленокс анонимно отправил пачку листов со своими выводами в Скотланд-Ярд. Дело тут же завершилось, а Ленокс с той поры увлекся детективными расследованиями. Люди находили его только по устным рекомендациям. Он был дилетантом, а так как он работал бесплатно, не нуждаясь в гонорарах, то привлекал много бедных клиентов. С другой стороны, поскольку он принадлежал к одному из самых древних и почитаемых родов Англии, он также привлекал богатых и знатных, полагавшихся на его тактичность как человека их круга.

Что, собственно, навело его на эти мысли? Свеча…

Без десяти минут восемь он сел в свой экипаж. Грэхем выбежал из дома, чтобы перехватить его, и вручил ему только что доставленную записку. Она была от Мак-Коннелла.

Только один аптекарь в Лондоне продает bella indigo. На Ричард-стрит. Субъект по имени Джеремия Джонс.

Ленокс обдумал это известие, положил записку в карман и велел кучеру трогаться.

Утро было ясным, солнечным, но холодным, и снег все еще хрустел под ногами прохожих. Он подъехал к дому Барнарда в самом начале девятого и приветливо поздоровался с экономкой, хотя приветливость эта ничего ему не принесла.

В вестибюле оказался молодой человек, видимо, только-только окончивший университет — или еще не окончивший. На нем были очки, а волосы он носил чуть длиннее, чем большинство его ровесников. Но одет он был элегантно, в голубой утренний костюм с гвоздикой в петлице, и, несомненно, чувствовал себя здесь как дома.

— Как поживаете? — сказал молодой человек.

— Прекрасно, благодарю вас.

— Я Клод, гощу здесь у моего дяди, знаете ли.

— Счастлив познакомиться с вами, Клод. Я Чарльз Ленокс.

Они обменялись рукопожатием.

— Для меня это немыслимо ранний час, — сказал Клод.

— Уже больше восьми, — заметил Ленокс.

— Мне нравится это ваше «уже», будто восемь — час очень поздний.

— Для меня, должен признаться, он не ранний.

— А для меня чертовски ранний.

— Вы моложе.

— И пусть так остается навсегда. Однако мне надо повидать кое-кого по делу. Рад был познакомиться! — И юноша сбежал по ступенькам крыльца на улицу.

— Как и я, — сказал Ленокс и последовал за нетерпеливой экономкой в утреннюю столовую, примыкавшую к обеденному залу. Это была небольшая восьмиугольная, выходившая на задний сад комната, с круглым столом посередине, за которым сидел Джордж Барнард с почти пустой чашкой чая у локтя и разглядывал бледно-голубую орхидею.

— Садитесь, Чарльз, — сказал он, не взглянув на Ленокса.

— Благодарю вас, — сказал Ленокс.

— Красивый цветок, как вы думаете?

— Прекрасный.

— Я намерен подарить его супруге лорда Рассела нынче вечером.

— Вы обедаете у премьер-министра?

— Да, — сказал Барнард, посмотрел на него и улыбнулся. — Однако завтракаю со столь же дорогим другом.

Странные слова! Барнард вернулся к созерцанию своего цветка. На столе стоял заварочный чайник, и Ленокс, не дождавшись приглашения, сам налил себе чашку.

Окно, у которого они сидели, выходило в небольшой сад на клумбы и рабатки с цветами, не столь фантастически необычными, как барнардовские орхидеи, но тем не менее чудесными, и Ленокс созерцал их, ожидая, пока хозяин дома сочтет нужным заговорить. Момент этот наконец настал после того, как подали яичницу с беконом и Ленокс съел значительную ее часть.

— Я заручился другим человеком, — сказал Барнард, начиная разговор.

— Да?

— Вместо Дженкинса.

У Ленокса упало сердце.

— Почему? — спросил он.

— Некомпетентен. Его заменит Итедер. Дженкинс настаивал, что это было убийство. Вздор, сказал я ему. Девчонку, вероятно, бросил жених. Заурядный случай.

— Это было убийство, Джордж.

Барнард помолчал и посмотрел ему прямо в лицо.

— Я не согласен.

— Вы не чувствуете никакой ответственности за эту девушку?

— Конечно, чувствую. Но я думаю, что ваши факты неверны. Вы же всего лишь дилетант, Чарльз.

— Правда, — сказал Ленокс.

— А Итедер склоняется к моей трактовке случившегося.

— Итедер! — вздохнул Ленокс.

— Мне требуются простые факты, Чарльз, и я не думаю, что они есть у вас. Со всем уважением. Заручаетесь свидетельством мужа Тото, этого неудачника. Никакие присяжные не поверят пьянице. А Итедер превосходный человек. У Джейн нет причин тревожиться. Скажите ей, что дело будет раскрыто. Или, пожалуй, лучше я сам к ней заеду.

— Нет, я скажу ей.

— Как угодно.

Ленокс встал.

— Тем не менее, Джордж, вы не станете возражать, если я проверю кое-какие мои предположения?

— Отнюдь. Но затем мы увидим, к каким выводам придет Ярд.

— Разумеется.

— Вкусно поели?

Ленокс допил чай.

— Восхитительно, как всегда, — сказал он.

Они проследовали в вестибюль, и там он увидел знакомое лицо.

— Мистер Ленокс, сэр, как поживаете?

— Прекрасно, инспектор Итедер. — Это был сержант собственной персоной. — Хотя случившееся очень меня мучает. Мы должны сделать для нее все, что в наших силах.

— Да-да, отлично сказано, мистер Ленокс.

— Так вы с ним знакомы? — спросил Барнард. Ленокс кивнул. — Послушайте, — продолжал Барнард, обращаясь к Итедеру, — вы разберетесь без лишних экивоков, так? Не сомневаюсь, вы некомпетентны, как и все остальные, верно?

— Нет, сэр, — сказал Итедер. Он покосился на Ленокса с некоторым опасением.

— Тут сомнений нет. Но с этим делом вы воздержитесь от обычной своей глупости, хорошо?

— Да, сэр. Оно в надежных руках, сэр. Можете на меня положиться. — Он криво улыбнулся.

Барнард обернулся к Леноксу.

— Надеюсь увидеть вас на балу на следующей неделе.

— Разумеется.

Этот бал Барнард давал ежегодно. Из всех зимних балов он был наиболее известным, и хотя в разгар сезона по несколько балов устраивалось в один и тот же вечер, никто не осмеливался дать бал в день его бала.

— Ну, так до свидания, — сказал Барнард. Еще не договорив, он сосредоточился исключительно на орхидее, и Ленокс остался наедине с инспектором Скотланд-Ярда.

Итедер был крупным мужчиной с черными кустистыми бровями и грубыми чертами розоватого лица. Он надевал полную форму, куда бы ни шел, и шлем наползал ему на глаза. Он словно бы непрерывно покручивал черную дубинку за кожаную петлю, исключая те моменты, когда использовал ее по другому назначению — чаще всего, когда прибегал к ней в общении с низшими сословиями, как он их именовал. Лондонской полиции только-только сравнялось тридцать пять лет. Сэр Роберт Пиль создал первую Столичную полицию в 1829 году, когда Ленокс был еще мальчишкой, и в результате тех, кто поступал в нее, называли либо «пильщиками», либо «бобби». Права ее были еще новыми и неясными, и Итедер представлял обе ее стороны, хорошую и дурную: большие возможности наведения общественного порядка и риск злоупотреблений властью при его наведении.

Итедер поступил в полицию, едва уволившись из армии, и предпочел стать патрульным — обходить улицы по ночам, отбивая не только шаг, но еще и многое другое в соответствии с разными смыслами этого глагола. Быстрая череда отставок и смертей в стенах Ярда обеспечила ему повышение за предел его способностей, а усердие помогло подняться даже еще выше. Теперь он входил в полдюжины наиболее видных детективов в полиции, а также в число наименее наделенных природным талантом и интуицией среди равных ему по рангу.

Леноксу не имело смысла убеждать себя, будто Итедер ему не неприятен.

Сноб по отношению к стоящим ниже него и приторный подхалим по отношению к вышестоящим, если только они не оказывались у него во власти, а уж тогда лжеуважение сменялось полной беспощадностью. И все же, думал Ленокс, ему не позавидуешь, когда он сталкивается с таким человеком, как Барнард. Это мерзкое принижение в каждом слове! Он виновато порадовался, что сам он может позволить себе — в буквальном смысле слова — не считаться с таким человеком, как Барнард. Будь Итедер хоть чуточку поумнее… Но, подумал он, будь пожелания лошадьми, так нищие скакали бы галопом.

Экономка принесла Леноксу его шляпу и пальто. Надевая их, он сказал Итедеру на прощание:

— Если мне дозволено сообщить вам неоспоримый факт, инспектор, так девушка была убита.

— На мой взгляд, это смахивает на сугубо личное предположение, мистер Ленокс.

— Отнюдь, инспектор. Всего хорошего.

И он вышел за тяжелые двери, пытаясь вообразить способ, который позволит ему раскрыть убийство Пру Смит без доступа к кому-либо из подозреваемых, поскольку он знал, что, вероятнее всего, переступил порог этого дома как профессионал в последний раз, пока дело будет продолжаться.

Глава 9

Лондон в разгар зимнего дня не сулил Леноксу особых удовольствий. В воздухе висел дым, от которого его глаза слезились, а на тротуарах слишком много прохожих соперничали из-за узкой дорожки, очищенной от снега, засыпавшего плиты. Тем не менее, сегодня он был исполнен большей решимости, чем накануне вечером. Отчасти благодаря тому, что к делу был привлечен Итедер.

Себе Ленокс на этот день поставил только одну задачу — во всяком случае, пока Грэхем не сообщит о том, что ему удалось узнать, — попробовать, не удастся ли ему выследить bella indigo, убивший молодую горничную. А пока, покончив с массой мелких утренних дел, он шел в направлении Парламента, чтобы разделить второй завтрак со своим старшим братом Эдмундом.

Его брат представлял Маркетхаус, городок, примыкавший к их фамильной резиденции Ленокс-хаус, и, хотя не был особенно деятельным в Парламенте, заседания посещал когда мог и неизменно голосовал в поддержку своей партии. Он, как и Ленокс, был либералом и одобрял реформы последних тридцати лет, однако, кроме того, он был баронетом и владел обширными землями, а в результате был популярен по обе стороны центрального прохода — или, во всяком случае, воспринимался положительно, как хорошо известная величина.

Полностью он именовался «сэр Эдмунд Чичестер Ленокс» и жил с женой Эмили, миловидной пухленькой женщиной материнского склада, которую все называли Молли, и с двумя сыновьями в доме, где рос вместе с братом. Ленокс всегда ощущал в нем две четкие разные личности: его деловой склад в столице и его более истинное «я», домоседа, который наиболее уютно чувствовал себя в старой одежде, а днем либо стрелял птиц, либо ездил верхом, либо трудился в саду. Он был старше Чарльза на два года, и, хотя внешне они выглядели очень похоже, леди Джейн всегда утверждала, что сразу видно, кто из них кто. Эдмунд был того же роста и весил столько же, но казался помягче, а его манера держаться, хотя и столь же обходительная, была заметно эксцентричнее, чему, без сомнения, способствовала уединенность Ленокс-хауса по сравнению с Лондоном.

Братья любили друг друга безмерно глубоко, и каждый взаимно завидовал тому, чем занимался другой: Ленокс страстно следил за политикой и время от времени подумывал, не выставить ли ему свою кандидатуру в Парламент. Тогда как Эдмунд обожал столицу и часто романтично воображал, будто метаться там туда и сюда в поисках улик, подозреваемых и свидетелей, значит испытывать почти райское блаженство. Порой он из глубины своего кресла пытался разгадывать местные преступления в Маркетхаусе, но в тамошней газете редко сообщалось о чем-либо более броском, чем украденный у полицейского шлем или пропавшая овца — жалкая пища, чувствовал он, для многообещающего детектива. В результате он безотлагательно осведомлялся у своего брата, расследует ли тот какое-нибудь дело.

Ленокс пошел через Сент-Джеймский парк и направился вдоль Темзы к Вестминстеру, до которого было рукой подать.

Он любил посещать Парламент. Детьми их с братом водил туда отец, и он все еще помнил, как съедал там второй завтрак и слушал дебаты с галерей для посетителей. А теперь он часто навещал там брата или кого-нибудь из своих друзей.

Здание сгорело в 1834 году, когда он был мальчиком, но его отстроили заново через несколько лет. А всего пять-шесть лет назад была добавлена высокая башня с часами, Биг-Беном — в 1859? Ленокс побился бы об заклад, что Парламент принадлежит к двум-трем красивейшим зданиям Лондона — этот его желтоватый камень, сугубо английский, эти его высокие башенки и стены в сложных узорах. Сама его обширность поднимала дух: пусть поколения приходят и проходят, но эти восемь акров, эти залы и кулуары будут неизменно хранить безопасность Англии. С другой стороны, никого и никогда не будет заботить Биг-Бен.

Посещающая публика входила через Вестминстерские ворота, но Ленокс направился к небольшой двери в выходящей на реку стене здания, и там его в вестибюле ждал Эдмунд. Этот вход предназначался не для посторонних — прямо впереди, наверху лестницы, были кабинеты правительства, слева и справа — закрытые для публики комнаты членов. Если свернуть направо, вы оказались бы в столовых и курительных Палаты Лордов и королевы-императрицы; а, свернув влево, оказались бы в помещениях Палаты Общин. Братья свернули влево, в «Кухню Беллами».

«Кухня Беллами» была просторным рестораном, выходящим на реку. Диккенс писал о нем — метрдотель Николас и кокетливая официантка Джейн в «Очерках Боза», — а отец без устали рассказывал им, что последние слова Уильяма Питта на смертном одре были: «Ах, один бы телячий пирог от Беллами!»

Ресторан отличали столики из темного красного дерева и смесь запахов табачного дыма и помады официантов. Там в порядочном числе сидели седовласые старцы и ворчливо беседовали, постаравшись устроиться как можно ближе к тому или другому камину, а у стойки бодро выпивали компании мужчин помоложе.

Ленокс и его брат сели за столик по соседству с окном под портретом Фокса, и Эдмунд, не отступая от традиции, спросил:

— Ну-с, дорогой братец, что ты расследуешь сейчас?

Ленокс улыбнулся.

— И я крайне рад тебя видеть, как всегда. Юные Эдмунд и Уильям здоровы? А Эмили?

— Оставь, Чарльз! Чем ты занят? Даже у нас в деревне на днях объявился вор серебра!

— Вор серебра! В кротком Маркетхаусе! И его поймали?

— Ну, это был не столько вор, сколько серебро, положенное не туда.

— Но кто мог положить не туда столько серебра? Ты подозреваешь страховой обман?

— Сказать точнее, это была вилка.

Ленокс поднял брови.

— Одна вилка, ты сказал?

— Но вилка для раскладки, так что очень большая. И чистого серебра. Прекрасной работы. И старинная. Фамильная драгоценность, собственно говоря.

— Скольким людям поручено расследование? Вы разнесли вдребезги эту шайку охотников до серебра?

— Видишь ли, вилка упала под кресло. Но об этом я прочел только на следующий день.

— Значит, круглые сутки все висело на волоске?

Эдмунд улыбнулся.

— Смейся, смейся.

И Ленокс засмеялся, потом положил руку на локоть брата.

— Может быть, закажем?

— Да-да.

Оба решили заказать одно и то же, единственное блюдо, которое шеф-повар готовил более или менее сносно — жареную баранину с молодым картофелем, намасленным горошком под ней и с разливом соуса поверх всего.

— И бутылочку кларета? — сказал Эдмунд.

— Если только тебе не придется заниматься делом народа.

— Нет. Просто заседания комитетов.

— В таком случае, конечно.

— Право же, — сказал Эдмунд, — перестань тянуть и расскажи мне, что там было с подделкой. Ярд отказался дать сообщение в прессу.

— Это была Изабель Льюис.

Эдмунд ахнул.

— Да не может быть!

— Но тем не менее — может.

— Ее же не было в Лондоне!

— Наоборот.

— И почему ты так уверен?

— Из-за сапфирового ожерелья.

— Неужели?

— Да.

— Пожалуйста, продолжай!

— Как-нибудь в другой раз.

Эдмунд застонал.

— Сейчас я занят другим делом.

— Каким же?

— Ты уверен, что хочешь послушать?

— Конечно! Разумеется!

Тут подали баранину, и пока они разливаливино и резали мясо, Ленокс коротко рассказал брату о событиях прошлой ночи и нынешнего утра, опустив только название яда из опасения посторонних ушей.

Эдмунда новое дело привело в несколько излишнее волнение, и по какой-то причине он несколько раз повторил, что «будет молчать, как скала» и будет счастлив задержаться в городе, чтобы «раскопать правду, какой бы темной она ни оказалась».

— Дело крайне загадочное, — заключил Ленокс свой рассказ, — так как мотив для убийства скорее всего возникает у кого-то из тех, с кем жертва общалась на равной ноге ежедневно, но очень маловероятно, чтобы кто-нибудь из них воспользовался для убийства таким средством.

— А не мог убийца случайно натолкнуться на этот яд? В доме Барнарда или где-нибудь еще? Кто-нибудь из прислуги вполне мог бы это сделать.

— Я думал об этом, — сказал Ленокс. — Утром Мак-Коннелл прислал записку, что яд этот продает в Лондоне всего один аптекарь, и я намерен порасспрашивать там. Но, полагаю, это маловероятно. Слишком легко было бы проследить яд до того дома, где его украли.

— Но, может быть, убийца рассчитывал, что полиция поверит в самоубийство и прекратит расследование?

— Может быть. В любом случае сегодня я повидаю этого аптекаря, и, возможно, он разрешит проблему. И тогда дело будет раскрыто.

— Да, — сказал Эдмунд, но вид у него был встревоженный.

— Что такое? — спросил Ленокс.

— Я оказался перед, так сказать, нравственной дилеммой.

Ленокс посмотрел на брата, который был в твидовом пиджаке и посадил пятно на старый галстук Харроу (такой же, как на нем самом), на его нахмуренный лоб, и ощутил огромный прилив братской любви.

— Расскажи мне, в чем она, если хочешь.

— Дилемма заключается в том, следует ли мне рассказать или нет.

Лицо Ленокса внезапно стало очень серьезным.

— Какое-то отношение к этому делу?

— Да.

— Тогда ты просто обязан, Эдмунд.

— Человеку случается взвешивать одновременно несколько разных обязательств, дорогой брат.

— По отношению к кому мы должны хранить обязательства, исключая мертвых? Ведь никто же из нашей семьи замешан тут быть не может.

— У меня есть обязательства по отношению к моей семье, а также, как ты сказал, к этой девушке… но, кроме того, и к моей родине.

Они кончили есть. Официант убрал тарелки во время возникшей долгой паузы. Оба откинулись на спинки стульев и закурили сигареты, а Ленокс еще отхлебнул и вина.

— Государственное дело? — сказал он наконец.

— Да.

— Тогда выбор принадлежит тебе. Но можешь положиться на мою сдержанность как детектива и как брата, если выберешь довериться мне.

Эдмунд улыбнулся.

— Я это знаю. — И вздохнул. — Пожалуй, я выбрал.

Они наклонились поближе друг к другу, и Эдмунд сказал:

— Барнард складывает золото этого года у себя в доме.

— О чем ты говоришь?

— О чеканных монетах.

— Монетного двора? Золото, которое должно поступить в обращение в следующем месяце?

— Да.

Ленокс откинулся на спинку и присвистнул.

Монетный двор помещался в предельно охраняемом здании на Литтл-Тауэр-хилл вблизи лондонского Тауэра. Здание желтоватого камня, укрытое высокой чугунной оградой. Широкий фасад с колоннами — однако входили туда крайне редко, как, впрочем и выходили. На полной суеты улице он хранил безмолвие. Когда бы Ленокс ни проходил мимо, он ощущал миллионы завистливых глаз, впивавшихся в этот фасад. Внутри искусные машины превращали слитки чистого золота в монеты точнейшего веса, которые затем распределялись по стране.

Барнард руководил этой операцией с великим тщанием. Например, прежде очень часто приходилось видеть порченые монеты с крошечными спиленными кусочками, недостаточными, чтобы их обесценить, однако, сложенные в кучку, эти обломочки кое-чего стоили. Барнард был первым директором Монетного двора, собиравшим поврежденные монеты для переплавки их снова в золотые слитки. Вот какую степень заботливости он проявлял.

— Невозможно, — сказал Ленокс.

— Боюсь, так и есть, — сказал Эдмунд.

— Это несколько меняет положение вещей.

Эдмунд засмеялся.

— Груда золота чуть поважнее большой вилки миссис Шеттак.

Ленокс тоже невольно засмеялся.

— Но зачем? — спросил он.

— Безопасность Монетного двора оказалась под сомнением. Были покушения.

— Чьи?

— Мы не знаем. Расследование еще продолжается. Весьма жиденький слух указывает на шайку Молотка, которая заправляет доками и распоряжается проституцией и ограблениями в окрестностях верфи Кэнери. Но слух может быть ложным. Вероятнее всего, так и есть.

— Но в таком случае почему не хранить их в банке? Или в Парламенте?

— Небезопасно. Ни там, ни там невозможно принять и половины мер безопасности, которыми располагает Монетный двор, и они открыты для посещения публики.

— Но дом Барнарда?

— Покушения на Монетный двор были настойчивыми и крайне продуманными. Те, кто их предпринимал, пробирались мимо нескольких охранников с помощью снотворной пилюли, большого количества джина или удара по голове, а затем скрывались, едва риск становился слишком велик. Но при каждом покушении они проникали все дальше и дальше, и под конец уже почти добрались до золота, сколько бы часовых мы там ни ставили.

— Так-так, — сказал Ленокс.

— Да, так. Нам пришлось сбить их со следа. Кроме того, у Барнарда есть для этого идеальное помещение, до которого трудно добраться, и лишь с одним входом, который легко охранять. Как-никак, он директор Монетного двора, Чарльз, а этот секрет сохраняется со всем тщанием.

— Верно.

— И Барнард так озабочен своим положением и репутацией, что не допустит, чтобы кто-нибудь подобрался к золоту. У него повсюду вокруг расставлены сторожа, которые понятия не имеют, что именно они сторожат. Вероятно, он предупредил их, что они присматривают за какой-нибудь редчайшей орхидеей.

— Тоже верно, я полагаю.

— Видимо, потому-то он и хочет, чтобы это убийство было самоубийством, — сказал Эдмунд. — Боится покушения на золото.

— Возможно, ты прав.

— Как бы то ни было, золото пробудет там следующие две недели, почти два миллиона фунтов. Всякий, кто украдет его, сразу же станет одним из богатейших людей Британской империи.

— А в доме оно где?

— В потайной комнате под его оранжереей.

Ленокс снова присвистнул. На этот раз погромче.

— Ну, это совершенно новое дело.

— По-моему, да, — сказал Эдмунд. — Но, надеюсь, ты отдаешь себе отчет в абсолютной секретности, которая от тебя требуется на протяжении следующих двух недель — а это может обойтись крайне дорого, вплоть до промедления с арестом убийцы.

— Знаю, — согласился Ленокс. — Но ты поступил правильно, сообщив мне.

— Само собой разумеется, ты понимаешь, что министерство торговли сталкивается с трудностями и что наша экономика должна сохранять равновесие в течение ближайшего года, чтобы у правительства лорда Рассела была возможность хоть что-то совершить.

— Понимаю. Хотя и не привык слышать от тебя такие сильные выражения по адресу правительства.

— Нас обоих растили для служения, Чарльз.

Они обменялись взглядами.

— Что же, — сказал Ленокс, — возьмем торт со взбитыми сливками?

Глава 10

Откровение Эдмунда о золоте Монетного двора отнюдь не уменьшило важность обнаружения источника bella indigo, и, едва покинув Парламент, Ленокс сел в кеб и отправился к Дженсену. Снова сыпал снег, и Ленокс с предвкушением подумал о пяти часах, времени своего чаепития. Собственно говоря, предвкушал он более удовольствие от самого обряда и уютности камина, поскольку, разумеется, был все еще сыт после баранины и торта.

Фамилия Дженсен не была фамилией, полученной им от Томаса Мак-Коннелла, назвавшего ему единственного аптекаря в Лондоне, продающего bella indigo, насколько он знал. Однако Уилли Дженсен был человеком, хорошо известным Леноксу, которому он доверял и к которому и прежде обращался за сведениями. Его аптека находилась на углу Брук-стрит, неподалеку от Хэмпден-лейн, и Ленокс часто проходил мимо нее, когда по своему обыкновению совершал длинные прогулки после ужина. На фасаде аптеки яркий фонарь освещал большую черную доску с сообщениями мелом про товары внутри.

Ленокс добрался туда в самом начале третьего и распахнул дверь Дженсена. Помещение внутри было небольшим, но чисто прибранным, и пахло корицей и мылом. На простых деревянных полках по стенам располагались ряды баночек с кремами, щетки для волос и коробочки с порошками, а позади прилавка выстроились ряды пузырьков, словно бы никак не помеченных. Сам Дженсен был стариком, который курил весь день напролет и говорил с сильнейшим ирландским акцентом. Из ушей у него торчали пучки седых волос, на голове не было ни единого волоска, седые бакенбарды обрамляли щеки.

У прилавка стоял покупатель, по облику лакей, и он, услышал Ленокс, искал облегчения от подагры для своего хозяина, некоего лорда Робинсона с Братон-стрит. Дженсен сказал лакею, что его хозяину следует обратиться к врачу (на что слуга яростно помотал головой, без сомнения, иллюстрируя предубеждение самого лорда Робинсона), и вручил ему пузырек с лекарством.

— Дважды вдень, — сказал он. — И предупредите лорда Робинсона, чтобы ел он умеренно.

Этот совет вызвал даже еще более бурный отклик, чем рекомендация обратиться к врачу, и к тому моменту, когда лакей вышел за дверь, Ленокс уже нарисовал в воображении этого лорда: непомерного толстяка, питающего отвращение к медицинской профессии и к обедам менее чем из семи блюд. Слишком разжирел, чтобы заседать в Палате Лордов, не то он знал бы его фамилию.

— Мистер Дженсен, — сказал он, подходя к прилавку, — боюсь, я окажусь не более легким покупателем, чем этот молодой человек.

— Чем вы болеете, мистер Ленокс, сэр? — осведомился Дженсен, добавив ирландского акцента.

— Чем-то, боюсь, под названием bella indigo.

— Погодите минутку, сэр, пока я не достану очки. — Старик пошарил под прилавком, извлек очки и надел их. — А! — сказал он, щурясь сквозь стекла.

— Что потребовало такого внимательного осмотра? — спросил Ленокс.

— Вы, сэр. Первое привидение, которое мне удалось лицезреть.

И оба рассмеялись — детектив, откинув голову, аптекарь с хрипом и сипением.

— Мистер Дженсен, — сказал Ленокс, все еще посмеиваясь. — По-моему, это первая шутка, которую я от вас услышал.

— Я приберегал ее про запас, сэр.

— Ее стоило дождаться.

Ленокс снова засмеялся, а Дженсен закурил короткую сигарету, точно ему по руке.

— А теперь, сэр, могу я спросить, каким образом вы столкнулись с такой мерзостью, как bella indigo?

— В деле, которое расследую для леди Джейн.

— Скверное, должно быть, дело, мистер Ленокс.

— И становится сквернее с каждой минутой, мистер Дженсен.

— Объясните, чем я могу помочь вам, сэр.

Ленокс извлек из кармана записку Томаса Мак-Коннелла.

— Вы когда-нибудь слышали про некоего Джеремию Джонса? Тоже аптекаря? — спросил он.

— От кого вы узнали это имя?

— От моего друга Томаса, доктора, которого вы однажды видели.

— А, мистер Мак-Коннелл! Знает куда больше многих лекарей об их ремесле. Да, он, уж конечно, может знать Джерри Джонса.

— С этим Джонсом можно иметь дело?

— Да, — ответил Дженсен. — Чудаковат, мистер Ленокс, но честный.

— И не взбрыкнет, если я спрошу у него, не продал ли он недавно флакон яда и кому?

— Может, да, сэр, а может, и нет. Но погодите чуть-чуть.

Дженсен повернулся и что-то написал на листке. Потом сложил листок в четыре раза и протянул Леноксу.

— Отдайте ему эту записку и два фунта, мистер Ленокс. Но читать записку поостерегитесь.

— Как скажете, мистер Дженсен. Премного вам благодарен, как всегда.

— Рад услужить, сэр.

— Как-нибудь на днях я, пожалуй, что-нибудь и куплю.

— Что же, сэр, нынче я узрел привидение, и дни моего неверия кончились. Но для леди Грей все, что только возможно.

Оба снова засмеялись, и Ленокс, выходя за дверь, помахал аптекарю рукой. Секунду спустя он вернулся назад.

— А почему бы и не сегодня? — сказал он, сунув руку в карман. Он нащупал коричневый закупоренный пузырек с ядом со стола Пру Смит и поставил его перед Дженсеном. — Возможно ли проследить его до собственника?

Дженсен взял пузырек, тщательно рассмотрел верхушку пробки, где в стекло были вдавлены цифры.

— Могу попробовать. Мышьяк, да?

— По-моему, так. А как вы узнали?

— Такие пузырьки не редкость. Оставите его мне?

Старик опустил пузырек в карман, Ленокс снова попрощался и вышел на улицу к ожидавшему кебу — после утренних разъездов он необдуманно отослал свой экипаж домой. Он вручил извозчику адрес, который написал Томас Мак-Коннелл, и водворился на сиденье.

— А вы не ошиблись? — спросил извозчик. — Пенни-Фартинг-плейс, сэр?

Ленокс посмотрел на листок.

— Именно так, — сказал он, и извозчик, пожав плечами, подобрал вожжи.

Они проехали по Гросвенор-сквер и по улицам, где жили друзья Ленокса, обитавшие в больших свежепокрашенных домах, полных движения внутри и снаружи; затем мало-помалу, незаметно произошла перемена, и они уже ехали по улицам чуть менее ухоженным, где краска, пожалуй, была в несколько раз старше; а затем — по улицам, которые Ленокс никогда прежде не видел, и под конец въехали в Севен-Дайлс.

Когда люди думают о Лондоне, они обычно считают Вест-Энд аристократическим, а Ист-Энд — нищим. Однако хотя в целом это и верно, беднейшая часть Лондона, Дайлс, находилась в Вест-Энде всего в десяти-пятнадцати минутах езды от дома Ленокса.

Своим названием «Севен-Дайлс» — «Семерной Круг» — район обязан слиянием семи самых широких своих авеню, местом, где улицы до того узки, что небо кажется темным, а булыжник мостовых выщерблен и разбит. Десятки кабаков под названиями «Герб королевы» или «Принц и фазан», все скверно освещенные, с пинтами джина за пенни. По улицам бегали собаки, мусорщики бродили вдоль сточных канав, некоторые, еще совсем дети, высматривали блеск оброненной монетки, пачку сигарет, на худой конец длинный обрывок веревки, ну, словом, все, что можно было бы продать.

Однако, по мнению Ленокса, Дайлс был еще не самым худшим местом в Лондоне. Эта честь принадлежала Грачевнику у Бейнбридж-стрит в Восточном Лондоне. Пороки здесь были пьянство и жестокость. Пороки там были грабежи и проституция. Грачевник служил приютом шайке Молотка, которая, по словам Эдмунда, могла быть причастной к покушениям на Монетный двор.

Кеб остановился перед кирпичным домишком с разбитыми стеклами и без какой-либо вывески, указывавшей бы на его назначение.

— Вы подождете? — спросил Ленокс.

— Надо бы нет, сэр.

— Эта поездка стоила шиллинг, верно? Вот шиллинг. А вот еще один, — добавил он, для наглядности извлекая монету из кармана. — Он будет ваш, если подождете десять минут. Через десять минут можете уехать.

Извозчик опасливо поглядел на него, но сказал:

— Ладно.

Ленокс кивнул и соскользнул на мостовую. Поглядел на свои карманные часы и, сказав «десять минут, начиная с этой», постучал в дверь.

Джеремия Джонс истратил сорок пять бесценных секунд Ленокса, чтобы подойти к двери, и еще пятнадцать, спрашивая, что ему нужно. Он оказался высоким, сутулым, с растрепанными седыми вихрами, торчащими во все стороны, мятым воротником и очками на кончике носа. Когда детектив вручил ему записку и деньги, он поглядел на записку, улыбнулся узкогубой улыбкой, спрятал деньги в карман и удалился внутрь дома, оставив дверь открытой, что Ленокс истолковал как приглашение войти.

Комната, в которой он оказался, была высотой футов в шесть, до того низкой, что им обоим пришлось пригнуться. На середине находился стол с одним стулом. В задней стене была дверь, видимо, ведущая в жилое помещение и кладовую. Микстур нигде не было видно, зато на столе покоилась толстая книга для записей, а на ней лежало серебряное вызолоченное перо. Кроме стола, стула, книги, пера и керосиновой лампочки, комната содержала только еще одну отличительную особенность: колоссальный отрок пятнадцати лет, могучий, толстый и высокий, казалось, поглощал целиком батон кровяной колбасы — вернее, он по меньшей мере съел ее полфунта, но отнюдь не был склонен прерывать этот процесс. Он сидел на табуретке.

— Да? — сказал Джеремия Джонс.

— Мне необходимы сведения о bella indigo.

Джонс достал из кармана табакерку, взял большую понюшку и уставился на нее, благоговейно разминая табак в пальцах. Ленокс чувствовал, как стремительно тают его десять минут. Но наконец аптекарь вложил табак в ноздрю и с сопением втянул. Затем, к ошеломлению Ленокса, который все еще одним глазом поглядывал на отрока и его колбасу, он просто вышел из комнаты через дверь в задней стене.

Ленокс сосчитал до шестидесяти, прежде чем спросить отрока со всей доступной ему любезностью, куда ушел аптекарь. Отрок медленно поднял голову и сказал:

— Он ушел вон в ту дверь.

Ответ мог бы содержать и больше сведений.

— А там что? — спросил Ленокс.

— У вас ничего поесть нету?

В хорошем обществе не принято столь внезапно менять тему, но Ленокс порылся в кармане и извлек леденец. Отрок поглядел на сласть, как лев мог бы поглядеть на старую тощую антилопу — взглядом наполовину голодным, наполовину разочарованным, будто прежде льстил себя надеждой, что Ленокс протянет ему двенадцатифунтовую жареную курицу.

— Еще комната, — сказал он, протягивая руку к леденцу, — вот что там.

Ленокс сдался, и они возобновили свое довольно мрачное молчание. Однако еще через полминуты Джонс вернулся с бирюзовым флакончиком в руке.

— Пятьдесят фунтов, — сказал он. — Только ему уже почти одиннадцать месяцев.

— А почему это важно?

Джонс посмотрел на него.

— Потому что bella indigo сохраняется после приготовления только год.

— Откуда вы получаете новый запас?

— Из Оксфорда.

— Университета?

— Единственное место в Англии, где его выращивают. Да и в Европе, если на то пошло. В моей сфере это прославленный яд из Азии. И только Оксфорд осмеливается его выращивать.

— И продает его?

— А, нет, никогда. Никакой продажи, строжайший запрет.

— Но тогда как его получаете вы?

— Ну, не никогда. Послушайте, вы хотите его купить?

— Не могли бы вы сказать, когда был куплен последний флакон и кем?

— Еще два фунта у вас найдется?

Ленокс протянул ему деньги, и Джонс раскрыл книгу записей, которые, казалось, содержали перекрестные ссылки на источник снадобий с использованием сложной византийской системы.

— Четыре года назад, — сказал Джонс.

— Так что флакон, который вы продали, уже утратил силу?

— Да.

— И в Лондоне — да и в во всей Англии — только вы его продаете?

— Да.

— Кроме того, кто снабжает вас им в Оксфорде?

Джонс громко захлопнул книгу, аккуратно надел колпачок на перо и положил его назад на книгу.

— Всего вам доброго, сэр.

Ленокс шагнул к нему.

— Будьте добры, еще один вопрос, вот еще фунт. — Он вручил деньги Джонсу.

— Только один.

— Зачем его приготовляют? В Оксфорде и где бы то ни было?

— А для чего приготовляют любые яды, сэр?

— И ни по какой другой причине?

— Ну, — сказал Джонс, — для него есть еще одно применение.

— Какое же?

— Ученые химики иногда удобряют им свои клумбы. Он особенно полезен для роз и орхидей. — И с этими словами Джонс скрылся за задней дверью, даже не оглянувшись.

Ленокс сказал «благодарю вас» с елико возможной быстротой и выбежал вон, чтобы успеть перехватить извозчика, пока тот еще не уехал. Однако, выйдя на тротуар, он увидел, что кеб уже удаляется и вот-вот свернет за угол. Покупательная способность шиллинга заметно уменьшилась с той поры, когда он был мальчиком.

— Нет! — крикнул он, взмахивая рукой, и в спешке сошел на мостовую. Но он не привык к разбитому булыжнику здешних мест, и его нога до половины голени ухнула в ледяную лужу по соседству со сточной канавой.

Ленокс редко разражался руганью, но на этот раз выругался от души. Его пробрал озноб, а едва он пошел, как ветер принялся хлестать его по ноге. Но он ускорил шаг, и вскоре Дайлс остался позади. Может быть, подвернется кеб, подумал он, и уже вскоре он будет сидеть у огня в своей библиотеке и утолять голод чем-нибудь вкусным.

Глава 11

Мужчина, который в этот день как раз перед четырьмя часами поднялся на крыльцо дома № 11 по Хэмпден-лейн, был, как согласились бы все его друзья, Чарльз Ленокс, далеко не в самом авантажном своем виде. Большую часть дороги до дома ему пришлось пройти пешком, а потому его пальто и поля шляпы были обильно припорошены снегом. Он не сомневался, что одна его ступня скоро отвалится, а вторая, хотя по сравнению почти безупречная, создавала ощущение, будто он идет по улице босой.

Добавьте сложности с убийством Пруденс Смит, его нетерпение поскорее раскрыть это дело ради своего милого друга леди Джейн, и тот факт, что от этой прогулки он совсем измучился и изголодался, и вы в какой-то мере, быть может, сумеете представить себе его состояние.

Однако когда старшая горничная открыла дверь, он поблагодарил ее бодро, будто вернулся после приятного променада в конце весны. Она взяла его пальто, шарф и осведомилась, подать ли ему чаю в библиотеку, на что он изъявил согласие. Только пройдя через прихожую, свернув вправо и закрыв за собой двери своего убежища, он позволил себе вздохнуть, болезненно поежиться и бережно снять свои бунтующие сапоги. Все начинало налаживаться. Пламя источало тепло, и он переоделся в запасной охотничий костюм — мелкоклетчатый, из ткани под названием «собачьи зубы», — который хранил в одном из ящиков в глубине комнаты. А когда подали чай, он уже совсем согрелся, уютно расположился в своем кресле с высокой спинкой, смотрел, как снаружи падает снег, и в руке держал газету, которую мог бы захотеть почитать — или не захотеть — смотря по настроению, а его веки наливались приятной тяжестью.

Он попросил горничную подать ему туфли, и она подала, и на протяжении пятнадцати минут счастье возвратилось на его лицо, и даже прежде, чем он успел прочесть заголовки, газета выпала из его пальцев, и он блаженно погрузился в сон.

Проснулся он полчаса спустя — сначала дремотно, а затем бережно открыл глаза. И, глядя на выбеленную улицу, сонно подумал, что это был сладчайший сон, такой, какой по воле случая порой выпадает на долю человека, когда день выдается тяжелым, но он возвращается к своему очагу, чтобы на краткий миг обрести покой и отдых — тот сон, который оставляет его освеженным, еще чуть дремлющим и полным благоволения ко всем и вся.

Раздался стук во входную дверь, и он услышал, как горничная бойко пробежала по прихожей. Ему пришло в голову, что, пожалуй, Грэхем, отправившийся выполнять два данных ему поручения, еще не вернулся.

Горничная осторожно постучала в дверь библиотеки, и Ленокс сказал:

— Войдите.

Она распахнула обе створки двери, и еще с порога леди Джейн попросила ее:

— Будьте добры, милочка, принесите чаю.

Ленокс встал и улыбнулся.

— Я только что проснулся, — сказал он, — и вздремнул чудесно.

— Как удачно, — сказала леди Джейн, снимая перчатки, и со вздохом облегчения опустилась на красный диван. Она была в бледно-голубом платье, которое навело румянец на ее щеках.

— Очень было приятно.

— И такой ужасный день! Из окна я увидела, Чарльз, как ты возвращался домой, и увидела, что твоя бедная нога насквозь промокла, и подумала, что дам тебе часок отдохнуть, однако прошло всего сорок пять минут, а я уже здесь. Надеюсь, ты не против?

— Ни в коем случае, — сказал он. — А если в коем, то я, возможно, был бы против сорок пять минут назад, когда только вошел в дом. Но сейчас ничто не могло бы доставить мне больше удовольствия. Ты уже пила чай?

— Нет.

— Вот и я нет.

— Знаю. — Она улыбнулась. — Твоя горничная объяснила мне, что было подала его, но ты спал. Она сейчас принесет свежезаваренный.

— Да, я как будто слышал, что ты ей что-то сказала.

— Думаю, ждать придется совсем мало.

— Со второго завтрака словно прошли века. Хотя общество было чудесным. Со мной завтракал мой брат.

— Эдмунд!

— Я, разумеется, был страшно рад его увидеть, но произошло это много часов назад. Хорошо еще, что ты не нашла меня в глубоком обмороке на тротуаре.

— И в остальном день у тебя был тяжелый?

Он улыбнулся.

— Конечно, нет.

— Не сочиняй, я знаю, что он был таким. Слишком ужасным?

— Я признаю только, что был зол на город, когда вернулся домой, но это тут же прошло, и я больше не подумываю перебраться в американские прерии.

— Слава Богу, тогда бы мы виделись друг с другом гораздо реже.

— Недостаточно фешенебельная местность, миледи?

— Куда там! — И они дружно засмеялись.

Минуту спустя чай был подан, и Джейн, как обычно, принялась его разливать.

— Два ломтика жареного хлеба? — спросила она.

— А если четыре?

— Четыре!

— Да.

— И медведь не сможет одолеть четыре ломтя жареного хлеба!

— Медведь, который весь день ходил бы по Лондону, и ухнул бы в лужу, и был бы предан извозчиком, конечно, мог бы одолеть четыре ломтика жареного хлеба.

Она засмеялась, вручила ему и его чашку, и его четыре ломтика, и заговорила про бал, который ее подруга, герцогиня Марчмейн, устраивает через месяц. Они поговорили о старых друзьях, и вскоре он с приливом благодарности и любви понял, что она хотя и бросилась сюда поговорить об убийстве, но увидела его усталость и пожертвовала собственной тревогой, лишь бы он мог развеяться.

Он дал ей еще немного порассуждать о герцогине и ее сыновьях — которые, как было известно всем, в тщеславии не уступали женщинам, — но когда эта тема иссякла, Ленокс рассказал леди Джейн о том, как весь день посвятил расследованию.

Он сообщил, что сумел сделать: про bella indigo, про ранний завтрак с Барнардом и про то, что Грэхем даже и сейчас расследует некоторые ниточки, которые, как он надеется, подтвердят его подозрения. И в заключение он сказал ей, что открыл еще кое-что, что-то потенциально важное, но за вторым завтраком с него взяли слово хранить это в секрете.

Не слишком много, чтобы поддержать ее, но к тому времени, когда он умолк, леди Джейн, казалось, немного утешилась и сказала только, что надеется и сама достигнуть чего-то.

— Я докопаюсь до всего, — обещал Ленокс.

— Я знаю. — Ее лицо на мгновение выдало тревогу, но затем она сделала последний глоток чая и начала надевать перчатки. Она встала, собираясь уйти, и они попрощались, согласившись завтра снова выпить чаю вместе, просто чтобы встретиться.

Она ушла, а Ленокс задумался над тем, что ему удалось узнать пока. Миновало менее суток, а он узнал немало — что Пру Смит была, безусловно, убита, чем именно, а также многозначительные детали на месте убийства, возможное происхождение яда, несомненный мотив, связанный с золотом Монетного двора, и ограниченный круг тех, среди которых мог быть убийца.

Тем не менее, его преследовало ощущение, что он не знает ничего. Кто еще гостил в доме Джорджа Барнарда, кроме Клода, молодого человека, которого он повстречал там? Кто-нибудь из них подобрался к золоту? Пересеклась ли дорожка убийцы с дорожкой горничной? Были ли они как-то связаны? Не слишком ли быстро он отмел возможность, что отравлена она была подругой или любовником, так как сосредоточился на дороговизне и малой известности этого яда и на золоте Монетного двора в доме?

Многие убийства, как было ему известно, раскрываются еще до истечения суток. Остальные, по его опыту, либо оставались нераскрытыми, либо расследование затягивалось на долгий срок. Но во всяком случае, подумал Ленокс с мрачным удовлетворением, он далеко обошел Итедера, который все еще подкручивает свои бакенбарды и считает, что девушка покончила с собой, а его прихвостни тешат его тщеславие.

Кусочки этой загадочной картинки, если на то пошло, слишком уж многочислены, факторы, обычно выявляющие личность убийцы, сразу же оказывались под сомнением.

Полчаса он размышлял над делом, а затем вспомнил что-то, сказанное Джеремией Джонсом, минуту с интересом обдумывал это, а потом решил выкинуть Пру Смит из головы, пока не вернется Грэхем. Он порылся в книгах на бюро, нашел свой потрепанный экземпляр «Школьных лет Тома Брауна» и открыл его на середине.

Ленокс с удовольствием читал до восьми часов, когда настало время переодеться к ужину с его другом лордом Каботом, который разделял его спортивный интерес к политике, и еще с несколькими друзьями в их клубе «Путешественники». Он надел смокинг, причесался и тут, совсем собравшись уйти, услышал, как открылась, а затем закрылась дверь для слуг, и понял по звукам раздавшихся голосов, что вернулся Грэхем. Он направился к прихожей, тут же услышал шаги вверх по нижним ступенькам, и мгновение спустя появился его дворецкий, выглядевший после тягот этого дня даже хуже, чем, вероятно, выглядел сам Ленокс, когда пришел домой под вечер — промерзшим до костей и несчастным.

— Грэхем! — сказал Ленокс.

— Сэр!

— Отличный денек для прогулок!

— Нет, сэр, если мне будет дозволено возразить вам.

Ленокс засмеялся.

— Зачем вы вообще поднялись сюда?

— Я подумал, вам будет угодно незамедлительно обсудить дело, про которое мы говорили вчера вечером, сэр.

— Нет-нет, — сказал Ленокс, — отправляйтесь в свою комнату, разведите огонь, переоденьтесь и всхрапните. Ну, чтобы угодить мне. И выпейте чаю.

— Слушаю, сэр.

— Поговорить мы можем сегодня попозднее или завтра утром.

— Будет исполнено, сэр. Доброго вам вечера.

Грэхем устало побрел назад к лестнице. Ленокс стоял и слушал, пока внизу не закрылась дверь, а тогда повернулся к экономке и сказал:

— Вы не отнесете ему чай сами?

— Всеконечно, сэр, — ответила она.

— Я виноват, что ему вообще пришлось выйти из дома.

— Сейчас же отнесу, сэр.

— Превосходно! — Он повернулся и пошел к парадной двери, но остановился, обернулся. И промолчал.

Немного погодя экономка спросила:

— Сэр?

— Мэри, — сказал он, — вы не прихватите один из шоколадных кексиков, которые так нравятся мне, когда отнесете ему чай? Возможно, это его подбодрит.

— Разумеется, сэр.

— Вот, пожалуй, и все, — сказал он и открыл парадную дверь, чтобы выйти.

Глава 12

Лондонские клубы для джентльменов в подавляющем большинстве располагались на Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс стрит вблизи Хэмпден-лейн, и Ленокс был членом нескольких. Свой клуб был у каждой сословной группы — «Грэшам» у коммерсантов, «Хогарт» у художников, «Армии и флота», который его члены называли «Обноски и голод», у ветеранов, — однако клубы Ленокса были выше рангом, так как объединяли своих членов не по принципу занятий, но по аристократичности.

Они в целом походили друг на друга — длинные белые городские дома, чаще итальянского стиля, высотой в четыре-пять этажей. И каждый угождал определенным сплоченным группам или вкусам.

Например, первым он избрал «Атенеум» на Пэлл-Мэлл и все еще проводил там несколько вечеров в месяц. Лучшая клубная библиотека во всей Англии, превосходная кухня — и многие его школьные и университетские друзья были тамошними членами.

Он также посещал клуб «Сэвил», менее прилежавший политике и более искусству и науке, а еще — клуб «Девоншир», объединявший членов либерального толка. А также «Итон и Харроу» на Пэлл-Мэлл-Ист для выпускников этих двух аристократических школ. Был он и членом клуба «Ориентал», и клуба «Мальборо», который слыл, пожалуй, самым престижным в Лондоне. А еще имелся клуб «Оксфорд и Кембридж» в доме № 71 на Пэлл-Мэлл, которому вскоре предстояло сыграть свою роль в деле, которое он расследовал.

Почти все они были построены из известняка, и все были чрезвычайно удобны внутри, особенно «Атенеум» и «Девоншир». В них всех имелись центральные залы, где проводились церемонии и устраивались торжественные банкеты, и где вы выглядывали своих друзей в глубоких креслах возле топящихся каминов. За большими залами располагались помещения поменьше для небольших компаний — бильярдная, карточные комнаты, величественные старинные библиотеки, где члены дремали с номерами «Таймс» на коленях, шахматные комнаты, чайные комнаты и, разумеется, места, где можно было плотно перекусить.

Причина процветания этих клубов, казалось Леноксу, заключалась в том, что это был век необычайно жесткого отделения мужчин от женщин. Они с леди Джейн игнорировали это отделение, но в подавляющем большинстве мужчины крайне мало разговаривали с женщинами, если не считать званых вечеров, и чувствовали себя куда уютнее, перекидываясь в картишки или выкуривая сигары со своими друзьями, — особого рода солидарность, выковывавшаяся в школах, а уж в аристократических и тем более, а также и в университетах, которые все до единого были женщинам недоступны.

Ленокс сверх того был членом клуба «Путешественники» на Сент-Джеймс-стрит, и в этот вечер последними двумя членами у камина в длинной гостиной оставались лорд Кабот и Ленокс — из чего следовало, что оба они пропутешествовали по меньшей мере пятьсот миль по прямой от центра Лондона — минимум, требовавшийся для поступления в этот клуб. Ленокс жалел, что не побывал дальше России, он жалел, что не побывал на мысе Доброй Надежды, как Стэнли Фостер, еще один член клуба, но тем не менее общество в клубе было ему очень по вкусу. Члены клуба принадлежали к наиболее интересным и уникальным представителям аристократического класса во всевозможных областях и по роду всевозможных занятий с упором на ученость. Одним из его основателей был отец Ленокса, потому что клубы, в которых он состоял, были переполнены скучнейшими надоедами, а каждый член «Путешественников» был специалистом по тому или иному предмету — древнему сельскому хозяйству Уэльса, или персидским иллюминированным рукописям, или по комедиям Шекспира, или по императорскому Риму, как Ленокс — даже те, кто подвизался в совсем других областях.

Само здание было старинным, каменным, комфортабельным внутри, с солидной библиотекой и отличной столовой. Ленокс часто отправлялся туда по вечерам, чтобы заняться чтением и, может быть, повстречать друга, который тоже любил путешествовать.

Но сейчас они сидели в гостиной, длинном зале с расписным потолком и тяжелыми креслами. У обоих в руках были бокалы, а Кабот, кроме того, держал кочергу и беспрестанно помешивал угасающие угли в камине. Он был толстяком с белоснежными волосами, франтовски одетый обладатель быстрой улыбки.

От камина веяло теплом, но в окна снаружи бились звуки особо яростного ветра, задувающего по ночам, когда улицы пустеют, смерчей мокрого снега по мостовой и каблуков последних пешеходов, спешащих по тротуару домой.

Они беседовали о Палате Общин, как было у них в заводе, когда они ужинали вместе. Другие их друзья уже успели испариться.

— Ваш брат, — сказал лорд Кабот, — вот отличный пример.

— Чего?

— Человека, который думает об идее руководства не более, чем о том, чтобы стать трубочистом! Превосходный малый, знаете ли, и голосует правильно, когда приезжает сюда, но я ставлю вопрос так: «Кто, когда он занимает свое место, указывает ему, что делать?» Руководство!

— Вы недооцениваете моего брата. Сегодня он меня просто удивил.

— Но вы понимаете, что я имею в виду, Ленокс!

— Вы считаете, что на стороне либералов нет человека, равного Дизраэли.

Политическая ситуация в этот момент была очень сложной. Дизраэли дал толчок колоссальной социальной реформе, но он был консерватором, и либералы тщились найти ему равного. Лорд Рассел был премьер-министром и либералом, но, по общему мнению, с Дизраэли ему было не равняться.

— Еще бы!

— Гладстон?

— Может быть, со временем, мой юный друг, — сказал Кабот. — Но Дизраэли…

— Войдет в историю как либерал, мой старый друг.

Оба засмеялись.

— Ну вот! Когда мы добираемся до этой темы, значит, пора допить последние глотки.

Кабот счастливо улыбнулся и положил кочергу на каминную решетку. Они оба встали и направились через большой зал. Ленокс мысленно поправился: они не были последними из членов, припозднившихся в клубе. В углу в кресле спал седовласый старик, все еще держа в руке бокал. Раз он уснул, слуги оставят его в покое до утра. Особенно если бушует вьюга.

— Вас подвезти? — спросил Ленокс.

— Нет, благодарю вас, мой друг, моя карета вот-вот подъедет.

Вскоре оба, взаимно пообещав в ближайшее время вновь поужинать вместе, уже разъехались по домам. Ленокс, сев в свой экипаж, вздохнул и откинулся на сиденье. Почти полночь, подумал он, взглянув на свои часы. Улицы будто полнились привидениями. Кто, спросил он себя, ходит среди нас с руками, обагренными кровью молодой горничной?

Добравшись до Хэмпден-лейн, он увидел, что Грэхем не спит: свет в прихожей сиял сквозь окна по фасаду. Он поднялся по ступенькам, открыл дверь и убедился, что его дворецкий сидит на своем обычном месте в прихожей и штудирует какие-то записки.

— Грэхем, — сказал Ленокс, — как вы себя чувствуете?

— Хорошо, сэр, а вы?

— Превосходно. Как раз, что мне требовалось: отвлечься от этого дела на часок-другой.

— Рад слышать, сэр.

— Вы чувствуете себя более по-человечески, Грэхем?

— Да, сэр.

— Провели скверный день?

— Отнюдь, сэр. Признаюсь, я был несколько утомлен к концу моих расследований, сэр, но, как вы были столь добры указать, чашка чая и несколько минут у огня сразу привели меня в порядок.

— Способ, который всегда ставит меня на ноги.

Тем временем Грэхем помог Леноксу снять пальто и быстро почистил его шляпу, а Ленокс повесил свою трость на крючок справа от двери, возле столика с серебряной чашей. Он опустил свои ключи в серебряную чашу, и она чуть зазвенела.

— В библиотеке, Грэхем?

— Да, сэр.

— Камин там затоплен?

— Да, сэр.

Они направились в библиотеку, но Ленокс не опустился в свое кресло, а подошел к бюро и сел там. Он указал Грэхему на другой стул рядом с бюро, после чего отпер верхний левый ящик латунным ключиком, который извлек из жилетного кармана. Из ящика он вынул блокнот и карандаш. Затем запер ящик и опустил ключик в карман жилета. Расчистил место на столе, нечаянно столкнув на пол несколько книг, и жестом остановил Грэхема, когда он хотел их поднять.

— Подберу попозже, — сказал он.

В заключение приготовлений он покопался в бумагах на бюро и наконец обрел искомое — короткую курительную трубку с серебряным мундштуком и кожаный кисет рядом с ней. Он аккуратно набил трубку, которую курил исключительно по вечерам в самые тихие свои часы, разжег ее, а затем откинулся на спинку стула и посмотрел на Грэхема.

— Что вы узнали? — спросил он.

Грэхем заговорил.

— Окончательные результаты моих расследований относительно характера мисс Смит я получу только завтра днем, если вы будете так добры отпустить меня на два-три часа в это время, но я располагаю всей полнотой сведений о тех, кто пребывает сейчас в доме мистера Барнарда, и я удостоверился, что все они были вместе в столовой, завтракая, либо в гостиной, играя в карты, между одиннадцатью и часом, то есть в тот период, когда мисс Смит впитала яд.

— Мак-Коннелл сказал: между двенадцатью и часом.

— Да, сэр, но предосторожности ради я расширил указанный промежуток времени на тот маловероятный случай, что яд был впитан несколько ранее, чем установил мистер Мак-Коннелл. Позднее это, разумеется, произойти не могло, сэр, поскольку она умерла.

— Продолжайте.

— Как вам, несомненно, известно, сэр, через четыре дня мистер Барнард дает свой ежегодный бал. Приготовления к этому событию начались давно, и кое-какие гости прибыли в последние дни, намереваясь остаться и после бала. За исключением Клода Барнарда, который, видимо, живет у дяди; гость, пребывавший под кровом мистера Барнарда наиболее долгое время, это его племянник Юстес Брамуэлл, сын сестры мистера Барнарда. Молодой человек лет двадцати двух, сэр, и только что окончил Кембридж, где в Киз-колледже изучал ботанику.

— Ботанику?

— Да, сэр. Он уже пробыл в доме дяди больше месяца, и днем ничем не занимается. Но, насколько я понял, он ведет активную светскую жизнь и состоит членом клуба «Скачки», который, насколько я понимаю, служит вкусам более молодых членов аристократии.

— Племянник леди Джеймс состоит в нем. Она просто вне себя: они там беспробудно пьют.

— Насколько понимаю, это верно рисует времяпрепровождение в «Скачках», сэр. Юстес Брамуэлл бывает там не так уж редко. Но по словам слуг, он — сама благопристойность и, если исключить его постоянные нотации на тему классовых обязанностей, держится чинно и никаких хлопот не доставляет.

— Так-так.

— Он вряд ли мог прийти в соприкосновение с мисс Смит на сколь-нибудь длительное время, сэр, а к тому же, находясь дома, почти не покидает своей комнаты, если не считать завтраков, обедов и ужинов.

— Но после второго завтрака двенадцатого декабря он был в гостиной?

— Да, сэр. Он писал картину и беседовал с самым последним гостем мистера Барнарда Джеком Сомсом.

— С Сомсом?

— Да, сэр. Он прибыл три дня назад. Как вам, я уверен, известно, он член Палаты Общин. И у Барнарда остановился, я полагаю, чтобы обсудить вопросы, касающиеся Монетного двора, а также потому, что они близкие друзья в сферах, в которых оба вращаются.

— Что-нибудь настораживающее? Я знаком с ним шапочно.

— Кое-что, сэр. Имеет ли это или не имеет отношение к делу, но, по последним сведениям, мистер Сомс находится в тяжелом положении финансово.

— Сомс! Но он же холостяк с приличной собственностью, если не ошибаюсь. Палата, разумеется, ничего ему не платит, но его округ обязан ему платить.

— Боюсь, что нет, сэр. И как я слышал, его собственность заложена.

Ленокс нахмурился. Он был знаком с Джеком Сомсом два десятилетия, если не дольше — крупный, светловолосый, в молодости спортсмен, который достаточно нравился своим знакомым, пусть и не пользовался полным их уважением.

— И затем, — сказал Грэхэм, — еще один политический гость, сэр.

— Кто бы это? Полагаю, вы скажете Дизраэли, и он должен своему портному два шиллинга.

— Нет, сэр, Ньютон Дафф.

Ленокс снова нахмурился.

— Дафф? Неужели? Довольно неожиданно, должен сказать.

— Он там неделю. Как вы знаете, сэр, он не пользуется особыми симпатиями даже у членов собственной партии, но, судя по тому, что я слышал, политик он преуспевающий…

— Мягко сказано! Он протащил билль об Индии чистым усилием воли.

— Возможно, у него какие-то политические дела с мистером Барнардом, сэр.

— Возможно. Он намерен остаться до бала?

— Да, сэр. Хотя у него есть исобственное жилище, насколько я понял.

— Так-так.

Ньютон Дафф был, как и Сомс, крупным мужчиной. Но на этом сходство между ними исчерпывалось. Сомс был светловолос, Дафф — темноволос; один держался приветливо, другой — почти грубо; один был неэффективен, другой — сокрушительно эффективен; один, как было известно, пил и предавался радостям плоти, второй обладал железным телосложением и здоровьем. Сомс и Дафф под одной крышей…

— И он находится в стесненных обстоятельствах, Грэхем?

— Напротив, сэр. На этой неделе он стал несметно богаче благодаря подъему на бирже.

— Проводит операции с ценными бумагами?

— Весьма и весьма, насколько я понимаю, сэр. Если не ошибаюсь, больше всего он вложил в «Звездную компанию» и в «Пасифик траст», в две компании, которые спекулируют заморскими товарами. Собственно говоря, я думаю, и мистер Дафф, и мистер Сомс имеют какую-то связь с Тихоокеанской компанией. Возможно, этим стоит заняться.

— Нет, думается, ответ надо поискать ближе к дому. Как-то трудно объединить Сомса, который вечно пьян, с Даффом, который рычит, если на него хотя бы взглянут, и этим молодым человеком Юстесом Брамуэллом, который, несомненно, весь в прыщах и носит очки. И Барнард не подобрал себе общества получше?

— Есть еще один племянник, сэр.

— Еще один?

— Да, сэр.

— Леди Джейн всегда повторяет, что племянники — это казнь египетская, насылаемая, чтобы мы припали к Господу.

— Вне сомнений, она права, сэр.

— А как зовется этот?

— Клод Барнард, сэр. Сын Стивена, младшего брата мистера Барнарда.

— Я его видел.

— Сэр?

— Сегодня утром. Он выругался чуть ли не мне в лицо и сказал, что еще рано, хотя было уже восемь.

— Нынешнее поколение, сэр, заведомо распущено.

— Этот другой племянник тоже книжный червь?

— Напротив, сэр. Завсегдатай «Скачек», и именно он протолкнул своего кузена в клуб. Иначе Юстесу Брамуэллу накидали бы черных шаров, сэр, судя по тому, что я узнал. Выпускники Кембриджа там не популярны.

— Следовательно, Клод пользуется популярностью?

— Да, сэр. Ему двадцать пять, и он все еще учится в Оксфорде, но приезжает в Лондон погостить, чуть ему заблагорассудится. Во всяком случае, таково мнение прислуги.

— Что он изучает?

— Сначала намеревался стать священником, сэр, затем занялся историей, а теперь изучает литературу.

— Но не ботанику?

— Нет, сэр.

— Жаль. Разве что… он и его кузен дружны?

— Отнюдь нет, сэр. Если не считать того, что Клод протащил его в «Скачки», они еле знакомы.

— Любопытно.

— Да, сэр. Как я понял, между младшей сестрой мистера Барнарда и его младшим братом существует соперничество, хотя с самим мистером Барнардом и он, и она поддерживают превосходные отношения по очевидным причинам.

— Богат как Крез и вдвое старше.

— Вот именно, сэр.

— Хотя на самом деле ему всего шестьдесят или около того.

— Да, сэр.

— Десять лет назад ему было всего пятьдесят. А пятьдесят это еще молодость.

— Совершенно верно, сэр.

— А кто последний гость, Грэхем?

— Крайне неожиданный, сэр. Полковник Родерик Поттс.

— А! — сказал Ленокс.

Это осложняло дело. Поттс был металлозаводчиком и самым богатым нетитулованным человеком на всех Британских островах.

Глава 13

Первые два дня расследования были беспощадно холодными, но когда Ленокс проснулся на третье утро, в его окна светило зимнее солнце, а небо было голубым, ясным и безоблачным. Огонь в камине погас, но под одеялом ему было тепло.

Несколько минут он понежился, не двигаясь, подчиняясь неохоте начинать новый день. Но наконец, подбодрив себя перспективой яичницы с копченой селедкой — и, пожалуй, кофейника, полного кофе, спустился в столовую в халате и домашних туфлях.

Элли, кухарка, не мелочилась с завтраками. На широком столе, накрытом простой голубой скатертью, красовались, кроме яств, вдохновивших его покинуть постель, еще и жареный хлеб, и масло, и мармелад, и ваза со сливами. Ленокс с наслаждением съел яичницу-болтунью и даже снова положил себе селедки, которая, в согласии с собственным вкусом Элли, чуть-чуть подгорела.

Только когда он откинулся на спинку стула со второй чашкой кофе, обильно сдобренного молоком, в правой руке, его мысли обратились к расследованию. Он проигнорировал газету, подсунутую под тарелку с жареным хлебом, и продолжал игнорировать письма на столике сбоку, зная, что днем они окажутся на его бюро, если он не прочтет их раньше.

Что, собственно он знает? Очень много и очень мало, прикинул он. Если он намерен побеседовать с гостями Барнарда, ему придется подстерегать их, что его отнюдь не прельщало. Это еще может сойти с Сомсом и даже с шайкой племянников, но вряд ли с Даффом, пусть они и знакомы. А Поттс и вовсе был крепким орешком. Может поддержать или не поддержать разговор, в зависимости от настроения. И Ленокс твердо знал, что от Барнарда уже получил всю помощь, какой сумел добиться.

Тем не менее, он, безусловно, знает больше Итедера, и будь у него возможность провести в доме Барнарда пару дней, то он раскрыл бы дело, в этом у него сомнений не было никаких. Он знает способ убийства, и он знает источник яда — почти несомненно Оксфорд. Но указывает ли это на Клода, необузданного студента? Или на Юстеса, ботаника, который мог навестить своего кузена в университете? Или на Сомса, который живет неподалеку, в Далвидже, и известен как энтузиаст-садовод? Или на самого Барнарда, который также мог навестить племянника в Оксфорде и получить bella indigo, чтобы подкормить ту или иную орхидею? На все эти вопросы он смог бы ответить, только побеседовав с гостями Барнарда.

Пожалуй, ему следует подойти к делу и с другой стороны, хотя бы частично, пока он не сумеет поймать подозреваемого врасплох. То есть ему надо будет заняться анализированием мотива, а не способа убийства или возможных убийц.

Что у него есть для мотива? Он обошел стол сбоку, взял яблоко и снова в задумчивости сел у буфета. Конечно, золотые. Кто может о них знать? Разумеется, Барнард. Возможно, кто-то из его гостей каким-то образом проведал, что они спрятаны в доме? Возможно, Пру Смит наткнулась на них?

А еще существует возможность, что у нее была связь с кем-то из мужчин. Он узнает больше, когда Грэхем явится со своим вторым докладом — Ленокс привык безоговорочно доверять фактам, добытым Грэхемом, не тратя времени на вопросы, как он их добыл, — но о чем свидетельствуют слова, что она была экзотичной? Что она была таинственной?

И, разумеется, возможность чего-то неизвестного — месть, мания, безответная любовь, опять-таки деньги, но другие — короче, все, что угодно.

Он решил, что поговорит с каждым из мужчин, как бы ни отнеслись к этому Барнард и Итедер. Он и дальше пойдет по следу, от конца к началу, однако займется и подозреваемыми.

— Грэхем? — позвал он и надкусил яблоко.

Дворецкий бесшумно вошел через боковую дверь.

— Сэр?

— Когда вы установите, какой была мисс Смит, Грэхем, не упустите узнать, была ли она экзотичной или таинственной, или чем-то в том же роде. И что означают эти слова.

— Попытаюсь, сэр. Однако я сумею собрать больше сведений, если начну сейчас же.

— Ну, так используйте и утро. Вам нужны еще деньги?

— Если я буду вынужден кого-то подкупить, сэр, то доложу вам после того, как это произойдет.

— Нет-нет, просто перед уходом возьмите деньги с моего туалетного столика.

— Как скажете, сэр.

— Удачной охоты, Грэхем.

— И вам того же, сэр.

Ленокс улыбнулся и неторопливо поднялся по лестнице, на ходу догрызая яблоко. Он решил сначала отправиться к Мак-Коннеллу узнать про стакан со стола Пру Смит. Наверху он принял ванну, оделся, а потом попросил горничную распорядиться, чтобы подали карету.

Два вечера тому назад он забрал стакан из комнаты Пру Смит и отдал его Мак-Коннеллу, хотя, делая это, понимал, что делать это нехорошо. Однако у него был лишь краткий промежуток времени, чтобы действовать. Итедер, без сомнения, все еще поочередно допрашивает слуг, а наверху убийца сыграл робберок в вист и оделся, чтобы отобедать в клубе. При таких обстоятельствах Ленокса не особенно заботила бесчестная кража стакана.

Угрюмый слуга по фамилии Шрив, если он ее верно помнил, проводил Ленокса в обширную столовую Мак-Коннелла, когда он приехал в дом на Бонд-стрит, здание настолько массивное, что мнилось, будто оно занимает весь квартал. Самого Мак-Коннелла в наличии не оказалось, но в конце длинного обеденного стола сидела Тото, ела жареный хлебец, выглядевший огромным в ее изящных пальчиках, и читала томик, прелестно переплетенный в золотую парчу.

— Чарльз! — сказала она, увидев его, положила все, что оказалось у нее в руках (книгу на тарелку, хлебец на ближайший стул), и подбежала к нему. — Милый Чарльз!

— Как ты, Тото?

— Как милая тетя Джейн? Почему она не приехала повидать меня? Я заезжала к ней два дня назад, а она не приехала! Ах, а как вы, Чарльз? Я знаю, вы расследуете какое-то дело. Томас возился с каким-то глупым стаканом весь день и всю ночь и возбужденно бормотал о подозреваемых и тому подобном, вот почему он сейчас спит, а я вынуждена завтракать в полном одиночестве за этим колоссальным столом, будто запертая в башне принцесса.

Она была словно что-то хрупкое, маленькое и прекрасное, что можно найти в джунглях, живущее в вечном сиянии, какими бы ливневыми ни были муссоны, а хищники — свирепыми. Никакая буря не прикасалась к ее красоте. Ленокс знал ее со дня, когда она родилась. Он дружил с ее отцом со школы — и даже раньше, сообразил он вдруг. Их собственные отцы заседали в Парламенте задолго до того, как Тото появилась на свет.

— Может быть, — сказал он, — стол будет казаться менее колоссальным, если я посижу за ним с тобой.

— Ах, пожалуйста! И, Шрив, разбудите Томаса и скажите, чтобы он спустился вниз как можно быстрее или еще быстрее, и подайте тарелку, вилки и все прочее для мистера Ленокса, будьте так добры. — Чуть Шрив вышел, как она зашептала: — Так тяжко, Чарльз, быть обремененной самым угрюмым дворецким во всем Лондоне и терпеть, когда он смотрит на тебя, будто безмозглый людоед, но Томас говорит, что мы должны терпеть его по какой-то причине. Его нам отдал мой отец.

— И сетует на это при всяком удобном случае, моя дорогая. На днях он сказал мне, что будь он проклят, если бы снова с ним расстался.

— В таком случае пусть бы забрал его обратно! — Тото взяла хлебец со стула, отложила книгу и налила Леноксу чашку чая. — Когда Томас спустится, будет кофе, но я пью только чай. Он говорит, что нелюбовь к кофе отдает низшими сословиями, а я его не люблю, вот так-то, а как по-вашему?

— Я не терплю кофе. Будем вместе низшим сословием, Тото.

— Враль! Вы только кофе и пьете, и я это знаю, но, тем не менее, я согласна на ваше предложение. Омлет?

— Я только сейчас позавтракал.

— Вздор. Шрив, или кто там готовит омлет, готовит его отлично.

Они ели и болтали, а пятнадцать минут спустя вошел Мак-Коннелл, заметно рано для него, и в костюме. Он поздоровался, поцеловал жену очень нежно, чего Ленокс не замечал за ним уже давным-давно, а затем намазал маслом жареный хлебец и откусил кусок, все это время продолжая стоять.

— Показать тебе? — спросил он Ленокса.

— Конечно.

— Ах вы такие-сякие, — сказала Тото. — Сядь и поешь.

— Мы не можем, — возразил Мак-Коннелл, — у нас…

— Я знаю: ваше противное расследование. Тогда прощайте.

Она встала, вскинула руку на шею Чарльза, а затем взяла свою книгу, которая было приютилась на заблудшей колбаске, и снова принялась читать. Ленокс, ощущая тот подъем духа, который всегда испытывал, когда бывал с ней, вышел с Мак-Коннеллом из столовой. Они прошли по коридору и вверх по короткой лестнице к кабинету.

Отпирая дверь, Мак-Коннелл сказал:

— Поразительно, что она была неграмотной.

— Ты получил мою записку? — сказал Ленокс.

— Получил.

— Да, это поразительно.

— Что из этого следует, как ты думаешь? — спросил Мак-Коннелл.

Ленокс прикинул.

— Либо убийца ее не знал, либо он не знал ее настолько хорошо, насколько ему казалось.

Глава 14

Кабинет Мак-Коннелла был, как и все другие комнаты в этом доме, чуть-чуть больше, чем посильно вообразить какую бы то ни было комнату. Потолок взмывал в воздух на двадцать пять футов, а все четыре стены были отделаны панелями темно-красного дерева. В дальнем конце комнаты размещалась лаборатория Мак-Коннелла, расположившись на нескольких столах, один из которых был уставлен химикалиями, а на другом красовались каракатицы в стеклянных банках, образцы водорослей и прочее в таком же роде. Слева был высокий каменный камин в окружении кожаных кресел и оттоманок с единственной кушеткой, на которой Мак-Коннелл в самые черные свои дни дремал всю ночь, просыпаясь, чтобы выпить или уставиться на огонь. Справа у выходящего на улицу окна стоял его письменный стол.

Наиболее броской особенностью комнаты была узкая винтовая лестница из мрамора с изваянным в ней херувимом. Она вела на галерею, которая опоясывала комнату со всех четырех сторон. Галерею огораживали тонкие перила, но там стояли стулья и столы, словно бы нависавшие над нижним ярусом. Позади них располагались ряды шкафов с книгами Мак-Коннелла. Его коньком было коллекционирование первых изданий ранних английских и латинских научных трактатов, и ему удалось заполнить многие полки, так что, стоя на середине нижнего яруса, можно было созерцать всю вселенную вверху маленькой лестницы. Именно здесь Мак-Коннелл угощал своих гостей чаем, но этому своему утреннему гостю он не предложил ничего, верно предположив, что Ленокса угостила Тото.

Доктор любил повторять, что это единственное место в доме, на которое Тото не наложила свой отпечаток, и, хотя у Ленокса ни на секунду не возникло желания сказать что-либо об их браке ни ему, ни ей, он заметил, что последнее время по мелочам Тото начала налагать свой отпечаток на кабинет. Ленокс догадывался, что именно она распорядилась внести сюда поздний розмарин, этот цветок воспоминаний — он не мог представить себе, чтобы Мак-Коннелл принес его сюда сам, — и на стенах появились картины. Дикие лошади в долинах Шотландии, родного края Мак-Коннелла. Шотландия всегда разделяла их, однако Тото заказала эти картины. Ленокс знал, что именно такой знак примирения могла скорее всего она сделать.

Они направились к лаборатории в глубине комнаты.

— Стакан, — сказал Мак-Коннелл, — предложил загадку посложнее, чем я предполагал.

— Как так?

Они стояли у большого черного стола со всякими лабораторными сосудами, наполненными химикалиями и растворами, а в центре находился предмет исследования, заключенный в футляр, почти так же, как Ленокс видел его в последний раз.

— Ну, у меня нет никаких сомнений, что мисс Смит погибла от bella indigo. Яды, как ты знаешь, одно из моих увлечений.

— Отчасти поэтому я и попросил тебя поехать со мной.

— Разумеется. Как я сказал, никаких сомнений у меня не было. Вернувшись вечером, я порылся в моих справочниках, — он указал на беспорядочную груду книг у письменного стола, — и они подтвердили мое первоначальное заключение. В соответствии с небольшими уликами, которые собрал ты, я предполагал, что стакан не даст ничего, кроме того, что я подозревал. Убийство. Но тут на дороге возникла колдобина.

— А именно?

— Когда я подверг стакан анализу, я обнаружил, что налет по его краю — не bella indigo.

— А что же?

— Он точно соответствовал содержимому пузырька с ядом, который стоял около стакана. Мышьяк. Полагаю, чуть разбавленный водой, так как он оказался слегка ослабленным.

— Это значительно затруднит мое расследование, — сказал Ленокс. — Если ее убил мышьяк. Или значительно облегчит, если Дженсену удастся по пузырьку установить имя.

— А! Ну, может быть, обратись ты к кому-нибудь другому. Но я копнул глубже.

— И обнаружил — что?

Мак-Коннелл указал на дно стакана.

— Ты что-нибудь видишь?

— По-моему, он выглядит совершенно чистым.

— Справедливо. Однако на дне стакана остался осадок яда. Так бывает почти всегда — порой достаточно для проверки, если подойти к ней умеючи, хотя мои коллеги объявили бы это ересью. Я же считаю, что настанет день, когда мельчайшая крупица сможет сообщить нам о себе все.

— Кажется не слишком вероятным, — сказал Ленокс с сомнением.

Мак-Коннелл усмехнулся.

— Ну, как бы то ни было, я проверил, и осадок в отличие от яда, который столь эффектно стал желтым в комнате жертвы, на этот раз стал фиолетовым. Стакан использовали, то есть наполнили bella indigo, а затем вымыли, а затем наполнили водой и мышьяком и вылили все в раковину.

— Поразительно!

— Двойной обман. В подтверждение моего открытия я осмотрел стакан снаружи.

— И?

— Хотя полоска мышьяка сохранилась, не было никаких признаков, что кто-то пил из этого стакана. Хотя бы частичного отпечатка одного пальца. А на стекле заведомо легко находить отпечатки пальцев даже и при нашей несовершенной системе. Стакан вымыли ПОСЛЕ того, как Пру Смит приняла bella indigo, и ДО того, как он попал ко мне, не то он был бы весь в отпечатках ее пальцев.

— Очень хитро, — сказал Ленокс, — но потому лишь, что убийца полагал, что полиция придет к выводу, будто девушка покончила с собой.

— Вот именно. Хотя убийца вдобавок хотел скрыть использование редкого яда.

— Из чего, пожалуй, следует, что он знал, что яд настолько редок, что может вывести на него. Это очень ценно. Но почему не обойтись просто мышьяком?

Мак-Коннелл внимательно посмотрел на него.

— Я подумал об этом, — сказал он. — И полагаю, есть две причины. Во-первых, убийца воображает себя очень умным — быть может, это врач. А во-вторых, мышьяк менее смертоносен, чем bella indigo, убивающий всегда. Подобрать точную дозу мышьяка непросто. Он может, например, не убить, а только вызвать сильную рвоту. И его легче определить. Мышьяк на столе скорее всего был дополнением в последнюю минуту.

Они направились к креслам у камина. Окно было открыто — как во все времена года, и по комнате гулял ледяной сквозняк.

— Могу я угостить тебя стаканчиком чего-либо?

— Так рано?

— Знаешь ли, уже почти десять. — Мак-Коннелл старательно избегал взгляда Ленокса, пока наливал себе и сделал первый глоток. — Что-нибудь новенькое?

Ленокс пожал плечами.

— И да, и нет. Я теперь знаю, кто гостит у Барнарда.

— Кто же?

— Два племянничка. Оба не совсем подходят для такой роли. И два политика. Они оба тоже не выглядят подходящими.

— И кто они?

— Сомс и Дафф.

— Ньютон Дафф?

Ленокс кивнул.

— Я бы не хотел видеть его в своем доме, — сказал Мак-Коннелл и сделал еще глоток.

— Как и я, — ответил Ленокс. — К сожалению, это еще не улика против него.

— А кто последний?

— Родерик Поттс.

— Денежный мешок?

— Да.

— Тото не желает, чтобы мы с ним встречались. Она говорит, что он скот, что бы это ни означало. Может быть, даже полнейший скот, а этим титулом она мало кого награждает. Иногда Шрива, иногда своего отца, иногда… ну, меня, я полагаю. — Мак-Коннелл неловко усмехнулся и сделал большой глоток.

— Значит, ты совсем с ним не знаком? — быстро сказал Ленокс.

— Совсем.

— Тото, возможно, права относительно него. Джейн, насколько она контролирует мою светскую жизнь, также против моего знакомства с ним.

— Низшее сословие или негодяй? — спросил Мак-Коннелл.

— Пожалуй, и то, и другое. Насколько я знаю, у него нет особых светских амбиций, что заметно отличает его от большинства толстосумов, обосновывающихся в Лондоне.

— Заметно отличает от Барнарда.

— Ты прав, — сказал Ленокс, — абсолютно прав. По-моему, привлечь их друг к другу способна лишь одна сила — большие деньги. А, хотя подробностей я касаться не могу, к этому делу могут быть косвенно причастны большие деньги.

— Возможно, и прямо.

— Мне это тоже приходило в голову.

— Как этот субъект нажил свои деньги? Грабил могилы или еще как-то?

— Он с севера. Точнее говоря, из-под Ньюкасла. Управляет там заводами. Сталь и тому подобное. Конец сельского фермера, начало нового современного века. Собственно, я знаю о нем очень мало.

(Надо будет обдумать способ, как это изменить.)

— Так зачем же он приехал в Лондон?

— Не спрашивай. Он живет на широкую ногу где-то совсем близко отсюда, если не ошибаюсь. Возможно, управляет своими заводами издалека и играет на бирже.

— Совсем во вкусе Барнарда, — сказал Мак-Коннелл.

— Да уж. Однако ты прав: Барнард слишком чванлив, чтобы пригласить в свой дом человека вроде Поттса — ну, ты понимаешь, соль земли.

— Странно.

— Да. Хотя из слов Грэхема следует, что может существовать и другая причина. — Ленокс нахмурился. — Видимо, у Поттса есть дочь на выданье. Миловидная, насколько я понял, получила прекрасное воспитание и получит завидное приданое, когда дело дойдет до брака.

— Обедневший старинный род, ты полагаешь?

— Что-то вроде, я думаю. У Поттса имеется, как я сказал, фешенебельный дом, но приглашение Барнарда он принял бы в любом случае, если у него есть хоть унция светских притязаний.

— Конечно, — сказал Мак-Коннелл. — По-твоему, Поттс прицеливается заарканить для дочки кого-то из племянников?

— Сомневаюсь. Полагаю, он считает, что они недостаточно высоки для его дщери. Но если Поттс сумеет заключить сделку со старинным родом — с кем-нибудь из сыновей герцогини Марчмейн, например, — он откроет себе доступ в мир вне политики и денег. В наш мир, Томас.

— Мы не так уж редко видимся с Барнардом.

— Верно. Но знакомых у него много больше, чем друзей.

— А как он выглядит, этот Поттс? — спросил Мак-Коннелл.

— Собственно говоря, не знаю. Искорки в глазах, осанка, ежедневные упражнения, холодные ванны и все такое прочее. Человек, выбившийся в люди, умный, что бы ты ни думал о нем.

— Тото, впрочем, высокого мнения о тех, кто выбился в люди.

— Как и я, если на то пошло, — сказал Ленокс.

— И я тоже.

Ленокс встал. Они обменялись рукопожатием, договорились снова увидеться. И Мак-Коннелл проводил своего друга из кабинета.

Глава 15

Когда Ленокс покинул дом Мак-Коннелла, утро было в самом разгаре, воздух, хотя и стылый, не кусался, и он шагал по тротуару среди толпы прохожих в самом бодром настроении. Улицы тут были широкими и солнечными, и он радовался прогулке. Ее целью были «Скачки», и здание клуба, когда он его отыскал, оказалось совсем таким же, как и у других клубов. Четыре-пять этажей, белый камень и уютные комнаты за стеклами окон. Однако он переменил мнение, когда из окна на фасаде вылетел башмак.

Побывать здесь он решил потому, что, по сведениям Грэхема, тут чаще всего проводил время Клод Барнард, тот юноша, которого Ленокс мимолетно повстречал в вестибюле дома его дяди. Грэхем сказал, что его можно найти здесь в любые часы дня, и действительно, когда Ленокс осведомился у швейцара, здесь ли он, швейцар, выглядевший затравленным, как Иов в не самый скверный день, только махнул рукой вперед в направлении столовой.

Башмак, очевидно, был извергнут оттуда, так как молодой человек, видимо, носивший имя Мизинчик, взбешенно прыгал к двери на одной ноге.

Клод сидел у дальнего конца стола рядом с кем-то, кто, подумал Ленокс, вполне мог быть одним из сыновей лорда Уильямса. Он встал, не замечая детектива, и пошел к двери под разочарованные вопли своих товарищей.

— Надо взяться за дела! — повторял он.

Ленокс перехватил его на пороге.

— Не уделите ли мне минутку вашего времени, молодой человек? — сказал он.

Клод как будто был решительно против этой идеи.

— А зачем?

— Возможно, вы помните нашу встречу вчера утром?

— Типус в прихожей?

— Да.

— А! Ну, друг дяди — мой друг. Чем могу служить?

— Ответить на парочку вопросов. Буду рад подвезти вас по вашему делу, а поговорить мы сможем по дороге.

Клод посмотрел на него с сомнением.

— Ну, раз вы хотите…

— Благодарю вас, — сказал Ленокс.

Они сели в экипаж Ленокса, и Клод назвал кучеру адрес на Мармелад-лейн, в сквернейшей части восточного Лондона. Отнюдь не обычное пастбище юных и беззаботных студентов Оксфорда. Вскоре они проехали через центр Лондона в кварталы победнее.

— Вы знавали девушку по имени Пруденс Смит?

— Убитую? Знал в лицо, и больше ничего.

— В лицо?

— Она была горничной. Я видел ее. Полагаю, она видела меня. — Клод самодовольно ухмыльнулся.

— У вас сложилось какое-нибудь мнение о ней?

— Никакого. Ну, вроде она была хорошенькой. Но нет, ничего больше.

— Как давно вы гостите у дяди, Клод?

— Недолго. С неделю.

— Вы с ним в хороших отношениях?

— В самых прекрасных. Я ему как сын, которого у него никогда не было.

— Вы убили Пруденс Смит?

Если Клод и растерялся, он никак этого не выдал.

— Нет. Боюсь, никак не сумел бы.

— Что вы подразумеваете?

— Приходится кое-что слышать. Например, я в ядах ничего не смыслю, как и во всей этой чуши.

— Но ведь не потребуется и минуты, чтобы получить сведения о любом яде в мире.

— Да, но к тому же у меня есть алиби, милый старый друг.

Ленокс не проявил никакого раздражения.

— Алиби? Вы как будто предположили, что ее смерть возложат к вашему порогу.

— К порогу моего дяди, хотите вы сказать? Ну, я, знаете ли, считать умею. Всего там было несколько человек.

— И каково же ваше алиби?

— Я был в гостиной.

— Как и все остальные.

— В таком случае, полагаю, никто из нас к этому руку не приложил.

— И гостиной вы не покидали?

— Да нет. Разве что сбегал наверх в умывальную.

— И в этот момент вы могли отравить девушку.

— Я поднялся наверх, старина.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Да кто хотите. Множество народа. Горничные и прочие. Дюжина лакеев. И другие гости. Типус по имени Поттс почти все время сидел там, почитывал газету, а когда он упархивал, кто-нибудь да оставался.

— Вы словно бы основательно все это обдумали.

— Только факты, знаете ли.

— У вас есть какие-либо причины полагать, что кто-либо из других гостей или из прислуги повинен в этом?

Клод нахмурился.

— Да нет. А! Но, может быть, это Юстес, — объявил он просветленно.

— Ваш кузен?

— Старику Барнарду это не понравилось бы, — сказал Клод более себе, чем Леноксу. — Гнилое яблочко. Может, настроить его против сестрицы, а?

— Вы недолюбливаете Юстеса?

— Терпеть его не могу. Отвратный субъект. В обществе просто жуток. Всегда читает, знаете ли. Просто читает. Я отношу это на счет дурного воспитания в детстве. Ведь мальчик — отец мужчины. Несчастные родители и все такое прочее.

— Но тогда почему вы устроили его в «Скачки»?

— Ничего не упустили, э? А потому что дядя попросил. Конечно, видел все недостатки этого малого и хотел, чтобы он приобщился к хорошему обществу.

— Вы всегда угождаете дяде?

— Всегда готов. Крепкая семейная связь. Скачки без препятствий! — Клод оглушительно захохотал своей шутке.

Несколько минут спустя карета остановилась в узкой грязной улочке, где пыль уже запорошила свежевыпавший снег, а вокруг бегали ребятишки. Двое-трое подбежали к Леноксу и Клоду, и первый дал каждому по монетке, попросив постеречь его экипаж.

Клод повел своего допросчика на грязное деревянное крыльцо, где над дверью свисала облупившаяся вывеска с названием «Пестрая утка». Что-то вроде кофейни, подумалось Леноксу.

Внутри было темно, хотя снаружи сиял день, и стоял крепкий запах табака и черного кофе. Деревянные панели на стенах, в середине большой рамсдорфский очаг, а вокруг него низкие столики и стулья с сиденьями, набитыми конским волосом. Над стойкой тянулись книжные полки с сувенирными чашками, а на стенах висели подковы. Сидевшие там в немалом числе мужчины прихлебывали кофе не потому, что он так уж им нравился, но из необходимости оплачивать занятое место. Женщина была только одна, рыжая, в огненных веснушках. Она сидела у стойки и болтала с хозяином. Одежда почти на всех посетителях была старомодной, латаная-перелатаная, и разговаривали они вполголоса, будто опасаясь, что их подслушают.

Расцвет кофеен достиг апогея сто лет назад, а теперь они больше не приманивали компании литераторов, хотя все еще пользовались поддержкой Парламента. Предполагали, что они обеспечивают альтернативу пьянству в кабаках.

— Угощаете вы, друг мой? — спросил Клод, отыскав столик.

— Разумеется.

Клод заказал кофе им обоим, а затем (только себе) поджаренного хлеба с джемом из черной смородины и крутое яйцо.

— У вас, кажется, здесь какое-то дело?

— Своего рода. В конце-то концов, это тоже дело, — весело сказал Клод.

— Наверное.

— И свидание у меня через несколько минут.

— Постараюсь быть кратким. Что вам известно о деятельности вашего дяди, касающейся Монетного двора?

— Буквально ничего.

— Выглядит странно.

— Меня главным образом интересуют его собственные монеты.

— Он с вами откровенен?

— Нет. Вы же не думаете, что это сделал мой дядя? Он вполне порядочный типус, должен сказать. Не тот характер. Чуточку кремень, чуточку властен, но тот, кто ведет людей за собой.

— Я его и не подозреваю, вовсе нет. Что вы знаете о других гостях?

— Ну, Юстес, клещ, каких мало. Высшего качества. Наверное, его-то вы и ищете. Затем Сомс, очень даже ничего. Дафф жестковат, но набит моралью. Вряд ли убьет девушку, разве что она начнет богохульничать при нем или что-то в том же роде. Поттс, ну, вульгарен до кончиков ногтей, старина, но не вижу, как это могло бы принести деньги.

Ленокс имел собственное представление о вульгарности, однако тут Клод был достаточно точен.

— Короче говоря, не слишком преступная компания, — продолжал Клод. — Думаю, кто-то забрался с улицы. В газетах, знаете ли, все время пишут про такое. Я только вчера читал про типуса, который пытался ограбить банк, похитив дочку управляющего. А когда не нашел ее, забрал взамен собаку управляющего! Грустно сказать, но он потерпел неудачу. Какие пробудились бы надежды, если, похитив собаку, на этом можно было бы заработать тысячу фунтов.

— А прислуга?

— Ну, кто обращает внимание на слуг! Дворецкого нет, что странно. Я не поставил бы против экономки, схватись она с разъяренным тигром. Кто-то из лакеев был помолвлен с этой девушкой. Сама она была там единственной хорошенькой.

Ленокс встал.

— Ну, больше не стану отвлекать вас от вашего дела.

Услышав это, веснушчатая девица у стойки тоже встала.

— Приятно было повидаться, — сказал Клод.

Подходя к двери, Ленокс обернулся:

— Никому не говорите про нашу встречу, Клод.

— Но почему?

— Потому что, надеюсь, вы хотите, чтобы убийца девушки был схвачен.

Клод вздохнул.

— Как скажете. Не буду.

— Благодарю вас.

— Впрочем, может, я предупрежу Юстеса, что Ярд берет его в кольцо.

— Пожалуйста, не надо.

Клод снова вздохнул.

— До чего жесток наш мир, если честному молодому человеку нельзя поразвлечься после дневных трудов в поте лица.

— И все-таки.

— Ну, хорошо.

Ленокс вышел на тротуар, где мальчишки бдительно стерегли его экипаж, за что им было уплачено, и обсуждали, как потратить свалившееся на них богатство. Он оглядел улицу направо и налево. Если бы найти способ, как выручить их всех, подумал он. Этих детей, с их рваными башмаками и грязными шапками; женщин, использующих одну и ту же заварку, пока чайные листья не станут белесыми; мужчин, тратящих заработок на джин вместо еды; нищих, чаще таких же детей, разыгрывающих «разведи им нюни», то есть притворяющихся калеками, чтобы вызвать жалость. Какой-нибудь способ изменить все это!

Может, когда-нибудь он выставит свою кандидатуру в Парламент. Кто-то же там должен сделать главной своей заботой долговые тюрьмы, все эти Грачевники и Дайлсы, детей, ищущих в сточных канавах что-нибудь на продажу. Министерство торговли и Индийская комиссия, и Ирландский вопрос — все это, конечно, очень мило, но ведь люди страдают и в их собственной столице.

Садясь в экипаж, он оглянулся на кофейню, на девушку, сидящую на коленях у Клода, целующую его в щеку, на деньги, быстро переданные из руки в руку и, хотя полагал, что верит в прогресс, вновь пал духом.

Глава 16

Отыскать Юстеса, конечно, будет труднее, чем Клода, который словно бы считает «Скачки» местом своей службы, но все-таки легче, чем остальных гостей. По словам Грэхема, чьи розыски были безупречны, второй завтрак этот племянник вкушал либо в доме Барнарда, либо в клубе «Оксфорд и Кембридж», несколько более тихом в сравнении со «Скачками», а потому, по всей вероятности, более привлекательном для этого юноши.

«Оксфорд и Кембридж» находился на Пэлл-Мэлл неподалеку от дома Ленокса, и он приехал туда как раз ко времени второго завтрака. Улицы были заснеженными, холодными, и, войдя через тяжелые деревянные двери, он вздохнул с облегчением, смакуя тепло.

Тут ему улыбнулась удача, избавившая его от неприятной необходимости прятаться на Кларджес-стрит в ожидании, когда молодой человек выйдет из дома дяди. Юстес сидел в столовой.

Ленокс тоже сел перекусить горячим пирогом с говядиной, почками и прелестными горбушечками яиц, притаившимися внутри. Со своего места под портретом Генриха VI он мог наблюдать за Юстесом, который по ту сторону залы ел ногу барашка и читал — научный журнал, по догадке Ленокса. Молодой темноволосый человек, с худым неприятным лицом, маленькими темными глазами и острым подбородком.

Ленокс заказал не так уж много и в результате закончил раньше своего визави. Он сидел, прихлебывая мадеру, в ожидании, когда Юстес встанет, чтобы уйти, и наслаждался толикой культуры, которую предлагал клуб в сравнении с кофейней Клода. Хотя, бесспорно, кофейня предлагала более милое общество. Сидевшие в этой столовой по большей части почти спали, и всех их ожидало фиаско, если бы им вынесла вердикт исключительно за красоту коллегия присяжных дамского пола. Самому молодому, если не считать Ленокса и Юстеса, было по меньшей мере шестьдесят пять. Странная компания для молодого человека только что с университетской скамьи.

Он последовал за Юстесом вниз в маленькую курительную спустя десять минут и сел почти рядом с ним в кресло у окна. Костюм молодого человека был старомодным. Из его кармана выглядывали лист и несколько прутиков с какого-то куста, и, продолжая читать, он рассеянно их теребил.

Несомненно, подумал Ленокс, он страстный энтузиаст. Возможно, он побывал в каком-либо саду не далее чем утром.

Ленокс еще не нашел предлога заговорить с ним, как вдруг Юстес сказал:

— Что вы думаете об этих отвратительных либералах, сэр?

Ленокс внутренне вздохнул, но улыбнулся.

— Боюсь, я считаю себя в их рядах, хотя они не так уж и отвратительны, если вы раза два поужинаете с ними.

Молодой человек нахмурился.

— Вы толкуете все неверно.

Ленокс понял, что столкнулся с молодым человеком наихудшего типа. С тем, кто постоянно околачивается в клубах для людей старшего поколения, имитирует их респектабельность, серьезно рассуждает о политике и знает назубок все клубные правила. Сам пребывая в низшей точке высшего класса, он неколебимо тверд в утверждении четких правил для слуг. Уж конечно, в школе он заседал в школьном совете и энергично возражал против допуска в храм науки тех, кому путь туда открывала стипендия. Ленокс предпочел бы ему даже Клода.

— Возможно, и неверно. Но юность, как говорится, должна поправлять престарелых.

— Ну, некоторые престарелые придерживаются верных мнений. И в этом клубе тем более, если хотите знать.

— Какие политические вопросы вы особенно близко принимаете к сердцу? — не удержавшись, спросил Ленокс.

Юстес сразу загорелся.

— Ну, например, вопрос о феодальной ответственности. Наша страна была основана по принципу «Господин — слуга». Вот почему над нашей империей никогда не заходит солнце, знаете ли: феодальная ответственность. А теперь они пытаются присвоить право голоса каждому человеку — дать право голоса ЖЕНЩИНАМ, нет, вы только подумайте! Чем была плоха старая система?

— Но ведь реформы делают Англию более демократичной, более справедливой ко всем ее гражданам.

— Почитайте о демократии Платона. Не более чем разбушевавшиеся аппетиты черни. А нужна олигархия элиты. Гнилые местечки,^[3] знаете ли, абсолютно здравая штука. Герцогу Олбанскому лучше известно, кому следует заседать в Парламенте, чем мужлану, который выкапывает свои овощи.

Ленокс теперь определил его как молодого человека на самом нижнем краю поместного дворянства, отчаянно цепляющегося за идею аристократичности. И почувствовал некоторую симпатию к Юстесу Брамуэллу.

— Ну, а имперская реформа?

— Уж лучше мне не начинать про индусов, про африканцев, они же нуждаются в нас. Неужели вы этого не видите? Поглядите, как мы принесли дух христианства в Бирму и начатки образования в Бенгалию.

Ленокс решил сменить тему разговора.

— Но разве вы не посещаете «Скачки» столь же часто, как и этот клуб?

Юстес, казалось, удивился.

— Да, правда, посещал, но это была ошибка человека, только-только приехавшего в Лондон. Я оказался в дурной компании моего кузена, и он принуждал меня пить и ко всяким… минуточку, сэр! Это был вопрос вообще, или вы меня знаете?

— Признаюсь, я вас знаю. Я друг вашего дядюшки.

Юстес посмотрел на него с подозрением.

— Мой дядя не либерал!

— По мере того, как наши годы все прибавляются, у нас возникают общие интересы помимо политики.

— Не берусь судить.

— Признаюсь со всей полнотой, я здесь, чтобы расспросить вас про горничную, которая умерла.

— Вы что, из Ярда? Как вы проникли сюда?

— Нет-нет. Я просто любитель, Чарльз Ленокс.

— Неужели же великий знаток римской жизни?

— Если угодно.

— Так это же большая честь, либерал вы или не либерал. Знаете, я часто справляюсь с книгой, которую вы написали, то есть, как я понял?

— Совершенно верно, — сказал Ленокс (Монография о будничной жизни от нищего до легионера и до императора в правление Адриана).

— Должен сказать, книга преотличная.

— Благодарю вас.

— А еще, знаете, статья, которую вы в прошлом месяце опубликовали в журнале Академии об исторической жизни Бата во времена римской оккупации. Это же подлинное вдохновение — сотворить подобное, исходя из собственных розысков прямо на месте.

— Ценю ваши похвалы, — сказал Ленокс, — и в другой раз я был бы рад потолковать о моих писаниях. Но молодая девушка мертва, и я очень желал бы довести это дело до конца — как теневая поддержка Ярда, знаете ли.

— Я понимаю.

— Всего несколько вопросов.

Юстес Брамуэлл отложил свой журнал и согласно кивнул. Ведь теперь он знал, что беседует с автором «Людей Адриана».

— Превосходно, — сказал Ленокс. — Превосходно. Начнем сначала. У вас есть какое-нибудь представление, кто убил девушку?

— Не сказал бы.

— Вы ее не убивали?

— Сэр, если мне предстоит отвечать на такие вопросы, то наш разговор окончен.

— Это необходимый вопрос.

Юстес не смягчился.

— Неделикатность…

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал Ленокс. Он устал от племянников. Джейн ему посочувствовала бы. — Вы что-нибудь слышали про bella indigo?

— Разумеется.

— Каким образом?

— Я окончил первым по ботанике и вдобавок выиграл приз, сэр.

— Да, разумеется.

— Вы намекаете, что смерть девушки вызвана bella indigo?

— Не исключено, — сказал Ленокс. — Вам когда-нибудь доводилось иметь дело с этим веществом?

— Нет. Кембридж совершенно справедливо считает его слишком летучим.

— Но Оксфорд его культивирует?

— Оксфорд менее строг во многих отношениях…

— Да-да, благодарю вас. Вы когда-нибудь бывали в Оксфорде?

— Да, ребенком, и один раз несколько лет назад навестил там кузена.

— Сколько лет назад?

— Ну, может, около трех. — При этих словах Юстес закурил сигарету.

— Вы близки с вашим кузеном?

— Отнюдь. Я посетил его в знак родственной любезности и чуть было не угодил там под арест из-за него.

— Вы посетили ботанический факультет в Оксфорде?

— И приобрел достаточно bella indigo, чтобы убить девушку? Нет. В любом случае, если вы хоть что-то знаете, то должны знать, что этот яд утрачивает силу через год и тогда может использоваться как удобрение для некоторых редких цветов. Его химическая структура, насколько нам известно, нестабильна.

— Что вы делали между одиннадцатью часами и часом два дня назад в день смерти мисс Смит?

— Собственно, это вас не касается, но все это время я рисовал.

— Рисовали? — спросил Ленокс, наклоняясь ближе.

— Да. Вернее, писал красками.

— И что же вы писали?

— Вид, открывающийся из окна гостиной. И был глубоко сосредоточен.

— Вы завершили картину в тот же день?

— Нет, не завершил, ни тогда, ни после. Только добавил несколько поспешных мазков на следующий день, чтобы придать ей завершенность. Она мне надоела.

— Вы выходили из гостиной?

— Ни на секунду. Я был поглощен моей работой.

— Кто из находившихся в гостиной может подтвердить это?

— Понятия не имею. Я ведь не старался сознательно обеспечить себе алиби. Никто из нас понятия не имел, что в это время убивают девушку, или, полагаю, мы бы обращали больше внимания на то, кто выходит, а кто входит. Я и сам обязательно бы последил, кто из остальных покидал гостиную, знай я, что подвергнусь такого рода оскорбительным подозрениям.

— Насколько хорошо вы знакомы с гостящими у вашего дяди?

— Достаточно хорошо.

— У вас сложилось о них какое-либо мнение?

— Сомс — никчемность. Поттс — из низшего сословия. Дафф — наоборот, человек с очень здравыми идеями. Тоже, знаете ли, выпускник Кембриджа. Жесткая позиция в отношении бедняков. Никаких поблажек. И на Индию правильный взгляд. Весьма здравомыслящий человек.

— Вы близки с вашим дядей?

— Чрезвычайно. И с каждым днем все больше.

— А с Клодом он близок?

— Абсолютно нет. Добр к нему из-за родства, но видит, каков он.

— Вы что-нибудь знаете о том, как ваш дядя управляет Монетным двором?

— Нет.

— Если мне будет дозволено задать щекотливый вопрос, каково ваше финансовое положение?

Юстес покраснел.

— Бог мой! У меня все хорошо, благодарю вас.

— Могу ли я спросить, как именно?

— Если вам так уж требуется. Я получаю доход с моих капиталовложений.

— Каких вложений?

— Дядя Барнард дал Клоду и мне по десять тысяч каждому, когда мы достигли совершеннолетия. И я вложил их очень благоразумно.

— А Клод?

— Понятия не имею, как он распорядился своими деньгами.

— Кто из проживающих с вами под одним кровом скорее всего,по-вашему, может быть повинен в этом преступлении?

— Если хотите знать мое мнение, какой-нибудь уличный оборвыш пытался обокрасть дом. А может быть, эта горничная крала, и кто-то преподал ей урок.

— Ну, если отбросить такую возможность?

— Сомс. Он никчемность. Я заметил это с пяти шагов.

Ленокс встал.

— Больше я не стану отнимать у вас время.

— Да-да. Было приятно познакомиться с вами.

— Пожалуйста, никому не говорите о нашей встрече.

— А почему, собственно?

— Ваше молчание окажет пользу умершей девушке. Мы не должны забывать о ее правах при подобном положении вещей.

— Я расскажу кому сочту нужным. Но я взвешу вашу просьбу.

— Вы окажете девушке дурную услугу. Ее участь и так была слишком тяжела.

Юстес словно заколебался.

— Ну, может быть, — буркнул он.

Ленокс покинул курительную, не сказав более ни слова. Второй раз за это утро он разочаровался в поколении, которому был предназначен завещать Землю. Интересно, что каждый кузен назвал другого никчемностью. Ему ни тот, ни другой не показался особым сокровищем, но что, если такого рода взаимная антипатия имела более глубокую подоплеку, чем просто несоответствие характеров? Возможно, все сводилось к родству с Барнардом и соперничеством за местечко в его завещании, в изъявлении его последней воли? Тяжкий жребий для семьи! Ленокс с некоторой приятностью подумал, что, во всяком случае, его собственные племянники, дети Эдмунда, не станут помышлять о его деньгах. Они умные ребята, вежливые, а к тому же добрые.

Глава 17

После неудовлетворительного утра, если не считать встречи с Мак-Коннеллом, и неудовлетворительного второго завтрака Ленокс направил свои стопы не в сторону дома, хотя, сказать правду, и очень этого хотел, но к Оксли-Кресченту, небольшому лондонскому пригороду. Его кучеру, чувствовал он, начали претить эти поездки в малоизвестные, а в некоторых случаях и плебейские районы Лондона, и он предпочел бы ездить только до Пиккадилли-серкус и обратно. Однако Ленокс тут же с праведной уверенностью почувствовал, что в данную минуту предпочтения кучера заметно уступают в важности его собственным.

Пока они ехали, он читал «Дэйли телеграф», газету вигов, и довольно скоро они прибыли к месту своего назначения. Это была улица поприличнее той, в которой он отыскал Джеремию Джонса, и поприличнее той, куда он сопровождал Клода Барнарда нынче поутру, однако Ленокс легко мог представить себе, что взыскательная гордость его кучера уязвлена. Как-никак, его кучер жил на Хэмпден-лейн.

Леноксу, однако, она показалась тихой уютной улочкой с маленькими домиками, расположенными близко друг к другу, но не впритык. К тротуару примыкали милые палисаднички, а на крылечках или — в более холодную погоду — у выходящих на улицу окон сидели старушки. В Оксли-Кресчент жил Скэггс, и к жилищу Скэггса прибыл Ленокс в поисках частного расследователя. С тех пор как он был тут в последний раз, подумалось ему, завершено было несколько дел. Он дважды постучал в дверь белого домика с темными ставнями, и тотчас появилась юная девушка.

— Чем я могу услужить вам, милорд? — сказала она.

— Я Чарльз Ленокс. Вы хозяйка этого дома?

— Нет, милорд, я прислуга.

— Мистер Скэггс дома?

— Одну минуточку, милорд.

Дверь закрылась, а через минуточку появился сам Скэггс. Человек лет под сорок, одетый в коричневый костюм, лысый, с пухлым лицом и длинным шрамом поперек шеи слева. Когда-то он был страхолюдным, как порой и теперь, если его просили, но, правду сказать, в последние годы его укротила жена, и он смирился с респектабельностью. Он был тем частным расследователем, в поисках которого Ленокс приехал сюда.

— Извиняюсь за девушку, мистер Ленокс.

— Незачем.

— Мы только-только ее наняли.

— Существенное решение.

— Жена все время твердила, чтоб мы кого-нибудь наняли. Мы, видите ли, обзавелись нашим третьим ребеночком.

— Поздравляю, мистер Скэггс. Мальчик или девочка?

— Все девочки, мистер Ленокс. Но наша гордость и радость.

— Вы счастливец.

— Благодарю вас, сэр. Вы не войдете?

Они вошли в маленькую комнату с окном на улицу. В ней стояли только стол и два стула. Ленокс сел, и Скэггс осведомился, чем он может быть ему полезен.

— Вам известен Родерик Поттс? — сказал Ленокс.

— Да, сэр. Про него часто пишут в газетах, сэр.

— Он самый. Мне бы хотелось, чтобы вы последили за ним настолько близко, чтобы видеть и слышать, что вам удастся.

— Это я могу, мистер Ленокс.

— Превосходно. Вот плата за пять дней. — Он протянул девятнадцать шиллингов. — Вы можете начать прямо сейчас?

— Да, — сказал Скэггс.

И тут в комнату вошла женщина в новеньком чепце и стареньком платье с младенцем на руках.

— Это новая девочка?

— Да. Извините, что помешала, мистер Ленокс, но это и минуты не займет.

Скэггс делал знаки жене уйти, но она не обратила на него ни малейшего внимания.

— Это Эмили, — объяснила она, показывая Леноксу младенца. — Я часто видела вашу карету в переднее окно, мистер Ленокс, но без удовольствия познакомиться с вами. Я — миссис Скэггс.

— Примите мои искреннейшие поздравления, миссис Скэггс.

— Благодарю вас, сэр, роды были тяжкие, но оно того стоило.

— Тут никаких сомнений нет, — сказал Ленокс с улыбкой. — Но, боюсь, если вы меня извините, я должен с вами проститься.

— Всегда милости просим, мистер Ленокс, сэр, — сказала миссис Скэггс. — Можем мы распорядиться, чтобы девушка принесла вам что-нибудь? — При слове «девушка» она покрылась румянцем.

— Нет, благодарю вас. — Он улыбнулся, а затем повернулся к ее мужу, который смотрел на супругу жалобно, все еще надеясь, что она покинет комнату. — Скэггс, вы начнете скоро?

— Да, сэр.

— Он гостит в доме Джорджа Барнарда на Кларджес-стрит.

— Да, сэр. Я это место знаю. Сразу за Стрэндом.

— Отлично. Буду ждать вашего сообщения, как только что-нибудь выяснится.

— Да, сэр.

Ленокс поклонился миссис Скэггс, кивнул в сторону ее мужа и покинул их для мелкой ссоры, которая вспыхнула, едва он закрыл за собой дверь, на тему неприкосновенности комнаты, отведенной для дел. Направляясь к дорожке, Ленокс вручил девушке, которая на крыльце трепетала перед возложенной на нее ответственностью, шестипенсовик. Она сделала книксен и залилась румянцем.

Скэггс обладал способностью принимать респектабельный вид или забулдыжный, что делало его чрезвычайно полезным. И в его распоряжении в отличие от Ленокса имелась возможность проникать в гущу событий. Во всяком случае, на день-два Поттса можно будет выкинуть из головы.

Остальные обитатели дома? Расспросить Барнарда ему заведомо не удастся. Но завтра он попробует подстеречь Сомса, возможно, в Парламенте — Леноксу предстояла трапеза с братом, который бывал в Лондоне так редко, что накануне после завтрака они тут же условились встретиться снова, и Ленокс надеялся допросить Сомса таким образом, что это меньше всего будет походить на допрос.

Дафф будет орешком покрепче.

До чая с леди Джейн оставалось еще несколько часов, которые невозможно было заполнить ничем полезным.

На этот день он уже сделал все, что мог, во всяком случае, до того, как Грэхем изложит то, что ему удастся узнать от прислуги про Пру Смит.

Глава 18

Время от времени — недостаточно часто, чтобы назвать это привычкой, но и не настолько нечасто, чтобы назвать это редкостью — Ленокс, съев второй завтрак, возвращался к себе в спальню, переодевался в пижаму и засыпал на часок-другой. Отличный отдых, когда он уставал, или в холодный день, вроде сегодняшнего, когда постель была такой теплой. И хотя он считал это в какой-то мере проявлением лени и позволял себе вздремнуть только в качестве особого удовольствия, те дни, когда он решал себя побаловать, были ему очень по сердцу.

Проснувшись, он надел другой костюм — черный бархатный пиджак, серые брюки — и устроился читать в библиотеке, иногда справляясь с картами (читал он историю Персии) в ожидании, когда вернется Грэхем и они смогут обсудить привычки и поведение мисс Смит в обществе.

Когда Персия ему надоела, он вскрыл письма. Одно было от жены Эдмунда, переполненное новостями об их сыновьях, а другое — от его корреспондента в Париже. Прочел и перечел он только записку Барнарда. Написанная накануне, она гласила:

Дорогой Чарльз!

После нашего завтрака сегодня утром я очень расстроился, так как чувствовал, что был резок. Надеюсь, вы положитесь на Ярд, как полагаюсь я, и отстранитесь от этого дела, если только его завершение не окажется неудовлетворительным. Главное же, будем откровенны друг с другом.

Искренне ваш

Барнард.

Ну, это было нечестно. Барнард располагал секретами трех четвертей Лондона. Он славился своими секретами. Однако, по всей вероятности, он знал, что обращается к тому Леноксу, который поколеблется, прежде чем обмануть кого-то, и не питает охоты расследовать дело исподтишка — короче говоря, к Леноксу-джентльмену. Хотя сам Барнард ни малейших угрызений не испытывал, он знал, что дилетант-детектив их не избежит.

А потому Ленокс мрачно раскидывал умом над этим посланием и вновь его перечитывал, но наконец отложил в сторону, решив, что в сравнении интересы Пру Смит стоят выше понятий его воспитания.

После этого вывода у него остался только один вопрос: что понудило Барнарда написать ему. Еще одна подробность, которую необходимо хранить в памяти по мере того, как дело становится все запутаннее.

Под конец этой беседы с самим собой из коридора донеслись мягкие шаги, и в дверь постучали, а когда Ленокс откликнулся, приглашая стучащего войти, в комнату вошел Грэхем.

— Как вы, Грэхем?

— Прекрасно, сэр. Погода сегодня много приятнее, чем в последние дни.

— Значительно приятнее.

— Я собрал сведения, сэр, согласно вашему поручению.

— Да? Превосходно. Садитесь же.

Сам Ленокс уже сидел за своим столом, и Грэхем сел в кресло напротив.

— Что вы узнали? — спросил Ленокс.

— Прежде чем я изложу, что мне удалось узнать о жертве, сэр, могу ли я добавить еще одно сведение к тем, которые сообщил вам вчера?

— Конечно, конечно.

— Среди находившихся в доме один, видимо, никак не может быть ее убийцей — или, во всяком случае, не имел возможности совершить это убийство.

— Кто бы это? Не считая самой мисс Смит?

— Один из племянников, сэр. Юстес Брамуэлл.

— Почему же он вычеркнут из списка?

— Многочисленные составляющие штат прислуги, которые были откровенны со мной, независимо подтвердили, что он ни разу не сдвинулся с места. Он писал картину или кушал второй завтрак, но не покидал ни гостиной, ни столовой даже на одно краткое мгновение.

Ленокс вздохнул.

— Всякий раз, когда я слышу, Грэхем, что кто-то никак не может быть виновным, я начинаю склоняться к мысли, что обрел искомого преступника. Но, полагаю, в данном случае вы правы. Утром я беседовал с этим молодым человеком.

— Да, сэр?

— Дерзок, но слишком по натуре подловатый и мелочный для такого грандиозного поступка, как убийство.

— Мне продолжать, сэр?

— Разумеется.

— Утром я побывал на похоронах этой девушки, сэр.

— Да? Я было и сам подумал, но это было бы не вполне достойно: в конце-то концов, ее похороны не предлог, чтобы я мог вести расследование. Всему есть предел.

— Да, сэр, однако я, поскольку был с ней знаком, не нарушил равновесия.

— Бесспорно, Грэхем, бесспорно. Ничего иного я в виду не имел.

— Как бы то ни было, сэр, посещение половины слуг в доме мистера Барнарда, а затем — похорон помогло мне собрать много всяких сведений. Полное имя девушки, сэр, было Пруденс Смит, сэр, и родилась она в Лондоне. Пошла в услужение с шестнадцати лет, а в момент смерти ей было двадцать четыре года. В этом временном промежутке она три года служила у леди Хелены Эделайн, и четыре — у леди Грей, а последние три месяца работала в доме мистера Барнарда.

— Так-так.

— Все ее родные умерли, сэр, и наиболее тесные отношения в данный период ее связывали с Джеймсом, ее женихом, лакеем. Он из хорошей семьи, все его близкие в услужении, и он, кажется, искренне предается горю. Могу, кстати, добавить, что знаком с его отцом и не верю, что малого можно считать подозреваемым, сэр, хотя, конечно, не мне об этом судить.

Помимо Джеймса, — продолжал он, — ближайшей ее подругой была девушка по имени Люси, которую, насколько мне известно, вы уже видели, сэр, горничная в доме леди Грей, та, которая сообщила вам, что Пру Смит не умела ни читать, ни писать. Они были близкими подругами, так как долгое время служили в резиденции леди Грей, хотя в том доме мисс Смит была в хороших отношениях со всей прислугой, и со многими служанками в этом, сэр.

Эти сведения, — продолжая Грэхем далее, — всего лишь преамбула к прискорбным фактам, которые я обнаружил. По общему мнению, она была хорошей девушкой и выполняла свою работу с усердием, но, боюсь, в последний год ее сбили с пути истинного. Все это время она была помолвлена с Джеймсом, сэр, но в последние шесть месяцев завела отношения с парнем по имени Бартоломью Дек, сэр, известного своим друзьям как Барт.

— Кто он такой?

— Молодой человек, ровесник мисс Смит, управляющий принадлежащим его отцу питейным заведением под вывеской «Бык и медведь».

— Что вы подразумеваете под «отношениями»?

— Боюсь, что между ними была любовная связь, сэр.

— Именно это означало «экзотичная?» Такое вообще было ей свойственно?

— Нет, сэр. Я собирал сведения и в этом направлении, но я подумал, что сведения о мистере Деке могут оказаться более относящимися к делу.

— Пожалуй.

— Остальная прислуга, сэр, мне кажется, считала ее не дамой легкого поведения или девицей, легко заводящей связи, но девушкой, чьи надежды и помыслы и оценка своих возможностей устремлялись выше того, что многие сочли бы прекрасным положением в доме мистера Барнарда.

— Какими были ее надежды и помыслы?

— Она говорила о переезде в деревню, когда выйдет замуж, сэр, и о собственной служанке — почти вся прислуга вспомнила это, — и о том, как Джеймс поведет жизнь джентльмена-фермера. Не знаю, насколько это было достижимо, сэр, но когда я услышал про ее декларации, они показались мне очень знакомыми. Хотя и редко, но некоторые девушки склонны к подобному. Возможно, сэр, вы помните Элизабет, служившую здесь несколько лет назад. Она была такого же склада.

— Подруги Пру Смит знали про Дека?

— Только Люси выдала некоторую осведомленность об этом, сэр. Сам я узнал, когда разглядывал тех, кто присутствовал на ее похоронах сегодня днем. Единственным неизвестным мне был мистер Дек, а когда я последовал за ним, то увидел место, где он подвизается, и узнал его имя от прохожего. Люси подтвердила мне, что они были больше, чем друзьями, сэр.

— Вам не показалось странным, что похороны были устроены прямо по пятам ее смерти? Мне показалось.

— Да, сэр, и мне тоже. Я поговорил с одной горничной, и она сказала, что мистер Барнард пожелал быстрых похорон — согласно Джеймсу, занимавшемуся их устройством, — чтобы с этим делом было покончено.

— Интересно.

— Да, сэр.

— У вас есть адрес этого Дека?

— Да, сэр. — Грэхем вручил Леноксу листок. — Эти сведения записаны здесь, сэр.

— Что-нибудь еще?

— Одно дополнение, сэр. Вы полюбопытствовали касательно смены свечей в комнате прислуги. Барышня в доме мистера Барнарда заверила меня, что требовательная экономка, некая мисс Гаррисон, предписывает прислуге использовать свечи до полного их сгорания.

Ленокс кивнул, подняв брови.

— Серьезная дама.

— Очень серьезная, сэр. Но, чтобы докончить: мисс Смит сменила свои свечи совсем недавно, по словам одной из девушек, с которыми я говорил. Она удивилась, услышав, что мисс Смит уже получила новую свечу, но, уповаю, я сумел убедить ее, будто я что-то напутал.

— Превосходно, Грэхем. Очень хорошо.

— Благодарю вас, сэр.

— Но так и есть. Надеюсь, это было не слишком в тягость, знаете ли.

— Нисколько, мистер Ленокс, сэр. — Грэхем встал. — Нынче вы откушаете чай дома, сэр?

— Нет-нет. У леди Джейн. На остальной день вы свободны, попразднуйте, если хотите. Отличная работа с начала и до конца! Благодарю вас.

— Как угодно, сэр, — сказал Грэхем и вышел из библиотеки.

После этого доклада роль Грэхема в расследовании, по всей вероятности, подошла к концу, и оба они знали, что с этого момента Грэхем вернется к своим обычным обязанностям, но тем не менее, быть может, будет уместно объяснить отношения между дворецким и его нанимателем, каковые, по меркам многих людей — например, Барнарда или сэра Эдмунда, — не укладывались в общепринятые рамки.

Началось все с Оксфорда. Грэхем вырос поблизости, в деревушке из крытых соломой домиков с названием Эбингдон, и стал служителем на лестничной клетке Ленокса в год, когда Ленокс начал путь наверх. Три года он оставался в этой роли, всегда официальный — чуточку чересчур официальный — и всегда компетентный. Но затем однажды вечером, когда Ленокс засиделся над книгами, порой делая перерывы, чтобы заглядывать в комнаты своих друзей, в его дверь без стука вдруг влетел Грэхем, растрепанный, без галстука и явно вне себя.

— Вы не поможете мне? Мне нужна помощь, — сказал он.

И эти несколько слов заставили Ленокса понять, как ему нравился спокойный, умный Грэхем, и, более того, как он привык полагаться на него. Да, он хотел помочь.

— Разумеется! — Ленокс положил раскрытую книгу лицом вниз и последовал за Грэхемом. Уже настали часы, когда студентам запрещалось покидать университетские стены, но Грэхем провел его незнакомым путем через кухню колледжа, и они выскользнули наружу, никем не замеченные.

Оттуда в наемном экипаже они за двадцать минут доехали до Эбингдона. По дороге ни Грэхем, ни Ленокс не сказали ни слова. Наконец они остановились перед белым домиком, окруженным полоской травы и милями плодородной земли, которая, припомнил Ленокс, принадлежала принцу Уэльскому.

— Мой отец, — наконец сказал Грэхем. — Я не знал, кого еще попросить о помощи.

— Ну конечно, меня. Сколько раз я просил помощи у вас?

Внутри одинокая свеча отбрасывала смутный свет на две комнаты. Вторая, задняя, была кухней с расстеленным там соломенным тюфяком. В первой комнате стояла кровать из бурых досок. На ней лежал отец Грэхема, видимо, при смерти.

— Понимаю, — сказал Ленокс. — Тут где-нибудь поблизости есть доктор?

— Только Колфакс дальше по дороге, сэр. Но он не поедет.

— Не поедет?

— Он настоящий доктор. Деревенская сиделка умерла в прошлом году.

— Где дом Колфакса?

— Первый через полмили.

Ленокс нашел проржавелый велосипед за домом и бешено помчался к дому Колфакса. Когда он добрался туда, доктор после краткого разговора согласился поехать, совершенно очевидно, только благодаря внешности и интонациям Ленокса. Пешком они добрались туда за десять минут.

Когда они вошли, старший Грэхем уже скончался, и Грэхем сидел на стуле у кровати, все еще держа руку отца. Колфакс изъявил краткое соболезнование, взял из руки Ленокса шиллинг и удалился. Ленокс просидел с Грэхемом всю эту ночь, варя кофе и слушая, что он бормочет, а утром договорился о похоронах. Наконец, вечером он вернулся в Оксфорд.

Три дня спустя Грэхем появился. Мало-помалу выяснилось, что ему некуда деваться — дом принадлежал принцу. Ленокс увидел сокрушенность в его глазах.

— Ну, — сказал студент, — будете работать у моего отца. Все просто.

Вот так это произошло, и три месяца спустя, когда Ленокс переехал в Лондон, Грэхем его сопровождал. Они никогда не говорили об этой странной неделе, но она породила взаимную преданность, возможно, в Леноксе даже более сильную. Он чувствовал, что Грэхем оказал ему честь своим доверием.

Их отношения всегда оставались именно такими, какими им приличествует быть между двумя мужчинами их положения: дружественность без фамильярности, приятная непринужденность без чрезмерности. Вскоре после того, как Ленокс переехал в Лондон, ему подвернулось дело дома для престарелых, связанное с потерей неких важнейших правительственных документов, и в раскрытии этого преступления Грэхем сыграл небольшую, но важную роль, познакомившись с юной барышней в услужении у преступника и выведав у нее решающие факты.

С тех пор Ленокс начал прибегать к помощи Грэхема в своих расследованиях. Когда ее не требовалось, дворецкий занимался своими обычными обязанностями, но стоило его попросить, он неизменно отлично справлялся с возложенным на него поручением. Как лишний раз продемонстрировало это дело, он обладал магической способностью входить в доверие к словоохотливым горничным и лакеям.

Таковы были отношения между ними. Суть заключалась в том, что они знали друг друга более двадцати лет, и вместе прожили все главные события своих жизней, и хотя между ними всегда соблюдалась корректная дистанция, оба они по временам чувствовали, что следовало бы сломать барьер и быть тем, чем они истинно были друг для друга, если отбросить все соображения о ранге, сословии, деньгах и обычаях общества, а именно — друзьями.

Глава 19

К этому времени шел пятый час, и Ленокс уже посетил леди Джейн, и получил там свой чай и свою горячую булочку, и они уютно поговорили без малого шестьдесят минут. Он рассказал ей про обоих племянников Барнарда и добавил, что они подтверждают ее наихудшие подозрения касательно этого биологического вида, но не упомянул про сведения о Бартоломью Деке, полученные от Грэхема. Он решил оберечь ее от этого, если не окажется, что они существенны для дела, а он очень опасался, что так и произойдет.

Со своей стороны, леди Джейн рассказала ему, что побывала утром на похоронах девушки. И видела Грэхема, сказала она, но он ей только поклонился. Провожающих было мало, и плакал только Джеймс, жених Пру, сидевший на передней скамье. Леди Джейн не добавила, что сама тоже плакала, но Ленокс это знал и без всяких пояснений.

Пожалуй, было необычно, что она отправилась на похороны девушки — Ленокс не мог вспомнить ни одной женщины ее сословия, которая поступила бы так, но леди Джейн ведь попросту была необычной и в своих постоянных отказах от второго замужества, и в своей близкой дружбе с Леноксом, и в своей способности поступать так, как, по ее мнению, было правильно — даже если это означало отказ от второго завтрака с герцогиней ради того, чтобы присутствовать на похоронах горничной — и в то же время сохранять свое высочайшее положение в обществе. Просто она была такой. Ее сила заключалась в твердой последовательности ее поступков. Она никогда не уклонялась от того, что, по своему убеждению, должна была сделать.

Они довольно долго сидели рядом на розовой кушетке и разговаривали еще и о Джеке Сомсе, и о Ньютоне Даффе, и — с куда большим удовольствием — о сэре Эдмунде и его двух сыновьях. И Ленокс, и леди Джейн планировали вскоре поехать в деревню: Ленокс навестить Эдмунда, а леди Джейн навестить своего брата, который водворился в их семейное поместье — после смерти их отца несколько лет назад — в качестве графа Хотона. Они условились, что совместят свои поездки, хотя Ленокс, кроме того, хотел и поохотиться.

Он вышел из ее дома за несколько минут до пяти. Хотя день был долгим, холод его не пробирал — никакого сравнения с двумя прошлыми днями, — и он все еще сохранял немало энергии. Поэтому он сел в свою карету и велел кучеру ехать к «Быку и медведю».

Уму Ленокса было свойственно то качество, которым обладают многие великие умы — способность взвешивать одновременно несколько противоречивых идей, — и хотя до сих пор в этом расследовании для него пряталось что-то подавляющее, он принялся оценивать нюансы, возможные связи, пожалуй, существующие втайне в доме Барнарда. Пусть в начале этих размышлений Бартоломью Дек не играл никакой роли, Ленокс теперь допустил этого молодого человека в свои мысли как еще одну возможность. Это была идея, которую следовало либо отбросить, либо принять елико возможно скорее. Вот почему он поставил визит в это питейное заведение на первое место в своих планах.

Карета переехала через Темзу и, когда солнце закатилось, приблизилась к докам. Наконец она остановилась перед пустой пристанью напротив большого, хорошо освещенного кабака с изображением королевы, охраняемой по бокам быком и медведем, над дверью; из окон доносился веселый шум. Ленокс вылез из кареты и вошел внутрь.

Это было старое, кое-как построенное здание, и вывеска над стойкой слева сообщала: «„Бык и медведь“ уцелели в пожаре 1666». У стойки сидело несколько мужчин, в основном речники, которые с этих пристаней возили по Темзе желающих, высматривали сокровища, а в заключение дня пили. Позади стойки выстроились бочонки с элем. Последний в ряду был темнее и оповещал «Слабый» белыми буквами на боку. Теплое зальце заполняли стулья и столы, а на главном столе шла игра в девятикамешковый моррис. Тут подавали и кое-какую еду: Ленокс увидел, что молодая женщина у двери ест из тарелки, содержащей пикули, ветчину, хлеб, сыр, соус, капусту и яйца.

За стойкой молодой человек перетирал оловянные кружки, в которых подавалось пиво, и словно бы плакал.

— Пинту горького, пожалуйста, — сказал Ленокс и сел к стойке.

Молодой человек позади нее был красив, светловолос и в ответ на просьбу Ленокса взял одну из кружек, которые протирал, еще раз ее протер, наполнил до краев под краником бочонка и сказал «пенни, будьте добры», все время не переставая плакать. Если кто-нибудь из клиентов видел нечто странное в его поведении, они это никак не показывали, а уж тем более не упоминали вслух. Порой какая-нибудь молоденькая официанточка подскакивала к нему и чмокала в щеку, но это словно бы никак на него не действовало и лишь стесняло свободу его движений среди бочонков и краников.

Ленокс сказал мужчине слева от себя:

— Вы не знаете, почему он плачет?

— Грустит, — сказал тот.

— И как давно он плачет?

— Весь вечер.

— А!

Ленокс встал и допил свою пинту. Он прошел к темному концу стойки, где табуреты пустовали, а мишень для дротиков сильно покривилась. Усевшись там, он поманил молодого человека за стойкой, и тот, оглядев сидящих за ней клиентов, направился к нему.

— Бартоломью Дек? — сказал Ленокс.

— Он самый.

— Я Чарльз Ленокс, я расследую смерть Пру Смит.

Дек пригнул голову к стойке и продолжал плакать.

— Могу я задать вам несколько вопросов?

— Чего бы и нет, — сказал Дек с жестом скорбного отчаяния.

— Как хорошо вы ее знали?

— Я ее любил. Никто не знает, что такое любовь.

— Это неприятный вопрос, мистер Дек, но тем не менее я его задам. Вы ее убили?

На эти слова Дек отозвался не совсем неожиданно: он выскочил из-за стойки, и его руки устремились к горлу Ленокса. Никто в зальце не смотрел в их сторону, Ленокс блокировал его левую руку, но получил удар в подбородок. Затем закинул ногу под коленки Дека, толкнул и повалил, прижав его руки ему к груди.

— Я понимаю, это неприятно, мистер Дек, но, боюсь, необходимо.

Дек полностью предался слезам и даже не пытался вырваться из хватки Ленокса. Слабым голосом он позвал:

— Батя?

Секунду спустя из двери появился пожилой мужчина.

Ленокс отпустил Дека, приготовившись в случае необходимости ретироваться с елико возможной быстротой. Но Дек только сказал:

— Подмени меня, ладно?

Пожилой мужчина кивнул, и Дек направился к дверям пивной, явно ожидая, что Ленокс последует за ним — что тот и сделал.

Снаружи, на холодном воздухе, молодой человек, казалось, поуспокоился. Он зажег сигарку и сунул ее в левый уголок рта.

— Извиняюсь, — сказал он.

— Ничего. Я понимаю, — сказал Ленокс.

— Так вы же меня спросили, я ли ее убил.

— Я понимаю. Видите ли, я должен задавать этот вопрос быстро, прежде чем кто-нибудь насторожится.

— Никогда, никогда, никогда, никогда.

— Вы любили ее?

— Всегда.

Оба умолкли. Дек смотрел на воду, которая тихо катилась к пристаням, Ленокс проследил его взгляд.

— Как вы с ней познакомились?

— Доставил туда эль для гостей.

— И она приняла его от вас.

— Да нет. Приняла старая ведьма, Гаррисон. Но я ее приметил.

— Продолжайте.

— Она была такая хорошенькая, я сразу увидел, ну, и вернулся, и постучался в дверь для слуг, а открыла другая девушка, а я спросил, можно ли мне повидать ту, с каштановыми волосами. Вот так мы увидели друг друга в первый раз.

— И как долго это происходило?

— Ну, некоторое время. Меньше года.

— Вы знали, что она была помолвлена?

Дек энергично закивал.

— С этим задницей. Само собой.

— Джеймсом.

— Джемом, ну да. Очень лощеный. Поднакопил деньжат. Но любила она меня.

— У вас есть какая-либо причина полагать, что кто-нибудь ее убил?

Дек чуть было снова не заплакал, но совладал с собой.

— Нет, нету.

— Как вы с ней виделись?

— По вторникам был ее свободный вечер, а у Джеймса по средам, ну, я и видел ее по вторникам. Свои воскресенья она проводила с ним, но потому только, что должна была.

— И вы видели ее только по вторникам?

— Ну-у. Да нет.

— И каким образом?

— Вы ее комнату видели, мистер Ленокс?

— Да.

— И окно ее видели?

— Да.

— Она по ночам его иногда открывала. Ну, я проходил мимо, и если оно было открыто, я залезал.

Ленокс посмотрел на него.

— В ту ночь оно было открыто. Я заглянул внутрь и… ну, ее тело, и полиция и все такое.

— В котором часу?

— Было очень поздно.

— И вы подумали поговорить с ее подругами?

— С Люси. Она знала про нас. Она сказала мне, когда будут похороны.

— У вас были с мисс Смит последнее время какие-нибудь диспуты?

— Диспуты?

— Разногласия. Из-за ее помолвки, может быть? Она хотела порвать с вами?

— Нет, нет, нет! — сказал Дек, яростно тряся головой. — Последний раз, когда я ее видел, был самым лучшим из всех прежних, понимаете. Мы никогда не разговаривали ни про Джема, ни про нас, и вообще, а просто чуток веселья, чуток любви, ну, вы понимаете. О Господи, — продолжал он, и его глаза широко раскрылись.

— Была ли у вас какая-нибудь возможность проникнуть в дом, кроме окна?

Дек притих.

— Нет. Хотя я мог бы попасть туда по-всякому.

— Что это означает?

— Да кто угодно сможет, приспичь ему, полямзить.

— Полямзить?

— Своровать. Да кто угодно. И через комнаты прислуги там, или через чердак, и еще по-всякому.

— Какой была мисс Смит?

— Лучшей девушкой на свете!

— Ну, а кроме этого? Была ли она склонна восстанавливать людей против себя?

— Ну, может, тех, кто глупее ее, да нет, она же была прелесть, понимаете?

— Она когда-нибудь что-нибудь упоминала про гостей мистера Барнарда?

— Вроде бы нет. Барнарда она ненавидела. Ненавидела Гаррисоншу. Поступила туда, чтоб быть рядом с Джеймсом, на последней неделе говорила, что хочет вернуться на прежнее место.

— И?

— Я-то был против. Дальше добираться до нее.

— Она никогда ничего не говорила про гостей?

— Нет… ну, упомянула, что один из племянников к ней пристает, но только в шутку.

— Имя она назвала?

— Нет.

— Вы что-нибудь слышали про bella indigo, мистер Дек?

— Нет.

Дек бросил сигарку на землю и растер каблуком. Он скрестил руки на груди.

— Больше вы ничего не хотите мне сказать?

— Нет. — Дек снова заплакал. Не сказав больше ни слова, он повернулся и зашагал назад в пивную.

Ленокс сел в свою карету. Конечно, никого отбрасывать было нельзя, но он навидался убийц, и мистер Дек в данном случае к ним не принадлежал.

Глава 20

Прежде чем вернуться домой, Ленокс решил заглянуть в аптеку Дженсена. Он был там всего лишь накануне, но решил, что ему пригодилась бы еще подсказка. Ночь окончательно сомкнулась над Лондоном, хотя разводы ледяной крупы поблескивали в свете газовых фонарей на Пиккадилли-серкус. В отдалении высилась колонна с Нельсоном, и Ленокс поглядывал на нее, пока шел пешком в направлении Трафальгар-сквер. Ее воздвигли… в 1840? Еще один монумент дней юности Ленокса. Поразительно! Родись он на пятьдесят лет раньше, и Лондон был бы куда более нагим городом, буйным и непредсказуемым, полным закоулков с пивными, без бобби и нового здания Парламента или Нельсоновской колонны. Подумать только жить в такую эпоху!

Дженсен уже собирался запереть аптеку на ночь. Приближаясь, Ленокс увидел, что старик прохаживается у прилавков, то поворачивая баночку с кремом этикеткой вперед, то делая пометку на листке бумаги, вероятно, о необходимости пополнить те или иные запасы. Окна были полутемными. Дженсен жил над аптекой, и в окнах там Ленокс увидел яркий свет, а также миссис Дженсен, дородную старушку в синем платье, хлопотливо собирающую ужин. Она как раз поставила на стол бутылку вина. Сам не зная почему, Ленокс вспомнил леди Джейн.

Он распахнул дверь и тут же взбодрился, вдохнув привычный запах стружек и бритвенного крема.

— Мистер Ленокс! — сказал старик Дженсен, оборачиваясь. — Как поживаете?

— Очень хорошо, благодарю вас, а вы?

— Должен признаться, мой живот бурчит. Свиные отбивные, по-моему. — Он улыбнулся и погладил живот.

— А! В таком случае я загляну в другой раз…

— Нет-нет! У меня есть то, что вам требуется.

— Неужели? Я поражен, что вы успели так быстро.

Дженсен зашел за прилавок, на секунду исчез и вернулся с толстой регистрационной книгой с выдавленной золотыми буквами на переплетной крышке надписью «КОММЕРЧЕСКИЕ ОПЕРАЦИИ». Он с большим эффектом достал очки, водрузил их на кончик носа и начал аккуратно листать страницы.

— Сколько я вам должен? — спросил Ленокс.

— Один шиллинг, будьте так добры.

Ленокс кивнул и положил шиллинг на прилавок. Затем добавил еще один и сказал:

— Аванс перед следующим моим профессиональным визитом.

Дженсен опустил монету в карман и торжественно кивнул, а затем достал другую книгу, поменьше, и записал авансированный шиллинг против фамилии Ленокса.

— Ну-с, посмотрим, — сказал он, вновь принявшись пролистывать регистрационную книгу. — Я всегда плутаю в этих строках, стоит мне заглянуть сюда. Счеты, видите ли, ведет моя жена. Но я найду, найду.

Ленокс кивнул и улыбнулся.

— А пахнет правда свиными отбивными, — заметил он.

Дженсен поднял голову.

— И супом с пастернаком, если не ошибаюсь, с горошком и луком. — Он снова погладил живот. — А! — воскликнул, найдя нужную запись. — Ну, вот!

— Да? — сказал Ленокс.

— Мышьяк был от Лаймона с респектабельного берега в Шордиче. Видно по гербу. К счастью, Лаймон состоит членом нашего маленького клуба «Десятичасовые аптекари». Я побывал там и поговорил с ним.

— А что такое «Десятичасовые аптекари»?

— У нас есть несколько комнат в Вест-Энде — газеты, карты и отличный мясной ужин по средам за счет заведения. Нас примерно пятьдесят членов. На нашей вчерашней встрече — мы встречаемся в десять, знаете ли — я попросил их посмотреть этот пузырек. Лаймон помечает каждый особо. Закон о мышьяке от тысяча восемьсот шестидесятого года. Иначе, сомневаюсь, что мне удалось бы его проследить: правительству требуется чересчур много времени, чтобы зарегистрировать все записи. И сегодня Лаймон прислал записку.

— Пожалуйста, передайте ему мою большую благодарность. И ваш клуб, видимо, очарователен.

— Полон приличных людей, — сказал Дженсен, улыбаясь. — Ничего не имею против выкурить там иногда трубочку-другую.

— Так кто купил яд? — спросил Ленокс.

Дженсен прищурился сквозь очки.

— Дайте-ка посмотреть. А! Эта фамилия вам что-нибудь говорит? Некий мистер… мистер Ньютон Дафф!

Глава 21

Возвратившись домой, Ленокс обнаружил, что у него нет никаких светских обязательств. Он понимал, что должен испытывать благодарность за свободное время, но почти немедленно им овладела неусидчивость.

Как большинство людей с разнообразными интересами и достаточными финансовыми средствами, он редко скучал, однако порой обнаруживал, что занятия, доступные ему вечером, его не прельщают. Ни книги, ни карты, ни перспектива посещения какого-либо из его клубов не пробудили в нем интереса, а потому за час до ужина он в рассеянии шел по Джеймс-стрит в направлении Вест-Энда, постепенно утрачивая уверенность в надежности сведений, которые собрал об убийстве старшей горничной леди Джейн. Вновь и вновь в его мыслях возникал Ньютон Дафф. Настолько ли он глуп, чтобы убить кого-нибудь? А если так, то почему? Если же нет, то зачем купил мышьяк и кому его дал? Уже двое полных суток, как он занимается этим делом, плюс вечер убийства. Одновременно ему чудилось, что времени прошло и больше и меньше. Он сделал очень много, но вместо того, чтобы совершить множество маленьких открытий, какие проясняли большинство дел в прошлом, он пока мог только дергать концы веревок в надежде, что какая-нибудь дернется в ответ.

Во всяком случае, в этот вечер он не может сделать больше ничего. Поужинает, а потом отправится в клуб, в «Девоншир» или, может быть, навестит кого-нибудь из знакомых коллекционеров, или даже заглянет… но нет, почувствовал он, нет, все это не подойдет. Беспокойство в его душе нарастало с каждой минутой, и он вдруг обнаружил, что повернул к Кларджес-стрит незаметно для себя и уже встал напротив дома Джорджа Барнарда, будто стоит просто уставиться на него, и он сумеет проникнуть в скрытые там тайны.

В течение пятнадцати минут он практически ничего не видел. Вообще было трудно хотя бы различить, есть ли в доме хоть одна живая душа. Столовая Барнарда находилась позади гостиной, окна которой были затемнены, а если иногда там мелькал какой-то блеск, это мог быть всего лишь обман зрения.

А затем в быстрой последовательности произошли три события — все они заняли не более получаса, но потребовалась масса времени, чтобы Ленокс сумел их как-то связать.

Во-первых, из дома, заливаясь смехом, вылетел Клод Барнард вместе с молодым человеком (вероятно, другом из «Скачек», решил Ленокс), высоким и белокурым. Они остановились на крыльце поправить манжеты и оглядеть себя в стекле окна — и в свете, льющемся из входной двери, и в капризном мерцании уличного фонаря Ленокс увидел вроде бы маленький ожог на руке Клода повыше запястья. Не успел он посмотреть еще раз, дверь закрылась, пуговицы были застегнуты, пальто надето, рука выше запястья вновь укрылась от посторонних глаз, и молодые люди зашагали по улице.

Но этот миг оставил у Ленокса странное ощущение, будто он увидел ключ к чему-то, не уловив, к чему именно — и без всякого шанса узнать, так как ключ сразу исчез.

Он повернулся на каблуках, и почти сейчас же произошло второе событие. Он с уверенностью почувствовал, что за ним следят.

У него на это выработался особый инстинкт. Никакая конкретная тень не шла за ним по пятам, но уголком глаза он ощутил позади себя чье-то присутствие среди мигающих фонарей над булыжником.

Он не встревожился, однако почувствовал, что следует проявить осторожность. Он пошел дальше по улице, раза два кивнув знакомым и планируя найти убежище в «Атенеуме», ближайшем из его клубов. Вряд ли кто-то сможет последовать за ним внутрь, разве что какой-нибудь джентльмен, который ищет возможности перемолвиться с ним словом, но предпочел не останавливать его на людях — что было вполне возможно.

Но когда он собрался подняться по ступеням клуба, его преследователь, видимо, передумал — Ленокс услышал, как сзади его окликнули по фамилии.

— Мистер Ленокс, — повторил тот же голос.

Детектив обернулся и увидел Джеймса, лакея, жениха покойной горничной, который, запыхавшись, смотрел на него снизу вверх.

— Джеймс?

— Да, мистер Ленокс.

— Я понимаю, что вы переживаете трудное время, Джеймс, — сказал Ленокс, — но кому понравится, если за ним следуют по улицам ночью?

— Извиняюсь, мистер Ленокс, сэр.

— Ничего. Чем я могу вам помочь?

У молодого человека вид был настолько страдальческий, что Ленокс сошел со ступенек и встал рядом с ним.

— Что-то вас тревожит? — спросил он. — Вы хотите в чем-то признаться?

С губ лакея сорвалось что-то вроде стона. Его черные волосы были непричесаны, а глаза провалились, словно он не смыкал их после убийства Пру.

— Нет, — сказал он, — нет.

— Так что же вас тревожит?

— Ох, мистер Ленокс, — вскричал молодой человек, — прикажите мне что-нибудь, дайте мне поручение, любое, лишь бы мне было что делать!

Ленокс немедленно смягчился.

— Мне искренне жаль.

— Что угодно!

— Со временем это пройдет.

— Но… я же ее так сильно любил, мистер Ленокс.

Ленокс на минуту задумался.

— Ну, хорошо, — сказал он, — если вас это поддержит, то вы можете понаблюдать за живущими в доме мистера Барнарда, не мелькнет ли что-нибудь странное в их поведении.

— Понаблюдать?

— Да. Однако поймите, что я не буду участником никакого обмана, и если вы придете ко мне, то не потому, что я вас об этом просил. Я ведь только посоветовал вам поступить так, как поступил бы сам, будь я на вашем месте. Вы находитесь в идеальном положении, чтобы увидеть то, что вам откроется.

— Я увижу, — сказал Джеймс.

— Но не по моей просьбе. Однако, если в доме или поступках живущих там людей окажется что-то, о чем вы захотите сообщить, то пойдите ко мне или к инспектору Итедеру, как сочтете нужным.

— Итедер! Да что он понимает!

Ленокс попытался улыбнуться, но молодой человек был слишком несчастен, а в глубине его сознания таился Бартоломью Дек, которому он тоже сочувствовал.

— Доброго вам вечера, — сказал Ленокс и повернулся, но не к дверям «Атенеума», так как его больше никто не преследовал, а пошел дальше по улице в направлении своего дома.

Он миновал два квартала, оставив Джеймса далеко позади, и тут произошло третье событие.

Чтобы скорее добраться домой, Ленокс пошел по одной из темных узеньких улочек, а вернее, проулков, которые изобилуют в Лондоне повсюду, даже в самых фешенебельных его частях, и которые всегда словно таят в себе угрозы, пока не остаются благополучно позади, а тогда кажутся недостойными ни малейшего внимания.

Он был один в этом проулочке, когда внезапно увидел, что сзади к нему самым быстрым шагом приближаются наискось двое мужчин. Было бы разумнее, осознал он позднее, сразу же обратиться в бегство, но в тот момент он подумал только, что мимолетные встречи с Клодом и Джеймсом вывели его из равновесия, и опасения его глупы.

Эти двое были примерно одного роста, оба дюйма на два ниже Ленокса, а также и моложе. По их одежде и облику было невозможно определить, принадлежат ли они к среднему или же к низшему сословию, но облаченныев свои лучшие костюмы, они, однако, не выглядели вовсе неуместными в этом районе — если не считать одной детали. У того, что был чуть пониже, над левым глазом изгибалась четкая татуировка в виде изогнутого молотка.

Все произошло молниеносно. Секунду назад они приближались к нему, а в следующую один из них (позднее Леноксу казалось, что это был татуированный, но поклясться он не мог бы) сильно толкнул его к стене.

Детектив не рассыпался сразу же и, когда на него бросился второй, нанес ему сильный удар в грудь, так что тот перегнулся пополам. Как на опыте убедился Бартоломью Дек, Ленокс знал достаточно, чтобы защищаться. Но едва второй нападавший упал, как первый вновь на него набросился, повалил на землю и изо всех сил пнул в живот носком сапога.

С Леноксом такое случалось не впервые, и все же он испытал шок — чистейшей воды шок. Он был воспитан как джентльмен, и хотя порой забредал в непривычный мир, в мир жестоких людей, но никогда не терял собственный — по сути, добрый — взгляд на жизнь. Поэтому носок сапога у него в животе шокировал его несказанно, и к тому моменту, когда второй оправился, Ленокс был побежден.

Он защищался как мог, загораживаясь руками, но они осыпали ударами его плечи. Только раз один из них ударил его по скуле, но тут же переменил тактику, когда второй пробурчал:

— Не по лицу! — и отпихнул его в сторону.

Затем один из них вытащил нож, и грудь Ленокса наполнил жуткий страх. Хотя в проулке было темно, он различал серебристый блеск лезвия. И даже полный страха, попытался заметить какую-нибудь отличительную особенность ножа.

— И чего теперь? — сказал тот, с молотком над глазом.

— Хватит с него.

— Дай я пырну быстренько в брюхо.

Старший словно бы взвесил эту просьбу, но затем, к почти неуправляемому облегчению Ленокса, сказал:

— He-а. Промахнешься и заденешь кишку или там печень.

— Ну, а в ногу?

В конце проулка послышался шум, и они насторожились.

— Пошли отсюда, — сказал татуированный и сплюнул возле ступни Ленокса.

Второй сказал Леноксу:

— Предоставь это Ярду, — и оба они пустились наутек, бросив его привалившимся к стене, беспомощного, полного ужаса, тяжело дышащего и по-прежнему в минуте ходьбы от собственного дома.

Глава 22

— Скоты! — сказала леди Джейн еще раз.

— Да, — сказал Ленокс.

— Абсолютные скоты!

— Пожалуй, — согласился Ленокс и сморщился, пытаясь сесть прямо.

Он сидел на диване в своей библиотеке. Грэхем стоял чуть сзади, но леди Джейн примостилась на краешке дивана рядом с ним. Когда Ленокс, пошатываясь, вернулся домой, известие об этом каким-то образом достигло соседнего дома. Леди Джейн ворвалась в библиотеку и сказала:

— Прочь с дороги, Грэхем!

Нашлось бы очень мало людей, подобному распоряжению которых Грэхем внял бы в подобную минуту, но леди Джейн входила в их число. В сущности, она никак не могла обеспечить Леноксу физическое облегчение — у него, полагал он, было сломано ребро, но в остальном все обошлось лишь синяками, хотя и болезненными, — однако ни у кого из присутствовавших не осталось никаких заблуждений относительно ее мнения о двух мужчинах, так его изукрасивших. Она считала их скотами.

— Откуда они явились? — спросила она.

— Не знаю.

— Они тебя ограбили?

— Нет.

— Тогда почему? — Она сочувственно погладила его по руке.

— Мне кажется, в какой-то связи с этим делом.

— Из-за Пруденс Смит?

— Да.

— Ах, Чарльз, я так сожалею! Немедленно прекрати розыски. Прошу тебя, предоставь заниматься этим сыщику, которого ты так не терпишь, и, может быть, он изловит виновного, но, пожалуйста, сам больше ничего не делай.

— Боюсь, я должен продолжать.

— Чарльз! — Она наклонилась к нему с встревоженным лицом, упираясь руками в колени. Ленокс подумал, что она выглядит удивительно красивой.

— Прости, моя дорогая, но я тем более должен довести дело до конца.

— Почему? Потому что два трусливых мерзавца тебя избили? Пожалуйста, прекрати расследование!

— Вполне возможно, что их подослал сам Итедер.

— Не может быть, Чарльз! Он же полицейский!

— Да, но я полагаю, он мог унюхать, что я резвлюсь вокруг этого дела, и решил меня предостеречь. На прошлой неделе я выставил его дураком с этой подделкой. Я пытался уклониться, не ходить в Ярд, не излагать все это официально, но он меня понудил.

— Ты правда так думаешь?

— Почти уверен.

— Ну тогда подай на него жалобу!

— Так не делается. Но не тревожьтесь, миледи, я больше не попаду в беду, насколько будет в моих силах. Экипируюсь ружьем и буду им размахивать, и никто ко мне и на шаг не подойдет. — Он попытался засмеяться и поморщился.

— Ах, не шути, Чарльз! Ничего смешного тут, знаешь ли, нет.

Она посмотрела на Грэхема, кивнула, и он кивнул в ответ.

Тут послышался стук в парадную дверь, и Грэхем с извинением отправился открывать. Несколько секунд спустя он доложил о мистере и миссис Мак-Коннелл.

— Ах, Чарльз, бедный вы мой! — воскликнула Тото, влетая в дверь и целуя Ленокса в лоб. — Вы при смерти?

— Во всяком случае, не сейчас.

— Томас вас подлечит, — сказала она, тут же увела тетушку (собственно, леди Джейн приходилась ей кузиной, но Тото всегда звала ее тетей) к креслам в другом конце комнаты и тотчас забыла про Чарльза.

— За тобой послал Грэхем? — спросил Ленокс у Мак-Коннелла.

— Нет, твоя соседка. — Он кивнул в сторону леди Джейн. — Прислала записку.

— Ничего серьезного.

— Я, Чарльз, все-таки, как-никак, врач. Подними руку.

Минут пять Мак-Коннелл бережно тыкал пальцами в ребра и живот Ленокса поверх жилета, тут же перепроверяя. Затем он сел в кресло напротив дивана, извлек из кармана фляжку и отхлебнул из нее.

— Будешь джин? — спросил он.

— Нет, благодарю тебя, — сказал Ленокс.

— Ребра у тебя целы, хотя одно получило сильнейший ушиб.

— Я так примерно и полагал.

— Какую дозу советов ты готов принять?

— Максимальную, какая не обернется помехой в моей работе.

— Иными словами, никакую.

— Как-никак, ты все-таки врач, Томас. У тебя не найдется совета, который уложился бы в такие параметры?

Мак-Коннелл засмеялся.

— Полагаю, что найдется. Ты должен поскорее поесть, а затем безотлагательно уснуть. И спи как можно дольше. Не позволяй Грэхему будить тебя.

— Не позволю.

— И будь осторожен в движениях.

— Обязательно… или, во всяком случае, насколько смогу.

— Ну, тогда с тобой все будет хорошо. В конце концов. Кто это был?

— Их было двое. По указанию Итедера, думается мне.

Мак-Коннелл сделал еще глоток.

— Доказательства у тебя есть?

— Один сказал: «Предоставь это Ярду», но с тем же успехом это могло быть предупреждением от убийцы, или Барнарда, или даже от кого-то, кто хочет, чтобы я вообще оставил расследование.

— В таком случае я бы, вероятно, продолжал делать то, что делаю, — сказал доктор, — но, пожалуй, имел бы при себе револьвер.

— Мне это не по вкусу.

— Ну, не надо. Но я бы…

Ленокс вздохнул.

— Возможно, ты все-таки и прав. — Он только сейчас заметил, что Мак-Коннелл и Тото одеты для званого вечера. На нем был смокинг, а на ней голубое вечернее платье. — Куда вы направляетесь? — спросил он.

— На обед к Девонширам.

Ленокс выпрямился на диване.

— Я тоже приглашен. Ну просто вылетело из головы.

— Без сомнения они тебя извинят. Хотя и менее охотно, если ты удержишь леди Джейн при себе.

— Ну, разумеется, нет. Она и герцогиня очень сблизились.

— Совершенно верно. А Тото обожает их обеих, во всяком случае, она мне так говорит.

Мак-Коннелл устало засмеялся и снова отхлебнул из своей фляжки. Запонка на его рубашке разболталась, но Ленокс предоставил обнаружить это его жене. Она словно почувствовала, что ее муж завершил разговор — во всяком случае, она быстро погладила леди Джейн по руке и, встав, присоединилась к мужчинам.

— Чарльз, милый старичок, — сказала Тото, — вы были паинькой пациентом?

— Достаточно послушным, я думаю.

— И удержите тетеньку у себя?

— Ну конечно, нет.

— Отлично, — сказала Тото.

Однако леди Джейн бросила на свою племянницу неумолимый взгляд.

— Во всяком случае, я останусь тут на ужин, — сообщила она. — Тото, извинись перед Мэри и скажи ей, что я сыграю роббер в вист после того, как мы с Чарльзом простимся, если она не против.

Тото выглядела крайне рассерженной.

— Не стой тут, как злюка-кошка, тебе это ничего не даст, — сказала леди Джейн. — Отправляйтесь, отправляйтесь!

Тото обиженно обняла кузину и снова чмокнула Чарльза в щеку. Мак-Коннелл кивнул на прощание, и они ушли.

— Тебе не обязательно было оставаться, — сказал Ленокс леди Джейн.

— Как бы не так! Я предупредила Грэхема, чтобы он подал ужин в столовую.

Ленокс улыбнулся. Ужин был самым простым — холодные нарезанные помидоры, картофельное пюре и молоко — совсем, как они ужинали вместе, когда были детьми. Ели они за боковым столом, смеясь и болтая, а снаружи опять пошел снег.

Глава 23

Покидая дом Ленокса, Мак-Коннелл, видимо, вручил Грэхему драхму снотворного порошка, и тот, в свою очередь, подсыпал его пациенту. В результате Ленокс наследующее утро встал в девять часов и, хотя Клод Барнард счел бы это несусветной ранью, для детектива час был поздним. Сон заметно облегчил боль, хотя ребра еще ныли, а ссадина на лице распухла. Однако он хорошо выспался и чувствовал себя вполне готовым для не слишком тяжелого трудового дня. Воспоминание о поблескивающем ноже будило ужас где-то в глубине его души, но он его игнорировал.

Оказалось, что снег шел всю ночь напролет, и город окутала свежая белая пелена. Окно в спальне Ленокса было широким, а возле окна стояло очень удобное кресло — достаточно близко и от камина, — и Ленокс позавтракал в этом кресле в халате и домашних туфлях. Он только-только успел привыкнуть к старому снегу, который уже приспособился к обычаям городских тротуаров, и хотя новая пелена ласкала взгляд, пока он пил горячий кофе и ел жареный хлеб, Ленокс понимал, что она значительно увеличит трудности пешего хождения.

Он сидел с заключительной чашкой кофе еще долго после того, как отодвинул в сторону поднос с остатками своего завтрака на тумбочке, и медленно прихлебывал, угревшись в кресле, а впереди маячила перспектива долгого дня. Порой он предпочитал дать себе лишние полчаса, прежде чем выйти из дома, и побаловал себя таким образом в это утро. Он решил, что после вчерашнего вечера это позволительно.

В конце концов он встал, поставил чашку на блюдце рядом с подносом и оделся. Он попросил Грэхема подать ему пальто с меховым воротником, самое теплое, и вновь поскорбел о своем неудачном выборе сапог, которые, уж конечно, расползутся по швам через полчаса. А затем надел их.

Совсем готовый, он спустился вниз. Пока он оправлял перед зеркалом свою одежду и свою персону, как считал нужным, Грэхем заговорил с ним.

— Сэр, я надеялся, что могу опять быть свободен во вторую половину дня. Мне надо навестить тетю.

— Тетю?

— Да, сэр. В Лондоне.

— Не в Эбингдоне?

— Нет, сэр.

— Но вы никогда прежде ее не навещали?

— Нет, сэр.

— Начали изобретать тетушек! Едва ли это вежливо, Грэхем. Что подумали бы ваши настоящие тетушки?

На губах Грэхема появилась легкая, почти невидимая улыбка, заметить которую мог лишь тот, кто хорошо его знал.

— Это девушка, Грэхем?

— Да, сэр.

— Кто? — спросил Ленокс растеряно.

— Моя тетушка.

Ленокс засмеялся.

— Конечно, идите. Прячьте свои тайны от меня.

Вновь обернувшись к зеркалу, он потрогал ссадины и синяки на лице, выглядевшие довольно-таки скверно, затем опять засмеялся и вышел наружу к своему экипажу.

Он велел кучеру ехать к Парламенту. В этот день предстояло голосование, а предварительно, разумеется, будут еще и речи, и он надеялся перехватить там Сомса. Они были достаточно знакомы, чтобы Ленокс мог отвести его в сторону на несколько минут, а кроме того, он знал, что Сомсу очень не нравится жизнь заднескамеечника, так что он даже может согласиться посидеть с ним.

Он вновь направился к выходящему на реку входу только для членов. По обеим сторонам двери были тенты, один в зеленую полоску, а другой — в красную. Зеленая для представителей, красная для лордов. Летом они располагались под своими тентами и сидели на свежем воздухе с прохладительными напитками.

В этот день Ленокс вошел внутрь, кивнув швейцару, который его узнал, и вновь оказался перед выбором: пойти направо, к комнатам Палаты Лордов и королевы-императрицы, или налево, к комнатам, предназначенным для Палаты Общин. Он повернул налево.

Тогда для завтрака он просто пошел в первую комнату, столовую, но теперь прошел мимо нее. Дальше начинался ряд комнат, выходящих на Темзу, где между заседаниями члены располагались, заключая сделки, или беседовали с друзьями, или просто пили.

За большой пустующей библиотекой следовала газетная со свежими номерами всех газет и журналов, а затем курительная с бильярдным столом, где несколько мужчин апатично переговаривались в ожидании.

А дальше располагалась закусочная, сейчас пустующая, но вечером ее заполнят люди, взыскующие пинту эля или стакан имбирного пива. Далее имелась чайная комната, более населенная в данный момент, так как многие ублажались поздним завтраком, и наконец, очень большая комната с порядочным числом удобных диванов и россыпью официантов; названия она не имела и больше всего походила на помещение клуба. Это была комната с дверью в коридор, который вел в Палату Общин, и Ленокс решил подождать здесь, где Сомс обязательно должен был пройти, направляясь в Палату.

Он избрал небольшой кожаный диван и полчаса читал «Пэлл-Мэлл газетт».

Когда он погрузился в статью о лондонских трущобах, наконец появился Сомс, шагая бок о бок с Ньютоном Даффом. Видимо, они приехали вместе из дома своего гостеприимного хозяина; Сомс, судя по всему, обстоятельно рассказывал о лошади по кличке Адажио.

Дафф, который выглядел так, будто крайне сожалел, что вообще слышал о существовании лошадей — да и Сомса, если на то пошло, — коротко с ним попрощался и направился к группе менее легкомысленных членов Парламента. Ленокс кратко прикинул, мог ли человек такой ушлый, как Ньютон Дафф, допустить ошибку, оставив на месте убийства пузырек, который вел прямо к нему. Да, подумал Ленокс… но даже прежде, чем он успел это заметить, временно неприкаянный Сомс обернулся и увидел его.

— Чарльз, — сказал он. — Привет, старина.

— Джек, — сказал Ленокс. — Рад вас видеть.

Сомс принадлежал к специфическому типу английского благородного сословия — не вполне хорошему типу или же вполне плохому, однако он скорее обитал на периферии этих категорий, полу-так, полу-эдак.

Несколько лет назад он получил в армии титул капитана, и среди своих друзей именовался «Капитан Джек», или — среди самых близких — «Сом». Но он был мягким человеком, отнюдь не воинственным. В Оксфорде еще до времени Ленокса он отличался в гребле и владел веслами, по общим отзывам, превосходно. Место в Парламенте он заполучил вскоре после окончания от «карманного местечка», принадлежавшего престарелому гребцу, поклоннику юного Сомса. Он был принят во всем Лондоне, но в определенном смысле так и не исполнил обещанного, и его жизнь теперь, хотя и в меру счастливая, была для тех, кто знал его, помечена особой грустью несбывшегося.

Он был из тех, кто большую часть каждого дня проводит в клубе, играя на бильярде или в карты, пока люди дрейфуют через комнату, вкусно обедая и ужиная, и придает себе важности, переводя разговор на деньки в старой команде или в старом полку, но не уравновешивая их какой-либо нынешней славой или известностью. Он был быстр в том смысле, в каком быстры завсегдатаи клубов, но, подобно им, утратил то ли из-за спиртного, то ли из вялости всякую способность сосредоточивать усилия на долгое время на чем-либо важном. Постепенно его интересы увязли в скачках, и теперь он слыл авторитетом по скаковым лошадям и мог снабдить вас сведениями о том тренере или этом жокее. Но серьезные люди, двадцать лет назад смотревшие на него снизу вверх, больше не относились к нему серьезно.

Ленокс в определенном смысле испытал глубокую грусть, узнав о его финансовых затруднениях, ведь как бы далеко Сомс ни ушел под уклон, он был своего рода институтом, а вдобавок деньгами всей семьи распоряжался старший его кузен, который вряд ли допускал, чтобы они покидали его карман.

Тем не менее, Сомс при всем при том был хорошим человеком и старался исполнять свой долг в Парламенте, пусть даже и шли разговоры о его замене. Единственная его комитетская работа была по воле случая связана с Монетным двором.

— Как поживаете, Чарльз?

— Если не считать этого, — сказал Ленокс, указывая на ссадину у глаза, — очень неплохо.

Сомс засмеялся.

— Боксировали?

— Немного против воли.

— Хотите сигарету?

Ленокс принял предложенную сигарету и кивнул на пару кресел. Они сели. Подошел официант и осведомился, не желают ли они выпить. Сомс отказался, но Ленокс спросил, не выпьет ли он с ним стаканчик горячего вина, пусть час еще ранний, и Сомс сказал, что да, пожалуй, почему бы и нет.

Они поговорили о лошадях — знаток обрел в Леноксе более благодарного слушателя, чем Дафф. Однако, воспользовавшись паузой, когда Сомс сделал свой первый глоток, Ленокс сказал:

— Что, собственно, с этим убийством?

— Насколько я понимаю, об этом следует спросить у вас.

— Почему?

— Вы же были там в тот вечер, разве нет? — сказал Сомс.

— А! Но Барнард попросил меня не вмешиваться.

— Неужели? Крепкий орешек, Барнард. Хороший человек, но орешек крепкий.

— А что вы думаете об этом?

— О девушке? — Сомс неловко заерзал в кресле. — Думается, кто-то из слуг. Один из них, например, расплакался за ужином два вечера назад. Никогда ничего подобного не видел. Вероятно, чувствовал себя виноватым.

— Может быть, жених?

Сомс отвел глаза.

— Может быть, — сказал он.

— Я слышал, там гостят два племянника?

— Оба ужасны, старина, прямо-таки ужасны. Один что-то вроде Казановы, в таком вот духе, а другой, по-моему, смотрит на меня с большим неодобрением.

Ленокс сделал знак официанту подлить вина.

— Спасибо, Чарльз, — сказал Сомс, глядя, как наполняется его стакан. Вино исходило паром и пахло лимоном с корицей. — Снаружи холод собачий. Теперь придется вытерпеть целый день на скамье. Вино его скрасит. Меня, знаете ли, просят бывать здесь все чаще, хотя я толком ничего не знаю.

— Что-нибудь сейчас с Монетным двором?

— Нет-нет, ничего. Я же, знаете ли, только помогаю Барнарду. Потому и гощу у него. Удобнее работать. — Он покраснел и умолк.

— Мне действительно очень любопытно, — сказал Ленокс, — что случилось с девушкой. Зрительский интерес, как вы понимаете. — Это уже прямо соседствовало с ложью.

— Право, не имею ни малейшего представления.

— Ну, а Дафф? Ему пальца в рот не клади.

— Дафф? Вы думаете?

— Почему бы и нет?

— Возможно, вы и правы. Собственно говоря, будь я инспектором, то начал бы с него.

— Неужели?

Сомс прихлебнул вина, а затем поставил стакан нетвердой рукой.

— Да-да. Не понимаю, собственно, почему мне это раньше в голову не пришло.

— Может быть, мы перегибаем палку?

— Ничего подобного! — Сомс кашлянул. — Если взглянуть на это как на салонную игру, это мог быть только он.

— В игре.

— Ну конечно, никто из нас, знаете ли, на самом деле ничего подобного не сделал бы.

— Разумеется.

— Самоубийство, не сомневаюсь.

— Этим и кончится. Но будь это салонной игрой?

— О, Дафф! — Сомс допил вино. — Все требуемые признаки. Темная личность.

— Темная, как полночь.

— Да.

— Но в таком случае, почему бы не вы? — Ленокс улыбнулся. Ему это было глубоко противно. Тем не менее, он не отступил.

Сомс недоуменно уставился на него, но затем засмеялся.

— И правда, почему бы не я? Только в игре, знаете ли, важна умственная сторона, мотив. Так что я не слишком подхожу.

— Вероятно, нет.

— Разве что для неожиданной развязки.

— То есть Дафф выглядит наиболее подходящим кандидатом, но неожиданно искомым оказываетесь вы?

— Да, — сказал Сомс и засмеялся. Лицо у него было красным. — Но в реальной жизни…

— В реальной жизни ни в коем случае.

— Да-да. Полнейшая нелепость.

— Конечно.

Наступило молчание.

— Ну, мне, пожалуй, пора, — сказал Сомс.

— Приятно было повидаться.

— Спасибо за вино и все прочее, Ленокс.

— Не за что.

— Вы встречаетесь тут с братом?

— Да, — сказал Ленокс. — Немного погодя.

— Передавайте привет. Старина Эдмунд! Мы вместе учились в университете.

Печальная минута миновала. Они обменялись рукопожатием, и Сомс направился в зал заседаний.

Глава 24

После беседы с Сомсом Леноксу нечем было заняться. Всего через час плюс-минус несколько минут ему предстоял завтрак с братом, так что возвращаться домой смысла не имело. И он решил прогуляться.

Новый снег был уже утоптан, и город вновь обрел замызганный вид, однако воздух был чистым, хоть и холодным, но не чересчур. Он решил пройтись вдоль реки.

Через каждую пару сотен ярдов в этой части Лондона была лестница, ведущая от тротуара вниз к Темзе. По одной из них Ленокс спустился, оказавшись у самой воды на маленькой, окаймленной низкими деревьями аллее, куда более тихой и спокойной, чем оживленная улица вверху.

Вода была серой и быстро струилась, унося смерзшиеся льдинки, опушенная по краям снегом. Несколько птиц носились над самой водой, и Ленокс остановился посидеть на скамье и посмотреть, как они почти задевают маленькие волны. Небо было серым, река была серой. Все это было тем, что он любил, но тут внезапная боль в месте ушиба вернула его в реальный мир.

Вскоре настало время второго завтрака, и он медленно пошел назад, поглядывая на здание Уайтхолла.

Интерес Ленокса к политике уходил в прошлое, насколько хватало памяти. Отец леди Джейн часто занимал свое место в Верхней Палате, где Ленокс и леди Джейн с галереи для посетителей смотрели, как он произносит речи, и Ленокс оставался равнодушен к атрибутам власти, его завораживала сама власть. После школьных уроков о монархах и более глубокого знакомства с историей в Харроу он поражался тому, как Палаты Парламента контролируют судьбы его соотечественников. Диспуты, которые он читал в газетах, редко бывали возвышающими, иногда очень низменными, но порой блистательными. Он рос с идеалом великого государственного мужа в душе — Бэрк, Фокс, Пиль и Пальмерстон. И еще, взрослея, он чувствовал, что оказался в на редкость удачной эпохе, когда и Дизраэли, и Гладстон — оба обретали силу вождей. Это была эпоха дебатов.

Но было это очарованием издалека. Братья всегда знали, что членом от Маркетхауса будет сэр Эдмунд. Им всегда был баронет. Чарльз, полагал их отец, приобретет поместье вблизи Ленокс-хауса или — в случае абсолютной необходимости — дом в Лондоне. Но так или иначе, досуг явится ему утешением за несбывшуюся карьеру.

Тем не менее, порой, когда Ленокс оказывался среди знакомых членов или конфиденциально беседовал с братом или полдесятком политиков, знакомых ему с детства, ему приходило в голову, что все-таки у него остается шанс, все-таки он сможет заседать в Парламенте. Он знал, что их умы, пусть в данный момент и более приспособленные к политике, в конце-то концов, были не острее его собственного. Он чувствовал, что вполне подойдет для этих обязанностей.

Однако пока ему было довольно прохаживаться в кулуарах власти, выспрашивать у брата сочные кусочки сведений, читать газету на сон грядущий и здороваться с Дизраэли на званых вечерах или с Расселом в чьем-нибудь загородном доме, куда оба были приглашены — частично вращаться в политических кругах.

Не важно, не важно. Текущее дело — вот что имело значение. Он пошел в направлении входа для членов, а затем в «У Беллами» с низкими окнами и старинными портретами, чтобы повидаться с братом.

Изначально Ленокс не сомневался, что захватит Сомса врасплох и расспросит его так, что он ни о чем не догадается. Но все вышло не так, и это насторожило Ленокса. И к тому же Сомс держался так странно. То, как он раздраконил репутацию Даффа, тревожное смущение, которое вызвали у него некоторые вопросы, и настойчивость, с какой он утверждал, что никто из них не окажется причастным, когда истинные факты выйдут на свет.

Но уж конечно, не Сомс, завсегдатай клубов, с которым Ленокс был шапочно знаком не один десяток лет, с тех пор как он учился в университете с Эдмундом. Нет, причиной его запинок, смущенной неловкости и нездоровой бледности было вино.

Ленокс сидел в ожидании брата, и наконец тот вошел в столовую. Оба заказали по куску горячего пирога с дичью под соусом, жареный картофель и горошек. Сэр Эдмунд, пребывавший в бодром настроении, так как скоро должен был вернуться в деревню, заказал после завтрака бутылку портвейна, и они с приятностью распили ее, беседуя не о расследованиях, а о племянниках Ленокса, отличных ребятах, и о разных мелочах, касающихся поместья: о жалобах управляющего и о ферме Дарроу, самой большой арендованной ферме на их земле. В распоряжении сэра Эдмунда был приход, и он не знал, то ли продать его тому, кто предложит самую большую сумму, то ли по умеренной цене родственнику их матери, и оба решили, что получить приход должен родственник с тем, чтобы он переселился в Маркетхаус.

Их занимали вопросы вроде этих, какие могут обсуждать братья, истинно близкие друг другу, и они поговорили о визите Чарльза на Рождество.

— Я надеялся съездить на Ривьеру, знаешь ли.

— Ах, Чарльз, твои вечные планы! Помню, в прошлом году намечалась Португалия, если бы ты не занимался делом Мейера, немца… И я помню твои недолгие мечты о поездке в Америку.

— Ну-ну! В один прекрасный день…

— Очень может быть! — Сэр Эдмунд засмеялся. — Но не стоит снова загораться надеждой. Удовольствуйся поездкой в деревню, мы сможем поохотиться, знаешь ли. Мне наконец удалось убедить Крампа (дворецкого в Ленокс-хаусе с незапамятных времен), что камины должны топиться по-настоящему, пока кто-нибудь еще не спит. Но ты бы подумал, будто я предложил устроить костер из фамильных портретов!

Ленокс рассмеялся вместе с братом.

— Знаешь, я так предвкушаю эту поездку! Повидать Молли и мальчиков.

— Ну, они постоянно жалеют, что ты не навещаешь нас чаще. Особенно мальчики.

— Да, — сказал Ленокс и улыбнулся своим мыслям. — Куда ты направляешься сейчас?

— В комитет по закону и порядку. Доклад Королевской академии о запрещенных ядах.

Ленокса осенила мысль.

— Кто в палате ответственен за это?

Эдмунд прикинул.

— Молодой Джеймс Хилари, Дафф, Александр Адамс. По-моему, эти трое.

— Дафф? — На миг Ленокса охватило разочарование. Не поэтому ли у Даффа был мышьяк? Но если да, зачем покупать его в частной аптеке? Уж конечно, Академия снабдила бы их образчиками.

Поговорив еще несколько минут, Эдмунд и Ленокс встали и пошли назад ко входу для членов, оставляя за собой закусочную, чайную комнату и карточную комнату.

— Ты останешься в Палате весь вечер? — спросил Ленокс.

— Придется. Жуткая докука, конечно. Но им это будет по вкусу.

— Не обменяться ли нам ролями? Я предоставлю тебе задачу расспросить Даффа.

— Ньютона Даффа? — Сэр Эдмунд поморщился. — Ну, может быть, пока отложим обмен? А! Вот и он.

Оба увидели, что Дафф, член Палаты Общин, расположился на диване в обычно пустующей шахматной комнате, окруженный бумагами, которые словно расшифровывал.

— Хочешь, чтобы я проводил тебя туда? — спросил сэр Эдмунд вполголоса.

— Да, пожалуй. С тем же успехом можно заняться этим прямо сейчас.

— Как ни неприятно.

— Спасибо, что напомнил мне, милый братец.

— Я ведь только сказал. Идем.

Они вместе направились к Даффу, но Леноксу пришлось покашлять, прежде чем суровый член Палаты удостоил их взглядом.

— Мистер Дафф, — сказал Ленокс, — мы несколько раз встречались, но, полагаю, вы вряд ли помните…

— Я помню.

Возникло неловкое молчание.

— Ну, а мне пора, — сказал сэр Эдмунд, тряхнул руку брата и ушел.

Дафф вновь уставился на свои бумаги.

— Могу ли я на минуту присесть? — спросил Ленокс.

— Ну что же. Да, раз уж вы должны. Я зашел в эту комнату, ища уединения.

Наступила новая пауза. Жесткие темные глаза Даффа беспощадно сфокусировались на Леноксе. Волосы у него тоже были темные, зачесанные назад. Его отличали сильный подбородок и худощавая фигура человека, у которого в жизни мало удовольствий, кроме работы.

— Мне кажется, вы гостите у Джорджа Барнарда?

— Да.

— Какое-то убийство, судя по разговорам.

Дафф наконец поднял голову, но одарил Ленокса не слишком приятным взглядом.

— Да.

— Им известно, что, собственно, произошло?

В ответ на этот вопрос Дафф встал и сказал с железным видом:

— Мне пора, сэр. Всего хорошего.

Ленокс со вздохом смотрел, как он удаляется. Зачем он купил мышьяк? Трудный человек. Люди, мимо которых он проходил, направляясь в зал, словно бы пережидали, пока он пройдет, и только тогда возобновляли разговор. Странно, как он отреагировал, но трудно решить, то ли Дафф пренебрегал пустыми разговорами, то ли, быть может, как и Сомс знал, чем занимается Ленокс, или же опасался собственных ответов, если бы эти вопросы продолжились.

Глава 25

— Чарльз, Чарльз, Чарльз! — сказала леди Джейн, кидаясь к двери навстречу ему. — Ах, Керк, позовите Люси, будьте так добры.

Она взяла его за руку, повела к розовой кушетке, и они сели, но ее обуревала такая буря чувств, что она тут же вскочила и начала расхаживать взад и вперед перед камином, хотя отказывалась сказать Леноксу хоть что-нибудь.

Близилось время чая, который с самого начала этого дела Ленокс и леди Джейн пили вместе ежедневно. Они всегда умудрялись видеться по несколько раз в неделю днем — и неизбежно чаще по вечерам, поскольку принадлежали к одному кругу, — но теперь, сообразил он, ему было присвоено ежедневное право видеться с ней и обсуждать убийство Пру Смит. Ему это по-своему нравилось. Он часто пил чай дома, и это было самой тихой частью его дня, но разделять эту часть с леди Джейн не было обузой. Собственно, чему удивляться, если она так вовлеклась в это дело? И тем не менее, это все-таки в каком-то смысле его удивило.

Дворецкий, получив распоряжение, тяжело спускался по лестнице с обычным своим шумом, который так не одобрял Грэхем, и минуту спустя появился с молодой горничной, которую Ленокс уже один раз видел, ближайшей подругой Пру Смит.

— Люси, будьте добры, повторите нам то, что вы говорили, а Керк случайно услышал.

— Я очень извиняюсь, мэм.

— Прекрасно. А теперь мы хотели бы услышать.

— Да я просто в шутку сказала, мэм, а не взаправду, — промямлила Люси неловко.

Леди Джейн встала (она уже снова сидела на кушетке) и посмотрела на девушку с той повелительностью, на какую — о чем Ленокс всегда забывал — была способна.

— Люси, — приказала она, — я требую, чтобы вы повторили нам то, что сказали. И сейчас же!

— Да, мэм. Я только сказала… ну, вроде бы как Пру водилась с одним из племянников, ну, с этим фу-ты ну-ты, его Клодом зовут.

Ленокс сказал мягко:

— Она его знала?

— Ну… вроде хорошо знала, сэр.

— У них была связь, Люси?

Леди Джейн вздохнула и отошла к камину. Керк кашлянул, и Люси пробормотала извинение.

— Все хорошо, Люси, — сказал Ленокс негромко. — Очень хорошо. Когда это началось?

— В прошлом месяце, сэр, когда мистер Клод приехал в Лондон. Он залезал в комнату Пру.

— Как часто?

— Вроде бы часто, сэр.

— Что она про это говорила?

— Так это же было не всерьез, сэр… она собиралась за Джема, сэр, а Дека придержать в сторонке, я так думаю, сэр.

Леди Джейн поморщилась, и Ленокс встал.

— Не продолжить ли нам в прихожей? — сказал он Керку, и тот кивнул.

Но Джейн сказала «я выслушаю это» с категоричностью, которую Ленокс знал так хорошо, и велела Люси продолжать.

— Да думается, это все, миледи, — сказала горничная.

— Был ли еще кто-нибудь? — спросил Ленокс. — Я буду по-прежнему стараться узнать, кто ее убил, Люси, что бы вы мне ни сказали. Она заслуживала быть убитой не больше епископа Кентерберийского. Но мне необходимо знать, был ли кто-нибудь еще.

Она уверенно мотнула головой.

— Нет, сэр. И даже Пру знала, что с мистером Клодом это было плохо, только она же никак не могла сказать «нет», а он такой привлекательный молодой человек, вы же знаете, сэр.

— Да, — сказал Ленокс. Он кивнул Керку. — Благодарю вас, Люси, — добавил он и отвернулся, и дворецкий увел горничную вниз.

Ленокс подошел к леди Джейн, которая стояла теперь спиной к нему и глядела в окно.

— Это же вина племянника Барнарда, — сказал он. — Бедная девушка…

— Ты, разумеется, прав, Чарльз. И все же это ужасно.

— Да, — ответил он, взял ее руку и сочувственно улыбнулся, когда она обернулась и поглядела на него.

— Ну, — сказала она, все еще хмурясь, — чаю?

— Конечно.

Они снова сели, и Ленокс осведомился о вечере Девонширов, и леди Джейн ответила, что было довольно скучно, поскольку главную приманку составлял посланнике великолепной репутацией, но лишенный светских талантов. Однако она сыграла роббер в вист и оставалась еще долго с Тото, обсуждая новый сезон (молодые девушки как раз начинали выезжать) и где после Рождества можно было бы весело погостить в деревне.

— Однако, Чарльз, — сказала она наконец, отрезая ему кусок медовой лепешки, — ты должен рассказать мне, узнал ли ты что-нибудь новое.

— Возможно, — сказал он. — Но, разумеется, дело трудное, а еще и четырех дней не прошло.

— Этот Дафф не внушает мне доверия, знаешь ли, а этот племянник и вовсе превосходит всякое вероятие, как, впрочем, и второй. Держу пари, они сделали это все втроем, просто чтобы доказать свою омерзительность.

— Я расследую твое предположение, — сказал Ленокс, смеясь.

— Тем не менее, это же кто-то из них? — спросила она.

— Или Поттс, или Сомс. Или даже Барнард.

— И больше никто?

— Я с каждой минутой утрачиваю уверенность. Но начинаю думать, что это мог быть Сомс.

— Джек Сомс? Он же такой барашек!

— Это представляется возможным.

Она посмотрела на него широко открытыми глазами.

— Нет, но ты права, — сказал он, — конечно, это также представляется невозможным. Дафф выглядит более вероятным… — Эту последнюю мысль он пробормотал.

— Нет, — сказала она. — Ты знаешь, Чарльз, что ты делаешь?

— Знаю, что тут можно помешаться.

— Но ты должен раскрыть это дело — я знаю, ты можешь! И то, что ты пострадал, заставляет меня еще больше хотеть этого.

— Мне казалось, ты говорила, что хочешь, чтобы я прекратил розыски.

— Уже нет. Я не хочу, чтобы ты боялся.

— Благодарю тебя, Джейн.

— Чем ты займешься сейчас?

— Жду, чтобы отозвался Поттс, и мне следует снова побеседовать с Клодом Барнардом. А затем придется дождаться бала и посмотреть, не удастся ли мне чего-нибудь заметить.

До бала Барнарда оставалось два дня, и Ленокс твердо знал, чем займется там, но решил не делиться этими мыслями с леди Джейн — прекрасное, как оказалось, решение, потому что, едва она вспомнила про надвигающийся бал, как заговорила на совсем другие темы, включая возможный наряд некой леди Уэндолл, а также о шансах некой юной девицы безупречной красоты и родовитости, но бесприданницы, и о возможности, что Ленокс, предпочитающий подпирать стены, против обыкновения согласится потанцевать.

Глава 26

На самом деле Ленокс был обескуражен даже сильнее, чем признался леди Джейн. Расследование как будто зашло в тупик. У него практически не было доступа к подозреваемым, и практически не было причин подозревать кого-нибудь из них конкретно — если не считать осведомленности Юстеса в ботанике. Но Юстеса приходилось исключить, исходя из, без сомнения, надежных сведений, раздобытых Грэхемом.

Единственной надеждой, чувствовал Ленокс, оставался бал.

Примерно в восемь часов он сел поужинать, но не в столовой, отдав предпочтение столу в библиотеке, где он мог читать. Книгопродавец по ту сторону улицы прислал новую книгу о Перу. Памятуя, как накануне он умудрился полностью забыть про вечер Девонширов, Ленокс дважды перепроверил, что нынче никуда не приглашен, и убедился, что никуда. Едва он положил нож и вилку, как им опять овладела неусидчивость, но желания пойти погулять не возникло, что было только естественно на следующий вечер после нападения на него, но он не был и в настроении читать письма и отвечать на них. Может, все-таки настало время отправиться в Сент-Джеймский клуб, почитать газеты в гостиной, поглядеть на парк за окном или тихо побеседовать с кем-нибудь?

Однако дверной звонок прозвучал как раз, когда он встал из-за стола, чтобы подняться наверх и переодеться, и Грэхем ввел самого нежданного визитера, который, по убеждению Ленокса, никак не мог осмелиться войти в его дом — инспектора Итедера.

— Мистер Ленокс, — сказал высокий инспектор с поклоном.

Свой полицейский шлем он держал под мышкой, а другой рукой машинально подкручивал ус. Казалось, он весь день провел на улицах: щеки у него багровели, а к сапогам налипла грязь со снегом, заметил Ленокс, хотя инспектор и попытался их обтереть.

— Вижу, вы от Барнарда? — сказал Ленокс.

Итедер тщательно изучил себя с ног до головы, ища, что могло его выдать, но в этой игре он всегда проигрывал.

— Как вы определили? — спросил он.

— Лимон, — ответил Ленокс.

— Какой лимон?

— Его легкий запах. Полагаю, вы пили там чай.

— Пил.

— Джордж принадлежит к тем немногим знакомым мне мужчинам, у кого лимон подают и когда присутствуют дамы, и когда нет.

— Как, возможно, и у других.

— Тем не менее, я, знаете ли, догадался бы, что вы пришли от него и без лимона, который просто облегчил вывод.

— Фокусы, — напыщенно сказал Итедер, — превосходное занятие для праздного сословия.

— Да, бесспорно. Сигару?

— С удовольствием, мистер Ленокс.

Некоторое время они сидели друг против друга в молчании и курили.

— Мистер Ленокс, — наконец сказал Итедер, — вы ведь не трудящийся?

— Полагаю, что нет.

— Трудящийся ведь находится, знаете ли, под давлением.

— Да, — сказал Ленокс, — это верно.

С одной стороны, Итедер нелеп, подумал он, но с другой, это было достаточно верно, чтобы внутренне его смутить. Не слишком вежливые манеры — заставить Итедера почувствовать себя дураком из-за лимона… да и из-за чего угодно.

Они вновь погрузились в молчание, и вновь его нарушил Итедер:

— Не хотите ли побыть полчаса в доме мистера Барнарда, когда все, пребывающие под его кровом, будут отсутствовать?

Это было столь неожиданно, что Ленокс даже закашлялся, затем попытался подавить кашель и раскашлялся еще больше.

— Почему вы здесь, инспектор? — наконец сумел он выговорить.

— Чтобы сделать вам это предложение, мистер Ленокс.

— Вы извините меня, если я укажу, что это кажется маловероятным.

— Да-да, — сказал Итедер, — очень маловероятным. И тем не менее.

— Вам следует поподробнее объяснить, что вы имеете в виду.

— Только это.

— Полчаса в его доме?

— Да. Я знаю, вы расследуете это дело, что бы там ни говорил Барнард.

— Я никогда не касался этого момента, инспектор, но чувствую, что теперь его избежать нельзя. Мне представляется более вероятным, что вы будете препятствовать моим усилиям в этом направлении, чем способствовать им. Во всяком случае, так подсказывает мой опыт.

— Мистер Ленокс, я человек простой, — сказал Итедер, откидываясь в кресле и пожимая плечами. — Я не ищу ни славы, ни богатства, ни чего-либо еще в таком же роде, понимаете? И я отнюдь не против сотрудничества, когда ситуация этого требует.

Ленокс, напротив, знал, что Итедер ищет и славы, и богатства, и что сотрудничество было для него равно тому, чтобы пожертвовать фунт. Не разорительно, но и не разумно. Однако теперь он понял: только одно могло возобладать над нежеланием Итедера привлечь к делу детектива-любителя.

— Значит, вы застряли, — сказал Ленокс.

Итедер словно бы взвесил эту идею.

— Ну, я бы не сказал, сэр. Но дело это не из самых простых.

— Вы больше не считаете случившееся самоубийством?

— Самоуничтожение мы исключили сегодня утром. Или около того.

Ленокс рассмеялся с горечью, хотя и понимал, что следовало бы воздержаться.

— А как насчет «предоставь это Ярду», инспектор?

Недоумение Итедера выглядело настолько искренним, что секунду спустя Ленокса захлестнула волна страха: может быть, тех двоих к нему подослал кто-то еще? Он снова ощутил тот спазм в груди, сжатие сердца. Полиция никого убивать не станет — в этом было его утешение. Но кто-то иной может. На миг он подумал, не выйти ли из комнаты, но затем пересилил себя.

— Не важно, не важно.

— Завтра утром, мистер Ленокс. Трое гостей будут в Парламенте, двое племянников отправятся каждый по своим делам, а один из моих людей будет следить за Барнардом на случай, если он вернется внезапно.

— Так-так.

— И, разумеется, Ярд будет благодарен за ваши прозрения, мистер Ленокс.

— Разумеется.

— Так как же? — Итедер попыхтел сигарой.

Попахивало ловушкой, а если не ловушкой, то глупой выходкой, сулящей принести скорее вред, чем пользу. И все-таки неотразимо заманчиво. Возможность заглянуть в спальни подозреваемых, с одной стороны, отталкивала Ленокса, но он знал, что не может отвергнуть подобный шанс. Вновь он напомнил себе, что интересы Пру Смит должны превалировать над его собственными.

— Хорошо, инспектор, — сказал он, — но на том условии, что Барнард не узнает, по крайней мере пока.

— Даю вам слово, — сказал Итедер.

Ленокс знал, чего стоит слово Итедера. Тем не менее, они обменялись рукопожатием, и, назвав время — десять утра, — Итедер ушел.

Истинный вопрос сводился к причине такой озабоченности Ярда; ответ, как сразу понял Ленокс, был связан с Барнардом. Но освобождает ли это его от подозрений? Должно быть, Итедер проявляет такое усердие под его нажимом — под его нажимом и ради его золота во имя золота страны.

К тому времени, когда его посетитель ушел, Ленокс уже так разволновался, что о тихом вечере не могло быть и речи. Он решил навестить брата, чтобы расспросить его о Монетном дворе.

Но когда он приехал к фамильному лондонскому дому Леноксов вблизи Карлтон-террас в сторону Оксфорд-стрит, сэр Эдмунд там отсутствовал. Ленокс растерялся, но затем ему пришло в голову, что онможет поискать Клода Барнарда раньше, чем планировал. Он вернулся в свою карету и попросил кучера отвезти его в «Скачки»

Несколько минут спустя он уже был там. Окно, разбитое башмаком, когда Ленокс в первый раз приехал сюда в поисках Клода, было застеклено, а изнутри доносились звуки громкого разговора. Сквозь стекло он увидел четырех картежников за партией виста, а позади них бильярдный стол, и после секундной задержки вошел внутрь на поиски молодого человека, с которым хотел поговорить.

— Клод Барнард? — сказал он издерганному швейцару.

— Сию минуточку, сэр. Я вас провожу.

Он повел Ленокса вверх по лестнице в столовую поменьше, чем ниже этажом. Комната пахла табачным дымом, была отделана панелями темного дерева и полна столиков. На левой стене в рамке висел герб клуба — единственное украшение комнаты, как и Клод Барнард был единственным, кто находился в ней. Он сидел за столиком перед тарелкой с простой едой — несколько ломтей хлеба и сыра с графинчиком вина, которое он как раз наливал в стакан, когда вошел Ленокс. Вид у него был угрюмый.

— Клод?

Молодой человек поднял голову и горько рассмеялся.

— Вижу, мой жребий — терпеть преследования людей, которых я почти не знаю.

— Но, конечно же, я единственный, — сказал Ленокс, садясь напротив него.

Швейцар ушел.

— А! Будь так, жизнь была бы куда легче, мой дорогой. — Клод задумчиво погладил подбородок. — Во-первых, вы. Затем этот мерзкий типус из полиции, Итедер. Затем мой портной, он дожидается следующего поступления моих денег даже с еще большим нетерпением, чем я сам. И наконец, этот жуткий лакей, который рыскает вокруг, будто шпион, но словно бы лишен даже подобия здравого смысла.

— Джеймс?

— Может быть. Нет, вы скажите, ну кто способен вообразить, будто шпионить, значит торчать в коридоре напротив твоей чертовой спальни? Съездить дубинкой по голове и то было бы хитрее.

Наступила пауза. Ленокс закурил сигарету, прежде чем заговорить.

— У вас была связь с покойной девушкой, Клод, если не ошибаюсь?

Мгновение лицо Клода оставалось непроницаемым. Затем он засмеялся и вскинул руки над головой.

— Ну, вот!

— О чем вы? — спросил Ленокс.

— Теперь вы знаете.

— Что я знаю?

— Открылось, черт побери. Да-да, у меня была с ней связь. Ну и что?

— То, что вы скрывали этот факт, наводит на подозрение о вашей причастности к ее смерти.

— Да? — Клод снова засмеялся. — Будь я таким, мертвых девушек набралось бы куда больше, чем вы могли бы пересчитать.

Ленокс ничего не сказал.

Клод закатил глаза.

— Да-да, неуместно… но, знаете ли, я ее, конечно, не убивал.

— Нет?

— Черт дери! Я чувствую себя совсем разбитым из-за всего этого! Почему, вы думаете, я обедаю в этой забытой Богом комнатушке? — Он взял стакан с вином, но сразу же его поставил, с отчаянием махнув рукой. — Я старался вести себя нормально, но Бог…

— Я должен спросить, почему вы не сочли нужным упомянуть мне про ваш секрет, — сказал Ленокс.

— Вы мне чужой человек.

— Да, но вы должны были понимать, что он откроется.

— Нет. Я думал, он умрет с ней. — Клод тоже закурил сигарету и пожал плечами. — Вы знаете, на самом деле я горюю. Я шучу, но потому лишь, что это так чертовски тяжело; я же, конечно, никому сказать не мог и даже не мог пойти на похороны. Это было бы нелепо.

— Да, — сказал Ленокс.

— В любом случае вы теперь знаете все. Разгласите всему свету, если хотите. — Клод угрюмо откусил кусок хлеба и принялся его жевать.

— Клод, что вы сделали с деньгами, которые вам дал ваш дядя? С десятью тысячами фунтов?

Клод поглядел на него.

— А вы ничего не упускаете, — заметил он. — Вложил их. Подыскал отличное, только чуть рискованное предприятие в Америке.

— И оно?

— Процветает.

— У вас достаточно денег?

— Их никому не бывает достаточно, но я прилично обеспечен.

Ленокс вздохнул.

— Я должен снова спросить, убили вы ее или нет.

И снова молодой человек засмеялся.

— Не такой уж вы хороший сыщик, а?

— Возможно.

— Я все время был в гостиной.

— Не все время. Вы сказали мне, что ходили в умывальную. А кроме того, вы могли заручиться помощью со стороны.

— Заручиться чьей помощью? Я ведь не вращаюсь в ваших кругах, мой дорогой. Преступные элементы, знаете ли, остерегаются предлагать свои услуги на уличных углах. Не очень перспективное дело, думается мне.

— Клод…

— Впрочем, пожалуй, я мог бы попросить об этом Юстеса. Но нет… он бы прочел мне нотацию о гражданской ответственности и нуждах низших сословий, так что вычеркните это. Но как насчет Даффа? Подходящая личность. А как насчет ребят, ужинающих внизу под нами? Все они — великие умы. По-моему, Соли Мэйфер на прошлой неделе доказал теорему Ферма на листке бумаги между сдачами в джин-рамми. Или я попросил премьер-министра?

— Клод…

— Королеву.

— Клод, это серьезное дело.

Клод устало махнул рукой.

— Оставьте меня в покое. Я хочу быть один.

Он начал наливать себе вино — так, словно Ленокса в комнате не было.

Чуть погодя Ленокс встал, секунду подождал, а затем ушел. Спрашивать про ожог на руке было не время. Этот их разговор оказался даже еще более бесплодным, чем первый.

По пути домой он пребывал в растерянности, какой не испытывал с начала розысков, — и при том почти сочувствовал молодому человеку, которого оставил сидящим перед скромной едой.

Глава 27

На следующий день Ленокс проснулся в половине восьмого и посвятил ранние часы своего утра спокойным размышлениям. Ел он опять у себя в спальне, сидя в кресле, глядя на Сент-Джеймский парк и смакуя заключительную чашку кофе. И вновь пытался найти связь разобщенных улик, которые были рассыпаны в этом деле, будто кусочки загадочной картинки — но только разных картинок.

После ночи прикидывания так и эдак он заключил, что в визите Итедера был свой смысл. Итедер знал, что он уже расследует дело, Итедер сталкивается с собственными трудностями, и Итедер предпочитает попросить помощи у него, чем потерпеть неудачу на глазах всего света и Барнарда.

В конце-то концов, и раньше были десятки случаев, когда Итедер в конце концов соглашался забрать лавры Ленокса в обмен на удовольствие, которое Ленокс извлекал из разгадки дела. Однако никогда прежде не было подобной напряженности, никогда прежде Леноксу не ставилось столько палок в колеса, хотя и неизвестно, от кого все это исходило.

Он попросил Грэхема принести ему из библиотеки книгу о Перу и полчаса читал, воображая себя на тех дальних берегах только с компасом и ножом. Затем в половине десятого положил книгу, сменил халат на костюм, а удобные домашние туфли на замученные сапоги.

Он встретился с Итедером на углу Кларджес-стрит точно полчаса спустя. Великий инспектор держался не столь почтительно, как накануне вечером, но, сообразил Ленокс, за ними же следовала невидимая армия в ожидании распоряжений, а Итедер более кого-либо другого не допустил бы проявления слабости на глазах у подчиненных.

Несколько минут спустя они вошли в дом Барнарда. Ленокс еще в дверях ощутил, что его принципы изменили ему, но он скрепил сердце мыслью о вопросах без ответа, которые таились внутри, и заключил пакт с самим собой, что более не станет тревожиться, размышляя, поступил ли он непорядочно или нет, дав согласие пойти сюда. Увы, соблюдать такой пакт было нелегко. Однако хотя он и был дилетантом, ему удалось в достаточной мере опереться на профессионализм, чтобы дальнейшее свое время потратить с пользой, находя то, что сумеет найти, а не утишая свои скрупулы.

Дом действительно был пуст. Горничные завершили свою работу наверху, а мисс Гаррисон наблюдала за приготовлением дневной трапезы. Да и если кто-нибудь из прислуги случайно поднимется наверх, у кого достанет духа попасть на глаза инспектору Итедеру, а уж тем более — помешать ему в его розысках?

— Полагаю, гости изъявили вам согласие на обыск их комнат? — спросил Ленокс, когда они поднялись на четвертый этаж.

— Нет, — сказал Итедер. — Мистер Барнард дал мне ключ. Меньше беспокойства для них, сказал он. Он только не знает, что искать буду не я, а вы.

— А!

Начали они с комнаты, несомненно, Даффа, как подтвердил Итедер: письменный стол в идеальном порядке, спартанский гардероб и комод, не обремененный никакими личными предметами, кроме аптечки. Странно — хотя в ней не оказалось ничего неуместного. Мышьяка, например, хотя он пришелся бы очень кстати. Ленокс заглянул во все ящики стола и комода, а затем быстро осмотрел одежду, кратко проверяя карманы панталон. Он оглядел пол, памятуя, как ограничено его время, и не нашел там ничего. Затем покинул комнату, вновь размышляя о загадочном пузырьке с мышьяком.

Но, оказавшись в коридоре, он передумал и, не сказав ни слова Итедеру, повернулся на каблуках и возвратился в комнату. Там он порыскал по углам и наконец нашел то, что искал — мусорная корзинка загораживалась дверцей чуланчика.

— Жаль, жаль, — сказал он, беря ее в руки. — Из нее уже все выбросили.

— Вы бы стали копаться в мусоре?

— Стал бы.

Итедер покачал головой, а Ленокс поставил корзинку на место и направился назад к двери. Но инспектор остановил его и указал на пол. Ленокс обернулся и увидел, что на пол спорхнул клочок бумаги и теперь высовывался из-под двери чуланчика.

— Превосходно, — сказал Ленокс и подобрал его. Он повернул клочок так, чтобы они могли прочесть одновременно. Добыча была мала, но интересна: £? ДС?

Ленокс вручил клочок своему спутнику и просто прошел в коридор, а затем в следующую комнату. Сомса, как оказалось. И хотя она была далеко не так прибрана, как комната Даффа — повсюду валялись личные мелочи, бланки для ставок на скачках и развлекательные романы, — ничего полезного не обнаружилось, а потому он прошел — по-прежнему со всей возможной быстротой — к следующей двери.

За ней он оказался в комнате Юстеса, и хотя она тоже, увы, ничего не дала, зато сообщила кое-что о вкусах ее обитателя. В гардеробе висела отутюженная одежда из толстой шерсти, будто выстроившийся батальон, а на бюро лежали аккуратные стопки памфлетов консервативной партии бок о бок с идеально отточенными карандашами и пачка голубых конвертов. Но никаких красок, что Ленокс счел странным. Единственным намеком на беспорядок оказался затерявшийся под кроватью носовой платок, от которого пахло перечной мятой и воском.

Спальня Клода была столь же предсказуемой, как и спальня его кузена: тот же хаос, что и у Сомса, но без намека на попытки навести хоть какой-то порядок. Одежду аккуратно повесили слуги, но, очевидно, Клод запретил им прикасаться к его столу и комоду, потому что и там, и там стояли стаканы с недопитым вином, безделушки и монеты валялись между свечами, как почти целыми, так и почти огарками, а также тряпки и исписанные листки, на подавляющем большинстве которых запечатлелись карточные долги — либо должен был он, либо должны были ему, но преимущественно его собственные. Либо он уже получил все выигранные деньги, либо был на редкость плохим игроком.

Последней была комната Поттса, и, войдя в нее, Ленокс ощутил наиболее сильный прилив стыда. Человек, с которым он почти не знаком, которого никто не принимает, с которым он, по всей вероятности, не встретится ни на каком званом вечере, так как Поттса туда не пригласят, но который мог быть каким угодно, даже приятным и добрым, в любом случае никак не заслужившим такое вторжение.

К тому же комната, мимолетно подумал Ленокс, была по-своему трогательной в некоторых отношениях. Поттс, увидел Ленокс, отказался от помощи горничных: свою одежду он, несомненно, сложил сам, причем, не жалея стараний, хотя плоды его труда страдали многими недостатками. Кровать была застелена профессиональной рукой, но дрова у камина явно уложил сам Поттс, поскольку в остальных комнатах они выглядели совсем по-другому — диагонально, по-деревенски, что предохраняло от пожара.

Впрочем, Ленокс, соблюдая свой пакт, выбросил все это из головы, включая даже то обстоятельство, что состояние комнаты расположило его к живущему в ней человеку, который создал себя сам.

Он быстро оглядел стол и комод, обнаружив только то, что могло бы лежать и у него самого: камею (видимо, с изображением дочери Поттса) и трутницу, а затем проверил одежду и мусорную корзинку — опорожнена ли она — оказалось, что опорожнена. Затем исследовал пол, но ничего не обнаружил.

В заключение он с внутренней дрожью заглянул в чемоданчик около кресла Поттса. Внутри лежали кое-какие документы, касающиеся предприятий Поттса, и серебряный кулон — возможно, для дочери, подумал Ленокс.

А затем Ленокс сунул руку в сумочку в уголке чемоданчика, и у него оборвалось сердце. Его пальцы схватили пузырек с резиновой пробкой, такой, в каких, он знал, хранятся яды. Он извлек его. Неточное подобие пузырька в комнате Пру Смит, но этого и не требовалось. В том был мышьяк, а не искомый яд.

— Что это? — спросил Итедер.

— Я не уверен.

— Так заберите с собой.

Глупость этого человека была ошеломляющей.

— Думаю, мы оставим его тут, — сказал Ленокс.

Итедер пожал плечами.

— Как угодно. Но он его не хватился бы.

— Он бы его не хватился в случае, если пузырек никакого значения не имеет. Иначе он хватился бы его сразу же.

— Пожалуй.

Итедер — хотя бы не на людях — давал передышку своему служебному упрямству и разговаривал любезно, если возникала идея предпочтительнее его собственной — что, вероятно, случалось с ним, прикинул Ленокс, чаще, чем время от времени.

Ленокс достал из кармана маленький медицинский набор, которым его снабдил Мак-Коннелл, включавший ватный тампон, стеклянную баночку и пинцет. Он извлек пробку из пузырька Поттса, макнул в него тампон, использовав пинцет, затем аккуратно опустил тампон в баночку, завинтил крышку и опустил баночку себе в карман.

— Нам надо арестовать Поттса? — спросил Итедер.

— Нет, — отрезал Ленокс, чье терпение висело на волоске. К тому же он проголодался.

— В любом случае то, что вы взяли, вам лучше отдать мне.

Ленокс обернулся к нему.

— Полученные результаты будут вам пересланы немедленно, но я хочу, чтобы анализ сделал человек понадежней ваших людей в Ярде и работающий быстрее.

Итедер оскорбился.

— Чем плохи люди Ярда?

— Ничем, ничем, — сказал Ленокс. — Вы мне доверяете?

Итедер только посмотрел на него, поджав губы.

— Уверяю вас, таким образом результаты будут получены быстрее — в пределах двух дней, знаете ли. А это, возможно, поспособствует скорейшему раскрытию дела. И никто не узнает, что я содействовал вашим усилиям.

Как и предполагалось, это произвело успокаивающий эффект, и Итедер кивнул, однако продолжал молчать.

— Сколько у меня еще осталось времени? — спросил Ленокс, убирая пузырек назад в чемоданчик и тщательно возвращая все на свои места.

— Пять минут, — сказал Итедер.

— Только?

— Боюсь, не дольше.

— В таком случае покажите мне лестницу на следующий этаж. Пожалуйста.

— На следующий этаж?

— Да, инспектор.

— Там ничего нет, мистер Ленокс, ну, одни цветы.

— Над нами оранжерея?

— Верно, — сказал Итедер. — Никакого толку смотреть.

— Тем не менее, я брошу быстрый взгляд.

Инспектор выразительно покачал головой, будто выражая полное пренебрежение к быстрым взглядам, однако проводил Ленокса к карликовой лестнице в конце коридора.

— Я останусь тут. В нашем саду цветов в избытке, — усмехнулся Итедер.

— Как угодно, — сказал Ленокс, радуясь краткому одиночеству.

На полпути вверх лесенка повернула под прямым углом, и Ленокс потерял Итедера из вида. Наверху лесенки действительно находилась дверь оранжереи, но рядом оказалась еще одна дверь. Перед ней стоял крупный мужчина в сером костюме, но с осанкой бобби.

— Можно мне открыть эту дверь и заглянуть внутрь? — спросил Ленокс.

— Нет, — сказал мужчина.

— По полицейскому делу?

— Нет.

— Вы с Итедером?

— Нет.

Ленокс на мгновение задумался над тем, какую тактику избрать.

— Послушайте, вы женаты? — спросил он.

— Да.

— Тут убили девушку, ей и двадцати пяти не было, и я всего только пытаюсь установить, кто это сделал.

— Сожалею, сэр.

— Я ведь знаю, что внутри этой комнаты.

— Сомневаюсь, сэр.

Ленокс вынул из кармана шиллинг и подержал его в воздухе.

— Мой брат заседает в Парламенте.

Какое-то впечатление это как будто произвело, но мужчина все-таки покачал головой. Нет.

— Пожалуйста, — сказал Ленокс. — вы ни на секунду не спустите с меня глаз.

Тот не сказал ничего.

— Ее звали Пру.

— Я думал, вы знаете, что в этой комнате. Зачем вам смотреть еще раз?

— Там может быть улика, что-то жизненно важное, чего никто другой не увидит.

Пятнадцать секунд мужчина неотрывно смотрел на него сверху вниз, а потом сказал:

— Ну ладно, но у вас будет только одна минута. Скоро смена караула.

— Благодарю вас, благодарю вас, — сказал Ленокс.

Он приоткрыл дверь. Он, собственно, не знал, чего ожидал увидеть, но в любом случае не то, что увидел — туго перевязанные упаковочные ящики без каких-либо явных глазу пометок. Помещение было обширным, но пустым, если не считать ящиков. Единственной дверью была та, которую приоткрыл Ленокс, хотя на самом краю, в углу, граничащем с оранжереей, была половина светового люка — но люк был покрыт пылью, да и во всяком случае был слишком маленьким.

Он быстро оглядел помещение. Видеть там было нечего — крупный мужчина был прав.

— Мистер Ленокс! — прогремел вверх по лестнице голос Итедера.

Он еще раз осмотрелся в обескураженности. Он ведь так неколебимо был уверен, что это помещение как-то связано с делом, но если так, оно не открыло ему ни единого своего секрета.

Что-то — он не понял, что именно — заставило его взглянуть вверх, и тотчас его уныние развеялось, ибо он увидел руку, смахивающую пыль с люка. Со всей быстротой и бесшумностью, на какие он был способен, Ленокс почти прикрыл дверь, оставив себе смотровую щелочку. Рука продолжала смахивать слой пыли со стекол, но вот они очистились, и к стеклу приблизилось лицо.

— Ленокс! — в эту же самую секунду закричал Итедер (абсолютно в его духе, подумал Ленокс), и лицо исчезло так же быстро, как и возникло. Ленокс тихо затворил дверь и поблагодарил стража. Спускался он медленно, но его мысли неслись вихрем.

— Что-нибудь? — спросил Итедер, когда Ленокс появился в виду.

— Нет.

Но это была ложь, так как в пыльном стекле он неопровержимо увидел розовую бодрую физиономию спортсмена-ветерана — Джека Сомса.

Глава 28

— Вижу, тут побывал Барнард, — сказал Ленокс, снимая пальто в прихожей леди Джейн.

— Чарльз, ты что-то рановато, — сказала она. — Еще только начало четвертого.

Он взглянул на свои часы.

— Ты права, прошу прощения.

— Не надо. Ничего страшного. Я просто читала. Ты голоден?

— Ужасно.

Она позвала Керка и попросила его подать еду и чай в гостиную.

— Барнард был здесь, — сообщила она, — только я его не приняла.

— Он что-нибудь оставил?

— Только изъявление любезностей и, конечно, вот эту орхидею.

Ленокс нагнулся понюхать цветок. Затем с улыбкой выпрямился.

— Ах, Джейн, прости пожалуйста, — сказал он. — У меня чернейшее настроение, и я не знал куда деваться.

— В таком случае я рада, что ты направился сюда, — сказала она и подвела его к розовой кушетке. Едва она договорила, как Ленокс себя почувствовал много лучше. — Где ты ел второй завтрак?

— Я его вообще не ел.

— Чарльз!

— Зашел в закусочную, но только выпил пинту.

— Пива?

— Я ведь сказал, что был в чернейшем настроении.

— Что случилось?

Он взмахнул рукой, встал и начал беспокойно расхаживать по комнате.

— Абсолютно ничего, — сказал он. — Трудно сказать.

Она промолчала.

— Зачем, по-твоему, Барнард нанес тебе визит?

— Без сомнения, для того, чтобы напомнить про завтрашний бал. Так у него заведено.

— Мы поедем вместе?

— Да, конечно, хотя Тото тоже хочет поехать со мной.

— И с Томасом?

— Нет. Томас не хочет, а ей все равно. Никто и внимания не обратит, если она приедет одна. Но ты мог бы написать ему.

— Не исключено. — Он взял в руки серебряную вазу, полную лилий и понюхал их. — Джейн, — сказал он, — ты поверила бы, что Джек Сомс способен кого-то убить?

— Вот почему ты расстроен?

— Ничего определенного нет, но это мог быть и он.

— Как ужасно!

— Да.

— Чарльз, что произошло? Ты мне не расскажешь?

— Не могу, пока не удостоверюсь. К тому же частично это секрет.

— Секрет твоего брата?

— Да.

Вошел Керк с чаем и сандвичами, Ленокс ощутил голод человека, который долго ничего не ел, но осознает это, только увидев еду.

— Сахар? — спросила леди Джейн.

— Да, — сказал он. — Но только как исключение.

— Сколько сандвичей?

— Я бы сказал, двенадцать.

Леди Джейн засмеялась и протянула ему чашку, а затем положила на тарелку три маленьких сандвича и поставила тарелку на стол возле него. Она была странной, эта новая близость, которую породило между ними это дело. Ленокс почти осмелился подумать о… но нет, так не годится.

— Ну, а другие гости Барнарда? — спросила она.

— Быть может, быть может. Против каждого из них есть кое-что. Жаль, я не знаю о Даффе больше.

— Значит, Джек не безоговорочно?

— Да, не безоговорочно.

Наступила пауза.

— Я должна кое в чем признаться, — сказала леди Джейн.

— В чем же?

— Не думаю, что Барнард преподнес мне орхидею только из-за бала.

— То есть?

— Мне кажется, он… ну, то, что вы с Тото говорите об его интересе ко мне…

— Только и всего?

— Не совсем. Помнишь, я спросила, не следует ли мне воспользоваться знакомством с ним и попытаться что-нибудь выяснить? Я знаю, ты сказал, чтобы я так не поступала, но я поступила. Я должна попытаться помочь тебе, тем более после того, как эти двое на тебя напали.

От ее слов какая-то камера в сердце Ленокса больно сжалась.

— Джейн, неужели ты не понимаешь опасности того, что ты сделала? Я сказал, что тебе не следует так поступать по причине… что, если с тобой что-нибудь случится? Я и подумать об этом не могу. — Он даже не заметил, как взял ее руку в свои. — Ты прекратишь?

— Да-да, даю слово. Видишь ли, я оказалась совершенной неумехой. Абсолютной недотепой.

— Что произошло?

— Мы вчера завтракали с ним, я и Хелена Эделайн, а затем я провела сокрушительно нудную часть дня в ботаническом саду, где он директорствует.

— В ботаническом саду?

— Ты представить себе не можешь! — Она засмеялась. — Такая мука слушать, как Барнард бубнит про кору и листья разного рода и так далее. Он заставил меня взять парочку, скот эдакий. И сам взял несколько. Мои все еще валяются где-то тут. Пучок желтоватых таких листьев, смотри, не споткнись об него. Я готова была придушить его одной из его дурацких орхидей. Как он распространялся!

— И ничего интересного ты не узнала?

— Боюсь, что нет. Я глядела туда-сюда самым дилетантским образом, а экономка была готова меня убить, и даже Барнард что-то заподозрил. Полагаю, ему показалось не слишком обычным, что леди Хелена и я исчезли на полчаса. Собственно, я ее использовала, чтобы поразнюхать. Но потерпела полное фиаско, как тебе доложила.

Они уже дружно смеялись, и Ленокс почувствовал, что снова способен дышать.

— Жаль-жаль, — сказал он. — И ты так храбро приступила к этому.

— О, но одна неожиданность все-таки была.

— Какая?

— Как называется этот яд?

— Bella indigo?

— У него он имеется.

— Что-о!

— В оранжерее у него между орхидеями было много пузырьков и еще всякой всячины. Я быстренько их оглядела, и это название показалось мне знакомым. Но он пятилетней давности.

— Откуда ты знаешь?

— На этикетке была дата. Но хотя бы из этого следует, что в доме этого яда полно, во всяком случае, в оранжерее.

— Поразительно, — пробормотал Ленокс. — И он мог нарочно поставить не ту дату.

Леди Джейн это не показалось столь же интересным, как Леноксу.

— Хотя от меня толку оказалось мало, Чарльз, но ты-то, может быть, узнаешь, что произошло. — И она улыбнулась ему.

— Спасибо. — Он глотнул чаю и впился зубами в краешек сандвича. — Мои любимые помидоры, — сказал он и улыбнулся ей в ответ.

Полчаса спустя, заметно ободрившись, он расстался с леди Джейн и прошел несколько шагов назад к своему дому.

Он размышлял об оранжерее, когда у двери его встретил Грэхем.

— Сэр Эдмунд в библиотеке, сэр, — сказал он.

— Неужели?

— Да, сэр.

— Я пойду к нему.

И правда, его брат нанес ему один из редких своих визитов. Он сидел в правом из двух кресел у огня, с чайным подносом рядом, и смотрел в окно.

— Эдмунд, — сказал Ленокс, — какой приятный сюрприз.

— Мне сказали, что вчера вечером ты приезжал ко мне, — сказал баронет, оборачиваясь с улыбкой. В руке он держал чашку с чаем.

— Совершенно верно. Не нальешь ли ты мне?

Сэр Эдмунд исполнил его просьбу, но снова заговорил лишь тогда, когда Ленокс удобно расположился во втором кресле.

— Как дело?

— Ставит в тупик.

— Кто это сделал?

Ленокс поднял брови.

— Хм-м-м.

— Ты не знаешь?

— Возможно, и знаю, но вывод не из приятных. Благодаря чистейшей удаче, возможно, я обнаружил, что это был Джек Сомс.

— Сомс!

— Да.

— Невозможно. В крайнем случае я могу представить себе, что у него карточные долги. Но хладнокровное убийство? Это немыслимо.

— Возможно, ты прав. Однако выглядит это достаточно скверно.

— Как ты это установил?

— Сегодня утром я был в доме Барнарда…

— Как ты умудрился?

— Меня попросил Итедер. Он совсем увяз.

— Человек, которого ты так ненавидишь?

— Я ни к кому ненависти не питаю.

— Но речь же о нем?

— Да.

Сэр Эдмунд задумчиво посмотрел в огонь.

— Полагаю, скоро с неба посыплются лягушки.

— Возможно.

— Лучше не выходить из дома, когда это начнется. Выпачкаешься.

— Я видел, как Сомс высматривал доступ в охраняемое помещение.

— Что-о!

— Да.

— Почему ты мне сразу не сказал? Нам необходимо… Мы должны…

— Никакой опасности нет.

— То есть как?

— Я видел его сквозь световой люк, и он никак не смог бы протащить хотя бы один ящик сквозь него.

— Так что же он делал?

— Оглядывал помещение. Полагаю, он предпримет попытку завтра вечером во время бала. Если это он.

— Ты так думаешь?

Ленокс пожал плечами.

— Трудно сказать. Что тебе известно о его финансовом положении?

— Боюсь, он совсем на мели. Ах, вот что! Он подбирается к золоту!

— Полагаю, что так.

— Но он мог просто выйти поразмяться, Чарльз. Я скорее поверю этому, чем в то, что Сомс способен кого-то убить. Он же мог просто смотреть на эти проклятущие орхидеи.

Ленокс покачал головой.

— Я один раз побывал в оранжерее с леди Джейн. Барнард пригласил нас на завтрак, а потом сводил наверх. Я увидел ряд световых люков. Во-первых, забираться туда и крайне трудно, и бесполезно — двери нет, а оказавшись там, ничего увидеть нельзя, и прогуляться по крыше невозможно. Придется обойти всю оранжерею. Следовательно, надо хотеть забраться туда. А во-вторых, и главное: Сомс смотрел сквозь стекло. Слишком уж стройно для совпадения.

— Однако есть и еще кое-что, — сказал Эдмунд, удовлетворенный заключительным выводом брата.

— Да?

— Девушка же не могла ничего знать, даже если и увидела, как он высматривает и подглядывает.

— Возможно, он думал, что она знает, и занервничал, — сказал Ленокс. — Не думаю, что он вор и убийца по натуре. Им мог овладеть панический страх.

— Но разбирается ли он в ядах?

— Не знаю. Но, разумеется, он живет неподалеку от Оксфорда и учился там с тобой.

— В один год со мной, — сказал сэр Эдмунд.

— Да.

Тем не менее, доводы его брата были весомыми. Так приятно оттачивать с ним свои идеи, был ли Сомс ВЫНУЖДЕН убить Пру Смит? Скорее всего нет.

— Джек Сомс…

— Ты должен рассказать мне подробнее о его финансах, Эдмунд.

— Я это слышал от Роберта Кэмпа, но, полагаю, это общеизвестно.

— Что сказал Кэмп?

— Что Сомс еле держался на плаву, даже хуже, чем кто-либо предполагал, а затем проиграл несколько пари, вынужден был уплатить особенно большие долги лавочникам и окончательно разорился. Более или менее. Живет в кредит.

— Это только сплетни?

— Не знаю. Может быть. В любом случае ты уже это слышал, верно?

— От Грэхема.

— Уж он-то меньше всего лжец.

— Что у него еще осталось?

— Говорят, наличными он почти не располагает, — сказал сэр Эдмунд, беря еще одну ячменную лепешку и намазывая ее сбитыми сливками. — Полагаю, он мог позаимствовать у друзей.

— Друзей у него очень много.

— Однако их становится заметно меньше, если ты нуждаешься в деньгах.

— Ты прав. Просто ужасно, — сказал Ленокс.

— В любом случае ужасно для этой девушки, мисс Смит.

— Да, конечно.

— Впрочем, по всему Лондону люди живут без всяких средств. Да, бесспорно, говорят, будто Сомс на полной мели, но что мы, собственно, об этом знаем?

Иногда брат поражал Ленокса.

— Ты, разумеется, прав.

— И в любом случае у него же, полагаю, есть «Пасифик».

— «Пасифик»?

— Чарльз, ты же, конечно, знаешь. Не сходит с газетных страниц.

— Боюсь, что нет. Я редко заглядываю на деловые страницы.

— Он состоит в правлении «Пасифик траст», торговой компании. Они же должны ему что-то платить.

— Сколько человек в правлении?

— Не то семь, не то восемь. Вернее, семь: число должно быть нечетным.

— А что он должен делать?

— Голосовать. Совсем недавно он всех там допек, потому что его голос оказался решающим в каком-то вопросе, точно не знаю в каком. Могу только сказать, я очень благодарен отцу, что он вложил наши деньги под пять процентов.

— И я тоже, — сказал Ленокс, прикидывая. — Послушай, Эдмунд, ты мне не поможешь на барнардовском балу?

— Отсюда следует, что мне придется быть там?

— Да.

— Черт побери!

— Так ты там будешь?

— Конечно, буду. Не терплю балы.

— Знаю. Но только подумай: так или иначе, ты скоро вернешься в деревню, а мне очень поможешь.

Сэр Эдмунд повеселел.

— Очень хороший довод, Чарльз. Очень хороший. — Он засмеялся и взял еще лепешку, но сначала протянул блюдо брату, и тот тоже взял одну, хотя его голод был утолен.

Глава 29

Едва сэр Эдмунд отбыл, как раздался легкий стук в дверь.

— Да? — откликнулся Ленокс.

Тихо вошел Грэхем и остановился у двери.

— Могу ли я поговорить с вами, сэр?

— Разумеется.

— Вы помните, что я взял вчера свободную половину дня, сэр?

— Чтобы навестить вашу тетушку, не так ли?

— Признаюсь, это была ложь. Прошу извинения, сэр. Я не хотел, чтобы вы воспрепятствовали мне уйти.

— Я никогда не помешал бы вам, Грэхем. Думаю, вы достаточно хорошо меня знаете, разве нет?

— При обычных обстоятельствах — да. Но я пытался выследить тех двоих, что напали на вас, сэр, и подумал, что вы можете это не одобрить.

— Конечно, я бы не захотел, чтобы вы рисковали собой из-за меня, но благодарю вас, Грэхем, это было жутко благородно с вашей стороны. Так что же произошло?

Грэхем глубоко вздохнул.

— Ну, сэр, я провел день приключений.

— Входите же и расскажите мне про него.

Дворецкий все еще стоял в дверях, но теперь направился к двум креслам у камина и сел. Ленокс подошел к столику в переднем углу комнаты и наполнил две стеклянные чаши темным шотландским виски из запорошенной пылью бутылки. У виски был старый жалящий запах, напоминающий гикори. Мак-Коннелл привез его из Шотландии, когда в последний раз побывал на родине. Местный напиток, выдерживаемый двадцать два года, а затем подогреваемый над огнем для концентрации.

— Вот, пожалуйста, — сказал Ленокс, вручая Грэхему чашу и садясь рядом с ним. — Любопытно послушать про эти приключения.

— Первой моей мыслью, сэр, было начать со Скотланд-Ярда из-за сказанного этими двумя перед тем, как они убежали. Я провел там малую толику времени, пытаясь поговорить кое с кем, но, признаюсь, потерпел неудачу.

— Люди получше нас с вами терпели неудачи, когда дело касалось Скотланд-Ярда. Что вы решили предпринять затем?

— Я подумал, что следует заглянуть в тот проулок и поглядеть, не обнаружится ли там какой-нибудь след. Я высматривал какую-нибудь безделицу, какой-нибудь клочок одежды, но ничего не нашел. Даже кровь, которой полагалось бы оставаться там, вероятно, была смыта.

— В Ист-Энде, полагаю, она сохранилась бы неделями, — сказал Ленокс. — Что вы сделали затем?

— Признаюсь, сэр, такое отсутствие успеха меня обескуражило. Казалось, мои идеи исчерпались. Не зная, как поступить, я решил, что имеет смысл вернуться к дому мистера Барнарда. Ведь, хотя он не был напрямую связан с нападением в проулке, дом этот, представилось мне, вероятно, был очагом всех событий.

— Разумная мысль.

— Благодарю вас, сэр. Я коротенько побеседовал с барышней, которой как-то помог там — благо, экономка, миссис Гаррисон, отлучилась. Примерно четверть часа спустя возникла суматоха, в действие вступил кучер и начал закладывать экипаж. Из этого я заключил, что мистер Барнард куда-то едет, и, поскольку находился в некоторой растерянности, решил последовать за ним.

— И куда он отправился?

— В Монетный двор, сэр. Полагаю, по службе.

— Один?

— Нет, сэр. С ним был мистер Сомс.

— Сомс! Неужели? С какой, собственно, стати? Пусть даже его комитет занимается Монетным двором, мне и в голову не пришло бы, что он тут как-то причастен. — Ленокс задумчиво отхлебнул виски. — Что произошло, когда вы прибыли к Монетному двору?

— Ворота открылись, сэр, и они оба вошли во двор перед главным зданием.

— Я его знаю.

— И тут же я заметил группу из четырех-пяти мужчин довольно неотесанного вида, болтающихся поблизости. Мистер Барнард и мистер Сомс остановились во дворе, разговаривая, и один из этих людей воспользовался случаем, чтобы завопить: «Приветик, хозяин!» Сомс обернулся, а Барнард нет. Вскоре они оба вошли внутрь, но через разные двери.

— Через разные двери? Вы уверены?

— Да, сэр.

Ленокс, размышляя, уставился на огонь. Наконец он сказал:

— Подозрительно в том, что касается Сомса.

— Боюсь, я не понял, сэр.

— Не важно.

— Мне продолжить?

Ленокс очнулся от своих мыслей.

— Да, конечно, — сказал он.

— Я взвешивал возвращение к дому мистера Барнарда, как вдруг услышал, как один из мужчин — тот же самый, что раньше закричал им — очень ясно пробурчал: «Барнард». И сразу же я увидел татуировку на шее другого. Он, видите ли, стоял лицом ко мне, но когда он обернулся, у него на шее под затылком я увидел синий молоток.

— Вы шутите!

— Признаюсь, я тоже удивился, сэр. И решил, что будет полезно последить за этими молодчиками. Ну, прогулка оказалась долгой и через все более и более трущобные кварталы, пока наконец я не увидел, что мы дошли до Грачевника.

— Надеюсь, вы дальше не пошли?

— Разумеется, пошел, сэр. Темнело — вы знаете, сэр, как рано в это время года в Лондоне темнеет, — но я последовал за ними. Тут двое или трое свернули в разные стороны, но я последовал за татуированным. Он шел с тем, который закричал мистеру Барнарду и мистеру Сомсу.

Некоторые его расследования приводили Ленокса в Грачевник. Не то место, чтобы быть застигнутым даже в разгар дня. Узкие улочки между трущобными домами по обеим сторонам, мерзкий запах, смешанный с сероуглеродом, — запах людей, которые не могли мыться и жили скученно. Проститутки в ветхих платьишках, вызывающе хохочущие, предлагая свои услуги и прихлебывая дешевый джин из пинтовых кружек, рыскающие там и сям шайки мальчишек, залезающих в чужие карманы и получающих оплеухи от прохожих мужчин. Мужчины же, озлобленные годами безжалостной жизни, были скоры на расправу. Внезапно в памяти Ленокса всплыла та ночь, когда умер отец Грэхема. Вопреки всей трагичности ему чертовски повезло, что Грэхем воззвал к нему о помощи!

— Что произошло дальше? — спросил Ленокс.

— Несколько минут спустя они нырнули в пивную. Я снял галстук и пиджак, слегка намазал лицо уличной сажей и последовал за ними.

— Последовали…

— Да, сэр. Затем, боюсь, я допустил ошибку. Я вошел, взял пинту портера, а когда допил ее, попросил вторую. Когда хозяин принес ее, я спросил его вполголоса: «Не знаете, что означает вытатуированный молоток?» И тут вдруг наступила абсолютная тишина. Хозяин просто ушел за стойку. Секунду спустя ко мне подошли трое и спросили, кто я такой и почему задаю вопросы о том, что меня не касается. Подошел еще один, а за ним еще один. В этом круге имелся лишь один-единственный просвет, и я решил прорваться сквозь него. Меня толкали и хватали, но мне удалось выскочить на улицу и скрыться за углом.

— Грэхем!

— К несчастью, я заблудился. А потому посмотрел на последние отблески солнца и направился в их сторону. Вскоре мне удалось найти кеб.

— Должен сказать, это было жутко смело, то есть все приключение, — сказал Ленокс. Он встал и налил им по новой. — К каким выводам вы пришли?

— Во-первых, сэр, что люди эти очень опасны. Грачевник — место не из приятных.

— Вернее не скажешь.

— А во-вторых, мне кажется, вам следует взвесить возможность, что убийца Барнард.

— По-моему, интересней тут, пожалуй, Сомс. Зачем он отправился в Монетный двор? — сказал Ленокс. — Что это означает? Барнард — фигура значительная — постоянно в газетах, знаете ли.

— Не думаю, что такие читают газеты, — возразил Грэхем.

Оба они отхлебнули из своих чаш и посмотрели на огонь.

Глава 30

В этот вечер Шрив, похоронный дворецкий Мак-Коннелла, впустил Ленокса без видимой неохоты, но тем не менее с безмолвным упреком. Невероятно, что он и неотразимая Тото сосуществуют в одной вселенной, не говоря уж — в одном доме.

— Мистер Ленокс, сэр, — доложил Шрив.

Доктор сидел в крохотном резном деревянном кресле в маленьком алькове в вестибюле, почти укрытый от взглядов. Он читал газету, держа в руке стакан джина, а его волосы нечесанно падали ему на лоб. Обшлага его брюк были забрызганы грязью, хотя он, казалось, этого не замечал. Он встал и крепко сжал руку детектива.

— Почему ты сидишь здесь? — спросил Ленокс.

— Дом кишит подругами моей жены.

— Неужели?

— Ну, просто кролики, знаешь ли. Непрерывно размножаются. Всякий раз, чуть подумаешь: наконец-то убрались, ан выпрыгивает новая их шестерка и спрашивает твое мнение о каком-нибудь жутком шарфе, или шляпке, или о еще чем-то вроде. Абсолютный кошмар.

Ленокс засмеялся.

— Ничего, перестанешь смеяться, когда они набросятся на тебя.

— Почему они тут?

— Ради ужина. И чтобы примерять платья.

— Для бала?

— Ты пойдешь? — спросил Мак-Коннелл.

— Конечно. А ты?

— Думаю, придется. — Его лицо выразило угрюмую решимость. — Но вот смотреть на их чертовы платья они меня не заставят. Ни за весь чай в Китае.

— Мне на балу может потребоваться твоя помощь, Томас.

Мак-Коннелл кивнул.

— Мне нужна твоя помощь и теперь, — сказал Ленокс. Он вынул из кармана стеклянную баночку. — То, что на тампоне, я нашел в комнате Поттса.

— Значит, это Поттс?

— Нет. Собственно, я думаю, это может быть Сомс.

— Сомс!

— Но ни слова об этом никому, Томас. Знают только мой брат и Джейн.

— Конечно. Но Сомс?

— Знаю. Во всяком случае, я не обязательно прав, и мне нужен анализ вот этого. — Он указал на тампон. — Ты можешь его сделать?

— Конечно, — сказал Мак-Коннелл.

Он отхлебнул джина, и Ленокс почти пожалел, что не может ничего сказать, чтобы остановить его.

— Как скоро?

— Ну, поскольку образчик мал, мне придется быть очень осторожным. Два дня для полной уверенности.

— Идеально. Я так и сказал Итедеру.

— Итедеру?

— Он провел меня в дом Барнарда. Вот как я получил образчик. — С этими словами он передал баночку Мак-Коннеллу, который поднес ее к глазам.

Доктор засмеялся.

— Ты и Итедер. Чудесам несть конца.

— Я поставил бы десять фунтов, что им настал конец, за минуту до того, как Итедер предложил мне помощь. Но, видимо, они не иссякли.

— Не подняться ли нам с этим в лабораторию, э, Чарльз? — сказал Мак-Коннелл, встряхивая баночку.

— Конечно.

Поднимаясь по лестнице, они разговаривали. По узкой задней лестнице с карикатурами из «Панча» по стенам.

— Что ты знаешь про «Пасифик траст»? — спросил Ленокс.

— Не обращаю на него никакого внимания.

— И я тоже.

— Я храню наше состояние под половицами.

Ленокс засмеялся.

— Ну, разумеется.

— Но я знаю, что недавно что-то произошло.

— То же самое упомянул мой брат.

— Не могу сказать, к лучшему или к худшему, а только, что это произошло.

— Вероятно, ничего критического.

Они добрались до библиотеки. Ленокс посмотрел вверх на знакомые перила, опоясывающие комнату, на второй ярус книг позади них.

Мак-Коннелл подошел к столам с лабораторными принадлежностями. В воздухе висел сильный запах древесного угля, и он объяснил:

— Эксперимент, знаешь ли.

— Успешный?

— Трудно сказать. Наборчик, который я тебе дал, пригодился, э?

— Да. Собственно говоря, мне потребуется еще один.

Мак-Коннелл кивнул. Он отвинтил крышку баночки, взял пинцет и извлек тампон. Затем опустил его в приготовленную мензурку и закупорил ее резиновой пробкой. Затем отступил на шаг и помедлил.

— Ну-с, посмотрим, — сказал он.

Над столом висел шкаф футов тридцати в длину. Ленокс ни разу не видел, чтобы он открывался, но теперь Мак-Коннелл открыл его, распахивая дверцу за дверцей. Внутри стояли длинные ряды флаконов и пузырьков, почти все помеченные только номерами, но аккуратно расставленные. Их, наверное, были тысячи. Мак-Коннелл постоял, посмотрел, а затем начал расхаживать взад и вперед, ища нужные, беря то один, то другой в одном конце комнаты, пока какая-то мысль не посылала его в противоположный ее конец. Смотреть на это было изнурительно. Под конец на пустом столе выстроилась целая пирамида.

Мак-Коннелл обернулся и усмехнулся Леноксу.

— Уж делать, так делать, — сказал он.

— Господи, где ты их понабирал?

— Из-за них под половицами осталось поменьше. Но страсть есть страсть.

— Я вполне понимаю.

— У меня даже есть bella indigo, совсем немного и двухлетней давности. Годится только для растений.

— Я знаю твою любовь к ботанике.

Мак-Коннелл снова ухмыльнулся.

— Ну-ну! У нас у каждого есть свое чудачество. Взгляни на себя, когда у тебя на руках нет дела: бродишь неприкаянно и мечтаешь о стене Адриана. — Он указал на образчик, полученный отЛенокса. — Два дня… а может быть, и побыстрее.

— Благодарю тебя.

Мак-Коннелл расположил пузырьки и флаконы, как счел нужным, и они вместе направились к двери, а затем вниз по той же задней лестнице, пригибаясь всякий раз, когда слышали разносящееся по дому эхо женских голосов.

Глава 31

На следующий вечер, в воскресенье, незадолго до шести, леди Джейн и Ленокс стояли в центре его гостиной, и леди Джейн расправляла его пиджак, помогала ему правильно застегнуть пуговицы и завершить все те процедуры, которые порой докучают холостякам, но доводятся до безупречности женской рукой.

Сама леди Джейн была уже в простом светло-голубом платье, тугом на талии, но ниже расширяющемся подобно колоколу; черный шарф, завязанный на шее, белые лайковые перчатки по локоть. Она всегда говорила, что иная красота выигрывает от сложного и яркого обрамления, но что присущую ей самой долю красоты оно только подавляет. А потому она одевалась настолько просто, насколько позволяла мода. Выглядела она изумительно.

— Мы живем в странное время, — сказал Ленокс, покорно позволяя перестегнуть его воротничок.

— Но, конечно же, не в более странное, чем любое другое, милый? — сказала леди Джейн рассеянно.

— Намного более.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, во-первых, то, что вы с Барнардом отправились в ботанические сады вместе. — Ленокс покачал головой.

Она засмеялась.

— Всего лишь в один ботанический сад. Но все-таки, что ты подразумеваешь?

— Посмотри на нас! Бал этот, не сомневаюсь, будет последним словом консервативности и корректности, и все девицы будут с невинным сердцем танцевать под надлежащим присмотром, а молодые люди будут в целом вести себя благовоспитанно, и все будет чинно и прилично, и благопристойно — куда более чинно и прилично, и благопристойно, чем бывало сто лет назад, или во времена великих монархов… или вообще когда бы то ни было.

— И это так странно, Чарльз? — сказала леди Джейн.

— Да! Что мы лелеем такие вот консервативные ценности — ценности, которые зажали бы в железные тиски поведение самых почитаемых наших предков.

— Возможно.

— Но при этом, — сказал Ленокс, разгорячаясь, — в то же самое время! В то же самое время последние пятьдесят лет были революционными!

— О чем ты?

— Подумай, дорогая моя, обо всех этих реформах. Парламент даровал беспрецедентные права низшим сословиям, беспрецедентные — о чем и не мечталось: право собственности, право голоса…

— Я за него, — сказала леди Джейн.

— Я тоже, разумеется. Но такое странное сочетание…

— Ну вот! Пойди поглядись в зеркало, радость моя.

Ленокс направился к зеркалу в углу библиотеки и увидел, что она старалась не напрасно: все его пуговицы застегнуты, его галстук выглядит пристойно, а воротничок расправлен.

— Благодарю тебя, — сказал он.

— Не стоит благодарности. Но только ты должен приберечь для меня танец.

— Так уж и должен?

— Ах, Чарльз, жуткий ты человек. Вопреки всем твоим словам, твоих чинности, приличий и благовоспитанности недостает даже на то, чтобы исполнить просьбу дамы. Полагаю, в этом отношении мы отстали от века рыцарственности.

Он засмеялся.

— Конечно, я буду танцевать с тобой.

Она посмотрела на него с сердцем.

— Беру назад свое предложение. Заменой будет Эдмунд.

— Отлично, но, знаешь ли, он привык к деревенским пляскам. Куда более бойким. Без сомнения, он начнет тебя вертеть и так, и эдак.

— Не будь скотом, Чарльз.

Он снова засмеялся.

— Извини, — сказал он, — ты совершенно права. Могу ли я пригласить вас на первый танец? — Он поклонился и подставил ей руку.

— Можешь, — сказала она и сделала реверанс, ввергнувший их обоих в пароксизм смеха. Казалось, еще вчера они были детьми и подглядывали в просветы между стойками перил лестниц, ведущих в бальные залы их отцов, а потом и сами принимались танцевать босиком на ковре в темном коридоре.

Было уже почти шесть — время, когда они собирались сесть в карету, так как обед перед балом должен был начаться в семь, — а потому они сели на диван Ленокса и провели оставшиеся минуты за приятной болтовней, пока часы не пробили половину седьмого, а тогда поспешили сквозь холодный воздух — Грэхем сзади держал над ними зонтик для защиты от редких хлопьев — к ожидающей карете.

К настоящему времени в Лондоне осталось совсем немного домов, где было возможно давать балы, и среди них главенствовали четыре или пять: Мак-Коннеллов, герцога Вестминстерского, леди Ротермир и Джорджа Барнарда. Их хозяева давали в год один-два бала, хотя Тото иногда давала три, отчасти для того, чтобы убрать из зала спортивные принадлежности Томаса, так как он использовал их бальный зал точно крытое поле буквально для любой игры, кроме поло.

Однако все признавали, что дом Барнарда был уникален по крайней мере в одном отношении: Барнард мог усадить за стол двести человек, а затем без намека на тесноту принять еще несколько сотен гостей в колоссальном бальном зале, который занимал половину второго этажа — над, в числе многого прочего, спальней Пру. Триста футов в поперечнике, с паркетом светлого дерева. Стены изобиловали золочеными колоннами и огромными картинами, а расписной потолок изображал шествие Венеры.

Бал следовал обычной процедуре. За несколько недель до него приглашенные гостьи получили по белой карточке с перечнем танцев с одного бока и пустыми прямоугольниками — с другого, для заполнения именем партнера для каждого танца. В основном кадрилей и вальсов, однако, если на большинстве балов играл оркестр из четырех человек, то от Барнарда ждали примерно дюжину музыкантов.

Обед перед балом был особенностью, так как некоторые жаждали пригласительного билета на него, другие же совершенно им не интересовались — во всяком случае, единодушного мнения о его ценности не существовало, хотя, безусловно, полное отсутствие приглашения на обед ли, на танцы ли, было бы сокрушительным.

На обед приглашался круг, членом которого Барнарду хотелось считать себя, — круг Ленокса и леди Джейн, возглавляемый де факто герцогиней Марчмейн, самой Джейн и Тото, представительницами трех поколений в нисходящем порядке.

Барнард тоже был особенностью. Великие политические деятели, разумеется, приглашались повсюду, однако оставалось неясным, принадлежит ли он к политикам первого ранга. Обладатели огромных богатств тоже временами приглашались, но Барнард не испытывал желания быть причисленным к этой группе. Тем не менее, он был связан нитями — правда, более многочисленными, нежели крепкими — с достаточным числом людей комильфо, и мог быть уверен в приглашениях во многие дома, а также в том, что его собственные приглашения будут приняты. То есть, короче говоря, он объединял в себе некую комбинацию денег, рождения и влияния, которая не поддавалась определению и, с одной стороны, была недостаточной, чтобы закрыть ему доступ в высшую сферу общества, но с другой — недостаточной для его полного включения в эту сферу, чего бы она ни стоила.

Однако одно оставалось вне сомнений: в этот вечер светский Лондон появится в полном составе, и когда карета Ленокса въехала на Кларджес-стрит, он увидел, что она в числе трех десятков, сделавших улицу абсолютно непроезжей, но в некоторых отношениях приятно бодрящей, полной возбуждения, предшествующего большому, хорошо организованному званому вечеру.

Благодаря ловким маневрам кучера и постепенному продвижению экипажей леди Джейн и Ленокс смогли вступить на красную ковровую дорожку, которая вела к парадной двери барнардовского дома, и оказаться за обеденным столом вовремя и даже с некоторым запасом времени.

Присутствующие были и очень интересны, и разнообразны: мужчины принадлежали к высшим эшелонам искусства, политики, науки и академичности, а женщины, все, за редким исключением, были красивыми, либо законодательницами бомонда. Мужчины были в пиджаках и сверкающих туфлях, на женщинах были красивые платья, чаще серые или голубые, изредка перемежавшиеся с алостью.

Кроме того, последним криком моды тогда был язык цветов, и все юные девушки держали букетики с тайным значением. Фиалки подразумевали скромность, и девушки с фиалками чаще взыскательно поджимали губы; плющ означал верность, и девушки с плюшем выглядели счастливыми; незабудки означали истинную любовь, и эти девушки выглядели самыми счастливыми. При них всех были карманные словарики, и когда словарики у двух влюбленных оказывались разными, нередко цветы швырялись со слезами в грудь злополучного кавалера, после чего следовали объяснения и примирения.

Смеха ради Ленокс как-то спросил у Тото значение его любимых цветов, и она увлеченно раскрыла словарик. «Подснежники, — сказала она. — Надежда или утешение».

Обед начался.

Ленокс в свое время, как все ученики Харроу с незапамятных дней, был вынужден прочитать «Сатирикон», и прекрасно помнил деликатесы, подававшиеся на пиру Тримальхиона: сони в меду, жареный кабан со сдобными поросятами у его сосцов, говяжий бок, полый внутри, из которого при разрезании вылетели живые птицы.

Барнард не счел нужным угощать столь экзотическими блюдами, однако его банкет был не менее совершенным. Он состоял из дюжины перемен, подававшихся в свой черед: теплый луковый суп, пузырящийся сыром; тонкие полоски зайчатины под клюквенным соусом; жареные куры и кровяная подливка; простая английская баранина под шубой горошка с луком; зажаренные на открытом огне бифштексы в кляре; легкий салат из груш и грецких орехов; обмокнутые в шоколад ломтики яблок; белая башня торта, украшенного взбитыми сливками; блюдо прозрачно нарезанного сыра; ваза каштанов и грецких орехов; и в заключение — кофе. Все это сопровождалось, должен был признать Ленокс, замечательно хорошей подборкой вин от шампанского — к немецкому летнему вину, к темному кларету, к светлому бордо. Такого рода обед, о котором будут вспоминать еще долго — чего и добивался Барнард.

Ленокс сидел в окружении знакомых ему мужчин и женщин, хотя Мак-Коннелл сидел далеко слева от него, а леди Джейн далеко справа — точнее говоря, через два стула слева от самого Барнарда. Почти весь вечер Ленокс разговаривал с Джеймсом Хилари, молодым политиком едва за тридцать, и с лордом Каботом, своим старым другом, который был увлечен едой и не слишком внятен, хотя время от времени произносил свое веское слово, какая бы тема ни обсуждалась.

Хилари ему нравился. Один из тех, кто сотрудничал с Королевской академией в вопросе о запрете некоторых ядов, и хотя Леноксу об этом ничего узнать от него не удалось, он очень красноречиво говорил о Парламенте.

— Думаю, наша сторона будет некоторое время на подъеме, мистер Ленокс, — сказал он после пятой перемены.

— Да? — отозвался Ленокс. — Почему же?

— По мере того, как местечки все реже становятся гнилыми, а число людей, голосующих по велению своей совести возрастает, мы по необходимости должны увеличиваться. Мы — партия широкой публики. Положение было сложнее, когда ей было затруднительно голосовать за нас, ибо лорд Такой-то, титулованный владелец Того-то был против. Не примите на свой счет, лорд Кабот.

— И не принял, — сказал лорд Кабот.

— Возможно, вы правы, — сказал Ленокс.

— Перед обедом я разговаривай с Юстесом Брамуэллом — страстный консерватор, член моего клуба, — и даже он это признает.

— Вы член «Скачек»?

— Да, мистер Ленокс, естественно. Но насколько хорошо вы знаете «Скачки»?

Ленокс засмеялся.

— Вы имеете в виду, в мои-то годы? Тем не менее, я иногда кое-что еще слышу. А как близко вы знаете молодого Брамуэлла?

Хилари также благодушно посмеялся.

— Не очень. Он и его кузен Клод довольно близкие друзья, просто не разлей вода по временам, и они принадлежат к той части клуба, о которой я мало что знаю. Но, как и с Парламентом, я, тем не менее, ожидаю, что моя часть клуба окажется долговечнее.

Тут лорд Кабот вставил одну из своих редких реплик:

— Дурацкий клуб, вы уж извините меня, Хилари. Не понимаю, почему вы не бываете в «Путешественниках» чаще. Как ваш отец.

— В «Скачках» отличная еда и отличные ребята, — сказал Хилари. — Но я время от времени заглядываю в «Путешественников». И как-никак, я должен находить время для моих избирателей. И, сказать правду, я чувствую себя не очень ловко, что мои пятьсот миль исчерпываются Германией, тогда как вы оба каждые несколько лет навещаете Юпитер.

Он снова засмеялся, как и Ленокс с Каботом, и беседа, перемежаясь кушаньями и вином, продолжалась.

Впрочем, на протяжении всей этой главы Ленокс следил за обитателями барнардовского дома. Сэр Эдмунд получил приглашение только на бал, но не на обед — предполагалось вероятным, что он вообще приглашения не примет, поскольку не принимал их прежде, — а увести Мак-Коннелла с его места Ленокс не мог и потому был вынужден в одиночку следить за теми, кого подозревал, и все больше его внимание сосредоточивалось на Сомсе, сидевшем в конце стола вблизи от Барнарда.

Сомс, к несчастью, сильно раскраснелся и словно бы пил слишком много, а ел слишком мало. Его пиджак сидел на нем плохо, и, возможно, был скорее всего надет кое-как, поскольку обычно он выглядел франтовато. Ему, очевидно, было очень не по себе, и, заметил Ленокс, он лишь изредка говорил что-нибудь, не вступая в разговоры вокруг.

Потребовалось два часа — и усилия, равные пятимильным налеганиям на весла, — чтобы одолеть все перемены блюд, но наконец сидящие за столом положили вилки, сделали последние глотки воды и вина, начали закуривать сигареты и удаляться в лабиринт гостиных, окружавших бальный зал. Только тогда Ленокс сумел отвести Мак-Коннелла в сторону и сказать ему: «Приглядывай за Поттсом и Даффом, если сможешь, особенно за Даффом», перед тем как они присоединились к леди Джейн и Тото, которые сосредоточенно ждали начала танцев.

Однако, едва заиграл оркестр, как к леди Джейн подошел сам Барнард и внутренне рассмешил их, пригласив ее открыть бал с ним. Она не могла не дать согласия, и Ленокс остался в стороне курить сигарету и смотреть, как танцуют его друзья, а также с чуть большей сосредоточенностью наблюдать за Сомсом, нетвердой походкой расхаживающим взад-вперед.

Глава 32

Ужин продлился до девяти часов, а бал начался час спустя. Теперь было одиннадцать, и разговоры на диванах и стук каблуков на паркете зала становились все громче, когда волна новых гостей достигла предела. Появился и сэр Эдмунд, выглядя не слишком растрепанным, и Ленокс поручил ему наблюдать за двумя племянниками, Юстесом и Клодом.

Первоначально Ленокс намеревался сам следить за Клодом, но с каждой минутой в нем крепло убеждение, что убийцей был Сомс. Так что он сосредоточил все свое внимание на главном подозреваемом. Ему пришлось убить Пру Смит, думал Ленокс, потому что она наткнулась на него, когда он подбирался к золоту — и хотя она не могла знать, что было его целью, он оказался на грани и мог сорваться. Особенно по той причине, что взял роль преступника впервые. Как ему удалось выманить у Барнарда предложение погостить в этом доме?

Сомс танцевал то с одной дамой, то с другой, но становился все краснее, все пьянее, зримо утрачивая власть над собой, и после еще одного вальса направился в угол зала передохнуть, захватив бокал шампанского, чтобы охладиться.

Леди Джейн и Ленокс стояли по другую сторону зала. Они только что завершили очередной танец.

— Ну, и как было с Барнардом? — спросил Ленокс, не спуская глаз с Сомса.

— Такая неожиданность, верно?

— Возможно, есть что-нибудь и похуже, чем танцевать с Барнардом, но в эту минуту мне ничего в голову не приходит.

— Не ехидничай, — сказала леди Джейн. — Полагаю, он нуждался в женщине и увидел, что я подпадаю под это определение, хотя и скромно.

— Ты выглядишь очаровательно.

— Благодарю, Чарльз.

— Ты танцевала с Эдмундом?

— Разумеется. Без особого верчения, которым ты меня пугал, хотя разок он наступил мне на ногу. По-моему, он пытался шпионить за кем-то.

— Он очень ревностный помощник.

— Скажи это моей бедной щиколотке. Но если он за кем-то шпионит, я тоже хочу!

— Ни в коем случае! Послушай меня хоть раз — это может быть опасным.

— Ну, а если за Барнардом?

— Нет! Мы прекрасно обойдемся — Эдмунд, Мак-Коннелл и я. Не хочешь ли стакан воды? (Мимо проходил официант с подносом.)

— О, да, — сказала она. — Как может быть настолько жарко, когда снаружи такой лютый холод?

Она начала прихлебывать воду, которую он подал ей, и продолжала обмахиваться веером. Тут к ним подошел Мак-Коннелл.

— Такая жара, не правда ли?

— Пожалуй, я бы вышла на минуту подышать, — сказала леди Джейн, — если вы хотите присоединиться ко мне. Глоток свежего воздуха, вот что мне требуется.

Мак-Коннелл улыбнулся.

— Я бы с удовольствием, знаете ли, но начальник может возразить. — Он кивнул на Ленокса.

— Ну, тогда я заручусь помощью Тото.

— Она с Мэри, вон там. — Мак-Коннелл указал на один из диванов, опоясывающих бальный зал, и леди Джейн направилась туда.

— Сомс ведет себя странно, — сказал Ленокс, когда они остались вдвоем.

— Ты его подозреваешь?

— Пожалуй.

— Очень смело с его стороны прийти сюда, если он разорен.

— Да, очень, даже если он не повинен в убийстве. А если повинен, то не знаю, что и думать.

Мак-Коннелл снова улыбнулся.

— Да, ты совсем захвачен, друг мой.

Ленокс на мгновение отвел глаза от зала.

— Иначе, полагаю, я бы это расследование прекратил.

Именно тут к ним подошел хозяин дома, неся три бокала шампанского на подносе, который только что забрал у официанта, и широко улыбаясь.

— Мак-Коннелл! Ленокс! Тост за ваше здоровье!

— Как скажете, — согласился доктор, но Ленокс промолчал. С какой стати Барнард возжаждал выпить с ними? Скорее всего он был пьян.

Как бы то ни было, все трое запрокинули бокалы и осушили их.

— Преотличное, — заметил Мак-Коннелл.

— Конечно, конечно, — сказал Барнард. — Приятно проводите вечер?

— Очень приятно, верно, Ленокс?

— О, да. Благодарю вас, Барнард. Один из самых восхитительных ужинов, какие мне доводилось пробовать.

— У меня новый повар. Из Франции, но английские блюда он готовит очень недурно, ведь так? А этот салат! Ничего похожего я никогда прежде не ел, и, осмелюсь сказать, ни единый человек в Лондоне тоже. Вы согласны?

Он шагнул к ним почти вплотную, и в этот момент, вынужденный отвечать Барнарду, Ленокс потерял Сомса из вида.

— Как бы то ни было, — сказал Барнард через полминуты, — танцуйте, пейте и веселитесь!

Он приветственно поднял пустой бокал и удалился.

— Черт! — сказал Мак-Коннелл, — я потерял их обоих.

— А я — Сомса.

— Расходимся?

— Да. Но высматривай в первую очередь Сомса, а не племянников. Возможно, он замышляет кражу.

— Как скажешь.

Они разошлись в разные стороны. Сердце Ленокса забилось чаще, шаги ускорились, пока он обходил зал по краю, молясь, чтобы его взгляд высмотрел знакомую физиономию.

Он пролавировал через шесть гостиных, до невозможности переполненных, удостоверяясь, что в поисках Сомса не пропустил ни единого человека. Прилагая максимум усилий, чтобы кивать и улыбаться всем и каждому, но так, чтобы не оказаться втянутым в разговор, он добрался до конца дома, вернулся назад для двойной проверки, а затем почти выбежал в зал и энергично его обошел, надеясь увидеть искомого человека.

Должно быть, приводится в исполнение какой-то план, подумал он наконец и с превеликой осторожностью начал красться наверх в направлении комнаты, где хранилось золото.

Он толком не представлял, чего ожидать — может быть, охраняющий ее страж лежит убитый? Если да, Ленокс знал, что никогда себя не простит. Он надеялся, что Мак-Коннелл все-таки отыскал Сомса, но с каждой секундой это представлялось ему все более маловероятным.

Третий этаж был тускло освещен, но пуст. Он осторожно ступил на лестницу, ведущую на четвертый этаж. Он последовал совету своих друзей и теперь с ощущением абсурдности вытащил из кармана маленький пистолет, который хранил на память о Плимутском деле. В случае необходимости он сумеет им воспользоваться, но пока оставил его полувзведенным.

Внезапно он услышал шуршание в одной из комнат и остановился на полпути к четвертому этажу. Шум, казалось, доносился из второй комнаты слева от него. Он медленно направился к ней и теперь взвел курок до конца, хотя продолжал держать пистолет у бедра. Он сосчитал про себя до трех, затем внезапно распахнул дверь, слегка приподняв пистолет, но не так, чтобы он бросался в глаза.

Наткнулся он на молодую пару, знакомую ему если не по именам, то по лицам — на молодую девушку и молодого человека, который держал ее за руку и что-то шептал ей, когда Ленокс им помешал.

— Извините, — сказал Ленокс.

— Ничего… убирайтесь-ка, знаете ли…

Ленокс удалился, закрыв за собой дверь, и услышал подавленный смех внутри комнаты. Вновь его нервы напряглись; он достиг четвертого этажа и медленно приближался к лестнице, по которой поднялся лишь накануне. Но на этот раз она была погружена в темноту — настолько полную, что он ничего не различал.

Он подошел к нижней ступеньке и стиснул зубы, готовясь к любой возможности. Затем сделал глубокий вдох, занес ногу… но в этот миг он услышал пронзительный крик. Без малейшего сомнения, раздавшийся где-то на втором этаже дома.

Ленокс кинулся вниз, на ходу пряча пистолет. На втором этаже он пошел самым тихим шагом, на какой был способен, но мог бы и не стараться — суматоха разразилась в ста ярдах от него в коридоре, ведущем от парадной двери к бальному залу. Приближаясь, он увидел, что ее центром служит верхняя площадка лестницы, ведущей вниз, на половину слуг.

Он тут же подумал о леди Джейн, поглядел вокруг, увидел, что она сидит на диване с Тото, выглядя озабоченной, но в отличие от большинства гостей не проталкиваясь поближе к зрелищу, вызвавшему их интерес. Это позволило ему самому протолкаться вперед и, со всей светскостью, какую ему удалось собрать, он продирался сквозь толпу, пока не оказался в эпицентре, где увидел Мак-Коннелла, который наклонялся над темным провалом лестницы, и перегибающегося через него Барнарда, пока несколько лакеев сдерживали толпу гостей, к большому их огорчению.

Мак-Коннелл взглянул на секунду вверх и вновь вниз, но, вероятно, в течение этой секунды Ленокс мелькнул на краю поля его зрения, так как доктор снова обернулся и закричал:

— Чарльз!

Ленокс проложил себе дорогу мимо лакея к Мак-Коннеллу и Барнарду.

— Что случилось? — спросил он.

Они оба разглядывали что-то, но лишь когда Барнард отступил в сторону, Ленокс увидел, что это было — труп, мужской труп, обмякший на лестнице к комнатам слуг, без пиджака, с лужей ярко-красной крови, пятнающей чистую белизну рубашки. Однако лицо оставалось заслоненным.

— Кто это? — сказал Ленокс.

Мак-Коннелл встал, сложил руки рупором и шепнул ему на ухо:

— Сомс.

Глава 33

Ленокс, прищурившись во мрак лестницы слуг, увидел, что перед ними действительно лежит Сомс.

В этот момент Барнард отошел от Мак-Коннелла и сказал громким голосом:

— Прошу всех, пожалуйста, в зал.

Никто не подчинился его распоряжению, но Барнард, тем не менее, прошел через толпу — видимо, в поисках дополнительной помощи, возможно, в лице инспектора Итедера.

Ленокс незамедлительно приступил к действиям. Попросил у лакея свечу, а когда получил ее, пристально оглядел все вокруг. Крови не было нигде, кроме ступенек, поперек которых лежал Сомс. Он поглядел вниз, нет ли у подножия лестницы чего-либо оброненного, какого-либо следа, но ничего не обнаружил. Тогда он посветил свечой на стены и увидел только некоторое количество крови, предположительно, самого Сомса. Иными словами, никаких улик не нашлось.

— Можем мы его перенести? — спросил Ленокс, закончив осмотр.

— Да, — сказал Мак-Коннелл, — но работка будет мокрой.

Ленокс кивнул лакею и велел убрать все с самого большого стола в кухне, накрыв его затем белой простыней.

Лакей поспешно спустился вниз, чтобы выполнить это распоряжение, а Ленокс шагнул к толпе.

— Леди и джентльмены, — сказал он. — Боюсь, у меня плохие новости. Наш друг — Джек Сомс — скончался. Но нам, прошу вас, необходимо свободное пространство, чтобы оказать его телу все необходимые заботы.

То ли его слова рассеяли чары, то ли известие это гальванизировало гостей, но толпа зашумела, и люди начали расходиться туда-сюда в поисках близких друзей, без сомнения, переговариваясь о разорении Сомса, и, возможно, прикидывая, не самоубийство ли это, хотя Ленокс и Мак-Коннелл были далеки от такого предположения.

Доктор с помощью лакея, приготовившего кухонный стол, осторожно поднял тело и попросил Ленокса закрыть за ними дверь. Втроем они спустились по узкой лестнице и повернули направо. В кухне в полном одиночестве стояла мисс Гарриссон.

— Не в моей кухне, — заявила она.

— Мэм, — сказал Ленокс, — со всем уважением, но мы должны поместить его здесь.

— Не в моей кухне, — повторила она. — Генри, прекрати пособничать им!

Лакей растерянно посмотрел на Мак-Коннелла.

— Генри, — сказал доктор, — оставайтесь с нами, а если лишитесь места, можете пойти на службу ко мне с прибавкой в десять фунтов к годовому жалованью. Мисс Гарриссон, сожалею, что должен сказать это, но у нас нет времени угождать вашим прихотям. Если вам угодно, обратитесь к вашему работодателю.

С этими словами он при пособничестве Генри положил тело на стол, а мисс Гарриссон с развевающимися сзади юбками исчезла в левом коридоре.

— Так что это, Томас? — сказал Ленокс.

Мак-Коннелл бережно расстегнул рубашку мертвеца, снял подтяжки и обнажил грудь Сомса, которая, хотя и испачканная в крови, все еще гордо выпячивалась, будто элегия, посвященная его былым спортивным успехам.

— Генри, — сказал доктор, — принесите мне тазик горячей воды, возьмите затем еще одну белую простыню и разорвите ее на короткие полосы.

— Слушаю, сэр! — И паренек помчался исполнять.

— Мне кажется, нож, а не пуля, — сказал Мак-Коннелл.

Легкий бриз страха повеял в сознании Ленокса — он вспомнил нож, который в проулке показали ему те двое. Но он его проигнорировал и сказал:

— Да, пулю мы бы услышали.

Вернулся Генри с тазиком и останками простыни. Мак-Коннелл с аккуратностью специалиста промывал участок вокруг раны, пока не открылись три длинных зигзагообразных красных разреза — все в области сердца, теперь очищенной от крови, склеившей волосы на груди.

— Какой длины нож?

За неимением ничего более подходящего Мак-Коннелл взял свою ручку, чтобы раздвинуть края раны.

— Довольно длинный, дюймов шесть, если не длиннее, сказал бы я. Кто-то, мне кажется, стоял ниже него и нанес удар вверх сквозь ребра.

— Ниже него на ступеньках, это логично, — согласился Ленокс.

— Вот именно.

— Все три раны одинаковы?

— Нет. Вот эти две одинаковы. — Доктор указал на два нижних разреза. — Третья рана нанесена уже после смерти или почти, и удар был скользящий.

— Какого телосложения был ударивший?

— Не имеет никакого значения. У него было достаточно места для размаха. Совершить это могла и сильная женщина, если захватила его врасплох.

— Как давно?

— Самое большее — десять минут, сказал бы я.

— Кто закричал?

— Его обнаружила горничная, и Барнард попросил меня о помощи. Она и закричала.

— Ты видел его после того, как мы разошлись?

— Увы, нет. Мне, кстати, не удалось отыскать и Поттса с Даффом.

— Надеюсь, Эдмунд что-то видел.

— Да.

— Могли еще кто-нибудь из гостей что-то видеть? Кто специально ни за кем и ни за чем не наблюдал?

Мак-Коннелл покачал головой.

— Нет. Никого даже вблизи коридора не было. Полагаю, его кто-то туда заманил.

— Значит, кто-то ему знакомый. Следовательно, свидетелей нет?

— Думаю, что нет.

Ленокс обернулся к лакею, стоявшему в стороне.

— Генри, объясните мне, как сегодня были расставлены слуги? Ведь до нелепости опасно совершить убийство здесь, если бы по лестнице все время вверх и вниз сновали слуги.

— На самом деле, сэр, со всем уважением, лучше места было бы не найти. Прислуга своими комнатами не пользовалась.

— Как так?

— Нас поместили в комнату за столовой, чтобы кушанья подавались побыстрее и погорячее. А лестница эта узкая, сэр, и были бы задержки.

— Как вы грели их там?

— Запасная плита. А напитки мы приносили оттуда, где они охлаждались подо льдом.

— Кто это придумал?

— Мистер Барнард, сэр.

— Кто из слуг находился ближе всего к двери?

— Один человек снаружи, сэр, на случай, если кто опоздал. Несколько у входа в зал, да только они бы стояли лицом к залу. Никто еще не уходил, сэр, и почти все уже приехали.

— Черт! Ловко придумано, кто бы это ни был! Безлюдное место в доме, кишащем людьми, и так просто скрыться, сбежав вниз.

— Ленокс?

— Да, Томас?

— Какой мотив ты предполагаешь?

— Не уверен. Возможно, для сокрытия убийства Пру Смит?

— Пожалуй, — сказал Мак-Коннелл, но без убежденности в голосе.

— Томас, посторожи тело и посмотри, не обнаружишь ли чего-нибудь еще. Генри, расспросите слуг, что они видели; скажите, что полиция была бы рада узнать, а затем скажите им, что, по-вашему, он покончил с собой.

— Самоубийство?

— Да. Вы оба поняли?

Мак-Коннелл и лакей кивнули, и Ленокс покивал им в ответ.

— А теперь проверим карманы, — сказал Ленокс, и они с Мак-Коннеллом методично обшарили одежду Сомса, но нашли только самые обыкновенные вещи — носовой платок, карманные часы, немного денег. Никаких ключей, поскольку он гостил у Барнарда, и ничего сугубо личного.

Ленокс вздохнул.

— И все-таки, я думаю, мы близки, — сказал он. — Мне надо увидеть брата.

Глава 34

Сэра Эдмунда посетила та же мысль. Он стоял наверху лестницы, тщетно пытаясь убедить фалангу лакеев, что он — один из тех, кому поручено помочь с этим делом.

— Чарльз! — воскликнул он, когда увидел, как Ленокс открыл дверь. — Скажи им!

— Ты не выкуришь со мной сигарету снаружи, Эдмунд?

— Черт побери, Чарльз, нет! Скажи мне, что произошло.

— Снаружи, Эдмунд!

— А? Ну, хорошо.

Братья прошли мимо толпы и через парадную дверь вышли на крыльцо, где сеялся легкий снежок. Гости разъезжались, и они отошли в сторону.

— Что произошло с племянниками? — спросил Ленокс.

— Я потерял одного из них, Чарльз, извини.

— Ничего-ничего. Мак-Коннелл потерял обоих ему порученных. Ты потерял Клода?

— Клода? Нет. Второго, Юстеса.

— Ты хочешь сказать, что все это время Клод находился у тебя на глазах?

— Ну, с той минуты, во всяком случае, как ты меня попросил.

— Что произошло?

— Они поговорили совсем недолго, а затем Клод словно ударил Юстеса — должен сказать, они как будто недолюбливают друг друга, — а затем они разошлись, и следить я мог только за Клодом, более важным, как ты говорил.

— Да, — сказал Ленокс. — Ты поступил правильно.

— Благодарю тебя. Кто это сделал?

— Не знаю. Единственные, о ком в этот вечер мы располагаем достаточными сведениями, это Сомс и Клод, именно те двое, кто, по моему мнению, скорее всего мог убить Пру Смит.

— Однако Клод ведь мог совершить первое убийство, разве нет?

— Нет, я так не думаю. Убийца один и тот же. Шансы, что в одном доме оказались двое убийц — в доме с огромной кучей золота — слишком невелики.

— Кого это оставляет?

— Юстеса, Поттса, Даффа и Барнарда, я полагаю. Кого-то из прислуги. Кого-то, о ком я вообще не думал. — Ленокс бросил сигарету, растер ее подошвой и испустил грустный вздох. — Знаешь, Эдмунд, я все безнадежно напутал.

— Ничего подобного, Чарльз. Ты все распутаешь.

— Я практически ничего не знаю о Поттсе. А с Даффом я поработал недостаточно.

— Как раз то, в чем ты особенно силен, Чарльз.

— Спасибо на добром слове.

— Да нет, это правда.

— Да, пожалуй.

— А я не могу что-нибудь сделать? Ну, в смысле Сомса? Бедняга.

— Да, ужасно, — сказал Ленокс. — Но нет. Разве что тебя устроит приглядывать за Поттсом или Даффом… или еще лучше: проберешься на пятый этаж проверить, что золото на месте.

— Поднимусь.

— Благодарю тебя.

Они вернулись в дом. Ленокс в унынии пытался определить, какую улику он не заметил, какой шаг не сделал, какую ошибку допустил, а она, возможно, стоила жизни Джеку Сомсу.

Он собирался спуститься вниз, но тут его тронула за плечо леди Джейн.

— Ты в порядке?

— Да. А ты?

— Жутко грустно, разумеется. Но послушай, я знаю в какой ты спешке. Да только я следила за Джорджем… Барнардом, хочу я сказать.

Ленокс вздохнул.

— Полагаю, остановить тебя я не в силах. Помнишь дело в Чартерхаусе, когда ты мне все время помогала?

— Конечно, — сказала она.

— Что произошло в этот вечер?

— Я, знаешь ли, увидела, как ты поднялся наверх, и немножко встревожилась, а потому попыталась следить за ним со стороны лестницы. Ну, почти сразу, как ты поднялся наверх, он проскочил мимо, не заметив меня. Я не могла понять, следует ли он за тобой, или у него там какое-то дело. А потому, знаешь ли, я пошла следом, а затем на втором этаже, когда он направлялся к третьему, я его окликнула.

— И что ты ему сказала?

— Просто позвала его по имени. С неохотой, но он вернулся. Тут я сказала, что устала от суетной толпы, так не потанцует ли он со мной? Мне пришлось отказать Уильяму Кэрстейрсу, но это пустяки. Во всяком случае, я увлекла его назад. Мы не танцевали, но он сказал, что сейчас вернется. И тут, не прошло и тридцати секунд, как закричала горничная.

— Ты продолжала за ним наблюдать?

— Нет. К сожалению, должна сказать, что поторопилась назад к лестнице, чтобы перехватить тебя.

Ленокс помолчал.

— Давай поговорим об этом позже. — Он повернулся, но затем остановился и сказал: — Знаешь, я не могу представить себе, чтобы какая-либо из знакомых мне женщин поступила так. Ты жутко смелая.

— Ах, вздор! — сказала она, но на ее лице появилось выражение счастья, тут же угасшее.

Ленокс пронырнул сквозь цепь лакеев, неохотно его пропустивших, и спустился вниз, на половину слуг. Он увидел, что в кухне горит свет — Мак-Коннелл все еще осматривал тело, обнаружил он. Но пошел не к нему, а повернул влево, к комнате Пру Смит.

Что он упустил? Что в этой комнате изобличало убийцу? Он открыл дверь, держа в руке свечу, и вновь увидел узкую кровать, простой стол и рисунок на стене.

А еще он увидел, что окно открыто — так и оставалось открытым с тех пор, как он исследовал комнату? Вероятно, нет. Мисс Гаррисон вряд ли потерпела бы сквозняк.

И затем Ленокс внезапно понял, что должно было произойти. Убийца каким-то образом заманил Сомса к лестнице для слуг, убил его там, а потом не вернулся на бал, а спустился вниз на половину слуг. Он же был в крови — «мокрая работка», сказал Мак-Коннелл — и спасся таким путем через эту комнату или кухню? Или через любую другую комнату. Но не в том случае, если убийце было известно окно в комнате Пру Смит, и что в комнате еще никого не поселили. Этот факт увеличивал шансы, что убийцей был кто-то из живших в доме, кто-то, кто прежде бывал в комнате Пру Смит. Клод? Кто бы он ни был, ему пришлось поставить на то, что в момент его бегства все слуги будут наверху или же в кухне.

Открытое окно — Ленокс отнюдь не был полностью уверен, но наитие подсказывало ему, что оно сослужило именно такую службу. Он поспешно зажег свечу на столе — новую свечу — и поставил ее рядом со своей, так что в комнате стало совсем светло. Он тщательно осмотрел пол в надежде увидеть отпечаток подошвы, каплю крови — ну хоть что-то. Но не нашел ничего, и вновь у него упало сердце.

Просто для полноты обыска он заглянул в ящики комода и с особым тщанием осмотрел часть комнаты у окна. И вновь ничего.

Из коридора до него донесся гулкий голос Итедера, осведомляющегося у Мак-Коннелла, кем, собственно, он себя воображает. Значит, в этот вечер ему больше ничего сделать не удастся. Итедер возьмет руководство на себя. Конечно, в ужасе, что убили члена Парламента, но возьмет.

Ленокс присел на край кровати, сыпля про себя проклятиями. Он умудрился испортить все дело. Мотив, думал он, следовало начать с мотива. Зачем убивать Пру Смит, если не из-за любви или из-за денег? Чтобы заставить ее молчать! Внезапно на него навалилось все выпитое и съеденное, он ощутил себя погрузневшим и утомленным.

Кровать скрипнула, когда он встал, и этот звук подсказал ему еще одну, последнюю идею. Опустившись на колени, он взял свечу и посветил под кроватью. В прошлый раз под ней ничего не было, но на этот раз… он вздрогнул, увидев что-то. Он протянул руку в дальний угол узнать, что туда швырнули — темный неясный предмет — и, вытащив его, обнаружил, что пальцы у него в крови, а в них — длинный мокрый нож.

Глава 35

Тут в дверь вошел Итедер. Ленокс посмотрел на него и протянул ему нож, так, будто это было что-то совсем безобидное, вроде стакана вина.

— Я нашел оружие.

Если Ленокс ожидал овации за свое открытие, то горько ошибался в своей оценке Итедера.

Инспектор словно стал еще массивнее. Он заговорил не сразу, а прошелся взад-вперед по комнате, будто по натянутому канату.

— Выглядит это очень черно, Ленокс, — объявил он, отбросив свою натужную вежливость.

Ленокс вздохнул, понимая ход мыслей инспектора.

— Итедер, — сказал он. — Не хочу быть с вами резким, но вы меня крайне рассердите, если не прекратите валять такого осла.

— Крайне, крайне черно, — настаивал инспектор.

Ленокс снова вздохнул.

— В таком случае я объясню. Последние десять минут я провел в кухне с моим другом Мак-Коннеллом. Неужели вы и вправду думаете, что, соверши я убийство и успешно спрятав оружие на виду у нескольких людей, мне приспичило бы вернуться в ту самую комнату, которую полиция обыскала бы в первую очередь из-за прошлого убийства в ней, и спрятать нож тут? Если уж я начну совершать преступления, Итедер, то, уверяю вас, куда лучше.

Облако сомнения омрачило чело дородного инспектора, но он парировал:

— Возможно, вы сообразили это, уже оставив нож здесь. Может быть, сейчас вы забираете его обратно. А может быть, вы хотели, чтобы вас нашли находящим его. Многие убийцы навещают трупы.

— Вы считаете меня настолько глупым, Итедер? Господи Боже! Меня позвали к лестнице из зала, и с той секунды я все время оставался на людях. — Он взмахнул рукой. — Это вздор, и мы понапрасну теряем время. Вот оружие, примененное для убийства Джека Сомса.

Он осторожно положил нож на стол.

— Полагаю, вы правы, — наконец сказал Итедер. — Однако, мистер Ленокс, осмотрительность никогда лишней не бывает.

— Совершенно верно. А теперь не приняться ли нам за работу?

— Что вы имеете в виду?

— Вам следует послать двух констеблей на пятый этаж. Не могу объяснить вам почему, но можете поверить мне на слово. Мой собственный брат сейчас там.

— Почему?

— Как я сказал, объяснить это вам я не могу.

— В таком случае, боюсь, это невозможно. — Итедер выглядел так, будто извлек большое удовольствие из этого отказа сразу после того, как его поставили на место.

Внутренне Ленокс вздохнул.

— Прошу вас, Итедер. Вспомните. Вся честь достанется вам. Мы должны работать вместе.

(Вместе! Как бы не так!)

Секунду Итедер осмысливал этот новый заход.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Пятый этаж?

— Да. Я полагаю, убийца скрылся через это окно. Я погляжу снаружи, нет ли каких-либо его следов, хотя сомневаюсь, что найдется хоть что-нибудь.

— А что делать мне?

— Полиция располагает человеческими ресурсами, которых у меня нет, все эти бобби наверху с Барнардом. На вашем месте — хотя, уверен, вы об этом уже подумали — я бы собрал всех еще не уехавших гостей и расспросил, что они видели. Используйте десять-двенадцать человек, если сможете. Ведь теперь, если я не ошибаюсь, дело идет о двойном убийстве.

— Двоих — на пятый этаж, десятерых — опрашивать гостей? Мне, полагаю, следует руководить опросом наверху.

— Да. Вы действуете весьма разумно. И можете, если сочтете нужным, предупредить констеблей, опрашивающих гостей, чтобы они оглядывали их запястья и обувь, нет ли следов крови или грязи. Особенно обувь. Ночь сырая, но все гости входили в дом прямо из экипажей. И обувь у них должна быть чистой, если только они не вылезали в это окно.

Итедер, ощущая себя теперь частью плана, сказал:

— Очень хорошо. Но вы должны делиться с нами всем, что узнаете.

— Как всегда, — сказал Ленокс. — А теперь идите. Быстрее, милейший, быстрее. Я отнесу нож Мак-Коннеллу. Он сумеет его исследовать.

Итедер ушел и еще по дороге начал рявкать распоряжения.

Ленокс прошел по коридору в кухню и вручил нож Мак-Коннеллу.

— Посмотри, это орудие убийства или нет, — сказал Ленокс и улыбнулся удивлению доктора. — Я вернусь как смогу быстрее.

Он поднялся по лестнице слуг и как мог незаметнее подошел к входной двери, избегнув всех разговоров. Затем вышел наружу, поднял воротник и пересчитывал все нижние окна, пока не приблизился к окну Пру. Он остановился примерно в десяти футах от него. Участок, который надо исследовать.

Из верхних окон, спасибо балу, лился яркий свет, и он ясно видел тротуар. Поблизости, кроме нескольких последних кучеров, не было никого, а они укрылись в уголке между колясками и каретами, покуривая и разговаривая. Ленокс был совсем один. Он начал с того, что осмотрел подоконник. Он уже оглядел его, пока был внутри комнаты Пру Смит, но не обнаружил ничего, кроме старых царапин — вероятное следствие ночных визитов Бартоломью Дека. Снаружи были такие же царапины, но он заметил что-то, возможно, и новое: еле заметную черную полоску, какую мог оставить черный ботинок, царапнув по подоконнику. Возможно, скользкий тротуар предлагал ненадежную опору, и человек, выскакивающий из комнаты, мог перенести тяжесть на другую ногу. Разумеется, все мужчины на балу были в начищенной до блеска бальной обуви. Совсем ничтожный след, но он подкреплял предположение, что из окна недавно кто-то вылезал.

Булыжники были мокрыми, но, к несчастью, ничего не показали. Ни одного смещенного, ни черных полосок, ни, тем более, отпечатков обуви. Ленокс видел, что его собственный еле заметный след исчезает сразу же, едва он поднимал ногу. Больше ничего тут не было. Он прошел пятьдесят ярдов в обоих направлениях, но не увидел ни следов, ни каких-либо предметов; затем прошел этот путь еще раз, вглядываясь со всем вниманием, а иногда нагибаясь к самой земле, и при повторном осмотре таки нашел пожелтелый лист довольно странной формы. Он бы егопроигнорировал, если бы лист не лежал близко от окна. Вокруг не было деревьев, но ведь ветер мог гонять его туда-сюда по нескольким кварталам, пока он не прилип тут. Однако он не выглядел помятым, и уж конечно, на него не наступали. Ленокс положил его в карман пиджака.

Большое разочарование! Надежде вопреки он надеялся найти что-нибудь неопровержимое. Тем не менее, оставалась черная полоска, которая выглядела свежей и, казалось, подкрепляла его мысль о бегстве через комнату Пру Смит.

И опять-таки, когда он это обдумал, его ждало разочарование. Тот, кто убил Сомса, знал комнату Пру Смит. Слишком уж большое совпадение, если посторонний выбрал именно ее комнату наугад из десятка других, тем более что большинство их находилось ближе к лестнице. Да, это выглядело неопровержимым. Однако дальше вы утыкались в стену. Единственным, кто, безусловно, знал комнату Пру, был Клод, потому что он оставался с ней за закрытой дверью. Даже Барнард мог и не знать точно, какая именно была ее. Однако же Клод единственный на этот раз был совершенно вне всяких подозрений. Эдмунд категорически утверждал, что Клод Барнард оставался в поле его зрения все время.

Ленокс, однако, сдаваться не собирался. Он вернулся в дом и заглянул к Мак-Коннеллу. Да, это был тот самый нож, который убил Сомса. Да, кто угодно, любого роста и телосложения мог это сделать. Нет, никакими характерными особенностями нож не обладает. Кто угодно мог приобрести его в любой лавке, торгующей такими предметами, скорее всего в одном из кооперативных магазинов Армии и Флота, разбросанных по всему городу. В книжке, подумал Ленокс, нож этот имел бы единственно возможное происхождение — изогнутый индийский кинжал с рубином в рукоятке. Он засмеялся, поднимаясь по лестнице. И заметил, что кровь на верхних ступеньках уже смыта.

Когда он поднялся в вестибюль, на его плечо опустилась рука. Ленокс оглянулся и увидел, что его остановил лакей Джеймс.

— Скажите мне что-нибудь, — попросил молодой человек.

— Мне очень жаль, — ответил Ленокс, — но я все еще веду расследование.

— Хоть что-то, что-нибудь — простонал Джеймс.

— Как только что-нибудь найду, — сказал Ленокс, похлопывая его по спине. Он прошел в центр вестибюля, а там остановился и посмотрел вокруг.

Есть ли что-нибудь еще, что можно сделать в этот вечер? Нет, подумал он. Труп скоро увезут. С Итедером он поговорит утром. И потому, снова спустившись вниз предупредить Мак-Коннелла, что он свяжется с ним завтра, Ленокс поднялся наверх и устало направился к входной двери, намереваясь уехать. И услышал знакомый голос:

— Чарльз!

Обернувшись, он улыбнулся и внешне, и внутренне.

— Ах, Джейн, — сказал он. — Тебе незачем было оставаться.

Она сидела в кресле у входной двери.

— Вздор! — сказала она. — А твое пальто? Мы вернемся вместе.

Он снова улыбнулся.

— Да-да! — И предложил ей руку, на которую она оперлась, и вместе они вышли наружу под снег, чтобы найти свою карету и отправиться домой.

Глава 36

На следующее утро Ленокс проснулся ужасно голодным, вчерашнему банкету вопреки. Ему сразу взгрустнулось из-за Сомса, едва он вернулся к яви, спал же он хорошо, выспался и был очень голоден. В первый раз он почувствовал, что вполне оправился от стычки в проулке. Синяки и ссадины еще не исчезли, но они поблекли и не болели.

Он позавтракал яйцами, жареным хлебом, черным кофе и большим апельсином. Прочел заключительные главы «Малого дома в Оллингтоне» в кровати, пока ел, с наслаждением смакуя еду и книгу, а положив ее, испытал полное удовлетворение. После все большего упадка сил в последние дни он почувствовал, что наступил перелом, и вновь испытал прилив энергии.

Он позвонил, и в спальню вошел Грэхем.

— Сэр?

— Привет, Грэхем. Прекрасный день, не правда ли?

В окно щедро лились солнечные лучи.

— Весьма, сэр.

— Мне требуются все газеты, будьте так добры. Обычные три, а затем и все те, которые я не читаю. Даже «Пост» и «Дэйли стэндарт», пожалуйста.

— Слушаю, сэр. Я принесу их в один момент.

— Благодарю вас. И еще: вы не пошлете записку моему брату с просьбой навестить меня?

— Да, сэр.

— И мне понадобится карета перед вторым завтраком. Я позавтракаю с доктором Мак-Коннеллом.

— Слушаю, сэр.

— Благодарю вас, Грэхем.

Дворецкий удалился, а Ленокс заложил руки за голову, чтобы долго и хорошо подумать. Он поразмыслил над последними событиями и пришел к некоторым предварительным выводам. Только после того как Грэхем возвратился с газетами и оставил их на тумбочке, он вышел из задумчивости. У него родилась идея. Если бы только быть уверенным, подумал он… Ну, времени для проверки предостаточно. Он твердо предполагал, что дальнейших смертей не последует.

Поочередно он проштудировал каждую статью о Сомсе. Конечно, писались они второпях, ведь убийство произошло поздно ночью, но он знал, что прочесть их необходимо. В целом ни малейшей пользы они не принесли: скудные подробности если и были, менялись от газеты к газете. Все подчеркивали спортивную славу жертвы, его службу в армии, его деятельность в пользу либералов, его популярность среди друзей и знакомых, и все они с возмущением и гневом упоминали намечавшуюся тенденцию роста насилия в Англии, однако в заключение заверяли читателей, что инспектор Итедер напал на след убийцы и скоро предаст преступника в руки правосудия.

Статья в «Таймс» могла послужить типичным примером.

Вчера поздним вечером видный член Парламента от Рентона, в прошлом прославленный оксфордский гребец Джек Сомс был хладнокровно убит на ежегодном балу, устроенном Джорджем Барнардом. Гости, приглашенные на это празднество, которое считается одним из гвоздей лондонского сезона, были потрясены пронзительным криком, донесшимся из вестибюля дома мистера Барнарда, и несколько секунд спустя мистер Сомс был найден на верхних ступеньках лестницы, ведущей вниз, на половину слуг. Причину смерти полиция не сообщила, но признала, что естественной она не была. Инспектор Итедер, взявший дело в свои руки, сказал только: «Мы надежно взяли след преступника, и всякий, кому есть сообщить что-либо, обязан сделать это незамедлительно».

Младший констебль сообщил «Таймс», что крови было много. Светский лев Томас Мак-Коннелл, муж леди Виктории Мак-Коннелл, урожденной Филлипс, получивший медицинское образование, произвел предварительный осмотр, но отказался сообщить что-либо.

Читатели «Таймс» заметят, что это второй акт насилия в доме мистера Барнарда, последовавший после краткого промежутка за отравлением горничной Пруденс Смит, и можно полагать, что между этими двумя случаями существует некая связь. Мистер Барнард заметил: «Это ужасно, Сомс был отличный малый. И вечер складывался чудесно до происшествия с ним». Он добавил, что понятия не имеет, кто мог совершить эти преступления, но подчеркнул, что чувствует себя в полной безопасности у себя дома под защитой инспектора Итедера.

Пока же, разумеется, весь лондонский свет пребывает в шоке. «Он был приличным человеком», — сказал лорд Стирнс, и многие выразили подобные же чувства до истечения вечера. Впервые известность Сомс приобрел в Оксфорде как гребец, три года подряд обеспечивая победу университетской команде. Некоторые читатели, возможно, вспомнят, как в свой последний год там он словно бы единолично рванул к финишу, когда их было обошла кембриджская восьмерка. Кроме того, он был членом университетской команды в регби, хотя играл лишь для развлечения, но, тем не менее, превосходно. А также боксировал в Оксфорде как любитель.

После окончания университета Сомс служил в армии, где стал капитаном. В полку, сказал полковник Джеймс Уоринг, его любили и уважали. Он вел себя героически в мелком бою на Востоке и вышел в отставку из-за полученной в стычке раны. Почти сразу же после армии он был избран в Парламент как представитель Рентона. В этом правящем конклаве он сделал долгую и выдающуюся карьеру, обеспечивая лидеров своей партии советами по части финансов, реформ и торговли, и хотя никогда не занимал административных должностей, в конце концов ему, несомненно, был бы предложен пост в каком-нибудь либеральном правительстве.

Сомс был холостяком и жил в Вест-Энде. Друзья говорили, что он был обходительным человеком, всеми любимым. Лорд Стирнс повторил это общее мнение, сказав: «Сомс мог обзавестись врагами не более, чем я. Должно быть, произошла ошибка — страшная ошибка! — так мне представляется».

Вдобавок к своим парламентским обязанностям Сомс был членом нескольких правлений, и в первую очередь «Пасифик траста». Последнее время его имя мелькало в газетах из-за его деятельности в связи с этой компанией. Читатели помнят, что ему принадлежал решающий голос в вопросе о новом инвестировании; он проголосовал против выплаты значительной части капитала держателям акций. Хотя это вызвало недовольство индивидуальных вкладчиков компании, которые получили бы мгновенную огромную прибыль, многие финансисты соглашаются, что в перспективе решение правления окупится сторицей и что любые утраты непосредственной выгоды компенсируются в будущем. Те, кого это прямо касается, испытывают опасения, как бы смерть Сомса не привела к аннулированию результатов голосования, которые должны быть подтверждены через две недели, ибо, по общему убеждению, освободившееся место займет сэр Джеймс Мейтленд. Мейтленд давал понять, что проголосовал бы иначе, чем Сомс.

Кроме того, Сомс был превосходным наездником и постоянно приглашался в виднейшие загородные дома стрелять птиц и кататься верхом. «Его будет не хватать многим и многим, — сказал лорд Стирнс. — Он украшал любую охоту на птиц».

До тех пор пока полиция не опубликует доклад, его друзьям придется ждать утешения. Как принято, Парламент воздаст должное его памяти по обе стороны прохода, а спикер произнесет панегирик.

«Он обладал большими талантами. Страна утратила ценного слугу», — сказал Ньютон Дафф, член Парламента, друг покойного.

Ленокс читал это с легким интересом. Особое внимание он обращал на высказывания в кавычках. Стирнс был добрым малым, но его удивила похвала в устах Даффа, скупого на них.

Остальные газеты практически ничего к этому не прибавили, исключая грошовую газетенку с названием «Пост», имеющую низкую репутацию, но высокую раскупаемость. Столь же хвалебный тон, те же упоминания Оксфорда, армии, Парламента и «Пасифик траста», однако заключение содержало сведения, нигде больше не приводившиеся.

Больно касаться этого теперь, но мы должны быть ВЕРНЫ нашим преданным читателям и написать, что ходили некоторые неблаговидные сплетни касательно финансов покойного члена Парламента. Попросту говоря, люди шептались, что Сомс разорен и что кредиторы — хотя, согласно закону, они не могли коснуться его, пока Парламент заседал — готовились наброситься на него, едва сессия завершится. Люди, как у них в обыкновении, говорили о любви к скачкам и дорогостоящих привычках на СКУДНЫЕ СРЕДСТВА. Короче, широко ходили слухи, будто никаких денег у него не осталось.

Для «Пост» большая честь сообщить иное. Конфиденциальный Источник в некоем банке дал понять, что мистер Сомс получал и тратил деньги в своих обычных пределах. Короче говоря, слухи эти были неверны, мистер Сомс был вполне обеспечен, как и надлежало Герою гребли и видному члену Парламента. Мы рады категорически опровергнуть слух о единственном пятне на репутации этого прекрасного человека, особенно потому, что было бы очень тяжко слышать дурные отзывы о мистере Сомсе после его кончины. «Пост», как обычно, теперь восстановил истину.

Последняя фраза была девизом газеты и повторялась практически в каждой статье, имела она хоть какое-то отношение к содержанию или нет.

А факт был интересным. Люди повсюду говорили, что Сомс полностью разорился — настолько повсюду, что слух этот достиг даже ушей Ленокса, а Ленокс менее всего был любителем сплетен. Все к слову упоминали это как общеизвестный факт — его брат, леди Джейн. И тем не менее, если верить «Пост» — а при всей грошовости она обычно не врала, как Ленокс знал по опыту, — это была сплошная ложь. Да, примечательное обстоятельство.

Он положил последнюю газету и вновь задумался, заложив руки за голову, когда опять постучал и вошел Грэхем.

— Сэр Эдмунд Ленокс, сэр, — доложил он.

— Уже внизу?

— Да, сэр.

— Черт! Надо одеться! — Он выбрался из постели. — Скажите ему, что я сейчас спущусь. Пожалуйста, предложите ему чаю или завтрак, если он не позавтракал. Да, и дайте ему эти газеты, — сказал он, кивая на тумбочку.

— Слушаю, сэр.

Грэхем удалился, а Ленокс облачился в одежду, разложенную для него на кресле: черный плащ, серые панталоны и фетровую шляпу. Он потратил некоторое время, завязывая галстук по всем правилам, но в остальном так торопился, что спустился вниз к брату довольно скоро.

Глава 37

— Ты успел заглянуть в газеты? — сказал Ленокс, входя в двойные двери библиотеки.

Сэр Эдмунд сидел в одном из двух кресел у камина.

— На улице, право же, ужасный холод, — пожаловался он сердито.

— Ах, Эдмунд, мне так жаль, — сказал Чарльз, еле сдерживая улыбку.

— Да ладно, ладно.

— Невзгоды, преследующие расследователей, знаешь ли, включают капризы погоды.

Это, казалось, умаслило сэра Эдмунда.

— Правда? — сказал он. — Черт подери, а правда! К твоим услугам. — Он отдал честь.

— Ты заглянул в газеты?

— А, да, газеты. Ну да. «Таймс».

— Но не «Пост»?

Сэр Эдмунд содрогнулся.

— Боже милостивый, нет!

— Все-таки взгляни, — сказал Ленокс, опускаясь в другое кресло и указывая на газеты, которые Грэхем оставил на столике между ними.

Его брат внимательно проглядел статью и даже — чего Ленокс никак от него не ожидал — развернул газету, чтобы прочесть конец.

— Очень интересно, — сказал он немного погодя. Он курил свою трубку, а Ленокс — сигарету. — Да, очень интересно. Хотя сплетни, Богу известно, оказывались ложью и прежде.

— Миллионы раз. Но я нахожу это интригующим. Что породило именно эти сплетни? Что-то произошло? Какое-нибудь происшествие?

— Никаких, по-моему, — сказал сэр Эдмунд. — Собственно говоря, насколько помню, началось это как раз тогда, когда он что-то выиграл в Аскоте. Люди говорили, как удачно, что он хоть что-то выиграл.

— В сущности, очень странно! Согласен?

— Не вижу, почему…

— Ну, так оставим это, — сказал Ленокс. — Не хочешь чего-нибудь съесть? Выпить чаю?

— Кофе был бы очень впору. Днем мне нужно вернуться в Палату, и, полагаю, надо будет бодрствовать.

Ленокс позвал Грэхема и распорядился о кофе.

— Так вот, Эдмунд, я пригласил тебя на утро.

— Знаю. Но мне пришлось пройти через половину Южного полюса, да еще через Гайд-парк.

Ленокс рассмеялся.

— Полагаю, причина того стоит. Мне бы хотелось выслушать точный отчет о твоем вечере, до того, как обнаружили Сомса.

— Бедняга, — сказал сэр Эдмунд по размышлении. — Ну, прах к праху, я полагаю. Итак, мой вечер, дай сообразить. Да. Ну, я приехал только к танцам, как тебе известно. И ты велел мне следить за этими двумя кузенами. Сначала я, пожалуй, несколько перестарался — не смейся, это жестоко — и следовал за ними слишком близко, потому что Клод все время поглядывал на меня и корчил рожи.

— Рожи?

— Да, как обезьяна. А потому я поотстал. Взял стакан вина и пил его неторопливо, наблюдая за ними. Клод танцевал с порядочным числом разных девушек, а Юстес словно бы в чем-то наставлял пожилых собеседников, но в чем — даже представить себе не могу.

— А я могу, — сказал Ленокс.

— Ну, тебе виднее. Так все и продолжалось. Разговаривали они только раз — в дверях между залом и парадной гостиной. Секунд десять или около того. Затем Клод ударил Юстеса довольно сильно. Совсем не по-кузенски.

— Но я же помню, как ты дал в нос кузену Рональду.

Сэр Эдмунд покраснел.

— Совсем иная ситуация. И не по-джентельменски с твоей стороны притягивать сюда это.

— Ну, дать в нос Рональду было и не по-джентльменски, и не по-кузенски.

— Черт побери, если Рональд все время отпускал словечки по адресу абсолютно респектабельных горничных, не мое было дело следить, что с ним может приключиться.

— Ах, да! Ты же тогда любил старшую горничную… как бишь ее звали… Мэри?

— Вовсе я ее не любил. Благородная мужская привязанность, да. Теплые чувства за добавочные десерты, которые она иногда для меня приберегала, безусловно.

Ленокс засмеялся.

— Приношу извинения. Ты расскажешь мне, что произошло?

Сэр Эдмунд попытался совладать со своими чувствами и завершить отчет.

— Затем я выслеживал только Клода, так как Юстес ушел в парадную гостиную, а ты сказал мне, что Юстес менее важен.

— Безусловно. Ты отлично поработал, Эдмунд. Но остается еще кое-что.

— Разве?

— Да. Мне требуется, чтобы ты провел все время, какое сможешь, перед домом Барнарда.

— То есть как?

— Точнее, перед окном Пру Смит. Четвертое справа.

— Окно?

— Да. Гляди в него, смотри, не войдет ли кто-нибудь в комнату, смотри, не прячется ли кто-нибудь поблизости. Как, сумеешь?

— Но меня же заметят.

— Нет, не заметят. — Ленокс прошел к сундуку в глубине комнаты. — Переоденешься в это, — сказал он и достал костюм в мелкую клетку, весь перепачканный грязью.

— Ты шутишь.

— Вовсе нет. Абсолютно чистый с изнанки, милый братец, и теплый-претеплый. Шапку надвигай на глаза. Запачкай лицо — я пользуюсь табачным пеплом. Вернешься сюда перед тем, как отправиться в Палату, а затем, когда сможешь, вновь неси дозор.

Уламывать сэра Эдмунда пришлось долго, но постепенно Ленокс внушил ему, что он сумеет великолепно сойти за уличного зеваку и заслужить очки как сыщик.

Наконец, спустя полчаса и еще несколько чашек кофе, его брат поднялся наверх переодеться. Грэхем подал ему горсть золы из камина, и сэр Эдмунд, когда спустился вниз, выглядел вполне убедительно.

— Я хорошо выгляжу? — спросил он.

— Для этой роли превосходно, — сказал Ленокс. — Грэхем, принесите фляжку бренди для сэра Эдмунда, будьте так добры.

— Слушаю, сэр.

Ленокс быстро написал что-то на листке бумаги.

— Если какой-нибудь констебль тебя побеспокоит, попроси его отнести эту записку Итедеру. В ней говорится, что ты там по моему поручению.

— Если ты уверен, Чарльз… — сказал Эдмунд.

— Абсолютно! Возьми-ка фляжку, — сказал он, так как Грэхем вернулся. — Бренди будет тебя согревать и обеспечит необходимый запашок. Но не опьяней.

После еще нескольких минут упирания Эдмунд ушел. Ленокс немножко посмеялся про себя. Но он был рад, что Эдмунд согласился нести дозор. Убийца должен вернуться за своим оружием, если у него есть хоть капля ума, и Ленокс специально не упомянул этот факт, когда разговаривал с Итедером. Констебль у двери комнаты Пру Смит мгновенно отпугнул бы кого угодно. Конечно, надежда невелика, но, может быть, Эдмунд что-то обнаружит. При обычных обстоятельствах он поручил бы это Скэггсу, но он ждал, чтобы Скэггс завершил уже порученное ему столь же неотложное дело — расследование окруженного таинственностью Родерика Поттса.

Глава 38

В одном из многих их разговоров — кратких и длинных — с начала расследования леди Джейн сказала что-то, что свербило мозг Ленокса. Конкретно она сказала, что он обязан сообщить Джеймсу, молодому лакею, об истинном поведении Пру Смит. Она указывала, что это избавит его от страданий, позволит молодому человеку зачеркнуть прошлое, пусть даже поначалу и усугубит его горе. Правда принесет ему душевный мир. Или, во всяком случае, он не будет вести ущербную жизнь, не желая полюбить какую бы то ни было девушку так, как он любил идеальный образ Пру.

В ответ Ленокс сказал тогда, что Джеймс действительно будет сокрушен, но новое горе отнюдь не рассеется так быстро, как думает она. Никакие объяснения поведения Пру его не удовлетворят. Хотя он и может забыть ее быстрее, узнав про ее делишки, но может и наоборот — думать о них не переставая, иссыхая от ревности, сомнений в себе и странной смеси ненависти и любви, которая овладевает человеком в горе, если он узнает черный факт о предмете своего преклонения.

И этот быстрый спор, или даже обмен мнениями, оставался в памяти Ленокса дольше, чем он мог бы предположить.

Затем он, как часто случается, обнаружил, что предмет его размышлений был измучен самой сложившейся ситуацией. Вскоре после ухода Эдмунда Джеймс постучал в дверь и получил разрешение войти в библиотеку, пока Ленокс еще размышлял, что же делать дальше.

Нет, это уже чересчур, почувствовал Ленокс. Горе он извинял, но молодой человек буквально гонялся за ним и вполне реально мешал продвижению расследований. Пожалуй, настало время выполнить совет леди Джейн.

Ленокс сидел за столом и встал, когда вошел Джеймс. Молодой человек был зеленовато-бледен, а так как волосы у него были черными, контраст ошеломлял. Лицо выглядело еще более исхудалым, чем раньше, а ястребиные черты и особенно длинный меланхоличный нос стали много заметнее из-за недостатка сна и пищи.

— Джеймс, — сказал Ленокс, кивая на стул перед своим столом.

— Мистер Ленокс, прошу прощения, сэр, правда, но только… только… не могу отогнать его от себя.

— Джеймс?

— Будто ее призрак — не то, чтобы настоящий призрак и все-таки вроде будто призрак.

Ленокс сочувственно поглядел на него.

— Я понимаю.

Молодой человек уткнул голову в ладони и застонал.

— Мука смертная, — сказал он.

— Я очень, очень сожалею, Джеймс. Искреннейше. Должно быть, она была замечательной девушкой, если вы ее так любите.

— Жемчужиной, сэр, — сказал Джеймс, почти не приподнимая головы.

Минута настала. Момент рассказать ему все. Ленокс колебался на грани признания, что леди Джейн была права. Молодой человек выглядел так, будто вот-вот растворится в ничто от тоски. Да он же похудел уже не меньше, чем на десять фунтов.

— Джеймс…

Молодой человек посмотрел на него, и Ленокс был уже почти готов сделать это, открыть, как Пру предавала его и с Деком, и с Клодом. И тут его воля иссякла.

Не то чтобы Ленокс переосмыслил позицию леди Джейн, или вообще что-либо осмыслил. Решение было чисто инстинктивным. Даже если с годами эти страдания будут только возрастать, у него не хватало духу на такую жестокость: сокрушить веру молодого человека, его горе, его преданную любовь, потому лишь, что это было бы правильно?

Черта характера, с которой Ленокс иногда сталкивался в себе, досаждавшая ему в редких случаях. То ли трусость, то ли сострадание — его не заботило ее определение. Она была присуща ему, вот и все.

Он обошел стол и положил руку на плечо Джеймса.

— Я знаю, вам кажется, что вы потеряли единственную девушку, которую могли полюбить, — сказал он. — И я знаю, вам кажется невозможным, что в вашу жизнь когда-нибудь вернутся счастье и удовлетворение, и я знаю, каждый час кажется чернее предыдущего. Я все это знаю. Но не становитесь черным внутри. Вы можете думать, будто для вас не осталось ничего, но вы по-прежнему храните ваши воспоминания о ней, и у вас есть время. Печаль печалью, но, как говорит церковь, тьма никогда не длится, и всегда возвращается свет. Даже когда это кажется невозможным, мой мальчик.

Джеймс поднял голову.

— Может быть, — сказал он. — Может быть.

— Даю вам слово. — Правду сказать, уверен Ленокс вовсе не был. Но все равно дал слово. — Вы должны попытаться жить, Джеймс.

— Угу.

— Все будет хорошо.

— Я больше ничего сделать не могу, сэр? Совсем ничего?

— Боюсь, нет. Но мы его разыщем рано или поздно. Даю слово и тут.

Джеймс встал, слегка поклонился и вышел из комнаты, ничего больше не сказав. Ленокс вздохнул и наклонился вперед, упираясь ладонями в стол, глядя наружу на снег на тротуарах, на прохожих, а затем увидел, как из дома появился Джеймс в своем тяжелом черном пальто, очень черный на фоне окружающей белизны.

Глава 39

Всего минуту спустя вновь раздался звонок в дверь, легкие шаги Грэхема отозвались эхом по прихожей, и Ленокс насторожил уши, прикидывая, кто бы это мог быть.

Грэхем открыл дверь библиотеки.

— Ньютон Дафф, сэр.

Вы могли бы свалить Ленокса с ног ударом перышка. В этот день дело словно бы решило само прийти к нему. Впрочем, подумал он, махнув Грэхему, чтобы он впустил посетителя, в конце так бывает часто, а хотя идеи в его мозгу еще не определились с точностью, он знал, что конец близок. Ему вспомнился мышьяк. Способен ли этот человек на убийство?

Он встал, чтобы поздороваться с членом от Уоррик-Даунс, и они обменялись рукопожатием. Ленокс указал на кресла у камина, а затем последовал туда за Даффом.

— Не хотите ли чего-нибудь съесть или выпить?

Я никогда ничего не ем в неположенные часы, сэр.

— Воды?

— Да, пожалуйста.

— Грэхем? — сказал Ленокс и кивнул. — Я могу чем-то помочь вам, мистер Дафф?

— Вы можете помочь мне, я могу помочь вам; в любом случае я тут. И мы увидим.

— Разумеется, как вам угодно.

Наступил миг молчания, и Ленокс использовал его, чтобы изучить человека перед собой. Первое впечатление кого угодно было бы точно таким же: могучий подбородок, черные волосы, густые брови, прямая поза и прекрасно сидящий старый серый костюм с поблескивающими карманными часами, на которые он взглянул, садясь. Но глаза… ну, глаза были пронзительными и быстрыми.

Ленокс нарушил молчание:

— Вы намерены выставить свою кандидатуру в другом округе, мистер Дафф?

Дафф напрягся.

— Значит, вы влезли в мои дела, Ленокс? Но я же никому не говорил! Чертовская наглость!

— Нет-нет, ничего сверх нынешнего расследования, уверяю вас.

— Да, намерен. Ну и что?

— Абсолютно ничего. Но ваш отец, не правда ли, скончался уже несколько лет назад? Это известно всей стране.

— Ну, и что из этого следует, черт дери?

— С того времени, как я вас знаю, ваши карманные часы были преподношением ваших избирателей. А теперь я вижу карманные часы с инициалами вашего отца, столь же известные, как и ваши собственные. Видимо, часы эти находились у вас после его кончины уже порядочное время, но вы не носили их до этих пор — когда, позволю себе предположить, вы больше уже не имеете причин искать расположения уоррикских избирателей.

Дафф неохотно кивнул.

— Да, я возвращаюсь в мой родной город на приближающиеся выборы. Добиться этого всегда было одним из моих желаний, хотя Уоррик-Даунс обходился со мной очень хорошо. Как бы то ни было, мистер Ленокс, довольно об этом.

— Совершенно верно. Как я могу помочь вам.

— Напротив, сэр, думается, я смогу помочь вам, если вы меня выслушаете. Взамен мне будет очень на пользу раскрытие этого дела.

— Выслушаю с радостью, — сказал Ленокс.

— Очень хорошо. В таком случае я должен спросить вас, известно ли вам уникальное содержимое дома мистера Барнарда? Я в этом сомневаюсь, но охотно могу поставить вас в известность.

Как и один раз прежде, Ленокс достал из кармана золотой и подержал его над ладонью.

— Вот именно, — сказал Дафф. — Полагаю, вы не так бесполезны, как мне казалось.

Ленокс рассмеялся.

— Лестная похвала.

— Ну, в таком случае я могу сообщить вдобавок, что помимо стражей, которые несли охрану у комнаты, Джек Сомс и я сторожили эти деньги со стороны Монетного двора, наблюдая происходящее в доме.

— Сторожили? Неужели? — Ленокс был удивлен.

— Да. Без сомнения, вы задавали себе вопрос, почему мы гостили там, хотя оба располагаем столичными резиденциями — причем мы оба предпочитали собственный кров чужому.

— Да, задавал.

— Некоторые из нас в правительстве согласились, что эти деньги нуждаются не только в вооруженных полицейских, им требовались люди прямо на месте. Мы скрывали это почти от всех, даже от членов партии. Бал оказался благовидным предлогом. Барнард сначала протестовал, показывая, что его собственное присутствие в доме как представителя Монетного двора уже обеспечивает достаточную защиту. Самый факт, что мы избрали его дом после покушения на Монетный двор, казался ему достаточным доказательством. Видите ли, ни одно другое место, начиная с Букингемского дворца и кончая самим Парламентом, не выглядело более анонимным и в то же время безопасно публичным. Но в конце концов он признал необходимость присутствия в доме кого-то еще. Разумеется, я немедля предложил свои услуги из-за моей причастности к финансам страны в учреждении, уступающем только Казначейству в этом отношении, сказал бы я.

Ленокс заметно растерялся, но продолжил расспросы:

— А Сомс?

— Не ведущий политический светоч, но лояльный и, бесспорно, патриот. К тому же военной закалки и умеющий обращаться с пистолетом. Могу искренне сказать, что, на мой взгляд, он был убит при исполнении долга.

— Да, это представляется возможным, — сказал Ленокс, понизив голос. В любом случае появление лица Сомса в световом люке над ящиками с золотом становилось понятным. — И это объясняет вашу похвалу ему в некрологе, опубликованном «Таймс» нынче утром, и показавшуюся мне неожиданной.

— Именно так. В любом случае могу сказать, что мы преуспели злополучному убийству вопреки, и деньги, которые в ближайшие день-два будут пущены в оборот, до сих пор целы и невредимы.

— Спасибо, что сообщили мне это.

— Не за что. Но пришел я по другой причине. Этот Итедер подозревает меня.

— А он знает?

— Да.

— Откуда вы знаете?

— Полагаю, вы считаете меня равным по уму инспектору Итедеру, мистер Ленокс?

Ленокс невесело засмеялся.

— Да-да, боюсь, его далеко превосходят люди, много уступающие вам.

— В любом случае я подумал, что самое лучшее будет навестить вас.

— Если быть честным, — сказал Ленокс, — я не так уж уверен, что не подозреваю вас.

Ярость вспыхнула на лице Даффа мгновенно и абсолютно, но он, казалось, справился с собой.

— О чем вы?

— Почему принадлежавший вам пузырек с мышьяком был найден в комнате убитой девушки?

Гнев Даффа словно бы поугас.

— И это все? — спросил он.

— Это все, — сказал Ленокс.

— Он был связан с моей работой для комитета Королевской академии касательно запрещенных веществ. Проблема немалая. Дети, случайно съедающие сыр, предназначенный для крыс, и прочее в том же роде. Особенно в Грачевнике, где контроль не так строг. Нам необходимо пересмотреть закон о мышьяке от тысяча восемьсот шестьдесят первого года.

— Это не объясняет, почему у вас яд, мистер Дафф.

— Разве вы не понимаете то, что я вам говорю?

Ленокс внутренне вздохнул.

— Да, понимаю. Но зачем самому идти и покупать пузырек?

Дафф взмахнул рукой.

— Чтобы проверить, как легко его приобрести. Собственно, я скорее доволен, что вам удалось его проследить. Это значит, что аптекарь должен был записать мою фамилию в какой-то регистрационной книге.

— А что вы сделали с ядом после?

— У меня накопилось пузырьков десять от разных аптекарей, и я попросил экономку избавиться от них. Убийца, должно быть, получил пузырек от нее… Послушайте, вы же мне верите? Как-никак, я пришел сейчас к вам прямо поговорить на эту тему.

Ленокс задумчиво смотрел в огонь, сложив кончики пальцев.

— Это меня и озадачивает, мистер Дафф. Ведь, откровенно говоря, я вам никогда не нравился.

— Если говорить напрямик, сэр, то я считаю ваше занятие полнейшей ерундой, особенно для человека вашего происхождения.

— Именно это я и имел в виду. Почему посетить меня сейчас?

— Но, сэр, вы же должны это знать!

— Признаюсь, я в полном тупике, мистер Дафф.

— Ваш брат.

— Мой брат?

— Да, сэр Эдмунд. Человек, чье мнение я ставлю очень высоко, подобно всем в нашей стране.

Ленокс обалдел.

— Мой брат, вы сказали?

— Вот именно. Конечно же, вы понимаете, какую ценность в последние годы сэр Эдмунд обрел для партии? Люди недооценивают его, я полагаю, из-за того, что у него такой мягкий характер — но более острого ума в Парламенте не сыскать. Могу прямо сказать, что премьер-министр и кабинет не сумели бы руководить партией без его советов.

— Но он не занимает никакого поста.

— Он от всех отказывается.

— И приезжает на сессии не всегда.

— Приезжает, только когда его призывают. Не хочет признания. Но, конечно же, это не так важно, как нынешнее дело, мистер Ленокс?

Ленокс покачал головой.

— Нет-нет, разумеется, нет.

— Что мне делать с Итедером?

Ленокс, хотя еще не совсем оправился от ошеломления, сумел сказать:

— Ничего. Вообще ничего. Предоставьте его мне.

— Пусть так. — Дафф встал.

Ленокс тоже встал и проводил его в прихожую. В первый раз они обменялись рукопожатием почти теплым.

— Может быть, я вас недооценивал, — сказал Дафф.

— Может быть, — согласился Ленокс, улыбаясь. — Доброго вам дня, мистер Дафф.

— И вам того же, — сказал Дафф и вышел на улицу.

Когда он выходил, в дом ворвался легкий сквозняк и обдал Ленокса, заметно его подбодрив. Новообретенные тайны этого дела настоятельно требовали внимания, но сначала минута подумать о брате.

Насколько Ленокс себя помнил, Эдмунд отличался умом, но это качество всегда подчинялось его неизменной доброте и хорошему расположению духа. Ленокс и сам до известной степени был таким. Но кроткий Эдмунд с кровяной подливкой на галстуке? Его жизнь всегда была в первую очередь посвящена холмам Сассекса и домашнему очагу.

Тем не менее, мужчины должны служить родине, как их всегда наставлял отец, и раз Ленокс так ясно помнил этот урок, тем более его должен был помнить Эдмунд.

Ленокс вернулся в кресло и закурил трубку. Дафф… этот аспект дела заслуживал хорошего обдумывания. Однако Ленокс не мог оторваться от мысли о брате.

Только подумать, что Эдмунд сказал так мало! И отправить его на улицы в это самое утро в облачении нищего — одного из нынешних ведущих политиков, по словам Даффа! Ленокс твердо решил хорошенько нажать на брата в следующий же раз, когда они окажутся вдвоем.

Глава 40

Приближалось время второго завтрака; Ленокс решил, что поест дома. Он попросил Грэхема о чем-нибудь незатейливом, и когда полчаса спустя вошел в столовую, то увидел говядину в соусе с горошком и картофелем, а также полбутылки вина. От вина он отказался и пил воду, потому что хотел сохранить ясность мыслей.

Когда он поел (еда была превосходной), его осенила мысль, и он вернулся к своему столу в библиотеке. Там в коробке из-под сигар он хранил мелкие предметы, улики в этом деле, открыл ее и вынул листок бумаги, тот, который нашел в комнате Даффа с записью «£? ДС?». Ему подумалось, что это, должно быть, инициалы Джека Сомса в связи с какими-то деньгами.

Или все это для отвода глаз? Нежданная откровенность Даффа с ним не укладывалась в рамки обычного, а в подобном деле все необычное настораживало. Об этом стоило поразмышлять, особенно после такого обстоятельного и слишком убедительного объяснения про мышьяк. Не мелькнул ли у него на лице страх, смешанный с очевидным гневом, когда Ленокс заговорил про пузырек? Дафф чересчур уж умен.

Еще один стук во входную дверь, но его Ленокс ожидал.

— Мистер Скэггс, — сказал Грэхем, впуская сыщика без доклада.

Скэггс был одет очень аккуратно в черный сюртук и серые брюки из толстой материи, показавшиеся жутко теплыми Леноксу, который по-прежнему искал способ избавления от своих мук в холодную погоду.

— Мистер Ленокс, — сказал Скэггс и приподнял шляпу.

— Как поживаете, милейший? И как ваша младшая дочка?

Скэггс ухмыльнулся до ушей.

— Цветет, сэр, ну, прямо-таки цветет.

— Еще бы! Заботами такой превосходной матери.

Теперь он чуть-чуть покраснел.

— Ну, да, конечно, такой женщины поискать.

— Ну, а как прошла работа, мистер Скэггс?

— Да так-сяк, думается, сэр.

— Должен сказать, я что-то не совсем вас понимаю.

— Так, мистер Ленокс, коли я правильно предположил, что вы расследуете мисс Пруденс и мистера Джека Сомса, а я это понял, потому как мистер Родерик Поттс, тот, кого вы поручили мне расследовать, проживал в доме, где они умерли, в таком случае я могу быть вам полезен или же нет. Однако, думается, я могу безоговорочно вычеркнуть его из списка подозреваемых, хотя судить об этом предоставлю вам.

— Боже мой! В любом случае это много больше, чем я надеялся, мистер Скэггс.

Вновь сыщик приподнял шляпу.

— Благодарю вас, сэр.

— На каком основании вы сделали такой вывод?

— Ну, сэр, вы дали мне поручение следить за мистером Поттсом и узнать о нем все, что сумею. Вот факты вкратце: очень богат, равнодушен к положению в обществе, собственно говоря, чурается его, чрезвычайно добр даже к самым отдаленным своим родственникам и знакомым, вдовец, одна дочь, зеница его ока, жертвует большие суммы на благотворительность, но по-прежнему занимается своими предприятиями.

— В общем и целом идеальный подозреваемый.

Скэггс ухмыльнулся.

— Угу. Во всяком случае, я прикинул, что надо бы узнать побольше. Почему, собственно, он гостил в доме?

— Вот именно.

— А потому я сам нанялся в дом к мистеру Барнарду.

— Скэггс! Не может быть!

— Да-да. Поспособствовал бал. Меня взяли временно в лакеи, и я работал до и после бала. Один из армии временной прислуги. Приятель в бюро по найму был у меня в долгу.

— Превосходно!

— И вот почему я могу сказать с абсолютной уверенностью, что мистера Сомса он не убивал. Весь вечер я следовал за мистером Поттсом и ни на секунду не спускал с него глаз.

— Скэггс, дайте пожать вашу руку. У вас блестящее будущее, знаете ли!

Они обменялись рукопожатием.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Скэггс.

— Да, но почему Поттс живет у Барнарда?

— Я прикинул было, что он мог все равно приложить руку к этому делу, а потому — и не стыжусь признаться в этом — я прибег к подслушиванию. И потому лишился места, сэр! — Они оба посмеялись. — Экономка меня застукала, и я не очень пожалел, когда под конец увидел ее спину. Но я узнал правду. Оказывается, мистер Поттс готовится отдать половину своего состояния, так как его дочка помолвлена, и он запишет эти деньги на ее имя. Она выходит замуж за фермера где-то на севере — славного парня, который напоминает мистеру Поттсу его самого. Из рабочей среды, можно сказать. Вопреки деньгам.

— Как! Не за герцога?

— Ни в коем случае. В разговоре с мистером Барнардом мистер Поттс прямо-таки яростно поносил графов и им подобных, целившихся в ухажеры. Сказал, что он выше всего этого. Фермер получил образование, как и его дочь, и вообще джентльмен, но отнюдь не граф, судя по тому, что я услышал. Сказал, что его деньги обременяют ему руки, и он насмотрелся такой бедноты вокруг себя, что счел правильным отдать их. И словно бы дал понять, что, возможно, до конца жизни еще раздаст значительный их процент. Он советовался с мистером Барнардом как с одним из ведущих финансистов страны.

— Люди — это нечто поразительное, мистер Скэггс.

— Что так, то так. И, во всяком случае, совет мистера Барнарда пришелся Поттсу совсем не по вкусу — а именно: оставить их себе. И мистер Поттс удалился крайне рассерженным, говоря, что поищет совета у кого-нибудь еще.

— Замечательно!

— Как я сказал, сэр, возможно, все это для отвода глаз, но у него не было причины полагать, что их подслушивают, и в общем и целом, он выглядит самым благородным человеком из всех, кого я видывал. Да, конечно, он жестковат. Без этого денег не наживешь, но, видите ли, мистер Ленокс, в глубине он хороший человек.

— Да, я вижу, мистер Скэггс. Безусловно.

Про себя Ленокс вспомнил, как обыскивал комнату этого человека, и ему стало тошно. Тут же ощущение это рассеялось — он вычеркнул мистера Поттса из списка подозреваемых, подумал, что можно послать подарок обрученным, и ему полегчало.

Они еще немного поговорили, затем Ленокс поблагодарил Скэггса, оплатил остальную часть его счета и пожелал ему всего хорошего. Затем — пока Скэггс шел к двери, Ленокс обратил внимание на его сапоги и подумал, что лучше сапог не видывал.

— Мистер Скэггс, если позволите… где вы находите такие сапоги?

Скэггс обернулся в недоумении, но затем сказал с улыбкой:

— А, да. На пробочной подошве, сэр, внутри обшиты теплой фланелью с добавочной резиной для сухости. Очень теплые даже в снегу. — Он приподнял шляпу. — От Лайнхена на Краун-стрит, сэр, и по очень сходной цене.

На Ленокса будто повеяло небесным блаженством. Он попрощался, улыбаясь, и, едва дверь за Скэггсом закрылась, натянул свои старые, никуда не годные сапоги, надел шубу и быстро сел в карету, сказав кучеру, пока еще помнил:

— К Лайнхену на Краун-стрит.

Глава 41

Покончив с этим приятным делом, Ленокс отправился к Мак-Коннеллу.

— Что ты можешь мне сказать? — спросил он, едва вошел, обойдясь без «Здравствуй».

— Немного.

— Так-так.

— Пойдем наверх.

— Да, конечно.

Они поднялись в личную комнату Мак-Коннелла и прошли в дальний ее конец, где стояли четыре-пять больших столов и где доктор хранил свои инструменты и приборы, а в стенных шкафах выстроились ряды флаконов и пузырьков.

— Мистер Поттс, — сказал Мак-Коннелл, — не он. Во всяком случае, судя по мазку из его пузырька в чемодане.

— Нет?

— У него там был пузырек с очень мерзким ядом.

— Что-что?

— Ядом против насекомых. Абсолютно безвредным для людей. — Мак-Коннелл засмеялся. — Извини за шутку.

— Но зачем он ему?

— А! Я навел справки. Энтомолог-любитель, насколько я понял. Изучает букашек, знаешь ли. По-моему, он составил обзор северных водяных жуков, который опубликовала Королевская академия.

— А!

— Нож тоже ничего не дал. Относительно чистый. Никаких отпечатков пальцев, хотя в любом случае они мало что дали бы. Разумеется, измазан кровью. Никаких порошков, ничего необычного.

Ленокс вздохнул.

— Не важно, — сказал он, — я уже близок к раскрытию. Могу сказать, мне требуется еще лишь один камешек мозаики. Зато какой камешек!

— Мне очень жаль, Чарльз.

— Ничего, ничего. Ну, мне пора. — Он сунул руки в карманы пиджака и пошел назад к двери в сопровождении Мак-Коннелла.

Но тут он ощутил что-то на дне кармана.

— Погоди-ка! — Он извлек это что-то: измятый древесный лист, который нашел у двери Барнарда. — Думаю, ты не знаешь, что это такое, Томас?

— Похоже на лист растения.

Ленокс усмехнулся.

— Но ты не мог бы узнать, какого?

— Конечно. Мне потребуется примерно час. Придется заглянуть кое в какие книги. — Он указал вверх на библиотеку, опоясывающую комнату.

— Приедешь, когда установишь?

— Да, конечно, — сказал доктор.

Ленокс протянул ему лист двумяпальцами.

— Ну, так я пойду, — сказал он. — Ты найдешь меня у меня дома. Я думаю выкурить трубочку и раскрыть это дело.

— Большой замах.

— Как всегда, Томас. Ну, так до свидания.

— Провожать тебя не обязательно?

— Разумеется, нет.

Мак-Коннелл уже почти бежал к своим столам, чтобы зажать лист между двумя стеклами, когда Ленокс вышел. Он скоро нашел свою карету, пожелал доброй ночи сонному Шриву, попросив передать его поклон хозяйке дома, и отправился восвояси.

Вернувшись к себе, он снял сапоги, надел домашние туфли и уютный старый пиджак, затем, как и обещал, закурил трубку и расположился у камина в размышлении. Проблема заключалась вот в чем: он, по сути, мог очистить каждого подозреваемого от подозрений — Поттса, Даффа, Клода, Юстеса, беднягу Сомса и самого Барнарда, у которого, казалось, не было ни малейшего мотива, а к тому же и удобного случая, поскольку он оказался на месте сразу после смерти Сомса. Он попросту не сумел бы вылезти через окно и вернуться в дом с такой быстротой.

Ленокс курил трубку, ждал посетителей и размышлял. Но ощущение, что он оказался перед глухой стеной, его оставило. Теперь он чувствовал, будто, кружась, приближается к цели все ближе и ближе.

Примерно через час после его возвращения домой вошел Мак-Коннелл, раскрасневшийся от холода, но, видимо, довольный.

— Выяснил, — сказал он.

— Да, уже?

— Мне повезло, что я застал Тилни дома… Но лучше я начну сначала.

— Чашку чая или еще что-нибудь?

— Непременно. Чай я пропустил.

— Грэхем? — сказал Ленокс, и дворецкий удалился.

— Японский клен, мой милый Чарльз, называемый Acer palmatum. Редчайшее дерево здесь на Западе. Многие его листья, знаешь ли, выглядят, как обычные кленовые, но, как ты видишь, — он достал из кармана два стекла с зажатым между ними листом и отдал Леноксу, — это кружевной лист с более глубокими выемками и другого очертания.

Тут подали чай, и они оба взяли по чашке и по ломтику жареного хлеба.

— Как ты это установил?

— Заглянул к одному моему знакомому на Бонд-стрит. Ты вряд ли его знаешь. Джон Тилни. Избегает общества за исключением старейших друзей, которым всем, как и ему, уже за семьдесят, но, думается, второго такого знатока деревьев в Англии поискать. У него прямо-таки лес всяких экзотических деревьев в Толливер-Пойнт, его загородном доме. Интереснейший старик. А теперь к делу. Он говорит, что это стойкие деревья, но чувствительные к английским морозам. А потому они есть в ботанических садах только здесь, в Лондоне — причем и эти должны были сбросить листву уже несколько месяцев назад. Следовательно, кто-то сохранял этот лист по меньшей мере месяц.

— Интересно, — сказал Ленокс, а в мозгу у него закружилось колесо.

— Еще как! Понимаешь, такого я и представить себе не мог.

— Как и я.

— И, знаешь, Барнард интересуется редкими деревьями.

— Да, — сказал Ленокс раздумчиво. — И мне известно, что недавно он посетил ботанические сады. Как мог и Юстес. — Он вздохнул. — Да и кто угодно, если на то пошло.

Мак-Коннелл улыбнулся.

— Настоящая работа дарит огромное удовольствие, Чарльз. Иногда я подумываю, не вернуться ли к ней в полную меру. — Теперь он был красен от волнения, а не от холода.

Ленокс помолчал, потом сказал негромко:

— Счастлив слышать это от тебя.

— Но в любом случае мне пора. Спасибо за чай… и за все интересные проблемы этого дела, как оно ни печально.

Мак-Коннелл встал, пожал Леноксу руку и быстро вышел вон.

Ленокс провел кончиками пальцев по стеклу и совсем было погрузился в размышления, но в этот момент входная дверь снова распахнулась — она словно бы сорвалась с петель, так часто ее открывали и закрывали в этот день, — и Ленокс вышел в прихожую посмотреть, кто пришел теперь.

Глава 42

Пришел Эдмунд.

— Чарльз! Я только что видел Мак-Коннелла.

— Да, он был тут.

— Чарльз, никогда в жизни у меня не было такого увлекательного дня.

Ленокс засмеялся.

— Да, я вижу, — сказал он.

Эдмунд все еще щеголял в смятой одежде и коричневой шапке, которыми его снабдил Ленокс, а его лицо там и сям хранило разводы сажи, придававшие ему полную неузнаваемость, как он весело заявил, а еще он покатался в каком-то мусоре, чтобы пахнуть попротивнее.

Но там, где проглядывало его настоящее лицо, щеки розовели, и он прямо-таки сиял.

— Я упустил мое призвание, Чарльз. Из меня вышел бы превосходный детектив.

— Ну, попрошайка из тебя вышел не хуже. Что ты открыл?

Эдмунд махнул рукой.

— Да ничего. Я намерен вернуться после заседания сегодня вечером. Но до чего же увлекательно! Ускользать от Итедера! А Барнард прошел совсем рядом и даже не взглянул на меня.

— Ты намерен вернуться? Я, право, не хочу причинять тебе столько хлопот, Эдмунд.

— Хлопот? Да я предпочту, чтобы Парламент сгорел дотла, чем изменить мои планы на вечер. Да, быстренько перекусить — скажем, сандвич — и вновь нести дозор. Ах, Чарльз, видел бы ты, как я объяснялся с полицейскими, которые пробовали меня прогнать! Да я бы не променял это на все деньги в фондах!

И тут это произошло: все болтающиеся нити оказались в руке Ленокса, и со всей силой своего ума, которая никогда не подводила его так, как в последние дни, он ощутил — вот оно! Крохотные кусочки мозаики, которые он собирал с таким тщанием, наконец-то сложились воедино.

— Ты все мне открыл, милый братец! — вскричал он. — Да, это может сработать. Я бы тебя расцеловал, не пахни ты так омерзительно.

Лицо сэра Эдмунда вытянулось.

— Что с тобой?

— Да ничего, ничего! — пробормотал сэр Эдмунд. — Я очень рад, Чарльз. Что я такого сказал?

— Так, пустячок, выкинь из головы.

— Значит, мне не надо туда возвращаться? Превосходно, Чарльз. Такая холодина!

Ленокс сразу все понял.

— Ах, нет, Эдмунд, — сказал он. — Ты непременно должен вернуться туда вечером. Прошу прощения за неудобства, которые тебе причиняю, но я вынужден злоупотребить твоей добротой. Жизненно необходимо, чтобы ты продолжал.

— Жизненно необходимо? Ты уверен?

— Абсолютно! Холод, конечно, лютый. У меня самого сапоги прямо-таки бумажные, но нет, мы должны идти вперед.

— Ну, хорошо, — сказал сэр Эдмунд.

— А теперь пойду и я, — сказал Ленокс, собирая свои вещи.

— Отлично, отлично, превосходно. Впрочем, не могу ли я принять ванну, как по-твоему? Твой дом ближе к Уайтхоллу.

— Разумеется, Эдмунд. И помни, я рассчитываю на твою помощь.

С торжественной серьезностью баронет сказал:

— О да, само собой. Я, безусловно, тебя не подведу.

Минуту спустя карета Ленокса загромыхала по Хэмпден-лейн и дальше, к лондонскому Вест-Энду, по заснеженным улицам сквозь густой предвечерний туман, который достигал беззвездного неба в вышине.

Вскоре он уже стучал в дверь своего друга лорда Кабота, с которым провел приятный вечер в «Путешественниках», — вечер после смерти Пру Смит. Вслед за дворецким он вошел в кабинет своего друга.

— Кабот, — сказал он, не потрудившись поздороваться, — вы ведь знакомы с архивариусом?

— Ленокс, как… ну да, знаком. Сын полковника Уоринга, старейшего моего друга.

— Он окажет вам услугу?

— Да, разумеется, все, что угодно, в пределах законности.

— Безотлагательно?

— Да, конечно. Но почему такая спешка, Ленокс? Вы здоровы? — Лорд Кабот был тверд в своих привычках, и Ленокс, который вращался в высшем свете и одновременно занимался своими детективными расследованиями, представлялся ему настоящим дервишем.

— О, вполне… Возник из мутного тумана. Вы поедете со мной?

После минуты умасливания лорд Кабот изъявил согласие, а затем не жалел времени на сборы; собственно говоря, он намеревался никуда не выходить весь день и пополнить каталог своей коллекции китайского фарфора, главной своей страсти. Каталог сильно устарел, был плохо составлен и не включал многие из замечательных приобретений последнего времени. Так он объяснил сгорающему от нетерпения Леноксу, который в минуты досуга с большим интересом слушал такие подробности.

Вскоре лорд Кабот завершил свои объяснения, а затем потратил много времени на поиски своего плаща, а затем и шляпы, пока Ленокс изнывал в молчании. Но наконец они сели в карету Ленокса и покатили в сторону Темзы, где вблизи Иглы Клеопатры находился Архив.

Это большое здание было построено из старинного римского белого камня, щеголяло мраморными колоннами и рядом стальных дверей вдоль всего фасада.

Они вошли в одну из них и спросили сына полковника Уоринга по имени Морган. Он оказался приятным молодым человеком лет тридцати, который уже занял видный пост и, как лорд Кабот заверил Ленокса по дороге, должен был достичь еще многого. Молодой мистер Уоринг сказал, что Ленокс, безусловно, может посмотреть интересующие его документы. Вскоре лорд Кабот распрощался, а Ленокс получил в свое распоряжение финансовые документы, охватывающие весь рынок за последнее столетие, которые тщательно сохранялись после того, как лопнул Мыльный Пузырь Южных Морей.

«Пузырь» был единственной причиной их сохранения на радость Леноксу. Он помнил, как его дед пересказывал ему детские воспоминания его собственного отца про «Пузырь» в начале восемнадцатого века. То, что произошло, было на редкость просто. Испанский король Филипп V впервые согласился разрешить весьма небольшому числу английских кораблей посещать порты его владений, и была создана «Компания Южных Морей» (с согласия Парламента), чтобы посылать эти корабли в эти моря.

Однако люди быстренько позабыли, что соглашение допускало туда лишь горстку кораблей, и, рисуя в воображении разработку огромных, еще не тронутых золотых запасов Чили и Перу, не говоря уж о других, пока еще не известных возможностях, они начали усердно вкладывать свои деньги. Вскоре Компания стоила уже миллионы фунтов, хотя еще не владела даже одним кораблем и не имела каких-либо конкретных целей. Самообман вкладчиков в «Компанию Южных Морей» был поистине невероятным: всего лишь надежда и мечты, пришпориваемые апломбом и алчностью других людей.

Затем в сентябре 1720 года цены на акции рухнули. Кое-кому удалось сбыть их по верхней цене, но практически все остальные продавали по нижайшей, так как спроса почти не было, а регулирования цен, разумеется, не существовало. Бедные семьи были разорены и впали в нищету. Богатые семьи увидели, как их состояния критически уменьшились. Болезненное потрясение длилось годы, а ужас перед капиталовложениями передавался от поколения к поколению. Почти все современные финансовые правила восходят к промахам этой единственной компании, так же, как и консервативность рынка царствования королевы Виктории.

Ленокс думал обо всем этом мимоходом и благодарил свою счастливую звезду за документы, которые можно было посмотреть. В помощь ему был дан молодой клерк по фамилии Трокмортин. Паренек сначала выглядел крайне недовольным, что его оторвали от обычных обязанностей, — но лишь до той минуты, пока Мартин Уоринг не велел ему пошевеливаться: он заинтересован в успехе Ленокса.

Помещение, где хранились документы, было темным, так как свет падал лишь из нескольких окошек высоко под потолком, и, хотя оно было чистым, воздух пропитался запахом затхлости. И оно было большим, набитым от пола до потолка кипами бумаги, и после начального возбуждения предстоящая ему задача оглушила Ленокса.

С трех до шести он прочесывал документы, связанные с финансовой историей «Пасифик траста». Насколько он сумел понять, эта компания занималась продажей заморских товаров в Европе по сходным ценам. Как Ост-Индская компания и ей подобные, выглядела она относительно надежной. Со времени «Закона о Мыльном Пузыре» каждая компания такого типа должна была иметь королевскую хартию, а они выдавались крайне скупо. Но Ленокса не интересовала деятельность «Пасифик траста». Он искал только имя.

Трудился он прилежно, но безуспешно. Работа была трудной, так как расположение документов менялось от алфавитного к хронологическому порядку, и к шести часам вечера даже клерк, теперь уже усердный, выдохся. А потому Ленокс отправил кучера в «Фортнум и Мейсон» за корзиной ужина, который он разделил с Трокмортином в сумрачной тишине архивного зала, расположившись за маленьким столом, на который водворились супница и кусок ростбифа — его они запивали отличным кларетом.

Трокмортин рассказал Леноксу, что помогает родителям и надеется на повышение. Высшей его целью было стать старшим клерком в какой-нибудь крупной финансовой фирме. Ленокс слушал внимательно, пока они ели десерт — сдобный персиковый пирог, а затем они с новой энергией принялись за поиски.

Десять минут спустя Ленокс обнаружил первый нужный документ. Датирован он был несколькими годами раньше, но либо попал в эту кипу по ошибке, либо по чьей-то загадочной системе. Просмотрев его, Ленокс радостно вскрикнул и попросил молодого клерка помочь ему разобраться в некоторых пунктах для пущей уверенности. Клерк подтвердил его подозрения.

— Так я и думал, так я и думал, — сказал Ленокс.

А затем удача вновь заявила о себе: всего двадцать минут спустя обнаружился другой документ, вновь подтвердивший подозрения Ленокса.

— Пожмите мне руку, молодой человек, — сказал он. — Пожмите мне руку. Мы отлично поработали — преотлично, — и нынче вечером, думается мне, вы послужили лондонскому Сити более, чем всегда.

— С гордостью пожму, мистер Ленокс, — сказал клерк. — Всегда буду счастлив поработать с вами.

Затем Ленокс ушел с бодрыми пожеланиями, а Трокмортин убрал последнюю кипу на место и отправился домой к матери и отцу, которые очень волновались и передержали ужин.

Пожалуй, следует рассказать, что Ленокс, как ни был занят, вспомнил про своего молодого друга и послал его матери две прекрасные ножки барашка и ящик своего любимого портвейна для мистера Трокмортина-старшего. И, хотя и через много лет, но последние слова клерка оказались пророческими. Он помог Леноксу в деле амулета королевы, которое имело куда большие последствия, чем обещало на первый взгляд, и прогремело при дворе после своего успешного завершения.

Глава 43

Ленокс ехал по улицам Лондона домой в самом начале девятого. Да, все складывается один к одному, думал он. Лист, свеча, странность применения bella indigo, сплетни о финансах Сомса, подоконник, нож, воск на полу, газетные статьи и относительная безопасность золота Монетного двора. Только одно он еще не определил: личность людей, которые на него напали. Но, конечно, это тоже в свой черед выяснится.

Он сидел у камина, курил трубку и перебирал в уме кусочки мозаики так, чтобы они плотнее прилегали друг к другу. Он оттачивал грани создавшегося у него впечатления и строил дело. Оно, пожалуй, могло быть принято судом — да, могло, но приходилось уповать на признание, ведь, конечно же, адвокаты будут приглашены самые именитые. Да, ну что же, пора заехать к Итедеру, однако в первую очередь его лояльность принадлежала кому-то другому.

— Грэхем! — позвал он, и дворецкий вошел в библиотеку. — Грэхем, вы не попросите леди Джейн заглянуть сюда? Я бы навестил ее сам, но я хочу показать ей кое-что, и мне надо дождаться возвращения брата.

— Слушаю, — сказал Грэхем.

Несколько минут спустя в библиотеку вошла леди Джейн, стягивая перчатки и улыбаясь.

— Чарльз, как ты? Ты знаешь, меня ждут у герцогини. — На ней было серое вечернее платье.

— А не поехать ты не можешь?

— Во всяком случае, опоздать я могу. А что?

— Ты не присядешь?

— Ну, конечно, — сказала она и подошла к дивану. — А я заходила днем выпить чаю, но тебя не было.

— Ты не поверишь: я выполнял обязанности младшего клерка.

— Твои предлоги, чтобы избегать меня, становятся, по-моему, все абсурднее.

Он засмеялся.

— Да, пожалуй. Но больше я не буду. Я во всем разобрался.

Эта новость подействовала на леди Джейн совершенно неожиданным образом. Она побледнела и заговорила далеко не сразу. Но наконец сказала:

— Ах, Чарльз, я так благодарна.

— Да-да. Я пригласил тебя сюда, так как жду Эдмунда, но мне хотелось рассказать тебе немедленно.

— Благодарю тебя. Да, конечно. Такое облегчение! — Она вздохнула. — Так кто же это?

— Могу ли я пройтись с тобой по всему делу? К заключению я пришел только-только.

— Ну, разумеется.

Ленокс сложил кончики пальцев и попыхтел трубкой, зажатой в уголке рта. Он прищурил глаза, уставился на огонь и выждал минуту-другую, прежде чем заговорить.

— Ну хорошо, — сказал он наконец. — Начнем с наиболее поразительного факта в этом деле.

— Как тебе угодно.

— Обычно при двух убийствах убийца либо психопат, либо второе убийство совершается для сокрытия первого.

— Особо поразительным это не кажется.

— Да, конечно, будь все именно так. Однако даже при всем моем опыте я обнаружил нечто уникальное. Первое убийство было совершено для сокрытия ВТОРОГО, то есть убийства Джека Сомса много дней спустя.

— Я не понимаю, Чарльз. Ну, не совсем.

— Видишь ли, и я не понимал. Я тебе не говорил, но в дни вслед за убийством Пру Смит я пребывал в полной растерянности: я все время оказывался в тупике, и все нити, за которые я дергал, провисали безрезультатно. Я устроил перекличку обычных мотивов, и ни один не подходил.

— Я догадывалась, — сказала леди Джейн. — Потому-то я и решила потратить некоторое время на Джорджа Барнарда.

— Ах, вот почему? Мне крайне жаль, что я понудил тебя на подобное.

— И напрасно.

— Сдвинулся с места я только после смерти Джека — и все завертелось, как обычно бывает при расследовании большинства убийств. Иными словами, к разгадке убийства Пру Смит я смог приступить только после смерти Джека, как ни печально. Сожалею, что это так, но ничего не поделаешь.

— Да, я понимаю, — сказала леди Джейн. — Но, Чарльз, все-таки КТО же это?

— Скоро доберусь. Прости, что я так тяну, но я пока еще собираю все улики воедино. Ну, хорошо. Позволь, я продолжу. Сразу же стало ясно, что список подозреваемых короток. Bella indigo безумно дорог, и к тому же, хотя я держал это при себе, есть еще одна убедительная причина, ограничившая список подозреваемых. У Мак-Коннелла ушел целый день на опознание яда, а он специалист. Этот яд мог использовать только эксперт, только опытный знаток или по меньшей мере искусный любитель.

— Или кто-то знакомый с этим любителем.

— А! Совершенно верно. Ты проницательнее, чем был я. Ну, я попросил экономку Барнарда — а также Грэхема для независимого подтверждения — определить тех, кто имел доступ к Пру Смит в соответствующее время. Список был кратчайшим: Дафф, Сомс, Юстес Брамуэлл, Барнард, Родерик Поттс, Клод Барнард и, разумеется, вся домашняя прислуга.

— Однако прислугу ты как будто отмел? — вопросительно сказала леди Джейн.

— Да. Я отмел их из-за дороговизны и неизвестности bella indigo. Перед самой смертью Сомса я подумывал заняться ими, особенно молодым человеком, помолвленным с Пру Смит, но тут появился новый след. И с этого момента все ограничивалось вышеперечисленными. Родерик Поттс не мог совершить ни того, ни другого убийства. Он в момент смерти Джека Сомса находился под непрерывным наблюдением, и, следовательно, было маловероятно, что он убил Пру. Однако сбросить его совсем со счетов я не мог вплоть до сегодняшнего утра. Я как-то упустил из вида, что Поттс очень дороден и не слишком здоров. А требовались быстрые упругие ноги и гибкое тело, чтобы бесшумно спуститься по лестнице, убить кого-то физически, а затем выскользнуть в окно. Не абсолютный вывод, но в сочетании с прочими фактами близкий к тому.

Леди Джейн терпеливо слушала эти объяснения.

Ленокс откинулся на спинку и пожевал мундштук трубки, прежде чем продолжить.

— После Поттса у нас есть Дафф. Признаюсь, я подозревал его с самого начала. То, что в его распоряжении был пузырек мышьяка, одновременно представлялось как изобличительным, так и до невозможности простым. И как раз нынче утром он посетил меня, что, в зависимости от точки зрения, либо полностью доказывало его непричастность, либо делало его главным моим подозреваемым. Думается, не снизойди на меня нечто вроде прозрения, я бы пошел по его следу, но это оказалось ненужным. И мне в голову пришло еще кое-что. Я говорил тебе о дорогостоящем имуществе, спрятанном в доме Барнарда. И Дафф находился там, чтобы его оберегать. Так он мне сказал, а подобная ложь столь легко поддавалась разоблачению, что должна была быть правдой. Ведь убей он двух людей, чтобы украсть задуманное, а затем и укради, так даже Итедер подумал бы в первую очередь на него. Нет, полагаю, это осталось бы невероятным, даже если бы я не раскрыл дела.

Итак, у нас теперь всего четверо: Джек Сомс, Клод Барнард, Юстес Брамуэлл и наш добрый знакомый, леди Джейн, Джордж Барнард. Исключим Джека Сомса, и у нас остаются три имени. Если хочешь, можешь назвать меня глупцом, каких свет не видывал, поскольку мне с самого начала следовало свести дело к этим четверым, и даже, когда я это сделал, выбрал я из них Джека Сомса. Поразительное слабоумие! Мое единственное оправдание — вывернутый наизнанку мотив. Итак, кто это? Теперь я скажу тебе…

Но открытие пришлось отложить по меньшей мере на несколько минут. В библиотеку — явно с чем-то новеньким, — запыхавшись, ворвался сэр Эдмунд, как и утром, в своем непривлекательном одеянии.

— Чарльз… Чарльз… — сказал он, отдуваясь. — Я его видел… он посмотрел… я укрылся от его взгляда… откуда он мог видеть…

Он выпрямился, так как совсем изогнулся, и взял себя в руки. Ленокс тоже уже встал и теперь похлопал брата по спине.

— Превосходно! Превосходно!

— Я был…

— Можно я догадаюсь?

Эдмунд посмотрел на него с изумлением.

— Да, конечно.

— В комнату вошел человек, двигаясь очень быстро, и встал на колени на полу.

— Ну, да! — Эдмунд вытаращил глаза.

— Он заглянул под кровать, а потом несколько раз провел ладонью по полу.

— Да, опять верно!

— Потом он встал в сильной растерянности, может быть, даже постоял так, а затем выбежал вон, будто от удара молнии.

— Ты из меня дурака сделал, Чарльз?

— Что ты, Эдмунд! Да ни за что на свете!

— Значит, ты знаешь, кем был этот человек?

— Думается, да. Это был Клод Барнард?

Эдмунд посмотрел на него в полном изумлении.

— Да… да, он самый.

Глава 44

Трое старых друзей сидели на двух кожаных диванах посреди леноксовой библиотеки с Грэхемом на заднем плане. Снаружи стоял лютый холод, но в камине бурно пылал огонь, и в комнате веяло приятным теплом.

Эдмунд и леди Джейн сидели напротив Ленокса, который весь вечер напролет нетерпеливо притоптывал ногой и каждые несколько минут вскакивал, чтобы навести порядок на книжной полке или помешать в камине. И Эдмунд, и леди Джейн привыкли видеть его таким при развязке дела: чуть-чуть нервным, чуть-чуть догматичным, проверяющим и перепроверяющим известные ему факты.

Тем не менее, Эдмунда мучило разочарование, и после секунды тишины он сказал страдальчески:

— Полагаю, моя работа оказалась бесполезной. Ничего-ничего, Чарльз, — добавил он, когда Ленокс протянул ему руку. — Было очень увлекательно. На большой палец.

— Бесполезной, Эдмунд? Не сердись. С моей стороны было нехорошо отнять у тебя твою историю, но я был слишком увлечен. А что до бесполезности, я весь прошлый час ломал голову, как поддержать эти обвинения в суде. Бесполезно! Не думаю, что все газеты могли бы за год сообщить мне лучшую новость! Получить твое подтверждение, причем неопровержимое!

— Правда? — сказал Эдмунд, чуть ободрившись.

— Да оно бесценно, милый братец.

— Это было волнующе.

— Ничто, ничто, кроме полного признания, не могло бы помочь мне больше. Когда я отправил тебя на улицу, я как раз надеялся, что ты сумеешь увидеть что-нибудь в таком роде.

Эдмунд теперь совсем воспрянул духом и повернулся к леди Джейн.

— Ах, Джейн, — сказал он (потому что тоже рос с ней), — ты бы поразилась, увидев меня там! Переодетым до неузнаваемости.

Леди Джейн, которая уже давно созерцала костюм Эдмунда, сказала с гримаской:

— Говорю это на правах твоего старейшего друга, Эдмунд. Ты выглядишь не наилучшим образом.

— Возможно, возможно, но оно того стоило.

Она улыбнулась, потом повернулась к Леноксу и сказала:

— Значит, это был Клод?

Эдмунд кивнул, но Ленокс предостерегающе поднял палец.

— Нет, — сказал он. — Нет, не совсем.

И Эдмунд, который — бедняга! — перенес за прошедшие минуты много взлетов и падений, пробормотал с некоторой растерянностью:

— Как так? О чем ты?

— Клод, как ты, наверное, помнишь, Эдмунд, по твоему же собственному свидетельству, на балу имел полное алиби.

— Я мог и ошибиться, — сказал Эдмунд.

— Ты не ошибся. Клод не убивал Джека Сомса.

— Черт! — воскликнул Эдмунд.

— Клод хладнокровно отравил Пруденс Смит, а вот его двоюродный брат, Юстес Брамуэлл, убил Джека Сомса, тоже хладнокровно, во время бала.

В последовавшем молчании леди Джейн и Эдмунд сидели, застыв в абсолютной неподвижности, а Ленокс, который, правду сказать, имел склонность к драматическим эффектам, направился к столу, взял щепоть табака из сигаретницы и снова раскурил трубку, прежде чем вернуться на диван.

— По раздельности? — наконец сказал Эдмунд.

— Нет. В полной согласованности. Настолько, что у каждого было полное алиби касательно одного из убийств, что на некоторое время и сбило меня со следа. А будь дело предоставлено Итедеру, полагаю, Ярд остался бы с носом. На редкость умные ребята, и умный план. Я сталкивался с подобным и раньше — братья Олхоффен. Обычно один — главарь и уговаривает второго.

Леди Джейн все еще молчала, и Ленокс осознал, что на краткую минуту забыл, почему он вообще оказался втянутым в это дело.

— Прости, Джейн, — сказал он.

После паузы она отозвалась:

— Нет, я благодарна тебе.

— Лучше, что оно раскрыто.

— Да, конечно, — согласилась она.

Некоторое время все трое молчали. Наконец леди Джейн снова заговорила:

— Как ты это определил?

Теперь Ленокс встал и начал расхаживать по комнате, отвечая на ее вопрос, пока она и Эдмунд продолжали сидеть, а Грэхем все так же стоял у двери.

— Все было очень неясно, крайне неясно, но, как я уже говорил, Эдмунд, сегодня утром я сузил круг подозреваемых до двух кузенов и их дяди. И тогда, как обычно в таких случаях, серии мелких и не таких уж мелких подробностей начали складываться воедино у меня в уме. Я нашел древесный лист, редкий лист, там, где ему никак не следовало находиться — вблизи от подоконника окна Пру Смит, из которого выпрыгнул Юстес, убив Сомса, а позднее я вспомнил, что при моей первой с ним встрече я заметил, что из его кармана торчат веточки и листья. Такое часто можно видеть у ботаников, когда они собирают образчики, и потому тогда я не придал этому никакого значения. Но позднее припомнил.

— Но это мог быть и Барнард, — сказала леди Джейн. — Ты помнишь, как он сводил меня в ботанические сады?

— Да, ты права. Это несколько осложнило дело. Но другие улики помогли покончить с этой путаницей.

— Какие другие улики? — спросил Эдмунд.

— Свеча. Я сразу заметил, что в комнате Пру Смит была свеча, ни разу не зажигавшаяся. Грэхем, напомните мне, что вам сказала горничная.

— Она сказала, сэр, что экономка выдает новые свечи очень скупо.

— Вот именно. Сведение не просто полезное, но многозначительное. Только потому, что вы узнали это, Грэхем, несколько позже я, случайно увидев Клода с расстегнутой манжетой, обратил внимание на маленький ожог выше запястья.

— Пру и Клод, должно быть, подрались, — осторожно предположил Грэхем. — Пятна воска на полу, сэр, — добавил он, словно спохватившись.

— Вот именно. Мы с Мак-Коннеллом обнаружили пятна воска на полу комнаты Пру Смит. Теперь я полагаю, что умерла она, поскольку подслушала, как Клод и Юстес говорили про Сомса, и вступила в конфликт с Клодом, с которым была близка. Во время ссоры они, возможно, схватились и сметали на пол всякие вещи, включая, как согласен Грэхем, свечу, обрызгавшую воском пол и обжегшую Клода. Быть может, перед тем Пру держала свечу, чтобы посветить им. В любом случае двое молодцов увидели в этом улику — в сломавшейся свече — и заменили ее. Разумеется, живя наверху, они могли иметь столько свечей, сколько им требовалось.

— Но если между ними произошла драка, — сказал Эдмунд, — то использование яда не было ли слишком уж окольным способом?

— Ты прав, — сказал Ленокс. — Полагаю, Клод уговорил ее на какое-то время придержать язык. Предположу, что она с неохотой согласилась и тем дала им достаточно времени отравить ее. Между прочим, я нашел еще кое-что подозрительное: носовой платок под кроватью в комнате Юстеса: он пахнул перечной мятой и воском, возможно, из-за частичек воска на нем. Предполагаю, Юстес вытер руку кузена его собственным платком, а затем припрятал платок, зная, что у него нерушимое алиби касательно убийства Пру Смит — на случай, если ему понадобится шантажировать Клода, а то и выдать его полиции с платком в качестве улики.

А затем добавилось еще кое-что — молодой Хилари, член Парламента (я сидел рядом с ним на балу), упомянул мимоходом, что Клод и Юстес, члены его клуба, вроде бы близки — не разлей вода. Вспомнил я его слова совсем недавно. Кроме того, он упомянул (но какое-то время спустя, и я не уловил связи), что оба они теперь при деньгах.

Мне бы следовало обратить внимание на это сразу, и тогда бы я заметил еще многое. Их алиби были слишком уж безупречными. Сначала услышать, что Юстес писал картину, всецело и надолго погрузившись в это занятие столь увлеченно, что подчеркнуто ни разу комнату не покидал, а затем услышать от него на следующий день, что он кое-как наляпал оставшуюся краску? Почему он сначала был таким требовательным к себе, а затем таким небрежным? Ради нерушимого алиби, сохранять которое на другой день не требовалось. Мне, право же, следовало заметить это тогда же. Всякий раз, когда алиби выглядит непробиваемым, его необходимо расследовать.

— То же относится и к Клоду, — сказал Эдмунд. — Пожалуй, следить за ним было слишком уж легко.

— Вероятно, ты прав. Хотя действовал ты безупречно, они, по твоим словам, заметили твое внимание. Насколько помнится, он строил тебе рожи.

— Совершенно верно, — сказал Эдмунд.

— Однако это как-то не согласуется, — сказала леди Джейн. — Зачем сообщать Эдмунду, что они его заметили?

— Чрезмерная уверенность в себе, — сказал Эдмунд.

— Верно, — продолжал Ленокс. — Когда они на секунду встретились, и Клод ударил Юстеса, они, видимо, мгновенно составили план: Клод облегчит слежку за собой, а Юстес тихо исчезнет. В конце-то концов, у Юстеса было его алиби, а под подозрением находился Клод. Но не принимай к сердцу, Эдмунд. Они одурачили меня с куда большей легкостью, чем тебя.

Ленокс задумчиво постучал трубкой по ладони.

— Но зачем? — продолжал он. — Зачем все это? Зачем убивать Сомса и даже убить кого-то еще, чтобы подобраться к Сомсу? Какой властью он обладал? Я пришел к выводу, что ценность в доме Барнарда было бы крайне трудно унести, а именно это в первую очередь заботит взломщика — вспомните непреходящую популярность бриллиантов! — и что убийство Пру Смит и Джека Сомса ни на йоту не разрешило бы эту проблему. Как, по-твоему, Эдмунд?

— Абсолютно верно, — сказал Эдмунд. — Особенно в доме, полном народа. Ведь через дом должны были бы незаметно пройти двадцать человек. И бал не слишком подходящее время для этого.

— Вот именно. Так зачем же? Во-первых, нам известно, что Клод и Юстес принадлежат к совсем небогатым ветвям семьи. Однако, как оба с охотой признались, они по достижении совершеннолетия получили от дяди по десять тысяч фунтов. И были обеспечены финансово. Подозреваю, что Барнард точно так же обеспечил брата и сестру. Он большой гордец и, подозреваю, поддерживал их не столько по доброте душевной, сколько ради того, чтобы ему не кололи глаза бедностью его родственников.

— Помнится, он мне говорил, что его племянники обеспечены на всю жизнь, — сказала леди Джейн.

— Да? Совершенно в его духе. Но так или иначе, у обоих племянников имелись деньги. Юстес сказал, что свои вложил в железнодорожный фонд под четыре процента, а Клод сказал, что нашел выгодное помещение капитала в Америке. Вот так. Несомненно, они могли ожидать побольше после смерти Барнарда — но, думается, ни тот, ни другой не хотел до тех пор трудиться в поте лица. Заметьте, они все еще живут у него, хотя обычно молодым людям не терпится обзавестись собственным кровом. Это факт, который следует придержать. Я скоро вернусь к нему.

Что дальше? Я рекомендовал Итедеру проглядеть газеты с оповещениями о смерти Сомса, а он безмятежно проигнорировал мой совет. Как легко угадать, в моих построениях они стали ключом к делу.

Почему, хотя он располагал достаточными средствами, люди поговаривали, будто Джек Сомс разорен? Кто пустил этот слух? Я прикинул, что это маневр для отвода глаз. Слух пустили наши молодцы. Полагаю, они начали с дяди, который, как хорошо известно нам троим, любит посплетничать после бокала вина. Они к тому же знали, — он взглянул на Эдмунда, — что под одной крышей с ними находится эта ценная вещь. Быть может, Пру Смит за несколько недель до бала проведала про их план украсть ее и молчала только из-за уговоров Клода, и они решили, что это слишком рискованно.

— Почему вы сразу не заподозрили Клода, если мне дозволено спросить, сэр?

(Это был Грэхем.)

— Они разыграли это очень умно. Пока Сомс еще не был убит, им требовался способ снять подозрения с Клода, у которого не будет алиби для убийства Пру Смит. То ли чувство юмора, то ли они предвидели, что Сомс поведет себя глупо и доверчиво, но, подозреваю, что они подтолкнули Итедера (и меня) заподозрить Сомса. Они пустили сплетни, что он разорен, зная, что ум детектива всегда нацелен на поиски мотива. А фактически реальным мотивом вовсе не была ценность в доме Барнарда, из-за которой я заплутался еще больше и оставил племянникам предостаточную свободу рук, пока они не убили Сомса, успев к тому времени запастись алиби.

Но это лишь прикидки. Вернемся к фактам. Сомневаюсь, что так уж много людей прочли в «Пост», что на самом деле Сомс вовсе не был разорен, но я-то прочел. И, что важнее, полагаю, вы все читали некролог в «Таймс». Припомните его — или любые в респектабельных газетах. Они все подчеркивали одно и то же: спортивные успехи, труды в Парламенте, положение в обществе и его НЕДАВНЮЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ПРАВЛЕНИИ «ПАСИФИК ТРАСТ». Это последнее, как я понял сегодня, и было самым важным. И подсказал мне это ты, Эдмунд.

— Как это я умудрился?

— Ты сказал, что не променял бы что-то там НА ВСЕ ДЕНЬГИ В ФОНДАХ. И я увидел, что все время не замечал простейшей улики. Ценность в доме Барнарда, как я уже сказал, не была причиной преступления. За ним стоял «Пасифик траст».

Для меня это хороший урок. Оказывается, голосование в правлении «Пасифик» последние полгода крайне занимало финансовый мир. Грэхем, вы пытались подтолкнуть меня ознакомиться с этим — тем больше вам чести. Мне следовало прислушаться к вам.

— Я рекомендовал это по неверной причине, сэр.

— Но вы что-то почувствовали. Я редко читаю финансовые новости. Возможно, считаю себя даже выше этого, если быть честным, — Сити и все такое прочее. Колоссальная ошибка, которую я заметил только по милости Господней. С этого дня я буду читать финансовые газеты от первой до последней строчки. Грэхем, принуждайте меня, если я начну увиливать, хорошо?

— Слушаю, сэр, — сказал Грэхем, чуть приподняв брови и с легкой улыбкой на губах.

— «Пасифик траст»… Ну, не стану докучать вам подробностями. Эта компания очень преуспевала, и акционеры получали положенные дивиденды, а цена акций утроилась. Однако число акционеров очень МАЛО. Минимум капиталовложения составлял восемнадцать тысяч фунтов. Ну, а в Англии лишь немногие располагают восемнадцатью тысячами фунтов, и еще меньше таких, кто имеет достаточно сверх означенной суммы, чтобы пуститься в подобную спекуляцию. И вот тут-то и возникает Сомс. Достаточно сказать, что он заседал в правлении и примерно месяц назад ему принадлежал решающий голос в постановлении, определяющем дальнейшую судьбу компании.

В банке накопились доходы, так распределить ли их между акционерами или пустить в оборот? Распределение означало, что вклад в восемнадцать тысяч превратится в чистые сто восемьдесят тысяч, не считая уже полученных дивидендов. Однако тогда компания по сути прекратит существование, и акции не будут стоить практически ничего. Тем не менее, многие акционеры склонялись к этому варианту.

Если же пустить их в оборот, «Пасифик траст» стала бы одной из богатейших компаний в Англии. Вклад в восемнадцать тысяч означал бы выплату первоначальных восемнадцати тысяч, и акционеры сохранили бы свои акции, которые во мгновение ока обрели бы большую ценность, которая продолжала бы расти и расти. Однако ближайшую выплату акционеры получили бы, скажем, лет через двадцать или тридцать.

Буквально каждый сторонний наблюдатель отдавал предпочтение второму варианту, указывая, что за такой срок новообретенное богатство далеко превзойдет даже заманчивые сто восемьдесят тысяч. Голос Сомса, как я упомянул, был решающим. Компания постановила выплатить восемнадцать тысяч фунтов и укрепить статус «Пасифик траста» — выбор, означавший долгосрочную стабильность.

Собственно, выбор был хорош во всех отношениях. Благодаря голосу Сомса каждый вкладчик получал назад свой начальный вклад и сохранял акции, которые в конечном счете станут неизмеримо более ценными. Мало-помалу большинство акционеров приняли свершившийся факт. За исключением двоих — Клода и Юстеса.

— ЧТО-О? — почти хором сказали Эдмунд и леди Джейн.

— Полученные от дяди двадцать тысяч фунтов они вложили в «Пасифик». Я весь день провел, просматривая документацию «Пасифик», и наконец нашел то, что думал найти: сертификат совместного владения. Они вложили деньги вместе четыре года назад — совместно, что допускается правилами компании. А вовсе не вложили их, как утверждали, в четырехпроцентные ценные бумаги и в некую американскую компанию соответственно. А где ложь, там и мотив.

— Но откуда они так много знали про финансы? — спросила леди Джейн. — Им помог дядя?

— Подозреваю, что инициатива принадлежала Юстесу. Клод был не против спекульнуть, но он мне видится именно таким, а Юстес, мне кажется, жаждет вести жизнь джентльмена. И он умен. Его злит ощущение неравенства, порожденное в нем богатым дядей. Как и Клода. Сто тысяч фунтов от «Пасифик траст», принося чистых пять тысяч годового дохода, обеспечили бы им обоим возможность никогда больше не зарабатывать своим трудом до конца их дней, а вы согласитесь, что сумма весьма приличная для кого бы то ни было.

Но если бы они получили по десять тысяч каждый без всякой гарантии получить что-либо еще в ближайшие десятилетия, они оказались бы прочно на мели. Большинство людей в Англии смогли бы прожить на такую сумму всю жизнь. Но не два молодых джентльмена со вкусом к лондонской роскоши, когда некие юные аристократы живут на содержании в семь тысяч годовых, получая их поквартально.

— Марчмейнским мальчикам выплачивается и побольше, — прожурчала леди Джейн.

— Вот именно. Такая сумма отнюдь не гарантировала привольную жизнь ни тому, ни другому. Недурные деньги, но не такие, какие позволили бы им постреливать птиц, иметь несколько породистых лошадей, путешествовать, жить в Лондоне и за городом, вступить в брак, который поднял бы их социальный статус — с титулованными невестами, например. Вот чего, подозреваю, хотели они оба.

— Должно быть, они узнали, как намерен проголосовать Сомс, когда он начал охранять золото, бедняга, — сказал Эдмунд.

— Думаю, ты прав. Они, конечно, тщательно следили за голосованием и, кроме того, знали, как я почерпнул из «Таймс» после смерти Сомса, что следующая вакансия в правлении практически обещана Джеймсу Мейтленду как одному из главных вкладчиков компании и что он склонялся к выбору более непосредственной выгоды для вкладчиков.

Что произошло затем, мы знаем. Они планировали убить Сомса в благоприятных условиях бала, который обеспечил бы сумятицу любому происшествию. И с готовым фальшивым следом из-за ценной вещи в доме Барнарда, непременно собьющим с толку любого сыщика. Пру Смит, работавшая наверху, видимо, была там в разгар утра, когда слуги перекусывают, а другие обитатели дома отсутствуют до времени второго завтрака. Думаю, она ускользнула наверх навестить Клода. Клод и Юстес, полагавшие, что вокруг никого нет, каким-то образом обнаружили, что ошиблись. Они умиротворили Пру Смит, улестили, запугали, не знаю, как именно, но тем или иным способом убедили ее промолчать. Теперь, подумав, я полагаю, они, наверное, сказали ей, что просто фантазировали вслух о том, чего ни в коем случае не собираются сделать. А ей хотелось верить Клоду. Не следовало, конечно, но, думаю, что было именно так.

Вот, пожалуй, и все. Полагаю, особенной опасности, что молодцы покинут Лондон, нет. Они думают — в частности, из-за путаницы, которую создает Юстес, — что им все сошло с рук. В конце-то концов, у обоих есть алиби. Но мы-то знаем, что их алиби не выдержат проверки — а приключение Эдмунда сегодня вечером доказывает это безоговорочно. Вот почему я и отправил тебя туда, милый братец.

И у леди Джейн, и у Эдмунда нашлось несколько вопросов, на которые Ленокс ответил, либо постарался найти наиболее вероятный ответ. Наконец, когда их любопытство было удовлетворено, детектив встал.

— Будьте так добры, пошлите записки Итедеру и доктору Мак-Коннеллу с просьбой заглянуть сюда сегодня вечером, — попросил он Грэхема.

— Я пошлю их незамедлительно, сэр.

Глава 45

Вскоре Эдмунд поднялся наверх, чтобы принять горячую ванну, пока Ленокс показывал леди Джейн новую заказанную им карту. Карту Персии. Он отправится на юг из Исфагана в Шираз, сообщил он ей. Она засмеялась и предположила, что это долгое путешествие и что-нибудь ему да помешает, но он упрямо отказывался допустить этот факт. Он сказал, что наймет гида, и что они с Грэхемом сядут в горный поезд, новый и по-настоящему скорый. Он спросил, а не хочет ли она поехать, и она сказала, нет. Спасибо, но что она с нетерпением ждет дня, когда они вместе отправятся в Италию, в чем давно уже поклялись. Именно там она провела свой медовый месяц.

— Ах, Чарльз… Венеция! Ты когда-нибудь бывал там?

— Нет, только в Риме.

— Она изумительна. И Флоренция, Сиена… как живо я помню все это.

Он улыбался, слушая, как она говорит ему оместах, которые объездила, когда была юной и замужней, но думал он совсем о другом: о том, как думает, что никогда еще она не была столь красивой, даже когда он видел ее на свадьбе, всего лишь двадцатилетней и сияющей.

Вскоре Эдмунд спустился вниз, заметно более чистый и счастливый. Он тоже поглядел на карту Персии и высказал мнение, что, может быть, на этот раз его брат, и правда, отправится в путешествие.

В дверь постучали в тот момент, когда Ленокс бережно сложил карту и поместил ее в старую подставку для зонтиков. У входной двери он столкнулся с Грэхемом и сказал, что сам ее откроет, ожидая увидеть Мак-Коннелла или Итедера.

Но на крыльце, слегка заснеженный, с глазами, налитыми кровью, стоял Клод Барнард.

— Мистер Ленокс? Могу я поговорить с вами?

— Ну, да, — ответил Ленокс в полной растерянности. — Грэхем, пожалуйста, проводите мистера Барнарда в малую гостиную. Я сейчас же к вам присоединюсь, — сказал он Клоду.

Он поспешил в библиотеку.

— Пришел Клод Барнард, — предупредил он, не давая им времени опомниться. — Джейн, ты останешься тут или вернешься домой, как сочтешь нужным. Эдмунд, а ты встань у двери малой гостиной, будь так добр. В случае, если он прибегнет к насилию, я дам знать нашим старым посвистом. — Это был птичий посвист, которым они пользовались в детстве. Он мог означать «берегись!», или «я тут», или «на помощь!».

— Да, конечно, — сказал Эдмунд. — Конечно.

— Я бы пригласил тебя внутрь, но он может выйти из равновесия.

— Тем более причин сделать так, Чарльз.

— Нет. С твоего разрешения, я абсолютно против.

Эдмунд пожал плечами. И минуту спустя Ленокс вошел в малую гостиную, а Эдмунд встал у двери.

Войдя, Ленокс немного помедлил. Комната была небольшой, редко используемой, полной ошибок: неудобные кресла, неудачно задуманное бюро, посредственная картина. Единственным ее достоинством было окно, выходившее в сад за домом. Там и стоял Клод, куря сигарету, засунув другую руку в карман пиджака.

Он выглядел печальным и заметно осунувшимся даже за последние два-три дня. Он не услышал, как вошел Ленокс, и несколько секунд Ленокс смотрел на него с грустью. Жалости он, конечно, почти не испытывал, но обаяние молодого человека сменилось меланхолией.

— Мистер Барнард? — наконец сказал Ленокс.

Клод обернулся.

— А, мистер Ленокс! Холодный сегодня выдался денек, верно?

Наступило молчание.

— Не угодно ли присесть?

Клод кивнул, и лицом друг к другу они оба опустились в уродливые кресла, набитые конским волосом.

— Боюсь, я не могу сделать комплимент вашему вкусу, мистер Ленокс.

— Я редко захожу в эту комнату.

— А… вот что.

— Чем я могу помочь вам, мистер Барнард?

Клод горько засмеялся.

— Помочь мне? Ну-ну.

— Мне выразиться иначе? Что вы хотите сказать мне?

— У меня ощущение, будто я живу во сне, мистер Ленокс. Все обернулось так… так скверно.

— Да, именно так, — сказал Ленокс.

Клод резко вскинул голову.

— Я не уверен, что, собственно, вам известно.

— Напротив, мне известно все.

Теперь молодой человек посмотрел на него с удивлением.

— Все? Но, конечно же, нет.

— Да, уверяю вас.

— Так не скажете ли?

— Вы и ваш кузен Юстес убили Пруденс Смит и Джека Сомса, чтобы получить полные дивиденды по вашим акциям «Пасифик траст».

Клод тряхнул головой.

— Да, вижу, что так. — Он вздохнул. — Моим единственным утешением было прийти к вам по собственной воле, а теперь я лишился и его.

— Напротив, — сказал мистер Ленокс. — Вы поступили именно так. Ведь вы легко могли бы находиться сейчас по ту сторону Ла-Манша. Однако это ни в коей мере не искупление.

— Искупление? Говорю же вам… — Он умолк и закурил новую сигарету. Немного погодя он заговорил снова: — Да, я пришел к вам по собственной доброй воле. Не сомневаюсь, что мне висеть. Но что угодно, лишь бы не жить в этом кошмаре ни минутой дольше.

— Инициатором был Юстес.

— Юстес… Юстес… Вы бы не поверили, мистер Ленокс, но вопреки всем его занудным мнениям и неприятным манерам он способен быть убедительнее всех в мире.

— Лучше начните сначала, — перебил Ленокс.

Клод пыхнул сигаретой.

— Если вы знаете все, не вижу, зачем мне надо унижаться и рассказывать.

Ленокс расслышал ноту упрямства в голосе молодого человека и вместо того, чтобы читать ему нотацию, сказал мягко, но категорически:

— Все началось с вашего дяди, не так ли?

Клод растерянно посмотрел на него.

— Да, — начал он медленно. — Полагаю, это правда. Дядя Джордж. — Внезапно, будто пришпоренный мыслью, что его выслушают сочувственно, он разразился потоком слов. — Вы не поверите. Он… он прямо-таки жесток с членами нашей семьи, если на то пошло. Дал нам деньги, чтобы не оказаться в неловком положении, знаете ли, а потом колол этим глаза нам всем, стравливал нас между собой. Сделал наших родителей врагами. Вот почему мы с Юстесом сблизились: мы его ненавидели.

— Продолжайте, — сказал Ленокс.

— Полагаю, объективно он был к нам добр: снабжал нас карманными деньгами, платил за университет, позволил нам жить у него, как нам было удобно. Но не могу передать его постоянные упоминания и наедине с нами, и в обществе о том, скольким мы ему обязаны. Это было ужасно.

— А затем он дал вам деньги, ведь так?

Будто осознав, что был слишком откровенен, Клод угрюмо замедлил свою речь.

— Да, он дал нам некоторую сумму.

— И что вы с ней сделали?

— Думаю, вы уже знаете.

— Однако вы можете объяснить, что чувствовали. Я знаю только факты.

Вновь поощренный к откровенности, Клод сказал:

— Он дал нам по десять тысяч каждому. И вот тогда Юстес пришел ко мне.

— Он пришел к вам?

— Нас объединяла наша неприязнь к дяде, но все равно мне мой кузен не нравился. Тем не менее, он был неотразим. Сказал, что нашел для нас способ разбогатеть, для нас обоих, а мы оба знали, что в подобных вещах он большой дока. По-моему, он заправлял бюджетом своей собственной семьи лет с шести-семи, уберег их от страшного перепада от богатства к бедности, который испытал я. Видите ли, наш дядя уделял свою помощь, когда и как ему вздумается. — По лицу Клода скользнула тень его детского гнева.

Ленокс опять, скрыто его подталкивая, сказал:

— Значит, он нарисовал вам радужную картину?

— Он меня убедил. Сказал, что нам больше никогда не надо будет работать. И, конечно, он был прав. Даже согласись мы с решением правления, то, разумно распоряжаясь деньгами, мы вполне могли бы жить на то, чем располагали, не говоря уж о росте цены акций. Но, понимаете, он задурил мне голову грезами о неограниченном богатстве… — Клод раздавил сигарету о подоконник открытого окна и запустил руку в волосы. — Десять тысяч фунтов ни в какое сравнение с ним не шли.

— Насколько понимаю, были долги, — сказал Ленокс, предлагая Клоду новую сигарету.

— К чему тянуть, — с горечью ответил Клод. — Ведь вы уже знаете. Я много пил, влез в карточные долги, а неоплаченных счетов накопилось столько, что волей-неволей мне пришлось бы поужаться. Из десяти тысяч фунтов у меня осталось бы от силы три-четыре тысячи. Конечно, большая сумма, но недостаточная, чтобы жить так, как я хотел жить… Или нет. Как я хотел бы показать дяде Барнарду: вот, как я живу! — Вновь по его лицу скользнула та же тень гнева. — Даже во всем себе отказывая, я израсходовал бы их за пять лет.

Ленокс понимал, что наступил момент, требующий большого такта.

— И Юстес предложил выход…

Клод промолчал, но затем кивнул.

— Да, он меня убедил. Сказал, что, убрав Сомса из правления, мы будем богаты, и конец всем моим тревогам, тревогам моей семьи, всем ехидствам дяди Барнарда. В один присест по сто тысяч каждому.

— Сначала об убийстве речи не было, ведь так?

— В начале не было. Сперва мы просто распустили слухи, что Сомс — пьяница и остался без гроша. Мы думали, что, может, его выведут из правления, в согласии с общественным мнением. Боюсь, мы сильно подпортили ему жизнь, бедняге. — Говоря это, он взглянул на Ленокса почти с вызовом, но лицо детектива сохраняло невозмутимость. Клод продолжал, будто рухнула плотина. — Ничего не получилось, и, понимаете, мало-помалу Юстес убедил меня, что от этого зависят самые наши жизни. Как я вам уже сказал, происходило это будто во сне: убить кого-то, спрашиваю вас? У меня было достаточно денег, друзей хоть отбавляй, богатый дядюшка, пусть и тиран — так как же меня удалось уговорить? Какое безумие! Но до меня дошло только после смерти Пру… а тогда уж от этого зависела самая моя жизнь. Я не мог пойти на попятный, твердил Юстес.

— Продолжайте.

— Нет. Я и так уж наговорил лишнего. Я даже не знаю, какую помощь вы можете мне оказать. — Он стоял у окна, продолжая курить.

Ленокс почти прошептал:

— Наверное, это было нелегко — убить девушку, которую вы знали… которая, возможно, вам нравилась.

— Нравилась? — угрюмо сказал Клод, быстро оборачиваясь к Леноксу. — Да, она мне нравилась, это правда… Помните, как я ужинал один наверху в «Скачках»? Я думаю, именно тогда я по-настоящему понял, что произошло. Когда я очнулся, то в первый раз увидел, каким коварным, жутким человеком был мой кузен… был на самом деле. И меня охватила такая тоска! Это не оправдание, нет, но это правда.

— Что значит: вы очнулись?

— Понимаете, когда я убил Пру, я этого на самом деле не понимал. Юстес дал мне какой-то яд, он его выцыганил у нашего дяди, и еще пузырек с ядом для отвода глаз из комнаты экономки. — Ленокс кивнул сам себе. — Он ведь знает ботанику и пользовался им для растений. А мне откуда было знать? Я Оксфорд еле окончил со степенью третьего класса. Она, думается мне, слышала, как мы говорили про Сомса. И бедняжка Пру настолько доверяла мне, что решила поговорить со мной напрямик. — Он раздавил сигарету и взял новую, предложенную Леноксом. — Он не казался реальным, этот яд. Я как-то не связывал его со смертью Пру, хоть это и звучит странно. Такой маленький пузырек, будто с лекарством.

— Но вы же дрались, не так ли?

— Дрались?

— И вам требовалось заставить ее молчать достаточно долго, чтобы успеть отравить ее после драки. — Заметив, что Клод намерен возразить, Ленокс добавил чуть более резко: — Послушайте, была борьба, в которой вы обожглись.

— Да, вижу, вы, и правда, знаете все. Мы действительно сцепились. Шепотом, чтобы нас не услышали. Но она была жутко рассержена. И я действительно обжегся. Но под конец я убедил ее промолчать, пока я уговорю Юстеса отказаться от плана. Я сказал, что это была просто болтовня.

— Вот так вы ее обманули?

Наступило долгое молчание. Ленокс знал, что подошел момент, когда Клод либо попытается бежать, либо сломается. Неторопливо, без единого резкого движения он достал запыленную бутылку и две стопки из отвратительного гардероба, завещанного ему той или иной тетушкой. Клод был не первым подозреваемым, кого он приводил в эту комнату. Он медленно наполнил стопки ржаным виски и протянул одну молодому человеку. Клод поглядел на нее, помедлил долю секунды, затем взял ее и сделал глоток. С надломом в голосе он продолжал:

— Сделать это для меня было пыткой. В то утро я много выпил, но не это было истинной причиной, почему я не отступил. Это только поспособствовало. Я ревновал, понимаете. Суть в том, что она мне по-настоящему нравилась… что я почти любил эту горничную. — Он засмеялся с таким недоумением на лице, что почти казалось, будто он говорит о ком-то другом, о каком-то другом случае. Ленокс вспомнил Дека и Джеймса, их разные реакции. Очевидно, в Пру таилось нечто особое, и трое молодых людей не просто любили, они были одержимы.

Более не нуждаясь в частых подталкиваниях Ленокса, Клод продолжал:

— И Юстес — он же такой умный! — рассказал мне в то утро про парня из кабака, тайком забиравшегося к ней в комнату. Про Дека. Не знаю, как он это рассчитал, но меня охватила ярость. Она меня пожирала. Я спустился вниз… я подмешал яд в ее стакан с водой… притаился в коридоре. Смотрел, как она пьет, и испытывал почти счастье, знаете ли. Потом сменил свечу, положил записку и оставил какой-то другой пузырек, какой надо было оставить. Вот так.

— И, сделав это, должны были помочь с Сомсом.

Клод взглянул на Ленокса прямо-таки с удивлением, будто прежде разговаривал сам с собой.

— Это правда, — сказал он. — У меня не было алиби на то время, когда умерла Пру, а потому мне требовалось алиби для второго убийства. Я раскаивался, но, вы знаете, не хотел попасть в тюрьму или на виселицу.

Ленокс снова сел в кресло. Снег теперь валил густо. Клод все еще стоял у окна, и теперь, когда оба замолчали, ночь исполнилась глубокой тишью.

— Виселица… нет, не думаю. На минуту мне пришло в голову, что вы пытаетесь провести меня, что на самом деле вы использовали Юстеса. Но вижу, это не так. Необходимо было, чтобы бескровное убийство совершили именно вы, более легкое, то, которое казалось нереальным. Ваш кузен, несомненно понимая, что вы неспособны вонзить человеку нож между ребер, и подтолкнул вас к пределу, за который вы не могли перешагнуть. — Он помолчал. — Нет, виселица навряд ли. Двадцать-тридцать лет тюрьмы скорее всего.

Словно возвращенный пощечиной к реальности, Клод сказал:

— Тридцать лет? — Вид у него был ошеломленный.

Ленокс кивнул.

— Время по-настоящему проснуться, Клод. Это же вовсе не было шуткой.

Секунду спустя Клод вышел из оцепенения. Ленокс полуожидал этого, но все равно был захвачен врасплох. Клод смел его с дороги и кинулся к двери. Времени на птичий посвист не оставалось. Ленокс сумел только прохрипеть «Эдмунд!» настолько громко, насколько был в силах. Затем поднялся с пола (в его теле все еще прятались отголоски полученных побоев) и побежал к двери. По ту ее сторону Клод вырывался из рук Эдмунда, крепко его обхвативших.

Глава 46

Явился Мак-Коннелл и выслушал всю историю от леди Джейн. Грэхем получил записку от Итедера — он напал на превосходный след, и у него нет времени приехать. Четверо друзей негромко разговаривали в библиотеке о Клоде, который, несколько успокоившись, теперь сидел в малой гостиной за запертыми окнами и дверью.

— Лучше позволь ему переночевать в какой-нибудь из спален, — сказала леди Джейн. — Отвезешь его завтра. На улице настоящая вьюга.

Ленокс заколебался и спросил, а поступил бы он так, если бы Пру Смит и Джека Сомса убил Бартоломью Дек? Но мало-помалу остальные трое уговорили его поступить милосердно. Это ведь последняя ночь, которую Клод проведет удобно перед долгими, долгими годами.

А потому Ленокс смягчился, обеспечил молодого человека грелкой и мягкой постелью и затем запер дверь комнаты для гостей снаружи, а утром, хотя не пожелал завтракать с ним, послал ему завтрак наверх. И он представлял себе, как его гость, сидя в кресле в роскошно обставленной спальне ест последнюю вкусную трапезу своей юности.

Горячий след Итедера остыл, и он наконец удостоил их своим присутствием, выслушал всю историю, тут же сказал, что «ожидал чего-то подобного», посетовал на распущенность (пожалуй, справедливо) молодых «аристократов, которым никогда не приходилось заработать даже фунт» и арестовал Клода. Клод сам отгладил свой костюм и аккуратно завязал галстук. Выглядел он очень мрачно, но как будто испытывал некоторое облегчение.

Далее необходимо было разыскать Юстеса. В доме Барнарда, куда Ленокс и Мак-Коннелл заехали в первую очередь, его не оказалось. Как и в тех клубах, членом которых он был. Они вернулись к Барнарду и попросили, чтобы их проводили в комнату Юстеса. У нее по-прежнему был жилой вид, но количество личных вещей заметно поубыло с того дня, как Ленокс впервые побывал тут, и под конец, как всегда обаятельная, мисс Гаррисон неохотно сообщила им, что мистер Брамуэлл отбыл с дорожным сундуком, сказав, что уезжает на несколько дней домой навестить свою мать.

Выслушав это и спустившись вниз, Ленокс и Мак-Коннелл на мгновение остановились на пороге входной двери, разговаривая. Затем поблагодарили экономку и спустились на свежеоснеженный тротуар.

— Полагаю, нам придется последовать за ним туда, — сказал Ленокс.

— Да, — согласился Мак-Коннелл. — Он ведь не может знать, что его ищут.

Ленокс было умолк, а затем воскликнул со всей поспешностью:

— Идем, идем! Нельзя терять ни минуты.

Не спрашивая объяснения, Мак-Коннелл вскочил в свой экипаж, по настоянию Тото запряженный четверней, и поманил Ленокса за собой.

— Куда? — спросил он, едва оба сели.

— К реке! — крикнул Ленокс. — И гоните как можете.

— Пароход? — сказал Мак-Коннелл, когда колеса быстро застучали по булыжнику.

— Да-да, пароход! — сказал Ленокс. — Ах, как глуп я был! Как глуп на протяжении всего дела! Недооценить такого умного человека! Никогда не прощу себе, Томас!

— Но откуда ты знаешь, что он направился на пароход?

— Полный сундук? Чтобы несколько дней погостить на Севере? Нет-нет-нет! А поезда из Англии отбывают нерегулярно и едут медленно, однако пароходы отбывают ежедневно, и перехватить пароход куда труднее, чем поезд! Все указывает на это, Томас. Наверное, он проследил Клода до моего дома и понял, что игра проиграна.

В порт они прибыли очень скоро и пробежали мимо домиков, где люди покупали билеты, ожидали и прощались. Да, сообщил им кассир, сейчас отплывает пароход в Египет и дальше в Азию, и да, свободные каюты еще есть.

Они выбежали на пристань, и Ленокс оглядывал палубу, пока Мак-Коннелл вглядывался в лица пассажиров еще у сходней.

— Ничего, — сказал доктор, когда толпа поредела, и Ленокс тоже ничего не увидел.

— Отчаливаем! — крикнул капитан, и в ту же секунду Мак-Коннелл закричал, тыча пальцем:

— Вот он!

На фордеке действительно стоял Юстес Брамуэлл — несомненно, он, темноволосый, в сером костюме. Он даже не потрудился укрыться у себя в каюте до отплытия, настолько был уверен, что Ленокс не догадается о его планах. Позади них раздался вскрик, но их глаза оставались прикованными у Юстесу.

Ленокс подбежал к капитану.

— Мы должны взойти на борт, — сказал Ленокс, — там преступник.

— Вы из полиции? — спросил капитан.

— Нет, но мы ее заменяем, — объяснил Ленокс.

— Сожалею, пароход закрыт для свободного доступа. — Он намеревался сам пройти по сходням, но пока Мак-Коннелл тщетно убеждал капитана, к ним метнулся последний пассажир.

Последний пассажир с тревогой протянул капитану билет. При нем не было никакого багажа.

— Третий класс, — сказал капитан, разорвал билет и кивнул на сходни. Он сумел противостоять мольбам Ленокса и Мак-Коннелла, один раз даже с силой их оттолкнув; и после пяти минут ожидания, не появятся ли еще пассажиры, сам поднялся на палубу и сбросил конец.

Ленокс стоял на пристани, ощущая полную безнадежность, а Мак-Коннелл удалился, чтобы без всякого толка поставить в известность полицию, и тут Ленокс что-то увидел. Последнего пассажира, который бросился на пароход без багажа. Его глаза были устремлены на Юстеса, и он только раз оглянулся на Ленокса. При этом он указал на Юстеса и придал лицу вопросительное выражение. Ленокс кивнул: да, это убийца. Он знал, что решает судьбу Брамуэлла, и тем не менее кивнул.

Человек этот был одет в черный как смоль костюм. После кивка Ленокса он медленно направился к Юстесу и остановился в нескольких шагах от него, глядя пронзительно, ненавидяще. Это был Джеймс, лакей, жених Пру. И Ленокс ясно увидел неизбежный ход дальнейших событий. Он поманил к себе Мак-Коннелла, когда пароход медленно поплыл, и попросил его больше ничего не предпринимать. Он указал на Джеймса и Юстеса, разделенных несколькими шагами, и сказал доктору, что произойдет.

Ленокс послал предупреждение в Египет задержать Юстеса, но никаких результатов не ожидал. И шесть дней спустя, когда по прибытии парохода в Каир капитан отправил английским властям следующее сообщение, затем подхваченное газетами, он удивился не более, чем тому, что утром взошло солнце.

Крайне мало известно о гибели двух мужчин, которые плыли на пароходе Ее Величества «Британия» на Дальний Восток. В первую же ночь плавания их, согласно капитану, в поздний час смыло за борт. Один был пассажиром первого класса, другой — третьего. Власти предполагают, что пассажиром первого класса был Юстес Брамуэлл, один из двух убийц в деле Джека Сомса, которое так талантливо распутал инспектор Итедер, прежде чем были бы погублены еще жизни. Предполагается, что произошел несчастный случай.

Глава 47

Несколько дней спустя Ленокс обратил мысли к своему рождественскому визиту к брату, начиная с нынешнего вечера. После разоблачительных замечаний Ньютона Даффа ему все еще не терпелось задать таску Эдмунду — быть может, за ужином и запыленной бутылкой вина их отца. И, разумеется, леди Джейн будет там всего в нескольких милях у своего брата, в доме, в котором выросла.

Однако в настоящую минуту Ленокс находился в месте, сулившем даже еще большую меру блаженства, чем Ленокс-хаус, дом его детства. Он был в мастерской Лайнхена на Краун-стрит в респектабельном квартале у Лейстер-сквер. Не то место, которое он отыскал бы сам, подумалось ему. Благодарение небу за Скэггса.

— Да. Три пары на пробковой подошве. Две черные, одна коричневая, все на фланелевой подкладке, — сказал он, повторяя свой заказ. Он приезжал сюда два дня назад, и теперь сапоги были готовы.

— Упаковать? — спросил мистер Лайнхен, благодушный седовласый толстячок.

— Нет, коричневую пару, с вашего дозволения, я надену.

— Желаете, чтобы мы упаковали ваши старые сапоги?

Ленокс содрогнулся.

— Надеюсь, я никогда их больше не увижу.

Мистер Лайнхен рассмеялся.

— Ну, за эти я ручаюсь, мистер Ленокс. Вы пришли куда следовало. Признаюсь, я не слишком высокого мнения о сапогах, которые вы носили.

— Как и я, мистер Лайнхен. Я не в силах их терпеть долее секунды.

Мистер Лайнхен снова посмеялся, взял нестерпимые сапоги, сброшенные Леноксом, и подал коричневую пару, сшитую точно по его ногам согласно мерке, которую мистер Лайнхен снимал на глазах у Ленокса, доставляя ему неизъяснимое наслаждение.

Ленокс надел чистую пару носок, специально захваченных с собой, а затем сапоги, и не был разочарован. Мгновенно теплые, но мягкие — да, именно то, что ему истинно требовалось. Рассыпавшись в благодарностях, он получил от сапожника пакет с двумя другими парами, мысленно сказал спасибо Скэггсу за его практичность и вышел на улицу, где, новому снегу вопреки, его ноги остались теплыми и сухими. Райское блаженство!

До вечернего отбытия в Ленокс-хаус ему предстояли еще два дела. Первое — менее приятное. Он назвал кучеру Бау-стрит и Скотланд-Ярд. Это был день повышения Итедера в чине. К снижению преступности в Вест-Энде, его участке, добавились еще мальборовская подделка и убийство Джека Сомса. Хотя было холодно, Ленокс увидел, что Итедер и Генри Докинс, начальник полиции, стоят на тротуаре у ворот, беседуя с толпой из, может быть, пятнадцати журналистов и группы обывателей. Несколько минут оба что-то отвечали под не исчезающую с лица Итедера широчайшую улыбку. Ленокс принял это не слишком к сердцу, хотя и чувствовал, что его провели.

Когда с ответами было покончено, журналисты задвигались туда-сюда, фотографируя обоих героев дня, а также юных отпрысков Итедера. Итедер пожал руку Ленокса, но вниманием его не удостоил. Однако после того, как фотографирование завершилось, Итедер подвел к Леноксу мальчугана лет восьми. Они отошли немного в сторону.

— Мой сын, мистер Ленокс. Джон.

— Как поживаешь, Джон?

— Что следует сказать? — сказал Итедер, обращаясь к мальчику.

— Благодарю вас, сэр, — сказал мальчик.

Взгляды Ленокса и Итедера встретились. Ленокс протянул руку, Итедер ее пожал, а затем сыщик и его сын отошли. Забираясь в свою карету, Ленокс подумал: «Довольно-таки нелепо!» Но когда карета покатила, он волей-неволей почувствовал себя немного растроганным.

Во второй раз они остановились на Кларк-лейн перед конторой мистера Керра, агента по организации путешествий.

— Мистер Керр! — сказал Ленокс, входя. Комната была пыльной, но хорошо освещенной и заваленной бумагами, расписаниями и картами.

— А! Мистер Ленокс!

— Он самый, мистер Керр.

— Пришли спланировать путешествие?

— Вот-вот, мистер Керр.

Пожилой агент кисло усмехнулся.

— Не вижу, для чего. Вы никогда никуда не ездите, а я ничего не зарабатываю.

— Как так, мистер Керр? Я же ездил в Москву всего пару лет назад.

— Девять.

— Ну, дела поправятся, мистер Керр.

— Не мои, с такими-то клиентами.

— А! Тут вы не точны, с вашего позволения. Только одно слово, мистер Керр: Персия. Что у вас есть?

— Что у меня есть? Пустые обещания. А как насчет Франции?

— Ну-у-у, мне пришлось отказаться. Но ведь Грэхем принес пятьдесят фунтов, разве нет?

— Угу, угу, — сказал мистер Керр брюзгливо, но и слегка смягчившись.

— Превосходно. Ну, а теперь, что у вас есть касательно Персии? Я подумываю о поездке по четырем городам, если бы вы сумели ее устроить с туземным гидом. Я могу немножко свернуть с избитых путей.

Разговор начал обретать конкретность, и очень медленно мистер Керр достал нужные карты и сказал, что да, быть может, ему известен человек, знакомый с персидской глушью. Постепенно, как ему удавалось всегда, Ленокс разговорил старого ворчуна, и к концу оба были равно увлечены. Люди постоянно советовали ему обратиться к какому-нибудь другому агенту, но Леноксу нравился их ритуал и то, как упрямый мистер Керр заражался его энтузиазмом. Кроме того, он обладал качеством, поднимавшим его в глазах Ленокса много выше всех остальных: мистер Керр тоже любил планировать поездки. Он обрел свое призвание, так как принадлежал к тому же роду мечтателей, что и Ленокс, когда дело шло о путешествиях.

Ленокс ушел час спустя, унося несколько исписанных листков, пообещав вернуться после Нового года спланировать все поточнее. Кто знает, поедет ли он в Персию — но, планируя, он всегда верил, что на этот-то раз отправится в путешествие непременно.

На обратном пути он попросил кучера высадить его в конце Хэмпден-лейн и радостно зашагал по улице с букетиком цветов в руке. Это были незабудки, и он вручил их Керку с запиской: «Благодарю тебя за все. Скоро увидимся!»

Затем он зашагал назад, к своему дому рядом, все еще наслаждаясь теплотой ног, и ублаготворенно поднялся на собственное крыльцо, а в прихожей ему была вручена телеграмма.

Клод Барнард признал себя виновным в убийстве, как только ему предъявили обвинение, избавившись от тягот процесса, и получил тридцать пять лет тюрьмы взамен виселицы благодаря тому, что Ленокс приватно призвал судью проявить милосердие.

Пожалуй, практичнее сообщить о его дальнейшей судьбе сейчас же. Поскольку судьба его кузена уже решилась, Клод действительно получил двести тысяч фунтов, свою долю и долю Юстеса, когда правление «Пасифик траст» вновь проголосовало — вопреки тщетным настояниям широкой публики почтить память Джека Сомса, оставив в силе поданный им голос. Кузены официально распорядились, что в случае смерти одного из них владение их объединенными акциями перейдет ко второму. Или в случае смерти их обоих — их семьям в равных долях.

В первый год заключения эти деньги жестоко дразнили Клода, так как ему удавалось лишь иногда расходовать фунт-другой на еду получше и отдельную камеру. Но постепенно, когда миновало несколько лет, он полностью смирился со своим жребием и даже написал трактат «Об английских тюрьмах», очень хорошо принятый, поскольку память о его преступлении почти стерлась, а его раскаяние было явным и наглядным.

Затем, на десятом году заключения, Клод принялся жертвовать свои деньги на благотворительные начинания, которые выбирал со всем тщанием. К тому времени, когда через девятнадцать лет он был освобожден за примерное поведение, он успел раздать весь капитал, кроме сорока тысяч фунтов. Строились предположения, что он пытался откупиться от своих воспоминаний, и вполне могло быть так, однако сирот и обездоленных женщин, получивших эти деньги, не интересовали побуждения дарителя, и даже если он был повинен в том, что использовал свое золото, чтобы облегчить совесть, это не меняло факта, что он делал колоссально много добра.

Ему было сорок, когда он вновь стал свободным человеком. Он поселился в маленькой, но удобной квартирке в тихой части Лондона, а зимой уезжал в теплые страны. В сорок пять лет он написал еще один трактат под названием «Об изменении человеческой воли», и не будет преувеличением сказать, что труд этот в свое время обрел статус классического второго порядка и его все еще иногда снимали с полок даже после преждевременной смерти Клода в пятьдесят три года от алкоголя.

Ленокс видел его всего один раз на лондонской улице. Случилось это в теплый солнечный июньский день вблизи входа в Гайд-парк. Клод, казалось, не мог произнести ни слова, а когда Ленокс сказал: «Рад видеть, что вы употребили свое состояние на благо города», Клод только кивнул, а затем почти убежал, сутулясь, держа под мышкой пачку книг.

Глава 48

Ленокс вернулся домой в новых сапогах и прошел в библиотеку. Там он старательно привел в порядок свой письменный стол и забрал несколько последних книг, которые забыл попросить Грэхема упаковать с остальными. Затем обвел комнату внимательным взглядом и закрыл дверь.

Грэхем ждал в прихожей. После того как Ленокс поглядел там и сям, все ли в порядке, и даже поднялся к себе в спальню, они отправились на Паддингтонский вокзал и успели к вечернему поезду в Маркетхаус.

Грэхем отправил их багаж еще накануне, но захватил утренние газеты и читал их, пока Ленокс вновь пытался штудировать «De Rerum Natura».^[4] В школе он этот стихотворный трактат не терпел, так как был вынужден задалбливать его наизусть, но теперь решил, что следует сделать новую попытку.

И усердно прочел значительную часть томика, отложив его, только когда вечерние сумерки начали окутывать ландшафт, а поезд въехал в Сассекс — ту часть страны, которую он признавал лучшей. Полчаса он смотрел в окно под неслышный перебор своих негромких мыслей.

Они уже приближались к Маркетхаусу, когда Грэхем спросил его:

— Вы сегодня заглядывали в «Дэйли телеграф»?

— Пролистал утром.

— Финансовые страницы?

— Ну-у… нет.

Грэхем поднял брови самую чуточку.

— Завтра, — сказал Ленокс, махнув рукой.

— Там есть статья, сэр, в которую стоит заглянуть.

— У меня нет настроения, право.

Однако Грэхем не отступал в своей мягкой манере:

— Я не совсем разобрался, сэр. Может быть, вам удастся?

Ленокс неохотно взял газету и пробежал глазами по заголовкам, затем раскрыл, прочел колонку объявлений о пропажах, а затем сообщения о последних преступлениях в Лондоне. Наконец, держа свое обещание, он открыл финансовый раздел. Прочитал длинные статьи и даже проглядел короткие, чтобы ничего ему не говорящие фамилии и названия компаний, упомянутые в новостях, были бы убраны про запас на чердак его сознания.

Но статья, действительно приковавшая его внимание, была именно той, на которую указал Грэхем, — краткий столбец внизу последней страницы. Его он перечитывал снова и снова, наморщив лоб, поднеся страницу к самым глазам, так как свет уже почти угас.

Он сосредоточивался на заметке, даже когда они с Грэхемом сошли с поезда и сели в ожидавшую карету. И в карете он упорно штудировал этот уголок газеты, пока, наконец, на полпути к Ленокс-хаусу, который находился в добрых двадцати минутах езды от станции, не бросил всю газету на пол и не прижал ладони к лицу.

— Сэр? — сказал Грэхем.

— Черт побери, какой же я дурак, Грэхем, — сказал Ленокс. — Вы были совершенно правы. Дайте мне хорошего пинка в брюки, если я опять пропущу ваши слова мимо ушей.

— Но ваше мнение, сэр?

Ленокс прочел заметку вслух не столько для Грэхема, сколько для себя.

По сведениям «Дэйли телеграф» деньги нации две недели находились в хороших руках: мистера Джорджа Барнарда. Большинство читателей скажет, что так было уже порядочно времени, на что «Телеграф» отвечает, что мы утверждаем это в буквальном смысле. После нескольких нападений на Монетный двор, которые, как теперь полагает полиция, предпринимались членами шайки Молотка, быстро действующие члены правительства, включая лорда Рассела и мистера Гладстона, посоветовались и решили, что деньги, которые вскоре должны быть пущены в обращение, лучше укрыть в комнате-сейфе в доме мистера Барнарда. Там они пребывали в безопасности до дня, когда были пущены под наблюдением в обращение. Однако 19 100 фунтов исчезли, хотя мистер Барнард отнес это к налетам на Монетный двор, указав, что правительству повезло, что оно не потеряло больше, и что сохранение остальных денег было обеспечено быстротой их действий. Пропавшую сумму составляли монеты, сложенные в один ящик. «Спектейтор» указывает, что 19 100 фунтов хотя и солидная сумма для большинства людей, в делах правительства она незначительна, если учесть, что общая сумма столь успешно спрятанного золота составляла примерно 2 000 000 фунтов.

— Странно, я согласен, — сказал Грэхем. — Как вы это толкуете, сэр?

Прошло менее недели после того, как Клод Барнард признал себя виновным, и все это время что-то грызло Ленокса. Он не сомневался в своей убежденности в виновности молодого человека и был уверен в смерти Юстеса Брамуэлла, но где-то в глубине сознания он ощущал темные пятна в оценке этого дела, и размышлял о них без конца, пусть и тихо, точно поток, точащий камень.

— В деле Смит-Сомса была еще одна интрига, Грэхем, — сказал он, — тихо пульсировавшая под орудованиями кузенов. И не заметить ее! — Он стукнул кулаком по сиденью. — А теперь отпечатки следов стерлись.

— Могу я спросить, что вы подразумеваете, сэр?

Ленокс, однако, уже вновь погрузился в свои мысли.

— Как долго? — пробормотал он, а затем, секунду спустя, покачал головой и сказал: — Вполне возможно…

Снова он заговорил несколько минут спустя, в начале длинной подъездной дороги к дому, которая петляла несколько миль среди густого леса.

— Знаете, Грэхем, я угодил в капкан уверенности, будто я умен.

Грэхем ничего не сказал, но его брови опять чуть поднялись.

— Мне следовало уделить больше внимания Барнарду.

— Да, сэр?

— Да, безусловно. Немедленное напускание тумана, будто это было самоубийство, а затем замена молодого сообразительного Дженкинса на тупоголового Итедера, и наконец, наш странный завтрак с глазу на глаз и его настойчивые требования, чтобы я держался в стороне от случившегося. А я, болван, пропустил их мимо ушей, счел обычной его недоброжелательностью.

— Но что за ними стояло, сэр? — спросил Грэхем.

Ленокс вздохнул.

— Деньги украл он, Грэхем. Доказательств у меня не хватает, но я нутром чувствую, что это так. Он украл девятнадцать тысяч, и кто знает, сколько еще. Вы, конечно, помните людей, которые напали на меня. Полагаю, вы были правы с самого начала. Когда один пробурчал фамилию Барнарда, то не потому, что Барнард — известная политическая фигура.

— Согласен, сэр. Как я уже говорил, они не выглядели любителями читать светскую хронику.

— Вот именно. Вы попали в точку с самого начала — их подослал он. Кроме того, я уверен, что нападения на Монетный двор подстроил он. Молоток, вытатуированный над глазом одного… Разумеется, теперь я понимаю, что он из «Молотка», шайки, которая командует в Грачевнике. Неудивительно, что эти парни привели вас туда. Мне следовало сообразить это гораздо раньше. Неимоверная тупость! Возглавляет шайку субъект по фамилии Молотокинг, и он стоит за большинством организованных краж в восточной части Лондона. Некоторые из самых влиятельных членов шайки обзаводятся такой татуировкой в знак преданности. В тех кругах это почитается за большую честь.

Зачем было нападать на меня? Ни в коем случае нельзя было допустить моего участия в расследовании. Но зачем было нападать на Монетный двор? Он же находится под бдительнейшей охраной. Барнард мог время от времени гарантировать ненадежных охранников, ведь он управляет Двором, но риск был слишком велик. И вот Барнард сам предлагает спрятать золото в его бронированной комнате. Ньютон Дафф во время нашей встречи упомянул, как первоначально Барнард возражал против охраны в его доме. Дескать, он сам способен сберечь золото. Может ли что-нибудь быть прозрачнее? Повторяю еще раз: доказательств у меня нет, но уверен я абсолютно.

А затем сумма! Девятнадцать тысяч сто фунтов. На уровне клерков. Сумма, которую заметят, но не станут доискиваться. Сумма, на которую джентльмен может прожить годы и годы, но не сумма столь броская, чтобы вызвать особое любопытство. Интересно, Грэхем, сколько раз он крал подобные суммы? Сколько раз присваивал несколько сотен фунтов, а затем и по нескольку тысяч, по мере того, как рос в чинах. И все это время, заметьте, отправлял свои обязанности столь безупречно, что оставался выше подозрений.

Грэхем было заговорил, но Ленокс поднял ладонь.

— Нет, Грэхем. Я знаю это безусловно. Все твердит мне об этом. Великая тайна денег Джорджа Барнарда — я ее раскрыл. И никто ничего не знал, даже те, кому подобное известно всегда.

Карета приблизилась к крыльцу и остановилась.

— Пока еще я не могу этого доказать, — сказал Ленокс, — но докажу.

Он все еще не открыл дверцу кареты.

— Вполне возможно, сэр, — сказал Грэхем.

— Не просто возможно, Грэхем, но безусловно. И вам следует отнестись к этому с большей гордостью. Вы понудили меня прочесть заметку, и вы проследили этих негодяев до Грачевника.

— Что вы предпримете теперь? — спросил Грэхем.

— Я должен разыскать напавших на меня. Теперь я уверен, что подослал их Барнард. Ведь Клод упомянул бы про них, будь он или его кузен замешаны тут. А Юстес, полагаю, считал свой план слишком хитрым, оценивал свой ум слишком высоко, чтобы прибегнуть к подобному средству. Его план уже срабатывал. Барнард — вот единственный ответ. Но он перегнул палку. Ему следовало бы не касаться этих денег, раз уж я предпринял расследование в его доме. — С решительным видом Ленокс добавил: — Да, он об этом пожалеет. Ему следовало бы затаиться.

Только тогда он вышел из кареты поздороваться с братом, невесткой и своими племянниками.

Глава 49

Теперь, почти месяц позже, Ленокс привык снова жить в Ленокс-хаусе и чувствовал себя счастливым: занимался тем-сем на протяжении дней, крепко спал на протяжении холодных ночей, вновь в лоне своей семьи, вновь в доме своего детства; читал без помех, вкусно ел и давал отдохнуть уму. Он заключил с собой сделку, что начнет думать о Барнарде, только когда возвратится в Лондон, а это было еще нескоро.

Как-то в воскресенье в разгар дня он вернулся после долгой прогулки по имению. Он гулял так каждый день. Проходил мимо чащобы старых деревьев в конце парка, приветствуя их, как друзей, а затем переходил через ручей, который отделял парк от нетронутых акров, где они с Эдмундом играли в детстве. Примерно через три мили он оказался возле трех больших арендованных ферм в южном конце имения, где деятельность кипела даже зимой. Паслись лошади, ветеринары осматривали стельных коров, а собаки пасли остальных — и ряды курятников, куда жена фермера приходила под вечер каждого дня, чтобы собрать новый урожай яиц. Жизнь, которую он любил. Некоторое время он наблюдал все эти картины, а затем поворачивался и направлялся домой.

И вот, вернувшись, он ненадолго задержался в малой гостиной, чтобы погреть лицо и руки у большого камина. Ноги его, разумеется, всегда оставались теплыми, спасибо мистеру Лайнхену.

Дом был обширный, солидной постройки — два крыла под прямым углом в форме буквы «L». В более старом крыле находился большой зал, где висели фамильные портреты, а также часовня, где семья провела это самое утро. Но тамошние спальни, тесные и средневековые, стояли запертые. Все они спали в новом крыле.

Ленокс пользовался своей старой комнатой, которую сэр Эдмунд сохранял исключительно для него. Она примыкала к достаточно большому кабинету, где он хранил вторые экземпляры некоторых любимых книг, тома истории Римской империи и журналы, посвященные английской археологии, плюс фотографии и документы из университета, которые он иногда перебирал. Имелись там письменный стол и маленький камин, и по утрам он в халате и шлепанцах пил там чай, занимаясь письмами, перед тем как присоединиться к остальным за завтраком.

Согревшись, он прислонил прогулочную трость к стене и отправился на поиски брата. Вероятнее всего, Эдмунд был у себя в библиотеке, куда обычно уединялся в отсутствие своей семьи, а Молли ведь забрала мальчиков в город в театр. Братья были в доме одни.

Как-то странно думать, что это библиотека Эдмунда, она же всегда была библиотекой их отца, куда юные Эдмунд и Чарльз входили, чтобы получить нагоняй, похвалу или наказание с самых нежных лет до поступления в Харроу, а затем в Оксфорд. Но теперь ее усеивали вещи, принадлежащие девятому баронету: синие парламентские книги, письма и портрет Молли. Прежними выглядели старый письменный стол, книги на полках, и в глубине — оконце ромбовидной формы.

Ленокс и его брат всегда были близки и проводили много времени вместе. Но во время этого визита, сидя тут до глубокой ночи, они беседовали более значимо, чем когда-либо прежде. Обсуждали свою семью — ведь так, как они, никто больше уже не помнил их родителей, и до чего же хорошо было говорить о них друг с другом! Под конец они заговорили о подлинной роли Эдмунда в Парламенте, которую его скромность столько времени прятала. А Ленокс рассказывал брату о старых расследованиях, про которые прежде не считал нужным упоминать, и они обсуждали дела имения.

Теперь, когда Чарльз постучал, Эдмунд действительно оказался там и пригласил его сесть.

— Я только что с прогулки. Скажи, Адамсы все еще арендуют ферму Дарроу?

— Да, конечно. А ты помнишь старика Адамса?

— Помню ли? Да он столько лет наводил ужас на нас обоих!

Братья рассмеялись.

— Да, — сказал Эдмунд. — Боюсь, он умер, но его сын содержит ферму в порядке. И извлекает из нее очень неплохой доход.

— Рад слышать. А ты помнишь…

И завязался ностальгический разговор о прежних арендаторах, перешедший в воспоминания об их школьных учителях, а когда они умолкли, уже подошло время обеда.

— Молли и мальчики вернутся?

— Не думаю. Они непременно зайдут в «Герб Леноксов». Мальчики ведь считают это самым захватывающим приключением. А Молли, правду сказать, любит заглядывать туда. Боюсь, это ее маленькая слабость.Впрочем, заправляет там старик Джос Тернер, а он надежный человек и держит в руках почти всю политику в Маркетхаусе.

И завязался новый разговор о Джосе Тернере и его отце, тоже Джосе.

Пообедать они решили в библиотеке. Уже почти стемнело, ведь зимние ночи наступают рано. Эдмунд зажег пару ламп, и они пообедали с небольших подносов перед теплым огнем, а снаружи повалил снег.

Воскресенье было тихим днем, но в понедельник в доме опять стоял дым коромыслом. Молли пригласила погостить приятельницу, а на день — довольно чопорную, но добродушную пожилую даму, леди Милтон, мальчики же с несколькими сыновьями соседей водворились в классную комнату в старом крыле дома. Эдмунд поехал верхом с управляющим осмотреть поля, которыми после смерти старого бездетного арендатора решил заняться сам, и Чарльз, державший тут кобылу-трехлетку, поехал с ними.

На второй завтрак семья весело собралась вместе в обществе младшего священника, только что женившегося на застенчивой юной девушке, и леди Милтон, изображавшей своего рода крестную мать Молли.

После завтрака Ленокс удалился в свой маленький кабинет и сел к огню с одной из книг, на днях присланных книготорговцем, которого он попросил снабжать его в деревне всякими новинками. Очерки об итальянских художниках с цветными вкладками, доставлявшие ему большое удовольствие.

Однако он вскоре отложил книгу, чтобы, прежде чем вернуться к художникам, записать пришедшие ему в голову несколько мыслей о Барнарде с пометкой узнать мнение Мак-Коннелла.

Он поглядел в окно. Да, подумал он, ему здесь очень хорошо, он очень счастлив в кругу своей семьи. Но останется он еще только на десять дней, а не на три недели, как планировал. И хотя он улыбнулся перспективе этих десяти дней, улыбнулся он и перспективе возвращения на Хэмпден-лейн, где любой звонок в дверь мог означать новое расследование.

И тут его мысли прервались — он увидел на фоне неба одинокую фигуру. Он сообразил, что весь день ждал увидеть ее, ибо день этот был тем днем, когда, по словам леди Джейн, она собиралась навестить брата, который совсем недавно стал следующим графом после смерти их отца.

Он все время поглядывал, не появится ли карета, но, конечно же, осознал он, приехать она могла только верхом. Она же была замечательной наездницей даже зимой — какой была еще в детстве, когда они вместе скакали по окрестностям. Так типично для нее, подумал Ленокс, сидя спиной к огню и закинув ноги на стол; особая сила, недоступная большинству женщин, пронизывала ее, даже когда она казалась слабой. Так мало женщин ездит верхом!

Еще несколько минут — и воссоединение стало полным. Она поцеловала Молли и Эдмунда, вручила мальчикам (которым разрешили покинуть классную комнату) небольшой подарок и поздоровалась с леди Милтон. И наконец, она поцеловала Чарльза в щеку и посмотрела ему в глаза счастливым взглядом (а ее шляпка ерзала по его волосам), и сказала, что очень рада увидеться с ним снова — без него Лондон совсем опустел.

Чарльз высказал мнение, что подошло время чая, и все общество учтиво согласилось остаться, хотя леди Милтон и сказала, что потом должна будет отбыть.

Чарльз не мог не воздать должное Молли: обилием и разнообразием ее угощение почти не уступало тому, которым потчевала гостей его мать. Горячие тартинки и сухарики, и несколько сандвичей для мальчиков, которые проглотили их почти мгновенно, как когда-то Чарльз с Эдмундом. И по куску кекса для всех за столом, и через полчаса Чарльз и леди Джейн болтали между собой непринужденно и весело, а остальное общество тоже разделилось на отдельные группки, и все выпили по третьей чашке чая.

Вскоре, к несчастью, леди Милтон была вынуждена уехать, Эдмунд вернулся в свой кабинет познакомиться с новым сообщением о французском альянсе, а мальчики вышли на свежий воздух продолжать сложную игру, которую никто, кроме них, понять не мог. Молли же с приятельницей поднялись наверх побыть наедине, и сосед с соседкой остались одни.

— Боюсь, мне пора, — сказала леди Джейн, — пока не стемнело.

Чарльз поглядел в окно.

— Уже сумерки, — сказал он. — Можно, я поеду с тобой?

— Совсем не обязательно, такой холод, знаешь ли.

— А! Но я обзавелся новыми сапогами и в любом случае никогда не мерзну.

— Ну, если так, — сказала она, — то благодарю.

И они взяли у дворецкого свои пальто и прошли к аллее, где им пришлось ждать своих лошадей совсем недолго.

— Ты должен приехать завтра на ужин, — сказала леди Джейн в минуту ожидания. — Стивен (ее брат) просил пригласить тебя.

— Ну, конечно, — сказал Чарльз. — А как долго ты думаешь тут пробыть?

— Недели две или около того.

— Ну так, пожалуй, мы будем видеться часто.

— Да, — сказала она и улыбнулась.

Воздух холодил, но ночь дышала красотой, и они поскакали бок о бок галопом через парк в открытые поля. Они быстро ехали на запад, дружно болтая и смеясь, и несколько минут спустя Эдмунд, случайно подняв глаза в библиотеке, увидел только, как в дальней дали их уменьшившиеся фигуры на фоне бледной тьмы раннего вечера слились в одну.

Примечания

1

Средневековое орудие пытки. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Ежегодный справочник по аристократическим фамилиям.

(обратно)

3

На рубеже XVIII–XIX веков потерявшие большую часть населений избирательные округа в захолустье, где депутатов в парламент назначали местные землевладельцы.

(обратно)

4

«О природе вещей» (лат.) — философская поэма древнеримского философа Тита Лукреция Кара (99–55 гг. до н. э.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава б

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

*** Примечания ***