Ich hatt' einen Kameraden (У меня был товарищ) [Алексей Геннадьевич Ивакин] (fb2) читать постранично

Ивакин Алексей Геннадьевич

Ich hatt' einen Kameraden (У меня был товарищ)

 КНИГА ПЕРВАЯ "ИДУТ ПО УКРАИНЕ СОЛДАТЫ ГРУППЫ "ЮГ"

  У меня был товарищ,

  Лучшего ты не найдёшь.

  Барабан пробил бой,

  Он шёл рядом со мной

  В одном шаге.

  Пуля пролетела:

  Заденет она меня или тебя?

  Она разорвала его,

  Он лежит у моих ног

  Словно часть меня.

  Он хочет пожать мне руку,

  Пока я заряжаю ружьё.

  "Не могу протянуть тебе руку,

  Оставайся навечно

  Моим лучшим товарищем!"

  "Мама, ад - это я"

  Из письма неизвестного немецкого солдата.

  ПРОЛОГ

  11 февраля 1948 года. Берлин. Шляйзенбанхоф. (Силезский вокзал)

  Толпа стояла молча, не двигаясь. Даже дети были неподвижны. Бледные пятна лиц неподвижно смотрели на восток. От этого или неестественной тишины, солдаты оцепления старались не смотреть на женщин.

  Небо было под стать толпе: тяжело беременные тучи задевали шпиль чудом уцелевшей три года назад кирхи.

  Время от времени заряды мокрого снега шрапнелью били по толпе, но она все равно не расходилась.

  - Подстилки немецкие, фрицевки проклятые, - ворчал молоденький солдат, демонстративно поправляя новенький "ППШ" на груди.

  Стоявший рядом старшина только усмехнулся в усы:

  - Молчи уж, аника-воин.

  - Эх, не успел я на войну... Как бы врезал по ним!

  Старшина кашлянул в кулак, простреленное еще в сорок втором легкое давало о себе знать. Даже курить пришлось бросить. Но ничего... Выдюжил.

  - По бабам, что ли, врезал бы?

  - Ихние мужики моего батьку убили!

  - Так с мужиками ихними и разбирайся. Чего на дитёв-то рыкаешь?

  - И разберусь!

  - Ну да, ну да...

  Вдоль строя пробежал вспотевший от усердия лейтенант с жестяным матюгальником в левой руке. Потом резко остановился и вернулся к старшине:

  - Васильев!

  - Я!

  - Аккуратно, Васильев. Смотри - очень аккуратно. Не дай Бог, толпа прорвется: оба под трибунал попадем. И чтобы не бить никого!

  - Все нормально будет, товарищ лейтенант, - добродушно ответил старшина. - Первый раз, что ли?

  - Ага, - кивнул лейтенант. - Смотри у меня...

  Старшина опять усмехнулся в спину убегающего уже лейтенанта.

  В это время ожил громкоговоритель вокзала:

  - Achtung! Die ankommenden Kriegsgefangenen werden in der sanitären Zone für die Dreitagesquarantäne aufgestellt sein. Wir bitten Sie, sich nach den Häusern zu trennen.

  Старшина вздрогнул. Он так и не научился спокойно слушать немецкую речь.

  Толпа же не шевельнулась.

  - Ждут, - буркнул солдат. - Мать тоже ходила каждый день на станцию.

  Старшина вздохнул. Его никто не ждал. Некому было.

  Толпа вдруг шевельнулась. Многоголосый стон загудел, ударяясь о разбитые войной стены вокзала. Старшина оглянулся. Так и есть - появился пыхтящий паровоз.

  Стон усилился, превращаясь в вой, в крик многоголового чудовища. Толпа подалась вперед, но солдаты оцепления не дали ей прорваться к путям. Женщины завопили, закричали дети:

  - Фатер, фатер!

  - Цурюк, вашу мать в дивизию! Цурюк, я сказал! - старшина отпихивал автоматом настырных немецких баб, тянущих руки через плечи советских солдат к подъезжающему составу.

  Бабы орали что-то нечленораздельное. Толпа давила, но продавить оцепление не могла.

  Тем временем, эшелон подполз к вокзалу и остановился. К теплушкам побежали эмведешники. Открыли дверь первого вагона. Оттуда горохом посыпались прибывшие. Большинство из них были в гражданской одежде. На некоторых - красноармейские шинели и полушубки. Лишь единицы были в чудом сохранившейся немецкой форме. Прибывшие дисциплинированно построились, но глаза их отчаянно смотрели в воющую толпу.

  Когда весь состав был выстроен вдоль вагонов, строй развернули и под конвоем повели в сторону пакгуазов.

  - Тише, гражданочка! Тише! - орал в матюгальник лейтенант на какую-то тетку, сующую ему в лицо бумаги. - Дритте таг карантин! Ферштейн, пля?

  Толпа продолжала безумствовать. Пришлось даже дать пару очередей в воздух.

  В конце концов, когда строй бывших солдат исчез из виду, толпа постепенно стала успокаиваться и даже немного рассасываться.

  В это время, открыли последний вагон, на котором ярко-красно алел крест. Дюжие санитары стали выносить носилки.

  Возле вагона два эмведешных капитана начали орать друг на друга:

  - На кой ты мне больных притащил? Куда я их девать буду?

  - Ни хера