Конгломерат [Поль-Лу Сулицер] (fb2) читать онлайн

Поль-Лу Сулицер Конгломерат

Еве Ковалевской и моим обожаемым сыновьям, Джеймсу-Роберту и Эдуарду

Чтобы зло восторжествовало, нужно только одно: чтобы добрые люди бездействовали.

Эдмунд Берк (1729–1797)

1

Маленький самолет разорвал серые грозовые облака, и Грегуар заметил вдали крыши Герэ. Как только шасси коснулись посадочной полосы, молния расколола небо, словно фарфор, заставив молодого человека вздрогнуть.

Стояло жаркое лето, самая середина июля. Каждый раз, возвращаясь домой, в Крез, Грегуар волновался, зная, что ему предстоит встреча с отцом, который будет его ждать, по-праздничному одетый и немного смущенный, в обществе редких туристов, бизнесменов и чиновников, прибывших в основном из Парижа и соблаговоливших появиться в этом скромном провинциальном аэропорту.

Когда стюардесса объявила начало посадки, Грегуар поспешил снять галстук. Молодой человек прибыл сегодня из Лондона рано утром, сразу же прыгнул в такси, идущее в аэропорт Орли, поэтому у него совсем не было иремени переодеться. Грегуару было от силы лет тридцать; он был похож на этих бизнесменов из лондонского Сити, которые, казалось, появлялись на свет уже в костюме-тройке, мрачные, строгие и с такой осанкой, словно проглотили зонтик. Чтобы не шокировать отца, молодой человек решил снять свой шелковый галстук. Это было единственной уступкой пожилому крестьянину, выезд которого за пределы фермы ограничивался обязательным визитом к врачу и воскресной поездкой на ярмарку в Гудзон для поиска подержанных машин или бесконечного обсуждения снижения цен на ячмень для пивоварен.

Долгие годы многие поколения семьи Батай возделывали землю, испытывая при этом такое ощущение, будто не они используют землю, а земля их. Из года в год, трудом и терпением добились они того, что исходные восемь гектаров каменистой земли, пригодной лишь для выпаса тощих коров, разрослись до сотни, а это много значило для региона, где все подчинялось правилам минимализма.

Род Грегуара долгое время жил ремеслом. Одни предки были мастерами шпалер в Обюссоне. Другие принадлежали к тем выносливым и ловким каменщикам Креза, которые строили подземные переходы и туннели, замки сеньоров древней провинции Марш и даже некоторые прекрасные здания Парижа.

Но начиная с семидесятых годов XIX века один представитель рода Батай приобрел несколько гектаров земли и обосновался неподалеку от Герэ. С тех пор эти люди сражались своими острыми, словно разбитое стекло, ногтями с каменистым полем, с плугом и коровами, с трескучими морозами и летней духотой этого региона Франции.

Грегуар чувствовал это родство и, вспоминая о нем, ощущал легкий холодок в груди. Глядя в иллюминатор, молодой человек вспоминал о прошлом. На этой земле он вырос и любил ее, как любят сожаление. Но он покинул этот край, избрав профессию, связанную с деньгами, финансами, международными сделками, которые заключаются там, где даже издалека не видно ни тени пшеничного колоска, ни коровы, невозмутимо шагающей в свой хлев.

После смерти матери, в двенадцать лет, Грегуара отдали в интернат в Лиможе, поскольку все решили, что отец не сможет заниматься этим мальчишкой, постоянно погруженным в книги и бледным, словно цветок вишни весной. Его трое братьев пошли в отца, коренастые и молчаливые, как все Батай. Они считали разговоры пустой тратой времени — ведь в поле столько работы!

Люсьен, старший, помогал отцу с девяти лет — ему было двадцать, когда умерла мать. Дану, второй сын, закончил аграрный лицей, и именно он занялся разведением коров в хозяйстве. Производство молока было очень выгодным делом. В восьмидесятые годы цены на него так выросли, что ферма семьи Батай начала процветать. Жиль, третий сын, перестроил и обновил несколько зданий на ферме и занимался хозяйством со своей женой Луизой, португалкой из Лиссабона.

Отец семейства Батай втайне надеялся, что Грегуар примет активное участие в управлении имением, опираясь на свои знания, полученные в университете Лиможа, а затем Парижа, в которых, благодаря своей скорости счета и логическому мышлению, считался одним из лучших студентов. Грегуар же мечтал о другом, и ферма отца в его планах не фигурировала. Поэтому, когда он получил свою первую работу в «Rating & Business», вся семья восприняла его решение как предательство. Прошло уже два года, но его выбор осуждался до сих пор при каждом удобном случае — не словами, ведь, как уже было сказано, Батай молчали, — взглядами, которые не нуждались в комментариях.

Как и обычно, в небольшом зале ожидания аэропорта отец стоял в стороне, показывая этим свое нежелание быть причастным к миру путешествующих. Его ноги крепко стояли на земле, на настиле для коров, как говорил он сам своим тягучим голосом, и только за огромнее деньги он согласился бы сесть в одну из этих «летающих машин», которая однажды забрала у него сына.

— Ты надолго? — спросил он, обнимая свое дитя.

Грегуар Батай ощутил свежевыбритую щеку отца и почувствовал смешанный с запахом полей и ульев аромат туалетной воды, не менявшейся после смерти матери.

— Спорим, мое пребывание тебе не покажется долгим? — ответил Грегуар, в свою очередь крепко обнимая старого крестьянина.

Увидев небольшой багаж сына, состоящий из портфеля и маленькой матерчатой сумки, отец догадался, что он приехал ненадолго, и лицо старика стало хмурым.

— Дело в том, что мы с твоими братьями хотели тебе кое-что показать, — сказал Батай-старший.

— Я останусь на два дня. В субботу меня ждут в Лондоне. Я оставил ваш номер телефона на случай, если буду нужен в офисе.

Машина тронулась. Крестьянин ничего не ответил. На бирке багажа сына он прочитал: «Грег Батай». Он подумал о том странном мире, где такое красивое имя, как Грегуар, становилось Грег. Эта мания сокращать имена раздражала его — как, впрочем, и всё, что приходило из городской жизни и чему нужно было или поклоняться, или хотя бы безоговорочно принимать.

Молодой человек открыл окно, чтобы впустить запахи цветов и горьковатый аромат рапса, который покрыл поля золотом. Он наслаждался зрелищем молча, впрочем, никто и не произнес ни слова до самого Мутье, где за каштанами возвышалась ферма семьи Батай.

Месяц назад Грегуар разговаривал со своим братом Люсьеном по телефону о кредитах. Тот обронил фразу, что очень хотел бы видеть брата в Крезе, так как ему есть что показать. Голос Люсьена был таинственным, а речь полна недомолвок, как у большинства жителей деревни, которые остерегаются телефонных разговоров, предпочитая разговаривать с собеседником с глазу на глаз. Грегуар чувствовал, что дело не терпит отлагательства, но никак не мог освободиться раньше. На утро пятницы была назначена одна важная деловая встреча на поле для гольфа в Сен-Ном-ла-Бретеш под Парижем, поэтому он выехал из Лондона раньше, чтобы провести два дня на ферме.

Увидев въезжающую во двор машину, собака по привычке залаяла, а затем спряталась в будке с сердитым видом — как существо, которое зря побеспокоили. Навстречу Грегуару вышли братья: сначала Люсьен, затем Дану. Они разогрели картофельный пирог, от которого молодой человек не смог отказаться.

Глядя на лица мужчин, Грегуар испытывал радость, смешанную с огорчением. Эти двое жили вместе вот уже сорок лет, и ни одна девушка не заставила биться их сердца быстрее. Согласно местным обычаям, они не особо жаловались на свою холостую жизнь и даже находили в ней тысячу преимуществ, например возможность есть и пить в любое время и чувствовать себя свободными как ветер. Грегуар не хотел для себя такой свободы, видя в бороздах полей преграду более надежную, чем тюремная решетка.

У братьев — один был старше Грега на двенадцать, второй на десять лет — стали седеть виски и появляться лысина. Время сделало их еще более похожими друг на друга, чем в детстве, — может, из-за того, что они дышали одним воздухом — таким холодным зимой и таким обжигающим летом.

Светловолосый Грегуар сильно выделялся среди клана Батай. Он весь пошел в мать, городскую девушку, которую однажды на балу соблазнил его отец. Его круглое лицо, лукавый взгляд, светло-зеленые глаза — все это напоминало крестьянину его супругу, а братьям — скончавшуюся мать. Поэтому они всегда смотрели на Грегуара с благоговением и страхом, словно он был оставлен им как память о той, что слишком рано ушла в лучший мир.

— Ты надолго? — спросил старший брат, повторяя вопрос отца в аэропорту.

— Он здесь всего на два дня, — ответил за Грегуара старый крестьянин, и молодой человек почувствовал нотки раздражения в этом «всего на два дня».

— Этого достаточно, — произнес Люсьен, подмигнув младшему брату, словно говоря: «Ты ведь знаешь отца».

В глубине души все Батай были рады увидеть друг друга. Когда к ним присоединился Жиль без своей жены Луизы, они словно вновь оказались в детстве, как будто иного и не изменилось с тех пор, кроме кончины матери. Все решили, что глоток отличной водки послужит прекрасным началом трапезы, которая закончится картельным пирогом. Когда все основательно подкрепились, Люсьен попросил Грегуара надеть специальный комбинезон и сапоги, а затем повел его в святая святых фермы с очень таинственным видом, и таким медленным шагом, как будто от этого зависела вся их жизнь.

2

Братья взобрались на поросший деревьями холм, который пересекала выложенная камнями дорога, — им нужно было попасть в другую часть фермы, где находились загоны для животных.

Давно уже Грегуар не ходил по этим местам, где прошло его детство, когда он играл в жандармов и воров с мальчишками из городка, увлекая их на холм с таинственными тенями.

Молодой человек взял с собой мобильный телефон и положил его в боковой карман комбинезона. Братья Грегуара очень удивились, когда услышали птичий щебет, доносящийся из его кармана, и посмотрели на отца. Грег достал свой миниатюрный аппарат и заговорил на английском. Это тоже было неожиданностью для братьев — ведь об английском языке они знали только понаслышке, ну и благодаря инструкциям по эксплуатации тракторов, производитель которых «John Deer» упрямо давал рекомендации на своем родном языке.

После того как Грегуар закончил разговор по телефону, братья какое-то время молчали, будто внезапно осознали, какая пропасть их разделяет. Между ними и Грегуаром возник невидимый занавес, и предаваться общим воспоминаниям теперь было бы бессмысленно. Это неприятное ощущение преследовало их до самых ворот молочной фермы.

— Приготовься к тому, что здесь многое изменилось, — сказал наконец Люсьен, важно выпятив грудь в предвкушении того, как он утрет нос этому мальчишке, приехавшему из Англии в своем красивом костюме.

Сколько же Грегуар не приезжал на ферму? Последний раз это было почти полгода назад, к тому же у него тогда даже не было времени пообедать. Тогда молодой человек приехал повидать отца, который наконец-то поправился после серьезного перелома ноги. Шесть месяцев… Целая вечность для такого финансиста, как Грегуар, который за это время составил два внушительных досье о слиянии компаний Соединенных Штатов и Великобритании, съездил в Японию, чтобы изучить направления развития рынка этой страны, провел работу по поиску выгодных для приватизации предприятий в Полыие.

Как в фешенебельных залах ожидания международных аэропортов, часы Грегуара всегда были настроены на временные пояса столиц мировых рынков, где каждый день служат мессу деньгам, — Лондона, Нью-Йорка, Токио, Сиднея. Это означало, что для Герэ и родного Креза, где его семья поколение за поколением продолжала заниматься земледелием, часового пояса вообще не существовало, а сам Грег находился на орбите, управляемой по финансовым законам, и у него не было ни малейшего желания прекращать свой путь.

Люсьен открыл дверь фермы театральным жестом — как фокусник, открывающий волшебный ящик. Все очутились в темноте и сразу ощутили воздух, пропитанный запахoм животных. Машинально Грегуар успел зажать нос, но включенный свет представил глазам присутствующих невероятное зрелище. Руки Грега опустились, и он, совершенно пораженный, безмолвно стоял на пороге.

Там, где поколения семьи Батай разводили коров, которых дед, отец, а затем и сыновья знали по именам, доили, сидя на неуклюжем трехногом стуле и подставляя под тонкие струйки молока металлическое ведро, теперь стояло ультрасовременное оборудование.

Грегуар не верил своим глазам: кругом металл, резиновые насосы… Его семья продала ферму марсианам или, что более вероятно, кому-нибудь из голландских скотоводов, которые работают только с применением высоких технологий?

— А теперь надень вот это, — сказал Люсьен с насмешливой улыбкой, протягивая ослепительно белые халат и шапочку младшему брату.

Все смотрели на Грегуара с превосходством. Он всегда поражал их своими компьютерами, телефонами и путешествиями. И что ж! Это их ферма, их, крестьян из Креза, на которых он, пусть и не говоря об этом, всегда смотрел свысока, хоть их фамилия и кровь были его фамилией и кровью.

Люсьен повел за собой Грегуара, за ними двинулись Дану и Жиль. Процессию завершал отец семейства. Прежде чем войти в этот космический хлев, он не забыл потушить свою папироску из кукурузной бумаги. С безопасностью здесь не шутили.

— Это доильный аппарат, — объяснил старший из братьев Батай. — Он единственный во всем регионе и даже провинции.

— Так вот что значит та история с кредитом… — пробормотал Грегуар.

— Да, — с гордостью отозвался отец. — Ты видишь, мы выкрутились с помощью банка.

— Вижу.

— Все это работает очень просто, — продолжил Люсьен. — Можно сказать, что это самообслуживание для коровы. Почувствовав, что ее вымя наполнилось молоком, корова подходит к доильному аппарату, который автоматически приклеивается к вымени. Когда молоко заканчивается, резиновый насос отклеивается, и оно поступает в специальную бутыль, где хранится при определенной температуре.

— То, что вы сделали, неслыханно! — воскликнул Грегуар.

Впервые за сегодняшний день отец и братья расхохотались от души, а вслед за ними — и молодой финансист, можно сказать, разыгранный своими близкими.

— Вы уверены, что такое оборудование рентабельно? — спросил Грегуар, пытаясь все просчитать. — Ведь производительность наших коров…

— Наших коров? — перебил отец. — Дело в том, что ты их еще не видел. Это не те коровы, которые были раньше.

Он знаком приказал Люсьену осветить другую часть хлева, пол которого был выстлан специальным непромокаемым покрытием. У Грегуара вырвался еще один возглас удивления. Там, где раньше были обычные коровы, жизнь которых довольно быстро обрывалась на бойне, он обнаружил представителей породы холстейн — черно-белых, элитных производительниц «белого золота», как называли здесь свежее молоко, богатое жирами и натуральными витаминами.

— Холстейн! — вскрикнул Грегуар. — Наконец-то вы к этому пришли!

Все же не зря Грегуар пытался убедить отца и братьев, что успех дела зависит от выбора породы коров. И вот здесь, на ферме, которая, как он полагал, была обречена на вечное соблюдение традиций, произошла настоящая революция.

Молодой человек принялся считать коров и дошел до двенадцати, увидев, что стадо насчитывает еще примерно тридцать голов.

— Производительность значительно выросла, — уточнил Дану, который до этого не произнес ни слова. — И коровы без ума от доильного аппарата. Можно подумать, они с рождения знали, что это такое.

— И это еще не всё, — добавил Люсьен. — Благодаря квотам мы имеем гарантированные цены на молоко, которые превосходят реальную цену нашей продукции. Этой зимой мы получили право заниматься производством молока на фермах, которые были практически закрытыми. Наша общая квота с 50 тысяч литров в год выросла до 300 тысяч литров.

Грегуар с восхищением повторил эти цифры.

— Кто прекратил производство молока в округе? — спросил он.

— Клаво в Приере. И Ламиньеры — их отец вышел на пенсию и продал все, чтобы купить дом на берегу моря, в Атлантике. Его уже достало видеть нас каждый день, ну и своих коров, конечно.

— Ламиньеры? — задумчиво повторил Грегуар.

В его воображении всплыло лицо молодой женщины. В течение стольких лет он не думал о ней, и вот внезапно перед ним возник образ Летисии Ламиньер, младшей внучки старого Жоржа Ламиньера. В детстве ее звали просто Лала. Когда они были маленькими, то вместе играли и бегали по полям. Позже они флиртовали. Однажды ночью, после бала в честь четырнадцатого июля, они даже занимались любовью в одной из комнат заброшенной фермы перед отъездом Грегуара в Париж. После этого они видели друг друга несколько раз, но Летисия не осмеливалась приближаться к ферме семьи Батай с тех пор, как Грегуар стал зваться Грегом и носить костюмы, которых никогда не видели в деревне — разве что только в газете, на фотографиях префекта. Грегуар забыл Летисию, но понадобилось всего лишь произнести фамилию Ламиньер, чтобы он с удивлением почувствовал, что у него на глаза навернулись слезы.

Смутившись, молодой человек начал задавать вопросы о работе доильного аппарата, о безопасности механизма, о том, каким образом молоко попадает в центрифугу. На каждый из них он получал точные и ясные ответы, и каждое объяснение было для него как удар, как поучительный урок о скромности, преподнесенный ему собственной семьей, ему, считающему себя обладателем ценнейших знаний, которые приносят деньги, много денег.

— Мы станем самой известной фермой, — гордо объявил Люсьен. — Каждую неделю к нам приезжают со всего департамента и даже из других отдаленных мест. С нашим продуктом высшего качества мы выставим новые условия организациям по сбору молока.

— Ты мог бы заниматься политикой, — с улыбкой заметил Грегуар.

Его шутка разрядила атмосферу.

— Я очень горжусь вами, — произнес молодой человек, не зная, на ком остановить свой взгляд. — Очень горжусь.

— Пошли, парень, выпьем, и вовсе не молока, хоть этот напиток и хорош, — сказал отец, похлопав сына по спине.

До самого дома Грегуар ощущал руку отца, горячую и сильную, и это наполнило его таким счастьем, какого он в себе и не представлял. Он действительно гордился тем, что носит фамилию Батай, и спрашивал себя, что же стало с Летисией Ламиньер, прекрасной девушкой по имени Лала.

З

Поле для гольфа в Ардело имело отличную репутацию и было известно даже в Великобритании и Бельгии благодаря своему сложному и вместе с тем восхитительному покрытию. Находилось оно посреди дюн и озер, и лишь частые порывы ветра напоминали игрокам, что они на севере Франции, а не в какой-нибудь гавани Средиземноморья. Величественные сосны, казалось, свысока наблюдали за часто напрасными попытками соревнующихся ударить «вслепую» по лункам, абсолютно им невидимым.

Амбруаз Беллек испытывал особую симпатию к этому месту, созданному в начале века выходцами из Британии. Славящийся своим отличным ударом с восемнадцати метров, он был достойным соперником, действующим всегда аккуратно и точно. Беллек возглавлял одну из крупнейших финансовых организаций Парижа — «Bellec Investissement». В свои шестьдесят он выглядел просто великолепно! Беллек вполне мог гордиться операциями, которые были проведены в девяностые годы, когда левые приватизировали сектор услуг с таким размахом, что правые не в силах были противодействовать. Его многочисленные успешные продажи и перепродажи компаний принесли ему уважение в определенных кругах и репутацию человека с тонким чутьем.

Амбруаз Беллек окружил себя молодыми акулами финансового мира, которые досконально знали состояние французской индустрии и установленные Брюсселем правила. Он также знал, что эти правила могут запросто исчезнуть или измениться — в зависимости от суммы. Поэтому Беллек обеспечил себе тайную поддержку среди европейских технократов, которым он помогал чисто закрывать конец месяца за компенсацию в виде некоторых незаконных льгот на приобретение или продажу без соблюдения квот, предусмотренных законом, используя для этого подставных лиц и банковские филиалы Монако или Люксембурга. Беллек не был мошенником — просто он лучше других умел лавировать в дебрях европейских законов, которые, к тому же, существенно отличались в каждой стране, не говоря уже об их постояном изменении и тысячах дополнений, связанных с прогрессирующим наплывом иммигрантов с Востока.

Команда «Bellec Investissement» была отлично подкована в области информационных технологий, фармацевтики и химии, автомобилестроении, а также современной черной металлургии. Слабым местом Амбруаза Беллека, его ахиллесовой пятой, была аграрная индустрия. Торговля зерном, производство мясных продуктов, соусов, выпечка, минеральная вода — всё это оставалось для него неизвестным. Как и многие, он был зачарован успехом Антуана Рибу во главе концерна BSN, ставшего теперь «Danone». Он пристально наблюдал за соревнованиями между американскими и британскими титанами, такими как «General Food» и «Nabisco», или же между шоколадными королями «Nestle» и «Suchard».

Для этого человека, который существовал только в бесплотном мире денег и банковских счетов с бесконечными нулями, богатство, построенное благодаря земле и ее продуктам, обладало каким-то особенным, просто физическим магнетизмом. Его очень впечатлило самоубийство Зеленого Короля Рауля Гардини, аграрного олигарха Италии, создавшего семейную группу «Ferruzzi» (мировой производитель зерна, молока, оливкового масла и сои), ударившегося потом в химию с компанией «Montedison», а затем увлекшегося сумасшедшей гонкой Кубка Америки на фантастической яхте.

Самоубийство Гардини в 1993 году, казалось, лично тронуло Амбруаза Беллека, несмотря на то что он еще никогда не пересекался с этой вселенной — крестьянством. С того времени им овладело не реализованное до сегодняшнего дня желание — заняться аграрной промышленностью. Ему не хватало только ведущего специалиста. Сейчас он видел его в лице Грегуара Батая, которому назначил встречу сегодня в десять часов утра на поле в Ардело, на площадке среди дюн.

Было 9:45, и Амбруаз Беллек допивал кофе в клубе, уже полностью экипированный. Лондонский агент по кадрам рекомендовал ему Грега Батая, представив полный отчет о его профессиональной деятельности и настаивая на великолепном знании британской и американской пищевой промышленности. По словам агента, этого молодого специалиста выгодно выделяло среди остальных то, что у него было крестьянское происхождение. Он прекрасно разбирался в специфике каждого продукта, знал, как его лучше хранить и когда лучше продавать, чем отличались твердые сорта пшеницы от мягких, и много тому подобных вещей.

Амбруаз Беллек сразу же захотел встретиться с этим человеком. А сейчас он задавал себе вопрос, хорошо ли играет в гольф молодой финансист. Для него эта деталь имела очень большое значение. Гольф, по мнению господина Беллека, являл собой школу настойчивости, терпения и ловкости. В этой игре один неверный удар мог испортить всё. Хладнокровие тут должно быть неразрывно связано с физической выносливостью.

Грегуар Батай покинул семейную ферму накануне вечером, отправившись в отель в Туке. Там он забрал свою одежду для гольфа, которую не хотел везти в Крез, чтобы не подчеркивать лишний раз свое отличие от остальных членов семьи. Еще прибыв в Орли, он заказал такси, которое отвезло его сумку с формой в Туке.

Без сомнения, Грегу было бы стыдно, если бы отец узнал, сколько денег он заплатил такси, просто чтобы отвезти сумку в отель. Но, разумеется, это было лучше, чем предстать на ферме вместе со всей своей экипировкой.

Ровно в десять часов мужчина лет тридцати в форме для гольфа, с ясным взглядом и немного растрепавшимися на ветру светлыми волосами, предстал перед Амбруаом Беллеком. Рукопожатие было искренним и энергичным.

— Не хотите ли взять гольф-кар? — спросил Беллек.

— Нет, я всегда прохожу всю площадку пешком, пусть даже и пять километров, как здесь. Меня это вовсе не страшит. Но если вы хотите…

— Отлично, мне нравится такой ответ, — произнес Беллек с энтузиазмом. — Зачем играть в гольф, если не любишь ходить пешком?

Каждый со своей тележкой, они двинулись по направлению к дюнам. Через три часа они были на месте.

Партию начали прекрасно. Грег задал ход игры своим ударом деревянной клюшкой. За ним последовал Амбруаз Беллек. Оба умело избегали ударов в песчаные насыпи, в которых столько игроков потеряли надежду на достойный счет. Был зафиксирован только один неудачный удар главы «Bellec Investissement», поднявший в воздух кусочек земли с травой — Беллек благородно вернул его на место, чтобы следующие игроки тоже могли насладиться идеально ровной поверхностью поля. Что же касается Грегуара, то он после одного из ударов потерял мяч. Игра была уравновешена.

Между седьмой и восьмой лунками Беллек поинтересовался у молодого человека, каковы его профессиональные перспективы в Лондоне.

— У меня прекрасные перспективы, — ответил Грег. — Работа интересная, я хорошо зарабатываю. Но дело в том, что я намереваюсь сменить обстановку и вернуться во Францию.

— Сколько лет вы работаете за границей?

— Шесть.

— Сколько вы зарабатываете в год?

— Фиксированная ставка или премии тоже?

— Все вместе.

— Миллион евро.

Беллек присвиснул с восхищением.

— А если изменить намерения? — спросил он.

— То есть?

— Ваша цель — это Америка, не так ли?

— Совершенно верно.

— Я предлагаю вам Европу.

— Которую?

— Обе. Струю и новую. Италию и Польшу. Мне кажется, агробизнес — это ваша стихия. Специалист вашего уровня, прекрасно знающий свое дело, может покорить любые вершины.

— По правде говоря, я плохо знаком с югом Европы и едва ли лучше с востоком.

— Я ценю вашу честность, но вы недооцениваете себя. Ваша семья, я думаю…

Грегуар вздрогнул. Он не привык, чтобы в той финансовой среде, где единственными имеющими ценность связями признавались основанные на деньгах, упоминали о его семье.

— Не волнуйтесь, — произнес Беллек, заметив, что его молодой партнер нахмурился. — У меня нет вашего досье. Только статья, два года назад опубликованная в «The Economist». Там упоминалось о ваших крезских корнях. А мои корни — аверонские. Но они так далеки — гораздо дальше, чем ваши. Мой дед был банкиром в Сент-Африк… Думаю, я был финансистом уже в утробе матери!

— Я не уверен в том, что семья считает меня своим, — проронил Грегуар. — Именно поэтому я хотел бы быть ближе к ним. Показать, что их каждодневные заботы не так далеки от моих. Мы держимся за два конца одной цепи, они и я.

Когда он произносил эти слова, в его воображении вновь возникло лицо Лалы и он упустил из виду мяч, несмотря на достаточно выгодные условия для удара. На следующем заходе Грег сконцентрировался, и Амбруаз Беллек с удовлетворением отметил эту способность молодого человека.

Накануне Грегуар покидал ферму с тяжелым сердцем — из-за того, что не участвовал в той авантюре, которую затеяли его отец и братья. Да, он находился далеко, и его ежемесячный доход представлял гораздо большую цифру, чем двухлетний доход фермы семьи Батай. С полным основанием они смотрели на него как на инопланетное существо. И все же он хотел, чтобы с ним иногда советовались или хотя бы держали в курсе дела, а не ставили перед фактом. Грегуар иногда думал о них, о том, какую тяжелую работу они выполняли изо дня в день. Он добровольно вырвался из этой крестьянской среды, которая совсем не подходила ему, человеку, склонному к авантюризму. Но сейчас он хотел снова стать членом крестьянской семьи Батай, крепко привязанной к земле, вспомнить, кто он по происхождению, и не отрицать этого.

Близкие больше не посвящали его в состояние дел. Грегуар был очень обижен тем, что они самостоятельно, не желая беспокоить его лишний раз, заключили с банком кредитный договор на модернизацию своего хозяйства. Грегуар понимал, что ему придется заново строить отношения с семьей. Заново узнать ее, чтобы найти в ней свое место. И такой случай ему представился. Пищевая промышленность — что может быть лучше, чтобы иметь возможность служить интересам семейного предприятия и снова сблизиться со своими родными?

Закончив игру, мужчины — опять пешком — вернулись в клуб, чтобы утолить жажду. Амбруаз Беллек достал из кармана красивый мячик для гольфа и протянул его Грегу.

— А теперь, — с улыбкой сказал он, — мяч на вашем поле.

4

На рассвете того же дня профессор Джон Брэдли уже работал в своей лаборатории в Нью-Джерси, Сегодня утром он ожидал прибытия экспертов из «Mosampino», которые в течение четырех лет инвестировали десятки миллионов долларов в его исследования. И эти исследования увенчались успехом.

Джону Брэдли было пятьдесят шесть лет, и он находился на пике славы. Он по праву занимал первое место в области биогенетики животных. Именно ему наука была обязана блестящими разработками в области выведения новых рас парнокопытных и пересадки органов.

В этой лаборатории Брэдли завершил работу, которой начали заниматься еще в начале тридцатых годов в Советском Союзе. Она касалась изучения соматотропина, гормона роста, который вырабатывался гипофизом коров и запускал механизм лактации. В те времена СССР претендовал на звание ведущей державы в сфере науки. Большевики, чтобы привлечь на свою сторону крестьян, хотели увеличить производство молока, поэтому делали инъекции гормона коровам. Однако эти разработки не были завершены из-за нехватки средств у советских лабораторий.

Об этих исследованиях стало известно некоторым американским научным обществам, и они продолжили работу в данной области. Речь шла не о создании суперчеловека, а, скорее, о создании суперкоровы, конкурентоспособной, производящей не 4,5 тысячи литров в год, а 9 тысяч — благодаря искусственно поддерживаемой способности к лактации инъекциями соматотропина.

Джон Брэдли стал работать в этом направлении с самого начала своей научной деятельности. Он думал, что все кончено, когда в период эпидемии бешенства коров в Европе пришлось остановить исследования. Но поскольку болезнь затронула только тех животных, которых разводили исключительно для получения мяса, и соматотропин, в чем Брэдли был совершенно уверен, не оказывал никакого воздействия на будущих потребителей молока, в начале 2000 года ученый вернулся к своим исследованиям. На этот раз он чувствовал, что достиг своей цели. Ему казалось, что его открытие способно перевернуть весь мир. Те, кто вложил огромные суммы в его разработки, выказывали полное доверие. Они собирались обеспечить всю Европу своим революционным гормоном.

Когда сообщили, что в лабораторию прибыли посетители, три маленьких серых человечка, похожие друг на друга, словно клоны, у Джона Брэдли уже все было готово. Линии ежедневной производительности семи коров, которым в течение шести месяцев давали соматотропин, взмывали вверх на диаграмме, в отличие от уровня производительности семи других коров, которым гормон не давали и которые довольствовались тем, что мирно щипали травку на прилегающих лугах.

Представителей «Mosampino» сначала пригласили в офис профессора Брэдли. На стенах они увидели плакаты с изображениями рогатых существ, напоминающих бодибилдеров, практически в натуральную величину. Хозяин офиса поклонялся силе и мускулам, хотя сам был тщедушного телосложения. Некоторые из его сотрудников подшучивали над ним, говоря., что он и себе мог бы ввести немного чудодейственного коровьего гормона, чтобы прибавить в весе.

— Господа, — начал Брэдли, — я с гордостью сообщаю вам, что мы находимся накануне чудесного события, благодаря которому производство молочной продукции во всем мире шагнет далеко вперед. Если результаты моих работ убедят вас, а я не сомневаюсь, что именно так и произойдет, завтра мы сможем запатентовать открытие, которое будет приносить нам огромную прибыль. Доходы производителей зерна не идут ни в какое сравнение с тем, какими доходами будут обладать те, кто займется распространением соматотропина, производством которого я отныне в состоянии заниматься уверенно и стабильно. Вам остается сделать так, чтобы распространение этого гормона достигло мировых масштабов.

Услышав такое вступление, представители международной организации вздохнули с облегчением.

— Следует отметить, что это открытие вызовет огромный резонанс в странах третьего мира. Там:, где скотоводы должны содержать огромные стада коров, чтобы удовлетворить потребности в молоке, достаточно будет трех или четырех животных, поддерживаемых гормоном роста. Таким образом, наш вклад в развитие бедных стран будет весьма значительным, если мы сможем получить у мировых авторитетов здравоохранения право распространять мое открытие, доказав его безвредность для человеческого организма.

— Мы уже сообщили кабинету Больтена в Вашингтоне о необходимости проведения рекламной акции для властей Брюсселя, — объявил один из серых человечков. — Администрация Буша поддерживает нас, и в Лондоне мы тоже рассчитываем на понимание.

— Нужно также упомянуть о том, что мы занимаемся инвестированием в экономику государств, недавно вступивших в Европейский Союз, но еще не принявших санитарные и ветеринарные требования старой Европы, — добавил один из визитеров. — Мы также продвигаем проект разведения коров в Австрии и бывшем СССР. Когда наши скотоводы станут производить столь конкурентоспособное молоко, нет никакого сомнения в том, что остальные захотят получить те же преимущества от нашего открытия, чтобы бороться в равных условиях. Это должно помочь нам взломать двери Брюсселя.

— Очень хорошо, — подвел итог Брэдли. — Я вижу, вы не теряли времени даром. Это прекрасно! Следуйте за мной.

Он выдал посетителям замысловатые комбинезоны, а затем все вошли в оборудованный по последнему слову техники хлев, где загоны были расположены по обе стороны огромной кормушки, разделенной на две части, в одной из которых находился простой фураж, а в другой — початки сои и кукурузы.

— Задача состояла в том, — объяснил Брэдли, — чтобы в лабораторных условиях воспроизвести гормон роста, позволяющий корове давать максимальный объем молока, даже когда у нее уже закончился период лактации. До сегодняшнего дня нужно было забить не менее двадцати коров и проникнуть в их гипофиз, чтобы получить только одну дозу соматотропина. Ведь без генетических изменений увеличить производительность животных невозможно.

Глаза профессора Брэдли сияли. Представители «Mosampino» ловили каждое его слово. С тех пор как он, слишком поглощенный своими разработками, не преподавал в университете Нью-Джерси, ему не так часто выпадал шанс выступить перед аудиторией. И сегодня утром он чувствовал себя в своей стихии, объясняя суть исследований этим людям, которые проявляли эмоции лишь перед перспективой обогащения.

— Соматотропин коров, — продолжил он, — воздействует на вымя животного, на его печень и мышцы. Но он не угрожает ни его плодовитости, ни продолжительности жизни. Что касается потребителей молока таких коров, то могу однозначно заявить: их организм не подвергается опасности. Доказательство: в течение многих лет я провожу опыты на животных, страдающих нанизмом, то есть карликовостью, и могу вас уверить, что ни одно из них не поправилось. К их большому сожалению, впрочем…

На лице визитеров появилась механическая улыбка.

— Отныне существует возможность повысить способность взрослой коровы к производительности молока на 30–50 процентов, — сказал Брэдли. — После того как я получил копию соматотропина в пробирке, вопроса об убое коров больше не возникает. А теперь посмотрите сюда.

Профессор направился к животным, которые стояли перед своими наполненными кормушками, безразлично глядя на почетных гостей.

— Как вы можете судить по их шкуре, эти животные абсолютно здоровы. Их обследуют два-три раза в день специальным аппаратом и кормят отборным фуражом с растительными — я настаиваю — добавками.

Он сделал несколько шагов по направлению к большому листку с изображенным на нем графиком.

— Каждая из этих коров отелилась в конце года. Как видите, с января до апреля кривая идет вверх, а затем резко опускается.

Каждый мог убедиться в справедливости слов профессора, глядя на представленные показатели. Затем Брэдли пригласил гостей пройти в другой конец помещения.

— На этот раз перед вами коровы с такой же блестящей шкурой и тоже отелившиеся в декабре. Единственная, но существенная разница состоит в том, что каждую неделю после отела я делал им инъекции. Трудно поверить, что маленький укол в ухо творит такие чудеса.

О чудесах свидетельствовала горизонтальная линия, находящаяся вверху большого листа ежедневной производительности.

— Как известно, — продолжил Брэдли, — топливо для обычного автомобиля и для гоночного болида разное. Поэтому наши суперкоровы не довольствуются овсом, пусть и витаминизированным. Для поддержания отличной формы им необходима смесь высококачественного маиса и сои с равнин Запада, если вы понимаете, на что я намекаю…

— Я понимаю! — воскликнул наименее серый из троих маленьких человечков.

— Отлично! Благодаря этому чудесному гормону мы повысим зависимость скота всего мира от нашего зерна. Наша смесь из маиса и сои будет на каждой ферме!

Еще немного — и Брэдли сорвет овации. Немногочисленные присутствующие одобрительно закивали.

— А теперь, — сказал один из визитеров, — нужно найти отправную точку в Европе. Экспериментальное хозяйство, которое станет нашим настоящим Троянским конем.

— Или, скорее, Троянской коровой, — подхватил один из коллег, пытаясь сострить.

— Но это будет незаконно! — запротестовал Брэдли. — Я надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет. Нельзя действовать ни тайно, ни силой. Нужно убеждать. Побеждает тот, кто способен убеждать!

На этом они расстались. Того, кто оказался не таким безликим и серым, звали Билл Дженкинс. Он учился в Лондонской экономической школе и два года провел в Париже, где познакомился с неким Грегуаром Батаем, которого друзья в шутку называли крестьянином. И сейчас Дженкинс вспомнил о нем.

5

У дона Мельчиорре были свои привычки, и менять сложившийся к семидесяти годам образ жизни у него не было никакого намерения. Каждое утро он вставал очень рано и отправлялся завтракать. В огромной кухне своего замка в Бертоццо, неподалеку от Милана, он в одиночестве совершал ежедневный ритуал: поставив перед собой большую чашку ароматного кофе, он с упоением слушал оперу «Дон Карлос» или «Аида» маэстро Джузеппе Верди. Этим утром он отдал предпочтение «Аиде» — такой же легкой и игривой, как тот светлый и солнечный день, который занимался сейчас над равниной реки По.

Черты лица дона Мельчиорре были четкими — несмотря на его возраст. Гладкая кожа, точеный подбородок, благородной формы нос, который во Франции непременно дал бы повод считать дона Мельчиорре потомком знатного рода. В этом короле сельского хозяйства чувствовалась порода — явление крайне редкое в Северной Италии, где жили только автомобилестроением. Он же нашел свое место под солнцем, превращая зерновые в хрустящие хлопья для больших и маленьких, а подсолнухи — в топливо.

За тридцать лет группа «Verdi», названная так в честь кумира дона Мельчиорре, вышла на первое место в пищевой промышленности Италии и стала одним из основных европейских поставщиков зерна, масла, минеральной воды и особенно молока, которое обрабатывалось при высокой температуре и разливалось теперь в прямоугольные пакеты, а не в бьющиеся бутылки, что сильно увеличило доходы компании.

Однако мечты дона Мельчиорре этим не ограничивались. Он дал имя Верди своему успешному предприятию еще и потому, что судьба ребенка из бедной семьи, которому в свое время отказали в должности органиста в родной деревне и который затем покорил целый мир, напоминала ему его собственную. Выходец из семьи с весьма скромным достатком, дон Мельчиорре строил амбициозные планы по распространению своей продукции, как и Верди, который покорил своей музыкой все человечество.

Каждый большой успех группы ассоциировался с произведениями итальянского гения. Например, хлопья для завтрака от группы «Verdi», которые соперничали отныне с американской фирмой «Kellog’s», были известны под названием «Rigoletto», которое очень нравилось детям. Покупка овсяных хлопьев «Rigoletto» — вот что поднимало настроение миллионам детей, независимо от того, были они американцами, норвежцами или французами. Старик Мельчиорре обладал завидным чутьем в сфере маркетинга и за километр чувствовал, на что нужно делать ставку.

Его легкое оливковое масло первого холодного отжима, которое продавалось словно марочное вино, называлось не иначе как «Травиата». А отличное молоко, которое, как надеялся дон Мельчиорре, завоюет всю Европу, носило название одной из его любимых опер — «Трубадур».

Завоевать Европу… Под сводами кухни звучала «Аида», а хозяин дома нервно постукивал пальцами по деревянному массивному столу, вырезанному из красноватой древесины клена еще его предками. Завоевать всю Европу — это была его мечта. Но чтобы она осуществилась, нужно было поднять производительность, а предприятия Северной Италии находились практически в состоянии кризиса. От южных филиалов вообще не стоило ожидать чудес. В Италии Север всегда работал на износ, чтобы Юг мог вести тихое и спокойное существование.

В течение долгих месяцев дон Мельчиорре рассматривал возможность заключения договоров с производителями из соседних стран, таких как Швейцария и Франция, которые поставляли бы ему молоко по выгодным условиям. Но для этого нужно было представить полный отчет о размере своего состояния и источниках дохода, что совсем не устраивало итальянского магната, поскольку ему пришлось бы платить слишком высокие налоги, чего дон Мельчиорре не мог себе позволить — ведь ему было необходимо сохранить конкурентоспособные цены.

Сегодня утром он прокручивал все это в голове, не видя пока никакого выхода из создавшегося положения и не подозревая о том, что в лаборатории Нью-Джерси и на одной из ферм в центре Франции мог найти союзников. ДонМельчиорре чувствовал, что не хватает какого-то фрагмента, человека, который мог бы связать все это воедино. Грег Батай — вот кто был ему нужен, но самое заинтересованное лицо еще не знало, примет ли молодой специалист предложение Амбруаза Беллека.

Закончив завтрак, дон Мельчиорре твердым шагом вышел из кухни и по выложенной гравием дорожке направился в свой кабинет с видом на тихое озеро. Еще не было восьми часов, а он уже сидел за компьютером, просматривая сводную таблицу с ежедневными показателями его бизнеса в каждой стране, с выделенными красным годовыми данными. Одно было очевидно: 2003 год был очень продуктивным, наверное, самым продуктивным со времени основания группы «Verdi» в 1959-м. Это был год подписания Римского договора и начала проведения общей аграрной политики.

Входя в состав Крестьянской конфедерации Италии, дон Мельчиорре боролся за то, чтобы его страна вошла в «зеленую» Европу, хозяевами которой являлись Франция и Германия и которая была практически закрыта для южных стран. Как только Италия стала полноправным членом союза и получила возможность официально согласовывать цены, он сразу же модернизировал множество ферм, везде внедряя использование «серых малышей» — тракторов, которые буквально совершили чудо в послевоенной Франции в рамках плана Маршалла, который на Италию, платившую по счетам за союз с Гитлером, не распространялся по указанию Вашингтона.

Поэтому изначально группа «Verdi» создавалась как огромный кооператив по взаимопомощи и распространению высококлассной сельскохозяйственной техники, давая в долг семена и оборудование мелким крестьянам и получая высокие проценты с полученных урожаев. Поэтому уже в семидесятые годы дона Мельчиорре стали сравнивать с Агнелли и, позже, с Раулем Гардини. Однако он отличался удивительной скрытностью, нежеланием видеть в газетах свое фото и зорко следил за тем, чтобы никто не публиковал цифры, которые хоть что-то могли сказать о его состоянии. Все, что нужно было дону Мельчиорре для счастья, — это быть абсолютно уверенным в том, что его жизнь — тайна за семью печатями. Крестьянин в душе, он неодобрительно относился к стремлению выставлять напоказ свое богатство.

Его жена, донна Луиза, родила ему троих дочерей, брюнеток со смуглой матовой кожей, с глазами, напоминающими спелые вишни. Две из них были замужем за бизнесменами из Милана и практически не приезжали в Бертоццо, потому что считали замок слишком мрачным и скучным. Младшая же, Орнелла, наоборот, принимала активное участие в жизни группы «Verdi». Она обожала своего старого отца, благодаря которому о курсе сои на чикагской торговой бирже ей было известно гораздо больше, чем о том, как следует наряжаться, кокетничать, общаться с молодыми людьми.

Дон Мельчиорре уже давно воспринимал свою супругу как прислугу или как старую привычку, несмотря на то что она была младше мужа на десять лет. Дочь Орнелла и бизнес занимали все его мысли и чувства. Если у дона Мельчиорре когда-нибудь и возникала мысль о том, что у него нет сына, он тут же отгонял ее, успокаивая себя тем, что молодая девушка была достойной наследницей своего отца, креативная и упрямая, очень амбициозная и понимающая все с полуслова.

Экран компьютера показал хозяину группы «Verdi», что для сектора продаж зерна предыдущий день был великолепным — от вовремя занятых позиций на рынке до поставок муки в пекарни.

Просмотрев новости, дон Мельчиорре отметил, что во Франции накануне разгорелся серьезный конфликт между производителями молока и кооперативами, которые хотели снизить цены сборов. Говорилось о потере предполагаемого дохода в сотни миллионов евро в этом секторе, ослабленном снижением спроса. Кризис затронул граничащие с Италией районы. Хозяин группы «Verdi» распечатал новость и прочитал ее еще раз.

Затем его взгляд остановился на картине, украшавшей стену его кабинета в течение уже долгих лет. Она представляла собой роскошное образное изображение лета, увиденное знаменитым живописцем Арчимбольдо, творившим в эпоху Габсбургов. Арчимбольдо, как и дон Мельчиорре, был миланцем по происхождению. Свою профессиональную деятельность художник начинал с украшения витражами главного собора их прекрасного родного города. Посетители всегда говорили о впечатляющем сходстве между хозяином дома и мужчиной, изображенным на картине Арчимбольдо. На ней был нарисован человек зрелого возраста с почтенным профилем, лицо которого было создано из изображений винограда, слив, яблок, орехов, баклажанов и чеснока. Глаз персонажа — такой же черный, как у хозяина, — спелая вишня, рот — слегйа приоткрытый стручок гороха, щека — сочный персик, а нос — простой кабачок. На месте подбородка находился перец. Пучки цветов и колосьев пшеницы заменяли густые брови, а одежда соткана изо ржи.

Ни за что на свете дон Мельчиорре не променял бы эту картину ни на одно из современных полотен, украшающих офисы крупных промышленных магнатов. Он хотел оставаться как можно ближе к земле и ее плодам, а в слиянии человеческого и растительного в этой картине было нечто притягательно языческое, хотя он всегда исправно посещал капеллу Бертоццо, не пропуская ни воскресные службы, ни великие праздники.

На мгновение взгляд дона Мельчиорре утонул в картине Арчимбольдо, но внезапно лицо его прояснилось, будто патрона осенила блестящая идея.

6

После своей лондонской ссылки Грегуар с наслаждением вдыхал воздух Парижа, несмотря на то что столица не была для него родным городом. Выйдя из отеля, который находился в квартале Оперы, он прогулялся по Большим бульварам, а затем устроился на террасе кафе, предварительно купив несколько газет.

Несмотря на то что была середина рабочей недели, Грегуар чувствовал себя словно в отпуске. Всего только восемь часов утра, а солнце уже припекает вовсю это лето выдалось жарким. Июнь подходил к концу, и молодой человек не мог понять, как он мог такое долгое время находиться вдалеке отсюда: сначала в Токио, где его бурный темперамент не мог найти выход в обществе сдержанных японцев, а затем в Лондоне, где ему пришлось потратить уйму времени, чтобы отыскать какое-то очарование в тумане, смоге и задымленных пабах.

Грегуар был опьянен внезапной свободой, находя все вокруг прекрасным, прохожих приятными, а молодых женщин в легких летних нарядах безумно соблазнительными.

Следует сказать, что до сих пор личная жизнь Грегуара Батая была менее богата, чем финансовая. Слишком много времени и сил Грег посвящал созданию сложных досье, поэтому довольствовался мимолетными отношениями с девушками без будущего, которые соблазнялись его невинным детским видом и, конечно же, расточительностью.

Шесть лет назад, перед отъездом в Японию, у него была продолжительная связь с одной молодой актрисой. Они познакомились у друзей, в таверне на Монмартре, где какие-то несостоявшиеся актеришки читали стихи со шляпой в руках, которую они протягивали в надежде получить за это хоть какую-то плату. В тот вечер Грегуар дал одному из них 500 франков. Это привлекло внимание присутствующих, в том числе и прекрасной Арианы, которая никогда не видела, чтобы так сорили деньгами. Грегуар познакомился с молодой актрисой, и они до поздней ночи гуляли по городу. Ариана была поражена этим молодым человеком, чувствительным, действительно любящим поэзию и который дал актеру 500 франков потому, что ему действительно понравилось, как тот читал Гюго.

Грегуар начал посещать постановки, в которых играла Ариана. Они страстно полюбили друг друга. Так продолжалось в течение года. Но затем взбалмошной Ариане стало сложно с подозрительным Грегом. Девушке казалось, что Грегуар давит на нее, поэтому летом она сбежала в Испанию с другим молодым человеком. С ним ей было легко и весело. Ариана предпочла сделать это, поскольку за наивным видом Грега, по ее мнению, скрывались холодный инстинкт убийцы и материальные амбиции, убивающие все чувства. Молодой финансист напрасно пытался возобновить отношения. Приговор был вынесен, и Ариана своего решения не изменила. Следующей осенью Международный банк предложил Грегу должность маклера в Токио. Он принял предложение не раздумывая, уверенный, что вдали от Арианы быстро избавится от любовных переживаний.

Итак, он покинул Париж и с тех пор был там всего пару раз, да и то проездом, чтобы повидать друзей на юге Франции или побывать в Герэ, чтобы встретиться с семьей.

Грегуар, одетый в кремовый костюм из очень тонкого хлопка с небрежно повязанным галстуком, чувствовал, как в кармане пиджака перекатывается мячик для гольфа.

Официант принес ароматный завтрак — кофе и бутерброды.

За соседним столиком сидел мужчина в темном костюме. Он с аппетитом поглощал жареные сосиски, запивая их красным вином, цвет которого резко контрастировал с его бледным, усталым лицом. Грегуар посмотрел на часы — маленький экран показывал два часа утра по нью-йоркскому времени. Наверняка это был один из парижских маклеров, которые каждую ночь ведут торги с американскими рынками и ложатся спать только под утро с головой, забитой продажами.

Грегуару было знакомо это чувство дискомфорта от смены часовых поясов, когда в Токио поздно вечером он ждал открытия биржевых рынков Франкфурта и Парижа. Внешность его соседа красноречиво свидетельствовала о том, что в мире финансов Парижа тоже не существует времени.

Он нащупал в кармане маленький мячик и повертел его в руке, чувствуя каждую выемку. Восемь дней прошло с того момента, как Амбруаз Беллекдал ему мячик, восемь дней он оттягивал момент его возврата. Как всегда во время принятия важного решения, Грегуар тщательно взвешивал все «за» и «против». Отправившись в Токио после разрыва с Арианой, молодой человек понял, что поступил опрометчиво, и не хотел повторять ошибку.

Быстро проглотив бутерброды из свежайшего багета с маслом, которых Грегуар не пробовал уже целую вечность, он смахнул крошки и принялся за чтение экономической прессы. Он приобрел последние номера «Financial Times» и «Wall Street Journal». На всякий случай, поскольку Беллек говорил о знакомстве с итальянским рынком, он купил «Sole 24 Ore». Но самым большим удовольствием для него было чтение французских газет. Он с наслаждением открыл «Les Echos», затем «Le Figaro», a «Le Monde» решил прочитать после обеда.

Этим утром вся пресса только и писала, что о противниках ГМО (генетически модифицированных организмов), этих сельскохозяйственных синдикалистах, которые накануне разорили экспериментальные поля генетически модифицированной пшеницы в юго-западном департаменте. Поддерживаемые Жозе Бове, который никогда не упускал случая назвать их своими последователями, разорители полей размахивали своим оружием — блестящими новыми косами, призывая вернуться к натуральному сельскому хозяйству, ориентированному на здоровье потребителя, прославляющему честность и достоинство крестьян.

Не сомневаясь, что все это далеко от мира молочного производства, Грегуар Батай мысленно поздравил свою семью с тем, что они не выбрали зерно, курс которого, впрочем, был очень низким.

Различные ассоциации разоблачали опасность ГМО, на первый план выдвигая этические и экономические аспекты. Речь шла о риске концентрации ферм в одних руках, об угрозе истребления местных твердых сортов зерна, а также о возможности быстрого исчезновения маленьких хозяйств, которые не смогут конкурировать с ценами на ГМО. Говорилось также о конце биологического разнообразия, и все это ради чьего-то обогащения.

Далее были представлены научные аргументы, противоречащие предыдущим высказываниям. Представители фирмы «Mosampino» выступали в защиту ГМО, утверждая, что они абсолютно безвредны для человеческого организма. А некоторые независимые европейские эксперты говорили в первую очередь о предосторожности и призывали провести более серьезные и продолжительные исследования.

Дальше шли цифры. Огромные цифры, не нуждающиеся в комментариях. Миллиарды долларов, вложенные в конце девяностых группой американских компаний в исследования в области генетики. Миллиарды долларов, которые в будущем принесут огромные доходы агропромышленному капитализму, находящемуся по ту сторону Атлантики. Джордж Буш развязал войну в Ираке, одним из последствий которой стало распределение контрактов по реконструкции и восстановлению страны организациям США. Казалось, что Вашингтон был готов начать и продовольственную войну. Не запретом на торговлю, как было в восьмидесятых, когда Джимми Картер хотел наказать страны коммунистического блока. Те времена прошли. На этот раз Америка хотела навязать свою новую продуктовую модель, распространить свое генетически модифицированное зерно, также как кока-колу, «McDonald’s» и стереотипные фильмы.

Грегуар Батай понял, что теперь борьба ведется в открытую. Претенденты на свою долю рынка вышли из тени. Они хотели завоевать Европу. Грег же, будучи более скромным, но не менее настойчивым, хотел вновь завоевать любовь и уважение своей семьи.

Молодой человек расплатился и, покидая кафе, снова нащупал в своем кармане круглый мячик. Он решил вернуть его владельцу, офис которого находился в двух шагах отсюда, на Банковской улице. Грегуар направился туда с легким сердцем, приняв наконец решение.

7

Дон Мельчиорре смотрел на экран компьютера. То, что итальянец увидел на представленном там графике, не удовлетворило его.

Старый лев повертелся на своем стуле и позвал Эмилио Грациани, свое доверенное лицо, единственного человека, который, кроме него, разумеется, имел возможность напрямую контактировать с банками и финансовыми организациями Милана.

— Эмилио, — начал он, не утруждая себя приветствиями и считая обращение по имени большой милостью со своей стороны. — Эмилио, — повторил дон Мельчиорре, даже не приглашая своего подчиненного присесть, — я должен знать…

— Да, патрон?

— Мы — лидеры в производстве молока. Это очень хорошо. Йогуртов — тоже хорошо. Но скажите мне, пожалуйста, этот агропромышленный мир, в котором мы пытаемся удерживать свои позиции, в какой области он, по-вашему, развивается быстрее всего?

— Сегодня или в будущем? — спросил Грациани, поправляя очки с толстыми линзами, которые, казалось, служили ему, скорее, защитой от взгляда патрона.

— В будущем! — прокричал дон Мельчиорре. — В будущем!

— Тут нет никаких сомнений. Агробизнес будет канадским, южноафриканским, австралийским и бразильским. И, конечно же, я даже не говорю о США.

— Но почему же? Поговорим об Америке! И о других — о Южной Африке, о Бразилии.

Дон Мельчиорре снова покачался на стуле и показал на график, представляющий дерево группы «Verdi».

— Тогда объясните мне, Эмилио, почему наша группа, которая считается международной, не внедрилась ни в одну из тех стран, о которых вы упомянули.

— Транспортировка молока, даже концентрированного и пастеризованного, на большие расстояния нерентабель-^ на, — произнес Грациани, стараясь сильно не волноваться.

Уже не в первый раз его патрон, испытывая острый приступ мании величия, удивлялся тому, что его группа до сих пор не является империей. Однако этим утром дон Мельчиорре был настроен очень решительно: он действительно намеревался превратить свое дерево в целый лес — огромный и недоступный лес, в котором можно потеряться и в который трудно проникнуть чужаку.

— Я не говорю вам о транспортировке нашего молока, о его погрузке в самолет или на корабль, — нетерпеливо говорил Кабальеро, как его называли соратники. — Но ведь гам, в вашем Эльдорадо будущего, продаются компании!

— Несомненно, патрон, несомненно. Но позвольте напомнить, что определенная вами политика основывается на отказе от кредитования. А ведь приобретения за границей — это открытие кредитной линии, меньшая независимость, риск…

— Хватит, — отрезал дон Мельчиорре. — Я пригласил вас в свой кабинет не для того, чтобы вы объясняли мне, как управлять предприятием. Вы должны быть изобретателем, Эмилио, новатором, создателем.

— Я не могу создать деньги, которых не существует, — с обидой в голосе ответил Грациани.

В ответ патрон лишь пожал плечами — а чего еще он мог ожидать от своего подчиненного? Управляющий развернулся и, расстроенный, вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

А дон Мельчиорре был уже далеко — в Бразилии, Южной Африке или Канаде. Там, где билось сердце того мира, который вызывал у него дрожь, мира бизнеса в масштабе XXL, мировой экономики, планетарного успеха.

С личного телефона дон Мельчиорре набрал скрытый номер. На другом конце провода ответил мужской голос.

— Через час в опере, — произнес хозяин группы «Verdi».

— Я буду, — ответил баритон.

Дон Мельчиорре посидел несколько минут в тишине, приводя в порядок мысли, а затем позвал своего шофера.

— Джузеппе!

— Да, патрон.

Дон Мельчиорре вздрогнул. Джузеппе Альбони был другом детства и более сорока лет работал у него водителем. Своим складом характера, храбростью, широтой души и щедростью бедняк Джузеппе Альбони навсегда завоевал сердце дона Мельчиорре. Они были сообщниками, у которых никогда не возникало конфликтов, разве что из-за какой-нибудь красотки в молодости. Но это было так давно…

— Что это взбрело тебе в голову называть меня патроном?

— Я пошутил, — улыбнулся Джузеппе.

— Плохая шутка, — ответил дон Мельчиорре. — Выводи машину во двор, мы уезжаем.

— Далеко?

— В Милан.

— А… — произнес Джузеппе.

— Через 45 минут я должен быть в опере.

— У нас еще много времени!

— Действительно.

Улыбка снова появилась на лице Джузеппе. Милан был всего лишь в восьми километрах отсюда. Если «патрон» хотел выезжать уже сейчас, это означало, что он хочет проехать по дороге их детства, вернуться в старые добрые времена.

Дон Мельчиорре сел на заднее сиденье старой «Мазератти», которая благодаря Джузеппе находилась в прекрасном состоянии. Салон автомобиля был отделан кожей и красным деревом. Эту машину уже давно сняли с производства, но владелец группы «Verdi» ни за что не хотел с ней расставаться, несмотря на заманчивые предложения, которые постоянно делал ему концерн «Fiat». Кабальеро нравился величественный вид «Мазератти». Любуясь пейзажем сквозь тонированные стекла автомобиля, дон Мельчиорре наслаждался спокойствием и тишиной в компании старого друга Джузеппе.

Шофер сам выбрал дорогу. Он знал, куда хочет заехать дон Мельчиорре. Они пересекли огромную равнину и дубовую рощу. Затем направились к единственному холму, который возвышался посреди этой равнинной местности.

— Сюда? — уточнил Джузеппе, встретив взгляд своего друга в зеркале заднего вида.

— Да, — ответил дон Мельчиорре.

Они подъехали к хутору из пяти или шести домов, практически превратившихся в руины. Когда-то здесь жили люди. Только они двое знали об этом месте, потому что выросли на этом клочке земли, вдали от всего мира, в бедности, но окруженные родительским теплом. К счастью, они смогли получить образование и вырваться из своего окружения.

Как всегда, когда они приезжали сюда, никто не произносил ни слова. Джузеппе садился на скамейку, где столько раз видел своего отца, курящего трубку и наблюдающего, как заходит солнце. Дон Мельчиорре любил походить по дому, где жила их семья, подолгу останавливаясь перед маленькими окошками, и побродить по земле своих родителей, там, где бегал в детстве. Он глубоко вдохнул воздух, как будто хотел почувствовать запах детства. Дон Мельчиорре ловил каждый звук из прошлого, каждое утраченное ощущение. Все это превратилось в руины, пыль и призраков. И каждый визит заставлял его почувствовать пропасть между миром живых, к которому он пока еще принадлежал, и миром мертвых, на который смотрел с недоверием и злостью, словно решил никогда туда не попадать, хотя возраст неумолимо приближал этот момент.

Время шло медленно, но все же шло. Перед тем как отправиться в Милан, они посетили маленькое кладбище, Дон Мельчиорре остановился у могилы своих родителей, у простой каменной плиты со стертыми надписями. Его родители сами выбрали свой путь — жизнь в нищете и в этом, и в ином мире. Но они были богаты внутренне: более полувека их объединяла настоящая любовь. Дон Мельчиорре соблюдал их волю, позволяя себе только вырывать кое-где пробивающуюся траву.

Джузеппе находился слишком далеко, чтобы слышать, что говорил дон Мельчиорре, но был удивлен, догадавшись, что его друг рассуждает об одиночестве с очень серьезным видом, словно спрашивая что-то у своего отца. Он видел даже, как его друг, обычно очень сдержанный, размахивал руками. Когда владелец группы «Verdi» предстал перед своим шофером, его лицо было таким умиротворенным, словно он получил благословение своих родителей.

— Вот здесь мы родились, — пробормотал дон Мельчиорре.

— Да…

— Ты знаешь, почему наши родители всю свою жизнь провели здесь, хотя могли найти работу в городе или на ферме?

— Нет, — произнес Джузеппе и спросил: — Почему?

Он всегда гордился своим другом, который знал то, чего не знал он сам.

— Посмотри хорошенько, — продолжил дон Мельчиорре. — Отсюда, с холма, им казалось, что им принадлежит весь мир.

Шофер кивнул головой. Они вернулись в «Мазератти», но на этот раз патрон сел рядом со своим другом.

— Езжай помедленнее. Я тоже хочу видеть эту равнину и думать, что мир принадлежит мне.

— Но он действительно принадлежит тебе, — простодушно ответил Джузеппе, осторожно выезжая на дорогу в Милан.

8

Вилл Дженкинс, «наименее серый» из троих мужчин, неделю назад посетивших профессора Брэдли, времени даром не терял. Через своих европейских друзей он нашел след Грега Батая, которого не видел уже шесть лет, и отправил ему письмо по электронной почте. Грегуар сразу же ответил, что будет рад встретиться во время своего следующего приезда в Париж. Все складывалось удачно, и Дженкинс написал о своей командировке в Европу. Молодые люди обменялись номерами мобильных телефонов и договорились выпить по стаканчику вина в квартале Сен-Жермен-де-Пре.

Но сначала Дженкинсу нужно было заехать в Чикаго. Утром он вылетел из Ныо-Иорка.

Как и всегда, приезжая в Чикаго, Дженкинс почувствовал, что его буквально поглощает этот огромный город. Ему казалось абсолютно естественным, что раньше он был прибежищем авантюристов и бандитов, таких как Аль Капоне.

Пока такси мчало его в центр, Дженкинс созерцал величественно возвышающиеся над городом небоскребы — творения из стекла, стали и бетона. Вдалеке блестело озеро Мичиган, отделяющее Чикаго от всего мира, да и вообще казалось, что, кроме этого города, в мире больше ничего нет. Дженкинс без труда отыскал глазами «Sears Tower». Его ожидали на крыше здания, чтобы продемонстрировать что-то необычное.

— Если все, о чем мне говорили, правда, — думал он, — если фотографии настоящие, то это действительно чудо.

Такси выехало на бульвар Джексона, и Дженкинс попросил остановиться перед величественной пирамидой Чикагской фондовой биржи. У него еще было время, чтобы рассмотреть фасад этого храма аграрной Америки. На верху здания неизменно находилась статуя Осириса, бога сельского хозяйства в Древнем Риме. А с двух сторон монументальных часов, которые отбивали не только обычное время, но и начало и завершение торговых сессий, стояли скульптура человека в капюшоне с мешком зерна и скульптура индейца с початками маиса.

Из-за большой двери биржи доносился гул рынка, там заключались тысячи сделок по покупке и продаже зерна и сои, формировались цены на несколько месяцев вперед. Спрос и предложение на зерно всего мира уравнивались здесь каждый день. Нужно было создать такое предложение, чтобы страны-покупатели могли позволить себе приобретения. Чикагская фондовая биржа не имела ничего общего с Армией спасения. Здесь занимались бизнесом, большим бизнесом, где счет идет на миллиарды долларов. Статуя Осириса неизменно выступала судьей в ежедневной игре экономического либерализма, связанного с плодами земли. Дженкинс, будучи еще студентом экономической школы, понял, что существует настоящая религия раздела.

Двадцать минут спустя лоббист вышел из такси у входа в «Sears Tower». Подняв голову, он пытался разглядеть верхушку этой гигантской сигары, выросшей из земли и, казалось, пробивающей небо. Официально в «Sears Tower» находились только офисы, занимающиеся недвижимостью и финансами, настоящее скопление «белых воротничков», заваленных толстыми досье, а также небольшие конторы адвокатских и рекламных услуг.

С вершины «Sears Tower» открывался великолепный вид, и посещение этой смотровой площадки долгое время было одним из главных развлечений. Но в течение уже нескольких месяцев, к большому разочарованию туристов и детей, открытая площадка сто третьего этажа была закрыта для публики.

По официальной версии, после 11 сентября 2001 года высокое здание находилось под надежной охраной. Пилоты самолетов, пролетающих над Чикаго, получили строгое указание проходить на достаточно большом расстоянии от башни.

Однажды маленький частный самолет с пилотами-любителями нечаянно пролетел над башней. Его пассажиры с удивлением заметили странные растения, покрывающие сто третий этаж. Их показания были опубликованы в «Chicago Tribune» с фотографией, по правде говоря, малоубедительной, черно-белой, снятой со слишком большого расстояния.

Но этого хватило, чтобы через два дня репортеры всех газет задавали вопрос: что же происходит на сто третьем >таже «Sears Tower»? Официальное сообщение погасило разгоревшуюся было полемику, объяснив, что в целях безопасности на площадке размещено антивибрационное устройство, по виду напоминающее красный ковер. Поскольку красное пятно было даже издали заметно пилотам самолетов, вылетающих из аэропорта О’Хара, секрет был сохранен.

Патроны Дженкинса были вне себя от волнения, но после этого инцидента ажиотаж спал, и никто больше не интересовался, что же происходит на сто третьем этаже, даже дети уже не стремились «добраться до неба», так как их интерес был направлен теперь на здание «Amoco Oil», которое любезно предложило свою смотровую площадку, почти такую же, как у «Sears Tower».

На первом этаже здания, у лифтов, несла вахту целая армия полицейских. Следует сказать, что со своей сотней лифтов «Sears Tower» напоминала кусок сыра с крупными дырками. За семьдесят секунд эти суперсовременные кабинки поднимали на высоту 440 метров от земли, на самую вершину башни. Головокружительный подъем!

Дженкинс представился администратору и показал свои документы. Служащая попросила его немного подождать — за ним должны были спуститься. Едва он успел осмотреться, как перед ним возник стройный мужчина лет сорока. Это был сам Макинтош, ответственный за программу, которую представители «Mosampino» сдержанно окрестили «103» — по номеру этажа.

Они направились к лифту, доступ к которому для посетителей был закрыт.

— Вы не поверите своим глазам, — произнес Макинтош, когда они оказались одни в лифте.

Зазвучала экспериментальная музыка с очень сильным металлическим оттенком. Дженкинс предпочел бы «Rolling Stones» или Мадонну. В этой кабинке, которая казалась меньше обычного лифта, он чувствовал себя немного подавленным. На индикаторе высвечивались номера этажей. Они проехали пятьдесят восьмой этаж, и вдруг лифт остановился. Слабая лампочка освещала желтоватым светом лица мужчин.

— Не волнуйтесь, — сказал Макинтош, — это в целях безопасности. Мы специально установили этот лифт в угловой части здания, где он не был предусмотрен. Мы вынуждены останавливаться на пол пути, чтобы предотвратить перенапряжение тросов. Нет никакой опасности, через несколько секунд мы поедем дальше. Все хорошо.

Действительно, кабинка снова осветилась, и Дженкинс почувствовал под ногами вибрацию трогающегося лифта. Он глубоко вдохнул и заметил, что его лоб покрылся испариной.

— Вот мы и прибыли, — объявил руководитель программы «103». — Добро пожаловать в будущее!

Они прошли по прозрачному переходу, который вывел их прямо на площадку сто третьего этажа, равную по размеру двум теннисным кортам. Свет был таким ярким, что Дженкинсу пришлось достать свои очки от солнца. Надев их, он не смог удержаться от удивленного «боже мой!».

Перед ним расстилалось самое настоящее поле. Бескрайнее неземное поле пшеницы, растущее словно из ниоткуда. Поле абсолютно красной пшеницы, неестественно красной.

— Боже мой! — повторил Дженкинс. — Но что это такое?

— Я же вам говорил, что зрелище будет уникальным! — вскричал Макинтош, гордый произведенным впечатлением.

— Но почему она красная?

— Вам не знакомо такое явление, как обман зрения, Билл? Вы сейчас поймете. Со всеми этими самолетами, которые болтаются в небе, словно шпионы, с этими фотоаппаратами, с постоянно совершенствующимися объективами мы вынуждены быть очень осторожными и предусмотрительными. Пшеница не должна была напоминать пшеницу.

— Понятно. Но как у вас возникла идея вырастить пшеницу красного цвета?

— А она не красная, Билл. Это оптическая иллюзия.

— Оптическая иллюзия?

— Точно. Мы нашли это решение благодаря фильму «Танцы с волками».

— И что тут будут делать волки? — спросил Дженкинс с некоторым волнением, чувствуя, что присутствует при рождении великого чуда.

— Вы видели фильм? Он снимался на Западе ранней весной. А по фильму действие происходило ранней осенью. Поля пшеницы в кадре должны были быть цвета охры, а в действительности они были зелеными.

— И что?

— У режиссера возникла гениальная идея. Он покрасил пшеницу, чтобы она выглядела спелой.

— Покрасил?

— Вот именно. Мы сделали то же самое. Но мы покрасили ее не для того, чтобы придать ей спелый вид, а для того, чтобы она была неузнаваема. Издалека наше поле кажется чем-то вроде красного ковра. Впрочем, эта красная дорожка развернута в вашу честь, дорогой Дженкинс.

Дженкинс улыбнулся.

— Это… Я слегка запутался. Речь идет о генетически модифицированных организмах?

— Это не просто генетически модифицированная пшеница. Это ГМО-ЮЗ. Вот как она называется на самом деле. Она имеет антитела против всех возможных болезней: грибков, жучков и всего прочего. Ее зерно словно компьютер, защищенный от всех вирусов. Вы выращиваете эту пшеницу, и ее колосья становятся настоящей крепостью, в которую нельзя проникнуть, которую нельзя атаковать, но вполне можно есть.

Билл кивнул.

— Во всем остальном она напоминает обычную пшеницу?

— Ее семена тщательно упаковываются для хранения, словно лекарства. Впрочем, зерна обычной пшеницы хранятся точно так же. Меняется только цвет упаковки. Я не удивлю вас, сказав, что у семян ГМО-ЮЗ красная упаковка.

Билл Дженкинс ознакомился с записями своего собеседника о проделанной работе. Они касались урожая, цены муки, закупочных цен на семена.

— А санитарные исследования, научные аргументы?

— Вы, как и я, читаете газеты. Некое утверждение является научной истиной, если так думает большинство ученых на данный момент. Сегодня наши ученые утверждают, что ГМО — это благо для человечества. В Европе они утверждают обратное.

— Я знаю. Най нужно найти там поддержку — и место для исследований, такое же недоступное, как сто третий этаж, чтобы проводить эксперименты на природе.

— Это ваша работа, Дженкинс. Мы занимаемся биологическими и агрономическими разработками. А вам предстоит воплотить их в реальность.

— Я пока не нашел хороший лифт, но уже ищу вход! — пошутил молодой лоббист агрохимической фирмы.

— Определенно ясно одно: наш урожай исключителен, а устойчивость растений уникальна.

— Я в этом убежден. Осталось убедить остальной мир!

— Если дирекция доверяет вам, значит, у нее есть на это причины, — игриво произнес Макинтош, приглашая своего гостя пройтись по красному полю.

Когда они шли между колосьев, Дженкинс поинтересовался, кто занимался покраской.

— Главный декоратор «Танцев с волками», — как ни в чем не бывало, ответил Макинтош. — Мы уверены в секретности. Кевин Костнер не был поставлен в известность. Иначе он был бы способен снять версию «Танцы с ГМО»! Видели бы вы это зрелище! Пришел парень с двумя огромными пульверизаторами на спине и покрасил все — даже стены. Это было настоящее зрелище!

— Вы уверены, что утечки информации не будет?

— Мы постоянно получаем из Франции сообщения о выходках банд, которые считают своим долгом уничтожение исследовательских работ под предлогом, что им не нравятся ГМО. Мы не можем позволить себе подобный риск — иметь под боком типов, которые так и норовят разграбить наши экспериментальные поля. До сих пор еще никто не пробрался сюда с намерением все уничтожить.

— Браво! Стратегия действительно эффективная. Но рано или поздно мы должны выйти из тени.

— Да. У нас все готово. Нужно только завоевать Европу — старую и новую.

— Я знаю. Но самое сложное — начать. Дальше все пойдет по накатанной.

— Не медлите. Дирекция недовольна тем, что приходится финансировать исследования и разработки, которые не находят поддержки в массах.

Дженкинс молча кивнул. Макинтош проводил его до лифта и на прощание сказал:

— Ничего не бойтесь. При спуске он не останавливается на пол пути. Он мчится!

— Как и я, — сказал Дженкинс.

— Правильно, Билл. Мчитесь. Америка и «Mosampino» смотрят на вас!

Оказавшись на улице, Дженкинс снова посмотрел вверх, на крышу «Sears Tower». Все его мысли занимало только одно — оптическая иллюзия.

9

Театр «Ла Скала» уже несколько месяцев был на ремонте, и представления шли на сцене театра «Арчимбольди» — огромного музыкального дворца, построенного на периферии Милана и рассчитанного на две тысячи зрителей. Дон Мельчиорре, финансирующий работы, проводимые в «Ла Скала», чувствовал себя там как дома. Именно поэтому иногда он назначал встречи здесь, вдалеке от любопытных взглядов, в ложах театра, покинутых на время реконструкции.

Когда Милан запустил эту великую стройку, владелец группы «Verdi» поторопился предложить свою финансовую помощь, зная, что в этом ему не смогут отказать. В качестве компенсации он добился того, что три сезона после открытия этого волшебного театра будут посвящены творчеству Верди. Рабочие часто видели в театре этого пожилого мужчину, напевающего что-то себе под нос, и не знали, что это аграрный магнат.

Как и всегда, дон Мельчиорре вошел в театр с черного хода; поговаривали, что через эту дверь во время долгих спектаклей принцесса Висконти сбегала на свидания к своему любовнику. Проходя по сцене, дон Мельчиорре не удержался, чтобы не прикоснуться к знаменитому пурпурному бархатному занавесу, и это доставило ему большее удовольствие, чем успехи в молочном бизнесе.

Затем он направился к самой известной и большой ложе почитателей бельканто, освещенной тяжелыми хрустальными люстрами. Там он принялся ждать. Консьержу были даны указания проводить визитера прямо сюда. Как он и предвидел, дон Мельчиорре пришел слишком рано — а может, человек, которого он ждал, опаздывал. Он выключил свет и остался в полумраке, слушая грустную мелодию, удобно расположившись на софе.

«Реквием» Верди всегда производил на него один и тот же эффект: эта музыка словно переносила его в далекие миры. Путешествуя во времени, дон Мельчиорре оказывался в XIX веке, когда музыка его соотечественника приобрела широкую известность. Несмотря на то что музыка Верди была довольно мрачной, она проникала глубоко в душу.

Через десять минут после назначенного времени появился маленький лысый мужчина в жилетке, поднимающейся на круглом животике. Дон Мельчиорре пригласил гостя присесть.

Двое мужчин разговаривали в темноте: их беседа не предусматривала яркого освещения. Дон Мельчиорре уменьшил звук проигрывателя и спросил:

— Как дела у вашего банка?

— Хорошо, — ответил его собеседник, широкий шелковый галстук которого украшала серебряная булавка с изображением гербов знаменитых семей Ломбардии, к которым дон Мельчиорре, каким бы ни было его состояние, принадлежать не будет никогда. — Момент наступил? — в свою очередь спросил банкир.

— Думаю, да. Но я этого боюсь.

— Вам нечего бояться, поверьте. Я вас слушаю.

— Я никогда не доверял ни банкам, ни банкирам, — начал дон Мельчиорре. — Но, видите ли, доктор Лермини, в нашем секторе свежей продукции жизнь компании может закончиться очень быстро, если не обращать внимания на целостность рынка. Нужно предлагать свои цены дилерам, снижать затраты на транспорт и налоги, финансировать рекламные акции, чтобы вызывать у людей желание приобретать наши молочные продукты, салаты, минеральную воду или кукурузные хлопья.

Альдо Лермини, владелец одного из самых влиятельных банков полуострова, занимающихся промышленным инвестированием, согласно кивнул головой.

— Мой финансовый директор всегда нацелен на точный и положительный результат, и я не устаю его поздравлять с успехами, но… — тут дон Мельчиорре немного помолчал, а затем продолжил: — Мы перестали расти, поэтому…

— Оказались в критической ситуации, не соответствуя новым требованиям Европы, — закончил банкир.

— Совершенно верно, доктор Лермини. Слушайте, я знаю, что у наших соседей-французов продается один большой молочный завод. Он дает миллион литров по квотам Брюсселя с восьмидесятых годов. Прибрать к рукам такой источник было бы благословением. Но это дорого.

— Сколько?

Дон Мельчиорре откашлялся и тихо назвал цифру.

— Да, — сказал Лермини, — но, позвольте заметить, это не столь безнадежно.

— Это то, что я уже устал повторять Грациани. Но он не видит дальшй подсчетов в конце месяца. Будущее кажется ему недостижимым, и он ведет себя так, будто завтра никогда не наступит.

— Вы правильно сделали, что пришли ко мне, — с улыбкой произнес Альдо Лермини. — Вам нужна огромная сумма, которая может быть оправдана только той прибылью, которую вы получите, вложив деньги.

— Это очевидно, — согласился патрон группы «Verdi». — Налоги для производителей во Франции меньше, чем у нас. Если мы реорганизуем сбор молока по нашим критериям, дело будет весьма рентабельным.

— Я вижу, — проронил банкир, причмокнув, словно смакуя что-то, хотя сам не выносил даже вида молока, не говоря уже о том, чтобы его выпить.

— Это еще не все, — продолжил дон Мельчиорре. — Я навел справки о двух продающихся предприятиях.

Одно — мясное производство в Аргентине, где, напоминаю вам, поголовье было заражено бешенством, а другое — большое предприятие по производству копченостей в Австралии, возле Брисбана.

— Эти предприятия вас тоже интересуют? — спросил Лермини, немного удивленный аппетитами дона Мельчиорре.

— Да, — уверенно ответил старый итальянец.

— Сколько?

— Каждое?

— Нет, назовите общую сумму.

Ненадолго задумавшись, Дон Мельчиорре сдавленным голосом, словно просил подарок у Деда Мороза, назвал сумму. Глаза банкира округлились, но не от того, что сумма была слишком велика, — наоборот, она казалась ему вполне приемлемой, — а от того, с какой страстью говорил владелец группы «Verdi». Лермини никогда не видел этого сдержанного, даже сурового человека в подобном состоянии. В его глазах горела какая-то особая, всепоглощающая страсть.

Лицо банкира приняло торжественное выражение, как и всегда, когда он собирался говорить о деньгах.

— Дорогой дон, — начал он, — не в обиду вам будь сказано, но в финансовых вопросах вы действуете старыми методами семейного бизнеса, которые сегодня тормозят ваше развитие. То, что тридцать лет назад называли итальянским чудом, приказало долго жить, потому что на самом деле мы были просто любителями по сравнению с большинством европейских соседей, не говоря уже об американцах.

— Но бизнес всегда нужно строить на чем-то надежном, иметь твердую основу… — попробовал защититься дон Мельчиорре.

— Безусловно. Но ваши методы развития компании — это ничто по сравнению с вашими возможностями. Уверен, что не сообщу вам ничего нового, сказав, что группа «Verdi» вовсе не обязана существовать только в таком славном месте, как Бертоццо. Отныне она может принимать множество форм в различных местах — видимых или невидимых.

— Видимых или невидимых? — удивленно повторил дон Мельчиорре.

— Сейчас я вам все объясню. Когда в этом чудесном театре должна была идти «Аида», вы настояли на том, чтобы она была сыграна согласно воле Верди, то есть с тем условием, что…

— Оркестр будет скрыт от публики, которая видит только игру актеров.

— Итак, без оркестра нет оперы, так же как нет ее без декораций и шикарных костюмов, но, в отличие от последних, его не видно, в то время как он существует. Вы следите за моей мыслью?

— Думаю, я вас понял. Но как перенести этот принцип на группу, которой я управляю?

— Дон Мельчиорре, — настойчиво произнес банкир, — мы вступаем в эру инвентивного финансирования.

— Инвентивного финансирования?

— Именно. Все государства производят законы — так же, как сталь или зерно. Некоторые страны объединяются в союзы, чтобы подчиняться общим правилам. Но государства все же стремятся оставить для себя свободу действий. И вот здесь идет речь о рае, налоговом рае, если верить фотографиям с изображением островов Иль-Вьерж, которые, между прочим, принадлежат Великобритании. Иначе говоря, не нужно быть изобретательным в Лондоне, но вы можете делать это при условии, что находитесь на одном из островов Иль-Вьерж. С этого момента вы можете претендовать на создание филиалов «Verdi», чтобы перевести туда свои налогооблагаемые прибыли или, наоборот, скрыть там свои убытки, когда планируете заключение очередных сделок. Теперь понимаете?

— Да, — произнес дон Мельчиорре. — Но сначала на все это нужно найти деньги.

— Сейчас мы подойдем к этому, — подхватил Лермини. — Чтобы все удалось, вы должны выйти из тени, в которой вы и ваше предприятие пребываете в течение столь долгого времени. Чтобы увеличить прибыли, нужно, чтобы о вас узнали. А в этом вам поможет помпезный выход на рынок.

— Вы говорите о котировке на бирже?

— Именно. Речь идет об очень деликатной операции, которую необходимо тщательно обдумать, о счетах window-dressing.

— Простите?

— Речь идет о подкорректированных счетах, чтобы не испугать инвесторов, особенно когда сумма дохода, как в вашемслучае, является сезонной.

— Продолжайте.

— Нужно поручить какому-нибудь рекламному агентству — кстати, у меня есть одно на примете — составить солидное и персонифицированное досье на вас, создать вашу личную легенду, Инвесторы любят ассоциировать продукт с личностью.

Дон Мельчиорре ничего не ответил, но по его лицу Лермини понял, что старый итальянец с этим не согласен.

— Таковы правила игры, — настаивал на своем банкир. — Вы должны убедить и соблазнить. А потом вам дадут все, что захотите.

Патрон группы «Verdi» пожал плечами. Он был уязвлен, но отступать не хотел. Старый итальянец ворчал, проклинал этот мир, но его не покидала мысль о клятве, часом ранее данной на маленьком заброшенном кладбище, где покоились его родители. Дон Мельчиорре пообещал своему отцу, давно превратившемуся в прах, что прославит имя своей семьи. Теперь он не может отступить, потому что речь идет о его чести.

— Мы являемся лидерами в области выпуска облигаций на европейские рынки. Мы вывели на мировой уровень «Fiat» и «Montedison». Ни разу мы не видели держателя акций, требующего обратно то, что ему причитается. Они доверяют нам, и такое же доверие будет существовать между вами и обществом. Могу добавить без преувеличения, что у вас просто золотое досье.

— Это почему? — спросил удивленный и в то же время польщенный дон Мельчиорре.

— Подумайте сами. Ваши молочные продукты у всех итальянцев ассоциируются с детством. Все мы выросли на больших чашках молока «Rigoletto» (банкир промолчал, что сам терпеть не может знаменитую белую жидкость). Ваша продукция воплощает в себе нежность, невинность, свежесть, отличное здоровье и радость. Это совсем не то, что составлять досье на производителя стальных конструкций или представителя химической промышленности.

Скромная улыбка появилась на лице дона Мельчиорре.

— Меня беспокоит одно, — решил он все-таки высказать свои сомнения.

— Я вас слушаю.

— Вы говорили о создании моей истории, о персонализации предприятия.

— Да.

— Боюсь, это будет невозможно. Вы представляете, как я буду рассказывать о своей жизни незнакомцу? Очевидно, что моя жизнь в компании и моя личная жизнь неразделимы, и я не хочу выносить это на публику, даже для того, чтобы прославить свои заслуги.

— Будьте уверены, речь идет не об автобиографии, а о том, чтобы с вашей помощью представить достоинства вашего предприятия, его подлинность, близость крестьянскому миру и в то же время его современность. Если вы захотите продолжить, я представлю вам специалистов по пиару, и вы увидите, что игра стоит свеч.

— Хорошо, — сказал дон Мельчиорре, вставая. — Я подумаю.

— Не тяните слишком долго, если хотите обладать французским молочным заводиком и этими прекрасными предприятиями в Бразилии и Австралии.

— Увидимся через два дня.

— Прекрасно.

Дон Мельчиорре проводил своего гостя к выходу и вернулся в большой зал. Занавес подняли, и стали видны невероятные сооружения из лесов, которые могли бы послужить декорациями для какой-нибудь постмодернистской пьесы.

Но дон Мельчиорре, казалось, не замечал всего этого уродства, проникшего в самое сердце красоты. Он думал об оркестре «Аиды», спрятанном в яме. Да, нужно уметь маскировать часть реальности, чтобы придать ей размах. В конце концов, сказал себе старый Кабальеро, инвентивное финансирование — это просто вид искусства, связанный с деньгами, с возможностью стать фокусником и творцом.

Когда он вернулся в машину, уже начало смеркаться.

— Я думал, ты собираешься ночевать в театре! — воскликнул Джузеппе. — Поедем скорее! Нас ждут вкусный ужин и калабрийское вино, которое мы откроем, когда ты расскажешь новости, «патрон»!

— Едем, — произнес дон Мельчиорре. — Только соблюдай скорость. Я не хочу неприятностей с полицией. Я не хочу неприятностей ни с кем.

10

Как только Грегуар Батай появился в офисе Амбруаза Беллека, тот сразу же перешел к делу. Грег вернул мячик для гольфа «боссу», и мужчины договорились о реванше в Ардело или Сен-Ном-ла-Бретеш, до которых был всего час езды от города.

Они оговорили зарплату, Беллек пообещал Грегуару заманчивые премии и предоставил полную автономию действий. В тот же день молодой финансист оказался хозяином собственного кабинета, через окна которого мог любоваться прекрасным видом.

В полдень Амбруаз Беллек пригласил его на обед в ресторан «Vaudeville». Он заказал столик возле входа, поскольку любил наблюдать за посетителями, угадывать их настроение и мысли. Нужно сказать, что этот ресторан в течение долгих лет был «столовой» биржевых маклеров, и владелец «Bellec Investissement» сохранил привычку всматриваться в лица завсегдатаев, словно по одному только выражению их лица он мог догадаться, нужно продавать или покупать.

— Ваш столик готов, — сказал официант, подмигнув Беллеку, что свидетельствовало об их давнем знакомстве.

Беллек настоял, чтобы его новый протеже сел в кресло. Сам он выбрал твердый стул — не из-за привычки к строгости, а, скорее, из-за удобства. Сидя в кресле, можно было прекрасно видеть двери, которые постоянно открывались, впуская проголодавшихся финансистов. Белле к никогда не лишал себя этого зрелища, несмотря на то что в нынешнюю эпоху интернета и виртуального рынка биржа казалась уже чем-то устаревшим. Тем не менее Беллек был исключительным инвестором, и он, словно ищейка, продолжал принюхиваться ко всему, регулярно посещая «Vaudeville». Именно после обедов здесь, услышав какие-то обрывки фраз, доверительный шепот и даже характерное молчание, он чувствовал необходимость или срочно избавиться от своих вложений в «Vivendi» (это было перед провалом Жан-Мари Месье), или не прислушиваться к заманчивым предложениям «France Telecom» во время частичной приватизации. Одним словом, у Белле ка был нюх охотничьей собаки, и обеды в «Vaudeville» были для него отличной тренировкой.

Беллек заказал газированную воду и свежую дыню с пармской ветчиной. Затем, пригласив Грегуара последовать его примеру, начал беседу.

— Вы слишком молоды, чтобы помнить это. Здесь, я говорю о бирже, я видел всех агентов по продажам, маклеров, брокеров, игроков — весь этот бомонд, стоя аплодирующий советскому министру финансов.

— Кто это был? — спросил Грегуар.

— Это был Петр Береговой.

Они немного помолчали.

— По правде говоря, левые перестроились на рыночную экономику быстрее, чем святой Павел признал Бога на дороге в Дамаск! — воскликнул Беллек, чтобы прервать тишину.

— Я не очень хорошо знаю этот период, в 1981-м мне было всего одиннадцать лет.

— Ваша молодость — это ваша сила и, конечно же, ваша беззаботность, — бросил Беллек. — В 1954-м мне было десять; в школе нас заставляли выпивать стакан молока, чтобы укрепить кости, а заодно увеличить его потребление. Это была идея Мендеса-Франса.

— Вы серьезно?

— Если речь идет не о финансах, я никогда не бываю серьезным, Батай. Запомните это.

Молодой человек широко улыбнулся. Они заказали по антрекоту с зелеными овощами. Беллек, как обычно, заказал горшочек с горчицей и перечницу, затем принялся рисовать своему новому работнику картину его предстоящих завоеваний.

— Посмотрите на этот стол, мой дорогой. Превосходного качества сочное саперское мясо, ничего не скажешь! Зеленая фасоль с юго-запада, более мясистая, чем кенийская. Мы с вами принадлежим к привилегированному обществу в этой стране. Не открою вам нового, если сообщу, что нас подстерегает монотонность, стандартная еда. Это овощи, похожие на воду, фрукты без аромата, сыры, которые, согласно брюссельским предписаниям, настолько напичканы асептиками, что лучше есть гипс, к тому же это дешевле…

— Вы преувеличиваете! — прервал его Грегуар.

— Нет, я аргументирую.

Беллек схватил горчицу и перец.

— Если бы я заказал реппе alia rabiata ^{1}, я показал бы вам настоящий соус. Потому что будущее за этим. Потому что у основного блюда больше нет ни запаха, ни вкуса, ни цвета. А значит, ему нужно их придать. Вот почему уже десять лет предприятия, предлагающие различные приправы* являются настоящими звездами рынка. Их прибыли огромны, а образ естественности создает им безупречную репутацию. Вы меня понимаете?

— Понимаю, — произнес Грег, обмакивая кусочек нежнейшего мяса в горчицу, которую он положил на краешек своей тарелки.

— Отлично, я вижу, у вас хороший вкус, — довольно сообщил Беллек, в свою очередь проделав то же самое. — Сложность, или, поскольку я не люблю говорить о сложностях, игра, которая стоит свеч, заключается в том, чтобы обнаружить компании, которые пока еще сами не раскрыли свой потенциал. Это как с красивой девушкой, Грег. Когда она знает, что хороша, то всегда обходится вам очень дорого. Поверьте, я знаю, что говорю.

Грегуар ничего не ответил, предоставив своему новому патрону возможность и дальше рассуждать о состоянии агропромышленного рынка Европы.

— Не нужно покупать вслепую под предлогом низкой цены. Здесь нужно иметь тонкий нюх. Некоторые предприятия стоят дешево, потому что действительно ничего из себя не представляют. Вы найдете уйму таких заводов в Польше и Румынии; их можно приобрести за гроши. Но это потому, что они и не стоят больше. На бумаге все кажется многообещающим. Вы едете на место и понимаете, что никакой модернизации там не было еще со времен коммунизма, что рабочие ушли с предприятия, прихватив с собой часть инструментов. Здесь надо быть начеку.

— Вы уже нашли что-нибудь подходящее?

— Найти их — это самое простое. Сейчас у меня нет на это времени, и анализом фирм, уже вышедших на биржу, занимаются специальные организации. Те же, кто держится в стороне от финансового рынка, остаются неизвестными. И именно они меня интересуют.

Подошел официант с сырной тарелкой. Беллек выбрал самые вкусные сорта: мюнстерский, рокфор и пятилетний комте, — наполнил бокалы легким вином и посоветовал Грегуару заказать фирменный десерт — крем-брюле с мадагаскарской ванилью. Затем он начал излагать молодому финансисту свою стратегию.

— Я раскрою вам план сражения, который будет называться «Батай»*^{2} — воскликнул он, довольный своим остроумием.

Грегуар расслабился. Он прекрасно чувствовал себя в Париже, в этой атмосфере авантюризма и новизны. Грегуар все начинал с нуля. Он был в предвкушении большой игры и приготовился внимательно слушать Беллека.

— Итак, мой друг, секрет в семьях.

— В семьях?

— Абсолютно верно. Возьмите виноградники Бордо и Бургундии. После войны они были обычными, тем не менее классифицировались как производители первоклассного вина. Хозяева обновили сорта винограда и модернизировали способы производства вина. Они практиковали сбор незрелого винограда, чтобы оставить только самые лучшие грозди. Добавьте к этому отличную рекламную кампанию — и французское вино завоевало грандиозный успех. Вы следите за моей мыслью?

— Да, — кивнул Грегуар.

— Хорошо, что же происходит дальше? Вина Бордо и Бургундии стали объектами неслыханной ценности, которые превзошли ожидания даже своих владельцев, в конце семидесятых оказавшихся в кризисе с состоянием слишком огромным и дорогим для их наследников. Таким дорогим, что их дети не смогли выкупить семейную собственность — столь велик был налог на наследство.

— Это несправедливо по отношению к людям, которым пришлось пережить столько трудностей, — заметил Грегуар.

— Я не заставлял вас это говорить. И вот таким образом всякие недоумки смогли завладеть делами.

— Институционные инвесторы?

— Именно. Банки и страховые компании получили огромную выводу, спеша на помощь семьям, раздавленным налогами. Сценарий всегда был одним и тем же: они выкупали свою собственность дороже в два или три раза, оставляли на предприятии основателя, чтобы сохранить видимость семейного дела, и винодельца для продолжения производства отличного вина. Съездите в Икем и спросите у этого бедного графа Люр Салюс, что он думает о покупке его драгоценностей миллионером Арно…

— Могу себе представить, — сказал Грегуар. — Но что же можно предпринять?

— Сейчас расскажу. Именно на этой стадии мы можем вмешаться. Я говорил вам о виноделии, но то же самое можно сказать обо всех остальных сельскохозяйственных предприятиях, расцвет которых прошел. Можно говорить о семейном деле по производству фуа-гра на юго-западе, по копчению лосося в Бретани — у меня впечатляющий список предприятий, которым незачем завидовать ювелирам с Вандомской площади. Франция — страна традиционного вкуса, и, нравится это продавцам аэробусов и микропроцессоров или нет, самые высокие доходы мы получаем от вина и зерна. Американцы и японцы это поняли раньше, приобретая даже маленькие предприятия, которые, на их взгляд, являются перспективными или уже находятся в расцвете, но нуждаются в инвестициях.

— Итак, семьи… — произнес Грегуар, чтобы вернуть Беллека к его плану сражения.

— Да, семьи. Французская сеть предприятий изучена досконально, и здесь сложно обнаружить что-то новое. Знаете ли вы, что мы подписались на все региональные газеты, чтобы найти маленькие перспективные хозяйства, об успехах которых сигнализирует пресса? Как только неизвестная ферма из департамента Юра или Перигор заключает сделку с иностранной компанией, наши антенны уже улавливают нужную информацию. Кто знает, может, это начало успешного бизнеса? Но отныне искать эти редкие жемчужины надо у наших соседей.

— Чтобы их купить? — спросил заинтригованный Грегуар.

— Вовсе нет! Проблема не в том, чтобы их купить, а в том, чтобы вывести на рынок. Убедить их открыть свой капитал акционерам. Вот наша цель. Оценить их состояние, предвидеть прибыли, помочь организовать акционерные общества, которые их увековечат. Например, создать надежный семейный союз, который позволит основателям и их детям сохранить контрольный пакет акций, а остальное отдать акционерам, не представляющим опасности по захвату контроля.

— В этом случае преемственность не нарушится?

— Нет, так как наследники сохраняют контрольный пакет акций у себя. Если же они начнут делить его на части, то акции могут попасть в руки враждебно настроенных государственных структур.

— А если некоторые члены семьи продадутся тем, кто предложит хорошую цену, и разорвут семейный союз?

Беллек вздохнул.

— К сожалению, так уже происходит. Каким бы ни было принятое решение, риск всегда существует. Но в этом случае семье предоставлено самой стирать свое грязное белье. Признайте, тем не менее, что данная схема защищает приобретенный капитал и сохраняет шансы на его рост в будущем. Именно в этом заключается основное преимущество. Гарантировать тому, кто создал собственное дело, что близкие смогут продолжить его, — это очень важно. Но что принимается в расчет, так это преемственность. И чтобы продлить жизнь предприятия, необходимо искать и развиваться, открывать новые рынки, запускать новые продукты, делать новые приобретения. Таково правило современного капитализма для любых компаний — пройти путь от стандартных до феноменальных размеров. То есть расти, чтобы не погибнуть.

Грегуар Батай ловил каждое слово своего нового наставника. Он подумал, что Беллек был бы просто несчастьем для студентов, если бы преподавал прикладную экономику в университете. Если бы молодому финансисту самому не хватало знаний и увлеченности делом, речь Амбруаза Беллека подействовала бы на него как электрический заряд.

Они еще были в кафе, когда президент «Bellec Investissement» раскрыл свои истинные намерения.

— Вступление всех этих восточных стран в Европу сравнимо с созданием нового мира. Нам кажется, что он нам знаком, но на самом деле это не так. Есть страна, которая благодаря своему географическому положению находится в постоянном контакте с этой зоной. Я говорю об Италии. Там привыкли вкусно есть и много болтать. Это отличный наблюдательный пост, позволяющий узнать, что говорят о новых европейских странах. Еда объединяет людей. Нужно провести там несколько дней и прозондировать почву на предмет того, что итальянцы собираются делать со своими восточными соседями. Вы можете отправиться в ближайшее время?

Грегуар задумался. Ему хотелось провести некоторое время во Франции, пообщаться с семьей. Но отказать

1>еллеку без видимых причин он не мог, поэтому сразу принял предложение.

— Мне нужно лишь сорок восемь часов, чтобы уладить кое-какие дела. Вы можете уже заказывать мне билет.

— Превосходно, — произнес Беллек, широко улыбаясь.

— Куда именно нужно ехать в Италии?

Шеф пристально посмотрел на него и ответил вопросом на вопрос:

— Дорогой Грегуар, вы любите оперу?

— Оперу? — недоумевая, переспросил молодой человек.

— Да. Вы едете в Милан, и я хотел бы, чтобы вы все разузнали об одном семейном предприятии в деревне Бертоццо.

— Какое отношение это имеет к опере?

— Предприятие называется «Verdi».

11

Шел дождь, и крестьяне Креза смотрели этим утром на воду, падающую с неба, как на благословение. За долгие недели жары поля настолько высохли, что этот дождь был настоящим облегчением — и для растений, и для людей, и для земли, и для животных.

Грегуар прилетел накануне и сразу же попал в атмосферу лихорадочного оживления. Отец встретил его в аэропорту так же, как и всегда, проронив единственное «здравствуй». Но, оказавшись в машине, он сразу же принялся возбужденно рассказывать о предстоящем на следующий день событии. Готовилась акция протеста против снижения цен на молоко, о котором объявили местные власти. Операция обещала пройти с размахом, в ней должны были принять участие производители со всего департамента.

— Завтра мы им покажем, — негодовал старый крестьянин, размахивая в воздухе своим кулаком. — Десять евро за тонну? Они хотят нашей смерти! И это в тот момент, когда мы начали модернизацию, когда у нас такие займы!

Грегуар редко видел своего отца в таком взволнованном состоянии. Последний раз это было, когда ему исполнилось четырнадцать. Какие-то сумасшедшие на джипе въехали в стадо на поле, убив четырех коров.

Отец и сыновья надели сапоги и отправились на ферму.

Люсьен Батай запустил насос и залил в цистерну триста литров молока.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Грегуар.

— Красивую белую реку, — ответил Люсьен, контролируя уровень наполнения.

— Вы собираетесь вылить это на дорогу?

— Не на дорогу, а во двор «Lactagri».

Лицо Грегуара исказила гримаса, которая ни от кого не ускользнула.

— Тебя это шокирует? — спросил отец.

— Да. Я уверен, что некоторые люди были бы счастливы воспользоваться этим молоком.

— Несомненно, — ответил Люсьен. — Не думай, что мы стремимся разбазаривать свой товар. Но сегодня нуж-но нечто шокирующее. Будет региональное телевидение и, может быть, даже национальное.

— И сколько молока вы потратите?

Его отец и братья переглянулись. Было ясно, что финансисту еще многое предстояло узнать об особенностях профессии.

— Всего будет около тридцати производителей. Самые крупные, и мы в их числе, пожертвовали триста литров. Другие — около ста литров, — сообщил Люсьен. — Можно предположить, что на земле окажется пять — шесть тысяч литров.

— Нужно, чтобы они поняли, что нельзя заставить нас производить больше в драконовских условиях и одновременно лишать нас куска хлеба, — поддержал отец.

— Я понимаю, — произнес Грегуар, кивнув. — Я просто задаю себе вопрос, не была бы эта акция более зрелищной и продуктивной, если бы молоко раздали бесплатно, а не вылили его во дворе молокозавода.

Ответом на это предложение было молчание.

— Это война, — произнес наконец отец. — Нужно, чтобы ты хорошо усвоил: это война, а на войне кому-то приходится умирать. У нас, семьи Батай, нет никакого желания умирать.

Закончив наполнять цистерну, Люсьен и его отец забрались в трактор, а двое других братьев поехали за ними в фургоне. Маленькая процессия отправилась в дорогу. Дождь уже прекратился. Появилось солнце, и от полей поднимался теплый пар. Грегуар полной грудью вдыхал этот воздух, который неожиданно принес ему воспоминания о том, как он, будучи ребенком, рано утром бежал за комбайном, собирая колосья.

Не задумываясь почему, Грегуар вдруг почувствовал приступ детского веселья. Еще два дня назад Амбруаз Беллек рисовал перед ним странный и чарующий мир агропромышленности, с его сложностями, скрытой борьбой, поражениями и нововведениями. И вот сейчас, одетый как крестьянин, Грегуар собирался принять участие в практическом занятии, которое проводила его семья, направляясь к самому большому молочному заводу департамента, чтобы заставить его управляющих выслушать свои доводы.

Выехав на шоссе, Батаи попали в пробку. Вереница машин тянулась за тракторами, которые, казалось, буквально приклеились к дороге. Грегуар предоставил Дану вести фургон и включил радио, чтобы послушать, что говорят обо всей этой истории. Однако на волнах национального радио ничего не обсуждалось. И только радио Креза предупреждало автомобилистов об образовавшейся пробке.

Трактор отца Грегуара присоединился к тракторам остальных разгневанных производителей молока. Были подготовлены большие плакаты с надписями, направленными против силового удара Брюсселя и разоблачающими слабость правительства, объявившего о снижении цен без согласования с производителями. Атмосфера была достаточно мирной, но Грегуар понимал, что одно неосторожное высказывание или движение может привести фермеров в ярость и повлечь за собой неконтролируемые последствия.

Несколько представителей профсоюза департамента Крез присоединились к группе с листовками и громкоговорителями. В назначенное время процессия двинулась в путь.

И снова Грегуар ощутил очарование этой местности, ее гармонию по сравнению с босеронской невыразительно стью или монотонностью кукурузных полей юго-запада. Эта земля дышала радостью и разнообразием. Естественно, такое сочетание было хрупким и недолговечным. Над светлыми полями нависла мрачная тень угрозы.

Процессии понадобилось полчаса, чтобы добраться до площади перед зеркальным зданием «Lactagri». Охранники, накануне предупрежденные о предстоящей демонстрации, сгрудились возле главного входа.

— Глядя на их физиономии, можно подумать, что они пьют только молоко, — пошутил Люсьен.

Его отец молчал, глядя на то, что происходило на площади. Сидя в машине, Грегуар ощущал беспокойство. Он никогда не любил демонстрации и забастовки, поэтому, заметив два фургона полицейских, прибывших на помощь охранникам, почувствовал себя не очень хорошо.

Тракторы выстраивались на площади, в то время как служба охраны порядка занимала позиции по обеим сторонам здания завода. В течение нескольких минут противники наблюдали друг за другом. Рокот двигателей тракторов заглушал крики, которые раздавались то тут то там. Но вдруг все перекрыл шум фонтана, фонтана из молока, который обрушился на людей в форме.

Каждый раз, когда очередной производитель приводил в действие свой насос, направляя его на охранников порядка, раздавались взрывы смеха и крики. В фильме подобная сцена смотрелась бы забавно и даже смешно, особенно когда полицейские, не предвидя использования такого необычного оружия, в один миг промокли до нитки. Но эффект неожиданности быстро прошел, и полицейские, выставив перед собой щиты и размахивая дубинками, стали надвигаться на манифестантов.

Это была короткая, но жестокая атака. Но фермеры не желали сдаваться.

— Нас хотят раздавить! — проорал один крестьянин, бросаясь на вооруженного полицейского.

Потасовка быстро переросла в общую драку, и молочная река чуть было не превратилась в кровавую, после того как удар дубинки сразил одного из манифестантов, проломив ему череп.

Увидев этого человека на земле, участники сражения ошарашенно переглянулись, как будто внезапно очнулись от дурного сна. Вызвали «скорую». Раненый терял много крови, и, когда на поле сражения прибыла машина «скорой помощи», он был уже в коме.

Во время инцидента Грегуар пытался сдерживать своих братьев и отца, которые были одними из первых, кто подлил масла, или, скорее, молока, в огонь. Это происшествие продемонстрировало, насколько велико отчаяние фермеров, которые больше не могли подчиняться решениям, принимаемым огромным молочным заводом, который к тому же принадлежал большой промышленной группе с нидерландским капиталом и был представлен на французской территории в качестве филиала.

В реальности «Lactagri» запустил классический процесс делокализации, предпочитая закупать молоко большими партиями у фермеров из стран, недавно вошедших в Европу. Их цены были очень низкими, поэтому, несмотря на низкое качество молока, содержащего гораздо меньше витаминов, интернациональная фирма сотрудничала с ними, стряпая «европейское молоко» из смесей.

Как только увезли раненого, на площади появился кортеж представительских машин. Прокатился гул: «Префект». И в самом деле, невысокий упитанный мужчина вышел из голубого «Рено-Шафран» с важным и серьезным видом человека, которого не беспокоят по пустякам.

Главная дверь «Lactagri» была открыта, и префект вошел в здание в сопровождении молодого секретаря. Спустя десять минут секретарь подошел к группе манифестантов и осведомился, не желают ли они выставить двоих делегатов для переговоров с префектом. Фермеры выдвинули Люсьена Батая, а тот, естественно, выбрал Грегуара.

— Мой брат — финансовый гений, — сказал Люсьен. — Он может быть нам полезен.

Манифестанты согласились отправить братьев за стол переговоров. Грегуар попробовал воспротивиться, сказав, что не разбирается в подобных делах. Но было уже поздно. Брат решительно и крепко схватил его за руку и прошептал:

— Когда дело касалось цифр, ты всегда был сильнее остальных.

Грегуар заметил, что его брат покраснел, словно мальчик, который сейчас будет отчитываться перед взрослыми. Ведь в действительности Люсьен оставался скромным крестьянином-недоучкой с целой кучей комплексов. С Грегуаром он чувствовал себя увереннее — ведь тот знал все правила этих «белых воротничков», никогда не пачкающих свои руки.

В кабинете директора завода «Lactagri» находились сам директор и его шеф, специально прибывший из Амстердама. Префект, расположившийся в кресле, поднялся, чтобы поприветствовать братьев Батай. Коротко представившись, стороны начали переговоры. Секретарь подала всем кофе. Грегуар нашел его слишком сладким.

Первым заговорил управляющий «Lactagri» — мужчина с седыми, коротко стриженными волосами. Петер Малигорн был франко-голландцем и говорил на языке Мольера так же хорошо, как и на языке Оранжевого королевства, однако иногда вставлял в свою речь английские слова, обнаруживая тем самым свою истинную натуру. С тех пор как в конце 2000 года Малигорн принял управление «Lactagri», он руководил по американской схеме, отсекая мертвые отрасли, отменяя нерентабельные статьи бюджетирования, сокращая социальный пакет и стараясь пресечь деятельность профсоюзных организаций, все еще довольно активную в этом регионе.

Наверняка ни Люсьен, ни префект не привыкли слышать такие термины, как «денежный поток» и «отношение цены к доходу». Если бы Люсьен пришел сюда с кем-нибудь другим, то из всех этих объяснений он вынес бы только то, что производители молока должны быть счастливы от того, что такая фирма, как «Lactagri», вообще сотрудничает с ними. Послушать его, так это была акция милосердия и филантропии, а не экономическая дискриминация.

Но Грегуар решил прервать его, чтобы оспорить некоторые финансовые доводы, которые показались ему слишком общими и рассчитанными исключительно на дилетантов. Петер Малигорн во все глаза смотрел на этого странного крестьянина — Грег был одет в голубой комбинезон, клетчатую рубашку и резиновые сапоги, — с невообразимой легкостью оперирующего самыми тонкими понятиями микроэкономики.

— Вы утверждаете, что потребление молочных продуктов сократилось и что для того, чтобы вернуть потребителя, нужно снизить цены, — начал Грегуар. — Так?

— Да, — подтвердил Петер Малигорн.

— Мне кажется, — произнес Грегуар, — что ваши утверждения ошибочны. Спрос чувствителен к изменениям цены, только если речь идет не о продукте первой необходимости. Вы мне скажете, что повышение стоимости процессоров, ведущее к подорожанию компьютеров, вызовет падение уровня продаж, и я, бесспорно, соглашусь. Но молоко — это продукт ежедневного спроса. И если спрос снижается, это происходит не из-за цены, которую нужно сейчас снизить, заставляя производителей задыхаться, а из-за качества. Нужно предложить продукт, который будет богат полезными витаминами и микроэлементами. И такого витаминизированного качественного молока в новых странах Европы, с которыми вы сейчас тесно сотрудничаете, нет. Оно есть именно здесь, в регионе, где сильны традиции, где животных не пичкают ни гормонами, ни антибиотиками.

Петер Малигорн не верил своим ушам. Префект выглядел очень заинтересованным, даже попросил кое-что уточнить. Что касается Люсьена, то он смотрел на младшего брата, экономическая эрудиция которого только что сотворила чудо, с гордостью и благодарностью.

Дискуссия продлилась еще немного, но было очевидно, что представитель «Lactagri» не ожидал столкнуться с таким знатоком. Так же как и директор завода, который выдвинул в защиту своих требований несколько неуверенных аргументов, касающихся неорганизованности производителей, задержек поставок и большой рассредоточенности ферм.

— Если бы не исчезло столько ферм, вы не жаловались бы на их удаленность друг от друга, — ответил Люсьен, которого вдохновило начало встречи. — Каждый раз, когда цена молока падает на пять или десять евроцентов, на самых слабых фермах можно ставить крест.

Повисла тишина. Префект принял сочувствующий вид. Заметив это, патроны «Lactagri» с негодованием посмотрели на него.

— Хорошо, — заговорил Петер Малигорн, переглянувшись со своим директором. — Я предлагаю заморозить наше решение снизить цены до конца года. Мы посмотрим, как поведут себя наши продукты на рынке, а затем, возможно, пересмотрим свою политику. Но не рассчитывайте, что мы возместим вам стоимость того молока, которое сегодня вы разлили на площади.

— Может быть, мы возьмем на себя эти расходы? — предложил префект, уверенный, что поступает правильно, тем самым получив новую порцию уничтожающих взглядов.

— Очень хорошо, — произнес Люсьен, потирая руки. — Мы сообщим эту отличную новость остальным.

Они уже собирались встать, но Грегуар даже не сдвинулся с места.

— Господа, я ценю ваше умение договариваться, но чего стоит соглашение, если оно официально не оформлено и не подписано?

— Вы нотариус? — с иронией спросил Петер Малигорн.

— Нет, я прагматик, — парировал Грегуар. — Данное слово стоит столько, сколько и человек, давший его.

— Вы намекаете на то, что… — с возмущением начал управляющий.

— Я абсолютно ни на что не намекаю. Я просто говорю, что настоящее соглашение должно накладывать обязанности на обе стороны. Наданный момент вы не несете никаких обязательств.

Префект ограничился кивком, но он об этом даже и не подумал. Директор завода позвал секретаря и попросил ее напечатать текст. Петер Малигорн продиктовал с десяток предложений. Казалось, его оскорбляет то, что он письменно должен признать замораживание цен, однако на него неотрывно смотрели несколько пар глаз, но главное — это глаза Грегуара, блестевшие как никогда.

Текст, который послужит потом основой статьи для прессы, был напечатан на фирменном бланке «Lactagri». Каждый мог читать и перечитывать его в свое удовольствие.

Эту победу семья Батай достойно отпраздновала на своей ферме. Открыв несколько бутылок хорошего старого вина, они делились трудностями жизни на земле и вспоминали предков, которые перевернулись бы в своих могилах, узнав, что сейчас происходит в мире.

В региональных новостях состоявшейся акции был посвящен целый сюжет. Показали длинную вереницу тракторов на дороге, а потом и на площади перед заводом «Lactagri». Репортеры сняли охранников и вооруженных жандармов, безжизненное тело фермера, появление которого на экране сопровождалось возмущенными криками. Были показаны все важные моменты: как прибыл префект, как Люсьен и Грегуар отправились на переговоры, как они давали интервью, покидая завод с соглашением в кармане. Эти последние кадры были встречены восторженными криками.

Только отец Батай задумчиво сидел в своем углу. Конечно, он гордился своими сыновьями, особенно Грегуаром, присутствие которого напоминало возвращение блудного сына. Но он не сомневался, что эти капиталисты найдут другой способ перекрыть кислород фермерам. И сегодняшняя победа, может быть, принесет еще много неприятностей и разочарований в будущем, тем более учитывая унижение Петера Малигорна.

У старого фермера был еще один повод для беспокойства. По секрету Грегуар рассказал ему, что едет в Италию довольно надолго, чтобы заняться изучением потенциала одной большой семейной агропромышленной группы.

— Она интересует тебя больше, чем мы? — не удержался от вопроса отец.

— Нет, папа, — ответил Грег. — Но это моя работа.

И отец семейства Батай почувствовал тревогу за сына, с которым ему вновь предстоит расстаться.

12

На следующее утро аэропорт Герэ утонул в непроглядном тумане, о котором во вчерашнем прогнозе погоды не было сказано ни слова.

Отец отвез Грегуара очень рано, потому что у старого крестьянина были срочные дела. И как только машина отца скрылась из виду, объявили о переносе парижского рейса.

Грегуар подошел к справочной и осведомился у девушки, на какое время перенесли восьмичасовой рейс.

— Это зависит от него, — сказала она, указывая на небо или, скорее, на туман, который, казалось, навечно поселился над взлетными полосами маленького аэропорта.

Грегуар решил позвонить на ферму, чтобы за ним приехали. Но потом передумал. Его вылет в Милан был уже назначен из Руасси, поэтому он предпочел остаться на месте, чтобы не пропустить свой рейс, когда туман наконец рассеется.

Он подошел к газетному киоску и купил газеты, в том числе и местную «La Montagne». Каково же было его удивление, когда на ее первой полосе он обнаружил свое фото, сделанное в тот момент, когда они с Люсьеном выходили из здания «Lactagri»! После вчерашнего эпизода в местных новостях он мог стать звездой Креза, как, например, актриса Натали Бэй, которая поселилась именно в этой провинции.

В статье о Грегуаре говорилось очень расплывчато, но именно ему ставилось в заслугу то, что дирекция молочного завода пошла на уступки фермерам.

Молодой человек был полностью поглощен чтением. Но вдруг он услышал:

— Бесполезно прятаться, я тебя узнала!

Он вздрогнул и опустил газету. Перед ним стояла очаровательная девушка и смотрела прямо в глаза.

— Вот это да! — воскликнул Грегуар. — Лала!

— Зови меня Летисия, — поправила его тридцатилетняя красавица, которая еще больше похорошела за все те годы, что они были вдали друг от друга.

— Лала, — повторил Грегуар, словно не услышав, что ему сказала бывшая возлюбленная, или услышав, но желая произносить имя, которое сразу же переносило его в детство и юность, в первые чувственные открытия. — Но что ты здесь делаешь?

— И ты спрашиваешь меня об этом? Это я должна спросить, что ты здесь делаешь? Ведь я у себя дома, а ты уехал от нас очень давно, — произнесла она со смехом.

— Ты шикарно выглядишь, — заметил Грегуар, обратив внимание на ее темно-синий костюм, который ей очень шел и по элегантности ничуть не уступал костюмам парижанок.

— Не издевайся, — сказала Летисия. — Это рабочая форма. Дома я ношу джинсы и старую майку.

Когда она произнесла эти слова, Грегуар на мгновение представил ее тело, но не то, которое скрывалось под костюмом сейчас, а другое, то, которое он узнал десять лет назад, когда молодая девушка в первый и единственный раз впустила его в свою комнату.

Перед ним стояла действительно красивая женщина, давно избавившаяся от невинности и пугливости. «Наверняка у нее было много мужчин», — подумал Грегуар, и эта мысль ему не понравилась, хотя в свое время он не предпринял ничего, чтобы остаться с ней.

— Давай выпьем кофе, — предложил молодой человек.

— С удовольствием. Я жду советника по инвестициям, который должен прилететь из Парижа. Но его самолет опаздывает. И ты еще пока не полетишь…

Грегуар вздохнул. Это уже не имело значения. Задержка рейса показалась ему счастливым случаем. Иначе он не встретил бы Летисию, а ведь он и подумать не мог, что эта девушка все еще занимает место в его сердце.

Они устроились за круглым столиком, в стороне от прохода, в маленьком кафе аэропорта, где путешественники молча пили из своих чашек, ожидая, когда наконец рассеется серая пелена.

— Ты приехал повидаться с семьей? — спросила Летисия.

— Да, я стараюсь почаще приезжать к отцу.

— Уверена, он очень этому рад.

— Не знаю. Ведь старик никогда не показывает своих чувств. Расскажи лучше о себе. Ты упомянула о советнике но инвестициям. Ты, как и я, занимаешься финансами?

Молодая женщина почувствовала, что краснеет, взволнованная интересом к ней Грегуара.

— Не насмехайся, — сказала она, пожав плечами.

— Я вовсе не насмехаюсь!

— Это даже сравнивать нельзя! Я всего лишь работаю в скромном агентстве Аграрно-кредитного банка в Герэ, поэтому говорить о финансах…

— Ты себя недооцениваешь! Я знаю это агентство; оно далеко не скромное. Говорят, что у него отличные перспективы.

— Да, но это было сразу после приватизации Аграрно-кредитного банка, когда определенная Парижем стратегия состояла в том, чтобы уделять внимание только крупным фермерам. Наши боссы воображали, что смогут конкурировать с Национальным банком или банком Лиона. Но пришлось вернуться в реальность. Мы стоим на земле, нужно там и оставаться. Так, без сомнения, будет лучше.

— И чем ты там занимаешься?

— Я помощник директора по займам на сельскохозяйственное развитие.

Они какое-то время помолчали, глядя на свой кофе и словно о чем-то задумавшись.

— Но тогда… — тихо произнес Грегуар.

— Что тогда?

— Они обратились к тебе, чтобы организовать свою суперсовременную ферму?

Летисия тянула с ответом. Грегуар все еще нравился ей, поэтому она не хотела его расстраивать.

— Да, тебя они не хотели беспокоить. Люсьен сказал однажды, что они предпочли посоветоваться со мной, поскольку доверяют мне и…

— А мне нет, так? — перебил Грегуар.

— Нет, я совсем не это хотела сказать. Позволь мне закончить. Они сказали только, что раз я здесь, то смогу контролировать их счета, следить за кредитом, за всеми этими далекими от них вещами.

— Я вижу, — спокойно произнес Грегуар. — Они правильно сделали.

— Надеюсь, они выкрутятся, несмотря на эту затею со снижением цен на молоко, — продолжила Летисия. — Я посоветовала им хороший кредит с отсрочками, временными приостановками платежей в случае внезапного снижения доходов фермы. Им не стоит волноваться.

— Это хорошо, — задумчиво произнес Грегуар.

Он смотрел на Летисию, и тысячи мыслей проносились у него в голове, воспоминания, вопросы. Замужем ли она, есть ли у нее мужчина? Да, безусловно, она ведь очень привлекательная женщина, уверенная и в то же время очень женственная, несмотря на свой строгий костюм, украшенный брошкой-бабочкой, приколотой к лацкану пиджака. Летисия носила замысловатые кольца на каждой руке, но ни одно из них не являлось свидетельством брака.

— Ты замужем? — напрямую спросил Грегуар.

На лице Летисии появилась грустная улыбка, которая может говорить либо «да, увы», либо «нет, увы»…

— Нет, — ответила она, убирая прядь волос, упавшую на лицо. — Три года назад я рассталась с одним типом, который обещал увезти меня далеко-далеко и сделать из меня королеву. Он был таким милым, немного сумасшедшим, очень красивым. Он занимался двигателями самолетов и путешествовал по всему миру…

— И почему ты не улетела с ним?

Девушка сначала опустила глаза, а потом в упор посмотрела на Грегуара.

— Я еще тогда говорила себе, что если мужчина должен меня увезти и сделать королевой, то это будешь ты.

Грегуар хотел положить свою руку на руку Летисии, но она убрала ее.

— Назад не вернешься, — сказала она почти жестко. — Тебя не волновало, что происходило со мной все эти годы. Сейчас я уже выросла, и даже если ты предложишь мне звезду на небе, я останусь здесь.

— Но ты живешь одна?.. — настаивал Грегуар.

— Ты все так же бестактен, когда речь идет о любви, — бросила Летисия. — Если хочешь знать, я уже два года встречаюсь с директором агентства «Credit agricole». Эта связь не принесла мне ничего, кроме зависти и оскорблений некоторых коллег. Он женат и никогда не бросит ни свою жену, ни дом с бассейном. Но после всего, что было, меня это вполне устраивает. Мы встречаемся иногда по вечерам, когда он выдумывает что-то, чтобы не возвращаться раньше полуночи. Он никогда не остается ночевать у меня.

— А его жена в курсе?

— С теми анонимными письмами, которые она получила, эта женщина должна быть совсем глупой, чтобы ничего не понимать. А я знаю, что она совсем не глупа. Это в некотором роде негласный договор. Сделка.

Грегуар был потрясен этой исповедью, произнесенной посреди шумного аэропорта. Голос в громкоговорителе объявил о прибытии самолета из Парижа. Голубое небо уже проглядывало сквозь серый туман, а значит, Грегу предстояло скоро покинуть Герэ.

— А ты? — спросила Летисия. — Ты был так далеко! Азия, Лондон…

— Да. Я только что устроился на работу в инвестиционную организацию в Париже, которая ориентирована на Европу. Агробизнес и все такое…

— Вот как! Тогда ты был прав, сказав, что мы занимаемся почти одной и той же работой! — расхохоталась она.

— Я уверен, что ты сможешь дать мне пару консультаций в этой области.

— Я буду учить Грегуара Батая?! Если честно, я удивлена. Но могу определенно сказать, что мы живем в конце эпохи.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Понимаешь, эта сельскохозяйственная цивилизация, к которой принадлежим мы оба, вступила в процесс необратимыхизменений. Мы входим в новую эру, где выживают самые сильные, те, кто не противится прогрессу во имя каких-то устаревших ценностей.

— Та-ак.

— Твой отец и братья поставили на будущее. Коровы, за которыми ухаживают роботы. Новые материалы и сырье. Они сделали большой рывок вперед. Но это просто ничто по сравнению с будущими переменами.

— Например?

— Наш регион еще противится, но массовое использование достижений биогенетики полностью изменит отношение потребителей к продуктам. Научные лаборатории вложили огромные суммы в эти исследования, и теперь они с нетерпением ожидают результатов. Если мы оставим дверь открытой генетически модифицированным организмам, то отдадим производителей зерна, рапса, кукурузы или сои крупнейшим мировым фирмам.

— Ты не преувеличиваешь? — спросил Грегуар, удивленный этой обеспокоенной речью.

— Не думаю. Знаешь ли ты, почему столько туристов каждый год посещают наш регион?

— Нет, почему?

— Чтобы посмотреть на природу, которая здесь еще осталась в нетронутом состоянии. Они видят хорошо возделанные поля, животных на пастбищах, фруктовые деревья и живые изгороди, разделяющие участки, и находят здесь еще настоящую природу, такую, какой она была много лет назад. И не только французы приезжают к нам. Едут американцы, голландцы и даже русские.

— Русские? — удивился Грегуар. — Русские в Крезе?

— Да. У них в стране такие лаборатории, как «Mosampino», нашли способ тестировать свои открытия на природе, уклоняясь от европейских запретов. Мы боимся нсей этой генетической агрокультуры. А страны Востока, которые пережили коммунизм и Чернобыль, такими опытами не испугаешь.

— Это техника Троянского коня, — сказал молодой человек.

— Точно. Исследования, проводимые в Штатах, тестируются в России и странах бывшего СССР. Есть риск, что однажды эти новые фермеры обставят нас и вернутся на рынки сбыта с дешевыми генетически модифицированными продуктами. Сценарий прост: либо мы производим эти продукты на своей территории, либо рано или поздно нам придется конкурировать с теми, кто их производит. И, скорее всего, мы не сможем с ними справиться.

— А что можно сказать об этих продуктах с медицинской точки зрения?

— Ты, как и я, знаешь, что ученые защищают научный прогресс. И промышленники опираются на исследования — малоубедител ьные, правда, — что все это безвредно для здоровья.

Громкоговоритель прервал молодую женщину. Некто господин Бормо ждал ее у выхода.

— Черт! Я совсем забыла про советника. Мне пора идти. Пока!

— Я могу позвонить тебе? — Грегуар запаниковал.

Она оставила номер мобильного и рабочий телефон.

— С этим я не смогу от тебя скрыться, — прошептала она.

Задумчиво глядя вслед Летисии, Грегуар отметил, что она не взяла его координаты.

13

В то время как самолет Грегуара приближался к Милану, в Брюсселе, на улице Закона, на последнем этаже административного здания, в котором находился штаб Европейской комиссии, проходило важное собрание.

В течение часа делегаты Комитета по регулированию в области аграрной промышленности выслушивали доклад своего нидерландского коллеги на тему генетически модифицированных продуктов.

Уже не в первый раз Ханс Баал выступал адвокатом того, что он, опираясь на примеры, считал настоящим прогрессом. Но сегодня основное внимание было приковано к проблеме голода. Этот вопрос подняли в СМИ Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан вместе с президентами Бразилии и Франции.

В течение нескольких недель драмы в Судане и нашествие саранчи в Центральной Африке являлись самыми обсуждаемыми в мире вопросами. Они заставили вновь пристально посмотреть на проблему голода. На некоторое время умы всей планеты забыли об Иракском кризисе и жестоких терактах, чтобы посочувствовать миллионам людей, несчастье которых заключалось только в нехватке еды.

Утром были сделаны первые шаги в рамках программы борьбы с голодом. Речь шла о взимании налога с огромных прибылей, полученных в результате глобализации. С прибылей, которые, что бы там ни говорили о нестабильности роста, у богатейших людей планеты продолжали увеличиваться, в то время как состояние обездоленных ухудшалось с каждым днем.

На этот раз сильные мира сего собирались предпринять серьезные меры, особенно принимая во внимание го, что каждые четыре секунды на планете умирал ребенок, что практически три миллиарда людей жили менее чем на 700 долларов в год, что всего лишь несколько государств Северной Европы выделяли 0,7 процента своего национального богатства на развитие стран третьего мира, нужны были решительные действия.

Поэтому было решено поднять долю до 50 миллиардов долларов, посчитав ее разумной и практически ничтожной по сравнению с 8 тысячами миллиардов долларов объема международной торговли. Стратегическая линия была определена, осталось лишь разработать конкретные меры и оговорить условия.

Речь шла не о знаменитом налоге Тобина ^{3} на международные финансовые сделки, но принцип идеи был такой же — принцип Робин Туда, согласно которому богатых принуждают помогать бедным.

Список мер, оглашенный этим утром на заседании ООН в Нью-Йорке, несколько напоминал утопию. Однако немало наблюдателей из западных стран буквально аплодировали ему, задавая себе вопрос, какого черта не додумались до этого раньше. Итак, был поднят вопрос о мировой лотерее, выигрыши которой будут направлены на борьбу со СПИДом. Далее, этот планетарный налог коснется предприятий тяжелой промышленности, загрязняющих атмосферу и способствующих глобальному потеплению. Также предложили облагать налогом воздушные перевозки, в результате которых в атмосферу выбрасываются вредные вещества, международные процветающие фирмы и крупнейшие финансовые сделки. Одним из ключевых пунктов был налог на вооружение, составляющий около 5 миллиардов в год.

Все это более или менее можно было бы превратить в реальность, если бы Соединенные Штаты согласились принять правила игры — если весь этот план по спасению половины человечества можно сравнить с игрой.

В таком вот контексте сторонник биотехнологии Ханс Баал выступал перед своими коллегами на тему вечного вопроса Европы: разрешить ли на своей территории генетически модифицированные продукты?

Аргументируя свою речь, нидерландский эксперт использовал все свои познания в области риторики и диалектики, а также мастерство парадокса. Выросший в протестантской среде Амстердама, в семье банкиров и пасторов, Ханс Баал прагматически относился к реальности, основываясь на синтезе общих интересов. Важный момент: он любил деньги так, как некоторые любят алкоголь, то есть чрезмерно. Он был примером умеренности, поднимая бокал один раз в году за здоровье королей Оранжевого государства, но имел безграничную страсть к звенящим монетам и шелестящим купюрам, происхождение которых его не интересовало.

Доклад Ханса Баала блестяще разгромил речь, произнесенную в Нью-Йорке на тему проблемы голода и медленных действий по его устранению. Его слова были встречены кивками согласия — ведь присутствующие, хоть и хорошо знали Баала, все же не могли предвидеть, на каком этапе общий интерес уступит место интересу личному.

Словно догадываясь о ностальгических настроениях членов комитета, многие из которых работали в нем уже тридцать лет, Ханс Баал провел короткий, но поучительный урок истории, посвященный славной «зеленой» Европе.

— Вспомните, откуда мы пришли, — произнес голландец, издали подбираясь к своей цели.

— После войны Европа по сравнению с Соединенными Штатами была аграрным карликом. Затем мы и наши французские друзья приняли план Маршалла, вывели на поля трактора вместо коров, потом пестициды и инсектициды, которые позволили увеличить сбор урожая, и в результате в семидесятые годы сами обеспечивали себя сельскохозяйственной продукцией. Да что я говорю, мы были уже в состоянии экспортировать зерно. И в Вашингтоне были удивлены, что наше и их зерно конкурирует на рынке Магриба и даже бывшего Советского Союза.

— К чему вы клоните, дорогой коллега? — нетерпеливо спросил представитель Люксембурга. Он нервно крутил в руках мобильный телефон, словно ожидая звонка, который освободил бы его от выслушивания речи, достойной по продолжительности выступления Фиделя Кастро.

— Не прерывайте меня, дорогой Лукас, — я подхожу к главному.

Затем он вспомнил об эпохе американо-европейского противостояния, о войне субсидий, дуэли за шефство над Ближним Востоком, трениях в рамках Всемирной торговой организации в поисках правил игры, устраивающих обе стороны. Баал говорил также о миллиардере Жане Батисте Думене, с которым комитет бесчисленное количество раз договаривался о предоставлении несчастным изголодавшимся русским масла, мяса и молока. О вскрытии огромных складов зерна и молока, созданных в римском Колизее, с целью облегчения нищеты.

— Мы не забыли обо всем этом, — сказал итальянский делегат, которого тоже раздражала продолжительная речь Баала.

Уроженец Милана переживал за свою команду, которая встречалась сегодня с клубом «Roma», а у его ломбардцев было мало шансов. Он с нетерпением ждал, когда Ханс Баал закончит свое выступление, чтобы посмотреть матч и поддержать любимую команду.

— Хорошо, — сказал Ханс Баал. — Сражения прошлого закалили нас, европейцев, в боях с самонадеянными попытками американских друзей единолично захватить мировую торговлю. Как вам известно, администрации Рейгана, Буша-отца, а теперь и Буша-сына всегда отличались ярым либерализмом. Без сомнения, можно не ждать от Вашингтона участия в программах помощи и, более того, в проектах по взиманию всемирного налога со своих же прибылей, коммерческих сделок, вооружения и вредных выбросов в атмосферу.

— Зато, — объявил Ханс Баал, вызвав вздох облегчения в рядах комитета, поскольку было очевидно, что он подходит к главной мысли своей речи, — мы не можем не обращать внимания на те огромные достижения, которых добиваются американцы в области растительной и животной генетики.

Речь нидерландца набирала обороты, но никому не пришло в голову остановить его, сказать, что американцы редко делают что-то ко всеобщей выгоде и их исследования преследуют только одну цель — make money ^{4}.

— Эти исследования, потребовавшие вложения сотен миллионов долларов, похоже, достигли желаемого результата. Скажу конкретнее. Этим новым зернам нужны новые земли для испытаний. Поэтому, в условиях элементарной предосторожности, я предлагаю дать зеленый свет некоторым американским исследованиям, посвященным ГМО, на территории стран Европейского Союза. В 1998 году мы уже разрешали проводить испытания генетически модифицированного маиса. Я предлагаю расширить возможности доступа модифицированным растениям с огромным потенциалом, я говорю о маисе-103 «Mosampino».

Так как Ханс Баал никогда не скрывал своего состояния, каждый присутствующий в зале решил, что эта пламенная речь очень хорошо оплачена представителями «Mosampino» и других фирм, занимающихся разведением генетически модифицированных семян.

В Комитете по регулированию в области аграрной промышленности было весьма занятно отгадывать, кто за кем стоял. У каждого делегата был один или несколько лоббистов, и каждый весьма куртуазно обращался с остальными, применяя различные приемы поведения в зависимости от ситуации. Так, например, Ханс Баал был представителем заокеанских компаний, занимающихся ГМО, немецкий делегат — агрохимических рейнских фирм, а французский — агропромышленников своей страны.

— Вы хотите сказать, дорогой друг, — начал британский делегат, — что, открыв двери американцам с их ГМО, мы привлечем их к участию в мировой борьбе с бедностью?

— Конечно! Как только процесс акклиматизации ГМО пройдет у нас, нам ничто не сможет помешать использовать эти новые семена, чтобы ускорить рост сельского хозяйства бедных стран.

— Да, верно, — отозвался французский делегат. — Но тогда мы увеличим зависимость этой части мира от Запада. А это уже нельзя назвать независимым развитием, — сказал он с сожалением.

— Но зато они сразу, без переходного этапа, от архаичного сельского хозяйства перейдут к суперсовременному. Зачем разводить мулов, когда существует самолет?

Аргумент вызвал улыбки. Каждый мельком взглянул на электронные часы на стене, которые показывали уже почти семь часов вечера.

— Перейдем к голосованию, — произнес генеральный секретарь. — Достаточно будет просто мнения большинства.

С этого момента дело пошло быстро. Десять минут спустя Ханс Баал без боя собрал плоды своих ораторских усилий. Было принято решение о внедрении ГМО на территорию Европейского Союза. Для начала это будут семена маиса и сои. Зерно пойдет вторым этапом.

Улыбка озаряла лицо нидерландца, когда делегаты вставали из-за стола, торопясь поскорее выйти на улицу и вдохнуть свежий аромат брюссельского лета.

В лифте один делегат рассказал, что американцы даже вывели растения для гольф-поля.

— Вы считаете, они как-то могут повлиять на пробег мяча в направлении лунки? — поинтересовался другой делегат, заядлый гольфист.

— В этом нет никакого сомнения, — со смехом ответил бельгийский делегат. — Зеленый ковер, освобожденный от сорняков, сучков и нежелательных корней, — вот что задаст нашему маленькому капризному мячику безупречную траекторию! Нужно будет пересмотреть правила игры в зависимости от того, играют на поле ГМО или не ГМО!

Все рассмеялись. Они почти забыли, что только что открыли дверь рынку, оборот которого исчислялся миллиардами долларов. Только Ханс Баал осознавал огромную значимость своей победы. Он не демонстрировал своей гордости по этому поводу, поскольку его воспитание не позволяло ему показывать довольство собой. Он знал, что извлечет из всего этого хорошую прибыль — при условии, что европейские фермеры выдержат нападки общественности и посадят эти ужасные ГМО, ядовитые плоды труда бессовестных мошенников, жаждущих денег и не думающих о здоровье людей.

Через час доверенному лицу группы «Mosampino» и Сент-Луисе, штат Миссури, пришло письмо по электронной почте. Верный служитель агрогенетического капитализма прочитал послание, и на его лице появилась хищная улыбка. Он сразу же позвал своего помощника Билла Дженкинса и велел ему связаться со своим старым приятелем по парижским кутежам, знаменитым Грегуаром Батаем.

14

На следующий день, пока решение Брюсселя не препятствовать внедрению американских ГМО в Европу еще не просочилось в массы, можно было подумать, что вся планета, в едином порыве инстинкта самосохранения, решила освободиться от этих вредоносных генов. В тот день весь мир сотрясали выступления против ГМО — своеобразная реакция отторжения против скрытого захватчика.

Была пятница. Погода стояла прекрасная — теплая и солнечная, без обещанного урагана, проливных дождей и невыносимой жары. В общем, это был один из тех дней, когда все начинается в полном спокойствии и никто не может предположить, что оно уступит место сильнейшей буре.

Все началось с непонятной новости, появившейся в пресс-агентствах в 8:07 утра. Национальный союз крестьянских организаций Мали (НСКО) выражал в статье, пришедшей из Бамако, свое подозрение по поводу возможного введения в Мали генетически модифицированных организмов. Авторы этого лаконичного и язвительного текста писали также, что «рискованные технологии ГМО» побуждают их требовать «моратория длительностью минимум 5 лет, периода, который позволит оценить риск внедрения ГМО в Мали».

Когда об этой статье стало известно в штабе «Mosampino», персонал собрался возле патрона Дональда Картера, с иронией комментируя это самоуверенное желание африканцев преподать урок предосторожности. И это те, кто страдал всеми болезнями на Земле и ни с одной из них не мог справиться без помощи Запада.

Эти замечания оставили равнодушным Билла Дженкинса, который путешествовал по всему свету и должен был поддерживать обычный расизм своего начальства, которое в основном не покидало границы Соединенных Штатов, разве только ради того, чтобы пожить в пятизвездочных европейских отелях.

Статья была прочитана целиком вслух генеральным секретарем группы Джоном Хартли.

— Послушайте только, — протрубил он. — «НСКО разоблачает оказываемое некими скрытыми силами давление, направленное на то, чтобы подтолкнуть Мали к внедрению ГМО. Он призывает власти к повышенной бдительности в нынешней борьбе против нашествия саранчи, которое неизбежно приведет к просьбе о помощи в предоставлении продуктов питания. И это не должно послужить причиной внедрения ГМО в нашу страну!»

— Этим людям наглости не занимать! — отреагировал финансовый директор.

— Они защищаются как умеют, — произнес Дженкинс. — Посмсйрите, как европейцы выступают против кока-колы и «McDonald’s». Африканцы имеют полное право остерегаться ГМО. К тому же мы лучше других знаем, что ГМО сделают экономически зависимыми те страны, которые их массово примут.

— К чему вы клоните? — спросил президент «Mosampino». — Наши лоббирующие команды хорошо поработали с главами африканских государств и некоторыми влиятельными персонами в министерстве сельского хозяйства и исследовательском институте. Вы намекаете на то, что мы должны отступить, Дженкинс?

— Нет, господин президент. Я просто думаю, что наш подход мог показаться слишком жестким и это спровоцировало столь враждебную реакцию. Если мы хотим адаптировать наши продукты, то должны убедить крестьян. Иначе произойдет обратное. Мы пытаемся привлечь сторонников при помощи денег, вто время как действовать нужно начинать с земли.

— То есть? — спросил директор финансовой группы.

— У меня есть идея, которую я попробую осуществить в Европе, а именно во Франции.

— Да, мы знаем, — прервал его управленец. — Я с интересом буду следить за этим. Но сейчас необходимо осуществить контрнаступление на африканские власти. Два месяца назад я встречался с малийским президентом Амаду Турэ во время семинара по биотехнологиям, который организовало американское правительство в Уагадугу.

— Где это? — спросил кто-то из присутствующих.

— В Буркина-Фасо, — с некоторым раздражением ответил Дональд Картер, видя по лицу своего сотрудника, что это название ни о чем ему не говорит. — Помнится, тогда Турэ был очень заинтересован в наших исследованиях. Он с энтузиазмом высказывался по этому поводу и дал согласие на внедрение в свою страну ГМО, чтобы ускорить ее аграрный рост. Я не понимаю, почему произошла такая резкая перемена. Нужно отправить туда наших людей.

В разгар дискуссии в кабинет тихо вошла помощница директора по коммерческим службам и вручила ему какой-то конверт. По выражению лица своего коммерческого директора Дональд Картер понял, что происходит что-то неладное.

— Что происходит, Том? Плохие новости?

— Да, господин президент, — произнес Том Этвуд, сделавший в «Mosampino» головокружительную карьеру благодаря не дипломам знаменитых университетов, а уникальной коммерческой интуиции.

— Итак, кто же написал нам после африканцев?

— Португальцы, господин президент.

— Португальцы? Но почему? Они тоже на нас взъелись?

— Можно сказать и так. Вы знаете, что не менее семнадцати разновидностей генетически модифицированного маиса без проблем выращивается в Испании с 1998 года. Европейская комиссия даже подтвердила запись этих сортов в общий каталог сельскохозяйственных растений Европейского Союза, что явилось нашей первой большой победой на этом континенте.

— Да, и что?

— То, что Португалия, в которую мы смогли проникнуть, отказывается от этих сортов.

— Отказывается правительство Португалии?

— Нет, — ответил Том Этвуд, сверяясь с документом, который ему принесли. — Речь идет о группе организаций, враждебно настроенных по отношению к ГМО. Группа называется «Платформа». Ее лозунг: «Генетические мутанты — не в моей тарелке».

Присутствующие пожали плечами.

— Эта группа объединяет восемь сельскохозяйственных ассоциаций и организаций по защите окружающей среды, — продолжил Этвуд. — Вот что они написали. Достаточно резкое послание, должен вам сказать.

Он прокашлялся, восстановил дыхание и стал читать.

— «Брюссельская комиссия отмела все принципы предосторожности и права выбора, впуская в Европу генетических мутантов».

— Какая наглость! — вскричал Джон Хартли. — Они выставляют наоразносчиками чумы, тогда как мы предлагаем им эффективное и стабильное решение проблем!

— Продолжайте, Том, — произнес президент.

— Да, — вновь заговорил Этвуд, — слушайте: «Отныне ни одна страна не станет убежищем для того биологического загрязнения, которое неизбежно вызовут модифицированные продукты».

— Немыслимо! — опять прервал Хартли. — Связать слово «загрязнение» со словом «биологический»! Никогда не слышал большей глупости!

— Может быть, — заметил Дональд Картер, — но в настоящее время миллионы португальцев внимают этим глупостям. Не будем терять время. Заканчивайте, Том.

— Да, господин президент. «Платформа» говорит о решении муниципальных властей Альгравы, средиземноморского региона Португалии. Они единогласно постановили запретить ввоз генетически модифицированных растений на свою территорию.

— Это незаконно, — бросил Картер. — Такие решения должны приниматься на местных референдумах, или тогда нет ни правового государства, ни законов!

— «Платформа» также призвала правительство Португалии, цитирую, «к разработке четких норм сосуществования».

— Например? — спросил Дженкинс.

Том Этвуд склонился над письмом.

— Нашел. Они требуют официальной регистрации земель, где проводятся опыты, а также соблюдения безопасной дистанции между растениями. Они настаивают также на высоких страховых выплатах фермерам, которые пострадают от загрязнения.

Собрание отреагировало насмешками над попыткой португальцев судить, что являлось нужным потребителю. Но была уже половина первого, поэтому президент закрыл заседание. Его ждал обед с членом Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и лекарственных средств. Он посмотрел на часы и на пятнадцать часов назначил встречу, посвященную анализу этого тревожного положения.

— Итак, наши методы непопулярны, они вызывают беспокойство. Подумайте об этом. После обеда обсудим дальнейшие действия.

Затем произнес, обращаясь к Дженкинсу:

— Может быть, нам тоже стоит написать убедительную статью для стран-потребителей, высказав наше удивление такой дезинформацией. Что вы об этом думаете?

— Думаю, вы правы. После обеда я представлю вам проект.

— Отлично!

— То, что мы самые лучшие, ну или почти самые лучшие, это понятно, — жестко произнес Дональд Картер. — Но пока мы будем выжидать, наши противники продолжат наступление по всем фронтам, а мы останемся ни с чем. Необходимо срочно найти выход из ситуации, необходимо действовать!

Голос Картера гремел по всему кабинету, овальный стол посредине которого придавал ему сходство с Белым домом. Все молча смотрели друг на друга, тишина становилась все напряженнее. Картер переводил взгляд с одного подчиненного на другого, сдерживая в себе то же, что и все остальные, — злость. Его команда была наглой и некреативной. Они же видели в Картере властного начальника, который всегда звал на помощь, когда дела компании шли плохо, а в остальное время мало беспокоился о своих подчиненных, какое бы положение они ни занимали.

Нарушила эту тягостную тишину Лорен, ассистентка Картера. Она подошла к нему, что-то прошептала на ухо и подождала ответа. Картер, извинившись перед собранием, вышел вслед за ней, но довольно быстро вернулся.

Когда шеф вошел в кабинет, все поняли, что он был в прескверном настроении.

— Нас продолжают радовать хорошими новостями. Кажется, все сговорились нас прикончить. Это какая-то международная операция, цель которой — уничтожить нас до захода солнца. Это кошмар, коварный терроризм, а взрывное устройство — маленький текст в газете. Подобные яростные вспышки напоминают студенческие волнения шестидесятых годов, я бы даже сказал, войну во Вьетнаме.

Все задавались вопросом, что же еще могло произойти, когда Картер надел очки и достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги.

— Этот удар, — обратился он к присутствующим, — нам нанесли из Бангкока. Не радуйтесь раньше времени. Речь идет не о тайских массажах и не о горячих ваннах. Это, скорее, что-то вроде ледяного душа.

Кто-то попытался изобразить подобие улыбки, которое быстро исчезло под мрачным взглядом Картера.

— Это произошло днем, — произнес Картер. — Таиландские власти прервали свои экспериментальные программы по работе с ГМО. За последнюю неделю были закрыты три исследовательских центра. В результате на северо-востоке страны заражена плантация папайи. Согласно полученным сведениям, то же самое происходит со всеми образцами на десятках плантаций.

— Не в Таиланде ли мы рассчитывали на внедрение генетически модифицированных риса и хлопка, как сделали это уже в Китае и Филиппинах? — спросил Дженкинс.

— Да, Билл, рассчитывали и надеялись.

Раздался общий вздох.

— Экологические организации оказали сильное давление на тайское правительство, — объяснил Картер. — Теперь опыты могут проводиться только в лабораториях. Конец экспериментам, в открытом: поле. Говорить, что мы участвуем в программе ГМО, чтобы повысить иммунитет папайи против ее вечного вируса…

Каждый представил себе большое блюдо со свежими кусочками папайи, но то, что происходило в реальности, не вызывало у них аппетита.

— И это еще не все, — продолжил президент «Mosampirto», словно напоследок он приберег самое лучшее, то есть самое худшее.

— Что еще? — взволнованно спросил финансовый директор.

— Во Франции тоже назревает взрыв. Представьте себе, господа. Сейчас нам нужна настоящая армия, которая будет защищать поля ГМО при помощи слезоточивого газа и оглушающих гранат от набегов манифестантов, желающих уничтожить на корню урожай!

Эта информация привела присутствующих в оцепенение. Армия на краю поля, как в диктаторских латиноамериканских странах, когда землевладельцы защищали свою собственность при помощи вооруженных людей? Во Франции? Как возможен такой беспредел?

— В этой стране существует организация «Вольные косари», во главе которой стоят представители крестьян и депутатов, экологи и просто мечтатели, — сказал Дональд Картер. — Эти люди повсюду распространяют неверную информацию о наших семенах.

— Например? — задал вопрос Дженкинс.

— Они говорят, что в первый год урожай может быть высоким, но уже в следующем сезоне растения дегенерируют настолько, что выращивать их будет невозможно!

— Абсурд! — произнес чей-то голос.

— Это еще не все, — продолжил Картер. — Они утверждают, что наши растения ГМО требуют очень много воды и удобрений, что им нужно большое количество пестицидов, короче, что они слишком дорого обходятся и это новый денежный насос, который мы изобрели, чтобы поглотить мировое богатство.

— Если я правильно понимаю, мы — мерзкие американцы, которые жаждут получить деньги бедных крестьян с помощью своих умных семян.

— Да, — подтвердил Картер. — И которые пагубно влияют на здоровье потребителей, стремясь обогатиться любым способом. Господа, если в этом малоприятном образе вы признаете себя, то можете поискать работу в другом месте, поскольку, пока я управляю этой лавочкой, моя стратегия в отношении распространения генетически модифицированных продуктов не изменится ни на йоту.

Дональд Картер не был готов к аплодисментам, которые раздались в его кабинете и подвели черту под этим тяжелым днем, когда повсюду, от Лиссабона до Бангкока, от африканских низин до французских равнин, слышалось одно: «US go home» ^{5}.

Все расстались со словами ободрения, дружески похлопывая друг друга по плечу, поскольку, несмотря ни на что, начинались прекрасные выходные. А в понедельник будет видно, не исчезнет ли вся эта полемика так же быстро, как и возникла.

В это время во Франции, разница с которой составляет шесть часов, день был в самом разгаре. На одном из каналов телевидения только что началась передача «Четыре истины» («Les Quatre Verites»), интервью с приглашенным гостем, которую очень внимательно смотрели несколько миллионов зрителей.

Сегодня на вопросы ведущего отвечал Жильбер Матюрэн, второе лицо в ассоциации «Вольных косарей». Это был шумный усатый крестьянин, менее светский, чем Бове, но более решительный и смелый, когда речь шла о противостоянии силам правопорядка. Жильбер Матюрэн был отличным клиентом для телевидения, поскольку его открытость и прямота очень нравились зрителям.

— Не могли бы вы рассказать нам свою версию важнейших событий, происшедших вчера в вашем регионе? ’ — спросил ведущий с ободряющей улыбкой.

Жильбер Матюрэн не заставил себя просить дважды.

— Мы пришли к полю ГМО в компании избранных делегатов, врачей и представителей населения наших деревень, которые живут в непосредственной близости от этих зараженных участков, — начал он. — Вокруг поля площадью один гектар, защищенного металлическими барьерами, было около 300 солдат и столько же жандармов. Мы были с пустыми руками, в то время как эти типы были вооружены до зубов. Они начали оттеснять нас с жестокостыо, недостойной сил правопорядка, назначение которых — восстановление спокойствия, а не его нарушение.

— Какой вывод вы сделали из такого поведения? — задал следующий вопрос журналист.

Жильбер Матюрэн посмотрел прямо в камеру — будто для того, чтобы убедиться в том, что каждый сидящий перед экраном телевизора увидит крупным планом его решительное лицо.

— Франция стала военным государством. Я чувствую желание милитаризировать агрокультуру, и мы не можем спокойно это принять. Испытания ГМО на природе являются настоящим посягательством на нашу свободу; они должны проводиться только в лабораторных условиях. После эпидемии коровьего бешенства все мы поняли, что перед тем, как начать внедрение своих новых моделей, сельскому хозяйству нужно дать время.

Подводя итог, он изобразил на лице подобие улыбки:

— Горожане часто смеются над крестьянской логикой. Однако я скажу вам, чему меня научил мой отец, родившийся очень давно в хлеву и ставший владельцем современной фермы. «Повозку не ставят перед быками» — вот каким был его девиз. Я прошу господ политиков и промышленников поступать так же.

Передача закончилась на этой яркой ноте; и услышанные слова еще долго звучали в ушах телезрителей. Во Франции была объявлена война ГМО. А Билл Дженкинс получил от своего патрона приказ срочно связаться с Грегом Батаем. Пусть для этого даже придется искать его в далекой итальянской деревне.

15

Грегуар имел весьма общее представление об Италии: точнее, он ничего не знал о ней, кроме спагетти, нескольких фильмов Феллини и Этторе Скола, а также пары романов, которые он прочитал, когда общался со студенткой филологического факультета, говорившей только фразами, взятыми из книг.

Таким же образом он сохранил достаточно четкие воспоминания о «Гепарде» — благодаря то ли фильму Висконти с Клаудией Кардинале, то ли книге Лампедузы, прочитанной тем летом, которое он провел с Соней.

В том же году Грегуар открыл для себя шедевр Бассани, озаглавленный «Сад Финци-Контини», который просветил его гораздо больше, чем учебники истории, относительно жестокости антисемизма в Италии времен герцогства. Потом связь с Соней закончилась, контакты с серьезной литературой порваны, и Грегуар довольствовался тем, что время от времени покупал американские детективные романы (ему особенно нравился Дэвид Лудлум) или заметки Мэри Хиггинс Кларк.

Однако этим тихим утром путь финансиста лежал в Каза Манцони, находившийся в двух шагах от «Ла Скала». Именно в этом доме великий итальянский писатель Алессандро Манцони в течение нескольких лет работал над своим шедевром «Обрученные» — труд, из которого Грегуар, понятное дело, не прочитал ни строчки. Дом представлял собой здание, заполненное витринами, за которыми покоились сотни манускриптов, старых книг, различных сувениров, принадлежавших этому писателю, которого, как и Верди, чрезвычайно почитали в Северной Италии.

Однако Грегуара сюда привели вовсе не случай и не желание больше узнать о культурном наследии Милана, хотя такая перспектива была бы ему приятна.

Нет, молодой человек встал в такую рань, чтобы успеть к открытию Каза Манцони. Накануне он позвонил в головной офис, чтобы получить финансовую информацию об этой организации, ссылаясь на свои исследования европейского аграрного рынка. У него спрашивали название предприятия, на которое он работал. Ему пришлось пообщаться с парой представителей отдела по связям с общественностью и финансовых отделов. Но на интересующие его вопросы никто не ответил.

Вместе с тем все собеседники обратили внимание Грегуара на то, что группа «Verdi» была полностью центрирована на персоне дона Мельчиорре и даже речи не могло быть о том, чтобы узнать более конкретную информацию об этом закрытом семейном предприятии.

В итоге молодой финансист, не привыкший к сопротивлению такого рода, закончил телефонные переговоры в плохом настроении. А когда он, рискнув, попросил о личной встрече с доном Мельчиорре, секретарша сильно удивилась и ответила на плохом французском: «Даже не думайте об этом всерьез!»

Слишком уязвленный, чтобы посмеяться над ее французским, Грегуар не стал обращать внимания на подобную реакцию и спросил, не ходит ли их патрон к мессе и по субботам — вдобавок к воскресеньям. Как ни странно, но голос на другом конце провода (он представил себе его обладательницу — старую каргу с пучком редких волос на голове и строгим взглядом) выдал нужную информацию: «Что вы себе вообразили! Мы же не святоши какие-нибудь! Суббота — день, когда дон Мельчиорре наносит визит в дом мэтра Манцони. И это священный момент!»

Мэтр Манцони? Что же это за важная персона, которой патрон «Verdi» посвящал свою субботу? Адвокат? Нотариус? Врач?

Вернувшись в отель, Грегуар взялся за поиски мэтра Манцони, но, просмотрев бесконечные списки адвокатов, нотариусов и врачей, практикующих в Милане и его окрестностях, ничего не нашел. Все произошло случайно. Разглядывая карту города, сложенную на ночном голике, он обнаружил существование знаменитого Каза Манцони в одном из центральных кварталов.

Он посмотрел на время открытия, убедившись в том, что это заведение работает в субботу утром. Ровно в 9:00 он появился у этого дома, питая ничтожную надежду на то, что этот Манцони — тайный поверенный дона Мельчиорре.

На улицах города царило всеобщее ликование. Накануне вечером команда Милана в семнадцатый раз за свою историю стала чемпионом Италии, забив решающий гол в ворота римского клуба. Конечно же, победа была встречена не самым достойным образом, и все зрители еще помнили сцены насилия на трибунах и на стадионе после гола Шевченко, который открыл счет буквально с первых минут игры.

Во время второго тайма украинский игрок, которого итальянская команда приобрела по очень высокой цене, коснулся мяча рукой, за что был назначен штрафной удар. Было очевидно, что это непреднамеренный жест, поэтому арбитр оставил Шевченко на поле. Но римские болельщики были против. Они требовали красной карточки, и сразу же на поле полетели пивные банки, стеклянные бутылки и даже петарды, ранившие миланских игроков, которые, к счастью, смогли продолжить игру после оказанной им медицинской помощи.

Миланская пресса не преминула написать об этих событиях, что немного омрачило радость игроков и их болельщиков, однако не помешало фанатам ночью пройти по улицам с дудками и трещалками.

В последнее время в Милане процветала индустрия моды. Она привлекала в город все больше и больше папарацци. Авеню Монтенаполеоне изобиловала шикарными витринами с роскошными провоцирующими нарядами, напоминающими костюмы героев в сериале «Секс в большом городе». Перья, меха, сапоги из крокодиловой кожи — всё это говорило о том, что возвращаются самые фривольные времена, времена тратить большие деньги на Армани, Прада, Гуччи. Гуччи, кстати, реконструировал один из старых кинотеатров, чтобы организовать там гигантский шоу-рум. Неудивительно, что однажды утром жители улицы Бергонон, привыкшие просыпаться под волшебный аромат шоколада «Nestle» (знаменитое предприятие по его производству находилось именно на этой улице), обнаружили скопление манекенщиц, выходящих из примерочных кабинок в виде аквариума. Организовал это всё тот же Гуччи. Милан возвращался к концептуальной моде, сочетающей гламур и наглость эпохи. Все были без ума от стриженой норки, нежной шиншиллы, кашемира и шерсти.

Но в этой среде царил постоянный страх перед демонами операции «Чистые руки» («Mani Pulite»). Опасались возвращения этих фискальных воинов, которые могли потребовать финансовые отчеты у самых крупных магнатов индустрии моды.

Нужно сказать, что дела о коррупции не возникали со времен правления Бетино Кракси в начале восьмидесятых годов — цейую вечность! И именно в Милане одним прекрасным февральским днем 1992 года во Дворце юстиции началась операция «Чистые руки» под руководством Антонио ди Пьетро. Этот день, а именно 7 февраля, надолго запомнился всем миланцам, у которых совесть была нечиста, то есть практически всем. В этот день Марио Чиеза, руководитель известной благотворительной организации, буквально был схвачен за руку в момент получения взятки, когда один из поставщиков нес ему полный кейс денег.

Это было всего лишь начало большой чистки, которая по указке Сильвио Берлускони и Умберто Босси собрала по всей Италии урожай для «Форца Италиа» ^{6} и «Северной Лиги».

Если бы Грегуар знал обо всем этом, то, конечно, ему были бы понятны хмурые взгляды и перешептывания, которые вызвал его приход в Каза Манцони. Несмотря на то что лето было в самом разгаре, Гper был одет в темный строгий костюм, что делало его похожим скорее на юриста или полицейского в штатском, чем на туриста.

Грег заметил, как два человека тихо совещались в уголке большого зала, где были выставлены древние манускрипты, принадлежавшие Манцони. Один из них, священник, вполголоса что-то говорил своему собеседнику, отчаянно жестикулирующему круглолицему мужчине.

— Вполне может быть, что правоохранительные органы хотят сунуть свой нос в дела Церкви, — беспокоился священник. — Я не говорю о том, что мы не должны подчиняться законам Республики, но каждый раз, когда разгорается какой-то скандал, часто раздутый желтой прессой, количество прихожан уменьшается. Я говорю о Милане, где судьи были самыми строгими, но то же самое происходило и в Риме, оплоте Церкви, где папу каждый день видят миллионы верующих.

— Это точно, — ответил человек с красным лицом, — но сейчас наступили тяжелые времена. Мошенничать во времена кризиса гораздо сложнее, чем во времена роста, когда богатство существует для всех или почти для всех. Народ недоволен. Он на стороне «Северной Лиги» и «Форца Италиа». Результат — инквизиция.

— Кому вы это говорите!

— Но если уровень осуждения высок, то суммы, собираемые правосудием, далеко не маленькие. Таким образом могло быть получено более 250 миллиардов лир. В Милане, не забывайте, своими автобусами и трамваями мы обязаны коррупции — ведь деньги частично вернулись в общественный карман в форме штрафов.

— Вы правы. Меня тоже беспокоит, что на некоторых автобусах появляются названия уничтоженных концернов. Разве можно говорить о земной справедливости, если ее служители тонут в своей же крови?

Его собеседник кивнул, но ничего не ответил. Он заметил, что к ним приближается молодой человек в темном. Грегуар Батай, рассеянно просмотрев реликвии Манцони, хотел продолжить свое расследование.

— Извините меня, господа, — произнес молодой человек с сильным французским акцентом, — не могли бы вы сказать мне, это место связано каким-либо образом с персоной дона Мельчиорре, патрона группы «Verdi»?

По лицу собеседников было заметно, что вопрос поставил их в тупик. Не из-за ответа, который они вполне могли дать этому молодому человеку, а потому, что он был иностранцем. Каждый, напрягая память, понимал, что никогда раньше не видел этого лица. Полицейский? Свидетель Иеговы, рыскающий по городу в поисках заблудшей овцы?

— Дон Мельчиорре? — повторил священник, поглядев на своего пособника в поисках поддержки.

Но тот молчал. Вдруг старая дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился статный седовласый человек в льняном костюме.

— Дон Мельчиорре! — воскликнул священник, хватая руку патрона, чтобы поцеловать ее, однако вызвал у него только раздражение.

Уважаемый посетитель Каза Манцони не любил, когда его узнавали здесь и тем более пытались завести с ним разговор. Он окинул группу усталым взглядом, который остановился на Грегуаре Батае.

— Посетитель — француз… Кажется, он интересуется вами, — добавил священник заговорщическим тоном.

— Француз! — воскликнул дон Мельчиорре. — Ах да! Нужно быть французом, иметь утонченность и любопытство француза, чтобы заинтересоваться этим историческим и литературным памятником, который забросили наши соотечественники. Идемте со мной, молодой человек, — сказал он, взяв пораженного Грегуара за руку. — Я покажу вам неизвестные сокровища миланцев, которые, уверяю вас, иногда проявляют абсолютное безразличие к прекрасным вещам.

Итак, дон Мельчиорре пригласил своего нового протеже в комнаты, недоступные посетителям, даже не спросив у молодого человека, кто он такой и почему интересуется его персоной.

Грегуар не мог поверить, тот ли это дон Мельчиорре, который в течение десятилетий терпеливо строил империю оливкового масла, зерна и минеральной воды. Перед отъездом из Франции молодой финансист изучил объемное досье о промышленной деятельности ломбардского патриарха. Хоть дон Мельчиорре крайне редко позировал перед фотокамерами, на премьерах в «Ла Скала» он былвсегда доступен для репортеров. Грегуар сохранил в памяти этот гордый вид, белую шевелюру, две глубокие морщины на щеках, придающие дону Мельчиорре сходство с Мефистофелем, особенно когда он хмурил густые брови. Без всякого сомнения, это было лицо авантюриста. Авантюриста с горящими синими глазами.

Они оказались в мрачной комнате с деревянным столиком посредине, на котором лежал огромный манускрипт. Старый итальянец вел себя здесь как дома. Он предложил посетителю выпить вина, выдержанного на апельсиновых корках. Затем они сели в массивные кожаные кресла, стоящие перед горящим камином, где тихо потрескивали дрова.

— Сейчас я вам кое-что расскажу, — начал дон Мельчиорре, по-прежнему не зная, кто находится перед ним.

16

Дон Мельчиорре был сложным человеком, впрочем, как и все противоречивые натуры, в которых уживаются одновременно жажда власти и стремление к аскезе, безграничный эгоизм и желание бескорыстно прийти на помощь своему ближнему.

Таким образом, в нем боролись две силы, одна из которых влекла его к бурной жизни, а другая призывала обратиться к внутреннему миру. Одним словом, дон Мельчиорре был в прямом смысле раздвоен, разделен между своей сумасшедшей мечтой накормить всю планету и навязчивой идеей оставить после себя на земле великое произведение. Но не просто произведение. Не имя в списке журнала «Forbes». Нет. Имя писателя, создателя, который воплотил бы свое существование, свою ничтожную телесную оболочку в проект, гораздо более значимый, чем он сам, который можно будет взять в руки, — в книгу.

Вот почему, когда он не занимался созданием агропромышленной группы первой величины (что занимало практически все его время), дон Мельчиорре неистово пытался написать книгу. Свою книгу. Настоящий шедевр. Граф Лампедуза на закате своей жизни создал чудесного «Леопарда». Почему же и он не может так? Он, способный рассказать множество историй и воплотить в них свои страсти и чувства.

После методичных исследований дон Мельчиорре нашел модель для подражания. Ему не пришлось искать долго, потому что возле Милана жил отец дона Камилло, знаменитого кюре, увековеченного в фильме Фернанделя с Джино Церви в главной роли.

Дону Мельчиорре, который безгранично обожал Манцони и его «Обрученных», не нравилась популярная литература. Вот почему, когда речь зашла о реставрации дома писателя и организации там его музея, содержащего личные вещи и манускрипты, хозяин группы «Verdi» стал сначала почетным, а затем и единственным меценатом проекта.

Взамен он попросил только об одной услуге, столь скромной, что ее оказали ему сразу и без препятствий: он хотел в любое время закрываться в одиночестве в кабинете Манцони, чтобы спокойно заниматься чтением манускрипта «Обрученных». Несомненно, он надеялся с трогательной наивностью вдохновиться его прозой и ощутить искру писательского таланта под своим собственным пером.

Не имеющему никаких способностей к музыке дону Мельчиорре никогда не приходила в голову мысль создать музыкальное произведение вслед за другим своим кумиром — Джузеппе Верди. Правильно это было или нет, но литература казалась ему более доступным жанром. Зная о том, что каждый день печатался поток книг, написанных знаменитыми и не очень знаменитыми людьми, рассказывающими о своей жизни и находящими издателя, чтобы излить свою душу на множестве страниц, дон Мельчиорре был убежден, что сможет написать так же хорошо, если не лучше. По правде говоря, он был в этом уверен.

Поэтому каждую субботу в 9:30 утра дон Мельчиорре, одетый в свободный льняной костюм, на несколько часов забывал о своей работе (он не брал с собой даже мобильный телефон), чтобы превратиться в автора значительного произведения. Он перелистывал таинственные страницы, написанные Манцони, пытаясь проникнуться их тонкостью, ритмом и грандиозностью, словно находя в этом пищу для своего будущего труда.

С раннего возраста, чтобы абстрагироваться от своей семьи и друзей, а затем, позже, от своего бизнеса, дон Мельчиорре привык размышлять на французском. Он выучил этот язык еще в Альпах, сразу после войны, когда городские власти отправляли туда подростков, даже самых бедных, кататься на лыжах. Благодаря нескольким сезонам в Бур-д’Уазан и относительно серьезным любовным отношениям с девушкой из Шамони, в семнадцать лет французский язык занял особенное место в его сердце.

Позже, когда дон Мельчиорре, занимаясь бизнесом, объезжал страны Европы, он отлично пополнил свой словарный запас и улучшил произношение. Теперь оп изъяснялся на хорошем языке с незначительным акцентом, выдававшим его ломбардское происхождение.

Поэтому он свободно заговорил с удивленным Грегуаром на его родном языке.

— Французы, — начал он, — это великая литературная нация. Вашим писателям воздвигают памятники. Не говорите мне нет. Я видел в Париже памятник Монтеню перед коллежем Франции и памятник Верлену в вашем чудесном Люксембургском саду. Еще я знаю, что есть памятники Бальзаку и Мориаку. Видите, я очень даже в курсе…

Стараясь скрыть свое волнение, Грегуар наклонил голову. Его не покидало ощущение, что он обманывает дона Мельчиорре. Узнав, зачем его ищет Грегуар, такой жестокий человек, как дон Мельчиорре, легко расправится с молодым человеком. Как выяснилось, патрон группы «Verdi», помимо рынка, увлекался еще и литературой, тогда как он, Грегуар Батай, помешанный на статистике, эконометрии и теориях инвестирования, не мог даже поддержать разговор с этим эрудитом. Дону Мельчиорре достаточно было спросить мнен ие Грегуара о том или ином французском романе, чтобы тот продемонстрировал свое ужасное невежество.

Но пока пожилой итальянец говорил, не задавая вопросов. Казалось, что от Грегуара ему нужно только одно — умение слушать. А молодой человек обладал этой способностью; он умел показывать собеседнику, что его слова — это слова Евангелия, если вообще не самого Бога.

— Я не буду просить вас цитировать Аполлинера, Пруста или Шатобриана, — сказал дон Мельчиорре. — Но сейчас вы находитесь в сердце современной Италии. Вы проникли к писателю XIX века. И какого писателя! Вы знаете «Обрученных», его шедевр? Я думаю, раз ваши ноги привели вас в этот дом, значит…

Опасаясь обнаружить истинные причины своего присутствия в Каза Манцони, а также свое невежество, Грегуар пошел ва-банк. Блеф всегда ему удавался.

— Я пытался прочитать «Обрученных» на французском языке, — ответил он, — но, очевидно, перевод был сделан очень плохо. Он невыразителен и тяжел для восприятия. Я убежден, что оригинал гораздо лучше, поэтому и хотел увидеть его, вдохнуть запах настоящего манускрипта Манцони, — сказал Грегуар и тут же поправился: — Мэтра Манцони, не имея, увы, возможности составить четкую картину этого шедевра из-за моего не очень хорошего итальянского.

— Тяжел для восприятия! В самом деле, перевод должен быть идеальным, — отметил дон Мельчиорре. Его глаза блестели, он оседлал своего любимого конька. — Позвольте вам заметить, что в начале XXI века тема «Обрученных» поразительно актуальна.

— Что вы имеете в виду? — спросил Грегуар, разыгрывая прилежного ученика, завоевывающего расположение профессора.

Блаженная улыбка расплылась по лицу пожилого человека.

— Ах… Двое безумно влюбленных, Ренцо и Лючия. Ренцо — бедный ломбардский крестьянин, живет в деревеньке, которая, кстати, находится недалеко отсюда. Если хотите, я вас туда провожу…

— С радостью! — прервал его Грегуар.

— Итак, у Ренцо нет ни су, но он молод, храбр и очень красив.

— А Лючия — дочь богатых родителей?

— Нет, вовсе нет. Она тоже простая крестьянка. И вот эти молодые люди открывают для себя самые простые вещи: любовь, справедливость, счастье. Но местный правитель дон Родриго против этого союза, потому что хочет заполучить Лючию. Он препятствует браку и преследует Ренцо.

— А что наводит вас на мысли о нынешней Италии?

Прежде чем ответить, дон Мельчиорре задумчиво потер подбородок:

— Восстание Ренцо против своего сеньора приняло огромные размеры. Тогда народ Ломбардии поднялся против своих принцев, потому что население голодало, а богатые жили припеваючи. И знаете, благодаря чему все улеглось?

— Нет.

— Благодаря чуме. Ужасной эпидемии, которая истребила Милан. Ей подверглись как богатые, так и бедные, словно восстанавливалась справедливость посредством зла. Сегодня нет чумы. Но появилось кое-что другое. Это налоговые агенты, которые рыскают повсюду, где создается богатство. Они губят процветающие предприятия, виноватые лишь в том, что однажды скомпрометировали себя связью с мафией или какой-нибудь политической организацией, как будто этого никогда не было в Италии!

— Вы хотите сказать, что…

— Я хочу сказать, что чума в современной Италии — это преследование настоящих патронов, тех, у кого на попечении находятся тысячи рабочих. Им препятствуют в управлении этой страной во имя священной экономической морали. Мы являемся страной черного рынка, страной комбинаций. Но вы француз, вы читали «Деньги» Золя, вы знаете лучше меня, что процветание рождается на земле с отличным перегноем, из кучи навоза. Служители правопорядка хотят задушить налогами любого, даже мелкого предпринимателя, и он вынужден думать, как освободиться от этого тяжкого бремени. Вот она — чума!

Грегуар не мог понять, как дискуссия, разгоревшаяся на литературной почве, вылилась в эту военную декларацию государству-кровопийце. За страстным поклонником литературы и музыки скрывался бизнесмен, который сам всего добился и хочет оставаться хозяином собственной судьбы.

— Возвращаясь к Манцони, — вновь заговорил пожилой итальянец легким певучим голосом, — следует упомянуть следующее. Развод матери, вещь крайне редкая в те времена, чрезвычайно его расстроила. Свое счастье она нашла с французом; с тех пор как я узнал об этом, слова «французский» и «счастье» были неразрывно связаны в моем сознании. Это побуждало меня всегда и везде стремиться к общению с вашей страной и соотечественниками.

— Спасибо, — скромно отреагировал Грегуар.

— Далее, кончина Манцони. Его провожал весь Милан. Принцы крови, официальные лица и кортеж из неизвестных. Но самое незабываемое — это реквием, который Верди сочинил в память о Манцони в 1874 году. Верди и Манцони — два моих кумира, — добавил дон Мельчиорре.

Воцарилось молчание. Грегуар Батай был очарован своим собеседником и, в свою очередь, стремился поддерживать эту болтовню столько, сколько будет нужно, чтобы установилась взаимная симпатия. В комнату вошла женщина лет пятидесяти. В руках у нее была лупа.

— Для вас, доктор, — произнесла она, протягивая прибор дону Мельчиорре.

Он поблагодарил ее и сразу же встал, чтобы подойти к столу, на котором лежал манускрипт.

Пожилой итальянец целиком, словно он был один, погрузился в чтение этой реликвии, с каждой страницей которой он обращался предельно осторожно. Грегуар остался сидеть в кресле. Каждая минута, проведенная с доном Мельчиорре, думал он, должна способствовать их сближению, придавать новым отношениям дружеский характер. Он слушал шелест переворачиваемых с определенным интервалом страниц, а старый патрон, с лупой в руке, изредка поглядывал на Грегуара.

Грегуар молчал. Он уважал то благоговение, с которым дон Мельчиорре предавался чтению прозы Манцони. Правда, чернила, которые когда-то были темно-синими, от времени давно побледнели.

Примерно через час Грегуар решил встать. Он хотел немного размять ноги, собираясь подождать на улице окончания этого экстатического чтения. Но дон Мельчиорре настоятельно попросил его остаться.

— Не уходите, мой юный друг. Мы еще ни о чем не поговорили. Вы в отпуске, не так ли?

— Да, — пробормотал Грегуар.

— Значит, у вас полно времени, и сегодня ваше время будет моим. Я закончу эту чудесную главу и отведу вас в ресторан «Bellini», который находится всего в двух шагах отсюда. Вы увидите, что наша кухня ничуть не уступает вашей. Здесь готовят реппе alia rabiata. Вам это непременно понравится!

— Отлично, — с улыбкой согласился Грегуар. — Если вы беретесь организовать мое время таким образом, я охотно скажу «да». Но будьте осторожны: если мне понравится дом, я могу там остаться!

Дон Мельчиорре посмотрел на него как-то странно, будто молодой человек, сам об этом не догадываясь, произнес магические слова, взволновавшие старого патрона, словно песня сирены или ария Верди.

— Сколько вам лет, молодой человек?

— Меня зовут Грегуар Батай. Следующей осенью мне будет тридцать два.

— Тридцать два года, — повторил дон Мельчиорре. — Вы чуть старше моей младшей дочери Орнеллы. Она очень красивая девушка. Я очень забочусь о ней.

Он еще раз повторил: «Тридцать два года», — словно хотел измерить дистанцию между молодостью и старостью, которая властвовала над ним, несмотря на то что он был еще силен и имел мечту, к которой стремился изо всех сил.

17

В полдень в ресторане «Bellini» было полно народу. Лучшие столики были взяты буквально приступом — все, кроме одного, расположенного недалеко от камина, — резервированного столика дона Мельчиорре. Его всегда оставляли свободным, даже если знали, что дон Мельчиорре не собирается сегодня приходить. Этот столик был священным. Традиция оставалась неизменной независимо от того, был дон Мельчиорре за границей или запирался дома, чтобы пережить очередной приступ подагры.

— Устраивайтесь, — произнес дон Мельчиорре, указывая рукой на кресло. — А я предпочитаю сидеть на твердом. Это лучше для моей спины. Это как лифт — я никогда не сажусь в него, только при крайней необходимости. Я всегда поднимаюсь по лестнице, даже на седьмой этаж. Люди отвыкли от физических упражнений. А потом они удивляются, что стареют раньше времени и у них все время что-то болит.

Грегуар молча согласился. У него возникло странное ощущение. Впервые оно появилось несколько часов назад, когда Грег увидел, как дон Мельчиорре входит в Каза Манцони. Но после того, как итальянец упомянул о своей дочери Орнелле и посетовал на отсутствие сыновей, Грегуар понял: дон Мельчиорре напоминал ему отца. Но того отца, которого у Грегуара никогда не было: разговорчивого, увлеченного, открыто высказывающего свои мысли и чувства, Дон Мельчиорре тоже был очарован этим молодым французом, о котором он ничего не знал и даже не пытался узнать в перерывах между минестроном, пармской ветчиной и пресловутыми реппе alia rabiata.

Однако Грегуар предупредил желание своего собеседника и, чтобы завоевать еще большее доверие, решил искренне все рассказать. Но вместо того, чтобы объявить, что он работает в инвестиционной организации, которая выискивает новые трансальпийские фирмы, он решил рассказать историю своей семьи. Он понял, что его крестьянское происхождение будет гораздо более эффективным ключиком к дону Мельчиорре, чем все его экономические дипломы и опыт работы в финансовой сфере.

— Мы принадлежим к одному миру, — начат Грегуар, пригубив марсалу.

— Правда? — удивленно спросил дон Мельчиорре.

— Больше, чем вы можете себе представить. Как вы думаете, где я родился?

Патрон «Verdi» изучающе посмотрел на него и задумался. Дон Мельчиорре любил играть, но ненавидел проигрывать.

— Я скажу, что это очень трудно, потому что ваш интерес к Манцони ставит вас в ряды начитанных интеллектуалов, но ваша манера решительно изъясняться свидетельствует о том, что вы принадлежите к миру движения, быстрых решений, креативной энергии.

Грегуар засмеялся своим заливистым смехом, который так нравился женщинам и обезоруживал самых подозрительных мужчин.

— Я не жалею о том, что задал вам этот вопрос, — сказал он. — От вас я узнаю о себе больше, чем от своих близких!

— Я ошибаюсь?

— И да и нет. Мой отец — крестьянин, живет в провинции Крез. Он фермер. Вместе с моими братьями они модернизировали свое хозяйство и производят молоко по самым современным технологиям.

— Что это значит? — заинтересованно спросил дон Мельчиорре.

— Они управляют своим делом так, словно это современное развивающееся предприятие. Однако промышленники предлагают за молоко смехотворные цены.

— Тогда наша встреча не случайна, — вслух подумал дон Мельчиорре.

Грегуар понял, что действовать нужно жестко, и решил завоевать благосклонность итальянского магната, играя на его чувствах.

— Я расскажу вам о своей семье. А потом скажу, кто я.

— Хорошо, — согласился дон Мельчиорре, и его лицо приняло обычное приветливое выражение. Этот мальчик решительно очаровал его.

— Отлично, — начал Грегуар. — Поскольку вы знаете и любите Францию, я попытаюсь рассказать вам о крестьянах, так как уверен, что эта тема вам незнакома. Я знаю, что в Италии склонны считать французскую агрокультуру сплошным бахвальством. Модернизация, машины и удобрения — вопреки американцам, которые хотели держать нас в пожизненной зависимости от их семян, мы стали могущественным экспортером.

— Но ваша ударная агропромышленная сила огромна! — воскликнул дон Мельчиорре. — Вы наделали хлопот американцам на русских, египетских, да и на всех остальных рынках!

— Да, но я хочу рассказать вам о реальной ситуации в деревне. После войны Франция насчитывала десять миллионов хозяйств. Знаете, сколько их осталось сегодня?

Патрон группы «Verdi» ненадолго задумался.

— Думаю, два или три миллиона.

— Менее трехсот тысяч, — ответил Грегуар, пристально глядя на своего собеседника, словно пытаясь измерить удивление в его глазах. — Во всех регионах, кроме равнины Бос, образовалась настоящая пустыня. Свиноводством занимаются только в Бретани, овощеводством — в Иль-де-Франс, выращиванием маиса — на юго-западе, разведением фруктовых садов — на юго-востоке. Вот так традиционное хозяйство приходит в упадок. Мелкие фермеры, любящие землю, привыкшие ездить в воскресные дни на ярмарки, напрямую продавая свой товар потребителю, — все это ушло. Старая добрая Франция со своей традицией вкусно поесть сейчас подверглась нашествию стандартной и безвкусной пищи. Разведение коров и кур осталось в прошлом. Сейчас все делают быстро и с минимальными затратами.

— Вы хотите сказать, что культ приема пищи во Франции исчезает? — спросил дон Мельчиорре с возрастающим возмущением.

— Найти дорогие и престижные рестораны, в которых вам предложат отлично приготовленные сытные и ароматные блюда, вы, конечно, сможете. Но те, кто отвечает за распределение звезд отелям и ресторанам, сталкиваются с тотальным снижением качества. Об этом никто не говорит, поэтому люди живут иллюзиями. Сегодня три звезды — это далеко не то же самое, что двадцать или тридцать лет назад.

Дон Мельчиорре слушал Грегуара очень заинтересованно. А когда тот прерывал свою речь, чтобы отправить в рот восхитительные ароматные ракушки с базиликом и пармезаном, буквально заваливал его вопросами.

— Вы хотели рассказать мне о своей семье, — подсказал итальянец.

Грегуар выпил большой бокал красного вина и почувствовал, как по всему телу разлилось приятное тепло.

— О семье… — задумчиво повторил молодой финансист, наблюдая за изящной официанткой, направляющейся к соседнему столику. — Знаете, — произнес он, — когда я был ребенком, каждый вечер после доения коров все жители деревни приходили к нам и выстраивались в длинную очередь. У каждого в руках был маленький серый бидончик. Мы с братьями наливали каждому по одному или два литра еще теплого молока, а отец в это время менял коровам сено. Это был ежедневный ритуал — такой же неизменный, как перезвон церковных колоколов, изгоняющий злых духов. Я не скажу, что мы были слишком религиозны, но звук льющегося в ведро молока и колокольный звон придавали нашим действиям что-то священное.

Дон Мельчиорре, чья религиозность была далеко не просто словами, молча склонил голову.

— Тогда мы чувствовали себя семьей, — продолжил Грегуар. — Летом была жатва, все собирались вместе, чтобы закончить сбор урожая до наступления сезона дождей. Одалживали друг другу машины и быков для пахоты. Когда речь шла о спасении урожая, все забывали о соперничестве. Если фермер болел, ему помогали всей деревней, а потом вместе праздновали сбор урожая.

— То, что вы рассказываете, напоминает мне Италию, — заметил дон Мельчиорре.

— Возможно, но, к сожалению, для Франции это больше не характерно. Наши аграрные профсоюзы говорят только от имени крупных агропромышленников. Меньшинство будет раздавлено. Вы, конечно же, слышали о Национальной федерации профсоюзов сельских предпринимателей?

— Конечно, — подтвердил патрон группы «Verdi».

— Долгое время она была единственной партией в странах народной демократии и бывшем Советском Союзе. Если бы зерно и тысячи литров молока не производились бесконечно, то не было бы никакого шанса остаться на плаву. Субсидии уходили у нас из-под носа, поэтому многие предприятия погибли. Таким образом, всего за полстолетия исчез миллион ферм. Именно поэтому моим родным пришлось заняться модернизацией. Им необходимо было любой ценой сохранить место на рынке.

— Но у вас же есть Жозе Бове, который вас защищает! — бросил дон Мельчиорре. — Ваша знаменитая «культурная исключительность»; о ней же кругом говорят. Я видел этого Бове, разрезающего гигантский рокфор на одной из демонстраций в США против «McDonald’s», кока-колы и прочего фастфуда.

Грегуар усмехнулся. Как и все крестьяне, он считал Жозе Бове воплощением недостатков современного общества. Можно было утверждать, что Бове действовал только ради своих личных интересов и заботился больше о собственном имидже, чем о защите крестьянских прав. Для Грегуара Бове являлся символом общества коммуникаций, который с большим энтузиазмом прыгал перед телевизионными камерами, чем работал.

— Мы исконно аграрная страна, — объяснил Грегуар, взвешивая каждое слово. — Своей самобытностью мы обязаны земле. Еда и роскошь — вот две наши национальные особенности. Но после быстрой модернизации исчезло все многообразие продуктов, обеспечивающих наше динамичное развитие и создающих наше богатство. Брюссель субсидировал производство зерна и молока, вот все и бросились в этот сектор, оставив продукты, не менее достойные, но менее рентабельные, потому что финансы на них не выделялись. Знаете ли вы, что Франция импортирует помидоры, горчицу, некоторые сорта курятины и баранины, которых у нас больше нет из-за того, что для их производителей не были созданы достойные условия? В результате узкоспециализированные хозяйства начинают постепенно исчезать. Основное внимание теперь уделяется концентрированию продуктов, тоннам зерна, гектолитрам молока и модифицированным культурам. Нашим крестьянам пришлось действовать как чиновникам, не сажая ни зернышка в землю, если это не будет спонсироваться Брюсселем. Тут кичатся либерализмом, но наша политика в области сельского хозяйства такая же, как в бывшем Советском Союзе.

Дон Мельчиорре не смог сдержать улыбки.

— Вашей семье пришлось отказаться от земледелия? — спросил он, вновь приняв серьезный вид.

Принесли сырную тарелку, и Грегуар, зачарованно наблюдающий за ножом официанта, который тонким и острым лезвием нарезал аппетитные кусочки, ответил не сразу.

— Моя семья не отказалась от земли, — заявил Грегуар, выпив второй бокал вина. — Сейчас наша ферма одна из самых крупных в регионе, потому что мы присоединили земли соседних крестьянских хозяйств, владельцы которых не могли заниматься ими самостоятельно. Но мы приступили к модернизации и взяли кредит. Вот что меня беспокоит. Ведь цены на молоко недостаточно высоки, чтобы получить прибыль, а выплаты по кредиту довольно солидные.

— Вы возглавляете семейный бизнес? Я правильно понял? — напрямую спросил дон Мельчиорре.

— Моя сфера деятельности гораздо шире. Я родился на земле, но занимаюсь финансами и агропромышленным бизнесом в странах Европы.

— Да, — вздохнул старый предприниматель. — Слишком большой Европы, по-моему. Польша, страны Прибалтики, а вскоре и Турция, босфорские европейцы…

Грегуар решил не вступать в дискуссию касательно вступления Анкары в Европейский Союз, поскольку дон Мельчиорре принялся рассматривать его с еще большим любопытством. Молодой финансист много бы отдал, чтобы узнать, что за мысли таились за этим высоким и спокойным лбом.

— Лучше всего, — объявил патрон группы «Verdi», откашливаясь, — если вы приедете ко мне. Мне тоже есть что вам рассказать. А особенно показать.

18

Билл Дженкинс приземлился ранним утром в Руасси. Он часто летал на «Конкорде» из Нью-Йорка в Париж и обратно, поэтому привык к скорости и комфорту супер-скоростного самолета. После ужасного происшествия в Иль-де-Франс он с содроганием думал о том, что могли испытывать несчастные пассажиры, находящиеся в том роскошном летательном аппарате. Продолжительное расследование закончилось тем, что на взлетной полосе была обнаружена металлическая деталь, которая предположительно являлась важной составляющей двигателя. Поэтому, как ни старался «Конкорд» стать величественным, уникальным самолетом мечты, соединяя в себе скорость и силу, его царствование закончилось. Он провалился. Было достаточно всего одного раза.

Ликвидация «Конкорда» навела Дженкинса на мысли о собственной жизни. Покидая Нью-Йорк на борту «Боинга», напоминающего скорее косатку, чем летящую птицу, он испытывал, непонятное беспокойство. В делах, которыми занимался Дженкинс, даже маленькая ошибка могла стать роковой. Ведь фирмы, подобные «Mosampino», тратили на исследования огромные суммы, поэтому Дженкинс во что бы то ни стало обязан был предоставить результаты своей деятельности.

За десять лет работы в этой организации Билл Дженкинс мог гордиться своими достижениями. Благодаря ему были распространены семена маиса, обработанные фипронилом для защиты культур от вредных насекомых. Когда СМИ активно выступали против рекламируемых «Mosampino» пестицидов, обвиняя их в гибели пчел и птиц, Дженкинс, находясь в Европе, смог противостоять этим нападкам и урегулировать конфликт.

Именно во Франции пестициды «Mosampino» постоянно становились объектом жестокой критики в средствах массовой информации. Дженкинс достаточно долго жил и учился в Париже, он объехал всю Францию с молодыми агропромышленниками и был хорошо знаком с политикой профсоюзов. В то время он понял одну пещь: критика в адрес изготовителя снижается сразу же, как только производительность ферм начинает расти и приносить отличный доход. Фермеры уже не думают о гибнущих пчелах, когда их собственный счет в банке набирает определенное количество нулей. Только экологические организации еще пытались подать голос, но происходило это очень неорганизованно, поэтому никто не обращал на них внимания. Такие люди, как Дженкинс, рассчитывали на нелепые выходки Партии зеленых во Франции, чтобы беспрепятственно провести свою политику, которую они вовсе не считали деструктивной…

Во время эпидемии коровьего бешенства Дженкинсу удалось прекрасно справиться с народными волнениями, например когда в «International Herald Тribune» появилась статья, упоминавшая о том, что подозрительный животный корм, распространявшийся по европейским фермам, поступал из филиалов «Mosampino». В США был зарегистрирован единственный случай коровьего бешенства. Тогда Дженкинс сумел замести следы, чтобы никто не узнал правду: на этой ферме «Mosampino» проводили испытания нового корма для животных.

Воспоминания о прошлых успехах придали Дженкинсу силы, и он больше не испытывал тревоги. Тем не менее Дженкинс знал, что в бизнесе, как и в управлении самолетом, может произойти нечто непредвиденное, и тогда на блестящее будущее можно не рассчитывать.

Пройдя регистрацию и закончив прочие формальности в аэропорту, американец прыгнул в такси и приказал отвезти себя в отель «George V». Он любил этот квартал с американской церковью и располагающимся неподалеку посольством США. В глубине души Дженкинс, как и большинство его соотечественников, был привязан к дому, комфорту и своим привычкам. Этот квартал Парижа был его Манхэттеном. И для того чтобы Дженкинс покинул его, нужна была веская причина.

Дженкинс набрал номер Грега Батая. Молодые люди договорились о встрече в конце недели — но тогда Грегуар еще не знал о том, что ему предстоит встреча с доном Мельчиорре.

Дженкинс поселился в номере на пятом этаже и попросил принести ему свежую финансовую прессу, английскую и французскую. Он приготовил себе ванну и открывал служащему отеля, который принес багаж и кипу газет, уже в халате.

Дженкинс бросил беглый взгляд на заголовки — и они вызвали у него такое ощущение, будто он это уже где-то видел.

Служащий «Mosampino» обнаружил, что повышение цены на нефть до 60 долларов за баррель привело к массовым волнениям. «Раньше литр молока приравнивался к литру топлива. Сейчас нужно два литра молока, чтобы оплатить один литр горючего!» — возмущались французские фермеры. Ночью разгневанные крестьяне приступом взяли склады нефти. Они пытались спасти свои доходы как могли, выступая против чудовищных цен, причиной которых, по их мнению, была война в Ираке.

Внимательно пролистывая «Les Echos», Дженкинс наткнулся на новости из Гвианы: население страны добилось моратория на планировавшийся ввоз генетически модифицированных какао-деревьев. Американец, просматривающий газету лежа в ванне, был в бешенстве. «Только подумать! Им дают шанс выбраться из нищеты, а они нас прогоняют!» — воскликнул он.

Он отшвырнул газету и, зажав рукой нос, нырнул под воду. Несколько минут спустя Дженкинс заказал завтрак в номер, пытаясь спланировать свое время на ближайшие дни. Ему не терпелось поскорее увидеть старого приятеля Грега, которому он был обязан тем, что за нремя учебы в Университете Пари-Дофин познакомился с огромным количеством хорошеньких девушек.

Молодые люди дорожили своей дружбой. Каждый из них помнил, как она начиналась. В юности им нравилась одна девушка, восхитительная кубинка, хорошо говорящая по-английски и по-французски. Белина была племянницей одного высокопоставленного сановника, что, однако, не мешало ей вкушать все без исключения удовольствия капиталистического общества, включая безудержный секс. В конце первого курса Белина сильно увлеклась одним норвежцем, и ни Билл, ни Грег ничего не могли с этим поделать. Она оставила их, но молодые люди продолжили свое знакомство, которое впоследствии переросло в крепкую дружбу.

Биллу Дженкинсу нравилось жить в Париже. Его родители, состоятельные адвокаты, обосновавшиеся в Сен-Луи, давали ему деньги на то, чтобы Билл мог снимать большую однокомнатную квартиру на последнем этаже дома, расположенного рядом с Булонским лесом, недалеко от университета. Он мог пользоваться террасой, которая в теплое время была идеальным местом для вечеринок.

Поначалу Грегуар Батай, казалось, не решался примкнуть к обществу этих любителей поразвлечься, которые учились хорошо, но сильно по этому поводу не напрягались. Грегуар никогда не забывал, откуда он, и в компании этих молодых людей чувствовал себя не совсем уверенно. Выходцы из обеспеченных семей, они только понаслышке были знакомы с тяжелой работой и имели весьма абстрактное представление о ценности денег. А Грег должен был каждое лето вкалывать на отцовской ферме, чтобы отложить деньги на оплату своей учебы. В Париже он жил в общежитии, рассчитанном на пять сотен студентов. Правила там были строгими, а питание напоминало об армейской службе.

Билл Дженкинс привлек Грегуара своим обаянием. Молодые люди подружились, и в жизни Грега появилась та беззаботность, которой ему так не хватало.

Размышляя обо всем этом, Дженкинс вынимал из чемодана легкий костюм. Его нужно было погладить, и американец обратился к служащему гостиницы.

— Будет готово через двадцать минут, — услужливо ответил голос в трубке.

— Отлично, жду!

В «George V», как и в большинстве отелей такого ранга, был очень большой выбор телеканалов, и Дженкинс вооружился пультом.

— Посмотрим, — произнес он, вывесив свой костюм на дверь с внешней стороны, чтобы его не беспокоили.

Дженкинс стал просматривать каналы, транслирующие только кинофильмы, так как знал, что во Франции некоторые из них показывают старые американские ленты шестидесятых годов с Джоном Уэйном, Бартом Ланкастером, Монти Клифт, Полом Ньюманом и Генри Фондой. Переключая каналы, на одном из них он обратил внимание на надпись в центре экрана. Вот так молодой американский лоббист попал на региональный канал телевидения Брейза, посвященный красоте и жизни Бретани.

Передача была посвящена национальным бретонским танцам. В девять часов ее сменила социальная программа «Наша Бретань», которая обсуждала главную новость недели: региональный совет принял решение обеспечить гражданам экологическое пространство без ГМО. А слова, на которые наткнулся Дженкинс, переключая каналы, были следующими: «Нет генетически модифицированным организмам!»

Билл подвинулся ближе к телевизору и увеличил громкость. Поначалу ему было сложновато воспринимать речь выступающих — не потому, что бретонцы говорили с очень специфическим акцентом, а потому, что он немного отвык от французского, несмотря на то что регулярно читал классические романы или иногда смотрел на DVD фильмы Люка Бессона, слушая только язык, на котором говорят в Париже.

Настроившись через некоторое время на звуковые особенности французского языка, Дженкинс не мог оторваться от экрана. Странные вещи происходили в этой стране, которые нельзя постигнуть, не зная конкретных реалий. Находясь в шикарном номере отеля «George V», Дженкинс был далек от непосредственного контакта с так называемой французской глубинкой. Но репортаж, транслируемый телевидением Брейза, достоверно передал настроение региона, решительно настроенного на противостояние агрессивной американской политике по внедрению ГМО.

Сначала в передаче показывали обычных людей, сидящих полукругом и слушающих вступительную речь главы региона. Он читал текст по бумаге, но часто отрывал от нее взгляд, чтобы напрямую обратиться к своей аудитории, стараясь воздействовать скорее на чувства, чем на разум, употребляя слова «независимость», «гордость», «управление судьбой», «отказ от внешней диктатуры». Еще немного — и это была бы практически предвыборная речь. Выступающий говорил о важном для Бретани решении, которая надеялась на то, что в отказе от ГМО ее поддержат остальные регионы страны. Кроме того, высказывалась настоятельная просьба не принимать продукты питания, содержащие ГМО.

— Мы не можем допустить, чтобы наши фермы по разведению свиней и птицы были заражены генетической соей, импортируемой с Американского континента! — воскликнул оратор, вызвав тем самым волну одобрения у аудитории. — Особую бдительность следует проявлять после эпидемии коровьего бешенства. ГМО — это серьезная опасность. Генетические мутанты еще не показали свое истинное лицо. Их выдают за благо, пагубные последствия которого, однако, нам очевидны.

Далее оратор стал методично излагать программу борьбы с ГМО.

— Наш регион ставит целью поддержку и сотрудничество с мэрами, которые примут постановления против культур ГМО в своих городах. Но это еще не все. Мы проследим за соблюдением санитарно-гигиенических норм, касающихся продуктов без ГМО в бретонских ресторанах и студенческих столовых.

Он перевел дыхание и, чувствуя на себе восхищенные взгляды слушателей, продолжил:

— Мы приведем в действие экономическое соглашение о сотрудничестве с бразильским штатом Парана, который, согласно нашим источникам, в состоянии гарантировать поставки натуральной сои.

Раздался гром аплодисментов, которые глава региона прервал жестом руки.

— Мы будем поддерживать исконные традиции и правила справедливого управления хозяйством, чтобы сократить зависимость от импортируемых растительных протеинов и защитить наши семена — единственные, которым мы еще можем доверять. И наконец, мы заручимся поддержкой населения. Мы предложим альтернативу, которая все-таки существует, что бы там ни говорили какие-то исследователи и продавцы медленной смерти! Более 80 процентов потребителей против ГМО. Но они могут Потреблять их, не зная об этом. На этикетках таких продуктов, как мясо, колбасы, яйца, молоко, не обозначено, что они получены от животных, которых кормили генетической соей! Бретонские власти поддержат потребителей, взывающих к защите от мутантов. Объединимся, друзья мои, чтобы наладить свою собственную линию корма без ГМО, — и тогда к нам присоединятся остальные.

В дверь постучали. Дженкинс потуже затянул пояс халата и пошел открывать. Там стояла молодая женщина, держа в руках его идеально выглаженный костюм.

— Пожалуйста, мсье.

Дженкинс забрал одежду и вложил в руку девушки банкноту в десять евро. Она посмотрела на него с некоторым удивлением — ведь сумма явно не соответствовала оказанной услуге. Но, путешествуя по Европе, Дженкинс во всем вел себя как богатый американец. Кому-то это нравилось, кому-то нет. Его это не волновало. Он был таким, каким был. Билл любил тратить деньги — и мог себе это позволить.

Одеваясь, он продолжал смотреть бретонский канал. Началась кулинарная программа. Милая женщина с помощником собирались испечь пирог. «Для этого пирога нужно подготовить большое глубокое блюдо…» — объясняла женщина.

Биллу это было неинтересно, поэтому он быстро переключил на спортивный канал. Дженкинс надеялся посмотреть завершающие матчи по американскому футболу, но «Евроспорт», очевидно, совсем не интересовался таким видом состязаний, предпочитая транслировать теннис в Монако и скачки в Довилле.

Собравшись, Билл решил выйти и прогуляться по Елисейским полям, вспомнить о безумных ночах в Лидо с шампанским и танцовщицами, о рассветах под Триумфальной аркой, на которой в праздничные дни развевался громадный французский флаг.

Дженкинс ничего не имел против трехцветного флага, так же как и против определенного французского духа, этой смеси бравады и ворчания, сердитости и нежности, недоверия и сентиментальности. Когда он жил в Париже, президентом Америки был Буш-старший. Билл часто соглашался со своими французскими приятелями, считавшими этого президента наглым и глупым. Дженкинсу, оценивающему ситуацию из Парижа, Соединенные Штаты казались запутавшейся в себе и недальновидной страной. Сам же он был соблазнен французской беспечностью, сформированной гастрономическими традициями, хорошими винами, полотнами мастеров и замками Луары. И когда его друзья на вечеринках упоминали о «культурной уникальности Франции», чтобы поязвить насчет кока-колы или «McDonald’s», он даже не пытался с ними спорить, полностью признавая их правоту и относя себя к великим американцам-франкофилам, таким как Хемингуэй и Джером Чарин (кстати, он считал делом чести читать их произведения во французском переводе, а не в оригинальной версии, которую мог приобрести в Штатах).

В конце концов, Билл и Грегуар — хоть отныне он и представлялся как Грег — воплощали два мира, очарованных друг другом, но находящихся в постоянном соперничестве. Однако теперь настало время поладить друг с другом.

Выходя из лифта, Дженкинс почувствовал вибрацию мобильного телефона в кармане пиджака. Звонил Грег. Он задерживался в Милане и просил отложить встречу на сорок восемь часов. Билл, наблюдающий за прекрасными девушками, проходящими мимо него, охотно согласился.

19

Над ломбардским небом сгустились облака. Потемнело, дон Мельчиорре надеялся, что будет дождь. Сейчас он очень нужен.

В этот день патрон группы «Verdi» сам был за рулем своей «Мазератти», предоставив Джузеппе Альбони два имходных дня: субботу и воскресенье. Не потому, что старый шофер хотел отдохнуть от деревенских историй и сплетен биржи, а потому, что он был заядлым охотником и летом, когда было полно бекасов и зайцев, все уик-энды посвящал тому, что бродил по окрестным лесам в поисках дичи.

Итак, Грегуар сел в шикарный автомобиль и занял место рядом с доном Мельчиорре. Они выехали из Милана по Северной дороге, и вскоре миновали деревню Бертоццо, где находился замок хозяина этих земель.

— Туда мы попадем позже, — радостно сообщил водитель. — То, что я хочу вам показать, находится дальше.

— Отлично, — ответил Грегуар.

Он никогда бы не подумал, что Манцони, столь почитаемый в Италии писатель, станет его чудесным покровителем и поможет познакомиться с «зеленым королем» Бертоццо, господином Мельчиорре.

Они ехали по извилистой дороге, оставляя позади маленькие деревеньки со старинными колокольнями, полупустыми магазинами и кафе под парусиновыми зонтами, где бездельничала местная молодежь.

Пошел дождь. Он явно взбодрил старого итальянца, словно тот сам был растением — маисом или подсолнухом, — ожидающим этого небесного благословения.

Автомобиль остановился под крышей пустого склада для зерна. В двухстах шагах от него начиналось небольшое рапсовое поле. Дон Мельчиорре вышел из машины и открыл багажник. Он достал из него пару сапог и осведомился у Грегуара, какой у него размер обуви.

— Сорок третий! — ответил молодой человек.

Но эти цифры ничего не говорили дону Мельчиорре. Он внимательно посмотрел на ноги своего гостя и еще порылся в багажнике.

— Примерьте эти, — обратился он к Грегуару, протягивая пару резиновых сапог цвета хаки.

— Отлично, — заключил Грегуар, — если мы не пойдем слишком далеко… Они мне немного малы.

— В жизни, — ответил дон Мельчиорре, и его взгляд внезапно стал жестким и непроницаемым, — всегда попадаются вещи, которые кажутся маленькими — до тех пор, пока не поймешь, что на самом деле это мы слишком малы. Ладно, следуйте за мной — и вы многое поймете, мой маленький французский друг.

Он особенно выделил слово «маленький», словно хотел подчеркнуть, что он, дон Мельчиорре, был гораздо большим.

Им не пришлось идти слишком долго. На повороте, где-то в километре от того места, где осталась машина, они вышли на тропинку, идущую через небольшое поле. Посреди него рос зеленый дуб с мощным стволом и ветвями, протянутыми к солнцу, словно дюжина рук в заклинании.

Дождь заканчивался, только с листьев подсолнухов еще падали капли.

— Вот здесь всё и началось, — сказал дон Мельчиорренеобычно торжественным тоном.

— Что началось? — спросил Грегуар.

— В этом году исполняется ровно сто лет с того момента, как мой отец унаследовал это поле от своего отца, у которого было шестеро сыновей — дочери не в счет, когда речь идет о земле. Всю жизнь мой отец гнул спину, орудуя лопатой и мотыгой, чтобы разбить затвердевшую землю. В течение долгих лет он возделывал ее деревянным плугом, в который впрягался сам, поскольку позволить себе быков для этой цели было роскошью. Представьте, что с ним творилось, когда он увидел упряжки с лошадьми, а потом и «серых малышей».

— «Серых малышей»? — удивленно переспросил Грегуар.

— Да, маленькие тракторы от «Massey-Ferguson». Их называли так из-за цвета. Правда, следует признать, что в начале на их цвет не обращали внимания. Италия не имела права на помощь американцев, на план Маршалла, на привилегии, предназначенные для стран-союзников Америки. Но потом, вы ведь знаете американцев, они захотели наладить деловые отношения и с нами, побежденными, союзниками Третьего рейха. Их это не останавливало; главное, чтобы платили деньги. Вот так нищая Италия и встала на путь модернизации.

— Это маленькое поле, — заметил Грегуар, — напоминает мне нашу землю в Крезе. Нашего хозяйства хватало только на то, чтобы прокормить семью и нескольких коров.

— Это уже неплохо. Здесь нужно было работать день за два, чтобы хоть как-то свести концы с концами.

— День за два?

— Мой отец работал с утра на металлургическом заводе под Миланом. Он отправлялся туда в четыре часа утра на своем велосипеде и работал полуголый в трех метрах от огромной печи, в которой плавился металл. Он возвращался в полдень, мылся, ел, полчаса спал, а затем шел на свое поле. А когда нужно было выходить в поле утром, до жары, он менялся с напарником и шел на завод после обеда. В 1952 году, мне тогда было двадцать, мы немного встали на ноги и он бросил завод. Но ожоги у него остались. Он возвращался с поля весь красный, из рук у него сочилась кровь. Но страдал он молча. Глядя на него, я клялся себе, что такой жизни у меня никогда не будет. Во время войны мы голодали. Я ненавидел ощущение пустоты у себя в желудке и сделал все, чтобы оно никогда больше не возвращалось.

Грегуар внимательно слушал эту историю. При этом его не покидало ощущение, будто он слушает своего отца — если бы тот хоть раз захотел поговорить об этом. Дона Мельчиорре и его отца сближало то, что оба они знали, что такое жизнь на грани выживания и вечное беспокойство за урожай: за погоду, за различные заболевания и за насекомых, которые могли уничтожить зерно.

Со знанием дела дон Мельчиорре пощупал несколько цветков подсолнуха и продолжил:

— Мы развернули движение модернизации, здесь, в этой деревне, которая умирала с голоду, — сказал итальянец. — Мы объединились и создали кооператив, чтобы платить за услуги французским механикам, которые хорошо знали свое дело. Нужно было увеличивать урожай и выходить на новый уровень, чтобы покончить с продуктами питания плохого качества. Нам говорили, что нужно суметь накормить всю нацию и избавиться от менталитета побежденных, что Италия не всемогуща, в отличие от Америки, которая была государством всеобщего благоденствия и в которой процветала мафия. Мой отец говорил: «Мафию они пусть оставят себе, а нам отдадут государство всеобщего благоденствия!»

Грегуар Батай улыбнулся.

— Молоко — это золотое дно, — продолжил дон Мельчиорре. — У нас была группа молодых крестьян, которым надоело выглядеть безграмотными оборванцами в глазах миланцев. Они относились к нам с презрением из-за нашей одежды и особенно из-за запаха, который был таким же, как в свинарнике или курятнике. Я записался в эту группу, и один раз в неделю мы присутствовали на различных конференциях или театральных представлениях, которые давали труппы артистов-любителей, и посещали курсы актерского мастерства, чтобы избавиться от своих комплексов. В театре я смог победить свою природную скрытность и научился выступать перед публикой. Кроме конференций, мы могли записываться в поездки за границу, в основном в Европу, поскольку наши собственные средства были весьма ограниченны.

— А при чем здесь молоко? — спросил Грегуар, который жадно ловил каждое слово дона Мельчиорре.

— Все изменилось после путешествия в Швецию.

— В Швецию?

— Да. Я заметил, что шведы продают молоко в картонных упаковках. Это дешевле, чем стекло, и в определенной степени даже надежнее. Они производили эту волшебную упаковку при очень высокой температуре. У нас этого еще не умели. Я влез в долги, чтобы получить сертифиикат на производство упаковки хотя бы на год. Через шесть месяцев я вернул долги и мог развиваться дальше. Я понял одну простую вещь, о которой даже не задумывалось поколение моего отца. Впрочем, оно и не могло задумываться с его менталитетом.

— Не понимаю, — перебил Грегуар.

— Для наших предков земля была всем. Они не видели дальше своих весов. Вес объявлен, деньги уплачены. Они пережили лишения и голод. Даже в этой части Италии дюди голодали. Поэтому ничто не ценилось выше, чем мешок зерна или муки, чем повозка, полная фуража для животных или картофеля для людей. А потом наступила инфляция. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Вроде бы да, — неуверенно произнес Грегуар, еще не решаясь продемонстрировать свою экономическую компетенцию.

— Это просто понять. Смотрите. После войны нужно было по десять центнеров зерна мягких и твердых сортов, чтобы получить знаменитого «серого малыша» от «Massey-Ferguson». Десять лет спустя даже по двадцать центнеров было уже недостаточно. А сегодня нужно производить минимум пятьдесят центнеров, чтобы позволить себе купить соответствующий трактор, оборудованный всем необходимым, не загрязняющий окружающую среду и так далее.

— Дьявольская инфляция, — выдохнул Грегуар.

— Видите, вы поняли.

Снова начал накрапывать дождь. Они нашли укрытие на краю поля, где сохранилась маленькая каменная постройка, крытая шифером.

— Это мой старый курятник, — просто произнес дон Мельчиорре. — Его построил мой отец. Он для меня как память. Это не очень удобно, когда сеешь и собираешь урожай, — его приходится объезжать. Но это напоминание о том, что раньше всё делали продуманно. Куры жили не во дворе дома, а в поле; они клевали зерна пшеницы или маиса, которые оставались после жатвы. Что-то вроде безотходного производства!

— Это было изобретательно, — согласился Грегуар. — У нас в Крезе курятники тоже разбросаны по всей территории фермы.

Это замечание, казалось, понравилось дону Мельчиорре. Несомненно, они с Грегуаром говорили на одном языке.

— Я, — вновь заговорил старик, выделяя это слово, чтобы подчеркнуть важность своей персоны. — Я, — повторил он, — понял, что земля может разорить, если не проходить со своим продуктом до самой последней стадии, до стадии его переработки и даже, если это возможно, до его продажи потребителю. Теперь есть молоко в тетрапаке*, просеянная мука для выпечки, хлопья для завтрака. Я хочу сказать, что инвестиции в сельское хозяйство возросли раз в десять. Никогда еще крестьянин не получал такого вознаграждения, продавая свой урожай!

— Я вам охотно верю, — произнес Грегуар.

— Верьте, молодой человек. Верьте.

Они медленно направились к автомобилю.

— Хорошо. Сегодня не нужно будет поливать, — сказал дон Мельчиорре.

Затем он повернулся к молодому человеку:

— Должно быть, вам кажется странным, что я, владелец пятиста гектаров в долине реки По, придаю такое значение какому-то маленькому клочку земли в заброшенной деревне. Дело в том, что я не хочу забывать, откуда все началось. Я прихожу сюда каждый раз, когда нужно принять важное решение. Прихожу один, даже без своего шофера. Когда я был помоложе, то мог провести здесь всю ночь, устроившись на матраце в курятнике, и встречать рассвет. Рассвет над этой долиной просто сказочный! А сейчас следуйте за мной, наш поход еще не окончен.

Они оставили сапоги в багажнике и пошли по дороге. Дон Мельчиорре продолжал говорить об этой длинной экономической цепочке, весьма несправедливой в его глазах, которая отделяла крестьянина от промышленника, промышленника от потребителя, и все это — во вред потребителю, который слишком дорого платил за продукты низкого качества.

— В реальности, — заключил он, — для одних агропромышленность — это система обогащения, для других — обнищания, а для потребителя — отравления. Я говорю об американцах, но касается это не только их. Низкосортная еда выносит нам приговор — да, мы тоже пострадаем, если будем не в состоянии предупредить наступление с той стороны Атлантики. Американцы изнищают вкус и губят здоровье миллионов людей всего мира.

— Это речь представителя левых! И я слышу ее от вас! — воскликнул Грегуар.

Дон Мельчиорре улыбнулся.

— Если вы доставите мне удовольствие и побудете в моей компании еще немного, то поймете, что это не единственное, чем я могу вас удивить.

— Тогда вперед! — весело произнес Грегуар.

20

Прибыв в Париж, Билл Дженкинс не сразу заметил, что во французской столице появились полные люди. В Штатах это было нормой. Для полных людей существовали клубы, журналы, автобусы со специальными сиденьями. Америка раскололась на две части: сторонников аэробики и низкокалорийного питания, кумиром которых долгое время была Джейн Фонда; и полных людей, для которых авторитетом был кинорежиссер Майкл Мур. Это был веселый и ироничный толстяк, завсегдатай «McDonald’s» и любитель газированных напитков.

Но во Франции Дженкинс не ожидал увидеть столько полных людей — мужчин, женщин, даже детей, тело которых являлось наглядным свидетельством несбалансированного питания с минимумом свежих овощей и фруктов, но богатого различными полуфабрикатами и сладостями, короче говоря настоящим ядом.

Дженкинс был поражен своим открытием. Позже, зайдя на Международную ярмарку пищевой промышленности и пообщавшись с экспертами, он узнал, что ожирение уже поразило Германию, Нидерланды и даже дошло до Великобритании.

Итак, Европа, агропромышленный сектор которой оценивался более чем в 600 миллионов евро, объявила войну эпидемии ожирения. Общественные власти Франции решили бороться против низкокачественной пищи с помощью рекламных кампаний. Все это напоминало битву с ГМО. На выставке, возле стенда с информацией о Сиале, Дженкинс заметил хорошенькую сотрудницу, встречающую гостей, которая не поддалась магии «McDonald’s» и обладала великолепной фигурой, имея округлые формы только в тех местах, которые нравятся мужчинам.

— Вот некоторые новости дня, — произнесла молодая женщина, протягивая Биллу несколько напечатанных цветных листков.

Взглянув на бэдж, Дженкинс увидел, что девушку зовут Амели.

— О чем идет речь? — спросил Дженкинс с акцентом, который привлек внимание сотрудницы.

— Американец? — поинтересовалась она, хлопая огромными ресницами, словно кукла Барби.

— Да, мадемуазель.

— О, я мечтаю однажды попасть в Америку! Мне кажется, там все такое грандиозное — и пляжи Калифорнии, и небоскребы Нью-Йорка, и, наконец, Эмпайр-стейт-Билдинг.

Она немного покраснела, опасаясь, что сморозила глупость, рассказывая американцу о небоскребах, не зная при этом, был он с Манхэттена или из глухой деревни.

— Да, Америка большая, — согласился Дженкинс, — но очарование, прелесть жизни, некая медлительность и особенно искусство вкусно есть — это находишь именно здесь, а не у нас.

— Вы прекрасно говорите на французском, — заметила Амели. — Вы живете во Франции?

— Нет, я здесь учился. Но с 1996 года французы и француженки сильно изменились.

— Сильно изменились?

Дженкинс надул щеки и сымитировал походку человека с толстым животом, рассмешив милую девушку.

— Вы хотите сказать, что мы стали слишком полными, да?

— К вам это никоим образом не относится, мадемуазель!

— Да, вы правы.

— Наверное, вы работаете моделью?

— Нет, здесь я являюсь консультантом, а вообще прохожу стажировку в рекламном агентстве и участвую в подготовке агропромышленных кампаний.

— Это увлекательно. И что же вы запустили в последний раз, если не секрет?

Девушка улыбнулась.

— Несколько продуктов питания, полезных для здоровья человека. Например, сардины в упаковке без соля Овощи в упаковках, которые достаточно опустить в кипящую воду или разогреть на пару. Сметану, созданную на основе сои, следовательно, без всяких жиров. Огромное количество йогуртов и других молочных продуктов с живыми бифидокультурами, которые стимулируют иммунную систему. Мы также выпустили на рынок масло без холестерина и еще кое-какие легкие продукты. Мы пытаемся убедить людей, что пища должна приносить пользу.

— Эти инновации наверняка позволяют производителям повышать отпускные цены, — сказал Дженкинс.

— Конечно, но ведь это делается во благо. Нужно вновь привлечь внимание инвесторов к продуктам, которые могут быстро улучшить состояние здоровья наших сограждан и, как следствие, сократить расходы Фонда социальной защиты.

— Социальной защиты? Ах да! Вы, французы, получаете страховку даже при малейшем насморке!

— Вы преувеличиваете, мсье…

— Билл.

— Как Буффало Билл! — прыснула Амели.

— Как вам будет угодно, хотя я никогда не приближался к быку ближе чем на десять метров и не убил ни одного индейца. Что в этих бумажках, которые вы мне дали?

—. Каждый день на выставке мы собираем всю информацию, которая касается французской пищевой промышленности. Сегодня речь идет об атаке, предпринятой против ложных этикеток.

— Очень интересно, — ответил Дженкинс. — А какую именно ложь вы разоблачили?

— Например, против «Nestle Waters» был возбужден судебный процесс из-за их персикового напитка.

— И по какой причине?

— Они перепутали натуральный сахар и химические ппдсластители. А это далеко не одно и то же. Потребитель подумает, что это натуральный продукт, а на самом деле в нем содержится такой же сахар, как и в газированных напитках, — сахар, от которого толстеют.

— Да, с вашими обществами защиты прав потребителей шутки плохи.

— Конечно, и они абсолютно правы, — произнесла Амели с оскорбленным видом.

— Вы обиделись?

Подошел какой-то посетитель, девушка протянула ему кучу буклетов и показала, как пройти к стенду с зерновыми культурами, возле которого стояла огромная печь для хлеба.

— Вовсе нет, — ответила Амели. — Но потребителям надоело, что их принимают за безвольных телят.

— Телят?

— Да, — подтвердила Амели. — Де Голль называл Французов телятами и, бесспорно, был прав. Коровье оешенство, куриный грипп, лосось, вызывающий раковые заболевания, не говоря уже о мясе с гормонами и ГМО, которые прячутся даже в самых привычных продуктах. Поэтому единственный выход мы видим в том, чтобы предоставить широкие полномочия обществам защиты прав потребителей, которые стремятся обеспечить нам здоровое питание.

— Да-да, конечно, — согласился Билл и, помедлив, спросил: — Может, выпьем по бокалу вина?

Девушка глянула на часы.

— Я не против, но не могу надолго оставлять стенд.

— О’кей, идемте. Только куда же нам направиться, чтобы не отравиться?

— Да я смотрю, вы шутник. Чем вы занимаетесь?

— Пытаюсь протолкнуть смертоносные ГМО в желудки европейцев.

Он произнес это с таким невозмутимым видом, что снова рассмешил Амели.

— Вы когда-нибудь бываете серьезным?

— Я абсолютно серьезен, — заверил американец.

Девушка повела Дженкинса через всю выставку. Они шли мимо стендов, с которых можно было в любую минуту попробовать ветчину без нитратов, овощи, выращенные без пестицидов, яблочный сок и натуральное вино, эскалопы из курицы, вскормленной зерном и выращенной в естественных условиях.

— Еще только шесть часов вечера, а я уже не против поужинать. Как вы на это смотрите, мадемуазель?

— Пока вы не скажете, зачем пришли сюда, я смогу только выпить с вами бокал вина.

Было заметно, что Амели понравился американец, который отнюдь не принадлежал к категории тучных людей. В свои тридцать два года Дженкинс был красивым мужчиной, сохранившим спортивное телосложение с тех пор, когда он устраивал долгие прогулки на велосипеде по окрестностям Парижа. Билл был чем-то похож на Роберта Редфорда в фильме «Вся президентская рать» («Les Hommes 3u president») — такой же блондин со светлыми глазами. Его приятная внешность, приветливый и слегка наивный вид непременно вызывали симпатию. За ним числилось немало побед над женщинами. Профессионал в делах, он становился покладистым и мягким, как ягненок, если речь заходила о покорении женских сердец.

Они остановили свой выбор на баварской таверне, где все продукты — от сосисок до картофеля — были гарантированно натуральными, поскольку их состав постоянно и тщательно проверялся.

Показывая на этикетку бутылки вина, девушка прокомментировала:

— Виноград, из которого сделано это вино, экологически чистый. И посмотрите: это написано не внизу этикетки мелким шрифтом, а в центре, большими буквами. Эту надпись невозможно не заметить. Она говорит о том, что опьянение будет био…

— Маленькое трехградусное опьянение, — перебил Билл.

— Над нами, французами, насмехаются из-за наших парадоксов и противоречий. Нас то упрекают в отсутвии строгости, то удивляются, что мы слишком придирчиво относимся к питанию. Но накануне выставки были опубликованы очень тревожные сведения. В начале семидесятых годов ожирением страдало только 3 процента населения. Сегодня это 11 процентов! Вскоре полным будет каждый четвертый ребенок. Каждый четвертый! Это на самом деле ужасно. Знаете, перед тем, как родить ребенка, я внимательно изучу его отца с биологической точки зрения, отслежу, как меняется вес его тела, и выясню все о том, что он ест!

— Боже мой! — фыркнул Дженкинс. — Откуда такая подозрительность?

— Это очень важно. Сейчас в моде перекусывание. Это все от вас, между прочим. У нас уже не едят, а перекусывают, перехватывают. Это конец французским традициям питания.

— Да вы настоящая энциклопедия по различным образам жизни! — весело произнес Дженкинс.

— Работа в сфере рекламы обязывает быть информированным, знать общество, в котором живешь, его потребности и тенденции развития. Я вам кое-что расскажу. На сегодняшний день во Франции запрещено употреблять алкоголь, курить, ездить на машине по лесу — кругом строгие ограничения! И в чем же тогда люди находят отдушину?

— В еде!

— Язык не поворачивается назвать едой эти замороженные блюда, содержащие больше химических добавок, чем растительных продуктов. А что уже говорить о блюдах, предлагаемых в «McDonald’s», особенно о подаваемом там мясе, имеющем неизвестное происхождение.

В течение нескольких минут Дженкинс, как завороженный, смотрел на прекрасный ротик Амели.

— Я буду вас ждать, — прервал американец речь девушки.

— Что?

— После выставки мы поедем ужинать в «Fouquet». Я гарантирую вам, что вино, мясо и рыба там экологически чистые.

— Я согласна, — произнесла Амели.

Как и обещал молодой человек, ужин был великолепным. Каждый раз, когда приносили новое вино или блюдо, американец просил, чтобы их качество сначала оценила его спутница. После изысканного ужина Дженкинс пригласил Амели в отель «George V». Утро они встретили вместе.

На следующий день, после завтрака, состоящего из экологически чистых грейпфрутов и чая с вареньем, Амели упорхнула, оставив Дженкинсу шаловливый поцелуй и номер мобильного телефона. Когда она исчезла, американец включил свой компьютер и стал составлять послание для своего босса, который в это время наверняка спал. Кстати, президент «Mosampino» питался исключительно теми продуктами, которые содержали искусственные пищевые добавки, и ненавидел все, что хотя бы издали напоминало свежий фрукт или овощ. Причем ел он довольно много.

Билл Дженкинс пока не встречался с Грегом Батаем, но посещение выставки и общение с прекрасной Амели дали ему гораздо больше информации, чем это мог бы сделать целый доклад об отношении французов к культуре питания. Если предположить, что тело стройной француженки — это экспериментальный участок, то Дженкинс собрал все эти ценные сведения собственными руками.

В своем письме американец детально охарактеризовал продовольственную ситуацию во Франции, отношение к ожирению, к этикеткам на продуктах, рассказал о культе натуральных продуктов и о страхе того, что пища с химическими добавками вызовет различные заболевания. В заключение он сообщил, что поступающие из Соединенных Штатов продукты, даже самые сложные по составу, с превеликим трудом смогут пройти через общества защиты прав потребителей и стать Троянскими конями для ГМО. Дженкинс прочитал письмо еще раз и убрал сравнение с Троянским конем, решив, что оно ничего не скажет выходцу из Миссури, пусть даже и президенту огромной международной компании. Отправив послание, он подумал о том, когда же все-таки Грег Батай приедет в Париж.

21

А в это время под Миланом тихо скользила с кошачьей грацией «Мазератти».

— Эрнесто Мазератти был таким же великим гением, как Рафаэль или Верди, — произнес дон Мельчиорре, обращаясь к Грегуару. — Его машины — это сама элегантность и стиль… Хотите сесть за руль? Я покажу дорогу.

— Правда? — спросил удивленный Грегуар. — Но…

— Вы не умеете водить машину? — осведомился старик, хмуря брови.

— Конечно же умею! — воскликнул его пассажир. — Но я не хотел бы рисковать…

— Не волнуйтесь. Она легка в управлении, да и дорога хорошая. Давайте, вперед!

Дон Мельчиорре остановил машину на обочине дороги и поменялся с Грегуаром местами. Молодой француз еще ни разу в жизни не сидел за рулем такой шикарной машины. Хоть он и достиг финансовой самостоятельности достаточно быстро, крестьянские корни сдерживали его от расходов на дорогие авто. Главным в машине для него было то, чтобы она исправно ездила. Грегуар не обращал особого внимания на марку и внешний вид автомобиля и относился к нему как к трактору на отцовской ферме — он должен быть выносливым и неприхотливым.

Поэтому он удивился тому ощущению, которое у него возникло, когда он сел за руль этой шикарной машины.

Легкое нажатие педали газа сразу продемонстрировало ему мощь лошадиных сил. Грегуар с легкостью обогнал пару автомобилей, случайно появившихся на дороге. Это было так захватывающе, так неожиданно, так чудесно! И дело вовсе не в скорости. Это было ощущение власти и благополучия. Словно передав управление своей «Мазератти», дон Мельчиорре доверил Грегуару нечто большее — что-то касающееся их будущего, их общего будущего.

Но старый итальянец был хитер. У него был взгляд стервятника, который инстинктивно чует хорошую добычу, Что-то должно было произойти между этими людьми, Оставалось только узнать что.

— Начиная отсюда и до того холма, который вы видите вдалеке, — это все принадлежит мне.

— Ого! — выдохнул пораженный Грегуар.

— Да, и я показываю вам только ломбардские владения. У меня также несколько тысяч гектаров в Тоскане, экспериментальные фермы, молочные заводы и другие предприятия. А сейчас раскройте свои глаза и слушайте внимательно, если, конечно, моя болтовня вас не утомляет, — сказал дон Мельчиорре. — И не ведите машину слишком быстро, — добавил он, бросив взгляд на стрелку спидометра, — нужно насладиться этими пейзажами, как наслаждаются картинами великих мастеров.

Грегуар убрал ногу с педали газа. Он даже открыл стекло, чтобы почувствовать нежный воздух и ароматные запахи полей.

— Вы знаете латинский? — внезапно спросил дон Мельчиорре.

— Боже мой! — произнес молодой человек. — Я учил его так давно!

— Тогда я расскажу вам кое-что интересное. Слово «pagus» означает одновременно «рукописная страница» и «возделанное плугом поле». И если я начинаю сомневаться в том, что мне когда-нибудь удастся написать произведение в стиле Манцони, то утешаю себя тем, что мой личный труд — это тысячи возделанных борозд на земле моего края, там, откуда я пришел и куда уйду.

Старый бизнесмен произнес эти слова со странной важностью, как бы измеряя одновременно свое могущество и бессилие, хотя был еще крепким и стойким, словно вековые деревья Ломбардии.

— Видите ли, — продолжил дон Мельчиорре, — латинский язык — это необходимый элемент обучения, открывающий нам истинное положение вещей, поэтому я сожалею, что нынешняя молодежь не обращается к нему.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Грегуар.

— Возьмем слово «caput». Голова, не так ли?

— Да, голова, — подтвердил молодой человек.

— Так вот, корень слова «поголовье» практически тот же, что и в слове «капитал», — «caput». Иметь стадо, поголовье животных — значит владеть капиталом. А поскольку я остаюсь крестьянином в полном смысле этого слова, то владею тысячами животных, которые за долгое время сформировали мой капитал.

— И что сейчас? — спросил Грегуар.

— Остановитесь здесь, — сказал его собеседник вместо ответа.

Они находились посреди небольшого поля, покрытого подсолнухами и напоминающего золотистый ковер.

— После эпидемии коровьего бешенства нам пришлось нелегко. Слава богу, мое стадо не было заражено. Пострадала только одна маленькая ферма, где был использован корм сомнительного происхождения. Пришлось убить около пятидесяти коров. К счастью, на этом все закончилось. В любом случае, мои предприятия давно уже разрослись по всем направлениям. Наша продукция востребована круглый год. Не забывайте, моя группа не просто так носит имя Верди!

Грегуар улыбнулся. Было очевидно, что у этого человека на все есть свой ответ. Его философия представляла собой смесь прагматизма и поэзии, софизма и реализма, причем определить, что именно доминирует над всем остальным, было невозможно.

— Вам ничего не напоминает этот пейзаж? — спросил дон Мельчиорре.

Молодой финансист повернул ключ в замке зажигания «Мазератти», и к ароматам лета прибавилась тишина, изредка нарушаемая криками птиц. Он упорно всматривался в желтые подсолнухи, но они не напоминали ему ничего, кроме подсолнухов!

— Примерно пятнадцать лет назад — несомненно, вы были еще слишком молоды — с опозданием, с огромным опозданием, поскольку тело его уже превратилось к прах, был отмечен неслыханный талант Винсента ван Гога. На престижном аукционе в Лондоне началась нешуточная борьба между анонимными покупателями, готовыми отдать часть своего состояния, чтобы приобрести картину голландского мастера с очень простым названием — «Подсолнухи».

— Не может быть! — воскликнул Грегуар.

— Вы мне не верите? Я был на этом аукционе. Не для того, чтобы что-то купить, поскольку суммы были астрономическими. Нет, просто я хотел посмотреть, как горожане спускают несколько миллионов долларов, чтобы купить репродукцию — несомненно гениальную, но все же репродукцию — того шедевра, который сейчас находится прямо перед вами.

И дон Мельчиорре с гордостью указал на желтое чудо, которое открывалось их глазам.

— Вы хотите сказать…

— Нет, конечно же, не здесь Ван Гог развернул свой мольберт, чтобы написать свои подсолнухи. Это произошло у вас во Франции, возле Овер-сюр-Уаз. Я был там однажды, когда надеялся стать великим художником, но оставим это, так как моя творческая жизнь — это одни переживания и сожаления. Запомните: мы живем в сумасшедшем мире, в котором внешний вид, имидж, гораздо важнее, чем реальность. В то время как миллиардеры предлагали целые состояния, чтобы приобрести знаменитые подсолнухи Ван Гога, Брюссельская комиссия сократила помощь производителям масличных культур в Европе, поставив крестьян в очень тяжелое положение, зато освободив рынок для продукции из Соединенных Штатов. Хороший урок по экономике, не находите?

— Действительно, — согласился Грегуар, пораженный интеллектом дона Мельчиорре, его способностью связывать явления, которые на первый взгляд не имели ничего общего.

— Мы живем в мире лжи, — продолжил старик, довольный эффектом, который произвели его слова на собеседника. — Но здесь нет места лицемерию, притворству и показухе. Земля — это земля…

— И она не врет! — иронично заметил Грегуар, не подозревая, что дон Мельчиорре поймет этот намек и он сильно ему не понравится.

— О чем вы?

— Я имею в виду 1940 год, когда крестьяне, проявив пассивность, пошли на сотрудничество с Германией.

— Следите за своими словами, — неожиданно резко произнес дон Мельчиорре. — Я хорошо знаю вашу историю. Мне известно, сколько земледельцам пришлось выстрадать из-за этого темного дела. Не нужно вспоминать о вашем Петэне и его идиотских выходках. Он, кстати, был отличным солдатом во времена Вердена, но, к сожалению, получив власть во Франции, изменился в худшую сторону. Я имею полное право говорить об этом, поскольку в сороковом вся моя семья ушла в партизаны. Они выступали против фашизма и вербовки в бригады Муссолини. Но оставим прошлое, дорогой юноша, — уже спокойно сказал он. — Сейчас для нас гораздо важнее будущее.

Дон Мельчиорре вновь сел за руль и постарался ехать не очень быстро, чтобы еще раз насладиться идиллическими пейзажами. Какой-то трактор уступил место прекрасной «Мазератти» на узкой дороге. Его водитель помахал дону Мельчиорре рукой в знак приветствия, который ответил ему тем же.

— Едемте ко мне, — произнес старик. — Я познакомлю вас с Орнеллой.

— С Орнеллой? Кто это?

— Это моя младшая дочь. Она занимается моими делами со страстью пантеры, защищающей своих котят. Даже мои самые несговорчивые сотрудники побаиваются ее, а это очень хорошо. Но на самом деле она милая девушка, которая заслуженно могла бы стать мужчиной…

Услышав такое замечание, Грегуар подпрыгнул на своем сиденье.

— Что вы говорите, дон Мельчиорре?

— Я ведь тоже имею право пошутить! — произнес итальянец. — Но не буду вводить вас в заблуждение. Я люблю Орнеллу больше, чем себя самого. Это настоящий ангел, воплощение самой любви. Я хочу сказать, что многие мужчины могли бы поучиться у нее хладнокровию и умению быстро принимать решения. Она знает свое дело, поверьте мне!

— Я верю вам, дон Мельчиорре.

На самом деле Грегуар Батай думал о том, с каким же драконом ему предстоит встретиться. Возможно, это будет одна из тех старых дев с мужской стрижкой, которые много курят и пьют, забыв, что вне работы тоже существует жизнь. Все эти мысли вертелись в голове у молодого финансиста, когда автомобиль въехал в огромные ворота, за которыми открылся замок в Бертоццо, резиденция главы группы «Verdi».

После завтрака в ресторане «Bellini» старик понял, что Грегуар был финансистом, но не позволил любопытству взять верх и поинтересоваться, в какой именно области он работал. Грегуар чувствовал, что перед тем, как попасть в дом дона Мельчиорре, лучше будет раскрыть карты, чтобы не рисковать и не навлечь потом на себя гнев хозяина.

— Я должен вам сказать… — начал молодой человек.

— Что вы финансист со стажем, настоящая акула бизнеса… — продолжил дон Мельчиорре ровным и слегка насмешливым тоном, даже не глядя в сторону Грегуара.

— Но… — пробормотал молодой человек.

— Послушайте, таких людей, как вы, которые рыщут и вынюхивают, я чувствую за версту.

Грегуар побледнел.

— Тогда почему…

— Потому, что ты мне нравишься, — отрезал дон Мельчиорре. — Мне нравятся твои манеры, твоя храбрость и твоя фальшивая наивность. И к тому же я уверен, что ты понравишься Орнелле.

Эти слова заставили Грегуара вздрогнуть, но он не подал виду. Автомобиль остановился возле подъезда замка на посыпанной белым гравием дорожке, которая огибала небольшой пруд с дикими утками и лебедями. Дон Мельчиорре заглушил мотор, а к машине уже бежал, взволнованный, его верный шофер.

— Где ты был, патрон? Я пытался связаться с тобой по мобильному и…

— Я его отключил, — ответил старик.

— Но я умирал от беспокойства. И твоя жена тоже, боже мой…

— Что-что? Вы вызвали полицию? Вам сообщили о моей смерти? Да или нет?

— Нет, — покорно ответил шофер.

— Тогда в чем дело? А Орнелла, она тоже плачет?

— Ты прекрасно знаешь, что нет. Она сказала, что ты имеешь право на личное время, не сообщая об этом всему миру.

Дон Мельчиорре с облегчением вздохнул и повернулся к Грегуару:

— Видите, к счастью, у меня прекрасная дочь. Она не считает меня мертвым и не дрожит от страха каждый раз, когда я не сообщаю о месте своего пребывания.

— Мельчиорре! — укоризненно воскликнул шофер.

— Ты предоставишь этому молодому человеку зеленую комнату, — сказал он своему старому другу, ни о чем не спрашивая Грегуара. — Ведь вы ночуете здесь, не так ли?

Грегуар произнес что-то нечленораздельное, и этот звук был принят за согласие. Дон Мельчиорре улыбнулся, и его шофер тоже расплылся в улыбке, расценивая присутствие этого молодого человека как хорошую новость, потому что его патрон выглядел довольным.

22

Билл Дженкинс времени в Париже не терял. Поняв, что его друг Грегуар задерживается в Италии, он воспользовался этим, чтобы предпринять одну из тех акций, которыми он не очень гордился, но эффективность которых отмечалась в досье «Mosampino».

Несколько недель назад президент Французской Республики учредил комиссию экспертов, призванную спокойно и четко определить, какое влияние окажут ГМО на питание потребителей. Таким образом, восемь независимых экспертов начали свою работу, результаты которой президент ожидал получить к концу года.

Два года назад гремело дело о пестицидах, из-за которых гибли пчелы. Фирма «Mosampino», которая выпустила эти продукты на рынок, смогла повлиять на нескольких независимых экспертов, правда, подкупив их. Таким образом, научное и политическое сообщество согласилось принять эти пестициды, которые, конечно же, «не представляли никакой опасности, особенно для производительниц меда».

Однако после массовой гибели пчел все же стали возникать вопросы о реальной невинности этих высокотехнологичных химических продуктов. Последовала череда статей, чтобы окончательно обелить фирму «Mosampino» и заключить, что если пчелы и умирали сотнями, то одному только Богу известно, почему так происходило. И было это вовсе не из-за знаменитого инсектицида «Терминатор».

По правде говоря, Билл Дженкинс сделал то, что должен был сделать, пообщавшись с некоторыми независимыми экспертами и предложив им то, что заставило их демонстрировать довольно лояльное отношение к инсектицидам фирмы «Mosampino».

Подобный демарш американец предпринял сегодня утром, встретившись с Эрнестом Молинье, влиятельной фигурой из Комиссии экспертов по ГМО, назначенной Шираком.

Агроном по образованию, Молинье работал в сельскохозяйственных профсоюзных организациях, прежде чем сделать политическую карьеру, которая быстро привела его в правительство Миттерана и Ширака. Находясь на этом посту, он установил ценные связи по всей Европе и даже за ее пределами. Он интересовался всеми проектами в сфере аграрной индустрии и принимал участие в их продвижении — при условии, что предприниматели смогут публично его отблагодарить. В департаменте Лозер, где Молинье регулярно избирался сенатором, он постоянно делал инвестиции в создание рабочих мест. Приветливый и доброжелательный, знаток своего дела, он чувствовал, когда нужно было поработать на публику, ратуя за справедливость, чтобы все поняли, что он сама чистота и неподкупность.

Таким образом, выступая против лоббирования продуктов с искусственными сахарами, которые неизменно приведут к возникновению различных заболеваний, Эрнест Молинье стал предводителем этого движения. Причем следует подчеркнуть, что сам он весил добрый центнер, и его личный врач настоятельно советовал, угрожая риском сердечного приступа, отказаться от употребления сахара вообще, даже с утренним кофе.

Поэтому теперь Молинье преследовал сахар повсюду: и в ходе приготовления пищи, и в пачке печенья, на этикетке которой никогда не указывалось, натуральный сахар или искусственный. Он активно боролся против распространителей газированных напитков в школах, против стеллажей, заполненных неизвестного происхождения конфетами и жевательными резинками, возле касс в супермаркетах. Таким образом у него сложился имидж защитника потребителей — взрослых и маленьких.

Знающие его люди говорили, что лоббистам сахара крупно не повезло. Однако вся его непорочность и честность сосредоточились только на борьбе в данном секторе. Во всем же остальном Молинье оставался прежде всего коррумпированным чиновником. И если он до сих пор сохранял доверие главы государства, то только благодаря своей безупречной ловкости и изумительному красноречию, которые всегда помогали ему обманывать людей — причем с таким искренним видом, что иногда он сам начинал себе верить…

Вот такому человеку и решил нанести деловой визит Билл Дженкинс. Молинье назначил встречу вечером в саду Тюильри, где в то время располагалась ярмарка с каруселями и колесом обозрения.

— Отсюда вид на Париж еще лучше, чем с Эйфелевой башни, — произнес бывший министр вместо приветствия лоббисту от «Mosampino».

— Вы так считаете? — спросил Дженкинс, слегка испугавшись при мысли о том, что ему придется сесть в кабинку с этим полным человеком.

— Поверьте, я катаюсь здесь с детства. Как поживаете, мсье Билл? — осведомился Молинье, протягивая своему собеседнику полную руку, жадную и цепкую.

— Неплохо, — ответил Дженкинс, который немного знал этого человека и понимал, что нужно предоставить ему управлять беседой и дать поразглагольствовать прежде, чем приступать к делу.

Дженкинс подумал, что раз Молинье согласился на эту встречу прямо в центре города, то он, несомненно, был готов выслушать разумные предложения.

Они купили жетоны и сели в свободную кабинку.

— У нас достаточно времени, — сказал Молинье, раскрывая ладонь, — я купил на три круга!

Не было ничего удивительного в том, что бывший министр сельского хозяйства и пищевой промышленности был настолько популярен даже среди детей, которые знали его имя, лицо и живот. Молинье тоже был по-своему ребенком; ребенком шестидесяти трех лет.

После предупреждения по громкоговорителю колесо отправилось в парижское небо. Дженкинс украдкой посмотрел на крепления кабинки. Выглядели они достаточно надежно и могли без проблем выдержать вес Молинье, а вместе с ним — и предполагаемых деток такого же телосложения.

Вначале они практически не разговаривали, поскольку Молинье, противореча всем своим принципам, не смог устоять перед сладкой вафелькой, легкость которой помогла вступить в сговор с совестью.

Насладившись, он вытер руки и рот белым, словно сахар, платком и принялся рассказывать о протестах, волной прокатившихся по Франции. Дженкинс предпочел пока просто слушать, время от времени кивая головой. Говорить о деле пока было рано.

— Нельзя сказать, что вы оказали нам услугу, повысив цены на нефть, — начал наступление бывший министр. — Если так будет продолжаться и дальше, то возможно наступление кризиса, даже у вас в Америке, а это вызывает тревогу. Но вам-то чего беспокоиться? Вы контролируете месторождения нефти, и я не уверен, что Иракский конфликт сильно повредил вам с этой точки зрения… Тогда как для нас, французов, дело обстоит совсем иначе! У нас нет нефти, наша зависимость огромна, а использование других альтернативных источников энергии до сих пор остается в зачаточном состоянии.

Дженкинс начал понимать, к чему клонит Молинье.

— Что касается меня, то я уже окончательно определился. Нужно делать ставку на зеленое топливо. Этанол, диэстер — все, что приводит машины в движение, — чистое и возобновляемое топливо. Я занимаюсь исследованиями в этой области. Задуманный проект довольно амбициозен: мобилизовать миллион гектаров, сельскохозяйственных земель во Франции, чтобы приступить к распространению зеленого топлива.

— Миллион гектаров! — выдохнул Дженкинс.

— Верно.

— И как вы рассчитываете их заполучить?

— Проблема достаточно сложная. Транспортная промышленность приложила серьезные усилия, но изменить всю систему снабжения топливом сейчас… Что касается нефтяной промышленности, вы сами понимаете, как на ней отразится подобный проект. Единственное, что проблемой номер один во Франции до сих пор остается безработица. А эта национальная мобилизация в честь биотоплива могла бы создать шесть тысяч рабочих мест только на первом этапе.

Огромное колесо замерло. Кабинка, в которой сидели собеседники, качалась на самой верхушке круга. Они могли видеть Дом инвалидов и своды собора Нотр-Дам, стеклянный фасад Института арабского мира и, конечно же, Эйфелеву башню.

— Почему вы рассказываете мне все это? — спросил Дженкинс.

— А вы как думаете?

— Я не знаю, — искренне ответил американец.

— Это дело с биотопливом может стать хорошим подспорьем для нашего сельского хозяйства, которое гибнет от однообразия. Если мы устраним продовольственный кризис, наши фермеры будут на седьмом небе от счастья. В последние годы им постоянно твердили, что они слишком много производят, что государству это обходится очень дорого, а затраты на хранение излишков огромны. Поэтому постоянно приходилось экономить, побуждать земледельцев становиться садоводами или открывать постоялые дворы. Они задыхались, не имея возможности собирать такой же урожай, как прежде. А зеленое топливо вернет им смысл жизни, достоинство, крестьянскую гордость!

Молинье так разошелся, что кабинка начала дрожать. Дженкинс постарался его успокоить.

— Вы думаете, что они возьмутся кормить автомобили и грузовики с таким же энтузиазмом, как и людей?

— Хороший вопрос, — согласился бывший министр, постепенно успокаиваясь. — Что нужно производителям на самом деле? Производить, увеличивать урожай. Будет это зерно служить пищей людям или машинам, думаю, им наплевать. Вот к чему я клоню.

— То есть?

— Я говорю о наших, или, скорее, о ваших, ГМО.

Колесо снова тронулось. Они опустились на четверть круга и снова остановились — на этот раз на уровне платанов, росших по краям аллей.

— Как вам известно, Дженкинс, у этих генетически модифицированных организмов плохая репутация.

— Язнаю.

— Хорошо. Я мог бы без труда преуспеть в этом деле, утверждая, что опасность угрожает не только пчелам и другим маленьким существам, но и людям тоже, что нужно соблюдать принцип предосторожности и всё в том же духе. Вы знаете это не хуже меня.

— Да.

— Но если я займусь этой морально безупречной деятельностью, то убью в зародыше идею зеленого топлива, успех которой зависит от потенциально возможной прибыли. Итак, я знаю, что этот миллион гектаров отдадут нам только в том случае, если производительность достигнет высокого уровня. А побить все рекорды нам помогут ГМО.

— Я не заставлял вас это произносить, — сказал Дженкинс, видя, как Молинье сам проглотил наживку.

— Поэтому я готов выступать за безопасность ГМО, сказав только, что зеленое топливо на базе ГМО не сможет сравниться с ГМО в продуктах питания. С этого времени я смогу гарантировать вам миллион гектаров во Франции. Что вы об этом думаете?

Дженкинс размышлял несколько секунд. Молинье отдавал рынок прямо ему в руки. И, как на всяком рынке, нужно было назначить хорошую цену.

— Мы можем начать с денежного перевода на указанный вами счет.

— Я вижу, вы всегда все быстро схватываете, — произнес Молинье. — Счет за границей меня вполне устроит. Здесь это подобно смерти. Достаточно того, чтобы вы были владельцем хорошего дома в седьмом округе Парижа, как однажды утром вам предъявят неимоверный налог на состояние! По той причине, что ваш капитал просто существует!

— Пятьсот тысяч евро…

— …прекрасно подойдут в качестве половины суммы, — завершил бывший министр.

— С окончательным расчетом после принятия решения на государственном уровне.

— Согласен, — произнес полный человек, который компенсировал, как мог, лишения в еде, на которые обрекало его собственное здоровье. — Скажите, семена ГМО стоят миллиона гектаров, не так ли?

— И миллиона евро. Ведь это тоже неплохо, не так ли?

Молинье расхохотался так, что его услышали в соседних кабинках. Договорившись о сделке, Дженкинс захотел побольше узнать об экспертной комиссии, созданной президентом, чтобы составить ясную картину относительно ГМО.

— Не могу сказать, как относятся к этому остальные семеро членов комиссии, — прокомментировал Молинье. — Но, по-моему, позиции еще очень неопределенные. Тех, кто изначально был враждебно настроен по отношению ко всем этим молекулам, можно переубедить с помощью нескольких сильных аргументов. А те, кто был настроен положительно, кажутся мне еще до конца не определившимися. Яростная и хорошо продуманная атака на ГМО может изменить их настроение. Нужен такой человек, как я, с основательными убеждениями, чтобы склонить чашу весов на нашу сторону.

— Я понимаю, — согласился Дженкинс. — А что, по-вашему, думает обо всем этом президент?

Молинье опять разразился громким смехом.

— А президент не думает, дорогой Дженкинс. Он политик, прагматик. Президент принюхивается, прислушивается, а потом приходит к определенному решению. Не принимайте в расчет его отношение — будь оно благоприятным или враждебным. Он приспособится, подстроится, сделает все возможное, чтобы не потерять свою популярность. Ему также нужно будет задобрить общественное мнение; но это уже другая история!

— Заключения вашей комиссии будут очень убедительны. Я не сомневаюсь, — подвел итог Дженкинс.

— Да, я тоже в этом уверен. Действовать нужно быстро. Завтра я сообщу вам план своих действий. И номер своего счета в банке Люксембурга.

Их кабинка остановилась. Дженкинс и Молинье попрощались. Каждый направился в свою сторону. Дженкинсу внезапно тоже захотелось сладкую вафлю, и он встал в длинную очередь к продавцу сладостей.

23

Дон Мельчиорре и его гость вошли в замок. Грегуар заметил светловолосую женщину, стоящую к ним спиной. Когда она повернулась, то молодой француз не смог сдержать своего изумления. Осанка, черты лица, взгляд — сходство с доном Мельчиорре было таким очевидным, что никаких сомнений не оставалось: это была его дочь.

— Это Орнелла, душа этого дома, — произнес хозяин, с нежностью глядя на свою младшую дочь.

Орнелла улыбнулась, затем обняла старика и на итальянском прошептала несколько слов ему на ухо так быстро, что Грегуар не уловил смысл сказанного.

— Извините, я на минутку, — сказал дон Мельчиорре. — А вы пока перекусите. Там, на столе фрукты. Виноград просто великолепен, а персики, Бог мой, это настоящий дар небес!

Отец с дочерью удалились, а Грегуар остался один в огромной комнате, которую он мог спокойно рассмотреть. Этот дом был одним из тех, фотографии которых регулярно печатают в журналах, пишущих о богатейших людях планеты. Во всем чувствовалось дыхание спокойствия и роскоши. Здесь были картины великих мастеров, громадные вазы, поражающие изящностью отделки, портреты предков. И все это прекрасно сочеталось с тихой музыкой Верди, которая лилась из маленьких, практически невидимых колонок, расположенных прямо в стенах. Огромное место занимали книги по живописи, пейзажу и скульптуре. Библия и многочисленные жития святых соседствовали с шикарнейшими репродукциями литографий.

Внезапно, когда Грегуар небрежно проводил пальцем по кожаному корешку какой-то большой книги, у него возникло странное чувство. Грегуару больше, чем когда-либо, казалось, что он у себя дома. По силе это ощущение нельзя было сравнить с тем, что он испытывал в Крезе, в Японии и даже в Лондоне.

Такое влияние оказал на него не взгляд Орнеллы, хотя Грегуар в полной мере почувствовал всю его силу, а сама атмосфера этого просторного жилища, которое, казалось, открыло Грегуару свои объятия, как это сделал дон Мельчиорре.

Дверь, ведущая в библиотеку, была закрыта. Несмотря на это, Грегуар время от времени слышал то низкий голос дона Мельчиорре, то тонкий и страстный голос Орнеллы. Что за вопрос они решали? Спорили они или просто обсуждали дела? Прислушиваться было бесполезно. Грегуар не так хорошо понимал итальянский, чтобы попытаться извлечь хоть какую-то информацию из этой дискуссии. К тому же, может быть, потом он обо всем узнает.

Молодой человек подошел к дубовому столу в центре комнаты и налил свежего лимонного сока, подсластив его двумя кусочками сахара. Потом он вымыл гроздь винограда в наполненной водой чаше и взял два спелых персика. Затем Грегуар сел в большое кресло, обтянутое плотной тканью, и стал смотреть в окно на равнину, которая простиралась перед глазами обитателей замка.

Незаметно молодой человек задремал. За последние двадцать четыре часа у него не было времени отдохнуть. Особенно начиная с этого безумного утра, когда он отправился в Каза Манцони, даже не предполагая о том, что с ним может произойти.

Проснулся Грегуар от нежного прикосновения руки. Он сразу же открыл глаза. Был уже вечер. Молодой человек спал довольно долго. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять, где он находится и кто эта молодая женщина со светло-пепельными волосами, которая пытается вернуть его в реальный мир.

— Вы отдохнули? — спросило лицо на великолепном французском.

— Простите, — произнес Грегуар, выпрямляясь в кресле. — Так глупо получилось…

— Не извиняйтесь. Я позволила себе разбудить вас, потому что вечером здесь становится довольно прохладно. Я хочу предложить вам пройти в летний сад, с другой стороны замка. Там вы можете еще подремать до ужина, если только не хотите подняться в комнату, которую приказал приготовить для вас отец…

— Комнату?

— Отца вызвали на один из его заводов. Он вернется к ужину, а мне он приказал не отпускать вас! — сказала девушка, и на ее лице, одновременно юном и серьезном, появилась широкая улыбка. Орнелла принадлежала к тому типу женщин, которые могут внезапно меняться, демонстрируя то жестокость, то трогательность, способные как соблазнить, так и уничтожить. К тому же она была достойной дочерью своего отца и, несомненно, знала об этом.

— О сне не может быть и речи. Для этого есть ночь! — произнес Грегуар радостным тоном. — Но я отправлюсь в летний сад, если вы составите мне компанию. Не беспокойтесь, я не собираюсь убегать. Вы прекрасная надсмотрщица, и я не хотел бы, чтобы дон Мельчиорре злился на вас!

— Тогда следуйте за мной, — сказала она, протягивая руку молодому французу, чтобы помочь ему выбраться из глубокого кресла.

Они пришли на старую веранду, пол которой был покрыт мрамором. Через приоткрытое окно в стеклянной крыще проникал свежий воздух. Восхитительные магнолии украшали стены веранды и бронзовых ангелочков, которые блестели от воды, падающей на них из фонтана.

— Вы выпьете чего-нибудь? Вина, граппы, кьянти?

— Но ваши родители, ваш отец…

— Мама крайне редко выходит из своей комнаты и из кухни.

— Она болеет?

— Болеет? Нет, Моя мать работала с девяти лет и сейчас говорит, что ее жизнь прошла мимо. У нее меланхолия. И чем более активным становится мой отец, тем более меланхоличной она становится. Мама мечтает о том, чтобы он никогда не покидал замок. Но вы ведь знаете моего отца…

— Да нет, не очень хорошо…

— Я хочу сказать, что никто не может его контролировать — как в семейной жизни, так и в делах.

— А вы?

— Что я? — спросила Орнелла.

— Я уверен, что вы имеете определенное влияние на дона Мельчиорре.

Она расхохоталась, словно Грегуар удачно пошутил.

— Вы действительно его не знаете! Влияние на моего отца! Это невозможно! Может, он и сам так иногда думает, не замечая, что идеи, которые я ему подсказываю, являются в большинстве случаев его же идеями, только немного переформулированными. Но здесь все исходит от него, проходит через него и заканчивается на нем же. Он абсолютный монарх, а я что-то вроде того, кого вы, французы, называете королевским шутом. Я научилась отвечать ему, отстаивать свое мнение, не поддаваться. Но дон Мельчиорре — это дон Мельчиорре, даже для своей дочери, мсье Батай.

Они начали с кьянти. Вино слегка окрасило губы Орнеллы в темный цвет, обрисовало контур. Внезапно Грегуару захотелось ее поцеловать. Это был тот же порыв, который он испытал пару часов назад, накинувшись на виноград и сочные персики. Однако он сдержался.

— Чем вы занимаетесь на предприятии «Verdi»? — спросил Грегуар.

— А как вы думаете? — сухо ответила молодая женщина, заговорщически глядя на Грега. — Не обращайте внимания, — продолжила она, — иногда я могу пошутить довольно грубо, но это не со зла. Знайте, мне достаточно произнести одно лишь слово отцу, чтобы вы уехали отсюда.

— Почему вы этого ему не сказали? — поинтересовался Грегуар.

— Я хочу, чтобы вы остались.

К молодым людям подошел мажордом в белом пиджаке. Он толкал перед собой столик на колесах. На маленьких круглых блюдцах было соленое печенье. А рядом — практически полная бутылка кьянти.

Когда он удалился, Орнелла продолжила разговор уже в другом настроении. Она больше не была ни вспыльчивой, ни милой, ни таинственной. Внезапно она стала деловой женщиной.

— Сколько, по-вашему, стоит группа «Verdi»?

— Сколько чего?

— Евро, долларов — чего угодно.

— Я не знаю, — ответил Грегуар, не ожидавший такого поворота событий. — Мне нужно посмотреть счета.

— Вы их увидите. Но сначала назовите какую-нибудь цифру.

— Орнелла, я не хочу говорить глупостей. Буду с вами откровенен, я плохо знаю о ваших активах за пределами Италии.

— Это и не нужно, потому что их нет. Мы итальянская группа — и баста! Предположим, если мы оценим все свои активы на рынке — от полей до агропромышленных предприятий, то выйдем на оборот где-то около миллиарда долларов.

— Неплохо для семейного бизнеса, — искренне заметил Грегуар.

— Да, неплохо. Но неплохо — это не хорошо, — возразила Орнелла.

Когда она произносила эти слова, ее глаза светились. И именно в этот момент французский финансист увидел, насколько велико сходство Орнеллы с доном Мельчиорре.

— В наше время, — произнесла Орнелла ледяным голосом, — недостаточно быть «неплохим». Нужно быть лучшим, а чтобы никого не бояться, нужно самим внушать всем страх.

— Внушать страх?

— Я говорю о размахе, — ответила женщина.

В глазах Орнеллы появились лукавые огоньки.

— Следуйте за мной, — сказала она тоном, не допускающим возражений.

Грегуар молча повиновался. Идя за ней, он любовался ее роскошными длинными волосами, вдыхал запах ее духов.

Девушка открыла дверь, ведущую в кабинет отца.

— Идемте, — произнесла она, заметив колебания Грегуара. Он не любил вторгаться в чье-нибудь личное пространство, причем в отсутствие самого хозяина.

— Ну идемте же, говорю! Вас никто не съест, черт возьми! Этот кабинет у нас с отцом общий.

— Правда?

— Если вам так легче, то да, и не задавайте больше вопросов. Сейчас я покажу вам, что творится в голове у дона Мельчиорре!

Они вошли в комнату, где царил легкий полумрак. Двойные шторы были закрыты, защищая мебель и книги от слишком яркого солнца.

Высокие стеллажи были заставлены книгами, на стенах висели полотна, плетеные корзины были наполнены фруктами. Орнелла не обманула Грегуара. В кабинете находилось два стола, они стояли друг напротив друга, разделенные гигантским ковром шириной в десять метров, изображающим сцену охоты богини Дианы. Присмотревшись, Грегуар заметил поразительное сходство черт лица его гида и мифического персонажа. Площадь комнаты была где-то около пятидесяти метров, но цвет стен и расположение предметов делали ее довольно уютной. И снова молодой француз испытал это странное ощущение, что он у себя дома, там, где и должен находиться, почувствовал, что ему совсем не хочется отсюда уезжать.

— Что вы хотели мне показать? — тихо спросил он у Орнеллы.

— Не принимайте этот заговорщический вид. Вы можете говорить громко абсолютно свободно! — произнесла она, немного развеселившись, глядя на Грегуара, которому все это напомнило детство.

Женщина подошла к столу дона Мельчиорре и открыла третий ящик слева. Жесты ее были точными и уверенными. Она знала, что и где искать.

— А если войдет дон Мельчиорре? — все еще волновался Грегуар.

— Да… Если завтра я решу ограбить Ватикан, вас с собой брать не буду, — рассмеялась Орнелла. — Смотрите!

Она достала из ящика голубую картонную папку. А из папки, из вороха печатных бумаг, рисунок. Но это был не просто рисунок. Не те каракули, которые выводят во время бесконечных и скучных совещаний. Вовсе нет. Этот рисунок был видением. Видением мира, свойственным дону Мельчиорре.

— Вот это да! — воскликнул Грегуар.

— Согласны, на это стоило посмотреть?! — радостно бросила Орнелла.

— Вы думаете, это серьезно?

— Мечты моего отца гораздо серьезнее, чем сама реальность. Запомните это, — ответила она с легкой обидой в голосе, словно произведение отца могло послужить поводом для насмешек.

О чем же шла речь? О рисунке, как и говорилось. Рисунке простым карандашом, который представлял пять континентов. Очень хорошо была прочерчена Италия, а особенно — смешная деталь на самом деле, но Грегуар удержался от смеха — крошечная деревня Бертоццо. На континентах не были написаны их названия, как в атласе. Речь не шла об Америке, Европе или Африке как таковых. Нет, своим узнаваемым почерком дон Мельчиорре вывел на каждом из континентов одни и те же слова: группа «Verdi».

— Вот о чем мечтает мой отец, — сказала Орнелла и взяла ценный листок из рук Грегуара. — И я не удивлюсь, если именно в вас отец нашел ту редкую птицу, которая позволит ему осуществить его мечту.

На этих словах она удалилась, предоставив Грегуару самому закрыть дверь кабинета. Но он услышал шаги в коридоре. Вернулся дон Мельчиорре.

24

— Моя дочь вам показала? — осведомился патрон с довольным видом.

— Показала что? — произнес Грегуар.

— Рисунок конечно же! Дон Мельчиорре — маэстро всего мира! Сумасшедший руководитель «Verdi», стремящийся прославить свое имя и захватить власть над всеми морями земного шара!

Грегуар попытался возразить, но это было бесполезно.

— Не старайтесь придумать какую-нибудь отговорку. Орнелла сказала мне, что покажет вам этот рисунок, и я согласился. А сейчас давайте, раз уж я начал этот разговор, поговорим о делах.

Дон Мельчиорре пригласил молодого финансиста к себе в кабинет. По всему дому из кухни, где неустанно трудилась супруга патрона, разносился аромат готовящегося ужина. Дон Мельчиорре держал в руках последний номер газеты «Sole 24 Ore», одной из самых читаемых на полуострове.

— Посмотрите сюда! — воскликнул он. — Сколько это, по-вашему, стоит?

Он указал на большой заголовок на французском языке: «Продаются воды Perrier». Рядом со статьей размещалось изображение маленькой пузатой бутылочки. Довольно длинная на первый взгляд статья сопровождалась фотографией, сделанной в историческом местечке Нержез, где профсоюзы пресекали все попытки восстановить группу «Perrier».

— Переведите, пожалуйста, основные положения статьи, — попросил Грегуар. — У меня есть мысли по данному поводу, но я не следил за развитием последних событий этого дела. Оно вас интересует?

Лицо дона Мельчиорре утратило то ангельское выражение, с которым он утром говорил о создании произведения, подобного творению великого Манцони. Он вновь стал промышленником, жаждущим наживы, но еще не полностью освободившимся от груза своего крестьянского происхождения. Каждое предполагаемое действие давало ему возможность взять реванш над судьбой, над детством, над всем, что ранит, когда ты еще не в состоянии на равных играть со своей жизнью, с бедностью, невежеством — со всем, что унижает человека.

— Интересует ли меня «Perrier»? Минеральные воды сейчас являются обязательной составляющей бизнеса аграрного промышленника. Компания «Danone» удачно приобрела итальянские минеральные воды «Ferradie» и «San Pellegrino». Так почему бы итальянцу не стать хозяином французской марки, тем более находящейся в кризисе? Мне кажется, что у швейцарского владельца был плохо налажен контакт с рабочими. Зато я знаю, как с ними разговаривать.

— Нужно быть бдительным, — ответил Грегуар Батай.

— Я бдителен за двоих. Но что вы хотели сказать?

— Я расскажу вам историю, о которой, наверное, не упоминается в газете.

— Давайте, я обожаю истории, особенно если они хорошо заканчиваются!

— Тогда не уверен, что эта вам понравится.

Мужчины сели в кресла, глядя в огромное окно на летний сад.

— Вы помните об ужасной засухе 2003 года? Во Франции сильная жара унесла жизни пятнадцати тысяч стариков.

— Да, чудовищно, я знаю об этом, — произнес дон Мельчиорре.

— Я не буду говорить вам ни о плохом функционировании «скорой помощи», ни об отношении общества к старикам, ни о трусости политиков. Во Франции был сезон отпусков, министры загорали с семьями, а президент вообще неуловим. Наш премьер-министр развлекался экскурсиями в Альпах в то время, как старики умирали тысячами.

— Какая тут связь с «Perrier»? — спросил патрон.

— В августе 2003 года спрос на минеральную воду сильно вырос, и тому были причины. «Perrier» — популярная газированная вода, которая становилась просто необходимой, когда столбик термометра полз вверх. Тем летом потребитель был готов проглотить около двадцати миллионов бутылок. Руководство компании попросило рабочих поднапрячься и потрудиться сверхурочно. Это предложение вызвало бурю всеобщего негодования. Тем, кто выступил добровольцами в этом исключительном деле, коллеги угрожали физической расправой. Результат: производители «Perrier» упустили хорошую общественную акцию, с одной стороны, и довольно прибыльное дело — с другой.

— Я вижу, — проворчал дон Мельчиорре. — Швейцарские директора просто не умеют обращаться с рабочими, вот что яодумаю. Если бы я стоял во главе этой компании, то, уверен, бутылочки выходили бы вовремя. Нужно иметь мое происхождение и мою харизму, чтобы разговаривать с синдикалистами, преданными традициям и гордящимися приобретенными правами. Я знаю, что справился бы с этим делом, — заключил он без ложной скромности. — Но продолжайте. Расскажите мне о рентабельности этого предприятия.

Грегуар решил, что это его звездный час. Ему выпала возможность блеснуть так, как он не мог себе вообразить и как дон Мельчиорре не мог представить даже в самых оптимистичных своих ожиданиях. В 1997 году, когда ломбардец заканчивал свою учебу в бизнес-школе Пари-Дофин, юный сын крестьянина защищал дипломную работу, посвященную компании «Perrier». Это был черный год для французской промышленной группы после того, как она была вынуждена сократить, а потом и уничтожить свои склады газированной воды по всему миру. В штате Северная Каролина в образцах на производстве был обнаружен бензол, что вызвало серьезные > омнения в составе знаменитых бутылочек, являвшихся но сих пор синонимом чистоты. Это вдохновило экономистов, которые принялись задаваться вопросами, как лее компания «Perrier» сможет оправиться от удара, который обошелся ей в 1,5 миллиарда франков и получил ’акую антирекламу.

В связи с этим Грегуар отправился в Вержез, чтобы пообщаться с рабочими и руководством, обвиняющими американские власти, правда, без доказательств, в неких махинациях по отношению к известной на мировом рынке французской марке.

Грегуар хорошо помнил об этом исследовании на предприятии, которое было чем-то похоже на его семейную ферму. Хоть группа «Perrier» считалась международной, она была немыслима без родной земли и натуральных продуктов — источника, который пробивался сквозь толщу земли и казался волшебным, поскольку не замерзал на морозе.

— Вы должны быть особо бдительным с компанией такого типа, — начал Грегуар. — Я скажу вам, на что следует обратить внимание, на все плюсы и минусы.

— Это правильно, — произнес дон Мельчиорре, удивленный таким четким ответом, — давайте начнем с преимуществ, а потом увидим, нужно ли мне слушать все остальное!

— Я вас заставлю, — уверенно ответил Грегуар, удивляясь своей внезапной смелости. — Сначала о природе. Этот источник — естественный. Иначе говоря, данный продукт превосходит молоко и вино в том, что не нуждается вообще ни в каком преобразовании. Нужно просто создать постоянную линию разлива по бутылкам и получать прибыль.

— Вы же знаете, что я специалист в области упаковки! — прервал его старик.

— Я прекрасно это знаю, — согласился Грегуар, — поэтому и упоминаю данный аспект в списке плюсов. Вы неоспоримый лидер в производстве картонной упаковки для молока. Но с газированной водой нужно будет вернуться к стеклу и предусмотреть алюминиевую линию для банок.

— Всего в двадцати километрах отсюда находятся песчаники, пригодные для производства отличного стекла, — заметил дон Мельчиорре.

— Я продолжу. В отличие от большинства минеральных вод, «Perrier» может производиться в любой точке мира. Для этого достаточно транспортировать ценную жидкость в цистернах или даже рассмотреть возможность создания трубопровода, чтобы заниматься розливом, например, в Италии, там, где производственные единицы будут более продуктивными и не с таким явно выраженным синдикализмом, если вы понимаете, о чем я.

— Очень хорошо, — произнес дон Мельчиорре, погр> — зившись в свою газету, чтобы кое-что зачитать. — Слушайте, что пишет «Sole 24 Ore»: «Для „Perrier“ требуется двадцать четыре человека, чтобы запустить линию розлива, а для „San Pellegrino“ достаточно и двенадцати».

— Да, именно так.

— Другие преимущества, — настаивал дон Мельчиорре, который видел в этом, возможность реализовать первый блестящий этап по осуществлению своей мечты, о котором, вне всякого сомнения, заговорит вся Европа.

— Я отмечу следующее: во главе «Perrier» всегда стоял и иностранцы. Знаете ли вы, что первым настоящим инвестором в Вержез стал англичанин, богатый наследник владельцев «Daily Mail» и «Daily Telegraph»?

— Англичанин? Вы уверены? Я всегда думал, что британцы интересуются только виски, и никогда не мог вообразить, чтобы они занимались минеральной водой. Как абсурдны иногда бывают предрассудки!

— Точно, — подытожил Грегуар. — Ну ладно, оставим англичан. Я хочу предложить вам одну загадку.

Дон Мельчиорре улыбнулся как ребенок. Он любил игру, даже в бизнесе. Для итальянца это как кусочек детства, которого у него не было.

— Загадку? Обожаю загадки. Слушаю вас.

— Сомневаюсь, что вы найдете ответ, но вот вопрос: почему маленькие бутылочки «Perrier» имеют такую оригинальную форму — пузатенькую основу и узкое горлышко?

Дон Мельчиорре задумался. Он любил играть — но при условии, что ответ находится быстро. В кабинете воцарялась тишина. Грегуар впервые обратил внимание на часы с маятником, которые отсчитывали секунды с легким скрипом, что свидетельствовало об их почтенном возрасте. Орнелла заглянула в кабинет, чтобы предупредить, что скоро будет готов ужин, но отец махнул ей рукой, чтобы она вышла. Девушка не заставила себя просить дважды. Она закрыла дверь, однако перед этим послала Грегуару очень красноречивый взгляд.

— Я могу вам помочь? — поинтересовался молодой человек.

— Да, можете, — проворчал патрон, разочарованный тем, что на него не сошло озарение. Он был довольно суеверен и расценил это как плохой знак.

— Лорд Хармсворт — это имя владельца — попал однажды в автомобильную катастрофу, и его почти полностью парализовало. Восстанавливаясь, он использовал для ходьбы костыли очень характерной формы.

— Я догадался! — воскликнул дон Мельчиорре. — Он дал бутылкам «Perrier» форму своих костылей!

Грегуар не смог сдержать улыбку. Он позволил своему собеседнику поверить, что тот сам нашел ответ, а он просто подсказал ему путь… Решительно, дон Мельчиорре был хитрым ребенком.

— Очень хорошо, — сказал Грегуар. — Гениальная идея, не правда ли? Представьте, что в начале XX века вода «Perrier» продавалась во всех колониях Британской империи, в Индии и Сингапуре — причем лучше, чем в Париже. И лорд Хармсворт сделал важное открытие: его газированная вода не переходила дорогу виски. Она даже стала его лучшим другом.

— Впечатляет! — восхитился дон Мельчиорре, удивившись таким глубоким знаниям французского финансиста о группе «Perrier».

— А теперь поговорим о минусах, — продолжил Грегуар.

— Если вам так хочется. Только недолго. Мне кажется, я слышал звонок к ужину, а я не люблю есть холодное. К тому же во время еды я не люблю говорить о делах. Это вредно для пищеварения, и мы не замечаем, что у нас в тарелках. Вы познакомитесь с моей супругой. Это преданная и молчаливая женщина. Ее можно услышать, только когда речь заходит о еде.

— Итак, — произнес Грегуар. — «Perrier» — это уже не та компания, какой она была в девяностые годы. Повлияло, конечно, дело о бензоле. Но это еще не все. Конкуренция в области минеральных вод, особенно газированных, стала очень сильной. Прошла эпоха гениальных рекламных слоганов типа «Perrier — шампанское для обеда». Эта вода утратила свою славу или, скорее, свой имидж. Она больше не является напитком чемпионов велосипедных гонок во Франции. Кроме того, значительно сократилась доля прибыли, доходы стали призрачными, учитывая сложности инвестирования, фиксированные растраты на персонал, особенно в департаменте Гар, где члены Всеобщей конфедерации труда тормозят процесс модернизации.

— Я вижу, — с напускным сожалением сказал дон Мельчиорре. — А если я попрошу вас вот так сразу заняться приобретением компании?

Молодой человек колебался. Он не мог ответить за несколько секунд. Снова кто-то нетерпеливо позвонил, приглашая на ужин. Несомненно, это была Орнелла, которой уже порядком надоело ждать.

— Нужно подумать, — произнес наконец Грегуар, — посмотреть точные счета компании, ее задолженности по кредиту, бюджет по заработной плате, проекты по инвестированию и территориальному завоеванию.

— Отлично! — ответил дон Мельчиорре, потирая руки. — Идем ужинать. От этой дискуссии у меня разыгрался такой аппетит, что я готов проглотить кюре с его сутаной! — он произнес это, осенив себя крестом, как и каждый раз, когда богохульствовал не со зла.

— Нужно проверить еще кое-что, — добавил Грегуар, поднимаясь.

— Что именно?

— Счета компании «Verdi». Я хочу сказать, ее кредитоспособность. Потому что не могу поверить, что вы сможете оплатить наличными такие капиталовложения.

Грегуар знал, что ответ дона Мельчиорре будет свидетельствовать о реальном уровне доверия к нему старого патрона. Подтвердит ли он свое неприязненное отношение к любому виду банковского кредита? Откроет ли размер своего состояния?

— Во сколько вы оцениваете покупку? — спросил итальянец.

Грегуар, раздумывая, наморщил лоб.

— Около миллиарда евро.

— Так чего же вы тогда говорите мне о кредите? Мы солидная компания, достойная своего названия. С детства я понял, что ничто не покупается, если оно вписано в кредит на вашем банковском счете. Если вы берете в долг, то будете расплачиваться жизнью и умрете. А я разве похож на мертвеца?

С этими словами он поднялся, и Грегуару пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от дона Мельчиорре по пути в столовую. Пожилая женщина подождала, когда мужчины сядут, чтобы начать подавать блюда. Молодой француз сдержанно поприветствовал супругу дона Мельчиорре и атаковал карпаччо из говядины, утопающее в оливковом масле и покрытое пармезаном. Он тоже проголодался.

25

После ужина дон Мельчиорре и Орнелла отвели Грегуара в круглое помещение, находящееся в северном крыле замка и служащее курительной комнатой. Это была старая голубятня. В начале XX столетия ее присоединили к замку архитекторы. Здесь был очень высокий потолок. Через отверстия в стенах дым уходил очень быстро, а из окон открывался панорамный вид на территорию замка.

Обосновавшись на удобных больших канапе, дон Мельчиорре, его дочь и Грегуар возобновили разговор, прерванный во время еды, когда, как и следовало, речь шла только о блюдах — от минестроне до тирамису домашнего приготовления.

Первым делом дон Мельчиорре взял великолепный портсигар из палисандрового дерева. Он посмотрел на показатель влажности и удовлетворенно хмыкнул. Затем открыл маленький ящичек, в котором лежали длинные коричневые сигары. Их аромат сразу распространился по комнате.

— Сигару? — предложил дон Мельчиорре.

— Нет, спасибо, — ответил Грегуар. — Но не обращайте внимания. Дым мне никоим образом не помешает.

Хозяин дома притянул к себе портсигар и погрузился в созерцание совершенной формы своего сокровища. Его взгляд гурмана, алчный и нежный одновременно, свидетельствовал о том, насколько страстным человеком был дон Мельчиорре.

Выбрав свою «добычу», он сделал Орнелле знак подойти. К великому удивлению Грегуара, она тоже взяла сигару и провела ею под носом. Интересно, где она видела этот жест? В кино? И откуда вообще эта странная привычка курить сигары, совсем не распространенная среди женщин, особенно в Италии, где существовал культ мачо?

Отец и дочь спокойно поднесли к кончикам своих сигар зажигалки, и вскоре их дым смешался над головами в серо-голубом облаке, так же как смешались в едином стремлении мысли дона Мельчиорре и Орнеллы.

Дон Мельчиорре позвонил в колокольчик, о существовании которого Грегуар и не подозревал. Через несколько секунд появился мажордом, который сегодня подавал Грегуару аперитив. Его осанка и белизна пиджака были безупречны.

— Сеньор?

— Алессандро, пойди в мой кабинет и принеси стопку газетных вырезок, которые лежат на черном сейфе. Только не спрашивайте совета у моей жены. Она все равно не знает, что и где там лежит. Если не найдете, лучше вернитесь сюда, мой друг. Спасибо.

Слуга кивнул и тихо удалился. Грегуар заметил, что его туфли были подбиты войлоком. Говорили, что дон Мельчиорре терпеть не мог стука каблуков по паркету: это напоминало ему приход гитлеровцев в замок, когда он был ребенком.

Алессандро не потребовалось много времени, чтобы принести своему патрону нужные документы. Тот поблагодарил его словами «grade mille», которые произвели на слугу такой же эффект, как сахарная косточка на собаку. Его бледные щеки слегка порозовели, и он пробормотал что-то невразумительное, что выражало, без сомнения, благодарность.

— Хорошо, — начал дон Мельчиорре, положив половину стопки себе на колени, а вторую — на пол. — Сначала я хочу вам кое-что показать, и это не просто какой-то рисунок. Как вы думаете, что это?

— Не знаю, — произнес заинтригованный Грегуар.

Они сидели в нескольких метрах друг от друга, и Орнелла встала, чтобы передать документы отца Грегуару. Когда она наклонилась над молодым французом, отдавая бумаги, по всему его телу пробежала дрожь.

— О чем идет речь? — спросил Грегуар.

— Я протестировал вас на «Perrier», — сказал дон Мельчиорре, словно не слыша вопроса своего собеседника. — Ваши ответы убедили меня. Вы знаете о состоянии этого дела практически столько же, сколько и я, хотя я изучал его в течение долгих месяцев день за днем. Вы правы, нужно быть сумасшедшим, чтобы взяться за это умирающее дело, когда столько компаний продается по всему миру, причем по достаточно умеренным ценам.

— Спасибо за комплимент, — ответил Грегуар. — А что касается продающихся компаний, осталось только выяснить, что они из себя представляют.

— Я это уже сделал.

Он достал очки из внутреннего кармана своего льняного пиджака.

— Вот. Изучите эту страницу и не делайте поспешных выводов. Подумайте минут десять, а потом я вас выслушаю. Пока вы будете читать, я выйду на улицу. Идем, Орнелла, сегодня изумительный вечер. Оставим этого господина с нашим будущим в руках, — произнес дон Мельчиорре с легкой иронией.

— Иду, — затянувшись, ответила Орнелла.

Она прошла перед Грегуаром. Юбка Орнеллы скользнула по его коленям, и девушка послала молодому человеку взгляд с тайным намеком, который каждый мужчина может истолковать по-своему.

Грегуар погрузился в чтение документа, который был всего лишь списком. Но каким списком! Дон Мельчиорре его предупредил: речь шла уже не о каком-то рисунке, а о плане мирового масштаба. Здесь были перечислены агропромышленные фирмы, классифицированные по географическому признаку. Широко была представлена Аргентина со своими скотобойнями, знаменитой «Bocabov», а также заводами по производству полуфабрикатов из говядины и лосося. Каждый раз в скобках фигурировала цифра в долларах, от нескольких тысяч до десятков миллионов, особенно если предприятие имело широкий ассортимент продукции или уже успело создать несколько своих филиалов в других странах.

Грегуар Батай вздохнул. Он отметил несколько агропромышленных предприятий в Испании и Латинской Америке, несколько уже зарекомендовавших себя фирм в Австралии и Тасмании, консервный завод в ЮАР, птицефабрику в Соединенных Штатах. Дон Мельчиорре не выделял что-то особенное, отражающее его конкретные намерения. Этот список представлял собой наброски патрона, видевшего себя пищевым магнатом мирового размаха, однако все так же настаивающего на своем скромном происхождении.

Франция была представлена молочным заводом «Breizh-Lait», находящимся на западе страны, а не заводом «Lactagri», с которым имела дело семья Грегуара. Фигурировали в списке также предприятия «Hourcade», прославленные своим фуа-гра и копченым лососем, штаб которых находился в Ландах, на берегу Атлантики. Дальше шли британские заводы спиртных напитков, канадские предприятия, торгующие зерном, норвежские и шведские рыболовецкие организации. Настоящее космолитическое меню, чтение которого могло спровоцировать приступ несварения. Большая часть упомянутых фирм находилась на территории США и специализировалась на превращении зерен в хлопья для завтрака. Хоть в списке и не было компании «Kellog’s», внесенные туда фирмы, тем не менее, имели определенный вес в этой сфере, принимая во внимание их стоимость, которая достигала или даже превышала 10 миллионов долларов.

Едва закончив просматривать документ, Грегуар услышал в коридоре шаги. Молодой человек принял слегка растерянный вид, словно чтение вызвало у него смешанные чувства.

Вошедших сопровождал запах сигар.

— Ну, что вы скажете? — спросил дон Мельчиорре.

— Священное поле для охоты, — осторожно ответил Грегуар.

— Теперь моя очередь загадать вам загадку, — заявил патрон, довольный, что может взять реванш над французским финансистом.

— Я слушаю. Но должен предупредить, что, в отличие от вас, я не столь силен в этой области.

— Посмотрим, — произнес старик, потирая руки. — Как по-вашему, что общего у всех этих упомянутых предприятий?

— Что общего? — повторил Грегуар, словно размыш ляя вслух. — В глаза сразу бросается то, что все эти организации являются агропромышленными.

— Действительно, но это не то, что я хочу от вас услышать. Попробуйте еще.

Дон Мельчиорре, казалось, забавлялся, что Грегуар Батай находится в затруднении.

— Не помогай! — бросил патрон группы «Verdi» своей дочери, которая не отрывала взгляд от молодого человека.

Глубоко вздохнув, Грегуар Батай снова погрузился в изучение списка. Потом на него как будто бы снизошло озарение. Неужели он нашел отгадку?

— Не знаю, 5f могу ошибаться насчет всех этих фирм, — начал он, — однако, опираясь на сведения, полученные мною раньше, гораздо раньше, чтобы на них можно было сегодня опираться и делать выводы, я, кажется, нашел еще одну общую черту.

— Какую?

— Им всем в скором времени грозит банкротство. Мне кажется, что капитал этих предприятий защищен довольно плохо, это касается и «Hourcade», и «Breizh-Lait». То же самое могу сказать о нескольких упомянутых испанских и американских фирмах.

Воцарилась тишина. Орнелла была на седьмом небе. Лицо дона Мельчиорре оставалось непроницаемым, но в глазах его светился какой-то дьявольский блеск.

— Вы выиграли, молодой человек. Вы действительно очень ценный союзник. Если вы примете мое… — взглянув на дочь, дон Мельчиорре остановился и поправился: — наше предложение.

— Ноя работаю в компании и…

— Да, я все это знаю. Но ничто не мешает вам немного поработать и с нами. Я уверен, что ваш шеф будет рад вашей практике, из которой он тоже сможет извлечь выгоду, если у меня все получится.

Дон Мельчиорре был прав. Конечно же, Беллек, находясь в Париже, предпочел бы получать информацию о группе «Verdi» из первоисточника.

— Эти предприятия, — продолжил патрон, — реально можно приобрести. При условии, что действовать нужно достаточно быстро и аккуратно.

— И на каком из них вы остановили свой выбор? — осведомился Грегуар.

— На каком?

— Да, я думаю, что у вас сложились какие-то предпочтения…

Дон Мельчиорре и Орнелла переглянулись и засмеялись, причем так заразительно, что Грегуар не смог удержаться и присоединился к ним, так и не получив еще ответа на свой вопрос.

— Что смешного в том, что я сказал? — все же спросил Грегуар, вновь принимая серьезное выражение лица.

— То, что вы не поняли! — воскликнул дон Мельчиорре.

— Не понял что?

— Скажи ему сама! — произнес патрон, обращаясь к дочери.

Девушка посмотрела Грегуару прямо в глаза.

— Мой отец хочет сказать, что речь идет о покупке не одной из фирм. Он хочет контролировать их все!

— Да, — подхватил старик, — все!

Грегуар застыл, не веря своим ушам. Он схватил список и быстро принялся считать, сколько же составит общая стоимость.

— Но это получается…

— Больше миллиарда долларов, — закончил дон Мельчиорре, который уже не смеялся, а смотрел на своего собеседника с чрезвычайной серьезностью. — Что вы об этом думаете?

— Тот же вопрос, что и в начале нашей дискуссии о «Perrier», — ответил Грегуар. — Нужно узнать, каковы ваша платежеспособность, ликвидность, банковские кредиты.

Старик повернулся к Орнелле.

— Наш молодой друг плохо расслышал. Ему нужно повторить, что мы не нуждаемся в банках, чтобы собрать данную сумму. Ему нужно кое-что объяснить, но уже поздно, и я собираюсь лечь спать. Вы же молоды и, уверен, можете довольствоваться пятью или шестью часами сна. Возьмите вот это.

Он протянул Грегуару пачку бумаг, принесенную мажордомом Алессандро.

— Это вырезки из газетных статей, касающихся предприятий, упомянутых в моем списке. Я подобрал их очень тщательно. Вы сможете изучить их и представить мне ваши заключения завтра после обеда?

— Согласен, — произнес Грегуар, взяв толстую кипу бумаг, от которых зависело будущее группы «Verdi».

26

Грегуару отвели просторную комнату на последнем этаже с окнами в сад. Открывал свое окно, он полной грудью вдыхал запахи кустарников и деревьев. Цикады стрекотали, словно в Провансе. У молодого человека абсолютно не возникало такого ощущения, будто он находится в чужой стране. Наоборот, ему казалось, что его настоящая жизнь здесь и с этими людьми, что именно тут он встретил свою судьбу.

Когда он поднимался к себе с пачкой бумаг дона Мельчиорре в руках, во входную дверь замка позвонили. Дон Мельчиорре открывал сам. Грегуар понял, что хозяин дома вовсе не собирался спать. У него была назначена встреча. И не простая встреча, поскольку гость, маленький круглый человечек, закрылся с доном Мельчиорре в его кабинете. По всему было видно, что они собирались работать ночью. Этим ночным визитером был не кто другой, как банкир Альдо Лермини, человек, который пообещал привести группу «Verdi» к тому, что называется «инвентивным финансированием».

Заботясь о том, чтобы не уронить документы своего нового шефа, Грегуар не увидел лица Альдо Лермини. Он услышал только звонкое эхо его голоса. Войдя в свою комнату, не уступающую любому из номеров в шикарных отелях Милана, молодой человек ощутил головокружительный запах лимонника. Орнелла предупреждала, что ночью налетит батальон мошек и нужно будет постараться найти средство, которое сможет их прогнать. Правда, он не услышал никакого подозрительного жужжания. Должно быть, эскадрилья насекомых повернула назад, почувствовав сильный запах, исходящий из специальных чашечек, подогреваемых свечами.

Грегуар положил стопку документов на большой стол из красного дерева, посреди которого стояла огромная ваза с подсолнухами. Молодой человек улыбнулся этой наивной и радостной картине, которая напомнила ему о детстве.

Грегуар отметил, что шофер дона Мельчиорре забрал его чемоданы и личные вещи из отеляМилана, где он провел первую ночь перед встречей с итальянским патроном в Каза Манцони. Внезапно молодого человека охватило странное чувство. Ему показалось, что все это было подстроено. Он думал, что отправился на поиски дона Мельчиорре, в то время как дон Мельчиорре сам организовал эту встречу.

Грегуар отмахнулся от этих темных мыслей. День был удивительным, полным сюрпризов. Любому на его месте было бы трудно осознать все события, происшедшие с сегодняшнего утра. Столько совпадений, столько информации, такая внезапно открывшаяся бесконечность, не говоря уже о шарме восхитительной Орнеллы…

Но сейчас не было времени философствовать. На первом этаже в кабинете дона Мельчиорре проходило совещание, определяющее стратегию группы «Verdi». А Грегуару необходимо было просмотреть толстую пачку газетных вырезок. Отступать было нельзя. Речь шла о его репутации, о его пребывании в этих местах, которое, он надеялся, закончится не скоро. Если он успешно прошел тест с «Регпег», то, несомненно, у него все получится и с этими компаниями, вердикт о состоянии которых ему нужно было вынести. Сейчас он должен был призвать все свои аналитические способности, а также то, что было у него особенно развито, — интуицию.

Но сначала Грегуар сделал себе горячую ванну. Считается, что ванна расслабляет и усыпляет, но молодому человеку она помогала почувствовать себя бодрее. Во время учебы в университете и позже, занимая важные должности в Токио и Лондоне, когда Грег Батай проводил бессонные ночи за изучением толстых досье, он, прежде чем погрузиться в столбцы цифр, каждый раз совершал один и тот же ритуал — дремал полчаса в горячей ванне. Он выходил из нее свежим, сильным и бодрым.

Все в этом доме было выдержано в едином стиле. Стены ванной выложены светлой изящно декорированной фарфоровой плиткой, изображающей пасторальные сцены. Изображения были пастельных тонов — едва уловимые, словно до плитки дотронулись лишь кончиком кисти. Не было никакой помпезности, что, увы, так часто встречается у богатых провинциальных буржуа.

Перед сладостным погружением в большую ванну Грегуар проверил, все ли в его чемодане было на месте. Если чья-либо нескромная рука перебирала его вещи, он это непременно бы заметил, но представший его взору порядок успокоил молодого человека. Грегуар вынул из чемодана пену для бритья и лосьон. Возможность принести себя в порядок — так, словно уже наступило утро, — была для него лучшим стимулятором.

Вдруг Грегуар услышал, что откуда-то доносится музыка или, скорее, голос, исполняющий церковные песнопения. Те песнопения, которые могут вызвать слезы и найти отклик даже в малочувствительной душе. Грегуар затаил дыхание. В детстве молодой человек никогда не слышал такой музыки. Потом, в годы учебы в Париже, он пару раз заходил в Сен-Шапель возле Дворца правосудия, чтобы послушать волшебные голоса.

Мелодия доносилась из комнаты, находящейся в противоположном крыле замка. Молодой человек подошел к окну и прямо напротив, в дрожащем огоньке свечи, заметил силуэт. Это была Орнелла, одетая в белый пеньюар. Ее окно тоже было открыто, и из него доносились завораживающие голоса. Грегуар немного понаблюдал за девушкой, погасив свет, чтобы не быть замеченным. Молодому человеку было неловко подглядывать, но он был буквально околдован этим невероятным зрелищем. Но самым захватывающим было то, что Орнелла пела вместе с исполнителями и ее голос сливался с их голосами настолько, что. Грегуар не мог отличии, пение Орнеллы от записи.

Наконец молодой человек разделся и погрузился в ванну. Вода немного остыла, и Грегуар включил горячую воду. Ванна была такой большой, что он легко мог вытянуть ноги. Ванна делала свое дело: Грегуар постепенно обретал ясность ума, к нему возвращались силы. Через несколько минут он будет готов к атаке, к выполнению той задачи, которую поручил ему дон Мельчиорре.

Когда Грегуар вышел из ванны, пение уже прекратилось. Комната Орнеллы освещалась только маленьким ночником. Молодой человек облачился в махровый халат, побрился и, похлопывая себя по щекам, нанес лосьон после бритья. Затем он почистил зубы и достал из чемодана чистую одежду. Теперь он чувствовал себя полностью готовым к работе.

Методично читая прессу, дон Мельчиорре вырезал любопытные на его взгляд статьи, подчеркивая интересные суждения, делая на полях пометки своим мелким почерком, который только он один на свете и мог разобрать — Грег, сделав пару попыток, отказался от этой затеи, поскольку итальянские буквы, уменьшенные до такого размера, было абсолютно невозможно разобрать…

К счастью, статьи были в основном из британских, американских, бельгийских и швейцарских финансовых газет, поэтому молодой человек довольно быстро смог определить основную сферу интересов итальянского олигарха.

У этого старого крестьянина, несомненно, было отличное коммерческое чутье. Из выбранных им предприятий вырисовывалось нечто вроде идеальной компании или, скорее, линии компаний, которая связывала в мощную единую систему производство, торговлю, поставщиков, переработчиков и потребителей. Поля в Аргентине, Бразилии и Новой Мексике, торговля зерном, молочная промышленность, агропромышленные предприятия, огромные производственные площади, гастрономические телеканалы — все это манило итальянского магната. Его амбиции были огромны. Он хотел накормить весь мир, приобрести международный вес, видеть имя Верди рядом с «Coca-Cola», «Kellog’s» и «McDonald’s», сохраняя при этом качество и натуральность продуктов.

Дона Мельчиорре очень интересовала компания, продающая зерно. Она была основана на канадском и швейцарском капиталах после Первой мировой войны. Эта группа предприятий довольно быстро стала важным действующим лицом в торговле зерном, а затем и молочной продукцией. В годы «холодной войны», когда излишки зерна и масла угрожали европейскому бюджету, представители данного предприятия выступили инициаторами того, чтобы направить эти товары в Советский Союз. Они оформили сделку между «красным миллиардером» Жаном-Батистом Думеном и недалекими хозяевами Кремля, которые безропотно приняли рождественский подарок в виде масла от капиталистических стран. Подобные операции были исключительно заслугой представителей уже упомянутой компании, их ловкости и умения общаться. Вот это человеческое могущество и завораживало дона Мельчиорре. Величие, которое делало невозможное возможным.

Может, это и подтолкнуло старого итальянца, не слишком задумываясь о последствиях, использовать знания Грега Батая.

Синдикат по продаже зерна оставался довольно мощной организацией, но, как и все торговые компании, как и сама группа «Verdi», его руководители держали в секрете свою бухгалтерию, не выходя ни на один финансовый рынок мира. Однако это вовсе не мешало финансовым аналитикам регулярно подчеркивать прекрасное состояние компании. Принимая в расчет вырезанные статьи, было видно, что дона Мельчиорре очень привлекала особая структура капитала данной организации. Он состоял из двух равных долей, однако уже в течение нескольких месяцев ходили слухи о разногласиях среди руководства между канадцами и швейцарцами. Первые хотели переориентировать свой бизнес на Азию, вторые настаивали на Ближнем Востоке, где война с Америкой дестабилизировала обстановку на рынке. Разногласия были достаточно серьезными, несмотря на то что в газетах все подавалось в очень сдержанной и завуалированной форме.

Те, кто выступал за Азию, считали, что у арабскою рынка ненадежная репутация, особенно в сфере транспорта и даже хранения товаров. Их противники, наоборот, утверждали, что Азия перенасыщена собственной продукцией и продать какие-либо продовольственные товары китайцам или таиландцам в ближайшие годы будет просто невозможно. Данный диалог более или менее освещался в прессе, но этого было достаточно, чтобы вызвать у дона Мельчиорре желание встретиться с одним из основных акционеров и через него попытаться войти в управленческую группу и сменить одного in партнеров, практически ставшего врагом.

Анализ был завершен. Синдикат по торговле зерном, на это указывало само его название, был пережитком колониальной империи, с офисами по всему миру — oi Черного моря до реки Сен-Лоран, от Канберры до Пампы. Синдикат часто принимал участие в благотворите;. i>- ных акциях Красного Креста и благодаря этому имел множество союзников в администрации ООН. К то му же структура данной компании была такова, что в нужный момент можно было переориентировать производство, отказавшись от зерна и кукурузы. Имеющееся оборудование это позволяло.

Грегуар был полностью поглощен чтением. Но вдруг он услышал тихий стук в дверь. Молодой человек встал и решительно подошел к двери. Открыв ее, Грегуар замер. Перед ним стояла Орнелла с подсвечником в руке.

27

Девушка вошла в комнату легким:, но решительным шагом, словно по-другому и не могло быть. Пламя свечи, отражающееся в белокурых волосах, прозрачность (в рамках приличия, конечно же) ее белого шелкового пеньюара — все это перенесло Грегуара в другой мир или, скорее, в другой век, во времена галантных рыцарей и прекрасных дам.

— Ты выполняешь свое ночное задание? — спросила Орнелла, выделив «ты», чтобы подтолкнуть молодого человека к такому же общению.

— Да, и я еще только в начале, — вздохнул он, взглянув на стопку, которая его ожидала.

— Я думаю, что мой отец очень тебя ценит. И не только он, — улыбнулась она обезоруживающей улыбкой. — Не нужно злиться на него за то, что он тебе это поручил. Это знак большого доверия. Я не знаю, чем ты занимаешься, но если хочешь знать мое мнение, ты не потеряешь ни времени, ни денег рядом с доном Мельчиорре.

Она произнесла имя своего отца с гордостью и благоговением, что совсем не соответствовало ее своенравной и шаловливой манере поведения.

— Я уверен в том, что не теряю свое время, — ответил Грег. — Что касается денег, я о них вообще не думал.

— А вот здесь ты ошибаешься. О них нужно подумать уже завтра. Если отец предложит тебе должность стратега, ты должен попросить соответствующую зарплату, иначе он не воспримет тебя всерьез. Поверь мне.

— Но я уже работаю во французской компании!

— Тогда увольняйся и приходи к нам. Уверена, не пожалеешь!

Наблюдая за Орнеллой, Грегуар действительно ни сколько не сожалел о своем присутствии здесь. Он еще не задумывался о своей работе в группе «Verdi». На это не было времени, да и голова все время была занята чем-то другим. События развивались слишком быстро. Нужно было связаться с Беллеком и с Биллом Дженкинсом, который явно недоумевал, почему Грегуар не отвечает на сообщения. Молодой человек внезапно почувствовал себя Одиссеем в пещере Циклопа, который предлагал ему союз. И когда он посмотрел на Орнеллу, то представил себя на месте Одиссея, привязанного к мачте своего корабля, чтобы не соблазниться сладкими песнями сирен…

— Ты слушала «Stabat Mater»? — спросил Грегуар у девушки, которая присела на край его кровати, поставив подсвечник на пол.

— Да, тебе это помешало? Я люблю включать музыку очень громко, чтобы голоса пронзали меня насквозь.

— Напротив, мне понравилось слушать эти песнопения. Они буквально зачаровывают — такие далекие и в то же время такие близкие.

— Да, отец привил нам вкус к музыке и религиозности, мне и моим сестрам, но, кажется, только я так сильно люблю музыку и пение.

— Твои сестры тоже живут здесь?

— Нет! Они замужем, причем удачно. У одной муж бизнесмен, у другой — адвокат. Они уехали отсюда сразу же, как только представилась возможность, и нисколько не сожалеют об этом. Они называют наш замок сумасшедшим домом.

— Почему?

— Ты видел, в каком подчиненном положении находится моя мать. Видел, с каким почтением я отношусь к отцу, потому что действительно уважаю его больше всех в мире.

— И что?

— Мои сестры не хотели ни поклоняться, ни подчиняться. Вот они и сбежали, как только нашли выгодную партию. Они очень редко приезжают сюда со своими детьми. И потом, отец утомляет их своими фантазиями, поклонением искусству, своей навязчивой идеей накормить всю планету и оставить после себя шедевр. Мой отец — довольно противоречивый человек.

— А кто из нас не противоречив? — задал вопрос Грегуар с нарочитой наивностью.

— Да, это правда, но я думаю, что этот парадокс в padre достиг своего апогея. Он мечтал бы стать святым, но чтобы добиться своего, он превращается в дьявола. Он говорит о моей матери как о Мадонне. Но я-то знаю, что он до сих пор изменяет ей с девушками моего возраста из Милана или из соседних деревень. Он ненасытен. За его строгим видом скрывается настоящее чудовище. Но по отношению ко мне, любимой дочери, это чудовище — воплощение нежности, поэтому жаловаться мне не на что.

При слове «чудовище» Грегуар вздрогнул, вспомнив про свои мысли о Циклопе.

— Я могу задать тебе вопрос? — спросил молодой человек.

— Я тебя слушаю, — ответила Орнелла. Ей было интересно, о чем спросит Грегуар — о бизнесе или чем-то личном.

— Ты знаешь, почему я здесь?

— А ты?

— Понятия не имею.

— Это хорошо. Дело в том, что мой отец действует по зову сердца. В течение нескольких недель он тормошит нашего коммерческого директора, чтобы вывести группу «Verdi» из летаргического сна, причина которого — умеренный достаток. Дон Мельчиорре хочет движения, наступления, величия. Конечно, возраст берет свое, и он не так самонадеян, чтобы считать себя вечным. Он горит от желания сыграть ва-банк, расширить свою компанию…

— Я вижу. И вот я прибыл как Мессия…

— Не нужно преувеличивать! — рассмеялась Орнелла. — Чтобы быть Мессией для моего отца, нужно иметь солидный счет в банке. Я не думаю, что ты в чем-то нуждаешься, но претендовать на место Ротшильда!.. Скажем, ты компетентен в своей сфере, а мой отец почувствовал это. Тебе решать, принимать игру или нет.

Грегуар задумался. Орнелла лежала на кровати, положив голову на руки. Он мог бы подойти к ней и открыть для себя это тело, едва защищенное тонким шелком. Но Грегуар знал, что еще не время.

Молодой человек принялся расхаживать по комнате, испытывая удивительную легкость во всем теле. Однако в мыслях у него был беспорядок, словно разум и чувства вели между собой беспрестанный бой.

— Кто окружает твоего отца, с кем он советуется? — спросил он у Орнеллы.

Девушка сначала колебалась, думая, очевидно, о том, можно ли доверять Грегу, потом решилась, поняв, что может рассчитывать на конфиденциальность.

— Знай, что отец прислушивается к очень небольшому количеству людей. Скажу даже, чем дальше, тем меньше он слушает других. Он делает исключение лишь для двоих — причем не уверена, что они сами всегда мыслят правильно. Как говорится, советчик — не ответчик.

— Кто эти люди?

— Первый — это я!

— Прости, я должен был догадаться.

— Ты прощен. Все-таки я не могу похвастаться никаким серьезным дипломом в сфере агропромышленности, и мои знания заканчиваются на изучении прерафаэлистических трудов.

Чувственные губы Орнеллы раскрылись в улыбке, обнажив ряд восхитительных зубов.

— Но, как ни странно, мой отец не принимает никаких решений, не посоветовавшись со мной. И если мне кажется, что его намерения еще подлежат обсуждению, каждый из нас берет время подумать. Однажды он все же решился на операцию, которая меня совсем не вдохновляла, и провалил ее. Он считает, что я — его плоть и кровь, и этого достаточно для того, чтобы советоваться со мной, особенно с тех пор, как я предпочла остаться с ним, а не сбежать, как мои старшие сестры.

— Ты действительно не разбираешься в бизнесе? — спросил Грег, не скрывая удивления.

— Я могу лишь чувствовать или не чувствовать. Мне кажется, этому невозможно научиться.

— Это точно.

— У меня такое впечатление, что для отца я как охотничья собака, которая бежит по следу, толком не зная, зачем она бежит и какую дичь преследует!

— Значит, Диана-охотница в его кабинете — это ты?

— Это мы вдвоем, он и я. Я загоняю дичь, он стреляет. Я не люблю стрелять, чтобы убивать. Я люблю наблюдать за развитием проектов.

— А я — тоже проект? — внезапно спросил Грегуар.

Он произнес эти слова, не подумав, практически невольно, таким тоном, когда нельзя понять, шутит человек или говорит серьезно. Орнелла ответила не сразу. Она встала с кровати и медленно направилась к Грегуару, который сидел на стуле за большим столом. Она взяла его руку и приложила ее к своей груди.

— Нет, не проект, — взволнованно произнесла девушка. — Ты реальность, ты здесь, и, я надеюсь, ты рад этому. Не нужно задавать вопросы, если не уверен, что на них существуют ответы.

— Ты права, — сказал Грегуар, прижимая Орнеллу к себе.

Они целовались долго и нежно. Потом девушка отступила назад и взяла свой подсвечник.

— Мне пора идти. Я отвлекла тебя от работы. Я не сказала, но ты шикарно выглядишь в костюме. Ты так одет, словно собираешься выйти в свет. Но ты ведь не собираешься уходить, не так ли?

— Не имею ни малейшего желания, — ответил Грегуар.

Орнелла уже собралась было его покинуть, но молодой человек задержал ее.

— Орнелла, ты не сказала мне, кто второй человек, которому действительно доверяет твой отец.

— Ты будешь удивлен, но это Джузеппе Альбони — не только его личный шофер, но и старый друг.

— Да, очень хорошо понимаю.

— Есть еще его доверенное лицо, Эмилио Грациани. Отец уважает его за твердость и честность. Думаю, однако, что эта суровость его уже немного утомила. Моему отцу нужна фантазия. Я забыла еще об Альдо Лермини. Это настоящая акула, любитель чужой крови, хотя на первый взгляд может показаться забавным. Хотя, если честно, его не стоит особо принимать в расчет. Кстати, сейчас он беседует в кабинете с отцом.

— Да, кажется, я слышал звонок в дверь.

— Это был он. Знаешь, этот тип увивается за мной и, по-видимому, на что-то надеется. Правда, отец, да и я сама, время от времени пытаемся разъяснить ему мое истинное отношение к его персоне. Я даже подговаривала Джузеппе побить Лермини, он бы справился. Если хочешь присоединиться к клубу…

— Я совсем не знаю этого типа.

— Тем более. Постарайся встретиться с ним хоть раз и попробуй сбить его с толку. Но действуй осторожно, потому что он очень подозрителен и далеко не глуп, как и всякий банкир.

На этих словах она исчезла. В воздухе еще долгое время витал запах ее духов. Около пяти часов утра молодой человек потушил наконец лампу. В комнате Орнеллы уже давно не горел свет.

28

В кабинете дона Мельчиорре было темно. Массивная дверь была закрыта. Даже Орнелла не могла туда войти. Альдо Лермини только что изложил дону Мельчиорре несколько теорий, проиллюстрировав их примерами, касающимися инвентивного финансирования. Он также упомянул о предприятиях, существующих только на бумаге, о подставных лицах, об организациях, создающихся с целью сокрытия прибыли. Все это подавалось в довольно либеральном тоне, не порицающем ни Сильвио Берлускони, ни его пособников, ни новую команду Джорджа Буша, начавшую вторую предвыборную кампанию. Те, кто создает капитал, должны были хранить в тайне истинные размеры своего состояния, чтобы в будущем не запутаться в ответах на вопросы о состоянии своих финансовых дел. В устах Альдо Лермини все было так просто — вся эта экономика… Большая игра в «Монополию», где нужно было платить, чтобы избегать поля «Тюрьма», и приумножать свои вложения, прикарманивая обильные прибыли, которые направлялись на открытие и содержание магазинов.

Дон Мельчиорре понимал не все, но от него не ускользнул размах предполагаемых действий. Рецепты его семейного банкира были такими же точными, как и рецепты врача, правда, они не могли гарантировать выздоровление. Болезнь группы «Verdi» была вызвана ее размером. Патрон не уставал повторять своему доверенному лицу: «Мы вла деем таким великолепным оружием и не предпринимаем ни одной битвы! Мы карлики, а карлики рано или поздно заканчивают тем, что их съедают великаны!»

Эти слова настолько же не нравились Грациани, на сколько находили отклик у Лермини. У банкира было несколько идей, чтобы обеспечить группе «Verdi» голо вокружительт; ый рост.

— Я не хочу, чтобы это длилось десять лет, — преду предил дон Мельчиорре. — Кто знает, что со мной буде i через десять лет? Может, я уже буду лежать на глубинг трех метров под землей, совещаясь с личинками!

— Вы переживете нас всех, — льстиво ответил Лерми ни, перед тем как перейти к изложению плана.

Стратегия, которую он предлагал, основывалась на пяти основных направлениях: политика приобретения фирм во всех сферах мировой агропромышленности: развитие продуктов-лидеров как под новыми, так и под уже известными марками; внедрение в такие быстроразвивающиеся направления, как туризм и гостиничный бизнес; внешнее финансирование, основанное либо на выходе на биржу, либо на массовом выпуске облигаций, которые банк Лермини с радостью предоставит иностранной клиентуре; и наконец, концепция наступательной политики, основанной на телевизионной рекламе, повсеместном размещении рекламных щитов и спонсировании важных мероприятий.

Дон Мельчиорре слушал маленького толстого человечка, излагающего свою программу, и недоверие, которое он испытывал к банкиру, впервые испарилось.

«Да, — говорил он сам себе, — несомненно, Лермини прав. Нужно мыслить глобально и использовать современные средства развития».

Словно прочитав мысли дона Мельчиорре, банкир двинулся в атаку.

— Если вы последуете моим предложениям, — произнес он уверенным голосом, но все в той же манере, дающей дону Мельчиорре понять, что именно он остается хозяином положения, — я открою вам два главных козыря, которые являются просто счастливым совпадением для ваших, осмелюсь даже сказать, наших проектов.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался дон Мельчиорре.

— Для начала скажу, что банк Лермини, который я имею честь представлять, может гордиться тем, что на прошлой неделе получил разрешение представлять на территории Италии «Bank of America».

— «Bank of America»! — воскликнул дон Мельчиорре с восхищением.

— Совершенно верно. Переговоры были начаты еще год назад, но из-за некоторых изменений в руководящем составе этого престижного кредитующего учреждения дело немного замедлилось. Новый начальник международного отдела был назван, и мы подписали протокол соглашения позавчера в Милане. Я должен съездить в Нью-Йорк, чтобы завершить все формальности, и был бы счастлив, если бы моя первая операция мирового масштаба в рамках этого союза проводилась с группой «Verdi».

Дон Мельчиорре не ответил, но по его глазам было видно, какой эффект произвели слова Лермини. Банкир был хорошим стратегом.

— Какое конкретно преимущество даст нам этот ал ьянс с «Bank of America»? — спросил старый итальянец. — Нет ли риска потерять контроль над управлением?

— Не думайте об этом, — произнес Лермини, довольный тем, что большая рыба проглотила наживку, как он и ожидал. — Наоборот. Предположим, вас интересует бизнес на американской территории. «Bank of America», основываясь на тщательно подготовленном мной досье, сможет предоставить вам очень выгодные условия для сотрудничества. Он выступит на вашей стороне, в то время как мы выпустим облигации с именем Верди, которые я смогу продать на нашем полуострове, где вы уже довольно известны. И это только начало! Впоследствии, если заокеанские рекламные кампании пройдуг удачно, «Bank of America» тоже сможет разместить ваши ценные бумаги на рынке.

— Не выходить на биржу, избежав обязанности предоставлять информацию об истинном размере моего капитала на Уолл-стрит финансистам всех мастей и пенсионным фондам?

— Это абсолютно не нужно, потому что речь идет ob облигациях, а не об акциях. Вам не надо будет ни перед кем отчитываться. Все будет основано на доверии. Если народ воспринимает «Verdi» как процветающую компанию, если она — символ здоровья (вот почему важно продвигать и рекламировать вашу основную продукцию, например витаминизированное молоко), тогда, поверьте мне, никто не будет искать скелет у вас в шкафу!

— Этот американский союз действительно хорошая новость. А вы скрытный человек. Вы ведь уже знали об этом во время нашей последней встречи в «Ла Скала»?

— По правде говоря, я предпочитаю держать все в секрете, пока не получу письменного подтверждения. Но я очен i. надеялся. Ведь вы, как и я, знаете, что, пока не стоит подписи внизу документа, никакого договора не существует.

— Это точно, — согласился дон Мельчиорре с сожалением. Сам он придерживался другой позиции и считал, что если ты даешь слово, то должен держать его. Он привык, доверять и своим партнерам. Для людей его происхождения, которые были недостаточно образованны, чтобы уметь правильно писать, слово имело большую ценность.

Было уже поздно, и глаза старика сильно покраснели, тем не менее он продолжил разговор.

— Ав чем же заключается наш второй козырь? — спросил глава группы «Verdi».

Лермини нахмурился.

— Это касается «Milan», — ответил он, восстановив ход своих мыслей.

— Футбольной команды?

— Именно.

— Я практически не разбираюсь в этом виде спорта!

— Это не важно. Дело в том, что сейчас эта команда переживает кризис. Она может быть продана за гроши тому, кто захочет произвести в нее чисто символическое инвестирование. Взамен достаточно будет нанять достойного тренера, известного нападающего и футбольное поле для поддержания звания первой команды в итальянском чемпионате. Я вас успокою: ни вы и ни я будем отыскивать эти редкие жемчужины. Для этого существуют специалисты.

— Что это даст «Verdi»?

— Об этом станет известно всей Европе. Повсюду, где появится майка игрока «Milan», рядом будут видеть имя Верди или название молока, которое вам нравится, или чего-нибудь еще…

— Сколько стоит «Milan»?

— Три миллиона евро — и он ваш. Я могу заняться сделкой.

— Я подумаю. Но вы уверены, что вложение того стоит?

— Это очень важно, дон Мельчиорре, — сказал Лермини. — Такая реклама, как спонсирование команды «Milan», бесценна: это и щиты на футбольных полях по всему миру, и телевизионные заставки во время трансляции матчей! Там теперь будут не только «Fiat», «Coca- Cola» и Национальное агентство телекоммуникаций. Подумайте сами: спонсировать спортивную команду продуктами, несущими здоровье и чистоту! Лично я не знаю более выгодного сочетания для продвижения товара.

— Хорошо, хорошо, — проворчал дон Мельчиорре, завершая этот разговор с внезапным раздражением, будто разозлившись на «банковского вора». Так он называл Лермини, который бесцеремонно пил его виски и курил сигары, причем в немалых количествах. Дон Мельчиорре считал, что банкир принадлежит к категории воров в белых воротничках.

Лермини удалился около двух часов ночи. Дон Мельчиорре послушал медную музыку маятника своих старых настенных часов, затем медленно встал и направился в спальню. Его супруга уже давно спала, и в темноте, перед тем как лечь рядом с ней, он целомудренно поцеловал ее в лоб. Это было наивысшим проявлением чувств, на которое он был способен. Время сделало его бесчувственным, и если дон Мельчиорре и испытывал что-нибудь, то все равно этого не показывал. Заставить биться его сердце сильнее могла только Орнелла, а еще молодые любовницы из одного миланского квартала, где редко можно было встретить людей его круга.

29

Грегуара разбудили лучи пробивающегося сквозь задернутые шторы солнца. Был уже день. Стопка бумаг, вверенная ему доном Мельчиорре, и ночной визит прекрасной Орнеллы заставили молодого человека просидеть до самого раннего утра.

Он быстро привел себя в порядок, посмотрелся в зеркало, подумал, бриться или нет, и решил этого не делать. Надев льняные брюки и футболку, Грегуар отправился в комнату, где подавали завтрак. Там он нашел только мажордома, расставляющего бутылки с аперитивом.

— Мадемуазель отправилась кататься на лошади, а дон Мельчиорре просил передать, что ждет вас после завтрака в летнем саду.

— Хорошо, — ответил Грегуар. — Мне кофе и бутерброды.

Он окинул взглядом огромный свежий каравай, блюдце с маслом, напоминающим белоснежную вершину, и множество аккуратных баночек с вареньем — малиновым, черничным и абрикосовым. Возле его чашки мажордом поставил миниатюрную емкость, напоминающую бутылочку для кормления младенцев.

— Что это? — спросил Грегуар.

— «Vivalatte»! — ответил удивленный вопросом слуга. — А вы разве не знаете?

— Я предполагаю…

— Это нормально, — произнес, улыбаясь, мажордом, немного гордый тем, что он знает про еще не поступивший в продажу новый продукт, который его патрон тестирует на своих близких. — Компания дона Мельчиорре запустила производство «живого молока» — энергетического напитка, который содержит молочные ферменты, кальций, витамины и еще кучу полезных веществ! Хозяин говорит, что если людям понравится, то он смоет завоевать весь мир…

— Ничего себе! — воскликнул Грегуар.

Он залпом выпил содержимое маленькой белой бутылочки.

— Я не поклонник молока, но мне нравится, — заявил молодой человек, взяв вторую порцию.

— Угощайтесь, — ответил мажордом.

— И где же дон Мельчиорре производит эти маленькие сокровища?

— Это большой секрет! Но если он попросил меня угостить вас этим напитком, значит, он покажет вам и производство. Это недалеко отсюда.

Мужчины обменялись заговорщическим взглядом, затем мажордом вернулся к своим бутылкам вина, виски и водки.

Грегуар съел свой завтрак, по размеру напоминающий праздничный ужин, потом направился в летний сад, где на длинной кушетке с бархатными подушками дремал чон Мельчиорре с раскрытой газетой на груди. На низком столике лежал туристический буклет княжества Андорра. Грег взял его и принялся листать. Вскоре он услышал шелест газеты. Дон Мельчиорре открыл глаза и встал с кушетки с легкостью молодого человека. Грег подумал, что, наверное, каждое утро старик выпивал порцию своего волшебного напитка и нашел в нем эликсир бессмертия.

— Хорошо спалось, молодой человек?

— Хорошо, но мало, — ответил Грег, кладя на место буклет.

— В вашем возрасте нужно спать, только если больше нечего делать. Когда мне было лет тридцать, я всегда поздно ложился спать и вставал до восхода солнца. Если я просыпался позже, у меня возникало чувство, что я потерял время и потратил жизнь впустую.

— Это одна концепция нашего существования, но есть и другие! — заметил Грег, сдерживая зевок.

Несомненно, он не отказался бы поспать еще, даже и одиночестве.

— Ну что, — торопил его дон Мельчиорре, — каково ваше заключение о предполагаемых приобретениях?

— Буду прямолинеен, — ответил Грег, глядя прямо в глаза своему собеседнику. — Если вы располагаете средствами, то каждое из предприятий достойно быть купленным. Более того, пусть это кажется утопией, но идеально было бы приобрести их все.

Ответом на его заявление было продолжительное молчание.

Грег услышал цокот копыт и в открытое окно летнего сада увидел, что возвращается Орнелла.

— Приобрести все… — повторил дон Мельчиорре.

— Именно, — настаивал Грег.

Взгляд старика вспыхнул. Затем улыбка осветила ею лицо, немного уставшее от короткой ночи.

— Знаете, я вас ждал, — произнес он, протягивая руки Грегуару.

В этот момент вошла Орнелла. Она была в кожаных сапогах, фетровой шляпе, с хлыстом в руке.

— Вот уж действительно трогательная сцена, — сказала она, — а я могла это пропустить. Чем объясняется сей порыв? — спросила девушка веселым и удивленным голосом.

— Лучше принеси нам лимонада и сахара, а еще жидкого меда, — попросил ее отец. — Я хочу пить!

Затем он обратился к Грегуару:

— Вы говорили мне, что ваша семья ввязалась в борьбу, касающуюся цен на молоко, не так ли?

— Да, — ответил молодой человек, удивившись этому вопросу. — Кооператив не сдержал своих обещаний производителям, и если доходы упадут, то у фермы отца могут быть большие неприятности.

— Я это понимаю, — согласился дон Мельчиорре. — Сколько, по-вашему, литров молока производит их регион?

— Крез? Думаю, около пятнадцати миллионов литров в год. На нашей ферме производительность постоянно растет. Думаю, что только мой отец приносит около пяти миллионов литров.

Дон Мельчиорре восхищенно присвистнул.

— Тогда послушайте, что я вам скажу, — произнес он решительным и торжественным тоном. — Вы, может, и не знаете, но в Италии сейчас дефицит молока. Она приобретает молоко у других стран: у Франции, у Германии и, каким бы удивительным вам это ни показалось, даже у Великобритании. Молоко путешествует в контейнерах и грузовиках-цистернах.

— Я знаю, — ответил Грегуар, — но я не предполагал, что английское молоко доезжает до Италии.

— Вы представляете размер нашего молочного импорта? Я говорю только о молоке, не принимая в расчет сыр, сметану и йогурты.

— Если честно…

— Сто пятьдесят миллионов литров! Вот уровень нашей зависимости. Невероятно, да?

— У нас в Италии нет нефти, так хотя бы было молоко! Понимаете теперь, почему я интересуюсь продукцией Креза?

— Прекрасно понимаю, — ответил Грег. — Но что вы предлагаете?

— Я покупаю!

— Что вы покупаете, дон Мельчиорре? — подпрыгнул от неожиданности Грег, испугавшись на мгновение, что он хочет присвоить фермы Креза, животных, людей, строения — все вместе.

— Если предприятие вашего отца согласится, я хочу покупать их продукцию по цене, которую должен был гарантировать кооператив. Что вы на это скажете?

Грегуар на какое-то время замер в замешательстве, не произнося ни слова. Он думал, что если дон Мельчиорре не шутит, то его отец, братья и все производители этого несчастного Креза смогут выйти из затруднительного положения. Что в будущем им не придется так гнуть спи ну, они смогут перевести дух и освободиться от коопе — ратива.

— Это было бы замечательно, — произнес Грегуар.

— Тогда вы знаете, что нужно делать. Когда будете раз говаривать с отцом, предложите ему эту сделку'. Если он согласится, то мы быстро уладим все детали и подпишем договор. Знаете, я дорого продаю молоко, когда превращаю его в целебный продукт.

— Знаю, ваш мажордом угостил меня вашим «живым молоком».

Дон Мельчиорре улыбнулся, польщенный.

— И это только начало. Попозже я покажу вам свою ультрасовременную производственную лабораторию. Как думаете, мое предложение заинтересует вашего отца?

— Возможно. Он должен будет посовещаться со своим окружением, потому что не может принимать решение единолично. Я буду очень удивлен, если он откажется от такой сделки.

— Вам и карты в руки, — бросил дон Мельчиорре. — Я рассчитываю на вас.

Когда Орнелла вернулась из кухни, дав указания мажордому, который должен был подойти с минуты на минуту с подносом, дон Мельчиорре взял буклет по Андорре.

— Дети мои, — произнес он, — что скажете насчет небольшого путешествия? Я знаю центр талассотерапии «Caldea», где можно принимать великолепные ванны с грейпфрутами прямо на открытом воздухе. Я собирался отправиться туда один, но с удовольствием поехал бы с вами.

Орнелла промолчала, предоставив ответить Грегуару.

— Дело в том, что… — начал молодой человек.

— Вы не любите отдыхать?

— Люблю, конечно же, люблю, дон Мельчиорре, но у меня есть шеф в Париже, и он платит мне не зато, чтобы я принимал грейпфрутовые ванны.

— Послушайте. Я не собираюсь вас учить или к чему-либо принуждать. Но позвоните шефу, объясните ситуацию. Либо он вас оставит, либо уволит, а я приму вас на работу.

— Вопрос не в этом, — защитился Грег. — Сколько времени вы планируете провести в Андорре?

— Всего неделю, — ответил итальянец.

Грегуар повернулся к Орнелле.

— Ты поедешь?

— Конечно, — произнесла девушка. — Не думаешь же ты, что я оставлю отца одного среди грейпфрутов!

— Хорошо, — сказал Грегуар, обращаясь к дону Мельчиорре. — Мне нужно уладить кое-какие дела хотя бы по телефону. Можете мне предоставить это утро, чтобы я все успел?

— Хоть целый день, если понадобится. Мне нужно по делам в Милан. Вы располагайтесь в нашем с Орнеллой кабинете.

— Спасибо.

На этих словах они расстались. Грегуар поднялся к себе как на крыльях. Такой легкой ему вдруг показалась жизнь. Нереально легкой. Но это были еще не все сюрпризы.

Через некоторое время Грегуар оказался один в кабинете дона Мельчиорре. Он взглянул на старые часы, которые только что пробили четверть девятого. Ему не терпелось поговорить с отцом, но он решил сделать это после того, как уладит текущие дела. Сначала он позвонил Беллеку. В это время он, как и всегда по утрам, был занят чтением французской, английской и американской финансовой прессы.

В этот момент президент «Bellec Investissement» предавался чтению аналитической статьи, посвященной монополизации в аграрной промышленности. Ее автором был Тед Мортон, известный журналист из «Financial Times».

— Вы выбрали удачное время для звонка, Грег. Я как раз подумываю о переделке продовольственного мира! — пошутил он. — Тед Мортон изображает из себя Большого Брата ^{7}, который решает, что нам есть, а что нет. Это отвратительно! Нужно, чтобы «Verdi» спасла нас итальянским качеством, утонченностью и фантазией. Ну как, что у вас? Есть какая-то информация?

— Ее больше, чем мы ожидали, — произнес Грегуар, стараясь говорить не очень громко, словно у стен тоже были уши.

— Что вы хотите этим сказать? — заинтригован но спросил Беллек.

— Это невероятно, но я чем-то заинтересовал дона Мельчиорре, патрона группы «Verdi». Я познакомился с ним вчера утром и с тех пор везде его сопровождаю. Если я скажу вам, что звоню из его личного кабинета…

— Лично дона Мельчиорре, этого мизантропа?

— Именно. И могу сказать, что вы были правы. Он набирает обороты с удивительной скоростью. Программа приобретений ва-банк, проекты по диверсификации, амбиции европейского и даже мирового масштаба…

— Отлично, Грег! Вам везет!

— Несомненно, только если бы у старика не было дочери, Орнеллы.

— Хорошо, хорошо. Если будет нужно, вы женитесь на ней, мой дорогой!

— Думаю, это не принесет пользы в получении той информации, которая нам нужна. К тому же это красивая женщина, поверьте.

— Отличная партия, — подытожил Беллек. — Поверьте моему чутью. Она действительно хороша?

— Более чем, настоящая красотка. И дьявольский темперамент, как я понял. Я звоню вам, чтобы попросить неделю отпуска.

— Конечно! Без вопросов, мой друг! Делайте все, лишь бы не упустить дона Мельчиорре!

— Да, господин директор. Он отправляется в Андорру со своей дочерью и предложил мне их сопровождать. Мне кажется, нам предстоит откровенный разговор.

— Так бы сразу и сказали. Конечно же, вы примете это предложение, Грег, и держите меня в курсе. Вам чертовски везет, совместите приятное с полезным. Вы едете куда, в Андорру?

— На курорт талассотерапии.

— Тип вроде дона Мельчиорре в налоговом рае! Уверен, что там не обошлось без тайного счета.

— Это не в его правилах, — отреагировал Грег.

— Я шучу. Тем не менее можно сказать, что вы погрузились по самую шею, причем на четвертой скорости!

— Да, в ванну с грейпфрутами.

На этом они попрощались. Теперь Грегуар должен был позвонить Биллу Дженкинсу. Последний уже не надеялся получить известия от молодого француза, когда в его номере отеля «George V» раздался телефонный звонок. Билл в это время завтракал на террасе. Прошедший день был полон испытаний для этого верного апостола «Mosampino», который неуклонно выполнял свою практически божественную миссию во имя ГМО, молока с гормональными добавками и других продуктов, являющихся следствием научного прогресса. Французский суд вынес довольно милостивый вердикт «косарям» ГМО, словно астериксы из Ларзака (вроде Жозе Бове) и должны были вершить правосудие в полях. А в трибунале Тулузы против филиала «Mosampino» было выдвинуто обвинение за ложную информацию о ядовитых инсектицидах, в то время как производитель гарантировал их стопроцентную безопасность для живых организмов. Короче, Билл Дженкинс понял, что Франция, страна свободы, всегда открытая для прогресса, сильно изменилась. Даже дружба уже не та, что была раньше, поскольку его старый приятель Грег больше не отвечает на звонки.

В таком вот угрюмом настроении он снял трубку.

— Грег, это ты? Черт побери! Что ты делаешь в Италии? Я не могу ждать тебя бесконечно!

— Успокойся, — произнес Грегуар, — сейчас я тебе все объясню. Я в Италии по работе. Это очень важная операция. Главное и решающее дело, первое на моей новой работе. Я не могу его провалить. Я должен отправиться в Андорру на неделю и…

— Андорра? Что это — Андорра?

— Маленькая страна между Францией и Испанией.

— Я могу к тебе приехать?

— Нет, поговорим по телефону. Что ты хотел мне сказать?

Грегуар почувствовал, что у Дженкинса скверное настроение, и постарался его развеселить.

— Если нужно, я подарю тебе новый мобильный видеотелефон, чтобы видеть, как ты мне улыбаешься. Ведь ты улыбаешься, не так ли?

— Прекрати, Грег, у меня проблемы. Не проходит и дня, чтобы то, во имя чего я работаю, не поливали грязью в газетах, на телевидении или провинциальных демонстрациях. Нас никто не понимает. Нужно все это остановить.

— Ты прав, но нужна информационная кампания, а это не ко мне.

— Я знаю. Но пока мы еще не дошли до этого. Мне нужно понять состояние духа французских крестьян, и я вспомнил, что твоя семья… ну, они все так же занимаются земледелием и разведением скота?

— Да, но я не понимаю, к чему ты клонишь.

— Если у тебя нет времени встретиться со мной, позволишь ли ты мне встретиться с твоими близкими, чтобы изложить им наши цели и узнать, что они думают по этому поводу? Ведь ничто не ценится выше непосредственного контакта. Мы, американцы, другие, мы прагматики. Если в нашей политике продвижения ГМО что-то хромает, уверен, такие профессионалы, как твой отец и братья, смогут указать, что и где.

— Короче, ты хочешь поехать к ним и провести опрос.

— Короче, да.

— Но на какую именно тему? — спросил француз.

— Я хочу поговорить с ними о том, что нас волнует, о ГМО, о соматотропине, повышающем производительность молока, о пестицидах…

Грегуарподумал несколько секунд. Дженкинс впервые казался ему таким подавленным и пессимистичным.

— Согласен, — ответил Грегуар.

— Согласен на что?

— Я должен позвонить отцу. Я расскажу ему о тебе и о том, что мы старые приятели, чтобы он принял тебя и общался открыто.

— Ты уверен, что он согласится? — спросил Дженкинс, еще не веря в удачу.

— Я же сказал тебе. Сколько времени ты хочешь там провести?

— Сколько понадобится. Два, три, четыре дня… Не знаю.

— Хорошо. Договорились. Я поговорю с ним и сразу же тебе перезвоню. Сожалею об этой новой задержке, но обещаю, что скоро приеду в Париж, и мы пойдем в ресторан, принадлежащий моим друзьям, где никто не будет надоедать тебе по поводу ГМО или чего-нибудь в этом роде!

— С удовольствием, — ответил Дженкинс. — Я на тебя рассчитываю.

Грегуар положил трубку с чувством выполненного долга. Он посмотрел на часы. Отец и братья вряд ли будут сейчас дома. Самый разгар утренних работ на ферме. Он подождет обеда.

Молодой человек окинул взглядом кабинет дона Мельчиорре, затем встал и принялся ходить назад и вперед, рассматривая фотографии на стенах. Он видел на них патрона группы «Verdi» в возрасте лет сорока, с ослепительной улыбкой и обнаженным торсом стоящего на яхте с маленькими девочками, среди которых он без труда узнал Орнеллу. Уже тогда у нее был выразительный взгляд, властный и притягивающий, практически вызывающий. На другой фотографии дону Мельчиорре было лет двадцать пять и он стоял перед первым складом зерна предприятия «Verdi». Пол века отделяло эту фотографию от сегодняшнего дня, тем не менее он оставался прежним — прямым, крепким, с высокомерным видом вельможи, с темным от загара лицом.

Грегуар был поглощен рассматриванием фотографий, когда в дверь постучали. Он отступил на шаг и крикнул: «Войдите!» Это мажордом принес почту. На одном из конвертов стояла печать «Bank of America». Грегуар дождался, когда слуга уйдет, бросив перед этим взгляд на письма. Он понял, что ему еще многое предстоит узнать о группе «Verdi» и ее основателе.

30

Дон Мельчиорре появился в замке к полудню. Он был в веселом расположении духа и насвистывал мелодию, в которой Грегуар, разбирайся он в творчестве Верди, узнал бы арию из увертюры к «Набукко».

— Вы сделали все, что хотели? — спросил патрон.

— Да, почти. Я договорился со своим шефом и еду с вами в Андорру.

— Очень хорошо. Вы предупредили Орнеллу?

— Нет, я ее не видел. Я провел здесь все утро. Мне осталось позвонить отцу, но я могу сделать это только во время обеда.

Дон Мельчиорре посмотрел на часы.

— В таком случае идемте со мной. Я хочу вам кое-что показать, пока у нас есть время.

Заинтригованный, Грегуар последовал за доном Мельчиорре в вестибюль.

— Это недалеко от дома, — сообщил ему итальянец. — Небольшая прогулка, полезная для здоровья.

На улице сияло солнце. Они пошли по дороге, идущей от южного крыла замка.

— Я покажу вам мой рай. Вы подумаете, что очутились на берегу Средиземного моря, — сообщил он с таким видом, будто доверял большой секрет.

Его «секретом» был сад с чудесными растениями, привезенными из разных уголков мира и создающими настоящую средиземноморскую атмосферу, несмотря на то что некоторые деревья были из Чили, Южной Африки и Тасмании.

Дон Мельчиорре, взяв на себя роль садовника, мог сказать пару слов о каждом дереве и каждом цветке, рассказать легенду или даже сообщить научные сведения, демонстрируя свою компетентность в вопросах растениеводства.

Они шли мимо драцен с яркими листьями, мимо тисовых деревьев, из которых когда-то делали луки для английских солдат. Здесь было и земляничное дерево, из которого делают флейты, и каменное дерево, которое является отличным материалом для корабельных снастей.

Их взору предстали алоэ, горький сок которого заживляет раны; имбирь с фарфоровыми цветками; ромашки; кактусы, которые, как объяснил хозяин чудесного сада, раньше были деревьями, а потом адаптировались к сухому климату, приняв шаровидную форму, чтобы удерживать воду, и превратив листья в колючки, чтобы не поддаваться палящему солнцу.

Грегуар подумал, что человек, настолько любящий природу и ее чудеса, должен быть скорее гуманистом, чем бизнесменом. В реальности же его мнение о доне Мельчиорре еще не сформировалось окончательно, поскольку поведение, слова и жесты итальянского магната говорили о его принадлежности то к лагерю власти ых и могущественных людей, то к лагерю поэтов и философов.

Через каждые тридцать метров была установлена система орошения для эффективной борьбы с засухой.

— На самом деле существуют различные ограничения по поливке, но ничто не помешает мне делать здесь то, что я хочу, — пророкотал дон Мельчиорре, словно оставить погибать растения, приехавшие из Огненной Земли или Австралии, было наивысшим преступлением.

Они продолжили свой путь по песчаным дорожкам, по краям которых, к удивлению Грегуара, росли довольно высокие пальмы, дающие отличную тень. Они находились где-то в километре от замка, когда дон Мельчиорре свернул на новую достаточно широкую асфальтированную дорогу.

— Мы пришли, — сказал он.

Они оказались перед элегантным двухэтажным зданием, напоминающим усадьбу. Рядом было припарковано несколько автомобилей.

Войдя в холл, Грегуар сразу же почувствовал сильный запах свежего молока, такой, что ему пришлось зажать нос.

— Вам нехорошо? — спросил дон Мельчиорре.

— Это сейчас пройдет, — ответил молодой человек ослабшим голосом.

— В таком случае наденьте вот это.

Он протянул Грегуару белый халат и шапочку, затем порылся в большой пластиковой коробке и: достал оттуда пару каучуковых сандалий.

Грегуар повиновался, думая о том, какова же цель этого визита.

— Отлично. Следуйте за мной, — бросил дон Мельчиорре. Они подошли к двустворчатой прозрачной двери. На одной из ее створок висело предупреждение: «Запрещено пользоваться фото- и видеокамерами, аудиозаписывающими устройствами и мобильными телефонами».

— Это из-за шпионажа, — извинился патрон. — С этими телефонами, которые могут фотографировать, всегда надо быть начеку.

Они прошли в огромное помещение, пол которого был покрыт белой плиткой. Люди в белых халатах и шапочках работали перед огромными чанами, оборудованными манометрами и другими приборами.

— Вот здесь кипит молоко! — произнес дон Мельчиорре. — Я познакомлю вас с доктором Агостини. Только он понимает, что тут происходит!

Машины работали довольно тихо, с легким урчанием, словно медленно едущая по сельской дороге малолитражка.

Доктор Агостини оказался мужчиной лет пятидесяти со строгим лицом и очками в черепаховой оправе. Он больше походил на предводителя антитеррористической организации, чем на сумасшедшего ученого, изучающего молочное производство. Он занимался секретной разработкой революционного продукта, которым дон Мельчиорре чрезвычайно гордился.

— Принцип довольно прост, — произнес Агостини, пожимая руку Грегуару.

Внезапно улыбка озарила суровое лицо исследователя, ставшего шефом лаборатории благодаря доверию, с которым относился к нему дон Мельчиорре. Они подошли к огромному табло с изображением множества различных кривых и надписями на латинском языке.

— Вот список молочных ферментов, находящихся в нашем распоряжении, — объяснил Агостини. — Все они присутствуют в молоке, но в малом количестве. Наша цель заключается в том, чтобы специальным способом сконцентрировать наиболее эффективные и полезные из них, наличие которых обеспечивает защиту кишечной флоры и повышает иммунитет. Таким образом мы сможем создать молоко, которое будет скорее лекарством, чем продуктом питания.

— Хорошо сказано, — произнес дон Мельчиорре, делая знак Агостини пройти к емкостям с новым продуктом. — На самом деле такая идея пришла в голову и с только нам. Японская фирма «Yakult» первой попыталась создать такое молоко на основе сои, но не смогла преодолеть барьер вкуса.

— Вкуса? — переспросил заинтригованный Грегуар.

— Да, они тоже разработали молочные ферменты. Но конечный продукт невозможно было пить. Мы провели подобную работу с коровьим молоком. Вначале вкус был не таким отвратительным, как у японцев, но все равно недостаточно приятным. Поэтому доктор Агостини решил немного увеличить количество сахара, убрав при этом фермент, достаточно нейтральный в плане иммунитета, но очень неприятный на вкус. Вот так мы разработали «VitaVerdi». Что скажете о том молоке, которое попробовали сегодня утром?

— Я не люблю молоко. Но ваш чудесный напиток мне понравился.

Все рассмеялись.

— Таким образом я планирую увеличить свою прибыль вдвое. Продавая бутылочки емкостью 250 миллилитров по цене полулитра обычного пастеризованного молока, я получаю настоящее белое золото! И не нужно забывать о потребителях: все хотят есть полезную пищу, пореже ходить к врачу, иметь низкий уровень холестерина и избегать стрессов. Я знаю, что им нужно. Даже, между нами говоря, если я и не уверен, что «VitaVerdi» станет чудо-продуктом, главное, чтобы в это поверила публика.

— Когда планируется его выход на рынок? — спросил Грегуар.

Дон Мельчиорре повернулся к Ашстинй.

— У нас все готово, — сказал тот.

— Отлично, — произнес патрон. — Рекламные кампании начнутся в ближайшее время по всей Италии и части Европы, если все пойдет хорошо. Бюджет — два миллиона евро. Это дорого, однако запуск нашего революционного продукта стоит этих денег. Чтобы быть до конца с вами откровенным, скажу, что жду разрешения от Национального института питания.

— НИП? — переспросил Грегуар, которому было известно это название.

— Это организация, известная во всей Европе. Если благоприятный эффект «VitaVerdi» будет научно доказан, они выдадут нам подтверждение, очень заметную печать, которую мы разместим на наших маленьких бутылочках.

— И на каком вы этапе? — поинтересовался Агостини.

— Мы уже довольно близки к цели, — ответил дон Мельчиорре.

Они попрощались с ученым и вышли в сад. Было около часа пополудни и солнце стояло в зените. Грегуар и дон Мельчиорре шли молча, вдыхая аромат магнолий и розового плюща.

Каждый был погружен в свои мысли. Грегуар никогда бы не подумал, что встретит подобную растительность в этой части Италии, которую считал дождливой и сырой даже летом.

— Вам не кажется, что Андорра — это ничто по сравнению с вашими владениями? — спросил Грегуар.

— Ваше представление ошибочно. Андорра — это огромные тихие долины. Достаточно крикнуть в одних горах, чтобы голос отозвался эхом в других. Горный воздух не идет ни в какое сравнение с воздухом наших равнин. Не говоря уже о джакузи на открытом воздухе и особых ваннах, которые предлагают в том знаменитом центре, куда я вас везу. Будьте уверены, что несколько проведенных там дней станут для нас отличным отдыхом, и мы наберемся сил перед теми испытаниями, которые ожидают нас здесь.

— Преклоняюсь перед такой рекламой, — ответил Грегуар. — Честное слово, вы успешно провели бы рекламную кампанию этого заведения, о котором я ничего не знал, пока вы мне не рассказали. Вы очень убедительны.

— Надеюсь, — произнес дон Мельчиорре. — Я приобрел его на прошлой неделе.

— Что?

Старик засмеялся.

— Сюрприз для Орнеллы. Я знаю, что она давно хотела иметь собственный бизнес. Я планирую, что она займется туризмом, гастрономией и талассотерапией. За этими направлениями будущее, особенно для такой изобретательной и предприимчивой девушки, как она.

— Когда вы ей скажете?

— Когда приедем. Она будет встречена как хозяйка. Я так велел.

Грегуар действительно был ошеломлен. Он имел дело с настоящим бизнесменом, решительным и твердым человеком.

— Браво! — сказал он.

— Сначала посмотрите на приобретение, а потом будете меня поздравлять! Мы пришли. Думаю, пока мы не сели обедать, самое время позвонить вашему отцу.

Грегуар вернулся в кабинет дона Мельчиорре и набрал номер фермы семьи Батай. Трубку долго не поднимали. Телефон находился далеко от кухни. Грегуар представил, как отец тяжелой поступью пересекает длинный коридор или как один из его братьев прибегает с улицы, услышав звонок, который они всегда ставили на максимальную громкость. Наконец кто-то снял трубку. Грегуар узнал голос Дану, своего младшего брата. Они обменялись какими-то банальными фразами о погоде, а затем Дану отправился за отцом, допивающим свой кофе под навесом из виноградной лозы, обрамляющим крыльцо дома.

Через две-три минуты Грегуар услышал шаги отца.

— Это ты, Грегуар. Где ты был все это время, мой мальчик? — спросил старик.

— Я в Италии, папа.

— И что ты делаешь в Италии?

— Работаю, пап. Послушай, у меня к тебе важный разговор. Ты меня хорошо слышишь?

— Конечно хорошо. Ведь ты кричишь как резаный. Но, может, было бы лучше, если бы ты приехал домой, и мы бы спокойно обо всем поговорили. Сейчас стоит такая жара, что я выхожу в поле только рано утром, а потом ничего не делаю до самого вечера. Твои братья занимаются коровами, а у меня куча свободного времени.

Грегуар был тронут этим голосом старого доброго крестьянина, который, казалось, с возрастом стал мягче. Он тоже очень хотел бы оказаться рядом с отцом, особенно после того, как у них наладились отношения.

— Сейчас не могу, но, обещаю, я скоро приеду и проведу с вами несколько дней.

— И это говоришь ты! Хорошо, чего ты хочешь?

— У меня две важные новости. Первая. Ты знаешь про молочную группу «Verdi»?

— Как же мне про нее не знать! Это молочный король Италии, и даже у нас время от времени появляются его грузовики.

— Именно об этом я и хочу с тобой поговорить.

— Что?

— По работе я сейчас общаюсь с патроном этой группы.

— Со знаменитым доном Мельчиорре, покровителем искусств? — удивился старик Батай.

— Да. Он сказал мне, что сейчас ситуация на молочном рынке Италии довольно напряженная. Поэтому дон Мельчиорре предлагает покупать всю твою продукцию и продукцию всех производителей Креза по цене, которую обещал кооператив.

На другом конце провода воцарилась тишина.

— Повтори-ка, мальчик мой.

Грегуар повторил и добавил, что стоимость транспорта не будет влиять на закупочную цену группы «Verdi».

— Ты это серьезно, сын?

— Серьезней и быть не может. Я звоню тебе прямо из его кабинета, и если ты согласен, мы сможем оформить сделку дней через десять, после того, как ты все обсудишь с остальными фермерами.

— Вот это да! Ты прав, нужно срочно организовать собрание. Кое-кто уехал, но, думаю, я смогу связаться с ними, и, услышав такую новость, они быстро вернутся на родину! Честно, сын, это не шутка? Вы не смеетесь над нами?

— Папа, я не позволил бы себе подобного розыгрыша. Разве я стал бы смеяться над тобой?

Грегуар чувствовал волнение из-за этого разговора с отцом, обсуждая наполовину личные, наполовину профессиональные дела.

— Очень хорошо, сын, я тебе верю. Это было бы замечательно. Ты знаешь, что мы в нелегком положении из-за кредита. Ах, если ты привезешь сюда дона Мельчиор — ре, уверен, мы поразим его своими новыми аппаратами!

— Конечно же, папа. Сколько литров дает твоя ферма?

— Около семи миллионов литров в год. Это на данный момент. Но мы произведем еще больше, поверь мне.

— Это даже больше, чем я предполагал! — с восхищением произнес Грегуар.

— Тем лучше, — отреагировал отец, дыша в трубку тяжело и прерывисто, словно ему пришлось совершить внезапную пробежку.

Было понятно, что этот разговор его взволновал. Однако он не потерял голову, потому что почти сразу же спросил:

— Ты хотел сказать мне еще что-то?

Грегуар был застигнут врасплох.

— Еще что-то? Ах да, чуть не забыл. Хочу попросить тебя об одной услуге.

— После таких новостей я готов оказать тебе любую услугу! — ответил отец воодушевленно.

— Речь идет о чем-то вроде консультации, за которую, впрочем, ты можешь получить неплохое вознаграждение.

— Скажи, сын, ты заботишься о моем состоянии? Ты уже думаешь о наследстве?

— Вовсе нет! Один мой друг по университету, сейчас он занимает важный пост в «Mosampino», в Соединенных Штатах, хочет познакомиться с тобой и задать несколько вопросов.

— Вопросов? О чем? — недоверчиво спросил старик Батай.

— Не беспокойся, он не будет интересоваться твоими счетами! Он просто хочет попытаться понять, почему крестьяне так враждебно настроены по отношению к ГМО. Думаю, его очень беспокоит эта проблема, и потом, его руководство… В общем, он хотел бы провести несколько дней на ферме и спокойно пообщаться с тобой, со всеми вами. Это друг, не забывай.

— Но у нас много работы! И присутствие у нас американца вызовет пересуды.

— Ты не обязан кричать об этом на каждом углу. Это очень милый молодой человек, веселый и простой. Я думаю, его предки тоже были фермерами где-нибудь на Среднем Западе, недалеко от Чикаго.

— Чикаго… — завороженно повторил старик Батай. — Но, сын, ни я, ни твои братья не говорим по-американски, как же мы поймем, что он говорит, и как ответим?

— Не беспокойся. Он говорит по-французски, как ты и я. Мы вместе изучали экономику и финансы в Париже, он подкован больше, чем я, в том, что касается литературы. Уж поверь мне. Поселите его в моей комнате на втором этаже. И если у тебя будет для него работа, смело предлагай ему помочь тебе. Это веселый парень, а не ханжа какой-нибудь.

— Хорошо, — уступил отец. — Надо было сразу сказать, что предоставляешь мне бесплатную рабочую силу! Ему можно поручить собирать сено или маис!

— Да. Его зовут Билл Дженкинс. Я попрошу, чтобы он связался с тобой сегодня вечером.

— Хорошо, сын. Господин Билл. Передай, что я его жду.

Грегуар услышал звонок на обед. Он вышел из кабинета, предупредив перед этим Дженкинса, что его уже ждут на ферме.

Стол был накрыт в столовой. Мажордом распахнул двустворчатые стеклянные двери, и перед присутствующими открылся замечательный вид на лужайку. Говорили обо всем: о здоровье и мужестве Папы Римского, о Бен Ладене, о Саддаме Хусейне, который ожидал приговора, о пытках иранских заключенных американцами, которые крайне возмущали дона Мельчиорре.

— Уверен, Буш когда-нибудь за все это заплатит. Он не будет избран второй раз, — заявил патрон группы «Verdi».

— Это не совсем так, — попробовал высказаться Грегуар. — Буш выражает мнение среднего американца. А средний американец под держивает своего президента и оправдывает его поведение на Ближнем Востоке.

— Может, вы и правы, — произнес дон Мельчиорре, — но меня все это ужасно злит.

Он сделал знак мажордому, который тут же безмолвно поставил нежную музыку Вивальди.

— Время от времени надо позволять выступать и другим гениям Италии, — сказал он весело, — чтобы не говорили, что для меня не существует никого, кроме Верди!

Больше они не говорили об обстановке в мире, потому что каждый уже представлял себя плавающим в ванне с грейпфрутами.

31

Биллу Дженкинсу не нужно было повторять дважды. Как только Грегуар дал зеленый свет, он сразу решил отправиться в Крез. Он выбрал именно поезд, поскольку ему казалось, что он сможет лучше понять менталитет крестьян, проезжая по равнинам Франции, а не пролетая нал ними на самолете.

Дженкинс сел в поезд на вокзале Аустерлиц. У него впереди было путешествие до Лиможа, которое займет часа четыре, а потом еще часа два до Герэ. Там он уже арендовал машину. Отец Грегуара приблизительно объяснил ему, как добраться до фермы. Вооруженный этими указаниями и картой местности, Дженкинс, имеющий природное чувство ориентирования, развитое в бесконечных поездках, чувствовал себя отлично подготовленным.

В дороге он размышлял над тем, как установит первый контакт и будет действовать дальше. Грег предупредил его, что отец был человеком добрым, но все же довольно суровым и ворчливым, который не любил терять свое время, к тому же мысль, что кто-то может на нем нажиться, ему тоже не нравилась. Билл Дженкинс продумывал надежные аргументы, чтобы заполучить доверие этого опытного старого крестьянина, работающего сейчас, по словам его сына, с самой современной техникой.

Бескрайние босеронские равнины напомнили Дженкинсу его родной Запад. Однако он был поражен раздробленностью земель. Кроме холмов, равнины были повсеместно разделены изгородями, то тут, то там возникали палисадники, заросли, если не целые леса, закрывающие владения от посторонних глаз. Ничего общего с огромными американскими пространствами, где казалось вполне нормальным, что один владелец обрабатывает тысячи гектаров. Вот так, под тихий и размеренный ход поезда, Дженкинс знакомился с новым, неизвестным ему миром, миром, который казался американцу экзотичнее тропиков.

В окруженном холмами Герэ стояло настоящее пекло. Дженкинс прибыл на вокзал и без труда отыскал фирму по прокату автомобилей. Заполнив все анкеты, получив подтверждение водительского удостоверения, представитель фирмы «Mosampino» сел за руль нервной «Клио» и отправился в путь. Дженкинс опустил все стекла, включил музыку на всю громкость и, вдохнув насыщенный кислородом воздух, почувствовал себя так, как будто родился заново.

Американец проехал Ажен и повернул направо, в точности следуя инструкциям старика Батая. Коровы на лугу безразлично жевали пожелтевшую траву. Было так жарко, что Дженкинс решил закрыть окна и включить кондиционер. Он все раздумывал над тем, в каком же состоянии на самом деле находится ферма семьи Батай, которую Грег представил как хозяйство, оборудованное по последнему слову техники. Билл немного сомневался в утверждениях своего друга — он не то чтобы не доверял Грегу, но между представлениями француза и американца о современной ферме существовала немалая разница.

Навстречу выехал трактор с прицепом фуража. Дженкинсу пришлось свернуть на обочину и остановиться. Водитель трактора поблагодарил Билла, пристально всматриваясь в его лицо. Чужака здесь замечали сразу.

— До фермы семьи Батай еще далеко? — спросил Билл Дженкинс просто, чтобы заговорить, поскольку знал, что едет в верном направлении.

— Прямо, а потом направо, за большим платаном, — ответил мужчина, немного удивленный тем, что незнакомец говорит с акцентом.

— Отлично, спасибо!

«Клио» рванулась с места, поднимая за собой облака пыли. Менее чем через пять минут Дженкинс уже въез жал в огромный двор, залитый палящим солнцем.

Дженкинс немного подождал. Открыл окна и достал сигареты. Ему не хотелось курить, но он все же щелкнул зажигалкой. Ничто в его поведении не выдавало волнения. Он задавался вопросом, как же старик Батай отреагируем на его предложения. Билл спрашивал себя и о том, как отреагирует его друг Грег, когда узнает об истинных целях этой поездки — ведь Дженкинс предпочел их не сообщать. В конце концов, его отец и братья были уже взрослыми и могли отдавать отчет в своих действиях. Он сам согласился бы на свое предложение, сулящее хорошее вознаграждение, причем очень даже хорошее по сравнению с доходами в этом регионе. Но ни в коем случае нельзя было навязывать старику Батаю свое мнение. Грегуар сам предупредил Билла: «Будь осторожен, мой старик очень упрям. Если хочешь ему что-то предложить — продукт или идею, — тебе придется постараться быть очень убедительным!»

Во дворе не было никакого движения. Дженкинс затянулся последний раз и выбросил сигарету за дверь. Затем Билл взял свою черную кожаную сумку, посмотрел в зеркало, чтобы проверить, не слишком ли он похож на бизнесмена, и вышел из машины.

Увидев незнакомца, залаяла собака, сидящая на длинной цепи. Наконец из дома вышел молодой человек.

— Мсье Дженкинс? — спросил он.

— Он самый! Прекрасная ферма, — сразу же выпалил Дженкинс.

— Это вы еще ничего не видели. Я Дану. Отец сказал встретить вас. Вы будете жить в комнате Грега.

— Отлично! Спасибо.

Дженкинс забрал из багажника свою дорожную сумку, компьютер и присоединился к Дану.

— Значит, вы приятель моего брата?

— Да, мы дружим уже давно. Грегуар славный малый.

— Да. Нам его иногда не хватает. Но, думаю, немного повзрослев, он захочет вернуться к своим корням.

— Земля предков, желание знать, кто ты, — каждый из нас рано или поздно начинает задумываться над этим.

Молодые люди вошли в главное здание, и в то время, как дон Мельчиорре оказывал радушный прием Грегуару в Бертоццо, его брат — правда, в менее роскошных апартаментах — проявлял чудеса провинциального гостеприимства.

Они вошли в комнату с камином, в котором зимой и летом пылали поленья.

— Дело в том, что у нас в доме очень сыро. Здесь очень много источников, — сообщил брат Грега, — поэтому у нас редко возникает проблема засухи.

— Я вижу, — ответил Дженкинс.

— Отец будет здесь через час или два. У него встреча с представителями кооператива по организационным и производственным вопросам, — пояснил Дану, не вдаваясь в подробности.

На ферме предложение группы «Verdi» пока суеверно держали в секрете, полагая, что, пока не подписан ни один официальный документ, лучше ничего не разглашать.

Комната Грега больше походила на комнату подростка. На стене висели постеры регбистов, певцов и актрис девяностых годов.

— Грег покинул ферму пятнадцать лет назад. Мы все сохранили и ничего не меняли, — произнес Дану, как бы извиняясь за обстановку.

— Все отлично, — ответил американец.

— А где именно вы работаете, мсье Дженкинс? — спросил Дану, когда они спустились в зал.

— В «Mosampino». Знаешь о такой компании?

— Немного. Я ведь не очень интересуюсь производством. Мой конек — это агротуризм, отдых для горожан в деревне, на ферме…

— Да, я слышал о таком. В Америке люди отстраивают замки в стиле французских королей, а вы возвращаетесь к своим корням.

— В какой-то степени да, — согласился Дану, приглашая гостя на кухню.

Там Дану предложил Дженкинсу бокал красного вина и кусок картофельного пирога, который он слегка подогрел на плите.

— Картофельный пирог! — воскликнул Билл удивленно.

— Именно! И вы увидите, что это не идет ни в какое сравнение с продуктами из «McDonald’s» не в обиду вам будь сказано, мсье Дженкинс.

— Зови меня Билл. Так будет лучше.

— Хорошо, Билл. Тогда попробуйте это красное вино. Оно немного резкое, но настоящее, без сахара и без дубовых стружек в бочке, несмотря на рекомендации вашего друга Роберта Паркера.

Билл Дженкинс вздрогнул, услышав это имя.

— Ты знаешь Боба Паркера?

— Не лично, конечно. Но во Франции он стал законодателем производства самодельного вина со своим журналом «Wine Advocate» и особенно со своим ежегодным справочником вин. Он выставляет оценки по двадцатибалльной шкале, и производители готовы на все, лишь бы получить хорошую оценку. Если бы лет десять назад нам сказали, что какой-то, извините за выражение, америкашка станет указывать нам, как делать вино…

— Но у него хороший вкус, у моего «друга» Паркера, которого я никогда не видел, к твоему сведению…

— В любом случае, это не мой вкус. Результатом его пропаганды явилось то, что большинство лучших вин сделались похожими друг на друга, причем стали тяжелыми и невкусными. И у нас тут все смеются над классификацией мистера Паркера. Мы довольствуемся легкими винами, утоляющими жажду. На самом деле, Билл, все сошли с ума с этой «паркеризацией»! Мы все-таки во Франции! Что бы вы сказали, если бы мы стали навязывать вам свои гастрономические предпочтения?

— Наверное, нам было бы только лучше! — ответил Дженкинс. — Вы умеете есть и пить, во всяком случае…

В то время как они потягивали вино на кухне, американец думал о том, насколько трудно ему будет продвинуть свое предложение в семье Грега, учитывая речь Дану против Америки и ее стандартов. Но так как он приехал сюда слушать, то воздержался от вступления в дискуссию с этим молодым человеком, который был ярким представителем современного крестьянского мира.

— Вы, американцы, другие, — произнес Дану. — Вы восхищаетесь нашим прошлым, нашими традициями, нашими старыми фермами, нашими коровами в полях и деревнями со старинными церквами. Вам нравится такая Франция — вечная, непоколебимая, словно находящаяся под стеклянным колпаком. Но мы уже иначе смотрим на вещи. Мы не хотим становиться индейцами и жить в отведенных нам для этого зонах. Если мы и защищаем ценности прошлого, это не значит, что мы хотим и сейчас жить в соответствии с ними. Современность нас тоже интересует. Мой отец покажет вам, на что мы способны. Вы другие, вы привыкли к огромным пространствам, где у каждого есть джип, чтобы ездить за несколько километров в город за покупками. Мы — полная противоположность. После войны сельская местность действительно очень опустела. Но сегодня тенденция полностью изменилась.

— То есть? — с интересом спросил Дженкинс.

Дану испытывал гордость от того, что может сообщить что-то новое иностранцу, который, как он знал, был дипломированным специалистом и обладал такими знаниями, о которых брат Грегуара мог только мечтать.

— Сегодняшняя Франция переживает новое и очень важное явление, которое в министерствах Парижа называют городской миграцией населения.

— Это значит, что…

— Что горожане больше не хотят жить в городе, они больше не выносят шума, грязи, насилия, безработицы, отсутствия безопасности для детей, покупки еды в гипермаркетах в пластиковых коробках, пробок на дорогах и рэкета на остановках. Они нуждаются в свежем воздухе и пространстве. Они хотят спокойствия,

— И что тогда?

— А вот тогда такие люди, как мы, и выйдут на сцену. До появления интернета (спасибо Америке за изобретение этой гениальной сети — видишь, я умею признавать ваши заслуги), короче, до интернета работа непременно была связана с городом, большим или маленьким. Сегодня можно работать, не выходя из собственного дома — при условии, что должен быть обеспечен минимум услуг в близлежащем городке. Нужно оставить магазины, почту, банк, аптеку, школы, поликлинику — все, что составляет социальную инфраструктуру.

— Согласен, но какое отношение это имеет к вашей деятельности на ферме?

— Самое непосредственное. Кто дает жизнь деревне, обрабатывает землю, ухаживает за полями, создает богатство?

— Понимаю, Дану. Но что вам мешает начать модернизацию?

— Ничего, — ответил брат Грега, — при условии, что мы не утратим свои ценности. Мы производим молоко в больших количествах благодаря современным доильным аппаратам. Наши коровы все время щиплют траву в поле, и ни одна из них не заболела бешенством.

— Вам повезло, — согласился Дженкинс. — В целом вы не враждебно настроены по отношению ко всему современному, если риск вам кажется оправданным.

— Можно сказать и так, — подтвердил Дану. — Я предпочел бы вообще не говорить о риске, хоть и известно, что без него не обойтись.

— А вы используете пестициды?

— Да, конечно. Ведь урожаем рисковать нельзя. Однако мы используем пестициды весьма умеренно, чтобы ничего не загрязнять и не убивать пчел. Все дело в дозе. Лично я охотно стал бы агрономом. Но агротуризм приносит больший доход и к тому же никак не будет касаться ни отца, ни братьев. Пусть они занимаются производством. Ведь я в некотором роде свободный художник в нашей семье!

— Ты прав! — воскликнул Билл, наливая себе еще один бокал красного вина.

Во дворе послышался шум колес подъезжающего автомобиля. Дану прислушался. Залаяла, но потом притихла собака, вернувшись дремать на прохладное крыльцо дома.

— Вот и мой отец, — с гордостью произнес молодой человек.

32

Между ними сразу же установились дружеские отношения, возникло взаимопонимание — вероятно потому, что старик Батай был очень похож на Грега, а Дженкинс напоминал крестьянину о сыне. Встреча получилась очень теплой.

Как и все люди, пережившие Вторую мировую войну, отец Грегуара, Марсель Батай, был признателен американцам. Сам он не участвовал в сражениях; когда закончилась война, ему было всего тринадцать лет. Но его отец и братья сразу же ушли в партизаны. После войны Марсель Батай не раз слышал за столом имена «Паттон», «Монтгомери» и «Эйзенхауэр», и мальчишки его возраста довольно быстро узнали, что такое жевательная резинка и кока-кола, не говоря уже об одежде цвета хаки.

Все это послужило темой для очень содержательного разговора между Марселем Батаем и Биллом Дженкинсом, дед которого принимал участие в высадке на берегах Нормандии и познал все ужасы знаменитого сражения, где он потерял немало своих приятелей из Мидвеста. Но Марселю посчастливилось видеть не только тракторы завода «John Deer», которые привозили на семейную ферму. Он ходил в кино, смотрел вестерны Джона Форда с участием Джона Уэйна и военные фильмы.

Впервые увидев, как в кинотеатре девушки продавали попкорн, Марсель Батай был очень удивлен.

— В те времена, — объяснил старик Батай, — во Франции не выращивали кукурузу, только несколько гектаров на юго-востоке, да и то на корм курам… На уроках географии в школе мы узнали, что в Соединенных Штатах есть кукурузный пояс и пшеничный пояс, но нам это казалось очень далеким и недоступным. Тогда, когда мы начинали есть ваш попкорн в кино…

Благодаря этим историям о старых добрых временах зародилось знакомство двоих людей. Они сразу же понравились друг другу. Марсель Батай показал себя с новой стороны, проявив неслыханную разговорчивость и вспоминая такие истории, которых никогда не слышали от него даже собственные дети. Можно было подумать, что Дженкинс обладает какими-то флюидами, заставившими этого молчуна разговориться. Когда Грегуар позвонил из Андорры, то был очень удивлен, услышав от Люсьена, что отец и Билл прониклись симпатией друг к другу и американец уже научил некоторым английским разговорным выражениям и ковбойским ругательствам своего нового друга, который был старше его лет на сорок!

С нескрываемой гордостью Марсель Батай показал Дженкинсу свои владения. Он лично отвел американца в суперсовременный хлев. Билл был в восторге, но гораздо больший интерес вызвали у него поля, расположенные вдали от дороги за изгородями и деревьями. Мысли, которые посещали его в Париже, вновь вернулись к нему при виде владений фермы семьи Батай.

Когда они вернулись в дом, все братья Грега были уже там. Люсьен и Жиль закатывали восхитительные желтые абрикосы в банки на зиму. Дану читал туристический журнал, рассказывающий об интерьере сельских гостиных, который он без ложной скромности находил менее привлекательным, чем обстановка старого домика для гостей.

Дженкинс почувствовал, что настало время поведать о своих планах, не забыв упомянуть, что Грегуар дал свое согласие на этот разговор.

— Я хочу раскрыть вам свои карты, — начал Дженкинс. — Моя компания сейчас испытывает трудности с продвижением своего продукта в Европе. Вам, как и мне, известно, что прогресс — ничто без людей, которые идут на определенный риск.

Дженкинс отлично знал свое дело. Это был блестящий оратор, умеющий подтвердить каждое свое высказывание ясным и убедительным примером, способным поразить любого. Сегодняшняя аудитория показалась ему внимательной и благожелательной. Он подумал, что отец и братья Грегуара были зрелыми и разумными людьми.

— Вспомните, — продолжал Дженкинс, — что раньше писали про поезд или автомобиль. Еще не так давно говорили, что при скорости свыше пятнадцати километров в час человеческий мозг не перенесет шока и пассажиры заработают душевную болезнь или эпилепсию! Вспомните о том, что поначалу Медицинская академия не верила в успех опытов Луи Пастера!

— Вы знаете о Пастере? — с восхищением и удивлением произнес Марсель Батай.

— У нас он считается героем, — уверенно ответил американец, довольный возможностью польстить патриотической гордости французов и в то же время подчеркивая заботу своих сограждан о здоровье. — Когда Пастер разработал вакцину против бешенства, вспомните, что понадобились собаки и что он сам себе вводил продукт с бациллами!

— Это действительно так, — отозвался Люсьен, старший из братьев, словно он очутился на уроке биологии в лицее.

— Я рассказываю вам все это не для того, чтобы сообщить уже известные вам вещи, — скромно добавил Дженкинс. — Я просто хочу обратить ваше внимание на движение, создавшееся вокруг слова, ставшего практически табу во Франции, — ГМО.

Все замолчали. Собака, лежавшая в ногах хозяина, тявкнула пару раз.

— Она спит. Ей снится, что она на охоте, — сказал Марсель Батай с улыбкой.

— А что вы думаете об этих ГМО, между нами? — недоверчиво спросил Дану.

По этому вопросу приятель Грега понял, что напролом идти нельзя. Нужно быть сдержанным и скромным, не играть в адвоката дьявола. Дебаты во Франции на эту тему были такими жаркими, кипели такие страсти, что он решил действовать очень осторожно.

— Будем честными, — произнес он. — Это американское изобретение. После войны в Ираке мировое сообщество с подозрением относится ко всему, что исходит от Америки. Я знаю вашу страну, и мне иногда становится стыдно, что я американец. Результатом нашей неудачной внешней политики стало то, что нас больше не воспринимают всерьез. Даже на вашем кинофестивале в Каннах дали премию фильму, который показывает главу Белого дома, самого главного поборника демократии, далеко не с лучшей стороны. Можете ли вы вообразить хоть на секунду, что голливудский «Оскар» однажды вручат французскому режиссеру, который снимет нелестный фильм про Жака Ширака?

— Это будет режиссер явно не из деревни! — вскрикнул Люсьен. — У нас Ширак очень популярен. Он нам помогает еще с тех времен, когда был министром сельского хозяйства.

Разговор перешел на обсуждение государственных мужей. Затем все согласились, что Джордж Буш — это бедствие не только для всего мира, но и настоящий бич для своей собственной страны.

— Благодаря этому техасскому ковбою, практически безграмотному, но убежденному, что он призван исполнить вселенскую миссию по защите добра, все американское сейчас подвергается критике, — заговорил Билл. — Вот поэтому ГМО, продвигаемые «Mosampino», вызывают всеобщий беспрецедентный протест.

— Протест с вилами! — уточнил старик Батай. — Согласен с вами, с нашей стороны есть доля несправедливости. Стоит сказать, что после войны американские исследования существенно помогли нам улучшить качество зерна и породы коров.

— Напоминаю вам, что эпидемия коровьего бешенства пришла не от нас. Это из Британии, — подхватил Дженкинс.

— А из Китая — атипичная пневмония, — добавил Люсьен.

— У нас слишком строгие санитарные ограничения, чтобы мы рисковали отравить всю землю ГМО, — заметил американец с убежденностью молодого аббата, только что назначенного епископом на обращение неверующих к истине. — И к тому же не забывайте, что эти генетически модифицированные продукты дают уверенность их пользователям в том, что с урожаем ничего не произойдет. Им не страшны ни грызуны, ни насекомые, ни засуха. Наши растения будущего станут неприступными, как крепость, поверьте мне. И если это не прогресс, тогда мне лучше сесть на электрический стул! — воскликнул Дженкинс с воодушевлением, вызвавшим восхищение у его аудитории.

— Видно, что вы вкладываете душу в защиту своих изобретений, — поздравил его старик Батай. — Ваше руководство может быть вами довольно.

Дженкинс не заставил себя долго ждать, чтобы продемонстрировать свой джокер, свою финальную эскападу. Внезапно он напустил на себя грустный, практически жалкий вид.

— О, мое руководство… — проронил он.

— Они не довольны вашей работой?

— Мы сейчас в критической ситуации, — объяснил Дженкинс. — Достаточно включить радио или телевизор, чтобы стать зрителем того, как яростно уничтожаются генетически модифицированные растения, которые ваш собственный Национальный институт агрономических исследований пытается разработать в течение уже нескольких лет. Темные силы регресса на коне, и мое руководство, как вы говорите, задается вопросом, стоит ли выбивать козырь у старой Европы, чтобы передать его странам Востока или «третьего мира». Но очевидно, что эти страны, готовые оценить наши исследования, не имеют ни гроша и останутся неплатежеспособными еще пару десятков лет. Тогда как здесь…

Дженкинс вздохнул. Братья Грегуара принесли из кухни горячий картофельный пироги кофе. Было четыре часа пополудни, идеальный момент для небольшого oi дыха, перед тем как снова выйти в поле, когда солние опустится и станет прохладнее.

— Действительно, французы довольно странно реаги руют на то, что кажется шагом в будущее, — согласился Люсьен Батай, в то время как его отец дул в кружку, на полненную черным напитком. — Но представьте себя ни нашем месте. Про эти ГМО говорят разное. Говорят, что генетически модифицированные растения мешают росту обычных растений. Говорят, что гибнут пчелы.

— Это наговоры, распространяемые нашими противниками, — отрезал Дженкинс. — Мы оплачиваем толпу адвокатов, чтобы противостоять ложным сведениям. Мы надеемся, что наши недоброжелатели будут наказаны. Это единственное средство прекратить клевету.

— Судебные разбирательства отнимают много времени и денег, — произнес отец Грегуара. — Вы приехали сюда, чтобы сделать нас своими сторонниками?

Американец рассмеялся так искренне, что это передалось всем остальным.

— Я не пророк и не предсказатель! — воскликнул он, отрезая себе хороший кусок картофельного пирога. — Вопрос не в том, чтобы сказать вам: поверьте мне на слово, доверяйте мне и моей продукции. Но это не мистика и не призыв в секту.

— Секту? — переспросил Дану.

— Да, вы знаете, существует секта, возглавляемая французом, утверждающим, что они клонируют людей. Мы серьезные люди, у нас полк ученых с огромным опытом и различными дипломами; все-таки есть разница между настоящими гениями науки и шарлатанами. Но мы столкнулись с трудностью распространения наших знаний. Настал момент, когда нашим исследованиям требуются такие инвестиции, что нужно начинать продавать результаты. И в то время как американское правительство дает нам зеленый свет, в Европе чинят сплошные препятствия. Если бы сейчас был 1945 год, уверен, ваши власти приняли бы ГМО с благодарностью. Но не развязывать же войну, чтобы доказать нашу правоту!

— Неговорите про войну! — произнес Марсель Батай. — Если я правильно понимаю, вы хотите знать, почему так происходит?

— Да, но я хочу пойти дальше. Я хочу действовать. Вы готовы мне помочь?

— Помочь вам? Но как? — спросил глава семьи.

— Выращивать здесь ГМО, — ответил Люсьен, который с полуслова догадался о смысле слов Дженкинса.

— Я вижу, вы все схватываете налету, — произнес американец, удивленный его сообразительностью. — Это было бы великолепно. Я заметил сегодня пустые поля, полностью скрытые от посторонних глаз.

— Возле пастбища, недалеко от деревушки Шомет, — произнес отец, обращаясь к сыновьям.

— Это будет прекрасное место для испытаний на природе, если, конечно, вы согласитесь. Я должен вам кое-что сообщить. Наши генетически модифицированные растения не проверялись на вашей земле. И я готов предоставить вам солидное вознаграждение в обмен на это тестирование, полностью хранимое в секрете каждой стороной.

Предложение Дженкинса произвело эффект бомбы, взрыв которой спровоцировал долгое молчание. Несомненно, после предложения дона Мельчиорре поставлять молоко в Италию союз, предлагаемый американцем, означал, что на ферме семьи Батай пробил час настоящей революции.

33

Впервые в жизни Грегуар позволил себе отдаться во власть событий без малейших сомнений и подозрений. Утром Джузеппе Альбони в ливрее стоял у великолепно отполированной «Мазератти», готовый проводить своих господ в аэропорт. Путешествие прошло прекрасно, и через два часа самолет приземлился в самом сердце Пиренейских гор.

Дон Мельчиорре путешествовал на первом сиденье за кабиной пилота. Орнелла и Грегуар сидели сзади. Молодой человек взял девушку за руку. Она ответила движением пальцев, означающим что-то вроде «да, наконец-то».

Они прибыли в город Андорра-ла-Вьеха в то время, когда жители завтракали на террасах бесчисленных ресторанов. Дон Мельчиорре чувствовал себя как дома. Он провел свою компанию на маленькую, очень спокойную и живописную улочку, находящуюся за площадью Народа.

— Там волшебная кухня, — прошептал патрон с умилением.

Их посадили за круглый столик возле низкого окна с видом на долину Андорры. Грегуар отметил, что у его хозяина всегда все продумано, потому что этот столик был заказан еще из Милана, и именно на трех персон.

— Вы часто бываете в Андорре? — осведомился француз, выбрав блюдо.

— Я давно приезжаю сюда, раз или два в году. На талассотерапию, — уточнил он сразу же, будто могла существовать еще какая-то причина для бизнесмена такого размаха регулярно проводить время в Андорре.

Не прошло и десяти минут, как к ним подошел официант и сообщил дону Мельчиорре, что ему звонят. Старик продемонстрировал удивление, но ничего не сказал. Он проследовал за официантом в телефонную кабинку. Это был Альдо Лермини.

— В чем дело, Альдо? Почему вы мне звоните? Наши голубки могут о чем-нибудь догадаться.

— Простите, дон Мельчиорре. Но у меня не было другого способа связаться с вами. Вы сами сказали, что будете тут завтракать.

— Ладно, что случилось?

— Еще раз, дон Мельчиорре. Человек, о котором я вам говорил…

— И что?

— Он должен был находиться в Андорре всю неделю, но обстоятельства вынуждают его завтра утром вылететь в Южную Америку. Нужно, чтобы вы встретились с ним сегодня вечером.

— Сегодня вечером? Но как?

— Выкрутитесь как-нибудь. Что за идея взять с собой этого француза!

— Это мое дело, — сухо ответил дон Мельчиорре.

— И мое тоже, — парировал банкир таким же тоном.

— Что дальше? — нетерпеливо спросил его собеседник.

— Сами знаете, кто будет ждать вас сегодня вечером в церкви Санта-Колома в старой части города. Вы знаете, где она находится?

— Ее колокола звонят в чистейшем ломбардском стиле. Как же мне не знать эту церковь! — с досадой ответил дон Мельчиорре, не любивший, когда сомневались в его осведомленности. — Я буду.

— Отлично. До скорого и удачи.

Дон Мельчиорре положил трубку в плохом настроении. Решительно, этот банкир, считающий себя знатоком финансирования, обладал даром раздражать его своим всезнающим видом и презрительным отношением, хоть и скрываемым, к людям вроде самого патрона, ко торые всего добились сами, без дипломов и связей в выс шем обществе Милана или Рима.

Вернувшись за стол, он заметил заговорщический взгляд, которым обменялись Грегуар с Орнеллой.

— Кто это был? — спросила дочь.

— Джузеппе, — солгал дон Мельчиорре. — Я забыл подписать кое-какие бумаги, которые он нарочно взял в машину, чтобы я просмотрел по пути в аэропорт. Некоторые могут подождать неделю, а срочные я сказал подписать ему самому.

— Подписать вместо вас? — не сдержал удивления Грегуар.

— Конечно, и это не в первый раз. Когда мы были мальчишками и я прогуливал школу, он писал мне неподражаемые объяснительные записки. Он умеет копировать почерк. Никогда не знал, откуда у него эта способность — писать как взрослый человек, употребляя все эти обороты, прилагательные и все такое! Это длится уже шестьдесят лет. Он прекрасно имитировал почерк моего отца, но должен признать, что мой он копирует еще лучше. Вплоть до моей подписи. Вот так…

— Но вы не боитесь, что…

— Чего? Что он меня обманет? Что сбежит с деньгами? Значит, есть вещь, которую, несмотря на вашу образованность и воспитанность…

Орнелла вздохнула. Она знала: фраза, которую отец начинал таким образом, редко заканчивалась комплиментом.

— Несмотря на вашу образованность, вы, кажется, ничего не знаете об отношениях, которые завязываются еще в детстве. У вас ведь было детство, мсье Грегуар? — спросил он насмешливо.

Молодой человек вопросительно взглянул на Орнеллу. Но она так же, как и он, ничего не понимала. Что произошло? Настроение старика, такое радостное дс этого момента, резко изменилось.

— Конечно же, я был ребенком, — ответил Грегуар. — Я просто беспокоюсь о том, что кто-то из ваших подчиненных, даже если речь идет о друге и почти брате, может подделать вашу подпись в ваше отсутствие.

— Он делает это только по моему приказу, — заявил дон Мельчиорре тоном, не терпящим возражений.

Принесли горячее, и завтрак продолжился в слегка напряженной обстановке. В конце трапезы патрон достал сигары, и это был момент умиротворения. Улыбка вернулась к нему, и он выразил желание отправиться на курорт не сегодня, а завтра.

— Почему бы нам не провести ночь здесь? Я знаю, что этот отель очень комфортабелен. Тут комнаты со старинным интерьером. Как ты любишь, Орнелла, — произнес он сладким голосом.

— Почему бы и нет, — ответила девушка, понимая, что этим сделает приятно отцу.

— Что скажете, Грегуар? Вы все-таки наш гость и имеете право голоса!

— Спасибо, дон Мельчиорре. Ваши желания — мои желания, поверьте.

— Отлично! Тогда договорились, остаемся тут до завтра.

Грегуар подумал, что в этом месте у них с Орнеллой должно что-то произойти, и почувствовал внутри себя что-то, не понимая толком, что это — восторг или страх. Метрдотель, подошедший к их столику, ответил, что есть как раз три свободные комнаты. Одна большая на первом этаже и две поменьше на четвертом. Именно то, что нужно — дону Мельчиорре, чтобы незаметно ускользнуть, а молодым людям, чтобы продолжить первый контакт, зародившийся на высоте десяти тысяч метров.

Багаж был сразу же перенесен персоналом из арендованной машины в комнаты. Дон Мельчиорре покинул ресторан первым, а Грегуар и Орнелла остались сидеть за столиком, устремив взгляд на то, что называли печальными долинами Андорры. Грегуар, немного владевший испанским, попросил принести местную газету. Пресса пестрила сообщениями о событии, накануне происшедшем на аренах Севильи. Два быка, принадлежащих двоим конкурентам, устроили смертельную дуэль. Едва перед ними открыли двери на арену, выпустив из заточения, в котором держали несколько дней, как они набросились друг на друга. Можно было подумать, что они стремились умереть. Быки с разбегу вонзили друг в друга рога, приведя зрителей в оцепенение. Вздох ужаса и непонимания прокатился по трибунам, а два бездыханных тела быков уже лежали на арене. На земле образовались две огромные лужи крови. Фото этого страшного зрелища украшало первую страницу газеты, и в ресторане отеля говорили только об этом. Одни считали, что быки заболели бешенством. Другие видели в этом акт суицида животных, не желающих сражаться с человеком. Третьи восхищались храбростью противников, их бравадой. Короче, другой темы для обсуждения в тот день не было.

— Я считаю это ужасным, — произнесла Орнелла. — Я не понимаю, как цивилизованные люди могут увлекаться такой мясорубкой, как коррида. В молодости мой отец любил это зрелище. Он специально ездил во Францию. Думаю, именно тогда он так хорошо выучил французский язык. Сколько раз мы сопровождали его в Байон, Мон-де-Марсан и Ним на эти дьявольские праздники…

— Твоя мать тоже ездила? — спросил Грегуар.

— Поначалу да. Но ей становилось плохо. И сестрам тоже. Поэтому осталась только я. Хотя, если честно, я была очарована женщиной-тореро на лошади. Но я всегда закрывала глаза в момент убийства. Долгое время у моего отца не было бизнеса в Испании. Он считал, что испанское общество никак не могло расстаться с франкизмом, а он ненавидел Франко. Позже, когда установилась демократия, он снова решил заняться сырными заводами, которые мы держим до сих пор. Думаю, его бизнес всегда связан с моральными ценностями.

Если бы дон Мельчиорре слышал слова своей дочери, то, несомненно, улыбнулся бы такой доброте — он, который готовился к решающему разговору на тему незаконного капитала, обмана, скрытности, тайного обогащения.

В то время как два голубка были поглощены доверительной беседой, дон Мельчиорре включил свой ноутбук и ждал подключения к интернету, чтобы отправить несколько писем на секретные андоррские адреса.

Вот уже десять лет он держал тайные счета в Национальном банке княжества «La Bandorra». Каждый год, независимо от доходов, он перечислял на них средства, получаемые из дополнительных источников, представляя отчеты, оформленные таким образом, чтобы не платить большие налоги. Но на этот раз он собирался покончить с этим дилетантством всего за неделю. Вечером у него была назначена встреча с одним из самых влиятельных представителей «La Bandorra». Этот человек действовал только во имя своего банка, хоть и располагал некоторой свободой как доверенное лицо. Его звали Карло Мендес. Это был истинный художник финансов и ас камуфляжа.

На экране компьютера появилась страница с цифрами, графиками и диаграммами. Дон Мельчиорре сделал кое-какие пометки в записной книжке своим мелким и аккуратным почерком. Закончив, он вышел из интернета и положил записную книжку во внутренний карман пиджака. Довольный собой, он спустился к молодым людям.

Они все еще обменивались мнениями и впечатлениями по поводу корриды, когда появился патрон.

— Я чувствую себя здесь, среди каталонцев, какдома, — произнес он. — Это не кастильцы, гордые и высокомерные. Андорра — крестьянское государство. Да, я вам это гарантирую, и не надо улыбаться, — добавил он, обращаясь к Грегуару, на лице которого возникла улыбка. — Закон в Андорре основывается на древних обычаях, которые, в свою очередь, сложились из сельских традиций. В качестве соправителей здесь выступают и Уржельский епископ, и президент Французской Республики. Но на самом деле вы находитесь в стране крестьян, которые твердо стоят на земле и каждый день проводят в борьбе, стараясь вырастить табак и картофель.

— Тем не менее здесь полно банков, — заметил Грегуар.

— Согласен. Банки вне всякой конкуренции. И экономический строй, близкий к абсолютному либерализму. Можно сказать, что здесь идеальное общество, практически утопическое. Знаете ли вы, какая часть принадлежит государственному сектору в национальном богатстве Андорры? Назовите цифру!

Было видно, что к дону Мельчиорре вернулось хорошее настроение.

— Тридцать процентов, — рискнул Грегуар.

— Меньше, — сказала Орнелла.

— Моя дочь права, — произнес патрон. — Но на самом деле не представляешь насколько, моя красавица. По последним оценкам, государственному сектору принадлежит лишь около восьми процентов. Смешно. Средневековое государство. Все остальное — это частная инициатива, триумф частного предпринимательства и успеха… Настоящий Эдем.

— А налоги? — поинтересовался Грегуар, который не был знаком с налоговым раем.

— Ничто не обязывает вас их декларировать. Даже местные банки не сообщают о состоянии своих дел. Естественно, у этой свободы есть и минусы. Нет профсоюзов, нет политических партий, нет трудового права, которое запрещало бы забастовки… Это может показаться жестоким, но в реальности жители Андорры находят в этом свою выгоду. Ведь не бывает больших роялистов, чем короли и принцы!

— Может, мы немного прогуляемся, раз ты лишил нас сегодня ванны с грейпфрутами? — предложила Орнелла.

— Идите, а у меня есть дела. Встретимся за ужином.

Они снова расстались. Орнелла и Грегуар отправились гулять по городу, как влюбленная парочка, и возле церкви они обменялись страстным поцелуем, несмотря на крики банды мальчишек, которые пытались произнести слово «любовь» на всех языках, которые только знали, — от французского до немецкого, не забывая итальянский и, конечно же, кастильский.

А дон Мельчиорре устроился у себя в комнате перед экраном телевизора и включил передачу про корриду. Он был доволен. Он чувствовал себя словно на севильской арене. Пока еще в тени.

34

А в это время на ферме семьи Батай стали жить по американскому расписанию. Или, скорее, по расписанию «Mosampino», которое изложил Билл Дженкинс со своим обычным красноречием. Он представил мировую стратегию по достижению всеобщего блага. Дану оказался наименее чувствительным к аргументам этого блестящего зазывалы, тогда как его братья и отец (особенно отец) с жадностью впитывали каждое слово гостя. К тому же Дженкинс оперировал сильными и впечатляющими аргументами. Он предлагал использовать земли семьи Батай, самые плодородные, но и самые скрытые, к которым невозможно проникнуть, не пройдя через все владения. Старик Батай множество раз просил повторить предлагаемые условия. Он собирался их принять.

— Вы перечислите сумму, эквивалентную нашим ежемесячным выплатам по кредиту, дополнив ее премией в 150 тысяч евро каждому из нас в качестве платы за риск, — сказал он Дженкинсу в конце этого знаменательного дня.

— Отлично. Но если вы согласитесь, то эти деньги придут к вам наличными, чтобы мы не были обнаружены. Я советую вам оплатить долги собственными средствами, находящимися в банке, и положить мои три миллиона евро на ваши текущие счета. Как говорится, не пойман — не вор!

— Вы знаете это выражение «не пойман — не вор»? — весело спросил старик Батай.

— Да, вас это удивляет? — отреагировал американец.

— Конечно! У нас есть фильм пятидесятых годов, который так назывался. Наш великий комик, Луи де Фюнес, играет в нем милого браконьера. Он там изводил бедного деревенского полицейского. Но я говорю вам о Франции, которой больше нет… Когда нужно начинать этот эксперимент?

— Как можно скорее, — объявил Дженкинс.

— А что с ним делать, с этим генетически модифицированным зерном?

— Сейчас достаточно его просто вырастить и собрать. Потом посмотрим, как сложатся обстоятельства, какие законы будут приняты. Вы можете стать первопроходцами, лидерами во Франции и во всей Европе. Первые крестьяне, которые осмелились сделать шаг навстречу модернизации, сохраняя твердые позиции на земле.

Эта речь находила реальный отклик в умах представителей семьи Батай. Несколько дней назад в Крезе произошло из ряда вон выходящее событие. Сотни избранных народом чиновников решили уйти в отставку; среди них было порядка тридцати мэров маленьких сельских общин, полностью задушенных отсутствием финансирования и брошенных властями на произвол судьбы. За этим последовала забастовка жителей региона, и со всей страны приехали люди, чтобы поддержать своих коллег, видевших, как вокруг Парижа образуется пустыня.

— Нужно, чтобы вы понимали, — объяснил Марсель Батай. — Мы живем во времена больших перемен. Здесь закрывают среднюю школу, потому что министерство образования считает, что содержать учебное заведение в очень маленькой деревне обходится слишком дорого. Там под угрозой исчезновения находится почтовое отделение. Бистро закрываются одно за другим. Огромные предприятия съедают мелкий бизнес. Чтобы получить необходимые для жизни товары, нужно преодолевать по сорок километров, а если тебе нужно купить радио или сдать анализ крови, то и того больше. Вот так мы и становимся последними из могикан, вросшими в землю посреди пустынь, поэтому все, что может нам помочь, принимается с радостью. Ваше генетически модифицированное зерно мне подходит, — заключил глава семьи Батай.

— Я понимаю, — подхватил Дженкинс. — Нужно, чтобы первое время это дело оставалось только между нами, в узком кругу вашей семьи. Если увидите, что другие фермеры будут сильно интересоваться вашими полями, вы мне просигнализируете, чтобы мы предприняли необходимые меры, как и всегда, в полной секретности. Но мне кажется, здесь мы в надежном убежище, не так ли?

— Лучше и не скажешь, — согласился Люсьен Батай, который молча и внимательно слушал американца, говорившего на великолепном французском. — Знаете, чего нам здесь не хватает?

— Нет, — ответил Дженкинс, — скажите.

Люсьен посмотрел на отца и братьев по очереди, словно решался сказать что-то важное.

— Нам очень не хватает соседей, — произнес он наконец. — Во времена моего отца и даже во времена нашей молодости мы дружили семьями, ценили взаимопомощь, и каждый, заботясь о себе, не забывал, что он принадлежит к некой общности. Сейчас тут образовалась пустыня.

— Он прав, — подытожил старик Батай. — Именно так и разыгрываются невероятные драмы. Из-за нехватки соседей. Еще не так давно каждый все знал друг о друге: на каком этапе работы находится, вернул ли затраты, отелились ли коровы. Сегодня отношения стали настолько слабыми, что даже не знаешь, кто живет здесь, а кто там и чем они занимаются. Если я вам скажу, что группа террористов «Прямое действие» была задержана на ферме в Луаре…

— Прямое действие?

— Это были террористы, выступающие против государства и его верной армии промышленников. Они хладнокровно расправлялись с людьми и в течение нескольких лет оставались безнаказанными. И вот они спокойно разместились на ферме, где разводили, так сказать, милых козочек. Правда в том, что эти злостные террористы предпочли не город, а временно превратились в фермеров, чтобы никто их не отыскал. Действительно, лучшего места не найти. В округе на несколько километров — никого.

— А какой площадью вы располагаете? Я имею в виду только землю, находящуюся вдали от дороги, — прервал их рассуждения Дженкинс.

— В общем, где-то треть всей собственности, — подсчитал Марсель Батай. — Это около семидесяти пяти гектаров.

— Очень хорошо, — произнес Дженкинс. — Если я знаю, что с гектара получается в среднем сто центнеров, то вы можете рассчитывать на семь или восемь тонн модифицированного зерна в сезон.

— Это так, — согласился старик Батай с блеском в глазах.

— Сколько в среднем стоит центнер зерна, принимая в расчет ваши затраты, необходимые на его выращивание, на защиту от насекомых, на использование пестицидов и стимуляторов роста, не говоря уже о прополке?

— Я назову вам в процентах, — ответил Марсель Батай. — Различные затраты представляют собой половину продажной цены. Вот откуда берется наше требование снижения ограничений и более низких налогов на топливо.

— Я вижу. Тогда послушайте меня внимательно. С нашими ГМО вы забудете обо всей этой химии. Вы станете производить зерно, очень экономное и очень неприхотливое. Не забывайте, что наши семена — это наша реклама, и нам нет смысла топить себя же, предлагая крестьянам продукт по довольно высокой цене и при этом абсолютно некачественный. По нашим подсчетам, ГМО позволят вам сократить расходы наполовину.

— Наполовину? — изумились старик и братья Батай.

— Именно. Причем я не имею в виду ваш кредит, сумму которого мы готовы вам перечислить. Вы будете получать больше, а работать меньше, к тому же ваши затраты тоже снизятся.

Ферму охватила эйфория. Каждый рисовал себе картины светлого будущего. Не то чтобы семью Батай очень привлекали деньги, но тяжелая работа с самого детства, которой они себя посвятили, не позволяла им по-настоящему разбогатеть. А тут с неба падает американец, предлагает им золотые горы — при условии, что они сохранят тайну, — и дает то, чего им не хватало больше всего, — мечту.

Вот так все и произошло. Марсель Батай и его сыновья, включая Дану, слушали Дженкинса раскрыв рот. Подсчеты были простыми: если посланник небес, а точнее «Mosampino», предлагал им выплатить долг фермы по кредиту, к тому же с дополнительной премией, они могли сохранить прибыль. Даже Дану, проявивший недоверие к словам американца, уже представлял себе, как использует предложенные средства. Он вложит их в заброшенную ферму возле дороги из Герэ в Ажен и отремонтирует ее, применяя всю свою фантазию, чтобы предоставлять отдых проезжающим мимо путешественникам.

Люсьен Батай, в отличие от Грегуара, никогда не покидал родительский дом, словно на него была возложена миссия поддерживать отца по мере того, как силы оставляли старика. Однако у Люсьена была одна страсть, которую он хранил в глубине души много лет. Он мечтал стать пилотом. Но где взять на это денег? Вот так, пока Дженкинс детально излагал предстоящую операцию, рассказывая о семенах, о расходах, об элементарных правилах секретности, Люсьен Батай думал о том, как он будет брать первые уроки на маленьком аэродроме Креза. Когда в книжном магазине появилась книга «Земля: вид сверху» («La Terre vue du ciel»), он купил ее и с тех пор представлял, что летит на самолете над родной землей, которая внезапно станет для него экзотичной, как в книге Артю-Бертрана.

Мечты старика Батая, так же как и мечты Жиля, были более тайными. Предложение Билла произвело на них должный эффект, и они были чертовски рады перспективе финансовой независимости.

— Хорошо, — произнес Марсель Батай, глядя на часы. — Пришло время попробовать все самое вкусное и лучшее, что у нас есть. Пойди-ка, принеси нам вишневой наливки, — попросил он Дану. — Если хотите, у нас есть виски, — обратился он к американцу, — ноя рекомендовал бы попробовать наши вишенки…

В мгновение ока в руках у Дженкинса оказался бокал с наливкой. В мгновение ока они заключили свою лучшую сделку, поскольку никто и не думал, что это может обернуться чем-то плохим.

35

Карло Мендес, мужчина высокого роста с осанкой испанского гранда, всегда был одет в дорогие костюмы. Выглядел он безупречно: загорелый, с белыми блестящими зубами и изящными ухоженными руками. Глядя на него, можно было предположить, что он никогда не ввязывался в сомнительные и грязные дела, к тому же его светлый взгляд, седые виски и светские манеры внушали естественное доверие. Если бы он не был абсолютным атеистом (редкий случай для испанца его поколения), его бы, без сомнения, назвали посланником Бога.

Около девяти часов вечера после обильного ужина в ресторане отеля дон Мельчиорре поднялся в свою комнату. Незадолго до назначенного времени, убедившись, что два голубка полностью заняты друг другом в одной из комнат на верхнем этаже, он решительным шагом вышел из отеля и направился к церкви Санта-Колом а. Двое мужчин встретились возле статуи, изображающей покровительницу церкви, в стиле барокко. В это время большинство андоррцев ужинали у себя дома или в ресторанах.

— Я изучил то, что вы меня просили, — произнес Карло Мендес, пожимая руку патрону группы «Verdi».

— И что скажете? — спросил с внезапно возникшей дрожью в голосе дон Мельчиорре.

Банкир оглянулся вокруг. Скамейки были пусты. Тем не менее он предпочел разговаривать тихо. Мендес отвел итальянца в сторонку.

— Вас не смущает разговор о деньгах в церкви? — спросил Мендес.

— Нисколько, наоборот. Ведь каждое воскресенье во всех церквях мира идет сбор денег.

— Конечно, — согласился банкир, — но эти деньги 1 тредназначаются бедным…

Дон Мельчиорре не хотел продолжать эту тему.

— Что вы предлагаете? — спросил он с плохо скрываемым нетерпением.

— Вы сообщили мне, что вас интересуют восемь европейских компаний. Я перечислю их. Это завод «Topico» по производству сока в Испании, персиковые сады «Baccaria» в Лиссабоне, английское кондитерское предприятие «Catchoco», молочные заводы Креза, сырные заводы Оза, «Perrier», компания по торговле зерном «Louis Andre» и сахарные заводы на Севере. Все правильно?

— Пока да, но знайте, что мои амбиции этим не ограничиваются. Я хотел бы прибрать к рукам еще несколько весьма перспективных компаний, я имею в виду Австралию и Аргентину, где, насколько я знаю, экономический кризис ослабил настоящие жемчужины в области мясного и рыбного производства…

Карло Мендес почувствовал размеры аппетита дона Мельчиорре. Он молча достал из кармана несколько документов, среди которых была карта Европы. На ней он отметил фирмы, названные доном Мельчиорре, как отмечают главные пункты захвата перед боем на любой войне.

— Альдо Лермини сообщил мне о сокровищах группы «Verdi». Поздравляю. Это чистое и стабильное предприятие. Я понимаю, что вы хотите вырасти. Все в ваших руках. Нужно лишь действовать постепенно и соблюдать меры. Французы говорят, что лягушка не должна раздуваться до размеров быка. Иначе она может лопнуть. А теперь послушайте меня. Я могу создать то, что можно на зывать филиалами группы «Verdi». Они будут официально возглавляться физическими лицами на ваш выбор, но не будут иметь никакой видимой связи с итальянской компанией. Вы следите за моей мыслью?

— Да, но с какой целью?

— Представьте, что вы покупаете большой молочный завод во Франции, который нужно будет реконструиро вать. Ваши материальные затраты, даже если не допускать сомнений в успехе операции, обнаружат пассивы группы «Verdi», если именно она выступит покупателем. Это повредит вашей бухгалтерии, и ваше положение на рынке ценных бумаг станет менее благоприятным.

— Я понимаю, — произнес дон Мельчиорре, кивая.

— И это еще не все, — продолжил Карло Мендес. — Вообразите, что вы приобретаете процветающее предпри — ятие, которое быстро принесет прибыль. В этом случае вам придется платить налоги. Если же филиал группы «Verdi» легально зарегистрировать в Андорре под другим названием, то вам не придется обременять себя огромными налогами, которые будут тормозить ваше развитие.

— Это понятно, — согласился дон Мельчиорре с задумчивым видом. — Но кому я доверю руководство этими филиалами, как вы их называете, я, который привык править как абсолютный монарх?!

Карло Мендес взглянул на часы.

— У вас есть еще пару часов? — спросил андоррский финансист.

— Целая ночь, если хотите, — ответил итальянский патрон, словно от этого зависела вся его жизнь.

То, что объяснил Карло Мендес, открывало перед ним невероятные горизонты. Его компания могла разрастись, превратившись в мировую группу компаний. Может быть, начав игру в тени, однажды он снимет маску и скажет всем в лицо: вот что я создал, я, мелкий крестья — нин из Ломбардии, создал своими руками и умом, трудом и упорством.

— Мой офис находится в двух шагах отсюда, на склоне горы. Мы могли бы поговорить о наших делах более конкретно. У меня есть несколько фильмов, которые могут вас заинтересовать.

— Идем, — решил дон Мельчиорре. — Я в вашем распоряжении.

Они покинули церковь Санта-Колома, поклонившись ее покровительнице, хоть ни один из них не был ярым католиком. Это было лишь жестом вежливости, благодарностью за приют или просто данью суевериям.

У Карло Мендеса была маленькая спортивная немецкая машина. «У нее хороший разгон», — объяснил он дону Мельчиорре, заводя мотор. Автомобиль рванул с места, и менее чем за четверть часа они оказались в знаменитой тихой долине, являющейся гордостью Андорры, также как надежность ее банков и необлагаемый налогом алкоголь. Воздух был чист и свеж. Вдалеке слышался звон колокольчиков пасущихся коров и лай собак, охраняющих стадо.

— У нас здесь водятся и медведи, и волки, — сообщил Мендес. — На земле для всех есть место — при условии соблюдения равновесия. Даже баранам есть место в мире волков, если существуют собаки для их охраны. Проблема состоит в том, что людей, готовых защищать других, становится все меньше.

Когда они остановились возле каменной стелы, воздвигнутой в честь князей Андорры, финансист прервал свои философские размышления.

— Мы приехали.

Фары осветили массивное здание с огромными окнами. В доме горел свет.

— Мы будем одни, но я не люблю возвращаться сюда в темноте. Я всегда оставляю включенный свет и радио на волне классической музыки. Если повезет, сегодня вечером послушаете Верди!

— Признателен за внимание, — произнес дон Мельчиорре.

Нижний этаж представлял собой одну огромную комнату, разделенную на две части, одна чуть выше другой. В глубине находился массивный камин, который Карло Мендес сразу же начал разжигать.

— Даже летом нужно топить по вечерам. Вкусно пахнет, не находите?

— Да, запах хвои очень приятный.

Мужчины удобно устроились на диванчике перед эк раном телевизора, и Карло Мендес включил видео.

— Это на английском, ничего? — спросил он.

— Ничего, — заинтригованно ответил дон Мельчиорре.

— Фильм длится минут двадцать. Он позволит наглядно отобразить то, что я недавно пытался вам объяснить. Нужно помнить следующее: несмотря на то что говоря i правители самых богатых стран мира, государства пре пятствуют созданию богатства, они всегда стараются помешать свободе действий частных предприятий. Смотрите, начинается.

Дону Мельчиорре предстояло поприсутствовать на уроке теневой экономики, снятом в классе старого испанского университета. Профессором, появившимся на экране, к великому удивлению итальянского патрона, был не кто иной, как… Карло Мендес.

Банкир скромно улыбнулся.

— В молодости я мечтал стать актером кино. Мне хотелось сниматься у Луиса Бунюэля или Карлоса Сора. Но судьба распорядилась по-другому. Вместо того чтобы посвятить свою жизнь искусству, я стараюсь сам привнести искусство в свою жизнь, вот я и стал, скажем… изобретательным финансистом.

Карло Мендес был снят крупным планом. Он стоял на кафедре в аудитории перед черной доской и в общих чертах объяснял, как функционирует мировая экономика, как движутся денежные потоки, как действуют капиталистические силы. Все происходило в простой и иногда забавной манере. Демонстрируя свое педагогическое мастерство, Карло Мендес говорил о глобализации, об «азиатских тиграх», о нестабильности рынков Латинской Америки, колоссальных долгах Соединенных Штатов, проблемах: Европы, не способной прийти к согласию относительно вложения капитала и сохранения рабочих мест.

Затем, переходя от общего к частному, Карло Мендес приводил в пример выдуманную компанию, которую называл «Вагосо». Это предприятие, специализирующееся на вине и цитрусовых, хотело расширить свою деятельность, направив ее на туризм, ресторанный и гостиничный бизнес. Пример Мендеса пробудил еще большее любопытство в доне Мельчиорре. Можно было подумать, что этот фильм был снят специально, чтобы оправдать его ожидания и ответить на его вопросы.

В первом сюжете руководство «Вагосо» строго соблюдало законы и правила. Открытая и честная публикация счетов. Декларирование прибыли. Банковские резюме о реальном состоянии богатства. Регулярные аудиторские проверки, чтобы получить место на рынке ценных бумаг. Но вот у «Вагосо» возникают трудности со своими приобретениями. Они казались рентабельными, но расходы на покупку и реорганизацию превысили прибыль. Это было временное положение, через год или два компания вышла бы из кризиса. Но счета были закрыты, и рынок прекратил поддерживать «Вагосо», все еще перспективную, растущую фирму. Этим худшим раскладом событий Карло Мендес демонстрировал, как жаждущий налогов бюрократизм своей инерцией и требованием излишних расходов поспособствовал падению «Вагосо».

Честность приведет вас в тупик, к увольнению, к социальному хаосу — такое послание скрывалось в первой части фильма.

Второй сюжет был более оптимистичным. Карло Мендес рассказывал, как руководство «Вагосо» решило пойти по пути финансирования, называемого инвентивным или креативным — благородные слова для названия виртуозного мошенничества. Здесь действия заслуживали подробного изложения и анализа. Обходные маневры, к которым призывал «профессор», были реализованы в духе общих интересов, словно он изменил знаменитую поговорку, возникшую в Америке в годы роста: «Что хорошо для „General Motors“, то хорошо для Соединенных Штатов». В реальности «Вагосо» разрослось по всему миру. Фиктивные адреса на Каймановых островах, в Европе, скрытые счета. Официально компания оставалась в стороне от приобретения новых предприятий. Акционеры были спокойны, рынок тоже, и «Вагосо» могло продолжать расти.

— Любопытно, — произнес дон Мельчиорре, когда фильм закончился.

— Что именно любопытно? — спросил Карло Мендес

— Я тоже думал про туризм, отели, любительскую авиа цию… Я хотел бы заняться бизнесом в этих отраслях и передать его моей дочери Орнелле.

— Очень хорошо, — заключил Мендес. — Но тут тоже нужно быть очень осторожным.

— Что вы имеете в виду?

— Вот что. Вы можете передать своей дочери все фи лиалы, какие захотите. Если она носит ваше имя, — а и думаю, что это так и есть, — то вы не спасетесь от нало гов, потому что связь между вами будет очевидна. Попп маете?

— Да. Но как тогда действовать, чтобы скрыть новые приобретения? — произнес дон Мельчиорре с интонацией, говорящей о его готовности принять участие в этой авантюре.

— В этом все и дело. Все зависит от вашего воображения, от умения абстрагироваться от реальности. Это трудно. Здесь важнее хитрость, чем сила.

— Я не понимаю.

— Это довольно просто. Все новые предприятия, которые вы хотите приобрести, должны оставить ваше состояние нетронутым. Компании, которые я предлагаю вам открыть тут, в Андорре, не должны управляться на бумаге ни вами, ни членами вашей семьи.

— Но это невозможно! — возмутился патрон, уязвленный в своей гордости единовластного правителя. — Я всегда сам управлял своими делами и неплохо преуспел, знаете ли.

— Кто сказал, что ситуация изменится? — произнес Карло Мендес, чтобы успокоить своего собеседника. — Я говорю вам о видимости, а не о реальности. Просто нужно, чтобы вашими приобретениями, находящимися здесь, на бумаге управляло ваше доверенное лицо. Это нужно только для документов. Вы можете даже не сообщать ему об этом, потому что бразды правления все равно будут в ваших руках.

— Так вот что означает ваше креативное финансирование, — пробормотал дон Мельчиорре.

— А как, по-вашему, поступают другие? Официально они являются владельцами лишь малой доли собственности, которая принадлежит им на самом деле.

Дон Мельчиорре замолчал. Вдруг его глаза загорелись. Старик подумал о Грегуаре Батае, но он еще плохо его знал, и это было рискованно. Нужно было поставить на это место человека, в котором он был уверен, как в самом себе и даже больше. Поэтому его лицо осветилось, когда он вспомнил о своем шофере, незаменимом Джузеппе. «Он здорово удивится, мой старик, когда узнает, что стал владельцем многочисленных филиалов группы „Verdi“ в Андорре», — подумал дон Мельчиорре.

Этим вечером он решился на инвентивное финансирование.

Поздно вечером патрон вернулся к себе в отель. Карло Мендес проводил его. Дон Мельчиорре попросил высадить его в нескольких метрах от отеля, чтобы немного пройтись пешком. К тому же он не хотел, чтобы влюбленные, которые тоже могут захотеть подышать чистым вечерним воздухом, видели его вместе с Мендесом. Не потому, что андоррский финансист был известен или мог его скомпрометировать. Просто больше всего на свете патрон ценил свою свободу, которая всегда позволяла ему мысленно сыграть партию с целым миром, прежде чем потом он, если захочет, доверит свои мысли близким.

Если бы у него был сын, несомненно, все было бы по-другому. Но его дочери, за исключением Орнеллы, были так далеки от его занятий и увлечений! Они стали обычными буржуа, обеспокоенными только банковскими счетами своих мужей, месторасположением своих домов и, если уж было совсем скучно, тайной связью с любовником — таким же сонным, как и их мужья… Дон Мельчиорре возлагал надежды на своих внуков Франческо и Джованни. Но им было всего четыре и шесть лет, в то время как он, дон Мельчиорре, был уже довольно стар.

Поэтому он доверял только Орнелле, хоть и не рассказывал ей обо всех своих планах. И чем больше проходило времени, тем больше Грегуар Батай казался ему подхо дящей партией для своей любимой дочери. Время устри енных браков прошло, но, к счастью, думал дон Мель чиорре, все сложилось так удачно благодаря случаю.

За те несколько метров, которые ему пришлось прой ти до отеля, хитрый ломбардец прокрутил в голове мил лионы мыслей. Хоть он и боялся моря, но размышлял > Христофоре Колумбе и Америго Веспуччи, обо всех эти искателях приключений, которые однажды подняли паруса и отправились на поиски новых границ, новы \ горизонтов — сначала ради интереса, а потом ради тор говли. Дон Мельчиорре, насколько бы он ни был привя зан к земле и к своему городу, видел себя среди этих от важных мореплавателей. Он тоже был сыном Меркурия, бога торговли. Он наполнит желудки людей всего мира хлопьями, молоком и мясом. Он станет императором вкусной и полезной пищи. Он мечтал вывести Италию на мировой уровень сельского хозяйства.

Оставаясь на земле, он чувствовал себя гигантом, спо собным дотронуться до неба; ему казалось, что он стоит на одной ступеньке с Манцони, искусству которого ом так завидовал! Но, внимание! Речь идет о бизнесе. Дон Мельчиорре больше никого не боялся, особенно после того, как Карло Мендес объяснил ему гибкие правила креативного финансирования, которое он называл волшебным, основанным на фокусах, обмане зрения и блефе.

Дон Мельчиорре подошел к отелю и посмотрел на окна четвертого этажа, которые выходили на улицу. В одной комнате горел свет, в другой было темно. Ему было интересно, в какой из них находились молодые люди. У него было предчувствие, которое превратилось в уверенность: молодые люди должны провести эту ночь вместе.

36

У Орнеллы и Грегуара все было просто и ясно. С того самого момента, когда француз увидел девушку, он захотел узнать про нее все. Очень быстро Грегуар просто захотел почувствовать ее тело, ее взгляд, ощутить ее объятия.

После ужина они на какое-то время остались в баре, слушая приятную музыку и вспоминая о детстве. Это была обычная болтовня, способствующая возникновению некой близости. Очевидно, что молодые люди выросли в разных кругах, в разных странах. Но поскольку Орнелла великолепно владела французским, она без труда смогла отыскать то, что объединяло их с Грегуаром. Они оба увлекались лошадьми, интересовались известными рок-группами и еще много чем.

Когда Орнелла заговорила о современной живописи и музыке, Грегуар не мог высказать свое мнение, поэтому просто слушал. Именно в этот момент, неотрывно глядя на пухлые губы Орнеллы, у него возникло огромное желание поцеловать ее. И когда он с неожиданной уверенностью в голосе спросил, не хочет ли она подняться в его комнату, то услышал чудесный ответ: «Да».

Они занимались любовью страстно, нежно, полностью отдавшись ласкам и поцелуям. Никто из них не хотел ни вспоминать о прошлом, ни сравнивать его с настоящим.

В час ночи они зажгли светильник, чтобы видеть друг друга, и снова занялись любовью, но на этот раз не спеша, наслаждаясь каждым мгновением. Как раз в этот момент дон Мельчиорре, возвращаясь к себе, смотрел на их окна и задавался вопросом, за каким из них скрываются влюбленные.

Затем, как это часто бывает в такие моменты, настало время откровенной беседы. Первой заговорила Орнелла. Она поведала Грегуару о том, как в детстве мечтала о прекрасном принце, рассказала о коллегах отца, которые увивались за ней с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать, о странных отношениях отца и матери, которая уже ни на что не надеялась в этой жизни.

Потом девушка открыла Грегуару свои мечты: путешествовать, возглавить туристическую компанию, предлагающую экстремальный отдых. Очень часто с ее губ слетало слово «приключение». Когда Орнелла отправилась в душ, Грегуар понял, что еще никогда женщина не производила на него такого впечатления. Конечно, он почувствовал что-то, встретив в аэропорту Герэ Летисию, особенно когда его бывшая любовница рассказывала о связи с женатым мужчиной. Но на самом деле ему хотелось чего-то нового, экзотического. Сейчас Грегуар не думал ни о ком другом, кроме Орнеллы.

— А ты? — спросила она, вернувшись.

— Что я? — произнес Грег, любуясь обнаженной Орнеллой.

— У тебя есть мечта в жизни?

Он колебался. У него возникло желание ответить: «Ты». Но потом он решил, что подобный ответ будет выглядеть слишком помпезно и банально. Он вспомнил одного друга, который всегда говорил: худшее, что может быть в вопросе, — это ответ.

— Мечты… — произнес наконец Грегуар. — У меня их много. Столько, что не знаю куда девать. Слушай, можно сказать, что я их коллекционирую. Я храню их все и ни за что не променяю ни на что другое. Я капиталист мечтаний. Я собираю их с тех пор, как был ребенком…

— Ребенком?

— Да.

— Ага, — сказала она. — А есть среди них те, которые уже сбылись?

— Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Чтобы знать, могу ли я осуществить одну из них!

— Или сразу три, как фея в детской сказке.

— Ну так что, мечты сбываются? — с нетерпением переспросила девушка. Орнелла топнула ножкой, и на ее лице появилось выражение, сделавшее ее похожей на дона Мельчиорре. Грегуару стало не по себе.

Он немного подумал и стал говорить все, чтоприходило ему в голову, чтобы нарушить возникшее молчание. Он подумал, что молчание в самом начале — это не хорошо.

— Это тебя рассмешит, но я давно хотел стать пилотом и участвовать в гонках. «Формулы-1», конечно же. Когда мне было двадцать, чтобы оплачивать учебу, я нанимался пилотом для обкатки новых машин на специальной дороге, недалеко от Парижа. Позже я катался на карте и пробовал себя в «Формуле-3», но для того, чтобы ездить на таких машинах, нужно иметь фамилию Ротшильд, а моя семья была совсем не этого круга. Ноу меня были богатые друзья, и благодаря им я посидел за рулем болидов на ралли и на специальных соревнованиях. Я сохранил воспоминание о захватывающем чувстве скорости и мощности.

— Пилот на гонках… — повторила Орнелла, очаровательно прищурив глаза и наморщив носик. — Это очень опасный спорт. Много пилотов гибнет, так? Я помню ужасную смерть Сенны в Италии. Это была настоящая национальная трагедия. У нас очень популярна команда «Феррари», благодаря успехам этого Шумахера. Но мне не нравятся все эти парни.

— Почему? — удивился Грегуар. — Шумахер — суперчемпион, победитель. Он сражался с лучшими противниками: Простом, Дэймоном Хиллом, Сенной. Он собрал даже больше званий чемпиона мира, чем мифический Хуан Мануэль Фанхио, который был чемпионом пять раз! А Шуми — все семь! К тому же он ездит на «итальянце». Он должен тебе нравиться.

— Я не такой фанат, как ты, пусть даже меня и впечат ляет то, что эти типы носятся на скорости триста кило метров в час по прямой и непостижимым для меня обра зом преодолевают виражи. Но, к слову о знаменитом пилоте «Феррари», я не забыла его победу у нас в Ита лии, на автодроме Имолы. Он прыгал от радости, в то время как умирал Сенна. Я помню эти кадры, когда он разбивает бутылку шампанского…

— Точно, — согласился Грегуар, — но, думаю, он не знал о состоянии бразильского гонщика. Если бы знал, думаю, он не вел бы себя таким образом.

Орнелла пожала плечами.

— Он не раз демонстративно перекрывал дорогу своим противникам, — подытожила она.

— Да ты настоящий специалист! — воскликнул, смеясь, молодой человек.

Грегуар прижал Орнеллу к себе, и они пролежали так довольно долго, думая каждый о чем-то своем. Затем наконец погасили свет.

— А о чем ты мечтаешь сегодня, сейчас, когда знаешь, что не отправишься рисковать жизнью на трассе с остальными сумасшедшими?

— Я хотел бы иметь семью, сына и воспитывать его.

— С такой женщиной, как я?

— Нет, ты уже слишком старая, — сказал Грегуар, прижимая Орнеллу к себе.

— Дурак!

Она отстранилась, но потом опять вернулась в его объятия.

— Ты уже жил с женщинами? — спросила Орнелла.

— Да, но не со всеми сразу…

— Ты надо мной издеваешься!

— Я не буду рассказывать тебе о своих неудачных попытках совместной жизни, — бросил Грегуар. — Думаю, что до этого времени я встречал девушек, которым было нужно что-то совсем другое, чем мне. Им нужна была спокойная жизнь, а я жаждал приключений. Они хотели детей, а я нет. Между ними и мной всегда образовывалась пропасть. Я вспоминаю Мод, француженку, с которой почти год прожил в Японии. Нужно было начать жить вместе, чтобы я понял, что мы не можем быть вдвоем.

— Почему же вы прожили почти год?

— Требовалось время, чтобы все понять. Вначале каждый прилагал усилия. Но чем дальше, тем труднее становилось. Хотя…

— Что?

— Ну, скажем, нам было очень хорошо, когда мы занимались любовью.

— Понятно, — произнесла Орнелла и села на кровати.

Девушка подтянула ноги и положила подбородок на колени. Уличный свет обрисовывал ее грациозный силуэт. Они не спали всю ночь. Только около шести часов утра сон все же победил.

А в это время дон Мельчиорре разговаривал по телефону с Альдо Лермини. Он передал ему в общих чертах разговор с Карло Мендесом. Лермини поздравил патрона, почувствовав, что тот собирался взять на вооружение методы инвентивного финансирования.

— Видите, то, что я вам рассказывал, вовсе не глупости! — торжествовал он.

Но дон Мельчиорре не испытывал такого восторга. Что-то все-таки настораживало его в этом банкире, хоть он и играл в его новом проекте немаловажную роль.

— Теперь нужно, чтобы на арену вышла финансовоаналитическая компания, — сообщил Лермини.

— Зачем? — спросил патрон группы «Verdi».

— Чтобы подтвердить прекрасное состояние вашей группы на рынке. На нынешнем этапе, когда вы собираетесь получить новый капитал через организации, подобные моей, вы должны быть известны как можно большему количеству частных инвесторов. Чтобы сделать это, нужен аналитик с хорошей репутацией, который изучит ваши счета и составит безупречный отчет.

— Кто может это сделать? — поинтересовался дон Мельчиорре.

— Вы сами прекрасно знаете, — ответил Лермини.

— Вы хотите сказать…

— Конечно, и не говорите, что не думали об этом с самого начала.

— Да, но сейчас я немного сомневаюсь. Я думаю, чти он влюбился в мою дочь и…

— Тем лучше, дон Мельчиорре. Если блестящий Грегуар Батай подключит свою инвестиционную компанию, то у нас будет лучший французский поручитель. Я навел справки. Фирма «ВеНес» одна из первых в том, что каса ется надежности аналитической работы. Будет досадно этим не воспользоваться. Уверен, что Грегуар вам не от кажет.

— Я понял вас, Лермини. Но до какой степени я могу посвятить его в свои дела? Должен ли он знать о моих будущих филиалах?

— Конечно нет. Сейчас он должен ограничиться изучением существующего, чтобы осветить в своем заключении потенциал «Verdi». Вспомните, что эти филиалы, как вы говорите, официально не будут вам принадлежать. Карло Мендес вам хорошо это объяснил, не так ли?

— Именно так.

— Тогда попытаюсь вам подкинуть идею, — произнес Лермини еще более тихим голосом, чтобы подчеркнуть значимость своих слов.

— Я вас слушаю.

— Среди тех имен, которые вы будете использовать, скрывая свои прибыли или потери на всех направлениях, советую вам использовать имя этого молодого человека.

— Но…

— Таким образом вы его свяжете. Если он что-нибудь узнает, заподозрит, будет угрожать вам — кто знает, все может случиться, — вы сможете охладить его пыл, сообщив, что он является президентом филиала в Андорре.

— Это будет шантаж и обман, — запротестовал дон Мельчиорре. — С другими людьми, которых я выберу, это еще пройдет. С близкими, которых я смогу контролировать. Но Грегуар!

— Это хороший ход, — произнес Лермини. — Если он заподозрит, что вы скрываете часть своей деятельности.

то может показаться менее убедительным в своих финансовых отчетах.

— Но, — размышлял вслух дон Мельчиорре, — я не могу подделать его подпись!

— Верно. Нужно будет сделать так, чтобы он подписал чистый лист, или получить доступ к его личным документам, где фигурирует его подпись, чтобы мы могли ее скопировать. Достаточно будет воспроизвести эту подпись на официальном документе — и партия выиграна. Вы сделаете это?

Дон Мельчиорре принял тот мрачный вид, который, как знал Лермини, появлялся у патрона, когда все шло не так, как ему хотелось. Перед стариком возникла дилемма. За несколько встреч миланский банкир убедил его в необходимости пересечь запретную полосу в области экономики и финансов. Но каждый раз речь шла о защите от рэкета государства, и дон Мельчиорре не видел в этом никакого морального преступления. Так же как и по отношению к своему старому другу Джузеппе, которому он собирался сделать «подарок», назвав его фиктивным директором процветающего предприятия, не забывая, что с самого детства тот умел подделывать подпись своего соратника. К тому же дон Мельчиорре отлично помнил, что это он научил Джузеппе подписываться в изысканной манере, красивыми легкими буквами. Но решиться на подделку документов (а речь шла именно об этом) с именем Грегуара Батая — это было совсем другое.

— Я посмотрю, что смогу сделать, — уступил дон Мельчиорре, которого мечты об империи уносили все дальше.

37

Следующие дни для дона Мельчиорре, который отвез Орнеллу и Грегуара в шикарный центр талассотерапии «Caldea», были самыми спокойными. Молодые люди, плавающие в грейпфрутовых ваннах, превратились на этот короткий период в настоящих детей, резвясь на глазах у патрона, пребывающего в благостном состоянии духа, единственным занятием которого сейчас было разгадывание кроссвордов и чтение французских детективов.

— У нас будет нежнейшая кожа! — восторгалась Орнелла.

В отличие от лечебных центров термальных вод, «Caldea» представлял собой, по выражению ее завсегдатаев, заведение, которое давало столько же удовольствия, сколько и отдыха. Каждый день молодые люди находили новые способы и места расслабления. Они то лежали на теплых мраморных плитах в японском саду, то отдыхали в бассейне со льдом.

У молодых людей было два любимых развлечения. Одно из них — воображаемое путешествие. Грегуар и Орнелла забирались в строение, сферическое снаружи, а изнутри напоминающее вертолет. Один из них садился на место пилота, а другой — на место пассажира. Затем включался фильм, создающий ощущение, будто они и в самом деле летят над Андоррой.

Еще одно открытие: кровати с пузырьками, которые давали Грегу и Орнелле ощущение ни с чем не сравнимой легкости, даже невесомости.

В это время года здесь было мало посетителей; все, как правило, предпочитали море. Поэтому дон Мельчиорре, его дочь и его гость — к которому относились с особым почетом — чувствовали себя здесь вполне спокойно.

Дон Мельчиорре тянул с тем, чтобы попросить Грегуара начать новый этап в его программе завоевания мира. Днем и вечером, за блюдом из нежного мяса или рыбы дон Мельчиорре, Орнелла и Грегуар обсуждали проведенный день, делились впечатлениями и говорили о том, как прекрасно было бы подольше задержаться в этом раю, где, казалось, не может произойти ничего плохого.

Вместе с тем Грегуар каждый день покупал французскую прессу у единственного продавца газет, находившегося в соседнем городке, в двух километрах отсюда. Он выходил утром пешком или выезжал на велосипеде — в зависимости от настроения и наличия сил, оставшихся после бурных ночей, проведенных с Орнеллой. Девушка давала ему понять, что за дни отдыха в горячих ваннах и на раскаленных камнях придется расплачиваться ночью.

Однажды утром, просматривая номера газет «Les Figaro» и «Les Echos», молодой человек наткнулся на новости, имеющие не посредственное отношение к его профессиональной деятельности. Например, заседание комиссии Евросоюза, стартовавшее накануне в Брюсселе под управлением португальца Барросо, несмотря на критику, все же избрало на пост секретаря нидерландку Ингрид Клаузен. Продвигаемая на эту должность суровая женщина, фото которой было размещено на розовых страницах «Les Figaro», являлась важной фигурой в сфере деятельности крупных агропромышленных предприятий. Она не отказалась и от места в совете администрации фирмы «Unilever», несмотря на протест депутатов-социалистов Европейского парламента. Это означало, что она будет работать и в области законодательства, касающегося пищевой промышленности, и одновременно окажется по другую сторону баррикад.

Еще один заголовок привлек внимание Грегуара. На следующий день после скандала в компании «Enron» и США сотрудников «Arthur Andersen» обвинили в том, чт< они тщательно скрывали признаки банкротства, кото рые начали появляться уже довольно давно, и не прс дупредили об этом власти. Профессия аналитика требо вала от Грегуара большой бдительности. Инцидент с компанией «Enron», подробно описанный в газете, напомнил ему об этом. Молодой человек вздрогнул, когда прочитал свидетельство лишившегося работы эксперта, сообщающего о падении престижа профессии финансиста.

Вместо того чтобы сразу вернуться в «Caldea», сегодня утром молодой француз решил посидеть на террасе маленького бистро, заказав кофе и бутерброд. Конечно же, говорил уже безработный эксперт, пострадавший в деле «Enron», но отсутствие бдительности приводит к плохим последствиям. Такие аналитические компании, как «Moody’s» и «Standard & Poor’s», сомневались и тянули с выставлением низких оценок, когда сталкивались со сбоями в работе крупных и известных компаний-производителей — во-первых, чтобы на рынке не возникло паники, а во-вторых, чтобы сохранить свои доходы, которые очень часто зависели от гонораров оцениваемых компаний. Порочный круг, который мог привести к краху, к тому, что некоторые организации могли в одно мгновение исчезнуть с лица земли. В случае с «Enron» аттестационные агентства пытались сохранить доверие, утверждали, что они стали жертвой обмана, что анализируемые ими компании предоставляли фальшивые документы, отражавшие лишь темпы и перспективы роста и прибыли. Честно говоря, нужно было признать, что эти высокого полета эксперты проявили халатность, не взяв «Enron» под наблюдение, как они должны были сделать, следуя здравому смыслу.

Кающийся аналитик раскрывал еще одну причину банкротства «Епгоп»: крупные компании предоставили некоторым банкам полномочия для размещения своих акций или облигаций. И поскольку банкам было выгодно привлекать вкладчиков, их финансовые аналитики выполняли свою миссию, обманывая инвесторов, заверяя, что все идет хорошо. Так появилось настоящее экономическое казино. «Была обещана прибыль в 15 процентов, тогда как рост не превышал и 3 процентов!» — отмечал эксперт. Финансисты в этом скандале выглядели далеко не с лучшей стороны, а десяткам тысяч акционеров оставалось только подсчитывать убытки.

Грегуар свернул газету и посмотрел на горы, вершины которых были покрыты снегом. Молодой человек медленно выпил свой кофе, а мысли его витали где-то далеко, словно он предчувствовал опасность, не зная точно, откуда она придет.

Была ли это встреча со странным доном Мельчиорре, желавшим оставить после себя на земле шедевр? Или с его дочерью Орнеллой, которая теперь освещала всю его жизнь, даже темной ночью? В любом случае Грегуар стал другим, таким, каким он всегда был в глубине души. Внезапно все эти финансовые отчеты о компаниях показались ему такими чуждыми, в то время как любовь уносила его к гораздо более мирным берегам. И его вселенная, в которой он вращался вот уже десять лет, была не чем иным, как показухой и мошенничеством, как и утверждалось в статье. Но что еще он умел делать, кроме как жонглировать балансами?

Грегуар медленно двинулся в сторону «Caldea», даже не подозревая о том, что возвращение к реальности будет гораздо более жестоким, чем он мог представить.

Он направился в бар «Le Sirius», находящийся на склоне горы. Дон Мельчиорре тоже листал прессу, только совсем не ту, что Грегуар. Он был погружен в чтение американского журнала «Fortune». Итальянец не хотел бы фигурировать в списке самых богатых людей мира, считая, что это никого не касается и что подобного рода реклама принесет только неприятности. Но парадокс заключался в том, что, не завидуя ни одному из миллиардеров, классифицированных и приколотых, словно бабочки, рядом с цифрами, которыми измерялось их состояние, патрон группы «Verdi» все же был немного расстроен.

Как бы естественно он смотрелся в этой когорте сильных мира сего!

— Вот и вы, Грегуар! — произнес старик, разглядывая своего потенциального зятя и в то же время виртуального сына.

— Я был в соседнем городке.

— Что нового? Вы чем-то расстроены?

Грегуар оглянулся вокруг.

— Орнелла пошла плавать?

— Не думаю. Женщины отправились на небольшую экскурсию. Она решила к ним присоединиться. Вам придется составить мне компанию!

— С удовольствием, дон Мельчиорре.

Помолчав немного, Грегуар заговорил:

— Я думал о вашем великом стремлении.

— Каком? — спросил патрон.

— О том, что вы поведали мне по поводу романа Манцони «Обрученные». О вашем желании тоже создать шедевр.

Глаза старика широко раскрылись.

— Да, и что? — произнес он.

— Может, вам стоит посвятить себя этому целиком и полностью, предоставив Орнелле управлять делами «Verdi».

После минутного молчания дон Мельчиорре зашелся в приступе хохота. Хохота, который заставил людей, пришедших утром в бар полюбоваться прекрасным видом, обернуться.

— Грегуар! — воскликнул дон Мельчиорре. — Вы выбрали не ту профессию!

— Вы шутите?

— Вовсе нет! Я считал вас человеком, которым управляет разум, но вижу перед собой чувствительную душу.

— Не понимаю…

— Так получилось, что я безгранично обожаю некоторых мастеров. Верди помогает мне жить своей музыкой, а Манцони — своими «Обрученными». В реальности же, мой дорогой Грегуар, все, чего я хочу, — это создать международную группу компаний. Я уже работаю над этим — с вашей помощью, если согласитесь принять мое предложение.

— Конечно, — произнес молодой француз, немного сбитый с толку. — Но, скажите, как вы себе это представляете?

— Кофе? — вдруг спросил дон Мельчиорре.

— Я буду грейпфрутовый сок.

— Хорошо.

Старик сделал заказ и вернулся к своей речи.

— Группа «Verdi» готовится вступить в новую эру, эру умеренной, разумной экспансии, необходимой для того, чтобы не быть раздавленной другими, более мощными компаниями. До сих пор я всегда старался контролировать свои предприятия сам, знать их персонал в лицо, регулярно общаться со всеми своими подчиненными. Я всегда держался в стороне от финансовых организаций, готовых предложить то, что вам не нужно, и выставить за это огромный счет. Могу заявить, и мои сотрудники подтвердят эти слова, что я всегда управлял своим бизнесом как заботливый отец семейства. И если бы я внезапно умер, — он быстро перекрестился, скорее из суеверия, чем из религиозных соображений, — то оставил бы после себя компанию в отличном состоянии, как и «Мазератти».

Грегуар, улыбнувшись последним словам дона Мельчиорре, продолжал очень внимательно слушать.

— Принимая во внимание вашу профессиональную компетентность, вашу честность, я хотел бы, чтобы консалтинговая компания под вашим чутким руководством составила финансовый портрет группы «Verdi», четко обозначила ее потенциал, предоставила ясную и, надеюсь, оптимистичную информацию о возможностях ее дальнейшего развития без риска для того, что уже имеется. Вы следите за моей мыслью?

— Да, дон Мельчиорре, слежу внимательно.

— Начать нужно как можно быстрее.

— То есть?

— Я введу вас в курс дела сразу же после нашего возвращения в Италию через четыре дня.

Грегуар задумался. Он вспомнил о том, что прочитал час назад во французской газете. Нечестность консалтинговых и аттестационных организаций. Виноватое молчание и непрофессионализм. Конечно, он и не предполагал столкнуться с огромными несоответствиями, анализируя группу «Verdi». К тому же она была компанией отца Орнеллы.

— Мне нужно будет тщательно изучить все ваши счета, — начал Грегуар. — Я не знаю, знакомы ли вы с такого рода процедурой. Ничего не оставлять в тени. Сотрудничать на основе взаимного доверия, которое предполагает с вашей стороны полную открытость, а с моей — не меньшую деликатность.

— Понимаю, — ответил дон Мельчиорре, еще раз оценив честность француза.

Он один знал, что сможет скрыть от финансиста истинный размер своей компании, и тот не будет иметь представления о том, какая ее часть совершит гигантский скачок в развитии.

Вернулась Орнелла.

— Я жутко проголодалась после этой прогулки, — весело произнесла она. — Можно я поем?

Орнелла села за стол и с жадностью набросилась на еду. В этой семье и отец и дочь любили поесть. У каждого из них был превосходный аппетит.

38

Вначале Летисию насторожил сущий пустяк. Однажды утром, проезжая по улицам Ажена, она заметила, что вывеска «Продается», висевшая долгие месяцы на фасаде старой табачной лавки, снята. То же самое произошло и с мясной лавкой по соседству, закрытой с тех пор, как местный мясник, папаша Марселак, ушел на пенсию. Он не нашел никого, кто хотел бы купить его дело, которое, между прочим, неплохо развивалось. К тому же сюда приезжало мало людей из других мест — умирающая деревня никого не привлекала.

Однако сегодня утром, возвращаясь с деловой встречи с одним важным клиентом Аграрно-кредитного банка, Летисия удивилась, обнаружив исчезновение этих вывесок. Были ли они сняты в порыве отчаяния и безнадежности? Поскольку ей хотелось все выяснить и у нее было свободное время, Летисия припарковалась на церковной площади и направилась к бакалейщику, одному из последних торговцев Ажена.

Чтобы задобрить продавца, которого она едва знала, девушка купила немного фруктов и овощей. Клубника и арбузы были слегка помятыми, зато абрикосы еще сохраняли аппетитный вид. Она взяла еще две бутылки минералки и направилась к кассе.

— В квартале больше ничего не продается! — произнесла она весело.

— Я продам вам весь свой товар, если это доставит вам удовольствие! — предложил бакалейщик, обрадованный тем, что Летисия набрала полную корзинку.

— Нет, я говорю не про ваш магазин, а вон про те.

И она кивнула в сторону бывших мясной и табачной лавок.

— А! — воскликнул торговец. — Они все заграбастали.

— Кто «они»?

— О, они не местные.

— Иностранцы?

— Ну, можно сказать и так. У них большая ферма где-то в нашем районе. Я имел в виду, что они не из Ажена.

Девушка перечислила имена крупных предпринимателей, чтобы увидеть реакцию бакалейщика.

— Нет, — остановил он Летисию. — Вы не отгадали. Они поднялись на молоке и, судя по всему, на чем-то еще. Это семья Батай.

— Батай? — поразилась Летисия. — Но как? У них куча долгов. Вы уверены?

Торговец с подозрением посмотрел на эту женщину, которой никогда раньше не видел у себя в магазине.

— Вы из полиции?

— Почему вы так решили? — засмеялась Летисия. — Я похожа на сыщика?

— Знаете, сейчас, кажется, даже глава Министерства иностранных дел носит юбку. Принимая в расчет всю эту историю с равноправием, не удивлюсь, увидев прекрасную даму в униформе и с дубинкой.

— Вы преувеличиваете! Я всего лишь служащая Аграрно-кредитного банка, если вас это успокоит. Поэтому я хорошо знаю семью Батай и их состояние. Сейчас они полностью переоборудуют свою ферму. Поэтому купить за наличные мясную и табачную лавки…

— Все так, как я вам сказал. Если не верите, бывший владелец живет теперь в центре. Можете спросить у него.

— Нет, нет, я вам верю. До свидания.

Летисия вышла из магазина. Было одиннадцать часов утра. Девушке захотелось прогуляться на ферму семьи Батай, но она передумала. Ей в голову пришла другая идея.

Приехав на работу, Летисия сразу отправилась в свой офис и связалась с банковской службой. Она хоть и не управляла финансами фермы семьи Батай напрямую, но имела доступ к их личным счетам, которые всегда были очень скромными.

Делая запрос о состоянии личных счетов членов семьи Батай, она задавалась вопросом, какая муха их укусила, что они вложили такие непонятно откуда взявшиеся средства в абсолютно незнакомый им бизнес. Они получили наследство? Летисия не знала ни о каком пожилом родственнике, способном оставить им такое состояние. Они выиграли джек-пот? Но местные жители давно бы уже ей об этом рассказали.

И что тогда? Она проверила личный счет Марселя Батая. Существенных изменений не наблюдалось. Зато на счетах троих братьев обнаружилось целое состояние. Каждый из них получил по 150 тысяч евро от оставшегося неизвестным благодетеля. Деньги были перечислены на прошлой неделе парижским отделением банка Лиона. И как только они поступили на счета, часть была сразу же потрачена. Около 50 тысяч евро были вложены в мясную лавку в Ажене. Практически столько же — в табачную. Первая была приобретена на имя Люсьена Батая, вторая — на имя Жиля. Дану тоже получил эту манну небесную, но пока еще к ней не притронулся.

Летисия вызвала специалиста по инвестициям, который сразу же появился у нее в кабинете. Это был мужчина лет пятидесяти, скромный и тайно влюбленный в свою начальницу, при виде которой он всегда робел. Летисии уже надоели его «страдания», но она все же нередко пользовалась своим влиянием на этого служащего.

— Менар, — произнесла девушка, когда тот предстал перед ней. — Что происходит со счетами семьи Батай?

— Ничего особенного, мадемуазель. Настоящее инвестирование, которым они воспользовались в своих интересах, а также в интересах общественности. Они приобрели магазины, которые, казалось, находились в безвыходном положении и которые благодаря этим фермерам вернут Ажен к жизни.

— Это понятно, — заметила Летисия. — Но вы не находите странным этот приток наличных на их счета? Они объяснили вам, откуда деньги?

Служащий покраснел.

— Ну… я тоже удивился. Когда они мне сказали, что это наследство и они хотят сразу же вложить его во что-нибудь, я подумал, что не должен упускать такой шанс. Это я обратил их внимание на Ажен. Понимаете, я там родился. Впрочем, их даже не пришлось убеждать…

— Такие суммы, Менар, достойны других, более конкретных объяснений об их происхождении.

— Знаю. Как я понял, у них был богатый родственник, который жил на доходы от своих владений в Босе. Последние годы он страдал болезнью то ли Альцгеймера, то ли Паркинсона. В общем, он закончил свои дни в хосписе как овощ. Это был старый холостяк, который накопил неплохие сбережения за всю жизнь. Вот они их и унаследовали. Три части по 150 тысяч евро.

— А на счете старика Батая ничего нет.

— Да, никаких существенных изменений.

Конечно же, Летисия не могла знать, что Марсель Батай попросил Билла Дженкинса передать его премию наличными деньгами, три раза по 50 тысяч евро. И поскольку в денежных вопросах он оставался крестьянином, то свое богатство он спрятал в металлическую коробку под матрас, не доверяя ни банкам, ни банкирам.

— Хорошо, — вздохнула Летисия. — Спасибо, Менар. В следующий раз предупреждайте меня, когда будете регистрировать подобные суммы. В принципе, они не так уж велики. Но здесь, в Крезе, такие зачисления случаются не каждый день.

Директор по инвестициям поднялся, красный, как рак, и покинул кабинет, не глядя на свою начальницу. У него началась легкая мигрень, как и всегда, когда его отчитывала прекрасная Летисия.

В полдень она покинула офис и решительно направилась к своему автомобилю. Если движение на дороге останется таким же спокойным, то меньше чем через час она будет на ферме. Летисия довольно хорошо была знакома с семьей Батай, особенно с Дану, чтобы ее визит никого не насторожил. Достаточно только произнести банальное «я проезжала мимо», чтобы ее пригласили за стол и она, возможно, узнала то, что ее интересует.

Летисии не повезло. Когда она свернула с главного шоссе на узкую дорогу, чтобы проехать еще три километра до хутора, перед ней возник огромный грузовик, который ехал очень медленно и постоянно останавливался. Очевидно, водитель толком не знал, куда ему ехать, потому что он притормаживал на каждом повороте. Летисия собралась уже было помигать ему фарами, чтобы спросить, что там у него происходит. Девушка была готова показать ему дорогу, только бы он пропустил ее вперед.

Взглянув на номера, Летисия поняла, что машина едет из Италии. Но что такая махина может делать здесь, на этой маленькой дороге? Причем из другой страны? Удивление еще больше усилилось, когда она поняла: водитель искал ферму семьи Батай. Их молочное производство. Когда он заметил новые здания фермы и цистерны с молоком, то прямиком направился именно туда.

Летисия въехала во двор и обнаружила старика Батая с двумя сыновьями.

— Честное слово, — произнес Люсьен, — если это Грегуар назначил тебе свидание, то он жестоко подшутил над тобой, потому что сейчас он прохлаждается в Испании или Андорре.

— В Андорре? — встрепенулась Летисия, для которой это название имело особый смысл.

— Да, со своим новым клиентом. Это группа «Verdi» из Милана, знаешь?

— Нет, — ответила девушка.

— Солидный господин. Посмотри, кого он к нам посылает.

Люсьен показал на грузовик, звук которого был слышен уже за сотню метров. Вот он остановился и заглушил мотор.

— Что он будет делать? Загружаться молоком?

— Именно так, — вступил в разговор Жиль.

— И у вас столько молока?

— У нас и у других тоже, — объяснил Марсель Батай. — Парням из кооператива тоже надоела эта эксплуатация. Представь, что, даже совершая такой долгий путь из Милана, эта итальянская компания платит нам за молоко больше, чем кооператив.

— На таких условиях это, конечно, отлично… — согласилась Летисия.

Старик Батай и Жиль пошли навстречу водителю грузовика. Дану остался стоять с подругой своего брата.

— Я вижу, у вас все идет хорошо, — произнесла девушка.

— Жаловаться не на что, — ответил брат Грегуара. — Заходи, поужинай с нами. Мы как раз собирались.

— Я не хочу вас беспокоить, особенно если сейчас вы заняты делом.

— Они к нам присоединятся. Я сам проголодался, а омлет с шампиньонами ждать не будет. Заходи.

Девушке всегда нравился Дану, ей импонировала деликатность юноши. В детстве со своими близко посаженными блестящими живыми глазами он напоминал Летисии маленького лисенка. А Дану помнил, как множество раз носил записки Летисии от Грегуара. Несмотря на то что с тех пор прошло много времени, никто из них не забыл об этом, они словно были связаны какими-то невидимыми нитями.

— Люсьен сказал, что Грегуар в Андорре?

— Да, думаю, он в отпуске, — ответил Дану, нарезая хлеб. — Он тоже занялся агробизнесом. Но не так, как мы. Его доход намного выше наших.

— У вас в последнее время тоже неплохие доходы.

Дану удивился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да ладно, подпольные миллионеры. Весь Ажен знает, что вы собираетесь скупить всю деревню!

— Вовсе не деревню, а умирающие магазины. Это не одно и то же. Мы никому не причиняем вреда, скорее наоборот.

— Я знаю. Когда я случайно узнала, то подумала, что дела у вас пошли в гору, несмотря на кредит на оборудование.

— Это правда, — согласился Дану, немного смущенный. — Но кто тебе рассказал про магазины в Ажене?

— В маленьких городках новости разносятся быстро.

— Ты права. Мы неожиданно получили наследство, — соврал Дану. — И подумали, что, чем растрачивать его направо и налево, лучше вложить его в какое-нибудь полезное дело. В какой-то степени это стратегический план. В соседних деревнях мэрии пришлось выкупать мясные лавки и местные рестораны, чтобы спасти то, что еще можно спасти, пока все не сбежали окончательно в Герэ или Лимож.

— Вы хорошо поступили, — вздохнула Летисия. — В следующий раз, если захотите, предупредите меня, если у вас снова появятся такие наличные суммы. Я тоже могу посоветовать вам какие-нибудь достойные приобретения, чтобы спасти несколько рабочих мест.

— Ты о чем? — спросил заинтригованный Дану.

— Возле куртины есть лесопилка, хорошее предприятие. Она может закрыться, если не получит хоть немного инвестиций. Наш банк мог бы помочь, но мы сами подошли к лимиту кредитования, поэтому советуем хозяину найти партнера. Так что, если вас это заинтересует, в ближайшие дни…

— Почему бы и нет? Посмотрим, — ответил Дану. — Я поговорю об этом со своими.

Они накладывали омлет, когда вошли Марсель и Люсьен Батай с итальянским шофером, настоящим гигантом в комбинезоне. Он знал несколько слов на французском и умел держаться за столом. Ужин прошел весело, общались в основном жестами, а Батай вовсю коверкали свой французский, чтобы казалось, будто они разговаривают на языке Юлия Цезаря. Этот «итальянский» позволил им объяснить водителю, что он может отдохнуть перед дорогой, пока они будут наполнять цистерну. Рабочий охотно согласился. После десерта, состоящего из миндальных пирожных, Летисия попрощалась с семьей Батай, обещая вскоре заглянуть в их новые лавки в Ажене.

— Нас там не будет. Мы наняли продавцов, — уточнил старик Батай. — Знаешь, мы все же остаемся крестьянами.

— Странными крестьянами, однако! — произнесла она так неожиданно резко, что все застыли на месте.

39

Не прошло и десяти дней, как Грегуар покинул Париж. Столько всего случилось в его жизни, что, казалось, прошла целая вечность, когда он приземлился в аэропорту Руасси, прилетев прямым рейсом из Андорры. Орнелла с отцом вернулись в Милан.

Беллек ждал Грегуара в офисе к 9:30. Он занял очередь за такси. Перед ним было человек пятьдесят. Молодой человек набрался терпения и, чтобы убить время, листал французские газеты, купленные в аэропорту.

Наконец пришла очередь Грегуара. Водитель уверенно схватил его чемодан и поместил в багажник своего огромного «Мерседеса».

— Банковская улица, возле биржи, — произнес Грегуар.

— Хорошо, — ответил мужчина, сам одетый как финансист, в темном костюме, светлой рубашке и блестящем галстуке. — Но предупреждаю: доберемся не скоро.

— Да? И почему же? — спросил Грегуар, не желавший заставлять Беллека ждать.

— Крестьянские демонстрации — с коровами, тракторами и не только. Их много собралось, со всей страны, чтобы требовать децентрализации, возможности избирать своих. Короче, устроили базар!

— Это по моей части, — вздохнул Грегуар.

На спинке переднего сиденья он заметил объявление: «Пользование мобильными телефонами запрещено».

— В самом деле нельзя позвонить? — спросил Грегуар.

Его все больше охватывало чувство разочарования, которого он не испытывал уже довольно давно.

— Да вообще-то можно, звоните, — ответил водитель без энтузиазма.

Грегуару ответила Жослин, секретарь Беллека. Она успокоила молодого человека, сообщив, что ее шефа тоже пока нет на месте, несомненно, из-за этих же демонстрантов, которые направлялись в сторону Сената, попытавшись перед этим взять Матиньонский дворец.

Грегуар вздохнул с облегчением. Он вытянул ноги и постарался собраться с мыслями. Неделя в Андорре походила на то, что в кино называют «дольче вита». Орнелла была страстной и нежной любовницей. Дон Мельчиорре проявил абсолютное доверие, попросив Грегуара всерьез проанализировать финансовое состояние группы «Verdi» и продвинуть ее на парижский рынок. Перед отъездом в Париж патрон «Verdi» передал Грегу толстую папку, в которой содержалась информация о счетах компании, ее активах, прибылях и прочих результатах деятельности за последние пять лет. Но, конечно же, дон Мельчиорре не рассказал о своих тайных намерениях. Ничто в этой папке не намекало на возможные в будущем приобретения, которые рано или поздно будут совершены в Европе.

Дон Мельчиорре понял тактику финансистов высокого полета — принцип кавалерии. Все это представляло собой довольно простые операции. Приобреталось обанкротившееся или находящееся на грани банкротства предприятие, скажем, за 100 евро. За 200 евро его продавали филиалу, управляемому подставным лицом, которое, в свою очередь, продавало его за 500 евро несколько месяцев спустя другому подставному лицу другого филиала другой подставной компании. И в конце концов, по итогу последовательных продаж компаний — «матрешек», контролируемых доном Мельчиорре, последний мог сбыть это фальшивое предприятие в десять раз дороже, чем оно было куплено, благодаря простой игре перепродаж. Оставалось только создать ложные счета, завуалировать и замаскировать систему.

Эта операция была бы предназначена для получения наличных средств, представляя руководство компании «Verdi» как предприимчивое, активное и имеющее большие перспективы в области агропромышленности.

Обо всем этом Грегуар ничего не знал, или почти ничего не знал. То, что он ясно понимал, так это размеры амбиций дона Мельчиорре. И он был не прочь послужить этим амбициям.

Грегуар вспомнил о Билле Дженкинсе и о том, что с тех пор, как тот нанес визит на ферму его семьи, он не получал от него больше никаких новостей. Хотя если бы что-то было не так, то ему бы уже было об этом известно.

На дороге до Парижа движение было спокойным и непрерывным, но на въезде оказались пробки. Машины передвигались бампер к бамперу. Водитель включил парижское радио.

— Они изведут нас сегодня, эти крестьяне! — прогремел шофер. — Разве мы осаждаем их поля и сараи своими такси, а?

— Очевидно, у них есть на это причины, — попытался успокоить его Грегуар, который уже чувствовал себя легко и свободно.

— Да уж, причины… Всем есть на что жаловаться. Я вот раньше работал на шахте. Каменноугольные шахты на севере. Вам это о чем-нибудь говорит? Я был там механиком, но все мы стали безработными. Уголь оказался слишком дорогим. Это было время электричества, ядерной энергии. Вы видели шахтеров в Париже? Нет. А все потому, что если уже все решено в Париже или Брюсселе, то нет смысла протестовать. Лучше передохнуть и заняться чем-нибудь другим. Что я и сделал. На этом такси мы работаем вдвоем. Коллега ночью, а я днем, потому что боюсь уснуть в машине. Понимаете?

Грегуар с улыбкой слушал этого старого ворчуна, который рассказывал, как нужно жить и бороться в сегодняшнем мире.

— Понимаю, — согласился молодой человек. — Вы думаете, это надолго?

— Я попробую другой дорогой, — решил шофер. — Думаю, там мы сможем проехать.

По радио передавали одно экстренное сообщение за другим, освещая яркие события начала дня. Стало известно, что в США одно из главных действующих лиц скандала с «Enron», финансист Майкл Стоун, был найден мертвым в своей квартире на Манхэттене. Это явно было самоубийство. Ведущий вкратце напомнил об этом финансовом скандале, который потряс всю Америку, как и покушение на Всемирный торговый центр, пусть и совсем в другой области. Эта история еще раз заставила весь мир сомневаться в надежности и прочности институтов страны.

— Ба! — вскрикнул водитель такси, — у всех этих парней, которые купаются в деньгах, им не принадлежащих, рано или поздно случается помутнение рассудка, и вот чем все заканчивается. Они путают чужие деньги со своими и, когда на их счетах пусто, идут на различные махинации. Это гораздо больше, чем фальшивомонетчики с денежным станком. Они предоставляют ложную информацию, обманывают похлеще, чем в казино. Хотя уверен, что в казино все продумано гораздо лучше. Кстати, я знал одного…

Грегуар отключился. Он думал о том, что скажет Беллеку. Его шеф не вчера родился. Он чуял хорошую сделку, как охотничья собака дичь. Несомненно, его интуиция относительно группы «Verdi» не подвела и на этот раз. Ведь он сам настоял на поездке Грегуара в Милан. Но то, что сообщил ему его молодой сотрудник, было слишком хорошим, чтобы казаться правдой.

Наконец такси высадило Грегуара на площади перед биржей, напротив ресторана «Le Vaudeville». Было уже больше половины одиннадцатого. Когда он вошел в офис компании, то услышал знакомый кашель Беллека, который, как всегда, задыхался, если много курил по утрам.

— Это вы, Грег? — сдавленно произнес голос из глубины кабинета.

— Да, мсье, это я.

— Тогда поспешите с докладом, пока меня не поместили в еловый ящик, — пошутил Беллек.

Его секретарша, очень набожная девица, быстро перекрестилась, воздев глаза к небу. Жослин не любила, когда шутят такими вещами.

— Я уже отчаялся увидеть вас вновь, — произнес Беллек уже более серьезно, когда молодой человек сел напротив него.

— Это потому, что все произошло очень быстро. Неслыханная удача, случай.

— Случайностей не бывает, — парировал Беллек, сделав Грегуару знак продолжать.

Молодой аналитик представил подробный рассказ о своей встрече с доном Мельчиорре, обратив внимание на харизматичность итальянца, его здравомыслие и в то же время присущее ему безрассудство.

— Его баланс? — спросил Беллек.

— Превосходен.

— Счета?

— В отличном состоянии.

— Расскажите мне о его планах, если он вас в них посвятил.

Грегуар снова погрузился в детальный рассказ, из которого он исключил все, что касалось его интимной связи с Орнеллой. Несомненно, молодой финансист был слишком доверчив, чтобы ничего не заподозрить о темных планах дона Мельчиорре. Все время, пока Грегуар рассказывал, Беллек внимательно наблюдал за ним. Его сотрудник поработал хорошо. Даже отлично, собрав за такой короткий срок информацию, благодаря которой можно довольно четко представить стратегию группы «Verdi».

— Хорошо, — произнес Беллек, когда Грегуар закончил. — Все это выглядит многообещающе. Но меня всегда удивляли и настораживали люди, которые всю жизнь были очень бдительны, а на старости лет отпустили поводья.

— Да, — поддержал его Грег восхищенным голосом, думая о доне Мельчиорре, — именно так. Как я вам уже говорил, его преследует навязчивая идея оставить после себя произведение, настоящий шедевр. И я думаю, у него есть силы и средства, чтобы в этом преуспеть. Кроме того, он готов поручить нам финансовый анализ, который я могу составить. Он также хочет, чтобы мы распространили его среди наших самых привилегированных клиентов.

Беллек согласно кивнул. Помолчав несколько секунд, он посмотрел Грегуару в глаза.

— Что вы знаете об окружений дона Мельчиорре?

— Его окружении? У него есть дочь Орнелла, — произнес он недрогнувшим голосом.

— Хорошо, но я имею в виду банкиров, политиков, советников…

— Вы будете смеяться, — сказал Грегуар, — но, думаю, дон Мельчиорре слушает только одного человека, и это не банкир и не политик.

— Кто же?

— Джузеппе, его шофер. Они дружат со школьной скамьи. Они вместе голодали, а это служит основанием для прочной связи. Джузеппе не просто его водитель, он его мудрый советник.

— Правда? В реальности смысл моего вопроса был более точным. В последние годы экономическая жизнь Италии была отмечена операцией «Чистые руки».

— «Mani Pulite», — подхватил Грегуар.

— Именно. Но с приходом к власти Берлускони крупные бизнесмены почувствовали, что контроль над ними ослаб. Те, кто раньше имел какие-то отношения с мафией, возобновили свои темные связи, прекрасно понимая, что отныне могут процветать, если будут вести дела тихо и аккуратно. Главное — вовремя пополнять банковские счета партии «Форца Италиа».

— Я уверен, что дон Мельчиорре не из их числа. Он ест свой хлеб, и, уверяю вас, это хлеб отличного качества!

— Честное слово! — вскрикнул Беллек. — Этот человек святой! Он обратил вас в свою веру, или я вообще ничего не понимаю!

Шеф заказал два кофе Жослин, которой это понравилось больше, чем слушать разговоры о близкойсмерти.

— В целом, — заговорил Беллек, — нужно будет снабдить рынок документами по группе «Verdi» в ближайшее время, если я вас правильно понимаю.

— Да, — уверенно ответил Грегуар. — Я смогу написать стандартный отчет на двадцати четырех страницах на следующей неделе и предоставить его нашим аналитикам, чтобы они дали необходимые указания инвесторам.

— Как по-вашему, дон Мельчиорре собирается выйти на биржу?

— Не думаю. Во всяком случае, не сейчас. Он показал мне состояние своих сбережений. Все, конечно, зависит от того, что и в каком ритме он собирается покупать. Но я думаю, что в первую очередь дон Мельчиорре захочет выйти на рынок облигаций. Этим займется один итальянский банк. Мы могли бы заняться этим во Франции.

— Это кажется мне довольно перспективным, — заключил Беллек. — Принимаемся за дело.

На этом и остановились. Жослин принесла кофе. Беллек спросил у Грегуара, согласен ли он сыграть с ним партию в гольф сегодня после обеда в Сен-Ном-ла-Бретеш.

— Это поле не так отлично оборудовано, как в Ардело, но там тоже неплохо и оно все еще зеленое, несмотря на жару, — сообщил шеф Грегуару.

Находясь в отличной форме после сеансов талассотерапии, молодой человек сгорал от нетерпения и был настроен на спортивные достижения.

— А если я у вас выиграю? — воскликнул он.

— Я отыграюсь, когда вы предоставите мне всю информацию об инвестировании в «Verdi», — ответил Беллек.

— Тогда я предпочитаю проиграть… — произнес Грег.

Затем мужчины поговорили о нынешней ситуации во Франции, о действиях правительства, которое после принятых решений часто шло на попятную.

— Рост налицо, а мы не можем им воспользоваться, — нервничал Беллек. — Еще хуже то, что крестьяне теряют надежду, а ведь именно сейчас настало время инвестиций, проектов на будущее. Решительно, я не понимаю политиков и не хотел бы заниматься их делом.

— Каждому свое, и коровы досмотрены — так у нас говорят, — отозвался Грегуар. — Кстати, я должен позвонить своим. Я немного забросил их в последнее время. Между прочим, по вашей вине, мсье Беллек.

Грег выпил кофе, поблагодарил Жослин и вышел. Он направился в свой кабинет, который находился в другом конце коридора. Его ожидала небольшая стопка писем. Одно из них было из Герэ. Почерк был тонким, очень аккуратным. Кто бы это мог быть? Разве что…

Он быстро раскрыл конверт. Молодой человек не верил своим глазам. Ему писала Летисия, прекрасная Лала, живущая в его воспоминаниях. Словно она почувствовала опасность в лице Орнеллы… или в чьем-то еще.

40

Было ли это оплошностью? Конечно же нет. Грегуар читал и перечитывал послание Летисии, в котором она указывала на аномальное количество денег на счетах его братьев. Он хоть и не ставил под сомнение утверждения девушки, но решил не отвечать на ее приглашение приехать в Герэ как можно скорее, чтобы самому попытаться выяснить, что происходит на семейной ферме.

В глубине души Грегуар чувствовал себя разделенным на две части. Он не хотел подозревать своих в том, что они заработали неплохие деньги, в то время как он сам все еще находился на пути к созданию своего богатства. Правда, теперь Грегуар чувствовал себя довольно уверенно — ведь ему уже не нужно было считать каждую копейку перед тем, как совершить покупку. Как он может упрекать других в том, чего хочет сам? Тем более своих близких, которые прикладывают титанические усилия, работая на земле.

Он не придавал никакого значения моральной стороне поведения своих близких. Да и кто ему позволил быть судьей? Поступление денег на семейные счета было подарком явно не от святого духа. Насколько он знал, контракт с доном Мельчиорре на поставку молока еще не мог принести такой баснословный доход. И если его отец получил в некотором роде аванс в счет будущих поставок, то это все равно была не та сумма, о которой Летисия писала в своем послании.

И все же молодой человек не хотел вмешиваться. Как бы он отнесся, если бы отец или братья стали совать нос в его дела? Он был бы очень недоволен. По его мнению, говорить со стариком Батаем о деньгах было бы ошибкой. А что касается инициативы Летисии, то Грегуар принял ее за неудачную попытку вернуть его в Крез, тогда как у него было столько дел в Париже и Милане, самое главное из которых — составление финансового документа, который вселит доверие в будущих инвесторов группы «Verdi».

Таким образом, Грегуар ограничился тем, что просто спросил у дона Мельчиорре, как развивались его деловые отношения по поставкам молока с его семьей. «Превосходно!» — ответил патрон, добавив, что другие производители региона присоединились к семье Батай, чтобы тоже продавать свое молоко итальянскому магнату по более чем привлекательным ценам.

В этом году во Франции отмечали трехсотлетие группы «Wendel», и Грегуар решил воспользоваться этим в своем отчете, призывая вспомнить динамизм развития семейного капитализма, который всегда подпитывал экономику европейских стран. Приводя в пример компанию «Wendel», упоминая также о «Michelin», «Peugeot», «Dassault» или «Lagardere», молодой финансист знал, что он затронет чувствительные струны в душе французских инвесторов, которые опасались больших безликих компаний, предпочитая вкладывать средства в предприятия «с человеческим лицом», даже если речь шла о международных организациях. Грегуару понадобилось целых две недели, чтобы провести анализ. Благодаря досье, которое вручил ему дон Мельчиорре, молодой человек сумел составить основательный документ, подтверждающий надежность группы «Verdi».

Фотограф, нанятый Грегуаром в Милане, сделал несколько снимков патрона группы «Verdi» вместе с Орнеллой в семейном замке, на стратегически важных объектах: молочных заводах, полях, фабрике по производству макаронных изделий и хлопьев для завтрака. Вставка из восьми цветных страниц, изображающих ломбардского магната и его продукцию, украшала документ, очеловечивала его в каком-то смысле. И вот в середине июля компания «Bellec» организовала пресс-конференцию, чтобы провести презентацию группы «Verdi».

По этому случаю дон Мельчиорре с дочерью приехали в Париж. Они остановились в шикарном номере отеля «Bristol». После столь длительной разлуки Грегуар и Орнелла бросились в объятия друг друга, счастливые от того, что встретились в этом городе влюбленных и могут вечерами гулять по берегу Сены и улочкам Сен-Луи, делая друг другу признания в тени исторических памятников.

В тот вечер открывался парижский пляж. Грегуар удивился, услышав от Орнеллы, что подобное явление в центре города очень приветствовалось в Италии и что население Рима и Флоренции даже просило муниципальные власти подумать над подобными проектами на берегах Тибра и Арно. Дон Мельчиорре пожелал присутствовать на эксклюзивной постановке «Отелло» в «Opera Bastille», разбуженной по этому поводу от своего летнего сна. Поэтому молодые люди сбежали, как школьники, под зонтики на песчаные берега Парижа.

— Ну наконец-то мы можем поплавать в большом бассейне, — сказал Грегуар девушке.

— Жаль, что у меня нет купальника! — воскликнула Орнелла.

— А это что такое? — произнес Грегуар, доставая из кармана два великолепных ярких кусочка ткани.

— Это мне? Но… откуда ты знаешь мой размер и…

— Я выбрал, описал тебя — и вот, — ответил Грег.

— А тебе есть во что переодеться?

— Да, вот здесь, — ответил он, смеясь и доставая из кармана плавки.

— Великолепно! — радостно воскликнула Орнелла. — Но у нас нет полотенец. Не говори, что они тоже у тебя в кармане!

— Нет, но их здесь дают напрокат возле кабинок для переодевания.

Действительно, возле кабинок они смогли взять полотенца и отправились переодеваться. Десять минут спустя влюбленные уже были в воде, а над ними сверкали звезды.

— Как это романтично! — выкрикнула Орнелла. — Я всегда жалела, что не родилась на берегу моря. От Милана оно далеко, и в детстве отец предпочитал, чтобы мы оставались в замке, а не на юге Италии с золотой молодежью. Он считал, что мы вернемся испорченными детками богатеев. Сестры и я злились на него за это, потому что его непреклонность лишала нас многих приятных моментов. Теперь он стал более сговорчивым.

— Что ты говоришь? — воскликнул Грегуар, окуная Орнеллу в воду.

Она выплыла через несколько секунд, набрав в рот воды и выплеснув ее струей прямо в лицо своему другу. Они стали бороться как дети, словно желая вернуть безвозвратно ушедшее беззаботное время.

Эта ночь была ночью любви, о которой мечтал каждый из них. Но в семь часов утра Грегуар покинул комнату Орнеллы. Не потому, что не хотел пересечься с доном Мельчиорре, который явно благословлял это сближение дочери с французом, а потому, что в одиннадцать часов в салоне отеля «Crillon» должна была начаться пресс-конференция для представителей финансовых изданий, а после нее — шикарный обед для участников.

В назначенное время собрались представители всех крупных финансовых изданий Франции. Были здесь и корреспонденты «NewYorkTimes», «Financial Times», «La Stampa», «La Repubblica» и «Sole 24 Ore». Присутствовали также сотрудник Национального информационного агентства и его коллега из «Reuters». Всем не терпелось познакомиться с этой редкой птицей, группой «Verdi».

Когда дон Мельчиорре вошел в конференц-зал, смех и болтовня тут же прекратились. Все взгляды были обращены на итальянского предпринимателя.

Когда все устроились, настроили микрофоны и видеокамеры, конференция началась. Грегуар намеренно не раздал всем присутствующим документ, подготовленный по группе «Verdi». Отчет лежал перед молодым человеком на столе, чтобы вызвать еще большее любопытство и заставить всех внимательно слушать устный доклад. Это был старый трюк, подсказанный Беллеком: если распространить документацию заранее, то ораторы увидят перед собой только склоненные головы. Никто не станет слушать выступающего, все будут листать страницы и читать написанное.

Грегуар начал пресс-конференцию, поблагодарив журналистов за то, что они пришли на презентацию; их присутствие доказывало, что интерес к группе «Verdi» очень велик. Орнелла не захотела садиться за стол, уставленный микрофонами и бутылочками с минеральной водой.

— Спасибо всем, — повторил Грегуар. — Не будем больше ждать, сразу приступим к делу. Дон Мельчиорре, президент и основатель группы «Verdi», любезно согласился приехать сюда, чтобы ответить на ваши вопросы и изложить принципы своей стратегии. Но прежде я попробую объективно представить вам эту уникальную, многообещающую компанию.

Журналисты внимательно слушали выступление Грегуара, делая пометки либо проверяя, работают ли кассеты в их магнитофонах, чтобы не пропустить ни одного слова из доклада.

Молодой финансист, прекрасно знающий свое дело, представил деятельность группы «Verdi» не только в итальянском, но и европейском контексте. Грегуар отобразил полную картину этапов становления группы, регулярно поворачиваясь в сторону дона Мельчиорре или ища глазами взгляд Орнеллы, чтобы удостовериться, что он движется в правильном направлении. Все ловили каждое его слово, и Грегуар чувствовал, что эта партия сыграет решающую роль в его карьере.

В глубине души Грегуар уже давно жаждал подобных публичных выступлений. Он хотел проверить свою способность убеждать на финансовой общественности, обычно подозрительной и недоверчивой. Он хотел оценить свой талант, используя аналитический отчет, в истинность выводов которого сам искренне верил. Благодаря встрече с доном Мельчиорре, не говоря уже об Орнелле, он смог сделать весь проект в одиночку, потому что Беллек, казалось, ему очень доверял.

И это можно было понять. В глазах шефа инвестиционной компании Грегуар продемонстрировал пример блестящего успеха. Отправленный в Милан, чтобы побеседовать с итальянским магнатом, понять, что у него в голове, молодой француз достиг неожиданных результатов, завязав с главными действующими лицами группы «Verdi» личные отношения, о которых никто даже и не думал. Теперь оставалось только завершить это сближение и стать основным партнером «Verdi» во Франции.

Доклад Грегуара длился двадцать минут. Он сам установил себе такое время, чтобы не отпускать аудиторию и, главное, позволить ей сразу перейти к вопросам. Грегуар уточнил, что дон Мельчиорре отлично говорит по-французски, по-английски и, конечно же, по-итальянски.

Первый вопрос задал журналист из «Journal des Finances» Марк-Ален Тисье, знаменитый своими завитыми волосами, вечной бабочкой и золотыми круглыми очками. Он был известен как специалист в области агропромышленности. При изучении досье от него ничего не ускользало. Он всегда был в курсе всех событий, поскольку за двадцать пять лет сумел создать широкую сеть ценных информаторов в Париже, Лондоне и Милане. Поэтому каждый его вопрос сам по себе уже являлся источником информации.

— Дон Мельчиорре, — начал он уважительным тоном, — у нас нет необходимости в таком докладе, чтобы оценить качество вашей деятельности и управления. Во время презентации мы услышали, что вы владеете огромным состоянием, настоящими военными трофеями, но вы только не сказали, какую именно войну собираетесь вести. Можно ли попросить вас раскрыть секрет, на какой добыче, осмелюсь употребить это слово, вы собираетесь остановить свой выбор?

Воцарилось недолгое молчание. Дон Мельчиорре взглянул на Грегуара не то удивленно, не то сердито, словно вопрос журналиста был не по теме или слишком неточным.

Воспользовавшись этим моментом замешательства, Марк-Ален Тисье пошел в наступление, уточняя свой вопрос, словно опасаясь, что его плохо поняли.

— Мой вопрос касается того момента, о котором вам известно так же, как и мне. Сейчас постоянно ходят слухи о том, что «Nestle» собирается продавать группу компаний «Регпег». А из слов господина Батая я понял, что минеральная вода является одним из продуктов, который вы собираетесь продвигать в ближайшем будущем. Я просто позволил себе сопоставить факты…

— Вы задали хороший вопрос, он весьма своевременный, — произнес наконец дон Мельчиорре голосом, который сразу поразил аудиторию своей силой и ясностью. Никто не подозревал подобной энергии в этом изможденном худом человеке, который походил скорее на солиста, чем на дирижера оркестра. — Я, как и вы, знаю, что у престижной и известной компании «Perrier» сейчас возникли определенные трудности. Но на данный момент, и вы сами это подчеркнули, продажа группы — это всего лишь слухи, и ничего более, И не вам мне говорить, господин Тисье, что приобретать, основываясь на слухах, — это ловушка, в которую серьезный инвестор не может позволить себе попасть.

Польщенный тем, что итальянский магнат назвал его по имени, знаменитый журналист из «Journal des Finances» не смог сдержать довольного урчания и даже покраснел. Сейчас дон Мельчиорре мог спокойно заставить его проглотить любую информацию. Вот так ловко он справился с коварным Тисье, зная, что покупка «Perrier» может вызвать даже политические проблемы, а не только экономические или финансовые. «Если завтра Франция после продажи своего национального сокровища швейцарской фирме будет готова пойти еще дальше и продать его итальянской компании, пусть знает, что я буду готов», — сказал себе дон Мельчиорре, ничем не выдавая своего нетерпения присоединить известную французскую компанию к «Verdi».

Следующий вопрос задал Том Глэйзер, корреспондент «Financial Times» в Париже. Он хотел знать, начался ли уже на лондонском фондовом рынке процесс по выпуску облигаций итальянской группы. Ответ был кратким и точным: «Это не в моей компетенции. Этим занимаются господин Батай и его патрон господин Беллек».

Стали поднимать руки другие, и дон Мельчиорре продолжал отвечать на вопросы в течение следующих двух часов. Шеф-повару пришлось приостановить все приготовления на кухне, чтобы еда для VIP-гостей не утратила вкус и запах. Все выказывали явное любопытство и энтузиазм в отношении группы «Verdi». Грегуар задавался вопросом, каким же будет содержание завтрашних статей. Он хорошо знал журналистов и понимал, что они могут убить своим пером, до этого нежно улыбаясь своей жертве. Когда после обеда последние приглашенные покинули шикарный ресторан в отеле «Crillon», Грег Батай почувствовал, что его миссия выполнена. Все финансовые досье были розданы. Группа «Verdi» скоро сможет начать свое восхождение на вершину, с новыми деньгами, которые не преминут ей предоставить новые инвесторы.

41

Несколько дней спустя после успеха пресс-конференции и появления в европейских газетах хвалебных отзывов о преимуществах группы «Verdi» Грегуар улетел в Милан вслед за доном Мельчиорре и Орнеллой. Он хорошо поработал и теперь хотел провести время со своей девушкой. К тому же Грегуар задумал совершить романтическую прогулку в Венецию.

Дон Мельчиорре одобрил эту поездку. Он даже дал им наставление брать от жизни все, потому что она коротка и чем старше ты становишься, тем быстрее проходит каждый день. Как только голубки улетели к мосту Вздохов, патрон приступил к новой части своего плана, которая, считал он, касалась только его. Как он и хотел, многочисленные филиалы «Verdi» открылись инкогнито в разных странах: Австралии, Аргентине, Великобритании, США. Благодаря активности Мендеса все счета этих филиалов были привязаны к фиктивным компаниям из Андорры, созданным на имя Джузеппе, который понятия не имел о том, что оказался во главе тридцати агропромышленных фирм с общим капиталом в миллиард евро.

Как и планировалось, дон Мельчиорре получил подпись Грегуара так, что тот абсолютно ничего не заподозрил. В чековую книжку молодого человека была подложена калька. Потом ее аккуратно достали и скопировали отпечатавшуюся подпись. Таким образом, не зная ничего, как и Джузеппе, Грегуар Батай оказался президентом двадцатки иностранных фирм в Андорре.

Эти дни приобретений и маскировки были самыми счастливыми, самыми захватывающими и самыми сумасшедшими в жизни дона Мельчиорре. Он словно играл в казино или «Монополию», скупая все подряд с завидным аппетитом. Из десяти приобретенных компаний восемь были тщательно замаскированы и лишь две оформлены официально.

Настал момент, когда с приобретениями группы «Verdi», даже официальными, возникли некоторые проблемы. Погашение облигаций предполагало, что банки продолжат выдавать дону Мельчиорре наличные, какой-то процент от его собственных вложений. Чтобы получить эти деньги, не вызывая тревоги ни у крупных, ни у мелких инвесторов, которые могут сразу же потребовать реального погашения своих облигаций, дон Мельчиорре пошел на чистой воды махинации. Он стал использовать фальшивые подписи, фальшивые балансы, фальшивые декларации — безумное количество поддельных документов, которые позволили ему продолжить свои завоевания, свой опьяняющий полет.

Поддавшись искушению дьявола, дон Мельчиорре действовал с невероятной наивностью. Уверенный в том, что все эти предприятия очень быстро начнут приносить огромный доход, он не задумывался о том, что рано или поздно, причем скорее рано, чем поздно, их нужно будет легализовать. Итальянец пребывал в мире грез, полагая, что успех выведет его из тени, что ему не нужно будет уважать закон — потому, что, когда он добьется своей цели, все будут уважать его. Эти сделки с совестью и международным законодательством позволили ему допустить недопустимое — принять предложение Альдо Лермини.

Как и обещал, банкир занялся размещением облигаций «Verdi» по всей Италии и даже в Соединенных Штатах — благодаря своей связи с «Bank of America». Но в бесконечной цепи приобретений собственные средства группы «Verdi» были практически исчерпаны и стали далеки от заявленных. Чтобы исправить ситуацию, Альдо Лермини сделал фальшивый сертификат от «Bank of America» с официальными документами, подтверждающими, что счета группы «Verdi» в отличном состоянии и ее активы составляют около 800 миллионов евро. Этот документ был представлен в различные аттестационные и аналитические агентства, чтобы у инвесторов не возникло сомнений. В реальности же, совершая свои лихорадочные покупки, дон Мельчиорре сделал несколько ложных шагов, которые значительно ослабили его финансовые возможности. Альдо Лермини, этот «серый кардинал», получал неплохую комиссию от каждой сделки «Verdi», включая те, которые заключались в условиях строгой конфиденциальности, то есть под прикрытием андоррских филиалов. И вот за несколько недель тревожный предел был достигнут. Пришел день, когда в банке Лермини обнаружили, что счет группы «Verdi» действительно ощущает острый дефицит денег, который исчисляется миллиардами евро.

Как могла образоваться такая пропасть всего за несколько недель? Следователи не замедлили раскрыть эту невероятную ситуацию, оказавшуюся плачевной для сотен тысяч рабочих и сотен тысяч держателей облигаций группы «Verdi».

Но сначала был этот невероятный период, когда дон Мельчиорре покупал все подряд. Он приобретал корм для животных в Аргентине, скотобойню в Патагонии, поля в Канаде, ферму по разведению страусов в Австралии. Он покупал все, все подряд. Партия в «Монополию», казалось, не закончится никогда. Он, который всегда был таким бдительным, который всегда считал каждый су, как и все те, кто однажды познал нищету. Дон Мельчиорре превратился в ненасытное, сумасшедшее существо. Ему всего было мало. Даже Альдо Лермини иногда ощущал беспокойство, видя, что аппетиты дона Мельчиорре растут с каждым днем. Однако никто из близких патрона не догадывался, что ветер изменил направление и все это могло плохо закончиться.

A y Грегуара и Орнеллы все было серьезно. Они строили свои отношения на доверии и надежности, думали о свадьбе, о детях, решали, где лучше жить — в Париже или Милане, во Франции или Италии. Короче, молодой финансист находился в миллионах световых лет от той драмы, которая уже назревала и грозила снести ту фиктивную империю, в создании которой он, сам того не зная, принимал участие, потому что дон Мельчиорре часто просил у него совета относительно той или иной фирмы, по которой у него не было информации. Таким образом, Грегуар еще совершил мировое турне для группы «Verdi», финансируемый ею же, с согласия Беллека, который видел в этом хороший способ для своей компании оставаться на вершине в области агропромышленного инвестирования. Кто знал, может, Грег в своей поездке обнаружит еще каких-нибудь редких птиц, которых потом можно будет вывести на орбиту французского рынка?

Он начал с Соединенных Штатов. Маршрут его лежал через Чикаго и район Великих озер, потом через Нью-Йорк, чтобы детально изучить сахарный комплекс, который мог бы выгодно украсить международную корону группы «Verdi».

Грегуар прибыл в Чикаго рано утром. Большинство жителей оставили город, чтобы отправиться на озеро Мичиган, которое оставалось прохладным даже летом. И на встрече с Дональдом Макбайном, президентом Чикагской фондовой биржи, Грегуар в первый раз насторожился, услышав о том, что все это время оставалось в тени: о предпосылках краха одной европейской группы, имя которой не упоминалось, Но чьи характеристики очень сильно напомнили французу группу «Verdi».

О чем шла речь? О спекуляции, о банальной спекуляции, если не учитывать того, что в ней были задействованы сотни миллионов долларов. Как понял Грегуар, много дней назад на временных рынках зерна и сои началось движение, инициированное европейской торговой организацией, каким-то образом связанной с Андоррой. Эта компания заняла сильную покупательскую позицию, что привело к росту курса акций за пределы разумного. Власти рынка готовились вмешаться, принимая меры предохранения, временно приостановив котировку ценных бумаг, выждав время, чтобы потушить разгоревшееся пламя.

— Как вам, несомненно, известно, — объяснил Дональд Макбайн Грегуару, — приостановление котировки акций — небезобидное явление. Оно приведет к значительному падению курса на рынке, если расследование выяснит, что до этого курсами манипулировали и они не отражали реальную ситуацию.

— Я понимаю, — сказал Грегуар. — Но почему вы полагаете, что эти покупки осуществляет фирма из Андорры?

— Хороший вопрос. Все довольно просто, хоть мы и столкнулись с настоящими партизанами. Дело в том, что в Европе не так уж много мест, которые можно назвать налоговым раем… Беспокойство на чикагском рынке вызвала довольно известная франко-канадская фирма. Но, согласно нашим собственным источникам информации, в прошлом году у этой компании были большие трудности после неудачного маневра на рынке мороженого мяса и фруктового сока во Флориде.

— И что потом? — заинтригованно спросил Грегуар.

— А потом эта французская компания была присоединена к другой промышленной группе, занимающейся соей и зерном в огромных масштабах. Мы думали, что легко ее вычислим, но в последний момент, когда мы уже должны были подобраться к самому главному вкладчику, наткнулись на подставную фирму, скрывающую того, кто дает указания. Опираясь на сведения нашего специалиста по контролю, который долгое время работал в «Bank of America» и сохранил там ценные связи, у нас есть все основания думать, что главную роль здесь играет некая итальянская компания. Но на данный момент это все, что нам известно.

— Да, понятно, — произнес Грег, которого охватила дрожь при мысли, что группа «Verdi» связалась с темным и сомнительным миром дикого рынка и необузданных спекуляций. — Вы уже нашли какие-нибудь фирмы, которые тоже были вовлечены в эти махинации? — задал он еще один вопрос.

— Ищем. Думаю, дней через десять, не больше, мы выведем этих людей на чистую воду.

На этих словах они расстались, и Грегуар отправился бродить по широким солнечным улицам Чикаго. Он не мог поверить, что дон Мельчиорре ввязался в такую рискованную операцию, требующую колоссальных средств. Молодому французу трудно было переварить всю эту информацию; то, что он услышал, шокировало его. Все это так не вязалось с тем человеком, которого он уже почти считал своим тестем.

К счастью, продолжение его американской экспедиции ничем больше не было омрачено. Грегуар привел в порядок свои мысли, посетив несколько продающихся компаний, изучая отчеты экспертов на предмет их финансовой, экономической и социальной надежности. Он снова стал думать о блестящем будущем дона Мельчиорре и любви Орнеллы, которая казалась ему вечной.

Сахарный комплекс, который он посетил в районе Нью-Йорка, убедил Грегуара в реальной возможности покупки группой «Verdi» крупной компании по производству сахара «Gill & Duffus». Это приобретение прекрасно дополнит уже имеющиеся у «Verdi» сахарные заводы в Италии и Франции, остатки от агропромышленного гиганта «Beghin» после краха. Грегуар сделал вывод, что этот современный комплекс, перерабатывающий белый и коричневый карибский сахар, был лакомым кусочком, поэтому его следовало приобрести в самое ближайшее время, пока этот лот не сняли с продажи. Если раньше здравоохранительные ассоциации и общества потребителей постоянно разворачивали кампании, предупреждающие об опасности сахара, то в последнее время об этом уже никто не говорил.

Грегуар считал, что все это понравится дону Мельчиорре, к тому же цены казались вполне разумными. Оборудование было достаточно современным и пока в замене не нуждалось. Да и такой продукт, как сахар, прекрасно вписывался в образ итальянской группы. Однажды дон Мельчиорре рассказал Грегуару о сахарном магнате из Франции Фердинанде Бегине, который, кроме того что был в свое время членом олимпийской сборной по бегу с препятствиями, являлся настоящим олигархом. В семидесятые годы, когда пожилой Фердинанд был еще довольно крепок, он решил найти себе преемника и встретил его в лице основателя «Verdi». У них было много общего: оба приверженцы авторитарного правления, практикующие метод железной руки в бархатной перчатке; впадающие то в ярость, то в меланхолию; крайне добросовестные, способные, если надо, встать среди ночи. Это были люди исключительной закалки.

При Жорже Помпиду Франция не позволяла своей национальной жемчужине переходить Альпы и развиваться в другой стране. Но прошло время, и основатели сахарной компании пожалели о том, что так и не довели дело до конца. Спустя десяток лет французский олигарх передал компанию в руки Рауля Гардини, человека с огромными амбициями, которого журналисты окрестили Зеленым Королем. Он постоянно вкладывал астрономические суммы в сомнительные предприятия. Разрушение и крах оказались неизбежны. Гардини застрелился. Компания Фердинанда Бегина развалилась. Но Грегуар не знал всех этих подробностей, когда делал запросы о фирме «Gill & Duffus», нью-йоркские и европейские активы которой были выставлены на продажу.

Сколько производственных единиц было сконцентрировано на территории между Великобританией, Германией и Францией! Все они казались полезными группе «Verdi», если дон Мельчиорре прислушается к Грегуару и приобретет этот сахарный комплекс. В Европейском Союзе сахар, как и молоко, пользовался гарантированными квотами. Цены на него всегда держатся на достойном уровне. Есть чем привлечь серьезных инвесторов, если собственных средств на начальном этапе будет недостаточно.

К концу этого утра Грегуар собрал всю необходимую информацию о фирме «Gill & Duffus» и хотел сразу же поделиться ею с доном Мельчиорре. Но было всего одиннадцать часов, и в Милане, как и повсюду в Европе, даже самые ранние пташки должны были спать еще добрых два часа. Тогда он взял такси возле Центрального парка, где проходила его последняя встреча, и решил съездить на место трагедии одиннадцатого сентября, посмотреть на мемориал.

По правде говоря, он слегка побаивался этого паломничества к месту, отмеченному такой ужасной трагедией, которую весь мир мог наблюдать, спокойно сидя перед телевизором.

Грегуар долго болтал с водителем-камерунцем, приехавшим искать счастья в Америку. Тот не сожалел о своем выборе, несмотря на трудности жизни, которые в его глазах казались ничтожными по сравнению с теми проблемами, с которыми ему пришлось сталкиваться во Франции.

— Здесь, что бы ни говорили, к черным относятся гораздо лучше, — рассказывал парень. — У вас во Франции негру нет никакого смысла пытаться обращаться в службы занятости. Тебе сразу же отказывают, Я знаю, проходил это много раз. Я даже подделывал в резюме имя на Альберта Дюрана, чтобы добиться хотя бы встречи с работодателем. Потом я уже просто убирал свое имя, адрес, фотографию, национальность. Но это все равно не помогло. Мне отказывали на первом же собеседовании.

Грегуару было странно слышать эти возмущенные высказывания относительно французского общества, которое он хорошо знал, по крайней мере так ему казалось. Они доехали до Манхэттена. Было очень жарко, и шофер закрыл все окна, чтобы включить кондиционер.

— Так лучше?

Грегуар, задумавшись, промычал в ответ что-то неопределенное. Он оставил водителя наедине со своим монологом. Когда камерунец понял, что реакции он больше не дождется, то включил на всю громкость радио и постукивал руками в такт музыке. Вскоре они прибыли на так называемый нулевой уровень.

Конечно же, Грегуар видел телевизионные репортажи с этого места, ставшего священным после катастрофы. Но находиться там самому, вдыхать воздух, которым дышали в последний раз люди в тот страшный день, — все это внезапно наполнило молодого человека осознанием серьезности происходящего. Ему ни с кем не хотелось разговаривать. Не склонный к благоговению. Грегуар застыл перед громадной стелой, воздвигнутой в качестве напоминания будущим поколениям.

Посмотрев на часы, Грегуар направился к Лонг-Айленду, чтобы своими глазами увидеть знаменитую статую Свободы, созданную Бартольди. Затем он сел в другое такси и отправился к себе в отель, где попробовал соединиться с Италией, поскольку там было семь часов и дон Мельчиорре уже должен быть на ногах. Грегуар не ошибся. Он сразу же узнал голос патрона, казавшийся на таком расстоянии еще более низким и певучим.

42

На ферме семьи Батай все пребывали в полнейшей эйфории. Каждые три дня приезжали итальянские грузовики, чтобы наполнить свои цистерны молоком, раньше предназначавшимся для кооператива. Отцу и сыновьям Батаям не составило труда убедить других производителей тоже стать поставщиками группы «Verdi». Финансовый директор дона Мельчиорре и объединение фермеров Креза договорились о том, что, даже несмотря на повышение цен на нефть, средняя стоимость молока не изменится, по крайней мере, в течение двух последующих кампаний.

Одним сентябрьским вечером в доме семьи Батай раздался телефонный звонок. Грегуар возвращался из Америки и, поскольку он целую вечность не был дома, хотел заглянуть к ним на несколько дней, прежде чем отправиться в Италию.

Такси высадило молодого человека возле фермы около одиннадцати часов. Залаяли собаки, но, узнав Грегуара, замолчали. Отец уже отправился спать. Зато Люсьен и Дану ждали брата с нетерпением.

— Мы должны тебе благодарственную свечу, — произнес Люсьен, обнимая его, едва Грегуар переступил порог дома.

Грегуара взволновал этот порыв. Обычно братья пожимали друг другу руки и целовались только по большим праздникам, которые они уже давно не отмечали вместе.

— Свечу? — переспросил Грегуар. — Ты говоришь о молоке? Должен сказать, мне не пришлось никого ни в чем убеждать. Дону Мельчиорре была необходима качественная продукция, витаминизированная, которую дают настоящие деревенские коровы. Вы заключили сделку — и все.

Грегуар не хотел намекать на огромные суммы, оказавшиеся на их счетах, хоть он и не забыл о письме Летисии. Но братья сразу вывели его из заблуждения по поводу происхождения этих денег.

— Завтра мы покажем тебе наши нововведения, — начал Люсьен с хитрым видом, который был хорошо знаком Грегу и означал, что у него потрясающие новости.

— Еще нововведения! — воскликнул молодой финансист. — Всего несколько месяцев назад вы показывали мне ваш хлев… Не говорите, что вы поставили в поле роботов!

Все засмеялись.

— А это идея! — заметил Дану. — Повсюду роботы, толпа роботов, а мы можем позволить себе отдыхать с утра до вечера. И нет подъемов в пять утра!

— Нововведения, — продолжил уже серьезнее Люсьен, — стали возможны благодаря твоему другу.

Грегуар не понял намека.

— Вы говорите про Дженкинса?

— Именно.

— Но мне казалось, что он приезжал просто поговорить с вами.

— Поговорить, да, — согласился старший брат. — Но еще он сделал нам предложение. Причем серьезное.

— Это новость! — ответил Грегуар, которому стало не по себе от этого разговора; у него появилось нехорошее предчувствие. Грегуар довольно хорошо знаком с Биллом Дженкинсом, чтобы знать, что в личной жизни он проявлял себя как хороший товарищ, но в бизнесе превращался в холодного монстра, убийцу, ведомого только своими интересами, то есть интересами «Mosampino».

— Ты слышал про ГМО? — тихо спросил Люсьен, словно кто-то мог их подслушать, несмотря на то что стены были солидной толщины, а ближайшие соседи находились в нескольких километрах отсюда.

— Конечно, — нетерпеливо ответил Грегуар.

Он поставил свою дорожную сумку на входе, и все направились в гостиную.

На улице пахло медом. Это было время, когда природа отдыхала от палящего солнца, с благодарностью принимая свежесть, которую нес с собой ночной ветер.

— Как тебе известно, про эти ГМО пишут много плохого.

— И это самое малое. Не забывайте, что на нашей территории они разрешены только в рамках официальных исследований, — произнес Грег.

— Это так, — ответил Дану, который понял, что сейчас грянет гром.

— Не будем ходить вокруг да около, к тому же ты все можешь узнать напрямую от своего друга Дженкинса, — сказал Люсьен. — Короче, мы занялись исследованиями генетически модифицированных зерна и сои.

— Вы… Но где?

— Здесь, на ферме. Ты знаешь, у нас есть земля возле леса, вдалеке от дороги, там, где много зарослей.

Грегуар был ошеломлен.

— ГМО? Здесь?! Вы совсем свихнулись! А если все откроется?! Если станет известно, что вы тайно и незаконно работаете на американскую фирму?! Не говоря уже о молоке. Представляю, что достаточно лишь проанализировать продукт наших коров, чтобы обнаружить примесь ГМО!

— Конечно, — попробовал защититься Люсьен. — Твой друг Дженкинс так нам и сказал: речь идет об исследовании. Он хотел, чтобы мы пасли коров возле генетически модифицированных растений. Ему интересно проследить, передается ли это от одного организма другому, от растительного животному. Понимаешь?

— Понимаю ли я? Конечно! Но это безумие! И я сам направил к вам Дженкинса! Конечно, он задумал это еще тогда, только предпочел все от меня утаить. Ты говоришь о друге!.. Ладно, все не так страшно. Вы просто сейчас же прекратите этот цирк.

Голос Грегуара достиг верхнего этажа дома. И вот послышались тяжелые шаги деревянных башмаков. Старик Батай, разбуженный голосом приехавшего сына, спускался в гостиную.

— Что тут происходит? — спросил Марсель Батай.

Грегуар подошел к нему, чтобы обнять. Он улыбнулся отцу, но сразу же перешел к тому, что его так взволновало.

— Братья рассказали мне про ГМО. Вы могли посоветоваться со мной, — добавил он с упреком.

— Посоветоваться? Но мы думали, что ты в курсе, — спокойно ответил отец. — Ты так настаивал, чтобы я принял этого Билла Дженкинса, даже разместил его в твоей комнате. Неплохой оказался парень, кстати, ты был прав.

— Неплохой парень, но мошенник! — разразился Грегуар. — Вы поступили неразумно, согласившись на его просьбу! Это безумие, и вы сильно рискуете, если кто-нибудь узнает.

Воцарилась мертвая тишина.

— Грегуар, — начал отец, откашлявшись, глядя в пол, словно провинившийся ребенок, застигнутый на месте своих проказ, — я встретил этого парня, как тебя. У меня было такое чувство, будто ты сам снова рядом с нами. И потом он целыми днями говорил нам о прогрессе, науке, о нежелании многих принимать новое, прикрываясь разумными доводами. Его речь нам очень понравилась. Он был честен и воодушевлен.

— И щедр? — спросил Грегуар.

Все переглянулись.

— В этом плане нам не на что жаловаться, — подтвердил Дану, в то время как другие просто опустили головы.

— Понятно, — произнес Грегуар.

Чтобы не обострять ситуацию, он предпочел не говорить, что знает о перечислениях на их счета. К тому же он не хотел впутывать во все это Летисию. Он просто думал, что банковские служащие, если захотят, сами смогут все выяснить.

— Кто еще в курсе? — спросил Грегуар.

— Кроме нас, никто! — заверил отец.

— Точно?

— Точно, — подтвердил Люсьен. — Знаешь, в том, что касалось молока для «Verdi», мы не сомневались, делиться со всеми или нет. Это серьезное дело, стабильное… А с ГМО мы знали, на что идем, не думай. Но, как сказал отец, он убедил нас своей верой в прогресс. Дженкинс сказал, что потом нас признают настоящими пионерами. Нам это понравилось. К тому же ты сам нам его рекомендовал…

Грегуар успокоился. Он понимал, что виноваты все, и он тоже. Его тронуло то, что отец и братья поступили так потому, что думали, будто это выбор Грегуара.

— Когда намечена передача урожая? — спросил молодой человек.

— Колосья должны появиться через месяц. Период цветения проходит довольно быстро, насколько мы знаем.

— А вы уверены, что никто посторонний не попал на наши поля с той стороны?

— Да, — подтвердил Люсьен. — Будь уверен. Ни ветеринар, ни другие фермеры туда не забредают.

— А охотники? Туристы?

— Нет. Это заповедная зона, там нельзя охотиться. А что касается туристов, то они очень редко появляются в нашем районе. Но даже если они и попадут туда, как они смогут отличить пшеницу ГМО от натуральной, если нет никакой таблички?

Грегуар улыбнулся в первый раз за вечер.

— Ну вообще-то никак! — ответил он, расслабляясь.

— Вот видишь! — восторжествовал старик Батай.

— И все же, какое безумие… — произнес Грегуар. — Я разберусь с этим Биллом Дженкинсом.

— Знаешь, что мы сделали со своей премией?

— Нет.

— Мы купили две лавки в Ажене. Табачную и мясную.

Грегуар сделал вид, что ему ничего не известно, хоть Летисия подробно рассказала ему об этих странных приобретениях.

— Подумай, Грегуар, — продолжил Люсьен. — Зерно америкашек поможет нашим деревням выжить. Это очень важно. Я считаю, что цель оправдывает средства. К тому же ГМО — это не ядерные и не хозяйственные отходы, которые некоторые мэры незаконно сбрасывают в деревни, потому что там просто больше некому возмущаться!

— Ты защищаешься. Но закон есть закон. Мы живем во Франции, правовом государстве, и никому не позволено это игнорировать.

— Да, мы знаем все это, — произнес отец. — Но поставь себя хоть на минуту на наше место, ты, который сделал столько шагов нам навстречу в последнее время. Мы воспользовались этой манной небесной — генетически модифицированной пшеницей. Согласен, не нам решать, что для человечества опасно, а что нет. Но мы сами захотели быть подопытными существами. Да, согласен, Билл Дженкинс заманил нас в ловушку своей болтовней, но я не считаю, что мы преступники. К тому же, как сказал твой брат, мы вложили эти деньги в местную экономику, вто, чем каждый день пользуются местные жители. Государство не заботится о них, оно дезертировало. Нужно, чтобы мы объединились благодаря деньгам, которые нам дали, пусть они и попали к нам таким путем.

Грегуар внимательно слушал речь своего отца. Сердце его сжималось, но он был горд слышать эти разумные слова от простого человека, такого неразговорчивого и обычно не склонного объяснять свои поступки.

— Я не осуждаю вас, — произнес Грегуар. — Я говорю так потому, что боюсь за вас, переживаю. Никогда ничего не знаешь наперед. Достаточно какой-то случайности, чтобы наше имя было запятнано, и это ужасно. Посмотрите, как сейчас работает правосудие. Вспомните процесс над «Outro». Все эти люди попали в тюрьму ни за что, о презумпции невиновности не было и речи…

— Мы не преступники! — воскликнул Люсьен.

— Конечно нет. Но этот вопрос с ГМО сейчас очень актуален, и вы запросто можете стать козлами отпущения, если факты станут известны прессе или каким-то экологическим организациям, понимаете?

Все опять опустили головы.

— К чему вас обязывают деньги, которые вы получили?

— Предоставить сто тонн зерна и столько же сои следующей осенью. Урожай будет собран вобычные мешки, без упоминания «Mosampino», чтобы не привлекать внимания.

Грегуар задумался.

— Нужно строго следить за сохранением секретности до конца операции и не продолжать никаких дел с Дженкинсом., — заявил молодой человек после нескольких минут молчания. — Наше имя никоим образом не должно упоминаться «Mosampino». Если они сообщат об этом урожае ГМО, то должны будут обеспечить вам анонимность. Иначе вы попадете под суд. Даже если будущее за ГМО, первые борцы за правду будут казнены. Так было испокон веков.

— Мы удвоим бдительность, Грегуар. Будь спокоен, — произнес Люсьен.

— Хорошо. Должен честно сказать вам еще кое о чем, что меня очень тревожит. Это касается Летисии.

— Летисии? — переспросили все хором.

— Да, вам не нужно рассказывать, кто это. Я не собирался затрагивать эту тему, но в создавшейся ситуации нужно выкладывать все карты, не так ли?

— Что ты хочешь сказать нам про Летисию? — спросил отец.

— Она сообщила мне о сомнительных поступлениях на ваши счета.

Произнося эти слова, он смотрел на своих братьев, зная, что отец получил свои деньги наличными.

— Недавно она к нам заезжала, — вспомнил Дану. — Сказала, что проезжала мимо.

— Нет, она не проезжала мимо, — отрезал Грегуар. — Она видела суммы на ваших счетах и задалась вопросом, не нашли ли вы случайно запасы золота или нефти!

— Она видела, что нет!

— Конечно, она ничего не обнаружила, и, надеюсь, ее сомнения не превратятся в подозрения.

— Я сказал ей, что мы процветаем благодаря сделке с Италией, — произнес Люсьен.

— Не думаю, что это объяснение ее удовлетворило, — ответил Грегуар. — Советую вам быть осторожными с этими деньгами. Вы ждете еще чего-нибудь от Дженкинса?

Все переглянулись.

— Через месяц, после отправки зерна, — сказал отец.

— Так я и думал. Тогда откройте счета в другом месте, не знаю, в каком-нибудь европейском банке, где обслуживание клиентов производится по телефону или через интернет. Достаточно одного звонка, чтобы уладить все формальности.

— Мне это не нравится, обслуживание по телефону, когда я не вижу, кому доверяю свои деньги, — возмутился Дану.

— Это лучше, чем тюрьма, где ты тем более не сможешь разговаривать ни с кем, кроме охранника, — ответил Грегуар.

— Ты преувеличиваешь! — воскликнул отец. — Не будем драматизировать, дети мои.

На этот раз, кажется, обсудили все. Напряжение спало. Несмотря ни на что, все были рады встрече. Перевалило за полночь, всем захотелось есть. Дану пошел за картофельным пирогом, к которому за ужином они едва притронулись. Он разогрел его в печи, достал сыр и спелые персики.

— Неплохие запасы! — произнес Люсьен, потирая руки.

Потом открыли бутылку хорошего лангедокского вина. Оно было свежим и вкусным.

— Нет ничего лучше, чем этот виноградный сок! — признался Дану.

Все согласно закивали.

— Ты надолго? — спросил отец, отрезая большой кусок картофельного пирога.

— На два дня. В четверг меня ждут в Милане.

— Хорошо, — произнес старик. — Завтра сходим в наш доильный цех. Увидишь, наша система работает как по маслу. Там есть на что посмотреть.

— Я верю, — ответил Грегуар. — Для меня большая гордость, что вы занялись этим, а не опустили руки, как многие фермеры старой закалки. Пусть даже вы и неосмотрительно поступили с ГМО… Ладно, проехали. Чин-чин!

Все подняли бокалы и чокнулись.

— Надеюсь, я буду хорошо спать, — произнес Грегуар. — Из-за смены временных поясов я плохо понимаю, где нахожусь. Уже не помню, когда спал в кровати! У меня такое чувство, будто я давным-давно проснулся в своей комнате в Нью-Йорке и с тех пор без конца кручусь как юла!

— Выпей еще немного, — посоветовал отец. — Тогда ты будешь спать как убитый. Я остановлю часы, чтобы их бой не мешал тебе спать.

Они хорошо поужинали и сказали друг другу все, что хотели. Они были настоящей семьей, готовой сплотить свои ряды, чтобы встретить завтрашний день с надеждой, что самое плохое уже позади. Но, увы, их оптимизм был наивен.

За следующие два дня Грегуар оправился от своего путешествия в Америку. Он удостоверился в том, что молочное производство на ферме было рентабельным, эффективным, таким же надежным, как дорогая машина. Молодой человек подумал, что, приехав в Милан, свяжется с Дженкинсом, который за последнее время ни разу не объявился. Когда Билл был в Штатах, Грег пытался встретиться с ним. Но ему никак не удавалось поговорить с американцем. Теперь стало понятно почему.

Перед отъездом Грегуар собирался нанести визит Летисии. Но потом, после долгих раздумий, отказался. Встреча с ней могла послужить доказательством слабости или волнения. Он решил, что лучше будет ее игнорировать, не показывать, что был тронут ее письмом. Для чего оно было отправлено: чтобы предупредить его, оказать ему услугу или чтобы посеять в нем сомнения относительно отца и братьев?

Зная Летисию, Грегуар думал, что она руководствовалась добрыми намерениями. Может, она снова хотела сойтись с ним и использовала этот случай как повод для возобновления прежней связи. В этом случае Грегуар тем более предпочел бы сохранять дистанцию. Конечно, он с каждым днем все больше любил Орнеллу, но Летисия всегда оказывала на него какое-то чарующее влияние, притягивала его, и он сам боялся своих порывов, поскольку не хотел осложнять себе жизнь отношениями с двумя женщинами.

Грегуар покинул Крез, не встретившись с Летисией, а когда прилетел в Милан, с облегчением упал в объятия Орнеллы, которая с нетерпением встречала его в аэропорту.

43

Грегуар оставил спокойствие Креза ради оживления Милана. Дона Мельчиорре даже не пришлось убеждать в том, что сахарный комплекс «Gill & Duffus» представляет собой выгодное вложение инвестиций. Грегуар заметил, что его будущий тесть слишком быстро поверил ему на слово, даже не задавая привычных вопросов о рентабельности.

Этим утром, когда дон Мельчиорре отправился в Милан, никого не предупредив, Грегуар нос к носу столкнулся с Альдо Лермини. До сих пор мужчины старались избегать таких встреч, чувствуя, что должны держаться на отдаленном расстоянии на орбите патрона. Грегуар зашел в кабинет дона Мельчиорре, чтобы взять бумаги, которые оставлял ему старый итальянец. И неприятно удивился, увидев эти документы в руках у Лермини. Речь шла о многочисленных анализах и исследованиях американского сахарного комплекса, которые патрон «Verdi» должен был просмотреть, а затем отметить там интересующие его моменты.

— Мне кажется, что у вас в руках именно те документы, за которыми я пришел, — поприветствовал Грег банкира быстрым кивком головы.

— Я верну их вам через пять минут, — произнес Лермини, не поднимая глаз. — Дон Мельчиорре спросил мое мнение, и, если вы соизволите немного подождать, я смогу ему дать ответ. Как бы там ни было, — добавил банкир, — мне кажется, что сахарная отрасль не представляет для нас интереса.

Грегуар сразу же почувствовал раздражение. А слова «наш интерес» вообще вывели его из себя. Ведь именно он отправился в Америку, чтобы досконально изучить потенциал американской компании и надежность ее филиалов в Европе.

— Что позволяет вам говорить таким образом? — спросил он сухо, испытывая недовольство от того, что документы все еще не у него в руках.

— Это элементарно, — ответил Лермини, все еще не глядя на Грега. — Сахар — продукт регламентируемый, полностью контролируемый. В таких условиях я плохо представляю себе, как мы сможем получить хорошую прибыль.

— Вы ошибаетесь, — возразил Грегуар. — Конечно, рынок контролируется квотами и цены гарантированы Евросоюзом. Это означает, что мы на правильном пути и никаких сюрпризов не будет, плохих сюрпризов. К тому же это смело.

— Смело? — повторил Лермини, вытаращив свои темные круглые глаза.

— Если мы купим «Gill», господин Лермини, то завладеем не только тростниковыми плантациями и свекольными полями, не говоря уже о суперсовременных заводах. Мы сможем контролировать торговлю продуктами, содержащими сахар, и пользоваться выгодными связями с Кубой, что большая редкость, особенно для американской компании.

— Согласен, — произнес Лермини. — И что вы собираетесь делать с этой выгодной связью, когда доллар уже почти ничего не значит по отношению к евро, который становится валютой будущего, надежной валютой, в которую центральные банки переводят свои основные запасы?

— Я думаю, что еще рано хоронить зеленые купюры и выдавать желаемое за действительное. Я убежден, что такая компания, как «Gill & Duffus», может послужить идеальной опорой для изготавливаемой с использованием сахара продукции группы «Verdi» на американском континенте.

Лермини вздохнул, потом протянул Грегуару пачку документов.

— Знайте, я не считаю вас предателем, но смогу убедить дона Мельчиорре не прислушиваться к этой идее. Это будет самоубийством для нашей группы, я хочу сказать для группы «Verdi».

— Я понял, — произнес Грегуар, вырывая документы из рук Лермини. — А что предлагаете вы?

— А это, мой юный друг, — ответил итальянец с явным презрением, — не ваше дело. Это касается только дона Мельчиорре. Если не ошибаюсь, вы не являетесь сотрудником компании «Verdi», а проникли сюда путем соблазнения.

Кровь бросилась Грегуару в голову. Он в бешенстве устремился к Лермини, который, казалось, только и ждал, чтобы подраться с этим французишкой, который мало того, что завоевал уважение дона Мельчиорре, так еще и завладел Орнеллой, за которой он сам, Альдо, так долго ухаживал. Лермини таил в себе ревность, однако умел сдерживать свои чувства, если они могли помешать его профессиональным делам.

Банкир хотел скомпрометировать Грегуара, и до сих пор его план отлично работал. Это Альдо Лермини подговорил Карло Мендеса убедить дона Мельчиорре создать фиктивные компании в Андорре под именем Грегуара Батая. Если все плохо кончится, и, очевидно, это произойдет скорее рано, чем поздно, будет легко выставить Грегуара организатором всех незаконных сделок, принимая во внимание то, что самые рентабельные фирмы оформлены на его имя.

Чтобы подстраховать свои тылы и повергнуть противника, Лермини сделал так, что имя Грегуара Батая фигурировало во всех тайно приобретенных доном Мельчиорре фирмах, приносящих самую большую прибыль. Иначе говоря, Грег будет обвинен в мошенничестве и спекуляции и понесет за это наказание, от которого он не скоро оправится, если вообще сможет это когда-нибудь сделать.

Молодой человек отказался выяснять отношения путем рукоприкладства. Он в ярости покинул кабинет и отправился изучать документы на скамеечку в тени летнего сада. На улице было хорошо, солнце не достигло зенита. Грег никак не мог успокоиться. Он весь был охвачен гневом. До сегодняшнего дня, и напрасно, кстати, он даже не подозревал о таком отношении к нему Лермини. Если бы он догадался, что банкир мстит ему за Орнеллу, то только посмеялся бы над ним. Он думал, что может противостоять любой инициативе Лермини. Но он ошибался и только что имел возможность в этом убедиться. Патрон делал вид, что прислушивается к Грегуару, доверяет его советам и мнению, но, оказывается, гораздо откровеннее он был с Лермини, посвящал в свои дела именно его. Тогда вполне возможно, что здесь имело место инвентивное финансирование, всякие темные делишки, которые можно назвать одним словом — мошенничество.

Грегуар не мог сосредоточиться на документах, и заметки дона Мельчиорре казались ему банальными и неинтересными. Он посмотрит, как патрон сам доверит ему приобретение американской компании. Это будет нечто вроде проверки, кому больше доверяет дон Мельчиорре — ему или Лермини.

В такие вот мрачные мысли был погружен Грегуар, когда в летнем саду появилась Орнелла, одетая в льняное, практически прозрачное платье, подчеркивающее ее стройность. Она устроилась на коленях молодого человека, обняла его и поцеловала. Грег хотел было поделиться с ней своими подозрениями, но, увидев Орнеллу, забыл обо всем и думал только о том, чтобы поцеловать девушку.

— Может, прогуляемся? — спросила Орнелла.

— Если хочешь, — ответил Грегуар. — Это поможет мне развеяться.

— Что-то произошло? — спросила она с удивлением.

— Да… Я встретил Лермини в кабинете твоего отца.

Орнелла наморщила нос, словно проглотила рыбий жир.

— Не люблю я этого типа! — воскликнула она. — Он толстый и противный, вечно норовит дотронуться до меня своими грязными руками, такими же маленькими и жирными, как он сам. Не знаю, что мой отец нашел в этом человеке. Несомненно, он ценит его, я не вижу другого объяснения, потому что на самом деле отец его презирает.

— Не уверен, что презирает, — ответил Грег. — Думаю, наоборот. У меня есть кое-какие подозрения на этот счет.

— Какие? — Орнелла говорила уже серьезно.

Грегуар оглянулся. Мажордом складывал блюда в шкаф.

— Идем отсюда. Я расскажу тебе, когда мы отойдем подальше от дома.

— Хорошо, — улыбнулась Орнелла.

Они пошли по тропинке, ведущей в поля подсолнухов, которые так напоминали дону Мельчиорре шедевр Ван Гога. Оказавшись посреди равнин, Грегуар вернулся к разговору.

— Не знаю, должен ли я тебе это говорить, — выдохнул он, — я не хочу волновать тебя по пустякам. Но я не доверяю Лермини. Не потому, что ревную.

— А должен был бы! — воскликнула Орнелла, смеясь.

— Мне кажется, он хочет втянуть твоего отца в какие-то сомнительные дела.

— Почему ты так думаешь? — спросила Орнелла, внезапно став очень серьезной. Если бы Грегуар наблюдал за девушкой, то увидел бы, что в ее взгляде промелькнули ужас и волнение.

— У меня нет точных доказательств, — ответил Грег. — Только догадки. Этот Лермини, мне кажется, ради денег готов убить отца с матерью. И я боюсь, что он использует твоего отца как инструмент мегаломании, которая принимает хоть и контролируемые, но незаконные и опасные формы.

— Ничего подобного! — воскликнула девушка наигранно веселым голосом. — Ты хочешь сказать, что мой отец — мошенник и стоит во главе банды преступников?

— Нет, — ответил Грегуар. — Ничего такого я не имею в виду. Просто я волнуюсь. По правде говоря, мне кажется, что твой отец скрывает от меня что-то очень важное. Он принимает решения и не советуется со мной. Но не потому, что хочет, чтобы я вышел из игры, а потому, что боится вызвать мое неодобрение.

— Он сам тебе это сказал? — спросила Орнелла.

— Нет, я не осмеливался спросить его об этом. Но, наверное, сделаю это сегодня. Этот Лермини — настоящий злой гений. Он пытается дискредитировать мое мнение в глазах твоего отца. Я в этом уверен.

— Тогда ты должен действовать. Но в деле с Лермини советую тебе использовать более конкретные примеры. Отец любит, когда все четко и ясно.

— Я понял. Спасибо, Орнелла.

Они вышли на поляну и, укрывшись в зарослях высокой травы, занялись любовью. И свидетелями им были только облака в бесконечном небе.

44

Анжело Този работал в прокуратуре города Милана и, как судья, был довольно известен. К сорока шести годам у него было достаточно опыта, чтобы отслеживать поддельные документы, запутанные политические дела и махинации бизнесменов. Выходец из семьи мелких дворян, он никогда не знал роскоши, но и бедности тоже. Този был человеком, который довольствуется тем, что имеет. Большие деньги вызывали у него подозрения, он был уверен, что богатство создается нечестным путем за счет других, менее обеспеченных.

Прославившись в операции «Чистые руки», Анжело Този стал известным в Милане лицом. Имя Този знали и на остальной части полуострова, поскольку его поездки в Рим и Турин для расследования темных дел между представителями христианско-демократической партии и членами мафии стали в свое время пищей для скандальных хроник.

В личной жизни Анжело Този был счастливым человеком. Он уже пятнадцать лет был женат на красавице Стефании Гранелли, бывшей известной танцовщице, которая, став солидной дамой, превратилась в преподавательницу танцев в школе при «Ла Скала». У них было двое детей восьми и двенадцати лет, которым Този посвящал все свое свободное время, но его у судьи было не так-то много с тех пор, как он взял на себя важную миссию — освободить страну от паразитов, которые ее грабят и губят. По мнению Този, магнаты, которые смешивали экономику с казино, должны были заплатить за это, чтобы добродетель и бескорыстие стали священными ценностями.

Приход к власти Сильвио Берлускони не ослабил пылкости Анжело Този. Он знал, на какие нарушения закона может пойти новый председатель Совета министров, и не терял надежды на то, что однажды сможет сообщить разоблачающие факты о его деятельности. Выжидая, как паук на своей паутине, он не терял времени даром: собирал факты, проводил расследования, изучал экономические отношения не с лупой, а с микроскопом, уверенный в том, что даже в самых секретных делах сумеет отыскать недостойные поступки. В этом судье жил исследователь-энтомолог, бесконечно терпеливый и проницательный.

Этим утром внимание Анжело Този привлек большой бледно-зеленый конверт, на котором был указан адрес иностранного банка. Письмо было адресовано лично судье, причем обращались к нему «мсье», хотя он давно уже привык к обращению «доктор».

Он просматривал утреннюю прессу, где говорилось практически об одном: о футбольных подвигах римской команды «Lazio». Анжело Този не был футбольным фанатом, тем более римской команды. Однако ему нравилось читать статьи в прессе на следующий день после матча. И, в силу профессиональной привычки, запоминал фамилии игроков, которые получили желтую или красную карточку, а также тех, кого удаляли с поля. Този сам строил свой памятник закону. Составленные им досье могли пригодиться судье несколько лет спустя. Например, один молодой президент компании, обвиняемый в фальсификации счетов и документов, был знаком Анжело, потому что шесть лет назад этот управленец профессионально занимался футболом и отличался агрессивной манерой игры. У Този была своя теория о предрасположенности к преступлениям. Он считал, что мошенник на поле вполне может стать мошенником в делах. Вне всякого сомнения, Този не ошибался, и случай с бывшим футболистом, который был взят с поличным с фальшивыми подписями, убедил судью в правильности его мнения.

Судья взял конверт, на котором стояла печать Аграрно-кредитного банка Франции.

«Мне пишут из Франции», — подумал он с восхищением, счастливый тем, что его известность преодолела барьер Альп.

Този аккуратно распечатал конверт и достал письмо, написанное от руки, и цифровую фотографию, изображающую грузовик-цистерну. Анжело Този привык к анонимным письмам. Они ему не нравились, хоть многие из них и проливали свет на прошлое настоящих мошенников. Този считал, что людям, которые не подписывают письма, самим есть что скрывать от правосудия, поэтому всегда сомневался, поверить ли написанному и использовать ли этот материал в своих дальнейших расследованиях. Однако чувство долга и разума всегда одерживало победу, и он, словно охотничья собака, пускался по следу в надежде словить еще одного преступника.

В этом же случае письмо, отправленное из Герэ, было подписано некоей Летисией Ламиньер, заместителем директора и руководителем отдела инвестирования в Аграрно-кредитном банке. По правде говоря, Анжело Този было любопытно, откуда эта женщина слышала о его существовании, знала его имя, адрес и то, что он прекрасно читает по-французски.

Его охотничий инстинкт сработал сразу. В своем послании Летисия Ламиньер удивлялась постоянным визитам грузовиков-цистерн итальянской группы «Verdi» в одну из деревень департамента Крез. Ей казалось, что эти громадины, бороздящие дороги ее региона, чтобы забирать молоко с нескольких ферм, особенно с фермы Марселя Батая, никак не вписывались в местный пейзаж. Почему итальянская компания покупала молоко так далеко от своей промышленной базы?

На самом деле молодая женщина была очень задета тем, что Грегуар не ответил на ее письмо. Ни звонка, ни письма — только молчание, которое она расценила как презрение. Конечно, она не знала, чего ей ожидать от бывшего возлюбленного. Но это безразличие, которое сменило такую близость!.. Нет, она не могла этого больше выносить! Таким вот образом, не слишком задумываясь о порядочности, она превратилась в некотором роде в предательницу и шпионку, фотографируя грузовики «Verdi» на дорогах, ведущих к ферме семьи Батай, и намекая на то, что на банковские счета большинства членов этой семьи несколько месяцев назад поступили огромные суммы, не забыв упомянуть о том, что их происхождение не было определено. Иначе говоря, они могли принадлежать как итальянской группе, так и любой другой.

Анжело Този перечитал письмо два раза, чтобы запомнить каждую деталь. Затем он очень внимательно изучил фотографию грузовика с прицепом, въезжающего во двор фермы. Это был очередной донос — за шесть лет активной работы в прокуратуре Милана у судьи их скопилось немало. Коррупция была его хлебом и навязчивой идеей. До сих пор Този не очень интересовался агробизнесом, предпочитая направлять свою энергию и проницательность в другие сферы, поэтому он практически ничего не знал о группе «Verdi». Но узнать не составляло труда. И даже если Летисия Ламиньер ошибалась, приписывая итальянскому промышленнику перечисление солидных сумм на счета семьи Батай (молодая женщина еще не знала о союзе с Биллом Дженкинсом), она давала судье нить, за которую нужно было просто потянуть, чтобы распутать клубок афер. Този любил такие дела. Все начиналось с пустяка, а результат расследования превратился в масштабное зрелище. Сколько скандалов, потрясших Италию со времен Второй мировой войны, начинались с незначительных на первый взгляд промашек?

Сегодня утром Този работал один в своем офисе. Не было ни его ассистентки Софии, ни молодого компаньона Феличе, который занимался второстепенными, но необходимыми делами. Поэтому, открыв несколько поисковых серверов в интернете, Анжело Този решил самостоятельно заняться поиском информации по группе «Verdi».

Судья лишний раз убедился в могуществе этого изобретения, действительно представляющего собой паутину, цепко держащую в своих невидимых нитях все, что могло в той или иной степени касаться человека или предприятия.

Набирая слово «Verdi», судья, как он и ожидал, попадал в основном на страницы, посвященные известному композитору. Некоторые сайты даже предлагали скачать отрывки музыкальных произведений либо указывали адреса, по которым можно приобрести диски, книги и DVD о Верди. Судья высоко оценил идею назвать компанию именем знаменитости. Это, несомненно, привлекало внимание.

Когда Този набрал слова «группа Verdi», он удивился тому, что количество итальянских сайтов было очень ограниченным, зато появилось множество ссылок, касающихся иностранных предприятий в Аргентине, Австралии, Соединенных Штатах и Франции.

На первый взгляд все было нормально. Судья собирался оставить поиски, чтобы заняться более неотложными делами, когда внезапно его внимание привлекла одна ссылка. Речь шла об отрывке из одного испанского журнала, посвященного талассотерапии. Там упоминалось название группы «Verdi». Одним щелчком мыши Този оказался на сайте райского пансионата, находящегося в Андорре, известного своей роскошью и разнообразием оказываемых услуг. Это укромное местечко рекламировало себя, упоминая имена некоторых интересных постояльцев, регулярно отдыхающих на курорте. Например, рассказывали, что певец Хулио Иглесиас провел там около десяти дней перед серьезным мировым турне в поддержку своего нового диска.

На этом же курорте часто можно было видеть чемпионов мадридской команды «Real», предпочитающих отдыхать в княжестве, чтобы вкусить очарование дикой природы. Данную информацию подтверждали несколько хороших фотографий. И в этой же светской хронике фигурировал дон Мельчиорре, представленный как патрон известной компании «Verdi».

Анжело Този знал, что обычно богатые и знаменитые личности, приезжающие отдохнуть на курорты Андорры, нередко заглядывали в кредитные отделы заведений, гарантирующих гораздо большую конфиденциальность, чем шикарный центр талассотерапии… Простой народ устремлялся в Андорру, чтобы купить не облагаемые налогом сигареты и алкогольные напитки. Богатые же, не уделяя внимания таким мелочам, приезжали сюда, чтобы поговорить об инвестициях, золотых слитках и прочих делах, которые не подлежали огласке.

Поэтому так же, как и игроков в футбол, Този запоминал личностей, известных своими регулярными так называемыми «туристическими» поездками в налоговый рай. Его список был весьма значительным. Только среди итальянских политиков насчитывалось около трехсот любителей андоррской роскоши. Причем это были члены не только правых партий, но и центристских и даже левых. Некоторое время назад, когда правительство отказалось перечислить сумму в 100 миллионов евро в фонд при ООН, занимающийся борьбой со СПИДом в бедных странах, Италию охватило легкое волнение, в то время как на секретных счетах в различных налоговых райских уголках у некоторых представителей итальянской власти суммы достигали 500 миллионов евро.

Так, значит, у дона Мельчиорре, патрона славной группы «Verdi», тоже водились сомнительные денежки…

Анжело Този на мгновение задумался, затем встал и направился к огромному шкафу, где хранились его досье. Он вспомнил, что старый магнат принимал участие в финансировании реставрационных работ в «Ла Скала», где работала его супруга Стефания Гранелли. И что однажды за ужином патрон, обычно такой сдержанный, сделал необычное заявление о том, что собирается накормить весь мир своими продуктами, как музыкант, который питает души людей. Было ли это потому, что он находился под сводами театра? Всегда ли этот крестьянин говорил с таким запоминающимся лиризмом? Поскольку работы в «Ла Скала» были очень дорогостоящими и в них были вовлечены некоторые политические деятели, судья завел предварительное досье, чтобы на случай, если однажды разразится скандал, касающийся этого события, быть хорошо подготовленным документально.

Он быстро пролистал папки, разложенные в идеальном порядке. Анжело Този придавал большое значение классификации; он считал это основой всякого расследования. Поэтому все его досье лежали в строгом хронологическом порядке, по именам и городам. Судье не составило никакого труда отыскать вырезку из газеты, где упоминалось о порыве дона Мельчиорре.

Это происходило около года назад. На фотографии нарядные люди окружали председателя Совета министров Сильвио Берлускони, приехавшего официально отметить начало реставрационных работ в «Ла Скала». Справа виднелся торжественный силуэт дона Мельчиорре. Его длинные седые волосы были безупречно уложены. Итальянец был больше похож на дирижера оркестра или гениального композитора, прибывшего почтить театр своими шедеврами, чем на бизнесмена.

Память судью не подвела. В довольно длинной статье, сопровождающей фотографию, автор пел дифирамбы Сильвио Берлускони. Незначительная часть текста была посвящена меценату дону Мельчиорре. Его увлеченность искусством — особенно творчеством Верди — была основным мотивом для столь щедрого финансирования работ, на которые государство перечислило какую-то символическую сумму.

«Если бы я мог, — доверительно сообщил патрон журналисту, — я бы стал таким, как Манцони, и посвятил свою жизнь созданию такого же замечательного шедевра, как „Обрученные“. Но, увы, мой писательский талант служит только для заверения документов с цифрами. Если бы я был талантлив, то стал бы музыкантом; мои партитуры путешествовали бы по всему миру, как огромные птицы по бескрайним горизонтам. Но так как я — это я, то мои амбиции воплощаются в прославлении имени Верди посредством того, что составляет наши ежедневные блага. Это молоко, кукурузные хлопья для завтрака, минеральная вода и в дальнейшем (почему бы и нет?) все то, что едят люди каждый день».

В этом слегка пафосном заявлении дон Мельчиорре проговорился о своих планах. И официальные приобретения, о которых узнал Анжело Този благодаря интернету, подтверждали, что патрон все же воплотил свои идеи в жизнь, поскольку имел на это средства. Еще раз перечитав письмо Летисии и распечатав статью о курорте талассотерапии в Андорре, судья пришел к выводу, что итальянский магнат внезапно обнаружил недюжинный аппетит. Для него больше не представляло никаких сомнений то, что все эти аргентинские, американские и австралийские компании были всего лишь незначительной частью огромного айсберга.

Анжело Този распечатал фотографию, на которой было изображено уникальное и запоминающееся лицо дона Мельчиорре. На заднем плане, как с удивлением обнаружил судья, находился еще один человек, который привык держаться в тени и лишь изредка выходить на свет, причем всегда с таким видом, будто он делает это против своей воли. Это был Альдо Лермини. Альдо, сын почтенного семейства, известный своими похождениями в миланских ночных кабаре, а также своей склонностью маневрировать в мутных водах незаконного бизнеса, но так до сих пор ни разу не попавшийся с поличным.

— Вот как! — не смог сдержать возглас удивления Анжело Този.

Таким образом, в досье, которое все это время лежало на полке и наконец дождалось своего часа (судья еще раз поздравил себя с верностью своих методов), находилось возможное решение данной загадки. Сформулировать ее можно было так: как дон Мельчиорре, мирный итальянский промышленник-меломан, смог в атмосфере полной секретности создать международную группу, которую французская инвестиционная компания взялась сделать фаворитом фондового рынка?

Продолжив дальнейшие поиски в интернете, судья наткнулся на мастерски составленный анализ группы «Verdi». Автором исследования был Грегуар Батай. Документ был довольно интересным, хорошо изложенным — одним словом, привлекательным и соблазнительным для инвесторов. Този обратил внимание на имя, стоящее внизу этого маленького в своем роде шедевра, — Грегуар Батай. Он взял письмо Летисии и отыскал там имя владельца фермы, на которую так часто заезжали грузовики группы «Verdi», — ферма семьи Батай.

Анжело Този почувствовал, что у него в руках уже не нить, а, скорее, основные фрагменты пазла, собрав который он мог получить полное представление о деятельности дона Мельчиорре. Он глубоко вздохнул и достал свой блокнот, чтобы записать имена и составить схему. Соединив имена и факты стрелочками, судья задумался, как ему действовать дальше, каким образом подтвердить свои подозрения. Отправительница письма из Франции оставила свой электронный адрес и номер мобильного телефона. Он колебался перед соблазном позвонить ей. Кем на самом деле была эта банкирша? Какой интерес она преследовала, сообщив ему, Анжело Този, эту информацию, которая в принципе не должна была иметь особой важности для нее лично?

Поэтому он решил воздержаться от звонка Летисии, по крайней мере в ближайшее время. Когда пришла его ассистентка, он попросил ее приготовить горячий кофе без сахара и принести ему досье на банк Лермини. Он хотел прощупать этот семейный банк, который явно вел двойную игру. И он не удивится, если одним из участников этой игры окажется дон Мельчиорре — добрый, щедрый, безумный меломан дон Мельчиорре.

45

В тот же день Альдо Лермини получил тревожные новости из Андорры. Карло Мендес в зашифрованном послании просил его связаться по тайной персональной линии, которая была недоступна никаким системам прослушивания. Банкир сразу перезвонил по указанному номеру, предварительно набрав специальный код из цифр и букв. Через несколько секунд на другом конце провода раздался голос. Это был его испанский компаньон.

— Что происходит?

— Вы действуете слишком быстро и неосторожно, — ответил Карло Мендес. — Я не успеваю проследить за всеми этими компаниями, которые твой босс покупает налево и направо. Мне все же нужны какие-то гарантии относительно счетов, и нужно обеспечить хотя бы минимум финансового пространства.

— Первое, — возмутился Лермини, — это не мой босс. Напоминаю тебе, что у меня собственный бизнес и я сотрудничаю с патроном группы «Verdi» только в качестве советника.

— Спокойно, Альдо, — ответил Карло Мендес. — Я думаю, что в этом деле ты тоже стал слепцом. Я отлично знаю, что с каждой сделки тебе идет немаленькая комиссия, но ты рискуешь не меньше, чем этот старик. В таких ситуациях нельзя забывать о разуме и предосторожности, не нужно стремиться завладеть всем и сразу. Несмотря на секретность ваших дел, те, кто стоит во главе рынка, рано или поздно смогут вычислить, что за всем этим стоит группа «Verdi». Сумма только официальных приобретений уже перевалила за миллиард евро. А если добавить сюда и все скрытые сделки, то цифра вырастет раз в десять. Если не ошибаюсь, сбережения компании далеки от таких сумм!

— Да, — согласился Лермини. — Но не думай, что я подталкиваю его к этому. Он сам разрабатывает стратегию. И я не уверен, что даже парень его дочери, этот француз Грегуар Батай, в курсе всех дел старика.

— У меня есть информация из Парижа и Лондона, что на фондовом рынке возникло беспокойство.

— Какое беспокойство? — спросил Лермини.

— Официально заявлено, что группа «Verdi» — кандидат на покупку вод «Perrier». А это лакомый кусок пирога. К тому же, если не принимать в расчет тайные операции, группа «Verdi» влезла в большие долги, значительно превышающие ее доходы. А если завтра держатели облигаций попросят выплатить по ним деньги, то вся система рухнет. Понимаешь?

— Почему ты думаешь, что доверие, оказанное группе «Verdi», вдруг иссякнет и мелкие держатели облигаций запаникуют и потребуют свои деньги назад? Имидж дона Мельчиорре все так же безупречен.

— Но он вышел за обычные рамки. Вот что меня беспокоит, — ответил Карло Мендес.

— Тогда я тебя успокою, — произнес Альдо Лермини. — Я вышлю тебе документ, официально заверенный «Bank of America» и предоставляющий отчет о финансовой ситуации группы «Verdi». Ты увидишь, что на ее текущих счетах находится 3 миллиарда евро.

— Как это возможно?

— Игра подписей, — просто ответил итальянский банкир. — Мы оценили активы группы и перевели их в наличные.

— Я так и думал, — вздохнул Мендес. — Игра подписей! Но деньги, настоящие деньги, которые должны быть на реальном счете! Не говори мне, что эта сумма там действительно есть!

— Конечно же нет. Но на данном этапе это должно пройти. Через шесть месяцев большинство приобретенных фирм начнут приносить доход и реальная ситуация группы приблизится к той, что является на данный момент вымышленной.

— А пока… — начал слегка разочарованный Карло Мендес.

— А пока, — подхватил Лермини, — я передам тебе этот документ с печатью американского банка, чтобы развеять все подозрения.

— В настоящее время подозрений пока нет, и ты это хорошо знаешь, — мрачно произнес испанец. — В любом случае рынку нужно было бы предоставить оптимистичные факты, поддержать дона Мельчиорре в прессе и на телевидении, сделать его ближе публике. В противном случае при первых же негативных слухах держатели облигаций бросятся их продавать, а это станет катастрофой и для группы, и для нас. Ведь мы являемся инициаторами инвентивного финансирования, как ты это называешь.

— Я подумаю об этом и перезвоню тебе, — подвел итог Лермини. — По этому телефону можно?

— Если будешь связываться со мной сегодня, то да. Если нет, я сам выйду на тебя и дам новый код. Он меняется каждый день.

— Как ты это делаешь?

— Это цифровая связь через различных операторов, находящихся на островах, раскиданных по всему миру. Эти центры невозможно вычислить.

— Когда я переквалифицируюсь в шпиона, буду знать, с кем поддерживать связь! — шутя, произнес Альдо.

— Если у тебя будет мой номер, — усмехнулся Мендес.

Положив трубку, итальянский банкир знал, что ему следовало сделать. Он позвонил в Бертоццо. Мажордом сообщил ему, что патрон куда-то вышел.

— Передай ему, что я приеду сегодня днем, — попросил Лермини.

Банкир взглянул на часы и взял ключ от сейфа, где хранил наличные и некоторые конфиденциальные документы. Он набрал код из трех цифр, и бронированная дверь открылась. Лермини проверил, чтобы за ним никто не наблюдал. В отличие от современных прозрачных зданий, где стекла заменили старые каменные стены, банк Лермини являлся воплощением классического стиля, в традициях буржуазии XIX века, с толстыми стенами, обитыми тканью, и массивными резными дверями. Никакого риска, что секрет может улетучиться при первом же сквозняке!

Лермини достал большой белый конверт и вытащил оттуда несколько пустых фирменных бланков «Bank of America». Затем, схватив другой конверт, извлек оттуда чистые бланки «Bellec Investissement». Так же как Анжело Този был одержим истиной, Альдо Лермини был одержим обманом. Он коллекционировал фальшивые картины, фальшивые часы, всякого рода подделки. Но самое главное — в специальной коробочке у него хранились образцы подписей ключевых фигур финансового мира, которые он мог воспроизводить с дьявольской точностью.

Таким образом, в процессе общения с разными людьми он собрал «автографы» дона Мельчиорре, Грегуара Батая, патрона «Bank of America» и нескольких шишек политического и финансового мира — как итальянского, так и американского.

Банкир вытер лоб, поскольку каждый раз, когда он видел перед собой эти исключительные трофеи, его бросало в пот. Затем он спокойно сел за стол и принялся за свою скрупулезную и фальсификационную работу. За рекордное время было составлено множество документов, подписанных людьми, которые ни о чем даже не подозревали.

«Посмотрим, придется ли мне воспользоваться и вами», — подумал Лермини, глядя на подписи дона Мельчиорре и Грега Батая.

Он составил фальшивый бухгалтерский баланс от имени «Bank of America», снабдив его всеми необходимыми подписями официальных лиц, гарантирующих действительность данного документа согласно закону. Затем отсканировал эту страницу и отправил по электронной почте Карло Мендесу, чтобы хоть как-то его подбодрить.

Включив радио, банкир услышал, что готовится всеобщая забастовка против правления Берлускони, опустошившего казну государства и серьезно очернившего имидж Италии во всем мире. От этих слов — «имидж Италии» — у Лермини по спине пробежал холодок. Как и все граждане полуострова, он был патриотом и мечтал о величии своей нации, к которой европейские соседи зачастую относились презрительно. Он ненавидел разговоры о пасте и пицце. Он хотел показать, что итальянец тоже может быть изысканным, иметь отличный вкус. Его собственный успех был доказательством итальянского гения, гения стратегий и интриг, флорентинцев и Борджиа, владеющих словом — и цифрами — так же виртуозно, как кинжалом или ядом.

Альдо Лермини размышлял над всем этим, спокойно направляясь в сторону Бертоццо. Рядом с ним лежала его папка с ценными документами. По дороге, проезжая через мирные поля, готовящиеся к сбору урожая, он думал о том, что скажет дону Мельчиорре. Несомненно, в процессе приобретений нужно было сделать паузу. Несомненно было и то, что пришло время продать кое-какие компании и воспользоваться разницей в цене. Предстоял трудный разговор. Ведь банкир знал, что патрон «Verdi» все еще слишком охвачен этими глобальными идеями, чтобы вдруг отказаться от своих амбиций. Но все же у Лермини было несколько серьезных аргументов, которыми он рассчитывал воспользоваться.

Когда банкир позвонил в ворота замка, дон Мельчиорре еще не вернулся. Его проводили в кабинет патрона, где он, не дожидаясь приглашения, налил себе стакан вина и взял сигару из запасов хозяина. Такое поведение всегда раздражало дона Мельчиорре. А Лермини делал это нарочно, чтобы продемонстрировать старику, что соотношение сил все же было на его, Альдо, стороне, что его видение финансового мира, которое он сам считал гениальным, должно вызывать уважение даже у таких богатых и могущественных людей, как ломбардский патрон.

Наконец дон Мельчиорре вернулся. Он был в светлом костюме и рубашке, которые делали его моложе лет на десять.

— Вы здесь? — удивился патрон. — Каким ветром вас сюда занесло, Лермини?

— Это не совсем ветер, — мягко ответил банкир. — Или, точнее, ветер начинающейся паники…

— Что вы хотите этим сказать? Я не люблю намеков и злых шуток.

— Я не шучу, — на этот раз серьезно ответил Альдо Лермини, выдыхая дым сигары в сторону дона Мельчиорре.

— Я вас слушаю.

Лермини пустился в разглагольствования о риске управления, о темпе, который нужно соблюдать, когда занимаешься приобретением многочисленных фирм по всему миру, прибегая к помощи международного фондового рынка.

— Вы говорили, что у нас отличное финансовое положение и что аналитические компании продолжают ставить нам высшие баллы, или я ошибаюсь?

— Не совсем, — ответил Лермини. — Но то, что является правдой сегодня, может перестать ею быть уже завтра.

— Вы пришли учить меня жизни? — проскрежетал дон Мельчиорре, слушая, как банкир ходит вокруг да около, оперируя банальностями.

— Хорошо, буду откровенен, — заявил Лермини. — Должен сказать, что в настоящее время, если вы не откажетесь от некоторых приобретений, которые запланировали на ближайшее будущее, ваша группа окончательно утратит свою платежеспособность.

— Что вы мне запели, Лермини? Вы же сами показывали подтверждения о состоянии счетов в многочисленных банках, начиная с вашего и с «Bank of America». Сотни миллионов евро не могли растаять за несколько дней, как снег на солнце!

— Однако это так, мсье. И с сожалением должен сообщить вам, что вы исчерпали свои кредитные возможности. Вам необходимо предпринять рекламную кампанию, которая потребует немалых затрат, но явится для вас дополнительным козырем в глазах инвесторов.

— Рекламная кампания? С какой целью?

— Вам нужно предстать перед людьми, появляться в их гостиных в часы обеда и ужина, чтобы сказать им: «Ешьте спокойно, пейте спокойно. „Verdi“ позаботится о том, чтобы вас вкусно и полезно накормить».

— Люди начнут смеяться и будут правы.

— Вовсе нет. Если мы продублируем эту общественную кампанию среди основных инвесторов, я гарантирую вам, что мы получим солидные суммы, которые позволят вам продолжить осуществление вашегопроекта. Иначе…

— Иначе?

Лермини воздел глаза к небу и вздохнул.

— Иначе вы останетесь компанией весьма средних размеров. Вы потратили столько энергии, чтобы теперь рисковать возможностью быть проглоченным группой большей, чем ваша, — «Nestle», «Unilever» или «General Food». Вы столько сделали, чтобы кто-то другой мог этим воспользоваться? Будет очень жаль.

— Это невообразимо! — разозлился дон Мельчиорре. — И кто займется этой рекламной кампанией?

— У моего банка очень хороший рекламный отдел, — сладким голосом произнес Лермини. — Мы уже брались за подобного рода дела для таких компаний, как «Fiat» и «Ferrari», а также «Prada» и «Gucci».

— Понятно, — произнес дон Мельчиорре, внезапно ослабев и опустившись в кресло. — Мне нужно подумать. Сколько это будет стоить?

— По сравнению с предполагаемыми ранее тратами это пустяк, — ответил Лермини. — Если вы запустите новую серию облигаций в Европе и Северной Америке после кампании, направленной на рекламирование ваших продуктов, вам гарантирован джек-пот.

— То же самое вы говорили два месяца назад.

— Действительно. Однако сами посмотрите на истинный список приобретений группы «Verdi». Согласитесь, вы хорошо подготовили почву, не так ли?

— Не сказал бы, особенно если учесть андоррские филиалы. Все эти фирмы обязательно нужно будет внести в мой баланс, иначе что произойдет с моими доходами?

— Всему свое время, — пробовал выиграть время Лермини. — Сначала поработайте над имиджем. Потом посмотрим.

Дон Мельчиорре встал, быстро подошел к своему столу и взял телефон.

— Орнелла? Скажи мне, дорогая, где Грегуар? Уехал? Куда это? A-а, в Милан. Надолго? Ты права, я позвоню ему на мобильный. Целую, дорогая. Пока.

Патрон набрал номер под бесстрастным взглядом Лермини. У Грегуара была включена голосовая почта, поэтому дон Мельчиорре оставил ему краткое сообщение, чтобы он перезвонил, как только сможет.

Банкир удалился, больше ничего не ожидая. Он заставил дона Мельчиорре волноваться. Именно это и было ему сейчас нужно — продать свои рекламные услуги, чтобы получить еще больше комиссионных на выпуске облигаций. Остальное его мало тревожило. Ему больше не хотелось возвращаться в эту семью, понимая, что он очень не нравится Орнелле. Лермини еще покажет им, этим гордым крестьянам, волею судьбы ставшим практически миллиардерами.

Дон Мельчиорре остался в кабинете один. Воздух был пропитан дымом сигары. Пытаясь избавиться от всяких следов присутствия Лермини, старик широко распахнул окна — финансист всегда производил на него неприятное впечатление. Ему казалось, что Лермини пытается самостоятельно решать судьбу компании, а это совсем не нравилось дону Мельчиорре. Но их связывало гораздо большее, чем хотелось бы патрону. Они вместе заключали контракты, оговаривали интересы и размеры комиссионных. Пусть в их отношениях и не было места добрым чувствам, но их судьбы были тесно связаны друг с другом.

Как дон Мельчиорре и сказал Лермини, реклама его не интересовала. И то, что банкир так и не назвал стоимость кампании, очень его разочаровало. Для патрона цена была ценой. Разве мог он, например, не говорить своим потенциальным клиентам, сколько будут стоить его продукты?

Он снова набрал номер Грегуара. Тот все еще был недоступен. Старик воздержался от того, чтобы послать новое сообщение. Молодой человек ему обязательно перезвонит. Дон Мельчиорре охотно поделился бы своими переживаниями с Орнеллой, но она очень изменилась с тех пор, как начала общаться с Грегуаром. Она стала меньше разговаривать с отцом. Это было вполне объяснимо, но все же не очень нравилось дону Мельчиорре, хоть он и испытывал практически отцовские чувства к молодому французу.

Впервые за долгое время старик почувствовал себя одиноким. Даже его верный шофер Джузеппе Альбони ничего не мог для него сделать. Если бы он знал, что является президентом тридцати компаний и что его имя служит подставным для тайных финансовых операций группы «Verdi» в Андорре! В глубине души дон Мельчиорре не очень-то гордился этими поступками, понимая, что если все плохо обернется, то его старому другу, практически брату, грозят неприятности и, может быть, даже тюрьма…

Патрон переваривал все эти мрачные мысли, ожидая, что позвонит Грегуар. Так он просидел до самого обеда, затем сообщил, что будет есть в своем кабинете. Мажордом принес ему холодную куриную ножку с овощами и фрукты. Пришла Орнелла, чтобы поцеловать его, но он решил ее не задерживать, предпочитая снова погрузиться в тщательное изучение своих счетов, не зная, что Лермини без конца подделывает их.

Около часа дня наконец позвонил Грегуар.

— Вы хотели поговорить со мной? — спросил он.

— Да, приедь ко мне, так будет удобней. К тому же мне нужно кое-что тебе показать.

— Хорошо, я буду самое большее через полчаса.

— Отлично. Жду тебя в своем кабинете.

— У вас ничего не случилось? — обеспокоенно спросил молодой человек.

— Не знаю. Приезжай.

Как Грегуар и обещал, не прошло и получаса, как он появился в кабинете. Дон Мельчиорре составил от руки написанный список, длина которого впечатляла.

— Что это такое? — задал вопрос Грег, бросив взгляд на этот странный документ, практически бесконечный список каких-то названий.

— Это владения группы «Verdi» по всему миру.

— Вы шутите?

— А разве похоже?

Грегуар наклонился и внимательно прочитал. Там фигурировало около трехсот названий — аргентинских и чилийских, австралийских и американских, французских и британских, немецких, норвежских, испанских…

— Это безумие… — прошептал Грегуар.

— Да, — ответил дон Мельчиорре, — я так и думал. Ты понимаешь, я мечтал создать мировую компанию, в каком-то роде конгломерат, семейный конгломерат.

— Как вы смогли профинансировать все эти проекты так быстро? И какими деньгами? — взволнованно спросил Грегуар.

— Я прибег к креативному финансированию, — пророкотал дон Мельчиорре.

— Понятно, — произнес Грегуар. — Но к чему такая спешка, такой риск?

Дон Мельчиорре помолчал несколько секунд. Затем он решил довериться молодому французу.

— Спустя много лет работы в бизнесе я понял, что деятельность предпринимателя не может всегда оставаться законной и пассивной по отношению к ненасытному государству, которое готово съесть тебя заживо. Я создавал богатство, мальчик мой, с тех самых пор, как начал работать, то есть с пятнадцати лет. Огромную часть этого состояния без зазрения совести проглотили мерзкие чиновники, лжецы и паразиты. Но мне это надоело. Ты дал мне отличные советы относительно приобретений, и я просто ускорил темп, чтобы от меня не ускользнуло то лучшее, что есть на рынке. Ради всего этого я воспользовался услугами мошенника Лермини. Но это не значит, что я ему абсолютно доверяю. Я знаю, что он невероятно обогащается за мой счет, печатая облигации группы «Verdi», которые я, может быть, выпустил слишком быстро и в слишком большом объеме. Мне все равно. Каким бы жадным ни был, он не возьмет столько, сколько способно проглотить государство. И в таких условиях я предпочитаю скорее Лермини, чем ненасытное и безликое государство. По крайней мере, я могу плюнуть Лермини в лицо, могу унизить его и утопить в его грязных деньгах, как щенка, которого тычут в его же дерьмо. Понимаешь, Грег?

— Да, — кивнул Грегуар.

— Хорошо. Чтобы я достиг своей цели, были нужны специальные каналы. Но теперь я боюсь, как бы всему этому не пришел конец.

— Почему вы так говорите, дон Мельчиорре? — спросил Грегуар, не скрывая сильного волнения. — Вы совершили что-то непоправимое?

Старик покачал головой.

— Боюсь, как бы Лермини не подставил меня с документами, которые я вынужден был подписать для реализации тайных сделок в Андорре.

— В Андорре?

Вдруг лицо Грегуара прояснилось, словно он наконец осознал, что происходит.

— Вы хотите сказать, что мы ездили туда не только для того, чтобы отдохнуть и развлечься?

— Да, не только для этого. Это вы только и делали, что флиртовали — ты и Орнелла. Но я говорю это без тени упрека, потому что ваше сближение доставляет мне только радость. А я в это время установил тесную связь с посредником, которого мне посоветовал Лермини.

— Его имя? — задал вопрос Грегуар уже увереннее.

— Я назову его позже. Позволь мне продолжить. Мы остановились на создании конгломерата, чего-то вроде двойника «Verdi», но скрытого в тени, невидимого, как подводная часть айсберга, который не подвергался бы налоговому и административному давлению. Это дало бы мне возможность наконец-то почувствовать себя свободным…

— Понятно. И что дальше?

— Далее я смог осуществить большинство приобретений, которые ты мне посоветовал. Лермини не очень хотел, но я все же попросил его заняться выпуском облигаций. Так как ему идут неплохие комиссионные от каждой проданной облигации «Verdi», он согласился, долго не возмущаясь. Суть дела в том, что рынок не знал обо всех моих приобретениях. На одну фирму, которую я приобретал официально от имени «Verdi», приходилось три или четыре неофициальных, которые на первый взгляд не имели с ней ничего общего. В этот момент андоррская структура заработала в полную силу.

— Почему вы не сказали мне об этом раньше? — спросил Грегуар с обидой, ведь он считал себя доверенным лицом патрона.

— Я не хотел втягивать тебя в свои темные дела, — лицемерно ответил дон Мельчиорре.

У него не хватило смелости сообщить молодому человеку, что его подпись тоже стояла на некоторых андоррских документах, которые рано или поздно попадут в руки такого въедливого и упрямого человека, как судья Анжело Този.

Грегуар был поражен. Ведь он восхищался доном Мельчиорре, доверял ему, как никому другому, а теперь был оскорблен в своих лучших чувствах, став невольной жертвой детских и в то же время мегаманиакальных капризов старика.

— Нужно все исправить, — прошептал молодой француз.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивленно спросил патрон, словно Грегуар произнес магические слова, которые смогут спасти его.

— Ясно одно, — продолжил Грег, — вы оказались в очень сложной ситуации. Альдо Лермини держит вас в своих руках, и его человек из Андорры тоже. Думаю, что в их заведениях остались реальные следы, которые ведут к вам, даже если вы защищены подставными именами. Кстати, чьими именами вы воспользовались? Кто эти люди?

Дон Мельчиорре опустил глаза.

— Я чувствую себя ничтожеством, — произнес он сдавленным голосом.

Услышав такой неожиданный ответ, Грегуар нахмурился. Его охватило страшное предчувствие.

— Что именно вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что использовал…

Это было слишком тяжело, слишком невыносимо получить такой удар.

— Ты знаешь, — заговорил дон Мельчиорре, словно отыскал в своих резервах гордости единственный аргумент защиты, — я готов понести ответственность, целиком и полностью, если все повернется плохо. Сейчас не стоит сыпать соль на рану моих ошибок. Кто их не совершал? Разве ты никогда не ошибаешься, Грегуар? Такой грандиозный проект, такие амбиции, как у меня, не обходятся без потерь.

— Без потерь? Если вы на грани банкротства, это не просто потери. Вы рискуете всей своей собственностью, даже замком в Бертоццо! Поверьте мне!

— Не знаю, должен ли я тебе верить.

— Как хотите, дон Мельчиорре.

И молодой человек развернулся, демонстрируя твердое намерение уйти.

— Подожди, Грегуар, — попросил дон Мельчиорре каким-то непривычным для него, сдавленным голосом.

— Да, слушаю вас.

— Если я расскажу тебе, что именно сделал, какие документы подписал от своего имени, а какие, что еще ужаснее, от имени людей, окружающих меня и не подозревающих, во что я их втянул, ты сможешь мне помочь?

— Не знаю. Откройте карты, дои Мельчиорре, не тая ничего из того, что сделали, когда, где и под чьим именем.

— Да, думаю, у меня все равно нет выбора. И к тому же уже, наверное, слишком поздно.

— Слишком поздно?

— Я не доверяю Лермини. Такие крысы, как он, всегда бегут с корабля, когда начинает пахнуть жареным. Мне кажется, он уже готов всадить мне нож в спину.

— Раз так, вам лучше довериться мне немедленно. Чего бы это вам ни стоило.

Дон Мельчиорре покорно склонил голову.

— Хорошо, — ответил он. — Начнем с Андорры. Но, пожалуйста, не прерывай меня. Не уверен, что у меня будут силы продолжить.

Монолог был долгим и болезненным — как для патрона, так и для Грегуара. Через час молодой человек знал, что нужно делать. Он был тронут тем, что дон Мельчиорре внезапно перешел на «ты».

46

Наступила осень, и по утрам уже чувствовался мороз. Этот холод был предвестником плохих событий. В первую неделю октября фермеры, организованные Марселем Батаем для поставки молока группе «Verdi», напрасно прождали огромные желто-зеленые грузовики со ставшей знаменитой во всем регионе эмблемой, изображающей бидон молока, протянутый ребенку.

В этот понедельник Марсель Батай получил странное послание из Италии. Ему сообщили, что грузовики не приедут ни завтра, ни в течение всей недели. Сбор молока может возобновиться через неделю, но и это еще не точно. По крайней мере, от решения того человека, который сообщил эти тревожные новости, совершенно ничего не зависело.

Это был первый удар грома в деле, которое так неплохо начиналось. Для Марселя Батая эта новость стала трагедией. Хранение молока не было проблемой. Большинство ферм обладали современным холодильным оборудованием, позволяющим хранить молоко до трех недель, не опасаясь того, что оно может испортиться. Старика больше беспокоило мнение его партнеров-фермеров, которых он втянул в это дело. Конечно, до сих пор им не на что было жаловаться: они постоянно отгружали молоко по таким высоким ценам, что все задавались вопросом, какая от этого выгода итальянскому магнату. Но это было его личное дело, и французские крестьяне были весьма довольны.

Марсель Батай понял, что у группы «Verdi» возникли, какие-то финансовые трудности, поэтому они не могли оплатить поставку молока ни за истекший месяц, ни за следующий. Все это было чревато серьезными проблемами для участвующих в сделке фермеров, которых было уже несколько сотен. Вскоре стало известно, что долг достигает миллиона евро.

По просьбе объединения фермеров в Ажене было срочно организовано собрание. Все пришли, обеспокоенные сложившейся ситуацией, переживая, что щедрый итальянский партнер бросил их на произвол судьбы. Перед собранием Марсель Батай пытался связаться со своим сыном, но все время попадал на автоответчик, который предлагал оставить сообщение.

Но все же за час до собрания отец смог дозвониться Грегуару.

— Что происходит? — налетел он на сына. — Нам перестали платить, и какой-то парень сообщил мне по телефону, что все кончено, — с тревогой в голосе пожаловался старик.

— Я знаю, пап. Я сам узнал об этом только сегодня. Думаю, мы все были вовлечены в нечестную игру, организаторы которой думали только о том, как бы набить собственные карманы.

— Не понимаю, Грегуар. Мы видим твоего дона Мельчиорре по телевизору, и у него вполне процветающий вид. Разве не так? И не говори мне, что у него нет средств, чтобы оплатить наши счета, принимая во внимание еще и то, что он претендует на приобретение агропромышленных компаний по всему миру!

— Я знаю, что это трудно понять, — ответил Грегуар, — но всё это блеф. Сказки журналистов, которые плохо выполняют свою работу. Если бы они делали ее получше, то увидели бы, что группа «Verdi» ввязалась в сомнительные операции и то, что о ней говорят по телевидению, совсем не соответствует реальной ситуации.

— А поконкретнее? — попросил Марсель Батай.

— Если поконкретнее, то отныне группа «Verdi» будет неплатежеспособна, если, правда, не продаст в срочном порядке часть своих филиалов. В действительности это все займет не так уж много времени.

— Что ты имеешь в виду под «не так уж много времени»? Это сколько? Фермеры, которых я переманил из кооператива в дело с итальянцем, они всё нам тут разгромят, если не найдется быстрого решения. Ты их знаешь. Пришел момент, когда разговорами уже не поможешь. Нужно действовать, то есть платить!

Грегуар был очень расстроен. Ведь это он, ни о чем не подозревая, втянул своих в это дело с поставкой молока. Как он мог знать, что группа «Verdi» дойдет до такого состояния.

— Когда начинается собрание? — спросил Грег.

— Через час.

— Я позвоню тебе туда, и вы подключите меня к микрофону. Я сам поговорю с фермерами. Не волнуйся.

Грегуар положил трубку. Ему оставалось меньше часа на то, чтобы попытаться потушить этот очаг пожара. Нужно было торопиться. Молодой человек спросил у Джузеппе, может ли тот отвезти его в офис Альдо Лермини. Но у Джузеппе был только один хозяин, дон Мельчиорре. Когда тот дал свое согласие, даже не интересуясь тем, что собирался предпринять француз, Грег и Джузеппе отбыли на прекрасной «Мазератти», кошачье урчание которой теперь свидетельствовало лишь о былом величии.

Вместо того чтобы сесть сзади, как это делал патрон, Грегуар устроился рядом с Джузеппе Альбони. Преданный слуга дона Мельчиорре расценил этот поступок как знак внимания и близости. Если бы он знал, что в это самое мгновение судья Анжело Този обнаружил его имя во главе многочисленных иностранных филиалов группы «Verdi», то, несомненно, у него был бы не такой смиренный вид.

Машина мягко тронулась. Грег попросил водителя ехать побыстрее.

— Сколько времени вам обычно требуется, чтобы добраться до банка Лермини?

— Где-то около получаса, — ответил старый шофер.

— Мы должны быть там через пятнадцать минут. Джузеппе, это возможно?

— С этой машиной все возможно, — ответил шофер с едва заметной улыбкой.

Мягкое урчание переросло в рев, и стрелка спидометра резко стала подниматься вверх.

Всю дорогу они ехали молча. На въезде в Милан на стенах домов висели афиши, сообщающие о всеобщей забастовке, намеченной на завтра. Были опасения, что она охватит всю Италию. Грег понял, что нельзя терять ни минуты, особенно если терминалы банковских организаций станут недоступны, как угрожали некоторые итальянские синдикалисты, горя желанием разобраться с правлением Сильвио Берлускони.

Через пятнадцать минут Грегуар и Джузеппе были уже перед главным офисом банка Лермини. Это было старинное величественное здание с мраморным холлом и колоннами внутри. В центре размещался постоянно действующий фонтан, благодаря которому создавалось ощущение свежести. Грегуар представился, и его попросили немного подождать.

Девушка осведомилась, была ли у него назначена встреча. Он ответил, что его, несомненно, ждали и что в любом случае, услышав его имя, Альдо Лермини отложит все дела и примет его. Служащая посчитала молодого человека слишком высокомерным и спросила, по какому делу он все же сюда прибыл. Но при упоминании дона Мельчиорре и группы «Verdi» девушка тут же набрала номер приемной Лермини.

Прошло пару минут, и за одной из колонн распахнулись двери частного лифта, из которого вышел сам Альдо Лермини. Грег удивился, но виду не подал. Он последовал за банкиром молча, с решительным, загадочным и слегка угрожающим видом. Подъем на шестой этаж показался им обоим просто бесконечным.

— Вы никогда не были здесь? — задал вопрос Лермини, прекрасно зная ответ, но не представляя, что он будет таким резким.

— Меня никогда не приглашали, — произнес Грегуар сквозь зубы, глядя в другую сторону. — Зато, думаю, дон Мельчиорре…

— Оставим пока этого скрягу, — сказал Лермини, кладя свою руку на плечо Грегу, который ненавидел этот жест, тем более в исполнении банкира.

Грег резко отпрянул.

— Я вам не очень нравлюсь, да? — спросил Лермини.

— Вы не сделали ничего, чтобы заслужить какое-то уважение с моей стороны, тем более дружбу.

— Отличный ответ, — согласился банкир. — Скажите, что вас беспокоит.

— Миллион евро.

— Что?

— Вы прекрасно слышали. Мне срочно нужен миллион евро, чтобы погасить задолженность группы «Verdi» перед фермерами Креза.

Лермини задумался.

— Вы хотите слишком много! Сейчас не время для этого. Наши счета на данный момент находятся в руках аудиторского кабинета, который оценивает ситуацию и ищет возможность выхода из нее. Если я совершу подобное перечисление, это произведет очень плохое впечатление на наших партнеров.

— Вам перестанут доверять гораздо больше, если вы не пошевелитесь и не заплатите Франции, Лермини. Я хорошо знаю фермеров. Это беспощадные и горячие люди. Им мало надо, чтобы впасть в ярость. Их ничто не остановит; они доберутся до вашего чудесного холла, чтобы разгромить здесь все или разбросать нечистоты, запах которых вы будете ощущать еще долгие месяцы, если не годы.

— Вы сами верите в то, что говорите?

— Я не просто верю, я в этом убежден. Эти люди могут пойти на крайние меры, если для них ничего не сделать.

— И что вы предлагаете?

— Не нужно долго искать решение — заплатить.

— Да уж, — вздохнул Лермини, — это стало привычкой…

— Это обязанность, если не хотите, чтобы я всем рассказал о ваших махинациях.

На лице Лермини отразилась презрительная улыбка. А затем он неожиданно расхохотался.

— Моих махинациях! Мой бедный друг, если однажды все и станет известно об этом деле, то в махинациях будете замешаны скорее вы, чем я!

— Что вы хотите этим сказать? — моментально вспыхнул Грегуар.

— Тише, тише! А то сейчас взорветесь. Советую вам сохранять спокойствие. Оно вам понадобится.

— Вы злоупотребили доверием дона Мельчиорре и нашей верой в вас, Лермини.

— Может быть, но обстоятельства против вас, — парировал банкир. — Не я составил хвалебное досье для группы «Verdi». Не я призвал французский фондовый рынок вовсю раскупать их облигации. К тому же не я соблазнил дочь патрона и, поверьте, очень об этом сожалею.

— Не знаю, что меня удерживает, чтобы не врезать вам по физиономии, — прорычал Грегуар.

— Страх, конечно же, — с издевкой ответил Лермини.

Это было уже слишком для молодого француза, и через мгновение банкир оказался на полу, потому что Грегуар отвесил ему пощечину такой силы, что ее звук буквально разрезал воздух.

— Вы сумасшедший! — крикнул Лермини. — Вас арестуют, вот увидите. Меня знают и уважают в Милане. Вам будет дорого стоить эта выходка.

— Слушайте меня внимательно — тем ухом, которое не горит, если, конечно, не желаете получить удар и с другой стороны тоже.

Посмотрев на Грегуара, снова готового ударить, Лермини повиновался.

— О’кей. Просто не хочу, чтобы это стало известно в Милане, а не потому, что я вас испугался. Чего вы от меня хотите?

Грегуар улыбнулся впервые за этот ужасный день.

— Вы перечислите два миллиона евро на счет объединения фермеров Креза.

— Раньше это был миллион.

— Точно. Но один миллион нужен для погашения долга, а другой — в счет будущих поставок. Их нужно успокоить. Если нет…

— Да, знаю, вы мне уже говорили. Они придут и все разгромят. И если они такие же грубые, как вы, я верю.

— Ну и?

Лермини сел за стол и снял трубку.

— И без шуток, — произнес Грег.

Банкир пожал плечами.

— Можно ли произвести платеж за границу? — спросил он у женщины на другом конце провода. — Да, во Францию. Хорошо, я жду.

Через несколько минут женщина ответила, что это возможно.

— Тогда пометьте: перечислить два миллиона евро на счет COGIVEB 4298 С40. Аграрно-кредитный банк в Герэ.

— Скажите, что хотите видеть процесс перечисления на экране своего компьютера, — подсказал Грегуар.

Лермини повиновался. Несколько секунд спустя Грегуар констатировал на экране банкира движение по счету.

— Предупреждаю вас, — заявил итальянец, — после этого перечисления на счетах «Verdi» не осталось ни гроша.

— На счетах «Verdi» — может быть, но я не полный идиот. Вы ведь хорошо замаскировали счета тайных филиалов, которые еще продолжают свою работу и получают прибыль, не так ли?

— Продолжайте, это становится интересным.

— Ваши подставные фирмы имеют названия, юридические адреса, регистрационные номера в каком-то налоговом рае. И ничто не говорит о том, что эта операция по откачиванию денег из группы «Verdi» не приведет их в ваш собственный карман и карманы ваших сообщников, но никак не дона Мельчиорре.

— Если вы все знали, почему же так долго ждали? — спросил с искренним удивлением Лермини.

— Я не знал. Я ничего не знал. Я был в полном неведении…

— Скорее, в розовой дымке, — произнес банкир, намекая на идиллию молодого человека с Орнеллой. — В любом случае вы оказали нам неоценимую услугу, продвинув «Verdi» на европейский рынок. Мы смогли выпустить облигаций на миллиарды евро — суммы, которые никогда не будут возвращены. Вы можете еще раз меня ударить, но должен сказать вам кое-что, что может вам не понравиться. Предпочитаю, чтобы вы вышли отсюда, узнав правду.

Грегуар наморщил лоб, словно готовясь к серьезному удару.

— Я вас слушаю, — произнес он.

— О, на самом деле это сущий пустяк. Но знайте, что Орнелла и я пятьдесят на пятьдесят в этом деле. Она не любит меня. Это факт. Но она любит деньги, которые я дал ей возможность заработать. Ей настолько надоело быть под колпаком у своего старика, что она не устояла перед моими песнями сирены. Она соблазнила вас по приказу. Ну а потом подействовало и ваше обаяние.

— По приказу?

Грегуар был ошеломлен.

— Я знаю, — продолжил Лермини, наслаждаясь своим триумфом, — всегда неприятно узнавать, что основой любви стала гнусная финансовая мотивация. Может, вы сможете это пережить. Потом.

— Орнелла знает про все ваши комбинации с Андоррой?

— Естественно, — спокойно ответил банкир. — Она была там, чтобы, так сказать, усыпить вашу бдительность. Согласитесь, вы неплохо провели время в ее постели, в то время как я тратил свое здоровье на дела неслыханной сложности, которые, не без гордости признаюсь, мне удалось удачно решить. Но сейчас я хочу сказать вам другое.

— Что еще?

— Вы можете выдать меня всем финансовым властям планеты. Но знайте, что, сделав это, вы рискуете навредить прекрасной Орнелле, а также обнаружить документы с вашей же подписью.

— Это невозможно. Я никогда ничего не подписывал.

— Вы сами нет, но мы смогли великолепно подделать вашу подпись, и вот, благодаря нашей милости, вы патрон нескольких прекрасных фирм, зарегистрированных в Андорре. Уверен, что эти многообещающие компании, свидетельствующие о вашем реальном участии во всем этом деле, очень заинтересуют судей.

Грегуар молчал.

— Мне действительно было жаль ваших фермеров, к тому же я знаю: в этом замешана и ваша семья. Думаю, я выполнил свой долг. А сейчас убирайтесь, и чтобы я вас больше никогда здесь не видел. Я принимаю здесь только друзей или клиентов, с которыми веду дела. Вы не относитесь ни к одной из этих категорий.

Молодой человек был поражен. Словно в тумане, он спустился по лестнице и оказался на улице. «Мазератти» дона Мельчиорре ожидала его на соседней улице. Джузеппе мигнул ему фарами, но Грегуар сделал знак, что хочет немного пройтись. Старый шофер продолжил чтение спортивной газеты.

Как Орнелла могла его так обманывать, ломать комедию? А дон Мельчиорре? Если его поддерживали собственная дочь и Лермини, значит, он многое скрывал от Грегуара. В конце концов единственным честным человеком в этой истории оказался он, бедный Грегуар, который так старательно собирал досье на приобретаемые компании, составлял анализ группы, позитивный во всех отношениях, а главное — в отношении цифр, которые, как оказалось, были фальшивыми.

Грегуар постарался восстановить в памяти все, что произошло со времени его случайной встречи с доном Мельчиорре в Каза Манцони. Но была ли она на самом деле случайной? Не его ли это выследили? Не стал ли он пешкой в игре, призванной ускорить выход группы «Verdi» на европейский рынок? С тех пор как дон Мельчиорре начал стремиться к созданию настоящего конгломерата, аналитические способности молодого финансиста были на вес золота.

И, как в шпионских фильмах, как в «Джеймсе Бонде», которым он так увлекался в молодости, герой — в данном случае это он сам — был соблазнен прекрасной и злой красавицей, тело которой казалось таким же порочным, как и душа. Грегу захотелось расплакаться прямо тут, посреди бегущей по своим делам толпы. Ему хотелось бы довериться Орнелле, но именно ее теперь следовало избегать и остерегаться. Он почувствовал, что силы покидают его. Ему не хотелось возвращаться в машину. Где гарантия, что Джузеппе не шпионит за ним для дона Мельчиорре, его дочери или Лермини. А может, банкир дал шоферу указание «убрать» своего пассажира?

Тысяча сценариев прокручивалась в голове Грегуара — один хуже другого. Заметив свободное такси, он прыгнул в него и отправился на центральную почту, чтобы сделать один звонок. Всю поездку он оборачивался, чтобы посмотреть, не преследует ли его «Мазератти». Но, казалось, все было в порядке.

47

Грегуару повезло и он быстро дозвонился до Франции. Отец дал ему номер телефона зала заседаний, где должны были собраться фермеры. Молодой человек мобилизовал все свои силы и постарался придать своему голосу убедительность, чтобы успокоить это безликое для него собрание, которое, как он догадывался, находилось в неописуемом гневе.

Предварительно Грегуар позвонил в отделение Аграрно-кредитного банка, который контролировал счет фермерской организации, и попросил соединить его с Летисией, что было сразу сделано. Он был очень взволнован, услышав этот знакомый голос, такой мягкий и уверенный. Молодой человек внезапно разозлился на себя зато, что не ответил на ее письмо, но он не знал, что она все рассказала судье Анжело Този. Девушка подтвердила, что два миллиона евро были перечислены на счет объединения. Это все, что имело для него значение на данный момент. С легкостью в сердце, несмотря на полученную жестокую рану, он обратился к фермерам.

— Господа, друзья мои, — начал Грег, устроившись в отдельной кабинке, которая защищала его от любопытных ушей и глаз, — хочу объявить вам новость, которой все вы ждете. Я лично проследил сегодня утром, чтобы суммы, которые составляли долг вашему объединению, то есть один миллион евро, были перечислены на ваш общий банковский счет. Мой отец скажет вам, каким образом средства будут переведены на ваши личные счета. Знайте и то, что я добился от группы «Verdi» выплаты вам аванса в таком же размере на тот период, пока ваш итальянский партнер будет решать свои финансовые проблемы, степень серьезности которых мне пока еще не известна. Это позволит вам в течение следующего месяца найти нового покупателя, если придется разорвать контракт с итальянской фирмой.

Вопреки его ожиданиям, это объявление было воспринято спокойно. Марсель Батай поблагодарил своего сына и взял слово, чтобы поздравить всех с такой удачной развязкой дела. В этот момент в зале появилась Летисия, которая подошла к микрофону и подтвердила слова Грега, поприветствовав его дрожащим и, как показалось молодому человеку, чувственным голосом.

Закончив разговор, Грег снова взял такси и отправился в Бертоццо. Он надеялся поговорить с Орнеллой начистоту. Но когда он появился в замке, мажордом сообщил, что мадемуазель Орнелла час назад отправилась в аэропорт. Куда она летела? Слуга не имел ни малейшего представления. Он ответил, что его девушка в свои планы уж точно не посвящает. Он только заметил, что она взяла с собой два тяжелых чемодана, что предполагало довольно длительную поездку.

Грегуар направился в кабинет дона Мельчиорре, который не ожидал увидеть его так рано.

— Где Орнелла? — спросил молодой человек, вне себя от бешенства. — Когда мне перестанут лгать в этом доме?

Было видно, что дон Мельчиорре вернулся в свое нормальное состояние после того, как они расстались сегодня утром.

— Спокойнее, мой милый друг…

— Я вам не милый друг. Я вообще больше никому не друг. Тем более вам и вашей дочери.

— Я знал, что, отправившись к Лермини, ты узнаешь то, что тебе очень не понравится, — произнес, словно сожалея, патрон. — Не буду тебя разубеждать. Действительно, мы хотели тебя использовать. Ты появился очень кстати.

— И вы, не колеблясь, подложили свою дочь мне в постель.

— О нет! — произнес старик, поднимая обе руки, — она проскользнула туда по собственному желанию. И не пожалела об этом, уверяю тебя, — запротестовал дон Мельчиорре. — Но хватит об этом. Если еще можно что-то сделать, чтобы избежать громкого скандала, так это уничтожить всю информацию о сделках в Андорре. Ты уладишь свои дела с Орнеллой потом, когда все успокоится.

— Не уверен, что спокойствие к нам когда-нибудь вернется, — проронил Грег. — Ладно, расскажите мне про Андорру.

— Человека, который занимается там моими делами, зовут Мендес. Он большой хитрец. У меня есть его адрес и телефоны. Предоставляю тебе полную свободу действий по усыплению его бдительности. Ты можешь сказать ему, что привез документы для поддержания наших позиций. Он поверит. Это фальшивые документы. Если попадешь к нему вовремя, тебе нужно будет успеть заглянуть в его компьютер, файлы, папки и уничтожить некоторые бумажные документы.

— Ничего подобного! — воскликнул Грегуар. — Вы за кого меня принимаете? Я не в одной с вами упряжке. Вы без моего ведома втянули меня в свои махинации и теперь хотите, чтобы я все уладил, будто ничего и не было? Я не волшебник.

— Пойми, что мне можно волноваться меньше всех, — произнес дон Мельчиорре, поднимая голову. — Больше всего в этом деле рискуешь ты.

— Почему?

— Потому, что твоя подпись стоит на самых важных фальшивых документах — твоя и моего старого шофера Джузеппе Альбони. Вы вдвоем, не зная этого, стали во главе целой агропромышленной империи.

— Империи лжи? Да? — в ярости воскликнул Грег.

— Я не заставлял тебя этого произносить.

Молодой человек взял бумагу, которую протянул ему дон Мельчиорре, и билеты в Андорру. Он расшифровал координаты Мендеса.

— У тебя зарезервирован номер в отеле «Excelsior», — сообщил патрон. — И не соблазни какую-нибудь девушку по дороге. Скорее всего, ты найдешь Орнеллу в своей комнате. Она отправилась первой, чтобы согреть для тебя место.

Грегуар вздрогнул. Но в глубине души он почувствовал облегчение. Он очень хотел видеть девушку, чтобы поговорить с ней и убедиться в том, что она все это время его не обманывала.

Три часа спустя молодой человек приземлился в Андорре. Он увидел знакомые пейзажи, и у него защемило сердце при воспоминании о том, что он поверил в счастье первый раз в жизни, пребывая под благородным, как он думал, покровительством дона Мельчиорре. В то время, такое близкое, он ни капельки не сомневался в чувствах, которые испытывала к нему младшая дочь патрона. Но ужасные слова Лермини свид етел ьство вал и об обратном. Решать что-то, сжав зубы, — к этому Батай привыкли.

Перед тем как отправиться в отель, где его ожидала Орнелла, если она не отправилась на прогулку по городу, посещая все дорогие магазины одежды и парфюмерии, Грегуар спокойно расположился в тенистом сквере. Там он достал из папки фальшивые документы, подготовленные доном Мельчиорре. Не было никакой уверенности, что ему удастся выкрасть у Мендеса всю компрометирующую информацию, как просил его старик. Он знал, что для этого ему надо получить доступ к сейфу испанского финансиста или к компьютеру, на котором хранилась информация обо всех подставных компаниях с расшифровками, которые вели к дону Мельчиорре. Чтобы осуществить это, Грегу нужно было взять с собой ультрасовременный мини-компьютер с пиратским программным обеспечением — носителем очень сильного вируса. Если он будет знать пароль компьютера, то легко сможет уничтожить все файлы. Согласно плану дона Мельчиорре, Орнелла должна была выкрасть пароль, сфотографировав Мендеса в тот момент, когда он будет включать компьютер. Достаточно будет просто вытащить мобильный телефон с видеокамерой, чтобы сфотографировать шифр, и тогда дело останется за малым. Эту миссию патрон доверил своей дочери, надеясь, что она сможет справиться.

Что касается ложных документов о финансовом состоянии «Verdi», которые должны будут успокоить Мендеса, то Грегуар нашел их очень убедительными — причем настолько, что если бы ничего не знал о реальной ситуации, то сам поверил бы в надежность положения итальянской компании.

Немного успокоившись, Грегуар отправился в отель. Как он и думал, Орнелла еще не вернулась, но оставила ему сообщение. Молодой человек почувствовал, как забилось его сердце, когда он увидел конверт со своим именем, лежащий на подушке большой кровати, напомнившей ему об их первой ночи. Грегуар торопливо вынул письмо. В нем было всего несколько слов: «Я скоро вернусь и буду твоей». Ему не нравилось это будущее время, словно до этого она ему не принадлежала. Но это было написано с такой искренностью, что он забыл о своем плохом настроении и принялся ждать. Орнелла все не возвращалась; тогда Грегуар решил принять ванну и попросил доставить в номер свежие фрукты.

Он был уже в халате, когда в комнату вошла Орнелла. Наступил вечер. Они не произнесли ни слова, взволнованные встречей и своими мыслями. Девушка подбежала к Грегуару и прижалась к его груди. Это была встреча, о которой он мечтал, без слов, прерываемая только всхлипываниями, вздохами и ласками. Среди ночи, спрятав лицо в длинных и мягких волосах Орнеллы, Грегуар спросил, любит ли она его. Девушка не ответила, но обняла его с такой силой и страстью, что он больше не сомневался. Они снова были вместе, объединившись, чтобы бороться против зла и лжи. Когда наступило утро, они разработали план — с надеждой выбраться из этого кошмара, в котором все могло погибнуть.

48

Когда Грегуар появился у Мендеса, тот нисколько не удивился его визиту. Принимая его, Мендес даже сообщил, что дон Мельчиорре предупредил его об этом визите. Молодой человек буквально закипел. Ничего себе сюрприз!

Мендес принял его со спокойствием и обходительностью испанского гранда. Он пригласил Грегуара в гостиную с великолепным видом на долину и сразу же приступил к делу.

— Я счастлив, что вам удалось убедить своего патрона повременить с дальнейшим вложением инвестиций через андоррские счета, — начал Мендес.

— Дон Мельчиорре не является моим патроном, — поправил его Грег. — Я работаю с ним в качестве советника.

— Хорошо, — произнес Мендес. — Как бы там ни было, я поделился своей тревогой с Альдо Лермини, и, думаю, вы в состоянии предоставить мне документы, свидетельствующие об истинном финансовом положении группы «Verdi».

— Именно так, — ответил Грег, спокойно реагируя на слова своего собеседника.

На некоторое время воцарилось молчание. Грег чувствовал себя как игрок в покер, понимающий, что придется мухлевать, поскольку никакой уверенности в имеющихся на руках картах нет. Конечно, он знал то, чего не знал Мендес. Но и Мендес знал то, чего не знал Грегуар. Причем у испанца, скорее всего, было более выгодное положение.

— Раскроем карты? — предложил Грег.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил, нахмурившись, Мендес.

— Я хочу выйти из игры.

— Выйти?

— Вы прекрасно знаете, на что я намекаю. Мне стали известны некоторые вещи, например что мое имя и подпись фальшивые, но очень хорошо сымитированные, были не раз использованы.

Мендес вынужденно улыбнулся.

— Продолжайте, — произнес он приглушенным голосом.

— Мне больше нечего добавить. Мне нужны документы с моим именем, чтобы уничтожить их и перевести активы на другое подставное лицо — на вас, например. Если нет, то я не дам вам документы, которые нужны вам, чтобы подтвердить на рынке хорошее финансовое состояние нашей дорогой группы «Verdi».

— Понятно. Предположим, я принимаю ваше предложение, но кто мне гарантирует, что вы, выйдя отсюда, не броситесь звонить первому попавшемуся судье, чтобы сообщить о наших занятиях инвентивным финансированием?

Грегуар на мгновение задумался.

— У вас будет мое слово.

Мендес расхохотался.

— Ваше слово? Но что оно значит, ваше слово, в этом бандитском мире, где даже документы заверены фальшивыми подписями! Лучше скажите мне, какова стратегия дона Мельчиорре на ближайшее время. Он хочет все распродать. Это очевидно. Он боится, что зашел слишком далеко. У него дыра в кармане, да? Это ему хороший урок. Нечего строить из себя всемирного начальника и демонстрировать столь зверский аппетит в подобном возрасте. Мудрости — вот чего ему не хватает.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил Грег. — Мне только известно, что компания обладает довольно солидными активами, которые могут гарантировать долг по облигациям, в размере, будем реалистами, половины суммы. Но и это не так уж плохо. Однако, чтобы избежать массовой продажи облигаций, выпущенных на рынок, достаточно потушить первый маленький пожар, то есть опубликовать убеждающие материалы.

— И фальшивые… — отрезал Мендес.

— Не более чем те документы, которые вы оформили за последнее время, — парировал Грег.

— Хорошо, — согласился андоррский финансист. — Я понимаю ваш личный интерес не быть замешанным в этом деле. Но уже слишком поздно. Я мог бы исключить вас из списка росчерком пера или простым щелчком мыши своего компьютера. Но даже если я сделаю это, вы все равно останетесь в архивных файлах как лицо, подписавшее соглашения на приобретение компаний, о существовании которых вы даже и не подозревали… Сожалею, что вынужден сообщить вам эту истину, но, боюсь, что уже слишком поздно.

— Да, если не учитывать мою честность и то, что я был обманут!

— Кто вам поверит? Вас видели с доном Мельчиорре; вы не скрывали своих отношений с его дочерью. Некоторые глянцевые журналы даже называли вас наследником, реальным претендентом на выгодный во всех отношениях брак… Не рассказывайте мне сказки, друг мой. Вы увязли по уши, и в ваших интересах, чтобы все осталось между нами.

— Могу ли я хотя бы получить копии документов, которые имеют ко мне прямое отношение? Это будет минимум, как мне кажется. Чтобы я знал, в случае чего, как мне защищаться.

— Дон Мельчиорре не давал мне никаких инструкций на этот счет.

— Напоминаю, что у меня находятся нужные вам документы, и сейчас я — единственный, кто может решить их судьбу.

— Непродолжайте. Хорошо, вы сейчас увидите. Дайте мне пару минут.

Мендес поднялся. Грег ждал именно этого момента, уже отчаявшись, что он когда-нибудь наступит. Мендес отправился на верхний этаж дома, в комнаты, где находились его сейф и компьютер. За это время Грег быстро выдернул из розетки телефонную вилку с проводом и вставил в нее маленький жучок. Затем вернул вилку на место.

По словам одного его друга, гениального техника и программиста, эта штучка была дьявольским изобретением. Как только Мендес установит связь со своим компьютером через телефонную сеть, на жесткий диск компьютера проникнет очень мощный вирус. Он нанесет огромный вред всем файлам, и их нельзя будет использовать. Это изобретение было на первый взгляд весьма безобидным и напоминало круглую плоскую мини-плату размером с контактную линзу, однако у него была одна особенность: перед тем как уничтожить данные, хранящиеся в памяти компьютера, устройство записывало всю информацию в нетронутом виде. Грег позаботился настроить мини-плату на своем собственном компьютере именно таким образом, чтобы иметь доказательство бесконечных махинаций Мендеса.

Испанец спустился, держа в руках довольно толстую синюю папку. Грег был поражен таким множеством документов. Мендес сел за свой стол и открыл папку.

— Это, конечно же, копии, — начал он.

— Но в скольких же сделках было использовано мое имя? — побледнев, спросил Грег.

— На самом деле не во всех тех, что вы видите, — улыбнулся Мендес. — Скажем, вам принадлежит где-то около тридцати компаний. Гораздо меньше, чем некоему Джузеппе Альбони…

— Водителю дона Мельчиорре, — выдохнул Грег.

— Главным в этом деле было найти доверенных лиц, — с иронией произнес Мендес.

Грег принялся изучать документы, которые передал ему испанский финансист. Он чувствовал, что стал участником игры в гигантскую монополию, или, если быть точнее, он, словно по мановению волшебной палочки, оказался во главе империи, своей собственной империи. Как свидетельствовали документы, Грег Батай являлся официальным владельцем мукомольных фабрик в Буэнос-Айресе, сахарных заводов на Карибских островах и еще немалого количества различных предприятий по всему миру. Он молча просмотрел все «свои» владения и обратился к Мендесу:

— Здесь все?

— Вам недостаточно? — ответил хозяин дома.

— Я не это имел в виду… Хорошо, я знаю, что мне нужно делать.

— Действительно, вам остается отдать взамен документы, которые позволят мне успокоить инвесторов на счет финансового положения группы «Verdi», — произнес Мендес.

— Вы правы, — согласился Грег. — Пришло время съездить за ними в отель.

— Я провожу вас, чтобы вы не уехали в обратном направлении, — сказал предусмотрительный испанец.

Они покинули дом Мендеса и отправились в Андорра-ла-Вьеха. Испанец ждал в холле отеля, пока Грег собирал документы, которые подготовил дон Мельчиорре. Он сложил их в черный кожаный портфель и, не задерживаясь, спустился вниз. В стороне от любопытных взглядов Грег передал всё в руки Мендеса, который проверил содержимое папки наметанным глазом человека, умеющего быстро и хорошо считать.

— Все, кажется, в порядке, — сделал вывод испанец. — Удачи вам, — и он протянул Грегу руку.

— Вам тоже, — ответил молодой француз, с облегчением расставаясь с Мендесом.

Грег попробовал представить, что произойдет дальше. Мендес вернется к себе. Он просмотрит документы перед тем, как их отсканировать. Затем введет их в компьютер, чтобы отправить по электронной почте своим финансовым партнерам для подтверждения стабильного состояния группы «Verdi».

Когда вернулась Орнелла, Грег предупредил ее, что нельзя терять ни минуты. Она быстро собрала чемоданы, и такси отвезло молодых людей в аэропорт. Через два часа они были уже в Милане. Во время полета Грег находился в каком-то замешательстве, не решаясь взять руку Орнеллы в свою. Да, он любил Орнеллу. Но до какой степени? Мог ли он быть искренен с ней, доверять ей, зная, что увлеченность девушки изначально была продиктована материальным интересом? Он решил не поднимать этот вопрос и прижал к себе руку Орнеллы, которая улыбнулась ему обезоруживающей улыбкой.

Взяв такси, Грег и Орнелла направились в Бертоццо.

— Ну и? — встретил их на пороге дон Мельчиорре.

Не отвечая, Грегуар включил свой компьютер и вышел в интернет. На его электронный ящик пришел очень большой документ. Он поспешно открыл его и расплылся в широкой улыбке: данных Мендеса больше не существовало. Они были только здесь, в его собственном компьютере. Грег вздохнул с облегчением, а дон Мельчиорре отправился откупоривать бутылку кьянти. Однако на этом их проблемы не закончились.

49

Анжело Този времени даром не терял. Прибыв в Бертоццо в сопровождении бригады полицейских, он уже знал в общих чертах о незаконной деятельности группы «Verdi». Позавчера вечером, в атмосфере большой секретности, он вызвал к себе Альдо Лермини и долго его допрашивал, применяя свою особую, граничащую с садизмом тактику. Судья считал, что имеет на это профессиональное право, поскольку в мире царит беззаконие. В реальности Анжело Този раньше Грегуара узнал об андоррских сетях и безразмерном выпуске облигаций «Verdi» в массы. По его подсчетам, группа дона Мельчиорре истратила 15 миллиардов евро, сведя свой собственный денежный фонд практически к нулю.

Под давлением судьи Альдо Лермини раскололся. Сорок восемь часов жесткого допроса без адвоката привели к тому, что Лермини признал большинство махинаций, свалив все на дона Мельчиорре, обвиняя его в мании величия и старческом безумии. Он не проявил никакого снисхождения к Грегу, представив его как настоящего преступника, который уже завладел — во всех смыслах — дочерью магната и надеялся загнать дона Мельчиорре в могилу, чтобы ускорить события и заполучить семейное богатство. Схема была простой, приемы слегка тяжеловесны, но Анжело Този не возражал, чтобы ему представили хотя бы такой сценарий, из которого он потом сможет черпать мотивы обвинения и подсказки в расследовании.

Оказавшись на пороге замка, судья достал из кармана расческу и как смог пригладил свою шевелюру, которая делала его похожим на опоздавшего школьника. Войдя в дом, он без предисловий попросил проводить его в кабинет дона Мельчиорре. Старик, обессиленный, сидел в кресле. Рядом стояли Грег и Орнелла.

— Следуйте за мной, — произнес Този, предъявляя свои документы дону Мельчиорре. Затем, обращаясь к Грегу и Орнелле, бросил, не называя имен: — И вы тоже.

Экономическая полиция Милана находилась в современном каменном здании, построенном в стиле времен Муссолини, изуродовавшем окраины Рима и проявлявшемся то тут, то там на севере полуострова. Они вошли в комнату без окон, освещенную только неоновыми лампами. Судья оставил их под присмотром двоих полицейских, затем вызвал дона Мельчиорре. В это время Грегуар пытался собраться с мыслями. Как Анжело Този так быстро смог распутать это дело? Несомненно, кто-то снабдил его необходимой информацией. Грег не знал об исповеди Альдо Лермини. И, конечно же, не знал, что это благодаря прекрасной Летисии, его первой любви, он находится сейчас в руках у этого неподкупного и беспристрастного судьи.

Однако Грег не чувствовал себя преступником, а тем более вором и фальсификатором. Он понимал, что будет трудно доказать свою непричастность к махинациям дона Мельчиорре, ко всем этим сделкам, направленным на развитие компании «Verdi».

Молодой человек не мог выбросить из головы начало своих отношений с патроном, то первое время, которое они провели вместе. Грег не мог забыть об искренней увлеченности произведением Манцони, соевыми полями, амбициях по увековечиванию своей агропромышленной группы, наивном и в то же время тщеславном порыве накормить весь мир.

Молодой человек пытался привести свои мысли в порядок. Орнелла сидела напротив, в трех метрах от него, на маленьком диване, и неоновый свет придавал ее лицу мертвенно-бледный оттенок, Грег постарался сосредоточиться и продумать свою линию защиты. Главное — он был честен. Его экономический анализ основывался на данных, предоставленных ему доном Мельчиорре. Не он первый попался в такую ловушку. Были и другие финансисты более высокого уровня, обманутые таким же способом, как, например, вделе «Enron» или «Parmalat». Что он мог сделать с документами, так хорошо составленными, что никогда не догадался бы об истинности их происхождения? Больше всего его беспокоили бумаги, подписанные от его имени и говорившие о том., что он приобретал компании по всему миру. Какую экспертизу нужно будет провести, чтобы доказать судье, что его подпись была подделана — великолепно, но все же подделана? Его терзала мысль о том, что если его подпись фигурировала на фальшивых документах, то это означало, что дон Мельчиорре или, может быть, Орнелла должны были передать ее в руки профессиональных фальсификаторов…

В эти мысли был погружен молодой человек, когда дверь из кабинета судьи Анжело Този открылась. Грега попросили зайти.

50

Дело «Verdi», или дело дона Мельчиорре, закончилось весьма драматично. После долгих недель допросов, очных ставок, тщательного изучения письменных документов и жестких дисков компьютеров судья пришел к простому и предсказуемому выводу: в этом деле невиновных нет. Молодой французский финансист проявил легкомыслие, взяв на себя ответственность сориентировать европейский рынок на довольно опасный выбор, действовал непрофессионально, и этот непрофессионализм стоил ему двух лет строгого тюремного заключения.

Несмотря на почтенный возраст, статус и признание, которые могли бы смягчить наказание, дону Мельчиорре был вынесен более суровый приговор: пять лет тюрьмы, не считая астрономических размеров штрафа, который вынудил его продать всю свою собственность, вплоть до замка в Бертоццо. Этот страшный приговор он выслушал, словно парализованный и лишившийся рассудка, в зале суда. Что касается Орнеллы, то она была признана виновной в пассивном содействии преступникам, но осталась на свободе.

Сидя на скамье подсудимых, Альдо Лермини выглядел весьма жалко. Он надеялся, что сотрудничество с правосудием убережет его от тюрьмы. Он верил в милосердие судьи Този. Но слово судьи могло быть так же изменчиво, как и слово оборотней с белыми воротничками. И когда Анжело Този узнал то, что должен был узнать, он забыл, что давал какое-то обещание этому мошеннику банкиру… Лермини был осужден на пять лет тюрьмы строгого режима, как и дон Мельчиорре, и встретил свой приговор ужасными криками, заставившими содрогнуться весь зал суда.

Только Мендес временно избежал наказания, поскольку успел ускользнуть в неизвестном направлении до того, как представители Интерпола прибыли в его андоррское жилище.

Это дело имело неожиданное продолжение во Франции. Проводя обыск на ферме семьи Батай, полицейские наткнулись на документы, подписанные фирмой «Mosampino». Так раскрылось незаконное выращивание семьей Батай на своей земле генетически модифицированных растений. Вышли на персону Билла Дженкинса и его дружбу с Грегуаром Батаем. Положение Грега осложнилось новым обвинением в связи с личностью, занимающейся незаконной деятельностью. Молодой человек принял эту новость с некоторым фатализмом, все время пытаясь найти ответ на вопрос, как же все это могло с ним произойти, и не мог найти ответа.

Однако кое-что смогло вернуть надежду молодому человеку. Через несколько недель после его заточения в камеру пришла Орнелла и объявила, что ждет от него ребенка. Она еще не знала, мальчик это будет или девочка, но заявила, что этот ребенок будет воспитан в уважении правил и законов, в презрении к богатству и материальным ценностям. Это заставило Грегуара бороться. Он добился встречи со своим адвокатом, чтобы тот вновь выступил на его стороне. Этот ребенок был обещанием другой жизни. Значит, Грегуару нужно как можно скорее выбраться из тюрьмы.

Это было сложнее, чем предполагалось, но адвокату удалось представить Грегуара в лучшем свете. Его срок был сокращен, а потом обвинение и вовсе ограничилось условным наказанием. Поэтому, когда родился его ребенок, маленький мальчик, которого назвали Александром, Грегуар находился в соседней комнате и слышал его первый крик. Дон Мельчиорре не смог добиться подобных привилегий, и, несмотря на все усилия адвокатов, ему ответили, что он отбудет свой срок до конца.

Грегуар, выйдя на свободу и став отцом, толком не знал, как жить дальше. Он охотно вернулся бы жить во Францию, но заточение дона Мельчиорре в Центральной тюрьме Милана не позволяло Орнелле далеко уезжать. Они сняли квартиру в старой части города, и Грегуар нашел работу в Каза Манцони. Он был принят на должность управляющего делами этого скромного, но престижного заведения. Орнелла часто навещала отца в тюрьме, а ее сестры ни разу там не появились, испытывая стыд и отвращение к отцу.

Альдо Лермини однажды утром нашли повесившимся на окне своей камеры. Ни дон Мельчиорре, довольно быстро узнавший новость, ни Грегуар не расстроились. Наоборот, им показалось, что эта смерть, пусть и такая ужасная, немного облегчила тяжесть их наказания. Они посчитали, что справедливость все-таки восторжествовала.

Комментарии

1

Penne alia rabiata — макароны в пикантном соусе. — Прим. ред.

(обратно)

2

Bataille (франц.) — сражение, битва. — Прим. перев.

(обратно)

3

Налог Тобина (1972) — обязательный платеж, взимаемый с международных финансовых сделок, чтобы предупредить незаконное перемещение капитала. Составляет 0,05—1 процент от суммы сделки. — Прим. перев.

(обратно)

4

Делать деньги. — Прим. ред.

(обратно)

5

«Янки, проваливайте к себе в Америку!» — Прим. перев.

(обратно)

6

«Форца Италиа» — правоцентристская партия Италии, созданная в 1993 году Сильвио Берлускони. — Прим. перев.

(обратно)

7

«Большой Брат» — популярное телевизионное шоу. В течение нескольких месяцев группа абсолютно незнакомых ранее людей живет в одном доме, совместно занимаясь какими-то делами. Большой Брат — человек, который никогда не появляется перед участниками; они слышат только его голос, который дает им задания и решает их судьбу. — Прим. перев.

(обратно)

Оглавление

Поль-Лу Сулицер Конгломерат

    1

    2

    З

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

    14

    15

    16

    17

    18

    19

    20

    21

    22

    23

    24

    25

    26

    27

    28

    29

    30

    31

    32

    33

    34

    35

    36

    37

    38

    39

    40

    41

    42

    43

    44

    45

    46

    47

    48

    49

    50

Комментарии

1

2

3

4

5

6

7