Загадочная история Рэйчел [Кейт Уолкер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Кейт Уолкер Загадочная история Рэйчел

Глава первая

— Он здесь!

Рэйчел отпустила край шторы и отпрянула от окна. Нервным движением руки она отбросила со лба каштановую прядь, и ее серебристо-серые глаза приобрели цвет потемневшего от дождя асфальта.

— Как всегда, минута в минуту.

Пунктуален до скрупулезности — на ее памяти Габриэль опоздал лишь однажды; но то опоздание было спланировано с такой холодной безжалостностью, что она до сих пор поеживалась при воспоминании о нем. Да уж — ждать себя он не заставлял никогда!

— Отойди от окна, Рэйчел! — Мать произнесла это срывающимся шепотом, словно человек, который только что вышел из синего перламутрового «ягуара» и теперь стоял перед парадной дверью, мог ее услышать. — Если он тебя увидит…

— Этого окна не видно из машины, — заверила Рэйчел, но на всякий случай отошла.

Сердце билось часто и неровно. Вряд ли он мог заметить ее, успокаивала она себя, тщетно пытаясь унять нервную дрожь и еле сдерживая почти непреодолимое любопытство. Нельзя было показывать, что его приезд для нее что-то значит. Так много значит! Он сейчас войдет, и она увидит его, впервые за минувшие четыре с половиной года.

Звонок дверного колокольчика разнесся по всему дому. В наступившей тишине слышны были только шаги миссис Рейнольдс, экономки, по мозаичному полу холла.

— О, Рэйчел, я не знаю, как справлюсь с этим. Просто не знаю! — Голос Лидии Тирнан срывался, как в неисправном радиоприемнике. — Я поклялась, что немедленно уйду, как только этот человек переступит порог нашего дома. Я лучше умру, чем буду жить с ним под одной крышей!

— Подозреваю, что именно этого он и хочет, мама, — с горечью промолвила Рэйчел. — Нет, конечно, не твоей смерти! Хотя, я думаю, для него это было бы решением всех проблем. Но даже наши разговоры о том, чтобы уйти отсюда, были бы ему на руку.

— Ты хочешь сказать — сбежать из дома?

— И оставить ему всю собственность. Которая по закону на девять десятых…

Рэйчел замолчала. Лицо матери внезапно изменилось: губы сжались в тонкую линию, в глазах, чуть более темных, чем у дочери, засверкала решимость.

— Ничего он не получит, этот ловкий Габриэль, тем более девять десятых того, что по праву принадлежит мне, — объявила она с твердостью, какой Рэйчел давно у нее не видела. — У него и своего более чем достаточно, и я не…

Она остановилась на полуслове — в дверь постучала миссис Рейнольдс.

— Прошу прощения, мадам, к вам посетитель — мистер Габриэль Тирнан, — провозгласила она.

Рэйчел показалось, что прогремели фанфары, возвещавшие о появлении старшего члена королевской фамилии, и она едва удержалась, чтобы не присесть в глубоком реверансе перед высоким брюнетом, появившимся в дверях.

Впрочем, это желание тут же исчезло, едва она взглянула на него — четыре с половиной года практически не изменили Габриэля Тирнана. Он вошел в комнату стремительно, как когда-то, и сразу стал центром, главной притягивающей силой пространства, отчего его крепкая, мускулистая фигура показалась еще крупнее и крепче.

Глаза у него были того темного цвета, какой еще можно было назвать карим, а не черным. Как и волосы, которые совсем немного не дотягивали до цвета воронова крыла. Вообще лицо Габриэля всегда напоминало Рэйчел гравюры Дюрера: сплошь резкие линии, за исключением губ — жестких и чувственных одновременно.

Прошедшие годы не добавили ни унции жира к его худощавой фигуре, более того, теперь он выглядел еще более стройным и поджарым. Весь как воплощение мужского начала, решительный и упрямый — это она знала по собственному опыту.

Боль, отчаяние и ненависть мощной волной захлестнули Рэйчел, так что она даже покачнулась; захотелось кричать, бежать отсюда, забыть о нем, как будто его никогда не было.

Неимоверным усилием воли она заставила себя поднять голову и, сохраняя на лице тщательно отработанное равнодушие, встретить взгляд его темно-карих глаз.

— Мистер Тирнан.

Ей хотелось заморозить его надменностью, превратить в ледышку и посмотреть, как он разлетится на мелкие кусочки, будто сбитая с крыши сосулька.

Однако Габриэль Тирнан выглядел абсолютно незамерзающим. Он быстро скинул забрызганный дождем плащ, вручил его экономке и кивком отпустил ее. Затем расцвел такой широкой улыбкой, что она могла бы растопить лед любой толщины.

— Привет, малыш, — проговорил он, растягивая слова — годы в Америке давали себя знать. — Рад снова тебя видеть.

— Боюсь, это чувство не встретит взаимности.

Эти слова сорвались у нее с губ прежде, чем она успела подумать. Рэйчел чувствовала себя слегка опьяневшей, как от крепкого пунша, изо всех сил пытаясь устоять перед головокружительным действием его улыбки.

— И настоятельно прошу не называть меня малышом!

— Что так? Ты хочешь сказать, что уже не ребенок?

Это была откровенная провокация, и довольно успешная. Более того, Габриэль, не стесняясь, окинул ее оценивающим взглядом с головы до ног и с ног до головы. Его взгляд словно прожигал насквозь ее простое темно-синее платье. Она чуть было не ответила новой дерзостью, но вовремя остановилась — ничего не было глупее, чем начать выяснять отношения прямо здесь, на пороге.

— Если ты имеешь в виду, что мне уже не девятнадцать, то ты прав. Я подросла за то время, что тебя не было. Кстати, — сдавленно прибавила она, — мое имя Рэйчел. Я бы предпочла, чтобы ты называл меня именно так.

Он только коротко кивнул, видимо не находя удовольствия во взаимной пикировке или просто вспомнив, зачем сюда приехал.

Так или иначе, но дразнящий блеск в его глазах цвета эбенового дерева исчез, когда он отвернулся от Рэйчел и обратил взор к ее матери, неподвижно сидевшей на обитом голубым шелком диване.

— Лидия.

Он произнес ее имя и слегка наклонил голову в знак приветствия. Это было не более чем формальным признанием присутствия немолодой дамы. Габриэль не двинулся вперед, не протянул руки, очевидно понимая, что Лидия просто проигнорирует подобную претензию на вежливость.

— Позвольте выразить вам мои искренние соболезнования в связи с вашей потерей.

Сердце Рэйчел болезненно сжалось — она вдруг начала ловить ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег: Габриэль Тирнан выражал соболезнование ее матери! Если бы она не была уверена, что бодрствует, она бы заподозрила, что это сон.

Или это тяжелые утраты проделывают с людьми такие странные вещи? А вдруг время затянуло старые раны, восстановило разрушенные мосты? Может, сбылась ее девичья мечта и измученная боями семья обрела наконец мир? Но надежда прожила недолго.

— Благодарю вас. — Серые глаза Лидии даже не взглянули в его направлении — они были накрепко прикованы к одной точке на пестром, синем с кремовым, ковре в нескольких дюймах от ее ног.

Мечта о мире растаяла так же быстро, как и возникла. Линия фронта была обозначена твердой рукой, укрепления оставались на месте.

Тем не менее нужно быть справедливой. В конце концов, что бы она ни думала об этом человеке, но, когда ее мать потеряла второго мужа, Габриэль потерял отца.

— И наши сочувствия тебе, Габриэль, — проговорила Рэйчел, с беспокойством отметив, что голос прозвучал довольно хрипло, словно она молчала долгое время.

На его лице не дрогнул ни один мускул, только черты затвердели, так что казались высеченными из гранита. В глазах не появилось даже намека на благодарность.

— Как это любезно с вашей стороны.

От этих неискренних слов у нее все похолодело внутри — недаром она боялась этого дня, дня возвращения Габриэля в ее жизнь.

— Итак, с политесом покончено, не перейти ли к делам практическим? Какие именно распоряжения вы сделали по поводу похорон моего отца?

Моего отца. Вот он — момент истины: он решительно отделял себя от Рэйчел и ее матери. Они — лишь случайные попутчицы, а отнюдь не часть его жизни.

Еще один удар по ее девичьей мечте. Впрочем, она уже давно не наивная девочка, питавшая несбыточные надежды.

В той небольшой гражданской войне, которая разрушила семью, сам Габриэль заставил ее поменять союзников, и она перешла от чистосердечной и восторженной его поддержки к полной и безоговорочной вражде.

Он возненавидит их еще больше, когда узнает всю правду.

Рэйчел вздрогнула, словно от электрического разряда, — надо скорее бежать из этой комнаты, иначе она не выдержит, закричит, зарыдает… Она знала, что встреча с Габриэлем будет нелегкой, но даже в худших предположениях не ожидала, насколько нелегкой.

— Ты долго был в дороге, — поспешно проговорила она. — Устал, наверное. Тебе что-нибудь принести?

— Хорошо бы кофе.

Лишь легкий намек на взгляд в ее сторону — вся награда за участие: он был слишком занят ее матерью. Та наконец подняла глаза и удостоила Габриэля настороженным взглядом, как будто смотрела на готовую к броску кобру.

— Съешь что-нибудь? — спросила Рэйчел, уже направляясь к двери.

— Нет. Спасибо, — запоздало прибавил он, вероятно сообразив, что перед ним не сотрудница его американского офиса «Ювелирный дом Тирнана». — Только кофе.

Она выскочила из гостиной, как из парной, и тут же кинулась к открытому окну, жадно ловя ртом прохладный воздух. Проще было, конечно, послать за кофе экономку, но она не могла упустить возможность вырваться наконец оттуда и хоть немного отдышаться. Рэйчел сделала еще несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоить обезумевший пульс, и двинулась на кухню.

Надо было собраться с мыслями. Пока руки деловито засыпали кофе в кофеварку, пока заполняли водой емкость, она пыталась понять, что же произошло. Едва Габриэль вошел в комнату, время повернуло вспять. Четыре с половиной года разлуки растаяли как дым, и она была все той же наивной и неопытной девятнадцатилетней девчонкой, не способной справиться со своей первой любовью.

Любовь. Это слово отдавалось в ней погребальным звоном, означавшим смерть ее идеалов, надежд, ее невинности. Габриэль распорядился всем этим, как счел нужным, — растоптал и раздавил, не дрогнув.

Рэйчел резко отвернулась от стола, пытаясь стряхнуть навалившуюся вдруг тяжесть. Она почти машинально обвела взглядом кухню и открыла наугад один из шкафчиков. Внутри оказались пакеты с печеньем.

Он вроде сказал, что не хочет есть; однако поднос будет выглядеть приличнее, если на него поставить еще что-нибудь, кроме кофе. Рэйчел разорвала один из пакетов, высыпала содержимое на блюдо и, подхватив поднос, пошла обратно.

Она не дошла до середины холла, когда дверь гостиной распахнулась и Габриэль, стремительно приблизившись, взялся за поднос.

— Я отнесу.

— Нет нужды…

Ее протест повис в воздухе — это было не предложение, а приказ.

Она молча следила, как он ставил поднос на кофейном столике посреди комнаты. Интересно, это у него такой звериный слух или он ждал, когда она пойдет обратно?

— Вы не будете?

Он указал рукой на единственную чашку.

— У нас недавно был ленч… Что?

Она удивленно вскинула брови. Его плотно сжатые губы неожиданно растянулись в широкой и вполне искренней улыбке.

— Мое любимое. — Он взял печенье и с удовольствием захрустел. — Ты вспомнила.

Да, Рэйчел вспомнила: это было его любимое овсяное печенье с медом, которое пекли в маленькой местной пекарне, и оно очень напоминало домашнее. В былые времена ему достаточно было намекнуть, и Рэйчел бежала за печеньем в магазин.

Она прокляла в душе свое подсознание, безошибочно выбравшее из множества пакетов в шкафу именно этот. Она слишком хорошо знала, как интерпретирует Габриэль это простое действие.

— Отнюдь, — голос ей едва повиновался, — Просто это единственное печенье, которое нашлось. Я забыла попросить миссис Рейнольдс купить что-нибудь другое, так что это выбор Хобсона.

Стараясь не смотреть ему в глаза, чтобы не увидеть откровенную усмешку, Рэйчел перевела взгляд на мать.

— С тобой все в порядке, мамочка? — Она села на диван рядом с Лидией и взяла ее за руку. — Тебе принести что-нибудь?

— Нет, спасибо, ничего не нужно.

Лидия прижала к своим мокрым, покрасневшим глазам кружевной платочек. Последовал сдавленный вздох. Слезы, которые всегда были рядом, грозили пролиться в любой момент.

— Я не смогу ни к чему прикоснуться.

— Возможно, тебе лучше прилечь. Даже если ты не уснешь, отдых будет полезен.

Рэйчел с болью в сердце подумала, как мало спала мать с того ужасного утра, когда у дверей появилась полиция с известием об аварии на шоссе.

— Если, конечно, вы обсудили все, что хотели обсудить.

Последняя ремарка предназначалась Габриэлю, который стоял молча, с полной чашкой, — внимательный наблюдатель развернувшейся перед ним сцены.

— Мы обсудили все наиболее важное, — спокойно отозвался он. — Остальное может подождать.

— Тогда, если простишь нас…

Кивок, как и все его прочие действия и слова, нес на себе печать милостивого снисхождения, как будто он был владетельный сеньор, дарующий разрешение своему рабу действовать самостоятельно.

Все тот же Габриэль, холодно отметила про себя Рэйчел. Он всегда рассматривал ее и мать как незваных пришельцев и обращался с ними соответственно. И если ей еще досталось какое-то количество ласки, то перед Лидией всегда демонстрировалось лишь надменное безразличие, которое сейчас, похоже, предназначалось им обеим.

— Я вернусь через минуту. — Она помогла матери подняться и добавила: — Наливай себе еще кофе, если хочешь.

Это была намеренная провокация в полном соответствии с его тоном, и она поняла, что попала в цель, — в эбеновых глазах вспыхнул опасный огонь. Ему это не понравилось, совсем не понравилось.

Рэйчел подумала, что еще меньше ему понравится, когда она расскажет обо всем, что случилось в последние два дня. От этой мысли у нее неприятно засосало под ложечкой. Откладывать было нельзя — чем дальше, тем тяжелее будет разговор.

Она проводила мать в спальню на втором этаже и задернула занавески, чтобы не мешало весеннее солнце, бьющее в большие сводчатые окна.

— Постарайся отдохнуть, мамочка, — ласково посоветовала она. — Через пару часов я принесу чай.

Глаза Лидии устало закрылись. События последних двух дней вытянули из нее все силы, и она едва держалась на ногах. Но по-прежнему какое-то внутреннее беспокойство мешало ей.

— Габриэль…

— Не волнуйся, — мягко сказала Рэйчел. — Я справлюсь с Габриэлем.

«Я справлюсь с Габриэлем»… Эти слова преследовали ее, пока она бежала вниз по лестнице, отзывались в голове насмешливым эхом.

Когда это, интересно, ей удавалось «справиться» с Габриэлем? И удавалось ли вообще кому-нибудь? Он — сам себе закон, всегда и во всем. Даже отец не мог держать его в узде. Своенравный и независимый, он всегда жил своим умом.

Помедлив перед дверью гостиной, она сделала глубокий вдох и решительно расправила плечи — потребуется действовать крайне осторожно.

Слишком хорошо она знала, как умеет Габриэль вывернуть любое слово, как во всем видит расчет и махинации. Все ее фразы должны быть предельно выверены.

Рэйчел открыла дверь и застыла на пороге, чувствуя, что все разумные слова и тщательно взвешенные объяснения застряли у нее в горле.

Сбросив туфли прямо посреди комнаты, Габриэль вытянулся на диване. Его длинные ноги лежали на парчовых подушках, а еще одна подушка подпирала голову. Он ослабил узел галстука и расстегнул две верхние пуговки рубашки. Он отдыхал, закрыв глаза; и всей своей позой, казалось, просил не беспокоить его. Тем не менее его правая рука сжимала большой хрустальный стакан, наполненный, несомненно, любимым виски его отца из запасов, хранившихся в баре в дальнем углу комнаты.

Рэйчел задохнулась от гнева и возмущения.

Она с грохотом хлопнула дверью, еле сдерживая ярость.

— Располагайся как дома, чего стесняться! — выстрелила она. — Не угодно ли еще чего-нибудь?

Тяжелые веки нехотя приподнялись, и ленивый взгляд неторопливо и безразлично прошелся по ней, отчего ее раздражение закипело, как раскаленная лава.

— Спасибо, мне и так хорошо, — процедил он. — Или будет хорошо, как только покончу с этим.

Он приподнял стакан, насмешливо изображая заздравный тост.

— Присоединяйся!

Присоединяйся!.. Он ведет себя так, будто здесь его дом. Но он действительно думает, что это его дом, — вот в чем вся проблема.

— Средь бела дня? Благодарю покорно! У меня нет ни малейшего желания напиваться!

Крайне неудачное заявление — сразу вспомнилось, как под действием паров шампанского она совершила непоправимую ошибку в своей жизни.

Габриэль лениво сел, выпрямился и сделал еще глоток из стакана.

— Ради Бога, всего порция виски! А после моего путешествия, думаю, я заслужил ее.

— Ну, разумеется, ты прошел через ад! — К черту предосторожности! — Везде исключительно класс «люкс», а через Атлантику — мы торопимся — только на «Конкорде»! Неужели кто-то путешествует иначе?!

Мрачный взгляд поверх стакана готов был решительно остудить ее гнев, но она-то знала, это вовсе не гнев — лишь ненадежная броня, жалкая попытка отгородиться, защитить то мучительное и невысказанное, что жило и билось в сердце, требуя выхода.

— Не рада видеть меня, так я понимаю? — обиженным тоном пробормотал он.

Но и эта обида была лишь очередной сценой из спектакля, предназначенного только ей.

Рэйчел почувствовала, что ее защитный слой тает. Появление Габриэля взмутило успокоившуюся, было, память, вытолкнуло на поверхность воспоминания, которые она хотела бы вычеркнуть из своей жизни.

— Совсем не рада! — бросила она ему. — Если хочешь знать, я бы предпочла, чтобы ты не приезжал никогда. Ты должен знать, что тебя здесь не ждут, что…

— Он был моим отцом, — тихо вставил Габриэль, оборвав ее на полуслове.

Его боль была слишком искренней, она сквозила в глазах, в неожиданно резко обозначившихся скулах. Рэйчел почувствовала укол совести.

— О, Габриэль! Мне жаль!

Она порывисто пересекла гостиную и села рядом с ним, положив руку ему на колено.

— Мне следовало подумать. Я знаю, через что тебе пришлось пройти.

Поначалу Габриэль никак не отреагировал на ее жест. Глаза у него были темны и задумчивы; но внезапно он сделал резкое движение и освободился, оттолкнул ее, отшвырнул грубо и равнодушно.

— Неужели? — свирепо прошипел он. — Неужели ты действительно знаешь, что я чувствую?

— Конечно! — Его грубость не остановила ее. — Грег много значил и для меня. Он был единственным отцом, которого я знала!

Но Габриэль уже вскочил на ноги. Он влил остатки жидкости себе в глотку, не обращая на Рэйчел никакого внимания. И она поняла, что, если не скажет сейчас, не скажет никогда. Главное, чтобы он узнал об этом от нее, а не от кого-то другого.

— Габриэль, я должна тебе кое-что сказать, — выдавила Рэйчел, глядя в его широкую напряженную спину.

Повернись он, Рэйчел не смогла бы произнести больше ни слова. Она никогда не умела смотреть ему в лицо, если он был чем-то недоволен.

— Насчет Грега — твоего отца — и моей матери. Они… они поженились в пятницу вечером.

Она произнесла это как раз вовремя. Едва последнее слово растаяло в воздухе, он развернулся лицом к ней — на нем было написано именно то, чего она больше всего боялась.

Глава вторая

— Они…

Стакан со звоном ударился о мрамор камина и разлетелся мелкими брызгами.

— Они что?

Его свистящий шепот заставил Рэйчел вжаться в спинку дивана — таким она не видела Габриэля ни разу в жизни. Даже семь лет назад, когда он так ужасно повздорил с отцом, объявившим, что перевозит Лидию и ее шестнадцатилетнюю дочь в свой лондонский дом. Тогда Рэйчел до смерти испугалась, но тот его гнев — ничто в сравнении с нынешним. Впрочем, еще дважды Габриэлю Тирнану не удалось удержаться в рамках приличия, но ей не хотелось об этом даже вспоминать. В остальное время он был холоден и ужасающе индифферентен — ледяная глыба. Во всяком случае, не то воплощение неистовой ярости, что бушевало сейчас перед ней.

— Габриэль… — попыталась заговорить Рэйчел, но голос ее тут же оборвался, едва она взглянула ему в глаза.

— Ты сказала, они поженились?

Мощные руки сжали ей плечи и сорвали с дивана. Он притянул ее к себе так, что она чувствовала тепло его тела, слышала тяжелое и прерывистое дыхание, ощущала, каких усилий стоит ему сдерживаться.

— Поженились? Это правда?

— Да…

Больше она ничего не смогла произнести. Неистовый огонь его глаз словно испепелил ее, и вместо слов она издала лишь жалкий хрип.

Стальные пальцы до синяков впились ей в плечи, но Рэйчел молилась, чтобы они не отпускали ее, иначе она просто рухнет, жалко и унизительно, к его ногам.

— Так это правда? — задавал он вновь и вновь один и тот же вопрос.

— Конечно! — Его явное неверие заставило ее отвечать более решительно. — Ты думаешь, я тебе вру? — Она наконец собралась с силами, вывернулась из его рук и тут же отскочила в другой конец гостиной. — Я врала тебе когда-нибудь? Ты думаешь, об этом можно лгать? Может, ты считаешь, что все подстроила я? Особенно сейчас!

— Нет. — Габриэль медленно покачал головой — он говорил уже спокойнее, хотя по-прежнему был напряжен. — Нет, ты никогда не лгала мне. Наконец-то Бог создал честную женщину.

Рэйчел вздрогнула, уловив иронию в его словах, — она слишком хорошо знала, что он думал о Лидии. Он считал, что она вторглась в его дом, незаконно заняв место его матери. И можно было только догадываться, какие слова он сейчас мысленно произносил в ее адрес.

— Это все?

— Все? — эхом откликнулась Рэйчел, не понимая, куда он клонит. — Тебе мало?

Ответом была мрачная улыбка.

— Действительно, что же еще? Лидия, конечно, на седьмом небе. Что это было, предсмертное обращение в веру?

— Да, они поженились в госпитале, — сдавленно ответила Рэйчел, вздрогнув от его насмешливого тона. — Как могло быть иначе? Как ты понимаешь, твой отец не мог прийти в нотариальную контору, не говоря уж о церкви.

Это был удар ниже пояса. Она заметила, как изменились его глаза — словно стальные жалюзи опустились перед ними.

Но брать слова назад было поздно. Он не шевельнулся, но теперь ей было до него не дотянуться.

— «Располагайся как дома…»

Рэйчел не сразу поняла, что он повторил ее собственные слова.

— «Располагайся как дома, чего стесняться!» — опять повторил Габриэль. — Теперь я понимаю, что тебя взбесило. Ты, конечно, приложила руку…

— Нет! — Она знала, о чем он подумал, и ненавидела его за эти мысли. — Не было ничего подобного!

— Нет?

Его тонко очерченная верхняя губа саркастически изогнулась.

— Ты хочешь сказать, что твоя мать совсем не стремилась выйти замуж? Что она даже не думала о той респектабельности, какую придаст ей имя моего отца? Более того, ее не интересовал этот дом и она не мечтала о деньгах и бизнесе, которые могут достаться ей после смерти мужа?

— Нет! Нет, нет и нет!

Она больше не могла терпеть этих злобных, оскорбительных обвинений.

— Ты представляешь все это холодным расчетом. Конечно, мама хотела замуж! А какая женщина не мечтает законно связать свою жизнь с любимым человеком?

Она заставила себя проигнорировать его циничную усмешку.

— Да, она хотела жить в этом доме, и я не собираюсь это отрицать, но ты говоришь так, будто она использовала умирающего! Будто она угрожала и шантажировала и, пользуясь его положением, заставила надеть кольцо ей на палец. Клянусь, все было не так!

Вероятно, что-то в ее словах или ее отчаяние задело его. Или его тронули горячие слезы, которые — она поняла только сейчас — застилали ей глаза и не давали ясно его видеть. Так или иначе, броня его гнева была пробита.

— Так как же все было? — спросил он вдруг совсем другим тоном, и Рэйчел задохнулась от волнения.

Нетерпеливой рукой она смахнула слезы, боясь поверить, что он наконец готов ее выслушать.

— Ты действительно хочешь знать?

Решительный кивок. Она сделала глубокий вдох — нужно успокоиться, она не может позволить себе попасть под его влияние.

— Фактически они уже планировали пожениться в скором времени. Твой отец сделал маме предложение под Новый год.

При этом воспоминании легкая улыбка тронула уголки ее полных губ.

— Он сказал, что это самый подходящий день для новых начинаний.

Что-то в этих словах вновь заставило напрячься каждый мускул его тела, челюсть сжаться, а глаза прищуриться.

— Свадьба планировалась на Пасху. Они не знали… — При последних словах голос у нее сорвался. — Они думали, что впереди еще вся жизнь, а мама всегда мечтала выйти замуж весной. Она хотела, чтобы все цвело.

— Как трогательно! Скажи еще, что Лидия купила белое платье и фату для этой свадьбы года.

Он не верил ей, и в его сердце по-прежнему кипела ненависть к ее матери.

— Ты не веришь? — попыталась она перейти в наступление и наткнулась на холодную улыбку.

— В том, что касается твоей матери, извини, не верю, — процедил он. — Мне нужны конкретные свидетельства, прежде чем…

Конца фразы Рэйчел не слышала, потому что уже подбежала к бюро рядом с большим сводчатым окном. Торопливо открыв верхний ящик, она схватила пачку белых открыток, лежавших сверху.

— Вот!

Задыхаясь от спешки, она протянула открытки Габриэлю.

— На, возьми! — настаивала она, всовывая их ему в руки. Он продолжал невозмутимо разглядывать ее лицо. — Ну, возьми же!

— Что это? — Его реакция на этот раз была явно замедленной — обычно он на шаг опережал остальных.

— Подтверждения, которых ты хотел! «Конкретные свидетельства». Смотри…

Он наконец взял открытки и, наклонив голову, взглянул на текст, отпечатанный серебристым шрифтом.

— «Имеем честь пригласить вас… — не выдержала молчания Рэйчел, — на свадьбу Грегори и Лидии… Апреля, четвертого дня…» Видел? Приглашения отпечатаны заранее, для рассылки в следующем месяце!

Она точно зафиксировала момент истины, когда его тонкие длинные пальцы сжали карточку и с силой скомкали ее.

— Так или иначе, они собирались пожениться!

— Он никогда не говорил мне об этом.

— А зачем ему говорить? Грег что, не знал, как ты относишься к моей матери? Он не мог рассчитывать, что ты с распростертыми объятиями примешь ее в семью.

Рэйчел не сразу поняла жестокость своих слов, пока не увидела его внезапно побледневшее лицо.

— Вообще-то, думаю, он собирался сообщить, — поспешно уточнила она. — Если бы все шло по плану. Они подали заявление о регистрации брака по всем правилам! Но им пришлось поторопиться…

Как только необходимость убеждать пропала, вся ее воинственность исчезла, осталась только тоска. Воспоминания сдавили горло, душили ее, ей опять захотелось плакать.

— Я была их свидетельницей. — Она уже не сдерживала слез, и они ручьем струились по щекам. — В отдельной палате. Грег…

— О Боже!

Свадебные приглашения разлетелись, как огромные снежинки, по толстому ворсистому ковру. Габриэль вдруг подался вперед и с неожиданной нежностью обнял ее и прижал к себе.

— Присядь.

Они сели на диван, и он начал гладить ее блестящие каштановые волосы, прижимая ее голову к плечу.

— Я, наверное, должен просить прощения, — хрипло пробормотал он. — Мне следовало знать, что ты не будешь лгать мне.

Но эти тщательно подобранные слова не пролили бальзам на ее душу, ведь Габриэль по-прежнему считал, что они с матерью любой ценой хотят завладеть домом, в котором он родился и вырос, предъявить свои права на него. А она еще пыталась поддеть его…

— Прости, — всхлипывала Рэйчел, поднимая к нему полные слез глаза. — Не надо было мне говорить…

— Шшш, — прошептал он, приложив палец ей к губам.

Сердце Рэйчел заколотилось. Она боялась этого чувства, боялась жесткой груди, к которой прижималась щекой, боялась сильных рук, обнимавших ее.

Ей хотелось выплакаться, но она знала, что тогда совсем раскиснет. Надо было взять себя в руки и молиться, чтобы он поскорее отпустил ее, чтобы тело перестала бить эта неуемная дрожь, чтобы по каждому нерву не бил электрический ток.

— Не вини себя, — продолжал Габриэль. — Твоей вины нет. Виновата та проклятая ситуация, в которой мы оказались. Я… немного раздражен…

Его губы скривились, у Рэйчел невольно вырвался нервный смешок.

— О Боже, Габриэль, я могла бы догадаться. Ведь у тебя даже не было возможности попрощаться с отцом.

Глаза цвета эбенового дерева потемнели, краска сошла с лица. Рэйчел попыталась выпрямиться и не встретила сопротивления. Руки Габриэля ослабли, но он, похоже, даже не заметил этого.

Рэйчел опять почувствовала угрызения совести.

— Хочешь… хочешь, я расскажу, как все?.. — неуверенно начала она и увидела, как его глаза быстро закрылись, но успела уловить в них неожиданно вспыхнувший блеск.

Он на секунду прижал пальцы к векам и сделал глубокий, болезненный вдох.

Однако, когда он открыл глаза, они снова были чисты и спокойны. Немыслимый, почти нечеловеческий контроль над собой, который никогда не покидал Габриэля, за исключением одного, очень памятного Рэйчел случая.

— Если не трудно.

Было бы ложью сказать — нет, не трудно. Но это то немногое, что она может сделать: в конце концов, каковы бы ни были между ними отношения, ни при каких обстоятельствах она не согласилась бы сегодня поменяться с ним ролями.

— Не катастрофа убила твоего отца. Доктора сказали, что травмы вполне поддавались лечению. Но в машине «скорой помощи» у него случился обширный инфаркт — вероятно, в результате шока. Врачи стабилизировали его состояние, и он фактически шел на поправку, но…

Рэйчел тряхнула головой, вспоминая кошмар второго, совершенно безумного ночного звонка из госпиталя. Телефон зазвонил, едва они вернулись домой, спустя час после скоропалительной свадьбы.

— Возможно, Грег знал — имел какие-то предчувствия. Потому что именно он настаивал на свадьбе там и тогда. Но он выглядел таким счастливым, Габриэль… — Инстинктивно она почувствовала, что он хочет знать как можно больше. — Он был так уверен, так бодр, у него ничего не болело. Врачи сказали, что все случилось мгновенно, он не успел даже понять. И он думал о тебе. Он просил передать, что любит тебя и гордится тем, что ты делаешь в Америке. Он… он еще говорил, что надеется, ты сможешь признать нас как своих близких, как свою семью…

Только тут Рэйчел заметила, что ее пальцы сплетены с пальцами Габриэля и их руки все еще лежат у него на колене. Пальцы его непроизвольно сжались, едва она попыталась высвободиться.

— По крайней мере спасибо и за это, — угрюмо проговорил он.

— Я должна была рассказать. — Она не могла оторвать взгляда от сплетенных рук. — И он знал, что ты едешь сюда.

Он дернулся. Быстро взглянув ему в глаза, Рэйчел застыла, парализованная темным пламенем, бушующим в них.

— Кто ему сказал?

— Я.

Она не знала, как он отнесется к этому признанию. В конце концов, именно из-за нее и ее матери он оставил этот дом и больше четырех лет не видел отца.

— Спасибо.

Простота и искренность этого ответа тотчас напомнили Рэйчел одну давнюю ночь и слова, которые он тогда говорил, обещания, которые давал и которым она верила — глупо, наивно, слепо.

— Я сделала это ради Грега. — На последнем слове голос у нее дрогнул. — Он много значил для меня. В конце концов, он был мне вместо отца.

Слезы снова потекли у нее по щекам.

— Рэйчел… — начал Габриэль, но она не дала ему говорить — он мог разрушить, по-медвежьи растоптать с таким трудом налаженный хрупкий мир между ними.

— Честно говоря, я никогда не скучала по моему настоящему отцу — он умер, когда мне было три года. Поэтому нельзя сказать, что Грег заменил моего отца. Нет, он просто заполнил пустоту в моей жизни. И пока он не появился, я и не догадывалась, как эта пустота огромна.

В шестнадцать лет она думала, что и Габриэль заполнит пустоту в ее жизни. Что он будет частью семьи, которой у нее никогда не было. Потом появились и другие надежды… Сейчас от них уже ничего не осталось.

— Он был так добр ко мне…

— Он заботился о тебе.

Что-то переменилось: мир между ними растаял, испарился, и от Габриэля вновь исходило нервное, электризующее напряжение.

— Габриэль?

Из его груди вдруг вырвался странный, сдавленный звук — не то вздох, не то стон или даже отчаянный, нервный смех.

— Ради Бога, Рэйчел, иди сюда!

Вероятно, именно это ей было сейчас нужно — дерзкое, не допускающее возражений объятие и чувство, что только он, Габриэль, может понять ее. Всякая способность сопротивляться оставила Рэйчел.

С того самого момента, когда впервые на них обрушилась весть о катастрофе, Рэйчел пришлось быть сильной ради матери — поддерживать ее, общаться с властями, выполнять необходимые формальности и противостоять натиску прессы. Для собственного горя времени не было.

И вот появился человек, сильный и надежный, в чьи руки она может передать всю лежавшую на ней ответственность, на чье плечо можно опереться, зная, что он не подведет. Она впервые уступила горю, которое сумела на время загнать внутрь, и теперь позволила ему вырваться мучительными рыданиями, излиться слезами, намочившими его безупречно белую рубашку.

А Габриэль просто обнимал ее, просто позволял ей рыдать. И ждал. Ждал, пока буря утихнет, рыдания с последним, тяжким вздохом прекратятся и она, обессиленная, положит голову ему на плечо.

— Лучше? — тихо спросил он, и Рэйчел только молча кивнула.

Намного лучше. Настолько лучше, что она не может даже передать словами. Это был тот, прежний Габриэль, кумир ее ранней юности, которого она боготворила, обожала в муках первой девичьей страсти, который стал необходимой частью ее жизни с того незабываемого первого момента, когда она вместе с матерью переступила порог дома Грега Тирнана.

— Намного лучше, — шмыгнув носом, пробормотала она. — Благодарю.

— Нет проблем.

Это было сказано уже совсем другим тоном. Изменилось и то, как он обнимал ее. Каждая мышца его сильного тела словно туго натянулась. Сердце под ее щекой стучало уже не так ровно и спокойно, как мгновение назад. Нет, оно бешено колотилось.

И вдруг с ослепляющей ясностью Рэйчел поняла, что не ее порывов он боялся, а своих собственных. Себя он сдерживал, в себе подавлял импульс, изо всех сил стискивая ее в объятиях.

— Габриэль?

Она запрокинула голову и заглянула ему в глаза — и неожиданно время заскользило вспять, в другой день — или в другую жизнь, — когда она посмотрела в эти темные глаза и увидела то, что назвала любовью.

Точнее, она думала, что это любовь; потом, много позже, поняла, как это называется на самом деле. Можно запрятать это ощущение в нарядную упаковку, скрыть за эвфемизмами «желание» или «страсть», но, если называть вещи своими именами, это была все та же первобытная жажда самца.

Однако сейчас перед ним стояла не та легковерная девочка, которой он смог однажды добиться. Теперь она отчетливо видела, что происходит, и это произвело эффект ледяного душа. Больше того, она вдруг поняла, до какой степени сама виновата в происходящем: она позволила Габриэлю разрушить ее оборону, не сдержала клятву, которую дала себе много лет назад. Тогда она пообещала себе, что этот человек больше никогда не причинит ей боль; что, вооруженная ненавистью, она не даст слабины, не допустит ни одной щели в той стене, которую воздвигла вокруг себя.

И вот что-то случилось. В момент слабости она не позаботилась о защите, и только жгучее чувство опасности внезапно отрезвило ее, заставив взглянуть в лицо реальности.

— Рэйчел, с тобой все в порядке?

Она долго молчала. Потом села очень прямо и надела на лицо улыбку.

— Все в порядке.

Голос прозвучал напряженно и неестественно.

Она не рискнула вновь посмотреть ему в глаза и сделала вид, что ищет носовой платок. Слава Богу, сумочка лежала в противоположном углу комнаты. Рэйчел вскочила и почти бегом бросилась к ней.

Потом она долго вытирала глаза и сморкалась, собирая свои основательно ослабленные силы для новой схватки.

— Ты, наверное, захочешь освежиться или, возможно, вздремнуть перед ужином…

Габриэль не шелохнулся. Он продолжал сидеть, неподвижный и молчаливый, словно вырубленная из мрамора древнегреческая статуя.

Очень удачное сравнение — он прекрасно подошел бы для образа какого-нибудь языческого бога. Этот чистый, высокий лоб, прямой нос, мощные скулы — прямо Зевс, или Аполлон, или какой-нибудь легендарный герой, Тезей или Ясон, например.

— Думаю, пора показать тебе твою комнату.

Габриэль устало пожал плечами и провел руками по темным блестящим волосам. От той опасности, которая исходила от него мгновение назад, не осталось и следа; он вдруг показался беззащитным и, вопреки ее фантазиям о греческих богах, вполне земным.

— Вздремнуть — вряд ли. — Он поднялся и неторопливо потянулся. — Извини, мне просто пришлось долго ждать отложенного рейса. Но горячий душ не помешает. Я оставил сумку в холле…

— Тогда Рейнольдс отнесет ее наверх.

Рэйчел с трудом проталкивала слова через внезапно пересохшее горло. Свадьба — это лишь часть неприятных новостей, которые ему придется услышать. Другая часть откроется с минуты на минуту, и Рэйчел сильно сомневалась, что эта новость ему понравится больше.

— Мистер Рейнольдс или миссис Рейнольдс, с которой я уже познакомился?

Полный сарказма вопрос резанул ее.

— Именно так. Они оба работают здесь уже больше года.

— Заменили миссис Кент и Джо?

Рэйчел сразу прореагировала на так и не высказанное обвинение, стоявшее за его вполне невинными словами.

— Они немного состарились, Габриэль. Я знаю, как ты любил их, но тебя слишком долго здесь не было. Все меняется, что делать.

— Я уж вижу, — усмехнулся он. — Что дальше, интересно знать?

Рэйчел почувствовала, как дрогнули колени.

Ей кажется или он действительно следует за ней по пятам и едва не дышит в затылок? Она оглянулась — Габриэль шел на почтительном расстоянии, в паре шагов от нее. Похоже, она ощущает его присутствие независимо от расстояния.

— К чему все это? — Габриэль остановился, едва они поднялись на один пролет. — В конце концов, я знаю этот дом, наверное, лучше тебя — я вырос здесь. Поверь, я ничего не забыл за последние четыре с половиной года и более чем способен сам найти мою…

— Она больше не твоя!

Рэйчел тут же прокляла собственную бестактность. Опять нервы не выдержали, сорвалась в ответ на его «ничего не забыл».

Габриэль застыл, оглушенный услышанным. Его глаза подозрительно прищурились.

— Объяснись! — коротко приказал он.

Рэйчел судорожно сглотнула, отчаянно подыскивая нужные слова и не находя их.

— Если моя комната больше не моя, то чья же?

— Моя! — испуганно объявила она.

Он почти не удивился, как будто именно этого ответа и ждал.

— О, как мило!

В его иронии была горечь.

— Твой отец настоял!

Она знала, как много его бывшая комната значила для него. Это были скорее личные апартаменты, чем просто спальня. Занимавшая всю мансарду, комната была одновременно и гостиной, и даже имела при себе крошечную ванную; а дверь с замком у подножия лестницы обеспечивала полное уединение и невмешательство в личную жизнь.

Габриэль всегда ценил именно это право на одиночество, проводя на своей мансарде большую часть времени, являясь лишь к обеду или ужину и никого не допуская в свое святилище. Он не делал секрета из своей враждебности к Лидии и открыто заявлял, что именно эта связь отца переполнила чашу терпения его матери.

— Поверь, это не моя идея! — Рэйчел пыталась протестовать. — Он приказал ее заново отделать и преподнес мне в подарок на двадцать один год.

Никто не знал, чего ей стоило принять столь щедрый дар: эта мансарда у нее навсегда была связана с Габриэлем и с той ночью, которую она хотела бы, но не могла забыть.

— Я в этом не сомневаюсь, — цинично процедил Габриэль. — Он всегда так поступает… поступал, — поправил он себя с безжалостной точностью. — Просто делал то, что ему удобно, даже если при этом оказывались растоптаны чувства других людей.

— Он не думал, что ты вернешься. Ты же ясно дал понять, что связываешь свое будущее с Америкой. — Рэйчел старалась, чтобы голос звучал ровно.

— В принципе он был прав, — равнодушно проговорил Габриэль, — я не собирался возвращаться, пока не женюсь. Так скажи мне, Рэйчел, дорогая, если я выброшен из мансарды, какую же спальню ты назначила мне?

— Голубую.

Она перевела дыхание — «пока не женюсь»? Хотелось бы надеяться, что это лишь замечание мимоходом, хотя тон, с каким была произнесена фраза, этой надежды почти не оставлял.

— Полагаю, идея Лидии?

— Нет, моя. — Она проигнорировала сарказм вопроса. — Я… я подумала, там тебе будет удобнее.

Это была самая большая спальня в доме. Даже больше той, которую занимали отец с матерью. Она надеялась несколько компенсировать его потерю.

— Действительно, все удобства, и к тому же — в конце коридора, чтобы у тебя не было никаких неприятностей.

— Неприятностей?

Она нахмурилась, не понимая его намека.

— Напротив — как раз дверь Лидии, которая только и занята тем, что прислушивается к скрипу половиц.

Он заметил, что до Рэйчел наконец дошло, что он имел в виду, и его улыбка стала совершенно дьявольской.

— Похоже, мы просто поменялись местами. Когда я приезжал последний раз, размещение было прямо противоположным. Мы ведь не хотим повторять прошлые ошибки, не так ли?

Рэйчел задохнулась от оскорбления.

— Ты…

— Но можешь не тревожиться, любимая, — я не собираюсь тебя преследовать.

Это «любимая» прозвучало как пощечина. Она попыталась взять себя в руки.

— А кто тебе сказал, что я тревожусь?

— Нет? Тогда что же было там, внизу?

Он небрежно махнул в сторону по-прежнему открытой двери в гостиную.

— А что там было?

— Как будто ты не знаешь!

— Ну, я была расстроена, и что?

— Может быть, вначале ты и была расстроена, — усмехнулся он, — только потом ты отшатнулась от меня, как от прокаженного, будто боялась заразиться.

— Ты преувеличиваешь!

Она несмогла скрыть дрожь в голосе — он понял все правильно.

— Я никогда не преувеличиваю, Рэйчел. Никогда.

В его тоне звучало зловещее предупреждение. Однако он не собирался на этом останавливаться, явно решив добить ее.

— Но тебе не о чем беспокоиться, моя радость, потому что я дам тебе бесплатный совет: твои девические страхи совершенно беспочвенны — со мной ты в не меньшей безопасности, чем с теткой-девственницей.

Слово «безопасность» менее всего подходило Габриэлю Тирнану. Он был опасен, начиная с того самого момента, как она впервые его увидела.

— Точно в не меньшей?

— Поверь мне, дорогая.

Его голос последовательно уничтожал ее оборонительные укрепления. Была в нем какая-то темная притягательная сила, сводившая ее с ума, заставлявшая одновременно желать и бояться его.

— Поверь мне. Будь я отчаявшимся холостяком и ползай на четвереньках от жажды, будь я сжигаем похотью так, что готов был бы умереть ради женщины в собственной постели или даже прямо на этом полу, будь ты единственной и последней женщиной на земле, — и тогда я не коснулся бы тебя даже пальцем!

Он энергично выбросил в ее сторону руку, и Рэйчел отпрянула к полированным деревянным перилам — у нее в глазах стоял ужас.

Но Габриэль знал, что делал: он замер на мгновение и быстро отдернул руку. Этот жест лучше всяких слов демонстрировал его полный отказ от нее.

— Тогда зачем, — ее душили слезы, — зачем ты обнимал меня всего минуту назад?

Это был крик раненого зверя — потом ей будет стыдно за него даже перед самой собой.

Его лицо мгновенно превратилось в непроницаемую маску, скрыв гнев и отвращение, которые пылали на нем только что.

— Тебе было плохо, и я пришел тебе на помощь, вот и все. Было бы бессмысленной жестокостью оставить тебя рыдать в одиночестве. Но не беспокойся — это не повторится. Смирись, милая, с тем, что я никогда больше не позволю себе ничего подобного с тобой. Ты слишком дорого мне обошлась!

— А с чего ты взял, что мне когда-нибудь это понадобится? — бросила она, задыхаясь от ярости.

На мгновение Габриэль дернулся, как от удара, но уже в следующую секунду вполне овладел собой, вновь обретя свой прохладно-иронический тон.

— Тебе не понравится мой ответ, так что не провоцируй меня, а то я отвечу. А сейчас, если не возражаешь, я бы хотел принять душ. Если я и раньше чувствовал себя в грязи, то теперь тем более.

Рэйчел вжалась в перила. В этом, впрочем, не было необходимости — он прошел мимо нее, жесткий и несгибаемый, глядя прямо перед собой.

Какая же она безнадежная дура! Ждала, думала, вернулся прежний Габриэль! Нет никакого прежнего Габриэля! Нет и не было. Были лишь ее детские иллюзии.

Вот он, истинный Габриэль, единственный существующий. Черный и грязный, такой, каким он был тогда, на следующий день после ее девятнадцатилетия. И ничто в нем не изменилось.

Глава третья

Рэйчел стояла у входа в мансарду и пыталась преодолеть страх, который неожиданно навалился на нее.

— Это смешно, в конце концов, — проговорила она вслух. — Нельзя так распускаться! Прошлое кончилось; его больше нет.

Однако оно не кончилось, оно притаилось на время, чтобы вынырнуть из памяти, как из ящика Пандоры, как раз в тот момент, когда в дом вошел Габриэль. И вместе с этим прошлым на поверхность поднялись вся боль, грязь, вся ненависть, которые в мгновение ока смели тот хрупкий мир, который так тщательно возводила в своей душе Рэйчел.

Внизу открылась и закрылась дверь, и раздались тяжелые мужские шаги вверх по лестнице. Рэйчел очнулась — еще не хватает, чтобы он застал ее здесь!

Обед закончился пару часов назад. Невыносимо тягостная церемония, каждая секунда которой была испытанием на прочность.

Габриэль сидел напротив нее, блистая безупречным костюмом, свежей рубашкой и галстуком. Одно из непререкаемых правил Грега Тирнана гласило: «В этом доме принято одеваться к обеду».

— «Я не потерплю расхлябанности, которая, похоже, заразила сегодня всех», — сухо процитировал Габриэль, встретив Рэйчел перед обедом. — Видишь, даже после смерти он продолжает распоряжаться нашей жизнью.

— Твой отец всегда любил соблюдать правила.

— И элегантных, красивых женщин, — парировал Габриэль, скользнув взглядом по ее лиловому бархатному платью.

Взгляд спокоен и холоден, в глазах нет и следа того беспокойного огня, который так испугал ее утром, тем не менее она почему-то сразу ощутила, как подчеркивает дорогая ткань линии ее тела, высокую грудь, округлые бедра. Несмотря на длинные рукава и высокий воротник платья, Рэйчел почувствовала себя голой и пожалела, что не надела что-нибудь другое.

— Отец определенно одобрил бы, как ты следуешь его инструкциям. Эти украшения — твоя собственная работа?

— Эти?

Дрожащими пальцами она коснулась серебряных с аметистом сережек — может, это отвлечет его, наконец, от ее груди? Ей казалось, что с нее содрали кожу и мягкий бархат мучительно царапал нервные окончания.

— Да, это я придумала. На последнее Рождество Грег подарил мне камни, и я разработала весь дизайн.

Еще один щедрый подарок его отца. Интересно, как он прореагирует на это после сюрприза с мансардой? Но Габриэль просто кивнул, медленно отпив вина из бокала.

— Очень впечатляют, — легко проговорил он. — У тебя талант.

Кажется, у них началось что-то вроде светской беседы. В этот момент к ним присоединилась Лидия, и атмосфера сделалась совершенно ледяной. Фразы были официально-любезны и безукоризненно вежливы; темы — исключительно нейтральные, пища — на редкость неаппетитная.

Как только стало возможно, Лидия перестала даже делать вид, что ест. Она торопливо произнесла извинения и удалилась к себе, не дожидаясь десерта. Рэйчел и Габриэль короткое время создавали видимость того, что заняты едой, затем он отодвинул свою почти нетронутую тарелку и бросил на стол льняную салфетку.

— Должно быть, я устал в самолете больше, чем думал. Мне следовало бы принести извинения миссис Рейнольдс за сегодняшнее утро.

— Уверена, она поймет.

Рэйчел была благодарна за возможность покончить наконец с едой. Со вздохом облегчения она откинулась на спинку кресла.

— Честно говоря, в эти дни никто не в восторге от ее стряпни. Кофе?

— Я бы отказался, если не возражаешь. Боюсь, кофеин может помешать крепкому ночному сну. Но я бы выпил бренди, если можно.

— Конечно. Тебе не нужно спрашивать…

Слова застыли у нее на губах. Это уже не его дом, говорил его взгляд, и она чертовски хорошо это знает.

— Наливай сам, — бодро проговорила Рэйчел. — Но прошу простить, если я не присоединюсь к тебе. День был долгий, так что я только загляну к маме и пойду наверх.

Но сначала Рэйчел поднялась к себе, сняла бархатное платье, смыла косметику и облачилась в кремовый с розами шелковый халат, затем осторожно постучала в дверь к матери.

На удивление, Лидия была склонна к разговору, и Рэйчел просидела у нее дольше, чем ожидала. Но едва она прошла темный коридор по пути в свою комнату, ее охватила паника, приморозившая пальцы к дверной ручке, — она не может идти в эту мансарду, слишком много воспоминаний связано с ней, слишком свежи они в памяти.

Шаги Габриэля подействовали как электрический разряд — он вот-вот увидит ее здесь, застывшую, словно заяц, схваченный фарами приближающейся машины. Тряхнув головой, она приказала себе очнуться, быстро проскользнула на лестницу и закрыла за собой дверь.

Она успела вовремя. Сердце еще продолжало неистово колотиться, когда послышались шаги Габриэля, направлявшегося по коридору к себе. Он прошел мимо комнаты матери, и под его ногой скрипнула половица.

«Мы ведь не хотим повторять прошлые ошибки…» — всплыло в памяти.

Если бы ее в свое время спугнула мысль о скрипящей половице, может, они не зашли бы так далеко в ту ночь. Но Грег и мать были в театре, и они с Габриэлем оставались в доме одни.

Воспоминание было так сильно, что Рэйчел замерла, глядя на мягкие кремовые и персиковые тона стен — их выбрала мать, когда заново отделывали мансарду.

Она предпочла бы бескомпромиссно мужской, зеленый с бронзой, декор, который любил Габриэль. Именно такой она впервые увидела эту комнату и такой всегда представляла ее в своих тайных мыслях.

Вообще в его святилище она попала далеко не сразу. Долгое время Габриэль демонстрировал редкую враждебность к Лидии, и, соответственно, к ее дочери.

Но постепенно, медленно все начало меняться к лучшему. Он стал разговаривать с Рэйчел, дошел до дразнящей воображение снисходительности и — по крайней мере так ей казалось — начал проявлять к ней нечто вроде привязанности.

Сама Рэйчел испытала настоящее потрясение, впервые встретив этого высокого, с виду мрачного и в то же время чертовски обаятельного мужчину. Ей, неопытной шестнадцатилетней девушке, Габриэль, недавно окончивший университет и работающий в международной ювелирной компании отца, казался невероятно умным.

Все разговоры между ними были неизбежно короткими и неловкими, потому что Рэйчел, еле дыша от благоговения, спотыкалась на каждом слове и едва могла построить связную фразу. Она до сих пор отчетливо помнит тот день, восемнадцать месяцев спустя, когда все изменилось.

Был день рождения Габриэля, и она набралась смелости и спросила, сколько же ему. Его ответ поразил ее.

— Двадцать шесть? Но ты окончил университет только два года назад. Что случилось? Ты оставался на второй год?

Едва эти слова сорвались с ее губ, ей тут же захотелось провалиться сквозь землю. Но Габриэль, похоже, был настроен благодушно и засмеялся в ответ.

— Ничего себе комплимент, — процедил он. — Нет, есть более пристойное объяснение. Я взял тайм-аут на пару лет между школой и университетом. Работал добровольцем в Африке.

Он назвал страну, раздираемую гражданской войной и полную отчаявшихся беженцев. Только вчера Рэйчел видела по телевизору ужасающий репортаж оттуда. Ей стало не по себе, когда она представила, как он там жил.

— Но там же страшно! Как ты выдержал?

— Было трудно, — лаконично ответил Габриэль. — А что касается, выдержать или нет, то там, знаешь, об этом и не думаешь. Это здесь у нас есть какие-то варианты, можно выбирать; а там у людей просто нет выбора. Они вынуждены выдерживать эти условия, потому что других нет. А я… В конце концов, на короткое время можно выдержать что угодно.

— Но что тебя заставило туда поехать?

Рэйчел даже не пыталась скрыть благоговейный ужас в голосе.

— Тяжелый случай угрызений совести, — последовал ироничный ответ. Он нетерпеливо поднялся и подошел к окну. Темза еще не была скрыта туманом. — Я был молодым, здоровым, ничем не связанным, прекрасно воспитанным. Неожиданно я понял, что лежу на конвейерной ленте — чрезвычайно комфортабельной, выстланной мехом: из школы в университет, потом на работу к отцу, чтобы со временем возглавить семейный бизнес. Ужасно захотелось остановить этот конвейер, соскочить с него, пока не успел привыкнуть. Я хотел сделать что-то стоящее.

— Ты не считаешь ювелирные работы «Дома Тирнана» стоящими?

Он стремительно развернулся.

— Создавать изысканные украшения для кучки богачей? Вряд ли жизнь на земле станет от этого лучше.

— А я была бы рада заниматься чем-нибудь в этом роде! А когда разбогатеешь, как разбогател твой отец, то можно подумать, что делать с деньгами — закупать продукты для бедных, строить больницы. Будь у меня состояние, я именно так бы потратила его. Ты мог бы сделать очень многое!

— Ах, как ты права!

Ирония, прозвучавшая в ответе, заставила ее резко поднять голову и с укором посмотреть на его хмурое лицо.

— Не нужно смеяться надо мной! Я знаю, ты считаешь меня безнадежно наивной и глупой…

— Ничуть! — решительно оборвал Габриэль. — Поверь мне, моя милая Рэйчел, я никогда не считал тебя глупой. Невинной, возможно. Ранимой — да; и, пожалуй, наивной.

— Я не ребенок! — Полные губы Рэйчел протестующе надулись. — Через неделю мне исполнится восемнадцать!

— Но ты по-прежнему достаточно молода, чтобы безоговорочно верить в свои идеалы. К сожалению, малыш, реальная жизнь не так проста; она намного сложнее. — С этими словами Габриэль пересек комнату и уселся рядом с ней на подлокотнике кресла. — Во-первых, в мире есть проблемы, рядом с которыми все заработанные деньги кажутся абсолютно ничтожными. Временами мы строим оборону, чтобы обезопасить себя, защититься от этих проблем. Но однажды в ней появляется брешь, и все начинается сначала.

Он глубоко вздохнул и пригладил руками волосы, осматривая роскошную комнату, обставленную дорогой мебелью.

— У денег есть отвратительное свойство: они заставляют нас забывать, что действительно важно в жизни. Ты незаметно для себя привыкаешь к тому, что на них можно все купить, и с тех пор тебе всегда мало. Ты хочешь еще — больше, лучше. Новую машину, новый дом…

Последовала пауза и быстрый взгляд на ее растерянное лицо.

— Новую жену, — добавила вместо него Рэйчел, — во всяком случае, новую женщину, — уточнила она, помня, что по крайней мере по закону его отец был по-прежнему женат на его матери.

Когда Габриэль молча кивнул, Рэйчел машинально прикинула сроки: если Габриэль уехал в Африку сразу после школы, то…

— Но ведь существовала и вторая причина, по которой ты решил взять тайм-аут? — осторожно спросила она, боясь наступить на больную мозоль.

Рэйчел еще тогда догадывалась, что Лидия была не единственной «новой женщиной» в жизни Грега. Ее мать впервые встретила Грега Тирнана лет двадцать назад. Но тогда их роман был краток и мимолетен и закончился, едва начавшись. Вскоре Лидия познакомилась с Джоном Амисом и вышла за него замуж.

— Потому что обнаружил, что мой отец неверен матери. Ты это имеешь в виду? — спросил Габриэль. — Да, и это тоже. Когда у тебя из-под ног начинает уходить почва, ты сомневаешься во всем, даже в мечте своей жизни. Так что я отложил учебу в университете и отправился искать себя.

В его тоне была какая-то мрачная беспечность.

— И ты справился?

— Как видишь, я вернулся. — Он невесело усмехнулся. — Поддался иллюзиям. На какое-то время даже поверил, что родители помирились. Но не прошло и полугода, как стало ясно, что это лишь вооруженное перемирие и отец готов к новым подвигам.

Он резко вскочил, тряхнул головой, словно пытаясь сбросить воспоминания, и, слегка ссутулившись, сунул руки в карманы джинсов.

— Не могу поверить, — услышала она его бормотание.

— Не можешь поверить во что? Во что? — Она хотела услышать ответ, а он смотрел мимо нее, будто раздумывая, продолжать или нет. — Габриэль!

Он быстро расправил плечи, словно отбрасывая колебания, и посмотрел на Рэйчел хмурым взглядом.

— Не могу поверить, что рассказываю все это тебе, ребенку.

Ее словно ударили с размаху о твердую каменную стену.

— Я не ребенок! — Она не смогла скрыть боль в голосе. — Я не в теплице росла, ты знаешь! Пусть я была маленькой, когда все это случилось, но я помню, как умер отец, как трудно было понять, что он никогда не вернется; помню страх за маму и всех, кого я любила…

— О Боже, прости меня!

Габриэль быстро подошел к ней и снова сел на подлокотник кресла. Он поднял ее лицо за подбородок и заглянул ей в глаза. Рэйчел слышала, как он пробормотал, заметив в них слезы:

— Я не подумал! Прости!

Она быстро смахнула слезы ладонью и попыталась придать себе независимый вид.

— Я знаю…

— Я не сомневаюсь, что ты знаешь, — успокоил он. — В конце концов, ты такая серьезная девочка.

Он осторожно убрал с ее лица блестящую прядь и заправил ее за ухо с такой нежностью, что сердце у нее болезненно заколотилось. Ей казалось, она сейчас утонет в темной глубине его глаз.

Неужели… поцелует? Она хотела этого больше всего на свете.

— Я…

Но ей не удалось узнать, что хотел сказать или сделать Габриэль, потому что в этот момент дверь распахнулась.

— Так вот ты где!

Серые глаза Лидии быстро оценили обстановку. Ее тщательно подведенные брови сошлись вместе, недвусмысленно показывая, что она, мягко говоря, недовольна.

— Я, кажется, велела тебе отправляться в свою комнату и заняться уроками! Что ты здесь крутишься?

Рэйчел понадобилось несколько секунд, чтобы оправиться от неожиданности, у Габриэля же не дрогнул ни один мускул на лице. Он неторопливо и, как показалось Рэйчел, нехотя убрал руку с ее щеки, как будто не желал нарушать их хрупкой близости.

— Я… — попыталась протестовать Рэйчел.

— Немедленно к себе!

Взгляд Рэйчел пробежал по его лицу, ища поддержки, но он лишь сочувственно улыбнулся и кивнул в сторону двери.

— Лучше делай, что говорят. Иначе тебе никогда не заработать состояния, которого ты так жаждешь.

Протестующе вздохнув, Рэйчел поднялась и побрела из комнаты. Уже у лестницы она услышала громкий голос матери, несущийся из приоткрытой двери:

— Я была бы вам весьма признательна, Габриэль, если бы вы оставили мою дочь в покое. Я не хочу, чтобы вы забивали ей голову всякими глупостями…

— Вам не о чем беспокоиться, миссис Амис, — отрезал Габриэль тем строгим, официальным тоном, которым он всегда разговаривал с Лидией. — Какие бы коварные замыслы по отношению к Рэйчел вы во мне ни подозревали, они существуют только в вашей голове. Смею вас уверить, что думаю о ней только как о юном друге. Она со мной в полной безопасности.

При этих словах слабая надежда, которая еще теплилась у нее в душе, угасла. Рэйчел вдруг почувствовала себя несчастной и больной: она не желала быть в безопасности с Габриэлем! И меньше всего хотела, чтобы он думал о ней как о юном друге.



Рэйчел вдруг очнулась, словно от внезапного толчка, и обнаружила, что сидит на краю постели, а воспоминания проносятся перед ней, как кадры кинохроники.

Вокруг было темно и тихо; в комнату проникал холод весенней ночи.

Поежившись, она вскочила и потерла руки, чтобы согреться, пытаясь стряхнуть наваждение. Первой мыслью было включить свет, но даже внезапное сияние лампы не могло осветить все потаенные углы ее памяти, где густой и липкой паутиной скопилось прошлое.

Если бы ее оставили в покое! Может быть, тогда она действительно была бы в безопасности.

Но ее нарождающаяся сексуальность, ее женская гордость были уязвлены. В словах Габриэля она услышала отнюдь не декларацию о намерениях, а вызов. Она бросилась в свою комнату, упала на кровать и безудержно зарыдала, колотя сжатыми кулаками подушку. Все ее мысли, как в фокусе, сошлись на том моменте, когда Габриэль коснулся ее лица.

— Он хотел поцеловать меня! Я знаю, он хотел! — повторяла она себе. — И поцеловал бы, если бы не пришла Лидия!

А все, что он сказал потом, — это только чтобы успокоить мать, думает он совсем не так.

Ей почти удалось убедить себя. Что при этом чувствовал или не чувствовал Габриэль, осталось за скобками — она любит его и сделает все, чтобы однажды он об этом узнал.

И вот тогда, клялась она себе, он заметит ее настоящую; признает, не сможет не признать ее взрослой, зрелой женщиной. И он — Рэйчел уверена — никогда больше не будет обращаться с ней как с ребенком и не сможет ограничиться простой дружбой.

Она верила каждому слову этой клятвы, словно присягала на Библии в зале суда. В результате с этого момента она уже никогда не была в безопасности рядом с Габриэлем.

Глава четвертая

— Ждать — хуже нет, не так ли?

— То есть?

Рэйчел испуганно обернулась, оторвав невидящий взгляд от окна, и обнаружила рядом с собой Габриэля. Он подкрался, словно кот, по толстому зеленому ковру гостиной, пока она была занята своими мыслями.

Наконец до нее дошло то, что он сказал.

— О, да. Ждать — хуже нет.

— Ты всегда так говорил, когда я тряслась перед экзаменом или походом к дантисту.

— Которого ты ненавидела, — прибавил Габриэль с едва заметной улыбкой.

— До сих пор ненавижу.

Его улыбка резанула по нервам. Ей с трудом удалось освободиться от воспоминаний о том, более молодом и доступном Габриэле. И зачем? Чтобы узнать его в мужчине, стоявшем перед ней? Черный костюм, мрачное лицо, тени под глазами — похоже, он тоже провел беспокойную ночь. Впрочем, наверняка совсем по другой причине.

— Ждать — хуже нет, потому что, начав, ты уже намного ближе к концу, чем был до этого, — кажется, ты так это объяснял? И обычно бывал прав.

— Обычно?

— Ну, на этот раз я не уверена, что хочу начинать; потому что, когда похороны пройдут, я уже ничего не смогу сделать для Грега.

— Да, это нелегко — сознавать, что ты уже ничего не можешь сделать, — уныло согласился он. — Как держится твоя мать? — Заметив удивление в ее глазах, Габриэль нахмурился. — О, не смотри так испуганно, Рэйчел! Я не настолько бесчеловечен, чтобы не испытывать сочувствия. Ей еще многое предстоит вынести. Кроме того, сегодня я спал рядом с ее комнатой.

И, конечно, слышал, как мать рыдала — после аварии это происходит каждую ночь.

— Сегодня утром она намного спокойнее, — проговорила Рэйчел. — Думаю, ее поддерживает сознание необходимости что-то делать. Я обещала зайти за ней, когда подъедет машина; но мне нужно подготовиться самой.

— Я понимаю, что ты чувствуешь.

Его сочувственный кивок отозвался внезапным толчком в сердце — эти моменты единства и согласия были так редки! Рэйчел пыталась произнести в ответ что-нибудь не слишком сентиментальное. Наконец она вспомнила, что Габриэль выходил, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Это была твоя мать? — Лишь вчера вечером она узнала, что мать Габриэля живет в Австралии, куда перебралась после расторжения брака.

— Да. Она просто хотела сказать, что думала обо всех нас сегодня утром.

— Как это мило с ее стороны. «Всех нас»? — Рэйчел не удалось скрыть удивление.

Габриэль понимающе кивнул.

— У моей матери нет ненависти к тебе или к Лидии. Прошло уже семь лет, и, кроме того, она всегда знала, каков Грег. Так что, несмотря ни на что, она жалеет, что не может приехать. Она была бы здесь, если бы не тот несчастный случай.

— Естественно, никто и не ждал, что она прилетит из Австралии со сломанной лодыжкой. Жалко, однако, — мне бы хотелось познакомиться с ней.

— Она сказала то же самое. — Он обвел взглядом простые, почти аскетичные линии ее ничем не украшенного черного платья. — Не сомневаюсь, ты произвела бы на нее впечатление. Ты выглядишь весьма… весьма элегантно. — На этот раз он говорил искренне. — И никаких украшений?..

Рэйчел машинально провела рукой по шее.

— Не думаю, что сегодня они уместны.

При последнем слове он поморщился.

— Уместны. Любимое определение отца. Ну, одно из. Разве могут быть неуместны прекрасные украшения на похоронах ювелира? А ты знаешь, что отец ненавидел черный цвет? Он говорил, что единственное его оправдание в том, что он служит превосходным фоном для бриллиантов. Тебе стоило бы сегодня уважить его вкус.

— Ты считаешь?

Она и сама думала об этом, но не решилась нарушить традицию. На похоронах будет много народу — друзья Грега, деловые партнеры, важные клиенты, — нельзя было допустить промах, который могли расценить как дурной вкус.

— Да. Иди…

Габриэль взял ее за плечи, развернул к двери и слегка подтолкнул вперед.

— Поднимись и выбери что-нибудь потрясающее. И носи с гордостью — за него.

Позже Рэйчел думала, не хотел ли он таким образом отвлечь ее, заполнить бесконечные минуты тягостного ожидания. Если это так, его уловка удалась.

К тому моменту, когда она выбрала украшения, похоронная машина была уже у дверей. Рэйчел едва успела набросить пальто и надеть шляпку. Потом взяла мать за руку, и они направились к двери.

Лишь бросив взгляд на катафалк, она вспомнила о Габриэле. Рэйчел резко обернулась и увидела его.

Габриэль был чрезвычайно бледен, а его темно-карие глаза, казалось, достигли наконец того предела, к которому все время стремились, — они стали черными, как антрацит. Она протянула ему руку.

— Габриэль…

Сердце успело несколько раз гулко стукнуться в грудную клетку, прежде чем рука ощутила его легкое прикосновение. Вместе с Лидией, беспомощно прислонившейся к плечу, они втроем подошли к машине.

Когда они подъехали к церкви, Габриэль уже вполне овладел собой. В течение всего пути он напряженно молчал, и Рэйчел была искренне удивлена, когда, выйдя из машины, он предложил руку Лидии.

Еще больше ее потрясло, что мать, после секундного колебания, не отказалась и даже выдавила из себя некое подобие улыбки. Мгновение спустя Габриэль повернулся к Рэйчел и сжал ей локоть своими длинными пальцами.

Ее сердце подпрыгнуло в ответ — этот жест был как солнечный луч, пробившийся сквозь тучи.

Габриэль был рядом с ней в течение всей церковной церемонии, во время самого погребения и позже, дома, во время поминок.

— Если бы я мог, непременно избавил бы тебя от этого, — пробормотал он, подталкивая ее вперед, когда Рэйчел остановилась в дверях, стараясь взять себя в руки при виде, как ей показалось, огромной толпы людей. — Но кто-то должен исполнять роль хозяйки; а твоя мать явно исчерпала силы, так что я проводил ее наверх.

— Наверное, мне надо…

Она уже повернулась было к лестнице, но железные пальцы опять сжали ей плечи.

— Ничего не надо, — поспешно объявил он. — Миссис Рейнольдс отнесла ей чай и таблетку. Она будет заглядывать к Лидии время от времени, так что тебе совсем не надо туда идти. Тебе не удастся сбежать отсюда.

— Сбежать! — повторила она сквозь зубы. — Я и не собиралась этого делать.

Рэйчел подняла голову и расправила плечи. Серые глаза засверкали, краска залила щеки. Освободившись от его властных рук, она решительно вошла в зал, плотно прикрепив к губам приветливую улыбку.

Только минут двадцать спустя она перехватила взгляд внимательных карих глаз и заметила легкий одобрительный кивок. Неужели он снова продуманно и расчетливо обошел ее?

Как утром с украшениями, так и сейчас он спокойно и деловито справился с обязанностями хозяина, которые добровольно взвалил на свои плечи.

— Все в порядке?

Габриэль вновь возник рядом — из ниоткуда, как ей показалось. В руках он сжимал два бокала белого вина, один из которых протянул ей.

— Думаю, тебе надо выпить.

Но Рэйчел обдумывала его первый вопрос.

— Конечно, со мной все в порядке! Но ты все знал заранее, когда провоцировал меня.

Уголки его губ растянулись в первой за весь день искренней улыбке. Рэйчел вдруг поняла, как много сил отняли у него эти похороны.

Несмотря на легкую непринужденность, с какой он двигался между гостями, находил слово для каждого, с лестной для собеседника точностью вспоминал имя и некоторые подробности личной жизни того, у него в глазах застыла тоска, не отпускавшая Габриэля ни на минуту.

— Тебе нужен был только толчок, — проговорил он, улыбнувшись. — Но не пойму, чего ты боишься: ты прекрасно справишься с этим сборищем — несколько друзей…

— Несколько друзей! Будто ты не знаешь, что тут чуть ли не половина города! — Рукой, сжимавшей бокал, Рэйчел раздраженно указала на переполненный зал, едва не выплеснув вино на дорогой костюм Габриэля. — Здесь так много людей из большого бизнеса, и сплошь известнейшие имена. И все — клиенты твоего папы. Уверена, я видела даже пару младших членов королевской фамилии. Возможно, для тебя это — лишь сборище, но я не принадлежу к ним. В том смысле, что, как бы я ни любила Грега, для них я — всего лишь дочь его любовницы.

Она сказала что-то лишнее? Губы у Габриэля плотно сжались, резко обозначились скулы. Пальцы, казалось, были готовы раздавить бокал.

— Дочь его вдовы, — поправил он после недолгого ледяного молчания.

Конечно, именно здесь ее угораздило оступиться — это было оскорблением, прежде всего для его отца.

— Они еще не знают о свадьбе, — буркнула Рэйчел, стараясь, чтобы никто из стоявших поблизости гостей не услышал ее слов. — Мы не успели дать объявление.

— Скоро узнают, — отрезал он, — как только прочитают завтра в газетах. Если, конечно, брак оформлен по закону…

— Если?!

От возмущения Рэйчел забыла об осторожности, и ее громкий возглас привлек несколько взглядов. Пришлось поспешно снизить тон.

— Что значит — если? — свирепо прошипела она. — Разумеется, по закону! Должна тебе сообщить…

— Тогда тем более тебе необходимо познакомиться с максимальным числом здесь присутствующих, дать им понять, как ты тронута их участием, — спокойно вставил Габриэль, не замечая ее возмущения. — Не беспокойся, я поддержу тебя. Пойдем вместе, я тебя представлю…

Он двинулся в толпу, не оглядываясь, словно был уверен, что она непременно за ним последует.

И он прав, вынужденно призналась себе Рэйчел, — у нее нет выбора. И снова нацепив любезную улыбку, она поплелась за Габриэлем.



Прошла целая вечность, прежде чем все удалились и дом погрузился в тишину. Даже рядом с Габриэлем — а он сдержал слово и не оставил ее ни на секунду — этот прием стал суровым испытанием. Когда за последним гостем закрылась дверь, Рэйчел почувствовала что-то вроде истинного счастья.

— Слава Богу, все кончилось!

Габриэль вслух повторил ее мысли.

Он швырнул свой безупречно сшитый пиджак в ближайшее кресло и вытянулся на диване, заложив руки за голову и с облегчением вздохнув. Черный шелковый галстук содранной змеиной кожей свернулся на голубой подушке.

— У меня действительно нет ничего общего с некоторыми клиентами папы — или с его друзьями. Всякая беседа с ними — адовы муки. Сегодня я прошел через Страшный суд и не хочу, чтобы это когда-нибудь повторилось.

А разве она не прошла через этот суд? — раздраженно подумала Рэйчел. Если для него достаточно, то для нее — вдвойне.

— По крайней мере мы исполнили свой долг. Какого черта ты уходишь?

Рэйчел резко повернулась.

— Проверить, как моя мать. Она была одна…

— С ней все в порядке — миссис Рейнольдс заглядывала к ней несколько минут назад. Лидия уже спит. Ей тяжело пришлось сегодня, сон ей не помешает, пусть спит хоть целые сутки. Когда проснется, ей будет намного лучше. Тебе не стоит беспокоиться, просто расслабься.

Расслабься! Рэйчел подавила усмешку — ей бы сейчас в постель, как и матери, а не сидеть тут с Габриэлем, когда голова кружится от усталости.

— Думаю, мы могли бы выпить чаю. Присядь, Рэйчел, — сменил тон Габриэль, заметив ее колебания. — Обещаю, что не буду кусаться!

Чай — это неплохо, призналась себе Рэйчел, с видимой неохотой подходя к дивану. Пусть только скажет хоть слово не к месту, пусть только заикнется по поводу законности брака ее матери, она выльет весь чайник, все до последней капли, прямо на эту темную голову!

Она чуть усмехнулась, представив, как намокнет эта дорогая белая рубашка, которая сейчас, в конце долгого дня, каким-то образом продолжала выглядеть свежей, словно он только что ее надел.

— Между прочим, думаю, нам нужно поговорить.

— Поговорить? — с опаской переспросила Рэйчел, сосредоточив все свое внимание на разливании чая, будто от этого сейчас зависела ее жизнь. — О чем поговорить?

— Во-первых, о том, как ты невероятно талантлива, — ошеломил ее Габриэль. — Мне очень понравилось то ожерелье, которое ты надела. Я так понимаю, дизайн твой? Чашка полна!

— Конечно, одно из моих.

Чайник с грохотом упал на поднос. Габриэль смотрел на нее, смотрел не в меру пристально. Рэйчел ясно почувствовала, как начала пульсировать жилка у основания шеи, как быстро застучало сердце, заставляя грудь вздыматься и опадать при неровном дыхании.

— Именно сегодня я не могла надеть ничего другого.

— Я понимаю. Просто не представляю, чтобы папа решился продать что-то столь впечатляющее. Эта вещь только для особых, исключительных случаев.

— Да, ты прав, — признала Рэйчел, и улыбка снесла остатки ее обороны. — Он никогда бы не выставил его на продажу.

Стань наконец взрослой, сказала она себе. Она вновь вела себя словно несмышленый подросток, не способный даже спокойно сидеть в присутствии своего кумира. Она вспомнила, как пробегала по телу дрожь всякий раз, когда его рука скользила по ее руке, а его дыхание согревало щеку или когда он шептал ей на ухо имя очередного гостя.

— Те вещи, которые я делаю для себя, сильно отличаются от работ для «Дома Тирнана». У клиентов Грега слишком традиционные вкусы — почти старомодные. Они хотят качественные камни и лучшее золото и серебро, но только в классическом стиле. Время от времени…

Последовал вздох откровенного сочувствия.

— Только время от времени у меня появляется возможность сделать что-нибудь другое, нешаблонное. Но не часто.

Заметив, как он понимающе кивнул, Рэйчел внезапно сообразила.

— Так вы из-за этого ругались с Грегом? — изумленно спросила она. — Из-за этого ты уехал в Америку открывать собственное дело?

— Частично, — осторожно ответил Габриэль, заглядывая в чашку, словно на ее дне скрывалась какая-то тайна. — Были и другие причины.

Ей хотелось спрашивать и спрашивать, но она решила не рисковать.

— Но ты, как и я, всегда хотел сделать стиль «Дома Тирнана» более экстравагантным. Ты как-то показывал мне те африканские вещи, помнишь?

…Это случилось примерно через пять дней после того, как мать помешала им в его день рождения. Рэйчел задала тогда Габриэлю множество вопросов об Африке, и он в конце концов показал ей свои африканские фотографии.

Сначала она воспользовалась ими, чтобы подольше побыть около него, наслаждаясь его вниманием. Но скоро сама увлеклась и поняла, что именно привлекло его в этой стране. Когда он показал Рэйчел образцы примитивных ювелирных изделий, она была просто потрясена.

— Не могу поверить глазам — это просто чудо какое-то. В жизни не видела ничего подобного!

Во многом именно благодаря этим первобытным побрякушкам она твердо решила стать ювелиром-дизайнером и даже открыла Габриэлю свои стремления, застенчиво покраснев и ожидая его насмешек. Но, удивительное дело, он тогда искренне поддержал ее…

— Мой отец всегда говорил, что у тебя очень оригинальное видение, — проговорил Габриэль, возвращая ее в настоящее. — Он рассказывал, что однажды наблюдал, как ты лепила из пластилина. Тебе было лет пять или шесть. Он уже тогда знал, что…

— Знал уже тогда? — Рэйчел не могла поверить. — А я и не знала, что он видел меня маленькой девочкой. Мама никогда не говорила.

— Он определенно об этом не распространялся. — Губы Габриэля скривились в подобии улыбки. — Ни я, ни мама ведать не ведали о существовании Лидии или тебя, пока вы не появились здесь семь лет назад. — Ему не сразу удалось ровно установить чашку на подносе. — Но, похоже, он знал вас обеих давным-давно. Чем ты сейчас занимаешься? — Он явно стремился направить разговор в иное русло. — Чем-то таким же необычным, как это ожерелье?

— Я подумываю о нескольких браслетах. Очень простых, почти примитивных, но невероятно выразительных. — Рэйчел с энтузиазмом подхватила новую тему. — Один или два получаются именно такими, как я хотела.

— Ты хранишь рисунки здесь или оставила в офисе?

— Они наверху, в моей студии. Хочешь посмотреть?

— С огромным удовольствием. Может, сбегаешь, пока я заварю свежий чай?

Ноги сами несли Рэйчел вверх по лестнице в мансарду. Она снова чувствовала себя как в юности, когда ее обожаемый Габриэль проявлял к ней внимание и интерес. Это случалось нечасто, ведь тогда он, зрелый и умудренный опытом, вообще не интересовался ее школьными занятиями. Все изменилось, когда она поступила в колледж искусств.

Во-первых, больше не нужно было носить старую и надоевшую школьную форму — она могла выбирать наряды. Грег выделял ей достаточно денег, так что можно было дать волю своей фантазии. Простота и элегантность покроя при дорогой ткани — это стало ее девизом.

Во-вторых, с незамысловатой школьной стрижкой тоже было покончено. Она позволила своим бронзовым локонам отрасти до плеч, с удивлением обнаружив, что у них есть природная тенденция закручиваться в непослушные кольца.

Пара комплиментов и выразительный блеск в глазах цвета черного кофе показали ей, что она на верном пути — Габриэль видел в ней уже не только ребенка. Но еще не настоящую женщину. Женщины у него были другие — взрослые, лощеные, стильные. Они проходили вереницей, и она даже не успевала узнать их имена, не то что признать серьезными соперницами.

Наконец на Рождество после ее восемнадцатилетия она решила сама сделать первый шаг. Она как будто невзначай поймала Габриэля возле омелы и потребовала полагающегося по традиции поцелуя.

Он колебался мгновение, в конце концов обреченно пожал плечами.

— Твое право, тебе и решать!

И засмеялся, приблизив к ней губы.

Все началось как игра, почти как шутка, и Рэйчел не сомневалась, что он именно так об этом и думал. Но едва их губы соприкоснулись, словно кто-то повернул выключатель, и мощный ток пробежал по каждой клетке, по каждому нерву ее тела. Если бы воздух вокруг них действительно заискрился электричеством, она бы не удивилась.

К ее счастливому изумлению, Габриэль как будто тоже не остался равнодушен. Он начал с коротких, легких, дразнящих поцелуев, которые лишь тревожили и возбуждали, а не утоляли жажду. Не разжимая губ, она что-то протестующе промычала, и он гортанно засмеялся. Этот смех умер в ее тихом стоне, когда она перехватила инициативу и плотно прижалась к его губам, приоткрыв рот, чтобы почувствовать его язык.

Кровь ударила ей в голову, когда она ощутила его ответ.

— Рэйчел!

Габриэль сжал ей плечи и отодвинул от себя — ему явно понадобились некоторые усилия, чтобы восстановить равновесие.

— Милая моя, — проговорил он наконец, — думаю, это зашло немного далековато. Ты сама не знаешь, что делаешь, куда заманиваешь…

— Знаю, не беспокойся! — запротестовала она.

У нее кружилась голова от пьянящего чувства своей женской власти. Она намеренно облизнула верхнюю губу, на которой еще оставался вкус его поцелуя. Он не пропустил этого движения, и ее возбуждение усилилось.

— Габриэль…

Но в этот момент громко и пугающе зазвонил телефон.

— Не слушай его! — взмолилась она, когда его голова повернулась в направлении звонка. — Пожалуйста, не снимай трубку!

— Рэйчел, поверь мне, будет намного лучше, если я отвечу. Во-первых, твоя мать и мой отец могут вернуться домой с минуты на минуту; а во-вторых, ты еще слишком мала. Не в моих привычках укачивать в колыбельке даже такое обольстительное дитя!

Укачивать в колыбельке! Эти слова и теперь, через столько лет, звучали обидно, но тогда они ее просто убили, оставили жалкой, униженной, обожгли болезненным разочарованием. Она поклялась никогда, никогда больше даже не разговаривать с ним.

Однако, сама того не подозревая, она уже стала жертвой мощной и мрачной притягательности Габриэля и не могла отказаться от источника своего пагубного наслаждения. Время от времени она пыталась урезонить себя, внушить самой себе, что он ей не пара и надо поискать кого-то другого, более подходящего по возрасту, по интересам. Тем более что в желающих недостатка не было: едва Рэйчел поступила в колледж, ее засыпали приглашениями в клубы, в кино, выпить, потанцевать. Она принимала приглашения, шла на вечеринки и… смертельно скучала — ей нужен был Габриэль с его харизмой, его неотразимой притягательностью и гипнотизирующей сексуальностью. К своему девятнадцатилетию она точно знала, что больше не в силах скрывать свои чувства.

И он пришел — ее день рождения…



Рэйчел щелкнула выключателем, и мягкий свет залил студию. Тогда эта комната выглядела совсем иначе.

Нет, она не хочет вспоминать, не хочет думать о той ночи.

Должна подумать.

— Думай хорошенько, дура! — злобно повторила она себе. — Думай хорошенько! Вспомни, как все было, — может, это излечит тебя наконец от заразы, которая зовется Габриэль Тирнан!

А воспоминания уже рвались на свет, заставляя честно взглянуть себе в лицо…

Глава пятая

Габриэль уехал на семь месяцев. Он уже планировал расширить бизнес в Штатах и работал там с начала года. Теперь он возвратился погостить, и Рэйчел не могла дождаться этого момента.

За время его отсутствия она радикально изменила облик — сидела на диете, занималась на тренажерах, сменила прическу, косметику и гардероб. Без ложной скромности она могла признаться самой себе, что выглядит отлично — неуклюжая глупышка Рэйчел, которую он видел последний раз, осталась где-то далеко позади.

Лицо Габриэля, когда они встретились, говорило о многом; но это были лишь цветочки по сравнению с тем, что его ждало на следующий вечер — в день ее девятнадцатилетия. Грег и Лидия запланировали большой прием на уик-энд, но семейный праздничный обед предполагался на четверых.

Рэйчел надела элегантное прямое платье из винно-красного шелка, новое ожерелье и серьги — собственная разработка — и красиво уложила волосы. Она знала, что выглядит потрясающе. Во время обеда, когда шампанское и поздравления лились рекой, Габриэль не сводил с нее глаз, хотя держался строго в рамках приличия — к ее разочарованию.

Он сдался только к концу вечера. Когда он целовал ее перед сном, его губы задержались чуть дольше положенного и проговорили ей в самое ухо:

— Ты выросла, малышка Рэйчел. Пока меня не было, ты превратилась в женщину, и очень красивую женщину. Мне, пожалуй, придется решительно пересмотреть свое отношение к тебе. Может, как-нибудь встретимся и обсудим это?

Другого приглашения ей не требовалось. Это был предел ее мечтаний — ни один подарок не принес ей столько счастья. Она не могла дождаться случая, чтобы провести предложенное «обсуждение».

Случай представился уже следующим вечером. Грег и Лидия ушли в театр, после которого собирались поужинать вдвоем; они с Габриэлем остались в доме одни.

Захватив бутылку шампанского из запасов, отложенных для приема, Рэйчел, дрожа от возбуждения, почти бегом направилась в мансарду. Она влетела в его гостиную, не постучав, широко распахнув дверь.

— Привет! Оторвала от дел, да?

— Да нет, ничего.

Скорее всего, он не читал книгу, которая лежалаоткрытой у него на коленях, и думал о чем-то своем. Рэйчел утешила себя надеждой, что он думал о ней.

— Я решила, мы можем отпраздновать в частном порядке.

— А что будем праздновать? — протянул он, и у нее мурашки побежали по спине.

— Ну, во-первых, тот факт, что ты дома. И мой день рождения, конечно. Твой тоже — прошла всего неделя. Я принесла кое-что. — Она помахала бутылкой в воздухе. — В конце концов, Грег закупил на субботу столько, что пропажу одной бутылки никто не заметит. Итак, если вы окажете мне честь…

Тут Габриэль наконец поднялся и подошел к ней, чтобы забрать шампанское, и Рэйчел вдруг совсем по-новому, как будто в первый раз, увидела его высокую мощную фигуру, мужественную силу крепких плеч и широкой груди. Ей почему-то стало страшно, румянец сошел с ее щек.

— Что случилось, Рэйчел? Ты встретила по дороге привидение?

Голос звучал мягко, и это успокаивало. На мгновение картинка затуманилась, но Рэйчел быстро моргнула и восстановила резкость: перед ней стоял Габриэль — человек, которого она любит уже несколько лет.

— Я просто вспомнила, что забыла бокалы, — нашлась она и смущенно улыбнулась.

— Не беспокойся. — Он ловко манипулировал пробкой. — У меня есть кое-что в том шкафу.

— Конечно. — Ее уверенность снова на мгновение исчезла. — Я и забыла, что у тебя здесь собственное холостяцкое логово — место, куда ты приглашаешь всех своих дам.

— Не всех, — поправил Габриэль, — только немногих избранных. Бокалы — быстро!

Рэйчел подхватила в бокал пенистый поток и вновь почувствовала себя уверенной и неотразимой.

— А я включена в этот список избранных?

— А как ты думаешь?

Он уже наполнял второй бокал. Рэйчел сделала большой глоток и наморщила нос от защекотавших ее пузырьков.

— Ну, ты обычно допускал меня, если я хотела взять книжку или еще какую-нибудь ерунду для колледжа. Но последнее время… — ее тщательно накрашенные губы капризно надулись, — мне кажется, я у тебя решительно не в фаворе.

— Я был в отъезде, Рэйчел, — напомнил Габриэль, приглашая ее сесть в кресло напротив, — и тебе это прекрасно известно. А когда я здесь, то чертовски занят делами, которые пылились, пока я работал в Америке. Между прочим…

Он взглянул на нее поверх бокала, и она почувствовала спазм в горле.

— Все сейчас не так просто, как было раньше.

Его голос опустился на октаву ниже.

— Что же не так? — Рэйчел лукаво улыбнулась.

— Уверен, ты догадываешься.

Она догадывалась, но не хотела искушать судьбу — а вдруг не угадала? Сейчас это было бы некстати. Она решила зайти с другой стороны.

— Расскажи, что именно ты делаешь в Америке, — попросила она, сбрасывая туфли и забираясь с ногами в темно-зеленое бархатное кресло. — Открываешь там филиал «Дома Тирнана»?

— Филиалы и различные магазины. Фактически они настолько другие, что папа категорически против того, что я намерен сделать.

— Правда? — Она была искренне заинтригована. Значит, Габриэль ссорится с отцом не только из-за ее матери — у них существенные разногласия и по вопросам бизнеса. — Что ты делаешь такого ужасного?

Габриэль криво усмехнулся, что придало его скуластому лицу что-то удивительно мальчишеское.

— Я всеми силами пытаюсь загнать компанию в двадцатый век и сделать ее чуть менее элитарной.

— Звучит интригующе. И как именно ты собираешься это делать?

— Я хочу выпускать более доступные наборы украшений. Весь стандарт производства и отделки будет сохранен, но я использую менее дорогостоящие материалы. Будет целый диапазон, сохраняющий все элементы качества и стиля, присущие «Дому Тирнана», но по более доступной цене.

— Как тиражный ярлык кутюрье?

— Именно.

Ее последние слова вызвали одобрительную улыбку, от которой сердце подпрыгнуло до самого горла.

— Это будет не только вторая тетива для нашего лука, здесь возможен переход к другим, более рискованным стилям. Можно попристальнее присмотреться к уличной моде, создавать новые, более привлекательные изделия, чем та традиционная ерунда, за которую держится отец.

— И он позволяет тебе делать все это?

Рот Габриэля скривился.

— Не столько позволяет, сколько выделяет достаточно веревки и надеется, что я сам повешусь. В это предприятие мне пришлось вложить огромное количество собственных денег. Если дело провалится, я разорен — полностью. И наоборот, если преуспею, то буду владеть компанией, к которой папа не сможет прикоснуться, — она даже не будет носить имя Тирнана. Новые магазины называются просто «Т2».

— Мне очень нравится то, что ты рассказываешь. — Рэйчел протянула свой бокал, чтобы он наполнил. Ее лицо сияло, глаза горели. — Я бы тоже хотела заняться чем-нибудь подобным.

— Ну, продолжай учиться, и ты сможешь делать все это. А я уж найду для тебя работу. У тебя настоящий талант, Рэйчел, такой талант, который может вынести тебя на самый верх.

Похвала была столь неожиданна, что ее лицо залила краска, по телу разлилось блаженное пьянящее чувство.

— Ты мне льстишь.

— Отнюдь, — возразил он. — Я говорю истинную правду — никакого преувеличения. Ты знаешь, что талантлива, как знаешь, что красива. И учти — это убийственная комбинация, перед которой трудно устоять.

Это было еще хуже. Рэйчел торопливо поднесла бокал к губам, чтобы охладить предательский жар на лице. К ее ужасу, бокал оказался пуст.

— Нельзя ли еще немного шампанского, пожалуйста?

— Может, хватит?

В вопросе звучала почти отеческая забота, и Рэйчел. обиженно надула губы.

— Я уже не ребенок, Габриэль. Мне девятнадцать.

В подтверждение своих слов она встала и сама наполнила бокал. Ей плевать, одобряет он это или нет.

— Я взрослая женщина, Габриэль, а ты никак не хочешь этого понять.

— Напротив, я уже давно все понял. Вопрос в том, что мы будем с этим делать?

— Делать?

Она смущенно вскинула на него глаза и наткнулась на решительный, оценивающий взгляд. Ей показалось, что раздался звон скрестившихся шпаг и в воздух полетели искры.

— Откройся, Рэйчел…

Габриэль поставил свой бокал на ближайшую книжную полку и откинулся на спинку кресла. Он откровенно ее разглядывал.

— Смею ли я предположить, что твое сегодняшнее присутствие не случайный визит, а часть продуманной кампании, призванной убедить меня, насколько ты женщина?

От неожиданности она чуть не поперхнулась и лишь ошеломленно кивнула, машинально отхлебнув из бокала.

— Эта улыбка, взгляды, жесты, даже твое платье…

Его горящий взгляд прошелся по роскошному голубому платью, по глубокому вырезу и пуговкам спереди; потом вновь остановился на ее пылающем лице.

— Передо мной традиционный набор сигналов, которые женщина обычно посылает мужчине, ожидая от него соответствующего отклика. А поскольку здесь нет иных представителей мужского пола, смею предположить, что ты сигналишь мне.

Потрясенная Рэйчел вдруг поняла, что все переменилось: исчез расслабленный, невозмутимый Габриэль. Каждый дюйм его поджарого, мощного тела, полный силы и опасного ожидания, был готов к действию. У Рэйчел пересохло во рту, а сердце, казалось, застучало прямо в горле.

— Я прав, Рэйчел? Ты хочешь, чтобы я реагировал на тебя как мужчина?

Она снова молча кивнула — дар речи, казалось, навсегда оставил ее.

— Тогда не прекратить ли ходить вокруг да около? — Его голос понизился до тихого и страстного шепота. — Перестанем делать вид, будто не знаем, зачем мы здесь?..

— Делать вид? — От страха, что он передумает, к ней вернулись слова. — Я не делаю вид!

— Нет? Тогда докажи. Иди сюда, Рэйчел, — приказал он, видя, что она колеблется. — Иди сюда и поцелуй меня.

Она, было, подумала, что подгонять ее не нужно, но в следующую секунду почувствовала, что… робеет. Небольшое расстояние между ними вдруг показалось бездонной пропастью, перешагнуть через которую почему-то было нельзя, тем более что ноги ее уже почти не держали.

Взгляд глаз цвета темного шоколада не отпускал ее, заставляя бешено колотиться сердце и биться в висках кровь.

Облизнув пересохшие губы, она встала над ним и заглянула в темноту непроницаемых глаз. Потом медленно, наклонила голову и слегка коснулась его губ.

Волна возбуждения пробежала по нервам, сердце подскочило от бешеного восторга. Но Габриэля не так-то легко было пронять — его жесткие губы не дрогнули, лишь из груди вырвался вздох разочарования.

— Ради Бога, Рэйчел! — хрипло проворчал он. — Ты целуешься, как ребенок! Хочешь доказать, что ты женщина, так и целуйся, черт возьми, как женщина. Если нет…

Она не дала ему закончить, зажав ему рот новым поцелуем. Теперь она старалась вспомнить, как целовала его тогда, возле омелы, оживить то чувство и понять, чего он хочет. У нее был только один выход — спрятать свой страх, свою неопытность под игрой…

Но игра продолжалась не более секунды. Нахлынувший восторг смел все страхи, всю неуверенность и колебания. Горячая волна охватила ее тело, расплавленным золотом ударила в мозг, прежде чем она смогла сделать следующий вдох. Руки сами собой потянулись к Габриэлю, вцепились ему в волосы, притянули его лицо ближе, и язык скользнул между зубами.

— Лучше? — еле выдохнула она, оторвав губы и судорожно втягивая воздух.

— Лучше, — согласился он, издав короткий смешок, — но нам еще есть над чем поработать.

В мгновение ока он притянул ее к себе на колени, отклонил голову и легко коснулся губ.

Что там рождественский поцелуй, который она так добросовестно пыталась воспроизвести! Губы Габриэля становились то мягкими и нежными, умоляющими откликнуться, то жесткими и жестокими, словно рвущими на части, требующими полной отдачи; а затем вновь чувственными, влажными, сексуальными, вытягивающими всю душу, лишающими возможности думать. А его руки между тем скользили по ее телу, вызывая острое, пронзительное ощущение, от которого мутилось в голове и перехватывало дыхание. Он провел пальцем по краю глубокого выреза и опустился в пространство между пуговицами. Рэйчел задохнулась, по всему телу пробежала дрожь.

Юбка уже давно вся собралась наверху, и Рэйчел чувствовала обнаженной кожей ног мягкий вельвет его брюк и жесткое, горячее вздутие, которое давило ей на бедра. Судорога желания сотрясла ее хрупкое тело — она была в руках мужчины со вполне мужскими потребностями, и на эти потребности надо было ответить, пройти до конца, шаг за шагом — или отступить, и отступить сейчас.

Словно прочитав ее мысли, Габриэль глубоко и неровно вздохнул, поднял голову и посмотрел на нее затуманенным взглядом.

— Время решать, — проговорил он напряженным голосом. — Мне нужно знать сейчас, пока я еще могу оставаться джентльменом, этого ли ты хочешь.

Рэйчел оцепенело, и не мигая, смотрела ему в глаза. А кончик его пальца вычерчивал медленные, горячие круги на белой коже ее оголенного бедра — круг за кругом, снова и снова. Все ее мысли и чувства сошлись на этой крошечной точке, когда он вновь заговорил:

— Ты должна решить, Рэйчел, — девочка или женщина. Это твое право и твое решение, но хорошо подумай, что ты выбираешь, потому что обратной дороги не будет.

Глава шестая

Обратной дороги не будет. Слова повисли в воздухе: каков бы ни был ее ответ, он изменит ее будущее раз и навсегда.

— Итак, Рэйчел, что ты скажешь?

Вопрос был задан тихим, убийственно спокойным голосом. Даже его руки перестали двигаться и неподвижно лежали на подлокотниках кресла — он оставлял выбор за ней.

В тишине полутемной комнаты равномерное тиканье часов казалось неестественно громким, как шаги неумолимо надвигающейся судьбы, словно эхом повторенные в ровных ударах сердца Габриэля под ее пальцами, лежавшими на его черной майке.

Обратной дороги не будет.

В конце концов все решило отсутствие той крошечной горячей точки на бедре — без нее кожа казалась ледяной, лишенной самого главного.

Мучительное ощущение пустоты расползлось от этой точки по всему телу, возбудило острую, иссушающую жажду, утолить которую могло лишь одно.

— Да, — проговорила она так тихо, что он сначала не уловил ее слов и нахмурился. — Да… — снова начала она, чуть более твердо, но что-то в ее лице, во всем теле уже сообщило ему ответ, и он не стал дожидаться дальнейших слов.

Вместо этого с силой прижал ее к себе и впился в губы с такой неистовой страстью, что, будь у Рэйчел хоть какие-то сомнения, она стала бы бороться за свою безопасность.

Но у Рэйчел не было сомнений. Напротив, этот поцелуй был предвестником утоления той жажды, которая сейчас испепеляла ее и была столь остра, что каждое прикосновение вызывало боль.

— Ты этого хочешь? — донесся до нее хриплый от страсти голос.

Она лишь слабо кивнула, не в силах произнести ни слова, и в следующую секунду оказалась на руках Габриэля. Он нетерпеливо толкнул плечом дверь в спальню и медленно опустил Рэйчел на постель.

— О, женщина, женщина, — бормотал он, ловким движением стягивая майку, — не часто мужчина способен устоять перед твоим искушением!

Когда он вытянулся рядом с ней на зеленом с золотом покрывале, сердце Рэйчел забилось гулко и часто — после стольких месяцев мучительных грез реальность казалась почти непереносимой. Он был здесь, рядом, готов целовать, обнимать, ласкать…

Ощущение от его горячей, бархатистой кожи было ошеломляющим. Ей хотелось прикасаться к нему, каждой клеткой ощущать все его сильное, неистово возбужденное тело.

— Рэйчел… — достиг ее уха дрожащий шепот, — не торопись…

Но она не могла не торопиться. Она больше не маленькая девочка, она — женщина, и он должен наконец узнать об этом.

Ее груди налились и распухли, твердые соски молили о прикосновении, о тепле его губ. Платье и все остальное уже давно было отброшено, и, едва прохладное дуновение вечернего воздуха коснулось обнаженной кожи, Рэйчел закричала от восторга. Никогда прежде она не испытывала такого неподвластного разуму возбуждения. Жадный отклик собственного тела ошеломлял и смущал ее.

Где она научилась всему этому? Проводить пальцами по линиям его твердых мышц и чувствовать их содрогание? Какой инстинкт подсказал ей, где и как целовать, чтобы из его груди вырвался наконец этот стон, свидетельствующий о полной и безоговорочной капитуляции?

Она не узнавала себя, в ней рождался новый, еще незнакомый ей человек.

— Рэйчел…

Он хрипло выдохнул имя, когда ее никем не обученные руки двинулись вниз, стремясь узнать о нем все.

— Рэйчел! — Теперь это был крик предупреждения, протеста. — Нет!

Но именно этого протеста Рэйчел не желала слышать. Ее вел какой-то первобытный инстинкт, заставляя двигаться в древнем, как мир, ритме.

Его лицо, нависшее над ней, вдруг сделалось незнакомым: не было мягкости и терпения, остались лишь желание и неприкрытая страсть.

— О Боже! Я хочу тебя!

Внезапная боль словно вырвала душу из тела, унесла весь жар расплавленного золота, весь неземной восторг и оставила холод, опустошенность и шок. Сила разочарования была как удар в сердце.

Как такое могло случиться? Неужели это то, чего она так страстно желала; и что ей теперь делать? Зачем ей оставаться здесь, потерянной, униженной, преданной, — ждать, пока он получит наконец все свое удовольствие, которое для нее теперь осталось где-то за горизонтом?

В злобе, обиде и гневе она сжала кулаки и яростно заколотила ими по широким плечам, которые по-прежнему прижимали ее к постели.

— Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя! Я хотела не этого…

— Я знаю…

Последовал глубокий, раздраженный вздох, и Габриэль перевернулся на бок, возвращая ей свободу.

— Поверь, я знаю.

Она не успела вскочить — его руки обхватили ее, притянули ближе и сжали так сильно, что Рэйчел едва не задохнулась. Она хотела освободиться, но не смогла даже шевельнуться.

Когда его прерывистое дыхание слегка успокоилось, а сердце перестало неистово колотиться, он осторожно взял обеими руками ее лицо и наклонился над ней.

— Прости, милая, — шептал он, покрывая нежными поцелуями ее залитое слезами лицо. — Я ужасно виноват — я не должен был этого допускать ни за что на свете. Но ты так красива, так невинна и чувственна! Ты открылась так сладостно и щедро, что я потерял голову. Я слишком жаден, слишком себялюбив. Обещаю — в следующий раз все будет по-другому.

В следующий раз?!

— Нет!

Не будет никакого следующего раза! Она не сможет пройти через это снова. Она неистово трясла головой, ее блестящие волосы разметались по подушке.

— Нет!

Однако — кто бы мог подумать? — его поцелуи сломили ее сопротивление. Они околдовывали, соблазняли, гипнотизировали, обманывали, вытягивали из нее те хрупкие ростки отклика, который, как она думала, пропал и никогда не вернется.

— Спокойно, милая, — убаюкивал Габриэль, — доверься мне. Позволь, я покажу, как это должно быть, как бывает, когда нет боли, а есть только удовольствие. Я верну тебе тот восторг и чудо, которые ты подарила мне. Доверься. Обещаю, я не разочарую тебя.

Он перемежал слова поцелуями, его руки двигались, прикасались, гладили, и она уже знала, что не только не может, но и не хочет сопротивляться. Нежность смывала и уносила прочь ледяное ощущение потери, которое сковало ее несколько мгновений назад.

Еще не понимая, что происходит, она чувственно изгибалась под его ласками, тихое мурлыканье от удовольствия скоро перешло во вздохи и стоны и, наконец, в крики восторга.

Она смутно помнила горячие дорожки поцелуев по телу, к груди и сладкую агонию желания, затопившего ее.

Габриэль мощным движением, заставившим ее хватать ртом воздух, снова проник в нее, но теперь это была не боль, а удивительное, чудесное ощущение наполненности.

— Так-то лучше. — Его голос дрожал, сдерживая мрачный смешок и еще более мрачный триумф. — Намного лучше. Но бывает еще лучше…

— Еще! — с искренним недоверием прошептала Рэйчел.

Еще лучше? Это невозможно!

Но Габриэль показал, что возможно.

Щедрость и терпеливость пришли на смену страсти и нетерпению. Каждое движение было обдуманно и осторожно. Губы целовали, дразнили; руки гладили, ласкали, находя все новые точки наслаждения.

Она была смыта, унесена горячим потоком чистой эротики, и, словно угадав ее желание, Габриэль напрягся, его движения сделались более мощными и ритмичными, ласки стали жестче, требовательней; наконец светящаяся точка на горизонте приблизилась и коснулась ее.

Неизъяснимый экстаз овладел ею, поднимая все выше, пока там, на самой вершине, она не почувствовала, что сейчас умрет.

Но каким-то чудом она осталась жива и начала медленно спускаться на землю, обнаружив себя в надежных руках Габриэля. Его дыхание с трудом вырывалось из груди, как и у нее, сердце стучало в том же отчаянном ритме первобытного наслаждения.

— Сейчас это… — проговорил он одними губами — голос у него все еще дрожал от страсти, — это именно то, зачем ты пришла сюда, не так ли?



— Рэйчел? С тобой все в порядке?

Она вздрогнула от неожиданности — тихий голос прозвучал как взрыв. Рэйчел резко обернулась и увидела перед собой темную мужскую фигуру.

— Прошу прощения — я не хотел напугать тебя.

Рука успокаивающе легла ей на плечо.

— Все в порядке?

Это был все тот же голос, только в ее воспоминаниях он дрожал от страсти и низкий бархатистый тон его свидетельствовал о наслаждении; сейчас он звучал холодно и ровно, разве что с некоторой ноткой беспокойства.

— Я…

— Ты так долго ходила за своими рисунками, что я встревожился. Я подумал, может, ты почувствовала себя нехорошо. Был напряженный день…

— Со мной все прекрасно!

Рэйчел энергично тряхнула головой, чтобы сбросить остатки наваждения. Освободившись от руки Габриэля, она бросила на него презрительный взгляд. Ее глаза сверкали, как бриллианты.

— Все нормально. — Ей хотелось бы дрожать чуть меньше. — А ты не имеешь права входить сюда…

Его нахмуренное лицо еще более помрачнело. У Рэйчел мурашки пробежали по спине.

— Это почему же? — хрипло спросил он. — Мой отец умер меньше недели назад, лишь сегодня утром мы его похоронили, и я уже куда-то не могу входить в этом доме, который некогда был моим родным. Эта самая комната была моей.

— Я знаю…

Рэйчел почувствовала укол совести; но она не хотела видеть его здесь. Слишком многое напоминало о прошлом, и — она была готова поверить — их тени еще витали над ними, сегодняшними.

— Но сейчас эта комната моя!

Взгляд, который он бросил на нее, был словно удар молнии. Она подумала, что он действительно способен превратить ее в кучку пепла.

— В этом-то и проблема, моя милая Рэйчел. — Весь его сарказм обрушился на нее. — Сейчас, когда ты и твоя мамочка вступили в права владения…

— Нет! Нет! — Ей было невыносимо слушать это. — Ты не должен так думать! Это твой дом, всегда был и будет твоим!

— Мы оба знаем, что это неправда…

Но тут что-то отвлекло его. Темные глаза, которые до этого неотрывно смотрели ей в лицо, сейчас впервые скользнули по комнате. Габриэль прищурился.

— Здесь определенно все изменилось.

Как всегда, это было сказано с подтекстом. Она знала, что Габриэль увидел, но не могла даже представить, как он отнесется к увиденному.

Когда ей впервые предложили занять комнаты в мансарде, она отвергла идею — воспоминания были слишком сильны, слишком болезненны. Она не могла даже заходить сюда, не то что спать в комнате, которая некогда была «холостяцкой берлогой» Габриэля.

Но Грег был настроен решительно. Он настаивал и настаивал, отказываясь слышать слово «нет». После года уговоров Рэйчел сдалась, и Грег распорядился заново отделать мансарду к ее двадцать первому дню рождения. Она, однако, настояла на одной фундаментальной перемене, которая, по ее расчету, должна была, хотя бы частично, изгнать поселившихся здесь призраков.

— Зачем такая перепланировка?

— Требовалось больше света.

Нервным жестом она указала на огромное окно, которого не было в бытность Габриэля и которое теперь занимало почти всю стену.

— Мне нужен свет для работы над эскизами.

Неоспоримый довод, и отчасти правдивый.

Но только отчасти. Рэйчел нервно переступила с ноги на ногу.

— Выглядит очень эффектно.

Если Габриэль и догадывался об истинных причинах ее решения, то это никак не отразилось на его голосе — он оставался таким же вежливым и непринужденным, словно Рэйчел — всего лишь новая знакомая, дом которой он осматривает впервые.

— Мне… мне тоже нравится.

Эта отрывистая фраза выдавала слишком многое, и взгляд его глубоко посаженных глаз мгновенно переключился на нее, словно изучая.

— Успокойся, — проговорил Габриэль, явно заблуждаясь по поводу причин ее нервозности. — Говорю тебе, я не наброшусь.

— Знаю, что не набросишься! — вспыхнула она. — Не набросишься, потому что я больше не позволю тебе даже приблизиться ко мне! Нечего ворошить прошлое. Все прошло — умерло и забыто. И именно поэтому я хочу, чтобы ты ушел. Из моей комнаты и из моей жизни.

Она не представляла, как он отреагирует на этот выпад; его поведение всегда было непредсказуемым.

Циничная усмешка скривила ему губы, взгляд, которым он посмотрел ей в лицо, был полон презрения.

— Если бы я мог в это поверить…

— Так поверь! — бросила она, уже не скрывая смятения, пожаром охватившего ее. — В моем сердце не осталось ничего, никаких чувств к тебе.

Перемена в его лице была убийственной. И пусть она знала, что это игра — холодная, расчетливая, — он достиг цели: ее сердце разрывалось на части.

— О, Рэйчел… — начал он очень тихо.

Но с нее было довольно. Прошлое и настоящее сплелись в одну зловещую нить.

— Нет! Я не желаю слушать! Я не хочу больше слышать ни единого твоего слова. Я только хочу, чтобы ты ушел… — Обеими руками она уперлась, как в стену, ему в грудь и толкнула его, черпая силу в отчаянии. — Уходи! Пошел вон, вон!

Эта внезапная решимость застала его врасплох, и он действительно отступил на шаг к двери, но только на один, потом остановился и, как тисками, сжал ей запястья.

— Перестань!

Сопротивляться было бесполезно, и она застыла, упрямо наклонив голову.

Темно-карие глаза пронизывали ее насквозь; ее ладони по-прежнему упирались в тонкую ткань его рубашки, и она чувствовала под пальцами жар его тела и жесткие волоски на груди.

Сколько раз Рэйчел слышала о дрожи предчувствия, о холодке, пробегавшем по спине героини из-за внезапной близости! Чушь все это! Не было ни дрожи, ни холода, а было ощущение когтистой лапы, сдирающей кожу до костей.

Никогда раньше она так не опасалась за свою жизнь — настолько, что вся комната внезапно отпечаталась мгновенным снимком у нее в голове: она видела стол у окна, цветы на полках, яркие картины на стенах. За окном — сад, и в конце, за деревьями, — Темза.

Но яснее всего она видела Габриэля, стоявшего рядом: верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты, так что видна мощная загорелая шея. Лицо, которое она когда-то страстно любила, заросло темной щетиной. На фоне окна его черты выделялись настолько рельефно, что на них было больно смотреть.

— Габриэль…

Но сказать было нечего, потому что она поняла, что лгала ему и себе: ничто не умерло и не собиралось умирать.

Все это время она пыталась загнать свои чувства на дно души, заботливо прикрывая их защитным слоем, рутиной повседневной жизни. Однако они никуда не исчезли. Они свернулись в комочек и ждали. И дождались. Достаточно было одного вида Габриэля, звука его голоса, как чувства заработали, быстро и решительно прокладывая себе путь на поверхность, к свету и жизни.

— О, Габриэль, — вздохнула она, глядя на свои руки, по-прежнему лежавшие у него груди, — зачем ты только вернулся?

— Поверь, если бы я мог не приезжать, не приехал бы.

Он нежно приподнял ей подбородок и повернул лицо к себе, но Рэйчел быстро закрыла глаза, испугавшись, что он заметит в них слезы.

— Рэйчел, я не хочу делать тебе больно.

— Ты не хочешь… — Горький смешок застрял у нее в горле. — Ты когда-нибудь задавался мыслью, что уже сделал?

Его молчание длилось так долго, что она не выдержала и открыла глаза, чтобы взглянуть ему в лицо — оно поразило ее своей бледностью.

— О Боже, Рэйчел, не говори так. Не…

Он замер на полуслове, когда слезинка скатилась из уголка ее глаза. Рэйчел видела, как странно затуманились его глаза — казалось, он пытается проглотить комок в горле.

— Рэйчел…

Ее имя прозвучало глухим стоном, когда он наклонился и снял поцелуем блестящую капельку влаги, остановившуюся у ее губ. Губы у него были мягкими, теплыми и бесконечно нежными.

— Рэйчел!

Это был уже другой звук — дрожащий, странно нерешительный, волнующий, ранимый. Габриэль нерешительный? Большая редкость. Ранимый? Никогда!

Рэйчел вдруг почувствовала, что ее лицо сжимают две сильные ладони. Длинные пальцы скользнули ей в волосы, губы коснулись ее губ, нежно и осторожно, словно он пробовал драгоценное вино, вкус которого хотел запомнить.

С коротким, отрывистым криком она обвила руками его шею и погрузила пальцы в темный шелк его волос. Собрав все силы, притянула его голову к себе и крепче прижалась к губам.

Словно молния сверкнула над ее головой, пронзила с головы до пят.

И Габриэль уже не был «нерешительным», «ранимым». Нет, он жадно брал, искал, требовал отклика.

Груди Рэйчел набухли, соски терлись о его грудь. Она прижалась, вдавилась в него, слушая, с каким шумом вырывается дыхание у него из груди.

Жар его ладоней обжигал ей шею и плечи, пылал на открытых предплечьях. Его руки скользнули вниз, прижимая ее еще теснее.

Невозможно было ошибиться — он хотел ее, и, когда она застонала от восторга, его губы побежали дорожкой по ее телу, ниже, ниже…

— Габриэль…

— О Боже милостивый, нет!

Он прорычал это вместе с ужасным проклятием, разрушившим накаленную тишину комнаты.

Еще секунда — и Габриэль яростно оттолкнул ее от себя.

— Габриэль?..

Все еще не понимая, что происходит, Рэйчел снова потянулась к нему, но он опять поймал ее руки, мертвой хваткой сжал запястья и отодвинул ее подальше.

— Я сказал нет!

Он еще раз хрипло выдохнул. Темнота карих глаз сгустилась до цвета черного оникса, сверкающего лихорадочным блеском, от которого у нее кровь чуть не застыла в жилах.

— Нужно остановиться прямо сейчас.

— Остановиться?

Только не это! Только не второй раз. Рэйчел словно вернулась на четыре с половиной года назад в тот ужасный момент, на то самое место.

Ей потребовались месяцы, чтобы излечиться, и только сейчас она начала понимать, что ни от чего так и не излечилась. Она не сможет пройти через это еще раз, нового отказа ей не пережить.

— Почему? Почему мы должны остановиться?

— Потому что я не хочу…

— Ты не хочешь? — оборвала она. — Ты не хочешь! Всегда ты и твои «хочу» и «не хочу». А как же…

— Рэйчел…

— Нет!

Отчаяние дало ей силы, о которых она даже не подозревала. Рэйчел вырвалась из его хватки и мгновенно оказалась в другом конце комнаты.

— И не уговаривай меня! Я не желаю больше тебя слушать — потому что ты лгал!

Боль разрывала ей сердце, и Рэйчел не заботилась о словах — ей нужно было выплеснуть наконец всю свою обиду.

— Ты лгал, когда говорил, что не хотел меня, что не грезил обо мне.

— Я когда-нибудь это говорил?

Она наткнулась на его спокойный тон, как на каменную стену. Непостижимо быстро Габриэль сумел восстановить равновесие, и снова холодная маска скрыла живые черты, превратив их в мраморное лицо греческой статуи, равнодушной и непреклонной.

— Или ты просто решила, что я это сказал? — Его тон заставил ее вздрогнуть. — Не знаю, может, я действительно дал повод так думать… Если так, тогда я действительно лгал. Но только я «грезил», как ты выразилась, о тебе днями и ночами. Настолько, что было больно не видеть тебя рядом. Но я никогда — слышишь, никогда не сделаю и шага к тебе. Ты опасна, Рэйчел, смертельно опасна.

— Опасна?! — Рэйчел не могла поверить услышанному. — Я? Но как я могу быть…

— Именно ты и то, что ты принесла с собой, создают массу проблем, цепь весьма серьезных осложнений, которые могут запутать мою жизнь и утянуть в живой ад. Я уже раз прошел через это и не хочу повторять. Так что, когда я говорю, нужно остановиться, — нужно остановиться, и немедленно!

— Но, Габриэль…

Она хотела было броситься к нему, вцепиться в него, умолять. Но он угадал ее движение, и ее пальцы схватили только воздух рядом с его рукой.

— Никаких «но»!

Этого тона было достаточно, чтобы она все поняла.

— Остановимся здесь, Рэйчел. Раз и навсегда. Я не желаю больше прикасаться к тебе!

Глава седьмая

Почему она так вела себя? Этот вопрос терзал Рэйчел долгими ночными часами. Ворочаясь в постели без сна, она снова и снова вспоминала, как Габриэль появился в ее комнате, его поцелуй и ее безумное, не заслуживающее никаких оправданий поведение.

Неужели прошлое ничему ее не научило? Ей надо наконец запомнить раз и навсегда, что Габриэль Тирнан принадлежит к тому сорту мужчин, кому нельзя доверять. Они используют женщин ради собственного удовольствия, заманивают их, а потом отбрасывают, как ненужную вещь. А она позволила ему это сделать дважды!

И на этот раз она даже не может спрятаться за собственную наивность! Потому что Рэйчел уже не глупая маленькая девочка, терзаемая муками первой, еще детской, страсти. Тогда она просто не могла думать ни о ком, кроме Габриэля.



В тот первый раз их чуть не поймали. Уже глубокой ночью Габриэль услышал шум подъехавшей машины и разбудил Рэйчел. Она почти скатилась вниз по лестнице, несясь в свою комнату, где еще долго лежала без сна, переживая восторг своей первой ночи с мужчиной. Перемены произошли в течение суток. Она проснулась от счастья и бросилась навстречу дню в предвкушении еще большего счастья. Надо было подготовиться к субботнему приему. Единственной каплей дегтя было подозрительное отсутствие Габриэля, но и это легко поддавалось объяснению — он и его отец крайне заняты на работе.

Однако когда он появился к ленчу, то был холоден и на удивление далек — едва взглянул на нее и ограничился несколькими незначащими словами в ответ на ее вопросы. Он ничуть не напоминал того пылкого любовника, каким был прошлой ночью.

В негодовании Рэйчел перехватила его в холле.

— Габриэль, что происходит? Что-то не так?

— Не так? — Его тон был холоден, как и его улыбка. — Не будь глупой, Рэйчел, все так. Просто надо быть осмотрительными, вдруг твоя мать может что-нибудь заподозрит? Надо подождать, пока она привыкнет, что мы можем быть вместе.

Что ж, с этим трудно было не согласиться, но на следующий день дела пошли еще хуже.

Она вернулась из колледжа и сразу почувствовала, что атмосфера в доме накалена. Мать и Грег, очевидно, крупно повздорили, и, хотя к обеду они уже разговаривали, их холодная взаимная вежливость была невыносима.

Габриэль, видимо, решил поберечь нервы и за обедом не появился. Без всяких объяснений он укатил на своей машине и вернулся только к утру. Насколько поздно, Рэйчел не представляла. Она долго боролась со сном, но к двум часам ночи, когда сон все-таки одолел ее, Габриэля еще не было.

На следующий день была суббота, день ее приема, и все скандалы в мире не смогли бы испортить ей настроение, когда она примеряла наряды перед зеркалом.

Серебристое кружевное платье, которое она выбрала, было именно то, что нужно. Простого покроя, с тоненькими бретельками, оно оставляло открытыми плечи; тонкий материал струился по груди и бедрам, короткая юбка позволяла оценить ее длинные, слегка загоревшие, стройные ноги.

Распустив вьющиеся локоны и слегка подведя глаза, чтобы подчеркнуть их блеск, Рэйчел осталась довольна. Она застегнула в ушах серебряные сережки, которые придумала сама, надела серебряный браслет и улыбнулась себе в зеркале.

— Уже не маленькая девочка! — сказала Рэйчел отражению.

Ей казалось, она выглядит умудренной опытом, чувственной и, самое главное, очень, очень взрослой.

Ей не терпелось пройтись перед Габриэлем — он не устоит, когда увидит ее!

И как же она была ошеломлена и озадачена, когда, покрутившись в гостиной перед матерью и Грегом, услышала холодный, равнодушный голос, от которого весь ее восторг с шумом вылетел, словно воздух из проколотого шарика:

— Тебе не кажется, что твой наряд несколько вульгарен?

Это был удар. Тяжелый удар.

Смешавшись от неожиданности, она на несколько мгновений потеряла дар речи. Попыталась ответить так же невозмутимо, но не получилось.

— Н-нет, не думаю.

Хорошо, что она начала говорить, еще не повернувшись, потому что, когда она увидела Габриэля, все слова улетучились — она могла лишь стоять и смотреть.

Рэйчел никогда раньше не видела Габриэля в официальном вечернем костюме и была не готова к столь ошеломляющему впечатлению. Высокая, мощная мужская фигура в черном и белом. Темно-каштановые волосы, безупречно уложенные, превосходно сшитый костюм, эффектно подчеркивающий линии широких плеч, тонкой талии и длинных ног.

Ей сразу представилось сильное, прекрасное тело, скрытое под этим элегантным костюмом, и горячая волна эротических ассоциаций покрыла краской ее лицо. Судорожно сглотнув, она попробовала снова:

— Я могу одеваться как хочу! Я уже взрослая!

Это было не самое удачное, что она могла придумать, — слишком напоминало то, о чем они говорили той ночью. И, судя по сардонически приподнятой брови Габриэля, он подумал то же самое.

— Ты выглядишь так, словно вышла на панель! — процедил он. — Этот наряд…

Его кривая усмешка ясно показала, что именно он подумал о «наряде».

— Этот клочок материи — сексуальная провокация в чистом виде. Лидия… — к изумлению Рэйчел, он апеллировал к ее матери, — вы готовы позволить дочери появиться в публичном месте, одетой — или, смею сказать, раздетой — подобным образом?

Улыбка Лидии была из чистого льда, серые глаза не выражали никаких эмоций.

— Как сказала Рэйчел, ей уже девятнадцать, она сама вправе выбирать себе платья. Действительно, Габриэль, боюсь, вы несколько старомодны. Между прочим, я не ожидала, что мужчине вашего возраста нравятся фасоны, которые привлекают маленьких девочек.

Внезапно до Рэйчел дошло: это была игра, и Габриэль играл в ней роль адвоката дьявола — отстаивал точку зрения, которой не разделял. Таким образом он отводил подозрения, заставлял окружающих думать, что Рэйчел для него — всего лишь школьница, которую он столь снисходительно терпит.

Как только Рэйчел это поняла, его насмешка, его очевидное неодобрение перестали обижать. И когда Грег тоже встал на ее сторону, она дерзко улыбнулась Габриэлю и засмеялась в его недовольное лицо.

— Ты в меньшинстве! Платье остается. Но если ты будешь очень хорошо себя вести, я позволю тебе потанцевать со мной, чтобы смягчить горечь поражения.

Едва прием начался, Рэйчел забыла о досадном разговоре. Возбужденная, немного ошалевшая от объятий, поцелуев, поздравлений и бесконечного потока подарков, она уже не думала о мнении Габриэля.

Лишь некоторое время спустя перед ней снова всплыл его каменный взгляд, в котором не было ни восхищения, ни тепла. Неужели она ошиблась и тот разговор не был игрой? Невозможно.

Однако сомнения уже пустили корни, и она начала замечать кое-что другое: то, как он старательно держится подальше от нее, с какой сверхъестественной ловкостью уклоняется от танца, то надменное, холодное выражение лица, с каким он смотрел сквозь нее, будто ее не существовало вовсе.

Ну, хорошо же, она ему покажет! Неизвестно, какая муха его укусила, но ей нет дела! Это ее праздник, и она намерена чертовски хорошо повеселиться.

И она веселилась: меняла партнера каждый танец, пила шампанское как ситро, преувеличенно громко смеялась малейшей шутке и столь же преувеличенно бурно флиртовала с каждым, кто проявлял к ней малейший интерес.

Все это, однако, не произвело нужного эффекта — Габриэль стоял у стены в дальнем углу зала и хмуро наблюдал. Его густые брови сошлись к переносице, а глаза были темны и непроницаемы. Только раз он открыл рот, когда она, как бы случайно, оказалась рядом, якобы чтобы наполнить бокал, и взглянула на него с укоризной.

— Куда ты спрятался на весь вечер? Не пора ли нам с тобой потанцевать?

— По-моему, у тебя нет недостатка в партнерах.

— О, да, я чудесно провожу время, — скрыла она за бравадой разочарование. — А сейчас, если позволишь, я бы выпила еще вина.

— Разумно ли это? — Габриэль неодобрительно нахмурился. — Не пора ли притормозить? Учти — шампанское ударяет в голову.

Однако Рэйчел уже понесло. Подняв бокал, словно салютуя, она насмешливо сверкнула серыми глазами.

— Оно ударяет и по другим, более интересным местам! — произнесла она, вильнув бедрами.

Жесткие морщины на его лице стали еще глубже.

— Думаю, нам надо поговорить, Рэйчел.

— Поговорить? У меня есть более интересные занятия. Мне весело!

— После приема — перед сном.

Это было слишком похоже на приказ, и она критически изогнула бровь.

— Разве так назначают свидание, дорогой? Леди любят, когда за ними ухаживают…

— Рэйчел…

Угроза в его голосе звучала слишком явно; и к тому же Рэйчел действительно была не прочь провести с ним время.

— Так и быть — после приема.

И все же она не удержалась от еще одного небольшого укола — история с платьем не давала ей покоя.

— То есть если не поступит лучшего предложения, — бросила она и умчалась, не дожидаясь, когда тучи, сгустившиеся у него на лице, обрушатся грозой на ее голову.

Но худшее было впереди.

Вскоре после того, как музыканты взяли перерыв и все пошли на ужин, Рэйчел вдруг обнаружила, что Габриэля нигде нет. Путем осторожных и как бы случайных расспросов, она узнала, что последний раз его видели разговаривающим с Амандой Брайант, старшей сестрой Бекки, одной из подруг Рэйчел.

— Она просто глаз с него не сводила, — рассказывала Бекки, непристойно смакуя каждое слово. — Могу себе представить — такой красавчик! А об Аманде и говорить нечего — известная штучка.

Да, уж слишком известная, пригорюнилась Рэйчел. Сестра Бекки была высокой, знойной брюнеткой с роскошной фигурой, все достоинства которой подчеркивало узкое черное платье.

— Они сбежали. — Бекки сделала испуганное лицо, намекая, что знает, зачем они сбежали. — Аманде все надоело. Я слышала, она сказала Габриэлю, что не любит детские утренники.

Детские утренники! Если и существовали слова, способные подсыпать соли на раны Рэйчел, то это были именно они.

— Ну, эти двое слишком старые и скучные, — объявила Рэйчел, отчаянно пытаясь сохранить лицо.

Но она по-прежнему отказывалась верить, что поведение Габриэля — не просто продуманное прикрытие. В конце концов, говорила она себе, можно ли вернее убедить недоверчивых родителей в их с Габриэлем исключительно родственных отношениях, чем откровенно флиртовать с другой?

Эти доводы помогли бы, если бы она сама в них верила. Остаток вечера был безнадежно испорчен, и Рэйчел облегченно вздохнула, когда все наконец разъехались.

Габриэль все еще не вернулся, но, похоже, это волновало только ее. Было уже далеко за полночь, и она валилась с ног от усталости.

— Я пойду спать, если вы не против. — Она не могла больше слушать восторги матери и Грега по поводу «замечательно» прошедшего вечера. — Я совершенно изнемогаю! Спасибо вам за чудесный праздник.

Рэйчел действительно изнемогала, но заснуть не могла. Она слышала, как Грег и Лидия тоже отправились к себе. Наконец дверь внизу хлопнула, и Габриэль тяжело прошел по ступеням.

На мгновение она замерла — вдруг он идет к ней? Но шаги удалялись по второму пролету лестницы — в мансарду.

Рэйчел не знала, на что решиться. Если она побежит прямо сейчас, он наверняка посмеется и скажет, что она напрасно ему не доверяет. Хуже того — это будет выглядеть по-детски. Намного лучше подождать и спокойно поговорить с ним утром.

Но ждать она определенно не могла. Мысли о Габриэле не давали покоя: она должна была видеть егопрямо сейчас. Пусть он посмеется над ней — это лучше, чем лежать здесь и изнемогать от неизвестности. В конце концов, он сам хотел поговорить с ней!

А потом, может быть, он снова поцелует ее, как той ночью. И этим поцелуем покажет, что считает ее настоящей женщиной, а не ребенком. Он погладит ее своими руками, расстегнет пуговки пижамы…

Кровь быстрее побежала по жилам, заставив ее выскочить из постели. Даже не набросив халата, она беззвучно выскользнула из комнаты и слегка улыбнулась, услышав храп Грега в дальнем конце коридора.

У лестницы в мансарду она вдруг остановилась в нерешительности. И именно в этот момент до нее долетел странный звук из-за двери — нечто среднее между сдавленным стоном и протестующим криком. Звук быстро пропал, и снова наступила тишина.

— Габриэль, ты здесь?

Ответа не было, и Рэйчел подумала, что ослышалась.

Может, он еще не вернулся и до сих пор где-то гуляет? Но тут до нее явственно донесся скрип кровати, и, воодушевленная, она проворно повернула ручку и распахнула дверь.

— Габриэль!

Снова тот странный звук. На этот раз было похоже на сдавленный смех, словно кто-то уткнулся лицом в подушку.

— Габриэль, ты здесь?

— В чем дело, Рэйчел?

Резкий и неприветливый, его голос заставил ее отпрыгнуть, как испуганную кошку. От холодного тона ей стало не по себе.

— Я… я просто хотела видеть тебя.

— Видеть меня!.. — Снова, как тогда, на вечере, на нее повеяло угрозой. — Какого черта?..

— Габриэль, пожалуйста! Я просто хотела…

Слова замерли у нее на губах. Габриэль шевельнулся, потом протянул руку и резким щелчком включил лампу на столике у кровати.

Рэйчел заморгала от внезапного света и вдруг застыла от неожиданности. Это невозможно…

Габриэль сидел в постели, его широкая грудь была обнажена, темные волосы в беспорядке падали на лоб. А рядом с ним, едва оторвав от подушки взъерошенную голову, с пылающей жаром оливковой кожей, с губами, опухшими от поцелуев, лежала Аманда Брайант.

Габриэль!

Рэйчел пыталась произнести его имя, но от шока у нее перехватило горло, и она только беззвучно открывала рот.

Габриэль нетерпеливо вздохнул.

— В чем дело, малыш? — процедил он с убийственной насмешкой. — Не можешь уснуть? Хочешь, чтобы я почитал тебе на ночь сказку? Прости — не могу. Как видишь, я занят…

Повернувшись к женщине рядом, он провел пальцем по ее полной груди, мрачно усмехнувшись, когда она чувственно изогнулась.

— Я занят делами — взрослыми делами. Теми, которыми большие дяди и тети…

Но Рэйчел больше ничего не слышала, она кинулась в свою комнату, будто все дьяволы ада гнались за ней по пятам…



Еще и сейчас Рэйчел беспокойно ворочалась в постели, вспоминая ту ночь. Мягкий хлопок простыни казался грубым наждаком, а слезы обжигали глаза, не принося облегчения.

Она не представляла, как прожила последующие дни. Габриэль, правда, несколько облегчил ей существование — он почти не появлялся, пропадая если не на работе, то где-нибудь в другом месте, предположительно с Амандой, и у Рэйчел не было возможности поговорить с ним.

Через две недели он опять поругался с отцом и уехал. Ей пришлось вынести еще одну, последнюю, ужасную встречу с ним, прежде чем он ушел из ее жизни, она верила, навсегда.

Медленно, не сразу Рэйчел научилась жить снова, похоронила прошлое. Но сейчас ей, похоже, придется начинать все сначала.



Чемодан — первое, что увидела Рэйчел, вернувшись домой вечером следующего дня.

Он стоял у стены, у подножия главной лестницы, и Рэйчел остановилась, разглядывая его, — ей показалось, что время вернулось на четыре с половиной года назад.

— Что это значит?

Вопрос сорвался у нее с губ, едва Габриэль спустился по лестнице с тонким кожаным чемоданчиком в руках.

— Как видишь, уезжаю.

— Уезжаешь? — Мысли завертелись вокруг этих убийственных слов. — Но почему? Куда?

— Возвращаюсь в Америку.

Его тон был спокоен и равнодушен, а устремленный на нее взгляд — непроницаем. Он ответил только на вторую часть вопроса, отметила про себя Рэйчел.

— Почему? — настаивала она. — Из-за завещания?

Рэйчел знала, что сразу после бракосочетания Грег пригласил к постели нотариуса и двух медсестер в качестве свидетелей, чтобы изменить завещание. Она ожидала, что он разделит собственность между новой женой и сыном. К ее огромному изумлению, она сама получала равную часть поделенного на троих наследства.

— Завещание? — Резкий смех Габриэля расколол воздух вокруг них. — Ничего другого я не ожидал.

— Значит, ты не злишься на то, что я получаю дизайнерскую студию?

Вместе, впрочем, с немалым личным состоянием, которое позволит ей безбедно существовать до конца дней.

— О, Рэйчел…

На этот раз его смех был мягче и одновременно горше, но выносить его было почему-то труднее, чем резкую насмешку мгновение назад.

— Если ты действительно думаешь так, то совсем меня не знаешь. Я рад, что ты получила то, что получила. Если хочешь знать, думаю, ты заслужила это — и намного больше. И ты, и твоя мать. Вы заработали это тем, что, вопреки всему, любили упрямого старика — даже я его не вынес.

— Его не так трудно было любить.

— О да, конечно. — Рот Габриэля иронически скривился. — И если бы он не завещал того, что принадлежит тебе по праву, мне самому пришлось бы сделать соответствующие распоряжения. Есть только… — Он прервался на полуслове, очевидно решив не заканчивать фразу. — Но так даже лучше. Я счастлив за тебя, Рэйчел.

Ей показалось, что он говорил совершенно искренне.

— Тогда почему уезжаешь?

— Мы согласились, что будет лучше, если я уеду быстрей.

— Мы?

Я ни на что не соглашалась, кричала ее изболевшаяся душа. Ни на что!

— Ты недвусмысленно объявила мне, что между нами ничего нет.

— Но ты не должен…

— Рэйчел, — проговорил Габриэль, начиная терять терпение, — меня действительно ждут дела.

Мысль потерять его снова, потерять не на четыре с половиной года, а навсегда, стала совершенно невыносимой.

— Неужели они не проживут без тебя еще пару дней?

— Рэйчел, нет!

— Из-за того, что случилось вчера? — настойчиво допрашивала она. — Потому что, если это так, как ты сказал, мы согласились, что ничего…

— Мы согласились. — Он медленно кивнул. — Но я не доверяю себе и не уверен, что выдержу соглашение.

Надежда вновь загорелась у нее в сердце, лицо залилось краской.

— Тогда не уезжай, — тихо прошептала она.

Она шагнула к нему, обвила руками его талию, отказываясь замечать, как он замер, попытался отклониться, будто защищаясь.

— Рэйчел…

В голосе звучало предупреждение.

Но она его проигнорировала. Откуда-то вдруг вновь появились уверенность, решимость, сила.

Она все еще любит Габриэля, несмотря ни на что, и хочет его, как взрослая зрелая женщина, а безошибочный женский инстинкт подсказывал, что и он чувствует то же, хотя почему-то изо всех сил сопротивляется.

— Не уезжай, — шептала она, поднимая блестящие от слез глаза к его непроницаемому лицу. — Пожалуйста, не уезжай.

— Нет, Рэйчел. Я уже сказал…

Само это спокойствие, точно отмеренный жест, с которым он убрал ее руки и отвернулся, были невыносимы. Она уже пережила это однажды, четыре с половиной года назад: снова он стоял на том же самом месте — билеты заказаны, чемодан упакован — и собирался в последнюю минуту задать только один, последний, ужасный вопрос.

— То, что случилось тогда между нами, Рэйчел… Обычно я не столь беззаботен. Могу я быть уверен, что моя дурацкая потеря самоконтроля обошлась без последствий?

Без последствий. И ей еще нужны доказательства, что тогда, той ночью они всего лишь занимались сексом! Она отказывала себе в чести назвать случившееся «любовью».

То, что для нее было бы ребенком, зачатым в любви, для него — только неудобным и неприятным осложнением, справляться с которым надо быстро, эффективно и без эмоций, как с повседневной проблемой в мире бизнеса.

— Если ты хочешь спросить, не была ли я беременна, — проговорила Рэйчел сквозь сжатые губы, пытаясь скрыть терзающую ее боль, — отвечаю — нет. Нет.

Она сказала бы то же самое, даже если бы действительно забеременела. Просто вопреки ему.

Но это была правда, и она не знала, чего в этой правде больше — облегчения или горестного сожаления.

— Слава Богу! — выдохнул он, как будто освободился от давно таимого страха.

Рэйчел вздрогнула от отвращения и обиды.

— За что ты благодаришь Его, Габриэль? — бросила она, чувствуя, как рот наполняется горечью. — За то, что теперь без угрызений совести можешь завести новую любовницу? Быть с женщиной, которую действительно хотел?

— Новую любовницу! — эхом повторил Габриэль.

Его тон недвусмысленно говорил, что если Рэйчел взяла на себя смелость присвоить себе титул «любовницы», то она сильно ошиблась — она не значит для него даже такой малости, вообще ничего не значит. Он хотел лишь переспать с ней — то, что сейчас он четко определил как «дурацкая потеря самоконтроля».

В пылу страсти она, возможно, и подарила ему несколько коротких мгновений физического удовольствия, что было сомнительно — в конце концов, от только что лишенной невинности девушки трудно было ожидать эротической свободы, к какой он привык. По сравнению с такой светской львицей, как Аманда, она, несомненно, явилась для него ужасным разочарованием.

— Отнюдь.

Рэйчел замерла от неожиданности, поняв, что все это она произнесла вслух.

— Ты очень чувственная юная леди, Рэйчел, и однажды ты принесешь какому-нибудь счастливчику немало… — Он остановился на полуслове, лицо стало непроницаемым. — А если мы говорим о совести, — совсем иным тоном проговорил он, — то это относится и к тебе — ты вправе выбирать любого мужчину, которого пожелаешь…

Неправда, кричало в ней все. Неправда!

Как это может быть правдой, если единственный мужчина, которого она желает, стоит перед ней и называет их отношения «дурацкой потерей самоконтроля».

— Ты имеешь в виду, после того как посвятил меня в искусство секса? О да, я могу передать все, чему ты меня научил, другому счастливчику!

Она испытала некоторое удовлетворение, когда его глаза на мгновение закрылись, явно пытаясь скрыть боль. Но секунду спустя они молнией пронзили ее.

— Я надеюсь, что ты намного больше уважаешь себя!

— Довольно лицемерно с твоей стороны, как ты думаешь? Слишком поздно снова начинать игру в ответственных взрослых.

Его глаза остались единственным цветным пятном на лице. Кожа на грубо высеченных скулах натянулась, губы сомкнулись в тонкую линию, лишь уголки немного вздрагивали.

— Правильно, — равнодушно согласился он, — все слишком поздно. Одно только предупреждение, Рэйчел: если в будущем ты не сможешь думать обо мне как о просто знакомом, тогда не думай вовсе. В принципе тебе лучше вообще забыть обо мне.

Он медленно отвернулся.

Да разве она не пыталась! Боже мой, еще как пыталась! Но похоже, ничто не способно стереть его из памяти. И четыре с половиной года спустя она на том же месте и та же боль разрывает душу.

Решительно вздернув подбородок, она судорожно сглотнула и пылающим взглядом уставилась в затылок Габриэлю.

— Почему ты не скажешь мне правду? Признай, что ничего не было, что ты никогда ничего ко мне не чувствовал.

Он стремительно обернулся.

— Нет, Рэйчел, нет!

Его сдавленный крик, искаженное болью лицо несколько смягчили ее разъяренное сердце — это было хотя бы отчасти похоже на раскаяние, которого она так жаждала. Однако его слова произвели неожиданный эффект: они подняли на поверхность всю муть ее ночных кошмаров, разбудили эмоции, которые она так долго и старательно подавляла.

— Я имею в виду, той ночью… я не ожидал, что ты будешь реагировать таким образом. — Слабый юмор в его голосе разорвал в клочья ее уже истерзанное сердце. — Ты застала меня врасплох. Мы оба были не совсем трезвыми, и я не вполне представляю, что на меня нашло.

— Той ночью, — эхом повторила Рэйчел. — А потом?

Что-то изменилось в его лице. Она не сразу заметила и лишь спустя несколько мгновений поняла, что он пытался что-то скрыть. В глазах мелькнул какой-то свет, но затем быстро потух.

— Потом, — настаивала она, хотя сердце подсказывало, что вопрос небезопасен, что ответ на него способен принести еще более разрушительную боль, но она должна была спросить. — Как насчет ночи после моего приема, Габриэль? Как насчет Аманды? Ты тоже был «не совсем трезв»? — Она ядовито подчеркнула его слова. — Тоже «не вполне представлял», что на тебя нашло?

— Нет.

Это было сказано спокойно и равнодушно. Для убедительности он энергично тряхнул головой.

— Тогда я знал совершенно точно, что делаю.

Рэйчел не могла поверить, что услышала эти слова. Она не желала их слышать, пусть даже в них была правда.

Но это не могло быть правдой! Она не позволит! Этого ей не перенести.

— Ты знал…

Она пыталась пробить его броню, а оказалось, что разрушила собственную: ничто ее больше не защищало от него, от ран, которые он мог еще нанести, от раскаленных игл, которые вонзаются ей в сердце при каждом его слове.

— Скажи мне правду, Габриэль.

— Это и есть твоя проклятая правда!

Он опять отвернулся, глубоко засунув руки в карманы, и долгим взглядом посмотрел в окно.

— Нет! — Ей хотелось заткнуть пальцами уши, чтобы не слышать его голоса, не слышать той отвратительной правды, которую он сказал. — Скажи мне, что это неправда — что все было не так, что это случайность, что она сама пришла в твою комнату…

— Как ты?

У нее перехватило дыхание от этой реплики… но она справилась — она пройдет этот путь до конца; уничтоженной, растоптанной, но — до конца.

— Скажи, что ты был пьян… или спал…

Она знала, что цепляется за соломинку, но иначе она определенно уйдет на дно в третий раз и ледяные воды отчаяния сомкнутся над ее беззащитной головой.

— Скажи, что я просто пришла в неудачный момент, — молила она. — В следующую секунду ты бы понял, что она задумала, и попросил бы ее уйти — убраться вон…

Ну скажи же мне это! Это или все равно что — и я поверю!

Наступила пауза. Длинная, напряженная. Дыхание Габриэля вырывалось сквозь сомкнутые губы, когда он медленно повернулся к ней лицом. Кожа у него на скулах побелела от напряжения.

— Это очень соблазнительно, — холодно произнес он, — но я не могу лгать тебе.

Рэйчел показалось, что ее ударили в солнечное сплетение. Она не сразу восстановила дыхание, чтобы заговорить.

— Тогда что?..

— Это было именно то, что ты увидела. Это не случайность, и я ни в коем случае не невинная жертва. Собственно, я был инициатором всего этого — так сказать, внес предложение. — Его полная мрачного цинизма усмешка стала еще более заметна. — Я не могу сказать, что был пьян. Я пытался напиться до бесчувствия тем вечером, но, к несчастью, оставался трезв как стеклышко.

И нисколько не пользовался своим преимуществом.

На этот раз Рэйчел действительно заткнула пальцами уши, но Габриэль заставил ее опустить руки. Он хотел, чтобы она услышала все: его холодное, бесстрастное перечисление фактов того ужасного вечера.

— И не Аманда «задумала», а я. Все было по-настоящему, мой ангел, полностью и до конца по-настоящему. О Боже… — Его указательный палец коснулся ее щеки и принес на кончике единственную слезинку… которой она даже не заметила. — Я не стою этого, милая моя, поверь мне — совсем не стою. Я оставил тебя и отправился прямо к ней, не прошло и двух суток. И сделал бы то же самое, если бы ситуация повторилась. Потому-то и вынужден был бежать — уехать в Америку — тогда. И потому-то я должен ехать туда сейчас, причем немедленно.

Развернувшись на каблуках, он подхватил чемоданы и зашагал к выходу, даже не взглянув на нее на прощанье.

Едва хлопнула дверца автомобиля и взревел мотор, Рэйчел почувствовала, что жизнь ее кончена.

Она уже знала, в чем дело. Знала, почему унижалась перед Габриэлем, почему соглашалась на любые объяснения: она любит его и любила все эти четыре с половиной года. Любила вопреки боли, отвращению, вопреки собственному убеждению, что ненавидит его.

Она никогда не прекращала любить его. И сейчас знала, что не прекратит.

Глава восьмая

Четверть второго.

Рэйчел машинально снова взглянула на часы и нахмурилась.

Не в правилах Габриэля опаздывать, особенно если он сам назначил встречу. После двенадцати месяцев почти полного молчания его внезапное приглашение прилететь к нему в Нью-Йорк было полной неожиданностью.

Она уже успела отчасти познакомиться с его жизнью в Америке.

Во-первых, квартира. Она ожидала увидеть нечто крошечное и компактное, похожее на его мансарду. Просторные апартаменты с великолепным видом на Центральный парк потрясли ее.

Не ожидала она и того, что он переедет и оставит ей эти апартаменты на все время пребывания. Знай она это, непременно настояла бы на номере в отеле.

— Прости, задержался.

Знакомый голос прервал ее мысли, и знакомая рука коснулась плеча.

— Срочное дело, когда уже выходил из офиса. Кстати, ты легко нашла квартиру?

— Очень.

Ей с трудом удавалось сосредоточиться на словах. Габриэль был, как всегда, слишком хорош — эта ошеломляющая мужественность, облаченная в светло-серый шелковый костюм и безукоризненно белую рубашку, оттенявшую темные волосы и глаза.

На него нужно повесить табличку «Смотреть опасно для женского здоровья», грустно подумала Рэйчел и печально улыбнулась. Даже зная о его равнодушии к ней, она не могла не потешить свою страсть, которая лишь возросла за прошедшие двенадцать месяцев. Ее глаза словно впитывали его, стремясь поскорее заполнить пустоту, которая образовалась в ее жизни.

— Ты написал такие инструкции, что только идиот заблудился бы.

— А мы оба знаем, что ты к ним не относишься. — Он поднял руку, подзывая официанта. — Еще вина?

— Нет, спасибо.

Рэйчел чувствовала себя опьяневшей от одного взгляда на него. Урок прошлого пошел впрок: алкоголь и Габриэль Тирнан — летальная смесь.

— Ты хорошо выглядишь, — заметил Габриэль, когда принесли его вино. — И прическа тебе очень идет.

— Спасибо. — Рэйчел смущенно поправила гладкие, до плеч волосы. — Пришлось немного подстричь, но я уже привыкаю.

— А почему ты вдруг решила подстричься?

— Захотелось сменить образ.

Она не собиралась рассказывать ему, что после его отъезда в Америку решила изменить свою жизнь и начала с полного изменения внешности.

Конечно, это не помогло. Отказ от длинных волос не мог заставить ее забыть о существовании Габриэля. Не помогло и обновление гардероба. Но по крайней мере ей было над чем подумать, а новая прическа и элегантный кремовый костюм давали ей сегодня столь необходимую уверенность в себе.

— Думаю, я слишком долго выглядела как Алиса в Стране чудес.

— Мне вполне нравился вид Алисы.

В течение секунды, пока его шоколадные глаза рассматривали ее блестящие волосы, она не могла избавиться от ощущения ледяных пальцев, скользящих по ее шее.

— Всем мужчинам нравятся длинные волосы, — неуверенно проговорила она и вздрогнула, когда его темные брови сошлись к переносице.

— Кроме того, ты похудела. Намеренно?

— Во всяком случае, не из-за страданий по тебе, если ты на это намекаешь! Я без тебя не скучала!

— Ну разумеется, — спокойно отозвался Габриэль. — Будешь что-нибудь заказывать?

Скорость, с которой официант бросился на его сигнал, не оставляла Рэйчел иного выхода. Она попыталась сосредоточиться на меню, и это потребовало значительных усилий.

— Я похудела из-за гриппа, — сообщила она, когда они снова остались одни.

Этот грипп не позволил ей присутствовать на мессе в память Грега, ради которой Габриэль прилетал в Лондон.

Тогда Рэйчел не знала, радоваться ей или сожалеть: ей безумно хотелось взглянуть на Габриэля, но интуиция подсказывала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Именно во время того визита Габриэль посмотрел ее эскизы и купил их все для своей американской компании, что в свою очередь и привело к неожиданному приглашению Рэйчел в Нью-Йорк — ей предлагалось посмотреть готовые изделия.

— Как идут твои дела? Как поживает твоя мать?

Ее внезапно рассердила официальность его расспросов. Он так решительно избегал ее во время своего визита в Лондон! Она ведь была не настолько больна!

— Какое тебе дело!

— Если на то пошло, есть дело.

— Правда? Тогда почему же ты не приезжаешь чаще, почему не звонишь?

Это противоречило ее прежнему замечанию о том, что она вовсе без него не скучала; но она этого не заметила.

— Ты знаешь почему. — Лицо Габриэля вновь стало непроницаемым. — Я думаю, так лучше.

— Ты думаешь! Ты думаешь! Да когда ты думаешь о ком-нибудь, кроме себя самого?

— Часто, — без всякой интонации, словно робот, проговорил он. — Но я по-прежнему считаю, что именно так будет лучше.

— Готова поспорить, ты прав!

Память об одиноких бессонных ночах, о долгих, мучительных днях, проходивших без него, была нестерпима. Хотелось задеть его, сделать ему больно, как было больно ей. Невозможно думать, что он с легкостью выбросил ее из головы, тогда как она не прожила и дня, не мечтая о нем.

— Ты всегда был против, чтобы мы с мамой наследовали часть бизнеса, и сейчас тебя просто трясет из-за того, что приходится связываться с нами.

Это вызвало реакцию. Но совсем не ту, на которую она рассчитывала. Ей стало не по себе, когда Габриэль медленно выпрямился в своем кресле, у него в глазах бушевал гнев.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что это ложь! Во-первых, я был и остаюсь крупнейшим акционером «Дома Тирнана», и я был бы круглым дураком, если бы пустил все дело на самотек.

Его рука с силой сжала бокал, и Рэйчел почему-то подумала, будь его воля, он так же сжал бы ей шею.

— В конце концов, у твоей матери совсем нет опыта в бизнесе. Но все, похоже, идет хорошо. Курс акций слегка покачнулся после смерти отца, но сейчас полностью выровнялся.

Рука, сжимавшая бокал, ослабла, что потребовало от него явных усилий.

— И я, в общем, знаю, что у тебя тоже все нормально.

— Так ты шпионил за мной!

Ответом ей был лишь презрительный вздох.

— Ты решила передергивать мои слова? Я лишь счел своей обязанностью быть в курсе дел каждого отделения «Дома Тирнана». Собственно, поэтому ты и здесь. Кстати, как тебе то, что ты видела утром?

Маневр оказался столь гладким и незаметным, что Рэйчел не сразу нашлась. Но разговор уже перешел на совсем другую тему, и протестовать было поздно. А как неплохо еще немного поскандалить!

Однако хитрый Габриэль уже задел в ней заветные струны, и у Рэйчел заблестели глаза.

— Потрясающе! — честно призналась она. — Мне ужасно понравилось, что ты делаешь здесь. Неудивительно, что «Т2» работает так успешно. А эта витрина…

Она вспомнила чувство бурного восторга, охватившего ее при виде огромной витрины магазина на Пятой авеню, заполненной ее собственными работами.

— Спасибо, что сделал моим работам такую рекламу, — проговорила она.

— Тебе спасибо, — спокойно ответил Габриэль, встретившись с ней взглядом. — В конце концов, именно твой талант создал эти прекрасные украшения. Я был бы дураком, если бы не выставил их в главной витрине. Видела бы ты, какой они производят эффект: не многие женщины способны пройти мимо.

Он поднял свой бокал, молча, но красноречиво салютуя ее успеху. Ее бедное сердце тут же затрепетало.

— А посмотрев, они влюбляются в ожерелье или серьги, которые просто обязаны иметь. Даже мужчины останавливаются и начинают размышлять, как эти штучки будут выглядеть на шейке жены или ручке любимой…

— Я рада, что ты доволен.

Она произнесла, это, пытаясь освободиться от гипнотической силы, которая шла от Габриэля — от его глаз, его голоса. Эта сила зачаровывала ее, туманом обволакивала мысли. Рэйчел переставала понимать значение слов — слова превращались просто в звук, легким бризом обвевавший ее затуманенную голову! Она не видела ничего, кроме этих глаз, не слышала ничего, кроме этого голоса.

— Более чем доволен. — Улыбка Габриэля была неторопливой и теплой. — Ты должна знать, что стала звездой. У тебя выдающийся, огромный талант. Я специально пригласил тебя сюда, чтобы ты своими глазами увидела, как продаются твои работы.

Только для этого? Рэйчел почувствовала неприятный укол: какая-то часть ее сердца — слабая и глупая — надеялась на нечто большее.

Факс Габриэля и его короткий телефонный звонок содержали лишь деловые обоснования ее поездки в Нью-Йорк. И только сейчас Рэйчел призналась себе, что мечтала о другом, более личном к ней интересе.

— Но это не единственная причина, по которой я пригласил тебя.

— Не единственная?

Он словно прочитал ее мысли — она не смогла подавить душевный всплеск, глаза у нее сияли восторгом, когда она подняла голову.

— У меня для тебя две новости: одна личная, другая по работе. Работа в первую очередь — у меня есть для тебя заказ, совершенно особый заказ.

Пища, которая только что казалась вкусной, внезапно превратилась в пепел.

— Заказ? — повторила она, пытаясь придать голосу нотку энтузиазма. — Расскажи.

— Не сейчас.

Его улыбка была загадочной и дразнящей.

— Сначала немного о тебе. Что ты делала в последние двенадцать месяцев — не считая работы, конечно? В твоей жизни появился мужчина?

Боль с новой силой ударила ей в сердце.

— Неужели твои шпионы не рассказали тебе? — бросила она, от всей души надеясь, что он примет боль в ее глазах за вызов.

— Не шпионы, Рэйчел, — успокоительно проговорил он. — И они сообщают только о бизнесе. Мои… источники ничего не рассказывают о твоей частной жизни.

— А, так ты ничего не знаешь об очередях поклонников, выстроившихся перед домом лишь для того, чтобы умолять меня поужинать с ними?

Рэйчел попыталась изобразить игривую беззаботность.

Габриэль поднял на нее глаза, и странная полуулыбка слегка скривила ему губы.

— Могу в это поверить, — спокойно отозвался он.

— Можешь?

Она надеялась, что появление официанта отвлечет его мысли от этой волнующей темы, но, едва они остались вдвоем, Габриэль вернулся к тому, на чем остановился.

— Ты как будто удивлена? Что удивительного в том, что ты — я в этом уверен — притягиваешь взоры мужчин? Но я о другом хотел спросить: есть ли среди них один, особый мужчина?

Инстинкт подсказал Рэйчел, что в вопросе провокация.

— Один эксклюзивный любовник? — уточнила она беззаботным тоном. — Не могу утверждать. Во всяком случае, нет ни одного, на ком бы я оставила свой окончательный выбор.

Ему что-то не понравилось в этом ответе. Но что? Слово «любовник» или явная двусмысленность: из ответа вытекало, что у нее десятки поклонников — или ни одного.

Правда была в том, что она пыталась, действительно пыталась. За месяцы, прошедшие после их последней встречи, она принимала почти каждое приглашение на свидание. В попытках выбросить Габриэля из головы она побывала во множестве мест со многими мужчинами. Все было тщетно — ни один из них не мог даже приблизиться к ее идеалу и никто не сможет.

— Думаю, я продолжу играть на этом поле.

Мрачная гримаса исказила его лицо, и он яростно вонзил нож в бифштекс.

— Тебе стоит быть осторожной, Рэйчел…

В противовес действиям его слова стелились мягким шелком, но в потемневших глазах мелькали зловещие огоньки, и Рэйчел была начеку, готовая ответить на малейшую угрозу.

— Такой стиль жизни нельзя назвать ни мудрым, ни полезным для здоровья. А твой талант слишком дорог, чтобы его так бездарно растрачивать.

Талант. Это слово жестоко хлестнуло ее, вновь выведя из равновесия. Неужели он будет жалеть только о ее таланте?

И с чего он взял, что может вот так, безнаказанно, уйти из ее жизни, как сделал это год назад, а потом совершать набеги в полное свое удовольствие? Еще и жить учит!

— Я живу, как считаю нужным, Габриэль, — сдавленно проговорила Рэйчел. — И не твое дело…

— Неразборчивость в связях никогда не считалась похвальной, — решительно вставил Габриэль.

— А лицемерие? — взвилась Рэйчел. — Что-то, дорогой братец, это сильно напоминает мне спор горшка с чайником — на ком больше сажи (Английская поговорка: «Горшок чайник винит: больно сажей ты покрыт». — Прим. ред.). Скажи-ка, ты по-прежнему меняешь женщин как перчатки?

Ей не нужно было объяснять, что она имеет в виду, — эхо давней боли все еще звучало в ней, хоть прошло уже больше пяти лет.

— Я совершенно точно знал, что делал!

— А я — нет?

Рэйчел не волновало, что ее слышит уже полресторана, — она была вне себя. Пусть хоть весь ресторан слушает, ее интересует лишь этот человек напротив нее за столиком.

— Тебе было только девятнадцать.

Наконец-то и он почувствовал себя неуютно.

— И не было мозгов в голове? Так не на тебя ли ложится ответственность за то, что произошло между нами?

Он даже не моргнул. Его невозмутимость скручивала ей нервы в тугой узел.

— Поверь мне, я живу с этой ответственностью и с горькими сожалениями о случившемся все пять с половиной лет.

С сожалениями. Да, он знает, как вонзить нож в сердце, загнать поглубже и старательно повернуть в ране.

— Мне надо было сразу понять, что ты напилась…

— Напилась! Оказывается, все дело в шампанском!

Так вот оно что — он сожалеет о том, что переспал с ней, а не о том, что сделал после! Эту горькую правду ей было уже не снести. Та единственная, самая счастливая, невероятная их ночь — он и ее готов растоптать!

— И ты вовсе не пользовался своим преимуществом взрослого перед?..

— Преимуществом!

Его тон оставался спокойным, но Рэйчел ощутила перемену: скулы его побелели, резко обозначились складки вокруг рта. Однако ее уже было не остановить.

— Так как же мы это назовем? Ты сам признал, что я была маленькой — и безмозглой. А ты — всем известно — собаку съел на этом деле. Небось книгу мог бы написать о тонком искусстве заставить женщину делать то, что тебе надо.

— Ты в этом уверена? — Теперь в каждом его слове сквозила угроза. — И на какой же странице этой книги ты находишь себя? Кто тебя заставлял? Если не ошибаюсь, ты действовала более чем добровольно. Ты сделала первый шаг, ты толкала меня. Я дал тебе полную возможность сказать «нет». Ты ею не воспользовалась.

— Конечно, не воспользовалась. Потому что…

Рэйчел застыла на полуслове — она едва не проговорилась.

Потому что я люблю тебя — чуть не сорвалось с ее уст. Она уже была готова открыть ему сердце, поведать о своей самой драгоценной тайне, выставить ее на обозрение этих циничных глаз, подвергнуть презрительному осмеянию.

Потому что я люблю тебя — именно эти слова нельзя говорить ему ни при каких обстоятельствах.

Ее любовь и была одним из тех осложнений, которые она, Рэйчел, несла с собой и которых он так боялся. Любовь, требующая верности и обязательств; не удовольствие на одну ночь, не физическая связь, которую можно разорвать, едва она надоест. Любовь — именно то, чего он меньше всего хотел от нее.

— Потому что?.. — повторил Габриэль, когда она надолго замолчала, не находя слов, чтобы закончить фразу. — Так почему?

Но в голове Рэйчел словно произошло короткое замыкание. В принципе, оправдания не было. Она беспомощно смотрела на него, и в ее серых глазах явно читалась паника и просьба о пощаде.

Спасение, как всегда, пришло, откуда не ждали.

— Габриэль…

Новый, незнакомый голос прозвучал над ее головой — женский голосок, юный и свежий, с мягким американским акцентом. Была в нем и доля неопределенности, сомнений, которая говорила о тщательно контролируемых эмоциях.

— Кэсси! Привет!

Стремительное переключение Габриэля с тона королевского прокурора на теплое и непринужденное дружелюбие заставило Рэйчел столь же стремительно вскинуть голову и едва не застонать вслух — перед ней стояла живая Аманда Брайант или ее точная копия!

О Боже, только этого не хватало!

Девушка, подошедшая к их столику, была высокой и стройной, как фотомодель. Роскошные черные волосы обрамляли тщательно продуманными кольцами личико в форме сердечка. Широкие скулы, большие карие глаза и полные губы — красива, ничего не скажешь!

Габриэль был уже на ногах и одной рукой обнимал ее, целуя в щеку.

— Не ожидал, что ты так быстро.

Его голос был теплым, нежным и полным обожания. Рэйчел почувствовала, что мечтает умереть прямо сейчас.

— Знаю, что рано. Прости, если прервала вашу беседу.

Эта женщина ревнует, заметила потрясенная Рэйчел. Ревность сквозила в каждом ее слове, в каждом быстром, неуверенном взгляде на Габриэля, на Рэйчел.

И эта рука на плече Габриэля — рука собственницы. С тем же успехом она могла бы повесить на лацкан его шикарного костюма табличку с надписью: «Руки прочь! Этот мужчина мой!» Рэйчел не могла не сознаться, что слишком легко распознала симптомы, потому что страдала ими сама.

— Ты нас познакомишь? — многозначительно проговорила девушка.

— Конечно.

Улыбка Габриэля была свободной и непринужденной. Повернувшись к Рэйчел, он сжал своими длинными пальцами ухоженную ручку Кэсси.

— Как я сказал, для тебя есть новость. Я как раз дожидался Кэсси, чтобы рассказать тебе. Кэсси, это Рэйчел Амис, дизайнер, я говорил тебе о ней. Рэйчел, я рад познакомить тебя с Кэсси Элиот…

Внезапно Рэйчел поблагодарила Бога за то, что сидит. Что-то в голосе Габриэля подсказало ей его следующие слова, и она подозревала, что, будь на ногах, грохнулась бы сейчас на пол.

Две новости, говорил он, одна личная, другая по работе. О Боже, нет! Пожалуйста, не допусти этого. Что угодно, только не это!

Но левая рука Кэсси уже легла на руку Габриэлю, и от глаз Рэйчел не ускользнул блеск колечка с бриллиантом на безымянном пальце. Этот холодный блеск сжег последние остатки надежды. Смутно, сквозь туман в голове, она слышала, как Габриэль подтвердил ее худшие опасения:

— Кэсси — моя невеста. Месяц назад я сделал предложение, и, к моему восторгу, она согласилась. Свадьба будет в Лондоне через шесть недель.

Глава девятая

— Но почему именно в Лондоне?

Лидия эхом повторила тот единственный разумный вопрос, который Рэйчел удалось выловить из хаоса чувств и мыслей, охвативших ее после объявления Габриэля.

Тогда она смогла только пробормотать некоторое подобие поздравления, и способность мыслить оставила ее. В голове только роились кошмарные видения будущей свадьбы, вроде невесты с фатой до пят и долгого поцелуя у церкви на глазах ликующих родственников.

— Я имею в виду, почему не в Нью-Йорке, где оба живут?

В течение всех трех недель после той роковой встречи Рэйчел задавала себе этот же вопрос. Зачем Габриэлю жениться именно в Лондоне?

— Мать Кэсси как будто живет в Лондоне, и сама Кэсси родилась здесь. Семья переехала в Америку, когда ей было только шесть месяцев, но потом, после смерти мужа, миссис Элиот вернулась обратно. Недавно она снова вышла замуж, так что сейчас носит фамилию Китон. Свадьба предполагается у нее в доме.

Это означает, с горечью призналась себе Рэйчел, что у нее не будет даже повода не присутствовать на свадьбе, оправдываясь дальностью перелета. Лишь сегодня утром прибыли приглашения, подтверждающие самые неприятные опасения.

— Я думала, ты не захочешь идти.

Это была последняя, отчаянная попытка найти лазейку для отказа. Но, к ее удивлению, Лидия, похоже, пришла в восторг от перспективы видеть женатым Габриэля. Она даже готова была забыть давнюю междоусобицу.

— Я не пропущу этого ни за что на свете! Говорят, там будет весь свет. Я уже сказала Габриэлю, что он может остановиться здесь.

— Что ты сделала?

Рэйчел почувствовала, что сейчас потеряет сознание — никому в мире не удалось бы придумать ничего хуже. Знать, что Габриэль живет в этом доме, видеть, как он выходит из этого дома, чтобы жениться на Кэсси?!

— Мама, ты не сделала этого! Ты не могла!

— Могла и сделала. Именно так захотел бы Грег. И этот дом, Рэйчел, по-прежнему родной дом Габриэля.

— Но ты и он…

— Я намерена оставить наши проблемы в прошлом.

Лидия, направлявшаяся в гости, взяла свою сумочку и проверила содержимое, убедившись, что ключи и кредитные карточки на месте.

— Мы обо всем договорились несколько месяцев назад, когда он приезжал на мессу. Если бы я раньше знала, что он давно убеждал отца жениться на мне и узаконить отношения, не было бы этих раздоров.

— Он пытался убедить Грега жениться на тебе? Габриэль! — Рэйчел не могла поверить собственным ушам. — Но он был категорически против.

— Только первое время.

Подойдя к зеркалу над камином, Лидия критически взглянула на себя и убрала со лба прядь темных волос.

— Но потом, по-видимому, передумал. Очевидно, это было одной из главных причин, почему он уехал в Америку. Они с Грегом очень сильно скандалили из-за этого.

— Но он сказал, что скандалили из-за бизнеса!

— Вполне возможно, и из-за бизнеса тоже.

Тщательно проведя по губам помадой, Лидия удовлетворенно кивнула отражению, бросила золотой тюбик в сумочку и щелкнула замком.

— Габриэль очень честно отнесся ко мне, когда умер его отец. Не потребовал пересмотреть завещание, хотя мог бы, если бы захотел. В конце концов…

Она слегка покраснела, в глазах внезапно блеснули слезы.

— Строго юридически мы с Грегом так и не оформили до конца наш брак. А последний год практически Габриэль руководил и «Домом Тирнана», и «Т2» — и почти удвоил прибыли. А сейчас, когда он женится…

Звучало так, будто именно этот брак окончательно склонил мнение матери в пользу Габриэля. Возможно, он тоже подозревал нечто подобное, подумала Рэйчел, вспомнив, что он не собирался возвращаться, пока не женится.

В устах женщины, семь лет прожившей в незаконной связи с человеком, которого любила, это звучало несколько ханжески, что обычно не было характерно для Лидии.

Человек, которого любила. Рэйчел обхватила себя руками, словно пытаясь не развалиться на части. Способна ли она последовать примеру матери и отдать себя Габриэлю, не требуя от него обязательств?

Еще задавая себе этот вопрос, она уже знала ответ: она продала бы душу, лишь бы быть с ним рядом при любых обстоятельствах.

Но он выбрал Кэсси, и вопрос был решен.

— Так или иначе, он приезжает сегодня к вечеру. Ты будешь дома, чтобы встретить его, не так ли?

— Сегодня? — Рэйчел надеялась, что у нее будет больше времени, чтобы привыкнуть к этой мысли. — Но почему я? Я имею в виду, разве тебя не будет?

— Я встречаюсь с Памелой. Мы идем на тот новый мюзикл, а потом я проведу уик-энд у нее в доме. Я уже говорила тебе!

Рэйчел смутно вспомнила, что мать действительно говорила что-то вроде этого, но в последние дни она так нервничала из-за грядущей свадьбы Габриэля, что слабо фиксировала происходящее.

— Я вернусь в понедельник. — Торопливо чмокнув дочь в щеку, Лидия направилась к двери. — Веселись!

Веселиться ей хотелось сейчас меньше всего. Какие чувства, кроме ужаса, мог вызвать у нее приезд Габриэля?

И все же она хотела его видеть! Рэйчел машинально оглядела себя в зеркале и пожалела, что не переоделась во что-нибудь более нарядное, чем джинсы и майка.

На улице хлопнула дверца машины. У Рэйчел мелькнула спасительная мысль, что это Лидия что-то забыла и вернулась. Но звонок в дверь убил эту призрачную надежду и заставил нервы зазвенеть от мысли, что это может быть только один человек.

Прогулка через холл стала пыткой. Словно кто-то засыпал мозаичный пол битым стеклом и осколки множились с каждым шагом и больно ранили ноги.

— Мог бы сам открыть, — бросила она, отступая и впуская Габриэля в дом. — Надеюсь, ключ у тебя еще есть?

Она не ожидала, что выйдет так грубо и воинственно, и, судя по скривившимся губам Габриэля, для него это тоже было некоторой неожиданностью.

— И тебе добрый вечер, — иронично процедил он. — Конечно, у меня есть ключ, но сейчас это дом твоей матери, и я счел более вежливым позвонить.

Что ж, законная причина, но для Рэйчел это прозвучало как еще один способ подчеркнуть, что сейчас, после смерти его отца, они с Габриэлем даже отдаленно не связаны.

— Ну, более вежливо было бы подумать, кому придется открывать дверь. Мать уехала, а у миссис Рейнольдс выходной.

Боже, ну почему она не может остановиться? С каждым словом все становится хуже и хуже.

— Я очень сожалею, что тебе пришлось проделать столь долгий путь через холл для того, чтобы открыть мне дверь. — Его насмешка была довольно мрачной, а в глубинах карих глаз не было и следа юмора. — Но сейчас, когда ты выполнила свою тяжкую обязанность, можешь вернуться к тому, чем или кем ты занималась, и бросить меня на произвол судьбы.

— Да нет, все в порядке. — Рэйчел заставила себя встряхнуться. — Я не занималась ничем важным и обещала маме, что присмотрю за тобой. Ты уже поел? Потому что, если нет, я приготовлю ужин.

— Ты приготовишь?

На этот раз в глазах Габриэля появился такой неподдельный ужас, что Рэйчел сразу поняла, о чем он подумал. Шесть лет назад она, еще школьница, ставила на Габриэле свои первые опыты в кулинарном искусстве.

— Все в порядке. Ты в полной безопасности.

Ее смех был искренним и непринужденным.

— Я далеко ушла от твердокаменных булочек с изюмом, не говоря уже о сгоревшей картофельной запеканке. Между прочим, миссис Рейнольдс позаботилась о запасах провизии — даже я не смогу испортить то, что нужно только разморозить и разогреть.

— В таком случае рискну.

Его улыбка была столь же искренней.

Он выглядит ужасно, отметила про себя Рэйчел. Даже сделав поправку на трудности трансатлантического перелета, нельзя было не заметить, что тени под глазами и мертвенная бледность щек — результат не только простой усталости. Он был совсем не похож на счастливого жениха, с воодушевлением ожидающего свадьбы.

Но как бы он ни выглядел, она не могла оторвать от него глаз, не могла запретить каждой клетке своего тела трепетать от страсти и любви к нему.

Как и она,Габриэль был одет неофициально. Свободная льняная куртка, голубая майка и изрядно поношенные джинсы. А фигура все такая же — мускулистая, стройная, сексуальная…

— Тогда я просто брошу сумки в мою комнату. Я так понял, она та же? Рэйчел, ты слышишь меня?

— А, да. — Рэйчел с трудом заставила мысли уйти со скользкой дорожки. — Та же комната. Прими душ, если хочешь. Спешить некуда.

Проблема в том, что Кэсси действительно прекрасна, безжалостно напомнила она себе, с трудом отводя глаза от длинных ног, обтянутых узкими джинсами, от потрясающих линий плеч и груди, и погнала себя на кухню, в то время как Габриэль направился наверх.

За короткое время в Нью-Йорке Рэйчел успела сильно привязаться к Кэсси. Было бы проще, если бы она ее возненавидела, но девушка ей понравилась — действительно понравилась. При любых других обстоятельствах она бы одобрила выбор Габриэля. Но сейчас Кэсси была именно той женщиной, на которой он собрался жениться. Через три недели они будут мужем и женой, и Рэйчел следует помнить об этом.

— Кэсси с тобой? — спросила она, едва Габриэль появился в кухне.

— Она летела со мной, но я отвез ее в дом к матери. — Он налил себе кофе и заговорил: — Она останется с миссис Китон до дня свадьбы, но для меня там места нет. Между прочим, ее мамаша — отчаянная традиционалистка: жених и невеста не имеют права спать под одной крышей.

— Именно так. И жених определенно не может видеть невесту вечером накануне свадьбы!

Рэйчел сразу представила красавицу Кэсси, еще более прекрасную в подвенечном платье, и Габриэля… Глаза защипало, и ей пришлось несколько секунд ожесточенно моргать, прежде чем она снова принялась резать помидоры.

— Определенно не может, — произнес Габриэль каким-то странным голосом. — Помочь тебе?

— Все под контролем.

Рэйчел искренне пожалела, что не может сказать того же о своих эмоциях.

Еще она жалела, что предложила ему принять душ. В последние десять минут она словно обезумела: все мысли вращались вокруг одной и той же картины: стройное мужское тело под струями горячей воды.

И сейчас, когда он пришел сюда, было ничуть не лучше: хоть он и переоделся в просторную голубую рубаху и новую пару таких же потертых джинсов — для ее воображения это была не преграда.

Волосы у него были еще влажными и завивались на концах, а джинсы, словно вторая кожа, обтягивали узкие бедра и длинные ноги. Горячая вода разгладила усталые морщины на его лице.

— Есть пирог с курицей и грибами, произведение миссис Рейнольдс, но нужно еще двадцать минут, чтобы разогреть. Я не знаю, насколько ты голоден. Есть суп, если ты…

Кивок головы остановил Рэйчел на полуслове.

— Лучше пирог. Я подожду.

— Ну, тогда…

Салат был готов, и ей нечем было занять руки, чтобы отвлечь мысли. Она стояла в полной растерянности, не зная, что делать.

Габриэль взял инициативу на себя.

— Почему бы тебе не выпить этого?.. — Он указал рукой на кофейник. — Или, может, чего-нибудь покрепче? Можно было бы посидеть в гостиной, пока еда не готова.

Рэйчел предпочла бы остаться на кухне, но подходящего предлога не нашлось.

— Только кофе.

Габриэль налил ей кофе и автоматически добавил сливки. Содержимое своей чашки он выплеснул в раковину.

— Думаю, мне лучше чего-нибудь покрепче, — криво усмехнувшись, проговорил он. — Я выпил, наверное, галлон кофе в самолете, — надо немного расслабиться.

Она представила, как его рука зависает над бутылкой шампанского, потом перемещается к бургундскому…

Этот Габриэль, недавно обрученный и теперь ожидающий свадьбы с красавицей невестой, этот Габриэль вряд ли хранит воспоминания о том игристом шампанском, не говоря уж о желании, которое оно возбудило.

— Итак, приготовления к свадьбе в полном разгаре? — преодолев себя, спросила Рэйчел, хотя ей меньше всего хотелось говорить на эту тему.

— Если судить по тому, что голова Кэсси забита только этим, то да, думаю, можно сказать и так. Она занималась бесконечными списками во время всего полета.

— Поскольку ее мать такая традиционалистка, полагаю, свадьба будет по всем правилам?

Габриэль рассеянно кивнул, не отрывая взгляда от рубиновой жидкости в бокале.

— Полдюжины подружек невесты, пажи в ливреях, цилиндры и фраки.

Настораживало полное отсутствие энтузиазма в этом перечислении, но мужчины редко проявляют большой интерес к замысловатым деталям подобных обрядов, объяснила себе Рэйчел.

— Цветы, приглашения, продукты… им конца нет.

— Ну, если я могу чем-то помочь…

Боже, зачем она это сказала? Кофе внезапно сделался кислым во рту. Подавшись вперед, чтобы поставить чашку на столик, она тряхнула головой, и отливающие бронзой волосы скрыли предательски изменившееся лицо.

Ей бы пережить его женитьбу, а уж помогать… Мучительная боль сдавила грудь, когда она увидела, как он задумчиво кивнул.

— Да, есть кое-что, Рэйчел. Не считая моей матери, ты — моя единственная родственница, и я хотел бы, чтобы ты приняла участие в церемонии. И есть еще кое-что, что я попросил бы сделать для меня.

«Сделать для меня», — сказал он. Может, он хочет, чтобы она что-то подарила ему, нечто, демонстрирующее ее любовь…

— Помнишь, в Нью-Йорке я говорил тебе о двух новостях? Одна о твоей работе, но я не смог рассказать сразу, потому что Кэсси прервала нас, а потом как-то не представилось подходящего момента.

Рэйчел неопределенно хмыкнула. Разумеется, не представилось и представиться не могло.

С того момента, как Габриэль объявил ей о своей свадьбе, Рэйчел действовала как автомат, зная только одно: ей нужно быстро исчезнуть оттуда — пока не выдала себя, пока он и его невеста, уже, очевидно, полная подозрений, не заметили кое-чего похуже.

Она до сих пор не понимала, как справилась, но каким-то образом ей удавалось улыбаться и говорить подобающие случаю слова. Потом она бормотала какие-то оправдания насчет встречи с друзьями и сбегала — на деловые свидания, на вечеринки, приемы, ни разу не позволив себе остаться наедине с Габриэлем. А потом улетела домой.

— Ты упоминал о заказе. Важный заказ?

Его кивок пробудил в ней интерес и заставил выпрямиться в кресле.

— Для крупного клиента?

— Можно сказать, так. Я делаю заказ, Рэйчел. Я хочу, чтобы ты создала для меня нечто совершенно особенное.

Кровь застыла у нее в жилах — она уже знала, чье имя будет произнесено в следующую секунду.

— Я бы очень хотел, чтобы ты нарисовала эскиз для Кэсси. Совершенно особенное украшение, которое будет моим свадебным подарком.

— Никогда! — Слово само сорвалось с губ, прежде чем она успела что-то подумать, понять, решить… — Ни за что!

— Но у тебя есть мастерство, талант, ты можешь сделать нечто действительно необыкновенное. Что ты думаешь, скажем, о тиаре? Которая поддерживала бы фату?..

— Я сказала, ни за что!

Делать украшения для его невесты, чтобы та была еще красивее в день, когда выходит замуж за него? Габриэль не знает, о чем просит.

— Ты просишь слишком много!

Его глаза прищурились — похоже, он действительно был в недоумении.

— Но почему? Я думал, для тебя это превосходная возможность завоевать популярность в высшем обществе. Во-первых, на свадьбе увидят, потом будут фотографии в газетах… У тебя не будет лучшего шанса привлечь дополнительных заказчиков. Еще я подумал, что ты, как родственница, хотела бы…

— Хотела бы! — резко повторила Рэйчел. — Хотела бы участвовать в свадьбе? Разделить счастье с тобой и Кэсси? Неужели ты действительно веришь, что есть более ненавистная для меня вещь после того, как ты…

— О Боже, — прервал он, прежде чем она успела сделать из себя полную дуру, признавшись, какую боль он причинил ей. — Рэйчел, нет! Скажи, что это неправда! Меньше всего я хотел испортить твою жизнь…

Он выглядел искренним. Во всяком случае, слова звучали искренне. Он даже изобразил тревогу на лице, заставил гореть глаза.

— Если я сделал тебе больно…

— Больно?

Проворно заметая следы, она смогла даже выдавить из себя саркастический смех, который звучал, впрочем, довольно убедительно.

— О нет, я меньше всего имела в виду это.

Если Рэйчел стремилась выбить его из колеи, то определенно преуспела. Лицо у него было откровенно растерянным, а пальцы беспокойно теребили темные блестящие волосы.

— Тогда что ты имела в виду?

Внезапно он поднялся и шагнул к стойке бара, чтобы наполнить бокал. Рука у него дрожала, и что-то задело сердце Рэйчел; но она больше не намерена была демонстрировать ему свою слабость.

— Все, что произошло между нами пять лет назад, показало мне, как мало все это значит для тебя. Может, для остальных мужчин тоже, но я говорю о тебе. — Она резко поднялась — так было проще смотреть ему в лицо; он слишком высок, угрожающе велик, когда возвышается над ней, сидящей. — Зная все это, как я могу хотеть участвовать в твоей свадьбе? Как буду слушать твои обещания любить, пока смерть не разлучит вас? Меня стошнит от этого!

Вот оно, его больное место, сказала она себе, когда за ее неистовым взрывом последовало напряженное молчание. Сейчас он скажет, что все это в прошлом, что с Кэсси у него все будет по-другому…

Не хватает еще только сообщить ей, что его чувства к этой женщине сильней, чем к любой другой. Что он любит ее.

И если он это скажет, это будет правдой, потому что Габриэль никогда не говорит ничего, кроме правды.

Глава десятая

— Я очень серьезно намерен дать клятву, — сказал Габриэль, и до Рэйчел не сразу дошел смысл его слов.

Приготовившись услышать признания в любви к Кэсси, она была совершенно не готова к другому ответу. Кроме того, слишком явно прозвучала тоска в голосе, отразилось пустота в глазах.

— И я намерен изо всех сил соблюдать эту клятву. Мне будет нелегко, но я постараюсь. Я постараюсь быть наилучшим мужем для Кэсси, что означает — хранить верность, пока мы вместе. По моим представлениям, неверность мужа — моральное преступление.

— Ну, разумеется, мужа… но не любовника. — Рэйчел постаралась скрыть боль под маской цинизма. — Ведь если нет колец, нет клятв, все случившееся можно счесть пустым и незначительным, давно забытым эпизодом.

Что-то мелькнуло в глубине его глаз. Рука, державшая бокал, сжалась с такой силой, что тонкий хрусталь лопнул. С проклятьем он отшвырнул остатки, которые разлетелись мелкими осколками, ударившись о мрамор камина.

— Габриэль… — запротестовала Рэйчел, но мгновенно осеклась, когда он повернулся к ней. Его лицо внезапно осунулось и посерело, кожа на скулах стала почти прозрачной.

— Если ты хоть на секунду посчитала себя «давно забытой», ты просто не имеешь глаз. Если ты поверила, что случившееся между нами было «незначительным эпизодом», то ни на йоту не испытала тех чувств, которые испытал я.

Она была уже готова поверить. Просто неприлично так хотеть верить. Но поверить ему — все равно, что попросить перерезать ей горло очень тупым ножом.

— Что чувствовала я и что чувствовал ты — две разные вещи! Извини, но я сомневаюсь, что тобой вообще когда-нибудь руководили чувства, не считая чисто физиологических!

— Проклятье, Рэйчел, ты не могла ошибиться сильней! Ты, черт возьми, просто не представляешь, о чем говоришь!

Ярость в голосе, лихорадочный блеск глаз, сжатые кулаки — все вселяло в нее страх, но она была полна решимости не показывать этого.

— Я не могла ошибиться! Может, я выдумала Аманду Брайант в твоей постели? Она была иллюзией, миражом?

— Нет…

— Нет. И не ты ли объяснил мне однажды, что мне ничего не показалось и все было так, как было?

— Рэйчел…

Он пытался перехватить ее руку, но она с яростью вырвала ее.

— Так как же, Габриэль? Что она делала там? Скажи мне! Что? — переспросила она, когда он пробормотал что-то невразумительное. — Что ты сказал?

— Форма защиты! — бросил он, посмотрев на нее взглядом, который в других обстоятельствах она сочла бы дерзким. — Оборона!

— Защита? — не в силах поверить, повторила Рэйчел. — Я тебе не верю. Оборона против чего? Кого? Только не против меня!

Он резко наклонил голову, и она не удержалась от саркастического смешка.

— О, наконец-то! Наконец-то я услышала все! Правда, ты мог бы придумать историю получше…

Посторонний звук не дал ей закончить. Это был таймер духовки.

— Твой ужин, — бросила она, радуясь возможности отдышаться.

Выслушав, куда он его послал, она все-таки направилась в кухню. Вынув пирог из печки, она отрезала большой кусок и бросила его на блюдо.

— Салат?

Она спиной чувствовала, что он стоит за ней.

— Рэйчел… — Его голос зловеще дрожал. — Сколько раз повторять, что я не хочу этого чертова пирога!

— Ну, не могу предложить ничего другого! Я не собираюсь попадать в одну ловушку дважды!

— Надеюсь! — Он проговорил это почти испуганно, словно получил удар в лицо. — Не часто мужчина способен устоять перед таким искушением!

Руки Рэйчел сжали край стола, так что побелели костяшки пальцев, — именно это он сказал в ту ночь у себя в комнате, вспомнила она.

Воспоминание словно ножом полоснуло истерзанное сердце. Она тешила себя иллюзией, что все, что он тогда делал, было любовью. Теперь она знала, что это была намеренная акция опытного мужчины, решившего подтвердить свою репутацию пылкого и умелого любовника. Как же! В первую же ночь довести до предела наслаждения нетронутую девственницу! Высокий класс! И эта девственница — она.

Оставался, однако, вопрос, который следовало прояснить. С немалым усилием она заставила себя оторвать пальцы от стола и повернуться лицом к Габриэлю.

— Скажи мне тогда еще кое-что. Если Аманда была «защитой»… — она вложила в это слово весь свой сарказм, — тогда скажи на милость, кто же бедняжка Кэсси? Зачем ты женишься на ней?

— Потому что я должен, — последовал краткий, бесстрастный ответ.

— Потому что… что?

Удар был так силен, что у нее подогнулись колени. И здесь она оказалась полной дурой! Любовный союз двух сердец, в который она наивно верила, существовал только в ее воображении. Он готов жениться лишь потому, что она ждет ребенка. Хорошим же он будет мужем!

Обида за Кэсси смешалась с ее собственной болью.

— Ты ублюдок!

Под рукой оказалась тарелка с его ужином. Рэйчел схватила ее и швырнула прямо ему в лицо.

— Отвратительный, мерзкий ублюдок!

Слегка отступив, он позволил тарелке врезаться в стену и разлететься смесью фарфоровых осколков, хлебных крошек и жареной курицы.

Не в силах больше находиться с ним в одной комнате, Рэйчел бросилась из кухни.

— Рэйчел!

Он гнался за ней, перепрыгивая через две ступеньки и приближаясь с каждым шагом. Она не смела оглянуться, стараясь не упасть и пытаясь хоть что-то увидеть сквозь слезы.

— Рэйчел, подожди…

Он настиг ее у двери в спальню. Стальные руки сомкнулись вокруг нее, не позволяя сдвинуться с места.

— Пусти! Пусти, будь ты проклят!

Она лягнула его в лодыжку и испытала мгновенное удовлетворение, когда он вскрикнул от боли. Однако его хватка ничуть не ослабла. Он толкнул плечом дверь и затащил Рэйчел в комнату следом за собой.

— Рэйчел, сядь! Выслушай меня!

— Я не подчинюсь ни одному твоему приказу! Ни одному — понятно?

Как будто что-то сломалось внутри Рэйчел. Ей хотелось плакать, кричать во весь голос, но все слова застряли в горле.

Ей все-таки удалось высвободить руки из мертвой хватки, и она заколотила кулаками по его груди. Она колотила изо всех сил, целясь в плечи, руки, даже в лицо, словно это могло облегчить ее сердечную боль.

И Габриэль не пытался остановить ее. Не считая одного быстрого движения головой, чтобы уклониться от ее кулака, он просто принимал удары и ждал, молча и безучастно, пока ее ярость не выгорит дотла.

После этого он посадил ее на кровать, сел рядом и прижал, притиснул к себе. Он опять ждал, пока не утихнет бешеный стук сердца, пока не иссякнет горячий поток слез и она, все еще всхлипывая, не прильнет, измученная, к его груди.

Лишь тогда он судорожно вздохнул и расправил плечи, словно принимал ношу, которой — он знал — ему не избежать. Сильные пальцы взяли Рэйчел за подбородок, и ей пришлось поднять голову. Было невозможно ускользнуть от темных, непроницаемых глубин его глаз.

— Начнем по порядку — нет, ты слушай меня! — настоял он, когда она бессильно попыталась отвернуться. — Я никогда не спал с Кэсси и не намерен этого делать, пока мы не поженимся.

Рэйчел оцепенела, смысл слов не сразу дошел до нее.

— Пока не… Но ты сказал!..

— Я сказал, что должен так поступить, да, но не из-за того, о чем ты подумала. Она не носит моего ребенка, если ты это имела в виду.

— Тогда почему?..

Он отвел глаза, избегая ее взгляда.

— Не спрашивай, Рэйчел. Ради Бога, оставь все как есть.

Но она уже не могла не спрашивать.

— А как же я? — неуверенно спросила она.

Его жесткое, решительное лицо внезапно смягчилось.

— Ты была и есть особенная и всегда будешь особенной.

— Настолько особенной, что через пару дней ты забыл меня и повернулся к другой!

— О Рэйчел, нет! Я не забыл тебя! Я не мог!

Почему она поверила ему сейчас? Почему она вдруг поверила словам, которым не верила раньше?

— А сейчас?

— Рэйчел…

Это был стон отчаяния, в котором — она слышала это — была готовность капитулировать.

Склонив голову на плечо Габриэля, Рэйчел подняла глаза. На этот раз он не пытался ускользнуть от ее взгляда и смотрел на нее с мрачной решимостью.

И она поняла, что не может отступить; что стоит на пороге чего-то важного, какой-то тайны, которая изменит ее жизнь — к плохому или к хорошему, но изменит навсегда.

— Что ты думаешь обо мне сейчас?

Габриэль сделал судорожный вдох.

— Габриэль, я должна знать! У тебя есть какие-то чувства?..

— Чувства! — Это был крик боли. — О Боже, Рэйчел, если бы ты только знала!

— Тогда расскажи мне! Ты хочешь меня?..

— Боже, помоги мне! Да, да!

Ей показалось, что этот хриплый стон вырвали у него раскаленными щипцами.

— Я не просто хочу тебя! Я обожаю тебя. Я люблю тебя больше жизни. Если бы я мог, женился бы на тебе сегодня же — только бы ты согласилась.

— Только бы я… — начала Рэйчел, но он зажал ей рот рукой.

— Я хотел бы прожить с тобой весь остаток моих дней, иметь от тебя детей, состариться рядом с тобой…

Как признание в любви это было почти совершенство. Но оставался на самом дне некий холодок, некая неопределенность и сомнение.

— Если бы я мог, — проговорил он.

Оттолкнув его руку, она внимательно посмотрела на него.

— Но почему же не можешь?

Пожалуй, впервые за все время их знакомства Габриэль не осмеливался взглянуть ей в глаза.

— Потому что не могу. Не имею права. Мы не имеем права.

— Не можем? Не имеем права?

Рэйчел не могла поверить собственным ушам.

— Но, Габриэль… это какой-то бред! Я люблю тебя. Ты любишь меня. Я люблю тебя, — повторила она, когда его голова непроизвольно дернулась. — Что или кто в мире может запретить нам быть вместе?

Он не ответил на ее вопрос; он задал свой — тихий, безжизненный, бесстрастный:

— Чего ты хочешь от меня, Рэйчел?

— Чего хочу? Тебе не понятно? Произнести по буквам? Я хочу вернуться на пять с половиной лет назад. Я хочу, чтобы ты забыл, что я молода и наивна! Я хочу начать сначала…

Рэйчел была на грани отчаяния — она должна, обязана пробиться к нему, вывести из этого жуткого состояния, который сковал его тело, замутил его глаза!

Она придвинулась ближе, обхватила Габриэля руками, прижалась к нему всем телом.

— Габриэль, я хочу, чтобы ты целовал меня, хочу задохнуться от твоих поцелуев. А потом, чтобы любил меня — страстно, безумно, до пресыщения, до бесчувствия, пока не потеряем способность думать, пока не забудем все тяжелое, что было между нами.

Это было искушение, и он боролся с ним, будь он проклят! Боролся изо всех сил.

Его рука, странно холодная, коснулась ее щеки, и ей показалось, что на лицо упала снежинка. Рэйчел инстинктивно подалась к нему, губы ее приоткрылись.

— О Боже, — прохрипел Габриэль, и в следующее мгновение его руки сжали ее стальным судорожным кольцом.

Дикий, ошеломляющий поцелуй прервал ее дыхание. Он требовал ответа и утоления отчаянной, нестерпимой жажды. В одно мгновение все барьеры были сметены. Рэйчел показалось, что сердце не выдержит этого счастья и, подобно птице, вырвется на свободу и унесет с собой ее жизнь. Но губы уже открылись, и вся она обмякла в его руках, приглашая, отдаваясь, забыв обо всем.

В этот момент Габриэль вдруг с усилием оторвал губы и, бешено выругавшись, оттолкнул ее.

— Нет! Будь я проклят навеки — нет!

От этого крика кровь застыла у нее в жилах.

Он закрыл глаза и внезапно замер, став пугающе неподвижным. Только белели стиснутые кулаки и дыхание со свистом вырывалось сквозь сжатые зубы.

Наконец плотно сжатые веки медленно поднялись. Он нежно погладил ей щеку и на краткое разрывающее сердце мгновение коснулся губами ее губ.

Рэйчел могла поклясться, что его губы беззвучно прошептали: «прощай». Затем он снова, но с уже гораздо большей решимостью оттолкнул ее и выпрямился. Потом, словно этого все еще было недостаточно, отошел в дальний угол, чтобы их разделяла вся комната. Последняя точка была поставлена.

— Габриэль! — Рэйчел не узнала собственного голоса. — В чем дело? Почему?..

— Я не могу!

— Но почему? Ты все еще считаешь меня слишком маленькой? Я больше не твоя младшая сестренка.

Она взглянула ему в лицо и поразилась его пепельно-серой бледности, на фоне которой темнели бездонно-черные пропасти глаз.

— Именно в этом проблема, любовь моя.

Его голос между тем как будто обрел новую силу, хотя и оставался хриплым.

— Проблема младшей сестренки?

Рэйчел вдруг почувствовала невероятное облегчение и громко расхохоталась.

— Только не это, Габриэль! Хватит! Ты знаешь, я…

Но слова замерли у нее на устах — на нее смотрело искаженное нечеловеческой мукой лицо.

— Совсем не та сестра, — наконец выдавил он из себя. — Настоящая сестра — единокровная! Мы — кровные родственники, Рэйчел. У нас один отец. Та ночь была — могла стать…

Даже он не смог произнести этого слова. Ее сраженный ужасом мозг подсказал — кровосмешением. Рэйчел почувствовала, как жестокие пальцы судьбы вцепились ей в сердце и разорвали его на части.

— Этого не может быть! Я не верю!

— Поверь! Пожалуйста, поверь! — Его отчаяние было нестерпимо. — Поверь и забудь о нашем совместном будущем. Забудь и найди кого-нибудь другого.

— Нет — никогда!

Габриэль бросился было к ней, но тут же остановился и со стоном обхватил руками голову. Рэйчел поняла, что то, что он сказал, — правда.

— Ты обязана забыть, Рэйчел, — проговорил он с неожиданной, терзающей нежностью. — Здесь только один путь. Ты должна это сделать. Как и я…

Конечно. Кэсси.

— Как и ты.

Его утвердительный кивок говорил о признании полного и безнадежного поражения.

— Как и я. Теперь ты понимаешь, почему я вынужден жениться на Кэсси? Я все равно не смогу искренне полюбить никого, кроме тебя. Но я смогу сдержать клятву и стать хорошим мужем, все равно для кого. В этом — мое единственное спасение.

Глава одиннадцатая

Рэйчел невидящим взглядом смотрела на мольберт, карандаш выпал у нее из рук. Уже четвертый день она пыталась делать вид, что работает.

Она изо всех сил старалась выглядеть собранной: одевалась, подкрашивала губы, шла на работу, двигалась, говорила, даже пила кофе. Она только не могла есть — это было выше ее сил.

Но внутри у нее словно все развалилось на части. Ее сердце превратилось в кровавое месиво, и едва мысли возвращались к событиям предыдущей пятницы, дикая боль пробегала по всему телу.

Тем не менее выглядела она нормально. Может быть, несколько бледнее обычного, и глаза покраснели от бессонницы. Но не хуже, чем человек, провалявшийся весь уик-энд с ужасными желудочными коликами, на что она списала перемены в своей внешности.

Хуже всего было то, что она не могла плакать. Боль засосала ее, словно темное вязкое болото, разъедая душу.

Габриэль почти не бывал дома, появляясь лишь иногда, когда Рэйчел была на работе. Только однажды она столкнулась с ним на пороге и поразилась перемене в его облике — меньше всего он походил на счастливого жениха.

— О, Габриэль…

Рэйчел провела рукой по волосам и еще раз попыталась сконцентрироваться на эскизе. «Я хочу, чтобы ты сделала для меня нечто совершенно особенное».

Если бы она просто согласилась на его просьбу! Если бы он никогда не рассказал ей правды!

Точно ли было бы лучше? Каждый раз наталкиваться, как на стену, на его отказ иметь с ней дело и не знать почему? Теперь она знает.

От чего лучше сойти с ума — от знания или от незнания?

Конечно, она ему не поверила.

— Как ты это выяснил? — спросила она, едва к ней вернулся дар речи. — Где ты выкопал эту ужасную историю?

— Я узнал от твоей матери, — ровным голосом ответил Габриэль.

— Моя мать сказала — и ты ей поверил?

В конце тоннеля забрезжил свет…

— Ты знаешь, как она ненавидела тебя тогда. Она могла бы сказать что угодно, лишь бы разлучить нас. И ты проглотил…

— Не только она, — решительно вставил Габриэль, — я спросил у отца тоже.

Он медленно покачал головой, будто снова мысленно возвращаясь в ту давнюю и безнадежную ссору с отцом.

— После той ночи…

Не было нужды уточнять, какой ночи.

— Я уже тогда знал, что люблю тебя. Что хочу не просто мимолетной связи. Но я также знал, что твоя мать сделает все возможное и невозможное, чтобы не допустить нашего сближения. В общем, я решил поговорить, рассказать ей, что у меня есть чувства к тебе.

Рэйчел вскинула голову, серые глаза потемнели.

— Ты не?..

— Нет, нет, конечно.

Мягкий, почти нежный тон резанул ей по сердцу.

— Я ничего не сказал ей о случившемся. Только то, что последние шесть месяцев… — Его усмешка была полна горького отвращения к себе. — Что не могу больше смотреть на тебя как на обожаемую сестренку. Так не будет ли она возражать, если я разок-другой выведу тебя на прогулку.

Его усмешка стала почти злорадной, и Рэйчел захотелось отвернуться, зарыться головой в подушку, чтобы не слышать того, что он собирался сказать.

Габриэль подошел к огромному окну у противоположной стены и взглянул на сгущающиеся сумерки.

— Ее ответ был откровенным и бил в самую точку. Я могу встречаться с тобой, только если желаю скандала, позора и, возможно, тюремного заключения. Тогда-то я и узнал, что ее роман с моим отцом начался не за год до вашего переезда в этот дом. Фактически они были любовниками в течение двадцати лет с небольшими перерывами.

Габриэль помолчал, чтобы зловещий смысл сказанного дошел до нее, но для Рэйчел это не было новостью — она помнила, как мать знакомила ее, тринадцатилетнюю, с «дядей Грегом», с которым они «дружат давным-давно». Да и сам Габриэль рассказывал, как его отец — ее отец! — видел ее маленькой девочкой, играющей с пластилином.

— Значит, мой… — она быстро удержалась от того, чтобы сказать: «папа», — Джон Амис, муж моей матери…

— Не мог иметь собственных детей, — продолжил за нее Габриэль. — Он встретил Лидию после их очередного разрыва с отцом. Очевидно, она была уже беременна, но Грег отказался признать отцовство. Амис очень быстро женился на Лидии и зарегистрировал ребенка — тебя — как собственную дочь. Твоя мать считала, что никогда больше не увидит Грега, так что не возражала и просто позволила тебе расти в уверенности, что Джон Амис — твой отец. Рэйчел, прекрати!

— Прекратить что?

Она недоуменно посмотрела на него и лишь тут заметила, что взяла из ящика у кровати носовой платок и бессознательно рвет его на части побелевшими от напряжения пальцами.

Усилием воли она заставила руки лежать спокойно.

— Ты выяснил все у своего отца?

Еще один короткий утвердительный кивок.

— Он сознался, что все обстоит именно так. Что у них с Лидией был роман, в результате которого была зачата ты, что они расстались и твоя мать вышла за Амиса. Грег и Лидия встретились несколько лет спустя после смерти Амиса, и их отношения возобновились, словно и не прекращались. Сначала тайно, но потом, когда моя мать уехала, Грег перевез тебя и Лидию сюда.

— И когда она рассказала Грегу?..

— Что ты — его дочь? Не сразу. Лидия знала, что, расскажи она эту историю, отец заподозрил бы ее в вымогательстве — попытке получить для тебя наследство или заставить жениться на себе. Вместо этого она ждала, позволяла Грегу заботиться о тебе.

Габриэль вздохнул, неуверенно провел руками по волосам и снова повернулся лицом к ней.

— И он действительно заботился о тебе, милая… О Боже!

Он с явным отвращением остановил себя, и сердце Рэйчел упало. Не в силах больше сдерживаться, она уже готова была вновь кинуться к нему, но испепеляющий взгляд заставил ее замереть на месте.

Она с рыданиями упала на постель.

Он был прав — нельзя было разрушать барьеров, которые Габриэль с таким трудом возводил между ними. Но сама мысль о том, что эти барьеры останутся навсегда, была для нее невыносима.

— Он полюбил тебя, Рэйчел. — Габриэль уже с трудом выталкивал из себя слова. — Как и я. Когда он сделал анализ крови, на котором настояла Лидия, вопрос о том, его ли ты дочь, уже не имел значения.

Для Грега — возможно, подумала Рэйчел, но не для Габриэля. Тот анализ сначала разрушил его жизнь, а теперь разрушает ее.

— Но почему моя мать даже не заикнулась об этом?

— Грег запретил. Он сказал, что не желает, чтобы люди знали о его делах. Думаю, он поставил это условием ее переезда сюда, а она любила его так сильно, что молчит до сих пор.

— А почему он не хотел признать меня? — осмелилась спросить Рэйчел.

Габриэль в отчаянии покачал головой.

— Бог знает. Если бы он признал, мы не свалились бы во всю эту грязь. И кто ведает, что бы он сделал после того, как женился на твоей матери. Если бы он не умер, возможно, проглотил бы свою глупую гордость и сделал бы нас одной большой, счастливой семьей.

Цинизм последних слов заставил Рэйчел внутренне содрогнуться.

— Именно поэтому вы скандалили?

Габриэль мрачно кивнул, его губы сжались в жесткую, тонкую линию.

— Он сказал, не имеет значения, чей ты ребенок. Ты живешь здесь, он обращается с тобой как с дочерью. Что еще надо? Я сказал, что ему следует признать тебя или по крайней мере жениться на Лидии, оформить все по закону. Я хотел, чтобы все было открыто. Хотел, чтобы у тебя был настоящий дом, настоящее имя, настоящий отец…

Он еще раз покачал головой, словно не веря собственным словам.

— Я был не совсем честен с ним. Тебе было только девятнадцать, и я только что лишил тебя девственности…

— Не лишил! — решительно возразила Рэйчел. — Ты не взял ничего, чего я не стремилась отдать. Я была…

Челюсти у него конвульсивно сжались, по лицу пролегли белые складки. Рэйчел поняла, что нажала на больное место.

— О!..

— Да.

Его тон сурово подчеркивал ужасающую жестокость ее слов.

— Если бы его отцовство стало известно, ты бы узнала, что я твой единокровный брат. Не думаю, что ты смогла бы справиться с этим. Черт возьми, я не мог справиться с этим! Так что в конце концов согласился с отцом, что лучше все оставить как есть, а мне уехать в Америку, и чем быстрее, тем лучше.

— Для начала сделав все, чтобы мне было противно даже приближаться к тебе, — закончила Рэйчел.

Слезы снова душили ее.

— Да. — Его ответ прозвучал едва слышно. — Ты бы никогда не узнала, чего мне это стоило. Но я не видел другого выхода. Я не мог рассказать тебе правды и не мог рисковать — ты ведь снова искала встречи со мной. — Его улыбка была кривой и жалкой. — Я не думал, что хватит сил устоять перед тобой, и ужасно боялся выдать себя. Я знал, что делаю тебе больно, но это было лучше, чем открыть правду.

Он был готов к ее ненависти, был готов все эти годы терпеть презрение, отвращение, лишь бы защитить ее от самой себя.

— И Аманда была просто обороной?

Короткий горький смешок Габриэля подтвердил ее догадку.

— Вот именно, просто обороной. Она получила мало удовольствия от той ночи. Я удивлен, что Аманда не раструбила сразу же или после моего отъезда: Габриэль Тирнан, хваленый племенной жеребец всей округи, ни на что не способен! Какой позор! Я действительно думал, что смогу с ее помощью забыть тебя. Но когда дошло до дела — ничего!

Это было слабое, но все же утешение, Рэйчел почувствовала даже что-то вроде радости.

— А Кэсси?

— Кэсси?..

Габриэль разгладил рукой волосы и потер лицо жестом человека, потерпевшего кораблекрушение.

— Кэсси — щит, которым ты заставила меня прикрыться.

— Я заставила? — не в силах поверить, запротестовала Рэйчел, и Габриэль мрачно кивнул.

— Возвращаясь сюда на похороны отца, я верил, что четыре с половиной года — достаточный срок. Что если я и не разлюбил тебя, то по крайней мере нарастил более толстую кожу. Я ошибался. — Он бессильно прислонился к стене. — Боже, как я ошибался! Достаточно было взглянуть на тебя, чтобы понять это. Ничто не умерло. Я говорил себе, что смогу справиться — должен справиться. И я бы справился, если бы ты все так же ненавидела меня, держала дистанцию…

— Я не могла, — тихо и виновато проговорила Рэйчел и увидела, как качнулась его голова — этой силы им было не преодолеть.

— Ты не могла, и я не мог. Три дня — вот все, что я смог выдержать. А потом сбежал в Америку. Надо было сделать что-то определенное, поставить наконец точку.

«Я определенно не планировал возвращаться сюда, пока не женюсь». Только сейчас истинный смысл этой фразы дошел до нее.

— Мне очень нравится Кэсси, Рэйчел. Я никогда не смогу любить ее так, как люблю тебя, но постараюсь сделать ее счастливой. Черт возьми, я приложу все свои силы — она этого заслуживает. Если бы можно было быстро и тихо жениться в Америке, я бы так и сделал. Но Кэсси хочет по всем правилам и только в Лондоне. Когда все будет закончено, мы вернемся в Нью-Йорк навсегда. Тебе не придется видеть…

— Нет! — Этого она уже не могла вынести. — Габриэль, нет — пожалуйста!

— Да.

Это было сказано холодно и жестко.

— Именно так, Рэйчел. Я не смогу любить тебя как сестру. Я пытался, и это разрывало меня на части. Когда мы с Кэсси поженимся, я исчезну из твоей жизни. И если у тебя хватит мудрости, ты забудешь обо мне и найдешь кого-нибудь другого.

— Никогда! Я не могу!

Этот ответ пробил его ледяное спокойствие. Ошеломленно и испуганно смотрела Рэйчел, как на ее глазах рушатся его неприступные бастионы.

— О Боже, любимая, не говори так! Ты должна найти кого-нибудь — должна наладить свою жизнь. Если ты будешь счастлива, то и мне будет легче справиться.

Счастлива? Без него? Это невозможно. Она не произнесла этого вслух, чтобы не сделать его боль невыносимой.

Медленно, устало Габриэль отстранился от стены. Он словно постарел на десять лет.

— А сейчас я ухожу.

— К Кэсси?

Она не успела удержать это имя в себе — оно само сорвалось с губ, и вместе с ним вырвались боль, горечь, досада.

Габриэль медленно кивнул.

— К Кэсси. Или это, или напиться до потери сознания. Но если напьюсь, я вернусь сюда. Поэтому я не напьюсь. Буду трезв, пока не вернется твоя мать и не примет на себя обязанности дуэньи. Если бы мог, я бы переехал куда-нибудь до дня свадьбы, но тогда начнутся вопросы, отвечать на которые мы не хотим.

— Габриэль… — попыталась протестовать Рэйчел, но он знаком приказал ей молчать.

— Рэйчел, пожалуйста. Не осложняй того, что и так достаточно сложно. У нас нет выбора, ты знаешь это.

Он уходит навсегда. Им никогда больше не быть вместе. И она ничего не в силах сделать!

— Ты не можешь просто поцеловать меня на прощанье? Только один поцелуй…

Она знала ответ заранее, но не думала, что так трудно будет пережить его медленное и непреклонно отрицательное движение головой.

— Ты знаешь, что не могу, мой ангел. Потому что одного поцелуя не получится. Отпусти меня, умоляю! Я только могу тебе обещать, что, где бы я ни был и что бы ни делал, ты всегда будешь в моем сердце и в моих мыслях. И никто не вырвет тебя оттуда.

Рэйчел не знала, как удалось ей остаться неподвижной, когда он направился к двери. В последний момент он оглянулся, и глаза цвета шоколада пристально посмотрели в дымчатые серые. Она даже выдавила из себя слабую улыбку, чтобы ему не было слишком грустно, но ничего не смогла поделать с серебристыми дорожками слез на бледных щеках.

— Я люблю тебя, — произнес Габриэль, и эти слова еще витали в воздухе, когда он вышел и дверь беззвучно закрылась за ним.

Рэйчел сидела неподвижно и слушала его медленные, тяжелые шаги на лестнице. Она не шевельнулась, пока эти шаги не достигли коридора и не затихли.

Лишь когда хлопнула парадная дверь в тишине ночи и взревел мотор, те жестокие руки, что терзали ей сердце, возобновили свою пытку.

На этот раз они все сделали до конца и медленно, и необратимо разорвали ей сердце надвое.



— Рэйчел! Рэйчел! Эй, проснись — телефон!

— Что?

Растерянно моргая, Рэйчел оглянулась и увидела девушку-секретаря, которая размахивала в воздухе телефонной трубкой.

— Телефон! — повторила она. — Тебя!

— О, бегу!

Но Рэйчел не успела.

— Что? — Алиса снова поднесла трубку к уху. — Но… Все в порядке, я передам. Повесили трубку, — сказала она, когда Рэйчел наконец подошла.

— Повесили? А кто это был?

— Она не назвала имени. Но сказала, что у нее есть сообщение от твоей матери.

— От мамы?

Теперь Рэйчел действительно растерялась — зачем матери просить кого-то звонить ей? Если только…

— Есть проблемы? Что-то случилось?

— Не с твоей мамой, но она сказала, что Габриэль — тот самый Габриэль? Мистер Тирнан?

— Габриэль? — Все чувства Рэйчел накалились до предела. — Что с Габриэлем?

— Он нездоров, сказала она. Похоже, что-то с сердцем.

С его сердцем. Рэйчел уже бежала к столу, хватала сумочку и набрасывала жакет.

— Куда, они сказали, мне ехать?

— Домой. И лучше поторопиться. Она сказала, это важно…

Дальше Рэйчел не слышала, потому что уже выбежала из комнаты.

Габриэль нездоров. Проблемы с сердцем. О Боже, пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке! Пожалуйста!

Она повторяла это почти вслух, когда выезжала с автостоянки и со всей силой давила на акселератор.

— Пожалуйста! Пожалуйста!

К счастью, дорога была свободной. Дождливый, типично английский весенний день не выпускал обычно играющих здесь школьников из-под крыши. Все мысли Рэйчел были дома.

Его сердце? Он слишком молод, слишком здоров для сердечного приступа. Или какой-то врожденный порок? Или…

О Боже, нет! Кровь застыла от ужасной мысли. Нет! Прочь! Прочь ее из головы!

Он не мог, не мог решиться на самоубийство!

Во время последней встречи он выглядел ужасно, но был просто подавлен! Он был спокоен!

Она резко затормозила перед парадной дверью и кинулась в дом.

— Габриэль! — Голос эхом разнесся по пустому холлу. — О Боже, Габриэль! Где ты?

Ответа не было. Может, он у себя в комнате? В ванной? Она была уже на лестнице, когда услышала отчаянный визг тормозов. Потом с треском хлопнула автомобильная дверца.

— Рэйчел! Ради Бога, Рэйчел, где ты?

Голос, странным эхом отразивший ее ужас и смятение, этот голос заставил ее застыть на месте, словно заморозил ногу, занесенную на следующую ступеньку.

Этого не может быть! Она медленно повернулась и увидела человека, вбежавшего в холл. Волосы у него были всклокочены, глаза беспокойно бегали, словно искали кого-то.

— Габриэль…

— Рэйчел. Слава Богу!

Их голоса слились в этом едином возгласе облегчения.

— Ты жив!..

Никакая сила на земле не могла бы сейчас остановить ее стремительный бросок вниз по лестнице, через три ступеньки, прямо к нему в объятия.

— С тобой действительно все в порядке? — задыхаясь, проговорила Рэйчел, когда он ослабил руки, чтобы она смогла набрать в легкие воздуха.

— Со мной? — Голос Габриэля звучал удивленно. — Конечно, все в порядке. Это ты заболела.

— Нет. — Рэйчел решительно тряхнула головой. — Это ты! Был телефонный звонок. Кто-то звонил от имени мамы. Она просила передать, что ты болен — тяжело. Что-то случилось…

— С твоим сердцем, — закончил за нее Габриэль, и Рэйчел замолчала от растерянности. — Такое же сообщение отправили и мне, но о тебе. Но если не ты звонила…

— Не я! Я никогда…

— Тогда кто же, черт побери?

— Я.

Голос раздался откуда-то со стороны; он был тихий и твердый. Рэйчел оглянулась и увидела, как из-за двери в гостиную в холл вышла женщина.

Высокая, стройная и элегантная, в простом зеленом платье, Кэсси Элиот выглядела бледной и напряженной, но милой, как всегда. Ее большие карие глаза блестели, длинные темные волосы свободно спускались на плечи.

— Кэсси? — резко произнес Габриэль. — Что?..

Он сделал шаг вперед, чтобы взять ее за руку, но Кэсси остановила его.

— Я послала эти сообщения, Габриэль, — вам обоим. Прошу прощения, если потревожила, но мне нужно было знать. Нужно было убедиться, что мои подозрения — правда.

— Твои подозрения… — эхом повторил Габриэль.

Он знает, о чем она говорит, подумала про себя Рэйчел и лишь тут поняла, что глаза у Кэсси блестят от слез.

— Я была уверена, что спрашивать бесполезно — ты все равно ничего не сказал бы мне. — Она улыбнулась. — Ты очень старательно пытался скрыть все это, но я сразу поняла, что что-то не так. Я, знаешь ли, не дура, и мне скоро стало ясно, что весь твой интерес к свадьбе, к нашей будущей жизни — всего лишь прикрытие, твое сердце было не со мной. Я знала, что есть другая.

— Кэсси… — попробовала вставить слово Рэйчел, когда Габриэль только закусил губу, но Кэсси остановила ее мягкой улыбкой.

— Ты знаешь, что он говорит только о тебе? Рэйчел здесь, Рэйчел там. Эскизы Рэйчел, платья Рэйчел, прически Рэйчел.

— Я уверена, он не имел в виду…

Рэйчел снова попыталась что-то объяснить.

— А я уверена, имел! — возразила Кэссис горькой усмешкой. — Он любит тебя, но он еще такой милый дурачок и не понимает, что происходит с ним. Что это, Габриэль? — Ее карие глаза посмотрели на его потемневшее, непроницаемое лицо. — Когда вы жили вместе, то были слишком молоды и не замечали, что происходит?

— Кэсси — нет!

Испуганное восклицание Габриэля обожгло оголенные нервы Рэйчел, сорвало еще один слой кожи. И сам Габриэль выглядел ужасно, словно действительно был болен. Только Кэсси сохраняла спокойствие.

— Разумеется, Габриэль, — проговорила она, — я с самого начала знала, что ты не любишь меня так, как я тебя люблю. Я подозревала, что есть другая, но думала, что она не ответила на твою любовь и разбила тебе сердце. Потом, когда я познакомилась с Рэйчел и увидела вас вместе, я уже не сомневалась, что другая — это она. — Кэсси перевела взгляд на Рэйчел и даже понимающе ей улыбнулась. Рэйчел почувствовала укол совести. — Но одного я понять не могла. Она тебя, совершенно очевидно, тоже любит. Ты любишь, не так ли?

Она обратилась к Рэйчел, и та не смогла слукавить:

— Да, но…

Кэсси прервала ее:

— И вот теперь, узнав все это, я никогда не встану между вами. Не могу только понять, что это — глупая борьба или дурацкая гордость? Я задумала небольшое испытание и послала вам обоим сообщения, потом приехала сюда и стала ждать. Миссис Рейнольдс впустила меня. Если раньше и оставались сомнения, то они испарились, едва я увидела ваши лица: вы не просто любите друг друга, вы — одна душа.

Кэсси остановилась. Потом подошла к Габриэлю и сняла с пальца обручальное кольцо.

— Я не могу выйти за тебя, Габриэль. Не могу, потому что знаю, что не сделаю тебя счастливым. Так будет лучше, — торопливо прибавила она, жестом предупреждая его протест. — Поверь, я знаю, что так будет лучше.

Лишь когда Габриэль протянул руку, чтобы взять кольцо, Рэйчел поняла, что он согласился со своей невестой. Жизненные силы словно оставили его, и только лихорадочно горящие глаза еще жили на его мертвенно-бледном лице. Взяв кольцо, он долго разглядывал бриллиант, сверкающий, словно слеза.

— Я пытался сделать тебя счастливой, — проговорил он наконец хриплым и неуверенным голосом.

— Я знаю, — вздохнула Кэсси. — Именно — «пытался».

Она быстро поцеловала его во ввалившуюся щеку, потом подняла голову и посмотрела в глаза Рэйчел.

— Присматривай за ним, — тихо проговорила она. — Обещай мне.

Рэйчел дважды пыталась ответить, но голос ей не повиновался.

— И ты, Габриэль, — обратилась к нему Кэсси. — Смотри на вещи более трезво. В конце концов, Рэйчел не твоя настоящая «младшая сестренка», как ты называл ее. Она тебе не родственница и сейчас уже выросла. Она любит тебя. Ты любишь ее. Будьте счастливы!

Рэйчел не видела, как ушла Кэсси, потому что ее взгляд был прикован к Габриэлю — к его невидящим глазам, к бесцветным щекам, к жесткой складке у рта. Он стиснул кольцо в руке и отшвырнул его, как будто оно жгло ему ладонь.

Его молчание пугало ее сильнее, чем его неудержимый гнев. Она инстинктивно протянула руку, но не успела коснуться — он отскочил в сторону, словно у нее из пальцев капала расплавленная сталь.

— Нет! — Это был рев пойманного дикого зверя под ножом охотника. — Не прикасайся больше ко мне! Если у тебя есть разум, Рэйчел, лучше уйди — немедленно — и не возвращайся, пока я не уеду.

— Уедешь?

Конечно, она знала, что это неизбежно, но сердце отказывалось это признать.

— Куда уедешь?

— В Нью-Йорк — в Калифорнию — к черту! Куда угодно, только чтобы больше никогда не встречаться!

Ей хотелось кричать, обхватить его руками, умолять остаться, не бросать ее одну. Но, посмотрев ему в лицо, она увидела, что он на краю пропасти.

Кэсси была щитом, буфером, преградой между ним и ею. Но вот Кэсси ушла, и им нельзя было больше оставаться наедине, вместе.

Не говоря ни слова, Рэйчел повернулась и пошла к выходу. Она шла навстречу своему унылому и одинокому будущему, и слезы на ее лице смешивались с дождем, который в этот мокрый, ненастный день полил еще сильнее, едва она вышла за дверь.

Глава двенадцатая

Звонок в дверь — это было то, что Рэйчел хотела меньше всего услышать.

Она только что еле добралась до дома после совершенно невозможного дня на работе. Весь день приходилось делать вид, что она слушает, смотрит и интересуется делами. В конце концов она сдалась и, сославшись на головную боль, сбежала, чтобы немного прийти в себя.

Когда Рэйчел добралась до дома, голова действительно разболелась. К счастью, матери дома не оказалось. Габриэля тоже. После безумных событий предыдущего дня он строго придерживался выработанной тактики и отсутствовал, когда она была дома. Рэйчел знала, что так будет до тех пор, пока он не вернется в Америку. На этот раз навсегда. Он уже заказал билеты, но не сказал, когда именно улетает.

Она запила чаем пару таблеток и уже готова была расположиться на диване, когда раздался этот звонок. Громко застонав, Рэйчел решила не реагировать на него.

Дверь открыла миссис Рейнольдс. Услышав, как она проговорила: «Мисс Амис дома, если вам угодно зайти», Рэйчел поняла, что покоя ей сегодня не будет.

— Миссис Тирнан! — объявила домоправительница минуту спустя.

Миссис Тирнан? Мать решила позвонить в собственную дверь и доложить о своем прибытии?

Но уже в следующую секунду все прояснилось, и, едва увидев женщину, которую проводила в гостиную миссис Рейнольдс, Рэйчел поняла, кто это.

Темные волосы, широко расставленные темно-карие глаза, высокий рост и знакомые черты могли принадлежать только первой миссис Тирнан. Матери Габриэля. Габриэль говорил, что она собирается приехать на свадьбу в Лондон, но разве это не на следующей неделе?

Улыбка немолодой дамы была теплой, слегка смущенной.

— Надеюсь, вы не рассердитесь. Я хотела бы увидеть Габриэля.

Даже его имя било наотмашь. Кончится ли когда-нибудь агония?

— Боюсь, в данный момент его нет…

— Конечно. Я могла бы сразу догадаться. Он у Кэсси. Я собиралась приехать на следующей неделе, но что-то подтолкнуло лететь сегодня — хотелось провести лишнюю неделю с сыном. К счастью, кто-то сдал билеты — у меня не было даже времени позвонить ему и предупредить. Надо было сделать это сразу, прошу прощения.

— Ничего, — торопливо вставила Рэйчел. — Но, если честно, не думаю, что он у Кэсси. Я имею в виду… о Боже, вы, очевидно, ничего не слышали.

Миссис Тирнан провела в воздухе почти сутки. Даже если бы Габриэль позвонил ей, чтобы сообщить о последних событиях, то не застал бы ее дома.

— Не слышала о чем?.. — Мать Габриэля растерянно нахмурилась. — Возникла проблема?

— Можно сказать, да. — Голос Рэйчел сорвался на этих словах. — Но не уверена, что именно мне уместно рассказывать вам.

— Уместно или нет, но вы меня заинтриговали, и я не отстану, пока не выведаю все, что случилось.

Она улыбнулась очаровательно, но стальной взгляд пресекал всякие попытки ускользнуть от ответа — это был взгляд Габриэля. К своему ужасу, Рэйчел поняла, что сморгнула слезы, пока изо всех сил пыталась обрести столь необходимое самообладание.

— В таком случае вам лучше присесть.

— О, дорогая, это звучит зловеще. Плохие новости?

Рэйчел смогла лишь кивнуть — слезы, с которыми она боролась, душили и не давали говорить. Улыбка Лили Тирнан растаяла. Она подалась вперед и взяла Рэйчел за руку.

— Я думаю, вам лучше рассказать мне. Речь идет о свадьбе?

— Никакой свадьбы не будет, — решительно проговорила Рэйчел. — Габриэль и Кэсси — они разорвали помолвку. Ну, Кэсси разорвала. Из-за… из-за…

— Из-за вас, — закончила Лили с потрясшей Рэйчел проницательностью. — Вы — та самая Рэйчел, не так ли?

— Да, но…

— О, слава Богу! — пылко проговорила мать Габриэля, ошеломив ее еще больше. — В конце концов у этого глупого мальчишки нашлась капля здравого смысла.

— Здравого смысла?

Рэйчел была потрясена.

Лили Тирнан решительно кивнула.

— Он любит вас многие годы. Всегда любил, с того самого момента, как впервые увидел и только говорил, что должен подождать, пока вы подрастете.

Ее улыбка стала мягче и теплей, и эта теплота пронзила сердце Рэйчел при воспоминании о тех редких случаях, когда Габриэль смотрел на нее именно так.

— Но потом, лет пять назад, он изменился. Сказал, что у него нет будущего с вами, что он сделал большую ошибку. Лично я никогда ему не верила. Я хочу сказать, он долгое время не проявлял никакого интереса к женщинам. Но потом я вдруг, узнаю, что он собрался жениться на этой Кэсси. Мне оставалось лишь предположить, что вы не ответили на чувства моего сына…

Она остановилась — по бесцветным щекам Рэйчел покатились уже несдерживаемые слезы.

— О, моя дорогая, что это? Вы любите его?

— Больше жизни.

Рэйчел вытирала кулаком слезы, но на их месте тут же появлялись новые. Она не могла больше молчать.

— Но все разрушено. Я люблю его, но никогда не смогу выйти за него замуж. Это будет неправильно. И Габриэль…

Не в силах произнести больше ни слова, она расплакалась. Глухие, мучительные рыдания вырывались из самого сердца, терзали нестерпимой болью.

Лили придвинулась и обняла ее за плечи. Потом, покопавшись в сумочке, извлекла батистовый платочек и вложила его в непослушные пальцы Рэйчел.

— Думаю, нам надо поговорить — я имею в виду, по-настоящему поговорить. А сейчас вытрите слезы и скажите мне, кто вбил эти дурацкие идеи в вашу хорошенькую головку.

— Габриэль! — снова захлебнулась слезами Рэйчел. — И это не идеи, это факты. Ужасные, отвратительные факты!

И она рассказала все, что поведал ей Габриэль, вплоть до мельчайших подробностей, и прежде всего то, что она незаконнорожденная дочь Грега Тирнана. Лили Тирнан слушала с неожиданным спокойствием, не произнося ни слова, лишь время от времени подбадривая ее.

Когда Рэйчел замолкла, Лили медленно втянула воздух, потом резко и с шумом выдохнула. Поднявшись, она пересекла комнату и нажала на звонок.

— Я думаю, нам не помешает крепкий чай, — проговорила она. Голос ее слегка дрогнул, и Рэйчел поняла, что Лили не осталась безучастна к услышанному. — А потом, когда вы несколько успокоитесь и будете готовы выслушать, я расскажу вам кое-что о моем сыне, то, чего никто, кроме меня, не знает.



После ухода Лили Рэйчел еще долго сидела в кресле, свернувшись клубочком, и неподвижно глядела в пространство, пытаясь уложить в голове все услышанное. То, что рассказала Лили, было столь невероятно, что Рэйчел даже и не пыталась думать о собственном будущем. Она была так поглощена своими мыслями, что не слышала, как подъехала машина, и догадалась, что Габриэль вернулся, лишь когда он окликнул ее из дверей гостиной.

— Рэйчел! — Ее имя прозвучало в его устах как сигнал тревоги. — Что ты делаешь дома в такое время дня?

Она резко вскинула голову и наткнулась на его непроницаемый взгляд. Как он похудел, с грустью подумала Рэйчел. Черный костюм подчеркивал бледность — Габриэль казался измученным физически и душевно.

Новость, которую она сегодня узнала, скорее всего, изменит всю их жизнь, но она не может просто вывалить ее ему на голову. Но и сдерживать себя было уже невозможно.

— Сижу, размышляю, — осторожно проговорила она. — Где ты был?

— Не дома. — И добавил почти недовольно: — Долго гулял вдоль реки, пытался собраться с мыслями. Потом съездил к Кэсси. Я должен был поговорить с ней, принести извинения…

— С ней все в порядке?

Рэйчел искренне сочувствовала недавней сопернице — она знала, через что придется пройти этой молодой женщине.

— Она справится. Думаю, ей с самого начала было ясно, что наш брак не будет удачным, никогда не принесет ей счастья, и она нашла в себе смелость остановить все, пока это не зашло слишком далеко.

— Она милая девушка, — проговорила Рэйчел, нисколько не кривя душой. — И заслуживает счастья. В каком-то отношении она похожа на твою мать.

— На мою мать?

Что-то вспыхнуло у него в глазах. Беспокойство? Предчувствие? Рэйчел не могла пока определить.

— Когда ты видела мою мать?

— Сегодня, после полудня. Она вдруг решила прилететь пораньше, чтобы увидеть тебя. Мы с ней долго разговаривали.

— О чем?

Он был явно насторожен, словно дикое животное, готовое сбежать при малейшем ее неловком движении.

— О тебе в основном. И немного о ее отношениях с Грегом. Она оставила тебе письмо.

Сомнения и растерянность отразились на лице Габриэля. Его темные брови сошлись к переносице.

— Письмо? Зачем?

Боже, как ей хотелось выпрыгнуть из кресла, сунуть ему в руки письмо и умолять читать, читать, читать!.. Или тут же, немедленно самой рассказать ему все, от начала до конца!

Но она должна все делать осторожно. А вдруг он не сможет справиться с этими пусть даже хорошими новостями? Его самообладание так ненадежно…

— Тебе лучше прочитать самому.

Спустив ноги с кресла, она медленно поднялась, держа в руках белый конверт.

Лили сама предложила именно этот способ донести до него правду. Большую часть жизни Габриэль знал совсем другое, и ему будет трудно сразу все понять. Письмо подготовит его.

Тогда Рэйчел согласилась с ней, но сейчас она разрывалась между желанием последовать совету Лили и жаждой сообщить Габриэлю правду как можно быстрее. Она чувствовала, что взорвется, если он и дальше будет смотреть на конверт как баран на новые ворота.

— Возьми же! — скомандовала она. Ее голос был резким и решительным, когда она вложила конверт ему в руку. — Возьми и прочитай — и поймешь, о чем именно мы говорили.

Еще раз подозрительно прищурившись, Габриэль молча разорвал конверт, извлек листы бумаги и быстро пробежал их глазами. Рэйчел почувствовала, как сжалось сердце: Лили так мучительно долго раздумывала, так старательно выбирала каждое слово… А письмо было прочитано так бегло!..

Она совершенно точно определила момент, когда Габриэль дошел до самой важной части. Его голова резко дернулась, словно отвергая прочитанное, потом он прочитал какую-то фразу еще раз.

Не отрывая глаз от письма, он нащупал подлокотник ближайшего кресла и рухнул в него, снова и снова перечитывая ту же страницу. Рэйчел в страхе задержала дыхание; пальцы сжались в кулаки и ногти впились в ладони, когда он начал читать страницу еще раз.

Неожиданно Габриэль поднял голову и изучающе взглянул ей в лицо.

— Что все это значит? — решительно спросил он.

— Именно то, что написано, — торопливо ответила она.

Голос у нее срывался и дрожал, сердце отчаянно колотилось, было трудно дышать.

— Но… — Он недоверчиво покачал головой. — Рэйчел, в письме говорится, что моя мать знает, что ты…

— Что я — дочь ее мужа. — Рэйчел восторженно кивнула. — Я рассказала ей. Но там же говорится — ты-то не его сын!

Ноги уже не держали ее, и она быстро опустилась на подлокотник кресла рядом с Габриэлем, лихорадочно тыча пальцем в самые важные строки.

Лили признавалась, что в первые же дни брака узнала об изменах Грега и была так оскорблена, что решила, если не убить его, так последовать его примеру. Но потом она встретила другого человека.

Итальянец, недавно приехавший в Англию, он был намного старше ее и обращался с ней с такой добротой и обходительностью, что она почти мгновенно безумно влюбилась в него. Чувства оказались взаимны, и они заговорили о браке, о ее разводе с Грегом и о переезде в Италию.

Но едва она набралась смелости рассказать все мужу, вмешалась судьба в виде внезапного и фатального сердечного приступа, который убил ее возлюбленного мгновенно. На следующей неделе Лили обнаружила, что беременна. Рэйчел еще раз посмотрела на письмо.


«Я всегда знала, что ты — сын Анджело. Потому я и назвала тебя Габриэлем — это единственное, чем я посмела увековечить память твоего отца. Но для полной уверенности я сделала анализ крови, когда ты был еще малышом. Результат подтвердил, что ты не можешь быть ребенком Грега Тирнана…»


Потом Лили и Грег помирились. Поверив, что ребенок, которого она носила его, Грег поклялся, что изменится, что все будет по-другому. Зная, что ей никогда не обрести того счастья, о котором она мечтала с Анджело, мать Габриэля сохранила брак и никому не выдала своей тайны, даже самому Габриэлю — до этого дня.

— Итак, когда мой отец… когда Грег сделал эти анализы…

Габриэль с трудом произнес это.

— …результаты подтвердили, что он — мой отец, но ничего не говорили о том, являешься ли ты его сыном.

— Интересно…

Он нахмурился, глядя в окно и словно пытаясь вспомнить что-то важное.

— В письме, которое он написал мне в Америку, — там, где говорилось, что он решил все сделать по правилам и выделить тебе справедливую долю наследства, — было еще кое-что.

Он потер виски, чтобы облегчить невыносимую боль и точно воспроизвести детали.


— «Рэйчел — моя дочь, Габриэль, — писал Грег, — так что я должен быть уверен, что она получит принадлежащее ей по праву. Только это имеет значение. Мы не хотим, чтобы люди совали нос в дела, которые их не касаются».


— Может, поэтому он и меня не хотел признавать? Даже если и подозревал, что ты не его сын, он растил тебя все эти годы как собственного и не хотел, чтобы кто-то копался в ваших семейных делах.

— Похоже на правду, — признал Габриэль. — И мать тоже пишет здесь, что скрывала от меня все это, потому что Грег — единственный отец, которого я знал. Я записан его сыном, я вырос как его сын, и нет никакого смысла развеивать это заблуждение.

Габриэль потер кулаком лоб, словно силясь вбить то, что он узнал, в свой онемевший мозг.

— И никто из них даже не подумал о нас, о том, что тебе и мне потребуется знать правду, что между нами может что-то возникнуть. Мать знала о моих чувствах к тебе, но всегда верила, что ты — дочь Джона Амиса.

— А сейчас… — выдохнула Рэйчел, не в силах больше сдерживать возбуждение. — Габриэль, ты не можешь не знать, что это значит для нас…

Все было совсем не так, как она себе представляла. Совсем не об этом она мечтала, когда держала это письмо в руках.

Она была уверена, что Габриэль обезумеет от восторга и радости, что его глаза засверкают, губы растянутся в сияющей улыбке и он подхватит ее на руки, и будет целовать до бесчувствия. Она ему не сестра! Они не родственники и могут любить друг друга!

Но Габриэль не сделал ничего подобного. Он остался таким же отчужденным, как был и в тот момент, когда вошел в комнату. Если что и изменилось, это лишь то, что он стал еще более чужим. Его как будто ударили стальным рельсом по голове, а не сообщили лучшую, по ее мнению, из всех новостей.

— Габриэль!

Не в силах больше терпеть, она наклонилась и на мгновение прижалась к его впалой щеке — в качестве прелюдии, она надеялась к следующим, более жарким поцелуям. Его реакция потрясла ее до глубины души.

Рванувшись прочь, словно ее губы обожгли его, он стремительно вскочил на ноги, защищаясь от нее обеими руками.

— Нет! — Это был почти утробный крик. — Нет, Рэйчел, я не могу!

— Но, Габриэль…

Рэйчел тоже вскочила, машинально вытянув руки, словно пытаясь построить мост над внезапно разверзшейся перед ней пропастью.

— Я не понимаю. Сейчас мы можем быть вместе. Ты и я…

— Я не могу!

Оттолкнув ее руки, он почти выбежал из комнаты, оставив Рэйчел в полной растерянности.

Что случилось? Неужели она все поняла неправильно? Неужели то страстное признание в любви, несколько дней назад, было ложью?

Она уже готова была побежать за ним, чтобы спросить… Но — не побежала. Опыт пережитых страданий не прошел даром. А стоит ли рисковать столь дорого доставшимся хрупким спокойствием? Не лучше ли, не безопасней ли не будить спящую собаку?

Она беспомощно оглянулась, и взгляд ее упал на страничку из письма Лили, оброненную Габриэлем при поспешном бегстве. Наклонившись, она подняла листок и пробежала его глазами, потом вернулась и медленно прочитала, впитывая каждое слово:


«Габриэль, мой дорогой, все это будет для тебя потрясением. Ты, считавший себя одним человеком, вдруг окажешься совершенно другим. Все, во что ты верил, покажется тебе ложью. Ты должен снова найти себя — своего отца — даже меня. Тебе нужно время подумать. Пожалуйста, умоляю тебя, найди это время и не делай ничего в спешке».


Все правильно. Она эгоистично торопила события. Она забыла о том шоке, который испытала сама, когда Лили рассказала ей правду, — только с третьего раза смысл ее слов начал доходить до Рэйчел.

Лишь вчера вечером она набралась смелости и высказала претензии собственной матери, которая, как и Лили, скрывала правду о происхождении своего ребенка. Лидия немного всплакнула, потом признала, что была готова на все, лишь бы сохранить любовь Грега. Она обещала ему не открывать тайну и держала слово даже после его смерти.

Так насколько сильнее должна была подействовать эта правда на Габриэля! В конце концов, она едва вынесла пять дней веры в то, что он ее брат. Он страдал этим кошмаром больше пяти лет.

Конечно, надо дать ему побыть одному, чтобы сам во всем разобрался. Но Рэйчел не знала, вынесет ли она ожидание.

Ее внезапно осенила идея, и она кинулась к себе в мансарду.

Полчаса спустя она осматривала себя перед зеркалом со смесью удовлетворения и стыдливого недоверия. Как же она изменилась за пять с половиной лет! Оставалось надеяться, что Габриэль подумает то же самое. Если она посмеет пройти через это.

Она еще раз взглянула в зеркало, и вдруг ее охватило смятение: что, если она все поняла неправильно, и Габриэль в действительности хотел вовсе не ее саму? Что, если с самого начала его манил лишь запретный плод?

Был только один способ выяснить все это. Дрожа от волнения, она распахнула дверь спальни и едва не завизжала от испуга при виде высокой темной мужской фигуры на маленькой лестничной площадке.

— Спокойно!

Габриэль уже поднимал руку, чтобы постучать в дверь, но среагировал мгновенно — его крепкие пальцы сомкнулись на ее запястье и не дали Рэйчел упасть, когда она покачнулась.

— Прошу прощения. Я не думал… — Похоже, он нервничал не меньше ее. — Я был уверен, что ты слышала, как я поднимаюсь по лестнице.

— Я… у меня голова была занята другим.

Рэйчел едва дышала.

— У меня тоже. — Он сопроводил эти слова ироничной усмешкой. — Я подумал и… Рэйчел, я так виноват! Но я не мог думать спокойно!

— Я понимаю…

— Я не мог думать вообще, только реагировать. Я не мог поверить случившемуся, не мог ничего воспринимать. Все это чересчур для меня.

— Я знаю… — снова попыталась что-то сказать Рэйчел, но Габриэлю надо было выговориться.

— Наверно, так должны чувствовать себя заложники или те, кто долго был в плену: они страстно желают свободы, мечтают о ней, молятся о ней, а когда она приходит, не знают, что с ней делать и верить ли себе. Я был напуган, Рэйчел. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Габриэль, я знаю!

Она взяла его за руку, и на этот раз он не сопротивлялся, не пытался оттолкнуть.

— Поверь, я чувствовала то же самое.

Его губы иронично скривились.

— Ага, полагаю, ты…

Он остановился на полуслове, словно впервые увидел ее. Его лицо окаменело.

— Рэйчел, какого черта ты на себя все это надела?

— Не помнишь?

Почувствовав легкость в сердце, Рэйчел закружилась перед ним, демонстрируя серебристое кружевное платье, которое было на ней в день девятнадцатилетия.

— Не помню? — Его голос стал вдруг густым и тяжелым. — Да я никогда не смогу забыть его! Но оно какое-то совсем другое…

Рэйчел легко рассмеялась — откровенный взгляд Габриэля говорил о беспочвенности ее недавних сомнений.

— Просто я выросла с тех пор, когда последний раз надевала его.

— Да, это уж точно.

Его глаза задержались на ее груди, скользнули вниз, где тонкий материал натянулся на бедрах. Если платье выглядело слишком коротким и пять с половиной лет назад, то сейчас было положительно непристойным.

Но именно к этому эффекту она и стремилась. Тем не менее Рэйчел задержала дыхание. Ставки были сделаны: все или ничего.

— Ты действительно выросла, — торопливо выдохнул он. — И там, где надо. Ты уже не выглядишь девочкой…

— Потому что ее уже нет, Габриэль. — Ее голос дрожал. — Мы оба изменились с тех пор и, как это старое платье, уже не подходим себе прежним. Надо освободиться от всего старого, нельзя двигаться назад, только вперед — если ты хочешь…

Она не могла продолжать. Ее глаза молили о понимании, сердце было готово остановиться, когда он в ответ не произнес ни слова. Его нахмуренные брови не предвещали ничего хорошего. Но тут он медленно кивнул, и сердце у нее снова неистово заколотилось.

— Я хочу, — проговорил он, и в его голосе была такая неистовая страсть, что у нее перехватило дыхание. — Боже мой, Рэйчел, я хочу этого больше всего на свете. Я хочу тебя…

Он тяжело выдохнул и неуверенно протянул руку, чтобы коснуться ее щеки.

— Любовь моя, я был в аду пять с половиной лет. Это худшие годы моей жизни. Все это время на тебе был проклятый знак: «Руками не трогать! Не прикасаться! Категорически запрещено! Посторонним вход воспрещен!» Я заставлял себя сдерживаться, никогда не думать о тебе как о женщине. Невозможно было так сразу забыть об этом…

— Я знаю, — тихо ответила Рэйчел. — Должна была знать. Я виновата…

Он нежно прижал руку к ее губам.

— Это уже прошло, — проговорил он. — Прошло навсегда. И чтобы доказать это…

Он наклонился и коснулся ее губ, сначала нежно, но постепенно поцелуй становился горячей, жарче, требовательнее. Голова Рэйчел закружилась от счастья, пока неожиданный звон не вернул ее к реальности.

— Что это?

Улыбка Габриэля была совершенно мальчишеской, его глаза сияли радостью, когда он поднял левую руку и показал бутылку шампанского, которую держал за горлышко.

— Я решил, мы можем отпраздновать в частном порядке, — повторил он ее слова, произнесенные пять с половиной лет назад.

И Рэйчел вдруг показалось, что не было этих лет непонимания, обмана, недоверия и сердечной боли, они ушли, испарились, как тяжелый туман под солнцем.

— Ну что, Рэйчел? Ты не против того, чтобы начать сначала? Начать новую жизнь вместе?

Вместо ответа она взяла его за руку и повела в спальню. Там она повернулась к нему, забрала бутылку и поставила ее на туалетный столик.

— Смею ли я предположить, что твое сегодняшнее присутствие здесь не случайный визит, — повторила она его слова из той роковой ночи, когда она пришла сюда, в эту тогда его комнату, — а часть продуманной кампании, призванной убедить меня, насколько ты мужчина?

Он закинул голову и засмеялся — забавно было растянуть удовольствие, пройти шаг за шагом все, что было пять с половиной лет назад. Но она видела его нетерпение, чувствовала, как разгорается ее собственная жажда, и решила пропустить пару реплик.

— Я права, Габриэль? Ты хочешь, чтобы я реагировала на тебя как женщина?

Он издал неопределенный гортанный звук, Рэйчел провокационно вильнула бедрами. Ее улыбка стала еще обольстительнее, когда он судорожно сглотнул.

— Это платье слишком жмет, — промурлыкала она, поглаживая руками бедра. Сердце у нее неистово колотилось в предвкушении прикосновений Габриэля. — Ты должен помочь избавиться от него.

К ее изумлению, он покачал головой и решительно сложил руки на груди.

— Неправильная реплика.

— Неправильная?..

Ах, да! Как она могла забыть те его слова, которыми он позвал ее к себе в ту ночь!

— Так не прекратить ли ходить вокруг да около?

Страсть добавила требовательности ее голосу, и эту же страсть она увидела, как в зеркале, в темноте его глаз.

— Перестанем делать вид, будто не знаем, зачем мы здесь…

Она не могла больше продолжать эту игру.

— Ради Бога, Габриэль, иди сюда и поцелуй меня! — простонала Рэйчел, уже не заботясь о правильности реплик.

Он отозвался молниеносно.

— Лишняя реплика, — прошептал он. — Тебе ни о чем не надо просить.

Он обхватил ее со страстью пылкого и заждавшегося любовника.

— Нам нужно наверстать пять долгих, пустых лет, и я не намерен ждать ни секунды!


Оглавление

  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Глава пятая
  • Глава шестая
  • Глава седьмая
  • Глава восьмая
  • Глава девятая
  • Глава десятая
  • Глава одиннадцатая
  • Глава двенадцатая