Хроники династии ПУ [Иван Всеволодович Кошкин] (fb2) читать онлайн

Я вас приветствую! Хррр. Хрррр. Ххуррагх!

Во второй год девиза Преодоления Кризиса на государство обрушилась жестокая засуха. Ни капли дождя не пролилось на землю, и в третий летний месяц леса вокруг столицы загорелись. Дым затянул небо, многие деревни охватило пламя. В это время Первому Министру доложили, что некий сюцай написал гневный памфлет, в котором обличал небрежение чиновников и, не стесняясь в выражениях, порицал Императора и министров за то, что из его деревни был увезен колокол, собиравший крестьян на борьбу с пожаром. Дерзкий юноша был немедленно схвачен и осужден на смертную казнь за оскорбление Сына Неба и верных сановников. Но когда сюцая уже вели к плахе, на площадь прискакал гонец и потребовал остановить казнь, предъяв указ, составленный Первым Министром от имени Императора. В указе говорилось: «Хотя сюцай виновен в сквернословии и оскорблении Величества, его слова были продиктованы не распущенностью или смутьянством, а состраданием к своим односельчанам. Наказывать его смертью значило бы прогневить Небо. Посему приказываем освободить ученого и вернуть его деревне пожарный колокол». Вечером за чаем государь спросил Первого Министра: «Не вы ли говорили мне, дорогой Пу, что из прнебрежения к власти растет мятеж? Почему же пощадили вы дерзкого сюцая?» Первый Министр с поклоном ответил: «Правителю надлежит отличать прямоту и искренность от смутьянства. Данный сюцай, в своем грубом прямодушии подобен Ли Кую. Разбрасываться такими людьми нельзя. Кроме того, теперь люди станут говорить о том, что вы справедливо повелели вернуть в деревню колокол и перестанут вспоминать о том, что пожарная служба пришла в небрежение из-за того, что деньги мы пустили на увеселительные дома для гимнастов и борцов». Император согласился со своим верным сановником, и повелел записать его слова в Ежедневные Хроники Запретного Города

Заботясь о том, чтобы донесения и указы быстрее доставлялись из дворца в различные уголки Поднебесной, Государь приказал устроить прямую каменную дорогу до Северной столицы. Каждый день двенадцать колесниц устремлялись по ней из Южной столицы в Северную, и столько же стремились обратно. Вскоре крестьяне, через чьи поля пролегла дорога, стали проявлять непочтительность к властям, ложно утверждая, что дорога нарушила обычный уклад их жизни, перекрыла оросительные каналы, а колесницы давят насмерть детей и стариков, не успевших убраться с пути. Смутьяны стали угрожать уйти в горные станы и начать великое дело. Тогда государь, скорбя сердцем, приказал отправить в мятежные провинции солдат и примерно наказать бунтовщиков. Однако Первый министр отговорил его, пообещав уладить дело миром. И действительно, вскоре смута сама собой прекратилась и крестьяне сами выдали зачинщиков чиновникам. «Как же вам удалось подавить мятеж без солдат, дорогой Пу?, – спросил как-то Император верного сановника. «Очень просто, государь», – ответил Первый Министр, – «Я немедленно начал строить такие же дороги на все оставшиеся семь сторон от столицы. Мятежные крестьяне увидели, что теперь тяготы придется нести не только им, но и жителям южных, западных и восточных провинций, и немеденно успокоились, ибо человек готов бунтовать, если гнет обрушивается на него одного, но в случае, если такую же тяжесть приходится нести и другим, он успокаивается». Государь кивнул и повелел отныне именовать Первого Министра не иначе, как «Познавший глубину человеческого сердца».

Однажды Император спросил Первого Министра: «Дорогой Пу, говорят, вы собрали в некоем озерном стане много красивых девушек и юношей? Передают также, что вы пригласили туда лучших учителей? Видимо, эти юноши и девушки непрестанно совершенствуются в учении и упражнются в воинских искусствах, и в будущем станут мудрыми чиновниками и храбрыми командирами?» «Что вы, государь,» – рассмеялся Первый Министр, – «Никто из этих молодых людей не сумеет написать самое простое сочинение в тысячу знаков. Ни один не сможет выполнить даже пять упражнений с копьем или восемь упражнений с палицей. Для того, чтобы стать чиновником или командиром, нужно долгие годы изучать труды старинных ученых, с утра до вечера упражняться в воинском искусстве» «Хм-м-м,» – удивился государь, – «Тогда, наверное, дело в том, что эти юноши и девушки склонны к смутьянству, и вы собрали их в озерном стане, чтобы держать под присмотром? Воистину, не зря вы носите звание «Муж, познавший глубину человеческого сердца»». При этих словах Императора Первый Министр едва не опрокинул от смеха чайник, и с трудом ответил: «Нет-нет, государь, эти люди опасаются даже поспорить с мясником на рынке, не то, что начать Великое Дело» «Тогда зачем вы устроили этот озерный стан, мудрейший Пу?» – теряя терпение спросил Император. «Все очень просто, Государь», – ответил Первый Министр, – «Я просто собрал в одном месте много красивых девушек и юношей. Ну и наезжаю туда время от времени» «О-о-о,» – усмехнулся Император, – «Тогда, пожалуй, в следующий раз я поеду с вами, дорогой Пу»

Как-то раз Император спросил Первого Министра: «Дорогой Пу. Мне доносят, что когда Поднебесная страдала от пожаров в лесах и горах, монахи из монастыря Мэчисы призывали драконов, ибо говорят мудрецы: «Тигр порождает ветер, дракон – облака!» И передают верные нам чиновники, что когда на зов настоятеля явился Дракон Двухсот Баранов, вы, нарушив ритуал, заняли место заклинателя и сами повелевали драконом. Разве можно та поступать, ведь одна ошибка в церемонии могла привести к неисчислимым бедствиям?» Первый Министр поклонился Государю, налил себе чашку чая и ответил: «Если бы в церемонию вмешался несведущий человек – это действительно могло бы кончиться плачевно. Но недостойный в свое время готовился к службе в западных княжествах, и в совершенстве овладел церемониалом управления Драконом Двухсот Баранов, и многими другими драконами тоже. Позвольте показать вам, Государь, жалкие навыки недостойного». Получив разрешение Императора, Первый Министр быстро соорудил алтарь, расставил треножники и, вызвав дракона, выполнил все упражнения по успокоению огня, залив пересыхающие персиковые сады столицы благодатной водой из озера Селигэ. Восхищенный Император захлопал в ладоши и молвил: «Воистину, дорогой Пу, нет дела, в котором не достигли вы совершенства. Да есть ли в Поднебесной хоть что-то, чего вы не умеете?» Первый Министр поклонился и тихо сказал: «Конечно есть, Ваше Величество. Не умею я лгать своему Императору, не научился я притеснять народ». Расстроганный Император пожаловал Первому Министру десять тысяч лян золота и велел отныне называть его: «Драгоценный Муж-Небожитель, Верный во всем»

Однажды Император спросил Первого Министра: «Драгоценный Пу, расспрашивая тайно городских сплетников, узнал я, что народ Поднебесной недоволен тем, как министр Шэ Гу боролся с пожарами, охватившими наши леса и горы. Люди говорят, что долгие годы он, вместо того, чтобы готовить чиновников и стражников к преодолению бедствий, предавался праздности, а деньги, предназначенные на ведра и багры, потратил на роскошные повозки и коней. Не следует ли нам наказать Шэ Гу?» Первый Министр опустил голову, и, осторожно покачивая чайник, ответил так: «Министр Шэ Гу верно служил еще предыдущему императору. Если наказать его, то прочие чиновники подумают, что вы не цените верной службы, а народ преисполнится презрения к властям. Этого допустить нельзя» Император расстроился: «Но что же нам делать? На базарах и в чайных все только и говорят, что о Шэ Гу.» «В таком случае», – усмехнулся Первый Министр, – «Необходимо его наградить.» Государь удивился: «На сотни ли у нас расстилаются гари, бессчетное количество зверья и птицы сгорело в пожарах, тысячи людей остались без крова, а кое-кто, говорят, и погиб! Как же можно награждать Шэ Гу?» Первый Министр покачал головой: «И небывалая засуха, и многочисленные пожары, несомненно, являются свидетельством того, что Поднебесная прогневала богов и будд. Люди не почитают старших, не платят подати, нравы испортились. Для того, чтобы наказать нас, Небо послало бедствия. В таком положении строить оросительные каналы и тушить пожары означало бы показать, что мы не не уважаем волю богов и будд. Таким образом, министра Шэ Гу следует наградить за то, что он не пренебрег волей Небес.» Император был так поражен мудростью речей Первого Министра, что повелел отныне называть его: «Алмазный Небожитель, Хранящий Империю», а министру Шэ Гу пожаловал пять тысяч лян золота и титул вана

Однажды Император спросил Первого Министра: «Дорогой Пу, я слышал, что вы недавно ездили в восточные княжества?» «Это так, государь», – ответил министр, разливая чай по чашкам. «Говорят также, что вы изменили своей привычке ездить на варварских колесницах, и отправились на повозке, сделанной нашими мастерами?» «И это правда. государь,» – скромно ответил Первый Министр, – «И должен вам сказать: наши колесницы ни в чем не уступят варварским!» «Тогда скажите мне, дорогой Пу, зачем вы взяли с собой полк дворцовой стражи на варварских колесницах, половину наших докторов и заклинателей и любимую наложницу? На базаре только и говорят о том, что ваша поездка больше напоминала военный поход!» Министр вздохнул: «В старину говорили: «Устает пахарь в поле и кузнец в кузнице, купец в лавке и женщина за домашней работой. Лишь язык клеветника не знает усталости». Ваше Величество, из столицы недостойный выехал в полном одиночестве. Но колесница моя, собранная мастерами Поднебесной, летела так быстро, что вскоре нагнала войско, посланное вами две недели назад в восточные княжества проверить – не ввозят ли туда незаконно повозки с островов Дзипангу. Командир этого отряда оказался сыном моего покойного друга и побратима, и даже под страхом смерти отказался отпустить меня дальше одного, из опасения, что на недостойного могут напасть удальцы из горных станов, что пытались начать Великое Дело этой весной и даже убили нескольких стражников. Пришлось мне ехать дальше под охраной.» «Будучи сыном вашего побратима, этот командир является вашим племянником,» – кивнул император, – «А со смертью родителя, вы, дорогой Пу, стали для этого командира отцом. Таким образом, в его сердце сыновняя почтительность уступила сердце сыновней любви и он нарушил ваш прямой приказ, хоть это и грозило ему смертью. Мы не будем его наказывать, а вы не должны на него сердиться, обещайте мне это». Министр Пу поклонился, и Император продолжил: «Но если вопрос с воинами прояснен, то скажите мне, дорогой Пу, зачем вы взяли с собой врачей и заклинателей?» Министр отпил чаю и ответил: «Из-за того, что я теперь ехал вместе с отрядом на варварских повозках, движение мое замедлилось, и нас вскоре нагнал караван, отправленный нами бороться с пожарами и болезнями, что из-за жаркого лета бушуют в восточных провинциях. По моему совету, наш командир взял их под свою охрану, чтобы врачи и заклинатели не стали добычей разбойников. Поэтому, дальше мы путешестовали вместе.» Император кивнул: «И это тоже прояснилось, дорогой Пу. Остался лишь один вопрос: скажите мне, зачем в такое опасное путешествие вы взяли с собой наложницу?» Министр опустил глаза и тихо ответил: «Государь, я не брал с собой наложницу. Она нагнала нас, когда мы проехали половину дороги, ее повозка едва не разваливалась, кони были загнаны, одежда в беспорядке. Бросившись передо мной на колени, она кричала, что не может жить в разлуке и укоряла за то, что я оставил ее в столице одну. В гневе, недостойный выхватил меч и хотел убить наложницу за недостойное поведение, но недостойному не хватило твердости, и он пощадил женщину и дальше мы путешествовали вместе. Боюсь, государь, что человек, который не может управлять собственным домом, не имеет права советовать государю. Утром я написал прошение об отставке.» и Первый министр положил перед Императором сложенный вчетверо лист бумаги. Но Император, не читая, бросил прошение на жаровню, где оно сгорело. Затем Сын Неба встал, подошел к Первому Министру и, обняв его за плечи, сказал: «Дорогой Пу! В нашем мире, полном горя и бедствий, так редко встретишь искреннее чувство. Ваша наложница оставила дом в столице и, загоняя коней, поспешила по дороге на восток, только чтобы увидеть вас – это ли не чудо? Не уподобилась ли она этим знаменитой красавице древности Мулан? Прошу вас, Пу, не будьте так жестоки ни к ней, ни к себе, ибо хоть вы и носите звание «Алмазный Небожитель, Хранящий Империю», все же вы человек, и думать иначе было бы оскорблением богам и буддам.» Первый Министр при этих словах не сдержал слез, и с тех пор во всех письмах к друзьям подписывался: «Пу, человек»

Однажды Император спросил Первого Министра:

«Дорогой Пу, слышал я, что дикие мяо, усмиренные было вами, в последнее время проникают в Поднебесную?»

«Истинно так, государь», – кинул Первый Министр, аккуратно измельчая чайный лист, – «После того, как ваны мяо принесли клятвы верности престолу, они получили право селиться в Поднебесной.»

«Но люди говорят, что эти мяо – грубые и невоздержанные люди, склонные к насилию и разбою, и начинают они притеснять наших подданных?»

Первый министр вздохнул, и, разжигая жаровню, ответил так:

«Несмотря на то, что мяо действительно славятся грубыми нравами и неученостью, в душе это мягкие и добрые люди. Приезжая в наши города маленькими группами, они, непривычные великолепию нашей Империи, пугаются, и начинают разбойничать. В этом они подобны диким лисятам, взятым в дом – так же кусаются и забиваются в угол. Для того, чтобы преодолеть этот страх, надлежит сделать так, чтобы мяо не чувствовали себя в Поднебесной одинокими. Поэтому следует переселять их на равнину не тысячами, но сотнями тысяч»

«Но дорогой Пу,» – удивленно сказал Император, – «Мяо не привычны ни крестьянскому труду, ни работе ремесленника! Чем будут зарабатывать на жизни эти сотни тысяч варваров? Не станут ли они разбойничать?»

Министр Пу налил в чайник родниковой воды, поставил его на жаровню и ответил так:

«Лучший способ отвратить человека от разбойничанья – сделать его стражником. Назначим переселяющихся мяо в ямыни»

«Но не будут ли мяо притеснять наших подданных?» – озабоченно спросил Император.

«Ваше величество,» – с поклоном ответил Пу, – «Мяо, хоть и варвары, но славятся своим благородством, вежливым отношением к чужим обычаям и уважением к женщине – это написанно в трудах древних ученых, да и сами мяо не раз мне это говорили. Жители Поднебесной обретут в них не притеснителей, но защитников!»

«Но где они будут жить?»

«Выделим каждому по сто лян серебра – это хватит, чтобы построить дом»

«Но как же так, дорогой Пу,» – в волнении воскликнул Император, – «многие наши подданные до сих пор ютятся в травяных хижинах и старых, обветшалых домах, и вдруг мы станем строить дома для мяо! Не станет ли это причиной волнений и мятежей?»

«Разумеется нет, Государь,» – с поклоном ответил Пу, – «Ведь действия наши будут продиктованы человеколюбием и состраданием, а как учат философы древности: если в основе предпринятого лежит человеколюбие, будет ему сопутствовать успех!»

Успокоенный император возрадовался и немедленно подписал указ о переселении в Поднебесную ста тысяч мяо с семьями.

Однажды Первый Министр был призван к Императору. Войдя в покои государя, министр Пу застал сына Неба в глубоких раздумьях. Не смея нарушать сосредоточение Владыки Поднебесной, министр сел у жаровни и принялся готовить чай. Когда вода закипела, Сын Неба внезапно поднял голову и сказал: «Рад, что ты пришел, дорогой Пу, ибо хочу я прибегнуть к твоей мудрости и государственному опыту.» «Служить трону – обязанность честного подданного» – с поклоном ответил Пу. «Видишь ли, дорогой Пу, я приговорил главу столичной труппы цзинси, недостойного Мы Ха-гоу к смертной казни, и теперь размышляю, как привести приговор в исполнение. Закон требует отрезать мерзавцу голову, но преступление его так велико, что я подумываю медленно утопить его в яме с нечистотами». «Мы Ха-гоу происходит из старинного рода лицедеев и поэтов», – склонив голову сказал министр Пу, – «Его отец был прозван Бессмертным за то, что слагал хвалебные и назидательные стихи для семи императоров. Чем же так прогневал Ваше Величество его отпрыск?» «Дорогой Пу, заботы о государстве занимают все твое время, и ты, конечно, не слышал о том, что Мы Ха-гоу устроил в столице новое представление-уси?» – спросил Император. «Хотя недостойный все свое время уделяет службе,» – кивнул министр, – «он все же кое-что слышал об этой пьесе. Кажется, она называется «Славные герои Поднебесной»? Неужели Ваше Величество хочет казнить Мы за это предствление?» При этих словах Сын Неба вскочил на ноги, его глаза выкатились от ярости, а волосы встали дыбом м проткнули священную шапку.

«А разве ты не знаешь, как изобразил в своей жалкой пьесе героев поднебесной этот ублюдок Мы?» – подобно тигру заревел Император, – «Великая воительница Му Лан у него побеждает сюнну, заражая их дурной болезнью! Чжугэ Лян испытывает противоестественную страсть к Лю Бао и, чтобы удовлетворить свою похоть, приказывает зверски казнить сотни пленных! Юэ Фэй гонит своих солдат в бой плетьми и приказывает убивать их семьи, чтобы тем некуда было вернуться! Этот мерзавец извалял в нечистотах все, что почитают десятки поколений! И ты еще спрашиваешь, почему я приговорил его к смерти?!» От гнева Владыки Поднебесной задрожали светильники на стенах, но Первый Министр, как ни в чем не бывало залил чайные листья кипятком и сказал так: «Из того, что вы сказали, Государь, я вижу, что Мэ Ха-гоу оказал большую услугу Поднебесной и заслуживает великой награды. За что же вы собираетесь его казнить?» При этих словах лицо Императора стало красным, подобно закатному солнцу. Выхватив из ножен священный меч, он подскочил к Первому Министру и закричал: «Какими бы ни были заслуги, Пу, но твои слова оскорбляют Поднебесную и тысячу поколений наших предков. Если ты не объяснишь их, клянусь, я не стану звать палача, а зарублю тебя своей рукой!» В ответ на эти слова Министр Пу спокойно разлил чай в чашки и, не полнимая лица, начал такую речь:

«Говорят, что Сун Цзян, прочтя «Преданья о героях, творенья мудрецов», стал главарем горного стана Ляншаньбо и со своими мятежниками потрясал основы Поднебесной. Слушая рассказы о доблести и благородстве мужей древности, о верности и чистоте красавиц давних времен, о подвигах, человеколюбии и товариществе, люди преисполняются бунтарского духа. Сравнивая героев прошлого с нынешними полководцами и чиновниками, простолюдины начинают презирать и ненавидеть власть. Полагая, что достоинствами человека являются честь, нестяжательство и преданное служение государству, ваши подданные могут возмутиться своим нынешним положением и возненавидеть свои покорность, боязливость и естественное желание обогащаться любой ценой. Все это ведет к мятежу и подтачивает основы государства. Лао-Цзы учил: «Совершенномудрый наполняет желудки подданных и делает пустыми их сердца». Мы Ха-гоу своим уси показал людям, что древние герои ничем не отличались от нынешних людей, а кое в чем были даже хуже. Этим он успокоил сердца жителей Поднебесной и обратил их помыслы к повседневной жизни, а не к вредным мечтаниям. Пусть думают, что отвага и благородство свойственны лишь диким мяо. Не казни он заслуживает, а великого поощрения.» Император в растерянности опустился на подушки и взял чашку чая. «Но разве не приведет такое представление к падению нравов в государстве?» – спросил Сын Неба, – «Разве не перестанут люди после этого почитать предков?» Министр Пу вздохнул и принялся разжигать жаровню для новой порции благородного напитка. «Нравам в Поднебесной падать просто уже больше некуда, а предков мы не почитаем так давно, что молодые люди не могут вспомнить, от кого защищал Побнебесную Юэ Фэй. Не стоит об этом беспокоиться». «И как же нам следует наградить Мы Ха-гоу?» – угрюмо спросил Император.

Пусть все продавцы бумаги и туши, все шошуды и уличные балаганы, все чайные дома и непотребные девки отдают ему часть своего дохода», – ответил Пу, – «Тогда он сможет поставить уси еще и об учителе Кун-Цзы, о Лао-Цзы, а там, даст Будда, дойдет и до «Путешествия на запад»». Сын Неба печально убрал меч в ножны и повелел наградить Мы Ха-гоу, а министру Пу присвоил титул Алмазный Небожитель, Хранящий Империю, Чьи Познания Ужасают Преисподнюю.