Укрощение строптивых [Светлана Александровна Успенская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Светлана УСПЕНСКАЯ УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВЫХ

Вечерний эфир теленовостей. Анонс нашумевшего шоу. Приятная светловолосая женщина лет тридцати пяти говорит в камеру: «Сегодня всем надоели актеры с их деланными чувствами, надоели пиротехника и спецэффекты… Хотя мир на острове в какой-то мере искусственен, в самом шоу „Укрощение строптивых“ нет ничего надуманного. В нем нет сценария, нет телесуфлеров. Это, конечно, не Шекспир, но это подлинные чувства и происшествия. Это сама жизнь!..»

Лариса Верижская знает, что в этот момент ее слушает чуть ли не весь мир. Она добилась этого. Мало кто знает, чего ей это стоило. Весь мир у нее в кармане!

Мотокросс по пескам Средней Азии был в самом разгаре.

Телекомментатор на машине сопровождения надрывался, измученный жарой и неистребимой жаждой:

"Вот вырывается вперед участник под номером тринадцать. Это Надежда Славко. Да, дорогие телезрители, любимейшая актриса миллионов тоже участвует в соревновании. Ее можно легко выделить из общей массы участников кросса благодаря огненно-рыжим волосам и агрессивному стилю ведения гонки… О Боже, участник под номером тринадцать пошел на рискованный обгон и… Падение! Но ведь мы еще по шоу «Укрощение строптивых» знаем характер Надежды. Она, простите за каламбур, никогда не теряет надежды. Номер тринадцать поднимается и вновь включается в гонку!

На финише тринадцатый номер облепляют настырные телерепортеры.

Лидер гонки забыт. Какой может быть лидер, если в гонке участвует такая знаменитость!

Вопросы сыплются как из рога изобилия:

— Надя, как вам удалось выкроить время между съемками фильмов для участия в кроссе?

— С трудом!

— Конфликт между голливудскими студиями из-за вас уже погашен?

— Более или менее.

— Скажите, Надежда, вы будете участвовать в шоу «Укрощение строптивых» или полностью отдадите себя карьере мотогонщицы?

По лбу стекает струйка пота, девушка еле стоит на ногах, но ее усталые зеленовато-коричневые глаза, обведенные каемкой желтой песчаной пыли, улыбаются.

— "Укрощение строптивых" — это сама жизнь. Разве я могу от нее отказаться?"

Антракт. Певица Аделаида Верзина рыдает в гримерке. Ее муж, длинноволосый гитарист Пашенька, потупя взгляд, гладит ее по плечу.

— Все из-за тебя, из-за тебя! — рыдает Аделаида. — И из-за этого проклятого живота!

Певица колотит мужа в грудь крепко стиснутыми кулаками, слезы непрерывно катятся по ее лицу.

— Но ты ведь сама хотела этого, — тупо произносит Пашенька.

— Если бы не беременность, я бы тоже оказалась в шоу! — истерически причитает Аделаида. — Это меня сейчас бы умоляли голливудские продюсеры сняться в фильме, а не ее! Меня! О Боже, почему так несправедливо устроен мир!

Пашенька протяжно вздыхает. Ему тяжело.

Ольга Витальевна восседает во главе длинного стола переговоров.

Напротив нее возвышаются носатые личности в белых бурнусах. Это какой-то арабский шейх, возжелавший купить насосы для своих нефтяных скважин в Саудовской Аравии, и его команда.

— Господин Абд-аль-Фаттих в восторге от встречи с госпожой Стрельцовой, — сладко журчит, улыбаясь в усы, переводчик с арабского. — Он мечтал об этом еще с того момента, когда, будучи проездов в Париже, увидел по местному телевидению шоу «Укрощение строптивых». Он был очарован вашей красотой и решил…

— Оставим этот разговор, — холодно обрывает его Ольга Витальевна. — «Укрощение строптивых» не имеет никакого отношения к качеству производимых моей фирмой насосов. Технические характеристики насоса «ССН-2», только что поступившего на рынок, таковы, что…

Но напрасно она так говорила. Шоу «Укрощение строптивых» имело решающее влияние на расширение насосного бизнеса Ольги Витальевны. Очарованный араб безоговорочно приобрел несколько десятков вышеупомянутых «ССН-2», переплатив за них чуть ли не вдвое. Вспоминая кадры из шоу, в которых его деловая партнерша мылась под душем, он безропотно подписывал все подсовываемые ему бумаги.

В этот момент он думал лишь о том, найдется ли в его гареме вакантное место для будущей госпожи Ольги Витальевны Абд-аль-Фаттих…

Два репортера, подняв воротники теплых курток, мерзли возле входа на территорию элитного дома.

— Слушай, на черта мы здесь стоим? Вдруг она не выйдет? — просипел простуженным горлом один.

— А вдруг нам повезет, и она появится? — шмыгнул красным носом другой.

Снежная поземка свивалась кольцами у их ног в тощих ботинках.

— После этого шоу ее вообще не поймать, — кашлянул первый. — Удвоила охрану, в Москве появляется лишь набегами. Не подступиться.

— Говорят, она пишет книгу.

— Слушай, ее папаша утверждает, что не вложил ни копейки в «Укрощение строптивых».

— Врет!

Металлические ворота жужжа разъехались в стороны, и алый спортивный автомобиль, не останавливаясь, на большой скорости выехал за ворота.

— Это она! Дубровинская!

— Лиза, пару слов для газеты!

— Лиза, одну минуту!

— Лиза!

Но автомобиль был уже далеко. Мигнув сигналом поворота, он вылетел на улицу и мгновенно затерялся в потоке машин.

Запыхавшиеся от бега репортеры остановились, тяжело дыша.

— Уехала!

— Даже не посмотрела в нашу сторону!

— Ты не заметил, кто был с ней в машине?

— Нет. Как заметишь, стекла-то тонированные. — Помолчали.

— Ладно, уже хоть что-то, — вздохнул сипатый. — Напишем, что она уже вернулась в Москву.

— Может, ввернуть между делом, что с ней опять был Монро?

— Монро — отыгранная карта. Не стоит.

— Тогда для заметки у нас мало материала, — заметил хрипатый.

— Ладно, постоим еще. Может вернется.

— Все равно не остановится… — Помолчали.

— Давай напишем, что у нее новый любовник. И что она закончила книгу. Все равно любовников она меняет как перчатки, а книгу когда-нибудь допишет.

— Давай. Нам ничего не остается. После «Укрощения строптивых» к ней не подступиться. И не поверишь, что в этом шоу она на цырлах бегала перед Хозяином. А теперь…

Репортеры вздохнули и пошли отогреваться в ближайший магазин.

А Хозяин в это время сквозь зарешеченное окно смотрел на берег моря, по которому брели две далекие фигуры. Это были его тюремщики.

Белый песчаный пляж. Ласковые волны подкатывают к берегу с тихим плеском. Изумрудная зелень деревьев кажется назойливо-яркой на фоне пронзительного кобальтового неба. По пляжу медленно бредет тесно обнявшаяся парочка, он и она.

— Ты не жалеешь ни о чем? — спрашивает Алексей.

— Нет, — улыбается Юля.

— Но ведь если бы ты согласилась уехать, все сложилось бы по-другому. Тебя ждала слава, успех, известность. Ты потеряла все.

— Зато нашла тебя, — улыбается Юля. — К тому же, что мы все стоим без этого шоу? Если бы не было «Укрощения строптивых», не было бы и нас. Если не будет «Укрощения строптивых», не будет и нас.

Кровавое солнце медленно опускается за кромку горизонта. На небе зажигаются крупные южные звезды. Ночь.

— СТОП, СНЯТО!..

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

«Уазик» милицейского патруля медленно продвигался по внутренней стороне Садового кольца. Его пассажиры, лейтенант и сержант в мышиного цвета форме, высматривали очередного клиента, именуемого на их языке «нарушителем общественного спокойствия».

У патруля были свои требования к ожидаемой жертве. Клиент обязан был соответствовать следующим условиям: он должен быть в состоянии «не стояния», должен быть хорошо одетым и находиться в легко доступном для милиции месте, не будучи опасным и агрессивным. Все эти требования были разумны и объяснялись очень просто: если клиент в состоянии «не стояния», значит, он формально нарушает общественный порядок, но в его карманах может обнаружиться нечто такое, что является стимулом для усиления мероприятий по охране общественного порядка. Если клиент хорошо одет — значит, ему не нужен скандал, и тогда он сам или его ближние будут рады замять неприятность небольшим количеством бумажек бледно-зеленого цвета. Требование доступности местонахождения клиента объяснялось также просто: не лезть же за ним черт-те куда, в опасные отстойники вокзала, в темные подъезды, где можно легко нарваться на неприятности!

Поэтому путь патрульной машины пролегал по одному из самых благословенных мест столицы, по Садовому кольцу. Здесь жизнь не затихает ни днем, ни ночью. Днем тротуары топчут посетители офисов и конторские клерки, спешащие по служебным делам, многокилометровые автомобильные пробки закупоривают вены, подводящие кровь к сердцу города, отравляя воздух ядовитыми выхлопами. Ночью же, когда окна домов темнеют, густой автомобильный поток заметно редеет, и зажигаются неоновые огни увеселительных заведений.

Разноцветные блики рекламы играют и переливаются, приглашая нырнуть в теплое логово, где вам будут бесконечно рады, как другу, если, конечно, ваши карманы лопаются от денег. На Садовом полно баров, ресторанов, казино и ночных клубов.

Все они удачно расположены и самим Богом предназначены для того, чтобы приводить хорошо одетых людей в то самое, опасное для общественного спокойствия состояние, которое так импонирует доблестным служителям порядка.

Ночные улицы пусты, легкий парок, свидетельствующий об усилении мороза, вырывается изо рта припозднившегося пешехода, твердостью своей походки и пугливо-бедным видом не возбуждавшего любопытства патруля. Бледная морозная луна, обведенная светлой каймой, точно глаз легкомысленной девицы, висит в опрокинутом над городом небе. По сравнению с пронзительными неоновыми огнями звезды, зацепившиеся за вытертое сукно небес, выглядят бледными ледяными колючками. Блестя хромированными бамперами, у тротуаров толпятся стайки дорогих машин, обозначая благословенные места, где под покровительством Бахуса свершается действо ночного веселья…

Вот уже несколько минут патрульная машина медленно тащилась вдоль обочины, разбрызгивая снежно-соляную грязь, которую еще не успел прихватить ядреный ночной морозец.

— Вон он! — внезапно обрадовался лейтенант, опуская руку на плечо водителя. Тот мигом нажал на тормоз, и машина как вкопанная встала у тротуара, на котором смутно расплывались в полумраке контуры человеческого тела.

— Что-то рано вырубился, — хмыкнул сержант, хлопнув дверцей машины.

— Еще и двух нет.

— Смотря во сколько начать. — Его напарник ежась выбрался из теплой кабины на мороз.

Стражи порядка опасливо приблизились к клиенту.

— Эй! — Лейтенант нехотя ткнул резиновой дубинкой скрюченное тело.

— Вставай, приятель!

Свет карманного фонаря выхватил из темноты мертвенно-бледное лицо с узко сжатыми губами. На щеках обозначились темные тени длинных ресниц.

— Да это девка! — удивился сержант, опускаясь на корточки. — Жива ли?

— Еле тепленькая, — буркнул лейтенант, ежась от холода.

— Вроде не бомжиха?

— Да, одета прилично.

— И не воняет от нее… Духи дорогие. — Сержант повел носом. — Я однажды труп из джипа после автомобильной аварии вытаскивал, от него так же пахло.

Милиционеры нерешительно топтались на месте. С одной стороны, дамочка лежала в снежной грязи, и связываться с ней означало перспективу вымазаться по уши. С другой стороны, хорошая одежда, дорогие духи и вообще благородно-бесчувственный вид этой особы свидетельствовал о ее прочном социальном положении. Дамочка в равной степени могла оказаться и загулявшей дочкой обеспеченных родителей, и одной из богатых посетительниц шикарного ресторана «Грезы Амура», переборщившей с героином. Может, выпила лишку, с кем не бывает. Сумочка из тонкой кожи, по виду весьма дорогая, внушала патрульным доверие.

— Бери за плечи! — приказал лейтенант. — Еще замерзнет, вон какие колготки тонкие. — Он кивнул подбородком на стройные сухощавые ноги, смутно белевшие из-под взбитой на коленях юбки.

Взявшись за подмышки, патрульные рывком приподняли девицу и потащили к машине. Ноги «клиентки» волочились по тротуару, а веки при этом были недвижны, как у покойницы.

«Тяжелая, черт!» — «Высокая, как каланча», — кряхтя переговаривались между собой патрульные.

— Может, манекенщица?

— Больше похожа на манекен, — неудачно сострил сержант, грузя тело в задний отсек машины.

Из благоухавшей заморскими духами сумочки явились на свет Божий: бумажник, косметичка, полная всякого дамского барахла, записная книжка и стопка визиток.

— Может, она из «этих»? — предположил сержант, имея в виду проституток. — Куда ее теперь, в «трезвяк» или в отделение?

— Алена, танцовщица, шоу «Мини мани», адрес, телефон… — Старательно шевеля губами, лейтенант зачитал надпись на визитке. — Фамилии нет… Черт ее знает, кто такая… Может, ее изнасиловали и выбросили на обочину?

На секунду задумавшись, он решительно бросил:

— В отделение!

* * *
Бесшумная тень скользнула в полутемный кабинет и почтительно застыла возле заваленного бумагами стола.

— Что тебе? — послышался недовольный голос. Он прозвучал так, будто человека вывели из глубокой задумчивости.

Тень едва заметно шевельнулась:

— Бумаги относительно нового проекта. — Невидимая рука щелкнула выключателем настольной лампы, и комната вспыхнула водянистым голубоватым свечением. Зажегшийся свет озарил солидного господина в строгом костюме, с глубокими залысинами над выпуклым, крутой лепки лбом и тяжелыми мешками под глазами, выдававшими не то привычку к ночной работе, не то пристрастие к алкоголю.

Бесшумная тень с готовностью зашелестела бумагами.

— Предварительные эскизы, проектно-сметная документация…

Возникает вопрос, стоит ли и дальше настаивать на ассортименте отделочных материалов. Ведь паросский мрамор на вид не отличается от любого другого, тогда как доставка и транспортировка…

— Клиент требует, чтобы все было по высшему разряду, — обрубил начальник. — Желание клиента — закон.

— Хорошо… Теперь, что касается внутреннего убранства дома… Если клиент изволит высказать пожелания относительно стилевой направленности, можно было бы загодя заняться подбором мебели.

— Да, пожалуй, — согласился босс. — Наш клиент… Он хочет, чтобы все двадцать две комнаты здания включали в себя все известные стили и эпохи.

Думаю, следует начать с эпохи фараона Эхнатона. Условие одно — никакой пошлости, никаких пирамид и пальм на стенах. Так, несколько рисунков из египетской Книги Мертвых, несколько милых вещиц из музея, сфинксы… Ну там, парочка амфор, щербатые расписные тарелки… Ну, а потом согласно хронологии:

Древняя Греция для оформления библиотеки, Рим, Византия, затем Средневековье…

— Чудесная задумка! — восторженно выдохнул собеседник. — Я уже вижу прелестный зал в рыцарском духе, украшенный латами всадников и чучелами животных на стенах. Завтра же… — Быстрый взгляд на наручные часы. — Точнее, уже сегодня будут даны необходимые распоряжения.

Хозяин кабинета устало откинулся в кресле. Тяжелые припухшие веки прикрыли покрасневшие рачьи глаза.

Дело стремительно близится к концу. Проект здания уже заказан модному итальянскому архитектору. Внутренним взором он видит воплощенную в камне мечту: ласковое южное море плещется у подножия скалы, где высится замок, в котором сольются воедино утонченная стилистика древних эпох и ультрасовременные новинки цивилизации. Пышная тропическая зелень обрамляет стены из серо-розового вулканического туфа, изумрудный плющ, виясь по расселинам камней, штурмует островерхие башенки, зубцами упирающиеся в лазурное небо. Утром из окна спальни виден горизонт в сиреневой дымке, дельфины высоко выпрыгивают из воды, силясь увидеть воздвигнутое на острых скалах восьмое чудо света.

Но никто и никогда не сможет приблизиться к острову — противолодочные сети надежно окружают его бережным коконом. Проходящие у кромки горизонта корабли увидят лишь розовый призрак в кружевной пене прибоя, покоящийся, точно жемчужина на ласковой ладони теплого моря. Неприступные рифы, образуя вторую линию заграждения, помешают отчаянным смельчакам, рискнувшим вплавь достигнуть берега. Туда можно будет попасть только по воздуху, на вертолете. Но кому придет в голову лететь за много миль от берега, имея целью клочок земли, восставший над пенным морем, где некий безумец решил воздвигнуть неприступную цитадель? Ничья нога не ступит туда, кроме…

— Простите, Игорь Георгиевич, — голос с бархатными модуляциями, шелестевший так мягко, как будто серая кошка кралась по опавшей листве, вновь вывел его из задумчивости.

Подобострастная фигура в полумраке стала как будто даже еще более подобострастной.

— Если знать личность клиента, можно достичь более полного соответствия его желаниям. Как мне кажется…

— Эта тайна слишком опасна, чтобы доверить ее даже стенам. — Густые брови сурово сошлись на переносице.

— Осмелюсь спросить… Не связано ли это с недавней отставкой главы страны?

Выражение глаз собеседника можно было трактовать как в положительном смысле, так и в отрицательном. Тогда бесшумная тень понимающе кивнула, сложила бумаги в папку и растворилась в воздухе где-то по направлению к двери.

А хозяин кабинета блаженно откинулся в кресле и закрыл глаза.

Остров — это мечта, недостижимая и прекрасная, прекрасная, может быть, именно благодаря своей несбыточности. Когда он воплотит ее в жизнь, не потеряет ли она тогда всю свою привлекательность? Нет, решил он. Если все сделать в точности как задумано… Если предусмотреть миллиард всяческих мелочей, биллион всяческих случайностей. Если вложить в дело много денег, все, что есть… Тогда воплощенное оправдает затраты и усилия, тогда можно будет сделать решительный шаг. Осталось совершить не так уж много: найти тех, кто сделает с ним этот шаг.

Говорят, трудно быть Богом. Однако попробовать стоит!

* * *
В отделении милиции в Большом Колонтаевском переулке было шумно и весело. В обезьяннике матерились обтерханные личности, найденные возле пивной, воришка, попавшийся на вокзале во время рейда по карманам спящих пассажиров, выл, зажимая поврежденную в процессе задержания руку, в женском отделении визжали проститутки, вцепившись друг другу в волосы, истерически причитая, плакала пьяная бомжиха. Над всем этим содомом с олимпийским спокойствием высился дежурный капитан Небычайло.

Найденная на панели девушка Алена от автомобильной тряски постепенно пришла в себя. Когда ее выгружали из машины, она даже приоткрыла огромные, с печальной алкогольной поволокой глаза и отчетливо икнула.

— Где я? — еле слышно простонала она. Не удостоив ответом, двое грубых мужчин в форме, зажав предплечье в цепкий капкан пальцев, молча потащили ее в помещение.

Оказавшись на свету, Алена в ужасе закрыла глаза. Ее нескладная долговязая фигура в нечистой юбке, с пятнами грязи на короткой приталенной куртке с пышным меховым воротником, элегантно обнимавшим плечи, все еще неустойчиво покачивалась, грозя рухнуть.

— О, да это Алена! — неожиданно расплылся в улыбке капитан Небычайло.

— Привет, пупсик! — Девушка жеманно хихикнула и, нетвердо ступая, приблизилась к столу. Нагнувшись вперед, она вытянула трубочкой губы для поцелуя и кокетливо опустила густо зачерненные веки.

— Ты, Аленка, это брось! — Капитан рассмеялся, шутливо отворачивая лицо. — Боюсь, жена узнает… Лучше расскажи, как это тебя угораздило к нам попасть.

— Галантные кавалеры обычно предлагают даме стул! — Девушка обидчиво надула пухлые губы. — И сигарету…

Закурив, она улыбнулась, взмахнула длинными густыми ресницами и кокетливо поправила волосы, выпустив длинную прядь из-за уха.

— Ну, что с тобой приключилось? — скрестив руки на груди, капитан приготовился слушать. — Опять напилась? Или обкурилась травки?

— О Господи, Стасик! — В низком грудном голосе девушки зазвучала демонстративная обида. — Сколько раз тебе говорить, что я завязала! На, сумочку посмотри! Найдешь ты там хоть одну сигаретку с травкой? А? Или пакетик «снежка»?

— Тогда скажи, красавица, — улыбнулся капитан, — отчего же тебя, как зюзю пьяную, подобрал патруль?

— Ты же знаешь, Стасик, у меня аллергия на спиртное. После третьей рюмки по любому отключаюсь. Сколько раз себе зарок давала четвертую не пить. А сегодня вот не удержалась…

— Опять из-за мужика?

Девушка тяжело вздохнула в ответ.

— Из-за того самого?

— Ну вот еще, из-за того! Тот давным-давно сплыл, ищи ветра в поле.

Вы, мужчины, ужасный народ. — Алена вновь поправила прическу, кокетливо улыбнувшись.

— Тьфу на тебя! — с шутливым раздражением произнес Небычайло. — Бросай ты свои бабские замашки, на меня они не действуют. Рассказывай, что там с тобой стряслось.

Алена вздохнула и, забывшись, привычным движением поправила бретельку бюстгальтера, врезавшуюся в плечо.

— Мы познакомились с ним в клубе. — Она громко шмыгнула носом. — Он был такой душка! Подарил мне охапку роз. Пригласил в ресторан. Говорил, что любит. Руки целовал! — Она жалобно всхлипнула. — Скажи, Стасик, почему они все от меня сбегают после первого свидания? Что я, прокаженная? Я честная девушка!

Но стоит мне только заикнуться, что я… Они все убегают! А я не такая, как все они, — она презрительным жестом указала на стайку проституток за толстыми прутьями «обезьянника», закончивших ссориться и теперь мирно смоливших одну сигаретку на всех.

— Да уж, — сально ухмыльнулся капитан. — Точно, не такая…

— Стасик, родной, — жалобно проговорила Алена низким бархатным голосом. — Но почему? Я ведь ничего не хочу от них. Мне не нужны ни их деньги, ни их машины, мне не нужно штампа в паспорте, я не хочу от них детей. Мне всего-то нужно, чтобы меня полюбили. Немного, хоть чуть-чуть. Только искренне, нежно, понимаешь?

Стасик цинично усмехнулся в ответ.

— И вот, представь, появляется он… Необыкновенный! Я сразу заметила его в зале. Мы договорились встретиться в ресторане…

— Но как ты оказалась на мостовой? — перебил ее собеседник.

— Я же говорю — четвертая рюмка… После третьей я решила ему все рассказать… Он был так внимателен, смотрел на меня так влюбленно… Я решилась. Мне казалось, что человек с таким взглядом не обратит внимания на мои мелкие недостатки. Но как я ошиблась! Боже, ты бы видел, что с ним стало! — Алена возмущенно закатила глаза.

— И что? — От любопытства капитан даже приоткрыл рот.

— Он чуть не захлебнулся шампанским, а потом стал грязно ругаться.

А потом была та самая четвертая рюмка…

— А я ведь тебе говорил, Алена, — расхохотался капитан, вздрагивая всем грузным расплывшимся телом, — я же говорил: лучше молчи. Потому что нет такого мужика, который…

— Как это нет? — обидчиво перебила его девушка. — Знаешь легенду о второй половинке? Я должна найти свою вторую половинку, где-то же она есть? — Ее низкий грудной голос обидчиво зазвенел, а красивое, густо накрашенное лицо исказилось болезненной гримасой. Обидчиво вздрогнули ресницы — и слезы потоком хлынули из глаз.

— Ну-ну, брось, не реви, — капитан с неуклюжим сочувствием хлопнул собеседницу по плечу. — Ладно, не буду тебя оформлять. Топай домой. Только смотри, в следующий раз рюмки лучше считай.

— Спасибо тебе, Стасик, — громко всхлипнув, девушка приподнялась со стула и, отнимая от глаз платок, испачканный тушью, произнесла:

— Ты, наверно, единственный, кто меня понимает на целом свете…

Внезапно она перегнулась через стол и быстро клюнула Небычайло в щеку. Капитан судорожно дернулся, точно от прикосновения лягушки.

— Иди ты со своими нежностями! — обескураженно буркнул он и отвернулся.

Чарующе взмахнув ресницами, Алена походкой дипломированной манекенщицы направилась к выходу.

— Какая женщина! — простонал протрезвевший алкоголик, провожая глазами стройную фигуру.

Капитан Небычайло хмыкнул, но промолчал. У него были свои, особенные соображения на этот счет, но он не считал нужным распространяться вслух…

Низкое зимнее небо уже начало осторожно предутренне сереть, когда из отделения милиции выплыла высокая девушка с осанкой королевы в изгнании.

Оглядевшись по сторонам, она направилась в сторону шумного проспекта, по которому спозаранку сновали сонные машины.

Кутаясь в мех воротника, девушка нетерпеливо приблизилась к краю проезжей части. Подмораживало. Пронзительный северный ветер забирался в высокие разрезы юбки, а тонюсенькие капроновые колготки совершенно не грели.

— Придется ловить частника, — вздохнула Алена, — не хватало еще простыть!

Несмотря на бурные события прошедшей ночи, в этот момент Алена выглядела хорошенькой, точно майское утро. Ее жизненным кредо был тезис: быть во всеоружии ежесекундно, ибо нельзя предугадать момент, когда встретится мужчина твоей мечты. В том, что этот мужчина ей рано или поздно встретится, девушка ни секунды не сомневалась. Даром что ли она претерпела столько жизненных невзгод, столько неудач, столько гонений? Она верила в свою счастливую звезду… И с надеждой вытянула руку, голосуя.

* * *
В приемной никого не было, и подобострастная маска здесь была не нужна. Гурьянов бережно прикрыл за собой дверь кабинета и плавно опустил ручку, чтобы, не дай Бог, не звякнула.

Острые черты лица размякли, настороженные щелочки глаз расширились, а углы губ, приподнятые в льстивой улыбке, мрачно опустились. И сразу же явилось новое лицо — умное, жесткое, волевое. Никто не мог наблюдать это волшебное превращение мелкой офисной шестерки в серого кардинала, который единолично заправляет делами фирмы и знает их куда лучше, чем начальник…

Брови Гурьянова задумчиво сошлись на переносице. Все же интересно, для кого из сильных мира сего старается его начальник, из-за чего сыр-бор? Надо только немного подумать и…

В мозгу мгновенно выстроилась стройная логическая цепочка, в которую связались события последних дней: посещение президентской резиденции на нынешней неделе, потом встреча в Белом доме, звонки из кремлевской администрации. Н-да, видимо, нити этого дела ведут наверх, в заоблачные эмпиреи, туда, где обитают небожители в сияющих одеждах, именуемые политиками.

Гурьянов удовлетворенно откинулся на стуле и довольно хмыкнул.

Выходит, этот таинственный доверитель его шефа, он… Нет, его имя опасно называть даже в мыслях! В наши дни, куда ни плюнь, — везде политика. Даже те, кто не хочет ввязываться в интриги, невольно в них участвует. Здесь чувствуется мертвая хватка компетентных органов, с которыми в бытность свою торгпредом был связан его шеф.

Поездки в администрацию президента, беседы в переговорной комнате с серенькими людьми в строгих костюмах, с одинаковыми лицами неудачливых шпионов… Сомнений нет, откуда растут «ноги» у этого заказа — из головы государства. Шеф станет заниматься таким необычным делом, только если заказчик стоит много выше него в иерархии власти. Или если заказчик он сам.

Значит, неведомый заказчик — это великий и ужасный, любимый и ненавидимый… Это…

Гурьянов удовлетворенно потер ладони. Прекрасно, кое-кто за сведения из частной жизни главы государства выложит кругленькую сумму. Что ж, есть ради чего стараться.

В приемной послышались шаги. Лицо Гурьянова мгновенно приняло непроницаемо тупое выражение, появлявшееся, едва только начальник оказывался в пределах прямой видимости.

Шеф был уже в пальто, его руку оттягивал объемистый кожаный портфель.

— Что домой не идешь? — Видимо, он был настроен вполне благодушно.

— Много работы, — с виноватой улыбкой произнес Гурьянов.

Обращение на «ты» употреблялось боссом довольно редко и обычно свидетельствовало о его хорошем настроении. И о доверии, о давнем, привычном доверии к своему подчиненному — так доверяют стене на которую можно опереться.

Гурьянов любил, когда шеф обращался к нему на «ты». Тем приятнее будет возмездие, тем оно будет ближе.

— Кстати, одна просьба к тебе… — Шеф поморщился, вспомнив о неприятном, но необходимом деле. — Свяжись с Ларисой, ты умеешь найти с ней общий язык… — Он не договорил.

— Хорошо, я понял.

Проводив начальника, Гурьянов прикрыл створку двери и замер, довольно щурясь. Удача сама плывет ему в руки. Ларису очень заинтересует новая информация. Ведь они в одной связке.

* * *
— Остановись! — Игорь Георгиевич опустил тяжелую руку на плечо шофера. Тот удивленно обернулся, но все же притормозил.

Автомобиль прокатился еще несколько метров и мягко остановился.

Мелькнула неожиданная мысль: «А может, это судьба?» Иногда импульсивные поступки бывают самыми верными. И вот сейчас, когда он увидел фигурку на обочине дороги, его точно что-то толкнуло в грудь.

— В Митино за стольник подбросите? — Лицо девушки ожидающе приблизилось к тонированному стеклу.

Вместо ответа задняя дверь распахнулась, и Алена мигом скользнула в душное тепло автомобильного салона.

Они немного поболтали о пустяках… О том, что ныне ночью сильно подморозило, но все равно зима неудержимо катится к концу, а возле метро старушки уже вовсю торгуют крымскими подснежниками, благоухающими тоскливо-свежим запахом талого снега…

Пассажирка живо сияла в полумраке блестящими глазами, а ее скульптурные черты лица будили смутные воспоминания о старинных полотнах древних мастеров. Было в ней что-то необычное, какая-то изюминка, отличавшая ее и от его бывшей жены Ларисы, и от тех многочисленных женщин, с которыми он был связан в своей жизни…

"Наверное, лет двадцать пять, — решил он. — Или двадцать семь.

Интересно, чем она занимается?"

Машина притормозила возле обыкновенной многоэтажки. Девушка открыла сумочку, доставая деньги.

— Возьмите! — Голос у нее был очень интересный: низкий, бархатный, зовущий. Такой голос приятно слушать ночью, когда он шепчет слова любви…

— Не нужно! — Он отвел ее руку.

— Ну, тогда держите визитку! — В его руке очутился бумажный прямоугольник, затейливо украшенный золотыми виньетками.

Нет, он не станет звонить ей. У него другие планы. Он хочет не одну минуту, а целую вечность слушать ее голос, шепчущий слова нежности. Целую вечность, всю жизнь… Или хотя бы так долго, чтобы это казалось вечностью.

* * *
Кряжистая фигура за прямоугольным столом была призвана демонстрировать служебное рвение. Но, привыкнув в течение семи лет ежедневно лицезреть эту самую фигуру, свидетельствовавшую, что верный пес на посту и в интересах хозяина будет зубами рвать глотки врагов, босс воспринимал это рвение как нечто само собой разумеющееся.

— Выясни, кто она. — На стол легла визитка с виньетками.

Начальнику охраны Кузовлеву не нужно было дважды повторять.

Достаточно было беглого взгляда — и тайный смысл поручения стал ему мгновенно ясен. Что нужно знать мужчине в возрасте, близко стоящему к правительственным кругам и владеющему солидными пакетами акций самых крупных предприятий страны, о какой-то танцовщице из заурядного шоу, не имеющей даже фамилии, а только одно имя? Ему нужно знать, не связана ли вышеупомянутая девица с криминальными структурами, не является ли она подставой конкурентов, не провокаторша ли это из органов. Ясное дело, после громких скандалов с перетряхиванием грязного белья ныне кидаться очертя голову в роман с девицей, подцепленной на улице, крайне опасно.

— Алена, — прочитал он вслух и оторопело добавил:

— Шоу «Мини мани».

«Где, интересно, он ее откопал?» — Кузовлев небрежно смахнул визитку в ящик стола. Насколько ему известно, босс не очень-то уважает увеселительные заведения, где водятся подобного рода девицы…

В это время Гурьянов осторожно отделился от закрытой двери и удовлетворенно осклабился. Еще одна информация для Ларисы.

Отпустив начальника охраны, он наконец откинулся в кресле, опустив припухшие веки. Тяжелый день. Совещания, доклады, ежедневная текучка. Как все это опротивело!

Ничего, скоро все это кончится, очень скоро! Быстрее, чем все они думают. Его ждет чудесная сказочная жизнь, полная восторга и неги. Она уже близко, совсем близко, эта жизнь. Осталось только несколько шагов. И сегодня он сделал первый шаг…

Глава 2

Наверно, именно ее счастливая звезда десять лет назад привела Алену из маленького городка, расположенного где-то на необъятных просторах страны, прямиком в столицу. В сырой осенний день пассажирский поезд, грязный и длинный, выбросил на перрон Курского вокзала долговязую нескладную девицу в туфлях со стоптанными каблуками и потертой китайской курточке, штопанной на локтях.

Вызывающе короткая юбка демонстрировала длинные голенастые ноги, казалось, предназначенные для балета, путанные русые волосы походили на воронье гнездо, на лице, еще носившем следы юношеских угрей, выделялся длинный острый нос, а обкусанные до мяса пальцы выдавали в их обладательнице нервную, психически неуравновешенную натуру. Эта нескладная особа была лишь отдаленным прообразом нынешней Алены.

Между той, прошлой Аленой и Аленой нынешней простиралась огромная пропасть. Та Алена была существом забитым, пугливым, чрезвычайно мнительным и неуверенным в себе. Искушенному мужскому взгляду она, наверное, показалась бы некрасивой и угловатой. Она излучала робость и застенчивость и потому часто оказывалась объектом для нападок жестоких столичных людей.

Нынешняя же Алена была особой совсем иного рода. Она была красива, ухожена, грациозна и уверена в себе. Теперь она казалась не забитой провинциалкой, а уверенной столичной штучкой, познавшей все и вся. Однако под показным лоском нынешней Алены билось все то же несчастное любящее сердце — доверчивое и трепетное.

В шестнадцать лет Алена плохо понимала, чего ей хочется от жизни.

Самым главным для нее казалось вырваться из затхлой атмосферы родного городка, где все знают про всех, где невозможно скрыться от всевидящего ока соседей, где чувствуешь себя прокаженной, если хоть немного отличаешься от людей, скучных, ничем не примечательных обывателей. Родители ее были обыкновенными людьми и требовали от Алены не так уж много: хорошо учиться и быть послушной. Но Алена задыхалась в затхлой атмосфере городка, ее заветной мечтой было уехать из родного дома куда глаза глядят — в столицу.

У нее не было ни друзей, ни подруг, никому она не нужна была такая, какая есть, — с мраком в душе и раздором в теле, с неутоленными амбициями, с зарождавшимися глубоко внутри страстными желаниями. Она страшилась быть осмеянной, отвергнутой, изгнанной. Именно потому с Москвой Алена связывала свои надежды, в сладостных грезах видя себя знаменитой танцовщицей, у ног которой покоится мир. Прозанимавшись два года танцами в местном Доме культуры, она считала, что создана для пластических искусств.

Украв у матери деньги, оставшиеся до получки, Алена побросала в сумку вещи: немецкое платье старшей сестры, к которому ей категорически запрещалось прикасаться, косметику, которой ей категорически запрещалось пользоваться, чудесные туфли-лодочки, вечный предмет девичьих мечтаний. Туфли ей тоже не принадлежали — она стянула их у матери. Украденных денег хватило лишь на билет до Москвы и на черствую булочку, купленную на вокзале.

В станционном буфете, жадно поглощая булку, она увидела, что на нее пялится худощавый небритый мужичок с сальным взглядом и бегающими глазами.

«Какая же я уродка, — покраснела Алена, — если на меня так пялятся!»

Мужичок продолжал буравить ее жадным взглядом. Стряхнув крошки с колен, девушка направилась в зал ожидания, спотыкаясь на непривычно высоких каблуках. Едва она опустилась на жесткую деревянную скамейку яичного цвета, как небритый тип подсел к ней, дыша в лицо перегаром.

— Ты такая красивая! — сбивчиво-вожделенно зашептал он. От него пахло мочой и дешевым одеколоном (скорее всего, он его пил). — Пойдем со мной… — Он навалился на нее плечом и заскорузлой ладонью принялся щупать острые коленки, выглядывающие из-под юбки.

— Но послушайте, — лепетала Алена, отдирая его руки. — Но послушайте… Не надо! — Она ощущала страх и в то же время томительное блаженство от его жарких, сбивчивых слов.

Ее спас постовой милиционер. Он увидел пьяного мужика, который волочил за собой ошалелую девчонку с безумными глазами, и потребовал предъявить документы. В это время по станционному радио объявили прибытие поезда на Москву. Алена ойкнула и, не обращая внимания на свист милиционера, побежала по перрону, высоко вскидывая голенастые ноги. Через минуту она уже лежала на верхней полке вагона и, уставившись в потолок, испуганно размышляла о случившемся. Это был первый мужчина, обративший на нее внимание! Не важно, что он был пьян, груб и стар. Главное, что она, нескладный долговязый подросток с ужасным ворохом комплексов и проблем, казалась ему красивой.

Соседкой Алены в поезде оказалась старуха с осуждающим взглядом недобрых глаз и сварливо поджатыми губами.

— Ишь, вырядилась, — недовольно пробормотала она, косясь на коленки, выглядывающие из-под коротковатой для провинции юбки. И прошипела с ненавистью:

— Шалава…

Но Алена совсем не была шалавой. В театрально-танцевальном кружке при Доме культуры, где подростков учили петь, танцевать и играть в пьесах из советской жизни комсомолок, Алена всегда считалась номером первым. Руководила кружком некая Аза Владимировна, нервная дама бальзаковского возраста с несложившейся личной жизнью. Ей помогал старичок с аккордеоном, клевавший носом во время творческих перекуров.

Аза Владимировна считала себя безвременно погибшей, непонятой личностью и потому страдала запоями. Картинно отставив дымящуюся сигарету, она много курила, выпуская дым широко раздувавшимися трепетными ноздрями. Как часто Алена, напялив мамино меховое манто и густо накрасив губы, — две багровые сливы, низко сидящие под длинным гоголевским носом, — вот так же курила перед зеркалом, красиво отставив мизинец! В то время дешевая манерность Азы Владимировны казалась ей воплощением женственности и грациозности.

В кружке Алене показали несколько танцевальных па, научили правильно открывать рот во время пения и не бояться сцены. Правда, в небольшом городке подобные навыки были совершенно неприменимы — и это было одной из причин, по которой она стремилась уехать отсюда. Другая причина находилась так глубоко внутри нее и была столь ужасна, что вслух о ней неудобно было говорить.

Главной проблемой танцевального кружка при Доме культуры была нехватка актеров мужского пола, поэтому юным актрисам зачастую приходилось играть мужские роли, а во время танцев роль партнера обычно выпадала девочке.

Алене всегда доставались роли злых волков, стражников и хранителей королевской печати, в то время как она мечтала сыграть прекрасную принцессу, похищаемую злодеем, или маленькую трогательную Герду, готовую погибнуть во имя любви к брату. Ее партнершей по танцам было некое воздушное создание с кукольным личиком и светлыми кудрями. Куда ей было до этой феи с маленькой ножкой и стройным станом! Вечером, тайком обняв куклу сестры, Алена утешалась сладкими мечтами.

Она представляла себя в длинном пышном платье, светящемся при свете рампы бриллиантовыми бликами. Вот она изгибает стан, грациозно отклоняя назад голову, и кружится в волшебном вихре танца… А вокруг нее в круговерти огней вращаются мириады восхищенных зрительских глаз, и едва смолкает музыка, как восторженный шепот, точно шорох прибоя, накатывает на нее со всех сторон: «Кто это?» — «Неужели вы не знаете? Эта чудесная, прекрасная, изумительная фея — девушка Алена!» — «О, как она прекрасна!»

Однако длинный нос, высокий рост, провинциальное происхождение и еще то, что трудно объяснить в двух словах, то интимное, жгучее, стыдное — все это мешало ей сделать мечту явью.

Приехав в столицу, Алена сначала ночевала на вокзале. Денег у нее не было, как их зарабатывать, она не имела ни малейшего представления, людей дичилась, боясь нарваться на осуждающий взгляд или скабрезное замечание.

Питалась она кем-то недоеденными коржиками из вокзального буфета, которые запивала отвратительным кофейным напитком из грязных стаканов со столиков.

Однако вскоре ее заметили местные завсегдатаи, имевшие свои виды на эти коржики и на кофейный напиток, и погнали с вокзала. Девушке оставалось только погибнуть.

Вечерело. Кутаясь в свою жалкую, латаную на локтях курточку, Алена брела по улице Горького и думала, что сейчас самое время броситься с моста в реку. Только она не знала, где здесь мост, а спросить боялась.

Чтобы погреться, девушка зашла в кафе «Московское», самое демократичное и самое непритязательное из подобных заведений в то время. Там можно было встретить кого угодно: подпольных рок-музыкантов, безумно популярных в узких кругах немолодых поэтов с претензией на гениальность, престарелых коллекционеров юной женской прелести, начинающих лесбиянок, воришек, промышлявших кошельками в очередях «Елисеевского», завсегдатаев с заносчивыми лицами и приезжих испуганно-командировочного вида.

Присев за столик, Алена робко вытянула усталые ноги. От тепла захотелось спать.

Внезапно из сигаретного чада спустился пышнобровый мужчина с темным жадным лицом. Это был чернявый тип невысокого роста с яйцевидным животиком и с длинными руками, покрытыми густым волосом. У него был высокий лысоватый лоб и живые, как ртуть, глаза.

— Скучаете? — склонился мужчина в галантном полупоклоне. — Не хотите ли мороженого с орехами?

Мороженое с орехами и сигарета «Мальборо» — такова была средняя цена девушки в «Московском». Но Алена этого не знала и устремила на благодетеля глаза, полные голодной надежды.

— Да, — согласилась она и немедленно покраснела. Кажется, она уже влюбилась в своего собеседника. Влюбилась со всем пылом своей души. Как будет влюбляться чуть ли не каждый день из всех десяти лет, что пролегли со встречи в «Московском» до того судьбоносного утра, когда Алену выпустили из милиции и она села в притормозившую на обочине машину с тонированными стеклами…

Через минуту девушка жадно подносила к губам вкусное мороженое, а ее левая рука, точно попавшийся в капкан зверек, покоилась в ладони кавалера.

— Вы прелестны! — Точно черная жирная муха, новый знакомый непрерывно жужжал ей на ухо. — В вас есть что-то из рисунков Модильяни…

Да-да, вот эта нежная и вместе с тем сильная линия шеи, плавно и остро переходящая в плечо… А ваши руки! Они еще хранят подростковую угловатость и вместе с тем…

Алена доедала третью порцию мороженого, рискуя заболеть ангиной, и, точно растение под лучами солнца, грелась в ласковых словах.

— А ваше лицо, чистое и прекрасное! — Кавалер постепенно придвигался к ней. — Вы, наверно, считаете, что у вас слишком длинный нос… — (Был такой грех!) — У вас прелестный, изящный носик, как у рублевских святых.

Трепетные ноздри, трогательная седловинка, тонкая переносица с проступающими нежно-голубыми венами… Не хотите ли шампанского?

Через полчаса Алена совершенноопьянела от шампанского и внезапно нахлынувшей сытости. Она больше не боялась своего нового знакомого, он был так мил и галантен…

Как-то само собой подразумевалось, что они идут ночевать к ухажеру.

На улице уже совсем стемнело, накрапывал дождь. У Алены подгибались ноги от усталости, а от шампанского шумело в висках.

— Я составлю вам протекцию в театральный, — поглаживая пальцами бедро девушки, сбивчиво бормотал спутник, представившийся ей Борисом Яковлевичем. — Вы должны блистать на сцене! — Опытная рука совершала круговые движения вдоль спины спутницы, постепенно спускаясь к ягодицам. — У меня много знакомых, я вам помогу!

Темный шестиэтажный дом в глухом переулке приветливо светился окнами. Поднявшись по лестнице, загаженной котами, Борис Яковлевич приник ухом к двери, вслушиваясь в вечерние звуки затаившейся квартиры. Затем он выудил из кармана ключ и беззвучно открыл замок. В лицо пахнуло запахом горелой капусты, кислым духом коммуналки.

— Пожалуйста, потише, — предупредительно шепнул Борис Яковлевич, стоя на пороге. — Соседи дивные люди, но у них предрассудки. Они не понимают тонкой души художника. Им чужды высокие переживания ищущей натуры.

Они скользнули в комнату. Сквозь окно спокойно лился призрачный лунный свет и ложился на пол бледными квадратами. Уткнувшись в плечо Алене, Борис Яковлевич долго пыхтел, ерзал и обливался потом. Девушка, оглушенная и растерянная, лишь неумело отводила его жадные руки.

— Мой нераскрытый бутончик, мое свежее яблочко, — взволнованно бормотал кавалер. — Сейчас, секундочку…

Внезапно он охнул и затих, прижавшись щекой к ее плечу.

— Это все шампанское, — виновато прошептал он. Алена тактично промолчала. Впервые за несколько дней она находится в нормальном доме. Может быть, добрый Борис Яковлевич позволит ей хотя бы принять душ? Голова у нее уже сто лет не мыта. Удивительно даже, как она еще может кому-то нравиться!

Они посидели несколько минут, чтобы убедиться, что соседи угомонились, после чего Алене были выданы мыло, полотенце и дешевый болгарский шампунь, приторно пахнувший яблоком. Ванная оказалась просторной комнатой с небольшим оконцем под потолком, выходившим в кухню.

— Спинку потереть? — хозяин игриво ущипнул Алену.

Девушка накинула на дверь щеколду и, всей кожей ощущая блаженство влажного тепла, шагнула под душ. Несколько минут она стояла, опустив веки и млея под струями воды, пахнущей хлоркой, а затем, повернувшись спиной, принялась намыливаться. Ее глаза случайно поднялись все выше и выше и — встретились с изумленным взглядом Бориса Яковлевича, чье сладострастное лицо смутно белело под потолком. Послышался отдаленный грохот — сластолюбивый хозяин свалился с табуретки, которая позволила ему наслаждаться зрелищем в ванной.

Когда гостья вернулась в комнату, ее кавалер с мокрым полотенцем на голове сидел на стуле. В ее сторону он боялся смотреть.

Алена остановилась на пороге, смущенно опустив глаза. Ее мокрые, взлохмаченные волосы стояли нимбом вокруг головы, а розовое лицо сияло чистотой и свежестью. Она казалась сейчас такой хорошенькой!

— Тебе… Вам лучше уйти, — пробормотал Борис Яковлевич спертым голосом, страшась встретиться взглядом с предметом своего недавнего вожделения.

На его лицо было больно смотреть. Казалось, у него заныли сразу тридцать два зуба, в том числе и те пять, которые были выбиты в детстве при падении с качелей.

Алена потупила взгляд и сжалась. Так она и знала… Едва приласкав, ее выгоняют на улицу. А все почему? Потому что… Никому она не нужна такая…

— Можно я подожду до утра? Я посижу на стуле, — попросила Алена, кусая губы от подступавших к горлу слез.

— Ну зачем же. — В Борисе Яковлевиче проснулись остатки галантности, коей он блистал на протяжении всего вечера. — У меня есть раскладушка.

Всю ночь Алена провела точно в бреду. То ей казалось, что Борис Яковлевич, скрипя рассохшимися половицами, крадется к ней с розовым полотенцем в руках, то она воображала, что кружится с ним в вихре танца, пылко и чуть отстранение прижимаясь к нему, то хозяин комнаты истерически всхрапывал в темноте, пугая ее и пугаясь сам.

К утру Алена твердо решила: дальше скитаться нельзя, нужно устраивать свою жизнь. Прекрасные принцы редко попадаются бродяжкам, живущим на вокзале. Практически никогда.

Едва рассвело, она тихо выскользнула из-под одеяла, натянула юбку и бесшумно прокралась к выходу из комнаты. Борис Яковлевич сладко причмокивал во сне, разметавшись на диване под поблекшей картиной Шишкина в облупленной раме.

Его пиджак заграничного пошива висел на стуле, такой красивый и беззащитный…

И такой теплый!

Алена схватила пиджак под мышку и выскользнула в дверь. Через минуту, стоя у подъезда, она исследовала содержимое карманов. Там обнаружилось восемьдесят девять рублей мелкими купюрами и удостоверение члена Союза архитекторов на имя Бориса Яковлевича Гольдберга. И то и другое казалось ценным приобретением.

За тридцать рублей через квартирную маклершу в Банном переулке Алена сняла комнату у доброй старушки, почти слепой и оттого не слишком любопытной. Добрая квартирохозяйка посоветовала ей устроиться на работу в соседний магазин, где заведующей служила ее хорошая знакомая.

Для того чтобы понравиться своей работодательнице, Алене даже пришлось сменить имидж (минимум косметики, пиджак «от Бориса Яковлевича» плюс брюки из прошлой, еще домосковской жизни, аккуратная стрижка). Заведующая окинула внимательным взглядом ее долговязую фигуру и недовольно поджала губы.

— Есть только вакантное место грузчика.

— Я согласна на любую работу. — Ресницы Алены взволнованно дрогнули.

Так Алена стала грузчиком в продуктовом магазине на Красной Пресне.

Впрочем, грузчиком ей довелось быть не очень долго, всего-то полгода. Эти полгода позволили ей освоиться в новом городе, присмотреться к людям, привыкнуть к коловращению столичной жизни. Вскоре Алена стала на шаг ближе к своей несгораемой мечте. Она поступила танцовщицей в ночной клуб.

Узнав о наборе в театральный коллектив, в ансамбль бального танца или в ночное шоу из тех, что стали в изобилии открываться в столице, именуясь поначалу кооперативными кафе, она спешила на конкурс, надеясь, что ее наконец заметят, пригласят. Вместо документа о театральном образовании или свидетельства об окончании музыкальной школы у нее имелось лишь удостоверение члена Союза архитекторов на имя Бориса Яковлевича и страстное желание попасть на сцену.

Однажды ей улыбнулась удача: на кастинге, где отбирали девушек для показа одежды, ее внезапно заметили. Алена была на седьмом небе от счастья. Она уже плавала в горячечных мечтах, представляя себя супермоделью, за право ангажировать которую борются известнейшие агентства мира.

Начинающий модельер-концептуалист придумал для нее сногсшибательный наряд, состоящий из крупноячеистой рыболовной сети, к узлам которой крепились ручки и ножки резиновых кукол, тех самых лупоглазых «Маш» и «Наташ», которыми были завалены полки советских магазинов. Для показа модельер приобрел на фабрике игрушек три сотни кукольных рук, три сотни ног и полторы сотни кукольных безволосых голов с пустыми глазницами. Ручки-ножки пошли для пошива платьев, брюк, бюстгальтеров и трусиков, а из голов соорудили хорошенькие шляпки, издали смахивающие на кочаны цветной капусты, изрядно поеденные червями.

Кожей ощущая восхищенное дыхание зала, Алена вышла на подиум. Она чувствовала вдохновение — на нее смотрели, ею любовались, ее боготворили, ей завидовали. Не это ли и было счастье?

И каково ей было после такого триумфа тащиться в ненавистный магазин рано утром и целый день вслушиваться в грубую ругань покупателей, визгливые окрики продавщиц, виртуозные матюги грузчиков. Ее нежная душа страдала, жаждала красоты, ярких огней и вечного праздника сцены.

О наборе танцовщиц в недавно открывшийся ночной клуб Алене сообщила приятельница, мечтавшая стать артисткой кино.

— Мне это место не подходит, — вздохнула девица с экзотическим именем Диана. — Но ты ведь бредишь танцами, попробуй.

Девушки были близкими подругами, одно время они даже собирались поселиться вместе, но у Дианы внезапно появился пылкий поклонник, и мечты о совместном хозяйстве пришлось оставить. Этот поклонник очень кстати оказался арт-директором нового клуба.

Это был странный тип с маленьким, точно обрубленным подбородком и длинной шеей, неприятно обметанной трехдневной щетиной. Он постоянно смолил вонючие сигареты, полуприкрыв тяжелыми веками ледяные глаза, глядя на всех с равнодушным прищуром пресыщенного жизнью человека. Взглянув на девушку, он лениво выпустил дым через трубочку сложенных точно для поцелуя губ.

— Думаешь, я позволю тебе выйти на сцену с таким носом? — неприязненно хмыкнул он. — Своим клювом ты распугаешь мне всех зрителей!

Усилием воли Алена задушила рвавшиеся из горла всхлипы. Разве важно, какой у артистки нос? Ведь в танце ищет выход тоскующая, трепетная душа.

Примерно в таком роде, дрожа от страха и надежды, она и высказалась.

Привередливый арт-директор небрежно усмехнулся:

— Ладно, переодевайся!

Кандидатку отвели в маленькую комнатушку с огромным зеркалом во всю стену.

Почти два месяца Алена носилась по комиссионкам, на последние деньги скупая привезенные из-за границы платья из блестящей воздушной ткани, строчила по ночам на машинке, конструируя необыкновенный наряд, такой, какой невозможно было отыскать во всей Москве. Когда наряд был почти готов, она занялась окончательной отделкой. Согнув проволоку, она обклеила ее яркой папиросной бумагой, приметала стеклярус и блестки.

И вот теперь под рваную музыку Стравинского на сцену выпорхнуло странное существо — воздушное, прекрасное, таинственное… С первого взгляда невозможно было угадать, кто это, мужчина, женщина, птица или насекомое, — в вихре страстного танца по сцене металась обнаженная, тоскующая душа.

Когда музыка, обессилев, иссякла, Алена взмыла над дощатым полом в фантастическом прыжке и, на секунду задержавшись в воздухе, плавно опустилась на землю. И точно умерла с последним аккордом мелодии.

Тяжело дыша, танцовщица вопросительно уставилась близорукими глазами в темень зрительного зала.

— Недурно! — сухо пожевав губами, промолвил арт-директор. — Ладно, я тебя беру. Условно.

Алена едва не взвизгнула от восторга. «Я понравилась ему, я ему понравилась!» — восхищенно стучало в мозгу. О Господи! Неужели то, о чем она так долго мечтала, наконец свершилось? И она завоевала право выходить на подмостки?

— Тяжеловато смотришься на сцене. — Придирчивый взгляд требовательно ощупал ее с ног до головы. — Надо работать над фигурой.

— Я… Я буду работать, — с жаром подтвердила девушка. По выпуклому лбу скатилась крупная капля пота. — Я буду работать над фигурой.

Она была счастлива.

Алену взяли в кордебалет. Для начала она должна была во время сольного танца служить ожившей декорацией заслуженной приме транс-шоу, Лолите.

Лолита, «гений танца и любви», как пошловато значилось в афишах, оказалась миленьким существом со скульптурным торсом и смазливым личиком немецкого пупса.

По натуре Лолита была ломакой и капризулей, нервным, издерганным существом, требовавшим постоянного внимания. Среди танцовщиц ходили слухи, что она сидит на наркотиках, но дирекцию это не очень-то интересовало. Перед представлением из уборной Лолиты явственно тянуло марихуаной, а на гримерном столике рядом с заколками для волос, помадой и накладными ресницами на виду валялись марки ЛСД.

Но прима была божественна, пластична и имела бешеный успех. Остальное было не важно.

Все работницы шоу были уверены на сто процентов, что Лолита любовница арт-директора и только потому остается примой. Алена старалась держаться с ней ровно и доброжелательно, в глубине души адски завидуя ей. Она считала, что танцует куда лучше Лолиты.

Кроме того она в конце концов влюбилась в арт-директора Гарика.

Девушка боготворила его испанскую бородку, томный взгляд и длинные желтоватые пальцы с крепкими, покрытыми бесцветным лаком ногтями. Он казался ей воплощением мужественности. С замиранием сердца она мечтала о той минуте, когда Гарик заметит ее, полюбит, оценит — и даст ей сольный номер вместо ломаки и выдерги Лолиты.

Но тот в упор не видел ее, продолжая часами пропадать в комнатке примы. Напрасно, посылая нежные взгляды, Алена вертелась около него, стремясь обдать предмет своих мечтаний запахом дорогих духов, напрасно из кожи вон лезла на сцене — ее не замечали. И тогда она решилась на отчаянный шаг.

Некогда Алена с гордостью уверяла подруг, что ни за что не сделает первый шаг навстречу мужчине. Но сейчас она решила переступить через себя — слишком многое было поставлено на карту.

— Гарик! — готовила она свою речь. — Я… Я люблю тебя!

И тогда наконец он приблизится и обнимет ее. И она почувствует запах терпкого мужского одеколона от его бородки, ощутит аромат табака, исходящий от губ. А потом они возьмутся за руки и, счастливо улыбаясь, уйдут в голубую даль.

Однажды во время репетиции, когда Алена до седьмого пота отрабатывала одно и то же не слишком сложное движение, Гарик, наблюдавший за ее потугами из зала, в бешенстве вылетел на сцену.

— Что это такое? — заорал он, больно выламывая ей плечо. — Где твоя осанка? Что ты дергаешься, как дохлая курица? Думаешь, зрители, очарованные твоим длинным носом, не заметят, что задница у тебя килограммов на пять тяжелее, чем нужно?

— Гарик, я… — сквозь слезы проговорила Алена, тяжело дыша. Hoc защипало от слез, глаза быстро наполнились влагой.

— Ну что, что? — раздраженно оскалился Гарик, и в лицо ей пахнуло той самой смесью одеколона и табака, которая ночами наплывала на нее, мучая и лишая сна.

— Я… — Она задохнулась от того, что должно было неизбежно свершиться. И произнесла:

— Я… Я тебя люблю!

Закрыв глаза от ужаса, она ждала, что небо упадет на землю, что сцена разверзнется под ногами и поглотит ее.

Но ничего такого не произошло.

Звучало шумное дыхание Гарика. Реакция на признание задерживалась.

Тогда Алена отважилась: она слегка нагнулась, склонила голову и попала губами прямо туда, где между волнующе душистыми усами находились его жесткие, зовущие губы.

— Ты что?! — прозвучал недоуменный возглас. И дальше послышалось возмущенное:

— С дуба рухнула? — Потом треснул оглушительный хлопок в ладоши, и требовательный голос Гарика произнес с привычным раздражением:

— Все сначала!

Давай, Алена, шевелись наконец!

И опять понеслась адская музыка, и опять Алена, сквозь мутившие глаза слезы, порхала по сцене, выслушивая оскорбительные приказания:

— Шевелись! Плечо выше, грациозней, пошла, пошла! Я сказал, задницей шевели, а не носом!

Вечером Алена навзрыд рыдала в гримерке, которую делила с тремя такими же кордебалетными девицами, как она сама. Подруги утешали ее, поглаживая по плечу, осторожно, чтобы не размазать грим, промакивали ватой безжалостные слезы. Одна из них, долговязая угловатая Сусанна небрежно заметила:

— Нашла из-за кого нюни распускать! Да он ведь и не мужик вовсе!

— Как это не мужик? — Алена вопросительно всхлипнула.

— А так!.. — Сусанна зевнула. — Знавала я то время, когда Гарик еще звался Галиной и своими кривыми ножками скакал по сцене в коротенькой юбочке.

— Как это? — У Алены даже просохли слезы от удивления.

— А вот так! — хмыкнула Сусанна, усаживаясь на гримерный столик. — По паспорту Гарик на самом деле Галина Петровна. Ну, что ты на меня уставилась, не знала, что ли? Ну да, бабой он был, бабой! Гормоны нынче чудеса творят.

— Но ведь у него, то есть у нее… — замялась одна из девушек, оторопело распялив глаза. — Ну, когда он в трико в обтяжку, то я видела…

— О Господи! — Сусанна даже застонала от подобной наивности. — Ты откуда, родная, свалилась? Сейчас это очень просто делается, одна операция — и все! Вставляют какую-то пластмасску, оборачивают ее лоскутком кожи с живота — и мужик готов. Господи, да на нем ведь места живого нет от операций! А его подружка Лолитка, думаете, лучше?

— Что, она тоже? — ошеломленно пробормотала Алена, не зная сама, что она имеет в виду под этим «тоже».

— Знаешь, сколько месяцев она по клиникам провалялась? — Сусанна презрительно сплюнула на пол. — Красавица! Да она вся в шрамах!

— Она такая красивая, — не удержалась от завистливого вздоха Алена.

— Конечно! — Ирония у Сусанны плескалась через край. — Если у тебя деньги есть… А ведь была еще та красавица. Подбородок — во! Hoc — картошка разваренная, скулы, как у монгола, уши, как вареники! Четыре операции сделала только на лице. А грудь? Ты знаешь, сколько стоила ей грудь? На эти деньги я могла бы себе квартиру купить!

— Да и талия у нее тоже… — поддержала другая девица. — Она два нижних ребра вынула в прошлом году.

— А сколько она ноги свои вытягивала, мамочки! — Сусанна картинно закатила глаза. — Ведь они же у нее буквой «икс» были! А бедра! Ты видела, какие у нее бедра? Ведра полтора геля ей туда закачали! Хочешь посмотреть на нее, когда она будет переодеваться? — предложила Сусанна. — Я тебя отведу в одно место, где ее гримерка как на ладони.

Слезы Алены постепенно высохли. Окрыленная внезапно открывшейся ей истиной, в тот вечер она танцевала на одном дыхании.

Вечером Сусанна отвела ее в обещанное тайное местечко.

— Смотри! — шепнула она подруге, глядя в щель между картонными стенами. — Вон белые шрамики на боку под ребрами… Видишь?

Алена жадным взглядом пожирала белое, идеальной формы тело, которое, как она теперь знала, было творением не Божьих рук, а человеческих. И это знание вселяло в нее уверенность: то, что недоделала природа, можно исправить при помощи скальпеля!

— Что это вы здесь делаете? — Точно гром среди ясного неба прозвучал взбешенный низкий голос.

Алена обернулась. Перед ней стоял арт-директор собственной персоной. В глазах его светились нехорошие огоньки.

— А что, нельзя? — дерзко ответила Алена, вызывающе щуря глаза.

Теперь, после того как перед девушкой открылась стыдная тайна Гарика, ее недавно еще такая глубокая и мучительная влюбленность внезапно испарилась, оставив лишь презрение и жалость к искусно сделанному врачами «мужчине».

— Идем ко мне в кабинет! — бросил арт-директор, заметив дерзкий блеск в глазах танцовщицы, еще недавно трепетавшей перед ним, как былинка.

На столе перед ним возникла жидкая кучка денег.

— Вот твой расчет! — заявил Гарик, пододвигая к ней купюры. — Костюмы сдай в костюмерную, клюй от гримерки верни вахтеру. Ты свободна! — добавил он, заметив, что Алена буравит его насмешливым взглядом.

— Ну тогда прощайте, Галина Петрович! — бросила девушка с надменной улыбкой. — Пока!

Лицо арт-директора перекосилось от бешенства, А она вышла в распахнутую дверь — смеющаяся, свободная, уверенная в себе. Ей казалось, что теперь для нее открылась дверь в новую жизнь и она стоит на пороге сказочного успеха.

После ухода из шоу Алена решила, что наконец настало время немного отдохнуть, прийти в себя, заняться своим телом. Ведь для танцовщицы тело — это орудие производства, оно должно быть идеальным! После полутора лет работы в шоу у нее скопилось немного денег: Гарик неплохо платил своим танцовщицам, а Алена тратила на себя совсем немного, привыкнув с детства довольствоваться малым.

И вот теперь она решила пустить скопленные деньги в оборот.

В знаменитом на всю страну Институте красоты прием вел немолодой доктор семитской внешности со все понимающими глазами. Это был большой специалист по пластике лица и челюстно-лицевой хирургии. Профессиональным взглядом он оглядел лицо пациентки.

— Мне нужен другой нос! — заявила Алена.

— У вас очаровательный носик! — ласково улыбнулся доктор. — Впрочем, в этом кабинете я еще не встречал людей, полностью довольных своим носом. К тому же, как вы знаете, даже Гоголь, великий Гоголь, был мучительно недоволен этой частью своего лица, что и послужило причиной написания знаменитой повести… Новый нос будет стоить недешево.

— Я готова на все! — Алена была одержима одной-единственной мыслью: если смогла Лолита, она тоже сможет!

Услуги любезного доктора обошлись ей в кругленькую сумму, зато через месяц, когда послеоперационные оттеки сошли, швы были сняты, а синяки побледнели, из зеркала на нее глянуло хорошенькое личико с изящным точеным носиком.

Окрыленная успехом, Алена пожелала сразу же записаться на следующую операцию, но тут случилась заминка с деньгами. И девушке вновь пришлось отправиться на заработки.

Несколько лет тянулась эта чехарда. Какое-то время она вкалывала, копя деньги на операцию, а потом за пару недель тратила накопленное. У нее теперь был свой персональный врач, который знал наизусть все ее проблемы.

Доктор контролировал ее состояние, прописывал лекарства, а также служил своеобразной жилеткой, в которую девушка изредка позволяла себе поплакаться.

Впрочем, она так хорошо платила доктору, что он был совсем не против ее слез.

Через несколько лет Алену было не узнать. Она превратилась в очаровательную женщину, сияющую спокойной красотой, с высокими скулами, с крупными чертами лица, делавшими ее особенно привлекательной. В ней не осталось и следа от былой подростковой. угловатости.

Теперь, когда она шла по улицам, мужчины восхищенно цокали ей вслед. Лица кавказской национальности, падкие до женских прелестей, роились вокруг нее, как пчелы вокруг цветка. В гримерке на столе всегда стояли свежие цветы, а приглашения в рестораны сыпались как из рога изобилия. Однако в личной жизни ей хронически не везло. Ей попадались лишь типы, которым не было дела до ее души, им нужно было лишь ее тело. И они покидали ее, обескураженные и неудовлетворенные.

Расстроенная неудачами в личной жизни, Алена незаметно, но верно стала катиться вниз по наклонной плоскости. Она начала изредка выпивать, чтобы хоть немного заглушить саднящую боль внутри. Ей казалось, что есть лишь одно верное средство поправить свое самочувствие — операция! Последняя, большая, решающая операция, операция, после которой из старого кокона родится бабочка и полетит ввысь к счастью, не боясь обжечь крылья.

И она стала готовиться к решительному шагу: сдавала анализы в клинике, посещала врачей и одновременно выступала в шоу, стремясь заработать как можно больше денег для операции. Она мечтала о том, что скоро ее мучения останутся позади. Скоро кокон раскроется, и на свет Божий явится прекрасный мотылек. А со старой жизнью будет покончено. Ведь в прошлом ей не жаль ничего!

До счастья оставался лишь один, последний шаг. Но она так и не успела его сделать.

* * *
— Узнал что-нибудь? — Глаза босса были черны, как омут, и, как омут, непроницаемы.

Кузовлев с полуслова понял о том, что его спрашивают, и раскрыл кожаную папку с золотым тиснением.

— Пока удалось выяснить немного. Алена Черных, двадцать семь лет, танцовщица шоу «Мини мани», родилась в городе Волчехвостске, приехала в Москву более десяти лет назад, работала в продуктовом магазине, снималась в кино в массовке, затем выступала в различных шоу. Сменила несколько заведений. Замужем не была, сведений о личной жизни нет. По отзывам знакомых, иногда встречается с мужчинами в ресторанах, но постоянных отношений ни с кем не поддерживает. Детей нет.

«Это хорошо! Она подходит идеально!»

— Наличие ближайших родственников установить не удалось. В городе Волчехвостске Алену Черных никто не смог вспомнить — столько лет прошло! Черных снимает однокомнатную квартиру в Митино, по отзывам соседей, ведет достаточно замкнутый образ жизни. Физически здорова, хронических заболеваний нет, однако перенесла несколько операций в Институте красоты по поводу коррекции внешности — вещь весьма обычная для среды, в которой она вращается.

— Какие операции?

— Коррекция носа в 1992 году, удаление ребер в 1994-м, коррекция формы груди в 1996-м, круговая подтяжка лица в 1997-м и так, по мелочи…

Удаление родинок, изменение фигуры биополимерным гелем, лазерная эпиляция конечностей, коррекция лопоухости…

— Дальше!

— Не хотите ли взглянуть на фотографии?

На стол веером легли яркие снимки. В разряженном существе, сияющем всеми цветами радуги, было трудно узнать скромную девушку, поздней ночью, или, скорее, ранним утром, голосовавшую на обочине.

— Есть еще кассета с записью выступления. Хотите взглянуть?

Но босс всегда считал, что покупать товар по каталогам неблагодарное дело. Он предпочитал лично участвовать в покупке. Зато никто не посмеет подсунуть ему лежалый товар!

Глава 3

Ночной клуб «Мини мани» располагался в подвале старинного двухэтажного особняка в самом центре города. Это было излюбленное место встреч золотой молодежи, тратившей здесь родительские деньги. Здесь постоянно вертелись завсегдатаи, так называемая богема. Это были те самые участники широко разрекламированных концептуальных действ, о которых забывают на другой день после выхода оплаченной заметки в газете, восхваляющей их высосанные из пальца шедевры. На сцене «Мини мани» частенько появлялись эстрадные знаменитости, там каждый вечер выступали артистки из транс-шоу, там каждый месяц устраивались показы непризнанных модельеров, поражавших воображение обывателей нарядами из винных пробок, пивных бутылок и целлофана, изысканными туалетами из спичек и мусорных мешков, а в фойе была развернута выставка молодых и через одного гениальных художников, заполнявших свои холсты таким ужасным количеством женских грудей, что после осмотра выставки у добропорядочных граждан рябило в глазах и мир казался переполненным символическими полукружиями с коричневыми точками посередине. Впрочем, добропорядочные граждане это заведение не посещали. Цены там кусались, точно кровожадные пираньи в гостеприимных водах Амазонки.

В программке, предусмотрительно совмещенной с меню, значилось, что танцовщица Алена должна выступать во втором отделении, где у нее был сольный номер. Дальновидный Гурьянов подгадал так, чтоб его патрон прибыл в клуб аккурат к выходу девушки. Негоже человеку, имеющему столь высокое реноме, светиться в сомнительных местах, сидя рядом с одиозными личностями неопознанной сексуальной ориентации. Столик для влиятельного посетителя был заказан загодя и находился в неприметном углу зала, где сгущались тени и сумрак дышал тайной.

Стараясь не привлекать внимания завсегдатаев, Игорь Георгиевич неслышно скользнул за столик, внутренне досадуя на слишком яркий свет. Как ни старался он остаться незамеченным, все же несколько голов повернулись в его сторону, а брови удивленно дернулись вверх: его узнали.

За соседними столиками, сдвинутыми вместе, веселилась шумная компания. Заводилой там была невысокая девушка с курносым носом и задорно блестящими глазами. Судя по заливистому смеху и чересчур резким возгласам, она была уже немножко «на взводе», подстегнутая алкоголем и всеобщим вниманием.

Посетители клуба оглядывали ее с нескрываемым любопытством, удивленный шепоток зала сопровождал эксцентрические выходки девушки. Это была дочь известного предпринимателя Лиза Дубровинская.

Чувствуя всеобщее внимание и возбужденно поблескивая глазами, Лиза демонстративно обнималась со странным существом в блестящем чешуйчатом платье и с густо накрашенным лицом. Это был известный на всю Москву транссексуал Монро, любимый персонаж газетных сплетен, звезда богемных пати. В последнее время он считался любимцем Лизы, и та забавлялась им, как в средние века короли забавлялись карликами и шутами.

Монро чувствовал (или чувствовала) всеобщее внимание и, чтобы не ударить лицом в грязь, кривлялся изо всех сил. Он кокетничал, сюсюкал, манерничал, дергая ярко накрашенным лицом, приставал к мужчинам со слюнявыми поцелуями и злорадно хохотал, чувствуя их робкое отвращение. Про странную парочку, Лизу и Монро, ходили самые невероятные слухи. Говорили, что персонально для своего любимца Дубровинская снимает огромные апартаменты на Тверской, где периодически устраивает дикие оргии. Говорили, что Монро неизменно сопровождает ее в поездках за границу, а на выставках служит оригинальной концептуальной приправой для гениальных Лизиных инсталляций.

Говорили, наконец, что он выполняет обязанности не то евнуха, не то главного визиря и самолично возводит любовников на ложе капризной королевы.

В тусовке, состоящей из богатеньких детишек некоронованных королей бензина, леса, газа, из непризнанных художников, артистов, из непримечательных личностей, обожающих яркие компании и выпивку на халяву, отношение к Монро определялось его близостью к приме этого специфического театра теней. Его ненавидели, над ним смеялись, его боялись. Монро был мелочен, завистлив, капризен, добр и злобен одновременно и вместе с тем, как любое существо, обиженное природой, очень раним. Поссориться с ним — это было все равно, что поссориться с его могущественной покровительницей, и потому даже самые смелые, самые ядовитые шутки транссексуала обычно оставались без последствий.

В повседневной жизни Монро предпочитал одежду, характерную для женщин, не обремененных избытком морали. Он обожал шокировать обывателя яркостью своего облика: гладкий платиновый парик, чулки в сеточку, украшенные матерчатыми черепами, короткие юбки с разрезами до пояса, открывавшие до пределов, дозволенных природой, его короткие, безволосые ноги, блестки, перья, меха, — короче, использовал все мыслимые атрибуты для усиления своей шокирующей привлекательности.

Раньше Монро работал конферансье в каком-то безвестном шоу и неизменно вызывал своим клоунским видом одобрительный хохот зрительного зала.

После встречи с Лизой, импонируя ей своим взрывным характером, оригинальностью и вечной готовностью к сумасшедшим каверзам, он ушел на вольные хлеба. Работать прилипалой возле богатой сумасбродки оказалось не в пример выгоднее, чем плоско шутить перед пьяными любителями остренького, опасаясь то и дело нарваться на оскорбления.

Сейчас Монро сидел возле Лизы и обильно рассыпал ядовитые стрелы своих злых шуток, совершенно не заботясь о реакции слушателей.

— О Господи! — возмущенно пискнул он нарочито высоким, измененным голосом и протестующе взвизгнул:

— Ты считаешь, Долорес хорошенькая?! Да на ней штукатурки больше, чем снега на улице, а мозгов меньше, чем волос на моих бритых ногах! — Компания дружно рассмеялась острой шутке.

— Но мордашка-то у нее ничего!

— Да, вот именно — ничего! Но только она каждую ночь оставляет ее на гримировальном столике вместе со вставными челюстями. А челюсти она украла у своей бабки, когда еще звалась Василием и жила в деревне где-то под Смоленском.

Вы слышали эту историю?

— Расскажи, Монро, я не слышала! — потребовала Лиза, капризно оттопыривая нижнюю губу.

— Ах, Боже мой, да ее вся Москва знает! — дернул угловатым плечиком, выглядывающим из выреза глубокого декольте, Монро. — Дело в том, что Долорес раньше жила в деревне и работала трактористкой на комбайне…

— Трактористы работают на тракторе, — громко прыснул кто-то.

— Ах, Боже мой! Как девушка я не обязана разбираться в таких тонкостях. — Монро игриво махнул рукой. — После работы, сняв телогрейку, Василий шел домой, в сарае тайком одевал белье своей сестры, накладывал макияж и отправлялся на танцы в местный клуб. Понятно, в деревне шила в мешке не утаишь, местные мужики в два счета просекли, кто скрывается под смазливой девчачьей внешностью. Но однажды на танцах появился один парень из соседней деревни — огромный тип, косая сажень в плечах! — Монро мечтательно опустил зачерненные с блестками веки, описывая деревенского мужика. — И вот этот красавец положил глаз на нашу Долорес, в бытность ее Василием. Тогда местные решили подшутить над ним и сказали, что девочка не прочь с ним познакомиться.

Парень целый вечер обжимался с Долорес во время танца, а потом ее завел в сарай и попытался… Ну, вы меня понимаете…

Лиза беззвучно давилась от смеха, в пятый раз слушая эту историю.

— Ну, а дальше что? — послышались заинтересованные голоса.

— Дальше… Дальше он выбил Долорес передние зубы. Девушка не снесла позора, стянула у своей бабки вставную челюсть и уехала в Москву. А тот мужик, говорят, после неудачи с Долорес при первом знакомстве с девушкой сразу проверяет у нее наличие отсутствия одного места. — Монро удовлетворенно откинулся на стуле и дробно захихикал.

Компания гулко захохотала, заглушая музыку, льющуюся со сцены.

— Но самый большой прикол в том, что… — Монро смеялся визгливо и вместе с тем хрипло, с большой амплитудой раскачиваясь всем тощим длинным телом. — В том, что я сама это придумала!

Новый залп смеха, точно раскат грома, прокатился по залу. Такого окончания истории не ожидал никто.

— Ну ты фантазерка, Монро! — послышались восхищенно булькающие голоса. Монро принимал знаки восхищения как должное.

— Да, но я не только хорошенькая, — он кокетливо заправил за ухо прядь своего платинового парика, — но еще очень, очень злая девочка! — И, довольный успехом, Монро опустил глаза.

Очередной номер кончился, танцующая парочка убралась со сцены, и хорошо поставленный голос с восторженными модуляциями произнес:

— А сейчас… Прошу приветствовать наш звездный дуэт! Алена и Евгений в комической сценке… Прошу!..

Раздались первые аккорды музыки, и на сцене появилась забавная парочка. Она (в ней с трудом можно было узнать Алену: тонкие черты лица скрывал грубоватый кичевый грим, а фигуру прятала мешковатая одежда) — долговязая особа с подвязанным на голове платком, концы которого стояли рожками надо лбом, в кофте и длинной юбке деревенского вида, а он — кругленький, невысокого роста тип в мешковатых штанах с заплатками на коленях.

— О, я знаю этот номер! — захлопал в ладоши Монро. — Это смешно!

Пара изображала пантомиму, сценку между супругами, когда муж приходит домой пьяный, а жена приветливо встречает его сковородкой в руке.

Танец под веселую музыку с национальными вариациями был действительно забавен.

Смешон был кругленький муж, прыгавший вокруг своей долговязой супруги с помидорными щеками в попытках умилостивить ее нежными поцелуями, забавной казалась жена, неуклюже отбивавшаяся от его нежностей. Однако победа осталась за пылким супругом, которому с последними аккордами музыки все же удалось запечатлеть поцелуй на ее щеке, на что жена ему ответила гулким ударом сковородкой (звуковое сопровождение в виде литавров удачно имитировало звук).

Зал рукоплескал в восторге. После набивших оскомину номеров «высокого искусства» пародийная сценка имела большой успех.

— Аленка — прелесть! — захлебывался писком Монро. — Дорогая! — Надув губы, он капризно припал губами к уху своей патронессы. — Надо бы порадовать бедную девочку цветами.

Мгновенно один из членов компании был отряжен договариваться насчет букета.

Вскоре Алене преподнесли целую корзину огромных жирных роз с багрово-красными бутонами, словно пропитанными венозной кровью. Через минуту девушка уже сидела за столиком дружной компании, слабо отмахиваясь от злых шуток Монро, чувствовавшего себя хозяином вечера.

Оказавшись в опасной близости от предмета своего интереса, Игорь Георгиевич немедленно расплатился с официантом и направился к выходу. В гардеробе клуба сиявший заученной приветливостью менеджер вручил ему приглашение на выставку концептуальных художников в галерее «Пси-фактор». В числе выставлявшихся фигурировала и небезызвестная Е. Дубровинская.

Вечер только начинался, но ему больше нечего было делать в этом сомнительном заведении.

Он боялся раньше времени резким движением спугнуть свою жертву.

Силки были расставлены, приманка положена, но еще было рано затягивать петлю.

Еще не все было готово к мигу торжества.

* * *
— Лариса Михайловна? — Голос в телефонной трубке был нарочито официален и строг. — Я звоню по поручению вашего мужа.

Кому, как не Гурьянову, было известно, что все телефонные аппараты в офисе находятся на «прослушке». Он сам оформлял соответствующее распоряжение шефа. Ему также было известно, что приходящая почта в обязательном порядке перлюстрируется, в служебных машинах стоят жучки, — когда имеешь дело с человеком государственного масштаба, подобное воспринимаешь как должное. Это называется «меры безопасности». И то, что он знал об этих мерах, означало, что ему доверяют. Пока доверяют.

Женщина, которой он в данный момент звонил, тоже знала о существовании «третьих ушей», и потому лишь холодно осведомилась:

— Чем обязана?

— Ваш супруг…

— Бывший супруг! — оскорбилась она. (О, как хорошо она умела напускать на себя маску оскорбленного достоинства!) — Игорь Георгиевич просил меня обсудить с вами некоторые вопросы.

Вы должны просмотреть кое-какие документы…

Дыхание в трубке: собеседница обдумывает его слова.

— Хорошо, я сейчас еду к массажистке. — Выразительная пауза. — Встретимся по дороге.

Умница! Из салона они без помех отправятся на съемную квартиру, где смогут наконец спокойно поговорить.

Через час, лежа в достели, Михаил неторопливо раскуривал сигарету.

— Ну и что он хочет? — Разговор продолжился с той самой фразы, на которой остановился несколько минут назад, когда они ринулись в объятия друг друга, лихорадочно срывая одежду.

Он объяснил. Худощавое, немного осунувшееся, но еще такое милое лицо Ларисы, бывшей жены его босса, выглядело взволнованным. Светлые глаза светились умом, в них то и дело проглядывала этакая цепкая крестьянская хитрость.

— Тебе лучше согласиться с его условиями, — добавил он, глубоко затягиваясь. — Ты теряешь надежду заполучить крупный куш, зато приобретаешь пожизненные гарантии.

Речь шла о разделе имущества.

— Неужели ты предлагаешь мне согласиться на дачу, квартиру и какие-то жалкие три тысячи в месяц? — возмутилась Лариса.

Простыня, едва прикрывавшая ее небольшую, но ладную грудь, скульптурно облепляла крутое бедро, еще хранившее следы недавних поцелуев.

— Пожизненно! — уточнил Гурьянов и голосом подчеркнул значение сказанного:

— Учти, пожизненно!

Губы Ларисы, бледные от стершейся помады, нехотя шевельнулись.

— А если вдруг с ним что-нибудь случится?

— Хороший вопрос. — Ему с полуслова стало ясно, куда она клонит. — Можно указать в условиях договора, что в этом случае обязанность выплаты содержания переходит к наследникам его состояния.

— А кто наследники?

— Их пока нет.

— Но они появятся когда-нибудь! — мрачно заметила Лариса. — И еще не факт, что они захотят выполнить волю покойного!

— Ты права! — Щекой он прижался к ее душистым волосам.

— Я требую не так много! — Голос Ларисы обиженно зазвенел, а ноздри гневно расширились. — Он должен передать мне какое-нибудь предприятие, которое даст стабильный доход независимо от внешних обстоятельств, будь то его банкротство или произвол наследников. Скажи ему, что это последнее мое условие.

Или он сделает то, чего хочу я, или…

Она замолчала, задумчиво опустив длинные, загнутые кверху ресницы.

И нежно промурлыкала, по-кошачьи прижавшись щекой к его плечу и одной рукой обнимая его за шею:

— Или я заберу у него все! Абсолютно все! И превращу его жизнь в ад. — Уголки ее красивых, правильной формы губ приподнялись в лукавой усмешке.

Михаил понял ее даже не с полуслова, а с полувзгляда и испугался.

— Даже не думай об этом! В последнее время охрану еще больше усилили.

— Нет, я не буду палить в него из пистолета, — заливисто рассмеялась она. — Есть сотня других способов!

— Дурочка! — Он нежно провел рукой по изгибу ее тела, простыня скользнула вниз, обнажая холеную упругую кожу, покрытую, точно золотистой пудрой, ровным загаром, удивительным в конце зимы. — Это слишком опасно. К тому же он что-то замышляет. Я еще не понял, что именно. До меня дошли сведения, что дан приказ тайно избавиться от ликвидных активов.

— Что все это значит? — Вертикальная морщинка прорезала ее гладкий лоб.

— Это значит: он обращает все свои капиталы в деньги и вывозит их за границу. Опасный признак!

— Собирается драпать? — Ее глаза удивленно-испуганно округлились. Она растерянно прошептала:

— Что же мне делать?

— Не беспокойся. — Гурьянов успокаивающе улыбнулся. — Пока волноваться не о чем. Скорее всего это просто подготовка к грядущим переменам в правительстве. Нынче ветер дует совсем в другую сторону, вот он и подчищает тылы. Он никуда не сбежит, у него важный заказ.

— Что за заказ? — Глаза Ларисы еще сохраняли тревожно-обеспокоенное выражение.

— Точно не знаю. Вроде бы кто-то на самом верху желает обеспечить себе комфортное будущее. Его попросили курировать строительство особняка где-то в южных странах. Это будет второй Форт-Нокс на необитаемом острове. Понимаешь, после нашумевшей истории с Пиночетом ни один президент не будет чувствовать себя спокойно на нейтральной земле.

Лариса задумалась, накручивая на палец прядь своих пшеничных волос, выбившихся из гладкой прически.

— Пожалуй, на этом можно будет сыграть. Президент и все такое… — Она откинулась да подушку, взгляд ее неожиданно принял стальной оттенок, бесцельно бродя по потолку. — Представь аршинные заголовки в газетах:

«Президент строит замок за рубежом!» На этом можно неплохо заработать!

— Шантаж? — понял он и удивленно дернул бровью.

— Точно! Что может быть лучше старого доброго шантажа! Предлагаю следующую программу действий. Ты соберешь необходимые данные, снимешь копии документов. А потом, когда все будет готово, я выложу карты ему на стол: или — или! Или он делает то, что нужно мне, или материал направляется в СМИ.

Репортеры ухватятся руками и ногами, найдется тема и для обсуждения в прокуратуре… Пожалуй, он не отделается от меня свечным заводиком в Самаре!

— Неплохо придумано, — сдержанно одобрил Гурьянов. — Только не понимаю я, зачем это нужно мне?

И он с деланным спокойствием спустил ноги с кровати и принялся одеваться. Лариса повисла у него на шее, точно кошка.

— Ведь я без тебя не смогу сделать это, — опаляя его щеку горячим дыханием, зашептала она, — а вместе мы — сила. Что если мы заключим договор?

Полученные деньги пополам, фифти-фифти?

Он задумался, и его лицо побледнело. Он тянул паузу, перед тем как сказать свое решительное торжествующее «да».

— Надо обговорить детали, — нехотя согласился он. — Мы оба рискуем слишком многим.

Ему с самого начала не нравилась эта затея…

* * *
Со сцены Алена сразу заметила человека, о котором думала в последнее время.

Как часто, ежась под одеялом на одинокой постели, она вспоминала ту мимолетную встречу. Ей казалось, что онавлюбилась в него с первого взгляда.

Влюбилась, как глупая девчонка, принимающая обыкновенное увлечение за ту самую единственную любовь. Ей казалось, что страдания ее так сильны, что еще немного — и сердце треснет по швам, как платье, из которого давно уже выросла.

Но один за другим шли дни, надежда на встречу становилась все более призрачной. Телефон молчал, к ней заходил лишь хозяин квартиры, являвшийся за квартплатой, да подружки из шоу забегали на тихие девичники. Принц на белом коне не спешил показываться на горизонте.

Алена бесконечно плавала в сладостных грезах. «Ты так не похожа на всех этих охотниц за деньгами, — говорит он. — Ты необыкновенная!» — «Да, — отвечает она. — Но лишь мое израненное сердце знает, как дорого стоило мне отличие от других!» — «Я хочу идти рука об руку с тобой по жизни! — говорит он, целуя ее тонкую руку с длинными, покрытыми темным лаком ногтями. — Будь моей женой!» И тогда она прильнет к нему своими пухлыми губами (эта пухлость обошлась Алене недешево: сто долларов за накачку биополимерным гелем в косметическом салоне), и они рука об руку пойдут в счастливое будущее…

Тот вечер в клубе… Она заметила его сразу, как только вышла на сцену. «Он пришел! — ритмично пульсировало в голове. — Он пришел посмотреть на меня! Он меня помнит!»

Она на одном дыхании отыграла сценку. Ее даже не смущала веселая компания за сдвинутыми столиками, ведущая себя вызывающе шумно.

А потом… Потом ей преподнесли огромную корзину ошипованных роз и пригласили за столик. Наскоро переодевшись в гримерке, бледнея от сладостных предчувствий, Алена направилась в зал. Какой-то бойкий человек с испанской бородкой схватил ее под руку и потащил к столику, где расположилась теплая компания. Душой этой компании, как заметила Алена, был шапочно знакомый с ней Монро, фигура влиятельная и довольно опасная, о его подлости в артистической среде ходили самые невероятные слухи. Алена нехотя растянула губы в улыбке, присаживаясь за столик, а зараза Монро, нагнувшись к ее уху, тут же ядовито заметил:

— Хочешь поймать на крючок этого богатого бобра, да? — Кивнул он куда-то в темноту. — Думаешь, такая жирная рыбешка тебе по зубам? — И Монро игриво-зло прикусил Алене мочку уха. О, он был способен еще и не на такое!

Когда Алена подняла глаза, соседний столик оказался уже пуст, и официант уносил с него тарелки. Внутри нее словно что-то оборвалось.

* * *
В последнее время архитектор Дино Чентура дни и ночи напролет проводил в мастерской, корпя над чертежами нового проекта. Задание было срочное, заказчик сулил огромные деньги, которые были бы как нельзя более кстати для дышащей на ладан мастерской Дино. Ему выплатили аванс и, если он уложится в срок, даже обещали кругленькую сумму сверху. Все это было как раз вовремя.

Дино не мог без радостной усмешки вспоминать, как еще два месяца назад он сидел в своей холостяцкой квартире в модном районе Рима и с тоской смотрел на дуло пистолета, размышляя, пустить ему пулю в лоб сейчас или немного подождать.

Проблема была в том, что его архитектурная мастерская находилась на грани разорения. Для Дино это означало одно: нищета, унизительный труд в качестве рядового архитектора, неоплаченные счета за квартиру, электричество и воду и, наконец, уход чертенка Салаино, к другому, более обеспеченному и менее занятому поклоннику. И если каждую из этих бед по отдельности еще можно было пережить, то все вместе они означали для тридцатитрехлетнего архитектора одно: верную гибель.

Дино Чентура считался одним из самых молодых и самых модных архитекторов в Риме. Едва он успел закончить Академию искусств, как в смуглый лоб юноши впились острые тернии славы: вся итальянская элита, прослышав о смелых проектах юного гения, спешила сделать ему заказ нового загородного дома, картинной галереи для выставки современного искусства или новый дизайн квартиры. У Дино была безумная фантазия, потрясающее чувство пространства и цвета, и в то же время ему была присуща рациональная жилка умелого организатора. Его проекты поражали, возмущали, потрясали, не оставляя равнодушными никого. Кинозвезды, политики и крупнейшие мафиози выстраивались в очередь, мечтая, чтобы он обратил на них свое высочайшее внимание.

За какие-нибудь три года Дино стал миллионером. За пять — утроил состояние. За последний год — оказался на грани разорения.

Он не винил судьбу в том, что случилось, не сетовал на превратности фортуны и коварство людей. Будь его воля, он вообще бы забыл о деньгах — и творил бы, творил, творил… Но так уж устроен мир, что деньги нужны, чтобы творить, а творить необходимо, чтобы заработать деньги. Если Дино останется без денег, его кудрявый друг Салаино, мальчик с внешностью Адониса и скульптурным телом Давида, без сожаления уйдет к другому поклоннику, даже не оглянувшись на Дино.

Финансовый крах наступил незаметно. Несколько известных людей пообещали ему заказы, а потом незаметно растворились в пространстве, забыв про свои обещания. Другие, зная, что к великому маэстро не так-то легко пробиться, предпочли воспользоваться услугами менее амбициозных архитекторов. Почти полгода фирма Дино билась над проектом для некого американского мультимиллионера, задумавшего построить восьмое чудо света в Гренландии, но подлый миллионер неожиданно разорился во время азиатского краха и не заплатил Дино за работу. А потом конкуренты Чентуры распустили слухи, что маэстро выдохся, измельчал, загордился, что он проводит больше времени у своего дружка, чем за работой. Что он ни на что больше не способен! И это в то время, когда Дино чувствовал, что его творческие силы только прибывают! Что он способен поразить мир, затмить жалкие поделки ремесленников своими безумными, безумными, безумными идеями!

Его мастерскую спас от гибели некий русский, пожелавший остаться неизвестным. Через своего представителя с труднопроизносимой фамилией он предложил сделать такое, что у Дино от восторженных предчувствий захватило дух.

«О падре мио, — прошептал он, обратив лицо к небесам, — я знаю, именно ты послал мне этого русского!» И хотя все газеты кричали о том, что среди русских сейчас бандитов больше, чем даже среди сицилийской мафии, Дино на это было наплевать. Впрочем, он не был моралистом, и, даже если бы сам Гитлер предложил ему сделать что-нибудь экстраординарное, он бы с радостью принял предложение.

Все время разработки проекта Чентура имел дело лишь с доверенным лицом этого сумасшедшего русского (ибо неизвестные заказчик был явно безумцем.

Впрочем, по мнению Дино, это было благородное безумие, помешательство сродни его собственному, залог победы разума над стихией, триумф человеческого гения над энтропией и хаосом).

Условие проекта было одно, но очень непростое: замок должен быть полностью автономен от всего мира. Он должен быть независим от вихрей и бурь цивилизации. Ну, почти независим. Никаких телефонов, никаких подводящих электрических кабелей, никакого подвоза пресной воды. Он должен существовать вечно, даже если весь цивилизованный мир улетит в тартарары, погибнет в результате ядерной войны или вторжения внеземной цивилизации. Средства — почти не ограничены, полет фантазии — почти не регламентируется.

О, Дино всю жизнь мечтал о таком заказе! Ночами ему снились чудесные города, созданные по его чертежам, и вот наконец неизвестный чудак грозил претворить его мечту в жизнь.

И работа закипела! Дино нанял нескольких помощников, съездил на место будущего строительства для геодезических обмеров. Он уже видел здание в своем воображении. Это будет торжество эклектики, смешение всех известных стилей: башенки-минареты будут плавно переходить в толстую средневековую стену с зубчатыми краями, призванную защитить внутреннюю часть острова от холодных северных ветров, различные части строения, разновысотные и разностилевые, будут представлять собой хаотическое нагромождение китайских пагод, греческих портиков, сусальных луковок церквей, римских базилик; жаркое обаяние мавританского стиля будет соперничать с холодным очарованием северной готики, разнузданное барокко поспорит с пронзительно правильным классицизмом, а кубические идеи кристаллографии гармонично сольются с византийской вычурной пышностью. Дино был уверен: потомки еще будут возить экскурсии на этот остров, чтобы неустанно восхищаться гением архитектора, воздвигшего подобную красоту.

Проблема электричества в доме будет решаться с помощью ветряных двигателей, проблема тепла — с помощью солнечных батарей. В подземных галереях северной части острова, чтобы не портить ландшафт, будут установлены мощные опреснители, которые из морского рассола сотворят пресную воду такого качества, по сравнению с которой самый чистый родник покажется сточной канавой. С севера на юг остров пересечет искусственная пресная река, образуя петли и заводи, а по берегам ее будет шуметь вечнозеленый лес. Возле дома он разобьет фруктовый сад, а изящные скульптуры и японские ландшафтные композиции на лужайках удовлетворят вкус самого привередливого эстета. Подбор цветов на клумбах будет таким, чтобы с ранней весны до поздней осени посадки полыхали тончайшими переливами тонов, не требуя ни полива, ни ухода, самодостаточные в своем замкнутом биологическом цикле. В бассейне, в жаркий день манящем прохладной голубизной, поселятся диковинные рыбки, а специальные улитки будут очищать стенки бассейна от ила, что позволит обойтись без чистки.

Что до убранства замка… Дино пришлась по вкусу рекомендация хозяина будущего великолепия: каждая комната должна быть посвящена своей отдельной эпохе в истории человечества. И вместе с тем все должно быть удобно, комфортно, на самом современном уровне. Дом должен быть совершенно автономен, как в известном: рассказе Бредбери, он должен жить своей жизнью, не требуя ухода и заботы, не отвлекая его владельца и его гостей от ежедневных наслаждений.

Дино прекрасно помнил тот день, когда какой-то русский с незапоминающейся внешностью и ужасной фамилией, синьор… как бишь его (они сошлись на том, что Дино будет звать его просто Алекс), когда Алекс пригласил его осмотреть место предполагаемых построек. Сначала они летели до Афин самолетом, а потом пересели в вертолет. Дино не любил воздушные путешествия, но постарался сдержать свою неприязнь — ради создания восьмого чуда света стоило немного потерпеть.

Маленький и хрупкий вертолет, похожий на раздутый стеклянный пузырь с пропеллером, долго тарахтел под облаками. Под его брюхом бескрайним однотонным ковром расстилалась пенная гладь. И вот, через часа полтора лета, на горизонте наконец появилось желтовато-зеленое пятно, постепенно проступая в туманной дали. Вокруг него сердито курчавились волны, выплевывая в воздух комочки пены, море глухо ворчало, то и дело яростно вспухая белыми барашками, седые валы один за другим бросались на приступ крошечного острова, грозящего рассыпаться под яростным напором стихии. Но, налетев на первую незаметную преграду в двухстах метрах от берега, на подводные рифы, сверху обозначенные белопенной полоской, волны становились тише, укрощенные подводной зубчатой стеной, и, миновав ее, уже подкатывали к берегу со смиренной кошачьей лаской.

— С какой стороны будем строить причал? — горя энтузиазмом, Дино еще в воздухе раскрыл блокнот для записей. — Учитывая розу ветров, его лучше расположить…

— Причал не нужен, — спокойно заметил Алекс переводчику.

Его глаза выглядели пустыми и мутными.

— Как не нужен? — удивился Дино. — Я думаю, синьору заказчику будет приятно пришвартоваться на яхте к своему острову, точно Одиссей к родному берегу. — Он боялся, что странный русский не поймет его изысканного сравнения.

Может быть, он даже не знает, кто такой Одиссей.

— Причал не нужен, — настойчиво повторил русский. — Ни одно судно не сможет приблизиться к берегу ближе, чем на двести метров, вы видите эти рифы?

— Но можно взорвать подводные скалы и организовать проход для судов, — заартачился Дино. — Не тюрьму же на острове мы строим.

— Не нужно, — заметил русский и отвернулся, давая понять, что разговор закончен.

Вскоре вертолет завис над ровной площадкой песочного цвета, окаймленной по бокам жалкими кустиками иссохшей травы. Кроме этих чахлых зеленовато-желтых кустиков, на острове не росло ничего. Когда гул мотора стих, Дино спрыгнул на землю и с удовольствием вдохнул в себя соленый морской бриз.

Огромный шар солнца медленно катился по небосводу, обдавая землю иссушающим жаром.

В северной части острова, где неприступные скалы вырастали прямо из моря, гигантская масса воды обрушивалась на камни, рассыпая брызги, отчего в воздухе стояла дождевая взвесь, красиво переливавшаяся радугой. С западной стороны скалы спускались к морю более плавно, там волны осторожно наползали на белый кварцевый песок, нежный и невесомый. Уютная бухточка, защищенная скальным выступом, казалась предназначенной самим Богом для пляжных удовольствий.

Когда все необходимые замеры были сделаны, привязка к сторонам света была закончена, а маркшейдерские и геодезические инструменты вновь упакованы в чехлы и погружены в вертолет, Дино бодро запрыгнул в кабину геликоптера, предвкушая возвращение домой и скорые объятия чертенка Салаино.

Возлюбленного архитектора звали так же, как возлюбленного великого Леонардо.

Считая да Винчи идеалом художника, Дино хотел во всем походить на ренессансного гения.

Вскоре огромный раздутый шар солнца, прорвав тонкую пленку облаков, свалился за горизонт, оставляя за собой пурпурный след над кромкой моря. На землю резко опустилась ночь. Вертолет взмыл ввысь, оставив на песке несколько окурков и пустую упаковку от чипсов. Впрочем, любоваться следами пребывания человека на земле могли только верткие ящерицы на нагретых солнцем камнях да змеи, таившиеся в расселинах скал.

Но вскоре здесь станет все по-другому. Скоро заревут мощные вертолеты в небе, неся в своем брюхе строительный материал, рабочих, машины, скоро ящерицы нырнут в траву, а змеи уползут глубоко в норы, оглушенные ревом стройки, криками рабочих, гулом экскаваторов — шумом грандиозного строительства.

В вертолете, балансируя на тонком краешке сознания между дремой и бодрствованием, Дино видел эту картину так явственно, как будто все это происходило наяву. Он считал свойством истинного гения способность прозревать далекое будущее. Но он не мог знать, что заказ неизвестного русского станет последним в его жизни. Выполнив его, он подпишет себе смертный приговор.

Глава 4

Лариса Верижская казалась существом целеустремленным и упорным. Она привыкла добиваться поставленных целей, каковы бы они ни были — от самой маленькой, например: достижения овальной формы ногтя, несмотря на уверения маникюрши, что более овальным сделать ноготь уже никак невозможно, — до самой большой: получения изрядного куша от бывшего мужа.

Когда-то такой целью для юной Ларочки Верижской было замужество. И не в том дело, что в данном случае цель оказалась ложной и брак распался, не выдержав даже испытаний первой пятилетки, а в том, считала Лариса, что цели порой исчерпываются быстрее, чем достигаются. Иногда чем быстрее они достигаются, тем быстрее исчерпываются. Вожделенная форма ногтя приедается уже на другой день, муж — на другой год. Форму ногтя можно сменить, равно как и мужа. И не надо мучиться размышлениями, морально ли это или аморально. Смутно подозревая о существовании Макиавелли, Лариса была поклонницей его тезиса:

«Цель оправдывает средства».

Она не была охотницей за скальпами, просто когда она видела перед собой цель и если целью был очередной скальп… То сами понимаете! Сейчас ближайшей целью Ларочки, то есть Ларисы Михайловны, было с блеском выйти из обрыдшего ей брака, понеся минимальные финансовые потери самой и причинив максимально возможный ущерб бывшему супругу. И можно было не сомневаться, что она выполнит это с блеском. Недаром она завербовала себе такого могущественного союзника, как Гурьянов, правая рука Игоря Георгиевича.

Ларочка вышла замуж поздно, когда ей было уже двадцать семь. В этом возрасте женщины часто уже отдыхают после второго, а некоторые и после третьего брака, а она лишь впервые примеряла на себя свадебное платье. Она не питала иллюзий относительно того, что отныне ее жизненный путь будет усыпан розами. Ей было известно, что в браке и шипы случаются тоже, но она не предполагала, что их окажется так много!

Ее избранник был из хорошей интеллигентной семьи и подавал блестящие надежды. Через своего отца, научного руководителя будущего мужа, Ларочка познакомилась с перспективным студентом еще в нежном возрасте и приберегла его на закуску, одновременно бдительно посматривая по сторонам, не подвернется ли кого-нибудь более замечательного. Но более замечательных женихов расхватали менее разборчивые подруги, а вожделенный плод давно созрел, грозя упасть в подставленные ладони… И тогда Ларочка решилась. У нее была отработанная тактика: два-три умелых взмаха ресницами, вздох, перемена настроения — от щеняче-радостного до печально-элегического, — и жертва была готова к испытанию ЗАГСом.

Между тем Игорю тогда некогда было раскусывать загадочные маневры особы, которая сама себя навязала ему в жены: он занимался поиском места под солнцем. Некоторое время после окончания института он проработал во Франции вторым секретарем посольства, а потом перешел на работу в советское торгпредство. На родину он вернулся через четыре года. Вернулся он потому, что ему предложила сотрудничество влиятельная и могущественная организация, КГБ.

Ничтоже сумняшеся, он перешел под крылышко всевластного монстра, полагая, что сможет сделать неплохую карьеру. А потом грянула перестройка, и его жизненные планы пошли прахом. Держа нос по ветру, многообещающий молодой специалист порвал с издыхающим монстром и, нажав на связи, вновь обратился к торговле с развитыми западными странами.

Наступила эпоха торжества частной инициативы, эпоха, когда торговля стала приносить стократные прибыли. Игоря Георгиевича не привлекала перспектива впаривать ширпотреб ошалевшим от внезапно грянувшего изобилия соотечественникам. Он работал на другую сторону, его коронным номером был экспорт леса.

Быстро поняв, что монополия государства на торговлю лесом разваливается, он принял ее в свои трудолюбивые руки, организовав поставки отборной древесины на Запад. Первый удачный опыт показал: лучше действовать под эгидой правительства и, прикрываясь могущественными именами, класть денежки в собственный карман, чем постоянно находиться под обстрелом конкурентов.

Понятно, что такая бурная деятельность не могла существовать без поддержки влиятельных лиц из Белого дома.

Через несколько лет невзрачный молодой мужчина в строгом костюме с выдержанным в классических тонах галстуком стал неформальным королем леса. В мозгах преуспевающего коммерсанта было намертво отпечатана ленинская формула: политика — это концентрированная экономика. Поэтому вскоре половина президентского окружения ходила в корешах у обаятельного коммерсанта. За лесом последовали магнитная руда, алюминий, оружие — короче, все, что хоть что-нибудь стоило на западных рынках. Игорь Георгиевич от имени государства продавал вагоны, контейнеры, фуры, баржи с товаром…

Он еще только начал входить в силу, когда неожиданно для себя оказался женатым. В сущности, он не был уверен, что лично принял решение о женитьбе, но, по словам Ларисы, выходило, что он принял его самовластно и единолично, потом еще и навязал это решение ей, Ларисе, сломив ее сопротивление своей настойчивостью. Позднее она упрекала его в том, что, пообещав рай на земле, он не смог ей дать ничего, кроме вещественного воплощения этого рая.

Обеспеченная жизнь еще не означала для нее полного счастья.

Лариса обладала приятной внешностью, острым умом и неистребимым жизнелюбием. Она стремилась участвовать в бизнесе своего супруга и мечтала подчинить его своим далеко идущим замыслам. Но муж совершенно не стремился плясать под чужую дудку, и таким образом кроме внешних врагов у него постепенно появился еще и враг внутренний, грозивший ударить с тыла.

Стойкая оборона мужа раздражала Ларису. Она не для того выходила замуж, чтобы похоронить себя в глуши огромного дома, чтобы чахнуть над пеленками и бутылочками с молочной смесью! Ее кипучая натура требовала выхода.

Она жаждала действий, но поскольку муж не давал ей развернуться, то она решила избавиться от его опеки.

Роль домоправительницы, роль изысканного обрамления мужа на светских раутах унижала ее. Только большая игра, игра в бизнес казалась достойной ее. В голове Ларисы каждую секунду зрели миллионы грандиозных планов, по сравнению с которыми планы Наполеона о мировом господстве казались мечтами детсадовского карапуза о вооруженном захвате формочек в песочнице. Однако в одиночку действовать было трудно, Лариса нуждалась в союзнике. Он должен быть достаточно осведомленным в делах ее супруга, он должен его ненавидеть, он должен признавать ее, Ларису, своим руководителем. И такой человек нашелся.

Сквозь маску корректности, намертво прилипшую к Гурьянову, Лариса быстро разглядела его извечное недовольство своим положением. Человек неглупый, образованный, он вынужден был оставаться всегда на вторых ролях — что может быть ужаснее для такого самолюбивого типа, как Гурьянов! А ведь когда-то он был однокашником своего босса и его добрым приятелем.

После выпуска из института они разъехались и встретились вновь в то время, когда Игорь стал сколачивать преданную команду единомышленников. Былая дружба быстро разрушилась,не выдержав губительных отношений «начальник-подчиненный». Через какое-то время Игорь Георгиевич перестал замечать в Михаиле приятеля, видя в нем лишь удобную, совершенную машину для выполнения деловых поручений. В этом была его ошибка. Лариса решила обратить возникший диссонанс себе на пользу.

Она умело строила из себя жертву семейной жизни, примеряя тогу обиженной девочки. Она играла свою роль так умело и самозабвенно, что постепенно сама начала верить в нее.

Артподготовка началась загодя, линия поведения была обдумана досконально. Роль жертвы казалась универсальным средством борьбы. Уже все знали, что отношения босса с супругой далеки от идеальных. Наверняка знал об этом и Гурьянов.

Однажды Лариса вбежала в приемную своего мужа (предварительно убедившись, что того нет на месте) и со стоном упала на услужливо подставленный Гурьяновым стул.

— Я… так больше не могу! — Крупные как горох слезы катились по ее лицу. — Михаил, вы замечали, он стал совсем другим? Он стал чужим, властным, жестоким… Он… Недавно он ударил меня!

— За что? — одними губами спросил Гурьянов, участливо подавая белоснежный, безупречно выглаженный платок.

— Я… Я спросила его относительно той сделки… Он меня оборвал… я попыталась возразить, а он… Он поднял на меня руку! И даже прислуга видела это! Скажите, почему он так переменился?

— Да, я тоже в последнее время вижу в нем некоторые изменения… — внешне сухо кивнул Гурьянов. Внутри него все пылало — Лариса наступила на его любимую мозоль. — Он может сорваться, накричать…

— Как, и на вас тоже? — изумленно спросила Лариса, поднимая розовые от слез, припухшие глаза. — Вы же его близкий друг! — Для пущего эффекта она еще присыпала рану солью:

— Раньше он так вас уважал.

— Раньше, — горько усмехнулся Гурьянов.

Будто бы движимая дружеским порывом, Лариса приблизилась к нему, точно ища защиты и опоры. А Гурьянов в запале обиды даже не замечал, что находится с супругой своего патрона на расстоянии, куда более близком, чем то регламентируется правилами этикета.

Было еще несколько невинных встреч, несколько подобных разговоров… Так постепенно сеялись семена недовольства, зародыши бунта.

Лариса нежно и трепетно ухаживала за ними, защищая от того, что могло бы погубить их развитие. Она надеялась на поговорку:

«Посеешь ветер — пожнешь бурю». Буря — вот была ее ближайшая цель!

Та самая цель, которая оправдывала средства…

Вскоре жена патрона и его помощник стали тайными союзниками. Лариса понимала, что союз хорош тогда, когда он зиждется на прочном материальном интересе. Но ей нечего было предложить своему верному другу. И тогда она предложила себя.

Что греха таить, Гурьянов импонировал ей как мужчина. Вне кабинета своего босса он казался высоким и стройным мужчиной с фигурой гимнаста, а стоило ему снять строгие очки в официальной черной оправе, как за толстыми линзами обнаруживались голубые глаза такого беззащитного младенческого цвета, какой бывает лишь в тот первый день после затяжной зимы, когда ясное небо молодо и свежо раскинулось над скованной снежным кафтаном землей… Даже плотно сжатые губы не портили его, придавая твердое и сдержанное выражение. В одежде его сказывалась школа: безупречного покроя костюм, брюки с идеальной стрелочкой, галстук, подобранный в тон рубашке.

Место и время действия были выбраны осмотрительно. К тому времени между Ларисой и Гурьяновым уже установилось своеобразное родство, близость товарищей по несчастью. Они уже понимали друг друга с полуслова, обмениваясь многозначительными взглядами, и походили на заговорщиков, вступивших в опасную коалицию. Лариса едва дождалась, когда муж уехал по делам.

Сразу из аэропорта она направилась в офис. Вечерело. Здание выглядело пустынным, и лишь единственное окно преданно светилось в ночи. Лариса знала, кому это окно принадлежит. Гурьянов допоздна корпел над срочными делами.

"Похвальное усердие! — усмехнулась она про себя и подумала:

— Он пригодится мне и после того… Говорят, он хороший специалист… Сделать разве его своим новым мужем? Нет! — Она решительно тряхнула головой. — Тогда он, пожалуй, еще вздумает мной командовать. Лучше держать его на коротком поводке и кормить несбыточными надеждами!" Она самодовольно усмехнулась.

Каблуки легко застучали по лестнице. Перед дверью лицо Ларисы приняло потерянно-горестное выражение.

— Ах, это вы, — растерянно произнесла она, входя в знакомый кабинет. — Простите, я не хотела вам мешать!

Гурьянов выглядел удивленным. Он пытался угадать причину, по которой жена патрона неожиданно, в неурочное время очутилась здесь. Ему невдомек было, что этой причиной оказался он сам.

— Я только что из аэропорта, — произнесла Лариса расстроено. — Мне нужно взять только кое-какие бумаги… Я не буду вам мешать.

— Ничего, — произнес Гурьянов, отмечая ее покрасневшие от слез веки. — Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, ничего! — Голос Ларисы предательски подрагивал, искаженный плаксивыми интонациями. — Почти ничего!

Жертва купилась на приманку и сделала шаг навстречу своему охотнику, преданно ловя его ускользающий взгляд.

— Нет, я вижу, что-то случилось!

«Конечно случилось! — подумала про себя Лариса. — Случилось то, что к тридцати пяти годам я осталась у разбитого корыта, а мой враг живет со мной в одном доме!» И ей так стало жалко себя, что по лицу невольно заструились крупные быстрые слезы.

Она опустилась на стул и разрыдалась. Пока Гурьянов бегал за водой, подносил носовой платок, гладил плечи, утешая, Лариса выдавливала из себя слезы, подстегиваемая жалостью к собственной особе, — и рыдала, рыдала, рыдала…

И вот настал момент, когда в азарте утешения он наконец приблизился к ней так близко, что она уловила запах его утреннего одеколона, пряного и острого. Горячее сбивчивое дыхание опаляло ее щеку.

— Михаил… — прошептала она. — Скажите мне… Только не лгите, ради Бога не лгите! Вы знали, с кем он летит?

Гурьянов удивленно вздернул брови, пребывая все в той же опасной близости.

— Я только что из аэропорта, — севшим голосом продолжала Лариса и громко всхлипнула. — Прибежала, как дура, хотела попрощаться… А он там… С ней… — И она замолчала, тихо давясь слезами, — Я не знал, — сдержанно вымолвил Гурьянов. — Да, я сам заказывал билеты, но никакой женщины…

— Он был с ней! — перебила его Лариса. — Они выглядели как любовники, сбежавшие на волю. Ей от силы лет двадцать! — Непрерывно всхлипывая, она спрятала лицо на груди утешителя, а ее пушистые, коротко стриженные волосы опалили его ноздри душным восточным ароматом.

Михаил растерянно молчал. Что ему было делать? Искать неубедительные слова утешения? Между тем рыдающая женщина перед ним была так хороша, так доверчива и так близка… Как часто он мечтал о ней, усилием воли сдерживая разыгравшееся воображение, и вот она рядом… К ней можно прикоснуться, обнять, поцеловать — и она не оттолкнет его!

«Ну когда же он решится!» — в это время нетерпеливо думала Лариса.

И вот его осторожная рука с давно сдерживаемой страстью опустилась на талию, а другая обхватила затылок. Мягкие губы сами нашли ее податливый рот, жадный до нежных ласк и виртуозный в поцелуях.

Гурьянов опомнился только тогда, когда тонкая шелковая блузка сползла с плеча, оголив белую, бурно вздымавшуюся грудь. Пьянея от захлестнувшего его желания, он едва нашел в себе силы прошептать:

— Только не здесь… Не здесь…

— Нет, здесь, — прошептала она и острыми наманикюренными пальцами потянулась к пуговицам его рубашки. Сброшенная блузка метнулась серебряной молнией, застыв на ручке объемистого сейфа.

— Как давно я об этом мечтала! — прошептала она, задыхаясь. Он не услышал ее слова, а скорее угадал их по движению губ.

— Пойдем сюда! — Он интуитивно выбрал самое безопасное место — кабинет шефа. Они скользнули туда, прикрыв за собой дверь. И там, на кожаном диване все и произошло…

После того как они затихли, все еще страстно, до боли прижимаясь друг к другу, она шепнула счастливым голосом:

— Что мы наделали! — и рассмеялась серебристым смехом, довольная тем, что все так удачно получилось. И вновь прижалась к его губам благодарным поцелуем.

— Я… Я люблю тебя! — плохо соображая, что именно он говорит, прошептал Михаил. Кажется, под напором этой женщины он терял остатки благоразумия. Он знал, что сожаление и раскаяние о случившемся придут позже, но сейчас ему ни о чем не хотелось думать. Он хотел только быть рядом с этой женщиной и жадными губами до боли прижиматься к ее благоуханному телу…

На следующий день, встретившись на квартире Ларисиной подруги, они вновь с жестокой жадностью мяли друг друга в объятиях, точно два ожесточенных борца на ринге. Победа была суждена одна на двоих.

То, что начиналось как тривиальный служебный роман, неожиданно переросло в нечто более глубокое и важное. За первым свиданием последовало второе, потом третье… Позже, после возвращения их общего врага, встречи продолжались то в снятых на ночь номерах в гостинице, из которых они сбегали, не дожидаясь утра, то на квартирах друзей, то на чужих дачах.

После каждого свидания Михаил давал себе клятву, что эта встреча будет последней, однако стоило этой женщине улыбнуться ему таинственной зовущей улыбкой, намекая на известные только им двоим тайны, как он вновь спешил к ней, забывая о своем благоразумии и о том, что у этой связи не может быть никакого логического продолжения, кроме ужасной оглушительной катастрофы или же благоразумного разрыва.

После первого свидания Лариса лишь весело рассмеялась, тряхнув спутанными кудрями, вспоминая о сцене совращения святого Антония, разыгранной ею точно по нотам. Но, потом со временем планы мести отступили на задний план, а на первое место вышло одно огромное, всепоглощающее желание — видеть его, чувствовать его рядом с собой, наслаждаться его телом, а потом тихонечко лежать рядом, опустошенной и счастливой, выбросив из головы все мысли, кроме одной — о том, что он рядом, забыть все, кроме всепоглощающего ощущения счастья.

Их встречи продолжались около года, и за это время им обоим стало ясно: так дальше продолжаться не может. Они должны быть вместе все двадцать четыре часа в сутки, потому что (вот нелепейшая, не запланированная ситуация!) — они любят друг друга!

Впервые осознав этот факт, Лариса удивилась сделанному ею открытию.

Столь эфемерное чувство, как любовь, занимало чуть ли не последнее место в ее иерархии ценностей, сильно уступая таким вещам, как деньги или карьера. И вот теперь оно неожиданно вышло на первый план и потребовало всю ее без остатка…

По мере того как ее связь с Гурьяновым развивалась и крепла, холодок отчуждения, издавна сквозивший между супругами, постепенно превратился в панцирный лед, разделивший их на два враждующих лагеря. Лариса считала, что, пока у нее еще осталось какое-то влияние на мужа, пора откусить от него солидный куш. Этим-то она и занималась в последнее время. И верный Михаил не за страх, а за совесть помогал ей, видя в этом залог их будущего совместного благополучия.

* * *
— Послушай, ты уверен, что это она? — они разговаривали по телефону, избегая имен и фамилий.

— Зачем тогда он просил собрать о ней информацию?

— Ну и кто она?

— Какая-то танцовщица из бара, — хмыкнул он.

— Конечно же, стриптиз?

— Обычная пошлятина под видом высокого искусства.

Они помолчали.

— Я даже не уверен в том, что вообще они встречаются. У меня нет доказательств. Я знаю только, что один раз он был в клубе, где она выступает.

— Какие могут быть еще доказательства? — Разговор вновь угас. В трубке слышалось только легкое дыхание и шелест эфира.

— Кроме того, по сведениям из другого источника, танцовщица уже в прошлом. — Михаил нарушил молчание. — Теперь у него на примете художница.

— Час от часу не легче! И кто она?

— Я не могу назвать ее имя по телефону. Оно у всех на слуху.

— Вот как? — оскорбился голос в трубке и тут же зло заключил:

— Тем хуже для нее!

Она опять угодила в ловушку, которую сама организовала. Но было поздно, слишком поздно, и она ничего не могла поделать, совершенно ничего. Она оказалась в западне, и эта западня стоила миллионы!

* * *
Архитектор Дино Чентура теперь обитал не столько на земле, сколько на небесах, причем буквально. Большую часть своего времени он проводил в самолетах и вертолетах, курсируя между затерянным в теплых водах Ионического моря островом и Римом. Конечно, он мог бы поселиться где-нибудь поближе к месту работы, но как ему было уговорить этого чертенка Салаино — самое капризное, самое ветреное, самое непостоянное существо в мире — покинуть Рим? Этот избалованный кареглазый юнец ни за что не соглашался оставить роскошь и цивилизацию — все то, к чему привык, все то, что дал ему Дино.

А между тем на острове с утра до позднего вечера кипела работа.

Целый день над вырытым котлованом кружили вертушки, непрерывно доставлявшие с континента стройматериалы, машины, рабочих. Целый день с утра до вечера Дино носился по острову, следя за тем, чтобы идея его гениального, необыкновенного проекта не была окончательно испорчена безмозглыми строителями, как всегда норовившими искалечить задуманное им чудо.

И вскоре эта муравьиная суета стала приносить свои плоды: из земли постепенно вырастал прекрасный дворец, накрепко сросшийся со скалами, с морем и с чудным закатом вдали.

«Еще полгода такой жизни, — думал донельзя уставший Дино, — и я не выдержу! А все этот чертов русский! Взбредет же такое в голову — строить виллу прямо посередине моря!» Здесь никто не увидит созданной им красоты, лишь с проплывающего корабля будут видны в бинокль острые башенки, парящие в мареве заката, да чайки удивленно крякнут, пролетая над островом.

«Еще полгода такой жизни, — вздыхал Дино, — и Салаино, чертенок, найдет себе другого приятеля, который будет баловать его больше, чем я».

Ибо красавчик Салаино требовал к себе больше внимания, чем даже самая красивая, самая избалованная кинозвезда. Обладая живыми карими глазами, буйными кудрями Аполлона, девически свежим лицом и тонкой гибкой фигурой с нежной безволосой кожей, он имел на это полное право.

Время от времени на острове появлялся неприятный тип с проволочными алюминиевыми волосами, с широкими плечами и узким лбом, под которым настороженно блестели маленькие мышиные глазки. Его звали Алекс, и он был доверенным лицом заказчика. Не раз окольными путями Дино пытался выяснить имя владельца творимого им чуда, но Алекс глухо отмалчивался. Лишь однажды он нехотя обронил, разжав неприятно серые губы:

— Меньше интересуйся этим, если хочешь выбраться отсюда… — И добавил, точно ударил:

— Я имею в виду живым…

Дино на время прикусил язык. Сопоставив кое-какие публикации в прессе, зная сумму, вложенную в строительство, он решил, что, очевидно, заказчик лицо очень влиятельное. Очевидно, этот человек мечтает скрыться подальше от любопытных глаз, а неприступность острова служит гарантией того, что сюда не проникнут вездесущие папарацци… Следовательно, его заказчик…

Ну, правильно! Первое лицо государства. Или тот, кто раньше был первым лицом…

Однако озвучивать свою догадку вслух Дино не стал.

Между тем бесплотный замысел, существовавший лишь в чертежах, постепенно обрастал плотью. Взметнулись в южную пронзительную синь розовато-белые стены, облеклись узорными рамами окна, скаты крыш покрылись черепицей. Через несколько месяцев работы строители навсегда покинули остров.

Пыльная и громкоголосая армада в один прекрасный день погрузилась в вертолеты и улетела на континент, а ей на смену прибыла другая команда — отделочники, садовники, художники по ландшафту. Теперь из вертолетов выгружали не стройматериалы, а мешки с самой лучшей, отборной землей, саженцы деревьев, кустарников, многолетних цветов для сада, мебель и картины для дома.

И вскоре в тенистом саду зазеленели деревья, зажурчала река, вытекая из жерла мощных опреснителей, врытых в землю, забил в небо фонтан, сея прохладу в обжигающий зной.

В один прекрасный день Алекс без предупреждения прибыл на остров.

Он прошелся по комнатам, погулял по саду, понюхал недавно распустившиеся розы и удовлетворенно усмехнулся:

— Неплохо!

Итальянский темперамент Дино требовал превосходных степеней, восторгов, закатывания глаз, а здесь прозвучало только одно кислое «неплохо».

Вместо праздничных фанфар и толп газетчиков, осаждающих просьбами дать интервью, вместо жужжания кинокамер и вспышек фотоаппаратов Алекс напомнил:

— Помните договор о неразглашении? — Дино кисло кивнул. Как же не помнить! Это было главным условием их сделки.

— А это за ударную работу, — криво усмехнулся русский и вручил Дино небольшой кейс. — Вы свободны.

Движимый любопытством, Дино чуть-чуть приоткрыл чемоданчик. Его густые черные брови изумленно полезли вверх. Кейс был доверху набит пачками купюр. Он еще никогда в жизни не видел столько наличных. Наконец-то он купит чертенку Салаино роскошную прогулочную яхту. Вдвоем, только вдвоем они поплывут в голубую даль, целыми днями наслаждаясь друг другом… И когда они будут проплывать мимо острова, Дино обнимет Салаино за его узкие мальчишеские плечи, покрытые золотистым загаром, и покажет ему розовый призрак в голубеющей дали:

— Смотри, это придумал и построил я. В твою честь, дорогой!

Пока довольно щурясь, как сытый кот, Дино плавал в бесконечно сладких мечтах, Алекс отвернулся и что-то на неизвестном языке буркнул в трубку спутникового телефона.

«Все готово».

Они распрощались быстро, без южной назойливой теплоты, и Дино погрузился в вертолет, бережно прижимая к себе кейс, доверху набитый банкнотами.

«Ничего, что наличные», — с оптимизмом размышлял он. В Афинах он внесет эти деньги в банк, а потом они перейдут на его счет в Риме. И тогда он купит Салаино его мечту — белокрылую яхту. А сам Салаино — его собственная лучшая мечта!

Сначала рев моря, а потом гул мотора в вертолете заглушили тикающий звук из чемоданчика. Ничего не слыша, Дино взглядом прощался с розовым чудом, высившимся посреди моря, и мечтал о встрече с возлюбленным. Он так и погиб с улыбкой на устах…

Вечером в просторном пентхаусе в центре Рима раздался резкий телефонный звонок. Салаино уже капризно надул губы, собираясь пожаловаться вечно занятому любовнику на обрыдшее одиночество.

— Говорит комиссар полиции, — в трубке прозвучал незнакомый голос.

— Что такое? — Сердце юноши неприятно забилось. Он не любил полицию еще с тех стародавних времен, когда мальчиком торговал своим телом на панели и частенько проводил за решеткой ночи напролет.

— Вертолет рухнул в море на подлете к материку… — произнес комиссар. — Тела погибших не найдены… Мы должны сообщить об этом родственникам Дино Чентуры. Вы родственник?

— Нет, — прошептал Салаино испуганно. — Нет!

Подарок неизвестного «Алекса» оказался с начинкой.

Глава 5

Открытие выставки в галерее «Пси-фактор» стоило более десяти тысяч долларов и напряженного труда многих человек. Острая, но незаметная постороннему взгляду борьба между художниками развернулась за главное место в экспозиции, располагавшееся в небольшой квадратной комнате. К ней вел узкий коридор, чьи стены были плотно увешаны менее ценными экспонатами. Самое престижное место по праву досталось Лизе Дубровинской. Еще бы! Ведь выставка открылась лишь благодаря пробивной способности Лизы и деньгам ее отца. Если бы не она, вообще бы ничего не было!

В честь открытия выставки должен был состояться небольшой фуршет, на котором владелец галереи произнесет несколько прочувствованных слов о святом искусстве, а газетчики и фотографы получат возможность удовлетворить свое любопытство, оплаченное бесплатной выпивкой, а в отдельных, особо важных случаях — и деньгами. И тогда на следующий день в газетах появятся глубокомысленные рецензии маститых искусствоведов, которые, напрягая высокий лоб, горящий любовью к прекрасному, будут хвалить художников так, чтобы это казалось руганью, и ругать их так, чтобы это звучало восторженной похвалой.

К торжественному открытию Игорь Георгиевич опоздал. Он прибыл уже тогда, когда посетители, преимущественно бородатые, подворотного вида личности, пренебрежительно относящиеся к собственной внешности, уже расползлись по галерее, облепив произведения искусства.

В сущности, картин как таковых на выставке было не много. Главное место было отведено так называемым «инсталляциям». Это были композиции из самых разнородных предметов, призванные своей конфигурацией заронить в головы зрителей некую важную мысль. Чтобы, не дай Бог, зрители не усвоили вместо нужной мысли какую-нибудь другую, постороннюю, возле каждой композиции белела табличка с названием. Инсталляции — это был очередной писк художественной моды, по замечанию благосклонного критика, «дышащий космосом и экзистенциальной тоской».

Заложив руки за спину, ИгорьГеоргиевич прохаживался вдоль коридора, растерянно глазея по сторонам.

Внезапно его скучающий взор привлекла кучка строительного мусора на помосте, красиво обтянутом бархатом: наплывы окаменевшего от влаги цемента, кусок бетона с торчащими из него щупальцами арматуры, обрывки обоев, с тыльной стороны хранящие отпечатки газет тридцатилетней давности, обгорелые спички, недокуренные сигареты и даже один использованный презерватив, стыдливо намекавший на нечто более интимное. Сверху всего этого громоздилась несколько скособоченная искусственная роза, лепестки которой были припорошены сероватой пылью.

— Что ж это такое, — буркнул неискушенный зритель, — мусор из зала забыли вынести!

Рядом с мусором белела небольшая табличка, на которой значилось: «Инсталляция „Гармония и хаос“, автор — Л. Дубровинская».

Не в силах осмыслить причинно-следственную связь между мусором и табличкой возле него, Игорь Георгиевич недоуменно огляделся по сторонам.

Неподалеку от него остановились две странные длинноволосые фигуры, одна из которых еще сохраняла несомненные признаки мужественности в виде прыщей и курчавой окладистой бородки, а другая была носителем признаков женского пола, что подтверждалось метущей пол юбкой.

Бородатый застыл возле таблички, восхищенно причмокивая губами.

После затяжного молчания его подруга патетически воскликнула низким прокуренным голосом:

— Какая глубина! Какая экспрессия!

— Да, ты права, — упоенно поддакнул бородатый, — как бы сквозь хаос бытия пробивается светлое гармонизирующее начало. Это противодействие увеличению энтропии, протест против стихийных начал бытия…

— Нет, я не согласна, — возразила девица. — Это протест не против хаоса природы, а против разрушающего действия цивилизации. Роза в этом случае как бы своеобразный шифр гармонии Вселенной, отличной от гармонии в том смысле, в каком ее понимает современный хомо сапиенс. Это как бы восставшая природа, которая будет жить после гибели культуры.

— Как бы это Шпенглер? — хмыкнул бородатый.

— Скорее как бы Бергсон! — парировала спутница. — Однако, мне кажется, энтропия здесь — это как бы на самом деле то, что обычно понимается под ее антиподом. И потому эта инсталляция гениальна! Здесь все как бы является своей собственной противоположностью, черное — белым, а белое — черным.

— Н-да! — глубокомысленно заметил бородатый и вздохнул.

Пристыженный Игорь Георгиевич отошел в сторону. Внезапно ему стало ясно, что, несмотря на всю свою образованность, он на самом деле плетется в хвосте культурного процесса, а может быть, даже безнадежно отстал от него.

Потом его внимание привлекла другая композиция. Сначала ему показалось, что в центре нее находится обнаженная резиновая кукла на четвереньках. Но по мере приближения стало ясно, что это не кукла, а живая женщина, поставленная лицом к публике, да еще и раскрашенная под зебру. В зубах женщина держала все ту же искусственную розу, припорошенную пылью.

Неискушенный зритель, испуганный видением женщины-зебры, остолбенел от изумления. Он испуганно жался к подкованной в современных эстетических проблемах парочке, которая так доходчиво растолковала ему смысл строительного мусора. Но эта женщина!.. Какой ужас! Ведь ей же холодно!

Женщина была не очень молода и совсем не привлекательна. Было видно, что ей нелегко все время стоять на четвереньках, держа розу в зубах.

Ясно было, что куда с большей охотой она бы оделась, взяла авоську и отправилась бы по своим женским делам. Вскоре в зале возник и сам автор-акционист, долговязый тип в очках и с лихорадочным блеском в глазах.

Посвистывая, он закрыл шторку, отгораживающую угол, где находилась инсталляция.

Женщина-зебра кряхтя поднялась с колен и, выплюнув розу изо рта, отправилась пить пиво, разминая затекшие ноги.

На пояснительной табличке возле помоста значилось: «Попранная невинность. Автор — X. Кристалевич-Крестинский».

— Коленно-локтевая поза во многих культурах символизирует униженность. — Эстетически подкованная парочка и здесь не растерялась.

— Но почему она полосатая? — Бородатый наморщил кожу на лбу. Он имел в виду женщину.

— Ну, цветок в зубах это просто как дважды два! Это как бы символ невинности.

— А-а, попранная природа! — кивнул бородатый. — Природа-мать как бы поставлена на колени современной цивилизацией!

— Да, но с потерей невинности и само человечество как бы опускается на колени, отныне оно как бы не свободно, оно сковано комфортом. Надо вернуться в первобытное состояние, чтобы разогнуться, а иначе нам уготована участь людей, пожирающих собственное дерьмо, капрофагов.

— Но почему она полосатая?! — застонал бородатый.

Видно, этот вопрос мучил его очень сильно, поэтому он обратился к автору композиции, который прохаживался неподалеку с банкой пива в руке.

— Простите, а какой смысл вы вложили в полосы?

— А вы из какой газеты? — ответил вопросом на вопрос Кристалевич-Крестинский.

— Мы не из газеты, мы просто так.

— А, — разочарованно протянул автор и отчего-то вздохнул. Видно было, он не желал понапрасну метать бисер. — Зачем полосы? А ни зачем! — ответил он с коротким смешком. — Просто так! Не голую же ее ставить. Тогда бы все закричали: мол, порнография, а так… Вроде как почти одетая и в то же время голая.

— Все ясно! — обрадованно возопила девица. — То, что мы принимаем за обнаженность, — это как бы истинная одежда природы! В то же время самая бесстыдная нагота бывает, когда человек как бы полностью одет!

Вскоре поруганная «природа-мать» вернулась на исходную позицию и вновь сжала цветок зубами, после чего автор отдернул шторки для всеобщего обозрения.

* * *
Лиза стояла в самом центре группы людей, вооруженных диктофонами, с записными книжками наголо. Она бойко сыпала многосложными словами, тщательно следя, чтобы те из репортеров, кто еще не обзавелся диктофоном, успевал записывать ее откровения. Одновременно она успевала улыбаться в бликах фотовспышек и принимать выгодные позы.

— Смысл нашей выставки, — объясняла она, — не в протесте, не в высмеивании и даже не в пародии на современное общество. Смысл нашей выставки, простите за тавтологию, как бы в осмыслении процессов, происходящих в мире, и, если угодно, в осмыслении бессмысленности этих-процессов.

— Верно ли, что вы считаете человечество тупиковой ветвью эволюции?

— пропищал глубокомысленный голос из толпы.

— Ветвь настоящего, живого дерева не может быть тупиковой! — возразила Лиза, на секунду задумавшись. — Смысл дерева не в том, чтобы тупо расти, а том, чтобы олицетворять одну из фаз природного цикла умирания и возрождения. Смысл цивилизации не в том, что она есть, а в том, что она скоро погибнет, обрушенная собственным чрезмерным ростом. Вот эти апокалиптические ожидания и являются смысловым стержнем моих инсталляций.

— Улыбочку! — попросил фотограф. Молнией блеснула фотовспышка.

В другом зале хорошенькая темноглазая корреспондентка с короткой стрижкой вела репортаж, застыв с микрофоном в руке. Мягко светилась красная точка кинокамеры.

«Выставка имеет грандиозный успех… Особо стоит отметить пронзительную мудрость и неиссякаемые философские откровения молодой художницы Елизаветы Дубровинской, уже успевшей запомниться и полюбиться нашим зрителям произведениями в традиционных жанрах — живописи, графике. Теперь Елизавета начинает новый этап творчества, характеризуемый переходом от плоскостных форм к объемным и резкими стилевыми контрастами… С вами была Юля Милович, Независимый телеканал…»

В этот момент в зал ворвался круглый, пышущий здоровьем тип с зычным голосом. В его усах застряла икринка, которую он незаметно пытался слизнуть языком.

— Господа! — возопил он радостно. — Прошу всех отпраздновать это радостное событие!

Оживившаяся публика повалила в узкие двери, предвкушая деликатесы и щедрую выпивку.

Игорю Георгиевичу не хотелось светиться перед камерами. Пора было уходить. Все, что он хотел, точнее, кого хотел, он уже увидел.

Он был несколько оглушен виденным. Его внимание привлекла небольшая картина, висевшая в проходе и оттого не слишком заметная. Это было наиболее понятное произведение из всего, что ему удалось увидеть до этой минуты. Картина изображала странное существо, отдаленно напоминающее человека, но только с одним ухом и десятипалыми кистями, при этом существо силилось укусить себя за спину. Полотно называлось «Будни Трисмегиста, рисунок тестом», вместо имени автора внизу стояли буквы, тщательно выведенные славянской вязью: «Л.Д.».

— Ничего картинка, — одобрительно крякнул зритель, и ему подумалось, что было бы неплохо приобрести это полотно для украшения только что построенного дома.

На ходу вытирая жирно блестящие губы, по залу пробежал какой-то юноша художественного вида.

— Скажите, я могу купить вот это? — обратился к нему Игорь Георгиевич, ткнув пальцем в «Будни Трисмегиста».

— Одну минуту! — Юноша скрылся в зале, откуда доносился пиршественный звон бокалов. — Лиза, там какой-то ненормальный твоей картиной интересуется! — прокричал он, нимало не стесняясь.

В приоткрытые двери было видно, как в тесном зале вокруг уставленных столов клубились толпы жующего, пьющего и беседующего народа. Среди репортеров Игорь Георгиевич заметил женщину-зебру, теперь благоразумно одетую в синий халат и жующую бутерброд с икрой.

— Что вам угодно? — нетерпеливо осведомилась Лиза Дубровинская, локтями пробивая себе дорогу.

— Я хотел бы приобрести эту картину.

— Живопись тестом? Это произведение искусства! — заносчиво произнесла Лиза. — Оно не имеет цены в том смысле, что оно бесценно, и потому не продается.

— Ляля, ты где? — из гула толпы донесся капризный голос Монро. — Мне ску-учно! Оставь этого Вову, иди к на-ам!

Девушка уже повернулась, чтобы уйти, но новый вопрос остановил ее:

— А почему здесь написано «живопись тестом»?

— Потому что при написании картины для создания аллегорической глубины отражаемой реальности использовалось тесто. Это понятно только специалистам! — И она ушла, хлестнув пренебрежительным ответом, точно бичом.

Короткий диалог оставил в душе неприятный осадок. Когда-нибудь она пожалеет об этом! Она еще будет молиться на него, как на Бога, искупая свое пренебрежение. Она будет молиться на него, как и те, другие… До этого волшебного мига осталось совсем чуть-чуть!

* * *
Ольга Витальевна неторопливо дефилировала по выставке. Позади нее покорно волочился супруг, чей задушенный любопытством взгляд то и дело невольно прилипал к смазливым особам из разряда «до тридцати».

— Прелестная картинка! — Ольга Витальевна дернула супруга за рукав и подтащила его к стене, где на черном фоне свивались вихревым клубком совокупляющиеся тела. — Подойдет для нашей «переговорной», как думаешь?

— Не знаю, — пробормотал Андрей Андреевич, кося жадным взглядом далеко налево. — На мой вкус, ярковато.

— Берем! — Ольга Витальевна решительно оглянулась в поисках администратора.

Прилизанный слащавый тип, пахнущий потом, подбежал на полусогнутых ногах.

— Заверните! — приказала она. — И еще: нет ли у вас скромного пейзажа для холла?

* * *
Точно назло, мотоцикл забарахлил прямо посреди раскисшей мартовской улицы. Надя шепотом выругалась и сползла с сиденья. Подбитые подковками «казаки» по щиколотку ушли в снежную кашу. На крыльце двухэтажного дома смолил сигарету охранник, с интересом наблюдая за ее мучениями.

— Черт бы тебя подрал! — девушка со злостью пнула тяжелый мотоцикл, упорно заваливавшийся на бок, и дернула стартер. Мотоцикл нехотя рыкнул и вновь заглох. — Опять свечи барахлят! — Девушка, с натугой кряхтя, потащила мотоцикл к обочине.

Первый выезд из гаража этой весной оказался неудачным. Битый час Надя провозилась в саже и грязи, пока наконец не реанимировала своего железного друга.

— Чтоб я еще когда села на «Яву»! — мрачно произнесла она вполголоса, замывая руки грязным снегом на обочине. Паук твердо обещал ей новенького «японца» на двадцатидвухлетие, которое случится через два дня. А это старое барахло она сейчас перегоняет в гараж к брату: оно ей больше ни к чему.

На крыльцо, украшенное вывеской пронзительного кислотного цвета, вышел представительный господин с взбешенным лицом. Впереди мелко трусил обглоданный тип на полусогнутых.

Мотоцикл утробно зарычал, захлебываясь победным ревом. Крутанув ручку газа, Надя победно стартовала — так, чтобы нос байка задрался в небеса, а из-под задней дуги фонтанировал песок. Когда взбешенный господин стер со своего лица снежную грязь, она была уже далеко. Под взвизги тормозов и испуганные вскрики клаксонов девушка мчалась вперед, умело лавируя между машинами. Куртка надувалась пузырем за плечами, а спутанные рыжие волосы, выбиваясь из-под шлема, стояли за спиной, как пламя. Хороший мотоцикл, скорость, свобода — вот рецепт настоящего счастья!

* * *
— Вы уволены! — тихо произнесла Ольга Витальевна, глядя в упор холодным немигающим взглядом.

Человек напротив нее съежился и поник, его подбородок задрожал.

Казалось, еще мгновение — и с обескровленных губ взахлеб сорвутся униженные мольбы, потекут слова, опережая друг друга…

Как она любила такие мгновения! Может быть, она любила свою работу именно за ту власть, которую она давала ей над людьми? За ощущение абсолютного всесилия? В такие минуты ей казалось, что она становится ближе к небожителям.

— Я уволила Брикалевича, — она мимоходом информировала мужа, служившего заместителем директора в фирме «Насос трейд», где Ольга Витальевна значилась директором. Для сотни сотрудников фирмы она была Богом и дьяволом в одном лице, царицей, милующей и казнящей, богиней, насылающей на простой люд моровую язву, чуму, глад и мор или, в редкие минуты зарплаты, осыпающей их золотым дождем.

— Брикалевича? — удивился Андрей Андреевич. — Но ведь он лучший специалист по поршневым группам!

Он редко позволял себе высказывать собственное мнение, и потому горизонтальная, аккуратно выщипанная бровь Ольги Витальевны гневно дернулась.

Никто, в том числе и заместитель директора, хоть он и состоит по совместительству ее мужем, не смеет обсуждать ее решения!

— Распорядись дать объявление в газету о наборе специалистов, — точно не слыша его слов, приказала Ольга Витальевна и усмехнулась:

— Незаменимых, как известно, у нас нет.

Ольга Витальевна была привлекательной женщиной чуть за сорок с холеным лицом, с глазами цвета темного меда, влажно сверкавшими из-под загнутых кверху, уже довольно редких ресниц, мальчишеской стрижкой, позволявшей ее темно-русым кудрям свободно обрамлять лицо, делая его чуть более молодым и чуть более привлекательным, чем оно было на самом деле. Ее фигура казалась немного полноватой, выдавая старания своей владелицы остаться в размерах позапрошлогоднего платья. Ее движения, стремительные и порывистые, в то же время были полны грации сытой тигрицы на отдыхе. Весь ее вид демонстрировал целеустремленность и уверенность в том, что деньги — это главный жизненный стимул, с равным успехом действующий и на мужчин, и на женщин.

Деньги для Ольги Витальевны заменяли все — любовь, дружбу, счастье, привязанность к детям. Они были для нее олицетворением власти, мерилом жизненного успеха, путеводной звездой, заманчиво сверкавшей в ночи, они были для нее и средством, и целью. Ибо ничто, — ни любовь, ни нежность, ни страсть — ничто не могло дать ей большего наслаждения, чем деньги. Деньги и власть!

Ольга Витальевна родилась в небольшом провинциальном городке в обыкновенной семье, которая по меркам пятидесятых годов считалась интеллигентной. Ее родители служили инженерами на заводе сельхозтехники.

Благородная бедность — такими словами можно было охарактеризовать достаток семьи. На красивую одежду денег хватало не всегда, зато книги в крошечной малогабаритной хрущевке водились в изобилии. Солидные тома классиков, храня в себе семена разумного, доброго, вечного, мрачно громоздились в шкафу, пухлые «кирпичи» по сопромату, по теоретической механике, по теории механизмов машин внушали священный трепет, а три глянцевых книги с репродукциями картин импрессионистов привносили нотку либеральной утонченности в скромную, почти монашескую обитель Олиных родителей. В те времена, когда продукты приходилось доставать, выстаивая километровые очереди, маленькая Олечка из года в год носила одни и те же туфли мышиного цвета и коричневую форму, но зато в семье культивировалась идея служения народу на одном отдельно взятом заводе. С молоком матери Оля впитала отвращение к этой идее.

Однажды, когда девочка училась в седьмом классе, ее подруга по парте, некрасивая и глупая Варя, пришла в школу в хорошеньких «лодочках» на высоком каблуке.

— Откуда у тебя это? — спросила Оля, не в силах отвести взгляд от изящного чуда, красиво облегавшего костлявую девчачью ножку.

— У меня мама на базе работает, — поведала Варя, небрежно покачивая туфелькой на большом пальце ноги. И тут же попросила:

— Дай списать домашку по алгебре.

— Бери, — с готовностью предложила Ольга, зачарованная произведением искусства итальянских обувщиков.

С тех пор Варя была обеспечена домашними заданиями по всем предметам, а Оля завоевала право на знакомство с мамой своей подруги. Не более чем через месяц она уже щеголяла в хорошеньких «лодочках» югославского производства. В ее шкафу стояли еще несколько твердых картонных коробок, где, мирно почивая в обертке из тончайшей папиросной бумаги и сладко благоухая кожей, покоились еще несколько пар. Оля по сходной цене сбывала их своим подругам и их родителям. Обычно разговор был следующим.

— Моя мама купила себе туфли. Такая прелесть: пряжка, каблучок…

Но размер не подходит…

Туфли «уходили» по цене несколько выше магазинной стоимости, и это позволяло Оле иметь первые самостоятельно заработанные деньги. С каждой пары предприимчивая девочка получала пять рублей. Остальные деньги забирала мама подруги, таким образом скрывавшаяся от гнева всемогущего ОБХСС.

Ничего более примечательного о юных годах будущей предпринимательницы Ольги Витальевны сказать, пожалуй, нельзя. Учеба — хорошая, как у всех, успехи — небольшие, как у всех. Аттестат — средний, как у всех.

Даже внешность у нее была тоже, какую все «носят».

После школы Оля, невысокая пухлая девушка с чистым, точно вымытым родниковой водой лицом и негустой русой косой, решила учиться дальше. Где учиться, ей было в общем-то все равно, главным было гарантированное поступление. К исходу лета, последовавшего после пряных июньских ночей и выпускного бала, она уже числилась студенткой столичного института инженеров водного транспорта. Почему ею был выбран именно водный транспорт, история умалчивает, вероятно потому, что в этом вузе был традиционно небольшой конкурс.

Институт был не ахти, специальность была не очень престижной, зато в группе, куда была зачислена новоиспеченная студентка, на трех девиц ботанического вида приходилось двадцать два парня — разбитных, головастых и острых на язык. Конкуренция у Ольги была минимальной, и, благодаря своей приятной внешности, она пользовалась неизменным успехом. На экзамене, когда ей попадался трудный билет, галантные кавалеры немедленно предлагали ей свою помощь, да и преподаватели относились весьма снисходительно к симпатичной студентке, чье миловидное личико, прямо скажем, приятно разнообразило суровый мужской контингент.

Впрочем, Ольга нечасто пользовалась услугами добровольных помощников. Она была аккуратна и трудолюбива, хорошо соображала и потому неплохо (но не блестяще) училась. Она твердо знала, что «красный» диплом — это гарантия грядущего успеха. Это хорошее распределение на работу, прописка в Москве или в области, это залог всего будущего. И «красный» диплом она получила.

К концу четвертого курса, когда все, даже самые некрасивые девушки института уже хвастались новенькими обручальными кольцами, остро встал вопрос о замужестве. В самом деле, так можно и с носом остаться, женихов расхватают, одни «неликвиды» останутся. Однако о браке с таким же, как и она, провинциалом, который ютится в общежитии и считает дни до возвращения в родной Урюпинск на завод каких-нибудь веялок, речь не шла. Слава богу, москвичей в группе было предостаточно!

Да и в плане распределения не мешало бы подстраховаться. Не то загремишь куда-нибудь мастером в цех, чтобы потом всю жизнь пыхтеть среди копоти и грохота, орать на рабочих, превращаясь из интеллигентной девушки с тихим голосом в гром-бабу, не понаслышке знакомую с матерной лексикой.

Андрей Стрельцов выделялся среди однокурсников своим домашним видом, умными разговорами и гипергалантным отношением к женскому полу. Он неплохо учился, был не глуп, но отличался каким-то патологическим равнодушием к жизненным благам — как говорится, звезд с неба не хватал. Оле было прекрасно известно, что его отец не то доктор наук, не то скоро им станет, а стало быть, может хорошо поспособствовать распределению, если… В том случае, если она и Андрей… Короче, ну как не порадеть родному человеку!

Хотя Андрей как истинный кавалер был всегда с ней обходителен, но дальше кокетливых взглядов дело у них не шло. Оле пришлось взять инициативу в свои руки. Она сама приглашала его в кино, предлагала погулять по бульвару, посидеть на скамейке. На студенческих вечеринках она как бы невзначай оказывалась рядом с Андреем, и тому ничего не оставалось делать, как приглашать ее на танец.

Во время медленного кружения по залу он неизменно держал замороженную руку на ее талии, отодвинувшись на пионерское расстояние, и бесконечно рассказывал о туристических поездках и о песнях под гитару у костра — он был заядлым туристом. Оля изо всех сил делала заинтересованное лицо, поддакивала и тщетно старалась сократить безопасную дистанцию. Она прижималась к его рубашке всем телом, пока сконфуженный Андрей не отводил ее на место, пылая багровыми щеками.

Чтобы соблазнить своего будущего мужа, Оле даже пришлось отправиться в поход. Это была большая жертва с ее стороны. Походы она не любила еще со времен пионерского детства. Ее раздражали натертые ноги, комары и антисанитария, ее пугали ночевки на холодной земле в лесу, но иного способа стать ближе к своему избраннику она не видела.

Ясным июньским утром после окончания сессионной горячки веселая студенческая компания с рюкзаками, гитарами и палатками собиралась на вокзале.

Они должны были отбыть на электричке в Ярославль, совершить пешеходный переход до Углича с двумя дневками и вернуться в Москву.

В электричке Оля и Андрей сидели рядом друг с другом, и невыспавшаяся Ольга делала вид, что дремлет, доверчиво склонив голову на плечо своего кавалера. Андрей боялся пошевелиться, чтобы не разбудить подругу. Его смущенный взгляд невольно скользил по высокой груди девушки, обтянутой старой выцветшей футболкой.

Первые несколько дней были потрачены впустую. Во время пешеходных переходов с непривычки Оля так уставала, что у нее не хватало сил для осуществления своих матримониальных замыслов. Вечером, набив желудки макаронами с тушенкой, туристы вповалку ложились спать в палатке, и единственным желанием, обуревавшим девушку в те мгновения, было бросить все и тайно бежать в Москву.

Но она терпела. С милой улыбкой и с мечтательным, романтически осветленным лицом Оля, обхватив коленки, сидела возле Андрея у костра, и на ее лице читалось высокое наслаждение от душещипательных песен под гитару. Ее поведение должно было свидетельствовать о родственности их душ и сблизить их настолько, чтобы Андрей наконец почувствовал, что Оля — та самая половинка, которая ему суждена на всю оставшуюся жизнь.

В глазах друзей они выглядели настоящими влюбленными. Андрей помогал девушке закидывать на спину тяжелый рюкзак перед выходом из лагеря, бдительно следил, чтобы Оля не отставала от группы, колдовал над ее ботинками на привале, чтобы они не терли ноги, помогал ставить палатку, разжигать костер и даже мыл за нее посуду в ручье, когда после дневного перехода она без сил валилась на землю, в глубине души проклиная и поход, и свою глупость, и даже Андрея, из-за которого она и решилась на эту авантюру.

То, ради чего она терпела муку мученическую, случилось так неожиданно и оглушающе быстро, как вечерний ливень на исходе душного дня…

После долгих пеших переходов туристы наконец остановились на берегу реки на «дневку». Дневка — это самый приятный день из всего похода, день блаженства и неги, торжество безделья и лени, день ничегонеделания. Дневка нужна, чтобы набраться сил для нового тяжелого перехода, подремонтировать обувь и одежду, кое-что постирать, кое-что починить, да и просто для того, чтобы вдоволь накупаться в речке, перекинуться в волейбольчик и поорать под гитару самые пронзительные, самые щемящие, самые слезливые из туристических песен.

Неподалеку от лагеря располагался древний монастырь чудесной архитектуры, и потому компания дружно решила во время дневки отправиться на экскурсию. В лагере должны были остаться только дежурные, выполняющие обязанности повара и сторожа одновременно. Кого выбрать в качестве дежурных, сомнений не возникло. Поскольку у Оли ноги были сбиты до крови и идти в монастырь она не могла, выбор пал именно на нее. И, конечно, с ней должен был остаться ее верный паж Андрей.

Покончив с делами, накупавшись до одури, Оля и Андрей лежали на высоком травянистом берегу и, отгоняя веточкой комаров, которые с упорством мессершмиттов барражировали в воздухе, пытались загорать. Свинцовые тучи вереницей текли к югу с обреченностью баранов, идущих на заклание. По своей джентльменской привычке, Андрей старался не смотреть на крепко сбитое тело девушки, лежащей рядом с ним, но его взгляд точно магнитом притягивали плавные контуры женской плоти. Она была так близко… Он видел ее бледную, местами чуть обгоревшую кожу с розовыми пятнами комариных расчесов, он видел, как резинка от купальника впилась в крепкие бедра, как крупный сосок, похожий на закатившийся под купальник орех, отчетливо вырисовывается под мокрой тканью.

В свою очередь Оля тоже исподтишка рассматривала того, кого она предназначила себе в мужья. Ей нравилась его стройная сухощавая фигура, длинные ноги, покрытые светлым пухом, борцовский разворот плеч, незагорелый торс и смуглая шея. Разморенная жарой, Оля сквозь полуопущенные ресницы скользнула взглядом по ладному телу, задержавшись в том месте, где мужское естество натягивало ткань плавок, но тут же смутилась и закрыла глаза. «Никого нет, — подумала она лениво. — Только мы двое… Неужели он даже не попробует меня поцеловать?»

Разочарование окатило ее холодом с ног до головы — нет, кажется, это солнце спряталось за тучу, и резкий порыв ветра взметнул шумную листву, обдавая прохладой разгоряченные тела.

— Ой, кажется, дождь! — Крупная ледяная капля скатилась по лицу, точно нечаянная слезинка. И сразу же повеяло стылой прохладой приближающейся грозы.

— Надо собрать одежду! — вскинулся Андрей. Пока Оля одевалась, пугливо оглядываясь на набрякшее свинцовой тяжестью небо, Андрей бросился собирать развешенную для просушки одежду — штормовки, насквозь пропахшие дымом костра и запахом дальних электричек, носки, тренировочные брюки.

А ливень уже хлестал вовсю, швыряя пригоршни ледяной воды на его поджарое тело. Река, еще недавно величаво катившая плавные воды вниз по течению, потемнела и угрожающе вздулась, поверхность воды мгновенно вспухла от холодных укусов ливня.

Подрагивая от холода, Андрей забрался в палатку с ворохом сырой одежды в руках. В палатке, нагретой высоким июньским солнцем, было так жарко и томно… Шумели упругие струи, прогибая тканевую крышу, грозно потрескивали старые деревья на ветру, взволнованно вздымая к небу ладони испуганных листьев.

— Ну и ливень! — произнес Андрей, задыхаясь. Сняв промокшее до нитки платье, Оля ждала его в купальнике. Поджав ноги, она расчесывала чуть влажные волосы, напоминая русалку, соблазняющую запоздалого путника. И этим путником, несомненно, был Андрей. Догадывался ли он о далеко идущих намерениях русалки, неизвестно, но его жадный взгляд внезапно вспыхнул и смущенно погас.

— Здесь жарко, — негромко произнесла Оля, искусственно рассмеявшись. — О, да ты весь мокрый! Давай я тебя вытру…

Шершавая ткань осторожно коснулась его груди, нежная рука с остро заточенными коготками ласково прошлась по коже.

— Ты весь дрожишь, — прошептала Оля чуть слышно. — Ты замерз.

Ее пальцы щекотно скользнули вдоль тела, а теплая грудь соблазнительно вздрогнула, когда Андрей, вытянув губы в приступе бессознательного желания, робко клюнул ее в плечо и внезапно отпрянул, испугавшись собственной смелости.

— Какой ты смешной, взъерошенный! — Оля еще ниже наклонила к себе его голову с мокрым ежиком волос. Если это не произойдет сегодня, то не произойдет уже никогда.

Ее губы были такие податливые, а горячее напряженное тело, жадно льнувшее к нему, было таким пьянящим…

Он опомнился только тогда, когда она тонко вскрикнула и затрепетала под ним, точно раненая выстрелом птица, а потом оттолкнула его голову, одновременно изо всех сил прижимая ее к себе.

— Больно! — прошептали ее искусанные, казавшиеся окровавленными губы, а тело блаженно напряглось под ним.

Андрей застыл над ней на локтях, с запоздалым раскаянием осознавая, что он наделал. Эта женщина с влажно алевшим ртом казалась ему жертвой ужасного надругательства, жертвой его преступления. Он жалел и одновременно ненавидел ее. И боялся ее за то, что он с ней сделал, за то, что она позволила ему сделать с ней это, не закричала, не оттолкнула его, не позвала на помощь, а лишь беспомощно металась и стонала под ним, кусая губы и тихонько подвывая в такт его ритмичным движениям. И эта ненависть, причудливо смешавшись со страхом и любовью, осталась в нем на всю жизнь.

Оля потихоньку выбралась из-под него и вытянулась рядом, чутко прислушиваясь к его бурному сбитому дыханию. Ее тело смутно белело в сумраке, а грудь вздымалась и опадала, точно белая пена на гребне волны. Андрей сдавил пальцами виски и зажмурился. Он не мог видеть это ровное, ритмичное движение, которое вновь тянуло его погрузиться в волны подымавшегося в нем желания — вверх-вниз, вверх-вниз… Он шумно выдохнул воздух.

Оля, точно разгадав его мысли и мгновенно устыдившись своей наготы, которая еще несколько секунд назад ее совершенно не волновала, стала торопливо натягивать влажное платье.

— Ты… Ты любишь меня? — неуверенно произнесла она. В ее голосе звучал не вопрос, а утверждение.

Андрей замялся. Его с детства приучили к мысли, что главная обязанность мужчины быть в ответе за все, что совершил. А совершенное ими сегодня безоговорочно предполагало любовь и последующую женитьбу.

— Да… Конечно… — Его голос предательски дрогнул.

— Но ведь это же ничего, что мы до свадьбы… — От смущения Оля не закончила фразу и лишь стыдливо заправила за ухо прядь выбившихся из косы волос.

— Да, ничего, — тускло произнес Андрей. А потом, точно бросаясь с крутого берега в воду, он протянул к ней руку, отыскивая в глухом сумраке смутно белевшее тело, чтобы вновь слиться с ним в волшебном ритме — вверх-вниз, вверх-вниз…

Дождь прекратился, выглянуло солнце, отбрасывая светящиеся пятна на ткань палатки.

— Эй, где вы! — послышались отдаленные, звенящие смехом голоса.

Глухо застегнутая палатка заходила ходуном — дежурные по лагерю лихорадочно натягивали сырые вещи.

А вечером Оля с чувством честно выполненного долга уезжала домой.

Предлогом были сбитые ноги и неудобная обувь. На перроне крошечной безымянной платформы, где ее провожали всем кагалом, она на правах невесты впервые прилюдно приникла к Андрею глубоким чувственным поцелуем. Андрей содрогнулся.

На долю секунды ему показалось, что его ужалила змея.

Глава 6

Они поженились осенью. Свадьба была студенческая, громогласная, веселая, с песнями, танцами, капустником и веселыми криками «горько!».

Старенький папочка-профессор произнес за столом длинную прочувствованную речь, состоящую из такой бесконечной цепи придаточных предложений, что она постепенно терялась в прекрасном будущем. Андрей сидел за столом ошеломленный и растерянный. Он все еще не верил в то, что отныне эта твердая, целеустремленная женщина, жадно льнущая к его сомкнутым губам полуоткрытым чувственным ртом, его жена.

Диплом Оля защищала уже будучи беременной, и потому комиссия отнеслась к ней весьма снисходительно. Распределение в Тмутаракань ей теперь не грозило — московская прописка, точно броня, защищала ее от трехгодичной поездки на периферию. В итоге молодую супружескую пару распределили в проектный институт, где люди до пенсии гнили за кульманами и, догнив окончательно, сходили в могилу так же безропотно, незаметно и бесцельно, как жили.

Это гниение заживо имело смысл немногим более высокий, чем традиционное бытование на заводе, и называлось оно «работа на благо науки и технического прогресса». Задачей лаборатории, куда распределили молодых специалистов, было создание насоса для нужд нефтяной и газовой промышленности, который должен был по всем техническим параметрам превзойти западные аналоги.

Первые два года после окончания института Оля провела дома с ребенком, точно вериги приняв на себя роль любящей матери. Не то чтобы она не любила своего новорожденного сына, но ее угнетало однообразие и быстрая исчезаемость результатов домашнего труда, их незаметность, их обязательность, их безысходность. К концу второго года домашнего заточения она окончательно убедила домашних в совсем искреннем желании своротить горы на ниве изобретений супернасоса, самого быстрососущего в мире, и вышла на работу.

Ей было двадцать четыре. В сонном затхлом царстве насосостроителей она произвела фурор. Молодая, энергичная, готовая на все, только чтобы ее вновь не заперли в домашнее рабство в качестве специалистки по приготовлению гуляшей, в проектном институте она пришлась как нельзя более кстати. С первозданным энтузиазмом Оля бралась за любую работу, производя при этом очень много шума и широко рекламируя свои достижения. Это была верная тактика. Она интуитивно чувствовала, что скромняги, те, кто много молчит и много делает, преуспевают меньше, чем те, кто отдают должное саморекламе.

Вскоре в группе сотрудников, занимавшихся проектированием супернасоса, призванного совершить переворот в промышленности, Ольга заняла место своеобразного генератора идей. Целые дни она проводила в научно-технической библиотеке, изучая западные журналы и проспекты известных фирм, которые доверчиво публиковали результаты своих разработок. Она понимала, что самой изобрести велосипед ей не удастся, да и не считала это нужным. Зачем, если велосипед уже изобретен? Ее задачей было идею, выношенную другими, донести до родного коллектива.

Время от времени скомпилированные в единое целое статьи из западных журналов Ольга Витальевна печатала в научной прессе. Начальство, плохо знакомое с новинками иностранной технической мысли, млело, разглядывая собственные фамилии под текстом, куда предусмотрительная Ольга неизменно помещала их в качестве соавторов.

Насколько инициативной и деятельной оказалась Ольга, настолько был инертен ее супруг. Андрей к тому времени махнул рукой на свои амбиции и целиком отдался бородатому братству застарелых туристов. Все, что ему нужно было от жизни, — это палатка, костер и гитара в руках, мягко подрагивающая от щемяще-грустного бренчания. Надо ли говорить, что жена не разделяла его страсти к пешему передвижению с грузом на горбе. Ей Андрей оставил право называться самой светлой головой института.

Сосуществуя в параллельных пространствах, оба супруга полностью были довольны своей жизнью. Их сын рос, лелеемый влюбленными в него бабушкой и дедушкой, Ольга готовила новый проект, Андрей наматывал километры по тайге.

В отделе, занимавшемся разработкой насоса, кроме супружеской пары Стрельцовых отбывали срок до пенсии еще двадцать три человека. По одному из законов мерфологии, в любом коллективе двадцать процентов работающих выполняют восемьдесят процентов работы. Причем если уволить всех бездельников и оставить работать те самые двадцать процентов трудоголиков, то ситуация вновь повторится: вновь двадцать процентов трудолюбивых идиотов будут тащить на себе весь воз, а остальные восемьдесят, переродившись в лентяев, будут пить пиво возле ларька у проходной или торчать в очереди в соседнем магазине, ожидая, когда выбросят кур.

Точно так же было и в «Союзнасосе». Двадцать процентов пассионариев с горящими глазами изобретали супернасос, а остальные члены коллектива под сурдинку наслаждались жизнью. В то самое продуктивное меньшинство входила сама Ольга и ее друзья — Ваня Проньшин, чей технический гений позволял реализовывать выцарапанные из иностранных журналов идеи, его жена Леля, которая ради мужа была готова питаться рыбьими головами и идти по трупам, и еще многие другие прилежные трудяги, благодаря которым насосные идеи Стрельцовой вскоре стали реальностью.

Периодически Ольга выкладывала на стол техническому гению Проньшину творчески переработанный перевод западной статьи, где в опосредованном виде содержалось то самое «ноу хау», которое стоило иностранным разработчикам многие миллионы.

— Как бы нам сделать такое, а, Вань? — спрашивала она.

Ваня чесал в голове, ерошил волосы, прикидывал что-то на мятом листке, складывая колонкой цифры. С замершим сердцем Ольга следила за ним, зная, что скоро, пусть даже через несколько дней, Ваня обязательно как бы нехотя скажет:

— Оль, понимаешь, вообще-то это будет трудновато, но…

И мало-помалу идея, бесплотная и нереальная вначале, обретала плотские, вещественные очертания. Отдел вовсю трудился, готовя чертежи основных узлов агрегата для изготовления в опытных цехах института. Далее в игру вновь вступала Ольга. Вооружившись цифрами и чертежами, она бросалась доказывать начальству перспективность новой идеи. Она интриговала, дарила секретаршам шоколадки, занимала заместителям начальников очередь в буфете и нашептывала их женам комплименты. Работа по изготовлению супернасоса, способного переплюнуть западные аналоги, с трудом, со скрипом, преодолевая ухабы и рытвины, точно старая одышливая машина, мучительно медленно ползла вперед. И также с трудом, медленно ползла вверх по служебной лестнице Ольга…

Почти десять лет длилась борьба за самый производительный в мире насос с невиданным доселе коэффициентом полезного действия, теоретически приближавшимся к шестидесяти процентам. К началу перестройки, вздернувшей на дыбы страну, насос был почти готов. Его опытный образец, собранный руками умельцев, с удовольствием демонстрировался на ВДНХ. По некоторым положительным признакам коллективу изобретателей светила госпремия. Ольга упоенно купалась в лучах славы, искренне считая, что насос — это, в первую очередь, ее личная идея.

И вот, когда час триумфа был близок, когда Государственная премия, слава и почет уже венчали ее голову воображаемым лавровым венком, все внезапно кончилось. Советский Союз приказал долго жить. Государственную премию дали конструкторскому бюро, где работал сын министра, заводы отказались от поставок дефицитных материалов, предпочитая гнать их прямиком на экспорт, а организации, еще пару лет назад ежедневно изводившие руководство нетерпеливыми звонками с просьбой ускорить выпуск насоса, раздумали его покупать. Мир провалился в тартарары.

Ольга, обидевшись на всех и вся, забросила свои амбиции в дальний угол и ушла в очередной декретный отпуск. Это был ее знак протеста. Андрей был по-прежнему занят: ходил в походы, пел у костра песни про разлуки, которые суждены, про девять граммов в сердце и про Арбат, который в глубине души не любил. Второй сын родился, когда отец брел где-то по тайге, упорно штурмуя порожистые реки.

Повторилась ситуация десятилетней давности. Ольга Витальевна оказалась запертой в четырех стенах собственного кооперативного жилища.

Домашнюю каторгу она по-прежнему не могла вынести и потому уже через год, отдав младшего сына в ясли, вышла на работу, как никогда полная сил и энергии.

В институте начались разброд и шатания. В условиях галопирующей инфляции некогда считавшиеся весьма приличными итээровские оклады обесценивались быстрее, чем росла заработная плата. Впервые перед Стрельцовыми остро встал вопрос денег. Ужасный призрак бедности, точно разрушительный фантом, преследовал Олю с самого рождения. Однако ее мужу для полного счастья нужны были лишь банка тушенки, пачка вермишели и новые струны для гитары. С надеждой на него как на добытчика денег Ольге пришлось окончательно распрощаться. Тогда она сама решила стать добытчиком.

В то смутное время, когда представления об интеллектуальной собственности и авторском праве были еще в зачаточном состоянии, когда коллективное в большой степени означало «мое», Ольга Витальевна начала свой маленький бизнес. Пока зажиревшее на государственных харчах начальство «Союзнасоса» разъезжало по командировкам, она возглавила прослойку недовольных, которые считали, что старые административные методы губят творческую инициативу на корню, что разработки можно продавать самостоятельно, что нужно как можно скорее приняться за изготовление нового супернасоса, который в новых рыночных условиях с руками оторвут и на Западе, и в родной лапотной стране. Ольга Витальевна была человеком дела и чужие бунтарские замашки умела использовать в личных целях. Она предложила организовать независимое конструкторское бюро, которое в кратчайшие сроки совершило бы переворот в насосной промышленности.

Для новой организации арендовали несколько комнат в здании родного «Союзнасоса».

Под давлением жены Андрей Андреевич продал старую «копейку» родителей и внес деньги в общую кассу. Его примеру последовали остальные члены коллектива. Супруги Проньшины не без душевных терзаний расстались со старинной двухэтажной дачей в Малаховке и внесли деньги в общий котел, другие пайщики пожертвовали накоплениями на стиральную машину, третьи заложили в ломбард фамильные бабушкины серьги. Таким образом получился капитал, который был внесен на счет предприятия. Из этой суммы выплачивались арендные платежи и зарплата работникам. Денег едва хватало на хлеб и на создание опытных образцов насоса.

В интеллектуальную кассу коллектива, само собой разумеется, были внесены все те чертежи и разработки, над которыми целый «Союзнасос» корпел добрыйдесяток лет.

Формально главой нового предприятия стала Ольга Витальевна. Муж состоял там же на скромной должности инженера, остальные работники занимали должности очень звучные, но не наполненные реальной властью. Право первой подписи на всех финансовых документах оставалось за Ольгой Витальевной. Она платила зарплату сотрудникам, давала необходимые руководящие указания, разрабатывала дизайн рекламных проспектов и завышала технические характеристики насоса, называя подобную фальсификацию маркетинговым ходом. Она контролировала разработку новой модификации насоса, которая теперь называлась суперсупернасосом, «ССН-1». Проньшин засиживался на работе до утра, целиком погрузившись в разработку нового детища.

Поначалу дела нового предприятия шли ни шатко ни валко. Первые успехи были не очень значительны. Несколько заводов, только чтобы освоить выделенные государством средства, приобрели опытные образцы для ознакомления, однако вскоре под напором обаятельной Ольги Витальевны уже заключались договора на разработку нового насоса и поставку оного, как только он будет запущен в производство. Еще ни один работающий экземпляр не был продан, а в кассу уже стали поступать первые деньги, правда, пока мизерные.

Ольга Витальевна с легким сердцем повысила себе зарплату, экипировалась в элегантный деловой костюм и приобрела за счет предприятия подержанную «Волгу». Отныне она ездила на переговоры в служебном авто, демонстрируя крепость своего положения и деловую хватку.

Успехи продолжались. Хищно сияя темным медом чудесно распахнутых глаз, Ольга Витальевна вплывала в кабинеты директоров и с апломбом заявляла, что все беды и пробуксовки их предприятий происходят из-за отставания от научно-технического прогресса.Чтоонипользуются устаревшими малопроизводительными насосами дореволюционной разработки, которые давно пора отправить в утиль. Что насос новой модификации «ССН-1» позволит увеличить производительность труда в два-три-пять-десять-сколько-надо-раз.

Затем Ольга Витальевна доставала из нового, скрипящего кожей портфеля копии дипломов с круглыми печатями никому не известных зарубежных и отечественных выставок и демонстрировала их ошеломленным директорам. Далее следовали газетные статьи, где превозносился до небес продукт технической мысли «ССН-1» и обязательно упоминалось о превосходном руководстве, осуществляемом О.В. Стрельцовой самолично. Эти статьи оплачивались из кассы предприятия и стоили недорого. Голодная журналистика, еще не привыкшая к большим рекламным деньгам, приносила прибыль тем, кто умел пользоваться ее услугами.

Директора безропотно подписывали бумаги, завороженные мечтой о супернасосе, и «Насос трейд» неизменно выигрывал тендеры на поставку насосов крупным добытчикам черного золота.

Жизнь казалась Ольге Витальевне сверкающей полосой. Муж безропотно сидел в конторе, получая оклад, который ему назначила жена. Инженеры корпели над чертежами «ССН-1», как дар Божий принимая зарплату, чуть более высокую, чем у бывших коллег из тихо агонизировавшего «Союзнасоса». На счету предприятия образовалась немаленькая сумма, дававшая блаженное чувство уверенности в завтрашнем дне. Но в землю уже были брошены первые семена раздора, из которых вскоре выросло ужасное древо междоусобицы…

Покорные работники, не знавшие размеров сумм, которыми оперировала Ольга Витальевна, были поначалу тихи и терпеливы. Они жили надеждой на то, что скоро потекут молочные реки в кисельных берегах, и госпожа директор, которую они по старой привычке еще звали Олей, осыплет их золотым дождем, честно разделив заработанное.

Но Ольга Витальевна считала по-другому. Она полагала, что успешное функционирование предприятия — это ее единоличная заслуга. Это результат ее бессонных ночей, итог переговоров с упрямыми партнерами, результат ее предприимчивости, дальнозоркости, оборотливости. И полагала, что будет справедливо, если львиная часть выручки достанется ей.

Она вела себя разумно и осторожно. Чтобы не вызывать раздражения своих соратников, она не позволяла себе роскошные машины, дорогую одежду, а в ресторане бывала лишь по необходимости. Она могла бы позволить себе многое, но годы лишений приучили ее к осторожности. Она одевалась хорошо, но не дорого, семья жила в той самой двухкомнатной хрущевке с видом на нефтеперерабатывающий завод, которую построили еще в незапамятные советские времена. Даже отпуск она проводила всегда одинаково, на работе. И никто не подозревал, какими финансовыми возможностями обладает эта энергичная женщина с чуть полноватой фигурой и плотно сжатыми губами, свидетельствовавшими о воле к победе.

Однако в недрах коллектива уже созревала оппозиция. Ее возглавил технический гений Проньшин, которого активно поддерживали прочие «рабочие лошадки». Они наивно считали, что работники предприятия в эпоху демократии вправе участвовать в распределении прибылей. Они тоже хотели приблизиться к кормушке. Это было бы справедливо: ведь они сами построили эту кормушку и наполнили ее первоклассным зерном!

В один из мирных майских вечеров состоялось решающее собрание.

После рабочего дня к Ольге Витальевне подошел Проньшин и, мрачно потупя взгляд, произнес:

— Надо поговорить…

Ольга Витальевна мило улыбнулась одними только губами, однако внутри нее все сжалось от дурного предчувствия.

Требования, выдвинутые коллективом, были просты. Финансовая прозрачность фирмы, честное распределение прибыли, полное и безоговорочное подчинение директора решениям большинства. Ну и остальная демократическая мутотень…

Оторопело выслушав требования бунтовщиков, Ольга Витальевна взглянула на мужа. Андрей сидел, как будто его ничто не касалось, как будто не его жену сейчас прилюдно распинали, обвиняя в немыслимых прегрешениях.

«Знал, — решила она с болью, — как пить дать, знал о собрании. И молчал!»

А разве не для него она старалась все эти годы, разве не для него она билась как рыба об лед, отказывала себе во сне и в отдыхе ради процветания фирмы, ради их будущего, ради будущего их детей!

Заметив пронизывающий взгляд жены, Андрей смущенно отвел глаза. «Ты мне ответишь!» — угрожающе подумала Ольга Витальевна и, пока Проньшин распинался перед высоким собранием о принципах справедливости, крупными штрихами наметила план действий. Вскоре, когда все накричались и наспорились, воцарилось тягостное молчание.

— Ну, Ольга, что скажешь? — обратился к ней глава бунтовщиков.

Выкипев, как суп на плите, Проньшин теперь смущенно прятал глаза.

«Ты первый пойдешь под нож!» — с мстительной жестокостью подумала Ольга Витальевна, но вслух ничего не сказала, кроме беспомощного: «Ребята, я не знаю, я…»

Ее ледяные, как северный океан, глаза неожиданно потеплели, заволоклись влагой, ресницы обиженно дрогнули, а по щеке скользнула предательская слезинка, предвещая первые аккорды женской истерики.

— Я… Я все делала, чтобы мы… Копеечку к копеечке, зубами рвала ради дела, ночей не досыпала… На переговорах горела, договора выгрызала из заказчиков, чтобы мы… Чтобы вы…

«Все равно они ничего не смогут доказать! — в это время холодно думала про себя Ольга Витальевна. — Свидетелей нет, документов, слава Богу, тоже нет…» Сквозь мутную пелену искусственных слез она разглядела смущение, постепенно проступавшее на лицах ее бывших друзей. И внутренне восторжествовала.

— Ну, Оля, не надо… Мы тебя ни в чем не обвиняем. — Проньшин пошел на попятный. — Мы просто хотим быть в курсе всех дел.

Ольга Витальевна даже тихонько взвыла от обиды.

— Я ведь себе ничего, все для фирмы, — забормотала она. — Ну, если хотите, пусть я больше не буду директором. Сами заключайте договора, обхаживайте заказчиков, министров. Раз я вам не нужна…

А вокруг нее уже порхали сочувственные лица, кто-то услужливо протягивал ей платок, кто-то подносил к дрожавшим губам стакан с водой, кто-то сочувственно гладил по спине.

— Оль, мы же не хотели тебя обижать, — слышался разнобой смущенных голосов. — Мы хотели как лучше.

Бунтовщики отступили. Теперь рыдающую Ольгу Витальевну окружала не стая заговорщиков, а разобщенные и измученные совестью индивидуумы. Ситуацию следовало немедленно использовать.

— Я ничего… Я как хотите… — Ольга Витальевна громко высморкалась в протянутый платок и печально обвела глазами присутствующих. — Ну, кому сдавать дела? — И вновь громко всхлипнула.

Успокаивающие голоса наперебой защебетали вокруг нее, что дела сдавать никому не надо, что речь вообще-то не об этом. Ольга упорным немигающим взглядом уставилась на Проньшина:

— Тебе сдавать дела, Ваня? — Проньшин смутился и отвел глаза.

— Надо голосовать, — смущенно буркнул он. Было видно, что он уже чувствует свой проигрыш и говорит о голосовании лишь для проформы.

Коллектив единогласно решил оставить Стрельцову директором с условием, что отныне она будет отчитываться перед коллективом о каждом своем шаге. Ольга Витальевна согласилась, ни секунды не сомневаясь, что этому вовек не бывать. Ее глаза еще краснели после недавних слез, но она уже вынашивала планы мести.

«Всех уволю! — щурилась Ольга Витальевна. — Вон сколько специалистов без штанов по Москве бегает! И все готовы за копейки горы свернуть!»

Момент для решительных действий был очень удобный. Полностью укрощенный и пристыженный коллектив стал ручным. Разработка насоса «ССН-1» была завершена, чертежи прошли экспертизу, опытный образец уже пылился в сейфе, все сертификаты и необходимые заключения госорганов были приготовлены и подшиты в папочку.

«Жалко Проньшина выгонять, — размышляла Ольга Витальевна по дороге домой. — Что ни говори, а он голова… Ладно, эту голову с плеч долой, другую найдем».

За окном мелькали сверкающие огнями дома, призрачно-желтый свет фонарей заливал мертвенное пространство пустынной дороги впереди. Взгляд Ольги упал на напряженный затылок мужа, сидевшего за рулем. Она знала, что он боится ее расспросов, боится упреков и выяснения отношений.

Но вместо выяснения отношений Ольга буднично сказала ему:

— Завтра выезжаем на работу в пять утра.

— Почему так рано? — со вздохом облегчения произнес Андрей, надеясь, что семейная гроза прошла стороной.

— На девять у меня назначены переговоры, нужно кое-что проработать.

Из-за этого собрания я не успела подготовиться…

Ольга Витальевна проснулась ни свет ни заря в отличном настроении, отдохнувшая и посвежевшая. Ситуация, в которой она, оказалась, только сильнее раззадорила ее. Адреналин, вырабатывавшийся во время стресса, всегда помогал ей мобилизовывать себя для составления хитроумных комбинаций и рокировок.

Ольга достала из кладовки две объемистых сумки.

— Зачем это? — удивился Андрей.

— Надо, — отрезала она.

Чистый, умытый ночным дождем город сверкал стеклами витрин. В них дробилось, дрожало, переливалось жидким золотом восходящее солнце.

— Что так рано, Ольга Витальевна? — спросонья просиял разбуженный вахтер, которому Стрельцова ежемесячно платила за лояльность.

Тихие пустынные коридоры, казалось, еще спали, храня в закоулках сумрачную прохладу ушедшей ночи.

Ольга Витальевна открыла комнату и прошла в свой кабинет. Загремел замок сейфа с документацией на «ССН-1».

— Держи! — приказала она мужу, вжикнув молнией сумки.

В ее руках появилась пухлая кипа бумаг.

— Что ты делаешь? — пробормотал тот, невольно опуская руки.

— Сам знаешь, — с холодной мстительностью произнесла Ольга.

Предательство отца ее детей нуждалось в немедленной компенсации. Компенсацией могло быть только другое предательство. — Ты со мной или против меня? — спросила она, пряча гневный блеск холодных глаз.

— С тобой, — растерянно пробормотал Андрей, хотя все внутри него протестовало против этих слов. Но как он мог возражать этой взбешенной фурии с кинжалами вместо глаз? Он вновь вспомнил сумрак той душной палатки, искусанные губы и чувство бессилия, охватившее тогда его…

Вскоре первая сумка, с чертежами, была уже готова, а в другую последовал опытный вариант, чудо техники, «ССН-1». Сверху его прикрыли бухгалтерскими документами и копиями договоров с заказчиками.

Через пять минут пузатые сумки уже покоились в багажнике машины.

Андрей, опустив плечи, сидел за рулем, оглушенный и раздавленный собственным ничтожеством.

— Эй, дорогой мой турист! — Так Ольга называла мужа лишь в минуты наивысшего ехидства. — Проснись, у нас мало времени!

Муж вполоборота повернул к ней свое уныло-бородатое лицо. Он знал, что отныне перестанет себя уважать, но почему-то он не смел ее ослушаться.

— На Белорусский! — приказала Ольга, и машина тронулась.

К началу рабочего дня опытный образец насоса, вся документация к нему и бухгалтерские документы фирмы были надежно спрятаны в одной из ячеек камеры хранения на Белорусском вокзале. Код от этой ячейки знала только одна Ольга Витальевна. И она не собиралась им делиться с кем бы то ни было. Она вообще не собиралась с кем бы то ни было делиться.

О следующем шаге госпожи Стрельцовой не знал никто, даже ее муж.

Визит ее в громкую фирму, чью рекламу круглосуточно крутили по телевизору, был краткосрочным по времени, но значительным по последствиям. Реклама этой фирмы демонстрировала небольшого чернявого люмпен-пролетария, который при содействии чудесной фирмы превращался в респектабельного обладателя собственной недвижимости и средств производства. «Мы — партнеры!» — возвещал мужичонка, сидя в растянутой майке за столом, на котором смутно виднелась бутылка беленькой и соленые огурцы. Сумасшедшие проценты, которые приносили акции этой чудо-фирмы, были сравнимы лишь со стартом межконтинентальной баллистической ракеты.

Результатом визита Ольги Витальевны в офис на Варшавском шоссе стал тот факт, что не далее, чем через три дня, счет насосной организации волшебным образом округлился до нуля, а счет чудо-фирмы, и без того астрономический, стал еще больше. Как она рисковала! Боже, как она рисковала!

Наружно дела в конторе протекали как нельзя более хорошо. Ольга Витальевна заискивала перед рабочим коллективом, покорно участвуя в демократических чаепитиях за общим столом, и предлагала сотрудникам отправиться в летний отпуск всем одновременно, чтобы хорошенько отдохнуть перед началом разработки новой модели. Каждую неделю, веером раскладывая на столе красиво оформленные документы, она долго рассказывала сотрудникам, сколько денег поступило на счет фирмы, и спрашивала совета, как ими распорядиться, при этом внимательно выслушивая предложения подчиненных. Вчерашние бунтовщики были полностью удовлетворены: сеанс дрессировки прошел успешно, руководительница выглядела вполне ручной, из некогда грозной директрисы можно было вить веревки.

В начале июля вся фирма дружно ушла в отпуск. На рабочем месте остались только Ольга Витальевна и ее муж. Способности Андрея Андреевича проводить собственную линию в семье были задушены в зародыше. Муж теперь лишь молча выполнял приказания жены, полностью деморализованный собственным предательством.

В июле 1994 года грянула весть, которую работники «Насос трейд», нежившиеся в это время на южных пляжах, поначалу пропустили мимо ушей, — крушение МММ.

Однако первый день после отпуска выдался не радостным. Ольга Витальевна выглядела бледной, точно ее живьем выкопали из могилы. Андрей Андреевич вообще отсутствовал (жена услала его в трехнедельный поход по Камчатке, чтобы он не портил ей игру).

— Что случилось? — встревожились сотрудники, в чьих сердцах смутно заворочалось беспокойство.

Когда весь коллектив был в сборе, директор выложила на блестящий полированный стол несколько бумажек с печатями и промолвила убитым голосом:

«Вот!»

Никто не понимал, что значат эти напечатанные на хорошей бумаге цифры с многими нулями.

— Приходно-кассовый ордер. На счет номер… переведена сумма в размере… — прочитал Проньшин и даже задохнулся от страшной догадки:

— Неужели ты все деньги туда вложила?

Ольга Витальевна молча кивнула и опустила глаза. Казалось, что ей было ужасно стыдно. Ведь она подвела коллектив, разрушила светлое будущее своих друзей, с которыми проработала пятнадцать лет, с кем бок о бок прошли ее лучшие годы, с кем они создавали чудо-насос «ССН-1».

Лишь немногим сотрудникам, плохо ориентирующимся в ситуации, пришлось объяснять случившееся. Предъявленные Ольгой бумаги означали, что в начале июня все, абсолютно все деньги фирмы были вложены в акции МММ путем безналичного перечисления из расчета курсовой стоимости шестьдесят семь тысяч рублей за тысячерублевую акцию. А в начале июля стоимость каждой акции уже перевалила за сотню.

— Я хотела забрать деньги, — каялась Ольга Витальевна. — Ведь вы подумайте, какая прибыль могла быть! За тридцать дней почти восемьдесят процентов! Мы бы разбогатели!

— Почему же ты не забрала деньги? — сурово спросил ее Проньшин.

— Не успела, — горестно вздохнула Ольга Витальевна. — Я думала, пусть они еще немного подрастут, пусть будет не восемьдесят, а сто процентов, тогда заберу… Я хотела, чтобы мы все разбогатели. Я же не виновата, что, когда мы были в отпуске, компания лопнула!

Ужасающая тяжесть случившегося парализовала всех.

— Ты не имела права вкладывать деньги без ведома коллектива! — наливаясь справедливым гневом, произнес Проньшин. — В мае на общем собрании мы обязали тебя давать отчет по всем финансовым действиям!

— Но ведь я хотела, чтобы мы все разбогатели! — оправдывалась Ольга, затравленно глядя на их обескураженные лица.

«Ничего бы не случилось, — думала она про себя, — если бы вы не вообразили себя хозяевами. Ничего бы не произошло!»

Проньшин в бешенстве приблизился к ней. Его тяжелый взгляд метал молнии, а подбородок мелко дрожал.

— А где деньги, поступавшие на счет в июне и июле? — едва сдерживаясь, спросил он.

— Все ушли на отпускные и премии, — покорно ответила Ольга Витальевна. — Вспомните, вы же сами голосовали за то, чтобы полученные деньги пустить на выплату зарплаты!

Действительно, в этом-то они никак не могли упрекнуть ее. Она была виновата лишь в том, что бухнула основной капитал предприятия в бездонную пропасть финансовой пирамиды. Только в этом. А в остальном она была чиста.

— Ты больше не директор! — с холодной яростью произнес Проньшин. — Отдавай ключи и документы. И печать!

Ольга Витальевна, в душе радуясь, что легко отделалась, выложила на стол ключи. Она-то понимала, что это был всего лишь набор железок от пустых ящиков, не хранящих в себе ничего ценного.

— Ты уволена! — жестко произнес Проньшин, с ненавистью глядя ей в лицо.

Ольга Витальевна покорно пожала плечами и, развернувшись, вышла из кабинета. Теперь настала ее очередь отдохнуть от всяческих бурь и невзгод. Она имела на это полное право.

Глава 7

Следующие две недели Ольга Витальевна провела в Греции, наслаждаясь отдыхом, которого была лишена в течение трех лет. В это время она раздумывала, что ей делать дальше. То ли зарегистрировать новую фирму на свое имя, то ли бороться за существование старой.

Вернувшись в Москву, она как ни в чем не бывало отправилась на работу. Ее встретили наглухо заколоченные двери некогда гудящих народом комнат.

— Вот уж недели две, как не появляются ваши-то, — поведал старичок вахтер. — Что, разорились, что ли?

— Кто вам сказал? — холодно удивилась Ольга Витальевна и направилась в свой кабинет.

Печать фирмы «Насос трейд» и фирменные бланки оказались на своем месте. Стуча одним пальцем по клавиатуре компьютера, она набрала один приказ — об увольнении полного состава работников фирмы — и второй — о назначении инженера Стрельцова А.А. заместителем директора с окладом согласно штатному расписанию. Подписала приказ и завизировала его печатью, любовно дохнув на ее выпуклое темное лоно.

Потом она позвонила в газету и попросила дать объявление о наборе сотрудников с высшим техническим образованием. Оплата — по договоренности.

Время собеседования — по вторникам с пяти до семи.

Когда Ольга Витальевна возвращалась в тот день с работы, внутри нее все пело. Теперь она стала полновластной хозяйкой! Теперь никто не посмеет ей перечить! Вернется из похода Андрей — и тогда за работу, заказчики уже ждут не дождутся нового насоса.

Ольга Витальевна вступила в темный подъезд. Под потолком тускло светилась спираль пыльной лампочки… Завтра ей нужно будет открыть новый счет в банке и перевести с него суммы, оставшиеся после аферы с МММ. Она усмехнулась. А все-таки ей повезло! Если бы тогда, в начале июля, она чуть-чуть притормозила бы с продажей акций, все было бы кончено. Навсегда! Хорошо, что она предпочитает осторожность рискованным операциям. Ей чужого не надо, свое бы сохранить! А тут удалось не только сберечь деньги от алчных личностей вроде Проньшина, но и порядком приумножить капитал.

Остановившись на этаже, двери лифта разъехались в стороны. Ольга Витальевна сделала шаг вперед, шаря в сумочке в поисках ключей. Куда они запропастились?

Две темные мужские фигуры вынырнули из пугливой темноты подъезда.

— Привет, Оля! — грозно произнесла одна из них, в которой Ольга Витальевна сразу же угадала Проньшина.

— Привет! — Она испуганно сделала шаг назад, но было уже поздно.

Лифт загудел за спиной, спускаясь вниз.

— Ну, как отдохнула? — небрежно хмыкнула вторая фигура. Это был Ганичев, тихий и незаметный типус из рода равнодушных пофигистов, готовых за кружкой пива позабыть о мировой катастрофе.

— Что вам нужно? — дрожащим голосом прошептала Ольга, пятясь к стене. В голове ее мелькнула мысль: может, закричать? Так ведь все равно никто не выйдет…

— Ты знаешь, что нам нужно, — хищно сузил глаза Проньшин. — Говори, где все?

— Что — все? — делая вид, что ничего не понимает, спросила Ольга.

— Где чертежи, документация, договора? Где опытный образец? Где все? — наступал Проньшин.

— Я ничего не знаю! Слушай, меня две недели не было, я не знаю, что у вас случилось! — Ганичев ухмыльнулся:

— Слышь, Вань, может, забыть про нашу врожденную интеллигентность и… — Он схватил Ольгу за ворот плаща и приподнял ее так, что носки туфель беспомощно чиркнули воздух, ища опору, горло перехватил спазм, и из глотки донесся беспомощный сип:

— У меня ничего нет!

— Проверим. — Проньшин вырвал у нее из рук сумочку. — Наверняка дома припрятала, а? Оль, тебе лучше добром отдать. Не хочется идти на крайние меры…

Наконец ступни нашарили опору — Ганичев отпустил ворот.

Перехваченное горло обрело способность дышать.

— Да чего с ней болтать! — взорвался Ганичев, роясь в сумочке. — В квартире у нее все небось сложено. Думала, что мы не догадаемся. Ничего, она у нас столько своровала, что мы имеем право… Открывай!

Ольга поймала на лету брошенные ей ключи. Замок беспомощно зазвенел, дверь распахнулась.

По комнатам загремели беспорядочные шаги, загрохотала отодвигаемая мебель, под напором кулаков затрещали дверцы шкафов, зашуршали семейные фотографии, разлетаясь по комнате.

Ольга поняла, что, пока ее конвоиры заняты поисками документов, она свободна. Первым ее желанием было удрать.

С колотящимся сердцем она выбежала на лестничную площадку. Слава Богу, соседка была дома.

— Танечка, спаси, — сорванным голосом прошептала Ольга. — Грабят меня! Звони в милицию! — И потом как ни в чем не бывало вернулась в собственную прихожую.

Проньшин и Ганичев, потные и запыхавшиеся, явились их разных комнат почти одновременно.

— Нашел что-нибудь?

— Нет!

— А на балконе?

— Еще антресоль есть! — насмешливо напомнила Ольга Витальевна, по-наполеоновски сложив руки на груди.

Она знала, ей нечего волноваться: то, что обеспечит ей процветание, сейчас покоится в камере хранения на вокзале, код… Но код она ни за что не скажет, хоть пытайте ее!

Милиция прибыла, когда истекала сорок вторая минута поисков.

Ганичев только жалобно всхлипнул, осев с заломленными за спину руками, а Проньшин в запале задержания получил удар в солнечное сплетение и теперь беспомощно ловил посеревшими губами воздух.

— Ну, рассказывайте, как все было, — предложил милиционер. Ольга Витальевна со стороны выглядела потрясенной и испуганной.

— Они напали на меня в подъезде! — запинаясь, начала она. — Я возвращалась с работы, а они… Вырвали сумочку, стали обыскивать, угрожали…

Чуть не задушили!

Лейтенант прилежно скрипел ручкой по бумаге.

— Что искали?

— Деньги, наверно, — предположила Ольга. — Смотрите, перерыли всю квартиру! Сломали шкаф! Где я теперь возьму новую мебель? Боже, они сломали любимый игрушечный паровозик моего младшего сына. Как он будет плакать!

Немного помолчав, она добавила:

— Вообще-то я их знаю… Мы раньше вместе работали… Но Боже мой, ведь мы живем так бедно, разве не видно! — Она обвела унылую обстановку своей квартиры и горестно всплеснула руками. — Господи, что скажет мой муж, когда вернется!

После этих слов она тихо и проникновенно заплакала. Ей было действительно очень обидно. Такая свинская неблагодарность после всего, что она для них сделала. Эти наезды в подъезде, нелепые обвинения… А ведь она ночи не спала, обдумывая, как бы побольше денег содрать с заказчиков. А ведь сколько сил она отдала фирме, работала без сна, без отдыха…

Ольга Витальевна достала из кармашка снежно-белый платок и аккуратно, чтобы не размазалась тушь, промокнула уголки глаз.

Ну, ничего, теперь эти субчики пойдут под суд. Насколько она разбирается в уголовном законодательстве, за разбой в подъезде им светит, приличный срок. Что-то от пяти до двенадцати. Ах, жалко, что они не успели нанести ей телесных повреждений, вернее было бы…

«Ну ничего, хватит распускать нюни», — одернула она себя. Завтра у нее начинается новая жизнь. Пора форсировать работы по внедрению модели «ССН-1» на рынок. Завтра придут новые люди, они с новыми силами примутся за работу. И она, Ольга Витальевна, будет ими руководить: разумно, справедливо, с дальним прицелом на будущее.

Новый коллектив оказался гораздо менее строптивым, чем старый.

Работники боготворили директрису, как небожительницу, спустившуюся на грешную землю, чтобы дать им работу. Ольга Витальевна теперь отбросила всякие сантименты и заигрывания, поставив жесткие условия, несоблюдение которых безоговорочно вело к увольнению. Контракт на год, испытательный срок в три месяца, после которого работодатель имел право уволить работника без объяснения причин, — это были жесткие условия неприятной игры под названием «капитализм».

Хранившиеся на Белорусском вокзале сумки с документацией и опытный образец насоса вернулись в лоно предприятия, деньги вернулись на счета фирмы, и теперь Ольга Витальевна могла ими распоряжаться по собственному усмотрению.

Вернувшийся из похода по Камчатке Андрей Андреевич нашел свою жену в приподнятом настроении, Вопросов он не задавал, предпочитая не углубляться в неприятные переживания. С покорным вздохом он принял на себя трудный пост заместителя директора фирмы «Насос трейд» с отдельным кабинетом и некрасивой секретаршей.

«Ничего, — думал он, — зато в следующие выходные поеду в лес и забуду обо всем. Природа, она как-то духовно очищает человека».

Прибыль, полученную при помощи финансовой пирамиды, Ольга Витальевна не положила в собственный карман, как можно было бы ожидать от менее дальновидного человека, а пустила на развитие дела. Она сделала евроремонт в конторе, купила хорошую офисную мебель и современную технику, наняла службу безопасности, которая не столько охраняла офис от непрошеных посетителей, сколько следила за сотрудниками фирмы, подозревая их в неблагонадежности.

До Ольги Витальевны дошли слухи, что Проньшин со своими сподвижниками недавно организовал фирму, которая занималась примерно тем же, чем и «Насос трейд». Правда, дела у его фирмы шли плохо. Голова у него была светлая, спору нет, но организатор он был никакой, заказчиков обхаживать он не умел, держать в узде работников не стремился. Его сотрудники целый день точили лясы и наполняли сигаретным дымом крошечную комнатушку, строя несбыточные планы мести зарвавшейся Ольге Витальевне и грезя о будущем богатстве. В свободное от болтовни время они лениво, как бы между делом, занимались разработкой насоса.

Ведь какой дурак будет работать в полную силу без зарплаты? Заказчики к Проньшину не шли. Никто не знал, кто такой Проньшин, все знали только милую фурию Ольгу Витальевну. Никто не знал его фирму «Насос марк», все знали только «Насос трейд».

После давнишнего нападения Ольгу Витальевну всегда и везде, а особенно в темных подъездах, сопровождали две шкафообразных гориллы с чрезмерно развитыми нижними челюстями, наводившими антропологов на неприятные размышления о регрессе рода человеческого.

Тем временем не до конца доработанный, сырой вариант «ССН-1» уже был запущен в производство. Это был действительно неплохой насос — недаром над его созданием в застойные времена трудился целый проектный институт, но это не был тот широко разрекламированный «суперсупернасос», который на ярких рекламных проспектах, отпечатанных в Финляндии, обещал чудеса производительности, КПД, давно переваливший за сто процентов, чудесный дизайн, легкость и выносливость в эксплуатации, ремонтопригодность и баснословную отказоустойчивость. Это был просто хороший насос.

Первые две недели свеженькие насосы работали очень даже неплохо, исправно качая то, что должны были качать. А потом они начинали ломаться один за другим. Цена у них оказалась западной, а качество традиционно советским. На возмущение покупателей Ольга Витальевна хладнокровно отвечала:

— А что вы хотите? Экспериментальная продукция. Конечно, есть небольшие недоработки. Учтем непременно в следующей модели. А пока оплатите ремонт, я пришлю специалистов.

Директор возмущенно орал в трубку откуда-нибудь из Нового Уренгоя, что он обратится в суд, на что Ольга Витальевна невозмутимо парировала:

— Мы увеличим сумму «отката» еще на три процента…

И директор сразу же захлопывал рот, изрыгавший проклятия, а предприятие, уже потратившееся на приобретение, доставку и монтаж чудо-техники, было вынуждено теперь платить за ее ремонт. И все были довольны: Ольга Витальевна клала в карман кругленькую сумму, а директор опростоволосившегося предприятия покупал новую машину.

Параллельно производству бешеными темпами велась разработка нового чуда техники, «ССН-2». С периодичностью раз в несколько недель центральная пресса разражалась восторженными статьями о новой разработке, объявленной чудом техники, после внедрения которой западные аналоги останутся позади. Желающим увидеть процесс проектирования предлагалось осмотреть комнату, в которой возле компьютеров сидели несколько инженеров и сосредоточенно пялились в экраны с напряжением кошки, следящей за мышкой, которая вот-вот должна появиться из норки. Это должно было означать форсированную разработку нового проекта.

Под многообещающий проект уже были получены деньги и разработана схема инвестиций. Ольга Витальевна наконец смогла себе позволить кое-что и для души: ее семья из двухкомнатной хрущевки перебралась в пятикомнатные хоромы в хорошем районе, а новый водитель директора при появлении своей патронессы угодливо распахивал дверцу элегантного асфальтового «мерседеса». Дети Ольги Витальевны учились в закрытых школах, где лучшие западные преподаватели обучали их основам надувательства и воровства, именуемых бизнесом.

Итак, жизнь ее текла молоком и медом. Ольга Витальевна уже лелеяла новую мечту: завоевание насосной промышленности всего мира. В мечтах она уже видела себя всемогущественным магнатом, вершащим судьбы транснациональных корпораций, и предвкушала власть и славу, которые принесет ей новая завоеванная вершина. И, конечно же, деньги…

Она не знала, что на пути ее нового замысла уже встал один человек.

Но сначала она встала на его пути…

* * *
По мере приближения к узкой горловине, через которую в центр города вливался поток машин, автомобильная пробка все более уплотнялась. Набрав скорость на периферийных улицах, машины, неохотно тормозили, притирались боками, дышали друг другу в спины, пыхтя, как загнанные мустанги. Сверкавший полированными боками «мере», распугивая автомобильную мелочевку вроде видавших виды «Жигулей», вырвался в левый ряд и, мигая фарами, мощно шел напролом.

Разделительная полоса между встречными потоками была пуста, только далеко впереди маячила черная куртка мотоциклиста на аппарате, в очертаниях которого угадывались благородные приметы «Ямахи». По всем приметам обладатель «рисовой ракеты» принадлежал неформальному движению фанатов мотоезды, так называемых байкеров.

В вечных московских пробках мотоциклисты имеют неоспоримое преимущество над автолюбителями, жертвами собственной респектабельности.

Водители часами парятся в раскаленных жестянках и завидуют мобильным и вертким байкерам лютой завистью. В час пик мотоциклы по Москве не ездят, а просачиваются. Срывая зеркала заднего вида, они пробираются в зазоры между легковушками, несутся по обочинам, распугивая робких пешеходов. Они вылетают на встречную полосу, вызывая скрежет зубовный и матюги водителей, жмущих педаль тормоза, заметив «этих отморозков», от одного вида которых в крови выделяется адреналин.

Вот такой безбашенный мотоциклист маячил впереди на разделительной полосе, не желая пропускать вперед «мерс» с мигалкой.

— Развелось их! — ворчливо заметил Володя, водитель «мерса», утапливая в пол педаль газа и угрожающе прижимаясь передним бампером к обнаглевшему байкеру, чья куртка надувалась пузырем за плечами, а видавшие виды брезентовые штаны выдавали человека, знающего, каково это тормозить собственными коленями на скорости сто двадцать километров в час.

— И как их гаишники на дороги выпускают! — ворчливо заметил пассажир «мерса» и неодобрительно покачал головой.

Володя помигал дальним светом мотоциклисту, что означало требование уступить дорогу. Но упрямец не желал подчиняться.

— Говорят, сам Лужков приказал гаишникам байкеров не трогать, — раздраженно заметил шофер. — Но думаю, это враки. Просто они все датые ездят, без прав и документов, поймают одного такого — на оформление битый час уйдет. А сколько за этот час мимо гаишника шестисотых «меринов» проедет? На многие тысячи! Представьте, стоит такой бородатый дядя в клепаной коже и гундосит перед инспектором в окладистую бороду. Смешно!

В это время на встречной полосе образовался небольшой просвет между машинами, и «мерс», противно взвизгнув сиреной, резко ушел на обгон, крылом притирая мотоциклиста. Байкер от неожиданности дернул руль вправо и едва не пошел юзом на большой скорости, грозя попасть под колеса пыхтящего рядом грузовика. Драгоценные секунды борьбы за право обладания дорогой были им безвозвратно утеряны, и соперник уже встал впереди, загородив дорогу. Теперь мотоцикл почти упирался передним колесом в выхлопную трубу автомобиля.

— Щас мы его поучим вежливости! — сквозь зубы пробормотал шофер и резко нажал на тормоз.

Мотоциклист чуть не клюнул передним колесом багажник, тормозя, двухколесную машину вновь повело на проезжей части.

— Не будет наглеть, — со смешком произнес шофер и, готовясь обогнуть Триумфальную арку, возле которой заканчивалась разделительная полоса и начинался сплошной газон, плавно перестроился в правый ряд. Мотоциклист, казалось, безнадежно отстал.

И Володя, и Игорь Георгиевич, его ясновельможный пассажир, быстро позабыли о недавнем инциденте, едва не стоившем жизни неизвестному храбрецу в апельсинового цвета шлеме и кожаной куртке парусом. Теперь Володя был всецело занят лавированием в автомобильном потоке, сгущавшемся по мере приближения к Центру, а его пассажир принялся раздумывать о предстоящем совещании.

Мотоциклист налетел на них незаметно, как буря…

«Мерс» был безнадежно зажат с двух сторон потоком и еле слышно пыхтел на малой скорости. Слева от него образовался зазор сантиметров в семьдесят, в него-то и просочилась взбешенная фурия на ревущей «рисовой ракете».

Шофер едва успел заметить оскаленную пасть волка на бензобаке байка, как страшный удар заставил его вывернуть руль вправо: кованый ботинок мотоциклиста на скорости сокрушил боковое зеркало.

Володя лишь испуганно вжал голову в плечи.

— Что это? — пролепетал Игорь Георгиевич.

— Вот гад, боковое зеркало снес! — шофер виртуозно выругался.

— Надо его догнать!

Далеко впереди маячил апельсиновый шлем.

— Как его догонишь, мы заперты! Щас вправо уйдет, на тротуар, а там через дворы — и поминай, как звали! — И он, бешено сигналя и подвывая сиреной, принялся выводить автомобиль в правый ряд.

В азарте погони о важном совещании было забыто. Мотоциклист, уверенный в собственной безнаказанности, неторопливо подъехал к тротуару и теперь медленно катил вдоль поребрика, снижая скорость.

— Вот он! — азартно заорал Володя. — Щас мы его достанем!

Байкер оглянулся. Казалось, он специально поджидал, когда неповоротливый «мерс» прибьет к берегу автомобильной реки. Но, едва Володя прибавил газу, готовясь смять наглеца, как «Ямаха» неожиданно бодро подпрыгнула, переместилась на тротуар и, стартовав с поднятым кверху передним колесом, ушла из-под удара, выпустив в воздух струю фиолетового дыма.

— Далеко не уйдет! Направо он не может убраться, там, я знаю, ремонт дороги.

Но мотоциклист и не думал никуда сворачивать. Через несколько секунд, адски подпрыгивая, он съехал прямо в подземный переход, разгоняя ошалевших от такой наглости граждан, неторопливо, почти вразвалочку миновал переход на малой скорости и через секунду вынырнул с противоположной стороны проспекта.

— Убег, паршивец! — раздосадованный поражением, произнес шофер. — Эх, встретить бы его на пустой трассе…

И Володя тронул машину вперед, размышляя о предстоящем ремонте…

А мотоциклист осторожно, крадучись пересек проезжую часть, развернулся в потоке машин и вновь стал исподтишка подкрадываться к жертве.

Теперь его правую руку оттягивал железный прут. «Мерс», ничего не подозревая, пылил впереди.

И вот, когда оставалось метров пятьдесят, байкер, газанув, вихрем подлетел сзади и с размаху опустил железный прут на боковое стекло.

Посыпались осколки, шофер интуитивно вывернул руль вправо и тут же «поцеловал» левое крыло какой-то «Волги», следовавшей параллельным курсом.

Раздались крики, вой, матюги, шоферы повыскакивали из машин, осыпая друг друга бранными эпитетами и оглаживая пострадавшие бока железных коней. А мотоциклист уже был далеко впереди. Он мчался, вызывая восхищенное улюлюканье зрителей. Ветер трепал за спиной его длинные рыжие волосы.

— Девка! — поражение воскликнул Володя, провожая глазами фигуру в черной куртке. И добавил восхищенно:

— Вот ведьма!

Игорь Георгиевич достал из портфеля блокнот и аккуратно вписал в него номер мотоцикла. Но предназначался этот номер не для милиции и не для суда. Он нужен был для того, чтобы быстрее найти хозяйку «Ямахи» с оскаленным волком на бензобаке. Ибо Игорь Георгиевич уже решил, кто станет его следующей жертвой.

На стол начальника охраны лег исписанный листок.

— «Ямаха» WR400F, высокая передняя вилка, широкое заднее колесо, дополнительные подножки, ножные органы управления вынесены вперед над котлами… Особая примета — оскаленный волк на бензобаке.

— Найдем, — воскликнул Кузовлев, уже знавший об утреннем происшествии. — Сколько нам из него вытрясти? Боковое стекло, да зеркало заднего вида, да стоимость рихтовки правого крыла… Плюс за ту «Волгу», что помяли из-за него… Тысячи две?

— «Из-за нее» будет правильнее, — заметил шеф. — Водитель — девушка. А «выбивать» пока ничего не надо. Просто узнай, кто такая.

Начальник охраны бросил быстрый взгляд на своего шефа. Его взгляд можно было бы назвать подозрительным, если бы Кузовлев мог себе позволить подобный взгляд.

Бурное строительство на острове, сбор сведений о разных личностях… Зачем все это? В сейфе сейчас хранится небольшая папочка с собранной информацией, но пока это не имеет никаких последствий.

Пока не имеет…

Через неделю начали поступать первые данные.

— …Оскаленная пасть на бензобаке означает, что мотоцикл принадлежит клубу «Ночные волки», — сообщил Кузовлев.

— Что такое «Ночные волки»?

— Неформальное объединение мотоциклистов, то бишь байкеров. Ведь эти заразы ни за что не скажут по-людски «мотоцикл» или там «мопед», они свои тачки называют «байками», или «чопперами», или «стрит-файерами», или еще черт знает как. «Ночных волков», по легенде, организовал некий Хирург, он же и был самым первым байкером. Этот ражий детина когда-то действительно подвизался в медицине, а теперь занимается только клубом, ну и бизнесом, связанным с мотоциклами…

— Что удалось узнать про хозяйку «Ямахи»? — нетерпеливо перебил шеф.

— Ее зовут Надя. Двадцать три года. Работает барменшей в клубе «Ночных волков», тусуется с байкерами. Подружка авторитета Паука, говорят, он правая рука самого Хирурга. Обитает на съемных хатах со своими друзьями.

— Наркоманка?

— Да нет. Вообще-то настоящие байкеры дурь не употребляют. Говорят, наркотики и мотоциклы — вещи несовместные. У кого мозги затуманены, тому на байке и ста метров не проехать, да и того удовольствия от езды нет… Водка — это да, это святое. Но наркотики… Максимум — марихуана, да и то редко.

— Ладно, — вымолвил босс и пристально взглянул на Кузовлева. — Значит, за наркотики мы ее привлечь не сможем?

В мозгах начальника охраны слегка прояснело.

— А, так вот оно что… Понял! Конечно, за сорванное зеркало она отделается как за хулиганство, а вот если у нее пакетик с героином найдут, то это на пару лет потянет. Что ж, я могу это организовать, — с готовностью предложил начальник охраны.

— Не надо! — оборвал его шеф и многозначительно добавил:

— Пока не надо…

Бывший полковник контрразведки Кузовлев обладал феноменальным чутьем. Он мог бы посоревноваться с голодным волком, рыщущим в поисках добычи.

И, точно волк, он не знал жалости. Он получал наслаждение от самого процесса погони за беззащитной дичью, которая чует смерть и цепенеет при ее приближении.

Как жаль, порой думал он, что в последние несколько лет, во время работы на нового хозяина, он был совершенно лишен этого ощущения.

Алексей Кузовлев начинал службу в контрразведке и вскоре, благодаря своим способностям, прослыл отличным офицером. Он был в меру хитер, в меру агрессивен, в меру умен, в меру бесстрашен. Лишь одного в нем было не в меру — честолюбия. Ради карьеры он был готов на все, хотя не признавался в этом даже самому себе. Онбыстро обратил на себя внимание одного из генералов, стремившегося сделать себе политический капитал на играх с контрразведкой, и не рассуждая выполнял все его поручения. Кузовлев ждал, что, поднявшись на вершину власти, генерал поведет своего верного пса за собой. Что за этим последует все — чины, награды, почет, уважение, деньги. Да, деньги лишь в последнюю очередь.

В первую — карьера.

— Ты моя правая рука, — уверял генерал, дружески похлопывая его по плечу. Так отважный дрессировщик позволяет иногда потрепать за загривок опасного и агрессивного льва. — Если я сделаю шаг вперед, ты шагнешь вместе со мной, учти это!

Кузовлев верил в лучшее и терпеливо ждал, когда все эти приятные вещи: карьера, власть свалятся на него в награду за его преданность. Его оптимизм подкреплялся тем, что его генерал, казалось, попал в верную струю и руками своих верных помощников с серыми лицами в серых одеждах, несущих на себе неразличимую печать органов, ковал себе победу.

Даже жена Кузовлева не знала, чем занимается ее муж. Она думала, что он занят кабинетной работой, справками, бумажками, отписками… Однажды ей удалось подсмотреть в его приоткрытый кейс, битком набитый бумагами, и это только укрепило в ней уверенность относительно работы мужа. Действительно, теперь Кузовлеву не было нужды непосредственно заниматься черновыми делами.

Теперь он преимущественно анализировал, сопоставлял, организовывал работу для осуществления далеко идущих политических планов своего хозяина.

Он организовывал слежку и прослушку, посылал своих людей на важные встречи, собирал информацию, вытаскивал из нее те крупицы, которые были бы полезны шефу. Однажды генерал огорченно вздохнул, прочитав представленную для доклада бумагу, касающуюся деятельности одного очень строптивого депутата. Этот упрямец не соглашался на предложенные ему деньги, не боялся запугивания и не обладал достаточным так-том, чтобы молчать о сделанных ему предложениях.

— Как он нам мешает! — В голосе генерала звучало искреннее сожаление.

Присутствовавший при этом Кузовлев воспринял его слова как приказ, который не нуждался в письменном подкреплении. Вскоре строптивый депутат точно сквозь землю провалился. Пресса недовольно погудела по поводу его исчезновения, но, поскольку даже мельчайших следов, похожих на криминал, обнаружено не было, скоро успокоилась. Полковник Кузовлев работал очень чисто.

А потом был предприниматель, не желающий уступать шефу в одном принципиальном вопросе… Этот глупый человек упорно ставил ему палки в колеса, хвастливо приговаривая, что при его-то охране нечего бояться всесильных комитетчиков. И вскоре после этих слов неожиданно скончался от сердечного приступа в бане.

— Перегревание, — констатировали врачи. — Сердце не выдержало.

Следователи, которым безутешная вдова приплатила за старание, выяснили, что в тот роковой вечер супернадежная финская печка в сауне была включена на максимум, а поскольку спираль на ней стояла гораздо большей мощности, чем было предусмотрено конструкцией, то температура в бане в момент смерти предпринимателя была около двухсот градусов. Какой организм выдержит?

— Но почему, если было так жарко, он не вышел из сауны? — продолжала настаивать супруга, упорно видевшая в случившемся чей-то злой умысел.

— Наверно, уже не смог, — пожал плечами следователь.

И следователи, и вдова не подозревали, как они были близки к истине. Предприниматель действительно не смог выбраться из адского пекла, потому что дверь сауны оказалась надежно запертой снаружи, а охрана, предусмотрительно выключенная спиртным, беспробудно спала в предбаннике, не слыша предсмертных стонов хозяина.

Несчастный случай — таков был вердикт следствия. Дело закрыли за отсутствием состава преступления.

Для Кузовлева это означало, что его работа была чистой и качественной, как всегда. Именно такую работу принято называть настоящим профессионализмом.

И опять на большой политической кухне заварилась каша. Но только это была последняя каша, которую пришлось отведать шефу Кузовлева.

В результате политической интриги генерал оказался в отставке.

Спасая свою шкуру, он бежал за рубеж, откуда исходил злобным ядом, бессильно грозя своим противникам. Потеряв былое влияние, он быстро забыл о своем верном слуге, которого обещал вытащить из любой передряги. В глубине души генерал считал его расходным материалом, который хоть и жалко (теперь не часто встретишь такой качественный товар), но не настолько, чтобы рисковать для его спасения собственной шкурой. Вместе с генералом пошла «под нож» и вся его команда.

Все случилось так быстро, что Кузовлев не успел понять, что, собственно, произошло. Еще утром он звонил шефу и разговаривал с ним о текущих делах и все было нормально. Еще ничто не предвещало трагедии. Они говорили, как всегда, недомолвками, понимая друг друга с полуслова.

— Насчет того дела… Надо ускорить темп, — произнес генерал. Его просьба звучала как приказ.

— Будет сделано, — ответил Кузовлев и положил трубку.

Из ванной вышел его сын — свежий, красивый парень, благоухавший дорогим одеколоном. Капли влаги еще дрожали на его непокорных волосах. Виталику было уже двадцать четыре, он был молод и упоен своей молодостью. Перед ним открывались блестящие перспективы. Он учился в экономическом институте, у него была девушка, море друзей и вообще все у него было замечательно.

— Па, подбросишь до института? — спросил он, смахивая полотенцем капли воды.

— Опять проспал? — с ворчливой любовью произнес отец. Он любил сына так, как может любить ребенка только настоящий служака. В иерархии ценностей сын стоял для него на первом месте. После службы.

— Ага! — отмахнулся Виталик и одним движением гибкого молодого тела, которое так нравилось девушкам, запрыгнул в джинсы. — Ну, ты пока кофе допивай, а я машину разогрею, лады?

Отец молча бросил ему ключи от «девятки».

— Ладно, — снисходительно произнес он, любуясь сыном. — Она мне сегодня все равно не нужна. Езжай, а то опоздаешь.

Он уже заканчивал завтрак, когда сильный грохот, от которого задребезжали стекла и заложило барабанные перепонки, заставил его броситься к окну. На месте «девятки» полыхала черным огнем развороченная яма, в воздухе парили хлопья сажи…

Кузовлев сам вызвал «скорую», сам предупредил взрывников. Потом спустился вниз, аккуратно прикрыв дверь, и даже принялся ограждать место взрыва, не дожидаясь приезда милиции. Он делал все, что должен был делать настоящий профессионал, чтобы сохранить для следствия драгоценные следы.

А потом, не давая себя увести, он лишь молча смотрел, как возле развороченной машины суетились приехавшие службы, не слышал сорванных криков жены, упорным немигающим взглядом глядя на водительское место, где находилось то, что осталось от его любимого сына…

А потом все завертелось… Через час после взрыва, сбежав от конвоя, который пришел его арестовывать, генерал поспешил в аэропорт, забыв пригласить с собой свою «правую руку». Как попавшая в капкан лисица, он предпочитал отрубить эту руку, но уцелеть самому. Несколько дней полковнику приходилось скрываться и от сослуживцев, и от убитой горем жены, от всех — его искали.

Повальные аресты и всеобщая неразбериха продолжались еще месяца два, и все это время полковник скрывался по конспиративным хатам, стараясь наладить связь с шефом. Но генералу он был не нужен. Кузовлев пропустил похороны сына, не навестил жену, когда та попала в больницу с сердечным приступом, — он знал, что за ним охотятся, и не мог рисковать понапрасну из-за дурацких сантиментов. Ведь он мог еще пригодиться шефу.

А жена, всегда понимавшая его и прощавшая, на этот раз не поняла и не простила его.

— Это ты должен был умереть! — сказала она ему. Он с трудом узнал в этой бесконечно старой и раздавленной горем женщине свою некогда любимую Лену.

Она была права. Все так вместе сошлось в одной точке: гибель сына, предательство его шефа, упреки жены… После этого, внешне оставаясь прежним, полковник внутренне сильно изменился. Кровь сына врезалась ему в память мучительным воспоминанием. Он не мог отвести от нее внутреннего взгляда. Он хотел видеть ее снова и снова… Что ему оставалось делать? Только надеяться на то, что его хватка вновь понадобится шефу. Или тому, кто станет его шефом.

Вскоре о нем забыли все — и друзья, и недруги. У людей короткая память, и через год его фамилия уже никому ничего не говорила. Кузовлев превратился в обыкновенного отставного военного, из тех, что, выйдя на пенсию, устраиваются в службы безопасности крупных компаний, чтобы, вызывая почтительный ужас сослуживцев, выискивать среди служащих, точно вертких вшей, нарушителей режима.

А потом ему удалось найти теплую непыльную работу в охране международной корпорации, которой руководил Игорь Георгиевич. Он проработал там несколько лет, прежде чем босс без опаски стал поручать своему начальнику службы безопасности разного рода неприятные и грязные дела.

С тем архитектором получилось так удачно…

— Степень секретности самая полная, — предупредил его шеф, а приказания шефа он не привык обсуждать.

— Нужна легенда, — тоном рекомендации заметил полковник.

— Ну, допустим, загородный дом для некого обеспеченного человека.

Подходит?

— Это вызовет толки, — возразил Кузовлев. — Кто этот богатый человек, зачем ему уединенный дом, на какие деньги он его строит? Пресса устроит вой. Всплывет ваше имя, вытащат на свет ваши связи с Кремлем. Будет большой шум.

— Просто постарайся, чтобы об этом не болтали, — отмахнулся шеф и вновь склонился к бумагам. Ему и невдомек было, что этими словами он подписывает кое-кому смертный приговор.

Этот архитектор был слишком любопытен… Нельзя быть таким любопытным в наше время. Он из кожи лез, пытаясь разнюхать, кто владелец острова. Какое ему было до этого дело, скажите на милость? Язык у него, казалось, так и чесался от желания выболтать все репортерам.

Однажды на стол Кузовлева легла небольшая заметка в вечерней газете «Паэзе сера».

« — Чем же занимается наш гений, наш современный Корбюзье?» — вопрошал не слишком оригинальный в эпитетах корреспондент. — "Мы позвонили Дино Чентуре.

— Ходят слухи, — сказали мы, — что вы сейчас не у дел, у вас творческий кризис и нет заказов.

— Это совсем не так, дорогой Бенито, — поведал нам наш гениальный друг Дино. — Я сейчас работаю над одним очень престижным проектом, который отнимает у меня все время. Мне приходится целые недели торчать на крошечном острове посреди моря в компании рабочих, инженеров и строителей. То, что я построю, несомненно, произведет фурор. Это будет мой новый шедевр!

— Но для кого ты работаешь, Дино, — спросили мы по-дружески архитектора. Его ответ еще больше подстегнул наше любопытство.

— Мой заказчик — весьма влиятельная фигура из России, однако об этом, друг Бенито, не стоит упоминать…

Скоро, очень скоро наш незаслуженно забытый юный гений от архитектуры затмит шедевры прошлого своим необыкновенным даром, а русский президент наконец получит достойную виллу для отдыха!"

Так был подписан смертный приговор тщеславному архитектору.

Кузовлев не знал, что половину всего сказанного в заметке репортер Бенито выведал у своего маленького болтливого друга, с которым коротал тоскливые вечера в уютной квартире архитектора. Словоохотливый юноша поделился с любовником тем, что знал, а другую половину досочинял сам Бенито, справедливо полагая, что вранье тем более замечательно, если в нем содержится хотя бы гран правды. Репортеру нужны были деньги для Пепо по прозвищу Салаино, смазливого чертенка с абрикосовым пушком на смуглых щеках…

Никто и никогда не узнал, почему вертолет, на котором летел Дино Чентура, рухнул в море. А прекрасный замок, высившийся точно мираж в сиреневом мареве теплого моря, уже готовился принять своих первых гостей.

Глава 8

Утро 3 апреля обрадовало Надю двумя градусами выше нуля и проливным дождем. И это было отвратительно, ведь именно на третье апреля было назначено неофициальное открытие сезона в клубе «Ночные волки».

Ее воображение уже рисовало унылую картину: на мокрой асфальтовой площадке маячат полтора человека на «оппозитах», и группа сочувствующих байкерам зевак открывает сезон, радостно помахивая зонтами. И это вместо праздника ночи, когда дозволено все, когда даже «гайцы» с полосатыми палочками скромно отступают перед двумя сотнями рвущихся в небо зверски раскрашенных коней!

К середине дня погода все-таки прояснилась — проглянуло робкое весеннее солнце. Однако его появление совершенно не сказалось на температуре — она оставалась предельно низкой. Место сбора, смотровая площадка на Воробьевых горах, смутно вырисовывалось в тумане, пластами наплывавшем на столицу. К закату дня в кафе едва набралось человек двадцать, судорожно попивавших кофе в безуспешных попытках согреться. Ни одного мотоцикла пока еще не было — даже самые отчаянные любители езды высказывались в таком духе, что сейчас сесть на байк рискнут только «самые отмороженные». Ведь тому, кто, залив глаза, отважится опробовать блестящую свежим ледком дорогу, гарантирован перелом шеи, если скорость превысит двадцать километров в час.

Хотя выезжать при нуле да еще ночью — это практически диагноз, но, к удивлению Нади, подкатившей к смотровой площадке на новенькой «Ямахе» точно в семь, она оказалась не одна. Кроме суровых, закаленных жизнью обладателей отечественных «Уралов», которым после литра водки даже обледенелая дорога нипочем, на Воробьевых горах вопреки обещанному снегопаду собралось человек триста. Вдоль асфальтовой площадки в несколько рядов выстроились байки. По древней традиции, они располагались кучками: справа — «оппозитчики» и «чопперолюбители», чьи аппараты поражали обилием и массивностью наваренных железок, ближе к церкви — почитатели трехзначных скоростей и полных обтекателей.

В толпе царило оживление. Возбужденные долгой зимней разлукой друзья встречали веселыми криками любой движущийся объект, будь то экзотическое «купе» или рычащий «чоппер». По заставленной техникой проезжей части циркулировали бородатые байкеры в клепаных куртках, а дамочки в кожаных джинсах ищущим взглядом нежно окидывали их мужественные лица.

Появление Нади было встречено приветственными возгласами.

— Ого, Надюха! — Трехметровый детина по кличке Полковник, старый друг Паука, дружески хлопнул девушку по кожаной спине. — Откуда «рисовую ракету» прибомбила?

Надя лишь загадочно улыбнулась, ища глазами в толпе своего приятеля. Среди поблескивавших хромированными частями мотоциклов она разглядела огромный раскрашенный в тигровые цвета «Харлей» Паука и на малом газу подкатила к нему. Ей не терпелось поведать о сегодняшнем приключении.

Захлебываясь, она рассказывала о своем поединке с зажравшимся «плохустиком» в новеньком «мерсе». Потягивавшие пиво «перцы» с косынками на головах, в кожаных перчатках внимали ее рассказу, одобрительно покряхтывая:

— Молодец! Как ты его! Правильно!

— Ногу не свернула, когда по зеркалу била «казаками»? — обняв ее за плечи, заботливо спросил Паук. — Могла ведь отлететь под колеса, как мячик в пинг-понге.

— Все было по науке, — гордо улыбнулась Надя. — Хряк — и все! Они еще пытались за мной гнаться, но куда там! Я в переход — и уже на другой стороне стою, они только зубами скрипят. Так им и надо!

— Ну, вот тебе и открытие сезона! — восхищенно протянул тип по прозвищу Зверь, гордо восседавший на видавшей виды «Хонде», которую три года самолично собирал из деталей, найденных на свалках ближнего Подмосковья. — По этому поводу нужно выпить. Слышь, Надюха, не боишься, что этот тип вычислит тебя по номеру?

— Пусть рискнет здоровьем, — хмыкнула Надя и задорно тряхнула рыжей, спутанной от ветра гривой. Паук прижал девушку к себе и горделиво произнес:

— Моя школа!

Когда короткая стрелка часов нехотя перевалила за единицу, веселье на Воробьевых горах достигло критической точки, а столбик термометра окончательно ушел в минус. В свете фонарей мистически поблескивал асфальт, а на обочине между деревьями смутно чернели глыбы слежавшегося грязного снега.

Звенящая бутылками толпа постепенно редела: незакаленная молодежь дружно впадала в алкогольную кому и отчаливала восвояси, а солидная публика шла догуливать праздник в более теплой обстановке — клубах, барах и личных гаражах.

Часам к трем под воздействием низких температур веселье угасло окончательно, и Надя со своим приятелем и его друзьями отправились на «Свинодром» — одну из баз «Ночных волков».

Бешено ревя моторами, кавалькада мотоциклистов летела по тихим ночным улицам мимо салютующих работников ГАИ на перекрестках. В лицо бил упругий ветер, от морозного воздуха перехватывало дыхание, щеки покрывались ледяной коркой, а руки коченели, примерзая к рулю.

В воздухе кружились слабые чахоточные снежинки, но даже снег теперь не мог испортить Наде настроения — сезон все-таки был открыт, и любые погодные каверзы могли лишь ненадолго задержать бесповоротное наступление великого Времени Сухого Асфальта. Время Сухого Асфальта — это пора полета и движения, единственное время настоящих байкеров, для которых остановка означает немедленную и бесповоротную смерть.

* * *
— У меня есть новые сведения! — Лариса напряженно откинулась в кресле и перехватила пальцами слабо дымившуюся сигарету.

— Что такое? — произнесла она в телефонную трубку.

— У него новая пассия.

— Кто она? — хищно прищурила она зеленоватые бесовские глаза. — Я ее знаю?

— Официантка из грязного бара в рабочем районе, — иронически ухмыльнулся голос в трубке. — Ну и вкусы у него! Наверное, после изысканного ресторана особенно сильно тянет на гамбургеры…

Лариса улыбнулась, оценив тонкий. комплимент.

— Значит, танцовщица забыта? А как поживает мой мешок с деньгами?

— Этот мешок изрядно похудел за последнее время. Его пощипала одна верткая фирма, именуемая вполне невинно — «Насос трейд». Руководит ею некая бойкая дамочка, которая не стесняется запускать руку в чужой карман.

— И что, крупно она его выпотрошила?

— Да уж, постаралась. Обычная схема — деньги перечислили в банк, а потом они пропали со счета неизвестно куда. Но и это не главное… Он продает все свои ликвидные акции. Насколько удалось проследить цепочку, их конечный пункт — оффшорные компании на Кипре. Вот что мне приходит в голову… Не собрался ли он свернуть дела?

— Как это?

— Ну, закончить бизнес. Вывозит капиталы за рубеж, чтобы уйти на покой…

— Это исключено! — невозмутимо заметила она после некоторого раздумья. — При его влиянии, при его связях… Добровольно отказаться от этого — нонсенс!

— Зачем же тогда он строит убежище на острове? Рассчитывает, что там никто его не достанет!

Она помолчала, в бессильной ярости кусая губы.

— Я… Я не позволю ему удрать от меня! Холодные пальцы сжали виски. Надо что-то придумать. Но что?..

— Груз будет доставлен по воздуху, — предложил Кузовлев. — Просто и надежно.

— Не лучше ли морем?

— К острову из-за рифов можно подойти только на плоскодонке.

— А как же безопасность? — нахмурился шеф.

— Безопасность стопроцентная. Ветер, болтанка исключены. Можно доставить хоть богемское стекло и быть уверенным, что ни один, самый тонкий, бокал не треснет.

— А как пилот?

— Его молчание будет обеспечено, — с чуть заметной усмешкой ответил начальник службы безопасности.

Ему нравилось то, чем приходилось заниматься сейчас. Очень нравилось. Он в этом деле чувствовал запах крови. Он чуял его своим обострившимся нюхом, и этот запах казался ему таким мучительным и приятным, что хотелось завыть от наслаждения. И, закрыв глаза, он вновь вспомнил гибель своего сына. Вот и тогда он тоже чувствовал тягучий сладковатый запах крови. И тогда тоже…

Пока их четыре. Мало. Кого же еще взять с собой, нахмурился он.

Профессор Гомиашвили в своем фундаментальном труде рекомендует, чтобы замкнутый коллектив состоял из семи-восьми человек. Пусть будет семь — это счастливое число, оно приносит ему удачу.

Он закрыл лицо холодными ладонями. Задумался. Вспомнил, как еще недавно ходил с женой на концерт начинающей звезды. Понравилось. Как ее звали?

Как-то на "а"… Анастасия, Аделаида… Надо бы вспомнить. Голос у нее был хороший. И не настолько уж она известна, чтобы ее отсутствие на эстраде произвело фурор.

Хорошо. Еще кто? Ну, допустим, пусть будет эта белобрысая самодовольная особа, много мнящая о себе. Ее отца он хорошо знает. Слишком хорошо, чтобы сохранить с ним приятельские отношения. Он удавится за каждый доллар, хотя в день зарабатывает миллион. Говорят, он ненавидит расплачиваться за еду в ресторанах. Будет забавно, когда его дочь…

Ну и кого-нибудь для души… У него есть на примете один симпатичный человечек. Они познакомились случайно, во время пробежки в парке.

Он оступился, подвернул ногу, она не раздумывая бросилась на помощь ему, наложила повязку, довела до машины. Еще он думал прислать ей цветы в знак благодарности, но в текучке повседневных дел позабыл о своем намерении. Что ж, еще не поздно все исправить. Он подарит ей вечное счастье. Разве этого мало?..

Итак, решено… Их будет шесть.

* * *
Многие обыватели, упирая только на броские внешние атрибуты, безбожно путают рокеров и байкеров. И те и другие, правда, похожи — и внешностью, и образом жизни, — зато кардинально отличаются по своей глубинной философии, вкладывая даже в саму езду на мотоцикле совершенно различный смысл.

Смысл рокерства в ярко выраженном протесте против скуки и размеренности современной жизни. Этот протест выражается в пристрастии к черным одеждам, в обилии железных цепей, черепов и в категорическом отрицании устоев омещанившегося общества. Художественное выражение этого протеста — тяжелый полуподпольный рок, его болезнь — смерть от передозировки наркотиков. Совсем не то милые и безобидные байкеры. Большинство из них в свободное от езды время прилежно служат в различных конторах, офисах и банках. После работы они нацепляют «косухи», надевают подбитые железными подковками «казаки», выводят из стоила своих застоявшихся железных коней и растворяются в ночи, летя навстречу ветру и собственной гибели. Это большей частью невинные тихопомешанные люди, зацикленные на своих железных конях. Всю зиму и добрую часть весны они днюют и ночуют в гаражах, разбирая по косточкам мотоциклы, чтобы к весне собрать из них доселе не виданное чудо.

Но и это не главное… Философия байкерства не столько в протесте, сколько в движении. Остановка для настоящего байкера означает физическую смерть. Жизнь в движении, и в движении — жизнь. Ведь «убиться» на мотоцикле проще простого. Резкий боковой порыв ветра, лопнувшая шина или цепь передачи, клин двигателя, мокрая листва или рельсы, пятно машинного масла, банальный камень — и машина на скорости за сотню идет юзом, а потом — падение. Своего «последнего» падения ждешь каждую секунду, и ожидание завораживает, как медитация. Вот только встретить этот миг хочется с широко открытыми глазами.

Воздух на скорости 120 километров в час проникает в шлем, раздирает рот, глаза становятся рачьими — под веки попадает сокрушительный ветер. На скорости 140-150 с головы уже срывает шлем, а из-за жуткого дорожного полотна (иного в нашей стране нет) начинаются страшные вибрации. А холод! Даже в теплый летний день, летя за городом по трассе, в низинах мерзнешь в полосах холодного, остывшего воздуха, но зато через секунду, когда взлетаешь на холм, тебя обдает африканской жарой. Но самое страшное для мотоциклиста — дождь. Тогда уж пьешь воду стаканами. Останавливаться на обочине бессмысленно, лучше ехать — так почему-то теплее. Морось, попадающая на лицо сквозь забрало, напоминает булавочные уколы, тогда как крупные ливневые капли похожи на удары кулаков, и во рту появляется металлический привкус крови.

Зато, когда рядом летят твои друзья, и ты знаешь, что в случае падения они обязательно придут тебе на помощь, когда упругий воздух ласкает лицо, а кожаная куртка ведущего как путеводный маяк виднеется где-то далеко впереди… кажется, что это и есть счастье!

Со стороны групповая езда байкеров четкостью и слаженностью напоминает физкультурные праздники времен тоталитаризма. Есть ведущий, есть замыкающий. Все сигналы ведущего повторяются водителем каждого мотоцикла: пальцы рогулькой — выстраиваемся в колонну по двое. Один палец вверх, в затылок — дорога сужается. Скорость колонны на трассе определена раз и навсегда: 100 — 120. Тех, кто не может держать общий темп, не уважают. Ясно сразу — человек боится скорости и рискованных обгонов. А рисковать приходится постоянно, иначе безнадежно отстанешь и поломаешь весь ритм движения. Так что скучно не бывает — надпочечники только и успевают выбрасывать в кровь адреналин…

Автомобилисты недолюбливают байкеров за вертлявость и непредсказуемость. Московское ГАИ относится к ним добродушно-снисходительно, как к любимым, но шаловливым детям или как к одной из достопримечательностей города. Рядовые граждане их просто боятся, по простоте душевной путая с бандитами. Да и внешний вид любителей быстрой езды внушает опаску. Вместо белых одежд и крыльев за спиной они носят черную клепаную кожу, косынки, завязанные узлом на затылке, черные перчатки, «казаки», подбитые железными подковками, которые при экстренном торможении выбивают из асфальта красивые искры.

Страх рядовых граждан перед ни в чем не повинными байкерами проистекает из самой истории этого движения. Недаром за ними в американских Штатах закрепилось выражение «беззаконные байкеры» — «outlaw bikers».

В конце сороковых годов молодежь, вернувшаяся домой, в Америку, после Второй мировой войны, была крайне разочарована тем, что она нашла дома.

Пуританские нравы, коммерческий дух и всеобщее показное ханжество рядовых американцев как-то не увязывались с понятием «великой американской мечты», которую защищали бывшие солдаты. Многие из них так до конца и не смогли найти себя в ставшем чужим для них обществе. Часть из них оседлала мотоциклы, оделась в черную кожу, нацепив на нее трофейные свастики и железные кресты. Вскоре первые байкеры стали объединяться в сообщества, живя по старым, понятным им фронтовым принципам. Так были организованы первые известные клубы — «Market Street Commandos», «Booze Fighters», а также «P.O.B.O.B» («Pissed Off Bastards of Bloomington» — переводится примерно как «пьяные зассанные ублюдки из Блумингтона»). Почти все они в это время были членами Американской мотоассоциации (АМА) и активно участвовали во всех гонках и мероприятиях, которые устраивались под ее эгидой. Народом они были буйным, и их деятельность в один прекрасный момент стала слишком активной.

В 1947 году во время гонок, проводившихся Ассоциацией, в двух калифорнийских городах Холлистере и Риверсайде ситуация неожиданно вышла из-под контроля. Байкеры практически захватили оба городка и в течение нескольких суток терроризировали их, рассекая на ревущих «бобберах» по улицам и врываясь прямо на своих аппаратах в кафе и рестораны. При этом местные правоохранительные органы были бессильны против толпы от души развлекающихся пьяных молодчиков. Всеобщее веселье и невинные байкерские забавы были подло прерваны при помощи Национальной гвардии и шлангов лесных пожарных. Шериф из Риверсайда в интервью, взятом после инцидента, впервые использовал название «беззаконники» — «outlaw bikers».

После этого журнал «Times» широко осветил мероприятие в Холлистере и даже выделил первую страницу обложки под фотографию абсолютно пьяного байкера, сидящего верхом на «боббере», припаркованном в куче пустых пивных бутылок.

Этот имидж был подхвачен, увековечен и разнесен по всей Америке в 1950 году режиссером Стенли Крамером в фильме «Дикарь» с Марлоном Брандо, в главной роли. Америку начала трясти очередная паранойя: при приближающемся реве «Харлея» народ начинал вооружаться и готовиться к вторжению диких орд.

Репутация мотоциклистов была сильно подпорчена. Кроме самих мотолюбителей от этого страдала Американская мотоассоциация, так как договориться с властями о проведении гонок стало просто невозможно. В конце концов президент АМА обратился к народу с речью, в которой он подчеркнул, что из всех мотоциклистов в США только 1% является зловредными хулиганами и возмутителями порядка, тогда как остальные — законопослушные паиньки. «Беззаконники» выслушали речь, ухмыльнулись и гордо пришили к своим кожаным одеждам нашивку «1%», чтобы ни у кого не оставалось сомнения в том, к какой части мотоциклистов они относятся.

Но таких бестормозных личностей среди байкеров действительно меньшинство. Главное для них — это свобода и наслаждение ею, погружение в мир близких по крови, общение с братьями по духу.

Надя попала в компанию байкеров еще в младенческом возрасте, лет в десять. Ее старший брат Юрик был помешан на мотоциклах и целыми днями пропадал в гараже неподалеку от дома. Там же обычно вертелась младшая сестренка, предпочитая играм с плюшевыми медвежатами возню с шарикоподшипником или цепью передач. Точно запах самых приятных духов, девчушка вдыхала аромат бензина и машинного масла.

Когда ей исполнилось двенадцать, Юра, снисходительно посмеиваясь, в первый раз посадил сестренку на пожарно-красную старушку «Яву». В гараже, заваленном запчастями, был установлен тренажер, на котором Юра учил сестру «вывешиваться» — менять центр тяжести для прохождения поворотов. Установив мотоцикл на центральную подножку, Надя забиралась на него так, чтобы тело наполовину висело в воздухе. Затем брат требовал отпустить руль, сохраняя положение, — и девочка благополучно падала с мотоцикла на цементный пол, очень холодный и твердый.

— Ты должна опираться внешним коленом на бак, а ногу вообще можешь убрать с подножки… — учил сестренку Юра. — Вот так! А теперь наклони башку (Юра был не слишком-то разборчив в выражениях), задницу перенеси в воздух и наклонись, как будто летишь… Вот балда! Говорят же тебе, угол наклона у тебя с мотоциклом должен быть одинаковый, ясно? Чего ты отклячилась? Отпускай руль!

Ага, видишь, не упала! Вот оно, правильное положение!

— Тяжело висеть! — тоненько пищала Надя.

— Ничего, на скорости тебе центробежная сила поможет… Ну вот, опять раскорячилась, как горилла… Учишь тебя, учишь… В такой позе одна неровность — и нога соскользнет, повиснешь на руле и… Большой Бам! Тело должно быть расслабленным, даже разболтанным, но при этом ты должна слиться с машиной в одном порыве!

Надя тихонько кряхтела, потирая ушибленные бока и ведя счет синякам уже на десятки. В четырнадцать она уверенно разъезжала на «Яве» по окрестностям, пока Юра, одетый в черные клепаные одежды, обнимался в гараже с очередной поклонницей.

Свое первое ребро девушка сломала в пятнадцать, навернувшись на мокром асфальте, а первое сотрясение мозга получила в шестнадцать. После этого, чтобы не остаться без мозгов, она предпочитала ездить в защитном шлеме, хотя среди ее знакомых байкеров это и считалось немодным.

Когда старшего брата забрили в армию, Надя как правопреемница завладела его «пожарной» «Явой», которую давно уже могла разобрать и собрать с закрытыми глазами. В то время в Москве кроме шедевров отечественного машиностроения, тяжеленных, мощных, но инертных «Уралов», «ИЖей», «М-72», наконец стали появляться и первые заморские ласточки: легендарные «Харлеи», «Кавасаки», «Хонды», «Дукати», «Индианы». Некогда казавшаяся Наде прекрасной старенькая «Ява» на фоне заморских обтекаемых радостей теперь смотрелась неповоротливой простушкой, да еще и с дурными манерами. Свечи на ней приходилось менять через каждые сто-двести километров, то и дело в ней что-то портилось, заклинивало и горело. Девушка мечтала о том времени, когда у нее будет достаточно денег, чтобы позволить себе изящного заморского красавца, так легко взлетающего над землей, как будто у него есть крылья.

После окончания школы вопрос об учебе для Нади не стоял. Имея мать-алкоголичку и отца, еще в незапамятные времена растворившегося в неизвестном направлении, мечтать о высшем образовании было непозволительной роскошью. Связи братца Юрика, к тому времени оттрубившего свои два года в мотопехоте, позволили девушке устроиться на работу в байкерский клуб, где она, одетая в кожаное мини, каждый вечер сияла апельсиновыми волосами за стойкой бара, разливая пиво и водку жаждавшим горячительных напитков мотоциклистам.

Бар «Голодная утка» находился в бывшем складском помещении. Обычно сюда приходила публика дикая и колоритная, вооруженная монтировками и бейсбольными битами, ставшими популярными, благодаря своим высоким убойным качествам. Здесь всегда можно было рассчитывать на небольшую дружескую драку, которая заканчивалась парочкой проломленных черепов. Здесь подпитые развеселые девчонки, вдоволь натанцевавшись на столах, оставляли лифчики на специальной вешалке, вызывая восхищенное улюлюканье поклонников в клепаной коже. Здесь было полно девиц без комплексов, мечтавших о крепких байкерских объятиях.

Ближе к вечеру окрестности клуба оглашал мотоциклетный рев, и вскоре все пространство вокруг старого склада заполоняли хромированные рогатые чудовища, поджидавшие своих хозяев. Некоторым особо уважаемым индивидуумам разрешалось подъезжать на своих машинах прямо к барной стойке и распивать пиво, сидя в седле своей железной лошадки. Стены бара украшали старые мотоциклы, светильники под потолком были сделаны в виде колеса, высокие сиденья возле стойки представляли собой мотоциклетные седла, а в оформлении помещения использовались всевозможные запчасти от мотоциклов.

Паук, приятель Нади, стоял довольно высоко в иерархии «Ночных волков». Это был «старый» (ему было уже двадцать семь), заслуженный деятель байкерского движения, не только прошедший школу советского чопперстроения, но и побывавший на «стажировке» в одном американском байкерском клубе.

Возвращение блудного байкера из Америки было немедленно отмечено грандиозной попойкой в клубе «Голодная утка», где старые приятели с трепетом слушали про его заморские похождения.

Паук проповедовал с небывалым красноречием. Его словоохотливость сильно увеличилась от того, что неподалеку маячил силуэт хорошенькой рыжеволосой девушки, вытиравшей тряпкой стойку бара.

— Я разочарован до потрясения, — разглагольствовал Паук. — Что я нашел здесь? Известный по всей России бар «Яма» превращен в забегаловку.

Тусовка — мажоры на супердорогих тачках, туристы и алкоголики. Мусор, тишина, запустение и бешеные цены. Пьянь, спящая на мотоциклах и падающая вместе с мотоциклами. Нет, ребята, Москва — это город, превращающий любую элитарную затею в дешевый кич, в массовое пойло. Так было с рокерами, то же повторяется с байкерами… Люди, исповедующие байкерство как образ жизни и философию, смешиваются с толпой гопников на «Уралах». В Америке, перцы, такое невозможно…

Девушка за стойкой бара пренебрежительно хмыкнула.

— Этот тип, — шепнула Надя подруге, — кажется, не в гараже вкалывал в Нью-Йорке, а получал степень бакалавра в тамошнем университете.

Чувствуя, что девушки говорят о нем, Паук удовлетворенно улыбнулся.

Утомившись американскими клепаными красавицами с надувным бюстом, он только теперь понял, что соскучился по русским байкершам.

— Что это за рыжая девчонка? — указал он подбородком на Надю.

— Сеструха Ржавого, — ответили ему. Брата Нади Юрика из-за рыжеватого цвета волос прозвали Ржавым.

— Ничего телка! — одобрил Паук и решил, что для полноты впечатлений от возвращения домой ему нужно только закрутить любовь с красавицей, вытиравшей тряпкой пролитое пиво…

Уже после закрытия бара, когда охрана выносила из помещения упившихся в стельку байкеров и складировала их во дворе, благо погода стояла сухая и теплая, Надя вышла на свежий воздух, мечтая лишь об одном: как можно скорее добраться домой и завалиться в постель. Ее старенькая «Ява» долго фырчала, не желая заводиться.

Ночной мрак прорезал сноп света, и гулкое рычание, постепенно приближаясь, сделалось громоподобным.

— Подвезти, красотка? — Паук пьяненько подмигнул девушке и кивнул на заднее сиденье.

— Отвали! — хмуро ответила Надя, не расположенная к продолжению знакомства.

Наконец старушке «Яве» надоело капризничать, и она завелась, выпустив в воздух струю синевато-черного дыма. Девушка вскочила в седло и, горделиво тряхнув огненно-рыжей гривой, растворилась в ночи. Паук остался в замешательстве. Он не привык, чтобы симпатичные девушки пренебрегали его заграничными рассказами.

А девушка ему очень понравилась. Он видел, как она плавно и красиво стартовала, как изящно и вместе с тем уверенно вошла в крутой поворот при выезде со двора, едва не чиркнув носком ботинка по асфальту — высший пилотаж! И тогда Паук решил действовать через ее брата.

Точно в аристократическом обществе английских снобов, он был торжественно представлен Наде на одной из тусовок.

— Сеструха моя. Ниче так ездит, — снисходительно кивнул в сторону Нади Ржавый. — «Яву» я ей отдал, пусть тренируется. Помнишь мою «Яву» — то?

— Ага! — кивнул Паук. — Тебе еще Корень помогал раму для нее разваривать.

Вскоре московский клуб «Ночные волки» получил от финского клуба под названием «Валка Айо» («Walkka Ajo») приглашение на слет байкеров и собрался ехать на тусовку в дружеское забугорье. Число участников было ограничено десятком человек — иначе колонна сильно теряет в скорости передвижения, маневренности и в теплоте отношений.

Надя сразу же загорелась ехать. Но ее не хотели брать.

— Только одни «перцы» едут, — передавая отказ президента клуба, сказал братец Юрик и не замедлил присовокупить:

— Да ладно тебе, Надь, это ж тыща кэмэ! Еще свалишься с непривычки…

— Не свалюсь! — зло сжала губы Надя и упрямо заявила:

— Тогда я одна поеду. Без вас всех!

— Как это одна? — удивился Юрик. — А вещи, а запчасти? У нас будет машина сопровождения с едой рюкзаками и спальниками, а у тебя? На своей «Яве» ты дальше Московской области не уедешь.

— Уеду, — скрипнула зубами Надя и упрямо тряхнула ярко-рыжей головой.

На сочувственный взгляд Паука, слышавшего разговор брата с сестрой, Надя ответила открыто ненавидящим взглядом.

— Понимаешь, вбила себе в голову, что ей нужно к «финикам», хоть кол на голове теши! — пожаловался Юрик Пауку.

— Ну так надо взять!

— Вот еще, возиться с ней, — лениво заметил Ржавый, с детства сохранивший к сестре снисходительно-пренебрежительное отношение. — Да и сам Хирург против…

— Я поговорю с ним, — пообещал Паук. Увлекшись обсуждением продуктовой «раскладки» для предстоящей поездки, Юрик мгновенно забыл и о расстроенной сестре, и о словах Паука. Поскольку в Финляндии цены по послекризисным меркам казались баснословно высокими, было решено продуктами затариться еще дома, а на чужбине питаться вывезенной с родины колбасой, сыром и водкой. На совещании договорились, какие запчасти везти с собой, расписали время прохождения маршрута, обсудили прочие организационные мелочи.

Потом к нахохлившейся Наде подошел Паук и бросил равнодушно, не глядя в глаза:

— Все нормально, ты едешь. Опушенные рыжими ресницами глаза Нади — коричневато-зеленые, с радиальными лучиками, делавшими их похожими на солнце, сначала радостно вспыхнули, но потом погасли.

— Без вас обойдусь! — зло бросила она.

— Не дури! — грубо оборвал ее Паук. — Сказано — ты в составе группы. И баста!

Юрик был удивлен, узнав, что Хирург отчего-то переменил свое решение. Он снисходительно потрепал сестру по рыжим кудрям и заговорщически подмигнул:

— Слышь, а правда, что ль, Паук к тебе неровно дышит, а?

Но Надя только фыркнула в ответ и перевела разговор на другое. Она презирала мужчин, у которых голова кружилась от ее рыжих волос.

Впрочем, из Финляндии в Москву Надя и Паук вернулись друзьями.

Глава 9

— Схема доставки груза следующая, — произнес Кузовлев. Деловито зашуршала бумага. — На складе, оборудованном автопогрузчиком, он будет упакован в контейнеры и затем доставлен в аэропорт. Оттуда — в Афины, а далее вертолетом на объект. Вызывает вопрос процедура оформления документов. Как оформлять груз?

Не можем же мы…

— Оформление? Оформи как «груз 200», — холодно улыбнувшись, произнес шеф, и Кузовлева передернуло от сладострастного ощущения смерти.

«Груз двести» — это звучало как симфония высших сфер. Конечно, таможенники не станут придираться к грузу, маркированному таким образом, и контейнеры избежат проверки. Это гнилое племя, только заслышав аромат смерти, сбежит подальше, гонимое ужасом.

— Любой другой вариант вызовет лишние расходы, кривотолки и большой резонанс. И время, — убедительным тоном произнес Кузовлев.

— Тогда все, — шеф жестом показал, что разговор окончен.

Но начальник охраны вопросительно застыл в дверях.

— Еще вопросы?

— Да… Зная точно о характере груза, я мог бы предложить альтернативные методы и…

— Там будут люди. — Губы шефа превратились в тонкую серую ниточку.

— Ясно?

Гурьянов с колотящимся сердцем отпрянул от двери, возле которой стоял уже битых полчаса, подслушивая разговор. Неужели шеф задумал тайком вывезти кого-то из страны? Кого же? Конечно ее, Ларису. «Груз двести»… Он вывезет ее, чтобы потом убить! Нужно срочно ему помешать!

А Кузовлев удовлетворенно опустил глаза. От этой истории за километр разило смертью.

* * *
Ранним утром в квартире Алены раздался телефонный звонок. Девушка еще спала после трудовой ночи. Ночи, полной обольщений, разочарований и надежд, которые никогда не оправдывали ожиданий.

— Алло! — Протяжный зевок в трубку свидетельствовал, что для человека творческой профессии час дня — это еще раннее утро.

— Вас беспокоят из социологической службы, — скороговоркой протарахтел женский голос. — Вы готовы ответить на несколько вопросов?

— Какие вопросы? — густым спросонья голосом ответила Алена. И тут же, прокашлявшись, произнесла:

— Что вам нужно?

— Я звоню по поручению ассоциации «Новый взгляд». Мы хотели бы встретиться с вами для анкетирования. Несколько вопросов…

— Спрашивайте!

— Нет, нужна личная встреча…

Лично так лично… И вот уже Алена сидит в уютном баре и, то и дело оглядываясь на входную дверь, обескураженно размышляет, какого черта она согласилась на эту бодягу. Какая ей польза от социологического опроса?

Ее злость мгновенно утихла, нежная улыбка, точно солнечный проблеск, проступила на лице: за соседним столиком появился симпатичный парень с ударопрочным подбородком и округлыми шариками бицепсов, отчетливопроступавшими под рубашкой. Через секунду нежная улыбка сменилась неодобрительным фырканьем: к юноше подсела его подруга и одарила его таким долгим, проникновенным поцелуем, что Алена поняла — ее шансы равны нулю.

— Простите за опоздание, пробки! — Запыхавшаяся девушка в светлом плаще с мокрыми дождевыми пятнами плюхнулась на соседний стул. Уже в следующую секунду, отдышавшись, она торопливо раскрыла пухлую папку и взяла ручку на изготовку. — Давайте начнем. У нас очень мало времени, знаете сколько у меня таких, как вы!

Алену обидела не торопливость интервьюерши, а ее последняя фраза «много таких, как вы»… Она решила, что нужно уйти, но почему-то осталась.

— Мы собираем базу данных, — между тем объяснила девушка. — Может, вы слышали, «Нью фэйс» называется, «Новое лицо». Оттуда будут черпать материал кинорежиссеры, художники, рекламщики, клипмейкеры.

— Вот как? — Алена оживилась и даже оторвала завороженный взгляд от понравившегося ей парня. — Это меняет дело…

— Но сначала анкета! — Интервьюерша предупреждающе подняла палец.

Алена принялась исподтишка разглядывать собеседницу. «Бедная, — подумала она, обуреваемая чувством превосходства. — Такая некрасивая… Ничего в ней нет — курносый нос да коса. Кнопка с косой!» И, вытащив из сумочки крошечное зеркало, Алена с удовлетворением убедилась в незыблемости собственной рукотворной красоты.

Вопросы сыпались как из рога изобилия.

— Возраст? Профессия? Перенесенные заболевания? Страдали ли нервными расстройствами? Были ли стрессы?

Алена отвечала, не успевая подумать над ответами.

— Пробовали ли когда-нибудь наркотики? Алкоголь? И снова:

— Были ли у вас депрессии? Попытки суицида? И потом:

— Как вы оцениваете ваше либидо? Ответы: а) высокое, б) среднее, с) незначительное, д) отсутствует.

Алена даже не успела вспомнить, что такое либидо, как с ее языка сорвался уверенный ответ:

— Высокое. Но скоро будет отсутствовать, — глупо хихикнула она, подразумевая под этим известные ей одной обстоятельства.

— Перенесенные заболевания? Умение играть на музыкальных инструментах? Что любите употреблять в пищу? Нет ли у вас аллергии?

Алене пришлось ответить еще на добрых три сотни вопросов, прежде чем сумасшедшая девица наконец отстала от нее. Кнопка с косой собралась уходить так же неожиданно, как и появилась.

— А как же база данных? — крикнула ей вдогонку Алена.

— Мы сообщим дополнительно, — прочирикала девица, будучи уже в дверях.

А головку Алены уже будоражили невероятные мечты… Она представляла, как, увидев ее фото в базе данных, мужественный заграничный режиссер пришлет ей приглашение в Голливуд. «У вас необыкновенное лицо, — скажет он ей. — Я еще не встречал такой прекрасной девушки…» — Он будет смотреть на нее обожающими глазами, как тот парень за столиком на ту девушку, а потом… Что будет потом, Алена не знала.

К вечеру того же дня пухлая папка с исписанными вопросами листками легла на стол Кузовлеву. Тот отправил ее в сейф, где своего часа ждали еще шесть аналогичных папок с чьими-то неизвестными ответами…

Это было уравнение с шестью неизвестными, и только один человек знал, как оно решается. И он собирался решить его.

Гурьянов наткнулся на папку случайно. Готовя материалы для арбитража, он искал документы по сделке с фирмой «Насос трейд» и увидел распахнутую дверцу сейфа, который никогда, ни при каких обстоятельствах не оставался открытым.

Времени было мало… Неужели это те самые документы, которые…

Сверху валялся листок бумаги, исчерченный небрежными линиями. Список на листке гласил: "Транспортировка товара для упаковки и обработки — Л. Серпионов.

Производство контейнеров, доставка товара и упаковка груза — И. Кедров.

Доставка груза — А. Кузовлев. Расчетное время на транспортировку и обработку товара — полтора часа, на упаковку — сорок минут, на доставку в аэропорт — час двадцать три минуты".

Ниже красовалась схема странного параллелепипеда, похожего на ящик, внутри которого было схематически изображено нечто расплывчатое с поперечной надписью «товар». Это нечто окружали странные закорючки, от которых отходила острая, как игла, стрелка с надписью «изоляционный материал». Кружочки по периметру носили название «вентиляционные отверстия». Закорючка вверху обозначалась как «самооткрывающийся механизм». Все это было так странно и непонятно…

Гурьянов едва успел отпрянуть от сейфа, когда в коридоре послышались приглушенные ковровым покрытием шаги. Послышались голоса. В одном из них Гурьянов сразу же узнал голос Иллариона Кедрова, человека из службы безопасности компании.

— …обеспечит ли конструкция? — донесся обрывок последней фразы.

— Я объясню принцип действия, — убедительно ворковал баритон Кедрова. — Это простой, но очень надежный механизм…

Сгруппировавшись, как пантера для нападения, Гурьянов отпрянул в глубину комнаты и притаился за портьерой, прикрывавшей вход в соседние апартаменты, а потом бесшумно приоткрыл створку двери и выскользнул в смежную комнату. Из своего убежища он слышал разговор так отчетливо, будто находился возле беседующих.

— …под действием силы тяжести пружина натягивается, блокируя механизм самораскрытия. Когда контейнер будет опущен и трос отстрелится, без натяжения пружина сократится и стенки раскроются, подобно створкам раковины.

— Все готово?

— Да, монтаж контейнеров завершен, скоро они будут доставлены на место.

— Час "Ч" будет назначен через несколько дней…

Звук удаляющихся шагов свидетельствовал о том, что совещание закончено. Потом послышался грохот запираемого сейфа, приглушенный зуммер телефонной трубки, и через секунду негромкий голос проговорил:

— Гурьянова ко мне… Вышел по делам? Так найдите…

Михаил напрягся в своем убежище. Потом приоткрыл дверь в общий коридор, в щель сразу же пахнуло сквозняком.

Не время сейчас заниматься делами. Ему нужно срочно связаться с Ларисой. Ведь до часа "Ч", как он слышал, осталось совсем немного… Нужно торопиться!

* * *
В регистратуре новой, только что отстроенной клиники «Медицина — 21 век», где лечились лишь очень обеспеченные люди, дорожившие собственным здоровьем, было, как всегда, безлюдно и красиво. Пустоту гулких коридоров разнообразили только мамочки с детишками да две-три престарелых дамы, которых заботливые сыновья прикрепили к поликлинике, чтобы им было где почесать языки.

Работы в регистратуре не хватало и для двоих медсестер, а тут еще из дирекции прислали третью.

Это была невысокая девушка в белоснежном халате и накрахмаленной шапочке, с толстой косой вдоль спины.

— И зачем тебя сюда прислали? — удивилась Марья Антоновна, старшая из двух регистраторш.

— Учиться, — робко пискнула кнопка с косой, в которой с трудом можно было узнать бойкую сотрудницу программы «Новый взгляд».

— Только что после медучилища? — уверенная в ответе, спросила Марья Антоновна. — Ну, учись, учись… — И негромко шепнула подруге:

— Небось по знакомству сюда запихнули. Смотри, погонят нас с тобой с теплого места…

Но тревожные ожидания регистраторш не сбылись. Кнопка с косой проработала в клинике всего один день и к вечеру бесследно исчезла вместе с белым халатом и крахмальной шапочкой. Вместе с ней исчезла и медицинская карточка Стрельцовой Ольги Витальевны. Тот, кто распорядился ее изъять таким специфическим способом, рассчитывал, что она больше ей никогда не пригодится.

Никогда!

* * *
— Ничего не понимаю! — раздраженно произнесла Лариса, нервно расхаживая по комнате. — Какой груз, какие контейнеры? Ерунда какая-то!

Михаил в ответ пожал плечами, уныло глядя перед собой.

— Не нравится мне все это! — Лариса раздраженно щелкнула зажигалкой, раскуривая сигарету.

Пальцы Гурьянова, как всегда в минуты раздумья, потянулись к высокому, с глубокими залысинами лбу и принялись ерошить волосы. Он знал, что Лариса терпеть не могла этой его привычки во время размышления теребить остатки своей шевелюры, но ничего не мог с собой поделать.

— Прекрати! — взвилась Лариса и взбешенно раскрошила сигарету.

Гурьянов испуганно отдернул руку и обиженно нахохлился. Лариса тут же бросилась к нему с извинениями.

— Прости, прости меня, — нежно проговорила она, прижимаясь к нему щекой. — Я сегодня сама не своя. Чувствую, все уплывает от меня…

— Может, ничего страшного? — с надеждой проговорил Гурьянов. — Может, просто контрабанда?

— Не знаю! — Лариса вновь схватилась за зажигалку. — А если контрабанда, то чего именно?

— Наркотики? — неуверенно предположил Михаил. — В пяти контейнерах поместится несколько тонн этого добра. Прибыль будет исчисляться миллионами.

— На кой черт ему наркотики посреди моря?

— Перевалочная база?

— Версия принята, — кивнула Лариса, но сразу же возразила:

— А тогда зачем для перевалочной базы возводить роскошный дом с садом?

— Для отвода глаз.

Они еще немного помолчали, прокручивая в голове десятки идей одновременно.

— Может быть, вывоз долларов? — с надеждой промолвила Лариса.

— На кой черт долларам вентиляционные отверстия?

— Чтобы не заплесневели!

Они вновь обескураженно замолчали.

— Нам не хватает информации, — наконец признал Михаил, — и ее неоткуда взять. Это дело курирует служба безопасности. А они не оставляют ни следов, ни документов… Кузовлев работает чисто.

Лариса вновь нервно закурила.

— А что насчет той девицы из бара?

— Ложный след, — отрезал Михаил.

— И кто же теперь у него?

— Некая Наташа.

— Кто она? — В голосе Ларисы звучало презрение, слишком похожее на обиду.

— Обыкновенная учительница средней школы. По виду типичная девочка-ромашка. Живет с бабушкой, не замужем, но есть официальный жених, владелец контейнера на оптовом рынке.

— Владелец контейнера? — оживилась Лариса. — Вот оно! Горячо!

Она по-наполеоновски скрестила руки на груди. Ее вид демонстрировал, что ей не терпится вступить в борьбу.

— Слушай, узнай ее адрес, место работы и что-нибудь такое, личное… Чем увлекается — все, что найдешь.

— Зачем тебе?

В ответ Лариса тонко улыбнулась:

— В постели, мой дорогой, выбалтываются самые сокровенные тайны. Я подружусь с ней, и она с удовольствием выложит маленькие секреты моего большого мужа.

— Гениально! — одобрил Михаил. Он подошел и обнял ее. — У тебя светлая голова, дорогая.

— Нужно торопиться.

— Да, час "Ч" вот-вот наступит…

* * *
— Ольга Витальевна! К вам из журнала «Наука и насосы», — нежно проблеяла кудрявая секретарша, чей вид выражал крайнюю степень влюбленности в свою начальницу. — Просят об интервью.

Ольга Витальевна прессу уважала и даже в глубине души любила.

Пресса — это многократно испытанный надежный инструмент, никогда не дававший сбоев. Но сегодня, пролистав ежедневник и морща лоб от разбегавшихся мыслей, Ольга Витальевна произнесла недоуменно:

— Но мы, кажется, не договаривались об интервью!

— Хорошо, я спрошу, — проблеяла секретарша и отозвалась через минуту тем же счастливым голоском:

— Говорят, они сами решили напечатать статью о вас.

— Сейчас освобожусь! — решила директор. Нельзя было упускать возможность бесплатно напечатать рекламу. И, пока корреспондентка шла по коридору к кабинету, Ольга Витальевна в уме набросала короткую речь. Главное сейчас — продвижение на рынке их новой разработки, «ССН-2».

Корреспондентка, по виду — типичная кнопка с косой, вытащила диктофон и блокнот с заготовленными вопросами и, нацепив на нос очки, которые делали ее похожей на кролика, поведала:

— Это будет статья о руководителях нового типа. Мы проводим сравнительное психологическое исследование.

На лице Ольги Витальевны отразилось разочарование. Если бы не боязнь рассориться с прессой, она бы, наверно, сказала «нет». Но лучше потерять несколько минут драгоценного времени, чем потом кусать локти.

— Как быстро вы принимаете решение? Вы часто раздражаетесь? Вы конфликтный человек? Как вы действуете в условиях стресса? Принимаете антидепрессанты?

Эти и еще две сотни вопросов, выпаливаемых с пулеметной скоростью, обрушились на Ольгу Витальевну. Через полчаса, полностью измочаленная, она беспомощно улыбнулась и признала:

— Вы меня совсем загоняли… А когда выйдет статья?

— На днях! — ответила кнопка с косой, уже стоя в дверях. — Сначала нужно систематизировать данные.

— Хорошо… Мне бы хотелось, чтобы вы упомянули о нашей новой разработке, — спохватилась Ольга Витальевна.

— Нет проблем! — пообещала кнопка с косой, выбегая из приемной. — Позвоните мне, и мы договоримся!

Смакуя чашку ароматного кофе, Ольга Витальевна задумалась. Итак, на этом интервью она сэкономила порядочную сумму. Мелькание в прессе дорогого стоит… Ее фирме сейчас позарез нужна статья о «ССН-2».

Она вдавила в стол кнопку вызова секретарши.

— Да, Ольга Витальевна, — проговорил голос, в котором звучало нескрываемое счастье от общения с любимым начальством.

— Ира, продиктуй мне телефон этой корреспондентки, — приказала директор. — На случай, если я захочу внести дополнения в интервью.

— Она не оставила телефона. — Голос секретарши прозвучал растерянно.

— Как не оставила? А визитку? Тоже нет? А редакционное удостоверение она показала? Как нет? А почему же ты не посмотрела ее документы, прежде чем допустить ко мне? — взорвалась начальница.

— Но я не думала… — пролепетала секретарша и тут же умело отвела удар:

— Я спрошу у охраны. Может быть, они записали…

Но в журнале охраны, куда секьюрити прилежно вписывали имена посетителей и номера предъявленных ими документов, значилась лишь некая Алла Борисовна Пугачева, корреспондент журнала «Наука и насосы».

Кинулись искать в справочнике — журнала с таким названием не оказалось. Позвонили в милицию, чтобы сообщить о посещении неизвестной девицы, возможно террористки, посетившей здание с разведывательными целями. Милиция реагировала вяло, как она реагирует всегда, по любому, даже жизненно важному поводу.

— Если еще раз придет — задержите и сообщите нам, — лениво промямлил в трубку дежурный.

Ольга Витальевна застыла у телефона, обуреваемая дурными предчувствиями.

— Это Проньшин! — прошептала она побелевшими губами. — Это он подсылает ко мне разведчиков… А завтра пришлет убийцу!

Отныне она решила стать вдвойне осторожной и срочно принять контрмеры.

Через несколько минут Ольга Витальевна открыла сейф, стоявший в ее кабинете, и положила в него запечатанный конверт.

…Если Проньшин думает, что ему все сойдет с рук, он глубоко ошибается. Странно, что он до сих пор не понял, с кем имеет дело. Не на ту напал! Она всегда работает на опережение, ее сила именно в том, чтобы загодя обезвреживать недругов и конкурентов. Он думает, что если ему удалось подослать к ней псевдожурналистку, чтобы выудить из нее какие-то сведения (хоть убей, Ольга Витальевна не смогла вспомнить, выложила ли она репортерше хоть что-нибудь компрометирующее себя), то ему удастся ее победить. Не выйдет!

Опять ей приходится бороться с врагами практически в одиночку. Муж в очередном походе, а дети еще недостаточно взрослые, чтобы стать помощниками в борьбе.

Но ничего… Если с ней что-нибудь случится, Андрей обязательно вскроет сейф. И там в личных бумагах он найдет письмо, в котором она указала на виновника всех своих бед.

Проньшину не удастся выйти сухим из воды. Черта с два!

Глава 10

О том, что параллельно с ним Делом (в мыслях своих он окрестил подготовку к операции именно так — «Дело») занимается еще и Кедров, Кузовлев узнал случайно, в пустячном разговоре: Ларик нечаянно проболтался сам. Тем больнее это ударило по его самолюбию, самолюбию старого преданного пса, которого хозяин незаслуженно отгоняет от себя, отдавая предпочтение молодому, полному сил любимцу. Ларик сидел перед ним с красным лицом и осоловелыми глазами.

«Что он может, этот щенок, — с бессильной злобой Кузовлев вслушивался в его трепотню. — Гнилое семя, выпил пару стаканов — и язык уже заплетается. Трепло!»

После нескольких стаканов Ларик не считал зазорным перемыть косточки своему работодателю. Слова выходили из него медленно, трудно, всплывая из глубин подсознания, как пузырьки воздуха.

— Бабки получу — и все!.. Остальных — в расход, как приказали. — Ларик даже расхохотался, настолько забавной показалась ему эта мысль. — Шесть штук, одна к одной… Я — кремень: сказано — сделано… Фьють — и ищи их, свищи… Не найдешь! Ха-ха-ха!.. — И он, булькая горлом, рассмеялся.

Кузовлев с ненавистью глядел ему в лицо. Щенок!.. Он думает, что переиграет своего начальника. Не на того напал! Старую школу победить трудно.

— Остальных — в расход! Никого не останется! Только я! — Кедров, бессмысленно скалясь, поднял вверх указательный палец. — Я!

Вдруг он поперхнулся словами, дернулся всем телом и уронил голову.

Его туловище несколько раз содрогнулось в конвульсиях, извергая содержимое желудка прямо на стол.

— Вот мразь! — вслух произнес Кузовлев, вставая. Носком ботинка он небрежно тронул бесчувственное тело, и Кедров мешком повалился на пол.

Начальник службы безопасности нагнулся и с брезгливой гримасой повернул голову Ларика набок, чтобы тот не захлебнулся рвотными массами…

Ерунда, очухается, ничего с ним не будет. Хоть и трепло, но он может быть полезен. А когда все будет позади…

Кузовлев вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь. Он не позволит своему новому хозяину поступить с ним так же, как поступил с ним генерал. Старый пес еще может кусаться!

* * *
Большая просторная комната, уставленная дизайнерской мебелью причудливых геометрических форм, была погружена в полумрак. Зеленоватый светильник на стене рассеивал призрачный водянистый свет. На диване, поджав ноги, сидел Монро в шелковом цветастом халате. Он время от времени подносил к губам бокал с полумесяцем черного цвета — отпечатком новомодной помады. В другой руке его, тонкой и костлявой, лениво дымилась сигарета, распространяя сладковатый дым, в котором ощущался характерный запах каннабиса.

Положив голову на обтянутые шелковым халатом колени Монро и полуприкрыв прозрачными голубоватыми веками глаза, Лиза Дубровинская, не размыкая губ, слушала щебет своего друга.

— …И вот представь, ляля моя, он заводит меня в гримерную и пытается схватить… Естественно, как порядочная женщина, я кричу и отталкиваю его. Он лезет… И вдруг, нащупав кое-что, он как ошпаренный отпрыгивает и выбегает из комнаты, как будто ему дали по яйцам! — Монро, тряхнув кудряшками платинового парика, нарочито громко и надрывно расхохотался. — Как тебе, ляля, эта история?

Лиза молчала. Со стороны могло показаться, что она дремлет, но носок туфельки, нервно подрагивавший в такт ее мыслям, показывал, что ей совсем не до сна.

— Ляля, что с тобой? — капризно надув губы, засюсюкал Монро. — Ты меня не слушаешь!

Синеватая струйка дыма выползла из уголка рта и взвилась к потолку, постепенно тая в воздухе.

— Сделай затяжку, развеселишься. — Монро поднес к губам девушки сигарету, испачканную черной помадой.

Лиза так резко оттолкнула его руку, почти ударила, что сигарета, описав правильную баллистическую кривую, упала на ковер.

— Отстань, надоел! — мрачным голосом пробормотала девушка и резко села на диване, обхватив руками колени. — Вечно лезешь со своей пошлятиной!

— Но, ляля!..

— Все время треплешься об одном и том же. Надоело!

Монро обиженно вскочил и, шлепая от обиды губами, произнес фальцетом:

— Я думала, мы подруги! А ты!..

Гордо тряхнув волосами и вздернув нос, Монро оскорбленно выплыл из комнаты, выставив вперед поддельную грудь.

Через минуту на кухне послышался мелодичный перезвон посуды.

Лиза потянула носом и сморщилась. Опять у Монро кофе сбежал!

Через минуту Монро как ни в чем не бывало заглянул в комнату и пропел нежным голосом:

— Ляля, хочешь кофейку?

Лиза не отвечала. Монро вплыл в комнату с подносом и осторожно присел на край тахты. Знал, что, попади он под горячую руку Лизы, чашка кофе немедленно полетит ему в лицо. Но чашка кофе была милостиво принята и даже поднесена к бесцветным анемичным губам.

— Ляля, я хотела тебя попросить, — тоном, в котором еще звучала недавняя обида, заявил Монро, — не обращайся со мной, как с мужчиной, я тебя сто раз об этом просила!

Пустой невыразительный взгляд был ему ответом.

— Ручку и бумагу! — Лиза рывком приняла вертикальное положение.

Несколько минут она что-то неотрывно строчила на мятом листке, а потом расслабленно откинулась на спинку дивана. Губы тронула слабая улыбка.

— Прочти! — царственным жестом она протянула Монро листок. — Что ты об этом думаешь?

После минутного молчания, нарушаемого только равномерным тиканьем настенных часов, Монро восхищенно закрыл глаза и с придыханием произнес:

— Гениально, ляля!

Лиза пристально уставилась в густо загримированное лицо:

— Ты действительно так думаешь?

— О!.. — в ответ простонал Монро и нараспев прочитал:

— «Как мерзлый лопарь лезет в сани, забыв про сумрачный ночлег, так умопорожденный снег во мне сменяется часами…» Это немедленно надо публиковать! Не-мед-лен-но! — Монро произнес последнюю фразу таким непререкаемым и убежденным тоном, как будто был по меньшей мере номинантом Нобелевской премии в области литературы.

Лиза довольно прищурила глаза. Для Монро это был хороший признак.

Это значило, что настроение ее неудержимо идет на поправку, что гроза пронеслась стороной, и впереди их ждет ясное небо, веселая ночь, полная невероятных приключений, встреч с друзьями, знакомыми и, что самое интересное, с незнакомыми.

— Интересно, что скажет на это Вишняков, — пробормотала Лиза.

— О, этот Вишняков! — Монро надул ярко накрашенные губы. — Он такой Вова! Что он может сказать? Скажет, что это прошлый век.

Вишняков был полупризнанный поэт из круга Лизиных друзей. Монро его откровенно недолюбливал. В этой неприязни просматривались глубокие личные причины: Вишняков презрительно обзывал транссексуала голубым, вызывая у Монро вопли протеста.

Выражение же «он такой Вова» означало лишь предельную степень тупости того, к кому относился данный неофразеологический оборот.

Ближе к полуночи к дому на Тверской стали съезжаться дорогие машины — это собирались друзья Лизы. Хозяйка квартиры мало-помалу оживилась. Монро почувствовал себя наконец в своей тарелке: он острил, задирался, громогласно рассказывал скабрезные истории, называл всех лялями или вовами, в зависимости от расположения, целовался с мужчинами, с женщинами прижимался щеками и вообще вел себя как хозяин вечера.

«Массовик-затейник, — улыбалась Лиза, наблюдая за приятелем, — для него внимание окружающих как наркотик, без него он вянет, точно цветок без полива».

— Слушай, Лиза, я про твою выставку в «Пси-факторе» одну статейку откопал! — подлетел к ней Дуда, мальчик-мажор из семьи дипломатов, тоже подвизавшийся на ниве искусства. — Там про тебя такое написали!

В пресловутой выставке принимали участие еще добрых полсотни художников и «инсталляторов», но Лизины друзья называли ее не иначе, как «твоя выставка».

Лиза мгновенно осадила разлетевшегося Дуду.

— Меня это больше не интересует, — надменно фыркнула она. — Я больше не занимаюсь инсталляциями. Теперь это все в прошлом.

— Как это? — громко изумился Дуда, оглядываясь в поисках поддержки.

— Неужели ты тоже решила стать «акционисткой»? Но почему?

— Надоело. — Лиза махнула рукой. — Одно и то же. Синие торсы, цветочки, оранжевая кровь — надоело! Надоело этим заниматься.

Общество ошарашено молчало.

— Но с твоим талантом, Лиза! — пискнула хорошенькая девица с кукольным личиком, не позволявшим предположить в ней наличие ни таланта, ни даже просто ума.

— Ты не имеешь права зарывать свой гений в землю, — поддержал девицу ее приятель, бородатый тип с длинными волосами, перетянутыми на затылке резинкой для денег.

— Действительно, Лизочек, — поддержал ее Дуда, — та безмозглая репортерша, что написала эту статью, ни черта не смыслит в современном искусстве.

— Ну конечно! — ухмыльнулся смазливый тип с аккуратной прической и маникюром на длинных, отполированных пальцах, выдававших в нем завсегдатая косметических салонов. — Наверно, она думает, что последний художник на земле был какой-нибудь Рафаэль.

— Рафаэль мазила! — кокетливо поддержал его Монро. — Но он прелесть! Я была бы не прочь познакомиться с ним поближе! — И он игриво обвел присутствующих своими густо подведенными глазами.

Замечание Монро, в другое время вызвавшее в присутствующих шквал смешков и двусмысленных шуток, на сей раз осталось незамеченным. Еще бы!

Новость, которой их огорошила Лиза, казалась гораздо более значительной.

Лишь страдавший от похмелья поэт Вишняков не принимал участия в диалоге. В это время он сидел за журнальным столиком и лечился от своего хронического недуга всеми напитками, какие ему удавалось найти в баре. Он справедливо полагал, что хотя бы один из них непременно должен ему помочь.

— Инсталляции — все это ерунда, — между тем заметила хозяйка вечера. — Это каждый может! Лучше послушайте вот это…

Она с трудом отыскала мятый листок, который кто-то из присутствующих, не разобравшись в его великой ценности для потомков, небрежно смахнул на пол с журнального столика.

— Недурно! — небрежно заметил Дуда, когда угас последний звук напряженно звенящего Лизиного голоса. — Я не очень-то в этом разбираюсь, но в целом очень и очень…

— Да просто гениально! — пискнул Монро. — Я так и сказала моей ляле: гениально!

Все взоры разом обратились к единственному среди присутствующих человеку, который что-то понимал в виршеплетстве. Вишняков аккуратно отер губы рукавом рубашки и мрачно заметил:

— Дрянь!

Восхищенные возгласы мгновенно застряли в глотках.

— Ну ты во-о-ва-а! — обидчиво протянул Монро.

— Лиза, не слушай его, что с алкаша взять! — поддержал его нестройный хор голосов. — Он всегда всех ругает.

Вишняков поднял мутный, полный невыразимой похмельной муки взгляд на собравшееся общество и еще резче и бескомпромиссней заметил:

— Ликер твой, «Бейлис», говорю, дрянь… Полное дерьмо!

Окружающие дружно рассмеялись. Он был так забавен, этот поэт, он был непредсказуем и очень остроумен. Никто не сомневался в том, что Вишняков сказал это, только чтобы лишний раз привлечь к себе внимание. Атмосфера немного разрядилась.

— А стихи? — глядя в упор, спросила Лиза. Вишняков поднял на нее мутный взгляд и явственно икнул, запоздало прикрыв рот рукой.

— И стихи дрянь. Все до одного! И вся поэзия — дерьмо. Полное!

Абсолютное! Трансцендентное дерьмо! И вообще все говнюки. И я — первый. И вообще, водка у тебя есть? Или только этот шампунь? — он презрительно мотнул головой в сторону бара.

Тут все зашумели, обсуждая, что такое трансцендентное дерьмо и может ли вообще такая сугубо материальная субстанция иметь право на нематериальное существование… Стало ясно, что от поэта в тот вечер не удастся добиться адекватной оценки Лизиных стихов, поскольку он находится в болезненном состоянии похмелья.

— Ну что, куда поедем сегодня? — весело зашумела компания в предвкушении бурной ночи.

— В кабак на Покровке, там мужской стриптиз!

— О, мне так нравятся чернокожие плейбои! — ломаясь, запищал Монро.

— Надоел ваш стриптиз, и мужской и женский, — послышались недовольные голоса. — Давайте лучше в «Олимпию». Там женский бокс и тотализатор. Сегодня в боях участвуют Кокетка и Гейша. Говорят, Гейша — настоящая японка, без подделки! А у Кокетки силиконовая грудь.

— А может, в «Акваланг»? — послышался робкий голос. — Там готовят вкусно. И еще там аквариум с акулами и пираньями. Там разрешают пираний кормить живыми мышами!

Компания решила ехать в «Олимпию» на женский бокс.

Будучи уже в дверях, Лиза бросила случайный взгляд на журнальный столик, где среди бутылок и недопитых стаканов виднелась сложенная вчетверо газета с рецензией. Не удержавшись, девушка впилась глазами в печатные строчки и мгновенно побледнела как смерть. "Вопиющая бездарность под маской многозначительности… Атрибутика ниже пояса, возведенная в ранг смысла жизни… Особенно выделяются своей непреходящей напыщенностью картины некой Л.

Дубровинской, без чьего имени не обходится ныне не одно мало-мальски значимое художественное событие…" И ироническая подпись под статьей: «Подотдел очистки от бездарностей». Лиза покачнулась от ненависти. Так больно еще никто не смел ее ранить.

«Все ясно, — хищно прищурившись, решила она, — газетчики метят в отца, а попадают в меня. У него сейчас неприятности, вот они на мне и отыгрываются. И что за сука состряпала этот пасквиль? Хотела бы я поглядеть на нее!» Лиза зло скомкала газету и зашвырнула ее в дальний угол.

В машине она просила Дуду, уверенная, что тот все и про всех знает:

— Слушай, ты в курсе, кто сварганил этот грязный пасквиль?

— Догадываюсь, — тонко улыбнулся Дуда, замечая, что статья все же зацепила неуязвимую в своей самоуверенности Лизу.

— Познакомь, — потребовала Лиза дрожащим от бешенства голосом.

— Ладно. — Дуда равнодушно отвернул голову к окну.

Он был доволен. Очень удачно получилось. Пять сотен у него в кармане. Повезло ему — пять сотен заработать дуриком. Теперь пару дней о деньгах можно вообще не беспокоиться, хватит на несколько героиновых чеков. Той пигалице с детсадовской косичкой дорого обошлось ее желание познакомиться со знаменитой Дубровинской.

Он не знал, что Лизе это знакомство обойдется куда дороже.

* * *
Певица Аделаида Верзина стояла на сцене, прижимая к груди охапки цветов. Зал бушевал рукоплесканиями, воя от восторга «бис» и «браво». Певица улыбалась дежурной белозубой улыбкой, но на самом деле единственное, чего бы ей хотелось в тот момент, — это броситься за кулисы и согнуться над раковиной в гримерке, содрогаясь в болезненных конвульсиях.

— Спасибо! — низким зычным голосом, выдававшим недюжинный объем легких, крикнула она в зал, и темная тысячеглавая масса, непрерывно шевелящаяся перед сценой, вновь застонала от восторга.

За кулисами Аделаиду уже ждали костюмерша с костюмом для следующей песни и — Пашенька.

Широко расставив ноги, Пашенька полулежал на узком кожаном диванчике, где они столько раз единовременно доходили до экстаза, и равнодушно пощипывал струны гитары, что-то бессвязно мурлыкая себе под нос. Он был так поглощен этим занятием, что даже не оглянулся, когда Аделаида запыхавшись вбежала в комнату.

— Выйди! — бросила певица костюмерше и, заметив ее секундное колебание, приказала:

— Пусть Сева заменит меня на один выход.

Опустившись на диван, Аделаида заметила, что спазм дурноты уже прошел, и ей стало намного легче. Гитара была вырвана из рук Пашеньки и отставлена в сторону. Пашенька лишь тяжело вздохнул, увидев помятое лицо звезды.

— Опять? — спросил он.

— Ага! — простонала Аделаида. — Даже не знаю, что делать. Хочется вывернуться наизнанку прямо в зал. Боюсь, со стороны заметно.

— Ну и плевать! — Пашенька принялся ласково поглаживать накладную грудь, выпирающую из блестящего фальшивым золотом платья. — Какой смысл скрывать? Все равно рано или поздно все об этом узнают.

— Да, а гастроли? — протянула Аделаида жалобным голосом. — Еще неустойку платить… И как это мы были тогда неосторожны?

— Ты же сама хотела, — хмыкнул Пашенька. Движения его рук стали более настойчивыми и уверенными.

— Оставь, — жалобно пролепетала Аделаида, но, вместо того чтобы оттолкнуть его ладонь, лишь утомленно закрыла глаза.

— Ну, давай по-быстрому, а?

Лицо Пашеньки побагровело, глаза сладострастно сузились, а плотная ткань брюк вспухла холмом. Блестящее платье певицы поползло вверх, обнажая стройные ноги, тонкое белье и впалый живот.

— У меня сейчас выход… — слабо сопротивлялась Аделаида.

Отдаваясь ласковым движениям, она уже совсем было расслабилась, как вдруг дурнота вновь накрыла ее тяжелой волной.

— Нет! Не могу! — вскрикнула она, зажимая рот, — Это невыносимо!

Лида! Платье! — крикнула она костюмерше, склоняясь над раковиной.

Пашенька нехотя застегнул брюки и вновь принялся неторопливо пощипывать гитару.

«А эта новенькая ничего», — подумал он, провожая жадным взглядом округлый задок, красиво обтянутый узкими брюками. Окинув всю ее невысокую ладную фигурку, Пашенька задержался на груди, красиво обрисовавшейся под тонким свитером. Курносое лицо костюмерши обрамляли чуть вьющиеся на концах волосы, делая ее похожей на подростка. И пахло от нее так приятно — свежестью, юностью, наслаждением… Он отложил гитару в сторону.

Со сцены доносился страстный голос Аделаиды, звенящий искусно отрепетированным страданием…

Стоя к нему спиной, костюмерша наклонилась за туфлями, горой сваленными в углу. В таком положении ее фигура еще больше соблазняла его своими округлыми формами. Бесшумно, как кошка, Пашенька приблизился сзади и обнял ее.

Не ожидая нападения, костюмерша испуганно вскрикнула.

— Ничего, — пробормотал он, запуская длинные, шершавые на кончиках пальцы во влажную мягкую податливую черноту. — Успеем…

— Пусти! — Она слабо трепыхнулась в его руках, пытаясь вырваться.

Доносившийся голос певицы вибрировал и бился в ее горле сильными толчками, а ритм ударных совпадал с так-том их телодвижений…

Она неожиданно ослабела, точно потеряла способность к сопротивлению. Сладострастно сжимая ее тело, Пашенька сопел так громко, что эти звуки заполнили собой всю гримерку, заглушив даже гул далекого зала…

Голос Аделаиды поднялся до самых высот и застыл там, дрожа и вибрируя последним страстным криком…

Паша охнул, сцепив зубы, и обмяк. Костюмерша, кажется, Лида (он точно не помнил), деловито одернула свитер на груди и оправила волосы.

— Ты прелесть, — снисходительно похвалил он, рассматривая ее с интересом, точно впервые видя. — Нам предстоят приятные гастроли!

Аплодисменты, доносящиеся со сцены, были похожи на треск горящего фитиля. А эта простушка с округлым телом оказалась очень даже ничего…

— Она мне отказывает все время, — затягиваясь сигаретой, пояснил Паша, объясняя свою страстность. — Ее все время тошнит.

Костюмерша заинтересованно обернулась и впервые осмелилась открыть рот:

— А что с ней?

— А ты не знаешь? — усмехнулся Паша. — Она беременна.

— Вот как!

Аделаида влетела в гримерку взбешенная, точно кошка, которую терли против шерсти.

— Фонограмма тянет, — заорала она, сбрасывая с себя платье, — в зале холодина! Лидка! Где мое платье?

Когда она вновь убежала на сцену. Паша уже с уверенностью человека, обладающего несомненным правом, притянул к себе костюмершу и закрыл ей рот своими губами.

— Скорей бы гастроли, а? — одобрительно хмыкнул он.

Но костюмерша Лида на гастроли не поехала. Она просто исчезла, даже не взяв расчет. Пришлось срочно искать ей замену. Новая кандидатка была не столь удачна, как прежняя. Она была долговяза, костлява, и у нее изо рта пахло табаком.

Пашенька был очень недоволен.

* * *
Данные с результатами опроса Елизаветы Дубровинской легли в аккуратную папку и присоединились к тем пяти анкетным листам, что мирно покоились в сейфе начальника службы безопасности.

Кузовлев удовлетворенно улыбнулся. Эта маленькая девица непримечательной внешности с кошачьей хваткой, острым умом и детскими косичками — настоящая находка. Остроумна, контактна, легко входит в доверие к людям. У нее неплохие способности. Жаль, что после окончания дела с ней придется расстаться так же, как и со всеми, кто участвовал в его подготовке. Недаром начальник охраны чувствовал блаженный гибельный запах небытия. Или ему казалось, что он его чувствовал?

* * *
В пустынном классе Наташу поджидала невысокая женщина в элегантном пальто и ботинках на острых каблуках.

— Я мама Петрунина, — произнесла женщина громко и как будто даже с вызовом.

— Очень приятно, — сдержанно улыбнулась Наташа, но улыбка постепенно сползла с лица.

Разговор с родительницей самого скандального, невыносимого, разболтанного и ленивого ребенка в пятом "А", ребенка, в открытую угрожавшего учительнице и обзывавшего ее нецензурными словами, не предвещал ничего хорошего. Родительница Петрунина внешне казалась дамой такой же решительной и не склонной к компромиссам, как и ее сынок.

— Я просто хотела с вами поговорить о Коле.

— Да, я тоже хотела поговорить с вами о Коле, — с угрозой произнесла мамаша, усаживаясь за парту и ставя перед собой портфель.

— Коля в общем-то неплохой мальчик, — примирительно начала учительница. — Он добрый, живой, подвижный, любопытный ребенок…

За два года работы в школе Наташа так и не научилась разговаривать с родителями своих учеников. Она все еще чувствовала себя маленькой девочкой, которую взрослые могут обидеть, обругать и даже наказать. Надо наконец взять себя в руки! Девушка решительно сдвинула светлые брови на переносице:

— Коля плюется на уроках, кидается жеваной бумагой, обижает девочек… — затараторила она, боясь, что запал быстро кончится. — Он обзывает одноклассников и учителей! Он курит в туалете, рисует на партах мелом, устраивает драки на переменах! Он агрессивен и безжалостен. И, наконец, он плохо учится…

Наткнувшись на взгляд матери Петрунина, сделанный, казалось, из легированной стали, Наташа запнулась и замолчала.

— Можно подумать, что речь идет о малолетнем преступнике, а не о ребенке, — хищно прищурилась мамаша. — По-вашему получается, что Коля во всем виноват. Вы знаете, я сама работаю психологом и знаю, как важен контакт педагога с ребенком. Тем более что у вас этого контакта нет!

— Но…

— Нет, позвольте мне сказать! — властно произнесла женщина, и Наташа сразу же поняла, в кого уродился Колюня Петрунин. — Вы к нему придираетесь! — произнесла она грозно.

— Но я, честное слово, я не… — испуганно пролепетала Наташа, — Вот мы сейчас и выясним, как вы относитесь к детям, — угрожающе промолвила родительница и решительно раскрыла кожаный портфель. На свет Божий явилась пачка напечатанных опросных листов с пустыми графами для ответов.

— Что это? — испугалась Наташа!

— Я же объяснила вам, я психолог, — раскладывая бумаги на парте, произнесла дама. — Прежде чем доверять вам моего сына, я обязана проверить вашу компетентность.

— Но, как это… — испуганно мямлила Наташа и тут же собралась с силами:

— Я думаю, вы не имеете права…

— Я не имею?! — Петрунина-старшая так посмотрела на бедную учительницу, что та от испуга едва не провалилась под землю. — А вы имеете право уродовать психику моего сына? Если вы действительно нормальный человек, вам нечего бояться. А если нет, я немедленно иду к директору… Вам ясно?

Директора Наташа боялась даже больше мамаши Петруниной и потому лишь испуганно захлопала глазами.

— Хорошо, но…

— Итак, первый вопрос… — Острая ручка угрожающе зависла над бумагой.

…Как только странная женщина ушла, Наташа почувствовала себя обессиленной и опустошенной, как будто над ней совершили надругательство. Она малодушно шмыгнула носом, достала из сумки платок и тихо разрыдалась в него.

Такого унижения она еще никогда не испытывала… С ней, с учительницей, обошлись, как с преступницей, и самое ужасное, что она позволила с собой обращаться, как с преступницей!

Правда, психологический тест оказался совсем не таким страшным, как можно было ожидать. Некоторые вопросы, казалось, вообще были из области, весьма далекой от педагогики. Но Наташа, точно загипнотизированная, отвечала, отвечала, отвечала…

Смахнув последние слезы, учительница громко высморкалась и скомкала платок. «Расскажу все Илье», — решила она, имея в виду своего жениха, и у нее сразу же отлегло от сердца.

Входная дверь класса задергалась так, что кусочек штукатурки, сухо щелкнув, отделился от стены и упал на пол.

— Есть тут кто? — послышался гнусавый голос. Наташа в последний раз высморкалась и торопливо сунула платок в сумочку.

На пороге стояла веселая дама с фиолетовым синяком под глазом и красным одутловатым лицом. На правом рукаве потертой грязно-серой куртки отчетливо виднелся глинистый след мужского ботинка.

— Можно? — бодро воскликнула посетительница. — Мамаша я, Колюни Петрунина мать. Вызывали? — И, остро пахнув перегаром в лицо учительнице, она пьяно осклабилась.

Наташа только удивленно захлопала ресницами, ничего не понимая.

— Петрунин плюется, кусается, подкладывает кнопки девочкам на стул, обзывается, — привычно начала она, — нарушает дисциплину, ругается матом…

Подперев кулаком щеку, мать Колюни Петрунина внимала ровному голосу учительницы, точно слушала прекрасную сказку.

Глава 11

— Дорогая, Василию совершенно необходимо свежее мясо! Без мяса он становится нервным, — произнесла бабушка, едва только Наташа появилась в дверях. — Вот и ветеринар мне об этом сказала.

Едва вступив в прихожую квартиры, где жила с бабушкой, Наташа увидела чужую обувь, такую дорогую и качественную, как будто на ней еще висел ценник из элитного магазина.

Переваливаясь с ноги на ногу, бабушка приблизилась к внучке и приняла у нее из рук сумку с продуктами.

— А-а, рыба… — Мясного цвета губы старушки презрительно искривились. — А Лариса Михайловна говорит, что кошкам рыба так-таки прямо вредна, мочекаменная болезнь у них из-за нее бывает…

Наташа неуверенно остановилась в дверях, как будто пришла в гости.

Причиной ее нерешительности была изящная моложавая женщина, сидевшая в бабушкином любимом кресле. У нее на коленях, щуря глаза, возлежал кот Васька, безжизненный и прекрасный, точно умело выделанная норковая шкурка.

— Здравствуйте! — удивленно проговорила Наташа. Кто была эта женщина, которой бабушка доверила свое кресло и своего обожаемого Василия, любимца семьи, хозяина дома и вообще личность неординарную и свободолюбивую?

— Здравствуйте, — проговорила гостья с улыбкой, демонстрировавшей работу лучших иноземных стоматологов стоимостью в целое состояние, и протянула для приветствия руку с маникюром ценой в две учительских зарплаты. — Меня зовут Лариса. Я ветеринар.

— Да-да, Ларочка прекрасный, великолепный, высококвалифицированный ветеринар, — шамкая произнесла бабушка, колобком вкатываясь в комнату, — она работает в очень дорогой кошачьей клинике. Она любезно согласилась осмотреть шелушащееся пятно у Василия на подбородке.

— Вот как? — ошеломленно пробормотала Наташа, соображая, во сколько ей обойдется визит ветеринара с таким маникюром.

— У него диатез!

— Неужели? — удивилась Наташа. Гостья мило улыбнулась и промолчала.

— Да, это все от сухого корма, который ты покупаешь на рынке, — упрекнулавнучку бабушка. — А Васеньке нужна диета: свежее мясо, рыбка только вареная, творожок. Молоко нельзя категорически!

— Правда? — только и нашла, что сказать Наташа. Ведь мясо она ела только в сосисках, сделанных из бумаги.

— Да, Наталья Алексеевна, — поддержала разговор ветеринарша. — К сожалению, животные в городах часто подвержены аллергическим реакциям. Чтобы очистить организм от шлаков, им нужна диета. Я бы порекомендовала овощную диету или вот еще что хорошо: пшеничные отруби, залитые водой. За неделю сбрасываешь несколько килограммов. А еще от шелушения кожи хорошо помогают геркулесовые маски с глицерином… В когти можете втирать лимонный сок, от этого они становятся менее ломкими и красиво блестят. Ну и конечно, тренажеры…

Между тем, расставив чашки, бабушка поспешила на кухню за чайником.

Пока она отсутствовала, Наташа попыталась расставить все точки над "i".

— Скажите, сколько я вам должна за осмотр животного? — торопливо спросила она, доставая кошелек.

— О, не беспокойтесь, — гостья небрежно махнула рукой. Бриллиант величиной с крупную клюквину холодно сверкнул при свете электрической лампочки.

— Нисколько! Я зашла просто так. Мы с вашей бабушкой разговорились в магазине, и я пообещала ей взглянуть на вашего прелестного котика.

Холеная рука мягко зарылась в шерсть Василия, индифферентного ко всем внешним воздействиям, кроме запаха мяса из продуктовых сумок. Гостья явно не торопилась завершить визит.

— Мы подружились с вашей бабушкой, — продолжала она, пытливо вглядываясь в смущенное лицо Наташи. — Она мне все рассказала про вас. Вы работаете учительницей в школе, собираетесь замуж…

Бабушка вплыла в комнату, обеими руками держа вазочку печенья:

— Сейчас, Ларочка, будем чай пить.

Но Ларочка лишь опасливо повела носом в сторону подозрительного печенья и торопливо отказалась:

— О нет, оно, наверно, на маргарине, а мне нельзя… Пожалуй, я пойду, у меня скоро сеанс в солярии… Очень рада была познакомиться! — пропела гостья, уже стоя в дверях. — Я забегу к вам на днях, проверить, как поживает мой пациент, — пообещала она, ослепительно улыбаясь.

Приятную гостью не стали больше удерживать. Дверь захлопнулась, и острые каблуки дробным горохом застучали по лестнице.

За ужином Наташа поведала бабушке странный случай с мамой Петрунина, а в это время «ветеринар» в своем роскошном полноприводном «БМВ» брезгливо отирала руки носовым платком, смоченном для дезинфекции в духах «Исо Мияке». Она ненавидела всех животных, а котов в особенности. И только очень веская причина заставила ее подавить в себе эту ненависть.

* * *
Стоя возле стола, Гурьянов мимоходом листал роскошный том энциклопедии «Все про кошек» с цветными иллюстрациями, а Лариса томно обмахивалась надушенным платком:

— О Боже, мне кажется, что от меня до сих пор разит кошатиной!

Придется выкинуть мой костюм от Лугано: он весь в кошачьей шерсти и воняет…

— А зачем это? — Гурьянов кивнул на толстую книгу.

— Приходится изучать. Не могу же я изображать из себя ветеринара без теоретической подготовки. Можешь даже спросить меня, из каких костей состоит позвоночник кошки, и я тебе отвечу. Шейные позвонки, грудные, поясничные, хвостовые. А из каких костей состоит кошачья лапа…

— Неужели ты подружилась с ней? — перебил ее Михаил.

— Гораздо лучше! Мы теперь приятельницы с ее бабкой. Так даже проще. Старые люди испытывают патологическое желание выкладывать свои семейные тайны первым встречным. Вот мне и пришло в голову этим воспользоваться. Если бы эта Наташа не вернулась с работы слишком рано, мне удалось бы узнать гораздо больше.

— И что же ты выяснила?

— Они действительно решили пожениться! Ты представляешь? — Лариса возмущенно взмахнула руками. — Этим летом свадьба. Мы должны успеть закончить наши дела до этого момента. Бабка сказала, что жених достаточно обеспечен, чтобы содержать семью, старше Наташи и занимается солидным делом. Чего ж большего?

— Ну, а что такое час "Ч", ты узнала? Что за контейнеры с неизвестным товаром? Что все это значит?

Лариса нервно вскочила и заходила по комнате.

— Узнаю. Не все сразу.

— По-моему, ты даром тратишь свой пыл, — заметил Михаил, ласково обнимая ее за плечи. — Похоже, у тебя появилась серьезная конкурентка?

— Похоже на то! — зло усмехнулась Лариса. Она подняла глаза к потолку и задумчиво прикусила губу.

Потом, набрав полную грудь воздуха, произнесла, точно кидаясь в воду:

— Пожалуй, придется открывать второй фронт. Знаешь что… Я организую пресс-конференцию! — Михаил застыл с глупым лицом.

— Зачем, ты спросишь меня? — продолжала Лариса. — Теперь его остановит только шумиха в прессе. Он решит затаиться на время, боясь выдать своих покровителей, — это нам и нужно. Важно выиграть время. Мы созовем газетчиков, пригласим самые большие телевизионные каналы и радиожурналистов.

Этот колосс на глиняных ногах упадет после первого же удара!

Михаил ошеломленно молчал. Эта женщина была неистощима на свежие идеи.

* * *
Пресс-конференция проходила в зале Дома журналистов. За час до начала здание и прилегающую к нему территорию оккупировали телевизионщики.

Молодые мужчины в джинсах ставили свет, протягивали шнуры, искали работающие розетки. Лощеные юноши и девушки стильного вида, держа в руках микрофоны, отрабатывали перед камерами заготовки репортажей, которые вскоре должны были пойти в эфир.

Журналистская братия была сильно заинтригована. Еще вчера никто из них не знал, что из себя представляет некая Лариса Верижская, однако информационная «утечка» из самых высоких сфер, близких к правительству, в одночасье изменила отношение к ней. В толпе шушукались, что на грядущей пресс-конференции всплывут весьма любопытные сведения из жизни сильных мира сего.

Перед входом в зал журналистка с живыми смородиновыми глазами и короткой спортивной стрижкой, шедшей к ее тонкому мальчишескому лицу, говорила, напряженно глядя перед собой:

— Супруга одного из чиновников администрации готова поведать о закулисных сторонах жизни правящей верхушки… Сегодня всплывут сведения о небывалых размерах коррупции в высших эшелонах власти… Мы будем информировать наших телезрителей. С вами была Юлия Милович, Независимый телеканал.

Неподалеку от нее прилизанный юноша с приторным взглядом мягко журчал в отключенный микрофон, репетируя речь:

— Нет сомнения, что эта акция инспирирована кем-то из людей, оставшихся после недавних перемен без рычагов воздействия на правительство.

Прокуратуре еще предстоит разобраться, кому выгодно беззастенчивое вранье Ларисы Верижской… Несомненно, результатом сегодняшней пресс-конференции станет громкий судебный процесс о защите чести и достоинства… Илья Шептало, Российское телевидение…

Молодой мужчина с военной выправкой, смягченной дорогим костюмом и небрежной демократичной стрижкой, сжимая в руке микрофон, пытался выглядеть ироничным и серьезным одновременно.

— Мы полагаем, что это одна из срежиссированных определенными кругами и загодя спланированных акций, используемых для обострения политической ситуации и формирования так называемого общественного мнения. Тенгиз Понькин, ОРТ…

Внезапно державшего переносную лампу осветителя случайно толкнули, и сноп света уплыл в сторону.

— Два шага назад, Юля! — в голос заорал полный, небритый тип, прилипший к глазку кинокамеры. — Свет теряем!

Девушка с мальчишеской стрижкой испуганно захлебнулась словами, захлопала глазами и попятилась, застревая каблуками в сплетении проводов.

— Мы будем информировать зрителей нашего канала о тех разоблачениях, которые… которые… которых… — Голос Юли неуверенно снизился — она забыла слова.

Это ее первый политический репортаж, она так волнуется. Раньше ей доверяли только коротенькие рассказы о событиях культурной жизни, которые ставились в эфир, если только возникала заминка с «горячим» материалом или оставалось время, которое нужно было чем-то заполнить. Она так готовилась к этому моменту! Сидела в архиве, просматривая материалы, не спала ночью в нетерпеливом ожидании утра, готовила слова, заучивала фразы…

От света тысячесвечовых ламп было так жарко, что предательская испарина выступила на лбу, сверкая в лучах софита. Быстро пройдясь пуховкой по лицу. Юля собрала волю в кулак и вновь начала:

— Мы ведем свой репортаж из Дома журналистов, где проходит пресс-конференция Ларисы Верижской, супруги предпринимателя, известного своей близостью к правящей камарилье…

* * *
Мягко покачиваясь на неровностях дороги, черный автомобиль неотвратимо приближался к зданию Домжура. За тонированными стеклами, скрывавшими пассажиров от глаз любопытных прохожих, находились героиня пресс-конференции и ее тайный сообщник.

— Для начала скажу им, что мне стало известно о планах бегства экс-президента за рубеж.

— А если это не сработает? — с тоской в голосе произнес Михаил. Ему не нравилась эта затея. — Если это его не остановит?

— Не важно. Любой резонанс в прессе будет нам на руку. А там… Как в поговорке: или он украл, или у него украли… Какая разница?

Внезапно, сбросив маску самоуверенности, Лариса по-детски прижалась щекой к плечу своего друга.

— Я боюсь, — призналась она. — Я еще никогда не выступала перед таким количеством народа. Мне страшно.

— Боюсь, тебе придется привыкать, дорогая… — мягко улыбнулся Гурьянов. — Теперь пресса будет часто донимать тебя своим вниманием.

Машина остановилась у входа. Несмотря на противную погоду, на низкое небо, беременное дождем, на подступах к крыльцу топтались репортеры, скучавшие в ожидании начала.

— Может, пойдешь со мной? — с тоской промолвила Лариса, надевая темные очки, которые, она надеялась, придадут ей уверенности в себе.

— Я не могу… — извиняющимся тоном произнес Михаил, отводя глаза.

— Ты же у меня умница, сама все понимаешь…

Он не должен был засвечивать себя, чтобы не лишиться доступа к информации. На прощание он прижался к ее сухим губам, точно перед долгой разлукой.

Корреспонденты на крыльце уже подбирались к машине, ощерясь объективами фотокамер. Времени терять было нельзя. Водитель распахнул дверцу.

— Ну, с Богом! — Набрав полную грудь воздуха, Лариса смело ступила на мокрый асфальт, на котором расплывались капли холодного апрельского дождя, так похожего на снег.

— Два слова для телеканала «24 часа»…

— «ТВ-23», буквально пару слов о вашей пресс-конференции… Верны ли слухи о том, что…

— Улыбочку для газеты «Народоволец»… И еще пару слов о…

Лариса взяла себя в руки и с уверенной усмешкой произнесла:

— Господа, мои заветные «пару слов» вы услышите через пять минут. В самом деле, не хотите же вы испортить под дождем мою прическу?

* * *
Он сидел перед мерцающим экраном телевизора и с бесплодным гневом смотрел на хищное, холеное лицо, вписанное в четырехугольник экрана. На лицо бывшей жены.

Несколько минут назад начальник охраны, ступая мягко, как лис, вышедший на охоту за курями, бесшумно возник в кабинете и, щелкнув пультом телевизора, произнес извиняющимся тоном:

— Вам необходимо быть в курсе событий…

Он не ожидал увидеть такое…

Лариса выглядела бледной и решительной. Она ясно чеканила слова, ожесточенно бросая их через ощетинившийся микрофонами телекомпаний стол, создававший защитный барьер между ней и телезрителями:

«Недавно мне стало известно о готовящейся при помощи работников спецслужб операции… Как гражданка России, я не могу молчать… Я должна говорить, как бы мне ни было страшно, какую бы тревогу за свою жизнь я ни испытывала… И я буду говорить!..»

Эта вздорная бабенка готова на все… Кузовлев не удивился, увидев знакомое лицо на экране. Ей ровным счетом ничего не известно, абсолютно ничего!

Эта шумная пресс-конференция высосана из пальца. Она ничего не сможет доказать, потому что ничего не знает! Правду знает только он.

«На деньги налогоплательщиков, переведенные через оффшорную зону на Антильских островах, был возведен огромный жилой комплекс на безымянном острове. Его точные координаты тщательно скрываются от общественности, как и то, для кого построен этот замок, оборудованный по последнему слову техники…»

Откуда ей известно, что деньги переводились через антильские банки?.. Кузовлев соображал, через кого могла произойти утечка информации. Он, начальник службы безопасности, должен закрыть рот этим людям, навсегда. Это его долг.

* * *
Уронив голову на грудь, бабушка Наташи мирно дремала перед телевизором, где элегантная женщина, похожая на недавнюю ветеринаршу, говорила:

«Мне стало известно, что, связанный финансовыми узами с правящей кликой, Верижский на фоне обострившихся в последнее время антикоррупционных настроений готовит операцию по вывозу окружения бывшего президента в безопасное место, где им гарантирована безбедная жизнь на деньги налогоплательщиков!»

Лариса тяжелым взглядом обвела жадно внимавший ей зал…

* * *
Наташа подняла голову от тетрадок с сочинениями. С экрана на нее смотрела недавняя «ветеринарша».

«Так вот почему она так выглядит! — улыбнулась Наташа запоздалой разгадке. — У нее очень богатый муж… Наверно, лечение котов для нее всего лишь хобби…»

* * *
— Лиза! Мы не хотим в «Тайпей»! Там скучно! — недовольно запели капризные голоса. Компания вывалилась из кабака, многие были уже изрядно навеселе.

— А я не хочу оставаться здесь! Мне здесь скучно! — резко бросила Лиза, садясь в машину.

— Тогда поехали в «Нирвану»! Говорят, там живые тигры с вырванными зубами ходят между столиков. Можно кормить их с рук котлетами.

— Не хочу! — категорически заявила Лиза, заводя мотор. — И потом, у меня, кажется, вдохновение…

Мигнув габаритными огнями, автомобиль скрылся за поворотом.

Компания вернулась в клуб догуливать вечер. Но прежнего веселья уже не было. Каждый из присутствующих размышлял о том, кто будет платить за ужин, если Лиза уехала. Монро утешал себя тем, что от такой одиозной личности, как он, никому не придет в голову требовать денег… В итоге было решено, что ужин запишут в долг у администратора, а потом с этим как-нибудь разберутся…

Вернувшись домой, Лиза, не раздеваясь, забралась с ногами на кровать и, грызя ручку, принялась записывать на бумаге начало стихотворения, которое в простоте душевной сочла гениальным: «Камарилья богов — это мой бес тиарий, увези меня прочь в облака, Олеарий!» Она не помнила, кто такой Олеарий, но слово звучало очень мелодично.

— Послушай… — Она принялась тормошить за плечо спящего Вишнякова.

— По-моему, неплохо получилось…

Поэт протяжно зевнул со сна и прижался к ней голым худощавым торсом. Лиза все еще читала стихотворение, а он уже нависал над ней, ритмично поддавая тощей, в пупырышках задницей.

Кончив, он с облегчением вытолкнул сквозь сомкнутые зубы:

— Да, хорошо… Почти гениально!

Удовлетворенная ответом, Лиза тихо выбралась из-под его обмякшего тела и принялась набело переписывать стихотворение, болтая в воздухе босыми ногами. Все еще тяжело дыша, Вишняков перекатился на спину и лениво щелкнул пультом телевизора.

"Акция, организованная спецслужбами, назначена на некий час "Ч"…"

— говорила миловидная женщина на экране. Вишняков зевнул и выключил телевизор.

* * *
Ей удалось провести репортаж на высоком профессиональном уровне. И теперь Юля с нетерпением ждала своего появления в вечернем выпуске новостей.

"Час "Ч" пока еще не наступил. Это будет час, когда прозвучит похоронный колокол по нашей демократии…"

«Смелая женщина!» — уважительно подумала Юля.

Все же она немного огорчилась. Ее пространный комментарий пустили за кадром, а лицо опять не показали. В который раз!

* * *
О нашумевшей пресс-конференции Алена ничего не слышала, потому что политикой не интересовалась, новостные программы не смотрела и в это время выступала в клубе.

В костюме черного лебедя она металась под музыку по сцене, стараясь пластикой движений показать зрителю терзания измученной, распираемой внутренними противоречиями души. О, это был великий танец!

* * *
Для Ольги Витальевны просмотр новостей был такой же обязательной процедурой, как чистка зубов и крем от морщин на ночь. Конечно, ее больше волновали экономические новости, но прозвучавшая фамилия все же заставила ее вздрогнуть.

«Куда уходили деньги, предназначенные для обновления нефтехимического комплекса страны?» — задавала риторический вопрос пламенная ораторша с экрана. Ответ на этот вопрос подразумевался сам собой.

Ольга Витальевна съежилась в кресле. Все это ужасно! Если ее махинации вскроются, Проньшин немедленно воспользуется этим. Достаточно выяснить, с какими компаниями имел дело господин Верижский, а там и сделка с насосами всплывет. А потом ревизии, проверки документов…

* * *
«Кто финансировал покупку острова и строительство виллы на нем? С чьего благословения Верижский переводил многомиллиардные суммы за рубеж?»

Ответ на этот риторический вопрос подразумевался сам собой.

Наполняя бокалы пивом, Надя то и дело бросала нелюбопытный взгляд на голубеющий экран. У нее было дурное настроение. Она поссорилась с Пауком, утверждавшим, что ей слабо принять участие в мотокроссе по пескам Средней Азии.

Гремела музыка. Лощеная дама на экране беззвучно раскрывала рот:

«Вертолетсархитектором, проектировавшимкомплекс инженерно-технических сооружений на острове, упал в море. По свидетельству греческих властей, причиной его падения был взрыв…»

«Головкой ударишься, бо-бо будет», — ухмыльнулся Паук, когда она заговорила о кроссе. И тогда Надя решила, что в лепешку расшибется, но докажет ему, что она тоже кое-чего стоит.

— Выруби эту лабуду, Надь! — заголосили пьяные голоса за дальним столиком. — Переключи на «Формулу-1»! И парочку пива сюда!..

* * *
— Час "Ч" назначен на послезавтра, — твердо произнес он, не глядя в лицо бесшумно возникшего в кабинете Кедрова. — Все готово?

— Понимаете, выяснились непредвиденные обстоятельства… — внезапно начал оправдываться тот.

— В чем дело? — Брови хозяина грозно сошлись на переносице.

— Кандидатура номер пять засбоила, нужно срочно заменить ее по медицинским показаниям. А кем менять?

Кедров положил на стол газетный лист, сложенный вчетверо, и обескураженно развел руками.

— Она тщательно скрывала все до последнего момента, боялась репортеров. Нам потребуется не меньше недели для проработки новой кандидатуры.

Кроме того, вы должны назвать эту кандидатуру…

Телефон на столе взорвался требовательной трелью. Это был Гурьянов.

— Телевидение прибыло для интервью.

Неуверенная рука взяла со стола мятый прямоугольник бумаги, на котором значилось: «Юлия Милович, журналист Независимого телеканала», — и протянула его Кедрову.

— Вот вам и кандидатура на замену… Пригласите съемочную группу войти…

В это время на гастролях в Нижневартовске Аделаида лежала на широкой кровати в «люксе» местной гостиницы и блаженно щурилась на настольную лампу, посылавшую мягкий рассеянный свет. Утомительный день был закончен, и впереди была ночь, полная неги и любви.

Отложив гитару, Паша лежал рядом с ней и неторопливо потягивал пиво.

— Я так рада, что наконец рассказала обо всем журналистам, — произнесла Аделаида, чей заметно округлившийся животик выделялся на фоне тренированной сухощавой фигуры. — Я думаю, это даже будет способствовать росту моей популярности…

— Угу, — пробормотал Паша, ставя на стол порожнюю банку пива.

— А на свадьбу мы пригласим всех, всех, всех! — Окинув взглядом подругу, чья фигура еще не потеряла для него своей привлекательности, Паша ласковым и требовательным движением провел рукой по ее бедру.

— Ой, не надо, Пашенька, — хихикнула певица, ежась от щекотных прикосновений. — Мне доктор запретил…

А его требовательные настойчивые губы уже спускались от ее шеи все ниже и ниже, к округлости живота, к податливо разошедшимся в темноте бедрам.

— Ой, Паш, я же сказала, что не буду! — Аделаида безжалостно оттолкнула его голову, одергивая халатик.

А экран телевизора мерцал голубым, в нем неизвестная женщина с волевым лицом и узкими губами что-то беззвучно говорила, страстно сжимая кулаки…

Поругавшись со своей будущей женой, Паша вышел из номера, бросив через плечо, что идет в бар. Через минуту он уже лежал под одеялом новой костюмерши, которая была вообще-то костлява и куда менее привлекательна, чем та, прежняя, то ли Лиза, то ли Лида. Но на безрыбье, как говорится…

* * *
Один коллега посоветовал ей, как справиться с волнением, от которого хотелось бежать куда глаза глядят, бросив микрофон. Он сказал ей: представь себе, что ты — это на самом деле не ты, а удачливая, уверенная в себе особа, которая не боится ни черта, ни дьявола, ни интервью, ни горящего красного глазка телекамеры — ничего! Наблюдай за этой девушкой со стороны, как будто ты зритель, и у тебя все получится. Действительно, отныне на экране Юля держалась свободно и легко. Образ прожженной журналистки она нацепила, как защитную маску.

— Как вы расцениваете обвинения, выдвинутые вашей супругой?

— Это бред, с которым должны разбираться психиатры, а не телевидение.

— Но она заявила вчера…

— Это плод ее воспаленного воображения! Одной ее фантазии мало для предъявления обвинения. Где документы?

— Но ведь архитектор Дино Чентура действительно погиб в авиакатастрофе при очень подозрительных обстоятельствах…

— Я не был знаком с ним лично и не собираюсь отвечать за все летные происшествия, случающиеся время от времени в воздухе.

— А что вы можете сказать о своих взаимоотношениях с Кремлем?

Известно, что вы… — Прошу прощения, — с твердой улыбкой произнес он, вставая. — Наше время истекло.

Юля неохотно поднялась со стула. Красный глазок телекамеры погас.

Ей не удалось выцарапать из него ничего нового.

Садясь в фургон с телеаппаратурой, она подумала, что хорошо бы было основательно покопаться в этом деле. Она не сомневалась, итоги ее первого журналистского расследования вызовут сенсацию.

* * *
Вечером они устроили маленький праздник для двоих на загородной даче. Там они были в относительной безопасности.

— Ты держалась великолепно! — восхищенно воскликнул Гурьянов. — Давай выпьем за тебя!

Бокалы сдвинулись. Густое, как кровь, вино блеснуло рубиновым светом. Гудящий огонь загнанно метался в камине, излучая светлое березовое тепло.

— За нас двоих! — поправила Лариса, счастливо улыбаясь.

Вино разлилось по телу горячей волной и через минуту ударило в голову, Лариса блаженно рассмеялась.

— Пожалуй, час "Ч" отменяется, а?

— Возможно, он просто откладывается. — Михаил был слишком осторожен, чтобы загодя праздновать победу.

— Меня уже засыпали просьбами об интервью центральные телеканалы.

Поступило даже предложение от французов. Скоро пожар разгорится вовсю. Может, он вздумает откупиться?

— Ну и в какую сумму ты оцениваешь свой отказ от борьбы?

— О, она будет круглой, как земной шар, если на него смотреть из космоса. В ней будет не меньше семи нулей. Семь — мое счастливое число! — хихикнула она.

Они помолчали, наслаждаясь вином.

— Как я тебе показалась на экране? — Лариса отправила в рот крупную виноградину.

— Ты была изумительна! — Гурьянов потянулся к ней. — Но в жизни ты еще лучше. Гораздо лучше…

И, точно изголодавшиеся звери, они стали срывать друг с друга одежду, одержимые страстью, так похожей на ненависть. Ибо ими двигала ненависть, так похожая на страсть.

* * *
Кедров анализировал сведения, которые его ищейки сбрасывали сразу же после получения информации.

Возраст — двадцать два года. Родилась в Москве. Мать погибла в автокатастрофе, у отца новая семья и маленький ребенок…

«Это хорошо, — усмехнулся Кедров, — просто идеально! Шумихи не будет, поисков тоже. Женившиеся вновь отцы обычно не страдают любовью к детям от первого брака».

С отличием закончила журфак МГУ. Публиковала небольшие заметки в районной прессе. На телевидение устроил отец, ограничив тем собственное участие в жизни дочери.

Работа на НТК. Несколько репортажей, не получивших большого резонанса, работа на подхвате. В число тележурналистов попала благодаря молодости, четкой дикции и телегеничной внешности.

Данные из поликлиники. Кариес верхней пятерки справа, полость рта санирована. Легкая близорукость. Сердце, печень, почки — без патологии.

Флюорографический снимок — без патологических изменений. В целом — практически здорова.

Данные психологического теста: сангвинический характер с ярко выраженной интровертивной составляющей, уверена в себе, но склонна к сомнениям, не любит идти на компромиссы.

Кедров решительно захлопнул папку. Пора отправлять на экспертизу.

Скорее всего, заключение окажется благоприятным. Годится!

* * *
Новое известие, которое принес Гурьянов, окончательно добило ее. На счетах денег больше не было. Лариса выглядела обескураженной, губы ее нервно подрагивали.

— Должен признать: мы проиграли. — Михаил тяжело вздохнул.

— Надо было соглашаться с его предложением, — прошептала Лариса, закрывая лицо руками. — Надо было соглашаться…

Они замолчали, переживая унизительный миг падения после восхитительного мига удачи.

Через день она сама позвонила ему. Кажется, за это время с ней произошла разительная перемена. Ее голос радостно звенел.

— У меня есть идея, — интригующе проговорила Лариса. — По-моему, на этом деле тоже можно неплохо заработать! Если здесь действительно замешана правящая верхушка, наше начинание может оказаться перспективным.

— Каким образом?

— Мое средство универсальное, как самый дешевый пятновыводитель, купленный на самом грязном оптовом рынке Москвы. — Лариса легко рассмеялась, а потом пояснила:

— Телевидение!

— Что-о? — удивился Гурьянов. — А при чем тут…

— Нас спасет телевидение! — произнесла она и попросила:

— Организуй мне встречу с кем-нибудь с НТК. Кто там у них главный? И помни, встреча должна быть абсолютно конфиденциальной!

Михаил удивленно положил трубку.

* * *
Зарывшись носом в кипу бумаг на столе, доктор медицинских наук профессор Гомиашвили корпел над отчетом. Это был седовласый горбоносый мужчина с морщинистым смуглым лицом. В медицинских кругах он был известен как большой специалист в области межличностных связей, и его докторская диссертация была целиком посвящена проблеме психологического климата в замкнутых коллективах.

В последнее время знания профессора Гомиашвили требовались не очень-то часто. И вот сейчас оказался именно такой случай. Нужно было определить степень совместимости коллектива из шести человек. Результаты психологических тестов этих людей лежали сейчас перед ним. Ему не раз приходилось делать такие заключения.

Итак, кандидат номер один. По американской классификации психической диагностики DSM-IV в нем доминирует альтруистический тип личности с явственно выраженной чувственной составляющей. Также ярко выражен драматический тип личности со склонностью к актерству.

Кандидат номер два. Рациональная личность, склонная к самоанализу и экстравертивным оценкам. Высокий интеллект в сочетании со склонностью к дистимии, задатки лидера.

Кандидат номер три. Ровный график психологического портрета с ощутимыми всплесками в районе расположения агрессивного и авантюрного типов личности. Характеризуется некоторой интеллектуальной ограниченностью.

Кандидат номер четыре. Преданный тип личности с несколько заниженной самооценкой. Поведенческие аберрации способны коррелироваться в случае особой стрессовой ситуации в сторону подчинения признанному лидеру.

Кандидат номер пять. Выраженные идеосинкратические черты характера, эгоизм. Завышенная самооценка, опирающаяся на преувеличенное мнение о собственной значимости, что, впрочем, не влечет за собой проблем в контактах с окружающими. Ощущается, что объект некогда работал с профессиональным психологом, поскольку ранние депрессивные тенденции были явно скорректированы специалистом, что означает подверженность положительному влиянию и развитию.

Кандидат номер шесть… В урну его!

Профессор Гомиашвили решительно смял несколько листочков и отправил их в корзину для бумаг. Кандидат номер шесть в последний момент был заменен другим кандидатом. Впрочем, даже немного жаль, интересный был типус… Из-за его амбиций расклад в шестерке мог бы быть совершенно другим.

Ну что ж, кандидат номер шесть! Добро пожаловать в дружный коллектив! Кто вы, номер шестой? Чем вы живете, что думаете о себе и об окружающих? Каков ваш тип личности, каковы поведенческие реакции? Сумеете ли вы найти общий язык с остальными членами коллектива?

Профессор недовольно покачал своей седой головой и поджал губы.

Мало данных, очень мало! Сразу видно, что сведения собирались в спешке, из разных источников. Ну, что прикажешь делать с этой филькиной грамотой?

Кандидат номер шесть занял у старенького профессора больше всего времени. Время, затраченное на него, было обратно пропорционально количеству добытых данных.

«Ну, что у нас получилось?» — усмехнулся профессор и с удовольствием перечитал собственное заключение: "Кандидат номер шесть.

Психологически стабилен и предсказуем. Его стремление к самореализации объективно говорит о творческом складе характера испытуемого. Способен к адаптации в коллективе". Негусто.

Но старый профессор был предельно честен даже сам с собой. Поэтому он сделал приписку, оправдывающую его в случае неудачи: «Скудость предоставленных для анализа сведений и отсутствие грамотных экспертных оценок не позволяют в достаточной степени судить о психоэмоциональных аберрациях рассматриваемой кандидатуры. Необходимо дальнейшее исследование».

Профессор взглянул на часы. До диссертационной комиссии, в которой он должен был непременно участвовать, осталось чуть менее получаса. А его просили сдать работу как можно быстрее.

И профессор, слегка покривив душой, дописал:

«Возможна успешная работа упомянутых членов в едином коллективе в случае включения в группу сильного лидера, способного демпфировать мелкие разногласия между остальными членами сообщества». Все же его очень смущал шестой кандидат… Профессор хотел было уже написать, что снимает с себя ответственность в случае, если кандидат номер шесть окажется не тем, за кого себя выдает, но в это время зазвонил телефон.

— Манана? — произнес профессор виноватым голосом. — Нет, не купил, моя ласточка. Прости, я обязательно куплю. Не сердись…

Нахлобучив набекрень мятую кепку, профессор быстро выскочил из кабинета и заспешил в магазин за кефиром, который срочно требовался его жене, имевшей проблемы с пищеварением. Он так боялся опоздать к заседанию диссертационной комиссии и так боялся прогневить жену… Ибо в семье профессора, знаменитого своими знаниями о психологии замкнутых коллективов, был лишь один лидер с бородавкой на носу и редкими черными волосками на подбородке — его жена Манана.

Глава 12

Наташа вернулась домой расстроенная и уставшая после педсовета, где ее, молодую преподавательницу, учили жизни старые школьные грымзы с шиньонами на головах. В дверях ее встретила бабушка. К ногам хозяйки влюбленно ластился кот Василий.

— В обед воду на два часа отключали… Телевизионная антенна чего-то барахлит, на первом канале полосы, — выпалила бабушка последние новости. — Ветеринарша заходила, прописала Василию капельки…

— Ненавижу эту школу! — неожиданно для себя с силой проговорила Наташа. — Ненавижу!

Она с силой швырнула сумку в угол. Ее лицо выглядело расстроенным.

— Скорей бы уже вы с Илюшей поженились, — заметила бабушка, ставя на стол тарелку для супа. — Но ничего, вот выиграю денежек в лотерею, тогда и свадьбу справим. Телевизор новый купим…

— В какую лотерею? — изумилась Наташа. Внезапно в глаза ей бросился празднично раскрашенный листок на обеденном столе с флуоресцентной надписью «Лото Лето».

— Опять пенсию на ерунду тратишь! — возмутилась внучка.

— Ничего не трачу! Это мне ветеринарша подарила. Сказала, что у нее рука легкая, и нам обязательно повезет.

— В эти лотереи никто никогда ничего не выигрывает, — нравоучительно заметила Наташа, как будто бабушка была одной из ее учениц. — Пустая трата денег!

— Ну и ладно, — легкомысленно махнула ручкой старушка. — Деньги-то не наши, а ветеринарши. А так хоть надежда будет…

И она беззаботно защебетала, разливая по тарелкам суп:

— А ведь пятно-то на шее у Василия и вправду начало подсыхать, вот что диета делает!

* * *
Главным на Независимом телеканале оказался моложавый тип с живыми глазками и лысоватой головой, низко сидящей на покатых, как будто бабьих плечах. Внешне на Ларису он не произвел большого впечатления. Однако на нее произвело впечатление то, как долго пришлось добиваться встречи с ним. Не помогали ни просьбы знакомых, ни заманчивые обещания, ни даже ее, Ларисы, личная известность. Как правило, руководитель канала не встречался с героями своих разоблачительных сюжетов. Это был не его уровень.

Встреча все же состоялась в китайском чайном ресторане. Главный канала НТК слыл знатоком и тонким ценителем чая.

— Мои условия, — жестко произнесла Лариса, — миллион долларов — и ни цента меньше. Главный мягко улыбнулся и заметил:

— Вы не находите, прекрасный чай? — Он откинулся на стуле, чуть ослабив узел галстука, и мечтательно продолжил:

— Я вообще полагаю, что китайский чай самый волшебный из всех напитков на земле. То, что обычно пьют в нашей стране под видом чая, это просто древесные смывы… Чувствуете восхитительный аромат? Это сорт «Нефритовая сладость под небом». Килограмм такого чая на мировом рынке стоит сто тридцать долларов. Однако денежный эквивалент нисколько не отражает истинной стоимости для ценителя.

— Вернемся к нашему разговору, — перебила его Лариса. — Я настаиваю на этой сумме.

Главный вздохнул и, поморщившись оттого, что деловые разговоры мешали ему наслаждаться божественным напитком, наконец произнес, осторожно ставя хрупкую, как лепесток розы, чашку на стол:

— Я вообще не понимаю, что вы хотите от меня. Я согласился с вами встретиться только потому, что меня просили об этом. Ваша идея абсолютно нереальна!

— Если бы я хоть одну секунду думала так же, как вы, то не стала бы тратить свое и ваше время! — дерзко парировала Лариса.

Интуитивно она понимала, что если бы Главный не заинтересовался ее идеей, он не стал бы терять свое драгоценное время, посвящая ее в особенности китайского чаепития. Значит, он заинтересовался.

— В такой прекрасный вечер, — с мягкой улыбкой произнес ее собеседник, — вместо того чтобы наслаждаться чаем, вы пытаетесь втянуть меня в грязную, и возможно, политическую историю…

— Такие истории — ваш хлеб, — справедливо заметила Лариса.

На самом деле Главный колебался. Да, действительно, идея выглядела чертовски заманчивой. Телерепортаж из жизни отставного президента, покинувшего родину… Вот президент сидит с домашними возле камина, вспоминает о том, как отдавал приказ о начале войны (всплывают доселе никому не известные подробности этого исторического момента), бессильно матерится, говоря о предавших его соратниках, мимоходом упоминает о грандиозной экономической афере. Вот он пишет мемуары, говорит по телефону со своим советником. Потом подходит к окну и смотрит в голубеющую над морем даль — кажется, в этот миг он думает о России.

Да, это будет информационная бомба! В этом случае закон о вмешательстве в частную жизнь будет неприменим, источник пленки останется не названным…

А потом репортаж можно будет продать за кругленькую сумму крупнейшим телекомпаниям мира! Эксклюзивная информация тем и хороша, что стоит очень дорого…

Вдохновленный сладостным видением будущих прибылей. Главный произнес с воодушевлением:

— А вот попробуйте этот чай… В Китае за легкий розоватый оттенок его называют «Чайной розой на закате дня». Истинная поэзия, считают китайцы, растворена в природе, как чайный вкус растворен в воде…

Ларису охватило страстное и не совсем разумное желание выплеснуть содержимое чашки в лицо человека напротив, самодовольно щурившего блеклые глаза за стеклами очков. Ее останавливала только мысль о деньгах.

— Деньги вообще крупнейшее мировое зло, — вздохнул Главный, точно отвечая ее тайным мыслям. — Нет теперь того бескорыстия в людях…

Пристально глядя на нее, он выдержал долгую паузу — ждал реакции.

Лариса встала и решительно отодвинула стул.

— Пожалуй, мне стоит обратиться в иностранные агентства. Вряд ли они имеют дурную привычку торговаться по пустякам, — произнесла она и добавила с ехидной улыбкой:

— Действительно, этот сорт чая восхитителен! Его портит лишь небольшая мятная составляющая. Я вообще считаю, что мятный лист делает вкус чая плебейски грубым.

В лице ее собеседника что-то неуловимо изменилось.

— Сядьте, — произнес он жестко, — мы еще не закончили.

И тут же продолжил с кошачьей вкрадчивостью:

— Пожалуй, вы правы, мятная составляющая действительно придает чаю несколько плебейский вкус, но это зависит не столько от самой мяты, сколько от места произрастания этого растения. Ведь, как известно, мята, выросшая в тени, обладает значительно более воздушным и тонким ароматом. Вот попробуйте этот сорт… Он называется «Лазурный ветер над просторами Хуанхе». Не правда ли, изумительный напиток?..

Переговоры затянулись до позднего вечера и были очень, очень трудными. Но результативными.

* * *
Они уже забыли и про лотерею, и про ветеринаршу, когда однажды вечером раздался телефонный звонок.

Взяв трубку, бабушка застыла на несколько секунд, потом помертвела и, держась за сердце, опустилась на стул, судорожно хватая побелевшим ртом воздух.

— Что с тобой? — бросилась к ней Наташа.

Но старушка беспомощно всплескивала руками и не могла вымолвить ни слова. Наконец она через силу выдавила:

— Счастье-то какое! Выиграли… — Усадив бабушку, Наташа схватила вопросительно журчавшую трубку.

— Вас беспокоит компания «Лото Лето»! — произнес мелодичный голос.

— Вы выиграли главный приз нашего розыгрыша: поездку в Париж для троих на две недели! Поздравляем!

— Спасибо! — поблагодарила Наташа. — Когда можно получить деньги?

Услышав про деньги, бабушка слегка порозовела и оживилась.

— К сожалению, по условиям лотереи, компенсация стоимости приза не выдается. Вы можете только претендовать на поездку. Диктую адрес…

Услышав, что деньги им все же не дадут, бабушка опять смертельно побледнела.

— Какой там Париж, — махнула она слабой рукой. — А Василия кто будет кормить? Езжайте с Илюшей, а я уж как-нибудь обойдусь…

— Но поездка-то на троих!

Бабушка горестно вздохнула. Она все Парижи на свете променяла бы на небольшую сумму в отечественной валюте.

— А Василия можно отдать твоей любимой ветеринарше, — предложила Наташа и мечтательно проговорила:

— Париж!.. Такой шанс бывает раз в жизни!

Бабушка еще колебалась, почесывая своего любимца за ухом, а тот счастливо щурился, мирно ожидая решения своей участи. Наконец старушка решилась:

— Ладно уж! А когда ехать-то?

— Об этом сообщат дополнительно, — объяснила Наташа. И тут же, охваченная восторгом, закружилась по комнате:

— Едем, едем, едем!

* * *
— Он предложил мне процент от прибыли. — Лариса рассказывала Михаилу о недавней встрече в чайном ресторане. — Что ж, это разумно… Но очень неудобно! Я бы хотела все сразу.

— Вероятно, они не знают, сколько смогут выручить с этого материала, и потому боятся, — объяснил Михаил. — Они могут получить как очень много, так и очень мало. В первом случае мы проигрываем вчистую, а во втором…

— У нас нет выбора, — вздохнула Лариса.

— А как ты добудешь пленки? — спросил Михаил. — Ведь…

— У меня есть идея! — прервала его Лариса. — Может быть, она и не очень рациональна, но… Послушай, ты должен узнать, когда назначен час "Ч".

Сможешь?

— Постараюсь. А что потом?

— Потом? — Лариса усмехнулась, чувствуя свое превосходство. — Потом — победа. Меня остановить трудно. Мне нечего терять.

«Кроме жизни», — подумал Михаил и грустно усмехнулся.

* * *
— Грузи! Осторожно! Вот так! — Тело бережно опустили в контейнер и закрыли крышкой.

— Порядок!

В темном ангаре, где высокий потолок терялся в темноте, возились люди. Неяркий свет лампы озарял прямоугольные ящики, пыхтящий контейнеровоз у входа и суетливые фигуры в рабочих комбинезонах.

— Как она? Дышит?

— Нормально! — ответил человек, на секунду задержав пальцы у основания шеи. — Спит. Можно грузить!

— А где остальные?

— Скоро будут!

Во двор въехал очередной фургон. Час "Ч" пробил.

* * *
Оставляя за спиной тусклые подмосковные деревни, унылые поля, только что одевшиеся неуверенной салатовой зеленью, Надя летела по загородному шоссе. На подъезде к Кольцевой автодороге начался противный мелкий дождь.

Водяная взвесь больно секла лицо, сырость проникала даже сквозь плотную куртку.

Пришлось снизить скорость — мотоцикл стал неустойчивым на мокрой дороге.

Точно призрак, на обочине возникла белая «шестерка» ГИБДД с синей полосой на борту. Светящийся полосатый жезл предупредительно взлетел в воздух, раздался свист.

«Удрать? — запоздало подумала Надя. — А если вздумают догонять? На такой дороге у меня шансов мало».

Она вспомнила случай с Бесом. Бес был отличным парнем, которому, хлебом не корми, дай поиграть в догонялки с властелинами полосатых жезлов.

Однажды в азарте погони он позабыл, что главное правило подобных мероприятий — не подставляться левым боком, потому что справа в машине обычно сидит человек с оружием. Бесу продырявили ногу, и это было бы еще ничего, если бы он от боли не потерял контроль над мотоциклом и не навернулся бы на мокрой дороге, сломав себе шею…

— Ваши права! — произнес хмурый низкий мужчина в форме, приближаясь к ней. В дождливом сумраке его бледное лицо расплывалось, как непропеченный блин. — Вы превысили скорость!

— Това-арищ майор… — привычно заныла Надя. Она всех гибэдэдэшников называла майорами, и это иногда срабатывало. На сей раз ей не повезло.

— Будем оформлять протокол. Штраф сорок один рубль пятьдесят копеек. Оплатите через сберкассу, затем заберете права в районном отделении ГИБДД. Садитесь в машину.

Мент сел на водительское место в «шестерке», а Надя с печальным вздохом опустилась на сиденье справа от него.

— Товарищ майор… — умоляюще заныла она. — А может, лучше без протокола, разойдемсяна месте? — И полезла в карман за заветным полтинником, припрятанным именно для таких случаев…

За спиной у нее послышался шорох. Надя еще не успела повернуть головы, как в шею впилось что-то болезненно-острое.

— Това… — не договорила она и, теряя сознание, бессильно уронила подбородок на грудь.

— Есть! — послышался довольный голос сзади. — Ну, сколько нам дадут за задержание опасной преступницы?

— Рано радуешься! — резонно заметил тот, кто сидел за рулем. — Сначала надо ее сдать с рук на руки.

— Ох, и мудрено работают эти ребята из ФСБ! — вздохнул голос сзади.

— Зато платят хорошо.

И машина тронулась в путь.

Через два дня в газетах появилось сообщение о том, как двое работников ГИБДД за задержание особо опасного преступника были награждены орденом Мужества. Посмертно.

* * *
Наконец-то ей встретился мужчина ее мечты!

Всю ночь после возвращения из клуба Алена не спала. Она вертелась в постели, вставала пить воду, открывала окна, но все было напрасно — ей никак не удавалось погрузиться в объятия Морфея.

Утром, когда наконец пришло время расставания с кроватью, девушка даже чуть не забыла выпить свою ежедневную порцию лекарств.

«Что он скажет, когда узнает… — с замиранием сердца подумала она, разглядывая себя в зеркале, с удовольствием отражавшем ее своеобразное лицо с правильными, чуть крупноватыми чертами. Синеватые тени под глазами упрямо твердили о бессонной ночи, придавая девушке интригующую томность. — А вдруг он откажется от меня?»

Но ведь осталось ждать совсем немного до того момента, когда…

В который раз она в своем воображении прокручивала тот волшебный миг, когда он, влюбленно глядя ей в лицо, произнесет:

— Мне все равно, кто ты и кем была… Я еще никогда не встречал такой девушки… Может быть, ты… — Он не договорит.

«Да, конечно!» — чуть было не закричала Алена, но вместо этого лишь скромно опустила ресницы. О Боже, думала она, неужели это и есть счастье, которого она ждала всю жизнь? Внутри нее все пело: «Да, да, да!»

Мужчина ее мечты оказался типом лет тридцати пяти с резкими чертами лица и спортивной фигурой. В лице его чувствовалась порода, в движениях — грация и сила дикого зверя. Такие мужчины по телевизору рекламируют дорогие автомобили и кожаные портфели для переговоров. Такие мужчины обитают в закрытых клубах, тренажерных залах и шикарных ресторанах. Это штучные экземпляры, а не ширпотреб! Как ей повезло, что она встретила его! Как ей повезло, что он обратил на нее внимание!

— Илларион, — представился он, красиво грассируя.

Его густой бас обволакивал Алену, гипнотизировал ее, лишая способности думать и рассуждать.

— Я занимаюсь бизнесом, — продолжал новый знакомый. Упорный взгляд прожигал до костей, что-то обещал, звал куда-то далеко…

Они договорились встретиться вечером в ресторане. Потом, после ужина, наверно, они поедут к нему домой. Остановившись на пороге, он обнимет ее — до хруста в костях, до мурашек по коже, до сладострастного стона, вырывающегося из самой глубины души! А потом он скажет…

Алена долго и придирчиво выбирала платье. Господи, какой ужас! У нее свидание с мужчиной ее мечты, а ей совершенно нечего надеть! Не может же она нацепить на себя вот эту шифоновую дрянь по моде прошлого сезона. И, как назло, денег на обновку нет — все отложено для новой, последней, решающей операции.

Наконец мучения перед платяным шкафом закончились. Алена выбрала белое облегающее платье с пушистым боа, красиво драпировавшим ее широковатые плечи. Она немного повертелась возле зеркала и осталась довольна. Нет, она все-таки прелесть! Но совсем скоро она станет еще краше! Через месяц-другой, когда заживут швы и сойдут послеоперационные отеки, тогда…

Тогда она отправится с Илларионом под венец. Он — мужественный красавец испанского типа, настоящий мачо, она — изящная куколка с огромными томными глазами. А потом они станут жить вместе. У них будет настоящая семья…

Может быть, у них будут дети…

«Стоп! Какие дети!» — вздрогнула Алена. Нет, дети — это нереально.

Ну, может, они усыновят кого-нибудь. Или заведут собачку.

Мужчина ее мечты ждал, сидя на заднем сиденье роскошного автомобиля. Молчаливый водитель распахнул дверцу, и она с бьющимся сердцем нырнула в мягкий сумрак салона.

— Как насчет «Черной кошки»? — спросил Илларион, осторожно сжимая ее холодные пальцы. — Я заказал столик.

О, это был прекрасный вечер! Они сидели в уютном зале, украшенном мотивами из знаменитого детектива, и болтали, наслаждаясь обществом друг друга.

У них оказались сходные вкусы, близкие интересы. Казалось, они были созданы друг для друга!

Потом они танцевали, и Илларион мягко прижимал к себе стройную фигурку, льнущую к нему, точно плющ к могучему дубу. Правда, Алена никогда не видела, как плющ льнет к дубу, но, кажется, в подобных случаях принято так говорить.

А потом он положил свою руку на ее ладонь и уже не отнимал ее.

— Поедем ко мне, — предложил он, влюбленно глядя ей в глаза.

У нее не хватило духа сказать «нет». Что дурного в том, что она посмотрит, где он живет? Она только на минуточку поднимется к нему.

Объятия на заднем сиденье автомобиля были упоительны. Но все же не стоило форсировать отношения: отсроченное наслаждение куда острее и желаннее.

Осталось ждать всего-то пару месяцев. Он так ничего и не узнает…

Оторвавшись от его губ, она опасливо покосилась на каменный затылок шофера. Тот был, казалось, всецело занят дорогой. Шел моросящий дождь, дворники мягко жужжали, размазывая по стеклу водяные брызги, фонари светились розовым сквозь туман, и все это создавало ощущение блаженного уюта.

Алена не запомнила дорогу, она плохо ориентировалась в ночном городе. Машина бесконечно петляла по улицам, стремясь вырваться из тесных объятий Центра на простор окраинных микрорайонов.

Его прикосновения становились все смелее и смелее, сильная рука пробиралась вверх по бедру, осторожно сдвигая ткань платья. Алена закрыла глаза от ужаса и потому не заметила, как автомобиль свернул в темные, плохо освещенные закоулки промзоны, въехал в огороженный трехметровым забором двор, посреди которого находился алюминиевый ангар, и остановился.

— Уже приехали? — слабо прошептала она. — Так быстро…

Он помог ей выйти из машины. Холодный дождь сеялся с неба. Ледяная капля, попав за шиворот, скатилась по спине, отрезвляя ее.

— Пойдем, ничего не бойся! — улыбнувшись так, точно он приглашал ее во дворец, Илларион шагнул к приоткрытой двери ангара, за которой слышались негромкие мужские голоса.

«Ноги… Ноги аккуратнее, крышкой придавишь!» — «Ну и тяжелая, черт…» — «Проверь, дышит ли».

Алена испуганно сделала шаг назад.

— Нет, я… — только и успела сказать она, как вдруг ее шею ужалила быстрая рассерженная пчела.

Тело неожиданно обмякло. Она упала бы в лужу, натекшую возле входа, если бы сильные руки не подхватили ее на лету.

— Ну, давай, грузи быстрее, — проговорил тот, кого звали Илларион.

— Скоро следующую привезут.

И бесчувственное тело Алены с запрокинутой головой внесли в освещенные двери ангара.

* * *
Сделка обещала быть очень, очень удачной! Ольга Витальевна уже давно присматривала участок земли, где можно было разместить небольшой цех по производству насосов. Все, что предлагали до сих пор, ее не устраивало. Обычно участки находились вдали от удобных подъездных путей или за Кольцевой автодорогой.

И вот утром ей позвонили по объявлению и предложили купить склад в хорошем районе. Ольга Витальевна задумалась. О, это было идеальное предложение!

Недалеко от офиса фирмы, все необходимые коммуникации, удобный подъезд…

— Ваше предложение меня заинтересовало, — сказала Ольга Витальевна в трубку. — Если цена будет невысока…

Цена оказалась невысокой. Почти даром по нынешним временам.

Вот тут-то Ольга Витальевна почему-то засомневалась.

— А почему так дешево? — удивилась она.

— Хозяин сел, — тяжело вздохнула трубка. — Надо избавиться от имущества, пока следователи не докопались. Потому в наших интересах сделку провернуть как можно быстрее.

Такой шанс ни в коем случае нельзя было упускать! Такой шанс дается один раз в жизни. Незнакомец небрежно произнес:

— Если вы сомневаетесь, у меня уже есть желающие…

— Нет! — Ольга Витальевна привыкла брать быка за рога. — Я хочу сейчас же осмотреть место. Приготовьте документы для ознакомления.

— Хорошо, — согласился незнакомец. — Приезжайте, я жду вас. — И назвал адрес.

— Еду! — кивнула Ольга Витальевна. Она сказала секретарше, чтобы шофер подавал машину, вызвала охранника и достала из сейфа задаток.

— Буду через часа два, — бросила она секретарше. — Приготовь к моему приезду текст договора для новой сделки.

Больше в офисе она не появилась. Ни в тот день, ни вообще. Вместе с ней исчезли ее личный шофер и охранник с пудовыми кулаками и пистолетом в кармане. Сгоревшую машину нашли через неделю на заброшенной подмосковной свалке.

Секретарша пыталась по телефону разыскать Андрея Андреевича, но тщетно — тот находился в очередном походе по Забайкалью.

Таким образом фирма «Насос трейд» оказалась обезглавленной.

* * *
К исходу апреля у Лизы уже набралась толстенькая пачка стихов. Ее произведения высоко ценились друзьями и поэтом Вишняковым, но этого казалось мало. Ей хотелось услышать оценку профессионала, какого-нибудь заслуженного мэтра, увенчанного лавровым венком, Государственной премией и всеобщим признанием.

Однажды Вишняков, уходя, деловито засунул под мышку пачку листков, аккуратно отпечатанных и собранных в папку.

— Согласился посмотреть, — хмуро поведал он и назвал такое громкое имя, что Лиза обрадованно всплеснула руками.

— Учти, обычно он не смотрит начинающих! — предупредил Вишняков и надулся от ощущения собственной значительности. — Согласился только потому, что я попросил.

Лиза обрадованно повисла у него на шее. Вишняков снисходительно похлопал ее по спине и ушел.

Через неделю раздался телефонный звонок.

— Любарский, — представился вальяжный голос, в котором звучала непреходящая уверенность в том, что простые смертные обязаны трепетать при звуках славного имени. И Лиза послушно затрепетала.

— Я просмотрел вашу подборку. — Голос мэтра звучал равнодушно, но не холодно. — Пожалуй, в ней есть предмет для обсуждения…

Лиза не знала, что в устах мэтра эта невыразительная фраза означает высшую похвалу.

— А вы действительно дочь того самого Дубровинского?

— Нет, я его однофамилица, — ни секунды не раздумывая, Лиза отреклась от отца. Нестерпимо было думать, что интерес к ее стихам подогревался тем, что фамилия у всех на слуху.

— .А вы хорошенькая, — игриво заметил мэтр, кокетливо модулируя голосом. — Мне показывали вашу фотографию.

— Да… Я… — Лиза неожиданно смутилась, чего с ней отроду не случалось.

Сколько раз Вишняков сплетничал о Любарском! Хохоча и прихлебывая спиртное, он живописал, как старая жирная жена гения, страдающая астмой, частенько бьет своего супруга палкой, а тот, когда ему удается сплавить ее в больницу, водит к себе на квартиру девиц, соблазненных его славой и возможностью похвастать таким неординарным знакомством.

Однако Лиза совершенно не желала входить в число этих пошлых девиц.

Слава ей была не нужна, ее и так все знали, бессмертие ей, как она считала, было уже обеспечено гениальными «инсталляциями», а насчет знакомства… Дочери самого Дубровинского, на равных общавшейся с мировыми знаменитостями, не пристало хвастать дружбой с человеком, известным лишь жидкой стайке заумных литературоведов.

— Жду вас в воскресенье в Переделкино, — произнес мэтр. — Мой дом там все знают.

— Хорошо, — кивнула Лиза. — Я буду.

— Только, пожалуйста, без Вишнякова, — попросил мэтр. — Ну его к бесу, этого пьяницу… На той неделе он у меня весь подарочный «Реми Мартин» выхлестал.

В воскресенье утром Лиза с трудом вытолкала вон Монро и Вишнякова, задержавшихся у нее после бурной субботней ночи.

— Мне надо побыть одной, — объяснила она, хмуря светлые брови, и раздраженно добавила Вишнякову:

— И вообще, что ты вечно здесь торчишь? Не приходи, пока я тебя не позову!

— Я думал, мы с тобой… — Вишняков обиженно захлопал глазами. Ему не хотелось терять подружку, у которой хата ломилась от дармовой выпивки и у которой всегда можно было переночевать бездомному поэту (имевшему троих жен и не поддающихся учету детей).

Монро обрадованно зашипел, клюнув подругу в щеку густо накрашенными губами:

— Конечно, ляля, молодец!.. Разве можно променять нашу женскую дружбу на этих мужиков? Мы с тобой подруги навек!

Когда все ушли, Лиза опрометью бросилась одеваться. Ей пора было ехать в сторону Переделкино.

С толстой папкой стихов под мышкой она села в машину, не замечая, как в это время Вишняков в таксофоне за углом дома набирал чей-то номер.

— Она только что выехала, — произнес он. — Немного опоздает… Да, одна… Совершенно одна! — И потом добавил, алчно поблескивая белками глаз:

— Когда я смогу получить всю сумму? Хорошо…

Больше Елизавету Дубровинскую никто не видел. Она точно сквозь землю провалилась, заплутав в подмосковных лесах. Ее машину так и не нашли, как будто она дематериализовалась, а Любарский клялся И божился в милиции, что назначенная на тот день встреча так и не состоялась.

* * *
Пытаясь придать себе черты скромной учительницы, живущей (точнее, выживающей) на одну зарплату, она часами сидела возле зеркала: приглаживала волосы, собирая их в гладкую прическу, примеряла платья, вызывавшие брезгливость своей тусклой поношенностью.

Ее раздражало все: и запах в квартире, какой-то устойчивый дух бедности, пропитавший стены тоскливым невыветриваемым ароматом, и диван с пружинами, вонзавшимися в тело, точно оголодавшие клопы, и вечно текущий кран на кухне, и разводы на потолке после недавнего потопа… Но особенно ее угнетало отсутствие простора, какая-то жуткая внутриутробная теснота. Здесь, казалось, невозможно было раскинуть руки, чтобы не задеть потолок. Она чувствовала себя закованной в кокон бетонных стен.

Но ничего, осталось совсем немного… Ведь час "Ч" уже назначен, минуты ее жизни здесь сочтены. Как это случится? Она не знала. Никто не будет искать обыкновенную учительницу, проживающую в хрущевке с глуховатой бабушкой и толстым котом…

Тем более что учительница на самом деле остается целой и невредимой. Только бы они ни о чем не догадались. Только бы не догадались ни о чем!

Во дворе сеял противный мелкий дождь, точно воду распыляли из невидимого небесного пульверизатора.

Она набросила на плечи старое пальто, пригладила волосы перед зеркалом, надела очки, в которых плохо видела. Она должна быть готовой в любой момент.

— Это она! — произнес, пассажир в машине возле подъезда.

Водитель бросил взгляд на фотографию и промолчал.

— Пальто, очки, прическа — все сходится! Чего мы ждем? — не унимался пассажир. Водитель пожал плечами.

— Еще светло, — процедил он сквозь зубы. — Шумиха нам не нужна. И свидетели тоже.

— Хочешь взять ее в хате? Учти, там старуха!

— Да, лучше момента не найти, — признал собеседник и наконец решился:

— Дуй в подъезд, а я подгоню тачку. Начали!

Лампочка на площадке в считанные секунды была вывернута.

Смеркалось. Фонари еще не успели зажечься, и серый дождливый сумрак мягко обволакивал окрестные дома.

Она неспешно направилась к подъезду, жадно вдыхая грудью дождевую апрельскую свежесть. Хлопнула дверь, жалобно взвизгнув пружиной, в лицо пахнуло гнилостным сладковатым запахом подъезда…

Она даже не успела вскрикнуть, когда в шею ее ужалило что-то холодное и острое. Она хотела позвать на помощь, но крик застрял в горле, глаза заволокло сиреневым дождливым туманом, а тело обмякло, точно из него внезапно выпустили всю кровь. Она плавно осела на ступени, бережно поддерживаемая чьими-то руками.

— Готова! — проговорил пассажир, захлопывая дверцу фургона.

Водитель нажал на газ, и неприметный автомобиль с надписью «Грузовые перевозки» отъехал от подъезда.

— Все чисто! Как в аптеке. — Фургон несся по блестящим от дождя улицам, стремясь поскорее выбраться на шумную автомагистраль и затеряться в автомобильной толпе.

— Что, теперь на склад?

— Да, сдадим товар, возьмем бабки — и тикать. На светофоре, нетерпеливо порыкивая мотором, машина ждала зеленого сигнала. За ней в ряд пристроился еще один автомобиль, по бокам стали еще два.

— Вроде дверца хлопнула? — неуверенно произнес водитель фургона, взглянув в зеркало заднего вида.

— Показалось, — зевнул пассажир. — Давай, желтый!

Машина вылетела на набережную и понеслась вдоль парапета, разбрызгивая лужи.

Внезапно ее занесло, печально взвизгнули тормоза, и фургон, проломив ограждение, рухнул в воду канала.

Когда на место происшествия прибыла милиция, то обнаружила на отмели тела водителя и пассажира разбитой машины. Фургон был пуст. Очевидно, он шел порожняком.

— Этот дождь сегодня… — вздохнул сержант, оформлявший протокол. — И когда он закончится?

* * *
…Высокое равномерное пение самолетных двигателей потревожило сон Юли. Она завозилась на мягком ложе, вытянув трубочкой губы, зачмокала, как ребенок во сне, и попробовала открыть глаза. Густая чернильная темень укутывала ее плотной сонной пеленой.

Пытаясь додумать какую-то важную и нужную мысль, девушка слабо пошевелилась, но вскоре вновь провалилась в маслянистый вязкий мрак. Самолет вздрогнул, попав в воздушную яму, и выправился, держа курс на юго-запад. Под его белоснежным брюхом тянулась ровная гряда облаков, в просветах между которыми плескалось серое литое море.

Но только Юля всего этого не видела, плавая в безвоздушном пространстве глубокого химического сна.

* * *
Андрей Андреевич вернулся из похода только через неделю после таинственного исчезновения жены. За это время все следы, могущие помочь в поиске Ольги Витальевны, были безнадежно утеряны.

— Вряд ли ваша жена еще жива, — вздохнул следователь, принимая заявление об исчезновении супруги. — Известно, что она выехала на деловую встречу, имея с собой крупную сумму денег.

— Но ведь с ней были охранник и шофер!

— Охранник и шофер пропали без вести. Возможно, найдя кого-либо из них, мы сможем отыскать и вашу жену.

— Но не могут же бесследно пропасть среди белого дня трое взрослых людей, двое из которых мужчины в полном расцвете сил!

— Как видно, могут, — печально заметил капитан милиции. — С каждым днем шансы найти их живыми падают. По одной из версий, охранник и шофер, находясь в преступном сговоре, выманили вашу жену из офиса с крупной суммой денег, рассчитывая завладеть ими, а потом расправились с беззащитной женщиной и скрылись в неизвестном направлении.

— Не могу поверить в это! — покачал головой Андрей Андреевич. — Шофер работал у нас три года, возил зарплату из банка, а ведь это огромные суммы! Если бы ему нужны были деньги… Охранник тоже у нас работал очень давно.

— Кто-нибудь угрожал вашей жене? У нее были конфликты с партнерами по бизнесу? Могли ее похитить с целью выкупа?

Андрей Андреевич выложил на стол пухлый конверт.

— Я нашел это в сейфе, — объяснил он. — Правда, я знаю Проньшина много лет, он никогда бы не решился на…

— Разберемся! — заверил капитан, широкой ладонью сметая конверт в стол. — Обязательно разберемся!

И он подумал, не слишком ли безутешен супруг пропавшей? Может, он даже рад ее исчезновению? Как жаль, что у него железобетонное алиби! Как жаль!

* * *
Мягкий удар об землю, и ящик осел, одним углом зависнув над неровностями почвы. Раздался свист, и металлический трос, сворачиваясь змеиными кольцами, упал на его крышу. Внутри послышался скрежет, одна из боковых стенок отошла вниз и откинулась, примяв мягкую траву.

Изумрудная трава на поляне шла волнами от ветра, вздымаемого лопастями вертолета, листва на деревьях трепетала, собираясь взлететь, гибкие ветви податливо гнулись.

Взмыв в небо, вертолет бесследно растворился в лазурной сини, сначала превратившись в черное пятно размером с чайку, а потом в темную точку, быстро удалявшуюся в сторону материка.

«Добро пожаловать! — произнес с улыбкой человек, наблюдавший за происходящим с балкона красивого дома, так аккуратно и красиво вписанного в окружающий ландшафт, что он казался призрачным видением, перенесенным из сказки на грешную землю. — Интересно, кто это?»

Пока на лужайке никто не появлялся.

«Наверно, еще спит, — решил человек, опускаясь в удобное кресло. — Не буду ее торопить. Ведь впереди много, очень много времени. Впереди целая вечность!»

Скоро гостьи начнут поступать одна за другой. Надо приготовиться к их появлению: включить камеры слежения по всему дому, заблокировать вход на верхний этаж, в башню, где расположена вертолетная площадка и наблюдательный пункт. Нужно быть сугубо осторожным, пока они не адаптируются к своей новой жизни.

Профессор Гомиашвили в своем заключении упоминает, что адаптационный период чреват конфликтами между членами замкнутого коллектива.

Сначала им нужно понять, что обратной дороги отсюда нет. Нет!

* * *
Сладко чмокнув губами, Юля повозилась на мягком, уютном ложе, не в силах выплыть из вязких глубин сна. Потом повернулась на другой бок и вздохнула. Но почему же не звенит будильник?

Сквозь смеженные дремотой ресницы проник солнечный свет, донесся щебет птиц и какой-то странный размеренный ропот, напоминающий гул моря.

Сегодня у нее интервью с председателем фонда помощи животным. Это очень важная проблема, защита животных, по ней много дебатов в последнее время.

Но почему же не звенит будильник?

Мотнув тяжелой головой, девушка с трудом приняла вертикальное положение. Потерла кулаком глаза, зевнула. Решила, что еще не окончательно проснулась, спустила ноги с кровати. И неожиданно очень больно ударилась головой обо что-то твердое.

— Ой, что это? — держась за темя, она недоуменно оглядела прелестную зеленую лужайку, укрытую ковром изумрудной зелени. Поблизости журчал фонтан, рассеивая в воздухе брызги, пел ветер в кронах деревьев.

Юля вдохнула полной грудью воздух, напоенный ароматами нагретой солнцем листвы, цветов и еле уловимым запахом моря. Утопая в густой зелени, неподалеку виднелся замок, чьи башенки приветливо белели на фоне лазурного неба, точно фотография из туристической рекламы.

— Какой странный сон, — подумала девушка и сделала шаг вперед.

В этом сне она бродила по зеленым лугам, и мягкая трава льнула к ее ногам… В этом сне она сидела на бортике фонтана, болтая рукой в воде, и золотые рыбки доверчиво тыкались мягкими губами в ладони. В этом сне она брела по золотистому пляжу, и волны тихо набегали на песок, пузырясь между прибрежных камней. В этом сне белые клочья пены взлетали в воздух, поднимая мириады брызг, когда пенный вал, подлетая к нагромождению валунов у подножия скал, с тяжелым грохотом обрушивался на них и, рассерженный неудачей, смиренно отползал обратно.

О, это был чудесный, волнующий сон, сон, из которого не хотелось возвращаться!

Во сне, щурясь от теплого солнца, она поднялась по мраморной лестнице, чувствуя босыми ступнями ласковые прикосновения нагретых ступеней, немного посидела на веранде, украшенной изящной плетеной мебелью, затем направилась в прохладные сумрачные покои дома. Но внезапно сон кончился, как будто его оборвала безжалостная рука.

— Привет! — произнесла огненно-рыжая незнакомка, сидевшая в кресле холла, сводчатый потолок которого, щедро украшенный лепниной, подпирали колонны. У девушки были зеленовато-коричневые глаза и украшенный задорными конопушками нос. — Наконец-то!.. Я не могла дождаться, когда кто-нибудь появится здесь. Тоска смертная и жарко… А ты не знаешь, зачем нас сюда притащили? А когда отправят обратно?

Юля молчала, медленно, но верно возвращаясь к действительности.

Неужели это был не сон? Как жаль, что это был не сон…

— Ты вообще понимаешь по-русски? — спросила девушка. — Меня зовут Надя, а тебя? Может, ты немая? — Она с сомнением оглядела собеседницу.

— Где я? — недоуменно пробормотала Юля, и звуки собственного голоса разрушили опасную дымку, пеленавшую мозг.

— Здесь! — ответила собеседница. — Добро пожаловать! Я тут торчу битых два часа и чуть не сдохла со скуки.

Юля почувствовала, что вновь теряет сознание.

— Не понимаю, что все это значит! — раздраженно произнесла полноватая блондинка с красиво подведенными глазами.

Хозяин острова улыбнулся, глядя на монитор. Эта статная особа с ледяным взглядом и беспокойно дергающимся ртом — Ольга Стрельцова, та самая деловая леди, которая, не моргнув глазом, обула его на кругленькую сумму.

А вот эта рыженькая, с конопушками на курносом лице, с остро блестящими глазами, — та самая ненормальная мотоциклистка, которая доставила ему несколько неприятных минут. Характер у нее, наверно, такой же огнеопасный, как и ее волосы…

А вот высокая девушка с нервными чертами крупного лица — это Алена, танцовщица. Высокое искусство — вот что способно скрасить убогое существование человека в наши дни.

Хозяин острова взглянул на часы: все идет по плану. Еще пару часов, и дружная компания окажется в сборе.

Он встал из удобного кресла, неторопливо прошелся по комнате.

Щелкнул тумблерами на обширном пульте, густо усеянном кнопками и круглыми ручками настройки, — экраны мониторов с готовностью осветились. Призрачный голубоватый свет тревожно расплывался в полутьме. Статичное изображение показывало пустые, готовые к приему гостей комнаты. Каждый уголок необъятного дома должен быть под контролем. Он должен знать, что делает в любую минуту каждая из женщин, он должен знать, что она думает, чем опечалена, чему радуется. Только уверившись в полной безопасности, он сделает первый шаг им навстречу. Это будет шаг Бога, спустившегося с небес к простым смертным. Это будет шаг навстречу вечному счастью.

«Добро пожаловать, дорогие мои!» — Он тонко улыбнулся. Сейчас они еще не знают, что им предстоит. Они растеряны, недоумевают, они напуганы, полны тревоги. «Добро пожаловать в вечность!»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

— Не понимаю, что все это значит! — произнесла Ольга Витальевна, нервно одергивая деловой костюм, слегка помявшийся во время путешествия. — Черт знает что такое!

Она бросила взгляд на наручные часики и встрепенулась:

— О Господи, что же я тут расселась! В четыре часа у меня переговоры!

Твердым цокающим шагом она прошла по комнате.

— Где здесь телефон?

— Нет здесь никакого телефона! — Огненно-рыжая девица щелкнула зажигалкой, прикуривая сигарету. — Я уже проверила. И вообще я здесь уже все облазила.

Телефона в просторном холле, уставленном красивой и комфортной мебелью, действительно не было.

На веранде появилась высокая девушка с крупными чертами лица. Если приглядеться, можно было заметить еле видные шрамики у корней волос.

Глупо-восхищенное выражение не сходило с ее лица.

— Это что-то необыкновенное! — восторженно проговорила она тонким ломким голосом. — Никогда не думала, что у Иллариона такой роскошный дом.

Наверно, он решил сделать мне сюрприз.

— Какой еще Илларион? — нахмурилась Ольга Витальевна.

— Мой жених, — улыбнулась Алена, ибо это была именно она. — Вот уж не думала, что Ларик такой романтик и решится на мое похищение. А вы, наверно, его родственницы. — Она кокетливо заправила за ухо прядь выбившихся из прически волос и окинула присутствующих любопытным взглядом. — Меня зовут Алена. Мы с Илларионом знакомы недавно, и он еще не успел рассказать мне о своих родственниках.

На говорившую мрачно покосилась темноволосая, коротко стриженная девушка, молча сидевшая на обширном кожаном диване, страдальчески сжав виски.

Она не принимала участия в общем разговоре, лишь изредка обжигая присутствующих темным взглядом, полным безмолвной муки.

— А вы, наверно, сестра Иллариона, — приветливо улыбнулась Алена, обращаясь к темноволосой. — Вы даже немного похожи. Мне кажется, я вас где-то видела… Как вас зовут?

— Юля.

— Вы так похожи на своего брата! — Алена старалась быть гиперлюбезной с потенциальной родственницей.

Однако, вместо того чтобы обрадоваться мелкому подхалимажу, собеседница мрачно фыркнула.

— Нет у меня никакого брата! Я не знаю никакого Ларика! — произнесла она. У Юли болела голова, ей не хотелось разговаривать. И еще она размышляла, что скажет начальство, узнав, что вместо работы она прохлаждается черт знает где…

Между тем здоровенная девица, носившаяся со своим Лариком как с писаной торбой, не унималась.

— А вы, наверно, мама Иллариона? — обратилась она к Ольге Витальевне с приветливой улыбкой. Ей хотелось наладить приятельские отношения с будущими родичами. — Ваш сын не слишком похож на вас. Надо сказать, для своего возраста выглядите вы замечательно!

От невинного комплимента Ольга Витальевна дернулась, точно от разряда тока.

— Прошу оставить меня в покое с вашим Илларионом! — надменно произнесла она, отворачиваясь. Алена обиженно потупилась.

— Тогда я вообще не понимаю, что происходит! — кусая губы, жалобно произнесла она.

— Мы все не понимаем, что здесь происходит, — произнесла та самая особа, что сжимала виски пальцами, морщась от нестерпимой головной боли.

В разговор вмешалась невысокая светловолосая девушка, до этого презрительно молчавшая в отдалении.

— Сидим здесь, как у зубного врача, — сказала она. — Кажется, настало время познакомиться. Меня зовут Лиза. Фамилию называть не буду: она слишком известна, чтобы ее трепать лишний раз. А вы кто?

Рыжеволосая с хищными глазами хмыкнула и умело выпустила изо рта ровное колечко дыма.

— Меня зовут Надя.

— Я Алена…

— Юля…

— Ольга Витальевна, если угодно, — процедила сквозь зубы та самая, в деловом костюме, молча мерившая шагами просторный холл.

— Предлагаю обменяться соображениями, как и зачем мы здесь оказались, — предложила Лиза.

— А у меня нет никакого мнения, — проговорила рыжеволосая, нервно щелкая зажигалкой. Она полулежала в кресле, водрузив ноги в массивных ботинках с налипшими на них комьями родной подмосковной глины на полированный столик ручной итальянской работы (примерно шестнадцатый век). — У меня вообще в башке полный вакуум. Не представляю, зачем гибэдэдэшникам понадобилось тащить нас сюда. Вас тоже за превышение скорости забрали?

Собеседницы недоуменно переглянулись: «Нет!»

— Позвольте узнать, вы, собственно, кто? — надменно осведомилась Лиза.

Рыжеволосая вновь хмыкнула и переменила ноги на столе.

— Если хочешь знать, где я вкалываю, то скажу, — гордо произнесла она. — Бар «Голодная утка» — тебе это о чем-нибудь говорит?

Услышав знакомое название, Юля нахмурила лоб и произнесла неуверенно:

— Это где-то в Печатниках, да? По-моему, там собираются байкеры или рокеры. Мы однажды снимали репортаж оттуда.

— Точно! — расплылась в улыбке Надя. — В самую точку попала. Вот там я и работаю барменшей. Пиво разливаю ребятам.

— Конечно! — ядовито усмехнулась Лиза. — Я могла бы и сама догадаться, увидев этот кожаный лифчик с заклепками…

— Что, нравится? — Надя горделиво распахнула кожаную куртку, густо украшенную символами байкерского движения, и выставила для обозрения грудь, упакованную в лоснящуюся клепаную кожу.

— Изумительно! — иронично одобрила Ольга Витальевна, скрестив руки на груди. — Однако это нисколько не проливает свет на наше появление здесь.

— А вы что думаете по этому поводу? — обратилась к ней Лиза.

Ольга Витальевна вздрогнула:

— Кто, я?

— Да, вы. Например, как я поняла, Алена полагает, что ее похитил жених по имени Ларик и привез сюда, чтобы познакомить со своими родственниками.

Правда, Алена?

— Д-да, сначала я так думала, а теперь… — запинаясь, пробормотала та. — Если вы не его родственники… Я даже не знаю… Вообще-то я работаю танцовщицей в клубе. — Она замолчала и смущенно потупилась.

— Несомненно, это похищение с целью выкупа, — горделиво нахмурилась Ольга Витальевна. — С какой еще целью можно похитить руководителя крупнейшего насосного предприятия страны!

— Ах, так, значит, вы руководитель?

— А кто же еще! — Ольга Витальевна еще больше насупилась. — Я думаю, с минуты на минуту здесь появятся бандиты и назовут сумму выкупа.

— Может быть, вы и правы, — заметила Лиза. — Я, признаться, тоже сначала думала, что меня похитили с целью выкупа или для политического давления на моего отца, но теперь…

— А кто ваш отец? — насторожилась Ольга Витальевна.

— Не имеет значения! — При упоминании о своем родителе Лиза надулась как мышь на крупу.

— О, я кое-что припоминаю! — неожиданно встрепенулась доселе молчавшая Юля. — Галерея «Пси-фактор», выставка современного концептуального искусства. Вы дочка Дубровинского! Я вас узнала!

— С чего вы взяли? — нехотя буркнула Лиза, но было уже поздно.

— Точно, я вас помню! Ведь это ваше полотно было нарисовано тестом?

А кстати, почему именно тестом? В этом какой-то особый смысл?

— Это не имеет никакого отношения к нашему положению, — вывернулась Лиза. — Тем более что я больше не занимаюсь живописью.

— Ах, Боже мой, Лизочка, — неожиданно приветливо зажурчала Ольга Витальевна. — Как же я вас не узнала! Мы с вашим папой не раз встречались…

Внезапная любезность насосной директрисы объяснялась просто: неизвестно еще, как дело обернется, а знакомство с дочкой могущественного предпринимателя никогда не помешает… Может быть, даже удастся завязать с ним деловые отношения…

— Вернемся к нашим баранам… Хорошо: если нас с вами бандиты похитили с целью выкупа, — Лиза умело перевела разговор на другое, — то зачем тогда похитили обыкновенную барменшу? И танцовщицу из посредственного клуба?

Алена возмущенно дернула плечиком и обиженно отвернулась.

— А журналистку? Ведь, судя по тому, что вы все обо всех знаете, вы журналистка, не так ли? — обратилась она к Юле. — Не понимаю!

— Со мной как раз все ясно! — заметила та. — Журналистов часто похищают для организации политических провокаций. Я уверена, что мое исчезновение вызовет большой международный резонанс.

Алена уважительно покосилась в ее сторону. Ведь ее собственное исчезновение вряд ли заметил кто-нибудь, кроме товарок из шоу.

Неожиданно Ольга Витальевна взволнованно произнесла:

— Послушайте! Кажется, я знаю человека, который нас похитил. Этот человек способен на все!

(«Откуда она знает? — удивился человек, прильнувший к экрану монитора, по которому скользили светло-серые фигурки. — Откуда она меня знает?») — У нас мало надежды остаться в живых…

— Кто же он? — наперебой зазвенели возбужденные голоса. — Зачем он нас похитил? Говорите же, говорите!

Как опытная актриса, Ольга Витальевна выждала, когда волнение улеглось, и, удрученно покачав головой, произнесла:

— Этот человек готов к самому страшному!

— Кто он? — подалась вперед Лиза.

— Он жесток, смел, расчетлив, готов на самые грязные провокации!

— Но кто же он? — Юля удивленно округлила глаза.

— Он не остановится ни перед чем, даже перед убийством…

— Кто же он? Назовите его! — одновременно произнесли Алена и Надя.

— Это… — Ольга Витальевна сделала театральную паузу. — Это ужасный человек! Его зовут… — Пять сердец взволнованно забились в унисон. В пункте наблюдения, утыканном экранами телевизоров, невидимый зритель покрылся холодным потом. «Неужели она знает?»

— Это… — Ольга Витальевна торжествующе обвела глазами аудиторию.

— Это Проньшин!

(Человек наверху громко рассмеялся, запрокинув голову, и расслабленно откинулся в кресле.) — Кто такой Проньшин? — удивилась Лиза.

— Это страшный человек… Несколько лет назад он уже пытался меня отправить на тот свет, — объяснила Ольга Витальевна, за давностью лет подзабывшая подробности исторического нападения в подъезде. — Тогда ему это не удалось, и он поклялся мне отомстить.

— Но мы-то здесь при чем? — послышались недоумевающие голоса. — Но мы-то его не знаем! Кто он такой? Мы же ему ничего не сделали!

Внезапно тонкий, еле слышный звук нарушил настороженную тишину дома, заглушая и резкие выкрики чаек, и отдаленный ропот прибоя. Комариный писк нарастал, усиливался, постепенно превращался в настойчивый тревожный гул.

— Что это? — послышался испуганный шепот.

— Это Проньшин! — ужаснулась Ольга Витальевна, испуганно отшатываясь. — Он собирается нас убить!

В ту же секунду в окне возникла черная разлапистая тень. Сильный ветер ворвался в приоткрытые двери, неся с собой запах моря, горячей травы и гнилых водорослей. Постепенно гул превращался в оглушительный стрекот, неотвратимо приближавшийся к дому. Все испуганно замолчали, мысленно прощаясь с жизнью. Казалось, их конец неотвратимо приближался…

— Наконец-то! — обрадованно воскликнул человек возле монитора, на который передавалось изображение с камеры, державшей под прицелом воздушное пространство над островом. — Это последняя, Наташа!

Он озабоченно взглянул на часы. Операция затянулась. Вот уже полтора часа, как должен был прибыть последний рейс.

Теперь наконец все в сборе, все семь человек, включая его самого.

Целая семья, семь "я". Оптимальная по составу замкнутая группа, по теории профессора Гомиашвили.

На экране, призрачно светящемся в полутьме, распласталось изображение вертолета. Геликоптер завис над ровной площадкой возле фонтана.

Ветер срывался с лопастей, пригибая траву. Прямоугольный черный ящик опустился на поляну, и уже в следующую секунду вертолет взмыл в небо. Через пару минут он превратился в черную точку, размером не больше чайки, парящей над водой, и вскоре исчез, устремившись к темневшему в сумерках горизонту, — Может быть, запереть дверь? — испуганно взвизгнула Алена. — Я боюсь! — Расширенными от ужаса глазами она смотрела на террасу, на которой вот-вот должен был появиться убийца.

— А окна? — напомнила Ольга Витальевна, храбро отступая в глубь комнаты.

Надя казалась самой спокойной из присутствующих.

— Ну вот, затарахтели… — усмехнулась она. — Если бы кому-то захотелось отправить нас на тот свет, на черта было тащить нас сюда?

Все с уважением взглянули на нее. Замечание прозвучало резонно.

— Чему бывать, того не миновать, — тихо произнесла Юля. — Наверно, лучше всем оставаться на своих местах.

Женщины испуганно затихли, вслушиваясь в напряженную тревожную тишину.

Человек перед мониторами улыбнулся. Они боятся умереть…

Начитались детективов и теперь шарахаются, не зная своего счастья. Ничего, скоро он расскажет им о грядущем счастье. Вот сейчас, как только его последняя гостья присоединится к ним, вот сейчас…

Солнце быстро опускалось за горизонт, на пол легли теплые квадраты от его слабеющих лучей. На кобальтовом куполе неба кто-то уже развесил первые звезды, колючие и игольчатые. Становилось сумрачно и страшно.

— Кажется, я слышу шаги… — испуганно проговорила Алена. — Это, наверно, он! Он идет нас убивать!

Ольга Витальевна переменилась в лице и сжала кулаки. Лиза оглянулась в поисках чего-нибудь тяжелого.

«Это будет потрясающий материал! — подумала Юля. — Если только удастся выбраться отсюда живой…»

Шаги звучали все громче и громче. Алена испуганно отошла в глубь комнаты, Надя сняла ноги со стола, группируясь для удара. Остальные застыли, оцепенев, как кролики перед удавом.

— Есть тут кто? — послышался мелодичный голос, и в проеме двери появилась невысокая фигура в затрапезном пальто, с волосами, собранными на затылке в учительский пучок.

Все с облегчением выдохнули и расслабились. Женщина не выглядела опасной…

Человек в пункте управления приник к экрану монитора, напряженно вглядываясь в голубовато-серое изображение.

Его сердце взбешенно колотилось, как будто он, задыхаясь, пробежал несколько километров. Неужели это она? Женщина на экране что-то говорила, но он не слышал ни слова. Не мог слышать.

Не может быть, чтобы это была она! Но как она попала сюда? «Нет, это невозможно!» — твердил он, не веря глазам. Если это ошибка, то такая, которая способна испортить весь план, что он вскормил кровью своего сердца, вспитал собственной фантазией, истратив на него целое состояние!

Он вновь прильнул к экрану, пристально вглядываясь в знакомое лицо.

Через секунду откинулся на спинку стула и обескураженно прикрыл ладонью глаза.

Последние сомнения развеялись. Это действительно была она.

— Добрый вечер, — проговорила Лариса, входя в комнату.

Она выглядела спокойной и уверенной в себе. Пожалуй, слишком спокойной и слишком уверенной для человека, попавшего в подобную ситуацию.

— Фу, как тут жарко, — проговорила она, сбрасывая облезлое стариковское пальто и оставаясь в скромном, потертом на локтях платьице.

Задуманный маскарад удался на славу. — Сразу чувствуется, что мы в южных широтах…

На нее настороженно взирали пять пар испуганных глаз. Ужас в них постепенно вытеснялся любопытством.

Новенькая по-хозяйски осмотрелась:

— А здесь, в общем-то, недурно. Я так и знала, что он придумает что-нибудь эдакое… Между нами, мозги у него всегда были свернуты на сторону.

Она прошлась по комнате — за ней неотрывно, точно привязанные, следовали пять пар заинтересованных глаз.

— Меня вообще-то зовут Лариса. — Новенькая огляделась. — А где же президент и его семья?

— Какой президент? Какая семья? — вразнобой зазвучали голоса.

— Наш президент. Тот самый, который должен здесь жить… Неужели вы ничего не знаете?!

— А что мы должны знать? — Ситуация все больше запутывалась.

— Ну, хотя бы то, что здесь должен жить президент со своим семейством. Я думала, это ни для кого не тайна. Что, вас не предупредили?

— Кто должен был нас предупредить? — Упруго покачиваясь на каблуках, новенькая вновь прошлась по комнате, на секунду застыла возле задрапированной двери, ведущей во внутренние покои, и протяжно вздохнула.

— Ну, тогда давайте с самого начала и по порядку… Меня зовут Лариса…

Человек наверху едва нашел в себе силы улыбнуться. Так вот оно что!

Разнюхав, что будто бы здесь строится президентская резиденция, она решила ввязаться в это дело, раззадоренная громкими именами. Но как ей удалось проникнуть сюда вместо Наташи?

После первоначального шока смех подействовал на него освежающе. Что ж, присутствие бывшей жены лишь добавляет ситуации некоторую пикантность.

Конечно, в данный момент он не может от нее избавиться, это напугает всех остальных. Но потом, когда все устроится, когда его пленницы уверятся в собственной безопасности и он получит свободу действий… Тогда, конечно, сыщется способ избавиться от нее незаметно и безболезненно. Может быть, она пойдет купаться и не вернется, выброшенная прибоем наприбрежные камни… Или просто исчезнет в одной из бесчисленных комнат дворца, заснув навечно от легкого укола из его личной аптечки… Или… Полиции здесь нет, бояться нечего!

Уже ничего не исправишь. Ведь обратного рейса с острова нет и не будет. Никогда!

Ладно, потом он решит, что с ней делать. Он не позволит ей испортить свою взлелеянную мечту. Теперь он хозяин положения, и ей придется подчиняться ему, если, конечно, ей хочется жить!

Посмотрим, что будет дальше…

— …И этот остров, и все, что построено на нем, — все это сделано для того, чтобы здесь президент мирно проводил свои закатные дни. Климат, комфорт, безопасность… Когда до меня дошли сведения об этом, я решила проникнуть сюда, чтобы разоблачить грандиозную аферу, — объяснила Лариса.

Это была не вся правда, а только ее малая часть. Она благоразумно решила не распространяться о своих далеко идущих планах. Ведь это дело пахнет большими деньгами, и эти деньги принадлежат ей, только ей!

— Простите, я так и не поняла, — перебила ее Ольга Витальевна. — Значит, Проньшин — это ваш супруг?

— С чего вы взяли? — удивилась Лариса. — Конечно, нет!

— Тогда я не понимаю, при чем здесь Проньшин? — Стрельцова недоуменно пожала плечами. — И зачем он меня похитил? И при чем тут тогда президент? Господи, нам никогда в этом не разобраться! — в отчаянии выкрикнула она.

— Я тоже не понимаю! — поддержала ее Алена. — А Ларик, Ларик здесь при чем? Может быть, он сын президента? Или внук?

— Ну, а меня-то за что? — поддержала всеобщее недоумение Надя. — И при чем тогда гибэдэдэшники и превышение скорости?

— А меня? — спросила Юля.

— Ничего не понятно!

— А я все поняла! Все! — гордо усмехнулась Лиза. — Ясно, почему меня похитили! Они хотят через президента надавить на моего отца!

И вдруг в комнате послышалось змеиное шипение, как будто под полом копошился клубок растревоженных гадюк.

Все вздрогнули. Гул голосов стих, наступила такая жуткая и тревожная тишина, точно все онемели.

— Ой, что это? — пискнула Алена, тыча пальцем в угол комнаты.

Головы дружно повернулись в ту сторону.

— Сейчас произойдет то, что давно должно было произойти, — произнес вслух хозяин острова и нажал кнопку на пульте управления.

Тут же в холле отошла в сторону деревянная панель с изображением целующихся купидонов, таких розовых и пухлых, что хотелось их немедленно поджарить на ужин, и появился черный кубик телевизора. После нажатия другого тумблера экран озарился призрачным светом.

— Добро пожаловать на остров вечного счастья… — произнес тихий, завораживающий голос, голос, от которого стыло в жилах, мурашки леденили кожу и холодок ужаса знобко пробегал по спине.

Хозяин дома удовлетворенно откинулся на стуле, слушая свой собственный голос… Когда узнают все, они будут прыгать до потолка от радости.

Иначе и быть не может.

На экране появилось изображение дома на фоне лазурного моря и еще более лазурного неба.

— Добро пожаловать на остров вечного счастья, — произнес вкрадчивый голос, звучавший с насмешливой улыбкой всемогущего властелина. — Я пригласил вас сюда, дорогие дамы, чтобы одарить вас бесценным подарком. Я подарю вам вечное блаженство. Вы, наверно, удивлены, недоумеваете… Ведь вы еще не знаете, что вечное блаженство существует. Я открою вам глаза. Отныне и навсегда вы будете избавлены от житейских неурядиц, от обыденных проблем, от нудной работы, от повседневных забот. Вы вытащили свой счастливый билет: отныне вы свободны, как боги, беззаботны, как птицы. Все, что есть на этом острове, — ваше и навсегда! К вашим услугам есть все, что нужно самой взыскательной женщине. К вашим услугам сама вечность!

Все вместе, одной большой и дружной семьей, мы проведем остаток жизни в вечной неге, упиваясь счастьем… Нам предстоит десять, двадцать, тридцать лет блаженства, пока мы не покинем подлунный мир от старости и недугов. Но к чему грустные мысли, ведь это случится совсем не скоро…

Наверно, вам интересно, как мне пришла в голову эта идея. Однажды, устав от борьбы за место под солнцем, я решил просто купить это место, на веки вечные забронировать себе, так сказать, местечко в рукотворном раю. Счастье быстро приедается, если ты не можешь разделить его с друзьями. И тогда я решил подобрать себе компанию, с которой будет приятно провести остаток жизни.

Мужчины в такой компании были бы лишними. Мужчины постоянно соперничают между собой — такова сущность их природы. В дикой природе самец в честной драке убивает соперника, тогда как соперничество самок имеет лишь положительные стороны. Взять хотя бы гаремы восточных султанов, где жены стремятся доставить максимум удовлетворения своему владыке. Или, например…

Ну, впрочем, я отвлекся… К делу!

Итак, понадобилось около двух лет, чтобы превратить этот остров из каменистой пустыни в самое прекрасное место на земле, и еще год, чтобы отобрать подходящие кандидатуры. Я не ждал вашего добровольного согласия, опасаясь отказа и преждевременной огласки. Из множества женщин я отобрал только тех, кто был мне интересен как личность.

Вы, Алена, прекрасно танцуете. Долгими зимними вечерами вы будете радовать нас своим искусством… (Алена покраснела и бросила из-под густых ресниц пылающий взгляд.) Вы, Надя, смелы и обаятельны. Хотя здесь вы будете лишены возможности гонять по дорогам на бешеной скорости, но, надеюсь, ваша экспансивность и ваш темперамент приятно разнообразят нашу жизнь. (Надя пренебрежительно фыркнула и гневно тряхнула огненной гривой.) Вы, Ольга Витальевна, женщина, несомненно, умная и властная. Я надеюсь на ваш разум и умение ладить с людьми. Вы, несомненно, сразу же оцените плюсы нашего положения и повлияете положительным образом на всех остальных.

Воспоминания о чудных мгновениях, когда вы умело лишили меня круглой суммы, останутся одними из лучших в нашей жизни. Кроме того, я слышал, вы недурно играете в шахматы… Первая партия за мной, вы согласны? (Ольга Витальевна вместо ответа гневно сжала кулаки.) Вы, Лиза, точно драгоценная жемчужина в моей бесценной коллекции.

Вы привлекательны, экспансивны, умны, оригинальны. Вы украсите наш быт своими бессмертными полотнами и превратите наш дом в приют муз. Я слышал, в последнее время вы делаете успешные шаги в поэзии? Нам еще предстоит познакомиться с вашими словесными шедеврами. (Лиза хищно прищурила глаза и сжала челюсти так, что на скулах заходили желваки.) Вы, Наташа, милосердны, как ангел. Эта черта покорила меня во время нашей мимолетной встречи. Мне захотелось сделать вам приятное, и я не придумал ничего лучшего, чем взять вас с собой в вечное счастье. Надеюсь, вы одобрите мое решение…

(В этом месте Лариса самодовольно усмехнулась, представив, каким ударом для него будет увидеть вместо милой Наташи разгневанную фурию, которой не жалко даже собственной жизни, чтобы испортить ему лишнюю каплю крови.) Вас, Юля, я знаю меньше всего. В этот список вы попали последней.

Вас выбрали, в общем-то, случайно, вместо певицы Аделаиды Верзиной, которая внезапно оказалась беременной. Надеюсь, вы не заставите меня пожалеть об этом выборе.

На каждую из вас был собран материал, из которого следовало, что все вы физически здоровы, не имеете вредных привычек, психически стабильны и не обладаете патологическими чертами характера. Кроме того, тесты на групповую совместимость, проведенные профессором психологии, асом в своей области, подтвердили, что нас ждет вполне мирное и согласное существование.

Я понимаю, как тяжело вам свыкнуться с мыслью о том, что придется до конца жизни остаться здесь, что не суждено больше видеть своих близких, родные пейзажи и дорогие сердцу места. Несомненно, вы кое-что теряете. Но подумайте, как много вы приобретаете: спокойную жизнь без стрессов и волнений, вечный комфорт, беспечальные дни в самом приятном уголке земного шара, где зима длится всего три недели в году, да и та больше похожа на московскую весну, чем на зиму.

Свобода, скажете вы, как же, ведь мы потеряли свободу! Но представьте, как часто люди попадают в автокатастрофы, где теряют конечности, здоровье, а иногда — и жизнь. Представьте себе, что вы тоже попали в автокатастрофу, в результате которой потеряли всего-навсего свою свободу. Я советую вам принять случившееся как данность и смириться со своей участью. Смею уверить, она не так уж плоха по сравнению с тем, что вы оставили в грязном и грозном мире, полном лжи, опасностей, нечистоты. А здесь нас ждут комфорт, море, солнце… И конечно же счастье!

Хочу заранее предупредить вас, что все попытки побега отсюда абсолютно бесполезны: никакого пути — ни морского, ни воздушного — с острова нет. Со всех сторон его ограждают непроходимые рифы, он полностью недоступен как для морских судов, так и для рыбацких лодок, а до материка отсюда не менее сотни миль. Остров стоит вдалеке от морских трасс и воздушных путей, сюда можно попасть лишь на вертолете. Обратного пути нет, поэтому забудьте о побеге. Не правда ли, глупо бежать от собственного счастья? Глупо отталкивать блаженство, которого мы все, несомненно, достойны…

Уже поздно и пора спать. Спокойной ночи, дорогие мои. Каждая из вас сможет выбрать себе комнату по вкусу на верхних этажах дома. В столовой вас ждет скромный ужин. В качестве вина, чтобы отпраздновать наше долгожданное воссоединение, я настоятельно рекомендую вам «Шато де Шампоньяк» 81-го года, коллекционный экземпляр…

Через несколько дней, когда я буду убежден, что вы готовы к встрече со мной, мы познакомимся поближе. Надеюсь, что уже очень скоро мы все вместе усядемся возле камина с бутылкой вина и будем смеяться, думая, что могли никогда так и не узнать, что такое счастье…"

Голос затих, экран погас, и в комнате воцарилась тягостная тишина.

Но уже через минуту она сменилась бурей, по сравнению с которой океанское цунами показалось бы штормом в ложке воды. Говорили все одновременно.

— Это какой-то бред, такое мог придумать только настоящий псих!

— Я не верю, это всего лишь розыгрыш!

— Конечно, он нас разыгрывает! Думает, на дурочек напал!

— Нет, это политическая авантюра! Это придумали, чтобы надавить на моего отца!

— О Господи, да нет же! Я уверена, это проделки Проньшина! Он мне мстит!

— Нас всех здесь собираются убить!

— Это какая-то чудовищная провокация!

— Может быть, научный эксперимент на выживаемость?

— Боже мой, какой там эксперимент! У меня завтра сделка на два миллиона долларов с немцами!

— Вот увидите, за нас всех потребуют выкуп!

— Ему место в психушке!

— Это маньяк!

— Идиот!

— Монстр!

Гневные возгласы затихли, чтобы через секунду возобновиться с новой силой.

— О, Боже мой, неужели я больше никогда не сяду на свою «Ямаху»?

— А моя операция! Неужели она откладывается? Я к ней столько готовилась! Только анализы стоили полтысячи!

— Неужели я никогда больше не появлюсь на телевидении?

— Неужели моя сделка на два миллиона полетит к чертям?

— Неужели я так и не узнаю, что сказал о моих стихах Любарский?

— Неужели?.. Неужели?.. Неужели?..

Новая пауза — и новый виток эмоций.

— Нет, это какой-то бред!

— Конечно, это бред!

— Я в это не верю!

— И я!

— Это невозможно!

— Немыслимо!

Только Лариса, поглощенная своими мыслями, не принимала участие в бурном обмене репликами. Лицо ее выглядело растерянным.

Постепенно гневные обороты снизились и тон разговора охладел на пару градусов.

— Это просто какой-то чудовищный сон, мы скоро все проснемся!

— Коллективных снов не бывает. Просто скоро за нами приедут, и все станет на свои места.

— Да-да, мой папа обязательно приедет за мной!

— Милиция сразу же выяснит, что это проделки Проньшина. Его немедленно арестуют, и нас вернут домой.

— Паук найдет меня даже на краю света, я в него верю. А потом этого психа я размажу по асфальту колесами!

— Мои коллеги с телевидения поднимут на ноги мировую прессу, меня достанут даже из-под земли!

Возгласы постепенно стихли, и воцарилось тягостное молчание.

Безрадостное будущее вставало впереди с отчетливой ясностью.

Неожиданно раздался протяжный, сорванный крик, темная тень метнулась к окну. Это была Надя. Она тряслась от возмущения.

— Это насилие! — истерически завизжала девушка, брызгая слюной. — Я этого так не оставлю! Я не хочу!.. Не буду!.. Нет!

Что есть силы она забарабанила по стеклу крепкими кулаками. Окно жалобно дребезжало под ударами, грозя осыпаться.

— Выпустите меня! Я не желаю здесь оставаться! Пустите! — Она неистово топала ногами и трясла рыжей гривой, причем в метре от нее виднелась настежь открытая дверь.

— У нее истерика, — заметила Лиза, спокойно разглядывая свой сломанный ноготь, — нервный срыв.

— Выпустите меня отсюда! — продолжала надрывно причитать Надя. — Пустите!

— Что с ней делать? — испуганно прижала ладони к щекам Алена.

— Да ради Бога, пусть идет, куда хочет! — холодно дернула плечом Лариса. Обращаясь к Наде, она спокойно произнесла:

— Ну, что кричишь? Вон дверь, иди!

Девушка внезапно сникла, точно ее ударили по голове.

— Куда? — растерянно спросила она, опустив дрожащие руки. — Куда идти?

— Куда хочешь, туда и иди, — сухо заметила Лариса и отвернулась. И добавила, адресуясь ко всем остальным:

— Здесь не орать надо, а думать…

Единогласное молчание подтверждало правоту ее слов.

— Но ведь идти-то некуда! — растерянно промолвила Надя. Ее все еще била нервная дрожь. — Мы же на острове!

— В том-то и дело! — Лариса насмешливо покосилась в ее сторону.

Тем временем в комнате стремительно стемнело. В высоком окне, точно кусок желтого оплавленного масла, повисла массивная жирная луна. В распахнутые настежь двери ворвался вечерний бриз.

— Может быть, зажечь свет и наконец все спокойно обсудить? — тихо предложила Юля.

Щелкнул выключатель, и по комнате тягучим сиропом разлился желтоватый свет настенных ламп. Огромный холл стал как-то меньше, стены сдвинулись, образуя уютное, почти домашнее гнездышко.

В голову невольно полезли бытовые и, попросту говоря, приземленные мысли. Все как-то вдруг вспомнили, что уже несколько часов не пили и не ели, а только разговаривали и кричали. И сразу же навалилась какая-то ошеломляющая усталость, похожая на паралич безразличия.

— Вообще-то, честно говоря, дико жрать хочется, — во всеуслышание объявила Надя. Она уже совершенно успокоилась и выглядела вполне разумно.

Алена поморщилась от грубого выражения, но идею поддержала.

— Да-да, я тоже не прочь перекусить, — призналась она. — Может, здесь найдется что-нибудь вроде кухни?

— Подкрепиться не мешает, — согласилась Лиза. — Кроме того, насколько я помню тронную речь этого господина в телевизоре, нам обещали шикарный ужин. Вряд ли тот псих, который нас всех сюда затащил, задался целью уморить нас голодом.

— Действительно, зачем мы ему мертвые? — поддержала Юля. — Над мертвыми ведь не поиздеваешься. Значит, здесь должна быть еда!

Вопрос об издевательстве над мертвыми был, в общем-то, спорным, но заострять на этом внимание никому не хотелось.

— Когда я появилась здесь, то видела длинный коридор в глубь дома, только побоялась идти туда, — поведала Надя задумчиво.

— А я, когда выбралась из ящика, видела какие-то деревья с плодами, — сообщила Ольга Витальевна. — Может, они съедобные?

— В крайнем случае можно воду попить из ручья, а золотых рыбок из фонтана зажарить на костре, — решила практически настроенная Лариса.

Женщины загалдели, оживившись при мысли о еде.

— Давайте разойдемся и поищем, чем можно подкрепиться, — решили они. — Кто первой найдет что-нибудь съестное, зовет всех остальных.

Глава 2

Столовую с сервированным на семь персон столом обнаружила Надя. Как профессиональная барменша, она издалека уловила запах еды.

Через несколько минут голодная компания оказалась в столовой, украшенной резной позолотой и настенными панно в духе Франции шестнадцатого века, и бросилась наслаждаться роскошным ужином, который, при всей своей претенциозности, успел к тому времени заветриться. Жаркое уже остыло и подернулось пленкой белого жира, зелень подсохла и завяла на жаре, разрезанные фрукты выглядели несвежими, а фруктовый салат, пустивший сок, стал безвкусным.

Обещанное «Шато де Шампоньяк», на котором действительно стояла дата «1981», высилось посреди стола. Запыленная бутылка со следами паутины действительно выглядела так, как будто ее только что достали из глубокого подвала.

— Прекрасное вино, — восхищенно заметила Лиза, единственная из присутствующих что-то смыслившая в коллекционных винах. — Чуть терпкое, однако чувствуется индивидуальный аромат.

— Кислятина! — скривилась Надя и ищущим взглядом окинула стол. — А джин-тоника здесь нет?

Ольга Витальевна едва заметно поморщилась, демонстрируя осуждение подобных плебейских вкусов, и отрезала себе кусок осетрины.

— Неплохо приготовлено, — оценила она, активно двигая челюстями. — Здесь искусный повар.

— Однако этот повар готовил еду как минимум позавчера, — заметила Юля, накладывая себе полную тарелку. — Все не очень-то свежее.

Вскоре чувство насыщения наконец побороло разбушевавшийся аппетит.

Наевшись, Лиза приложила к губам кружевную салфетку с искусно вышитой монограммой и обвела любопытным взглядом столовую.

— А вы заметили, что нас шестеро, а стол накрыт на семь персон? — Она удивленно указала на пустой прибор.

— Действительно, — задумались все. — Кто должен быть седьмым? Нас только шестеро. Может, еще должен кто-нибудь прибыть?

— Нет, — грустно покачала головой Лариса, самая осведомленная из присутствующих. — Я думаю, это прибор для Него.

И все тут же замолчали, словно ощутив присутствие кого-то чужого, враждебного. Ветер, ворвавшись в приоткрытую балконную дверь, слабо шевельнул портьеру, и на миг показалось, будто за шторой кто-то стоит.

— Ну, и почему же Он не присоединится к нам? — спросила Алена.

— Действительно! — усмехнулась Лиза. — Стесняется, может?

— Мы же не кусаемся, — хмыкнула Надя, примирившись с отсутствием джин-тоника.

— Он нас боится, — ядовито улыбаясь, резюмировала Лариса.

— А вы уверены, что, кроме нас, здесь вообще кто-нибудь есть?

Все замолчали. Действительно, никаких следов присутствия в доме живых людей, кроме них самих, не наблюдалось.

— Неужели мы здесь абсолютно одни?

— Но ведь мы слышали его голос!

— Ведь кто-то включал телевизор!

— Автоматика?

— Он ведь сам сказал, что появится позднее!

— Нет, мы одни-одинешеньки на этом клочке земли!

— А кто тогда сервировал ужин? — резонно возразила Лариса. — Ведь кто-то накрыл и приготовил все это? — Она обвела рукой разрушенное великолепие стола.

— Действительно! Надо все обыскать!

— Наверняка он прячется где-то от нас! Боится! Нас ведь много!

— Чего ему бояться, ведь мы совершенно беззащитны!

Вскоре сытный обед мало-помалу сделал свое дело, и постепенно голоса ублаготворенно стихли.

Внезапно Лариса встрепенулась.

— Послушайте, здесь что-то не то! — воскликнула она, хмурясь.

— Что значит «не то»?

— Помните его речь? Этакая коммунистическая проповедь о всеобщем счастье и благоденствии… Так вот, чем мы будем питаться, а?

— Действительно, — послышались обескураженные голоса. — Что мы будем кушать?

— Может быть, в подвалах полно еды?

— Вряд ли можно сделать запасы на пару десятков лет.

— Пару десятков! Ха! Бери дольше — лет тридцать!

— Ну, я лично не собираюсь умирать в пятьдесят, мне в отличие от вас всего-то двадцать. Значит — на полвека.

— Неужели мы здесь умрем с голоду?

— Ну почему же… Он выдаст нам каждой по мотыге и отправит возделывать каменистую землю. Как своих рабов, то есть рабынь.

— Видно, придется… Вспомните Робинзона на необитаемом острове.

Можно сделать удочку и ловить с берега рыбу…

— Какая чушь! Я не собираюсь в течение пятидесяти лет ежедневно ловить рыбу. Тем более что я не умею это делать. Лучше уж сразу умереть!

— Нет уж! А я не согласна умирать! Лучше убраться отсюда восвояси!

— Убраться? Хорошо бы! Но как?!

— Я! — с внезапным энтузиазмом произнесла Алена, приподнимаясь со стула. — Я умею ловить рыбу!..

В ту же секунду она потупила глаза, розовея от смущения. Взоры удивленно обратились к ней. Алена застенчиво взмахнула длинными ресницами и тихо произнесла:

— Я умею ловить рыбу… Я в детстве очень любила… У нас речка была, и мы с мальчишками часто утречком, на зорьке…

Лиза заливисто-звонко расхохоталась:

— Отлично! — проговорила она, давясь ядовитым смехом. — На ближайшие пятьдесят лет нам занятие обеспечено. Рыболовство и огородничество, как у первобытных людей. Кстати, я панически боюсь червяков!

— Послушайте! — Лариса предупредительно подняла руку, и ехидные возгласы постепенно стихли. — Не думаю, что мой муж настолько безумен, чтобы оставить нас без еды на этом клочке суши посреди моря. Ну, допустим, нас-то ладно… Но себя!

— Если он псих, он мог даже не подумать об этом!

— Нет, он далеко не псих, — возразила Лариса. — Порой он бывает настолько разумен, что мне делается страшно. Мне ли его не знать! Он привык себе ни в чем не отказывать. Он любит комфорт.

— Ну и что?

— А то, что ни за какие коврижки он не станет изнурять себя диетой.

Это значит, что продукты сюда будут доставляться извне.

— Каким образом?

— Не знаю каким образом, я пока только думаю, высказываю предположения. Может быть, вертолет или лодка? И тогда у нас появляется шанс…

Шанс бежать отсюда!

— Ну, допустим, это так, — пригубливая вино, спокойно заметила Ольга Витальевна. — А что, если он притащил нас сюда, чтобы оставить умирать?

Уж на ваши-то мучения, коль вы его бывшая жена, смотреть ему будет, наверно, приятно. И вообще, мы пока никого здесь не видели, мы слышали только один голос!

— Но голос ведь был его! — оборонялась Лариса.

— Это еще ни о чем не говорит. Когда вы только появились здесь, вы вообще говорили, что здесь должен обитать какой-то президент.

Лариса со вздохом выдавила из себя пораженческое «ну и что».

— Вот так! — торжествующе заметила Ольга Витальевна. — А вот у меня есть особые соображения на этот счет… Это все Проньшин! Он привез нас сюда, чтобы вволю поиздеваться над нами. Но это ему не удастся. Я уверена, меня уже ищут. И обязательно найдут!

Лиза недоуменно встряхнула головой, обращаясь к Ларисе:

— Значит, фамилия вашего мужа Проньшин? Нет? Он что, президент?

Тоже нет? Ну тогда совсем ничего не понятно!

— Может быть, его зовут Ларик? — отважилась на вопрос застенчивая Алена.

— Ларик, Ларик… — наморщила лоб Лариса. — Что вы вечно талдычите о каком-то Ларике? Ларик Кедров — это начальник охраны в конторе моего мужа…

Без него, естественно, здесь не обошлось.

Смертельно бледнея, Алена изменилась в лице.

— Такой высокий, кудрявый? — прошептала она через силу. — Серые глаза, да? Худощавый, лет тридцати?

— Точно он. Только ему уже давно за тридцать.

— О Боже! — Алена закрыла лицо ладонями, пряча внезапные слезы. — Так, значит, он… — пробормотала она хриплым от волнения голосом. — Он меня заманил… Обещал с мамой познакомить…. А сам…

Лиза пренебрежительно хмыкнула: в глубине души ее забавляла эта комедия.

Юля сочувственно погладила рыдающую Алену по плечу. Послышались тихие жалобные всхлипывания.

— Вот так разбиваются сердца, — философски заметила Лиза и тут же предложила:

— Что ж, продолжим наше разбирательство. Итак, при чем же тут президент, кто бы он на самом деле ни был?

— У меня готова новая версия происшедшего. — Лариса, размышляя, подняла глаза к потолку. — Во-первых, то, что мы недавно слышали по телевизору, — это бред, который призван еще больше нас запутать. На самом деле дело обстоит следующим образом…

В негромком голосе Ларисы ощущалась такая непоколебимая убежденность в собственной правоте, что даже чувствительная Алена, прислушиваясь, подавила спорадические всхлипывания.

— Теперь мне кажется, нас сюда привезли, чтобы подготовить резиденцию к приезду президента. Зачем — надеюсь, всем ясно… Недогадливым объясню: в качестве обслуги. Такая обслуга очень выгодна. Она никогда не выйдет отсюда и никогда не проболтается журналистам о том, что здесь происходит. Вы, девушка, если не ошибаюсь, работали в баре? — повернулась Лариса к Наде.

— Ну! — Девушка кивнула.

— Значит, вам суждено быть поваром на кухне. Для этого вас сюда и притащили.

— Вот еще что! Я не собираюсь! — фыркнула Надя. — Я не нанималась в кухарки, путь даже к президенту. Не собираюсь я день-деньской у плиты торчать, на всю ораву стряпать!

— А вас и спрашивать не будут, — холодно заметила Лариса. — Да и куда вы денетесь с этого острова?

Затем она обратилась к Алене:

— А вы, невеста Ларика, как я понимаю, танцовщица?

Девушка согласно всхлипнула.

— Ну, с вами все ясно: культмассовый сектор… Вас, Ольга Витальевна, назначили, наверно, в кастелянши: в вас чувствуется организаторская жилка.

— Вот спасибо! — саркастически усмехнулась Ольга Витальевна. — Я предпочла бы применять свои организаторские способности в другом месте.

— А я? — вызывающе усмехнулась Лиза. — А меня тогда для чего предназначили, по вашей теории?

— Вас? — Лариса оглядела ее оценивающим взглядом. Эту заносчивую папенькину дочку, выскочку с узеньким лобиком вечной троечницы, следовало поставить на место. — Может быть, вас предназначили… Ну, например, в уборщицы?

— Меня — в уборщицы?! — изумилась Лиза. — Ну, знаете… Я, конечно, не раз видела, как убирается приходящая прислуга, но чтобы сама… Не рациональнее ли было в таком случае нанять профессионала?

— Не нам об этом судить, — холодно заметила Лариса.

— А меня зачем тогда? — спросила Юля, пряча улыбку в углах губ. Ее позабавила такая версия происшедшего. — Чтобы выпускать стенгазету?

— Вас? — Лариса задумалась. — Вы еще так молоды… Сколько вам? Лет двадцать? Ах, двадцать три… Возможно, вас предназначили для сексуальных утех.

Юля покраснела и насупилась.

— Бред какой-то! — демонстративно фыркнула она. — Почему именно меня, а не вас?

— Кстати, а вас, Лариса, вас-то зачем сюда доставили? — ехидно осведомилась Ольга Витальевна. — Уж не для общего ли руководства?

Лариса снисходительно улыбнулась:

— Дело в том, что… Меня сюда никто не доставлял. Я сама напросилась.

— Сама? — Голоса слились в удивленный гул. — Как это? Вы знали обо всем и решились ехать?

— Ну, скажем, я догадывалась. — Лариса замялась, не желая углубляться в не выгодный ей разговор. — В общих чертах я знала, но… Вы же слышали, что обо мне в недавнем монологе речи не было.

— Да-да, там говорилось о какой-то Наташе, — заметила Юля.

— Так вот, я здесь вместо нее. Мне удалось заменить ее собой.

— Но зачем? Лариса замялась:

— Ну-у, я не могу так сразу все объяснить… Захотелось узнать, чем мой муженек занимается, проверить… Ну… И вообще… Так…

Она смутилась и замолчала, недоговаривая самого главного.

В столовой повисла тягостная тишина. Был слышен только звук неумолчного прибоя у скал.

Наконец послышался еле сдерживаемый протяжный зевок.

— Очень хочется спать, — смущенно призналась Надя, прикрывая рот ладонью. — Я бы не прочь на боковую. Утро вечера мудренее.

— Разумное предложение. — Челюсти Лизы разодрала невольная зевота.

— Но только где мы будем спать?

— Да тут полно комнат! — Юля сладко потянулась, как сытая кошка после обеда. — Я выбираю себе ту, что выходит окнами в сад..

— Да, но кто будет сторожить дом? — опасливо возразила Ольга Витальевна. — Что, если ночью на нас нападут?

— Кто? — лениво усмехнулась Лиза. — Чайки? Да здесь ни единой души!

— Строго говоря, мы этого не знаем, — парировала Ольга Витальевна.

Голова ее стала тяжелой, как будто налилась свинцом, веки мучительно слипались.

— Нападут так нападут, — вздохнула Алена. — Я лично иду спать.

После предательства Ларика мне уже ничего не страшно!

— Днем было так жарко, я горю желанием вымыться, — пробормотала Лариса. — Пожалуй, я бы рискнула окунуться в море. Интересно, здесь водятся акулы?

— Зачем море, если здесь полно роскошных ванн, и даже есть небольшой бассейн, — проговорила Юля. — Я уже присмотрела себе спальню в восточном стиле…

— Не возражаешь, если я займу соседнюю комнату? — обратилась к ней Алена. Она почувствовала неожиданную приязнь к невысокой чернявой девушке с живым взглядом темных глаз. — Вдвоем как-то веселее, мало ли что… Если с тобой что-нибудь случится, ты крикни, и я прибегу на помощь.

— Ладно, — кивнула Юля. — И вообще, давай будем подругами.

— Давай! — счастливо улыбнулась Алена. «Жизнь не так уж плоха, как может показаться на первый взгляд, — решила она, оставшись в своей комнате. — У меня уже появилась подруга».

— Спокойной ночи, — с улыбкой произнес человек наверху. — Идите спать и ничего не бойтесь… Интересно, найдет ли поставщик «Шато де Бурбон» восемьдесят третьего года, которое я выбрал по каталогу?

И он вытянул антенну телефона и принялся диктовать список предметов, необходимых для существования маленькой коммуны на острове.

Сквозь сон, вязкий и липкий, как засахарившееся вишневое варенье.

Юля услышала странный шум. Утробный гул нарастал, приближался, окутывал густой стрекочущей пеленой, и от него еще больше хотелось спать. А потом шум постепенно затих, удаляясь, и внезапно стало так покойно и хорошо, как будто из сердца вынули саднящую иголку.

— Скоро утро, скоро на работу, — подумала Юля и вновь провалилась в бессловесные глубины тягучего сна.

* * *
Небольшой маневренный вертолет, напоминавший по виду огромную пузатую птаху, завис над крышей дома, громко стрекоча, точно гигантская стрекоза, присевшая на лист лопуха возле воды.

Пилот вертолета, смуглый носатый грек по имени Тео Костаки, точно молитву прокручивал в мозгу данную ему инструкцию: как можно быстрее выбросить груз из кабины и возвращаться на базу. А если на вертолетной площадке появятся люди или будут замечены какие-нибудь посторонние предметы, он должен немедленно убраться восвояси.

Инструкция грозила летчику страшными карами за невыполнение условий. Но Тео не собирался ее нарушать. Пилот бдительно оглядел притихший сонный дом, распластавшийся внизу, точно гигантская черепаха: нет ли чего-нибудь подозрительного.

Ему нравилась его новая работа. Около месяца назад в его доме появился незнакомый хорошо одетый господин с веревочными усиками под мясистым носом и пообещал хорошие деньги.

— Это долговременный контракт, — объяснил он. — Плата за каждый полет. Но нужно подписать инструкцию о неразглашении: вы должны никогда, никому и ничего не сообщать о характере своей работы. Ни маршрут, по которому вы будете летать, ни описание груза, ни то, что вы увидите на острове, — ничего!

Ваш наниматель, предупреждаю, шутить не любит! Вы согласны с этими условиями?

Глаза незнакомца, прикрытые очками, грозно сверкнули, точно обоюдоострые кинжалы. Они были резкие и холодные, как сталь, совсем не южные, ледяные глаза…

Тео был рад этой работе. Ему так нужны были деньги! Его жена собиралась рожать четвертого ребенка, и роды обещали быть трудными, а тут еще и любовница Тео, София, недавно огорошила его известием о своей беременности. Что ему оставалось делать? Женщины кого угодно съедят с потрохами. Даже из самого крепкого мужчины они вытянут все жилы и все деньги, какие у него есть. И не важно, кто этот человек, нищий попрошайка или арабский шейх, купающийся в золоте.

— Рожай! — на радостях обнял он Софию, получив после первого полета обещанные пять зеленоватых бумажек. — Рожай, всех прокормлю!

София даже испугалась его слов. В последнее время она находилась в переменчивом, капризном настроении. Так бывает осенью, когда идущие с севера тучи сменяются нежным солнечным золотом, прорвавшимся в рваные просветы между облаками. Вот и теперь она без предупреждения зарыдала, услышав о том, что ее возлюбленный отказывается сообщать, что у него за работа.

— Ах, Тео, здесь что-то не так, — запричитала она. — Что это за работа, про которую нельзя рассказать матери своего ребенка? Что будет со мной и с твоим сыном, если тебя отправят к праотцам?

Тео грозно цыкнул на любовницу и задумчиво почесал подбородок, признавая, что София все же в чем-то права. Однако гордость и врожденное упрямство не позволили ему согласиться с женщиной.

Как ни странно, его жена была полностью солидарна со своей напарницей, о существовании которой даже не подозревала.

— За хорошую работу, Тео, всегда хорошо платят, — мудро заметила она, прижимая к груди только что родившуюся Александрину, — но если за хорошую работу платят слишком хорошо… То это нехорошо!

Тео и сам мучился тем, что он получает такие бешеные деньги за сущие пустяки: всего-то три часа лета в оба конца. Но лучше пусть бешеные деньги, чем вообще без них, решил он, и потому продолжал молчаливо выполнять условия подписанного контракта. Однако с каждым днем его все больше и больше мучило любопытство: что содержится в. тщательно упакованных тюках, которые он возит на роскошную виллу посреди моря?

Тео строил догадки. Контрабанда? Деньги? Наркотики? В наше время только за перевозку чего-то незаконного платят бешеные деньги, считал он. За честную работу всегда платят мало.

«Наркотики!» — наконец решил Тео, и ему стало жутко. Если речь действительно шла о «белом золоте», то у него были большие основания опасаться за свою задницу. Всех, кто замешан в грязных делишках, ждет тюрьма. Ночами ему мерещился господин с веревочными усиками…

Будем надеяться, что он еще не скоро попадет в лапы полиции, после долгих раздумий утешил себя Тео. А пока суд да дело, можно заработать кругленькую сумму, чтобы его жена, его любовница и его дети не померли с голоду, пока он будет сидеть в тюрьме. Много не дадут, надеялся он. Ведь он всегда может оправдаться, что ничего не знал, что его наняли только как извозчика, и он даже не догадывался, какого рода груз он возит на остров.

«Продукты, — объяснил ему господин бульдожьего вида, который на старом микроавтобусе подвозил тюки прямо к вертолету. — Продукты для богатых господ с острова».

Конечно, Тео не делает ничего криминального, он только возит продукты! Однако почему рейсы выполняются только ночью, ведь днем лететь куда безопаснее? Вот вам еще одна загадка! И почему он должен скрываться от людей на острове, если именно для них предназначен груз?

Однажды, безрассудно сгорая в пламени любопытства, Тео решился на преступление. Он расковырял дырочку в оболочке тюка, чтобы наконец узнать, что там внутри, и наткнулся на плотный полиэтиленовый пакет, сквозь который смутно просвечивало что-то красное и податливое. Нож мягко распорол тонкую оболочку и погрузился во что-то холодное и влажное. Несколько кровавых капель неторопливо скользнули по лезвию и вязко шлепнулись на пол.

Задрожав, Тео отпрянул от ящика. Теперь ему все ясно: он возит на остров трупы. То красное, куда вошел нож, оказалось мясом, истекающим кровью.

Конечно, человеческим мясом. Что это были за трупы и чьи они, Тео не смел даже догадываться. Он мог только предположить. Его задача спрятать все концы в воду, образно выражаясь. Наверно, на острове их хоронят, думал Тео. Но, с другой стороны, зачем тащить трупы для захоронения за тридевять земель, не проще ли выбросить тюк посреди моря?

Тео бесконечно строил все новые и новые догадки и страдал от невозможности убедиться в их правильности. Он тщательно заделал дырочку в тюке, вымыл нож и руки. И решил, что ему лучше забыть про тот ужас, до которого он додумался. Он просто возит продукты на остров — и ничего больше. Просто возит продукты…

Луч прожектора скользнул по сонным стеклам дома и замер, осветив вертолетную площадку внизу. Опустившись ниже, стеклянный пузырь осторожно коснулся колесами земли; дернул хвостом. Через несколько секунд из брюха вывалился огромный тюк и мягко шлепнулся на ровную площадку. Вскоре летающая бабочка испуганно метнулась в темень и спешно полетела прочь, точно удирая от погони.

Возвращаясь на базу, Тео мечтал только о том, как он войдет домой, нальет себе полный бокал вина из кувшина и ляжет под бок к доброй и ворчливой жене, олицетворявшей для него прочность и незыблемость бытия. И забудется на сутки или двое, до следующего ночного полета.

* * *
Убедившись, что вертолет улетел восвояси, темная фигура выбралась на площадку. Единственный выход на нее вел из неприступного бункера на вершине башни. Оглушительно стрекотали цикады в ночном саду, небольшой фонарь над входом рассеивал призрачный желтоватый свет, в лучах которого метались ослепшие ночные мотыльки.

Пришлось попыхтеть, затаскивая посылку в дом, — тюк оказался чертовски тяжелым. Еще минут пять ушло на возню с упаковкой. Наконец, полиэтилен и бумага упали на пол, обнажив содержимое — яркие банки консервов, коробки с фруктами и овощами, пакеты с мясом и рыбой… И вот, наконец, то, чего он с таким нетерпением ждал: «Шато де Бурбон» 83-го года.

— Одну бутылочку я оставлю себе, — решил он. — А вторую пошлю девочкам. Пусть полакомятся.

И тут же он улыбнулся. Пожалуй, только одна шаловливая болтушка Лиза сможет оценить изысканный вкус вина. «Надо будет в следующий раз заказать джин-тоник для Нади, — вспомнил он. — Жалко, что рыженькая предпочитает этот грубый напиток коллекционному вину. Но ничего, у меня будет много времени для воспитания у нее тонкого вкуса… Очень много времени!»

Красная вязкая капля скатилась на пол. Упаковка парной телятины оказалась негерметичной, и мясной сок испачкал нежную кожицу абрикосов. Надо будет дать указания администратору магазина, чтобы лучше заворачивали продукты.

Зашуршала крышка пластикового пакета с распластанным орлом, фирменным знаком известного ресторана, поставлявшего готовую еду на дом. Ну конечно, мало того, что она совсем холодная, да еще и опять подсунули несвежую.

Наверно, в конце концов придется отказаться от заказа готовых блюд по телефону Пока их доставят сюда, они становятся совершенно несъедобными. На первых порах можно обойтись полуфабрикатами и консервами. Чуть позже, когда его пленницы смирятся со своей участью, когда он убедится в их покорности, тогда вертолет сможет без опаски прилетать сюда в любое время суток и можно будет возобновить заказ ресторанной еды.

Но пока он вынужден осторожничать. Пленницы нервны и взвинчены до предела, они только и мечтают поскорее улизнуть отсюда. Они постараются использовать любую возможность для этого, пока… Пока не поверят, что им придется провести на этом острове остаток своих дней, пока не полюбят свою золотую клетку больше, чем ту призрачную унылую жизнь, которую вели на свободе…

Наверно, это будет очень и очень не скоро. Но в том, что это когда-нибудь будет, он не сомневается. Он все так хорошо придумал, так хорошо рассчитал. Когда-нибудь он насладится их любовью и обожанием. Рано или поздно им придется его полюбить, ведь он — тот хрупкий огонек, который поддерживает их жизнь на этом клочке суши. Ведь он — единственный самец в стаде неорганизованных, робко блеющих самок. Ведь он здесь полновластный владыка, карающий и милующий подданных по своему усмотрению.

Нужно только избавиться от Ларисы, чтобы насладиться своей безграничной властью… Однако его наслаждение станет еще острее и слаще, если и она будет лобызать его стопы, умоляя о милости и о пощаде.

Но это будет не скоро. А пока… Пока он вынужден в одиночку укрощать строптивиц. Не очень-то это будет легко.

Оставив себе немного еды, он бросил ворох упаковочной бумаги в зажженный по этому случаю камин, а продукты переложил в просторный ящик в стене. Потом нажал кнопку, и небольшой лифт, тихонько подвывая, поплыл вниз, на кухню.

Над притихшим в ночной свежести морем робко занималась заря.

Глава 3

Неторопливый рассвет был встречен чаячьим криком, плеском слабой волны о камни, робким шепотом деревьев, тянувших глянцевые ладони листьев к ярко-розовому сегменту солнца, которое плавно поднималось из-за горизонта. По небу отрешенно бродили жемчужные облака, подсвеченные оранжевым цветом, косые лучи лились на землю непрерывным золотым потоком.

— Как не хочется вставать! — пробормотала Ольга Витальевна, зарываясь лицом в подушку. — О Господи, да когда же я смогу высыпаться?

Наверно, только на том свете…

Разнеженная дремой, она долго плавала в странной полуяви, и сонные мысли ее текли лениво и медленно, как густой сироп из банки. То ей мечталось о новой сделке с нефтяным королем из Саудовской Аравии, то о том, что к июню закончится строительство коттеджа в пригороде, и летом можно будет насладиться тишиной и покоем на лоне природы… А потом ее мысли плавно перетекли от коттеджа к складу для расширения производства… Ах, какой странный сон ей приснился сегодня! Какой дикий и нелепый сон!

Внезапно Ольга Витальевна вскочила на постели с бьющимся сердцем, испуганно оглядываясь по сторонам. Ее окружали незнакомые стены, незнакомые предметы. Она лежала в чужой постели, и из окна вместо серой стены панельного дома напротив была видна парадно-голубая кромка неба, еще подкрашенная розовым рассветным румянцем.

Неужели это был не сон? Ольга Витальевна затрясла головой.

Окружающий мираж и не думал рассеиваться. Даже наоборот: победив остатки сна, еще пеленавшие ресницы, он стал более отчетливым и выпуклым.

О Господи, так это был не сон! Ольга Витальевна сжала виски. Как же ее бизнес, что с ним будет? Ведь Андрей ни на что не годен, он не способен заменить ее в делах. А дети, а ее грядущая сделка? Нет, она должна немедленно вернуться домой! Она сделает все, чтобы уехать: предложит деньги, подкупит и даже убьет кого-нибудь, если будет нужно…

Она вырвется отсюда во что бы то ни стало! Раннее утро, наверно, все еще спят. Она обыщет остров и первая найдет путь к спасению.

Вперед!

* * *
Алена проснулась, когда солнце было уже высоко. Ей спалось сладко, как спится обычно после долгих слез. Не хотелось просыпаться, и лишь тревожащий луч солнца, упорно щекотавший ресницы и опылявший золотом лицо, заставил ее раскрыть глаза.

И сразу ее обожгло: Ларик! Болезненное воспоминание впилось в израненное сердце воображаемой иголкой. «Предатель!» — обуреваемая пылкой ненавистью, Алена с силой сжала кулаки. Вот если бы он сейчас появился перед ней! Умелый хук справа воспитал бы в нем надлежащее почтение к женскому полу…

Она спустила ноги с кровати и босиком прошлепала к окну. Внизу, у скалистого утеса, взметнулись серебристым дождем брызги прибоя. Чайки парили над морем, то и дело камнем кидаясь вниз за добычей. Пели неизвестные птицы, нежно щебеча в листве раскидистых платанов. Чудесный ароматный воздух ласкал кожу невидимыми пальцами, как будто пылкий влюбленный ласковогладил щеки…

Влюбленный! Алена горестно фыркнула при воспоминании о коварстве Ларика. Ну конечно, она, дурочка, сама виновата, что поверила ему, одурев от нежности и ласки. Теперь уж она не поверит ни одному мужчине на свете, теперь она вообще ненавидит всех мужчин! Ненавидит пылко, всем сердцем, как может ненавидеть женщина, пострадавшая от коварного мужского племени.

«Какой здесь прекрасный воздух», — очнувшись от горестных раздумий, воскликнула Алена. Неплохой шанс поправить расшатанное за зиму здоровье, укрепить нервишки в целебном морском климате! Несомненно, она может позволить себе недельку отдыха…

«Ах, операция!» — внезапно вспомнила она и озабоченно нахмурилась.

Ее хирург скоро вернется из Штатов. Главное для нее — выбраться отсюда не позже чем через неделю.

«Ну конечно, выберусь! — оптимистично решила она. — Только одну недельку — и домой». Она не очень-то поверила угрозам неизвестного типа, обещавшего из-за своей дурацкой прихоти сгноить всю честную компанию на острове. И, честно говоря, ей была приятна высокая оценка, данная им ее танцевальному искусству.

«Все-таки я необыкновенная!» — с улыбкой подумала Алена и бросила кокетливый взгляд в зеркало, видневшееся в глубине эркера. Зеркало угодливо отразило стройную спортивную фигуру с тонкой талией и узкими бедрами. Только плечи были чуть широковаты и нарушали общую гармонию. И этого нельзя было исправить никакой операцией.

Наклонившись вперед, чтобы получше рассмотреть лицо, Алена озабоченно нахмурилась. Ее красота нуждалась в немедленной корректировке.

На столике перед зеркалом лежал набор косметики дорогой французской фирмы. Вечером, находясь в нервном расстройстве, девушка не заметила всего этого великолепия, но теперь она немедленно бросилась изучать содержимое косметичек. Здесь было все, о чем только могла мечтать самая капризная женщина: духи, кремы, лосьоны, гели, накладные ресницы, пилочки для ногтей, щипчики для волос…

Алена нетерпеливо перерыла всю гору красивых коробочек и разочарованно осела на пуфик возле зеркала. Здесь не было самого главного — здесь не было бритвы. Что же делать! Как она покажется перед женской компанией?

Они же сразу все увидят! Что тогда они подумают о ней?

Можно было, конечно, заняться выщипыванием, но это так долго и так болезненно… Алена опять кинулась перерывать содержимое стола. Крем-депилятор!

Она чуть не запрыгала от радости.

Намазавшись густой маслянистой пеной, Алена горестно размышляла про себя: она уже пропустила два дня приема таблеток. А что будет с ней через неделю? Не хватало еще, чтобы у нее выросли усы и борода! Вот будет ужас-то!

Лицо сразу же приобретет тот отвратительно сизый оттенок, который так нравился Алене в мужчинах и так не нравился ей в себе самой.

Нет, она не может оставаться здесь, ей нужно немедленно в Москву. К черту оздоровительный воздух и лечебные морские купания. Ее хрупкая красота дороже всего на свете.

* * *
Немилосердно зевая, он подсел к пульту управления. Достал чистые кассеты. Задумался на секунду. Затем на коробке вывел аккуратную надпись с красивой завитушкой: «Прибытие». Сюда он запишет все самые интересные моменты вчерашнего дня: прибытие вертолета, первую встречу в холле. Там будет и истерика Нади, и явление Ларисы, и холодное высокомерие Ольги Витальевны, и ужин при свечах. Сколько их еще будет, таких кассет? Тысячи и тысячи!

От многочисленных камер, натыканных по всему дому, не укроется ни одно самое мельчайшее происшествие, ни один разговор. И все это будет прилежно фиксироваться на пленку. Позже, через несколько лет, они будут просматривать записи и со смехом вспоминать свои первые дни на острове. Они усядутся друг подле друга — компания самых лучших на свете друзей — и будут с улыбкой наблюдать на экране свои первые минуты, полные ужаса и непонимания. Непонимания собственного счастья.

Все это будет потом, будет… Через несколько часов он встал из-за своего режиссерского пульта и устало потянулся. Поставил кассету на полку.

Надписал на коробке аккуратную цифру «один». Первые сутки пребывания пленниц на острове подходили к концу.

* * *
Стараясь производить как можно меньше шума, чтобы никого не разбудить, Ольга Витальевна спустилась по красивой винтовой лестнице. В холле, где накануне вечером она слушала невразумительный монолог некоего господина, огульно обвинившего ее в краже крупной суммы денег, она нос к носу столкнулась с огненноволосой барменшей.

— Привет! — фамильярно бросила Надя. Будто они уже знакомы целую вечность!

Ольга Витальевна лишь сдержанно кивнула. Ей не хотелось вступать в переговоры с грубоватой девицей, выкрашенной в такой ядовито-оранжевый цвет, в который даже продавщица на рынке постеснялась бы краситься.

Однако барменша не была расположена молчать.

— На разведку? — по-свойски кивнула она, закуривая сигарету, от которой за версту пахло дешевкой. — Напрасно стараешься. Я уже все обошла.

Ольга Витальевна поморщилась оттого, что была вынуждена терпеть присутствие вульгарной девицы и фамильярное обращение на «ты», однако вежливо спросила:

— Что-нибудь нашли?

— А что тебя конкретно интересует? — Рыжеволосая мрачно усмехнулась. — Так, ничего интересного. То же, что и вчера. Пару раздолбанных ящиков, ну, тех, в которых нас сюда привезли, бассейн с рыбками, сад и сараюшку для хранения пляжных шезлонгов.

— Мы действительно на острове?

— Сто пятьдесят процентов! — усмехнулась девица. Очевидно, ее не слишком-то угнетала необходимость задержаться здесь на какие-то сорок-пятьдесят лет в компании абсолютно незнакомых людей.

— И нет никаких средств передвижения?

— А, ты имеешь в виду всякие там лодки, машины? — Рыжеватые брови сошлись на переносице. — Нет, ничего.

— Я посмотрю еще раз. — Ольга Витальевна решительно направилась к выходу. — Этого не может быть!

— Как хочешь! — Барменша пожала плечами и заметила, блаженно прищурясь, будто это не она вчера билась в истерике, требуя, чтобы ее выпустили отсюда:

— А пляж здесь классный! И вода в море такая теплая! Мне здесь вообще-то нравится.

Оставив без внимания последнее замечание, Ольга Витальевна отправилась искать путь к спасению. Какой-нибудь выход всегда найдется, она это знала. Безвыходных положений не бывает!

Не далее чем через полтора часа она лично убедилась, что безвыходное положения она еще не встречала.

Ближе к полудню, почувствовав голод, узницы, не сговариваясь, оказались в столовой. Их лица выглядели мрачными. Они с ужасом убедились: то, что вчера казалось бредом сумасшедшего, сегодня стало пугающей реальностью.

Разрушенный стол, на котором красовались огрызки яблок, апельсиновые шкурки, обглоданные виноградные веточки, представлял собой печальное зрелище. Скатерть была расцвечена густыми винными пятнами, а остатки пищи на тарелках покрылись сухой коркой. Над объедками кружили насекомые, привлеченные пикантным запахом.

— Какая грязь! — брезгливо передернулась Ольга Витальевна, окидывая взглядом остатки вчерашнего пиршества.

Проголодавшаяся Надя все же не удержалась. Она выложила остатки салата на единственный чистый прибор, остававшийся на столе, и поднесла ко рту вилку. И тут же, скривившись, выплюнула все на тарелку.

— Прокисло! — брезгливо проговорила она. — Надо было поставить все на ночь в холодильник.

— Неизвестно, есть ли здесь холодильник, — мрачно заметила Юля. Она плохо спала ночью и оттого выглядела бледнее обычного.

— Надо поискать! — Надя деловито застучала каблуками вниз по лестнице.

И без того мрачное настроение собравшихся еще больше усугубилось.

Неприглядная картина, открывшаяся в столовой, ясно свидетельствовала: кроме них на острове никого нет. Они здесь одни, и глупо надеяться на то, что кто-то невидимый будет за ними ухаживать точно за оранжерейными растениями.

— Ну, как спалось на новом месте? — мрачно спросила Лиза, чтобы расшевелить окружающих. Угрюмое молчание было ей ответом.

— Я обошла весь остров, — наконец мрачно отозвалась Ольга Витальевна. — Нигде ничего…

— А я обследовала дом, — в свою очередь сообщила Лиза и уныло добавила:

— Множество абсолютно пустых комнат. Ни телефона, ни намека на связь с внешним миром. Только телевизор. Я смотрела утренние новости. О нас ни слова.

— Хотите позвонить папочке, чтобы он прислал за вами вертолет? — ядовито усмехнулась Лариса.

— Не за мной, а за нами! — вспылила Лиза. — Между прочим, я думала о нас всех!

— Какая забота! И не надейтесь на это! Все продумано до мелочей.

Уверена, нашему господину не захочется расстаться с нами так быстро.

Головы поникли, на сумрачных лицах читалась безысходность.

— Но я уверена, связь с внешним миром здесь есть! — убежденно проговорила Лариса и мрачно добавила:

— Только она для нас пока недоступна.

— Ценное замечание, — подпустила яду Лиза.

— Нужно что-то придумать! — Алена нервно сжала свои большие руки. — Должен же быть какой-то выход! Я не могу здесь оставаться! Я должна вернуться домой! У меня срочные дела!

— У кого их нет! — пожала плечами Ольга Витальевна.

— Но у меня особая ситуация. Мне нужно принимать таблетки, а здесь их нет! — Алена внезапно смутилась и опустила глаза.

— Какие? — с любопытством повернулась к ней Лиза. — Противозачаточные? Не волнуйтесь, милочка, на этом острове они вам не понадобятся. Никогда!

Алена еще пуще покраснела от этих слов, а остальные расстроенно молчали, сознавая справедливость сказанного.

— Послушайте, — Лиза ехидно уставилась на Алену. — Где-то я вас видела… А, вспомнила! Вы танцуете в одном из этих клубов… Как он там называется.

— «Мини мани», — пролепетала девушка, пряча глаза.

— Да, наверное, — согласилась Лиза и тут же задала бестактный вопрос:

— Кстати, а зачем это вы с утра пораньше так намазались? Хотите понравиться нашему тюремщику? Или собираетесь станцевать для нас один из ваших хореографических шедевров? Между прочим, такой толстый слой тонального крема просто вреден в жару.

— У меня проблемы с кожей… — еще больше смутилась Алена, покрываясь багровой густой краснотой, свидетельствующей о ее неистребимой застенчивости.

— Послушайте, что вы к ней привязались! — внезапно вступилась за подругу Юля. — Какая вам разница, красится она или нет?

На заступничество девушки Алена ответила благодарным взглядом, в котором влажно блестели зарождавшиеся слезы. Лиза зло фыркнула. Она привыкла жалить людей без разбору, и ей все сходило с рук. Здесь все было не так.

В этот момент на пороге столовой возникла Надя. В руке она держала ломоть хлеба, на котором соблазнительно розовел добрый кусок ветчины.

— Там полно жратвы, — с набитым ртом поведала обладательница бутерброда. Ее слова звучали воодушевленно.

— Где?! — Пять пар голодных глаз загорелись алчным светом, и послышался дружный топот ног вниз по лестнице.

Нашествие голодающих возглавляла Надя, указывая страждущим путь к источнику желудочного наслаждения.

В просторном, залитом светом помещении, скорее напоминающем гигантский танцкласс, чем обыкновенную кухню, находился холодильник, доверху набитый продуктами, шкафы, где хранились консервные банки с иностранными надписями, упаковки с чаем и кофе, всевозможная бакалея. Рядом, в стенной нише с раздвижными дверцами, был обнаружен странный ящик, в котором в живописном беспорядке громоздились свежая зелень, фрукты, хлеб и молоко. На заднем плане выделялась бутылка вина.

— О, такое вино мы пили на приеме у французского посла по случаю Дня взятия Бастилии, — с мечтательным вздохом проговорила Лиза, беря в руки пыльную бутылку с клочьями паутины на горлышке.

Лариса с сомнением оглядела кусок мяса в пластмассовом корытце.

— По-моему, его нужно убрать в холодильник, — нерешительно проговорила она. — Я, конечно, мало что смыслю в кухонных изысках, но мне кажется, что на такой жаре оно испортится.

— Какая разница! — проговорила Юля, с удовольствием запуская руку в пакет с чипсами. — Можно подумать, вы собираетесь что-то готовить.

— Я? — изумилась Лариса. — Ни в коем случае! Я вообще не имею представления, как это делается. На меня можете не рассчитывать!

— А кто же нам будет готовить? — наивно удивилась Лиза, наливая себе стакан колы. — Должен же кто-то нам готовить, пока мы не найдем способ выбраться отсюда!

— Резонное замечание, — поддержала Ольга Витальевна. Она трудилась над упаковкой с сырными палочками. — Сухомятка вредна желудку, — проговорила она, набивая полный рот сухомяткой.

— Еще как вредна! — воскликнула Алена, еле двигая челюстями. Она разделывалась с баночными сосисками. — От нее кожа становится такая… тусклая!

Заталкивая в рот огромный истекающий соком персик, Лиза с удовольствием покрутилась на вращающемся стуле возле стойки, пересекавшей кухню на две части, и благодушно заметила:

— А зачем питаться сухомяткой? У нас есть специалист по общественному питанию, ей и поручим это дело!

— Кто это? — с любопытством отозвалась Юля, набрасываясь на копченые куриные ножки.

— Наша барменша! — задорно хихикнула Лиза. Надя, уплетавшая в это время уже третий бутерброд, чуть не поперхнулась.

— Это я, что ли? — недоверчиво прогудела она с набитым ртом.

— А кто же еще? — с ехидным смешком отозвалась Лиза. — Вы у нас специалист, вам и карты в руки… Вот ваше рабочее место, продуктов полно.

Условия, надеюсь, подходящие? — Она обвела рукой кухню. — Кстати, предупреждаю, я отдаю предпочтение рыбному ассортименту и дарам моря. Кроме того, смею напомнить, там, в столовой, тарелки уже заржавели в ожидании. Надеюсь, посудомоечной машиной вы умеете пользоваться?

Надя с трудом проглотила кусок и зло прищурилась.

— Вот еще что! Придумали! Буду я на всех работать! Сами готовьте, кому надо!

— Идея не нашла поддержки у широких народных масс, — Лиза пожала плечами, — придется ограничиться сухомяткой.

В эти минуты, не подозревая об этом, она приобрела себе беспощадного врага. Надя бросила злой взгляд в ее сторону. Если бы она была на мотоцикле, а Лиза на машине, она знала бы, как ей поступить: удар ногой мгновенно восстановил бы статус-кво, но в данной ситуации… От бешенства она только сжала кулаки, так что длинные ногти впились в ладонь. Как она ненавидела этих избалованных богатеньких девочек! Она ненавидела их даже больше, чем байкеров из враждебного клуба «Беспредельщики», и теперь, затаившись, стала ждать удобного момента, чтобы утолить свою ненависть.

После обеда пленницы разбрелись кто куда. Лиза отправилась на пляж, Ольга Витальевна принялась рыскать по острову в надежде обрести что-нибудь, что помогло бы ей вернуться к своим насосам, а Лариса принялась обследовать дом с твердым намерением отыскать что-нибудь, что подтвердило бы ее «президентскую» версию. Ей так хотелось обнаружить камеры, вмонтированные в стены дома, и определить, откуда они управляются! Именно на этом она строила свои тайные расчеты.

Алена обнаружила Ольгу Витальевну в саду. Плавясь от жары, насосная директорша стояла возле бассейна и фонтана с золотыми рыбками и вертела в руках лист пенопластового утеплителя из контейнера.

— Что-нибудь нашли? — дружелюбно осведомилась Алена.

— Да вот, — Ольга Витальевна мрачно кивнула на белоснежные глыбы. — Смотрю… Может быть, удастся соорудить плот?

Маленькая головка камеры, установленная на ветке раскидистого платана, с пчелиным жужжанием повернулась в сторону говоривших.

— Вы с ума сошли! — всплеснула руками Алена. — Какой плот! Это невозможно! Вы утонете!

— Нельзя сидеть сложа руки, — вздохнула Ольга Витальевна. — Нужно бороться за свою жизнь. Нужно выбираться отсюда!

— Вы хотите плыть на этих кусках по штормовому морю? Но ведь мы даже не знаем, где находится остров и в каком направлении нужно плыть!

— Действительно… — Ольга Витальевна с сожалением пнула пенопласт.

— Это какое-то безумие! Но я не могу сложа руки дожидаться, когда нас заберут отсюда. У меня дела в Москве!

— Не волнуйтесь, рано или поздно за нами приедут. Нас найдут!

— Кто нас найдет?

— Кто? — Алена пожала плечами. — Не знаю. Правительство, милиция наконец. Шесть человек исчезли, должны же они на это реагировать?

— Должны! — горько усмехнулась Ольга Витальевна. — Никто никому ничего не должен! Если верить тому бреду, что мы вчера слышали, ни одной душе на свете не известно, где мы находимся. И как они нас найдут? О, если бы здесь был телефон! Я тогда могла бы управлять компанией по телефону. У меня сделка срывается на два миллиона!

Алена сочувственно кивнула:

— Я вас так хорошо понимаю! Мне тоже нужно позарез вернуться. У меня операция через полторы недели. Это вопрос жизни и смерти!

— Вы что, больны? — Ольга Витальевна испуганно взглянула на нее.

— Нет, я… — Алена прикусила язык. — Просто… Я не могу всего объяснить… Но мне нужно это сделать! Иначе я не смогу жить!.. Неужели вы хотите поднять эту тяжеленную штуковину? — Она перевела разговор на другое:

— Давайте, я вам помогу!

Ольга Витальевна с удивлением глядела, как напряглись бицепсы на руке девушки, как обозначились, вздувшись темной кровью, голубые жилы на предплечье, тяжелый кусок железа вздрогнул и легко, точно пушинка, поплыл над землей.

«Ну и силища у этой балерины!» — восхищенно признала Ольга Витальевна, покачивая головой. И задумалась.

* * *
Движимая своей сверхидеей, Лариса облазила весь дом, обследовала подвалы, чердаки, мансарды, боковые башни, крытые веранды и открытые террасы.

Безрезультатно! Дом был чист, пуст и безобразно красив. Он точно сошел с картинки модного журнала для продвинутых дизайнеров. В нем были все достижения цивилизации: уютные спальни, просторные ванные, оборудованные комнаты со стиральными автоматами, спортзал с тренажерами и беговой дорожкой, солярий с искусственным загаром, библиотека с камином, приглашающая провести уютный вечерок в компании любимых книг, бильярдная, зал для боулинга и даже музыкальная комната, где стоял белый рояль и целый простенок возле окна был уставлен лазерными дисками с музыкой. И никакого присутствия посторонних в здании, никаких следов, даже самых незначительных! Они были одни.

В небольшом коридоре, полукругом огибавшем здание с северной стороны, она обнаружила неприметную дверь со странным приспособлением в стене в виде щели. Дверь не поддавалась, точно была наглухо замурована. Куда она ведет, что спрятано за ней? Надо будет заняться ей. Она даже не уверена, что стоит делиться открытием со своими товарками. Ведь знание, которым обладаешь одна, дает ощутимое преимущество перед остальными.

А вот другим открытием стоило поделиться немедленно.

— Я нашла гардеробную! — радостно сообщила она Лизе, загоравшей на террасе топлес. — Там полно всякой одежды и обуви. Я уже подобрала себе пару костюмов…

Лариса хвастливо повернулась на каблуках, демонстрируя обновку, более уместную для делового ужина, чем для пребывания в тропиках.

— Вот как? — без энтузиазма отозвалась Лиза. — Ладно, хотя бы не придется ходить в рванье… Впрочем, я не уверена, что в такую жару мне захочется одеть на себя хотя бы одну нитку. И вообще, зачем нам одежда, если кроме нас здесь никого нет?

— Отсутствие мужчин еще не повод, чтобы превращаться в дикарей, — парировала Лариса.

У нее имелся серьезный резон рядиться в деловую униформу. Несмотря на безупречную фигуру, она считала, что не стоит ходить раздетой, как туземка.

Ведь если все происходящее на острове фиксируется камерами, то существует ненулевой шанс, что в один прекрасный день эти записи попадут на экран телевизоров. Ее деловая репутация может от этого пострадать. Репутация остальных Ларису заботила мало.

— Мужчины здесь ни при чем. Просто очень жарко. Предлагаю и вам скинуть это барахло. — Девушка кивнула на хорошенький изящный костюмчик по фигуре, на который Лариса сменила надоевшее ей учительское платье, потертое на локтях. — Загорайте, пока есть возможность.

— Надеетесь, нас скоро лишат этой возможности? — усмехнулась Лариса.

— А вы сомневаетесь в этом? — колко отозвалась Лиза. — Не думаете же вы, что мы здесь надолго? В принципе, я, конечно, не прочь понежиться на солнышке недельку-другую, но на пятьдесят лет меня не хватит. Честно говоря, вдали от Москвы я могу выдержать дней пять, не больше. Меня ждут друзья, дела, выставки, светская жизнь. Я без этого просто умру!

— Ну и каким образом вы собираетесь вернуться домой?

— Мой папа позаботится об этом. Думаю, я даже не успею покрыться первым загаром, как он уже приплывет за мной на каком-нибудь трехпалубном миноносце. Неужели вы думаете, что дочь такого человека, как он, может бесследно исчезнуть?

— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянула Лариса, отправляясь в дом за шляпой. Яркое солнце, отражаясь от полированного розовато-белого мрамора, слепило глаза и мешало осмотру дома снаружи.

— Кстати! — обернулась она в дверях. — А вы уже слегка загорели!

И стала подниматься вверх по лестнице. Где-то во время блужданий по дому она видела морской бинокль. Именно его ей сейчас не хватало.

Постепенно тревожная атмосфера всеобщего ожидания на острове пошла на убыль. Растерянность и ошеломление первых минут спали, буря эмоций потихоньку улеглась, уступив место неистребимой надежде. Казалось, вот-вот произойдет нечто, что вернет узниц домой, к родным и близким, к привычным занятиям и милым сердцу делам.

Однако ничего не происходило. Очерчивая полукруг на небесной сфере, солнце медленно катилось в вышине, обливая землю расплавленным золотом.

Море накатывалось на ослепительно белый песчаный пляж, слизывая следы на песке, и неохотно отползало назад. В скалистой части острова волны с грохотом обрушивались на камни, бурля и вздымая мелкую галечную взвесь.

Весь день напролет неутомимая Лариса с биноклем обследовала остров, то устремляя усиленный окулярами взгляд на замок, ослепительно прекрасный в своем безмолвном равнодушии, то пристально изучая линию горизонта.

Безрезультатно! Многочисленные башенки с острыми кровлями безмолвно впивались в голубое небо, в зеркальных стеклах распухшими белыми рыбами проплывали облака.

Молодежь, Юля и Надя, пропадала на пляже, Алена предпочитала отсиживаться в прохладе, беспокоясь, что беспощадный ультрафиолет повредит ее кожу, Ольга Витальевна строила планы относительно сооружения пенопластового плота и, перебирая в голове остатки школьных знаний, безуспешно пыталась определить, в какой части света она находится. Нежась в кружевной тени, Лиза кусала ручку, мучимая приступом вдохновения: «Когда, покорная судьбе, презрев и горести и муки, я изнывала от разлуки, не забывая о тебе, тогда…» Дальше стихи не шли.

Несмотря на внешне расслабленное состояние, все были напряжены до предела и готовы к обороне при малейших признаках опасности. Но опасности не было. Вообще ничего не было. Только солнце, море и небо.

Вечером обитательницы острова вновь собрались в столовой. Остатки вчерашнего пиршества уже начали дурно попахивать, над столом плавно барражировали невесть откуда взявшиеся мухи. Противный аромат гниющей еды, точно невидимый яд, распространялся по всему дому.

— Нет, это невозможно. — Ольга Витальевна брезгливо сморщила нос. — Кто-нибудь в конце концов уберет всю эту грязь?

— Почему бы вам самой не убрать? — дерзко парировала Надя, воспринимавшая все разговоры о еде и посуде, как поползновения на свою личную свободу.

— Я? — искренне изумилась Ольга Витальевна. — Дорогая моя… При моем общественном положении невозможно требовать, чтобы я мыла посуду. Это все равно, что драгоценным алмазом забивать в стену ржавый гвоздь.

— Может быть, установить дежурство? — наивно предложила Юля, оглядывая собеседниц.

— Да, — поддержала ее Алена. — Или, например, пусть каждая из нас вымоет свою тарелку.

— А общая посуда? Она все равно останется грязной!

— Ну, тогда пусть каждый вымоет еще одну из общих тарелок.

— А если кому-то достанется мыть больше, а кому-то меньше? Кому-то заляпанное жиром блюдо, а кому-то вазочка из-под фруктов? Несправедливо!

— Послушайте, всего-то нужно счистить остатки еды и засунуть тарелки в машину. А споров!.. — На это Лиза фыркнула и с апломбом заявила:

— А я вообще не собираюсь мыть никакие тарелки, ни свои, ни чужие.

С минуты на минуту меня отсюда заберут, зачем портить маникюр?

— Вы так уверены в этом? — усмехнулась Лариса.

— Конечно! Наверно, я даже не лягу спать этой ночью, чтобы не пропустить прибытие корабля или вертолета.

— Блажен, кто верует, — с усмешкой буркнула Лариса. Она не испытывала энтузиазма по этому поводу. Прибытие посторонних на остров в данный момент нарушило бы ее личные планы.

Внезапно где-то под лепным потолком еле слышно зашипело, и послышался вкрадчивый голос:

— Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу… — Услышав его, Лиза побледнела и приоткрыла в молчаливом изумлении рот, точно увидела бесплотный призрак.

— Придется разочаровать вас и напомнить, что никто не приедет, — продолжал уверенный баритон из-под потолка. — Никто! Я хочу, чтобы вы твердо усвоили: никто не приедет за вами, никто не будет разыскивать вас, вы никогда, до конца своих дней не сделаете и шагу с этого острова. Мой искренний совет вам: не пытайтесь бежать, это бесполезно. До материка слишком далеко, вы утонете, разбившись о подводные рифы, а иного пути отсюда нет.

Голос выжидательно стих. И через мгновение удивленная тишина взорвалась гневными голосами:

— Нас подслушивают!

— За нами следят!

— Подглядывают!

— Да он издевается над нами!

Только Лариса не принимала участия в выражении всеобщего гнева. Она внимательно оглядела стены и пробормотала:

— Значит, все-таки он где-то здесь, на острове. Где же? Не иначе за той дверью, что я нашла… Как я и думала, стены здесь нашпигованы камерами и микрофонами, как печенка по-болгарски нашпигована чесноком.

Она не знала, хорошо это или плохо, однако сразу принялась раздумывать, как бы ей этот факт обратить в свою пользу.

— Эй вы! — истерически взвизгнула Лиза, подняв лицо к потолку. — Кто вы такой? Вы нас слышите? Зачем вы нас сюда привезли?

Она ждала ответа. Голос не заставил себя ждать.

— Я хозяин этого острова, — уверенно прозвучал негромкий баритон. — А доставили вас сюда затем, чтобы вы мне составили компанию.

— Это какое-то безумие! Это извращение! Идиотизм!

— Вовсе нет, — спокойно парировал невидимый собеседник, — это моя прихоть, а я привык свои прихоти исполнять.

«Если он с нами разговаривает, — подумала Лариса, напряженно размышляя, — значит, он где-то поблизости. При дальних расстояниях такую качественную связь трудно организовать. Но ведь я обшарила весь дом!»

— Когда я смогу вернуться обратно? — вызывающе спросила Лиза, делая шаг вперед.

— Обратного рейса не будет. — Голос прозвучал вызывающе спокойно.

Слишком спокойно, и это взбесило своевольную девицу.

— Как это «не будет»! Мне нужно домой! Немедленно! У меня куча дел!

Это произвол! Немедленно вызовите катер или вертолет! Я обращусь в милицию, в суд, в ООН!

— Попробуйте! — В голосе звучала откровенная насмешка. — К вашим услугам морская почта. Бутылку с письмом можно запечатать стеарином от свечек на камине.

— Он над нами издевается! Садист! Отвратительный тип! Извращенец!

Маньяк!

Голос под потолком заклокотал добродушным смехом:

— Я, конечно, ждал бури возмущения, но не думал, что буря так затянется… Дамы, будьте благоразумны. Разве вам здесь не нравится? О чем еще вы можете мечтать? У вас есть все! Я даю вам все, требуя взамен немногого…

— Что-о? Он еще чего-то требует! Вот нахал!

— Чего же вы требуете?

Точно легкий вздох пронесся по комнате.

— В первую очередь — покорности. Потом — дружбы и совсем немного любви. Совсем немного.

— Ну уж нет! — возмутилась Лиза. — Любви захотел, ишь ты! Только попробуй прикоснуться ко мне!

— Я и не буду вас касаться, — насмешливо заметил голос. — Думаю, ваш приступ гордости не затянется, и скоро настанет момент, когда вы на коленях будете умолять меня о пощаде и внимании. И я еще подумаю, прежде чем принять вашу любовь…

— Нет, вы слышали! — возмутилась Лиза. — Он мне угрожает! Мне, дочке такого папы! Да вы знаете, что с вами будет? Да вы знаете, что от вас скоро останется только мокрое место? У моего отца все куплено! Он направит сюда армию! ФСБ! Он наймет лучших сыщиков! Немедленно меня выпустите отсюда!

Не-мед-лен-но!

Тряхнув головой, она в бешенстве затопала ногами. Но голос больше не отвечал. Шипение эфира стихло.

— Отключился, — констатировала Лариса.

— Обиделся, — вздохнула Алена. Лиза перестала топать и непонимающе огляделась. На нее смотрели пять пар осуждающих глаз.

— Ну вот, упустили шанс договориться по-хорошему, — вздохнула Юля.

— Все из-за нее, — прошипела Надя с ненавистью.

— Действительно, — поддержала их Ольга Витальевна. — Можно было поторговаться с ним, если бы не ваша истерика.

— Угрозами делу не поможешь. Тем более пока мы полностью в его власти!

— Могли бы выяснить, где мы находимся. И где находится он сам.

Лиза почувствовала, что против нее ополчились все, и ей отчего-то стало неуютно. Оставшись в одиночестве, она запаниковала.

— Но я не позволю издеваться над собой! — робко пискнула она.

Ее никто не слушал. Ольга Витальевна, как самая старшая и наиболее разумная из присутствующих, решила возобновить переговоры и выкрикнула в вечернюю пустоту, обращаясь куда-то к потолку:

— Уважаемый! Простите, не знаю, как вас зовут… Мы хотели бы с вами поговорить! Вы слышите меня? Дайте знак, что вы меня слышите!

Бесполезно! Гробовая тишина была ей ответом.

Человек наверху в это время прищуренными глазами следил за монитором, на котором в трепетном ожидании расплывались смутные фигуры.

«Прекрасно! — резюмировал он. — Они уже горят желанием говорить со мной. То ли еще будет! Скоро они станут меня просто обожать!»

Не дождавшись ответа, Ольга Витальевна удрученно опустилась в кресло.

— Обиделся! А все из-за нее! — Надя бросила в сторону Лизы ненавидящий взгляд. — Не могла подождать со своими воплями.

Душа в груди бурные рыдания, Лиза выбежала прочь из комнаты.

Ворвавшись в свою спальню, она бросилась на подушку и зарыдала в голос. В то время как сжатые кулаки размазывали по щекам соленую влагу, в ее голове крутилась одна паническая мысль: «Неужели он прав, и меня действительно не найдут?» Но тут же она успокаивала себя: «Этого не может быть! Я ведь не какая-то там барменша из грязной забегаловки, которую искать никто не будет! Я Лиза Дубровинская!»

Через несколько минут остальные женщины уныло разбрелись по комнатам. На остров навалилась темная безветренная ночь, придавив спящих своим душным чернильным покрывалом.

Глава 4

Следующий день не принес ничего нового. Все повторилось: томительное ожидание, кратковременные перепалки, досужие разговоры. Пленницы неприкаянно бродили по дому, сталкиваясь на кухне во время набегов за едой.

Раковина полнилась грязной посудой. Еда стремительно убывала, и чистые тарелки тоже.

Вечером все вновь, собрались в холле, надеясь на новый разговор со своим тюремщиком. Но напрасно они ждали, что раздастся знакомое шипение и зазвучит негромкий насмешливый голос. В комнате висела гнетущая тишина, и лишь усиливавшийся свист ветра, предвестника непогоды, внушал тоску и умножал тревогу. К полуночи все в траурном молчании разбрелись по спальням.

Ночью прошел ливень. Небо полосовали извилистые молнии, точно черный бархат трещал по швам, обнажая в разрывах небесной ткани сверкающее иссиня-белое тело невидимого великана.

Утро выдалось серым и промозглым, прохладный северный ветер нагнал низкие тучи, на море было неспокойно. Волны с тяжелым грохотом накатывали на береговые утесы и, истратив свою ярость на гранитные глыбы, оседали на камнях бессильной белой пеной. Уныло сеял дождь, брызгая водой через серое сито облаков.

Пленницы вынуждены были весь день провести в доме, тоскливо слоняясь по комнатам от скуки. Кто слушал записи в музыкальной комнате, кто листал книги в библиотеке. Ольга Витальевна от нечего делать составляла финансовый план на ближайший год, подавляя в себе паническую мысль о том, что этому плану не суждено быть выполненным.

Еще один день прошел как в бреду… Погода понемногу исправилась, но все еще было не по сезону прохладно. Продукты оказались практически на исходе. В наличии оставались только консервы в шкафу и полуфабрикаты, из которых никто не желал готовить. В смятенные сердца неслышно заползала тревога.

Вечер вновь прошел в тревожных ожиданиях — и в тишине, которая больше напоминала бойкот, чем естественное безмолвие.

— Что мы будем делать завтра? У нас заканчиваются продукты! — Алена озвучила мысль, беспокоившую всех.

— Бросьте! Он не может оставить нас без пищи! — самоуверенно воскликнула Лиза. — Не имеет права!

Юля насмешливо взглянула на нее. Лиза запнулась и смущенно опустила глаза. Отчего-то она чувствовала себя слегка виноватой.

Тюремщик возле монитора с улыбкой превосходства следил за своими подопечными. Казалось, его забавляло их дурное настроение, их испуг…

Утро четвертого дня выдалось нерадостным и серым. Тоскливые тучи бежали в севера, усугубляя и без того скверное настроение запертых на острове пленниц. К полудню голод вновь собрал всех на кухне. Обыск в шкафах не дал ощутимых результатов.

— Можно сварить суп из полуфабрикатов, — голодно поблескивая глазами, предложила Ольга Витальевна. — Кажется, я видела где-то кастрюлю.

— На меня не надейтесь! — злобно окрысилась Надя. Она выдерживала характер, хотя ее желудок сжимали голодные спазмы.

— Давайте, я что-нибудь приготовлю! — примирительно предложила Юля.

— Только я не знаю как. Здесь не по-нашему написано, — она удивленно рассматривала пачку с нарисованными на ней овощами.

— Кажется, это греческий язык, — проговорила Лиза, чувствуя всеобщую неприязнь к себе. Ей хотелось реабилитироваться в глазах товарищей по несчастью. — Может, мы неподалеку от Греции?

— Меня в данный момент больше волнует, удастся ли нам сегодня пообедать, — сухо парировала Лариса, выгребая из шкафа пачку макарон. — Когда-то мы варили такие в общаге… Только это было давно.

Лиза стушевалась — неофициальный бойкот приносил свои плоды.

Выбрали упаковку, на которой инструкция по приготовлению была написана по-английски. Вскоре в кастрюле булькало нечто, отдаленно напоминавшее суп. Однако есть его было не из чего. Грязная посуда горами громоздилась на столах.

— Надо мыть! — таков был всеобщий вердикт. В предчувствии обеда женщины стали необыкновенно сговорчивыми и дружными. Вскоре загудела посудомоечная машина, в раковине зажурчала вода и запахло лимонной жидкостью для мытья посуды. В уборке приняла участие даже брезгливая Лиза, гордившаяся своей непрактичностью, как знаком избранности. Оттопырив мизинец, она прилежно отскребала засохшие до каменного состояния остатки еды, ведь даже машина оказалась не в силах отдраить заскорузлые тарелки.

После обеда у всех заметно повысилось настроение. Но не настолько, чтобы забыть о нехватке продуктов.

— Полуфабрикатов надолго не хватит, — тревожно заметила Алена. — Надо подумать о рыбной ловле.

— Но ведь он обязан нас кормить! Может, продукты еще появятся?

— Каким образом? — обреченно произнесла Юля. — Если только по воздуху…

— Но о чем-то же он думает? — вспылила Лиза. — Полуфабрикаты портят желудок. Мы скоро заболеем и перемрем здесь!

Было решено, ввиду грозящей впереди неизвестности, ввести режим строжайшей экономии продуктов, а также установить посменное дежурство на кухне.

Надя ехидно усмехнулась, представив, что Лизе придется испортить свой стодолларовый маникюр, который и без того порядком поблек в последнее время.

Человек перед экраном монитора выглядел удовлетворенным.

— Девочки решили образумиться, — улыбнулся он. — Скоро они станут совсем шелковые. Еще пару дней диеты — и из них можно будет вить веревки.

Он очень рассчитывал на это.

* * *
Следующие два дня прошли по вновь заведенному распорядку. На кухне, невзирая на выпады некоторых оппозиционных членов коллектива, поддерживался идеальный порядок. Однако, несмотря на режим строгой экономии, продукты таяли на глазах.

Настроение у пленниц было хуже некуда. Приступы надежды становились все короче, а приступы отчаяния все длиннее. Никто не плыл за ними, никто не слал им вестей. Правда, погода наконец исправилась, и вновь засветило радостное южное солнце. Теплый ветер ласкал полуобнаженные тела, а море манило освежиться в прохладных глубинах, но никого не радовала эта климатическая роскошь.

Горизонт был пуст и чист, и, как ни вглядывайся в сверкающую синь, не заметно было ни корабля, ни лодки. Только белели однообразные барашки на гребнях волн, изредка горбатились лоснящиеся спины дельфинов, да чайки камнем падали на воду за добычей.

— Мы здесь уже неделю! — с тоской произнесла Алена за обедом. — А за нами еще никто не приехал!

Ей никто не ответил, все предпочли молча уткнуться в свои тарелки.

— По-моему, пора подумать о строительстве плота из пенопласта, — нерешительно промолвила Ольга Витальевна.

— И куда плыть? — пожала плечами Лариса. Молчание остальных яснее всяких слов демонстрировало безумие этой затеи.

— Нас должны спасти, нас обязательно должны спасти! — горячо выступила Лиза. — Мой папа, он…

Пять пар пронзительных глаз так взглянули на нее, что слова застряли у нее в горле. Несмотря на громкое имя папы, авторитет Лизы в коллективе был на нуле.

— Не могу понять, где он находится, — задумчиво пробормотала Лариса. И без слов было ясно, кого именно она имела в виду. — Я обшарила весь дом… Никого и ничего. А ведь он где-то поблизости…

— Вы думаете, он на острове?

— Безусловно!

— Тогда, может, здесь есть какой-нибудь подземный бункер?

— Бред какой-то! Скорее всего, он уже тю-тю, улетел отсюда.

Обиделся… Ведь эта дочь своего отца ему нахамила.

Неприязненные осуждающие взгляды изрешетили Лизу насквозь. Та была готова вырвать себе язык. После обеда пленницы разошлись по комнатам в мрачном молчании. Что день грядущий им готовил?

Этот день был еще мрачнее предыдущего. Была вскрыта последняя банка с консервами, съеден последний суп. В доме воцарилось уныние.

Лиза сидела на бортике фонтана и водила загорелой рукой по воде.

Жирненькие, но мелкие золотые рыбки доверчиво тыкались губами в ладонь.

«Как хочется жареной рыбки», — вздохнула Лиза про себя и облизнулась. Но где же было ее взять, жареную рыбку-то?

Вечером все как обычно собрались в холле, чтобы вместо обсуждения своего положения (уже не осталось слов, чтобы что-либо обсуждать) грустно помолчать всем вместе. Не было только Лизы. Очевидно, подвергнутая остракизму, она с горя заперлась в своей комнате.

— Давайте будем жечь костры, — уныло предложила Юля. — Для того чтобы с проходящего судна заметили нас. По крайней мере, все путешественники, попавшие на необитаемый остров, делают так.

— Все равно к берегу никто не сможет приблизиться из-за рифов, — вздохнула Алена. — Я заплывала довольно далеко, метрах в двухстах от берега ногами можно достать подводные скалы.

Алена выглядела обеспокоенной. Давно уже прошли все сроки для операции, и это ее очень тяготило. Из-за какого-то сумасшедшего с дикой фантазией рушилось дело всей ее жизни. Это было ужасно!

«Как она изменилась, однако… — подумала Лариса, подозрительно оглядывая девушку. — Какая-то она стала… Что-то с ней не то…»

Поймав ее внимательный взгляд, Алена внезапно смутилась, щеки ее заполыхали даже сквозь толстый слой крема. «Ой, кажется, я забыла напудриться», — подумала она. Терзаемая смущением, девушка приблизилась к окну и повернулась спиной, чтобы спрятать лицо. Статная фигура вызывающе белела на фоне окна, за которым плескалась густая южная ночь.

Внезапно слабый проблеск света мелькнул из-за сомкнувших кроны агатово-черных деревьев. Напрягая глаза, Алена вгляделась в чернильную мглу:

— Смотрите! Там огонь! — Женщины бросились к окну.

— Точно, огонь! — послышались голоса, в которых сияла и переливалась вспыхнувшая надежда. — Это корабль! За нами едут!

Пять пар быстрых ног выбежали из комнаты. Слабый отблеск еще раз завораживающе мигнул и пропал в непроглядной темени. Черная мгла обхватила свежестью полураздетые тела.

— Он был там! — возбужденно закричала Алена, показывая в сторону сада.

Через несколько минут бега сквозь кусты вновь мелькнул ярко-оранжевый цветок. Его заслоняла, то и дело наплывая спиной, чья-то угольно-черная фигура.

— Тише! — прошептала Ольга Витальевна. — А вдруг это он!

Женщины стали беззвучно подкрадываться, стараясь не шуршать упругой травой. Чудесный аромат жареной рыбы защекотал изголодавшиеся ноздри.

— Привет, Лиза, — внезапно произнесла Юля, смело разгибаясь. — Как рыбка? Ничего?

Темная фигура затравленно вздрогнула и обернулась. Это была Лиза, застигнутая на месте преступления. На камнях перед ней стояла маленькая сковородка, на которой, аппетитно шипя в пузырьках масла, подрагивали крошечные золотые рыбки. Непотрошенные.

Лиза растерянно открыла рот от удивления, не зная, что ответить.

— Как мило, пикник на свежем воздухе! — язвительно улыбнулась Лариса. — Девочки, посмотрите, у нее уже все готово!

— Я… Я только хотела, я думала… — запинаясь, пробормотала Лиза.

— Наверно, ты захотела угостить подруг свежей рыбкой? — наслаждаясь смущением Лизы, съязвила Надя.

— Милая, добрая девочка! — едко поддержала ее Ольга Витальевна. — Ты права. Конечно, на костре куда вкуснее, чем на плитке.

— Пойдемте, съедим ее в доме, на воздухе становится свежо! — С этими словами Лариса демонстративно сняла с огня сковородку и, торжественно неся трофей в вытянутой руке, направилась к дому.

За ней торжественно двигались все остальные. Лиза плелась сзади, окончательно пристыженная и потерявшая всякий авторитет. По пути к столовой она незаметно растворилась в бесконечных лабиринтах дома. Ей было стыдно. Она чувствовала себя так, как будто украла у нищего рваный грязный рубль.

Рыба только раздразнила всех таким нежным, таким домашним вкусом.

— И где только дров достала? — удивилась Надя.

— Весь день в саду сухие веточки собирала, я видела, — объяснила Юля. — И около бассейна торчала. А ловила чулком, наверно.

— Испортила отношения с ним, а теперь нам за нее отдувайся.

— Если бы не она, мы бы сейчас жили припеваючи!

— Может быть, он уже перестал на нас обижаться? — с надеждой произнес кто-то.

Тяжелый вздох, вырвавшийся одновременно, эхомпронесся по дому.

А их тюремщик наверху, посмеиваясь, удовлетворенно потирал руки.

— Они уже почти ручные, — произнес он. — Еще пару дней диеты, и девочки будут прыгать передо мной на задних лапках.

Бутылка звякнула о край бокала, и густая, точно кровь, черная жидкость забулькала через запыленное горлышко, играя в электрическом свете рубиновыми огнями. Свернув трубочкой кусок тонко порезанной ветчины, он обсыпал его порубленной свежей зеленью и машинально, без аппетита отправил в рот. Мысли его были заняты совсем другим.

Что за удовольствие — наслаждаться едой в одиночку!

* * *
Эйфелева башня им не понравилась — она была слишком большой и железной, зато в Диснейленде было так здорово, что даже бабушка веселилась там, как ребенок, с удовольствием вылетая из пушки, плавая по каналам на пиратских кораблях и танцуя джигу с Микки-Маусом.

— Как там Васенька? — порой вздыхала она. Ее утешало только то, что ее любимец находится в надежных руках.

— Ничего, бабушка, потерпи еще пару дней. Вышагивая по узким улочкам Монмартра под руку с Илюшей, Наташа была совершенно счастлива. Ведь лишь один раз в жизни случается такое счастье — увидеть Париж. И именно ей выпал этот счастливый билет!

* * *
Еще два дня ушло на то, чтобы подмести последние крошки. Больше еды не было совершенно.

Лиза чувствовала себя изгоем. Пять пар бдительных глаз неотступно следили за ней, подозревая в желании урвать лишний кусок у товарищей по несчастью. Хотя она была голодна как зверь, но под обстрелом холодных взглядов еда не лезла ей в горло. Желудок бурчал, как ворчливый старик.

Волоча ноги, Лиза направилась к берегу моря. Усевшись на камень, она попробовала было жевать водоросли, выброшенные недавним штормом на берег.

Водоросли были жесткими и невкусными, воняли соляркой и гнилой рыбой. От одного только привкуса рыбы Лизу чуть не стошнило. Она сидела на камне, утирая наворачивающиеся слезы, и с сожалением вспоминала, как много прекрасной, великолепной еды она не доедала в ресторанах, прикармливая прожорливых, как саранча, приятелей.

Ей было так одиноко, ей так хотелось домой, к папе…

Алена провела весь день на северных скалах, тренируясь в забрасывании прочной нитки с заточенной шпилькой для волос. Проклятая рыба никак не желала надеваться на крючок!

Вечером Юля неожиданно для всех бурно разрыдалась.

— Мы все погибнем здесь! — сквозь всхлипывания проговорила она. — Мы обречены на голодную смерть.

— Можно жевать листья деревьев, — оптимистично предложила Алена огрубевшим от свежего воздуха голосом, с неожиданной нежностью поглаживая подругу по плечу. — И ловить рыбу!

Все пристально на нее посмотрели. Эта странная страсть к рыбной ловле… И эти изменения во внешнем облике, день ото дня становившиеся все заметнее…

— Ну, не все так плохо, как кажется, хотя бы воды у нас полно, — жизнеутверждающе заметила Ольга Витальевна, не теряя присутствия духа. — Без воды человек не может прожить и недели, а без еды — шестьдесят дней.

— У нас осталось целых пятьдесят восемь суток, — мрачно усмехнулась Лариса.

Ларису очень беспокоило такое развитие событий. Она ожидала совсем другого от своего пребывания здесь. Совсем другого! Она чувствовала, что попала в ловушку, из которой не было выхода. И это ее пугало. И зачем она в это ввязалась? Кто же знал, что все так обернется…

— О Господи, я согласна на все, только бы поесть, — с неожиданной страстью проговорила Надя, представляя в уме огромную шипящую жиром котлету с хрустящей корочкой и огромную миску жареной картошки. — Чего Он от нас хочет?

Чтобы мы плясали ему летку-енку? Мыли ноги? Я согласна на все!

В ее голосе сквозило отчаяние.

— Если бы он только нас слышал… — вздохнул нестройный хор голосов.

Он слышал их и был очень доволен услышанным. Что ж, за послушание можно поощрить своих девочек, немного побаловать их. Пусть разговеются после долгого поста… Его рука потянулась к телефону.

* * *
Утром радостный вопль переполошил весь дом.

— Есть! Есть! — кричала Надя, выбегая в коридор с пучком петрушки в руках. В другой ее руке красовалась длинная палка копченой колбасы в полиэтиленовой упаковке. Упаковка была уже разодрана, а палка изрядно подгрызена с одного конца, как будто ее обработали мыши. — Живем!

Переполошенные обитательницы дома поспешили из своих спален на кухню. Шкаф в стене был до отказа забит продуктами.

Оживленно переговариваясь, все бросились разбирать припасы. Даже отверженная Лиза была на радостях прощена. Сегодня жизнь показалась совсем не такой мрачной, какой она казалась еще вчера, и в сердцах вновь поселилась надежда.

— Вот увидите, все будет хорошо! — проговорила Алена своим странным низким голосом.

Все обернулись и дружно посмотрели на нее.

— Продукты такие свежие! Хлеб, кажется, еще теплый… — защебетала Юля. — Наверно, он уезжал с острова и вернулся.

— Или вообще не уезжал? — с сомнением проговорила Лариса. — Морил нас голодом в воспитательных целях.

— Интересно, кто-то должен ставить продукты в шкаф, не сами же они туда запрыгивают! И как они попадают сюда? По воздуху?

— Может быть, под водой есть тоннель? — выдвинула свою версию Надя.

Лариса иронически взглянула на нее, но не стала критиковать эту идею. После случившегося самые чудовищные варианты не выглядели невозможными.

После того как все уверились, что смерть от голода откладывается, дисциплина на острове вновь стремительно упала. Снова после еды оставались горы немытой посуды, в нестройных рядах пленниц начались разброд и шатания. Даже Лиза, еще недавно всеми отвергнутая, презираемая и оттого покорная, вновь почувствовала себя независимой и порой позволяла себе покапризничать.

Жечь костры на берегу для призыва проходящих вдали кораблей никому не хотелось.

— Лень заниматься рубкой дров, — пренебрежительно изрекла Лиза, которая еще недавно с первобытным энтузиазмом устраивала костер в саду.

— Я! Я могла бы! — вызвалась Алена, с воодушевлением напрягая округлые мышцы предплечья. — Я умею! Только где бы топор найти?

Все удивленно на нее посмотрели.

— Если лень рубить дрова, можно жечь мебель, — предложила Надя. — Мебели здесь полно.

— Это же антиквариат! — ужаснулась Ольга Витальевна. — Ему же цены нет!

— Какой толк с этих древностей, — рассудила Юля, — если из них нельзя разжечь костер?

После долгих прений пленницы все же решили сложить найденный пенопласт в кучу на берегу и установить ежедневное дежурство с биноклем. Если бы в поле зрения дежурного появился корабль, то тот должен поджечь костер, благо пенопласт хорошо горит и дает много черного дыма.

— А я отказываюсь дежурить! — гордо фыркнула Лиза, задрав нос. — Я уверена, что отец уже едет за мной. Неужели вы думаете, что такую девушку, как я, можно бросить на произвол судьбы?

Пять пар порицающих глаз молча оглядели ее.

— Может, все же оставить пенопласт для постройки плота? — Ольге Витальевне было трудно расстаться со своей затеей. — По моим расчетам, мы находимся где-то в Эгейском или Ионическом море. Может, рискнем?

— И что делать в чужой стране без денег и документов? Да и вряд ли мы доплывем на этих кусках. Шесть человек, да запасы пресной воды, да еда…

— Я могла бы одна… — нерешительно предложила Ольга Витальевна. — Если вы боитесь.

— Если уж плыть, так всем вместе, — резюмировала Надя.

— Лучше сразу утопиться, — хмыкнула Лиза. — Надежней будет.

После этого разговора трое подвижниц, в числе которых были Алена, Ольга Витальевна и Юля, отправились в сад и целый час таскали пенопластовые глыбины, сверкавшие на ярком солнце точно куски подтаявшего льда. Новоявленные робинзоны сложили их домиком на берегу и подсунули несколько пучков сухой травы для растопки. Импровизированный маяк был готов.

Вечером, обнаружив игральные карты в библиотеке, компания решила от скуки перекинуться в дурачка. Только Лиза, надменно поджав губы, сказала, что в отличие от остальных она играет исключительно в интеллектуальные игры. А потом, вызывая раздражение играющих, все время подсматривала через плечо в чужие карты, комментировала ходы и не правильно подсказывала. По лицам игроков было видно, что ее уже выносят с трудом…

* * *
Сидя напротив монитора с расплывчато-серым изображением, он улыбнулся, глядя на идиллическую картинку. На экране шесть весьма интересных особ забавлялись карточной игрой. А он сидел наверху в полном одиночестве, и ему не с кем было перекинуться даже словом. Его так тянуло туда, вниз, к своим пленницам.

* * *
— Девяткой червей ходи! — авторитетно советовала Лиза, в последний раз игравшая в дурачка лет пятнадцать назад в пионерском лагере. — Ой, ну говорила же, бей козырями!

— А вот мы валетиком-то вашу девяточку и покроем, — улыбалась Ольга Витальевна, неизменно оказывавшаяся в выигрыше.

Алена путала масти, козыри, волновалась, ойкала и, как правило, к концу очередного кона у нее оказывался огромный веер карт. Оставаясь в дураках, она очень обижалась, но из игры не выходила.

— Крести козыри… Десятка пик… Всю мелочь скинем…

На экране отчетливо виднелись карты Алены, сидевшей спиной к невидимой камере.

Она уже было занесла руку, чтобы жертвовать козырным тузом, как вдруг из-под потолка раздалось знакомое шипение, и громоподобный баритон, доносившийся точно из небытия, произнес:

— Ходи десяткой червей… Вон у тебя есть десятка!

— Ax! — Алена испуганно вздрогнула и выронила карты. От неожиданности она не могла вымолвить ни слова.

Первой нашлась Надя.

— Привет! — улыбнулась она через силу, обращаясь куда-то к потолку.

— А мы вот играем…

— Вижу, — ответил голос сверху. — Не хочу мешать, играйте дальше.

Но карты были забыты. Случай был уникальный, и Ольга Витальевна, волнуясь, сбивчиво начала:

— Послушайте… Простите, не знаю, как к вам обращаться… Нам нужно поговорить!

— Давайте поговорим, — обрадованно произнес голос. Казалось, он тоже был не прочь почесать язык. Ольга Витальевна взволнованно поднялась со стула:

— Мы хотели бы знать, что все это значит?

— Ну вот, опять, — вздохнул голос. — Как что? Я же вам все объяснил в прошлый раз! У вас началась новая жизнь на новом месте, вам выпал уникальный шанс. Считайте, что вам повезло.

— Но мы не хотим никакой новой жизни, — с дрожью в голосе выкрикнула Надя. — Верните нас домой!

— Увы, это невозможно, — участливо произнес голос, однако особого сожаления в нем не чувствовалось. — Обратного пути отсюда нет! То, что вы надумали — переезд на пенопластовом плоту, костер на берегу, — ничего этого не будет. Это просто невозможно. Я же просил вас отнестись к случившемуся, как к неизбежному. Вам ампутировали свободу, и пора уже свыкнуться с этой мыслью.

Всякое сопротивление будет подавлено. Ведите себя хорошо, и проблем не будет! В том числе и с едой.

— Так это было наказание? — изумилась Лариса, забыв о своем благоразумном желании оставаться в тени.

— Конечно, дражайшая моя половина, — насмешливо проговорил голос.

Казалось, он наслаждался их удивлением. — И к тебе это относится в первую очередь. Тебе дан уникальный шанс для перевоспитания, и надеюсь, ты его не упустишь.

— Постойте! Но я не хочу здесь оставаться! — неожиданно взвизгнула Лиза, выступая вперед. — Я хочу домой!

И она уже хотела было топнуть ножкой, но Лариса вовремя вмешалась.

«Не зли его. — Она больно ущипнула Лизу сзади. — А то он опять устроит нам разгрузочные дни!»

— Однако послушайте, уважаемый. — Ольга Витальевна олицетворяла собой безграничное терпение. Ее подчиненные из компании «Насос трейд», увидь они ее сейчас, были бы несказанно удивлены ее сдержанным, почти ласковым тоном.

Ведь даже с министрами и главами трансконтинентальных корпораций она разговаривала так, как будто они были нашкодившими школьниками, а она их классной руководительницей. — Давайте обсудим все спокойно, — продолжила она, — возможно, вы не до конца понимаете сложившуюся ситуацию. Дело в том, что многие из нас по целому ряду уважительных причин не могут оставаться здесь. Просто так складываются обстоятельства. У меня, например, неотложные дела в Москве, и я обязана вернуться! Кроме того у меня семья, дети. Муж, наконец… Даже если бы мне очень хотелось, я не смогла бы составить нам компанию. Вы понимаете?

Она с замиранием сердца ждала ответа. Пауза затягивалась.

— Еще какие-нибудь причины есть? — наконец булькнул в ответ мрачный голос. — Я не считаю все вышеперечисленное уважительными причинами.

— У меня, у меня! — закричала Алена. — У меня есть веская причина.

Мне должны делать операцию!

— Что за операция?

Смешавшись, Алена не ответила. Густая багровая краснота залила ее хорошенькое личико.

— Я не могу вам сказать, — пробормотала она смущенно, — это глубоко личное.

— А-а, какая-нибудь очередная подтяжка лица, — неуважительно хмыкнул голос. — Не принимается.

— А я тоже не могу здесь оставаться, у меня скоро выставка в Манеже! — выкрикнула Лиза. — И вообще, с какой стати я должна торчать на этом острове?

— А у меня соревнования на носу! — выступила Надя. — Я и так здесь много времени потеряла. Мне нужно мотоцикл готовить для кросса!

— И вообще, какое право вы имеете удерживать нас? — возмутилась Юля. — Не так важно, у кого какая причина вернуться домой, главное, мы не хотим здесь оставаться и не желаем тратить на вас наши дни. Кто вы такой? Мы вас не знаем, мы с вами не знакомы! Может, вы вообще урод или маньяк? И вообще, вы что? Вы в своем уме?

— Вполне! — оборвал ее обиженный голос. — То, что вы меня не знаете, это не беда. Зато я вас отлично знаю. Как только мы познакомимся поближе, то быстро найдем общий язык и, надеюсь, полюбим друг друга…

(«Ну уж на мою взаимность не надейся, дорогой», — тихо и злобно прошипела Лариса, стараясь, чтобы ее голос не был услышан.) — В последнее время вы стали вести себя намного лучше, чем раньше, — между тем продолжал баритон. — Наше знакомство нужно углубить. Надюша, будьте добры…

Надя встрепенулась.

— Подойдите, пожалуйста, вон к той картине. Да, это настоящий Вермеер, если вам, конечно, это о чем-нибудь говорит… Приподнимите край рамы.

Вот так… Видите ручку? Поверните ее.

В ту же секунду часть стены отошла в сторону, и в сводчатой нише появился черный кубик телевизора с погасшим экраном.

— Телевизор? Эка невидаль! — хмыкнула Надя. — Ну и что?

— А то, что это не только связь с внешним миром, — продолжил голос, — но и связь со мной лично. Вам достаточно только включить нулевой канал, и я сразу узнаю, что вы желаете поговорить со мной.

Щелкнул пульт телевизора, и в тот же миг на экране появился не очень молодой мужчина в легкой рубашке с расстегнутым воротом, вольготно развалившийся в кресле. Он помахал рукой и довольно улыбнулся.

— Это я! Привет! Приятно увидеться!

От неожиданности ни у кого не нашлось слов.

— Узнаете меня? С вами, Юля, мы встречались во время интервью. А вы, Ольга Витальевна, наверно, узнаете человека, чей кошелек легко и изящно опустошили на несколько сот тысяч…

Ольга Витальевна сморщилась, точно от зубной боли. Конечно, она его узнала!

— Вы, Надя, никогда меня не видели. Хотя однажды мы встретились с вами пасмурным весенним днем, когда вы лишили мой автомобиль бокового зеркала.

Вас, Алена, я как-то подвозил на машине. Кстати, танцуете вы действительно великолепно… А ваш автопортрет, написанный тестом, Лиза, произвел на меня столь глубокое впечатление, что мне захотелось обладать его оригиналом…

Лиза раздраженно закатила глаза, но почему-то промолчала.

— Вы убедились, что я не монстр, не чудовище, — продолжал голос. — Я нормальный человек, имеющий небольшие причуды. Просто вам чертовски повезло, что я выбрал именно вас для осуществления своих не совсем обычных идей.

— Послушайте! — возразила Ольга Витальевна, наконец овладев собой.

— Но ведь это невозможно! И, что, вы так и будете разговаривать с нами все время по телевизору?

Человек на экране улыбнулся:

— Пока — да. Но как долго это будет продолжаться, зависит только от вас. Как только вы начнете относиться ко мне как к другу, я выйду к вам, и вот тогда-то начнется наша настоящая жизнь. Жизнь, о которой я так долго мечтал.

— Вы потребуете от нас сексуальных услуг? — напрямик спросила Ольга Витальевна. Она привыкла выражать свои мысли прямо и четко.

Изображение на экране поморщилось.

— Фу, как грубо… Зачем же так, Ольга Витальевна? Если бы моей целью были сексуальные услуги, я мог бы их купить в любом количестве.

Чего-чего, а денег у меня на это хватило бы… Я хочу вашей дружбы и со временем — любви.

— А секс? — напряженно спросила Надя. Ее ноздри грозно раздувались, а пальцы рук взбешенно дрожали.

— Только по желанию.

— Ну, тогда черта с два вам удастся затащить меня в постель! И не надейтесь на это! — Она даже покраснела от гнева. — Вот, на-ка, выкуси!

И она показала телевизору сочный кукиш. Но человек на экране не обиделся. Он только рассмеялся:

— А мне и не нужно никуда вас затаскивать! Настанет момент — и вы сами будете умолять меня об этом.

— Я? Ни за что! — возмутилась Надя, задорно тряхнув огненно-рыжей гривой. — Не дождетесь!

— Думаю, что дождусь, — улыбнулся в ответ джентльмен на экране. — Я умею ждать. И у меня будет достаточно времени…

Лиза задумчиво взялась пальцами за переносицу, а затем спросила:

— Можно вопрос? Допустим, я соглашусь на все…

— На что именно, нельзя ли уточнить?

— Ну, на то, чтобы стать вашей любовницей. Тогда вы отпустите меня?

Отпустите на свободу?

Человек на экране качнул головой, как бы сожалея о том, что ему приходится бесконечно объяснять одно и то же, и произнес:

— Вы забыли, что свободу вам ампутировали десять дней назад.

— Так значит, нет? — непонимающе переспросила Лиза.

— Нет.

— Ну, тогда вы от меня ничего не получите! Слышите? И если осмелитесь приблизиться ко мне со своими грязными лапами, то вам мало не покажется! Я… Я вас убью! — Ее глаза грозно сверкали, а губы подрагивали от ярости.

Изображение на экране лишь грустно усмехнулось.

— Я подожду, — произнес человек.

— Чего?

— Когда вы передумаете. Рано или поздно это случится.

Разъяренная Лиза в гневе подбежала к экрану и кулаком ударила изображение прямо в лицо. Гулкий раскатистый смех был ей ответом:

— Примерно такой реакции я ждал от вас.

Тогда ослепшая от гнева Лиза выхватила пульт управления из рук Нади и, кипя от злости, швырнула его в угол.

Экран погас.

Голос где-то под потолком произнес с легкой грустью:

— Думаю, настанет день, когда вы будете умолять меня появиться на этом экране. Надо только подождать…

Все обескураженно молчали.

— А сейчас, милые дамы, — грозно продолжал голос, требовательно возвышая интонацию, — вам придется выполнить одну мою просьбу… Сейчас вы пойдете на берег и сожжете весь пенопласт, чтобы ваши хорошенькие головки больше не мучили дурные мысли о побеге. Чем быстрее вы это сделаете, тем лучше.

Это в ваших же интересах. Я не люблю ждать.

— Да пошел ты… — Лиза сняла с ноги туфлю и метнула ее в потолок.

Шипение смолкло.

Отключив связь, хозяин острова от души рассмеялся.

— Вот будет забавно, когда малышка запоет по-другому! — произнес он и добавил:

— Это такое блаженство — услышать ее нежное чириканье!

И он мечтательно уставился в окно на плавающий в дымке горизонт, строя планы грядущего укрощения строптивой.

Глава 5

Первой утром проснулась Ольга Витальевна. Лежа в постели, она прокрутила в уме весь вчерашний вечер и задумалась. Ей было о чем подумать!

— Если бы я знала тогда, — шептала она, бессильно заламывая руки, — я бы плюнула на эту сделку. Но кто же знал, что все так обернется!

Она горестно покачала головой и стала одеваться. В гардеробе она подобрала себе несколько строгих деловых костюмов, но из-за жары с ними пришлось расстаться, предпочтя привычной униформе практичные легкие шорты и открытые маечки, подставлявшие палящему солнцу крепкие плечи.

— Ну и загорела я! — не без удовольствия констатировала Ольга Витальевна, оглядывая со всех сторон свое тело в высоком зеркале.

Она придирчиво оглядела себя и осталась довольна. Ни один человек в мире не догадается, что ей уже порядком за сорок. Воздержание и вынужденная диета лишь пошли ей на пользу, помогая скинуть несколько лишних килограммов.

Решив, что она выглядит идеально, Ольга Витальевна направилась в душ.

Она вошла в ванную, надела резиновую шапочку и повернула кран. Кран отозвался утробным нутряным рычанием. Воды не было.

— А она тоже ничего, — оценил тайный зритель, прильнув к экрану, на котором плавно двигалась черно-белая фигура в спальне. — Уже за сорок, но еще вполне… Она полна особого шарма, как отцветший цветок, который пахнет особенно терпко в пору увядания…

В остальных спальнях еще царило сонное спокойствие. Пленницы спали, не зная, что после пробуждения их ждет сюрприз…

Вернувшись из душа, Ольга Витальевна потеряла свой положительный утренний настрой. Поначалу она не придала особого значения происшедшему. Любой из советских людей с рождения привык к сюрпризам, периодически преподносимым любимым жильцам со стороны коммунально-хозяйственных служб в виде отсутствия воды. Это неприятное явление обычно заканчивалось вполне благополучно — гневным фырчанием кранов и потеками ржавой воды, оставляющими рыжую взвесь на стенках раковины. Потому Ольга Витальевна расценила сей факт как неизбежное зло и покорно отправилась на кухню.

— Вы слышали последнюю новость? — нерадостно встретила она Юлю. — Воды нет.

— А зачем нам вода? — легкомысленно ответила та. — Море с четырех сторон, на всю жизнь воды хватит!

Последней на кухню выползла Лиза. Она выглядела несколько расстроенной после вчерашнего.

— Начинается, — пробурчала она в ответ на разговоры об отсутствии воды. — Даже здесь от вечного совка не скрыться!

День прошел неинтересно. Обитательницы дома в основном пялились в телевизор или торчали на пляже. На высоком утесе, точно гора колотого льда, возвышалась пенопластовая куча, поджидая появления судна в пределах прямой видимости.

Нежась на солнце, Ольга Витальевна с тревожным предчувствием подсчитывала запасы пресной воды, прохладительных напитков и вина в доме.

«Знать бы заранее, тазик бы набрала», — расстроенно думала она, проклиная все на свете.

От вечернего душа пришлось отказаться. Краны молчали, как немые.

Воды не было.

— Может, что-то сломалось? Или профилактические работы? — наивно предположила Алена огрубевшим голосом.

Все обернулись и странно на нее посмотрели. Какие могут быть профилактические работы, и кто бы стал их делать?

— Нет, невозможно жить в неизвестности! — возмутилась Ольга Витальевна и решительно направилась в холл. Телевизор мрачно темнел в плохо освещенном простенке.

Она требовательно щелкнула пультом, вызывая хозяина. Изображение появилось немного погодя.

— Да? — холодно осведомился человек на экране. На этот раз он был в очках и держал в руках раскрытую книгу. — Желаете что-нибудь сообщить?

— Понимаете, у нас нет воды, — волнуясь, проговорила Ольга Витальевна. — Ни помыться, ни приуготовить… Скажите, когда будет вода?

— А когда исчезнет пенопласт на берегу? — ответил хозяин вопросом на вопрос.

— Но при чем тут это? Понимаете, мы не можем без воды…

— Вода появится, как только исчезнет пенопласт. — Голос звучал совершенно спокойно, как будто ничего необыкновенного не происходило. — Как только я увижу костер, сразу же будет вода. До свидания.

Изображение на экране исчезло и, как Ольга Витальевна ни щелкала пультом, больше не появлялось. Тюремщик не желал разговаривать, пока пленницы не покорятся его требованиям.

Ольга Витальевна возмущенно изложила остальным суть проблемы:

— Он требует, чтобы мы сожгли пенопластовую кучу!

— Ни за что! — категорически возразила Надя. — Пусть подавится своей водой. Вернее, пусть захлебнется! Мы не будем ее жечь!

— Действительно, — поддержала рассудительная Лариса. — Жечь пенопласт — все равно что своими руками разрушить мост к спасению, каким бы призрачным это спасение ни казалось.

— Я сама понимаю, жечь нельзя, — вздохнула Ольга Витальевна. — Но что же делать? Он настаивает.

Военный совет вынес вердикт: требованиям не покоряться, в переговоры не вступать и вообще усиленно делать вид, что ничего не происходит.

Пусть знает: их не так-то легко взять на испуг.

— Без душа мы обойдемся, можно и в море выкупаться, но что же мы будем пить? — заволновалась Алена. — Без воды долго не протянешь.

— Ну, пока есть еда, нам не о чем волноваться, — легкомысленно заметила Юля. — Снеди пока полно, прохладительных напитков тоже, продукты появляются регулярно, каждый день. Вот и сегодня утром мы нашли целый ящик свежайшей еды. Подождем! Он нас запугивает!

Следующий день прошел в тревожном ожидании. Женщины балансировали между желанием показать характер и тайным страхом за свое будущее. Воды не было.

Напитки было решено экономить. Все подозрительно посматривали на Лизу, подозревая ее в тайных поползновениях на неприкосновенные запасы.

Еще через день открылась новая неприятность. Утром в ящике вместо ставших привычными гастрономических изысков был обнаружен жалкий набор: пара пакетов сухой крупы, чипсы и копченый палтус, жирный и противный. Лица женщин грустнели прямо на глазах. Это означало одно — противостояние продолжалось.

Борьба приняла затяжной характер.

Днем в дом ворвалась запыхавшаяся Надя. Она возмущенно клокотала, от гнева не в силах вымолвить ни слова.

— Эта… Эта… — задыхалась она. — Эта Лиза!

— Что с ней? — испуганно воскликнула Ольга Витальевна. Все сразу подумали, что с дочкой миллиардера случилось что-то дурное.

— Она… Она мылась в бассейне, там, где раньше были золотые рыбки!

— проговорила Надя. — Теперь весь НЗ испорчен шампунем и солью для ванн!

Возмущению общественности не было предела. Нарушительницу режима строгой экономии воды немедленно вызвали на женсовет. Лиза испуганно озиралась по сторонам. Она не ожидала такой бурной реакции на свой поступок.

— Мы же оставили воду в бассейне на крайний случай!

— Я… Я не знала, — смущенно забормотала Лиза, переминаясь С ноги на ногу. — Я думала… Так хотелось вымыться! У меня такая нежная кожа! Я не могу без душа! — Она мало-помалу перешла в наступление:

— Ну и что, что я испортила воду! Сожгите пенопласт, и у нас будет воды хоть залейся!

— А как же спасение?

— Какое еще спасение? Перестаньте тешить себя дурацкими надеждами!

Обещаю вам, мой папа скоро приедет, чтобы забрать меня отсюда. Конечно, я вас тоже с собой захвачу, — милостиво пообещала она.

— Вот спасибо! — единогласно возмутились все. Еще один день прошел в тревоге и страхе. Воды не было, продукты заканчивались. Вечером прибежала запыхавшаяся Юля и радостно сообщила:

— Я нашла воду!

— Где?! — прозвучал ликующий вскрик.

— Там, в одной из спален, которой никто не пользуется, есть туалет.

Там полный сливной бачок!

— Фи! — оскорбилась Лиза. — Ты с ума сошла, пить воду из туалета?

Ни за что!

— Там такая же вода, как в кране, — упорствовала Юля.

Находка была встречена без особого энтузиазма. Решено было оставить воду в сливном бачке на крайний случай.

На следующий день, обнаружив как обычно продукты в ящике, девушки поначалу обрадовались:

— А, понял наконец, что нас не проймешь!

Но вскоре их радость сменилась унынием. Еды было крайне мало. Да и была она какая-то не такая… Соленая рыба, чипсы с луком, острое мясо — казалось, их хозяин от души издевался над ними, заставляя есть то, что вызывало мучительную жажду.

Не удержавшись, Алена все же проглотила кусочек рыбы, соблазнившись ее острым запахом. Вскоре она жестоко поплатилась за свою слабость. Ее одолело мучительное, болезненное желание пить. Не совладав с собой, она направилась к сливному бачку, где хранился НЗ, и, испытывая жажду, смешанную со стыдом, выдула целый стакан. А потом и второй…

Надежда на то, что пойдет дождь и можно будет набрать дождевой воды, не оправдалась. Как назло, солнце глупо сияло в зените, поливая землю раскаленными лучами, в бессмысленно лазурном небе не было ни облачка. Уже один вид слепящего небосклона, казалось, вызывал у пленниц неукротимую жажду.

Стратегический совет, собранный вечером, демонстрировал моральное разложение в некогда стройных рядах борцов за свободу.

— Придется уступить силе, — печально промолвила Лариса. — Нам ничего не остается.

— Я же предлагала! — ехидно напомнила Лиза. — Давно надо было сжечь пенопласт, чего мучиться?

— Может быть… — с тоской попыталась было возразить Ольга Витальевна, но Лиза ее зло оборвала:

— Нет, не может быть!

— Давайте подождем до завтра, — неожиданно поддержала Ольгу Витальевну Юля. — Может, у него заговорит совесть, а может, дождь пойдет.

Нельзя отступать, иначе мы быстро превратимся в послушное орудие в его руках.

Именно этого он и добивается!

Отсрочка до утра была получена.

Юля проснулась от шумящих, булькающих звуков. Ей снилось, что упругие струи били по металлическому днищу ванны, шуршали и уносились в водосток. Всю ночь ей мучительно хотелось пить. Разъедаемое солью тело зудело, как будто его терли наждаком.

А в ванной кристально-чистая, прозрачная влага хлестала из вывернутых кранов. Юля блаженно приникла губами к холодной струе. Напившись, она выбежала в коридор, обрадованно крича на весь дом:

— Вода! Есть вода! Мы победили!

За завтраком все сидели сдержанно-радостные, как будто действительно одержали важную победу.

— Он понял: давить на нас бесполезно! Он согласится на все условия, — фантазировала Юля. — А согласившись на все наши условия, он рано или поздно согласится вернуть нас домой!

— Я была права, когда предлагала вам подождать до утра, — победно улыбаясь, произнесла Ольга Витальевна. — Я знала, я верила!

После завтрака, взяв полотенца и корзинку со свежими фруктами, дружная компания праздничной походкой отправилась на пляж. Уже через минуту эйфория сменилась унынием. На утесе, где еще недавно высилась белоснежная гора, казавшаяся залогом спасения, было пусто. Кучка непрогоревших обугленных остатков мрачно чернела на вершине.

— Кто? — прошептала Ольга Витальевна побледневшими губами. — Кто сжег?

Все молчали. Никто не хотел признаваться в содеянном.

Однако виновник был определен и без слов. Пять пар осуждающих глаз обернулись к Лизе.

Возмущение Дубровинской было искренним и неподдельным.

— Что вы все на меня уставились! — возмутилась она. — Чуть что, сразу я! Я ничего не жгла! Я вообще всю ночь из комнаты не выходила. Сами сожгли, а на меня сваливают…

Еще утром она думала, что как здорово, что вновь появилась вода, теперь никто не заметит, что она изрядно опустошила НЗ в сливном бачке. Видно, на нее решили валить все беды.

— Конечно, это она! — гневно заявила Надя. — Она первая предложила сдаться!

— Надо ее наказать!

— Но как?

— Объявить бойкот!

— Ах вот как, да? — Лицо Лизы исказилось злобной гримасой. — Вы вот так! Я знаю, почему вы ко мне так относитесь! Вы мне завидуете! Все! Потому что вы никто! А я… Я Лиза Дубровинская! Мой папа знаменит! И сама я тоже! Я художница, скульптор и поэт! А вы, вы — никто! И не нужны вы мне, без вас обойдусь, понятно? За мной скоро приедут, а вы здесь останетесь одни! Навсегда!

А я с собой вас не возьму! Вот так!

Она гордо развернулась и пошла прочь, в глубине души еще надеясь, что ее все же позовут. Ощущая спиной осуждающие взгляды, Лиза вошла в дом. Ей было жутко и одиноко.

Пять понурых фигур остались возле кучки пепла. Им казалось, что это сгорела их надежда на будущее. Только одна из тех, что стояли сейчас плечом к плечу возле костра, остро ощущала свою вину за случившееся. И ей было жалко Лизу.

Точно назло к полудню небо затянуло сизыми тучами, и на остров обрушился неукротимый ливень, заливая землю потоками воды.

— У нас не осталось в руках никаких козырей, — резюмировала Лариса.

— Нам нечем бороться с ним.

— Да. У него в руках все: еда, вода, наши жизни, наконец, — вздохнула Ольга Витальевна. — Остается только покориться.

— Вы предлагаете за кусок хлеба ходить вокруг него на задних лапках? — возмутилась Надя.

— Не удивлюсь, если этим закончится.

— Нет! — воскликнула Юля громко. — Послушайте, нет! В его власти вода и пища, но в наших руках самое главное!

— Что? — все одновременно обернулись к ней.

— В наших руках он сам!

— Как это?

Угольно-черные глаза Юли живо блеснули.

— Ему что от нас нужно? Ну, он сам сказал, помните? Любовь, дружба, все такое… Этого ему от нас вовек не добиться, пока он не пойдет на уступки!

Мы в более выигрышном положении, чем он! Мы можем хотя бы общаться друг с другом, а здесь ему не с кем даже поговорить!

— Как это не с кем? — удивилась Алена. — Достаточно только нажать кнопку, и он сможет разговаривать с нами, когда пожелает.

— Нет, только когда мы пожелаем! — торжествующе воскликнула Юля. — Но если мы не захотим с ним разговаривать, он долго не выдержит. Давайте объявим ему бойкот.

— Как, и ему тоже?

— Будем просто делать вид, что мы его не замечаем. Как будто его вообще не существует. Уверена, он долго не выдержит! Ведь это значит: то, на чем он строил свои планы, окажется пшиком! Он сам прибежит к нам, умоляя о том, чтобы мы снизошли до него. И вот тогда-то мы выставим ему свои условия…

— Неплохая идея! — одобрила Лариса. — Кажется, это сработает.

В дом женщины возвращались неожиданно сплоченные. Начался новый раунд борьбы строптивых пленниц за свое освобождение.

* * *
Ему стало скучно, и он вышел в эфир, включив сеть радиотрансляции, которая разносила его голос по всем углам огромного дома. У него было отличное настроение. Мозолившая глаза куча на берегу благополучно исчезла, а его подопечные, хотя и выглядели сердитыми, но, видимо, осознали всю бессмысленность своего сопротивления и выбросили белый флаг. С надутыми лицами они слонялись по дому, щелкали кнопками телевизора, лениво жевали фрукты, изредка перебрасываясь между собой незначащими фразами.

— Мне нужно сообщить вам всем нечто важное, — многозначительно произнес он в микрофон. — Пожалуйста, спуститесь в холл.

Они слышали его слова, это точно. Он видел, как вздрогнула Ольга Витальевна, оторвавшись от справочника по экономическим вопросам, как поморщилась Юля, перестав что-то писать в записной книжке, как дернулась Алена, занимавшаяся в это время изучением собственного лица в зеркале. Да и остальные тоже слышали его слова, но никто не реагировал на них. Ольга Витальевна опять погрузилась в чтение, демонстрируя всем своим видом повышенный интерес к книге, Юля вновь начала строчить в блокноте, Алена опять принялась изучать кожу на подбородке.

Пришлось повторить сообщение. Голос, многократно усиленный микрофоном, разнесся по дальним закоулкам огромного дома, эхом отразившись в комнатах.

— Что ж, — благодушно заметил хозяин, — хочу вас обрадовать. Вы сегодня были послушными девочками, и поэтому мне хочется доставить вам удовольствие. Пусть каждая из вас назовет свое любимое блюдо, и завтра мы устроим маленький пир. Мы встретимся с вами в дружеской обстановке и наконец сможем познакомиться поближе.

Глухое неприязненное молчание было ему ответом.

— Ну, как вам моя идея?

Тишина.

— Ну хорошо, подумайте немного, — миролюбиво согласился хозяин и добавил:

— А потом сообщите мне… В восемь часов. У вас еще есть время…

Никто не реагировал на его слова. Только Лиза воровато стрельнула глазами в сторону, обдумывая заманчивое предложение, но промолчала.

Стрелка неумолимо подтягивалась к восьми часам, однако никто не спешил выходить на связь. Напрасно он ждал, когда на пульте замигает зеленая кнопка вызова.

Он прекрасно видел своих подопечных на экране. Те усиленно делали вид, что страшно заняты. Только Лиза одиноко слонялась поблизости от холла. Ей было боязно пойти против воли коллектива. Вот уже целый день она существовала точно в безвоздушном пространстве: с ней не разговаривали, о ней как будто забыли. Как на грех, ей выпало в тот день дежурить по кухне. В обычное время Лиза бы вволю повыкобенивалась, чтобы всласть поколоть всем глаза своим собственным особым мнением, но на сей раз она безропотно засунула грязные тарелки в посудомоечную машину и даже бросила на сковородку какой-то полуфабрикат.

— Прошу всех собраться в холле. — Просьбу пришлось повторить, хотя он так не любил просить дважды…

Наконец он заподозрил неладное. Не хотят с ним разговаривать, понял он, и жестко усмехнулся. Хорошо же, они поплатятся за это. Новый бунт будет так же жестоко подавлен, как и предыдущий. Они еще будут умолять его о прощении!

Вытянув антенну телефона, он промолвил в трубку:

— Заказ на сегодня отменяется.

Потом нажал «отбой» и переключил в нерабочее положение тумблер аппарата, управлявшего подачей пресной воды в здание. Потом, подумав, дернул вниз рубильник электрической подстанции — ветряк на крыше несколько раз по инерции печально взмахнул лопастями и остановился. Мигнули экраны мониторов и погасли, светлые окна дома потухли, и здание погрузилось во тьму. Мрачная непроглядная ночь мгновенно навалилась на остров, придавив его тяжелым темным брюхом. Сразу же стало темно и страшно.

— Они будут плакать и умолять меня, — зло прошептал он, включая автономную подстанцию, питающую бункер и пульт управления. — И я еще трижды подумаю, стоит ли их прощать.

Однако в этот миг его впервые охватило неприятное чувство собственного бессилия.

А за несколько часов до этого на свежем воздухе, вдали от микрофонов и подслушивающих устройств, которыми до крыши был напичкан дом, в японском саду, где идиллически журчащий ручей вздымал в воздух хрустальные брызги, состоялось тайное совещание, на котором присутствовали всего два человека. Эти двое были Лариса и Ольга Витальевна. Они считали себя умудренными жизненным опытом, поднаторевшими в закулисной борьбе людьми. Не то что зеленая молодежь, способная только на слепой бунт, беспощадный и бесполезный.

— Что-то не нравится мне эта затея, — покачала головой Лариса, имея в виду бойкот. — По-моему, не стоит его злить.

— Если уж начали, нужно идти до конца, — вздохнула Ольга Витальевна.

Они замолчали, думая об одном и том же.

— Меня порадовали его слова, — заметила Лариса. — Ну, о том, что он закажет на ужин любимые блюда.

— Интересно, чем же? — уныло поинтересовалась собеседница.

— Это значит, что существует обратная связь с Большой землей. До сих пор я не была уверена в этом, но теперь сомнениям пришел конец. Я думаю, он сидит взаперти где-то в доме и контролирует нашу жизнь, оставаясь недоступным для нас. У него все рычаги управления системами жизнеобеспечения и внешняя связь. Это значит, если мы захватим его бункер, мы сможем вызвать помощь.

— Но как это сделать? — растерянно проговорила Ольга Витальевна. — Мы сто раз перерыли весь остров и ничего не нашли!

У Ларисы были определенные подозрения относительно одной двери, но она пока не решилась их озвучить.

— Надо ждать! — философски заметила она. — Когда-нибудь он обязательно ошибется и попадет в наши руки. А пока подождем результатов нашего бойкота.

— Боюсь, он опять начнет мстить.

— Да, пожалуй… Знаете, Ольга, когда-то мне казалось, что я своего мужа выучила наизусть. Но теперь мне кажется, что я его вовсе не знаю.

— Надо приготовиться к худшему, а вдруг он опять решит нас наказать. Может, стоит запастись водой?

— Честно говоря, я уже набрала воды в лейку, которую нашла в саду, — призналась Лариса. — Пустые бутылки, кастрюли, раковины, ванны — сгодится все! Только тихо, чтобы он ничего не заподозрил!

— Хорошо, — согласилась Ольга Витальевна и озабоченно проговорила:

— Боюсь я за Дубровинскую. Непредсказуемая девица, обожает плыть против течения.

— Перевоспитаем! — уверенно усмехнулась Лариса. Именно на Лизу она и решила сделать свою ставку.

Предстоящие трудности можно было предугадать заранее. На расширенном заседании женсовета, которое также состоялось на свежем воздухе, хотя накрапывал противный моросящий дождь и над морем стояла белесая мга, было решено сделать запасы воды и установить жесткую экономию продуктов.

— Хорошо, что он не может отнять у нас хотя бы воздух, — невесело усмехнулась Юля и вдохнула полной грудью свежий солоноватый ветер. — Иначе уже после первой минуты мы бы сдались на милость победителя.

— Ничего, неделю-другую продержимся! — подбодрила ее Алена, дружески похлопав по руке. — Тем более я видела, что на деревьях в саду уже поспевают какие-то фрукты. По-моему, это персики. Там их навалом! Ему не удастся взять нас измором.

Мелодичный баритон Алены вывел женщин из задумчивости. Все странно посмотрели на нее, но вслух ничего не сказали.

За последние несколько дней Юля и Алена как-то особенно сдружились.

Они вместе гуляли в саду, смотрели телевизор и слушали музыку. Их спальни находились поблизости друг от друга, девушки много времени проводили вместе и вскоре почувствовали, что их невольно тянет друг к другу. У Юли был сильный характер, удачным противовесом которому служила вечная Аленина чувствительность.

Между тем, странные изменения, происходившие с бывшей танцовщицей шоу «Мини мани», не могли не бросаться в глаза окружающим. Конечно, их не могла не заметить и ее новая подруга.

— Привет! — Однажды утром послышался вежливый стук в дверь. — Можно к тебе?

— Конечно! — Юля протяжно зевнула, выбираясь из-под одеяла, на ее щеке отчетливо отпечатался рубец от подушки.

— Я на минутку, — нежным голосом проговорила Алена. Пребывая в хорошем настроении, она щебетала тонко и нежно, точно пела на ветру туго натянутая нить. — Нельзя ли у тебя позаимствовать крем-депилятор? Мой уже кончился, а без него я не могу.

— Проблемы с ногами? — понимающе кивнула Юля. — Возьми, мне он не нужен. Можешь не возвращать.

И, зевнув, она сбросила воздушный пеньюар, направляясь в душ.

— Спасибо, дорогая! — кокетливо улыбнулась Алена, но, увидев, что ее подружка раздевается, неожиданно смутилась. — Ну, я пойду, не буду тебе мешать…

И пулей вылетела из комнаты, как будто сделала что-то запретное.

Через несколько дней Юля забежала к подруге позвать ее на пляж.

Алены в комнате не было.

Девушка мимоходом заглянула в ванную. Рассеянный взгляд скользнул по глянцевому кафелю, по полочке возле зеркала и удивленно задержался на стульчаке унитаза. Юля нахмурилась, о чем-то размышляя.

— Привет! — прозвучал за спиной знакомый голос. В дверях застыла Алена в коротких шортах, подчеркивавших ее длинные, мускулистые ногиприрожденной танцовщицы и неширокие бедра. Она улыбалась из-за темных очков, широкополая шляпа бросала густую тень на лицо.

— Пойдем купаться! — предложила Юля. — Такую жару можно пережить, только сидя по горло в воде.

— Что ты! — ужаснулась Алена, махнув рукой. — Мне нельзя.

— Ладно, — согласилась Юля. — А завтра?

— Ты не понимаешь, мне вообще нельзя! — смутилась девушка и объяснила:

— С кожей просто беда! Один солнечный луч — и я покрываюсь страшными лишаями. Аллергия на солнце.

— Какой ужас! — удивилась Юля. — Я вообще-то слышала о таком. Но ведь есть солнцезащитный крем!

— Мне ничего не помогает! — вздохнула Алена. — Если хочешь, я посижу с тобой на берегу!

— Отлично! — Юля в порыве радости чмокнула подругу в щеку. И тут же почувствовала, как нежную кожу губ уколола жесткая пупырчатая кожа.

— Действительно, с лицом у тебя что-то не то, — согласилась она, выходя из комнаты. — Слушай, может, не стоит слишком активно пользоваться депиляторами? Попробуй обыкновенную бритву. Знаешь, я читала, это бывает, когда в организме женщины становится слишком много мужских гормонов.

— Это все из-за того, что я бросила пить таблетки, — мучительно краснея, призналась Алена.

И она быстро перевела разговор на другое. Купаться она не стала и все время просидела, на берегу, грустно размышляя о том, что ее тайна рано или поздно выйдет наружу и что она ничего не может с этим поделать.

После этого незначительного события отношения между закадычными подругами на время разладились. Юля чувствовала, что Алена что-то недоговаривает, и это ее обижало, а Алена терзалась постоянными сомнениями и нерешительностью.

Их отношения стали напоминать гордиев узел, его нельзя было развязать, а можно было только разрубить. Но кто бы отважился это сделать?

Вечером, перед тем как отключились все системы жизнеобеспечения, в спальню к Ларисе, бывшей как бы негласной предводительницей небольшой коммуны, забежала Юля. Девушка выглядела озадаченной.

— Мне нужно кое о чем поговорить с вами, — произнесла она полушепотом и настороженно оглянулась, нет ли кого поблизости. — Дело в том, что сегодня я увидела кое-что странное…

— Ты что-то узнала? — насторожилась Лариса. — Что?

— Все дело в Алене… — Юля мялась, не зная, как точнее высказать свою мысль. — Она такая странная…

— Да, пожалуй, она немного не в себе.

— Она моя подруга, и я не знаю… — запинаясь, пробормотала Юля. — Дело в том, что утром я случайно заглянула к ней в ванную. Не знаю, может, я все это нафантазировала… Но мне показалось, что незадолго до моего прихода там был… мужчина!

Лариса вздрогнула от беспокойного предчувствия.

— Во-первых, я видела бритву со следами щетины. Конечно, у Алены есть определенные проблемы, но… И еще… Стульчак унитаза был поднят. Женщины так никогда не делают!

— И это все? — Лариса была разочарована. — Не густо…

— Мне подумалось… А что, если они в сговоре? Вдруг он выходит к ней из своего убежища?

— Зачем? — пожала плечами Лариса. — И какой может быть сговор? Но все это действительно довольно странно. Надо за ней проследить… Я предупрежу остальных.

Отныне Алену не покидало странное чувство. Ей казалось, что за ней непрерывно наблюдают. Куда бы она ни направлялась: шла ли на берег моря, бродила ли по дому, — за ней следовала безгласная осторожная тень. То за спиной внезапно скрипнет паркетина, то стукнет сквозняком дверь, то, обернувшись, она нос к носу столкнется с кем-нибудь из своих товарок, которые в таких случаях неизменно делали вид, что спешат по неотложным делам.

Алена чувствовала себя неуютно. Она удвоила усилия и стала следить за собой еще тщательнее. Характер ее портился прямо на глазах: она становилась нервной, дерганой и обидчивой. Ее доводила до исступления мысль, что титанический труд чуть ли не целого десятилетия пошел насмарку. И все из-за какого-то идиота, который вздумал запереть ее на клочке суши посреди моря. И все это за две недели до того волшебного мига, когда должна была осуществиться мечта всей ее жизни, открывая перед ней заманчивые перспективы личного счастья, счастья, о котором она так долго и мучительно мечтала…

Если бы не он… Последняя операция во всей ее жизни! Если бы все это случилось хоть месяцем позже… О, если бы!

Алена разделась и, сбросив с себя одежду, ступила под душ, подставляя упругим струям свое крепкое мускулистое тело. Она так задумалась, что забыла закрыть дверь ванной на задвижку.

Теперь после возвращения домой, если, паче чаяния, это когда-нибудь случится, ей придется начать заново свой колоссальный труд. Ведь сейчас, глядя на нее, никто не сможет сказать, что она…

— Алена, ты забыла, сегодня твое дежурство на кухне, — послышался звонкий голос Нади, заглушенный бьющей о край ванны водой. — Ты где?

Стоя в душе, Алена хотела было крикнуть, что она здесь, но, опомнившись, внезапно зажала себе рот ладонью.

— А-а, ты здесь. — Надя заглянула в заполненную паром ванную. — Ты сегодня готовишь обед!

Она прищурилась, разглядывая в плавающих клубах пара смутный силуэт. Ее взгляд скользнул по телу и неожиданно наткнулся на нечто такое, что заставило ее поперхнуться собственными словами. Алена схватила полотенце и быстро прикрыла им чресла.

— Я сейчас, — сдавленно пробормотала она низким густым голосом. — Я…

— Да-да, конечно, извини, — смутилась Надя и выбежала из ванной.

Когда Алена, облачившись в банный халат, вышла из душа, в комнате никого не оказалось. Лишь в приоткрытую дверь врывался сквозняк, легкомысленно играя занавеской.

Алена опустилась в кресло и горестно схватилась руками за голову.

Ей хотелось провалиться сквозь землю.

— Я видела это собственными глазами! — божилась Надя.

Ей не верили.

— Это невозможно! — воскликнула Ольга Витальевна.

— Действительно, в такое трудно поверить, — согласилась Лариса.

— Забавно! Но как ей удавалось это скрывать? — хихикнула Лиза. Ей никто не ответил — бойкот все еще действовал.

— Наверное, с трудом! — усмехнулась Надя. — Думаю, это стоило ей титанических усилий.

Только Юля задумчиво смотрела в пол, не принимая участия в обсуждении.

— Послушайте, а может, она — шпионка нашего хозяина, внедренная к нам, чтобы… — начала было Ольга Витальевна, которая в каждой тени видела адепта промышленного шпионажа, который строил ей козни.

— Почему «она», когда в этом случае правильнее говорить «он», — поправила ее Лариса, улыбаясь.

— А эта страсть к рыбалке! — прищурилась Ольга Витальевна.

— А эти мускулы! — воскликнула Лиза.

— Она была бы классным мужиком, если бы… — Надя не договорила и смешалась, отчего розовая краска выступила на ее щеках.

Слова в этом случае казались бледными и невыразительными.

Удивленное молчание воцарилось в комнате.

— Надо с ней поговорить, — решила Лариса. — Кто сходит за Аленой?

— Я! — смело вызвалась Лиза. — Я схожу! — И она с готовностью выбежала из комнаты. Стук каблуков, приглушенный коврами, донесся из коридора.

Он постепенно удалялся.

Все стихло. А через минуту по дому прокатился ужасный душераздирающий крик. От него стыла кровь в жилах, немели губы, шевелились волосы на голове. Он прокатился по дому и затих.

Отталкивая друг друга, женщины ринулись прочь из комнаты. Они не сомневались, что с Лизой произошло что-то ужасное.

Лизе хотелось убить сразу двух зайцев. Во-первых, своей услужливостью реабилитировать себя в глазах общества, а во-вторых, первой полюбоваться на виновницу всеобщего переполоха. И вообще, это было так забавно.

Если бы ее дружок Монро узнал об этом, у него появилась бы новая тема для скабрезных историй…

— Эй, Алена, ты где? — крикнула Лиза в темноту, несмело толкнув дверь спальни. — Ты спишь?

Электричество не работало, и в сгустившихся сумерках отчетливо серел прямоугольный проем окна.

— Эй, ты где? — повторила Лиза. В ту же секунду послышался странный горловой хрип — в комнате кто-то был.

Лиза робко сделала шаг вперед. Тьма окружала ее плотным коконом, и на долю секунды ей стало страшно. «Надо было свечку взять», — с запоздалым сожалением подумала она и боязливо вытянула руку.

— Алена, ты здесь? — негромко спросила Лиза и шагнула вперед. В сером окне маячило что-то темное, шевелящееся.

Вдруг ее рука ткнулась во что-то теплое и живое. Это что-то висело в воздухе, хрипя и содрогаясь в предсмертных конвульсиях.

Лизе на миг показалось, что на нее из темноты напало ужасное чудовище и хочет ее задушить. И тогда она закричала что есть силы.

Слава Богу, кто-то догадался захватить с собой свечу. Призрачный свет облил комнату золотистыми зыбкими лучами.

— Дайте нож! Быстрее!

— Держите ее! Выше, поднимите выше!

— Кладите ее на пол! Воды!

— Надо сделать искусственное дыхание!

— Пустите, я умею!

Когда вспыхнул яркий электрический свет, сидевшая на корточках Лариса с облегчением произнесла:

— Слава Богу, кажется, дышит…

Выплывая из тьмы небытия, Алена непонимающим взглядом обвела склоненные над ней участливые лица.

Под потолком внезапно вспыхнул яркий электрический свет.

Глава 6

Услышав страшный крик, прокатившийся по зданию, он сразу перевел рубильник в рабочее положение. Казалось, даже стены дома содрогнулись от ужаса.

Тщетно вглядываясь в монитор, он старался разглядеть, что стряслось, но на экране лишь копошились беспорядочные тени и слышались испуганные возгласы.

На полу лежало распластанное тело. Ба, да это Алена! Что с ней?

Он видел, как Лариса отшвырнула в сторону нож и обрывки веревки. Он так и не понял, что на самом деле произошло, это стало ясно намного позже. И то, что он узнал, его совсем не обрадовало.

Алена взмахнула ресницами и непонимающе оглядела сочувственные лица женщин, толпившихся вокруг.

— Бедненькая! — ласково проговорила Ольга Витальевна, точно маленького ребенка гладя ее по голове. — Ну зачем же ты так, а?

— Алена, больно, да? — В случившемся Надя обвиняла в первую очередь себя. Ведь если бы тогда она бестактно не ввалилась в чужую ванную, ничего бы не было…

— Милая моя! — Несмотря на сочувствие к Алене, в голосе Ларисы звучала грустная ирония. — Зачем лезть в петлю, если мы и так сгнием на этом острове? Или, точнее, нас сгноят.

— Алена, выпей воды. — С любовью вглядываясь в бледное лицо. Юля хлопотала возле подруги. — Голову приподними… Вот так…

Пострадавшая приподнялась на локте, и вскоре ее бледное лицо слегка порозовело.

— Мне уже лучше, — пробормотала она. — Спасибо, девочки…

Заботливые руки помогли ей подняться и бережно перенесли на постель. Присев на краешек кровати, Юля заботливо отерла от брызг воды лицо подруги.

Зазвучали участливые голоса:

— Как ты себя чувствуешь, Алена?

— Тебе уже лучше?

— Может, ты хочешь поесть?

— Тебе не холодно? Принести одеяло? — Казалось, женщины были готовы перещеголять друг друга в демонстрации любви.

— Спасибо, — слабым голосом прошептала Алена. Ей уже было стыдно, что она устроила переполох и причинила столько беспокойства. Она закрыла глаза от смущения. Так приятно было ощущать всеобщую заботу…

— Она хочет спать, пойдемте отсюда! — послышался негромкий шепот. — Юля, пойдем!

— Я останусь здесь! — заартачилась Юля. — Ее нельзя сейчас оставлять одну.

Девушку поддержала Ольга Витальевна.

— Действительно, нужно организовать дежурство возле больной, — сказала она. — Я сменю тебя, Юля, через три часа, чтобы ты поспала.

— И я буду дежурить!

— И я!..

Все горели желанием помочь Алене, хотя та нуждалась лишь в тишине и покое.

Дверь бесшумно затворилась. Держа в руках холодную ладонь подруги, Юля застыла на краешке кровати. В темноте слышалось еле слышное дыхание Алены, а потом внезапно послышались всхлипы, и она громко разрыдалась.

— Ну что ты, что ты! — гладя руку подруги, Юля растерянно прошептала в темноту. — Ну зачем ты так, ведь мы тебя любим!

— Я… — всхлипнула Алена негромко. — Прости меня… Я не хотела, чтобы все узнали, что я…

— Разве так важно, глупенькая, как ты называешься? — Юля старалась говорить тихо и убедительно. — Важно, какая ты. Тебя все любят, ты же не такая, как эта фифа Дубровинская. Ты хорошая, ты очень хорошая!

— Я… Я не знала, что все так случится… Я хотела сделать операцию по перемене пола, уже разрешение комиссии было готово и день назначен, а тут все это завертелось… — Голос Алены обидчиво дрожал, постоянно прерываясь рыданиями. — А гормоны, если бросить их пить, делают свое дело.

Понимаешь, постепенно голос становится грубее, и волосы начинают расти… И сразу же все мужское изнутри вылезает наружу. А я столько денег потратила, чтобы стать женщиной!

— Зачем? — искренне удивилась Юля. Алена молчала, раздумывая над ответом. В призрачном свете луны, молоком льющейся в окна, белки ее глаз лихорадочно блеснули. Наконец, она вздохнула и произнесла:

— Понимаешь, женщин всегда любят, даже не очень красивых, глупых — всех! За ними ухаживают, их боготворят, их считают прекрасными, им прощают все… А меня никто никогда так не любил! Когда моя младшая сестренка плакала, мать и отец бросались к ней с утешениями, а на меня грубо орали: не реви, ты же мужчина! И никто, никто на белом свете не сказал мне, какая я… какой я… ну, короче, что меня любят…

— Но ведь ты очень хорошая, Алена, — утешала ее Юля, — тебя и так все любят! Ты такая красивая, ты добрая. Честное слово!

— Нет, меня никто никогда не любил, когда я была мальчиком. Ни один человек! — обидчиво возразил голос в темноте. — Никто и никогда! Правда, когда я стала девочкой, стало ненамного лучше. Женщины меня не выносили, а мужчины все время пытались облапать. И все они рано или поздно сбегали от меня без оглядки. И никто, никто в целом свете не любил меня таким, какой я есть, такой, какая я есть…

Тяжелый вздох пронесся по спальне. Гнетущий груз, долгое время мешавший Алене жить, стал немного легче.

— Если бы я сделала операцию, тогда никто в мире не догадался бы, кем я была до нее. Может быть, я бы даже вышла замуж.

— Ты думаешь, если бы врач отрезал тебе все, что можно отрезать, то тебя сразу же за это полюбили? — с сомнением произнесла Юля.

— А разве нет? — удивилась Алена.

— По-моему, нет! Анатомические особенности еще не причина для любви. Мне кажется, ты слишком долго шарахалась от людей, боясь, что они причинят тебе боль. И операция здесь совсем ни при чем.

— Наверное, ты в чем-то права, — прошептала Алена.

— Конечно, права! — Голос Юли звучал убежденно. — Ты же видишь, как здесь к тебе относятся. За месяц, что мы живем здесь, все успели тебя полюбить.

Ты видела это сегодня. Всем было бы больно, если бы с тобой случилась беда.

Никто не хотел, чтобы ты умерла. Ни один человек! Даже эта выскочка Дубровинская! А я — особенно…

— Правда? — В тихом голосе ощущалось такое страстное ожидание любви, что у Юли болезненно сжалось сердце.

— Конечно! — Она ласково улыбнулась. — Конечно, это правда! Мне все равно, мужчина ты или женщина, я тебя люблю!

Она нагнулась и нежно коснулась сухих губ Алены.

— А теперь спи, — прошептала она еле слышно. — Я посижу рядом, чтобы тебе не было так одиноко.

И Алена успокоенно смежила веки. Она была в этот момент совершенно счастлива.

* * *
Утром перед завтраком состоялось совещание в узком составе. Оно было посвящено вчерашним событиям.

— Не нужно ни словом напоминать ей о случившемся, — было решено единогласно. — И нельзя ее ни на минуту оставлять одну! Надо быть с ней поласковее, ведь она такая чувствительная! То есть, конечно, «он»…

— Тише! — шикнула Ольга Витальевна, услышав шаги в коридоре. — Идут!

Юля и Алена спустились к завтраку. Хотя очередной режим экономии еды был в разгаре, тарелка Алены была до краев полна самых отборных вкусностей.

— Не нужно, — засмущалась та, — я совсем не голодна!

— Кушай, набирайся сил, — мягко заметила Лариса.

— Конечно, Алена, ведь ты у нас такая… — замялась Надя, не сумев адекватно выразить свою мысль.

И даже Дубровинская доброжелательно воскликнула:

— А ты неплохо выглядишь! — и предложила заискивающе:

— Хочешь, я за тебя подежурю завтра на кухне?

Алена купалась во всеобщей любви. Подруги порхали вокруг нее, подсовывая лучшие куски. То и дело за столом слышалось:

— Алена, выпей еще молока, тебе нужно поправляться.

— Вот, возьми салфетку…

— Хочешь еще немного мяса? Бери еще кусочек, мне что-то не хочется.

Наконец, смутившись от всеобщего внимания, девушка покраснела и произнесла:

— Вообще-то на самом деле меня зовут Алексеем.

— Это не важно, совершенно не важно! — подхватил дружный хор голосов, умело организованный Юлей. — Мы все равно тебя любим!

После завтрака дружная компания отправилась на пляж. Алена смело разделась и бросилась в воду, почти не стесняясь своего тела.

— Представляю, как бедная девочка мучилась все время, пока жила здесь, — сочувственно заметила Ольга Витальевна, глядя, как Алена широкими гребками догоняет отплывшую далеко от берега Юлю.

— Наверно, мальчиком она была бы такой хорошенькой, — предположила Лариса.

— Честно говоря, я чувствую себя намного спокойнее с тех пор, как Алена оказалась Алексеем. Все же хоть один мужчина на острове — уже не так страшно.

— А он?

— Да, если не считать его… Я имею в виду, хоть один мужчина на нашей стороне. В случае чего сможет хотя бы гвоздь забить.

— Ну, на это надежды мало, — возразила Лариса. — Однако согласна: наличие мужчины в женском коллективе в определенном смысле все же как-то греет.

Она оглядела в бинокль статную фигуру на берегу, разглядывая в ней мужские черты, которых не замечала до сих пор.

— А он ничего, — одобрительно заметила Лариса.

— Действительно, Алексей у нас парень что надо! — поддержала Ольга Витальевна. — Только помните уговор? Не нужно ему напоминать о том, что он парень.

Купаясь в лучах всеобщего обожания, Алена с удивлением замечала, что отношение к ней кардинально изменилось. К ней стали относиться немного по-другому, совсем не как к подружке, которой можно выболтать сокровенные тайны.

Однажды, сидя за столом, Надя с кислой миной заметила:

— Ой, что-то живот тянет, наверное, «праздники» начинаются.

Ее тут же одернули, с испуганным смущением оглядываясь на Алену.

— Думай, что говоришь! Оставь свои физиологические откровения на потом.

Опомнившись, Надя пристыженно замолчала. Как-то Ольга Витальевна, с давних пор одержимая манией найти ход в подземный бункер, в котором скрывался от правосудия их похититель, вздумала было ворочать камни в саду и позвала на помощь, естественно, Алену.

— С твоей-то силищей, — комплиментарно высказалась она, уважительно поглядывая на широкие плечи «девушки», — мы быстро доберемся до него.

«До него» они не добрались, но Алене поневоле пришлось почувствовать себя мужчиной. И это было ей отчего-то приятно.

Как-то Алена без стука заглянула к Юле в неурочное время, и ее неожиданно встретил испуганный визг подруги, переодевавшейся после купания.

Раньше такого между ними никогда не случалось.

Вскоре мода разгуливать топлес по острову отмерла сама собой, чем был сильно недоволен их тюремщик, доселе с удовольствием наблюдавший на своих мониторах бесплатный стриптиз.

На хозяина острова известие о том, что одна из его пленниц внезапно оказалась мужчиной, оказало парализующее воздействие. Ведь эту Алену отобрали из десятка кандидатур с проверенным здоровьем и железными нервами — и на тебе, такая ужасная ошибка!

В этот момент его незыблемая вера в свою идею пошатнулась. Часами он обескураженно наблюдал, как пятеро женщин влюбленно хлопочут вокруг нагловатого смазливого типа, который, развалившись в кресле, снисходительно принимает знаки всеобщего внимания.

А ведь на вакантном месте всеобщего кумира и любимца должен был оказаться не этот чертов гермафродит, а он, человек, придумавший и организовавший все это! Мучительно было думать, что его идеей воспользовался этот волк в овечьей шкуре, пробравшийся на остров под видом женщины. Так вот почему Алена танцевала в транс-шоу, а он-то думал… Так вот почему этот тип делал одну операцию за другой!

— Ну, Кедров! Голову тебе мало оторвать за то, что подсунул мне этого типчика, — раздраженно думал Хозяин. — Не мог проверить, все ли у него на месте! — И тут же сокрушенно вздыхал:

— Кто бы мог подумать…

А с мониторов доносился нежный щебет:

— Алена, возьми еще вот этот кусочек…

— Алеша, давай я тебе налью воды…

— Садись сюда, Алена, здесь тебе будет удобней.

— Солнышко, пойдем купаться, Алеша! — Их восхищенный лепет заставлял его белеть от бешенства.

— Алена у нас такая прелесть! То есть Алеша…

— Да, он совсем изменился после того случая.

— Нет, он всегда таким был, просто мы не обращали внимания.

Со временем Алена с готовностью стала отзываться на свое настоящее имя. Поняв, что никто больше не требует от нее сходства с женщиной, она постепенно перестала бриться и даже отпустила небольшие усики. Одевалась она теперь исключительно в шорты и майки, забросив в дальний угол туфли на каблуках, платья и широкополые шляпы. Природное начало постепенно брало свое, пробиваясь сквозь наслоения многих операций. Теперь она уже походила не на девушку, а скорее на юношу с идеально правильными чертами лица и прекрасной, несколько худощавой фигурой. Не стесняясь собственного голоса, она теперь говорила приятным глубоким баритоном, который кое-кто находил очень даже сексуальным. Поведение ее тоже изменилось. В прошлом остались и женские ужимки, и легкое кокетство, и восторженная чувствительность тургеневской барышни.

Казалось, Алена, став Алексеем, наконец-то нашла себя.

Присутствие среди подопечных конкурента мужского пола было как нож в сердце хозяину острова. Пока он не мог придумать никаких контрмер. Все, что приходило ему в голову, — это однажды ночью прокрасться в дом с ножом в руке и насильно произвести ту операцию, о которой некогда мечтал Алексей. Но все же что-то останавливало его. Боязнь крови, страх насилия? Опасение, что этот поступок еще больше восстановит против него женское население острова? О мужской в этом случае говорить не приходилось… Пока он решил махнуть на Алексея рукой.

Между тем на глазах у всех между двумя членами коллектива стал постепенно завязываться роман. Алена и Юля, которые и раньше-то были неразлучны, теперь и вовсе не могли жить друг без друга. Целыми днями они гуляли по острову рука об руку, купались, слушали музыку и, казалось, больше не помышляли о недавно столь желанной свободе.

— Везет же людям, — однажды завистливо вздохнула Лиза Дубровинская, наблюдая за сладкой парочкой. — Еще детей того и гляди нам настрогают. Вот смеху-то будет!

Но до этого было еще далеко. Метаморфоза с Алешей произошла еще так недавно, что он пока и не помышлял о большем, чем платонические отношения с девушкой, чьи глаза были горячи и темны, словно уголь, опушенные тяжелым золотом выгоревших ресниц.

Первые два дня после объявления бойкота своему надзирателю они прожили словно по привычке, не замечая неудобств. Предусмотрительно сделанные запасы воды были так значительны, что ее нехватка почти не ощущалась, однако в еде все же приходилось ограничивать себя.

По вечерам было ужасно скучно. Свечи давно кончились: в здешних широтах темнело по-южному рано, когда еще не хотелось спать, — вот и приходилось лунными ночами бесконечно прогуливаться по берегу моря, обсуждая друг с другом вечную тему: когда же их отсюда заберут.

Никто не спешил им на помощь.

«Что же Михаил, — мрачно недоумевала Лариса, — неужели он не догадывается, что произошло нечто экстраординарное?»

«Почему Андрей не разыскивает меня? — гадала Ольга Витальевна. — Он давно уже должен был вернуться из Забайкалья».

«Где же мой папа?» — вслух стонала Лиза и уже даже начинала раздражаться на отца за его медлительность. Ей хотелось топнуть ножкой и закатить истерику, чтоб даже чертям стало тошно, но вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание на это.

«Почему коллеги не торопятся вырвать меня отсюда? — вздыхала Юля. — Где же пресловутая журналистская солидарность?»

«Ребята из клуба давно должны были поднять шухер, — волновалась Надя. — А Паук? Уж он-то должен беспокоиться обо мне!»

И только Алена, для маленькой коммуны на острове ставшая Алексеем, не желала отсюда уезжать. Как можно уехать от собственного счастья? Она нашла здесь и себя самое, и свою вторую половину. И это было так здорово!

И на четвертый день бойкота обстановка оставалась по-прежнему напряженной. Женщины стали как-то меньше разговаривать друг с другом, экономя силы душевные и физические. Как очумелые, они бродили по дому, пряча друг от друга голодные взгляды. Морские купания были заброшены, прогулки прекращены — все берегли силы для решающего противостояния. Утешало только то, что воды пока было предостаточно, беспокоиться не о чем.

На пятый день бойкота окончательно и бесповоротно кончились продукты. Отныне единственной пищей узниц стали недозрелые персики и вода, слегка протухшая и оттого отдававшая водорослями. Избегая друг друга, пленницы редко выходили из своих комнат, ослабев от голода, и только Алена и Юля проводили вместе долгие часы, сидя на тесном диванчике, наслаждаясь молчаливой поддержкой друг друга.

На седьмой день стало ясно, что запасы воды тают быстрее, чем ожидалось. А в небе опять сияло палящее солнце, не предвещавшее дождя. От зеленоватых персиков мерзко бурчало в животе, желудок отказывался переваривать недозрелую пищу. Вскоре почти все отказались от них, предпочтя острым резям в животе, сгибавшим тело пополам, тупую ноющую боль, которая чем дальше, тем меньше беспокоила голодающих.

Первой не выдержала Лиза.

— Зачем? Зачем мы добровольно мучаем друг друга? — прошептала она упавшим голосом. Она хуже всех переносила лишения, воспринимая их как наказание, придуманное лично для нее. — Мы сами устроили себе эту пытку!

Она уронила голову на тонком стебле ослабевшей шеи, и тихие жалобные слезы покатились по щекам. По утрам у нее перед глазами роились черные мушки с белыми хвостиками — предвестники начинающегося малокровия.

Молчание остальных было больше похоже на согласие, чем на протест.

— Если б хоть это на него действовало, — пробормотала Ольга Витальевна, постепенно сдаваясь. Ей было нехорошо, перед глазами то и дело возникали странные фиолетовые круги, которые казались настолько реальными, что их можно было потрогать рукой.

Теперь она не была уверена в необходимости борьбы.

— Действительно, голодовка — это не метод, — вздохнула Лариса. Она тоже тяжело переживала вынужденные ограничения в еде. Ей казалось, что от этого она блекнет и стареет прямо на глазах. Что скажет Михаил, когда она выберется отсюда? Кого он увидит? Поседевшую старуху с обвисшими брылями на лице?

Желтоватую мумию с пергаментной кожей?

— Дурацкая идея! — буркнула Надя. — Небось он там хихикает над нами, обжираясь всякими деликатесами. А мы чего ради дохнем без жратвы? Ради чего? Все равно никуда нам отсюда не деться!

Грустный вздох пронесся по воздуху — было ясно, что даже смерть не избавит пленниц из неволи.

— Но если мы сдадимся теперь, то так ничего и не добьемся от него, — убежденно проговорила Юля, последняя из сторонниц бойкота. — Надо держаться дальше!

— А если мы умрем, — запальчиво выкрикнула Лиза, — он выбросит наши тела в море, а на наше место привезет других, более сговорчивых!

И все мрачно замолкли, осознавая ее правоту. В тот вечер никто так и не осмелился предложить закончить этот чудовищный эксперимент, боясь показаться малодушным.

Слабо сжав бессильную руку Юли, Алена молчала.

В глубине души ей хотелось умереть на этом острове, чтобы только не возвращаться домой, в тот чужой и враждебный мир. В мир, где было столько непонятного и неприятного, в мир, где она не знала, кем была на самом деле. Она ненавидела тот мир и желала остаться здесь навсегда вместе с Юлей. И горячо молилась об этом, не смея высказать вслух кощунственную мысль.

А тот, кто наблюдал за ними, удовлетворенно улыбнулся: затянувшемуся протесту скоро конец. И тогда жизнь наконец-то войдет в нормальную колею.

* * *
Луна поднялась высоко над морем и застыла в окне, беспокоя смеженные веки своим фосфорическим сиянием. Лизе не спалось. Море мерно плескалось у подножия утеса, шепча о том, что бесполезно бороться с ветряными мельницами, о том, какая же она, Лиза, дура, если идет на поводу у других. И неужели это она, Лиза, та, которая была известна в артистической тусовке независимостью своих суждений?

Поднявшись с постели, девушка на цыпочках прокралась из комнаты.

Дом мирно спал. Стараясь не шуметь, она поплотнее затворила дверь и спустилась в холл. В темноте ослабевшие руки с трудом нашарили пульт. Телевизор с готовностью озарился голубоватым свечением. Встав лицом к экрану, Лиза дрожащим голосом начала заготовленную речь:

— Игорь Георгиевич, я бы хотела поговорить с вами. — робко произнесла она, запинаясь от волнения. — Я хотела сказать… Что я полностью на вашей стороне! Вы знаете, честно говоря, я вас очень уважаю. Я вами восхищаюсь!

Я полностью согласна с вами и принимаю все ваши условия.

Экран вздрогнул, на нем появилось зевающее лицо небрежно одетого человека с наспех приглаженными волосами.

— И на что же ты согласна? — прозвучал насмешливый вопрос.

Лиза на секунду смутилась, но тут же нашлась:

— На все! Я больше не хочу бороться против вас, я согласна дружить с вами. Может быть, если мы познакомимся поближе, я даже смогу вас полюбить…

— произнесла она тоскливо.

Жесткое выражение лица на экране заметно смягчилось.

— Хорошо. Я рад, что недоразумения между нами закончились и ты наконец образумилась. Но я не могу ради одной тебя простить твоих подруг!

— Они мне не подруги! — возмутилась Лиза.

— Это не имеет значения. Заговор был коллективным, и именно коллектив должен явиться ко мне с повинной.

— Но я же не могу… Я хочу кушать! И мыться! И слушать музыку. Вы, наверное, не понимаете, но мой папа… Он очень богат! Он меня так любит! Он все сделает для меня, он даст вам кучу денег! Он… Он, если хотите, может сделать вас министром!

Лицо на экране заметно поскучнело.

— Не хочу! И денег мне не нужно, и в министры не хочу…

— Но чего же вы хотите?

— Вас всех!

Экран погас. Лиза еще долго щелкала пультом в надежде снова выйти на связь, но все было бесполезно. Горько расплакавшись, она уныло побрела в свою комнату.

«Одна готова!» — решил безжалостный экспериментатор по ту сторону экрана. И это было только начало!

Потом не выдержала Ольга Витальевна. Промучавшись полночи без сна, она решилась. «Я готова на все, — подумала она, направляясь в холл. Ей стоило большого труда придать своему лицу выражение дружелюбной покорности. — Пусть он заберет даже „Насос трейд“, только пусть выпустит меня из этого ада. Только бы он согласился!»

Экран с готовностью отозвался на ее призыв, на нем появилось изображение. Ольга Витальевна приветливо улыбнулась. Правда, ее улыбка слегка напоминала злобный оскал, но в ее оправдание можно сказать, что она старалась изо всех сил.

— Добрый вечер! Вот, решила с вами поговорить, — смутилась она, но быстро нашлась:

— Я хотела сказать, что я признаю свою ошибку. Да, очевидно, тогда, во время той сделки, я была не права. Ну, знаете, как это бывает в бизнесе, — она натянуто усмехнулась, — если не ты съешь, тогда тебя съедят…

Знаете, я сейчас так сожалею о своем поступке! Я готова все немедленно исправить. Дело в том, что я обладаю значительным капиталом, и при условии немедленного освобождения…

— Условия здесь диктую я! — прервал ее властный голос.

— О, простите… Конечно… Да-да… Может быть, если вы согласитесь меня освободить, то, в свою очередь, я с радостью уступила бы вам владение своей фирмой. Она приносит хороший доход… Вы не пожалеете, производство насосов — действительно стоящее дело!

— Меня это не интересует, — равнодушно отозвался голос. — У вас все?

— В принципе да, но… Чего же вы хотите от меня? — изумилась Ольга Витальевна. Ее великая жертва оказалась напрасной.

— Покорности.

— Но я уже согласна на все! — Она вдруг покраснела от осенившей ее догадки. — А если вы хотите этого… Тогда тоже… Я в вашей власти… Но только с перспективой освобождения в будущем!

— Мне не нужны ни ваша фирма, ни ваше тело! — отозвался человек на экране. — Мне нужны вы все, вместе! Вместе поднимали бунт, вместе выбрасывайте белый флаг. А по отдельности вы мне не нужны!

Экран безжалостно погас.

* * *
— Ты же знаешь, дорогой, я сюда попала по собственной глупости…

Перед важной встречей Лариса привела себя в полную боевую готовность. Она знала, что именно нравится ее мужу, и постаралась соответствовать его идеалу. На ней было красивое платье с глубоким вырезом, высокие каблуки, сложная прическа. Добрых полкилограмма косметики на лице призваны были исправить последствия насильственной диеты.

Он оценил ее маленькую уловку.

— Вообще-то я вела себя глупо… О Господи, как я теперь жалею, что пошла на это! — Ее голос звучал с бархатистой кошачьей нежностью. — Но ты же понимаешь, что было причиной… Ревность, только ревность! Я не могла вынести твоей неверности, у меня все внутри переворачивалось при мысли о сопернице. Я сходила с ума от любви, а ты отталкивал меня своей скрытностью, дорогой!

Она несла что попало. Она знала, что сейчас слова не важны. Слова — это разлетающаяся по ветру шелуха, не имеющая значения. Имеют значения лишь ее влажные призывные взгляды, нежные интонации, имеет значение лишь кошачья вибрация ее голоса и пластичные движения тела, чью красоту умело подчеркивал выбранный наряд.

— А помнишь как тогда, когда мы только поженились… Мы заблудились в лесу, потом набрели на избушку лесника и грелись там у огня, а потом наслаждались друг другом, лежа прямо на полу… Как бы я хотела вновь оказаться вместе с тобой там… Чтобы в очаге буйствовал огонь, чтобы за окном металась непогода, а мы, пригубив вина, бесконечно пили бы дыхание друг друга и не могли напиться…

Однако романтическая картина, нарисованная ею, не произвела никакого впечатления. Ее муж лишь усмехнулся и по-свойски заметил:

— Да ладно тебе заливать… Лучше скажи честно, раз уж мы остались одни, какого черта ты вообще притащилась сюда? И как тебе это удалось?

— Понимаешь, любимый, я не находила себе места от ревности, — пела Лариса затверженную песню. — Я не спала ночами, сходя с ума от мысли, что ты можешь покинуть меня навсегда…

— Брось притворяться, все равно я тебе не верю, — оборвал он ее. — Скорее всего ты просто надеялась разузнать, куда я припрятал денежки. По глазам вижу, что дело обстояло именно так. Так вот, я тебе отвечу. Вот они, денежки! — Он широким жестом обвел вокруг себя рукой. — Все до копеечки зарыты здесь, на этом острове. Ну, конечно, еще осталось немного в банке. На пропитание, так сказать. До конца жизни должно хватить. До конца нашей жизни! — Он выразительно усмехнулся.

— Но ведь ты не можешь запереть меня здесь пожизненно! — возразила Лариса. — Я попала сюда по ошибке, поэтому ты должен меня отпустить. — Она привела последний убедительный аргумент.

— Ты больше других знала, на что шла. Так что… Пеняй на себя. — Экран погас.

* * *
— Привет! Как дела? — Надя волновалась и потому внешне выглядела развязной и даже нагловатой. — Вот, проходила мимо, дай, думаю, поболтаю… В общем так, я пришла сказать, что я согласна.

— На что? — прозвучал с экрана сдержанный вопрос.

— Да на все! — Надя через силу улыбнулась. Улыбка должна была выглядеть вызывающей, но вместо этого она получилась кривой и жалкой, печально сползая набок. — Ну, вы раньше предлагали перепихнуться разок… Так вот, я не прочь.

Она замолчала, ожидая реакции. Реакции не было. Девушка набрала полную грудь воздуха и продолжала более уверенно:

— В общем-то вы мне даже нравитесь. Мне вообще нравятся самостоятельные мужики. И потом, мне так жалко, что я тогда вашу тачку долбанула, честное слово. Знать бы, как оно будет, так я бы вас не тронула…

Так что приношу свои извинения… Ну, вы как, согласны? Согласны отпустить меня, если я с вами разок пересплю? Вообще-то не в моих правилах предлагать это самой, но раз уж такое дело…

— Нет! — прозвучал в тишине резкий возглас.

— Но почему?

— Я бы тебе объяснил, но, боюсь, ты не поймешь. — Ее собеседник мягко улыбнулся. — Но все равно, меня радует твое предложение. Ты на правильном пути, моя девочка. Я рад, что твоя огненная головка работает в нужном направлении. Не переживай, осталось совсем немного. Скоро мы все заживем дружно, как одна семья. Помоги своим подругам понять, что они не правы, и все будет хорошо.

* * *
Алена долго не решалась на этот шаг, внутренне терзаясь от того, что собиралась сделать. У нее не хватало душевных сил наблюдать, как ее любимая Юля целыми днями лежит в кровати, скорчившись, точно больной ребенок. У Юли теперь хватало сил лишь на то, чтобы при приближении подруги поднять тяжелые ресницы и приветливо растянуть обметанные губы в некоем подобии улыбки.

Несколько дней с утра до вечера Алена провела на берегу моря с импровизированной удочкой и сетью, сделанной из кружевного белья. Итогом трехдневного подвижничества стало несколько мелких рыбешек и парочка пахнущих нефтью тощих креветок. Тайком, чтобы драгоценную пищу у нее не отняли, Алена сварила улов в комнате и принесла еду возлюбленной, надеясь вырвать ее из цепких лап голода.

Уловив рыбный запах, Юля приподнялась в кровати и проговорила слабым голосом, от которого у Алены мучительно заныло сердце:

— Неужели ты сам наловил, Алеша?

— Кушай! — только и нашлась сказать Алена, поднося к бледным губам подруги ложечку бульона. Сама она, глотая слезы нежности, мужественно отказалась от еды.

Похлебав бульонную невкусную водичку, Юля немного оживилась.

Смородиновые глаза ее вновь заблестели.

— А другие ели? — спросила она слабым голосом.

— Да, — солгала Алена, отводя взгляд. Ведь ей мало нужды до остальных, когда она видит ослабевшую от голода подругу.

— Хорошо! — улыбнулась Юля и заметила:

— Ну, если у нас будет хотя бы такая еда, тогда нам удастся довести бойкот до конца… Вот увидишь, он скоро пойдет на попятный!

А вечером Алена в урочный час прокралась в комнату, где стоял телевизор.

— Я прошу не для себя, — проговорила она, от волнения сжимая руки.

— Пожалуйста, ради всего святого… Ей так плохо! Ей нужен врач! Отправьте ее туда, где ей смогут помочь. Я боюсь, что она умрет…

— А ты сам что же? — немного погодя, точно очнувшись от тягостных раздумий, осведомился человек на экране. — Что же ты не просишь для себя?

— Мне все равно, что будет со мной, — проговорил Алеша. — Только бы с ней все было хорошо. Мне свобода без нее не нужна. Если хотите, я могу остаться здесь в заложниках навсегда.

— Вот тебя бы я с удовольствием отправил отсюда, чтобы ты не портил мне жизнь! — раздраженно отозвался голос. — Не прощу себе, что сразу не понял, кто ты на самом деле. Слушай, какого черта ты бабой рядился, а? Я же видел тебя на пляже, у тебя все в порядке с этим делом?

Тяжелый вздох был ему ответом. Чтобы дать ответ на этот вопрос, пришлось бы рассказать целую жизнь, с самого-самого начала…

— Ладно, — пробурчал голос. — Раз уж ты попал сюда — живи. Хоть ты и торчишь здесь у меня, как бельмо в глазу, но отпустить я тебя не могу.

Убивать мне тебя особой охоты нет, так что живи… Будешь помогать по хозяйству. Должен же кто-то управляться со всем этим беспорядком!

— Но я прошу не за себя, а за Юлю… — возразил Алеша, но экран уже погас.

Глава 7

Обостренным нюхом Лиза сразу же уловила запах съестного. Точно лиса, которая сидит у воды и вожделенно вертит хвостом, видя, как рыбка играет на стремнине, она голодно облизнулась, глядя в щель двери, как широкоплечая Алена на краю постели кормит ослабевшую подругу сытным наваристым бульоном.

Лиза, изрядно отощавшая от персикового питания, тут же стремглав бросилась к Ольге Витальевне.

— Они там рыбой обжираются, а мы? — жалобно воскликнула она.

Сообщив эту новость, она поспешила дальше. Читавшая книгу Лариса вздрогнула от ее резкого с визгливыми интонациями голоса.

— Рыбы наловили и тайком вкуснятиной под одеялом лакомятся! — взбунтовалась Лиза, заглянув к ней в комнату.

Потом:

— Алешка-то с Юлькой рыбу едят, а мы слюной давимся! — Эта тирада адресовалась Наде.

Вскоре вся честная компания собралась на месте преступления. Орудие преступления — ковшик, на дне которого еще плавали в серой жидичке три обглоданные тюльки и два розоватых креветочных панциря, — находилось тут же.

Юля испуганно приподнялась на локте, когда в комнату ввалилась компания разгневанных женщин, предводительствуемая Лизой. Алена мужественно заслонила спиной подругу.

— Ничего себе! — возмутилась Надя. — Сама всех подговаривала объявить бойкот, а сама втихомолку нажирается…

— Ну, мы не ожидали от вас такого, Юля! Как вам не стыдно! — Если бы Юля находилась на службе в компании «Насос трейд», она бы немедленно услыхала решительно-ледяное «Вы уволены!».

— Ярые борцы за правду часто попадаются на мелком воровстве, — ехидно усмехнулась Лариса.

— А еще они меня обвиняли, что я золотых рыбок ела! — мстительно припомнила Лиза. — А сами-то, сами! Небось каждый день животы набивают!

Алена стояла, понурив голову и вытянув вдоль тела длинные мосластые руки.

— Но я хотела, как лучше… Юле так плохо, она почти не встает…

Юля гневно сверкнула глазами и тихо спросила, обращаясь к подруге:

— Ты же сказал, что еды хватило всем! Как же так, а?

Та в ответ только ниже склонила голову. Алене было стыдно и больно, но не потому, что она скрыла добычу от остальных, а потому, что теперь Юля наверняка откажется брать у нее пищу и, следовательно, будет все больше чахнуть, угасая на глазах.

— Ну и что! — воскликнула Алена, неожиданно переходя в наступление.

— Сами вы хороши! Каждый для себя старается, а для других только на словах.

Можно подумать, Лиза, ты у нас без греха. А кто обещал за свое освобождение папочкин капиталец? А? Помнишь, два дня назад?

Лиза слегка стушевалась, но тут же нашлась:

— Ха, подумаешь! А разве я одна?

— А кто еще? — ошеломленно прошептала Юля.

— Наша праведная Ольга Витальевна тоже торговалась недавно. И мотоциклистка предлагала ножки расставить, только бы ее с острова выпустили. Я все, все слышала!

— Как, и вы, Ольга Витальевна? — изумилась Юля. Ольга Витальевна густо покраснела, но все же нашла в себе силы для оправдания:

— А разве я одна? Вот и наша бескомпромиссная Лариса тоже не побрезговала переговорами с бывшим супругом. Даже в любви клялась!

Женщиныпристыженно замолчали, угнетенные собственным падением и разочарованные моральной слабостью других. Такая густая, плотная и напряженная тишина сгустилась в комнате, что стало трудно дышать.

— Надо сдаваться, — первой нарушила молчание Алена. — Больше ждать нельзя. Мне-то все равно, но вот Юля…

— Мне, в общем-то, тоже все равно, но Юлечку действительно жалко, — согласилась Лариса, пряча глаза.

— Придется спасать бедную Юлечку! — вздохнула Ольга Витальевна.

— Конечно, чего уж выкобениваться, давно пора! — Это, конечно, Надя. — Юлька вон уже на скелет похожа, краше в гроб кладут.

— Между прочим, я давно это предлагала, только меня не слушали! — гордо заявила Лиза, довольная тем, что все наконец убедились в ее правоте. И добавила для приличия:

— Но, конечно, мы сделаем это только для Юли!

Однако виновница небывалого единодушия внезапно заартачилась.

— Не надо! — заявила она. — Вы не должны ничего делать только ради меня. Не обращайте на меня внимания, поступайте, как считаете нужным. Я еще продержусь немного. Ведь я ела эту рыбу только потому, что Алена сказала, что вы уже сыты.

— Ну, что ты, что ты! — наперебой закричали дружные голоса.

— Мы не можем спокойно наблюдать, как погибает человек! К тому же, мы не для тебя стараемся, но и для себя тоже. Правда, девочки?

— Да-да, конечно! — одобрительно загудели голоса.

Наконец согласие было получено. Преодолевая головокружение и слабость, дружная компания, кроме оставшейся в постели Юли, гуськом направилась в холл, пряча друг от друга глаза.

Щелкнул пульт телевизора.

— Мы просим прощения! — Слова выдавливались из горла тяжело, точно засохшая паста из тюбика. — Пожалуйста, простите нас! Мы были не правы! Мы поняли свою ошибку! Мы согласны на все!

Хозяин по ту сторону экрана легким кивком принял извинения. Экран погас. И сразу же зажегся свет и захлестала вода в раскрученных кранах, грозя затопить пол, на кухне послышался знакомый гул, и продуктовый лифт, жизнерадостно подвывая, спустился вниз.

Пока Ольга Витальевна распоряжалась приготовлением диетического ужина, который должен был поддержать угасавшие силы, но ни в коем случае не отяжелить желудок, чтобы не подорвать здоровье, Надя что-то прошептала Ларисе на ухо. Та согласно кивнула:

— Да, пожалуй, пригласи его… Это будет выглядеть, как жест доброй воли.

И Ольга Витальевна согласилась с ее предложением, и Алена… А Лиза, та была просто в восторге!

И наконец, делегированная всеобщим молчаливым согласием, Надя направилась в холл. Остальные нерешительно следовали за ней.

— Мы приглашаем вас сегодня на торжественный ужин!

Изображение на экране не торопилось с ответом.

— Мы очень, очень вас просим, — сжимая руки на груди, промолвила Надя с внезапной пылкостью.

— Действительно, Игорь, хватит от нас скрываться, мы не кусаемся, — кокетливо улыбнулась Лариса, а Ольга Витальевна рассудила:

— Худой мир лучше доброй ссоры.

— Конечно, мое мнение для вас ничего не значит, — начала было Алена и смутилась. — Но… Приходите!

Юля ничего не сказала, потому что, выпив немного разбавленного молока, она лежала в постели и думала о том, когда же их мучения наконец закончатся. Ведь еще Соломон когда-то сказал: «И это пройдет…»

— Пожалуй, перенесем нашу первую встречу на завтра, когда вы будете в лучшей форме, чем сейчас, — наконец милостиво улыбнулся хозяин острова и мягко заметил с экрана:

— Я рад, что недоразумения между нами закончились. В наших отношениях наступает новая эра, эра любви!

Однако недоразумения только начинались.

— Слушайте, нам надо поговорить, — воровато оглядываясь, проговорила Надя, бочком входя в комнату Ларисы. — Пойдемте в сад…

Точно тайные союзники, они молча вышли на террасу и торопливо направились в сад.

— Я вот что хотела предложить, — произнесла Надя, отойдя на порядочное расстояние от дома. — Сегодня вечером он заявится к нам. Надо этим воспользоваться!

— Как? — с безнадежным видом спросила Лариса. Именно над этой проблемой она ломала голову целый день.

— Предлагаю сделать так: вы будете его отвлекать разговорами, а я тем временем возьму тяжелый подсвечник и стукну его по голове.

— Зачем?

— Как зачем? — возмутилась Надя. — Ну, в общем… Мы сразу же станем свободны, сможем делать, что захотим.

— Мы и так можем делать, что захотим. Естественно, лишь в пределах данного острова. Но если мы его убьем, то после этого мы действительно застрянем здесь навсегда.

— Почему? — тупо спросила Надя.

— А каким образом мы отсюда выберемся?

— Ну, не знаю… Построим лодку из подручного материала, или что-то в этом роде… Разожжем костер…

— Детский лепет! — усмехнулась Лариса с видом превосходства. — В том-то и вся прелесть, что он нам нужен живым. И он это прекрасно знает…

Несколько минут они молча прогуливались между деревьев.

Ослепительно сияло солнце, на лица ложилась беглая кружевная тень, листья платана деловито шушукались над головой, сплетничая о чем-то важном.

— Ну, тогда надо его схватить и связать. — Надя решительно встряхнула рыжей гривой. — А потом потребовать от него, чтобы он нас отпустил.

— А если он не согласится? — усмехнулась Лариса. — Что тогда?

— Можно его заставить.

— Как? Под угрозой смерти? Уверяю тебя, он сам прекрасно понимает, что нам невыгодно его отправить на тот свет. На это все и рассчитано! Мы будем жить, только когда он жив. Еда, вода и все такое… А если его не будет, то и мы очень быстро отправимся за ним на тот свет!

Они печально замолчали. Надя понурила голову, сознавая справедливость сказанного.

— А что если его пытать? — с надеждой вскинулась она. — Хотя бы попугать для виду? Он не выдержит боли и согласится на наши условия!

— Да ты что, в своем уме? — Лариса брезгливо сморщилась.

Нет, подобного варварства она не может допустить. Рано или поздно эта история попадет в прессу или на ТВ, и тогда она лично будет выглядеть не лучшим образом в глазах общественности.

— Как только тебе могло прийти это в голову? — возмутилась она.

— Но что же делать?

— Ты вообще представляешь, как это будет выглядеть? Ты сможешь сделать это? Не расплачешься, когда увидишь страдания человека? Ты ведь нормального среднего воспитания, не фашистка… Или я ошибаюсь? — Надя молча согласилась с собеседницей. Действительно, если дело дойдет до подобных крайностей, вряд ли она выдержит вид пыток.

— Но что же делать? — воскликнула она, вздыхая. — Должен же быть какой-нибудь выход!

— Выход обязательно найдется! — оптимистически произнесла Лариса. — Послушай, что я придумала…

И Надя заговорщически склонила к ней свою рыжую голову.

* * *
Торжественный вечер был в разгаре. Звучала негромкая музыка, в столовой был сервирован роскошный стол, а мелодичный перезвон ножей и вилок служил приятным аккомпанементом беседе. Прекрасные туалеты дам подчеркивали праздничность момента, а строгий костюм почетного гостя служил выразительным фоном уютного вечера.

— Не хотите ли еще фаршированной рыбы, Игорь Георгиевич?

— Возьмите кусочек пирога. Ольга Витальевна научилась изумительно готовить пирог…

— А вот еще кокотт с шампиньонами…

— А почему вы ничего не пьете? Может быть, вина?

Мягко и вкрадчиво звучали женские голоса, обволакивая его сладостной пеленой. И он с наслаждением отдался уюту и спокойствию этого вечера. Он так их всех любил! Долгими днями он наблюдал за ними, выучил наизусть интонации их голосов, их привычки, капризы, причуды… Теперь он был на седьмом небе. Наконец-то началось то, ради чего и заварилась эта каша.

Наконец-то его любят, уважают, боготворят…

Лариса сидела как на иголках. Во время ужина она старалась не привлекать к себе внимания, предпочитая находиться в тени. Не все было благополучно в ее отношениях с мужем, далеко не все… И в ее планы не входило напоминать ему об этом.

Надя то и дело поднимала пронзительные зеленоватые глаза на сидевшего напротив нее человека, с удовольствием подмечая его любопытный взгляд, то и дело нырявший в глубокий вырез ее платья (они с Ларисой долго подбирали экипировку для парадного ужина, и их задумка, похоже, блестяще удалась). В голове у девушки лениво вертелись снисходительные мысли. «А он ничего… — думала она, томно улыбаясь и кокетливо опуская ресницы. — Староват, конечно, но все же он лучше, чем Алешка непонятного пола».

Сладкая мелодия неторопливо текла в полумраке, обвивая их неразличимыми путами.

— Можно пригласить вас на танец? — В Надиных глазах отражались светящиеся точки свечей, придавая им какое-то странное, бесовское выражение.

Вскоре они уже плавно кружились по залу.

— Я так долго мечтал об этом мгновении, — еле слышно прошептал он, поддерживая рукой гибкий девичий стан.

— Я тоже. — Надя опустила глаза, чтобы погасить насмешливый блеск.

Она помолчала и добавила:

— Простите меня за мои глупые слова, которые я тогда сказала. Ну, в самый первый день… Это не со зла. Я была тогда ужасно расстроена.

— А теперь?

— А теперь нет. — Она даже не делала усилий, чтобы лгать. Ложь выходила у нее так легко и привычно, как будто не было ничего более естественного на свете, чем вранье.

— Становится жарко, — смущенно произнес ее партнер чуть погодя. — Не возражаете, если я сниму пиджак?

— Валяйте! — милостиво разрешила дама, сохраняя очаровательную улыбку на устах. Милый контраст между грубыми словами и смазливой мордашкой, которая без смущения выдавала подобные перлы, казался обворожительным.

Пиджак небрежно повис на спинке стула. А еще через секунду чья-то гибкая рука незаметно скользнула с инспекторской проверкой в карман.

Краем глаза Надя видела, как, обшарив карманы, Лариса неслышно выскользнула из зала. «Операция началась! — со смешком подумала она. — Надо задурить этому типу голову, чтобы он забыл обо всем на свете. Кроме меня, конечно». И она еще сильнее прижалась в танце к партнеру.

Остальные следили за вальсирующей парой, то и дело настороженно поглядывая на дверь.

Лариса не возвращалась. Ее могли хватиться в любую секунду.

— Ну что? — вздох облегчения прокатился по залу, когда наконец, спустя добрые полчаса, она появилась в зале.

— Ничего! — ответила она мрачным голосом. Тон ее слов ярко свидетельствовал о постигшей неудаче. — Бесполезно!

Услышав ее ответ, женщины уныло потупились. Еще один призрачный шанс на спасение оказался ложным…

Раз ничего не вышло из Ларисиной затеи, подумала Лиза, морща светленькие бровки, пора начинать собственную игру…

— А меня не хотите пригласить? — С нервной улыбкой она возникла на пути танцующей пары. — Что-то ты, Наденька, затанцевалась совсем. Не пора ли тебе отдохнуть?

Зло сверкнув зеленоватыми глазами, Надя послушно отошла в сторону.

Эта Дубровинская! Как Она ненавидит эту самовлюбленную дуру! Из-за ее нахальства сокровенные Надины надежды могут пойти прахом.

А виновница ее дурного настроения в этот момент уже строила далеко идущие планы, как очаровать тюремщика своей прелестью и добиться от него кое-каких режимных поблажек…

Вернувшись из разведки, Ларисе с трудом удавалось сохранять постную мину на лице. Если бы не необходимость скрывать свое настроение от остальных, она бы заплясала от радости, забила бы в ладоши и во все горло заорала бы победную песню. Наконец-то перед ней открылись долгожданные перспективы! Отныне путь к свободе совершенно перестал ее волновать, и даже наоборот. Отныне ее мечтой стало подольше задержаться на острове. И, главное, задержать на нем всех остальных.

Опустошив карманы пиджака своего мужа, она тихо прокралась из комнаты и прямиком отправилась в правое крыло здания, где находилась та самая подозрительная дверь, которую она приметила еще месяц назад. На все про все у нее было минут двадцать, не больше.

В дрожащих руках нетерпеливо позвякивала связка ключей. Один за другим она пыталась втиснуть их в замочную скважину. Бесполезно! Лариса даже взмокла от волнения. Ей казалось, что она на верном пути, но… Ни один из ключей не подходил! Скорее всего, дверь оборудована более сложным устройством.

Кроме ключей в кармане находилась всякая ерунда: пластиковая карточка, кредитка, часы… Кредитка? Но зачем кредитка на острове? И зачем нужна вот эта подозрительная щель в стене возле двери?

Карточка мягко вошла в прорезь, точно была создана для нее.

Огромная металлическая дверь все равно не поддавалась.

А что, если попробовать другой стороной? Руки дрожали от нетерпения, и карточка упрямо выгнулась, не желая попадать в щель.

Наконец она мягко провалилась внутрь, и негромкий мелодичный писк показался Ларисе победной музыкой. Дверь послушно отошла в сторону, открывая темный ход в глубину дома. Винтовая лестница терялась в полумраке, уходя вертикально вверх.

Лариса настороженно оглянулась. Пустынно и тихо, только с первого этажа доносится негромкая сладковатая музыка. Прикрыв за собой дверь, она крадучись стала подниматься по лестнице. Как здесь тихо! Ни звука не доносится снаружи, звенящая тишина пеленает уши ватным коконом.

Через три витка лестница закончилась небольшой горизонтальной площадкой, и, толкнув дверь, Лариса очутилась в комнате, пронизанной голубоватым светом от двух десятков тускло светящихся мониторов. Обширный пульт настороженно мигал лампочками в полумраке.

Лариса сделала шаг вперед. Что это? Зачем это все? Господи, да ведь ей одной и за сто лет в этом не разобраться!

Ей стоило больших усилий взять себя в руки. Надо сосредоточиться, приказала она себе. Вот она, долгожданная цель, перед ней! Сейчас от ее действий зависит вся ее будущая жизнь. И жизнь еще пяти человек кроме нее.

Итак, раз, два, три, четыре, пять… И вот уже стало легче дышать, и сердце угомонилось в груди.

Между тем на мониторе, передававшем изображение из зала, где продолжался торжественный ужин, одинокая пара все еще вальсировала в глубине комнаты, а возле накрытого стола мирно беседовали четыре смутные фигуры.

«Прекрасно! — решила отважная исследовательница. — Как только они прекратят топтаться под музыку, надо будет драпать».

На обследование апартаментов ушло минут пять. Лариса изучила пульт управления, пощелкала тумблерами, выдвинула ящик стола и запустила руку внутрь.

Рука коснулась чего-то холодного, металлического. Ба! Да это же пистолет!

«Зачем он ему? Чтобы перестрелять нас всех в случае бунта?» — удивилась Лариса и брезгливо отдернула руку, точно коснулась змеи.

Стопка карточек. Опять кредитки? Пластиковые карточки, обнаруженные ею, как две капли воды были похожи на ту, с помощью которой она проникла сюда.

Все ясно, запасные, на случай потери. Лариса быстро сунула одну из них в карман.

Огромная стопка видеокассет на специальном стеллаже от пола до потолка. Неужели он коротает время за просмотром боевиков?

Надписи на кассетах гласили: «Прибытие», «Первый день», «Второй день», «Знакомство», «Бунт» и так далее.

Лариса сунула первую попавшуюся кассету в узкую щель видеомагнитофона, и на одном из мониторов появилось изображение. На экране до боли знакомая женщина, размахивая руками, страстно объясняла что-то людям на заднем плане. Кто бы это мог быть?

«Да это же я!» — изумленно воскликнула Лариса и включила звук, повернув тумблер на пульте возле надписи «VCR».

Ольга Витальевна: «Может, все же оставить пенопласт для постройки плота? По моим расчетам, мы находимся где-то в Эгейском или Ионическом море».

Лариса: «И что делать в чужой стране без денег и документов? Да и вряд ли мы доплывем. Шесть человек, да запасы пресной воды, да еда…»

Ольга Витальевна: «Я могла бы одна, если вы боитесь».

Надя: «Если уж плыть, так всем вместе».

Лиза: «Лучше сразу утопиться. Надежней будет».

Экран погас. Лариса задумалась.

Значит, все происходящее на острове записывается на пленку… Это хорошо! Документальные свидетельства, так сказать… В один прекрасный момент это пригодится. Неужели этот момент уже настал?

Вальсирующая пара на экране остановилась… Надо торопиться. У нее мало времени.

Поехали дальше… Стопка бумаги на столе. Исписанный листок, на котором значится: «Свежая зелень, помидоры, манго, три форели средних размеров, две упаковки грибов…» Да это же список продуктов для торжественного ужина!

Она подумает о своей находке позже, когда у нее будет время для размышлений…

Ее блуждающий взгляд привлек знакомый предмет, черный, с кнопками.

Она столько времени мечтала о нем! Это же телефон!!!

Лариса жадно схватила трубку и вытянула антенну.

Только бы он оказался на месте, только бы…

— Со мной все в порядке, — произнесла она, из конспиративных соображений прикрывая рот рукой. — Я не могла выйти на связь. И сейчас не могу… Нет, не нужно присылать помощь, справлюсь, сама. Все оказалось совершенно не так, как мы думали… Слушай! У меня идея!

На объяснение этой идеи ушло драгоценных три минуты. Тревожный взгляд Ларисы то и дело возвращался к монитору, демонстрировавшему вечеринку в зале.

Между тем на нем произошло еле заметное изменение диспозиции. И это изменение встревожило ее. Задержаться здесь еще на минуту означало неоправданно рисковать своим будущим.

— Спроси, что нужно для прямой трансляции, придумай, как можно переправить кассеты. Этот материал будет покруче любого мексиканского мыла!

Одна дочка Дубровинского чего стоит! Попробуй узнать, сколько они за это заплатят. И ни полслова, где я нахожусь. Сам понимаешь, газетчики, шумиха…

Это будет эксклюзив!

Дав отбой, Лариса пулей слетела вниз по лестнице.

Через минуту она уже сидела в столовой с кислой миной, предварительно вернув содержимое пиджака его законному владельцу.

Внутри нее все пело и танцевало от радости.

* * *
Последние два месяца выдались хлопотными. Шла процедура банкротства компании, разгневанные кредиторы осаждали ликвидационную комиссию, призванную отдуваться за все. Михаил Гурьянов доживал последние дни в особняке. Внешне он оставался вполне спокойным, но внутри был напряжен, как струна.

Правда, после звонка Ларисы на душе немного отлегло. Вот уже месяц он не знал, что с ней. Боялся, что больше не увидит ее живой, боялся, что она его забыла. С болью подумывал о том, что она выбросила его, как ненужную вещицу.

Кузовлев неожиданно оказался на месте, в своем кабинете. Его лицо, обрамленное седыми, металлического цвета волосами, выглядело густо-багровым, как помидор, а осоловелый взгляд тупо застыл на шпингалете оконной рамы. Перед ним тускло блестела наполовину пустая бутылка водки.

Гурьянов не ожидал его увидеть. Свидание с бывшим начальником охраны не входило в его планы.

Услышав шорох осторожных шагов, Кузовлев перевел на него бессмысленный взгляд и пожаловался:

— Как собака! Пять лет службы, и на тебе… Прогнали старого пса…

Под хвост…

— Бывает, что поделать, — дипломатично вздохнул Гурьянов, раздумывая, как бы побыстрее отвязаться от него.

— И архитектора этого… Того… — продолжал Кузовлев, не слушая. — И в Грецию летал… И вертолетчика инструктировал. А зачем? И тут мне — шиш под нос! Хозяин сбежал, а я отдувайся! Нет, шалишь! От меня так просто не отвяжешься!

Сердце Гурьянова сильно забилось. Он и не надеялся на такую удачу.

Его очки возбужденно блеснули и тут же благоразумно погасли.

— Слышь, Михалыч, — он по-свойски положил руку на плечо верного служаки. — Что печалиться? Давай, что ли, выпьем, поговорим за жизнь…

Стакан начальника охраны до краев наполнился водкой…

— Пять лет без выходных, — простонал Кузовлев, махнув стопку, и занюхал ядовитую жидкость рукавом. — И куда я теперь? К кому?

— Так что там с вертолетчиком? — придвинулся к нему Михаил и ласково проговорил:

— Пей, Михалыч, пей!

* * *
— А вот этот чай… Попробуйте, изумительный вкус. Чуть терпковатый, едва горчащий аромат. Это сорт «Жасминовый ветер на рассвете». Не правда ли, чудесный напиток? — лысоватый тип с бегающими глазками и глянцевой головой, неуклюже сидящей на покатых плечах, ждал ответа.

Михаил понимал, что ответа от него не требуется, слова Главного всего лишь иносказательное согласие обдумать предложение, и поэтому с еле заметной улыбкой произнес:

— Аромат недурен, но, по-моему, ему не хватает глубины. Он кажется мне плоским, как равнина, и потому скучным.

— А у вас есть вкус, — одобрительно заметил Главный. И добавил, хитро щурясь:

— Однако то, что предлагаете вы, имеет такой же плоский вкус, как и этот чай. Обыкновенная полукриминальная история с гнусным привкусом тайной эротомании и больших денег…

— Именно это заинтересует зрителей. Они увидят все без прикрас: как герои едят, пьют, ненавидят друг друга, как проникаются симпатией, как надеются на чудо и как ежедневно расстаются с надеждой. Кроме того, там будет и «клубничка», — на этот аргумент Гурьянов рассчитывал более всего.

— А вот этот сорт, что вы скажете о нем? — сморщился Главный, точно ему в рот высыпали целый пакетик лимонной кислоты. — Он называется «Ветка вишни в капельках росы после дождя»… Будет ли это интересно зрителю? Документальные кадры, лишенные художественности…

— Это будет волновать телезрителей гораздо больше, чем вымысел! Все устали от актеров с их надуманными чувствами, с их примитивной игрой, с их гипертрофированными страстями. Теперь людям нужна подлинность. А где ее взять?

Только в документальных кадрах!

— Вы еще не сказали свое мнение относительно этого сорта…

— По-моему, ему больше подходит название «Куст чертополоха после полива», — внезапно разозлился Гурьянов. Сколько можно топтаться на одном и том же месте! Время дорого, у него билет на вечерний рейс! Но, сжав зубы, он продолжал:

— А какие персонажи! Подумайте сами! Ларису Михайловну многие видели в эфире новостей, а дочка Дубровинского чего стоит! А продавщица насосов — вся деловая Москва будет в шоке! Танцовщица из транс-шоу — недавно о ней восхищенно выла вся богема столицы! А журналистка из новостной программы! Многим запомнилось ее милое личико. Мотоциклистка — та просто очень хорошенькая.

— Я могу дать ответ лишь после просмотра материала… А вот этот сорт привозят прямо из Китая из провинции Хэйлунцзян персонально для меня.

Попробуйте! Чудный вкус достигается небольшим добавлением резаного вишневого листа на этапе сушки чайного сбора…

Гурьянов невнимательно пригубил чашку и, отодвигая ее, произнес:

— Да, пожалуй… Ощущаются глубокие вкусовые оттенки. Это шедевр для истинных ценителей. Но я надеюсь, что и мой шедевр придется вам по вкусу.

Многие телепродюсеры на Западе отрубили бы себе руку, только бы одним глазком взглянуть на предлагаемый материал. Возьмите, например, голландский сериал «Большой брат», тот, где камера подсматривает за десятком обывателей, закрытых в одном помещении. Европейцы без ума от возможности подсмотреть, как дама ходит в туалет, не зная, что за ней наблюдают. За это они готовы выложить очень большие деньги. Очень!

В глазах Главного при упоминании о западных платежеспособных конкурентах появился хищный блеск.

— Но я надеюсь, что право первой ночи все же останется за нашей компанией, — торопливо проговорил он, впервые забыв упомянуть о чае.

Михаил понял, что дело на мази. Оставалось за малым — добыть материал с неприступного острова.

* * *
Он знал, что рано или поздно его прекрасная работа закончится тюрьмой. Он знал! И София говорила ему, и жена… Тео Костаки вновь трясся от страха.

С самого начала он чувствовал, что тут дело нечисто! Говорила ведь жена, мол, откажись, плевать на деньги, и София ему то же самое твердила… О боги! Зачем он не послушался своих женщин? Кто теперь будет кормить его бедных детей, когда Тео посадят в тюрьму?

Холодно поблескивая глазами, человек напротив него выжидательно наблюдал, когда буря эмоций наконец стихнет.

«Господин из полиции! Нет, из Интерпола!» — сразу же решил Тео, когда увидел этого типа. Он выглядел как типичный полицейский из тех, что не берет денег за маленькое послабление по службе. Тео уже прокручивал в голове суммы, которые нужно было предложить полицейскому, но у него язык не поворачивался назвать цифру. О, если бы не этот проклятый переводчик, который с любопытством уставился на него! Неужели переводчику тоже нужно давать деньги? О боги!

Пришлось выложить все как на духу: кто его нанимал, сколько платят, откуда он берет груз и куда доставляет… Пришлось рассказать абсолютно все, хотя и за малую толику сказанного его могли бы отправить на тот свет. Теперь ему точно не жить. А как же дети!.. Его дети от жены и дети от Софии!

— Вы заберете пакет, — потребовал полицейский, грозно поблескивая очками на трясущегося от страха Тео. — И все!

— Нарушить инструкцию! — ужаснулся летчик и протестующе замахал коротенькими смуглыми ручками, покрытыми густым черным волосом. — Упаси Боже!

— Значит, вам придется нарушить инструкцию! — холодно констатировал полицейский, а переводчик многозначительно ухмыльнулся при этих словах. — Если, конечно, вы не хотите…

Конечно, Тео не хотел. Его голова поникла, как цветок без полива, и он только молча кивнул в знак согласия. Внутренне он уже распрощался с жизнью, со своей женой, с любовницей Софией и с детьми — Ластой, Костой, Александриной и со своим любимцем, курчавым Теократисом.

А тот полицейский, стоя в дверях, произнес тоном приказа: "Пакет с острова принесете мне в гостиницу «Лавредика».

Тео полуобморочно закрыл глаза. Мафия немедленно отомстит ему. О боги!..

Глава 8

Потом они стали встречаться каждый день: все вместе обедали, ужинали, ходили купаться, слушали музыку. И каждый раз, когда ее бывший муж спускался из своего бункера, Лариса, то сославшись на головную боль, а то и вовсе без всякого объяснения, незаметно исчезала. Она осторожно пробиралась наверх и запиралась там. У нее была куча дел. Она вела долгие телефонные беседы, просматривала кассеты, отбирала из них те, что поинтереснее. Потом, как ни в чем не бывало, возвращалась к остальным.

Новости, сообщенные Гурьяновым, внушали ей оптимизм.

— Главный согласился, теперь дело за тобой.

— Мне нужно выбрать подходящий момент, — нахмурила лоб Лариса. — Я дам знать, когда все будет готово.

Она самодовольно усмехнулась. В это время монитор показывал ее бывшего мужа, окруженного компанией щебечущих подруг. Он купался в лучах всеобщего внимания, не подозревая о зреющем против него заговоре. Не зная, что уже стал игрушкой в опытных руках.

* * *
Поздно вечером, когда дом затих, готовясь ко сну, Надя прокралась в холл и включила телевизор на нулевой канал. Она сделает то, до чего никто из этих заумных дурочек с высшим образованием вовек не додумается: она его влюбит в себя, а потом заставит выполнять все свои желания. Она не сомневалась в том, что ей это удастся. Зеркало подтверждало ее предположения. Отросшая до плеч рыжая копна волос, золотисто-зеленые глаза, задорно сияющие из-под густых ресниц, белая, как у всех рыжих, кожа, не поддающаяся загару, — есть от чего сойти с ума!

Надя напустила на себя умоляющее выражение и сделала бараньи глаза, которые должны были означать крайнюю степень влюбленности.

— Мне нужно с вами проговорить, — запинаясь проговорила она, демонстрируя смущение, которого отродясь не испытывала.

Он зевнул чуть ли не во весь экран и удивился:

— Что-то случилось?

— Пока нет. — Она умело опустила глаза, и на розоватые щеки легли длинные тени. — Неужели вы ничего не замечаете?

— Может, завтра? Уже поздно.

— Нет, сейчас! — Голос Нади звучал обиженно. — Я не могу больше ждать, я… Я сойду с ума! Я так долго решалась на это, а вы… Нет, я не могу так больше!

На ее ресницах задрожали хрустальные слезы. Внутренне она ликовала — ну надо же, кто бы мог предположить, что у нее талант великой актрисы. И это у нее, Надьки, грозы ночных улиц, у той, что бесстрашно гоняла на мотоцикле, наводя адским ревом ужас на обывателей, а в театре была всего два раза в жизни вместе с классом!

— Ну, хорошо, хорошо… Сейчас я спущусь.

— Буду ждать у себя в комнате! — благодарно улыбнулась Надя и довольная выскользнула в коридор.

Рыбка попалась на крючок!

* * *
Услышав быстрые шаги, Лариса едва успела отпрянуть от двери. Итак, все развивается, как она задумала. Эта рыжая дурочка с узким лобиком решила начать свою игру. Надо же, она возомнила, что способна играть в собственные игры!

Всю последнюю неделю Лариса тайком следила за развитием событий. Ей доставляло странное удовольствие подмечать все эти охи, вздохи, объятия украдкой, легкие поцелуйчики, призванные распалить мужское воображение. Она не только не пыталась пресечь этот флирт, а даже наоборот, всячески способствовала ему, делая вид, что ничего не происходит.

И вот настал удачный момент… Вертолет прибудет примерно в четыре утра. Дверь наверх будет заблокирована, но она откроет ее своей карточкой и отнесет сверток с кассетами на крышу. По ее расчетам, в это время сладкая парочка будет сладко дрыхнуть в комнате Нади. Утром ей придется убедиться, что пакет исчез с площадки. Если же в этот раз ничего не получится, придется вновь припрятать сверток до следующего удобного случая.

Итак, первая часть операции была назначена на четыре утра.

* * *
Спустившись по винтовой лестнице, он проверил, заблокирована ли дверь, ведущая в пункт управления. «Впрочем, стоит ли так беспокоиться, — расслабленно подумал он, — ведь девушки стали совсем ручные…»

Заслышав тяжелые шаги, Надя поднялась из кресла, где напряженно ожидала все это время. На ней было одето что-то легкое и прозрачное, невесомая ткань не скрывала прохладной глубины розового тела, а наоборот, делала его доступней, заманчивей и желанней.

— Добрый вечер, — с дурацкой растерянностью произнес он, стараясь отвести глаза от ее манящего притягательного тела.

«Никогда и ни за что, — всплыли в памяти когда-то сказанные в запальчивости слова. — Никогда и ни за что!» И вот, наперекор данному когда-то обещанию, она сама шагнула ему навстречу.

— Вы… Вы пришли! — выдохнула она, не зная, что нужно говорить в таких случаях. Неужели он слепой и не видит эти ждущие губы, эти сияющие глаза, эту мерно вздымающуюся грудь?

— Я… Как только я вас увидела, я… — Она забыла, что должна была говорить. И в обычной обстановке Надя была не очень-то щедра на слова, а уж в такой ответственный момент она вовсе будто онемела.

И тогда вместо объяснений она закинула ему руки на шею.

«Ну наконец-то! — удовлетворенно улыбнулась Надя, приоткрывая губы для поцелуя. — Теперь он будет делать все, что я захочу!»

* * *
Во время этого полета Тео Костаки трясся так, будто позади него находился тот самый ужасный полицейский в очках с направленным прямо в затылок пистолетом. В темноте ему мерещились ощеренные автоматами мафиози, готовые напасть на него из засады. Он проклинал себя за то, что шесть месяцев назад согласился на эту работу, проклинал и жену, и любовницу Софию, и своих детей, Ласту, Косту, Александрину и особенно любимца Теократиса. Ведь из-за них он попал в эту передрягу!

Приборная доска светилась в полумраке зеленоватым светом. Притихшее море плескалось где-то далеко внизу. Точечные огоньки судов на рейде в прибрежном тумане медленно плыли назад, к черной громаде берега и постепенно превращались в блеклые, дрожащие светлячки. Купол неба, озаряемый огромной жирной луной, раскинулся над бездной чернильной притягательной тьмы, точно волшебный полог мага и чародея, полный остроконечных задумчивых звезд.

За время полета Тео понемногу справился с волнением и теперь чувствовал себя полностью готовым к неприятностям. А остров уже выплывал ему навстречу из мрака, тихий, полный зловещего ожидания.

Кабина легонько вздрогнула — машина коснулась твердой площадки.

Несколько секунд ушло, чтобы освободиться от груза. Тео был готов удрать без оглядки, но оставалось еще самое главное: найти пакет, который он должен был привезти этому страшному типу в очках.

Открыв кабину, летчик боязливо огляделся: никого. Робко опустил ногу на землю, каждую секунду ожидая, что окружающая тишина взорвется яростными автоматными очередями. Перевязанный бечевкой светлый пакет сразу же бросился в глаза в темноте.

Внезапно в мозгу Тео услужливо всплыли категорические строки инструкции: «Никогда и никого не брать на борт». Как сумасшедший, он бросился, схватил пакет и живо запрыгнул обратно в кабину. Через несколько секунд машина взмыла в черно-бархатное небо, гостеприимно принявшее вертушку в свои ласковые, безопасные объятия.

Через полтора часа пакет уже лежал на столе неизвестного полицейского со страшным взглядом из-за тонких золотых очков, а взамен Тео была вручена приятно округлая сумма денег.

«Ну и повезло же мне, за одну работу получать дважды! — довольный, что ему все сошло с рук, счастливо улыбался Тео, возвращаясь домой к жене. Он был точно слегка пьян от неожиданной удачи. — Если так дело пойдет, я согласен служить двум господам. По крайней мере, хоть за сотрудничество с полицией в тюрьму не посадят. Максимум — убьют».

И он уже вновь горел желанием совершить следующий рейс на проклятый остров.

* * *
Главный на канале НТК просматривал в студии недавно поступившие кассеты. Вцепившись от напряжения в поручни кресла, он неотрывно глядел на экран. На нем мелькали незнакомые женские лица. Точно в причудливом калейдоскопе сменяя друг друга, они смеялись, плакали, ругались, болтали о пустяках.

— Которая из них? — пробормотал Главный, щуря глаза. Наверно, эта светленькая худышка и есть Лиза. Интересно, сколько заплатит ее отец за сведения о дочери? Наверно, много. Очень много, если только ему позволят заплатить. Но ему не позволят. Он расплатится не деньгами, а политическими услугами, это гораздо выгоднее для канала.

А вот эта хорошенькая девочка с короткой стрижкой и круглыми, как смородина, глазами ему смутно знакома — это та самая журналистка, которая всего два месяца проработала в вечерних новостях, прежде чем неожиданно исчезнуть.

Теперь понятно, что с ней произошло!

На пленках она ходит все время рядом со странным существом мужиковатого вида в шортах и майке. Кто это? Неужели тот самый транссексуал из шоу, о котором ему рассказывал Гурьянов? Очевидно, это и есть та самая клубничка, столь притягательная для неискушенных зрителей.

А кто эта рыжая кукла с вздернутым носом? Она постоянно вьется вокруг типа, в котором без труда можно узнать давнего героя телевизионного расследования о переправке денег за рубеж. А вот еще одна героиня, дама бальзаковского возраста с властным лицом и начальственными повадками… Это некая насосная директриса, широко известная в узких деловых кругах столицы.

Когда последняя кассета закончилась, Главный утомленно откинулся в кресле и закрыл глаза. Что таить, он с первого взгляда понял: это эксклюзив!

Если пустить нарезку из кассет в прайм-тайм после соответствующей рекламы, с комментариями, например: «Дочка миллиардера в руках маньяка, прямой репортаж с места событий», — передача будет иметь бешеный успех! Рейтинг канала взлетит до небывалых высот. Тогда расценки на рекламу можно будет увеличить в два, нет, в три раза! Это принесет огромную прибыль! А потом деньги потекут рекой: перепродажа прав показа за рубеж, реализация хоум-видео… Это пахнет большими, очень большими деньгами!

Главный нажал кнопку вызова секретарши.

— Подготовь проект договора и принеси мне что-нибудь выпить, — приказал он, не оборачиваясь.

— Заварить вам чаю? — робко прошелестела секретарша, почтительно глядя в затылок шефа.

Внезапно тот обернулся и взбешенно заорал ей в лицо:

— Сколько раз тебе говорить, что я ненавижу эту бурду!

— Хорошо, Владимир Исакович, — пролепетала секретарша испуганным голосом. — Я сварю вам кофе.

А потом закипела работа. Кадры резали, кромсали, сшивали заново, правили звук, накладывали музыку, подрисовывали изображение на компьютере, увеличивали, имитируя наезд камеры. Одновременно была организована умелая рекламная кампания новой передачи в прессе. Слова «эксклюзивный», «исключительный», «беспримерный» и «превосходный» сыпались, как из рога изобилия.

Вскоре настал день, точнее, вечер, когда миллионы зрителей нетерпеливо прильнули к экранам телевизоров. Поле обычной заставки новостной программы появился один из самых рейтинговых дикторов, солидный мужчина с невыразительным лицом и четким голосом, в котором явственно звучали даже непроизносимые согласные и запятые. Диктор сообщил, изображая лицом сложную гамму чувств, включая озабоченность, восторг и повышенный интерес:

«А сейчас криминальные новости… Правоохранительным органам стало известно, что преступником были захвачены несколько заложников, в их числе дочь известного в России предпринимателя. Похититель вот уже полгода удерживает заложников за пределами страны. В распоряжении нашего канала оказался эксклюзивный документальный материал, который мы предлагаем вашему вниманию в нашем новом шоу „Укрощение строптивых“. Смотрите после выпуска новостей…»

* * *
Средняя семья, та самая, которая должна была расслабляться после трудового дня возле телевизора, коротала вечер в домашней обстановке, смягченной голубоватым светом экрана.

— Сделай громче, — попросила сына вязавшая шарфик мать.

— Опять новости, — недовольно пробормотал мальчишка лет десяти и буркнул:

— А по другому каналу ужастик про вампиров…

Благообразная прилизанная физиономия ведущего сменилась яркими кадрами зеленого острова.

«Вот дом, предназначенный для содержания заложниц. Вы видите, как заложниц привозят на вертолете во владения, где им отныне предстоит жить…»

По экрану, постепенно наплывая на неподвижную камеру, идет долговязая девушка с правильными чертами лица. Она испуганно озирается по сторонам. Потом, помешкав в нерешительности, скрывается в доме.

«Хорошенькая!» — решает отец семейства и, заинтересовавшись происходящим, откладывает газету.

«Вот вы видите, что женщины, доставленные на остров в специальных контейнерах, собираются в доме и недоумевают относительно своей участи, — продолжает диктор. — Вот они находят еду, слышны их радостные голоса».

— Что это, новый сериал показывают? — удивленно шамкает подслеповатая старушка. — Какой, мексиканский или колумбийский?

— Клара Захаровна, — раздраженно басит зять. — Какой еще сериал!

Говорят вам, документальные кадры!

— Па, а точно это все по-настоящему? — Даже сынишку, тоскующего в ожидании ужастика, пробирает интерес.

Потом картинка на экране сменяется счастливой физиономией диктора.

«Смотрите нашу новую программу „Укрощение строптивых“ в 20.25 на Независимом телеканале, — со слащавой улыбкой произносит он. — Мы будем держать вас в курсе всех событий, происходящих на острове».

— Когда продолжение, я не расслышала? — спрашивает мать, вновь принимаясь за вязанье. — Нужно будет обязательно посмотреть!

* * *
Первая серия нового документального шоу «Укрощение строптивых» прошла «на ура». Все население многомиллионной страны от мала до велика в назначенный час затаив дыхание приникло к экранам. Снабженная минимумом комментариев программа производила ошеломляющее впечатление.

— Вы видели «Укрощение строптивых»? — встречаясь на следующий день, спрашивали люди друг друга. — Вы думаете, это действительно документальные кадры? Без дураков?

— Нет конечно, — авторитетно заявляли самые недоверчивые. — Разве не видно? Все актрисы, как на подбор, одна другой краше. Съемка! Монтаж! Грим!

Вторая передача, прошедшая через два дня, собрала у экранов еще больше людей. Рейтинги шоу росли как на дрожжах.

Повсеместно граждане обсуждали, как одеваются персонажи передачи, как ведут себя, что едят. Всем без исключения нравились Надя и Юля. Ольга Витальевна вызывала сдержанный интерес, а вот Лиза почти всех раздражала тем, что старалась быть в каждой бочке затычкой.

— Эта долговязая-то, — рассуждали сотрудники в конторах и офисах, имея в виду Алену, — в общем-то симпатичная, но какая-то она не такая, да?

Что-то в ней есть такое…

В метро слышалось:

— А эта, Лариса которая… Сразу видно — ехидна, право слово!

— Да ваша Ольга Витальевна не лучше! Стервоза еще та. Мне лично из всех «строптивых» только Юлечка нравится. Хорошая девочка. И знаете, у меня такое впечатление, что я ее уже видела в каком-то кино…

В разговор двух женщин вмешивался заинтересованный господин со скептическим выражением лица:

— Эту черненькую со стрижкой в новостях показывали еще зимой.

Понимаете, они туда корреспондентку специально внедрили, чтоб она репортажи вела.

Третья и четвертая передачи перекрыли по популярности даже прямые репортажи с мест катастроф. Вся страна негодовала, когда «строптивым» перекрыли воду. Вся страна возмущалась, когда Лиза жарила рыбу на сковородке тайком от своих товарок. Вся страна переживала, когда куча пенопласта на берегу сгорела, подожженная неизвестным, точнее, неизвестной. Особую озабоченность вызывало то, что на чьей совести было это преступление, так и осталось неясным.

— Лизкиных рук дело! — Комментировали на рынке в мясных рядах. — Кому еще такое в голову придет?

— Нет, не она, — авторитетно заявляли оппоненты. — Она спала в это время. Это долговязая не выдержала. Точно!

— Ничего, в последней серии обязательно выяснится, кто виноват в поджоге.

Сразу же после выхода в эфир первой передачи папаша Дубровинский выступил в прямом эфире подконтрольного ему канала с заявлением, что телешоу «Укрощение строптивых» — это политическая провокация, поскольку там задействована его дочь. И что эта провокация направлена против него лично, а также против правительства страны в его лице.

— Руководство канала играет на примитивных чувствах обывателей, над страстью мещан подглядывать в щелочку, — заявил он, кипя праведным гневом. — НТК делает деньги на страдании людей!

Однако никто не обращал внимания на его истерику. Все, затаив дыхание, смотрели «Укрощение строптивых».

Страна поддержала «строптивых», когда они объявили бойкот своему мучителю.

— И правильно! — слышалось в тренажерных залах и на модных тусовках в ночных клубах. — Пусть почувствует, почем фунт лиха! Девчонки не промах!

— А эта, самая молоденькая-то, — обсуждали в очередях к зубному в поликлинике, — какая форсистая девица! Нет, говорит — и все! А зубки-то у нее один к одному…

И при мысли о великолепных зубах Юли страдалец точно на заклание шел в кабинет стоматолога.

А потом дотошные журналисты откуда-то выкопали мужа Ольги Витальевны. Тот, опасаясь гнева супруги, прозябавшей в заточении, метал громы и молнии в сторону Проньшина. Одновременно он раздумывал, успеет ли сходитьв трехнедельный поход на Алтай до возвращения жены из островного плена.

— Нам известно, чьи это происки! — многозначительно грохотал в вечернем эфире Андрей Андреевич. — И мы твердо заявим этому человеку: на этот раз его номер не пройдет! Нет, господин Проньшин! Не выйдет!

Еще через неделю страна замерла в ужасе, когда Алена, внезапно оказавшись Алексеем, побежала вешаться.

— Ух ты! — удивленно бормотал неискушенный среднестатистический мальчик из среднестатистической семьи. — Я такого еще не видел.

— Тьфу, мерзость какая! — негодовал среднестатистический папа мальчика. И градус его возмущения был тем выше, чем больше он восхищался Аленой прежде и чем чаще Алена присутствовала до этого в его сексуальных фантазиях.

— А я сразу говорила, что она какая-то не такая, меня не проведешь!

— заявляла среднестатистическая мама, довольная своей проницательностью.

А бабушка ничего не говорила, она воспринимала все происходящее, как сериал, нить которого давно утеряна, а конец известен заранее: все закончится хорошо.

Паук, уважаемый член байкерского клуба, увидел свою возлюбленную по телевизору в баре.

— Гля! — возбужденно заорал он, тыча грязным, покрытым машинным маслом пальцем в экран. — Да это же Надюха! Надо же, артисткой заделалась! А мы голову ломали, куда она подевалась!

Во весь экран, не подозревая, что за ней наблюдает камера, обнаженная Надя мылась под душем, щурясь от мыла, лезшего в глаза…

— Смотри-ка, бабуль, да это же твоя ветеринарша! — воскликнула Наташа, показывая на мелькавшую на экране Ларису. — Это она!

— Ах она такая-сякая… — проворчала бабушка. — Бросила нашего Васеньку, когда мы в Париже были. Хорошо, что соседи присмотрели. А сама сниматься в телевизор полезла.

— Ты же видишь, что с ней случилось, — объясняла Наташа старушке. — Ее похитили!

Ей невдомек было, что на месте «ветеринарши» в шоу «Укрощение строптивых» могла оказаться она сама.

Известие о том, что «строптивым» в наказание отключили воду и электричество, одновременно лишив их питания, было воспринято народом как изысканные зверства сценаристов. Лишь некоторые неискушенные граждане приняли их за чистую монету.

— Вот сволочь какая! — возмущались две заядлые собачницы на прогулке. — Уж ему и слова не скажи, сразу на голодный паек сажает!

— А что ты думаешь? Он же хозяин! Ему надо, чтоб они тише воды ниже травы были…

А потом «строптивые» одна за другой стали сдавать свои позиции, измученные голодом и невыносимыми условиями существования. Зрители восприняли их поступок неоднозначно.

— Надо было стоять до конца! — возмущался бородатый водитель «Газели», стоя на бензозаправке.

— Сам попробуй прожить без жратвы денек-другой, — парировал владелец престарелой иномарки. — А это ж девчонки, слабый народ. Чуть на них надавили — и они уже скисли…

Кассеты регулярно поступали с острова, и с той же регулярностью один-два раза в неделю выходили в эфир новые серии шоу.

Вскоре офис Независимого телеканала посетил следователь милиции.

Его немедленно провели в кабинет к Главному.

— Чашечку чаю? — слащаво улыбнулся Главный при виде представителя правоохранительных органов. — Вот, попробуйте, этот превосходный сорт называется «Шепот солнца в ветках елей на горе Фан-цзюй». Удивительный аромат!

— Требую выдать месторасположение и координаты острова, на котором находятся шесть русских гражданок, захваченных неизвестным террористом, — выдвинул свое требование следователь.

— Неужели вам не нравится этот сорт чая? — изумился Главный. — А вот попробуйте другой… Мы ведь ничего не знаем, совершенно ничего! Нам просто анонимно присылают кассеты из-за рубежа, мы их обрабатываем и пускаем в эфир. И все! Мы ничего не знаем!

— Предъявите упаковку от присылаемых кассет, сами кассеты, а также все, что может навести нас на след. Мы подключим к расследованию Интерпол.

— А как вам понравится «Отражение сосны в водах Янцзы в ясный полдень?» — заюлил Главный. — Но у нас ничего нет, абсолютно ничего!

Следователь ушел, до желудочных колик опоенный чаем, но при этом несолоно хлебавши. Главный с облегчением выдохнул после его ухода: в самом деле, ведь он совсем не дурак, чтобы своей помощью милиции зарезать собственными руками курицу, несущую золотые яйца. Черта с два!

Конечно же вся страна заметила, что Надя строит куры своему тюремщику. Последняя новость передавалась буквально из уст в уста.

— Вы смотрели вчера «строптивых»? Рыжая-то, скромница такая!

Ухлестывает за Хозяином, аж из кожи вон лезет. В постель его хочет затащить!

— Гордости-то девичьей у нее нет, — комментировали клиенты ЖЭКа, стоящие в очереди за справкой о прописке.

И еще через несколько дней:

— Представляете, она все-таки затащила его!

— Думаю, все это подстроено, — глубокомысленно заявил проницательный зритель, вечный посетитель налоговой инспекции. — Вы заметили, что та, которую зовут Лариса, постоянно куда-то исчезает. Где она ходит? На мониторах ее не видно. Непонятно, как Хозяин не замечает ничего. Слепой он, что ли?

Став внезапным поклонником телепередачи «Укрощение строптивых», Паук, наблюдая за поведением своей возлюбленной, тихо злился.

— Вот ты какая! — хищно щурил он глаза. — Да я твою «Ямаху» разобью на отдельные винтики-гаечки. А еще в любви клялась…

Вся страна с умилением наблюдала, как Алексей и Юля становятся все ближе друг другу.

— Чисто голубки, — вытирали слезы бабушки на скамейке во дворе. — И то сказать, хватит Аленке-то этой дурить, бабьи одежды надевать, пора уж за ум браться, семью заводить. А то, что ж, курам на смех…

* * *
Тем временем, не вписываясь ни в какие казуистические сценарные повороты, события на острове развивались плавно и неторопливо. Внешне там царила полная идиллия, однако подспудно уже назревал чудовищный нарыв, который со дня на день мог вскрыться.

Лиза с неприязненной завистью наблюдала за развитием отношений между тюремщиком и его фавориткой.

— Вот еще увидите, — зудела она подругам. — Эта рыжая первой удерет отсюда домой. А мы здесь останемся куковать, будем локти кусать.

Она так часто говорила об этом, что вскоре сама поверила своим словам. И решила отбить у Нади ее поклонника.

Внешне все выглядело вполне невинно.

— О, как я мечтаю почитать вам мои последние стихи! — многозначительно прошептала Лиза однажды во время ужина. — Между прочим, они посвящены вам.

Ответом на ее невинные заигрывания была понимающая самодовольная усмешка.

Вечером она все же вытащила его прогуляться вдоль кромки прибоя.

Ласковые волны подбирались к ногам, с нежным ропотом подбираясь к берегу, лунная дорожка призрачно серебрилась на черной воде.

— «Люблю тебя, мой славный бог, но ты не в шутку занемог…» — шептала Лиза, тихо клоня белокурую головку на плечо своего спутника. — А дальше я забыла…

Во время чтения стихов она лихорадочно соображала, под каким предлогом затащить его в свою комнату… Потом несколько умелых вздохов, нежный поцелуй — и не видать этой выскочке Надьке освобождения как своих ушей!

В это время Надя, покрываясь от злости холодным потом и сжимая кулаки так, что острые ногти больно впивались в кожу, наблюдала за идиллией на ночном берегу.

Она еще покажет кузькину мать этой папенькиной дочке!

Глава 9

Алена (которую теперь все чаще называли Алешей) и Юля сидели на утесе, любуясь закатом. Юля щурилась на оранжевый круг возле горизонта, прямо на глазах оседавший в расплавленное золото моря. Она думала о том, как долго еще продлится их заточение, и ловила себя на мысли, что ей вовсе не так уж хочется возвращаться в Москву. Тем более, если подумать, кто там ждет ее? Кому она нужна там?

Алеша осторожно обнял девушку, прижался щекой к нагретой солнцем коже ее плеча и блаженно закрыл глаза.

«Господи, — безмолвно взмолился он верховному судье, — прошу тебя, еще только один день с ней… Только один день счастья! Прошу тебя, Господи!»

Солнце незаметно опустилось в темные воды моря, и наступившие сумерки укутали сидящие на берегу фигуры непрозрачной прохладной пеленой.

«Только еще один день, Господи!»

* * *
За каждую передачу по пять тысяч, прикинула в уме Лариса, а уже прошло их шесть. А сколько еще будет! Только бы задержаться здесь подольше, тогда, наверно, ей наконец удастся поправить свое материальное положение. А потом — продажа права показа иностранным телекомпаниям, регистрация товарного знака «Укрощение строптивых», выпуск фирменной водки, кетчупа, майонеза и кроссовок… Наполеоновские планы туманили ей голову.

Со сладостным удовлетворением Лариса смотрела по телевизору «Укрощение строптивых», любуясь творением рук своих, когда в комнату неожиданно постучали. Быстро выключив телевизор, она наобум раскрыла книжку и крикнула:

«Войдите!»

Это была Ольга Витальевна. Ее лицо сохраняло озабоченное выражение, свойственное ей в последнее время.

— Не понимаю, что происходит, — пожаловалась она, входя в комнату.

— Пришла с вами посоветоваться.

— А что такое? — невинно спросила Лариса, с видимой неохотой закрывая книгу. — По-моему, жаловаться не на что, все в порядке. Голодом нас никто не морит, воды полно, электричество работает.

— Не хлебом единым… — туманно высказалась Ольга Витальевна. — Не понимаю, что происходит с девочками. С нами всеми.

— А что такое?

— Неужели вы ничего не замечаете? Мне кажется, все смирились со своей участью, больше никто не хочет освобождения. Никто! Юля с Алешей ничего не видят, кроме друг друга, Лиза и Надя помышляют только о том, как бы половчее отбить хахаля у соперницы. И даже вы, как мне кажется, с недавних пор совершенно отказались от попыток вырваться на свободу… Лишь я одна еще трепыхаюсь, пытаясь что-нибудь изобрести.

От подобного обвинения Ларисе стало как-то неуютно. А что, если эта пронырливая особа дознается, почему она не горит желанием уехать с острова?

Теперь ей это просто невыгодно! Ольга Витальевна стала очень опасной…

— Ну что вы! — с милой улыбкой возразила Лариса. — Мне кажется, вы все преувеличиваете! Что касается меня лично, то больше всего на свете я мечтаю вернуться домой, к родителям, друзьям и близким… — Ее глаза затуманила искусственная слеза, а руки мелодраматически сжались.

— Но вы теперь кажетесь такой успокоенной… Даже счастливой!

— Ну что вы! — возразила Лариса. — Да я ночей не сплю, только и думаю, что бы такое изобрести, чтобы поскорее вырваться из этого голубого рая!

Я все думаю и думаю… Но придумать ничего не могу! — вздохнула она и добавила с грустью:

— К сожалению, вынуждена признать, обратного пути отсюда нет! Мы заперты здесь пожизненно. Мы в тюрьме, но вместо тюремных стен — морская вода, под которую не сделать подкоп, через которую не перепрыгнуть, которую не переплыть… Я признаю свое полное поражение!

— Но ведь мы должны бороться, и я уверена… — горячо возразила Ольга Витальевна. Но Лариса перебила ее, грустно покачав головой:

— Знаете, я прихожу к выводу, что здесь вовсе не так уж плохо…

Подумайте, у нас есть пища, вода, общение, интересный досуг. Что еще нужно человеку для счастья? Чего вам еще не хватает?

— Свободы! — твердо возразила Ольга Витальевна. — Я не могу позволить, чтобы кто бы то ни было коверкал мою жизнь по своему усмотрению.

Даже если за это он даст мне еду и воду! Послушайте, мне кажется, все же путь к освобождению есть… Должен быть! И я его обязательно найду!

Испугавшись ее слов, Лариса нервно заерзала:

— Нет-нет, вы ошибаетесь, — торопливо проговорила она, — никаких путей к освобождению нет! Я все проверила лично! Пора уже оставить бессмысленные мечты о побеге.

Воровато оглянувшись, Ольга Витальевна наклонилась к собеседнице и зашептала:

— Я кое-что придумала… Послушайте! Однажды ночью мне не спалось, я вышла к морю. И я услышала странный журчащий звук — кажется, это был вертолет! Он сел на крышу дома, а через минуту улетел в северном направлении.

Мне кажется, он прилетает сюда каждую ночь. Наверно, доставляет продукты. Это наш шанс!

Лариса опять принялась за уговоры:

— Да, о вертолете мне известно давно, в этом нет большого секрета.

Но это мало что дает нам с вами. Площадка, о которой вы говорите, недоступна снаружи, проникнуть на нее можно только из пункта управления, а туда нам хода нет. Я пыталась, у меня ничего не получилось. Глупо даже надеяться на это.

— А что если попытаться дать летчику знак? Разжечь костер?

Забросить на площадку письмо с просьбой дать знать в полицию, что нас захватили?

— Неужели вы думаете, что пилот горит желанием потерять работу? — насмешливо проговорила Лариса. — Не сомневайтесь, он проинструктирован должным образом! А если он доложит о письме куда следует? Вы опять хотите сесть на диету?

— Но мы могли бы попытаться!

— Нет!

— Но можно попробовать…

— Не буду сама и вам не советую! — отрезала Лариса. — Пытаться бежать отсюда — это все равно что сунуть голову в петлю.

— А я все же попытаюсь, — упрямо проговорила Ольга Витальевна вставая. — Даже мизерный шанс лучше, чем полное бездействие! Еще полгода — и мы останемся здесь навсегда, пока не сдохнем от сытости и ожирения.

Лариса проводила ее внимательным, изучающим взглядом.

«Эта особа становится опасной», — решила она.

* * *
Результаты противодействия Лизы Дубровинской Надя ощутила довольно быстро. Между тем в мечтах она уже планировала, что потребует за свою нежность.

Вряд ли удастся уговорить его сразу отпустить ее домой. Максимум, на что она может рассчитывать, это проникнуть в святая святых, в бункер, где, как она знала, располагается комната управления и, несомненно, есть связь с материком.

Вот тогда-то она развернется!

Но тут Лиза спутала ей все карты.

А Лиза между тем вилась вокруг хозяина, как пчела вокруг цветка.

Она заливисто смеялась, как колокольчик, кокетливо надувала губки, капризничала, как маленький ребенок, и смешно вертела своей костлявой задницей, уверенная, что это выглядит очень сексуально. И, что самое смешное, ее убогие уловки безотказно действовали на Хозяина!

Зеленея от бешенства, Надя наблюдала за любовной идиллией. Точно чувствительный сейсмический прибор, она тщательно регистрировала все перешептывания и нечаянные поцелуйчики, интимные хихиканья и уединенные прогулки в кустах со стихами на устах.

Дальше терпеть было нельзя. Дальше нужно было действовать.

Озабоченная развитием событий, Надя частенько уходила в одиночестве бродить по острову, обдумывая стратегию и тактику партизанской войны с Дубровинской. Пока ничего путного в голову ей не приходило.

Девушка прыгала с камня на камень в северной редко посещаемой части острова, где огромные, облизанные прибоем и ветром скалы мужественно отражали натиск волн.

Однажды, нагулявшись, Надя расположилась на огромной склизкой глыбине и свесила ноги в пенистую воду, наблюдая, как зеленоватая влага неторопливо обтекает ступни.

Обвинить Лизу в организации побега? Эта прохиндейка как пить дать отмажется! В иных криминальных действиях? Но в каких именно? И поверят ли ей, Наде… Лиза верткая, как угорь, все свалит на нее, Надю, а потом расплачется, чтобы все ей поверили.

Пора возвращаться в дом, скоро обед… Поднимаясь по крутому склону, девушка перепрыгнула на скользкий от воды и ила камень и чуть было не поскользнулась. Мшистый валун, опасно покачнувшись, встал на место и неустойчиво замер. С бьющимся сердцем Надя присела на землю. Черт, если бы не кроссовки, она бы точно сломала ногу… Повезло ей!

Но повезет ли Лизе Дубровинской, если она окажется на ее месте?

* * *
Целый день Лариса бродила по острову, обдумывая положение. Голову ее туманили невероятные по своему коварству планы. У этих планов был один-единственный недостаток: необъяснимое исчезновение одной из участниц могло повредить шоу. Под вечер она обнаружила в небольшом, замаскированном под грот сарае садовый инвентарь. Там были лопата, грабли, огромные ножницы для стрижки кустов, сенокосилка, а также лом, топор и пила — очевидно, чтобы спиливать сухие сучья.

Лариса взяла в руки пилу и задумалась, разглядывая этот рядовой предмет домашнего обихода.

— Годится, — промолвила она, выходя из домика. Но потом вернулась и на всякий случай прихватила с собой топор и моток бечевки, оставшейся после строительных работ. Все это должно сослужить ей верную службу.

* * *
— Нам нужно поговорить, — со значением заметила Надя после ужина, отведя Лизу в сторону.

Если все случится в сумерках, размышляла она, то тело обнаружат только к утру, когда будет уже поздно. Врачей здесь, слава Богу, нет и не будет, так что можно не волноваться. После сегодняшнего вечера о Дубровинской можно будет не беспокоиться, одной соперницей станет меньше.

С хитроватой улыбкой Лиза уставилась на Надю и пренебрежительно хихикнула:

— О чем с тобой разговаривать? Боюсь, общую тему трудновато будет найти… Уровень развития не тот!

— Ты знаешь, о чем. — Надя вызывающе тряхнула рыжими кудрями и бросила ненавидящий взгляд на соперницу.

Выглядела эта Дубровинская, прямо скажем, на пять! Вкусом она была не обделена, красотой тоже. Ее вызывающе сексуальные наряды могли бы возбудить даже столетнего дедушку, лежащего в гробу, не говоря уже о полном сил и любовного энтузиазма мужчине: обтягивающая кофточка с глубоким вырезом, короткая юбка, из-за которой стройные, покрытые золотистым загаром ноги на вызывающих шпильках выглядели еще привлекательнее.

— Ладно, пошли, — снисходительно согласилась ничего не подозревающая Лиза. — Но только на пять минут. Сама понимаешь, меня ждут.

Стараясь не глядеть друг на друга, они вышли из дома.

Надя быстрым шагом направилась через сад к северной оконечности острова. Дубровинская тащилась за ней следом.

— Куда ты меня ведешь? — заныла она уже через несколько минут. — Я не хочу никуда идти… Давай остановимся здесь!

— Идем, идем, — задыхаясь от нетерпения, уговаривала ее Надя. — Я покажу тебе кое-что интересное!

— Что? Где?

Вскоре они достигли заветного места. Примеченный накануне коварный камень, внешне выглядевший таким устойчивым и неподвижным, терпеливо поджидал свою жертву.

— Встань сюда, — попросила Надя, указывая на камень, — и смотри вдаль. Ты увидишь там… — она лихорадочно соображала, что бы такое соврать. — Там корабль стоит, видишь?

— Где, скажи, где? — Лиза доверчиво взгромоздилась на шаткий валун.

— Ничего не вижу! Дай мне руку, а то упаду!

— Ну, там, у горизонта… Видишь?

— Нет!

И Надя отпустила руку. Потеряв равновесие, Лиза опасно качнулась, ловя руками воздух, камень вывернулся из почвы и с грохотом полетел вниз, в кипящие прибоем волны. Вслед за ним полетело гибкое, извивающееся на лету тело.

«Одной стервой меньше!» — Надя брезгливым жестом отряхнула ладони.

И как ни в чем не бывало отправилась восвояси.

— Послушай! Мне нужно тебе кое-что сказать! — Точно карнавальную маску, Лариса нацепила на себя озабоченное выражение лица.

Он удовлетворенно улыбнулся. Вот, и она тоже! А ведь еще пару месяцев назад он так опасался своей жены, что даже собирался ее убить. Но теперь она не опасна. Как и все остальные, она боится его и потому покорна, как овечка. Старается поменьше попадаться на глаза и бегом бежит выполнять его малейшую просьбу, страшась потерять благосклонность.

А сейчас она, наверно, попытается завоевать его расположение. Как теперь пытаются все они… Что ж, приходится признать: идея полностью оправдала себя. Он окружен приятными женщинами, которые из кожи лезут вон, чтобы обратить на себя его высочайшее внимание. Чего стоит только одно соперничество мотоциклистки и дочки олигарха! Одна зеленеет от ненависти, когда он оказывает знаки внимания другой, а он свысока забавляется их гневом. Это так забавно!

Будет еще забавнее, если и его бывшая женушка включится в это соревнование. Вот тут-то он отыграется на ней за все десять лет совместного ада.

— Завтра! — высокомерно отмахнулся он, упиваясь своей властью.

— Но это очень важно! — Ее голос тревожно повысился.

Ответом ей был лишь надменный взгляд. Лариса правильно истолковала его. Она сразу же стушевалась, опустила ресницы и промолвила униженно-просительным тоном:

— Ну пожалуйста… Умоляю тебя!

Ее униженная покорность смягчила его. Оглянувшись, Лариса скользнула в комнату и плотно притворила за собой дверь.

— Ольга Витальевна что-то задумала, — сказала она, конспиративно понизив голос. — Она мне по секрету сказала, что хочет проникнуть туда, к тебе наверх. И ты знаешь, она уже предприняла кое-какие шаги для этого. Опасные шаги!

— Что такое? — Густые брови тревожно сошлись на переносице.

— Она решила разобрать перекрытия соседних помещений! Улучив удобный момент, она свяжет тебя бечевкой, а потом топором проломит хлипкие перекрытия и проникнет наверх. Не знаю, чем это грозит всем нам, но… Мне казалось, что лучше, если ты будешь знать об этом! — И она ответила на его встревоженно-черный взгляд небесно-невинным взором.

— Хорошо, пойдем! Разберемся с ней! — произнес он вставая.

— Нет уж, без меня, — покачала головой Лариса. — Ты лучше сам… Не хочется записываться в сексоты, сам понимаешь… — И она крикнула ему вдогонку:

— Посмотри под кроватью!

Когда Игорь ушел, она удовлетворенно улыбнулась, глядя прямо перед собой. Это очень важно — чужими руками подавить бунт в самом зародыше!

* * *
Ольга Витальевна очень удивилась, когда обнаружила в своей комнате трясущегося от ярости Хозяина. С искаженным от бешенства лицом он сжимал в руке топор и пилу.

— Значит, вот как вы отвечаете на мою доброту? — произнес он и угрожающе добавил:

— А ну, пошли!

Оторопевшая женщина безропотно послушалась.

— Но я не понимаю, что происходит, — запинаясь, с бьющимся сердцем проговорила она, а внутри нее уже пульсировала страшная догадка.

Не отвечая ей, он направился по винтовой лестнице в подвал. Ольга Витальевна покорно следовала за ним.

Войдя в темный сводчатый зал, он остановился, пропуская ее вперед, и в ту же секунду тяжелая подвальная дверь с металлическим скрежетом захлопнулась у нее за спиной.

Ольга Витальевна огляделась. Она очутилась в узкой комнатушке, где не было ни окна, ни постели, только бетонный пол, покрытый толстым слоем пыли.

Тусклая лампочка под потолком освещала мрачные стены и гору строительного мусора в углу.

— Вот я и попала в карцер! — произнесла Ольга Витальевна, опускаясь на пол, и оптимистически добавила:

— Хорошо еще, что здесь крыс нет.

* * *
За окном стонала и ревела прибоем бурная ночь, ветер испуганно бился в окна. Надя прижалась лбом к его щеке и улыбнулась, закинув руки на шею.

— Ты такой мрачный сегодня… Почему? Твоя рыжая киска надоела тебе? — промурлыкала она, ласкаясь.

— Нет, — сумрачно проговорил он, не отвечая на любовный призыв.

Еще недавно ему казалось, что семена бунта задушены в зародыше. Но теперь все повторяется сначала. Кто будет следующим?

Заметив его взгляд, направленный в никуда, Надя с ревнивой ненавистью решила: «О проклятой Лизке небось вспоминает… Думает, куда она делась. Черта с два ты увидишь ее теперь!» Она даже незаметно хихикнула, отвернувшись. Но тут же умоляюще распахнула глаза и прошептала:

— Дорогой, поцелуй меня!

И первая прижалась к его губам.

* * *
В длиннющей очереди на бирже занятости посетители обсуждали последние новости в шоу «Укрощение строптивых»:

— Гадина эта Надька, — кипятилась обесцвеченная перекисью дама бальзаковского возраста. — Свою подругу отправить на тот свет!

— Все вы бабы такие! — с мрачным удовлетворением резюмировал подвыпивший мужичок, мечтавший о месте токаря. — Ни за грош человека удавите.

— А эта дамочка, что Ольгу Витальевну в карцер отправила? Вот хитрюга-то! Небось выслуживается перед муженьком своим! Хочет его обратно вернуть.

— Вот бы всем вам, бабам, так выслуживаться, как она, — насмешливо проговорил подпитой мужичок. — А то только по телефону языки чешете. Вот я бы вас! Ух!

— О Господи, прирежут они друг друга в конце! — прошамкала старушка, пришедшая просить пособие для своего неработающего сына. — Как пить дать прирежут! И как такое разрешают в кино показывать? Уж и не знаю!

* * *
Холодная приливная волна окатила неподвижное тело с ног до головы и нехотя отползла, шипя, как разгневанная змея. Девушка застонала и слегка пошевелилась. Первым ощущением, пробившимся сквозь спутанное сознание, был холод. Холод сжимал ее в ледяных объятиях, морская вода жгла содранную кожу.

Белая луна выкатилась из-за тучи и облила притихшее море голубоватым фосфорическим светом.

Очнувшись, Лиза попыталась разогнуться и тут же заскулила от боли.

Она лежала в расселине между камней. Закусив губу, девушка оперлась на руку и попыталась осторожно высвободиться из каменного плена. Все тело ломило, будто его колотили дубинкой, мучительно ныли ссадины, а прищуренный глаз плохо видел из-за обширного кровоподтека. Прохладная волна с тихим плеском докатилась до нее и окатила с ног до головы солеными брызгами. Еще полчаса — и поднявшийся прилив зальет расселину между камней…

Цепляясь за выступавшие из земли корни травы, Лиза принялась карабкаться по обрыву наверх.

Глубокой ночью, пошатываясь от отчаяния, она добрела до смутно белевшего в темноте дома. Ее качало, с одежды стекали потоки воды, тяжелая голова гудела, точно колокол, а содранная кожа пекла, будто об нее тушили сигареты.

Лиза вошла в дом и прислушалась. Сонная мирная тишина.

«Спят, сволочи, — с обидой подумала она. — Ну, я вам покажу!»

И, широко открыв рот, она завизжала изо всех сил.

Услышав ужасный крик, Алексей с бьющимся сердцем вскочил с кровати.

Первой его мыслью было: «Юля, что-то с ней случилось!»

В несколько прыжков он достиг соседней комнаты. Юля испуганно глядела на него, сидя на постели.

— Слава Богу… А я думал, с тобой что-то, — с облегчением выдохнул он, прижимая спутанную со сна голову подруги к своей груди. — Наверно, приснилось!

А Наде в это время снился замечательный сон. Во сне злобная Лизка летела кувырком с обрыва в море, извиваясь в полете всем телом, точно кошка, упавшая с десятого этажа.

Ужасный крик разбудил и ее любовника. Он вскочил, спросонья испуганно оглядываясь по сторонам.

— Ничего, — ласково промурлыкала Надя. — Кому-то приснился дурной сон… — И вновь закинула голую руку на грудь.

В подвале на горе мусора Ольга Витальевна сжалась от внезапно накатившего на нее страха.

— Кого-то убили, — прошептала она. — Наверно, Ларису… Она ведь собиралась помочь мне с побегом.

«Теперь очередь за мной…» — обреченно вздохнула она.

Размазывая по лицу грязные земляные потеки, Лиза с наслаждением рыдала в полный голос. Вокруг нее мелькали испуганные лица. Кто-то нес стакан воды, кто-то одеяло, чтобы накинуть на плечи, кто-то искал бинт и зеленку.

Упиваясь всеобщей заботой, Лиза нарочито громко стонала, предобморочно закатывая глаза.

— Что с тобой случилось? — звучали озабоченные голоса. — Что произошло?

Внезапно в дверях Лиза увидела Надю. Она стояла со скрещенными на груди руками, с мрачной ненавистью наблюдая за всеобщей суетой.

— Это она! — Указательный палец обличающе ткнул в ее сторону. — Она хотела меня убить!

Рыжеволосая злодейка лишь нагло усмехнулась в ответ, отводя бесстыжий взгляд.

— Она столкнула меня с обрыва! Она хотела, чтобы я умерла!

— Да кому ты нужна! — угрюмо процедила сквозь зубы Надя.

Лиза обернулась к зрителям, ища сочувствия. Губы ее дрожали, а голос звучал плаксиво-звонко:

— Она заманила меня! Заставила влезть на камень, наврала, что там какой-то корабль! А потом столкнула меня в море! Она хотела меня убить!

— Ты сама полезла! — холодно усмехнулась Надя, скрестив руки на груди. — Скажи лучше честно, вчера за ужином напилась вина допьяна и свалилась в бесчувственности. Пить меньше надо!

Она развернулась и гордо удалилась к себе в комнату, мрачно размышляя о том, что живучая Лиза отделалась лишь легкими ушибами, вместо того чтобы безропотно умереть, упав с высоты. И даже заработала на этом дивиденды в виде всеобщего сочувствия! А она, Надя, не только ничего не выиграла, но даже наоборот, вызвала осуждение и неприязнь к своей персоне.

«Ну ничего, мы еще посмотрим кто кого, змея!» — мрачно решила Надя.

Уплетая на кухне ужин, Лиза мысленно парировала: «Посмотрим, как ты себя почувствуешь в роли жертвы, гадюка!»

* * *
— А Дубровинская-то выжила, а мы думали — каюк ей! — шептались девчонки на переменах в школе. — А рыжей все с рук сошло, ей как с гуся вода.

Ведь правда, никто не видел, как она ее с обрыва кидала! А Лизка-то какая стала: во-от такой фингал под глазом, шкура вся в клочьях, губа распухла, до подбородка висит. Кра-асавица!

— В тюрьму ее, эту рыжую! — негодовали работники в фирме, предоставлявшей юридические услуги населению. — Ох, прольет она кровушку, того и гляди!

— Куда милиция смотрит! — хором-возмущались старушки во дворе.

* * *
А милиция вялотекуще занималась розыском шестерых пропавших без вести особ, наконец догадавшись соединить разрозненные дела в одно.

Высокий следователь со спокойными телячьими глазами, миновав двор, где когда-то взорвали машину одного крупного деятеля контрразведки, поднялся по лестнице в квартиру, в которой, по оперативным данным, проживал некто Кузовлев.

Кузовлев служил начальником охраны у человека, бывшего главным фигурантом этого резонансного дела.

Между тем сам начальник охраны, услышав звонок, с бьющимся сердцем стоял по ту сторону двери. Он знал, что это за ним пришли, но и не думал отпирать. Он ни за что не выдаст Хозяина, ведь он не привык предавать своих хозяев. А шоу «Укрощение строптивых» он ни разу не смотрел. Он вообще не любил телевизор.

Глава 10

Лиза рыскала по всему дому. Что она хотела найти, ей и самой было неизвестно, что-нибудь эдакое… То, что позволит ей поквитаться с этой рыжей стервой. Она воздаст сторицей за то, что эта гадина разукрасила ее синяками.

Кто теперь на нее такую взглянет?

Открыв заветный шкафчик, Лиза достала медицинскую аптечку и вывалила ее содержимое на кровать. Чего тут только не было! Марганцовка, мятные таблетки от кашля, бинты, активированный уголь, еще какая-то безобидная мелочь.

В сущности, ничего существенного, но все же…

Сунув аптечку под мышку, девушка направилась в библиотеку. Где-то она видела томик Агаты Кристи, тот самый, в котором в теле отравленной героини не нашли следов яда. И как это у них получилось?

Ладно, еще посмотрим, чья возьмет. Синяки скоро сойдут, а вот рыжая мерзавка к тому времени отправится к праотцам. Скатертью дорога!

* * *
В подвале Ольга Витальевна находилась три дня, сидя на хлебе и воде. Она уже попрощалась с жизнью, с белым светом и с фирмой «Насос трейд» и молила только, чтобы скорее все было кончено.

Через три дня в двери многообещающе загремели ключи и приоткрылась узенькая щелка.

— Ольга Витальевна, вы здесь? — послышался громкий шепот. — Не бойтесь, это я! — Это была Лариса.

— Ларочка, как вы добыли ключи? — прошептала обессилевшая Ольга Витальевна.

— Украла! — легкомысленно ответила та, предпочитая не вдаваться в подробности. — Я принесла вам перекусить. Здесь есть кое-что получше, чем хлеб…

Ольга Витальевна с жадностью набросилась на еду.

Женщины приятельски расположились на куче строительного мусора и принялись болтать.

— Я думала, с вами что-то случилось, — с облегчением проговорила Ольга Витальевна, жадно обгладывая куриную ножку. — Позавчера ночью я слышала страшный крик.

— А, это Дубровинская со скалы сверзилась, — махнула рукой Лариса.

— Набила пару шишек, а крику было!.. Утверждает, будто ее хотели убить… А вы-то как? Тяжело сидеть? Хотите, я поговорю, чтобы вас выпустили?

— Он вас не послушает.

— Послушает! — уверенно ответила Лариса. — Повинитесь, скажете, что бес попутал, что осознали свою ошибку, больше не будете. А еще пару раз улыбнетесь — и он простит, обязательно простит!

— Не хочу, — Ольга Витальевна мрачно отправила в рот огурец. — Это не он меня сюда посадил, а я сама здесь сижу в знак протеста. И не выйду отсюда, даже если он меня будет умолять на коленях. Может быть, Даже объявлю голодовку. Пусть, глядя на мой пример, все задумаются. Такая участь может ждать любую из вас. И единственный шанс на спасение — это побег.

— Побега не будет, — безапелляционно отрезала Лариса.

* * *
Надя исподтишка наблюдала за своей соперницей: синяки Лизы потихоньку сходили на нет, ссадины заживали, а сама она ходила какая-то очень озабоченная, очень серьезная. После неудачного покушения в отношениях Нади с остальными членами островного коллектива повеяло ощутимым холодком — обвинения Дубровинской не прошли даром. Теперь ей не доверяли, ее чурались, ее подозревали невесть в чем. И девушка решила хотя бы для видимости наладить отношения с соперницей.

А Лиза между тем времени не теряла.

Как-то днем в перерыве между научными изысканиями она устроила себе небольшой ленч. Сидя на кухне, Лиза жадно поглощала бутерброд, при этом синяк у нее на скуле активно двигался в такт жевательным движениям. Раскрытая книга лежала на столе. Одной рукой девушка переворачивала страницы, а другой что-то помешивала пестиком в ступке…

Сверившись с расчетами на листочке, Лиза достала с полки чистый бокал, вылила в него сине-фиолетовую жидкость из ступки и, прищурившись, плеснула туда же вина. Потом она подняла бокал, понюхала его и принялась рассматривать содержимое на свет.

«Черт, цвет какой-то не такой… — тяжело вздохнула она. — Если подать к ужину, как пить дать догадается!»

Неожиданно на кухне возникла рыжеволосая виновница ее химических упражнений.

— Привет! — с напряженной улыбкой произнесла она. Беглый взгляд задержался на стакане. — Решила перекусить?

— Что-то вроде того, — сверкая мрачным взглядом исподлобья, пробурчала Лиза.

«Алкоголичка! Опять надирается в одиночку!» — Надя вновь натянуто улыбнулась, пригладила волосы, отливавшие апельсиновым цветом, и неожиданно предложила:

— Слушай, Лиза… Что мы с тобой вечно собачимся, мужика не поделили. Давай помиримся, а? Если он тебе нужен, забирай его себе, я на него и не взгляну, лады?

— Нужен он мне очень! — гордо фыркнула Дубровинская. — Забирай его сама. Не очень-то и хотелось!

Надя присела за стол, посреди которого стоял фиолетово-черный бокал, и неожиданно предложила:

— Может, в таком случае выпьем мировую, а?

— А что, — покладисто согласилась Лиза и, иезуитски улыбаясь, придвинула к ней бокал, — я не прочь… Сейчас, только себе налью.

Сверкнув рубиновым отблеском на свету, фужеры сдвинулись с хрустальным звоном.

С замиранием сердца Лиза следила, как уровень фиолетово-синей жидкости в бокале стремительно понижается. Внутри нее все ликовало. Она отомщена!

* * *
Поднимаясь из подвала, Лариса удовлетворенно улыбалась. «Теперь Надя не опасна», — решила она.

Но ей было невдомек: беда подкрадывалась с другого бока.

— С Надей плохо! — заполошенно вскричала Юля, вбегая в комнату. — Она умирает!

Лиза Дубровинская довольно опустила ресницы. Она здесь совершенно ни при чем. Никто ничего не докажет! Никто!

* * *
В деловых кругах Абрам Борисович Дубровинский славился своей уникальной способностью в самых проигрышных ситуациях проворачиваться таким образом, чтобы заработать на своем поражении немалые дивиденды. Его очередная пресс-конференция тоже служила этой цели.

— Похищение моей дочери — это попытка враждебных всему русскому народу сил воздействовать на государство с целью получения политических выгод.

Я требую у правительства и президента примерно наказать виновных!

Лиза даже слегка прослезилась, услышав страстную речь своего отца, который на экране выглядел убитым горем папашей. Казалось, за возвращение дочери он был готов отдать все земные блага, нажитые им праведным (незначительная часть состояния), а также не праведным (основная часть состояния) путем.

На самом деле втайне от широкой общественности Абрам Борисович за кулисами вел успешные переговоры, пользуясь ситуацией для обретения сиюминутных политических выгод.

— Моя дочь, — рыдал он во время переговоров в администрации президента, — что будет с ней? Что будет с моей женой, с моими женами, с другими моими детьми?

Чтобы утешить любящего отца, в правительстве ему твердо было обещано теплое место там, где били финансовые фонтаны и не скудели золотые источники, место, за которое в иной ситуации ему пришлось бы изрядно попотеть.

Абрам Борисович был доволен, удача сама лезла ему в руки! Он лишь молил Бога, чтобы его дочь Лиза не нашлась до того момента, пока не будет подписано его назначение. Еще каких-нибудь дней пять-шесть, от силы неделя… А потом он сделает все, чтобы спасти ее! У него есть кое-какие зацепки.

Но это потом, потом…

* * *
Как всегда, очередная серия «Укрощения строптивых» оборвалась на самом интересном месте.

— Вы видели, как Дубровинская отравила Рыжую? — беседовали двое народных заседателей, сидя в зале суда, где слушалось дело о банде, промышлявшей грабежом автовладельцев. — Эх, дали бы мне ее дело вести! Уж я бы вкатал ей на полную катушку!

— Но позвольте, ведь ни с того ни с сего она не стала бы травить подружку. Есть мнение, что та пыталась ее сбросить с обрыва!

— Ну и что! Подумаешь, пару синяков поставила! Что ж, за каждый синяк прикажете на тот свет отправлять?

— Еще не то будет… — вздохнул народный заседатель. — Слушайте, уж скорее бы этих «Строптивых» прикрыли. Чую, не последняя смерть на острове, еще не до того дело дойдет. Перемрут они ни за грош!

— Господа! — послышался громовой окрик судьи. — Прошу внимания!

Предоставляется слово свидетелю защиты… — Вызвав свидетеля, судья спросил, понизив голос, у коллег:

— Кстати, когда будет следующая серия «Строптивых»?

— Во вторник! — ответили ему хором народные заседатели.

А в следующей серии было вот что…

Миллионы телезрителей прильнули к экранам. Камера показывала длинный полуосвещенный коридор, закрытые двери комнат…

Вот Юля робко заглядывает в спальню Ларисы, надеясь застать ее у себя. Им нужно поговорить о Лизе Дубровинской — та себя ведет очень странно, будто что-то задумала. Но в комнате никого нет. Девушка притворяет за собой дверь, садится в кресло и скучая нажимает кнопки на пульте телевизора, чей экран вполоборота обращен к зрителю.

Первый канал, второй, пятый… О, неужели это родной Независимый канал, она сто лет его не видела! И точно: в углу телевизионной картинки виден родной логотип — яблоко, пробитое навылет стрелой. Юля озабоченно хмурит лоб.

Странно, она была уверена, что остров не входит в зону охвата сигнала. Все остальные «ящики» в доме НТК не ловят. Кажется, сама Лариса уверяла ее, что в этой местности выбор русских каналов очень ограничен. Наверно, ей все же удалось нащупать слабый сигнал и настроить на него свой приемник.

Что ж, посмотрим! Юля нетерпеливо впивается жадным взглядом в экран. Изображение дрожит, идет рябью и снегом — сигнал действительно неустойчивый. После бесконечной рекламы появляется заставка «Укрощения строптивых» — куча камней с пальмой посередине, с дрожащими пляшущими буквами наверху.

— Это постановка по Шекспиру, что ли? — вслух удивляется Юля. — Или фильм с Челентано? Я такого еще не видела!

Удобно устроившись в кресле, она делает громче звук и видит… Себя и Алексея! Она кормит его мороженым с ложечки, а он, любовно глядя на нее, послушно открывает рот… Затем новая картинка, взгляд издалека, без крупных планов: они, мирно обнявшись, как два голубка, бредут по колена в воде.

Рот у Юли изумленно открывается, она не верит своим глазам. Кадр меняется: темный подвал и потрепанная фигура Ольги Витальевны, застывшая в печальной позе.

Потом другая картинка, гнусавый голос комментатора… «Нам нужно поговорить», — это Надя. Лиза смеется в ответ: "О чем нам разговаривать?

Уровень развития не тот!" А потом дальний план: две женские фигуры на берегу.

Одна что-то показывает вдали, а другая карабкается на опасно пошатывающийся камень, ее ноги подгибаются и…

«На ваших глазах совершается страшное преступление! — с гнусавой удовлетворенностью блеет комментатор. — Что убудет дальше, мы можем только догадываться. „Строптивые“ обозлены до предела и готовы на все, вплоть до убийства!»

А потом вновь заставка и — реклама, реклама, реклама…

Юля роняет пульт (зрителям видны ее остекленевшие от изумления глаза). «Нас снимают? Но кто? Каким образом? Как?» Она ничего не может понять.

Надо куда-то бежать, что-то делать, надо рассказать о том, что она только что видела. Но ослабевшие ноги отказываются ее нести.

Дверь распахивается, и Алеша с паническим ужасом на лице кричит ей:

«Юля, иди скорее!»

«Что такое?» — слабо шепчет девушка, с трудом приходя в себя.

«Наде очень плохо! Она умирает!»

Они выбегают из комнаты.

Реклама.

* * *
Вот уже несколько часов Надя лихорадочно металась в постели и непрерывно стонала. То и дело, зажимая рот ладонью, она свешивалась с кровати, содрогалась в рвотных спазмах, потом, теряя сознание от слабости, утомленно откидывалась на подушку. Страшная боль, скручивавшая внутренности, отпускала на несколько секунд, но потом лицо вновь искажалось болезненной гримасой, сквозь стиснутые зубы прорывался задушенный стон. Лариса испуганно металась по комнате, не зная, что делать. Юля в ужасе сжимала пальцами виски, наблюдая расширенными глазами, как корчится распростертое на кровати тело.

Вскоре вернулся запыхавшийся Алеша.

— А Игорь, Игорь где? — шалея и задыхаясь от ужаса перед неминуемой смертью, крикнула Лариса.

— Я не могу найти его! И Лизы тоже нет!

— Позовите его! Должен же он что-то сделать! Нам нужен врач, она умирает! Промывание желудка не помогает, активированный уголь сразу же выходит обратно, а больше у нас ничего нет!

— Я обшарил весь дом, его нигде нет! И Лизы нет!

— Где же они? — Лариса бессильно опустилась на край кровати.

А распростертое на постели тело вновь сотрясали страшные конвульсии.

Никто уже не сомневался в исходе странной и внезапной болезни.

Несколько пар сочувствующих глаз могли лишь молча следить за мучениями умирающей. Они бессильны были что-то сделать и стояли возле нее, безжизненно опустив руки.

* * *
А в это время виновница происходящего находилась в недоступном для всех месте.

— Вы обещали мне что-то показать! — кокетливо напомнила Лиза и украдкой бросила взгляд в зеркало, проверяя, хорошо ли напудрен синяк на скуле, к исходу недели покрывшийся нездоровойодуванчиковой желтизной.

— Ладно, пойдем, — согласился ее любовник. — Но обещай мне, что никому не обмолвишься и словечком.

— Конечно! — легкомысленно пообещала Лиза. — Никому, клянусь!

И тут же ревниво подумала: «А эту рыжую он тоже водил туда?»

Они поднялась на второй этаж и остановились перед закрытой дверью.

Пластиковая карточка тихо вошла в щель, внутри что-то щелкнуло, и дверь послушно приоткрылась.

Заинтересованно оглядываясь, Лиза стала подниматься по винтовой лестнице.

— А вот отсюда поступают продукты? — удивленно защебетала она, входя в просторный зал. — А вот здесь ты сидел и смотрел на нас, да? А это телефон, да? А можно я позвоню папе? Ну хоть на одну минутку!

— Нет, — твердо ответил он, — ни секунды.

Лиза не огорчилась — пока довольно и того, что ее впустили сюда, а потом они как-нибудь договорятся…

Причудливый иконостас из призрачно светящихся мониторов изумил ее.

— А правда, на них все видно? Все-все? Все комнаты?

Увидев, как на одном из экранов заполошно мечутся серые фигуры, она хищно прищурилась. Сердце ее взволнованно забилось. Она сразу узнала комнату Нади. Неужели то, о чем она мечтала, наконец случилось?

— Прилегающая территория тоже видна, — улыбнулся он.

— Какая прелесть! — экзальтированно воскликнула Лиза и повисла у него на шее, старательно заслоняя собой экран.

Она стоялапереднимтакаяхрупкая, такая взбаламошно-легкомысленная… Ну кто бы мог устоять? И даже синячок под глазом почти не портил ее, усиливая впечатление почти детской беззащитности и невинности.

Она подставила губы для поцелуя, угловым зрением наблюдая, как на экране корчилось в предсмертных спазмах тело ее заклятой подруги.

— Давай отключим мониторы, чтобы они нас не отвлекали… — прошептала она. Ее грудь взволнованно вздымалась.

Скорей бы это произошло, думала она. Под этим она имела в виду смерть Нади.

Послушно щелкнули тумблеры, и сразу же в комнате воцарилась темнота — экраны погасли. Только тихонько жужжали записывающие устройства, прилежно фиксируя то, что происходило в тот вечер в доме.

* * *
Ночью больной стало немного лучше. Тело ее больше не сотрясали судороги, рвотные спазмы стали более редкими, а содержимое желудка было уже не черно-фиолетовым, а желтым. Это был хороший знак.

— Давайте я сменю вас, — предложила Юля уставшей Ларисе. — А вы пока поспите.

«Какая она добрая!» — восхитился Алеша, с любовью глядя на свою подругу, и с готовностью поддержал ее:

— Я тоже подежурю с Юлей.

Лариса демонстративно зевнула, прикрывая рот ладонью, и произнесла:

«Пожалуй, самое время подремать немного…»

Однако на самом деле ей было не до сна. На сегодняшнюю ночь у нее была назначена очередная поставка видеоматериала. Ситуация выглядела неоднозначно. Приходилось идти на риск. Сегодня ей совсем не до сна.

В два часа ночи она встала и прокралась к выходу из комнаты. Если сладкая парочка сейчас находится наверху, в бункере, то все пропало — поставка будет сорвана. Это значит: новая серия «Строптивых» не выйдет вовремя на экран.

И значит, она не досчитается очередных пяти тысяч.

Бесшумно прокравшись к комнате Лизы, она услышала ее серебристый смех из-за двери. И сразу же у нее отлегло от сердца. «Все в порядке, — решила она. — Голубки в голубятне, и, значит, небо свободно».

Неслышно открыв дверь пластиковой карточкой, она пробралась вверх по лестнице. Мониторы были погашены. «С чего это вдруг?» — нахмурилась она и щелкнула тумблером. Пробежав беглым взглядом по экранам, она успокоилась. Все обитатели острова находились на своих местах. Надя заснула, Юля с Алешей о чем-то тихо шептались у ее изголовья. Сладкая парочка мирно посапывала на одной подушке. Ольга Витальевна сидела в карцере. Итак, за дело!

* * *
— Ты не представляешь, что я сегодня видела по телевизору! — Губы Юли приятно защекотали ухо Алексея. Она старалась говорить очень тихо, чтобы не разбудить больную. — Ты не поверишь! Оказывается, нас показывают по ТВ! Это значит, нас кто-то снимает здесь!

— Ну, конечно, нас снимают, — согласился тот. — А ты не знала? Дом нашпигован камерами, как подушечка для иголок — булавками!

Больная еле слышно застонала во сне, и заговорщики притихли, затаив дыхание.

— Нет, ты не понимаешь, — продолжала Юля чуть погодя, когда Надя успокоилась и погрузилась в сон. — Все, что происходит на острове, одновременно транслируют по всей стране по центральному каналу! Все! Понимаешь, все! То, как мы едим, спим, пьем, моемся, ругаемся — все, абсолютно все! Даже показали, как Надя столкнула Лизу с обрыва — я видела это собственными глазами! А мы еще не верили Дубровинской…


Больная не спала. Затаив дыхание, она вслушивалась в разговор.

— Неужели это правда? — изумился Алексей.

— У Ларисы в комнате телевизор показывает НТК, а остальные «ящики» в доме почему-то этот канал не ловят. Поэтому мы ничего не знали!

— Значит, там все знают, что с нами стряслось и где мы? — внезапная тревога пронзила Алексея, тревога за свое кратковременное и ненадежное счастье.

— И не спешат нам на помощь?

— Если бы знали, наверняка уже приехали бы, — рассудила девушка. — У меня до сих пор в голове это не укладывается. Что происходит? Надо завтра же всем рассказать!

Они еще долго совещались, сидя у постели больной, строя самые невероятные планы и предположения. А Надя лежала без сил, бледная, со слабым пульсом и похолодевшими конечностями, боясь пошевелиться, чтобы не вызвать новый позыв рвоты, и подслушивала их разговор.

Ей внезапно совсем расхотелось умирать.


Нетерпеливыми руками Лариса вытащила кассету из магнитофона.

Времени нет просматривать и выбирать самые интересные эпизоды. Там, на телевидении, разберутся.

В пакет полетели последние записи. В магнитофоны отправились чистые кассеты из высокой полки, а образовавшуюся брешь она в целях конспирации замаскировала пустыми коробками.

Упаковав сверток, она, как обычно, оставила на вертолетной площадке перевязанный бечевкой пакет, затем дрожащими пальцами набрала заветный номер телефона, бросила в него короткое «Я готова» и застучала каблуками вниз по лестнице, спеша покинуть опасное место.

Надо торопиться, пока голубки в голубятне, пока ее не хватились…

Пробравшись в свою комнату, она тихо застыла под одеялом, чувствуя себя преступницей. Наверно, пора прекращать этот криминальный бизнес, пока они здесь не перебили друг друга. Уже засыпая, она услышала деловитый рокот подлетающего вертолета, который невнимательному уху было так легко спутать с рокотом моря, и блаженно улыбнулась. Все хорошо… Все идет по плану! Еще несколько серий — и она бросит это опасное дело и вернется домой.

Еще только несколько серий!

* * *
— Вертолет! — встрепенулась Юля, подняв голову. — А что если…

— Но ведь летчик все равно не увидит нас в темноте. — Алексей понял ее с полуслова.

— А вдруг Надя умрет? Мы должны попробовать ее спасти!

Они сорвали с кроватей простыни и побежали вниз, задыхаясь от волнения.

В саду Алексей поджег край простыни и замахал им в воздухе, подавая сигналы. Освещенная площадка на крыше дома была отлично видна в темноте. Темная фигурка пилота снизу казалась крошечной.

— Может, крикнуть? — предложила Юля.

— Нет, еще всех перебудим в доме, а летчик все равно не услышит. Не нужно, — ответил Алексей.

Они еще интенсивнее замахали горящими тряпками, рискуя обжечься раскаленными хлопьями сажи, которые красиво взмывали в воздух, плавно кружились над головой, колеблемые ночным бризом, и, точно гигантские светляки, медленно опускались на землю.

Через минуту вертолет взмыл в небо, и вскоре его рокот стих, слившись с размеренным гулом прибоя.

* * *
На обратном пути Тео Костаки смятенно размышлял над тем, что увидел во время этого рейса. На душе у него было тревожно. Эти странные огни далеко внизу… Темнота и мятущиеся огни внизу… Странно все это!

Он вновь тяжело вздохнул и покачал головой. Права была София: не надо было ему ввязываться в это странное дело. Ведь у него есть жена, любовница, дети, любимец Теократис…. Двойное жалованье больше не радовало его. Тео было страшно.

— Ладно, еще один рейс — и брошу, — твердо решил он. И снова надрывно вздохнул.

«О боги!..»

* * *
Утром, поднявшись наверх, он поначалу не заметил ничего подозрительного. Не до того было — надо было распаковать груз, рассортировать продукты, отправить их вниз. Однако странное сосущее чувство, похожее на тревогу, не давало покоя, и он озабоченно нахмурился. Мониторы привычно светились голубоватым светом в полумраке. Но ведь он выключал их, когда приводил сюда Лизу. Он помнил это абсолютно ясно — девушка сама попросила его об этом!

— Странно, очень странно! — подумал он, но усилием воли выбросил эту мысль из головы. Сейчас его волновало другое. Лишь под утро ему сообщили, что Надя едва не умерла этой ночью, отравившись, по всей видимости, вином.

Странно! А ведь вино он всегда заказывает в одном и том же хорошем магазине. Да и остальные его тоже пили. Все это выглядело так странно, так непонятно…

* * *
— Клянусь вам, я видела это собственными глазами! — горячилась Юля.

Ей не верили.

— Это бред! — усмехнулась Лариса, оглядывая всех в ожидании поддержки. — Ведь мы прекрасно знаем: обратной связи с островом нет!

Удивленно приоткрыв рот, Лиза слушала их препирательства, любопытно вертя головой на длинной и тонкой шее.

— Он тайно снимает нас камерами, а потом продает пленки на телевидение! — кипятилась Юля. — Клянусь, я видела это своими глазами!

— Конечно, Юля не лжет, — вступился за возлюбленную Алеша. — Я ей верю! Она мне сама рассказывала об этом сегодня ночью!

Лариса усмехнулась и погладила Юлю по голове, точно капризного ребенка. Та обиженно дернулась от ласковой руки, точно от ожога.

— Господи, да кого вы слушаете! Ей просто показалось! Это же невозможно! — Лариса рассмеялась высоким искусственным смехом.

Однако на душе у нее было тревожно. О черт, так глупо попасться!

Оставила телевизор без присмотра, растяпа, надо было хотя бы сбить настройки каналов! Теперь одна надежда на то, что девчонке не поверят.

— Сами увидите сегодня, своими глазами! — горячилась Юля. — Повторение шоу будет утром, в двенадцать часов.

— Хорошо, хорошо, дорогая, только не волнуйся, мы тебе, конечно же, верим, — проговорила Лариса успокаивающим тоном, каким разговаривают с малыми детьми.

Немного подумав, она предложила:

— Только давайте не станем говорить об этом Игорю. Мало ли, как он отреагирует… Не хватало нам еще новых неприятностей, — туманно пояснила она.

— Хорошо, — согласились все с ней. «А я все расскажу!» — хитро прищурилась Лиза, ничего не говоря вслух. Она уже знала, какую плату потребует за сообщенные сведения — за это он даст ей позвонить отцу.

* * *
— Папа, это я! — всхлипнула в трубку разнервничавшаяся Лиза.

Как же тут не нервничать: сначала он не поверил ее рассказу, а потом, после устроенной истерики, немного смягчился, но потребовал, чтобы разговор с отцом проходил под его контролем. Лишь после того, как Лиза разрыдалась в голос, он уступил ей, успокаивая себя тем, что все равно ничего конкретного о своем местонахождении она сообщить не сможет.

— Папа, я здесь! — Лиза всхлипнула в трубку еще громче.

— Это ты, Лизок, ты? Ты где? Ты — нормально, да, нормально? — в трубке сбивчиво зажурчал торопливый говорок отца.

— Я здесь, папа! Тут такая история… Мы на острове…

— Да, я все знаю, все видел… Я работаю над этим… Мы все смотрим «Укрощение строптивых», и я уже сделал заявление для прессы. И в правоохранительные органы. Не волнуйся, все под контролем!

— Папа, а когда ты меня заберешь отсюда?

— Да, все под контролем… Все под конт… Скоро, очень скоро!

— Когда? Я не могу больше оставаться здесь, я хочу домой!

— Нет, пока не могу! Потерпи! Да, уже скоро… Я работаю над этим… Все под контролем! Больше не звони, ты же знаешь, я на прослушке. Все под контролем. Я обязательно тебя выручу. Ну, пока!

— До свиданья, па-а-па-а, — разрыдалась Лиза в трубку. Ответом ей были короткие гудки.

Глава 11

Он не понимал, что все это значит. Какая-то передача, где показывают остров, их дом, их жизнь? Чудовищно и нелепо! В это невозможно поверить! Это просто чушь! Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

Но включенные кем-то мониторы в то утро… А ведь он точно помнил, что выключал их перед уходом! Неужели кто-то смог проникнуть в святая святых, в его бункер? Эх, нужно было и комнату управления для верности оборудовать видеокамерой. Не пришлось бы сейчас ломать голову, имея видеозапись. Но тогда он посчитал, что это лишнее. Тогда…

Конечно, в последнее время он потерял бдительность, расслабился.

Перестал просматривать кассеты, фиксирующие жизнь небольшой колонии на острове.

Посчитал, что все под контролем, что пленницы ныне полностью покорны его воле…

А вдруг за островом ведется тайное наблюдение, а потом изображение передается в эфир? Абсолютно нереально! Это потребовало бы такой дорогостоящей аппаратуры и такого вложения средств, которые не под силу средней телекомпании.

Да и зачем? Скорее всего, волноваться нечего: девчонка увидела какой-то фильм по телевизору и возомнила себе Бог знает что.

Все же он решил просмотреть последние кассеты с записями. По экрану поползли привычные, ничем не примечательные кадры: пустые комнаты, обыкновенная размеренная жизнь огромного дома. А вот консилиум у постели больной, испуганные лица, стоны умирающей…

А вот ночные съемки… Рыжие пятна на экране: камера в саду зафиксировала странные огни возле дома, как будто кто-то подавал знаки горящими факелами в темноте. Отблески огней бросают розовые тени на лица…. Ба, да это наша парочка, Юля и Алеша! Вот слышен гул взлетающего вертолета. Все ясно! Они пытались привлечь внимание летчика. И, видимо, безуспешно…

Хорошо же! Вот и первые кандидаты на усмирение… Наказание ослушникам последует незамедлительно.

Поехали дальше… Лиза говорила, будто в передаче показывали, как ее столкнула с обрыва рыжая красотка… Это было примерно неделю назад. Кассета должна находиться в, стопке, куда он складывает записи для создания хронологии.

Он подошел к обширному стеллажу во всю стену. Попытался аккуратно вытащить из стопки бумажную коробку. Одно неловкое движение — и вся пирамида рассыпалась с легким шуршащим звуком. Коробки от кассет оказались пустыми.

Записей не было.

С ошеломленным лицом он сидел на полу посреди разбросанного хлама и не мог собрать разбегающиеся мысли. Ему казалось, что вся его с таким трудом налаженная жизнь разваливается на глазах.

* * *
В назначенное время вся честная компания, кроме нынешней фаворитки хозяина, Лизы, собралась возле телевизора. Лариса была готова к обороне и предусмотрительно сбила все настройки канала.

— Вы видите, девочки, на частоте НТК только снег да помехи! — убедительно проговорила она, щелкая пультом.

— Знаем мы эти помехи, — усмехнулась Юля к попросила елейным голоском:

— Пожалуйста, Алеша, попробуй ты…

Алексей с серьезным видом взял у нее из рук телевизионный пульт. С техникой у него всегда были лады. Девочки в шоу вечно просили его помочь с аппаратурой. Настройка заняла не более минуты. Вскоре на экране появилось четкое изображение с логотипом НТК. После рекламы возник диктор со слащавой мордочкой и подведенными, точно у женщины, глазами и, оптимистически сияя, возвестил:

"В нашей программе произошли изменения… Художественный фильм…

Новости… Встреча с политиком… А потом, дорогие телезрители, вы наконец сможете узнать, что происходит сейчас на далеком южном острове. Вы узнаете, отчего погибла Надя, как развиваются отношения юных влюбленных. Юли и Алеши, удалось ли коварной Лизе покорить сердце своего хозяина и выпустили ли из карцера Ольгу Витальевну. Сегодня в эфире пятьдесят шестая серия документального шоу «Укрощение строптивых»!"

Женщины удивленно переглянулись. Лариса сидела ни жива ни мертва.

Пришлось вытерпеть скучнейший художественный фильм, программу новостей и даже встречу с известным политиком. Наконец, когда терпение было на исходе, вновь появился диктор с оптимистическим лицом и произнес, натужно сияя:

"По техническим причинам очередная серия документального шоу «Укрощение строптивых» сегодня в эфир не выйдет. Вместо этого смотрите передачу «Новые голоса нашей эстрады».

— Ну, что я говорила! — торжественно объявила Лариса. — Тебе все показалось, дорогая, — обратилась она к Юле.

Озадаченные женщины разошлись по комнатам. Однако тот, кто пристально наблюдал за ними из своего убежища наверху, конечно же, заметил откровенно торжествующее лицо Ларисы. Он видел то напряжение, которое сохранялось на нем до объявления о переносе показа, видел чувство облегчения, которое разлилось по нему, когда передача не вышла в эфир.

Страшное подозрение закралось в его душу… Нет, его бывшую жену голыми руками не возьмешь, это он знал лучше других. К укрощению этой строптивицы следовало основательно подготовиться.

Сладкая парочка, Юля и Алексей, его давно раздражала. Они словно не желали ничего видеть вокруг себя. В том числе и его лично. Они плавали в безвоздушном пространстве собственной влюбленности, мало что замечая вокруг.

Кто бы мог подумать, что эти крошечные каморки на чердаке, поначалу предназначенные для технических служб, придется использовать по особому назначению. Карцер в подвале уже был занят Ольгой Витальевной, мест для содержания строптивых узников катастрофически не хватало.

* * *
Дверь каморки распахнулась, и в лицо пахнуло душным горячим воздухом — днем крыша дома раскалялась до такой степени, что на ней можно было жарить яичницу, и на чердаке держалась температура градусов под сорок, ночью же наваливалась вечерняя свежесть, и там становилось чересчур холодно. Пришлось наскоро прорезать в двери крошечное, не больше кулака, окошко для передачи пищи и установить ведро в углу для отправления естественных потребностей.

Юля как будто специально попалась ему навстречу в холле. Слава Богу, она была без своего преданного кавалера.

— Идем со мной! — приказал он ей, и по его встревоженному лицу девушке стало ясно: что-то произошло.

— Что случилось? — встревожилась она. В ответ он лишь неопределенно мотнул головой в сторону лестницы. — Что-то с Алешей, да?

Новый кивок. Она сама дала ему отличный предлог.

— Он просит тебя прийти, — торопливо проговорил он. — Быстрее!

Главное, чтобы никто не попался им навстречу…

Лицо Юли выглядело встревоженным, а ее сердце испуганно билось при мысли о том, что Алеше плохо. Она летела вперед, не чуя под собой ног.

Отворив дверь чердака, ее спутник посторонился, галантно пропуская даму вперед. Близоруко щурясь в пыльном сумраке. Юля сделала шаг в темноту — и услышала металлический скрежет замка у себя за спиной.

— Ты будешь сидеть здесь, пока я не решу, что с тобой делать! — прозвучал мрачный голос по ту сторону двери. — Я давно предупреждал вас: каждая попытка побега будет нещадно караться! Вы подавали знаки летчику!

Только теперь она разгадала его уловку.

— Но мы хотели помочь Наде! — жалобно оправдывалась Юля, приложив губы к двери. — Мы не виноваты! Мы не хотели бежать, мы хотели, чтобы летчик привез врача!

— Вы нарушили мой запрет! — произнес ледяной голос.

Безжалостно загремел ключ в замке.

— Но ведь она могла умереть! — Ответом ей было молчание. Юля еще пуще заколотила кулаками в дверь и закричала что было силы:

— Послушайте, Алеша не виноват! Это я все придумала! Я одна!

Пожалуйста, накажите меня, только его не трогайте…

Его лицо неприятно дернулось от ее слов. Такая в них звучала боль и такая любовь… Тяжелые шаги быстро удалялись по коридору.

* * *
— Там Юля… Она… Ей плохо… — сбивчиво произнес он, стараясь не глядеть в испуганно расширившиеся глаза Алексея, — Что с ней? — Алеша с готовностью вскочил ему навстречу. Он выглядел сильным, гибким, как девушка, и, как девушка, красивым. Если бы только он остался девушкой…

— Ей плохо… Она… Она зовет тебя…

Алексей послушно заспешил за ним по многочисленным коридорам и винтовым лестницам, ведущим под крышу здания. Открылась невысокая дверь с крошечным, не более кулака, окошком на уровне глаз.

— Она… Она там… Иди.

Алексей шагнул, доверчиво вглядываясь в темноту. В ту же секунду за его спиной загремел ключ в замке.

— Эй, что происходит? — удивился Алексей, поняв, что он угодил в ловушку. — Где Юля?

И тут же он догадался, что произошло на самом деле.

— Это все я придумал! — закричал он, прижимаясь губами к замочной скважине. — Юля не виновата, отпустите ее!

Безжалостный тюремщик молча опустил ключ в карман и поспешил прочь.

Итак, двое готовы. Еще одна, Ольга Витальевна, в подвале. Итого трое. Из оставшихся только Лиза его союзница. Остаются Надя и его бывшая жена.

Но Надя хотя и способна на решительные поступки, но в данный момент серьезно больна и потому не опасна. Можно оставить ее на потом. А вот Лариса… Ею и займемся, решил он.

С женщинами без иезуитской хитрости обойтись нельзя — быстро останешься в дураках, усмехнулся он. Поднявшись к себе наверх, он отыскал в ящике стола диктофон и вернулся к своей первой пленнице.

Подкравшись к двери, он поставил включенный диктофон на пол. А потом отошел в сторону и закричал измененным голосом:

— Юля, ты где?

Как он и рассчитывал, уловка сработала блестяще. Юля вскочила и что есть силы заколотила в дверь кулаками:

— Я здесь, Алеша, помоги мне! Меня заперли! Я здесь!

— Юля-а-а…

— Я здесь! Эй! Помогите, хоть кто-нибудь! — надрывалась девушка.

Посмеиваясь в душе, он забрал диктофон и заспешил вниз. У него было очень мало времени, он торопился.

* * *
Лариса напряженно размышляла, что ей делать. Рано или поздно ее махинации вскроются, и тогда не сносить ей головы. Разъяренный муж может сделать с ней все, что угодно. Нужно придумать опережающий удар. Но какой?

Может, организовать пожар в бункере, чтобы замести следы? Выглядит привлекательно: короткое замыкание, плавящийся пластик, тлеющие деревянные панели. Пожарных здесь нет, так что…

Нет, слишком опасно, решила она. Кроме того, пожар в бункере будет означать, что больше никаких серий «Укрощения строптивых» уже не будет: огонь повредит аппаратуру. Нет, она не может собственными руками разрушить с таким трудом построенное здание собственного успеха. Но что тогда?..

— …ите-е! — послышался отдаленный крик. Лариса замерла, прислушиваясь. Кажется, показалось.

— …оги-те-е! — Крик донесся чуть яснее и ближе. Не раздумывая, она выбежала в коридор. Чей это голос? Может быть, что-то с Надей? Неужели она умерла? Лариса побежала туда, откуда доносились крики.

Завернув за угол коридора, она остановилась и прислушалась.

Тишина… И вдруг опять, уже отчетливее и ближе: «Кто-нибудь, помогите!»

Еще один коридор, поворот налево и — тупик! И в тупике — одна-единственная дверь, из-за которой доносился надрывный зовущий голос.

Не долго думая, Лариса рванула на себя ручку. И в ту же секунду кто-то схватил ее за шею, повалил на пол (она больно ударилась бедром), затащил сопротивляющееся тело в комнату и быстро захлопнул дверь.

— Кто это? — крикнула Лариса и тут же догадалась:

— Это ты?!

Молчание было ей ответом. Молчание — и удаляющиеся по коридору шаги.

Поднявшись с пола, Лариса огляделась. Она отметила про себя узкое оконце с фигурной решеткой под потолком, душный застоявшийся воздух и небольшой диктофон, расплющенный ее падающим телом. Ей хотелось в голос завыть оттого, что она так глупо, как девочка, попалась в расставленные сети.

* * *
Поздно вечером Кузовлев возвращался проходными дворами к себе домой, чутко реагируя на появление запоздалых прохожих. Даже теперь, удалившись от дел, он придерживался одной из заповедей разведчика: не возвращайся дважды одной и той же дорогой… За эту часть пути он был спокоен, но оставался еще подъезд…

Двое парней неслышно отделились от стены, когда черная грузная тень миновала лифтовый холл. Один короткий взмах — и сильный удар согнул мощное тело пополам. Ни слова не говоря, нападавшие заломили пленнику руки за спину и втолкнули в машину. Через несколько минут он уже сидел в ярко освещенном кабинете следователя.

— Что ж вы так грубо работаете-то? — ухмыльнулся Кузовлев, потирая вывернутую руку. — Могли бы культурно пригласить, я бы сам к вам пришел!

— Так вы же не шли! — Следователь с телячьими глазами улыбнулся обезоруживающей белозубой улыбкой. — Как же, Алексей Михайлович, еще прикажете поступать? По повестке вы не являетесь…

— А я газет не выписываю, в почтовый ящик не заглядываю…

— Дома вас не бывает…

— Дела все, дела!

— Вот и пришлось вас принудительно препроводить для…

— Для допроса?

— Нет, для беседы, пока только для беседы. Хотелось узнать, что вам известно об авантюре, которую затеял ваш шеф.

— О какой еще авантюре? — допрашиваемый вскинул на следователя удивленные глаза. На дне их читалась тщательно ретушируемая тревога.

— Вы что ж, телевизор не смотрите, шоу «Укрощение строптивых»?

— Нет, не смотрю.

— Ну, тогда я объясню… Тропический остров, компания похищенных девиц, издевательства над ними, преступления и так далее…

— А от меня-то что вам нужно?

— Координаты острова… А также все, что вы можете сообщить по этому поводу.

— Я ничего не могу. Ничего не знаю. Я старый человек, на пенсии давно, ничего не помню…

— Нам известно, что вы курировали строительство на острове, собирали данные о потенциальных жертвах…

Он понял: ничего не зная наверняка, следователь только закидывал удочки.

— Я? В первый раз об этом слышу, — откровенно рассмеялся ему в лицо Кузовлев.

Следователь напрасно старается — ведь он не из тех, кто предает своего Хозяина. Он будет служить ему до последней капли крови. Чьей крови — не уточняется.

По слухам, Ларик Кедров ныне был неплохо устроен. Он работал начальником службы безопасности крупного банка. Строгий черный костюм, галстук, белоснежная рубашка, тонкие золотые очки — ни дать ни взять, преуспевающий банкир.

Судя по выражению лица, бывший подчиненный Кузовлева был не слишком рад визиту коллеги. Вероятно, он подозревал того в стремлении устроиться на работу и ждал униженных просьб. Хотя, возможно, тот пришел по поводу вчерашней повестки из милиции. Все это было чертовски неприятно!

— А, это ты… — кисло вымолвил Ларик, отводя взгляд.

— Надо поговорить, — сурово произнес Кузовлев. По его безапелляционному тону стало ясно: он настроен очень серьезно.

— Где будем говорить?

— У меня в машине.

Через несколько минут они рука об руку вышли из зеркального здания банка и сели в видавший виды «москвичонок». Автомобиль, паралитически дергаясь, отъехал по направлению реки. Престижный офисный район остался позади, дорога стала расхлябанной и ямистой, как стиральная доска, а вдоль обочины потянулись захламленные пустыри промзоны.

— Тебя уже вызывали? — коротко спросил Кузовлев.

— Завтра пойду, — с недовольным выражением лица ответил Кедров.

— Не ходи.

— С чего это вдруг?

— Не надо.

— А дальше что? — невесело усмехнулся Ларик. — Привод под конвоем?

Ты знаешь, Михалыч, я сейчас солидный человек, мне свое место терять неохота.

— Догадываешься, о чем речь будет?

— Есте-с-с-сно…. Не дурак же я.

— И что, расскажешь?

— По мере сил.

— Хозяина заложишь? — жестко произнес Кузовлев.

— Он мне больше не хозяин. У меня нынче новый шеф.

Он замолчал, напряженно глядя перед собой.

— Слушай, — нарушил молчание Кузовлев, — связь с ним нужно наладить, с Хозяином… Надо его предупредить!

— Связи у меня нет никакой. Он сам так решил. Ну, ты же сам знаешь: что ему в голову втемяшилось, не выбьешь. Разве что через вертолетчика предупредить… Да и то, наверно, бесполезно: я сам лично инструктировал его насчет контактов. Дохлое дело! — уверенно заметил Кедров.

— А как вертолетчика найти?

— Да я же говорю тебе, дохлое дело…

— Мне решать… Как его найти?

— Костаки Тео, живет в городке на побережье…

— Погоди, сейчас запишу. — Кузовлев медленно полез рукой в нагрудный карман. — Память стала что-то подводить.

Кедров ухмыльнулся, терпеливо ожидая окончания неприятного разговора.

— Значит, все-таки пойдешь? — промолвил Кузовлев, неторопливо доставая ручку.

— Конечно, пой… — Кедров не договорил. Неожиданно он захрипел и стал плавно заваливаться на левый бок. Рубашка в просвете расстегнутого пиджака медленно окрашивалась красным. Лицо покрылось смертельной бледностью, а глаза закатились под лоб, точно подергиваясь белесой пленкой.

— Я же говорю, не надо ходить, — будничным голосом проговорил Кузовлев и, перегнувшись через обмякшее тело, дернул дверцу машины.

Тело Кедрова, мягко всплеснув руками, повалилось в битые кирпичи, пачкая черной липкой жидкостью чахлые кустики чуть тронутой заморозками травы.

Пистолет с глушителем Кузовлев выбросил по дороге в небольшое озерцо, куда местная артель сливала промышленные стоки.

Ему нужно было торопиться.

* * *
Огромные библейские глаза Тео Костаки, казалось, грозили вылезти из орбит. Говорила же ему его жена: не связывайся… Говорила ему любовница София…

Высокий седовласый тип в широкополом плаще, карман которого выразительно оттопыривался, скрывая, по-видимому, что-то огнестрельное, на ломаном английском потребовал отвезти его на остров.

Тео что-то бессвязно залопотал в ответ на его просьбу. Он жалобно блеял про свою жену, про любовницу Софию, детей Ласту, Косту, Александрину и даже про любимца Теократиса, но этот сумасшедший русский его не слушал. Он выразительно опустил руку в карман просторного плаща.

— Мне запрещено инструкцией брать на борт посторонних, — лопотал летчик, но проклятый карман плаща, точно магнитом, приковывал испуганный взгляд бедного Тео.

И тогда, дрожа от ужаса, бедный пилот сдался.

— Позвольте попрощаться с женой, — жалобно пролепетал он, шмыгая носом. Но незнакомец его не понял, кивнув на готовый к взлету вертолет.

Тео не сомневался: нынешний рейс на проклятый остров окажется последним для него. В своей жизни он сделал всего три ошибки, и все три — смертельные. Первая ошибка — что он вообще согласился на эту работу, вторая — что за дополнительные деньги согласился забрать пакет с острова, а третью он совершает сейчас, в эту минуту. Третья ошибка обычно бывает последней…

Разогнав вокруг себя клубы пыли, вертолет наконец нехотя вздрогнул, натужно взвыл и неторопливо оторвался от земли. Он нес на борту двоих людей.

Глаза одного из них были выпучены от ужаса.

* * *
— Эй, кто-нибудь! — слабо пролепетала Надя, приподнимаясь на локте.

Выздоравливающий организм требовал еды, ей хотелось пить. Она чувствовала себя забытой. С самого утра к ней в комнату никто не входил. Неужели что-то случилось?

— Юля! — слабо крикнула Надя, спуская ноги на пол. Тишина отозвалась ей тревожным шепотом деревьев за окном.

Преодолевая дурноту, девушка поднялась с постели и, шаркая по полу ослабевшими ногами, выглянула в коридор.

— Эй, кто-нибудь! — слабо позвала она. Внезапно странный вихрь налетел на нее сбоку и втолкнул ее обратно в комнату. Надя испуганно ойкнула.

— Чего ты орешь! — прошипела ей Лиза прямо в лицо. — Лежишь в своей кровати, вот и лежи тихо…

— А где все?

— Где-где, на бороде! — Лиза затравленно оглянулась. — Тут такие дела! Слышь, Юльку с Алешкой заперли на чердаке, Ольга Витальевна кукует в подвале, а Ларису в кладовку засадили.

— За что? — Брови Нади изумленно поползли вверх. На фоне случившегося было не до старых счетов.

— За что, за что… За то самое! — Лиза вновь воровато обернулась.

— Слышь, выходит, Юлька-то не врала. Ну, насчет передачи… Хозяин в бешенстве — кассеты пропали. Ну, те, на которые с камер все пишется.

— Как пропали? — удивилась Надя.

— Вот так и пропали!

— Но ведь отсюда ни одна живая душа…

— Значит, по воздуху, с попутным ветром… Вот он и лютует. Ш-ш-ш!

— зашипела Лиза и прижала палец к губам. — Кажется, идет!.. Прячься!

Вдали послышались твердые тяжелые шаги.

— Ну, что, Игорь Георгиевич? — расплылась Лиза в угодливой улыбке и выскользнула за дверь. — Узнали что-нибудь новое?

После этих слов раздался странный утробный хрип — и все стихло.

В щель Надя видела, как сильная мужская рука схватила девушку за горло и, придушив, как котенка, поволокла за собой. Лиза только хрипела, вращала белками глаз да заливалась багровой удушливой краснотой. Ее ноги безжизненно волочились по полу, как у трупа.

Надя с тревожно бьющимся сердцем прислонилась к стене. Ей было жутко.

Глава 12

Как там называлась эта передача, о которой говорила Юля…

«Укрощение строптивых», что ли? Что ж, название как нельзя лучше отвечает текущему моменту. Ну ничего, сейчас все «строптивые» у него в кулаке, он их укротил, как опытный дрессировщик обуздывает кровожадных животных…

Он включил компьютер. Если такая передача существует, на одном из сайтов телекомпании в Интернете должно быть упоминание о ней. Что-нибудь да должно найтись — действующие лица, краткое содержание, анонсы, реклама, рейтинг… Через несколько секунд поисковая система вывалила целый список ссылок.

«Конференция. Тема для обсуждения: действительно ли в шоу „Укрощение строптивых“ используются съемки скрытой камерой, или это игра профессиональных актеров?» Далее, статья: «Критики теряются в догадках относительно личности сценариста знаменитого шоу, у которого уже существует масса подражаний…», «Знакомьтесь: главные героини шоу…», «Мы влюблены в них всем классом!» — пишут школьники из Магадана…"

Ага, вот! На экране развернулась яркая страница сайта, целиком посвященного шоу «Укрощение строптивых». Под пляшущими буквами он неожиданно увидел свою фотографию — мелкую, расплывчатую, плохо узнаваемую. Чуть ниже — действующие лица крупным планом: Юля, Лиза, Надя, Ольга Витальевна, Лариса, Алексей (он же Алена)… Краткое содержание прошлой серии… Критика, отзывы…

Рейтинг — один из самых высоких среди сериалов. Кадры из шоу: фигурка (в которой с трудом угадывается силуэт Лизы) летит в пропасть, Ольга Витальевна, печально подперев щеку, сидит в карцере, Надя на кухне пьет вино с Лизой на брудершафт.

Закрыв глаза ладонью, он отвернулся от экрана. Это какой-то бред!

Этого не может…

Ледяные пальцы сжали виски. Так, надо соображать… Логика такая: кто-то узнал о случившемся и похитил кассеты. Но ведь это невозможно, на острове нет посторонних! Значит, свои?

Итак, надо узнать, кто и каким образом мог похитить кассеты. Кто-то из тех шестерых ангелочков со змеиными душами, что обманули его льстивыми речами и чарующими улыбками.

Кто же из них? Если бы не некоторые сомнения, он бы с уверенностью указал на свою бывшую жену. Это в ее духе — организовать подобную шутку. Но как она могла проникнуть в бункер? Вход в святая святых охраняется электроникой.

Кто еще? Юля, Алеша? Они были заняты друг другом, им не до этого. Ольга Витальевна? Вряд ли она стала бы готовить побег с топором и бечевкой, если бы у нее наклевывалось такое выгодное дельце! Надя? Слишком простодушна для такой тонкой работы. Неужели Лиза? Но ведь Лиза целиком на его стороне, она всегда помогает ему…

Дубровинская была единственной, кто побывал в бункере!

Подстегиваемый интуицией, он раскрыл ящик стола, в котором хранились запасные пластиковые карты для входа наверх. Всего их было заказано пять штук про запас. Одна у него, значит, должно остаться четыре. Но их только три!

Итак, виновник происшедшего был найден. Им оказалась льстивая козочка с миловидным личиком и черной пакостной душонкой. И эту козочку, козу отпущения, нужно было немедленно наказать. Он во что бы то ни стало дознается, каким образом Лиза провернула эту махинацию.

Надо спешить.

Монитор показывал, как две девушки о чем-то шептались в коридоре, испуганно озираясь. Две, еще остававшиеся на свободе. Если, конечно, это можно было назвать свободой… Что ж, по крайней мере одна из них и такой свободы не заслужила…

Отшвырнув клавиатуру, он решительным шагом направился к лестнице…

* * *
— Я… Я ничего не знаю… Я ни в чем не виновата… — скулила Лиза, ползая по полу. Она ужасно боялась этого страшного человека со сверкающими бешенством глазами. — Я ничего не делала!

— Говори, как ты передавала кассеты! Кому? — Холодно глядя на нее, он демонстративно поигрывал плеткой в руке.

— Но честное слово, я ничего…

Раздался тонкий свист, и плетка с узелками на конце оставила на тонкой коже предплечья багровый рубец. Раздался жуткий крик:

— А-а-а!

— Говори!

— Я все скажу! Все! Только не бейте!

— Кому ты передавала кассеты?

— Я ничего не знаю… А-а-а! — Новый удар… И новый, набухший багровой кровью рубец.

* * *
Надя так перепугалась, когда все это случилось с Лизой… Это было так неожиданно! Что же будет с ней самой? Защищаться ей нечем, оставалась надежда только на длинные ногти и зубы.

Жива ли еще Лиза — неизвестно. Когда хозяин схватил ее, вид у него был ужасно решительный. Своими ручищами он мог задушить девушку одним движением. А что, если после Лизы он примется за нее, Надю? Ведь сил у нее после болезни, как у цыпленка.

Осторожно ступая босыми ногами, Надя прокралась из комнаты.

Из подвала доносился какой-то странный свист, гудела чья-то сбивчивая речь… «Где кассеты? Кому ты их передавала?»

Пауза. Свистящий звук. Крик.

— А-а-а! — пронеслось по всему дому.

Надя вздрогнула. Какой ужас! Неужели это Лиза так кричит? Да, это ее тонкий голос. Он убьет Дубровинскую, и она останется один на один с этим чудовищем. Нужно скорее спрятаться, пока он не настиг ее.

Покачиваясь на дрожащих от слабости ногах, девушка побрела по коридору. Длинная рубашка цеплялась за дверные ручки — Наде казалось, что это дом, точно сторукое ужасное чудовище, не пускает ее.

— …а-а-а! — донеслось до нее совсем близко, за поворотом извилистого коридора.

Надя отпрянула назад: неужели он уже здесь, в этой части здания? Он гонится за ней!

— …а-а-а! — донеслось совсем рядом. — Кто-нибудь! Отзовитесь!

Юля-а-а! Алеша-а-а!

— Кто здесь? — Девушка боязливо сделала шаг вперед.

— Это я, Лариса! — послышался знакомый голос. — Надя, это ты? Ты на свободе?

— Да, только не кричи, — умоляюще прошептала Надя. — Тише!

— Почему? Что случилось?

— Тут такое… Лизу чуть не убили!

— За что?

— Кажется, за какие-то кассеты. Он требует, чтобы она созналась, кому передавала их. А она не признается.

Молчание за дверью. Раздраженный голос:

— Вот ненормальный… Что это ему взбрело? Она здесь ни при чем!

И вновь протяжный крик Лизы, полный мучительной боли, прокатился по дому…

— Я боюсь, он и меня убьет. Я хотела спрятаться, — испуганно пролепетала Надя, едва не теряя от страха сознание.

— Ясно, — проговорила Лариса и тут же потребовала:

— Выпусти меня!

— Как?

— Не знаю, придумай что-нибудь! Выломай дверь!

Надя с силой дернула ручку — дверь даже не шелохнулась.

— У меня сил не хватит. — Пауза.

— Слушай, а где они сейчас? — заговорщически прошептала Лариса.

— В подвале.

— Это хорошо… Ты должна мне помочь. Послушай, не перебивай! Я дам тебе карточку, ею открывается ход наверх, в бункер… Там, в ящике стола, наверху лежит пистолет. Возьми его и…

Раздалось тихое шуршание, и твердый пластиковый прямоугольник просунулся в щель.

— Хорошо, — прошептала Надя, все больше слабея от страха, — я попробую…

* * *
Отшвырнув теряющую сознание от обиды и боли Лизу, он наконец остановился, тяжело дыша. Что ж, они напрасно рассчитывают, что слезы подействуют на него! Он с пристрастием допросит одну пленницу за другой и выяснит, кто из них осмелился на преступление. И если даже они умрут после пыток, никто не узнает об этом, ни единая душа! Он уедет отсюда и вновь найдет себе новых жертв, более покладистых и менее строптивых…

Створка двери отлетела от сильного удара. Небольшой коренастый столик на гнутых ножках, стоявший за ней, рассыпался в щепы, ударившись о стену. В запале бешенства он не обратил внимания на это. Сейчас он возьмет пистолет и… Посмотрим, как запоют эти серебристоголосые птички под прицелом!

Карточка долго не могла попасть в щель: его руки еще мелко дрожали от гнева. Вскоре приглашающе щелкнул замок, винтовая лестница застонала под тяжелыми шагами. Он взбежал наверх легко, как юноша, и изумленно остановился, не веря собственным глазам.

Прямо ему в лицо пристально глядел бездонный зрачок пистолета.

Оружие сжимала двумя руками рыжеволосая девушка с широко распахнутыми от страха глазами.

— Стой, буду стрелять! — слабым голосом проговорила она,* * *

У Нади хватило сил только на то, чтобы подняться наверх и отыскать пистолет. А потом она услышала шаги на лестнице. Эти шаги все приближались, с каждой секундой становясь отчетливее и страшнее.

Она упала в кресло. Нащупала пальцем предохранитель. В голове ее крутились обрывки ненужных воспоминаний.

Однажды они с Пауком… они пошли в парк… был прекрасный весенний день… светило солнышко… он учил ее стрелять по пустым банкам… Боже, зачем эта чушь лезет ей в голову?

Шаги все приближались.

— Стой, буду стрелять! — тихо проговорила она, и пистолет опасно дрогнул в ее руках. Но не от страха, а от напряжения.

Она увидела перекошенное лицо с бешено сверкающими глазами. Еще недавно она находила это лицо приятным, целовала его и даже строила кое-какие далеко идущие планы…

Но теперь оно казалось ей просто отвратительным!

— Надюша! Что ты! — остановившись, воскликнул он хрипловатым голосом, стараясь придать ему ласковое звучание. В его голове вертелась одна мысль: значит, это она. Это она совершила хитроумную аферу с кассетами! Она обвела его вокруг пальца!

А он считал, что она недостаточно умна, чтобы разыграть такую комбинацию… Усилием воли он смягчил голос и даже заставил себя улыбнуться.

— Ну у тебя и шутки… Ну ты даешь, Надюша! — И сделал осторожный шаг вперед.

— Стой на месте! — Ее голос требовательно окреп.

— Неужели ты выстрелишь? Ха-ха! Да ведь ты же не умеешь стрелять! — натужно рассмеялся он и сделал еще один микроскопический шаг. — Ну, брось дурить, что за шутки!

— Это не шутки.

— Ладно, давай договоримся по-хорошему. Ну, может быть, я перегнул палку, и ты испугалась… Ты же испугалась, да? Моя бедненькая рыжая киска! Мой маленький рыженький котенок испугался… Ты же знаешь, я никогда и ни за что не причинил бы тебе вреда… Давай договоримся: ты отдашь мне пистолет, а я за это позволю тебе вернуться домой, в Москву. Хочешь? Сядешь ввертолет — и ту-ту. — Он заговорил с ней сюсюкая, точно с маленьким ребенком. И протянул вперед руку.

— Нет, ты отпустишь всех, — промолвила она, упрямо мотнув головой, — а потом поговорим.

— Ну, зачем это тебе? — натужно улыбнулся он. — Ведь ты получишь то, чего так хотела. Ты получишь свободу. Одна из всех!

И он сделал еще один шаг вперед.

— Стой!

Он бросился на нее, пытаясь выбить из рук пистолет, и, пока его тело, точно в замедленной съемке, летело в прыжке, она успела нажать курок…

* * *
После долгого полета над сверкающим от солнца морем, сверху похожим на расплавленный металл, плещущийся в чаше далеких берегов, вертолет приблизился к земле. Сверху остров выглядел пустынным и необитаемым. Кузовлев отметил про себя, что сейчас он выглядит гораздо более запущенным, чем в последний раз, когда он был здесь с архитектором Дино Чентурой. Еще бы, ведь шесть месяцев прошло… Целых шесть месяцев!

Вертолет неуверенно завис над площадкой, опускаясь.

Тео ждал, что сейчас, в эту секунду из всех щелей посыпятся люди с автоматами. Может быть, он еще успеет в последнюю секунду взмыть в небо? Но вокруг не было ни одной души… никого… Шасси осторожно коснулось горизонтальной поверхности.

— Вымерли все, что ли, — пробормотал Кузовлев, спрыгивая на землю.

Его не ждут здесь, но у него есть долг, и он свой долг выполнит!

Он только предупредит Хозяина, что со дня на день представители Интерпола явятся сюда с ордером на арест. Возможно, он сам захочет убраться отсюда. Тогда его долг — помочь шефу.

— Подождешь меня здесь! — буркнул он трясущемуся от страха летчику и вытащил ключ из приборной доски.

Этот трусоватый парень может удрать, оставив его. Бдительно оглядываясь, он вошел в распахнутые стеклянные двери, выходившие на вертолетную площадку.

Рыжеволосая девушка, сидевшая перед мониторами, обернулась на шум и произнесла как ни в чем не бывало:

— Привет! Вы к кому?

Она ничуть не удивилась. Такое впечатление, что подобные визиты наносились сюда каждый день.

— Мне нужно видеть… — замялся Кузовлев, — вашего Хозяина!

— А, Игоря Георгиевича… — кивнула девушка. — А зачем?

— По делу, — буркнул в ответ неожиданный гость. Его не оставляло странное ощущение, будто он находится в приемной обыкновенного офиса, куда ему преграждает путь чересчур ответственная секретарша.

— Я сейчас спрошу, примет ли он вас. Подождите здесь, — рыжая тряхнула огненными волосами и направилась вниз по лестнице, бодро цокая каблучками.

Кузовлев тяжело опустился в массивное кожаное кресло и огляделся по сторонам. В комнате было все по-прежнему, все так, как много месяцев назад.

Минут через пять рыжая вернулась:

— К сожалению, он не может вас принять.

— Но мне нужно его видеть! — настаивал Кузовлев. — Я отсюда не уеду, пока не поговорю с ним.

— Но он не может вас принять, он немного нездоров!

— Что с ним? — Кузовлев насторожился.

— О, ничего страшного! — счастливо улыбнулась секретарша. — Он перекупался в море, и его немного знобит.

— Я не уеду, пока не поговорю с ним, — заупрямился старый служака.

— Хорошо, я попытаюсь что-нибудь сделать… — рыжеволосая поморщилась, но вышла, звонко постукивая каблучками.

Вскоре она вернулась и доброжелательно предложила:

— Пройдемте со мной.

Они шли длинными коридорами, и Кузовлев по пути оглядывался по сторонам, стараясь заметить малейшие признаки подвоха. Но подвоха не было.

— Он здесь, — проговорила рыжеволосая, останавливаясь возле комнаты. — Вас устроит, если вы поговорите с ним через дверь?

— Вполне! — усмехнулся Кузовлев. Голос своего Хозяина он узнает непременно, им не обмануть его!

Рыжая приотворила дверь, телом заслоняя вход в комнату.

— Михалыч, ты? — послышался из-за створки болезненный голос, в котором Кузовлев без труда узнал голос своего Хозяина. Он поразился его слабости — видно, тому действительно было нехорошо. — Ты зачем приехал?

— Нам нужно поговорить без свидетелей… — Кузовлев не решался выложить все при рыжеволосой.

— Говори, у меня нет секретов от Наденьки… — Кузовлев бросил неприязненный взгляд на девушку, сохранявшую на лице невозмутимо-равнодушное выражение.

— Они… Они уже вышли на след. И через несколько дней будут здесь.

Вам надо на время скрыться! — Молчание за дверью.

— Я на вертолете, к вечеру мы будем в Швейцарии.

— Нет, Михалыч, — проговорил шеф. — Не поеду я…

— Но ведь…

— Что уж там… Чего мне бежать? Хватит, набегался…

Кузовлев обдумывал слова Хозяина. Какое-то странное ощущение неестественности происходящего не давало ему покоя.

— Но ведь Интерпол…

— Нет!

— Вы окончательно решили? — спросил он мрачно.

— Да… — послышался слабый голос. — Да… — Кузовлев кусал губы от бессилия.

— У вас все к Игорю Георгиевичу? — надменно осведомилась рыжеволосая.

— Да, пожалуй.

— Ну, тогда я провожу вас. Прошу!

Через несколько минут вертолет взмыл в голубое небо. Тео Костаки выглядел счастливым оттого, что нежданно-негаданно остался жив, а его пассажир выглядел так, будто на этом острове он оставил свою душу.

— Умничка! — усмехнулась Лариса, отводя от лба своего бывшего супруга пистолет. — Молодец! — В комнату быстро вошла Ольга Витальевна:

— Все в порядке. Они улетели! — В это время Лиза сидела возле зеркала и замазывала рубцы зеленкой, тихо поскуливая от боли.

— А я испугалась! — прошипела она, скрипя зубами.

— Все прошло отлично! — счастливо улыбнулась Юля.

Алеша нагнулся и молча поцеловал ее в щеку.

* * *
Ударное соединение криминальной полиции Греции численностью двадцать семь человек с полным комплектом вооружения грузилось в вертолеты.

Вскоре три мощных геликоптера в боевой раскраске плавно поднялись в воздух. Их целью был небольшой остров на юго-востоке от материка. Двадцать семь молчаливых солдат, обняв автоматы, сидели в грузовом отсеке голова к голове. Представитель русской полиции, высокий тип с телячьими глазами в гражданском костюме, самозабвенно листал исписанные бумаги. Его переводчик мирно дремал рядом, усыпленный гулом двигателей.

— Что делать, если нам окажут сопротивление? — обратился следователь к представителю Интерпола.

— Мы к нему полностью готовы, — ответил тот.

— Учтите, ведь там женщины!

— Мои солдаты смогут отличить преступников от добропорядочных граждан.

Через час пути вертолеты снизились над островом. От ветра, срывавшегося с лопастей, гнулись деревья, пустые глазницы огромного дома удивленно взирали на непрошеных гостей. Распахнулись люки, и на землю, пригибаясь, посыпались солдаты с автоматами наперевес. Они рассредоточились по площадке, держа под прицелом окна.

Внезапно из стеклянных дверей, ведущих на террасу, появилась немолодая, представительная дама лет сорока, с холеным лицом, в изящном костюмчике.

— В чем дело, господа? — удивленно осведомилась она. — Это частная территория!

Представитель русской полиции сделал шаг вперед.

— Прошу прощения, — начал он. — Моя фамилия Телятников, я следователь прокуратуры. У меня есть ордер на обыск и арест хозяина этого острова.

— Игоря Георгиевича? — удивилась дама. — А за что его арестовывают?

— За похищение и удержание людей против их воли.

— Не понимаю, о чем речь, каких людей?

— Граждан Российской Федерации: Елизаветы Абрамовны Дубровинской, Надежды Константиновны Славко, Алексея Федоровича Черных, Ольги Витальевны Стрельцовой, Юлии Аркадьевны Милович и Ларисы Михайловны Верижской.

— Ольга Витальевна Стрельцова — это я. Но меня, уверяю вас, никто насильно не удерживает! Я приехала в гости к моему другу и не понимаю, почему наш отдых нарушают таким варварским образом.

Телятников невозмутимо произнес:

— Я хотел бы осмотреть дом!

— Пожалуйста!

Солдаты в пятнистой форме ввалились в столовую как раз во время обеда. Лариса в этот момент как раз подносила ложку ко рту своего бывшего мужа.

Тот выглядел бледным и измученным и совсем не походил на преступника. Остальная компания деловито стучала ложками, целиком захваченная процессом еды.

— В чем дело, господа? — холодно осведомилась Лариса. Она выглядела раздосадованной тем, что им помешали.

Представитель прокуратуры еще раз объяснил цель своего визита:

— Мы приехали освободить заложников.

— Где вы видите заложников? Мы не заложники! — возмутилась раскрашенная зеленкой Лиза Дубровинская, хладнокровно пригубливая вино из бокала. — И мы не желаем, чтобы нас освобождали! Это наглость — врываться в частное владение! Мы будем жаловаться!

— Уже нельзя отдохнуть, чтобы тебя не арестовали, — послышалась реплика Юли. В ее голосе звенело возмущение. — Я Юлия Милович, и меня здесь никто не удерживает! — Она встала, гордо закинув голову.

— А я Елизавета Дубровинская! И я тоже заявляю, что нахожусь здесь добровольно. В конце концов, я совершеннолетняя гражданка и…

— А я Алексей Черных…

— Лариса Верижская…

— Надежда Славко…

— Видите, здесь все находятся добровольно, — резюмировала с высокомерной улыбкой Ольга Витальевна. — Вы, по-моему, ошиблись…

— Простите, — недоуменно прошептал следователь, невольно отступая.

— Но как же сигналы, заявления родственников?

— Родственники тоже ошибаются… У вас все?

— Да, но вы должны подписать бумаги о том, что находитесь здесь добровольно.

— С удовольствием!

Через минуту требуемые бумаги были подписаны, солдаты погрузились в геликоптеры и улетели.

Только после этого Лариса достала из-под стола пистолет и выложила его на тарелку.

— Ах, Боже мой, Игорек, дорогой, а ведь тебя-то они забыли спросить, находишься ли ты здесь добровольно! Какое упущение! — ядовито усмехнулась она.

Хозяин застолья благоразумно промолчал, опасливо косясь на пистолет на тарелке своей благоверной.

— Кстати, не забудь вырезать этот эпизод из кассеты, которую мы будем отправлять, сегодня на материк, — озабоченно произнесла Ольга Витальевна, обращаясь к Ларисе.

— Да, пожалуй, не стоит разочаровывать зрителей, — усмехнулась Юля.

— Они этого не любят.

Алеша молча поцеловал ее в щеку.


ЭПИЛОГ


Диктор НТК, вальяжный мужчина с прилизанным пробором, обернулся, слащаво улыбаясь, к миловидной гостье в студии. Перед микрофонами, софитами и всевидящими телевизионными камерами гостья чувствовала себя немного скованно.

" — Дорогие телезрители! Мы говорим с главным продюсером знаменитого телешоу «Укрощение строптивых» Ларисой Верижской. Лариса Михайловна, наших зрителей волнует дальнейшая судьба любимой передачи. В первую очередь, нам интересно, будет ли продолжение или все закончится на прошлой серии, той самой, где Надя выстрелила в Хозяина и смертельно ранила его?

— Конечно, сейчас мы усиленно работаем над продолжением, — улыбнулась Лариса, — однако по техническим причинам доставка материала с острова была временно прекращена. Но уже начиная с этой недели показы будут возобновлены, и уверяю вас, наших телезрителей ждет множество самых неожиданных сюрпризов. Сейчас мы ставим дополнительную аппаратуру, что улучшит качество съемки и еще больше увеличит зрительский интерес.

— Но шоу по-прежнему останется документальным?

— Безусловно! За документальность всех кадров я ручаюсь собственной головой!"

* * *
— Ты же помнишь, сегодня прилетает Лариса, — напомнила Юля за завтраком.

Алексей в ответ лишь кивнул, погрузившись в газету.

— Рейтинг немного упал на той неделе, — озабоченно произнес он. — Но сейчас продюсеры опять прогнозируют рост популярности.

— Ничего, — проговорила Юля, поглаживая свой выпуклый животик (она готовилась стать матерью). — Прорвемся… Может быть, все же покормить его перед будущей съемкой? — озабоченно проговорила она.

— Нет, ведь Лариса требует, чтобы он выглядел предельно истощенным в этой серии. Мы в свое время голодали, пусть и он попостится…

В это время, сидя в углу зарешеченной комнаты, Игорь Георгиевич мрачно следил за чайкой в окне, которая, поднявшись под самые облака, камнем кидалась в воду за серебристой рыбешкой.

Он мечтал о свободе. Перед ним стояла кружка с водой и кусок черного хлеба.

Лариса выпрыгнула из вертолета, как всегда энергичная, деятельная, полная сил и новых идей.

— О, как округлилась, как похорошела! — вместо приветствия она обняла Юлю за плечи и горячо расцеловала ее в обе щеки. — Скоро прибавление семейства? Кстати, для сценария это тоже очень хорошо!

На ее приветствие Алеша ответил сильным мужским рукопожатием, — Не надоело еще сиднем сидеть на острове? — Улыбнулась Лариса, оглядывая короткий ежик волос на его голове, широкие плечи и тонкую талию бывшей балетной танцовщицы.

— Нет, — Алексей мотнул головой, улыбаясь. — Нам с Юлей здесь нравится. Главное, мы вместе, и мы любим друг друга.

— Ну, а как он?

— На той неделе бесился, устроил разгром в комнате, пришлось посадить его в карцер. А теперь притих. Мы не кормили его, как вы и просили.

— Отлично, отлично! — Лариса энергично потерла руки. — Ну-с, времени очень мало, за работу! Они направились в подвал, где содержался узник.

— Нет, что-то он толстоват, — недовольно поджала губы Лариса, критически оглядывая бывшего мужа.

— Потому что мало двигается, — виновато пояснил Алексей.

— Ну так выгуливайте его чаще!

— Боимся. Вдруг с цепи сорвется. Ведь Юлечка в положении, мало ли что случится, а нас здесь только двое…

Лариса вздохнула и выудила из сумки объемистый сценарий.

— Ничего, потерпи. Для съемок следующей серии обещает Надя подъехать. Там у нас запланирована тайная любовь и сцена жалости. Представь, у меня отличная задумка: она подкармливает пленника из внезапно возникших нежных чувств к нему.

— Мы слышали, Надю приглашали сниматься на «Мосфильме»?

— Да, но она пока раздумывает, — кивнула Лариса. — Сценарий не нравится, да и гонорар маловат. Десять тысяч — и это при ее-то чуть не всемирной славе! Да она любой фильм сделает кассовым! Ее уже и в Голливуд заманивали. Я еле отбила ее для нашего шоу.

— А мы недавно интервью с Ольгой Витальевной читали в журнале, — сообщила Юля. — Вы с ней встречались в Москве? Как она?

— Да, вы же ее знаете — ни минуты без дела! Она пока не может вырваться, вечно у нее какие-то срочные дела, сделки… — вздохнула Лариса. — Она нам сюжетную линию обедняет своим отсутствием. Но у меня есть задумка: снять с ней несколько сцен в павильоне на «Мосфильме». Уже строим декорации, имитируем остров, пока что сделали несколько комнат в павильоне. Что делать, приходится выкручиваться!

— А как Лиза? Что-то мы о ней давно ничего не слышали!

— О, я вам забыла сказать, — оживилась Лариса. — Ведь она собирается сюда приехать на пару месяцев. Тишина, покой, говорит, — это все, что нужно для написания романа.

— Она будет писать роман?! — хором воскликнули Юля с Алешей.

— Да, собирается. И знаете, как он будет называться?

Юля и Алеша многозначительно переглянулись и одновременно воскликнули:

— «Укрощение строптивых»!

* * *
Скучным зимним вечером среднестатистическая семья расположилась возле экрана телевизора. Прозвучал веселый музыкальный проигрыш, и на экране появилась знакомая заставка: куча камней с пальмой наверху, название шоу и цифры — сто двадцать четвертая серия.

— Витя, «Укрощение строптивых» начинается! — вывязывая пятку шерстяного носка, воскликнула среднестатистическая мать.

— Ма, по шестой программе ужастик! — привычно заныл среднестатистический сын.

— Вечно эти сериалы, — проворчал отец, еще глубже погружаясь в газету.

После того как Алена, девушка, которая ему так нравилась, неожиданно оказалась парнем, он отчего-то невзлюбил это шоу.

— Надоели твои «Строптивые»! На работе все о них говорят, и в метро, и в гараже… Придешь домой отдохнуть — опять они.

— Да ты что!.. В этой серии наконец станет известно, кого родила Юля! — воскликнула мать. — И потом, будет ли Лиза публиковать свой роман? И чем закончится объявленная Хозяином голодовка?

Только бабушка подслеповато щурилась в экран и молчала. Уж она-то знала, что все в конце концов закончится хорошо.


2000 г.


Оглавление

  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12