Приемные родители [Юлия Зябрева] (fb2) читать онлайн

Приемные родители

                                                                                   "Грешники", пятая серия

                                                                                      Автор: Юлия Зябрева

За что Сейфулин не любит Ухтомск?

Аяз Вахитович перекатился на своих кривеньких ножках к окну (как хорошо, что под широкими брюками никто не видит, какие они у него тоненькие!) и подумал, что такой вопрос ну совершенно неправомочен.

Лучше спрашивать: за что Сейфулин Ухтомск ненавидит?

О, на этот вопрос ответ был бы дан незамедлительно, развёрнуто и полно! Лидировали бы, конечно, десять тысяч жителей, которые никак не увеличатся до двенадцати, чтоб, наконец, ПГТ — пэ-гэ-тэ! посёлок городского типа!!! — Ухтомск переименовали в город! А уж из этой причины не то, чтобы "проистекли", а вырвались бы, как конфетти из хлопушки, все прочие: полная бесперспективность тутошней жизни, отупляющая монотонность работы, гнетущая невостребованность талантов (разумеется, речь о талантах Аяза Вахитовича), пассивность и безынициативность местных, и если бы не перспективы, которые открывало перед Сейфулиным международное агенство "Флауэр"… то вообще!

Нет, вообще — пора бы Леночке усвоить: в четырнадцать ровно шефу жизненно необходимо получить свои пол-литра чёрного кофе. Всё равно ведь летом никаких забот, ногти покрасить и кофе сварить…

Аяз требовательно хлопнул по звонку, но дверь, кажется, начала раскрываться ещё до того, как затренькал колокольчик в приёмной.

— Леночка, ну наконец-то, я сколько раз дол…

Сейфулин поперхнулся привычной фразой-распеказой: в дверь входила не Леночка.

Далеко не Леночка…

Это были…

Ослепительные!

Роскошные, великолепные…

Ноги!

Они вошли в кабинет первыми.

Сейфулин вспоминал после, не раз и не два, и пришёл к выводу, что всё же они просто оказались тем, что в первый момент впечатлило его сильней всего. Ведь неимоверно длинные, стройные ноги в тончайшем мерцании дорогущих чулок пришли не сами по себе — они принесли свою счастливую обладательницу. Если бы к подоконнику пришвартовался НЛО и его зелёненькие (или синенькие, или какие они там на самом деле) пилоты вступили с Аязом в контакт, его бы это впечатлило не столь сильно. Он же здравомыслящий мужчина, он же знает, что на самом деле никаких НЛО не существует, а есть только выдуманная правительством фигня, отвлекающая внимание плебса, а, раз привиделись "черти полосатые", пора обращаться к специалистам… но это!

Это!..

Это была галлюцинация. Разве могла в кабинет Сейфулина войти живая, настоящая женщина такого класса? С такой идеальной модельной внешностью, в такой одежде, при таком макияже — словно со страниц "Бизнес-журнала" сошла, из статьи о жизни преуспевающей жительницы дальнего зарубежья.

Аяз Вахитович пару раз промахнулся мимо кармана, потом всё-таки вытащил почти чистый носовой платок и промокнул резко вспотевший лоб (какая лысина? Вы о чём? У него, кандидата исторических наук, просто высокий лоб, свидетельствующий о недюжинном уме!)

Галлюцинация улыбалась и не исчезала.

Пауза затягивалась.

Запищал коммутатор. Сейфулин, не глядя, дотянулся, принял вызов.

— А-аяз Ва-ахи-тович! Там к вам посетительница, пускать? — лирично пропел голосок Леночки.

— Поздно, — выдохнул Сейфулин, но тут же, поняв, что дара речи не потерял, исправился, расправил плечи и ещё раз вытер пот и прибавил громкость:

— Здравствуйте, проходите, я директор краевого государственного бюджетного образовательного учреждения для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей "Ухтомский детский дом", Аяз Вахитович Сейфулин, а вы, не имею чести быть, э… представленным…

Галлюцинация — или свершилось чудо, и эта женщина реальна? — улыбнулась, обворожительно и мягко. И заговорила — словно в знойной пустыне зажурчал родник:

— Аяз Вахитович, мы же договаривались с вами о встрече на сегодня! На тринадцать тридцать, просто, извините, проблемы с транспортом, мне пришлось задержаться… но я вам об этом писала, вы же получили эс-эм-эс?

Аяз открыл рот.

Закрыл.

Рванул непослушными пальцами ворот рубахи, запутался в узле галстука, закашлялся.

Прохрипел:

— Я же списывался с Алексом Фростом!

Гостья в ответ рассмеялась так заразительно, что Сейфулин, хоть и побагровел, но улыбнулся в ответ.

— Я — Алекс! — она изящно прижала тонкую ладошку к высокой груди. — Я — Алекс Фрост, заместитель руководителя российского отделения агентства "Флауэр"! Просто, видимо, я нигде не говорила о себе так, чтобы можно было понять, что я женщина!

— Куда он делся?

— Не видел!

— А ты?

— Чего сразу я?! Ты на выходе стоял, что, не мог поймать?

— А чего там ловить, дело плёвое, глисту глазастую за шиворот, и всё!

— Вот сам бы и ловил, раз дело тебе плёвое!

Алёшка сжался в комочек и одной рукой зажал рот, чтоб мучители не услышали его дыхания, а другую прижал к груди: там отчаянными рывками билось сердце.

Слишком громко…

— И где его теперь искать прикажете? Куда он мог рвануть?

— Да небось опять в дальний парк.

— Мелюзге туда нельзя же.

— А ему пофиг, он всё равно туда лазит, всё клады закапывает. Я на днях подследил, чего он там роется, прикиньте, чего прячет?

— Ну, чего?

— Каракули свои! Стёклышками накрывает и закапывает!

Алёшка глухо пискнул.

Эти гады нашли его секретики! Его тайники!

— Ша! Все слышали?

Алёшка перестал дышать.

И только сердце бухало, как отбойник у слесарей, менявших трубы в канализации на прошлой неделе.

— Да ну, померещилось.

— Ну что, искать пойдём?

— Ага, сейчас, разбежимся и попрыгаем. Искать ещё его.

— Точно! Сам к ужину вернётся!

— Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха!

Громко хохоча и обсуждая, будет ли на ужин опять горелое молоко или, может быть, несладкий компот, четверо мучителей удалялись от лестницы. Их шаги и голоса давно уже стихли, а Алёшка всё не решался разжать руку на губах.

Когда, наконец, решился, рыдания прорвались наружу, как грозовой ливень. Как водопад, что показывали вчера в кино. Ниагара, что ли, называется…

Внезапная мысль остановила истерику: секретики! Эти гады разрыли его секретики! Ведь он же рисовал маму и прятал её ото всех, а они!..

Алёша не первый раз скрывался от преследователей под лестницей и знал, что путь наружу обычно куда сложнее, чем внутрь, но в этот раз вылетел пробкой, на одном вдохе, и сразу же рванул в дальний парк.

В ухтомском детдоме было два парка. Один называли ближним, в нём росли всего десятка полтора чахлых берёзок и находился он по обе стороны от главного входа, "с лицевой" стороны приземистой кирпичной двухэтажки, в которой жили полсотни ребятишек и работала дюжина учителей-воспитателей. В ближнем парке устроили пару песочниц,  поставили качели и даже страшную, шаткую "горку" с которой катались только зимой, основательно укрепив снегом. Чтобы попасть во второй парк, доходили до угла дома, спускались по ступенькам (под ними как раз и прятался Алёшка от Алфёрова и компании) и… собственно, тут уже и начинался "дальний". Метрах в двухстах от дома проходила изогнутая кирпичная стена, и всё пространство между ней и домом давным-давно засадили елями. Наверное, когда-то они были маленькими симпатичными ёлочками, меньше той, что ставили на Новый год в общем зале, но теперь вымахали втрое выше дома, мрачно сомкнули нижние ярусы ветвей. Ходить сюда разрешалось только тем, кому уже исполнилось двенадцать. В частности, ни одному из Алёшкиных мучителей двенадцати ещё не было, и он не ожидал, что эти трусливые злобные маньяки отважатся проследить за ним в дальнем парке. Вообще детдомовские пользовались ельником только для курения в летние месяцы, а играть предпочитали в ближнем парке, там хотя бы скамеечки стояли по всему периметру и ещё под каждой берёзой.

Алёшка ни с кем в детдоме не сдружился, хотя попал сюда прямиком из дома малютки, а здесь жили трое его ровесников-пятилеток. Обычно одногодки держались друг друга (взять хотя бы Алфёрку и его четвёрку, гадов, всем по десять!), однако он не хотел ни с кем дружить: его ведь скоро заберёт домой мама. Алёша ещё совсем недавно был таким крошечным, неудивительно, что она его потеряла, но он знал: мама ищет его. Скоро уже найдёт. И она придёт к нему, и он, конечно, её сразу узнает, ведь она так часто ему снится, и, прежде чем уйти отсюда навсегда, он поведёт её почти к самой стене за домом и покажет свои секретики и тайничок.

Мама поймёт, что он больше ничего не может ей подарить, только свои рисунки, уложенные на пакеты (чтоб не намокали и не испачкались от земли) и накрытые стеклом сверху (чтобы получался "экранчик"). Алёша нашёл пару укромных мест под еловыми шатрами, плоским камнем с острым краем разрыл ямки… глупые девчонки из средней группы примерно так же прятали в ближнем парке фантики от конфет и называли их "секретиками". Разве могли фантики сравниться с картинами Алёши? И что секретного могло быть в фантиках? А вот он хранил настоящие секреты.

Судорожно разгребая хвою и землю в первом тайнике, он чуть не плакал: Алфёрка наверняка всё испортил! Но… рисунок лежал на месте. На нём Алёша нарисовал, как мама держит его совсем маленького на руках. Под соседней ёлкой жил второй секретик… и он тоже оказался целым. Там они с мамой шли домой, держась за руки.

И даже цыплёнок, сделанный из "киндерсюрприза" с помощью Зинаиды Андреевны, спал спокойно, нетронутым, в тайнике под кустом возле самой стены!

Алёшка разрыдался снова, на этот раз от облегчения.

Эти слёзы быстро высохли сами собой, и Алёша уже почти ушёл в детдом, когда вдруг кольнула внезапная догадка: Алфёрка-то небось оставил всё на местах, чтобы потом привести всех своих дружков и разорить тайники вместе с ними!

Надо было срочно что-то делать.

Алёшка решительно, не по-детски сдвинул брови.

Надо искать новые тайные места… а пока забрать всё со старых.

За работу!

На лице Алекс Фрост не гасла улыбка, и, мягкая, нежная, она плавила Аяза Вахитовича, как факел пропановой горелки плавит свинец.

— Вы, конечно, понимаете, что мы нацелены на долгосрочное сотрудничество с вашим детским домом. Мы верим, что вы тоже хотели бы сотрудничать с нами. Вы поймёте нас, верно? Мы работаем сейчас с парой из Америки, они хотели бы усыновить ребёнка и сменить место жительства, чтобы никому не рассказывать об усыновлении. Им бы хотелось, чтобы ребёнок был похож на них, чтобы он был здоровым… вы же понимаете их? Это же естественное стремление…

Директор детдома таял и кивал, даже когда Алекс этого не ждала.

— Да, да, да, — тихо шептал он, и носовой платок уже промок от пота.

Жарко всё-таки. Парит. Не иначе, быть грозе.

— Наше агентство приглашает вас, лично, Аяз Вахитович, погостить у нас, в Америке. Вы, конечно, понимаете, что это будет деловая поездка, мы бы хотели, чтобы вы поделились с нами опытом в ведении дел учреждений такого типа, как ваше, сравнили, чем отличается и в чём сходится работа с детьми-сиротами в наших странах…

— Да, да, да…

— …все расходы агентство берёт на себя, мы поможем вам оформить загранпаспорт, если его у вас ещё нет, купим билеты, оплатим ваше проживание в бутик-отеле "Бенджамин" в Нью-Йорке, он находится в центре Манхеттена, буквально в десяти минутах ходьбы от Центрального вокзала и Рокфеллер-центра, полтора километра — и вы на площади Таймс-сквер…

— О да! Да, да…

— …в "Бенджамине" номера обслуживаются круглосуточно, есть ресторан, спа-салон, фитнес-центр и бизнес-центр…

— Да, да! Да!..

— В плотном сотрудничестве с представителями нашей страны и некоторых европейских стран…

— Да!..

— За счёт агентства "Флауэр"…

— Да!..

— Обобщить неоценимый опыт…

— Да!..

— И вы поймёте, если мы попросим вас предоставить медицинские карты мальчиков в возрасте от четырёх до семи лет?

— Да…

Некая мысль серой белкой проскользнула по веткам мозга Сейфулина и скрылась в мерцании улыбки Алекс.

Аяз похлопал по карманам в поисках сухого носового платка, не нашёл его и растёр лицо мокрым. Сказал, как мог вежливо, уважительно и в то же время решительно:

— Да, конечно, если у вас есть время, я мог бы уже сегодня предоставить вам все нужные документы… а в договоре будет указано, что "Флауэр" предоставляет мн… кхы-кхы, нашему краевому государственному бюджетному образовательному учреждению для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей "Ухтомский детский дом" спонсорскую помощь… или как вы это назовёте, по обмену опытом?

Свет солнца померк в сиянии медовых глаз Алекс:

— О, разумеется, по этому поводу мы составили отдельный договор! Если вы сомневаетесь в искренности наших помыслов…

— Нет-нет-нет!..

— Мы готовы подождать, пока вы проконсультируетесь у своего юриста…

Аяз Вахитович задумался.

Да, пожалуй, консультация юриста не помешает.

Но, пожалуй, эта игра стоит свеч. Если юрист, проверив все бумаги, скажет, что Сейфулин гарантировано получит эту бесплатную путёвку в новую жизнь…

Нью-Йорк!

Манхеттен!

Рокфеллер-центр! Ждите меня! Я уже иду к вам!

— Алёша! Лёшенька!

Зинаида Андреевна звала его с неподдельной тревогой в голосе и осматривалась, зачем-то прикладывая ладонь к бровям, ну, так ещё капитаны на мостике корабля в горизонт вглядываются.

— Я тут! — выполз он из-под еловой лапы, поникшей на землю.

— Ой! Ты что здесь делаешь? Тебе сюда разве можно ходить одному?!

Странные они, эти взрослые. Только что искала-кричала, а когда нашёлся — сразу руки в боки и ругать…

— Я… э-э…

Алёшка спрятал за спиной свёрнутые в трубочку рисунки и цыплёнка.

Сказать "я тут зарывал секретики, а сейчас откопал, потому что их могут уничтожить"? Зинаида Андреевна хоть и молодая, вон, из старшей группы её даже просто Зинаидой зовут, но ведь взрослая же. Не поймёт.

— Ну-ка, что это ты там прячешь… ой.

Алёшка всё же решил, что лучше не сопротивляться и без боя отдал свои сокровища воспитательнице.

Она сразу перестала сердиться и в её мягких серых глазах засветилась такая ласковая улыбка:

— Кажется, я помню этого петушка. Это же тот, которого мы вместе делали?

Алёша молча кивнул.

— А это… — Зинаида Андреевна раскрутила слегка помявшиеся листики, и её голос странно изменился:

— Это твоя мама, да?

Он снова кивнул молча. Чувствовал, если заговорит — непременно расплачется. Нет, он на самом деле не плакса, просто так переживал за эти портреты… и совершенно не удивился, что воспитательница сразу угадала. Он же хорошо рисует, и маму сделал похожей на себя. Такой же синеглазой и светловолосой.

— Красивая, — вздохнула Зинаида Андреевна. — Я помню, как ты её рисовал. Но что ты делал с этими рисунками здесь?

Послушав тишину, воспитательница растрепала волосы Алёшки на макушке:

— Прятал, да?

— Угу.

— Решил перепрятать?

— Угу.

— Ну, хорошо. Только сейчас тебя Аяз Вахитович к себе в кабинет вызывает. Давай договоримся так. Ты отдашь свои рисунки и цыплёнка мне, я тебя провожу к директору, а потом верну их тебе. Договорились?

— Угу.

Вот будь на месте Зинаиды Андреевны другая, хотя бы даже нянечка тётя Тома, тоже молодая и ласковая, Алёшка б ни за что не согласился. Но от этой воспитательницы шло такое тепло… наверное, такой будет мама.

До самого кабинета директора Алёша думал: зачем его зовут туда? Обычно к Аязу Вахитовичу водили старших, пойманных с сигаретами, а ещё тех, кто не слушался и очень баловался, но ведь он же ничего такого не делал.

Самого директора Алёшка не боялся.

Но…

Он даже споткнулся.

К директору вызывали только за очень серьёзные провинности или по очень серьёзным поводам! Значит…

Алёшка хотел выгнать эту мысль из головы и не мог, она радостно прыгала внутри и растягивала губы в улыбку: значит, значит, значит к нему приехала мама! Ну зачем ещё будут вызывать никому не нужного пятилетнего мальчика к директору детдома?

Аяз Вахитович, и правда, был не один. Рядом с ним в кресле сидела невероятно красивая светловолосая женщина…

Улыбка на Алёшкином лице погасла.

Нет, его мама не могла быть такой. Какой такой? Ну, холодной. Слишком… слишком ненастоящей, что ли.

— Вот, это и есть Алексей Иванов, пять лет, вы только что видели его… документы.

Женщина кивнула, плавно поднялась из глубин кресла, взяла мальчика за подбородок прохладными пальцами, заглянула в глаза. Алёшка подумал, что недавно видел по телевизору в точности такой взгляд.

У кобры…

Вика с тоской стояла перед зеркалом в комнате. Большое, во весь рост, в тяжёлой резной раме, как оно понравилось ей в самом начале и какую тоску наводило теперь! Она уже успела убедиться, что всё-таки отражается в нём без биомуляжа — но вот только видеть её в эти минуты никто не может.

Ну, кроме неё самой, конечно.

— Замечательно выглядите, Виктория Алексеевна!

И кроме Светлого.

Вика выдавила кислую улыбку:

— Спасибо, очень приятно… но это ведь ненадолго, правда?

Удержаться от грустного ехидства не удалось. Светлый пожал плечами.

Сегодня он "оделся" в белый фрак, и Вика не могла не замечтаться, глядя на этакую красоту. Да на ярмарке женихов из-за такого экспоната устроили бы бои без правил (а особо одарённые девицы под шумок организовали бы похищение, возможно, с перестрелками и пытками конкуренток)! Но — что мечтать? О чём мечтать? Какая ещё "ярмарка женихов"? Надо думать о том, как поскорее набрать достаточное количество добрых дел, чтобы белые шарики перевесили чёрные.

— Правильно, — негромко и одобрительно сказал Светлый в ответ на её мысли.

Вика поёжилась. После смерти она успела уже ко многому привыкнуть. И к тому, что смерть — ещё не конец жизни, и что в жизни после смерти есть некоторые плюсы… которые ни ей, ни её невольным товарищам недоступны.

Пока.

Но к тому, что Светлый видит её, актрису, и не из совсем уж бесталанных — насквозь, привыкнуть не могла.

Он же между тем вернулся в каминный зал, и сама Вика тоже пошла за ним.

— Здравствуйте, уважаемые грешники. Если позволите, я начну…

Светлый подождал и продолжил, не услышав возражений.

Тоже мог бы, в конце концов, привыкнуть, что ему ни разу никто не возразил!

— Есть такой город — Ухтомск.

Возражать-то Светлому не возражали, но вот комментировали периодически все:

— Ух-ты! Мы-сы-к! — заржал Серёга, почти сразу же поперхнувшись смехом под тремя осуждающими взглядами. — А я чо, ну чуть что, так сразу я… — забухтел он, признавая вину.

— Это не в честь учёного назвали? — попыталась сгладить неловкое молчание Вика.

— Нет, просто некоторые утверждают, что именно на этом месте стояло родовое поместье князей Ухтомских, из рода которых происходил учёный, — с готовностью пояснил Светлый. — Хотя на самом деле это поместье находилось в сельце Вослома Арефинской волости Рыбинского уезда Ярославской губернии… кхм. Извините, это не столь важно. Так вот. На самом деле Ухтомск не город, а всего лишь посёлок городского типа, но именно там расположено краевое государственное бюджетное образовательное учреждение для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей "Ухтомский детский дом"…

— Блин, если доброе дело состоит в том, чтоб запомнить с первого раза это название, то я его уже провалил! — Сергей оказался первым, кто сумел облечь изумление в слова.

Вика предпочла промолчать.

Артур недовольно фыркнул:

— Ну, детдом, и что?

— В детдоме, — невозмутимо продолжал Светлый, — в данный момент находится один пятилетний мальчик. Алёша Иванов.

Сердце Вики болезненно сжалось, породив шквал эмоций: как? Как?! У неё больше нет тела! Нет сердца! Но что тогда так горестно давит на грудь… на бесплотную, нереальную, более не существующую грудь…

"Грех", — прочла она ответ в спокойном взгляде Светлого.

О, нет, он не осуждал, он понимал её, и, кажется, даже сочувствовал, но от этого было только больней.

— Международное агентство "Флауэр" имеет определённые виды на мальчика. Он подходит им по возрасту и медицинским характеристикам на роль донора для одного из граждан Соединённых Штатов Америки.

— …! — коротко и ёмко выразил эмоции Лавров.

Кривошапкин тоже не сдержался:

— Им что, своих бомжей мало, что они за нашими детьми решили охотиться?

— Бомжи — категория ненадёжная, к тому же, взрослая. А здоровые сердце и почки бывают нужны не только взрослым.

— Но ведь есть же автокатастрофы! — выпалила Вика. — Разве дети не гибнут в автокатастрофах?!

Светлый покачал головой:

— В данный момент речь идёт об агентстве "Флауэр" и о том, что они присмотрели Алёшу на роль донора.

— А наша задача — спасти его! — обрадовалась Вика.

— Да. Именно в этом состоит часть вашей задачи.

— Часть? — недоверчиво переспросила она. — Но…

Если спасение бедного обездоленного мальчика от страшной участи — только часть задания, то чего же ещё от них хотят?

Сергей с непередаваемо тупым видом переводил взгляд со Светлого на Вику, с Вики на Артура и далее по кругу.

Кривошапкин сосредоточенно разглядывал кончики собственных сцеплённых пальцев.

На шкале значений выражений его лица это соответствовало отметке "никто не догадается, что я притворяюсь, что я возмущаюсь".

— Это как понимать — часть?! — а вот голосом он управлял значительно лучше, чем лицом.

— Вы должны за неделю расстроить сделку Сейфулина с агентством "Флауэр" и найти для Алёши хороших приёмных родителей в России, — спокойно улыбнулся Светлый.

— За не-де-лю?! — совершенно искренне возмутился Артур, и… случилось то, чего никто не ожидал: отчаянно, навзрыд, расплакался брутальный мужчина Сергей Иваныч Лавров.

— Я, понимаете, — попытался он оправдываться сквозь рыдания, — я же на самом деле… я не прошу, чтобы вы мне верили… я… а, чего там!

Он вытер нос рукавом и отмахнулся ото всех широким жестом (Светлый не шелохнулся, Вика отшатнулась, Артур брезгливо поморщился).

— Чего уж там, — повторил Сергей. — Пойдёмте, что ли, смотреть, кем будем в этот раз!

— Чего уж там! — с очаровательным ехидством передразнил Сергея Артур, разглядывая три биомуляжа, поступивших в распоряжение грешников.

— Чего уж там, — печальным эхом отозвалась Вика.

Её подкосили сроки на выполнение этого дела. И как только можно за неделю успеть столько всего…

А в креслах уютно расположились один мужчина и две женщины.

— Чур я мужик! — с разбегу влетел Серёга в мужское тело, и вот уже сорокалетний крепыш с благородными сединами заливисто ржёт, тыча пальцем попеременно в товарищей по несчастью и два женских тела, одно невысокое, атлетичное, очень ухоженное и стильно одетое и второе — с растрёпанной гривой чёрных кудрей, явно выше среднего роста, очень женственных форм, подчёркнутых излишне обтягивающими джинсами и глубоким декольте…

— Ха-ха-ха! — хватался за живот и дрыгал ногами биомуляж Сергея. — Ха-ха-ха!!! Делите, делите между собой, чего вам оставили! Кто смел, тот и съел! Кто первый встал, красивей всех оделся!

Артур скрестил руки на груди. Ему совершенно не нравилось, что этот чёртов охранник всё время так и норовит перехватить инициативу прямо у него из рук. Всё, они сдохли! Им больше незачем "впечатлять" красавицу актрису! Так он что — пытается мстить за то, что Артур его обставил при жизни?

Ну, ничего. То, что он занял единственное мужское тело, ещё не значит, что он теперь главный.

Это Артур будет стоять у руля и направлять действия коллектива в нужную сторону — разумеется, нужную ему, Артуру.

— Мне кажется, что нам надо разделиться, — тихо проговорила Вика. Она успела взять со столика бумаги и просмотреть. — Артур, Сергей, эти биомуляжи — супруги, если верить паспортам. Вирджиния и Элмер Миллер, вы могли бы сделать вид, что недавно прибыли из Америки, тоже с целью усыновления, а я бы стала вот этой, — она указала на фигуристую смуглую даму, — Ариадной Токмаковой, вам не кажется, что она похожа на Джуну?

Артур воззрился на Вику в немом изумлении.

Так, ещё одна командирша! Умная до жути! Хотя…

Её план не лишён смысла.

Артур наслаждался тем, что по-прежнему ощущает тело — своё собственное тело! — и может кайфовать от того, как медленно взбирается на его лицо очень выразительная, очень коварная улыбка.

Он торжественно вплыл в свой биомуляж. С каждым разом процедура соединения происходила всё быстрее и легче, и коварная улыбка автоматически разгорелась на пухлых губах женщины, которой стал Артур на время выполнения задания.

Всё-таки, мышцы у людей Земли, будь то мужчины или женщины, расположены у всех примерно одинаково!

— Ну, что, дорогой муженёк? — голос нового тела оказался нежным и приятным.

Серёга поперхнулся.

Артур ласково постучал его промеж лопаток:

— Ах, какой ты неаккуратный, милый! Не глотай так жадно воздух, его много, на всех хватит…

Руки, ставшие непривычно маленькими, послушно скользнули по плечам доставшегося Сергею тела, по груди, по животу…

— Э-э-э-эй! Ты чего делаешь?! — вскочил тот, как ужаленный, когда дошло, куда тянется шаловливая ладошка.

— Столблю территорию, дорогой! — Артур рухнул в освободившееся кресло и разразился страшно непривычным переливчатым хохотом.

Нет, конечно, интересно, что ждёт там, по ту сторону смерти, куда их не пропустил этот Светлый с его контрольным списком… но жить всё-таки интересней. Ну или по меньшей мере, привычней.

Пусть и в женском теле. В конце концов, бабы тоже люди.

Артур закрыл глаза, погладил задумчиво груди доставшегося ему тела и удивлённо охнул. Так вот оно как, оказывается… надо будет потом выбрать момент и поэкспериментировать. Никогда не задумывался, как оно всё работает "по ту сторону"…

— А-а-а-и-и-и!!!

Женское тело само, в обход сознания Кривошапкина, отреагировало визгом на прикосновение мохнатых лап к щекам — а сознание добавило мужских реакций, и…

Ариадна Токмакова откатилась от пинка в живот к чёрной дыре на месте камина.

— Ты чего дерёшься? — обиженно поинтересовалась Вика непривычным низким голосом.

Тоже, кстати, красивым.

Мохнатые лапы оказались её локонами.

Брр… Наверное, она просто подошла к Артуру — госпоже Вирджинии Миллер, блин! — и наклонилась, мазнула волосами по щеке…

— Прости, Вика. Ты меня напугала.

— Ну, ладно… кстати, лучше будет, если мы начнём называть друг друга выданными именами… Вирджиния.

— Бу-га-га! Джинни, иди ко мне! — радостно запрыгал Серёга.

— Сейчас подойду, — доверительно пообещал Кривошапкин. — Но ты лучше сразу убегай — или пожалеешь!

Ермолаева Виктория Алексеевна — Токмакова Ариадна Филипповна.

Вика снова разглядывала своё отражение, на сей раз в витрине магазина. Размытое, нечёткое лицо в обрамлении иссиня-чёрных кудрей… неужели душа Вики не привнесла в него ничего прежнего? Такого, что делало бы Ариадну похожей на Викторию?

Ничего.

Ничего… какая жалость? Нет! Какая радость. Если бы в Токмаковой можно было узнать Ермолаеву, Вика побоялась бы приезжать в Москву, а так, извините, ни кот ни кошка, как говорится! Или это в каких-то других ситуациях говорится…

Вику толкнули. До чего ж наглые люди в Москве.

— Чо пристыла, ты?

— Это вы мне? — искренне изумилась она, наслаждаясь звуками хорошо поставленного грудного контральто.

— Кому ж ещё?

Позади неё выстроились полукольцом пятеро молодых людей. Не так чтобы очень уж молодых — или просто очень потасканных. До смерти Вика ни за что не стала бы связываться с таким противником, а теперь в ней словно что-то переключилось… ну да. Она умерла и больше не боялась, что сейчас эти добры молодцы, например, пырнут её ножом и лишат жизни.

— Позвольте поинтересоваться, судари, чего вы от меня хотите? — дружелюбно улыбнулась Вика-Ариадна.

— А щас вот отойдём в сторонку, а там разберёмся, чего! — щербато улыбнулся чернявенький.

— В какую сторонку?

— Да хоть в любую! — сумничал рыженький, лицо которого в шахматном порядке расчертили прыщи и конопушки.

В голове Вики между тем созрел просто сногсшибательный план.

Она напряглась всем телом, медленно разводя руки в стороны, чуть запрокидывая лицо и закатывая глаза. Актриса она или нет, в конце-то концов?

— Чую… чую!.. — завела она замогильным голосом.

Мальчики слегка прифигели:

— Ты чо?

Конечно, интерес у этих бездарей вызвала Викина сумочка. Луи Виттон! И не подделка за пять тысяч, а натуральный, из самой Франции! Все документы Токмаковой и непостижимым, поистине магическим способом добытые Артуром деньги лежали именно в ней. Надо было послушаться Серёгу и рассовать всё по внутренним карманам брюк и подколоть к бюстгальтеру, но теперь уже поздно думать о том, что надо было делать — нужно спасать ситуацию.

— Чую смерть вашу… неминучую!

Они хором отшатнулись, а Вика расхохоталась.

Да, всё-таки грудное контральто просто создано для демонического хохота!

— Ты чо, тётка? Сдурела?!

Вика плавно перетекла в соблазнительную позу, хоть на обложке "Плейбоя" печатай, эротично провела пальчиком по щеке и резко ткнула в чернявенького:

— Ты умрёшь первым! Это будет… — она снова закатила глаза, словно всматривалась в будущее. — Это будет… скоро! — Что там обычно ещё предрекают все эти предсказательницы, типа Джуны? — Перед смертью ты успеешь узнать себе цену, но не успеешь проститься с самым ценным!

Чернявенький скрестил ножки и прикрыл ладошками пах — видимо, самое для него ценное находилось именно там, а палец Вики уже знакомился с носом рыженького-прыщавенького:

— Ты… умрёшь…

— Не надо! — заскулил он. — Не надо, ну пожалуйста!

— Это не в моих силах, — горестно вздохнула Вика, не убирая пальца от его носа. — Я просто вижу твоё будущее! Я вижу, что ты умрёшь!

Рыженький по-заячьи подпрыгнул на месте и не стал дослушивать, когда и как — поскакал следом за двумя другими друзьями.

Чернявенький всё сучил ножками на месте и злобно шипел:

— Ну, сучка! Я из-за тебя обоссался!

Вика лучезарно улыбнулась, встряхивая волосы и поправляя сумочку на плече:

— Нет, сучонок, обделался ты из-за собственной слабости! Или ты раньше не знал, что смертен, как и все люди? В другой раз хорошенько подумаешь, прежде чем угрожать нам… женщинам!

Щёлкнув недоумка по носу, Ермолаева ещё раз посмотрела в витрину.

Не Ермолаева же. Токмакова.

Ариадна Токмакова.

А почему бы, собственно, и не потомственная ведьма, целительница, предсказательница?

Однако день катился к вечеру, и надо было думать о ночлеге…

— Да. Да. Нет. Как пожелаете. Нет. Да.

Вера слушала своего делового партнёра вполуха.

Все эти переговоры — господи, да она могла вести их в любом состоянии, хоть в три часа ночи, не просыпаясь, из любого положения… чего они стоили? Нет, конечно, именно эти в случае срыва обошлись бы её бизнесу в весьма внушительную сумму. Но! Во-первых, переговоры прошли более чем успешно. А во-вторых, сеть салонов красоты "Вера" укрепилась на московских улицах ещё лет десять назад, и никакие конкуренты не могли, как ни пыжились, нанести ей значительного ущерба. И даже если бы Вера Дмитриевна Балабанова просто дуриком послала бы подальше всех своих партнёров по бизнесу, отряд не заметил бы потери бойца.

Иногда люди подпадали под стереотипное мнение, что-де самые большие капиталы наших дней сколачивались в "лихие девяностые", но, когда они шли, эти "лихие", Верочка Балабанова с отличием заканчивала школу и поступала в ГИТИС. И, что бы вы думали? Поступила! С первой попытки! И весь мир был у ног юной актрисы, со щенячьей преданностью заглядывал в её фиалковые глаза и ловил каждое слово, каждый жест, каждый вдох… время шло, и становилось ясно: Веру приняли на актёрский факультет "авансом". Её природная красота завораживала. Изящная, лёгкая фигура, фарфоровая, гладкая кожа, медные локоны, неидеальные, но такие правильные, кукольно-красивые черты лица, редчайший цвет глаз, терракотовые губы… За благосклонный взгляд красавицы студенты устраивали утончённые дуэли и грубые драки после занятий, на переменах, а иногда и прямо на лекциях. Мужская часть преподавательского состава надеялась, что статус наставников позволит им оказать некое влияние на столь выдающуюся студентку — а Верочка никому не давала надежд и улыбалась всем одинаково. С потаённой грустью, придававшей её красоте дополнительную глубину.

Все ждали, что вот-вот эта глубина раскроется и выльется наружу, например, прочувствованным монологом Сони — "мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как сказка".  Хорошо, для студентки первого курса Чехов сложноват, пожалуй. Хорошо, пусть для начала будет более подходящее по возрасту и мироощущению "я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать?" Но потаённая глубина не торопилась изливаться на зрителя. Красота оставалась всего лишь красотой, и преподаватели один за другим заводили с девушкой доверительные беседы, призванные помочь ей в поиске своего места в этой жизни.

Оно же не на театральной сцене находилось!

Вера слушала учителей, соглашалась с ними во всём, но покидать стены ГИТИСа не спешила. Тройки ставили, и ладно. Был бы диплом в руках, а работать можно где угодно, кем угодно. А потом…

А потом, никто не знал, а Вера ждала. Как все девочки — принца. Или даже короля. Была уверена, что непременно узнает его, как только увидит. И он её узнает. И он придёт за ней, и однажды она проснётся утром в своей клетушке в общаге, ещё до того, как встанут Вика и Светка, подойдёт к окошку с треснутым стеклом — а за ним не то, чтобы белый конь… и не золотая карета, запряжённая шестёркой белоснежных лошадей с плюмажами… и не крутая тачка, и не миллион алых роз, а… ну, в общем, там — Он, её Единственный. Или нет, просто вот однажды откроет дверь, какую угодно дверь, в институте, в подъезде, в общаге, и… вот он. Тот, ради кого она вообще родилась на этот свет. Тот, кого она узнает сразу, как только увидит. И сразу же поймёт, что теперь её жизнь не будет безрадостна и пуста, но обретёт некий смысл… а потом они будут жить вдвоём в тихом домике, где-нибудь на берегу моря, или хотя бы на окраине Москвы, заберут к себе старенькую Верину маму, нарожают полон дом детишек…

Но — время, время. Оно шло, не задерживаясь ни на миг. Вера закончила ГИТИС, её сняли в главной роли в одном из фильмов… правда, критики посетовали, что, будь в главной роли живая актриса, а не фарфоровая куколка с контактными линзами, судьба ленты сложилась бы иначе! Веру не пригласили ни в один театр, а Единственный бродил где-то по своим дорогам, не попадаясь на глаза своей красавице.

Обе подружки по общежитию, Вика и Светка, так и пошли по "театральной дорожке". Работали в театрах, снимались в сериалах, добивались каких-то успехов, впрочем, надо отдать должное, звёзд с неба не хватали. Вера после института огляделась по сторонам и решила, что, пожалуй, её больше всего привлекает красота. Нет, не собственная — будь это так, она бы пошла в модельный бизнес, а так — нашла курсы стилистов-визажистов и очень скоро её пригласили заниматься свадебным макияжем в одном из ведущих московских салонов. Брали, как и в ГИТИС, "авансом", чтобы красота юной стилистки привлекала клиенток, но здесь, на своём месте, Вера очень скоро добилась грандиозных успехов. Ах, какие невесты выходили из-под её умелых рук!

А время между тем шло. Однажды, как раз, когда Вера заканчивала образ очередной невесты (весьма высокопоставленной, кстати!), в салон ворвалась, сметая всё на своём пути, Верина мама. Странно возбуждённая, заплаканная, с непонятной гримасой на лице, она прорывалась к любимой доченьке, выкрикивая бессвязные, непонятные фразы: "Умерла! Наконец-то я знаю! Мы не знали, а она умерла! Мы теперь будем жить!"

Вера еле-еле смогла завершить макияж и укладку, извинилась перед невестой и пошла успокаивать маму. А мама рыдала. Мама смеялась. Мама хватала Веру за руки, прижимала к груди, отталкивала, вскакивала и принималась бегать кругами по комнате. Нескоро, очень даже нескоро Вере удалось понять, что случилось.

Умерла двоюродная сестра мамы, Лиана Де Мийо, которая вышла лет тридцать назад за французского дворянина Максимилиана Де Мийо. Она работала переводчицей и часто сопровождала делегации французов. Мама всегда говорила, что красотой Вера пошла в её сестру, только у Лианы были зелёные глаза и светло-русые волосы. Максимилиан, увидев русскую красавицу, так бойко говорящую по-французски, да ещё разбирающуюся во французской литературе, французской истории, французском этикете — во всём! — сразу же влюбился. Целый год правительство СССР чинило препоны, но не устояло под натиском древнего рода Де Мийо, и Лиана отправилась навстречу сладкой европейской жизни. Особенно близких отношений у Балабановых с Де Мийо никогда не было, но в завещании Лиана не забыла никого из своих ближайших родственников. Может, для неё те деньги и драгоценности, которые она завещала сестре и племяннице, и не были какой-то баснословной суммой, но Вере названная мамой цифра показалась шуткой.

Ну не может такого быть, чтобы французская тётя Лиана, женщина-сказка, женщина-мираж, оказалась настоящей сказочной феей и подарила племяннице целое состояние!

Однако сказка стала вполне реальной. Благодаря тётиному наследству Вера смогла развернуться во всю ширину: выкупила салон, в котором работала, и начала развивать "красивый бизнес".

Лет в двадцать пять Вера впервые задумалась о старости и не на шутку испугалась, она видела, как некрасиво сморщиваются лица "куколок" и как по-лягушачьи растягиваются рты у тех, кто ложился под нож пластического хирурга, но природа оказалась небывало щедра. Верина красота плавно перетекла из кукольной  в картинную, созрела вместе с годами. Морщинки припозднились, а когда всё же сели на уголки глаз, аккуратно вписались в обновлённую форму красоты. Волосы потемнели, глаза немного посветлели, тело стало полнее, укрепилось в очень женственных формах… и всё-то было хорошо.

Кроме одного. Да-да, кроме того самого, Единственного.

Мужчины в жизни Веры сменяли один другого, но ни один из них не подобрал ключика к заветной дверце Вериной души. А он, между прочим, подрос и повзрослел вместе с ней. Если в молодости хотелось мужчину — того, который заставит забыть о всех прочих — то в зрелости (а уже в двадцать пять, особенно, открыв пятый филиал салона красоты "Вера", Верочка сочла, что стала зрелой женщиной!) он трансформировался в желание завести настоящую семью. С мужем и ребёнком.

Один мужчина был слишком себялюбивым. Другой — слишком суровым. Третий — превыше всего на свете любил спиртное. Четвёртый оказался неверным. Пятый… что толку вспоминать, когда ни один из них не показался Вере подходящим на роль отца ребёнка?

А время шло.

— Да, конечно. О, это замечательное предложение, вы могли бы выслать прайс? Записывайте адрес…

Когда Вика шла сюда, шаги её были решительны, а сердце преисполнено отваги и… чёрт возьми, решимости же! Но, как только на глаза попалась шикарная вывеска салона красоты "Вера", сомнения догнали со спины и набросили удавку. Шёлковую, такую обманчиво-мягкую, что Вика не сразу заметила, как замедлились её движения. Только остановившись у широких мраморных ступеней, поняла: мгновенный импульс, порыв, был непродуманным от и до.

Оставайся она Ермолаевой Викторией, об её приходе уже известили бы Верочку, и она б, как обычно, выпорхнула навстречу с ласковым щебетанием. Но… Токмакову Ариадну тут не знают. И как, как ей добраться до хозяйки салона?

Что, зайти и с порога объявить: Вера, ты мечтала о детях? Так тебя ждёт Алёшка, он готов стать твоим сыном! А Вера вызовет охрану, и на биомуляже, ничем не отличающемся от человеческого тела, появится пара-тройка синяков… или даже десяточек.

Нет.

Нет, и ещё раз нет.

Но… что жеделать-то?

Вика прогулялась вдоль ступеней, изредка бросая взгляды на входную дверь. Сунулась в кошелёк. Да, пожалуй, выделенных Артуром денег ей хватит и на посещение салона! Только потом придётся хвост поприжать, потому что это Вику Ермолаеву тут обслуживали бесплатно, а Токмакова не была даже постоянной клиенткой.

И время. Одни сутки из семи, выданных на это задание, уже ушли на путь из Сочи до Москвы. А ещё надо уговорить Веру. А ещё надо добраться до Ухтомска. А ещё…

Что делать? Что же делать?

Идти ва-банк. У Вики больше нет её тела — но ведь память при ней!

Преисполнившись новой решимости, Вика уверенным шагом прошла сквозь зеркальные двери и произвела фурор, обратившись по именам к охраннику и выбежавшей навстречу девушке-стилисту:

— Добрый вечер, Фёдор, как служба? Жена выздоровела?

Фёдор поперхнулся воздухом и не ответил: когда Вика ещё была жива, его жена проходила курс химиотерапии, шла на поправку.

— Добрый вечер… — вспомнив, что она всё-таки актриса и что роль её — роль ясновидящей, сделала эффектную паузу. — Добрый вечер, Жанна! — дополнив фразу широким "считывающим" жестом, Вика выпустила на лицо загадочную улыбку:

— О… о!.. вижу… ты… недавно… родила… дочку!

— Ах! — прижала Жанна ладошки к пышной груди. — Ах!.. как?! Как вы?.. Откуда?!?

— О, — Вика прикрыла глаза. — О, я много знаю. Я… хочу… видеть вашу Веру. Я… пришла… — Ермолаева-Токмакова, грациозно лавируя между прозрачными            столиками, добралась до гостевого дивана, — пришла говорить с ней. Меня привело сюда… моё шестое чувство.

Жанну как ветром сдуло!

— Вера Дмитриевна! Вера Дмитриевна!.. — затихли её крики где-то в недрах салона.

Вика с тоской огляделась.

Подумать только, ведь ей знакома здесь каждая мелочь. Цвет портьер они выбирали вместе с Верой и Светкой. Вон тот олеандр покупали тоже вместе — заказывали в интернете, а потом ездили на вокзал, получали укутанный в бумагу и целлофан горшок. Те два кресла поставили у окна специально для того, чтобы можно было уединиться в тени зарослей монстеры, финиковых пальм и юкки…

Подумать только, ещё совсем недавно сюда приходила Вика. Вика, всё ещё молодая телом и, бесспорно, совсем юная душой актриса Виктория Ермолаева.

А теперь её нет и больше никогда не будет в этом мире.

"Я ведь могла бы вести блог", — подумала Вика, когда ностальгирующий взгляд коснулся мирно гудящего компьютера Жанны.

Да, это было бы круто! Выкладывать во Всемирную Паутину фотографии, писать отчёты о каждом новом деле и прослыть бандой мистификаторов.

…которых никто и никогда не уличит в обмане, потому что биомуляжи исчезают, стоит закончиться сроку, отпущенному на выполнение задания.

Остались шесть дней.

Надо спешить.

Но почему вместо этого хочется расплакаться?

— Здравствуйте… — такой знакомый голос и такое незнакомое приветствие! Такое холодное, хоть и заинтересованное "здравствуйте" вместо "О! Вика! Привет!"

— Здравствуй…те, — поднялась Вика. — Я пришла к т… — она прищурила тёмные глаза Ариадны, как никогда отчётливо ощущая себя чужой в этом теле, и всё-таки договорила:

— К тебе. Извини, пожалуйста, Вера, но я не смогу называть тебя "на вы".

— Мы… знакомы? — немного растерялась хозяйка салона, ощупывая взглядом странную гостью.

— Отчасти… — сказав это, Вика еле смогла сдержать слёзы.

Лучшая подруга, с которой прожила пять лет в студенческой общаге, с которой делила все радости, все горести… конечно, отчасти они друг друга знали. И теперь, стоя перед Верой, Вика готова была сознание потерять от того, как раздирали её изнутри два противоречивых желания.

Чтоб Вера её не узнала! Ни за что не узнала бы внутри этого чужого, непривычного тела! Не вспомнила, кто так поправляет волосы и наклоняет голову, кто так прикусывает губу, кто…

Чтоб Вера узнала её. Ведь она уже почти узнала! Ведь предположила уже — "мы знакомы?"

Ещё как.

Вика покачала головой. Пустые мечты. Другое лицо, другие волосы, плюс пятнадцать сантиметров роста, плюс два размера в груди.

Вера нахмурилась. Эта её особенность, оставаться прекрасной при любом  выражении лица, вызывала зависть у всех на курсе — и очередной спазм в горле у Вики сейчас.

А молчание затягивалось. И почему-то на ум не приходило ничего больше, кроме случайно зацепившегося за мозг "Ты хотела детей? Тебя ждёт сын".

— Отчасти, — запоздалым эхом повторила Вера. — Мне кажется, нам лучше пройти в мой кабинет. Следуйте за мной.

— Хорошо, — кивнула Вика.

Правда, ничего особо хорошего она в этом не видела.

Аэропорт Шереметьево в семь утра гудел потревоженным ульем. Он, в принципе, всегда так гудел, от рёва моторов самолётов, от голосов "прибывающих" и "убывающих", от бесконечного потока такси.

Элмер и Вирджиния Миллер легко вписались в толпу пассажиров не только потому, что были налегке — они везли с собой маленький аккуратный чемоданчик и небольшую спортивную сумку. Они просто не раз уже летали.

Артур сбросил сумку на колени к Серёге и, поддёрнув белоснежные шорты, сказал:

— Пойду, прогуляюсь.

— Угу, — ответил "Элмер", любуясь другими шортами, джинсовыми, коротюсенькими, натянутыми поверх крупносетчатых колгот. — Иди, иди, Джинни, погуляй. У меня тут, кажется, внезапно дела!

— Дела? — ехидно переспросил Кривошапкин. — Ты, надеюсь, не забыл, какое у нас одно общее дело, а?

— Помню! — отмахнулся Серёга, не отрывая взгляда от того, что наполняло колготы и шорты молоденькой девицы, путешествующей в компании таких же юных как она девушек и парней. — Да иди уже, чего застряла?!

"Элмер", наконец, соизволил посмотреть на свою "жену" и с ужасом обнаружил, что её взгляд прикован к той же попке, что и его.

— Джинни! — страшно зашипел он. — Джинни!!!

— А?

— На кого ты пялишься?

— На того же, что и ты.

— Мне сам бог велел! Я — мужик!

Артур вздрогнул.

— Блин.

— Вот и я о том же… собиралась "прогуляться", так и гуляй давай уже…

Кривошапкин ещё раз поддёрнул шорты и отправился в туалет.

"У дверей заведенья народа скопленье…" — вспомнились вдруг мотив и нехитрые слова из ранней песни "Машины Времени". Ну почему сразу "вдруг" — вон, скопленье у заветной двери в женский туалет… кажется, в Инете писали, что-де бедное Шереметьево рассчитано на шесть миллионов пассажиров, а обслуживает чуть не вдвое больше и не справляется, равно как и туалеты.

Да, а эти две цыпочки в хвосте очереди вполне так ничего себе, особенно с модным пирсингом на нижней губе!

Две подружки проводили Артура странными взглядами до двери мужского туалета — он ещё успел отметить это и даже расслышать, как очень громко прошептала симпатяшка с "бубенчиком":

— Смотри, как тётку приспичило!

Вторая тут же отозвалась, значительно тише:

— Ага, это ж как припереть должно, если она в мужской туалет вломилась…

Но этого Артур уже и не слышал.

Некое смутное подозрение шмыгнуло по голове от уха до уха, когда взгляд отметил характерный графический знак гендерной принадлежности к сильному полу. Но по фигу же знаки, когда готов разорваться мочевой пузырь!

Кривошапкин привычным движением толкнул дверь. Уверенно прошел зону умывальников, даже не заметив, как вытянулось лицо мылившего руки мужика при виде  симпатичной дамы в белых шортах.

Войдя в помещение, где располагались кабинки и писсуары,  Артур на автомате направился к ближайшему керамическому прибору. Мужик, стоящий у соседнего, при виде Артура вдруг открыл рот и, не успев закончить полностью процесс отправки естественных надобностей, принялся суматошно прятать своего "маленького друга".

— О-о, ёпт-т-ть! — стоном души вырвалось из его перекошенных уст, и только тут до Артура дошло, что он — стоит посреди мужского туалета в женском обличии! Он —  пытается расстегнуть ширинку на шортах! Он — собирается извлечь из них то, чего и в помине не было у биомуляжа по имени "Вирджиния"!

— О-о, ёпть… — эхом отозвался он на стон соседа и задал дёру.

Успел сказать "пардон"? Не успел? Чёрт с ним! Перетопчется и без "пардона" в случае чего!

Выскочив из мужского туалета, Артур встряхнулся и усилием воли состроил Очень Независимый Вид.

Две подружки-симпатяшки так и стояли в конце очереди в нужную "Джинни" кабинку, еле-еле сдерживая смех.

Это они что, над ним что ли, смеются?! Ну-ну...

— Вы крайние? — спросил он как можно вежливее и спокойнее.

— Мы-ы? — девчонки ответили хором и, уже не в силах сдерживаться, прыснули от смеха, повисая одна на другой.

— Sorry, I arrived recently from America… ^[1] — лирично пропел Кривошапкин, и обе разом отсмеялись.

"Так-то! Утритесь! Ещё никто не смеялся безнаказанно над иностранцем в России!" — мысленно припечатал Кривошапкин и сам себя успокоил: "В конце концов, они ведь смеются не надо мной, а над Вирджинией. А она всего лишь маска, которую я сейчас ношу".

Из мужского туалета вышел мужик, которого минуту назад так сконфузила "Джинни". Увидев её стоящей в очереди к двери женского туалета, он, смутившись, быстро проскакал мимо.

Артур краем глаза заметил, что на левой штанине брюк, чуть выше колена расплылось мокрое пятно.

"Ну, извини брат. Я же не знал, что ты такой впечатлительный", — мысленно усмехнулся Артур, провожая взглядом незадачливого авиапассажира.

В салоне самолёта дела пошли веселее: во-первых, с ними в рейс не попал ни один из свидетелей того, как "Вирджиния Миллер" ходила в туалет, а во-вторых, Артуру досталось место у окна, и можно было спокойно отключиться от всего земного, воспарить душой.

— Ха-ха-ха! Летит, значит, самолет в Сочи, и  сидят у окна симпотная такая девчушка, рядом чукча, а у прохода мужик, — солировал Серёга, уже завязавший знакомство с соседкой лет двадцати пяти. — Мужик, значит, к чукче и так, и этак, и не удалось ему уговорить чукчу поменяться местами. Зовет он стюардессу, объясняет ей ситуацию, стюардесса что-то говорит на ушко чукче, и тота моментально пересаживается. Мужик потом спрашивает стюардессу: "Что же Вы ему сказали?" Ха-ха-ха! А она и говорит: "Я ему сказала, что это место в Сочи не летит"! Ха-ха-ха!..

Артур вздохнул.

С таким громкоговорителем, точнее, громкоржателем над ухом отключиться от земного никак не получалось.

Девушка, кстати, похоже, испытывала те же проблемы.

— А ещё, прикинь, чего помню! А-ха-ха! Значит, стюардесса выходит вся такая: уважаемые пассажиры, приветствуем на борту, наш самолёт пилотирует пилот высшего класса, заслуженный мастер спорта по парашютным прыжкам! Ха-ха-ха!!!

— Се… кхм. Элмер!

— А?

— Если твой фонтан красноречия в ближайшие десять секунд окажется незатыкаемым, то для тебя не совпадёт количество взлётов и посадок, дорогой. Мрр?

— Блин, не понял, ты чё, мне угрожаешь, что ли?!

— Нет, милый, я тебя предупреждаю.

Улыбке Вирджинии Миллер в этот момент позавидовала бы любая Джоконда.

А фонтан оказался очень даже затыкаемым, и вскоре Артур отвечал на благодарный взгляд девушки-попутчицы тоскливым-претоскливым: надо было действовать решительней и занимать сразу мужское тело. Сейчас бы завязал приятное знакомство, всего полёта — каких-то три часа, а там, глядишь, спустившись с небес на землю, продолжили бы…

— Ага! Завидуешь? — догадался Серёга.

— Не твоё дело! — огрызнулся Артур и уставился на плывущие под крылом самолёта облака.

Никогда ещё время не тянулось так долго.

Артур Кривошапкин, импозантный мужчина, которому сложно было дать больше тридцати пяти, галантно ухаживал за спутницей. Спутница очень боялась полёта, её пугали лёгкая вибрация кресла, вид из окна и даже вежливость стюардесс.

— Не бойтесь, милая, ничего страшного не случится, полёт пройдёт быстро, вы оглянуться не успеете, а мы уже будем на месте.

Девушка смотрела на Артура, и рука её словно против воли расстёгивала жемчужные пуговки на горловине блузки.

А вторая — о, вторая рука тоже времени даром не теряла, м-м… идиллия!

Внезапно её разрушило грубое вторжение конкурента.

— Бар-шня! — воззвал над ухом томным пьяным голосом незнакомый мужчина. — Бар-шня! Пра-асыпайтесь! Скоро типа экстренная типа посадка, а?

Артур подскочил, как ужаленный:

— Что?! — вскрикнула какая-то баба его горлом. — Твою мааааать…

Стон из глубины души тоже выдал тот же женский голос — и память вернулась.

Лучше бы этот чёртов самолёт разбился на подлёте к Омску!

Хотя, чего уж там, как говаривал Серёга. Всё равно они уже покойники, и никакая катастрофа этого не изменит.

— Экс… тренная? — медленно переспросила девица, которую Серёга, похоже, всё же "окучил", пока Артур спал. — Это как — экстренная?

Окучил или нет, но подпоил — это точно. Вон как язычок-то заплетается!

— А это так! Летит, значит, самолёт, и тут бац! Мотор глохнет, а под ними океан, этот, как его, Атлантический, и пилот по радио передаёт: мы совершаем экстренную посадку на воду! Всем удачного плавания! Хе-хе-хе…

Один плюс в том, что Серёга напился, всё же был: его хохот стал значительно тише.

— Хи-хи-хи! — на удивление неумело кокетничала девица.

— Хе-ххе-хе! — астматически хихикал "Элмер".

— Муа-ха-ха, — обречённо констатировал факт Артур.

Н-да.

Надо будет в следующий раз не щёлкать клювом.

Больше серий и сериалов читайте на нашем сайте: http://knigazeta.ru

— Это эта, как её, Обь! — щедрым жестом показывал реку Светочке — случайной попутчице — Серёга.

Она, ещё толком не отошедшая от перелёта и хмеля, глупо хихикнула.

— Иртыш, — мимоходом поправил Артур и поморщился от звуков собственного голоса.

— Не, ну слушай, я сам знаю! Я читал эту, как её…

— Энциклопопию, — мрачно подсказал Кривошапкин.

— Чего? — не догнал Серёга.

— Проехали. Ты такси тормозить будешь, или как?

— Я? Почему вдруг я? Тормози ты, вам, бабам, скорей остановят! Ну, смелее! Ножку право, грудь вперёд!

Артур тщательно прожевал все напутствия умнику Лаврову, растёр виски и шагнул к дороге. Вскинул руку, и тут же три машины рванули к обочине — даже отскочить пришлось.

Первая, как оказалось, прикололась: с музыкальным грохотом и водительско-пассажирским ржанием она промчалась мимо, выплеснув на пешеходов немалую лужу. Зато вторая и третья, действительно, затормозили, и их водители принялись переругиваться на условно русском с примесью непереводимого фольклора, доказывая наперебой, что они самые лучшие.

Артур прищурился, оценил тачки на вид и обречённо вздохнул. Ни одной из них он не доверял, ещё и с такими водилами.

— Свет-чка, а тебе больше нравится серенькая тачечка или чёрненькая? Чёрненькая? Больше стильнее? Хе-хе-хе… ну, сейчас мы скажем Артуру, чтоб её и выбрал… Э? Как это какому Артуру?

Кривошапкин обернулся и улыбнулся во все тридцать два зуба, до того отрадным было зрелище: побагровевший от непривычных мыслительных усилий Серёга-Элмер и обескураженная отчётливо пьяненькая девица, на лице которой отразился весь холостой ход мозговых шестерёнок. Женщина — Артур? Но ведь это мужское имя, и вообще, только что её называли Вирджинией или Джинни…

— Мой муж, — постепенно вливая в голос весь доступный ему яд, — заговорил Кривошапкин, — мой драгоценный, мой любимый, ну просто обожаемый супруг иногда забывается… и называет меня Артуром. Он подразумевает, что я — как король Артур и все рыцари Круглого Стола вместе взятые, так умна и справедлива! Вам, Светочка, нравятся чёрненькие тачечки? Давайте я вам помогу… то есть, С-сс.. Элмер поможет погрузить багаж в чёрненькую, а мы поедем на серенькой. Видите ли, на мой взгляд, серый цвет в данном исполнении смотрится более элегантно. И… Элмер, дорогой, чтоб я больше не слышала от тебя этой ереси — более стильнее, менее синее. Русские — так не говорят!

Серёга успел за время Артуровой речи пару раз сменить цвет лица с багрового на зелёный, собрал мозг в кучку и ответил:

— А мы, д-рагая, не это! Мы не русские!

— А ты, д-рагой, — Артур подошёл к Серёге вплотную и сгрёб его за ворот майки, — ты, дорогой, поаккуратнее лопочи! А то превратишься внезапно в немого!

Зря Кривошапкин так приблизился к пьяному Лаврову.

Зря забыл, что находится в женском теле: вспоминать пришлось, когда вожделеющие лапы Элмера округло так прошлись по нижней части спины Вирджинии.

Но, надо отдать должное, соображал Артур всё равно быстрее. Руку вытянуть — пальцы сжать — кисть повернуть…

— Уй ё-оооо! — взвыл Серёга, сгибаясь в три погибели и чуть не падая на чемоданы Светочки. — Шо ж ты творишь, ё…

— Ах, дорогой, прости! Я всегда такая нервная накануне критических дней! Прости, прости, я хотела ласково погладить. А теперь встал и помог Светочке погрузить багаж. Куда понёс! В чёрную! Быстро!

"Тры часы до Уфтимски", которые предрёк водитель, пролетели почти незаметно. Правда, вначале "супруги Миллер" очень экспрессивно повыясняли отношения, сошлись на том, что действовать будут по обстоятельствам, и Кривошапкин чётко обрисовал права и обязанности Лаврова.

Серёге предписывалось как можно больше молчать, не встревать в обсуждения и вообще косить под дебила.

— Не, блин, если я буду дебилом, мне ребёнка не дадут!

— Хорошо, — согласился Артур. — Будь не дебилом, а восторженным идиотом.

— Не вижу разницы!

— Да? У тебя ещё пара часов есть на то, чтоб увидеть. Вот, полюбуйся на фотографии нашего загородного поместья, нашего конезавода, наших пяти городских квартир, нашей яхты, нашего офиса  — и там, в детдоме, всем их показывай. Восторженно и с идиотской улыбкой…. Хотя о чём я! Просто улыбайся. Тебе это идёт. Да, клички лошадей выучи и параметры, будешь хвастать всеми этими Чемпионами, Спотами, Венерами, Аризонами…

— З-зачем? — оторопело уставился Серёга на фотографию какого-то чёрно-коричневого коня.

— Ну Се… Элмер, ты меня поражаешь! Ты, владелец конезавода, ты просто обязан болеть лошадьми! Ты обязан знать наперечёт пятнышки на лбу и гвозди в подковах! Кто от кого когда родился, у кого предки быстрые, у кого выносливые, кто рысак, а кто иноходец, кого из двухлеток уже пустили махом, а кого тренируют тротом и шагом!

Серёга разинул рот:

— От блин! А ты откуда всего этого нахватался?!

— Чего — "этого"?

— Ну, тортом, шагом, махом, двухлетки…

— Отсюда! — со злостью швырнул на колени сотоварищу увесистую папку Артур. — Отсюда, да-ра-гой!

"Элмер" погрузился во вдумчивое изучение папки с фотографиями, подписями.

Прошло не менее получаса, прежде чем он, резко разогнувшись, пихнул "Вирджинию" локтем в бок:

— Эй! Ты скажи, это всё по-каковски написано?!

Артур сдвинул брови:

— Не понял?

— Ну это вот всё! Оно же… не по-русски!

— Как — не по-русски?!

Кривошапкин выдернул папку из рук Сергея.

— Как это не по-русски?! Ты чего? Вот же написано — "Зеленолесское конное хозяйст…"

Не договорив, он уставился на обложку папки, а с неё на него таращились латинские буковки.

"Horse-breeding center "Greenwood"

— Ви тэпэр миня убьёти? — внезапно спросил водитель, о котором "супруги" успели начисто забыть.

— Ага, — машинально отозвался Артур.

Машина резко вильнула на дороге, вылетела на встречную и под радостный визг тормозов улетела в кювет.

— Ви шпиёны, — затравленно лепетал водитель. — Ви амэриканьские шпиёны, я слишал разговоры, ви шпиёны…

— Мать твою ну что ж! — рычал Серёга, изо всех сил подпирая плечом машину.

Они вдвоём с водителем толкали, Артур на водительском месте давил на газ.

Элегантная серенькая тачечка ревела, пыхтела, чихала, урчала и сантиметр за сантиметром преодолевала невысокий, но очень крутой подъём наверх. Как только не помялась и не перевернулась!

— Ви шпиёны, — крутил свою шарманку водила.

Серёга решил лучше помолчать. Всё-таки надо бы доехать до Ухтомска — а то вот так запугают совсем бедного азиата, он и сыграет с ними "в камикадзе"…

Когда машину вытолкали на шоссе, оказалось, что, собственно, авария случилась под табличкой "Ухтомск", а метрах в ста стоит неуклюжая бетонная скульптурка-указатель с аналогичными буквами. Под ним ответвление дороги зарывалось в сады-огороды окраины городка.

— Приехали, — почему-то без особой радости сообщил Серёга.

Странно, так хотелось побыстрее с этим заданием разделаться, а тут вот оно — можно начинать действовать — а всё желание работать куда-то испарилось. А главное, в голове ни единой мысли о том, что делать дальше!

— Приехали, — таким же безрадостным эхом отозвался Артур. — Надо искать гостиницу… мотель… в общем, где на ночь остановиться.

— Ви хатель убить кого в Уфтимски? — словно невзначай поинтересовался водила.

— Ми хатель убить в Уфтимски всех, — зловеще пообещал Серёга и скорчил такую жуткую рожу, что бедный водитель ужом ввинтился на водительское кресло рядом с Артуром, не иначе как представив, что прямо сейчас "шпиёны" достанут ракетную установку и запустят в Ухтомск ракету с ядерной боеголовкой.

Правда, пришлось ему тут же выкатиться наружу с громкими воплями — "Вирджиния" решила, что начались сексуальные домогательства, и повторила на водиле уже опробованный на Серёге трюк с "поворотом".

— Извините-извините, — пропищал Артур, выбираясь из авто.

— Ага, извините! — подхватил Серёга. — Знаете, моя жена — она такая нервная накануне этих, критических дне… Ё! Да что я опять не так сказал-то!

Воспользовавшись тем, что всё внимание "Элмера" обращено на водителя, "Вирджиния" шустро так нагребла на обочине внушительный пучок сухой травы и мусора и засунула "мужу" за шиворот. Пока Серёга плясал, вытряхивая "подарочек", его "супруга" остервенело визжала, топая ногами:

— Не тебе трепать на каждом углу о моих критических днях! И вообще — что ты о них знаешь?!

Серёга уставился на Артура — сверху вниз:

— Э… а, собственно, ты сам-то что про них знаешь? Или про это тоже написали в той папочке?

— …! — ёмко высказался Кривошапкин.

И притих. Лавров довольно улыбнулся. Правильно, так его, умника-зазнайку, альфа-самца несчастного! Пусть подумает.

Хотя, правда же. С чего вдруг Артур стал такой истеричкой? Неужели у биомуляжей… внезапная мысль оттянула нижнюю челюсть Серёги чуть не до колен:

— Ар… кхе… Джинни!

— Чего тебе? — буркнул Артур.

— А ты, случаем, не того?

— Чего не того?

— Ты… может, у тебя… правда?!

Кривошапкин широко-широко распахнул и без того не маленькие глаза и позеленел:

— Правда?!.

И рванул куда-то в кусты.

Серёга покачал головой. Надо будет в следующий раз попробовать побыть бабой. Прикольно, наверно! Ведь интересно же, а вдруг будет биомуляж с такими же буферами, как в этот раз Вике достались? Ух, Серёга б их помял бы, так бы помял бы, вах! Сладострастные фантазии заполонили всё сознание и были упоительны ровно до тех пор, пока Лавров не вспомнил: можно быть единовременно кем-то одним. Или бабой, или мужиком.

Вот блин же.

Нет, лучше всё-таки мужское тело. В нём ты хотя бы знаешь, что тебе можно и нужно делать с каждой его частью и не ждёшь никаких подвохов!

Мало кто верил в то, что Вера не носит контактных линз. Её большие, красивой правильной формы глаза с самого рождения напоминали камень александрит. Даже иногда под прямыми солнечными лучами казались чуть зеленоватыми.

— Мартышка к старости слаба глазами стала, — ироничным, извиняющимся тоном проговорила Вера, разгибая дужки изящных узеньких очков для чтения.

— А у людей она слыхала, — задумчиво подхватила собеседница, — что это зло еще не так большой руки: лишь стоит завести Очки.

— О, вы тоже знаете эту басню?

— Ты.

— О, право, мне так неловко, Ариадна…

— Ну я же тебя на ты называю.

— А я тебя тоже стараюсь, — несмело улыбнулась Вера.

Во что она никогда не верила, так это в мистику, во всех этих магов, колдунов, бабок-угадок и прочих, прочих, прочих. А тут появилась Ариадна и поставила весь её мир с ног на голову.

Если ещё можно было предположить, что она просто нехило подготовилась, разузнав заранее, сколько и каких жён у охранников, кто из сотрудниц и кого родил за последний год, сколько было мужей у самой Веры, то… откуда эта женщина могла узнать те вещи, о которых Вера не рассказывала даже матери? Она делилась этим только с подругами, вернее, с одной подругой, с Викой! Но Вика погибла в автокатастрофе.

Значит… получается, что всё-таки есть какая-то связь с загробным миром? Значит, эта женщина действительно способна выходить на контакт с душами умерших?

Никому, кроме Вики, Вера не говорила, что хочет усыновить ребёнка.

Маленькую девочку.

Маленькую, весёлую, бойкую! Или тихую и спокойную… грустную. Чтобы научить её радостно смеяться. И чтобы называла мамой. И…

С фотографии смотрел мальчик.

Яркие синие глаза, светло-светло-русые, выгоревшие в белизну волосы. И улыбка. Такая, словно уже готов спросить: ты моя мама?

— Да, — скала Вера, ещё прежде, чем успела представить себе до конца, как Алёшенька задаёт ей этот вопрос.

Алёшенька…

— Я… я готова, — сказала она, поднимая взгляд на Ариадну. — Что-то не так?

По смуглым щекам Токмаковой медленно ползли слёзы.

— Всё так, — хрипло выговорила она. — Ты даже представить себе не можешь, насколько всё — так. Поехали. Тебе долго собираться?

— Что ты, нет! Ой… сегодня встреча с поставщиками…

— Оставь за себя Эллу.

— Что?! — опешила Вера. — Прости… я всё время забываю, что ты… э-э… разговаривала… ну… с Викой. Вы же, наверное, долго говорили, да? И она всё тебе рассказала?

— Ага, — кивнула Ариадна. — Ты даже представить себе не можешь, как долго…

Вика определилась с желанием.

Она страстно хотела, чтоб Вера узнала её.

Вера всегда была доброй и отзывчивой, и, может быть, если б Ариадна Токмакова рассказала ей трогательную сказку про то, как нашла где-то рекламу её салона и решила приехать, а на вокзале какие-то подонки выкрали кошелёк, и теперь ей негде ночевать — может быть, она предложила бы бедной несчастной женщине переночевать у себя. Но Балабанова никогда не верила ни в какие полтергейсты, шаманизмы, эзотеризмы и тому подобную "ересь", как она это всё называла. Вика сначала спланировала втереться в доверие и отыграть роль предсказательницы, наплести, что видела в недрах своего хрустального шара будущее Веры Дмитриевны и, раз уж её приютили, то просто обязана поведать о нём. Но, пока ждала в приёмной, опомнилась. Более лёгкого способа провалить дело сложно было придумать. Но, с другой-то стороны, не получалось изобрести вообще никакого — чтобы рассказать Вере про Алёшу.

И Вику посетило наитие. Она решила сообщить, что с ней вступают в контакт души усопших. Это всё равно был определённого рода риск, выдавать себя за медиума, но в рукаве таился козырной туз: Балабанова никому и никогда не рассказывала, что хочет усыновить ребёнка. Правда, хотела Вера девочку, и у Вики внутри всё изморозью покрылось, пока она медленно тянула руку с фотографией, пока подруга надевала очки, пока всматривалась в не слишком удачный, не совсем чёткий снимок.

Если бы Вика не отдала своего малыша в детский дом.

Если бы Вике хватило смелости забрать его.

Если бы Вика не была такой дурой…

— Вика…

Она вздрогнула и рывком обернулась к подруге.

Узнала!

Вера узнала её!

— Вика была… замечательным человеком.

Волна счастья откатилась, не добрызнув ни капли на раскалённую Викину душу.

"Ариадна" глухо застонала, упираясь лбом в сжатый кулак.

— Да. Вика была… замечательным человеком. И очень тебя любила, Вера. И любит до сих пор. И жалеет, что так редко тебе говорила об этом. И вообще, много о чём жалеет… и прожила бы всю свою жизнь иначе, выдайся шанс. Но не жалеет и никогда не пожалеет, что дружила с тобой. Ты тоже замечательный человек, Вера.

Вика буквально чувствовала, как осыпается под ногами песок, увлекая в лавину то ли признания — Вера! Это же я! — то ли беспамятства, так сильно сжимала виски боль.

Назвать её "адской" язык не поворачивался даже мысленно: слишком уж реальными оказались все те вещи, в существование которых никогда не верили три подруги, студентки ГИТИСа.

— Вам… тебе нехорошо? — участливо потянулась к Токмаковой-Ермолаевой Вера.

— Да нет… всё в порядке, — вздохнула Вика.

Конечно, в порядке. Что может случиться с человеком, который и без того уже умер?

Вера металась по квартире, хватала одно, другое, переносила с места на место … Вика наблюдала со стороны, не вмешиваясь. Такси уже стояло у подъезда, и надо было поторопиться, но…

Не вмешиваться. Балабанова из тех, кто при подстёгивании только замедляется.

Итак, до Омска лететь не более трёх часов. Значит, есть шанс уже к вечеру встретиться с Артуром и Серёгой, узнать, как дела у них — и продумать детальный план дальнейшего освобождения Алёши от флауэрских захватчиков. У них будут целых пять дней на всё про всё…

Наконец, Вера собралась.

— Я готова, — сообщила она с тем особым выражением на лице, с каким выходила встречать злостных конкурентов.

— Тогда в Домодедово, мы должны успеть на самолёт…

— О нет! — позеленела и пошатнулась Вера. — Мне нельзя самолётом!

Вика застонала.

Она совсем забыла: Вера не летает! Она от поездки в Нью-Йорк отказалась, потому что через Атлантику поезда не ходят!

Что делать? Как быть? Ведь Вика влезла в Интернет и заказала билеты на рейс Москва-Омск от "эйерлайна"!

— Ариадна, я уже заказала нам билеты, нам на Ярославский вокзал, поезд Москва-Чита, ехать будет без одного часа двое суток…

Шустро, однако! Вика закрыла лицо ладонями и по стенке сползла на пол.

…и останется у них три дня на всё про всё. И то при условии, что Артур и Серёга будут делать хоть что-то там, в Ухтомске, уже сейчас.

— Ряд колдобин от города к городу называют красиво — дорогою! — щедрым жестом обводя окрестности, процитировал телек Серёга.

Артур поморщился:

— Где ты видишь тут — город?

— Ну а это чего? Не город тебе, что ли?

В уютной ложбинке между холмами как стайка мухоморов сгрудились кирпичные домики, окружённые буйными садами частных домов. Чуть поодаль, на склоне, выстроились в ряд бледные поганки блочных девятиэтажек. Целых пять!

Вот она, Россия-матушка, во всей её красе.

Мужчины — вернее, супруги Миллер — поочерёдно вздыхали.

Водитель-азиат высадил их на каком-то перекрёстке, где местами заасфальтированные колдобины под косым углом пересекались с колдобинами грунтовыми, пробурчал что-то вроде "гаситиница тута" и со всей доступной на такой дороге скоростью рванул назад в Омск.

— Ну и где она "тута"? — возмущённым сопрано ехидно пропел Артур-Вирджиния.

— А я её, кажется, вижу, — мрачным тенором отозвался Серёга.

Проследив за перстом указующим, Артур от души хлопнул себя по лбу и сел на свой чемодан.

Прямо перед ними стоял приземистый одно-двухэтажный домик, дощатый, серый, с просевшей односкатной крышей — это из-за неё слева в домике было два этажа, а справа всего один. По центру над узкой покосившейся дверью, выкрашенной свежей зелёной краской, висела аккуратно прокрашенная всё той же краской вывеска: "ГОСТИницца".

— Это они чё, себя под Ниццу, что ли, маскируют? — со скрипом почесал затылок Серёга.

— Угу. Дорогие гости, на самом деле тут не Ницца, но, согласитесь, местами похоже.

— Пошли, что ль, заселяться?

— Угу… — внезапная мысль подкинула Артура аж на полметра в воздух. — Стоп! Мы можем читать по-английски!

Серёга умилённо сложил руки перед грудью:

— Какое шикарное открытие! Мне кажется, или это из-за него мы улетели в кювет?

— Нет! Серёг! Вспомни! На каком языке мы с тобой говорили про конезавод?!

Серёга ещё раз поскрипел мозгами и с натугой проговорил:

— We spoke English… Е…! Артур! Мы реально спукали по-инглишу!

Артур нахмурился:

— Can you supervise it? ^[2]

Серёга напрягся и выдал:

— Probably, I can  ^[3] … Блин, про баб ли! Артур! Я всё грёбаное школьное детство учил этот самый инглиш и получал свои законные пары и колы! А тут — нет, стоило умереть тогда, чтоб англичанку напугать, пробабли!

— Да хоть про баб, хоть про девок, — пробормотал "Вирджиния", прохаживаясь перед спутником и массируя подбородок. — Хоть про девок, — повторил он и остановился. — Нам надо помнить, что мы можем говорить по-английски и как можно чаще вставлять английские фразы, вроде как забыли, как это по-русски.

Лавров радостно заржал — видимо, уже входя в роль владельца конезавода, многое перенявшего от своих четвероногих любимцев:

— Да-да-да, точно! Я хочу to drink hundred gram of vodka, простите, забыл, как это по-русски… о-сто-гра-ми-ца!

"Вирджиния" скромно потупила взгляд:

— Смотри, как бы я не начал… начала говорить всем, что I want to kill the husband — и радуйся, что не по-русски, а то вдруг кто поймёт и поможет хрупкой женщине исполнить мечту!

— Э, э, э! — всположился Серёга. — Ты мне это! Не шути, дорогая! А то я устрою тебе насилие в семье! Прости, забыл, как по-английски… violence in a family?

— Shut up! — резко бросил Артур и зашагал к "ГОСТИницце". Прошёл метра три, обернулся.

Серёга послушно тащил поклажу.

— Какой хороший русский тягловой тяжеловоз… — пробормотал Кривошапкин так, чтоб Лавров не услышал.

Отношения и без того трещали по швам, практически не выходя из пике постоянных обоюдных подковырок. Серёга никак не хотел думать о деле и считал, что для спасения Алёшки достаточно просто приехать в Ухтомск.

Ну, допустим, в таком крохотном городишечке найти детский дом будет несложно. Если честно, Артур уже даже приглядел дом-кандидат, обросший ельником — слишком уж казенно и безрадостно тот домик смотрелся на фоне прочих.

Допустим так же, что имеющихся у супругов Миллер документов хватит, чтобы убедить Сейфулина в том, что Алёшу можно отдать Миллерам…

Но! Светлый обозначил только, что директор детдома, Сейфулин, заключил сделку с агентством "Флауэр". Наверняка же эти "цветочки" подстраховались и сделали Аязу Вахитовичу предложение, от которого невозможно отказаться.

Интересно, что они наобещали? И собираются ли сдерживать свои обещания?

Значит, начинать надо с того, чтобы узнать про условия сделки агентства и директора — и придумать нечто, более заманчивое.

Бухнув чемоданы на порог "ГОСТИниццы" Серёга зевнул:

— Во. Щас устроимся на ночлег — и пойдём рыть, чего это агентство, как бишь его… "Фловер"?

— "Флауэр", — автоматом поправил Артур.

— Ага, точно! В общем, нам бы для начала втереться к Вахитычу в доверие и разузнать, чего ему наобещали америкосы!

Артур онемел.

Может быть, он после смерти обрёл телепатические возможности и каким-то образом передаёт свои идеи в головы коллег по несчастью? Если нет, то почему тогда, пока он думает и выбирает кратчайшие пути для решения проблем, они как-то по наитию приходят к тем же выводам, что и он?!

Откашлявшись, "Вирджиния" пробормотала:

— Ну, раз ты такой умный, то иди и оформляй нам номер на двоих. А я пока пойду погуляю по окрестностям.

— Э, одному в чужом городе опасно!

— Да, маленький, опасно. Чужих на районе всегда му… кхм… бьют. Именно поэтому ты будешь паинькой сидеть в гостинице, а мамочка разведает обстановочку.

Серёга покачал головой:

— Смотри, жена… если что, то без обид! Сам нарва… лась!

— И чего он только нашёл в этой стерве желтоглазой? — сокрушалась Зинаида Андреевна, помогая няне Тоне мыть окно в кухне. — Вот чего он в ней нашёл? За неделю семь раз парик сменила, как с ним по-русски лялякать, так без акцента шпарит, гадина, как к кому другому обратиться, так сразу "о, моя плохо понимай рюски!"

Тоня сочувствующе кивала. Лицо её было понимающим и грустным. Однако мысли занимала не любовная трагедия Зиночки — вот ведь дура-девка, нашла в кого влюбляться! Да, директор, но ведь старше неё вдвое, ниже чуть не на голову, лысый, кривоногий, а уж самомнения — сначала оно в комнату входит, а через пять минут и сам Сейфулин!

— И куда только он смотрел? Ведь она ну чисто змея!

Тонины глаза наполнились слезами, и Зинаида Андреевна, чувствуя поддержку, тоже начала приплакивать. Откуда она могла знать, что Тоня думала в тот момент о мебели, которую взяла в кредит в Омске и о протёкшей стиральной машине, а ещё о телевизоре, в котором снова перегорели лампы — двадцать первый век на дворе, а у неё ламповый телевизор и муж-алкаш, активно спаивающий всех троих сыновей в придачу, и только одна зарплата нянечки в детдоме, чтоб всё оплатить!

Так и плакали обе, тихо всхлипывая и отмывая окно, а, натерев скомканными газетами стёкла, для блеска, ещё и обнялись.

— Гад он, гад, гад, гад! — проплакала Зинаида.

— Ух, ещё какой гад! — с чувством подхватила Тоня.

И какая разница, что чувство не имело никакого отношения к Сейфулину? Главное, две подруги поняли друг друга.

— Смотри, — шмыгая носом, ткнула пальцем в только что начищенное стекло Тоня. — Смотри, какая!

На улице среди елей шла женщина. Ни Тоня, ни Зинаида раньше её здесь не видали, но держалась она уверенно, как местная. Было в ней что-то неуловимо неправильное… широкий уверенный шаг, серьёзное лицо… да ещё такая подчёркнуто-элитная одежда и обувь, того и гляди, вылезет откуда-нибудь ярлычок "GUCCI" или там "Louis Vuitton"…

Заметив, что на неё смотрят, женщина улыбнулась.

В улыбке тоже было что-то… неправильное, странное.

— Лесбиянка что ли, — едва слышным шёпотом предположила Тоня.

Зинаида Андреевна недоверчиво обернулась на подругу, снова всмотрелась в незнакомку.

А и правда. Все неправильности объясняла некая мужиковатость движений. И на Зинаиду эта женщина смотрела, словно прикидывая, долго ли придётся уламывать и стоит ли вообще подкатывать с "горизонтальными намерениями". Аж щекам жарко стало…

Нет.

Была в ней ещё одна странность.

Спрашивается, что она забыла в дальнем парке детдома, под окнами кухни?

— Здравствуйте! — обратилась незнакомка то ли к Зинаиде, то ли к Тоне, а то ли к обеим сразу, хоть нянечка уже поспешила ретироваться поглубже в комнату.

— Здравствуйте, — отозвалась Зинаида. — Вы кого-то ищете?

— Я думаю, что да, — согласилась, чуть поразмыслив, женщина и подошла ближе. — Вы скажете мне, это есть детский дом?

Любопытная Тоня тут же встряла:

— А вы иностранка, да?

— Оh, I am the citizen of the United States of America… о, простите, пожалуйста. Мы приехали недавно с мужем. Мы хотели усыновлять ребёнка.

— Для недавно приехавших у вас очень хорошая русская речь, — недоверчиво отметила Зинаида.

Женщина улыбнулась, выбивая из рук преподавательницы все сомнения, настолько располагающей оказалась улыбка:

— О, я до десяти лет жила в России, моя мама была русская. Просто последние тридцать лет меня окружают люди, которые speaking English. Я уверена, ещё день или два, и я will get used to speak Russian…

— Чё она сказала? — недостаточно тихим шёпотом спросила Тоня, и незнакомка ответила сама:

— Я сказала, что привыкну говорить по-русски. Первые десять лет жизни, они со мной. И всё же это детский дом?

— Да, — кивнула Зинаида. — Это наш Ухтомский детский дом… а где вы раньше жили в России?

— Это имеет некое значение сейчас? — хитро прищурилась женщина.

— Н-нет, нет, — согласно кивнули подруги.

— А это можно, чтобы мне посмотреть ваших детей прямо сейчас? Я слышу, они гуляют, видела, двое курят у стены, но я против курения.

— Ах они сволочи! — взвилась Тоня, вытаскивая из ведра мокрую тряпку. — Где? Сейчас я им!..

— Там, — указала незнакомка, и Тоня давно проторённым путём вымахнула прямо из окна на составленные "лесенкой" деревянные ящики: эту конструкцию специально держали здесь, чтобы не обегать вокруг дома, а доставать нарушителей распорядка более оперативно.

— Можно? — протянула незнакомка руку Зинаиде, и та, как зачарованная,помогла иностранке забраться на подоконник.

Зинаида Андреевна ожидала, что эта женщина будет благоухать какой-нибудь "Chanel № 5", а от неё пахло сладенько так, как от сдобной булочки, ванилью и корицей.

— Нам… нам запрещено впускать в дом посторонних, — пролепетала Зинаида. — Всё-таки, наши дети…

— А я не посторонняя. Я будущая мать одного из ваших детей.

— Но если вас кто-то заметит…

— Я постараюсь никому не попадаться на глаза, а вы мне расскажете, что нужно для того, чтобы lawfully look the children, то есть…

— Я поняла, поняла. Я сейчас расскажу. Вам нужно подать в органы опеки заявление на усыновление, ещё с вас попросят краткую автобиографию,  — наверное, все работники детского дома, хоть среди ночи разбуди, могли наизусть перечислить всю нужную документацию — так хотелось пристроить в нормальные семьи своих подопечных, — справку с места работы с указанием должности и заработной платы или декларацию о доходах за последние годы, а ещё все документы на всю вашу собственность, в первую очередь, на жильё, а ещё справку, что вы не судимы, и справку от медиков, что вы здоровы физически и психически, и свидетельство о браке… а потом органы опеки составят отчёт про то, насколько всё заявленное соответствует действительности, а потом…

Незнакомка всё больше мрачнела лицом.

Когда оно сделалось убийственно-мрачным, Зинаида Андреевна перестала частить перечислением нужных бумажек и тяжело вздохнула:

— В общем, это иногда и год всё тянется, и два, и три.

— Но я же иностранка! — возмутилась женщина.

— Так с иностранцами же дольше всего, — стушевалась Зинаида.

Мало ли, кто они, все эти иностранцы.

Вон, Алекс Фрост, например, всем иностранцам иностранка! А как глянет — ну, змея, змея она и есть.

— Ивано-о-о-ов! — как-то слишком ласково орал Алфёров.

— Иванов! Ивано-ов! И-и-ва-а-но-о-ов! — старательно подвывала вся его компания.

— Глиста глазастая, куда смылся? Сознавайся добро-о-ом!

— Сознавайся, пока мы добрые!..

Алёшка сидел под ящиком, сжавшись в комочек, и молился, чтоб доска, под которую он пролез, не отвалилась.

— Ивано-о-ов, выходи!

— Выходи, подлый трус!

Ага, прям так сразу взял и вышел. Набравшись храбрости, Алёша даже язык показал видным в щель между досками ботинкам.

Ботинки, разумеется, не отреагировали. Никак.

Ну, всё. Пронесло! Мучители настолько привыкли к тому, что ящики под кухонным окном стоят недвижно и днём и ночью, что им и в голову не пришло: под ними может прятаться сбежавшая от них "глиста".

Спрашивается, чего они его вечно преследуют? Чего от него хотят? Какое удовольствие им от того, что загонят Алёшку в угол, за волосы подёргают, за нос, от одного к другому покидают, завалят на пол, напинают хором… он же всё равно не плачет. Ну, по меньшей мере, у них на глазах точно не заплачет. Вот Лёвчик — тот начинает рыдать, ещё когда убегает. И далеко не успевает убежать. И чем больше над ним смеются, тем громче он ревёт… Алфёрка сказал как-то раз в приливе откровенности: "Ты просто маленький и не понимаешь ещё, что это круто, когда ты сильный и кого хочешь победить можешь!". Алёшка ему не стал ничего отвечать, а сам для себя сделал вывод: круто, когда ты сильный и можешь от кого угодно маленьких защитить и таким, как Алфёров, навалять по первое число, чтоб и думать забыли, как издеваться над теми, кто слабее!

Голоса преследователей стихли вдали.

Счастье, всё-таки, когда умеешь бегать быстро и успеваешь отбежать подальше и спрятаться.

Алёшка зевнул. Он спал ночью плохо, да почти совсем не спал. Ему приснилось, что к нему приехала мама. Вот странно же, сейчас, наяву, он очень хорошо представлял её себе, и лицо, и глаза, и вообще, а во сне запомнил только силуэт, тёмный такой, на фоне раскрытой двери. Там, во сне, Алёша спал, и вдруг услышал голос Зинаиды Андреевны:

— Лёшенька! Вставай, к тебе мама приехала!

Он тут же вскочил с кровати, увидел мамин силуэт — мамин! Точно! Это не мог быть никто другой! — и побежал. И тут какая-то тень закрыла маму, тень извивалась, это же змея! Змея с лицом этой иностранной тётки, которая уверяла, что они с Алёшей тёзки. Он рванул назад, спрятаться от кошмара под одеялом, но пол под ногами провалился, и… вот если бы тут он сразу и проснулся, то не успел бы сильно испугаться, а так он падал, падал и падал, в черноту, в далёкий багровый свет, в страшный гул, и это падение никак не прекращалось…

Когда Алёше удалось всё же проснуться, оказалось, что он и проспать-то успел всего час. И, стоило ему только закрыть глаза, падение продолжалось, и багровый свет внизу становился всё ярче. Так Алёша и не смог уснуть до самого утра. А потом всё пошло по кругу, по единожды заведённому порядку: умывание, одевание, завтрак, игры в комнате, обед, игры на свежем воздухе… и тут принесло Алфёрку. И начался новый круг внутри круга.

Зато теперь, под ящиком, в тепле и покое, Алёшка закрывал глаза — и никуда не падал. Наверное, так спокойно и хорошо будет, когда к нему приедет мама…

…Алёша услышал голос Зинаиды Андреевны подскочил, стукнувшись лбом о доски, и дико перепугался: ну вот, опять начинается!

Но Зинаида Андреевна переговаривалась с нянечкой, "Лёшеньку" никуда не звала, и он успокоился.

— И чего он только нашёл в этой стерве желтоглазой? — почти плакала Зинаида. И куда только он смотрел? Ведь она ну чисто змея!

Ура! Значит, не показалось! Значит, и правда, змея!

Алёшу тут же обдало холодом: но, может, раз эта Алекс по-настоящему змея, может, и в комнату к нему она приходила по-настоящему? Вдруг это она его убить пыталась сегодня ночью?!

Так. Дождаться, пока няня Тоня и Зинаида Андреевна подальше от окна отойдут, доску сдвинуть, наружу вылезти, и вдоль стеночки, вдоль стеночки…

На том самом месте, где недавно виднелись ботинки Алфёрки и компании, возникли белоснежные женские туфли.

— Здравствуйте! — мелодично проговорил красивый женский голос.

Алёшка завозился под ящиком, производя сложные гимнастические комбинации, чтоб подобраться поближе к тому краю. Надо же рассмотреть, как следует, нового человека!

Задуманное не получилось, женщина подошла так близко, что в щель её можно было рассмотреть только по пояс.

Алёшка заслушался: она так красиво говорила! Так легко переходила на английский, и у неё были такие красивые туфли… а вдруг это его мама?

Да нет же.

Уж кого-кого, а маму бы он узнал. Сразу.

Артур ощущал прилив позитива и уверенности в собственных силах.

Мало того, что присмотренный им домишко так и оказался детдомом, так не прошло и пяти минут, как он уже проник внутрь и даже бегло осмотрел в поисках Алёши одну игровую комнату.

Правда, прилив сменялся отливом, и волны вынесли на берег весьма неприятные чувства.

Казённый запах, которым пропитался даже ельник, хотя уж там-то должно было пахнуть еловой смолой, перебивал ароматы котлет с макаронами и вишнёвого компота.  Артур был уверен, что в детских домах еду для детей готовят сами, но Зинаида рассказала, что на самом деле на здешней кухне её только разогревают, если сильно остынет за время пути от пищекомбината на окраине Омска…

Обшарпанные стены. Протёртый линолеум. Осыпающиеся потолки. Приглушённый гомон детских голосов.

И решётки на окнах.

Тюрьма…

— Что вы, разве это тюрьма!

Артур, оказывается, всё же сказал это слово вслух, и теперь милашка Зинаида старательно разубеждала его, рассказывая, как хорошо тут живётся детишкам.

— Понимаете, мы же тут с ними всем-всем-всем занимаемся, как дома! Почти как дома... маленьких совсем учим рисовать, аппликации делать…

Кривошапкин усилием воли отключился от словопотока Зинаиды Андреевны. Он уже знал, что она здесь ведёт уроки труда, соответственно, может часами рассказывать о своей работе.

— …а когда Машутка впервые взяла ножницы в руки, я даже испугалась — она такая маленькая, а ножницы такие большие! Но, вы знаете, у неё с первого раза получилось ровно резать по контуру…

Во второй игровой Алёши тоже не было, зато там оказался совсем крошечный, смугленький, черноволосый, кудрявый малыш, который заметил Артура.

Кривошапкин не знал, сколько ему лет. Наверно, года два или три, не больше. Он увидел "Вирджинию", и засмеялся, и от смеха мягко так завалился на спину…

Женское тело тому виной или что-то другое — то, что Кривошапкин так долго и успешно гнал и скрывал от себя самого, забегая перед свиданием с очередной красоткой в аптеку — но так захотелось вдруг взять этого малыша на руки! Взять и больше никому не отдавать!

— Он вам понравился? — тихо, с надеждой спросила Зинаида, проследив взгляд Артура.

Он отвернулся.

Молча пошёл по коридору назад, к кухне.

Ну, понравился, и что? Что может дать он, Артур Кривошапкин — или Вирджиния Миллер? Что он может дать этому крошечному мулатику, так похожему на детские фото Артура… пройдёт ещё дней пять — а то и меньше — и этого тела не станет, а то, что осталось от Кривошапкина в мгновение ока очутится снова в шале…

Когда слеза поползла по щеке, Артур её растёр пальцем и с изумлением уставился на мокрый ноготь.

Всё-таки, женское тело отличается от мужского сильнее, чем это можно предположить по первому ощущению. Да настолько отличается, что он, Артур, прожжённый аферюга, способный играть любые роли, никак не может контролировать свои реакции! Свои — или той женщины, в чьём теле он находится?

Та-дах-та-дах… та-дах-та-дах…

Вика закрыла глаза, прислонилась к переборке спиной.

За окном нереально медленно проплывали поля, леса, иногда деревни, иногда небольшие города.

Двое суток! Хорошо, без одного часа, но — двое! В поезде! Да, в жизни Вики бывали случаи, когда и трое суток проводила в вагоне, и почти неделю, но… живая. Путешествовала в компании подруг и представить даже не могла, что будет ехать в одном купе с лучшей подругой, уверенной в том, что она на самом деле не она, а медиум.

Вера почти всё время молчала. Вика тоже старалась молчать. Во-первых, жар желания быть узнанной поутих: слишком уж страшным казалось признание в собственной смерти. С одной стороны, вроде бы ведь и смирилась с тем, что земная жизнь окончена, но с другой, вот оно, вполне земное тело — Вика легонько ущипнула себя за руку — земное, живое тело. Значит, жизнь вроде бы продолжается. И ведь придётся вспомнить о грехе — и рассказать Вере, что подруга везёт её усыновлять мальчика, а возможность остаться в жизни после смерти получила как раз за то, что оставила в детском доме своего ребёнка. Да, Балабанова была в курсе Викиных дел, но… А во-вторых, было боязно, что Вера познакомится с соседями по купе и "сдаст" им "медиума". Но ведь про них Ермолаева ничего не знала и знать не могла! И как тут держать марку? Хорошо хоть пока они ехали одни.

Вика решила, что впадёт в спячку, и, пожелав Вере спокойного пути, запрыгнула на свою верхнюю полку.

Может, и правда, уснуть… но кто тогда будет разрабатывать план по отвоеванию Алёшеньки у агентства "Флауэр"? Конечно, можно положиться на хитровыплетенный аналитический ум Артура, но кто же его знает. Вдруг его хитроумие способно только порождать деньги из воздуха? Нет. Надо подумать, прикинуть…

Завибрировал смской мобильный.

Сообщение от Серёги: "мы на месте когда ждать".

"Через двое суток", — аккуратно выстучала ответ Вика.

Новое "бзз" обратило на себя Верино внимание:

— Вы… ты с кем-то переписываешься?

Если Ермолаева и хотела скрыть от Балабановой, что "работает в бригаде", то прыткий язык её предал:

— Да, это мой друг, он уже в Ухтомске…

"2? рехнулась!" — гласило смс.

Хорошая реакция. Главное, лаконичная.

Вика отключила телефон.

— И как он там?

— Они. Их двое. Семейная пара из Америки, Вирджиния и Элмер Миллеры. Поинтересовались, когда нас ждать.

— Уже очень скоро! — воодушевлённо ответила Вера.

— Угу, — согласилась Вика с куда меньшим энтузиазмом. — Извини, я спать. Мне надо как следует выспаться.

— Наверное, тебе нужно накопить энергию, — предположила Вера, но сделала это так задумчиво и тихо, что "Ариадна" решила не реагировать.

Мало ли, вдруг уже уснула?

Итак.

Ухтомск. Детдом. Агентство. Прям "ночь, улица, фонарь, аптека" какое-то получается! Ну разве можно так до чего-то додуматься?! Вера со злостью стукнула кулаком по плоской подушке в линялой наволочке.

А в голове упрямо крутилось "ночь, улица, фонарь, аптека, ночь, улица, фонарь, аптека" — и не прекращало вращение до тех пор, пока продолжение само не пришло на ум:

— Не переживайте, я выйду тем же путём, — успокаивал Артур Зинаиду.

Они вместе шагали по коридору, и он всё старался делать шаги поуже и не пялиться на спутницу совсем уж вожделеющим взглядом.

И так ничего себе девочка, от волнения она похорошела окончательно и бесповоротно. Щёчки порозовели, глазки заблестели, а грудь…

"Вирджиния" отвела взгляд, кое-как сообразив, что странное выражение на лице Зиночки вызвано её пристальным вниманием к декольте.

Нет.

Мужчиной быть — круче. Не надо ежеминутно помнить о том, что можно делать, а чего лучше избежать.

— Но вы же вернётесь ещё? — с надеждой спросила Зинаида. — Вам же так понравился наш Маратик…

Кривошапкин принялся составлять вежливое объяснение, каким видит будущего ребёнка и почему ему надо дитя постарше Маратика… своей младенческой копии… но стоило перешагнуть порог кухни, и он увидел того, кого почти отчаялся найти.

— Алёша?

— Ой, а откуда вы меня знаете? — изумился мальчик.

— Алексей, что ты здесь делаешь? Ты должен быть на улице! — постаралась сделать голос строгим растерянная Зинаида Андреевна.

Артур медленно подошёл к Алёше. Присел на корточки. Взял его за руку.

— Ты Алексей Иванов, верно?

Мальчик кивнул.

— Это тебя сейчас хотят передать на усыновление?

Он ещё раз кивнул.

Кривошапкин быстренько перемешал шумовкой кипящие мысли и не поймал ничего лучше вопроса:

— А ты лошадок любишь?

— Очень! — выдохнул мальчик, и улыбка осветила его лицо лучше всякой лампочки.

"Операция "Почувствуй себя киднепером" начинается", — подумал Артур и постарался улыбнуться в ответ.

Да уж. Хочешь конфетку, маленький? Тогда пошли с дядей… тьфу-ты, тётей!

— Это хорошо, очень, что ты их любишь.

— Я их рисую, правда, Зинаида Андреевна?

— Правда, — как-то рассеянно подтвердила учительница.

Артур поднялся, прищурился:

— Вас что-то настораживает?

И правда, ведь, если не настораживает, то она несколько глупее, чем ему показалось изначально.

— Н-не… нет.

Уверенности в ответе не прозвучало, поэтому Артур вздохнул с облегчением. Всё-таки не глупее! Просто ещё и тактичная. И, наверное, себе на уме, что ли..

А что толку присматриваться к женщине и всячески о ней мечтать, когда ты сам — женщина?!

— Зиночка, а я совсем забыл… а. Я забыла. У меня уже есть вся необходимая документация, — он говорил убедительно, хотя всего лишь надеялся, что Светлый озаботился и этим, раз уж выделил всего неделю на спасение мальчика. — Кому её нужно показать, чтобы мне разрешили видеться с… — "с Алёшей", едва не сказал Кривошапкин, но успел вовремя поймать себя за язык. — Извините, так и тянет to pass to English… Видеться с детьми.

— Директору, — после недолгого раздумья сообщила Зинаида.

— Он у вас Вахит Аязович Сейфиев?

— Аяз Вахитович Сейфулин…

— Хорошо. Договорились!

Артур подумал-подумал… и внезапно притянул к себе Зину, жарко зашептал ей на ухо:

— Понимаешь, Зиночка, м-м-м… Зиночка! Понимаешь, я видел… видела сон. Тhere, at itself in America… ну, там, у себя, в Америке… мне приснилось, что я иду по бескрайнему полю, а навстречу мне едет Элмер на коне, и перед ним сидит мальчик, и во сне мой муж сказал мне: вот, жена, наш с тобой сын! Запомни его, это Алексей Иванов, он живёт в России, и нам надо искать его в городе Ухтомске!

— Ах!.. — только и сказала Зинаида Андреевна, прижимая ладошку к декольте.

Артур накрыл её своей. С интересом прислушался к ощущениям в собственном теле.

А что… интересненько так… но, как представишь весь процесс… а ещё как вспомнишь его "с другой стороны"! Брр!

И Артур вымахнул в окно, оставив в полном недоумении Зинаиду.

И Алёшку тоже.

Внутри "ГОСТИницца" показалась Лаврову ещё более убогой чем снаружи. "Холл" представлял собой тускло освещённую комнатушку метра три на четыре, не больше, поклеенную тёмными полосатыми обоями. Из мебели имелся продавленный засаленный диван, косо накрытый махровым полотенцем с принтом солнечного пляжа, лакированный письменный стол, наверное, знакомый с жившим в девятнадцатом веке психологом Ухтомским, лично… За столом сидел консьерж, полноватый юноша с прилизанной головой — кажется, стянул волосы в хвостик — и в странных громадных очках.

Он как-то так подозрительно ловко вписывался в интерьер. Говорил тихо и вежливо. Объяснял всё чётко и доходчиво. И… и всё равно, несмотря на то, что на вид ему было лет двадцать пять, казался ровесником стола.

Серёга сначала хотел взять две отдельные комнаты. Потом подумал — думал, кстати, долго! — и додумался, что это будет странно: супруги, живущие раздельно. А потом оказалось, что в гостинице вообще всего два номера и оба, как на подбор, двухместные!

— А-а… can I look both? — обратился он к консьержу.

— А? — переспросил тот, и Серёга, подумав, что парень не только подслеповат, но и глуховат, повторил громче:

— Сan I look both?

Глаза за стёклами очков расширились и теперь почти совпадали с оправой. Парень поднял руки, словно ему скомандовали "хэнде хох":

— А-а?

Странно. Только что разговор шёл нормально, а тут приступ внезапной глухоты.

— CAN I LOOK BOTH?! — проорал Серёга, и бедный парень трясущимися руками полез куда-то под стол.

Лавров заинтересовался, подошёл ближе.

Парень задрожал, втянул голову в плечи, позвенел чем-то под столешницей.

Посмотрел на Серёгу. Ну прямо Кот-в-Сапогах из "Шрэка"!

Трясущимися руками высыпал на стол пригоршню монет и выложил смятый пучок бумажных денег. Жалобно прошептал:

— Вот… вот всё, что есть, только не убивайте меня, пожалуйста… это, донт шут, вот… плиз.

Серёга рухнул на диван, пружины взвизгнули, и одна из них пребольно ужалила мучителя в уязвимую точку — и завизжал уже Лавров, пронзительно и тонко.

Парень между тем рванул на выход, но второпях вместо того, чтоб распахнуть дверь наружу, принялся дёргать и тянуть её на себя.

Серёга подошёл к нему, хлопнул по плечу и даже не дал рухнуть на пол, придержав за локоть.

До Лаврова дошло, что случилось! Он сам не заметил, как заговорил по-английски.

Ну, ничего. Вроде, так и собирались. Он же сейчас иностранец, типа.

— Ты покажи мне комнаты. Я об этом просил. Ну… деньги, если тебе не нужны, я могу тоже взять.

— Нет-нет! Нужны! — парень подбежал к столу и шустро попрятал деньги. — Извините, пожалуйста, я думал, вы грабитель.

— Стал бы грабитель с тобой лясы точить, про комнаты трепаться?

— Стал бы, — горестно вздохнул консьерж. — Ещё как стал бы. А потом бы пшик из баллончика, и пока я глаза протираю, тык тупым предметом по черепу, я бы брык, а он бы раз — и вынес бы всё отсюда.

— Всё? — с сомнением огляделся Серёга.

С минуты первого взгляда ничего стоящего к обстановке не прибавилось.

— Всё, всё.

— Ну, за диван, я думаю, ты мог бы и не волноваться. Его всё равно клопы назад притащат!

Парень содрогнулся и покраснел:

— К-какие к-клопы? Н-нет у нас… и-и не было… и-и нет…

Лавров прищурился и покачал головой. Молча.

Консьерж пошёл белыми пятнами и пролепетал:

— Ну… были, были… но давно!

Под пристальным взглядом очень молчаливого Серёги он медленно выдавил:

— С месяц назад… но мы их травили!

— Всё с вами ясно! — вынес вердикт Лавров. — Но альтернативы нет, поэтому… веди смотреть комнаты!

Зинаида Андреевна уставилась на Алёшку так, словно у него внезапно выросла вторая голова — он даже потрогал плечи и макушку, а мало ли. Однако второй головы не обнаружилось, а, когда он шагнул вперёд, чтобы выйти из кухни, воспитательница снова схватилась за сердце и отшатнулась. Открыла рот — не иначе, спрашивать, каким ветром занесло пятилетку Иванова на кухню — ну Алёшка и припустил. От греха подальше! Бегать он умел и любил, бегал часто и подолгу, даже когда его не гоняли Алфёрка сотоварищи.

Да, вот только совестно потом будет подходить к Зинаиде, просить назад свои рисунки и поделки. Ведь спросит же, почему удрал… и ей он не сумеет соврать, что заглянул на запах, а расскажет, что гулял в дальнем парке, потом шпионил под ящиками… ладно, потом что-нибудь придумает.

Выбежав на улицу, Алёша перешёл на медленный шаг. Побрёл мимо песочниц и скамеек, вспоминая странную женщину, которая откуда-то знала его имя. И вообще, получается, многое о нём знала.

"А ты лошадок любишь?"

Алёшка любил лошадок. Очень. Но…

В каждой чёрточке лица той женщины сквозило что-то неправильное. Если б его попросили объяснить, он не смог бы. Только вспоминал, как на прошлый новый год к ним в детдом приезжали клоуны, у троих были разрисованы лица (и Алёшка их испугался), а двое влезли внутрь специальных костюмов, которые их сделали большими зайцами, белым и рыжим. Зайцы говорили смешными голосами, но выражения плюшевых мордашек не менялись. А у этой женщины, вроде, и лицо менялось, но почему-то при виде неё сразу вспомнились куклы-зайцы. Алёша понимал, что это глупости всё, но…

Белая женщина — белые шорты, белая майка — Белый Заяц! — шла ему навстречу.

— Привет, — улыбнулась она.

— Здравствуйте… — пробормотал Алёша, уставившись на её белые, ну просто белоснежные ботинки.

— Вот, — развела она руками. — Решила вернуться, поговорить с Вахитом… то есть, Аязом. Знаешь, где его кабинет?

— Ага…

— Проводишь?

— Ага…

— Веди!

Алёша посмотрел на неё ещё раз, медленно поднимая взгляд по загорелым голеням, стрелкам на шортах, цепочке блёсток на майке…

Алёшке понравились новогодние зайцы, и он, робко улыбнувшись Белой Женщине, протянул ей руку:

— Идёмте!

Артур смотрел на Алёшку — а видел Маратика.

Сам на себя злился: вот что значит "нормально функционирующее женское тело"! Пляшущие гормоны! Вечная готовность к истерике! Полная неспособность себя контролировать! А ведь на вид такая приличная, вроде даже спокойная и уравновешенная эта самая Вирджиния Миллер… а ещё эта паутинка, летающая среди лета…

Доверчиво протянутая Алёшкой рука — лапка цыплячья, тёплая, хрупкая — с одной стороны, держала Артура, как якорь, не давала сорваться в грёзы о том, каким мог бы быть сын Кривошапкина (а вдруг он назвал бы его Маратом, а?). С другой стороны, какова цель приезда грешников в Ухтомск? Спасти Алексея Иванова? Вот он! Хватай, беги, прячь от бесчестных америкосов! Какой соблазн!..

Алёшка освоился, такой смелый мальчик, и весело трещал, рассказывал "тёте Джинни", сколько раз их кормят и чем, какие им дают игрушки и книжки.

— А ты читать умеешь?

— Немножко! Я уже больше половины алфавита знаю, а Зинаида Андревна говорит, я когда читаю, то те буквы, которые не запомнил, всё равно читаю правильно, ин-ту-ви-тип-но!

— Интуитивно?

— Ага!

Рассказал Алёшка про то, как зимой упал с горки, про то, как на Новый год к ним привозили клоунов и зайцев… рассказывая про зайцев, он как-то странно запинался и выжидательно поглядывал на "Вирджинию" — Артур не понял значения этих взглядов, но решил, что это всё неважно.

Главное, Алёшка — вот он. Живой. Здоровый.

Главное, чтоб до него не дотянулось агентство "Флауэр".

— …а когда мы шалим, то выходит няня Тоня и обещает, что будет бить нас грязной тряпкой, если мы не будем слушаться! Ой.

— Что такое?

— Вы только не подумайте, я на самом деле не ябеда, но няня Тоня так смешно про эту тряпку говорит…

— Да, правда, смешно.

Артур прищурился.

Детворы во дворе гуляло немного, человек десять-пятнадцать, не больше, но они так мельтешили, пищали и визжали, что их можно было и за полсотни посчитать.

Когда Артур и Алёша проходили мимо, одни дети затихали. Другие принимались выделывать всяческие фортели, в надежде привлечь к себе внимание… надежда.

Кривошапкин понял, наконец, что за невесомая паутина липнет к лицу, к рукам, ногам, останавливает, мешает движению — это надежда, сконцентрировавшаяся в детских взглядах. Да, эта красивая тётя в белом ведёт сейчас за руку Иванова, но вдруг! Вдруг она выберет другого мальчика! Или девочку! Меня, например! Нет, меня, меня, меня!..

Под жаркими лучами солнца по коже колючей волной прокатился мороз.

— Пойдём быстрей, Алёш.

— Ага! Мы уже почти пришли, тут прямо коридор, а потом налево и наверх…

Артур ещё не успел ногу на ступеньку поставить, как дверь открылась, и из неё выплыл сгусток совершенства в женском обличье.

Кривошапкин застыл, сжимая в ладони тонкие, вмиг заледеневшие пальчики Алёшки.

Дыхание перехватило.

Эти… ноги! Эта… талия! Эта… о, нет, нет, не надо! Столько безупречности в каждой линии, столько грации в каждом движении, а какое лицо…

Вот блин.

Ну почему Серёга, профура этакая, первым влетел в мужское тело?!

Артур насупился, потупился.

Узкие, изящные ступни в лёгких бежевых лодочках всё равно не выходили из поля зрения и мешали думать о том, что делать дальше.

— Здравствуйте! — пропела прекрасная незнакомка.

— Здравствуйте, — обречённо выдохнул Кривошапкин.

А, в конце-то концов, какая разница! За право обладать этим телом Артур был готов на всё. И, если Серёга попробует его обскакать…

Серёга… хм… как-то совсем некстати вспомнилось, как руки Элмера изучали "тылы" Вирджинии… не так уж противно это было, в общем-то, но… ладно.

Это мы ещё посмотрим, чья возьмёт!

Артур прищурился и улыбнулся красавице:

— Здравствуйте! Вы сотрудница детского дома?

— О, нет! — рассмеялась женщина, грациозно спускаясь ещё на одну ступеньку.

Рука Алёшки в Артуровой ладони как-то истерично трепыхнулась.

— Сейчас, малыш. Мы познакомимся с этой дивной феей, а потом пойдём к Вахиту… то есть, Аязу.

"Дивная фея" просияла белозубой улыбкой, в которой намётанный взгляд Артура живо выцепил и чисто женское чувство превосходства — конечно, куда какой-то там Вирджинии Миллер до этого живого божества! — и совершенно неженскую расчетливость. Кривошапкин обычно таким образом расслаблял все мышцы на лице и пошагово сооружал доброжелательное выражение, когда намеревался скрыть истинные намерения и облапошить собеседника… стоп.

А что, если это неземное совершенство — представитель тех самых "цветочков", которые хотят забрать Алёшку?

Словно пелена спала с глаз Артура. Он усмехнулся, подумав, что, всё-таки, иногда неплохо быть женщиной. Попади он в мужское тело, продолжал бы истекать слюной и пялиться на грудки-бёдрышки, а так…

— Мy name is Virginia Miller, and you? ^[4] — прощебетал Кривошапкин, и мысленно пожал себе руку: что-то почти неуловимо дрогнуло в маске доброжелательности.

Кажется, "фея" растерялась. Кажется, он на верном пути.

— Frost, — она сдвинула брови к переносице, правда, тут же мило улыбнулась, не иначе как вспомнила, что такая гримаска её старит:

— Alex Frost, I represent here the international agency "Flower", and you? ^[5] "Вирджиния" не боялась, что покажется старше, чем есть, и без зазрения совести нахмурилась:

— "Flower"? I've never heard about such an agency... and I want to adopt a child here. ^[6]

— Adopt a child? — повторила "фея" по имени Алекс, и её лицо претерпело новую эволюцию.

Теперь Артур ощущал себя словно под лучом фантастического сканера. Вот сейчас медовые глаза красотки Фрост ощупывают его причёску, давно ли над ней работал персональный стилист? Просвечивают поры на коже — как давно проводилась последняя глубокая чистка? Сколько лет на самом деле этой женщине, тридцать пять, сорок, сорок пять? С каждым пятилетием прибавлялся внушительный бонус: надо же, так за собой следит! Вот сканер высчитывает, сколько граммов платины в цепочке, фианиты в подвеске или натуральные алмазы… Артур повёл плечами, чтобы солнечные лучи добрались до главного, в три карата, и прямо-таки услышал щелчок внутри головы Алекс: её сканер подтвердил натуральность камня.

А какой дружелюбной стала сразу её улыбка! Какой естественной радостью осветилось прекрасное лицо — так и тянуло сказать: wow!

Она даже спорхнула со ступенек и взяла Кривошапкина за ту руку, которой он не держался за спасительный якорь Алёшкиной лапки:

— Oh, Virginia! Do you really want to adopt a child? Our agency will help you to reduce time and make the price of this process considerably lower! ^[7]  

— Oh, Alex, is that true? Me and my husband will accept your help with pleasure! ^[8] — пропела в ответ "Вирджиния".

Алёшка попытался в который уже раз выдернуть руку из крепких пальцев Артура.

— Что ты, малыш? — склонился к нему Кривошапкин. — Ты что, боишься?

— Oh, you so well speak Russian! ^[9] — восторженно сложила ладошки Алекс, но "Вирджиния" на неё даже не глянула.

— Чего ты испугался, Алёш? Того, что я говорю не по-русски? Так я приехала из Америки, ты что, не видел раньше иностранцев?

Артур даже присел на корточки.

Мальчик прерывисто вздохнул и, кажется, немного успокоился. Еле-еле слышно ответил:

— Нет, я видел, вот, её видел, — и указал носом на Алекс.

— А, ну вот видишь, всё не так уж страшно.

— Страшно, — эхом отозвался Алёшка и так внезапно и доверчиво прижался к боку Артура…

Кривошапкин подхватил на руки худенькое тельце и улыбнулся Алекс:

— Если вам это несложно, проводите нас, пожалуйста, к Ва… Аязу Вахитовичу.

Что ж так сложно запомнить, как его зовут?

Та-дах-та-дах… та-дах-та-дах…

За сутки Вика могла бы уже и привыкнуть к тому, что пол под ней трясётся, "кровать" трясётся, мозг в голове трясётся, и его клинит, и клинит с каждым часом пути всё сильнее…

Сон спасал, и её, и Веру. Они часто и помногу спали. Пару раз к ним присоединялись то один, то два попутчика. На одной станции зайдут — на другой, через одну, через пять сойдут. Вера ещё пыталась развлекаться разговорами с ними, но Вика, даже если не спала, делала вид, что спит. Не хотела лишний раз подвергать себя опасности разоблачения. Желание быть узнанной не выдержало тряски и сбежало. А мало ли, какие вопросы придут от скуки на ум Вере! Мало ли, что она расскажет о ней случайным попутчикам…

— Ариадна, Ариадна!

Вика не сразу сообразила, что Вера зовёт её.

Раньше-то подруга называла её немножко иначе...

— Да? — отозвалась она, старательно прикидываясь сонной.

— Ты не против, если к нам сегодня придут гости?

— Какие?

А вот ничего не понимающей прикидываться не пришлось.

— Какие ещё гости?

— Я сейчас в вагон-ресторан ходила за минералкой, ты представляешь, с нами от самой Москвы едут двое замечательных парней… ну, то есть, мужчин, конечно… и они тоже едут в Омск…

"Ариадна" сверилась с часами и застонала в полный голос: до Омска ещё сутки, сутки пути!

— А когда они обещали подойти?

— Через часик! — просияла Вера. — Знаешь, у меня словно что-то в душе распрямилось, как я с ним поговорила!

— С кем? — Вика сползла с верхней полки, ощущая себя мешком мокрого песка.

— Ну с Сашей же! — всплеснула руками Вера. — Понимаешь, это как… полоса. Широкая светлая полоса! Сначала ты — и Алёшенька. Вот понимаешь, я же сразу поняла, что, правда, это мой ребёнок, и я точно знаю, что он меня ждёт, понимаешь?

Вика потёрла нос, глаза. Что вы, ни в коем случае не слёзы. Просто спросонья…

— …а теперь ещё Саша. Это, знаешь, как в книжках. Как я раньше… я ждала. Я верила, что когда-нибудь его встречу. И встретила. Оказывается, мы в Москве живём на одной улице! Мы столько лет были рядом и не видели друг друга, не знали, что мы вообще есть на этом свете, а теперь!.. Ой, Ариадна, извини, я… — Вера смущённо порозовела. — Прости, пожалуйста. Я… совсем забыла… ты… ты временами даже пугаешь меня, так ты напоминаешь мне Вику.

Ермолаева снова застонала.

Уже мысленно.

Натянуто улыбнулась:

— Наверное, я просто вошла в слишком плотный контакт с ней.

— Не знаю, — рассеянно отозвалась Вера и тут же зачастила:

— Я чувствую себя сейчас девчонкой! Словно мне снова восемнадцать, и я вот только-только начинаю жить. Мне тогда казалось, что я буквально со дня на день встречу… ну, не принца на белом коне, но что-то вроде того. Я его сразу же узнаю, он меня тоже, и будем жить-поживать и добра наживать. А получилось, что не узнала… я бы и сейчас не узнала бы. Если б ты не показала мне Алёшеньку. Если бы я не поехала в Омск.

"Если бы я не умерла", — чуть не проговорилась Вика.

— Если бы Вика не умерла…

Она вздрогнула. Закусила губу, душа рыдание.

— Я понимаю, что говорю глупости, — Вера поймала "Ариадну" за руку, — понимаю, что это кощунственно, но… если бы Вика не умерла, как знать, может быть, ты бы никогда не отправилась на поиски меня, никогда не рассказала бы мне о том, что Алёшенька ждёт меня, и я бы не увидела никогда Сашу — так и ходили бы по одной улице разными дорогами!

Вика не выдержала, тяжело опустилась на нижнюю полку и разрыдалась, крепко-накрепко зажимая рот обеими руками сразу.

Вера присела с ней рядом, обняла за плечи:

— Прости, пожалуйста… я не хотела... не хотела тебя обидеть. Пожалуйста…

Затолкав, наконец, слёзы глубоко-глубоко в душу, Ермолаева вздохнула:

— Ладно, проехали… давай, что ли, прибираться… всё же гости идут.

В двери купе постучали, чинно и благородно сидящие по обе стороны столика Вера и Вика дружным дуэтом попросили:

— Входите!

И они вошли. Первой — красивая большая гитара, потом — высокий шатен в помятом, но вполне приличном спортивном костюме, потом…

— Светлый! — вскрикнула Вика, вжимаясь в стену.

Белоснежный костюм, светлые волосы, светлые глаза — это за такой экспонат на ярмарке женихов передрались бы все невесты?..

Парень в недоумении свёл брови к переносице:

— Мы… знакомы?

Ермолаева отдышалась.

Нет, это не может быть Светлый.

Но так похож… конечно, если присмотреться, то…

То в одно лицо, вообще-то.

Вика боялась, что он сядет рядом с ней, но он устроился слева от Веры, и вскоре оказалось, что это как раз и есть тот самый Саша, и фамилия его Светлов, друзья дразнят "Светлым".

Ермолаева старательно не смотрела на… Сашу. Сашу Светлова.

Шатена звали Олегом.

Саша не сводил влюблённого взгляда с Веры, они под столом переплели пальцы рук и, склонив друг к другу головы, смотрели в окно.

Олег подкрутил колки и взялся очаровывать "Ариадну". Она же, совершенно не давая себе отчёта в этом, смотрела на гитариста с необъяснимой тоской во взгляде… необъяснимой, конечно же, только для него.

Сама Вика прекрасно понимала все причины враз испортившегося настроения.

Неужели для того, чтобы стали как-то так ненавязчиво, один за другим попадаться вполне приличные молодые люди, надо было умереть?!

Сначала Олег спел про то, "как здорово, что все мы здесь сегодня собрались". Потом про "гитару семиструнную".

— А как вы относитесь к авторской песне?.. А вы предпочитаете современных или времён раннего Окуджавы?.. А какая у вас любимая песня?.. А как вы относитесь к Медведеву?.. Что? Нет-нет, Дмитрий Анатольевич в написании песен замечен не был! К моему тёзке — Олегу Медведеву! Знаете, Светлому, — Вика вздрогнула, но собеседник имел в виду всего лишь своего друга, Сашу Светлова, — Светлому нравится "Слева по борту рай".

Вика старательно улыбалась.

Светлый любит песенку про Рай. Закономерно же.

Песню, которую пел случайный попутчик, она раньше никогда не слышала. Негромкий, приятный голос, немудрёные аккорды, поддерживающие и направляющие мелодию…

"Ариадна" сама не заметила, как начала подпевать:

Она не слышала раньше этой песни, её удивило то, что каждое слово словно хранилось до сих пор где-то в подкорке, а теперь с готовностью прыгало на язык — да и мелодия оказалась непонятно почему знакомой.

А уж смысл… у неё тоже "прямо по ходу — рай". Осталась самая малость: отработать нажитые грехи.

— А говорили, что не знаете его песен! — лукаво косился из-под чёлки Олег.

— Я не знала, что это его песня! — быстро нашлась Вика. — А так у нас её часто пели, вот я и запомнила, даже не зная, чьё…

— А у вас — это где? — с готовностью подхватил Олег, и всё лицо его озарила такая искренняя, детская надежда на то, что вот сейчас роковая черногривая красотка раскроет карты и расскажет о себе хоть что-то.

— У нас, — внутри Вики что-то угасло, она опустила голову и повторила, разглядывая собственные ногти:

— У нас, это… далеко.

Таким же детским, как надежда, оказалось и разочарование Олега.

Поддавшись внезапному порыву, Вика обняла его и прошептала на ухо:

— Прости, я не могу тебе рассказать всё, как есть, да ты и не поверишь, если всё расскажу, но прости, прости меня, пожалуйста!

Отстраняя ошеломлённого мужчину, она мягко потянула на себя гитару:

— Дай. Ты мне спел, теперь моя очередь.

Вика примерилась к инструменту. У неё-то на пальцах раньше были "гитарные мозольки", а руки Ариадны Токмаковой сразу же заныли от жестоких поцелуев струн.

— Моя песня, конечно, не такая… метафоричная, — предупредила Ермолаева. — Не такая… глубокая. Но мне она нравится.

Сначала Вика ощутила на себе обжигающий взгляд Веры, и только потом сообразила: песню "Про ветер" написала Светка.

Исполнялась эта песня сугубо в тесной компании институтских подружек, и нигде более.

Ариадне Токмаковой не полагалось знать её. Но…

Останавливаться было поздно, и Вика мужественно продолжала петь:

Олег слушал с озадаченным выражением.

Вера, судя по застывшему взгляду, впала в ступор. "Ариадна" пела глубоким, бархатным голосом, и изо всех сил старалась не плакать.

Слёзы, предательницы, не слушались.

Нет, ну что такого, в конце-то концов, Вика же предупреждала — ментальный контакт, и всё такое прочее. Раз "Ариадна" знала про желание Веры усыновить ребёнка, почему бы ей не узнать и "сокровенную песню"? Тем более, что в ней, в этой песне, такого особенного? Ну, подумаешь, глупая девчонка влюбилась в ветер и страдает теперь…

На последнем переборе "Ариадна" всё-таки умудрилась так удачно взять большое баррэ, что порезала указательный палец.

Какое-то время заняли переполох и суматоха вокруг глубокого пореза — благодаря им слёзы "Ариадны" списали на боль.

Кажется.

Когда все успокоились, Олег устроил "концерт по заявкам".

Вика, помимо воли, увлекалась и начинала подпевать. Оказалось, она каким-то неведомым образом знает наизусть все песни! Олег всё более многозначительно косился на неё, и ей даже чудилось временами, что эти взгляды, словно случайные, будто бы ненарочные, вызывают сладкую дрожь где-то под ложечкой.

А может, и не чудилось…

Указав глазами на Сашу с Верой, Олег кивком позвал в коридор, и Вика пошла.

За окнами поезда вечерело. Поля сменялись лесами, леса — полями, солнце плыло над самым горизонтом, высвечивая каждую пылинку на стекле.

Олег долго молчал. Вика тоже.

Сладкая дрожь становилась всё сильнее. Растекалась по всему телу.

"Я что, влюбилась, что ли?!" — недоумённо выспрашивала у себя самой Ермолаева.

Загорелое, бронзовое под вечерним солнцем лицо Олега так и притягивало взгляд. В голове вспыхивали безумные, бессвязные мысли, образы.

Биомуляж — это тело, тоже тело, живое, человеческое.

Женское.

Олег — мужчина, живой мужчина, красивый мужчина.

Рассказать ему всё!

Соблазнить его. Прямо здесь, в коридоре.

Женское тело, ведь ощущает же Вика его, как своё.

Грех… Светлый ничего не говорил о том, что это будет грешно.

У живого тела живые потребности.

Нет, в тамбуре.

Соблазнить…

Когда рука Олега легла на плечо Вики, она содрогнулась и в испуге отпрянула.

А волна жара обдала всё тело и сжалась в пульсирующий ком внизу живота…

— Ариадна… это ведь не настоящее ваше имя? — тихо спросил Олег.

И она вздохнула:

— Да, не настоящее.

— Это будет слишком… неприлично, если я спрошу, какое настоящее?

"Та-дах-та-дах", — отстучали колёса.

— Какая разница, — согласилась с ними Вика, а дальше слова полились сами собой, как по наитию:

— Я при смерти, я точно знаю, что мне осталось жить два или три дня… надеюсь, что три, потому что я должна успеть довезти Веру до Ухтомска, я… — слова "я уже умерла" так и не родились, вместо них появились на свет:

— Я перед смертью стала слышать тех, кто умер, не всегда, но иногда, и некоторых очень отчётливо. Я вошла в контакт с лучшей подругой Веры, от неё узнала, что Вера хочет усыновить ребёнка… а до этого я… говорила с матерью одного мальчика, Алёши, он в ухтомском детдоме сейчас, и его хотят продать в Америку, на органы…

Олег молчал.

Вика тоже.

Потом тихо спросила:

— Ты мне не веришь?

Он пожал плечами.

— Не веришь. Я сама себе не верю, но…

Договорить Олег не дал. Его тёплые, мягкие губы взялись рассказывать совсем другую историю…

…и она нравилась Вике куда больше.

— Аяз Вахитович, — повторял над ухом смутно знакомый женский голос. — Аяз, Аяз, имя — Аяз, Вахитович — отчество, Вахит Аязович… тьфу!

Серёга неохотно всплывал из пучин сна.

Там, во сне, он такое вытворял с этой Алекс! Наяву-то пришлось играть роль верного сорокапятилетнего мужа при такой же сорокапятилетней (и пофиг, что выглядит гораздо моложе) Вирджинии Миллер, но во сне!.. О, там он вообще даже не был одышливым Элмером, а был собой, тридцатилетним Серёгой Лавровым, и — ого! Ого-го чего мог, да!

— Аяз, Аяз, Аяз… — твердила упорная баба. — Вахитович. Аяз — Вахитович. Аяз — Вахитович. Аяз — Аязович… тьфу.

Уже почти пробудившееся тело более не ощущало нежных прикосновений красавицы Фрост, наяву стопроцентно оправдывавшей фамилию. Как приморозил кто! Ни единой реакции на заигрывания!

Но какая же она красивая… не смотреть бы на неё, а потрогать бы её, обеими руками и как следует! И не только руками… и, желательно, без одежды…

— Аяз — Вахитович, Аяз — Вахитович! — уже на повышенных тонах втолковывала себе… ёлки. Да это же Вирджиния Миллер, в девичестве Артур Кривошапкин.

— Джинни, — глухо, спросонья прогудел "Элмер", потягиваясь и сбрасывая одеяло. — Джинни, прекрати! Ты же всё равно его Вахитом назовёшь, но спишешь всё на своё иностранство!

— Эл, надо же,  проснуться изволили!

Ехидство собрата по несчастью, пропущенное через женское тело и многократно им усиленное, подействовало на Лаврова как ведро ледяной воды.

— Да, изволили! — подскочил он на кровати, даже забыв на миг, что ему только что снилось. — Изволили! Не всем же старческой бессонницей страдать! Должен же кто-то быть молодым и полным сил!

— Молодые и полные сил, — обворожительно улыбнулась "Джинни", — по ночам не спят! Молодые считают, что ночи даны им, чтобы тратить силы! Я вот, кстати, тратила! С пользой! И с удовольствием! А ты дрых, как медведь в берлоге!

Серёга задумался.

— Это с каким это удовольствием и пользой ты силы тратил?!

— Трати — ла! Не забывай, муженёк! Я — женщина, я же-э-энщина-а-а!..

— Хорошо-хорошо. И как же ты свои силы трати-ла?

Изображать из себя Джоконду у "Вирджинии" получалось лучше всего:

— Правильнее было бы спросить, с кем.

— Ну, с кем, — на автомате переспросил Серёга и тут же взвился, хватая "Джинни" за горло.

…Вчерашним вечером "Вирджиния", "Элмер", Аяз Вахитович и Алекс Фрост решили отметить знакомство предусмотрительно захваченными Артуром из Москвы парой бутылочек "Remy Martin" и "Henessy". Скорейшему установлению отношений немало способствовало почти полное отсутствие закуски. Оно, конечно, потом бутерброды с колбасой тоже пошли в ход, но поначалу-то все умничали и пытались закусывать коньяк по правилу "трёх С" — "chocolat, cafe, cigare". Шоколада под рукой не оказалось, кофе, который наварила Леночка, всем своим видом показывал, что опасен для пищеварения… а может, и для жизни тоже. Сигар, кстати, тоже не нашлось, их заменяли помятые "уинстоны" Аяза Вахитовича. К моменту, когда фирменные чёрно-красные упаковки и янтарные бутылки размножились и завели хоровод на столе, Серёга-Элмер и Сейфулин стали если не родными братьями, то, по меньшей мере, лучшими друзьями. Мужчины вели умные беседы за столом (изобретая всё новые ответы на вопрос "ты меня уважаешь?"), "Джинни" и Алекс уселись вдвоём в большое кожаное кресло и ворковали в нём нежными пьяненькими голосочками. Потом Сейфулин предложил Лаврову показать "пэ-гэ-тэ" Ухтомск и рассказать, почему ему тут всё обрыдло.

Потом… да-да. Они с Аязом ушли, прихватив с собой всё, что осталось от "Remy Martin" (оставалось где-то с полбутылки). Почти до донышка допитый "Henessy" благодушно оставили дамам. Дамы помахали вслед мужчинам из распахнутого окошка… а потом… это что же получается?! Серёге не померещилось, когда он оглядывался, что "Вирджиния" и Алекс пошатываются в окошке, обнимаются и целуются совершенно не по-детски?!

…— Ах, значит, "с кем"! Так вот ты чего удумал, поганец!

Превосходство плескало через край из взгляда Артура-Вирджинии. Серёга выпустил его… её шею на свободу и принялся отплёвываться и вытирать руки об шторы, приговаривая:

— Ну, пидарас, ну, пидарас, это ж надо ж, с бабой — в бабском теле!..

"Джинни" щурила аккуратно подведённые — и когда только навырял? — глазки и мерзко хихикала:

— А ты думал, Алекс растает в твоих объятьях? Помечтай! Ха-ха-ха! А ты знаешь, какая она… горячая? Ты знаешь, как она кричит, когда ей хорошо?

Серёгу внезапно осенило:

— Ничего! Мы ещё посмотрим, кого она выберет в следующий раз!

— А следующего раза не будет! — самодовольно выпятил грудь Артур.

Взгляд Лаврова непроизвольно сконцентрировался на бюсте "Вирджинии".

— Это почему это?

— Коньяка больше нет!

— Ах ты с-с-с… — зашипел Серёга.

— Да, да, я, — сквозь хохот согласился Артур. — И это ты же ещё не знаешь, что и как ощущают возбуждённые женщины!

— Че-го?!

— Того! — "Вирджиния" пошла на "Элмера", зазывно раскачивая бёдрами, прикрывая глаза. — Знаешь ли ты, что мы чувствуем, когда к нам прикасаются любящие руки? Знаешь ли ты, насколько сильно это отличается от того, что ощущаете вы, мужичьё?! Нет, ты не можешь этого знать!

Серёга подобрал с полу отпавшую челюсть и скривился:

— Ага, я прямо так тебе и поверил, блин, фонтан восторга, пучина этого, как его, в общем, я тебя знаю! Ты хочешь, чтоб я в следующий раз не перехватил у тебя мужского тела!

— Нет, это скорее я перехвачу у тебя женское, если успею! Потому что… — что-то неуловимо изменилось в тоне Артура. — Потому что, серьёзно, это стоит попробовать.

И Серёга поверил.

— Ладно, всё, хорош лирики, давай, приводи себя в порядок!

— Кстати, — Лавров добрался до зеркала, и теперь недоверчиво разглядывал своё совершенно нормальное, ничуть не припухшее лицо. — Кстати, о порядке. Мы ж вчера столько выжрали! Нас же должно сегодня ещё целый день крутить-мутить!

"Джинни" пожала плечами. Вздохнула:

— Похоже, на этот раз Светлый, предвидя подобную ситуацию, снабдил нас телами, не страдающими похмельем.

— Эх, вот если б так всегда при жизни было…

— Ага, помечтай!

В этот раз Артур на переговоры шёл без коньяка, но с полным пакетом документов. Его надежды на то, что Светлый предоставит всю необходимую для усыновления документацию, оправдались на все сто процентов.

Сначала он сложил документы в целлофановый пакет. Подумал и переложил в объёмистую сумку от Prada. Перебрал весь гардероб, заставил Серёгу ещё раз побриться и от души полил мужским "Clive Christian No. 1"

Лавров брыкался, но Артур пребывал в хорошем настроении, и, не обращая внимания на его рывки, напевал:

— Нюхай, нюхай ноты бергамота, ноты лайма и сицилийского мандарина…

— Какого ещё, блин, мандарина?

— …а также кардамона, ландыша, розы, жасмина…

— Блин, зачем это всё мне?!

— …иланг-иланга, кедра, сандала, ветивера и амбры!

— Сам ты ретривер и ещё лабрадор!

— Элмер! — Артур нацелил прямой палец, благоухающий всеми этими "нотами" лайма, жасмина, кардамона и далее по списку в нос товарища. Тот скосил на него глаза.

— Элмер. Мы входим в ответственную фазу. Мы должны сегодня произвести впечатление. Моя задница ещё ни разу меня не подводила, и сегодня она чует грандиозную схватку за право обладания мальчиком!

— И чо? — Серёга вроде бы продолжал возмущаться, но обороты сбавил. — Чо теперь, надо знать наперечёт, какого дерьма напихали в одеколон, без этого ребёнка взять не дадут?

 — Дадут, дадут… потому что это не просто одеколон! Это — "Клайв Кристиан Номер Один"!

— И чо? — привычно уже буркнул Серёга — и тут же клацнул зубами от "нежного" шлепка по подбородку. — Ты чо, сдурел?! Я чуть язык не прикусил!

— Так не прикусил же. Каким одеколоном ты пользуешься?

— "Дипломат"!

Артур вскинул руки и воззвал к небесам:

— Санта-Мария, сжалься надо мной! Пошли ему хотя бы пятьдесят граммов мозга! Ну или хотя бы тридцать… чтобы хватило на запоминание марки одеколона, не того, каким при жизни пшикался, а того, которым сейчас, как Элмер Миллер, пользуется!

 — Да запомнил я!

Кривошапкин упёр руки в боки и внимательно ждал ответа:

— Ну?

Лавров наморщил лоб, силясь вспомнить название.

— "Ретривер"? — неуверенно предположил он.

Артур молча покачал головой.

— А! Вспомнил! "Криштиану Роналдо"!

Артур зарычал от негодования:

— Сам ты Криштиану!!! Ты б ещё Роналдиньо вспомнил!

— Ну блин! У тебя сколько времени пузырь в руках был, название перед глазами, а мне ты память изгадил этими нотами всяких там калифорнийских мандаринов!

— Сицилийских!

— Да кой хрен разница! Цитрусы — они и есть цитрусы!

Кривошапкин развернул флакон этикеткой к Серёге и по слогам проговорил:

— Клайв! Кри-сти-ан! Но-мер! О-дин! Повтори!

— Клайв Кристиан номер один…

— Ещё раз!

— Клайв Кристиан номер один…

Артур удовлетворённо сложил руки на груди и отправился за покосившееся трюмо, с которого уже облетела почти вся амальгама. Там он на скорую руку организовал себе туалетный столик и вывалил весь пёстрый ворох скупленных в Москве тюбиков от Christian Dior, Chanel, Lancome, Guerlain, Givenchy, Estee Lauder, Jean Patue, Elizabeth Arden… Оно, конечно, где-то на задворках сознания маячила мыслишка о том, что уважающая себя сорокапятилетняя дама уже могла бы определиться, кто ей нравится больше, Диор или Живанши, но…

Но они все были такими прикольными. А деньги — деньги позволяли скупить их все.

Яркие фирменные тюбики-флакончики смотрелись на обшарпанном трюмо как инопланетные гости.

— Шанель Шанс Фреш, — приговаривал он, намечая пунктиром касаний дороги аромата по скулам, шее, запястьям. — Цитрусовые, водный гиацинт и жасмир, амбра, белый мускус и ветивер…

Он, в отличие от Серёги, знал, что иногда в переговорах может сыграть роль совершенно незначительная, на первый взгляд, деталь, и кропотливо продумывал образ хозяйки американского конезавода.

В уже знакомом по вчерашнему посещению кабинете, и правда, собрался целый консилиум.

Аяза Вахитовича Сейфулина и Алекс Фрост "супруги Миллер" уже знали, но вот три женщины преклонного возраста, сидящие за длинным столом в ряд и отчётливо напоминающие трёхголового крысиного короля из сказки…

— Это Маргарита Степановна Федоренко, глава Ухтомского совета органов опеки и попечительства…

Левая женщина кивнула. Седые кудряшки, собранные костяным гребнем, едва дрогнули — видимо, их фиксировали не просто "Taft три погоды", а канцелярским клеем.

— Это Тамара Георгиевна…

— Григорьевна! — возмутилась женщина в центре.

Она красила волосы в огненно-рыжий и умудрилась подобрать лак для ногтей, помаду и галстук в тон.

— Извините, Тамара Григорьевна Игнатенко, замглавы администрации Ухтомска по делам юношества и спорта…

Игнатенко кивнула.

— Светлана Борисовна Картушенко, прокурор Омской области, государственный советник юстиции второго класса.

Кивнула самая зрелая из трёх женщин, сидевшая справа.

— А это претенденты, если хотите, кандидаты, — Аяз Вахитович скорчил умильную рожицу и указал на гостей, — в новые родители для нашего Алёши Иванова. Вирджиния и Элмер Миллер.

"Супруги" радушно улыбнулись.

По мере того, как по кабинету расползались ароматы "Chanel Chance Eau Fraiche" и "Clive Christian No. 1" выражения лиц "Крысиной Королевы" претерпевали целую гамму изменений.

Сначала они просто принюхивались в полном недоумении. Видимо, нечасто доводилось им ощущать нотки сицилийского мандарина, ветивера и водного гиацинта!

Потом они стали коситься друг на друга: а вдруг это так от соседки пахнет? Ай-яй-яй! Такими духами пользуется, и молчит!

Потом до них, наконец, дошло, что это ароматы от иностранцев. И…

И на лицах застыли, слева направо, восторг, зависть и неприязнь.

Артур усмехнулся, опуская взгляд. Не хватало ещё, чтоб зависть и неприязнь победили!

Ему показалось, что негатив нарастает с каждой секундой, но ни Ахит Ваязович… тьфу-ты, Аяз Вахитович, ни Алекс не торопились заводить беседу и что-либо ещё говорить в поддержку "кандидатов".

Кривошапкин решился:

— Ladies! О… прошу простить меня, я совсем недавно в России. Уважаемые дамы, мы с мужем прибыли сюда, чтобы усыновить в России ребёнка. Так случилось, что судьба привела нас в Ухтомск. Так вышло, что из всех ваших воспитанников нам более всего приглянулся Алёша Иванов. Посмотрите, здесь, — Артур поставил на стол сумку, — вся необходимая документация.

Настропалённый по дороге к детдому Серёга молчал, только кивал головой, как болванчик — в точности, как научили.

В те секунды, когда стихал голос "Вирджинии", становилось слышно, как под потолком летает маленькая такая мушка. Дрозофила, не иначе.

…и Артура эти всплески тишины пугали.

Аяз Вахитович — ура! Получилось запомнить! — сильно заинтересовался играющими за окном ребятишками. Алекс, забыв о том, что сведённые к переносице брови её старят, хмурилась. Серёга улыбался, как при жизни — то есть, как полный идиот.

Прокурорская и административная головы "Крысиной Королевы" перелистывали бумаги. Сверяли со списком. Как же! А вдруг эти америкосы проклятущие забыли справку на справку о справочке? Или нотариально заверенное подтверждение подтверждения подтверждённого факта наличия присутствия отсутствия чего-то там.

Артур, как мог, вытягивал ситуацию, общаясь с Маргаритой Степановной и одновременно ненавязчиво вовлекая в просмотр фотографий две оставшиеся "головы".

— It is… простите, это наши city apartment, то есть, городская квартира… мы около месяца назад завершили ремонт, вот, nursery… комната для Алёши. Видите, здесь светло, есть всё, необходимое для развития, лучшие развивающие игрушки, есть тренажёры с раздвижными штативами, чтобы не менять ежегодно, а хватило на первые три года, мы хотим вырастить гармонично развитую личность…

Постепенно "Крысиная Королева" вся увлеклась изучением фотоальбомов.

Пять квартир!  Пять, в трёх из которых уже подготовлены шикарные детские комнаты!

Яхта!..

— Разумеется, мы будем принимать все меры предосторожности, если будем брать Алёшу с собой в море! Мы не любим плавать далеко в открытое море, всегда держимся береговой линии, всегда на связи со спасателями, на всякий случай…

И тут очередь дошла до альбома с лошадьми.

— Это фотографии с нашего конезавода, — начал, было, Артур, и тут его снесло ураганом по имени Серёга.

Или Элмер?..

— It`s ours "Greenwood"! Horse-breeding center "Greenwood"!!! ^[12]

Он вцепился в альбом и так встряхнул им, что дамы отшатнулись, Сейфулин, наоборот, шагнул ближе, а на лице Алекс вместо хмурых складок образовались изумлённые арочки.

— Элмер! О, Элмер, тише, ты пугаешь людей! Пожалуйста, говори по-русски!

"Элмер" скорчил забавную гримасу:

— Простите, пожалуйста! Я так волнуюсь! Я так люблю our beauties! ^[13]

— Наших красавиц, — подсказал Артур.

— Мы поняли, — высокомерно отвернулась второклассная советница.

"Как же, — мысленно не согласился Кривошапкин. — Вы по-английски между собой за ланчем последние новости обсуждаете, ага. По понедельникам. А по вторникам по-французски, в среду по-немецки, в четверг по-испански, а в пятницу по-китайски… или по-японски. Но матюжитесь-то всё равно по-русски!"

Серёга между тем, успешно перемежая русские и английские слова, рассказывал про то, что вот этих двухлеток уже махом выгоняют, они уже призы на соревнованиях берут, а этих вот будут продавать, а вот от этой пары ждут жеребёнка, который унаследует выносливость по материнской линии и скорость по отцовской… в общем, всё, как и советовал Кривошапкин.

Все три пожилые дамы слушали "Элмера" молча, даже не шевелясь. Что таилось на дне их глаз? Артур никак не мог понять.

Кажется… нет, загадывать рано.

— Эти гнедые станут основателями новой породы! — провозглашал Серёга и просто сиял от счастья, как монетка, только сошедшая с конвеера. — А эти! These black! These non-fading black! They are excellent! ^[14]

Алекс посматривала на Серёгу с интересом, и Кривошапкин, было, учуял внутри живота целый айсберг — неужели это и есть то самое чувство, что сводит женщину с мужчиной?! Но нет, интерес обозначился чётче: так некоторых женщин безотчётно влекут к себе йоркширские терьерчики и лысые кошки.

Итак, можно выдохнуть!

А вот на "Вирджинию" Алекс поглядывала с совершенно иным интересом.

Артур гордо расправил плечи и тут же натолкнулся на полный ненависти взгляд Сейфулина.

Пусть Аяз Вахитович и не был, по мнению Кривошапкина, особенно умным мужчиной, но понять, чего хочет женщина, умел.

А также кого хочет женщина.

Ну и что его самого она явно не хочет — тоже.

"Джинни" улыбнулась Алекс.

Алекс ответила на улыбку и подошла ближе.

"Джинни" погладила Алекс по руке.

Алекс обняла "Джинни" за талию и спросила:

— Do you speak Spanish?? ^[15]

— Hablo un poco… ^[16] — неожиданно для себя самого ответил Артур.

Ха!

Хорошо всё же Алекс  придумала!

Только лучше б она какой-нибудь хинди знала или там японский… всё меньше шансов, что поймут.

И как только сам Артур не догадался, что Алекс может знать и другие языки — и что можно с ней поговорить на одном из них, чтоб другие ничего не поняли…

— Te gusta lo que era la noche? ^[17]

— Sí, caro, gusta fabulosamente! ^[18] — просияла Фрост, как снежинка на солнце.

"Крысиная Королева" ничего не замечала, Серёга расстарался на славу, и его слушали очень внимательно, зато Сейфулин, казалось, вот-вот взорвётся.

Покраснел, на лысине уже просто лужица пота…

Артуру стало на мгновенье даже жаль его.

— Те deseo, mi gatita… ^[19] — жарко выдохнул он на ухо Алекс.

И, не успела она ответить, как в воздух взлетели фотокарточки — альбом не вынес очередного ретивого рывка.

Уши заложило от вопля:

— I need a successor! ^[20]

Серёга стоял в позе приземляющегося Супермена, удивительно напоминая при этом взлетающего Карлсона.

Артур тяжело сглотнул и пролепетал:

— Се… Элмер! Элмер, что ты творишь?!

Но "Остапа несло". Он не реагировал на слабые призывы "жены". Его мозг был занят сверх-идеей!

— I need a successor! — взывал он ко всем трём головам "Крысиной Королевы", прижимая руки к груди. — The son who will love horses just like me! ^[21]

"Второклассная юристка" опалила "Джинни" жалобным взглядом:

— О чём он? Чего он хочет от нас?!

Артур от души пнул Серёгу коленом под зад.

— Эй, ты чего?! — возмутился Лавров.

— Ничего! — прошипел Кривошапкин, дотягиваясь до мочки уха товарища.

— Ай! Ты что! Озверел?! Больно!!!

— О, Элмер, ты так внезапно вспомнил русский!

Глаза Серёги округлились.

— Я… я всего лишь хотел сказать… ну… что мне нужно этого… как его… наследника, вот… — забормотал он извиняющимся тоном.

Аяз Вахитович задумчиво смотрел на Серёгу.

А взгляды "Крысиной королевы" вдруг стали понятны Артуру.

Все три дамы — о ужас! — прониклись внезапным уважением к бедному несчастному Элмеру Миллеру, который ищет наследника для своего "Гринвуда".

Саша как приклеился к Вере.

Нет, не так.

Они словно оба проросли друг в друга корнями переплетённых пальцев, нежных взглядов, сливающегося в поцелуях дыхания. Саша отмахнулся от Олега, когда тот напомнил про дела в Омске — мол, куда они денутся, в лес, что ли, убегут? А вот Алёшеньку спасать надо.

Олег подумал-подумал… да и поехал в Ухтомск с другом.

К тому же у него нешуточный интерес вызывала эта Ариадна-не-Ариадна. Она так и не назвала своего настоящего имени, старательно избегала говорить на какие-либо серьёзные темы, особенно, если они могли вывести её на воспоминания о прошлом, и Олег постепенно стал ощущать настоящий охотничий азарт.

Как же так? Обычно он от женщин бегал-прятался, а тут, вот, вроде и не прячется, и в то же время как золотая рыбка проплывает сквозь пальцы, неуловимая, эфемерная, неосязаемая… хотя, да. Вполне осязаемая и очень приятная на ощупь!

Водитель попутки высадил их под корявой бетонной глыбой, на которой неясно проступали перекошенные буквы "Ухтомск", и махнул рукой, типа, вам в ту сторону.

Впереди полетели на крыльях любви Саша и Вера.

За ними степенно пошли Олег и Ариадна.

Вскоре среди зарослей по обе стороны от дороги стали прослеживаться определённо культурные сады.

Саша и Вера вдвоём держали фотографию Алёши, что-то увлечённо обсуждали.

Олег будто бы невзначай взял Ариадну за руку.

Женщина вздрогнула, словно её ударило током.

— Тебе неприятны мои прикосновения?

Она помотала головой — волосы чёрной волной по плечам:

— Приятны…

— Тогда почему так странно на них реагируешь?

После долгого молчания и череды тяжёлых вздохов женщина, печально глядя вдаль, усмехнулась:

— Я хотела бы реагировать иначе, Олег. Но не получается. Я не могу забыть о том, что у нас с тобой нет будущего. Ты только не подумай, что я под ним подразумеваю всякие там штампы в паспорте и марш Мендельсона… — она остановилась, Олег тоже.

Теперь они смотрели друг на друга.

И Олегу не нравилась эта невыносимая тоска в её взгляде.

— Мне кажется, мне хватило бы… я даже боюсь называть срок, — у неё задрожали губы. — Не знаю, не знаю, недели? Двух? Да хотя бы двух дней! Ещё двух дней… Хотя бы одного дня, сверх того срока, что мне отпущен… если бы мне кто-то сказал, что я начну считать будущим всего один день!

Олег молча обнял её за плечи.

Он не понимал, о чём она говорит, и очень переживал за неё.

…вот сейчас они доберутся до Ухтомска, и окажется, что никакого детского дома там нет, и даже если есть, то нет в нём никакого Алёши Иванова, так похожего на Сашку Светлова в детстве… и эта "Ариадна" окажется обычной сумасшедшей, сбежавшей из психушки.

Нет. Что-то на дне души Олега протестовало против таких мыслей. Пусть она не называет настоящего имени, пусть она недоговаривает, откуда узнала про этого мальчика (а заодно и фотографию добыла!), но, похоже, искренне верит в то, что говорит…

О том, что именно так и ведут себя психи, Олег старался не думать.

— Пойдём, — он бережно потянул женщину вслед за упорхнувшей далеко вперёд парочкой. — Пойдём.

Странный домик с гордой вывеской "ГОСТИницца" поверг путешественников в шок.

Но в ещё больший шок повергли они сами местного консьержа. Бедный очкастый паренёк даже не сразу смог поздороваться с ними и долго-долго объяснял, что номеров в гостинице один, то есть два, но один уже заняли, и теперь только один, и он мог бы поселить в него двоих, нет, не четверых, вы что, шутите, что ли…

— Нет, — сдавленно шептал он. — Нет, нет, что вы! Что значит, только переночевать?! Не могу, даже не просите!..

— А может быть, порекомендуете частников, сдающих квартиры или дома? — переговоры вёл Олег, потому что Саша и Вера, сбросив сумки на диван, умотали на поиски детского дома. Ариадна побежала с ними вместе.

Казалось, он сейчас расплачется:

— Да откуда ж я вам таких возьму! Я тут десять лет, и за это время вы первые гости!

— А кто ж тогда комнату занял, если мы первые?

— Ну, вторые! Ну и что? Всё равно!

— Слушай, парень… а ты сам где живёшь?

— Что?

— Двое могли бы поселиться здесь, а двое у тебя, а тебе бы заплатили… ну, скажем… — Олег прикинул, сколько было бы, с одной стороны, не жалко, а с другой, не стыдно и решил:

— Две тысячи.

Парень неожиданно радушно улыбнулся:

— В сутки, под расписку и деньги за первые сутки вперёд.

Олег покрутил головой:

— Ну ты коммерсант!

Парень развёл руками:

— Се ля ви! Всё стоит денег!

— Ладно, ладно, мы согласны, рассказывай, где что…

Получив ключи от дома в обмен на две тысячи и поставив подпись под наскоро набросанной "распиской", Олег уложил сумки в гостиничном "номере" и отправился на поиски дома.

"Дом" оказался таким же шикарным, как и "номер": одноэтажная двускатная хатка, с одного боку подпёртая облезлым бревном и сваленными горкой ржавыми рельсами вместо ступенек.

— Да, — присвистнул Олег. — Надо помолиться, что ли, чтоб случайно дождь не пошёл! Нас же отсюда смоет…

Насколько Артур сумел понять, агентство "Флауэр" успело подготовить все документы на усыновление Алёши Иванова семьёй каких-то Смитов. Они, конечно, были богаты, и, судя по условиям договора с "цветочками", расставались с приличной суммой, которой хватало даже на перевоз в Америку Аяза Вахитовича… Вот только Кривошапкина не покидало ощущение, что "Смитов" на самом деле не существовало, а все деньги тратило само агентство, щедро одаривая взятками всех, кто только интересовался — почему в документах на усыновление нет ни одной фотографии приёмных родителей?

Алекс засела за компьютер и старательно перебивала "Смитов" на "Миллеров".

Никто не расходился, словно все чего-то ждали.

Артура так и подмывало сесть рядом с Алекс и от души полапать её, но он вовремя сообразил, что теперь, когда "Крысиная Королева" переключила внимание с Серёги на него — ведь он был главным договаривающимся — ему не стоит открыто заигрывать со своей кошечкой.

Она, кстати, тоже сообразила, что так надо, и только изредка предлагала Артуру посмотреть, правильно ли заполняет на компьютере бланки.

Алекс печатала "te extraño", "mi alma", "mi corazón" ^[22] … и Артур не оставался в долгу, качая головой и "поправляя ошибки": "mi cariño", "mi niñita" ^[23]

Чем ближе подбиралось к концу оформление, тем большие сомнения одолевали Кривошапкина: разве так быстро документы на усыновление обстряпываются? Да, конечно, свою роль сыграло то, что документы уже были единожды оформлены на Смитов и теперь в них только меняли имена (и вписывали новые пункты). А ещё Миллеры не торговались и даже сами предлагали платить-платить-платить и ещё раз платить-платить-платить баснословные суммы за каждый чих… но это могло объяснить только рвение Алекс. Это же её "цветочкам" перепадал огромный куш от забугорных миллионеров! А что вызвало небывалое благодушие Сейфулина и всех этих Федоренко, Игнатенко, Картушенко? Но, когда в кабинет директора вломились высокий тощий парень с огромной профессиональной камерой и страшненькая коротко стриженая девица с заячьими зубами и громадным оранжевым микрофоном наперевес, всё встало на свои места. Артур осознал и прочувствовал: для Ухтомска это такое знаменательное событие!

Как же! Приехали европейцы… как?! Американцы?! Да это же ещё круче! Американцы приехали усыновлять Алёшу Иванова, воспитанника краевого государственного бюджетного образовательного учреждения для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей "Ухтомский детский дом"! А откуда они узнали о его существовании? Как? Не может быть! Такая трогательная история! А как относится Вахит Аязович (Артур не удержался и похлопал в ладоши — не он один не способен запомнить имя-отчество директора!), то есть, простите, Аяз Вахитович к тому, что его подопечный отправится за океан? Уау! Хорс-бридинг центер "Гринвуд" Уау! Ит из кул! А ю хейв но чильдрен примерно ту май эйдж? Ноу? Со вери шад…

По просьбе телевизионщиков в кабинет притащили испуганного, ничего не понимающего Алёшку. Он увидел Алекс и закаменел, немножко оттаял, только когда Артур приказал Серёге взять его на руки и показывать фото лошадей, а сам взашей вытолкал из кабинета и журналистку, и оператора, перемежая русские ругательства с английскими. В коридоре он доступно объяснил, что считает издевательством над личностью ту шумиху, которую телекомпания пытается раскрутить вокруг этого усыновления — издевательством над личностью ребёнка! Кажется, именно эта горячая и прочувствованная речь и удовлетворила, наконец, потребности репортёров. Вы только подумайте, какая замечательная мама будет теперь у простого русского мальчика Алёши Иванова! Она горы свернёт и голыми руками задушит каждого, кто мог бы причинить вред её ребёночку! Всё-всё-всё, мы уже уходим! Осторожнее, камера!..

Сразу возвращаться в кабинет Артур не стал.

Он понял вдруг, что немного запутался во времени. Сколько дней из семи осталось у них в запасе? Два? Три? Успеют? Не успеют? Как сложатся дела у Алёшки, когда их срок истечёт?

И где только носит Вику! Давно уже должна была приехать…

Из окна открывался вид на склон горы, по которому ползли вверх частные домики, а вдоль стены детского дома шла главная, самая широкая и самая часто ремонтируемая в этом городе дорога. И по этой дороге, тем же путём, каким проходили "Вирджиния" и "Элмер", к детскому дому приближались необычайной красоты женщина, "Ариадна" и…

Светлый.

Артур подорвался с места, слетел по ступенькам, выпорхнул наружу, бросился навстречу.

— Светлый! — закричал он, уже почти не удивляясь тембру голоса "Джинни". — Светлый, что это значит?!

Светлый замер в недоумении. Они с красивой женщиной смотрели на Кривошапкина в полном недоумении.

— У меня, похоже, завёлся двойник, — пожал плечами… неужели всё-таки не Светлый?

— Арту… Джинни, познакомься, это моя подруга… э… новая подруга Вера, а это наш новый друг, Александр Светлов…

На Вику жалко было смотреть. Нервная, вибрирующая как перетянутая струна, с мечущимся взглядом… расстроилась, что чуть не назвала Вирджинию Артуром? Да нет же, не может быть, чтобы это так выбило её из колеи. Похоже, она уже пришла сюда "на нерве".

Артур крепко сжал её локоть: я здесь, всё в порядке, держись, всё будет хорошо.

Вика покачала головой:

— Я очень, очень надеюсь, что мы не опоздали…

— Нет, — улыбнулся Кривошапкин, вспоминая, что он, вообще-то, в женском теле. — Вы успели вовремя. Если хотите, пройдёмте с нами. Как раз посмотрите на Алёшу.

Вера вдохнула и забыла выдохнуть — хотела что-то спросить?

Вопрос задал Александр:

— Вы что, ждали нас? Это ловушка?! Я не позволю вам обидеть Веру! — он заслонил женщину собой.

Всё же она была очень красива. Куда там Алекс с её пластическими операциями!

— Нет, нет! — взмолилась Вика, цепляясь за руки Александра. — Нет, никакая не ловушка! Я же говорила, здесь будут ждать мои друзья! Это Ар… Вирджиния Миллер, ещё есть Элмер, где Элмер?

— С Алёшкой, смотрят фотки лошадок. Мы успели перехватить мальчика.

— Кто вы? — заговорила, наконец, Вера, и Кривошапкин убедился, что голос у неё под стать внешности.

 И тут, вместо того чтобы смотреть и смотреть в эти александритовые, сиреневые с прозеленью глаза, Артур перевёл взгляд на Александра — и утонул в синеве.

Вот они какие, бабочки в животе… плечи сами собой развернулись, обмякли, на лицо взобралась блаженная улыбка, и ресницы запорхали, как те бабочки...

А мозг окатила ледяная волна. Ужас! Он, Кривошапкин Артур Владимирович, пожелал, чтоб его обнял мужчина?!

— Мы… друзья… — Артур чуть не ляпнул "друзья Вики", но вовремя поправился:

— Друзья Ариадны.

Александр нехорошо как-то прищурился:

— Странные друзья, не находите?

— Это чем же странные? — не поняла "Джинни".

— С трудом вспоминаете имена друг друга, — припечатал Светлов.

И Артур понял, что недавно ощущал Серёга, когда взахлёб рассказывал про свой "Гринвуд". "Остапа несло" снова, но на сей раз им был Кривошапкин, а не Лавров!

Он, показывая ладони, сделал стремительно-текучий шаг к Александру, легко приобнял его за шею — Боже! Какая кожа! Как он пахнет! Какой он… стоп! — и тихо, но так, чтобы Вера тоже расслышала, прошептал:

— Мы представляем одну организацию, которая спасает российских детей от продажи за рубеж на органы. Разумеется, мы работаем под чужими именами, и не можем открыть вам своих настоящих имён, фамилий…

Вера со слезами на глазах посмотрела на Вику:

— Значит… секретная организация? И… и ты не медиум?!

Вика отшатнулась, как от пощёчины, и обе женщины стремительно покраснели — "Ариадна" от обиды, Вера от стыда.

— Прости, прости, пожалуйста, я сказала, не подумав, просто в медиумов я всё же… не… не до конца верю, а в секретные организации — верю… ты простишь меня?

Подтверждая прощение, Вика молча обняла Веру, а Кривошапкин вступил в перестрелку взглядов с Александром.

Как же он похож на Светлого! В одно лицо просто.

Может, это ещё один биомуляж, так, для подстраховки высланный на это же задание? Да нет, это вряд ли… но в то, что он похож на Светлого совершенно случайно, Артур не верил.

И, похоже, Александр тоже не верил Артуру.

Вот что ты будешь делать, а?

— Идём, — потянула "Джинни" подругу за руку. — Идём, идём. Там Алёша.

Врождённая наглость и уверенность в собственной правоте остались при Артуре и после смерти. В настоящий момент только подкреплялись статусом американской миллионерши! Бодрящемуся старичку на вахте даже в голову не пришло, что эта иностранка не имеет права тянуть в детдом всяких сторонних людей. Он ещё и поздоровался со всеми, ещё и дверь подержал, впуская в святая святых, на территорию Ухтомского детского дома!

Чем ближе они подходили к кабинету директора, тем сильнее воодушевлялась Вера — и тем медленнее переставляла ноги Вика.

Словно входила в море стремительно густеющего цемента.

Вот сейчас Вера увидит Алёшку.

Вот сейчас биомуляжи рассыплются в мелкий порох…

Только не сейчас! Ни в коем случае не сейчас, Вика ещё не успела увидеть Олега, не успела проститься с ним!..

Она в страхе остановилась, чтобы ощупать себя, проверить, всё ли на месте.

А вдруг она уже стала призраком?!

— Вера!..

Подруга обернулась:

— Да?

— Ты… ты меня видишь?

— Конечно, Ариадна, я тебя вижу…

Горло сжалось.

Какая Ариадна? Ну какая ещё Ариадна?!

Токмакова. Токмак, колотушка, которая, если нужно, будет стучать и стучать, пока не добьётся нужного результата.

Так что…

Вздёрнув нос, Вика догнала друзей. Натянуто улыбнулась:

— Ну, что? Идём?

— Уже пришли, — улыбнулась "Джинни". — Только у меня к вам одна огромная просьба.

— Да? — в унисон переспросили Вика, Вера и Александр.

— Пожалуйста, подождите нас здесь. Поверьте, это очень важно, чтобы вы не заходили туда, а ждали здесь. Походите по коридору… — он запнулся и затвердел лицом:

— А лучше не ходите. Здесь слишком много детей, и каждый из них хочет, чтобы мы забрали сейчас именно его.

Сейфулин и "Крысиная Королева" улыбались радостно и победно. Они только что заключили сделку… тьфу ты! Завершили оформление документов на усыновление! Правда, ни разу ранее за всю историю детского дома не случалось такого, чтобы новые родители не только забирали малыша, но ещё и оплачивали капитальный ремонт и покупку сразу тридцати персональных компьютеров! И ещё так, по мелочи: перекрыть крышу, поменять окна, оснастить кухню, спортзал, обустроить живой уголок…

Алекс улыбалась мечтательно.

Она всегда была неравнодушна к женщинам, но вращалась в таких кругах, где выхода на миллионерш не было. А здесь — вот она! Симпатичная, ухоженная, страстная… пусть коньяк помешал им в прошлый раз довести начатое до логического финала, но в следующий раз они сумеют вовремя остановить "возлияния" и насладятся по полной… "Mi corazón, mi alma", — беззвучно шептала Алекс, представляя себя самой лучшей в мире любовницей для Вирджинии Миллер. Фрост не зря поставила на уши всё агентство: пусть не спала ночь и десять часов не отходила от компьютера, пусть потратила уйму денег на международные звонки, зато теперь точно знала, что Миллеры не врут о своём богатстве. Они действительно миллионеры!

А какие Джинни будет дарить ей подарки!..

Перебирая пальцами в воздухе, Алекс краем глаза уже видела на них блеск трёхкаратных, пятикаратных, что там, семикаратных алмазов, ощущала ими баргузинских соболей… давненько же Фрост мечтала об отдыхе в отеле "Atlantis the Palm Jumeirah" в Дубае, на искусственном острове!..

Серёга с Алёшкой тоже улыбались. Но они просто излучали счастье, разглядывая фотографии лошадей и не помышляя ни о каких выгодах.

Артур подошёл к компьютеру.

— Ladies… то есть, уважаемые дамы, скажите, пожалуйста, когда мы сможем забрать Алёшу к себе?

Дамы переглянулись с Сейфулиным и Фрост. Заулыбались, вскинули правые руки, как пловчихи-синхронистки — но заговорила при этом старшая:

— В принципе, вы можете забрать его прямо сейчас.

— Но как же нотариальное заверение необходимых бумаг и прочее? — неувереннопомялся Артур.

И снова "синхронистки" выдали втроём одновременно одинаковый предупреждающий жест в его сторону, а заговорила только "второклассная юристка":

— Я, как прокурор Омской области, государственный советник юстиции второго класса, уполномочена оставить свои подписи, а также проставить все необходимые печати на документах.

— Мы слишком долго ждали этого момента, чтобы теперь его откладывать! — горячо заверила глава Ухтомского совета органов опеки и попечительства.

— Мы всегда рады, когда наши дети получают возможность гармонично развиваться и заниматься спортом! — присоединилась замглавы администрации Ухтомска по делам юношества и спорта.

Она тактично умолчала о том, что возможность эту получит не только усыновлённый ребёнок, но и все остальные детдомовцы.

На столе изниоткуда появились печати, ручки; Алекс колдовала над принтером, один за другим распечатывая документы на русском, на английском, в двух, четырёх и более копиях, для всяких инстанций, для новых родителей, для агентства "Флауэр", для попечителей, для юристов, для…

Артур и Серёга уверенно ставили подписи везде, куда только указывал пальчик Алекс Фрост. Аяз Вахитович и "Крысиная Королева" не отставали от них, казалось, они пишут под диктовку выпускной диктант — и, действительно, прежде чем последняя подпись заняла своё место прошло около полутора часов!

Алёшка разговаривал с фотографиями лошадей, придумывал им имена. Серёга разрешил ему доставать их из-под плёнки, и теперь он разыгрывал целые сценки с участием самых красивых лошадок.

Кривошапкин вздохнул и покачал головой: если Алёшке и суждено когда-нибудь увидеть живого коня, то это вряд ли случится так скоро, как ему хотелось бы.

Зато у него будет мама.

Эта Вера, такая красивая, такая воодушевлённая, она с такой нежностью смотрела на Алёшкину фотку, она так нетерпеливо подрагивала, соглашаясь ждать, сколько будет нужно — только чтобы увидеть, наконец, мальчика!

И Светлый… то есть Александр. Если задуматься, он чем-то даже схож с Алёшкой. Такие же волосы. Такие же глаза — только не синие, а голубые. И черты лица…

"Крысиная Королева" впервые на памяти Артура сменила местоположение, впустив в центр "юстиционную голову".

Момент был исполнен такой торжественности, в глазах у дам и Сейфулина застыли слёзы, да и у Кривошапкина, если уж по совести, в носу защипало…

— Дорогие наши Элмер и Вирджиния! — провозгласила эта, как её… Светлана Борисовна, что ли, и Артур не мог удержаться от мысленной ремарки: "Нет, это не мы дорогие — это вы нам дорого обходитесь!"

— Дорогие Элмер и Вирджиния! Мы вас поздравляем! У вас будет ребёнок! Мы передаём вам в руки наше главное сокровище — нашего маленького мальчика!

"Джинни" просияла, разрыдалась и бросилась обнимать поочерёдно всех присутствующих, то же самое сделал "Элмер", и все были счастливы, только увлёкшийся лошадками Алёшка пропустил, что эти классные иностранцы теперь его родители, и никак не мог понять: а почему это все плачут? Радуются, вроде, но всё равно плачут?

На всякий случай всплакнул сам.

— One minute, please! — подёргав брюки, с виноватой улыбкой выскользнул за дверь "Элмер".

Никто особо и не обратил внимания. Столько времени просидел, не удивительно, что потребовалось отлучиться.

"Джинни" ещё раз поблагодарила всех присутствующих — с особой сердечностью, конечно, Алекс! — поворковала с Алёшкой и тоже нырнула за дверь:

— Простите, пожалуйста, я буквально на минутку!..

Как только скрылись счастливые новоиспечённые родители, "Крысиная Королева" и Сейфулин разом утратили утончённость и чопорность, наперегонки рванули тискать Алёшу, обнимать-целовать друг друга и планировать, как отметят это дело нынче же вечером… Алекс устранилась от общей суеты.

Она всё ласкала мысленным взором свои будущие подарки от щедрой Вирджинии…

Недоверчивый взгляд Александра бил наотмашь, как тяжёлая рука.

— Я не имею права ничего вам объяснять, — сообщила ему "Вирджиния". — Подождите здесь ещё немного. Ариадна… теперь твоя очередь. Ты помнишь, о чём мы говорили?

— Помню, — грустно усмехнулась она. — Помню…

"Джинни" удалилась по коридору, сопровождаемая редкими взглядами воспитателей и детей.

Что-то витало в воздухе.

Что-то… непонятное.

Вера с Сашей тихо переговаривались. Изредка Вера бросала странные взгляды на "Ариадну", но та смотрела в окно, словно отгородившись от мира толстыми непроницаемыми стенами.

Так прошло минут пять. Может, чуть больше.

За той дверью, откуда вышли "Элмер" и "Джинни", нарастал возмущённый шум. Потом она резко распахнулась, и оттуда едва ли не одновременно выскочили три взъерошенные женщины старше среднего возраста, одна умеренно молодая рафинированная красавица и полноватый-лысоватый мужчина нерусской внешности.

— Где они?! — рявкнул мужчина. — Вы! Вы кто вообще?!

Вера вжалась в подоконник, Александр заслонил её собой от маленькой, зато бешеной толпы. И только Вика с каким-то мрачным торжеством шагнула навстречу беснующимся и порывающимся куда-то бежать, кого-то хватать людям.

Ей надо было задержать их как можно дольше.

— Вы — Аяз Вахитович Сейфулин? — глубоким контральто спросила она мужчину, прицеливаясь ему в грудь пальцем.

— А вы кто?! — проорал он вместо ответа.

— Сейчас… вы… замолчите! — Вика воздела руки и запрокинула голову.

Первыми назад, за спасительную дверь, нырнули зрелые дамы, за ними следом шмыгнула красотка. Сейфулин шарил по карманам — наверное, искал пистолет, чтобы в лучших традициях пафосного боевика застрелить досадную помеху.

— Сейчас… вы… вернётесь… туда! — Вика опустила руки, обеими показывая на дверь. — И мы пройдём с вами. Я!.. Потомственная целительница! Я!..

Она медленно шла вперёд, и Аязу ничего больше не оставалось, кроме как отступать под её напором.

— Я!.. Медиум!.. Я!.. Вижу зло в этом доме! Ваши мёртвые… — все побледнели. — Ваши мёртвые взывают ко мне! Они видят готовое свершиться здесь зло!..

— Ах!.. — вскрикнула красотка и упала в настоящий обморок, никто даже поймать не успел.

И никто не кинулся поднимать и приводить в себя.

Вика решила немного снизить накал и более будничным тоном пояснила:

— Мёртвые говорят, что в этот дом пришло зло.

Александр и Вера с двух сторон обошли Вику и взялись приводить в себя упавшую в обморок девицу.

Все молчали, и "медиум" продолжила:

— Зло хотело погубить… вас! — палец Вики словно прирос к груди Аяза, и он, позеленев, схватился за сердце.

— Ч-что?

— Зло хотело поднять вас в воздух и швырнуть в пучину вод…

Вика сначала хотела сказать, что "зло" намеревалось убить Алексея Иванова, но он, маленький, испуганный, заплаканный, сидел в большом кожаном кресле и широко раскрытыми глазами смотрел на Веру и Сашу.

Ермолаева удивилась, как похож оказался этот малыш на Светлова! Минута, и они оба смотрели друг на друга, и Вера смотрела на них и — не верила своему счастью.

Как потревоженный улей, гудели о чём-то с уха на ухо три женщины.

— Представьтесь, пожалуйста! — вежливо попросила самая старшая.

— Ариадна Токмакова! — Вика подумала и добавила:

— Медиум. Потомственная целительница. Ясновидящая.

Совершенно рыжая — волосы, губы, ногти, галстук — женщина неожиданно тоненьким и неуверенным голоском спросила:

— Зло, оно уже покинуло эти стены, да?

"Ариадна" прислушалась к себе, поводила из стороны в сторону руками, заставляя окружающих в ужасе отшатываться.

— Нет, — мрачно ответила она. — Зло всё ещё среди нас. Зло… готовится погубить… вас. — Вика снова указала на Аяза Вахитовича, и он побагровел и рванул ворот рубахи. — Извините, но я не вижу подробностей, я просто передаю вам то, что говорят мёртвые, передаю вам то немногое, что вижу сама… вы не собирались никуда лететь?

— Собирался… — прохрипел Сейфулин.

Вика глубокомысленно кивнула:

— Ну вот. В ближайшие полгода вам нельзя летать. Особенно, над водой. Смерть готова вырвать вас из воздуха и утопить…

Между тем красотка пришла в себя и выглядела вовсе не так красиво, как тогда, когда во гневе выскочила в коридор. Что-то неуловимо изменилось в её лице… и её так старили нахмуренные брови!

Вика чувствовала странную опустошённость. Она как-то несколько иначе представляла себе всё это и теперь старательно скрывала недоумение: кто все эти люди? Зачем они здесь? Чего хотят? От неё, друг от друга…

Три взрослых женщины и Сейфулин о чём-то переговаривались, и до Вики долетали только обрывки фраз:

— …лететь в Америку… откуда она знает?.. зло среди нас, но кто?..

Вера несмело, маленькими шажками, перемещалась всё ближе к Алёше. Следом за ней, бережно поддерживая её за плечи, шёл Саша.

Алёша, не отрываясь, смотрел на Веру.

Устав ждать, когда же она подойдёт совсем близко, спрыгнул с кресла и уверенно подошёл к ней.

Запрокинул голову:

— Ты моя мама, правда?

Что там было дальше, Вика не стала смотреть. Вышла, пошатываясь, из кабинета директора… спустилась по лестнице… вышла на центральную дорогу…

Ей навстречу быстрым шагом шёл Олег.

Увидев её, побежал.

Подбежал, схватил за плечи:

— Что случилось? Что с тобой? Все живы? Тебе плохо?

Вика плакала, улыбалась и медленно водила головой из стороны в сторону.

В ушах всё звенел голос Алёшки: "Ты моя мама, правда?"

Смс-ка, которую отправил Артур, гласила: "у нас два часа ты где"

Вика погладила взглядом загорелые плечи Олега и аккуратно набрала ответ: "не ждите сама прилечу потом".

"Миллеры" отправились в Омск с другим комплектом документов, сооружённым в Москве предусмотрительным Артуром, и оттуда следили за метаниями проштрафившейся Алекс Фрост и действиями комиссии по усыновлению. Кажется, дело шло к тому, чтобы мальчика, которого уже дважды "отдавали", наконец передали третьему комплекту родителей — они, кстати, спешили расписаться, чтоб сразу дать сыну фамилию Светлов… Вика радовалась за подругу, но как-то отстранённо. Своя рубашка, как водится, была ближе к телу… пусть даже это тело — биомуляж.

Только успела лечь навытяжку рядом с мужчиной, как телефон запиликал новым сообщением: "давай уже вместе а то потом суп с котом".

Да, похоже, телефоном Артура завладел Серёга.

Выключив ненавистную машинку, Вика обвила плечи Олега руками.

Прошептала на ухо:

— Не притворяйся, ты уже не спишь. Пожалуйста, спой мне!

Он перекатился на спину, лукаво улыбаясь — и Вика стиснула зубы и впилась пальцами в жёсткий матрас, чтобы не заплакать, чтоб не выдать дрожи, сотрясавшей всё нутро.

Так нечестно.

Но… никто и не обещал, что всё будет честно.

— Пожалуйста, спой.

Олег дотянулся до гитары.

— Спой мне про то, что прямо по ходу рай!

Но он покачал головой:

— Нет.

Положив гитару на смятые простыни, притянул к себе Вику:

— Что толку тратить время на песни! Ведь ты говорила, что сегодня оставишь меня… ты не передумала?

— Передумала, — кивнула она. — Я ещё в поезде передумала куда-либо от тебя уходить. Я, может, тебя всю жизнь искала.

— Ну вот! — он взял её лицо в ладони и вытер слезинки со щёк. — И что мы плачем? Раз ты меня всю жизнь искала, а теперь нашла, то зачем слёзы лить? Иди ко мне!..

…два часа.

Час.

Полчаса…

Олег уснул. Он не притворялся, он спал. За прошедшие сутки они спали от силы час или два, спать — это так… скучно!

Но теперь Вика металась по маленькой комнате, от двери к окну, от окна до кровати, от кровати снова к двери, нервно шарила по шкафам в поисках бумаги, ручки… можно было бы уйти, не прощаясь, но надо было успеть, написать, всё рассказать ему, может быть, он потом прочитает, поверит…

— Привет.

Артур прошёл сквозь стену.

— Олег!.. — бросилась Вика к мужчине и увидела, как он просыпается, смотрит на биомуляж Ариадны — и биомуляж прямо у него на глазах бледнеет, выцветает, становится всё прозрачнее…

Мужчина вскочил с кровати, прикрываясь простынями, забегал по Викиному маршруту, подбегал то к окну, то к зеркалу, то к двери, плескал себе в лицо водой, ощупывал кровать…

Вика тихо плакала.

Артур молчал. Что он мог сказать, как успокоить? Надо ли вообще успокаивать! Он правильно сделал, что запретил Серёге появляться на глаза. Уж кто-кто, а Лавров с его убийственной тактичностью точно был здесь лишним.

Кривошапкин обнял Вику за плечи и утянул вверх, сквозь ветхую крышу, дальше, дальше от городка Ухтомска — пэ-гэ-тэ Ухтомска! — ближе и ближе к заветному шале на Красной поляне, где на весах ждал белый шарик.

Больше серий и сериалов читайте на нашем сайте: http://knigazeta.ru

Примечания

1

1 Извините, я недавно приехала из Америки… (англ.)

(обратно)

2

2 Ты можешь контролировать это? (англ.)

(обратно)

3

3 Наверное, смогу (англ.)

(обратно)

4

4 Меня зовут — Вирджиния Миллер, а вас? (англ.)

(обратно)

5

5 Алекс Фрост, я представляю здесь международное агентство "Флауэр", а вы? (англ.)

(обратно)

6

6 "Флауэр"? Никогда не слышала… а я хочу усыновить здесь ребёнка. (англ.)

(обратно)

7

7 О, Вирджиния! Вы действительно хотите усыновить ребёнка? Наше агентство поможет вам сократить время и значительно удешевить этот процесс! (англ.)

(обратно)

8

8 О, Алекс, это правда? Мы с мужем с удовольствием примем вашу помощь! (англ.)

(обратно)

9

9 О, вы так хорошо говорите по-русски! (англ.)

(обратно)

10

10 "Слева по борту рай", О. Медведев

(обратно)

11

11 "Слева по борту рай", О. Медведев

(обратно)

12

12  Это наш "Гринвуд"! Наш конезавод "Гринвуд"! (англ)

(обратно)

13

13 Наших красавиц (англ)

(обратно)

14

14 Эти вороные! Эти нелиняющие вороные! Они превосходны!

(обратно)

15

15 Ты говоришь по-испански? (англ)

(обратно)

16

16 Да, немного… (исп.)

(обратно)

17

17 Тебе понравилось то, что было ночью? (исп.)

(обратно)

18

18 Да, дорогая, безумно понравилось! (исп.)

(обратно)

19

19 Хочу тебя, моя кошечка (исп.)

(обратно)

20

20 Мне нужен наследник! (англ.)

(обратно)

21

21 Мне нужен наследник! Сын, который будет любить лошадей так, как люблю их я! (англ.)

(обратно)

22

22 Мне не хватает тебя, душа моя, сердце моё (исп.)

23

(обратно) 23 Моя любовь, моя девочка (исп.)

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***