Озерные новости [Барбара Делински] (fb2) читать онлайн

Озерные новости Барбара Делински

Глава первая

Лейк-Генри, штат Нью-Гэмпшир

Рассвет, как и все происходившее на озере, настал в положенный час. Непроницаемая тьма мало-помалу сменилась глубокой синевой, на фоне которой обозначились верхушки деревьев и крыша коттеджа, — день вступал в свои права. Из-за поднявшегося над водой тумана гладь озера казалась молочно-белым стеклом, а берег, с его яркими осенними красками, — цепочкой расплывчатых пятен: оранжевых, золотых и зеленых. Воздух был недвижим. Туман, размыв детали, окутал озеро мягким пушистым коконом.

Джону Киплингу нравилось здесь все, кроме холода. Жаль было расставаться с летом. Солнце садилось раньше и вставало позже, чем два месяца назад, ночная прохлада исчезала не сразу. Джон чувствовал эту перемену. Как и гагары. Четверку птиц, за которой он наблюдал, — двух взрослых и двух птенцов — начало одолевать беспокойство.

Птицы неслышно скользили по воде, изгибались, чистя перышки, и ныряли за рыбой. Вскоре взрослые на время покинут птенцов, с усилием промчатся по поверхности озера и тяжело поднимутся в воздух — они полетят на соседнее озеро к другим гагарам. Перед перелетом на теплое Атлантическое побережье им нужно заново осваиваться в стае.

Тысячелетиями гагары повторяют этот ритуал. Они знают, что половина сентября миновала, что октябрь принесет холода, а в ноябре появится лед. Им нужно покинуть озеро прежде, чем оно замерзнет. Так они и сделают. Джон не видал вмерзших в лед гагар. Эти птицы редко ошибались.

А вот Джон ошибался, и часто. К примеру, этим утром он надел футболку и шорты и поэтому промерз до костей. Ему давно не двадцать. Ему за сорок. Он хорошо сложен, но тело уже не слушается его так, как прежде.

Джон сидел в каноэ неподвижно, засунув руки под мышки, чтобы согреться. Если держаться на расстоянии, гагары вознаградят его тем, что запоют. Когда кругом царит спокойствие — ночью, на рассвете или таким утром, как это, — над озером раздается песня гагар. И Джон услыхал ее — трель, от которой захватывало дух, так она была красива и таинственна.

Вот почему он вернулся на озеро, вот почему, покинув Нью-Гэмпшир в пятнадцать лет, он возвратился в сорок. Он это сделал из-за работы, говорили одни, из-за отца, говорили другие, на самом же деле — из-за этих птиц.

Жизнь гагар проста, лишена притворства, амбиций и жестокости. Если их жизни не грозит опасность, гагары никому не причинят вреда. Это особенно нравилось Джону.

Ему пора было возвращаться. Сегодня понедельник. А в среду днем Джон должен сдать в печать «Озерные новости». Материал от штатных корреспондентов — их было по одному в каждом городке — уже пришел. Оставалось получить статьи от местных влиятельных лиц, а это означало, что весь следующий день он будет лихорадочно читать, редактировать, печатать.

Его блокноты были полны идей, но ничто не вдохновляло его с головой погрузиться в писательский труд. Джон делал это только со вторника на среду, для «Озерных новостей». Когда времени оставалось в обрез, он писал лучше, ему нравилось держать в напряжении ответственного редактора.

Разумеется, теперь ответственным редактором был он сам. И выпускающим редактором. И художественным редактором. И редактором светской хроники. «Озерные новости» — это не «Бостон пост».

Вся прелесть бороды заключается в том, что не нужно бриться. Свою короткую бородку Джон подравнивал лишь время от времени. Носить галстук ему тоже было не надо.

Джон до сих пор не мог привыкнуть, что у него уходит ровно десять минут на то, чтобы принять душ, одеться и выехать на дорогу. И какую дорогу! Она вилась среди деревьев вдоль берега озера, вся в трещинах и выбоинах от зимних холодов. Дороги в городе были не лучше. Они служили естественным ограничителем скорости, и жителям Лейк-Генри это нравилось. Городок не старался привлечь туристов. Здесь жил 1721 человек. Это число могло увеличиться — ожидалось появление на свет одиннадцати младенцев. Но могло и уменьшиться — двенадцать горожан были либо безнадежно больны, либо безнадежно стары.

Миновав почту, Джон подъехал к желтому викторианскому зданию. В нем помещалась редакция «ОЗЕРНЫХ НОВОСТЕЙ».

Дверь приоткрылась прежде, чем Джон вставил ключ в замок. Звонил телефон.

— Дженни! — позвал он.

— Я в ванной! — донесся приглушенный крик.

В своем репертуаре, подумал он. Но хотя бы вышла на работу. Перепрыгивая через две ступеньки, он поднялся на чердак, служивший ему кабинетом с тех пор, как три года назад он вернулся в Лейк-Генри. Из-за отсутствия перегородок и множества окон это было самое большое и светлое помещение в доме.

Телефон по-прежнему звонил. Джон поднял трубку.

— Доброе утро, Арманд.

— Никак не мог до тебя дозвониться, — сказал издатель. — Где ты был?

— Да так, кое-где.

— Ты это говоришь каждый раз, и мне нечего возразить. На этом проклятом озере полно тихих заводей. Я не могу проверить, чем ты там занимаешься. Меня интересует газета, а с ней у тебя все в порядке. Кстати, ты получил мою статью?

— Она у меня, — не проверяя, ответил Джон.

— Что там еще? — спросил старина Арманд.

Джон выгреб из кейса пачку бумаг и разложил их перед собой на столе.

— Передовица посвящена законопроекту об образовании, который рассматривается законодательным собранием штата. Далее идут отклики на законопроект.

— А что говорит по этому поводу редактор?

— Вам известно, что он говорит. Либо мы сегодня вкладываем деньги в образование, либо завтра — в пособия. — Проблема заключалась в том, откуда взять эти деньги. Джону не хотелось обсуждать этот вопрос с Армандом, богатым землевладельцем, которому не понравится, если вырастет налог на недвижимость. — На третьей странице поместим отчет о суде над Крисом Диелом. Потом дадим обзор бостонских, нью-йоркских и вашингтонских газет за неделю. И рекламные объявления. На этой неделе много рекламы.

— Это хорошо, — сказал Арманд. — Хочешь услышать сногсшибательную новость?

В подобных новостях Джон нуждался больше всего.

— Вчера зачитали завещание Ноя Такена. В семье переполох. Он оставил дом младшей дочери, а старшая грозит судом. Займись этим, Джон.

— Но это их частное дело, — ответил Джон.

— Частное? К концу дня об этом узнает весь город.

— Тогда зачем писать об этом в газете? Вдобавок мы сообщаем только факты.

— А это разве не факты? Общественность имеет право знать о завещании Такена.

— Вот именно, о завещании. А не о семейной драме.

— Ладно-ладно, там у вас не так уж много происшествий, — буркнул Арманд и повесил трубку.

Верно, подумал Джон, не так уж много. Даже суд над обанкротившимся Кристофером Диелом не шел ни в какое сравнение с громкими процессами, о которых он когда-то писал.

Его взгляд упал на украшавшие стену фотографии. На одной из них он брал у кого-то интервью в бостонской мэрии, на других пожимал руки политикам, веселился с коллегами в бостонских барах. Вот рождественская вечеринка в отделе новостей, он в компании друзей.

За три года в «Озерных новостях» он не пропустил ни одного происшествия местного масштаба. Сколько их было? Три? Четыре? Нет, из отчетов о чрезвычайных происшествиях в Лейк-Генри не сделать бестселлера. Он со вздохом откинулся на спинку стула. Через минуту в дверях появилась Дженни Блоджет, бледная блондинка девятнадцати лет, такая худенькая, что ее большой живот казался каким-то посторонним предметом.

— Как идут дела?

— Хорошо. — У Дженни был тихий детский голос. — А что делать с письмами в редакцию за этот год?

Джон говорил ей об этом уже два раза.

— Разложи их в алфавитном порядке и поставь в архив. Ты напечатала ярлычки для папок?

— Ой, забыла, — прошептала она.

— Ничего. Сделай это сейчас.

Джон стоял у окна своего кабинета, выходившего на озеро. От легкого ветерка поверхность воды местами покрылась рябью. Зазвонил телефон.

— «Озерные новости», — ответил Джон.

— Джон, это Элисон Кимби, — раздался уверенный женский голос. — Мой дом разваливается на части. Мне нужен мастер на все руки. Еще не поздно поместить объявление?

— Нет. Минутку. Погодите. — Он пробежал через комнату и сел за компьютер. — Слушаю. Вы составили объявление?

Элисон начала читать. Он печатал. Когда она повесила трубку, Джон позвонил сам.

— Да, — ответил ему усталый голос.

— Это я. Элисон Кимби нужен мастер. Позвони ей. — Собеседник Джона выругался. Тогда Джон сказал: — Сейчас ты трезвый, Бак, и тебе нужна работа.

— Ты кто такой? Мой ангел-хранитель?

— Я твой двоюродный брат. И забочусь о девушке, которой ты сделал ребенка. Ты, может быть, и не стоишь моих забот, но она и будущий ребенок — стоят. Давай же, Бак. Элисон хорошо заплатит. Позвони ей.

Через несколько секунд Джон снова стоял у окна. Чтобы успокоиться, ему достаточно было бросить взгляд на озеро. Людям вроде Бака и Дженни даже этого не дано.

Снова зазвонил телефон.

— Привет, Кип. Это Поппи.

Джон улыбнулся. Как тут было не улыбнуться. Поппи Блейк была улыбчивой феей, всегда веселой и жизнерадостной.

— Привет, моя радость. Как дела?

— Тружусь, — ответила она. — У меня на проводе какой-то Терри Салливан. Вас соединить?

Джон посмотрел на стену с фотографиями. На одной из них он веселился в компании бостонских репортеров. Терри Салливан был высоким худым брюнетом с усами и презрительной усмешкой. Он был крайне честолюбив, эгоистичен и, если задевали его самолюбие, жесток. И не раз предавал Джона.

Как только у него хватило наглости мне позвонить? — подумал Джон, но все же попросил соединить его с Терри.

— Киплинг слушает.

— Привет. Это Терри Салливан. Как поживаешь, приятель?

Приятель? Джон ответил не сразу.

— Хорошо. А ты?

— Верчусь как белка в колесе. Меня временами подмывает все бросить и тоже уехать в захолустье.

— Здесь живут порядочные люди. Вряд ли ты пришелся бы ко двору.

— Ты не слишком-то любезен.

— Провинциалы отличаются прямотой. Что тебе нужно?

— Ладно, я звоню тебе как журналист журналисту. У нас тут живет некая Лили Блейк, уроженка вашего городка. Расскажи мне о ней все, что знаешь.

Лили была сестрой Поппи, немного старше ее, значит, теперь ей около тридцати четырех. В свое время она уехала в Бостон учиться, закончила там колледж и университет.

В Лейк-Генри до сих пор вспоминали ее прекрасный голос. С пяти лет Лили пела в церковном хоре. С тех пор как Джон сюда вернулся, она приезжала несколько раз: на похороны отца, на День Благодарения и на Рождество. Говорили, что она не слишком ладит с матерью. Джон не был знаком с Лили, но хорошо знал ее мать Мейду, женщину суровую и властную.

— Лили Блейк? — переспросил Джон.

— Брось, Кип. Не темни. Городок-то крошечный. Расскажи о ее семье. Чем они занимаются?

— Зачем это тебе?

— С ней хочет завести роман один мой друг.

Джон сразу чувствовал, когда ему лгали. Он повесил трубку. Потом снова поднял и набрал номер Поппи.

— Кип, — сказала она, — что еще я могу для тебя сделать?

— Две вещи, — ответил он. — Во-первых, не давай этому человеку говорить ни с кем из местных. Сразу отсоединяй его. Он скользкая личность. Во-вторых, расскажи мне о сестре.

— О Розе?

— Нет, о Лили. Расскажи о ее жизни.

Глава вторая

Бостон, штат Массачусетс

Лили Блейк долго стояла у подножия Бикон-Хилл под высокой каменной аркой небольшой частной школы, где давала уроки музыки, и ждала, когда кончится дождь. Но он все не кончался. Вечером ей предстояло играть в клубе: нужно было побыстрее попасть домой и переодеться.

Вытащив из кейса «Пост», Лили раскрыла газету над головой и выбежала под дождь. Она торопливо шагала по узким, вымощенным булыжником улицам, прижимая кейс к груди, стараясь стать как можно меньше, чтобы уместиться под газетой. Она и в самом деле была маленькой, но «Пост» быстро промокла, а летняя блузка и короткая юбка, идеальные для летней жары, не защищали от холода.

В вестибюле своего дома Лили вытащила из кейса ключи и бросила промокшую «Пост» в урну. Она не успела ее прочитать, но вряд ли много потеряла. Если не считать назначения архиепископа Росетти кардиналом, о котором много писали воскресные газеты, в городе практически ничего не происходило.

Лили вынула из ящика почту и поднялась на четвертый этаж. Выходя из лифта, она столкнулась с соседкой по этажу Элизабет Дейвис, владелицей преуспевающего пиарагентства. Та, как всегда, выглядела эффектно: красный короткий костюм, сверкающая губная помада.

— Лили, какая удача! — Элизабет вскинула голову и поправила сережку. — Я устраиваю прием для комитета по губернаторским выборам, и мне нужен пианист. Работа как раз для тебя. Что скажешь?

Лили была польщена предложением.

— Я согласна, — сказала она.

Элизабет широко улыбнулась и вошла в лифт.

— Значит, договорились. Пометь у себя в еженедельнике.

Двери лифта закрылись.

Лили приняла душ и в рекордное время была готова. Она накрасилась, высушила темные, не достающие до плеч волосы, съела наскоро приготовленный сандвич, надела платье сливового цвета, черные туфли на каблуке и серебряные серьги. Схватив сумочку и зонт, она вышла из квартиры.

Процветающий клуб «Эссекс» располагался в большом особняке на Коммонуэлт-авеню, всего в трех кварталах от ее дома. Это был закрытый клуб с элегантным интерьером и великолепным обслуживанием. Сначала Лили зашла в офис, где Дэниел Карри, широкоплечий владелец клуба, принимал последние заказы на столики.

Лили бросила взгляд на книгу заказов:

— Много народу?

— Для понедельника — очень. Через час мест не останется.

— Есть специальные заказы? — спросила она.

— Тридцатая годовщина свадьбы — Том и Дотти Фриш. Приедут к восьми, столик номер шесть. Он заказал дюжину красных роз и попросил, когда откупорят шампанское, сыграть «На Крещение или никогда».

Лили любила выполнять подобные заказы.

— Будет сделано, — пообещала она.

Выйдя из офиса, Лили поднялась по винтовой лестнице в главный зал, поздоровалась с метрдотелем, улыбнулась постоянным посетителям и направилась к роялю, прекрасному кабинетному «Стейнвею». Иногда она ощущала неловкость оттого, что играет на этом прекрасном инструменте за деньги, но не собиралась признаваться в этом боссу. Того, что она зарабатывала в школе, едва хватало на еду и оплату квартиры.

Лили наигрывала вариации на темы популярных песен. Рояль стоял на возвышении в углу, и во время игры она могла окидывать взглядом зал. Среди посетителей было много пожилых людей. Лили перешла на старые мелодии. В половине восьмого Дэн принес ей стакан воды.

— Есть вопросы? — спросил он.

— За двенадцатым столиком сидят две пары, — сказала она. — Похоже, я их где-то видела.

— Мужчины — губернаторы Нью-Гэмпшира и Коннектикута, они приехали на конференцию.

Лили без труда узнала посетителя за девятнадцатым столиком. По черным усам. Это репортер из «Пост».

— А что здесь делает Терри Салливан?

Дэн ухмыльнулся.

— Я не знал, кто это, иначе бы его не пустили. Он приходит уже в третий раз. Ты ему нравишься.

— Да нет. Он здесь по делу. Он пишет серию очерков о бостонских музыкантах и один хочет посвятить мне.

— Это хорошо. — Дэн посмотрел на дверь и улыбнулся. — Смотри, кто к нам пожаловал.

Увидев Фрэнсиса Росетти, Лили тоже улыбнулась. Вот он, архиепископ Росетти, недавно ставший кардиналом. Лили была давно знакома с Росетти и радовалась его возвышению не меньше Дэна, который был женат на его племяннице.

Лили не была католичкой. Она вообще была не очень верующей, но искренне восхищалась этим человеком. Лили часто играла на приемах, которые устраивал архиепископ, не далее как вчера она сидела за роялем на вечере в его резиденции.

Ровно в восемь за столик с красными розами села пара. Когда официант откупорил шампанское, Лили заиграла «На Крещение или никогда» и запела глубоким альтом. Женщина посмотрела на Лили, потом на своего мужа и расцвела в улыбке.

Кончив петь, Лили решила передохнуть.

— Перерыв пятнадцать минут, — объявила она.

У входа в зал Дэн разговаривал с метрдотелем. Когда Лили приблизилась, он показал ей большой палец.

— Ты замечательно пела.

— Ты не сказал, что придет твой дядя, — пожаловалась она. Дэн посмотрел через ее плечо:

— А вот и он.

Лили обернулась, широко улыбаясь. Кардинал обнял ее.

— Спасибо за песню, — сказал он.

Лили поднялась на третий этаж в дамскую комнату. Выходя, она столкнулась с репортером из «Пост», выходившим из мужской. Терри был высок, строен, хорош собой, но особенно неотразимы были усы.

— У вас чудесный голос, — сказал он.

Он говорил об этом и раньше. Она улыбнулась, поблагодарила его и направилась к лестнице. Терри последовал за ней.

— Вас приятно слушать. Вы никогда не разочаровываете. Между прочим, говорят, кардинал любит музыку.

— Не просто любит. Он сам прекрасный музыкант.

— Вот как? Он что — поет? Играет на музыкальных инструментах? Как человек Возрождения?

— Вот именно.

Терри улыбнулся и поднял руки вверх:

— Я не хотел сказать ничего обидного. Я его почитатель. — Он прищурился. — Половина моих знакомых женщин влюблена в него. Он настоящий мужчина.

Лили смутилась при одной мысли об этом.

— Разве вы этого не замечали?

— В самом деле, не замечала. Он же священник.

— А разве вы в него не влюблены?

— Я влюблена в него как в человека. Он понимает людей и умеет им помочь.

— Похоже, вы его хорошо знаете.

— О, у нас давние отношения, — с гордостью призналась Лили. — Я встретилась с ним, когда он был еще отцом Фрэном и собирался стать епископом Олбани.

— В самом деле?

Равнодушный тон Терри напомнил Лили, что он репортер. Она взглянула на часы:

— Мне пора.

— Можно мне потом пригласить вас за свой столик?

Она улыбнулась и покачала головой:

— Нет, но спасибо за предложение.

Вернувшись к роялю, Лили начала играть. Она всей душой отдавалась музыке, забыв о слушателях. Пение всегда было для нее спасением, только в такие минуты она по-настоящему освобождалась от заикания.

Немного спустя к ней подсел Дэн и начал подпевать вторым голосом. Когда он вернулся за столик, его место занял кардинал. Она играла «Мне снился сон», и кардинал стал подыгрывать ей на басах. Потом пожал руку и вернулся к гостям.

Когда Лили наконец закрыла рояль, она чувствовала себя усталой, но довольной. Несколько посетителей засиделись за кофе, но остальные столики были уже убраны.

Выйдя из клуба, она увидела Терри Салливана, который стоял, прислонившись к каменному крыльцу. В глубине души Лили ощутила тревогу. Она ведь ясно дала ему понять, что разговор окончен. Лили сбежала по ступенькам и быстро зашагала прочь.

— Эй! — он приноровился к ее шагу. — Куда вы мчитесь?

— Домой.

— Можно вас проводить?

— Не знаю, что вам ответить. Если это связано с интервью, то я осталась при своем мнении.

— Я вас чем-нибудь обидел?

— Нет, что вы, — ответила Лили. — Просто я не хочу говорить о своей частной жизни.

— Но меня интересует ваша публичная жизнь, жизнь человека, который близко знаком с кардиналом Росетти. Быть может, вы согласитесь поговорить с кем-нибудь из моих коллег?

— Нет.

— Ясно. Вы не любите прессу. Но я хороший парень, Лили. Я католик, а вы приятельница кардинала Росетти. Разве я осмелюсь сделать что-нибудь дурное, зная, что меня ждет вечное проклятие?

Лили замедлила шаг.

— Мне хочется узнать о нем как можно больше, — с жаром произнес Терри. — Особенно меня поражает то, что он ведет себя как обычный человек. К примеру, он подсел к вам, заиграл на рояле. Казалось, он вот-вот запоет.

Лили улыбнулась:

— Он хорошо поет. В узком кругу.

— Итак, вы познакомились с ним в Олбани. Каким он был тогда?

В голосе Терри звучал неподдельный интерес.

— Отзывчивым. Полным жизни. Но встретилась я с ним не в Олбани, а на Манхэттене, на приеме у мэра. Я там играла.

— Вы играли у мэра? Потрясающе!

Лили рассмеялась:

— Тогда я мечтала стать звездой на Бродвее и давала уроки фортепьяно, чтобы оплачивать счета. Я учила музыке детей мэра. Так мы и познакомились.

— Значит, вы встретили кардинала в Нью-Йорке и последовали за ним в Олбани?

— В Олбани я последовала за мэром. То есть за его детьми. Они тяжело переживали развод родителей, и когда мэра избрали губернатором, он должен был перебраться с детьми в Олбани. И тогда он решил, что, если я буду по-прежнему давать им уроки, в их жизни хотя бы что-то останется неизменным. Мне удалось получить там место в частной школе.

— Вы отказались от Бродвея?

— Это Бродвей отказался от меня. — Она с опаской посмотрела на Терри. — Как ловко вы у меня все выведали…

— Это совершенно невинный разговор. — Он протянул ей пустые руки. — Смотрите, нет ни ручки, ни бумаги. Никаких записей. Просто меня чрезвычайно интересует личность кардинала. Вы когда-нибудь думали, что Росетти станет кардиналом?

— Нет. Но я не удивилась. Отец Фрэн понимает людей.

У перекрестка они остановились. Мимо мчались машины.

— Он понял, что со мной, — прибавила она. — У меня было много трудностей. Он… — Как назвать Фрэна Росетти? Кто он? Друг? Советчик? Врач? — Он умеет утешить.

— И поэтому вы поехали за ним в Бостон?

Терри снова повел себя как репортер, направляя ее мысли в нужное русло.

— Нет. Просто я переехала в Бостон вскоре после него. Он рассказал мне о клубе «Эссекс». А когда я нашла преподавательское место, все окончательно устроилось.

— А «Эссекс» не слишком дорогое место для кардинала?

— Вовсе нет. Ведь клуб принадлежит его племяннику. К тому же счета оплачивают люди, с которыми он приходит.

— Вам это не кажется подозрительным? Взятки, протекция.

— Что можно получить от кардинала?

— Политическое влияние… Или поцелуй.

Она бросила на него удивленный взгляд:

— Глупости.

— Я пошутил, — буркнул он.

Шутка Лили не слишком понравилась, но она знала, что склонна воспринимать слова слишком буквально.

— Поцелуй? Почему тогда не уик-энд? Выставить на аукцион уик-энд с кардиналом, а вырученные средства пустить на благотворительность.

Терри рассмеялся:

— В нем приняли бы участие десятки женщин.

— Вы можете представить себе женщину, которая говорит подруге: «У меня связь с кардиналом»?

— Любовная связь? — спросил Терри.

— Какая же еще? Ладно, забудьте об аукционе.

Он рассмеялся. Она тоже.

— Забавно. Но к отцу Фрэну это не имеет никакого отношения. Вот мой дом, — сказала она, останавливаясь у двери.

— А с вами не соскучишься. — Терри усмехнулся. — Вы не могли бы найти время и между встречами с кардиналом увидеться со мной?

Лили усмехнулась в ответ:

— Навряд ли. Я нахожусь при нем почти неотлучно. Возможно, у меня будет время на следующей неделе. Нужно будет посмотреть в ежедневнике.

Уроки музыки начинались после одиннадцати, и обычно Лили просыпалась поздно. Но этим утром телефонный звонок поднял ее с постели ровно в восемь.

— Это Лили Блейк? — произнес незнакомый мужской голос. — Говорит Джордж Фокс из «Кейп сентинел». Как вы прокомментируете ваши отношения с кардиналом?

— Простите?

— У вас связь с кардиналом Росетти?

— Что? Конечно, нет!

В это время поступил сигнал по второй линии. Лили так огорчил вопрос репортера, что она тут же ответила:

— Я слушаю.

— Лили Блейк?

— Кто говорит?

— Пол Риззо из «Ситисайд». Что вы скажете по поводу статьи в «Пост», где утверждается, что вы любовница кардинала?

Лили повесила трубку. Ей все еще не верилось, что в «Пост» появилась о ней статья, но после двух телефонных звонков она решила просмотреть газету. Накинув на ночную рубашку пальто, она спустилась на первый этаж, но, выйдя из лифта, заметила в вестибюле человека с микрофоном. Увидев Лили, он бросился к ней.

Она успела заскочить обратно в лифт за секунду до того, как дверцы закрылись, и быстро нажала на кнопку своего этажа. Вновь очутившись в квартире, она включила ноутбук и зашла на сайт «Пост». Долго искать не пришлось. Прямо на первой странице был заголовок: КАРДИНАЛ УЛИЧЕН В СВЯЗИ С ПЕВИЧКОЙ ИЗ КАБАРЕ. Рядом была помещена снятая вчера фотография, на которой они сидели вдвоем за роялем, улыбаясь друг другу.

Похолодев от ужаса, Лили начала читать:

Менее недели назад архиепископ Фрэнсис П. Росетти был возведен в сан кардинала. Нашей газете удалось установить, что кардинал Росетти ведет двойную жизнь. Эксклюзивная статья в «Пост» проливает свет на его многолетнюю связь с певичкой из роскошного клуба «Эссекс», тридцатичетырехлетней Лили Блейк.

Блейк встретилась с кардиналом восемь лет назад в Нью-Йорке. Их познакомил тогдашний мэр Нью-Йорка Уильям Дин, увидевший Блейк на бродвейских подмостках. После того как мэр расстался с женой, Лили Блейк сделалась частой гостьей в его доме.

Два года назад, когда Уильям Дин был избран губернатором штата Нью-Йорк и перебрался в Олбани, Блейк последовала за ним. Там она пела в ночном клубе и дважды в неделю посещала особняк губернатора. К тому же по его рекомендации ее приглашали на частные приемы.

— Неправда! — воскликнула она. — Работу мне давали в клубе!

Эти вечеринки часто посещал тогдашний епископ Олбани Фрэнсис Росетти. Он начал приглашать Блейк на приемы в своей резиденции. Несколько месяцев спустя Лили Блейк стала там своим человеком и нередко покидала резиденцию уже под утро.

— Вместе с другими гостями! — в ярости выкрикнула Лили.

Три года назад, когда епископ Росетти стал архиепископом Бостонским, он предоставил Блейк работу в клубе «Эссекс», которым владеет его племянник Дэниел Карри.

Лили пролистнула страницу и, увидев две фотографии, испуганно вскрикнула. На первой кардинал обнимал ее в вестибюле клуба «Эссекс». На второй он стоял в окне своей резиденции, положив руку ей на плечо.

У Лили засосало под ложечкой, но она не могла не читать.

Часть времени Блейк преподает в Уинчестерской школе на Бикон-Хилл. Она родилась в Лейк-Генри, штат Нью-Гэмпшир, училась в Нью-Йоркском университете и Джуллиардской музыкальной школе. Она претендовала на ведущие роли в бродвейских постановках и время от времени заменяла заболевших звезд, но так и осталась девушкой из кордебалета. В двадцать восемь лет она покинула Бродвей и переехала в Олбани.

Близкие отношения Лили Блейк с кардиналом долго держались в тайне. Отвечая на вопросы «Пост», пресс-атташе кардинала отрицал наличие близких отношений между Росетти и Блейк. Однако Лили Блейк была более откровенна. «У меня связь с кардиналом, — заявила она. — Я люблю его. У нас давние отношения». Она отозвалась о кардинале как об отзывчивом, полном жизни человеке.

Статья заканчивалась словами: «Губернатор штата Нью-Йорк Уильям Дин отрицает сексуальную связь с Блейк». Лили вернулась к началу статьи и прочла имя автора: Терренс Салливан. Лили в ярости набрала номер отдела новостей «Пост». Терри Салливана на месте не оказалось.

Лили разочарованно положила трубку. Потом, поискав в телефонном справочнике, позвонила в бостонскую епархию отцу Макдоно. Номер был занят.

В отчаянии она подошла к окну. У подъезда стоял фургон местного телевидения.

Это безумие. Но ей пора было идти на занятия.

Лили приняла душ, оделась, спустилась на лифте в гараж и незаметно вышла через заднюю дверь. Она промчалась по улице и в рекордное время достигла школы. Учительская была пуста, но не успела она налить себе чашку кофе, как прозвенел звонок с первого урока. В комнату вошли несколько преподавателей. Она не очень хорошо их знала и потому не обратила внимания на перешептывания и любопытные взгляды.

Совсем другое дело Питер Оливер.

— О, женщина дня!

Сердце у Лили упало.

— Это правда? — выпалил он. — То, что написано в «Пост»?

Она покачала головой.

— Лили! — раздался голос.

Подняв глаза, она увидела в дверях Майкла Эдди, директора школы. Он знаком предложил ей следовать за ним. Оставив недопитый кофе, она направилась в его кабинет.

Майкл закрыл дверь.

— Это правда? — спросил он.

Лили негодующе затрясла головой.

— Вы говорили эти вещи?

— Я говорила совсем не то. И без магнитофона.

Майкл вздохнул:

— Ну, хорошо, раз вы все отрицаете, я так и скажу родителям. Несколько человек уже звонило. Жаль, что вы сообщили репортеру название нашей школы.

— Я ничего ему не сообщала!

— Тогда откуда он о ней узнал?

— Наверно, оттуда же, откуда он узнал о Нью-Йоркском университете и Джуллиардской музыкальной школе.

Только теперь Лили осознала весь ужас своего положения.

— Об этом теперь знает весь Бостон. Весь штат. — В ее глазах застыло отчаяние. — О господи! Что мне делать?

— Наймите адвоката, чтобы оспорить статью в «Пост» и заставить газету напечатать опровержение.

— Но это недоразумение. Губернатор Дин опроверг их домыслы. И кардинал Росетти тоже.

— Меня заботит репутация школы.

— Вам не о чем беспокоиться, — сказала Лили. — Кардинал рассеет все сомнения. — Она посмотрела на часы: — Мне пора в класс.

Если кто-то из ее пятнадцати учеников и знал о статье в «Пост», то это никак не отразилось на ходе занятий. Через четверть часа Лили убедила себя, что кардинал добьется от новоявленного Каина опровержения и вопрос будет исчерпан.

За пять минут до урока фортепьяно она зашла в кафетерий. Гул голосов затих, и на нее устремились десятки глаз.

«Это неправда», — хотела сказать она, но язык прилип к гортани. Поэтому она только тряхнула головой, выпила стакан минеральной воды и вышла.

Потом она попыталась дозвониться до кардинала. Трубку взял секретарь. Представившись, она сказала отцу Макдоно:

— Слава богу, мне удалось до вас дозвониться. Все время было занято. Что происходит?

— Наверное, вы уже прочли статью.

— Но она лжива от начала до конца. Кардинал уже потребовал опровержения?

— Этим сейчас занимается наш адвокат.

— М-мне п-позвонить адвокату? — Лили хотелось услышать от отца Макдоно, что ей не надо беспокоиться, что помощники кардинала сами все уладят.

Но вместо этого он сухо сказал:

— Мы делаем все возможное, чтобы защитить репутацию церкви. Будет лучше, если вы пока не станете сюда звонить.

Такого поворота событий Лили не ожидала.

У школьного крыльца ее ждала женщина с микрофоном.

— Мисс Блейк, как вы прокомментируете статью в «Пост»?

Лили покачала головой и заторопилась прочь.

— Пол Риззо, «Ситисайд», — раздался мужской голос. — В воскресенье вы покинули резиденцию кардинала ночью. Что вы там делали?

«Меня пригласили играть на рояле», — хотела ответить Лили, но язык не слушался.

— Вы можете объяснить поздние телефонные звонки кардиналу?

— Правда ли, что кардинал обнимал вас в клубе «Эссекс»?

Лили подняла голову, чтобы сердито ответить «нет», но тут раздался щелчок фотоаппарата. Она ускорила шаг, но вопросы становились все ужаснее.

— Где вы этим занимались?

— Каким способом?

— Что думает по этому поводу ваша семья?

При мысли о родных Лили бросило в дрожь. Они, разумеется, уже все знают. Лили убедилась в этом, как только пришла домой и прослушала автоответчик. Звонили из газет, с телевидения, потом раздался голос Поппи: «Что случилось, Лили? У нас разрывается телефон. Мама вне себя от ярости. Позвони мне, пожалуйста».

Отношения с матерью у Лили были непростые.

Она опустилась на стул у телефона и набрала номер Поппи. Ее младшая сестра была самым жизнерадостным человеком на свете, хотя ее жизненные обстоятельства к этому нисколько не располагали. У Поппи Блейк была парализована нижняя часть тела. Двенадцать лет назад, катаясь на снегоходе, она попала в аварию и с тех пор была прикована к инвалидному креслу. Она, как никто другой, имела право сетовать на судьбу, но не хотела тратить на это силы. После несчастного случая она поселилась на озере отдельно от матери и открыла службу голосовых сообщений.

— Лили, — спросила Поппи, — что случилось?

— Это кошмар, сплошной кошмар. Когда ты узнала?

— Сегодня утром. Нам стали звонить репортеры. И по телевизору показывали фотографии, где ты снята с кардиналом.

— Мама видела?

— Видела. Вчера мне звонил Кип, предупредил об этом парне из «Пост», но не объяснил, в чем дело. Почему ты ничего нам не сказала?

— Что я могла сказать? Все ложь от начала до конца.

— Я знаю, но мама не знает. Что ей сказать?

— Скажи, чтобы не читала газет. Все, что в них написано, не имеет под собой ни малейшего основания.

— Тебе нужен адвокат. Ведь это клевета. Ты можешь потерять работу — две работы — и погубить репутацию.

— Что это за щелчок? — встревожилась Лили.

— Какой щелчок?

Лили прислушалась, но больше ничего подозрительного не услышала.

— Должно быть, у меня развилась паранойя.

— Что мне говорить репортерам?

— Что это ложь, и я возбуждаю дело о клевете. — После некоторого молчания Лили спросила: — Как Роза?

Розе, последней из сестер Блейк, на год младше Поппи, исполнился тридцать один год. Родители подарили ей на свадьбу дом с участком земли, в котором она жила с мужем и тремя детьми. Мейда с Розой стали особенно близки с тех пор, как три года назад умер муж Мейды. Лили по опыту знала, что от Розы ждать поддержки не стоит.

— Роза просто дура, у нее нет собственного мнения. А всех остальных я научу, как отвечать на звонки, — сказала Поппи.

Глава третья

Лили не стала включать телевизор. Не стала узнавать, говорят ли о ней в новостях. Но, спустившись в вестибюль, чтобы идти на работу в клуб, она увидела, что толпа журналистов на улице стала гуще. Лили повернула в гараж, но репортеры караулили ее и у выхода из гаража. Она быстрым шагом направилась к клубу, опустив глаза и не отвечая на град обрушившихся на нее вопросов.

На крыльце клуба стоял Дэн, который, пропустив ее, захлопнул перед журналистами двери. Лили прошла к нему в кабинет и опустилась в кресло.

— Тяжелый день? — приветливо спросил он.

Боясь разрыдаться, Лили кивнула. Он грустно улыбнулся:

— Я хорошо знаю и тебя, и кардинала. Знаю, что между вами ничего нет. Простые дружеские отношения, которые он поддерживает со многими в городе и в стране.

Лили глубоко вздохнула:

— Чем это кончится? Если не будет новых подробностей, скандал утихнет, верно?

— Надеюсь, — не слишком уверенно ответил Дэн.

Лили со страхом подумала, что он о чем-то умалчивает.

— Что делается в клубе? — осторожно спросила она.

— Все столики заказаны.

— Ведь это хорошо?

Ответ был уклончивым. И правда, зал вскоре заполнился посетителями, среди которых преобладали новые лица, гости членов клуба, которые чересчур пристально рассматривали пианистку. Лили попыталась расшевелить публику, и на какое-то время ей это удалось. Заиграв попурри из песен, она растворилась в музыке, однако вскоре фотовспышка вернула ее к печальной действительности. Дэн сделал выговор нарушителю спокойствия, но зал поочередно осветили еще две вспышки, и к концу вечера у Лили уже не получалось делать вид, что все идет нормально.

Ночью Лили спала урывками. Утро было мрачным, но она не захотела подстраиваться под мрачную погоду, не захотела даже выглянуть в окно, чтобы проверить, нет ли внизу машин телевидения.

Услышав стук в дверь, Лили напряглась. Потом посмотрела в дверной глазок и с облегчением открыла дверь.

— Я знала, что ты дома, — сказала ее соседка Элизабет Дейвис. — Как дела?

— Ужасно, — ответила Лили, покосившись на пачку газет в руках у Элизабет. — Это сегодняшние?

— Две бостонские, одна, нью-йоркская. Хочешь взглянуть?

— Лучше сама скажи, что там. Я жду опровержения.

— Его нет. «Пост» пишет, что у тебя БМВ и что ты купила кучу дорогой мебели, когда переехала сюда. «Ситисайд» — что ты регулярно покупаешь вещи в «Викториас сикрет». А нью-йоркские корреспонденты утверждают, что ты живешь не по средствам — зимой провела неделю в роскошном отеле на Арубе.

— Откуда они узнали?

— Любой компьютерщик может за пять минут раздобыть такую информацию.

— Но это мое личное дело! Моя личная жизнь. Никого не касается, где я делаю покупки! Я купила подержанный автомобиль, купила мебель в рассрочку на два года, я покупаю почти всю одежду по каталогам и очень редко в «Викториас сикрет», а на Арубе я отдыхала по горящей путевке. Это нечестно.

Но Элизабет этим не ограничилась. Она подошла к радиоприемнику, стоявшему на столике у плиты. Комнату заполнил высокомерный тенор Джастина Барра, ведущего ток-шоу: «…оскорбление всем католикам! Эта женщина нанесла оскорбление всем людям, независимо от их вероисповедания. Она не погнушалась ничем, чтобы запятнать доброе имя нашего любимого кардинала!»

— Я? П-пятнаю имя? — воскликнула Лили.

«Нет, дорогие друзья, — вещал Джастин Барр, — вопрос заключается в том, как Лили Блейк удалось приблизиться к такому уважаемому человеку, как кардинал Росетти, и очернить его, пусть и косвенно. И эта женщина, да поможет нам Бог, учит наших детей!»

Элизабет выключила радио.

— Просто не верится, — удрученно пробормотала Лили. — Почему? Почему именно я?

— Потому что у них чутье на слабость, — сказала Элизабет. — Волки преследуют раненого оленя. Ты должна сделать заявление, Лили. Позволь я тебе помогу. Сейчас я оденусь, и мы вместе спустимся к репортерам.

Пока Лили молча стояла рядом, Элизабет зачитала ее заявление, в котором отрицалась любовная связь с нью-йоркским губернатором Дином и бостонским кардиналом Росетти.

Благодаря Элизабет Лили смогла беспрепятственно добраться до школы. Она надеялась, что, может быть, скандал начинает стихать. Однако Майкл Эдди так не думал. Он знал, сколько Лили получает в школе, и хотел узнать, откуда у нее взялись деньги на Арубу и БМВ. Ему она сказала то же, что и Элизабет. Когда на нее с любопытством глядели в коридоре, Лили просто проходила мимо. Когда никто из сотрудников не подошел к ней в кафетерии, она стала читать книгу. После занятий она тут же отправилась домой, радуясь, что рабочий день окончен.

Поджидавшие ее репортеры на этот раз вели себя не так грубо, как вчера, и она, воспрянув духом, отважилась посмотреть вечерние новости. Это было ошибкой — скандал обсуждался на всех каналах.

Лили не знала, что делать, и вечером сказала об этом Дэну Карри. Он дал ей телефон адвоката. А еще — передал привет от кардинала. «Он очень огорчен этой историей, Лили. Адвокаты запретили ему с тобой общаться, но он думает о тебе. Он уверен в тебе и знает, что у тебя хватит сил это вынести».

Элизабет появилась в дверях с утренним номером «Пост» в руках, когда Лили слушала диск с мрачной, под стать настроению, пьесой Чайковского. В глаза ей бросился заголовок: НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ О ЖЕНЩИНЕ КАРДИНАЛА.

Блейк родилась в состоятельной семье в маленьком городке Лейк-Генри, штат Нью-Гэмпшир. Ее отец, умерший три года назад, был крупным землевладельцем. Мать и сейчас живет в фамильном особняке и продолжает семейное дело: изготовление сидра.

Бригаде новостей «Пост» удалось узнать, что в детстве Блейк страдала сильным заиканием и не могла общаться со сверстниками. Она обратилась к пению как к средству общения. Специалисты-логопеды утверждают, что это нередкий случай. Бостонский логопед Сьюзен Блок также утверждает, что речевые дефекты нередко являются причиной эмоциональных проблем.

Блейк эти проблемы привели к мятежу. В шестнадцать лет она совершила уголовное преступление, за которое была осуждена условно, а ее двадцатилетний соучастник получил полгода тюрьмы. Испытательный срок Блейк истек незадолго до окончания школы, и вскоре она покинула родной город.

Лили в отчаянии посмотрела на Элизабет:

— Дело было закрыто! Судья обещал, что его никто не увидит!

— Что ты тогда натворила?

— Парень, с которым я встречалась, украл машину. А я хихикала и радовалась приключению с таким крутым парнем, как Донни Киплинг. Мы поехали кататься, и он все твердил: «Не бойся, мы просто немного развлечемся», а в полиции сказал, что это я его подговорила.

Лили замолчала и снова взяла газету.

После этого случая Блейк редко наведывалась в Лейк-Генри. Анонимные источники утверждают, что она отдалилась от матери и сестры Розы. Другая сестра, Поппи, отказалась прокомментировать свой недавний разговор с Блейк.

— Откуда они узнали, что я разговаривала с Поппи? — воскликнула Лили, но тут же вспомнила: — Меня подслушивали. Я слышала щелчок.

— Обычное дело, — сказала Элизабет. — Чтобы раздобыть материал, они идут на все.

— Но это же нечестно.

— То, что я скажу тебе сейчас, тоже нечестно. — В голосе Элизабет послышались виноватые нотки. — Тебе нельзя играть на благотворительном банкете.

Лили ошеломленно смотрела на нее.

— Распоряжение руководителя избирательной кампании. Ты будешь отвлекать внимание от кандидата. Здесь нет ничего личного. Это политика. Мне очень жаль, Лили.

У входа в школу Лили ждал Майкл Эдди. Он крепко пожал ей руку, однако приглашение пройти в его кабинет прозвучало зловеще. В кабинете Майкл не предложил ей сесть.

— Мне звонят родители учеников и попечители, — начал он. — Они интересуются, почему в нашей школе работает женщина с криминальным прошлым. Я отвечаю, что мы об этом не знали. Теперь я задаю тот же вопрос вам.

У Лили гулко билось сердце.

— У меня нет криминального прошлого, — ответила она. — Дело было закрыто. Судья сказал, что мне нечего опасаться.

— По-вашему, родителей это успокоит?

— Я сказала правду, — сердито ответила она. — Я ничего дурного не совершала.

— Тогда откуда условный срок? Я не стану вас увольнять. Вы хорошо работали. Но я прошу вас взять отпуск.

— На какой срок? Пока не утихнет скандал?

— На неопределенное время. Пока не подыщете себе другую работу.

Лили даже не попыталась скрыть возмущение. Майкл Эдди мог говорить что угодно — на самом деле он ее уволил.

Как только Лили вернулась домой, зазвонил телефон. Это был Дэн Карри. Его голос звучал как-то странно.

— Выкладывай все начистоту, — сказала ему Лили.

— Ты знаешь, как мне тяжело. Я верю в вас обоих, но у меня возникли проблемы. Постоянные клиенты не могут заказать столик. Вчера им пришлось пробиратьсячерез толпу репортеров.

Лили сжала трубку. Она знала, что сейчас последует.

— У моего клуба всегда был особый стиль. Это спокойное респектабельное заведение. Но из-за грязных сплетен наша репутация поставлена под угрозу. Мы не можем себе этого позволить.

Лили молчала, опустив голову.

— Мне неприятно это говорить, — продолжал Дэн, — но, по-моему, тебе следует взять отпуск.

— Ты меня увольняешь?

Два увольнения в час. Своеобразный рекорд.

— Нет. Просто прошу тебя несколько дней посидеть дома, пока скандал не заглохнет.

— Ты думаешь, он заглохнет?

— Конечно. Как автомобиль. Он не ездит без горючего.

— У этого автомобиля горючего никогда не было, и все же он поехал! Они что-нибудь разнюхают, не одно, так другое!

— А что еще они могут разнюхать?

— Еще вчера я сказала бы, что ничего.

Газеты написали о том, что ее уволили с работы. Оставив в покое кардинала, журналисты, похоже, сосредоточились на Лили, на ней одной. Разозлившись, Лили решила преодолеть свою неприязнь к юристам и позвонила адвокату, которого порекомендовал ей Дэн.

Максвелл Фандер был одним из самых опытных и самых известных адвокатов в штате. Лили не раз видела его по телевизору, и у нее мелькнула мысль, не объясняется ли его предложение приехать к ней уже через час широкой оглаской, которую получило ее дело. Но бедным не приходится выбирать. Все, что она могла себе позволить, — это оплатить консультацию.

При личной встрече Максвелл Фандер показался ей далеко не столь эффектным, как по телевизору: старше, ниже ростом, толще. Но он был участлив и терпелив. Слушая ее рассказ, он то хмурился, то удивленно вскидывал брови, то качал головой. То, что он сочувствует Лили, не вызывало сомнений.

— Как такое могло случиться? — спросила она наконец. — Как можно было напечатать столько лжи? Как это прекратить?

— Для начала нужно обратиться в суд и предъявить иск. Против какой газеты? Где статьи были хуже?

— В «Пост», — ответила Лили.

— Значит, иск против «Пост», — сказал Фандер. — Мы обвиним их в клевете, потребуем провести расследование и заставить «Пост» напечатать опровержение.

— Именно опровержения я и хочу. Оно скоро появится?

— Скоро? — пыл адвоката поутих. — Во всяком случае, не сразу. Понадобится, возможно, несколько лет…

— Несколько лет? А точнее?

— До начала суда пройдет не менее трех лет. Дело в том, что в качестве компенсации за нанесенный ущерб мы должны потребовать внушительную сумму. Скажем, четыре миллиона. Но должен вас предупредить: «Пост» не остановится ни перед чем. Они начнут разглядывать вашу жизнь под микроскопом, искать любой намек на то, что вы аморальная личность. Они постараются доказать, что вся ваша жизнь была основана на лжи.

— А как же мои гражданские права? Никто не имеет права вмешиваться в частную жизнь.

— Потому-то мы и предъявляем иск.

— Мне нужно только опровержение. Мне не нужно денег.

— Но вам придется потребовать компенсацию. На судебные издержки, оплату экспертов и частных детективов уйдет около миллиона долларов.

— У меня нет таких денег.

— Их практически ни у кого нет. Обычно я соглашаюсь вести защиту лишь в том случае, если клиент может уплатить все сполна — мне тоже нужно как-то жить. Но с вами обошлись бессовестно. Поэтому я возьму двести пятьдесят тысяч плюс пятьдесят на расходы, а потом двадцать пять процентов из того, что вы получите, выиграв дело.

— Триста тысяч долларов! У меня нет т-таких денег.

— Обратитесь к родственникам. Я читал, что у вас семейный бизнес.

— Но все деньги вложены в дело. У нас нет наличных.

— Есть земля, ее можно заложить.

— Я не могу об этом просить, — сказала Лили.

С восемнадцати лет Лили не брала у семьи ни цента.

— Я читал, что вы не в ладах с родными, но если они согласятся дать вам денег, чтобы выпутаться из этой истории, советую не отказываться. Хорошие адвокаты стоят дорого.

Лили спокойно встала:

— Мне нужно подумать. Спасибо, что пришли.

— Обдумайте все на досуге. Мое предложение останется в силе еще день-другой.

Когда адвокат вышел, Лили подошла к окну посмотреть, станет ли он общаться с прессой. Внезапно головы стоявших внизу журналистов запрокинулись, и все камеры нацелились вверх. В ужасе отпрянув, Лили заметила в окне на противоположной стороне улицы телеобъектив, следящий за всем, что происходит в ее квартире.

Торопливо опустив жалюзи в гостиной и спальне, Лили осталась одна в темной квартире — без работы, без свободы передвижения и без надежды на скорые перемены. Не зная, чем себя занять, она остаток дня металась по крохотной квартирке, пытаясь заглушить непрерывно звонивший телефон бравурными мелодиями Вагнера. Лили была испугана и очень зла на Терри Салливана, на телевидение и прессу. Она злилась даже на кардинала: сам он выпутался, а ее оставил барахтаться в грязи.

Нужно уезжать из Бостона. Хотя бы это было ясно. Даже если завтра газеты перестанут о ней писать, она еще долго будет привлекать к себе любопытные взгляды. Лили не могла этого выдержать, не могла смириться с тем, что миллионам посторонних людей известны подробности ее личной жизни. И еще оставался вопрос с работой. Кто захочет взять на работу женщину с подмоченной репутацией?

Можно коротко подстричься, перекраситься в блондинку и уехать куда-нибудь подальше. Можно поработать официанткой. Но как ей жить на новом месте, никого не зная? Придется назваться чужим именем и постоянно лгать. Нет, такая жизнь не для нее.

Лили хотелось выкопать нору и спрятаться там. Она устала быть на виду. Но люди не прячутся в норы. Они отправляются в укромные места, вроде ее родного городка Лейк-Генри.

Эта идея прочно засела у нее в голове. Там у нее есть дом. Она получила в наследство от бабушки хижину на берегу озера, отделенную от мира несколькими гектарами леса. Эта хижина больше всего походила на нору, в которой хорошо было бы спрятаться.

Когда стемнело, Лили сложила вещи в машину и выехала из гаража. Из темноты выплыло несколько фигур, нацеливая фотоаппараты, выкрикивая вопросы. Позади она увидела фары движущейся за ней машины — к охоте присоединился фургон спутникового телевидения.

Пытаясь затеряться в потоке машин, Лили прибавила скорость, однако преследователи не отставали. Тогда ей пришлось пересмотреть план бегства. Лили обогнула квартал и через несколько минут подъехала обратно к дому.

В гараж за ней никто не последовал. Лили поставила машину, вылезла, взяла из багажника все, что могла унести, и поднялась на лифте на четвертый этаж. Не заходя к себе, она направилась к Элизабет.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала она, объяснив ситуацию. — Я не могу здесь оставаться. Мне нужно незаметно выскользнуть отсюда.

Элизабет решила тайно вывезти Лили в «форде» своего брата, стоявшем в кембриджском гараже. Лили со своими пожитками спряталась под грудами предвыборных вымпелов на заднем сиденье принадлежавшего Элизабет «лексуса» и беспрепятственно доехала до Кембриджа. В гараже брата Элизабет выключила фары.

— Машина битая, но надежная, — сказала она, перекладывая вещи Лили в «форд».

Лили было не до капризов. Сев за руль, она с минуту изучала приборную доску, потом опустила окно, выжала газ и повернула ключ. Мотор завелся.

— Огромное тебе спасибо, — сказала она Элизабет.

— Хочешь, я буду забирать твою почту? — спросила та.

— Да, если не трудно. — Лили протянула ей ключ от почтового ящика.

— Куда мне ее пересылать?

— Просто забирай, и все.

— Куда ты едешь?

Лили замялась. Она ненавидела Салливана еще и за то, что он научил ее не доверять своим знакомым.

— Я дам тебе знать. — Лили включила фары и поехала.

Дорога заняла два часа. Первый час Лили то и дело поглядывала в зеркало заднего вида — нет ли кого-нибудь сзади? Но никто ее не преследовал.

Удрав от репортеров, она одержала маленькую победу. За этими приятными мыслями прошел второй час. Лили пересекла границу Массачусетса и, двигаясь все время на север, углубилась в Нью-Гэмпшир.

Она еще дважды проверяла, нет ли погони, сворачивая с шоссе и проезжая по центру Лейк-Генри. Но вокруг было темно — двери плотно закрыты на ночь, окна не светятся, ни одной машины. Тогда она свернула с главной улицы на дорогу, идущую вдоль озера. Трясясь на знакомых ухабах, она ощутила покой, который всегда нисходил на нее здесь.

Вскоре Лили свернула опять — на изрытую колеями аллею, в конце которой заглушила мотор и выключила фары. Поначалу озеро казалось черным как смоль. Но постепенно глаза привыкли к темноте. Слева от Лили стоял маленький деревянный дом. Справа на фоне ночного неба темнели деревья.

Тихо выскользнув из машины, Лили глубоко вдохнула свежий воздух. Пахло сосной, сухими листьями, дровами, горевшими в соседской печке. Обычные для осени запахи напомнили Лили о детстве. Она пересекла лужайку, отделявшую дом от озера, и по лесенке из шпал спустилась к берегу.

Вода мягко плескалась о берег. Небо было затянуто облаками, но вскоре в просветах появились звезды и луна. А потом — потом она услыхала мелодичное тремоло гагар.

Родные места приветствовали ее. Лили вдруг остро ощутила красоту этого дома, озера, маленького городка и поняла, что поступила правильно, вырвавшись сюда из окружавшего ее ада.

Джон Киплинг неподвижно сидел в своем каноэ как раз напротив Тиссен-Коув. Назовите это инстинктом, интуицией. Если он не ошибся и жизнь Лили в Бостоне на самом деле превратилась в ад, то где еще она могла спрятаться?

Заметив в окнах свет, Джон окончательно убедился в своей правоте. «Та-а-к», — удовлетворенно прошептал он.

Джон прочитал статью в «Пост», поговорил с Поппи, искренне переживавшей за сестру, и с жителями городка, чьи мнения об этой истории разделились. Он на собственном опыте убедился, что Терри Салливан способен на любую ложь, и хотел знать правду. Джон Киплинг был настоящим журналистом. И теперь, когда Лили Блейк вернулась в родные края, он решил докопаться до истины.

Улыбнувшись, Джон взмахнул веслом и поплыл домой.

Глава четвертая

Лили спала очень крепко. Проснувшись, она целую минуту не могла понять, где она, и потом еще несколько секунд — почему. Но затем на нее нахлынуло все сразу. Она крепко зажмурилась, стараясь отогнать мучительные образы, но они уже стали частью ее самой.

Решив, что, если заняться делом, неприятности отступят, Лили поднялась с постели и подошла к винтовой лестнице, ведущей из спальни вниз. И мгновенно почувствовала облегчение. На нее волшебным образом подействовали сами стены этого дома. Дом был полон светлых воспоминаний о бабушке Селии, которую она навещала здесь еще маленькой девочкой.

Первые пятьдесят лет своей жизни Селия Сент-Мэри провела в сотне километров отсюда — в захолустном городке в штате Мэн. Она рано овдовела и, чтобы прокормить себя и Мейду, работала бухгалтером на лесопилке. В свободное от работы время она вытаскивала из разных неприятных историй своих непутевых братьев. Замужество Мейды оказалось удачным. Джордж Блейк был обладателем не только преуспевающего семейного предприятия, но и доброго сердца. Вскоре после женитьбы он купил участок земли для Селии и выстроил здесь дом.

Домик был небольшим. Но Селии большой и не был нужен. С нее хватало и того, что у нее наконец появилось собственное жилище.

Селия Сент-Мэри приехала в Лейк-Генри с небольшими сбережениями, которые с годами заметно выросли. Она завела друзей, вступила в клуб садоводов и в историческое общество. В свои семьдесят она жила полнокровной жизнью. Чем еще объяснить появление на кухонной стене чучела огромного окуня, собственноручно пойманного Селией. Стену гостиной украшало искусно сплетенное ею макраме.

Селия, расцветшая в пору своей осени, всегда вставала на сторону Лили в ее спорах с Мейдой. Ту малую толику уверенности в себе, которую Лили вынесла из детства, она обрела в широко раскрытых объятиях бабушки. Селия умерла шесть лет назад, но, сидя на верхних ступеньках лестницы, Лили живо чувствовала тепло ее объятий. К тому же она была в ночной рубашке Селии, длинной, мягкой и все еще пахнущей жасминовым маслом для ванны, которым пользовалась Селия.

Было девять утра. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, падали на пестрый коврик. Лили закуталась в вязаную шаль, спустилась вниз и, ступив босиком на солнечный блик на полу, ощутила его тепло.

С озера донесся крик гагар. Услышав знакомый звук, Лили радостно распахнула дверь навстречу сияющему миру. За спиной у нее вставало утреннее солнце, в озере отражалось темно-синее пока небо. Огненно-красная и золотая листва деревьев ярко выделялась на фоне елей и сосен.

Лили босиком сбежала по холодным деревянным ступенькам к воде. Устроившись в углублении между корнями сосны, она затаилась и стала ждать.

Когда гагара крикнула снова, Лили устремила взгляд в сторону Элбоу-Айленда и увидела ее. Вернее, их — двух птиц. Лили кинулась в дом за биноклем. Вернувшись, она заметила у причала маленькую моторную лодку.

Лили похолодела. Сидящий в лодке человек смотрел прямо на нее. Растрепанные темные волосы, квадратная челюсть, форму которой не скрывала короткая бородка, пристальный любопытный взгляд. Лили знала этого человека, знала давно. И он ее знал.

Потрясенная и разозленная тем, что ее тайное убежище так быстро обнаружил человек, которого она имела все основания ненавидеть, Лили помчалась обратно в дом, придвинула к стене стул, взобралась на него и сняла с крюка ружье Селии. Когда она выбежала во двор, Джон Киплинг уже прошел половину пути до дома.

— Ни шагу дальше! — крикнула Лили. — Здесь моя земля. Ты вторгся в частное владение.

Джон остановился, осторожно поставил на землю большой коричневый пакет, потом медленно повернулся и направился к лодке. Он был босиком, в серой фуфайке и шортах. В иных обстоятельствах она бы по достоинству оценила его ноги.

— Стой! — скомандовала она. — Что в пакете?

Он остановился:

— Свежая еда — яйца, молоко, овощи, фрукты. У тебя дома одни консервы.

— Откуда ты знаешь?

— Мне сказала об этом женщина, которая приглядывает за домом. Она тетка моей секретарши.

— Сказала? А что еще она с-сказала?

— Она сказала об этом только мне и только потому, что я сам ее спросил.

— Откуда ты узнал, что я приехала?

— В час ночи я видел свет фар. Его трудно не заметить.

— Но с дороги дома не видать. Ты в час ночи шатался где-то поблизости?

— Мне не спалось.

— А теперь приносишь мне еду.

— Убери ружье, давай поговорим.

Она опустила ствол.

— Чего ты хочешь?

— Помочь тебе.

Лили недоверчиво хмыкнула:

— Помочь? Ты же журналист. И к тому же старший брат Д-донни.

— Когда это случилось, меня здесь не было.

— Какая разница? Ты все равно выгораживал бы своего братца, как это делал твой отец, твои дядья и двоюродные братья.

— Донни был трудным подростком. И у него уже были приводы. Он получил бы вдвое больше, если бы не сказал, что ты его подговорила. И ему поверили.

— Но это было ложью.

— Знаю. Он сам мне об этом сказал. Я навещал его в больнице за день до смерти.

Донни Киплинг получил срок за угон машины, в котором якобы участвовала Лили. Через два года он сел за кражу со взломом. Еще через три года он разбился на машине, удирая от полиции, и неделю спустя умер в больнице. С тех пор прошло десять лет.

— Мне жаль, что так случилось, — сказала Лили.

Но Джон, казалось, не слышал ее.

— До десяти лет Донни был образцовым ребенком. Это я был плохим. Тогда меня выставили из дому, а Донни остался и занял мое место. — Джон посмотрел ей в глаза: — После смерти Донни отец изменился. Он очень страдает.

Несколько лет назад она мельком видела Гэса Киплинга. Он показался ей старым и сломленным.

Лили покосилась на пакет с едой:

— Выходит, ты принес это в знак раскаяния?

Джон хмыкнул, потом вздохнул:

— Выходит, так.

— У меня нет времени на болтовню. Я хотела здесь спрятаться. Ты меня выследил. Мне нужно уезжать.

— Не нужно. Это останется между нами.

— Между нами и кем еще? «Пост»? Твоей газетой?

— Я никому не скажу.

Лили по-прежнему недоверчиво глядела на него.

— Господи, — вздохнул Джон, — тебя не переубедить.

— Ты знаешь, что я пережила за последнюю неделю?

— Конечно, знаю. Я видел, что делают журналисты, Лили. Я сам так делал.

— Вот ты и проговорился.

— Хорошо. Выложим карты на стол. Ты, вероятно, знаешь, что я разрушил семью. Я написал статью о политике, о возможном кандидате в президенты, который скрыл свою связь с замужней женщиной. Разразился скандал, политическая карьера этого парня закончилась, брак распался, отношения с детьми прекратились.

— Ты забыл о помощнице-блондинке, — подсказала Лили.

— Не забыл, а просто не хотел вспоминать. Все оказалось ложью. Блондинка не была его любовницей. Это выяснилось позже.

— Еще ты не сказал о его самоубийстве.

— С тех пор меня мучает совесть. Я так и не стал писать статью для своей газеты. И ушел. Я до сих пор не могу забыть об этом самоубийстве. — Джон посмотрел ей в глаза: — Я как никто понимаю, через что ты прошла.

Лили немного смягчилась.

— Я не хотела сюда возвращаться. Мне просто было некуда деться.

— Понимаю. Но даже если я буду молчать, все скоро узнают, что ты здесь. Заметят свет, как я. Или дым из трубы.

— Ну и пусть. Я здесь долго не задержусь. Когда скандал утихнет, я вернусь в Бостон. Или поеду куда-нибудь еще.

— Сегодня «Пост» была не так агрессивна.

— Что там написано?

— Что ты заперлась в своей квартире. Главный акцент переместился на Максвелла Фандера. Ты его наняла?

— У меня нет таких денег. Да и как мне тягаться с «Пост»?

— А с Терри Салливаном?

Лили насторожилась. Она не говорила Джону о Терри.

— Я знаком с Терри Салливаном, — продолжил он. — Мы вместе учились в колледже, потом работали в «Пост». Он здорово мне навредил.

— Каким образом?

— Та помощница-блондинка была знакомой Терри. Он с самого начала знал, что она врет. Я страшно на него зол. Здесь мы с тобой заодно. — Джон повернулся, чтобы идти.

— Но я не просто зла. Если бы это ружье было заряжено, а на твоем месте оказался он, я бы его пристрелила.

— Для Терри у меня припасено кое-что пострашнее ружья. Понадобится — позвони.

Джон завел мотор. Плавное скольжение лодки составляло разительный контраст с бурлившими в груди у Джона чувствами. Три года назад, вернувшись в Лейк-Генри, он задумал написать книгу, которая должна была его прославить и оправдать бегство из Бостона. Джон принимался за десяток тем, но ни одна его по-настоящему не волновала — все книги так и остались недописанными. Но эта книга имела все шансы быть законченной. В ситуации с Лили как в капле воды отразился пугающий феномен: средства массовой информации бессовестно попирают личные права граждан. Джон знал об этом не понаслышке. В свое время он сам попирал эти права и теперь рвался искупить свою вину.

Терри Салливан был способным журналистом и прекрасно это знал. Он был заносчив и амбициозен, но упорство, с каким он старался уничтожить ни в чем не повинных людей, нельзя было объяснить одними амбициями. Как правило, слишком рьяные газетчики руководствуются в своих действиях не только профессиональными мотивами.

Джон когда-то и сам был таким. Его движущей силой была потребность выделиться. В юности она выливалась в мелкие столкновения с законом. Когда Джон покинул Лейк-Генри, эта потребность приняла более конструктивные формы: он стремился быть первым, сначала в учебе, потом в работе. С крушением его карьеры в «Пост» желание сделать себе имя поугасло. Но вспыхнуло с новой силой, когда у него появилась мысль написать эту книгу. Что может быть лучше — помочь Лили Блейк добиться справедливости, искупить свою вину, а заодно и стать знаменитым писателем?

Направив лодку к берегу, Джон привязал ее рядом с каноэ у нескольких прогнивших досок, которые он называл причалом. Потом сел за руль «форда-тахо» и поехал в город.

В центре Лейк-Генри было людно. Одни приехали за почтой, другие делали покупки в магазине Чарли. По соседству с магазином находились полицейский участок, церковь и библиотека. Все три здания были деревянными, белыми с черными ставнями. В подвале церкви работало историческое общество.

Сегодня историческое общество проводило распродажу семян и саженцев. Распродажи саженцев, кондитерских изделий, предметов искусства и домашней утвари всегда привлекали множество народу. Тех, кто приходил сюда просто пообщаться, было не меньше, чем покупателей.

На стоянке Джон обнаружил несколько незнакомых машин. Туристы? Или репортеры? Он решил посмотреть, нет ли в толпе фотоаппаратов, но ничего подозрительного не заметил.

Поппи Блейк жила в таком же маленьком, окруженном деревьями домике, как и Лили. Дом был одноэтажным, с двумя флигелями. Левый флигель занимала спальня, правый — кухня и кладовая. Но большую часть времени Поппи проводила в центральной части дома. Там, перед выходившими на озеро окнами, полукругом стояли столы. На среднем располагался пульт со множеством кнопок и телефон — оборудование, необходимое Поппи для работы.

Замигала лампочка. Вызов поступил на личный телефон Поппи.

— Это Поппи Блейк?

Она узнала голос.

— Возможно.

— Ваша сестра уже приехала?

— С чего вы это взяли? — ответила Поппи вопросом на вопрос. — Насколько мне известно, она в Бостоне.

Едва она произнесла эти слова, как увидела на причале хрупкую фигурку Лили. Поппи энергично замахала рукой, приглашая Лили войти.

— Вчера вечером она хотела сбежать, — сказал Терри. — Я стараюсь представить, что бы я сам сделал на ее месте.

— И решили, что она приедет сюда? Почему?

— Куда ей еще деваться?

— Как куда? В Нью-Йорк. Или в Олбани. Откуда мне знать?

Поппи одними губами назвала его имя, и глаза сестры округлились от ужаса.

— Вы сообщите мне, если она приедет? — спросил Терри.

— Ни за что на свете, — пообещала Поппи. Широко улыбаясь, она потянулась к Лили: — Так и знала, что ты приедешь.

Обнимая сестру, она почувствовала, как похудела Лили с их последней встречи пять месяцев назад, на Пасху.

— Ты неважно выглядишь, — сказала Поппи. — Красивая, но усталая.

Поппи подумала, что сказать про Лили «красивая» — значит не сказать ничего. Поппи с Лили были похожи — те же темные волосы, овальное лицо, стройная фигура. Но Поппи всегда была «своей девчонкой», а Лили — нежной красавицей.

В детстве Поппи всюду следовала за Лили, переживала оттого, что Лили заикалась, гордилась, когда та пела. Она знала, как трудно было Лили справиться с заиканием и с постоянными придирками Мейды.

— Как тебе удалось сбежать? — спросила Поппи.

— Я одолжила машину. Терри Салливан знает, что я здесь?

— Пока нет.

— Они все равно появятся.

— Несколько репортеров уже здесь. Но с ними никто не разговаривает.

— Заговорят. Рано или поздно. — Лили стиснула пальцы. — Вчера Джон Киплинг заметил свет моих фар. А сегодня приплыл ко мне на лодке. Он говорит, что никому про меня не скажет. Можно ему доверять?

Поппи нравился Джон. Она знала, каким неразборчивым в средствах журналистом он когда-то был, но после возвращения в Лейк-Генри Джон вел себя безупречно.

— Я ему доверяю. К тому же у тебя нет выбора.

— Да. Меня везде найдут. — Лили опустила глаза. — Джон сказал, что в сегодняшней газете тоже есть обо мне.

— Тебе нужно посоветоваться с адвокатом.

— Я уже советовалась.

— И что? Ты же можешь подать в суд за клевету.

— Могу, но в моей жизни начнут копаться. К тому же это будет стоить кучу денег. Адвокат посоветовал одолжить их у мамы.

Поппи могла бы разделить иронию Лили, если бы не чувство вины. С ней самой Мейда была щедра: подарила землю, дом, машину, оборудованную всем необходимым для инвалида. У Поппи были физические проблемы. С ними Мейда отлично справлялась. Другое дело проблемы эмоциональные.

— Она все еще с-сердится? — спросила Лили.

У Поппи защемило сердце. Теперь Лили заикалась только в минуты напряжения, но раньше она заикалась постоянно. Трудно представить, какую боль испытывала Лили в компании друзей, в школе, с мальчиками. Мейда могла бы ей помочь, но, когда дело касалось Лили, мать оставалась слепой и глухой.

— Скажи спасибо, что сейчас уборка урожая. Ей не до тебя. Ты собираешься ее навестить?

Лили посмотрела на озеро.

— Думаешь, нужно?

— Только если захочешь получить взбучку.

— Может, если ей объяснить… изложить мою версию…

Если бы это было так просто, подумала Поппи.

— А вдруг ей кто-нибудь скажет, что я здесь? Она ужасно оскорбится.

— Я не скажу, — пообещала Поппи.

Лили тяжело вздохнула. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Я думала, что смогу здесь спрятаться, хотя бы ненадолго.

— Чем тебе помочь?

Лили оживилась:

— Если снова позвонит Терри Салливан, отключи его.

Выйдя от Поппи, Лили чувствовала себя немного лучше. Надев бейсбольную кепку и темные очки, она поехала к домику Селии тем же путем — вокруг озера, минуя центр города. Чем меньше людей увидят знакомый профиль, тем лучше.

Свернув к Тиссен-Коув, она затаила дыхание, боясь обнаружить у дома чужую машину. Но ничего подозрительного не заметила. Поставив машину, Лили внимательно огляделась. Потом вылезла и бегом кинулась к двери.

Никого. Она переходила от одного окна к другому. Убедившись, что за ней не подглядывают, она распахнула дверь, выходившую на озеро. Никакой опасности. И никаких следов Джона Киплинга.

Воздух был прозрачно чист. Покой, царивший вокруг, передался и Лили. И тут же на нее навалилась усталость. Через несколько минут она уже спала на широкой металлической кровати.

Джон посетил распродажу семян и саженцев, собирая материал для «Озерных новостей». Он узнал, какую пьесу выбрал местный любительский театр для зимней постановки, узнал, что поселившаяся в библиотеке кошка родила за полками с биографиями шестерых котят. Около тележки с тыквами он услыхал о том, что в этом году тыквы уродились как никогда. Пока он делал записи, к нему начали обращаться с вопросами.

— Газеты пишут, что Лили наняла того самого адвоката, — заметил Алф Баззел, режиссер любительского театра и казначей исторического общества. — Как ты думаешь, суд будут транслировать по телевидению?

— Навряд ли, — ответил Джон.

— Откуда они узнали, что она заикается? — спросила библиотекарша, Лейла Хиггинс.

— Должно быть, прочли в медицинской карте.

— Но как они могли получить к ней доступ?

— Возможно, о заикании говорится в судебном деле.

— Но кто им показал дело? — недоумевала Лейла.

Джон этого не знал. Но собирался выяснить.

К ним подошел владелец тележки с тыквами:

— Я все думаю, а вдруг она сюда приедет.

Он, как и все остальные, не собирался объяснять, кого имел в виду. Поскольку данное высказывание не имело формы вопроса, Джон мог не отвечать. Радуясь, что ему не придется изворачиваться, он провел рукой по круглому боку тыквы и полной грудью вдохнул осенний воздух.

Потом Джон направился к полицейскому участку, где на крыльце, закинув ногу на ногу, с зубочисткой в зубах сидел и наблюдал за происходящим начальник полиции.

Уилли Джейку было под семьдесят. Двадцать пять лет он служил начальником полиции, а перед тем еще двадцать — помощником начальника. Никто бы не сказал, что он сдал. Он был по-прежнему подтянут, его форма — безупречно выглажена.

— Есть что интересное? — спросил его Джон.

— Да, кое-что, — ответил Уилли. — Околачиваются тут несколько типов. Я взял их на заметку.

Джон не сомневался в этом ни минуты.

— Как ты думаешь, она на самом деле спуталась с кардиналом? — Начальник полиции метнул на него быстрый взгляд.

— Да нет. Я знаю парня, который про нее написал. Он мастер сочинять небылицы. А ты как думаешь? — спросил Джон, у которого был свой расчет. — Она могла это сделать?

— Трудно сказать. Трудно сказать, какой она стала с тех пор, как уехала. Я расследовал то дело.

— Донни сказал перед смертью, что она не виновата.

— Тогда он другое говорил. Что, пока они катались по городу, она была в восторге.

— Но раньше она ничего плохого не делала.

— Это ничего не значит. Она долго терпела, а потом взбунтовалась.

— Почему?

— Из-за Мейды. У таких дети часто бунтуют.

— Ты не любишь Мейду, верно?

Уилли Джейк пожал плечами:

— Теперь я неплохо к ней отношусь. А тогда она мне не слишком нравилась. И не мне одному. — Он быстро взглянул на Джона. — Только не говори этого репортеру с Род-Айленда, который приехал утром. Не люблю, когда чужаки суют нос в наши дела.

— Погоди, — сказал Джон. — На твоем месте я бы выяснил, кто мог сообщить журналистам про арест Лили.

Уилли Джейк вытащил изо рта зубочистку.

— Это Эмма. — Эмма, жена Уилли, часто отвечала на телефонные звонки. — Она сказала, что кто-то звонил из Конкорда, из законодательного собрания штата, просил справку для архива. Я позвонил в Конкорд. Они нам не звонили. Но кто-то звонил им и спрашивал о Лили Блейк. Наверняка это был репортер.

Наверняка это был Терри Салливан, подумал Джон.

Лили проспала до четырех часов дня. Она проснулась голодной, приготовила омлет и съела его на крыльце, глядя на озеро. Пускай она не совсем доверяла Джону Киплингу, но за принесенную провизию была ему признательна. Свежая пища вкуснее старых консервов.

Лили утолила голод, но не любопытство. Интересно, что имел в виду Джон, когда сказал, что для Терри у него найдется кое-что пострашнее ружья? И знает ли о ее приезде Мейда? Догадывается ли? Джон был прав: кто-нибудь все равно заметит признаки ее присутствия в доме Селии, это лишь вопрос времени. Пойдут слухи, и Мейда все узнает. Лили не хотелось, чтобы Мейда узнала об этом из чужих уст.

Боясь передумать, Лили побыстрее вернулась в дом, переоделась и села в машину. Уже стемнело. Сквозь ветви деревьев косо падал лунный свет. Когда Лили увидела каменную ограду «Садов Блейка», сердце у нее гулко забилось. Свернув на посыпанную гравием дорогу, она поехала вдоль приземистых яблоневых деревьев. Вскоре из темноты выплыли неясные очертания дома. На первом этаже горело несколько окон.

Лили остановила машину у крыльца, поднялась по каменным ступеням, отворила дверь и оказалась в вестибюле. Из библиотеки доносилась классическая музыка — верный знак того, что Мейда дома. Лили направилась направо, в гостиную. Там взгляд Лили упал на кабинетный рояль. В этой комнате она училась музыке. Сидя за этими клавишами слоновой кости, она впервые почувствовала себя сильной и уверенной. Здесь она поняла, что у нее есть голос.

— Я слышала шум машины, — раздался голос Мейды.

Лили посмотрела в дальний конец комнаты. В дверном проеме обозначился силуэт ее матери.

— Я знала, что ты приедешь, — продолжала Мейда.

Лили пыталась придумать, что бы ей такого сказать, но в голову приходило лишь то, что мать великолепно выглядит. В свои пятьдесят семь Мейда оставалась стройной и подтянутой.

— Ты хорошо выглядишь, мама.

Мейда хмыкнула и удалилась в библиотеку. Лили видела, как она села на письменный стол. Она отгородилась от Лили.

Лили захотелось уйти — в детстве это было единственным выходом из положения. Но тогда ей было куда уйти и чем заняться. Теперь у нее не было ни того ни другого.

Она медленно пересекла гостиную и встала в дверях библиотеки. Мейда сидела за столом, поглядывая на экран компьютера и шелестя бумагами.

— Счета, — обреченно пробормотала она. — Я стараюсь выкрутиться, заплатить немного здесь, немного там. Надеялась, что при хорошем урожае дела пойдут на лад, но старое оборудование подводит, Она с упреком посмотрела на Лили. — Твой отец оставил дела в полном беспорядке, мне приходится работать с утра до вечера. А тут еще эти звонки. Телефон звонит непрерывно, все спрашивают о тебе. Мне этого совсем не нужно.

Внезапно Лили охватил гнев.

— Мне хуже, чем тебе, — выпалила она.

— Что ж, — произнесла ее мать с сухим смешком, — не надо было играть с огнем. О чем ты думала, Лили? Ночные встречи с кардиналом, объятия, поцелуи.

— Но между нами ничего нет.

— Тогда зачем ты сказала, что любишь его?

— Отец Фрэн мой близкий друг. Так я и сказала тому журналисту. Он выдернул мои слова из контекста.

— Ты дала повод, а потом пустила все на самотек.

— Что я могла поделать? — удивленно возразила Лили. — Я отрицала все обвинения. Я потребовала опровержения. Я советовалась с адвокатом.

— И что? Что он предлагает?

— Я отказалась от его услуг. Он запросил триста тысяч.

Эта цифра заставила Мейду замолчать. Она снова уткнулась в бумаги.

Только Лили собралась сказать, что не возьмет у Мейды денег, даже если они у нее есть, как услышала за спиной шум. Обернувшись, она увидела старшую дочь Розы, десятилетнюю Ханну. Она была босиком, в просторной футболке, скрывавшей полноту.

— Привет, Ханна, — Лили радостно улыбнулась.

Ханна остановилась:

— Привет, тетя Лили.

Лили обняла ее.

— Что ты делаешь здесь так поздно?

— Она у меня ночует, — пояснила Мейда. — Почему ты не смотришь кино, Ханна?

— Оно скучное. Я услыхала голоса.

— Мы разговариваем с твоей тетей. Иди наверх.

Прежде чем уйти, Ханна бросила на Лили любопытный взгляд.

— И часто она здесь ночует? — спросила Лили.

— По субботам, когда Роза и Арт куда-нибудь уходят.

— А где Эмма и Рут? — вопрос относился к младшим сестрам Ханны, семи и шести лет.

— С приходящей няней. Ей проще, когда Ханна здесь. — Понизив голос, она спросила: — А почему газеты утверждают, что ты наняла этого адвоката?

— Это утверждает адвокат. Я отказалась от его услуг не только из-за денег. Он сказал, что судебный процесс займет годы и что в моей жизни станут копаться еще усерднее, чем сейчас.

— Разве есть другой выход?

— Все, что обо мне пишут, — ложь от начала до конца. Когда кардинал добьется опровержения, все это поймут.

— Ты, наверное, остановилась в мамином доме? — спросила Мейда, меняя тему.

Лили не стала говорить, что по закону этот дом принадлежит ей. Просто устало кивнула головой.

— Имей в виду, они заявятся и туда.

— А куда мне еще податься?

— Не знаю куда. Я знаю только одно: мне не хочется, чтобы здесь шныряли репортеры. Как ты меня подвела! Что тебе от меня нужно?

Тут Лили не выдержала.

— Поддержки! — крикнула она. — Сочувствия! Ты моя мать! Почему ты мне в этом отказываешь? Что я такого сделала?

Мейда ошеломленно смотрела на нее, но Лили не могла остановиться.

— Ты стеснялась, что я заикаюсь. Одна из твоих дочерей оказалась несовершенной. Но разве я хотела з-заикаться? Думаешь, мне это нравилось? Я совершила всего одну ошибку, одну-единственную, с Донни Киплингом. После этого я ничем тебя не обременяла. Я что-нибудь просила у тебя? Нет. А теперь я прошу понимания. Разве это так много? — Резко повернувшись, Лили вылетела из комнаты.

Глава пятая

Почти все воскресенье Лили мучило ощущение беспомощности. Она даже решила обратиться в суд. Но, подумав о том, сколько нервов ей будет стоить судебный процесс, опомнилась. Она не была готова к подобным испытаниям.

Что еще можно было предпринять? Лили гадала, что имел в виду Джон Киплинг, говоря, что у него есть для Терри кое-что пострашнее ружья. А еще раздумывала, можно ли доверять Джону. Как бы то ни было, она знала, что он ежедневно просматривает газеты. Поэтому утром в понедельник первым делом позвонила ему.

— Ты моя связь с внешним миром. — Лили старалась говорить беспечно. — Что там сегодня делается?

— На первой странице ничего, — ответил Джон. — На пятой странице крошечная заметка: Ватикан снимает с кардинала подозрения и осуждает безответственность газеты, «Пост» приносит кардиналу извинения. Вот и все.

— И все? А передо мной не извиняются?

— Нет.

— Но ведь я пострадала больше всех! — воскликнула Лили. — А что другие газеты?

— То же самое. Только крошечные заметки.

Несмотря на всю свою ярость, перед тем как бросить трубку, Лили сумела коротко поблагодарить Джона. Затем набрала телефон Касси Бернс.

Касси Бернс уже четвертый год занимала пост председателя городского комитета. Она была первой женщиной, избранной на этот пост, причем единогласно. Ей было тридцать пять, она родилась и выросла в Лейк-Генри и после учебы — сначала в колледже, а потом в юридической школе — вернулась сюда и занялась частной практикой.

Лили ждала на веранде, пока Касси припаркует свою неновую малолитражку.

— Спасибо, что приехали, — сказала Лили, когда гостья выбралась из машины.

Касси улыбнулась:

— Мы все гадали, вернетесь вы или нет. Местные жители вообще любят строить домыслы. Однако о том, что я здесь, никто не знает. — Она протянула Лили руку. — Давно мы не виделись.

В школе Касси училась классом старше и пользовалась у всех громадной популярностью. Ее рукопожатие оказалось уверенным и крепким. Лили провела ее в дом и предложила кофе. Они уселись в гостиной — Лили в кресле, Касси на софе.

— Вы видели сегодняшние газеты? — начала Лили.

— Видела. Ватикан освободил кардинала от подозрений, а «Пост» извинилась перед ним, забыв о вас.

Осведомленность Касси обнадеживала.

— Но как могло случиться, что меня не оправдали? Если мой соучастник теперь оправдан, как можно было не посчитаться со мной? Почему обвинения печатают на первой странице, а извинения на одной из последних?

— Это излюбленный прием газетчиков, — заметила Касси.

— То, как со мной обошлись, несправедливо с точки зрения морали. Но кроме того, был нарушен закон. Об этом мне и нужно с вами поговорить.

— Разве на вас не работает Максвелл Фандер?

— Нет. — Она назвала Касси сумму, которую запросил Фандер.

Глаза Касси округлились:

— Возможно, он назвал вам самый скромный свой гонорар, но все равно это запредельные деньги. Судебные издержки по такому процессу не будут велики. Во всяком случае, здесь.

— Разве я могу подать иск в Нью-Гэмпшире?

— А почему нет? Газеты, о которых идет речь, продаются и здесь.

Лили воспрянула духом:

— Все, что писали газеты, — клевета. Кроме того, в них содержатся грязные намеки.

— То, что газеты на что-то намекали, доказать будет труднее, — предупредила Касси. Она достала бумагу и ручку. — Давайте начнем с того, что было сказано прямо.

— Что у меня была любовная связь с кардиналом, а это неправда. И что у меня была связь с губернатором Нью-Йорка.

— Вы этого не говорили?

— Не так, как он это трактует, — ответила Лили. — Я сказала, что люблю кардинала, как его любят многие.

Касси, нахмурившись, делала записи.

— Вы произнесли эти слова. А он вырвал их из контекста. Такое нередко случается. Терри Салливан — ваш знакомый?

— Нет, — ответила Лили. — В первый раз мы разговаривали в клубе, непосредственно перед тем, как он напечатал свою статью. Но статья основана не только на нашем с ним разговоре. Я ведь не говорила ему, где делаю покупки или куда езжу отдыхать. Я не рассказывала о случае, который произошел, когда мне было шестнадцать лет. Эти сведения были добыты какими-то другими путями.

Касси сделала очередную запись.

— Про суд кто-то выболтал прессе. Что касается остального — где вы делаете покупки или отдыхаете, — подобную информацию легко получить через Интернет.

— А еще кто-то незаконно прослушивал мой телефон. Я слышала щелчок, когда разговаривала с сестрой, а на следующее утро об этом разговоре упоминалось в газетах.

— По этому поводу мы подадим жалобу прокурору штата.

— У меня не так много денег, — сказала Лили. — Я отдам вам все, что у меня есть.

— Пока ничего не надо. Мы вернемся к этой теме, когда у меня начнутся расходы. — Касси потянулась за чистым листом бумаги. — Я хочу знать все о ваших отношениях с кардиналом, все о вашем разговоре с Терри Салливаном и все, что произошло потом.

Лили рассказывала целый час. Иногда Касси задавала вопросы, но большей частью молча слушала и делала заметки. Наконец Лили закончила. Касси спокойно просмотрела свои записи и сказала:

— Я думаю, у нас достаточно материала для подачи иска. Но в любом случае первый шаг — потребовать опровержения.

— Сколько времени мы им дадим?

— Неделю. Вы хотите, чтобы я начинала действовать?

— Да, — ответила Лили. — Начинайте действовать.

Пока Лили и Касси разговаривали в домике Селии, Джон сидел за столом в редакции, глядя на туман над озером и раздумывая, почему «Пост» проигнорировала интересы Лили. Чем больше он раздумывал, тем больше беспокоился. Повинуясь внезапному порыву, он снял трубку и набрал номер.

— Брайан Уоллис, — рассеянно отозвался голос в трубке.

Брайан работал редактором в «Пост».

— Привет, Брайан, Это Киплинг. Как дела?

— Занят, и, похоже, это никогда не кончится. А ты все сидишь в своей глуши. Кто бы мог подумать, что такая история разыграется прямо у тебя под носом.

— У тебя под носом. Это случилось в Бостоне.

— Но она из твоего городка. Терри говорит, ты молчишь как рыба.

— Ему была нужна информация, которой я не располагал. А если бы я даже что-то и знал, то Терри бы не сказал ни за что.

Джон был уверен, что Брайан его поймет: Терри обладал способностью везде наживать себе врагов.

— Лили Блейк, случайно, не у вас? — спросил Брайан.

— Если и у нас, то надежно спряталась. — Джон не лгал, скорее вводил в заблуждение. — Мы здесь внимательно следим за этой историей. Сегодня она приняла любопытный оборот. Газеты не часто публикуют извинения. Тут все интересуются, почему вы не извинились и перед Лили.

— Это Лили Блейк должна перед нами извиниться. Если бы она не болтала лишнего, мы не оказались бы в неловком положении.

Джон действовал с осторожностью.

— Ты правда думаешь, что Лили Блейк все это говорила? А может, Терри сам за нее сочинил?

— Я не стал бы печатать статью, если бы у него не было доказательств.

— Да ладно, Брайан. Я работал с Терри. Если он и насочинял, то не в первый раз.

— Полегче. В твоих словах можно усмотреть клевету.

— А то, что он написал о Лили Блейк, разве не клевета?

— Прекрати, Джон, — огрызнулся Брайан. — Думаешь, мы стали бы печатать такой материал без достаточных оснований? Я внимательно наблюдал за Терри. Он говорил мне об этой связи несколько недель назад, когда только начались разговоры о возможном избрании Росетти. И я ему сказал, что не коснусь этой темы, пока он не представит что-нибудь посущественнее косвенных доказательств. Ион представил. У меня есть магнитофонная запись, Джон. Лили Блейк говорила все это. Я сам слышал.

Такого Джон не ожидал. Он напряженно обдумал новость.

— А она знала, что ее записывают?

— Терри сказал, что знала.

Джон положил трубку, но мысль о магнитофонной записи не шла у него из головы. Ее наличие придавало всей этой истории совершенно новый поворот.

Джон решил просмотреть в Интернете архивы «Пост». В среде газетчиков всегда ходили слухи, что Терри Салливан фабрикует свои статьи. Джон быстро обнаружил и распечатал четыре такие сомнительные публикации. Потом позвонил Стиву Бейкеру, своему старому приятелю, сотруднику «Пост».

— Привет! — радостно сказал Стив, услышав голос Джона. — Тебе там не икается? В отделе новостей все разговоры только о тебе. Всем интересно, что ты знаешь о Лили Блейк.

— Немногое, — ответил Джон. — А мне, со своей стороны, интересно, что вы знаете о Терри Салливане. Это что, очередная его штучка?

— Это зависит от того, кого ты об этом спросишь, — отозвался Стив. — По официальной версии, Лили ввела Терри в заблуждение.

— Так, это официальная. А твоя?

После некоторой паузы Стив ответил, понизив голос:

— Он работал над этой темой несколько месяцев. Когда Росетти назначили архиепископом Бостона и все поняли, что он первый кандидат в кардиналы, Терри сделался страшно занят: пытался что-нибудь разнюхать, но у него ничего не выходило.

— Он что-то имеет против кардинала?

— Чтобы на кого-то наброситься, Терри много не надо.

— Ладно. Мне уже сказали, что на этот раз Терри ничего не подтасовывал. А что считают в отделе новостей?

— Господи, я же не могу быть беспристрастным. Терри не раз перебегал мне дорогу.

— Так что у вас говорят? — терпеливо повторил Джон.

— Он заранее решил, что основания для скандала есть, хотя и не мог обнаружить фактов, компрометирующих Росетти. У него не хватало времени, все проваливалось, вот он и написал статейку, состоящую наполовину из домыслов, наполовину из фантазий. Многие из нас знакомы с кардиналом. Порядочный, честный, прямой человек.

— Но Терри цитирует Лили Блейк…

— Да ну, мы же знаем, как это делается. Задаешь наводящий вопрос и получаешь ответ, который можно толковать как хочешь.

— Ты знаешь о магнитофонной записи?

— О какой записи? Если бы запись существовала, ты бы прочел о ней на первой полосе. Разве там что-нибудь было?

— А что, если запись сделана без ведома Блейк?

— Это преступление. Впрочем, — пробормотал Стив еле слышно, — если «Пост» печатает потенциально клеветнический материал, основанный на незаконно сделанной магнитофонной записи, я бы сказал, что автор пользуется покровительством руководства.

Джон согласился. С этим мнением согласились и двое других старых приятелей-журналистов, которым он позвонил. Затем он набрал номер Джека Маббета, бывшего агента ФБР. В свое время Терри проделал с Джеком то, что сейчас с Лили. Джон предполагал, что Джек должен испытывать к ней сочувствие.

— Черт побери, конечно, помогу, — сказал Джек, как только услышал от Джона, что тот интересуется делом Росетти — Блейк. — Вам нужна информация об этом болване, и я добуду ее. Совершенно бесплатно.

Это были волшебные слова. Но Джону тоже хотелось действовать. Что он искал? Что-нибудь и все что угодно. Он на удивление мало знал о Терри при том, что они приятельствовали в течение двадцати пяти лет. В идеале ему хотелось найти причину, по которой Терри мстил Фрэнсису Росетти.

Положив трубку, Джон открыл ящик стола и вытащил свои заметки о Лили и папку с заметками о ее отце, Джордже Блейке. Джордж скончался незадолго до возвращения Джона в Лейк-Генри. Тогда он заинтересовал Джона как представитель одной из старинных семей города. Здесь, в папке, хранились материалы, которые могли бы стать книгой, но идея утратила актуальность. Теперь же, если рассматривать эти материалы под другим углом, они могли пригодиться.

Его книга будет посвящена большой проблеме — власти средств массовой информации, их способности уничтожить человека. Ему хотелось осветить эту тему отчасти из-за Терри. Но из-за Лили тоже. Объяснение тому, что происходит в настоящем, нужно искать в прошлом.

Волнуясь, он позвонил Ричарду Джейкоби, книжному издателю, знакомому по Нью-Йорку. Ричард был на совещании, и Джон оставил ему краткое сообщение: приветствие, номер телефона и просьбу перезвонить.

Лили провела остаток понедельника дома — то свернувшись в кресле около печки, то сидя на стуле на веранде. Она все еще злилась, но уже меньше нервничала. У нее теперь есть адвокат, и это означает, что она наконец не одна. Примерно через час после ухода Касси позвонила ей и зачитала текст с требованием опровержения. Затем она отослала его по факсу в «Пост».

Лили представляла себе редакторов «Пост», обсуждающих требование, бесчувственных сотрудников отдела новостей, вынужденных признать, что она тоже человек, а не половая тряпка. Ей нравилось думать, что Терри Салливан оказался в дурацком положении.

Во вторник утром она позвонила Джону узнать новости.

— «Янки» снова выиграли, — ответил он.

Либо у него нелады с чувством юмора, либо новости плохие. Интуиция подсказывала Лили, что верна вторая догадка.

— Опровержения нет?

— Нет. Они пытаются спрятать концы в воду.

— В к-каком смысле?

— Это даже не статья. — Джон помолчал, вздохнул и сказал: — «Пост» напечатала заметку обозревателя, который объясняет скандал твоей безрассудной страстью к кардиналу.

— Они снова обвиняют меня?

— Я же тебе говорил. Им нужен козел отпущения.

К полудню Лили стало совсем неспокойно и тоскливо. Она не могла усидеть на месте. Переодевшись в джинсы и клетчатую фланелевую рубашку, спрятав волосы под бейсбольную кепку, свободно обмотав вокруг шеи шарф, она поехала в город.

Над Лейк-Генри висел густой туман, было сыро, прохожих по пути почти не попадалось. Свернув у почты, она остановилась у редакции «Озерных новостей».

Войдя в дверь, Лили оказалась на кухне и пошла на звук голоса. За столом, прижав к уху телефонную трубку, сидела молодая женщина и сосредоточенно рассматривала что-то лежащее перед ней. Еще прежде, чем она обернулась, Лили поняла, что это скорее девочка, чем женщина, и что она на последних неделях беременности.

Несколько секунд спустя Лили услышала шаги на лестнице, и из противоположной двери появился Джон. Он бросил на вошедшую тревожный взгляд, затем наклонился над столом девушки, чтобы посмотреть, что она пытается сделать. Взяв у нее трубку, Джон дослушал сообщение и составил текст в раздел объявлений.

— Ну что ж, — сказал он девушке, повесив трубку, — отлично справляешься. Ты научилась почти всему, что нужно.

— Мне пора идти, — сказала она. — Бак придет в три часа.

— Хорошо. Я все доделаю.

С удивительным проворством девушка проскользнула мимо Лили и исчезла за дверью. Лили заметила на лице Джона тревогу.

У него красивое лицо, вдруг подумала она, — загорелая кожа, коротко подстриженная бородка. Но больше всего ее привлекали глаза Джона. Темно-карие, ласковые, несмотря на беспокойство.

— Я стараюсь… — сказал он сдержанно. — Когда родится ребенок, этой девочке нужна будет специальность.

Лили не так давно покинула Лейк-Генри, чтобы не помнить основных действующих лиц.

— Бак, твой двоюродный брат?

— Совершенный подонок.

— Ребенок его?

Джон кивнул и взглянул на часы.

— Я не вовремя?

— Нет, что ты.

У кухонной двери зазвенел колокольчик, послышались шаги. Лили обернулась, опасаясь, что это не Дженни, а кто-то, кто сможет ее узнать. Джон коснулся ее руки.

— Поднимайся наверх, — шепнул он. — Я сейчас буду.

Она бесшумно и быстро поднялась на площадку второго этажа. Комната, в которой она очутилась потом, поразила ее своими размерами и обилием света. Здесь стояли три письменных стола, на каждом компьютер. На одной из стен висели потрепанные карты окрестностей и старые фотографии города. На другой — более новые, яркие фотографии, по большей части сделанные на самом озере.

Третья стена была завешана целиком. Приблизившись к ней, Лили вздрогнула. Газетчики за работой, снимки времен пребывания Джона в Бостоне. Лица, пылавшие энтузиазмом, точно такие, какие виделись ей в кошмарах. На одном из снимков ей бросился в глаза Терри Салливан. Но на большинстве был Джон. Он не сильно отличался от коллег — такой же увлеченный погоней, ищущий, внушающий страх — словом, человек, которого следует опасаться.

— Ужасно, правда? — сказал Джон, появившись в дверях.

Знай Джон заранее о ее приходе, он, вероятно, убрал бы эти фотографии.

Она взглянула на конверт в его руках. Джон бросил конверт на стол:

— Это очерки и стихотворения детей из местной школы. Я каждый раз стараюсь напечатать несколько из них.

Она посмотрела на фотографии гагар:

— Это твои снимки?

— Все до единого, — ответил он с гордостью.

Лили переходила от одного снимка к другому. Их было больше десятка, сделанных в разное время.

— Это одна и та же пара?

— Думаю, что да. — Он показал ей на две короткие белые полоски на шее одной из птиц. — Это снимки двух разных лет, но на обоих линия в этом месте прерывается. Я полагаю, это у него шрам, на котором не растут перья.

— У него?

— Я так думаю. Он крупнее. Хотя наверняка трудно сказать. — Джон показал на один из снимков: — Вот этот я сделал в прошлом апреле, первая фотография того года. Видишь полоску на шее? Самцы, как правило, возвращаются раньше самок — искать место для гнезда. Но я не уверен, что самка та же. Гагары моногамны в течение брачного сезона, но неизвестно, создают ли они пары на всю жизнь.

Он взглянул на Лили. Она едва доставала ему до подбородка. Из-за козырька кепки ему не было видно ее глаз.

— В моей юности, — тихо сказала она, — все были озабочены сокращением популяции гагар.

Джону в юности было наплевать на гагар. Он уехал из Лейк-Генри еще до того, как местные жители озаботились проблемами охраны природы.

— Популяция продолжала уменьшаться. В конце концов люди поняли, что все беды от катеров. Слишком много шума, слишком много мути — гагарам нужна чистая вода, чтобы ловить рыбу. И слишком сильные волны — яйца смывало прямо из гнезд. Когда запретили катание на водных лыжах и ограничили скорость катеров, популяция гагар восстановилась.

Лили подняла глаза, и что-то у него внутри перевернулось. Глаза у нее были такими же нежными, как и голос. Джон этого не ожидал.

— Хорошо бы все проблемы решались так же легко.

Он не мог отвести взгляда от ее прекрасного лица.

— Великолепные создания. И фотографии чудесные.

Его сердце забилось быстрее.

— Спасибо.

— Ты сказал, у тебя есть для Терри кое-что пострашнее ружья. Что ты имел в виду?

На какую-то минуту Джон был сбит с толку. Он не ждал, что разговор примет такой оборот, но ответил:

— В прошлом Терри Салливан уже писал лживые статьи. Их лживость так и не была доказана. Но многие точно знают, что он не чурается домыслов и подтасовок.

— А почему?

— Честолюбие. Алчность. Злоба. Обычно он раздувает скандалы из личной мести. Ты с ним не была знакома, так что месть направлена не на тебя. Секретарь Росетти говорит, что и с кардиналом Терри не знаком. Поэтому я хочу подойти к делу с другой стороны.

— Я должна доказать в суде наличие злого умысла. Возможно, мне предстоят несколько тяжелых лет, и все равно я могу проиграть.

— Можешь, — вздохнул он. — Ты знала, что ваш разговор был записан на пленку?

По ее испуганному взгляду Джон понял, что не знала.

— Он записал ваш разговор, не предупредив тебя. Это незаконно.

— Я г-г-говорила эти слова, но не в том смысле, какой им придал Терри.

Джон почувствовал, что верит ей безоговорочно. Вдруг она сказала:

— Я виделась с Касси Бернс. Мы вчера потребовали опровержения. Сег-г-годня, — она с трудом побеждала заикание, — опровержения нет. Касси говорит, паниковать не следует, но я устала сидеть сложа руки.

Лили посмотрела на него. В нем снова что-то перевернулось. Джон думал, что, помогая Лили, он вредит себе, лишает себя материала для будущей книги. Но эти нежные глаза его тронули. И он сказал:

— Есть другой способ справиться с Терри. Можно обратить против него его же собственное оружие.

— Как?

— Дискредитировать его. Выступить с публичным обвинением.

— Я не знаю, в чем его обвинить.

— Зато я знаю.

— И ты мне поможешь?

— Возможно.

— В обмен на что?

Джон минуту подумал. Он не видел причин, почему бы ему не работать на обоих — на себя и на нее.

— В обмен на твою версию этой истории.

Он тут же пожалел, что произнес эти слова. Ее глаза чуть-чуть расширились.

— Ты же сказал, что не будешь в это лезть.

— Не буду без твоего разрешения.

Она направилась к двери.

— Лили!

— Я предпочитаю доказывать злой умысел, — ответила она и ушла.

Вторник Поппи провела спокойно, отчасти благодаря погоде: в холодные, ненастные дни большинство ее клиентов сидело дома. Затишье было связано и с тем, что почти прекратились звонки по поводу газетных публикаций. Это нисколько не удивляло Поппи. Делать из Лили виновницу скандала было просто смешно. Все в городе это понимали. Лили Блейк неуравновешенна? Это была последняя ложь, с точки зрения местных жителей лишившая газетную историю всякого правдоподобия. Поппи полагала, что прессе об этом известно.

Разумеется, были еще отдельные звонки — реакция на последний поворот скандала. Ближе к вечеру позвонила библиотекарша Лейк-Генри, Лейла Хиггинс, которая видела около редакции «Озерных новостей» машину с массачусетскими номерами.

Поппи поняла, чья это машина, но никак не могла сообразить, что ее сестре понадобилось в редакции. Поэтому она позвонила Киплингу:

— У тебя была гостья.

Голос Джона звучал раздраженно:

— Откуда ты знаешь?

— Мне позвонили и сказали про машину. Зачем она приезжала?

— Хотела сказать «привет», — пробормотал он.

— Тебе? Рассказывай.

— Ей было скучно.

— И она сочла, что у тебя веселее?

— Задай этот вопрос своей сестре.

— И задам, — ответила Поппи и повесила трубку, удивляясь, что за муха его укусила.

Лили сидела на своем причале. На ней был шарф, шерстяная шапочка, теплая куртка, туристические ботинки и перчатки. Туман рассеялся еще до захода солнца, и она успела полюбоваться закатом. Воздух был сухим и холодным, но ночь была прекрасна.

Лили заметила на озере какое-то движение, и сначала ей показалось, что это птица. Она задержала дыхание и прислушалась — нет, это было каноэ, ритмичные гребки слышались все более явственно. Метрах в десяти от нее удары весла по воде затихли, и каноэ по инерции заскользило к причалу.

— Я прочел твои мысли на расстоянии, — сказал Джон. — Залезай.

Едва она села в каноэ, Джон направил его в ту сторону, откуда приплыл.

— Куда мы? — спросила Лили.

— Смотреть на моих гагар. Они скоро улетят. Мне недолго осталось навещать их. Не замерзнешь?

Она обернулась. Он был в джинсах, футболке и расстегнутой жилетке. Ни шапки, ни перчаток.

— Перчатками делиться не стану, — заявила Лили.

Джон широко взмахивал веслом, каноэ двигалось легко и бесшумно. Лили подняла голову, вдохнула ночной воздух и улыбнулась. Как бы она ни любила Бостон, ничего подобного там нет. За последние шестнадцать лет она наведывалась сюда лишь изредка и всегда бывала занята. Ее поразило, как она могла лишать себя отдыха на озере.

Они миновали горстку маленьких островов, а потом Джон перестал грести, позволив каноэ свободно скользить к следующему острову, поросшему соснами. Наконец каноэ остановилось.

Берег озера был покрыт зарослями невысокого кустарника.

— Гнездо здесь, — шепотом сказал Джон. — Самец выбрал место в конце апреля. Его подруга прилетела в середине мая. К середине июня здесь было два яйца.

— Как ты смог сфотографировать яйца, не спугнув птиц? — прошептала она в ответ.

— Тут нужна осторожность и хороший телеобъектив. Я просидел три часа, дожидаясь, пока один из родителей начнет сменять другого.

На острове послышалось движение. Две птицы, одна за другой, заскользили в лучах лунного света. Затем появились третья и четвертая.

Лили затаила дыхание.

— Двое первых — родители, сзади птенцы.

— Птенцы почти такие же большие, как родители.

— Они быстро растут, — ответил Джон.

Гагары удалялись от острова. Одна из птиц издала долгий, оборвавшийся на низкой ноте крик.

— Погоди, — прошептал Джон.

С восточной стороны прозвучал ответный крик.

— С соседнего озера, — шепнул Джон.

Гагара с озера Генри крикнула снова. Едва замер ее крик, как долетел ответ издалека, с востока. Почти десять минут птицы перекликались друг с другом. Лили доводилось слышать ночные крики гагар, но никогда — в такой близи.

Когда вновь наступила тишина, Лили вздохнула. Пока птицы не скрылись из виду, Джон сидел не шелохнувшись. Потом, не говоря ни слова, поднял весло и ловко развернул каноэ. На обратном пути Лили сделалось грустно. Красота ночи, озеро и гагары казались ей великолепным, искусно сотканным гобеленом. А ее жизнь — жизнь, в которую Джон возвращал ее теперь, — тонкой ниточкой. Лили почувствовала себя совсем жалкой и одинокой.

У ее причала Джон первым вылез из каноэ, привязал лодку и протянул Лили руку. На причале Лили собиралась поблагодарить его и попрощаться, но он мягко обвил рукой ее талию и повел к дому. Рука была нежной, надежной. Дружеской.

У ступенек веранды Лили обернулась.

— С-с-спасибо, — произнесла она, презирая себя за то, что нервничает. Но она никак не могла понять, чего от него ждать и можно ли ему верить, кто он, настоящий друг или враг.

— Тебе спасибо, — ответил он. — Обычно я плаваю один. Это было прекрасно.

Он коснулся ее щеки и повернулся, чтобы идти. Но от этого прикосновения она почувствовала нечто — некую связь с Джоном, возможно, зарождающееся доверие. А может, она обманывала себя, выдавала желаемое за действительное.

Глава шестая

В среду с утра Джон снова приехал на озеро. Предрассветный туман уже рассеялся, жизнь озера замерла, стояла полная тишина. Джон пытался проникнуться этой тишиной, но никак не мог отделаться от мыслей о Лили, от ощущения нежности ее щеки под его рукой.

С озера Джон отправился в город за газетами. Когда он вернулся домой, раздался звонок.

— Сегодня ничего, — ответил он на неизбежный вопрос. — Ни в одной газете.

— Но ведь это хорошо? — спросила Лили с надеждой.

Джон ответил, что, судя по всему, хорошо, что скандал сходит на нет и что, действительно, если «Пост» опубликует опровержение, то сделает это по возможности незаметно. Но он знал, что газеты редко признают свои ошибки.

Джон испытывал смешанные чувства. Лили хотела, чтобы опровержение было напечатано, и ради нее он хотел того же, но для него самого было бы лучше, если бы вся эта история просто затихла. Чем дольше она протянется, тем больше материала сумеют раскопать репортеры со стороны. Джону хотелось все выяснить самому.

До того как газета будет отпечатана, оставалось шесть свободных часов. Джон заехал в магазин Чарли, купил продуктов и отправился навестить отца. На подъезде к Риджу Джон, как всегда, ощутил подавленность. Даже сейчас, когда деревья были покрыты листвой, это место выглядело мрачно.

Стол перед диваном стоял криво, абажур висел косо. На диване были разбросаны страницы утренней газеты. Тарелка с остатками яичницы и куском тоста — остатки завтрака — стояла на полу.

— Отец! — позвал Джон и, подобрав тарелку, двинулся на кухню.

Гэс оказался там. Согнувшись над столом, он узловатыми пальцами крепко сжимал вилку.

— Что ты делаешь? — мягко спросил Джон.

Гэс даже не взглянул на него.

— Да вот, выпрямляю.

Джон поставил тарелку в раковину, как ни странно, чистую.

— Ты обедал?

— Я не голоден.

Джон заподозрил, что у отца просто нет сил приготовить себе еду, и у него сжалось сердце. Он положил молоко, сливки, яйца и разрезанную на четыре части жареную курицу в холодильник. Потом отрезал хлеба, открыл банку тунца и смешал ее содержимое с майонезом. Сделав три сандвича, он сунул один в холодильник, а остальные два положил на тарелку. Налив два стакана молока, Джон сел за стол.

— Я только что отправил газету в типографию, — сказал он, чтобы вовлечь отца в разговор. — Мне кажется, номер будет удачным. — Джон откусил сандвич, как бы приглашая Гэса последовать его примеру. — На первой странице статья о новых семьях в нашем городе.

— Они нам не нужны.

— Мы им нужны. Все дело в этом.

— Что-что? — фыркнул Гэс.

Джон понял, что эту тему не стоит продолжать.

— Ты следишь за историей Лили Блейк и кардинала?

— Думаешь, мне это интересно?

Джон с минуту выдерживал надменный взгляд отца. Тот не клюнул на наживку, но Джон все равно решил поговорить с отцом на очень важную для себя тему.

— Она не виновата в том случае с Донни. Ты ведь знаешь это, правда?

Гэс потупился. Только по этому можно было догадаться, что да — знает и сожалеет об этом.

— Я часто думаю, может, если бы я не уехал, все сложилось бы по-другому, — произнес Джон. — Я мог бы уберечь Донни от всего того, что он потом натворил. Ведь до моего отъезда с ним не случалось никаких неприятностей.

— Но ты смотал. И у меня остался один сын.

— Почему?

— Один был нужен ей.

«Она», то есть мать Джона, удачно вышла замуж второй раз и теперь жила в Калифорнии.

— Но почему ей достался я?

— Спроси у нее.

— Я спрашивал. Тысячу раз. — В давние времена его отношения с матерью были совсем не простыми. Джон всегда подозревал, что она предпочла бы взять младшего и Гэс не отдал его именно потому, что знал об этом. — Она каждый раз советовала спросить у тебя. Вот я и спрашиваю.

— Она хотела развестись. Я сказал, ладно, давай. Только оставь мне хорошего сына, и она оставила.

Хорошего. Джона это больно задело, и он позволил себе ответный выпад:

— Выходит, ты оказался не слишком проницательным. — Похоже, разговор зашел в тупик. Он сменил тему: — Ты ведь был знаком с Джорджем Блейком?

— Не был. Я только однажды на него работал.

Джон знал, что это не так: Гэс клал стены и большого дома, и домика Селии, и делал это более старательно, чем обычно.

— Что ты о нем думаешь?

— О Джордже? Я совсем его не знал. Я имел дело только с Мейдой. Ханжа. Холодная, как глина со дна озера. Что-то с ней было не так с самого ее появления в городе. Слишком высокомерна. Немудрено, что у ее дочки неприятности. — Гэс, прищурившись, взглянул на Джона: — Она вернется.

— Лили? Ты думаешь?

Гэс передразнил его:

— «Ты думаешь?» А как ты думаешь, умник? Она вернется?

Джону захотелось рассказать о возвращении Лили. Но он не доверял отцу. Гэс мог ни с того ни с сего выложить новость первому встречному. Три года Джон регулярно навещал отца, но все не мог понять, чем живет этот человек. Он не понимал, как можно настолько равнодушно относиться к судьбе сына — Гэс ни разу не позвонил и не написал ему, ни на день рождения, ни на Рождество.

Джон не понимал, как человек может быть таким раздражительным и таким бесчувственным, каким казался Гэс. Возможно, это каким-то образом связано с тем, что Гэс незаконнорожденный, о чем Джону стало известно в двенадцать лет. Однажды во время ссоры Джон назвал отца ублюдком. Гэс мгновенно замолчал и потихоньку вышел из дому. Тогда-то мать и рассказала об этом Джону.

Рождение вне закона, распавшийся брак, жизнь, прошедшая в работе с камнем, — все это не могло не сказаться на характере Гэса. Но Джону казалось, что в глубине души у отца должна была сохраниться нежность, что, если они будут чаще видеться, эта нежность так или иначе проявится. Поэтому, узнав, что у Гэса плохо с сердцем, Джон вернулся в Лейк-Генри. Он воображал, что они станут говорить о Донни, о матери, о публикациях, которыми Джон очень гордился. Он воображал, что найдет отца, но нашел человека жесткого и неподатливого, как те каменные стены, которые тот возводил.

Джон вернулся в редакцию и только принялся за работу, как зазвонил телефон. Это был Ричард Джейкоби из Нью-Йорка. Его заинтересовала идея книги. Задав несколько вопросов, издатель увлекся еще больше. Он предлагал Джону кучу денег и хотел немедленно заключить договор. Не надо никакого агента, говорил он. Издать книгу нужно быстро и неожиданно. «Я выпущу книгу через полгода. Сумею сделать все в лучшем виде. Ты же знаешь репутацию нашего издательства».

Джон знал, что издательство у Джейкоби маленькое, но амбициозное. Чем больше выпущенных им книг попадало в списки бестселлеров, тем большую популярность оно приобретало, и, судя по авансу, который предлагал Джейкоби, книгу Джона мог ждать успех.

Положив трубку, он перевел дух. Ричард хотел как можно скорее получить план книги и вступительные главы. Это означало, что надо побыстрее собраться с мыслями.

Лили ехала вдоль берега озера, но вскоре свернула на дорогу, ведущую к дому, где жила Роза с мужем, Артом Уинслоу, и тремя дочерьми.

Лили специально выбрала время для визита: она хотела приехать, когда дети уже будут в постелях. Она ехала к Розе без особого желания, просто ей не хотелось, чтобы сестра узнала о ее приезде от кого-нибудь еще.

Лили тихонько постучала. Минуту спустя тяжелая дубовая дверь отворилась. За дверью стоял муж Розы.

Арт Уинслоу был гораздо мягче Розы, что могло бы сильно осложнить их семейную жизнь, если бы он не был родом из очень состоятельной семьи. Это давало ему некоторые права — Арту было дозволено в свое удовольствие играть в доме второстепенную роль. Именно поэтому, полагала Лили, их брак не распался.

Арт был явно удивлен, увидев Лили. Значит, ни Ханна, ни Мейда не говорили Розе о ее возвращении.

— Заходи. Роза с девочками.

— Я думала, они спят. М-м-может, я зайду в другой раз. Я ведь сейчас скрываюсь. Мне бы не хотелось просить их поменьше болтать.

— Они обожают хранить тайны, — настаивал Арт.

Неожиданно в прихожей зажегся свет. Роза сразу же увидела Лили. Обе замерли. Одинаковые темные волосы, та же бледная кожа, похожие фигуры — когда Лили смотрела на Розу, ей казалось, что она видит свое отражение.

— Ну, привет, — сказала Роза, подойдя и встав рядом с мужем. — Возвращение блудной дочери. Когда ты приехала?

— В субботу.

— А появляешься только сейчас? Сегодня среда.

— Я скрываюсь.

— Мама знает? А Поппи?

— Да.

Роза вздохнула и с обидой произнесла:

— И то хорошо.

Из-за двери высунулись три личика.

— Идите поздоровайтесь с тетей Лили, — сказала Роза.

Девочки подбежали к гостье: впереди шестилетняя Рут, следом семилетняя Эмма. Это были прелестные девчушки с темными вьющимися волосами, в светлых ночных рубашках в цветочек. Ханна, в такой же мешковатой футболке, что и в прошлый раз, у Мейды, по сравнению с ними казалась толстой простушкой. Лили протянула ей руку:

— Рада видеть тебя, Ханна. Какая милая футболка. — На футболке была нарисована кошка. — А своей кошки у тебя нет?

— Какая еще кошка, — сказала Роза. — У меня и с ней самой хлопот хватает.

— С кошками хлопот никаких, они вылизываются, — возразила Ханна.

— Кошки линяют. Хочешь ходить в кошачьей шерсти?

Лили пожалела, что коснулась этой темы.

Отец увел младших, а Ханна осталась стоять рядом с Лили.

— Ты сделала уроки? — спросила Роза у Ханны и, когда та кивнула, скомандовала: — Тогда иди к себе и почитай.

Лили обняла Ханну:

— Мы еще увидимся.

Она с состраданием смотрела вслед девочке, нехотя поднимавшейся по лестнице. Роза прислонилась к стене.

— Мне следовало догадаться, что ты вернулась. Мама была в скверном настроении. Она в скверном настроении с тех пор, как началась эта история. Она убеждена, что все только и делают, что за нами подсматривают и сплетничают о нашей семье. Это ее нервирует. А когда мама нервничает, она отыгрывается на мне. А на ком же еще? Я единственная всегда рядом, всегда забочусь о ней.

— Она вполне самостоятельна.

— Но не настолько, насколько ей кажется. Она ведет дело, и это замечательно, но при этом не становится моложе. Ей нужно отдыхать. Путешествовать. — Раздался телефонный звонок. — Радоваться внучкам.

— Разве Ханна не была у нее вчера?

— Ханна не тот ребенок, который приносит радость.

— Почему?

— Она упрямая.

Снова зазвонил телефон.

— Своевольная. Толстая.

— Она не толстая.

— Но толстеет.

Телефон все звонил.

— Возьмешь трубку, Арт? — крикнула Роза и, обращаясь к Лили, продолжила: — Зачем ты приехала? Мама просто рехнется. — Она обернулась и увидела, что ее муж сбегает по лестнице.

— Звонила Мейда, — сообщил он. — Двое рабочих из Квебека работали вечером на лугу, и у них перевернулся трактор. Мейда вызвала «скорую». Мне лучше поехать к ней.

— Я с тобой.

— Давайте я побуду с девочками, — предложила Лили.

— Они уже легли, — сказал Арт. — Они даже не узнают, что мы уехали.

— Все будет в порядке, — успокоила Лили и тихонько закрыла за родственниками дверь.

Несчастный случай оказался не слишком серьезным. Ни один из работников сильно не пострадал, хотя у обоих были переломы, что исключало их дальнейшее участие в уборке урожая. Поэтому Лили на следующее утро встала на рассвете, надела джинсы, теплый свитер, куртку и поехала к матери. За домом Мейды она свернула направо, к винокурне — невысокому каменному зданию, увитому плющом.

Лили вошла внутрь и вдохнула сладкий аромат яблок. Она часто приходила сюда в детстве, ей интересно было смотреть, как работает пресс, выжимающий из яблок сок.

Перед Лили, как живой, возник отец — вот он, в длинном фартуке и высоких резиновых сапогах, перекладывает яблоки из чана для мойки в подъемное устройство, которое переносит их к машине для резки.

— О боже, — раздался голос сзади.

Лили обернулась и увидела удивленную Орэли Мур. Семидесятилетняя Орэли была у Мейды за старшую.

Лили нравилась Орэли, у которой всегда — как и сейчас — была в запасе добрая улыбка. Но тут Лили увидела позади нее молодого человека. Орэли можно было не опасаться, она была человеком надежным и сдержанным. Но сопровождавший ее молодой работник…

После минутной паники Лили успокоилась. Она в Лейк-Генри. Здесь она родилась и выросла. Ей надоело прятаться.

Орэли жестом отослала молодого человека.

— Это Баб. Он из Риджа.

Баб так старался не смотреть на Лили, что она поняла: ему известно, кто она. Лили вышла наружу и стала ждать Мейду. Это было самое прохладное утро за все время ее пребывания здесь. На траве лежал легкий слой инея.

На повороте появилась Мейда. Увидев Лили, она остановилась в изумлении.

— Тебе не хватает рабочих рук, — сказала Лили. — Я могу помочь.

Мейда ничего не ответила, и Лили испугалась, что мать откажется от ее помощи. И пока Мейда не вошла внутрь здания, оставив дверь открытой, было неясно, какое решение она приняла.

Машины уже прогрелись — вращался барабан мойки, двигалась лента конвейера, пыхтел пресс.

Лили сменила куртку на клеенчатую робу с капюшоном, натянула сапоги и длинные резиновые перчатки и, поднявшись на платформу, встала рядом с Бабом. Он взял квадратную решетку и положил ее между собой и Лили. Решетка была покрыта нейлоновой тканью, края которой свисали вниз. Когда первые яблоки, пройдя через мялку, оказались в большой воронке наверху, Баб нажал рычаг, и яблочная масса вывалилась на ткань. Лили закинула левый край ткани на мякоть, подождала, пока Баб загнет свой левый край, затем загнула правый край, а Баб сделал то же самое. Пока он разравнивал завернутую массу, она взяла следующую решетку и положила ее сверху на сверток. Баб накрыл ее другим куском ткани, затем снова нажал рычаг. Сверху плюхнулась новая порция мякоти.

Стопка решеток с завернутыми в ткань яблоками росла. Когда набралось одиннадцать штук, они положили сверху дополнительную решетку, затем столкнули всю стопку по полозьям под большой пресс. Баб скрепил решетки, Мейда передвинула рычаг. Из свертков брызнул сок и потек в стоявший внизу чан.

Лили потеряла счет сверткам. К тому времени, когда Мейда объявила перерыв, Лили так вымоталась, что даже не ощущала усталости. Она обмыла свою клеенчатую робу и направилась в дом.

В кухне, на широком деревянном столе, лежал утренний выпуск газеты. Лили просмотрела его. Ничего нового.

Она подошла к телефону и позвонила Касси.

— Мы дали им неделю, — сказала Касси прежде, чем Лили успела задать вопрос. — Теперь мы подадим иск.

Джон вернулся с ленча в редакцию, и там его застал звонок Арманда. В его скрипучем голосе слышалось возбуждение:

— Лили Блейк вернулась в город. Ты должен пойти к ней и взять эксклюзивное интервью.

Джон не знал, как просочилась эта информация.

— Газета уже в типографии.

— Сделаем специальный выпуск. Я его оплачу.

— Что мы дадим в этом выпуске? Старье, перепечатанное из других газет? Что нового в этой истории?

— Она вернулась! — вопил Арманд. — Это и есть новое. Всем захочется знать почему, надолго ли она приехала, где живет.

— Все будут знать об этом еще до конца дня.

— Если ты не возьмешь у нее интервью, это сделает кто-нибудь еще. Давай же, Джон. В чем проблема? Это наша девушка. Наша история.

— Вот именно. Она наша девушка, а мы защищаем своих.

Джон повесил трубку, ощущая некую раздвоенность. С одной стороны, ему хотелось выполнить требование Арманда, статья для «Озерных новостей» действительно могла бы получиться первоклассной. С другой стороны, ему нравилась Лили, он восхищался ею. И чем больше он восхищался, тем неудобнее ему было использовать ее историю для своей книги.

Он ощутил прилив воинственного настроения и решил заняться Терри Салливаном. Он вошел в базу данных и воспользовался теперешним адресом Терри, чтобы найти номера его страховки, двух банковских счетов и четырех кредитных карточек, а кроме того, десять мест проживания в четырех штатах за двадцать три года.

Джон принялся изучать адреса. Три самых последних были неподалеку от Бостона — всего четыре переезда за двенадцать лет. Это ничего не значило. То, что он сменил семь адресов за предшествующие годы, было более странным.

Джон попытался найти причину столь частых переездов. И понял, что Терри не умеет ладить с хозяевами и соседями. Психически больной человек? Шизофреник? Возможно.

— «Озерные новости». Киплинг у телефона.

— Кип! — Это была Поппи. — Тебе звонит Терри Салливан. Соединить вас?

На секунду Джон ощутил себя виноватым, словно Терри звонил, догадавшись, что он делал и о чем думал.

— Я поговорю с ним, — ответил он. Несколько секунд спустя Джон сказал более холодным тоном: — В чем дело, Терри?

— Я слышал, она вернулась.

— Я об этом не слышал.

— Ты можешь подтвердить это, да или нет?

— Не могу, — ответил Джон. — Почему ты спрашиваешь? История закончилась. Твои сведения неверны.

— Нет. Я готов отстаивать свою правоту. Скажи, ты знал, что Лили была замужем?

Джон молчал секундой дольше, чем следовало.

— А-а, не знал, — злорадно протянул Терри. — Это был очень непродолжительный брак, летом, после первого курса колледжа. Парень учился на последнем курсе. Это было в Мехико. Через месяц они расстались, и она аннулировала брак. У меня есть доказательства, Джон.

— И что ты собираешься с ними делать? — с раздражением спросил Джон. — Ведь непродолжительный брак десятилетней давности теперь ни для кого не имеет значения.

— Что ж, поживем — увидим, — ответил Терри и повесил трубку.

Всю ночь Джона не оставляли мысли о Лили. К рассвету он понял, что ему непременно надо увидеться с ней. Зная, что она может рано уйти из дому, если снова будет работать у Мейды, он наскоро оделся и поехал в Тиссен-Коув.

Он прошел по сосновой хвое к крыльцу и постучал.

Лили открыла. Вид у нее был испуганный, волосы взлохмачены — нетрудно было догадаться, что он ее разбудил. Она была в ночной рубашке.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Нет-нет. То есть не знаю. Я не смотрел газеты. Можно зайти на минутку?

Она скрылась и появилась в накинутой на рубашку шали. Впустив Джона, Лили закрыла дверь, пошла на кухню и налила воды в старый кофейник.

— Прости, я не хотел тебя будить. Я подумал, что ты опять с утра уйдешь работать.

Лили засыпала в кофейник кофе.

— Орэли идет к зубному, значит, раньше девяти мы не начнем. — Она поставила кофейник на плиту, включила газ. — Что случилось?

— Звонил Терри Салливан. Сказал, что ты была замужем. Это совсем не мое дело… — начал он.

— Это правда. — Лили опустилась на ближайший стул. — После первого курса я изучала в Мехико историю искусств. Брэд был на последнем курсе. Я решила, что влюбилась. В первый год учебы мне было так одиноко, что замужество казалось превосходным выходом. Нам было весело эти полтора месяца. Но, когда мы вернулись в Штаты, веселье кончилось. Он сказал, что любит другую.

— Поэтому ты аннулировала брак.

— Я заплатила юристу, но оказалось, в этом не было нужды. Церемония была незаконной. Брэд знал это с самого начала.

— Кто-нибудь еще в городе об этом знает?

Лили покачала головой:

— Мы поженились за два дня до конца семестра. Он сказал, что пока лучше держать наш брак в тайне. Меня это вполне устраивало.

Она замолчала в ожидании. Догадаться, какой вопрос она не решается задать, было нетрудно.

— Я никому не расскажу, — пообещал он.

— А Терри? Он расскажет?

— После извинений ему придется выждать какое-то время.

— А потом?

— Все зависит от ситуации. Если мы сумеем доказать, что он все подтасовал, никто не станет его слушать.

Лили уменьшила пламя: кофе закипал, его аромат наполнял кухню.

Лили не верила Джону. Он нравился ей, но она не хотела рисковать. Она раздумывала, не позвонить ли Касси, но понимала, что Касси еще ничего не успела сделать. Кроме того, ее ждала работа.

Она поехала на фабрику и под ритм работающих машин позволила себе забыть о тревогах. Работа, хотя и была механической, требовала внимания, и оставшиеся утренние часы пролетели незаметно. Когда настало время ленча, Лили отправилась в город. Теперь она не старалась остаться неузнанной. В городе знали, что она вернулась. И действительно, люди оглядывались на нее. Лили улыбалась им и махала рукой.

Не успела она затормозить у редакции «Озерных новостей», как ей навстречу вышел Джон. Не глядя по сторонам, он искал в кармане ключи. Подняв глаза и увидев ее, он встревожился.

— Мне нужна помощь, — сказала Лили, когда он подошел ближе. — Мы можем поговорить?

Он обошел машину, сел рядом и повернулся к ней:

— Я весь твой.

Если бы она не чувствовала себя такой загнанной, то улыбнулась бы.

— Я хочу бороться. Как мне это сделать?

— С Терри? Любыми средствами?

— Что ж, Касси борется с ним законным образом, а я устала сидеть и ждать. Что я могу сделать?

— Смотря чего ты хочешь. Ты говоришь о мести?

— Давай назовем это справедливостью.

— Как ни называй, справедливостью или местью, существуют законные и незаконные способы добиться ее. Хочешь скорого возмездия? Я дам тебе список сомнительных статей, написанных Терри. Соберешь пресс-конференцию и расскажешь о них. Готово! В обществе замешательство.

— Это то, что ты собирался сделать?

Джон покачал головой:

— Я думаю, подтасовки в статьях — это только верхушка айсберга. Чем больше мы раскопаем, тем сильнее будет наша позиция. Но на это потребуется время. Ты должна решить, когда произойдет возмездие.

— Не то чтобы немедленно, но и не в слишком отдаленном будущем. Мне все-таки хотелось бы знать, почему он меня преследовал.

— А мне — почему он преследовал кардинала.

Что ж, выходит, Лили заключает сделку с дьяволом? Если так, то дьявол был хорош собой — твердый подбородок, подстриженные усы и бородка, падающие на лоб волосы. Глаза теплого шоколадного оттенка. Они располагали к себе.

— Цена все та же?

— Да.

Многовато за теплые глаза.

— То есть моя история.

Он кивнул:

— Да, с исключительным правом.

— Для газеты?

— Нет. Я хочу написать книгу о средствах массовой информации, нарушающих право человека на частную жизнь. То, что произошло с тобой, — яркий пример.

— Если я соглашусь сотрудничать с тобой, то потребую честности. И права вето, — добавила она.

— Ты не хочешь, чтобы стало известно о браке?

— Да.

— Еще что-нибудь?

— Не знаю, — сказала она. — Ты очень хочешь написать этот свой бестселлер?

По его взгляду она поняла, что об этом можно было и не спрашивать.

— Ты не должна никому ничего рассказывать.

— И не собираюсь. Я не очень разговорчива.

— Ты правильно сделала, что решила работать со мной.

Лили вновь воспрянула духом. Вернувшись на фабрику и облачившись в свои клеенчатые одежки, она ловко управлялась с решетками и тканью. Сердце билось в такт работе пресса, уверенно и ритмично — теперь у Лили была цель.

Когда две сотни галлонов свежего сидра были разлиты по бутылкам и отправлены на склад, Лили пошла домой. Там она обнаружила Мейду, утомленную и бледную, в кресле-качалке на крыльце.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Устала. Из-за аварии.

— Как рабочие?

— Хорошо. А трактор испорчен. Нужен новый.

Лили прислонилась к столбику крыльца.

— Как урожай в этом году?

— Хорош. Но затраты растут быстрее, чем доходы. Я иногда беспокоюсь, вдруг никто из вас, девочек, не захочет заниматься этим делом. Временами я думаю: зачем я работаю не покладая рук? Я умру, и вы продадите фабрику. Мне нужно было родить сына.

— Что же ты этого не сделала?

— Я собиралась, да не вышло. — Голос Мейды звучал шутливо.

— Могла бы попытаться еще раз.

Мейда улыбнулась, покачала головой:

— У меня были осложнения, когда я носила Розу. Мне рекомендовали кончить на этом. И вот у меня одни дочери.

Сказанное матерью вызвало у Лили сердечный отклик. Не в самих словах, но в том, как Мейда их произносила, слышалась умиротворенность. Это было неожиданно и приятно.

За углом раздался шум, шаги по гравию, смех. Появились младшие дочери Розы. Они резво бежали. Роза и Ханна следовали за ними более степенно.

Роза поднялась на крыльцо и поставила на перила большую кастрюлю. Затем обратилась к Мейде:

— Я потушила курицу. Тебе хватит на несколько дней. Как ты себя чувствуешь?

— Все хорошо.

— Ты болела? — спросила Лили.

— У нее болела голова, — ответила Роза. — Из-за давления.

— Нет, — возразила Мейда, — из-за глаз. Мне нужны новые очки.

— В Конкорде есть хороший оптик, — произнесла Роза. — Мы думали, Ханне нужны очки. Учитель сказал, что она щурится. Слава богу, тревога оказалась ложной.

— Я не против очков, — сказала Ханна, тихо сидевшая на ступеньках, пока ее сестры бегали по траве.

— В очках ты бы выглядела ужасно, — заметила Роза.

— Ходят же в очках кинозвезды. И классно выглядят.

— Ты не будешь ходить в очках, — сказала дочери Роза и пожаловалась матери: — Она вечно спорит со мной.

Лили подумала, что, может быть, все как раз наоборот.

— И правда, — обратилась она к Ханне, — тебе, наверное, пошли бы очки в тонкой оправе.

Роза махнула рукой:

— С глазами у нее все в порядке. Ей всего десять лет.

— Почти одиннадцать, — возразила Ханна. — У меня через неделю день рождения.

Лили улыбнулась:

— Ты собираешься его праздновать?

— Новые хлопоты. Она хочет позвать гостей. Я даже не представляю, кого можно позвать, — сказала Роза.

— Я представляю, — отозвалась Ханна.

— Кого? Мелиссу и Хезер? — Роза повернулась к Мейде: — Не вижу смысла устраивать прием ради двух девочек.

— А я вижу, — возразила Лили. У нее сердце разрывалось из-за Ханны.

— Прекрасно. Ты и устраивай.

— Я буду рада заняться этим. — Лили протянула Ханне руку: — Проводи меня до машины и расскажи, как ты хочешь отпраздновать свой день рождения.

Этой ночью Лили сидела под сосной на берегу озера и думала о том, как изменилась ее жизнь. Возможно, из-за работы на фабрике. Или из-за подготовки ко дню рождения Ханны. Или из-за того, что она наняла Касси. Или из-за договора с Джоном. Возможно, просто прошло какое-то время. Но она уже не чувствовала себя такой потерянной, как прежде.

Ночь была прекрасна. Полная луна висела над центром города. Вода мягко накатывалась на берег. В воздухе пахло дымком.

Лили ждала, напряженно прислушиваясь, но так и не услышала гагар. Тогда она начала напевать кельтскую песню, в которой было то же очарование, что и в ночном озере. Она обхватила руками колени и тихонько покачивалась в такт песне. Она была привязана к этим местам. Здесь ей было спокойно.

Глава седьмая

Добрую часть субботы Джон провел в редакции, собирая материалы о Терри Салливане. Джон переходил от одного сайта к другому, а в промежутках звонил по телефону. Закончив в семь, он отправился домой. Когда Джон добрался до озера, солнце уже садилось над лесом. Он натянул старый свитер, отвязал каноэ и отчалил от берега.

Он был недалеко от острова, когда приплыли гагары — две молодые птицы и один из родителей. Джон догадался, что другой полетел к сородичам и скоро вернется. Оперение оставшейся птицы слегка потускнело. Чем ярче становились листья, тем бледнее — перья гагар. Когда опадут листья, гагары улетят.

Погрузив весло в воду, Джон направил каноэ к Тиссен-Коув. Когда он добрался до места, солнце уже село за дальние холмы и прибрежные тени из синих стали густо-фиолетовыми. В окнах у Лили горел свет.

Лили никогда не увлекалась готовкой. В детстве она держалась подальше от кухни, где властвовала Мейда. Став взрослой, Лили не слишком заботилась о еде и делала что-нибудь на скорую руку. Теперь, когда в ее распоряжении оказались кухня и свободное время, ей вдруг захотелось этим заняться.

От Селии осталась тетрадка с рецептами, и Лили приготовила два любимых блюда бабушки, которыми та всегда угощала осенью: похлебку из сладкой кукурузы и кукурузный хлеб. По дому распространился чудесный аромат. А когда через открытое окно донесся крик гагар, Лили подумала, что проводит субботний вечер не так уж и плохо.

За стряпней она пела. Мурлыча себе под нос, она положила на стол красивую салфетку, выбрала из коллекции Селии лучшую бульонную чашку и тарелку, принесла и зажгла три свечи. Тихонько напевая, открыла бутылку вина. Она как раз наполняла бокал, когда раздался стук в дверь.

Оборвав песню на полуслове, Лили затаила дыхание. За открытым окном послышался знакомый голос, в проеме появилось знакомое лицо.

— Это я, — сказал Джон. Лили радостно распахнула дверь. — Прости, я не хотел тебя испугать.

Сердце Лили гулко билось, но она подумала, что так всегда бывает, когда перед тобой стоит такой высокий красивый мужчина. Она засунула руки в карманы джинсов.

— В чем дело?

Но Джон смотрел через ее плечо на стол:

— Прости, я, кажется, не вовремя.

— Пустяки. Просто одинокий ужин.

— Но какой! — Джон втянул носом воздух: — Пахнет замечательно.

— Ты хочешь есть?

— Хочу. Но не хочу напрашиваться.

Лили пригласила его войти. Пока Джон озирался по сторонам, она поставила на стол вторую тарелку, нарезала кукурузный хлеб и налила похлебку. Потом, довольная собой, наполнила вином второй бокал.

— Ты всегда так ужинаешь?

— Нет. Вообще-то я не бог весть какая повариха. Ешь на свой страх и риск.

— Еда, которая так замечательно пахнет, не может быть плохой. — Он указал на ближайший столовый прибор: — Мне сесть здесь?

Не успела Лили кивнуть, как он, обежав вокруг стола, отодвинул для нее стул. Она подумала: интересно, когда он в последний раз ел домашнюю пищу?

— Я не спросил, хватит ли у тебя на двоих?

— Хватит на десятерых.

Он засмеялся, потом вдруг стал серьезным и трогательно искренним.

— Спасибо. Я на это не рассчитывал. Я просто хотел навестить гагар.

Несколько минут они молча ели. Гагары тоже молчали. Поэтому Лили тихо вышла из-за стола и поставила подходящую к случаю музыку Листа — для разнообразия в мажорном ключе. Удивляясь своему выбору, она вернулась к столу.

— Какой красивый дом, — сказал Джон.

— Только вот пианино осталось в Бостоне. Мне его не хватает. Как ты думаешь, когда я смогу туда вернуться?

Лили хотелось услышать, когда же будет восстановлено ее честное имя.

— Можно говорить о делах?

— Конечно. Тебе что-нибудь удалось найти?

— Да. Только я не понимаю, что все это значит. Терри был трижды женат.

— Сколько ему лет?

— Он мой ровесник. Ему сорок три. Понимаю, о чем ты подумала — многие мужчины моего возраста были трижды женаты.

Но Лили думала совсем о другом — о том, был ли когда-нибудь женат сам Джон.

— Вот что странно, — продолжал Джон. — Никто не знал о том, что он женат. В первый раз он женился в колледже. Я учился с ним в одной группе, но ничего не знал о его жене. Я позвонил двум нашим одногруппникам, но и они ничего не знают. Во второй раз он женился в Провиденсе. В третий раз — в Бостоне. Три неудачных брака — это одно. Но то, что о них никто не знал, — совсем другое.

— Ты выяснил, как зовут этих женщин?

— Да, я собираюсь с ними связаться.

К этому времени Джон уже уплетал вторую порцию похлебки. Лили надоело говорить о Терри Салливане, ей хотелось побольше узнать о Джоне. Она согрела сидр, наполнила кружки и предложила Джону выйти на крыльцо. Они уселись на ступеньках, поглядывая на озеро и потягивая сидр.

— Расскажи мне о себе, — попросила Лили.

— О чем тебе хочется знать?

Ей хотелось знать, не подведет ли он ее, не поставит ли превыше всего собственные интересы, можно ли ему доверять. Но если она сомневается в его порядочности, то по его ответам все равно ни о чем судить нельзя. Поэтому она сказала:

— Терри был трижды женат. А ты?

— Я долго жил с одной женщиной, восемь лет. Марли сказала бы, что мы были на пороге брака. Я бы так не сказал.

— Почему?

— Ей не нравился мой распорядок дня.

— Она работала?

— Она была администратором. Ее работа была тяжелее моей. К тому же Марли не получала бы удовольствия от пения гагар. Ей не нравилось расслабляться. А мне нравится.

— Ты вернулся из-за отца?

— Да. Нам с Гэсом нужно было разобраться в наших отношениях.

— И как, разобрались?

— Нет пока. У него трудный характер.

Лили поежилась и тут же ощутила на плечах тепло накинутого Джоном свитера. Она подняла глаза и улыбнулась:

— Ты сделал это потому, что ты добрый человек, или потому, что хочешь расположить меня к себе?

— И то и другое. Я несколько лет не ел так вкусно. Густая похлебка, кукурузный хлеб, выдержанное вино и красивая женщина — чем не шикарный ужин?

Лили отвернулась. Джон, несмотря на темноту, разглядел ее улыбку. Лили опустила глаза. Пока она раздумывала над тем, что он сделает в следующий момент, Джон поднялся и произнес:

— Я лучше пойду.

Прежде чем она успела возразить, он спустился с крыльца и решительно зашагал к озеру.

Она хотела было крикнуть: «Ты забыл свитер!» или «Подожди!» — но промолчала. Еще ощущая его запах, она сидела на крыльце и смотрела, как каноэ удаляется от берега.

Как ей было уснуть с такими мыслями? Как уснуть, когда перед ней внезапно открылись новые возможности?

Ночью, лежа в постели, Лили чувствовала себя одинокой. От висящего на стуле свитера пахло Джоном. Она заснула расстроенная и наутро проснулась в замешательстве. Она не знала, можно ли доверять Джону. Не знала, стоит ли смешивать полезное с приятным. Стоит ли усложнять и без того уже сложную жизнь?

В надежде обрести покой, Лили решила отправиться в церковь. Легко сказать — обрести покой. Показаться в Первой конгрегационалистской церкви Лейк-Генри воскресным утром значило обнаружить себя. Однако настало время сломать лед.

Взволнованная, но полная решимости, Лили подъехала к церкви, оставила машину на стоянке и вошла внутрь. В пустом вестибюле громко звучала музыка. Под аккомпанемент органа хор пел «Веру наших отцов». На Лили нахлынули воспоминания: когда-то она сама пела в хоре. Ей нравилось там петь.

Судорожно вздохнув, она пересекла вестибюль и встала у дверей молитвенного зала. Ряды скамей были заняты прихожанами, но Лили отыскала местечко в предпоследнем ряду у прохода. Она проскользнула туда и села, сложив руки на коленях и опустив голову. Ей не нужно было вглядываться в зал, она и без того знала, что ее мать с Розой и семейством Уинслоу сидят на четвертой скамье в правом ряду и что все остальные семьи Лейк-Генри смотрят на нее.

Поэтому она сосредоточилась на звуках органа, гимнах и словах Священного Писания. С кафедры звучали слова о милосердии, прощении и любви. Она вслушивалась в голос священника, замешательство и отчаяние постепенно отступали.

В понедельник утром, прежде чем отправиться на фабрику, Лили позвонила Касси. В сегодняшней газете опровержения не было, а между тем неделя подходила к концу. Касси обещала подать иск к исходу дня, но Лили не терпелось поскорее закончить дело. Нужно было спешить.

Ритмичные движения яблочного пресса немного ее успокоили. Лили загружала пресс, тянула, толкала, складывала и даже полила пол из шланга, пока Мейда выходила за новой порцией яблок. Когда все ненадолго прервали работу, чтобы попить кофе, Лили уселась на автопогрузчик и стала развозить огромные корзины с фруктами. Как только все вернулись на места, она снова встала на платформу рядом с прессом.

К обеду она поняла, что ей нужно. Она привела себя в порядок и побежала к дому.

Еще не коснувшись клавиш рояля, она испытала облегчение. Перед ней были старые верные друзья. Она легонько провела ладонью по клавишам и начала играть. Она не думала о том, что играет — пальцы сами бегали по клавиатуре, рождая нежные печальные звуки. Ей было очень хорошо.

Закрыв глаза, она позволила звукам свободно литься из-под пальцев. Напряжение понемногу ослабевало. Почувствовав, что к ней вернулись силы, Лили перестала играть и открыла глаза. Посреди гостиной, склонив голову, стояла Мейда. Казалось, музыка захватила ее не меньше, чем Лили.

— Никто, кроме тебя, не умеет извлекать из этих клавиш такие звуки, — мечтательно проговорила она. Потом прибавила более прозаическим тоном: — Ты не проголодалась?

Комплимент порадовал Лили, и в самом деле она внезапно почувствовала голод. Только она хотела подняться, как услышала голос Мейды:

— Оставайся здесь и играй.

Она играла песни, которые любила ее мать, — отчасти из благодарности, отчасти потому, что привыкла развлекать других. Мейда внесла на большом серебряном подносе сандвичи с ветчиной и сыром и чашки с ароматным чаем.

Они уселись на диван, Мейда выжала в чай лимон.

— Ты сегодня хорошо поработала.

— Я могу и впредь тебе помогать.

Мейда откусила кусочек сандвича.

— Я скучаю по Селии, — вдруг проговорила она, к удивлению Лили.

— Я тоже.

— Она была хорошим человеком. С добрым сердцем.

— Она умела слушать. Я говорила с ней почти обо всем.

Мейда выпрямилась:

— Ваше поколение совсем другое. Нам не позволялось говорить о некоторых вещах.

— Никакого позволения и не нужно. Просто говоришь, что думаешь.

Мейда посмотрела на Лили:

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Расскажи мне о своем детстве.

— Зачем тебе это? Моя жизнь началась с того момента, как я вышла замуж за твоего отца. И почему я должна тебе рассказывать? Ты своими мыслями делилась с Селией, а не со мной.

— Я боялась, что буду заикаться.

— Сейчас ты не заикаешься.

С другого конца дома донесся голос Розы:

— Мама?

— Я здесь, — отозвалась Мейда.

Роза удивленно уставилась на серебряный поднос.

— Очень мило. Пир в разгар рабочего дня.

— Нам нужно было поесть, — объяснила Мейда. — Хочешь присоединиться?

Роза покачала головой:

— Мне некогда. У меня девочки в машине.

— Только Эмма и Рут, — сказала Ханна, проскользнув в комнату. — Привет, бабуля. Привет, тетя Лили.

— Я же просила подождать в машине, — сказала Роза.

— Они щиплются. — Ханна прислонилась к подлокотнику дивана рядом с Лили и одарила ее сияющей улыбкой. — У меня будут гости.

— Вот здорово! — воскликнула Лили.

— Она покоя мне не дает с этими гостями, — сказала Роза.

— Неправда, — ответила Ханна, сразу погрустнев. — Мне нечего надеть, — сказала она Лили.

— У нее полный шкаф одежды, — вмешалась Роза. — Но на нее ничего не налезает.

— Ты покупаешь слишком маленькие размеры.

— Это ты слишком быстро растешь.

Лили вспомнились такие же споры времен ее детства.

— Мы с Ханной можем поехать в магазин и что-нибудь ей купить. Я плачу.

В магазин они отправились на следующий день. Как только Лили закончила работу и привела себя в порядок, на дороге появилась Ханна.

Они поехали в Конкорд. В первом же магазине Ханне приглянулось черное с зеленым клетчатое платье. Она не отводила глаз от своего отражения в зеркале, и Лили знала почему. В этом платье Ханна казалась гораздо стройнее.

Они купили ленту в тон платья, зеленые колготки в тон клетке и пару туфель на небольшом каблучке.

Отложив покупки, они направились туда, где продавались взрослые платья, и Ханна снова замерла от восторга. Лили примерила длинную юбку, жилет и блузку. Юбка и блузка из искусственного шелка цвета вереска прекрасно сочетались с пестрым узорчатым жилетом.

В среду с самого утра на Джона навалилась масса дел. Он спешно готовил к печати номер «Озерных новостей», но Дженни простудилась и осталась дома, а телефон звонил не переставая. Джон быстро разобрался со звонками из других газет. Разговор с Ричардом Джейкоби занял больше времени.

Ричард узнал, что Лили вернулась в Лейк-Генри, и беспокоился, что Джона кто-нибудь опередит. Джон заявил, что он — свой человек в Лейк-Генри и потому вне конкуренции. Ричард напомнил, что у него эксклюзивные права на книгу, которая должна появиться к лету. Джон сказал, что он все понимает, однако, насколько ему известно, книгу при желании можно выпустить за месяц. Он также напомнил Ричарду, что у него пока нет контракта. Ричард ответил, что контракт скоро будет готов.

Они закончили разговор на любезной ноте, но, когда Джон повесил трубку, на сердце у него скребли кошки. Ему слишком нравилась Лили, чтобы он стал вытягивать из нее информацию.

И тут раздался еще один звонок.

— Твою девицу видели вчера в Конкорде, — бесцеремонно заявил Терри. — Ты по-прежнему собираешься играть в молчанку?

— Чего ты привязался к Лили Блейк? Эта история — ложь от начала до конца. Она лопнула как мыльный пузырь.

— Моя история не лопнет.

— Ты надеешься на запись? — взорвался Джон. — Лили о ней не знает. Ты сделал ее незаконно.

— Ты разговаривал с ней. Значит, она вернулась.

— Ты действовал незаконно, Терри. Вот что меня волнует, а не то, вернулась она или нет. Зачем тебе об этом знать?

— Я собираюсь писать продолжение.

— О чем же ты будешь писать? О журналистах, на ровном месте раздувающих скандалы?

— О певичках из ночных клубов, которые теряют голову и путают фантазии с реальностью.

— Ах вот в чем дело. И ты собираешься это доказать с помощью незаконно сделанной записи? — Внезапно его осенило: — А может, ты ее еще и подмонтировал?

Наступило молчание. Потом Терри сказал:

— Какая наглость.

— Вовсе нет, — ответил Джон. — Наглость — продолжать свое грязное дело. Знай, что у этой истории есть и другая сторона. Для начала я хочу тебе сообщить, что знаю, кто звонил жене начальника полиции и обманом вынудил наивную женщину упомянуть о деле, которое было закрыто восемнадцать лет назад. Существует запись твоего звонка. Но только эта запись сделана легально.

— Ты собираешь материалы обо мне?

— А еще, — продолжал Джон, — у меня есть о тебе очень интересные сведения личного характера, вроде трех твоих жен. Почему ты прятал их? И что ты с ними сделал? А потом история с кардиналом. Чем тебе не угодил Росетти? Разрушить жизнь ни в чем не повинной женщины, чтобы нанести ущерб кардиналу, — для этого должна быть причина.

— Какое тебе до нее дело? — парировал Терри. — Хочешь выставить меня плохим, чтобы самому показаться хорошим?

— Я никого никем не выставляю. Просто предупреждаю. Ты начал копаться в ее жизни, она начнет копаться в твоей.

— Она или ты?

— Это не важно. — Джон бросил трубку.

Через несколько секунд он позвонил Брайану Уоллису в «Пост»:

— Один вопрос. Ты проверял на подлинность запись беседы Терри с Лили Блейк? Нет ли там разрезов и склеек? Ты знаешь, какие-то слова можно переставить или выкинуть.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что Лили Блейк отрицает, что говорила подобные вещи. Ты слушал всю пленку целиком?

— Я слушал куски.

— Откуда ты знаешь, что Терри не вырвал их из контекста? Ты должен был проверить пленку.

— Это еще зачем?

— Чтоб прикрыть свою задницу, — ответил Джон.

Обычно в среду днем Джон навещал Гэса, но сегодня он отказался от визита. Разговор с Салливаном раззадорил его. Он сел за телефон и вскоре разыскал первую жену Терри, Ребекку Хупер. Имя Джона было ей знакомо.

— Терри предупредил меня, что вы будете звонить, — робко произнесла она. — Он сказал, что вы будете шантажировать меня. Но мне нечего рассказать. Честно.

— Не бойтесь меня. Я просто хочу разобраться, что за человек Терри.

— Желаю успеха, — сказала она.

Джон хмыкнул:

— Да, он загадка. Близко никого не подпускает. Похоже, он неспроста такой.

— Вы знаете, где прошло его детство?

— Нет. А вы? — спросил он Ребекку.

— В Мидвилле, штат Пенсильвания. И вы правы.

— Что вы имеете в виду?

— Что-то случилось в Мидвилле.

— Что именно? Хотя бы приблизительно.

— Не знаю. Мне нужно идти.

Она повесила трубку, но Джон был доволен. Он снова сел за компьютер и принялся за поиски. Очень быстро он нашел телефон помощника директора мидвиллской средней школы. Тот был в восторге от звонка и более чем счастлив рассказать обо всем, что знал.

— Терри покинул наш город еще до моего приезда, но я наслышан о нем. Наш нынешний директор давал ему дополнительные уроки английского. Эл с самого начала говорил, что эту статью написал Терри.

— Почему о нем так долго помнят? — спросил Джон. — Неужели он был таким особенным?

— С точки зрения учителя английского языка — конечно. Он явно выделялся среди шестнадцатилетних мальчишек. Он хорошо писал сочинения. Его брат совсем этого не умел.

Джон ничего не знал о брате Терри.

— Какая у него с братом разница в возрасте?

— О, года четыре или пять. Я же говорил, что приехал в город позже. Сейчас тут все говорят о Терри. Вы собираетесь о нем писать?

— Да, — признался Джон.

— Что ж, он сочинял замечательные статьи для школьного журнала. Один из его очерков получил все мыслимые награды и даже был перепечатан в «Трибюн». Копия этого очерка лежит передо мной на столе. Если вы не против, я с удовольствием пришлю ее вам по факсу.

Пять минут спустя перед Джоном лежала копия очерка, в котором описывалась жизнь итальянского квартала в Питтсбурге после Второй мировой войны. Читая его, Джон заметил зачатки нынешнего стиля Терри. Уже тогда Терри умел описать людей так, что те вставали перед глазами как живые. Джону не хотелось бы столкнуться с кем-нибудь из них. Но средоточием зла была местная католическая церковь.

Джон был на верном пути — он чувствовал это нутром.

Сидя на крыльце своего дома, Лили с удовольствием слушала свой любимый диск Хэрри Конника. Вдруг она услыхала шуршание шин по гравию. Машина остановилась. Дверца открылась и захлопнулась.

— Лили! — позвал Джон, огибая дом. — Хорошие новости.

Его глаза возбужденно блестели.

— В детстве Терри Салливан жил в Мидвилле, штат Пенсильвания, — торжествующе произнес он. — За год до окончания школы он вместе с семьей переехал в другой город, но к тому времени успел написать несколько статей в школьном журнале. Его самая известная статья была о жизни итальянского квартала в Питтсбурге в конце сороковых годов. — Джон замолчал, ожидая ее реакции. — Это тебе о чем-нибудь говорит?

Лили озадаченно покачала головой.

— Кардинал Росетти вырос в итальянском квартале в Питтсбурге. Об этом сообщалось во всех посвященных ему статьях. Сколько итальянских кварталов в Питтсбурге? — Джон показал один палец. — Разве можно считать это совпадением?

— Ты так не считаешь?

Джон покачал головой:

— Тот же самый Терри Салливан, который пытался опорочить Фрэнсиса Росетти, в шестнадцать лет написал полную живых подробностей статью о родном городе кардинала. Терри никогда там не жил. Откуда он узнал эти подробности?

— Возможно, он там бывал? Возможно, там раньше жил кто-то из его знакомых? И был знаком с отцом Фрэном?

— Не знаю. В очерке ничего об этом нет.

— Кардинал сказал бы мне, если бы знал Терри.

— То, что они не знакомы лично, не исключает наличия между ними связи, — ответил Джон, и Лили с ним согласилась.

Она широко улыбнулась. Если им удастся доказать, что кардинал и Терри каким-то образом связаны, это станет веским доводом в их пользу. Лили обняла Джона за шею:

— Это хорошо.

Прежде чем она поняла, что он делает, Джон обхватил ее руками за талию, снес с крыльца и радостно закружил в воздухе, а потом прижал к себе.

Лили это понравилось. Она не помнила, когда в последний раз ей было так хорошо. Но это еще не все. Когда Хэрри Конник запел «Это ты», Джон начал раскачиваться вместе с ней. Вдыхая свежий воздух, чувствуя рядом крепкое тело Джона, Лили таяла от удовольствия.

С ним было хорошо. Лили чувствовала мягкое прикосновение его бороды, когда он что-то шептал ей на ухо. Потом он ее поцеловал. Это было великолепно. Когда он снова начал танцевать, Лили по-новому ощутила близость его тела. А ее тело? Оно пылало от внезапного желания.

То же ощущение захлестнуло и Джона. Поцелуй, которым он наградил ее в конце песни, был сильнее и настойчивее. Обвив руками его шею, она забыла обо всем.

Неожиданно раздался шум. Через несколько секунд они заметили свет фар. Она попыталась высвободиться из объятий Джона, но он крепко прижал ее к себе.

— Подожди, — шепнул он.

Машина остановилась.

— Лили! — раздался знакомый голос.

— Это Поппи, — прошептала Лили и, внезапно испугавшись, подняла глаза на Джона: — Что-то случилось.

— Твой телефон не отвечал, и я почему-то подумала, что ты здесь, — сказала Поппи. — С Гэсом плохо. У него сердечный приступ.

Глава восьмая

Больница находилась в Хеджтоне, в получасе езды от Лейк-Генри. Джон гнал на предельной скорости, опасаясь, как бы Гэс не умер до его приезда.

В больнице сестра направила их с Лили на второй этаж, где Джон заметил трех врачей, что-то обсуждавших у входа в палату. В этой палате лежал Гэс.

— Как он? — спросил Джон у врачей.

— Неважно, — ответил Харолд Уэббер.

Он был лечащим врачом Гэса с тех пор, как три года назад у того случился первый сердечный приступ.

— Он в сознании? — спросил Джон.

— Временами.

— Можно нам войти?

— Входите, хуже не будет.

Рядом с кроватью Гэса громоздилась аппаратура. Один прибор снабжал его кислородом, другой — лекарствами, третий следил за работой сердца, четвертый — за уровнем кислорода в крови. Лицо Гэса было пепельно-серым. Тощее длинное тело неподвижно лежало под простынями. Джон подошел к кровати.

— Гэс! — тихонько позвал он.

Гэс молчал.

— Отец! Это Джон. Ты меня слышишь? — Не получив ответа, Джон сказал Лили: — Я всегда навещал его по средам. А эту среду пропустил. Мне нужно было прийти.

Лили погладила Джона по руке. Это его успокоило.

— Не могу понять, — тихо произнес Джон.

— Чего? — спросила Лили.

— Причины его раздражения, вечно хмурого вида.

— Во всех семьях есть такие непонятные вещи.

— Ты имеешь в виду себя и Мейду?

— Да.

— Тебе повезло, что она в добром здравии. У вас еще есть время.

Джон остро чувствовал, что время Гэса истекает. Когда среда сменилась четвергом, Джон начал терять надежду. Лили свернулась в кресле. Время от времени ее глаза закрывались, но, как только ей казалось, что она начинает засыпать, она широко открывала глаза и ободряюще улыбалась Джону.

Он тронул ее за руку:

— Ты можешь идти.

— Хочешь остаться один? — мягко спросила она.

Джон покачал головой. Она улыбнулась. Подтянув ноги к животу, Лили поудобнее устроилась в кресле.

Глядя на нее, Джон почувствовал, что влюбился.

Лили задремала. Джон тоже мог бы задремать. В палате было темно, и от жужжания монитора клонило в сон. Гэс спал. Заметив, что веки Гэса дрогнули, Джон встал и склонился над кроватью. Его рука потянулась к отцовской, но он не решился до нее дотронуться.

— Гэс! — настойчиво позвал он. — Гэс, скажи что-нибудь.

К нему подошла Лили.

— Может быть, нужно с ним поговорить?

Джон открыл рот, но не нашел нужных слов.

— Не могу.

— Почему?

— Мы с ним никогда не разговаривали.

— Тогда поговори со мной. Что тебе в нем нравилось?

Джону легче было сказать, что ему в отце не нравилось. Или чего он не понимал.

— Он строил красивые каменные стены, — наконец проговорил Джон. — Построил, наверное, сотни стен. Меня они всегда приводили в трепет.

— Он художник, — сказала Лили.

Джон кивнул.

— Он никогда ничего другого не делал. В четырнадцать лет он бросил школу. Несколько месяцев никто не знал, куда он ходит днем. Потом обнаружили, что он помогает старому каменщику. Я прогулял всего один день, и он пришел в ярость!

— Он желал тебе добра.

— Я рвался ему помогать, но он и слышать об этом не хотел. Не подпускал к себе ни меня, ни Донни. Говорил, что мы все испортим. Отец гордился своими произведениями.

— Разве ты не гордишься своей работой?

— Наверное, горжусь.

— Значит, в этом ты похож на него.

Незадолго до рассвета веки Гэса дрогнули и приподнялись. Джон быстро встал и склонился над кроватью.

— Отец!

Глаза Гэса, поначалу глядевшие в пустоту, остановились на Джоне, но если отец и узнал его, то ничем этого не выдал. Когда его глаза закрылись вновь, Джон бросил взгляд на монитор. Ритм сердечных сокращений нарушился, потом снова выровнялся.

Джон посторонился, пропуская сестру. Она взглянула на монитор, на Гэса и вышла. Джон не знал, стоит ли еще раз попытаться разбудить Гэса. То, что отец проснулся, было хорошим знаком. Джон подумал, что у них с отцом, возможно, окажется в запасе еще несколько месяцев и Гэс, побывав на пороге смерти, станет мягче.

В первой половине дня Гэс несколько раз просыпался. Ближе к вечеру кардиомонитор отметил нарушение в работе сердца. В палату вбежали врачи и сестры, и после введения лекарств сердце забилось ровно. Но Джон расслышал слова о повторном приступе и жидкости в легких.

Он снова вернулся к постели Гэса и неловко взял его за руку. Рука была мягкая и холодная.

— Давай же, Гэс, — шепнул он, — открой глаза. Поговори со мной. — Гэс ничего не ответил, и Джон продолжал: — Ты слышишь меня, я знаю, что слышишь. Ты мог услышать меня и прежде, но ты всегда отворачивался и делал вид, что тебя не интересует то, что я могу тебе сказать. Я бросил тебя. Мне жаль, что так случилось. Я бросил тебя и Донни. Но теперь я здесь, дай мне с тобой поговорить.

И тут пальцы, лежащие в его руке, шевельнулись. Гэс смотрел прямо ему в глаза.

— Нет, — проговорил он. — Это я тебя бросил… Я во всем виноват… Я был плохим отцом…

— Это неправда, — сказал Джон, но Гэс уже закрыл глаза, и что-то у него в лице изменилось.

Только когда в палату вбежали врачи и сестры, Джон увидел прямую линию на экране монитора. Гэса пытались реанимировать — один раз, второй, третий… Потом наступила тишина, врачи молчаливо обменялись взглядами.

— Он сказал то, что хотел сказать, — прошептала Лили и вышла.

Джон не стал ее удерживать. Он стоял у постели, держа Гэса за руку, и вглядывался в его лицо, которое ненавидел и любил. Потом наклонился и поцеловал отца в щеку. Когда он ощутил, что душа Гэса покинула этот мир, он вышел из палаты.

Джон оставил Лили дома. Без нее ему было одиноко, но он должен был поехать к Гэсу. К Гэсу? Ведь это был когда-то и его дом. Джон там вырос.

Поставив машину возле крыльца, Джон вошел внутрь, как делал это тысячу раз. Маленькая гостиная раньше была спальней, его и Донни. Опустившись на диван, он услыхал звуки тех лет — не только крики, но и смех. Гэс от природы был угрюмым, но мать была веселой. Донни тоже.

Джон откинул голову и закрыл глаза. Он чувствовал себя уставшим — не телом, но душой: из всех обитателей этого дома остался он один. После бессонной ночи тяжесть этой ноши угнетала его. Сидя на диване, он задремал, как часто случалось в последнее время с Гэсом. Его разбудил приглушенный вскрик. В дверях стояла соседка Далей Хьюитт.

— Ты напугал меня, — проговорила она. — Я только что узнала про Гэса и хотела прибраться, чтобы ты пришел в чистый дом. А ты сидишь на диване точно так же, как сидел он.

Джон пришел в себя не сразу.

— Сколько времени? — смущенно спросил он.

— Восемь. Жаль Гэса. Ты был с ним?

Он кивнул, потом огляделся по сторонам:

— Здесь довольно чисто. Под конец он совсем ослаб. Иди домой, Далей. Возвращайся к детям.

Не успела Далей исчезнуть, как пришла другая соседка — выразить соболезнования. Она не стала входить в гостиную, как и остальные соседи. Они останавливались в дверях, высказывали Джону соболезнования и уходили. Он был тронут. Гэс жаловал соседей не больше, чем своих домашних, однако те посчитали нужным зайти.

Вспомнив о предстоящих похоронах, Джон отыскал пару рубашек и костюм. Он вытащил костюм из шкафа и тронул рукой то место, где ткань оттопырилась. Потом, почувствовав, что внутри что-то есть, отогнул полу пиджака. К вешалке был привязан пластиковый мешок. Джон открыл его. Он был набит газетными вырезками. Старыми, пожелтевшими и недавними, аккуратно сложенными в хронологическом порядке. Отец ни разу не сказал, что любит его, но хранил все написанные им статьи.

Джон со стоном поднялся, вышел во двор и постарался разобраться в своих мыслях.

Это я тебя бросил. Я во всем виноват. Я был плохим отцом.

Джон почувствовал душераздирающую жалость к человеку, страдавшему всю жизнь, — к внебрачному ребенку, который появился на свет в то время, когда незаконное происхождение было клеймом, к человеку, которого он любил лишь за то, что тот был его отцом. Джон опустился на колени в траву.

Выплакавшись, Джон вытер глаза и вернулся в дом. Он засунул вырезки в мешок и повесил на вешалку, чтобы их похоронили вместе с Гэсом. Взял чистую рубашку, галстук, носки, ботинки и поехал домой.

Повесив одежду Гэса в свой шкаф, он сел в каноэ и поплыл к гагарам. Время на озере остановилось, и Джону подумалось, что смерть — всего лишь продолжение жизни. Из года в год птицы возвращаются сюда, чтобы продолжить род, вырастить потомство. Да, случаются и потери. Но в их жизни есть порядок и смысл.

Джон поплыл к Тиссен-Коув. На всем пути его сопровождал зов гагар.

Лили сидела у своего причала. Увидев Джона, она поднялась, словно ждала его.

Через несколько секунд Джон уже стоял на причале, обнимая ее, и это было самое естественное, самое правильное, что он когда-либо делал. Он поцеловал ее, затем еще и еще раз.

Лили повела его в дом, потом вверх по лестнице, к стоявшей на чердаке кровати, и снова это было самой естественной, самой правильной вещью на свете. Лили оказалась еще красивее, чем он думал. Она несла покой, утешение и надежду, и его тело, как никогда, наполнилось жизнью.

В конце концов усталость взяла свое. Согретый теплом ее тела, Джон провалился в глубокий сон.

Гэса хоронили двумя днями позже. В последний путь провожали человека с непростым характером, но церковь была полна. Сюда пришли все жители Риджа, но было много и тех, кто явился из уважения к Джону.

Как и в прошлое воскресенье, Лили с опущенной головой сидела на задней скамье. Она и на кладбище держалась бы подальше от людских взглядов, но Джон взял ее за руку и последовал вместе с ней за гробом. Он держался за ее руку, словно Лили была его единственной опорой.

Священник прочел молитвы, и гроб опустили в землю. Лили чувствовала, как напряжен Джон, но не могла и помыслить о том, чтобы отойти в сторону. Она оставалась с Джоном до тех пор, пока могилу не забросали землей.

Джон думал, что, если часть уважения, которое испытывали в городе к Джону, перейдет на Лили, ей станет легче. Чем больше внимания будут проявлять к ней в Лейк-Генри, тем лучше она себя будет чувствовать, тем скорее решит остаться.

О книге Джон старался не думать. Когда он о ней вспоминал, ему становилось неловко, словно его прежние планы бросали тень на их с Лили отношения. Он хотел, чтобы Лили осталась.

Но если Лили не добьется справедливости, она не останется здесь. У нее есть собственная гордость. Лили не останется в Лейк-Генри только потому, что ей некуда деться. Она сама должна захотеть остаться, а это произойдет лишь в том случае, если наладятся ее отношения с Мейдой. Но он не так давно знал Лили, чтобы вмешиваться в ее отношения с матерью.

В понедельник Джон приехал в редакцию рано утром, связался с церковью в итальянском квартале Питтсбурга и нашел там достаточно пожилого священника, который мог знать Терри Салливана. Священнику было знакомо это имя, но только в связи с недавним скандалом. Он сказал, что Терри никогда не посещал богослужения.

Тогда Джон позвонил в церковь в Мидвилле, но это ему ничего не дало. Никто из священников не помнил семью Салливанов, и, хотя можно было попробовать поговорить с кем-нибудь из мирян, Джон решил обратиться к уже знакомому помощнику директора. По-прежнему горя желанием помочь, помощник связал его с учителем средней школы, а тот — с учителем начальной школы. Рассказы учителей совпадали в одном: обоих восхищало то, что Терри добился успеха, несмотря на трудное детство.

— Трудное? — переспросил Джон.

— Он был ничем не примечательным, тщедушным, настороженным подростком. Имея такого брата, бедняга все время оставался в тени.

— Какого брата?

— Нил был хорошим мальчиком. Добрым, обаятельным, дружелюбным. Он был природным лидером. Терри учился лучше, но дети в этом возрасте ценят не успехи в учебе. Дома Терри тоже приходилось не сладко. У отца был крутой нрав.

Другой учитель также упомянул о трудном детстве Терри:

— Сейчас мы называем таких детей жертвами жестокого обращения.

— В чем оно заключалось?

— Терри часто ходил в синяках. У его отца был дурной характер, и он частенько пускал в ход ремень.

— Брата Терри он тоже бил?

— Боже упаси. Он не осмеливался. Тронь он мальчика хоть пальцем, жена тут же ушла бы от него. Она боготворила Нила. И с самого начала прочила его в священники.

— Он стал священником?

— Конечно. Мы все им гордимся.

Достаточный ли это повод? Мог ли Терри из зависти к старшему брату настолько возненавидеть церковь, чтобы оклеветать кардинала Росетти?

— А мать Терри?

— О, ее уже нет в живых. Несколько лет назад погибла в автомобильной аварии.

Джон это знал. Знал и о том, что отец Терри давно умер.

— Но где она была, когда муж размахивал ремнем?

— Пыталась заслонить собой сына. Ей доставалось первой.

— Но почему? Он что, пил?

Никто из учителей не знал этого наверняка, но один из них назвал Джону имя женщины, которая жила в Мидвилле по соседству с Салливанами.

— Пил ли Джеймс Салливан? Да, пил, — подтвердила она. — Он был патологически ревнив. Джин не могла глаз поднять без того, чтобы он не обвинил ее, что она смотрит на мужчин.

— А в ее прошлом был какой-нибудь мужчина?

— О да. Она долго любила одного молодого человека, пока училась в школе и колледже.

— Почему они расстались?

— Не знаю.

— Где она жила в юности?

— Она никогда об этом не говорила. Наверное, боялась.

— Из-за того парня?

— Похоже, из-за него.

— Вы знаете ее девичью фамилию?

— Бочи. Как игра, итальянские кегли.

Бочи. Как игра в итальянских кварталах, в одном из которых жил Фрэнсис Росетти.

Закончив разговор, Джон вернулся к компьютеру, чтобы проверить свои догадки. Но как только он вошел в Интернет, позвонил Ричард Джейкоби, который сообщил, что Терри Салливан пытается продать историю Росетти — Блейк журналу «Пипл». Джон выразил сомнение в том, что журнал ее купит, поскольку Терри окончательно себя скомпрометировал. Ричард возразил, что дурная репутация Терри вряд ли скажется на тиражах журнала. Он добавил, что если Джон засучит рукава, то к марту книга может появиться в магазинах и дискредитация Терри сделает ее еще более своевременной.

Джону не понравилось выражение «засучить рукава». Он напомнил Ричарду, что пока контракт не подписан, договор не может считаться окончательным.

Джон повесил трубку. С помощью нескольких щелчков компьютерной мыши он выяснил название школы, в которой учился кардинал, и номер ее телефона.

Джон бодро поздоровался с женщиной, ответившей на звонок.

— Я разыскиваю старую приятельницу. По фамилии Бочи. По-моему, она училась с Фрэнсисом Росетти.

— Какое совпадение, — хмыкнула женщина. — Передо мной как раз лежит выпускной альбом его класса.

— Вам недавно звонили? — поинтересовался Джон.

— Как видите. Бочи?

Он произнес фамилию по буквам.

— Александер… Азиза… Бафорд, — прочла она. — Простите, Бочи нет.

— Может, она училась классом младше или была вместе с ним в каком-нибудь кружке. Музыка? Дискуссионный клуб? Они где-то встречались.

— Возможно, вы правы. — Послышался шелест страниц. — Вот. Они пели в хоре. Она во втором ряду. Очень хорошенькая. Они наверняка были знакомы. Подождите… Вот она опять. Похоже, она была девушкой Фрэна Росетти на выпускном балу.

Вскочив со стула, Джон пританцовывал на месте. Он с несколько излишней торопливостью поблагодарил женщину и закончил разговор, но это было лучше, чем вопить от радости прямо в трубку. Завопил он секундой позже.

Джон снова вошел в Интернет и поискал информацию об обете безбрачия. Узнав, что хотел, он позвонил Брайану Уоллису.

— Я только что обнаружил сведения, которые тебе полезно было бы знать, — сказал он.

— Почему-то мне не хочется их узнавать, — вздохнул Брайан.

— Потому что у тебя хорошая интуиция. У Терри Салливана были причины для клеветы на Росетти. Тебе известно, что с ним жестоко обращались в детстве? Отец бил Терри и его мать. Он смертельно ревновал ее к единственному человеку, которого она любила, с которым была вместе несколько лет, перед тем как выйти замуж. Угадай с трех раз, кто это был?

В трубке молчали.

— Они с Росетти сняты вместе на выпускном балу.

— Это не доказывает, что она его любила.

— Ее соседка сказала, что в школе и колледже она встречалась с одним и тем же парнем.

— Но ведь Росетти священник.

— Священники не должны быть девственниками. Они обязаны соблюдать обет безбрачия только после принятия сана. Брайан, все сходится. Терри подвергается избиениям, возможно защищая свою мать, которую бьют за то, что она любит Фрэна Росетти. Поэтому Терри ненавидит Росетти, пишет очерки, в которых ругает церковь в итальянском квартале, где выросла его мать, то есть в том же квартале, где вырос Росетти. Потом Росетти становится кардиналом. Терри вне себя от ярости. Он ищет компрометирующие Росетти факты, ничего не находит и фабрикует их сам.

— Это все домыслы. У меня есть пленка.

— Проверь ее.

Джон мог бы на этом остановиться и не думать о брате Терри, священнике Ниле Салливане. У него уже был хороший материал. Но журналист, сидевший в Джоне, хотел сделать материал еще лучше. А это означало разыскать брата.

Глава девятая

В четверг у Ханны был день рождения. Лили ушла с фабрики пораньше, чтобы помочь племяннице одеться. В четыре они с Ханной и ее друзьями должны были отправиться сначала в кино, а потом обедать.

Лили удивилась, застав Ханну одну. Похоже, Роза оставила ее дома, уехав с младшими девочками.

— Я не стала ее задерживать, — сказала Ханна. — У Эммы и Рут урок гимнастики.

Ханна только что приняла душ. Она завернулась в большое полотенце, спутанные волосы висели за спиной, лицо сияло от радости.

Лили решила не думать пока об отношениях Розы с Ханной. Изображая хозяйку косметического салона, она усадила Ханну на табуретку в ванной и стала сушить ей волосы, пока те не сделались мягкими и блестящими. Потом помогла надеть зеленые колготки и черное клетчатое платье. Повязав Ханне ленту, она повернула ее к зеркалу. Ханна была как две капли воды похожа на Розу.

— Ты чудесно выглядишь, — сказала ей Лили.

День рождения удался на славу. После того как друзей Ханны развезли по домам, Ханна, перебравшись на переднее сиденье машины, обняла Лили за шею.

— Правда было весело? — радостно спросила она.

Лили улыбнулась:

— Правда.

— Больше всего мне понравился обед. Не из-за еды, а потому, что я была в красивом платье и вместе с друзьями.

— Платье, несомненно, красивое, но девочка в нем еще красивее.

— Это все говорили, правда? — просияла Ханна. — Ах, тетяЛили, мы проехали поворот к дому.

— Хочешь, заедем к бабушке? Расскажем о том, как прошел день рождения.

— Да!

Но у Мейды были гости: Роза с Эммой и Рут — девочки в ночных пижамках. Ханна очень обрадовалась матери. Ей было нужно, чтобы Роза сказала, как хорошо она выглядит, чтобы она увидела, что Ханна не такая плохая.

Но первой к ней приблизилась Мейда.

— Только взгляните на нее! — воскликнула она с восторгом.

— Ты выглядишь великолепно. Но где же маленькая девочка? Передо мной стоит взрослая барышня!

— Это я. — Глаза Ханны были устремлены на мать.

— Ну, как прошел праздник? — спросила Роза.

— Замечательно, — ответила Ханна матери.

Боясь сказать Розе грубость, Лили направилась в гостиную. Сев за рояль, пробежала пальцами по клавишам. Она погрузилась в музыку и даже не заметила, как вошла Мейда. Лили обнаружила присутствие матери, только когда случайно посмотрела в сторону двери. Она перестала играть.

— Они ушли?

Мейда кивнула. Она казалась взволнованной.

— История повторяется? Роза вела себя с Ханной так же, как я когда-то вела себя с тобой?

Сердце Лили гулко забилось.

— Обстоятельства другие…

— Но эффект тот же.

Помолчав, Лили кивнула.

Мейда сложила руки на груди. В глазах у нее стояли слезы.

— Мне жаль, что так было, — сказала она.

— Не расстраивайся, — вырвалось у Лили. — Тогда ты думала о другом: об отце, о детях.

— Нет, я вела себя неправильно.

— Почему ты так себя вела? Разве меня было трудно любить?

— Я любила тебя. И люблю.

— Но ты никогда мне этого не говорила. Когда я уехала, ты вздохнула с облегчением.

— Мне казалось, что после того, что случилось… после этого инцидента… так будет лучше.

— Но я не угоняла машину.

— Я знаю.

— Тогда почему ты хотела, чтобы я уехала?

Мейда покачала головой. Лили хотелось спросить, что это означает, но внезапно ей захотелось большего. Если бы Мейда подошла и обняла ее, Лили простила бы ей все.

Но Мейда этого не сделала. Она стояла в дверях и смотрела на Лили, в ее глазах застыла боль. Постояв так, она опустила голову и вышла.

Была ночь. Они лежали в постели лицом друг к другу в отраженном свете полной луны.

— Как Мейда? — спросил Джон.

— Мама не имеет ко мне претензий. Она извинилась.

— За что?

— За прошлое.

— Это уже кое-что. Разве нет?

— Этого недостаточно.

Он погладил ее по волосам.

— Ты требуешь слишком многого.

— Да. — Еще месяц назад ей хватило бы извинения. Но месяц назад Лили не думала о том, чтобы остаться в Лейк-Генри. — Мать относилась ко мне ужасно. Из-за нее я чувствовала себя нелюбимой и уродливой. Знаешь, кто примирил меня с собой?

— Кардинал.

— Он объяснил, что все мы делаем ошибки. Что ж, о моей ошибке известно всем. Я хочу узнать, в чем была ее ошибка. Хочу услышать о том, какие чувства она ко мне испытывала и почему. Мне нужно знать, что дело было не во мне.

Дав волю чувствам, открывшись Джону, Лили крепко спала всю ночь и утром встала отдохнувшей.

Этого нельзя было сказать о Мейде. Она выглядела усталой. Впервые за последнее время Лили подумала о том, каково быть вдовой. Некому излить душу ночью, не от кого получить то утешение, которое дал ей Джон.

В перерыв Лили направилась домой вместе с Мейдой.

— У тебя болит спина? — спросила она.

— Немного. Мышцы затекли. Ничего страшного.

— Ящики, которые ты ставишь на подъемник, слишком тяжелые.

— Кто-то ведь должен это делать.

— Я могу.

— Хорошо, — примирительно сказала Мейда.

Они поменялись местами. Мейда раскладывала рамы с тканью, Лили ставила на подъемник ящики, выгружала яблоки в резервуар, опускала и поднимала пресс. Когда яблоки кончались, она привозила их со двора на автопогрузчике. Лили нравилась работа. Она не испытывала такого удовлетворения с тех пор, как… она не помнила, с каких пор. Что-то было в том, чтобы трудиться полный рабочий день на предприятии, на вывеске которого значится твоя фамилия.

Отец Нил Салливан, брат Терри, жил в Берлингтоне, штат Вермонт. Джон мог бы позвонить ему по телефону, но он сомневался, что отец Нил захочет с ним говорить. Поэтому Джон поехал в Берлингтон.

В церкви Богоявления он узнал, что отец Салливан в молодежном центре, и сразу отправился туда. В приемной его встретила женщина с длинными, разделенными на прямой пробор волосами, в очках с металлической оправой. Он спросил у нее, где найти отца Салливана.

— Отец Нил скоро освободится. Вам назначена встреча?

— Нет. Я надеялся застать его в конце дня.

— Чтобы…

— Чтобы с ним поговорить. — Уклоняться было бессмысленно. — О его брате.

— С какой целью? Вы из газеты?

— Из маленькой газеты в Нью-Гэмпшире. Я работал с Терри в Бостоне. — Он протянул руку: — Джон Киплинг.

Они обменялись рукопожатиями.

— Анита Монро. Я здешний директор.

Дверь у нее за спиной распахнулась. Оттуда вышел мужчина в воротничке священника. Хотя Нил был явно старше Терри и в его волосах пробивалась седина, а на лбу и щеках пролегли глубокие морщины, фамильное сходство было налицо. Но Нил казался дружелюбнее и приветливее Терри.

— Отец Нил, это Джон Киплинг, — объявила Анита. — Он хочет поговорить с вами о Терри.

Отец Нил вскинул голову и глубоко вздохнул, словно говоря: «Вот я и попался». Но его рукопожатие было теплым.

— В мире полно Салливанов. Я все ждал, когда обнаружится, что я брат Терри. Как вам удалось об этом узнать?

— Ваша прежняя мидвиллская соседка сказала, что вы в Вермонте. Остальное я узнал в епархии. Я очень давно знаком с Терри.

— Тогда, боюсь, вы знаете Терри лучше, чем я. Между нами семь лет разницы. Мы никогда не были близки.

— Вы с ним совсем не общаетесь?

— Нет. Поэтому вряд ли могу быть вам полезен.

Джон объяснил священнику цель приезда, рассказал о своей дружбе с Лили и о том, что ей пришлось пережить в результате скандала.

— Она пытается восстановить свою репутацию. А я хочу ей помочь. Нам нужно понять, почему Терри так сильно возненавидел Фрэна Росетти. Я знаю, что ваша мать долго встречалась с Росетти, а отец ревновал ее и бил Терри.

— Если вы обо всем этом знаете, — сказал священник, — что еще вам от меня нужно?

— Только вы можете сложить эти факты воедино.

— Простите, я не могу этого сделать. Он мой брат.

— Разве вас не волнует, что Терри причинил другому человеку массу неприятностей?

— Я ему не судья. Пусть их рассудит Бог.

Джон обратился за поддержкой к Аните:

— Вы можете взглянуть на происходящее с точки зрения Лили?

К его удивлению, Анита ответила:

— Могу. На ее месте я бы захотела узнать как можно больше. Но в данном случае речь идет не о моем брате.

Джон почувствовал, что разговор пора кончать.

— Хорошо, — сказал он священнику. — Я остановился в гостинице «У клена». Если вы передумаете, позвоните мне, пожалуйста. — Он вынул из бумажника визитку и написал на ней номер телефона.

Священник, даже не взглянув на карточку, сунул ее в карман.

На следующее утро, спустившись позавтракать, Джон заметил за одним из столиков Аниту Монро, перед которой стояла чашка кофе. Он тоже налил себе кофе, положил на тарелку несколько булочек и подсел к ней.

— Речь идет не о вашем брате, — напомнил он ей.

— Нет. — Ее голос звучал мягче, чем вчера. — Но я была рядом с человеком, о брате которого идет речь, и этот человек испытывает чувство вины и раскаяние.

— Это он вас послал?

— Нет. Но он знал, что я пойду к вам. — Она улыбнулась. — Вы нажали на нужную кнопку. Он чувствует, что обязан помочь Лили. Но вы должны гарантировать мне конфиденциальность.

— Согласен. Мне нужно подтвердить мои выводы, и это все. В семье Салливанов были проблемы, связанные с Росетти?

— Да. Джин, мать Нила, знала, что Росетти хочет поступить в семинарию, но надеялась его отговорить. Как видите, она ошиблась. Они были вместе больше восьми лет, а потом он ее оставил. И тогда она вышла замуж за первого встречного.

— От отчаяния.

— Да. Она не любила мужа. Джеймс пил и страшно ревновал ее. Хуже того, он был ревностным католиком.

— Почему — хуже? Разве это ему не помогало?

— Это его ожесточало. Джеймс ненавидел Росетти, но не смел поднять руку на Нила. Нил собирался стать священником. Это делало его неприкосновенным. Но каждый раз, когда Джеймс видел Нила, он вспоминал о Росетти.

— Из-за того, что тот был священником?

— Не только. Дело в том, что Нил родился через девять месяцев после свадьбы. Джеймс был убежден, что Нил сын Росетти.

— Это правда?

— Нет. Мать Нила рассталась с Росетти за два месяца до свадьбы. Но она то отрицала это, то признавала.

— Признавала? Но почему?

— Ей хотелось в это верить. Хотелось думать, что Нил — сын Росетти, хотелось верить, что так или иначе ее возлюбленный остался с ней навсегда. Итак, перед вами Нил, от одного вида которого отец приходит в ярость, и его отец, вымещающий свою ярость на Джин.

— И на Терри.

— Верно, и на Терри, — согласилась Анита.

— Нил не пытался помочь Терри? Или матери?

— Он был еще мальчишкой, — ответила она. — Он не был ни Богом, ни святым, как бы Джин ни хотелось в это верить. Она преклонялась перед ним, перенесла на него всю свою любовь. Что он мог поделать? Джин была его матерью, он любил ее, старался ей угодить. Старался быть совершенным. Превзойти Росетти. — Анита вздохнула. — Если вы полагаете, что он питает добрые чувства к Росетти, подумайте еще.

— Поэтому его не возмутило, когда Терри затеял скандал?

— Поначалу нет. Он легко мог поверить, что у Росетти есть женщина. И чувствовал себя виноватым в том, что он, священник, осуждает кардинала. Затем появилось официальное опровержение, и Нил ощутил сначала сожаление, а потом и стыд.

— Однако он не вступился за Лили, когда газеты на нее набросились.

Внезапно Анита взорвалась:

— Погодите. А где был кардинал? Почему он за нее не вступился? Боялся, что всплывет тема любовников и незаконных детей. Вы можете себе представить, какой скандал раздули бы из этого газеты? А Нил оказался бы в самом его центре. Он хороший человек. — Анита откинулась на спинку стула.

— Почему вы мне все это рассказали?

— Потому что я вижу, как он страдает. Вижу, что эта тайна душит его. Я хочу, чтобы он был счастлив. Если Лили Блейк поймет, почему Терри так с ней поступил, это снимет часть ноши с плеч Нила.

День был прекрасный. Не важно, что яркая листва стала блекнуть. Лили ехала домой, включив радио на полную мощность. Увидев у своего дома машину Джона, она обрадовалась. Она успела по нему соскучиться. Он сидел на капоте и вскочил, когда она остановилась.

— Ты поздно сегодня, — сказал Джон с улыбкой.

— Работы невпроворот. Ну, как дела?

— Отлично.

Джон рассказал ей об отце Ниле Салливане, об Аните Монро и кардинале Росетти.

— Они думали, что Нил его сын? — спросила Лили.

— Так думал отец Терри. Кроме него, никто по-настоящему в это не верил. Но если бы об этом пронюхали журналисты, поднялся бы страшный шум. И хотя по отношению к тебе это было нечестно, я понимаю, почему Росетти предпочел остаться в стороне.

Стараясь осмыслить услышанное, Лили смотрела на озеро.

— Джон…

— Да?

— Это нельзя обнародовать.

— Понимаю. Но это не означает, что мы не можем использовать ту часть информации, которая имеет отношение к Терри. Ему это не слишком понравится.

Утром в пятницу Джон вошел в редакцию полный решимости. Через пять минут позвонил Брайан Уоллис.

— Пленка с записью Блейк смонтирована. Терри уволен, — сказал он.

— И это все? — спросил Джон. — А как же Лили? Вы будете печатать опровержение?

— Нет. Терри уволен, и конец.

— Как же так? — Джон не верил своим ушам. — Ваша газета оклеветала женщину на основании записи, которую вы сами же признали подделкой, и вы не желаете за это отвечать?

— Чего ты от нас хочешь?

— Ее адвокат требует поместить опровержение.

— Послушай, мы искренне заблуждались. Мы верили, что статья написана по всем правилам. Нам и так уже пришлось извиняться перед кардиналом. Дело сделано.

Когда Джон положил телефонную трубку, он был багровым от ярости. Лили нуждалась в публичном извинении. Нуждалась в восстановлении справедливости. То, что Терри уволили без лишнего шума, нельзя было назвать справедливостью. Терри скоро найдет новую работу и как ни в чем не бывало продолжит карьеру.

Джон мог пригрозить, что, если «Пост» не извинится перед Лили, он напечатает статью в «Озерных новостях». Отклики в прессе не заставят себя долго ждать. Однако реабилитация Лили на первой полосе его газеты не отвечала интересам Джона. Любое возвращение к этой истории увеличивало опасность, что какой-нибудь дотошный репортер раскопает то, что уже известно Джону. И тогда прощай его книга.

Но разве это так уж страшно? Надо принимать решение — и как можно скорее.

Глава десятая

Утром в воскресенье Джон отвез Лили в церковь. После службы они пообедали у Чарли и отправились в редакцию «Озерных новостей», где Джон попросил ее отобрать статьи учеников местной школы и выписать десяток мелких чеков корреспондентам.

Лили с удовольствием помогала Джону. Ему нравилось, что она рядом, к тому же он очень нуждался в помощниках.

Через некоторое время, сославшись на то, что ему нужно подышать свежим воздухом, он оставил Лили за компьютером, пошел на церковное кладбище и встал у могилы Гэса. Свежая земля была присыпана листьями — бледно-желтыми, красными, блекло-коричневыми.

Здесь было тихо — вечность и покой неразделимы, — и Джон поверил, что его отец на небесах. Гэс это заслужил.

Это я тебя бросил. Я во всем виноват. Я был плохим отцом.

Грустно умирать с такими мыслями. Грустно, что достоинство так много значило для Гэса. Человеку без совести легче живется, подумал Джон. У человека без совести нет забот.

У Гэса совесть была. Как и у Джона. Гэс хотел быть достойным человеком. Того же хотел и Джон.

Нет, Лили не хотела думать о своих чувствах к Джону, но от этого чувства никуда не девались. При мысли о Джоне ее сердце сжималось и замирало.

В воскресенье она почувствовала, что он чем-то встревожен. Она помогала ему в редакции, потом, вернувшись домой, приготовила ужин. Он съел все до последней крошки и поблагодарил ее. Помыв посуду, Лили увидела, что Джон стоит у причала. Набросив куртку, она поспешила к нему. Доски заскрипели у нее под ногами. Джон поднял глаза и улыбнулся. Взяв Лили за руку, он усадил ее себе на колени и крепко обнял.

— Послушай, как плещется вода, — шепнула она.

— Поднимается буря. — Джон коснулся губами ее виска. — Я люблю тебя. Ты знаешь об этом?

Ее сердце глухо и тревожно забилось.

— Это взаимно? — робко спросил он.

Его неуверенность растрогала Лили.

— Еще как.

— Я хочу сделать так, как будет лучше для тебя.

Лили верила ему. Мало того, она верила тому, что слышалось в его внезапно ставшем озабоченным голосе.

— Как мне поступить? — спросила она.

— Во-первых, ты можешь дать делу законный ход. Спокойно сидеть и ждать, пока Касси обратится в суд, который так или иначе вынесет какое-то решение.

Слова «спокойно сидеть и ждать» прекрасно выражали суть дела. Этот вариант займет много времени.

— Во-вторых, — продолжал Джон, — ты можешь рассказать обо всем в моей книге. Джейкоби намерен выпустить ее в марте.

«Ты сможешь рассказать обо всем в моей книге». Джон не сказал: «Я расскажу обо всем».

— В-третьих, я могу посвятить твоей истории ближайший номер «Озерных новостей». И рассказать все без утайки. Крупные газеты откликнутся на статью, и ты получишь аудиторию.

Придется предстать перед толпой журналистов. Лили этого не хотелось. Однако, представ перед ними, она получит возможность оправдаться, взять реванш.

— Если я так сделаю, ты не сможешь написать книгу.

— Тебе справедливость нужнее, чем мне — книга.

Лили была тронута.

— Но тебе так хотелось ее написать.

— Быть может, я еще ее напишу. Но сейчас тебе нужны заголовки в газетах, нужны вспышки фотокамер.

— Я ненавижу вспышки.

— Ты можешь их ненавидеть, но они сделают свое дело. Вспышки вернут тебе работу, дом, репутацию. Ты хочешь вернуть все это? Хочешь наказать людей, причинивших тебе зло?

Лили всегда этого хотела.

Главное было правильно рассчитать время. Заинтересовать журналистов, не предоставив им всей информации. Это было нелегко.

Во вторник Джон с Армандом весь вечер обзванивали журналистов. Джону это напоминало игру: звонишь старым друзьям, потом признаешься им, что, да, Лили Блейк действительно вернулась домой, что у «Озерных новостей» есть сенсационное сообщение, что, возможно, состоится пресс-конференция и если она состоится, то в среду в пять в церкви.

«Озерные новости» увидят свет не раньше среды. Джон точно выбрал время — перед вечерним выпуском новостей.

Во вторник вечером Джон остался в редакции, до полуночи делая звонки и работая над статьей. В восемь утра он снова сел за телефон и прервался только в одиннадцать. Потом внес последние коррективы в статью и отослал ее в типографию.

В это время позвонил Ричард Джейкоби. Он что-то слышал о «сенсационном сообщении» и не проявил восторга.

— Слушай, Джон, у меня на столе лежит твой контракт. Я собирался его отослать, но если ты все расскажешь сейчас, что останется на потом? Мы договорились: это будет эксклюзивная информация. Я собирался провести рекламную кампанию, чтобы заинтриговать книготорговцев и читателей. Мои специалисты по маркетингу уже приступили к работе, разработали целый пакет мероприятий, и лишь потом мы созвали бы пресс-конференцию. Ты делаешь это сейчас, значит, сделка не состоится.

— Значит, не состоится, — ответил Джон, не испытывая ни малейшего разочарования.

Утром в среду Лили охватила паника. Ища успокоения в рутинных делах, она решила пойти помочь матери, но мысль о предстоящей пресс-конференции не шла у нее из головы. Лили с ужасом думала о репортерах, которые прибудут в Лейк-Генри и снова начнут проявлять интерес к ее персоне.

— Что-то тебя тревожит, — сказала Мейда по пути домой. — Это имеет отношение к Джону Киплингу?

Лили прошла за ней на кухню, лихорадочно пытаясь сообразить, знает ли Мейда о предстоящей пресс-конференции.

— А почему ты о нем спрашиваешь?

Мейда недоверчиво покосилась на нее:

— Я не слепая, Лили. И не глухая. Даже если бы я не слышала, как ты беседуешь с ним по телефону, даже если бы ты скрыла от меня, что была рядом с ним все время, пока умирал Гэс, а потом и на похоронах, мне сказали бы друзья.

Мейда достала из холодильника кастрюльку с супом, поставила на плиту и зажгла газ.

— Ты серьезно относишься к Джону?

— Не знаю.

— Он Киплинг.

— Он не имел никакого отношения к тому делу с машиной. А Донни с Гэсом уже нет в живых.

Мейда с излишним рвением мешала суп.

— Тебе обязательно было ходить на похороны?

В ее голосе звучало неодобрение. Но она, по крайней мере, не высказывала его открыто.

— Да, обязательно, — спокойно ответила Лили.

Когда она направилась к буфету за тарелками, зазвонил телефон. Мейда взяла трубку.

— Да, — отрывисто произнесла она.

На другом конце послышался возбужденный голос. Мейда бросила на Лили испепеляющий взгляд. Лили похолодела.

— Звонила Элис, — сказала Мейда, повесив трубку. Элис Бейберн была ее лучшей подругой. — Она говорит, что ходят слухи о какой-то пресс-конференции.

Что было ответить Лили?

— Это правда. Мы получили информацию о Терри Салливане, которая доказывает…

— Мне плевать на Терри Салливана! — в отчаянии крикнула Мейда. — Я думаю о нас. Скандал утих. Пресса потеряла к тебе интерес. Все кончено и забыто. У нас с тобой все было так хорошо. — Ее голос звучал умоляюще. — Разве не так?

— Это не имеет отношения к нам с тобой.

— Имеет, — возразила Мейда. — Ты никогда не считалась с моим мнением. Пения в церкви тебе показалось мало. Тебе понадобилось петь и танцевать на Бродвее. Ты знала, что я против, но все равно это делала.

— Я это делала хорошо.

— А потом эта история в Бостоне. Разве ты не могла оставить все, как есть?

— Нет, не могла. Терри Салливан кое-что у м-меня отнял. Мне необходимо это вернуть.

— Что он отнял? Квартиру, которая, к слову сказать, была тебе не по карману. Ночной клуб?

— Мое доброе имя.

— Здесь твое имя ничем не запятнано. Почему тебе все время нужно что-то еще?

— Не что-то еще, а другое, мама.

— Но сама-то ты не стала другой! Ты позволяешь людям себя использовать. Позволяешь себя эксплуатировать. Сначала это делала я, потом Дональд Киплинг, потом Терри Салливан… а теперь Джон Киплинг. Ты ничем не лучше меня. Если между нами и есть разница, то лишь в том, что у меня хватило ума покончить с прошлым раз и навсегда.

Испуганно вскрикнув, Мейда бросилась к дверям.

Лили не стала есть. Она выключила газ под кастрюлей, вернулась в цех и принялась за работу. Но настроение было испорчено. Ей хотелось как можно скорее помириться с матерью.

За три часа до пресс-конференции Лили вернулась домой. Кухня была пуста. Кабинет тоже. Лили подумала, что Мейда, вероятно, наверху, но подняться туда значило бы нарушить ее уединение. Вместо этого она села за рояль и начала играть. Через некоторое время в дверях появилась Мейда. Она выглядела усталой и постаревшей.

— Тебе не понять, почему мне нравится спокойно жить в этом доме и почему меня так огорчила история с кардиналом, — проговорила Мейда. — Ты не все знаешь. Не знаешь, что случилось со мной до того, как я встретилась с твоим отцом.

Сердце Лили тревожно забилось, она ждала, когда Мейда продолжит рассказ.

— Тебя не удивляло, почему я никогда не рассказываю о своем детстве?

— Удивляло. Я спрашивала, но ты никогда не отвечала.

— Если журналисты опять начнут копаться в нашем прошлом…

Лили хотела встать, но передумала и осталась сидеть.

— Мой отец умер рано, — сказала Мейда. — У Селии было четыре брата.

Лили думала, что их было три — и то лишь потому, что после смерти Селии нашла в ее комоде семейную фотографию.

— Все братья были моложе Селии, последний на двадцать лет, — продолжала Мейда. — Он был скорее моим ровесником, чем ее. Он был мне другом, нянькой, братом, возлюбленным.

У Лили перехватило дыхание.

— Он пробирался ко мне ночью, когда все спали. Он был красивым, ласковым и умным. Когда мне было шестнадцать, наша тайна открылась и его выгнали из дому.

Шестнадцать было и Лили, когда ее поймали с Донни Киплингом в угнанном автомобиле.

— Все говорили, что это он во всем виноват, что я не понимаю, что делаю. Но я понимала. Я этого хотела. Это до сих пор остается моим единственным светлым воспоминанием о тех годах. Пусть меня назовут распущенной и развратной, но это было чудесно. Мы жили все вместе в маленьком домике. Мой отец работал вместе с братьями Селии, которым та всегда была за мать. Мы были бедны. У меня, как у единственной девочки, была своя комната. Там было холодно и темно. Филип был для меня теплом и светом. Я любила его. Он был единственной роскошью, которую я могла себе позволить.

— А Селия? — возмущенно воскликнула Лили.

— Ты не знаешь, какой она была тогда, — усмехнулась Мейда. — Она работала не разгибая спины, и нрав у нее был крутой. После того как умер мой отец, у нее на руках остались братья и я. Она вела хозяйство и распоряжалась деньгами.

— А разве ее братья не работали?

— Они получали мало и почти все пропивали. Я смогла уехать, потому что Филип скопил для меня достаточно денег. В записке говорилось, где они лежат. Когда нашли его тело, записка была зажата у него в руке.

Лили слушала, затаив дыхание.

— Он покончил с собой. Через два месяца после того, как его прогнали. Все это время он бродил поблизости, не зная, что с собой делать. Его тело нашли в лесу.

Мейда прижала руку к груди, словно у нее заболело сердце. Лили вскочила из-за рояля, но Мейда жестом остановила ее:

— Еще не все. Дослушай до конца. Мы похоронили Филипа на нашем участке. Селия не могла похоронить его в другом месте. Она тоже его любила. И в том, что случилось, винила себя. Общее горе сблизило нас, и мне захотелось ей помочь. Я бросила школу и пошла работать к ней на лесопилку.

Взгляд Мейды погас и голос теперь звучал глухо.

— Это было нелегко. Весь город знал о случившемся. Мы с Селией были единственными женщинами на лесопилке. Мужчины не давали мне прохода, при всяком удобном случае лапали, словно проверяя, как далеко они могут зайти. Они назначали мне свидания, я отказывалась, но это распаляло их еще больше.

Она вздохнула.

— Нам с Селией стало ясно, что мне нельзя там больше оставаться. Мы ломали голову над тем, куда мне поехать и чем заняться, пока в один прекрасный день не появился Джордж, который хотел купить у нашего хозяина какое-то оборудование. Он был холост, но мы поняли, что если он задержится у нас, то узнает про меня достаточно, чтобы потерять ко мне всякий интерес. Поэтому мы с Селией пошли и купили мне на деньги Филипа красивых платьев, а Селии удалось уговорить хозяина послать меня в Лейк-Генри с поручением. Я вернулась назад, чтобы передать ему чек, а потом снова отправилась в Лейк-Генри передать расписку.

Воспоминания о тех днях ободрили Мейду, на ее лице появилось горделивое выражение.

— Тогда я играла роль. От того, как я ее исполню, зависела моя жизнь. Я играла умную, уверенную в себе женщину, женщину с незапятнанным прошлым, которая всегда поступала правильно. Твой отец влюбился в эту женщину.

Сжав губы, Мейда пристально смотрела на Лили.

— Что, по-твоему, я испытала, когда репортеры начали рыться в твоем прошлом? Что, по-твоему, я чувствовала, думая, а не копнут ли они немного глубже? Здесь никто не знает о моем прошлом. И мне хорошо здесь живется. У меня здесь дело и друзья.

— Никто ничего не узнает, — пообещала Лили.

— Откуда ты знаешь?

— На этот раз мы будем говорить не обо мне, а о Терри Салливане.

Мейда со страхом смотрела на дочь.

— Все хорошо, — прошептала Лили, приближаясь к матери. — Я люблю тебя по-прежнему.

Но Мейда отступила назад, повернулась и бросилась вверх по лестнице.

Переживая за Мейду, Лили вернулась к себе на озеро готовиться к пресс-конференции. Она боялась того, что ей предстояло. Быстро приняв душ, Лили причесалась и накрасилась, натянула брючный костюм и поехала в город.

На площади стояли машины и фургоны со спутниковыми тарелками и названиями телеканалов. Не успела она выйти из машины, как ее сразу засекли. Когда она побежала к церкви, репортеры преградили ей путь.

— Вы говорили с кардиналом?

— Что вы скажете по поводу судебного иска?

Джон открыл дверь и захлопнул ее, как только Лили оказалась внутри. Обняв ее, он почувствовал, что она дрожит.

— Опять началось, — сказала она, впадая в панику.

— Ты готова? — ласково спросил он.

Она не была готова. Ей хотелось убежать домой и спрятаться. Но еще больше ей хотелось добиться справедливости. Лили утвердительно кивнула.

Джон сделал глубокий вдох и распахнул дверь.

Зал был полон. Все скамьи заняты. В ярком свете прожекторов тележурналисты, стоявшие в проходе, поправляли наушники, произнося первые фразы репортажа. Местные жители сидели в задних рядах и на балконе.

Лили опустилась на стул, который указал ей Джон. Справа от нее сел Джон, а слева Касси, шепнувшая:

— Это на случай, если тебя попытаются запутать.

В толпе репортеров Лили узнала тех, кто преследовал ее в Бостоне. Впрочем, в конце зала она увидела и дружеские лица. Поппи тоже сидела там. Когда их глаза встретились, сестра показала ей большой палец и улыбнулась. Это приободрило Лили.

Джон наклонился к Лили, его ласковый голос дрожал от с трудом сдерживаемого волнения:

— Взгляни-ка на парня в правом углу.

Эти усы ни с чем нельзя было спутать. Лили испытала отвращение, сменившееся затем чувством торжества.

— Что он здесь делает?

— Возможно, собирает материал для статьи.

— Он знает, о чем пойдет речь?

Джон улыбнулся:

— Никто не знает. — Улыбка исчезла с его лица. — Ты готова?

Все складывалось на редкость удачно. Джон рассчитывал увидеть здесь прессу Новой Англии и нескольких особо рьяных журналистов издалека, но зал был полон. Присутствие Терри Салливана было очень кстати.

Джон наклонился к микрофонам и прежде всего поблагодарил присутствующих за то, что они пришли. Он вкратце изложил историю «Озерных новостей», поздравив с успехом сидевшего в первом ряду Арманда. Потом показал последний номер газеты.

— В прошлом месяце я с интересом прочел статью, в которой утверждалось, что между кардиналом Росетти и Лили Блейк якобы существуют близкие отношения. Мой интерес отчасти объяснялся тем, что мисс Блейк уроженка Лейк-Генри, а отчасти тем, что я в свое время работал в одной газете с автором этой статьи Терри Салливаном. Я с самого начала усомнился в правдивости рассказанной им истории, поэтому и не был удивлен, когда Ватикан защитил честное имя кардинала Росетти и бостонская «Пост» публично извинилась перед ним. Однако потом газеты возложили вину за скандал на мисс Блейк.

Из зала слышалось жужжание видеокамер, щелканье фотоаппаратов.

— Все, кто знаком с мисс Блейк, могут поручиться за ее благоразумие, дееспособность и уравновешенность. Ни один из нас, местных жителей, не может пожаловаться на ее взбалмошность, о которой сообщалось в газетах. Поэтому у нас возникли подозрения, что «Пост» таким образом пытается оправдаться за публикацию ложных сведений. Вопрос в том, почему на основании ложных сведений была написана скандальная статья.

Джон поднял над головой номер «Озерных новостей».

— Этому вопросу и посвящен сегодняшний выпуск. Вы все получите по экземпляру, но прежде я хотел бы сказать несколько слов. Начало этой истории положил Терри Салливан. Он проталкивал ее в печать, даже когда издатели «Пост» отнеслись к ней с недоверием. Они отказывались ее печатать, пока он не представил пленку, на которой мисс Блейк якобы подтверждает связь с кардиналом Росетти. Эта запись была сделана незаконно. Мисс Блейк не знала, что ее записывают. На прошлой неделе выяснилось, что эта запись еще и перемонтирована.

По залу пронесся гул. Джон увидел, как напряглось лицо Терри. Он продолжал:

— Люди, знакомые с тем, как работает мистер Салливан, обратились в «Пост» с просьбой проверить подлинность пленки, но газета отказалась ее предоставить. Редакция согласилась сделать это лишь тогда, когда обнаружились факты, подтверждавшие злой умысел со стороны мистера Салливана. Запись, легшая в основу всей истории, оказалась подделкой.

Терри Салливан медленно качал головой.

— В прошлую пятницу мистер Салливан был без лишнего шума уволен из «Пост», а мисс Блейк так и осталась главной виновницей всего происшедшего. Материал в «Озерных новостях» объясняет, кто же на самом деле стоял за этим скандалом. Чтобы его раздуть, мистер Салливан сфальсифицировал факты. Здравый смысл подсказывает, что у него на то были свои причины. «Озерные новости» вскрывают эти причины.

Лили заметила в конце зала Мейду. Она, не отрываясь, смотрела на Джона.

— Мистер Салливан вырос в Мидвилле, штат Пенсильвания. Очерк, опубликованный им в школьном возрасте, позволяет заключить, что уже тогда он был враждебно настроен по отношению к Католической церкви. И неудивительно. Источники в Мидвилле утверждают, что его отец избивал Терри и его мать. Из-за чего? Из-за ревности. Его мать вышла замуж, продолжая любить другого человека, который оставил ее, поступив в семинарию. Этим человеком был Фрэн Росетти.

В зале поднялся шум. Вскочив со скамьи, Терри бросился к выходу, но горожане преградили ему путь. Все взгляды устремились на репортера. Зал озаряли вспышки камер.

Око за око, подумала Лили в ярости. С тобой поступят так, как ты поступаешь с другими.

Не сумев пробиться сквозь толпу, Терри остановился. Глядя прямо на Лили, он громко произнес:

— Классический случай, когда убивают гонца, принесшего дурную весть.

— Неверно, — пророкотал голос Джона. — Это классический случай злоупотребления служебным положением.

— Вот именно, — крикнул Терри. — Ты пытаешься исказить положение дел, чтобы написать книгу. Давай-ка лучше поговорим о твоем контракте, по которому тебе причитается изрядная сумма денег.

— У меня нет контракта, — ответил Джон, — и книги тоже не будет. Есть лишь статья в этой газете.

— В твоей газете напечатана гнусная клевета, — заявил Терри. — Надеюсь, ты готов предстать перед судом.

Он возмущенно взмахнул руками и снова стал прокладывать себе путь сквозь толпу.

Лили вспомнила, как ей приходилось делать то же самое на улицах Бостона. Она надеялась, что Терри испытал хотя бы каплю того унижения. Она хотела, чтобы в будущем он хорошенько подумал, прежде чем причинить неприятность другим. Она хотела, чтобы его пример чему-нибудь научил его коллег.

Два фотографа, репортер и оператор с телекамерой бросились за Терри, но остальные повернулись к Джону.

Мейда сидела не шелохнувшись. Лили очень хотела, чтобы мать разобралась наконец в происходящем.

— Это все, что я могу сообщить, — проговорил Джон. — Если у вас есть вопросы, мы с радостью на них ответим.

Поднялись руки, зазвучали голоса.

— Принимал ли кардинал участие в вашем расследовании?

— Нет.

— Есть ли у вас доказательства связи кардинала с матерью мистера Салливана?

— Да. Существует фотография, сделанная на школьном выпускном балу, к тому же несколько человек могут это подтвердить.

Он не упомянул брата Терри. В его цели не входило натравливать прессу на священника. Джон сообщил только то, что нужно было для реабилитации Лили.

— Известно ли кардиналу о том, что его связывает с Терри Салливаном?

— Не знаю.

— Извинилась ли «Пост» перед мисс Блейк?

— Нет, — ответил Джон.

— Вы этого потребуете? — спросил Лили один из корреспондентов.

Касси наклонилась к микрофонам:

— Мы заявили, что готовы обратиться в суд. Мисс Блейк до сих пор не получила ответа.

Следующий вопрос предназначался Джону:

— Вы провели расследование и признали мистера Салливана виновным. Не является ли это злоупотреблением властью?

— Это не судебное, а журналистское расследование.

— Чем ваши действия отличаются от его действий по отношению к мисс Блейк?

— Он сфальсифицировал факты. В «Озерных новостях» факты не искажены.

— Это еще не повод для того, чтобы созывать пресс-конференцию.

— Вы ошибаетесь. Мисс Блейк оклеветали на первой странице газеты. С нее должны снять обвинение тем же способом.

— Мисс Блейк, вы заняты в сфере развлечений. Вам не кажется, что после такой рекламы вашу карьеру ожидает взлет?

Лили чувствовала себя на удивление уверенно.

— Я преподаватель. Из-за обвинений в «Пост» я потеряла работу. Я также пианистка. Я потеряла и эту работу, потому что моя известность привлекала определенного сорта людей. — Лили сделала паузу. — Это был весьма неприятный опыт. Мне навряд ли захочется снова оказаться в центре подобного внимания.

В зале раздался голос:

— Не все мы такие плохие.

Джон поднялся:

— Знаю. Вот почему я надеюсь, что вы осветите эту историю не менее подробно, чем предшествующий скандал. Итак, если вопросов больше нет, спасибо за то, что пришли.

Наклонившись к Лили, он сказал:

— Я бы обнял тебя, но об этом наверняка напишут в газетах. Считай, что ты в моих объятиях.

Лили захлестнули ликование, удовлетворение, любовь.

— Вы вернетесь в Бостон?

— Вы попытаетесь вернуться на работу в клуб «Эссекс»?

— Звонил ли вам кардинал?

— Это все, — решительно произнесла Касси и увела Лили.

— Как, по-твоему, прошла пресс-конференция? — спросила Лили.

— Джон говорил убедительно, — сказала Касси. — Они напечатают его слова. Если и не на первой странице, то на одной из первых.

— Это повлияет на возбуждение дела?

Касси усмехнулась:

— Мне кажется, юристы «Пост», оценив ситуацию, захотят побыстрее все уладить.

— Мне не нужно денег, — сказала Лили.

— Получив их, ты сможешь жертвовать на что угодно. Если клевета не будет наказана штрафом, как можно будет предотвратить следующую клевету?

Лили едва расслышала вопрос. В толпе она заметила пробиравшуюся к ней Мейду.

— Извини, — сказала Лили и кинулась к матери.

Мейда вздрогнула, глубоко вздохнула и робко протянула руку к щеке Лили. Прикосновение было легким, неловким, неуверенным.

— Прости меня, — прошептала она.

Оказавшись в объятиях матери, Лили чуть не расплакалась. Она больше не была одинокой. Здесь у нее были друзья. И даже возлюбленный. Но Мейда была ее матерью, и заменить ее не мог никто.

Решение отпраздновать успех пришло внезапно. Друзья Лили собрались в задней комнате магазинчика Чарли. Когда репортеры попытались проникнуть туда, Чарли их не пустил.

— Простите, это частная встреча, — сказал он.

Лили говорила и смеялась, она наконец обрела то, чего у нее не было раньше и чего она не отдала бы за все сокровища мира. Джон от нее не отходил, Мейда улыбалась всякий раз, когда встречалась с ней взглядом. Лили не могла припомнить, чтобы она чувствовала себя такой сильной, чтобы все в ее жизни было так хорошо.

Только они с Джоном вернулись в ее дом на озере, зазвонил телефон. Она подумала, что это Поппи.

— Привет, — сказала она, немного запыхавшись. — Правда было здорово?

— Привет, — наигранно строго ответил кардинал.

У Лили перехватило дыхание:

— Отец Фрэн!

— Твоя сестра дала мне твой телефон. Завтра я лечу в Рим, но прежде я хотел бы с тобой поговорить. Я должен извиниться, Лили. Я знал, кто такой Терри Салливан, хотя и не был с ним знаком. Когда появилась та статья, я догадался, что он мстит мне за горе, которое я принес его матери. До сегодняшнего вечера я не знал о побоях, мне позвонили после твоей пресс-конференции.

— Вам звонили? Мне очень жаль…

— Ничего, — мягко проговорил Росетти. — Это легко уладить. Я готов подтвердить, что мы с Джин были любовниками, но я никогда не скрывал от нее намерения стать священником. В том, что касается ее, моя совесть чиста. Но я виноват в страданиях Терри и виноват перед тобой. Ты достойна лучшего.

Другой человек на ее месте сказал бы, что кардинал опоздал со своими извинениями. Но Лили не была другим человеком, она была мягкой и великодушной.

— Став кардиналом, я часто сомневаюсь в том, правильно ли я поступаю.

— Миру нужны такие лидеры, как вы.

— Но я не вправе причинять страдания.

— Я вернулась домой. Возможно, мои страдания были оправданными.

Он помолчал. Разговор близился к завершению.

— Все кончилось хорошо?

— Очень. По-моему, я нашла себя.

— О, — проговорил кардинал, — у меня стало легче на душе. Это не прощает моего эгоизма — да простит его Бог, — но это делает меня счастливее. Но я не удивлен. Я всегда говорил, что ты сильная.

Лили улыбнулась:

— Да, это правда.

— Теперь ты в это веришь?

— Начинаю верить.

Отправиться на озеро в холодную безлунную ночь было безумием. Шла третья неделя октября, не слишком подходящее время для прогулок в каноэ, но Лили неудержимо тянуло к озеру. Последние часы были наполнены такими противоречивыми чувствами, что голова шла кругом. Здесь, теперь — даже под пронизывающим ветром — все казалось проще.

— Близится зима, — сказал Джон. — Чувствуешь запах?

Лили чувствовала запах дыма из печи, еле уловимый сосновый запах от Джона, но в воздухе над озером пахло и чем-то другим.

— Это снег? — спросила она.

— Да, скоро выпадет снег. Потом озеро скует льдом. Это произойдет быстро.

Каноэ покачивалось на волнах. Они были метрах в десяти от острова, где на отмелях жили гагары.

Лили вглядывалась в темноту, ища птиц.

— Их не видно.

Джон осторожно повернул ее голову налево:

— Вон, смотри.

Она увидела птиц, но только двух.

— Их родители улетели, — сказал Джон.

— Они еще встретятся?

— Не раньше чем через три года, когда птенцы вернутся сюда, чтобы продолжить род. Остается лишь гадать, узнают ли они своих родителей.

— Как грустно, — сказала Лили.

Она думала о Мейде, о том, какой счастливой стала, пробив брешь в стене, отгораживавшей ее от матери.

— Честно говоря, — пробурчал Джон, — эти птицы демонстрируют чудеса выживания. Но разве они обладают тонкой душой? Разве они сентиментальны? Сомневаюсь.

— Почему? Разве ты не говорил, что они всегда приплывают на тебя взглянуть?

— Мне нравится так думать, но, если ждать их достаточно долго, они непременно проплывут где-нибудь поблизости.

Лили запрокинула голову. Даже в темноте было видно, какой Джон красивый. Стараясь не раскачивать каноэ, она скользнула ему в объятия.

— Мне больше нравится другое объяснение. Думаю, оно понравится и тебе. Это у тебя тонкая душа. Это ты сентиментален. — Затем Лили задала вопрос, мучивший ее последние несколько часов: — Ты сказал, что не будешь писать книгу. Это правда?

— Да.

— А как же история Терри? Как же слава и деньги?

Джон посмотрел на доверчиво прильнувшую к нему Лили:

— Со славой и деньгами происходят забавные вещи. Они не могут плыть с тобой на каноэ в холодную ночь, а потом согревать тебя в постели. Они не могут говорить. У них не может быть детей.

Ее глаза раскрылись чуть шире.

— А у меня могут, — сказала она.

— Но если тебе хочется вернуться в Бостон, то детей не будет. Во всяком случае, от меня, потому что, сказать по правде, мне не хотелось бы отсюда уезжать. Вот так. А тебе?

— Что мне?

— Тебе по-прежнему хочется в Бостон?

Лили еще не обдумала своего решения, но это не означало, что решение не было принято. Оно было легким.

— Чего мне здесь не хватает? — спросила она, не в силах представить себе ничего более важного, чем то, что у нее было здесь.

— Твоей машины. Рояля. Платьев.

— Со всеми ними происходят забавные вещи, — ответила она. — Машина не может плыть с тобой на каноэ в холодную ночь. Рояль не согреет тебя в постели. А платья не могут говорить, или петь, или иметь детей. К тому же как я поеду с тобой в Бостон, если ты не хочешь отсюда уезжать?

— Но ты не должна оставаться из-за меня.

— Почему?

Джон улыбнулся:

— А что ты будешь делать, если останешься?

— Я могу работать в «Озерных новостях», чтобы у главного редактора было больше свободного времени. Могу узнать, нет ли в Конкорде камерного ансамбля, которому требуется пианист. — Возможностей было много. — Я еще не говорила тебе, чтосегодня ты был неподражаем?

Джону приятно было слышать похвалу.

— По-моему, я убедительно изложил свои доводы.

— Еще как.

Она нежно коснулась его щеки:

— Спасибо за все, что ты для меня сделал.

— Я сделал это и для себя.

— Гэс гордился бы тобой.

Джону хотелось бы в это верить.

— С ним было непросто.

Лили посмотрела на небо:

— Взгляни на звезды. Он там, наверху. Он знает все. И благословляет тебя.

— Кто? Бог?

— Нет, Гэс.

Ему хотелось рассмеяться, но смех замер у него на устах. Глядя на Лили, Джон подумал, что она, скорее всего, права.

БАРБАРА ДЕЛИНСКИ

Для Барбары Делински отправной точкой в работе над романом «Озерные новости» стала ее озабоченность правом человека на частную жизнь и тем, как это право нарушается средствами массовой информации. «Мне страшно подумать, как много сведений о частной жизни людей может стать достоянием посторонних», — говорит она.

Место действия романа — не выдумка писательницы. Как раз во время работы над рукописью она с мужем отправилась в захолустье штата Нью-Гэмпшир подыскать дом на берегу озера. Материал был собран, дом — куплен, и теперь Барбара с мужем часть года проводят в новоприобретенном деревенском доме.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

БАРБАРА ДЕЛИНСКИ