Тайник [Тоби Болл] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Тоби Болл «Тайник»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Подвал, в котором размещался архив, занимал почти полквартала: бесконечные ряды полок с папками, в которых хранились дела по всем преступлениям, совершенным в Городе за последние сто лет. Все они были тщательно систематизированы, пронумерованы и снабжены перекрестными ссылками. Система эта была столь сложной и запутанной, что на каждом конкретном отрезке времени разобраться в ней могла лишь одна живая душа. В данный момент такой живой душой был Артур Паскис. Он стал здесь четвертым по счету архивариусом, сменив на посту Джилада Абрамовича, который на старости лет несколько повредился умом и умер вскоре после выхода на пенсию. Абрамович натаскивал Паскиса не меньше десяти лет, пытаясь, насколько позволял слабеющий разум, объяснить логику системы. Тем не менее у Паскиса ушло еще ровно столько же, чтобы все постигнуть. В этом Подвале он просидел двадцать семь лет.

В соответствии с установившейся процедурой, которая повторялась несколько раз на дню, О’Ши, курьер из полицейского управления, доставил список востребованных дел. Некоторые были отмечены звездочкой, означавшей, что Паскис должен найти и все другие документы, так или иначе относящиеся к данному делу. В распоряжении Паскиса имелась тележка, на которую он грузил папки, извлекаемые из недр хранилища. У тележки было разболтано колесо, которое поскрипывало при каждом обороте.

Завершив кружение по проходам, Паскис вернулся к своему столу с ворохом отобранных папок. Там он открыл дела, отмеченные звездочкой, и записал номера папок, на которые имелись ссылки. После чего отправился на их поиски, толкая перед собой тележку. Проходы между полками были освещены голыми электрическими лампочками, вкрученными через каждые тридцать футов, поэтому при перемещении уровень освещенности волнообразно менялся. Лампы никогда не гасли — Паскис смутно догадывался, что городские власти периодически направляли сюда электрика. Их дружное гудение напоминало некий первобытный звук, словно бы шедший из недр земли.

На полке, где находились дела серии C4583R, Паскис обнаружил две одинаковые папки. Он искал дело № 18, входящее в группу А132 из серии C4583R. И быстро нашел его на положенном месте, сразу после дела № 17. Положив дело на тележку, Паскис по привычке проверил следующую папку, чтобы убедиться, что там находится дело № 19. Этот метод точечной проверки придумал Абрамович, чтобы не проводить регулярные инвентаризации, практиковавшиеся его предшественниками. Со временем папок стало слишком много, чтобы перетряхивать их все.

Когда Паскис увидел на полке еще одну папку № 18 той же группы и серии, он решил, что ошибся, вынул не то дело. Но, взглянув на тележку, убедился, что взял именно ту папку, которую следовало. Это означало, что в группе А132 серии C4583R имелось два дела под № 18. Паскис стащил очки с тонкого длинного носа, покрутил головой и, водрузив очки обратно, снова посмотрел на папки. Ничего не изменилось. Оба дела имели совершенно одинаковую нумерацию.

Паскис открыл папку, стоявшую на полке. Это было дело некоего Рейфа Граффенрейда. Идентификационный номер налогоплательщика, адрес и так далее. Архивариус открыл папку, лежавшую на тележке. Снова Рейф Граффенрейд, тот же идентификационный номер, тот же адрес. Может быть, это дубликат? Но Паскис даже мысли не мог допустить, что кто-то способен на подобную небрежность. Просто мистика какая-то. Положив и вторую папку на тележку, он вернулся к своему столу, чтобы обдумать ситуацию.


Взяв оба дела в костистые руки, он положил их на противоположные концы стола. Потом стал вынимать листки попеременно из левой и правой папок. За долгие годы своей деятельности Паскис приобрел способность на ощупь распознавать возраст бумаги. Если бы нашелся любопытный, заинтересовавшийся, как ему это удается, архивариус, вероятно, ответил бы, что делает это интуитивно. На самом деле он научился распознавать фактуру бумаги, изготовленной в разное время, а также изменения, которые происходили с ней с течением лет, — ведь со временем бумага усыхала, меняла цвет и начинала похрустывать, причем каждый сорт бумаги по-своему.

Паскис заметил, что бумага в папках отличается. Та, что находилась в правой папке, была не старше восьми лет: листки легко гнулись в руках и не имели жесткости, характерной для старой бумаги. Приглядевшись внимательнее, Паскис определил, что бумаге в правой папке никак не больше трех-четырех лет. Чтобы окончательно в этом удостовериться, он поднес один из последних листков к свету. Департамент полиции уже много лет пользовался продукцией фирмы «Рибизи энд Порфиро». Эта бумага имела четкий водяной знак в виде морского конька. Однако пять лет назад фирму поглотила корпорация «Кэпитал индастриз», которая упразднила водяные знаки, чтобы сократить расходы на производство. Значит, самые свежие документы, на которых отсутствовали водяные знаки, были напечатаны в последние пять лет. Паскис проверил бумагу в более старой папке. Как он и ожидал, на ней имелись водяные знаки. Значит, страницы второго дела были напечатаны через два-три года после того, как был подшит оригинал. Довольно странно.

Странно выглядели и сами страницы: один и тот же титульный лист, одинаковые личные данные, те же свидетельские показания — Граффенрейда судили по обвинению в убийстве некоего Эллиса Просницкого, — тот же вердикт: виновен. Однако приговор был сформулирован как «Пожизненное зак», что выглядело несколько необычно: так сокращать слово «заключение» было не принято. Еще одна подозрительная деталь в этой истории с немыслимым дубликатом. Обнаружилось и другое любопытное отличие. На полях восьмой страницы свидетельских показаний имелась пометка, сделанная от руки: «Не найден — Дерч». Стрелка указывала на некоего Ферала Базу, который, по словам Граффенрейда, познакомил его с Просницким. В правой папке эта пометка была сделана зелеными чернилами, а в левой — синими.

Паскис внимательно рассмотрел пометки. Почерк был похожий, но не совсем идентичный. Буква «н» в синей надписи заканчивалась крючком, а в зеленой палочка была прямая. И наклон стрелок несколько отличался. Словно кто-то старательно копировал надпись, но получилось не совсем точно. Паскис всматривался в пометку, пытаясь разгадать замысел фальсификатора, пока не пришел к выводу, что за недостатком улик это вряд ли пока возможно.

Потом он перешел к фотографиям. Фото из левой (более ранней) папки представляло собой снимок головы и плеч мужчины с запавшими глазами, большим крючковатым носом и редеющими волосами. Рот его был слегка приоткрыт, и в нем виднелись кривые поломанные зубы. Скорее всего это было фото из паспорта. На фотографии из правой папки был совершенно другой человек: с тонкими вытянутыми чертами лица, впалыми щеками, которые он пытался скрыть под пышными баками, и редкими волосами, разделенными прямым пробором. Паскиса поразил его взгляд, совершенно отсутствующий и как бы не замечающий фотокамеры, которая, вероятно, находилась от него не дальше чем в десяти футах. Во взгляде этом было страдание.

В общем, находка оказалась весьма настораживающей. Паскис поднял трубку телефона и впервые за десять лет набрал номер.


В кабинете шефа полиции Паскис чувствовал себя крайне некомфортно. Он редко отклонялся от привычного маршрута, который предусматривал лишь три остановки: его собственная квартира, находившаяся в семи кварталах от архива, продовольственный магазин за углом и, конечно, сам Подвал. В других местах он особенно остро чувствовал, каким смешным и нелепым сделало его почти тридцатилетнее пребывание в Подвале. Архивариус был неимоверно худ и сутулился — последнее было следствием согбенного положения, в котором он вечно находился, пытаясь прочесть номера дел в неверном свете ламп. Лицо его покрывала мертвенная бледность, а выходя на свет божий, он начинал неудержимо потеть. От постоянного чтения Паскис стал близорук и носил толстые очки в проволочной оправе. Ведь в Подвале предел видимости составлял от силы четыре-пять метров.

Шеф полиции был в некотором замешательстве. В первые годы своей службы в архиве Паскис иногда приходил к нему с разными просьбами: перейти на другую бумагу, установить новомодную противопожарную систему с разбрызгивателями, поставить между лифтом и Подвалом запирающуюся дверь, оборудовать туалет, — но у шефа никогда не было на это денег. Со временем Паскис прекратил свои визиты, осознав их полную бесполезность. И вот спустя десятилетие архивариус пришел снова. Но теперь уже совсем по другому поводу.

— Два одинаковых дела? — переспросил шеф, дрогнув подбородком.

— Да, сэр. Два дела в серии C4583R. И оба на Рейфа Граффенрейда.

— А в чем, собственно, проблема?

Шеф начал полировать значок на груди, используя для этой цели собственный галстук.

— Видите ли, сэр, там две разные фотографии. Дела заведены на одного и того же человека, а на фото — совершенно разные люди.

— Я не совсем понимаю, в чем здесь проблема, мистер Паскис.

— Дело в том, сэр, что в городе не может быть двух Рейфов Граффенрейдов с одним и тем же идентификационным номером, адресом и всем остальным. Это совершенно исключено.

В последнем Паскис был не совсем уверен. Но его вера в непогрешимость системы архивного учета была столь велика, что ничего другого он сказать просто не мог.

Шеф тяжело вздохнул.

— Мистер Паскис, для меня совершенно очевидно, что кто-то просто перепутал фотографии.

— Но тогда с какой целью заведено два дела, сэр? За двадцать семь лет своей работы в архиве я не встречал никаких дубликатов, а когда наконец обнаружил, там оказались фотографии двух разных людей.

Шеф покачал головой.

— Даже не знаю, что вам сказать, мистер Паскис.

— Вот и я не знаю, — с отчаянием проговорил Паскис. — В этом все дело. Я тоже не знаю, как это понимать. Поэтому решил доложить об этом вам, чтобы вы распорядились начать расследование.

— Чтобы выяснить, кто перепутал фотографии?

— Нет. Все гораздо серьезнее. В нашем городе два Рейфа Граффенрейда, сэр. Они разные, но это один и тот же человек.

— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— В этом все и дело. Я тоже ничего не понимаю. Звучит глупо, но дело обстоит именно так, сэр.

— Возможно, что-то напутали с делами, — мягко предположил шеф.

— Боюсь, что нет. С делами все в порядке.

Паскис не упомянул о разнице в возрасте бумаги и цвете чернил, которыми были сделаны пометки. Последнее обстоятельство вряд ли произвело бы на шефа впечатление. Он не был осведомлен обо всех тонкостях делопроизводства и наверняка не понял бы истинное значение того обстоятельства, что одна и та же пометка появилась дважды, но в разном цветовом исполнении. Сам Паскис больше всего был обеспокоен тем, что при всей важности этой детали ему она тоже ничего не говорила.

Шеф открыл дело, лежавшее на его столе, и пролистал страницы. Паскис с грустью наблюдал за непрофессиональными действиями шефа, толстые пальцы которого порой переворачивали по две страницы.

— Мистер Паскис, вы когда в последний раз брали отпуск?

Вопрос застал архивариуса врасплох, и он слегка запнулся, прежде чем ответить.

— Я не совсем уверен, сэр. Не так давно, но точно сказать не могу…

— Мистер Паскис, — доброжелательно прервал его шеф, сложив толстые губы в сочувственную улыбку. — Это было в 1917 году. Ровно восемнадцать лет назад.

Паскис не возражал.

— Я вам приказываю уйти в недельный отпуск. Идите в архив, соберите вещи и не возвращайтесь раньше понедельника.

— Но, сэр…

— Нет, мистер Паскис. За неделю в архиве ничего не случится. Отдохните, успокойтесь. Этот Подвал совсем вас вымотал. Боже мой, восемнадцать лет!

Обратно в архив Паскиса, как обычно, подбросила патрульная машина. Лил дождь, покрывая асфальт мокрым глянцем. По улицам, укрывшись зонтами, торопливо шагали люди.

— Ну и погодка, — проворчал водитель.

Когда тот представился, Паскис не расслышал, как его зовут, да и сейчас был не склонен разговаривать.

— Хотя вы в своем Подвале, поди, и не замечаете, что на улице делается, — предположил полицейский.

Паскис снова промолчал. Водитель вздохнул и оставил попытки завязать беседу.

Паскис съежился на заднем сиденье, вцепившись руками в шляпу, лежавшую у него на коленях. Он даже не вытер мокрые очки. Мысли его занимал предстоящий отпуск. Шеф сказал, что он уже восемнадцать лет не отдыхал. Это было похоже на правду. Он вспомнил, как в последний раз нарушил размеренный ритм своей жизни. Тогда Паскис начал решать кроссворды и вскоре понял, что, определив десять ключевых слов, может разгадать весь кроссворд, не прибегая к подсказкам. Все дело было в правильной комбинации букв. Когда ему это наскучило, он стал вписывать в кроссворды свои собственные слова, стараясь заполнять все квадратики без исправлений. Это тоже получилось, и он начал вставлять буквы наугад, а потом составлять из них слова. Так прошел понедельник и вторник. В среду он вернулся в архив и с тех пор являлся туда ежедневно, включая все выходные дни.

Патрульная машина остановилась у здания мэрии. Архив располагался в его Подвале. Паскис надел шляпу и молча вышел из машины. Пока он поднимался по широким гранитным ступеням, пальто и брюки изрядно намокли. Оказавшись внутри, он поприветствовал четверых охранников, приложив руку к полям шляпы, и пошел к лифтам. Один из лифтеров, Долиш, чем-то похожий на белку, окликнул его, и он вошел в обитый бархатом лифт.

— В Подвал, сэр? — как обычно, спросил Долиш.

— Ммм, — подтвердил Паскис.

Пока лифт шел вниз, он успел снять и вытереть очки.

— Приехали, сэр, — объявил Долиш, открывая дверь лифта и бронзовую решетку.

— Да-да, конечно.

Паскис шагнул из кабины, но вдруг остановился в нерешительности.

— Могу я чем-нибудь помочь, мистер Паскис?

Некоторые слова Долиш все еще произносил с английским акцентом.

— Ммм. Вообще-то да. Пожалуй, вы кое-что можете для меня сделать. Я буду отсутствовать в течение недели или около того.

Долиш поднял брови.

— Вы и дня никогда не пропустили, сэр.

— Да-да, верно. Но дело в том… э-э… дело в том, что меня все-таки не будет целую неделю, и мне бы хотелось… — Паскис замялся.

— Вам бы хотелось, сэр…

— Да, мне бы хотелось, чтобы вы понаблюдали, будет ли кто-нибудь спускаться в архив за время моего отсутствия. Ну, кроме курьера из полицейского управления, конечно, и уборщиц.

— С удовольствием сделаю это для вас, мистер Паскис. Я составлю список. Хотя кроме вас, сэр, сюда никто никогда не спускается, не считая курьеров и уборщиц, как вы изволили заметить.

— Вы уверены? Абсолютно уверены, что сюда никто не приходил?

Уловив необычную для Паскиса настойчивость, Долиш напряженно прищурился.

— Нет, мистер Паскис, — наконец произнес он. — Никого не могу припомнить.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Этан Пул стоял у окна паба «Лиса и чертополох», держа стакан виски со льдом, и наблюдал за входом в здание на противоположной стороне улицы. Объект обычно выходил в полдень, чтобы пообедать. Пул торчал здесь уже около часа. Вероятно, сегодня жертва припозднилась с обедом. К нему подошел человек бандитского вида.

— Этан Пул?

Пул кивнул и отхлебнул из стакана, где остался один лед.

— Разрешите представиться — Джимми Макинтайр.

Мужчина протянул руку. Он был маленького роста, но Пул сразу догадался — из крутых. Шрам над бровью, сломанный нос. Явно гангстер. Пул пожал протянутую руку.

— Хочу поблагодарить вас. Я тогда срубил неплохие бабки. И вы мне помогли.

Ну вот опять. Эта его сомнительная известность в определенных кругах. Конечно, ведь он подстреливает дичь и дает всяким подонкам на этом поживиться. И все ради проклятых денег. Любое напоминание об этом отдавалось зубной болью.

Макинтайр продолжал высоким натянутым тоном, которым часто говорят крутые парни:

— Ты молоток, приятель. Другие парни просто делают, что им велят, а ты здорово в своем деле сечешь.

Пул сдержанно улыбнулся. Ему совсем не нравилась эта охота. Поначалу он даже хотел отказаться. Но когда полдюжины парней только и ждут, чтобы занять твое место, почему бы не прокрутить пленку назад и не попытаться заработать на всех этих типах? В конце концов, надо быть практичным.

Макинтайр напомнил ему о жертвах, которых он предпочитал не вспоминать. Наконец объект показался в двустворчатых стеклянных дверях. Он разговаривал с каким-то мужчиной, который издалека, за сеткой дождя, казался его двойником — такой же высокий, полный и чуть согнувшийся под тяжестью лет. Оба были в темных костюмах. Объект махнул рукой, надел шляпу и поспешил к ожидавшему его такси. Второй мужчина тоже надел шляпу, раскрыл зонтик и зашагал по улице. Пул поблагодарил Макинтайра, вручил ему пустой стакан и побежал к машине, припаркованной рядом с пабом.

На своем «форде» он поехал за удаляющимся такси. Улицы были пустынны. Такси проехало мимо кирпичных домов на Капитолийских Холмах, потом по узким улочкам Китайского квартала, где его загородил трамвай, и, наконец, спустилось в Низину. В этом районе Пул всегда чувствовал себя неуютно. Ряды складов перемежались редкими жилыми домами из унылого кирпича с неизменно разбитыми окнами и засовами на дверях. Особенно Пула угнетало полное отсутствие признаков жизни, причем даже в хорошую погоду. Пустые тротуары, ни одной зеленой лужайки или растений в ящиках. Только асфальт, кирпич и цемент.

По улицам проезжали машины, что несколько затрудняло преследование. Пул немного отстал и молил Бога, чтобы такси не затерялось в лабиринтах улочек. Ему повезло. Машина наконец остановилась у неприметного восьмиэтажного дома. Объект вышел и расплатился с водителем, не взяв сдачи. Такси уехало. Объект быстро пошел к дому, сгорбившись под дождем. Пул припарковал машину у соседнего дома, подождал, пока объект скроется за дверью, и, надвинув на глаза шляпу, спортивной походкой направился ко входу.

Стекло входной двери украшала паутина трещин — вероятно, кто-то запустил в него камнем. В подъезде на вытертой дорожке валялись старые газеты, объедки, осколки стекла. По стенам шныряли тараканы. На дверях обоих лифтов висели объявления «Не работает». Краска на стенах облупилась. Пул нашел дверь с надписью «Лестница» и стал подниматься по ступенькам. Сверху послышались глухие размеренные удары. Пул заспешил, перескакивая через две ступеньки. На площадке третьего этажа он обнаружил парнишку лет двенадцати, который сидел, прислонившись к стене, и кидал резиновый мячик в противоположную стену, ловко ловя, когда тот отскакивал.

— Ты видел сейчас толстого дядьку?

Смерив Пула оценивающим взглядом, подросток кивнул. Пул и сам был внушительных размеров — шесть футов пять дюймов при весе более 220 фунтов, — но на парня это не произвело впечатления.

— Знаешь, куда он пошел?

Мальчик пожал плечами и возобновил игру с мячом. Пул полез во внутренний карман пиджака и извлек из бумажника доллар. Сложив его вдоль, он бросил бумажку на колени мальчишке.

— К мисс Бейкер, — буркнул юнец, продемонстрировав гнилые зубы.

— Какая квартира?

Парень замялся.

— Больше ничего все равно не получишь.

Пул слегка придвинулся к мальчишке. Его тень упала на щуплое тело.

— Шестьсот два.

Пул кивнул и пошел вверх по лестнице.

— Эй, — окликнул его парень. — А что у тебя в сумке?


Перед квартирой 602 Пул опустил сумку на пол. Сначала он вынул из нее платок и обвязал вокруг нижней части лица. Потом извлек фотокамеру и прикрепил к ней большую вспышку. После чего вытащил жестяную полоску шириной в половину долларовой бумажки и сунул в щель между дверью и косяком. Поводив вверх и вниз, он наткнулся на язычок замка. Привычным движением нажал на полоску, и дверь распахнулась. Тихо подняв сумку, Пул перенес ее через порог, взял камеру и закрыл за собой дверь.

Стоя в коридоре, Пул прислушивался к приглушенным голосам, которые вскоре затихли, сменившись стонами, вздохами и шумным дыханием. Послышался скрип пружин, и тогда он быстро направился к спальне. Войдя в комнату, сделал первый снимок еще до того, как они его увидели. Женщина — вероятно, это была мисс Бейкер — пронзительно вскрикнула и потянулась за простыней, скомканной в изножье кровати. Мужчина, прикрыв руками низ живота, уставился на Пула. Тот быстро перемотал пленку и сделал еще один снимок. Потом еще один. Женщина наконец нащупала простыню и укрылась с головой. Пул еще раз снял мужчину.

— Я дам о себе знать, — произнес он басом, выходя из комнаты.

И, подхватив сумку, быстро покинул квартиру.


— Ему и прятать-то особенно нечего, — сказала Карла Хольстром, глядя на фотоснимки, которые Пул только что вынес из темной комнаты. — Он довольно резво прикрылся.

Карла была в одной из рубашек Пула, которая доставала ей до колен. Это была стройная девушка со смуглой кожей, доставшейся ей от матери-гречанки, и голубыми глазами, унаследованными от отца-шведа. Скорее эффектная, чем красивая, волосы цвета воронова крыла, коротко острижены. Это позволяло ей носить парики в тех случаях, когда требовалась анонимность.

— Теперь у него начнутся сложности, — проговорила она, вглядываясь в застывшее от ужаса лицо мужчины. Это был Родриго Берналь, владелец компании «Кэпитал индастриз», один из богатейших людей Города.

— А ты усложнишь его жизнь еще больше, — заметил Пул, наблюдая, как Карла взяла лицо женщины в рамочку из пальцев.

— Знаешь, кто она?

Пул покачал головой.

— Ее фамилия Бейкер. Это все, что я знаю. А тебе какая разница?

— Никакой. Надеюсь, он ее не заподозрит. Не подумает, что это она тебя навела.

Пул пожал плечами:

— Я затрону эту тему при нашей встрече.

— А когда вы увидитесь?

— А когда назначена забастовка?

— Завтра. Сам знаешь.

— Значит, завтра вечером.

Карла улыбнулась.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Паскис никогда не был в Низине. И до настоящего момента не собирался туда идти. Он без большого интереса смотрел на безжизненный пейзаж, проплывающий за окном такси. Водитель остановил машину на стоянке рядом с жилыми домами. За окнами было темно. Никто не сидел на крылечках, хотя дожди прекратились и погода наладилась.

Паскис вручил таксисту пятидолларовую купюру.

— Не подождете пару минут?

Посмотрев на деньги, таксист согласно кивнул. Паскис вылез из машины и подошел к лестнице, ведущей к дому номер 4731 по улице Ван Варена. Обернувшись на шум, Паскис увидел, что такси уехало. Несколько огорчившись, он стал подниматься по лестнице.

Справа от двери имелись три кнопки с цифрами 1, 2 и 3. В адресе, указанном в деле, не было номера квартиры, и Паскис предположил, что дом поделили на квартиры уже после того, как было заведено дело. Он нажал на кнопку № 1, подумав, что если Граффенрейд поделил свой дом на квартиры, то, вероятно, оставил за собой апартаменты № 1. За дверью зазвенел звонок. Немного подождав, он еще раз нажал на кнопку, но снова без всякого результата. Тогда он перешел к кнопке № 2. На этот раз у него над головой открылось окно. Подняв глаза, он увидел женщину с огромной головой, которая смотрела вниз.

— Меня зовут Паскис, — прокричал архивариус. — Я ищу Рейфа Граффенрейда.

— Вы ищете мистера Граффенрейда? — переспросила она низким пронзительным голосом.

— Верно. Рейфа Граффенрейда.

— Вы опоздали на семь лет.

— Как это?

— Вы очень сильно опоздали, — повторила женщина громче. — Он уехал семь лет назад. И я его больше не видела.

— А вы не уделите мне несколько минут?

Последовало молчание. От необходимости все время задирать голову у Паскиса заболела шея.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Паскис. Артур Паскис. Послушайте, я займу у вас не более десяти минут.

— Ну ладно. На вид вы вполне приличный.

Голова исчезла в окне, и Паскис выжидательно уставился на дверь в надежде, что ее сейчас откроют. Вместо этого сверху опять послышался голос:

— Ловите!

Женщина бросила из окна ключ. Паскис не успел среагировать, и ключ упал на крыльцо у его ног. Наклонившись, он поднял его.

— Это ключ от входной двери, — зачем-то пояснила женщина.

Паскис попытался вставить ключ в замок, но взял его наоборот, и это удалось сделать не сразу. Наконец он справился с замком и стал подниматься по лестнице, покрытой истертой дорожкой. Дверь на втором этаже была полуоткрыта. Паскис остановился на пороге.

— Мадам?

— Я здесь.

Паскис прошел через грязную кухню, благоухающую гнилыми овощами, миновал тускло освещенный коридор и оказался в темной гостиной. Шторы были задернуты. В комнате царил золотистый полумрак, который создавали лампы, накрытые массивными янтарно-желтыми абажурами. Паскису сразу стало жарко.

— Значит, вы ищете мистера Граффенрейда.

Таких толстых женщин Паскис еще не встречал.

Подробности фигуры были скрыты под широким бесформенным одеянием, которое, однако, было заполнено до отказа. Волосы на большой круглой голове зачесаны назад. Она полулежала в кресле, тяжело откинувшись на спинку.

— Да-да. Надеюсь, вы сможете предоставить мне сведения, которые помогут определить его теперешнее местопребывание.

Женщина посмотрела на него как на какое-то необычное насекомое.

— Теперешнее местопребывание, — задумчиво повторила она.

— Мм, да.

В комнате было душно. Паскис смотрел, как в золотистом свете плавают пылинки.

— Вряд ли смогу вам помочь. Я ведь уже сказала: от него ни слуху ни духу уже лет семь.

— Ах как жаль. Хм, да.

Перспектива уйти несолоно хлебавши совсем расстроила Паскиса, и он временно потерял способность соображать.

— Тогда, может быть, вы знаете, чем занимался мистер Граффенрейд?

Женщина громко фыркнула, что привело ее плоть в волнообразное движение, затухающее где-то в складках безразмерного одеяния.

— Мистер Паскис, у нас в Низине никогда не спрашивают, кто чем занимается, а если случайно узнают, то держат язык за зубами и не болтают об этом.

Паскис закашлялся. Женщина безучастно наблюдала за этим процессом.

— А как насчет его знакомых? — спросил Паскис, справившись с приступом. — К нему кто-нибудь приходил?

Женщина нахмурилась и слегка отвернула голову. Он все понял.

— Благодарю вас, мадам, что вы уделили мне время. Весьма признателен.

Паскис повернулся, чтобы уйти. Он был огорчен, но одновременно чувствовал облегчение. От жары у него кружилась голова. Он заметил, что на лбу у женщины появилась испарина. Или она была с самого начала? Возможно, за ее показным спокойствием скрывалась какая-то трагедия? Эта мысль заставила его взглянуть на нее по-новому. Это не было сочувствием — скорее он перестал испытывать неловкость. Оставался еще один важный вопрос.

— Вы не посмотрите на две фотографии, которые я принес с собой?

Она не ответила, только опустила подбородок, что, вероятно, означало согласие. Паскис вынул фотографии Граффенрейда из двух его дел. Сначала он показал женщине фото из более старой папки.

— Это мистер Граффенрейд, — сразу же сказала она.

— Вы уверены?

Она молча посмотрела на него, и он протянул ей второе фото — то, на котором был человек с неестественным взглядом.

— Никогда не видела его раньше.

— Может быть, он приходил к Граффенрейду? Его друг или знакомый?

— Может быть, но я никогда его не видела.


Паскис прошел восемь кварталов, прежде чем удалось поймать такси. Это его крайне утомило. Сев на заднее сиденье, архивариус закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Критическую массу информации всегда следовало приводить в надлежащий порядок. Правда, до критического предела было еще далеко. Но теперь он по крайней мере знал, как выглядит Рейф Граффенрейд. Тогда кто изображен на втором фото? Фамилия Дерч, фигурирующая в обоих делах в виде пометки на полях, явно принадлежала детективу, который вышел в отставку несколько лет назад. Эта пометка означала, что Дерч не занимался этим делом, а просто сообщил некую информацию клеркам, которые добросовестно внесли это в документ. А кто такой Ферал Базу? Почему он удостоился особой пометки, если его роль в этом деле была весьма незначительной?

Паскис понимал, что любые попытки упорядочить столь отрывочные сведения ни к чему не приведут. Систему можно выстроить только при наличии достаточной информации. А пока у него имелись одни вопросы.

За два квартала до дома Паскиса, в престижном районе Капитолия, такси наткнулось на полицейское заграждение.

— Господи, — сквозь зубы процедил таксист. Он свернул налево, чтобы объехать оцепленную территорию, но и там все было перегорожено.

— Можете высадить меня здесь, — предложил Паскис.

Перед оцеплением стояла толпа людей, пытавшихся разглядеть, что происходит в соседнем квартале. Извинившись, Паскис стал пробиваться вперед. Путь ему преградили два дюжих полисмена весьма агрессивного вида, помахивавших дубинками.

— Извините, — обратился к ним архивариус, — меня зовут Артур Паскис, и мне надо попасть к себе домой. Я живу здесь за углом, в соседнем квартале.

— Проход закрыт, — буркнул полицейский, стоявший слева. На его круглом красном лице застыло недовольное выражение.

— Заткнись, — вмешался второй. — Как, вы сказали, вас зовут?

— Э-э… Артур Паскис.

— Боже правый! Дэнни, это же мистер Паскис. Сэр, вы живете на улице Синклер?

Паскис кивнул. Синклер как раз пересекала перекрытую полицейскими улицу.

— Конечно, мы вас пропустим.

— Спасибо, — сказал Паскис. — А что там случилось?

— Бомба, сэр. Кто-то кинул бомбу в окно дома в двух кварталах отсюда. Разворотило весь фасад.

— О Боже! А чей это дом?

— Яна Блока, сэр.

Блок. Знакомая фамилия. Промышленник, принадлежащий к ближнему кругу мэра.

— Кто-нибудь пострадал?

— Сейчас как раз пытаются это установить, сэр. Пока не знаем. Если хотите, сообщим вам позже, сэр.

— Спасибо, не стоит беспокоиться.

Полицейские сдвинули заграждение, чтобы дать Паскису пройти. Подойдя к своей улице, он увидел в соседнем квартале здание из бурого кирпича. В стене зияла дыра, похожая на огнестрельную рану, только вместо крови из нее сочился голубовато-серый дым с какими-то красными вкраплениями. Остановившись на углу, он заметил, что тротуар засыпан пеплом, а рядом со взорванным домом валяются листки бумаги.

Паскис смотрел, как пожарные заливают дымящиеся руины водой, а стоящие вокруг полицейские наблюдают за этим процессом, временами отгоняя зевак.

Потом он пошел к своему дому, оставив позади хаос, который сотворила бомба. Ян Блок. Паскис стал размышлять над последствиями этого бомбометания. Мэр, несомненно, воспримет это как личное оскорбление. Городские власти и пресса будут изо всех сил давить на полицию.

Исходя из своего представления о законах, управляющих миром, Паскис сделал вывод, что прошлое — это ключ к настоящему и будущему, надо только знать, как им пользоваться. В этом и состояло главное значение Подвала со всеми хранящимися там делами. Этот взрыв только начало. Что-то подсказывало ему, что во всей этой истории будет еще много крови.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Фрэнк Фрингс быстро шел через многолюдный муравейник редакции «Газеты», сопровождаемый своим помощником Эдом.

— В районе Капитолия произошел взрыв, — сообщил Эд, с трудом поспевая за своим шефом.

— Шутишь, — бросил Фрингс, не сбавляя темпа.

— Нет, там действительно взорвалась бомба. Подробности пока неизвестны, но Панос хочет, чтобы вы туда поехали.

— А что взорвали? Магазин, дом — что?

— У нас пока нет подтвержденных данных…

— Конечно, нет, но ты-то уже знаешь?

Фрингс не делал пауз между словами. Его речь текла непрерывным потоком, словно он произносил одно слово, состоящее из немыслимого количества слогов.

— Сообщают, что это дом Яна Блока.

— Яна Блока?

Фрэнк резко остановился и уставился на Эда, который чуть не споткнулся от неожиданности.

— Черт побери! Что, по-твоему, это значит?

Фрингс был худ и невысок, но серые стальные глаза и квадратный подбородок придавали ему некую брутальность.

— Ну, я думаю…

— Господи, Эд. Прямо не верится.

Фрингс возобновил свое энергичное передвижение, словно у него вместо суставов были пружины. Петляя среди столов, он устремился к кабинету главного редактора. Эд попытался что-то сказать, но голос утонул в окружающем шуме.

Фрингс вошел в кабинет, где сидел толстый неопрятный Панос. Главный редактор курил сигару и фальшиво насвистывал какую-то арию.

— Что, черт возьми, происходит? — энергично спросил Фрингс, закрывая за собой дверь. В крови у него закипал адреналин.

— Разве этот придурок тебе ничего не сказал? — прорычал Панос, втыкая сигару в рот, скрывавшийся под длинными усами.

— Сказал. Но дом Яна Блока? Это точно?

— Что можно утверждать, не увидев собственными глазами?

Фрингс уже привык к этому доморощенному философствованию.

— Хорошо. Сейчас поеду туда и сразу позвоню. Надеюсь, ты попридержишь печатный станок, пока я не объявлюсь?

Панос заворчал. Пятна пота, расплывавшиеся у него под мышками, грозили занять всю сухую поверхность рубашки.

— Не валяй дурака, Фрэнки.

Фрингс подмигнул ему:

— Жди звонка.


У мэра был тесный круг друзей — богатых бизнесменов. В своих статьях Фрингс называл их олигархами. Состав кружка мог меняться, но ядро оставалось неизменным — Ян Блок, Тино Альтабелли и Родриго Берналь. Они финансировали предвыборные кампании Рыжего Генри, а взамен, как выражался Фрингс, получали скандальный доход от сделанных вложений.

Сообщество было столь сплоченным, что посягать на кого-либо из этой троицы было равносильно выступлению против самого мэра. Поэтому любые проявления недовольства в принадлежавших им компаниях были обречены на провал. К услугам олигархов была вся полиция Города. И, что еще важнее, их интересы защищал Отряд по борьбе с подрывной деятельностью (БПД), обладавший весьма мощными средствами подавления. Ни у кого не возникало сомнений, что для розыска бомбистов мэр привлечет именно это подразделение.


Место взрыва постепенно приводили в порядок. В сточные канавы по обеим сторонам улицы стекали потоки серой от золы воды. Из дыры в стене поднимался дым. Фасад был почти полностью разрушен, номер дома исчез. Фрингс определил его по двум соседним номерам и сравнил с адресом Яна Блока. Все совпадало.

Репортер увидел полисмена Лосмана, с которым ему уже приходилось встречаться. Тот был явно не слишком занят.

— Фрэнк Фрингс из «Газеты», — отрекомендовался журналист, протягивая копу сигарету. — Кто-нибудь был в доме, когда произошел взрыв?

— Пока не знаем. Мистер Блок находился в это время в клубе. Он сказал, что там могла быть уборщица, но точно не знает. Тела мы не нашли.

— А как мистер Блок воспринял происшедшее?

Лосман иронически посмотрел на Фрингса.

— Я там не был. А как бы вы среагировали, если бы кто-нибудь бросил бомбу вам в окно?

— Какая была бомба?

— Динамитные шашки, связанные веревкой. Мы нашли волокна на кусках обертки, разлетевшихся по улице. Вероятно, там был длинный фитиль. Он его зажег, бросил бомбу в окно на первом этаже, и у него была еще минута, чтобы убраться подальше.

Фрингс кивнул, делая пометки в блокноте.

— Есть какие-то предположения, кто это мог быть?

— Вечно думают на одних и тех же. Только, пожалуйста, не печатайте это. Анархисты, коммунисты. Всегда какие-нибудь «исты».

— Кого-нибудь конкретно подозревают?

— Пока нет. Это вы можете напечатать. Но мы скоро их найдем. Это уж точно.

«Да уж, постарайтесь. А то мэр всех поставит на уши», — подумал Фрингс. Мысль была не из приятных.

Репортер вышел из оцепления и пообщался с зеваками, пытаясь найти свидетеля или хоть какой-нибудь источник полезной информации. Потерпев неудачу, представил себе недовольную физиономию Паноса и со вздохом стал искать телефонную будку.


Фрингс продиктовал заметку одной из секретарш. Потом он подумал, что неплохо бы получить какой-нибудь комментарий главного редактора или даже самого мэра. Но тут он почувствовал приближение приступа: острую боль в глазницах и ощущение, что кто-то холодным шпателем медленно отдирает его мозг от черепа. В таких случаях нередко пропадало зрение и чувство равновесия. Фрингс заспешил домой. Попытался поймать такси, но движение было перекрыто. Он быстро пошел к центру города, чувствуя, как с каждым шагом боль в голове набирает силу. Наконец вышел на Гранд-авеню и в последний момент впрыгнул в троллейбус, который как раз отходил от остановки. Рухнув на сиденье, репортер закрыл глаза, чтобы не видеть мира, который уготовил ему такие мучения.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Рыжий Генри восседал во главе массивного дубового стола. По левую сторону сидели муниципальные чиновники — их присутствие на такого рода мероприятиях считалось необходимым. Справа от мэра расположились польские бизнесмены, которые намеревались открыть фабрику в Низине, поскольку из-за растущей активности Германии и России в Польше становилось небезопасно.

Это простое на первый взгляд дело сопровождалось таким количеством бюрократических препон и проволочек, что Генри не мог сдержать своего раздражения. Он был совсем не против, чтобы поляки построили в Городе свою фабрику, так что желания сторон полностью совпадали. Пожмем друг другу руки — и вперед. Детали можно проработать по ходу дела. Однако городской совет думал иначе. Чиновники считали, что сначала нужно согласовать и утрясти все детали: местные коммерсанты могут возражать против поляков с их фабрикой, потому что те могут переманить у них рабочую силу. Как будто он, Рыжий Генри, мог запретить работягам свободно трудоустраиваться. Мэр хотел, чтобы поляки построили здесь фабрику, а он привык, что все его желания исполнялись.

Наконец было решено, что рабочих привезут из Польши. Генри посмотрел на свои огромные бесформенные руки, лежавшие на столе ладонями вниз. Костяшки распухли и разболтались, что явилось результатом многолетнего битья людей по головам в процессе долгой и успешной карьеры боксера. Мэр был шести с половиной футов ростом и весил около трехсот пятидесяти фунтов. Даже во времена боев, когда он весил на восемьдесят фунтов меньше, соперники на ринге казались в сравнении с ним карликами. О мэре ходило множество легенд — возможно, кое-что было преувеличено, но суть оставалась верной, — как какие-то бугры велели ему проиграть матч в Парке, а он за минуту нокаутировал Монти Крески, а потом поднырнул под ограждение и отмолотил двух козлов, сидевших во втором ряду. Или как он одним зверским хуком отправил в нокаут Кида Куваса, а заодно и судью.

Огненная грива, которой мэр был обязан своим прозвищем, давно поредела, обнажив сужающийся кверху череп. Лицо его носило все признаки бывшей профессии: сломанный нос, деформированные уши, похожие на гигантские розовые виноградины, шрамы у глаз. При всем этом он обладал острым умом и сохранил силу удара. Говорят, у боксеров навыки держатся до последнего. Хотя Генри перевалило за пятьдесят, он по-прежнему внушал страх недюжинной физической силой. Сейчас он сидел и смотрел на свои руки, слушая, как две стороны переговариваются через переводчика.

От размышлений его оторвало движение в дальнем конце стола. Он увидел, что в комнату вошел его секретарь Педжа, толстый человечек с гладкими, зачесанными назад волосами и слегка раскосыми глазами. Такое вторжение было весьма необычным и ничего хорошего не предвещало. Педжа пошел вдоль стола, стараясь не встречаться глазами с присутствующими. Разговор мгновенно заглох.

— Продолжайте, — скомандовал Рыжий Генри, и беседа вяло возобновилась.

Педжа подошел к своему шефу и, согнувшись, что-то прошептал ему на ухо. Рыжий Генри продолжал невозмутимо смотреть в пространство. Спорт научил его выдержке. В перерывах между раундами он, сидя в углу ринга, умел полностью расслабиться, несмотря на адреналин, игравший в крови, или чудовищное напряжение решающей схватки (которые, впрочем, случались нечасто). Вот и сейчас на его лице не дрогнул ни один мускул. Мэр сидел неподвижно, переваривая только что полученную информацию и пытаясь определить причины и последствия случившегося.

В дом Яна Блока бросили бомбу. Как раз в то время, когда здесь сидели поляки. Он мог бы назвать несколько причин, по которым это событие можно было расценить как преднамеренный выпад против него лично. Кто-то хотел показать, что Рыжий Генри совершил большую ошибку, о которой ему придется пожалеть.

Покончив с раздумьями, Генри сосредоточил внимание на разговоре за столом. Через какое-то время переводчик сказал:

— Они спрашивают, не могут ли чем-то помочь Городу.

Рыжий Генри только этого и ждал.

— У меня еще одна важная встреча, — заявил он, поднимаясь во весь рост.

Потом обратился к одному из сидящих за столом:

— Дэн, думаю, ты знаешь, что делать дальше?

Остальных чиновников он отпустил со словами:

— Благодарю за внимание, вы можете идти.

И, наконец, обратился к полякам:

— Надеюсь на долгое и плодотворное сотрудничество с нашими польскими друзьями. Извините, что покидаю вас, но у меня еще раньше была назначена встреча. Меня заменит мой заместитель. Благодарю вас.

Пока переводчик доносил его слова до поляков, Генри с дежурной улыбкой смотрел в их сторону. Поляки закивали и заулыбались в ответ. Мэр пожал всем руки, утопавшие в его гигантских ручищах словно детские ладошки.

Выйдя из комнаты, он увидел Педжу, ждавшего его в коридоре.

— Доставь мне шефа полиции. Чтобы был у меня в кабинете через час. И позвони Фералу. Я встречусь с ним сегодня вечером у моста. В десять тридцать.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Кто это?

— Вы знаете кто.

— Чего вы хотите?

— Надо встретиться.

— Ладно.

— Знаете телефонную будку напротив вашего офиса?

— Да.

— Будьте там через три минуты. Я вам позвоню.

Пул вышел из телефонной будки и направился к соседней, которая находилась через два квартала. Он не боялся, что за ним следят. Еще не время. Опасность возникнет чуть позже. Сейчас его беспокоили лишь люди, которые могли подслушать этот разговор. Короче говоря, копы. Теперь они научились засекать говорящих. Он слышал, это можно сделать через телефониста.

Было утро рабочего дня, по улицам сновали прохожие. Небо закрыли низкие серые тучи, и таким же серым и безрадостным выглядел Город. Люди шли, согнувшись и опустив головы, пытаясь спрятаться от холодного ветра,бившегося в узких ущельях улиц, словно ледяная горная река. На тротуарах кружились листья, льнули к ногам спешащих пешеходов.

Добравшись до второго телефона, Пул надвинул на глаза мягкую фетровую шляпу и набрал номер будки, находившейся рядом с офисом Берналя.

— Да? — ответил тот, тяжело дыша.

Пул понял, что олигарх бежал по лестнице.

— Слушайте внимательно, потому что я не могу долго оставаться на линии. Нам надо встретиться. Вы знаете Грирский парк?

— Да.

— Там есть пруд. На его западной стороне есть стеклянная беседка.

— Знаю.

— Завтра в одиннадцать вечера. Принесете пять тысяч долларов мелкими купюрами. Мы поговорим пять — десять минут. Потом я завяжу вам глаза и оставлю хронометр, установленный на пять минут. Когда время истечет, вы снимете повязку и пойдете домой. За вами будут наблюдать мои люди, и если вы придете не один, снимки будут разосланы во все газеты Города и вашей жене. То же самое произойдет, если вы уйдете раньше времени. Все ясно?

— Да.

Пул повесил трубку.


Когда он вернулся, Карлы дома не было. Она ушла на фабрику Берналя, чтобы помочь организовать забастовку, назначенную на сегодня. Этан всегда беспокоился, когда она отправлялась на подобные сходки, где легко могла пострадать от действий местных капиталистов, городских властей или полиции.

Они встретились уже после того, как обоих выгнали из университета. Это было время, когда все окружающие либо поносили Пула, либо были у него в долгу за те деяния, которые сам он считал отвратительными. Но Карлу это мало волновало. Ей было наплевать на общественное мнение. Она была у красных и все свое время посвящала общественной деятельности: поддерживала подпольную коммунистическую газету и пыталась организовать рабочих, которые говорили на разных языках и к тому же плохо понимали местный.

Пулу нравилась Карла, потому что у нее были четкие представления о добре и зле. Она с ходу оценивала ситуацию и высказывала безапелляционные суждения, на что Пул был не способен. Но было в ней кое-что еще. Фанатизм. Стремление изменить мир в сочетании с четким представлением, каким он должен стать. В общем, тяжелый случай.

Пул часто задавался вопросом, почему она выбрала именно его. Возможно, потому, что некоторые женщины любят проявлять инициативу. В их союзе верховодила Клара. Она к этому стремилась, а его ситуация вполне устраивала. Ну и, конечно, чисто физическое влечение…

Пул прошел через гостиную, обходя стопки книг и газет, разложенные вокруг потертого кожаного дивана, такого же кресла и кофейного столика, сделанного из старой двери. Кухня была маленькой, но там имелась ниша, в которой стоял деревянный стол и два стула. Окно выходило в переулок, который за последнее время превратился в ночное пристанище юных проституток. У Пула иногда возникло ощущение, что девочки растут под его присмотром.

На столе лежала газета, где одна из заметок была обведена красным карандашом. Пул опустился на стул. Заголовок гласил: «Взрыв бомбы в жилом доме». Рядом с заголовком была помешена фотография здания с развороченным фасадом, откуда поднимался дым. Качество печати оставляло желать лучшего, изображение двоилось.

Сама заметка была короткой и содержала минимум информации. Репортер Фрэнсис Фрингс писал, что полиция предпримет все меры, чтобы раскрыть преступление. Пул прекрасно знал, что это означает, и понял, что Карле грозит реальная опасность. Когда происходили нападения на городских капиталистов, в число подозреваемых всегда попадали одни и те же, причем во главе списка неизменно находились «красные» организации.

Он хотел было позвонить Фрингсу, который, как известно, симпатизировал городским социалистам, но тут раздался стук в дверь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Фрингс проснулся в девять. Голова раскалывалась от боли. Прикрыв глаза, он семенящей походкой подошел к бюро и выдвинул левый верхний ящичек, где в железной коробочке лежало несколько самокруток из марихуаны. Взяв одну, репортер прихватил зажигалку, подошел к окну и приоткрыл раму. Потом сел под окном, прислонившись к стене, и запалил косячок. Глубоко затянувшись, задержал дым, после чего выпустил уголком рта, так чтобы его вытянуло в окно. Так он выкурил всю сигарету, что заняло около пяти минут. Постепенно боль ослабла до вполне терпимого уровня.

Сидя на полу, он смотрел на спящую Нору Аспен. Было странно видеть блестящую звезду в столь неприглядном виде: открытый рот, бледное, опухшее от сна лицо. Легендарные формы были прикрыты темно-красными шелковыми простынями, которые она всегда предпочитала. Мысль, что тысячи мужчин мечтали бы оказаться на его месте, сейчас показалась ему абсурдной. Он, Фрэнк Фрингс, любовник джазовой знаменитости. Это казалось таким нелепым, что он чуть не рассмеялся.

Поднявшись, Фрингс отправился в просторную кухню Норы, где обнаружил батон хлеба и немного сыра бри. Он стал быстро есть, словно опасаясь, что подруга может проснуться и отобрать у него еду. Сочетание плотного сливочного сыра и рыхлого рассыпчатого хлеба показалось ему восхитительным, и он полностью погрузился в процесс поглощения.

К действительности его вернуло движение в спальне, которое завершилось появлением на кухне Норы в шелковом халате поверх того, что называлось ночной рубашкой. Ее длинные светлые волосы были рассыпаны по плечам. Выглядела женщина весьма соблазнительно, но у Фрингса не возникло никакого желания как-то реагировать на это.

— Тебя все еще мучает мигрень?

— Уже нет.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты курил в спальне. Я уже много раз…

— Знаю. Извини, пожалуйста.

Он изобразил на своем лице улыбку, чтобы она поскорее отстала.

— Ты же знаешь, что, когда я просыпаюсь в таком виде, мне надо как можно скорее прийти в себя.

Бросив недовольный взгляд на его улыбающееся лицо, она вернулась в спальню.

— Хоть бы кофе сварил.


Нора была в душе, когда зазвонил телефон. Обычно Фрингс не брал трубку, но сейчас каким-то неведомым образом она оказалась у него в руках.

— Фрингс?

— Да?

— Это Меррик из редакции.

— Что там стряслось?

— Нам позвонил какой-то парень. Себя не назвал. Сказал, что хочет поговорить с тобой. Только с тобой и ни с кем другим. Сказал, что будет ждать по этому номеру еще десять минут. Я не знал, стоит ли тебя беспокоить, и посоветовался с Паносом. Он сказал, что стоит, и я позвонил тебе домой, а потом Эд сказал, что ты можешь быть здесь. В общем, у тебя осталось две-три минуты, чтобы ему перезвонить.

Меррик продиктовал номер.

— Фрэнсис Фрингс?

Голос был больше похож на скрежет — вероятно, для маскировки.

— Я слушаю.

— Мне необходимо с вами встретиться. Как можно скорее. Могу сообщить вам нечто интересное.

— С кем я говорю?

— Не важно. Узнаете позже. Послушайте, у меня есть информация о коррупции в мэрии. И факты убийств и исчезновения граждан.

— А чем вы можете подтвердить эту информацию?

— Когда я вам сообщу факты, вы сами найдете способы их проверить. Послезавтра. Знаете мост Гаррисона? Встретимся под мостом со стороны города. В одиннадцать вечера. Когда вы появитесь, я к вам выйду. Там и поговорим.

— До встречи, — вздохнул Фрингс.

Он уже столько раз слышал подобные предложения. Как правило, в результате вытягивал пустышку, тем не менее игнорировать их он не мог. Даже если один из туманных намеков окажется правдой…

В гостиную вошла Нора в белом махровом халате. На мокрых волосах красовался тюрбан из полотенца. На ключицах блестели капли воды. От горячей воды губы стали пухлыми и свежими. Фрингс быстро положил трубку.

— Кто звонил?

— Никто. Это по моим делам.


Нора помешивала кофе в чашке и гоняла по тарелке тост. Она ничего не ела, и это слегка беспокоило Фрингса.

— Не хочешь есть?

Она ответила ему долгим взглядом.

— Что-нибудь случилось?

Нора покачала головой. Свет, падавший из окна кухни, освещал половину ее лица. На нем Фрингс прочел озабоченность, делавшую ее еще более соблазнительной. Возможно, все дело было в губах, чуть скривившихся от волнения.

— Давай выкладывай.

Неужели до сих пор дуется на него за косячок?

— Я даже не знаю. В общем, ничего особенного.

Глядя на дымящуюся чашку, Фрингс ждал, когда она разговорится.

— Это… просто какое-то предчувствие. Ничего конкретного. Ты знаешь, я сейчас работаю с оркестром Дика Риордана, а он такой подонок. Смотрит на меня нагло и говорит гадости своим ребятам.

Фрингс сочувственно кивнул. Риордан имел репутацию распутника, при этом был совершенно неопасен. Но вряд ли Нора хотела услышать именно это, поэтому он придержал язык.

— И я стала получать больше грязных писем. Марти не дает мне их читать, но пересказывает. Мне приходит масса писем, Фрэнк. Большинство очень милые, но некоторые такие злые…

На это трудно было возразить, но Фрингс попытался:

— Послушай, на свете есть и злые люди. Они завидуют тебе, хотят сделать гадость. На что-то серьезное у них не хватает духу, вот и шлют тебе письма, чтобы выместить на тебе свои комплексы.

Он понимал, что Нора ждет большего. Тем не менее его слабая попытка была вознаграждена грустной улыбкой.

После долгой паузы он рискнул еще раз:

— Я…

Но Нора прервала его.

— Все в порядке, Фрэнк. Пустяки. Я просто устала. Сегодня у меня последний концерт, а потом немного отдохну. Моему голосу требуется передышка. Когда устаешь, все кажется мрачным.

Нора опустила глаза на свой кофе, а Фрингс стал гадать, кто мог ему позвонить.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Паскис годами не пользовался своим домашним телефоном. Так что три телефонных звонка за утро было чем-то совершенно из ряда вон выходящим.

Архивариус жил в крохотной квартирке над булочной в семи кварталах от Подвала. Всю мебель составляла кровать, стоящая в углу, небольшой обеденный стол со стулом и кресло, в котором он сейчас сидел. На полу ничего не было, зато стены были увешаны выцветшими от времени коврами, которые его мать привезла с собой с родины. Паскису нравилась строгая логика симметричных узоров, и он часто рассматривал их, лежа на кровати, когда ночной полумрак стирал краски, оставляя лишь переплетение линий.

Паскис читал газету, когда раздался первый звонок.

— Да? — осторожно отозвался он.

— Мистер Паскис?

— Да.

— Это лейтенант Дрэффин. Мне очень жаль, сэр, но шеф требует вас назад в архив. Объявлен общий сбор.

— Похоже, это связано со взрывом.

— Я тоже так думаю, сэр. В любом случае шеф ждет вас завтра с утра в Подвале. Сегодня можете отдыхать. Вы придете, сэр?

— Да, конечно, какие проблемы.

Паскис с облегчением повесил трубку. Он почувствовал что-то похожее на внезапно светившееся счастье. Вне хранилища он чувствовал себя неприкаянным. Чтобы как-то занять свой мозг, он постоянно возвращался к работе: например, вспоминал, с какими трудностями ему пришлось столкнуться при классификации дел, связанных с серией изнасилований в Восточном округе, жертвы которых были убиты. Куда прикажете относить эти дела? К сексуальному насилию или к убийствам? Конечно, к обеим этим категориям, но какая из них должна считаться главной? В конце концов он решил в пользу сексуального насилия, следуя примеру Абрамовича, который сорок лет назад именно так разобрался с аналогичной серией преступлений.

Второй звонок раздался, когда он допивал кофе. Он изумил Паскиса еще больше, чем первый. Теоретически позвонить ему могли в любое время — ведь трудно предположить, что за всю оставшуюся жизнь он больше не услышит телефонных звонков. Если позвонили один раз, рассуждал он, то почему бы не позвонить и второй. Но два звонка в одно утро — это уже явная аномалия.

— Паскис, — произнес незнакомый голос.

— Слушаю.

— Вы найдете Рейфа Граффенрейда вот по этому адресу.

Звонивший продиктовал адрес в городке Фрименс-Гэп, расположенном в двадцати с лишним милях от Города. Он говорил медленно и с легким приятным акцентом, который Паскис, в силу сильного замешательства, так и не сумел распознать.

— Кто это говорит? — взмолился он, но в трубке уже повисла тишина.

Паскис трясущейся рукой дал отбой. Сев на стул, он закрыл глаза и попытался логически обосновать звонок. Чего хотел этот человек? Чтобы Паскис отправился во Фрименс-Гэп на поиски Граффенрейда? Кто звонил и зачем направил Паскиса по этому адресу? Чего этот человек надеялся достигнуть?

Паскис все еще раздумывал, когда раздался третий звонок. К этому времени он успел вынуть фотографию человека, который не был Рейфом Граффенрейдом, и положить перед собой на щербатый обеденный стол. Архивариус внимательно рассматривал ее, стараясь понять, что подсказывает интуиция.

Услышав звонок, он поднял трубку. Это опять оказался лейтенант Дрэффин, который с извиняющейся интонацией сообщил:

— Шеф просил перезвонить вам и сказать, что в пятницу он ждет вас на совещании.

— На совещании? — удивился Паскис. За все годы работы в архиве его никогда не приглашали на совещания. Встречи с шефом с глазу на глаз изредка происходили, но ни о каких совещаниях речь не шла. А тут его предупреждали аж за два дня.

— Он не сказал, о чем будет идти речь?

— Нет, сэр. Он только велел вас пригласить.

— Ммм, ну да, — задумчиво пробормотал Паскис. — Лейтенант Дрэффин, я вот тут думал, могу ли я… иными словами, я хотел бы знать, есть ли в полиции автомобили, которые полицейские используют для…

— Вы имеете в виду машины без полицейских номеров?

— Да-да. Мне кажется, так будет лучше.

— Да, сэр, такие машины имеются.

— А не можете ли вы устроить мне такую машину на время?

— Не вижу проблемы, сэр. Когда вы хотите ее взять?

— Вообще-то сегодня. Мне нужно именно сегодня.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В те времена, когда Фрингс только начинал свою журналистскую деятельность, в «Газете» работал пожилой репортер-алкоголик по фамилии Томассон, который был своего рода легендой среди газетной молодежи. При всей своей неуживчивости он обладал поистине неотразимым шармом. Фрингсу в свое время казалось, что Томассон испытал все на свете, и его поразительная проницательность объясняется не столько остротой ума и способностью к анализу, сколько богатым жизненном опытом. Фрингс частенько выпивал с ним в старом кабачке «Паломино» еще до того, как его снесли вместе с половиной квартала, чтобы построить на этом месте отель «Гавана». По части выпивки Фрингс не мог тягаться с Томассоном и всегда уходил раньше, оставляя того в баре, где тот продолжал говорить перед неизменно внимательной аудиторией. Фрингс усердно черпал из кладезя мудрости, открывавшегося ему по вечерам, и до сих пор помнил многое из услышанного, хотя со временем, когда он стал обрастать собственным опытом, суждения Томассона уже не казались ему неоспоримыми.

Как большинство репортеров того времени, Томассон относился к городским властям с глубоким цинизмом. Один коррумпированный мэр сменял другого, и, казалось, этому не будет конца. По мнению Томассона, все объяснялось дарвиновской теорией эволюции. Наиболее способные из «криминального класса» поднимались на самый верх, где успешно противостояли любым попыткам их сменить, прибегая к подтасовкам на выборах, подкупу, шантажу и открытому воровству. По его словам выходило, что выживает и благоденствует именно сильнейший преступник.

Фрингс был согласен с такой трактовкой, однако несколько иначе понимал теорию Дарвина. По его мнению, все дело было в инновациях. Они были необходимы, чтобы получить и удержать власть. Привычные методы коррупции и подкупа быстро устаревали, и успех зависел от того, насколько быстро и своевременно будут изобретаться новые формы и способы обогащения и удержания власти. Возможно, Томассон имел в виду то же самое, но Фрингсу казалось, что именно изобретательность — самый верный путь к достижению цели.

Фрингс сидел в углу редакции, заставленной столами, на которых громоздились черные пишущие машинки «Смит-Корона» и телефонные аппараты фирмы «Белл». Даже в более спокойные времена в комнате стоял шум, который мешал начинающим репортерам сосредоточиться. Сегодня же, на следующий день после взрыва, шумовой фон достиг уровня, сопоставимого с топотом кавалерийского эскадрона, несущегося в атаку. Посыльные деловито сновали по комнате, отзываясь на беспрерывные крики репортеров, сидящих за столами. Все курили сигары или сигареты, дым почти затянул потолок.

Фрингс, взбодренный марихуаной, не обращая внимания на шум, печатал заметку для завтрашней газеты.

Человек действия
Фрэнсис Фрингс
Провокация выявляет истинную сущность провоцируемого. Человек, склонный к размышлениям, будет рассматривать все варианты, чтобы выбрать тот, который, по его мнению, станет лучшим ответом провокатору. Это образ действия шахматиста, полемиста, военачальника. Короче, это метод, который избирают люди, для которых неадекватный ответ равносилен катастрофе. Противоположностью рассудительного человека является человек действия. Подобно пьяному картежнику, пойманному с тузом в рукаве, человек действия отвечает на провокацию, с бешеной яростью бросаясь на первого встречного, который имел несчастье перейти ему дорогу. Для него насилие — это скорее бальзам на собственные раны, чем наказание для напавшей стороны.

Я говорил об этих двух типах реакции людей, потому что после недавнего взрыва в доме Яна Блока, одного из приближенных мэра, серьезно опасаюсь за судьбу левых сил в нашем Городе. Чего же я боюсь? Мэр наш, без сомнения, является человеком действия. Он бывший боксер, который в силу характера и особенностей первой профессии привык отвечать на оскорбление яростным и неукротимым насилием. Разве у кого-то есть иллюзии, что в мэрском кресле он ведет себя по-другому? Тогда спросите парней из Белой банды, которая была уничтожена, как и многие другие отбракованные кролики во время «именинной бойни». Что касается правосудия в тот знаменитый период, то здесь вы можете сделать собственные выводы, не забывая при этом, что в жертву неукротимой ярости мэра могут быть принесены и другие, не столь уж очевидные изгои.

Почему я так боюсь за наших левых? Потому что, когда мэр начнет махать кулаками, самой ближней мишенью окажутся анархисты и коммунисты. А кого же еще обвинять в содеянном? Бристольскую банду? Они сейчас неотъемлемая часть мэрского правления, такие же члены королевской свиты, как и фабриканты, которые являются публичным фасадом мэрской клики. Кто там еще? Трудно представить, что кто-то, помимо анархистов и коммунистов, может, по представлениям мэра, претендовать на звание заговорщиков и подрывных элементов. И очень многие разделяют это мнение. Мне кажется, прежде чем предпринимать меры, которые, без сомнения, будут иметь весьма радикальный и разрушительный характер, мэр должен подождать, пока появятся прямые и неоспоримые улики. У него еще будет возможность персонально отомстить тем, кто осмелился посягнуть на собственность членов его ближнего круга. Сейчас ему следовало бы прислушаться к голосу рассудка, выявить истинных преступников и адекватно наказать.

Фрингс вытащил листок из машинки и положил в пустой лоток для бумаг. Окликнув посыльного, он отправился обедать на первый этаж.


Кофе был густым и крепким; когда Фрингс делал глоток, к языку липли твердые крупинки. Сидя в одиночестве в отдельной кабинке, он размышлял о своей заметке. Зачем он написал комментарий? Отчасти для того, чтобы защитить людей, из которых могут сделать козлов отпущения. Хотя сам он не был ни красным, ни анархистом, его раздражала привычка мэра обвинять во всех грехах левых, защищая таким образом интересы своих друзей бизнесменов. Рабочие предъявляли вполне законные требования, и наклеивать на них ярлыки типа «профсоюзник», что обычно означало «коммунист», значило оказывать плохую услугу Городу. Если Фрингс публично предположит, что эти люди неизбежно станут объектом мэрского возмездия, возможно, их не будут с ходу мазать черной краской, а проведут надлежащее расследование.

Это была одна из причин написания заметки, причем наиболее благородная. Другой причиной была его личная антипатия к мэру. Рыжий Генри был заносчив и продажен и слишком любил махать кулаками. Уже одно это не пристало чиновнику такого уровня. Генри при избрании надавал столько обещаний и выглядел так солидно, что Фрингс и другие стали питать определенные надежды относительно его неподкупности. Во время предвыборной кампании и в первые месяцы правления влиятельность Фрингса значительно возросла. В своих статьях журналист всемерно поддерживал Генри. Поначалу он и вправду думал, что не ошибся с выбором, но меньше чем через год после прихода мэра во власть произошла знаменитая «именинная бойня», и реакция Генри на это событие была сродни предательству. Неподкупный Рыжий Генри предпочел, чтобы его купили. А потом и сам развел коррупцию.

В своих заметках Фрингс неистово разил Генри с благородным негодованием отступника. Он находил любой повод, чтобы выступить против главы города. И мэр делал соответствующие выводы, поскольку, несмотря на экстравагантность своего поведения, был совсем не глуп.

И тут, словно Господь прочел его мысли, за стол репортера сел мужчина. Это был высокий интересный блондин с зачесанными назад набриолиненными волосами, одетый в дорогой полосатый костюм с подбитыми ватой плечами. Черную фетровую шляпу он аккуратно положил на соседний стул. Выглядел мужчина вполне мирно, но взгляд был жесткий.

— Как поживаете, мистер Фрингс?

Фрингсу уже доводилось встречаться с этим парнем. Его звали Смит, и в его обязанности входило выстраивать всех так, как требовалось мэру. По опыту Фрингс знал, что при случае Смит был не прочь припугнуть и журналистов, чтобы они создавали положительный образ главы города или по крайней мере не пытались его очернить.

Фрингс пожал плечами. Пульс у него несколько участился.

— Что-то вы неважно выглядите.

Фрингс обвел взглядом ресторан — хотел проверить, не привел ли Смит с собой подкрепление, а заодно и посмотреть, от кого можно ждать помощи, если дела пойдут совсем плохо.

— Мэр не дает мне расслабиться.

— Вы хотите сказать, что это недавний взрыв не дает вам расслабиться.

— Точнее, он не дает расслабиться нам с мэром.

Покончив со светской болтовней, Смит перегнулся через стол.

— Мэр интересуется, будете ли вы писать о взрыве в завтрашнем номере.

Фрингс поднял на него мутноватые глаза. Кайф быстро исчез, сменившись головной болью, сдавившей лоб.

— Извините, но мы не даем предварительных анонсов.

— Кончай умничать, Фрингс.

— А я и не умничаю. Завтра купите газету и все прочтете.

— Не усложняй себе жизнь, Фрингс. У мэра здесь личный интерес. И он не потерпит никакой туфты. Ведь там чуть не ухлопали его близкого друга.

— Могу только сказать, что мэра я не критикую. Его ведь это напрягает? Просто хочу быть уверен, что найдут настоящих преступников, а не свалят все на тех, кто первым попадется под руку.

— Да уж, советую выбирать выражения.

Взяв двумя пальцами солонку, Смит высыпал содержимое Фрингсу в кофе. Знакомый финт. Не отрывая глаз от Смита, Фрингс поднял кружку и сделал большой глоток. Такие же дурацкие понты из арсенала крутых парней, но когда имеешь дело с идиотами…

Подмигнув, Смит встал со стула. Поставив кружку на стол, Фрингс стал смотреть, как он вразвалочку выходит из кафе и садится в черный «форд», ожидавший его у дверей.

«Когда-нибудь я его пошлю по-настоящему», — пообещал себе репортер.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На двери красовалась надпись, выведенная золотыми буквами на черном фоне: «Этан Пул. Расследования». Работа не приносила Пулу стабильного дохода, но все же была неплохим подспорьем для менее легальной деятельности, которая заключалась в слежке за неверными супругами и деловыми партнерами с целью подтвердить или опровергнуть подозрения его клиентов. Иногда сыщик намеренно вводил их в заблуждение, сообщая, что опасения напрасны, а одновременно шантажировал неверных мужей и жен или жуликоватых деловых партнеров. В таких случаях он обычно прибегал к помощи Карлы, поручая ей определять экономическое положение своей клиентуры. Однако сегодняшняя посетительница не была похожа на его обычных клиентов.

Это была женщина средних лет с клочковатыми, коротко остриженными волосами. Бледное одутловатое лицо, потухшие глаза, расплывшаяся фигура. Однако черты ее носили следы былой красоты, а в манере держать себя чувствовалось определенное достоинство, которое не могли скрыть ни сутулая спина, ни тяжелая шаркающая походка.

Офисом Пулу служила собственная гостиная. Он указал посетительнице на стул напротив дивана и, положив на колени блокнот, вынул из нагрудного кармана ручку. Сев, она сложила руки на коленях и стала смотреть на его ногу в черном ботинке, которым сыщик болтал в воздухе.

— Я хочу, чтобы вы нашли моего сына, — невнятно произнесла она.

— О’кей. Когда он пропал?

— Семь лет назад.

— Семь лет назад? — озадаченно переспросил Пул.

Она кивнула.

— Полиция его искала?

Женщина пожала плечами:

— Не знаю.

— Подождите. Вы хотите сказать, что не обращались в полицию?

Женщина покачала головой.

Пул закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Ее сын пропал семь лет назад, а она даже не знает, искала ли его полиция. И так долго ждала, прежде чем обратиться к частному детективу? Странная манера поведения…

— Хорошо. При каких обстоятельствах он исчез?

— Нас разлучили.

— Что вы имеете в виду?

Она пожала плечами.

— Кто вас разлучил?

Она снова пожала плечами. Казалось, вопросы оставляют ее равнодушной. Во всяком случае, женщина не проявляла нетерпения и не выглядела обескураженной, оставляя их без ответа.

— Что вы можете сказать о его отце? Вашем муже?

— Его убили.

— Когда? В то же время, когда вас разлучили с сыном?

— Приблизительно, — кивнула она.

— У вас есть какие-то догадки относительно местонахождения вашего сына?

Догадок у нее не было. Как не было фотографий сына и мужа, ничего, за что Пул мог бы зацепиться.

— А как зовут вашего сына?

Уж это она должна знать.

— Каспер.

— Хорошо. А его фамилия?

— Просницкий. Его отца звали Эллис Просницкий.


Когда Лина Просницкая ушла, Пул откупорил бутылку красного вина и налил себе изрядную порцию. Потом посмотрел на блокнот, открытый на странице с вопросами, оставшимися без ответов. Уходя, женщина не оставила никаких координат, но заявила, что ее сын Каспер знает, как ее найти. Это выглядело абсурдно, как, впрочем, и все ее поведение. Обычно Пул избегал подобных клиентов, но миссис Просницкая вручила ему пятьсот долларов наличными, попросив сделать все возможное, чтобы найти Каспера, а если не найдет, то оставить эту сумму себе как плату за старания. Женщина была такой странной, что вряд ли кто-нибудь еще взялся бы ей помочь. Поэтому Пул согласился, а она слегка кивнула, не проявив при этом ни малейшей радости или хотя бы признательности.

Еще его удивило полное отсутствие озабоченности по поводу судьбы сына. Их «разлучили». Мужа ее убили. Но она не знает, при каких обстоятельствах это произошло. И говорит об этом без намека на эмоции.

Однако она оставила ему адрес дома, в котором они семь лет назад жили. Все-таки какая-то зацепка.

Его мысли были прерваны появлением Карлы, которая провела день, стоя в пикете у завода Родриго Берналя. Пул с облегчением вздохнул.

— Ну как?

— Отлично, — чуть улыбнувшись, ответила она.

— Отлично?

После выпитого вина он чувствовал приятную расслабленность.

— Мы остановили завод. Приехали копы, но они просто стояли и смотрели.

— Почему?

— Слишком тихо все было. Никто не дергался — ни копы, ни заводское начальство. Вот это меня и беспокоит.

— Думаешь, у них что-то на уме?

— Не удивлюсь, если так.

— Выкладывай.

Карла пожала плечами. Глаза ее тревожно прищурились.

— Не знаю, что сказать.

— Но ты же бывала в таких переделках. Опыт у тебя богатый.

— Возможно, они собираются наехать на профсоюз. А может быть, Берналь выжидает, пока не разберется с тобой.

Пул откинулся на спинку дивана, взвешивая это предположение.

— Но, Карла, я же не раз делал такие вещи.

— Минуточку. Я думала над этим там, в пикете. В один и тот же день взрывают дом Блока и шантажируют Берналя. Возможно, мэр решит, что его дружков кто-то прессует…

— И свяжет эти два события, — закончил Пул.

— Так вот, если Берналь пожалуется Генри, а тот сочтет, что это заговор против его ближнего круга, он вряд ли удержится от того, чтобы врезать шантажистам.

Пул медленно кивнул:

— Наверное. Но будет ли Берналь жаловаться Генри? Мне кажется, вряд ли. Это значит показать свою слабость. Что касается взрыва, я не знаю…

Карла пожала плечами.

— Не знаю, настучит он Генри или нет, но сегодня вечером ты будь поосторожнее. Ладно?

У Пула вдруг возникло чувство, что он сорвался в пропасть и не знает, сколько лететь до дна.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

«Чертов ублюдок», — подумал Рыжий Генри, и это был своего рода комплимент. Прислонившись к бетонной опоре, мэр посасывал незажженную кубинскую сигару, бросая огромную тень на стену пустого склада, затерянного где-то в Низине. Напротив него в непринужденной позе стоял, широко расставив ноги, Ферал Базу. Он был на голову ниже Рыжего Генри и весил на две трети меньше, но мэр предпочитал не задевать этого человека.

— Знаешь, кто такой Артур Паскис?

Ферал покачал головой. Даже в темноте было видно, как на смуглом лице сверкают темные пронзительные глаза.

— В полиции все его знают, — пояснил Генри. — Работает у них в архиве. Легендарная личность.

Ферал молчал, выжидая.

— Он пытается найти Рейфа Граффенрейда.

Ферал снова промолчал, но Генри видел, что худое тело слегка напряглось.

— Мы направили его по ложному следу.

— Вот как?

Генри всегда озадачивал акцент Ферала. Так говорят уроженцы Карпат или мусульмане с российского юга. Такое происхождение вполне объясняло цвет его кожи. Хотя вообще-то он больше походил на индийца.

— Да. Но нам нужно, чтобы он вообще прекратил этим заниматься.

— Что именно вы имеете в виду?

— Ты должен растолковать ему, что не стоит разыскивать Рейфа Граффенрейда и вообще совать нос в это дело.

— Не убивать его?

При общении с Фералом Рыжий Генри всегда проявлял несвойственную ему выдержку.

— Нет, убивать не нужно. Требуются две вещи. Первое: архивариус должен усечь, что его раскопки могут кончиться большими неприятностями лично для него. Второе: он не должен добраться до Граффенрейда. Ты можешь это обеспечить?

— Да.

Ответ означал, что к этой теме мэр может не возвращаться.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Свернув с разбитой дороги, проходившей через Фрименс-Гэп, Паскис остановил «нэш» — номера не были полицейскими — у бензоколонки. За столом на складных стульях сидели трое мужчин, игравших в карты. Их одежда и кожа своим цветом не слишком отличались от пыли, клубившейся на дороге. Паскис решил, что это ветераны войны.

Выйдя из машины, он подошел к ним. Все пространство вокруг стола было заплевано жеваным табаком. Двое игроков подняли глаза от карт, предварительно выпустив по длинной струе коричневой жижи.

— Простите, не подскажете, как мне найти этот адрес?

Паскис прочитал адрес, сообщенный ему звонившим незнакомцем. Обменявшись быстрыми взглядами, мужчины молча уставились на него.

Паскис сделал еще одну попытку:

— Вы не знаете, где это находится?

Старик с торчащими клочками волос, который сидел ближе всех, вырвал листок из блокнота, где записывался счет. Потом набросал карандашом карту, захватав всю бумагу сальными пальцами. Вручив листок Паскису, он разразился свистящим кашлем, который, казалось, разрывал ему легкие. Карта была нарисована очень наглядно.

— Спасибо. Большое спасибо, — поблагодарил Паскис и вернулся к машине, стараясь не поворачиваться к мужчинам спиной. Отъезжая, он заметил, что они снова погрузились в игру.


Смеркалось. Паскис катил по грязной дороге туда, где надеялся найти Рейфа Граффенрейда. Заходящее солнце заливало огнем бесконечные кукурузные поля; под порывами ветра растения колыхались, словно кипел адский котел. «Будто по огненному лабиринту едешь», — с неудовольствием подумал Паскис. Лес стеблей закрывал обзор, лишь иногда прерываясь, чтобы открыть вид на какую-нибудь обветшалую ферму.

«Нэш» отчаянно громыхал, подпрыгивая на ухабах. Представив, как будет возвращаться по такой дороге в темноте, Паскис слегка занервничал. Наконец он свернул на грунтовую дорогу, ведущую к ферме Граффенрейда, и вскоре остановился около ржавого грузовика. Шум ветра в поле напоминал шорох дождя. Солнце закатилось за горизонт. Со стороны небольшого двухэтажного домика донесся какой-то стук. Возможно, это гремел разболтанный ставень. Немного поколебавшись, Паскис все же пошел к дому. При каждом шаге гравий на дорожке скрипел и похрустывал. Это был типично деревенский звук, которого архивариус никогда не слышал.

Когда он шагнул на крыльцо, ступеньки жалобно заскрипели. За сеткой, пестревшей заплатками, виднелась открытая входная дверь. Внутри было темно.

Паскис чуть потоптался у двери. Потом осторожно позвал:

— Мистер Граффенрейд.

Подождав несколько секунд, он попытался еще раз, чуть громче:

— Мистер Граффенрейд!

Когда ответа не последовало, он отвел натянутую на раму сетку и переступил порог, сразу погрузившись в полумрак дома. Он снова позвал хозяина, уже не надеясь, что кто-то откликнется:

— Мистер Граффенрейд!

Когда глаза привыкли к темноте, Паскис увидел, что находится в большой пустой комнате, в центре которой что-то лежит. В воздухе стоял странный сладковатый запах, который был ему хорошо знаком, хотя поначалу сознание противилось такому повороту событий. Все еще отказываясь признать очевидное, Паскис приблизился к бесформенной куче.

Подойдя вплотную, он убедился, что его опасения были не напрасны. Тело стояло на коленях, нагнувшись вперед, так что плечи доставали до пола. Руки были вытянуты, как у мусульманина, застывшего во время молитвы. Однако головы у него не было, а то, что можно было принять за молитвенный коврик, на самом деле было лужей крови, стекавшей из обрубка шеи.

Потом Паскис увидел голову. Она стояла на подоконнике — лысая, с выпученными глазами. Но крючковатый нос был точь-в-точь как на фотографии в деле. Паскис так давно не испытывал страха, что не понял, что с ним происходит, хотя у него перехватило дыхание, заколотилось сердце, а над верхней губой и бровями выступила испарина. Наклонившись над телом, он пощупал мертвую руку. Она была еще теплой. Совсем недавно Граффенрейд был жив. Возможно, еще полчаса назад.

И тут Паскис услышал шум на улице. Какое-то шарканье, постукивание. Прислушиваясь, он поднял голову и увидел, что на стене что-то написано. В темноте буквы были почти не видны. Архивариус выпрямился и подошел к стене. Там было всего два слова, написанных кровью Граффенрейда: «ПАСКИС, ОСТАНОВИСЬ».

Он стоял и смотрел, а в голове роились мысли. Протянул было руку, чтобы потрогать буквы, но вовремя спохватился. Медленно покачав головой, он невольно застонал.

Потом снова услышал, как кто-то шаркает и постукивает снаружи, только теперь звук был намного ближе. Вскоре он сменился скрипом ступенек и стуком дерева по дереву. Паскис обернулся к входной двери. Единственным путем к отступлению были окна и вторая дверь слева от него. Однако он остался на месте, глядя на силуэт, появившийся на пороге.

— Мистер Рейф… мистер Рейф, вы дома?

Человек помолчал, ожидая ответа. Паскис испугался, что незнакомец услышит его дыхание.

— Мистер Рейф, вы здесь?

Человек открыл дверь, и Паскис увидел чернокожего старика в комбинезоне и соломенной шляпе. Фермер. Незрячий. На глазах черные очки, в руках палка. Паскис затаил дыхание.

Слепой вошел в комнату, постукивая перед собой палкой.

— Мистер Рейф?

Он сделал еще пару шагов, и палка наткнулась на тело Граффенрейда. Остановившись, стал тыкать в него палкой. Потом нагнулся и дотронулся до тела.

— Мистер Рейф, — прошептал он, почувствовав на пальцах влагу.

Потом застыл и, вытянув шею, стал прислушиваться.

— Кто здесь? — резко спросил он.

Паскис окаменел.

— Я знаю, здесь кто-то есть, — истерически повторил слепой. — Случилось что-то страшное. Кто здесь?

Слепой двинулся в сторону Паскиса, водя палкой по полу. Паскис ретировался к дальней стене, и звук его шагов заставил слепого остановиться. Архивариус стал пробираться ко второй двери, но негр, услышав шаги, двинулся ему наперерез. Паскис остановился и пошел по стене в другую сторону, но старик отрезал ему путь к отступлению, словно боксер, блокирующий ринг.

— Кто там? — взвизгнул он.

Паскис быстро пошел по стене вправо. Слепой бросился, чтобы отсечь его от входной двери, но наткнулся на распростертое тело Граффенрейда и упал. Его палка откатилась в сторону Паскиса. Архивариус бросился к двери. Скатившись с крыльца, он, задыхаясь, кинулся к машине. К счастью, она сразу же завелась.

Обернувшись назад, он увидел, что слепой стоит на крыльце без своей палки.

— Что здесь творится? — крикнул он.

Паскис вырулил на дорогу и пустился в обратный путь, петляя в лабиринте кукурузных полей, залитых синевой наступающей ночи.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Фрингс смотрел, как Нора курит «Честерфилд» через мундштук. Несмотря на пышность форм, у нее были удивительно тонкие и длинные пальцы. Глаза певицы не отрывались от сцены, где выступал джаз-банд, но в них не было ни радости, ни скуки. Она просто находилась среди них. Для нее это было обычным делом. Нора получала удовольствие не от музыки, а от ее исполнения, от обмена энергией со зрителями. Фрингс догадывался, что она получает чувственное наслаждение от пребывания на сцене; способность передавать эту чувственность голосом в сочетании с выдающейся внешней красотой и превратили ее в тот секс-символ, которым Нора Аспен была сейчас. Самое забавное заключалось в том, что ей не особенно нравился джаз. Будь у нее выбор, она предпочла бы выступать с симфоническим оркестром.

Они сидели в «Паласе» в восточной части Города, где жили преимущественно чернокожие. В зале было немноголюдно — кроме Фрингса и Норы веселилась лишь горстка кавказцев. Нора любила это место, поскольку здесь на нее не обращали внимания, и она могла по-настоящему отдохнуть. В этом районе известностью пользовались только черные музыканты, а она была всего лишь частью продвинутой белой публики, которая имела смелость здесь появляться, чтобы послушать настоящий джаз. Что касалось Фрингса, то он любил музыку, а главное, мог разжиться здесь косячком.

— Тебе понравился оркестр? — спросил он Нору, когда музыканты сделали небольшой перерыв, чтобы настроить инструменты и промочить горло.

Она пожала плечами и слегка нахмурилась, устремив взгляд в глубину зала. Сегодня она выглядела отрешенно, была погружена в свои мысли. Из-за этого Фрингс весь вечер балансировал между грустной озабоченностью и полной индифферентностью. Их связь была какой-то ущербной. Она знаменитая джазовая певица, во всяком случае — на данный момент; он — одиозный репортер с именем, который наступал на мозоли богачам и представителям власти. Такая парочка прекрасно вписывалась в мир городского гламура, который казался Норе утонченно-шикарным, а Фрингсу — довольно убогим. Хотя в глазах публики их союз был своего рода эталоном, взаимные чувства со временем увяли. А что осталось взамен? Вот такие вечера, когда они сидели рядом, чувствуя себя чужими.

К их столу подошел высокий элегантный мужчина в смокинге. Волосы у него были гладко зачесаны назад, тонкая полоска усов почти терялась на темной коже. Он наклонился к Норе, и они чмокнули друг друга в щеку. Потом мужчина пожал руку Фрингсу. Это был Флойд Кристианс, метрдотель «Паласа», с которым Фрингс был знаком уже много лет.

— Как дела, Фрэнк? Как тебе наш оркестр?

— Молотят что надо, — похвалил Фрингс.

Флойд вопросительно посмотрел на Нору.

— Она сегодня не в духе, — объяснил Фрингс.

Нора продолжала равнодушно смотреть на сцену, с привычной чувственностью выпуская дым из полураскрытых губ.

— Флойд, а как насчет косячка?..

Тот тихо рассмеялся:

— Всегда пожалуйста. В наши дни без этого нельзя. Да не оскудеет рука дающего — так ведь, кажется, говорят? Опять голова болит?

— Когда прихватит, мне не до шуток.

Флойд сочувственно кивнул.

— Послушай, здесь какой-то тип мотался, вынюхивал. Спрашивал про тебя. Ничего не нарыл, но пытался.

— Высокий блондин, такой весь из себя?

— Похоже, что он.

Смит.

— Кто-нибудь с ним говорил?

— Какого хрена?

— Понял. Извини. Конечно, нет.

— Он из легавых?

— Боюсь, что да.

— Ты во что-то вляпался?

Фрингс кивнул.

— Тогда понятно, зачем тебе травка.


Оркестр снова сделал перерыв, и Нора повернулась к Фрингсу. Что-то в ее взгляде говорило о том, что сегодняшняя отчужденность объяснялось скорее тревогой, чем равнодушием. Она прикрыла ладонью его руку. Фрингс не воспротивился, но отвечать тем же не стал.

— За мной кто-то следил вчера в клубе.

— Ты же выступаешь — все за тобой наблюдают.

— Нет, публика смотрит шоу. А этот человек смотрел на меня.

— Ты слишком мнительная.

— Разве?

— Как в набитом людьми зале можно понять, что за тобой кто-то следит… следит, а не просто глазеет?

— Фрэнк, я ведь давно на сцене и вижу публику насквозь. Я сразу чувствую, кто из мужиков не прочь переспать со мной или освистать меня. Вижу, когда женщины мне завидуют или считают шлюхой.

— Или тоже хотят переспать с тобой, — усмехнулся Фрингс.

— Не валяй дурака. Я серьезно. Но здесь все по-другому. Это не… Не знаю, как сказать. Похоже, он приходил с какой-то целью, а вовсе не ради джаза. Он наблюдал за мной. Очень пристально.

— Сдвинутый поклонник?

Нора вышла из себя. Однако, как показалось Фрингсу, здесь было больше страха, чем злости.

— Фрэнк, на меня ежедневно пялится куча народу. И я в состоянии почувствовать разницу между телячьими взглядами обожателей и откровенной слежкой.

Фрингс задумался. Любая женщина, обладающая красотой и популярностью, неизбежно становится объектом неистового поклонения. Ейуже не раз приходилось сталкиваться с подобной проблемой, и Фрэнк бывал тому свидетелем. Однако это ничуть не смущало Нору. И если сейчас она забеспокоилась, это неспроста.

— Ну хорошо. Ты можешь его описать?

Возможно, это опять Смит. Последнее время этот тип постоянно дает о себе знать.

— Низенький, очень смуглый. Похож на индийца.

— Он тебе что-нибудь говорил?

— Нет. Просто стоял у бара и смотрел.

— А с ним кто-нибудь был?

— Непохоже. Я не видела, чтобы он с кем-то разговаривал.

Нора убрала руку. Фрингс понимал, что женщина ждет от него не перекрестного допроса, а чего-то другого, но не знал, что сказать.

— Фрэнк, — заключила она, поднимая стакан. — У меня будет недельный перерыв. Может быть, ему надоест и он исчезнет.

Похоже, разговор был окончен. Нора отвернулась и стала смотреть на людей, снующих у сцены. Это были сливки общества чернокожих, которые поразили ее — возможно потому, что в это общество певица не имела доступа, хотя любые другие двери были для нее открыты. Фрингс откинулся на спинку стула и закурил «Лаки», стараясь вызвать у себя сочувствие к Норе. Это было довольно тягостным занятием, от которого он с радостью отвлекся, увидев приближающегося Флойда.

— Тебе звонок по нашему телефону, Фрэнк.

Извинившись перед Нориной спиной, Фрингс последовал за метрдотелем, который привел его в комнату, обитую красным бархатом и обставленную черной кожаной мебелью. Телефон стоял на таком же черном столе, трубка лежала рядом. Фрингс поднял ее и произнес:

— Фрингс слушает.

— Фрэнк, это Панос.

Хватает же наглости звонить даже ночью.

— Что стряслось, шеф?

— Еще один взрыв.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Два года назад Пул уже занимался шантажом. К тому времени он успел стать самоуверенным и еще ничего не боялся. Шрамы все еще болели, и он часто страдал от отвращения к себе. В то время сыщик сильно пил и с удовольствием использовал свои габариты для устрашения окружающих.

Как-то раз поводом послужила юная проститутка, которую звали Алиса. Она стояла, прислонившись к стене, и курила. На вид девице было не больше пятнадцати. Пул заметил, что оба глаза у нее подбиты и превратились в щелочки. Спросил, что случилось. Та послала его подальше. Но он не отставал, и в конце концов она сдалась, чтобы от него отвязаться. Ей попался какой-то обормот — разбил лицо, ударил ногой в живот и ничего не заплатил. Второй фонарь под глазом ей поставил сутенер.

Пул пригласил ее прогуляться. Вскоре они нашли ее клиента. Парень болтался в переулке рядом с заведением Ламбертса. Пул сгреб его в охапку и на глазах приятелей оттащил в глубь переулка. Их коллективный адреналин разжег в нем ярость. Обхватив парня, он бросил его на четвереньки и пнул ногой, сломав при этом ребра. Потом отдал его бумажник Алисе, которая вытащила то, что ей причиталось, после чего швырнула остальное парню, который со стонами корчился на земле.

Потом они нашли сутенера, который, к изумлению Пула, оказался не старше самой Алисы. Но Пула это не остановило. Тот тоже получил свое. Когда Пул решил, что хватит, он поднял бедолагу за шиворот и велел обращаться к нему, если кто-то еще обидит Алису. А если парень сам посмеет ее тронуть, то он вернется. Сутенер кивнул. Пул ослабил хватку, и мальчишка шмякнулся на землю.

Своего спасителя Алиса могла отблагодарить только одним способом, но его это не интересовало. Пул сказал, что, возможно, когда-нибудь ему понадобится ее помощь. И вот такой момент наступил.

Пул шагал по плохо освещенным дорожкам Грин-парка под руку с Алисой. Это была худенькая блондинка с размалеванным личиком, одетая в дешевое вечернее платьице, на которое было накинуто пальто.

Беседка стояла на поляне в нескольких ярдах от пруда. Поляну окружали ухоженные деревья без поросли — некий облагороженный вариант леса, где было невозможно спрятаться. Если бы Пула подстерегали полицейские, он без труда увидел бы засаду. Когда они с Алисой направились к беседке, Пул скользнул взглядом по периметру растительности, пытаясь заметить человеческий силуэт или какое-то движение. Все было спокойно, и они двинулись дальше.

Городские огни окрашивали низкие тучи в серо-желтый свет, от них тонкими лентами тянулись вниз облачка, похожие на щупальца медузы. Здесь не было слышно уличного шума, и все вокруг напоминало буколический сельский пейзаж.

Пул и Алиса сели на пол беседки. Сюда часто наведывались проститутки с клиентами, и сегодня девушка была для Пула своеобразным прикрытием.

— Если появится посторонний, я кое-что достану из штанов. А ты сделаешь вид, что испугалась, — проинструктировал он Алису.

— Если хочешь, можем все взаправду сделать.

— Боюсь, Карла будет не в восторге, — засмеялся Пул.

Алиса уже не первый раз предлагала себя, но сыщик не реагировал на ее чары.

Она привалилась к стенке беседки, а Пул не отрывал глаз от усыпанной хвоей дорожки. Ровно в назначенное время послышались шаги, словно кто-то стучал по мешку с рисом. На дорожке появился Берналь в пальто и шляпе, с портфелем в руке. Пул достал из сумки наволочку с двумя прорезями для глаз и бросил ее Алисе.

— Надень.

Девушка вопросительно взглянула на него, и он повторил команду. Пул не хотел подвергать ее опасности. Алиса нахлобучила наволочку на голову, так чтобы дыры оказались против глаз. Пул вытащил из сумки чулок и, сняв шляпу, натянул его на голову, после чего возвратил шляпу на место. Он понимал, что они выглядят нелепо, но только так можно было сохранить инкогнито. Кроме того, подобный маскарад обычно лишал жертву присутствия духа.

В двадцати футах от беседки Берналь остановился. Пулу пришлось подбодрить его, сделав рукой приглашающий жест. Богач двинулся дальше. Пул заметил, что он не оглядывается. У входа в беседку Берналь снова притормозил.

— Входите, — скомандовал Пул.

Берналь, медленно поднявшись по ступенькам, прошел в центр беседки и безучастно взглянул на наволочку, торчавшую на голове Алисы.

— Поставьте портфель на пол.

Берналь подчинился.

— Вы привели с собой полицию?

Берналь покачал головой.

— Если да, то им лучше убраться подальше. Снимки у моего товарища. Если я не вернусь, он разошлет их во все газеты.

— Я пришел один.

— О’кей.

Пул показал Берналю «люгер».

— Я вооружен, чтоб вы знали.

И сунул пистолет обратно в кобуру.

— А вы?

— При мне ничего нет.

Лицо мужчины оставалось бесстрастным. Он не казался испуганным, хотя в поведении чувствовалась напряженность.

— Не возражаете, если я проверю?

Берналь молча расставил ноги и развел руки в стороны. Пул похлопал его по бокам, ногам и спине. Все было чисто.

— Отлично. Откройте портфель.

Опустившись на колени, Берналь открыл оба замка, медленно поднял крышку и показал пачки двадцатидолларовых купюр.

— Возьмите одну снизу и покажите мне.

Запустив руку на дно портфеля, Берналь извлек пачку денег и перетасовал, показывая, что там одни двадцатки. Поднявшийся ветер зашелестел листьями. Звук был похож на тихое потрескивание мокрых дров. Теперь будет сложнее услышать приближающихся людей.

— Вы понимаете, что если там не хватает…

— Здесь все точно.

— Прекрасно. Вы должны сделать еще кое-что. Примите требования профсоюза и прекратите забастовку.

Берналь ничего не ответил, но на этот раз лицо его выразило тревогу.

— Ясно?

— Вы не понимаете, — начал Берналь, но потом запнулся и замолчал. — Это не в моих силах.

— Я вам не верю.

— Можете не верить, но я действительно не в состоянии это сделать.

Ветер не прекращался, принося запах фосфора, забивающий рождественский аромат сосен. Рябь на пруду превратилась в небольшие волны.

— Даю вам два дня. Мне наплевать, как вы это сделаете, и что вам мешает. Два дня. Сорок восемь часов. Иначе фотографии попадут в газеты.

Берналь прикрыл глаза. Увидев, как напряглось его тело, Пул понял, что его собственная жизнь висит на волоске. Он почувствовал внезапный холодок. Мысль, что за шумом ветра он мог не услышать подозрительные звуки, повергла в панику.

— Закройте портфель, — истерически приказал Пул.

Берналь открыл глаза, и они встретились взглядами.

Пул вдруг испугался, что чулок недостаточно искажает его черты.

— Закройте чертов портфель, — заорал он, вконец потеряв самообладание.

Берналь вновь опустился на одно колено и закрыл портфель, щелкнув замками. Потом поднялся на ноги.

— Повернитесь и отойдите к стене.

Берналь повернулся спиной к Пулу и подошел к стене беседки, выходящей на волнующийся пруд.

— Женщина из той квартиры не имеет к этому никакого отношения, поняли?

Берналь пожал плечами.

— Если она пострадает, вам тоже не поздоровится.

Берналь снова пожал плечами. Пул сгреб портфель и, схватив Алису за руку, рывком заставил ее подняться.

— Сколько на ваших?

Берналь посмотрел на часы.

— Пять минут двенадцатого.

— Подождите, пока будет одиннадцать десять.

Берналь кивнул.

Они поспешили по дорожке, загребая ногами опавшие листья и хвою. Пул стащил наволочку с головы Алисы, стянул чулок с лица и спрятал в карман пальто. Сумку он оставил в беседке, но полицейским это ничего не даст.

На прощание Пул дал Алисе сотню долларов и велел идти домой и пару дней не высовываться. Потом отправился к себе, вздрагивая при виде каждого прохожего. Сделанного не вернешь, а он сейчас кинул одного из самых могущественных людей в Городе. Интересно, распространяется ли безжалостность Берналя в бизнесе на другие сферы его жизни?

Вдруг Пул увидел, что над районом городских театров, залитым желто-синим неоновым светом, поднимается столб сизого дыма. Но мысли были заняты совсем другим, и он не придал этому особого значения.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Рыжий Генри сидел в своем любимом кожаном кресле, положив ноги на такую же тахту, и читал «Газету». Временами, когда попадалось что-нибудь особенно возмутительное, мэр с отвращением фыркал или начинал часто дышать, чтобы успокоить нервы. Нельзя сказать, чтобы «Газета» искажала факты, — это было вполне респектабельное издание. Его не раздражало даже неистребимое желание репортеров рыскать вокруг мэрии, вынюхивая коррупцию. Газеты кормятся за счет скандалов, это казалось ему таким же естественным, как и любой другой способ получать прибыль. Нет, больше всего его бесила неспособность этих писак понять, что их собственное благополучие напрямую зависит от процветания Города. А Город только выигрывает, когда Генри получает свободу действий и может расставить все по своим местам.

— Ну и сволочь этот Фрингс, — чуть слышно пробормотал он.

— Ты о ком?

На тахте лежала его любовница Сиюбхан с книжкой в руках — кажется, это был Ницше или еще какая-то чушь. На женщине было зеленое неглиже, доставшееся ей от предыдущей пассии Генри. Тонкий шелк соблазнительно обтягивал формы, и на его фоне длинные рыжие волосы выглядели особенно эффектно.

Взглянув на нее, Генри решил, что стоит ответить.

— О Фрингсе. Он тиснул статейку и вообразил, что связал меня по рукам и ногам.

— Никто не может связать тебя по рукам и ногам, золотко, — невозмутимо проговорила Сиюбхан и вернулась к своему чтению.

Бросив на нее тяжелый взгляд, Генри положил газету и поднялся с кресла. На нем были лишь брюки, с пояса свисали подтяжки. Обнаженный торс не отличался ни толщиной, ни мускулами, он был просто огромного размера. Генри подошел к окну своего пентхауса на четырнадцатом этаже, из которого открывалась панорама Города. Вообще-то он жил на тринадцатом, но в лифте не было этажа под таким номером, и за двенадцатым сразу следовал четырнадцатый. Эти дурацкие предрассудки вызывали в нем отвращение. Но в бою невольно становишься суеверным, а у него на счету было немало сражений.

Генри прижал ладони к стеклу, раздвинув руки немного шире плеч. Казалось, он держит в руках весь Город.

Зазвонил телефон. Мэр медленно обернулся и стал смотреть, как Сиюбхан тянется за трубкой. Она ответила, немного подождала и изящным жестом протянула трубку Генри, словно предлагая ему бокал мартини. Он отошел от окна и взял трубку.

— Да.

— Сэр, произошел еще один взрыв.

Генри не ответил.

— Сэр?

Генри продолжал молчать.

— В квартире Альтабелли.

Альтабелли был владельцем мясокомбината. Так же как Блок и Берналь, он входил в ближайшее окружение Генри.

— Он был дома?

— Да, сэр, он был дома. Но с ним все в порядке. Он сидел в туалете. Сейчас он в больнице, но говорят, что его привезли туда просто на всякий случай.

Генри бросило в жар.

— Позвоните шефу полиции. Пусть будет в моем кабинете через час.

Он повесил трубку.

— Что случилось? — спросила Сиюбхан, не отрываясь от книги.

Не удостоив любовницу ответом, Генри прошагал в спальню, откуда был виден район, где жил Альтабелли. Над Театральным кварталом поднимался столб дыма. Несколько минут мэр смотрел на серые клубы, пытаясь собраться с мыслями, пока наконец не пришел к выводу, что дальнейшее поддержание порядка требует молниеносной реакции и беспощадных действий.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Далеко за полночь, сидя в душной гостиной, освещенной мигающим светом масляной лампы, Джус Ван Воссен перелистывал страницы, исписанные мелким убористым почерком. Чуть раньше он наткнулся на нечто требующее объяснения — подробность, которая не давала ему покоя весь день и вечер; значения ее он так и не понял. Только перед сном ему открылся ее истинный смысл, и, пролистав несколько сотен страниц, он нашел соответствующее место в тексте.

Типичным образцом преступника, в просторечии именуемого «квартальным», является Рейф Граффенрейд, который имел под своим началом четыре квартала на Дельфт-авеню между Трафальгарской площадью и Веллингтон-стрит. Вместе с другими себе подобными он собирал дань, вел записи и являлся посредником между жителями и главарями банд. Квартальный обязан платить гангстерам из Бристольской или Белой банды, а иногда и тем и другим, определенный процент от своих поборов и ретироваться всякий раз, когда они посылают своих быков для серьезных разборок.

По сравнению с другими квартальными карьера Рейфа Граффенрейда была ничем не примечательна, хотя надо сказать, что планка, поставленная им, была довольно высока. По слухам, его любовницей была Дженни Мэй Оверстрит по прозвищу Красотка, хозяйка салуна «Бычье кольцо», где любили собираться разнорабочие и всякая шпана. Эти сведения представляются весьма сомнительными. Принимая во внимание ее многочисленные любовные связи, можно суверенностью сказать, что неизбежная ревность любовника привела бы к существенному увеличению числа нападений со смертельным исходом. Тем не менее подобные слухи открывали ему перспективу встать вровень с такими знаменитостями, как Джимми Макквейд из Нижних Капитолийских Холмов, Хэмиш Бери (он некоторое время был женат на Красотке Оверстрит), Джонни Экшн и Вампир Тревор Рейд, причем с последним он мог равняться лишь деяниями, но никак не стилем поведения.

Как и все другие квартальные, Граффенрейд был вынужден лавировать между Бристольской и Белой бандами, особенно когда между ними начинались разборки. Вначале он, как и большинство, пытался обхаживать обе стороны, выполняя небольшие поручения, которые не наносили ущерба их интересам, как в случае с поджогом ресторана, принадлежавшего венгру Прегеру, который попытался вести дела, не имея крышей ни одну из банд.

В конце концов он прекратил платить дань «белым», примкнул к «бристольцам» и стал у них шестеркой. Просьбы поручить ему что-нибудь более серьезное закончились тем, что ему приказали убить мужа его кузины, Эллиса Просницкого, которого считали полицейским информатором. Вместе с этим завершилась и его преступная карьера.

Граффенрейд застрелил Просницкого в переулке, выходящем на Дельфт-авеню, и через сорок восемь часов был арестован по показаниям нескольких свидетелей, которые дали их только после того, как «бристольцы» гарантировали им полную безопасность. Граффенрейд был осужден и больше интереса для нас не представляет.

Окунув перо в зеленые чернила, Ван Воссен взял чистый лист бумаги и написал:

Дело Росса Кармагю, который был сутенером в квартале Граффенрейда, подтвердило, что Просницкий действительно снабжал полицейских информацией, получая за это деньги. Однако, по иронии судьбы и вопреки подозрениям гангстеров, сведения эти не имели никакого отношения к бухгалтерским книгам ресторанов, контролируемых «бристольцами».

Закончив писать, Ван Воссен снабдил одно из предложений сноской и отправился спать.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Вернувшись на работу, Паскис обнаружил три листа заявок на подборку дел. Изменив своей обычной методе, он потратил несколько минут на составление плана поиска, чтобы подобрать все за один заход. Ему хотелось выкроить немного времени до поступления новых заявок, что неминуемо случится ближе к полудню. Второй взрыв, несомненно, вызовет в полицейском управлении всплеск активности.

Толкая перед собой скрипучую тележку, Паскис вспоминал чувство страха, пережитое им прошлой ночью. Страх. За двадцать семь лет службы в хранилище он ни разу не ощутил ничего подобного. Временами архивариус испытывал беспокойство, напряжение или усталость — не самые приятные душевные состояния, — но страха не было никогда. Даже сейчас, когда впечатления были еще столь свежи, он не мог охарактеризовать это чувство, не мог воскресить в памяти, что именно он пережил. Возможно, поэтому призыв завязать с этим делом, написанный кровью жертвы, не произвел на него должного впечатления. Наоборот, побудил к дальнейшим поискам.

Собрав нужные папки, Паскис вернулся к своему столу, чтобы разложить их в порядке поступления заявок. Покончив с этим, он положил их в ящик с надписью «Исходящие» и вернулся к полке, на которой стояли дела серии C4583R, группа А132, куда утром возвратил папки с делами двух Граффенрейдов. Вынув ту, в которой находилась фотография настоящего Граффенрейда, он положил ее на тележку и направился в южный конец Подвала, где хранились официальные отчеты.

В отличие от дел, набитых неподшитыми бумагами и постоянно пополнявшихся новыми, судебные отчеты представляли собой переплетенные книги, где была зафиксирована вся преступная и судебная деятельность в Городе. Паскис снял с полки тяжелый том в черном кожаном переплете, на корешке которого красовалась тисненная золотом надпись: «Приговоры уголовного суда — 1927».

Чтобы переплеты не потрескались и не истлели, уборщики регулярно смазывали их какими-то защитными средствами, и поэтому весь юго-восточный угол хранилища благоухал кожей и дегтем. Абрамович называл это место «конюшней». Паскис никогда не посещал «конюшню», но у него не было оснований не доверять Абрамовичу.

Половину «Приговоров уголовного суда — 1927» занимали указатели, в которых приговоры распределялись по фамилиям обвиняемых, фамилиям судей, предъявленным обвинениям, районам, где произошло преступление, и так далее. Вторая половина представляла собой хронологический перечень приговоров с указанием статей обвинения, имен прокуроров, защитников, подсудимых, судей, залов суда и любых дополнительных деталей, представляющих возможный интерес. Отсутствовали только имена присяжных, которые не разглашались в целях их же безопасности.

Паскис быстро нашел в списке обвиняемых Граффенрейда. Дело было ничем не примечательное. Со стороны обвинения выступал заместитель окружного прокурора, защитником был известный адвокат, который обычно вел уголовные дела такого сорта. Председательствовал главный судья, ныне покойный. Был вынесен приговор: «Виновен в преднамеренном убийстве», — однако зал суда был обозначен необычно — NC. Паскис полез в конец книги, где находился список сокращений, но в перечне залов суда такого обозначения не обнаружил. Там было только ВС, и он решил, что произошла опечатка. Ведь на клавиатуре машинки В и N расположены рядом. Если дальнейшие изыскания не приведут к другим результатам, можно будет принять эту версию.

Поставив том на место, Паскис пошел к другой полке, где стоял том «Заключенные. Исправительные учреждения Города и Штата — 1927». Она была тоньше, чем «Приговоры», и содержала списки осужденных, места и сроки их заключения, а также даты помещения в тюрьму и освобождения, приходившиеся на 1927 год. Поиски не заняли много времени. Паскис просмотрел алфавитный указатель, потом список узников в каждом из двадцати трех исправительных учреждений. Фамилия Граффенрейд отсутствовала. Паскис положил книгу на тележку, вернулся к прежней полке и забрал «Приговоры уголовного суда — 1927».

Добравшись до своего стола, он обнаружил, что приходивший курьер унес отобранные дела, оставив взамен длинный список новых заявок. Паскис взял список, но, прежде чем приступить к работе, вернулся в «конюшню» и поставил оба тома на место. За все время его пребывания в Подвале к нему еще ни разу не зашел кто-нибудь посторонний, но, учитывая напряженность момента, не следовало держать у себя эти книги дольше, чем необходимо.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

— Как дела, Фрэнки?

Фрингс пожал плечами. Он хорошо знал полицейского Рейнольдса, дежурившего на месте взрыва в доме Альтабелли. Раньше оба частенько захаживали в один бар в центре города. Потом Фрингс стал знаменитостью, а Рейнольдс пересел в патрульный фургон.

— Ты все еще с Норой Аспен?

Фрингс иронично скривил губы.

— Удивляюсь, как она до сих пор меня терпит.

Рейнольдс бросил на него понимающий взгляд. В Театральном квартале, таком оживленном по вечерам, сейчас царило затишье. Погас манящий свет рекламы, а там, где в антрактах прогуливалась публика в мехах и смокингах, сновали посыльные, мели мостовую дворники и пополняли свои запасы владельцы баров. Улицы, которые вечером заполоняли толпы нарядных театралов, сейчас перегородили фургоны для доставки продуктов. Их разгрузка периодически грозила парализовать работу городского транспорта.

— Хочешь взглянуть? — спросил Рейнольдс.

Фрингс кивнул.

— Я пойду с тобой. Шеф никого не велел пускать в одиночку.

— Отлично. Заодно и поговорим.

Полиция уже частично разобрала завалы. В оставшемся мусоре копались с десяток полицейских. Фрингсу показалось, что на этот раз место взрыва выглядело несколько иначе. Дом Блока обвалился на улицу, а этот рухнул внутрь.

— На сей раз взрывчатку заложили снаружи? — предположил репортер.

Он опять был под кайфом. Мигрень, как всегда, создавала проблемы. Он выкуривал косячок, чтобы унять боль, но когда голова проходила, брался за другой, чтобы продлить удовольствие. Он уже покурил сегодня утром у Норы, когда та была в душе. Для этого вышел на пожарную лестницу снаружи дома. Когда она выплыла из ванной, он вел себя как ни в чем не бывало, и, кажется, она ничего не заметила, хотя с точностью утверждать он бы не рискнул. В этом было все дело. Он не совсем доверял своему восприятию действительности, и это подрывало веру в себя. Поэтому он решил проверить себя на Рейнольдсе.

— Точно. Похоже, тот, кто это сделал, сунул в сумку штук пять динамитных шашек, положил ее на тротуар и поджег длинный фитиль.

— Такая же бомба, как у Блока?

Рейнольдс пожал плечами.

— Там тоже был динамит. И наверняка те же ребята, ну сам знаешь.

Он взглянул на Фрингса, журналист утвердительно кивнул.

— Неофициально я тебе скажу: мы уверены, что эти два взрыва связаны между собой. А официально — мы расследуем такую возможность. Понял?

— Логично.

— У Блока сверток кинули в окно с уже зажженным фитилем, — продолжал Рейнольдс. — Там тоже был длинный фитиль.

— А почему у Альтабелли не сделали то же самое?

— Альтабелли сказал, что у него на всех окнах решетки, потому что в Театральном квартале по ночам не совсем спокойно.

Они подошли к развороченному тротуару, где был воткнут флажок.

— Центр взрыва, — пояснил Рейнольдс.

— А это что? — поинтересовался Фрингс, указывая на два круга, нарисованных мелом рядом с дырой.

— Черт. Там было двое детишек. Мы нашли то, что от них осталось, на противоположной стороне улицы. Обоих разорвало на куски. Они сунулись к сумке из любопытства, а в это время рвануло… — горестно сообщил Рейнольдс.

— Господи, — содрогнулся Фрингс. Нагнувшись, он поднял обожженный кусок кирпича. — А что с Альтабелли?

— С ним все в порядке. Говорит, что задержался на работе. Один из наших парней слышал, что его нашли в борделе на окраине Холмов.

Фрингс отбросил кирпич. Воняло горелыми химикалиями и жженой глиной. У него начали слезиться глаза, запершило в горле. Рейнольдс, казалось, ничего не замечал.

Убиты двое детей. Два невинных ребенка погибли, а Альтабелли, распутничавший в борделе, остался цел и невредим. Правда, разрушен его дом. Но все же…

Глядя на взорванный дом Альтабелли, Фрингс спросил:

— Не для протокола: кто, по-твоему, это устроил?

Рейнольдс рассмеялся.

— Я думал, ты знаешь. Это ведь ты пишешь об этом. Могу только сказать, начальство прямо из штанов выпрыгивает. Им не понравится, что я точу с тобой лясы, хотя они и знают, что мы старые приятели. Иначе тебя бы и близко не подпустили. Так кто же? Профсоюзники? Анархисты? Мы не знаем, кто из них. Зачем они это сделали? А разве им нужен повод?

Фрингс недовольно нахмурился. Всегда есть причины, хотя ни полиция, ни городские власти, ни пресса не хотят этого признавать. Фрингс не брался утверждать, чего больше в таком отношении: недопонимания или намеренного игнорирования, — но мысли на этот счет у него были.

Из развалин Рейнольдса окликнул какой-то полицейский. Посоветовав Фрингсу никуда не соваться в его отсутствие, тот поспешил к деревянному барьеру. Разговор происходил в спокойном тоне, только жесты выдавали некоторую напряженность. Повернувшись к Фрингсу, Рейнольдс махнул ему рукой. Придерживая шляпу, журналист побежал к нему.

— Какие-то проблемы?

Рейнольдс тревожно сдвинул густые брови.

— Не то слово. У забастовщиков заварушка. Похоже, их разгоняет спецназ и сейчас на улицах идут бои. Нас вызывают туда.

Спецназом называли Отряд по борьбе с подрывной деятельностью, входивший в департамент полиции. Формально он подчинялся шефу, на самом деле силовиками распоряжался непосредственно Рыжий Генри, что держалось в строжайшем секрете. Это вызывало глухое недовольство среди полицейских. Фрингсу показалось, что перспектива спешить на подмогу спецназу не вызывает у Рейнольдса особого энтузиазма. Но, возможно, его восприятие действительности было и вправду несколько искажено марихуаной.

— Я с тобой, — заявил Фрингс.

— Дело твое.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Через час Паскис вернулся к столу с двумя томами. Метод поиска был очень прост. Он открыл оба тома на алфавитных указателях; слева был список осужденных по приговору суда, справа — имена заключенных исправительных учреждений. Обнаружив, что Граффенрейд, который по идее должен был сидеть в тюрьме, так туда и не попал, Паскис решил посмотреть, есть ли еще такие счастливцы. Их оказалось несколько.

Он выписал восемь фамилий — все осужденные были обвинены в убийствах, но тюрьмы почему-то избежали. Имена показались Паскису знакомыми, что, впрочем, было неудивительно — ведь каждое дело хотя бы раз проходило через его руки. Было бы странно наткнуться на фамилию, которая никак не запечатлелась в памяти, пусть даже и смутно.

Архивариус отнес книги в «конюшню» и поставил на место, после чего вынул такие же, но за 1928 год. Вернувшись к столу, он вновь проделал сравнительный анализ и нашел двенадцать фамилий. Последним в его списке оказался некий Отто Самуэльсон, который был осужден 18 июля, но в заключение тоже не попал. Выписав и эти фамилии, Паскис снова отправился в «конюшню», где обменял 1928 год на 1929-й.

Изучив тома, архивариус обнаружил, что в 1929 году ни один убийца не избежал тюрьмы. Чтобы удостовериться, что после 18 июля 1928 года подобные случаи прекратились, Паскис просмотрел тома 1930 года, где все тоже было в порядке. Теперь следовало обратиться к первой инстанции, но Паскису хотелось сначала понять, что на самом деле он расследует. Это была явно не канцелярская ошибка, но в чем суть дела, он пока разобраться не мог. В любом случае у него был список из двадцати осужденных, один из которых — Граффенрейд — был им уже проверен. Паскис взял тележку и приступил к поискам остальных девятнадцати дел.


Порядок хранения дел в архиве, установленный еще полвека назад, был предметом постоянных дебатов. Сейчас данные классифицировались по двум принципам — хронологическому, когда сведения располагались в порядке их поступления, и именному, при котором фамилии обвиняемых и осужденных следовали в алфавитном порядке. Каждый из принципов обеспечивал быстрый и надежный поиск любого дела. Проблемы возникали, когда лица, принимающие решения, и прежде всего Торп и Краузе, изъявляли желание еще больше упорядочить данные. Иными словами, сделать так, чтобы порядок хранения данных обеспечивал дополнительную информацию для тех, кто ими пользуется.

Для этого требовалась особая классификация. Было принято единодушное решение, что она должна базироваться на видах преступлений. Убийства, изнасилования, нападения, похищение людей и тому подобное должны быть выделены в отдельные группы. Эти группы, в свою очередь, подразделялись по характеру преступлений (насилие, посягательство на собственность и так далее). Затем шла классификация по осуждению и оправданию. Однако объединять в одну группу невиновных, обвиненных в убийстве, и действительных убийц казалось не совсем логичным. Поэтому классификация становилась все более сложной.

Какие еще сведения могут оказаться полезными? Взять, к примеру, убийство: как именно оно было совершено? Посредством огнестрельного оружия, ножа или бейсбольной биты? На почве ревности, из корысти или из мести? В какой части города оно произошло? В какое время суток? Было ли преступление единичным или серийным? И — что в последнее время стало особо актуальным — являлось ли оно частью деятельности криминального сообщества, и если да, то какого именно?

Считалось, что при такой классификации лица с похожими преступными наклонностями окажутся в одной группе. Это могло бы позволить анализировать аналогичные преступления и составлять списки возможных подозреваемых исходя из их образа действий: вы называете преступление, находите соответствующую категорию и получаете не только перечень, но и сами папки с делами. Система обеспечивала прямо-таки волшебную точность и эффективность, но только при наличии лица, полностью овладевшего тонкостями ее устройства со многими исключениями из правил и прочими нюансами. Из-за огромного количества преступлений, которые произошли в Городе за последние семьдесят лет, система до того усложнилась, что даже человеку выдающихся способностей, каким был Паскис, потребовались годы, чтобы ее постигнуть. Будучи объектом постоянных пересмотров и усовершенствований, производимых по инициативе целой череды архивариусов, она требовала математических способностей и недюжинной интуиции, не говоря уже о глубоком понимании индивидуальной психологии предшественников. Чтобы разгадать их замыслы, требовалось проникнуться их творческим духом.

Но все эти усилия и хлопоты с лихвой окупались в такие вот моменты, как сейчас.


Прежде чем отобрать папки с делами, Паскис заглянул в ежегодный Главный указатель, где имелся алфавитный перечень преступников и номера соответствующих дел, заведенных в данном году. Указатель составлялся для того, чтобы по номерам дел находить необходимую информацию. Все интересующие его дела входили в серию С4000, где литера С обозначала преступления, связанные с насилием, а четверка указывала на то, что это были убийства. Кроме того, они относились к категории 500, что означало связь с организованной преступностью. Дальше дела распределялись по разным группам, но это уже не имело значения. Важно было то, что все они связаны с убийствами, произошедшими до июля 1928 года, и имели отношение к организованной преступности. Но Паскис был так увлечен расследованием, что не придал особого значения этой дате.


Обратившись к прошлому, архивариус обнаружил: тот, кто совершал подлог, методично удалял и заменял содержимое папок, не оставляя никаких следов вмешательства. Потом, как показалось Паскису, из-за нехватки времени или в силу других обстоятельств этот человек стал работать небрежнее. Вероятно, у него был тот же список, что и у Паскиса, потому что небрежность возрастала в той же последовательности, в которой перечислялись дела.

Первым настораживающим фактом стало дело, засунутое так глубоко, что этикетка почти не читалась. Теоретически это мог сделать и сам Паскис, однако вероятность была крайне мала. Потом обнаружились и другие промахи. Дела помещались на полки не совсем на свое место. Еще одна папка была задвинута далеко назад. Казалось, что фальсификатора в большей степени заботила проблема нехватки времени, чем то, что следы его деятельности могут быть обнаружены.

Паскис отвез папки к столу, хотя уже понял, что пользы не будет никакой. Он стал открывать дела в обратном порядке, начиная с того, которое отобрал последним. Все оказались поддельными и содержали одни и те же бумаги: копии судебных документов, относящихся к последним процессам, не имеющим никакого отношения к данным делам, фотографии человека с крысиным лицом и подбитыми глазами, который был явно не из этой компании. Бумага была новой, никак не старше двух лет. Вероятно, вся эта макулатура появилась в архиве во время его недавнего отпуска.

Присев на свой кожаный стульчик, Паскис предался размышлениям. Как давно появились эти «куклы», и почему он не заметил их раньше? Вероятно, подлог был произведен совсем недавно, хотя к такому выводу его могло подталкивать и собственное тщеславие. Какова вероятность того, что этот подлог никак не связан с наличием двух папок с делом Граффенрейда и его трупом? Такая вероятность крайне мала. И это означало, что повышенный интерес Паскиса к делу Граффенрейда повлек за собой убийство этого человека и изъятие всех дел, которые как-то были с ним связаны.

И тут Паскис наконец осознал, что некомфортное чувство, которое он смутно испытывал в последние сутки, было страхом. Зазвонил телефон. Сторонний наблюдатель заметил бы только то, что внезапный резкий звук заставил Паскиса слегка напрячься, но, приглядевшись, увидел бы в близко посаженных глазах архивариуса выражение безмерного ужаса.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Пул снова отправился в Низину. Было пасмурно, но облака стояли высоко. На широких улицах было пустынно, пахло гниющими отбросами. Он припарковался у кирпичного жилого дома и поднялся по двенадцати ступенькам к входной двери. В этой части города не было высоких зданий — только склады и жилые дома не выше четырех-пяти этажей. Справа от двери виднелись три кнопки с номерами квартир. Нажав на верхнюю. Пул услышал, как внутри зазвенел звонок. Немного подождав, он нажал на среднюю. Снова послышался звонок, после которого раздались шаги практически у него над головой. Посмотрев вверх, он увидел, что окно над дверью приоткрылось, и в нем появилась огромная женская голова.

— Там никого нет, — проговорила она. Складки на шее колыхались в такт словам.

— Я ищу Каспера Просницкого.

Толстуха присвистнула.

— Им уже сто лет никто не интересовался. Похоже, у нас неделя воспоминаний. Подождите.

«Что еще за неделя воспоминаний?» — удивился Пул. Он терпеливо ждал, пока женщина ходила по квартире. Потом она снова возникла в окне. В руке был ключ, который она бросила в его сторону. Сорвав с головы шляпу, Пул ловко поймал его.


Открыв дверь. Пул вошел в квартиру, держа шляпу в руке. На кухне пахло плесенью и испорченными продуктами. Задержав дыхание, он прошел в коридор, где воняло не меньше. Из комнаты раздавалось тяжелое дыхание. Переступив порог, Пул увидел огромных размеров особу в необъятном цветастом платье, из-под которого виднелись белые отекшие лодыжки.

— Входите. Дайте-ка я на вас посмотрю.

В комнате стоял отвратительный запах немощи. Пахло потом, мочой, сигаретным дымом, несвежей едой и чем-то совсем скверным. Пул вошел и огляделся. Вдоль стен тянулись полки, уставленные книгами.

— Ну и ну. Еще один визитер. У Полли прямо праздник на этой неделе.

— К вам еще кто-то приходил?

— А почему бы вам не представиться, уважаемый? Входите и садитесь.

Она указала на обитый тканью стул. Пул неохотно сел.

— Моя фамилия Пул.

— Хм, Пул. А имя у вас есть, Пул?

Когда она говорила, ее шея забавно тряслась, и Пул невольно задержал на ней взгляд.

— Этан. Этан Пул.

— Меня зовут Полли. Рада познакомиться. Итак, что привело вас в мое жилище, мистер Этан Пул?

— Как я уже сказал, разыскиваю человека по имени Каспер Просницкий. Насколько я знаю, он жил здесь в одной из квартир.

— Да, жил. Но уехал семь лет назад. Как и Граффенрейд, подумать только. Ровно в то же время.

Пул заерзал на стуле. Под пристальным взглядом толстухи он чувствовал себя неловко.

— А кто такой Граффенрейд?

— Еще один бывший жилец. Какой-то чудик спрашивал про него на днях. Рейф Граффенрейд и Просницкий — по крайней мере Каспер и его мамаша. Как там ее звали?

Она напряженно прищурила свиные глазки, словно пытаясь вытащить это имя из памяти.

— Лина.

— Точно, — подтвердила она с приятным удивлением. — Лина. Вы должны знать, раз она вас наняла. Наверно, это ужасно — потерять свое дитя. Трудно даже представить.

— Она выглядела очень несчастной. Очень. Полли, а почему этот человек, этот чудик, разыскивал как его…

— Граффенрейда.

— Да. Зачем он его искал?

— Он не сказал. У него было две фотографии. И он не знал, на которой из них Граффенрейд. Я ему показала.

— Вы не помните его имя?

— Конечно, помню, дорогой. У меня здесь гости не часто.

Ей явно нравилось испытывать его терпение.

— И как его звали, Полли?

— Артур Паскис. Забавный маленький человечек. Выглядел так, словно только что из могилы вылез. Нервный такой, но вел себя официально. Может, он даже из полиции. Вполне возможно.

Фамилия была для Пула пустым звуком. Поднявшись со стула, он подошел к полкам. У Полли было много книг. Скользя глазами по названиям, Пул с изумлением заметил, что многие из них на иностранных языках. Он узнал немецкий, испанский и русский. Другие языки он просто не смог различить. Возможно, там были итальянский и португальский. Несколько книг имели латинские названия. На корешках лежал толстый слой пыли. Потом он обнаружил книги на английском, Библию, Тору, «Бхагават гиту», Коран. А еще переводы Сервантеса, Дюма, де Сада.

Полли с интересом наблюдала за гостем.

— Любите читать, мистер Пул?

Он рассеянно провел пальцем по пыльной полке.

— Не особенно.

Она понимающе хмыкнула.

— Вы не знаете, где я могу найти Каспера Просницкого?

— Я полагала, что он живет с матерью, но раз она послала вас на розыски, значит, это не так.

— А чем занимались Просницкие?

— Чем зарабатывали на жизнь?

Пул кивнул. От жары, пыли и местных «ароматов» у него заболела голова.

— А чем зарабатывают на жизнь здесь, в Низине, как вы думаете, мистер Пул? Выбора-то особого нет. Он был мясником.

Судя по ее интонации, ответ был чисто формальным.

— Насколько я понимаю, у него были и другие занятия.

— У всех здесь есть другие занятия. У каждого свой интерес. Чтобы заработать бабки, надо быть в деле.

— И в каком деле был мистер Просницкий?

Женщина закашлялась, колыхаясь всем телом. Наконец затихла и, слегка наклонившись, сплюнула в латунную плевательницу.

— Мистер Пул, вы слушаете, что я говорю, или просто плохо соображаете? Я не знаю никаких подробностей. Здесь никто не знает, кто чем на самом деле занимается. Себе дороже. Особенно круто было в прежние времена. Которые, кстати, закончились после того, как Просницкие и Рейф убрались отсюда. Почти что сразу. Но все равно не стоит совать нос в чужие дела. Хотя теперь можно не бояться, что к тебе явятся среди ночи. Наш мэр разогнал все эти банды. Сейчас здесь шляется одна шпана, но они просто щенки по сравнению с прежними.

Пул понял, что Полли может говорить весь день, но правды так и не скажет.

— Значит, вы не знаете, где я могу найти Каспера?

Женщина улыбнулась, не разжимая губ.

— Извините, мистер Пул. Рада бы помочь, но не могу.


Полли смотрела, как Пул выходит из дома и идет к машине. Он встал на подножку, потер царапину на крыше и сел в кабину. Развернувшись, машина поехала к центру города. Когда она скрылась из виду, женщина потянулась к телефону, стоявшему на приставном столике, и назвала телефонистке номер.

— Да? — моментально ответили ей.

— Это Полли. Сообщение для мэра. Передайте ему, что ко мне опять приходили.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

От вышибалы в «Прадо» Ферал узнал, что после вчерашнего выступления Нора будет отдыхать целую неделю. Утро он провел в закусочной напротив ее дома, запивая сухие тосты мутным кофе. Чуть раньше обошел ее дом со всех сторон, запоминая расположение окон и пожарных лестниц. Черный ход был заперт. Потоптавшись рядом, Ферал засунул в замочную скважину кусок воска. Придерживая его двумя пальцами, он нагрел замок зажигалкой. Дав воску остыть и затвердеть, осторожно вытащил его наружу и положил в металлическую коробочку из-под сигарет.

Сидя в закусочной, Ферал зарисовал все углы дома. Рисунок недотягивал до чертежа, но пропорции были соблюдены. Потом он набросал карту в радиусе трех кварталов. Проблема состояла в том, что Нора была слишком известна. Следить за безвестной личностью не составляло особого труда. Нору же узнавали повсюду, и кто-нибудь мог запомнить маленького смуглого мужчину, следующего за певицей. Надо было найти какой-то другой способ.


Ферал стоял в переулке с западной стороны дома. В двенадцати футах над землей начиналась пожарная лестница. Ферал подтащил два высоких мусорных бака, чтобы закрыть обзор с улицы.

Потом он вытащил из кармана плаща мешок для белья и извлек из него двадцать футов тонкой веревки. Сняв плащ и шляпу, положил их в мешок и закинул на нижнюю площадку лестницы. Забросить веревку на ограждение лестницы удалось лишь с третьей попытки. Подтянув к себе оба конца, он завязалих узлом. Это был самый опасный момент. Взглянув в сторону переулка, он увидел, как по нему идут пешеходы. К счастью, они его не замечали. Любой взглянувший сюда был бы весьма изумлен, увидев маленького человечка, карабкающегося вверх по веревке с ловкостью паука, плетущего паутину. Оказавшись на площадке, Ферал подтянул веревку и, свернув в кольцо, сунул в мешок, где уже лежали его плащ и шляпа.

Он знал, что квартира Норы находится на шестом этаже, и проворно устремился вверх, беззвучно передвигаясь на мягких подошвах. Сейчас он находился в самой уязвимой позиции: любой прохожий, который удосужился бы поднять глаза, непременно его заметил бы. Но никто не удосужился. Фералу было известно, что большинство людей, проходя по улицам, никогда не смотрят на верхние этажи. Их в первую очередь интересуют пешеходы, которые порой могут быть непредсказуемы. И опасность, как правило, подстерегает на земле, а не пятьюдесятью футами выше.

Мешок он оставил на ступеньке, чуть ниже площадки шестого этажа. На пожарную лестницу выходило окно гостиной. Ферал лег на спину и вытащил из кармана зеркальце. Держа его под небольшим углом, он осмотрел комнату. Там никого не было.

Встав на колени, Ферал заглянул в окно. Гостиная была похожа на торт. Розовые стены с белым рисунком, роскошная белоснежная мебель. На стенах висели изящные картины. Одну из них Ферал узнал — «Кружевница» кисти Вермеера — и сразу же прикинул, насколько она подлинная. Почувствовав каким-то шестым чувством, что Нора входит в комнату, он снова опрокинулся на спину и, манипулируя зеркальцем, стал наблюдать за ней.

Нора искала какую-то книгу на полке. На ней было тонкое желтое платье, подчеркивающее при движении ее формы. Взяв книгу, женщина направилась к дивану. Все ее движения Ферал успел изучить в подробностях, когда наблюдал за ней из темной глубины зала: длину шага, плавность походки, завораживающую игру бедер.

Ферал вспомнил вчерашний вечер и ту незримую связь, которая установилась между ними. Нора посмотрела на него со сцены, их глаза встретились. Она каким-то образом догадалась, что он не просто ее поклонник, и он это почувствовал. Всего мгновение, и он понял, что у них есть кое-что общее — способность видеть людей насквозь, угадывая скрытые побуждения и инстинкты. Но могли мимолетный взгляд открыть ей, что ее ждет?

Убедившись, что она погружена в чтение, Ферал снова встал на колени и заглянул внутрь. Сейчас его было видно из комнаты, но он знал, что женщина не поднимет глаз. Он невольно залюбовался ею — такой красивой и безмятежной. Губы ее слегка шевелились. Ферал представил себе, что находится рядом с ней на диване. Интересно, а там можно услышать, что она шепчет?

Нора немного изменила позу, и наблюдатель снова лег на спину. Подняв зеркальце, он увидел, как она поднимается с дивана и выходит из комнаты. Встав, подошел к краю площадки и, сев на перила, свесил вниз ноги. Под ними было пятьдесят футов высоты. Каждый этаж дома опоясывал бетонный карниз шириной не более двух-трех дюймов. Под окном, находившимся от него в двадцати футах, этот карниз немного расширялся. Перегнувшись через перила, Ферал вцепился в карниз правой рукой, потом подтянулся и ухватился левой и стал медленно продвигаться вперед, пока не оказался под окном. Там он подтянулся, чтобы заглянуть в комнату. Это была ее спальня, внутри — никого. Подтянувшись еще, он сумел встать коленями на карниз. Слегка тряханув окно, убедился, что оно заперто. Тогда он приложил ухо к стеклу, стараясь уловить движение внутри. Все было тихо. Ферал решил, что Нора вернулась в гостиную, чтобы продолжить чтение. Вытащив из кармана тонкий напильник, просунул его между верхней и нижней рамами и сломал замок.

Нажав на обе стороны рамы, Ферал осторожно открыл окно. Оно чуть скрипнуло, но недостаточно громко, чтобы можно было услышать из другой комнаты. Когда окно открылось на две трети, он сначала просунул туда голову, потом влез целиком. Оказавшись в комнате, мужчина несколько секунд лежал неподвижно, прислушиваясь. Тишина. Поднявшись на ноги, он осторожно закрыл окно.

На огромной кровати под белым балдахином были в беспорядке разбросаны белые одеяла. Ферал молча прошел мимо и остановился в дверях, чтобы с помощью зеркальца посмотреть, что делается в гостиной. Нора сидела на диване спиной к нему. С порога он не увидел книгу, но решил, что она все еще читает. Гостиная имела выход в коридор. Ферал сделал шаг вперед. Нора сидела на диване, прислонившись спиной к валику. Светлые волосы были подняты наверх, открывая изящную розовую шею, на которой виднелись крохотные завитки. На шее под волосами Ферал увидел родинку, которая привела его в возбуждение.

Он сделал еще шаг и остановился. Сердце стучало тихо и размеренно, делая не более сорока ударов в минуту. Дышал он тоже редко и глубоко. Двигался абсолютно бесшумно, не опасаясь, что она его услышит. Правда, она могла его почувствовать. Ферал полностью контролировал свое тело, но оно имело температуру, и перемещения приводили в движение воздух в комнате. Некоторые люди чувствуют такие вещи, и он знал о своей уязвимости, однако не позволил этому знанию перерасти в опасение. Он чувствовал себя настолько уверенно, что даже нашел время для Вермеера, который при ближайшем рассмотрении оказался копией, сработанной посредственным художником. Полотно было неважное, в нем не было красоты и изящности оригинала. Ему пришла в голову мысль, что это могла нарисовать сама Нора, но он быстро отмел ее. Такое было невозможно.

Пока он стоял в коридоре, Нора шевельнулась лишь дважды, чтобы перевернуть страницу. На столике красного дерева с ножками в виде львиных лап стояла серая керамическая чаша с тремя связками ключей. Все три были одинаковыми и висели на похожих колечках. Ферал осторожно поднял одну из связок. Ключи чуть слышно звякнули, и Ферал застыл, ожидая испуганного вскрика Норы. Однако в комнате было тихо. Зажав ключи в ладони, Ферал повернулся к двери в гостиную.

Нора отложила книгу, и незваный гость вжался в стену. Спустив ноги с дивана, женщина потянулась, подняв руки к потолку. Ферал застыл, пораженный интимностью этой сцены. Он ожидал, что вблизи певица не столь безупречна, как на сцене, но все оказалось иначе. Единственным проявлением несовершенства была родинка на шее, подобная изъянам в древнегреческих статуях, которые допускались намеренно, чтобы не прогневить богов.

Она встала, зашла за диван и исчезла из виду. Наверное, пошла на кухню. Теперь он двигался быстро, но столь же бесшумно. Скользнув через комнату, отодвинул оконный шпингалет. Из кухни донесся стук льда, падающего в стакан. Ферал осторожно поднял раму. Она двигалась легко, словно ее часто открывали. Он вылез наружу и опустил за собой окно. Потом лег на спину и поднял зеркальце. В тот же момент Нора вошла в гостиную с высоким стаканом в руках, в котором находилось что-то похожее на виски с содовой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Рыжему Генри и без переводчика было ясно, что поляки довольны. Сверкали улыбки, атмосфера была самая доброжелательная. Предчувствуя подписание контракта, он распорядился устроить по этому поводу банкет. Сам мэр терпеть не мог подобные мероприятия, но иностранцы их любили. У них были собственные представления об Америке, и в интересах дела Генри готов был, стиснув зубы, ублажать инвесторов, как они того хотели.

Они осматривали одну из фабрик Блока — ту, на которой делали кухонные плиты. Все ходили взад-вперед мимо сборочных конвейеров. Поляки непрерывно болтали через переводчика. Генри улыбался в нужных местах, но был погружен в собственные мысли. Его секретарь Педжа шел позади, тихо беседуя с каким-то чиновником, имя которого Генри не помнил. От того разило чесноком. Поляки то и дело останавливались, чтобы вникнуть в тонкости сборочного процесса. Они тихо переговаривались друг с другом, Генри равнодушно поглядывал на переводчика, тот пожимал плечами, давая понять, что разговор этот не представляет для мэра интереса.

В данный момент Генри заботила только забастовка на заводе Берналя. Он раздумывал, не стоит ли привести туда поляков — показать, как ее разгонит полиция. По идее бизнесмены должны оценить усилия городского руководства, направленные на защиту их интересов. Однако с этими проклятыми европейцами никогда не знаешь наперед. Они могут поддерживать твои взгляды, но не твои методы, и наоборот. Или и то и другое. Или ни то ни другое. И неизвестно, что и как им переведут. Было что-то подозрительное в этом переводчике. Он почему-то не нравился мэру, хотя эта неопределенность могла быть хорошим знаком, поскольку Рыжий Генри всегда знал, что именно ему не нравится в людях. И, главное, никак не проверишь, насколько дипломатично он переводит.

Но сейчас они были на фабрике Блока. Достаточно далеко от завода Берналя, но не настолько, чтобы складывалось впечатление, что он прячет от поляков забастовщиков. Генри стал размышлять, как лучше преподнести забастовку прессе. Он повернулся к Педже, но, к своему неудовольствию, не обнаружил того рядом с собой.

«Удивительно, — подумал он. — На фабрике чисто, а рабочие грязные как черти. Как это они ухитряются?»

Один из поляков, толстый коротышка с обвислыми усами, выжидающе смотрел на мэра. Тот повернулся к переводчику.

— Он хочет знать, являются ли плиты Блока лучшими в Америке.

Идиотизм этого вопроса заставил Генри улыбнуться. Глядя на поляка, он отчеканил переводчику:

— Скажите ему, что качество американских плит настолько высоко, что выбрать лучшего производителя довольно трудно. Я, к примеру, предпочитаю плиты Блока.

Генри послушал, как переводчик залопотал по-польски, и, разобрав знакомое слово «Блок», вернулся к своим мыслям.

— Мэр?

Появился Педжа.

— Ну что? Забастовщиков разогнали?

— Забастовщиков? Хм, возможно. Но я о другом. Полли звонила по телефону спецсвязи.

Генри почувствовал, как у него заныло под ложечкой.

— Просила передать, что сегодня приходил еще один парень. Он спрашивал о Просницких. Точнее, о Каспере Просницком.

— Господи. Кто это был, черт бы его побрал?

— Она сказала, что его фамилия Пул.

— Черт. Черт. Черт. Ты связался с Фералом? — спросил Генри, постепенно повышая голос.

— Мы его ищем.

— Вызови Смита.

— Смит на заводе Берналя вместе с ребятами из спецназа.

Отчетливо выговаривая каждый слог, Генри скомандовал:

— Немедленно доставь сюда этого чертова Смита.

Педжа поспешно ретировался, оставив мэра в обществе поляков, которые с интересом наблюдали за ним. Рыжий Генри попытался изобразить приветливую улыбку, но поляки на это не клюнули.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В Городе редко дул северо-восточный ветер, но когда такое случалось, он приносил из-за реки дым, валивший из заводских труб. Тогда на северо-восточные окраины выпадали хлопья сажи, похожие на черный снег. Именно под такие осадки попала в Низине полицейская машина, в которой Фрингс ехал в офис компании «Берналь кэпитал индастриз». Вокруг все выглядело как на негативе, запечатлевшем снегопад: выпавший снег казался темнее земли, на которой лежал. Фрингс никак не мог понять, что давало такой эффект: выкуренный косяк или безжалостная реальность, — но полицейские, казалось, ничего не замечали.

Когда они припарковались в конце квартала, Фрингс увидел, в какой хаос превратилась забастовка. Пикетчиков было вдвое больше, чем полицейских. Кое-где уже начались столкновения — рабочие орудовали палками, на которых клочьями висели разодранные плакаты, а парни из БПД махали дубинками. Профессионалы-силовики явно брали верх, и человек двадцать забастовщиков уже лежали, оглушенные, на земле или обливались кровью. В других местах полицейские выстроили пикетчиков лицом к стене и методично надевали на них наручники, после чего сажали на землю. В воздухе летали хлопья сажи, оседая на тротуары, машины и людей. На этом фоне человеческая кровь была не столь заметна. Фрингс, который никогда не был на войне, именно так воображал себе сражения на Западном фронте. Битва на Сомме в масштабах Города.

Он взглянул на Рейнольдса, который не спешил вступать в схватку.

— Похоже, они немного перестарались, — заметил Фрингс.

— Спецназовцы всегда так, — ответил Рейнольдс, отправив двух полицейских к шеренге пикетчиков, ожидавших, когда на них наденут наручники.

Несколько минут журналист стоял и наблюдал за происходящим, мысленно сочиняя репортаж. От копоти было трудно дышать.

Офис компании Берналя располагался в ничем не примечательном шестиэтажном здании из кирпича и бетона. В окнах верхних этажей виднелись лица сотрудников. Вероятно, среди них находится и сам Берналь. Вот где следовало искать сенсационный материал. Именно там, а не здесь, где крутились писаки из «Ньюз» и «Геральд», не говоря уже о «Газете», которая наверняка прислала еще одного репортера.

Фрингс двинулся к входной двери, держа перед собой пропуск так, словно это был белый флаг. В общем хаосе уже наметились островки порядка, где пикетчики были повержены на землю или закованы в наручники. Репортер двигался словно во сне, и даже чей-то локоть, угодивший ему в рот, не разрушил впечатления нереальности, какое испытывает ребенок, попав в балаган с чудесами.

Входную дверь охраняли два спецназовца, руки которых покоились на кобурах.

— Фрингс. Из «Газеты», — отрекомендовался журналист, протягивая пропуск тому, кто был повыше.

Охранник посмотрел на своего напарника. Тот пожал плечами.

— Ладно, — буркнул парень, отходя в сторону, чтобы пропустить Фрингса.

Журналист вошел в дверь и, спустившись на две ступеньки, очутился в вестибюле, обставленном кожаной мебелью. На стенах висели зеркала, пол был выложен зеленой плиткой. За пустой стойкой виднелись лифты, у которых дежурил только один лифтер. Фрингс понял, что служащим из вестибюля приказали уйти, чтобы не создавать лишний соблазн для пикетчиков.

— У меня назначена встреча с мистером Берналем.

Устало взглянув на Фрингса, лифтер закрыл решетку и дверь лифта. Кабинет Берналя находился на последнем этаже, но пока они поднимались, служащий не произнес ни слова.

Выйдя из лифта, Фрингс увидел ряды пустых дубовых столов, которые носили следы недавнего присутствия хозяев — на них стояли кофейные кружки и телефоны, лежали стопки бумаги. Потом он услышал голоса и, направившись в ту сторону, обнаружил у окон сотрудников. Они наблюдали за развернувшейся внизу потасовкой. Фрингс узнал Берналя по фотографиям — толстый брюнет с тонкими усиками над маленьким безвольным ртом. Берналь беседовал с какой-то седовласой женщиной. Они говорили тихо, но весьма эмоционально. Сотрудники, прилипшие к окнам, пытались уловить смысл разговора, одновременно следя за происходящим внизу.

Фрингс устремился к Берналю. Когда он подошел почти вплотную, Берналь поднял глаза.

— В чем дело?

В его голосе не было враждебности, зато явное раздражение. При сложившихся обстоятельствах вполне естественное.

— Мистер Берналь, меня зовут Фрингс. Я из «Газеты».

Берналь покраснел и судорожно вздохнул, показав мелкие желтые зубы. Но тут же совладал с собой.

— Мистер Берналь, я не займу у вас много времени. Мне бы хотелось услышать ваше мнение о сегодняшней забастовке и действиях полиции.

Берналь был осторожен.

— Да, конечно. Может быть, пройдем в мой кабинет и поговорим там?

Собеседница Берналя присоединилась к зевакам, смотревшим в окно, и Берналь провел Фрингса в угловой кабинет за стеклом. Когда они уселись, Берналь, все еще улыбаясь, спросил:

— Зачем вы пришли?

Этот вопрос несколько озадачил Фрингса, поскольку ответ был очевиден. Наступившая пауза, по-видимому, успокоила хозяина фирмы, и он продолжил:

— Вас интересует сегодняшняя забастовка? Я правильно понял? Именно забастовка?

На лице его появилось умиротворенное, почти довольное, выражение, но Фрингс заметил, что на лбу и над усами заблестела испарина.

— Да, мистер Берналь, забастовка.

Фрингс недоумевал, почему Берналь так настойчиво уточняет цель его визита. Или здесь кроется что-то еще?

— Это значительное событие, о котором напишут все газеты. Я хотел бы получить ваш комментарий. Такова стандартная практика.

Фрингс увидел, как ожил Берналь, и внутри что-то екнуло.

Бизнесмен начал говорить о политике компании по разрешению трудовых конфликтов. Журналист прилежно записывал, пытаясь разгадать причины столь странного поведения фабриканта. Похоже, тот ожидал совсем другого… А потом Фрингса осенило.

Он прервал Берналя на полуслове.

— Вы звонили мне на днях. У нас была назначена встреча…

— Боже милосердный, — проговорил Берналь, вспыхивая снова.

— Она не состоялась.

Берналь кивнул, проведя рукой по волосам. Лицо оставалось спокойным, но глаза бегали.

— Вот что, — продолжал Фрингс. — Давайте продолжим интервью. А потом забудем его вторую часть.

— Мы не можем встречаться два дня подряд.

— Отчего же? Я постоянно беру у людей интервью. Это не будет выглядеть подозрительно.

— Но… — пробормотал Берналь. Он еще пытался улыбаться, хотя был близок к панике.

— Никаких «но». Как ни странно, все можно повернуть нам на пользу. Никто не подумает, что я такой болван, что на виду у всех встречаюсь с человеком, который сливает мне секретную информацию. Это может быть хорошим прикрытием.

Берналь задумался. Вид у него был несчастный.

— Что ж. Возможно, вы и правы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В то время как Фрингс и Берналь наблюдали за беспорядками сверху, Пул и Карла следили за происходящим, укрывшись в узком переулке. Шляпа и пальто Пула были густо усыпаны сажей. Пытаясь спастись от удушливого смога, Карла обмотала шарфом голову и закрыла нижнюю часть лица. От Полли Пул сразу же поспешил сюда в надежде пообедать с Карлой где-нибудь в закусочной. Он обнаружил ее стоящей в стороне от сражения. Девушка грустно наблюдала, как полиция разгоняет забастовку, которую она с таким трудом организовала. Оба они быстро поняли, что здесь орудует БПД, который подчиняется мэру. Дело приняло неприятнейший оборот. Глава города лично был заинтересован в подавлении этой забастовки.

— Я не могу уйти отсюда, — заявила Карла.

Пол мог разглядеть только ее глаза, но по их выражению понял, что ее не переубедишь.

— Тебе придется. Они собираются загрести твоих ребят и упрятать в кутузку. Кто-то должен остаться на свободе, чтобы вытащить их оттуда.

Карла не могла не согласиться с этой логикой, но Пул видел, что ей тяжело бросать своих людей. Он знал, что его подруга готова принести себя в жертву ради профсоюзной борьбы. Они уже не раз обсуждали такую перспективу. «У каждого должно быть что-то такое, ради чего он полезет на бруствер», — часто говорила Карла.

У нее, несомненно, это было. Относительно себя Пул всегда сомневался.

— Не упрямься. Тебе лучше быть благоразумной в их же интересах.

В начале переулка появились двое полицейских.

— Черт. Беги скорей, — прошептал Пул, подталкивая ее в противоположную сторону.

Она резво пустилась наутек. Пул выступил вперед, чтобы задержать полицейских, но Карла их, по-видимому, не интересовала.

— Этан Пул?

У полицейских были наготове дубинки. Не сводя глаз с их рук, Пул слегка кивнул.

— Пройдемте с нами, мистер Пул. С вами хотят поговорить в участке.

У Пула бешено застучало сердце. Каким дураком надо быть, чтобы притащиться прямо к дверям Берналя! Он не испытывал никаких иллюзий относительно того, что с ним произойдет в полицейском участке. Пул послушно поднял руки. Низенький полицейский посмотрел на свой пояс, где болтались наручники. И тут Пул неожиданным боксерским ударом свалил второго копа, расквасив ему нос. Обливаясь кровью, полицейский упал на колени. Его напарник со всей силы двинул Пула дубинкой по ребрам. Прижав руку к сломанному ребру, Пул сгреб полицейского за рубашку, бросил на землю и так пнул ногой в живот, что тот застонал. Вдруг Пул почувствовал острую боль в спине — коп со сломанным носом огрел его дубинкой по позвоночнику. У него закружилась голова. Обернувшись, он бросился на полицейского и вцепился зубами тому в предплечье. Почувствовав вкус крови, откинулся назад и ударил копа головой в разбитый нос. Тот как подкошенный рухнул на землю. Пул повернулся ко второму, который уже успел подняться на четвереньки, и схватил его сзади за рубашку, но вдруг почувствовал резкую боль в затылке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

По пространству Подвала было разбросано пять столов с кожаными стульями. Паскис всегда сидел за тем, что был ближе к лифтам, используя его как барьер между полками и посетителями архива. Правда, кроме курьеров, сюда никто никогда не заглядывал, да и те не проходили дальше первого стола, где забирали дела и оставляли заявки.

Остальные четыре стола были размещены там, где они, по чьим-то соображениям, могли пригодиться для неких не совсем понятных целей: один стоял в середине секции С, где хранились дела убийц; другой располагался в «конюшне»; третий поставили в секции А, где были сосредоточены открытые материалы следствия, и, наконец, последний задвинули в секцию Q, где были собраны дела, связанные с финансовыми махинациями, поджогами и подтасовками на выборах. Секция Q находилась в самом дальнем конце хранилища, что, вероятно, и послужило причиной установки здесь стола.

Насколько было известно Паскису (а кому, как не ему, было знать об этом), на этих стульях никто никогда не сидел. Сам он ими не пользовался, его предшественник Абрамович утверждал то же самое. Это означало, что за последние сорок лет сиденья оставались нетронутыми. Однако уборщики регулярно чистили эту девственную мебель, и она выглядела так, словно ее купили вчера.

Как ни странно, осознание всей непредсказуемости и опасности затеянного им предприятия пришло к Паскису именно в тот момент, когда, положив на стол в секции С отобранные им дела, архивариус присел на зеленый кожаный стул, который, впервые почувствовав вес человеческого тела, звучно свистнул, выпуская воздух.


Чуть раньше в архив позвонила секретарша шефа, чтобы напомнить о завтрашнем совещании. Паскис хотел задать ряд вопросов, но ограничился тем, что подтвердил свою явку. Вспомнив, как хорошо ему было все эти годы, когда никто не звонил, он выдернул шнур из телефона.

Пролистывая дела, содержание которых он уже знал наизусть, Паскис не переставал думать о таинственном совещании у шефа. Дела он ворошил только для того, чтобы сложить содержащиеся сведения во что-то более конкретное и основательное, чем отрывочные воспоминания о прочитанном.

Прежде всего внимание привлекали фотографии, столь же страшные, как и тысячи других, которые ему довелось увидеть. Эти прозаические черно-белые документы свидетельствовали о том, насколько низко могут пасть человеческие существа. На полу маленького ресторанчика в лужах крови лежали тела мужчин, женщин и детей. Позы не оставляли сомнения в том, что люди мертвы. На других фотографиях столы из ресторана уже убрали, но тела по-прежнему лежали на полу, так что казалось, несчастные упали с неба и разбились, как птенцы, выпавшие из гнезда. На крупных планах были видны лица, незрячими глазами уставленные в объектив.

Глядя на фотографии, Паскис смутно уловил что-то знакомое. Поднявшись, он поспешил по проходу к своему столу. Отперев средний ящик, он вытащил лежавшую там папку. Внутри находились две фотографии, которые он нашел в двойном деле Граффенрейда. Он вынул ту, которая принадлежала Граффенрейду, и отложил в сторону. В папке осталось фото похожего на призрак человека со странным взглядом и короткими бачками на впалых щеках. Паскис, положив его рядом с фотографиями жертв, снятых крупным планом, вдруг почувствовал себя глупцом, хотя и не привык думать о себе подобным образом. Этот человек явно принадлежал к разряду жертв. Лицо мертвеца. Скорее всего это Эллис Просницкий. Жертва Граффенрейда.

Открытие не добавило новых штрихов к картине, кроме одного: если это и вправду Просницкий, человек, который сфальсифицировал дела, имел определенные намерения. Паскису следовало выяснить какие. Надо только как следует поразмыслить.

Вечером, собравшись домой, Паскис вызвал лифт. Он пришел очень быстро. Открыв дверь, Долиш застыл в проеме, ожидая, когда архивариус войдет.

— Закончили, сэр? — как обычно, спросил он.

— Мм. Думаю, что да. Послушайте, Долиш, могу ли я спросить вас… да… ну как бы это лучше сказать… Мистер Долиш, кто-нибудь спускался в архив, пока меня не было? Кроме курьеров, конечно. Кто-нибудь еще был? Вы кого-нибудь привозили сюда и оставляли на какое-то время?

Долиш молча смотрел на него. Вид у лифтера был какой-то несчастный.

— Если вы кого-то привозили… э-э… я, конечно, не собираюсь вас в том винить или считать, что вы халатно относитесь к своим обязанностям.

Эти примирительные слова не произвели никакого впечатления. Долиш продолжал молча смотреть на Паскиса.

Вынув ручку, Паскис протянул ее Долишу.

— Мистер Долиш, не могли ли вы положить эту ручку мне на стол, когда в следующий раз привезете сюда кого-нибудь в мое отсутствие? Разумеется, не считая курьеров.

Лифтер взял ручку и опустил ее в карман форменной куртки. За все время, пока они поднимались в вестибюль, он не произнес ни слова.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В кабинете Паноса пахло сардинами, а усы главного редактора «Газеты» блестели от масла. Измятая голубая рубашка была усыпана крошками, ворот расстегнут, а узел галстука висел где-то на уровне второй пуговицы. По выражению блестящих черных глаз Фрингс понял, что дела идут отлично.

— Где это ты так вывозился? — спросил Панос, с изумлением глядя на покрытого копотью Фрингса.

— Я был на пикете.

— Слышал про это дело. Собрал материал?

Панос любил прикидываться идиотом. Обычно это происходило, когда он чуял что-нибудь сенсационное.

— Я говорил с Берналем. Вот это по-настоящему крупняк. Все остальное можно увидеть на улице.

Панос просиял.

— Ты записывал? Отдай это Клима. Он там тоже был. Влез в самую гущу. Состряпает репортаж, так что твоя информация пригодится.

Панос внимательно посмотрел на своего ведущего репортера. Он ждал, что тот сейчас взорвется из-за уведенной из-под носа сенсации, но Фрингс был под кайфом и не слишком расстроился. Мысль о том, что Панос ждет от него истерики, даже заставила его улыбнуться. Прищурившись, главный крикнул секретарше:

— Вызови ко мне Клима.

В ожидании Клима, Панос вынул из стола две сигары. Он был заядлым курильщиком, но редко кому предлагал свои элитные кубинские сигары. Это было признаком особо хорошего настроения. Фрингс смотрел, как Панос срезает кончики сигар специальным резаком в виде миниатюрной гильотины. Ходили слухи, что Панос по каким-то неведомым причинам опробовал свою гильотину на мизинце некоего Кантора. Фрингс как-то встретил Кантора и заметил, что мизинца у него нет, но объяснений относительно его отсутствия, естественно, не получил.

Панос развалился в кресле, посасывая сигару. Время от времени он, как огнедышащий дракон, выпускал изо рта клубы дыма. Фрингс слегка осовел от сигары, наложившейся на выкуренный чуть раньше косяк. Наконец пришел Клима, хилый плешивый человечек в болтающемся костюме и грязном галстуке. Несмотря на все усилия привести себя в порядок, он все еще был в саже.

— Que pasa?[1] — спросил он Паноса.

— Пока ты там глазел, как копы молотят забастовщиков, Фрингс занимался делом.

Клима высоко поднял облезлые брови. Подбородок у него был покрыт красноватой коростой от бритья, под глазами набрякли темные мешки.

Вынимая блокнот, Фрингс подумал, что Клима, наверное, чем-то болен.

— Возьми у Фрингса блокнот. Там записано интервью с Берналем, — продолжал Панос.

— Сегодняшнее?

— Да, сегодняшнее. Тебе повезло. Можешь использовать это интервью в своем репортаже о забастовке. Справишься?

Клима с готовностью кивнул, несколько смущенный неожиданным поворотом событий. Он вопросительно взглянул на Фрингса, но тут на него обрушился Панос:

— Чего ты ждешь? Иди и пиши, ради Бога!

Панос махнул сигарой в сторону Клима, и тот убрался, бросив прощальный взгляд на Фрингса, который с преувеличенным смирением пожал плечами.

Когда Клима ушел, Панос криво усмехнулся, выпустив из уголка рта струйку дыма.

— Хочешь знать, что я для тебя приготовил?

Фрингс кивнул.

Открыв верхний ящик стола, Панос вынул конверт и бросил его через стол Фрингсу. Конверт выписал в воздухе причудливую кривую и упал на пол. Репортеру пришлось встать и поднять его. Письмо предназначалось Фрэнсису Фрингсу — так он подписывал свои статьи. Вместо адреса было только название «Газеты» без указания штата, города или улицы. Однако на конверте была проштампованная марка — значит, послание пришло по почте. Конверт был вскрыт.

— Теперь уже и почту мою проверяют? — полушутя спросил он.

— Только если там есть что-то интересное. Почитай-ка.

Фрингс так и не понял, шутит Панос или говорит всерьез. Он открыл конверт. На листке простой белой бумаги карандашом было написано:

Фрэнсис Фрингс это мы взарвали дом. Мы хотим с тобой наговорить. Приходи на дорогу между Коперником и Станиславом вечиром в 11 в пятницу. Не сомниваися что это мы потому что мы еще взарвем дом Блока.

Фрингс, пожав плечами, взглянул на Паноса.

— Это может быть кто угодно.

Панос покачал головой.

— Розыгрыш.

— Посмотри на марку, Фрэнк.

Фрингс осмотрел конверт. Он был проштемпелеван два дня назад, до того как взорвали дом Блока. У Фрингса перехватило дыхание. Панос сиял.

— Понимаешь теперь, почему я так размяк, что даже угостил тебя своей лучшей сигарой?

Фрингс кивнул, раздумывая над тем, кто стоит за этим письмом.

— Эй, ты опять обкурился? — строго спросил Панос.

— А что делать, если голова раскалывается? — пожал плечами Фрингс.

— Ты у меня кончай с этим делом.

Фрингс усмехнулся:

— Хочешь уволить меня? Давай валяй. «Триб» наверняка заинтересуется этим письмом.

Главный редактор засмеялся, выплевывая струйки дыма.

— Остряк ты, Фрэнк. С чувством юмора у тебя все в порядке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Пул тяжело опустился на нары. Камера была набита потными, покрытыми копотью рабочими — членами профсоюза. Упершись локтями в колени, Пул подпер руками свою массивную голову. Сокамерники освободили для него место, потому что он был другом Карлы и к тому же его избили. Потерев рукой затылок, сыщик почувствовал шишку величиной с небольшой лимон. На волосах засохла кровь. От жары и запаха человеческих тел к горлу подкатывала тошнота. Двое мужчин, сидевших рядом с ним, переговаривались на незнакомом языке. Потом послышался скрежет металла и громкий скрип петель. Это открылась дверь тюремного блока. Шум моментально стих, но тотчас же возобновился, когда на тюремщиков обрушился шквал разноязычных криков, доносящихся из камер.

Пул услышал, что по коридору кто-то идет. Шаги затихли на пороге их камеры. Он низко опустил голову.

— Всем отойти от двери.

Уголком глаза Пул заметил, что люди отступили от двери и застыли в угрожающих позах по периметру камеры. В замке звякнул ключ, послышался лязг отодвигаемого засова.

— Пул.

У Пула застучало сердце, в лицо бросилась кровь. Он сидел, не поднимая головы.

— Пул!

На этот раз окрик прозвучал более настойчиво.

Подняв голову, Пул увидел трех полицейских с дубинками, одетых в серую форму спецназовцев. Впереди стоял невысокий плотный мужчина средних лет. Те двое, что виднелись за ним, комплекцией напоминали атлантов, держащих на плечах небесный свод.

— На допрос. Вставайте.

Пул поднялся с нар. Сделанное усилие заставило его пошатнуться. Он медленно направился к двери. Сокамерники сочувственно провожали его взглядами, готовые в любую минуту взорваться. И тут один из них выкрикнул что-то по-португальски. Между заключенными словно пробежала искра — они загалдели и затрясли кулаками, продолжая, однако, оставаться у стен. Двое дюжих спецназовцев выступили вперед, держа наготове дубинки. Их лица ничего не выражали, но напряженные позы выдавали страх.

Пул подошел к двери, и старший сделал шаг в сторону, чтобы пропустить его в коридор. Двое других, не поворачиваясь спиной к заключенным, тоже вышли наружу, после чего старший запер дверь камеры. Потом, под неусыпным вниманием своих подручных, стоявших с дубинками наперевес, он надел на Пула наручники. Пул был здоровее этих ребят и в честном поединке не уступил бы ни одному из них, но за ними было численное преимущество, а он, кроме того, был не в форме.

Его отвели в комнату для допросов и оставили одного. Пул сел на металлический стул, прикрученный болтами к полу. Рядом был стол, зафиксированный таким же образом. Под потолком горела лампочка в проволочной сетке. Картину довершали голые белые стены и серый цементный пол. Стены были в каких-то разводах, и Пул представил, как уборщицы, стоя на коленях, отмывают их от пятен крови.

Наклонившись, он уронил голову на стол. Было неудобно, но он умудрился даже заснуть в таком положении — или просто потерял сознание? Очнулся он, когда кто-то приподнял его голову за волосы и стукнул лицом о столешницу. Из глаз Пула брызнули слезы, и он перестал чувствовать нос. Потом его резко дернули вверх, и чья-то рука уперлась ему в грудь, чтобы придать телу вертикальное положение. Пул почувствовал, как по губам и подбородку потекло что-то теплое. Облизнув губы, он понял, что это кровь.

— Мистер Пул? — произнес человек, которого наконец увидел задержанный. Он стоял, прислонившись к стене, с противоположной стороны стола. Высокий и стройный, с гладким лицом героя-любовника и короткими светлыми волосами. Почему-то без формы. На нем был черный костюм в тонкую синюю полоску. Шляпу он аккуратно положил на стул у двери. Между безымянным и средним пальцами была небрежно зажата сигарета.

Вздохнув, человек еще раз произнес имя Пула, словно удостоверяясь, что не ошибся.

Пул кивнул, поморщившись от боли, и нечленораздельно пробормотал что-то утвердительное.

— Мистер Пул, вы вляпались в кучу дерьма. Отправили двух полицейских на больничную койку. Вы меня слышите?

Пул молча смотрел на мужчину, стараясь сфокусировать взгляд. Как им удалось так быстро разыскать его? Неужели Берналь узнал его под чулком? Пул вдруг почувствовал резкую боль в боку — стоявший за спиной полицейский ткнул его дубинкой под ребра. Поперхнувшись, он кивнул.

— Двое в больнице, — медленно проговорил незнакомец, словно только что осознав всю важность случившегося. — Вы по уши в дерьме, мистер Пул. Полиция обычно не слишком церемонится с теми, кто на нее нападает, не говоря уже о членовредительстве. Вы еще дешево отделались. Вы меня слушаете?

Чтобы избежать очередного тычка дубинкой, Пул торопливо подтвердил:

— Да.

Мужчина в костюме улыбнулся.

— Еще бы. Вы, вероятно, понимаете, что вам грозит.

Пул не видел, подал ли мужчина какой-нибудь знак.

На этот раз последовал не тычок, а сокрушительный удар по основанию черепа. Он потерял сознание, но, к сожалению, быстро очнулся.

— Видите ли, эта история с нападением на полицейских — только небольшая часть того дерьма, в котором вы сидите. Вы еще не поняли, в чем ваша проблема, мистер Пул?

Обхватив себя руками, тот молча ожидал следующего удара.

Мужчина глубоко затянулся, немного задержал дым, а потом выпустил изо рта две мощных струи.

— Почему вы ищете Каспера Просницкого?

Пул изумленно уставился на него. Так вот в чем дело. Но как они узнали? Существует только одна возможность… Боль во всем теле мешала ему соображать.

— Вы слышите меня? — Мужчина отошел от стены и присел на корточки, чтобы лучше видеть лицо Пула. — Зачем вы искали Каспера Просницкого?

— Меня попросили. Точнее, наняли, — пробормотал он распухшими губами.

— Кто вас нанял?

— Какая-то странная личность. Она не назвалась.

Мужчина поднялся, обошел вокруг стола и остановился позади Пула. Тот попытался обернуться, но полицейский с дубинкой повернул его голову обратно. Пул почувствовал, как ему задирают рукав, а потом в предплечье впилась горящая сигарета. От нестерпимой боли он прокусил нижнюю губу; в рот потекла солоноватая кровь, лоб покрылся испариной. Потом сигарету убрали, и боль стала чуть слабее.

Тот, кто вел допрос, медленно отошел к столу и снова присел на корточки.

— Кто вас нанял?

— Лина Просницкая.

Мужчина прищурился.

— Это невозможно.

— Она сказала, что ее зовут Лина Просницкая, — повторил Пул, окончательно сломленный страхом и болью.

Прикрыв глаза, мужчина чуть заметно качнул головой. Пул почувствовал, как его дернули за волосы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Паскис аккуратно налил себе чаю, следя, чтобы в чашку не попали чаинки. В его квартире пахло чаем, мятой и апельсиновой кожурой. Держа в руках чашку с блюдцем, он прошествовал в гостиную. Стены были сплошь увешаны коврами. Со временем они несколько поблекли, но по-прежнему переливались всеми оттенками красного, оранжевого, коричневого и желтого. Геометрический узор обрамляла широкая кайма со схематическим изображением сцен из истории Сербии: Косовская битва, свержение Оттоманского владычества. Ковры описывали исторические события не хуже, чем книги, стоявшие на полках.

Но сегодня Паскис не собирался ни читать, ни предаваться созерцанию ковров, что было его обычным занятием в другие дни: иногда он часами разглядывал узоры, размышляя над этими попытками увековечить прошлое, столь непохожими на его рациональные методы. Даже геометрические рисунки могли содержать исторические сведения. Подчас он огорчался, что не может разгадать их истинное значение. Но сегодня глаза архивариуса были закрыты, а перед мысленным взором вставали картины «именинной бойни» и вся та лихорадочная деятельность, которая последовала за ней.

Паскис не был подвержен приступам служебного рвения, следовавшим за каждым крупным преступлением. Но отзвуки «именинной бойни» донеслись и до Подвала, что выразилось в лавинообразном росте числа требований с пометкой «срочно». Такие заявки поступали довольно редко, и восемьдесят штук зараз было в практике Паскиса чем-то поистине чрезвычайным.

Вторым тревожным сигналом был телефонный звонок от Мавридеса, заместителя шефа, который раньше никогда не звонил в архив. С явной нервозностью в голосе тот спросил, как идут дела с заявками. Дела шли нормально. Требования всегда выполнялись в срок. Единственное, что мешало их выполнению, так это ненужные телефонные звонки. Но Паскис, разумеется, ничего подобного не сказал. Вместо этого он доложил, что подбирает дела с максимально возможной скоростью.

— Отлично, отлично, — проговорил Мавридес, но в голосе у него по-прежнему звучало беспокойство.

Если у Паскиса и были какие-то сомнения — ведь количество требований и необычный звонок нельзя считать надежными показателями, — то появление бледного измученного курьера (Паскис помнил только, что он был поляком) окончательно убедило архивариуса в том, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Паскис нашел состояние этого сотрудника довольно странным — обычно курьеры не выказывали признаков особого напряжения. Если уж они находятся в таком состоянии, значит, в департаменте царит ад кромешный.

— Что случилось? — поинтересовался он.

Кое о чем он догадался сам по характеру заказанных дел. Организованная преступность. Преступления, совершенные в ресторанах. Убийства посредством огнестрельного оружия. Убийства детей. В сумме эти заявки давали не слишком отрадную картину, но не настолько же, чтобы впадать в панику?

— Массовое убийство. В ресторане, — слабым голосом произнес курьер.

Он был похож на привидение, которое исчезнет, стоит только на секунду закрыть глаза.

— А дети там были?

— Полно. Там отмечали именины, и бандиты расстреляли всех: детей, женщин и мужчин, конечно. Мэр распорядился заняться этим вплотную. Полиция будет работать без выходных, пока не раскроет это дело.

— А кого постреляли?

— Членов Бристольской банды и их семьи.

Теперь все стало ясно. Паскис с курьером обменялись взглядами, прекрасно понимая, что вся эта суета не кончится, пока не найдут преступников. Курьер ушел, а Паскис занялся следующей кучей требований.

Главными подозреваемыми были, конечно, конкуренты из Белой банды. «Белые» и «бристольцы» многие годы вели ожесточенную борьбу за контроль над некоторыми районами Города, в особенности за Низину, где были сосредоточены склады, дававшие массу возможностей для предпринимательской деятельности, пусть и не совсем легальной. Паскис помнил, что в те десять лет, что предшествовали «именинной бойне», уровень смертности был настораживающее высок. Во всяком случае, настолько высок, что Паскис порой задавался вопросом, кто же останется в этих бандах, если вычесть всех тех, кто был убит, и тех, кто сидел за это в тюрьме. Однако убийства продолжались вплоть до 11 июня 1929 года.

Расправа в ресторане была столь зверской и бессмысленной, что Рыжий Генри, накануне избранный мэром, счел необходимым сделать то, до чего не доходили руки у его предшественников, — покончить с гангстерскими войнами раз и навсегда. Если «белые» рассчитывали запугать всех своей жестокостью, то сильно просчитались. Фотографии тел убитых детей были опубликованы двумя главными газетами Города. Социально ориентированные журналисты и редакторы призывали мэрию к решительным действиям. Паскис вспомнил, что особенно усердствовал некий репортер по имени Фрингс. Позже тот же Фрингс громче всех обвинял мэра, когда тот разгромил «белых» силами Отряда по борьбе с подрывной деятельностью, который до этого находился в резерве.

Как и все в городе, Паскис узнал об этом разгроме из газет, но, кроме того, у него были собственные источники информации — бурный поток входящих и исходящих дел. Именно тогда дела стали возвращаться в архив в несколько похудевшем виде. По крайней мере тогда архивариус впервые это заметил. В том, что раньше такого не происходило, он был абсолютно уверен, поскольку подобные манипуляции вряд ли ускользнули бы от его внимания.

Первый раз Паскис обнаружил подлог меньше чем через неделю после «именинной бойни». Дело члена Белой банды Тревора Рейда по кличке Вампир вернулось в облегченном виде. Этого человека прозвали Вампиром, потомучто он тянул соки из предпринимателей в южной части Низины. Кличка настолько пришлась бандиту по вкусу, что он даже заострил четыре передних зуба. На фотографии в деле он гордо демонстрировал свои клыки. Она была по-прежнему там, но большинство документов из приложения к стенограмме судебного заседания было изъято. Осталась только первая страница приложения, на которой сохранились последние строчки стенограммы. Текст приложения на нижней половине страницы был замазан чернилами. Возмутившись подобным нарушением судебной процедуры, Паскис взял чистый лист бумаги, положил его на замазанный текст и слегка потер карандашом с мягким грифелем, чтобы проявить отпечатки, сделанные на бумаге клавишами машинки. В результате на бумаге оказалось начало списка фамилий. Паскис прочел знакомые имена членов Белой банды, после чего уничтожил листок, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Размышляя над обнаруженными именами — Тедди Смитсон по кличке Прокаженный, Отто Самуэльсон, Толстый Джонни Эктон, Сэм Макэдам по кличке Красная Борода, — Паскис погрузился в сон. Голова архивариуса запрокинулась, рот слегка приоткрылся, словно он улыбался потолку.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Как и договорились, Фрингс прибыл на берег реки первым. Дул холодный северный ветер. Репортер решил, что косячок, припрятанный в кармане пальто, поможет ему согреться. Подняв воротник и надвинув на лоб шляпу, он прислонился к деревянному столбу, который когда-то был частью пристани, и втянул влажный сладковатый дым, после чего холод стал казаться ему бодряще-приятным. Закрыв глаза, он стал слушать плеск воды, бившейся о берег.

Ожидая Берналя, Фрингс думал о том, каково ему будет без Норы. В подробности он не вдавался, просто пытался представить, что будет чувствовать, если сегодня, да и не только сегодня, уже не придется идти к ней. Это было довольно странное ощущение. Потом он задумался о том, как меняет мужскую жизнь отсутствие в ней женщин в общем и в частности. Его размышления были прерваны звуками шагов, доносившимися с холма. Фрингс прислушался, пытаясь уловить посторонние шумы, но ничего подозрительного не услышал. Судя по всему, Берналь пришел один. Потом он разглядел неуклюжую фигуру, спускавшуюся по склону. Где-то на середине пути фабрикант споткнулся, но сумел удержать равновесие. Наконец он оказался внизу, тяжело дыша.

— Фрингс? — окликнул Берналь журналиста.

В голосе чувствовалось напряжение — он либо устал, либо сильно нервничал.

— Я здесь.

— Ну и холод сегодня.

Фрингс не нашелся что ответить. Берналь извлек из кармана серебряный портсигар и протянул его Фрингсу, который вдруг сообразил, что с таким же успехом тот мог вытащить пистолет. Оба взяли по сигарете, и Берналь щелкнул зажигалкой. Пламя осветило его бледное, покрытое испариной лицо. От его важного вида олигарха не осталось и следа, он ссутулился и выглядел испуганным.

Оба молчали. Прошла минута, потом другая. Берналь все не решался начать разговор, а Фрингс его не торопил. Наконец Берналь кашлянул в обтянутый перчаткой кулак. Фрингс воспринял это как сигнал к действию.

— Так о чем мы будем говорить?

— О коррупции в мэрии.

Фрингс не удержался от смешка.

— Большая новость.

— Вы не поняли, — раздраженно сказал Берналь. — Это особое дело.

Все предупреждают, что у них особо важная информация, но по опыту Фрингс знал, что ожидания сбываются редко. Однако Берналь сильно рисковал, придя сюда.

— Я вас слушаю.

— Не сегодня, — вздохнул Берналь.

Если бы Фрингс не был под кайфом, он бы взорвался. Но будучи в приподнятом настроении, всего лишь нашел странным, что Берналь все это затеял, чтобы в итоге ничего не сказать.

— Тогда зачем мы здесь?

— Я действительно хочу вам кое-что сообщить. Если все пойдет хорошо, подробности чуть позже. Но я должен быть уверен, что с вами можно иметь дело. В целях вашей же безопасности. Я должен знать, что вы готовы действовать самостоятельно. Я укажу вам направление, но искать информацию вы будете сами. И когда вы ее найдете, я помогу вам в ней разобраться. Таким образом, сам останусь в стороне.

— О’кей.

— Когда я смогу убедиться, что вам можно доверять и вы способны на самостоятельное расследование, то расскажу вам одну историю. Вы все разузнаете, придете ко мне, и мы двинемся дальше.

— Зачем же откладывать? — спросил Фрингс, взглянув на холм. Там никого не было.

— Дело серьезнее, чем вы предполагаете. Вы не знаете, что в действительности произошло и происходит до сих пор. «Именинная бойня», разгром Белой банды, план «Навахо», больницы, которые на самом деле являются тюрьмами, исчезновение целых семей — все это звенья одной цепи.

Берналь говорил спокойно, но с таким напором, что Фрингсу стало не по себе.

— Я не знал, что…

— Вы правы, правы. Вы ничего не знаете. И никто ничего не знает. Поэтому я и обратился к вам. Вы можете открыть людям правду.

Звучало довольно мелодраматично, но Фрингс видел, что промышленник говорит искренне.

— Хорошо. Что я должен сделать?

— Отто Самуэльсон. Это имя вам что-нибудь говорит?

— Нет.

— Тогда я вам скажу. Он совершил убийство в 1928 году. Найдите его, поговорите с ним и возвращайтесь ко мне. Я буду вас ждать. Когда вы мне все расскажете, мы продолжим копать дальше.

— Ладно. Я нахожу Отто Самуэльсона, говорю с ним, а потом что? Как с вами связаться?

— В вашей колонке должны появиться слова «золотой век». Как только я их увижу, на следующий же день мы встретимся здесь в то же самое время.

Фрингс кивнул. Он уже сталкивался с подобным приемом — его не раз просили вставить в статью кодовое слово. Ему это казалось излишней предосторожностью, но, чтобы не спугнуть Берналя, журналист согласился. Считая встречу законченной, он протянул Берналю руку. Тот посмотрел на нее, потом поднял глаза на Фрингса. Репортер заметил на лице фабриканта грустную улыбку.

— Зачем вы это делаете?

— Нас ждут большие неприятности, и я хочу опередить события. Мне не хочется на тот свет, мистер Фрингс, а ведь еще многим предстоит умереть.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

У главного входа в департамент полиции Паскиса встретил мужчина в форме и проводил в хранилище. Проходя по зданию, Паскис заметил, что на него поглядывают полицейские. Это было что-то новое, но архивариус решил, что ему просто показалось — вряд ли его персона могла вызвать интерес. Последнее время Паскиса стало беспокоить то, чего он раньше не замечал. Этой ночью он услышал шаги на лестнице и снова почувствовал страх. Он уже стал привыкать к этому чувству. Шаги затихли на следующем этаже — сосед, живший над ним, отпер дверь, впуская ночного гостя. Позже его опять разбудили шаги, и он стал поспешно определять, откуда они доносятся. Как и прежде, они доносились сверху, сосед расхаживал по своей квартире. Наверняка такое случалось и раньше, но он не обращал внимания.

Пройдя вслед за полицейским по длинному, ярко освещенному коридору и миновав несколько двойных дверей, Паскис очутился в конференц-зале. В дальнем конце его, у сцены, группа мужчин в штатском беседовала с шефом. Сцена была закрыта занавесом. Паскис почувствовал запах металла и масла — так обычно пахнут машины.

С появлением архивариуса беседа прервалась, и шеф, улыбаясь, направился к нему.

— Добро пожаловать, мистер Паскис, — проговорил он, протягивая руку.

— Надеюсь, я не опоздал.

— Разумеется, нет. Вы образец пунктуальности.

Паскис был рад это слышать. Он опасался, что не сумеет прийти вовремя, и его будут ждать. Опоздания нарушали установленный порядок.

Шеф подвел его к группе мужчин и представил каждого из них. Паскис, слегка растерявшийся в незнакомом обществе, обменялся со всеми рукопожатиями, тотчас забывая произнесенные имена. Последний из представленных был, вероятно, здесь главным, и Паскис запомнил его имя — Рикс. На нем, как и на всех остальных, был темный дорогой костюм. Это был маленький тщедушный человечек с длинным узким лицом. Левый глаз его заметно косил.

— Мистер Рикс предложил нечто такое, что существенно облегчит вашу жизнь, — с наигранным энтузиазмом произнес шеф. — Все мы знаем, что вы сторонник новых технологий.

Шеф выглядел как жених. Вечно измятая форма была тщательно выглажена, начищенные ботинки блестели, как зеркало.

— Мы многого ожидаем от этой машины, — быстро проговорил Рикс, слегка шепелявя. — И мы, и наш мэр. Очень многого.

Паскис озадаченно посмотрел на него:

— Простите, мистер Рикс, я не совсем понимаю, о чем речь.

— Ничего удивительного. Она была скрыта от глаз вплоть до настоящего момента. И вот теперь ее торжественно откроют в вашем присутствии — ведь вы наш вдохновитель и будущий пользователь этого чуда техники. Я всегда восхищался вашей работой, мистер Паскис. Я просто преклоняюсь перед вами.

Паскис молча смотрел на человечка, произносившего какие-то значимые слова — торжественно откроют, вдохновитель, машина, восхищался. Все это было настолько странно, что Паскису захотелось поскорее заглянуть за занавес, причем им двигало не любопытство, а желание положить конец неизвестности.

Шеф взглянул на Рикса. Тот чуть заметно кивнул. Шеф кинул через плечо: «Давай», — и занавес удивительно быстро раздвинули. За ним оказалось внушительное устройство весьма необычного вида. На пару огромных катушек была намотана бумажная лента с напечатанными на ней цифрами. Рулоны были приблизительно одинакового размера и отстояли друг от друга футов на шесть. Около правой катушки располагался ящик с кнопками, похожими на клавиши машинки, однако их было раз в десять больше. Высота катушек была никак не меньше шести футов, а ширина бумажной ленты соответствовала длине четырех обычных бумажных листов.

Паскис почувствовал, что на него смотрят, ожидая реакции. Он беспомощно посмотрел на шефа, который, в свою очередь, взглянул на Рикса. Тот откашлялся и произнес:

— Это поисковая машина.

— Понимаю, — отозвался Паскис, чувствуя необъяснимую тоску.

— Боюсь, что не совсем. Во всяком случае, пока. Пойдемте на сцену и посмотрим поближе, чтобы вы поняли, на что способна эта штука. На практике.

Рикс пошел к сцене, Паскис последовал за ним. Шествие замыкал шеф. Остальные столпились у сцены и тихо переговаривались, наблюдая за происходящим снизу.

Рикс подвел Паскиса к правой катушке. Вблизи Паскис увидел, что лента не бумажная, а металлическая, а цифры на ней выбиты. По краю ленты тянулись ряды дырочек, образующих непонятный узор. Паскис попытался определить его принцип, но на виду было только пять позиций, что не давало возможности сделать обобщение. Рикс подождал, пока Паскис все осмотрит, после чего заговорил:

— Подойдите к клавиатуре. Я хочу, чтобы вы посмотрели, как это работает.

Подойдя к ящику, Паскис увидел вертикальные ряды клавиш с буквами и цифрами. Они располагались следующим образом: в первой колонке были буквы, в четырех последующих — цифры, потом следовали две колонки с буквами и пять с цифрами. Паскис с тревогой отметил, что это точно соответствовало расстановке дел в архиве.

Рикс снова заговорил:

— Это всего лишь пробный показ, поэтому здесь нет и одного процента от того, что хранится в архиве. Мы просто хотим продемонстрировать машину в действии, чтобы вы имели представление. Предлагаю ввести какой-нибудь номер дела серии А1000. Вам нужно всего лишь нажать по одной клавише в каждой колонке. Попробуйте, и вы увидите, что произойдет.

Паскис с опаской подошел к клавиатуре.

— Нажимайте А в первой колонке, потом единицу, ноль и так далее, — проинструктировал его Рикс.

Вытянув указательный палец, Паскис нажал на клавишу А. Послышался щелчок, и клавиша опустилась вниз. Потом он перешел к следующей колонке и надавил на клавишу 1, которая щелкнула точно таким же образом. Он продолжал жать на клавиши, пока у него не получился номер A100 °CR21027. Покончив с этим, он взглянул на Рикса, переступавшего с пятки на носок. Стоявший за ним шеф сверкал благосклонной улыбкой.

— Теперь опустите переключатель, — скомандовал Рикс.

Справа от клавиатуры находилась шестидюймовая ручка. Потянув ее вниз, Паскис испуганно отпрянул. Машина загудела, катушки закрутились, перетягивая ленту так быстро, что Паскис растерялся. Рикс продолжал покачиваться, мужчины у сцены затихли в ожидании. Все это продолжалось около минуты. Потом машина остановилась, и из высокого узкого ящика за правой катушкой раздался как бы всхлип. В лоток под клавиатурой выпало четыре листка бумаги. Рикс поднял их и показал Паскису. На каждой был напечатан код A100 °CR21027, который он ввел в машину.

Паскис посмотрел на Рикса, потом перевел взгляд на шефа.

— Вам, я вижу, хочется узнать, как она работает, — сказал Рикс, хотя Паскису этого нисколько не хотелось. — Подойдите и посмотрите сюда. Принцип действия очень прост.

Паскис заметил, что лоб и виски у Рикса блестят от пота. Интересно, почему они так стараются произвести на него впечатление?

Рикс сделал знак рукой, приглашая Паскиса встать между катушками, где на ленте уместилось около пяти листов.

— Посмотрите. — Рикс указал на край ленты, где были разбросаны дырочки размером с булавочную головку. — В этом все дело. Здесь содержится код, который позволяет машине найти нужное дело.

Паскис провел по дырочкам кончиками пальцев.

— Когда вы вводите код, стальные штифты выдвигаются в определенном порядке. Катушка продолжает крутиться, пока они не попадут в соответствующие отверстия на ленте. Это и будет требуемое дело. Каждое дело имеет свою собственную комбинацию дырочек, которая соответствует системе классификации в архиве. Точнее, будет соответствовать. И довольно скоро. Скорее, чем кажется.

— Вы собираетесь пропустить через эту машину все архивные дела? — спросил Паскис, медленно и раздельно выговаривая слова.

— Да. Впрочем, нет. Давайте посмотрим на машину с другой стороны. Вы ее еще не разглядели как следует. Я сейчас покажу, как она действует. Видите, как печатается текст? Когда автомат находит требуемое дело, металлические листы нагреваются и затем прижимаются к специальной бумаге, которая при соприкосновении с горячей поверхностью становится черной. Как будто напечатано на машинке. Взгляните на листки, которые сейчас у вас в руках.

— А как она работает с обычной бумагой?

— Никак, — бодро отозвался Рикс. — Здесь используется только специальный металл. Вся информация, хранящаяся в архиве, будет переведена на ленты.

У Паскиса застучало в груди. Он посмотрел на шефа. Тот улыбнулся.

— У нас есть пятьдесят станков, чтобы выбивать знаки на лентах. Сто пятьдесят человек будут работать круглые сутки в три смены. Думаю, за два-три года мы сумеем обработать все документы в архиве.

Паскис закрыл глаза. «Господи, они же пытаются уничтожить улики».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Голова Норы покоилась у Фрингса на груди. Он взглянул на спутанные светлые волосы и гладкую, ритмично поднимающуюся и опускающуюся спину. После бурных любовных утех женщина сразу заснула, а он лежал без сна, соображая, как выбраться из постели, не потревожив ее.

Этой ночью они чувствовали себя как в начале своего романа. Вернувшись после встречи с Берналем, Фрингс нашел Нору спящей на диване с открытой книгой на животе. Она с большим интересом выслушала его рассказ о свидании с Берналем и предстоящей встрече с бомбистами. Он смотрел, как ее лицо, казавшееся еще красивее без косметики, вспыхивает от волнения. Это составляло суть их отношений в самом лучшем смысле слова. Ее завораживала романтика его профессии, а его — она сама, ее красота, ее аура, ее звездность…

Боясь пошевелиться и лишний раз вздохнуть, Фрингс пытался понять, что это означает. Конец кризиса в отношениях или короткая вспышка чувств под конец изжившего себя романа? Фрингс вспомнил о косяке в кармане пальто, и ему сразу же захотелось развеять трудные вопросы приятным дымком. Он стал медленно отодвигаться, потом подложил ей под голову руку и опустил ее на подушку. Пробормотав что-то бессвязное, Нора снова задышала ровно. Фрингс выкатился из постели и, не одеваясь, направился на кухню, чтобы вскипятить воду для кофе.


Когда Нора появилась на кухне, он уже успел осушить всю кружку. На ней был бледно-лиловый шелковый пеньюар. Она подошла к столу и, чуть прикрыв глаза, поцеловала его, шепнув:

— Как хорошо было сегодня.

Фрингс кивнул, но что-то в выражении его лица заставило Нору насторожиться.

— Что-то не так?

Фрингс поднял на нее глаза.

— Ты всегда запираешь окно в спальне?

Она неуверенно кивнула, чуть скривив губы.

— А сегодня утром оно было не заперто.

— Странно. Я его уже сто лет не открывала.

— Зато я его иногда отворяю.

— Чтобы покурить?

— Да. Но потом обязательно запираю. Всегда.

— Как ты можешь быть уверен…

— Я слишком хорошо помню, кто ты такая, — отрезал Фрингс. — Сейчас оно не заперто. Почему?

— Я…

— Нора, кто-то открывал это окно. Но это был не я. И не ты. Сюда еще кто-нибудь приходил?

— Ты что, ревнуешь? Если дело в этом, то…

— Конечно, нет. Ты же сама сказала, что это странно. Оно отпирается только изнутри, и если мы с тобой его не отпирали, значит, здесь был кто-то еще.

— Да брось ты париться по пустякам. Может, уборщица открывала.

Фрингс об этом как-то не подумал. Мгновенно успокоившись, он решил, что на него подействовал косяк. Прижав Нору к себе, он потрепал ее волосы. Его вдруг охватило предчувствие, что он видит ее в последний раз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Паскис стоял в мужском туалете департамента полиции. Подставив руки под кран, он ополоснул лицо холодной водой. Она была желтоватой и отдавала ржавчиной. Шляпа его лежала рядом с раковиной, и архивариус провел мокрыми руками по редеющим волосам, пытаясь их пригладить. Бледная прозрачная кожа плотно обтягивала скулы, меняя цвет только под глазами, где темнели синяки. Он стал смотреть на свое отражение в зеркале, стараясь собраться с мыслями.

Последние пятнадцать минут презентации прошли для него как в тумане. Он понял, что происходит, и никакие объяснения больше не требовались. Под видом загрузки данных в эту странную машину они заберут дела из архива и основательно почистят, убрав все то, что представляет для них опасность. В результате будут уничтожены листы с пометками разными чернилами и предательскими следами манипуляций в виде загнутых углов, пятен от кофе и нечаянных помарок, сделанные ручкой или карандашом, а также те, что были случайно пропущены и не подверглись правке. Ведь все это является источником информации, подчас более важной, чем та, что содержится в делах. И эта информация будет утрачена навсегда. Что еще хуже, Паскис не видел способа предотвратить фальсификацию, которую невозможно будет обнаружить. Он спросил Рикса, что будет с делами после того, как их перенесут на ленту. Тот взглянул на шефа, который, чуть замявшись, пробормотал, что бумаги будут сожжены. В них больше не будет необходимости. Подобное заявление могло бы сразить Паскиса наповал, если бы он не предвидел ответ.

Он понял, что надо торопиться. Ведь «модернизацию» они начнут с самых опасных для них дел. Если верить смутным прогнозам Рикса относительно сроков, то у него в запасе всего неделя, чтобы найти все нужные дела, если только их уже не успели подделать. Предстояло поработать в авральном режиме и первым делом поговорить с человеком, который может кое-что прояснить. Впервые за двадцать лет Паскис почувствовал, что не может поручиться за подлинность своих подземных сокровищ, и это открытие было подобно отлучению от церкви.


В последние семнадцать лет Паскис поддерживал рабочие контакты с переписчиками. Правда, сейчас это понятие несколько устарело. Прежде — то есть лет пятьдесят назад — переписчиками назывались люди, которые оформляли судебные дела, расшифровывая стенограммы судебных заседаний. Когда появились пишущие машинки, надобность в такой процедуре отпала и переписчики превратились в своего рода редакторов. Они — а их, как правило, было четверо — читали материалы судебных заседаний и свидетельские показания и писали примечания, относившиеся к событиям и людям, которые в них упоминались. Кроме того, они делали по каждому делу перекрестные ссылки, которые Паскис затем преобразовывал в индексы и коды, заменявшие имена подсудимых и названия судебных дел.

По традиции каждый переписчик использовал чернила определенного цвета, и когда он выходил на пенсию, этот цвет переходил к его преемнику. Чернила были четырех цветов: черного, красного, синего и зеленого. За те семнадцать лет, что Паскис возглавлял архив, на его памяти был один черный переписчик, по два красных и зеленых и три синих. Прочитав горы написанных ими замечаний, он составил некоторое представление об особенностях натуры каждого. К примеру, теперешний красный переписчик проявлял особую бдительность в отношении фамилий. Он явно придерживался теории, что некоторые люди меняют свою фамилию в зависимости от этнической принадлежности своего окружения. Например, человек по фамилии Браун для немцев мог быть Брюном, для итальянцев — Бруни, для словаков — Брунеком, для поляков — Бронским и так далее. Про себя Паскис называл его именным фетишистом.

Несмотря на четкое представление о каждом из четырех переписчиков (всего за время его работы их было восемь), сложившееся на основе бесконечного чтения их замечаний, Паскис ни разу ни одного из них не видел. Созерцая свое отражение в зеркале, Паскис решил, что надо познакомиться с ними прямо сейчас.


Комната переписчиков находилась в дальнем конце четвертого этажа рядом с помещениями, где хранились вещественные доказательства. Войдя в нее, Паскис почувствовал что-то знакомое. Он сразу же догадался, в чем дело: как и в Подвале, здесь не пахло сигаретным дымом, который заполнял все другие комнаты в здании. Комната выглядела аскетически — голые белые стены и плиточный черно-белый пол. Посередине стоял квадратный дубовый стол, заваленный делами. Вокруг него веером развернулись письменные столы, за которыми сидели четверо мужчин. Склонившись над бумагами, они читали или писали свои разноцветные замечания.

— Извините, я Артур Паскис, — осторожно представился архивариус.

Все четверо подняли глаза, удивленные незнакомым голосом. Человек, сидевший за ближним столом, встал. Это был относительно молодой мужчина весьма объемного телосложения. Рубашка была натянута на нем как на барабане, брюки держались на подтяжках.

— Мистер Паскис? — с благоговейным изумлением переспросил он.

— Хм, ну да.

Остальные тоже вскочили. Их фигуры являли собой наглядный пример того, сколь пагубным может быть отсутствие физической активности. Один из них, по-видимому, самый старший, был похож на сгорбленный скелет и чем-то напоминал Паскиса. Второй был не слишком толст, но под одеждой угадывалось рыхлое дряблое тело. Он был похож на сосиску, которую облачили в мужской костюм. Третий имел основательный костяк, почти лишенный плоти, так что костюм висел на нем как на вешалке. Все были в черных костюмах. На лицах застыло изумление, как у людей, не привыкших к постороннему вторжению.

Толстяк прошел мимо Паскиса, выглянул в коридор и, посмотрев по сторонам, закрыл дверь. Остальные сгрудились вокруг архивариуса, приведя его в смятение слишком близким физическим контактом. Он беспомощно смотрел на них, не решаясь продолжать.

Тогда заговорил самый старший:

— Чему мы обязаны вашим неожиданным приходом?

Паскис подготовил ответ заранее, поэтому речь его потекла довольно гладко.

— Я бы хотел поговорить с сотрудником, который писал зелеными чернилами семь лет назад.

Переписчики обменялись взглядами. Ответил толстяк:

— Это Ван Воссен. Уволился лет пять назад. Он мой предшественник.

Паскис и не ожидал найти его здесь. Почерк писавшего зелеными чернилами после подделки дела Просницкого был уже совсем другим. Но теперь у него было имя.

— А вы не знаете, где сейчас мистер Ван Воссен?

Этот вопрос вызвал еще один обмен взглядами, после чего старший спросил:

— А зачем он вам?

Голос звучал как бы издалека.

— Я обнаружил кое-какие несоответствия в делах. Точнее, в одном деле, но довольно серьезные. Там были пометки зелеными чернилами. Надеюсь, человек, который их сделал, может пролить свет на это обстоятельство.

— О каком деле идет речь?

Мужчины с интересом смотрели на Паскиса.

— Дело об убийстве Эллиса Просницкого. Суд над Рейфом Граффенрейдом.

Старик понимающе кивнул, остальные стали беспокойно топтаться на месте, потирая руки или теребя кончики ушей. Старик повернулся к толстяку:

— Дайте мистеру Паскису адрес.

Толстяк подошел к своему столу и что-то написал на листке белой бумаги. Высокий, казалось, потерял интерес к происходящему и, вернувшись к своему столу, стал рассеянно копаться в одном из ящиков. К Паскису приблизился человек-сосиска. От него попахивало джином.

— Вы знаете, что они хотят сделать с делами? — прошептал он.

Паскис слегка отпрянул — ему не понравился запах и свистящий звук его голоса.

— Ну, я думаю, что…

— Будьте покойны, мы-то знаем, — продолжал человек-сосиска. — Мы точно знаем, что они творят.

К ним подошел толстяк с адресом Ван Воссена. Не прерывая разговора, Паскис взял у него листок.

— А что именно они творят?

— Сами знаете. И мы тоже знаем, а больше никто, кроме них самих. Они уничтожают прошлое. Вычеркивают свои подвиги из анналов истории.

— Что вычеркивают? Зачем хотят уничтожить дела? — спросил Паскис с отчаянием в голосе.

Человек-сосиска смотрел на него вытаращенными глазами и молча пыхтел.

— Возможно, мистер Ван Воссен знает ответ на этот вопрос, — проговорил старик.

В коридоре послышались шаги, и все, кроме старика, поспешили к своим столам. Тот тихо предупредил:

— Будьте осторожны, мистер Паскис. Они на все пойдут, чтобы уничтожить эти сведения. И вряд ли позволят кому-нибудь им помешать.

Паскис посмотрел в серые глаза старика. В висках застучало.

— Но кто они? Кто?

Старик повернулся к столу. Дверь распахнулась. На пороге стоял шеф в сопровождении полицейского.

— Мистер Паскис, а мы вас повсюду разыскиваем! — воскликнул шеф. — Риордан отвезет вас в архив. Ребята припасли для вас кучу работы.

Обняв Паскиса за плечи, он почти вытолкал его в коридор, и полицейский с треском захлопнул за ними дверь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Выдержка из «Современной криминальной истории Города» Ван Воссена (в рукописи):

Поскольку подробности «именинной бойни» известны всем, кто интересуется криминальной историей Города, необходимо пролить свет на ту роль, которую этот эпизод сыграл в прекращении войны между Белой и Бристольской бандами. Можно сказать — и это уже неоднократно подчеркивалось, — что без «именинной бойни» этот конфликт не прекратился бы никогда.

И полиция, и криминальный мир свято верили, что судебное преследование за насилие и убийство, совершенное преступниками в отношении преступников, не будет проводиться с тем же рвением, с каким оно проводится в случае подобных преступлений, совершенных против законопослушных граждан. С начала до середины двадцатых годов существовал устойчивый и привычный «коэффициент трения» между Белой и Бристольской бандами. Однако начиная с 1923 года уровень насилия между этими группировками значительно возрос. Период между 1923 годом и «именинной бойней» 1929 года был отмечен существенным увеличением числа убитых с обеих сторон и полным пренебрежением к общественному порядку, которое демонстрировали гангстеры. Так, в 1926 году Эдди Пегуэзе был убит прямо на глазах толпы, собравшейся посмотреть парад по случаю Дня независимости. В том же году Пирс Дакорт был расстрелян перед зданием Оперы, а в 1928-м Джастиса Дэвиса выволокли из машины среди бела дня на оживленной улице, после чего он пропал навсегда. Это всего лишь несколько примеров из длинного списка преступлений, совершенных «белыми» и «бристольцами» и их криминальной когортой.

Но даже на столь омерзительном фоне «именинная бойня» выглядела актом такого морального падения, что общественность, полиция и мэр пришли к выводу о необходимости новых мер. Белая банда как организатор «именинной бойни» была безжалостно уничтожена совместными усилиями Бристольской банды и полиции, и в частности вновь созданного Отряда по борьбе с подрывной деятельностью. Степень, в которой отряд и «бристольцы» координировали свои действия против «белых», оживленно обсуждалась в газетах и пабах Города. Поскольку мы до сих пор не имеем надежных свидетельств, можно только сказать, что было заключено как минимум негласное соглашение: «бристольцев» не будут преследовать за их преступления против «белых»…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В библиотеке «Газеты» хранились все экземпляры этого издания за тридцать с лишним лет его существования. Здесь работал некто Лонерган, маленький хрупкий человек со старомодной стрижкой и аккуратной бородкой. Главной обязанностью библиотекаря был поиск номеров по заявкам репортеров «Газеты». Менее необременительную работу трудно было себе представить. Как-то Панос со смехом сказал Фрингсу, что Лонерган убивает время, трудясь над философским трактатом. Одно время Фрингс пытался затронуть эту тему в разговорах с библиотекарем — отчасти из искреннего интереса, отчасти из желания поразвлечься, — но Лонерган был неприступен, и Фрингс решил, что информация не стоит усилий.

Впрочем, у Лонергана был один бесспорный талант — он с поразительной точностью мог вспомнить дату любого, даже самого незначительного, события. Поэтому, когда Фрингс попросил его найти что-нибудь по делу об убийстве, совершенном Отто Самуэльсоном, тот немедленно назвал дату и нашел все номера за ту и последующие четыре недели. Получив солидную пачку газет, Фрингс отнес их к себе на стол и стал изучать обстоятельства убийства шестерки по имени Литоу.

Сай Литоу был парнем на побегушках в Белой банде. Он собирал игорные долги и деньги за «крышевание» и иногда припугивал тех, кто каким-то образом переходил дорогу «белым» или ему самому. Судя по газетным репортажам, это был тщедушный, но весьма вспыльчивый малый, который не задумываясь поднимал руку даже на своих братков-гангстеров. В одной из заметок упоминался срок, который он получил за то, что скинул женщину с лестницы на глазах ее малолетних детей. Причиной было то, что ее муж, который давно бросил семью, не отдал «белым» проигранные деньги.

Литоу убил Отто Самуэльсон, киллер из Белой банды. По словам одного из детективов, приведенным в той же заметке, Самуэльсон был настоящим маньяком-убийцей, который отправил на тот свет не один десяток «бристольцев». В него неоднократно стреляли, но он ни разу не пострадал серьезно. Детектив назвал его «настоящим Распутиным».

Убийство Литоу было предпоследним в череде дерзких преступлений, которые закончились «именинной бойней». К началу 1929 года и «белые» и «бристольцы» утратили всякий страх перед полицией и властями. Рыжий Генри был только что избран мэром, но еще не вступил в должность, а предыдущий мэр был всецело поглощен учетом и сокрытием коррупционных доходов, полученных за двенадцать лет правления. Убийство Литоу было отчаянно дерзким, но не беспрецедентным.

Оно произошло на Капитолийских Холмах ясным теплым днем, когда на улицах особенно многолюдно. По сообщениям свидетелей, когда Литоу подъезжал на своем «бьюике» к перекрестку Ван Барен и Виргинии, с тротуара сошел человек (Самуэльсон) и, подняв руку, остановил движение, чтобы дать перейти улицу мужчине, который нес большое ведро. Автомобиль Литоу остановился, как и машина на противоположной стороне. Когда мужчина с ведром оказался перед машиной Литоу, он выплеснул его содержимое — это был жидкий гудрон — на переднее стекло, лишив водителя возможности что-либо видеть. Самуэльсон быстро подошел к боковому стеклу со стороны водителя, которое по случаю приятной погоды было опушено, и выпустил в Литоу шесть пуль, когда тот пытался вытащить свой пистолет из-под сиденья. Пока подбегали полицейские, Самуэльсон и человек с ведром успели скрыться в толпе.

Отто Самуэльсона и его подельника по имени Киль в тот же день опознали свидетели. На следующий день имена и фото преступников были опубликованы в «Газете». Через тридцать шесть часов полиция арестовала Самуэльсона в публичном доме в Низине. Киля нашли в его собственной квартире с удавкой на шее.

Суд над Самуэльсоном был назначен на ноябрь, подсудимый через адвоката признал себя виновным, после чего сообщения об этом деле уже больше не появлялись. Фрингс еще раз просмотрел газеты за последнюю неделю, надеясь обнаружить хоть какое-нибудь упоминание о приговоре и месте заключения, и не нашел ничего.


Репортер понес газеты обратно в библиотеку, где застал Лонергана в состоянии полной отрешенности от мира — тот что-то сосредоточенно строчил в толстой кожаной тетради. Чтобы привлечь его внимание, Фрингс шумно бросил газеты на стол. Библиотекарь медленно поднял глаза, не выказывая признаков раздражения.

— Нашли что-нибудь?

— Почти все. Но я заметил, что мы освещали это событие только до приговора, а потом — тишина. Довольно странно, вы не находите?

Лонерган на минуту задумался.

— Да, — медленно произнес он. — Для такого громкого дела немного необычно.

— Вы не можете посмотреть, нет ли чего-нибудь о Самуэльсоне в последующих номерах?

— Нет, я дал вам все, что есть. Потом Самуэльсон упоминался только эпизодически в репортажах о других убийствах и Белой банде. Я имею в виду нашу «Газету».

Фрингс почувствовал, что накаляется. Это было глупо — ведь Лонерган не отвечал за содержание газеты.

— Вообще-то меня больше интересует, где я могу найти Самуэльсона сейчас. Мне нужно с ним поговорить.

Лонерган откинулся на спинку стула и уставился в потолок.

— Где найти, где найти, — пробормотал он про себя.

Потом выпрямился и посмотрел на Фрингса.

— Вам лучше поговорить об этом с Артуром Паскисом.

Имя показалось Фрингсу знакомым. Он взглянул на Лонергана, ожидая объяснений.

— Артур Паскис — архивариус муниципального архива. В его ведении все дела. Если кто и в курсе, где ваш дружок Самуэльсон, так это он.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Пул еще не до конца очнулся, но голоса уже мог слышать. Один был ему знаком, и хотя его мозг был пока не в состоянии вспомнить имя или характер отношений, он точно знал, что именно этот голос — голос Карлы — принесет ему успокоение. Второй голос звучал спокойно и уверенно, и Пул подсознательно почувствовал, что он тоже принадлежит другу. Поэтому последние минуты своего беспамятства он провел в состоянии, близком к блаженству.

Окончательно очнувшись, он мгновенно ощутил мучительную боль, пронизывающую все тело. Потом в мутном мареве проявился силуэт Карлы. Пул попытался заговорить, но изо рта у него вырвался лишь слабый хрип. Прервав разговор, Карла и ее друг наклонились над ним.

Карла провела рукой по его лбу.

— Ну как ты?

Когда взгляд его сфокусировался, Пул увидел синяки у нее под глазами и устало опушенные плечи.

Он попытался ответить, но смог только указать на свой рот.

— Воды?

Пул кивнул.

— Энрике, принеси воды.

Крепкий смуглый парень, согласно хмыкнув, исчез на кухне. Взяв лицо Пула в свои руки, Карла пристально посмотрела на любовника.

— Ты в порядке? — спросила она, пытаясь определить, не повреждены ли глаза.

Энрике принес воду, и Карла осторожно приложила стакан к губам Пула. Осушив стакан, тот даже смог немного приподняться, чтобы разглядеть Энрике.

— Энрике — один из организаторов забастовки, — пояснила Карла. — Мы как раз обсуждали, что делать дальше.

У Пула невыносимо болела голова. Карла рассказывала ему об Энрике, но он его ни разу не видел. Она называла его настоящим бойцом. В голове у Пула постепенно прояснялось.

Карла опередила его вопрос:

— Они бросили тебя у нашей двери. Подъехали к дому, открыли машину и выкинули тебя на тротуар.

— Кто?

— Разве ты не знаешь?

— БПД?

— Мы так предполагаем, — сказала Карла, указывая на Энрике. — Но точно сказать трудно.

— Как я… — начал было Пул, но тут все поплыло у него перед глазами. Мысли стали путаться, и он опять потерял сознание.


Энрике уже ушел. Пока Пул спал, они с Карлой успели переговорить. Пул и Карла сидели за кухонным столом, на котором были разбросаны фотографии Берналя и его любовницы. Пул пытался собраться с мыслями, преодолевая пульсирующую боль. Предстояло еще многое обмозговать, а времени оставалось в обрез.

— Мы с Энрике это обсудили, — заявила Карла. — И считаем, что фотографии надо передать в газеты.

Пул внутренне напрягся, как всегда, когда был не согласен с Карлой. За эти годы он шантажировал многих, но они всегда приносили деньги и он оставлял людей в покое. Фотографии были его единственным оружием. Если они станут достоянием общественности, он больше не сможет припугнуть Берналя — и защитить себя.

— Я в этом не уверен.

— Но это необходимо. Как ты не понимаешь? Иначе мы потеряем все рычаги давления. Если не отдадим фотографии в газеты, он подумает, что мы блефуем, и будет вытирать о нас ноги. А если мы их опубликуем, ему придется с нами считаться. Разве нет?

Пул был вынужден согласиться. Она была права, и спорить бесполезно. Однако его задело, что в принятии решения участвовал Энрике и Карла стала его союзником. Пул предпочел бы, чтобы в союзники выбрали его.

— Надо нажать, — продолжала Карла, наклонившись над столом. — Мы не можем допустить, чтобы мэр, Берналь и этот проклятый спецотряд сели нам на голову. Мы должны дать отпор. Да так, чтобы мало не показалось.

— Ну ладно.

— Ты боишься, потому что тебя прижали? Думаешь, за этим Берналь стоит? Настучал своему дружку мэру?

— Да нет. Сначала я думал, что меня сгребли из-за Берналя, но они спрашивали совсем о другом. Их интересовал Каспер Просницкий.

— Но какого черта они тебя спрашивали? Разве ты что-то знаешь?

— Вроде нет, — неуверенно пробормотал Пул.

— Кончай темнить. Давай выкладывай.

Пул тяжело вздохнул.

— Кое-что я все-таки знаю. Они спрашивали, кто меня нанял.

— Ты им, конечно, не сказал.

— Сказал, — обреченно признался Пул. — Я просто не выдержал… Они меня всего измолотили. Я уже ничего не соображал…

Остановив его жестом, Карла уставилась в стол.

Пул попытался заговорить снова:

— Я…

Карла подняла руку, и Пул замолк, поняв, что она что-то обдумывает.

— Ты должен ее найти, — наконец заключила Карла. — Просницкая должна знать, что с тобой произошло.

Пул этого ожидал.

— Позвони своим. Может быть, вы сумеете найти адрес. Я к ней схожу.

Карла закрыла глаза. Ее лицо осунулось от изнеможения. Пул попытался погладить ее волосы, но, потянувшись через стол, снова потерял сознание. Когда он пришел в себя, она уже вышла. Он слышал, как Карла говорит в соседней комнате по телефону, пытаясь узнать адрес Лины Просницкой.


Карла висела на телефоне часа два, после чего возвратилась на кухню. Пул спал, положив голову на руки. Она стала осторожно массировать его плечи. Обычно ее прикосновения заводили его, но сейчас он ничего не почувствовал. Возможно, ему отбили самое важное. Однако в том месте не болело, и Пул решил, что просто слишком измучен.

— Детка, у меня плохие новости, — сообщила Карла.

У Пула участился пульс.

— Что?

— Ни в городе, ни в его окрестностях Просницкая не проживает.

Пул понимающе кивнул.

— Значит, она из другого города — хотя вряд ли, — либо бездомная, или находится там, где у нее не может быть адреса.

— Например, в больнице, — предположила Карла.

— Но у больных обычно есть дом, а значит, и адрес. Больше похоже на психбольницу. Она явно была не в себе, будто под кайфом. Возможно, ее держат на лекарствах.

Карла кивнула. По крайней мере они знали, с чего начать.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Лифтер Долиш встретил Паскиса с серьезной миной. Архивариус, который еще был под впечатлением от демонстрации странной машины, решил, что тот реагирует на некое физическое проявление этого потрясения. Войдя в ожидавший его лифт, он с удивлением заметил, что Долиш, прежде чем закрыть дверь, воровато оглядел вестибюль и несколько замялся, прежде чем начать спуск.

— Мистер Паскис, хочу сообщить вам, что с вашей ручкой я все выполнил, но вернуть ее пока не смогу.

Только после этого он дернул ручку, и лифт, скрипя шестеренками, стал опускаться.

Паскис краешком глаза наблюдал за Долишем, раздумывая над загадочными словами. Он даже на время перестал переживать за будущее своего архива. Долиш должен был вернуть ему ручку, если кто-то за время его отсутствия приходил в хранилище. Что значит: «Выполнил, но не могу вернуть»?

Лифт остановился, и Долиш открыл дверь и решетку. Когда Паскис выходил, лифтер тронул его за плечо — практически первый раз за все время их общения — и пристально посмотрел в глаза. Во взгляде его читалась паника. Паскис застыл на месте, глядя, как закрывается дверь, и лифт неторопливо ползет наверх.

Я все выполнил, но вернуть ручку пока не могу. Это могло означать, что условие для возвращения имеется, но время еще не настало. Условие и время. Условием был приход кого-нибудь архив, и оно, если Паскис правильно понял, было соблюдено. Значит, время неподходящее. Паскис попятился, наткнувшись спиной на стену. Пришедший еще не ушел. В архиве сейчас кто-то был.

Логика рассуждения была небезупречна, но вывод казался Паскису бесспорным. Он постоял, прислушиваясь к знакомым звукам. Гудение ламп. Шум отопительной системы. Уличный гул, проникающий даже сквозь толстые стены. Страх и непривычная физическая активность лишили его последних сил. Стараясь уловить незнакомые звуки, архивариус на негнущихся ногах добрел до своего стола и тяжело опустился на стул.

Последний раз посторонний был здесь семнадцать лет назад. Точнее, прошло семнадцать лет с того момента, как некто спускался в Подвал, оставив там следы своего пребывания. Теперь он точно знал, что чужой приходил сюда в его отсутствие. Не говоря об уборщиках, которые всегда работали здесь в одиночестве. Паскис никогда никого не видел, лишь замечал следы их деятельности.

Паскис почувствовал облегчение, когда наконец послышалсязвук, которого он так напряженно ждал. Шаги, похожие на стук ручки, упавшей на деревянный стол. Кто-то ходил в глубине хранилища. На Паскиса нахлынула целая гамма чувств: страх, негодование, любопытство, смятение. Он вдруг почувствовал прилив энергии — в крови заиграл адреналин. Бежать или бороться? Раньше он никогда не оказывался перед таким выбором. Даже в доме Граффенрейда бороться было не с кем. Бегство от слепого старика было результатом паники — реальная опасность ему не грозила. Паскис встал со стула. Это движение могло быть частью любого варианта. Еще не придя к окончательному решению, он направился в глубину архива.


За прошедшие годы он успел забыть, как трудно определять источник шума в Подвале. Звуки отражались от полок и потолка, и временами казалось, что они идут из четырех-пяти мест одновременно. А потом они меняли направление и сливались в один общий шум. Это был какой-то акустический аналог царства кривых зеркал.

Паскис пошел по центральному проходу, пытаясь определить, с какой стороны доносится шум. Сделав четыре-пять шагов, он останавливался и прислушивался. Ничего не услышав, двигался дальше. Иногда он слышал шаги во время своего движения и резко останавливался. Но все сразу же затихало. Тени, падавшие от редких ламп, перемещались вместе с ним, постоянно меняя перспективу.

Дойдя до середины центрального прохода, архивариус услышал новый звук, словно кто-то волочил по полу ковер. В силу удачного расположения проходов и полок направление звука определялось довольно легко. Он исходил из дальнего левого угла Подвала.

Паскис торопливо зашаркал к тому месту, где центральный коридор пересекался с поперечным. Тактика была прежней: сделав несколько шагов, архивариус застывал на месте и прислушивался. Вдруг он услышал шаги где-то позади и усомнился в правильности выбранного направления. Но вскоре они сменились негромким топотом впереди, что доказывало, что пришелец скрылся в левом углу Подвала, где находились все сфальсифицированные дела.

Паскис так увлекся выслеживанием незваного гостя, что забыл об опасности. Но вдруг до его ноздрей долетел легкий запах, похожий на аромат одеколона. Он понял, что пришелец совсем близко. Вполне закономерно возник вопрос: а что делать, если поиски увенчаются успехом? Остановившись, он стал прикидывать, насколько разумна будет подобная конфронтация, но тут шаги возобновились снова. На этот раз походка незнакомца была быстрой и достаточно четкой. Паскис не смог определить точное направление шагов, но их все более громкое звучание говорило о том, что пришелец направляется в его сторону.

Паскис в ужасе застыл, потом мелкими торопливыми шажками припустился вдоль полок в направлении, которое не пересекало траекторию движения незнакомца и не отрезало ему пути к лифту. Когда архивариус оказался достаточно далеко, чтобы столкнуться с незнакомцем даже случайно, он остановился, чтобы перевести дух. Стоя за полками, он смотрел в сторону главного коридора. Пришелец шел в сторону лифта боковыми проходами. Паскис слышал шаги и даже на секунду увидел мужчину в темном костюме и низко надвинутой шляпе, мелькнувшего в просвете между полками. Это произошло так быстро, что Паскис вряд ли сумел бы его разглядеть, даже если бы знал, кто это.

Он продолжал стоять на месте, пока вдали не послышался стук закрываемой дверцы лифта. Показалось, что он слышит приглушенные голоса, но полной уверенности не было. Постояв еще несколько минут на тот случай, если незваный гость использовал лифт как уловку, чтобы обмануть его и незаметно остаться в архиве, Паскис, собравшись с духом, осторожно двинулся к двери. Выглянув из-за полок, он увидел свой стол. Рядом никого не было. Вернувшись на рабочее место, он как подкошенный рухнул на стул. На столе, рядом с пачкой заявок, лежала ручка, которую он передал Долишу.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Монахиня, сидевшая в приемной психиатрической больницы Святой Агнессы, была такой же невзрачной и потрепанной временем, как и само здание. Скроив недовольную гримасу, она уставилась на Пула сквозь толстые стекла грязноватых очков. Его отечная физиономия и побитый вид особого доверия не вызывали.

— Я пришел навестить свою тетушку, — заявил Пул, еле ворочая распухшим языком. — Ее зовут Лина Просницкая.

Монахиня продолжала молча смотреть на него.

— Мадам, я пришел, чтобы повидать Лину Просницкую.

На этот раз он тщательно выговаривал слова.

Монахиня встала и исчезла за дверью позади стола, оставив Пула в некотором недоумении. Он облокотился о стойку, отделявшую посетителей от служебной территории, и стал изучать стол, надеясь обнаружить что-нибудь интересное. Среди разбросанных газет лежала засаленная книга посетителей. Натюрморт довершала кружка с кофейной гущей и две тарелки с крошками. Преодолевая боль в ногах, Пул прошел через дверцу в стойке и заглянул в книгу посетителей. Последняя запись была сделана две недели назад. Поток посетителей был довольно жидким, во всяком случае, официальная его часть. Имена на открытой странице были Пулу не знакомы, и он стал перелистывать книгу.

Пул надеялся, что услышит шаги возвращающейся монахини, но, видимо, дверь обеспечивала надежную звукоизоляцию или сестра передвигалась абсолютно бесшумно. Дверь неожиданно распахнулась, и она появилась в компании монахини помоложе, которая, впрочем, выглядела столь же невзрачно. Обнаружив Пула на запретной территории, монахиня нахмурилась и, подойдя к столу, с треском захлопнула книгу.

— Сестра Пруденс проводит вас к доктору Вестехью.

Сестра Пруденс стояла, не поднимая глаз. Взгляд ее сосредоточился где-то на уровне живота Пула. Потом она повернулась и вновь открыла дверь, через которую пришла. Смущенно взглянув на старую монахиню, Пул последовал за молодой. Они прошли по короткому темному коридору, миновали две стальные двери, каждую из которых сестра Пруденс отпирала ключом, а потом запирала за собой. Затем последовал коридор с решетчатыми стенами. За решетками сидели, лежали или бесцельно ходили пожилые мужчины в причудливых нарядах, представлявших собой живописную смесь из больничной одежды и собственных лохмотьев. С каждой стороны находилось человек пятнадцать. На Пула и его спутницу пациенты не обратили никакого внимания. Да и присутствия себе подобных они явно не замечали. В воздухе стоял тошнотворный запах пота, мочи, испражнений и протухшей воды.

Сестра Пруденс шла, опустив голову. Это зрелище давно стало для нее привычным. Пройдя через очередную стальную дверь с тем же ритуалом отпирания и запирания замков, они вдруг очутились в некоем подобии райской обители, где раздавалось ангельское пение. Звуки неслись из открытой двери, выходящей в холл. Заглянув туда, Пул увидел хор девочек, которым дирижировала солидная монахиня. На вид большинству воспитанниц — или послушниц? — было не больше двенадцати, однако старшие уже носили рясы. Пул застыл в дверном проеме. Девочки его заметили, и пение прекратилось.

Пул встретился взглядом с одной из тех, кто был одет в рясу. Лицо показалась ему знакомым. Судя по взгляду, она тоже его узнала. И тут Пул все понял. Просто поначалу его ввел в заблуждение ее наряд. Это была одна из тех проституток, что ежедневно прогуливались под его окнами. Смутившись, он медленно отступил назад и поспешил к сестре Пруденс, которая ждала его в конце коридора.

— Кто это?

— Послушницы, — ответила сестра, не поднимая глаз.

Пройдя еще через одну дверь, они очутились в коридоре, по обе стороны которого тянулись массивные металлические двери. Некоторые сотрясались от ударов, наносимых изнутри. Одна из дверей в конце коридора была открыта, и Пруденс подвела к ней Пула. Переступив порог, он попал в кабинет, похожий на тюремную камеру.

Через немытое окно в комнату сочился тусклый желтоватый свет. За столом сидел полный мужчина в несвежей белой рубашке. Маленькую голову украшали пышные баки, ниспадавшие к подбородку. Лицо было серым и усталым, но глаза горели как у ребенка, не спящего по ночам. Он пригласил Пула войти.

— Когда мы закончим, я отведу посетителя к вашей двери, сестра.

Сестра Пруденс чуть заметно кивнула и выплыла из комнаты.

— Вы ищете Лину Просницкую? — спросил доктор Вестехью.

— Совершенно верно.

— А кто вы?

Пул был готов к этому вопросу.

— Я Ласло Просницкий. Лина моя тетка.

— Лжете, — спокойно произнес доктор Вестехью. — Но это не важно. Присаживайтесь.

Пул сел на стул, втиснутый между столом и стеной. Коленки его уперлись в стол.

— Вы детектив?

Пул в замешательстве молчал. Для доктора этого оказалось достаточно.

— Конечно, детектив. Наконец хоть кто-то заинтересовался этими бедными женщинами.

— Женщинами? Лина Просницкая здесь, у вас?

— Здесь? — Доктор с недоброй улыбкой покачал головой. — Нет. Здесь ее нет.

Пул вздохнул. Было бы слишком просто найти миссис Просницкую уже в третьем сумасшедшем доме из тех, что он посетил.

— Тогда зачем меня привели сюда?

— Итак, здесь ее нет. Нет. Но я знаю, где она.

— Знаете, где она?

— Да. Боюсь, что знаю.

Что-то во взгляде доктора насторожило Пула. Для такого изможденного лица у него были слишком живые глаза. Пул посмотрел на ряды пузырьков без наклеек.

— И где же она, доктор Вестехью?

— Одну минуточку. Я вам расскажу, где я видел Лину Просницкую. Это было шесть лет назад или около того. Может быть, семь. В то время я работал в психбольнице Всех Святых. Такое же место, как это, только там было почище и здание поприличнее.

Я работал там врачом. Несмотря на название, больница принадлежала городу. В начале девяностых городские власти выкупили ее у церкви. Она ничем не отличалась от таких же городских учреждений. Порой к нам поступали бывшие муниципальные чиновники с прогрессирующим старческим слабоумием, и мы оказывали им посильную помощь. В остальном это была обычная психиатрическая больница.

Лет шесть назад в больнице Всех Святых появился человек по имени Смит. Собрали всех врачей и администрацию. Смит заявил, что к нам поступит группа женщин. По его словам, все они получили психическую травму, причину которой он нам не сообщил. В связи с этим наших пациентов следовало перевести в другие больницы.

Все это выглядело весьма необычно. Надо сказать, городские психиатрические лечебницы всегда переполнены, и предложение отправить туда наших пациентов показалось нам весьма радикальным. Если не сказать скандальным. Но этот приказ даже не обсуждался. В течение месяца мы рассовали своих пациентов по другим больницам. Стоит ли говорить, что их персонал был не в восторге от этого.

Когда последний пациент был выдворен из Всех Святых, нам дали двухдневный отпуск. Когда мы вернулись, этих женщин уже привезли. Сорок две пациентки — довольно скромное число для такой большой больницы, особенно если учесть переполненность остальных. Все они были накачаны транквилизаторами. Появились у нас и посторонние. Прибыло множество полицейских, точнее, ребят из БПД. Они дежурили у входа и на лестнице у дверей на каждый этаж. Все были вооружены.

Опять появился Смит — похоже, для него это была не совсем привычная работа — и устроил еще одно собрание. Он сообщил, что теперь мы будем давать пациенткам лекарства в уже определенных кем-то дозах и следить за поведением женщин. Он особо подчеркнул, что мы не имеем права менять дозы или заниматься самостоятельным лечением. Давать лекарства и наблюдать. Ничего больше.

Со временем мне стало ясно, что женщины ничем не больны, все их симптомы возникают в результате приема лекарств. Вероятно, к такому же выводу пришли и другие врачи, но они предпочитали держать язык за зубами. Я высказал свои предположения моему шефу, и уже через неделю меня перевели сюда.

Немного помолчав, Пул спросил:

— Вас перевели сюда, потому что вы предположили, что все проблемы этих пациентов связаны с приемом лекарств?

— Я считал, что они абсолютно здоровы и не нуждаются в медикаментозном лечении. Так думал не я один, но высказать это вслух никто, кроме меня, не решился.

— А зачем все это делалось? Я хочу спросить, зачем их держали на лекарствах, если они были здоровы?

Блестящие глаза Вестехью смотрели куда-то в пространство. Казалось, что взгляд их направлен внутрь его самого, или, скорее, в прошлое.

— Честно говоря, не знаю. Я часто думал об этом. Женщины эти были какие-то несчастные и выглядели довольно странно. Они были совершенно беспомощны, а мы травили их лекарствами, — вздохнул доктор. — Я и сам ничего не понимаю.

— А вы приходили в больницу Всех Святых? Может быть, встречали кого-нибудь из них потом?

Доктор наконец взглянул на Пула.

— Нет. Я уже три года не покидаю это здание. Моя квартира находится на первом этаже. Городские власти о нас забыли. Никто сюда больше не приходит. Да и мне некуда идти. Так и живем здесь. Я, сумасшедшие и эти милые поющие девушки. Вы знаете, что такое эсхатология, мистер Пул?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Ян Блок сидел в задней комнате бара «Лентини» на Капитолийских Холмах, где Рыжий Генри имел обыкновение встречаться со своим ближним кругом. От сигарного дыма у Яна разыгралась астма, и он с трудом втягивал воздух. С другой стороны круглого стола сидел сам Генри, пуская Блоку в лицо густые клубы дыма. Там же расположились Берналь, потягивающий виски со льдом, и Альтабелли с кружкой пива и сигарой. Мужчины обсуждали взрывы, удивляясь везению Берналя, который пока не пострадал.

— Удивительно, Родриго, как тебя до сих пор не взорвали. Просто поразительно. Ну ты и везунчик.

Альтабелли говорил с сильным итальянским акцентом, и Берналь не понял, шутит он или всерьез. На всякий случай он занял оборонительную позицию.

— Взрывов было всего два. На всех просто не хватило. Так получилось, что я пока цел. Ну и что? Зато теперь я жду, когда они доберутся до меня. Пришлось отослать жену и детей за город, пока здесь все не успокоится. Мэра, между прочим, тоже пока не трогали.

Альтабелли изобразил возмущение:

— Хочешь сказать, что мэр и наш приятель мистер Генри подвергают смертельной опасности своих лучших друзей?

Берналь и не думал ни на что намекать. Он тревожно посмотрел на Генри, который улыбался и выглядел вполне доброжелательно. Это несколько успокоило Берналя, который и в лучшие времена старался не злить мэра. Слив информации Фрингсу еще более обострил параноидальную осторожность Берналя. Повышенное внимание к его персоне могло обернуться неприятностями.

— Нет-нет, — запротестовал он. — Я хотел сказать, что если кого-то не взорвали, то это вовсе не значит, что взрывал именно он.

Послышался условный стук в дверь — тук-тук, пауза, тук. Это означало, что посетитель пришел по служебной необходимости.

— Войдите, — пророкотал Рыжий Генри, не выпуская изо рта сигару.

В дверях появился Педжа. Вид у него был такой, словно он съел что-то тухлое.

Мужчины за столом дружно посмотрели на мэра. При виде помощника у того резко упало настроение.

— В чем дело?

Педжа уже привык докладывать в подобной компании.

— Я насчет поляков, сэр. Они стали возникать. Вообще-то они не прочь подписать контракт, но пронюхали про забастовку и заволновались. Не хотят иметь дело с профсоюзами.

Генри бросил грозный взгляд на Берналя. Тот побледнел.

— Разве они не знают, что забастовка под контролем? Порядок уже восстановлен, никаких уступок сделано не было.

— Они знают, — кивнул Педжа. — Мы им об этом сообщили. Но…

— Но что?

— Они думают, что все это затеяли ради них. Опасаются, что в другое время вы не так строги с профсоюзниками.

Лысый череп мэра стал багроветь.

— А чего они хотят? Как тебе показалось?

— Мне кажется, им надо показать, что профсоюзы не представляют для нас никакой проблемы.

Генри кивнул.

— Вы должны лично дать им это понять, — пояснил Педжа.

— Ясно, к чему ты клонишь. — Генри посмотрел на Берналя. — А кто руководит забастовкой?

— Энрике Дотель и еще одна женщина, — с готовностью отрапортовал Берналь.

— Дотель, говоришь?

Генри устремил на Педжу горящий взор.

— Чтобы завтра в десять этот Дотель и поляки были у меня в кабинете. Они увидят, что значит ставить палки в колеса мэру.

Кивнув, Педжа выскользнул за дверь. Откинувшись на спинку стула, Генри вновь занялся сигарой, все еще торчавшей у него изо рта. Он втягивал дым, задерживал во рту, а затем выпускал мощную струю в сторону задыхавшегося Блока.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Фрингс устал как собака, а впереди была бессонная ночь. Панос отпер кабинет ночного дежурного, чтобы репортер мог прикорнуть на диване. В кабинете пахло несвежим кофе и сигаретами, а диван был слишком коротким. Но привычный гул, царивший в редакции, постепенно убаюкал его и Фрингс задремал.

Мысли его были заняты Норой, однако он не пытался понять ее или анализировать их отношения. Скорее это было похоже на рассматривание случайных фотографий, по которым мы пытаемся судить об изображенных на них людях.

Вот Нора в открытом красном платье с черными крашеными волосами стоит на сцене оперного театра. Она машет рукой и застенчиво улыбается. Он физически ощущает, как внимание восторженной публики буквально заряжает все окружающее певицу пространство. Он весьма польщен, что в него влюблена женщина, обожествляемая столькими людьми.

Фрингс помнил, как заныло в груди, когда он неожиданно пришел к ней на репетицию с новым оркестром и увидел, как ее прижимает к себе дирижер Дэвид Винтер. Он что-то шептал ей на ухо, а Нора весело смеялась. Увидев Фрингса, она ничуть не смутилась и, отойдя от Винтера, нежно его поцеловала. Но, наблюдая за репетицией, он поймал взгляд Винтера, в котором читалось торжество. Фрингс тогда не решился спросить что-либо, но неприятный осадок остался.

Вот Нора рыдает на груди у Фрингса в одну из тех редких ночей, что они провели в его квартире. Тогда он впервые видел ее беспомощной и был счастлив выступить в роли защитника. Причины ее слез всегда оставались загадкой, и постепенно он научился утешать звезду, не спрашивая ни о чем. Но в ту первую ночь он настойчиво пытался выяснить причину ее горя, пока не понял, что все эти страдания вызваны неуверенностью в себе и людях. Фрингс знал, что на этом свете ни в чем нельзя быть уверенным до конца, и научился с этим жить. Он даже считал, что подобное положение вещей имеет массу преимуществ. Но тогда не сказал об этом Норе. Он просто обнял ее и не разжимал рук, пока она не уснула на его залитой слезами груди.

Еще одна картинка из прошлого: Нора на торжественном банкете по случаю золотой свадьбы знаменитого дирижера Эли Ходжа. На ней коктейльное платье цвета слоновой кости и сверкающая тиара. Взоры всех присутствующих мужчин устремлены на нее. Певица игнорирует Фрингса, который никого здесь не знает. Это было искусно разыгранное унижение. Фрингс молча стоял в ее тени, а она флиртовала, болтала и сверкала, притягивая к себе всеобщее внимание. А позже яростно предавалась с ним страсти, и он вдруг с отвращением осознал, что может простить ей все.

Они с Норой проводят вечер в обществе ее подруги, киноактрисы Греты Ван Рипен, и ее любовника, мрачного чудаковатого коротышки по имени Марко, который, как утверждала Грета, принадлежал к итальянской королевской семье. Было довольно странно поддерживать разговор с Гретой, которую он едва знал, в то время как Нора с Марко интимно щебетали. Все это продолжалось довольно долго, пока Грета не увидела, как Марко потирает Норе лоб кончиками пальцев. На этом их общение закончилось. Заплаканная Грета покинула ресторан, за ней не слишком охотно последовал Марко.


Мальчишка-посыльный разбудил Фрингса в половине пятого. Репортер быстро собрался, засунув в карман плаща блокнот и несколько карандашей. Пока он спал, на столе появился конверт. Фрингс окликнул Эда. Тот явился с недовольным видом, что, впрочем, не произвело на журналиста никакого впечатления.

— Откуда это?

— Какая-то дамочка принесла.

— Не знаешь кто?

Эд пожал плечами.

— Нет. Довольно смазливая.

— Рад слышать, — саркастически произнес Фрингс.

Эд, надувшись, удалился.

Фрингс торопился, но это могло быть еще одно послание от бомбистов, поэтому он вскрыл конверт ножом из слоновой кости, который ему подарила Нора.

— Черт! — воскликнул он, увидев содержимое конверта. Там было четыре фотографии голого Берналя, лежавшего в постели с женщиной, которая явно не являлась его женой. Фрингс засунул фотографии обратно в конверт, подальше от глаз репортеров, оглянувшихся на его возглас. В конверт была вложена записка:

Можете опубликовать. Я с вами свяжусь.

Это было совсем некстати. Берналь мог дать ему потрясающую информацию о Рыжем Генри и его окружении. Он был просто золотой жилой. Но, судя по всему, на него наехали, а опыт подсказывал Фрингсу, что добром такие дела не кончаются. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Фрингс имел обыкновение откладывать проблемы на потом, чтобы вернуться к ним, когда появится время. А сейчас у него времени не было — предстояло нанести визит Паскису. В кармане у него был спрятан косячок, который он собирался выкурить по дороге. Это позволит разрядить ситуацию.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Больница Всех Святых находилась на окраине Капитолийских Холмов, в здании, где раньше был католический собор. Теперь кафедральный собор переместился в район театров, когда там построили церковь Святой Марии. Величественное здание из кирпича и гранита украшали два высоких шпиля и витраж над аркой главного входа. Площадка перед фасадом была выложена гранитными плитками, образующими геометрический узор в итальянском стиле. Во всяком случае, так показалось Пулу, который имел кое-какое образование. Площадка была оккупирована голубями. Вокруг было безлюдно, только у входа курили и переговаривались четверо полицейских из БПД. Пул решил, что работа у них здесь непыльная.

Он остановился на противоположной стороне площади, прислонившись к стене здания. Из разговора с доктором Вестехью он понял, что шансов найти здесь Лину Просницкую у него не много, а общением со спецназовцами уже был сыт по горло. Он здесь только для того, чтобы проверить слова доктора об усиленной охране больницы. Вестехью оказался прав.

Пока Пул шел сюда, мысли то и дело возвращались к Касперу Просницкому. Где искать парня, у которого отец убит, а мать в психушке? Конечно, в сиротском приюте.


Пул знал, что городские детские приюты отличаются поразительным разнообразием. Он столкнулся с этим три года назад, когда некая Дагмар Ремер обратилась к нему с просьбой найти ее дочь Урсулу. Она тоже не оставила никаких координат. Довольно необычно, но в практике Пула такие случаи бывали. Он не раз оказывал помощь людям, не желавшим привлекать к себе лишнего внимания. В какой-то степени этому способствовала Карла. Часто клиентами Пула становились коммунисты и анархисты, пострадавшие от действий полиции. К тому же в подпольных кругах быстро разнеслась молва, что Пул вполне порядочен и не задает клиентам лишних вопросов. Это было большой редкостью, поскольку частные сыщики, работавшие с маргиналами, как правило, пытались воспользоваться безвыходным положением клиентов. Пул же был очень щепетилен даже с самыми одиозными изгоями общества. Он преследовал совершенно иные цели.

По словам Дагмар, Урсулу Ремер отправили в приют, когда ее отец погиб в автокатастрофе, а она сама — мать — находилась в состоянии нервного срыва. Работа была довольно несложная — обследовать приюты, пока в одном из них не обнаружится Урсула Ремер. Однако Пул опоздал. Девочка умерла за несколько месяцев до его прихода — об этом ему сообщил приютский священник, заглянув в ее дело. В качестве причины был указан загадочный несчастный случай. Все попытки выяснить подробности ни к чему не привели. Священник лишь беспомощно посмотрел на Пула, когда тот стал задавать вопросы. Урсула Ремер жила в женском приюте Святой Цецилии в Низине. Позже Пул выяснил, что в том же районе имеется приют Святого Марка для мальчиков. С него и решил начать.


Приют Святого Марка располагался в бывшем доходном доме, который подлежал сносу. Во времена правления прежнего мэра муниципальные власти выкупили здание и устроили приют. Приказ о сносе был отменен. При виде этого строения Пул удивился, как оно до сих пор не рухнуло. Непонятно, как здесь могли жить люди. Пятиэтажный дом заметно покосился, вместо окон зияли дыры. Только на фасаде Пул насчитал семь выбитых стекол.

Открыв входную дверь, Пул очутился в темном вестибюле. В нос ударил запах помоев, несвежей еды, пота и еще чего-то. Он в нерешительности остановился. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что в вестибюле никого нет. Пул двинулся дальше. Неровный паркетный пол потемнел от грязи. Наконец Пул решился подать голос.

Немного подождав, он услышал шаги на лестнице. Казалось, по ней шел целый полк. Пул вернулся к двери, несколько смущенный тем обстоятельством, что на его призыв откликнулось столько людей. Вдруг слева от него открылась дверь, и в вестибюль влетели шестеро сорванцов. При виде Пула мальчики в изумлении застыли. По виду им было от восьми до тринадцати лет.

Потом воспитанники осторожно приблизились к незнакомцу. Младшие были явно потрясены внушительными размерами Пула. Тот, кто верховодил в компании — босой мускулистый парень с обнаженным торсом, — выступил вперед. Его мешковатые штаны были подпоясаны веревкой. Другие тоже были одеты в какие-то лохмотья.

— Ты кто? — спросил парень.

— Меня зовут Пул.

Не обращая внимания на глазевших на него ребят, Пул снял шляпу и присел на корточки, чтобы оказаться вровень с парнем.

— Кто тут у вас главный?

Вопрос явно озадачил мальчишку. Он молча уставился на Пула.

— Мне нужно поговорить с кем-нибудь из взрослых, — медленно произнес Пул. — Где они?

Мальчики молча переглянулись.

— Пойдемте, — сказал старший, повернувшись в сторону лестницы.

Пул последовал за ним, следом потянулись остальные. На лестнице так несло мочой, что у Пула заслезились глаза. Но обитатели приюта, казалось, ничего не замечали. Они бодро шагали по ступенькам. На темную лестницу выходили потрескавшиеся двери, из-за которых выглядывали чьи-то блестящие глаза. На площадке четвертого этажа ребята остановились.

Повернувшись к друзьям, старший скомандовал:

— Оставайтесь здесь.

После чего взял Пула за руку. Рука парня была такой горячей, что Пул заподозрил высокую температуру. Они вошли в коридор. Там стояло такое зловоние, что Пул все понял.

Мальчишка провел его по коридору и остановился у закрытой двери. Пул осторожно приоткрыл ее. Несмотря на запах в коридоре, он оказался абсолютно не готов к тому, что ожидало его здесь. Вонь была чудовищной. На койке лежал полуразложившийся труп в рясе священника. Захлопнув дверь. Пул уткнулся носом в рукав, стараясь не дышать. Судя по всему, священник умер около месяца назад. Неужели власти об этом не знают?

Пул возвратился на лестницу. Парень последовал за ним. Ребята все еще топтались на площадке. Увидев Пула, они выжидающе посмотрели на него. Он попытался изобразить улыбку.

— Кто-нибудь об этом знает? — спросил Пул старшего из них.

Тот отрицательно помотал головой.

— Другие взрослые здесь есть?

Последовала та же реакция.

От всего увиденного Пула стало мутить. «Не забудь, зачем ты сюда пришел», — скомандовал он себе. Наверху послышались шаги, и через перила свесились мальчишечьи головы, с интересом наблюдавшие за происходящим.

— Слушай внимательно. Я ищу мальчика по имени Каспер Просницкий.

— Каспера? — оживился старший.

— Ты его знаешь? Где он? Он здесь?

— Он смотался, — ответил парень, махнув руками как крыльями.

— Смотался? Куда?

— На улицу.

— На улицу? Куда именно? — рявкнул Пул, сгребая парня за плечи. — Где сейчас Каспер?

Парень перепугался, а его товарищи попятились от Пула.

— Где?

Парнишка мотнул головой, и по его щекам покатились слезы.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Смит сидел у телефона в баре в двух кварталах от дома Паскиса. Он приканчивал уже третью порцию виски с содовой, и руки наконец перестали трястись. Смит ждал телефонного звонка. Наконец-то это произойдет. Выбравшись из архива, он позвонил Риордану в полицию и поинтересовался, почему его не предупредили, что архивариус возвращается к себе в хранилище. Риордан сказал, что он звонил, но никто не ответил. Смит знал, что он врет, потому что такой звонок он не мог пропустить. Риордан не звонил, но ведь ничего не докажешь. Ну ладно, при первом удобном случае, он ему это припомнит. А если ему не позвонит и этот долбаный лифтер Долиш, то он отыграется на его шкуре.

Мысль об этом привела его в раздражение. Смит допил виски и заказал еще.

Неподалеку оживленно беседовали двое мужчин в дешевых костюмах. Один из них утверждал, что всех людей можно разделить на две категории: одни считают, что все вокруг должны терпеть их норов, другие убеждены, что свою хандру нужно держать при себе. Говоривший причислял себя ко второй группе, а своего босса — к первой. Его собеседник кивнул и заговорил о своей жене.

Смит стал размышлять об услышанном. Сам он никогда не менял расположения духа. Точнее, всегда находился в одном — пошли все на хрен. Отражалось ли это на окружающих? Нет, если они не напрашивались сами.

Вот мэр был действительно взрывоопасен. Ему даже не было нужды словесно выражать свои эмоции. Окружающие мгновенно улавливали его настроение и действовали соответственно. Смит тоже старался не попадать под горячую руку. Нельзя сказать, что он боялся Рыжего Генри. Смит никого не боялся. Но даже крутые парни уважают субординацию, а Генри находился на самом верху. Смит занимал следующую ступеньку, но главным был Генри. Смита это не слишком напрягало — он понимал, что всегда может всадить пулю в мэра, если возникнет такая необходимость. Никто не мог чувствовать себя в безопасности — ни мэр, ни сам Смит. Такой расклад его вполне устраивал.

Когда стакан был почти пуст, зазвонил телефон. Долиш спасал свою шкуру. Он сообщил, что Паскис пошел домой.


Смит стоял под навесом напротив дома Паскиса, скрытый густым потоком пешеходов. Архивариуса, который длинным сутулым телом и подпрыгивающей походкой слегка напоминал богомола, легко было заметить в толпе. Смит смотрел, как он медленно движется по тротуару к своему дому, на ходу доставая из кармана ключ. Вдруг Паскис резко остановился и повернул голову, словно кто-то его окликнул. Он смотрел куда-то влево, и даже с противоположной стороны улицы было видно, как напряглось его тело. Смит непроизвольно шагнул вперед, чтобы лучше видеть, что происходит.

С Паскисом заговорил какой-то мужчина. Лицо скрывала низко надвинутая шляпа, но что-то в его облике показалось Смиту знакомым. Сказав что-то Паскису, мужчина указал на его дверь, и архивариус согласно кивнул. Потом он отпер дверь и вошел в дом. Мужчина последовал за ним. На пороге он остановился и бросил взгляд на улицу.

— Господи Иисусе, — пробормотал Смит. — Да это ведь чертов Фрэнки Фрингс.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Фрингс не отрывал взгляда от блокнота. Обычно это успокаивало неуравновешенных собеседников. Паскис начал нервничать еще на улице. Он прямо-таки одеревенел, когда журналист его окликнул. Выражение лица было испуганное. Не успокоился он и дома. Не исключено, что он всегда нервничает при разговоре с незнакомыми людьми. Поэтому Фрингс сосредоточил внимание на собственном блокноте и очень осторожно приступил к расспросам.

— Я знаю, что вы никогда не общаетесь с журналистами.

— Я… нет. Вообще-то мне запрещено сообщать какие-либо сведения репортерам. Это одно из условий моего контракта. Боюсь, что не смогу вам помочь.

— Понятно. Я просто буду задавать вопросы, а вы можете не отвечать, если не хотите.

Паскис задумался.

— Да, думаю, так будет лучше. И все же боюсь вас разочаровать.

— Это не страшно. Я собираю сведения о человеке по имени Отто Самуэльсон.

Взглянув на Паскиса, Фрингс увидел, что на лице у того опять появились страх и растерянность — как и раньше, когда он окликнул его на улице.

— Вам знакомо это имя?

— А почему… почему вы им интересуетесь? — запинаясь, спросил Паскис.

— Мне сказали, что Самуэльсон является ключевой фигурой в расследовании, которое я сейчас провожу. Поэтому мне так важно поговорить с ним. Я узнал, что он был обвинен в убийстве, но никаких сведений о приговоре или месте заключения так и не нашел. Мне порекомендовали поговорить с вами.

Фрингс дал Паскису время подумать, а сам стал рассматривать ковры, висящие на стенах. В комнате стоял какой-то запах. Вероятно, он остался от прежних трапез Паскиса — мясо, специи, рис.

Наконец Паскис заговорил:

— Мне нечего вам сказать, хотя кое-какая информация у меня имеется.

Фрингс озадаченно посмотрел на него.

— В 1927–1928 годах двадцать человек были осуждены за убийства, но в тюрьмы они так и не попали.

— А что с ними случилось?

Паскис с несчастным видом покачал головой.

— Не знаю. Я, как и вы, проводил расследование. У меня есть доступ ко всем официальным документам Города. В нашем архиве имеются все судебные дела. Однако я не нашел никаких упоминаний о том, что эти люди отбывают наказание.

У Фрингса перехватило дыхание и зачастил пульс.

— Вам известны имена этих людей?

Паскис продиктовал ему все двадцать фамилий. Журналист аккуратно записал их в блокнот, поражаясь феноменальной памяти архивариуса.

Когда список был составлен, Паскис сказал:

— По крайней мере один из них уже умер.

Фрингс кивнул, приглашая продолжить.

— Рейф Граффенрейд. Я ездил к нему. Ему отрезали голову прямо перед моим приходом.

Господи.

— А где вы нашли этого Граффенрейда?

Паскис рассказал, как он отправился к Граффенрейду и обнаружил труп. Речь его текла стремительным потоком, временами драматически прерываясь подобно тому, как вода, находящаяся под большим давлением, бьет через небольшое отверстие.

Когда рассказ закончился, Фрингс спросил:

— А как вы узнали, где найти Граффенрейда?

— Мне позвонили… анонимный телефонный звонок… теперь-то я понимаю.

— Вы думаете, это Граффенрейд звонил?

— Нет.

— Это было подстроено? Чтобы вас запугать?

— Похоже, что так.

Теперь уже журналист взял таймаут. Он был слегка под кайфом, и требовалось время, чтобы переварить услышанное. У него сразу же возникло несколько вопросов, и он надеялся, что Паскис даст ответ.

— Когда вы проводили свое расследование, что вам показалось странным в истории с этими людьми? Может быть, у них было что-то общее?

Паскис потер виски.

— Кроме того, о чем мы уже говорили?

Он задумался.

— Все они были убийцами. И активно участвовали в гангстерской войне между «белыми» и «бристольцами».

Фрингс медленно записывал, давая Паскису возможность выговориться.

— А еще что? Что-нибудь еще вас удивило?

— Была одна деталь.

— Я слушаю.

— Когда я впервые увидел дело Граффенрейда, приговор был записан как «пожизненное зак». Я был несколько озадачен, поскольку так сокращать слово «заключение» не принято. Обычно используется аббревиатура «зкл». Но тогда я решил, что это просто опечатка, поскольку буквы «а» и «к» расположены на машинке рядом. Но потом я обнаружил, что все эти двадцать человек имеют в своих делах формулировку «пожизненное зак». Это уже не просто совпадение, но в чем тут дело, я так и не понял.

Закончив писать, Фрингс взглянул на Паскиса, который прямо-таки расцвел, выложив все свои сомнения.

— А что, по-вашему, произошло с этими людьми? — спросил Фрингс.

— Сначала я подумал, что их казнили… как бы неофициально.

— Но потом вы обнаружили, что Граффенрейд жив. По крайней мере был жив.

— Верно. Перед моим приездом он был еще жив. Он жил за городом.

— Так что вы думаете по этому поводу?

Паскис грустно пожал плечами.

— Я не привык делать выводы исходя из столь скудных сведений. Возможно, их отправили в ссылку.

— Но почему именно их, мистер Паскис? Почему?

— Не знаю.

Они посмотрели друг на друга, и Фрингс почувствовал, что между ними установилась какая-то таинственная связь. Ему захотелось закрепить эту ниточку и как-то отблагодарить Паскиса, чтобы обращаться к архивариусу и в дальнейшем. Одно из имен в этом списке было Фрингсу знакомо. О нем имелась кое-какая информация.

— Там есть человек по прозвищу Вампир. Рейд.

Паскис вопросительно поднял брови.

— Вы сказали, что умер один человек из списка. На самом деле в живых нет по крайней мере двоих. Несколько лет назад Рейда нашли мертвым где-то в захолустье. Я хорошо это помню, потому что его искромсали так, словно он здорово кому-то насолил.

Паскис выслушал это сообщение с мрачным выражением на физиономии.

— Я просто думал, что вам интересно будет об этом узнать, — вздохнул репортер.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Когда водитель остановил машину напротив дома Паскиса, Рыжий Генри сразу же заметил Смита, маячившего на углу. Под холодным ветром он нахохлился и упрятал подбородок в шарф. Водитель коротко посигналил. Увидев машину, Смит бросился к ней. Генри занял почти все заднее сиденье, и, чтобы избежать слишком тесного контакта, Смиту пришлось вжаться в дверцу машины. Мэр этого словно не замечал. Он любил демонстрировать свое физическое превосходство. Это был один из способов держать людей в узде.

— Ну и зачем я сюда притащился? — пробурчал Генри.

Дом Паскиса находился всего в семи кварталах от мэрии, но Смит настоял, чтобы они встретились именно здесь. Генри был крайне недоволен, что его вытащили из кабинета, но одновременно его разбирало любопытство, что же могло случиться, если Смит имеет наглость так его напрягать.

Смит сразу же приступил к делу. Если уж он разозлил Генри, притащив его сюда, то любые проволочки могли только усугубить ситуацию.

— Это дом Артура Паскиса. Я слежу за ним, как вы сказали. Он подошел к своей двери, и тут как черт из табакерки выскочил Фрэнки Фрингс. Они немного потрепались, а потом вместе вошли в дом.

Генри молчал, обмозговывая услышанное. По опыту Смит знал, что молчание это можно истолковывать двояко.

— Они все еще там?

— Наверняка. Я отходил только на пару минут, чтобы позвонить вам. Не думаю, что он за это время успел уйти.

— Не знаешь, о чем они там могут говорить?

Смит покачал головой.

— Ладно. Ты молодец. Оставайся тут и глаз не спускай с Паскиса. Это что за здание? — спросил Генри, указывая на дом, у которого только что стоял Смит.

— Отель «Бангкок».

— Сними номер, откуда будет видно улицу. А то подхватишь воспаление легких, если будешь торчать на ветру.

Смит слегка удивился — он не привык к подобным проявлениям внимания со стороны мэра.


Спустя полчаса Ферал уже сидел в кабинете мэра, наблюдая, как Генри курит сигару, меряя шагами кабинет. Ферал умел ждать, не теряя терпения, — весьма ценное качество при общении с Генри, который не переносил, когда его торопили.

— Садись, — бросил мэр, выпуская клубы дыма.

Ферал опустился в кресло. Он привык сидеть, опираясь главным образом на ноги и руки. Это не требовало большого физического напряжения.

— На этот раз Смит не подкачал. Он следил за Паскисом, этим гномом, что заведует Подвалом, и увидел, как к нему подошел Фрэнки Фрингс. Они вместе вошли в квартиру Паскиса. Наверное, оба до сих пор там.

Ферал кивнул. Ситуация сулила разные варианты развития событий.

— Надеюсь, ты понимаешь, чем это грозит. Мистеру Паскису строжайше запрещено общаться с журналистами, но он в последнее время несколько отбился от рук. Штука в том, что мы не можем поступить как обычно. Паскис слишком ценный кадр. Кроме него, никто не знает, что делается в архиве. Рикс, конечно, придумал отличную машину, но без Паскиса мы не сможем ее загрузить. Короче, без него нам не обойтись. Фрингс тоже парень непростой. Если с ним что-нибудь случится, будет расследование, публика разволнуется — в общем, начнется полная хрень. Значит, возвращаемся к прежнему варианту.

— Нора Аспен.

— Да. И как можно скорее.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Перекресток улиц Коперника и Станислава находился в забытом Богом месте в самой северной части Низины. Трудно было представить, что в Городе возможно такое запустение. Пути здесь были заброшены лет двадцать назад, когда по воле одного из членов муниципального совета, рассчитывавшего поживиться за счет нового маршрута, железную дорогу перенесли на юго-восток.

Следуя указаниям, данным в письме, Фрингс ждал, стоя на рельсах. Здесь он был виден как на ладони. Улицы Коперника и Станислава были в основном необитаемы, лишены асфальта и изборождены глубокими колеями и рытвинами. Довольно странное место для встречи. Единственным плюсом было то, что место просматривалось со всех сторон и Фрингс вряд ли смог бы привести кого-либо с собой.

Репортер стоял, засунув руки в карманы и повернувшись спиной к ветру, который продувал его насквозь. По дороге он позвонил в редакцию и попросил Паноса напечатать в завтрашнем номере его колонку со словами «золотой век» — сигнал Берналю, что он готов к встрече.

Достаточно ли будет Берналю тех сведений, что сообщил Паскис? Та еще головоломка. Итак, Самуэльсон оказался одним из двадцати убийц, которые после приговора так и не попали в тюрьму. Фрингс надеялся, что Берналь объяснит, почему их не посадили.

Изрядно продрогнув и уже отчаявшись ждать, Фрингс достал из кармана косячок. Сладковатый зеленый дымок заполнил легкие, и по коже пополз согревающий озноб. Над городом переливалось красноватое зарево, пронизанное лучами прожекторов, установленных на крыше мэрии…


К тому времени, когда на рельсах появилась какая-то тощая фигура, Фрингс совсем закоченел. Немного приблизившись, неизвестный спросил:

— Фрингс?

Голос у него был тонкий и напряженный.

Фрингс махнул рукой. Сделав приглашающий жест, человек пошел по путям в противоположную сторону. Фрингс последовал за ним, стараясь сохранять безопасную дистанцию. Они шли мимо заброшенных складов, из разбитых окон которых тянулся дымок от разведенных бродягами костров. Иногда им попадались лежащие на откосах люди, спящие или заснувшие вечным сном — в такой темноте было не разглядеть.

Наконец подошли к складу с освещенными окнами — оттуда тожетянуло дымом. Остановившись у двери, парень подождал, пока подтянется Фрингс. Подойдя ближе, Фрингс поразился его маленькому росту — он был никак не выше пяти футов. Парень постучал каким-то замысловатым условным стуком, и дверь со скрежетом открылась.

Внутри огромного складского помещения горело семь костров, как некие оазисы света в непроглядной ночной тьме. Вокруг ближнего костра стояла группа из пяти человек. Все были не выше того, что привел его сюда. Фрингс понял, что это дети.

— Вы Фрингс? — спросил один из мальчишек, выступая вперед. Очевидно, он был за старшего.

— Да, я Фрингс.

— Это мы взорвали дома.

Репортер решил, что ослышался.

— Вы взорвали дома?

Старший утвердительно хмыкнул.

— Ладно. А зачем? Что вы хотите доказать? — В голосе Фрингса звучало сомнение.

— Вы мне, видать, не верите.

Со своего места Фрингс не мог толком рассмотреть ребят — были видны лишь силуэты.

— Я ожидал увидеть совсем других людей.

Фрингс никогда не имел дела с детьми и поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Сейчас бы очень пригодился допинг.

Парень посмотрел на руку, и Фрингс заметил цепочку от карманных часов, свисавшую с ладони.

— Подождите малость, — попросил он.

Фрингс ничего не понял.

— Ждите и слушайте, — распорядился его собеседник, указывая на часы.

— Чего я должен ждать? Чем вы тут занимаетесь?

У Фрингса сильно забилось сердце. Здесь был какой-то подвох.

— Бомба. Чтобы вы поверили.

Фрингс кивнул. Ситуация стала несколько проясняться. Все молчали. Из разных концов склада доносились глухие шумы, эхом отдававшиеся под потолком. Фрингс заметил, что мальчишки переминаются с ноги на ногу, вздыхают и явно волнуются.

— Пошли на улицу, — скомандовал вожак, мотнув головой в сторону двери.

Фрингс вышел наружу, за ним, ежась от холодного ветра, потянулись мальчишки.

— Глядите, — сказал вожак, указывая на пути.

Прищурившись, Фрингс увидел две фигуры и что-то похожее на бочонок или барабан. Пробежала искра, фигуры исчезли в темноте. Все застыли в ожидании. Фрингс стал напряженно прислушиваться.

Что-то ярко вспыхнуло, и сразу же раздался грохот взорвавшегося динамита. Сверху посыпались какие-то обломки, ребята запрыгали, захлопали в ладоши и залились радостным смехом. Потом взялись за руки и стали танцевать.

— Ну вот. Теперь вы нас узнали, — проговорил вожак.

— Да, узнал.

Фрингс изумленно смотрел на них. Что, черт возьми, здесь происходит? Его слова, казалось, обрадовали ребят, и они снова захлопали в ладоши. Вожак истерически выкрикнул:

— Мы уже врезали Блоку. И Альтабелли. Берналь следующий. Мы им всем покажем.

— Всем! Всем! Всем! — подхватил хор мальчишеских голосов.

Многие уже дрожали от холода, и вся компания возвратилась в свое отапливаемое убежище. Фрингс последовал за ними. Это был какой-то бедлам.

— Но почему вы их взрываете?

— У них перед нами должок. Ясно?

— Должок? У Блока, Альтабелли и Берналя должок? Что ты такое говоришь?

Вожак энергично кивнул:

— Должок, должок.

— А что они вам должны?

— Бабки.

— Бабки?

Вожак сделал жест рукой, словно сдавал карты. Или раздавал деньги.

— Они должны вам деньги?

— Да, деньги, — кивнул старший. — Денежки.

— За что?

— Они их украли. Забрали наши бабки… э-э-э… деньги. Отняли у нас деньги.

Было трудно себе представить, что у этих ребят могли быть деньги, которые кто-то забрал. Тем более что на них могли польститься Блок, Альтабелли или Берналь.

— А как они их забрали?

— Мы сироты. Они нам должны, — произнес вожак, растягивая последнее слово. — Они украли бабки, которые нам должны!

Фрингс наконец понял, что они хотели сказать. Эти дети были сиротами и, вероятно, никогда не учились.

— Зачем вы хотели меня видеть?

— Вы писатель. Нам нужен писатель, чтобы сказать ему о бомбах и бабках, которые нам должны.

Фрингс удивленно посмотрел на мальчика.

— Напишите о том, что мы сказали. Вы ведь напишете?

— Хочешь, чтобы я написал о том, что вы мне рассказали?

Дети закивали и захлопали в ладоши.

— Хочешь, чтобы я написал, что вы сироты и они должны вам деньги, и поэтому вы их взрываете?

— Да, — улыбнулся старший. — Да.

Один из мальчишек подложил что-то в костер, и сразу поднялось яркое пламя. Фрингс почувствовал на лице жар от огня. Пламя осветило бледные лица ребят, придав им золотистый оттенок. Все были тощие как скелеты. Некоторые грустно улыбались.

Фрингс снова посмотрел на старшего. Глаза мальчика лихорадочно блестели.

— Как тебя зовут?

— Каспер Просницкий, — произнес тот, четко выговаривая каждую букву.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Ферал стоял у входа в квартиру Норы, откуда доносилась музыка Верди. Он слегка подергал ручку. Заперто. Вытащив ключи, которые украл при первом посещении, Ферал осторожно отпер замок. Потом медленно приоткрыл дверь, стараясь, чтобы она не скрипела. Очутившись в квартире, так же бережно закрыл, положил ключи на столик и встал на то место, откуда прошлый раз наблюдал за Норой.

Певица опять сидела на диване спиной к нему и читала какую-то книгу. Рядом на столике стоял стакан с мартини. Та же картина, что и в прошлый раз, только теперь ему предстояла работа.

Ферал молча ждал. Примерно через час ее голова начала клониться вниз. Было ясно, что она вот-вот уснет.

На улице дежурил полицейский в штатском, который должен был дать сигнал, если появится Фрингс. Ситуация не была критичной — не получится сегодня, будут другие возможности. Правда, Рыжий Генри любил, чтобы его распоряжения выполнялись немедленно, так что не стоило злить мэра без особой причины.

Наконец ее голова упала набок, а плечи стали ритмично подниматься и опускаться. Ферал вытащил из кармана пузырек. Вынув пробку, он, стараясь не дышать, высыпал на ладонь порошок. Потом медленно подошел к дивану и опустился на колени. Он был готов к этому моменту, но, оказавшись так близко от нее, почувствовал неловкость. Он часто представлял себе, как будет выглядеть их встреча. Мысли эти были лишены романтики или сексуальной окраски, но все же подсознательно он желал ее. Однако никаких планов не строил. Ему лишь хотелось прикоснуться к женщине, которая казалась столь обворожительной в свете рампы.

Ферал поднес ладонь с порошком ко рту и слегка подул. Вдохнув порошок, Нора дернулась, словно ее разбирал кашель, и погрузилась в глубокий сон. Просунув руки ей под мышки, Ферал поставил женщину на ноги, так что она навалилась на него всем телом. Потом наклонился и, обхватив Нору за колени, поднял, другой рукой придерживая за спину. Это было самой опасной частью операции — в любой момент мог вернуться Фрингс и смешать все карты.

Ферал понес Нору к двери. Выйдя на площадку, он не стал запирать замок. Спускаясь по черной лестнице, Ферал весь взмок от напряжения. Одновременно он старался представить себе ближайшее будущее, что было довольно безрассудно и совсем не в его характере. Как она проснется и заговорит с ним. Хотя в общих чертах он знал, что его ожидает. О личности певицы можно было судить по ее выступлениям — как она двигалась, что говорила между номерами, как общалась с другими людьми. Ему казалось, что она воплотила в себе лучшие женские черты: изящество, чувство юмора, традиционную добропорядочность, которую так ценят американцы.

Наконец Ферал добрался до черного хода. Отпер его ключом, сделанным по слепку, который снял в прошлый раз. На противоположной стороне лужайки его ждала машина. Здесь подстерегала еще одна опасность, уже не связанная с Фрингсом. Его могли заметить, и Ферал заранее придумал легенду на такой случай. Он всегда подстраховывался. Хотя вряд ли эта легенда поможет, если на плече у него увидят не просто какую-то женщину, а бесчувственную Нору Аспен.

Ферал быстро пересек лужайку. Следовало торопиться, пока кто-нибудь не увидел их. Руки затекли от тяжести, но он старался этого не замечать. Открыв заднюю дверь, наконец сгрузил Нору на сиденье. В следующую минуту он уже мчался по улице, увозя сладко спящую певицу. Сердце бешено колотилось, как случалось всегда, когда опасность была уже позади.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

В то время как Ферал вез спящую Нору по Городу, Фрингс сидел в темно-красном кабинете Флойда Кристианса в Ист-Сайде, потягивая пиво из бутылки. Кристианс пил виски. В воздухе стоял густой запах марихуаны. Фрингс чувствовал приятную истому в уставшем теле. Он был готов просидеть на этом уютном кожаном диване всю ночь.

— Ты в порядке, Фрэнк? — озабоченно спросил Флойд.

Это насторожило Фрингса — Флойд был не из тех, кто беспокоится о других.

— Немного устал.

Флойд засмеялся и легко подтолкнул Фрингса.

— Ладно, ладно. Я знаю, дело не в этом, но раз ты не хочешь говорить…

Фрингс вздохнул. Он был под кайфом, вымотан и терзался сомнениями. Его так и подмывало рассказать о своем соглашении с Берналем, хотя он отлично понимал, насколько это опасно. Но Флойд был надежный парень, да и жил совершенно в другом мире. Ист-Сайд был полностью изолирован от всего остального города. По сути, это было вполне самостоятельное поселение. Флойд вряд ли когда-нибудь встретится с людьми, для которых эти сведения представляли интерес. С другой стороны, взрывы были запрещенной темой.

— Я работаю над статьей. Но она еще довольно сырая. Ты когда-нибудь слышал, чтобы осужденные за убийство остались на свободе?

Флойд усмехнулся:

— Сплошь и рядом, Фрэнк. Как ты думаешь, что будет с белым, если он убьет негра за то, что тот глазел на белую женщину? Такое случается постоянно. Ни одного белого еще не упекли в тюрьму за убийство черного.

Фрингсу это утверждение показалось довольно спорным и не относящимся к делу.

— Флойд, я говорю совершенно о другом. Речь идет о гангстерах. Из Белой и Бристольской банд.

Фрингс осекся. Ему вдруг пришло в голову, что, будучи владельцем клуба, Флойд неизбежно пересекался с этими ребятами. Однако на лице Кристианса был написан лишь интерес.

— Речь идет о стычках гангстеров, которые происходят на улицах и при свидетелях. Их привлекают к суду, осуждают, а потом — тишина. Они не попадают в тюрьму, просто исчезают.

Флойд молча изучал свои сплетенные пальцы.

— О чем ты думаешь, Флойд?

— О том сценарии, который ты мне предложил. Напоминает историю, которую я слышал от одного из здешних выпивох. Парень иногда у меня подрабатывает за бесплатную выпивку. Как-то Джон — так зовут этого пьяницу — зашел сюда после чеса по захолустью. Он часто работает в строительных артелях, мотается по разным местам. Он говорил, что они строили церковь в каком-то городишке. Рядом со стройплощадкой находился гараж. Как-то во время обеденного перерыва ребята сидели под старым дубом, который рос рядом с этим гаражом. Было жарко, и они прятались там от солнца. Он как раз ел свой обед, когда к гаражу подъехал грузовик, чтобы заправиться. Из него вышел Макэдам по кличке Красная Борода. Он бы никогда в это не поверил, если бы не увидел его собственными глазами. Борода была та же, только несколько поседевшая, и все те же маленькие пронзительные глазки. Джон хорошо знал Красную Бороду, я часто посылал его платить тому, чтобы мои бутылки оставались в неприкосновенности. Джон сказал, что Борода его заметил и понял, что его узнали. Он весь побагровел, и Джон уже приготовился к худшему, как Борода прыгнул в машину и укатил. Вот такая история.

Фрингс вспомнил, что в списке, который дал ему Паскис, такая личность фигурировала.

— А ведь Борода был осужден за убийство.

— Точно. Я помню это дело. Тогда еще многие радовались, думая, что он сгинул навсегда пли даже сел на электрический стул. И вот через несколько лет Джон встречает его где-то у черта на рогах в старом фермерском грузовике.

— А ты уверен, что твой дружок не ошибся? Может, это был кто-то другой?

— Ты когда-нибудь видел Бороду?

— Нет.

— Такого ни с кем не спутаешь. Жуткий тип. Не дай Бог с ним когда-нибудь встретиться.

— Мне бы поговорить с этим Джоном.

— Извини, Фрэнки, но тогда тебе придется ждать, пока попадешь на небеса.

— Он умер?

— Да, загнулся от пневмонии пару лет назад.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Выдержка из «Современной криминальной истории Города» Ван Воссена (в рукописи):

Мы несколько отвлечемся, чтобы описать личность, которая в нашем повествовании неоднократно упоминалась в качестве главного или второстепенного действующего лица. Сэм Макэдам по кличке Красная Борода, которого чаще называли просто Бородой. Самый опасный хищник из тех, что водились в Городе.

Макэдам не помнил своих родителей, что давало его многочисленным жертвам еще один повод предполагать, что такое чудовище не могли породить человеческие существа. Говорили, что матерью его была проститутка по имени Ада Тодл. Отцом же мог быть любой тип из тех, что посещают профессионалок, промышляющих на речных пристанях. Попытки выявить какого-нибудь Макэдама, работавшего на пристани в 1885–1887 годах, так и не увенчались успехом.

Короче, Борода пополнил ряды бесчисленных беспризорников, которые в конце прошлого века обитали в Низине и северной части Капитолийских Холмов. Первый раз его посадили, когда ему едва исполнилось одиннадцать: шайка мальчишек избила и ограбила мужчину. Из дела видно, что, несмотря на нежный возраст, парень уже был хорошо известен полиции. Первое убийство он совершил в тринадцать лет — зарезал сутенера по имени Сен-Жан. Затем последовала непрерывная череда насилий, в результате которых Макэдам поставил под свой личный контроль двенадцать кварталов в Маленьком Лиссабоне и западной части Капитолийских Холмов. Некоторых из тех, кого он устранил на своем пути наверх, мы уже упоминали: Сероне Коэло, Каладзе, Бауэр и многие другие. Не говоря уже о тех, кого этот неистовый и непредсказуемый бандит просто покалечил и запугал.

Многие считают, что кличку Красная Борода он получил из-за рыжей растительности на лице. На самом же деле за этим стоит поистине жуткая история. Макэдам получил это прозвище после случая, когда брат Георгия Каладзе и три других парня из Низины устроили ему засаду в переулке за пабом Салли Баннарда. Они напали на него с цепями и дубинками, чтобы отомстить за убийство Георгия. Наблюдавшие эту сцену прохожие просто остолбенели от ужаса, и поэтому показания свидетелей не совсем совпадают. Однако очевидно, что Макэдам зверски расправился со всей четверкой собственными руками, ногами и зубами. По утверждениям свидетелей, кровь жертв стекала у него изо рта по бороде. Вот какова история этого страшного прозвища.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Сквозь опушенные жалюзи просачивался утренний свет, бросая полосатую тень на голое тело Пула, над которым хлопотала Карла, смазывая раны и прикладывая лед к синякам на ребрах и в паху. Пока она занималась врачеванием, он рассказывал о своем вчерашнем походе в больницу Всех Святых и сиротский приют. Карла терпеливо слушала, иногда прерывая его замечаниями.

— Думаешь, тебе удастся найти Каспера Просницкого?

Пул громко втянул воздух, когда мазь защипала ссадину на плече.

— Надеюсь. Но меня больше беспокоит его мать.

— Почему?

Стоя на коленях, Карла крутила его плечо, пытаясь определить, насколько оно повреждено.

— Из психушки она как-то выбралась. Но как вернется назад, я не представляю. Там все на замках. И везде толкутся эти быки из БПД.

— Интересно, а полиция дежурит там постоянно? Если да, то возникает вопрос: почему? Что им делать в женской психушке? Какой смысл там торчать? А если они там не всегда, то получается, что охрану усилили, потому что она сбежала. Чего они так пекутся об этом месте?

— Возможно, мальчишка что-то знает.

— Может быть, они боятся, что оттуда все психи разбегутся? Но они ведь не опасны. Лина Просницкая даже собственные ботинки с трудом завязывает, где уж тут нападать на людей. За этим кроется что-то другое.

— Возможно, она что-то знает, — предположил Пул.

— Возможно, они все что-то знают, Этан. Вопрос, что именно.

Пул промычал что-то нечленораздельное, и Карла вернулась к своему занятию. Чтобы переменить тему, он спросил:

— Ты отнесла фотографии в «Газету»?

— Конечно.

— Может, им позвонить?

— Давай.

Карла резко повернула его голову. В шее что-то громко треснуло, словно на дереве сломалась толстая ветка.

Временами Пулу казалось, что дома ему достается больше, чем в полиции.

Каким-то странным образом врачевание настроило Карлу на игривый лад. Пул перевернулся на живот и застыл. Боль была так сильна, что ему было не до любовных утех. Карла пощекотала его под ребрами, стараясь выбирать места, где не было синяков. Стиснув зубы, он уже готов был уступить, но тут зазвонил телефон. По голосу Карлы он понял, что новости плохие.

— Повтори, Анжелина, я не понимаю, когда так быстро говорят.

Пул услышал, как в трубке застрекотал чей-то голос.

— Кто их забрал? Полиция? — Карла говорила медленно и раздельно, словно беседуя с ребенком. — Анжелина, а это не могли быть ребята из БПД? Они были в серых рубашках?.. В серых?.. Да… Да… Сказали, что их хочет видеть мэр?.. Ладно… Слушай, оставайся на месте. Я приму меры. С ним ничего не случится.

Карла повесила трубку и стала смотреть в стол.

Пул заметил, что она тяжело дышит и близка к панике.

— Что случилось?

— Они забрали Энрике к мэру.

Пул был озадачен.

— Что это значит?

Карла повернулась к нему.

— Господи, Этан, пошевели мозгами. Как сам думаешь, что это значит?

— Это из-за забастовки? — растерянно спросил Пул.

Карла нетерпеливо тряхнула головой, словно поражаясь тупости Пула.

— Конечно.

Она начала ходить по комнате, подбирая свои разбросанные вещи.

— Поляки хотят построить здесь фабрику. Генри спит и видит, как бы это быстрее провернуть. Мы думали, если устроить забастовку, пока они здесь, Берналь и Генри скорее прогнутся.

— Но получилось совсем не так, — заметил Пул, пытаясь разыскать свой бумажник.

Карла остановилась и посмотрела на него.

— Да, не так. Не пойму, что на уме у этого ублюдка Генри.

Она направилась к двери.

— Ну давай же, Этан. Нам надо идти.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Идя к бывшему переписчику Ван Воссену, Паскис мог выбрать маршрут в обход мэрии. Но, будучи человеком, начисто лишенным земных радостей и — до недавнего времени — страха, он решил доставить себе маленькое удовольствие: отправиться как бы на работу, подойдя до знакомых гранитных ступенек, решительно пройти мимо.

По дороге архивариус раздумывал над тем, что сообщил ему Фрингс. Рейд по кличке Вампир был мертв. Архивная система, конечно, была небезупречна, и одним из ее минусов было то, что человек, покинувший Город, был потерян для нее навсегда. Фрингс обладал достаточно интересной информацией, но она выходила за рамки имевшихся в архиве дел. Потом Паскис вдруг вспомнил Граффенрейда, голова которого покоилась в десяти футах от туловища.

Проходя мимо мэрии, Паскис стал свидетелем небольшого происшествия. К зданию подкатила спецназовская машина. Из нее вышел крепкий смуглый мужчина и в сопровождении четырех полицейских стал подниматься по лестнице. Он держался с достоинством, но в глазах был страх.

Паскис прошел мимо мэрии, размышляя над увиденным. Возможно, дело этого бедолаги уже побывало на его столе. Почему его привезли в мэрию с подобным эскортом? Если бы это был преступник, его бы отправили в участок или в Стенсберскую тюрьму между Капитолийскими Холмами и Ист-Сайдом.

Пройдя по Правительственному бульвару, Паскис свернул направо и очутился среди домов из бурого песчаника, где жила местная буржуазия. Прохожие попадались редко, и Паскис шел прогулочным шагом, наслаждаясь покоем, не приправленным привычным одиночеством. Он с удовольствием смотрел на окружающий пейзаж, к которому местные жители давно пригляделись и перестали замечать: деревья в кадках, голуби, суетливо клюющие корм, белки, прыгающие по деревьям и лестницам, ведущим к домам. Все казалось похожим на прекрасный сон. В таком умиротворенном состоянии архивариус подошел к каменной лестнице, ведущей к дверям солидного дома Ван Воссена.


Дверь открыл сам Ван Воссен, плотный лысый мужчина в венчике из седых волос. Лицо его, в котором было что-то от бассета, украшали густые бакенбарды, переходящие в не менее пышные усы. Стоя в проеме, хозяин внимательно изучал Паскиса.

— Кто вы? — удивленно спросил он, словно посетители были здесь большой редкостью.

— Я Артур Паскис. Видите ли, мистер Ван Воссен, я должен поговорить с вами об одном очень важном деле.

— Паскис, — повторил Ван Воссен, удивленно распахнув глаза.

— Мистер Ван Воссен…

— Входите, мистер Паскис. Будьте добры. Надо же, все эти годы мы не встречались, а тут вы вдруг приходите ко мне домой.

По голосу Ван Воссена чувствовалось, что он рад такому повороту событий. Он провел Паскиса в сумрачный холл, где на пьедесталах красовались вазы, бюсты и урны. К холлу примыкала библиотека. У стены стоял стол, заваленный книгами и бумагами. Небольшой участок был расчищен — вероятно, звонок Паскиса отвлек хозяина от работы.

— Присаживайтесь, — проговорил Ван Воссен, указывая на пару кресел, стоявших у стены, на которой висел персидский ковер.

Опустившись в кресло, Паскис увидел, как хозяин убрал со стола небольшую металлическую коробочку.

— Вы пишете книгу?

Ван Воссен сел во второе кресло.

— Мм, да. Письменное свидетельство и размышления на тему преступности. Квинтэссенция моего опыта переписчика. Описание криминальной деятельности за мои двадцать с лишним лет работы и анализ ее причин и структуры.

— Хм, описание. Вы пишете по памяти?

Паскис был заинтригован. Он представил себе, как извлекает все, что содержится в архивных делах, и излагает извлеченное в виде повествования. Подсознательно он уже начал систематизировать все сведения по направлениям, категориям и датам.

— Кое-что по памяти. Но больше по записям и газетным материалам. Я вел ежедневный дневник, где записывал все, что имело отношение к делам. Я устроился на эту работу только ради будущей книги. Сама по себе эта деятельность меня мало интересовала.

Ван Воссен потер руки, и Паскис заметил, что на мизинцах у него необычно длинные ногти.

— Не интересовала?

— Нет. Мой отец — Вим Ван Воссен. Возможно, это имя вам знакомо. Он кораблестроитель и был очень богат. Меня с детства готовили продолжить семейное дело. Но меня всегда интересовал криминальный мир, а должность переписчика давала возможность взглянуть на него изнутри. Но у вас, конечно, таких возможностей больше.

— Вероятно.

— Боже мой, Артур Паскис! — восторженно произнес Ван Воссен, словно только сейчас осознав, какая важная персона пожаловала к нему в гости. — Я так давно ждал этого визита. Простите, немного волнуюсь. Вот и разболтался как последний осел.

— Нет-нет, мистер Воссен, в этом вас никак не упрекнешь. Что касается цели моего визита, то я пришел поговорить о деле Граффенрейда.

Ван Воссен сразу посерьезнел.

— Вы нашли дело Граффенрейда?

— По правде говоря, я нашел целых два. Подлинное и копию, которую, как я понял, сделали вы.

— Да-да, конечно.

Легким, почти незаметным движением Ван Воссен опустил мизинец в коробочку, лежавшую у него на коленях, поднес его к носу и вдохнул.

— Я сделал копию этого дела и отослал ее в архив.

— С какой целью?

— Хотел подать сигнал, но так, чтобы никто не догадался, что он исходит от меня.

— Не понял. Там не было никакого сигнала.

— Но ведь вы здесь, не так ли? Видите ли, было бы слишком опасно оставлять в деле записку или что-то в этом роде. Дело могли запросить, и оно бы ушло с этой запиской внутри. Или, не дай Бог, попало к другому переписчику. Слишком большой риск для меня. Я знал, что вы сразу насторожитесь, увидев два одинаковых дела. А другие вряд ли обратят на это внимание. Так я сумею вступить с вами в контакт без риска быть обнаруженным кем-то другим.

Ван Воссен улыбнулся, вспоминая свой хитроумный план.

— С тех пор прошло несколько лет.

— Точнее, четыре года.

— И все же, что за сигнал вы хотели подать?

— Это было страшное время. В конце 1927 года было возбуждено много дел об убийствах, совершенных гангстерами. Эти маньяки привлекались к суду, им выносились приговоры. Но в тюрьму они так и не попадали. Когда это случилось в первый раз, мы решили, что произошла какая-то ошибка, и составили записку, а дела направили к вам в архив. Но никаких мер не последовало. Потом это стало повторяться, и мы затребовали из архива все такие дела. На всех стояла пометка, которой раньше не было.

— «ПН», — подсказал Паскис.

— Совершенно верно, — подтвердил Ван Воссен, не выказав никакого удивления. — Знаете, что это значит? Мы тоже не знали. Поэтому я решил обратиться к своему знакомому в Управление исполнения наказаний. Его звали Крааль. Я встретился с ним за обедом и спросил об этих странные буквах ПН. Что они означают? Он помрачнел и спросил, слышал ли я о плане «Навахо». Я ответил, что нет.

Ван Воссен взглянул на Паскиса, чтобы удостовериться — архивариус ничего не записывает.

— Естественно, я спросил, что это за план и почему секретный. Понизив голос — вокруг нас были люди, — он сообщил, что это новый способ наказания, который проходит проверку. Он весьма спорный, и в управлении о нем предпочитают не распространяться. Осужденных высылают из города, а дела направляют не в тюрьму, а в мэрию. Потом Крааль занервничал и попытался закончить разговор. Он явно знал больше, но предпочел переменить тему. Через неделю я встретил его на улице, когда шел домой. Он сказал, что ошибся насчет плана «Навахо». План всего лишь рассматривался, но так и не был принят. На вопрос, как такое может быть, он поспешил ответить, что не знает. Вид у него был какой-то затравленный. Мне стало ясно, что он испугался.

Ван Воссен прервался и снова полез в жестяную баночку. Паскис посмотрел на стопки бумаги, которые, вероятно, и были той книгой, которую писал Ван Воссен. Там были тысячи листов.

— Больше я его не видел, — продолжал Ван Воссен словно в трансе. — Это не значит, что с ним что-то случилось. Просто наши пути больше не пересекались. Он явно избегал меня. И если бы не последующие события, я бы скорее всего принял его слова за чистую монету.

— А что за события?

— Ничего особенного, явного. Я вообще не обратил внимания. Но на это совершенно случайно вышел переписчик Толли. Вы прекрасно знаете, что при запросе дел на них ставятся печати с датами получения и возвращения в архив. Толли заметил, что некоторые дела возвращаются в архив с некоторой задержкой. К примеру мы посылаем вам десять дел. Восемь попадают в архив в тот же день, а два — только на следующий. Понимаете?

Паскис кивнул.

— Вначале мы подумали, что ошиблись. Возможно, неточно запомнили дату или время, когда их возвращали в архив. Тогда мы решили перепроверить и запросили те же дела, чтобы посмотреть, какая дата на них стоит. Оказалось, мы были правы. Некоторые дела поступали в архив с опозданием.

— И вы решили, что кто-то просматривает документы, прежде чем они поступают ко мне.

— Совершенно верно. Первый раз мы это заметили спустя два месяца после моего разговора с Краалем. Тут я несколько насторожился.

— А вы не заметили, какие именно дела задерживались?

— Здесь мы с Толли немного поэкспериментировали. Стали запрашивать определенные виды дел — например, убийства или преступления гангстеров, — чтобы выявить какую-то закономерность. Но если она и была, то ее замаскировали другими делами. Мы так ничего и не выяснили.

Паскис потер крылья носа.

— А кто, по-вашему, мог просматривать эти дела?

Ван Воссен пожал плечами.

— Разве это важно? Кто-то в полиции или мэрии. В любом случае нас это сильно насторожило. Надо было как-то сообщить об этих преступниках, которые, по всей видимости, были частью пресловутого плана «Навахо». Я не решился открыто вступить с кем-либо в контакт, а прятать что-либо в деле было опасно. Да и Толли сильно рисковал, ввязавшись в это. Ведь не секрет, что у мэра среди переписчиков есть осведомитель.

Словом, я решил отправить вам в архив копию дела. Это был выход из положения. Я отправляю в архив копию, потом делаю заявку на это дело, вы обнаруживаете два одинаковых дела и, естественно, заглядываете в них. Гениальность идеи была в том, что, если бы вы сообщили шефу полиции или кому-то еще о двух одинаковых делах, они бы решили, что это просто ошибка или что вы слегка заработались, как это в свое время случилось с Абрамовичем.

— Так почему же вы не запросили это дело?

— Меня уволили. Почти сразу же после того, как я заслал к вам копию. Возможно, они заподозрили, что мы играем в какие-то непозволительные игры, и решили провести показательную порку. Возможно, Толли и был осведомителем. Я не успел это выяснить. Меня выгнали, и я не отважился попросить кого-нибудь сделать запрос. Кому я мог доверять? Так дело и лежало в архиве, пока на него не поступил официальный запрос.

Паскис был потрясен этим рассказом.

— А как же вы сумели отправить копию в архив?

Ван Воссен невесело улыбнулся.

— Да очень просто. У одной из наших уборщиц муж убирался в архиве. Я дал ей двадцать долларов и попросил, чтобы ее муж поставил копию на нужное место. Судя по всему, он так и сделал.


Возвращаясь в мэрию, Паскис внимательно смотрел по сторонам. Ван Воссен сказал ему, что за его домом одно время следили — полиция или скорее всего спецотряд, — но сейчас, судя по всему, наблюдение снято. Увидев, как напрягся Паскис, Ван Воссен усмехнулся:

— Вам не стоит волноваться. Вы для них сейчас главное лицо в городе. В архиве сосредоточена масса важной информации, включая ту, которая может представлять для них опасность. Но все эти сведения абсолютно бесполезны, если их невозможно найти. Никто, кроме вас, не знает, как там все устроено.

— По правде говоря, это отличный повод, чтобы меня устранить.

— Совсем наоборот. Видите ли, это как в случае с раком. Как можно лечить рак, не зная, где находится опухоль? Здесь то же самое. Вы им нужны, потому что только вы можете отыскать опасные для них дела. Они попытаются вас одурачить. Если же испугаются или решат, что вы обо всем догадались, они будут на вас давить. Но в любом случае вы им необходимы.

Это было вполне логично, но не настолько, чтобы унять бешеный стук его сердца. На другой стороне улицы Паскис заметил человека, не отстающего от него ни на шаг.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Поляков собрали в кабинете Рыжего Генри. Туда принесли дополнительные стулья, на которые сели те, кто постарше. Остальные столпились за ними. Напротив будущих инвесторов сел Педжа, а переводчик занял место в центре кабинета, чтобы, вращаясь вокруг своей оси, следовать беседе.

— Мы понимаем, что недавняя забастовка на одной из наших фабрик вызвала вашу озабоченность, — начал Генри.

Мэр подождал, пока его слова переведут, и стал смотреть на главного поляка по имени Ринус, чем-то похожего на моржа. Тот важно кивнул и что-то ответил. Переводчик повернулся к Генри.

— Он говорит, что такая озабоченность существует. Он считает, что полиция не является эффективным средством решения проблемы.

Побагровев от такой наглости, мэр тем не менее заставил себя улыбнуться.

— Скажите ему, что я намереваюсь прибегнуть к средству, которое, вероятно, покажется ему более эффективным.

Взглянув на Генри, поляк благосклонно кивнул.

Мэр указал переводчику на стол.

— Я собираюсь кое-кого пригласить для беседы. Сядьте рядом с Ринусом и переводите ему все, что услышите. И поточнее!

Переводчик с готовностью кивнул и развернулся, чтобы переместиться на новую позицию.

— Еще одно, — добавил Генри, прежде чем переводчик успел покинуть свой пост. — Беседа может приобрести неожиданный поворот. Все, что происходит в этих стенах, здесь и остается. Вы, вероятно, уже поняли, что со мной не стоит ссориться.

Чуть побледнев, переводчик поспешил к Ринусу. Педжа встал у двери. Генри чуть заметно кивнул. Дверь открылась, и в кабинет вошел Энрике в сопровождении двух дюжих полицейских. Они провели его в центр комнаты и тоже встали у двери.

— Энрике Дотель? — спросил Генри.

Тот кивнул. Генри удостоверился, что переводчик находится в нужном месте.

— Это вы организовали забастовку на фабрике «Кэпитал индастриз»?

Энрике снова кивнул. Его хладнокровие с легким оттенком вызова привело Генри в раздражение.

— Забастовка окончена. Понятно? Вы персонально отвечаете за то, чтобы завтра с утра все возвратились к работе.

Чуть приподняв подбородок, Энрике в упор посмотрел на мэра.

— Забастовка не окончена. Я не контролирую рабочих. Они сами принимают решения. Я лишь организатор. Забастовка не закончится, даже если меня или кого-то еще арестуют.

Генри посмотрел на Ринуса, который, склонив голову набок, слушал энергичный перевод.

— Мне бы не хотелось создавать проблем, — спокойно проговорил Генри. — Я хочу, чтобы вы меня поняли. Хочу, чтобы вы обещали мне, что поступите именно так, как я вас прошу.

— Я снова повторяю, что не имею возможности выполнить вашу просьбу. Но даже если бы возможность была, все равно не сделал бы этого.

Генри вышел из-за стола и навис над Энрике, буквально задавив того своей массой.

— Боюсь, что я недостаточно ясно выразился.

Энрике не отступил.

— Достаточно ясно. Надеюсь, что и я тоже.

Генри сгреб Энрике за рубашку и приподнял над полом, так что их лица оказались вровень.

— Ты совершаешь большую ошибку, приятель.

На лице Энрике мелькнул страх. Он, большой и сильный мужчина, не привык к физическому давлению.

Взглянув на Педжу, Генри кивнул в сторону окна за своим столом.

— Открой.

Педжа растерянно посмотрел на него.

— Открой чертово окно.

Педжа побежал к окну. Испуганный переводчик продолжал переводить. Ринус, прищурившись, слушал, сосредоточив все внимание на происходящем. Остальные поляки с любопытством ждали развязки.

Когда Педжа открыл окно, Генри поднес к нему Энрике и наполовину вытолкнул наружу. Кабинет находился на пятом этаже, и до земли было не меньше шестидесяти футов. Схватив Энрике за щиколотки, Генри вытянул руки, так что тот повис вниз головой. Мэр держал его так несколько секунд, пока не услышал странное поскуливание.

Ринус и несколько поляков постарше сгрудились вокруг окна, чтобы лучше видеть.

— Повторяю еще раз, — подчеркнуто спокойно произнес мэр. — Завтра утром все должны приступить к работе. Вы можете мне это гарантировать?

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Пул держал Карлу под руку. В последнее время они почти не выходили вместе. Когда-то часто гуляли вдвоем, но их теперешние занятия положили этому конец. Отношения стали тайными и ограничивались пространством квартиры. Сейчас же они могли наслаждаться обществом друг друга открыто, не замыкаясь в четырех стенах. Правда, нервозность Карлы вносила некоторый диссонанс в эту идиллию.

— Почему ты улыбаешься? — спросила она.

Пул пожал плечами:

— Мне нравится с тобой ходить. Хоть какая-то отдушина.

— Господи, — возмутилась Карла. — Как ты можешь наслаждаться прогулкой, когда Энрике волокут в мэрию?

Не переставая улыбаться, Пул снова пожал плечами:

— И что тут такого?

Он не был знаком с Энрике и, по правде говоря, несколько ревновал к нему Карлу. Но было кое-что еще. Сыщик знал, что он не совсем подходит для Карлы. Он в отличие от Энрике не разделял ее идеологической убежденности и энтузиазма. Конечно, он был озабочен судьбой Энрике, но скорее как фактором, влияющим на настроение подруги.

Бросив на Пула негодующий взгляд, она одновременно сжала его руку. Такие противоречивые изъявления чувств были характерны для нее, и Пул уже давно не пытался в них разобраться. До мэрии оставался всего один квартал.

— Что ты намерена делать?

Пул догадывался, что первым побуждением Карлы будет броситься на пятый этаж и ворваться в кабинет мэра, но надеялся, что она понимает всю призрачность этой затеи — даже если они сумели бы проскочить мимо охраны и проникнуть в кабинет мэра, это не пошло бы Энрике на пользу.

— Мне кажется, лучше подождать, пока он выйдет из мэрии. Который час?

— Половина одиннадцатого.

Они подождали минут пять. Пул попытался завести нейтральную беседу, но Карла его не поддержала.

Вдруг она ахнула. Проследив за ее взглядом. Пул увидел Энрике, висевшего вниз головой на уровне пятого этажа. В этом было что-то сверхъестественное. Две руки, торчавшие из окна, держали парня за ноги.

— О Господи! Господи! Боже мой!

Испугавшись, что Карла сейчас задохнется, Пул обнял ее за плечи своими огромными ручищами.

— Он же его уронит! Он его убьет!

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Пятью этажами выше Рыжий Генри отлично проводил время.

— Вы можете это гарантировать? — повторил он вопрос, глядя вниз мимо болтающегося тела Энрике. Высота была очень приличная.

Мужчина промычал что-то нечленораздельное. Генри чуть тряхнул его, и Энрике пронзительно вскрикнул:

— Да. Да. Я гарантирую. Да.

Взглянув через плечо, Генри подмигнул криво улыбавшемуся Ринусу. Отступив от окна, мэр втащил Энрике в комнату. Тот дрожал и чуть слышно всхлипывал. Когда профсоюзный деятель поднялся на ноги, стало заметно, что он не совладал со своим мочевым пузырем.

— Можете идти, — проговорил мэр. — Благодарю за сотрудничество.

Энрике поплелся к двери. Полицейские подхватили его под руки, не выказывая никакого сочувствия к его плачевному состоянию. Когда Энрике был уже на пороге, Генри снова обратился к нему:

— Я слышал, ваша сестра работает в пекарне на улице Васко да Гамы. Если вы мне понадобитесь, я обращусь к ней.

Конвоиры отпустили руки Энрике. У него не осталось сил даже для того, чтобы бросить на Генри враждебный взгляд. Он просто повернулся и вышел.

— А теперь переведите, — пророкотал Генри, очень довольный собой.

Переводчик быстро заговорил по-польски. Педжа закрыл дверь. Поляки смеялись и обменивались улыбками. Некоторые даже аплодировали.

Генри тоже улыбался, но не полякам, а самому себе — его мнение о поляках и их возможной реакции оказалось верным. Интуиция и физическое устрашение были двумя надежными средствами, которые никогда его не подводили.

Ринус подошел к нему, протягивая руку.

— Мы готовы подписать контракт, — сказал он по-английски.

Генри, который вообще-то не любил сюрпризы, не смог удержаться от смеха. Он посмотрел на переводчика, тот недоуменно пожал плечами. «Эти проклятые поляки, видать, стреляные воробьи», — подумал Генри, пожимая руку Ринусу.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Пул понимал, что Рыжий Генри — только у него могли быть такие сильные руки — не выкинет Энрике из окна на глазах у стольких свидетелей. Но Карла вряд ли разделяла его уверенность. Несколько мучительных мгновений спустя Энрике втащили в окно. Пул перевел дыхание. Карла с трудом сдерживала слезы.

— Порядок. Все позади.

Пытаясь как-то утешить женщину, Пул ласково провел рукой по ее волосам, сознавая всю беспомощность этого жеста.

Повернувшись, Карла прижалась к нему, обвив руками его торс. Пул нежно поглаживал ее волосы.

Она вдруг отстранилась.

— Нам надо подождать его.

Пул кивнул. Он не спешил прочесывать Низину в поисках Каспера Просницкого. Настроившись на долгое ожидание, он был весьма удивлен, когда увидел Энрике буквально через несколько минут. Тот, пошатываясь, спускался по лестнице. Карла бросилась к нему, но Пул успел схватить ее за руку. На брюках Энрике он заметил характерное пятно.

— Что ты делаешь? — возмутилась она, пытаясь освободиться.

— Пускай идет один. Позвонишь ему через полчаса. И не говори, что мы его тут видели.

Карла озадаченно взглянула на Пула. Она не заметила злосчастного пятна.

— Поверь мне на слово. Это для его же пользы.

Карла кивнула. Она всегда соглашалась, когда Пул говорил безапелляционным тоном. Наклонившись, Этан поцеловал ее в губы. Она обняла его за шею, и когда он выпрямился, ноги Карлы повисли в воздухе. Она крепко прижалась к нему.

— Ты боишься?

— Нет.

Он понял, что это правда, и, обняв Карлу за талию, осторожно поставил на землю. Потом повернулся и неохотно зашагал в сторону Низины.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Нора проснулась с тяжелой головой, словно после долгого глубокого сна. Еще не открыв глаза, она почувствовала, что что-то не так. Настораживал запах — пахло благовониями, но не теми, к которым она привыкла. И матрас слишком мягкий. Открыв глаза, певица почувствовала смятение. Она у себя дома, но в то же время не у себя. Комната очень похожа на ее спальню: те же розовые стены с белой лепниной, та же кровать с пологом, те же полки с книгами, — но помещение раза в два меньше и без окон.

Нора села на кровати. На ней была ночная рубашка, в которой она уснула. На двери висел розовый халат. Встав с кровати, она надела его. Это был не ее халат, но по размеру подходил. Она подергала ручку двери — заперто. Сев на кровать, Нора потерла глаза. Она не испугалась, но была растеряна.

Страх появился через пять минут, когда она услышала шаги за дверью. До этого момента Нора надеялась, что это лишь странный сон или искаженное восприятие. Быть может, она сходит с ума? Если так, то ощущения не самые страшные. Но шаги вернули ее к действительности. Кто-то похитил ее из дома и поместил в комнату, отделанную под ее спальню.

Подтянув колени к подбородку, женщина обхватила руками ноги, словно броненосец, свернувшийся в комок. Она уже давно свыклась с мыслью, что, будучи знаменитым секс-символом, является объектом вожделений для сотен и даже тысяч мужчин. И среди этих мужчин неизбежно должны быть садисты, маньяки и сумасшедшие. Для них она объект сексуальных фантазий или даже чего-то похуже. Сначала ей показалось хорошим знаком, что эта комната так похожа на ее спальню, но теперь, осознав, что кто-то устраивал это гнездышко, скопировав ее спальню или даже побывав там, Нора по-настоящему испугалась.

Так она сидела, прислушиваясь к шагам и судорожно прокручивая в мозгу возможные сценарии происходящего. Шаги затихли у двери. Засов отодвинулся, дверь открылась. Нора вжалась в подушки. В комнату вошел низкорослый худой человек с темной, как у индийца, кожей. В руках он держал поднос с завтраком. На нем былитвидовые брюки и майка без рукавов. Он поставил поднос на стол у двери.

— Кто вы? — спросила Нора.

Она узнала человека, который смотрел на нее в клубе. Голос пленницы прозвучал неожиданно спокойно.

Человек виновато улыбнулся:

— Извините.

Он говорил с незнакомым ей акцентом.

— Почему я здесь?

Он снова улыбнулся:

— Не волнуйтесь. С вами ничего не случится. Я постараюсь, чтобы вам было хорошо. Вы здесь ни при чем.

— А что, собственно, происходит?

— К сожалению, не могу объяснить. Но уверяю, вам не причинят вреда. Вы здесь долго не задержитесь. Кушайте, пожалуйста. Если что-то будет нужно, постучите в дверь.

Он повернулся, чтобы уйти, и Нора увидела рельефную мускулистую спину. Человек обернулся.

— Мисс Аспен, вблизи вы гораздо красивее, чем на сцене. Пожалуйста, не беспокойтесь. Я никому не позволю вас обидеть.

Он ушел. Эти слова, сказанные кем-то другим, насторожили бы Нору, но в этом человеке было что-то надежное, и она спокойно принялась за еду.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Паскис был в двух кварталах от мэрии, когда его остановил полицейский из БПД.

— Мистер Паскис?

— Да?

— Наконец-то мы нашли вас, сэр.

— Нашли?

Полицейский был молод и горяч.

— Да, сэр. Когда вы не пришли на работу, нас послали вас разыскивать.

«Странно», — подумал Паскис. С другой стороны, последние двадцать лет он никогда не опаздывал на работу. Понятно, что они забеспокоились. Почему он исчез, как только ему показали поисковую машину? Ведь, как объяснил Ван Воссен, сейчас архивариус им особенно необходим.

Паскис позволил полицейскому проводить его до мэрии, обратив внимание, что прохожие расступаются, давая им пройти. Однако полицейский, казалось, этого не замечал. Бойцы БПД принимали это как само собой разумеющееся.

У мэрии Паскиса встретила группа спецназовцев и два чиновника из мэрии.

— Мистер Паскис, где вы были? — спросил один из них, верзила в полосатом костюме, который был бы впору медведю.

Паскис замялся. Неужели за ним следили? Значит, они знают, где он был? Или узнают позже? Стоит ли сейчас изворачиваться? Он не привык быстро принимать решения. В Подвале от него этого не требовалось.

— Я… э-э… ходил прогуляться.

Это прозвучало крайне неубедительно.

Верзила возмущенно посмотрел на него.

— Прогуляться? Вы же никогда не опаздываете на работу. Почему же сегодня вы вдруг решили прогуляться?

Именно сегодня.

Пока верзила говорил, у Паскиса было время подумать.

— Вчера я узнал новости, которые потребовали осмысления. Они имеют прямое отношение к моей работе. По дороге в архив я решил немного прогуляться, чтобы собраться с мыслями. Я думал, что многолетняя безупречная пунктуальность дает мне право на такой проступок.

Верзила был явно недоволен ответом, но решил не усугублять.

— Видите ли, мистер Паскис, мы так беспокоимся, потому что вам может грозить опасность.

— Опасность?

— Боюсь, что так. Вы ведь слышали о взрывах в городе?

— Да.

— У нас есть основания считать, что эти безумцы могут выбрать своей целью и вас.

Паскис остолбенел.

— Почему вы так думаете?

Вперед выступил один из полицейских.

— На то есть причины, сэр, но пока мы вынуждены держать их в секрете.

В секрете? От человека, который видел все дела, заведенные городской судебной системой? От него не могло быть секретов. Разумеется, никакой угрозы не существовало. Это был лишь повод. Паскис пожал плечами.

— Приношу свои извинения. Не предполагал, что небольшая заминка вызовет такой переполох.

— Вы живы и здоровы, мистер Паскис. Для нас это главное, — заверил его верзила-медведь. — Теперь к вам приставят охрану из двух человек. Они будут находиться с вами в архиве и стоять на посту у вашего дома. Шесть полицейских станут дежурить в три смены по восемь часов.

— Есть ли в этом необходимость? Особенно в архиве?

— Это распоряжение самого мэра, сэр.

«Ну вот и все, — подумал Паскис. — Никуда не денешься».

— В архиве уже дежурят двое полицейских. Не обращайте на них внимания и работайте как обычно. Я так понимаю, из-за этих взрывов работенки у вас прибавилось.

Паскис молча кивнул и пошел к лифтам. Долиша на месте не было. В лифте, который обычно спускался в Подвал, стоял незнакомый молодой парень.

— Доброе утро, сэр, — приветливо произнес он.

— Мм, да. А где же… мистер Долиш?

— Мистер Долиш, сэр?

— Хм. — Паскис наконец вышел из транса. — Да. Мистер Долиш. Лифтер, который работал на этом лифте.

— Извините, я о нем ничего не знаю. Мне сказали, что я буду работать на этом лифте. Я здесь новенький, понимаете?

Да, Паскис все понял. Он понял, что отныне находится под домашним арестом и расследование плана «Навахо» завершилось, так и не начавшись.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Увидев руки своего похитителя, Нора почувствовала облегчение. Довольно странно, но это было действительно так. Его тонкие предплечья напоминали переплетенные канаты. Такие же руки были у ее прежнего любовника, боксера Тино Хуареса, которого американцы называли магом, а мексиканцы — матадором. Он был таким же невысоким и мускулистым. И еще он был философом. Как-то они с Норой отдыхали в Палм-Бич, и один восторженный болельщик назвал Тино великим бойцом.

«Я не боец, я боксер, — возразил Тино. — Боец — это что-то варварское, неумелое и садистское. А я ученый, художник, философ».

В какой-то степени это было верно. Тино заработал свое прозвище, потому что его невозможно было загнать в угол, тем более нокаутировать. Он редко посылал соперника в нокдаун, но так искусно сбивал с толку и обезоруживал, что исход поединка всегда был предрешен. Тино мог справиться с любым боксером, кроме действующего чемпиона Фила Лоусона, который не уступал Тино в ловкости, но был гораздо жестче. Тино дважды пытался завоевать титул, и оба раза Лоусон отправлял его в нокаут.

Конец их отношениям положила травма, которую Тино получил во время второго поединка с Лоусоном (во время первого они еще не были знакомы). В памяти Норы он остался как истинный джентльмен и самый нежный из ее любовников. Конечно, абсурдно проводить какие-то параллели между Тино и ее похитителем только потому, что у них похожие руки, но, обратив внимание на это обстоятельство, она заметила и другие схожие черты. То, как этот человек себя вел. Как смотрел на нее. Нечто общее в глазах, что, вероятно, говорило о доброте, хотя лицо незнакомца оставалось непроницаемым. А что читалось во взгляде Тино? Доброта? Или они отражали его суть, а значит, и способность причинять боль другим? Ведь несмотря на его утонченность и склонность к философствованиям, свою боксерскую карьеру Тино начинал с жестоких уличных драк.

Нора внутренне содрогнулась. Потом повернулась на бок и, уставившись в стенку, стала обдумывать план побега.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Просматривая утром газету, Фрингс наткнулся на заголовок «Утонувшая женщина опознана». Это была одна из тех незначительных новостей, которые печатаются на последних страницах под некрологами. Местные жители, пришедшие порыбачить, нашли на берегу реки тело женщины, прибитое к берегу. Она была опознана как Лина Просницкая. Никаких сведений о погибшей не сообщалось, что было необычно для подобного рода сообщений. Фамилия была та же, что и у мальчишки, с которым он разговаривал накануне. Фрингс решил, что разберется с этим, когда придет на работу.

Он был несколько удивлен, не обнаружив утром Норы или по крайней мере записки. Она могла провести ночь где угодно — например, у подружек, оставшихся у нее еще с тех времен, когда Нора не была звездой. Или с другим мужчиной. Раньше она никогда не изменяла ему, но сейчас, когда их отношения дали трещину, а реальность была такова, что любой мужчина упал бы к ее ногам, стоило ей только моргнуть, это не казалось ему чем-то невозможным. Фрингс не был ревнив, но ему не хотелось ее потерять. Он просто не мог себе представить, как будет обходиться без Норы.

В любом случае, когда он вечером вернется после встречи с Берналем, она, вероятно, уже будет дома.


У входа в редакцию его поджидал Эд, который был взвинчен сильнее обычного. Волосы на его голове стояли торчком.

— С вами хотят поговорить люди из мэрии. Они ждут в кабинете у Паноса.

Фрингс не был удивлен, учитывая содержание колонки, напечатанной в утреннем номере, но спина у него мгновенно взмокла.

— Панос у себя?

— Да. Они хотели поговорить с вами с глазу на глаз, но Панос не позволил.

— Слушай, будь добр, сходи в библиотеку и попроси Лонергана откопать что-нибудь об убийстве Рейда — бандита по прозвищу Вампир — несколько лет назад. Можешь для меня это сделать?

Эд кивнул, и Фрингс отправился в кабинет главного редактора.

Когда он вошел, там было тихо. Главный редактор сидел в кресле, положив на стол ноги, и ел апельсин, сок от которого тек у него по подбородку. Двое мужчин в костюмах с отвращением наблюдали за этой сценой. Один из них был Смит. Другой — коротышка, похожий на терьера.

Панос убрал ноги со стола и сел прямо.

— Фрэнки, — произнес он с наигранным оживлением. — Здесь кое-кто хочет поговорить с нами. Как, вы сказали, вас зовут? Смит и Райдер?

— Райверс, — кисло поправил его Терьер.

Обмена рукопожатиями не последовало.

Фрингс сел, а Панос снова вцепился зубами в апельсин.

— Чем могу быть полезен, ребята? — с невинным видом спросил Фрингс.

Смит протянул ему утренний номер «Газеты».

— В своей статье вы утверждаете, что разговаривали с террористами.

Фрингс успел со своим материалом в самый последний момент.

— Совершенно верно. Это было вчера вечером.

Смит наклонился вперед. Лицо его побагровело от ярости.

— Я сюда не шутки шутить пришел, Фрингс. Кто они такие, черт их подери? Где ты с ними встречался? Речь идет о безопасности наших граждан.

— Речь идет о безопасности вашего босса и его богатеньких дружков. В статье об этом написано достаточно ясно, если вы читали.

— Не испытывай наше терпение, Фрингс. Кто они?

— И не подумаю вам отвечать. Если я буду сливать свои источники всякий раз, когда вам приспичит, никто не захочет иметь со мной дело. Я просто не смогу работать. Вот и шеф мой так считает. Правда, шеф?

Панос, принявшийся за второй апельсин, что-то промычал с набитым ртом и утвердительно кивнул.

— Нашел время умничать, Фрингс. Кончай выламываться со своим паскудным жирным шефом. Либо ты скажешь мне, кто они, либо сейчас схлопочешь.

Фрингс рассмеялся:

— Остынь. Здесь тебе ничего не светит.

Вскочив со стула, Терьер поднес нож к лицу Фрингса. Лезвие скользнуло по коже, не повредив ее. Их глаза встретились. Фрингс понял, что перед ним садист.

Панос поднялся из-за стола.

— Может, передумаешь? — спросил Смит.

— А что, этот маньяк будет резать меня прямо здесь, в редакции? — спросил Фрингс, осторожно двигая губами. Ему не хотелось наткнуться на нож.

Смит кивнул. Терьер поднял ножом верхнюю губу Фрингса и быстрым движением вспорол ее изнутри. Теплая кровь хлынула в рот и потекла по подбородку.

— Черт, — произнес Фрингс.

Зажав рот рукой, он сполз со стула на пол. Кровь ручьем текла между пальцами.

— Убирайтесь отсюда к чертовой матери! — прорычал Панос, выбегая из-за стола, чтобы помочь Фрингсу.

— До скорой встречи, — бросил Смит.

Терьер со всей силы ударил Фрингса по ребрам.

— Может, теперь расколешься.


Панос проводил Фрингса в больницу. Там хирург остановил кровотечение и, наложив на губу четыре шва, пошел за обезболивающим.

— Очень больно? — спросил Панос.

Он редко выражал сочувствие, и Фрингс был растроган.

— Не буду врать, Панос. Спасибо, что не бросил меня.

Главный редактор небрежно махнул рукой.

— Панос, я кое-что вычитал в утреннем номере. Маленькая заметочка об утонувшей женщине. Тело вытащили из реки. Там было указано только имя и больше ничего. Ни адреса, никакой информации. Только имя. Почему?

Панос подозрительно скривился.

— А тебе что за дело?

— Сначала ты ответь.

— Ты имеешь в виду эту Прусницкую?

— Просницкую.

— Ах да. У нее не было адреса. В полицейском протоколе он не был указан, и мы ничего не смогли выяснить. Но она не была бродяжкой.

— Почему ты так думаешь?

— Она где-то жила. Не на улице.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел фотографии ее тела. Полненькая. Бездомные обычно тощие и жилистые. А эта хорошо питалась. Во всяком случае, не голодала. И еще кое-что. На ней было странное платье, похожее на мешок.

— Мешок?

Вернулся врач с пузырьком пилюль, которые Фрингсу надлежало пить, чтобы не чувствовать боли. Фрингс проглотил сразу две. Испуганный доктор посоветовал ему принимать по одной.

— Теперь на его прекрасном личике будет шрам? — поинтересовался Панос.

Хирург ответил, что небольшой след останется, но если заживление пойдет успешно, он будет незаметным. Панос с облегчением вздохнул.

Когда они шли по коридору, Панос показал на женщину в больничном халате, ковылявшую на костылях.

— Вот посмотри. На этой мадам Прусницкой было почти такое же платье.


Когда Фрингс вернулся в редакцию, обезболивающее уже подействовало. Губа не болела, и репортер чувствовал себя на подъеме. На столе по-прежнему лежал конверт с фотографиями Берналя. Никаких записок не появилось. Тот, кто сделал эти фотографии, так и не позвонил.

Пришел Эд и молча бросил на стол газету. Фрингс не сразу сообразил, зачем она здесь, и когда пробормотал «спасибо» своими зашитыми губами, помощник уже удалялся, лавируя между столами.

Фрингс стал листать газету, пока не нашел заметку под заголовком «Сумасшедший найден убитым». Она была короткой, и он сразу ее вспомнил. В деревушке Сентервиль полиция обнаружила в лачуге на окраине тело Тревора Рейда по кличке Вампир, после того как соседи пожаловались, что бродячие собаки воют и скребутся у него под дверью. Вскользь упоминалось о расчленении трупа и богатом криминальном прошлом покойника. Заметка была написана в жанре криминальной хроники, и ни слова не говорилось о том, что Рейд по идее должен был сидеть в тюрьме. Ничего сенсационного, но достаточно, чтобы освежить память.

Фрингс достал из стола лист бумаги и вставил в машинку. Вытащив блокнот, он напечатал список из двадцати фамилий, которые продиктовал ему Паскис. Неподалеку кружил Эд, который почему-то напрягся, когда репортер поманил его рукой.

— Сходи к Лонергану и дай ему этот список, — распорядился Фрингс. — Мне нужен любой материал по этим парням за последние, ну, скажем, пять лет. Любой. Понятно?

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

По пути в Низину Пул вспомнил, что из-за всей этой суматохи с Энрике он так и не позвонил Фрингсу насчет фотографий. Зайдя в телефонную будку на не слишком оживленной улице, набрал номер «Газеты» и попросил к телефону Фрингса.

— Фрингс слушает, — невнятно отозвался голос в трубке.

— Вы получили мой пакет?

— Да.

— А что там внутри, видели?

— Да.

— Гарантирую, что они подлинные. Хотите посмотреть негативы?

— Нет, этого не требуется. Но я бы хотел поговорить с вами. Не по телефону.

Пул насторожился.

— Здесь не о чем говорить. Либо вы их печатаете, либо я их посылаю в «Ньюз» или «Трибьюн».

— Все не так просто.

Пул нахмурился. Что за черт?

— Почему?

— Послушайте, надо встретиться. Назовите время и место. Я приду первым.

Пул задумался.

— Видите ли, я тоже хочу подпалить хвост этому парню, причем не меньше, чем вы. Мы оба заинтересованы в этом.

— Ну ладно, — сдался Пул. — Знаете паб «Лиса и гончая»?

— Конечно.

— Сегодня в шесть вечера. Я приду немного позже.

— Идет.

— Не прогадайте, — бросил Пул и повесил трубку.


Найти на улице мальчишку было безнадежной задачей. Пул решил ограничить поле деятельности. Он двинулся к кварталу, где в компании еще четырех проституток жила в развалюхе его приятельница Алиса. Когда-то здесь были дома для рабочих, но за последнее десятилетие из скромных жилищ они превратились в грязные трущобы.

Дверь открыла худенькая девушка с тонким личиком и желтоватой кожей.

— Я к Алисе.

— Алиса выходная, — ответила девица, смерив Пула оценивающим взглядом. — А я не подойду?

— Я не за этим. Мы просто друзья.

— Само собой. Я же вам сказала, что лавочка закрыта.

— Тогда вот что. Скажи Алисе, что пришел Этан Пул, у меня к ней пара вопросов. Если она не захочет выйти со мной поговорить, я рассержусь. Поняла?

Взвесив сказанное, девица захлопнула дверь. Пул остался ждать на крыльце, не совсем уверенный в успехе. Наконец дверь открылась и на пороге появилась Алиса. Казалось, она только что вылезла из постели.


Они сели на диван в гостиной. Девица, которую звали Мем, расположилась напротив на стуле.

— Я ищу мальчишку, которого зовут Каспер Просницкий.

— Не знаю такого, — заявила Алиса, вопросительно посмотрев на Мем. Та пожала плечами.

— Мне он нужен. Раньше он жил в приюте Святого Марка. Тамошние ребята сказали, что теперь он живет на улице.

— Этот Святой Марк — преотвратное место, — со знанием дела сообщила Мем. — Лучше уж на улице, чем там.

— А вы не знаете, к кому он мог пойти, сбежав оттуда?

— Без понятия, — пожала плечами Мем.

— А сколько ему? — поинтересовалась Алиса.

— Лет четырнадцать.

— В этом возрасте они любят сбиваться в стаи. Так им спокойней. Когда я жила на улице, у нас было несколько мест, где мы кучковались. Там по крайней мере мы не боялись, что какой-нибудь взрослый дядька будет распускать руки.

— Точно, — согласилась Мем. — Есть такие места. Если вы были в Святом Марке, сами должны знать.

— Может, на складах? — предположила Алиса. Мем кивнула.

— На складах? — переспросил Пул.

Мем воодушевилась:

— Ага. В том месте, где старые пути. Там целые кварталы этих складов. Сейчас они стоят пустые, и там люди живут. Много людей. Может, и ваш мальчишка найдется.


Когда Пул собрался уходить, Алиса спросила:

— Мы как раз собирались выкурить последний косячок. Хочешь с нами?

Пул покачал головой. Он не курил траву и не собирался начинать.

— Ну, как знаешь, — пожала плечами Алиса.

— Ты кури одна, — заявила Мем. — А я поеду раздобуду еще, чтобы у нас был запас.

Алиса ничего не имела против, и Мем вышла вместе с Пулом.

— На такси поедешь? — спросил Пул.

Мем с улыбкой кивнула. Пул встал на обочине и через некоторое время остановил такси. Мем запрыгнула на заднее сиденье, а он, наклонившись к окну, бросил водителю пятидолларовую бумажку.

— Куда тебе? — спросил он Мем.

— «Пирс и Ричмонд».

Пул обратился к водителю:

— Отвезешь ее туда, подождешь и привезешь обратно. И не вздумай высадить девчонку. Понял?

Водитель, чуть заметно улыбнувшись, кивнул. Такси уехало. Пул направился к складам, недоумевая, зачем Мем понадобилось тащиться в Ист-Сайд, чтобы купить травку.


Надвигающаяся грозовая туча заволокла полнеба, скрыв солнце под серой пеленой. Было душно, над складами висела тишина. Шагая по старым железнодорожным путям. Пул смотрел на обветшавшие здания и слушал, как скрипит гравий под ногами. Кое-где в разбитых окнах виднелись силуэты людей. Увидев его, некоторые прятались, присаживаясь на корточки, другие оставались на ногах. Он ждал, что его окликнут, может, даже обругают, — но вокруг было тихо.

Если бы здесь очутилась Карла, то наверняка завела бы разговор о зверином оскале капитализма и его безжалостном отношении к людям, которые не смогли найти себе места в жизни. Но сейчас эти слова вряд ли нашли бы в нем отклик.

Пул шел вдоль складов, не входя внутрь, словно надеялся, что Каспер Просницкий вдруг каким-то чудесным образом обнаружится сам. Временами он окликал его или спрашивал, не знает ли кто-нибудь такого, но ответом была лишь тишина. Мысленно он проклинал себя за нерешительность. Его не пугала перспектива быть избитым, скорее расстраивал хаос и зрелище человеческой деградации. Воображение рисовало картины упадка и разложения, которые повергали его в депрессию. Поэтому сыщик продолжал свой не слишком эффективный поиск, ничего не меняя.

Так прошло больше часа. Туча закрыла все небо, кругом потемнело. Пулу стало не по себе. Он повернулся и бодрой рысцой двинулся обратно. Теперь из зданий доносились голоса, словно обитатели складов вдруг проснулись. Но слов было не разобрать. Пулу показалось, что в одном из складов кто-то произнес «Каспер». Он остановился и стал смотреть на окна. Там виднелись силуэты людей, которые безмолвно наблюдали за ним. Пула охватило смятение. Изнутри послышался какой-то шум, многократно усиленный гулким эхом. Чуть поколебавшись, Пул продолжил отступление. Вероятно, у него просто разыгралось воображение. Он ненавидел эту проклятую Низину.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Нора поняла, что этот человек знает о ней практически все. Он принес ей цыпленка по-флорентийски с рисом и вареной морковью и подал со стаканом хорошего красного вина. В интервью журналу «Мир радио» она как-то упомянула, что это ее любимое блюдо. Реакция певицы была двойственной. Она была тронута и вместе с тем не могла скрыть раздражения. Эти непрерывные попытки скрасить заточение, сделав его максимально комфортным, приводили ее в замешательство. По лицу своего тюремщика она поняла, что он ей сочувствует и стыдится своей роли.

— Кто вы? — спросила Нора, не совсем представляя, что именно хочет выяснить. Его имя вряд ли ей что-нибудь сказало бы.

Мужчина посмотрел на нее, и в его взгляде мелькнуло смятение. Нора молча наблюдала за ним, недоумевая, почему он так растерялся.

— Не имеет значения, — наконец ответил он.

Слова эти прозвучали так печально, что на глаза у Норы навернулись слезы. Увидев это, человек попятился и с несчастным видом вышел из комнаты.

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

К тому времени, когда Фрингс появился в «Лисе и гончей», он уже накачался болеутоляющими пилюлями. Репортер заглатывал по штуке в час, наслаждаясь их дурманящим действием. Нора так и не появилась, что, конечно, огорчало, но скорее умозрительно, чем эмоционально. Фрингс попытался проанализировать факт ее отсутствия и сделать выводы, но это потребовало слишком большого умственного напряжения, которое в данный момент было ему не по силам. Вместо этого покурил травку, чтобы посмотреть, как она будет сочетаться с анальгетиками.

На пути в «Лису и гончую» он испытал два не связанных между собой ощущения. Во-первых, голова как бы отделилась от тела и витала в воздухе, в то время как тело двигалось по улицам совершенно самостоятельно. Во-вторых, Фрингс ощутил в себе некую сверхпроницательность по отношению к окружающим. Ему казалось, он способен мгновенно оглядеть всю уличную толпу и запомнить каждое лицо. Пройдя еще немного, он снова впился взглядом в пешеходов, чтобы отфильтровать людей, которые преследуют его. Чтобы избавиться от «хвоста», к «Лисе и гончей» пошел кружным путем. Подойдя к пабу, с облегчением отметил, что рядом нет никого из тех, кого он видел в толпе.

Заказав кофе, Фрингс стал ждать Пула, размышляя, чем объясняется его уверенность в отсутствии слежки — химически обусловленным обострением восприятия или интоксикацией организма, лишившей его возможности трезво оценивать окружающее. Оставалось надеяться, что до встречи с Берналем он успеет прийти в себя.


Пул незаметно вошел в паб точно в назначенное время. Увидев синяки на его лице, Фрингс подумал, что они похожи на двух гладиаторов за совместной трапезой. Губа уже не болела, но когда он говорил, швы немилосердно тянули кожу.

— Я пару раз видел, как вы играли. Получил большое удовольствие.

— Сплошная подстава, — пробурчал Пул.

— И тем не менее…

Пул молча смотрел на журналиста.

— Я получил ваши фотографии, — нарушил неловкую паузу Фрингс.

— И что вы о них думаете?

Пул был явно рад перейти к делу.

— Не сомневаюсь, что они подлинные. Проблема в том, что я не могу их напечатать. Во всяком случае, пока.

Пул огорченно вздохнул.

— Не морочьте мне голову. Вы просто не хотите их печатать. Когда вам надо, вы печатаете что угодно.

Фрингс на мгновение оторопел от такой резкости, но все же заставил себя улыбнуться.

— Нет, вы меня не поняли. Сейчас объясню.

— Валяйте.

Официантка принесла Пулу кофе, и Фрингс воспользовался паузой, чтобы немного собраться с мыслями.

— Человек на этих фотографиях…

— Берналь.

— Да, Берналь. Вообще-то я не должен вам это говорить и вряд ли в этом есть необходимость, но раз уж вы здесь со своими снимками, почему бы и нет, черт побери. Видите ли, Берналь решил расколоться. Он сливает мне очень важную информацию, которую можно использовать для расследования деятельности мэрии.

Фрингс и сам удивился, как официально он вдруг заговорил.

— Мне бы очень не хотелось, чтобы эти фотографии испортили все дело.

— А что за расследование?

— Это все, что я пока могу вам сказать.

Пул наклонился над столом.

— Если вы не напечатаете эти фото, я пошлю их в чертовы «Ньюз» или в чертову «Трибьюн». И не водите меня за нос. Раз вы считаете, что они могут помешать вашим планам, то вываливайте все начистоту.

Фрингс прищурился.

— Чем вас так достал Берналь?

— А вы как думаете?

Фрингс вспомнил о Пуле еще кое-что. У того была «красная» подружка. Значит, дело касалось забастовки. Парень явно не блефовал. Репортер решил раскрыть карты, надеясь, что Пул поймет, как много может выиграть он сам и рабочее движение в целом, если найдет общий язык с Фрингсом.

— Берналь решил сдать мэра. Он снабжает меня информацией о коррупции в мэрии.

— Этого мало.

— Я и сам пока многого не знаю. Он тянет время. Но то, что мне уже известно, обещает стать сенсацией.

Подошла официантка, чтобы налить им кофе. Фрингс ждал, когда Пул заговорит. Но тот не торопился высказывать свое мнение.

— А что у вас с лицом?

Фрингс притронулся к губе.

— Порезался, когда брился.

Пул встал из-за стола.

— Ну ладно. Меня порезал один из подручных мэра. А с вами что произошло?

Пул снова сел за столик.

— Это целая история. — Он понизил голос. — Меня сгребли во время забастовки вместе со многими другими.

— Я там был и все видел. Не вас, конечно, а то, что там происходило.

— Меня бросили в камеру, потом вызвали на допрос. Там мне задавал вопросы один тип, который был явно не из полиции, а если я пытался темнить, меня метелил один из копов. Они хотели, чтобы я прекратил поиски, которыми сейчас занимаюсь.

— Поиски? — переспросил Фрингс.

— Я ищу пропавшего человека.

— Кого?

— Не знаю, стоит ли…

— Какой смысл упоминать об этом, раз вы не хотите сказать, кого ищете?

Это показалось Пулу логичным.

— Я ищу мальчишку. Его зовут Каспер Просницкий.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Услышав имя, Фрингс заметно оживился. Пул не очень представлял себе, чего можно ждать от знаменитого репортера, любовника Норы Аспен. До этого момента тот не проявлял к собеседнику большого интереса. Но имя Каспера Просницкого словно высекло искру и перед Пулом наконец предстал Фрэнсис Фрингс — человек-легенда.

— Вам знакомо это имя? — удивился Пул.

Журналист ответил не сразу.

— Раз уж вы были со мной откровенны, то и я скажу, что встречался с ним вчера вечером.

Пул откинулся на спинку стула и стал нервно покачивать ногой.

— Где?

— В Низине. На складе рядом со старыми путями.

Значит, Алиса права. Оказывается, Пул был совсем рядом с мальчишкой. По всему выходило, что парень там, а у Пула не хватило духа, чтобы как следует поискать его.

— А что вы делали в Низине?

Фрингс пожал плечами.

— Не могу вам ответить. Но он был там. По крайней мере вчера.

— Господи. Ладно, спасибо. Весьма признателен за информацию.

— У меня есть еще одна новостишка, которая может вас заинтересовать.

— Какая?

— Его мать, Лина Просницкая, умерла.

Пул потер глаза краем ладони. Чем дальше, тем хуже.

— Что с ней случилось?

— Ее вытащили из реки.

Пул кивнул.

— Значит, меня они отдубасили, а его мать убили. Эти типы явно не хотят, чтобы парнишка нашелся. Почему?

Фрингс пожал плечами.

— У них могут быть разные причины, — уклончиво ответил он.

«Спасибо, утешил», — подумал Пул.

— А этот тип порезал вас не потому, что вы виделись с Каспером?

Фрингс красноречиво промолчал.

— Здоровый лоб со светлыми волосами и шрамом на губе?

Фрингс кивнул. Ситуация выходила из-под контроля.

— Я найду мальчишку, — заявил Пул. — Как вы думаете, завтра он будет на том складе?

— Возможно.

Глаза Фрингса опять потухли, но теперь это была всего лишь уловка. Он явно не собирался выходить за определенные рамки.

— Хорошо, я придержу эти фото, — сказал Пул.

— Весьма признателен.

— Вы были со мной откровенны. Пойду вам навстречу. На какое-то время.

Фрингс нахмурился.

— Я вас не задержу.

Пул встал, но руки Фрингсу не протянул.

— Как вас найти, если понадобится?

— Звоните в газету. Мы можем договориться о встрече. Я не собираюсь вас подставлять. Если буду сдавать своих информаторов, мне как репортеру конец.

«Значит, теперь я информатор», — подумал Пул.

— Идет.

Пул вышел на улицу. Там здорово похолодало. Вокруг было пусто. Уличные фонари бросали на тротуары бледные круги света. Мимо протарахтел грузовик. Водитель замедлил ход, желая подбросить припозднившегося пешехода. Пул покачал головой, и машина уехала. Подняв воротник, чтобы защититься от холодного ветра, сыщик медленно побрел домой.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Фрингс пытался рассуждать, прихлебывая кофе уцелевшей частью рта. Почему они так не хотели, чтобы Каспер Просницкий нашелся? Это противоречило здравому смыслу. Неужели им известно, что это он взрывает дома? Тогда логичнее было бы поймать парня и продемонстрировать, что все под контролем. А если власти не в курсе, то почему их так тревожит, что Каспера разыскивают? Чего-то здесь не хватало — то ли информации, толи способностей Фрингса к дедукции.

Или ключ к разгадке лежит в загадочном утверждении Каспера, что мэрская клика должна им деньги? Неужели этот нищий мальчишка способен как-то повлиять на самых могущественных людей в Городе? Если Каспер Просницкий знает что-то опасное для них, почему он ничего не сказал об этом вчера? Что мешало ему разболтать свой секрет?

Покончив с кофе, Фрингс заказал виски со льдом. Просницкий. Берналь. Самуэльсон. Двадцать убийц на свободе. Что все это значило? Просницкий и Берналь. Берналь и Самуэльсон. Просницкий и Самуэльсон? Где ключ к разгадке? Может, отца Каспера убил один из тех осужденных, что избежали заключения? Звенья одной цепи? Или Берналь — связующее звено между двумя параллельными событиями?

Все это сбивало с толку, и Фрингс почувствовал, что кайф его стремительно ослабевает. Почувствовав легкое жжение в губе, он поспешил принять очередную пилюлю.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Новый режим работы, который предстояло освоить Паскису, предусматривал горячий обед в столовой, что было совсем не плохо. В закусочной Костаса, куда он пошел с двумя сопровождающими, ему подали спагетти с томатным соусом и чесночный хлеб. Сопровождающие ели сандвичи с колбасой, запивая их кофе.

— Я вряд ли смогу позволить себе такие обеды каждый день, — заметил Паскис.

— Вы будете получать суточные, — ответил мужчина с щегольскими усиками.

— Они у вас?

— Что вы имеете в виду?

— Мои суточные у вас?

— Конечно. Они выдаются старшему по смене.

— А я могу их получить?

— Ваши суточные?

— Да. Могу я получить эти деньги? Я бы предпочел сам распоряжаться своими финансами, если это возможно.

Усатый пожал плечами:

— Почему бы и нет?

Вынув из кармана пиджака пачку банкнот, он протянул Паскису две пятерки.

— Благодарю вас.

В разговор включился второй охранник, чуть помоложе:

— Вы, должно быть, много повидали, мистер Паскис.

Утверждение прозвучало довольно странно.

— На самом деле я мало что видел, — отозвался архивариус.

Это было так и в то же время не так. Он не видел ничего, кроме входящих и исходящих бумаг. Они составляли все содержание его жизни. Но тот объем информации, которым располагал архивариус, давал основания для подобного замечания, поскольку Паскис имел полную картину криминальной и судебной деятельности в Городе.

— Не скромничайте, — возразил молодой человек. — Вы всю жизнь провели в этом хранилище.

Потом последовали расспросы о гангстерах и психопатах, прославившихся своими «подвигами» в последние годы. Паскис расценил их как способ скоротать время и одновременно поладить с сопровождающими, и потому отнесся к подобному любопытству весьма благосклонно.

Когда принесли счета, возникла неловкая ситуация. Усатый забрал их себе, но Паскис стал настаивать, что заплатит за себя сам.

— Это моя обязанность, мистер Паскис.

— Извините за настойчивость, но ведь у меня есть деньги. Вы сами мне их дали. Я бы предпочел платить за себя самостоятельно. Ведь это не создаст вам проблем?

Усатый недовольно поморщился и, решив не спорить, махнул рукой.

Паскис протянул деньги венгру Ференцу, сидевшему за кассой.

— Можно получить чек? — шепотом спросил он.

Ференц наклонился к архивариусу.

— Еще один? — так же тихо спросил он.

Паскис посмотрел на двух спецназовцев, сидевших за столом. Они тоже скользнули по нему невыразительными взглядами.

— Мне нужен чек.

Взглянув на полицейских, Ференц перевел взгляд на Паскиса.

— Вот возьмите, — произнес он, положив перед собой узкую полоску бумаги.

Получив сдачу, Паскис аккуратно сгреб чек вместе с деньгами.

— Благодарю вас, — сказал он. — Завтра утром вы будете здесь?

Ференц кивнул.

— У меня кое-что для вас есть.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Рыжий Генри и Ян Блок сидели в сауне клуба «Капитолий». Мэр уперся руками в колени, широко растопырив локти. От жара его массивная спина покрылась красными пятнами. Смуглый Блок, габариты которого недотягивали и до половины Генри, распростерся на полке.

— Ну что ж, поляки наконец сломались, — проговорил Блок.

Генри молча кивнул.

— Педжа сказал, ты до смерти напугал этого красного профсоюзного козла. Как там его зовут?

— Энрике Дотель.

— Да, Дотель. Педжа говорил, ты вывесил его из окна и держал за ноги, пока тот не обоссался. И что полякам это понравилось.

Генри опять кивнул.

— Что приуныли, ваша честь? — насмешливо спросил Блок.

Генри повернулся к нему.

— А где все остальные?

— Кто? Альтабелли и Берналь?

Генри кивнул.

— У Альтабелли годовщина свадьбы. Двадцать пять лет назад его угораздило жениться на этой самой Джейн.

— Я знаю, что у него годовщина, — бросил Генри.

Блок был женоненавистником. Иногда это забавляло, но чаще раздражало Генри.

— У Берналя встреча.

— С кем?

Блок пожал плечами, но Генри уже смотрел в другую сторону и этот жест остался незамеченным.

— С кем? — уже громче спросил Генри.

— Не знаю, — поспешно отозвался Блок. — Он не сказал, а я не стал уточнять. Какая муха тебя укусила?

Генри снова повернулся к Блоку.

— Интересно, кто первый нас продаст?

— Продаст?

— Да. Нас четверых — тебя, меня, Альтабелли и Берналя. Кто из нас станет предателем?

Блок несколько удивился, но все же ответил:

— Ну, думаю, что не ты, и точно знаю, что не я.

Генри согласно кивнул, не отрывая взгляда от своих могучих пальцев.

— Значит, Альтабелли или Берналь. Как думаешь, кто-то из них темнит? Отвечай на вопрос, — строго велел мэр.

— Не знаю. Трудно сказать. Скорее Берналь. Он последнее время какой-то дерганый. К чему бы это?

Генри потер лицо огромной пятерней.

— Не знаю. У меня дурное предчувствие. Похоже, запахло жареным. Я тебе говорил, тут один тип из архива разыскивал Граффенрейда?

Блок кивнул и подался вперед.

— Я напустил на него Смита, чтобы тот чуток за ним последил. Вообще-то этот хмырь не вылезает из своей норы. Но как ты думаешь, кто к нему домой заявился на днях? Фрэнк Фрингс собственной персоной! А потом этот чертов Фрингс тиснул колонку насчет того, что встречался с парнями, которые бросили бомбы.

— Думаешь, это хмырь из архива устраивает взрывы? — озадаченно спросил Блок.

— Да нет, конечно. Мы к нему приставили парочку парней, но совсем по другой причине. Он вообще-то безвредный, если не считать, что искал Граффенрейда. В общем, у меня две проблемы. Эти бомбисты, с которыми якобы встречался Фрингс, и этот тип из архива, который что-то пронюхал про Граффенрейда и наболтал Фрингсу. С одной стороны, журналист мне нужен, поскольку знает, кто эти проклятые бомбисты, а с другой — мне ни к чему, чтобы кто-то совал нос в дело Граффенрейда или любое другое из плана «Навахо».

Блок пожал плечами, явно не разделяя тревог мэра.

— Ну и что? Расколи его. Покажи, где раки зимуют. Ты ведь отлично знаешь, как это делается. Взять хотя бы этого красного ублюдка, которого ты прищучил сегодня утром.

— Не будь идиотом. Фрингса трогать нельзя. Этот парень моментально разродится очередной статейкой, и будь я хоть ангел с крылышками, публика обязательно поведется на его писанину. В общем, я сделал по-другому. Знаешь его подружку? Нору Аспен?

— Красивая девка.

— Ферал ее похитил.

— Вот это да!

Блок не скрывал своего восхищения.

— Он выкрал дамочку из ее собственной квартиры. И оставил Фрингсу предупреждение.

— И что?

— Пока ничего. Вряд ли он сразу прогнется. Сначала мадам должна немного посидеть. Пусть знает, что мы не шутим. Я послал Смита с ним поговорить.

— Пустое дело.

— Возможно. Но он слегка порезал Фрингса. Чтобы у того мозги заработали.

— Ты только не слишком притесняй красотку Аспен. Помни о высоком моральном облике американского мужчины.

Генри покачал головой.

— Еще один облом. Лина Просницкая сбежала из психушки.

— Господь всемогущий! Как ей удалось?

Генри нахмурился.

— Мы сейчас это расследуем. Кто знает, что она делала, оказавшись на воле. Одна из сестер заметила, что ее нет, когда проверяла кровати. Ферал был занят, и я послал Смита, чтобы он все уладил.

— Господи, Рыжий, дела и вправду дрянь.

Генри кивнул, вперив взгляд в противоположную стенку.

— И какое отношение ко всему этому имеет Берналь?

— Не нравится мне, что все происходит именно сейчас. И, как назло, сразу. Мелкие неприятности валятся постоянно. Но тут точно прорвало.

— И что ты собираешься делать?

Генри не ответил. Выглядел он как-то странно. Блок хотел было переспросить, но вовремя передумал.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Было поздно, однако Нора захотела принять ванну. Правда, в комнате без окон понятие о времени было весьма относительным. Да и наркотический сон несколько дезориентировал ее. Ферал не предусмотрел такого поворота событий — хотя просьба была вполне естественной, — и сейчас упрекал себя за это. Здесь возникали определенные материально-технические проблемы. Он пошел в ванную и тщательно убрал все, что пленница могла употребить во вред себе или ему: в первую очередь бритвы, затем бельевую веревку, ножницы, лекарства и спички. Оставалась еще вероятность, что она утопится. Довольно неприятный момент. Но все же Ферал набрал ей теплую ванну.

Нора пошла в ванную в халате. Она впервые покинула свою комнату, чтобы сделать несколько шагов по коридору. С закрученными в узел волосами звезда выглядела очень мило и по-домашнему. Войдя в ванную, Нора попыталась закрыть за собой дверь, но Ферал придержал створку рукой.

— Оставьте дверь открытой.

— Собираетесь смотреть, как я моюсь? — Она надула губы.

Что это было? Флирт? Насмешка? Вызов? В любом случае он почувствовал себя неловко.

— Нет. Я останусь в коридоре, но дверь закрывать вам не позволю. Всякое может случиться.

— Думаете, я утону? — с вызывающей улыбкой спросила она.

Фералу было не до улыбок.

— Не знаю.

Женщина равнодушно пожала плечами, отвернулась и сбросила халат. Ферал быстро отвел глаза и с бьющимся сердцем отступил в коридор.

— Водичка отличная, — раздался из ванны голос Норы.

Не зная, что на это ответить, он спросил:

— Вы нашли мыло?

— Благодарю вас.

Ферал молча стоял в коридоре, слушая тихий плеск воды. Потом громко спросил:

— У вас все в порядке?

— Лучше не бывает, — разнеженным голосом ответила Нора.

— Там на раковине лежит полотенце.

Ферал пытался казаться равнодушным, но умирал от желания услышать ее голос снова.

— Да, вижу. Спасибо.

Через несколько минут он услышал, как всколыхнулась и выплеснулась на пол вода. Потом послышалось шуршание полотенца. Ферал словно прирос к полу.

Нора появилась из ванной уже в халате. Мокрые волосы были небрежно откинуты назад, лицо сияло свежестью. Когда она проходила мимо Ферала, ему на руку упало несколько капель воды с ее волос. Остановившись у двери в комнату, она ждала, пока он откроет. Теперь они были совсем рядом, Ферал почувствовал ее дыхание на своем лице.

— Спасибо, — прошептала Нора, переступая порог.

Мужчина закрыл за ней дверь и остался в коридоре один.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Берналь пришел первым. Туман, наползавший на Город с реки, насквозь промочил плащ Фрингса, заставив того дрожать от холода. Присутствие Берналя выдавала лишь оранжевая точка сигареты, вспыхивающая при каждой затяжке. Являться первым было весьма неосмотрительно, но Фрингс решил не высказывать своего неудовольствия. Фабрикант и без того был на взводе.

— Что-то вы рано, — прошептал Фрингс.

— Не вы один боитесь слежки.

Лица Берналя было не разглядеть.

— Вы уверены, что за вами не было «хвоста»?

— А вы?

Продолжать эту тему было бессмысленно, и Фрингс приступил к делу.

— Этот ваш Самуэльсон был осужден за убийство, но его так и не посадили. О нем достаточно?

— Продолжайте.

— Есть еще несколько убийц, которые были осуждены, но избежали тюрьмы. Всех выслали из Города.

Туман приглушал и искажал звуки. Любой скрип или стук пугал Фрингса — журналист не мог определить, откуда он доносится и что означает.

— Не нравится мне здесь, — прошептал Берналь. — Пойдемте на мост.

Над ними возвышались пролеты моста, перекинутого через реку. Когда-то это был железнодорожный мост, но после того какжелезную дорогу проложили по другому пути, его превратили в автомобильно-пешеходный. Следуя за Берналем, движение которого он мог определить только на слух, Фрингс поднялся по изрытой гравийной дороге на мост. Прежде чем остановиться, Берналь зачем-то прошел ярдов пятьдесят вперед. Взявшись руками за перила, он стал смотреть на реку, затянутую туманом.

— Значит, вы разобрались с Самуэльсоном?

— Я вообще-то ничего не понял. Почему они не посадили этих сукиных сынов в тюрьму? Зачем отослали их в захолустье?

Берналь чиркнул спичкой, чтобы зажечь сигарету. Пламя выхватило из темноты лицо человека, доведенного до крайности.

Порывшись в кармане плаща, Берналь вытащил сложенные вчетверо листки бумаги и протянул Фрингсу.

— Что это?

— Две вещи. Во-первых, адрес Самуэльсона. Поговорите с ним. У него найдется что сказать. Во-вторых, финансовые отчеты. Это копии. Я переписал их. Здесь не все, но главное есть. Поговорите с Самуэльсоном. Посмотрите отчеты. Это многое вам объяснит.

Туман пронизали фары приближающегося автомобиля. Фрингс с Берналем молча наблюдали, как он проезжает мимо.

— Вам знакома эта машина? — спросил Берналь.

Фрингс покачал головой:

— Нет.

Он услышал, как Берналь затянулся сигаретой, задержал дым и с силой выдохнул.

— Я рискую. Очень сильно.

— Вы бежите с тонущего корабля. Спасаете свою шкуру.

— Вам легко говорить, мистер Фрингс. А у меня нет выбора. Я пострадаю в любом случае.

Времена, когда Берналь действительно мог выбирать, давно прошли. Тогда олигарх сделал свой выбор и какое-то время наслаждался его плодами. Теперь пришло время платить по счетам. Фрингс не испытывал никакого сочувствия к стоящему рядом с ним человеку, лицо которого скрывала темнота. Тем не менее в его интересах было спасти его от полного краха.

— Я могу вам кое в чем помочь. Это касается человека, который вас сфотографировал.

— Да?

— Я разговаривал с ним и сумел убедить попридержать фото.

— Как вам это удалось? — безучастно спросил Берналь. Он был слишком раздавлен обстоятельствами, чтобы обрадоваться.

— Тот прислал мне снимки. Я встретился с ним и сказал, что вы мне помогаете в одном важном деле, а эти фото все погубят.

— Ну что ж, спасибо.

— Не стоит благодарности… Я преследовал собственные интересы. Но вам все-таки лучше об этом знать.

Они обменялись рукопожатиями.

И тут Фрингс кое о чем вспомнил.

— Кто такой Каспер Просницкий?

Ему показалось, что Берналь поперхнулся.

— Вы его знаете? — настаивал Фрингс.

— Самуэльсон вам все объяснит. Он…

Берналь смолк. Фрингс ждал продолжения, но Берналь не закончил фразу. Репортер молча повернулся и зашагал прочь, крепко прижимая к груди листки. Теперь, когда встреча была позади, он вдруг почувствовал страшную усталость. Мимо прошмыгнула какая-то фигура. Он остановился и, повернувшись назад, увидел, как в тумане растворился мужской силуэт. Фрингс в нерешительности застыл на месте. Вдруг совсем близко послышался крик:

— Кто это?

Из-за тумана Фрингс так и не смог разобрать, кому принадлежал голос — Берналю или кому-то еще. Через мгновение под мостом послышался сильный всплеск, словно что-то упало в воду.

Журналист бросился бежать, не разбирая дороги в кромешной темноте. Дважды он спотыкался и падал, но страх заставлял вскакивать. Он продолжал убегать, пока не очутился в жилом квартале. Там силы оставили его, и он, тяжело дыша, остановился. Положив бумаги на какую-то лестницу, опустился на ступеньку, судорожно глотая воздух.

Что же произошло там, на мосту? Человек, проскользнувший мимо, показался ему знакомым. Или то был обман зрения? Кто это был и как он узнал об их встрече? Знал ли незнакомец, что Фрингс встречается именно с Берналем? И почему Берналь не кричал, когда упал — или был скинут — с моста?

Фрингс, пошатываясь, поднялся на ноги, и его стало выворачивать наизнанку, пока в желудке ничего не осталось.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Нора лежала на кровати в белой атласной пижаме, которую она нашла в шкафу. Влажные волосы намочили подушку, и от нее запахло мылом. Отчасти она уже владела ситуацией, и это придавало силы. Спать совсем не хотелось.

Она многие годы привлекала внимание мужчин и не испытывала иллюзий относительно их намерений. Но похититель был для нее загадкой. Он был тих и застенчив, что подкупало, хотя за подобной скромностью подчас крылись намерения, шедшие вразрез с общественными приличиями. Поэтому красавица устроила эту провокацию с ванной.

Теперь Нора знала, что может не опасаться своего тюремщика. Он явно в нее влюблен, но вряд ли решился бы на насилие. И любое сближение могло быть только по обоюдному согласию. Это было единственным отрадным моментом в ее незавидном положении. И этим моментом она намеревалась воспользоваться. Однако пока не ясно, как именно. Проходя мимо, Нора почувствовала, как он весь напрягся. Возможно, мужчина надеется, что она ответит ему взаимностью. Это оружие стоит использовать. Надо только подумать как. Или достаточно того, что она им обладает?

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Стряхнув с себя Сиюбхан, Генри потянулся к звонившему телефону. Она стала массировать его лоснящуюся от пота спину.

— В чем дело? — рявкнул он в трубку.

Так поздно ему осмеливались звонить только в исключительных случаях, и это несколько смягчило гнев мэра.

— Господин мэр, к вам пришли двое мужчин, — сообщил портье.

— Кто?

— Это ваш… — Пауза. — Это ваш помощник и Смит.

— Пусть войдут.

Генри почувствовал, как напряглась его спина под умелыми руками Сиюбхан. Его охватило дурное предчувствие. Похоже, придется принимать нелегкие решения.

Он встал и, стянув простыню с кровати, обмотал ее вокруг чресел. Голая Сиюбхан откинулась на подушки и запустила руки в свои рыжие волосы.

— Ко мне тут парочка парней, — сообщил ей Генри. — Давай-ка свернись калачиком и поспи немного. Я тебя разбужу, когда они уйдут.

Подняв с пола одеяло, он набросил его на свою подружку, которая не страдала излишней скромностью.

Генри вышел в гостиную и стал ждать поднимающийся лифт. От него пахло потом и женским телом. На широкой груди выступили красные пятна. Проведя рукой по голому черепу, он почувствовал, что вокруг лысины стала пробиваться колючая щетина.

Двери лифта открылись, но Педжа и Смит выйти не торопились. Слегка огорошенные видом полуголого мэра, сидящего в огромном кожаном кресле, оба нерешительно топтались в кабине.

— Чего вы там застряли?

Парочка наконец вошла в гостиную и присела на стулья. Педжа выглядел усталым и каким-то жалким. Смит был явно озабочен.

Генри переводил взгляд с одного на другого.

— Что стряслось? Какого черта вы сюда явились?

Смит хотел что-то сказать, но промолчал.

— Берналь мертв, — сообщил Педжа.

— Это правда? — спросил Генри Смита.

Тот молча кивнул.

— Господи Иисусе. Что с ним случилось? — требовательно спросил Генри, впившись глазами в Смита. — Вот черт. Только не говори мне, что ты здесь ни при чем.

Смит старался не встречаться взглядом с мэром.

— Я, как вы велели, следил за Берналем. В половине десятого он сел в такси у своего дома и поехал в северную часть города. Я тоже схватил такси, что совсем не просто в этом районе, и поехал следом. Ближе к реке стал сгущаться туман. Мы чуть было не упустили Берналя, зато он точно не заметил слежки. Он вышел из такси где-то за три квартала до моста. Мое такси проехало мимо, я вылез уже в следующем квартале. Ну, чтобы он ничего не заподозрил.

Я понял, что Берналь пойдет к реке, и стал ходить вокруг. Был такой туман, что руки своей не разглядишь. Я более-менее представлял себе, где он может быть, но точно сказать было трудно. Тогда я спрятался под мостом и стал ждать. Потом появился второй тип. Я слышал, как он шел к реке, потом остановился. И тут я услышал, как они с Берналем разговаривают. Слов было не разобрать; я хотел подойти поближе, но тут оба вдруг стали взбираться на насыпь, как раз туда, где я стоял. Я спрятался за опору, хотя в таком тумане они бы меня все равно не разглядели.

Ну, значит, они пошли на мост, и я за ними. Старался держаться как можно ближе и не шуметь. На мосту снова заговорили, но опять ничего не было слышно. Потом замолчали, и кто-то из них пошел в мою сторону. Тогда я просто двинулся навстречу, как будто случайно тут прохожу. Это был чертов Фрэнки Фрингс.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу. Точно он. Я продолжал идти, пока не наткнулся на Берналя. Он был в панике. Это ведь сразу ясно, сами знаете.

Смит заискивающе взглянул на мэра в надежде получить подтверждение. Генри молча кивнул.

— Я подошел достаточно близко, чтобы он мог увидеть мое лицо и узнать. Ну, он посмотрел на меня, отшатнулся и сиганул с моста. Просто перекинулся через перила — и все.

Смит замолчал и посмотрел на Генри. Тот потер руками щеки.

— О чем они говорили?

— Я же сказал, что не слышал.

— А сам ты что думаешь?

— Господи, мэр, да я понятия не имею. Они могли говорить о чем угодно.

— Педжа, а ты зачем пришел? Чтобы я не убил Смита на месте?

Педжа нервно рассмеялся:

— Нет, сэр. Мы просто подумали, что у вас будут какие-то распоряжения.

Генри вздохнул.

— Где сейчас Фрингс?

Педжа и Смит переглянулись.

— Мы точно не знаем, — ответил помощник. — Наверно, пошел на квартиру Норы Аспен.

— Наверно, — передразнил его Генри. — Слушай меня. Утром первым делом доставишь мне Ферала. Он-то уж не завалит дело, как некоторые.

После того как подручные ушли, Генри еще какое-то время не поднимался с кресла. Встреча Берналя с Фрингсом не предвещала ничего хорошего. Вопрос был только в том, насколько серьезными будут последствия. Завтра поляки подписывают контракт, и до этого момента все должно быть под контролем. А потом он лично займется Фрингсом. Возможно, придется немного поприжать его дамочку.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Когда замерзший и промокший Фрингс добрался до квартиры Норы, он был еле жив от усталости. Обезболивающее и марихуана только усугубили изнеможение.

Нора так и не появилась. Поднимаясь по лестнице, Фрингс думал только о том, как бы поскорее рухнуть на кровать. Однако отсутствие Норы вызвало внезапный прилив адреналина. Он впервые забеспокоился о ее судьбе. Увидев на столе записку, Фрингс вдруг осознал, что ей грозит опасность, а возможно, самое страшное уже произошло. На листке бумаги печатными буквами было написано:

МИСТЕР ФРИНГС, СООБЩАЕМ ВАМ, ЧТО НОРА АСПЕН НАХОДИТСЯ У НАС. ПРЕКРАТИТЕ СВОИ РАССЛЕДОВАНИЯ, ИЛИ ПОЛУЧИТЕ ЕЕ ПО ЧАСТЯМ. НАМ ИЗВЕСТЕН КАЖДЫЙ ВАШ ШАГ.

Фрингс потер глаза. Знаменитую певицу похитили и не выдвинули никаких условий освобождения. Выполнение их требований всего лишь означает, что она останется в живых. И требования эти весьма туманны. «Прекратите свои расследования». Это могло относиться к целому ряду дел, которыми он занимался. Одно репортер знал наверняка — за этим стоит Рыжий Генри.

Сидя за столом в кухне, Фрингс обдумывал, как поступить. Он не представлял, как освободить Нору, и это тревожило больше всего. Ведь не собираются же они держать ее вечно? Она знаменитость, исчезновение звезды заметит не только кучка родных и друзей. Достаточно ли того, что он прекратит свои расследования? Положив на стол локти, Фрингс подпер голову руками. Он страшно устал, губа болела, но голова работала как никогда четко. Нет никакой гарантии, что выполнение условия, предъявленного в записке, приведет к благополучному освобождению Норы. Скорее наоборот. Мэрские холуи могут не отпустить ее, опасаясь, что журналист продолжит раскапывать это дело, как только его женщина окажется на свободе. Единственное, чем можно было бы обеспечить ее безопасность, — иметь возможность торговаться, а для этого необходимо и дальше тянуть за ниточки, полученные от Берналя.

Дело не терпело отлагательств, и Фрингс, забыв о сне, стал просматривать бумаги, которые ему передал Берналь.

На первом листке было указано, как найти Отто Самуэльсона. Тот жил в городишке под названием Фрименс-Гэп, затерянном среди холмов в окрестностях Города. На остальных двенадцати страницах были финансовые отчеты с именами и цифрами, вписанными от руки. По словам Берналя, он скопировал их с оригинала. Фрингсу потребовалось несколько минут, чтобы разобраться. Речь шла о деньгах, которые каждые два месяца переводились группой частных лиц на четыре различных счета. На каждой странице было заглавие «План „Навахо“» с указанием месяца. Отчеты охватывали период с ноября 1932-го по октябрь 1933 года. Имена частных лиц, переводивших деньги, были теми же, что и в списке Паскиса: Самуэльсон, Граффенрейд, Смитсон, Эктон, Макэдам и другие. Деньги переводились на четыре счета, обозначенных как «Святой Марк», «Все Святые», «Святая Агнесса» и «Общий фонд». Ежемесячные платежи каждого были весьма внушительны — от восьмисот до полутора тысяч долларов. Суммы прямо-таки немыслимые. Откуда у этих людей такие деньги? Большая часть переводов направлялась в «Общий фонд». «Все Святые» и «Святой Марк» получали значительно меньше, а «Святой Агнессе» вообще перепадали крохи. Похоже, что распределение средств производилось исходя из определенного процента от общей ежемесячной суммы.

Здесь обнаруживались кое-какие зацепки. «Святой Марк» был сиротским приютом, а «Все Святые» — сумасшедшим домом. Фрингс это знал. Приют, послухам, находился в плачевном состоянии. Похоже, осужденные убийцы переводили деньги на благотворительные цели. Но почему? С какой целью? «Общий фонд» был вообще непонятной организацией, а ведь львиная доля средств направлялась именно туда. Но больше всего вопросов вызывали перечисляемые суммы. Каким образом у осужденных убийц могли оказаться такие большие деньги? Особенно в таком захолустье, как Фрименс-Гэп.

Берналь сказал, что эти бумаги и встреча с Самуэльсоном помогут ему получить полную картину. Однако трудно ожидать, что непосредственный участник аферы вдруг разоткровенничается на этот счет. С этими мыслями Фрингс пошел спать, поставив будильник на шесть утра. Часы показывали уже половину пятого.

ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ

На следующий день за Паскисом приглядывали уже другие надсмотрщики: один высокий, с крючковатым носом, другой — настоящий питбуль с горой мускулов и квадратной челюстью. Паскис опять завел разговор о суточных. Крючковатый Нос поначалу отнесся к этому без особого энтузиазма, но, услышав, что вчерашняя смена пошла архивариусу навстречу, смягчился и выдал деньги. Видимо, он счел, что прецедент освобождает его от ответственности.

Утром в пабе Костаса царило оживление — было шумно и многолюдно. Полицейские с увлечением обсуждали вчерашний боксерский матч. Питбуль здорово проигрался — Тино Хуарес побил парня, на которого он поставил.

— Вот уж не думал, что у этого мексикашки такие крепкие яйца, — жаловался он своему напарнику.

Тот сочувственно хмыкал.

Пока они говорили, Паскис сидел и размышлял. Полицейские притащили в архив столы и два аппарата, которые выглядели как гигантские пишущие машинки. Их главный сказал, что они привезут еще несколько таких машин, когда для них освободят место. Сегодня прибудут люди, которые начнут работать на этих машинах, и с этого дня начнется мучительная агония Подвала.

Когда Паскис закончил завтрак, полицейские все еще болтали, их еда так и осталась нетронутой.

— Пойду заплачу за завтрак, — бросил Паскис, вставая из-за стола.

Те согласно кивнули и стали смотреть, как Паскис идет к кассе.

— Доброе утро, мистер Паскис, — приветствовал его Ференц.

— Доброе утро. Они на нас смотрят? — спросил Паскис с вымученной улыбкой.

Сердце у него стучало от страха, но это лишь прибавляло ему решимости.

— Да, — улыбнулся Ференц.

— Я дам вам два чека. Будьте добры, наколите оба на штырек. Когда мы уйдем, возьмите тот, на котором я кое-что написал, и передайте Фрэнку Фрингсу из «Газеты».

Ференц с улыбкой кивнул:

— Я понял.

Паскис вручил ему две пятерки.

— Только дайте мне какую-нибудь сдачу, чтобы это правдоподобно выглядело.

Ференц продолжал улыбаться, но в глазах застыла тревога.

— Только не спорьте, пожалуйста, — попросил Паскис. — Не надо привлекать внимание.

Ференц вручил ему сдачу и наколол оба чека на штырь.

Прошлой ночью Паскис сочинил такое послание:

Дорогой мистер Фрингс.

Я нахожусь под арестом. За мной постоянно следят два человека. Они (вы понимаете, кого я имею в виду) уничтожают улики, содержащиеся в делах. Пишу вам, чтобы вы поняли причины событий, которые могут произойти. Они не в силах уничтожить прошлое, но могут отредактировать нашу память.

А.П.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Пул снова вернулся в Низину, удивляясь собственной настойчивости. Мокрый снег и пронизывающий ветер наперебой испытывали двустороннюю куртку. Ее подарил пожарник в знак благодарности за те деньги, которые он выиграл, ставя на Пула, когда тот был футболистом.

Сыщик шагал по заброшенным путям, пытаясь вспомнить, где вчера ему послышалось имя Каспера. Через двадцать минут район поисков сузился до трех складов, расположенных в двух кварталах. Пул остановился у крайнего из них, собираясь с духом, чтобы переступить порог. В конце концов стрелы ледяного дождя, вонзавшиеся ему в лицо, заставили его войти.

Внутри оказалось неожиданно тепло. Запахи горящего дерева и других, трудно опознаваемых субстанций смешивались в один крепкий аромат. По всему складу были расставлены старые металлические бочки, над которыми вились языки пламени. Вокруг костров стояли, сидели и спали люди, устроившись как можно ближе к теплу. Было удивительно тихо. Все разговоры велись вполголоса, сливаясь в чуть слышный гул.

Пул пошел по складу, пытаясь обнаружить каких-нибудь детей. Пол был усыпан битым стеклом, мусором и костями мелких животных. Он ловил на себе взгляды здешних обитателей, толпящихся вокруг огня. Но особого интереса к нему не проявляли. Обойдя весь склад, Пул не обнаружил ни одной ребячьей стайки. Кое-где дети мелькали, но всегда в компании взрослых, среди которых могли быть их родители. Некоторые группы просто не поддавались опознанию — люди кутались в одеяла или скрывались под ворохом одежды. На всем лежал слой копоти. Лица, которые Пул сумел разглядеть, были грязны, обезображены голодом и болезнями и ничего не выражали. Он почувствовал отвращение и мгновенно осудил себя за это, представив, что бы подумала Карла, сумей она прочитать его мысли. Ему захотелось уйти и разом забыть все это: Каспера, оборванцев, спецназовцев. Но еще большее отвращение в нем вызывала трусость — он знал, что если сбежит, то будет терзаться угрызениями совести. Это лишь укрепит его сомнения в собственной смелости — сомнения, которые часто возникали, когда он участвовал в договорных матчах. Он не мог допустить, чтобы соображения личного благополучия превысили в нем чувство долга. Отступать было некуда.

Пул решил подойти к группе, расположившейся у выхода. Тому было две причины. Во-первых, люди там выглядели чуть поприличнее, чем остальные, и этим, вероятно, объяснялось их привилегированное местоположение. Интуиция подсказывала ему, что здесь существует своя иерархия. Во-вторых, отсюда было проще ретироваться. Мысль о побеге не оставляла его ни на минуту, маяча где-то на задворках сознания.

Пул приблизился к костру с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. Такую же тактику он, вероятно, выбрал бы, подходя к стае бродячих собак. Доброжелательная решимость. Страх или враждебность они непременно почуют. Ему было стыдно, что он ставит побитых жизнью людей на одну доску с собаками, но тактики своей он не изменил.

Вокруг чадящей бочки стояли шестеро мужчин и одна женщина.

— Извините, — обратился к ним Пул.

Они удивленно и довольно неприветливо покосились в его сторону, однако явной враждебности никто не проявил. Пул заметил, что у женщины подбиты оба глаза.

Пул сделал еще одну попытку:

— Я ищу мальчика, которого зовут Каспер Просницкий.

Все продолжали молча смотреть на него.

— Он здесь? Может, кто-нибудь его знает?

Наконец один из мужчин заговорил. У него была длинная нечесаная грива и жидкая борода, ниспадающая на грудь. На вид ему было лет тридцать, хотя слой грязи на лице отчасти скрывал возраст.

— Ты из полиции?

Пул помотал головой.

— А зачем его ищешь?

Голос мужчины звучал так, словно в нем булькала кипящая вода.

— Мать попросила найти его. Он потерялся.

— Да здесь полно беспризорных, — заметил другой мужчина. Вокруг его лысины, покрытой следами от ожогов, торчали клочковатые остатки волос. — Куча ребят мотается по улицам без родителей.

Пул сочувственно кивнул:

— Знаю, знаю. Но мне нужен только один.

— Ты точно не легавый?

— Я сам по себе. Ищу Каспера Просницкого, чтобы вернуть его матери. Кто-нибудь из вас знает его? Здесь его нет?

Пул говорил медленно, отчетливо выговаривая слова, словно перед ним были дети.

Ему ответил бородач:

— Нет, мы такого не знаем. Здесь никто никого не знает. Если начинаешь спрашивать людей, они думают, что ты коп. А копы здесь на складах, бывает, пропадают. Приходят, а обратно не возвращаются. Теперь они больше кучей ходят. Так им спокойней. Но вообще-то они редко сюда заявляются.

— Я не коп.

— Кто тебя знает. Ходишь тут, расспрашиваешь. Люди запросто могут принять тебя за копа. И в следующий раз можешь вообще отсюда не вернуться.

Мужчина пристально посмотрел на Пула. В его жестах и выражении лица не было ничего угрожающего, и Пул счел его слова дружеским предостережением.

— Благодарю вас, — сказал он, прикасаясь к шляпе.

Мужчины, не ответив, повернулись к огню.


На улице Пула атаковали холод и дождь. Щурясь от воды и ветра, он двинулся к следующему складу. У двери услышал голоса, доносившиеся со стороны соседнего здания. Там стояло человек десять. Пул медленно направился к ним. На него никто не обратил внимания — все были поглощены тем, что происходило на складе. Пул подошел ближе. Мужчины выводили — или, скорее, выволакивали — из здания мальчишек. Их громкие крики тонули в завывании ветра.

Пул был настолько потрясен, что не заметил двух приближавшихся к нему мужчин. Когда они оказались в десяти ярдах, сыщик понял, что худшие опасения оправдались. Это были парни из БПД.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

К тому времени, когда Фрингс, трезвый как стеклышко, подъехал к Фрименс-Гэп, дождь почти прекратился, превратив дорожные колеи в каналы. Он никогда бы не нашел эту забытую Богом дыру, если бы Лон Кингсбери из рекламного отдела, который вырос в соседнем городке Сильване, не рассказал ему, как туда добраться. Здесь имелась парочка питейных заведений, магазин, бензозаправка, три церкви и почта. Фрингс проехал городок насквозь, но никого не встретил.

На выезде он оказался на развилке. Чтобы узнать, какая дорога ведет к Самуэльсону, пришлось вернуться назад. Остановившись у магазина, он спросил дорогу у пожилого продавца в квадратных очках. Подумав, мужчина объяснил, как ехать, потом засомневался и предложил уточненный вариант. Фрингс поблагодарил и отправился в путь.

По словам продавца, стартовать следовало от гигантского поваленного дуба. Фрингс поехал по грязному проселку, который вел в лес. Путь был поистине изнуряющий. Узкую колею перекрывали потоки воды, и, чтобы окончательно не увязнуть, Фрингсу пришлось поработать сцеплением. Наконец дорога вывела его к поляне, где стояла ветхая лачуга. Вокруг валялись ржавые автомобильные рамы, сломанные велосипеды и прочий крупногабаритный хлам.

Фрингс вылез из машины, впервые в жизни пожалев, что при нем нет пистолета. В сельской обстановке он чувствовал себя неуверенно. В городе ему постоянно приходилось встречаться с головорезами и убийцами. Но там была его делянка. Здесь же, в захолустье, ему не хватало привычного куража.

По фасаду тянулось длинное крыльцо, и Фрингс, спасаясь от дождя, поспешил туда. Поднявшись по лестнице, он вытер лицо и постучал в деревянную дверь. Завешенные изнутри окна не позволяли заглянуть внутрь. Но сквозь щели в двери пробивался свет. Домишко казался застегнутым на все пуговицы. За дверью заскрипели половицы, и Фрингс постучал снова.

— Кто там?

Фрингс поразился, как близко звучит голос. Похоже, хозяин стоял прямо за дверью.

— Мистер Самуэльсон?

— Кто это? Третий раз спрашивать не буду.

— Я Фрингс. Меня к вам послал Родриго Берналь.

Ответа не последовало.

— Мистер Самуэльсон? Я бы хотел поговорить с вами о плане «Навахо».

— Отойдите от двери.

— Я отойду влево, от вас это будет справа, — согласился Фрингс, делая два шага в левую сторону.

— Вы отошли?

— Да.

Дверь резко распахнулась, и на пороге появился Самуэльсон с ружьем. Это был внушительных размеров мужчина с круглым скандинавским лицом под шапкой спутанных светлых волос. Он подозрительно уставился на Фрингса.

— Фрэнк Фрингс?

Покосившись на ружье, Фрингс утвердительно кивнул.

— Чем докажете?

— Если хотите, могу показать журналистское удостоверение.

Самуэльсон фыркнул.

— На черта оно нужно. Входите.

Он кивнул в сторону открытой двери. Проходя мимо Самуэльсона, Фрингс постарался его не задеть.

Внутренняя обстановка контрастировала с убогим видом дома. На стенах и окнах висели дорогие ковры. Непривлекательная лачуга оказалась весьма комфортабельным жилищем. Ковры, видимо, служили своего рода изоляцией от внешнего мира. В комнате была аккуратно расставлена незамысловатая, но чистая мебель. Похоже, Самуэльсон сделал ее сам. Указав Фрингсу на стул, он поставил ружье у сложенного из камней камина. У Фрингса отлегло от сердца.

— Кофе хотите?

Репортер кивнул. Поставив на огонь чугунный чайник, Самуэльсон сел напротив Фрингса.

— Значит, вы знаете о плане «Навахо»?

— Да.

— Кто настучал?

— Берналь.

Сейчас не было смысла скрывать — Берналь мертв.

Лицо Самуэльсона осталось непроницаемым, он лишь потер бока мозолистыми руками.

— Ну что ж, спасибо, что сказали.

Он некоторое время обдумывал услышанное.

— Что вы хотите знать?

— Детали. Как он работает?

— Господи, я столько лет ждал, что нас найдут. Хорошо, я вам скажу. С чего лучше начать?

— С момента суда. Вы ведь были осуждены.

— Да, я был признан виновным. Меня вывели из зала суда, но в камеру не посадили, а привели в какую-то комнату. Там сидели люди мэра. Не Генри, а того, кто был до него. Черт, уже вскипел.

Чайник весь исходил паром, и Самуэльсон вытащил его из огня каминными щипцами. Потом он пошел на кухню, чтобы заварить кофе. Оставшись один, Фрингс стал смотреть на огонь. Самуэльсон вернулся с кухни с двумя большими кружками, от которых исходил кисловатый кофейный аромат.

— Это были люди из мэрии, — уточнил Фрингс.

— Точно. Они сказали, что в казенный дом меня не посадят. Я, конечно, обрадовался, но тут же подумал: что за дела? Они сказали, что гангстеры перебили кучу народу, и осталось много вдов и сирот. Городу накладно содержать убийц в тюрьме и кормить всех этих женщин и детей. Поэтому меня не упекут в тюрьму, а отошлют в какую-нибудь дыру, где у меня будет своя ферма, а заработок я буду отправлять семье того парня, которого ухлопал.

— Сай Литоу.

— Точно. Ну, они засунули меня сюда, и с тех пор я здесь торчу. Теперь я чертов фермер.

— Это все?

— Вы же знаете, что, когда Генри стал мэром, он быстро прихлопнул Белую банду, и после этого фермеров больше не плодили. И вот еще что. Как-то раз ко мне приехал один тип. Очень крутой. Сразу видно. Звали его Смит. Он сказал, что наших денег уже не хватает и надо выплачивать больше. А где их, на хрен, взять? Я так и спросил. Но у него был план, как сделать уйму денег.

— Какой план?

— Сейчас сами увидите.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Выдержка из «Современной криминальной истории Города» Ван Воссена (в рукописи):

Необходимо сказать пару слов об Отряде по борьбе с подрывной деятельностью, или, как его чаще называют, БПД. После избрания Генри мэром и последовавшей вскоре бойни в ресторане «Лентини», о нем уже шла речь, БПД становится основным орудием наведения порядка в Городе. Однако история БПД началась за десять лет до того, как Генри пришел к власти, во время Первой мировой войны.


После вступления в войну Соединенных Штатов встал вопрос об обеспечении безопасности важных стратегических объектов. Армия и федеральные власти организовали охрану портовых городов и производственных предприятий. Однако Город, будучи крупным поставщиком стали, вольфрама и других стратегических материалов, такую защиту не получил. Чтобы обезопасить производство от возможных посягательств со стороны анархистов, коммунистов и криминальных сообществ, тогдашний мэр Клемент Ласситер создал отряд БПД. Он был сформирован на базе полицейских подразделений и в основном занимался охраной предприятий, железных дорог и портов Города. Однако какая-то часть личного состава была занята более энергичной деятельностью и преследовала подрывные элементы, используя широкий арсенал репрессивных средств.


После окончания войны необходимость в БПД отпала, и отряд был расформирован, хотя закон о его создании был сохранен в анналах Города. Именно о нем вспомнил мэр Генри после так называемой «именинной бойни».


БПД был создан заново и стал подчиняться непосредственно мэру. Как и прежде, в него вошли лучшие полицейские силы, но теперь к опытным защитникам правопорядка прибавились и необученные хулиганы с улицы, которых мэр Генри еще со времен бурной юности считал своими естественными союзниками.


Бойцы БПД, облаченные в светло-серую форму, повели беспощадное наступление на Белую банду по всей ее иерархической лестнице, начиная с «квартальных смотрящих» и кончая самим Томми Макфадденом.


Хотя по официальной версии БПД занимался уничтожением гангстерских банд, по Городу поползли слухи, всерьез напугавшие его жителей. Даже самые отчаянные старались держаться подальше от ребят в серой форме.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Пул бросился бежать.

Полицейские кинулись вдогонку, но скоро стали отставать. Не сбавляя темпа, Пул лихорадочно соображал. Успеет ли он добраться до машины? И стоит ли туда бежать, если БПД уже разыскивает его? Есть ли тут еще копы? Вдруг стену дождя прорезал свет фар. Пул резко свернул влево и припустился к складу, в котором только что был.

Оторвавшись от своих преследователей ярдов на двадцать, Пул влетел в помещение, захлопнув за собой дверь. Во мраке был виден лишь свет от горящих костров. Не дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, Пул рванул в глубину здания, где в прошлый раз заметил лестницу.

На бегу он громко выкрикивал:

— Копы идут! Копы!

Гул голосов сразу затих. Вдруг прямо перед ним выросла какая-то фигура. Не успев затормозить, Пул со всего маха врезался в нее, опрокинув беднягу на пол. Не останавливаясь, он побежал дальше. Добравшись до лестницы, вцепился в перила и, тяжело дыша, огляделся. Входная дверь была все еще закрыта. Вероятно, полицейские дожидались подкрепления, не решаясь войти. На их месте он поступил бы так же.

Гул голосов возобновился. Не спуская глаз с двери, Пул поднялся на несколько ступенек. Дверь открылась, и в помещение вошли не меньше дюжины полицейских, старавшихся держаться как можно ближе друг к другу.

— Полиция! Полиция! — завопил Пул и бросился наверх, перескакивая через три ступени.

Наверху он немного помедлил. На втором этаже была та же картина: вокруг горящих бочек толпились люди. Сквозь узкие высокие окна просачивался тусклый серый свет. Внизу было тихо. Пул представил, как полицейские медленно продвигаются вперед, внимательно изучая местную публику. Возможно, нелюбовь к властям, о которой говорил ему местный абориген, воплотится в какие-то реальные действия? Однако ничего такого не произошло, и Пул решил, что это был пустой треп.

Потом внизу что-то лязгнуло, раздался крик и начался форменный погром. Слышались вопли людей, на пол что-то падало, в стены ударялись тяжелые предметы, все здание ходило ходуном.

Пул побежал к окну, рядом с которым у бочки грелась компания бомжей. Оттолкнув парочку мужчин, он схватился за раскаленный край бочки и метнул ее в окно. Звон разбитого стекла и грохот бочки, ударившейся об асфальт, добавили новые ноты в какофонию звуков, доносившихся снизу. Пул надеялся, что это привлечет внимание полицейских, дежуривших снаружи.

Оборванцы с воплями схватили Пула за куртку, но он с легкостью стряхнул их на пол и направился к дальней стене. Волнения перекинулись на второй этаж, люди стали колотить в стены палками, бочками и кулаками. Воздух огласился громкими криками, и во всех направлениях полетели самые разнообразные предметы.

Обожженная рука заныла. Пул бежал с низко опущенной головой, уворачиваясь от летящего хлама. Стоявший вокруг грохот мешал соображать. Подняв с пола кусок железа, Пул разбил им окно и вытащил осколки из рамы. Выглянув наружу, где по-прежнему хлестал дождь, он убедился, что внизу никого нет. Вероятно, полицейские пробирались наверх.

На лестнице послышались шаги. Пул быстро сел на подоконник, свесив вниз ноги. До земли было не меньше двадцати пяти футов, и прежде чем спрыгнуть, Пул пару раз глубоко вздохнул. На лету он сгруппировался, стараясь не вытягивать руки. Благополучно приземлившись, вскочил и помчался вдоль задней стены склада, потом свернул на соседнюю улицу. Пробежав полквартала, услышал звук выстрела. Обернувшись, обнаружил, что, отстав на сотню ярдов, за ним гонятся с полдюжины полицейских.

Пул на всех парах долетел до конца квартала и свернул к ряду заброшенных домов с потрескавшимися бетонными лестницами, под которыми находились входы в подвал. Подбежав к пятой по счету лестнице, Пул нырнул под нее, распугав стайку крыс, лакомившихся тухлым мясом.

Полицейские, конечно, догадаются, что он где-то в этом квартале, но, к счастью, они не успели заметить, куда скрылся сыщик. И к тому же они не знали, есть ли у него оружие. Так что они вряд ли сунутся сюда, опасаясь, что он перебьет преследователей по одному.

Пул слышал, как подручные мэра остановились на углу, но шум дождя мешал ему расслышать их разговор. Момент был критический. Если подойдет подкрепление, они оцепят весь район, начнут прочесывать каждый дом и в конце концов вытащат Пула из его норы. Следовало поторопиться, но не пороть горячку. Лучше подождать и подумать, чем сделать необдуманный шаг и влипнуть. Прислонившись к бетонной стене, Пул стал взвешивать свои шансы.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

С неба лило как из ведра, но Самуэльсон все-таки повел Фрингса в лес, одолжив ему свое пончо. Сам Фрингс вряд ли обратил бы внимание на едва заметную тропинку, по которой Самуэльсон шагал с привычной уверенностью. Пройдя с полмили, Фрингс увидел впереди прогалину и почувствовал хорошо знакомый запах, который пробивался даже сквозь стену дождя. Пахло не соснами и мокрыми листьями — ноздри защекотал характерный сладковатый дух.

Тропинка привела их к двум старым развесистым тсугам, таким густым, что под кронами было почти сухо. Остановившись, Самуэльсон махнул рукой, приглашая Фрингса подойти. Сделав еще несколько шагов, журналист понял, откуда в финансовых отчетах взялись такие суммы.

— Господи, — прошептал он.

Перед ним зеленело огромное поле марихуаны. Десятки акров, окруженных густым лесом.

— Добро пожаловать на мою маленькую ферму, — ухмыльнулся Самуэльсон, протягивая руки в сторону поля.

— Это идея Рыжего Генри?

— Откуда я знаю? Я имел дело только с тем красавчиком. Но, ясное дело, за ним стоит сам мэр.

— Значит, вы выращиваете марихуану.

— Как видите. Хотя чего там выращивать. Только успевай собирать. Клевая травка. Кидаешь семена в землю, а дальше растет сама. А когда придет срок, они приезжают и забирают урожай.

— Кто приезжает?

Фрингс был потрясен масштабом производства. Он живо представил, как стал бы набивать карманы травой, если бы каким-то чудом оказался здесь один.

— Сначала приезжали разные парни — и белые и цветные. Являлись в условленный день и всегда привозили с собой девочку. Если была охота, часть урожая мы могли потратить на нее. Но все поменялось, когда Вампир сделал ноги. Забрал денежки — и тю-тю на своем грузовике. Пока Смит хватился, он был уже далеко. Смит стал нас трясти, куда, мол, делся Вампир. А мы знать не знаем — поняли только, что он их кинул. И некоторые стали думать, что это не такая уж плохая идея.

Ну, они пару недель держали нас под присмотром, пока не нашли его. А потом удумали назначить смотрящих из наших же, чтобы они за всех отвечали. В те времена Генри как раз снюхался с «бристольцами» и сделал кое-кого своими людьми.

Главным, конечно, стал Борода. Не знаю, сами они додумались или он так сумел к ним втереться. В общем, напустили его на Вампира, и он таки его прикончил. Говорят, зарезал как собаку. И возил его яйца в банке на сиденье своего грузовика. Показывал нам всем. После этого уже никто не думал смыться.

Теперь всем стал заправлять Борода, хотя иногда приезжали и другие парни с девочками. Никто смотрящему не перечил. Он показал, кто здесь хозяин, и все стали ходить по струнке.

Они пошли по тропке назад к дому.

— А почему они решили, что ты должен зарабатывать больше?

— Ну, сказали, что содержать жену и детей Литоу обходится в копеечку. Когда Вампира прикончили, Борода и его ребята стали приглядывать за нами и побросали свои фермы. Поэтому нам пришлось отрабатывать и за них.

— Странно все это.

— Чего тут странного?

— Я точно знаю, что всех этих вдов засунули в захудалую психушку, а детей — в сиротский дом. Правда, некоторые из них сбежали, живут теперь на улице и кидают бомбы почем зря.

Фрингс заметил, что Самуэльсон прищурился, и понял, что сболтнул лишнее.

— Разве у Литоу не было дома, как у всех нормальных людей?

— Их держат там взаперти.

Самуэльсон остановился.

— Мы так не договаривались. Они нам пели совсем другое. А куда же деваются все эти чертовы деньги?

Фрингс пожал плечами. Самуэльсон был явно озадачен.

— У нас здесь свои бомбисты. По некоторым парням тюрьма плачет. Этим проклятым выродкам только там и место. Когда узнал, что они поставили над нами Бороду, я просто обалдел. Он настоящий психопат. Эту сволочь надо посадить на электрический стул или держать в тюрьме, пока не сдохнет. А этот хренов Джонни Яблочное семечко[2] всем здесь заправляет. Но, видать, он тут не шибко разбогатеет.

— Вряд ли он обрадуется, когда это узнает.


Они подходили к дому, когда Самуэльсон вдруг резко остановился. Фрингс, погруженный в свои мысли, не сразу это заметил и прошел несколько шагов по тропинке. Вернувшись к действительности, он взглянул на Самуэльсона. Тот пристально смотрел туда, где под сенью старых дубов тропинка выходила к ручью, через который были перекинуты две старые шпалы. Фрингс тоже повернул голову. Ручей переходили трое мужчин в мокрых куртках и джинсах. В руках были ружья, которые они держали с привычной уверенностью. Двое из них Фрингсу были незнакомы, но возглавлял шествие сам Макэдам по кличке Борода.

Бежать уже не было смысла. Фрингс быстро взглянул на Самуэльсона — тот вытянул руки, чтобы показать, что он без оружия. Не обратив на него внимания, Борода склонил голову набок и с сожалением взглянул на Фрингса.

— Что за парень? — спросил он у Самуэльсона, не сводя глаз с журналиста.

— Фрэнсис Фрингс.

Борода изумленно поднял брови.

— Неужто?

Он приблизился к Фрингсу и демонстративно стал его оглядывать. Фрингс почувствовал мерзкий запах перегара. Вблизи Борода производил довольно устрашающее впечатление — широкие плечи, здоровенные ручищи, агрессивная поза. Лицо, заросшее знаменитой бородой, было не лишено мужественности — длинный приплюснутый нос, широкий рот, ровные зубы. Но пустые алчные глаза делали его отталкивающим, и этот человек не вызывал ничего, кроме страха и отвращения.

— Давно я тебя дожидался, — произнес Борода, вплотную подойдя к Фрингсу. Тот инстинктивно отшатнулся.

На лице бандита появилась самодовольная ухмылка.

— Только тебя нам тут и не хватало.

— Я не уверен… — начал Фрингс.

— Ах, ты не уверен, — передразнил Борода.

Самуэльсон отошел к двум другим «фермерам». Борода отступил на пару шагов от Фрингса и, немного поразмыслив, заговорил:

— Вот что, братишка Фрингс. Мы тут живем уже сто лет. И сюда никто никогда не совался. Ты думал, мы куда делись? Думал, они нас прикончили, в реке утопили как котят?

Фрингс не был уверен, что Борода хочет получить ответ на свой вопрос, но тот молчал, и надо было как-то заполнить паузу.

— Мы думали, вы в тюрьме. Все, кого приговорили, — сказал Фрингс, кивнув в сторону Отто и двух других.

Борода длинно сплюнул.

— Так какого хрена ты здесь ошиваешься? — спросил он, задрав подбородок, чтобы казаться выше.

Фрингс судорожно соображал, что бы ответить. Борода нетерпеливо взглянул на него.

— Ну? — рявкнул он в лицо Фрингсу.

— Меня прислал Берналь.

Борода с удивлением воззрился на него. Фрингс нашел в себе мужество, чтобы не отвести взгляд.

— Берналь? И зачем?

— Поговорить с Отто.

Борода помолчал, задумчиво жуя нижнюю губу. Потом повернулся и направился к побелевшему Отто, которому едва доставал до груди. Самуэльсон оказался выше его на голову и фунтов на пятьдесят тяжелее, но было очевидно, что он испытывает ужас перед этим коротышкой.

— Почему Берналь послал этого мудака к тебе?

— Откуда я, на хрен, знаю.

Борода замахнулся, и Отто испуганно отскочил.

— «Откуда я, на хрен, знаю», — передразнил его бандит. — А зачем потащил его на поле?

Самуэльсон не ответил. Борода задумчиво склонил голову и чуть отступил от него. Фрингс видел, что Отто трясется от страха.

— Да ладно тебе, Борода, — произнес Отто и посмотрел на Фрингса. — Расскажи и ему тоже.

Борода перевел взгляд на Фрингса.

— Повтори-ка еще раз, братец Отто.

— Он мне кое-что сказал. Тебя тоже касается.

Борода недобро усмехнулся. Кивнув, он повернулся к Фрингсу. Вид его не предвещал ничего хорошего. Приставив ствол к лицу Фрингса, он стал водить им по его губам.

— Что ты тамнаплел братишке Отто?

Борода нажал стволом на шов, и Фрингс почувствовал на губах металлический привкус крови. Бандит убрал ружье. Фрингс хотел сплюнуть, но не решился.

— Семьи, которым вы выплачиваете деньги, на самом деле их не получают. Почти все деньги куда-то уходят.

Борода удивленно вскинул голову.

— А ты не брешешь?

— Вы зарабатываете деньги для мэра. А может, и для его дружков.

Борода прикрыл глаза, переваривая услышанное. Сквозь дождь пробилось солнце, и капельки на листьях засверкали как бриллианты.

Борода извлек из кармана куртки металлическую фляжку. Отвернув пробку, сделал большой глоток, спрятал виски в карман и подошел к своим братьям «фермерам».

— Слыхали? — спросил он с пугающим безразличием. — Ну и козел этот Генри, мать его…

Усмехнулся и покачал головой. Фрингс затаил дыхание. Борода заговорил громче:

— С пацанами придется завязать. Хватит им играть в хлопушки. Повеселились, и будет. Теперь пошла другая игра. Чертов ублюдок… Пора с ним кончать. — Он посмотрел на остальных. — А вы как считаете, ребята?

Они молча смотрели на него. Борода быстро подошел к Фрингсу и с силой сжал его подбородок. Тот сморщился от боли.

— Джонни, принеси-ка мне твой ножик.

— Подожди, — прохрипел Фрингс.

Бросив ружье на землю, Борода протянул руку за ножом.

— Я тебе помогу, — поспешно сказал Фрингс.

Борода криво усмехнулся:

— Все так говорят. И все врут.

Теперь у него в руке был нож.

— Ты хочешь убить Генри?

— Само собой.

— Тебе понадобится моя помощь.

Борода насмешливо фыркнул:

— На кой мне твоя помощь?

Он отпустил подбородок репортера, но продолжал стоять вплотную к нему.

— Давай, братец Фрингс, спасай свою шкуру.

Фрингс судорожно вздохнул.

— Тебе же нужно будет убраться из города. Ну, после того как ты его убьешь. — Фрингс старался говорить убедительно, хотя никакого плана у него не было. — Я тебе помогу. Ведь понадобится прикрытие, чтобы отвлечь копов.

— И все? Маловато будет.

— Я напишу статью об этих полях. О тебе, об этой травке. Тебя станут разыскивать — здесь или в городе. Это же отвлекающий маневр, понятно? А ты тем временем смоешься. Убьешь Генри и исчезнешь. В городе начнется суматоха, и ты сможешь свалить.

Борода задумчиво сдвинул брови, потом кивнул и подошел к своим.

— Слыхали, что репортер несет? Что скажете?

Мужчины молчали, боясь промахнуться с ответом.

Борода повернулся к Фрингсу.

— Ладно. Живи пока. Иди в свою газету и пиши. Только давай побыстрее.

Фрингс с готовностью кивнул. Борода опять подошел к нему.

— Вот что я тебе скажу, братишка. Когда вернешься в город, не пытайся надуть брата Бороду. Даже не думай об этом. Потому что я могу сделать кое-что такое, что враз тебя образумит. У тебя ведь есть подружка-певичка. Если нагреешь меня, поеду в город и найду ее, понял? И позабавлюсь с ней на всю катушку. Круто позабавлюсь. Усек?

Фрингс молча смотрел на него. Подняв с земли ружье, Борода покрутил головой.

— Ну прямо разбирает меня кого-нибудь пришить.

При этих словах «фермеры» как-то сжались.

Держа ружье за ствол, Борода подошел к дереву и стал молотить по нему прикладом, пока тот не отвалился. В руках у Бороды остался один ствол, который он с силой забросил в кусты. Пахан обливался потом и тяжело дышал, глаза вылезли из орбит, рот перекосился от ярости.

Подойдя к Фрингсу, Борода ткнул его пальцем под подбородок и приблизил лицо, так что их носы почти соприкасались.

— Пиши свою статейку, или, клянусь Богом, я найду твою девчонку и испорчу ей личико.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Подвал трудно было узнать — из святилища, где священнодействовал Паскис, он превратился в оживленный офис. Теперь здесь обитали приставленные к Паскису надсмотрщики, машинистки и полицейские, периодически увозившие обработанные дела. Паскис чувствовал себя как солдат, который, вернувшись с войны, обнаружил, что в его доме поселились чужие. Мир, в котором он чувствовал себя так комфортно, был разрушен и никогда уже не будет прежним.

Весь день он подбирал папки с делами, выполняя заявки департамента полиции и загружая работой машинисток. Один из его опекунов занялся журналами учета. Паскис честно пытался объяснить, как там все устроено, но у него не возникло впечатления, что парень хоть что-нибудь понял. Обычно архивариус мучительно страдал в таких ситуациях, однако сейчас воспринял это как некое малозначительное обстоятельство. Он просто перестал реагировать на такие вещи.

Гораздо больше его волновала судьба дел, которые уже прошли через руки машинисток. Куда их отвозили? Паскис пытался расспрашивать своих надсмотрщиков, но те проявили полную неосведомленность, которая показалась ему неискренней. Правда, один из полицейских был более откровенен.

— Мы отвозим их в мусоросжигательную печь в Низине.

При этом известии у Паскиса перехватило дыхание. Значит, в архиве не останется ничего, кроме текстов, которые машинистки набивают на эти странные листы. Полицейский, на вид совсем мальчишка, попытался ободрить расстроенного хранителя:

— Вам повезло с этой машиной, мистер Паскис. Теперь будет гораздо легче работать.

Паскис что-то вымученно хмыкнул. Поглощенный невеселыми мыслями, он лишь в общих чертах уловил смысл сказанного. Как объяснить, что эта машина просто переехала его жизнь? Сумеет ли этот мальчик понять чувства газетного художника, которого вдруг заменили фотографом? Как объяснить, что это делает информацию сухой, обезличенной? Ведь фотография не имеет живой души рисунка. Но, даже поняв это, молодой полицейский вряд ли сумел бы влезть в шкуру Паскиса. Разве ему понять, что, сочетая логику и интуицию, архивариусы на основе строгой методики преобразовали многочисленные разрозненные факты в систему, которая сама по себе являлась бесценной информацией? Сколько людей сумели это понять, оценить? И сколько могли бы понять, если бы Паскис попытался им объяснить?

Машинистки начали с дел, относящихся к 1926–1931 годам, то есть к периоду, когда после «именинной бойни» была уничтожена Белая банда и в действие вступил план «Навахо». Это вселяло особую тревогу, поскольку кое-что в этих делах было подправлено. Проклятая машина проглотит ложную информацию и сделает ее официальной, подделанные документы сгорят. Обнаружить обман будет невозможно. Паскис уже не сможет привлечь внимание к слишком новой бумаге в старых делах или доказать, что почерк в документах не принадлежит ни одному из переписчиков, работавших в то время. Машина станет выдавать «официальную версию», которую невозможно будет опровергнуть.

Паскис стал размышлять о судьбе других дел. Изменят ли при печатании те, которые еще не успели подделать? Ведь прочитать весь напечатанный текст невозможно. На виду лишь одна строчка, все остальное находится внутри машинки. Всерьез озаботившись этим обстоятельством, Паскис все утро провел в поисках нужной стратегии.


Перед обедом, ускользнув от неусыпного внимания своих опекунов, Паскис прочел дело Лезнера, гангстера из Белой банды. Потом отдал папки машинисткам вместе с другими.

В полдень он заявил, что обедать не будет, а останется в архиве и отдохнет, поскольку день сегодня выдался особенно тяжелый. Надсмотрщики ничего не имели против и попросили охранника принести им обед в хранилище. Паскис с листком бумаги и карандашом устроился за столом в «конюшне» — там, где хранились все справочные материалы. На листке он нарисовал клавиатуру машинки. Положив на нее пальцы, определил, как печатается каждая буква и какие при этом производятся движения. Указательный палец правой руки движется вверх — это «г». Тот же палец вверх и влево — это «н». Тот же палец вниз — это «т». Ну и так далее.

Паскис сидел на стуле, закрыв глаза и максимально сосредоточившись. Издали могло показаться, что архивариус задремал. Он мысленно повторял буквы, соответствующие движениям пальцев. Левый указательный палец вправо, левый указательный палец вверх, правый указательный палец вниз и влево. Получается «нет». Паскис попробовал другую комбинацию движений — получилось «полиция». Он стал усложнять слова, потом составлять целые предложения. Освоив методику, он начал увеличивать скорость, пытаясь дойти до пятидесяти слов в минуту. Для этого потребовалось двадцать минут интенсивных умственных усилий. Но главная проблема заключалась в том, что все эти движения будет делать кто-то другой.


Несколько позже Паскис снова пожаловался на усталость, чтобы устроить перерыв на чай. Предлог был недалек от истины. Он действительно был физически и умственно истощен, а то, что сейчас предстояло, требовало максимального напряжения. Прислонившись к стене за спинами двух машинисток, архивариус ждал, когда дело Лезнера окажется на верху стопки.

Его взяла левая машинистка. Первые несколько секунд Паскис просто смотрел, как она печатала, привыкая к порханию ее пальцев. Главное было следить за клавишей пропуска. Она разграничивала слова. Но когда Паскис попытался «читать» пальцы, то понял, что машинистка печатает слишком быстро, чтобы он мог точно определить буквы и их последовательность. Вместо этого у него получались какие-то анаграммы. Но все же он постарался их запомнить, чтобы расшифровать позже.

Его интересовали три абзаца в первом разделе отчета, где таилась наибольшая опасность для городских властей. Дело касалось строительной компании, которая подпитывала кое-кого из дружков мэра, получая взамен контракты от Города.

Паскис сумел запомнить три абзаца анаграмм. Одно из предложений запечатлелось в его памяти следующим образом: «Позодремаевый свтрелачся с вдумя ивзетсными копманьоаним и таной омбенясля с ними смуками». Закончив наблюдение, он поставил чашку на стол и скрылся в лабиринте проходов, где припрятал бумагу и ручку. Там он быстро записал все свои акронимы и анаграммы. Когда они оказались на бумаге, он с легкостью прочитал текст, даже не расшифровывая каждое слово.

Его худшие опасения оправдались. Документы продолжали подделывать. В этом, к примеру, чуть подправили формулировки: получалось, что строительная компания была связана не с городскими властями, а с Белой бандой.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

От размышлений Пула отвлекли звуки сирены. Перспективы были сомнительные. Он понимал, что надо выбираться — полицейские ждали подкрепления, — но бежать сейчас было равносильно самоубийству.

Прямо за ним ко входу в подвал спускались бетонные ступеньки. Сыщик подергал ручку двери. Заперто. Сняв куртку, Пул прижал ее к дверному окошку и резко ударил локтем по стеклу. Оно, негромко звякнув, разлетелось на куски. Звук этот потонул в шуме ветра и вряд ли долетел до полицейских. Запустив в окошко руку, Пул открыл дверь изнутри. Потом решил посмотреть, что делается снаружи. По улице, рассыпавшись веером, осторожно двигались полицейские с пистолетами в руках. Пул быстро спустился вниз, проскользнул в дверь и тихо запер ее за собой.

Внутри была кромешная тьма, пахло крысами и гниющими отбросами. Пул почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Сплюнув, он пошел по подвалу, вытянув руки, чтобы не врезаться в стену, и высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться. С писком разбегались крысы. Наткнувшись на стену, он пошел по ней в левую сторону, уперся в другую стену, двинулся вправо и вскоре нащупал дверной проем.

С улицы послышались шаги. Пул испуганно замер, но шаги вскоре стихли.

На месте полицейских он тоже прочесал бы сначала улицу. Не найдя там никого, стал бы обшаривать каждый дом и в конце концов обнаружил бы беглеца. Рано радоваться, что полицейские не суются в дома. Они вот-вот вернутся. Оставалось надеяться, что отсюда есть выход на соседнюю улицу. Пул вышел в соседнее помещение, где тоже было темно. Однако справа сквозь дверные щели пробивался свет, и он устремился туда. За дверью оказался небольшой коридорчик, в конце которого была дверь с зарешеченным окошком.

Сняв цепочку, беглец приоткрыл дверь и осторожно выглянул на улицу. Полицейских сирен не было слышно — машины были уже здесь или поехали куда-то еще.

Сняв ботинки, Пул открыл дверь и помчался по улице прочь от складов. Он пробежал босиком пять кварталов, разбив себе все ноги. Оказавшись на безопасном расстоянии, завернул в переулок, чтобы перевести дух. Он весь взмок, обожженная рука болела, ступни были стерты до крови. Прислонившись к кирпичной стене, Пул закрыл глаза и на несколько мгновений отключил сознание. Потом натянул ботинки и отправился домой.


Два такси пронеслись мимо, игнорируя сигналы Пула. Его подобрал водитель потрепанного драндулета, которого не смутила ни мокрая одежда, ни покалеченная рука пассажира. Это был старик в кепке для игры в гольф. Похоже, в молодости он был крутым парнем. Что-то в его голосе и развороте теперь уже слабых плеч наводило на эти мысли. Старик с ходу стал задавать вопросы:

— От копов смываешься?

Поймав взгляд таксиста в зеркале, Пул утвердительно кивнул.

— А что ты натворил?

— Ничего.

Водитель скептически хмыкнул:

— Ну да, все так говорят.

Пул вздохнул.

— Я кое-кого разыскивал, а за ним охотились копы. Видно, решили, что я им дорогу перебежал.

— Значит, ты ничего не сделал, но все же решил смотаться.

— А ты что бы сделал, если бы за тобой дюжина копов гналась?

— Вмазал бы им как следует, — с улыбкой произнес старик.

— Ну ясное дело, ты бы не оплошал.

— Вот смотрю на тебя в зеркало, и сдается мне, что я тебя знаю. Ты ведь Этан Пул из высшей лиги?

Пул молча кивнул.

— Рад подбросить тебя на моей таратайке.

Пул опять кивнул.

— Приехали.

Они оказались в квартале, где жил Пул, и тут он почувствовал неладное. Перед его домом со скучающим видом топтались двое мужчин. На улице было подозрительно мало прохожих. А те немногие, что там имелись, никуда не спешили и, казалось, кого-то ждали.

— Здесь? — спросил таксист.

— Езжай дальше.

— Зачем?

— Дальше, — повысил голос Пул, откинувшись на сиденье.

Такси проехало мимо дома Пула и свернуло в соседний квартал.

— Что-то не так?

— Есть такое дело…

— Куда поедем?

— Просто поезжай, и все. Мне надо подумать.

Пожав плечами, старик порулил в сторону Капитолийских Холмов. На улицах было оживленно, что составляло разительный контраст с пустынной Низиной.

— Знаешь, где находится Маленький Лиссабон?

— Конечно.

— Давай туда.

— А куда конкретно?

— Просто отвези меня в это место.

В Маленьком Лиссабоне наверняка знают Энрике Дотеля. Пул молил Бога, чтобы Карла оказалась там. Он опасался, что его подруга угодит в тюрьму, а это повлекло бы за собой кучу неразрешимых проблем.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

«Палас» открывался только в пять. Фрингс и Флойд сидели за барной стойкой из красного дерева, пока первая смена накрывала столы, подметала и готовилась к вечеру. При свете дня клуб потерял весь свой блеск и притягательность, превратившись просто в большое помещение.

Флойд пил виски со льдом, Фрингс же ограничился чашкой крепчайшего кофе.

— Кубинский, — сообщил Флойд.

— Крепкий как черт.

— После травки не помешает.

Фрингс не возражал.

— Ты, кажется, говорил — сейчас с травой нет проблем?

— А что, ты на мели?

— Нет, дело не в этом. А раньше было похуже?

— Да вроде того. Я-то всегда мог достать для клуба, ну и вообще. Но травки было меньше. И сразу тебе не давали. Надо было заказать заранее. А иногда и вообще были перебои. Засуха.

— А сейчас все по-другому?

— Абсолютно другой расклад, Фрэнки. Теперь это не вопрос. Бери сколько хочешь и когда хочешь. Никаких проблем.

— И когда началось это изобилие?

Флойд задумчиво прищурился и глотнул виски.

— Да лет пять назад. Или около того.

— Пять лет? Это точно?

— Да, — медленно кивнул Флойд. — Думаю, что так.

— Значит, через год после того, как Генри стал мэром?

— Похоже. К чему ты клонишь, Фрэнк?

— Флойд, у кого ты берешь? Мне бы надо с ним поговорить.

— А кому ты потом его заложишь? — скривился Флойд.

— Слушай, ты меня знаешь, я же не стукач и не собираюсь никого закладывать. Хотя нет. Собираюсь. Но не тебя и не того парня, который снабжает тебя травкой.

— Тогда выкладывай все как есть.

— Ладно. Ты когда-нибудь слышал об Отто Самуэльсоне?

— Плохой парень, которого посадили?

— Да, но посадили совсем не туда, куда ты думаешь.

— Кончай темнить, Фрэнк.

— Я просто хочу сказать, что на днях встречался с ним в одной дыре под названием Фрименс-Гэп.

— Его выпустили?

— Вообще не сажали.

— Вот черт! А почему?

— Вот это я и пытаюсь выяснить.

— Считаешь, что мой парень может тебе помочь?

— Именно так.

— Давай попонятнее, Фрэнк. Я что-то не вижу здесь связи.

— Когда я был у Самуэльсона, мы пошли прогуляться в лес, и знаешь, что там росло?

Флойд широко раскрыл глаза.

— Да не может быть!

— Больше, чем ты можешь себе представить.

— Значит, вместо того чтобы сидеть в тюрьме, он забился в глухой угол и растит травку?

— Точно. И он такой не один. Помнишь, ты рассказывал мне о Бороде?

Флойд медленно наклонил голову.

— Понятно, куда ветер дует.

— Я хочу спросить твоего парня, у кого он берет травку. Бьюсь об заклад, что у Смита, которому ее кое-кто подвозит. Может быть, тот же Борода.

— Господи, Фрэнк, ты уверен, что тебе стоит соваться в это дело?

Фрингс молча кивнул и сделал глоток кофе.

— Я сейчас вернусь, — со вздохом сказал Флойд и, чуть покачав головой, отошел от стола.

— Куда ты?

— Не могу же я сразу притащить тебя к своему парню. Он ведь разволнуется, если узнает, что с ним хочет поговорить такая знаменитость. Я с ним сначала сам потолкую, ну а потом уж, если повезет, приведу сюда.

— Слушай, ты не обижайся, но времени у меня в обрез.

— Знаю, Фрэнк. Постараюсь побыстрей.


Флойд оправдал свою репутацию делового человека и меньше чем через час привел мужчину, одетого в дорогие шелковые брюки в тонкую синюю полоску и белую рубашку с подтяжками. У него были сильные, покрытые шрамами руки и спутанные курчавые волосы. На темном бородатом лице сверкали покрасневшие глаза.

— Это он, — представил его Флойд.

Фрингс протянул руку, но мужчина даже не посмотрел на нее, впившись глазами в лицо Фрэнка.

— Флойд сказал, зачем я хочу вас видеть?

Мужчина кивнул.

— У кого вы берете товар?

Торговец бросил на Фрэнка тяжелый взгляд. Непонятно, как вообще Флойд сумел уговорить его прийти.

— А зачем мне отвечать? — спросил он низким голосом с акцентом.

Африканец?

— Да полно вам. Я гарантирую, для вас не будет никаких последствий. Флойд за меня ручается.

Торговец недовольно потряс головой.

— Почему я должен сдавать этого человека? Если он загремит, как я буду зарабатывать деньги? Где возьму курево?

Фрингс предвидел подобный поворот.

— Я знаю, где они выращивают траву. Если погорят, я покажу вам их поле, и вы сможете брать там без посредников. Вы от этого только выиграете. Сами будете всем заправлять.

Мужчина в упор посмотрел на Фрингса. Не отводя глаз, он спросил Флойда:

— Он не врет?

Флойд сказал, что нет.

— Ну, дай-то Бог.

— Итак? — подстегнул его Фрингс.

— Это белый. Высокий такой. Называет себя мистер Грин. Но это не настоящее имя. Он редко показывается. Обычно присылает крутых ребят с товаром. Но главный у них мистер Грин.

Флойд описал ему Смита.

— Да, это он.

Мужчина говорил так, словно был в полудреме или под кайфом. Он не отрываясь смотрел на Фрингса.

— А как там все работает?

— Его ребята привозят товар каждые две недели. Я за все плачу, а потом раздаю тем, кто продает.

— Таким, как Флойд?

Мужчина кивнул.

— А он еще кому-нибудь поставляет товар?

— Конечно. Здесь полно таких, как я.

— В Ист-Сайде?

— Да.

— А в других частях города?

— Только здесь.

— А там, где живут белые?

— Нет.

— Откуда вы знаете?

— А ты можешь купить травку у белых?

— Я…

— Нет. Поэтому ты приходишь за ней сюда. Потому что там, где живут белые, травки не достанешь. Мистер Грин не велел ее там продавать. Я ему сказал, что те, кому я ее продаю, могут возить ее и туда. Мистер Грин сказал, что сам позаботится об этом, а мое дело торговать здесь.

— Значит, ты торгуешь только в Ист-Сайде?

— Кто же захочет ссориться с мистером Грином? — грустно покачал головой мужчина.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Пезотто, портной Рыжего Генри, стоя на коленях, отмечал мелом, где выпустить кромку брюк от смокинга. Обычный ритуал перед любым торжественным событием в Городе, а сегодняшний банкет с поляками вполне подходил под это определение. Мэр очень трепетно относился к своему внешнему виду и перед каждым выходом в свет заставлял портного заново подгонять смокинг. Нередко Пезотто лишь делал вид, что что-то переделывает, поскольку смокинг и так сидел безукоризненно. Но чтобы чувствовать себя уверенно, Генри должен был знать, что его костюм с каждым разом становится все совершеннее.

Пезотто, как обычно, следовал всем указаниям клиента, суетясь вокруг него под музыку Берлиоза, льющуюся из проигрывателя. Генри стоял, закрыв глаза, и словно растворялся в музыке, а портной, согнувшись, водил мелом по его брюкам.

Идиллия была нарушена появлением Педжи в компании Смита и Ферала. Генри нехотя открыл глаза. Пезотто продолжал хлопотать вокруг мэра, не обращая внимания на пришедших.

— Надо поговорить, — начал Педжа.

Генри кивнул.

— С глазу на глаз, — уточнил Педжа.

— Пезотто не из болтливых, — проворчал Генри. — Правда, друг?

Портной не ответил, потому что был глух как тетерев.

— Поняли?

Опасливо взглянув на своих спутников, Педжа начал рассказывать:

— Мы поймали кое-кого из ребят, и правильно сделали, потому что взрывы устроили они.

— Кое-кого?

— Некоторые улизнули. Там такое творилось.

— Что творилось?

— Позже объясню.

— Вы хотя бы выяснили, почему они взорвали дома самых влиятельных людей в городе?

— Да, они…

Его перебил Смит:

— Один из ребят раскололся в машине, когда мы везли их в участок. Мы не сразу разобрали, что он болтает, потому что пацан… ну, какой-то косноязычный. Но в общих чертах мы его поняли. В общем, несколько месяцев назад — это мы так прикинули, потому что сам он сказал, что это было «не так чтобы давно и не так чтобы недавно», — короче, кто-то приходил к ребятам в приют. Мальчишка сказал, это был рыжий с сединой мужчина с толстыми щеками.

Для наглядности Смит потер свои щеки.

— Господь всемогущий! Неужели Борода? — всполошился Генри.

— Так оно и есть. Я к этому еще вернусь. Так вот, этот мужик, возможно. Борода, приходит к мальчишкам и выкладывает им план «Навахо», ни больше ни меньше. Все как есть. Можете себе представить, как это подействовало на пацанов. Они просто взбесились. Потом этот мужик сказал, что у него есть для них подарок, и, как сказал мальчишка, открыл чемодан, где был динамит и все необходимое, чтобы сделать бомбу. Он научил пацанов изготавливать взрывчатку и показал, как привязывать к ней длинный фитиль. А потом взял одного из них — вожака, я думаю, — прогуляться по городу. И показал ему все достопримечательности.

— Дома Блока, Альтабелли, Берналя и мой, — уточнил Генри, продолжая стоять неподвижно.

— Да, и кое-какие другие. «Вот так вы отомстите людям, которые порушили вашу жизнь, — сказал тот мужик. — Взорвете их поганые дома». Когда вожак вернулся к своим дружкам, они решили смыться из приюта. Обосновались на складах со своим чемоданом и стали устраивать эти взрывы.

Пезотто закончил возиться с брюками, и Генри осторожно снял их, оставшись в трусах и майке без рукавов. Взяв брюки, портной вежливо кивнул Генри и остальным и, шаркая ногами, удалился в другую комнату.

— А где сейчас Борода? — поинтересовался Генри.

— Здесь целая история, — начал объяснять Смит. — Когда мы все это услышали, я связался с Крагеном в Фрименс-Гэп, он пошел за Бородой, но тот куда-то пропал. Тогда я велел ему идти к Отто, но того тоже не оказалось дома. Сейчас он проверяет всех остальных.

Лицо Генри стало наливаться кровью.

— Что еще?

— Вы помните Пула? — спросил Смит.

— Ну, тот красный ублюдок?

— Да. Я на днях с ним немного поработал. Посоветовал ему забыть о Просницких.

— Как же, помню.

— Так вот, он оказался на складах, когда мы вылавливали там мальчишек.

— Какого черта он там рыскал?

На плечах у Генри выступили красные пятна — признак поднимающегося давления.

— Разве я не сказал? Каспер Просницкий у этой шпаны за вожака. А Пул продолжает его искать, хоть я ему и не советовал.

Генри нетерпеливо вздохнул.

— Так вы поймали этого Пула?

Теперь уже Смит слегка занервничал.

— Нет. Пытались его догнать, но он сбежал.

— А этот малый, Просницкий, у вас?

Смит отвел взгляд.

— Вы упустили этого поганца Просницкого? — зарычал Генри.

Смит продолжал смотреть в пол.

Генри взял себя в руки.

— Как вы это допустили, черт бы вас побрал?

Смит молча пожал плечами, прекрасно понимая, что любые оправдания только усугубят ситуацию.

— Пула ищут? — Мэр всеми силами старался сдержать ярость.

— Все силы брошены. Спецотряд, полиция, все без исключения. Его квартира под постоянным наблюдением.

Генри задумчиво почесал лысый череп.

— Что еще?

На этот раз ответил Педжа:

— Мы думаем, что Фрингс встречался с Отто.

Генри не ответил. Его тело напряглось, и у подручных душа ушла в пятки. Только Ферал выглядел по-прежнему невозмутимым.

— Репортера видели, когда он возвращался из Фрименс-Гэп, а потом прямиком направился в «Палас».

— А Борода и Отто, значит, исчезли.

— Так точно, — уныло подтвердил Педжа.

— Где сейчас Фрингс?

— В редакции.

Генри посмотрел на Ферала:

— Порежь слегка эту девку. И отправь Фрингсу небольшой кусочек. Он, видно, еще не понял, что мы не шутки шутим.

Ферал молча посмотрел на мэра, давая понять, что слышал приказ. Такая неразговорчивость могла бы взбеленить Генри, если бы дело касалось Педжи или Смита, но в преданности и жестокости Ферала он никогда не сомневался, и потому расценил молчание как безоговорочное согласие, что несколько улучшило его настроение.

— Займитесь этим немедленно, — распорядился мэр, обращаясь к Смиту и Педже. — Подписание контракта и банкет должны пройти как по маслу. Все ясно?

Музыка закончилась, и тишину нарушало лишь царапанье иглы по пластинке.

ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ

В Маленьком Лиссабоне только что прошел ливень. По улицам текли потоки воды, но тучи уже ушли, и уличные торговцы торопились разложить свой товар. Улицы были забиты грузовиками и людьми, поэтому таксист высадил Пула, немного не доехав до места.

Пул пробирался сквозь толпу, осторожно прижимая руку к груди. Его мокрая грязная одежда привлекала внимание прохожих. Неподалеку было кафе, где обычно собирались португальские коммунисты. Если он не застанет Энрике, там наверняка подскажут, где его искать.

Пул несколько раз спрашивал дорогу, боясь заблудиться в лабиринте улочек. Его повсюду преследовал запах рыбы и незнакомых специй. В конце концов он добрался до места. Ни окон, ни вывески, только три столика на тротуаре.

Внутри сидели пятеро мужчин, все как один низкорослые, поджарые и суровые на вид. Оторвавшись от крепкого чая, они подозрительно уставились на Пула. Тот подошел к стойке, за которой стоял старик с длинной седой бородой.

— Мне нужен Энрике.

— Не знаю такого, — прохрипел старик.

— Послушайте, мне некогда играть в эти игры. Я Этан Пул. Карла Хольстром — моя подруга.

Старик невозмутимо посмотрел на него.

— Я был у забастовщиков.

Один из сидевших за столом встал и подошел. От него разило чесноком.

— Я его там видел. Полицейские разбили ему голову дубинками.

Старик посмотрел на завсегдатая, потом перевел взгляд на Пула.

— Он наверху.

И показал рукой, что надо выйти на улицу и обойти дом слева.


Она, должно быть, услышала его шаги на лестнице — когда Пул поднялся на площадку, дверь была открыта и на пороге стояла Карла. Они обнялись, Пул слегка приподнял ее над полом.

— Я так беспокоилась, — сказала Карла, когда он опустил ее на пол. — Как ты… О Господи.

Она увидела его руку.

— Они пришли на склады и арестовали ребят.

— И Каспера?

Пул пожал плечами.

— Скорее всего.

— А что случилось с тобой?

— Они за мной гнались. Я сумел убежать, но меня видели. И теперь знают, что я там был.

В дверях появился Энрике.

— Входи. Сейчас промоем твою рану.

Потом, когда руку вымыли и замотали марлей, Пул сел вместе с Карлой на старую кушетку. Энрике ушел к жене на кухню. Доносившиеся оттуда запахи заставляли его желудок жалобно урчать.

— Трангезе из квартиры над нами встретил меня на улице и успел предупредить. Сказал, что они спрашивали о нас с тобой.

— Как ты думаешь, они скоро здесь появятся?

— Не знаю, но отсюда надо уходить. Я не хочу, чтобы у жены Энрике были неприятности.

— Хорошо. Давай поедим и пойдем. Собрание вы уже провели?

— Да, — улыбнулась Карла. — Все получилось, как мы хотели.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Фрингс увидел, что его помощник Эд лавирует между столами, чтобы перехватить его на подходах к кабинету Паноса. Фрингс прибавил шаг, заставив Эда перейти в галоп.

— У тебя что-то есть ко мне? — спросил он.

Эд выглядел крайне раздраженным.

— Ты же сам послал меня к Лонергану узнать, что писали про этих парней за последние пять лет.

Список Паскиса.

— Что-нибудь нашлось?

Эд покачал головой и слегка улыбнулся, словно был доволен, что Фрингс остался с носом.

Фрингс кивнул:

— Я так и думал.

Эд еще раз покачал головой и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос.


Панос разговаривал с молодым репортером, имя которого Фрингс никак не мог запомнить. Увидев Фрингса, главный расцвел.

— Фрэнки, рад тебя видеть. Я тут инструктирую Каскина насчет сегодняшнего торжества.

— Я как раз хотел поговорить с тобой об этом.

— А что такое? Хочешь сам пойти на банкет, чтобы выпить шампанского и закусить? Об этом ты хотел поговорить со мной?

— Извини, друг, но мне надо побеседовать с Паносом наедине, — обратился Фрингс к Каскину.

Каскин быстро поднялся со стула. Фрингс пользовался большим авторитетом в редакции, особенно среди молодых репортеров, которых несколько напрягала его репутация.

— Иди попей кофейку, Каскин. Договорим позже, — напутствовал его Панос.

Когда Каскин ушел, Фрингс закрыл дверь и посмотрел на Паноса, нетерпеливо подавшегося вперед.

— Что случилось, Фрэнк?

— Дело касается нашей главной шишки. Я его зацепил. Рыжий Генри слетит уже через неделю.

Главный редактор вытаращил глаза.

— Ты о чем?

— Панос, я все тебе расскажу. Но ты не должен мне мешать. Можно на тебя положиться? Дело действительно серьезное.

Панос принял обиженный вид.

— Ты отлично знаешь, что на меня можно положиться, Фрэнк. Выкладывай свою историю. А я уж прослежу, чтобы все было в ажуре. Идет?

— Договорились.

Панос вытащил из стола фляжку и бросил Фрингсу:

— Промочи горло, Фрэнк. Что-то ты неважно выглядишь.

Фрингс открутил крышку и сделал большой глоток. По вкусу напиток напоминал бензин, а по ощущениям в желудке — расплавленный свинец.

— Господи, Панос, что это за пойло?

Панос забрал фляжку и приложился к ней сам. На его лице расцвела улыбка.

— В переулке рядом с моим домом живет парень, у которого есть перегонный аппарат.

— Так это самогон?

Панос пожал плечами.

— Тебе ведь не впервой, Фрэнк…

Фрингс все никак не мог прийти в себя от вкуса этого кустарного изделия.

— Ладно. Ты когда-нибудь слышал о плане «Навахо»?

Панос наморщил лоб.

— Все началось лет семь-восемь назад, когда шла война между «белыми» и «бристольцами». Еще до Генри. Тогдашний мэр решил, что надо принимать радикальные меры, чтобы остановить бойню. Тюрьмы были переполнены осужденными за убийство. Городу пришлось взять на попечение целую кучу вдов и сирот. Так больше не могло продолжаться. Поэтому они разработали кое-какие секретные меры и назвали их планом «Навахо». Согласно этому плану, гангстеров, осужденных за убийство, не сажали в тюрьму, а отправляли на фермы, где они работали, чтобы прокормить себя и, главное, вдов и детей тех, кого они угрохали.

Панос внимательно слушал, закрыв глаза и слегка кивая головой.

— Пару лет спустя случилась знаменитая «именинная бойня». Рыжий Генри тогда только что стал мэром. «Белые» решили, что смогут обойти этот план, убивая всю семью целиком. Тогда содержать будет некого, и убийц отправят в тюрьму, чего «бристольцы» и «белые» часто ухитрялись избегать. Но они недооценили Рыжего Генри и вряд ли предвидели, в каком дерьме окажутся по его милости. Итак, план «Навахо» был похоронен. Но те «фермеры», которые уже были, продолжали работать.

Лет пять назад Генри пришла в голову мысль, что план «Навахо» можно слегка видоизменить, чтобы он приносил прибыль ему лично. Для этого с осужденных надо было брать больше, а вдовам и сиротам давать меньше. Поэтому он поступил так: вдов отправил в психушку, детей — в приют, «фермерам» же было приказано поменять специализацию и начать выращивать то, что приносило максимальную прибыль, то есть марихуану.

Фрингс ожидал, что в этом месте Панос отпустит какую-нибудь шпильку в его адрес, но тот промолчал.

— Для осуществления этого проекта Генри отрядил своего подручного, Смита. Тот поставил надсмотрщиков из числа тех же «фермеров», чтобы следили за порядком и держали парней в страхе. Люди Смита приезжают на «фермы», забирают урожай и привозят травку в Ист-Сайд, где ее толкают цветным и тем белым, которые отваживаются там появляться.

— Таким, как ты, например, — вставил Панос.

— Именно. Они присваивают все эти денежки, выделяя какие-то крохи психушке и сиротским приютам.

— Кто, кроме Генри, в этом участвует?

— А ты как думаешь? Все та же компания: Блок, Альтабелли, Берналь.

— Это как-то связано со взрывами?

— Думаю, да, хотя это только мое предположение. Парнишка, с которым я встречался, у этих бомбистов вроде вожака. Зовут его Каспер Просницкий. Его отца убил Рейф Граффенрейд, который участвовал в плане «Навахо». Несколько дней назад его прикончили на его же наркоферме. У меня есть сведения, что кто-то рассказал мальчишкам об этом плане, и они решили таким образом заявить о себе и получить то, что им причитается.

— А доказательства у тебя есть? Ты же знаешь, что я не смогу дать этому ход без доказательств. Причем очень веских.

— Есть. И будет кое-что еще.

Панос просиял.

— Ну и мозги у тебя, Фрэнк, черт бы тебя подрал.

— Но, видишь ли, здесь есть кое-какие отрезвляющие моменты.

Кивнув, Панос откинулся на спинку кресла. На его рубашке расплылись темные пятна.

— Они похитили мою женщину.

— Красотку Нору Аспен? — потрясенно спросил Панос.

Фрингс утвердительно кивнул.

— И оставили записку. Там говорилось, что я должен притормозить или ей не поздоровится.

— А ты уперся и стал копать дальше.

— А что было делать, Панос? Если я прогнусь, вряд ли Нору отпустят. Где у них гарантия, что я не примусь за это дело снова, как только получу ее назад?

— Ну ты и влип, Фрэнк. Хуже не придумаешь.

— Отступать некуда. Мне нужен козырь. Я сообщаю Генри о том, что у меня имеется. Прошу отпустить Нору и разыгрываю эту карту. Ему конец, но и она может пострадать.

— Получается, что мы не сможем это опубликовать?

— Не суетись, Панос. Конечно, сможем. Все напечатаем, после того как я получу Нору.

— Но это будет не очень честно.

— Они похитили мою женщину, а я должен изображать из себя святого? Ты что, шутишь?

Панос невесело рассмеялся.

— Да все ясно, Фрэнк. Насколько я понимаю, ты хочешь схлестнуться с нашим уважаемым мэром на сегодняшнем большом торжестве?

— Именно так. Хочу пригвоздить его сегодня, на глазах у всех, чтобы он не смог отвертеться. Нора не должна оставаться там слишком долго.

— И то верно. Ладно, Фрэнк, ты пойдешь на этот праздник. Но будь осторожен. Ради себя и твоей прекрасной Норы.


Выйдя из кабинета, Фрингс обнаружил на своем столе счет из ресторана, на котором было написано:

Дорогой мистер Фрингс.

Я нахожусь под арестом. За мной постоянно следят два человека. Они (вы понимаете, кого я имею в виду) уничтожают улики, содержащиеся в делах. Пишу вам, чтобы вы поняли причины событий, которые могут произойти. Они не в силах уничтожить прошлое, но могут отредактировать нашу память.

А.П.
Фрингс помрачнел. Если улики уничтожают, единственными свидетелями плана «Навахо» будут сами осужденные. Рыжий Генри пошлет к ним своих палачей — и делу конец. Ни свидетелей, ни улик. Он вспомнил свою встречу с Отто Самуэльсоном и Бородой. Возможно, те догадались, что их ждет.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Сотрудники морга Ферала хорошо знали и относились к нему со смесью страха и любопытства, как, впрочем, и большинство муниципальных служащих. Никто не знал точно, кто он такой и какой властью обладает, но за ним стоял мэр, и потому его просьбы выполнялись неукоснительно.

В морге было чисто и светло. Сверкающие белой плиткой стены создавали возвышенную, почти неземную обстановку для временного пребывания мертвых тел. Все три секционных стола пустовали, тела находились в холодильнике за большой металлической дверью. Главный судмедэксперт Пуляткин, толстый коротышка с огромными ручищами, имел довольно странное лицо, которое занимало поразительно много места на его голове.

— Рад вас видеть, сэр, — приветствовал Пуляткин Ферала.

— Я тоже, мистер Пуляткин, — ответил тот, не вынимая рук из карманов, в одном из которых у него был спрятан короткий нож.

— Чему мы обязаны?

— Я ищу пропавшую женщину.

— Да?

— Белая, молодая, около тридцати.

— Это все? Что-нибудь еще о ней знаете?

— Она пропала три-четыре дня назад.

— Пойдемте.

Пуляткин повел Ферала в мертвецкую. Там было всего два градуса выше нуля, и Ферал поднял воротник. Трупы — их здесь было штук сорок — лежали под простынями на четырехэтажных стеллажах.

— Неопознанные у нас здесь, — сообщил Пуляткин, направляясь в дальний левый угол. — Кажется, там есть две женщины. Давайте посмотрим.

Пуляткин отвернул простыню, под которой оказалась разбитая мужская голова.

— Не то, — с нервным смешком произнес он.

Наконец он нашел двух неопознанных женщин и откинул с их лиц простыни.

— Здесь есть та, которую вы ищете?

— Я должен посмотреть поближе.

Сдвинув брови, Пуляткин разрешительно махнул рукой.

— Мне нужно остаться одному, — сказал Ферал.

Такая просьба исходила от него не впервые, и, привычно кивнув, Пуляткин удалился в прозекторскую. Посмотрев на лица, Ферал выбрал женщину, которая слегка напоминала Нору, но выглядела не столь привлекательно. Стащив с нее простыню, Ферал вытащил нож и стал отрезать у трупа мизинец. Кость поддавалась с трудом, но в конце концов он справился. Завернув мизинец в носовой платок, Ферал засунул его в карман пальто и закрыл труп простыней.

Возможно, Пуляткин не заметит потерю пальца. А если и углядит, то вряд ли станет поднимать шум. Раньше Ферал не раз оставался с трупами наедине, устраняя улики, имевшиеся на теле или внутри. Между ним и Пуляткиным было негласное соглашение о сохранении этих манипуляций в тайне. Если Пуляткин и обнаружит пропажу, то, вероятно, подумает, что палец этот указывал на некое лицо, имя которого мэр предпочел бы сохранить в тайне.

Когда Ферал вернулся в прозекторскую. Пуляткин мыл под краном скальпели.

— Вы нашли свою даму?

— Нет, — отрезал Ферал.

— Прекрасно. Возможно, она жива.

Ферал кивнул.

— Меня здесь не было.

— Да вы здесь вообще не появляетесь, — усмехнулся Пуляткин.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Паскис привез полную тележку дел в дальний угол Подвала, куда он за всю свою бытность архивариусом наведывался всего несколько раз. Там хранились дела почти столетней давности. Многие из них давно потеряли актуальность — преступники либо умерли, либо находились за той чертой, когда люди уже не в состоянии кому-нибудь навредить.

Вынув из внутреннего кармана пиджака коробку спичек, Паскис зажал ее в руке. За последние сутки он не раз представлял себе этот момент и все, что с ним будет связано. Что лучше: отсутствие памяти или ее подмена? Ведь архив — это официальная память Города. До последних событий Паскис был непоколебимо уверен, что она совершенно необходима для его правильной жизнедеятельности. И теперь, когда эту память безнадежно искажают и хранящиеся здесь сведения более не являются надежными, не лучше ли уничтожить их совсем?

Паскис зажег спичку и поднес к одному из дел. Папка вспыхнула не сразу — сначала лишь слегка задымилась. Спичка догорела, и Паскис бросил ее на пол. Вторая спичка справилась с делом лучше. Архивариус стал осторожно поворачивать папку, пока огонь не пополз вверх. Поставив дело на полку, он стал смотреть, как пламя перекидывается на соседние папки. Запах дыма напомнил ему, что надо торопиться, и он пошел по проходу, чтобы поджечь еще одно дело. Покончив с этим, вернулся к месту первого поджога и обнаружил, что пламя распространилось уже на три стеллажа и теперь его не так-то просто погасить.

Через десять проходов Паскис снова подпалил дела. Еще десять проходов между полками — и вспыхнул следующий костер. С абсолютным спокойствием и даже безмятежностью взирал он на дым и языки пламени, поднимавшиеся к потолку. Это было похоже на сон, вдруг ставший явью. Вся эта бумага сгорит в мгновение ока. Выйдя из лабиринта, Паскис увидел своих надсмотрщиков, которые о чем-то болтали, прислонившись к стене за спинами у печатающих машинисток.

Паскис нажал кнопку лифта.

— Эй, вы куда? — окликнул его один из полицейских.

— В туалет, с вашего позволения.

Никакой нервозности. Необычайная легкость.

Коп пожал плечами. Войдя в кабину лифта, Паскис бросил взгляд через закрывающуюся решетку.

Полицейские возобновили беседу. Машинистки были поглощены работой — пальцы так и летали по клавишам. Из глубины архива медленно тянулись струйки дыма.

Лифтер принюхался и сказал:

— Кажется, дымомпахнет.

После чего решительно загремел дверью. Паскис дипломатично промолчал.

В вестибюле все было спокойно. Никто не подозревал, что сотворил внизу архивариус. А ведь Подвал был уже охвачен огнем!

Паскис представил себе, что здесь будет твориться через несколько минут, всю ту панику, которая обычно возникает в замкнутом пространстве, заполненном людьми. Он направился к выходу.

— Вам чем-нибудь помочь, мистер Паскис? — спросил его полицейский, дежуривший у главного входа.

— Да. Если вас не затруднит, пошлите лифтера в Подвал. Мне кажется, там есть люди, которым срочно нужно наверх.

Коп добродушно пожал плечами.

— Конечно, мистер Паскис.

И направился к лифтам.

Архивариус с непроницаемым лицом какое-то время наблюдал за ним, потом выскользнул на улицу и пошел к дому Джуса Ван Воссена.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Кабинет Рыжего Генри украшал бар красного дерева, полный бутылок с дорогой выпивкой. Впрочем, открывался бар довольно редко. Генри держал себя в рамках. Он любил и часто употреблял пиво, но при его габаритах это никак не влияло на трезвость. Однако сейчас перед ним стоял высокий стакан виски со льдом, к которому мэр весьма энергично прикладывался. До банкета оставалось три часа, а события разворачивались не совсем так, как ему бы хотелось. Беспокоили поляки, и мэр распорядился, чтобы парни из БПД постоянно дежурили у их отеля, обеспечивая их безопасность.

Достав из деревянной шкатулки несколько сигар, Генри разложил их на столе. Он прихватит штук пять с собой: одну для Ринуса, или как там его, и четыре для себя. Мэр рассеянно перебирал толстые гаванские сигары, думая о том, что случилось с Берналем. Генри никогда не привязывался к людям. Сантименты были ему неведомы. Но кое-кого он терпел рядом с собой — особенно тех, кто вызывал в нем интерес или забавлял его. Берналь, как и Блок, и Альтабелли, как раз были из их числа.

Генри был расстроен смертью Берналя — в узком кругу общения это была ощутимая потеря — и озадачен его предательством. Почему Берналь пошел против него? Была ли здесь корысть или, наоборот, боязнь что-то потерять? Он не мог объяснить поведения Берналя, и это тревожило больше всего.

Опять же этот проклятый Фрингс, который вдруг так остервенился, что готов скорее пожертвовать своей подружкой — и не какой-нибудь, а самой Норой Аспен, — чем уступить хотя бы на йоту. Как этот чертов репортеришка разыскал Отто Самуэльсона? Должно быть, Берналь протрепался. Но почему? Генри перебирал в уме возможные причины, и все упирались в одно — план «Навахо». Это могло грозить катастрофой. Взвешивая, какие могут быть последствия, если устранить Фрингса руками Смита, Генри обнаружил, что его стакан пуст. Добавив в него льда из ведерка, мэр стал медленно наливать виски, наблюдая, как напиток затопляет ледяные кубики.

Виски «Четыре розы» приятно расслабило тело, однако мозг его заработал еще лихорадочнее. Куда делся Отто Самуэльсон? И, что еще важнее, где сейчас Борода? Что творится на фермах? Когда Тревор Рейд скрылся с краденым, Генри посчитал: то, что сделал с ним Борода, навсегда привяжет остальных к месту. Самуэльсон и вся эта компания — парни, конечно, крутые, но люди такого сорта обычно не рыпаются, когда их по-настоящему прижмешь. Борода же был из другого теста. Он казался среди них существом с другой планеты. Таким же, как Ферал. Нельзя сказать, чтобы они были похожи. Ферал был сдержан и образован и даже обладал своеобразной моралью, хотя и весьма извращенной. Борода же был форменным маньяком-убийцей. Но оба жили в каком-то другом измерении. Их нельзя было превзойти крутизной, потому что сами они не были крутыми. Их жестокость была совершенно иного рода. Именно поэтому они так и беспокоили Рыжего Генри, самого крутого из всех крутых.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

В камине плясал огонь, отбрасывая блики на лицо Ван Воссена. Напротив в глубоком кресле расположился Паскис. На этот раз на коленях у Ван Воссена не было металлической коробочки. Из патефона раздавался скрипичный концерт Баха. В воздухе витал запах трубочного табака.

— Вы подожгли архив?

Голос Ван Воссена звучал бесстрастно, глаза смотрели равнодушно, но по тому, как напряглось тело, Паскис понял, что он встревожен.

— Они все равно собирались его уничтожить. Исказить все сведения.

Паскиса била нервная дрожь — сказывалось напряжение сегодняшнего дня.

Ван Воссен кивнул:

— Лучше ничего, чем куча вранья.

Как и ожидал Паскис, он все понял правильно.

— Это было бы коллективным безумием.

Ван Воссен посасывал трубку и смотрел в огонь, избегая встречаться с Паскисом взглядом.

Какое-то время оба молчали, а потом Ван Воссен налил в стаканы коньяк из хрустального графина. Паскис не любил алкоголь, но из вежливости пригубил коричневую жидкость.

— Теперь ваша книга — единственный источник информации. Самый полный отчет об отправлении правосудия в Городе.

Ван Воссен молча покрутил стакан с коньяком. Паскис терпеливо ждал ответа. Испугается ли Ван Воссен такой ответственности или, наоборот, обрадуется своей миссии?

— У меня сложности с составлением книги, — наконец произнес Ван Воссен.

— Что вы имеете в виду?

— Я бы хотел знать, как вы организуете свою работу. По какому принципу? Ясно, что не по временному.

Его слова удивили Паскиса.

— В архиве все систематизировано по…

— В вашем архиве все расставлено как Бог на душу положит.

Паскис почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Как Бог на душу положит? У нас используется сложная структурная система хранения. Она очень точно отражает характер преступлений.

Ван Воссен презрительно усмехнулся:

— Разве, мистер Паскис? Вы уверены, что не заталкиваете дела в категории только по каким-то общим признакам? Неужели преступления настолько одинаковы?

Паскис хотел было сказать «да», но что-то его удержало. На этот вопрос не было однозначного ответа. А если он не мог ответить утвердительно, зачем тогда архив и три десятка лет напряженного труда?

— Вы хорошо знали Абрамовича? — спросил Ван Воссен, переводя разговор в другое русло.

— Он был моим наставником.

— Вы были знакомы с ним до болезни?

— Ну, мне трудно сравнивать, но когда я поступил на службу, он уже был несколько не в себе.

— А вы знаете, почему он свихнулся?

Паскис не ответил. Он размышлял над этим два десятка лет и не пришел ни к какому определенному выводу.

— Он сошел с ума, потому что искал принцип. Принцип, или теорию, или систему, которые могли бы охватить все преступления, проходившие через его руки. Он пытался найти модель — и не смог, надорвался, потому что такой модели не существует. Он искал Бога в человеческих деяниях, а обнаружил лишь разрозненные поступки тысяч людей. Никакой системы, никаких моделей, никакого смысла. Вот поэтому мне так трудно логически выстроить то, что я написал.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Подписание контракта должно было происходить в бывшем манеже, перестроенном в огромный бальный зал. Прислонившись к устроенному по этому случаю бару, Рыжий Генри наблюдал за приготовлениями к торжеству. На стенах развесили огромные американские и польские флаги. Столы декорировали в бело-красных и бело-красно-синих тонах. Между столами сновали официанты, расставляя бокалы и приборы, на кухню возили тележки с продуктами. Генри мрачно наблюдал за приготовлениями, с удовольствием отмечая нервозность и даже страх служащих.

На сцене в конце зала расположился джаз-оркестр: музыканты настраивали инструменты и исполняли отрывки из смутно знакомых произведений. Звуки музыки сливались со звоном посуды, хлопаньем дверей и болтовней на дюжине языков. Мэр допивал свою пинту пива. Он постепенно пьянел, чувствуя, как его охватывает приятная агрессивность.

Хлопнула дверь служебного входа, и с той стороны послышались шаги. Обернувшись, Генри увидел Педжу, нерешительно семенящего к нему. По глазам своего помощника мэр понял, что тот пришел не с лучшими новостями, и поскреб голову свободной рукой.

— Ну, давай выкладывай, — проворчал он вместо приветствия.

Педжа отвел глаза в сторону.

— Да, сэр. Поляки… ну, в общем, они не придут.

Генри уставился куда-то вдаль, стараясь сохранить самообладание.

— Поляки не придут? — переспросил он, отчетливо выговаривая каждое слово.

— Мне кажется, они выходят из дела. Не хотят подписывать контракт.

Генри какое-то время переваривал эту новость, потом допил пиво и швырнул стакан на пол с такой силой, что тот разлетелся на мельчайшие осколки. Педжа вздрогнул, но быстро справился с собой.

— Тебе кажется, или так и есть на самом деле?

— На самом деле, сэр. Мне сам Ринус об этом сказал.

— И по какой причине, по-твоему, они передумали в самый последний момент?

— Я узнавал. Полицейские, которые дежурят у отеля, сказали, что туда приходила одна активистка с фабрики Берналя. Возможно, она встречалась с Ринусом.

— «Возможно, она встречалась с Ринусом», — передразнил его мэр. — Это Карла Хольстром?

— Похоже, да.

— И они ее пропустили? Эта профсоюзная шлюшка подваливает к отелю, где живут серьезные бизнесмены, как раз перед подписанием важного договора, и они вот так просто пропускают ее?

Голос Генри звучал все громче, и официанты стали беспокойно оглядываться в его сторону.

— Я сказал об этом, а они ответили, что не поступало никаких указаний на этот счет.

— А своих мозгов у них нет, что ли?

— Они очень дисциплинированные, вы же сами знаете. Говорят, что их поставили просто дежурить и контролировать ситуацию.

Генри сам всегда настаивал на их безоговорочной дисциплине.

— Значит, эта Карла встречается с Ринусом, и после этого он решает вообще не строить здесь фабрику. Так, что ли?

— Нет, он выразился несколько иначе. Сказал, что хочет рассмотреть и другие возможности.

— Один черт. Если он отвалит отсюда, ничего не подписав, то уже не вернется, — вздохнул Генри. — Интересно, что она им наплела? Может, подкупила? Или подлегла под всех подряд?

Педжа пожал плечами.

— Ринус об этом не распространялся.

— Принесите мне пива, — заорал Генри.

Его так и подмывало пойти в отель, схватить проклятого Ринуса за воротник и приволочь сюда, чтобы он подписал этот чертов контракт, выпил своего хренового польского пива и больше не выкидывал фортели. Но опыт подсказывал мэру, что лучше переждать. Пусть переварят то, что им сказала эта красная сучка. Генри поговорит с поляками утром, призвав на помощь всю свою силу убеждения, и они сломаются. Не многие могли ему противостоять.

Но банкет отменять он не будет. Мэр улыбнулся Педже, хотя улыбка скорее напоминала волчий оскал.

— Не говори никому, что дело не выгорело. Праздник не отменяется. Скажи, что поляки просто чем-то отравились. Понял? Такое бывает.

Педжа просиял.

— Вы с ними поговорите?

— Завтра.

— Проявите все свое обаяние? — подмигнул сразу оживший Педжа.

Молодой мексиканец принес Генри пиво. Тот молча взял его и сразу наполовину осушил стакан. Потом повернулся к Педже.

— Да уж, обаяния будет навалом, — заявил он, допивая пиво.

Мэр подал Педже знак, чтобы тот подошел поближе.

— Вот что ты сделаешь. Я не собираюсь терпеть этих сволочных профсоюзников и всю эту красную шваль. Свяжись с Мартенсом из БПД. Пусть бросит все силы, чтобы найти Дотеля и эту девку. К утру оба должны быть мертвы. Скажи Мартенсу, что от этого зависит его карьера.

Педжа с готовностью кивнул, радуясь, что под прицел попал кто-то другой.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Когда ее тюремщик вошел в комнату, Нора читала «Отелло», книгу она нашла в книжном шкафу. Эту трагедию несколько лет назад она видела на сцене, и сейчас перед глазами вставали сцены из спектакля. Женщина оторвала глаза от книги, больше не пугаясь его внезапных появлений.

Что-то в нем изменилось. Что именно, понять было трудно, но перемены были налицо. Чуть меньше непреклонности во взгляде? Чуть больше напряжения на обычно бесстрастном лице? Что за этим крылось? Сексуальный интерес, который она искусно разжигала? Или что-то еще? Была ли это прелюдия к каким-то действиям? Может быть, он готовился что-то для нее сделать? Эта мысль пугала женщину, но в то же время давала какую-то надежду. Плотина дала чуть заметную трещину, во мраке мелькнул слабый лучик. Оставалось подумать, что с этим делать.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Заходящее солнце окрасило небо в багряные тона, чуть подцветив пурпуром перистые облака. Пул шел в Низину кружным путем, стараясь выбирать самые дальние улицы и глухие переулки. Его левая рука была туго забинтована. Время от времени он лез в карман, чтобы нащупать там пистолет Энрике. Он в жизни ни разу ни в кого не стрелял. Обычно бывало достаточно показать пистолет или пальнуть в воздух. Люди, как правило, не торопятся на тот свет.

Но сейчас ситуация была иная. Раньше оружие просто добавляло ему уверенности. Теперь же он знал, что при столкновении с БПД ему придется стрелять на поражение, и это пугало. Стараясь избежать такого развития событий, он с величайшей осторожностью подкрадывался к приюту Святого Марка, где надеялся застать Каспера Просницкого.


Карла отпускала его с большой неохотой.

— Мы же его и так достали. Поляки не подпишут контракт, и Генри лопнет от злости.

Как ей это удалось? Она сказала, что знает, как говорить с подобными людьми. Ей было известно, чего они опасаются в Америке, и она сыграла на этих страхах. Организованная преступность. Карла сказала, что после открытия фабрики они непременно столкнутся с вандализмом и воровством. К ним наведается один из людей Генри — она описала Смита, — и им придется платить полиции за защиту. Проблемы с рабочими. Она сказала им, что лично будет вовлекать их рабочих в профсоюз. Если же те будут сопротивляться, сумеет найти способы их организовать.

Ринус с облегчением выслушал ее. Поляки не совсем доверяли мэру. Ринус сказал, что они приехали в Америку не для того, чтобы их прессовали. То, как нажимал на них Генри, вынуждая подписывать контракт, заставило их насторожиться. Визит Карлы укрепил опасения и дал повод отказаться от контракта.

— Так что теперь нет никакой нужды искать мальчишку, — с просительной интонацией сказала Карла, отлично понимая, что дело никак не связано с давлением на мэра. Теперь это было что-то другое.


Когда Пул подошел к приюту Святого Марка, то уже изрядно вымотался. Прячась за угол, он минут пять наблюдал за входом в здание, высматривая, нет ли чего подозрительного. Наконец решился выйти из укрытия и быстрыми шагами пошел к двери. Заперто. Как ухитрились запереть эту полуразвалившуюся дверь? Пул толкнул дверь посильнее, и на этот раз створка немного подалась. Ее чем-то забаррикадировали изнутри.

Пул отступил назад, пригнулся и попытался пойти на таран. Удар остро отозвался в покалеченной руке, и Пул долго тряс ею, тщетно пытаясь унять боль. Теперь дверь приоткрылась достаточно широко, чтобы проникнуть внутрь. В темноте чувствовалось какое-то движение, еле слышные шорохи, легкое колебание воздуха.

— Это Пул, — громким шепотом произнес Этан. — Я приходил сюда позавчера. Вы еще отвели меня наверх к святому отцу.

Никто не ответил. Пул вытащил фонарик и посветил себе в лицо. Впереди у лестницы возникло какое-то движение. Детский голос спросил:

— Вы пришли к Касперу?

— Да. Он здесь?

Мальчик не ответил и, судя по звуку шагов, побежал вверх по лестнице, то ли испугавшись, то ли для того, чтобы позвать Каспера.


На лестнице вновь послышался шум шагов — на этот раз спускалось не меньше троих. На площадке второго этажа Пул увидел свет фонаря. Внизу у лестницы шаги вдруг затихли. Мальчик, державший фонарь, по-видимому, шел вторым — на освещенный пятачок пола падала чья-то длинная тень. Один из пришедших заговорил, и по движению тени Пул понял, что он стоит впереди.

— Кто вы? — спросил тоненький голосок, который, впрочем, не казался испуганным.

— Этан Пул. Можешь звать меня Этан. Ты Каспер Просницкий?

На лестнице послышались приглушенные голоса, тень на полу заплясала.

— Чего вы хотите?

— Чего я хочу? — переспросил Пул.

Парнишка утвердительно хмыкнул. Пул решил, что он не расслышал или чего-то не понял.

— Каспер, твоя мать просила найти тебя. Поэтому я и пришел.

Молчание.

— Ее зовут Лина.

— Вы врете.

— Послушай, Каспер. Почему вы кидаете эти бомбы?

На лестнице опять произошел обмен мнениями. Мальчик присел на корточки, и тень съежилась.

— Это не я.

— Каспер, я знаю, что это ты. Я здесь не для того, чтобы тебя наказывать или забирать. Мне просто нужно знать, почему вы устраиваете эти взрывы, и почему твоя мать просила меня разыскать тебя. Каспер, я хочу знать, почему они убили твою мать. Ведь ты знаешь, что ее убили?

Снова последовало молчание, которое Пул не стал нарушать.

Наконец мальчишка заговорил:

— Приходил один человек. С рыжей бородой. Он пришел и сказал нам, кто убил наших пап и мам. Все нам рассказал.

И парнишка яростно выкрикнул:

— Рыжий Генри, Ян Блок, Родриго Берналь, Альтабелли! Мы теперь всех их знаем.

Значит, это был Борода. Пул знал его еще до высылки. При мысли, что Борода полез к детям, он непроизвольно сжал кулаки. Что ему было надо?

— Он хотел, чтобы вы их убили?

Мальчик снова хмыкнул.

— Он принес бомбы и показал, как их взрывать.

— Он принес вам взрывчатку, показал, как делать бомбы и сказал, кому их подкладывать?

Значит, Борода решил использовать детей, чтобы отомстить Рыжему Генри и всей его шайке.

Сняв шляпу, Пул почесал забинтованной рукой в затылке и водрузил шляпу на место, придав ей необходимый наклон.

— А остальные бомбы сейчас на складах?

— Нет.

— Нет?

— Сегодня приходил тот человек и забрал их. Он сегодня был.

Боже правый. Борода забрал взрывчатку. Значит, решил больше не связываться с детьми или сильно торопился. Почему? Ответ был очевиден, но в связи с ним возникало много тревожных вопросов. Прежде всего — что делать в этой ситуации ему, Пулу? Оставить все как есть, как того хотела Карла?

Этан все еще раздумывал, когда за дверью послышались шаги. Кто-то поднимался с улицы по гранитной лестнице.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Фрингс направился прямо к бару. Он посчитал, что пришел как раз вовремя. В зале тихо жужжала городская элита, приправленная ухоженными дамами. Фрингс появился в перерыве между двумя волнами гостей — первыми пришли самые пунктуальные, за ними потянулись те, кто следовал моде всегда чуть запаздывать. Через час зал будет полон. Сейчас же он был наполовину пуст.

Репортер взял виски со льдом и направился туда, где было меньше народу. Без Норы на него почти не обращали внимания, и Фрэнка охватило тоскливое чувство. Когда он появлялся с Норой, то сразу начинал болтать с друзьями, чьими-то женами и поклонницами, в то время как она предавалась невинному флирту с мужчинами и мило щебетала с дамами. Но сейчас он был рад своей незаметности. Мысли его были заняты Норой и предстоящей конфронтацией с мэром.

Из толпы выплыл Таннен из «Ньюз» с двумя пинтами пива в руках. Он был мал ростом и носил слишком большой костюм. Лицо журналиста украшала тонкая ниточка тщательно подстриженных усов.

— Привет, Фрэнк, — поздоровался он, протягивая Фрингсу стакан.

Тот поставил пустой стакан на подоконник и, кивнув, взял пиво.

— Поздравляю с обнаружением бомбистов, — сказал Таннен. — Ты нас всех обскакал.

Фрингс подумал, что «Газета» всегда дает «Ньюз» сто очков вперед. Такова была расплата за их сомнительный статус «неофициальной официальной» газеты Рыжего Генри. Много возможностей, мало новостей.

— Просто повезло, — коротко отозвался он.

— Не скромничай, Фрэнк. Ты не хуже меня знаешь, что мы сами себе обеспечиваем везение. А ты, Фрэнк, самый везучий из всех. Не знаю, как тебе удается. Но тебе все удается, Фрэнк. Всегда и всюду. В чем тут секрет?

Пока Таннен болтал, Фрингс рассеянно оглядывал гостей, надеясь, что тот поймет намек и отстанет.

— Никакого секрета. Просто подключаешься в нужном месте, и иногда что-то выгорает.

Таннен рассмеялся:

— Это точно. Подключись, и что-нибудь выгорит. Насколько я слышал, тебе и подключаться не надо. Выгорает и так. Ты приходишь в редакцию, а кто-то уже прислал тебе письмо и хочет поделиться секретом… Как объяснить такое везение, Фрэнк? Такого просто не бывает.

Фрингс посмотрел на Таннена.

— Люди решаются на такое, потому что имеют о тебе определенное мнение. Если ты пашешь как проклятый и зарабатываешь себе репутацию, люди начинают тебе доверять и сообщают что-то важное. Ты об этом хотел спросить?

— Ясно, — выдохнул Таннен, и Фрингс вдруг осознал, что коротышка сильно пьян. — Но почему со мной такого не бывает? Потому что все знают, что Эррол Таннен из «Ньюз» держит мэра за член и ублажает как только может. Никто никогда не доверит мне ничего стоящего.

Фрингс пожал плечами.

— У тебя один метод, у меня — другой. Не берусь никого судить.

— Черта с два не берешься, — громко выкрикнул Таннен. На них стали поглядывать. — Людей уже тошнит от твоей святости, Фрэнк. Недолго тебе осталось красоваться.

— Спасибо за пиво, — поблагодарил Фрингс и сделал попытку отойти от коллеги. Но тот преградил ему дорогу.

— Не торопись, Фрэнк. Хочу тебе еще кое-что сказать.

Вокруг них уже собралась толпа, и Фрингс наклонился к Таннену, чтобы его слова никто не услышал.

— Если хочешь поговорить, Эррол, я всегда рад. Но только не здесь.

Выпрямившись, Фрингс пошел в центр зала, где уже танцевали польку.

— Ладно, Фрэнк, иди. Чего ты так всполошился? Почему бы нам и не поговорить?

Толпа расступилась, пропуская Фрингса. Он чувствовал, что на него смотрят, как было всегда, когда он появлялся с Норой, только теперь взгляды были не восхищенные, а несколько растерянные и даже осуждающие.


Фрингс решил отвлечь внимание от своей персоны и направился в туалет. Возвратившись в зал, поискал глазами Генри. Удивительно, сколько людей набежало на эту столь поспешно устроенную вечеринку. Но, с другой стороны, что еще им делать? Здесь находились в основном богатые бездельники. Большинство из них понятия не имели, по какому поводу затеян этот праздник.

Оркестр играл бравурную джазовую мелодию. Фрингс наконец увидел Генри. Мэр стоял в углу у стены в окружении дюжины мужчин. Среди них не было ни одного поляка. Фрингс догадался — что-то произошло.

Он подошел к бару, чтобы выпить для храбрости. Через пять минут его ожидало серьезное испытание. Репортер стал пробираться через толпу, поминутно задевая чьи-то руки со стаканами. После инцидента с Танненом люди при виде Фрингса обменивались многозначительными взглядами, но ему было все равно.

Генри заметил его, когда он был совсем рядом. Фрингс протолкался к нему сквозь плотное кольцо окружения и, глядя в уже нетрезвые глаза мэра, решительно заявил:

— Отошлите всех этих людей. Надо поговорить.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ

Нора лежала на кровати в своей странной тюрьме и читала Саки.[3] Ферал, имени которого она по-прежнему не знала, уже больше часа сидел на стуле у двери и молча смотрел на нее. Поначалу это смущало. Женщина неуверенно двигалась по комнате, стараясь вовлечь Ферала в разговор. Но тот в своих неизменных подтяжках и майке без рукавов упорно молчал, не спуская с нее глаз. Постепенно ее скованность прошла. Нора вдруг почувствовала, что в их отношениях наступил перелом. Она больше не боялась, а он был… Покорен? Влюблен? Одержим страстью? Что бы там ни было, но он явно не контролировал это чувство. Она была его пленницей физически, а он попал в плен ее обаяния. В других обстоятельствах певица опасалась бы изнасилования. Но этот странный человек ждал от нее знака, а молчание и неотступный взор как бы говорили, что без ее согласия он к ней ни за что не притронется. Будет лишь смотреть и молчать.

Но терзала мысль о будущем. Ее отпустят, и Нора Аспен будет жить дальше, словно ничего не произошло? Или случится самое страшное? Тогда зачем он церемонится, если все равно ее ждет смерть?

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ

Ван Воссен достал два массивных хрустальных стакана и на две трети наполнил из графина. Паскис заметил, что хозяин дома еле ходит, с трудом волоча ноги. Ван Воссен поднял стакан, приветствуя Паскиса, и тот повторил его жест. Они оба выпили. Это был какой-то бальзам, настоянный на мяте, одуванчике и травах. Напиток обжег Паскису горло и разлился в желудке словно маленькое горячее озерцо.

— Что это? — спросил он.

Ван Воссен улыбнулся.

— Не знаю, как называется. Его изобрели еще в Средние века венгерские монахи. Я слышал, в одиннадцатом веке из-за этого рецепта даже вспыхнула война.

— Зачем вы пишете свою криминальную энциклопедию? Хотите привести все в систему?

Ван Воссен медленно покачал головой:

— Системы нет. Вот что я вам скажу. Если уж Абрамович не смог найти ее, значит, ничего подобного не существует. Какова моя цель? Возможно, я являюсь своего рода летописцем. Ведь понимания можно достигнуть и без каких-то постулатов. Есть ли в этом смысл? Чтобы понять какие-то вещи, не обязательно иметь всеобъемлющую систему. Для этого достаточно определенных моделей.

— Они у вас есть?

Ван Воссен грустно улыбнулся:

— Модели? Да, конечно. У меня чертова уйма моделей, идей, которые смыкаются, перекрывают друг друга и содержат в себе новые. Они повсюду, куда ни кинь взор. Но когда доходит до дела, как понять, что они подлинные, а не просто искусственные построения, порожденные нашим сознанием? Если вы не можете определиться даже с классификацией, как установить единый основополагающий принцип?

— Поэтому Абрамович и сошел с ума?

— Абрамович свихнулся, потому что обнаружил, что в мире нет никакой системы. Этот мир, эта жизнь — всего лишь продукт независимых решений, ежедневно принимаемых миллионами людей. Вы пытаетесь его как-то объяснить и убеждаетесь, что вокруг просто хаос. Предсказать события невозможно. Почему это имеет значение? И зачем Абрамовичу предсказывать события? И вообще к чему весь этот архив?

Ван Воссен говорил все быстрее и громче.

— Зачем вы собираете и храните информацию, если она не влияет на будущее? И если вы не используете прошлое для принятия решений в настоящем?

— Но почему это довело его до сумасшествия? Многие люди верят в свободу воли и не исключают, что во Вселенной нет никакого особого порядка.

Ван Воссен рассмеялся:

— Эти ваши слова — «верят», «не исключают». Вы и все другие верите в свободу воли или не исключаете ее существования, потому что вам кажется это разумным или согласуется с вашими представлениями о мире. Но точно вы ничего не знаете. Вы только подозреваете, что это так, потому что вам это кажется наиболее вероятным. А Абрамович знал это наверняка. В этом вся разница. И он это доказал. Во всяком случае, себе. Он так и не смог никому этого объяснить, потому что к тому времени уже спятил. Одно дело — верить, мистер Паскис, и совсем другое — знать наверняка. Абрамович доказал, что Бога нет, и это свело его с ума.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ

Шаги на лестнице повергли мальчишек в панику. Пул решил, что сироты боятся Бороды, и попытался их успокоить.

— Бегите наверх. И не спускайтесь, пока я не уйду, и все остальные тоже. Не показывайтесь, если придут взрослые. Поняли? Давайте.

По лестнице зашлепали босые ноги и истертые подметки. Шаги затихли у входа. Держа пистолет за ствол, Пул открыл дверь.

Трое полицейских из БПД при виде его схватились за пистолеты.

— Не стреляйте, не стреляйте, — испуганно произнес Пул.

Он бросил пистолет к ногам спецназовцев и показал им руки.

— Кто вы? — спросил полицейский с сержантскими нашивками.

— Этан Пул. Вы меня разыскиваете? Ну, может, не вы именно, а БПД. Я сдаюсь. Мне надо немедленно видеть мэра. Его жизнь в опасности.

Пул заранее подготовил себе легенду.

Однако этот поток слов не произвел на сержанта никакого впечатления. Один из тех, кто стоял сзади, наклонился и что-то прошептал ему на ухо.

— Господи, — выдохнул сержант и резко ударил Пула по почкам.

Этан чуть осел, но все же удержался на ногах. Сержант схватил его за предплечье, силясь повернуть к стене, но Пул стоял как скала. Тогда другой полицейский попытался из-за спины сержанта ударить Пула рукояткой пистолета, но бывший спортсмен сумел уклониться. Вцепившись в руку, державшую его за предплечье, Пул выкрутил ее так, что сержант упал на колени, и обхватил того за шею. Боль в руке заставила его застонать.

Полицейские подняли и тут же опустили пистолеты.

Пул закрылся сержантом как щитом.

— Я вас не трону. Даже позволю надеть на себя наручники. Только не бейте. Отведите меня к мэру. Его собираются взорвать, и если не принять срочных мер, это произойдет очень скоро. Ясно?

Сержант прохрипел «да», и Пул отпустил его. Тот, пошатываясь, стал хватать ртом воздух. Двое других приблизились к Пулу, который с готовностью вытянул руки. Заведя кисти назад, они надели на него наручники и отвели к полицейской машине, стоявшей рядом с приютом. У машины сержант окликнул Пула и, когда тот обернулся, со всей силой двинул его в живот. Пул был к этому готов и напряг мышцы, чтобы удар не сбил его с ног.

— Будешь знать, как с копами руки распускать, — пробурчал сержант, заталкивая Пула на заднее сиденье.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ

Рыжий Генри зло смотрел на Фрингса, сжимая и разжимая кулаки.

— Мы можем поговорить здесь, — сказал тот. — Хотя вам вряд ли понравится то, что я скажу.

Все глаза были устремлены на мэра, и хотя он привык отдавать распоряжения, но никогда не делал этого под нажимом, да еще будучи нетрезвым. Немного поколебавшись, Генри все-таки решил, что лучше поговорить с Фрингсом наедине.

— Идите, — глухо приказал он своему окружению.

Мужчины нерешительно смотрели на него, не зная, как поступить. Генри зыркнул на них глазом, и все исчезли. Мэр машинально взглянул на удалявшегося Смита. Эта привычка сохранилась у него еще со времен уличных боев. Жесты, скорость движения и напряженность походки говорили о скрытой агрессии. Генри смотрел, как Смит шагает к двери, бесцеремонно расталкивая людей. Такое мэру было знакомо — уверенная походка большого человека, пугающего людей своими габаритами. В другое время намерения Смита вызвали бы у Генри опасения. В делах, требовавших насилия, Смит был незаменим, но для самостоятельных решений не годился. Однако сейчас, когда у мэра было столько причин для беспокойства, ему было не до Смита.

Генри перевел взгляд на репортера, терпеливо ожидавшего, когда на него обратят внимание.

— Что вы хотели мне сказать? — спросил мэр.

— Мне известно о плане «Навахо».

Боксеры умеют держать удар. До этого момента раскрытие плана «Навахо» представлялось мэру вполне реальным, но все же худшим из всех возможных сценариев. И вот все случилось. Когда Генри заговорил, голос его звучал не вполне уверенно.

— Может, и мне объясните, о чем идет речь?

Фрингс издал короткий смешок.

— Не прикидывайтесь, мэр. Хотите, чтобы я вас с ним ознакомил?

Генри пожал плечами. Стоило по крайней мере узнать, о чем пронюхал этот репортеришка.

— Ладно, насколько я знаю, дело было так. Когда вы вступили в должность, вы об этом плане ничего не знали. Освоившись на новом месте, вы решили, что что-то идет не так, или, возможно, кто-то подкинул вам идею. Думаю, речь шла о бюджете. Короче, городские власти содержали семьи убитых в гангстерских войнах. Вам это показалось странным. Откуда брались средства? Вы или кто-то из ваших бухгалтеров проследили источник этих денег и выяснили, что их выплачивают некие фермеры. Вы были весьма удивлены. Что происходит? Вы — я говорю «вы», но вообще-то имею в виду ваших людей — немного покопались в делах, возможно, съездили в глубинку и проверили, что там делается. Там, к своему величайшему изумлению, вы обнаружили кучу наемных убийц, которые трудились на фермах и выплачивали заработанные деньги городским властям. Теперь вспомнили? Могу назвать имена, если хотите. Граффенрейд, Макэдам, Самуэльсон. Пока только трое. Но у меня есть целый список. Вы меня слушаете?

Генри смотрел в пространство немигающим взглядом. Раскопал-таки, подлый писака. Мэр был в бешенстве.

— Будем считать, что да, — продолжал Фрингс. — Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, в чем тут дело. Этих убийц отослали в деревню, чтобы они зарабатывали деньги для семей своих же жертв. Это и был план «Навахо». И вот вы, оценив ситуацию, быстро смекнули, что здесь можно неплохо подзаработать. Забрали из домов всех этих вдов и детей и просто рассовали по психушкам и сиротским приютам. Теперь вы могли прикарманивать деньги, поступавшие с этих навахо-ферм. Я правильно понял?

— Вы меня шантажируете, — только и смог выдавить Генри.

Чтобы совладать с собой, он сосредоточился на своем дыхании. Все стремительно уходило из-под контроля. Пожар в архиве. Поляки. Берналь. Теперь это. У мэра пересохло в горле. Оркестр продолжал наигрывать легкую музыку. Гости танцевали и веселились.

— Разве? Чем же? И почему вы мне не возражаете? Объясните, в чем мой шантаж?

Наглый сукин сын. Генри так и подмывало врезать ему. А еще лучше — прикончить одним хорошим ударом.

Фрингс продолжил свое повествование:

— Итак, спустя какое-то время — возможно, через год или около того — вы почувствовали легкое недовольство. Денег явно маловато. Из этого плана можно было выжать гораздо больше. Поэтому вы, а возможно, Берналь или Блок, сообразили, что выращивать можно и более прибыльные культуры. В частности, на марихуане можно заработать…

Этого Генри боялся больше всего. Все другие моменты были неприятны, но не смертельны. Можно было признать свои ошибки и повесить главное на бывшего мэра. В худшем случае это вызвало бы не слишком серьезный скандал. Но наркотики меняли всю картину. Это грозило не только позором и отставкой. Он уже видел себя за тюремной решеткой.

Фрингс тем временем продолжал:

— Этот ваш Смит наладил подпольное производство, нашел ловких ребят для распространения — в общем, выстроил систему. Я не очень понял, почему вы поставляете наркотики только в Ист-Сайд? Почему исключительно чернокожим? Потому что они за вас не голосуют? Или вы хотели оградить от наркоты белое население? Но, честно говоря, мне до этого нет дела. Короче, люди Смита привозят марихуану в город и распространяют.

— Чего вы добиваетесь, Фрингс? — перебил его Генри.

Он подумал, что журналист похож на пса, способного учуять чужой страх. Или на акулу, приплывающую на запах крови. К черту дурацкие аналогии. Мэр принял агрессивную позу.

— Я написал обо всем этом. Материал лежит на моем письменном столе. Если я не позвоню к условленному часу, он появится в утреннем номере. Думаю, мы оба понимаем, чем это вам грозит.

— Какого дьявола вам нужно? — повторил Генри уже настолько громко, что стоявшие неподалеку гости повернулись в его сторону, однако, увидев, что мэр в гневе, быстро отвели глаза.

— Я хочу получить Нору. Если вы освободите ее до указанного срока в целости и сохранности, уничтожу статью. Если нет — вам конец. Даю минуту на размышление.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ

На холодном ночном воздухе Смит слегка протрезвел. Фрингс проигнорировал предупреждение насчет того, что может произойти с его подружкой. И теперь Смит собирался сделать то, что у него получалось лучше всего: прижать певичку, чтобы образумить писаку. Мэр высказался совершенно недвусмысленно: если Фрингс не прекратит вынюхивать, Смит может делать с этой девкой что угодно.

Такси дожидалась целая очередь гостей, и Смит зашагал мимо припаркованных у тротуара лимузинов, водители которых стояли небольшими группами, негромко переговариваясь между собой. Смит чувствовал, как в нем кипит адреналин. Проходя мимо мэрского «фаэтона», он заметил, что водитель, имени которого он не помнил, разговаривает с человеком в низко надвинутой шляпе. Второй мужчина стоял спиной к Смиту, опираясь на багажник машины. Он показался Смиту знакомым. Правда, любой, кто был на дружеской ноге с водителем мэра, наверняка входил в его окружение. Смит прошел мимо, но что-то в этих двоих его насторожило…

На Бакенан-авеню он поймал такси и поехал в Театральный район, где находилась квартира Ферала. Выйдя за квартал от дома, пожал таксисту руку, сделав вид, что забыл заплатить. Таксист молча кивнул и уехал.

На улице было немноголюдно. Часть театралов веселились на банкете, остальные уже смотрели спектакли. Смит с неудовольствием заметил, что на улице полно мусора. Он пнул пустую жестянку в сторону бродячей кошки и стал смотреть, как та, подпрыгнув и зашипев, пытается скрыться в дверном проеме.

Подойдя к дому Ферала, Смит вытащил связку ключей и, найдя нужный, отпер дверь подъезда. Мэр считал необходимым, чтобы все его подручные имели доступ в дома друг друга, справедливо полагая, что подобная уязвимость будет способствовать дисциплине. В случае Смита это действительно было так. Ему становилось не по себе от одной мысли, что этот гнусный Ферал может пробраться в его квартиру. С другой стороны, он был уверен, что смог бы постоять за себя в любых обстоятельствах.

Поднявшись на этаж, где жил Ферал, он немного послушал у двери, стараясь понять, что происходит внутри. Но там было тихо, и он, отперев дверь, вошел.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ

В штаб-квартире БПД царило оживление: спецназовцы в серой форме парами и четверками выходили из здания; оставшиеся озабоченно сновали внутри. Полицейские, следуя за сержантом, повели Пула сквозь этот водоворот.

Остановив молодого полицейского, сержант спросил:

— Где Мартенс?

— Не знаю, сэр. Думаю, в городе или собирается туда ехать.

По вискам у юноши катились капельки пота.

— Что за суматоха тут у вас? — спросил сержант.

— Разве вы не знаете? Поступило распоряжение мэра. Мы должны поймать этого профсоюзника Дотеля и женщину. Достать их из-под земли сегодня же вечером. Все подразделение брошено на это. Все до одного, — доложил юнец, широко раскрыв глаза.

Пул почувствовал, как от его лица отхлынула кровь. Он чуть осел, и конвоиры подхватили его под руки. С трудом справившись с паникой, он постарался сосредоточиться и что-нибудь придумать. Надо действовать планомерно. Прежде всего как можно скорее выбраться отсюда. Пул инстинктивно дернулся, чтобы освободиться от наручников, но его держали достаточно крепко.

Сделав знак конвоирам, сержант пошел дальше. Он еще пару раз спросил о Мартенсе, и наконец ему указали на открытую дверь. Сержант провел Пула в комнату дознания, где за металлическими столами в клубах сигаретного дыма сидели трое мужчин. Один из них, маленький человек с покатым лбом и скошенным подбородком, что-то говорил, но сразу осекся, когда в комнату сержант ввел Пула. Там сразу стало тесно. Коротышка повернулся к вошедшим. Пул увидел на его лице усы, как у военных.

— Какого черта? — с нескрываемым раздражением произнес усатый.

Полицейские остались снаружи. В кабинете и без них было тесно.

— Этан Пул, — со значением произнес сержант.

— Почему он здесь?

— Он утверждает, что сегодня вечером на мэра будет покушение.

Усатый коротышка, который, как понял Пул, и есть Мартенс, на минуту задумался.

— Пул, да. Так это вы… Мы вас искали…

Голос его нерешительно затих. Но он быстро совладал с замешательством и заговорил с прежней уверенностью:

— Сегодня вечером уже вряд ли.

Он потушил окурок об стол.

— Мэр… — начал было сержант.

Мартенс повернулся к Пулу:

— Так в чем дело? Кто-то сегодня вечером попытается убить мэра? Кто? Кто хочет его убить? И, черт побери, откуда ты знаешь?

Пул уже обдумал, что ответить, чтобы его как можно скорее отпустили. Лучше всего было сказать правду.

— Макэдам по прозвищу Борода.

Мартенс коротко хохотнул.

— Борода Макэдам? Ему еще лет двадцать сидеть в тюрьме. Черт, ты за кого нас принимаешь?

Пул пожал плечами. Нужно продолжать игру, делая вид, что он пытается их убедить.

— Так люди говорят. Его видели на улице.

Мартенс взглянул на Пула с укоризной, как на глупого и упрямого ребенка.

— Не знаю, Пул, чего ты добиваешься, но все это чушь собачья.

Мартенс повернулся к ожидавшему приказаний сержанту.

— Посадить его в камеру? — спросил тот.

— Господи, — простонал Мартенс, побагровев. — Ты что, хочешь весь вечер провести за своим столом, кропая рапорт о том, как ты арестовал Пула, потому что этот болван утверждает, что сегодня вечером Борода Макэдам собирается убить мэра? Ты этого хочешь? В то время как все подразделение выполняет личное распоряжение мэра? Ты это предлагаешь? Борода Макэдам, ну надо же.

Сержант растерянно оглянулся.

— Пусть катится куда подальше, — рявкнул Мартенс.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ

Фрингс наблюдал, как мэр просчитывает в уме варианты. Он знал, что Рыжий Генри неглуп и имеет весьма развитый инстинкт самосохранения. Но мэр был пьян, что случалось с ним довольно редко. Это вносило элемент непредсказуемости, который Фрингс в своей стратегии не учел. При всех возможных вариантах оптимальным для Генри было вернуть Нору и спасти собственную шкуру. Но Фрингс был не совсем уверен, что Генри поступит правильно. Тому было две причины. Во-первых, где гарантии, что Фрингс не опубликует свою статью, когда ему вернут Нору? У Генри были все основания не доверять репортеру, ведь тот действительно собирался дать материалу ход. Во-вторых, Фрингс мог представить доказательства, которые припрут мэра к стенке. Такая вероятность и вправду существовала. Люди почему-то бывают рады, когда власть имущие оказываются негодяями, и мэра вряд ли могло ждать снисхождение. Но каков будет ход мыслей самого Генри?

У Фрингса в этой игре был весомый козырь — он знал все карты Рыжего Генри.

Мэр уставился на Фрингса злыми пьяными глазами. Тот принял уверенный вид, пытаясь произвести впечатление, поскольку физически он явно уступал Генри. Но последующие действия мэра смешали все карты. Схватив журналиста за лацканы, громила мэр оторвал его от пола, так что его голова утонула в задравшемся пиджаке. Прижав Фрингса к стене, мэр схватил журналиста за челюсть, и тот,выпучив глаза, повис практически на одном подбородке. Оркестр смешался и затих, половина зала повернулась в их сторону. Фрингс чувствовал себя униженным и совершенно беспомощным. Наклонившись, мэр прошипел ему в ухо:

— Я отпущу твою девку. Но если ты тиснешь статейку, обещаю: тебе не жить, а перед смертью ты будешь долго мучиться. А потом то же самое случится с твоей телкой. Можешь не сомневаться, я это сделаю.

Генри отпустил Фрингсову челюсть, и тот, задыхаясь, рухнул на пол. Повернувшись к изумленным гостям, Генри оскалился в леденящей улыбке.

— Продолжайте пить и развлекаться, господа. Поляки не придут. Завтра они уезжают навсегда. Обманом и мошенничеством они втянули нас в свои аферы и в последний момент улизнули. Но мне бы хотелось, чтобы они покинули город без проблем, несмотря на справедливое возмущение наших граждан.

Фрингс все еще приходил в себя на полу. Генри чувствовал себя на коне, хоть и не совсем твердо стоял на ногах. Гости слегка занервничали. Однако те, кто стоял подальше, в глубине души наслаждались скандалом, хотя и не подавали виду. Никто не хотел навлечь на себя гнев мэра.

Из толпы выскочил Педжа и что-то зашептал Генри в ухо. Оттолкнув его в сторону, мэр наклонился к Фрингсу, все еще сидевшему на полу.

— Не забудь, что я тебе сказал. Порви свою поганую статейку. Нору Аспен найдешь через час в пабе «У Джефферсона».

Тяжело ступая, глава Города двинулся к выходу. Люди испуганно расступались перед ним. Оркестр заиграл снова, но теперь музыка странно напоминала похоронный марш, издевательски сопровождавший неуверенное перемещение мэра.

Фрингс поднялся с пола и пошел вслед за Генри.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ

Нора все еще читала, когда почувствовала, что воздух словно бы пронзил электрический разряд. Ее смуглый охранник, подняв голову, напряженно прислушивался. Однако сама она ничего не слышала. Нора хотела что-то сказать, но мужчина предостерегающе поднял руку. Поднявшись, он молча подошел к двери и, повернув двумя пальцами ручку, чуть приоткрыл ее. С кровати коридор не был виден, но, судя по поведению охранника, там все было спокойно. Потом мужчина вышел и закрыл за собой дверь.

Нора слегка забеспокоилась. Услышав шум в коридоре, она положила книгу. Голоса. Но говорили слишком тихо. За все время ее заточения в квартиру еще никто не приходил.

Потом послышался глухой удар, от которого задрожал пол и скрипнули пружины ее матраса. Нора села, спустив ноги с кровати. Сердце ее бешено билось. Она молила Бога, чтобы это оказалась полиция. Любой другой вариант приводил ее в ужас. В коридоре послышались шаги. Это был явно не хозяин квартиры — тот обычно двигался бесшумно. Нору слегка затошнило от страха. Дверь резко распахнулась, так что ручка со всего маха стукнулась о стену. В комнату вошел высокий человек в шляпе и решительно направился к кровати. В руке у него был пистолет, который он держал за ствол, как клюшку для гольфа. Он был похож на актера, играющего роль в кинофильме. Женщина сжалась в комок, закрыв лицо руками. Бандит уже стоял над ней, пытаясь убрать руки, чтобы ударить ее пистолетом.

Нора не кричала, только отбивалась руками и отчаянно брыкалась. Незнакомец терпеливо сносил все это, готовясь нанести прямой и точный удар, который сломит сопротивление пленницы. Вдруг позади него появился ее тюремщик с веревкой в руках. Вид не оставлял сомнения в его намерениях. Накинув удавку на шею нападавшему, он с силой стянул ее.

Глаза мужчины с пистолетом расширились, он пошатнулся, пытаясь обернуться. Нора увидела, как ее похититель и охранник уперся коленом в поясницу незнакомцу, чтобы сильнее затянуть петлю. Мужчина вцепился в веревку на шее, отчаянно пытаясь освободиться, но сторож ударил его ногой под колено и тот, выронив револьвер, рухнул на пол лицом вниз. Ее охранник сел ему на спину. Мускулы на его руках вздулись буграми, лицо по-прежнему было невозмутимо.

Соскользнув с кровати. Нора подняла с пола револьвер. Она выросла в деревне, где знали, как обращаться с оружием. Незнакомец перестал сопротивляться, охранник продолжал затягивать петлю. Потом приложил ухо к спине задушенного, слушая, когда остановится сердце. Сочтя дело законченным, он выпрямился и увидел Нору, которая целилась ему в грудь. Она слышала, что, целясь в голову, легко промахнуться.

Маленький смуглый человек, который стерег ее два дня, молча наблюдая, как она читает, чем-то напомнил ей Тино, безжалостного бойца, который умел быть деликатным. Теперь же он бессильно опустился на кровать. В его черных глазах не было страха, только боль. Неужели он и в самом деле надеялся, что Нора ответит на его чувства?

— Я ухожу, а если вы попытаетесь меня остановить, убью вас. Я хорошо стреляю.

Тюремщик кивнул:

— Я не буду вас удерживать.

Если он думал, что его покорность лишит ее решимости, то глубоко ошибался. Нора бросила последний взгляд на комнату, которая два дня была ее тюрьмой. Теперь она казалась ей не копией ее жилища, а всего лишь жалкой пародией на него. Детали были точны, но общий вид вызывал отвращение.

— Как вас зовут?

Человек не ответил. Он был погружен в себя.

Нора прицелилась поточнее.

— Как вас зовут? — громко повторила она.

Ей необходимо было знать имя своего спасителя.

Он поднял на нее отсутствующий взгляд и, чуть подумав, ответил:

— Ферал.

Через минуту она уже была на улице и ловила такси. Подъехавший таксист узнал певицу и от изумления разинул рот. За два проведенных здесь дня ей ни разу не оказывали знаков внимания — молчаливое поклонение Ферала было не в счет, — и что бы там Нора Аспен ни говорила журналистам о вмешательстве в личную жизнь, это ей весьма польстило.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ

Рыжий Генри, мэр этого проклятого Города, пошатываясь вышел из зала и, остановившись на лестнице, стал оглядывать ряды машин, пытаясь отыскать свой черный «паккард» с кузовом «фаэтон». Гости, дожидавшиеся такси, повернулись в его сторону, и он вдруг осознал, что матерится вслух. Вспомнив, что вокруг избиратели, мэр улыбнулся гостям и наконец увидел свою машину. Водитель разговаривал с двумя мужчинами в низко надвинутых шляпах. Водители всегда болтают друг с другом, дожидаясь своих пассажиров, но эти двое были явно не из числа шоферов. Оба были в шляпах, да и держались иначе. Интересно, что за птицы. Генри медленно сошел по ступенькам, стараясь сохранять равновесие.

Он собирался ехать в мэрию. Нужно распорядиться, чтобы Ферал доставил эту певичку к «Драфферту». Выяснить, что на самом деле случилось с проклятыми поляками, и решить, стоит ли их прижать, прежде чем те уберутся из Города. Ведь недаром Рыжий Генри славился умением решать проблемы. Нужно поточнее узнать о пожаре в архиве, хотя это не самая плохая новость. Но все же происшествие его взбесило, потому что не входило в его планы. Надо будет найти виновных.

Следует подумать, как теперь вести себя с Фрингсом. Мэр всегда считал, что с репортером лучше не связываться, однако теперь у него не было прежней уверенности, что мертвый Фрингс опаснее живого. Правда, сейчас Генри был слишком пьян, чтобы рассуждать здраво.

Надо бы послать Смита на фермы, пусть выяснит, куда пропали эти навахо-психопаты. А где вообще этот Смит? Он и сам пропал после банкета. Смит был из тех, кто постоянно крутится рядом, готовый исполнить любой приказ мэра. Тут он вспомнил, что Смит покидал зал слишком уж решительно. Может, рванул прямо к Фералу? Надо будет спросить водителя.

К мэру, звеня кружкой с монетами, подошел нищий. Остановившись, Генри тяжело посмотрел на него. Бродяжка попятился, несвязно бормоча ругательства.

Водитель, уже стоявший один, открыл дверь автомобиля. Генри помнил, что у него надо что-то спросить, но никак не мог сообразить, что именно. Проклятый алкоголь.

— К Фералу. Быстро.

— К Фералу, сэр?

— Я, кажется, ясно сказал. Ты что, не понял?

— Да-да, конечно.


Откинувшись на спинку кожаного сиденья, мэр прикрыл глаза, пытаясь стряхнуть с себя опьянение. Надо успокоиться и разобраться со всеми проблемами по очереди, а не паниковать перед их шквалом.

Вдруг совсем рядом раздался удар, на сиденье посыпались осколки разбитого стекла, в которых, как маленькие звезды, сверкали уличные огни. В окно просунулись чьи-то руки и, бросив на сиденье пакет, исчезли. Потом мэр услышал, как кто-то побежал.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ

Пул сел в такси и, продираясь сквозь заторы — казалось, на улицы выехали разом все полицейские машины, — направился в Маленький Лиссабон. Он смотрел в окно, стараясь сосредоточиться. Надо и дальше действовать столь же оперативно, как в полицейском участке. Первым делом разыскать Карлу и Энрике. Он поехал на квартиру Энрике, потому что именно туда собиралась Карла, когда он отправился в приют. Хотя он не был уверен, что подруга еще там, надо было с чего-то начинать.

Пул старался не думать, что будет делать, когда ее найдет. Все будет зависеть от обстоятельств.

Когда такси подъехало к дому Энрике, Пул увидел, что там уже топчутся с дюжину парней из БПД. Это было вполне предсказуемо и все же крайне досадно. Полицейские неторопливо переговаривались, разрабатывая план действий перед вторжением. Пул проплел мимо них, низко опустив голову. Потом побежал вверх по лестнице, перескакивая через три ступени. Сердце колотилось, мысли путались. Он лихорадочно прикидывал, куда лучше бежать. Все известные места отпадали, так как именно туда БПД мог нагрянуть в первую очередь.

Пул постучал локтем в дверь Энрике. Никто не ответил, и он закричал:

— Это я, Пул!

В квартире послышались шаги, и дверь открыл Энрике, одетый в белую рубашку и свободные брюки. Вид у него был несколько смущенный.

— Энрике, Карла у тебя?

Тот молча кивнул.

— Где она? — почти крикнул Пул.

Из комнаты появилась Карла, вся какая-то взъерошенная и раскрасневшаяся.

— Этан?

Пул облегченно прикрыл глаза. Потом посмотрел на Энрике:

— А где твоя жена?

— У своей матери, — сдержанно ответил тот.

Пул понимающе кивнул. Потерев переносицу, он сказал:

— За вами пришли копы из БПД. По приказанию мэра. Сейчас они внизу на улице. Надо срочно сматываться отсюда.

Энрике и Карла обменялись взглядами. Он уже не выглядел таким напряженным.

— Да меня уже не в первый раз забирают.

— На сей раз все может кончиться гораздо хуже.

— Как это понимать, Этан? — спросила Карла.

Пул нетерпеливо передернул плечами. Нашла время для расспросов.

— Вас могут убить.

Энрике посмотрел на Пула:

— Мой пистолет у тебя?

— Нет. Его отобрали, когда меня арестовали.

Энрике понимающе кивнул. Пул был поражен его самообладанием.

— Здесь три выхода, — сказал Энрике. — Во-первых, через подъезд.

— Нет, они стоят у входа.

— Пожарная лестница.

— Слишком заметно. Нас сразу засекут.

— Тогда черный ход.

— Идемте.

— Но они, наверно, все перекрыли, — предположила Карла.

— Конечно, перекрыли, — согласился Пул. — Но выбора у нас нет.


Они пошли по черной лестнице. Пул шел первым, Энрике — последним. На первом этаже Пул приложил ухо к входной двери. Было тихо, но это ничего не значило. Он оглянулся:

— Готовы?

Карла и Энрике кивнули. Пул слегка сжал руку Карлы. Потом приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Уже темнело. Напротив, у стены, стояли два спецназовца, держа руки на кобуре. Пул попятился, но отступать было некуда. Все трое спустились по ступеням, и полицейские, выхватив пистолеты, бросились к ним.

Один из них, высокий худой парень, подошел к Энрике.

— Вы Дотель?

Пул молча смотрел, как поведет себя Энрике, одновременно прикидывая, как лучше прорваться.

— Да, я Дотель, — кивнул Энрике.

Полицейский понизил голос.

— Мой брат Виктор состоит в профсоюзе. Вам нужно бежать. Иначе вас убьют.

Энрике взглянул на второго полицейского.

— Кевин не помешает. Он мой должник.

— А как это сделать? — спросил Пул, глядя на второго полицейского. В нем шевельнулось подозрение.

— Просто идите. Быстро. По этому переулку и направо. Спрячьтесь. Вас поищут, никого не найдут и уедут в другое место. Уходите сейчас, пока не подоспело подкрепление.

Пул перевел взгляд на парня. Его слова звучали убедительно. Энрике уже шел по переулку. Но почему полицейские не испугались ответственности?

Карла дернула его за рукав:

— Идем.

Заметив, что полицейские обменялись взглядами, Пул пошел за ней в сторону переулка. И все-таки что-то здесь не так. Он высвободил руку и прошептал:

— Иди одна.

— Что? — удивленно вскинула глаза Карла.

— Иди, — уже громче повторил Пул и подтолкнул ее в сторону переулка.

Энрике уже был футах в тридцати от них. Пул обернулся к полицейским. Те подняли пистолеты, целясь в уходящих.

Вот оно. Пул бросился назад. До полицейских было не больше дюжины ярдов, но они были готовы к нападению. Раздались выстрелы, Пул почувствовал острую боль в плече и в паху. Он зашатался, мысли стали путаться, но одно он знал твердо: надо задержать их еще на пару минут. Тогда Карла и Энрике успеют повернуть за угол.

На четвереньках Пул пополз в сторону полицейских. За их ногами виднелись пустые консервные банки, пивные бутылки, кирпичи соседней стены. Этан хотел посмотреть вверх, чтобы увидеть их лица, но не смог. Руки и ноги уже не слушались, голова кружилась, но в мозгу неотступно стучало: «Двигаться вперед». Потом он опять почувствовал страшную боль — уже не понимая где — и вдруг с ужасающей четкостью осознал, что это конец.

ГЛАВА СОТАЯ

Люди не расступались перед Фрингсом, как перед мэром, и журналисту приходилось проталкиваться через гудящую толпу. Все оживленно обсуждали увиденную сцену. Почему мэр набросился на эту акулу пера? Где его подружка певичка? Фрингс торопливо шел к двери, задевая людей, расплескивая их стаканы. При этом он еще успевал извиняться.

Неподалеку от выхода его перехватили два полицейских из БПД.

— Уберите руки.

— Извини, приятель, но к мэру лучше не подходить.

Фрингс попытался их стряхнуть, но не преуспел.

— Вы что, собираетесь меня весь вечер так держать?

Проследив за их взглядами, Фрингс увидел Альтабелли с бледным лоснящимся лицом. Олигарх, словно защищаясь, скрестил руки на груди. Так они простояли минуты две. Потом Альтабелли дал знак, и взбешенного Фрингса отпустили. Репортер бросился к двери.

Выйдя на улицу, Фрингс увидел, как к машине Генри подходят двое мужчин. Даже издали он узнал одного из них по походке. Он ведь полдня ходил за ним и хорошо запомнил легкую кривизну ног и чуть заметную косолапость. Второй тоже показался ему знакомым. В его фигуре было что-то настолько зловещее, что этого не могло скрыть даже расстояние. Отто Самуэльсон и Борода.

Фрингс сразу понял, что сейчас произойдет. Самуэльсон подошел к машине первым и кирпичом разбил боковое стекло. Борода вытащил из-за пазухи сверток и бросил в разбитое окно. Потом оба побежали, а репортер поскорее присел за гранитным ограждением.


Прогремел взрыв, улицу засыпала шрапнель из стекла и металла. Фрингс поднялся и увидел искореженную груду железа, в которую превратилась машина мэра. Ему показалось, что в языках пламени он видит безжизненную фигуру Генри. Но дым был слишком густым, и репортер решил, что это обман зрения.

Машины, стоявшие рядом, тоже загорелись. На тротуаре лежали водители, пострадавшие от взрыва. Те, кто ждал такси, стояли довольно далеко, их не задело. И все же женщины истерически рыдали, а некоторые даже упали в обморок, их с трудом поддерживали оцепеневшие спутники.

Из двери выскочил испуганный коп. Оглядевшись, он заметил Фрингса.

— Вы видели, что произошло?

— К машине мэра подошли два человека. Один разбил окно, другой бросил бомбу на заднее сиденье.

Коп посмотрел на следы разрушения. Он никак не мог поверить в случившееся.

— Вы их знаете?

— Да, — ответил Фрингс. — Думаю, что знаю.

ГЛАВА СТО ПЕРВАЯ

Ван Воссен сошел с ума. Для Паскиса это не было неожиданностью. Все, что он услышал от бывшего коллеги, только укрепило его в этом мнении. Подвал доконал и его. Хотя Ван Воссен и утверждал, что пропускает все через себя, не давая задерживаться внутри, в конце концов он все же захлебнулся. В этом Паскис был уверен на все сто.

Ван Воссен подложил в камин дров и снова сел в кресло. Глаза под набрякшими веками покраснели, он совсем обессилел. Старик напомнил Паскису тех детей, которых он иногда встречал на улице, возвращаясь домой из архива. Бледные и истощенные, они из последних сил цеплялись за жизнь.

— Что вы собираетесь делать теперь, когда архива больше нет? — хриплым шепотом спросил летописец.

Паскис видел, как с каждым вздохом из тела Ван Воссена медленно уходит жизнь.

— Не знаю, — честно ответил он.

Он еще не думал об этом.

Ван Воссен наклонился вперед. Темно-красный смокинг распахнулся, из-под него показалась мокрая от пота рубашка.

— Вы же лучше всех разбираетесь в этих делах. Даже мне до вас далеко.

Паскис устало кивнул.

— Только вы и я знаем все досконально, — продолжал Ван Воссен. — Информация сама по себе имеет ценность независимо от того, как она систематизирована.

Паскис был не совсем согласен, но снова кивнул, чтобы не огорчать хозяина дома.

— Очень важно, чтобы сведения не были утеряны. Если они пропадут, значит, мы с вами прожили жизнь напрасно.

Паскис понял, почему Ван Воссен показался ему сумасшедшим. Он-то сам считал, что его жизнь имеет смысл. Но какой?

Архивариус стал смотреть на огонь. Поднявшись с кресла, Ван Воссен что-то пробормотал и вышел из комнаты.

Несколько часов спустя дрова прогорели, камин стал затухать. Ван Воссен так и не вернулся. Но Паскису не хотелось двигаться. Да и куда ему было идти? Наконец огонь погас, и Паскис остался один в темноте.

ГЛАВА СТО ВТОРАЯ

От горящих машин валил черный дым, усугубляя суматоху на улице. Искореженный автомобиль мэра оцепили. Фрингс стоял в стороне рядом с шефом полиции и давешним копом, который пытался защититься от дыма, прижимая к лицу носовой платок.

Шеф был мрачен, но спокоен. Сняв шляпу, он провел рукой по редеющим волосам.

— О’Доннел сказал мне, вы знаете, кто это сделал.

— Да. Один из них был точно Отто Самуэльсон, — сказал Фрингс, доставая пачку «Лаки».

Шеф удивленно поднял бровь.

— Отто Самуэльсон? Он ведь в тюрьме.

Фрингс невольно улыбнулся. Шеф, конечно, был важной персоной, но информированность оставляла желать лучшего. Он даже не подозревал о плане «Навахо».

— Нет, — возразил Фрингс. — Вы не все знаете. Другое имя вас тоже удивит. Красная Борода Макэдам.

— Борода? — покачал головой шеф. — Так он тоже на воле?

— Их не посадили. И это были они. Насчет Самуэльсона я уверен на все сто, насчет Макэдама — почти. Их надо найти.

— Разумеется. Вы расскажете мне все, Фрэнк? Или прибережете сенсацию для газеты?

— Шеф, буду рад поделиться материалом.

Они договорились встретиться в департаменте полиции в полночь, когда шеф управится с делами и организует поиск Самуэльсона и Макэдама. Фрингс пообещал, что он все узнает первым, до того как утренний номер «Газеты» оповестит о случившемся всех остальных жителей Города.

Шеф протянул Фрингсу руку.

— Спасибо, Фрэнк. Я ваш должник.

Во взгляде шефа читалась решимость. Ему предстояло немало потрудиться, чтобы поймать убийц мэра. Но вместе с тем он явно чувствовал огромное облегчение.

Проходя мимо обгорелых остовов машин, Фрингс, сознавая весь цинизм подобных мыслей, все же не мог не думать о возможном преемнике мэра.

ЭПИЛОГ

ГЛАВА СТО ТРЕТЬЯ

Фрингс сидел на заднем сиденье и смотрел в окно. Таксист вез его через Капитолийские Холмы в объезд Бакенан-авеню, где произошла какая-то авария. Прошло уже двенадцать дней после убийства Генри, но Город все еще был в шоке. Людей потрясла гибель мэра, и не только это. Горожане внезапно лишились представителя власти, которого многие считали сверхчеловеком. Генри казался незаменимым — и вот вдруг его не стало.

Фрингс смотрел на прохожих, бредущих с работы или торопящихся в ночную смену. Было начало девятого, на улицах зажглись тусклые фонари. Фрингс надеялся, что поездка не займет много времени. Нора ждала его в ресторане «Провансаль» в компании своего саксофониста Артура Холла и его жены Лилиан. Сегодня Пилар Росси пела Верди, и Фрингс хотел успеть вернуться к началу концерта. Нора познакомилась с Пилар несколько лет назад в Париже, и две примадонны подружились, несмотря на несходство жанров. Сегодня Фрингс и Нора сидели в ложе. Для Норы это было очень важно, а значит, было важно и для него.

Еще месяц назад он относился к ней совсем по-другому. Но похищение изменило отношения — к лучшему. Побег Норы расставил все по своим местам. Ведь она сумела освободиться сама, воспользовавшись дракой ее похитителя со Смитом. С другой стороны, вряд ли бы что-нибудь вышло, если бы Фрингс не надавил на Генри. Нора смогла вырваться только благодаря ему. Это придало ей уверенности, и он впервые посмотрел на нее другими глазами. Сейчас Фрэнк ехал и думал: «Какого черта я бросаю ее в такой вечер?» Но шеф полиции оказал ему услугу, а ведь это не всегда случается в удобное время.


Дом находился в Низине к северу от Боливар-стрит, в той ее части, которая примыкала к рабочим кварталам Капитолийских Холмов. Хотя на улице было пусто, у двери в подъезд дежурили полицейские в голубой форме.

— Я… — начал Фрингс.

Один из копов поспешно сообщил, что они его знают, и пропустил в дом.

— Третий этаж, — подсказал он, когда Фрингс уже поднимется по лестнице.

Здание было старое и заброшенное, но в нем теплилась жизнь. Судя по дверям, половина квартир были заселены. Правда, внутри было тихо, но в таких местах лучше не привлекать к себе внимание.

На третьем этаже тоже стояли полицейские. Мужчины курили и тихо переговаривались. Один из них, мускулистый здоровяк, махнул рукой в сторону коридора:

— Он там. В спальне.

Маленькая квартирка была ярко освещена, словно здесь снимали кино о жизни изгоев. На полу валялся мусор, битое стекло, пустые бутылки, пожелтевшие газеты.

В спальне два человека в штатском стояли на коленях, склонившись над телом, лежащим на грязном матрасе. Рядом стоял полицейский.

— Мистер Фрингс, — сообщил коп.

Мужчины быстро поднялись на ноги. Это были детективы Ольшанский и Корда. Фрингс пожал им руки и увидел, что на постели в луже крови лежит Отто Самуэльсон.


Фрингс и Корда присели у дома на лестнице, закурили.

— Мы разговаривали с жильцами. Они сказали, что Самуэльсон с товарищем — все отмечали, что тот был рыжий, — поселились здесь с неделю назад. Соседи по этажу не слишком обрадовались. Одна из женщин сказала Ольшанскому, что велела своей дочке сразу бежать домой, как только завидит кого-нибудь из них. Похоже, второй — это Борода Макэдам.

К дому подкатила карета «скорой помощи», и Корда послал врачей в квартиру Самуэльсона. Потом он продолжил:

— У нас такая версия. Они о чем-то повздорили — соседи слышали крики, какой-то спор о деньгах. Впрочем, такое в этом доме не редкость. Похоже, из-за денег они и сидели в городе, прекрасно зная, что их будут разыскивать как главных подозреваемых. В общем, эти двое поругались, и Самуэльсон в какой-то момент повернулся к Макэдаму спиной. И тот ударил его по голове бейсбольной битой, клюшкой для гольфа или каким-то тупым предметом. Это достаточно очевидно.

— Думаете, они не поделили деньги? — спросил Фрингс.

— Мы так предполагаем. Их искали, полиция прочесала весь город. Стало быть, у них были очень серьезные причины, чтобы здесь оставаться. Возможно, они не сразу смогли получить деньги. Или вытрясали их из кого-то. Кто знает? Но мы исходим из версии, что они получили свои деньги, но Макэдам решил забрать себе все, убил Самуэльсона и скрылся.

— Думаете, он сбежал из города? — спросил Фрингс, заранее зная ответ.

— Скорее всего.

— Мне тоже так кажется, — подытожил Фрингс.


Через час он вошел в ложу и тихо сел позади Норы. Пилар Росси исполняла арию, и Нора не замечала Фрингса, пока тот не дотронулся до ее руки. Она обернулась и вопросительно посмотрела на него. Фрэнк улыбнулся и подмигнул. Нора взяла его за руку, и дальше они уже вместе наслаждались пением.

ГЛАВА СТО ЧЕТВЕРТАЯ

Низину заполнил туман, клубясь между домами и выстилая улицы белым ковром. Стоя напротив приюта Святого Марка, Карла наблюдала, как группы взрослых людей выводили оттуда мальчишек. Власти по крайней мере догадались прислать с полицейскими медсестер. Ребят ждали фургоны, которые должны были отвезти их в городскую больницу. Издали мальчишки казались совсем маленькими и беззащитными.

Карла курила и думала о гибели Пула. Она не была раздавлена горем, и от этого было как-то не по себе. Потерять Этана было тяжело, но скорее как брата по оружию, а не как любимого человека. Она пыталась разобраться в своих чувствах.

Это она организовала спасение сирот. Ее главным оружием всегда была способность находить недостатки и добиваться их устранения, и Карла в полной мере использовала его при новых городских властях. Вице-мэр, которого Генри держал в тени, после смерти городского главы занял его место. Карла выразила желание встретиться с ним, предупредив, что в противном случае газеты заинтересуются, почему спецназовцы убили невооруженного человека и пытались застрелить двух профсоюзных активистов.

Когда аудиенция была ей предоставлена, она объяснила, что из-за какой-то ошибки или по недоразумению мальчики из приюта Святого Марка были разлучены со своими матерями, помещенными в психиатрическую лечебницу Всех Святых. Последовало формальное расследование. Девочки-сироты тоже нашлись — они жили в бедном монастырском приюте при сумасшедшем доме. Вдов перестали накачивать лекарствами и сочли возможным выпустить из лечебницы. Но сначала им вернули детей. Под наблюдением городских медиков женщинам стали постепенно снижать лекарственные дозы, пока большинство не вернулись к прежнему состоянию. После этого им дали возможность встретиться с детьми.

В конце концов, подумала Карла, это заслуга Пула. Дети обрели своих матерей благодаря тому, что он пожертвовал собой ради нее и Энрике. Она наконец заплакала и, бросив сигарету, раздавила ее ногой.

ГЛАВА СТО ПЯТАЯ

Паскис сидел в кабинете Ван Воссена, заваленном бумагами. В лучах утреннего солнца светились плавающие в воздухе пылинки. Архивариус пил чай и читал. В рукописи Ван Воссена он нашел фактографический материал из архивных дел, не слишком критичный пересказ слухов, косвенные намеки, предположения, догадки и частичный анализ событий. Паскис читал с ручкой в руке, добавляя известные ему факты или делая ссылки на похожие случаи. Он снова был увлечен систематизацией. Но теперь это не были архивные дела. Предстояло превратить разрозненные листы в единую книгу.

Это раскрывало перед ним совершенно новые возможности. В Подвале он зависел от решений, причуд и ошибок своих предшественников. К примеру, он утопал в трясине дел об изнасилованиях, которые Абрамович относил к преступлениям, связанным с насилием, а его предшественник Дектер — к преступлениям на сексуальной почве. Сейчас же Паскис был волен принимать собственные решения, творчески подходя к делу, и это придавало ему сил. В последние недели Паскис спал не больше трех-четырех часов в сутки.

Он разложил по всему кабинету небольшие стопки бумаги, где материал был подобран в хронологическом порядке по темам. В этом и состояла систематизация. Закончив работу над главой о безумном турке Белиоглу, Паскис отправился на кухню, заварил чай и, закрыв глаза, стал вдыхать аромат мяты, апельсина и корицы. Потом вернулся в кабинет и посмотрел в окно на маленький садик за домом Ван Воссена. Две недели назад ударил мороз, цветы пожелтели и засохли. В центре огороженного сада возвышался холмик. Паскис невольно передернул плечами, вспомнив, с каким трудом он вырыл могилу для Ван Воссена и как потом, вытащив иглу из его безжизненной руки, тащил тело в сад и забрасывал жирной садовой землей.

Первая неделя прошла в постоянной тревоге. Паскис все ждал, когда раздастся звон дверного колокольчика или громкий стук в ворота. Но ничего подобного не произошло. Никто не хватился Ван Воссена. Похоже, при жизни весь круг его общения ограничивался лишь продавцами из продуктовых лавок.

Скоро Паскис освоился в доме и с головой ушел в работу. Он трудился над рукописью Ван Воссена, потому что тот верил: Паскис его не подведет. С этой уверенностью он и отошел в мир иной. Паскис трудился над рукописью, поскольку, уничтожив архив, был обязан восстановить то, что хранилось в Подвале. Он возился с этими листками, потому что не мог поступить иначе.

Отвернувшись от окна, Паскис сел за стол. Взяв главу о фальшивомонетчике Перикле Никополидисе, он начал делать пометки на полях зелеными чернилами Ван Воссена.

Примечания

1

Что случилось? (исп.)

(обратно)

2

Герой американского фольклора, посадивший яблоневые сады по всему Среднему Западу.

(обратно)

3

Саки (Гектор Хью Манро) — английский писатель.

(обратно)

Оглавление

  • ГЛАВА ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  • ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА СОРОКОВАЯ
  • ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
  • ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
  • ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА ВОСЬМИДЕСЯТАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА СОТАЯ
  • ГЛАВА СТО ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА СТО ВТОРАЯ
  • ЭПИЛОГ
  •   ГЛАВА СТО ТРЕТЬЯ
  •   ГЛАВА СТО ЧЕТВЕРТАЯ
  •   ГЛАВА СТО ПЯТАЯ
  • *** Примечания ***