Вальс Бостон [Александр Александрович Архиповец] (fb2) читать онлайн

Александр Архиповец Вальс Бостон

ДРУГ МОЙ!

ЕСЛИ ТЫ УМЕЕШЬ ЛЮБИТЬ, МЕЧТАТЬ И СОСТРАДАТЬ – ПРИГЛАШАЮ ТЕБЯ НА ОСЕННИЙ ТАНЕЦ

ВАЛЬС БОСТОН

РОЖДЕННЫЙ МОЕЙ ДУШЕЙ И СЕРДЦЕМ.

ПЕРЕЛИСТНИ СТРАНИЦУ, И ПУСТЬ НАС ЗАКРУЖИТ

И УНЕСЕТ В ВОЛШЕБНЫЙ МИР БЕЗУДЕРЖНАЯ ФАНТАЗИЯ.

Как быстро утекают годы!

Похоже, я отстал от моды!

Не уважаю Интернет,

По-прежнему люблю рассвет.

Когда рожденный первым луч

Пробьется между грозных туч,

Когда туман с реки уходит,

Стрижи кадриль свою заводят.

А мокрый от росы сверчок

Готовит к вечеру смычок.

Когда маэстро-соловей

Дарует трель душе моей.

Когда сорву я первый ландыш

И принесу его тебе,

И рук тепло услышу милой

На жесткой с сединой щеке.

Когда держу тебя за руку,

Сиянье вижу карих глаз,

И сладость поцелуя в губы

Как будто в самый первый раз!

Когда тихонько рядом дышишь

И то, что я не сплю, не слышишь.

Минувших лет несу я ношу

И никогда ее не брошу.

Так много зла, смертей и боли

Осталось за моей спиной!

Богатства не прошу у доли,

Лишь ОСЕНИ кричу: "Постой!"

Как быстро утекают годы,

Похоже, я отстал от моды.

Не уважаю Интернет,

По-прежнему люблю рассвет.

– Леха, не дергайся! Смотри, какой шустрый! Таня, руку придержи. А теперь добавь-ка еще двадцать тиопентала^[1]…

Дитилин^[2]…

Пролог

Зловещая свинцово-синяя туча, явившаяся под покровом ночи откуда-то издалека, напугала раскатами грома, вспышками близких молний, порывами ветра, но так и не обронила ни капли. Не пожелала удостоить хотя бы единой слезинки! Отступила к горизонту, оставив ощущение чего-то несбывшегося.

Хоровод пожелтевших листьев, прошлогодней хвои, пыли и мелкого мусора, подхваченный ветром с большущей кучи на заднем дворе, вдруг потерял молодецкий задор и бессильно рассыпался по территории. Наверное, в отместку вечно пьяный сторож Витек, а может быть, кто-то из немногочисленных отдыхающих, поджег остатки мусора, и он теперь, нещадно дымя, испускал удушающее зловоние. Видимо, огонь добрался до банок с засохшей краской, пластиковых бутылок и прочей дряни.

Затворив окно, тоскливым взглядом окинул свое временное при-станище. Розовые в мелкий цветочек обои кое-где вздулись, двухплафонная люстра сиротливо горела единственным глазом сорокаватной лампочки, шкаф с покосившейся дверцей напоминал просящего милостыню инвалида Столетней войны. В углу бедным родственником ютился допотопный холодильник "Донбасс" с нацарапанной на крышке надписью: "Цой жив". Дополняли безрадостную картину две деревянные старушки-кровати, покрытые перелинявшими покрывалами, да тумбочки, неуверенно стоящие на пошатывающихся ножках. Весьма "уместной" для кардиологического санатория была и висящая на стене картина "Последний день Помпеи".

На столике – початая бутылка водки, пожелтевший огурец, два помидора да кусок подсохшего черного хлеба на измятой газете. УКВ-приемник нагоняет безысходную тоску хриплым голосом Высоцкого:

Это уж точно… В моей жизни все… все не так!

Шагнул к столу. Налил треть стакана водки. Запах уже щекотал ноздри. Сейчас… сейчас… Влажные худые пальцы заметно дрожат. Ничего, скоро полегчает.

Залпом выпил. Глубоко вдохнув, впился зубами в полузеленый помидор и на мгновенье прикрыл глаза, провожая "зеленого змия" по пищеводу в желудок. Бессильно упал на недовольно взвизгнувшую пружинами кровать. Тупо уставившись в пожелтевший с множеством мелких трещинок и неметеной паутиной потолок, шепотом подпел:

"Похоже… конец этот… уже недалече".

Водка для меня – смерть, а ее отсутствие – безумие. Выбор не слишком. Как же я до него докатился? Ведь всего-то – сорок четыре. Где сила воли? Жизнелюбие? Ушли вместе со смыслом жизни? А был ли он? Так и не сумел найти! Другие ведь живут, борются, добиваются… Власть, деньги, женщины, машины… Нет, не то… Любовь, семейное счастье, дети, внуки…

И тут не сложилось…

Не выдуманный ли мной иллюзорный мир, в котором прожил по-следние годы, тому виной? Затянул, как наркотик, лишил истинных приоритетов. Зарывался в него с головой, будто страус в песок…

Случаен ли был тот положительный анализ на ВИЧ,^[3] мгновенно ставший всеобщим достоянием? Коллеги отвернулись сразу, а жена, загрузив немногочисленные пожитки в машину, выполнила постоянно звучавшую угрозу: бросить меня и уйти к настоящему, достойному ее мужчине. Поток проклятий и оскорблений после контрольного отрицательного теста сменился привычным равнодушием. На прощанье змеей прошипела: "Ты заслужил… Слышишь?… Заслужил свою участь… Не звони… Не отвечу. Развод оформ-лю сама… Слава Богу, что у нас нет детей…"

Впрочем, в этом она тоже винила меня: мол, не способен, не прокормишь, на ноги не поставишь… Растяпа… Посмотри на других… Какими делами ворочают… Наверное, – была права. Да что теперь говорить…

Повторные анализы подтвердили – вируса нет! Но было поздно! Тень клейма въелась намертво, словно ржавчина. Впрочем, как и отчуждение окружающих. Не знаю почему, но не смогли простить то ли меня, то ли себя…

Вначале казалось – одному будет легче. Да куда там, – совсем тоска! Депрессия. Жить не хочется! Стал поглядывать на веревку. Что делать? Обратиться к психиатру – стыдно: добавится еще одно клеймо.

Какое-то время спасался водкой…

А завершилось все нестабильной стенокардией (мне кажется, не захотели пугать инфарктом), тремя неделями кардиологического стационара и реабилитацией в "Лесной отраде".

"…Ни капли в рот, и о сигаретах навсегда забудьте, батенька! Вы еще молодой человек – возьмите себя в руки. В сорок жизнь только начинается! Уж поверьте мне, пожилому человеку", – вынес вердикт Трофим Захарович – сухонький, подвижный старик с живыми карими глазами и седой бородкой.

"Кардиолог все-таки, добрый человек и прекрасный специалист!" – подумал я и, щелкнув зажигалкой, с удовольствием затянулся.

В голове зазвенели бубенцы: никотин в компании с "зеленым змием" понемногу делал свое дело. Тоска на время отступила. Паутина слегка ослабла. Сейчас главное не дергаться. Не торопясь встать, привести себя в порядок и топать… топать на обед. Хватит, – завтрак пропустил. Но еще пятьдесят грамм на дорожку не помешают…

И не дергаться, не дергаться… Мир Паука этого не любит. Так утверждал Макс Фрай, а я именно ему безоговорочно верю.

Ну, слава Богу! Кажись, потихоньку прихожу в норму…

Закрывать дверь номера не стал: воровать особо нечего. Деньги с собой. А тряпье… – кто на него теперь позарится?

Спустился по отполированным годами ступеням на первый этаж, прошел по гулкому пустому холлу в столовую, напоминавшую рестораны пятидесятых.

Высокие потолки подпирают когда-то белые, слегка потрескавшиеся колонны. В углу – небольшая эстрада. За ней на стене поблекшая от времени мозаика: пышнотелые колхозницы со счаст-ливыми лицами вяжут в снопы золотую пшеницу, с голубых небес ярко сияет солнце коммунизма. Не хватает лишь портрета Отца народов в строгом кителе военного образца со всевидящим взглядом и доброй, но по-отечески строгой улыбкой.

За сервированными столами сидели немногочисленные отдыхающие. Большинство, похоже, успело "принять" поболее моего. Настроение сразу улучшилось.

"Не такой уж горький я пропойца", – помимо воли промурлыкали губы.

Сел на привычное место возле окна. Отсюда хорошо видно не только зал, но и часть двора. Ничего интересного там не происходило.

Таким же обыденным было и меню: гречневый суп с кусочком скороспелого бройлера, порция масла, рисовая каша с "куриной" отбивной, нарезанная ломтиками вареная свекла, два тоненьких кусочка сыра и бурый с непонятным запахом напиток, почему-то гордо называвшийся "кофе". Отдал должное местной кухне: добросовестно поковырялся в предложенных блюдах, отпил несколько глотков мутного пойла и решительно встал.

Проигнорировав тоскливо-зовущий взгляд майора в отставке Гудкова, с которым вчера "беседовали по душам", приливая претензии к злодейке-судьбе изрядным количеством "Nemiroff"-штоф, с озабоченным видом вышел во двор.

На самом же деле – забот никаких! Разве что подняться в номер и накатить еще полстаканчика. Но, проявив чудеса стойкости, решительно отбросил столь соблазнительную мысль и уселся на одну из трех скамеек возле административного корпуса.

Нащупал в кармане пачку "LM". Вдохнул полной грудью насыщенный ароматом хвои воздух. Закашлялся. Бронхит курильщика – закономерный результат. Покрутил в пальцах сигарету, словно сомневаясь: что же делать дальше. Еще раз убедившись, что плоть слаба, щелкнул зажигалкой. Голубой цветок коснулся кончика сигареты.

Паутина опять стянула грудь. В горле возник ком, который я был не в силах проглотить…

"Все-таки крепко влип! Безвольный алкоголик, стремительно качусь вниз, семимильными шагами бегу навстречу бесславной кончине. Ну а смысл бороться? Если не нужен даже себе, – тогда кому? Кому?"

Глубоко затянувшись, поднял глаза к небу. Вдалеке еще виднелся краешек недавно грозной тучи. Простилавшийся за ней молочный шлейф разорвался, стыдливо обнажил голубую небесную плоть. Проглянуло солнышко, сразу потеплело. Как-никак еще лето. Пусть август в нынешнем году больше напоминает середину сентября, но погожие деньки время от времени все-таки балуют пациентов "Лесной отрады". Похоже, и сегодня вечер обещает выдаться на славу…

Через открытые ворота на территорию санатория въехал джип китайского производства. Пусть не столь дорогой, как японские, но… С моей докторской зарплатой – не скопить вовек, даже с помощью благодарных пациентов.

"Да и к чему он мне? Вожу паршиво, прав и вовсе нет… А содержать… – мама дорогая! Один только бензин… Этим, конечно, не в тягость… – "самодостатнi". Папы и мамы не мелко плавают", – думал я, разглядывая приехавших. Юношам лет по двадцать, ну а девчонкам едва исполнилось восемнадцать. У них здесь своя, особая реабилитация. Возможно, приехали навестить родителей? Хотя, вряд ли! Не так одеты, да и ведут себя развязно, шумно. Сразу понятно – вырвались на волю, ошалели…

Окурок обжег пальцы. Оглянулся вокруг и, не найдя урну, затоптал ногой, задвинул под скамейку.

Водитель джипа, коротко стриженый коренастый брюнет в темно-синей с непонятной надписью футболке и потертых джинсах, по-хозяйски похлопал по услужливо оттопыренному задку кокетливо хихикавшую миловидную блондинку. Потом с видом по крайней мере директора санатория, направился в административный корпус.

Другую пару составили щуплый длинноволосый очкарик в спортивных штанах и черной майке с похожей на цветное пятно наколкой на предплечье и полная девица с ярко-рыжими заплетенными во множество мелких косичек волосами. Рубенсовские формы ее нисколько не смущали. Казалось, что широкие бедра вот-вот разорвут потрепанные джинсовые шорты, а объемистая грудь вывалится из растянувшейся до невозможности футболки. К тому же на ней была навешана масса золотых побрякушек. Серьги, браслеты, цепочки, пирсинги – звенели, словно бубенчики на заблудившейся телке.

Очкарик достал из багажника пиво в банках, и троица, хихикая, обсуждая что-то неимоверно веселое, устроилась на соседней скамейке.

"Да, неплохо бы холодного пивка". Решительно встал, направился в буфет.

Как это часто случается: когда чего-то очень хочется, упираешься носом в закрытую дверь. Записка, приколотая кнопкой, ехидно гласила: "Буду завтра с утра".

"Может, сходить к Гудкову? У него пиво должно быть".

Но здравый смысл завопил: "Нет! Снова будет водка, и очень, очень много…"

Паутина затягивалась еще туже. В груди шевельнулся паук. Мохнатые с коготками лапки стали царапать по сердцу – так всегда начинался приступ. Если допустить, чтобы он вонзил свое ядовитое жало, то и вовсе будет скверно. Стало душно. На лбу выступили капельки пота. Достал из кошелька облатку (с некоторых пор с коронаролитиками не расстаюсь), выдавил и проглотил сразу две таблетки. Медленно, еле переставляя ноги, поднялся в номер. Прилег на кровать, вперив взгляд в потолок, рассматривая паутину трещин, глубоко раз за разом дыша.

Паук долго не хотел отпускать – ползал, покусывал, давил, но, слава Богу, на этот раз, жало в ход не пустил. Боль понемногу стихла, руки и ноги потеплели.

Когда за окном начало смеркаться, незаметно задремал.

Проснулся от шабаша, как показалось, устроенного под кроватью мышами. Но тут же понял, что шумят за стеной. Вздохи, ахи, охи, жалобный скрип кровати не оставляли сомнения – резвились новоселы.

Особым ханжеством я не страдаю. Дело, так сказать, молодое. Но выслушивать весь этот концерт не хотелось. Честно говоря, – завидовал. С тех пор, как ушла жена, у меня не было женщины. Да и Марина особой страстностью не отличалась. Наверное, берегла для другого, "настоящего".

Всунул ноги в растоптанные кроссовки и накинув поверх тонкого свитера ветровку, вышел прогуляться в парк. Там, в дальнем углу, на берегу заросшего ивняком и камышом озерца, спряталась полуразрушенная беседка. Идеальное место для уединения. Про-гнать меня отсюда вечерами могли лишь огромные сторожа-комары. Их злобный нрав не в силах усмирить даже импортное средство, предусмотрительно продававшееся в местном аптечном киоске.

Беседку я обнаружил совершенно случайно. Зато теперь частенько засиживался в ней по вечерам. Смотрел на яркие августовские звезды, которые время от времени срывались с небес и, прочертив яркие полосы, гасли, не долетев до земли. Как ни старался, но так ни разу и не успел загадать желание. До звона в ушах вслушивался в тишину, которую иногда нарушал сверчок или голос одинокой озерной квакушки. Дышал полной грудью хрустально чистым, напоенным ароматом зелени и влагой воздухом, удивляясь необычному молчанию птиц. Тоскливо разглядывал полную луну. И, несмотря на то, что время от времени хотелось завыть одиноким оборотнем, был почти счастлив. Во всяком случае – ощущал умиротворение.

Стены и крыша беседки настолько рассохлись, что сквозь щели виднелось звездное небо. Из-под облезлой краски выглядывали шляпки поржавевших от времени гвоздей. Снаружи с одной стороны она заросла диким виноградом, а с другой была затянута огромной, сверкающей в лунном свете паутиной.

Я сидел на одной из двух уцелевших лавок. Взирал на разделенную лунной дорожкой темную гладь озера. Закрытые цветы белых лилий почему-то казались атрибутами погребального савана.

Вынул из кармана сигарету, вдохнул ее аромат. Поднес к губам, но переборол искушение и, скомкав, решительно отбросил в сторону, наверное, почувствовал ее неуместность.

Вместе с прохладой и сыростью в душу незаметно просочилась тревога. Возможно, туман, внезапно материализовавшийся из темноты и повисший над водой, принес беспокойство. Вначале он поглотил отражавшиеся в воде звезды и лунную дорожку, затем, швыряя вперед комья сумрачной плоти, выбрался на берег, пополз к беседке. Тревогу сменил необъяснимый животный страх. Вдруг показалось, что это чудовищный спрут тянет ко мне свои щупальца. Сердце, словно сорвавшись с горки, гулко застучало…

"Еще не поздно убежать! Жалкий трус! Чего ты боишься? Почему трясешься за никчемную, никому не нужную жизнь? Тоже мне! Тумана испугался. Ну же! Скорее! Вставай! Беги к майору Гудкову: там тепло, там светло, там водка… много водки… Там тебя ждет паук, вонзающий жало в сердце…"

Игнорируя инстинкт самосохранения, сижу на месте. Дрожа всем телом, зачарованно смотрю, как сумрачное чудище подбирается все ближе. Всего лишь туман… Пусть… Будь что будет! Да быть-то ничего не может!…

Вот он коснулся моих ног, забрался в старенькие кроссовки, штанины… вонзая ледяные клыки в живую плоть. Первыми отказали ноги. Я рефлекторно попытался встать, броситься прочь, но сил не хватило. Закружилась голова. Вспышка яркого света. Ведущая к горизонту дорога…

"…Вдоль дороги лес густой с Бабами Ягами, а в конце дороги той – плаха… плаха…" Моя плаха…

Ну надо же! Как все просто!

Часть І Беглец

Чересчур много накопилось в душе за последнее время злости и безнадеги. Иначе вряд ли столь безрассудно сунулся бы в драку. Да и кто мог знать, что все настолько серьезно? Подумаешь, тоже мне, событие! Трое подвыпивших, разодетых с ног до головы в потертую кожу и металлические побрякушки рокеров пристают в небольшом приморском баре к стриженой рыжеволосой красотке и ее довольно внушительного вида бой-френду.

Ну какое мне дело? Бери пример с отвернувшегося бармена. Жуй потихоньку свой бутерброд с жилистой говядиной да запивай кислющим апельсиновым соком. И пусть девица сколько угодно вопит: "Стас! Стас!", пока бородатый двухметровый громила оттягивает ее от барной стойки. А Стас тем временем пытается вырваться из крепких "объятий" его дружков.

Да и не было ничего рыцарского в моем порыве… Просто слетел с тормозов, отвязался по полной… Слишком долго терпел, сдерживался…

Не дожевав бутерброд, опрокидывая стулья, закусив удила, глупым жеребчиком ринулся в бой. Схватил за плечо не слишком галантного кавалера, резко развернул к себе и прочел в его на удивление трезвых глазах, что поступил весьма и весьма опрометчиво. Холодный, расчетливый, бездушный взгляд профессионала пронзил меня насквозь.

"Да они такие же рокеры, как я святой отец!" – подумал, едва успевая уклониться от просвистевшего мимо виска тяжелого кулака. В ответ ударил коленом в пах, затем на услужливо подставленный затылок обрушил подхваченную со стойки пустую бутылку. От удара она разлетелась вдребезги. Бородатый рухнул мне под ноги.

Почти сразу же раздался хлопок выстрела. Не стоило Стасу шалить с пистолетом… Ох, не стоило! Тем более что выстрелить все равно не успел.

Теперь бой-френд рыжей, неестественно закатив глаза и судорожно глотая воздух, прикрывая ладонью быстро расползающееся на груди кровавое пятно, валился на спину. Он бы рухнул как подкошенный, но его подхватил рокер, пытавшийся вырвать пистолет. Ну а стрелок тем временем уже перевел тяжелый не оставляющий сомнений взгляд на мою скромную персону: "Сейчас отправит вслед за Стасом". Что есть силы швырнул ему в лицо горлышко разбитой бутылки. Да так ловко, что оно застряло в шее. И тут же прыгнул на освободившегося от Стаса рокера. Сбил с ног, перехватил руку с пистолетом, а локтем ударил в кадык. Перстневидный хрящ, не выдержав, жалобно треснул. Тело, пару раз судорожно дернувшись, обмякло. И вновь, слившись воедино, раздались два хлопка. Рыжая на мгновение опередила освободившегося от стекляшки стрелка. Теперь и он лежал на полу. На месте правого глаза зияла дыра. Оттуда медленно вытекала темная, почти черная кровь, лицо обезобразил жуткий оскал смерти.

"Неплохой выстрел, – подумал я вставая, – вот уж никак не ожидал такой прыти".

Но то, что случилось дальше, удивило еще больше: девушка, даже не изменившись в лице, словно шелудивую собачонку, пристрелила зашевелившегося у стойки бородатого, а потом и другого, со сломанной трахеей.

Затем посмотрела на меня. По спине пробежал холодок: "Пожалуй, сейчас, убирая лишних свидетелей, нажмет на спусковой крючок еще раз". Но, видимо, подумав, что успеет еще это сделать, бросила, словно стеганула:

– За мной, быстро, через пять минут здесь будет полно лягашей!

"Да!… Сентиментальностью малышка явно не страдает! А о чувстве благодарности и говорить не приходится…"

Но прежде, чем последовать за ней, я наклонился и вытащил бумажник у одного из "рокеров", а, немного подумав, подобрал и пистолет. Выглянувший было из-за стойки бармен, мигом исчез. Можно не сомневаться, теперь все свалит на меня. Чего не видел – то придумает.

Выскочив на улицу, едва не сшиб с ног зазевавшегося прохожего, зато успел запрыгнуть в заведенную машину. Она с визгом сорвалась с места.

– Я сказала "быстро!", – змеей прошипела "малышка". – Дурак, что ли?

Похоже, она уже пожалела, что не пристрелила меня в баре. Злить ее пока не резон. Но и речь моя еще далека от совершен-ства. С чудовищным акцентом, немного заикаясь, пробормотал:

– Хотэл взят…т докумэнт… Вдруг узнаэм, кто напал,… мэм!

В подтверждение своих слов показал трофей.

На этот раз я был удостоен более внимательного взгляда пронзительных карих глаз.

Презрительно прищурившись, рыжая проворчала:

– Иностранец? Албанец? Давно здесь?

– В…всэго пару днэй! М…мэм! Н…но я умный… б…быстро н-научус…

– Ты вначале, умник, доживи до завтра.

И поверьте, фраза, сорвавшаяся с нежных уст, совершенно не показалась мне пустой угрозой, скорее констатацией факта. На перекрестке мы едва не врезались в фуру, после чего рыжая стала вести машину осторожней, не отвлекаясь от дороги.

Наконец я получил возможность рассмотреть ее получше.

Короткая, аккуратная стрижка, челка почти закрывает высокий упрямый лоб. Большие карие глаза, тонкие черные брови и длинные пушистые ресницы. Ровный тонкий носик, несколько пухлые нежные губы без следов помады. Скулы хотя и великоваты, однако придают лицу своеобразие, не портя целостности образа. Отталкивали, нет даже не отталкивали, а настораживали жесткие морщинки в уголках губ да холод неестественно блестевших глаз. Вцепившиеся в руль по-детски тонкие пальцы заметно дрожали.

Интересно, способно ли такое "существо" по-настоящему любить? Фигура легкая, спортивная. Грудь маленькая, упругая, не нуждающаяся в бюстгальтере, просвечивает точками сосков через тонкую шелковую блузку. Потертые джинсовые бриджи чуть ниже колена сидят словно влитые, ни единой складки. На ногах легкие кожаные туфельки со шнуровкой выше голени.

Оставив позади центр города с рекламой, многоэтажными домами, ровной асфальтированной дорогой мы выехали на окраину, и теперь петляли по узким улочкам, трясясь на ухабах проложенной еще в прошлом веке каменки.

– Не разевай свой слюнявый рот! – пренебрежительно фырк-нула "мэм", заметив мой оценивающий взгляд. Брезгливо наморщила носик, давая понять, что душок от меня… не ахти… – И не отставай, второй раз ждать не стану… умник.

Она вдруг резко затормозила, и я треснулся лбом о переднее стекло, да так, что искры брызнули из глаз. Похоже, "мэм" это только развеселило.

– Пистолетик-то свой, на всякий случай, спрячь, – довольно хмыкнула она, вынула ключ зажигания и, взяв белую кожаную, расшитую бисером сумочку, вышла из машины.

"Вот стерва! – подумал, ставя пистолет на предохранитель и убирая за пояс под рубашку. – Ну ничего, придет время, со-чтемся".

На этот раз гнаться за ней не пришлось. Шла рыжая не оглядываясь, преисполненная спокойного достоинства, не замечая редких прохожих. Я же брел сзади, подобно бездомной собачонке, приставшей к леди в надежде на подачку.

Миновав проходной дворик, вышли к небольшому причалу.

Море встретило утробным ворчанием. Огромный, мощный зверь благодушно дремал у наших ног. Полуметровые волны, одна за другой накатывали на берег. Перебирая, словно четки, мелкие камушки, оставляя за собой белесый след, обессилев, недовольно шипя, вновь возвращались в родную стихию. Им бы разгуляться, вспенить буруны, отогнать прочь нахальных шумных чаек. Только дождаться бы свежего ветра… – того, что придаст сил, разбудит спящего великана…

Желтоватый цвет прибрежных вод дальше, аж до самой линии горизонта, превращался в насыщенно-синий, а там, пере-йдя неуловимую грань, сливался с голубым небом.

Под ногами зашуршала галька. Мы взошли на один из трех тоскливо поскрипывавших деревянных мостков, рядом покачивались несколько пластиковых лодок и одна надувная с мотором. Пятнадцатисильный "Suzuki" – моя несбыточная мечта рыболова-любителя в прошлой жизни.

– Справишься, умник? – рыжая кивнула в сторону "мечты", и широко размахнувшись, швырнула ключ от машины в воду.

– П…постараюсь…

– Ты уж постарайся… – передразнила и, ловко запрыгнув в лодку, уселась на переднее сиденье в ожидании моих дальнейших действий.

Неудобство надувных лодок в их неустойчивости – нельзя перегружать одну сторону – можно перевернуться. Благо, в нашем случае уравновешивал тяжелый мотор. И все же прыгать я не стал. Аккуратно подтянув лодку к мостку, не спеша, пере-ступил через борт. Удерживая баланс, обернулся к рыжей впол-оборота и вопрошающе посмотрел.

– Чего глазеешь? Заводи…

– Ммэм,… ч…чеку с кнопки "Стоп"…

– Какую чеку?… Ах да… От черт! Стас ее где-то спрятал. Ну, давай, придумай что-нибудь… Ты же у нас умник!

"Легко сказать придумай, чем заменить специально подо-гнанную заводскую деталь?" – подумал я.

Опустил мотор, вытянул из кармана трофейное портмоне, достал монету с Посейдоном на одной стороне, согнул пополам, плотно сжав пальцами, примерил. "Пожалуй, не подойдет! Вылетит при малейшем толчке".

Рыжая смотрела на меня изумленными глазами. Вначале не понял, в чем дело, потом догадался – монета. Девушка даже ротик закрыть забыла, обнажив мелковатые, но ровные белые зубки.

– М…мэм! Д…дайте з…заколку!

– Покажи монету, – попросила она, беспрекословно отдавая почти незаметную на рыжем фоне волос золотую вещицу.

Произведя обмен, каждый занялся изучением приобретения. Пока "мэм" безуспешно пыталась засунуть ухоженный, наманикюренный ноготок в сгиб монеты, я изготовил импровизированную золотую чеку. Отжав кнопку "Стоп", с третьего раза завел мотор на холостом ходу.

– М…мэм! Отвэжите лотку.

Она, раздраженно фыркнув, выбросила неподдающуюся монету в море и грациозно, словно пантера, изогнув спину, попыталась распустить нежными пальчиками туго затянутый узел. Не тут-то было! Пришлось немного повозиться. Наконец, он поддался.

Я включил обороты. Мотор обиженно чихнул, но не заглох. Добавляя скорость, вывел наше суденышко в море.

– Вон к тому утесу… и направо, из бухты,… – задала направление рыжая.

Лодка уверенно мчалась по указанному курсу. Уже на половине мощности вышла на глиссер и теперь весело подпрыгивала на волнах. За пределами окруженной горами бухты свежий ветерок гонял их в свое удовольствие.

Брызги мгновенно насквозь промочили легкую блузку, и она прилипла к телу, подчеркивая все изгибы и выпуклости. Попытки поправить коварную ткань ничего не дали. Убедившись в полной бесперспективности затеи, рыжая вновь раздраженно фыркнула и, как мне показалось, даже выпятила свою небольшую грудь с торчащими от холода сосками. Мол, на, смотри, умник, сколько влезет! Оно-то так! Только носик и щечки чуть-чуть зарделись.

Обогнув утес, увидел стоящую невдалеке на якоре бело-снежную красавицу яхту. Словно гигантская птица присела передохнуть на воду перед дальней дорогой. "Лиза" – гласила надпись на борту.

Вопросительно глянул на спутницу. Она, утвердительно кивнув, демонстративно отвернулась, нервно закусив губку. Румянец на щеках сменился бледностью.

Я максимально напряг и сфокусировал зрение.

Шум мотора заинтересовал троих, собравшихся у борта быстро приближающейся к нам яхты: невысокого, лысоватого, крепко сбитого мужчину лет сорока (со стороны весьма походившего на Брюса Виллиса), одетого в кремовые легкие штаны и дырчатую тенниску; налысо бритого, покрытого с ног до головы разноцветными татуировками мускулистого громилу в красных плавках и смуглого худощавого матроса с греческим профилем в потертой цвета хаки робе и такого же цвета берете с веревочной лестницей в руках.

Командовал на борту, похоже, "крепкий орешек". Хотя первым подал голос татуированный громила:

– Мерли, где Стас? Что за ишака ты к нам приволокла?

Рыжая, пропустила вопрос мимо ушей.

– Цек, бросай лестницу! Чего рот разинул? Тебе что, помочь?

– Давай, – словно соглашаясь, кивнул "орешек", – принимай лодку.

Но его тихий спокойный голос ничего хорошего не сулил.

– Лэбедка с того борта. Обхади, – с акцентом, похожим на мой, проворчал грек после того как рыжая поднялась на борт.

Сквозь шум мотора я вновь услышал: "Мерли, где Стас?"

Интересно, что она сказала?

Честно говоря, подниматься на яхту чертовски не хотелось. Не сложно догадаться, какое гостеприимство поджидает здесь чужака. Но долго колебаться не пришлось – на меня уже смотрели две пары недружелюбных глаз – Цека и одетого в такую же робу и берет бородача с пистолетом в руке. На всякий случай он держал меня на прицеле, а нажать спусковой крючок было секундным делом.

Стоило подняться на борт, как портмоне и оружие "рокера" вновь сменили хозяина – перебрались к Цеку. Меня же, подталкивая дулом в спину, провели сначала по палубе, потом по лестнице вниз и заперли в кладовке. Единственное, что услышал краем уха, как бородач шепнул Цеку:

– Мерлин уже у Диогена. Дальше возьмут этого…

В доброте намерений "крепкого орешка", а в миру Диогена, сомневаться не приходилось. Да и засиживаться в малюсенькой каморке, отведенной для хранения провианта, я не собирался. Придется тряхнуть стариной и нарушить данное себе еще в бытность человеком слово… Когда-то, давным-давно, еще в Приднестровье… Да и было ли это? А может, обойдется все-таки без крови? До берега не так далеко – доплыву. Как ни старался тихо снять дверь с петель – не получилось. Пришлось подналечь плечом, и она, затрещав, открылась.

Я едва успел перехватить руку с пистолетом примчавшегося на шум "бородача", а другой схватил за горло. Мои рефлексы теперь на порядок выше человеческих, да и силушка… Сжимая пальцы, приподнял над полом. Глаза бородача вывалились из орбит, почерневшие губы прошептали: "Пощади!"

– Ну да! А потом ты же мне в спину. Из пистолетика с глушителем…

Захрустели шейные позвонки. Обмякшее тело затянул в кладовку, прикрыл дверь. Если особо не присматриваться, то вроде незаметно. Подобрал с пола пистолет с глушителем.

"Зато без крови! – подумал крадучись по лестнице, – святые отцы – те на костре… А я вот так… как умею".

С Цеком столкнулся уже на палубе. Тут без крови не обо-шлось: два похожих на хлопки выстрела в упор пробили сердце и разорвали грудь, отбросили почти на два метра в сторону.

Увидев, что лодку на борт так и не подняли, плыть своим ходом передумал. Уже засунул было ногу в веревочную лестницу, когда услышал доносящийся откуда-то из недр яхты сдавленный женский крик. Недовольно тряхнул головой, гоня прочь глупые мысли о милосердии. Уж кто-кто, а рыжая меня бы не пощадила. Ну какое мне, собственно говоря, дело до их разборок?

Стал спускаться по лестнице. Крик повторился вновь. На этот раз было в нем нечто звериное. Тоска, безысходность и смертный ужас затравленного, загнанного в западню зверя. В памяти всплыло ее бледное с прикушенной губой лицо: все-таки в баре не выстрелила да и на дороге не бросила.

Понял, что так просто уйти не смогу. Кляня на чем свет стоит дурацкую натуру, полез обратно.

На палубе, держа пистолет наготове, максимально обострив зрение и слух, по-пластунски подобрался к прозрачной рубке, заглянул – пусто. Все живые внизу.

Вернулся к люку, ведущему в недра яхты. Прислушался, есть! – Едва уловимый звук шагов. К нам – гости. Тем лучше! Меньше хлопот. Лишь бы не нашли тело бородатого.

Отойдя чуть в сторону, лег на палубу. Вытянув руку с пистолетом, взял на прицел люк.

Прошло некоторое время, прежде чем из него появилась лысоватая макушка "крепкого орешка". Плавно нажал на спусковой крючок. Пистолет с глушителем негромко "хрюкнул", выбрасывая очередную пулю. Тело Диогена рухнуло вниз, а душонка помчалась в давно забронированное для нее место в аду, к заждавшимся чертям.

Теперь придется лезть в люк самому. Обходного пути нет. Остается надеяться, что экипаж "машины боевой", не считая Стаса и Мерли, состоял только из четырех, трое из которых уже на том свете. Ну а четвертый, похоже, при деле – развлекается с девушкой. Благо, она опять подала голос.

Спускаясь по лестнице, переступил через тело Диогена, лежащее носом в луже крови. Крадучись по коридору, чувствовал себя зайцем, на которого только вчера открыли охоту.

Осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Стоны, доносившиеся из комнаты, получили логическое объяснение.

Мерли голая по пояс была привязана к стулу. Из разбитой губы на подбородок капельками стекала кровь, один глаз наполовину закрывала багровая опухоль.

"Дружок", украшенный разноцветными татуировками, словно ирокез, вышедший на тропу войны, "участливо" склонившись над пленницей, большим и указательным пальцами правой руки давил сосок девушки. На лице его цвела счастливая улыбка.

– Ну что, паскуда,… – "ласково ворковал" он, – вот и нет рядышком хваленого Стаса да и твой говнюк папочка… Помнишь ту ночьку? По глазам вижу, стерва, – помнишь! Я тогда поклялся…

– Бешенный, нет… не надо, – умоляюще шептала рыжая, – я сделаю все, что прикажешь…

– Помнишь, б…дь, я тогда тоже просил, унижался… Конечно сделаешь! Диоген обещал тебя отдать…

Его губы расплылись в жуткой, сладострастно-садистской ухмылке, он сомкнул пальцы на соске жертвы.

Вновь – жуткий крик, от которого мороз по коже. На месте соска – багровая опухоль, а на пальцах палача – кровь.

Опять обиженной свинкой "хрюкнул" пистолет. Экзекуция прекратилась: пуля вошла Бешенному точно в затылок.

Увидев меня, Мерли, тихонько подвывая и всхлипывая, выдохнула:

– Умник,… ты… это ты… развяжи.

Несмотря на ее жалкий вид, вспомнив момент в баре, я не удержался от маленькой мести. Приблизившись, сделал вид, что хочу нажать на спусковой крючок.

Мерли все поняла и покорно прикрыла глаза. Теперь мне действительно стало ее жаль.

– Всэ в п…порадкэ, мэм,… – пробормотал я, развязывая.

Не стоило так шутить – она не из тех, кто забудет или простит. Да и акцент усугублять ни к чему, ведь потихоньку он сходит на нет.

– Кроме этих четверых, на борту кто-то еще был?

В широко распахнутых карих глазах прочел изумление и даже благодарность. Одна за другой по щекам сбегали прозрачные слезинки. Несмотря на разбитую губу и заплывший глаз, впервые она показалась мне красивой.

– Нет… никого…

Она сгибала и разгибала занемевшие пальцы, трогала разбитую губу, затекший глаз. Морщась от боли, прикоснулась к изувеченным соскам.

Вспомнив обо мне, рефлекторно прикрыла руками грудь, чтобы спустя мгновенье их убрать.

– Как тебя зовут?

Вопрос застал меня врасплох. Как зовут или как звали? Ну что тут ответить? Наверно, пусть все пока остается на своих местах.

– Умник, мэм.

Она расценила мои слова по-своему.

– Я – Мерлин, или просто Мерли. И хватит мэмкать… Так все же, звать-то как?

– Пусть пока будет – Умник.

– Как знаешь!

Она недовольно надула и без того припухшую губку. Потом, повинуясь внезапной догадке, спросила уже на английском:

– Акцент-то, акцент куда подевал?

– Был да сплыл! – достаточно твердо ответил я, переводя одной фразой наши отношения в иную плоскость.

Девушка наградила меня пронзительным, испытующим взглядом, будто хотела проникнуть в душу. Я его стойко выдержал.

– Где остальные: Диоген, Борода, Цек?

– Неужели непонятно? – неопределенно пожал плечами. – Там же, где и Бешенный.

– Ты что, их всех… один?…

– Так получилось…

Мерли тяжело вздохнула и, подняв с пола смятую блузку, неспеша оделась.

– Боюсь, Умник, что этим все не кончится, – задумчиво пробормотала она. – Что станем делать дальше? Как думаешь?

– Может, позвонишь отцу?

В ответ – быстрый колючий, на этот раз недобрый взгляд. Хотела сказать что-то резкое, однако, вспомнив о судьбе недавних подельников, сдержалась.

– Об отце откуда знаешь?

– Слышал, что говорил Бешенный…

– Он от меня отказался, когда бросила университет и сбежала со Стасом… Да и как звонить-то? Ведь междугородки на яхте нет. Разве с берега. Нет, не то!

– Так по мобильному свяжись или через Интернет…

– По какому такому мобильному? Ты чего несешь? На солн-це перегрелся?…

– Сотовый… Спутниковая связь?… Всемирная сеть, паутина.

– Я ни о чем таком и не слыхивала… Разве что у военных или федералов. Сам-то ты часом не оттуда? Больно шустрый… Умник…

Вот это да! Так вот откуда постоянно сопровождавшее меня ощущение нереальности! Ограниченности. Ни мобильных, ни Интернета, незнакомые марки машин, непривычные деньги. Привратник Горио предупреждал, что могу влететь не туда. Напартачил, одноглазый черт. Вот я и получил по полной, хотя по большому счету – все едино. Один хрен по молекулярному коду^[4] вычислят…

– Что умолк? Попала?… Угадала?

– Пальцем в небо… Я такой же беглец, как и ты. Только не-други мои посерьезнее будут – не твоим чета. Сейчас мне нужно время, чтобы немного осмотреться, привыкнуть.

– Хорошо, давай осваивайся, а я пока переоденусь.

Теперь все виделось в совершенно ином свете: и овальный с пористым выпуклым стеклом светильник, и больше похожий на синтетический коврик пол каюты, и дисковая магнитола в форме полупрозрачного куба, и подборка дисков незнакомых рок-групп, и то, как нелегко усваивался незнакомый язык. Похоже, "потусторонний" – греческий. Но больше всего поразил календарь на 2009 год с изображением грудастой голой девицы, зазывно улыбающейся и кокетливо прикрывающей интимное место затемненной бутылкой с этикеткой "Мерси танго". Значит путь из "Лесной отрады" к "Данае" был длиною в два года. Целых два года!

Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, вставил в магнитолу диск, нажал "Пуск". Музыка, как музыка. Современный "металл", в котором я ни черта не смыслю.

Пластиковая мебель цвета кофе с молоком плотно при-крепленная к стенам. Выдвинул из плоской тумбочки верхний ящик – несколько мужских журналов в глянцевых обложках, начатая пачка сигарет "Nero", зажигалка в форме головы дракона. Поборов искушение, задвинул обратно. Вытянул другой – мелкие банкноты, удостоверение личности, небольшой черный пистолет и пакетик с белым, чуть опалесцирующим порошком. Специфический запах: местный кокаин.

"Значит, ты, браток, пошаливал,… – подумал, глянув на труп Бешенного. – Да, о специфике вашего бизнеса теперь догадаться несложно. Похоже, и Мерли тоже… вон как разошлась в баре".

Впервые за долгое время захотелось курить. Может, сигарет давно не видел, а может, потому, что, сбежав из одной тюрьмы, сразу угодил к наркоторговцам. К этим тварям испытываю ненависть еще с прошлой жизни. Тут мало что изменилось. Вот разве Мерли… Она почему-то выпадала из общей обоймы, не казалась мне закоренелым преступником. Влюбилась, сбежала, увязла…

Положив кокаин на место, задвинул ящик.

"Как просто себя обмануть! Особенно если хочешь… А вот и она! Легка на помине. Что-то слишком быстро вернулась.

В облегающих джинсах, тонком кремовом под горло свитере и кроссовках. Милая скромная студенточка,… ой, сейчас покраснеет.

А мобильников и компьютеров нет. Полное дежавю! Привыкай! Теперь это и твой мир.

Успела поправить прическу, подкрасила глаза и губы. Не для покойников же? Правда? И следов побоев почти не видно. Вот это интересно! Чудеса местной косметологии?"

– Ну как, осмотрелся? Музыку слушаешь. Любимая песня Бешенного "My bebi", группа "Кристи". Делать-то что дальше станешь?

– Давай прежде договоримся, чего делать не станем. Иначе нам не по пути! Согласна?

– Ну и?…

– Лгать друг другу не будем…

Сразу почувствовал, что сказал несусветную глупость. В карих глазах девушки промелькнула искра насмешки.

– Ну даешь! А я-то думала, что ты и взаправду умник. Спрашивай…

– Товар на борту или где-то на берегу?

Она мгновенно превратилась в ту Мерли, которую я встретил в баре: бессердечно добивавшую раненных. Сжалась, глаза зло блестели.

– Тебе какое дело?

– Хорошо, тогда скажи, если бросим все как есть и сбежим, нас оставят в покое?

– Нет… не оставят. Нужно сделку завершить. Пойми, из этого бизнеса так просто не уходят… Там товара почти на миллион! Можешь себе представить – целый миллион! И все наше! Если только выгорит, на всю жизнь хватит! Сытую, безбедную… – на всю-всю. До самой старости. Понимаешь, Умник?

Похоже, случившееся ничему ее так и не научило.

– Мерли, опомнись, – это лишь мираж! Не будет никакой сытой счастливой жизни!

Она, упрямо надув губки, исподлобья глядя на меня, гнула свое.

– Подумай, Умник, такое выпадает раз в жизни. Я предлагаю прибыль поделить пополам. Одна сделка – и точка! Разлетаемся в разные стороны. Все равно ты уже замаран по уши. За спиной гора трупов. Просто так уйти не удастся – не выпустят, и не мечтай.

Да, я действительно глупец! Честность и Мерли – понятия несовместимые. Придется играть по ее правилам.

– Ты знаешь, кто были те в баре?

– До того, как убили Стаса, думала, что федералы. Сейчас сомневаюсь. Следов и свидетелей мы оставили много – машина, лодка… – связать не тяжело. Федералы работают жестко и быстро, а мы до сих пор на свободе.

– Кто такие федералы?

– Ты что не знаешь федералов?

Я вопросительно смотрел на девушку.

– И откуда ты такой взялся, Умник. С Луны что ли свалился? Федеральное бюро Содружества по борьбе с наркотиками. Ну так как, что скажешь насчет пятисот тысяч?

– Если поймают, сколько нам светит?

Мерли опустила глаза.

– Лет двадцать каторги, а если убили федералов – пожизненное.

– Ты Стаса любила?

– Тебя это не касается, – девушка нахмурилась, недовольно поджав губы. Немного помолчав, добавила: – Вначале – да! Потом… был просто секс. Он меня защищал.

"Кажется, смерть Стаса особо ее не расстроила. Ничего себе подруга! Хоть бы скупую слезу пустила: все-таки защищал. Ну и ну – спину такой не подставляй. Может, все же стоило нажать еще раз на спусковой крючок?"

Видимо, она прочла мои мысли…

– Ты… ты ничего не понимаешь, Умник! Ничего… Даже представить себе не можешь!…

Я ожидал, что сейчас ее прорвет, на карие глаза набежит слезинка. Не тут-то было! Они стали еще суше и злее.

– Сама не раз убить хотела…

Вот так признанье! А ведь спали вместе, близкие все-таки люди – чисто женская, непонятная мне логика.

Яхту качнуло, затем еще, на этот раз сильнее: вначале робкий утренний ветерок понемногу набрал силу и теперь шалил волнами.

– Хорошо, я подумаю… над твоим предложением. А сейчас пора уматывать, пока гости не пожаловали. Яхтой управлять можешь?

– Приходилось.

– Вот и давай, а я займусь твоими бывшими дружками.

"Да, мертвецы далеко не самая лучшая компания, особенно если путевку на тот свет ты оформил лично. Хотя как посмотреть: с другой стороны, они намного безопаснее моей новой напарницы", – размышлял я, отправляя трупы на корм рыбам и крабам.

Первым последовал за борт "ирокез", за ним – "крепкий орешек", а уже потом – Борода и Цек. Прежде чем отпустить очередного покойника в царство Нептуна, я тщательно их обыскивал. И не зря!

На шее Бороды на шелковом шнурке виселключ от зажигания. У Диогена, кроме объемного портмоне с деньгами, реквизировал три ключа на золотом брелоке с изображением заключенного в звездный круг кентавра и золотые часы "Tissot". От Цека ко мне вернулся бумажник "рокера" – о нем "матросы" так и не успели доложить боссу.

Над головой пронзительно кричали чайки, будто горько сожалели, что им ничего не достанется от предстоящего "пиршества".

Вытер вспотевший от "трудов праведных" лоб. Свежий ветерок ласково перебирал волосы, холодил чело. Хорошо!

Взявшись за поручень, залюбовался морем. Как можно его не любить? Эту бескрайнюю, бездонную синь. Прародительницу, колыбель всего сущего. Загадочную и непостижимую. Как бы хотелось слиться с ней воедино, смыть грязь человеческих грехов, стать ее неотъемлемой частью… и познать вечность.

Шум лебедки, поднимающей якорь, заставил меня вспомнить о надувной лодке, все еще болтавшейся за бортом. Втащил ее на палубу, закрепил тугими шнурами-резинками с крючками на концах.

Тихо, утробно заурчал мотор, яхта тронулась с места и, плавно покачиваясь на волнах, чуть развернувшись, двинулась параллельно берегу, прочь от негостеприимного городка.

"Самое время заняться своим туалетом. Начиная с момента, как нагишом появился в этом мире, таскаю то тряпье покойника, то пьяного кладбищенского сторожа, которого, кстати, совершенно бессовестно обворовал. Да, моя карьера складывается здесь головокружительно: мелкий воришка, серийный убийца, наркоторговец… Растем! То ли еще будет!"

С такими "радужными" мыслями спустился вниз. По комплекции мне ближе всех подходил Бешенный, вот поэтому и решил вернуться в его каюту. Обновить гардероб, так сказать, привести себя в порядок. Все по закону жанра: убил, пора обворовать. Мол, покойнику вещи ни к чему. Глянул в небольшое овальное зеркало, вмурованное в стену каюты. Лучше б я этого не делал! Ишак он и есть ишак! Тут с Бешенным не поспоришь: торчащие дыбом грязные волосы, суточная, наполовину седая щетина, ввалившиеся серые глаза с темными кругами, кожа на щеках шелушилась, осыпалась чешуйками. Весь в крови: измазался, когда кормил рыб и крабов. М…да… красавчик! Даже душно стало.

Открыл овальный, похожий на зеркало иллюминатор. Похоже, в этом мире тяготеют к овальным формам. Глотнув свежего воздуха, начал ревизию шкафа Бешенного. Нашел свежее полотенце, новые в целлофановых упаковках с этикетками плавки, белую тенниску, вельветовые серые штаны и рубаху в мелкую сине-белую клеточку. Подошли и кожаные коричневые босоножки с серебристыми якорьками на ремешках.

Решительно сбросив кладбищенское тряпье, вышвырнул его в иллюминатор. Отставил в сторону стул, на котором пытали Мерлин, потрогал ногой засохшее пятно крови. За дверью нашел туалетную комнату с душем, унитазом, опять-таки овальным зеркалом и стеклянной полочкой с туалетными принадлежностями. Включил душ – ударили сильные струйки чуть теплой воды. Наслаждаясь, какое-то время стоял боясь шевельнуться, утратить прелесть момента. Казалось, что вода вместе с грязью и кровью смывает прошлые беды. Жидкое мыло пахло сиренью. Будто желая отмыть заодно и душу, намыливался вновь и вновь. Тер тело губкой до тех пор, пока кожа не покраснела. Потом сбрил щетину разовым лезвием.

Тщательно вытерся свежим полотенцем, облачился в новое одеяние. Причесал волосы костяным гребнем с ручкой в форме морской каракатицы, висящим тут же на шелковом шнуре, с надеждой посмотрел в зеркало: высокий лоб, русые, чуть вьющиеся волосы, прямой с небольшой горбинкой нос, серые глаза. Похоже, пребывание в отстойнике пошло на пользу. Исчезли темные круги под глазами, нездоровая бледность, подравнявшиеся щеки порозовели. Еще новость – в радужках глаз появились едва заметные тонкие золотистые прожилки.

Совсем другое дело – пусть и не красавец, но уже и не ишак!

От затылка вниз вдоль позвоночника прошла горячая волна, – первый предвестник грядущей нуклеаризации.^[5] Только ее сейчас не хватало! Первые три еле пережил в отстойнике у астальдов. Черти б их подрали! Так нет же! Не хотят рогатые с ними связываться, наверное, побаиваются. Горио, помню, утешал, что последующие будут намного легче. Врал, как всегда врал, мерзавец! Каждый раз я буквально отдавал Богу душу. Хотя теперь он вряд ли ее примет.

Ночка сегодня предстоит превеселенькая: ломка, бред, галлюцинации. Я до сих пор до конца не уверен, реален ли мир и происходящее в нем, или мне все только кажется.

У самого носа зажужжала влетевшая через открытый иллюминатор оса. Желтое полосатое брюшко, тонкая талия.

"Ану-ка! Зажми в ладошке и узнаешь!" – мелькнула ехидная мыслишка.

Решительно от нее отказавшись и перестав философствовать, нацепив на нос лежавшие на столике очки с овальными дымчатыми стеклами, отправился в рубку.

Яхта понемногу набирала ход.

Идя по коридору, заинтересованно поглядывал по сторонам: пластик, металл, серебристые синтетические коврики под ногами. Еще три каюты – две с крепкими металлическими дверями, наверное, Стаса и Диогена. А вот и лестница, ведущая в рубку. Поднявшись по ступенькам, тихонечко вошел. Защищенная колпаком из прозрачного пластика, она была герметична.

В одном из двух мягких вращающихся кресел возле пульта управления сидела Мерлин. Одной рукой она держала штурвал, а другой поправляла прическу. Под правым ухом я заметил родимое пятно величиной с копеечную монету.

На пульте зеленоватым светом мерцали несколько овальных датчиков. На одном, самом большом, медленно двигалась карта с красной яркой точкой. "Спутниковая навигация! – подумал я. – А как же мобильники, Интернет? Но какой смысл Мерли лгать?"

Почувствовав мое присутствие, девушка оглянулась. Ее лицо побледнело, в глазах промелькнул ужас, с приоткрытых уст сорвался не то крик, не то жалобный стон.

– Ну тебя к черту, Умник! Я уж подумала, что воскрес Бешенный. Как ты на него похож!… Да нет! Вроде и не очень… – воскликнула она с досадой и облегчением, буравя меня пронзительным взглядом.

– Так вот ты какой…

– Какой, мэм?

Рыжая насмешливо фыркнула и отвернулась к пульту. Я встал позади и положил руку ей на плечо.

Мерли, слегка вздрогнула, но не отстранилась, сделав вид, что не заметила. Через тонкую ткань почувствовал тепло женского тела, плавность изгибов, проступающую твердь ключицы. Дал волю фантазии, и она понеслась: представил спину, талию, небольшую, упругую грудь. Мысленно ощутил ее в своей ладони, рука скользила вниз на плоский животик с маленьким пупком, еще… еще дальше…

Проглотив полный рот набежавшей слюны, стряхнул наваждение. "Ну, признайся! К чему себе лгать! Она тебе нравится, и ты ее хочешь! Очень хочешь? Да – хочу!"

Сразу стало легче. Ведь ничего постыдного, неестественного в моем желании нет. Когда я последний раз спал с женщиной? И не припомню, а с той, которая бы меня страстно желала… – и вовсе никогда!

Думаю, что Мерлин прочла мои мысли.

– Умник, присядь рядом, – вполголоса сказала она, – ты меня отвлекаешь.

Кресло мягкое и удивительно удобное. Немного покатавшись из стороны в сторону, сосредоточился на пульте.

– Объясни, что, где и для чего.

– Вот этот прибор показывает скорость, топливо, масло, следующий – температуру. Вот ключ зажигания. Это – навигатор.

"Проболталась", – промелькнуло в сознании.

– Спутниковый?

– Да какой такой спутниковый? Опять твой бред! Локация по Главным Всемирным маякам.

– Всемирным маякам?

– Ты точно с Луны свалился или как ты его там называешь – со спутника Интернега… В мире десять Главных маяков, замкнутых в единую цепь. По локации определяется точка на карте. Да это знает каждый школьник.

"Так он же в вашу школу ходил, – огрызнулся про себя. – Интересно, когда произошло расслоение реальности"?

– Мерли, в каком университете ты училась?

Подозрительный взгляд неимоверных карих глаз.

– В Оксфорде…

"Опаньки! Англия есть, Оксфорд! Уже легче!"

– А факультет?

– Будешь много знать… Всего один год изучала право… Больше не спрашивай. Не отвечу. Вот привязался…

Упрямо надула губы. Теперь оставалось только глазеть на море. В рубке шум мотора почти не слышен. Яхта идет хорошо, весело догоняя и рассекая волны.

Небо затянула сплошная белесая пелена, только у горизонта, за который вот-вот скатится солнце, голубела узкая полоска. Там, где она сливалась с морем, вечерние лучи, преломляясь, играли всевозможными красками, среди которых преобладал фиолет.

– Скоро на воду опустится туман,… – вполголоса, как бы сама себе, сказала Мерли, – выставим габариты и все… – до утра. Ночью плыть опасно. Что-то я проголодалась, а как ты, Умник?

– Да уж, перекусить не мешает.

– Тогда спускайся вниз и сообрази чего-нибудь…

"Я? А почему бы и нет? Этикетки, маркировка могут рассказать о многом".

Спустя пять минут я уже внимательно исследовал камбуз: холодильник, электроплита, микроволновая печь (до нее, слава Богу, и здесь додумались!), шкаф с посудой, обеденный столик, четыре прикрепленные к полу стула с поднимающимися сиденьями. Все компактно, продумано, словно на кухне у радивого хозяина. Вокруг все тот же пластик кофе с молоком.

Вода в затемненном десятилитровом баке горлышком вниз с дозирующим устройством. Наклонившись, стал рассматривать этикетку: "Ледниковая слеза", разлито в Гренландии, гласила надпись на английском, русском, французском и испанском языках.

Стал вынимать продукты из холодильника: сыр с цветастой этикеткой "Ватерлоо", на ней Наполеон браво размахивал шпагой, производства Франции, сосиски "Бюргерские", сделано в Баварии, красная лососевая икра из России, фасованный бекон из Америки, масло и сливки из Голландии, две палки сырокопченой колбасы из Трансильвании, – вот тебе информация к размышлению. Так сказать – картина современного мира.

Взял в руки легкую, словно игрушечную сковороду с золотистым покрытием, включил электроплиту. Голландское масло и шесть яиц без маркировки быстро превратились в ароматную глазунью. Нарезал тонкими кусочками трансильванской колбаски и сыра с благородной голубой плесенью. Достал из деревянной хлебницы, упакованные каждый отдельно ломтики белого хлеба – мягкие, воздушные и чуть пахнущие корицей. Намазал их амстердамским маслом и русской икоркой. С нижней полки холодильника взял бананы с малюсенькими наклеечками "Brazil" и краснобокие яблоки.

И тут под микроволновкой увидел развернутый журнальный лист. Мигом отложив все, схватил этот кладезь информации, и присев на стул, жадно впился в него глазами.

"…В Российском содружестве наций торжественно отметили девяностолетие взятия Санкт-Петербурга Объединенной армией под началом Антона Ивановича Деникина… Подготовка к всенародному трауру стран, участвовавших в мировой войне… Заседание Всемирной организации содружества наций, посвященное контролю космических программ, тотальная прививка дельфинов от пандемии вирусной пневмонии… Москва, Вашингтон, Пекин и Лондон в нарушение международных конвенций вывели на околоземную орбиту несанкционированные космические аппараты… Мировая общественность против секретных разработок ядерного вооружения…"

– Что, Умник, увлекся? Знакомые буквы ищешь?

Не заметил, как в камбуз вошла рыжая.

– Ну и как, всем дельфинам прививки сделали? – спросил первое, что пришло на ум. Нужно было как-то переключиться, собраться с мыслями. От прочитанного голова шла кругом.

– Не вижу ничего смешного, – неправильно поняв мою растерянную улыбку, неожиданно резко оборвала Мерли. – За прошедшие годы их популяция сократилась почти вдвое, а ведь они, как дети, – беззащитные, добрые и очень… очень умные.

Я удивленно посмотрел ей в глаза. – "Вроде, говорит искренне. Странно, Мерлин и такие теплые чувства. Чуть слеза не набежала".

– Да я вовсе не против дельфинов. У нас тоже на них охота уже запрещена…

Спохватился: похоже, сболтнул что-то лишнее, абсолютно дикое по их меркам.

– Охота?… На дельфинов? – лицо девушки мигом покраснело, а носик возмущенно задрожал. – Да это все равно, что стрелять в ребенка! Где это "у вас"?

– Да ладно, Мерли, оставим.

– Нет, скажи… Это же надо до такого додуматься!

"Во дает! – подумал я. – У самой на миллион наркоты, светит пожизненное, а она – прививки дельфинам. Чего-то я здесь "не догоняю". Нужно быть осмотрительней".

– У нас – это у нас. Запрет существует уже давно. А сейчас разрабатываются программы поддержки.

Соврал и не покраснел. Учителя хорошие.

– Что? Только разрабатываются? – она презрительно скривилась… – Вы бы еще детей…

"Вот уж! Дались ей эти дети. Нашла, с кем сравнивать".

Неодобрительно взглянув на стол, отворила незаметную дверцу в стене. За ней находился довольно вместительный бар. Подумав немного, достала оттуда бутылку со знакомой по календарю этикеткой "Мерси Танго" и протянула мне.

Сделано во Франции. Пробка сплошь залита красным сургучом.

– Чего смотришь, будто раньше никогда не видел? Штопор там, в нижнем ящичке. Открывай, а я пока накрою стол. На тебя понадейся, останешься без ужина.

Пока я рассматривал штопор, с одной стороны молоточек в виде головы морского дракона, с другой – заостренный, закрученный спиралью стальной хвост, она суетилась возле стола. Нарезала желто-красный лимон, разложила по тарелкам глазунью, достала начатую коробку шоколадных конфет с интригующим названием "Клад". Каждая конфетка в виде сундучка.

Цитрусовый запах сливался с запахом корицы и сыра, щекотал ноздри. Проглотив полный рот слюны, неумело оббив сургуч, ввинтил хвост дракона в пробку и осторожненько вытянул ее. Налил в протянутые Мерли пузатые бокалы с кубиками льда янтарной тягучей ароматной жидкости.

"Интересно – тосты, звон хрусталя не забыты?"

– За что выпьем?

– Чтобы ни один гад никогда не стрелял в детей и дельфинов!

"Ну никак не успокоится. А что, от наркоты дети не страдают? Да Бог с ней. Не буду "дразнить гусей", нет, "гусынь".

– Принято! – поддержал тост.

Вино оказалось вермутом среднего пошиба. Увидев мою недовольную рожу, Мерли усмехнулась:

– Не нравится? Выбери сам. Там есть из чего.

Воспользовавшись ее советом, не колеблясь, выбрал привычный бренд – русскуюй водку "Smirnoff". Теперь мне она вреда не принесет. Иная биохимия, иные ферменты – все в пользу! Выпил залпом полфужера. Закрыл глаза, дожидаясь, пока жидкий огонь опустится в желудок. С шумом выдохнул воздух и отхватил сразу половину бутерброда с красной икрой.

– Теперь, Умник, совершенно понятно, что ты – русский! Только они могут лакать водку фужерами! Даже не разбавил! – безапелляционно заявила рыжая. – Кто б сказал, во век не поверила. А тут – сама видела!

"Ну, чем не визитная карточка!" – размышлял я, принимаясь за следующий бутерброд.

– А еще можешь? – Мерлин разглядывала меня, словно диковинного зверя.

– Только с вами, мэм! Только с вами.

– Нет уж, благодарю, Умник. Я со своей бутылочки, а ты со своей.

Кто бы спорил! Тем более, что опьянеть не удастся. Разве так – совсем чуть-чуть. Ничего не поделаешь – измененный цикл Кребса^[6]…

Выпил еще, закусил уже остывшей яичницей, бутербродами с колбасой и сыром.

Мерли раскраснелась, но язык не распускала, помалкивала.

Пытаясь не выказывать своей абсолютной неосведомленности, задавал вопросы, старался больше узнать о той реальности, куда меня забросил проходимец Горио…

– Мерли! Расскажи, что сейчас творится в мире… Я долго болел и много чего пропустил.

В ответ – недоверчивый, испытующий взгляд карих глаз.

– Слушай, а ты не из психушки ли сбежал?

"А это вариант? Можно приплести и частичную потерю памяти". Потупив взор, продолжал молча жевать.

– Угадала? Ты – псих? – не унималась собеседница.

– Меня пристроили туда по ошибке и три года пичкали всякой дрянью,… терзали электрошоками.

"Насчет последних я, наверно, "загнул" все-таки зря. Поздно спохватился!"

– Так ты, значит, буйный? А может, и вовсе серийный убийца? Электрошок применяют только к ним…

– Да тихий я, тихий! – увидев испуганные глаза девушки, попытался как-то успокоить ее.

– Да куда уж тише! Четверых ухлопал и глазом не моргнул!

– Ой! Кто бы говорил! Тоже мне, нашлась пай-девочка! – перешел я в наступление. – Тебя же дуреху и спасал. Где бы ты сейчас была, не подвернись вот такой "буйный". Давай, лучше рассказывай, о чем прошу.

Рыжая недовольно передернула плечами, но, похоже, чуть успокоилась: видимо, мои аргументы оказались убедительными. Встала, включила электрочайник и уже достаточно миролюбиво спросила:

– Кофе или чай?

– Чай и покрепче.

– Ну, так что же тебе рассказать, псих несчастный?

– Ну, хотя бы… политическое устройство мира.

– Странный как для психа вопрос… Ну да ладно. Мир поделен на десять больших группировок-конфедераций, входящих в так называемое Содружество наций: Британское, Евразийское, Исламское, Индийское, Африканское, Южноамериканское, Североамериканское, Китайское, Российское и Японо-Австралийское. Каждая конфедерация имеет свое правительство, армию, валюту. Существует и совещательный орган – Объединенное содружество наций. Ежегодно в нем председательствует кто-то из Большой Десятки. На самом деле пользы от него немного – больше споров и ругани, чем дела…

Позвоночник пронзила дикая боль. Я дернулся, словно жук, проткнутый тонкой иглой коллекционера. На лбу мгновенно выступил пот, ноги и руки предательски задрожали.

– Погоди, Мерли,… погоди. Потом доскажешь, сейчас мне нужно отлежаться: понимаешь, последствия электрошоков… Стану кричать, не пугайся. Часа через три-четыре отпустит. Я пока закроюсь в каюте Диогена, ладно?…

– Попади туда вначале! – фыркнула Мерли. – У меня не получилось. Но ты ведь у нас Умник…

Да, действительно не дурак! С помощью конфискованного у Диогена ключа легко проник в его апартаменты. Закрыл изнутри дверь, бессильно рухнул на койку. Сейчас начнется…

Словно услышав мои слова, невидимый демон, злобно хихикая, стал медленно вворачивать в затылок саморез…

* * *

А может, и не демон вовсе, а огромный мохнатый паук, жаливший еще на Земле. Пробрался, гад, за мной, чтобы мучить и здесь…

Нужно как можно дольше попытаться сохранить сознание – потом будет легче. И помнить… помнить, что ничего страшного не происходит – всего лишь нейро-гуморально-физиологические процессы.^[7] Активируется новое ядро в ретикулярной формации,^[8] возрождаются или создаются центробежные и центростремительные нервные пути^[9] в передних и задних рогах спинного мозга. Все предельно просто… и ясно… А видения, образы, галлюцинации – лишь побочная реакция возмущенной коры.

Но всякий раз почему-то начинается с самого гадкого и мерзкого. Того, о чем хочется забыть и никогда больше не вспоминать…

Не прикасаться к гнойному нарыву,… не прикасаться…

Унизительный животный страх, появлявшийся, словно джин из бутылки, при виде рыжего Валерки, жестоко избившего меня, десятилетнего мальчишку на замерзшем пруду и заставившего есть оплеванный им грязный снег. Необъяснимая пустота и равнодушие в день внезапной смерти отца… Грустные глаза и слезы матери, поймавшей мою руку в стареньком потертом кошельке… Мертвая деревня, где по данным разведки должны быть лишь террористы. И вновь страх – на этот раз при виде струи крови, бьющей из случайно поврежденной при операции аорты. Упреки и проклятия Марины, попавшейся "на горячем"… Лица коллег, узнавших о положительном тесте на ВИЧ…

Новая волна боли обжигает затылок и позвоночник, заставляет разжать стиснутые зубы. Крик неудержимо рвется наружу, из прокушенных губ стекают капли крови.

Но даже Ее Величество Боль не всемогуща и не вечна. На смену ей придет забытье, ну а потом, потом все начнется с тумана, леденящего ноги в старенькой беседке санатория "Лесная отрада".

Я почему-то всегда думал, что смерть придет за мной в образе Снежной Королевы – заморозит ледяным дыханием, намертво скует члены, а потом, как бы в награду, подарит забвенье и вечный покой.

Но совсем не ожидал, что воскресну в таком странном месте: где нет ни света, ни тьмы, ни холода, ни жары, ни будущего, ни прошлого. Лишь одно замерзшее, растянувшееся на века мгновение.

Словно куколка в тесном коконе… Дурман наркотического сна… Неясные, будто тени, эфемерные и нестойкие образы…

Самосознание и тело мне вернули боль и жажда. Они мучают и сейчас. Думал, не вынесу, не переживу…

Тогда же впервые появился и старик, которого позже я "окрестил" – Горио. Разорвал кокон, вернул восприятие реальности. Без труда представляю изрезанное глубокими морщинами лицо, перечеркнутую грубым старым шрамом пустую глазницу, горящий огнем безумия черный ввалившийся глаз, лысый череп, седую торчащую клочками бороду, крючкообразный нос и длиннющие серо-белые брови. А также кажущиеся несуразно большими, поросшие седыми волосками уши с бугорками вверху и синеватыми мясистыми мочками.

– Где я?

Хрип, стон, шепот? Не знаю, – сказал или подумал: пить. Дайте пить!

– Хе-хе, – трезубая гримаса старческой улыбки. – Хе-хе. В отстойничке, милок… Но ты держись… держись… Чую, нутром чую – выкарабкаешься. Маленько отоспишься, и выдерну на белый свет… Хе… Яблони в цвету… На, глотни ключевой водицы,… глядишь, полегчает.

Следующий раз я проснулся в обычной, "человеческой", постели с мягкой подушкой, белыми хрустящими накрахмаленными простынями в небольшой комнатке, возле кровати стояла деревянная тумбочка с глиняным горшком вместо вазы. В нем красовались и головокружительно пахли три веточки яблони с распустившимися розоватыми цветами.

Большое окно широко распахнуто. Сквозь него ко мне в гости пожаловал благоухающий ароматами майского сада теплый вешний ветерок. Игриво шевелил простыни, обдувал мое чело, гладил и ласкал, как любящая мать малое дитя. Я вдруг ощутил себя двенадцатилетним пацаном в гостях у тетки. Матушка частенько возила меня к ней под Ярославль на майские праздники, в старенький деревянный домик, спрятавшийся среди яблоневого сада.

Сейчас в окно ворвутся звуки любимого марша:

Я босиком выскочу на порог и увижу белый, словно усыпанный снегом, сад, пронзительно голубое майское небо. Вдохну чистый сладкий вешний воздух. Потом тетка нальет мне большую железную кружку парного молока, даст ломоть еще теплого пахучего хлеба с хрустящей, чуть поджаристой коркой, включит черно-белый телевизор "Березка". Загорится голубой экран, а там… там… радостные лица, смех, тысячеголосый рокот толпы. Красные знамена, коммунисты, интернационалисты… Обращение Генерального секретаря ЦК КПСС к советскому народу…

Лишь многим позже пойму, что величайший в мире обман стал трагедией миллионов… Но это случится уже потом… Тогда же я был, пожалуй, самым счастливым человеком в мире.

Опершись на руки, сел в постели. Затошнило. Потемнело в глазах, но лишь на мгновенье. Потихоньку встал, чуть пошатываясь, подошел к двери. Отворил – за ней… яблоневым цветом бушевал май, но вместо тетки, несущей молоко, увидел импозантную фигуру старика, из прошлого сна. В потрепанной толстовке, полотняных портках и лаптях он сидел на деревянной скамье у порога. Заметив меня, жутковато улыбнулся.

– Хе-хе… Чего глазеешь, аль не признал старика… привратника?… Хе-хе. Ничего, милок, что гол, как сокол, – все в этот мир так приходим… Ступай ко мне да садись рядышком, погуторим. Не так часто тут живую душу-то встретишь…

Только сейчас я обратил внимание, что наг. Но смысла "комплексовать" по этому поводу не видел, а потому подошел и уселся рядом.

– Вижу невтерпеж… – спрашивай, чего хотел.

– Я умер?

– Ну, это… хе-хе… с какой стороны поглядеть. Для прежней жизни, для родненьких своих – так уж это точно. С другой – здоров, как никогда. Больше того – о хворях навек позабудешь. Первым всегда нуклеаризируется ядро стабильности гомеостаза и регенерации.^[10]

Последняя фраза привратника резанула ухо диссонансом с его прежней манерой речи.

– Рот чего разинул? Думал: коль старик в лаптях, так и вовсе дурак? Э не, милок! Здесь все по-иному.

– Где это – здесь?

– Я же говорил – в отстойнике. Сюда астальды загоняют заблудшие душонки. Ну, скажем, не души, а самих мертвяков, или почти мертвяков, на регенерацию. Глядишь, кто и выживет. Тогда запускают нуклеаризацию. Уж не знаю как… то ли дрессированные вирусы, то ли препарат какой, то ли точечное облучение ранее немых зон мозга… Ну чего смотришь? Чай в университетах учился. Кем был в прошлой жизни?

– Врач… хирург…

– Ага, лекарь, значит, костоправ… Может, это тебе и есть… наказание за прошлые грешки, а может, и в награду, хе-хе, – это опять-таки как посмотреть. Хошь не хошь, но теперече ты не человек…

Мне и так было несладко, а от таких речей и вовсе "поплохело". Земля, дрогнув, ушла из под ног, голова пошла кругом…

– Как не человек? А кто же? – спросил, ухватившись за скамью.

– А кто его знает… У астальдов поспрошай… Может, чего и скажут.

– У каких астальдов?

И вновь жуткая трехзубая ухмылка. Будто и не слышал моего вопроса.

– Понимаешь, милок, Господь сотворил человека по своему образу и подобию. Вникаешь аль нет в суть сего? Поусердствуй маленько, вразумей.

– Ну слыхал от попов… Чего тут разуметь?

– Слыхал да не понял. Как и все вы, глупые человеки… От-крой уши да убогий умишко: ПО СВОЕМУ ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ сотворил, да вот только мозгов открыл вам толику малую… Знаешь, сколько?

– Да, человек использует около 5 процентов.

– То-то и оно! Как думаешь, почему?

– Ну…

– Вот тебе и ну! Баранки гну! Поднатужся, милок.

– Чтобы человек не приблизился к Богу?

– Хе-хе-хе… К Богу, говоришь, дурья твоя башка! Хе-хе-хе…

Он смахнул застывшую черный глаз слезу.

– Хе-хе-хе,… уморил старика, до слез уморил. Ох, не к Богу, лекарь. Ох, не к Богу!

Несоответствие внешности собеседника вычурности его речи, несуществующий в природе черный цвет его глаз окончательно сбили меня с толку. В голову невольно пришла дикая, почти безумная мысль. Старик легко ее прочел, и это привело его в неописуемый восторг. Всплеснул руками, стал теребить себя за бороду, хлопать ладошками о колени.

– Да Бог с тобой, лекарь! Это же надо! Чего удумал… При-вратник я. Понимаешь? – при-врат-ник. Нужно же кому-то здесь встречать вашего брата. Приглядывать да учить уму-разуму. Вот и приставили астальды, а уж те… те действительно на короткой ноге…

С кем загадочные астальды на короткой ноге, я так и не узнал. Будто что-то услышав, Горио моментально изменился в лице, нахмурился, стал серьезным.

– Заболтался с тобой… Недосуг мне,… пора… – проворчал он, поднимаясь. Я – вслед за ним.

Ростом старика Бог не обидел – на добрую голову выше меня, шире в кости. От него вдруг повеяло "космическим" холодом, да так сильно, что я сразу ощутил, насколько мы далеки. Оглядев меня единственным глазом с головы до ног и неопределенно хмыкнув, прежде чем войти в дом сказал:

– Поживи пока здесь, осмотрись. Харчи и одежонка найдутся… случись свободная минутка – заскочу, лекарь…

Из домика Горио словно испарился. Его не было ни в спальне, ни в рабочем кабинете с малюсенькой библиотекой, ни в кухне, ни в туалете, ни в ванной комнате. Я понял: искать бессмысленно, точно так же, как пытаться выйти за пределы цветущего сада. Проверил догадку. Точно! Невидимая стена надежно отгородила меня от остального мира. Все та же ячейка, кокон, только теперь чуть побольше. Узнать что-то новое до появления привратника вряд ли удастся. Ведь не случайно в доме нет ни телевизора, ни радио, ни даже простеньких настенных часов.

Зато на дворе светило красно солнышко, а ночь своевременно сменяла день. Стихал ветерок, заметно свежело. На небе когда не было туч, сияли привычные созвездия и проходила свой путь растущая Луна.

Готовил на газовой плите. Жаловаться на рацион не приходилось: вермишель, гречка, рис, – все в пластиковых коробках с притертыми крышками. Картофель, морковь, капуста, лук, чеснок, яйца, мясное и рыбное филе, даже красная и черная икра – в холодильнике. Черный и зеленый чай, ароматный мелкомолотый кофе – в стеклянных банках. Вода из крана, словно родниковая – чистая, холодная, вкусная. Ну что еще нужно? Разве только хлеб! Но вместо него – галетное печенье.

Та же история с одеждой: хлопчатобумажные трусы, футболки, носки появлялись в шкафчике по мере необходимости. Полюбившийся мне шерстяной спортивный костюм "a ля adidas", слава Богу, "не трогали", так же как и легкие кожаные сандалии. Казалось, что все необходимое синтезируется благодаря специально разработанной программе.

С уборкой и стиркой проблем не возникало. Пыль в моем скромном жилище не появлялась, а отходы и грязное белье исчезали сами собой.

В кабинете я нашел небольшое собрание мировой классики. Томики Пушкина, Лермонтова, Шевченко, Бальзака, Золя, Толстого, прижавшись политурами, словно братья-близнецы, стояли на полках.

Поскучав денек и обследовав свой ограниченный мирок, решил заняться самообразованием. Зашел в кабинет, устроился в мягком велюровом кресле, задрал ноги на деревянный столик, пробежал глазами по книгам. Может, бутафория? Решил достать томик Льва Толстого. С трудом, как бы нехотя, он поддался – "Анна Каренина". В прошлой жизни я не раз пытался этот роман прочесть, но так и не сдюжил. То ли склад ума не тот, то ли интеллекта не хватало. Не знаю. А может, – желания и свободного времени. Зато теперь их в избытке.

Пролистнул страницу, другую: "Все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастна по-своему…" – и вдруг, нахлынули воспоминания. Попытался их стряхнуть – да куда там! Липнут, как грязь, мажут, как деготь…

Жуткие ночи одиночества и тоски, когда ее призрак смотрел на меня из каждого угла темной, ставшей вдруг мертвой и чужой комнаты. А ведь я узнавал ее по стуку каблучков еще на первом этаже. Как звонко они отзывались в моей душе! Стучали в унисон с моим сердцем! Замирая, ждал, когда ключ прикоснется к замку и войдет ОНА. Принесет – свет, тепло и радость… Родной тембр голоса, неповторимый разрез зеленых глаз, жар любимого тела, спокойное дыхание в ночи… Моя любовь…

Нет! Нет! И еще раз нет! Пришли тоска, печаль, душевная боль и дикая депрессия. Тогда черный мохнатый паук в первый раз вонзил в сердце ядовитое жало, а после того как я случайно застал ее с любовником – паук уже не уходил. Терзал мое сердце, как орел печень Прометея.

Так ли уж несчастлива по-своему? Нет, уважаемый Лев Николаевич, разрешите с вами не согласиться. Кто этот кошмар прошел, поймут меня и поддержат… Ночь без сна, день без света, жизнь без смысла…

В течение недели в моем маленьком мирке ничего не менялось, а потом вдруг разразилась гроза. Да еще какая!

Услыхав первые раскаты, я выскочил на крыльцо и задохнулся от восторга. Синие с красноватым оттенком тучи затянули небо. Многослойные, тяжелые – они наплывали друг на друга, озаряясь отблесками далеких молний, глухо роптали отзвуками грома.

"Гром! Грянул майский гром!" – прошептали губы. Люблю майские грозы, когда от миллионов падающих с небес капель вскипают лужи, воздух пропитан озоном, а по мостовым бегут мутные ручьи. Они отмывают город, а вместе с ним и… душу: от грязи, скверны, лжи. От старых, залежавшихся прошлогодним снегом в дальних уголках обид.

Но вместо дождя в мой тихий мирок прилетел шквал, нет – буря! В цветущий сад ворвался ветер-убийца. Безжалостно гнул деревья, поднял, закружил метель яблоневого цвета. Сразу потемнело. Небеса вдруг разверзлись, раскололись, рассеченные яркой вспышкой молнии, с грохотом обрушились струями воды и града. Ветер, подхватив их, стал швырять в лицо.

Я невольно сделал шаг назад: вначале показалось, что ударился спиной о косяк двери. Резкая боль обожгла позвоночник, затылок. Мир перед глазами поплыл. Листки яблони, капли воды и крупицы льда жалили, словно осы.

Стиснув зубы, чтобы не закричать, захлопнул дверь, будто надеялся, что боль останется за ней… Быстрее… быстрее… – упасть на кровать… все-таки дошел…

Видения… Самые грязные и мерзкие, как ушат дерьма, вы-плеснулись в лицо. Смешались с болью и кровью из прокушенных губ, с криком и стоном.

Бесконечно,… бесконечно,… нестерпимо долго… И лишь затем, когда казалось – все! конец! – пришло спасительное забытье…

– Ну, милок, давай! Держись! – сквозь набатный звон пробивается голос привратника. – Надо же! Последующие нуклеа-ризации как правило протекают легче! А у лекаря наоборот. Держись, милок, держись! Ты должен только сам! Никто не поможет! Никто! Ну вот, молодец! Хе… яблони в цвету!

Туман чуть рассеялся. Вижу его встревоженное лицо. Все-таки переживал мерзавец, а старался казаться равнодушным. На душе потеплело. Хоть кому-то не безразличен! Стало легче. Попытался улыбнуться. Представляю, что получилось!

– Ну слава Богу! Христос терпел и нам велел, – беззубая старческая ухмылка на сей раз показалась мне доброй.

– Да что же это такое? – не то простонал, не то прохрипел я, сплевывая тягучую кровавую слюну. С неимоверным трудом поднял руку, вытер пересохшие бесчувственные губы.

– Нуклеаризация, милок, нуклеаризация! Чай должен разуметь. За все в жизни надобно платить. За все… Хе-хе-хе…

– За что за все?… Тьфу, твою мать…

– У тебя, костоправ, активизировалось новое ядро в ретикулярной формации, сформировались недостающие аксоны^[11] и мозг их принял. Слышишь – принял, а не отверг!

"Чай", "милок", "разуметь" и "нуклеаризация", "ретикулярная формация", "аксоны". Бред какой-то!

– И что теперь?…

– Тепериче? Хе-хе… Тепериче ты еще большая нелюдь… И с каждым разом будешь становиться все больше и больше.

Я непонимающе смотрел в хитро прищуренный глаз, а привратник тем временем продолжал:

– Открываются новые ядра и проводящие нервные пути. Как правило, нечетные – физиология, четные – экстрасенсорика. Но на самом деле все намного сложней: они, словно ручейки, сливаются в единую реку. Существует закономерность: первым инициируется ядро гомеостаза и регенерации, вторым – языковое и адаптационное, третьим… ну да ладно, придет время – узнаешь.

– Все равно не дошло! Пить хочу!

– А еще лекарь! Стыдобушка. Разъяснять надобно, словно малому дитяти. Чай в университетах учился. Портки протирал.

"Опять он за свое! – раздраженно думал я, опустошая стакан за стаканом. – К чему вся эта клоунада? И без того тошно".

– …Да ладно, это я так, по-стариковски… По-простому, тепериче твой организм сам очистит сосуды, сердце, печень и почки, уберет все ненужное, излечит хвори. А случись какая рана – быстро зарастит. Вестимо, ежели голову не сымут или сердце не вынут! Но то уже твоя забота, соколик. Как правило, ваш брат отдает Богу душу во время первой нуклеаризации. А ты, милок, – во второй. Чудно… – ведь одно ядро уже активировано.

– Она-то, что дала, вторая? – спросил, подыгрывая при-вратнику.

– Быстро учиться, разуметь чужие языки и письмо станешь и еще кой-чего…

– Ну а третья?

– Э, милок, погодь, не спеши. Ты ее сначала, поди, переживи…

– А ждать-то, сколько?

– Первые три идут быстро, а там – у кого как, бывает, вообще не наступают. Поэтому в отстойничке держат до трех, а потом…

– Что потом?

– Суп с котом… Хе-хе… Тьфу на тебя! Вечно заболтаешь! Заморочишь голову старику… – проворчал, гад, и был таков…

Зато моя резервация весьма и весьма расширилась. Это я понял, когда после завтрака вышел в сад. С наслаждением потянулся, по-богатырски расправил плечи. Самочувствие – дай Бог каждому, аппетит зверский. Не верится даже, что вчера пережил кошмар нуклеаризации. Видать, насчет "гомеостаза" проходимец Горио не лгал. Осмотревшись, затаил дыхание: яблоневый цвет, устилая землю бело-розовым ковром, лежал под ногами. Деревья с зеленеющими листочками смотрелись сиротливо, словно невесты, сбросившие подвенечный наряд и убиравшие мусор после вчерашнего разгула гостей. В заборе увидел приоткрытую калитку, раньше ее там не было. От дуновения ветерка она поскрипывала поржавевшими петлями, будто приглашала прогуляться.

Сердце встревоженно екнуло: "Неужели свобода? Ну да, размечтался! Клетка стала чуть побольше. Что ж, и на том спасибо!"

Медленно, сдерживая нетерпение, прошел дорожкой между деревьями, беспрепятственно миновал ранее непреодолимую границу. Возле калитки остановился – кто знает, что там за ней.

А за ней – узенькая тропинка вьется змейкой по склону холма, спускается в низину, к скрытой в утренней дымке реке. Вдали, за лесом, виднеются хибарки. Хотя, может, все это мне только кажется.

Ступил на тропу. Еле удержался на ногах. После ливня глина размокла, скользила и чавкала под ногами, пыталась стянуть сандалии. Перебрался на травку. Здесь идти полегче, зато штаны сразу намокли до колен, липли к ногам.

Из-за белесой кромки туч робко выглянуло солнце, словно боялось повторения вчерашнего буйства стихии. Но, убедившись, что ему ничего не грозит, и лучезарно улыбнувшись, продолжило свой путь по небу.

Стараясь не шлепнуться, осторожно начал спускаться вниз. Слушал утренние трели соловья, вдыхал полной грудью сладкий майский воздух, любовался благосклонно кивавшими вслед фиолетовыми колокольчиками.

Вышел к обрывистому берегу реки. Быстрое течение крутит-вертит водовороты, несет в мутных потоках мелкий мусор и столь безжалостно сорванный вчерашней бурей вешний цвет. Другой пологий берег, желтеющий песчаной отмелью, будто устыдившись наготы, прикрылся призрачной вуалью тумана. Горстью серебряных монет сверкнула мелкая рыбешка, в страхе бегущая от голодного судака. Вот и он сам полосатой торпедой промчался вслед. "Хорош! Красавец! Кило два-три… – таких не лавливал уже лет двадцать. Сердце учащенно забилось. Вот бы сейчас мой спиннинг… да маленьким воблером вдоль по перекату. Ох не утерпел бы зубатый! Как пить дать – не утерпел!

Да в своем ли я уме?!! Каких двадцать лет?! Какой воблерочек? Ведь я не на Земле! Да и не человек вовсе! Если верить беззубому вечно хихикающему привратнику – нелюдь, дожидающийся третьей нуклеаризации. Только зачем? С какой целью меня мучают проклятые астальды. Умереть и то не смог по-людски!"

В сердцах сплюнул в воду. Пошел вдоль берега к темнеющей кромке леса. "А что если сейчас возьму да утоплюсь? – закралась шальная мыслишка. – Что астальды станут делать? Дадут умереть или нет?"

Но я-то знал, что никогда так не поступлю. "Мы еще поборемся! Посмотрим кто кого. Хотя, перед кем пыжусь? И так ясно, как Божий день".

У поворота реки берег более полог. Вышел на косу, песок здесь крупный, чистый. Не удержался, набрал немного, разгладил пальцем, стал рассматривать: белые прозрачные кристаллики кварца, светло-желтые и золотистые крупинки-песчинки. Размахнувшись, швырнул их в воду. Омыл руки. Холодная! Зачерпнул в пригоршню, плеснул в лицо. От удовольствия фыркнул.

Чуть выше по течению небольшой ручеек, стекая с холма, впадает в реку. Здесь, в мутной от глины водице скопилась масса мелкой рыбешки, привлекающей хищника. То и дело слышны всплески и чавканье жирующего окуня.

По ту сторону ручья – лес, сваленные бобрами деревья.

Разогнавшись, попытался перепрыгнуть, но ударился о невидимую преграду.

"Ну вот и все! Граница моей резервации! Черти б их подрали!" – подумал зло, потирая ушибленное колено.

Но делать нечего. Постояв немного, уныло побрел обратно. Хорошее настроение мигом испарилось, будто и не было вовсе. Незаметно вернулся к обрыву.

Припекавшее солнышко быстро изгнало остатки тумана. Теперь прекрасно виден противоположный берег. Послышалось мычание и топот копыт. Вначале не поверил ушам, но, прислушавшись, убедился – коровы. Стадо гонят на водопой. А где коровы – там и люди!

Потрогал густо заросшие жесткой щетиной щеки, бородку. "Н-да! А ведь бритва-то в ванной была… Одноразовый станок. Сегодня обязательно побреюсь".

А вот и стадо. Животные низкорослые, неказистые, не слишком ухоженные. Коров пасли три подростка, лет двенадцати от роду. Пока животные, зайдя в воду, громко фыркали, пили, пацаны, сбросив полотняные портки и рубахи, весело плескались в реке. Один подплыл совсем близко к моему берегу. Я закричал, замахал руками – напрасно! Меня не слышали и не видели. Наши миры не пересекались.

Вернувшись во двор, уселся на скамью, стал тупо разглядывать грязные ноги. Впервые после "воскрешения" захотелось выпить водки и закурить. Одиночество вдруг тяжкой ношей легло на плечи. Только желания мои, беды особо никого не интересовали.

Почти две недели я гулял по расширившейся резервации, загорал, купался. Иногда, сидя на краю обрыва и свесив ноги вниз, наблюдал миниатюры сельской жизни.

Когда появилась тянущая боль в позвоночнике – не испугался, а скорее обрадовался. Если верить Горио, после третьей нуклеаризации меня отсюда заберут. Хотя не факт, что будет лучше…

В этот раз все прошло намного легче. Боль, кошмары и видения трепали крепко, но до критического состояния не довели. Наверно, потому и привратник явился лишь на следующий день.

Я лежал у обрыва, переваривал жареный картофель с кусками сочной свинины, гренки, яблочный сок и бездумно глядел в воду, ковыряя соломинкой в зубах.

– Вылеживаешься, лекарь? Хе-хе… Небось, косточки-то еще ломит?

Горио сидел рядышком и, посмеиваясь, иронически поглядывал в мою сторону. Сейчас он был похож не на старика-привратника, а скорее на злопакостного демона, замышляющего очередную каверзу. Как никогда ранее бросались в глаза багровый шрам, поросшие седыми волосками бугорки на ушах, синеватые мясистые мочки. Единственный глаз ехидно прищурен, а губы плотно сжаты.

Я, молча отмахнувшись, и без тебя, мол, тошно, – устало сомкнул веки.

– Ну-ну,… милок,… опочинь… маленько…

…Она беззвучно подкралась сзади, закрыла мне глаза мягкими, нежными, пахнущими мятой ладошками. Губы, чуть коснувшись уха, едва слышно прошептали: "Не оборачивайся!" Затем скользнули по шее, плечам. Я чувствовал, как девушка прижалась ко мне дрожащим телом: упругой грудью, животиком, бедрами. Ласковые пальцы перебирали, теребили волосы, гладили по голове, скользили по щекам, спустились на плечи. Я целиком отдался их власти, замер от наслаждения, боялся неосторожным движением спугнуть фею, лишиться чудесных мгновений ласки неизвестной женщины.

Потом вдруг неожиданно разрыдался. Вначале на глаза навернулась пара скупых слезинок, проложивших путь остальным, сбегавшим все быстрее и быстрее, и, наконец, хлынувшим полноводными ручьями. Они как бы отмывали мою душу, неудавшуюся жизнь, любовь и смерть.

…Проснулся весь мокрый от слез. Прохвоста Горио давным-давно и след простыл. На душе хоть и паскудно, новсе-таки полегче. Чувство одиночества и безысходности чуть отступило. "Думаю, что без проделок привратника тут не обошлось. Не целясь – в яблочко! Дать бы скотине в морду…"

Дожидаться такой возможности пришлось долгонько. За это время я все-таки осилил "Анну Каренину", пару томиков "Человеческой комедии", перечитал "Войну миров" и "Человека-невидимку" – ведь в какой-то мере я был им сам.

На своей шкуре прочувствовал, что значит "стабильность гомеостаза". – Самочувствие великолепное, напрочь позабыты головные и коронарные боли. Зрение и слух усилились многократно. Грибок с ногтей больших пальцев на ногах бесследно исчез. Аппетит прекрасный, сон глубокий. И все-таки, душевного покоя нет! Тяготят одиночество и тишина. Хотя бы кошку или собаку, все же веселей. У Робинзона и то был попугай – можно поговорить. Оставалось ждать привратника.

В этот раз Горио явился ко мне на кухню, когда я готовил обед.

– Так, так, милок, раздобрел. Хе-хе. Округлился, посвежел…

– Что, пора меня слопать?

– Ну почему сразу слопать? Глядишь, сгодишься и для иных потребностей астальдам.

– Для каких это иных? – я так и застыл со сковородкой в руке. Уж очень мне не понравился намек привратника. Похоже, это его только развеселило:

– Хе-хе,… чего удумал, проказник. Я-то со своим старым умишком совсем об ином! Хе-хе…

Укоризненно погрозил указательным пальцем с длинным не очень чистым ногтем.

– Скажи, привратник, честно, сон у обрыва твоя работа?

– Мы сновидениями не балуем, не наша парафия. Мы больше по иной части… Да и тебе, костоправ, теперече не об снах думать надобно… – об другом. Ой, милок, совсем об другом…

"Точно он! Хоть, гад, и не признается…"

Решил пока предложенную наживку не заглатывать. Поставил сковороду на плиту. Отрезал кусок масла, дождался пока он растопится и разбил три яйца.

– Что же мне дала эта третья нуклеаризация? Или секрет?

Привратник буравил меня взглядом.

– Третья, говоришь?… Нет, не секрет. – Гуморально-энзимная,^[12] милок, то бишь – гормоны твои, ферменты…

– Ну и что из того?…

– Плохо, костоправ, ты, видать, учился,… небось, все по девкам бегал.

– Да ни по каким девкам не бегал! – на этот раз возмутился искренне.

– Чего всполошился, это я так, по-стариковски, гляди на сковороду, а то яйца пригорят.

Пока я управлялся с глазуньей и гренками, Горио терпеливо учил меня уму-разуму.

– Я тебе уже рассказывал, милок, что каждое возродившееся ядро со своими аксонами существует не само по себе, а вплетается в сложную систему мозговых связей и синапсов.^[13] Они, словно ручейки, вливаются в реку и готовят почву для возрождения следующих. А без гормонов и ферментов дальше…

Увидев, как я за обе щеки уплетаю глазунью, безнадежно махнул рукой: мол, что с тобой говорить!

– …Дальше – зась… Лопать сможешь все, все что угодно, костоправ. Все подряд. Хе-хе… Сам увидишь,… если успеешь…

– Хватит пугать, говори, зачем пришел!

– А ты, милок, язычок-то свой попридержи да и носик не морщи. Чай, уже совсем скоро астальды заберут нашего мальчика… Тогда помянешь старика. Опыты станут над тобой делать, а то и вовсе…

Тут я поперхнулся бужениной. Аппетит мигом исчез.

– Кха-кха,… – кусок застрял в горле – ни туда ни сюда, – Кха…, что значит "вовсе"?

– Может, кому приглянется твое тело, мозг… Да мало ли что…

Старик если и врал, то весьма убедительно, подобная перспектива не радовала, скажу больше – пугала.

– И что же мне теперь делать?

– А драпать, милок! Что есть силы – драпать! Глядишь, пока хватятся, погуляешь на волюшке. А ежели захотят найти – отыщут… По молекулярно-генному поиску. Достанут, где бы ни был. Уж поверь мне, старику. Но дело это хлопотное, непростое. Да и хватятся не сразу. Глядишь, годков триста и побегаешь…

– С… сколько? – не поверил я своим ушам. Думал, – ослышался.

– Ну, триста-пятьсот, как повезет, ежели конечно голову на плаху не подсунешь. Ведь не зря же муки принимал…

От неожиданных перспектив голова пошла кругом. Облизал пересохшие губы. Язык слушался плохо.

– А с…сбежать-то… как? Границы хоть и невидимы, но пройти не могу.

– Миновать кордоны несложно. Только куда угодишь – не ведаю…

– Как это "не ведаю"?

– А вот так, костоправ. Все реальности, окромя некоторых, – человеческие. Цивилизации однотипны, временная константа стабильна. Только расслоение произошло на различном уровне. Что же касается перманентного сохранения биомассы^[14] – уж как-нибудь соблюдем. Чай, не совсем дурни.

"Ну не может, гад, без своих штучек! – злился, совершенно замороченный привратником. – Видать, ему это доставляет немалое удовольствие. Вон как блестит черный глаз…"

Я верил и не верил. Чувствовал: что-то здесь не так!

– Дельце-то плевое… Хе-хе… Готов, милок?

– Что? Прямо так, сразу?

– А чего тянуть?

Горио длинным ногтем указательного пальца нацарапал на стене дверь. Прищурив глаз, пнул ее ногой. Та, скрипнув на невидимых петлях, с треском распахнулась. Перед моим взором предстала сплошная, до черноты, темнота. Повеяло могильным холодом. Невольно поежившись, я отступил назад. На душе скребли кошки сомнения. Инстинкт самосохранения вопил: "Нет уж! Останься лучше здесь, пропадешь!"

– Ну вот и все, милок, ступай. Али струхнул – все же к черту в зубы… Хе-хе… Хотел сказать – на опыты астальдам?

Я подумал, что при желании привратник мог убить меня уже тысячу раз, но в самые тяжкие моменты был рядом, помогал. Да и в зубы к чертям, то бишь астальдам, лезть совершенно не хотелось.

"Да будь что будет!" – и шагнул в темноту.

Нутро перевернулось вверх тормашками, из глаз брызнул сноп искр, желудок жалобно сжался, готовый извергнуть все съеденное.

– …Твою мать! – только успел сказать… и очутился – в гробу.

В черном бумажном костюме на голое тело, вместо рубахи белая манишка, засохшая роза в петлице, монета во рту и… босой. Рядом на скамье лежала крышка с золотистым вензелем и траурными лентами. Вокруг царили сырость, затхлость и полумрак. На стенах тускло коптили масляные светильники, отгоняли тьму в дальние углы склепа.

Выплюнув монету и услышав, как она зазвенела по каменному полу, подумал: "Всю эту мерзость чертов привратник на-звал не иначе, как "хе-хе… перманентным сохранением биомассы". Ишь чего удумал "проказник", астальда ему в ребро! Хорошо, хоть родственники усопшего пока не беспокоят. Сбежал называется. Упаковали довольно-таки плотненько. На жилплощади явно экономили. Жлобы!"

Взявшись за стенки гроба, попытался сесть. Куда там! Еще и привязали. Наверное, родственники боялись, чтобы не сбежал. "А ведь сбегу!" – думал, разглядывая предназначенную для упокоения нишу в стене.

Напряг мышцы. Негодующе затрещало дно, скобы выскочили, путы лопнули, и я сел. Похоже, пролежал немало. Пошевелил занемевшими пальцами ног. "Ну что за дурацкая манера вязать покойников? Неужто так часто бегают?"

Дождался, пока кровообращение восстановится, исчезнут колющие "мурашки", вылез. Ноги холодил каменный пол склепа.

"У нас хоть в "белые тапочки" обувают, а тут, похоже, вообще беспредел!" – злился, стуча босыми пятками по могильным плитам.

Дверь склепа заперта. Особо не церемонясь, выбил ударом плеча. Поднялся по ступеням. Еще одна. На этот раз поддалась без насилия.

Захлестнула волна летнего, теплого воздуха. Шок от яркого, слепящего солнечного света…

Невольно зажмурился, после темноты нужно пообвыкнуть. Вдохнул полной грудью сладковатый воздух, прикрыл глаза ладонью. Когда убрал, – увидел кладбище. Вокруг надгробные плиты, памятники, склепы. Дорожки посыпаны гравием, кусты с длинными колючками, мелкими листиками и белыми, приторно пахнущими цветами. Две старушки в черных одеяниях сидят у дальних могилок. Они настолько поглощены своим горем, что не заметили "воскрешения покойничка".

Осмотревшись, увидел домик кладбищенского смотрителя.

Ощущая босыми ступнями каждый кусочек гравия, каждую колючку, с самым что ни на есть беспечным видом зашагал к нему. Представляю, как это выглядело со стороны: мертвец, разгуливающий средь бела дня на погосте. Вот откуда берутся дурные легенды и суеверия.

Осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Пусто! Тем лучше! Не думаю, что наше знакомство доставило бы хозяину домика радость. Зайдя, плотно прикрыл дверь.

В нос ударил терпкий запах зеленого лука, кислого вина, копченой рыбы и пота. Кроме деревянного стола с остатками трапезы, двух стульев и кровати с потертым, в бурых пятнах матрацем, нашел беспорядочно сваленную в углу кучу старого тряпья и обуви. Стараясь не нюхать, вытянул робу и башмаки, быстро переоделся и выскочил вон.

За воротами остановился: "Ну, и куда дальше? При жизни, в родном городе, и то никому не нужен был. А здесь? Да еще в шкуре нищего воскресшего покойника – и подавно!"

Затравленно посмотрел по сторонам. Склон пологой горы. Позади кладбище, впереди овраг с колючим кустарником, между ними – дорога. Далеко внизу синеет море. Значит, если пойду вверх – выйду в поселок. Не стоять же вечно перед кладбищенскими воротами?

Разбитая мостовая с потрескавшимися от дождей и времени камнями норовит окончательно растрепать и без того ветхую обувку. Надорванная подошва насмешливо хлопает при каждом шаге. Того и гляди – оторвется. Свежий ветерок, жалея меня, шевелит ворованные лохмотья, хочет немного развеять исходящий от них смрад.

Навстречу идут две пожилые женщины в черных платках и длинных платьях. Стыдно-то как! Хоть сквозь землю провались! Отошел в сторонку, склонил голову, опустил глаза. Одна, задержавшись, посмотрела на меня долгим, печальным взглядом. Блеснула слеза. Дрогнувшей рукой достала из сумочки купюру, сунула мне в ладонь. Перекрестила и, хромая, пошла догонять спутницу.

Застыв на месте, я с открытым ртом смотрел ей вслед. "Вот как! Мне уже подают милостыню! И так, лет триста-пятьсот! Хе-хе… – начало не хилое".

Посмотрел на деньги: и не доллары, и не евро. Сунул в карман – пригодятся.

Мимо не спеша проехал элегантный черный "Форд-Багира". Приземистый, скоростной, словно готовая к прыжку рысь. Рядом с водителем в униформе сидит дама с закрытым черной вуалью лицом. "Едет проведать усопшего родственника. По-хвально". Спину держит прямо, голову гордо. Одним словом – белая кость. Мельком глянула и сразу брезгливо отвернулась. Так же ведут себя и нечастые прохожие.

Я же тем временем пытаюсь найти логическое объяснение случившемуся. Отстойник, астальды, привратник, нуклеаризации, – все это сейчас кажется сплошным бредом, галлюцинацией воспаленного мозга.

"Не может быть! Ну не может! И все тут! Скорее, была длительная кома с амнезией или летаргический сон. Подобные случаи науке известны – даже хоронили живых, вот и меня в том числе. Я на Земле, среди людей, – в том никаких сомнений! Тоже мне: "В основном миры человеческие, хе-хе". С таким же успехом вместо Горио мог привидеться инопланетянин, дьявол, а то и сам Господь Бог. Сейчас главное – придти в себя и вспомнить… Вспомнить, кто я и где я? Пока на ум не приходит ни одной приемлемой версии…"

Задумавшись, не заметил, как вышел в город. Улочки узкие, но ровные. Одно- и двухэтажные домики. Окна небольшие, с деревянными или металлическими ставнями. Заборы из желтого ракушняка, в двориках зелени почти нет.

Прохожие одеты кто во что горазд: джинсы, футболки, хлопчатобумажные шорты, костюмы и рубашки, легкие цветастые платья и мини-юбки. На ногах сандалии, кроссовки, вьетнамки, туфли на высоких каблуках, пестрая, разноцветная мозаика.

Жадно прислушиваюсь к разговорам. Язык не знаком, но все-таки отдельные слова понятны.

Полицейский в серой, мышиного цвета, униформе и фуражке с кокардой проводил меня тяжелым, подозрительным взглядом. "Только его еще и не хватало. Нужно поскорее убираться восвояси. Вот хотя бы на тот небольшой рынок". Пусть время не самое удачное – во всю припекает южное солнце, но все равно, базар – визитная карточка городка, – богатства и потребностей, нравов его обитателей.

Я думал, увижу толпу людей, услышу шум, гам. Но нет! За невысоким сложенным из плоских камней заборчиком – "сонное царство". Два ряда грубо сколоченных деревянных столов под плетенными из тонких веточек крышами да несколько торговцев. Продают рыбу, морепродукты, гончарные изделия, фрукты и домашнее вино. Покупателей можно счесть по пальцам.

Спрятавшись в тень, жадно ловлю каждое слово. Понемногу начинаю понимать.

– Что хочешь за присохшую ставридку и десяток дохлых крабов? – вопрошает розовощекий, похожий на поросенка толстяк в соломенной шляпе, растянутой огромным животом не очень чистой футболке и серых клетчатых шортах. Он тяжело дышит, время от времени, вытирает потный лоб.

– Три тысячи драхм! – глядя с нескрываемой ехидцей, отвечает покуривая загорелый до черноты пожилой рыбак, высушенный солнцем, как лежащая на прилавке вобла, седой, с перебитым носом и потрескавшимися от соли и тяжкой работы руками.

– С ума, что ли, спятил? Да это же почти десять евразов! Дам половину… лады?

Я вытянул из кармана недавно "заработанную" купюру – пятьсот драхм – значит, полтора евро. – "Драхмы,… море,… горы… – похоже, черти в тандеме с привратником занесли меня в Грецию".

С моими деньгами здесь делать нечего. А есть и пить хочется все сильнее. С тоской вспомнил неоконченный обед в "отстойнике". Не дал одноглазый черт даже доесть! Отправил прямиком в гроб.

Проглотил набежавшую слюну и оставив уютное местечко в тени, вышел на солнцепек, в город.

Вновь узкие ровные улочки старого города, вдалеке, на вершине горы, виднеется полуразрушенная крепость. Засмотревшись, чуть не угодил под машину. Резкий сигнал заставил от-скочить в сторону. Перед входом в красный кирпичный дом увидел вывеску: "Оттонуполис – почта". Все-таки – Греция!

Ближе к центру – новый город: асфальт, трех- и пятиэтажные дома, разноцветные рекламные щиты, стало больше машин, с летних площадок ресторанчиков зазывно звучит музыка. В часы дневного зноя улицы малолюдны, посетителей немного. Не-сколько парочек в тени зонтов не спеша потягивают из высоких стаканов с кусочками льда прохладительные напитки.

Подошел к ресторану с мраморными ступенями, прочитал гордое – "Кастеляо Россо". Заглянул в приоткрытое окно – интерьер выдержан в багровых тонах, мебель резная из красного дерева, зеркала, хрусталь, бар с батареей разноцветных бутылок. Сюда меня не пустят, а если стану настаивать, и вовсе сдадут в полицию.

Вот бар намного скромнее – "Веселый дельфин". Открыл дверь, мелодично зазвенел подвешенный на хвосте деревянного дельфина серебряный колокольчик. Всего четыре столика жмутся к стенам, на них голубые обои с изображением морских рыб, дельфинов и осьминога. К счастью, посетителей нет. Подошел к стойке, протянул бармену все свое "состояние", показал рукой, что хочу есть. Гладко выбритый, благоухающий цветочным одеколоном красавчик, презрительно ухмыльнувшись, словно милостыню, подал мне блюдце с бутербродом и стакан мутного сока.

Его наглый вид не на шутку меня разозлил. Захотелось швырнуть "подаяние" прямо в его лоснящуюся рожу. В душе лавиной поднималась ярость. С трудом сдержавшись, присел в углу и стал сосредоточенно жевать. Сухая, жилистая говядина застрявала меж зубов. Сок, похоже, давили из прогнившего апельсина – кислющий, аж скулы сводит.

Зазвенел колокольчик, пропуская рыжую стриженую девицу и высокого парня. Почти сразу за окном раздался рев мотоциклов и в бар вошли три рокера.

"В Греции все есть и рокеры тоже", – подумал я, давясь мутным пойлом. Разъяренный свалившимися на мою голову зло-ключениями, никак не мог успокоиться. Злость клокотала, словно вулкан, готовая в любой миг извергнуться наружу. Наверно, потому я столь безрассудно ввязался в драку. Да и кто мог предположить, что все настолько серьезно! Подумаешь, событие! Три подвыпивших, выряженных с ног до головы в потертую кожу и металлические побрякушки рокера пристают в небольшом приморском баре к стриженой рыжей красотке и ее бой-френду. Ну какое мне, собственно говоря, до них дело?…

"Боже ж ты мой, ну до чего болит голова…"

* * *

…Выкручивает кости, тянет позвоночник! До чего же все-таки гнусно! Во рту горечь и солоноватый привкус крови, язык сух и неповоротлив, перед глазами пелена, руки и ноги противно дрожат, в ушах раздается звон, словно раскаты грома. Вот и пережили четвертую нуклеаризацию. Четная… значит – экстрасенсорная. Если не врал Горио, у других ее и вовсе не бывает. Толку от нее? Поживем – увидим.

Так, я на яхте, в каюте "орешка". На непозволительно долго оставил Мерли одну. Как бы не натворила бед. Что это? Опять грохот. Похоже, на этот раз уже не в ушах, а за стенами. Гроза! Во-на, как качает. Того и гляди разгуляется шторм.

Интересно, рыжая спит? Стоит проверить. Но вначале… на камбуз – попить водицы. Сушняк! Невмоготу! И "Smirnoff" тут совершенно ни при чем. После каждого "перерождения" хлещу воду, словно верблюд, прошедший через три пустыни.

В каюте темно. Однако для меня теперь это не проблема. Ночное зрение не хуже дневного. Глянул на трофейный "Tissot" – без пятнадцати час. Значит, провалялся чуть больше двух часов. Раньше нуклеаризации длились дольше да и давались тяжелее.

Покачиваясь от слабости, вышел в коридор. Благодаря мягкому неоновому свету невидимых ламп здесь царил полумрак. Приходилось держаться за стены, догонять коварно убегающий из-под ног пол. Краешком глаза заметил, как дрогнула дверь каюты Стаса. Значит, Мерли еще не спит, но и ко мне не вышла.

В камбузе, дрожащей рукой налил большой стакан чистой гренландской водицы. Залпом выпил – словно капля в сухую по-трескавшуюся почву. Почти без остановок влил в себя около двух литров и только потом присел на табурет, чувствуя, как постепенно возвращаются силы, проясняется разум. На лбу проступила испарина, захотелось вдохнуть свежего воздуха. Поднялся на палубу.

Здесь меня встретили свежий ветер и дождь. Разинув рот, уставился на небеса, укрытые многослойным покрывалом грозовых облаков. Освещаемые ярким огнем частых молний, они грозно роптали, пытаясь разорвать наброшенные богами оковы. Тучи не поддавались, – жгли адским пламенем, и небеса от невыносимой боли плакали редкими, но крупными, словно вишни, каплями-слезами. До сих пор ничего подобного я не видел. Но море, ровесник мироздания, оставалось равнодушным. Лишь слегка вспенив и немного приподняв темные волны, швыряло соленые брызги на палубу.

Я бы, наверное, и дольше любовался игрой природы, но вернувшаяся жажда погнала вниз. Напившись вдоволь, уже твердым шагом направился в "свою" каюту. Дверь приоткрыта. Мелькнула, со-гревая душу, мысль о том, что ко мне пришла Мерли. Но как часто случается, хрусталь иллюзий при столкновении с реальной жизнью рассыпался вдребезги. Ее интересовала совсем не моя скромная личность, а спрятанный за зеркалом сейф. Она так увлеклась, пытаясь поддеть дверцу тонким кинжалом, что не услышала как я вошел.

– Ну как, милая, получается? – поинтересовался участливо. – Смотри, не поранься!

Она подпрыгнула, как ошпаренная. Резко обернулась. В карих глазах, как и тогда в баре, я прочел страх, ненависть и угрозу.

В следующее мгновение, по-звериному оскалив зубы, распрямилась, целясь острием прямо в сердце.

Обычный человек вряд ли бы успел среагировать. Я же, развернувшись боком, отклонил корпус. Пришлось уклоняться еще дважды, пока не остановил "танец с саблями" увесистой звонкой пощечиной, повергшей Мерли на пол.

– Угомонись, дуреха! Шею сверну!

"Лечение" болью, несомненно, пошло на пользу. Глаза погасли, на ресницах заблестели слезы. Выронив кинжал и держась за щеку, Мерли поднялась на ноги, и, словно побитая собачонка, поплелась прочь из каюты.

Закрыв дверь, подошел к сейфу, – кроме замочной щели только кнопки с цифрами от нуля до девяти. Достал из кармана ключ на брелоке с копьеносным кентавром в звездном круге, попытался вставить на законное место. Ключик вроде тот, да вот только до конца не входит. Нужен цифровой код.

Ну и что? Так просто взять и сдаться? Максимально обострив зрение, стал рассматривать кнопки. Те, на которые нажимали чаще, отполированы чуть больше. Сильнее всего восьмерка, тройка и ноль, слабее семерка. Прикинул возможные варианты – возиться и возиться. Хватит до самого утра. Нужно придумать нечто более радикальное. Разве выломать дверцу? Мерли уже пыталась. Тогда, как же отодвинуть зубчик, не пропускавший ключ в средину?

Сосредоточившись на замке, органически ощутил препят-ствие, мысленно сжал пружину и… вставил ключ. "Ведь не зря муки принял", – так, кажется, говорил привратник.

Раздался щелчок, и дверца открылась. За ней была еще одна с углублением, точно повторявшим форму брелока. Вдавил его в выемку и повернул по часовой стрелке. Сейф открыт. Загорелась подсветка.

Первой достал цветную фотографию: "орешек" в компании двух стройных голубоглазых блондинок. Сзади надпись: "Дорогому Карлу от любящих и всегда ждущих Марты и Лизы". Наверное, жена и дочь, любят, ждут, надеются… Думают, что их муж и отец – бизнесмен или ученый-путешественник,… а я… На душе стало гадко, заскребли кошки. Решительно отбросил сантименты: кормит ваш наркоторговец Диоген крабов на дне морском. Таким гадам прощенья нет! Смял фотографию, бросил на пол.

Вытянул одну за другой стянутые резинками три объемистые пачки купюр: евразы и доллары Североамериканского содружества достоинством по сотне, а также русские рубли с портретом Деникина – по пятьдесят. Уж не знаю, зачем, но пересчитал. Евразов и долларов по двадцать пять тысяч и десять тысяч рублей. Достал оставшиеся бумаги. Приятно хрустящие, золотистого цвета с серебряным теснением – акции Российской государственной газовой компании, пятьдесят штук номиналом по тысяче каждая.

"Вот я уже и не беден! На пятьсот лет жизни, пожалуй, маловато, но на первое время хватит с лихвой!"

Возможно, эта мысль меня согрела и утешила, потому что спал глубоко и спокойно до самого утра. Открыл глаза, когда лучи южного солнца, проникнув в иллюминатор, стали нахально щекотать сомкнутые веки.

Сел на кровати и сразу ощутил – самочувствие великолепное. Никаких последствий вчерашней "экзекуции". Глянул в зеркало – смуглое, слегка заросшее щетиной с разгладившимися морщинками и здоровым румянцем лицо. А в глазах… в глазах золотистые точки превратились в заметные полоски, будто надел контактные линзы.

Умылся, нашел запечатанную щетку, почистил зубы пастой с острым мятным привкусом, облачился во вчерашний "наряд".

Первым делом решил навестить рубку. Мерли сидела за штурвалом. Услышав шаги, обернулась. Вопросительно-тревожный взгляд очаровательных карих глаз ждал немедленного ответа.

– Я… я… ночью… ну, честно говоря, не знаю, что нашло… – неуверенно промямлили губы.

Доброжелательно улыбнувшись, примирительно сказал:

– Да ладно, с кем не бывает… Кто старое помянет… в общем, проехали, забыли…

Ответная улыбка показалась мне натянутой. Не поверила.

– Умник, что у тебя с глазами?

– Так бывает всегда после приступов, воспалились сосуды. Знаешь, ты сегодня неотразима. И шорты, и футболка, – все к лицу.

Похоже, зря сказал. Ее взгляд стал еще тревожней, в нем без особого усилия читалось: "Подонок, хочет воспользоваться моментом и меня трахнуть".

Первый опыт телепатии особой радости не принес. Тем более, что я прекрасно понимал: рыжая недалека от истины. "Ну и черт с тобой!"

Развернувшись, бодро зашагал на камбуз, где с аппетитом позавтракал бутербродами с красной икрой, ветчиной, сыром и выпил чашку ароматного бразильского кофе.

Вновь поднялся в рубку. На этот раз мое появление было воспринято гораздо милостивей. Похоже, ее настроение менялось быстрее, чем погода на море.

– Вот смотри, Умник, – показала на красную точку монитора, – сейчас мы недалеко от острова Эвбея. Дальше пойдем сюда. – Розовый пальчик скользнул по стеклу. – Из залива Петалия – к Схиматориону. Здесь и заправимся…

Ожидающе умолкла. "Хочет, чтобы спросил. Пожалуйста, мы не гордые".

– И что дальше?

– Зависит от того, как ответишь на мой вчерашний вопрос… Ну… насчет полумиллиона…

И одарила самой лучезарной улыбкой, обещавшей намного больше, чем все сокровища мира.

– Наркотики на яхте? – спросил я.

Улыбка не исчезла, наоборот, засияла еще ярче.

– Ну что ты все о делах, да о делах? Дались тебе эти наркотики. Сейчас я брошу якорь, а ты быстрехонько на камбуз за "Танго". Искупаемся, а потом обсудим детали. Тут не глубоко, всего два-три метра, и кораллы – настоящий рай! В психушке такого не увидишь…

Достав из бара бутылку вермута и взяв два стакана, вернулся на палубу.

Вот это да! Не устает удивлять! В одних малюсеньких полу-прозрачных плавках, зато в маске, с трубкой и в ластах – она выглядела более чем импозантно.

"Не желает ли мерзавка меня утопить или сбежать на яхте, бросив одного в море".

Прощупал телепатически. Вроде нет, все спокойно. Да и оружие спрятать негде. Разве что… в мини-бикини. Так оно и так там, наверное, самое страшное для нашего брата.

С размерами маски и ласт для меня тоже не ошиблась.

Прыгнул вслед за ней. Шум брызг. Вода, прозрачная и чистая, словно горный хрусталь, приятно холодит разгоряченное тело. Ориентиры здесь обманчивы – глубина, возможно, метра три, а может, и все десять. А вот и Мерли грациозно, словно русалка хвостом, перебирает ластами. Нырнул. "Интересно – сколько продержусь без воздуха? Рыжая уже пошла вверх. Я же – вниз к роскошным зарослям кораллового леса. Вдоль тела бегут маленькие пузырьки, щекочут, прерывистыми цепочками стремятся к поверхности. В полводы собрались в стайки серебристые мелкие рыбешки. На трехметровой глубине среди коралловых джунглей затаились особи покрупнее: зеленушки, выставившие колючки, с выпученными глазами морские собаки. Сами кораллы матово-розового цвета, искрятся от пронизавших водную толщу солнечных лучей. Не удержался, отломил кусочек похожий на застывший каменный цветок. Заглянул в расщелину – круглые, вуалехвостые, разноцветные, словно попугайчики, рыбки "стучат" носиками по водному "мху", пугают краба, заставляют его раз за разом поднимать клешни вверх: "Мол, хотите по-пробовать – милости прошу". Медленно шевелят ядовитыми тычинками многоцветные медузы.

Над головой промелькнула крупная тень. Акула? Нет, это Мерли испуганно таращит глаза, показывает пальцем вверх: "Мол, хватит, поднимайся!"

"Сколько я под водой? Минут пять, десять? Утратил счет времени. Легко могу быть и дольше, но плыву вслед за ней. Все-таки приятно, черт возьми, – переживает. А ведь ночью… Неужто – поменялись планы?"

"Ф-ррр,…" – выныриваем.

Мерли, выбросила загубник, глубоко дышит и отплевывается.

– Ну, Умник, ты даешь! – испуганно кричит. – Тьфу… Думала – все, каюк! Раз десять ныряла. А он, гад, видите ли, цветочками любуется.

"Вроде и ругается, но в душе злобы нет. Скорее – наоборот".

– Сама говорила – в психушке не увидишь.

– Да брось ты цепляться к словам. Поплыли, а то "Танго" на солнце закипит.

"Закипеть, не закипело, но нагрелось крепко. И как только Мерли хлещет эту дрянь?"

Мокрые волосы полыхают на солнце рыжим огнем, закрутились в непослушные завитушки. Небольшая, но упругая грудь подрагивает розовыми сосками в такт дыханию. Сквозь кожу рук, ног, живота рельефно проступают мышцы.

"О чем она там болтает? Не могу сосредоточиться. Кажется, опять о дельфинах. Не они ли фыркают за бортом". В самом деле, пара чернобоких красавцев летит прямо на нас. "Самоубийцы, что ли?" У самого борта синхронный высокий прыжок и брызги по палубе. Как в цирке!

– У нас гости! – Мерли прыгает и визжит от восторга, словно ребенок. Гладит животных по мокрым спинам, чмокает в холодные носы, заглядывает в веселые глаза.

– Помоги! Скорее! Их нужно вернуть обратно в воду. Видишь, самим тяжело!

Бережно возвратили дельфинов в родную стихию. Сделав еще несколько головокружительных прыжков, они исчезли среди морских просторов.

– А если бы не сбросили обратно? Тогда что?

– Как это не сбросили? Неужели не понимаешь? А еще Умник! Псих ты ненормальный! Вот кто! Они бы тогда к нам не пришли! И так приходят очень редко и только к тем, кому можно довериться. Чувствуют… Чего пялишься? Так и не понял? Сейчас объясню. Пошли!

Повела прямиком в "мою" каюту. Села на постель. Указала на место рядом.

– Всю жизнь мечтала… знала, что случается… но ко мне – в первый раз…- даже не видела. Думаю, благодаря тебе, Умник. Нам обоим, слышишь, обоим поверили.

Мерли, зовя, открыла объятия и уста:

– Ну, иди же ко мне, дурачок, иди! Дельфины никогда не ошибаются…

Я и "моя телепатия" обалдело уставились на раскрасневшуюся от волнения и желания девушку. Ее искрящиеся и манящие глаза разожгли в душе пожар желания.

Под лоскутком тоненьких плавок рыжим лучиком мелькнула узкая полоска волос. Мгновенье – и Мерли уже сверху. Она не ждала и не желала прелюдий, предварительных ласк. Ни нежности, ни любви – только страсть. Нежные пальчики с острыми ноготками неожиданно сильно впились в мою грудь. Ее лоно приняло меня не сразу. Горячее и тугое, оно как бы не-охотно подчинилось хозяйке.

Девушка застонала, выгнула спину и, откинув голову, плотно прижалась ягодицами к моим бедрам. Отвернувшись, при-крыв глаза, закусила губу. Сейчас она была не со мной, а где-то далеко в мире сладострастия. Движения резкие, сильные, грудь со следами недавних пыток чуть вздрагивает в такт. Родимое пятно за правым ухом потемнело и стало заметным, проступив сквозь мокрые волосы. Стоны перешли в крик. Теперь мы уже вдвоем мчались в безумном, неудержимом "танце". Ну же! Миг… еще один, еще… Ох!…

* * *

Я почти спал, когда где-то глубоко внутри забил набат. До боли в груди, до головокружения! Опасность!

Резко вскочил с постели.

Приоткрывшей глаза Мерли строго-настрого приказал:

– На палубу не суйся! Что бы там ни происходило! Слышишь!? Ни ногой…

Взяв со столика пистолет с глушителем, пошел к двери. Краем глаза заметил, как она все-таки села на край кровати. "Хоть бы не потащилась за мной, дуреха, иначе – беда!"

Приоткрыв люк, осторожно выглянул – вроде тихо. Ан нет! На расстоянии полукилометра на волнах покачивается яхта.

"Ой, чует мое сердце: не случайное соседство".

Отойдя немного от люка, увидел, как по безрассудно оставленной нами веревочной лестнице один за другим в обтекаемых пластиковых костюмах с пистолетами в руках на палубу поднимаются двое.

"Удивительная, смертельная для профессионалов неосторожность. Насколько же глупо! Словно дети…"

Пистолет дважды обиженно "хрюкнул", прежде чем я успел подумать, нужно ли? Один из "гостей" упал за борт, а другой с простреленной головой свалился на палубу.

Шорох за спиной. Оглянулся, – обнаженная Мерли.

"Не утерпела! Вот дуреха!"

Подошел, чтобы отправить назад в каюту. Хлопок с противоположного борта, еще один.

Все, что успел, – заслонить собой. В грудь ужалили две осы. Дрогнувшей рукой дважды выстрелил в третьего "гостя". Попал в плечо и бедро. Сам же рухнул на четвереньки: две пули – в легком и сердце – непосильная ноша даже для меня! Сперло дыхание, от невыносимой боли потемнело в глазах. Кровь, пенясь, сбегала по груди, при кашле шла горлом. Пытаясь не лишиться сознания, распорядился: "Ну, чудо-гомеостаз, давай, выручай! Срочно нужны гемоглобин, факторы свертывания, дыхательные ферменты".

Отращивая клыки и когти, меняя пищеварительную систему, активируя гемостаз и регенерацию, вспомнил ехидные слова привратника: "Кушать, милок, сможешь… всякое". Не так ли родились легенды о вампирах?

На четвереньках дополз к стонущему возле борта "гостю".

– Ты уж, милок, не обессудь! Ведь не приглашали.

Мерли расширившимися от ужаса глазами неотрывно следила за моими метаморфозами.

"Зажмурься, дура! Ну же! Отвернись. Так нет! Пялится во всю".

Увидев жаждущего крови монстра, раненый безуспешно попытался дотянуться до пистолета. Дико, с безысходной тоской завизжал. Но, парализованный моим гипнотизирующим взглядом, застыл на месте.

Острые клыки вонзились в горло, когти разорвали грудь, вспороли живот, затрещали ребра. Бьющееся сердце, горячая соленая кровь, хрустящая на зубах легочная ткань, горьковатая печень, мягкая сочная селезенка, – все пойдет в ход. Я чувствовал, как понемногу возвращаются силы, проясняется разум.

Пули выпали из моей груди почти одновременно, а красноватые рубчики шрамов поблекли, превратились в тонюсенькие полоски.

Немного отдышавшись, вернул себе первозданный облик, сел на палубе. Затем, пошатываясь, поднялся на ноги. В ушах сквозь звон – мерзкий смех Горио: "Ох, милок, не к Богу!… Ох не к Богу… Хе-хе…"

Мерли все еще смотрела на меня безумными, невидящими глазами. Хоть бы разок мигнула.

"Как бы с дуру чего не вытворила, пока "хлопочу" по делам. Ну просил же: сиди в каюте! Так нет. Теперь в ее голове – полная окрошка. Пусть поспит часок-другой и думает, что все приснилось. Хотя теперь до конца жизни будут мучить кошмары. Увиденное намертво врезалось в кору мозга. Без риска безумия убрать не смогу".

Усыпив, бережно, словно малое дитя, отнес девушку в каюту, уложил в постель, укрыл простыней. Самому же необходимо безотлагательно нанести ответный визит. Иначе следует ожидать новых гостей.

Поднявшись на палубу, сбросил за борт убитого первым визитера. А вот подобраться к останкам другого было не так просто – над ними жужжали большие сине-зеленые мухи. Подходя, старался не смотреть, но желудок все равно готовился "вывернуться" наружу. В личине монстра все выглядело намного проще. Растерзанный труп в лохмотьях пластикового костюма. Развороченная грудь, вспоротый живот. Белесые, кое-где лопнувшие петли кишечника вывалились на палубу. Их содержимое, смешавшись с кровью, распространяло кошмарный сладковатый запах мертвечины.

"Откуда столько мух? Ведь кругом вода, – думал, глядя в лицо убитого, – да еще так быстро".

Руки мимо воли потянулись к очкам. Совсем еще мальчишка, лет двадцать. Когда-то голубые, а сейчас стеклянные глаза смотрели в бесконечность. На верхней губе – золотистый пушок, еще не брился. Приоткрытый рот с ровными белыми зубами застыл в безмолвном крике. На лице гримаса ужаса. Коротко стриженые ос-ветленные волосы, как и лицо, забрызганы уже подсохшей кровью.

Стиснув зубы, сложил петли кишечника обратно в живот. Подтянул труп к борту, сбросил в море. Липкой от крови рукой утер вспотевшее чело. Умаялся! Казалось бы – все! Но тут мой желудок все-таки не выдержал и "вывернулся" наружу.

"Раскисать-то не время! Когда его "кушал", телепатически "услышал": пластиковая взрывчатка – под килем. До взрыва час. Минут двадцать уже прошло. Чтобы вернуть хозяевам – времени в обрез. А ведь "подарочек" нужно еще найти".

Подошел к борту, откуда пожаловал блондин. Так и есть – за-бросил лестницу. Два синтетических шнура, соединенных между собой в трех местах, заканчивались пластиковыми крючками.

Обмотал ее вокруг пояса вместо ремня. Подобрал пистолет. Удлиненный ствол, расширенная рукоять. Стреляет и под водой? Поставил на предохранитель, засунул за импровизированный пояс. Надел очки и ласты, презентованные Мерли. Прыгнул, как профессионал, спиной вперед.

Вода приятно холодит разгоряченное тело, смывает кровь, пот, грязь. Нырнул. И тотчас увидел прикрепленную к борту магнитными присосками подводную ракету с пультом управления, рулем, небольшими крыльями, винтом и сиденьем.

А вот, на дне, – ее бывшие хозяева. Если двое в подводных костюмах внимания обитателей морского царства не привлекают, то возле блондина в замутненной кровью лазури уже в полном разгаре пиршество.

Найденная под винтом взрывчатка напоминала кусок липкого пластилина с воткнутым датчиком. Осторожно вынул "шпильку", а уже затем отклеил пластик.

"Сейчас опробуем "торпеду". Оседлав, стал изучать нехитрый пульт. Все до гениальности просто. Вот – кнопка включения и выключения магнитов, а вот – электродвигателя. Скорости: пять – вперед, две – назад.

"Ну, с Богом! Хотя теперь он вряд ли захочет помочь".

Электромотор работает бесшумно, за винтом бурлит вода. Увеличил скорость до пятой. Желая уменьшить сопротивление, вплотную, насколько позволял руль, прижался к "торпеде". При этом не забываю поглядывать по сторонам. Не проплыл и ста метров, как дно оборвалось вниз, уже не видать – сплошная синева. "Сколько подо мной? Метров сто, двести, а может – километр?" Показалось, или вода стала холоднее. В душу закралась тревога. Слишком уж все гладко… "Неужели никто так и не "пожелал" подстраховать, проследить? Отправили "экспедицию" и все? Не может быть! Рисковать не стоит".

Потрогал пальцем плотные "звездочки" на груди. Спустился глубже, но так, чтобы виднелась поверхность. Стало давить на барабанные перепонки. Подплывая ко дну яхты, едва не угодил под начавший медленно вращаться винт. Чуть не опоздал! Прилепил взрывчатку, воткнул "шпильку".

Уже отплывая, увидел надувную лодку. Отпускать нельзя, иначе Мерли не поздоровится. Дважды выстрелил в передний баллон, а затем туда, где должен стоять бак с горючим. Вначале подумал: не попал, но тут дно лодки сморщилось и просело. Вместо взрыва – удар по ушам. В воду прыгнули два объятых пламенем человека, беспорядочно барахтаясь, пытались удержаться на плаву. Словно в компьютерной игре, без малейших угрызений совести, еще дважды нажал на спусковой крючок. Пули оборвали их бестолковый танец. Тела, оставляя мутные облачка крови и стремящиеся к поверхности струйки пузырьков, стали медленно погружаться в морскую пучину.

Винт яхты начал вращаться быстрее, забурлила вода. Теперь у нас разные дорожки. Немного проплыв, не удержался и поднялся на поверхность. Глубоко вдохнул, огляделся – "наша" яхта все так же мерно покачивается на волнах, а другая быстро удаляется.

Вспышка яркого пламени, грохот взрыва…

"И все же, кто это к нам пожаловал? Думаю, конкуренты или подельники Диогена. У федералов, несомненно, военные катера, вертолеты. Хотя теперь какая разница?" Равнодушно пожав плечами, поплыл в сторону "дома".

Возле яхты меня поджидал грандиозный пир, устроенный приплывшими на запах крови полутораметровыми коралловыми акулами. С не меньшим вожделением они поглядывали и на меня, проплывая в опасной близости. Дразнить их не стал. Выбросил пистолет, пояс и быстрехонько поднялся на борт по веревочной лестнице. На этот раз вытянул и ее.

Оделся. Вспомнил – когда сидел в каморке, за камбузом, видел щетку с длинной ручкой, ведро и моющее средство в черной пластиковой банке. На этикетке – перечеркнутая красной чертой, разинувшая зубастую пасть, акула. "Вооружившись" занялся делом. Тщательно убрал палубу, вытер пятна крови.

Добросовестно выполнив обязанности юнги, спустился к Мерли.

Она, скрутившись калачиком, жалобно постанывала и вздрагивала во сне, похожая на маленькую худенькую обиженную девочку с рыжими, беспорядочно торчащими волосами.

Прежде чем будить, достал из шкафчика чистое полотенце, намочил и осторожно вытер подсохшие пятна крови с ее лица. Выбросил через иллюминатор за борт. Немного подумав, включил проигрыватель, выбрал самую спокойную мелодию.

Но все равно рыжая проснулась с криком, вперила в меня округлившиеся от ужаса глаза.

– Ты… ты…

– Мерли! Тебе приснился кошмарный сон… и все… не более. Слышишь… – просто ко-ш-мар!

Но страх гнездился слишком глубоко. Не верила…

Она сидела, прижавшись к стене, натянув простыню до подбородка, и дрожала всем телом.

Я достал из шкафчика рубашку Диогена – бросил Мерли. Девушка трясущейся рукой неловко ее подхватила.

– Одевайся. Жду в рубке. Нужно уматывать. И кончай валять дурака… Мало ли что привидится после двух стаканов горячего "Танго".

Все, что можно, я из ее мозга уже убрал. Вмешаться еще раз – сделать только хуже. Время залечит… если, конечно, выпутаемся из этой передряги живыми. Набедокурили порядком да и шуму наделали предостаточно. У "нас" со спутниковой навигацией и современными методами слежения полиция накрыла бы давным-давно. Похоже, тут не столь расторопны. Но все равно – нужно убираться как можно скорее.

Кажется, рыжая немного пришла в себя: переоделась, причесалась, хотя глаза по-прежнему прячет – боится. Вон как вся съежилась.

– Давай, Мерли, давай! Заводи колымагу!

– Кого?

Наконец подняла глаза. Постарался, как можно добродушнее улыбнуться.

– Мотор, говорю, заводи!

"Похоже, моя улыбка не слишком ее обрадовала и утешила. Плечи ссутулила, отчего грудь стала еще меньше, губы тоже предательски дрожат, но якорь все-таки подняла и двигатель запустила.

Вопросительно посмотрев, покорно спросила:

– И куда теперь?

А на самом деле ей абсолютно безразлично куда – полная апатия и равнодушие.

"Так не годится, нужно как-то встряхнуть. Причем сразу".

– Послушай, Мерли, о наркоте и миллионе забудь! Раз и навсегда. Твое сокровище уже не в двойной перегородке, а за бортом. Ну не зыркай гремучей змеей. Не страшно. Зато я вскрыл сейф. Пусть там не миллион, но все же достаточно. Хватит надолго – даже если поделим пополам. Главное отсюда выбраться. Подумай, как это сделать лучше.

Похоже, мои слова подействовали. Наморщив лоб, Мерли уже внимательнее всматривалась в навигационные приборы.

– Пожалуй, быстрее мимо Схиматариона в Халкис. Оттуда недалеко до Афин. Ну а там… там – самолет…

– Вот и ладненько! Вперед! Давай, милая, давай!

Яхта плавно двинулась с места, стала быстро набирать ход.

Насчет наркоты, которую якобы сбросил за борт, я нагло соврал. То, что товар спрятан в двойной переборке, узнал покопавшись в мозгах рыжей. Но где – леший его знает. Пусть пока занимается делом, а там, глядишь, – все утрясется.

Яхта, приподняв нос, весело покачивалась на небольших волнах, стремительно рассекала их, оставляя за собой белесые буруны. Мерли приоткрыла рубку и теперь свежий морской ветерок обдувал наши лица, играл волосами. Водяная пыль, оседая на губах, оставляла соленый привкус.

"Как у крови". Рефлекторно вытер пальцами губы, исподтишка глянул на рыжую.

Похоже, немного успокоилась. Морщинки на лбу разгладились, в уголках губ вновь поселилась ироническая улыбка.

Через полтора часа на горизонте показалась береговая полоса. Стали попадаться небольшие рыболовецкие шхуны, а затем мимо проплыл большой пассажирский лайнер с чудным названием "Гайа".

Наконец Мерли подала голос.

– Ну что, Умник? Схиматарион рядом. "Гайя" идет оттуда. Хватит ли топлива до Халкиса – не знаю. Заправляться будем или как?…

– Или как,… – буркнул я, рассматривая меняющуюся карту навигатора. Чутье подсказывало – лучше к берегу не соваться. – Еще раз переночуем на яхте. Утром пойдем в Халкис, пока хватит топлива. Ну а дальше – на лодке. Возьмем запасную канистру.

– Как скажешь… Мне все едино… – равнодушно согласилась рыжая.

Но я-то видел: уже не "все едино"… Понемногу оживает… Вот и славно…

Вечером опять установился штиль. Огромный красный диск солнца медленнопогружался в море. Вода потемнела, стала загадочной и тревожной. Чайки, весь день сопровождавшие яхту, словно по мановению волшебной палочки, куда-то исчезли. Дневной зной понемногу стал спадать.

– Мерли, где остановимся на ночь?

– Да хоть и здесь. Глубина небольшая, – указала пальчиком на эхолот, – всего восемь с половиной метров.

– Тогда тормози. Пора ужинать и… баиньки. Денек у нас выдался еще тот…

Она послушно заглушила мотор, опустила якорь, закрыла рубку. Потом еще какое-то время сидела, тупо уставившись на переведенный в режим ожидания пульт.

– Знаешь, Умник, я сегодня, пожалуй, напьюсь, – неожиданно сказала девушка, решительно вставая с кресла.

Свое обещание Мерли добросовестно выполнила. Категорически отказавшись от вермута, пила вместе со мной русскую водку, закусывая бутербродами с красной икрой. Вскоре ее заметно развезло: щеки зарделись, карие глаза подернулись поволокой, язык развязался. Словно плотину прорвало…

Направляя беспорядочную болтовню в нужное русло, вскоре знал историю ее злоключений.

– Два года назад во время летних каникул я, Карэна и Жюли решили оторваться где-нибудь на море. Выбрали Багамы. Отелей много, недорогие, а сервис – что надо.

– Карэна и Жюли твои подруги?

– Честно говоря, у меня и подруг-то никогда особо не было. Скорее так, знакомые по университету. Карэна на два года старше… гимнастка… и вообще – красавица. За ней увивалось полфакультета. Боже, как давно это было… в какой-то другой жизни… Жюли – голубоглазая блондинка, толстушка. Хохочет… хохотала по любому поводу… Так вот. Взяли номер на троих в отеле на самом берегу океана. Днем – солнце, море, пляж, ну а вечером – дискотеки, вино и случайные кавалеры. Все было как-то легко, шутя, несерьезно.

Тем вечером Карэна осталась в номере с симпатичным кудрявым инструктором по серфингу. В дискоклуб я пошла с Жюли. По пути заглянули в бар, опрокинули по коктейлю. Миновали мраморный холл, где я, подскользнувшись, чуть не упала, подошли к двери, за которой звучала музыка.

В зале царила атмосфера праздника: все сверкало, переливалось, искрилось от световых синтезаторов. Гремела модная тем летом композиция "Синий кракен". Танцующих немного и видны они лишь до пояса. Ниже – облако синеватого дыма, в котором то там, то тут вспыхивали разноцветные искры и проплывали неясные тени. Иногда голубовато-дымчатые волны накрывали танцоров с головой, в этот момент они словно погружались под воду.

Жюли, радостно взвизгнув, смело "нырнула в набежавшую волну", оставив меня у входа. Появилась она оттуда уже с худощавым длинноволосым парнем, своим вчерашним пляжным знакомым.

Мерли нахмурила носик, словно не хотела продолжать рассказ. Какое-то время сидела молча, плотно сжав губы. Глаза ее вдруг стали грустными и трезвыми.

– Умник, налей-ка еще водки.

Выпила залпом, не закусывая. Потом, словно переступив через какой-то барьер, продолжила рассказ.

– Он неслышно подошел сзади, положил руку на плечо. Шепнул на ухо: "Меня зовут Стас, пошли танцевать". Да если бы я только знала, чем все закончится! Бежала б, как от прокаженного. Но тогда… тогда… ощутив головокружительный запах одеколона, обернулась. Высокий, стройный, в глазах лукавые искорки. У меня и раньше были парни, но такой… На зависть всем и, прежде всего, зазнайке Карэне. Я подумала: "Какого черта! Почему бы и мне не отвязаться по полной".

– Я – Мерли, пошли.

На меня словно наваждение какое-то нашло – тело у Стаса сильное, руки смелые. По телу разливается огонь, сердце колотится, голова кругом… Рядом с ним я впервые почувствовала желание.

После дискотеки зашли в бар… потом, гуляли по берегу океана… любовались звездами, Луной… Стас дал понюхать порошок… купались голышом… ну а потом…потом проснулась в его каюте на яхте.

Университет, родители, учеба – все пошло прахом.

Мерли опять замолчала. Словно сомневалась, стоит ли продолжать исповедь. В глазах блеснула слезинка, засопела носом. Вот-вот разревется… Сдержалась.

– Отец обратился в полицию и суд, мать плакала, умоляла… Но ведь я была уже совершеннолетней… дурой! Да и Стас, мой Стас, находился всегда рядом. Потом, когда сказка завершилась, открылись глаза и пришло похмелье. Хорошо, хоть не подсела на порошок по полной. Хотела не раз сбежать, но Стас не пускал, обещал убить. Когда напивался до полусмерти – избивал. А раз… раз рассчитался моим телом за карточный долг. Пятеро… представляешь, Умник, пятеро! Заставляли нюхать порошок и, как последнюю б…дь, трахали во все дыры! Ночью началось кровотечение, и меня отвезли в больницу. Стас, протрезвев, божился, что такого больше не повторится, что любит и женится. Оплатил лечение, каждый день таскал цветы… Но пахло от него женскими духами… Слово свое он сдержал, больше пальцем не прикоснулся. Да толку! При выписке доктор сказал, что теперь я бесплодна. Слышишь, Умник! У меня никогда не будет детей! Никогда! Да что ты можешь понять! А для меня это все…

Мерли сама налила себе полную рюмку и выпила, явно лишнюю. Ее окончательно развезло. Дальше слушать бессмысленно. Теперь начнется рвота, глубокий, но краткий сон, а утром тяжелое похмелье.

Попытаемся разобраться с бесплодием. Заглянул "внутрь" – лишь несколько небольших спаек давят на маточные трубы. Под "наркозом", что вылакала за последний час, моего телепатического вмешательства даже не заметит.

Но нет! Девушка побледнела, стала икать, дрожащей рукой зажала рот.

– Все, Мерли, хватит пить! Вставай, пора на "боковую".

– Я с-сама… ой!

У "с-самой" получалось весьма плохо. Пришлось нести на руках сначала в туалет, где рыжую стошнило, а после в кровать. Бледная и совершенно разбитая она облизывала пересохшие губы, тихонечко стонала.

– Умник, мне так плохо… Что со мной?

– Все в порядке, спи.

Дождавшись, когда она задремлет, поднялся на палубу.

Меня приветствовал теплый ночной ветерок, лишенный привычной морской свежести. Тишину нарушают редкие тихие всплески рыбы. Над головой разверзлось бархатно-черное усыпанное звездами небо, а за бортом – те же звезды но отраженные в водной глади. В унисон им мерцают габаритные огни яхты: звездный мир! Огромный, бескрайний. Непостижимый в своей первозданной наготе: без вуалей дымки, без кружев облаков. Чарующий и пугающий в одночасье. Небольшая передышка в безумном калейдоскопе событий. "Улететь бы сейчас в неимоверную даль, промчаться по Млечному Пути, подружиться со звездами…"

Очарованный, я стоял и смотрел, совершенно утратив чувство времени…

"Эх мечты, мечты! Сладкие фантазии… – Тяжело вздохнул и, безнадежно махнув рукой, мысленно вернулся в "грешный мир". – Денек завтра предстоит хлопотный, и поспать лишний часок совсем не помешает".

Спускаясь в каюту, вспомнил рассказ Мерли, – правды в нем от силы на треть. Так, вольное сочинение на заданную тему. Но преподнесла, конечно, красиво – неудержимая пьяная исповедь несчастной девчонки. Многое, очень многое в нем не вязалось: ведь я сам был свидетелем ее жестокости, презрения к человеческой жизни, жадности и авантюризма. Мерли, не колеблясь, изменит и продаст. "Не такое уж ты невинно по-страдавшее дитя", – подумал я, поудобнее устраиваясь в постели, сладко зевнул и блаженно смежил веки.

Разбудила меня чуть скрипнувшая дверь.

"Похоже, к нам пожаловали гости? Конечно, "безвинно пострадавшее дитя". Сейчас последует обязательное приложение к душещипательному рассказу".

– Умник, ты спишь?

Голос слегка дрожит, но звучит на удивление трезво.

– Сплю! Разве не видишь?

– Мне страшно! Никогда… такого раньше не было. Жутко! Стены давят… темнота… словно душат… не хватает воздуха… Можно к тебе… ну пожалуйста… Умничек.

На этот раз Мерли не лгала. Страх, поселившийся глубоко в душе, породил клаустрофобию.

– Давай…

Скинув коротенький атласный халатик с играющими в голубых волнах дельфинами, Мерли с головой нырнула под простыню, прижалась дрожащим холодным телом.

Я ощутил ее твердые соски, мягкие прохладные губы на плече, груди, животе… Она избрала древний, как мир, способ борьбы со страхом и холодом – секс. Видимо, в данной ситуации единственно верный и действующий действительно безотказно.

Простыня за ненадобностью смята и сброшена на пол. Магически рожденный жар выплеснулся наружу. В единый миг сгорело все: ложь, сомнения, страхи… Осталась лишь истина нагих, сплетенных в сиюминутном любовном танце тел. Горячее дыхание, крепкие объятия, неудержимые стоны. Гибко, словно кошка, вы-гнув спину и впившись ногтями в мою грудь, Мерли кричала, но уже не от страха и боли… Она не отпустила, страстно прижалась ко мне, требовала продолжения танца. Еще и еще, ненасытно, неукротимо. Вновь ее крик… не в силах больше сдерживаться и я…

Обессиленные и потные мы лежали в скомканной постели. Ни мыслей, ни желаний – лишь ощущение покоя, блажен-ства, неги.

Вскоре Мерли тихонько посапывала на моем плече. "Неужели эта девчонка так бездушно убивала в приморском баре и мечтала продать "дури" на миллион? Чудеса да и только!"

Незаметно задремал и я.

Проснулся от крика. Рыжая, глядя на меня округлившимися от страха глазами, вжалась спиной в стену.

"Неужели во сне я выкинул какой-то фортель?"

Посмотрел на свои руки, ноги, потрогал лицо, даже пощупал пальцами зубы. Слава Богу – все человеческое и на своих местах.

– Что, Мерли? Опять кошмары? Успокойся. Прекрати, говорю! – разозлившись, уже собирался немного "подлечить" пощечиной, но, увидев, что девушка приходит в себя, опустил руку.

– Прости, Умник. Не знаю, что на меня нашло.

За окном уже светло, но солнца еще не видать.

– Хватит страдать. Пора в путь, заводи мотор.

Подал руку. Поколебавшись, все же оперлась, а вот в глаза не смотрит.

"Тоже мне цаца! Память девичья. Уже забыла, как ночью ко мне прижималась да пугала своими воплями морских обитателей. Ах, женщины, женщины!…"

– До конца топливо не выжигай. Скажешь, когда останется на полчаса.

– Сразу видно, Умник, что ты в этом деле ни черта не смыслишь. Разве тут угадаешь?

– А ты постарайся… Давай, давай… топай.

– А ты не подгоняй! Ишь, командир нашелся… Умыться нужно, воды попить…

Накинув "дельфиновый" халатик, Мерли с показной неторопливостью исчезла за дверью.

* * *

Топлива хватило бы до самого Халкиса, но мы остановились миль за десять. Наскоро перекусили бутербродами.

– Тряпья берем минимум, – сказал я рыжей. – Остальное докупим.

А мои сборы и того короче: конфисковал удостоверение и водительские права Бешенного, переложил в небольшой кожаный кейс содержимое сейфа, а три сотни евразов – в карман, – так, на мелкие расходы.

Прежде чем выбросить ключи и брелок за борт еще раз полюбовался изделием. Красотища! Мне даже показалось, что заключенный в звездный круг кентавр хитровато подмигнул.

"Ну нет! Все равно в дар Нептуну! Ты уж не обессудь! Прямая улика!" – подошел к приоткрытому иллюминатору… Тихий всплеск.

Поднялся на палубу. Пока Мерли собиралась, спустил на воду резиновую лодку. Проверил бак с горючим, – почти полон.

Над головой кружат пронзительно крича, белоснежные чайки. Припекает солнышко, на небе ни тучки. День обещает быть жарким. Лазурные воды манят прохладой и свежестью. Вдали резвятся дельфины.

А вот и рыжая. В облегающих голубых джинсах, тонком бежевом свитере и кроссовках. В руке – спортивная сумка. Ну, чем не студентка на каникулах?

Яхту на малом ходу отправили в открытое море. Пусть нашедшие поломают голову. Сами же на резиновой лодке пошли к берегу. Двигались в сторону Халкиса, пока не увидели деревянный причал, возле которого покачивались несколько металлических лодок. У одной возился хозяин. Я решительно повернул к нему.

– Ты хорошенько подумал? – спросила Мерлин, просчитав ход моих мыслей. – Как бы не сдал.

– Гектос не сдаст! – возразил я, прощупав "аборигена" телепатически. – У него свои счеты с полицией. Да и какой ему смысл. Наоборот – отвезет в Халкис.

– Откуда ты знаешь? – рыжая, испытующе глянула в глаза.

Стойко выдержал ее взгляд, пожал плечами.

– Знаю, и все!

Мысли Гектоса "лежали" совсем не глубоко. По случаю в соседнем селе он весьма удачно купил три мешка зерна, благополучно довез на лодке. Но когда перекладывал в тачку, одна из бечевок порвалась, и почти полмешка высыпалось на мелкую прибрежную гальку. Это не осталось незамеченным шустрыми серыми воробьями, которые, собравшись в стайки, весело чирикали, терпеливо дожидаясь в сторонке, когда ругающийся Гектос уберется восвояси. Похоже, примкнуть к их компании собирались и небольшие чайки.

На берег вышли возле причала. Скинув легкие спортивные туфли, носки и закатив штанины, я подтянул лодку. С наслаждением ощущая под ногами твердые камешки, направился к Гектосу.

Вначале хитрец меня не замечал. Потом, недовольно зыркнул из-под мохнатых, почти седых бровей: "Тебе-то чего надо?"

Понятно, без специальной обработки каши с ним не сваришь. Пришлось немного покопаться в упрямом мозгу.

– Бог в помощь, отец! Утро сегодня славное. – Сказал я на приличном греческом и добродушно улыбнулся.

– Это – кому как! Глядишь, другой раз и мать родная – хуже мачехи.

В моих словах он почуял скрытую издевку.

– Да Христос с ним, зерном, отец. Будет корм птицам небесным.

– Тут бы как-то самим…

– Да воздастся,… воздастся… Дельце у меня к тебе,… – подсластил слова, положив на край лодки сотню евразов.

Магия денег неотразима. Взгляд Гектоса сразу потеплел, хотя подозрительности не убавилось – скорее наоборот.

– Чего хочешь, а? – буркнул он, глядя на деньги.

– Довези до Халкиды, и получишь в придачу вон ту лодку с мотором.

Теперь сделка приняла и вовсе сказочные перспективы, что весьма настораживало.

– А документы на лодку есть? – Гектос хитро прищурил глаз.

Я равнодушно пожал плечами.

– Как хочешь. Собирай зерно – дома просеешь.

Сделал вид, что собираюсь уйти.

– Погоди! Стой, говорю! Ишь, какой шустрый, довезу. Вон там, на обочине дороги моя колымага, идите туда… я догоню… Мотор-то снимать можно?

– Да снимай, снимай! Только побыстрее. Мы торопимся.

– Ты только посмотри! Недавно двух слов связать не мог, а теперь соловьем щебечешь, – подозрительно взглянув на меня, шепнула рыжая.

В одной руке она несла кроссовки, в другой – спортивную сумку, вместившую небогатое "приданное".

Забрав сумку и опустив скромно глаза, ответил:

– На то я и умник, чтобы быстро учиться.

Гектос шел следом. Ему самому хотелось скорее покончить с сомнительной сделкой. Зерно он оставил в лодке, а новый мотор взял с собой. Кряхтя и пыхтя, уложил его в багажник. Бережно укутал пустыми мешками, подложил тряпки.

– Повезу окольной, минуя село, – прохрипел, тяжело дыша.

– Делай, как знаешь.

– В том-то и дело, что знаю! – недовольно фыркнул крестьянин. – Слишком уж приметная вы парочка…

Через полчаса прибыли в Халкис. Высадив нас на окраине, Гектос, даже не простившись, торопливо нажал на газ.

– А знаешь ли, Умник, что в Халкисе утопился Аристотель? – неожиданно и не без намека, спросила Мерли.

– Купался пьяный, что ли? – Попытался отшутиться.

– А вот и нет. Здесь узкий пролив, шириной метров сорок и течение меняет направление десять раз на день. Хотел разгадать загадку природы, да не смог… Ученые до сих пор не знают почему. А легенда осталась…

– Ты в Халкисе уже бывала?

– Один разок в роли туристки. Мало что помню.

"Похоже, снова врет, но мне сейчас это "по-барабану".

– Я бы перекусил…

– Тогда лучше – на набережную, там масса ресторанчиков. Гляди – такси…

Махнула рукой.

Пока мы ехали на стареньком "Форде", я украдкой на нее поглядывал. Девушка, привычно наморщив носик, смотрела в окно. Похоже, вчерашнего страха ко мне уже не испытывала. Но я-то знал, его корни упрятаны слишком глубоко, и он может проявиться в самый неподходящий момент.

Окраины Халкиса приветствовали старыми серыми одно- и двухэтажными домами, высокими заборами, каменной мостовой. Но по мере приближения к центру картина заметно менялась. Город приобретал европейские черты: асфальт, освещение, реклама, "подросли" и дома.

– Вот здесь! – тыкая розовеньким пальчиком в стекло, воскликнула Мерли, – кажется, здесь венецианский квартал Кастро Турецко и мечеть Айия Параскеви.

До того молчавший водитель, не оборачиваясь, сказал:

– Извините, мадмуазель, но вы ошиблись. – Здесь недалеко мечеть пятнадцатого века, а церковь Айия Параскеви в другом месте. Вас где высадить?

– У хорошего ресторанчика с видом на море.

– Сейчас в моде "Арго". Кухня хорошая,… хотя дорогой. Везти?

Рыжая вопросительно посмотрела на меня.

– Вези,… вези, – утвердительно кивнул.

За такси расплачивалась Мерлин – у водителя не было сдачи со ста евразов.

Пройдя через благоухающий ароматами субтропических цветов и деревьев небольшой ухоженный парк, мы вышли к "Арго". Откуда такое название, догадаться несложно. Крыша в виде древнегреческого корабля и сделана так здорово, что я невольно остановился.

– Ух ты, какой галион!

– Тоже мне умник! Не галион, а диера.

– Ну, диера, так диера. Лишь бы кормили вкусно.

Вошли в просторный чистый зал. Посетителей немного. Деревянная резная мебель. На стенах картины из античной жизни: воины в шлемах со щитами и мечами, юные гречанки с амфорами в руках. В углах отгороженные от остального зала плетеным заборчиком глиняные амфоры, от которых веет сединой тысячелетий. У эстрады и вовсе чудо – Посейдон на троне с трезубцем в руке и склонившиеся к нему с обнаженными бюстами русалки.

Официантки, как на подбор – молодые красивые в легких коротких туниках.

Пока Мерли делала заказ, одна из таких нимф, "случайно" коснувшись меня нежным бедром, дала вдоволь насладиться красотой глубокого декольте, помогая, так сказать, разобраться в меню.

– Умник, ты, кажется, хотел есть! Смотри, как бы не захлебнулся слюной, – отпустила шпильку Мерли, переключая мысли в гастрономическое русло.

Теперь пришла моя очередь удивить окружающих: заказал свиную отбивную, жареный картофель, маслины, салат из нарезанных кольцами помидор и красного сладкого перца, бутылку "Метаксы".

Когда нимфы улетели на кухню, Мерли процедила сквозь зубы:

– Вот дрянь! Албанские потаскухи! С тех пор как их король открыл границы, лезут во все дыры. Моя б воля…

Я удивленно посмотрел на рыжую. "Ревнует что ли? Ведь девушки не от хорошей жизни оставили родину, семьи, родителей. По сравнению с ее промыслом – они просто ангелы. В жизни устраиваются, кто как может. Кому-то из них повезет, а кому-то нет. И тут ничего не изменить. У каждого своя судьба". Вот и у этих двух, что нас обслуживают – разные дороги. Красивую игривую брюнетку, так разозлившую Мерли, ждет удачное замужество и счастливая семейная жизнь. Ну а маленькой крашеной блондиночке не повезет: заразится сифилисом, сопьется и помрет от туберкулеза в трущобах.

"Сбудется ли мое предвидение? Не знаю. Но думаю, что да".

Взглянул на хмурящую брови Мерли. Что ждет ее? Нет, не буду! Пусть все идет как идет.

Тем временем девушки сервировали стол. Приборы мельхиоровые, рюмки сверкают хрустальными гранями, тарелки с изображением сцен античной жизни. Подали салат из мяса кальмара для Мерлин, оливки, ломтики помидоров и красного перца. Следом принесли яркий расписной глиняный кувшин с фирменным напитком – ароматизированной подкисленной соком лимона водой из источников на горе Дифрис, бутылку "Метаксы".

Наполнив рюмки коньяком и бокалы напитком, пожелав нам приятного аппетита, нимфы отошли в сторонку. Мерли, капризно надув губки, от коньяка категорически отказалась.

– Нет! После вчерашнего еще дурно. Видеть не могу.

– А вот я могу, и даже с удовольствием.

Рыжая выпила напитка, поковырялась в салате. Я же отдал должное местной кухне. За салатами последовали необыкновенно мягкая и сочная отбивная с картошкой и обжаренные на оливковом масле маленькие, размером с мизинчик, рыбки. Они пришлись по вкусу и Мерлин. Ее лицо подобрело, в карих глазах сверкнули привычные лукавые искорки. Она приосанилась, расправила плечи, выпятила вперед свою небольшую, но рельефно очерченную грудь. Мол, "и мы не лыком шиты!"

– Перекусил? И куда дальше, Умник? – в полголоса спросила она.

– Сначала в Афины, а потом…

Тут я задумался… Рыжая восприняла паузу по-своему.

– Домой, в Россию? У тебя там кто? Родители, жена, дети…

– Что?

– Дома тебя кто-то ждет?

– Меня?

Даже не знаю, существует ли в этом мире независимая Украина. Насколько я понял, расслоение реальности произошло где-то в восемнадцатых – двадцатых годах. Деникин взял Питер и коммунистический переворот придушил. Тогда моего прадеда не расстреляли по приказу Блюхера в далеком двадцатом после взятия Перекопа. Ну а дед так и не встретил свою "половинку" в киевском госпитале в сорок четвертом.

– Мерли! У вас Вторая мировая была? Ленин, Сталин, Гитлер? Атомная бомбардировка Хиросимы?

– Где это у вас? – в ее глазах мелькнул страх. – Кончай пить "Метаксу", и так почти всю бутылку вылакал.

– Нет, я серьезно. После электрошоков многое в моем мозгу перемешалось, реальное и выдуманное. Эти события и имена тебе что-то говорят?

– Ленин, вроде, был, об остальных даже не слыхивала. Какая чушь: Вторая мировая, атомная бомбардировка… У тебя точно там порядок? – постучала пальцем по лбу.

– Да порядок, не боись. Никто меня в России не ждет. Нам нужно куда-нибудь в людное место. Скажем, затеряться среди туристов. Туда, где всегда рады людям с деньгами и не слишком копаются в их документах и прошлом… А в Египте сейчас сезон?

– Там всегда сезон. Правда, летом жарковато. Вот осенью и весной аншлаг.

– Ты когда-нибудь там отдыхала?

– Нет, не приходилось.

– Так может, махнем? Отдохнем, так сказать… после трудов праведных.

Мерли налила себе в бокал напитка, отпив немного, поинтересовалась:

– С тобой что ли, Умник?

Казалось, она хочет пробуравить меня взглядом насквозь. Колеблется. Попытался убедить.

– Почему бы и нет? Станет скучно – разбежимся.

– Скучно?… С тобой? Да лишь бы не слишком весело. Того и гляди ухохочешься – до смерти.

– Кто б говорил! Тоже мне, ангел небесный. Ну так что, со-гласна?

Похоже решилась.

– Думаю, нам лучше лететь в Шарм-ель-Шейх. Там построили много классных отелей. Из Афин есть прямой рейс "Евраз-аэр".

– Самолет… Контроль в аэропорту жесткий?

– В пределах Евразийской Конфедерации – формальный. Конечно, не совсем плевый, но и не такой, как в Сауду.

Человеческий фактор меня не волновал, но компьютерный face control – с ним могут возникнуть проблемы. Хотя… Интернета нет, значит, базы данных тоже.

Счет принес сам хозяин – профиль греческий, седеющая бородка…

Вначале думал, что причиной послужила высокая по мест-ным меркам стоимость заказа – двести евразов. Однако, "заглянув поглубже понял, что Николаса Кустодиса интересует иное. Обслуживающая нас нимфа шепнула, что клиент в одиночку выдудлил семисотграммовую бутылку "Метаксы", и при этом остался абсолютно трезв.

– Довольны ли дорогие гости кухней, напитками, обслуживанием? – любезно спросил он, вглядываясь в мои глаза. Не найдя того, что искал, отвел заинтригованный взгляд.

Я какое-то время позволял себе наслаждаться чувством легкого опьянения, но потом, активировал ферменты и убрал алкоголь из крови.

– Все в порядке, Николас. Коньяк ароматный и крепкий. Причина во мне – редко пьянею. Сделай-ка лучше нам одолжение: вели своему водителю отвезти в Афины. Это ведь не слишком далеко? Правда?

– Миль девяносто будет… Но Вам, господин, отказать не могу.

Искренне удивленный своим поступком, отправился искать Петре, чтобы отдать распоряжение.

По мере освоения новых способностей управлять людьми становилось все легче. Николас лично провел нас к машине и, учтиво поклонившись, пожелал счастливого пути.

Петре вел новенький "Форд-Флорида-спорт" аккуратно, не спеша, тщательно объезжал выщерблины, попадавшиеся ближе к окраинам все больше.

Вскоре Халкида осталась за спиной, и мы выехали на скоростную трассу, ведущую в Афины.

Мощный мотор работал тихо и ровно. За окном, словно в калейдоскопе, менялись пейзажи: низкорослые деревья, кустарники, каменистые неровные поля, виноградники. На горизонте показались невысокие горы. Между ними приютились несколько деревушек.

Подъезжая к Афинам, чуть в стороне от трассы я увидел небольшую церквушку. Повинуясь неожиданному порыву, велел:

– Петре, тормози! Поворачивай к церкви.

– Что, Умник, решил грешки замолить? – съехидничала рыжая.

"Не твое дело. Чья б корова мычала…" – подумал, выходя из машины.

Мерли, немного поколебавшись, тоже последовала за мной.

Церквушка старенькая, не слишком ухоженная, но дверь приоткрыта. Перекрестившись на потемневший от времени лик Христа, хотел войти, и не смог. Остановила какая-то невидимая сила. Вначале удивился, потом – испугался. С чего бы это? Пусть грешен… и весьма… но чтобы не пускали в церковь! Такого никогда не слышал. Да мало ли примеров: даже убийцы и отъявленные негодяи…

"Не может быть! – начал себя утешать, с досады бросился в другую крайность: ведь это лишь полуразвалившаяся халупа с картинками на стенах. Бога нет! Во всяком случае такого, который бы меня в нее не пустил".

Девушка, с удивлением глянув на меня, не крестясь, с непокрытой головой скрылась за дверью.

"А мне путь закрыт. Вот это номер! Ну что тут скажешь? Неужто я стал "нечистой силой"? Смех да и только!"

Но вот смеяться почему-то и не хотелось. Медленно побрел к машине. Вскоре меня догнала Мерли.

– Ну что, Умник? Не принял тебя твой Господь?

Несмотря на шутливый тон, уловил в интонации подозрение и страх.

– Всему свое время! – неопределенно пожал плечами. – Сам пока не готов. Зря связался с вами – наркодилерами да и слишком многих убил. Но теперь уже ничего не изменишь. Поехали, каяться будем позже.

Но у самого-то на душе… кошки скребли. Нашел, перед кем оправдываться!

До Афин ехали молча. Спутница поглядывала в окно, ну а я, прикрыв глаза, дремал. Мне даже успел привидеться глумящийся привратник: "Ох не к Богу, милок! Хе-хе… Ох не к Богу!" – смеялся он, грозя перед самым моим носом по-стариковски корявым с длинным грязным ногтем пальцем.

Петре высадил нас у аэропорта. Склонившись в услужливом поклоне, открыл дверцы, но пятьдесят евразов принял, не моргнув глазом.

Думаю, что все аэропорты европейских столиц похожи. Разнятся, конечно, до некоторой степени архитектурой. Но везде стекло, бетон, мрамор, рекламные щиты, бегущие строки на табло, суетливые пассажиры с ручной кладью, служащие в униформе, билетные кассы, залы ожидания с небольшими кафешками, посадочные терминалы и длиннющие коридоры, ведущие к взлетным полосам.

Этот был таким же. Почему тогда здесь я вдруг ощутил витающую в воздухе атмосферу беспокойства и страха.

Пусть по статистике в авиакатастрофах гибнет людей намного меньше, чем на автострадах или в водах морей и океанов, но мысль о том, что в случае аварии самолета смерти не избежать, гнетет человека. Как ни старайся ее скрыть за напускной бравадой или маской спокойствия, все равно прорвется наружу. Этим аэропорты и отличаются от морских и сухопутных вокзалов.

"А свались я из поднебесья? Думаю, выжил бы! Предупреждал же проходимец Горио: главное – не дай оторвать голову! Тьфу, черт! Как надоела сумка Мерли – путается под ногами".

В справочном узнали, что рейсы в Шарм-эль-Шейх три раза в неделю. Ближайший – завтра в восемь, но билетов уже нет.

Пришлось "напрячь" кассира. Она закрыла свою "лавочку" и, не понимая зачем, пошла разыскивать старшего по смене. Потом настала очередь суетиться ему: разрывать бронь и заказывать такси.

"Как приятно иметь дело с ЛЮДИШКАМИ.

Людишками? – ужаснулся, поймав себя на этой мысли. – Окружающие становятся для меня не людьми, а людишками! Прахом земным, муравьями, грязью под ногами! Что со мной? Побочные эффекты новой физиологии или вампирские замашки? Не потому ли закрыт путь в храм Господен? Чем больше становлюсь кукловодом, тем меньше остается во мне человеческого? Придется контролировать сверхвозможности, и не использовать без крайней необходимости. Но как велик соблазн, черт побери! Ведь не зря же страдали!"

Насколько тяжело побороть искушение убедился, поселившись в отеле. Мерли выбрала четырехзвездную "Элладу" и решительно отказалась занять отдельную комнату и постель. Из-за этого мне на ресепшене пришлось немного "поколдовать".

Не меньшим искушением стал и шопинг. Ведь мог бесплатно взять не только, что приглянулось, но и выручку. Я стойко выдержал испытание. Приобрели все необходимое: белье, одежду, обувь. Лишь раз немного "сорвался" в ювелирном магазине, "выторговав" за треть цены серьги да перстень с небольшими бриллиантами для Мерлин и массивную золотую цепочку с православным крестом для себя. Брал его в руки с опаской. Но ничего не случилось, на груди тоже не жег. Может быть, все не так уж плохо?

Когда дарил бриллианты рыжей, поймал ее удивленный взгляд. Именно – удивленный, а не радостный или благодарный.

Поужинали в ресторанчике отеля, вышли прогуляться по вечерним улицам Афин.

Мерли была на удивление вежлива – привычных колкостей не отпускала, где нужно помалкивала, где нужно улыбалась. В коротеньком летнем платьице, в туфлях на высоких каблуках, с аккуратно уложенными волосами и бриллиантами в ушах – она выглядела потрясающе. Мужчины провожали ее восхищенными, а меня завистливыми взглядами.

А может, мне так только казалось. Но использовать на пустяки "данайские" дары нуклеаризаций не хотел.

На город незаметно низошли синие сумерки. Небо затянули облака. Дневной зной уступил место вечерней прохладе, при-ятно освежавшей горящие щеки. Огни неоновых реклам, ресторанчиков и магазинов отражаются в зеркально чистых витринах, в глазах прохожих. Воздух пронизан ароматом южных цветов и зелени. Стрекочут цикады, звучит мелодия "Сиртаки", все это создавало неповторимый колорит вечерних Афин.

И вдруг с небес брызнул дождь. Мы укрылись под крышей первого подвернувшегося казино. Провожаемые тяжелым взглядом плечистого охранника в униформе, вошли в небольшой зал.

Бармен, одетый в кремовый костюм, с красной бабочкой на шее, белозубо улыбаясь, предложил богатый ассортимент напитков. В небольшом зале не без труда разместились два стола, обтянутых зеленым сукном, для игры в покер, рулетка и мягкие кресла вокруг них. Один стол пустовал, за другим играли четверо.

– Купи фишки по пятьдесят, – протянул Мерли четыреста евразов.

– Я невезучая. В жизни не выигрывала…

– Ничего, со мной повезет, – заговорщицки ей подмигнул.

Подошли к рулетке, присели в кресла. Крупье, ведущий игру, посмотрел на нас плотоядным взглядом, словно волк на заблудших козлят, и постарался повесить на лицо радушную улыбку, чем еще больше меня раззадорил.

– Добрый вечер, господа! Рад приветствовать вас в нашем казино. Хотите принять участие в игре?

– Хотим.

– Желаю удачи.

– Спасибо, любезный.

Кроме нас, за столом играли трое: пожилой грузный господин, то и дело вытиравший потеющую лысину разовой ароматизированной салфеткой; сопровождавшая его молоденькая стройная брюнетка в легком открытом платье, с зовущим взглядом голубых глаз; и худая, с выступающими носом и челюстью, плохо окрашенными волосами, неуместной косметикой, пестро наряженная старушка.

"Ей еще бы шляпку – и настоящая Шапокляк".

Все играли "по-маленькой", но глаза горели нешуточным азартом. "Шапокляк" в одной руке зажала полупустой бокал с шампанским, а другой время от времени "ныряла" в висевшую на шее сумочку, доставала фишки номиналом в один евраз. Вот и сейчас она собиралась дрожащей рукой сделать ставку.

– Делайте ваши ставки, господа!

Я положил фишку на красную пятерку, а Мерли на черный ноль.

– Ставок больше нет!

Шарик весело побежал по кругу. Попытался его заставить пасть на черный ноль. Вроде вначале поддался, но в последний момент, почуяв мою расслабленность, самовольно скользнул на единицу.

– Вот видишь, я же говорила – невезучая. А ведь был совсем рядом!

– Ничего, мы еще повоюем.

Только с третьего раза удалось остановить стремительно бегущий по кругу шарик на нашем двойном нуле. Даже вспотел. Впору просить салфетку у лысого толстяка.

Мерли радостно вскрикнула, глаза заблестели.

Дальше пошло легче. Но все равно – телекинез^[15] явно не мой коронный номер.

– Все, хватит! – шепнул я Мерли, потирая пальцами виски. – Хорошего понемногу, кончай игру.

– Ты что! Мне так никогда не везло! – недовольно фыркнула рыжая – Не мешай, сейчас сорву банк!

– Ну да! Конечно, сорвешь! Проиграй тысячу и уходим… Я в баре.

Неспешно, рассматривая игроков, пропустил "под лимончик" тройной "Наполеон". Раскрасневшаяся брюнетка ненавидящим взглядом буравила Мерлин, лысый же смотрел на нее с восторгом. Проигравшаяся "Шапокляк", так и не допив шампанское, уныло двинулась прочь от стола.

Повернулся к бармену, заказал стакан минеральной воды. Головная боль понемногу стихала.

– Это ты виноват! – обиженно сказала незаметно подошедшая рыжая. – Сглазил!

– Конечно! – соглашаясь, кивнул головой. – Только я, но в том, что выигрывала. Сама говорила, что невезучая. А я – везунчик. Иди, забирай деньги.

Мерлин перевела выигрыш в двенадцать с половиной тысяч евразов на свою пластиковую карточку "Евразбанка". Перед уходом выпила коктейль, и это заметно улучшило ее настроение.

На обратном пути я в основном помалкивал, она же непрерывно щебетала о том, какая ей привалила удача.

Вернулись в отель далеко за полночь. В постели Мерли была страстной, нежной и при том безо всякого "колдовства" с моей стороны.

– Спасибо, милый, за чудесный вечер и подарки, – шепнула мне на ухо и ласково погладила по щеке, засыпая. – Не вы-ключай светильник – страшно…

Я еще долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. И вдруг сделал неприятнейшее открытие: "Похоже, я, дуралей, влюбился. Нашел в кого! Зла не хватает… Рыжей верить нельзя! Нельзя! Но ведь, блин, сердцу-то не прикажешь!"

И кляня себя на чем свет стоит, поцеловал ее в по-детски острое и нежное плечико.

* * *

В Афинском аэропорту нас "опекал" старший смены. Лично проследил за багажом, оформил документы, провел служебным ходом к терминалу. Мерли, похоже, воспринимала его заботу как должное.

"Начинает привыкать", – подумал я.

Реактивный самолет "Аэртранс", взревев мощными моторами, промчавшись по взлетной полосе, легко взмыл в небо. Видать, не зря на фюзеляже изображен стремительный сокол. Строения на земле превратились в игрушечные домики. Самолет не-много вибрировал до тех пор, пока не поднялся выше облаков.

Мерли сидела бледная, сжав губы. Взял ее за руку, вопросительно заглянул в глаза.

– Терпеть не могу самолетов, особенно… взлетов и посадок, – сквозь зубы процедила она.

– Не бойся, все будет нормально. Смотри, какая красота!

Белоснежное покрывало сплошной облачности разорвалось, и взгляду открылась бескрайняя синь морских просторов. Лишь местами виднелись буро-зеленые пятна островов.

– Боже мой! Сколько воды! – восхищенно прошептал я.

– Скоро появятся горы, а затем – пустыня, – равнодушно пожала плечами Мерлин.

– Нет, ты только посмотри! – я никак не унимался. – Лишь отсюда, сверху, понимаешь, какая маленькая наша Земля.

– Наша?

Похоже, рыжая сказала больше, чем хотела, и теперь прятала глаза.

"Интересно, за кого она меня принимает? За инопланетянина или дьявола? Честно говоря, оснований достаточно. Копаться в ее мозге ужас как не хотелось. Да и что там найдешь? Ведь не зря говорят: хочешь услышать глупый ответ – задай идиотский вопрос. Какая разница, что думает Мерлин. Тут сам толком не знаешь, кто такой".

Ослепительно улыбаясь и сексуально покачивая бедрами, прошла миловидная стюардесса в голубой униформе с фирменной нашивкой сокола на плече и подносом в руках. Мерли взяла бокал апельсинового сока с кубиком льда. Я же остановился на двойном коньяке "Арарат" и содовой. За это при-шлось выложить пятьдесят евразов.

Не спеша потягивая ароматный коньяк, рассматривал меняющийся внизу ландшафт. Горы постепенно сменила пустыня. Похоже, мы уже над Египтом.

– В Шарм-эль-Шейхе час дня, – из динамиков звучал приятный голос стюардессы, – температура 35№ по Цельсию. Напоминаю, подданные Египетского Эмирата проходят контроль отдельно. Дамы должны закрыть лица и надеть длинные платья.

Вопросительно посмотрел на Мерлин.

– Нас это не касается. Для остальных действуют законы Содружества. На специальных пляжах – можно даже топлес.

Лайнер начал снижаться. Салон вновь завибрировал, самолет покачивался на воздушных ямах.

Теперь рыжей было и вовсе не до болтовни: вцепилась в кресло, лицо бледное, усыпано, словно бисером, капельками пота, с трудом сдерживает рвоту. К счастью, мы вскоре приземлились.

После влажной прохлады кондиционера сухой горячий воздух Египта оказался неприятным сюрпризом. Вроде в сауну угодили.

Мой механизм адаптации сработал быстро, и я дискомфорта скоро не ощущал, в отличие от бедняжки Мерлин.

– Все равно лучше, чем в самолете, – упрямо задрав подбородок, фыркнула она.

В зале аэропорта работал кондиционер, даря приятную прохладу.

Прилетевшие разделились на две группы. Меньшая – подданные Египетско Эмирата – пошли в отдельную комнату, остальные оформляли документы у трех окошек общего зала.

Проверка была настолько формальной, что не пришлось утруждать себя "колдовством". Протянул два паспорта открытых на первой странице с двумя купюрами по двадцать евразов в открытое окошко. Их принял усатый круглолицый араб в форме.

– Цель приезда? – спросил на ломаном английском, сурово нахмурив брови.

– Решили немного отдохнуть в вашей чудесной стране. Не могли бы посоветовать приличный отель?

– Стоимость временной визы – десять евразов.

Казалось, мой вопрос не достиг цели. Я положил еще полсотни. Черты его лица заметно смягчились, но работа – есть работа.

– Мерлин Славия Редфорд – американка?

Заглянув в окошко, Мерли кивнула.

– Анжей Казимир Вински – поляк?

Настала моя очередь. Никакого компьютерного контроля по базе данных… Запись от руки в журнале и два штампа на пятой странице паспорта. Все!

– Обновление визы каждые тридцать дней. Желаю приятного отдыха, господа.

Усатый вернул паспорта и с ними несколько рекламных проспектов пятизвездных отелей. "Значит, вопрос мимо ушей не пропустил. Да и деньги сделали свое дело".

Отдал проспекты Мерли. Пусть выбирает.

Та думала недолго.

"Kings Royle Otel", – быстро просмотрел выбранную цветную открытку, – "и звучит, и выглядит неплохо, а там посмотрим…"

В отель ехали на такси. Вначале за окном мелькали пальмы, дорожные знаки, рекламные щиты, но вот старый город остался позади, и мы попали в курортный рукотворный рай. Оставалось лишь удивляться разнообразию архитектуры. Дворцы среди великолепных парков будто соперничали друг с другом в утонченности и роскоши. То в виде легких белоснежных цветков из камня, то в виде старинных, сложенных из грубо отесанных плит, наполненных приведениями, замков, то модерновые фантазии из мрамора и стекла. Каждый хорош и притягателен по-своему. Спустя какое-то время в одном из таких "райских" мест оказались и мы: вдыхали аромат экзотических южных цветов, любовались неудержимым буйством красок. Большая, яркая, с красными пятнами на крылышках бабочка, оставив безопасное место на цветке, уселась на плечо Мерлин, если бы она только знала, как рискует, то вряд ли решилась на столь безрассудный подвиг. Но девушка шла молча, о чем-то думала и не заметила незваную гостью.

Большой, облицованный мрамором холл со множеством бутиков, мягкой велюровой и строгой кожаной мебелью возле сверкающих полировкой и хрусталем столов, ресепшен из красного дерева, огромная, почти на полстены, золотая корона и гордая надпись "Kings Royle Otel" – говорили, да нет, во весь голос кричали, что в выборе Мерли не ошиблась.

Людей не много. То ли цены кусались, то ли время не самое лучшее. А может, и то, и другое. Во всяком случае приняли нас безо всякой "магии". Селиться отдельно я уже не предлагал. Да и рыжая восприняла все, как само собой разумеющееся. Комплекс услуг люкса включал и сейф, что было весьма кстати.

Не знаю как Мерли, но я прожил восемь дней, как в раю. Лазурь, теплота и нега Красного моря, дайвинг, сказочный подводный мир. Можно даже поохотиться с подводным ружьем, предварительно взяв лицензию. Вначале я загорелся, но быстро остыл – не много удовольствия бить экзотических "цыплят в курятнике".

Разнообразная вкусная пища, уютные рестораны со спокойной музыкой, любовь красивой женщины и никаких забот. Казалось, с моими-то способностями, что может помешать? Но дьявол всегда найдет лазейку.

– Умник,… – прошептала Мерли, потягиваясь в постели утром, -…знаешь, у меня задержка…

Непонимающе посмотрел в ее встревоженные глаза.

– Месячных нет! А уже пора! Еще неделю назад должны начаться.

Пришлось поднапрячься, "заглянуть поглубже". "Так и есть – беременна. Ничего удивительного, – "лечение" пошло на пользу".

– Ты – в положении. Будет мальчик. Наш мальчик…

– Этого не может быть! Откуда ты… – на полуслове оборвала фразу.

"Не знаю, что она обо мне думает, но вижу: уже не сомневается – поверила".

– Боже, ребенок… мой ребенок! Сын! Сынуля!… Неужели правда?…

Сияющий радостью взгляд вдруг померк. В потемневших глазах блеснула слезинка.

– Умник… ты… ты… ведь ты меня не отпустишь… никогда… Верно?

"Что за чушь? Зачем? Куда и кого отпускать?" – я не успевал за ходом ее скачущих мыслей.

– Держать не стану, но не забывай, что ребенок-то наш. Или хочешь сделать аборт?

– Аборт?!! – крик души и горящие ненавистью глаза. – Я так и знала! Ты захочешь убить моего ребенка!

– Да успокойся же наконец! Никого я не хочу убивать! Сделаем, как скажешь. Я тоже всю жизнь мечтал иметь детей!

– Ты?!! Ты мечтал? Детей?

– Да, я. Хватит истерик! Угомонись в конце-концов!

Было видно, как тяжело ей взять себя в руки. Все же потихоньку справилась.

Затеплилась надежда, что жизнь постепенно возвратится в нормальное русло. Но я-то чувствовал – нет! К бездне страха добавились бетон непонимания и неприязни.

Прошло еще несколько дней, и появился Стив.

* * *

Вынырнув, резко тряхнул головой – полетели брызги. Перед глазами еще стояла метровая барракуда, затаившаяся среди белокаменных зарослей кораллов, разноцветные рыбки-попугайчики, краб с одной большой, а другой малюсенькой клешнями, пытавшийся забиться в узкую расщелину. Голубая прозрачность сказочного подводного мира не желала меня отпускать.

Последнее время я нырял без маски и ласт. Способность к адаптации сделала пребывание под водой комфортным: глаза не резало, в уши не давило, дыхание мог задержать на сколько угодно. Думаю, при желании мог бы отрастить и хвост. Да только к чему пугать окружающих и, прежде всего, Мерли? И так ведь, нечеловек, а Ихтиандр… Твою мать…

Мерли сидела, опершись руками на ступени мраморного волнореза, тянувшегося от берега к глубине, и болтала в воде ногами. Рядом пристроился красавец-блондин в каплеобразных зеркальных очках. Сердце кольнуло нехорошее предчувствие, а может, ревность.

Подплыл к ним. Бесспорно – блондин хорош собой. У него есть все, что нравится женщинам: правильные черты лица, широкая грудь, поросшая золотистыми волосками, накачанные мышцы рук и ног, великолепный торс.

Рыжая кивнула в мою сторону. На его губах появилась ироническая улыбка. Еще не разглядел, а уже ощущал превосходство.

"Что же, с таким типом людей я неплохо знаком еще по прошлой жизни. Как же он мне ненавистен! Размазать букашку? Нет, нужно сдерживаться. Нельзя переделывать мир под себя! Нельзя? А почему? Ведь иные режут и кроят, не стесняясь, идут по трупам и судьбам, не глядя на людей и не страшась самого Господа Бога! И он терпит! Их терпит! А меня – даже в храм не впустил.

– Умник, познакомься, это мой университетский друг Стив. А это – Умник, мой… ну…

– Приятно познакомиться. Не стану вам надоедать. – Ослепительной белизной сверкнули все тридцать два зуба. – Ведь мы еще увидимся, правда? Бай-бай,… Мерли.

Руки не протянул, зато не забыл поиграть рельефными мускулами. Прощаясь, небрежно пошевелил пальчиками, затем легкой походкой спортсмена зашагал к берегу.

– Пойдем и мы чего-нибудь перекусим.

– Иди сам. Меня при одной мысли о еде воротит, утром даже рвало…

– Помочь? – задал совершенно идиотский вопрос. "Нет чтобы сделать молча".

Ответ, словно удар кнута:

– Не смей!… Прошу тебя, не нужно. Пусть все будет, как есть. Лишь бы ему не навредить.

Тон вначале резкий, потом покорный и просящий. "Убеждать глупо. Мерли так мечтала о ребенке, что даже токсикоз ей в радость. Уберу, сразу поймет!"

– Хорошо. Пообедаю сам. После мотнусь в старый город – погуляю, может, чего куплю.

Я с удовольствием ездил на прокатной машине, стоявшей за воротами. На территорию отеля въезд категорически воспрещался.

В следующий раз Стив появился вечером в ресторане, при-гласил Мерли на танец. А потом мне показалось, что они повздорили. Когда на следующее утро я увидел их снова, идущими вместе по аллее парка, то вдруг ощутил опасность.

Пришлось напрячься: расстояние велико. Вижу только спины, настроился на Мерлин…

– …По-моему ты просто боишься, – вполголоса говорил Стив. – Я не заметил в нем чего-то такого особого, хотя в людях разбираюсь неплохо. Ныряет, конечно, здорово, но не больше…

– Ты его не знаешь! А я… Умник легко манипулирует людьми. Видит утаенное… Не колеблясь, убивает! Уже не говоря о том, что рассказывала…

– Да помню я твой бред! Это был гипноз или просто кошмар… Со мной такие штучки не проходят. Я не поддаюсь гипнозу, прошел специальный курс по долгу службы,… так сказать.

– Ой Стив, зря ты мне не веришь! Ему убить человека, что муху раздавить! А вот чтобы его… – даже не знаю… Поверь, наилучший вариант – с машиной… Так, чтобы разорвало на мелкие кусочки! Да и у тебя будет алиби… Все документы у него чужие. Оставим полиции, пусть разбирается, а сами сбежим. Денег хватит – второй ключ у меня и код знаю…

На самом деле код сейфа я от Мерлин не скрывал, не видел необходимости… Оказывается зря… Смотри, как все обернулось. Тогда, в баре, на курок не нажала… А сейчас… хочет ударить в спину. Неблагодарная тварь! Жизнью обязана, носит моего ребенка,… сына! Не понимаю…

– Честно говоря, мне этот план не по душе. Скандальное дело, зона курортная, кроме того, могут пострадать и другие. Тогда полиция и федералы станут землю рыть, чтобы докопаться. А так под водой подстрелю, как акулу. Прицеплю камушек и все, на дно. Пока найдут, мы будем далеко. Если вообще найдут.

– Нет, Стив. С ним так не справиться. Ни ты, ни киллер, ни яд… Только разорвать на мелкие кусочки. Поверь, я знаю, что говорю. Только так…

Стив, недовольно насупившись, молчал. Напряженно думал.

– Хорошо, будь по-твоему, Клякса! Только давай еще разок детально обсудим, что станешь говорить федералам. Ведь одной полицией тут не обойдется…

"Подстрелить, как акулу,… ни яд, ни киллер,… разорвать на кусочки! Вот она – женская благодарность в полной красе! Все перебрала! Да, Клякса, с тобой не соскучишься! Тоже мне – сын… сынуля! Ну да ладно, поглядим, что будет дальше. Пока сделаю вид, что ничего не знаю".

Ночью рыжая была страстной и нежной, ласковой и грустной. Будто извинялась за то, что собиралась со мной сделать. В ее глазах время от времени сверкала слеза, а целующие губы дрожали. Неподдельная любовь, черт возьми! И как только в ней все уживается.

– Мерли, что с тобой? Расскажи, не бойся! – ласково теребил рыжие волосы, давал еще один шанс.

– Все нормально, Умник. Это из-за беременности перепады настроения. Я до сих пор не знаю твоего имени. Скажи!

– Умник, Мерли, Умник…

И снова в глазах лед… колючий и холодный.

Следующим утром мы сидели в баре на берегу моря. Мерли пила охлажденный апельсиновый фреш. Я не торопясь потягивал светлое арабское пиво, так похожее на наше "Черниговское" и молча глядел в морскую даль. На пляже, под нами, албанские аниматоры веселили отдыхающий народ. Одна мелодия сменяла другую. Все зажигательные, ритмичные. Ноги сами готовы были пуститься в пляс.

– Добрый день! Как спалось? – Стив белозубо улыбался, но в серых глазах застыла тревога и напряжение.

"Напускная веселость и бравада меня не обманут. Ну что, красавец, выкопал яму? Вижу – выкопал. Оттягивать развязку смысла больше нет".

– Мерли, я как раз хотел прокатить тебя на машине. Давай поедем вместе и посмотрим отели, может, какой выберем. Поехали?

Рыжая побледнела.

– Знаешь, Умник, давай в другой раз. Меня по утрам тошнит.

– Хорошо, прокатимся вечерком. А пока твой дружок не откажет нам в маленькой услуге?

Ласково улыбаясь, посмотрел Стиву в глаза. Тот сразу сморщился, словно воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Наверное, прочел в моем взгляде смертный приговор.

– Какой услуге?

– Заправить нашу машину. Ехать недалеко…

Протянул сто евразов и ключи.

– Но я… я…

– Стив, не хорошо отказывать друзьям. Верно, Клякса?

Глаза его помутнели. Лицо стало похожим на маску восковой фигуры. Протянул дрожащую руку, взял ключи и деньги.

"Нет, красавец, не вырвешься. Я сильнее твоего инстинкта самосохранения. Так, не спеша, шаг за шагом к стоянке за воротами – к собственной смерти, не дрожать, крепче ставить ногу".

– Умник, прошу, умоляю, не нужно, – шептала Мерли, срываясь на стон.

– Не волнуйся, девочка, он только заправит – и обратно. – Иди, Стив, иди!

Теперь он уже сопротивлялся из последних сил. Полностью сосредоточиться не давала Мерли, готовая вцепиться мне в горло. Пришлось напомнить ей недавний кошмар. Вскрикнув, бросилась прочь. Вновь переключился на Стива. "Вот и умница! Открывай дверь, вставляй ключик в зажигание. Не бойся! Поворачивай. Ну же, смелее… Ничего не случится. Вот видишь… поехали…"

Яркая вспышка… – похоже, в моем мозге. Почти сразу – грохот взрыва… Крики со всех сторон. У стоянки облако черного дыма.

"Думаю, Мерли сбежала. Да и сейф пуст. Глупая Клякса, полагает, что стану за ней гоняться. Хотел бы – сама пришла-приползла… Да только смысла нет. Сын… Сынуля…

Ты так его хотела. Может, будешь хорошей матерью! Беги, Клякса, беги…"

Медленно встал, собираясь выйти из бара. Что будет дальше – не загадывал. Зачем? Все сложится само собой. Подтверждая правильность моих мыслей, очертания стены смазались, дрогнули, открылось черное нутро портала.

Меня пока еще приглашали…

Там, наверху уже все решили. Отказывать некультурно, да и ни к чему дразнить гусей. Всему свое время. Еще раз окинул взглядом синее море, золотой пляж, тяжело вздохнул и… шагнул в неизвестность.

Часть ІI Джокер

"Департамент Безопасности.

Отдел Внутреннего Сыска.

Сиим извещением официально Вас уведомляем о зачислении на пятую категорию в Отдел Внутреннего Сыска. Для оформления необходимых документов, сообщите имя, которое желаете принять".

Пылающие красным пламенем в абсолютно черном мраке строки. Даже не знаю, на каком языке, но вполне понятные и недвусмысленные.

"Розыгрыш? Болезненные галлюцинации? Или все серьезно? Во всяком случае, можно и подыграть. С меня не убудет".

Последний раз моим именем интересовалась рыжая плутовка Мерли. Где она сейчас? Выпуталась ли из передряги?…

Думаю, для НИХ мое имя не секрет. Да и смысл запроса иной – "желаете принять". Чего там желать? Пусть остается "Умник". Чем плохо?

– Желаю принять имя "Умник", – произнес, закрыв глаза. Это нисколько не помешало придти "огненному" ответу.

"Департамент Безопасности.

Отдел Внутреннего Сыска.

Назначение:

Служащий пятой категории Умник. Надлежит прибыть в реальность 857-бис.

Цель: расследование исчезновения подкуратора реальности 857-бис, служащего четвертой категории Фарадея.

Средства – не ограничены.

Время – не ограничено.

Начальник Отдела Внутреннего Сыска, служащий второй категории Марлазон".

"Вот так номер! Хоть смейся, хоть плачь!

Департамент Безопасности кого и чего? Им-то кого бояться? Господа Бога? Ангелов? Представить себе не могу! Отдел Внутреннего Сыска!

Уму не постижимо! Значит, существует еще и безопасность внешняя. Обалдеть! И тут, кто бы мог подумать, существуют бюрократы и начальники. Вот мой, к примеру, – Марлазон.

Интересно, а жалование тоже назначили? В какой валюте и где тратить? А я-то раньше думал, что свихнулся!

Вот оно – настоящее безумие, явившееся под руководством служащего второй категории Марлазона… Никогда ранее мною не виданного и не слыханного".

На смену абсолютной тьме пришел серый полумрак. Внезапно, словно по волшебству, появились приятно пахнущие хвоей хрустящие накрахмаленные простыни, чуткий к малейшему движению мягкий матрац, воздушное, но теплое одеяло.

"Похоже, на этот раз не в гробу! Уже неплохо! Реальность 857-бис встречает намного дружелюбнее". А в том, что это она, я нисколько не сомневался.

"Служащий пятой категории Умник прибыл к месту назначения. Драсьте! А как же закон сохранения биомассы? Да ну его к черту!"

Открыл плотно сомкнутые веки. Перехватило дыхание – рядом с кроватью, на которой я соизволил почивать, стояли, скромно опустив глаза, три умопомрачительные девушки. В коротеньких юбочках с накрахмаленными белоснежными передничками и в легких блузках с глубоким, отделанным кружевами декольте. Они склонились в низком реверансе, наверное, для того, чтобы мог получше лицезреть его содержимое.

А посмотреть, уж поверьте, было на что! Казалось, еще мгновенье и грудь каждой из них, освободившись из плена кружев, целиком предстанет моему жадному взору. Нежные и упругие, идеальной формы, они манили к себе, обещая райское наслаждение. Я ощутил, как прикасаюсь к ним губами, трогаю языком чувственно дрожащий сосок…

С трудом отогнал наваждение, проглотив полный рот слюны, и вновь сосредоточился на девушках, – блондинка, брюнетка и шатенка. Все с удивительно правильными и в чем-то схожими чертами лица. Сестры? Клоны? Юбочки и блузки под цвет волос. У блондинки глаза голубые, у брюнетки – черные, а у шатенки, как и положено – карие. На груди у каждой золотой кулон сердечком, а в ушах гвоздики с крупными бриллиантами.

Поняв, что до сих пор лежу с открытым ртом, клацнул зубами – закрыл.

– С благополучным прибытием, господин! – проворковала нежным голоском стоящая посередине шатенка и робко подняла глаза.

В ее взгляде, помимо смирения, прочитал затаенный страх. – "Знают, кто я и боятся".

– Мы – Ваша прислуга. Готовы исполнять любые желания.

На слове "любые" ощутил некий акцент.

– Меня зовут Шарлотта.

– Меня, – приподняла голову брюнетка, – Маргарита.

– А я Сюзи – Сюзанна, – слегка вздрогнув и мило покраснев, поправилась блондинка.

Мои желания? На миг я представил каждую из них рядом в постели. Ну а потом всех троих вместе! Ведь поместятся!

Теперь покраснели они. – "Прочли мои мысли? Или у господ они одинаковы?

Ох, и неплохо жилось Фарадею! С какой стати ему сбегать? Ведь не дурак же? А может, не по своей воле?"

В том, что нахожусь в доме или служебной квартире подкуратора реальности 857-бис, служащего пятой категории Фарадея, почему-то не сомневался.

– Сюзи, дай мне руку.

В глазах блондинки промелькнул страх, лицо мгновенно побледнело, а протянутая рука заметно дрожала. Ласково к ней прикоснулся – теплая, живая человеческая плоть. Между косточками указательного и среднего пальчиков родимое пятнышко, а чуть ниже полоской белеет рубчик.

– Шарлотта, Марго, вы – тоже.

Родинка повторялась, шрам – нет. Нежно их погладил.

– Не бойтесь, милые девушки, я вас не обижу.

Наверное, мне показалось, что в глазах Марго промелькнула насмешливая искорка.

Напряжение потихоньку сошло с их лиц. Натянутые улыбки сменились естественными, потеплели. От этого девушки только похорошели.

"Интересно, а пользоваться служебным положением грех? И можно ли считать это обидой?" – прокралась никчемная мыслишка. Облизал пересохшие губы.

– Вы сестры?

Они дружно покраснели.

– В какой-то мере, господин! Но это ничего не значит. – Как бы извиняясь за всех, прощебетала Шарлотта.

– Кто еще, кроме нас, в доме?

– Три работника-садовника и шофер-охранник-консультант.

– Шофер-охранник-консультант? Один в трех лицах? Зачем так сложно?

– С новым господином прислуга меняется, а консультант остается прежним. Ведь кто-то же должен ввести господина в курс дел?

– Понятно, значит он, в отличие от вас, знал прежнего "хозяина.

– Да, господин.

– И все?

– Да, все. Аборигенов в охраняемой Зоне нет. Строго запрещено. Только сам господин может кого-то привести. Без его защиты смещение в реальности убьет чужака.

– Да что ты, Шарлотта, все господин да господин! Называйте меня…

"Ну и как им меня называть? Ведь не Умником же? Вот незадача!…"

– …Ну, скажем, "шеф". Звучит как-то привычней, современней что ли.

– Как прикажете, господин.

"Значит, жители реальности 857-бис – аборигены. Интересно кто – папуасы, пигмеи, дикари? Им нельзя пересекать границу охраняемой Зоны, иначе – смерть. Весьма удобно, лучше всякой охраны".

– Шарлотта, охраняемая Зона велика?

– Она стандартизирована под категорию служащего и отвечает социальным, эстетическим и… физиологическим потребностям.

Сказав это, заметно смутилась.

– Господин. В курс дел обычно вводит шофер-охранник-консультант.

"…По совместительству надсмотрщик и шпион! – про себя завершил фразу. – Социальным, эстетическим и физиологическим… это же надо!"

– Желаете осмотреть дом и сад? Мы с радостью к Вашим услугам.

– Желаем… Вот только…

– Одежда сию минуту будет. Какую подать?

– Гм… Какую? Соответствующую социальным, эстетическим и физиологическим потребностям служащего пятой категории…

Увидев непонимание в глазах Шарлотты, усмехнувшись, добавил:

– Да шучу я, шучу. Что-нибудь по сезону и времени. Кстати, что сейчас на дворе: зима, весна, осень? И вообще, где я?

– По местному времяисчислению две тысячи десятый год от Рождества Христова, двадцать третье сентября, двадцать один час, тридцать пять… нет – тридцать шесть минут, Украина, пригородная зона города Полтава.

Наверное, если бы Шарлотта сказала, что мы на Луне, то я удивился бы меньше! Обалдеть! Я дома! Правда, спустя три года!

– Что-то не так, господин?

– Все так! Неси одежду. Покажешь Зону. А Марго и Сюзи пусть займутся делами.

Пока Шарлотта копалась в шкафу, я немного осмотрелся. Спальня бирюзового цвета. Потолки высокие. Круглая хрустальная люстра с подвесками, напоминающими снежинки, неспешно вращается, отбрасывая на стены и потолок полу-прозрачные тени. Свет не яркий, но вполне достаточный. На стенах – старинные картины в золоченых рамах, с паутинками трещин. Одна с морским пейзажем а-ля Айвазовский, другая – с холодной голубизной застывшего зимнего сада, третья – с лиственным лесом, подступающим к самому берегу покрытой рябью реки.

"С одной стороны – подобрано, вроде, и не логично, но с другой – сам бы так повесил".

Мебель классическая, вся из красного дерева. На столике возле моей двуспальной кровати серебряный поднос, инкрустированный начинающими распускаться золотыми розами с графином и бокалами. Шкафы спрятаны в стену, между ними зеркало в массивной резной раме. Окно и выход на балкон прикрывает светло-голубой с вкраплением белых и синих ромашек тюль. Натертый до блеска паркет и огромный, почти на всю комнату, персидский ковер с дремлющими в саванне тиграми.

Моя спальня по духу и по дизайну – воплощенная в реальность мечта.

– Господин, – отвлекла меня от созерцания Шарлотта. В руках она держала приготовленные для меня трусы, футболку, легкие спортивные штаны. Отворачиваться не стала, да и я особо не комплексовал.

Оделся, обул мягкие велюровые тапочки (и здесь "угадали" мои вкусы), пошел за ней.

Рядом со спальней – уютный рабочий кабинет в светло-пастельных тонах и запахом сирени. На стене плазменный телевизор с большим экраном и великолепная репродукция картины "Девятый вал". Письменный стол, мягкое кожаное крутящееся кресло, компьютер, письменный набор. На столе запечатанный конверт с интригующей надписью: "Умнику от Марлазона", кожаная папка, два тонких мобильных телефона.

"Зачем? Звонить-то некому? Или будут мне?"

Вначале хотел оставить дела на завтра, но не утерпел. Ведь не каждый же день приходят послания от Марлазона.

– Шарлотта, приготовь-ка перекусить, и минут через пятнадцать зайди.

Когда дверь за очаровательной шатенкой затворилась, уселся в кресло. Блаженствуя, откинулся на спинку. Прежде чем взять конверт, покатался из стороны в сторону. О таком кабинете и кресле когда-то, в свою бытность человеком, я тоже мечтал.

Вскрыл пакет. Не перестают удивлять! Чистый лист. Покрутил в руках, посмотрел на свет. Даже уподобившись мартышке – понюхал. Каюсь, даже мелькнула никчемная мыслишка попробовать на вкус, но до такой низости падения Умник еще не докатился. И, кстати, весьма правильно сделал, поскольку на листе стали проступать буквы, наверное, инициировались благодаря моим прикосновениям. "Что ж! Логика ясна: послание – конфиденциальное". Вначале проступил герб – исцарапанный и помятый в боях железный щит с надписью по кругу: "Департамент Безопасности".

Ничего нового я не узнал: постановление о зачислении Умника служащим пятой категории в Отдел Внутреннего Сыска, скреплено печатью с изображением присевшей перед прыжком гончей и подписью "Марлазон".

Интересно, все на русском языке, включая имя начальника. Пока я рассматривал предписание, черные буквы покраснели, по краям появились язычки пламени. Документ сгорел холодным пламенем прямо у меня в руках, словно его и не было вовсе: ни запаха, ни пепла, ни дыма.

"Ушел в архив", – решил я.

В папке, не понимаю зачем, документы, водительские права, деньги. С моими-то способностями! Видите ли, по статусу положено. "Ежели чего" – объяснит водитель-консультант. Открыл паспорт и… вновь опешил. "Умник Алексей Владимирович". В отличие от фамилии, имя, отчество, дату и место рождения, взяли из прошлой человеческой жизни. Все верно, "паспортист" не ошибся. Не удержался, полистал – о прописке и семейном положении скромно умолчали. Покрутил в руках права. Нового образца: международные, пластиковые. Положил на стол.

Хотел включить телевизор, но не нашел пульта. Тогда – компьютер. Еще лучше! Без лишних ремарок и цензуры. Сейчас узнаем, что творится в мире 857-бис. Кстати, именно эта приставка "бис" меня весьма смущает. Значит где-то рядом материнский – 857. Возможно, мой родной!

Двадцать третье сентября. В Полтаве праздник – День освобождения города от фашистов. Народ сейчас гуляет. Скоро салют. Хорошо, пошли дальше. Президент России Дмитрий Медведев обещает не поставлять ракеты среднего радиуса в Ирак. В Москве Международный симпозиум по Арктике. "Делят" территории влияния. Во дают! А у нас новый президент. Таки добился своего!

А где же "демократ" со своей "помаранчевой" командой"? Реформаторы, революционеры… Так,… так, не скучают – при деле: отбиваются от следователей Генпрокуратуры. То ли еще будет.

А это что? Дело врачей-вымогателей? В Горловке много требуют за роды? Вот коррупционеры, ети их мать! Ну никак не желают нищенствовать! Похоже – все-таки дома! Ничего не изменилось! Одной рукой заставляют, а другой – карают! Это по-нашему! Да и практика не нова. Переключить справедливый гнев народа в нужное властям русло. Вот и появляются дела врачей-отравителей, убийц в белых халатах, "черных трансплантологов", коррупционеров.

Спортивные новости: киевский "Арсенал" выбил из розы-грыша кубка харьковский "Металлист"… Погода – вот это интересно! Суперполнолуние! Редкое совпадение осеннего равноденствия с полной луной. Переменная облачность, температура восемь-десять тепла…

– Господин! – на пороге Шарлотта.

– Иду, иду, – я в самом деле проголодался.

Выключил компьютер и вслед за ней по деревянной лестнице спустился на первый этаж.

Просторная светло-голубая гостиная. Первым увидел высокий, в рост человека, камин из серого с красными прожилками мрамора и узорчатыми медными воротами. Возле него кучка сухих поленьев на серебряном подносе-подставке. На камине фигурки экзотических животных из слоновой кости. Еще выше большой портрет, писанный маслом. Личность вроде знакома. Боже мой! Да это же служащий пятой категории Умник собственной персоной! А вид-то, вид! Мудрый вождь, победоносный генерал. Орлиный взгляд проникновенных глаз, гордая осанка, волевое лицо и упрямо сжатые губы. Одним словом – важный господин. Такому и в мыслях перечить не моги! С "людишками" считаться не станет. В порошок сотрет.

"Неужели это мое будущее? Чувствую, что вполне вероятно. Наверное, нужно радоваться, а настроение почему-то пропало".

– Шарлотта, похож? – кивнул на портрет.

– Господин, вроде и вы, а вроде и нет, – сказала она и, смутившись, покраснела, но игривую искорку в глазах все же уловил.

"Не знаю почему, но на душе стало полегче. Ни к чему заморачиваться на всякие глупости, а лучше перекусить. Говорят, что наполнение желудка меняет мировоззрение. Сейчас проверим".

Бегло осмотрел гостиную. И тут вполне "угадали" мои вкусы – и мебель, и ковры, и картины.

Обеденный зал, если его можно так назвать, весьма "эгоистичен". Невелик, но уютен и оригинален по дизайну. На паркетном полу три шкуры: пятнистая – леопарда, полосатая – тигра и белая – полярного медведя. На деревянных с ажурной резьбой стенах гобелены с картинами охоты и рыбной ловли, добытые трофеи. На ветках с зелеными листочками – чучела орла, сокола, фазана, глухаря. На подставках – муляжи крупной щуки, судака, зеркального карпа. Но особое внимание привлекают огромные, ветвистые оленьи рога, сверкающие сквозь лак вкраплениями самоцветов, инкрустированных золотом и серебром. Думаю, стоят целого состояния. Светильники на стенах в виде бронзовых факелов дарят мягкий голубоватый свет.

Ореховый резной стол и точно такое же кресло с мягкой, расшитой бисером и золотом подушечкой. На столе – запотевший хрустальный графин. Серебряные блюда с маринованными шампиньонами, солеными огурчиками, капустой с ягодами клюквы, ломтиками черного и белого хлеба, красная и черная икорка, балычок, дырчатый "Мааздам" и… золотистый картофель фри.

Поперхнулся слюной. "Все знают! Все! Даже картофель, и тот не забыли!" Сел за стол – негромко заиграла "Let at be" Beatles.

– Желаете еще чего-нибудь, господин? – наливая в хрустальную рюмку ледяную водку, спросила Шарлотта.

– Чего я еще могу желать? Нет! Пожалуй, присядь со мной.

– Я? Рядом?

Вновь в карих глазах удивление и, кажется, испуг.

"И верно – стул-то один. Вначале нужно принести другой".

– Спасибо, господин,… но я… я не голодна, – извиняясь, пролепетала она.

"Может, на самом деле я не прав. Разве мало причин для отказа. Настаивать ни к чему".

Как ни сдерживался, но поужинал довольно плотно. В спальню поднялся в сопровождении девушки. Все-таки, тяжело отказать себе в маленьких радостях. Тем более, что они так доступны.

– Останешься со мной?

– Почту за честь. Я сейчас.

Вспомнил статью о суперполнолунии, вышел на балкон.

Голова пошла кругом: волшебная лунная ночь, нет не ночь – серебряная симфония или Лунная соната!

Опершись на перила, наслаждался невиданной ранее красой.

Лунная соната

Кажется, что серебряным сиянием пронизан весь окружающий мир: тихонько шепчущий о приближении холодов, начинающий понемногу желтеть фруктовый сад и молчаливо-хмурый лес за пределами Зоны. Все пространство от круглолицей колдуньи Луны до каждой травинки, отзывающейся сверканием бриллиантов столь редкой вечерней росы, звенит высокой чистой нотой камертона. Не желая пропускать эту дивную ночь, паучки, оседлав свои серебряные нити, дружно поднялись в небо и теперь парят, легкие и эфемерные, словно сладостные грезы или радужные надежды.

Чарующий аромат ранней осени. Так пахнут, прощаясь с миновавшим летом пожелтевшие листья и дымок далекого костра. Воздух чист и свеж, словно вода горного ручья. Небо прозрачно и глубоко – кружит голову, пьянит лучше старого вина.

Любуясь необычайной красой, тучки стыдливо жмутся к горизонту. Млечный Путь, не в силах соперничать с лунным светом, выглядит смазанной полосой, перечеркивающей небо-свод. Да что там Млечный Путь, – сияние ярких осенних звезд остается сегодня в тени. Наверное, поэтому время от времени одна из них срывается с небес и, сгорая от стыда, падает вниз. Птицы, скупые на осеннюю песнь, молчат, вслушиваясь в чудесную мелодию Лунной сонаты.

Легкое дуновение ветерка закружило хоровод серебряных паутинок. На это чудо можно смотреть бесконечно…

За спиной едва слышны шаги – Шарлотта. Повернувшись, сделал шаг навстречу. Войдя в комнату, девушка, словно пугливая лань, замерла. Слов нет, – она чертовски хороша, просто неотразима в легком, полупрозрачном сиреневом с золотыми звездочками пеньюаре на голое тело. Каштановые волосы волнами спадают на плечи. Высокая, по-девичьи упругая грудь заманчиво колышется при дыхании. Плоский животик и тонкий стан, мягкая округлость бедер, стройные ножки в сиреневых, вышитых бисером и жемчугом туфельках на невысоком каблучке. В ушках в обрамлении бриллиантов сверкают крупные топазы. В карих глазах отражается полная луна, а на алых губах застыла робкая, словно просящая улыбка.

Идеальное тело безукоризненной женщины, отвечающей "социальным и физиологическим потребностям" служащего пятой категории. Что-то здесь не так! Но для меня она сейчас – настоящая королева Лунной сонаты. Не хватает лишь короны. Тороплюсь исправить упущение. Хоровод паутинок разорвался, появилось осмысленное движение. Миллионы собранных воедино и скрепленных моей волей в форме ажурной короны нитей на мгновение зависли в воздухе, коронуя Шарлотту. Карие глаза девушки стали еще глубже, слегка затуманились, по щеке скользнули две ночные росинки.

– О господин! – не то прошептала, не то простонала она, боясь пошевелить головой.

– Тебе к лицу, моя королева! Жаль, что недолговечна!

Щелкнул пальцами, и корона растаяла в воздухе. За ней последовал пеньюар. У девушки чуть ниже пупка я приметил маленький татуаж – карточной масти треф… Подхватил на руки пахнувшее жасмином легкое девичье тело. Она нежно обняла меня за шею и доверчиво уткнулась носиком в грудь.

В постели она податлива и нежна. Охотно принимает и дарит ласки. В момент апогея, закрыв глаза, тихонько стонет, закусив ровными белыми зубками губку. Вроде бы все правильно и своевременно, но нет в ней искренности, огня и страсти. Словно сухая губка, Шарлотта впитывает мои эмоции, чувства. Упивается, боясь обронить даже кроху, как измученный жаждой путник, нашедший в пустыне кувшин с остатками живительной влаги. Изо всех сил пытается "зажечься", но лишь немного "тлеет".

"Страшится сделать что-то не так, не угодить. А ведь "боящийся в любви не совершенен". Да и о какой любви может идти речь? Девушка просто выполняет свою работу.

"…готовы исполнить любые желания…" – кажется, так она сказала при первой встрече.

Невольно вспомнилась малышка Мерлин. Рыжая бестия – неистовая и неудержимая. На прощанье, будучи уже беременной, она даже пыталась меня убить. Никакого сравнения: рок, металл, фонтан эмоций и робкие, печальные, иногда фальшивые фортепианные аккорды Лунной сонаты.

* * *

Проснулся ранним утром. За окном начинало сереть.

Рядом никого. Шарлотта ушла, оставив легкий запах жасмина, воспоминание о совершенном женском теле и несовершенной любви волшебной лунной ночью.

Лежал нагишом. Сброшенной вчера одежды как бы и не наблюдалось.

На тумбочке рядом с кроватью, помимо хрустального в серебре графина с водой и бокала, на вышитой золотом бархотке стоял колокольчик. Угадать его предназначение несложно. Стоит позвонить и немедленно придет какая-нибудь из девушек.

С трудом переборол соблазн именно так и сделать, решительно встал и пошел в ванную. Побрился модифицированной бритвой "Жилет" с тройным лезвием. Окинул придирчивым взглядом флаконы с туалетной водой, пенкой, шампунями, зубной пастой с привычными названиями фирм: "Шанель", "Шварцкопф", "Колгейт", "Кристиан Диор".

Принял контрастный душ, вытерся египетским махровым полотенцем с изображением сфинкса, надел свежее белье с греющей душу этикеткой "Adidas"… Просушил голову феном "Roventa". Похоже, все-таки дома, и приставка "бис" здесь ни к чему. Глянул на себя в зеркало – вроде неплохо.

Вернулся в спальню. Немного покопавшись в шкафу, вы-брал джинсы и тонкий черный с белыми полосками свитер, мягкие кожаные туфли с заостренными носками. Только после этого наконец взялся за колокольчик.

Открылась дверь. Вошла, принеся очаровательную улыбку и запах персидской сирени, Марго.

– Доброе утро господин. Надеюсь, Вам хорошо спалось на новом месте.

Иронии в ее словах я не уловил. Искренне заботится о господине.

– Замечательно, Марго! Замечательно!

На ней коротенькое бордовое платьице с глубоким декольте и белоснежный хрустящий фартук. На стройных длинных ногах – под цвет платья туфельки на шпильках с золотой пряжкой. На шее – кулон, а в ушах – серьги с синими, почти черными, как и ее глаза, сапфирами. Волосы уложены в строгое каре, косметики чуть-чуть.

"Интересно, а в каком пеньюаре она придет ко мне вечером?" – сама собой прокралась пошленькая мыслишка, а рот наполнился слюной: будто людоед какой-то и собираюсь ее вечерком на ужин слопать.

В глазах девушки сверкнули лукавые искорки, ну совсем такие же, как у Шарлотты. "В чем-то сестры?"

Не удержавшись, попытался телепатически "прощупать". Ты посмотри! Не тут-то было! Вне доступа! Похоже, прислугу контролировать не смогу.

– Желаете завтрак, господин?

– Да, Марго, желаю.

На этот раз обеденный зал встретил меня "Июльским утром" Uray Heep. "Guly morning", чашечка ароматного бразильского кофе, ломтики "Мааздама", галетное печенье и глубокое, многообещающее декольте очаровательной брюнетки улучшили и без того неплохое настроение.

– Ну что ж! Пора приступать к делам. Зови-ка, Марго, в кабинет моего консультанта-водителя. Кстати, зовут его как?

– Константин, – девушка чуть покраснела.

"Константин… Костик значит. "Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил…" так-так…"

Еще не увидел его, а уже сложилось некое предубеждение. Понимаю что не прав, однако поделать ничего не могу.

Когда Константин вошел, я уже сидел за столом, откинувшись на спинку кресла.

– Доброе утро, шеф!

"Стало быть, не "господин", а "шеф". Существенное отличие. Значит, Константин не входит в число прислуги. "Щупать" тоже, скорее всего, бессмысленно. Легкая попытка подтвердила догадку".

– Подойди ближе! – я специально не ответил на привет-ствие и не предложил сесть.

Он был не высок и не низок, не худощав и не полон. Короткая, почти под "ноль", стрижка, прямой с горбинкой нос, узкие блеклые губы, непонятного цвета глаза. Он их не то чтобы прятал, но и открыто тоже не смотрел. В сером, мышиного цвета костюме, таком же свитере и черных замшевых туфлях. Среднестатистический представитель толпы, мог раствориться в ней бесследно.

Я какое-то время молчал. Не знаю отчего, но неприязнь нарастала снежной лавиной.

"Ударил" наугад.

– К Марго подходить не смей!

– Но… это не запрещено,… – напускная невозмутимость сменилась смертельной бледностью. – У нас ничего не было, – добавил он, как бы смиряясь с неизбежностью и признавая мое право повелевать, -…и быть-то не могло.

– Я знаю. Просто предупредил. Во избежание… А теперь давай, консультируй,… вводи в курс дел.

Консультант вновь растерялся. Похоже, такой встречи не ждал.

– Что Вас, шеф, интересует? Спрашивайте, если знаю, расскажу.

– Меня интересует все. Для начала, где расположена Зона? Кто из персонала имеет право покидать ее территорию?

– Зона в пригороде Полтавы, за селом Кротенки, в лесу, триста метров от трассы. Кроме Вас, покидать ее могу только я.

"Значит, сдвиг реальности ему не страшен. Любопытно…"

– Каждый раз будешь ставить меня в известность.

– Да, шеф. Сегодня нужно ехать за продуктами.

– Какие у нас машины?

– У Вас – джип "Grand cherokee" и "Audi", у меня "Chevrolet Aveo".

"Что ж, подобрано неплохо! В прошлой жизни даже мечтать не мог".

– Сколько ты проработал у Фарадея?

Недоуменное молчание. Или не понял, или притворяется. Скорее второе.

– У прежнего шефа… Чего молчишь?

– По местному летоисчислению больше двадцати лет.

Срок немалый. Можно не раз и полюбить, возненавидеть.

– И как складывались ваши отношения?

Вновь небольшая пауза.

– Отношения? Какие могли быть у нас отношения? – сузившиеся глаза и тень на лице. – Если Вы в плане моей причастности к исчезновению… Не теряйте зря времени. Методы до-знания ведомства, наверное, Вам хорошо известны. Разматывают память и сознание, как… по ниточке…

"Интересно! Весьма! Мышление консультанта человеческое, образное – хотел сравнить с клубком, но удержался. Кто же он – мой телохранитель?"

– При малейшем подозрении меня никогда бы не вернули на прежнее место…

– Когда и как исчез твой бывший шеф?

– Три недели назад, в городе… Позже я забрал закрытую машину возле "Палаццо".

– Машина, какая?

– Пятисотый "Mercedes".

– Где она сейчас?

– Изъяли вместе с жильем, обстановкой и прислугой.

– А может, Фарадей еще найдется?

"Похоже, я сказал глупость. Даже на невозмутимом лице шофера промелькнуло удивление".

– Ошибок не случается. Генно-молекулярный поиск не обманешь!

– А что предпринял куратор реальности?

Вновь изумленные глаза Константина. Еще одна несуразица с моей стороны.

– Ты хоть его знаешь?

– Нет! Не положено.

В правдивости его слов сомневаться не приходится. Похоже, я не продвинулся ни на йоту.

– Хорошо. Узнай о судьбе Алексея Владимировича Калгина тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, проживавшего по улице Сковороды, 28 и работавшего хирургом во второй горбольнице… А также его бывшей жены – Марины Сергеевны. Пока все.

Когда Константин ушел, я, устроившись удобней в кресле и прикрыв глаза, задумался.

"Выводы – неутешительные. Во-первых, никому и ничему верить нельзя. Взять, например, небылицы Горио о законе сохранения массы или невозможности предугадать, в какой мир ведет портал. Думаю, он приврал и на счет "фермы тел" для астальдов.

Во-вторых, как можно решать задачу, не зная исходных данных. Кто такой Фарадей? Его друзья и недруги?… Куда делась прислуга и личные вещи? Какова миссия подкуратора реальности? Да и вообще существовал ли он до того, как "соизволил" исчезнуть?

В-третьих, единственная ниточка – Константин. И она, похоже, никуда не ведет.

В-четвертых, дело, видать, "архиважное", раз средства и время не ограничены. Понимать нужно так: расследуй, как знаешь и сколько хочешь. Настоящего спеца послать не сочли нужным.

Создается впечатление, что конкретных результатов от меня ни-кто не ждет. Делом об исчезновении занимаются – и точка. Поэтому мне суетиться, чрезмерно активничать тоже ни к чему. Поживем – увидим. А условия жизни – дай Бог каждому! Вот сейчас возьму колокольчик и появится очаровательная Марго. Закажу хорошего коньячку да лимончик, несмотря на то, что времени всего десять с хвостиком. А потом – в Интернет. Посмотрим, что произошло в мире 857-бис за период моего, то есть Умника, отсутствия".

Сказано-сделано.

Марго, очаровательно улыбнувшись, сверкнула белоснежными жемчугами зубов и темными до черноты сапфирами. Дав в очередной раз оценить богатство декольте, поставила передо мной на серебряном подносе бутылку марочного "Арагви", небольшую хрустальную рюмочку бочоночком и два фарфоровых, расписанных золотом блюдечка с ломтиками лимона. На одном – с сахаром, на другом – с солью.

Уж не знаю от чего, но вновь полный рот слюны. Чувствую – следствие затянется.

– Господин желает еще чего-нибудь?

"Черт возьми! Конечно, желаю! Но потерплю до вечера".

Проглотил слюну, собрал волю в кулак:

– Спасибо, милая, пока все.

Налив полрюмки золотистого ароматного напитка, Марго, словно на подиуме, чуть покачивая бедрами и демонстрируя безупречную фигуру, удалилась.

В кабинете сразу стало темнее. Будто солнышко зашло за тучку. Тяжело вздохнул, тоскливо глянул на закрывшуюся дверь, одним глотком опрокинул рюмку. Закусил лимончиком с сахаром. Немного подумав, налил еще одну. Эту пил неспеша – наслаждаясь букетом. Затем положил в рот ломтик соленого лимона. Теперь, пожалуй, можно и в Интернет…

И понеслось… Демократическое правительство декларирует программу "Лицом к человеку", "помаранчевый" президент обещает благосостояние "любым друзям". На деле – падение производства, кабальное газовое соглашение, обнищание народа и обогащение стоявших на трибуне "демократов". А во всем винят мировой экономический кризис, да внутренних врагов. Весьма удобно! Сами же с жиру бесятся…

Откинувшись на спинку кресла, тупо уставился в потолок. "Да что же это такое? Сколько мы будем искупать грехи? Чужие и свои… В собственной стране, словно в плену! Кругом ложь, двойная мораль, двойное право, двойная жизнь. Из кризиса – да прямиком в кризис! Хоть сейчас беги на чужбину!"

В рюмку коньяк наливать не стал. Опрокинул бутылку и трижды глотнул прямо из горлышка. Задохнулся, по желудку разлился огонь, а на глазах выступили слезы.

"А чего ты, Умник, собственно говоря, ожидал? Чтобы за какие-то три года все существенно изменилось?

Вот уже почти столетие мы непрерывно воюем: за коллективизацию, индустриализацию, за план, урожай, количество и качество, социализм и коммунизм, перестройку, рыночную экономику, независимость, за "рідну мову", здоровье "простого человека". А на войне, как на войне – убитые да раненные. "Мы за ценой не постоим…" Вот и платим ее… непомерную.

И будем платить до тех пор, пока не изгоним из душ своих рабский страх, не научимся себя защищать. "Коли хата наша буде не скраю!" Никто и никогда не принесет нам "добробут" на блюдечке с голубой каемочкой. Когда же мы наконец это осознаем?"

Тем временем "Арагви" проявил свои чудесные свойства: понемногу расслабил и возвратил благодушное настроение.

"Каждый народ имеет таких правителей, каких заслуживает", – кажется, так сказал кто-то из великих, подвел я итог и, закусив лимончиком, отправился на прогулку.

Вчера вечером с балкона двор показался мне меньшим. На самом деле он довольно велик. По обе стороны мраморных дорожек – кусты цветущих роз, за ними – зеленая с голубым оттенком бархатистая травка, ближе к забору – плодовые деревья. На яблонях соблазнительно краснеют яблочки. Вдоль забора вьется виноградная лоза с большими сочными гроздьями. Возле колдует садовник в синей спецовке, что-то подрезает, подвязывает. Другой, его "брат-близнец" собирает с травки упавшие ночью пожелтевшие листья. В кронах деревьев весело щебечут желтобокие проказницы синички, а по травке важно шествует редкий для светлого времени дня гость – колючий ежик.

Сорвав яблоко, я с удовольствием впился в него зубами. В рот брызнул кисло-сладкий душистый сок. Наслаждаясь, за-жмурил глаза. Когда же открыл, то увидел за домом на лужайке в окружении пяти березок небольшой бассейн из голубого мрамора, а над ним композицию Родена "Вечная весна".

Около бассейна на деревянной скамеечке, склонив белокурую голову, глядя в воду, сидела Сюзанна… Словно сестрица Аленушка…

Тихонечко, боясь спугнуть, приблизился к ней сзади. Ощутил запах ландышей. Девушка, скульптура и бассейн органично сливались в единую неповторимую композицию.

Копия скульптуры, похоже, из слоновой кости, до тонкостей повторяла шедевр гениального мастера, но во много крат больше. Юноша и девушка, обнявшись, слились в поцелуе. У ног влюбленных прямо из скалы бьет хрустальной чистоты источник. Вода, сбегая в бассейн, сдвинула три белые лилии к противоположному краю. Стайка красных вуалехвостов собралась у поверхности, щиплет их за невидимые глазу ворсинки. Посреди бассейна одиноко плавает желтый листочек. Немного изогнутый, он напоминает игрушечную лодочку. Нет, скорее парусник. Ветерок, постоянно меняющий направление, гонит его то в одну, то в другую сторону. Сюзанна сосредоточено, не отрывая взгляда, наблюдает за ним. А на ее щеке застыла хрустальная слезинка.

Неожиданно я "услышал" обрывки ее мыслей: "Зачем? К чему мне этот глоток свежего воздуха? Стоит ему исчезнуть, и я вновь мертва!"

Ощутив присутствие, девушка обернулась. В смущении, вскочила на ноги, "створки раковины" мигом захлопнулись.

– Простите, господин! Я знаю, что не должна,… но… здесь так красиво…

– Да ради Бога…

Услышав слово "Бог", и вовсе покраснела. Только сейчас я заметил, что она без униформы – в тонких джинсах, плетеных босоножках и легкой под цвет глаз блузке. Одна пуговка на ней расстегнулась, приоткрывая соблазнительную полоску нежной плоти. В этот миг Сюзи была неимоверно похожа на обычную "земную" девушку, к тому же чертовски привлекательную.

– Господин! Если Вы ничего не желаете, позвольте уйти.

Она стояла, покорно опустив голубые, словно вода в бассейне, глаза. Повинуясь внезапному порыву я слегка приподнял ее блузку. Так и есть: ниже пупка краснеет татуаж – масть бубен.

Итак – Шарлотта дама трефовая, Сюзи – бубновая. Тогда, скорее всего (проверю сегодня ночью) Марго – пиковая. Значит, где-то еще гуляет дама червей.

Получается забавный пасьянс. Удастся сложить его иль нет?

– Ступай, Сюзи… Кстати, твоя смена завтра?

– Да, господин.

Она была смертельно бледна, а в глазах мелькнули сердитые искорки. Рассердилась или обиделась. Но длилось это лишь мгновенье. И вновь, обворожительная улыбка. Сверкая крупными бриллиантами в ушах, она грациозно удалилась хорошо поставленной походкой фотомодели.

"От такой прислуги, думаю, не откажется и самкороль".

Прогуливаясь парком, незаметно подошел к воротам, – за-крыты. А вот металлическая калитка в стене не заперта. Проходя через нее, ощутил незначительное сопротивление, будто порыв теплого вешнего ветерка. Вне Зоны воздух сырой и про-хладный. Как ни крути – двадцать четвертое сентября… Осень.

Оглянулся – забор, словно в дымке. Отошел еще немного, – вовсе исчез. Смешанный лес. Тупик неизвестно куда ведущей дороги с исковерканным дождями и временем асфальтом. Кучи мусора: сухие ветки, пустые пивные бутылки, целлофановые пакеты с остатками закуски. Доносятся звуки проносящихся по близлежащей трассе машин.

Пошел обратно. А Зоны-то – нет! Вот это да! Но ведь была где-то здесь! Здесь!

Сделал небольшое усилие и… прозрел: да вот же он, заборчик мой, виднеется в дымке. Дорога чистая, ровная. Мусор исчез. Да и потеплело. "Когда находился в плену у Горио, между мирами не мог пройти, а теперь запросто! Растем!" Возвратился во двор.

"В город съезжу после обеда. А пока, пусть пиковая дама Марго "тряхнет скатертью-самобранкой".

И ведь тряхнула! Да еще как!

На смену бордовому платью, белоснежному переднику и туфелькам с золотой пряжкой явились вышитая длинная сорочка, темно-синяя корсетка, красный передник, сафьяновые сапожки, венок из полевых цветов, несколько ниток коралловых бус на шее. Лишь лукавые искорки в глазах да запах сирени остались прежними.

Догадаться, что за обед меня ожидает – не сложно: еще хранящие тепло солнца сочные помидоры, огурчики, красный сладкий перец, зеленый лук, душистая петрушка и укроп с капельками воды на зеленых листках. Белое с розовой прорезью сало. Распространяющий на версту аромат, красный борщ со сметаной. Вареники с мясом, капустой, творогом. Холодный хлебный квас в запотевшем глиняном кувшине. И, конечно же, перцовка. Позаботилась Марго и о музыкальном сопровождении. Любимые с детства, такие родные, грустные и душевные песни. "Ніч яка місячна, зоряна ясная, видно, хоч голки збирай…"

Насытившись, сидел закрыв глаза, вставать из-за стола не хотел. "Вийди, коханая, працею зморена, хоч на хвилиночку в гай… Ти ж не лякайся, що ніженьки босі§…"

"Украинский язык… да что там язык – душа народа во всей могучей красе! А ведь столетиями держали в ярме! Вот так, вроде, начали за здравие…"

– Спасибо, Марго! Ты – несравненна! – решительно встал. Сдержав желание щипнуть "украиночку" за розовую щечку, добавил: – Вели Константину: пусть поднимется в кабинет.

"И нашел же слово: "вели". Знай наших".

Прежде чем раздался стук в дверь, успел перебрать документы, водительские права, кредитные карты. Немного поиграл золотым брелоком "Audi" с ключами от машины.

За время отсутствия Константин ни на йоту не изменился. Тот же костюм и туфли, отсутствующее выражение лица, блеклые глаза и губы.

– Разрешите… шеф?

"Неужто хотел сказать "господин", да сдержался?"

– Что выяснил?

– Алексей Владимирович Калгин скончался от сердечного приступа в кардиологическом санатории "Лесная отрада" двадцать шестого августа две тысячи седьмого года. Его нашли утром мертвым в беседке. Проводилось судебно-медицинское вскрытие. Протокол 2 2063. Диагноз врачей подтвержден. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Вот только…

– Что только?

– Инфаркта или других смертельных болезней тоже не нашли…

– Тогда не понимаю…

"…Отчего же я умер? Уж не от странного ли тумана?"

– Как объяснили специалисты, шеф, инфаркт мог быть совсем свежим… В таком случае следов на сердце могло и не остаться. Не успевают проявиться.

– Это я знаю… Продолжай.

– Похоронен двадцать девятого августа на городском кладбище рядом с могилой отца и матери.

– Хорошо. Теперь о Марине Сергеевне. Я не особо мнителен, но, согласитесь, тема весьма щекотливая…

– Марина Сергеевна жива. Через год выехала за границу. Сейчас работает в Италии. Присматривает за престарелыми.

"Да, Маринка! С твоими-то амбициями. Ну что ж! Бог в помощь!"

– Значит на городском, говоришь. Что ж, ямщик, запрягай рысаков! Съездим!

Увидев недоуменное лицо шофера-консультанта, пояснил:

– Проведаем могилку моего доброго знакомого – Алексея Владимировича Калгина и его родителей.

– Позвольте спросить…

– Давай…

– На какой машине?

– А вот на этой, – покрутил на указательном пальце золотой брелок с четырьмя пересекающимися кольцами. – Ступай, я скоро.

Мысль навестить собственную могилку пришла в голову абсолютно спонтанно. Я не любитель кладбищ, похорон и всего прочего с ними связанного. Была бы моя воля, все трупы – в крематорий. И тише, и культурней, да и матушке-земле приятней. Попробуй, упокой миллиарды усопших. Вспомнился обвалившийся берег в селе Мозолиевка. Пустые глазницы открывшихся после половодья могил. Из некоторых еще торчат остатки гробов. Глянешь – тоска за душу берет. Но в моей конкретной ситуации, ей Богу, любопытно. Ведь далеко не каждому выпадает такая возможность. Вот только одеться нужно соответственно. Не к чужому же еду. Да и могилки отца и матушки рядом.

Выходя из кабинета, забрал документы, права, мобильники, кожаное портмоне с деньгами. На руку одел "Romanson" с золотым браслетом, найденный в ящике стола. "Черт возьми, как приятно носить дорогие вещи".

Переоделся в итальянскую рубашку, добротный серый английский костюм и черные кожаные туфли. Спускаясь во двор, успел поразмыслить над тем, что довольствие служащего пятой категории весьма и весьма…

У ворот, словно черная, лоснящаяся шерстью готовая к прыжку пантера, красовалась новенькая "Audi".

Захватило дух: "Хороша! Слов нет!"

Услужливо склонившись, Константин отворил переднюю дверцу.

– Сяду сзади, – буркнул, неспешно обходя машину.

Восхищенно покачал головой. Да! Похоже и мой водитель не равнодушен.

– "Audi А7". Модель две тысячи девятого. Сам сажусь второй раз – ездил только на заправку. У Вас хороший вкус, шеф!

Честно говоря, не знаю при чем здесь мой вкус, однако важно надул губы. У Фарадея был "Меседес", а вот мне дали "Ауди".

Серый кожаный салон, автоматическая коробка передач, бортовой компьютер, фирменный серебряный знак на руле. Такое впечатление, что садишься не в автомобиль, а в кабину самолета. Тихонько заурчав, машина тронулась с места.

Момента выхода из Зоны не ощутил. Константин ведет машину неспешно. Аккуратно объезжает бесчисленные выбоины и ямы на дороге. Лес быстро остался позади. Сразу за ним – мост через Ворсклу, село Кротенки, подъем в гору.

Выехали на трассу. Осень, словно печальный художник, наносит на холст, мазок за мазком, красные и желтые цвета. Бабочки, ненароком угодившие под ее кисть, тоже обрели ярко-бордовые наряды, – они так похожи на сорванные ветром листочки дикого винограда. То кружат в воздухе, то садятся на поникшую траву. И лишь небу осень оставила голубые да бело-молочные тона.

Над полем парит коршун. Высматривает зазевавшегося в поисках колоска мышонка. У обочины небольшие холмики земли, насыпанные трудягами кротами.

Возле заправки – пост ГАИ с чисто украинским смысловым названием – ДАЙ. Вижу, в каких муках инспектору дается подвиг не поднять руку с полосатой палицей. Благоразумие или чутье на этот раз победили.

Дорога за прошедшие годы изменилась мало, разве что стала еще хуже. Похоже, властям до нее дела по-прежнему нет. Зато стало больше дорогих машин. Растет благосостояние "ограниченного контингента" украинского народа.

От поворота к музею Полтавской битвы до переезда асфальт немного лучше. Видать, обновили к трехсотлетию битвы со шведами. Старые деревья спилили, но пеньки кое-где торчат. Обычное дело – "фондов не хватило". Карманы бездонные, а средства – ограниченные. Вот до пней и не добрались.

– Константин, трехсотлетие Полтавской битвы отметили торжественно, шумно? Все-таки дата знаменательная… Гостей из России, со Швеции… много было?

Водитель-консультант непонимающе на меня посмотрел.

– Это то, что год назад?

– Да.

– Чего-то было… Вот только что?… Толком не помню. Ну, немного пошумели… Разве аборигенов поймешь? Кто за Мазепу, кто против… Кто памятник ставить, кто снимать… Им бы порядок в доме навести… а они друг друга за "чубы таскают".

"Да, в этом с консультантом сложно не согласиться. Не в бровь, а в глаз".

Переезд был закрыт.

– Давай по объездной!

– Так там дорога – мрак!

– Ничего, поехали.

Вновь недоуменный взгляд… Причина вскоре стала понятна. Сказать, что дорога плоха – не сказать ничего. Впечатление такое, что кто-то провел диверсию. Лучше бы подождали у переезда.

Зато центр Полтавы похорошел. Новые дома, чистые улицы.

Глядя вокруг, чувствовал, как теплеет на душе. Родные, знакомые с детства места. Вот уж не думал, что смогу их еще раз увидеть, пройтись, подышать воздухом. На обратном пути обязательно погуляю в центре. Может, встречу кого-то из старых знакомых…

"Конечно! Встрече с покойником безмерно будут рады!" – ухмыльнулся здравый смысл.

На кладбище тишина и покой. Прохладный ветерок приятно обдувал неожиданно покрасневшие щеки. "А я-то думал, что останусь совершенно равнодушен. Так нет! Даже немного вспотел".

Один ряд могил, другой… Поворот налево, еще один. Вот они – могилки отца и матери. Заброшенные, неухоженные. Без цветов, заросшие сорной травой. Мне вдруг стало до жути стыдно… Будто моя вина! Почему "будто"? Так и есть! Моя! Сколько раз здесь был – один, два?

Рядышком холмик без памятника.

– Где? – посмотрел на Константина, прекрасно понимая, какой услышу ответ.

– Вот эта, – он кивнул на кое-где просевший холмик.

– Точно?

– По документам – да!

Я стоял и тупо глазел на свою могилу. Здесь, под двухметровой толщей земли покоится Калгин Алексей Владимирович, скончавшийся три года назад от сердечного приступа. "Хорошо… Тогда – кто я? Я… Неужто в самом деле служащий пятой категории Отдела Внутреннего Сыска Департамента Безопасности. Умник? Который и в церковь-то зайти не может".

Ощутил, как из глубины естества поднимается волна ярости. Еще мгновенье и захлестнет с головой! Пытаясь сдержаться, сильно сжал кулаки…

– Шеф! Шеф! Что с Вами?

Я увидел, что земля на могиле, куда вперил невидящий взгляд – горит! Вспучивается, бурлит, распространяя резкий запах гари и сизый дым.

"Похоже, моя работа! Только этого еще не хватало – воспламенять взглядом".

Впервые за долгое время захотелось курить.

– Константин, наведи здесь порядок, чтоб и оградка и памятники, и цветы… В общем все, как положено у людей… аборигенов.

Чувствую – покраснел. Хоть и стыдно, а сказал!

– Хорошо, шеф!

– А сейчас – в центр. Хочу пройтись по городу. Машину припаркуй там, где обычно оставлял Фарадей.

Пока ехали, немного пришел в себя. Попробовал думать о приятном: о Шарлотте, о Марго с ее неизменными сапфирами и ароматом персидской сирени. О том, что обязательно сегодня оставлю ее на ночь. Настроение немного улучшилось. Только тоска, глубоко засевшая в душе, никак не желала отпускать.

Выйдя из машины, поднял голову вверх и с удивлением понял, что не узнаю знакомое место. Передо мной четырехзвездный отель "Палаццо". Что было здесь раньше? Не вспомню. Ах да! Вареничная. Захаживали мы сюда, захаживали… Кушали на втором этаже общепитовские вареники. Но куда им до тех, что сегодня подавала Марго…

Кафе "Княжий келих", угловой гастроном – на своих местах. Кинотеатр "Колос", аллея, ведущая к памятнику Гоголю.

А это что за каменные истуканы вдоль дорожки? Неужели перетянули со двора краеведческого музея скифских баб? Кто же додумался? Нет! Это не наследие веков, а новые творения по мотивам произведений Гоголя. С трудом догадался, кто есть кто.

Ну аборигены, ну дают! Не думаю, что подобные "ваяния" порадовали бы Николая Васильевича. Не зря повернулся к ним спиной. Хотя… какой из меня искусствовед? Ценитель пре-красного… Далек… весьма далек… и к тому же дремуче глуп. Одним словом – Умник.

Неспешно прошелся по Октябрьской, спустился в сверкающий витринами и огнями подземный переход "Злато місто". Красиво. Помню, спорили – строить не строить. По гранитным ступенькам поднялся вверх. Увидел памятник Славы.

"Вот она, живая история, смотрит свысока, широко раскинув золотые крылья. Решетом времени просеяв зерна Истины от шелухи амбиций и политической конъюнктуры".

Пристально вглядываюсь в лица и глаза прохожих: молодых и не очень, веселых и грустных, счастливых и несчастных – читаю мысли, вижу желания, понимаю цели… "У каждого свой путь, своя судьба. Но всякий… всякий – несет в себе клеймо Мира-Паука и со временем ощутит его коготки, а то и жало. Не отпустит… никого! Не вырваться из липкой паутины…

В мире Мерли тоже не мед, но все равно – не так. У него есть будущее… Не то, что здесь! Как бы хотелось, чтобы я ошибся! Как бы хотелось!…"

Поймал гонимый легким ветерком желтый листочек. Разгладил на ладони, ощутил шероховатость, прохладу отмирающей зелени.

Осень – в небе жгут корабли,

Осень – мне бы прочь от земли…

Вновь накатила волна тоски, словно я не служащий пятой категории Умник, а простой смертный – Калгин Алексей Владимирович, 1963 года рождения, и предстоит мне барахтаться в липкой паутине Мира-Паука еще долгие годы. Пока он не высосет до конца все мои соки, не оставит пустую хитиновую оболочку…

На обратном пути сам сел за руль. Чтобы освоиться, хватило десяти минут. Машина отзывчива и послушна, словно старый добрый конь. Такого жаль гнать или без толку трепать по бездорожью. Вот и ехал, как Константин, не спеша, выбирая дорогу, объезжая бугры и ямы. Он же, съежившись, потупив взор, молча сидел рядом.

Миновав мост через Ворсклу, остановился, спустился вниз к воде, обмакнул руки: прозрачная, холодная, словно живая – гладит ладони. Зачерпнул в пригоршни. Умиротворенно смотрел, как она тонкими струйками стекает между пальцев. Неподалеку вынырнул зеленый лягушонок и уставился на меня выпученными глазами. Шутя, брызнул в него. Испугавшись, он нырнул и, быстро перебирая лапками, поплыл в глубину, не понимая, что именно там его поджидает опасность.

Вверху раздалось едва слышное курлыканье. Поднял голову. Высоко в небе – журавлиный ключ. Да и не ключ вовсе! Один журавлик сбоку и пять в ряд. Неужто и для них Мать-Земля стала злее мачехи? В детстве, помню, все было по-иному. Летел ключ за ключом. Птиц было не счесть.

А курлыканье! Весной радостное и счастливое, осенью – грустное, прощальное, но всякий раз неимоверно родное и прекрасное. С ним, с теплыми шершавыми губами матери, с белыми благоухающими ландышами да рассветной трелью соловья – в сердце поселилось понятие Родина. А "они" – "уродина"!

Неспешно вернулся к машине, что, словно прирученный зверь, ожидала, приготовившись к прыжку.

"Водитель-консультант после моего "бенефиса" на кладбище и вовсе приуныл. Похоже, я таки здорово его "достал". Интересно, каким был его бывший шеф?"

– Константин, расскажи мне о Фарадее? Каким он был? Высоким? Низким? Грубым? Злым? Жестким или добрым?

Константин вздрогнул, бросил тоскливо-затравленный взгляд. Душевная мука!… Но всего лишь на мгновение, дальше вновь напускное безразличие.

– Шеф, я Вам уже говорил… Ничего не помню. Эту часть памяти при допросах… удалили. А с ней – двадцать лет жизни! Забрал "Mercedes" на стоянке возле "Палаццо"… Все! Вспоминать больше нечего. Жутко болит голова. Да и незачем.

"Вот тебе и весь сказ! Нужно оставить Константина в покое".

При въезде в Зону перехода вновь не ощутил. Выйдя из машины, отметил, насколько здесь теплее.

У двери – очаровательно улыбающаяся Маргарита. Но взгляд тревожный.

– Марго, что-то случилось?

– У нас гостья, господин.

– Я никого не приглашал!

– Зона – Ваш дом и чужих не пропустит. Но для избранных – гостиная доступна.

– Только гостиная?

– Да, и только для избранных!

– И кто эти избранные?

– Те, кто могут войти без приглашения.

Круг замкнулся.

– Хорошо, сейчас поглядим.

Гостиная удивила: цвет лазури сменился на свежую зелень. Появилась мягкая мебель: велюровый диван, два кресла, ореховый журнальный столик, на нем хрустальный графин и два фужера удлиненной формы. Под потолком цветным стеклом мерцала люстра. Прежними остались лишь серый с красными прожилками мраморный камин и медные ворота, да еще экзотические фигурки животных. Мой двойник смотрел с портрета, словно предупреждая: "Мол, держи, браток, с гостями ухо востро!"

Дама сидела ко мне вполоборота. Аккуратная короткая стрижка, крашенные в золотистый цвет волосы. Медленно обернулась – бледное с легкой желтизной лицо, знакомые до боли черты.

"Марина! Как? Откуда? Почему? Константин сказал, что работает за границей. Она избранная?" – галопом скакали мысли.

Тонкие сжатые губы, чуть курносый носик, глаза…

"Все! Не она! Глаза не ее! Маскарад! Но ведь знали же! Знали! Не случайно… Не постеснялись покопаться в грязном белье".

В душе поднялась волна раздражения и злости.

– Чем обязан? – прошипел, подходя к столику.

Меня пронзил насмешливый взгляд зеленовато-золотистых глаз.

– Как мило! Искренние эмоции… огонь в глазах… Люблю только что обращенных. Будто свежим ветерком пахнуло. Ну… не хмурься, злючка! Это что-то вроде детской прививки. Не-приятно, однако для будущего полезно. Фарадей был добрее.

"Смотри, знакома с Фарадеем. И, наверно, знает много такого, о чем я и не подозреваю. И, скорее всего, никогда не узнаю. Играет, словно с малым, пушистым котенком".

– Простите, но Вы приняли обличье некогда близкого мне человека.

– Да полноте! Этот человек никогда близок Вам не был. Признайтесь! Ведь так?

"Несомненно, гостья права. Мы с Мариной так и не смогли понять друг друга. Пережили массу взаимных обид и унижений. Собирали, копили их, как ростовщик золотые монеты. Привычка терпеть породила неприязнь, а потом и ненависть с ее стороны. А с моей? Наверное, горькую обиду! Теперь я прекрасно понимаю бессмысленность перенесенных мучений. Терпеть, ждать милости и надеяться – путь, ведущий в тупик безысходности. Прямо в когти "мохнатого паука", всегда готового пустить в ход ядовитое жало".

– Верно, никогда не была. Ну и что? Это все равно не дает вам права…

– Во-первых, лишь простенькая маска. Глаза-то мои. Вы сразу догадались. Во-вторых, каждый из нас вправе принимать любые обличья… кроме одного. Возможно, вам пока трудно понять, но со временем,… если очень повезет…

И вновь насмешливый взгляд.

– Вы ко мне в гости… или по делу?

– По делу, и познакомиться интересно. Вот приглашение привезла на ежегодный осенний бал-маскарад у Цезаря. Со-стоится он завтра, ровно в полночь. Опаздывать не советую! Костюмчик подберите… и гордыню поумерьте. Она не только опасна, но и смешна.

На журнальный столик тяжело легла игральная карта "рубашкой" кверху, сделанная из червонного золота, она сверкала и переливалась, завораживала узором. На ней проступил выгравированный профиль – лик Цезаря с лавровым венком на голове.

Я смотрел на карту, как завороженный. Когда оторвал от нее взгляд, моей гостьи уже и след простыл. Остался лишь запах расцветающих ранним утром роз да еще чувство неудовлетворенности.

"Зря я не сдержался! Так всегда – сначала нахамишь, а потом жалеешь. Подумаешь, явилась в личине Марины. Да хоть черта лысого! Лишь бы рассказала да посоветовала… Какой костюм надеть, где взять, куда ехать… А так осталось уравнение с одними неизвестными. Поди угадай… Сам виноват!"

Прикоснулся к карте – теплая, словно живая. Аккуратно перевернул. Валет пик, одетый в черный бархатный костюм и красный берет со страусиным пером. Юноша, державший под уздцы двух оседланных арабских скакунов, словно приглашал в дорогу. "Уж не на них ли поедем?"

Саркастически хмыкнув, перевернул карту обратно. Откинув голову, закрыл глаза. Похоже, и тут мне скучать не придется. Чувствую, как пружина сжимается… "Прямо, как у Булгакова – на бал Сатаны. Мог ли подумать, представить? Сумасшествие или реальность? И в качестве кого? Жертвенного барана? Шута? Во всяком случае, не Маргариты".

Облизал пересохшие губы.

– Господин, не помешала? Мне показалось, что Вы звали.

Маргарита! Моя красавица Марго… Встревоженное лицо, участливый взгляд черных глаз, сияние сапфиров и уже привычный запах сирени.

– Нет, Марго! Разве ты можешь помешать? Давно я тут?

– Больше трех часов. Уже вечер. Ужинать будете?

– Нет, пока не хочу. Пойду в спальню. Ты поднимешься?

– Сочту за честь, господин.

Снял костюм, наскоро принял горячий душ и почистил зубы, развалился на кровати.

Сегодняшний день пронесся мгновенно. Полный событий и новостей, оставил двоякое впечатление, а еще больше неизвестности. Зато вечер обещал быть весьма приятным.

Вальс-бостон

Задумавшись, не сразу заметил происходившие вокруг перемены. Спальня преобразилась, окрасилась в золотые и багровые тона. Лишь теперь обратил внимание на хрустальную люстру, сиявшую, искрившуюся золотыми огнями. Медленно вращаясь, она отбрасывала на стены бегущие один за другим блики. В воздухе, очевидно созданные с помощью голо-графии, печально кружились и падали на пол желтые и красные листья. Вдруг легкий порыв ветерка подхватил их и, шурша, завертел в вальсе. Легкий запах дымка и грибного леса наполнил комнату.

Знакомая мелодия, знакомый голос… Светлая грусть, печаль и доброта…

Сама "королева Осень" в полупрозрачных вуалях с венком из желтых листьев на голове, босая, кружилась предо мной в волшебном танце. Я без труда угадывал изгибы ее тела: тонкую талию, округлость бедер и ягодиц, чуть вздрагивающий в такт движений божественный бюст. Игривый ветерок то и дело шаловливо приподнимал призрачные покровы, оголяя человеческую плоть и небольшой татуаж масти пик под пупком.

Среди листьев появились птицы, вившиеся над Маргаритой, аплодируя ей крыльями. Они-то и унесли одну из немногих вуалей.

"Прекрасный, удивительный сон! Нет, прошу тебя, не уходи! Побудь со мной, ты мой каприз! Мне так холодно и одиноко! Словно я бездушный зомби, словно живое сердце больше не бьется! С тобой я забудусь пусть на мгновенье, на час, на ночь…"

Исчезла еще одна вуаль. Скоро "Осень" останется во всей своей истинной нагой красоте.

Похоже, и мой дом тоже ожил! Распахнул навстречу осени окна и качался в такт стенами. Чудеса, да и только…

Последняя вуаль пала, и Марго в одном венке из желтых листьев очутилась в моих объятиях. На ее порозовевших щеках сверкали бриллианты слезинок.

– Что случилось, радость моя? Отчего слезы? Тебе неприятно быть рядом?

– Что Вы, господин! Все так красиво,… будто в сказке. Эта песня… чья она?

– Ты не знаешь? – Александр Розенбаум. Хм… Абориген. Тогда как же ты могла так тонко почувствовать и так прекрасно танцевать? Ведь ты поняла ее печаль… ощутила душу осени…

Маргарита смутилась, опустила глаза.

– Это не я… Вы, господин! Это Вы ее чувствуете… Я только, как зеркало – лишь отражаю… Немного прикоснулась, вкусила дивный позабытый нектар. О, простите, я не должна,… не должна…

– Да за что же тебя прощать, милая? За красоту, внимание, ласку, заботу? Да ты ведь просто чудо!

Наши губы уже искали друг друга. Найдя, слились в поцелуе. Долгом, как сама вечность, кратком, как украденный миг счастья… Ко мне прижалась горячая упругая женская грудь. Я слышал, как часто бьется сердечко, видел просящие, полные надежды глаза. Голову дурманил густой запах персидской сирени, источаемый мягкими, шелковистыми, черными, как смоль, волосами, легонько щекотавшими мою шею и плечи. Марго вцепилась в меня, словно утопающая в спасателя, как в свою последнюю надежду. Я, наслаждаясь нежной, бархатистой кожей, целовал ее лицо, шею, плечи, грудь. Она же, изогнув спину, наподобие дикой кошки, откинулась назад. Венок упал, по белоснежной простыне рассыпались желтые и красные листья. Глубоко дыша, она жадно ловила каждый поцелуй, боялась пропустить мгновенья ласки. Словно ждала от меня чего-то, иль искала в себе давно забытое и утерянное, совсем как ее "сестрица" прошлой ночью. Когда же я опустился ниже и, целуя живот, прикоснулся языком к татуажу – девушка вскрикнула. То ли от наслаждения, то ли от боли. Не желая испытывать судьбу, оставил масть пик в покое. Словно в благодарность, Маргарита приняла мою любовь податливо и нежно…

Теперь вальс-бостон закружил нас обоих. Все быстрее и быстрее… Уносил все выше в небеса, к наивысшей точке…

"Не уходи, побудь со мной, ты мой каприз…" Чувство свободного полета… безбрежный океан наслаждения… – нирвана…

Когда я уже немного пришел в себя, Марго все еще лежала с закрытыми глазами. Нежно погладил ее грудь, поцеловал в плечо. Пушистые ресницы чуть дрогнули, а по щеке вновь скатилась печальная росинка.

Да, хорошо было в нем, в этом волшебном танце с "Осенью"! Но в то же время я чувствовал, что не оправдал ее надежд. Марго, Шарлотта – сестрицы из карточной колоды похожи друг на друга, как две капли воды. Божественные фигуры, идеальные лица, но внутри, в душе… Здесь скрывается какая-то тайна, которую мне сейчас не разгадать.

Вздохнув и сладко зевнув, я обессилено повернулся на бок. Нега еще владела телом. Оставим все загадки мира на завтра… А сейчас… сейчас пусть мне приснится добрый осенний вальс-бостон…

* * *

Проснувшись утром, первым делом сладко потянулся. Прикоснулся пальцем к оставшемуся от венка подсохшему красному листочку – словно использованный билет на вчерашнее шоу. Вставать с мягкой, все еще хранящей аромат и тепло женского тела постели, совершенно не хотелось. Нынешней ночью место рядом со мной займет Сюзи? Неплохая перспектива. Или не займет? Вспомнил, что приглашен на "бал-маскарад Сатаны". Почему-то именно так окрестил про себя Цезаря. Может быть, он милейший "человек". Но что-то в глубине души заставляло в этом усомниться. Скорее всего, именно Цезарь – куратор данной реальности. Кстати, приглашение так и осталось лежать на журнальном столике в гостиной.

Но как попасть на бал? Какой костюм одеть? Что там меня ожидает? Чего опасаться? Кроме этих,масса других вопросов, ответ на которые один – не знаю, не знаю, не знаю. Встал с кровати, зашел в ванную, привел себя в порядок, надел чистое белье. Затем, немного покопавшись в шкафу, нашел серый шерстяной костюм. Обул мягкие тапочки, вышел на балкон.

На небе собрались тучки, обещавшие вот-вот брызнуть дождем. Прохладный, несущий запахи осени ветерок настойчиво теребил волосы.

В саду прилежно трудились одинаковые, словно трое из ларца, работники. Выгребали опавшие за ночь листья, чистили фонтан, собирали пылесосом мусор с дорожек. У ворот Константин, подняв капот "Chevrolet Aveo" что-то внимательно изучал.

"Водитель-охранник-консультант" – странная, непонятная для меня фигура. Впрочем, как и многое другое… Пусть стерли память о Фарадее, но остальное-то должен помнить. Иначе какой прок от такого консультанта. Нужно будет после завтрака "проконсультироваться". Может, что и подскажет".

Вернувшись в спальню, позвонил в серебряный колокольчик. В комнате, словно лучик света, появилась золотоволосая, голубоглазая Сюзи, принесла запах ландыша. Белоснежная, лучезарная улыбка, блеск бриллиантов в маленьких розовых ушках тотчас улучшили настроение.

– Доброе утро, господин! Как спалось?

– Доброе утро, Сюзи. Превосходно.

– Завтракать будете?

– Непременно.

Коротенькое голубое платьице с вырезом, накрахмаленный передник, белые с жемчугами на пряжках туфельки на высоком каблуке – похоже, "спецовка" моей прислуги неизменна.

Шагая за обворожительной "Мальвиной", не удержался и легонько шлепнул по упругому задку. Вместо укора – много-обещающий взгляд голубых глаз и нежная улыбка.

Ну что за чудо! Кто только подбирал моих кудесниц. Краше не бывает. Называть девушек служанками не поворачивается язык. Каждая из них чертовски привлекательна и по-своему хороша.

Проходя через гостиную, глянул на журнальный столик – карта из червонного золота лежит на месте.

Обеденный зал встретил меня "Золотыми куполами" аборигена Круга, блинчиками с красной икрой и мясом, сводящим с ума острым ароматом швейцарским сыром с голубой плесенью, круассанами с малиновым и земляничным джемом, фреш-соком апельсин-яблоко-груша. Вначале вкус фруктового коктейля мне не понравился, но потом распробовал. Неплохо.

Губы промокнул белоснежной салфеткой.

– Спасибо, милая, за чудесный завтрак!

Ожидающая моих распоряжений, Сюзанна наклонилась в глубоком реверансе.

– Пригласи Константина в гостиную.

Сидя в мягком велюровом кресле, задумчиво рассматривал пикового валета червонного золота то с одной стороны, то с другой. Словно в басне "Лисица и виноград". Видать-то вижу, да зуб не ймет. Показалось даже, что паж в красном берете с пышным страусиным пером ехидно подмигивает и улыбается.

– Ну, Фродо, погоди! – пригрозил я проказнику пальцем. – Дождешься у меня!

Почему именно Фродо? Ведь на хобитта, вроде, не похож.

– Шеф, вызывали?

– Проходи, Константин, присаживайся, вот сюда – напротив.

"Сегодня решил быть мягче, может, все-таки разговорится". В неизменном костюме мышиного цвета, отводит взгляд. На руках следы машинного масла, под глазами темные круги. Похоже, ночью не спал.

– Ты мой консультант? Верно?

– Да, шеф.

– Вот… и скажи, что это такое? – протянул ему карту.

Константин покачал головой.

– Нет, шеф. Она только для Вас. Другому брать нельзя.

– Знаешь от кого?

– Судя по рубашке, приглашает Цезарь.

– Кто он, этот Цезарь?

– Вам лучше знать, шеф. Я консультант только по обычаям и законам аборигенов.

– А если не знаю, подсказать можешь?

Задумался: говорить или нет. Похоже, не верит.

– Может, куратор этой реальности? Чтобы активировать, вставьте в резную рамку в кабинете.

– Меня, Константин, пригласили на осенний бал-маскарад. Как туда попасть, какой нужен костюм и где взять?

– Активировав карту, вы откроете дорогу. Костюм… Ну, не знаю… Внешность тоже может быть костюмом…

– Ты как охранник со мной пойдешь?

– Я??? Нет, шеф! Это абсолютно исключено. Дорога, скорее всего, ведет в другой мир. Портал мне не пройти! Верная смерть. Да и приглашают только Вас. Если нужно съездить в город…

– Нет, не нужно… Ладно, ступай.

Константин ушел. Я еще немного, слегка покачиваясь, посидел в кресле: поглядывал то на Фродо, то на собственный портрет. Чувствовал, что лезу прямо черту в зубы, но, похоже, иного пути нет. В гостиной не отсидишься! Решительно поднялся и зашагал в кабинет.

Рамку отыскал на стене за креслом у рабочего стола. Карта, тихонько щелкнув, заняла надлежащее место. Прижал большим пальцем чуть сильнее – часть стены исчезла. Едва успел подхватить падающую карту и шагнул в черный с золотистыми искорками проем. Перехватило дух, потемнело в глазах, зазвенело в ушах – портал.

Воздух в открывшемся мне мире сладок, чист и свеж. С небес сияет утреннее голубоватое солнце, слышны трели соловья. Бескрайний зеленый луг с вкраплениями белых и голубых цветов. Проказник паж едва сдерживает нетерпеливо бьющих копытами двух скакунов.

– Наконец, Ваша милость. Уже думал – не дождусь.

Круглое с курносым носом лицо сияет неподдельной радостью. Мордашка усыпана точечками веснушек. Из-под красного берета торчат рыжие волосы.

– Звать как?

– Фродо, Ваша милость.

Честно говоря, особо не удивился.

Радость на лице юноши быстро сменилась замешательством и беспокойством. Что-то пошло не так.

– В чем дело, Фродо?

– Чудно одеты, Ваша милость… Нет оружия… А сапоги, шпоры? Верхом в лаптях? Неудобно,… да и засмеют. Не признают благородного господина… А если кто нападет?

"Туда ли я попал? Похоже, кроме Фродо, никто меня тут не ждет". Посмотрел на зажатое в руке приглашение Цезаря. Значит, не приснилось!

– Фродо, я здесь впервые и ничего толком не знаю. Что делать, куда ехать?

– Ехать нам, Ваша милость, в замок Цезаря. Путь не близок, но к полночи нужно обязательно успеть. Лучше бы нам поторопиться. В темноте ой как нехорошо…

Хотел поинтересоваться, что случается с теми, кто опоздал, но сдержался. "Придет время, узнаю. Не нравится мне все происходящее! Ох, как не нравится! Есть в этом что-то неправильное. Ничего себе бал-маскарад, куда нужно добираться своим ходом да еще с риском для жизни. Опаздывать, видите ли, нельзя, а в курс дел никто не удосужился ввести".

Но делать нечего. Спрятав комнатные тапочки в дорожную сумку Фродо, с его помощью влез на скакуна. Не желая испытывать судьбу, сразу же телепатически "попросил" его вести себя прилично, что, к сожалению, не исключило натирания седлом промежности, а стременами – голых пяток.

Только в сказках все ладно складывается, а на деле… На деле ни хрена толком не получалось, – не мог угнаться за пажом. Ему все время приходилось сдерживать коня. Дорога грозила превратиться в болезненную пытку. Нужно что-то срочно предпринимать. Хотя бы для начала сделать грубее кожу стоп и еще одного "интересного места". Стало легче, но скорости особо не добавилось. Это тебе не "Audi", без навыков не обойтись. Но вскоре мысли переключились в иное русло. Фродо вдруг придержал коня и ткнул дрожащим пальцем в небо.

– Господи Иисусе! – прошептали его побледневшие губы. – Ваша милость, дракон! В поле от него не укрыться… Нам конец!

"Дракон? Их в природе не существует".

Но, проследив взглядом за пальцем юноши, действительно увидел летящего динозавра. Он быстро приближался и, явно, не с добрыми намерениями.

"Крупное тело и непропорционально маленькие крылья. По всем законам природы – лететь не может. Но ведь, гад, летит же! Еще и огнем плюется!"

Повинуясь внезапной догадке, телепатически сканировал его плотность. Материи – ноль. Выходит, либо – мираж, либо – голограмма. Вреда причинить не может, только попугает. Но со стороны – действительно жутко.

– Фродо! Прикрой коню глаза. Читай молитву. Господь защитит.

Фродо, трясясь, словно осиновый лист на ветру, прижался к лошадиной шее всем телом.

У меня тоже по спине холодок гуляет, зубы выбивают барабанную дробь, а вдруг здесь иные законы природы? Но сижу ровно, гляжу прямо, презрительно улыбаюсь. И впрямь – знатный господин, презирающий смерть. Скакуну "велел" закрыть глаза, а то чего доброго, испугавшись, сбросит. Дракон пикирует с высоты, широко раскрыв пасть и выставив длинный раздвоенный язык, исторгает сноп оранжевого пламени.

– Спаси и сохрани! – выкрикивает Фродо надрывным голосом.

Похоже, молитва услышана. И пламя, и дракон, даже не всколыхнув воздух, прошли сквозь нас – в землю. Но все равно чувствую, футболка прилипла к спине. "Adidas"… чистейший хлопок и шерсть, комнатные тапочки, верховая езда с пажом, исчезающие драконы… Как найти всему этому логическое объяснение? Проверяют на вшивость или испытывают на-сколько силен? Случайность здесь маловероятна. Скорее всего, следует ожидать новых и куда более сложных испытаний.

– Ваша милость, а где дракон? – открыв глаза, еще дрожащим голосом спросил Фродо.

– Святая наивность! Да ты же сам испепелил его чудотворной молитвой.

– Я? – у бедняги отвисла челюсть. – Неужто я?…

– Закрывай рот и поехали. Впереди ждет кое-что пострашнее.

– Откуда Вы знаете?

– Сорока на хвосте принесла. Лучше расскажи мне про Цезаря и его замок.

– Его Высочество наезжает к нам нечасто. Да и появляется непонятно как. Никто из прислуги не видел. Выйдет из закрытых покоев, да как бровью поведет… и – все кругом ниц… – уж больно крут. Говорят, убить взглядом может. Великий маг. Да и гости ему под стать: все графья да бароны. А какой титул у Вашей милости?

"Мда… вот так вопросец. И что ответить? Скажу-ка я правду. Как там говорил Папанов…"

– Лейтенант я,… старшой.

– А это как?

– Ну, чуть постарше барона, но помоложе графа будет, – не удержавшись, ответил в тон. – А как гости добираются в замок? Их встречают пажи или, как Цезарь, ниоткуда?…

– Да по-всякому. Новых чаще встречают. Остальные – как Цезарь…

– Тебе уже приходилось кого-то встречать?

– Не-а, Ваша милость. Первый раз.

"Похоже, он был неимоверно горд своей миссией. Не понимает дурачок, как рискует. Меня-то, может, и не тронут – все-таки служащий пятой категории, а вот его… Хотя бы для на-глядного примера. Так сказать – для острастки…"

За разговором незаметно подъехали к густому хвойному лесу. Вначале тропинка вилась вдоль опушки, но затем, резко свернула в лес.

Сразу потемнело. Стройные сосны, закрыли кронами небо, создали узкий коридор. "Идеальное место для засады, а я без оружия да еще с мальчишкой за спиной. Хотя, почему без оружия? Я сам по себе – еще то оружие! Могу и сердца разрывать, а то – и огнем. Как на кладбище. Что твой дракон! А как на-счет арбалетных болтов? – от одной мысли стало не по себе. – Смогу ли создать защитное поле? Не знаю… А чуть-чуть искривить пространство, чтобы сбить прицел? Попробую".

И весьма кстати. Правда, полетели не стрелы, а острозубые исчадия ада. Плод чьей-то нездоровой фантазии, а может, генной инженерии. На этот раз не бестелесные, а вполне реальные и опасные, похожие на поросших густой шерстью летучих обезьян. Истошно визжа, оскалив клыки и выставив когти, они планировали с деревьев, но, раз за разом промахиваясь, бились о землю, ломали крылья, лапы и злобно шипели нам вслед. Кони шарахались из стороны в сторону, испуганно ржали, грозились вот-вот сорваться в безумный галоп.

Я услыхал, как Фродо вновь выкрикивает слова молитвы: "…пощади нас грешных… спаси и сохрани!…"

Похоже, Господь снова внял его мольбам, – летучие монстры остались позади. Вскоре дорожка вывела нас из леса.

– Ваша милость! Да что же это такое? Сроду такой нечисти не видал! – жаловался он, переведя дух. – Хорошо, хоть святая молитва помогает.

– Пока, Фродо, пока! Боюсь, дальше придется самим.

– Как же так – самим? Без помощи Господа тут не обойтись…

– Бог помогает лишь сильным и отважным. Смелость города берет, а твердые духом совершают небывалые подвиги. Страх же лишает сил и даже убивает.

– Легко говорить, Ваша милость! Небось, и не такое повидали. А мне все впервой – и драконы, и шарлыги.

– Так то в лесу были шарлыги?

– А то кто еще? Старики сказывали, что раньше их было гораздо больше и мало кому удавалось остаться в живых. Их укусы ядовиты… Тело покрывается черными пятнами, разбухает и… Сам, правда, не видел.

То, что для меня драконы и шарлыги такая же экзотика – признаваться не стал. Юношу это вряд ли утешит, а мне авторитета не добавит.

Прямо по курсу показалась небольшая речушка, а за ней – селение.

Подъехали к берегу. Неглубоко. Сквозь голубую прозрачную воду видно дно. Чистый, золотистый песок, стайки мелких шустрых рыбешек, ракушки-перловицы. Течение небыстрое.

Опасности вроде нет. Но, насколько я понял, здесь нужно дуть и на холодное.

– Фродо, а в реке какие-то пиявки, водяные и прочая нечисть водится?

– В болотах встречается, а в реке – не слыхал… Вроде нет.

На этот раз наша плоть никого не соблазнила, и вскоре мы въезжали в селение. Неказистые деревянные домишки, плетенные из сухих веток заборчики. Крестьяне в домотканых рубахах и лаптях снимают шапки в поклоне, а сами поглядывают косо, недобро. Воды и той попросить не захочешь: чего доброго подсыплют какой-нибудь дряни. Сразу видать – чужаков не любят и боятся.

На выезде из деревни – дом побольше, да и двор огорожен высоким деревянным забором. Наверное, трактир.

Удивляет, что нигде не видно металла. Похоже – он здесь большая редкость. Задвижки и те деревянные.

Из приоткрытых ворот с громким лаем выскочили три пса. Невероятных размеров, лохматые, злые. С обнаженными большими клыками, высунув красные языки, они бросились на нас. Я строго взглянул на них, мысленно объяснил "кто в доме хозяин". Поджав хвосты и жалобно скуля, еще секунду назад грозные вояки бесславно ретировались обратно.

– Ваша милость, чего они так испугались?

– Верно, тебя! Ты же у нас герой по части святой молитвы.

– Смеетесь, господин. Оно-то и понятно – героям проще…

"А вот как раз и нет! – уловил ехидные золотинки в его зеленых глазах. – Тот ли ты, за кого себя выдаешь, дружок? Как же я раньше-то не сообразил? Случайны ли все эти напасти? Не твоих ли рук дело? Ладно, пока подыграем".

– Фродо, в трактир зайдем? Путь ведь впереди неблизкий?

– Ваша милость! Вы словно мысли читаете.

Ворота нам открывать никто не собирался. Пришлось самим. Во дворе, кроме самого трактира, стояли еще конюшня и летний навес.

В нос ударил густой запах навоза, жужжали огромные зеленые мухи. Под навесом, то и дело склоняя морды к кормушке, стояли пять оседланных лошадей. Босоногий мальчуган лет двенадцати в одних рваных портках лениво тер им бока грязной холстиной. Глянув на нас, равнодушно отвернулся – мол, не до вас.

Другой слуга – в меру пьяный здоровенный, растрепанный детина в лохмотьях и лаптях, смерил недобрым взглядом из-под мохнатых бровей. Наверное, в знак особого расположения приоткрыл наполовину беззубый рот и смачно плюнул под ноги. Только после этого ритуала, оставив в покое поручень, сделал шаг навстречу.

"Вот так сервис! Как в лучшие годы развитого социализма".

Тем временем слуга, душевно срыгнув, с улыбкой людоеда "приветливо" молвил:

– Чего надо? Скоморохам не подаем.

"Даже так! На благородного я по его меркам, видимо, не тянул, но тем не менее… Хамов нужно учить, да и перед пажом как-то неудобно".

Фродо уже спешился и поторопился подать мою чудо-обувь, в смысле велюровые тапочки. Увидав это, детина и вовсе ошалел. Нахмурил брови так, что его и без того не слишком добродушное лицо приобрело более злобное выражение:

– Сначала деньги,… деньги покажи. Так не пущу. – И для большей уверенности, расставив широко руки, добавил: – Непущу, и все тут…

У меня два выбора: внушить остолопу, что видит на моей ладони золотые монеты или…

Колебался недолго – уж слишком соблазнительным казался второй вариант.

Ударил всего раз в солнечное сплетение. Не так сильно, чтобы убить, но и не слишком слабо – чтобы больше не путался под ногами.

Переступив порог, с ясного дня угодили в сумрак вечера. Только теперь я обратил внимание, что небольшие овальные оконца затянуты бычьими пузырями. Стекла либо еще не было, либо стоило оно слишком дорого. Вместо привычного пола под ногами сырая земля, столы деревянные, грубо тесанные, такие же табуреты. У стен невысокие, но тяжеленные лавки. Их не под силу поднять трем, а то и четырем. Запах, нет, скорее смрад местной кухни был нестерпимый. Чувство голода испарилось мгновенно, будто есть не хотелось вовсе.

Глянул в изумрудные с золотистыми прожилками глаза Фродо и не удержался.

– Миледи, неужели Вы сможете здесь что-то съесть? Не поверю…

Удивление на лице пажа продержалось только мгновенье. Его сменила вначале досада, а затем на нем расцвела счастливая улыбка.

– Ваша милость совершенно правы. Одно дело – подавать комнатные тапочки, а совсем иное – есть эту гадость.

Фродо подошел к стене, вытянул из кармана карту, вдавил пальцем в доску. Открылась дверь портала:

– Прошу, Ваша милость…

Ох, уж мне эти порталы! Каждый раз не знаешь, куда вывалишься. И поверьте, деревянный гроб на тихом, уютном кладбище – далеко не самый худший вариант.

Надел свалившийся тапочек, с опаской оглянулся. На этот раз жаловаться на судьбу грех, – кажись, угодил прямиком в рай. Наслаждаясь, вдохнул полной грудью воздух. Такой бывает лишь в мае после грозы: пронизаный звенящей влагой и теплыми лучами сияющего с голубых небес солнца, насыщенный запахом молодой зелени и ароматом цветущих ландышей. Прислушался к гимну весны: баском гудели шмели, альтами звучали вибрирующие крылышки трудяг-пчел, раздавалась победная трель соловья и звонкая, задорная песня жаворонка.

Я стоял на лесной прогалинке, густо поросшей цветущими ландышами. На зеленых листках и колокольчиках белоснежных цветов драгоценными бриллиантами сверкали капельки влаги. Слышались стихающие раскаты грома. Будто огромный лютый зверь, утробно урча, нехотя возвращался в берлогу.

На глаза ласково легли мягкие нежные девичьи пальцы. Повеяло тонким ароматом распускающихся роз. Захотелось прикоснуться к ним губами. Сдержавшись, бережно накрыл ладонями. Голова шла кругом. Тихо спросил:

– Фродо, как же мне теперь тебя величать?

– Диана.

Показалось, что имя прошептал весенний ветерок. А может, поведали серебряным перезвоном ландыши. Или все же пропел жаворонок с небес?

Она была прекрасней, чем я мог ожидать. Фея-весна из далеких детских сказок и сладких радужных снов. Ничего ни добавить, ни убавить. Абсолютная, совершенная красота. Волшебные, сиявшие золотыми прожилками зеленые глаза смотрели пусть чуть насмешливо, но ласково. Крылатые тонкие черные брови и длинные пушистые ресницы, ярко-красные губы, приоткрытые в улыбке, белые до голубизны жемчужины зубов могли кого угодно свести с ума. Среди золота волос, волнами спадавших на плечи, истинным серебром, не сединой, сверкали отдельные прядки. В нежных розовых ушках и на груди в обрамлении бриллиантов зелеными звездами сияли прозрачные изумруды. Они же венчали легкую ажурную корону. В пышном полупрозрачном платье принцессы преобладали зеленые и бирюзовые тона, те же изумруды и жемчуг. Как и положено Весне – Диана явилась ко мне босой.

– О, Миледи! – воскликнул я все, на что был способен в это мгновенье.

Довольная произведенным эффектом, девушка звонко рассмеялась.

Только сейчас разглядел в ее внешности черты Фродо. То ли благодаря едва заметным веснушкам на носу, то ли золотистым прожилкам в глазах, а возможно, по необъяснимому словами выражению лица.

Наверное, именно это помогло мне придти в себя. А то еще совсем немного и вовсе бы "слетел с катушек".

Пользуясь моментом, снял дурацкие насквозь промокшие тапочки.

"Интересно, как миледи станет меня величать. Не Вашей же милостью?"

– Алексей, пойдемте к дому. Тут недалеко.

Никогда не думал, что так удивлюсь, услышав собственное имя. На глаза навернулась слеза. Показалось, что средь пригожего вешнего дня вдруг потянуло арктическим, а может, могильным холодком. Был Алексей, да весь вышел… Бережно взял руку феи. Пальчики Дианы, словно у простой девушки, оказались холодными и немного дрожали. Неуклюже попытался их согреть. Ощутил ответное рукопожатие. Робко, словно первоклассник, заглянул в глаза. Что в них – игра или насмешка? Нет – боль, жажда, мольба, отчаяние, надежда! Почти сразу им на смену пришли печаль, ирония и грусть.

Все слишком запутанно и сложно. Непонятно…

Шагали молча, взявшись за руки, безжалостно топча босыми ногами распустившиеся ландыши. Вышли на мраморную дорожку.

Лес незаметно сменился ухоженным парком. Теперь нас окружали аккуратно подстриженные в форме больших шаров кусты сирени. Цветы еще не распустились, но бутончики в метелках уже налились. Вдоль дорожки выстроились, словно часовые, беломраморные скульптуры. Похоже, из слоновой кости. Античные, средних веков, современные. Знакомые и незнакомые. Собранные из невообразимых миров и неведомых времен: фигуры мифических зверей, античных героев, божественно прекрасных дев и мужественных воинов. Огромный орел вонзил когти в спину мантикоры, та хочет достать его ядовитым жалом. Нагая юная эльфийка скачет верхом на белоснежном единороге. Зевс сурово взирает на суету смертных у своих ног, "Вечная весна" Родена, "Ангел" Бориса Валеджо, Психея и Амур, Апполон и Венера, эльфийские дети, взявшиеся за руки – мальчик с луком и девочка с лирой, черный чешуйчатый дракон с рубиновыми глазами, большими клыками и стреловидным хвостом, широко раскинув крылья, готовится взлететь.

Возле каждой хотелось стоять часами, наслаждаться человеческой и нечеловеческой гениальностью.

– Диана, кто ты? – неожиданно для самого себя спросил я.

Она окинула меня долгим печальным взглядом и грустно улыбнулась.

– Потом, Алексей, потом постараюсь… ответить на все твои вопросы. Ты не забыл? До полуночи нам нужно успеть.

– А что, можем опоздать?

– Прежде всего, должна успеть я.

И вновь сияние сводящих с ума зелено-золотых глаз. Не могу от них оторваться, словно страждущий путник от прозрачного холодного источника.

Иду будто в дурмане, очарованный красотой, грацией, пластикой.

Даже голубой мраморный дворец не произвел должного впечатления. Суета слуг, накрытый изысканными блюдами стол, – все словно во сне. Она и только она! Моя волшебница Весна! Диана! Неповторимая, восхитительная!

Бассейн с прозрачной водой, павшие одежды. Белизна и аромат кожи, ослепительная нагота тела. Ласки рук, сладость губ, упругость груди, жажда ее лона… Ненасытная, неудержимая… Вновь и вновь заставляла меня повторять невозможное…

Лишь когда я, совершенно обессиленный, раскинулся на мягком чуть примятом ложе, реалии стали возвращаться.

Заметил на животе под пупком виденную за последнее время не однажды татуировку. На этот раз – черви. Диана – червонная дама! Она так торопилась! Боялась не успеть. Поэтому и подогрела немного мои чувства. Так и быть, прощу ей эту вольность. Все же как чертовски хорошо! И она восхитительна! Ни одного изъяна. Посмотрел в глаза божественной красоты. Почему в них поволока печали. Блеск слезы? Чего не хватает моим дамам? Почему все так спешат затащить меня в постель? Ждут чего-то, ищут, наедеются, но так и не находят.

– Диана, скажи мне, кто вы – ты, Марго, Шарлотта, Сюзанна?

Я знал, что на этот раз обязательно услышу ответ. Честно заслужил.

Изогнув спину, словно кошка, продемонстрировав изящные линии тела, она томно потянулась.

– Неужели до сих пор не понял? Святая наивность! Такие же, как и ты – астальды.

– Астальды? Как и я?

У служащего пятой категории отвисла челюсть. Я чувствовал себя полным идиотом.

– Я – астальд?

Мое изумление весьма позабавило Диану. Она смотрела приблизительно так, как Мерли в начале нашего знакомства.

– Малыш, тебе еще никто не успел сказать, что астальдами не рождаются? Ими становятся.

– Тогда не пойму, зачем? К чему весь этот маскарад с прислугой?

Улыбку и веселость с лица Дианы словно ветром сдуло. Их сменила печаль.

– По мере того, как мы взрослеем, понемногу отмирают человеческие чувства, эмоции, а со временем и память. Венец развития – могущество и безумие. Как у Цезаря. А ты… ты еще совсем юный… – почти живой. Умеешь радоваться и сердиться, любить и ненавидеть. С тобой мы как бы возвращаемся к жизни – чувствуем, наслаждаемся человеческими эмоциями.

– Все равно не понимаю… Выходит вы… мы – вампиры.

– Ну зачем сразу вампиры? Какая ерунда! – казалось, она обиделась. Но нет! Продолжила так же спокойно и ровно.

– Скорее мы похожи на бабочек, летящих на аромат свежего цветка. Наслаждаемся нектаром. Ведь нельзя же назвать бабочек вампирами?

Я, не зная, что сказать, промолчал.

– К тому же за цветами нужен уход. Не так быстро завянут.

– И что, на каждый новый цветок?

В зеленых с позолотой глазах вспыхнули лукавые искорки. Диана перевернулась на живот, демонстрируя умопомрачительные ягодицы. Согнула в коленях ноги. Я зачарованно смотрел на розовые пятки, маленькие пальчики.

– Да ты никак ревнуешь, милый мальчик? Какая прелесть!

– Я? Нисколько!

– Ну-ну… Чувства и ощущения отмирают не сразу. Пройдут столетия, прежде чем поймешь. Нам тоже кто-то нравится, а кто-то – нет, и далеко не каждый цветок может даровать нектар любви.

Шаловливые пальчики вновь побежали по моей груди, животу. Все ниже и ниже… – к желанной плоти…

– Есть вещи, которые силой забрать нельзя… В отличие от крови и плоти… Это – любовь. Не только секс, а именно любовь. Она оживляет наши чувства, будит воспоминания, раздувает почти угасшие искорки жизни… Настраиваясь на твою сущность, мы тоже любим и наслаждаемся, упиваемся каждой драгоценной секундой… Ради этого стоит рисковать…

– Рисковать?

– Это придает еще большую остроту.

Теперь за пальчиками скользили горячие, по-девичьи нежные губки.

– Нам попался редкой красоты цветок. Не чета Фарадею… Разве можно его упустить? Здесь все средства хороши…

– Фарадею?

Задержал ее руку.

– Расскажи мне про него.

Но губы Дианы были требовательны и настойчивы, не желали больше ждать.

– Чуть позже.

Похоже, эта "бабочка" одним нектаром не ограничится… Ох…

– Фарадей… он был на тебя похож… и непохож…

Я еще тяжело дышал и с трудом понимал, о чем говорит Диана.

– …как и другие аборигены этой реальности. Мир Паука, с одной стороны – калечит и откладывает неизгладимую печать, а с другой – обогащает и закаляет. Вы – словно хорошо выдержанное, ароматное вино. Умеете чувствовать и любить, как никто другой. Притом каждый неповторимо, по-своему. Кто с веселой ехидцей, кто романтически нежно, ну а кто неистово и страстно…

Приподнявшись на локтях, неотрывно слушал, смотрел во внезапно постаревшие глаза. Сколько лет моей юной фее? Сто, двести, пятьсот, а может, и вся тысяча?… Помнит ли прежнюю жизнь, любовь? Думаю, сейчас ее об этом спрашивать не стоит…

– …но случаются однолюбы. Поверь, малыш, бывает и так! Он не мог позабыть, разлюбить ту – единственную – из прошлой жизни. Фарадей не сердился, каждый раз безошибочно отличая подвох. Потешался над нами и не прекращал искать путь, чтобы вернуться. Но ведь возвращаться-то некуда, – утонули вместе! Она выплыла на середину реки, а он, спасая, так и не отпустил… Красивая история, малыш… Верно? Как Ромео и Джульетта!

"Вот так Фарадей!" – подумал я и поинтересовался:

– И что, нашел?

– В прошлое дороги нет! Он мог утешиться с хорошей, почти абсолютной копией, но не захотел…

– И что дальше произошло?

Быстрый, недоверчивый взгляд.

– Тебя ведь для того и прислали. Вот и разбирайся… Совет один: будь осторожен с Цезарем… Шуток не понимает, а на-смешек не терпит.

"Вот она! Ниточка, за которую можно уцепиться. То ли случайно, то ли специально Диана хочет навести на след. А может, он ложный?"

– Вообще-то, малыш, ты мне симпатичен. Знаешь что, возвращайся лучше к себе домой. В Зоне тебя даже Цезарь не достанет.

– А что – так опасен?

– Говорила же – безумен. Считает, что все кругом – карточная игра. Да и нас он тебе может не простить, а узнает наверняка.

– Кто вы ему? Сестры, любовницы, наложницы, жены?

– Выбирай, что тебе больше нравится. Дамы четырех мастей. Покер. Себя же в этой чертовой партии возомнил пиковым тузом и думает, что может побить любую карту.

– А кем был Фарадей?

– Валет червей.

– Ну а я?

– Ты, малыш, пиковый. У тебя до сих пор карта в кармане. Что решил? Куда? Домой или к Цезарю? Вернуться несложно. Хорошенько подумай.

– К Цезарю!

– Жаль! Так я и знала! Как же ты похож на Фарадея! Такой же глупый, наивный и упрямый. Запомни: старше туза только джокер.

К чему была последняя фраза, я так и не понял.

Диана легко, словно юная девушка, вскочила с постели. Хлопнула в ладоши. Служанка принесла легкий золотистый полупрозрачный пеньюар с неизменным запахом роз.

Что ж! Все вполне логично: дама пик Марго пахла сиренью, трефовая Шарлотта – жасмином, бубновая Сюзи – ландышем, ну а червонная – розами. Чем не букет для Великого Цезаря?

– Умник, какой костюм желаете одеть?

Похоже, уже перешли на официальный тон. Почему-то немного обидно.

– Пожалуй, обойдусь своим.

– И в комнатных тапочках?

В зелено-золотистых глазах вновь сверкнули лукавые искорки. Диана привычным движением руки откинула волосы за спину. Я не мог не любоваться телом богини – высокой грудью, тонкой талией, плавными линиями бедер – "хороша Даша, но не наша!"

– И в тапочках…

– Ну-ну. Возможно, вы и правы. Таких костюмов еще не видывали. Наряжайтесь, а я на минутку отлучусь…

Неспешно одел "маскарадный" костюм – трусы, футболку, мятые спортивные штаны и куртку. Подобрал один тапок. Другой как не искал, так и не нашел. Явлюсь на бал как древнегреческий герой – в одной сандалии… Думаю, матушку-историю этим особо не удивишь. Мир настолько древен, что все уже когда-то случалось.

– Тебе не хватает лишь шутовского колпака. Вот, бери, дарю! Теперь – полный порядок!

Диана в золотом бальном платье, украшенном изумрудами и бриллиантами, в короне императрицы – ослепительна и величественна. По сравнению с ней я в самом деле выгляжу дурачком или шутом. "Тоже мне, нашел час выпендриваться. Теперь отступать поздно, придется играть избранную роль, держать марку до конца. Да и колпак, словно на меня, а как весело звенят серебряные бубенчики".

– Думаю, маска ни к чему, никто не признает, – усмехнулась Диана.

Не сходя с места, начертила розовым пальчиком в воздухе магический знак, обозначила дверь портала. Условная линия вспыхнула ярким пламенем. Ничего не скажешь – весьма эффектно! Путь открыт. Диана ступила первой, я за ней. На этот раз ни темноты, ни провала, ни бездны.

Мы – на площадке из розового мрамора с золотистыми витиеватыми узорами, вниз ведут ступени. Под ногами величественно проплывают белые облака. Так вот она какая – лестница в небо!

Диана взяла меня под руку. Стали шаг за шагом спускаться.

Прошли сквозь молочный туман. Теперь тучи над головой. Прямо на нас, курлыча, летит клин серых журавлей. Почти слышу хлопанье крыльев. Набежала волна прохладного воздуха. Пролетели сквозь нас даже не заметив. Еще десяток ступенек – и мы в рябиновой роще. Желтые и красные листья кружит свежий осенний ветерок, ягоды начинают наливаться кровью сока. Колючка-ежик несет на спине польский гриб, а белогрудые сороки затеяли нешуточный скандал.

– Диана, тут всегда так? – спросил шепотом, боясь разрушить магию очарования.

– Нет, не всегда. Зимой, весной и летом по-иному.

Пройдя сквозь землю, мы угодили в ноябрь. Черные и серые тона. Холодный, пронзительный ветер несет первые снежинки. Под нами схваченное у берега тоненькой корочкой лесное озеро. За кромкой льда бесшумно плывут два бобра. Вижу, как лоснится их шерсть. Слышу, как пофыркивают от удовольствия. Им холод нипочем! С такой-то шубой!

"Проломив" ледок, спускаемся под воду. Ледяная и кристально чистая. Стайки карасиков среди водной растительности замерли в полудреме, зубатая торпеда щука затаилась под корягой. На дне два большущих рака, выставив клешни, неспешно ведут ученую беседу.

За водой нас встретило пламя. Полыхнуло чрево вулкана. Мир огня, слепящих красных искр и неимоверного жара. Но и здесь существует жизнь. Грациозно изогнув спину, подошла саламандра. Печально посмотрела большими умными глазами, ударив хвостом, подняла сноп искр. Оскалив острые зубки, величественно удалилась.

Вот и огонь позади. Теперь мы в амфитеатре. Вниз к арене с четырех сторон ведут ступени. Звучит музыка Штрауса. Один вальс сменяется другим.

Вначале показалось, что ожили скульптуры из парка Дианы. Но нет! Это гости Цезаря. Всевозможные обличья, но человеческих меньше всего. Боги древнего Египта: человек с головой сокола, другой – с волчьей, а вот величественный Сфинкс. Обнаженная дама с головой питона, эльф с прекрасной эльфийкой. Всевозможные демоны и нечисть.

Сам хозяин на пьедестале. Черный обсидиановый трон украшен единственным, но огромным сапфиром, изображающим масть пик.

Юноша с нежной розовой кожей, с лицом Апполона и золотистыми кудрявыми волосами, в белоснежной римской тоге и сандалиях, увенчанный золотым лавровым венком.

"Вот он – Цезарь! Куратор реальности 857-бис. Интересно, служащий какой категории? Не меньше первой! А то и высшей, если таковая в их иерархии существует".

По обе стороны от трона Цезаря стоят еще четыре, поменьше, из чистого золота. Три уже заняты моими недавними служанками: Маргаритой, Шарлоттой и Сюзанной. Четвертый пока пустует – дожидается мою спутницу.

Пройдя ареной, где танцуют всего две пары, приблизились к мраморному пьедесталу. На нем мерцают отблески кровавого пламени. Над головой бушует огненное небо Мира Саламандр. Мне это показалось недобрым знамением. Похоже – живым отсюда не уйти. Поймал взгляд Цезаря – утомленный, безразличный, жестокий, – старческий. Так же, как и Диана, склонил голову в приветствии.

Она, словно что-то услышав, содрогнулась, поспешно вы-свободила руку и заняла пустующее место на троне.

Я вдруг ощутил резкую боль в голове, насквозь пронзившую позвоночник. Едва не закричал. "Проделки Цезаря? Нет – нуклеаризация! Как же не вовремя!"

Сцепив зубы, посмотрел на Цезаря.

– Ты приветствуешь повелителя весьма скромно, – он говорил, не размыкая губ. От обсидианового трона подуло холодом и мертвечиной.

– В соответствии с должностными инструкциями, – ответил первое, что пришло в терзаемую болью голову.

– Здесь есть одна инструкция и один повелитель! Знаю, ты выходец из Мира Паука. Вы все неучтивы, лишены такта. Мир подонков и выскочек. Была бы моя воля… уже давно… Но на-станет время, и очень скоро…

В серых глазах сверкнул огонь безумия, идеальной красоты губы свела судорога.

– Тем не менее, вы приняли обличье одного из аборигенов и нарядились в его одежду. Музыка другого сейчас звучит в зале. Значит, все не так плохо…

– Ничтожество, как ты смеешь?!! Не тебе…

Уже в следующее мгновенье мы очутились в длинном зале. Я и Цезарь. Он сидел, не шевелясь, все на том же троне.

Вдоль стен в полный человеческий рост висели игральные карты. Возле одной из них, только пустой, стоял я.

– Возомнил себя джокером! А на самом деле ты – шестерка, и место тебе – здесь!

Теперь к боли нуклеаризации добавилась другая. Меня плющило, размазывало, стискивало. Деревенели руки, ноги. По сравнению с ней – боль нуклеаризации была терпимой. Я за-кричал, а может, по-звериному завыл. Перед глазами поплыли неясные образы: вот я ем оплеванный рыжим Валеркой снег…

"Да сколько же это будет продолжаться, преследовать меня и в жизни, и в смерти". Ненависть, злость, ярость – придали сил. Теперь Цезарь персонифицировался в мой детский комп-лекс. Я же парил над ним где-то в высоте!

Открыл глаза, но увидел не то, что ожидал. Огромный мохнатый паук вращал лапами Землю. Так вот почему Мир Паука!

Похоже, и он заметил меня. Холодный, равнодушный взгляд фасетчатых глаз проникает в душу, частично снимает боль.

– Сколько раз ты жалил меня при жизни? В самое сердце! Прошу – теперь помоги! Цезарь хочет уничтожить наш с тобой мир! Один только раз – ударим вместе. А потом, мохнатый, я твой!…

Эпилог

Участливые нежные пальчики ласково перебирают волосы на моем челе.

– Так вот какой ты, джокер!

Теплые девичьи губы целуют заросшие щетиной колючие щеки, потом лоб.

Ноздри щекочет тонкий запах ландышей. Сюзанна! Моя голубоглазая красавица Сюзи! Кажется, теперь ее очередь получать "то, что нельзя отнять силой".

Значит, Цезаря мы с Мохнатым все-таки уделали, да и нуклеаризация позади. Я знаю, что она принесла – умение открывать порталы. Очень хорошо! Очень!

Как всегда после "ломки", жутко хочется пить и есть.

Открыл глаза. Моя спальня в охранной Зоне! Привычно мягкая кровать ласкает болезненно ноющее тело.

Сияние голубых глаз, обаятельная улыбка на алыхых губах, бриллианты в ушках, бусы из крупного розового жемчуга, полупрозрачная блузка на голое тело. Видна восхитительная грудь. Так и хочется припасть к ней губами. Легкие короткие шорты не скрывают округлость бедер и ягодиц. Острые девичьи коленки, стройные длинные ноги. Как всегда – формы и пропорции божественны. Этим нас уже не удивишь. "Внешность тоже может быть маской!" Но равнодушным остаться не могу.

Проследив за моим взглядом, Сюзи скромно покраснела. Во дает! Интересно, сколько малышке лет? Сто, двести, пятьсот? Похоже, возраст ей не помеха…

– С возвращением, милый! Проголодался?

– Слона бы слопал… и выпил океан!

– Сейчас велю… Куда подать? Здесь или внизу? Хобот есть тоже будешь?

Умница. Знает, что вначале мужчину нужно накормить. Служанкой больше не притворяется. Беру ее мягкую теплую ладонь, пересохшими губами целую тонкие нежные пальчики.

– Вниз, Сюзи. Пусть накрывают стол в обеденном зале. Но вначале – утренний моцион. Скажи, милая, что с Цезарем?

– Он там, где и должен быть… – в своей карточной колоде на стене. Как тебе удалось?

"Как удалось? Наверное, помогли детский кошмар с рыжим Валеркой да монстр, вращающий Землю мохнатыми лапами. Только говорить ей об этом не стоит. Все равно не поймет. Хотя…"

– Сюзи, ты мечтать умеешь?

Похоже, удалось удивить.

– Мечтать? Мечтать… Астальды не умеют мечтать. А вот желать и добиваться своей цели…

"…и потихоньку сходить с ума", – продолжил я про себя.

Налил и жадно выпил два полных бокала охлажденного березового сока из стоящего на столике серебряного кувшина.

– Хорошо, Сюзи. Я сейчас в душевую, потом на секундочку в кабинет и сразу к тебе. Позавтракаем вместе?

– Вообще-то сейчас вечер, но приглашение принято. С удовольствием.

Многообещающе улыбнувшись, добавила: – Сочту за честь, господин.

После горячего душа надел привычные спортивные штаны и футболку, зашел в кабинет.

Все на своих местах. Сел за стол. Взял чистый лист бумаги, ручку.

"Департамент Безопасности.

Отдел Внутреннего Сыска.

Начальнику, служащему второй категории Марлазону".

Немного подумав, написал краткое сообщение:

"Сим уведомляю, что проведенное расследование исчезновения подкуратора реальности 857-бис, служащего четвертой категории Фарадея показало прямую причастность куратора реальности Цезаря. Выше указанный куратор проявил агрессивные действия и по отношению ко мне. В результате чего произошла дуэль, конечный результат которой мне неизвестен.

Служащий пятой категории Умник".

Вложил этот бред в конверт, запечатал. Подвинул на середину стола.

Не успел и глазом моргнуть, как на его месте оказался другой.

"Департамент Безопасности.

Отдел Внутреннего Сыска".

Открыл. Честно говоря – весьма любопытно.

"Сим уведомляем. Отчет о проведенном расследовании принят. Результаты проверены.

Служащему Умнику присвоена четвертая категория. До особых распоряжений назначается подкуратором реальности 857-бис".

И дальше совсем неожиданная строчка:

"Я всегда верил в тебя, мой мальчик!

Начальник Отдела Внутреннего Сыска Департамента Безопасности, служащий второй категории Марлазон (Горио)".

Значит, опекал меня в Отстойнике лично Марлазон. Знал одноглазый чертяка, как я его про себя называю! Интересно, помнит ли сам, как прежде выглядел? Или уже позабыл? Начальник Отдела Внутреннего Сыска… это же надо!

Задумчиво посмотрел на лист. "Что это? Повышение по службе или шаг к безумию?"

Внизу меня ждала с изысканным ужином очаровательная Сюзи.

"…то, что нельзя взять силой…"

"…астальды не умеют мечтать…"

"Но ведь мечты, как и любовь, силой не отнимешь! Однако им этого не понять. Вот и не смогли раскрыть дело Фарадея.

Я бесстыдно лгал Марлазону! Не было Фарадея в карточной колоде-галерее Цезаря. И не могло быть! Я понял это еще там. К его исчезновению куратор не причастен. Фарадей искал и все же нашел путь к бегству. Туда, где его ждут и любят. В тот мир, где он смог спасти любимую – в мир своей заветной мечты!

Не знаю, смог ли найти? Может, просто погиб… Но уверен, что по крайней мере рискнул, попытался.

Теперь я могу открывать порталы. И тоже страстно хочу туда, где нет астальдов. Где живы родители, где ждет любящая и любимая жена, где верные и надежные друзья…"

Встал из-за стола, указательным пальцем начертал на стене дверь, ведущую в заветный мир. Велел порталу открыться.

Ничего не изменилось. В душу прокрался холодок сомнений. Но я их решительно отбросил. Обязательно смогу! Собрал воедино силы. Ну же! Давай!

Вначале контур покраснел, появился небольшой дымок, потом огонь. Дверь быстро сгорела, открыв черное нутро портала. Вот он – желанный путь.

Чувство внутреннего сохранения кричало, да нет, вопило: "Идиот, что ты творишь? Совсем свихнулся. Словно малое дитя со спичками. Какова вероятность того, что портал ведет в иллюзорный мир твоей безумной мечты? Скорее всего угодишь прямиком в ад. Подумай, на первом этаже тебя ждет очаровательная Сюзанна и сытая долгая жизнь. А что касается безумия,… – так старческий маразм совсем не редкость. Так что не делай глупости!"

Я чувствовал, еще секунда и не смогу… Никогда не смогу. Разучусь мечтать, зато научусь желать и добиваться…

– Прости, Сюзи! Тебе не повезло…

Сделал решительный шаг вперед…

* * *

Бесконечное падение в темноте. Вне времени, вне простран-ства…

Сознание рассыпается снопом ярких искр,… затем неимоверно долго собирается в единое целое…

Вижу фасетчатый нечеловеческий глаз. Взгляд леденящий, колюче пронзительный, бездушный.

Безмолвные слова падают, словно капли раскаленного свинца, невыносимо жгут душу.

– Забыл? Ты – мой! Вожделенного Мира Мечты не существует!

Мохнатый паук продолжает медленно вращать Землю.

– Помню, я готов.

– Хорошо! Придет время, и ты сменишь меня, джокер…

– Но я же не паук…

– Я тоже не всегда им был…

* * *

– Леха! Леха! Просыпайся!

Кто-то совсем неласково треплет меня по щекам.

– Просыпайся тебе говорю! Уже час как операция завершилась. Аппендицит твой копеечный. Ну, давай! Давай!

С трудом открываю глаза. Вижу обеспокоенные голубые глаза анестезиолога, его доброе широкое лицо.

– Серый, не трогай! И без тебя тошно! Словно табун коней во рту ночевал.

– Нефиг спать! Тоже мне, не трогай! Там Оксана, за дверью, с ума сходит! Весь наркоз через жопу – то пульс, то давление, то срыв ритма… Чуть Богу душу не отдал! Думал рехнусь с тобой, поседею! Гад такой… Ты хоть что-нибудь помнишь?

– Я? Не-а! Ни хре-на!

– Точно?

– Постой! Что-то вроде крутится… Вальс-бостон… – да бред какой-то!

– Ну, даешь! Вальс-бостон! Ты лучше скажи, когда успел сделать татуаж? Вроде раньше не было…

– Сам ты ошалел! Какой татуаж?

– Да под пупком – карточный Джокер. Классный! Цветной… Словно живой… Но почему-то в одном комнатном тапочке…

ВАЛЬС-БОСТОН

Осенний желтый лист кружится,

Мне тихо под ноги ложится,

Шурша, он вальс-бостон играет,

О многом помнить заставляет.

О днях прожитых очень шумно,

Друзьях, утраченных бездумно,

Что грусть виски посеребрила,

Но мудрость поздно подарила.

О том, что в гонке дней теряем,

Любимых боль не замечаем,

Ну а когда итог подводим,

Их рядом больше не находим.

Смахнем слезу тайком, украдкой,

А вроде – было все в порядке!

Сражался, шел к заветной цели,

И разве – соловьи не пели?

Горит костер, сияют звезды,

Звенит хрусталь, алеют розы,

Восторг любви, печаль прощанья,

Души встревоженной метанье.

Все сохранилось, все со мною,

И планы будущего строю.

Но все же желтый лист кружится,

Мне тихо под ноги ложится…

ВОТ И ВСЕ!

НАШ ОСЕННИЙ ТАНЕЦ ПОЗАДИ!

НЕ ЗАКРУЖИЛ ЛИ ТЕБЕ ГОЛОВУ, ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ, МОЙ ВОЛШЕБНЫЙ ВАЛЬС БОСТОН? ОЩУТИЛ ЛИ ТЫ ТОНКИЙ АРОМАТ СЛИВШИХСЯ ВОЕДИНО НАДЕЖДЫ И ГРУСТИ?

Полтава, 10.07.2008 – 14.03.2012.

Примечания

1

Tиопентал натрия – наркозный препарат.

(обратно)

2

Дитилин – миорелаксант, наркозный препарат.

(обратно)

3

ВИЧ – вирус иммунодефицита человека.

(обратно)

4

(Сноска в тексте отсутствует)

(обратно)

5

(Сноска в тексте отсутствует)

(обратно)

6

(Сноска в тексте отсутствует)

(обратно)

7

Нейро-гуморально-физиологические процессы – процессы, связанные с воздействием гормональных веществ на ткань мозга.

(обратно)

8

Ретикулярная формация – отдел головного мозга.

(обратно)

9

Центробежные и центростремительные нервные пути – нервные пути, проводящие импульсы от мозга к периферии и обратно.

(обратно)

10

(Сноска в тексте отсутствует)

(обратно)

11

Аксоны – проводящие нервные пути.

(обратно)

12

Гуморально-ензимная – преобразование гормонально-ферментативной системы.

(обратно)

13

Синапс – место передачи нервного импульса с одного нерва на другой.

(обратно)

14

Закон перманентного сохранения биомассы – постоянство материи в каждой Вселенной.

(обратно)

15

(Сноска в тексте отсутствует)

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть І Беглец

Часть ІI Джокер

Эпилог

*** Примечания ***