Полюбить дьявола [Кейт Мур] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Кейт Мур Полюбить дьявола
Я был бы таким же, каков я есть, хотя бы над моим незаконным рождением мерцала самая девственная звезда на всем небосклоне.Шекспир. «Король Лир»
Глава 1
Лондон, 1820 годЭта ночь показалась бы чертовски сырой любому, кто решился покинуть свое ложе ради того, чтобы купить девственницу. Уилл Джоунз разглядывал сквозь запотевшее окно кареты портик с белыми колоннами, украшающий скромный дом на Халф-Мун-стрит. Если сведения Джека Касла верны, то среди прочих безнравственных услуг, которые предоставляются в этом доме, есть одна особая — здесь можно купить девственницу. Дождь молотил по стеклу кулаками. Уилл кивком головы велел своему слуге Хардингу приступить к осуществлению плана. Затем распахнул дверцу кареты и вышел. Его ноги ступили на мокрые булыжники мостовой, и резкая боль в ребрах заставила замереть на месте. Чтобы скрыть причину своей заминки, он прибег к одному из маленьких джентльменских ухищрений — вытянул белые манжеты из рукавов тонкого черного шерстяного фрака и щегольски сдвинул шляпу набок. Эта остановка дала ему несколько мгновений, чтобы рассмотреть дом во всех подробностях. Тюрьмы, в которых ему случалось проводить не одну неделю, охранялись не так надежно. Верхние окна были закрыты искусно выкрашенными деревянными панелями, и два огромных боксера в лакейской одежде стояли на страже по обеим сторонам двери. Но, все же, у дома были и уязвимые места. Верхняя часть кареты задела портик, поверх которого шла железная балка, связанная с другими балками; балки эти тянулись вдоль дома до угла Пиккадилли, где, несмотря на поздний час, все еще не стихло уличное движение. Уилл сказал кучеру несколько слов по-французски и, отбросив свое истинное «я», стал виконтом де Вилларом, обладателем приобретенного в Западной Индии состояния, уродливой жены и страсти к коллекционированию эротических гравюр. Уилл поднял дверной молоток. Огромного роста лакеи смотрели прямо перед собой, но их очевидное невнимание его не обмануло. При случае они узнают позднего посетителя. В дверном окошке появилась морда, красная и бугристая, как кирпич. — Двадцать пять гиней. — Голос у Кирпичной Морды был резкий, им можно было резать металл. — Bien sur[2]. Чтобы получить хороший выигрыш, нужно вложить деньги. — Уилл поднес банкноты к дверному окошку. Когда он вошел в дом, Кирпичная Морда принял у него плащ, шляпу и перчатки и пробормотал, что придется подождать. Ничто в холле не говорило о пороке, там все свидетельствовало о благовоспитанном английском комфорте — турецкий ковер, столик красного дерева и высокий шкаф. Но где-то в Лондоне разгуливал на свободе Арчибальд Марч, владелец этого заведения, убийца и маньяк. Большая часть жителей Лондона знала Марча как великого благодетеля города, человека, чьи щедроты поддерживали вдов и сирот, хромых и слепых. Только горстка людей, включая Уилла, его брата Ксандра и жены Ксандра Клео, имела основания полагать, что Марч — убийца и шантажист, на совести которого смерть, по меньшей мере, трех человек и который обладает документами, свидетельствующими о грехах и пороках гораздо большего количества людей. Если власти не разоблачат Марча, это сделает он, Уилл. Из комнаты наверху донесся хриплый мужской смех, по лестнице прозвучали быстрые шаги. В следующий момент появился хозяин, и Уилл решил, что все-таки этот холл — преддверие преисподней. Он не стал пожимать руку Гаю Лири — гибкому, веснушчатому человеку с волосами цвета моркови и холодным взглядом, говорившим о готовности к разврату в любом его виде. То, что здесь главным был Лири, а не какая-нибудь хорошо сохранившаяся проститутка с пухлой грудью и льстивым лицом, говорило о многом. Скорее всего, работающие здесь женщины не в большом восторге от управления Лири. — Какое удовольствие вы желали бы получить сегодня, господин виконт? — Я так понимаю, что сейчас начнется аукцион? Лири бросил взгляд на часы и покачал головой: — Прошу прощения, виконт. Аукционы мы устраиваем только по приглашениям, для нескольких заинтересованных лиц, постоянных клиентов нашего заведения. Но мы могли бы предложить вам другие удовольствия. — Разрешите мне подтвердить свой интерес к участию в вашем аукционе. — И Уилл положил пачку банкнот на консольный столик, стоявший рядом. — Я вас не знаю. — Вы не знаете виконта де Виллара? Я полагал, что моя коллекция гравюр имеет определенную репутацию. — И он протянул Лири что-то плоское, обернутое коричневой бумагой. Бросив второй нетерпеливый взгляд на часы, Лири разорвал обертку и посмотрел на гравюру. Посмотрел внимательно. — Как вы узнали о нашем аукционе? — В его холодном лице ничего не изменилось, но в голосе Уилл заметил некоторую перемену. — Надо мной сжалился один из моих друзей. Мне предстояло провести скучный вечер в обществе жены, и только мои гравюры могли бы вызвать у меня возбуждение. Перспектива заполучить у вас девственницу сразу же подняла мне настроение. Она правда девственница? Можно осмотреть ее, чтобы убедиться наверняка? — Нельзя. — Но вы можете гарантировать… — Вы слышите или нет? Уилл вяло махнул рукой. — Прошу вас, проводите меня. Лири круто повернулся и повел его наверх по великолепной изогнутой лестнице. — А у этого совершенства есть имя? — Елена Троянская. Уилл чуть не поперхнулся от такой иронии. Очевидно, у Лири никогда не было хорошего учителя. Хороший наставник вроде старого Ходжа вправил бы ему мозги и объяснил, стоит ли давать девственнице имя самой известной в истории распутницы. Поднявшись наверх, они вошли в красно-золотой салон, полный джентльменов самых разных возрастов, у которых было общее увлечение — плотские удовольствия. Воздух был душный от табака и похоти. Три молодые женщины, одетые в кремовые шелковые корсеты и батистовые панталоны, тонкие, как паутина, крутились между полностью одетыми мужчинами, следя, чтобы бокалы гостей были все время полны до краев. Присутствие этих женщин в нижнем белье вызывало у собравшихся острое плотское возбуждение. Это отсутствие платьев означало еще и то, что женщины, находящиеся в такой полной зависимости от нанимателей, утратили и свои имена. Гай Лири поманил темноволосую красавицу с красными пухлыми губами и пустыми глазами, и та подала Уиллу бокал бренди. Уилл рассматривал разношерстное сборище искателей удовольствий. Он узнал двух членов парламента, не принадлежащих к партии реформаторов, одного восьмидесятилетнего лорда, а среди тех, кто вел наиболее громкий и непристойный разговор, увидел одного из сыновей графа Оксли, человека, с которым у него было только одно общее — отец. Уиллу по-прежнему везло. Среди присутствующих не было ни одного офицера и никого, кто бы знал Виллара, или Уилла Джоунза. Вряд ли его единокровный брат Оксли сможет узнать незаконного отпрыска папаши. Это было такое же сборище, какие он знавал в Париже после Ватерлоо и до исчезновения Кита, самого младшего из его братьев. Это были люди, утратившие представление о границах приличия, пристрастившиеся к дебошам, как к опиуму. Некоторые просто хотели пощекотать себе нервы. Такие вернутся домой и будут старательно ублажать своих жен, а в голове у них будут плясать картинки эротических излишеств. На мгновение Уилл почувствовал, что перестает ощущать себя Вилларом, вместо этого в нем утвердилась прежняя личность — сыщика с Боу-стрит, но он находился здесь не в качестве представителя полиции. Он поправил бриллиантовую булавку в складках галстука, чтобы вернуться в образ Виллара, рафинированного ценителя порока, человека, стоящего выше обыкновенных скотов с вульгарными интересами. Кресла и диваны были расставлены так, чтобы видеть расположенную в дальнем конце салона сцену, задрапированную красными бархатными занавесями. Один из великанов-лакеев принес Уиллу кресло. Лири поднялся на сцену и постучал по бокалу. Разговоры стихли, все сели. Три женщины в корсетах, почти не отличимые друг от друга, заняли места позади Лири. Большая часть находившихся в салоне смотрела на красоток, пока Лири объяснял правила аукциона. Уилл изучал конкурентов. Они пришли сюда по приглашению, им было известно, что девушка, скрытая занавесом, — девственница, а не профессионалка, они заплатили кучу денег, чтобы принять участие в аукционе, поэтому нельзя не предположить, что его соперники — люди с большими карманами и маленькой совестью. Но все равно многое будет зависеть от самой девушки. Лири помолчал. — Джентльмены, что вы предложите за ночь с Еленой Троянской? По его знаку женщины откинули в стороны бархатные занавеси, и появилась девушка с рыжевато-каштановыми волосами в девственно-белом платье с голубым поясом, она восседала на диване, обитом тканью в розово-золотую полоску, головой опираясь о гибкую руку, темные ресницы опустились на пылающие щеки. У нее был вид школьной учительницы, которая слишком долго не ложилась спать и теперь на миг смежила ресницы. Лири поступил бы правильнее, назвав ее Спящей красавицей. Возраст девушки было трудно определить, но ей хотя бы было больше пятнадцати. Если не считать босых ног, распущенных волос и нарумяненных грудей, она выглядела достаточно прилично — этакое сочетание невинности и чувственности. Эта порочная невинность вызвала у Уилла эротическое потрясение, от такой мог бы возбудиться даже труп. Он напомнил себе, что в подобном месте внешность девушки может оказаться совершенно обманчивой. В конце концов, она может быть профессионалкой. Потом ее ресницы затрепетали, глаза открылись, они были темно-карими, и в них мгновенно отразился страх. Нет, это не профессионалка, а угодившая в ловушку испуганная девушка. Как попала она в сети Марча? Женщины помогли ей встать. Эти старания делали их скорее похожими на стражников, удерживающих узника, чем на трех граций, помогающих богине, но сама девушка вполне могла бы позировать какому-нибудь итальянскому художнику. Она была высокая, гибкая, точно юная амазонка, и явно старалась преодолеть воздействие какого-то снотворного. Уилл видел это по ее расширенным зрачкам. Либо снотворное заставит ее склонить голову на гибкой шее, либо она встряхнется и с безумным видом начнет оглядываться. Интересно, будет ли она кричать и протестовать? Мужчины подняли крик. Шквал предложений быстро ослаб, и остались два хлыща — блондин с красным плоским лицом и брюнет с длинным носом. Они смотрели друг на друга, покачиваясь на нетвердых ногах. Остальные присутствующие тут же начали заключать пари, кто выиграет. Плосколицый блондин толкнул противника: — Отступитесь, Милсинг, вы же месяцами живете в долг. — У меня всегда в два раза больше наличных, чем у вас, Коули, — толкнул его в ответ длинноносый. Коули пошатнулся, выпрямился и хихикнул. — Есть идея, дружище. — Он помахал пальцем в воздухе. — Мы можем поделить ее. В толпе послышалось общее бормотание — не протест, а просто недовольство. Милсинг нахмурился: — Ну, да, мы все можем купить свою долю, но ведь только один может быть первым, вы же понимаете, Коули. Пора действовать. Уилл Джоунз схватил бы стол или стул и сломал бы его о чью-нибудь голову, но в роли Виллара ему требовались более легкие подходы. Он медленно встал и швырнул свой бокал с бренди в камин. Бокал разбился с достаточно громким звоном. Все повернули головы в его сторону. Звон, кажется, проник даже в затуманенную голову девушки. Ее темные глаза встретились с глазами Уилла, и на мгновение в них явственно проснулось сознание. «Все в порядке, милая, ты уйдешь отсюда со мной».
Глава 2
Уилл заглушил внезапное желание расхохотаться при виде недоумевающе-яростных лиц соперников. — Джентльмены, я еще не предложил свою цену. — Кто вы такой, черт побери? — осведомился Милсинг. Уилл поклонился: — Виллар. Это вымышленное имя хорошо помогало ему. — Проклятый французишка? — послышались вокруг оскорбительные реплики. — Ах, но деньги-то я предлагаю английские. Пятьсот фунтов. — Пятьсот фунтов! Это нечестно. — За Елену Троянскую? Простите, джентльмены, но эта леди бесценна. Все уже забыли о присутствии девушки и теперь повернулись, чтобы посмотреть на нее. Первым обратился к Уиллу Коули: — Послушайте, у нас закрытый аукцион, как же вы сюда попали? Уилл пожал плечами и повернулся к Лири. Единственное, что сейчас имело значение, — это алчность управителя. — Vraiment[3]. Я приехал поздно, но, видите ли, желание мое так велико, что я хочу заплатить. Голова девушки снова опустилась, но Уилл чувствовал, что она внимательно прислушивается к его словам. — Давайте тысячу, — сказал Лири. — Bien sur. — Уилл и глазом не моргнул. Мгновение — и Лири кивнул: — Елена Троянская достается… Виллару. — Он шагнул в толпу. — Джентльмены, благодарим вас за участие. Чтобы вознаградить всех, кто участвовал в аукционе, мы предлагаем другие утешения, — Кирпичная Морда схватил девушку за руку, а Гай кивнул трем грациям, которые снова начали наполнять бокалы. — Виконт, мы сейчас займемся оплатой по счету. Елена Троянская будет ждать вас наверху. Уилл кивнул. Его взгляд был устремлен на плечо девушки, которое защемила рука Кирпичной Морды. Уилл сердечно улыбнулся громиле. — Если у нее будет синяк, я сломаю вам руку. Очередной дюжий лакей повел Уилла вверх по изогнутой лестнице. Этот путь предполагал, что он почти не увидит дома, только комнаты для гостей, расположенные по пути. Уилл мог только строить предположения насчет планировки дома, но он не заметил помещения, где могли бы храниться досье Марча. Касл оказал ему услугу, сообщив сведения об аукционе, но в данный момент спасение девушки было важнее всего. Ее положение еще больше усилило желание Уилла посадить Марча на скамью подсудимых. А, кроме того, сопровождающий Уилла не поощрял праздного рассматривания заведения. Комната, в которой ждала девушка, находилась этажом выше, она была над салоном, окна ее выходили на улицу. Собрание возбуждающих картин, соответствующих месту, и умело расположенные зеркала покрывали стены темно-кораллового цвета. Над камином висел натюрморт, изображающий гнездо чайки из ивовых прутьев, то была единственная вещь, напоминающая о мире природы. Кирпичная Морда, нависший над девушкой, мало украшал обстановку. Уилл быстро огляделся в поисках того, что может помочь ему. Обшитая панелями передняя спинка кровати соединялась с потолком коротким драпированным пологом. Сама кровать выглядела достаточно крепкой для бурного эротического свидания. Красные шелковые шнуры прикрепляли темные бархатные занавеси к передней спинке. К камину была прислонена железная кочерга. Шнуры и кочерга. На этот раз Уиллу придется орудовать этими предметами. На столе у двери стояли бутылка вина и два стакана. Уилл взял в руку бутылку, откупорил ее и понюхал содержимое. Потом повернулся к Кирпичной Морде. — Это не годится. Нам нужно шампанское, не правда ли, ma belle[4]? Девушка съежилась в кресле, схватившись за подлокотники. Ее взгляд переместился с Уилла на Кирпичную Морду. — У вас есть вино. — И Кирпичная Морда пожал своими широкими плечами. — Вздор. — Уилл помахал перед Кирпичной Мордой очередной банкнотой. — Унесите-ка эти помои. У нас должно быть шампанское. Меньшего Елена Троянская не заслуживает. Сделайте все возможное, дружище, и поспешите. Если вы управитесь за десять минут, я вознагражу вас еще одной пятеркой. Задумавшись на мгновение, Кирпичная Морда взял бутылку и, пятясь, вышел из комнаты. Уилл повернулся к съежившейся девушке: — А теперь, ma belle, можно начинать наше знакомство. Я полагаю, вас можно поздравить с удачей — ведь вашим первым любовником будет виконт де Виллар. Обещаю, что не только доставлю вам удовольствие, но еще и научу кое-чему. По оценке Уилла они находились в двадцати футах над входом, в тридцати — над мостовой; не слишком трудный путь для молодого мужчины, но гораздо более опасный для одурманенной девушки и потрепанной развалины вроде него. Он намеревался провести вечер в собственной постели, в целительной праздности, пользуясь услугами своей давнишней подруги, зная, что она доставит ему удовольствие. Не тут-то было. Расположившись перед явно двусторонним зеркалом, он стащил с себя галстук и нарочито медленно снял сюртук. Потом подошел к изголовью кровати, развязал шнуры, на которых крепились занавеси, и накинул их на шею. Широко раскрытые недоумевающие глаза девушки не отрывались от него, а он передвинул лампы и подсвечники, загородил противоположное зеркало и поставил перед дверью тяжелый платяной шкаф. В его распоряжении было скорее всего минут пять до того, как вернется Кирпичная Морда, а остальная прислуга Лири, утешив разочарованных лордов внизу, займет наблюдательные посты у замочных скважин. Пора действовать. Он быстро раздвинул простыни на кровати, поставил перевернутое кресло с противоположной стороны камина, каблуками отломил две перекладины и взял в руки кочергу. Недоумевающий взгляд девушки блуждал по комнате, задерживаясь на тяжелых предметах. Уилл подошел к окнам и раздвинул занавеси из Дамаска. Как он заметил еще с улицы, окна были закрыты толстыми ставнями. Он выбрал ближайшее к себе окно и просунул кочергу между подоконником и ставнем. Ставень вылетел из оконной рамы, пронзительно пискнув, точно умирающая птица. Уилл на мгновение остановился, прислушиваясь, не раздаются ли тревожные крики. Ничего не услышав, он принялся за другую половину ставня, пока тот не повис на одной петле. При помощи сломанных перекладин кресла Уилл оторвал ставень и поднял раму. Холодный сырой воздух ворвался в открытое окно, но никаких тревожных криков лакея, стоявшего на страже внизу, слышно не было. Уилл выждал еще минуту, потом спустил веревку, подавая сигнал Хардингу. Уилл обернулся и увидел, что девушка стоит в изножье кровати, держа в руке бронзовый подсвечник. Уилл усмехнулся. — Прекрасно, милочка, сделаем вид, что мы поссорились. Он бросился к ней, а она замахнулась, резкий удар пришелся на столбик балдахина. Уилл увернулся и поставил на ее пути перевернутое кресло, почти пригвоздив ее к задней спинке кровати. Они стояли, настороженно глядя друг на друга. Теперь глаза у нее расширились, руки и ноги задрожали от резкого прилива энергии, вызванного страхом. Уилл знал, что эта энергия быстро иссякнет и девушка снова сникнет. Он передвинулся, оставив ей лишь один выход — через окно. С улицы потянуло сквозняком, и девушка задрожала в своем тонком платье. Она посмотрела на окно, а он бросился на нее, вывернул подсвечник из ее руки и связал запястья своим галстуком. Потом продел через галстук один из шнуров. Хардинг должен быть уже на месте. Девушка неожиданно пришла в ярость, начала извиваться и сопротивляться, пытаясь вырваться из рук Уилла. Он получил удар в ребра, втянул в себя воздух и лишил ее возможности двигаться, прижав к себе так, словно они закружились в безнравственном вальсе. Он прижат губы к ее уху и прошептал своим обычным голосом: — Еще минута — и мы с тобой, милочка, вылезем через это окно. Будешь сопротивляться — сломаешь себе шею. Он снова ощутил ее смятение — она старалась осознать его слова. Этого оказалось достаточно, чтобы дать ему необходимое преимущество. Быстрым туром вальса он увлек ее к полуоторванному ставню и открытому окну. От холода у девушки сразу же застучали зубы. Уилл подхватил ее, поднял и перекинул ее ноги через подоконник. Она вдруг выгнулась и ударила его по голове связанными руками. Он выругался. — Я. Не могу. Бежать. Пока. — Она произносила слова отрывисто, хрипло. — Более подходящего времени не будет. И хватит шуметь. — Я должна получить то, за чем пришла. Теперь растерялся он. — Что? Она покачала головой, губы были крепко сжаты. — Единственное, что вы получите, если не вылезете в окно, так это малоприятное внимание со стороны полудюжины разозленных скотов, так что за чем бы вы ни пришли сюда, милочка, придете в другой раз. Раздался громкий стук в дверь. — Ну же. Уилл присел, высвободился из петли ее рук, а потом толчком перекинул через окно ее ноги. Она оказалась сидящей на карнизе. Он еще раз толкнул ее, и она повисла на шнуре. Потом вздохнула, испуганно пискнула, но писк ее заглушила буря. На мгновение тело в его руках напряглось, потом Уилл почувствовал, что веревка ослабла. Да здравствует Хардинг! Дверь сотрясалась от мощных ударов. Он выбрался через узкое отверстие, на мгновение повис, чтобы остановить раскачивание тела, пообещал своим ноющим ребрам в ближайшем будущем не обращаться с ними дурно, а потом упал. Сердце Елены громко билось. Она прижималась лицом к кирпичной стене. Кирпичи были с острыми краями, и это не давало ей потерять сознание. Она не осмеливалась посмотреть вниз. Руки были связаны, и поэтому она не могла ни за что ухватиться. Она попробовала зацепиться пальцами голых ног за камень узкого выступа с железным поручнем. От дождя тонкое платье прилипло к телу. Единственным теплым и надежным предметом в этом кошмаре была крепкая рука под ее правым локтем. Она висела всего несколько секунд, а потом седовласый человек с внешностью лакея схватил ее за ноги и поставил на узкий выступ. В следующее мгновение безумец, который выбросил ее из окна, опустился рядом с ней. Он просто свалился сверху, бесшумно и быстро, точно тень мелькнула. Приземляясь, он издал приглушенный болезненный стон. Красивое лицо на миг исказилось. Он бросил взгляд на своего сообщника и кивнул — без слов, без единого звука. Стоя на выступе, они прижимались к стене, образуя своими телами какой-то некрасивый фриз. Она расслышала сквозь шум бури дребезжание кареты по мостовой. В следующее мгновение карета остановилась где-то под ними, лошади тяжело дышали и били копытами, упряжь дребезжала. Внизу послышались голоса. Безумец оглянулся, перекинул ногу через железный поручень и спрыгнул с выступа. Елена почувствовала, как в горле замер крик. Потом руки безумца подхватили ее и опустили на ровную мокрую раскачивающуюся плоскость — крышу кареты. Плоскость эта так и просела под их тяжестью. Его помощник опустился на сиденье рядом с кучером. Кучер занес кнут, и карета рванулась вперед. Прозвучали два выстрела. Позади зазвенело стекло. Раздались злые крики и звуки погони, но все это быстро перекрыл стук колес по брусчатке. Елена и ее безумец покачивались на крыше в такт движениям кареты, он прижимал ее к себе, стальной рукой обнимая за талию. Запястья у Елены были связаны, и убежать она не могла. Опасный крутой поворот в конце узкой улицы вывел их на Пиккадилли. Они не сбавляли скорость до тех пор, пока не достигли какого-то темного квартала Лондона. Карета на миг остановилась. Седовласый человек помог Елене спуститься на козлы и залезть в черное нутро кареты. Он накинул ей на плечи одеяло, лежавшее там. В следующее мгновение появился похититель и уселся напротив, в темноте можно было различить бледное лицо, а его черные волосы и глаза казались частью этой тьмы. Карета снова тронулась. — Вы ведь не француз, да? — Лондонец с головы до пят. — Он отбросил с лица мокрые черные волосы. — И вы не виконт де Виллар? — Нет. В голове у нее, как в бальном зале, кружились мысли. Ей хотелось, чтобы это кружение замедлилось, чтобы она смогла привести свои мысли в порядок, чтобы стремительный вальс сменился на неторопливую кадриль. Незнакомец, сидевший напротив, в салоне был одним человеком, а теперь стал совсем другим. Казалось, что его мучит какая-то боль, несмотря на всю его силу и удивительные прыжки. — Вас, случайно, зовут не Аидом — богом подземного царства? — Это было бы слишком экзальтированно или слишком страшно. Вы думаете, я хочу отвезти вас в ад? — Девицу схватили и увезли в черной карете? В этом есть что-то от судьбы Персефоны, похищенной Аидом. — Как вас зовут? — Елена Троянская. — Это имя случайно сорвалось с ее губ, когда она попала в руки Гая Лири. В тот момент она еще верила в свой план — получить место горничной и обыскать дом. — Вы стоили почти столько же. Значит, ее безумец знает греческую мифологию лучше, чем головорезы из борделя. — Я не просила вас о помощи. — Если какая-нибудь прекрасная дева и нуждалась в спасении, так это вы. — Эти слова не походили на комплимент. — Я могу вернуть вам эти деньги. — Сомневаюсь. За удовольствие находиться в вашем обществе я выложил кругленькую сумму. Услышав эти слова, она осознала, как роскошно выглядит карета изнутри. — У меня есть средства. — Она вовсе не собиралась рассказывать этому безумному незнакомцу о своем истинном положении в обществе. — Вас выставили на продажу в борделе. — Я же сказала, что пришла туда для того, чтобы найти… — Нечто такое, о чем вы желаете умолчать. — Совершенно верно. — Весь ее план был абсолютно логичен. Только Гай Лири выпал из этой логики. Теперь ей придется все начинать сначала. Елена подумала, что ее безумец употребил слово «спасение», чтобы приободрить ее. Он, наверное, хочет вернуть ее родным или передать властям, тогда надо убедить его, что она в состоянии сама о себе позаботиться. — Вы думали, что будет достаточно попросить их отдать вам это нечто? В его голосе прозвучал намек на мужское превосходство, и это уязвило ее. — Нет, конечно, нет. Я собиралась украсть это. — Прошу прощения. До того, как кто-то изнасилует вас, или после? Карета на хороших рессорах катилась дальше, а Елена обдумывала его замечание. Ошибиться в этом слове было невозможно. В голове застучало, и она постаралась сдержать начавшуюся дрожь. Она считала, что он сам собирается изнасиловать ее. Но он выбросил ее из окна. Она не могла как следует рассмотреть его, и он казался ей все более таинственным, его простоватая речь не соответствовала элегантности вечернего костюма, а то, что он купил ее, шло вразрез с тем, что он ее спас. — Вы еще и незнатного происхождения, да? — Точно. Она протянула к нему свои связанные запястья: — Вы намерены развязать меня? — Вы собираетесь вернуться в бордель? — Я должна. Он пожал плечами: — Как знаете. Карета остановилась. Безумец вдруг наклонился и завязал ей глаза своим носовым платком.Глава 3
Уилл вытащил из кареты свою призовую девственницу. Она споткнулась о ступеньку и тяжело упала ему на руки. Ребра его, возможно, были этим недовольны, но все остальное ничуть не возражало. Шелковистые волосы коснулись его лица, округлые груди прижались к торсу — груди, которые он долго будет видеть во сне. Он вел к себе на квартиру прелестную особу, не имея никакой возможности уложить ее в постель. Его совесть заметила, что эта прелестная особа озябла, поскольку под промокшим насквозь платьем была совершенно обнаженной. Нужно согреть ее, обсушить и освободить от наркотического опьянения, а самому оказаться за пределами досягаемости. Он поставил ее на ноги и, держа за связанные запястья, провел через короткий лабиринт переулков к своей двери. Когда-то в этом квартале обитали утонченные лондонцы, здесь было пристанище лордов и леди, послов и поэтов. Теперь квартал был отвратительным и грязным, здесь жили люди с дурной репутацией и отщепенцы. Он приобрел свои необычные апартаменты после одной операции, когда очистил дом от банды фальшивомонетчиков. Он договорился с одним местным жителем — слепцом, — что тот будет охранять вход в его дом. При виде Уилла черный мастифф Зебедайя отделился от тени и ткнулся своей большой головой в ребра девушки. — У вас есть пони? — тонким голосом спросила та. — Елена, познакомьтесь с Аргусом, собакой местного слепца. — Собакой? — Это мастифф. Дайте ему обнюхать себя. Когда вы в следующий раз придете ко мне, он вас узнает. Уилл отпер потайную дверь и провел Елену наверх, в самую дальнюю комнату его соединенных друг с другом апартаментов. Он усадил ее на старинное, обитое гобеленом кресло у огня и снял с глаз повязку. Комната была совершенно в таком же состоянии, в каком он ее оставил. Уилл пошевелил угли, чтобы разгорелся огонь, на углях стояли кувшины с водой. Рядом со скамьей, на которой были стопкой сложены надушенные полотенца, стояла большая медная ванна. Он зажег свечи в ветвистом подсвечнике, стоявшем на столике у кровати. — Мы по-прежнему в Лондоне? — спросила она, глядя на кровать. — В самых его недрах. В данный момент вы здесь в безопасности. — Он повесил котелок на крючок, чтобы заварить чай. Девушку нужно согреть и как-то ослабить действие наркотика. Уилл взялся за подлокотники кресла и наклонился над ней. — Что вы пили в борделе? — Шоколад. — Дыхните на меня. — Что? − Дайте мне ощутить, чем от вас пахнет. Она вжалась в спинку кресла. − Вы шутите. — Вовсе нет. Я смогу определить, чем вас опоили. — А-а. — Она больше не старалась отодвинуться от него. Мгновение спустя она открыла рот и выдохнула воздух. Он чуть не застонал, ощутив ее теплое сладкое дыхание. — Опиум и satirio. — Что это такое? — Дикая орхидея, чтобы сделать вас в высшей степени восприимчивой к вниманию мужчин. Выпейте чаю, сколько сможете. И поешьте. У кровати вы найдете сыр и хлеб. Она снова бросила взгляд на кровать. — Вы что же, султан? Он рассмеялся, положив заварку в чайник. — Никакой я не султан. — Потом встал на колени и, взяв ее руки в свои, слегка потер их. — Насколько я понимаю, в ваши планы не входило становиться призом на аукционе. — Конечно, нет. Он рассмеялся, заметив по ее карим глазам, что она все поняла и оскорблена. — Что же пошло не так? — Гай Лири. Он не был… Я не думала, что придется иметь дело с ним. — Каким бы ни было ваше дело, пошлите лучше туда мужчину. — Я не могу. — Лицо у нее было серьезное. — Мне придется туда вернуться. Он поднял ее на ноги и подвел к зеркалу, стоявшему у огромной кровати. — В таком случае я полагаю, что прежде чем вы попытаетесь пройти незамеченной по лондонским улицам, вам следует переодеться и смыть с грудей румяна. Их глаза встретились в зеркале, у нее они были потрясенные и широко раскрытые, у него — откровенно голодные, от виконта и следа не осталось. Он стянул с ее запястий веревки, швырнул ей полотенце и отвернулся. Только что он был здесь — и вот его нет. Елена так и стояла, глядя в колеблющееся отражение в зеркале — отражение, которое, конечно же, не было ни дочерью ее отца, ни спасительницей ее матери, ни ею самой. Это отражение сбивало ее с толку. Бессчетное количество раз глядя в зеркало перед тем, как выйти из дома, она бездумно восторгалась своим видом, исполненным спокойного достоинства. Но она никогда не видела этой женщины, никогда даже не могла себе ее представить. Мокрое платье облепило ее, как драпировка на гипсовой статуе. Корсета на Елене не было, только тонкая сорочка, ничего не скрывавшая. Щеки горели. Над округлой выпуклостью живота выступали соски, рдевшие, точно вишни. На оцепеневшей руке висело полотенце. В голове раздавался низкий голос отца: «Слабость имя тебе, о, женщина». То была его самая любимая шекспировская строчка. Елена ненавидела Шекспира за то, что он написал это. Она швырнула полотенце в зеркало. Зеркало вздрогнуло, изображение исказилось. Груди от этого движения тоже вздрогнули, это странное ощущение связало ее с женщиной в зеркале — женщиной, которой она не была. Женщина в зеркале не могла ничего сделать, не могла никуда пойти. Безумец это понимал. Он просто ушел, не сделав никаких попыток удержать ее. Ему не было нужды удерживать. Один взгляд в зеркало смог остановить ее. «Я не ты», — сказала она женщине в зеркале. Елена отвернулась от отражения и схватила со скамьи другое полотенце. Безумец ушел, но она не знала, надолго ли. Она стянула платье с плеч и потерла груди полотенцем. Полотенце было грубоватым, оно немного царапало кожу, и от этого по животу пробежало какое-то непонятное ощущение. Она принялась тереть сильнее. На полотенце появились красные полоски, но вишневый оттенок на грудях так и остался. Она остановилась, отрывисто вздохнула и снова окинула взглядом комнату. В этих старинных апартаментах в прежние времена была спальня джентльмена, в которой аристократ в дезабилье принимал своих гостей в фижмах и напудренных париках, в бархатных камзолах и башмаках с пряжками. Здесь должно быть что-нибудь такое, что поможет ей вернуть свою внешность. Она отыскала взглядом кусок мыла в тарелочке на ванне. Схватила его. Он привычно пахнул лавандой, как то мыло, которое каждое лето варили они с матерью. Она подошла к камину и опустила душистое мыло в ведро с водой, стоявшее у самых углей. Холодной коже вода показалась даже горячей. Елена намылила груди и втянула в себя воздух, ощутив прикосновение своих скользких рук. Преодолев новый прилив ощущений, она терлась до тех пор, пока не стерла полотенцем почти все румяна. Груди жгло, и хотя они и оставались розоватыми, но были уже не такими яркими. Платье у нее промокло насквозь, и толку от него не было никакого. Она пошатнулась, почувствовал приступ головокружения. Куда делась ее одежда — сорочка, корсет, панталоны, чулки и подвязки, нижние юбки и кружевной платок? Для осуществления своего плана она выбрала простое коричневое платье. В нем она ощущала себя собой — скромной, уравновешенной женщиной из хорошей обеспеченной семьи, такой женщине никакой мужчина никогда не нанесет оскорбления. У нее оставалось смутное воспоминание о трех горничных, раздевающих ее, словно она была куклой. Голова кружилась, нетвердой походкой Елена прошла по комнате и открыла большой платяной шкаф. В нем она обнаружила предметы мужского туалета. Рубашки, жилеты и сюртуки были аккуратно развешены, тонкие шейные платки отглажены — хоть сейчас надевай, внизу выстроились в ряд башмаки и сапоги. Она открыла ящики и нашла там сложенное белье и чулки. Елена немного постояла, тупо глядя на эту одежду, словно не понимала, зачем она здесь. Потом взяла шейный платок — кусок батиста в виде треугольника — и крепко обмотала им груди, так что они стали совсем плоскими. Она сразу же почувствовала себя самой собой, обычной и сдержанной. Расчесала пальцами волосы и завязала их узлом. Над огнем запел чайник. Она бросилась к камину, опасаясь, что этот звук заставит безумца вернуться. Держа полотенце в руке, она сняла с крюка чайник и залила кипятком заварку, которую оставил ей безумец. У кровати она нашла поднос с хлебом и сыром, а также орехи и инжир. Елена опустилась в стоявшее у огня кресло с высокой спинкой — еще один остаток прежней роскоши — и заставила себя поесть. Каждый кусок давался ей с трудом. Она совершенно не знала, сколько теперь времени. Еще ночь, но скоро рассвет. Елена все еще клевала носом, а ей требовалась ясная голова и новая линия поведения. Вопрос заключался в том, как ей вернуться в бордель и не превратиться там в товар, выставленный на продажу. Она больше не могла притвориться служанкой, которая ищет место. Этот план провалился, но при этом кое-чему научил ее. Чтобы избежать Лири, ей понадобится новый способ проникнуть в заведение. Голова опустилась, и Елена, чтобы не уснуть, вскочила с кресла и встала на дрожащие ноги. Она закутала плечи во второе полотенце и заставила себя обойти странное помещение, в котором оказалась. Широкие плиты старого паркета были истерты, но ковер у нее под ногами был мягкий. Безумец сообщил, что они находятся в самом сердце Лондона. В его недрах, сказал он. Кровать была не английская — со всеми, этими толстыми столбиками, похожими на молодые пальмы, с оранжевыми занавесями из Дамаска и синими шелковыми покрывалом и подушками. Теперь она увидела то, чего не замечала до сих пор, — безумец приготовился к появлению гостя. На подносе стояло два бокала, две тарелки. На скамье лежало два полотенца. Свечи освещали путь к кровати. Не оставил ли он другую женщину, чтобы пуститься в дорогу, купить Елену и освободить ее? Но откуда ему знать, что ее планы рухнули? Все, что он сделал, не имело никакого смысла. Он не виконт, тогда кто же? Она не спросила, как его зовут, а он не сообщил ей об этом. Голова у нее кружилась от попыток найти ответ на лавину вопросов, которая внезапно обрушилась на нее, пока один вопрос не стал главным. Где он? Она видела только обитую панелями парадную дверь, через которую они вошли сюда. Они поднимались по двум лестничным пролетам, и она услышала бы, если бы он стал спускаться вниз. Но он исчез, подойдя к дальней стене. Она устремила взгляд на потемневшие от времени панели, истертые и затейливые, с выпуклыми лепными украшениями вокруг каждого квадрата. Несколько изображений Лондона — лодки на реке, парк, состязания боксеров, — но двери не было. Елена не понимала, каким образом комната, в которой она находится, связана с другими, неужели только через главную дверь? Ей надо найти чем прикрыться. Елена вернулась к платяным шкафам и открыла второй из них. Смесь запахов, таких же разнообразных, как Лондон, бросилась ей в лицо — эль и дым, уксус и рыба. Эта одежда была совсем другая, разноцветная и поношенная, в ней было даже что-то театральное, там были вещи пурпурного цвета и клетчатые, зеленые и из красного бархата, они пригодились бы, чтобы нарядиться маскарадным цыганом, такую одежду не надел бы ни один джентльмен. Весь этот шкаф представлял собой склад костюмов. Пока она смотрела на его содержимое, в голове зародился новый план. Она переоденется мужчиной. Он же велел ей послать туда мужчину, но этим мужчиной может стать она сама. Она уже исчезала, превратившись в Елену Троянскую. Теперь она исчезнет снова. Она принялась снимать вещи с крючков, отыскивая что-нибудь самое обычное — рубашку, куртку, шерстяной жилет, какие-нибудь штаны, шапку, все в серых и коричневых тонах, чтобы не привлекать к себе внимания. Она вспомнила паренька, который доставлял ее отцу книги от Хатчарда. Этот паренек и послужит ей образцом. Из-за сапог она чуть было не отказалась от своего замысла. Понадобилось три пары чулок, чтобы сапоги безумца подошли ей. Когда, в конце концов, она посмотрела на себя в зеркало, то поняла, что ее вполне можно принять за молодого человека, если бы не одна деталь. Елена вернулась к камину, взяла с подноса нож и принялась завершать свое преображение.Глава 4
Его разбудил утренний свет безжалостной ясности. Он поднял веки, но даже этого движения оказалось достаточно, чтобы понять — все прочие части его тела протестуют против приключений прошлой ночи. Хардинг топтался где-то в наружном помещении, передвигал чайники, а девушка не издавала ни звука. Неудивительно. От одних последствий снотворного можно было устать. — Кофе, сэр? — Хардинг прошел во внутреннюю комнату Уилла. — Наша гостья все еще спит? — Она исчезла, сэр. — Исчезла? — Уилл резко сел на кровати. Куда она могла уйти босиком, в облике распутной девки? Он встал, не обращая внимания на отчаянные протесты всех частей своего организма. — Она оставила записку. — Записку? Он бросился через дверь и оглядел всю комнату. На скамье валялось испорченное полотенце, покрытое красными пятнами. Платье за ненадобностью было брошено на пол. Дверцы шкафа распахнуты. На кровати лежали куртка и рубашка. — Неглупая особа. — Хардинг стоял рядом с ним. — Не так уж она и умна, если снова отправилась на эту чертову Халф-Мун-стрит. Уилл окинул взглядом комнату и увидел, что Елена поела. Хотя бы это разумно. Потом он остановился. Второе полотенце валялось на плите камина, в его складках лежали золотисто-каштановые локоны, та самая прелестная масса волос, в которую он вчера ночью на мгновение спрятал лицо. Он взял в руку один из длинных локонов и увидел нож. Отрезать себе волосы таким инструментом — воистину варварство. Это означает, что она твердо решила добиться своего, чем бы оно там ни было. — Где записка? Хардинг подал ему записку и чашку кофе. «Я расплачусь с вами», — прочитал он. Для женщины Елена была немногословна. Почерк красивый, такой почерк может принадлежать только образованной женщине. Значит, она училась в школе или у нее была гувернантка. Уилл уже выяснил, что Елена знает греческую литературу. Он не мог не оценить ее бесшумного исчезновения, но Елена не знала, что каждое действие, которое она совершила, пока он спал — благородно спал отдельно от нее на отвратительной койке, — даст ему возможность выследить ее. Он допил кофе, повернулся и начал перебирать содержимое шкафа. — Чего здесь не хватает, Хардинг? — Пары простых сапог, трех пар чулок, одной рубашки, шейного платка, одного серого фланелевого жилета, куртки из грубой ткани и темно-коричневых штанов. — Здесь тоже чего-то нет. — Уилл указал на пустой крючок. — Коричневого кепи, сэр. Уилл чувствовал, что Хардинг вот-вот добавит что-то еще. − И? — Пары серебряных подсвечников. — Хардинг держал в руке две выброшенные свечки. — Чертовски основательна, а? — Уилл думал, что она, униженная и измученная, свернется калачиком на его кровати. Елена ведь испытала потрясение, увидев в зеркале, на что она похожа. Полотенце в пятнах было еще одним доказательством ее смятения. Она безжалостно уничтожила попытки Лири превратить ее в шлюху. Но Уилл тоже хорош — мысль о том, как она стирала с грудей красную кошениль, пока он спал в соседней комнате, возбудила его самые низменные чувства. Прочесть мысли Хардинга по его гранитному лицу было невозможно. Им не нужно было много слов. Они жили вместе с тех пор, как полк сержанта Хардинга был уничтожен у реки Бидассоа и Веллингтон завербовал их обоих в тайные агенты. — Следите за газетами, не появится ли там сообщение о том, что пропала чья-то дочь или подопечная. — Вы думаете, что она убежала из дому, сэр? Уилл кивнул. Она собирается вернуться на Халф-Мун-стрит. В этом борделе есть что-то такое, что она твердо решила добыть. Досье Марча? Его самого интересовало, не хранит ли Марч свои бумаги в этом доме. Не могла ли Елена Троянская оказаться в одном из его досье? Уилл еще раз посмотрел на ее записку. Он полностью согласен с тем, что в ней было написано. «Да, милочка, вы расплатитесь со мной». Он мог держать пари на что угодно,Лондон он знает лучше, чем она. Даже если ей удастся выручить деньги за украденные подсвечники, у нее уйдет целый день, чтобы вернуться на Халф-Мун-стрит, а когда она туда вернется, он будет там, чтобы встретиться со своей беглой девственницей.* * *
Елена брела по Клер-стрит. Эта оживленная торговая улица как нельзя более подходила для ее целей. Люди, не обращая на нее внимания, шли по своим делам. Дождь кончился, повозки и тележки катили по грязи. От улиц исходил металлический запах мокрого камня. Сапоги ее спасителя уже никогда не будут такими, какими были. Она снова отогнала мысль о нем. Со временем она расплатится с ним. По улице бродили мальчишки, некоторые шли с поручениями, некоторые подозрительно держали руки в карманах. Елена была одной из тех немногих, кто был обут в сапоги, она жалела, что не украла еще и перчатки. От холода руки онемели и стали неловкими. В своей прежней жизни она почти не замечала лондонских мальчишек, но теперь старалась усвоить их ленивую походку и развязную манеру держаться, а кепку натянула пониже. Ей казалось разумным ссутулить плечи и все время двигаться. Подсвечники в кармане сильно били по бедрам во время ходьбы, и Елена не увидела ни одной лавки, где можно было их продать. Лавки сообщали о своих товарах на вывесках, вывешивали их на крюках или сваливали в кучу на открытых лотках вдоль улицы, но никто не приглашал покупателей поменять старые вещи на новые, хотя Елена знала, что такая торговля в Лондоне процветала. Елена проголодалась, а ее новый план требовал хотя бы самых скромных вложений в товары, во что-то такое, что она могла бы доставить в заведение на Халф-Мун-стрит. Она свернула на улицу поменьше, которая шла в северном направлении, и наткнулась на подходящую лавку. Вывеска над дверью гласила: «Господа Уимз и Хагджет, серебряных дел мастера». Через пыльное окно Елена разглядела старые подносы с тусклыми рисунками и почерневшие чайники, нуждавшиеся в хорошей чистке. Мальчишка, который вышел из склада напротив, бросил на нее недружелюбный взгляд, но она повертелась у лавки, пока владелец заворачивал в коричневую бумагу покупку для какой-то женщины. Это был доброжелательный, как ей показалось, человек с седыми бакенбардами, в зеленом полосатом жилете. Покупательница ушла, и лавочник взялся за метлу. Елена решила попытать счастья. — Сэр, вы не могли бы мне помочь? Я только что приехал в Лондон, чтобы проложить себе дорогу в жизни. — Ступай, мальчик, ступай. У меня нет для тебя работы. — И лавочник продолжил усердно мести пол, даже не взглянув на Елену. — О нет, сэр, я не ищу места. У меня есть наследство. — Вот как, наследство? Значит, ты богат? — Подсвечники моей бабушки, сэр. Она велела мне продать их, чтобы начать новую жизнь. Теперь лавочник остановился, оперся о метлу и внимательно посмотрел на Елену: — Только что приехал в Лондон, говоришь? — Из Оксфорда, сэр. — Елена изо всех сил старалась держаться так, как держатся мальчишки, за которыми она наблюдала целый день. — А почему наследство твоей бабушки привело тебя в мою лавку? — Сдается мне, сэр, что вы имеете дело с серебром. Вы не будете любезны сказать мне, где я могу продать пару серебряных подсвечников? — Серебряных подсвечников? Из Оксфорда? Они у тебя с собой? — Да, сэр. — Покажи. — И лавочник прислонил метлу к дверному косяку. Елена достала из кармана один подсвечник и протянула его лавочнику. Тот взвесил подсвечник на руке и перевернул его. — Так твоя бабушка живет в Оксфорде, мальчик? Тогда почему же здесь написано «Раджес с Друри-Лейн, Лондон»? — Он постучал по основанию подсвечника. Елена инстинктивно попятилась под обвиняющим взглядом лавочника. — На помощь! Держи вора! — Все головы на улице обернулись. — У меня здесь вор. — Он поднял блестящий подсвечник над головой. Елена почувствовала, что на нее устремлено множество тяжелых взглядов. Она хотела все отрицать, настаивать на своей невиновности, но слова не шли. Она отступила и столкнулась с мальчишкой — тем самым, что глазел на нее только что, румяным и грубым, с наглой ухмылкой, открывающей крепкие белые зубы. — Хватай свой подсвечник и беги, парень, или Уимз сию же минуту позовет полицейских. Елена выхватила у лавочника подсвечник и сунула его в карман, а Уимз снова закричал, хватая метлу. — Давай за мной, — поторопил ее мальчишка. Он побежал по улице, Елена помедлила в нерешительности и бросилась за ним. Мальчишка оказался на удивление быстрым и отчаянным. Он бежал по улице, петляя между повозками и тележками, которые становились препятствием для преследователей. Крики, казалось, раздавались со всех сторон. Руки хватали Елену за кепку и куртку. Подсвечники бились о бедро, причиняя сильную боль. Крики «Держи вора!» мчались за ними, словно их приносил ледяной ветер. — Еще пару поворотов, — крикнул паренек. Бока у Елены болели, перед глазами плясали синие пятна, мышцы от напряжения ныли. Она понятия не имела, куда он ее ведет, понимала только, что он может убежать от погони. Дорогу им загородил точильщик. Мальчишка побежал прямо на его тележку. Точильщик отступил, как по сигналу, и они промчались мимо него в какой-то заброшенный дом и выбежали через задний ход во двор с множеством выходов. Они бросились в один из них, и мальчишка наконец замедлил бег. Они немного постояли, прислонившись к стене из почерневших кирпичей. — Ты начинающий, верно? Елена ловила ртом воздух, ноги у нее дрожали. Она кивнула. Он принял ее за мальчика. — Первое дело, а? Елена решила, что лучше утвердительно кивнуть в ответ. — Зовут как? — Трои. — То был единственный слог, который она смогла выговорить. — Нейт Уайлд. А где ты живешь, Трои? — Нигде, мне надо продать подсвечники. — Это просто, если знать подходящего человека. Пошли. Давай проделаем все как надо. Дом, в который отвел ее Нейт Уайлд, имел вход с другого двора. Тяжелая дверь была приоткрыта, изнутри на ней торчали железные засовы. Внутри в крепких деревянных ларях, похожих на корыта для замешивания теста, лежали груды безделушек; в одном ларе были кольца, в другом — брошки, в третьем — серебряные часы, в четвертом — табакерки. На стене размещались скрипки и смычки, а по длинному узкому столу маршировала огромная армия шахматных фигур. Елену охватила необъяснимая грусть. Все эти вещи, сваленные с полным пренебрежением, говорили о чьих-то утратах, радостях, о памятных подарках, и все это было отдано за наличные. Владелец был совершенно не похож на мистера Уимза. Он был высок и худощав, его бархатный сюртук был заплатан и поношен, нос острый, глаза с тяжелыми веками. Он склонился над толстой книгой, держа в руке перо. — Не говори мне, что ты принес заклад, юный Уайлд, — сказал он, записывая что-то в книгу. — Я-то нет, мистер Драй. А вот этот мой друг — да. Драй отложил перо и устремил взгляд своих полуприкрытых веками глаз на Елену: — Покажите товар. Елена достала подсвечники. Они затмили своим блеском все, что было в лавке. — Какое имя мне записать? — Трои. Он записал это в книгу. — Ваша личная собственность, разумеется? — Наследство от бабушки, сэр. Она видела, что Драй поверил ей не больше, чем Уимз, но его вежливый взгляд не дрогнул. — А ваш адрес? — Он со мной, — сказал Уайлд. — Вы просто запишите, что из школы Бредселла. И Драй снова что-то записал в книге. — Четыре шиллинга. — Восемь, — возразил Уайлд. Драй выгнул черную бровь высокой дугой, точно кошка — спину. — Ну, тогда, скажем, шесть — ради нового клиента? Елена кивнула. Драй внес в книгу поправку. Они с Уайлдом снова вышли на улицу. — У тебя есть где жить? — Есть. — Это была не совсем ложь. В той, другой, жизни у нее было где жить. — Завтра с утра я начинаю заниматься доставкой товаров. Мне нужно только сегодня где-нибудь переночевать. — Ночуй в школе, с нами. Там твои монеты никто не уведет. Елена задумалась. Она удалилась не более чем на две мили от своей цели, но у нее болели ноги. Ее спутник шагал беспечной походкой, как будто их недавний побег совсем не утомил его. Елена чувствовала, что слишком большие сапоги натерли ей ноги, несмотря на три пары чулок. — А хочешь кокса[5]? — предложил ее спутник. — Кокса? — переспросила она. Нейт Уайлд остановился, подбоченился и окинул ее взглядом. — Слушай, Трои, самому тебе не управиться. Ты не знаешь, где отсидеться. Ты не сумеешь убежать, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. Какой-то пьяный цирюльник остриг тебе волосы. Ты зеленее, чем трава, так что лучше держись меня. Елена хотела возразить, но замолчала и рассмеялась. Он предлагает ей роль, согласиться на которую будет полезно. — Волосы мне остригла моя слепая бабушка. Уайлд одобрительно ухмыльнулся: — Вот оно что! Слепая, значит? Вот почему она не заметила, как ты утек с ее подсвечниками. Уилл ушел с Халф-Мун-стрит вскоре после двух, тело затекло и ныло от холода. Почти весь день либо он, либо Хардинг следили за домом с тыла. Елена переоделась так, что у нее был не слишком большой выбор личин, под которыми можно было проникнуть в хорошо охраняемое заведение Марча. Уилл знал, что он сделал бы на ее месте — выдал бы себя за разносчика товаров и для будущего визита оставил бы какое-нибудь окно приоткрытым. Он насчитал шесть разносчиков, вошедших в дом. Для гостей было припасено вдоволь вина, угля, эля и устриц, все это доставили постоянные торговцы, среди них не было никаких новичков. Никто не оставил окно приоткрытым, и весь вечер здоровяк у задней двери стоял не двигаясь. Только пар, поднимавшийся в холодном воздухе, говорил о том, что здоровяк дышит. Если бы преисподняя могла замерзнуть, она бы уже замерзла. Когда его сменил другой, Уилл подошел, чтобы поболтать. Парень был не слишком словоохотлив, но согласился побеседовать, когда ему к горлу приставили нож. Из его рассказа стало ясно, что Елена сюда не возвращалась. Ночь в заведении прошла как обычно. Где же она? Уилл отмахнулся от этого вопроса. У нее может быть сообщник. У нее может быть квартира. Если у нее есть хотя бы унция здравого смысла, она вернулась домой. Но его чутье и два пропавших подсвечника говорили о том, что Елена действует в одиночку. А груда погубленных волос свидетельствовала, что она не собирается отступать. Чтобы ни заставило ее рискнуть и проникнуть в маленький дворец отвратительных удовольствий, она намерена проделать это снова, несмотря на губительные результаты первого посещения. Так почему же она этого не сделала? Это не его дело. Конечно, никто не обязан спасать женщину больше одного раза. После этого она должна действовать достаточно разумно, чтобы избежать насилия. Он свое дело сделал. Она сумела сбежать от него и знает, что Лири — настоящий негодяй. Уилл пойдет домой и с чистой совестью ляжет спать — он сделал для Елены все, что мог. Мысль о постели, к несчастью, вызвала множество образов. Распущенное воображение уже уложило Елену в кровать, ее созревшее, нетронутое тело выгибалось ему навстречу, и он мог сколько угодно трогать ее великолепные груди. Его настроение вовсе не улучшилось, когда, проезжая вместе с ним в наемном экипаже по Пиккадилли, Хардинг сказал: — Уверен, что она оставила след, по которому сможет пройти даже слепой. Елену разбудил тихий скребущий звук. Лежа в холодной темной комнате, она напрягла слух, чтобы понять, что это за звук и откуда он доносится. Она вообще не собиралась ложиться спать. Нейт Уайлд свободно расхаживал по улицам, и это создало у нее ошибочное представление о школе. Другие мальчики маршировали, сидели, стояли, ели и ложились спать, следуя указаниям высокого неприветливого человека по имени Коутс, в распоряжении которого был кожаный ремень. Он едва глянул на Елену, но туг же невзлюбил ее. — Сядешь там, где я велю тебе сесть. Будешь спать там, где я велю тебе спать. Ты будешь мальчиком под номером десять, да, десять. Она избежала разоблачения, сидя за длинным столом во время ужина, и за молитвами и приготовлениями ко сну, которые последовали за ужином, но она не собиралась представать с кепкой в руке перед пронзительными взглядами учителей в ярком свете дня. Мальчики были маленькие и щуплые, и она еще не усвоила их манеру говорить и держаться. Ее обязательно разоблачат. Она лежала на последней кровати в ряду, в спальне, находившейся в чердачном помещении. Над спальней нависал крутой скат крыши, на которую вела лестница. Два мансардных окна по обеим концам комнаты пропускали слабый свет. Звук повторился, по полу что-то волокли или толкали, и Елена повернула голову, чтобы понять, откуда он доносится. Под одним из окон мелькнула тень. На фоне слабого света появилась голова маленького мальчика. Он неуверенно стоял на табуретке, стараясь сохранить равновесие и дотянуться до задвижки. Елена спустила ноги на пол и вздрогнула от боли, ноги были покрыты волдырями. Чулки она не сняла из-за холода и из-за того, что они были в крови и прилипли к коже. Елена подошла к мальчику и схватила его за ночную рубашку. Он был холодный, как ледышка. — Что ты делаешь? — шепотом спросила она. Мальчик обернулся, на его бледном серьезном лице темные глаза казались круглыми и большими, светлые волосы торчали, как сено на непричесанном стогу. — Ты можешь открыть окно? — спросил он. — Слишком холодно. Малыш покачал головой: — Сейчас с неба придет Мальчик, чтобы забрать меня. Елена растерялась. Малыш говорил о чуде со спокойной уверенностью. — Разве кто-то из мальчиков остался на улице? — Мальчик. Елена еще раз попыталась уловить смысл его слов. — Этот мальчик на крыше? Малыш кивнул. — Мальчик идет по небу. — По небу? Он кивнул. — Здесь плохо. Елена пришла к такому же вы воду. Ей было по душе желание малыша уйти отсюда, но хождение по небу не казалось подходящим способом спастись. — Дай-ка я попробую. Она подергала задвижку. — Заперто, — сказала она своему сотоварищу. — А теперь давай-ка ложись в постель. Мы найдем другой способ попасть к Мальчику. — Ей уже пришлось спускаться из окна на мостовую с высоты трех этажей, и это занятие совершенно не подходило для маленьких мальчиков. Малыш не шелохнулся. — Не могу спать. Мне нужен Мальчик. — Голос его звучал безнадежно. — Как тебя зовут? Он подумал. — Мальчик номер четыре. — А как по-настоящему? — не унималась Елена. — Робин. — А я Трои, Робин. Пойдем со мной. — Елена хотела взять его за руку, но его ледяные руки обвились вокруг ее шеи. Она отодвинула табурет от окна, отнесла своего нового товарища к себе на кровать и уложила рядом с собой. Он прижался к ней тщедушным тельцем, и она вздрогнула, когда его ледяные ноги коснулись ее. — Ты можешь пойти с нами, когда придет Мальчик, — сказал он.Глава 5
Утром Уилл расспросил соседей, и их ответы навели его на след Елены. След шел на северо-запад от его отвратительного квартала, уходя в самое сердце темных трущоб, куда, в конце концов, привели в октябре его долгие поиски пропавшего брата Кита. То было обиталище мальчиков, сбежавших из так называемой благотворительной школы преподобного Бредселла на Бред-стрит. На этих людных улицах юные преступники совершенствовались во всевозможных способах изъятия собственности из карманов соседей. В полдень Уилл слушал сетования мистера Уимза на безнравственность современной молодежи. Уимз кипел от праведного гнева, вызванного наглой попыткой какого-то юнца всучить почтенному торговцу краденое. Без всякого удивления Уилл узнал в сообщнике обладателя зубастой улыбки Нейта Уайлда. Уайлд был звездой среди учеников школы Бредселла, пареньком, обладавшим весьма разнообразными талантами — к воровству, слежке и кое-чему похуже. Из заведения Уимза Уилл направился прямо к известным скупщикам и укрывателям краденого на Саффрон-Хилл. Найти Бенджамена Драя не составило труда. Уилл смог выкупить за два фунта свои собственные подсвечники, а еще за один фунт получил возможность заглянуть в толстую книгу Драя. Трои — такое имя носила теперь Елена — назвал в качестве своего местожительства школу Бредселла. Если и существовала когда-либо на свете женщина, обладавшая способностью попадать из огня в полымя, так это его девственница. Когда он добрался до Бред-стрит, оказалось, что улица эта очень изменилась. Несколько месяцев назад, когда поиски Кита привели их на эту кривую улицу, она была одним из тех мест в Лондоне, где было небезопасно появляться ни обычным горожанам, ни судебным приставам. Главными занятиями ее обитателей были безделье, пьянство, драки и нанесение прохожим ударов по голове. Теперь безделье явно оказалось вне закона. Двор пивоваренного завода кишел, как муравейник, скопищем людей, сооружающих новые бочки взамен тех, которые повредил злосчастный Дик Каллен. Похожие на скелеты остовы огромных новых бродильных чанов поднимались выше разрушенных стен, из которых когда-то на улицу вытекло десять тысяч галлонов портера. Этот пивной поток был делом рук Арчибальда Марча. Воспользовавшись своими связями с министром внутренних дел, Марч организовал арест старшего брата Уилла — Ксандра. И пока Уилл и Ксандр старались ускользнуть от закона, Марч похитил молодую жену Ксандра, Клео, и спрятал ее в погребе в начале Бред-стрит. В то время все они считали, что Марч сделал это просто для того, чтобы удержать в своих руках состояние Клео, поскольку он был ее дядей и опекуном. Но даже тогда Уилл подозревал, что здесь кроется нечто большее. На его взгляд, пивной потоп был частью плана, задуманного для того, чтобы помешать им в их поисках Кита. План этот провалился. Во всяком случае, потоп помог Ксандру приступить к осуществлению своего проекта — провести на Бред-стрит газовое освещение. Теперь Ксандр приходил сюда каждый день, и среди его рабочих были люди, прислушивающиеся ко всем разговорам. Любой намек на местонахождение Кита немедленно передали бы Ксандру. Посреди улицы тянулась канава, в которую предполагалось поместить газопровод, она была трех футов шириной и почти тридцати ярдов в длину или более того, канава эта постоянно росла. Количество рабочих равнялось численности небольшой армии, люди размахивали кирками, орудовали лопатами и возили повозки с землей и камнями. Ксандр развесил заманчивые объявления с предложениями работы и расценками, и на дворе у его импровизированной конторы стояла очередь. Повсюду бродили разносчики с подносами имбирных кексов, пакетами с картошкой и апельсинами. В центре группы, сверяющейся с картой землемера, Уилл заметил брата, и его сразу же поразили произошедшие в нем перемены. Ксандр был женат уже почти четыре месяца. Наверное, когда мужчина спит с любимой женщиной, он начинает верить в невозможное, например, в спасение Бред-стрит. Энергия его брата казалась прямо-таки осязаемой. Ксан и Уилл — незаконнорожденные братья Джоунз — были настолько похожи — одинаковые темные волосы и суровые симметричные лица, — что одного можно было принять за другого. Только у Уилла глаза были темнее, а Ксан был на дюйм выше брата. В широких плечах Ксана было что-то говорившее обществу, что Ксан не согнулся под тяжестью его презрения. Он отошел от маленькой группы, и Уилл поравнялся с ним. — Эта чертова Темза замерзла. Ты не мог подождать до весны? Это было вполне в духе Ксандра — неотступно заниматься поисками Кита, словно он полагал, что они найдут его под брусчаткой мостовой. Несмотря на холод, люди работали без рубашек и потели, орудуя кирками. — Почва здесь твердая, и это помогает двигаться по плану. — И Ксандр испытующе посмотрел на брата. — Кажется, расценки соответствуют Бред-стрит. — Это не рай, но люди идут наниматься. Я последовал твоему совету. Мы держим инструменты под замком, и каждому, кто приходит наниматься, Клео в виде поощрения выдает картошку и свечи. Уилл кивнул. Лицо у Ксандра стало серьезным. — Здесь Нейт Уайлд. — У него привычка болтаться в кильватере Марча, верно? — Нейт Уайлд оставался ведущим в их поисках. Два осведомителя — Дик Каллен и мамаша Гринсдейл, которые привели братьев на Бред-стрит, погибли при потопе. Уилл знал: когда твои осведомители исчезают или оказываются мертвыми, это значит, что ты близко подобрался к чему-то очень мерзкому. — Именно Уайлда я и ищу. Уилл внес кое-какие перемены в свою внешность и принялся обходить улицу. Нейт Уайлд всегда бывал там, где собиралась толпа и люди не замечали, что их толкнули и что карманы у них внезапно стали легче. Уайлд обладал умением исчезать и становиться частью происходящего, если не ухмылялся этой своей зубастой улыбкой. Брат Клео, Чарли, называл Уайлда просто «Зубы», что вполне подходило ему. Уилл обнаружил мальчишку среди плотников, бочаров и каменщиков, работающих на дворе. То были поденные работники со своими собственными инструментами, и зубило или мастерок обычно сдавались в заклад, от них избавлялись, когда человек оставался без работы, он избавлялся от инструментов и выкупал их, когда снова находил работу. Уилл поймал Уайлда, когда тот выскользнул со двора, пола его куртки как-то оттопыривалась. — Чье это? — спросил Уилл у своей извивающейся жертвы. В ответ раздался ряд ругательств, поэтому Уиллу пришлось покрепче сжать предплечье вора. Мальчишка ахнул, а потом с минуту помолчал. — Вон того толстяка. Видите, на нем куртка не сходится. Уилл силком провел Уайлда через двор. — Мой сынок просит у вас прощения, сэр, — сказал он. — Вот ваш мастерок, сэр. — Уайлд свободной рукой вытащил из-под полы мастерок. Удивленный парень взял мастерок. — Вам бы следовало отругать его. — Или выпороть, — бодро ответил Уилл. — Я уж не пожалею на него розог, приятель. И он потащил Уайлда со двора, вывел его через сломанную изгородь в захламленный двор с высокими стенами и пришпилил ножом к перевернутой тачке, чтобы побеседовать. — Эй, вы проткнули ножичком мою лучшую куртку. — Ты, Уайлд, совершаешь ошибки, которые тебе не по карману. — А вам-то какое до этого дело? — Твои грехи могут потрясти и дьявола. Мальчишка извивался, но нож удерживал его на месте. — Ну и чего вы хотите? Уилл пожал плечами. В мальчишке он видел самого себя — та же борьба за выживание, то же постоянное взвешивание своих шансов, те же недоверчивость и драчливость. — Если тебе нравится, можешь кончить, как Дик Каллен и мамаша Гринсдейл — тебя утопит Марч. Меня это устраивает. Лицо у мальчишки стало серьезным, теперь не было видно ни одного зуба. — Они доносили. — Они доверяли Марчу и Бредселлу. — А кому же доверять — тебе, что ли, сыщик? Уилл покачал головой. Мальчик шел прямиком к плохому концу — он воровал, шпионил для Марча, приводил учеников Бредселлу. О дурных концах Уилл кое-что знал. Он не желал этого никому, даже таким хулиганам, как Уайлд. — У тебя есть кое-что. Мне это нужно, а тебе оно ни к чему. Запахло сделкой, и в глазах мальчишки сразу же зажегся яркий блеск. Он перестал корчиться. — Хотите меняться? А сколько оно стоит, по-вашему? — А сколько, по-твоему, стоит свобода? Мальчишка выпятил подбородок. — А вы ничегошеньки не можете доказать. — У меня в кармане два подсвечника, которые обеспечат тебе проезд в один конец на каторгу. — Да это не я украл. Это Трои. Уилл подождал, пока мальчишка поймет, что в два счета выдал своего друга. Пожалуй, они с Уайлдом не так уж сильно похожи. — Мне нужен Трои, а тебе Трои не нужен. Он наведет на тебя всех лондонских сыщиков. На лице Уайлда мелькнуло подозрительное выражение, но Уилл вдруг подумал, что мальчишка гораздо младше, чем кажется. Ясно, что он совершенно не понимает, кто такой Трои. — Он еще зеленый, как трава в мае. — Дюжина шишек из Вест-Энда ищут его из-за крупного мошенничества, а ты знаешь, что Бредселл не поблагодарит тебя, если ты наведешь на его школу полицию. — Значит, вы занимаетесь этим ради вознаграждения? — Добудь мне Троя еще до ужина, и получишь свою долю. — Это сколько? Уилл назвал сумму и место, куда следовало доставить Троя. Потом вытащил нож и освободил Уайлда. — Значит, он плохой парень, да? — Лучший дружок самого дьявола. От холода у Елены начало капать из носа. Подбородок у нее был опущен, застывшие руки засунуты под мышки, она сосредоточилась на том, чтобы ставить одну ногу перед другой, идя по темной улице, на которой, по обещанию Нейта Уайлда, находился дом, где сдавали комнаты на ночь. Случившееся дальше произошло так быстро, что у нее не было никакой возможности избежать западни. Прямо перед ней открылась дверца наемного экипажа. Ступеньки поцарапали ее подбородок, когда Елену втаскивали внутрь. Она упала на колени к этому дьяволу, а он скрутил ей руки. Кепка слетела с ее головы, подбородок стукнулся о его твердую голову. Его руки действовали быстро, они закутали ее в одеяло, точно мумию. От одеяла пахло лошадьми. Он усадил ее рядом с собой и сунул Уайлду пачку банкнот. Елена сердито глянула на Уайлда. Она доверилась ему. Он посоветовал ей, как уйти из школы, она уцепилась за предложенную возможность. Уайлд сунул деньги в куртку. — Остерегайся Уимза, Трои. — Предатель. Дверца закрылась, и карета тронулась. — Не нужно винить Уайлда, милочка. Искушение, которое я предложил ему, было слишком велико, чтобы разумный человек стал от него отказываться. — Деньги. — Вы моя должница. — Он поднял ее подбородок своей горячей рукой и прижал к ее носу мягкий батистовый носовой платок. — Я же сказала, что расплачусь с вами. Для моего плана было необходимо притвориться человеком без средств, но, уверяю вас, у меня есть… друзья в высшем обществе. — Вы извините меня, если я не удовлетворюсь такими заверениями от человека, обладающего привычкой попадать в ситуации, которые, как мне кажется, могут отвратить от него высокопоставленных друзей. — Куда вы везете меня на сей раз? — Она отвела лицо от его руки. Она снова не очень четко понимала, где находится. — Расхаживая по Лондону одна, вы все время направлялись только в одно место — в постель к мужчине. — Голос у него был мрачный. — В мою постель. Он произнес эти слова так, что в его намерениях не оставалось никаких сомнений. В его голосе снова появился тот тембр, который она впервые услышала в борделе. Она повернулась к нему, чтобы посмотреть в его темные глаза и выяснить, не шутил ли он. — Вы не станете… насиловать меня. — Это слово она выговорила с трудом. — Я не собираюсь читать вам проповеди на тему «Характер и поведение женщин». Мелькающие в карете тени показывали его по частям — тяжело очерченный профиль, блестящие темные глаза. В борделе она не разобралась в нем. Она тогда решила, что он собирается переспать с ней, и его апатичная манера держаться заставила ее подумать, что она сумеет справиться с ним и убежит. Но за пределами борделя утонченного виконта не существовало. — Я не знаю, кто вы. Вчера на вас был шелковый галстук, сегодня — пестрый шейный платок. — Окружение меняется. Безнравственность… остается прежней. — У вас есть имя? Его улыбка на миг вспыхнула в темноте. — Уилл Джоунз. По обеим линиям происхожу от блудниц мужского пола, выдающихся потомков самого Вильгельма Завоевателя. — Вам не нужно было выслеживать меня. Я же сказала, что расплачусь с вами. — Вы намеревались сделать это до или после того, как вас арестуют за воровство и продажу краденого? — Я точно знаю, где находятся эти подсвечники. — Сомневаюсь. Она втянула в себя воздух, чтобы успокоиться. — Вы мешаете моему плану. — Который до сих пор так успешно осуществлялся. — Согласна, у меня были неудачи. — Она приехала в Лондон три дня назад и потратила их попусту. Ее мать стала на три дня ближе к гибели. — Неудачи, милочка? Сначала Лири, потом Уайлд — обоим очень хотелось продать вас, хотя нужно отдать должное Лири — он оценил вас очень высоко. Как долго вы рассчитывали выдавать себя за мальчика в мужской школе? — Я собиралась провести там только ночь. — Ее ошибки с каждым моментом накапливались, и Елена теряла терпение. — Тогда что же вас там задержало? Она не собиралась рассказывать ему о Робине. Весь день этот малыш ходил за ней по пятам, а потом она оставила его в школе наедине с тщетной надеждой, что воображаемый герой спустится с крыши и спасет его, и это мучило Елену, словно она совершила настоящее преступление. Кража у дьявола в счет не идет. — Вы гнались за мной из-за подсвечников или из-за одежды? — Ах, Елена, несмотря на весь ваш опыт, полученный в Трое, вы мало знаете мужчин. — В его голосе послышалась насмешливая нотка. — Там был только один мужчина — Парис, все время Парис, и женщина вряд ли может составить себе мнение о других, судя по такому мужчине. Все остальное время я находилась среди троянских женщин. Представьте себе комнату, полную женщин, пятьдесят ткацких станов и пятьдесят языков, которые работают одновременно, и старая царица, которая ни на миг не сводит глаз ни с одной из нас. — Вы хорошо умели ткать, да? — Он рассмеялся. Экипаж остановился. Наклонившись к ней, Уилл сказал: — Из-за вас мои первые попытки помочь ни к чему не привели, а когда я что-то делаю, я люблю довести дело до конца. — Прошу вас, не нужно больше беспокоиться обо мне. Я уверена, что у вас есть чем заняться. — Это так, Елена, но понимаете, когда я занимаюсь другими делами, вы то и дело оказываетесь в подозрительных местах. — Уилл вытащил свою пленницу из экипажа, снял с нее благоухающее лошадьми одеяло, расплатился с извозчиком и по тем же проходам подвел к своей двери. — Дома, — сообщил он. — Я завтра уйду. — А знаете, вы неблагодарная особа. Вы не смогли бы выбраться ни из борделя, ни из школы для мальчиков без моей помощи и без моих денег. — Денег, с которыми вы обращаетесь довольно свободно для человека, живущего в таком квартале. Аргус забил хвостом в знак приветствия. — Аргус уже знает вас. — Дойдя до второго лестничного пролета, Уилл усадил ее на две ступеньки выше себя. — Что вы делаете? — Снимаю с вас свои погубленные сапоги. Хардинг будет оскорблен, если вы нанесете грязи на ковры. — Хардинг? В ее голосе он различил усталость. Вряд ли ей довелось выспаться в эти три дня. — Мой слуга. Вы видели его на выступе стены там, в борделе. В трудных обстоятельствах очень подходящий человек. — А вы уже бывали с ним в трудных обстоятельствах? — Сто раз. — Чулки, которые она украла у него, прилипли к ее коже темными пятнами засохшей крови. «Решительная девочка, истекающая кровью». Он перекинул ее через плечо и внес в квартиру. Затем положил ее на кровать, и Елена закрыла глаза. — Предупреждаю вас — что бы вы ни сделали со мной, я буду спать. — Сомневаюсь. Она быстро открыла глаза, потому что он привязал шелковым шарфом ее левую руку к столбику балдахина. На ее запястьях, там, где их связывал галстук, на котором она висела за окном борделя две ночи назад, виднелись красные полоски. — Вы собираетесь подвергнуть меня пытке? — Вот именно. Она широко раскрыла глаза, а он ответил ей порочной усмешкой. — Вашей одеждой мы займемся попозже, если на вас надето что-то такое, что вы хотели бы снять. — Нет, благодарю вас. Он фыркнул: — Какая вы благовоспитанная преступница, Елена. Другую ее руку он привязал к основанию резного изголовья, а потом усадил Елену, прислонив ее спиной к синим шелковым подушкам. Остатки ее погубленных волос обрамляли лицо, как неровные лучи, пронизанные золотом. Белая рубашка была расстегнута у ворота, и он понял, что она обмотала грудь его шейным платком. — По закону эта одежда принадлежит мне. Вам известно, что за кражу ночной сорочки женщину могут сослать на каторгу? — Вы просто неиссякаемый источник приятной информации. Он бросил взгляд на ее ступню и повернулся, чтобы раздуть огонь в камине. Когда она снова закрыла глаза, Уилл на миг задержал на ней взгляд. — Я хочу получить от вас кое-какие ответы, Елена Троянская. Единственным ответом ему был слабый подъем и опускание ее спеленатой груди. Уилл пошел во внутреннюю комнату за всем, чем можно было полечить волдыри на ее ногах. Он слегка коснулся ее ноги, и она проснулась. — Это и есть пытка? Он сел на кровать, поставил себе на колени тазик, держа в руке ее левую ногу. — Увы, у меня нет под рукой палок, чтобы бить вас по пяткам. Ее бледная обнаженная ступня лежала в его горячих сильных руках, и от этого по всей ее ноге пробежала странная дрожь. Елена насторожилась, и ее сонливость как рукой сняло. Даже спеленатые груди отзывались на его прикосновение, чувствуя что-то вроде резких уколов. Он омыл ступню в теплой воде, намазал чем-то волдыри и забинтовал чистой тряпочкой. Потом проделал тоже самое с другой ногой, притворяясь, что не замечает ее реакции. Его прикосновения были осторожными и умелыми и никакие гармонировали с яростной сосредоточенностью лица. Она впервые получила возможность тщательно рассмотреть его. Темные брови сходились, образуя глубокую морщину над носом, который некогда, вероятно, был совершенным в своей прямизне, но теперь его пересекала небольшая впадина посредине. Верхняя губа тоже была повреждена, она немного не доходила до нижней губы. Внимательный взгляд, тонущий в тени подбородок, густо-черные растрепанные волосы заставили Елену вспомнить о безумствах, которые он совершил, — ломал мебель, вылезал в окна, прижимался к крыше накренившейся кареты, и все это совсем не сочеталось с простым занятием — перевязкой ее израненных ног. Она с трудом удержалась от странного желания похвалить его. — Вы не похожи на других джентльменов. — А я и не джентльмен. — Он говорил беспечно, но Елена поняла, что из приличного общества в этот притон с его обветшавшим великолепием привел Уилла непростой путь. Он убрал тазик и полотенце и стоял теперь на фоне горящего камина. — Вы не очень-то любите себя. Она всю жизнь прислушивалась к голосу собеседника, стараясь понять, как говорящий относится к самому себе. Ее замечание насмешило Уилла. — Значит, я в хорошей компании. Он обошел вокруг кровати, подошел к Елене с другой стороны и бросил на покрывало стопку дешевых памфлетов. Брошюрки были похожи на религиозные трактаты, которые читал ее отец. Она вспомнила, что Уилл Джоунз грозился почитать ей Фордайса — хотя Елена и без этого текста знала, что ей не миновать осуждения общества из-за своего поведения в эти три дня. Она знала наизусть все бранные слова, которые отец употреблял по отношению к женскому полу, — капризные, распущенные, порочные, проститутки, блудницы, шлюхи. Стоя у кровати и наблюдая за ней, Уилл Джоунз движением плеч скинул с себя куртку, стянул шейный платок, расстегнул воротник и распахнул его. От интимности этих движений, от того, с каким удовольствием он совершал их перед ней, от его отражения в позолоченных зеркалах что-то внутри ухнуло вниз, как ведро в колодец. — Что вы делаете? — Я позаботился о том, чтобы вам было удобно. Теперь пора позаботиться о себе. Распахнутый воротник открывал сильную колонну его шеи. Серый шерстяной жилет в тонкую красную полоску облегал торс, подчеркивая широту плеч и тонкость талии и бедер. Он снял сапоги и сел, чтобы снять чулки. Заметив, что она наблюдает за ним, он поднял босую ногу, чтобы она могла рассмотреть ее. — Не раздвоенное копыто. На тот случай, если вы сомневались. Бренди? Она покачала головой. Он налил себе рюмку, глотнул и поставил рюмку на стол. Потом устроил из подушек гнездышко рядом с ней и улегся на кровати, вытянув длинные ноги и изящно скрестив их. Некоторое время он молча смотрел на ее ступни. Елена замерла под его внимательным взглядом. Женщина не должна слишком раскрывать свои стати. Женщина не должна показывать свою красоту посторонним взглядам. Ее ноги, такие неинтересные для нее самой, такие полезные, практичные и обычные, казалось, поглощали все его внимание. Он глубоко вздохнул и отвел глаза. — А теперь вы либо объясните, почему так твердо решили проникнуть в маленький дворец отвратительных удовольствий, — либо я буду вам читать. — Читать? Это и есть пытка? — Это необычно, я знаю. — Он взял с кровати несколько памфлетов. — «Ночь девственницы в борделе. Лорд Трастмор встречает мисс Йелд». — Его темные брови заинтересованно сошлись на переносице. — Или вы предпочитаете «Архив мужской школы — принцип удовольствия»? Или «Визит в храм Гименея. Будуар леди Покингем»? Она смутилась: — Вы выдумываете. Он показал ей заглавную страницу памфлета, который держал в руке. — Из-за долгого пребывания в Трое вы, очевидно, оказались в неведении насчет того, что может предложить Лондон, пенни за штуку. Разглашайте ужасную тайну, которая привела вас на путь преступлений, иначе я приступаю к чтению. Она подняла взгляд на темные панели потолка. — Цель, с которой я оказалась там, должна оставаться моей тайной. — Ну, хорошо. Он выпил бренди и положил себе на колени открытый памфлет. Остальные брошюрки скользнули в узкую долину между их телами.«Глава первая Мисс Миранда Йелд поступает на службу к Венере. Миранда Йелд, облаченная в шелковый халат, ждет в изысканной комнате, чтобы какой-либо джентльмен посвятил ее в тайны служения Венере. По совету Нэн и Полл она вымыла и надушила свою особу. Тревожась, как доставить удовольствие своему первому джентльмену, она оглядывает свое отражение в зеркале и поправляет локоны. В ее хорошенькой головке проносится множество указаний. Она не может вспомнить, что нужно делать сначала, но расправляет плечи. Она узнает об этом от своего гостя. Дверь открывается, и входит молодой лорд Трастмор, прекрасный джентльмен в треуголке с кокардой и в струящихся кружевах на шее и запястьях, на боку у него висит блестящая шпага, он одет в синий, хорошо пошитый фрак. Его румяное красивое лицо и прекрасные светлые кудри — именно то, о чем мечтала Миранда. — Значит, я буду у вас первым, прекрасная Миранда? Та стыдливо кивает в ответ».Елена оперлась локтями о подушку и резко выпрямилась. Он сразу же замолчал. Она замерла, и он продолжил чтение. Она сказала себе, что слова на нее не действуют, но грубый тембр его голоса заставил Елену осознать, что они лежат рядом. Резкий контраст между их босыми ногами: у него — мускулистые и сильные, у нее — узкие, бледные и перевязанные — показался ей просто очаровательным. Уилл Джоунз перестал читать и снова посмотрел на нее. — Вы хотите что-нибудь рассказать? Например, как получилось, что за два дня вы побывали в двух отвратительных заведения, связанных с Арчибальдом Марчем? Она покачала головой. Она узнала это имя. Она встречалась с мистером Марчем, то был стройный человек с почти поэтически красивой внешностью. Ее родители восхищались его успехами, но Елена не заметила в нем никакой душевной теплоты. Школа для мальчиков была, возможно, одним из его благих дел, но она не могла поверить, что он как-то связан с заведением на Халф-Мун-стрит. — Эта кровать действительно замечательна, она достойна фараона. А эта комната, наверное, была великолепна в те времена, когда правил король Генрих Тюдор. — Королева Анна. — Он бросил на нее один из своих резких взглядов и снова начал читать: — «Лорд Трастмор снимает с себя шляпу и шпагу. Он садится в большое мягкое кресло в ногах кровати и предлагает Миранде сесть к нему на колени, чтобы познакомиться поближе». — Откуда вы узнали об аукционе? — спросила она. — От одного из моих друзей, судебного чиновника, служащего в нашем противном старом городишке. У него есть друзья в полиции. Сердце испуганно подпрыгнуло. Хотя это и казалось невозможным, но ее положение становилось еще хуже, гораздо хуже. В ее задачу входило сделать так, чтобы до полиции не дошли сведениям о банковских счетах, которые ее мать опрометчиво выдала своему любовнику. Елена ничего не могла сказать об этом человеку, связанному с законом. — Почему вы пошли туда? — Вопрос: почему вас выставили на продажу? — Я уже объяснила. — Нет. Вы ничего не объяснили. — И он снова взял в руки памфлет. — «Лорд Трастмор усаживает Миранду к себе на колени так, чтобы можно было восхищаться прекрасными очертаниями ее груди. Он предлагает ей помочь ему развязать шейный батистовый платок. Она улыбается, она рада помочь. Это именно тот самый ключ, который ей нужен. Его горячая рука скользит вверх-вниз по ее колену над изящной подвязкой». — Вы поверите, что я получила сведения, в которых сообщалось о том, что нечто ценное для меня совершенно случайно оказалось в распоряжении особы, проживающей по этому адресу? Единственным его ответом была цинично поднятая бровь. — Это правда. На мой адрес пришло письмо. — Нужно быть осторожной, чтобы не сказать слишком много. — Когда? — Сразу же после Крещения. Он ответил не сразу. — И вы тут же придумали план, как проникнуть в бордель, пользующийся дурной славой, чтобы изъять оттуда свою пропавшую собственность? — Адрес показался мне вполне приличным. Теперь ей было трудно взглянуть на него. Она еще никогда не вела с мужчиной такого разговора, который заставлял бы ее резко ощущать свое и его тело, ощущать, что они лежат совсем рядом и еще что-то большее, разговора, который заставлял бы ее испытывать какое-то чувство, соединявшее их. — Наверное, вам стало неловко, Елена, когда вы поняли, куда попали. Ей стало неловко, когда она поняла, какого дурака сваляла. Вид служанки, которая ошиблась адресом, придя наниматься на работу по объявлению, помог ей без осложнений войти в дом. Она не ожидала увидеть там Гая Лири и двух дюжих мужчин, которые схватили ее. Только позже она узнала, что в этом доме имеются всего две разновидности прислуги — дюжие мужчины и раздетые женщины. И все же, несмотря на свое затруднительное положение, она еще надеялась, что отыщет способ забрать украденные письма своей матери. Елена провела день в обычной комнате на верхнем этаже, прислушиваясь к голосам и шагам, пытаясь понять, кто живет в этом доме и как расположены его комнаты. Час был поздний, она сильно проголодалась, так что когда женщины предложили ей шоколад, Елена выпила его, никак не думая, что в напитке может оказатьсяснотворное. — Вы намерены отдать меня властям? — Сведения об этих письмах не должны дойти до ее отца. — Нет, если вы собираетесь осуществить второй план, который также неосуществим, как и первый. — Вы думаете, что вам известен мой план? — А разве нет? Вы переоделись мальчиком на посылках, чтобы появиться у заднего входа в дом Лири и сделать вид, что вы принесли товар. Вы бы оставили окно чуть-чуть приоткрытым, а позже вернулись бы, чтобы проникнуть в дом. — А это получилось бы? — Нет. Жизнь в Трое не слишком способствовала вашему образованию, Елена, и вы не способны разобраться в мужчинах типа Лири и Марча и не понимаете, что за ними следуют разные виды меньшего зла. — И он снова взял в руку памфлет. — «Миранда отбрасывает шейный платок его милости, а лорд Трастмор предлагает ей расстегнуть на нем жилет. Пока она трудится над крошечными пуговками, он развязывает тесемки ее кружевного одеяния. Они состязаются — кто управится первым. Миранда побеждает и широко разводит в стороны полы жилета его милости. Лорд Трастмор распахивает ее одеяние и спускает его так, чтобы оно, упав, образовало шелковую лужицу вокруг ее бедер. Он восхищается каждой прелестной округлостью, гладит и теребит их до тех пор, пока темные комочки не встают, как солдатики, в боевой готовности. Миранда дышит хрипло и отрывисто и выгибается в пылких руках его милости». Елена заставила себя зевнуть, широко раскрыв рот, и закончила свой зевок долгим нетерпеливым выдохом. Она очень устала. Ей полагалось крепко, спать. Но голос Уилла не давал ей уснуть. В нем было нечто такое, чего она не слышала в разговорах серьезных, могущественных джентльменов, окружающих ее отца. Уилл рассмеялся: — Вы находите лорда Трастмора робким по сравнению с Парисом? — Парис, знаете ли, был необыкновенно простодушным человеком. Я думаю, что Афродита украла у него ум, когда они заключали свою сделку. — А у Париса был ум? — И хитрость, и обаяние. Он знал, что сказать, когда хотел завлечь женщину в свою постель. — Он был очень неравнодушен к женщинам, да? — Такое уж мое везение! — Проклятие красоты. — Она действительно делает человека тщеславным. — Верно. Вы так тщеславны, что обкромсали свои волосы, лишь бы вернуться в этот бордель. Поневоле задашься вопросом: что вы так отчаянно хотите добыть там? Он отвел ей за ухо завиток волос, и его пальцы скользнули вниз по ее шее. От этого по всему телу разлилась смесь приятного бессилия и волнения, более опьяняющих, чем шоколад со снотворным, которое ей дали в борделе. Елена повернулась к Уиллу, желая выразить свой протест. Его темные глаза пылали. — Вы расскажете мне об этом? — снова спросил он. Она покачала головой, и он снова взялся за памфлет. Елена крепко сжала губы и принялась рассматривать потолок. Она начала считать квадраты его панелей. Двадцать вдоль стены слева. Четыре налево от камина. Восемь вправо. А ее мучитель все читал и читал. Когда лорд Трастмор раздел Миранду, когда она сняла с него сапоги, чулки и рубашку, когда он так повернул ее у себя на коленях, что она оказалась лицом к нему, Елене окончательно расхотелось спать. Ей было не по себе. Тело странно ныло и томилось. Это мучительное ощущение сбивало ее с толку. Оно походило на комок в горле, не совсем телесное ощущение, которое было сосредоточено в определенной точке тела. — Хватит с вас? — Я ничего не могу вам рассказать. Быстрым движением он прижал ее к кровати своим телом. Прижались друг к другу их бедра и животы. Сердца громко забились. — Разгорелись, Елена? Встревожились? Можно прекратить это сию же минуту, если вы скажете мне то, что я хочу знать. Она посмотрела прямо в его безжалостные темные глаза и ни о чем просить не стала. — Нет. Он раздвинул коленом ее ноги и устроился между ними. Ее ноги ощутили незнакомое желание вытянуться, чтобы приспособиться к нему, пульсирующее место радовалось давлению его тела. Он навис над ней, опираясь на руки. Голос стал хриплым. — Я заплатил за вас целой ночью наслаждений в этой самой кровати. Вы должны отдать мне долг. Она покачала головой. — Я могу быть очень убедительным. — Он наклонился и поцеловал ее в шею. Его горячие губы вызвали в Елене тревожное желание выгнуть ему навстречу свои спеленатые груди. Он поднял голову и, глядя на нее, медленно ударил ее бедрами. Такое наслаждение было выше ее сил. Она попыталась вызвать в себе какое-нибудь обычное ощущение, но это новое порочное наслаждение изгнало все воспоминания о знакомых радостях — солнце на лице, прохладные ветерки, цветущие лилии, горячий хлеб, клубника. Это смутное ощущение не проходило, неуловимое и сильное, оно сосредоточивалось в одной ноющей точке и было огромным, как море, в котором тонули все остальные ощущения. Его нельзя было назвать или объяснить. Чтобы уловить его, нужно было изобрести новое ощущение. — Что вы хотели добыть в борделе Марча? Это? И она снова покачала головой, крепко сжав губы. Она чувствовала, что лицо у нее горит, что ноги инстинктивно хотят сомкнуться и удержать его там. — Ваши родители не знают, где вы находитесь, не так ли? Но кто-то об этом знает, какая-нибудь тетка, кузина? Кто помог вам добраться до Лондона? Откуда он узнал? Кузина Маргарет будет страшно беспокоиться, не получив от нее вестей. На лице Уилла появилось понимающее выражение. — Вы не первая дурочка, которая убежала из дому. Его взгляд остановился на ее губах, и он наклонил голову. Провел губами по ее губам. Елена сказала себе — это угроза, попытка поддразнить. Следовало отвернуться, но ее губы раскрылись, чтобы ощутить его дыхание, жаркое и пахнущее бренди, а тело напряглось в ожидании. Глаза закрылись. Желание его поцелуя на мгновение погрузило ее во взвешенное состояние. Сейчас это случится. Елена ждала. В наступившей тишине она услышала, как отворилась дверь, и Уилл Джоунз, возвышающийся над ней, замер. Елена открыла глаза и увидела, что дразнящие огни в его глазах потемнели. Он не пошевелился, не обернулся в сторону вошедшего, но словно забыл о присутствии Елены. Прошло томительное мгновение. — Я подумал, что найду тебя… здесь. Меня впустил Хардинг. — Глубокий мужской голос был пронизан сарказмом. — Как видишь, Ксан, я занят. — Явно не поисками нашего брата. — Неотложные дела не позволяют мне заниматься этим в данный момент. Каким образом твои поиски привели тебя сюда? Вошедший ничего не сказал. Елена и Уилл Джоунз так и лежали, и их сердца бились совсем рядом. — Матушка вернулась из Парижа. Я пришел просить тебя заглянуть завтра утром на Хилл-стрит, если это удобно. — Семейное воссоединение? — Уилл Джоунз тяжело опустился на Елену, царапая ее своей горячей щекой. Сердце у него почти перестало биться. — Вот именно. Не провожай меня. Дверь закрылась. В одно мгновение Джоунз скатился с нее и стал на ноги, спиной к ней. С его уст сорвался целый поток ругательств. Она закрыла глаза и сдвинула ноги. Она слышала, как он бранится и мерит комнату быстрыми шагами. Потом настала тишина. Елена почувствовала унижение. Оно окатило ее, как жаркая, колючая волна смущения. Елена задрожала, пульс лихорадочно забился. Грудь напряглась и уперлась в батистовую повязку. Боль в недрах стала огромной, всепоглощающей. Ей не нужно было, чтобы газовое платье, или отражение в зеркале упрекнуло ее за слабость. Ее груди, закрытые, сплющенные, крепко прижатые к телу, выдали ее. А он ушел. Дверь отворилась, и Елена открыла глаза. Он подошел. На нем были шляпа и пальто. Не говоря ни слова, он разрезал ножом ее узы. Бросил пачку банкнот в ее раскрытую ладонь. — Не нужно больше воровать у меня подсвечники.
Глава 6
Он ушел. Ее тело судорожно сжалось, бесстыдно моля его остаться. Лицо щипало от жаркого румянца. Она сжала в ладони банкноты. Огорчаться просто смешно. Она свободна. Ей нужен сюртук и обувь. Два гардероба, стоящие у дальней стены, с таким же успехом могли бы находиться на французском берегу. Она смотрела на них, лежа в теплой мягкой постели, чувства бурлили, а тело было таким же подвижным, как мешок с овсом на полу конюшни. Если она не начнет двигаться, она проспит здесь целую неделю. С мучительным усилием Елена села и перекинула перевязанные ноги через край кровати. Потом осторожно опустила ступни на пол и заковыляла к огню. Старинное кресло с высокой спинкой и резными деревянными ручками напомнило ей о лорде Трастморе и мисс Йелд, поэтому Елена предпочла устроиться на скамье и сосредоточилась на возмущении, которое вызвал в ней Уилл Джоунз. Это возмущение походило на угли, которые она могла раздуть в хорошее пламя. Он язвителен и холоден. Ни в его поведении, ни в манерах нет ничего джентльменского. Ему все равно, что думают о нем люди, и о себе он думает плохо. Он живет словно в изгнании, точно сам Люцифер. «Лучше царить в преисподней, чем служить на небесах». Он использовал ее тело против нее самой, чтобы добыть нужные сведения. Ее бесстыдное тело с энтузиазмом отозвалось на непристойный рассказ и на его близость, на его голос, на его тело, прижавшееся к ней. И что самое унизительное — для Уилла это была игра, в которой все преимущества были на его стороне. Но он загородил ее от взглядов своего брата. Сухое презрение, прозвучавшее в голосе брата, пало только на него. Уилл спас ее от насилия и перебинтовал ей ноги. Елена охотно поспорила бы, что этот надменный брат заставил Уилла Джоунза почувствовать смущение, хотя она понятия не имела почему. Казалось немыслимым, что он мог смутиться — с его умом и безрассудной смелостью. Елена остановила себя. Она не позволит, чтобы смехотворная симпатия к этому дьяволу смутила или отвлекла ее. Она в Лондоне потому, что глупый подарок ее матери поставил их на край гибели. Сейчас мать, наверное, тоже не спит. Она часто просыпается по ночам и не хочет в такой поздний час звать свою горничную. Все началось, когда Елена наткнулась на свою мать Джейн после одного из обычных визитов врача. Джейн плакала, а Елена никогда не видела, чтобы ее мать плакала. Елена встревожилась, испугавшись, что слабое здоровье матери стало еще хуже, но история, которую поведала ей Джейн, была связана не со здоровьем, а с ее прошлым. Почти четверть века назад, перед замужеством, Джейн имела любовника, сумасбродного, беспечного молодого человека, образованного, но без всякого состояния, который побывал в колониях и вернулся, нимало не разбогатев, когда было уже поздно заявлять свои права на Джейн. Все эти годы, которые последовали за их мучительным расставанием, она не видела его и ничего о нем не слышала. Джейн рассказала дочери, что обменивалась письмами со своим бывшим возлюбленным, который теперь вернулся в Англию, что ради этих воспоминаний послала ему два щедрых чека. Больше Джейн не имела от него никаких известий. Зато она показала Елене письмо, написанное совершенно ледяным тоном, в котором объяснялось, что ее деньги пошли на то, чтобы способствовать супружеской измене. Автор письма включил в него слова самой Джейн, слова ее возлюбленного и точную сумму каждого чека. То, что казалось осторожностью замужней женщины, пишущей к бывшему любовнику, теперь выглядело как конспирация. Безымянное лицо требовало, чтобы Джейн выслала еще один крупный чек по адресу Халср-Мун-стрит, Валентину, иначе письма будут переданы в руки самого министра внутренних дел. Сначала Елена подумала, что ее мать поступила неправильно. Ей нечего было бояться такого разоблачения, даже если деньги попали в руки преступников. Вторая мысль последовала за первой. Отец ни в коем случае не должен об этом знать. Нельзя давать ему возможность вечно упрекать жену. Ничто в этой шокирующей истории не соответствовало представлениям Елены о своей матери. Та мать, которую она всегда знала, часами сидела в кресле, разложив на коленях яркие шелковые нитки. Чем меньше была подушка, тем больше яркости мать старалась внести в свою вышивку. Та мать, которую Елена знала, каждый день покорялась небрежным упрекам отца насчет ведения домашнего хозяйства. «Полагаю, сегодня нам не подадут хорошей рыбы. Я заметил, что моими замечаниями снова пренебрегли». Та мать, которую она знала, настаивала на том, чтобы Елена каждый день ходила на прогулки и каждый вечер сообщала, как далеко она ушла и по какой дорожке, что видела — куропаток, грачей, утесник или примулы — и описывала в красках все свое путешествие. Впервые Елена рассказала о Трое, чтобы позабавить мать. Со временем она научилась голосом изображать всех главных персонажей. Она воображала себя похищенной греческой царицей, и это помогало ей выносить уроки греческого языка. Она воображала себя распутной, порочной Еленой — Еленой, которая никогда не падает в обморок и не плачет, и это облегчало монотонность занятий. Никакой другой женский персонаж не дарил ей подобного облегчения. Елена находилась в центре повествования, порочная и бросающая дерзкий вызов общественным взглядам на то, какой должна быть верная, покорная жена. Никто из мужчин не страшил ее — ни Менелай, ни Парис, ни Деифоб, пронзенный под конец копьем Одиссея. Так что пока учитель объяснял ей склонения и вбивал в голову греческие вокабулы, Елена держалась с надменностью царицы. Со временем эта фантазия научила ее обращаться со своими первыми поклонниками, серьезными молодыми людьми, благоговеющими перед ее отцом и чаще устремляющими свой взгляды на него, чем на нее. Будучи Еленой, она поняла, как нетрудно отражать их пылкие, но неискренние речи. А вот на Уилла Джоунза это, кажется, не произвело никакого впечатления. Он полагает, что ее намерения проникнуть в дом на Халф-Мун-стрит потерпят крах. Он дал ей денег только потому, что знал — у нее ничего не получится. Но должен же быть какой-то способ. Ей нужно только пробраться к Валентину, найти письма матери и разрушить планы того, кто ее шантажирует. Мать обещала пока ничего не предпринимать. Она только сжала руку Елены и напомнила дочери, что ежедневную прогулку следует совершать везде, где бы она ни находилась. Они договорились, что скажут отцу, будто бы Елена уехала в Лондон погостить у своей кузины Маргарет. Елена посмотрела на свою забинтованную ногу. Зато она совершила ежедневную прогулку. Елена встала и покачнулась — закружилась голова. Черные пятна заплясали у нее перед глазами, и она коснулась стены чтобы сохранить равновесие. Опираясь о панели, она пошла по комнате к гардеробам. Интересно, есть ли у него комнатные туфли? Когда она обошла половину комнаты, голова закружилась снова, рука скользнула, ухватилась за панель, сжала ее, чтобы сохранить равновесие, панель шевельнулась, и стена, казавшаяся сплошной, поехала в сторону. Елена повернулась и увидела еще одну комнату, совершенно не похожую на ту, в которой она находилась. Перешагнуть через порог означало снова переместиться из одного века в другой, вернуться в настоящее. Эта комната была чем-то вроде конторы. Стены без рисунка, светло-желтые, а под белой панельной обшивкой шли длинные низкие полки, уставленные книгами. Мебель простая и потертая, кровать в углу покрывал ковер, перед очагом расположились два прочных коричневых кресла. В углу напротив очага стоял аккуратный письменный стол, а над ним к стене была приколота булавками большая гравированная карта Лондона. Каждая булавка была снабжена маленьким бумажным флажком. Стоящий рядом со столом застекленный дубовый шкаф набит оружием, а висевшая над ним доска покрыта вырезками из лондонских газет и рисунками вульгарных персонажей из рекламных листков. На шкафу стояли весы, лежали инструменты, названия которых были Елене неведомы, и пара наручников. Она прислонилась к столу, стоявшему посредине комнаты. Сердце громко билось, как будто она поднялась бегом на несколько лестничных пролетов. Кто он такой? Апатичный виконт, безумец, который прыгает из окон, любитель рассказов о любовных похождениях лорда Трастмора или тайный агент полиции? Елена ухватилась за стол. Комната, в которой она находилась, много говорила о его характере — резком, осторожном, упрямом, — и Елена поняла то, что раньше ей и в голову не приходило. Уилл может помочь ей. Если она, вместо того чтобы бороться с ним, сможет заручиться его поддержкой, у нее появится больше шансов добыть письма. Сердце билось теперь не так бешено. Она оттолкнулась от стола и, прихрамывая, подошла к карте, чтобы рассмотреть ее. Большая часть булавок сосредоточивалась на одной-единственной улице, и, вглядевшись внимательнее, она увидела, что это та самая Бред-стрит, где находится школа. Шесть булавок с флажками в черных ободках располагались по всей ее длине. На каждом стояло какое-то имя и буква «Д». Елена вздрогнула. На других булавках были флажки, обведенные красным, и там стояло просто «Марч». В угловой дом были воткнуты один флажок с красным ободком, где находилась школа, и два флажка с черными ободками. Во всем этом была какая-то система, и Елена немного отошла, чтобы увидеть все целиком. Это походило на карту военной кампании с булавками там, где расположены силы противника. Не было сомнений, кто в данном случае является противником. Булавки с именем Марча торчали из дома, где помещался банк, и из полицейского участка на Боу-стрит. В западной части города флажки с черными и красными ободками торчали на Халф-Мун-стрит, на той ее стороне, где находится бордель. Очевидно, Уилл Джоунз подозревает Марча в убийстве. Потом она занялась заметками на доске. Уилл радовался холоду и туману. Холод и туман были нужны ему, чтобы охладить мятеж в крови. Он упустил возможность переспать с Еленой и не получил ни грана полезной информации. «Никогда не верь плохому шпиону». Этот афоризм был теперь так же верен, как и в те времена, когда Тинсли обучал Уилла шпионскому делу. Он по-прежнему не знал, кто такая Елена и зачем ей понадобилось проникнуть в маленькое омерзительное заведение Марча. Уилл не собирался на самом деле соблазнять ее. Он хотел только смутить и заставить выдать свои намерения. Но желание заставило его забыть, кто он, кто она и почему он привязал ее к кровати. Все в ней, кроме этой безумной игры в Елену Троянскую, предполагало, что она явилась из пристойного, хорошо защищенного мира благородных английских девственниц, чьи представления о постели, по крайней мере, до тех пор пока мужья не лишали их этих иллюзий, сводились к поцелуям в темноте и к мечтам под батистовым навесом ночной рубашки. Но Елена отзывалась на его ласки, и он лакомился, как сливками, каждым ее девственным вздохом, каждым едва заметным движением ее тела. Только голос Ксандра помешал ему завести игру слишком далеко. Уилл позволил Ксандру напомнить, что Кит так и не найден, потому что он, Уилл, не выполняет их план. В ту ночь, когда Марч похитил жену Ксандра и устроил несчастный случай, пытаясь утопить ее, Уилл ринулся по следам Марча, а не Клео. Уилл считал, что Ксандр не простит ему этого. Или не простит недостаток веры в то, что Кит спустя три года еще жив. Это было самой большой неудачей. Теперь у них есть доказательства — только вот Уилла не было на месте, чтобы помочь Ксандру найти Кита. Воспоминание об этой неудаче будто открыло дверцу, позволив войти и столпиться в его голове завывающему хору ошибок, которые он совершил с того времени, как в шестнадцать лет ушел из дому и вступил в армию. Теперь он мчался по пустым улицам — сгустившаяся тень в тумане. Хорошо бы какой-нибудь угольщик, какой-нибудь парень ростом с небольшой памятник и с кулаком вроде наковальни, наскочил бы на него с размаху, сбил бы с ног и погрузил в забвение. Уилл уже пересек Пиккадилли, когда понял, что лондонские угольщики благоразумно спят в своих постелях. Блуждания привели его в Сент-Джеймс, где люди с гораздо меньшим разумом, чем у среднего разносчика угля, еще не отправились по домам, а ставили на карту свои состояния. Оказавшись лицом к лицу с клубом Марча, Уилл решил обуздать свою неуправляемую совесть и урезонить рассудок. Стоя в тени на противоположной стороне улицы, он посмотрел на окна верхних комнат, где клиенты все еще были погружены в игру, а среди них ходили официанты. Пора отпереть эту особую комнату прошлого. Занятия, которым он предавался в ту ночь, стоили Уиллу должности сыщика и чуть не погубили жизни Ксана и Клео. Занятия, которым он предавался в ту ночь, привели к тому, что Кит по-прежнему находится неизвестно где, во мраке. Первым делом Уилл заставил себя вспомнить ту комнату — высокие сводчатые потолки, ковер с узором из широких вьющихся полос красного цвета, глубокие мягкие кресла. Вернулось самонадеянное ощущение уверенности, которое он испытывал в тот вечер, сидя в заведении Марча. Уилл тогда был уверен, что владеет ситуацией, что он может разоблачить Марча, что Марч впадет в панику, проговорится и сообщит какую-нибудь деталь, необходимую, чтобы найти пропавших Клео и Кита. Уилл заставил свой ум работать медленнее. Марч вздрогнул, увидев его, потому что принял за Ксандра. Потом Марч посмотрел на часы. Сколько же было времени? Уилл ждал, собирая воедино детали — циферблат часов, число ударов, без четверти пять. Теперь они все понимали значение этого взгляда Марча. Он планировал устроить несчастный случай, хотел утопить Клео и Ксандра, а заодно и остальных своих врагов с Бред-стрит. Прежний партнер Уилла, Джек Касл, присутствовал на следствии по поводу гибели тех, кто утонул в ту ночь. Расследованием занимался магистрат, несмотря на явный саботаж, означавший, что Марч все еще находился под защитой своего могущественного друга, министра внутренних дел. Уиллу следовало понять, что тогдашний взгляд Марча означал именно то, что означал — игрок показал свои карты. Но Уилл был поглощен собственными задачами, поглощен настолько, что поначалу не ощутил, что кто-то стоит позади него. А потом холодный голос проговорил: — Марч, ваша отвратительная беседа мешает членам клуба. Предлагаю вам вывести этого человека. Уилл тогда не обернулся, но узнал бы этот ледяной, презрительный голос где угодно. Он заставил себя вспомнить все — изменившееся лицо Марча, первый удар по спине, вспомнил, как споткнулся, бросил бокал, который держал в руке, схватил за руку лакея и разбил зеркало прежде, чем раздраженные лорды собрались с духом и накинулись на него. Леденящий голос проговорил еще раз: — Выбросьте отсюда этого подонка! Уилл мысленно проиграл всю эту сцену, задержавшись на выражении лица Марча, и наконец понял. Ледяной голос принадлежал тому, кого Марч боялся. Кто это был и почему Марч его боялся? Ответить на этот вопрос — значит увидеть в новом свете мнимое исчезновение Марча. Марч не прячется от властей. Он не объявлен в розыск, потому что никто не верит, что близкий друг министра внутренних дел Арчибальд Марч совершил преступление. Скорее, это Ледяной Голос — преступник. Где-то в Лондоне находится тот, кто крепко держит Марча в своих руках. Эта мысль приободрила Уилла. По крайней мере еще один житель Лондона, могущественный и безжалостный, видел насквозь всю эту великолепную благотворительную деятельность Марча. Хорошо было бы узнать, кому принадлежит этот холодный голос, и Уилл был уверен, что узнает это, занявшись расследованием. Дверь клуба отворилась, оттуда неторопливо вышли два джентльмена. Слуги поспешили подать им пальто и шляпы. Подъехала карета, поджидавшая неподалеку, лакей поспешил открыть дверцу. Уилл повернул к дому. Вернувшись домой на рассвете, он нашел свою наружную комнату пустой. Дешевые брошюрки грудой лежали на смятой кровати. Подсвечники стояли на своем месте — на каминной полке. Елена ушла, ничего не тронув. Очень разумно. На этот раз он не станет ее выслеживать. Он не станет притязать на нее. Он желает ей всяческого успеха. Быть может, теперь, когда у него есть ключ, он победит Марча еще до того, как она найдет способ снова проникнуть в бордель. Уилл отшвырнул шляпу и пальто и бросил последний взгляд на широкую кровать. Это потом, пообещал он самому себе. Он распахнул дверь во внутреннее помещение — лучше спать на узкой походной койке в своей конторе, где ничто не напоминает о Елене Троянской. Завтра он выяснит, кто такой Ледяной Голос. В очаге мерцали угли. Дополнительного освещения Уиллу не требовалось. Машинально, привычными жестами он снял с себя сапоги и одежду и отложил в сторону карманные часы, оружие и деньги. До того как Хардинг поднимется наверх и начнет грохотать в наружной комнате, до того как настанет утро нежного воссоединения семьи, он сможет поспать по меньшей мере пару часов. Но оказалось, что его кровать занята. Уилл немного постоял в своем полотняном исподнем, которое никак не защищало его тело от похоти, вызванной видом мягкой, теплой, зовущей женщины. Он мог бы уйти в наружную комнату и лечь спать в широкой кровати. Но прежде чем эта мысль успела направить его стопы в другую комнату, он схватил покрывало и сорвал его со спящей. Она резко села. Хорошо, что Елена хотя бы была одета. — Тысяча чертей. У вас что, нет никакого чувства самосохранения? — Вы вернулись? Как хорошо. — Как вы сюда попали? — Нажала на стенную панель. — Она заметила, что он не одет. — Почему вас так волнует местонахождение Марча? — Елена, никогда не следует сначала занимать кровать мужчины, а потом начинать с ним болтовню. Даже у Златовласки хватило здравого смысла убежать, когда вернулись три медведя. — Я решила, что та, другая, кровать — ваша. Но кто же на самом деле этот Марч? — Вы о нем слышали? — Каждый слышал о его благотворительности, но вас интересует не его прославленная доброта к несчастным. В комнате было слишком темно, чтобы он мог четко видеть ее лицо, виден был только блеск ее больших темных глаз. — Это ненасытный червяк. Он собрал множество досье на сотни людей, в этих документах содержатся сведения, которые способны поставить этих людей в неудобное положение или погубить. − Ради денег? Я думала, он богат. — Скажем так — он принуждает этих людей к денежным пожертвованиям. — Но как он получает такого рода сведения о… — О своих жертвах? У него есть доступ к документам одного крупного банка. — Банка Эвершота. Уилл замер. Она проговорила это с такой уверенностью. Н-да, он потерпел крах. Она ничего не выдала ему, когда он подверг ее эротической пытке, а теперь сообщала сведения, совсем как подследственный, который доносит на каждого своего дружка. — Да, это банк Эвершота. А если бы этот источник оказался не в состоянии передавать ему сведения для шантажа, то всегда есть заведение на Халф-Мун-стрит, куда он может пригласить джентльменов, а потом вечно напоминать им об их грехах. — Это почти полностью объясняет вашу карту. — Елена потянулась, черт бы ее побрал. — А что означают красные флажки? — Что эта недвижимость принадлежит Марчу. — Банк ему не принадлежит. — Нет, ни он много лет имел влияние на Сэмюела Эвершота. Она молча обдумывала эти сведения. — А что означает эта статья о Марче? — Она показала ему газету, которую сжимала в руке. — Я нашла ее прикрепленной кнопкой к стене. Он помнил эту часть сплетен из «Кроникл» об отъезде Марча из Лондона, в заметке, написанной в насмешливом стиле, автор размышлял, куда уехал Великий Благодетель. По словам автора, Марч перестал появляться там, где он обычно бывает, — его не было ни в клубе, ни на званых обедах. Хозяйки гостиных, которым для полного счета нужен был одинокий джентльмен, пребывали в огорчении. Бывшие подопечные Марча, лорд Уофорд и Клеопатра Джоунз, урожденная Спенсер, находятся под защитой известного сэра Александра Джоунза. Лондонские бедняги, конечно, погибнут от нынешних суровых морозов, потому что Марча, который вызывает во всех нас желание делать пожертвования, нет в городе. Уилл сохранил эту заметку, потому что по дате ее появления можно было судить, когда стало известно об отсутствии Марча. — Кажется, никто в Лондоне не знает, где сейчас Марч. Он оставил свой прежний дом и с ноября не появляется в обществе. — Вы хотите погубить Марча? — Я хочу, чтобы он предстал перед судом. — Значит, мы можем работать вместе. — Работать вместе? В то время как вы мне лжете и скрываете, кто вы и каковы ваши цели? — Нам ни к чему все рассказывать друг другу. Достаточно, что у нас есть общий враг и общая цель. — А что вы можете внести в это партнерство — с вашим огромным опытом в жизни Трои, и потрясающим незнанием Лондона? Вы никогда не пользовались оружием, у вас есть привычка попадать в опасные ловушки, вы никогда не спали с мужчиной, даже ни с кем не целовались, ведь так? Вы, как сказал бы Нейт Уайлд, зеленее, чем трава в мае. — Я могу снова попасть в ту школу, и у меня, черт побери, есть актерские способности. Он не мог не рассмеяться. Она заговорила совсем как он: — Вы замерзли. — Просто ледышка. — И добавил: — Я не могу помочь вам, Елена. — Можете, и вы это знаете, но думаете, что вам моя помощь не нужна. — Она опустила на пол свои забинтованные ноги и поднялась с кровати. — Но все равно спасибо, я справлюсь сама. О, черт. Она все еще считает, что может отправиться прямо на Халф-Мун-стрит и бросить вызов Лири. Уилл толкнул ее в плечо, а она уперлась горячей рукой ему в живот, рука скользнула вниз и в сторону, прошлась по его бедру, и его плоть мгновенно воспрянула. — Чтобы иметь дело с Лири, нужно придумать план получше. И постричь волосы. Утром вы сможете поговорить с Хардингом на обе эти темы. — Он повернулся и направился к своей кровати. — А пока вы моя гостья. Вам нужно где-то переночевать. Считайте, что эта комната — ваша личная спальня, спальня для заблудших женщин. — Утром я пойду своей дорогой. — Если найдете выход. — Он остановился у потайной двери. — Доброй ночи. Оказавшись по другую сторону двери, он поблагодарил свою совесть за проделанную этой ночью благородную работу по спасению глупых девственниц от глупых поступков. Другая, более настойчивая часть его особы зашевелилась, напоминая, что более глубокие инстинкты просто спасли Елену.Глава 7
Нейт Уайлд знал, какую роль он должен играть во время разговора в библиотеке Бредселла. Он должен казаться смиренным и готовым на любую работу, которую дадут ему на этот раз. Он не должен выглядеть слишком заинтересованным в подробностях разговора между Бредселлом и Марчем. Прислонившись к стене, Нейт сунул руки в карманы, опустил глаза на свои сапоги и навострил уши. Час для такой встречи был ранний, поэтому Нейт решил, что проблема обсуждается очень крупная, вроде огромного краснолицего мужчины, стоящего в середине комнаты. Его звали Ноукс, он работал в модном доме терпимости Марча, в богатой части Лондона. Конечно, Нейт знал о существовании таких домов, где чистенькие, хорошенькие женщины занимаются любовью в мягких, точно облака, постелях. За последнее время он по поручению самого мистера Марча побывал в заведении на Халф-Мун-стрит с полдюжины раз. Там тоже была библиотека. — Расскажите еще раз, Ноукс, что случилось с девушкой. — И Марч откинулся на спинку кресла, обитого зеленым бархатом. — За нее заплатил французишка. — Его имя? — Би-комп Би-лард. — Ноукс произносил слова старательно, как ребенок, заучивающий буквы. — У нас есть кто-нибудь с таким именем, Бредселл? Бредселл покачал головой. Он сидел в таком же кресле, как и Марч. Ноуксу сесть не предложили, и великан переминался с ноги на ногу. — Сколько за нее дали? Ноукс подумал. — Сотнягу. Он лгал, и Марч с Бредселлом это поняли, но Ноукс был слишком туп и не сообразил, что его раскусили. — А потом, Ноукс? — Я отвел их в обычную комнату. — Ты их там оставил? Ноукс кивнул, растерявшись оттого, что его рассказ прервали. — Ему занадобилось шампанское. Велел мне быстренько принести бутылку. Когда я вернулся, дверь была заперта. А когда мы взломали дверь, их уже не было. — Они ушли через окно? — Он сорвал с окна ставни. — И вы его не нашли? Ноукс, обдумав эту мысль, смущенно пробормотал что-то в знак согласия. В комнате наступило молчание. Мистер Марч умел молчать вот так — погрузившись в размышления. От его молчания кого угодно мог прошибить пот. Нейт просто слышал, как потеет Ноукс. Ничего хорошего для Ноукса в размышлениях Марча не было, но для Нейта это означало какую-то работу. Неделями его основная работа состояла в том, что он бегал с поручениями в дом на Халф-Мун-стрит и обратно — бегал с тех самых пор, когда при пивном потопе утонули два доносчика и три обитателя Бред-стрит, у которых не хватило ума принять во внимание полученное предостережение. Нейт Уайлд не был виноват в том, что они не убежали вовремя. Этот потоп изменил Бред-стрит, и перемены Бредселлу и Марчу не понравились. Дело не в том, что эта шишка Ксандр Джоунз стал героем Бред-стрит. Он сказал, что всякий, кому нужна работа, может получить ее в Восточно-Лондонской газовой компании, которая собирается устроить освещение на этой улице. Даже мальчишки могут получить работу. Каждый день этот высокий франт в хорошем сюртуке бывал там, нанимал людей, расплачивался с ними, выдавал им горячую картошку в мундире и пиво. Можно было устать, только наблюдая за ним. На улице говорили, что он найдет работу любому человеку и даже слепой собаке. Такой каторжный труд был не по нутру Нейту Уайлду. Ему нравилось передавать поручения. Требовался ум, чтобы запомнить поручение и то, что ответили, и как выглядел тот, кто ответил. Ни один другой мальчишка из школы не работал непосредственно на Марча. Но если Марчу и Бредселлу пришлось бы свернуть свои дела и бежать, Нейт был наготове. У него было два тайника, один — на нем самом, еще один — в церкви Святого Клемента, в таком месте, где пономарь ни за что не сумеет его найти. Ноукс зевнул. Марч нахмурился и принялся постукивать по подлокотникам кресла. — Бредселл, кто-то знает о моем заведении больше, чем мне того хотелось бы. — Какой-то распутный француз улизнул с маленькой шлюшкой, за которую он заплатил весьма высокую цену. Лири — это другое дело, я, к сожалению, полагаю, что он ненадежен. Но этот виконт, который украл девушку, не помешал вашим операциям. Вы ведь вскоре уезжаете во Францию? — А вы ведь не торопите меня с отъездом, Бредселл? — Разумеется, нет. — Джентльмены обменялись недоверчивыми взглядами. Нейт видел, что между ними не все ладится. — Тем не менее, Бредселл, безопасность этого дома нарушена. — Говорю же вам — нужно беспокоиться из-за Ксандра Джоунза, а не из-за Лири и не из-за француза. Джоунз бывает здесь каждый день, и я не хочу, чтобы он или кто-то из его газовой компании разговаривал с моими мальчиками. — Мальчики ни с кем не разговаривают, а Джоунз может перевернуть на Бред-стрит каждый камень, и все равно он ничего не найдет. — Вы в этом уверены? По лицу Марча пробежало раздражение. — Если этот парень еще жив, его давно нужно было увезти из Лондона. — Каллен и Гринсдейл видели его живым. — Ну, ведь они больше нам не мешают, а? Бредселл, казалось, хотел возразить, но сдержался. Марч повернулся к Нейту: — Уайлд, мальчик мой, у меня есть для тебя работа. Нейт оторвался от стены. — Да, сэр, мистер Марч. Уилл нашел Елену сидящей на табурете у огня во внутренней комнате, плечи ее были закутаны в полотенце, а Хардинг стриг ее. Хардинг, как всегда, работал профессионально, он равнодушно и умело подрезал ее темно-золотые пряди, а у Уилла пересохло во рту от желания запустить руки в эти волосы. Он впервые видел Елену при свете дня. Когда она оглядела его, медленно взмахнув ресницами над карими глазами, в голове Уилла отнюдь не стало яснее. Он увидел в радужной оболочке этих глаз золото и фиалки. Елена не скрывала своего изумления. Ради первой за эти три года встречи с матерью Уилл оделся с особой тщательностью. — Каждый день вы какой-то новый. — Только внешне. Понравился ли Хардингу ваш план проникнуть в дом на Халф-Мун-стрит? — Нет. Но он говорит, что если я возьму в руки метлу, то это может получиться. Никто не обращает внимания на метельщиков, когда они заняты своим делом. Уилл повернулся к слуге: — Метельщики, Хардинг? — Необыкновенно хорошо охраняемый публичный дом, сэр. Просто удивительно. Это была правда. Марч нанял множество мускулистых парней, которые никому не давали проникнуть в дом. Уилл заметил, что его девственница задумалась. — Хардинг, как вы думаете, что они хранят в доме, что нужно так охранять? — В этом-то и дело, мисс. — Хардинг отошел, чтобы осмотреть то, что ему удалось сделать с подстриженными концами ее волос. Теперь волосы падали густыми волнами и касались ушей, а пряди подлиннее обнимали шею. — Достаточно, мисс. Такие стрижки носят мальчики, но она не походила ни на одного из мальчиков, которых знал Уилл. Да, есть мальчики, которые обладают определенно хорошенькими лицами, но что-то в облике и манерах придает им неопрятный вид, а этого чего-то у Елены не было. Нужно, чтобы она надела какой-нибудь головной убор. — Ваш ценный объект требует серьезной охраны. — Не смейтесь. Моя цель непростая, а ваше вмешательство может… погубить хороших людей. Хардинг снял полотенце, закутывающее ее плечи, и стряхнул остриженные волосы в огонь. Потом протянул Уиллу длинную полоску льна: — Юному «джентльмену» нужен шейный платок. Уилл шагнул вперед и поднял пальцами подбородок Елены. От одного прикосновения к этому нежному месту его пронзило плотское желание. Ему захотелось провести по ее губам. Он начал обматывать льном ее шею. Если Уилл хочет удержать Елену от новой опасной попытки пробить брешь в ограде Марча, нужно узнать, кто она на самом деле. Может быть, он сможет отвезти ее к своей матери или к невестке Клео Джоунз? Излагать ей этот план не стоит, но исключать такую возможность нельзя. Уилл отошел от нее. Все, что он видел, явно принадлежало женщине — гладкая кожа, очаровательные губы и черные ресницы, такие густые, что они могли бы поколебать весы бакалейщика. — Давайте посмотрим, можете ли вы действительно сойти за мальчика. Мы возьмем экипаж до дома моей матери. Ничто из того, что, сидя в экипаже, наговорила Елена, не вызвало одобрения у Уилла Джоунза. С каменноликим Хардингом разговаривать было гораздо легче. Он был старше, он умел задавать вопросы, объясняющие, какие трудности ее ждут, но эти вопросы не заставляли Елену чувствовать себя дурехой. Уилл Джоунз при каждом ее предложении просто бросал на нее нетерпеливый взгляд, как будто она тупая школьница. Но все равно она решила, что не позволит ему повлиять на себя, как тогда в постели, и его сокрушительный сарказм помогал ей сохранить эту решимость. Пока что Елена лишь однажды оказалась в опасном положении, когда он вошел во внутреннюю комнату, одетый только в полотняное исподнее, стройный и сердитый, весь в шрамах и синяках. Он открыл ставни, и поэтому она хорошо рассмотрела его в утреннем свете. — Признайтесь, вам не нравится план, в соответствии с которым я должна вернуться в этот дом. — Вспоминая нашу первую встречу, я сомневаюсь в вашем таланте тактика. — Я видела, как вы переглядывались с Хардингом. У вас есть какая-то информация, которую вы скрываете от меня. Он, возможно, думал, что сохраняет свою секретность, но теперь Елена понимала, что заведение, из которого исходит угроза ее матери, принадлежит известному лондонскому благотворителю Арчибальду Марчу, тот вращается среди знакомых ее родителей и, очевидно, имеет доступ к частным сделкам в банке. Если это письмо послал ее матери Марч, значит, у нее и у Уилла Джоунза — общий враг. Экипаж поехал медленнее, и Уилл Джоунз привлек Елену к себе, потянув шейный платок, и ее лицо оказалось совсем рядом с его лицом. — Если вас изнасилуют или убьют — это никого не избавит от гибели, а в этом доме есть люди, которые способны и на то и на другое. Они остановились на Хилл-стрит, перед домом из прочного коричневого кирпича. Вокруг клубился холодный туман, но дом казался теплым, гостеприимным и модным. — Неужели ваша матушка живет здесь? — Софи Рис-Джоунз. В Трое вы не могли слышать о ней, но в Лондоне это известная куртизанка. От каждого из своих благородных любовников она произвела на свет ублюдка — сына греха. Я ведь говорил, что у меня длинная порочная родословная. — Уилл соскочил на землю. — Как мы будем вас называть? Трои, а дальше? — Тиббс. — Это была девичья фамилия ее матери. Конечно, он не помог Елене спуститься на землю. Она ведь мальчик. — У вас есть час, чтобы доказать, что вы можете сойти за мальчика. Старайтесь разговаривать низким голосом. — Вот так? — И она изобразила хриплый голос Хардинга: — В этом-то и дело, мисс. Уилл Джоунз бросил на нее свой сардонически-дьявольский взгляд: — Утрировать ни к чему. Молчаливый слуга с лошадиным лицом открыл дверь, принял у них пальто и провел гостей наверх по изящной изогнутой лестнице в красивую, синюю с белым, гостиную. Когда слуга объявил об их прибытии пятерым находившимся в гостиной, Елена поняла, какую задачу поставил перед ней Уилл. Если она провалится или если он откроет им, что она женщина, они, пожалуй, еще сильнее, чем он, захотят узнать, кто она такая, и вернут ее к кузине Маргарет или еще того хуже — в дом отца. Женщина в черных шелках встала с изогнутой синей бархатной софы с бахромой из золотых кисточек. Она испустила восторженный крик, поплыла к ним в шелесте шелков и надушенном воздухе, и Елена забыла о своем положении. То была сама Афродита, богиня в одном из своих многочисленных обликов. В этом облике у нее были волосы цвета воронова крыла, лицо с сердцевидным овалом, главным на нем были необыкновенно выразительные темные глаза. Таких глаз Елена не видела никогда в жизни. О ее возрасте Елена судить не могла. Влекущая сила Афродиты была присуща хозяйке в полной мере. Если бы она уколола пальчик о вышивальную иглу, то все мужчины, находящиеся в комнате, бросились бы к ней, словно открылась зияющая рана. Темноволосая красавица направилась прямо к Уиллу Джоунзу. — Сын мой. По ее безупречным щекам потекли слезы, но большие темные глаза ничуть не утратили свой блеск. — Мама, — проговорил сквозь сжатые губы Уилл и позволил красавице заключить себя в шелковые объятия. Он не отверг ее прикосновений и нежного взгляда. Но Елена видела по его напряженному, негнущемуся телу, что он противится самой богине, самой любви. Как и Елена, остальные четверо находящихся в комнате смотрели на неловкоеобъятие до тех пор, пока чопорный, элегантный вариант Уилла Джоунза не шагнул вперед, чтобы положить этому конец. Он с устрашающим видом нахмурился, и так же устрашающе прозвучал его голос: — Мама, у него все еще болят ребра. Красавица в черном отпустила Уилла Джоунза и тыльной стороной ладони вытерла слезы. Высокий стройный джентльмен с короткими серебряными волосами и по-военному подстриженными усами, который с одурманенным видом смотрел на богиню, протянул даме носовой платок, и она улыбнулась ему дрожащей улыбкой. — Люк, — сказала Афродита, — это мой сын Уилл. Джентльмен с французским акцентом представился как майор гвардии его величества Монклер. Уилл Джоунз тут же обратился к нему на французском. Последовал быстрый обмен репликами, во время которого каждый словно оценивал собеседника. Потом Уилл Джоунз рассмеялся и протянул майору руку. А затем Уилл положил руку на плечо Елены и вывел ее вперед. — Простите меня, мама, за то, что я привел с собой юного Тиббса. Мы вместе работаем над одним делом. — Очевидно, Уилл Джоунз хорошо напрактиковался в умении раздражать своих близких. Человек, который казался более холодной, более пристойной версией Уилла, сурово нахмурился. Это был сэр Александр Джоунз. Долговязый мальчик с непокорными каштановыми волосами, который открыто таращил глаза, оказался Чарли Спенсером, братом молодой женщины ненамного старше Елены, обладавшей замечательными зелеными глазами и фигурой с округлыми очертаниями, что свидетельствовало о ее беременности. Прямой взгляд молодой женщины встретился со взглядом Елены, и Елена поняла, что ее принадлежность к женскому полу раскрыта. Она бросила взгляд на дверь. Если зеленоглазая женщина сообщит правду, у Елены нет шансов бежать. Женщина оказалась леди Клео Джоунз. Она, лукаво глядя на Елену, предложила своему брату Чарли, мальчику с непокорными волосами, отвести в сторонку мастера Тиббса и прихватить с собой тарелку печенья и чашку горячего шоколада. Усевшись с Чарли у окна, выходившего на улицу, Елена внимательно наблюдала за мальчиком, чтобы понять, что ей делать со своими ногами. Его ноги торчали из тела, точно удочки, нависающие над водой. Она расположила свои конечности в менее вытянутом положении и разделила внимание между своим собеседником и группой, собравшейся в середине комнаты. Поначалу разговаривали сэр Александр и его мать. Немудрящая болтовня собеседника позволяла Елене уловить нить рассказа сэра Александра. Он объяснял, как долгие поиски привели к обнаружению их пропавшего брата Кита, но вернуть его пока не удалось. — Он жив, и это самое главное, — низким гортанным голосом проговорила Софи. — Что будем теперь делать, Ксандр? Ксандр дал спокойный, твердый ответ, а Чарли наклонился к Елене и прошептал: — Они говорят о третьем брате, Ките Джоунзе, который исчез три года назад. Ксандр и Клео нашли его в октябре на Бред-стрит. Попробуйте лимонный кекс. Елена разломила маленький кексик на четыре части. Чарли продолжил: — На Бред-стрит был пивной потоп, когда пробило чаны с пивом. Ксандр и Клео бежали по крыше и увидели, что Кит с шайкой мальчишек стоит на крыше напротив. Конечно, из-за пива они не смогли до него добраться. — Шайка мальчишек на крыше? — Это напомнило ей рассказ Робина. Тогда она не обратила внимания на рассказ малыша, приняв его за фантазии о том, чего очень хочется, но школа находилась на той же Бред-стрит, напротив пивоварни, так что, возможно, Робин тоже видел мальчиков на крыше и вообразил, что от них придет какое-то спасение. — Вы не ходите в школу? — спросил Чарли. Елена покачала головой. Чарли продолжал рассказывать, что у него недавно начался зимний семестр. Только и знай, что греческий да латынь, никаких тебе приключений, но он надеется, что будет математика. Он очень любит математику, и Ксандр обещал, что если он будет хорошо учится, то сможет посмотреть, как проводят газ. А знает ли она, что Ксандра возвели в рыцарское достоинство за то, что он спас жизнь принцу-регенту, и что теперь он проводит освещение на лондонские улицы? На другом конце комнаты Ксандр объяснял, почему они верили, что Кит убежал от похитителей больше года назад. — Мама, мы думаем, что Кит с прошлого ноября жил на улице. — Но ведь он еще мальчик. — По нашим сведениям, он находится где-то недалеко от Бред-стрит. Вот почему… — Но как же он живет? У него есть комната, теплая одежда, еда? — Теперь ее низкий голос поднялся до тревожной высоты. — Я думаю, что он… роется в отбросах и нанимается на случайную работу. Елена украдкой взглянула на Софи Рис-Джоунз. Вид у нее был испуганный, но она все равно была красива. Елена могла только изредка посматривать на нее, а вот влюбленный майор был не в состоянии отвести от нее глаз. Ничего удивительного. На этот раз голос Софи прозвучал как жалобный вопль. — Но почему он не вернется к нам? Братья переглянулись, похожие и не похожие друг на друга, старший был человеком почтенным и властным, младший — беспечным и опасным. Елене показалось, что она перевернула вышивку своей матери и увидела переплетение нитей, связывающее куски рисунка в одно целое. Яркие нити любви крест-накрест пересекали комнату, связывая мать и сына, любовника и любовницу, а когда разговор принял решительный оборот, ткань сильно натянулась. Наконец Ксандр сказал: — Он не верит, что мы ждем его возвращения. — Как такое могло прийти ему в голову? — Софи была просто в ярости. — Или он опасается, что тот, кто стоит за его похищением, снова нанесет удар по кому-нибудь из нашей семьи. Уилл Джоунз подался вперед. — Два человека, которые в прошлом году видели его живым и сообщили нам, где он может находиться, теперь мертвы. Софи ахнула, и майор взял ее за руку, но Уилл не замолкал, его напряженный взгляд не отрывался от матери. — Их убили, мама. Поэтому Ксан правильно поступает, ведя себя очень осторожно. Кто-то в Лондоне не хочет, чтобы мы нашли Кита живым. Софи вздернула подбородок. — Если человек, захвативший его, мертв, кого Кит боится? Снова заговорил Ксандр: — Очень может быть, что человек, похитивший Кита, был наемником. Здесь кроется какая-то тайна, мама. Кому было нужно, чтобы Кит исчез? На этот раз последовало более долгое молчание, а потом Софи переспросила: — Кому могло понадобиться, чтобы исчез один из моих сыновей? Уилл сказал: — Мы подозреваем, что с этим как-то связан человек по имени Арчибальд Марч. При упоминании этого имени Софи явно смутилась. Она посмотрела на Клео Джоунз: — Арчибальд Марч — ваш дядя, не так ли? Это тот человек, который в том клубе велел избить Уилла. — Она вздрогнула, и майор погладил ее по плечу. — Марч был там, но избиение в клубе заказал другой. — Кто? Елена подумала, что, несмотря на умение скрытничать, Софи помедлила на мгновение дольше, прежде чем этот естественный для совершенно неосведомленного человека вопрос слетел с ее губ, и при этом она не смотрела сыну в глаза. — Я не знаю его имени — только голос. Ледяной голос человека, обладающего большой властью, а Марч любит власть. Он тесно связан с министерством внутренних дел и банком Эвершота — вашим банком, мама. Не мог ли Марч через этот банк обнаружить что-то касающееся нашей семьи? Блестящие черные глаза вспыхнули. — Только то, что мы платежеспособны. Что будем делать теперь? Может, дать объявление в газету? Или нанять людей, чтобы они обыскали Бред-стрит? — Нет. Ксан будет продолжать работу на Бред-стрит, а я найду Ледяной Голос — того, кто стоит за Марчем. Красивый рот Софи сжался. — Но это никак нельзя назвать планом. Я ждала три года. Вы говорите, что Кит жив. Я возвращаюсь в Лондон. Вы говорите, что он предпочитает не возвращаться домой, где его любят. Вы говорите, что я должна сидеть и ничего не делать. — Да, мама, — разом ответили оба сына. Потом Елена услышала голос Ксандра: — У нас есть еще один ключ — юный вор по имени Нейт Уайлд. Уилл видел его на днях. — А мы можем поговорить с этим мальчиком сегодня? Что он должен нам рассказать? — спросила Софи. Уилл Джоунз посмотрел на Елену. Услышав имя Уайлда, она не шелохнулась, но это заставило ее по-новому посмотреть на действия Уилла Джоунза. Он дважды находил и спасал Елену, не из доброты, конечно, — это она понимала. Он не был добрым человеком, но он был еще равнодушнее, чем она предполагала. Он забрал ее из мест, принадлежащих его врагу Марчу. Это было ей на руку. Она постарается убедить Уилла Джоунза, что может предложить ему кое-что в борьбе с Марчем, поскольку побывала в борделе и в школе на Бред-стрит. Они Могут действовать сообща. Она не может показать Уиллу письма своей матери, но может воспользоваться его помощью, чтобы поискать эти письма в борделе. — Послушайте, Трои, на улице что-то происходит. — Голос Чарли вернул ее к действительности. Елена выглянула в окно. По окутанной туманом улице бежал человек, что-то выкрикивая на бегу. Услышав его, люди останавливались и сбивались в кучки. Джентльмены снимали шляпы, услышав то, что кричал человек. А он бежал дальше. Дверь гостиной отворилась, на пороге показался слуга с лошадиным лицом, вид у него был торжественный. Все повернулись к нему. — В Виндзоре прошлой ночью скончался король, — сказал он.Глава 8
Уилл быстрым шагом вышел из дома на Хилл-стрит. Один час, проведенный в лоне семейства, — вот что заставляет человека разобраться в себе и в своей истории. Ничего не изменилось. Мать носит черное и ведрами проливает слезы. Именно это он лучше всего запомнил из последних месяцев своего детства — ее приступы рыданий и один безумный день, когда она заперла в кладовке все яркие платья. Никакие его слова, ничто не могло остановить ее рыдания. Даже когда мать припадала к нему, вся в слезах, и он обещал… Он не помнил эти свои нелепые обещания. Единственное, что могло остановить этот слезный поток, был младенец Кит. Горничная матери Дженет укладывала малыша на колени Софи, и слезы прекращались. Уилл дивился на этого волшебного ребенка. Ничего не делая, Кит обладал властью, которой явно не обладал он, Уилл! Он решил оставить дом, но не ради Оксфорда, где находился Ксандр, а ради армии. Понадобилось три года, чтобы уехать. И первым шагом Уилла была юношеская глупость, о которой он до сих пор сожалел, — он пошел к своему отцу и попросил у него денег. Даже теперь это воспоминание терзало его. Изобразив из себя лакея, он сумел проникнуть в клуб отца. Граф Оксли едва приподнял взгляд от своего бокала, когда Уилл назвал себя. Уилла поразило лицо распутника — красные прожилки на носу и глубокие мешки под глазами. — Ты хочешь выклянчить у меня деньги? Ты уже много раз с избытком был куплен и оплачен, мальчик. Твоя мать раскрылась для меня добровольно, и это вряд ли обязывает меня раскрывать для тебя свой кошелек. Эта негодница вытянула из меня столько, что хватит на целое королевство. Уилл ударил отца с такой силой, что, наверное, сломал ему нос — он сделал то, что велел ему Ксандр. Только резвость молодых ног помогла Уиллу убежать от тех, кто пытался его задержать. Домой он больше не вернулся. Потом он понял, что его появление на свет вообще не предполагалось. Его появление было своего рода несчастным случаем. Он стоил своей матери ее покровителя. Из-за него ее опять соблазнили и бросили. К концу недели Уилл уже маршировал со своим полком в Хоршеме. Теперь ему двадцать девять лет. Должно быть, он уже стар для глупых поступков, потому что холоден, упрям и все еще ощущает последствия побоев, которые нанесли ему в октябре. Он провел Елену мимо дома на Халф-Мун-стрит, чтобы показать ей во мраке туманного дня, что проникнуть в этот дом невозможно. Потом он повел ее в трактир «Белый медведь» на Пиккадилли. Он хотел еще раз попробовать разговорить ее и выведать тайну. Как она не понимает, что с Марчем и тому подобными личностями должны управляться люди вроде него. В трактире стоял шум — снаружи, как всегда, двигались экипажи, а внутри все обсуждали новость о смерти старого короля. Говорили, что молодой король притворился больным — либо испугавшись, либо заподозрив, что вернется его разведенная жена, которая ему сильно мешает, теперь она потребует, чтобы ее короновали вместе с ним. Уилл мало верил в принца, в парламент или в правительство, но Веллингтон сможет удержать страну от развала. Он усадил Елену в уголок и заказал тарелку сыра в синих прожилках, грубый хлеб и кружку эля, чтобы согреться. Вокруг все пили за старого и за нового короля и с одинаковым пылом предсказывали экономический хаос и грядущее процветание. Уилл жадно глотнул эля и посмотрел, как Елена ковыряется в еде. Он не открыл своим родным, что она женщина, хотя и собирался. Он просто забыл об этой части своего плана. С того момента, когда Софи Рис-Джоунз обняла его, Уилл утратил способность думать четко. А по мере продолжения их разговора его чутье вдруг завопило, что дорогая мамочка утаивает какие-то сведения. Она что-то знает об исчезновении Кита и не говорит. Прекрасно, теперь Уиллу лгут уже две женщины. Елена посмотрела на него: — Признаюсь, что не вижу способа войти туда. Но это не меняет моих намерений. Если я не добуду того, зачем приехала, люди… хорошие, добрые, беспомощные люди могут страшно пострадать. — Такие люди всегда страдают. — Было ясно, что она безнадежна — она верит в добро. Но он удержался от сарказма. — Вы не можете этому помешать. Разрешите мне отвести вас в полицию. Пусть этим займутся они. Джек Касл — хороший человек, честный сыщик. В ее глубоких карих глазах, таких простодушных с виду, мгновенно вспыхнула тревога. Елена покачала головой: — Нет. Никаких сыщиков. Только вы. — Нет, милочка. Если выдумаете, что я могу помочь, ваше дело безнадежно. И потом, я не склонен помогать женщине, которая мне лжет. — А если бы я поделилась с вами полезными сведениями, вы стали бы мне помогать? Я знаю кое-что, что может помочь вам. — Она внимательно посмотрела на него. — Сомневаюсь, что вы знаете что-то полезное. — Он снова отхлебнул эля, наблюдая, как она обдумывает свою стратегию. — Кажется, я знаю, кто ваш Ледяной Голос. Он замер. — Не советую вам шутить. Елена сжала губы и прищурилась. Потом заговорила. С ее сладких, спелых губ слетели надменные, холодные звуки, которые он так хорошо помнил. Она очень хорошая актриса. Он даже похолодел, осознав, какая она хорошая актриса. Но если она знает этот голос, кто же она такая? Она уже призналась, что знает Марча. — Кто это? — Дайте слово, что поможете мне. И что я буду единственным человеком, который увидит вещь, которую я ищу. — Подумайте, Елена. Если откроется ваше участие в этой авантюре, вас никто не возьмет замуж, даже если ваш отец — герцог. Она пожала плечами и криво улыбнулась: — Замужество — это самое плохое, что выпадает на долю женщины. — Во всяком случае, не думайте, что общество будет добрым к женщине, у которой нет защитника-мужчины. Если мы будем работать вместе, вы будете следовать моим правилам. — Вашим правилам? — Моим правилам. Тогда вы останетесь в живых и по-прежнему будете девственницей. Она кивнула. — Дайте слово. — И она протянула руку через стол. Уилл тоже протянул руку. — Кто он? Елена убрала руку и нагнулась к нему, внезапно сообразив, что вокруг снуют официанты и посетители. — Герцог Уэнлок. Уилл смотрел на сидящую перед ним Елену. Дерзости ей не занимать. На миг он утратил способность выражаться литературным языком. Уэнлок. Уэнлок, обладающий большей властью, чем регент, ставший теперь королем. Уэнлок — дед Кита. Это его благородный сын, маркиз Давентри, породил Кита, уехал в Индию и умер в Ассайе. О, черт! Если Елена права, Софи что-то знает о Уэнлоке, что-то, чего она не сказала двум своим сыновьям. Уилл внимательно смотрел на Елену. — Если вы знаете герцога Уэнлока, вы вращаетесь в высоких кругах. Она раскрошила кусочек сыра. — Это необыкновенный голос. Вы узнаете его, даже если слышали лишь однажды. Уилл схватил ее за запястье: — Кто вы? Она не дрогнула. — Дочь одного человека. Никто. Елена Троянская. Не важно, кто я. Он отпустил ее руку. — Все равно я должен передать вас Джеку Каслу. — Вы поклялись. — Черт побери! В городе хозяйничали туман и колокола. Старый король правил дольше всех в истории Англии, и теперь невидимые башенки звонили по нему на каждом углу Лондона. Морозный воздух от их звона колыхался, как желе. Кит Джоунз не думал о безумном старом короле, который много лет просидел под замком. Кит передвигался по знакомым дорогам из шифера и гонта, разыскивая Робина. Этот мальчуган пропал неделю назад, когда младшие члены их шайки прогулялись туда, где Клео Джоунз раздавала пакетики с картофелем семьям рабочих, занятых на рытье огромной канавы, которую прокладывал по Бред-стрит Ксандр. Это была идея Ларка — получить картошку. Киту показалось опасным появляться на людях, но вид измученных мальчиков так подействовал на него, что он махнул рукой и позволил Ларку возглавить шайку. В тот вечер все хорошо наелись, но зато потеряли Робина. Ларк предположил, что его засадили в школу. Подходы к Аппер-Бред-стрит шли по кварталу соединенных между собой многоквартирных домов и лавок, самым высоким было пятиэтажное здание склада. Кит влез на ледяную верхушку фронтона и соскользнул вниз по другой его стороне, а потом побежал, пригнувшись, вдоль открытых парапетов трех зданий с плоскими крышами, ступенями спускавшимися вниз. Под сапогами хрустел лед, каминные трубы обдавали Кита своим горячим дыханием, полным пепла, и он приседал и менял направление, чтобы избежать случайных бельевых веревок, как хрустальные проволоки, тянущихся в морозном полумраке. В конце квартала торчала еще одна острая верхушка фронтона. Кит влез на его склон и распластался на черепице, чтобы заглянуть в обнесенный стенами двор школы Бредселла. Тяжелый в неподвижном воздухе холод давил на него. Кит решил подождать и хорошенько рассмотреть все происходящее. Перед ужином учителя на полчаса выведут мальчиков во двор, и Кит надеялся, что заметит в их толпе Робина. Школа стояла на углу, с двух сторон из-за ширины улиц она была недоступна для тех, кто ходит по крышам. Она представляла собой кирпичное четырехэтажное здание с плоской крышей и двумя чердачными фронтонами, где помещались спальни мальчиков. Под каждым длинным чердаком тянулись две спальни. Если Робин там, внутри, то придется пройти через одну из этих спален и выйти через главную дверь. В этом-то и заключалась трудность. Робин не сможет пройти по длинной стене, огораживающей двор. Улицы внизу казались пустынными, но Кит знал, что это не так. На Бред-стрит опасность могла появиться с любой стороны. Каждый день он видел, как возвращаются Ксандр и его жена, и от этого все внутри сжималось. Кит сделал ошибку, показавшись им в день потопа. Он следил за домом, следил за женой Ксандра, пытаясь понять, стоит ли передавать через нее сообщение для своих родных, а потом ее похитил Марч. Кит не знал, как Ксандр нашел ее, знал только, что Ксандр был человеком бесстрашным. Он бросился в дверь какого-то трактира и нырнул в темноту, а на них с ревом обрушился поток. Кит стоял на крыше напротив, мальчики цеплялись за его пальто, они не могли знать, почему он дрожит — потому ли, что под ними сотрясается дом, или потому, что ему страшно. Даже когда он увидел, что Ксандр вылез из окна и вытащил за собой Клео, Кит был не в состоянии пошевелиться. Он понимал, что повел себя глупо, показавшись на глазах у всех, потому что те, кто хочет видеть его мертвым, готовы убить всякого, кто с ним связан. Теперь он привел всех их на Бред-стрит. А Ксандр словно и не думал об опасности. Он ходил взад-вперед по улице среди самых неотесанных людей, осматривал канаву, которую они копали для его газопровода. А Кит знал, что любой, буквально любой, самый обыкновенный с виду человек может оказаться нанятым наемником, чтобы убить Ксандра. Харрис был человеком такого сорта. Кит только подумал о нем и тут же задрожал, лежа на ледяном шифере. Ему едва удалось унять эту дрожь. В первые дни своего пленения Кит верил, что Ксандр найдет его. Он знал, что находится в Лондоне, в двух милях от дома. Ему нужно было только держать себя в руках и не оскорблять своего похитителя. Нескольких слов было достаточно, чтобы Харрис завелся. Этот верзила хватал Кита за горло и тряс его, крича в лицо: «Какие там поиски! Да кто тебя станет искать-то? Кому нужен ублюдок? Никому. Никому ты не нужен. Разве что мертвый. Ты знаешь, сколько мне заплатили эти шишки? Но Тимоти Харрис не убийца». С самого начала Харрис посадил Кита на цепь и снимал цепь, только когда кто-то проявлял интерес. Поначалу Кита обнадеживали эти поступки, несмотря на бесконечные монологи-предостережения Харриса: «И не думай убежать. И не думай, что сможешь вернуться к своим родным. Ты им не нужен, и если ты вернешься, они умрут». Понадобились недели, чтобы надежда оставила Кита, чтобы он понял, что Харрис говорит правду. Никто не придет. Кит забыл звук собственного голоса. Когда Харрис умер, Кит вылез на крышу. Никакого плана у него не было, но с крыши доходного дома он увидел лежащий внизу Лондон, от открытого пространства, от отсутствия стен у Кита закружилась голова. В тот день он замерз, проголодался и боялся двигаться быстро. Он пробирался между рядами плоских крыш, оказалось, что препятствием ему служит непреодолимое зияние улиц. Вернувшись обратно, он нашел пропасть, через которую смог перепрыгнуть. Так он смог удалиться от Бред-стрит. Вскоре он узнал, где источает тепло каминная труба, где навес обеспечивает убежище, где через незапертое оконце можно забраться на чердак склада, где водосточная труба ведет вниз, на безопасную улицу. Он прожил на свободе три месяца, прежде чем ему пришло в голову подойти к своему прежнему дому. Он сказал себе, что только посмотрит на него. Он не хотел навлечь опасность на Хилл-стрит. Он хотел только узнать, здоровы ли мама и Ксандр, хотел увидеть, что его прежняя жизнь продолжается, несмотря на угрозы Харриса. Кит удивился, увидев, что дом освещен, точно залитая огнями сцена. Мамы видно не было — только Ксандр и несколько слуг. Вскоре после этого посещения Кит начал собирать свою собственную семью. Первым был Ларк — мальчик десяти лет, сбежавший из школы Бредселла. Сейчас их стало семеро. Они знали приливы и отливы на дорогах, ведущих на все лондонские рынки, по которым туда приезжали повозки. Все, что падало или плыло в кильватере лондонской торговли, было честной добычей, мальчишки забирали это себе. Они умели схватить то, что им было нужно, и исчезали в одном из своих убежищ на плоской крыше. Несмотря на решимость Кита, его прежняя жизнь притягивала его, так же как громилу с Бред-стрит притягивали его жертвы. Поэтому Кит взял в привычку посещать дом своей матери ночью, когда оставлял свою шайку в укрытии, где крыша с крутым наклоном сходилась с плоской крышей, а ряд треснувших каминных труб источал тепло. Дом на Хилл-стрит был для Кита головоломкой. Дом притягивал его и отталкивал. Кит уже не был тем мальчиком, которого похитил Харрис. Стены теперь означали для него нечто иное, чем для его семьи. Колокола смолкли. Внизу, в кирпичном фасаде школьного здания, открылась дверь, и мальчики молчаливой вереницей вышли во двор. Они образовали кружок, каждый шел на расстоянии вытянутой руки от другого, нагнув голову. Их ноги шаркали по камням. Сверху все мальчики казались щуплыми и низкорослыми. Кит уселся так, чтобы видеть каждую голову, проходившую мимо. Ему нужно дать знать Робину, что они придут за ним. С крыши дома на Бетал-Грин-роуд, в котором помещалась лавка, Кит однажды увидел, что маленький мальчик сидит рядом со своей умершей матерью. Стоя над мальчиком, два сторожа спорили о том, кто должен забрать его. Каждый заявлял, что мальчик не находится на попечении его прихода. Никто не прикоснулся ни к мальчику, ни к телу его матери. Кит взял в руку расшатавшийся кирпич и бросил его в середину проходившего мимо стада овец, которое вели на рынок. Испуганное стадо сбилось, и в суматохе Кит просто схватил мальчугана за руку и увел с собой. Они остановились в церкви погреться и помолиться за покойницу. Внизу, на школьном дворе, потребовалось три шаркающих прохода мальчиков, прежде чем один из них выделился из молчаливой серой вереницы — этот мальчик наклонил голову налево и бросил взгляд вверх, проходя вдоль стены дома. Кит подобрал кусочек сломанной черепицы и приготовился. Когда Робин показался снова, Кит швырнул черепицу. Маленький кусочек упал на землю, Робин поднял голову, его круглые румяные щеки ни с чем нельзя было спутать даже в полутьме двора. Кит встал, прижимая пальцы к губам, потом снова опустился позади фронтона. У них уже был готов план спасения. Клео Джоунз стояла в туалетной комнате мужа, повернувшись к нему спиной, подняв свои каштановые волосы вверх, чтобы Ксандр мог расстегнуть застежку ее светло-зеленого платья, счет за которое он только что увидел. — Как вы называете этот очаровательный цвет? — Фисташковый. Ксандра не обманула явная покорность жены. Они четверть часа жарко проспорили насчет того, что Уилл привел на их семейное сборище какую-то женщину, переодетую мальчиком. Когда Клео указала на пол Троя Тиббса, Ксандр пришел в ярость. Ксандр не сомневался, где провела прошлую ночь спутница Уилла. То, что он привел девку из своей постели на семейную встречу, где обсуждалась судьба Кита, доказывало, что Уилл способен на любого рода эгоистичную, необдуманную глупость. Но Клео защищала поступок Уилла, видя в нем первый признак надежды. Она заявила, что он явно имеет виды на эту девушку. Когда жена вышла из спальни, Ксандр не пошел за ней — он пытался понять, чем эта ссора отличается от их прошлых стычек. Теперь он обвил рукой мягко округлившийся стан жены и начал расстегивать крючки на ее платье. Пяти месяцев не прошло, как они поженились, а отношения между ними стали гораздо насыщеннее. Клео вздохнула: — Удивительно, что вы все-таки женились на мне, когда получили деньги на ваш газопровод. Ксандр улыбнулся. Он отлично знал этот тон. Он расстегнул крючки, и бледно-зеленый шелк упал на пол. Ксандр поцеловал ее в изгиб белого плеча. — У меня не было выбора. Она презрительно выдохнула: — Ничего подобного, выбор у вас был. Я вижу это теперь, хотя тогда не видела. Генри Норвуд с легкостью мог бы освободить вас от нашего брака в консисторском суде. Таков был ваш план, а Генри — очень умный человек. Ксандр расстегнул все застежки на лифе. Теперь только его рука удерживала платье на месте. Он начал трудиться над завязками ее корсета, который она по причине своей беременности затягивала слабо. Теперь Ксандр уже меньше переживал насчет их ссоры. Он решил, что эта ссора не похожа на другие, потому что они оба в глубине души знали, чем размолвка кончится здесь, в их спальне. — Вы забываете, что дело было уже решено. В банке, в первый день нашей встречи. Я думал, вы это знаете. — Я тоже думала, что знаю, но тогда я еще не знала вашей матери. Красота вашей матери все меняет. Имея такую мать, как вы могли жениться на мне? — Наверное, в то время я не думал о своей матери. — Ксандр почувствовал, что его рот растянулся в той усмешке, которую Клео с легкостью умела спровоцировать. Она вывернулась из его рук и повернулась лицом, удерживая на месте свой сползающий корсет, ее ключицы и верхняя часть грудей были обнажены. — Вы прекрасно знаете, что ее красота ошеломляет. Теперь я понимаю, почему у вас и у ваших братьев такая внешность. Это аристократия красоты. Ваша мать царственна, она королева красоты, а вы — принцы. Все остальные рядом с вами — простолюдины, да и только. К счастью, Ксандр знал, что делать, когда неуправляемый язык жены выдавал ее смущение. Он протянул руку и прижал пальцы к ее губам. Она замерла, по телу пробежала легкая дрожь. Он подождал, пока зеленые глаза не остановились на нем. — Мужчины думают о своих матерях иначе. Не важно, что сделал тот бедняга-грек, который в конце концов выколол себе глаза. Моя мать заперла меня в кладовке. А вы открыли все эти кладовки, — Он подождал, когда эти слова погрузятся во взбудораженный ум жены, а потом отвел руку от ее губ. Она посмотрела на него так, что из головы вылетели все тревоги. — В постель. Сию же минуту. Несколько часов спустя, лежа в теплом коконе из простыней, она пошевелилась и снова заговорила. Надолго отвлечь внимание Клео было невозможно. — Дело в том, что девушка, которая пришла с вашим братом, обладает таким же типом красоты, что и ваша мать, — неотразимой красотой. — Я не заметил. — Ксандр лежал на спине, голова жены покоилась на изгибе его руки. — Понимаете, Уилл не сможет устоять перед ней. Он думает, что сможет, но он совершенно не владеет ситуацией. Ксандр улыбнулся в высокую темноту потолка над головой. В который раз оказалось, что его жена прекрасно разбирается в людях и что он не прав. Он тихонько рассмеялся. Великолепно, что он не прав, совершенно, обнадеживающе, замечательно не прав. Уилл Джоунз встретил свою пару.Глава 9
Должно быть, полночь. Они уже несколько часов пытались выработать план действий и все еще ничего не сделали. У Елены было такое ощущение, будто Джоунз привязал ее голову к наковальне и выбил молотом или выпытал каждое смутное воспоминание о комнатах борделя и его планировке. Он просил вспомнить каждый угол в конторе Лири. Был ли там застекленный шкаф, письменный стол, книжный стеллаж, гардероб, чулан? «Думайте, думайте», — безжалостно приказывал он, стоя над ней, сбрасывая с себя сюртук и галстук, расстегивая воротник, проводя руками по своим гагатово-черным волосам, а Хардинг в это время сидел за столом, аккуратными черными строками запечатлевая обрывки ее воспоминаний и набрасывая расположение комнат, дверей и лестниц. Кроме первого, в доме было три верхних этажа и подвальное помещение. В подвале было больше дюжины комнат. В обычном доме эти комнаты отвели бы под кухню и прачечную, там хранились бы пиво, уголь и вина, там были бы помещения для прислуги. Если Елена попадет в дом, ей нужно знать, где искать письма своей матери, иначе их никогда не удастся отыскать. Черные линии чертежей Хардинга расплывались у нее перед глазами. С книжных полок Джоунза они сняли налоговые книги со списком владельцев недвижимостью и распластались над планами домов. Лондон имел точный строительный кодекс, который допускал мало вариантов в планировке домов, выстроенных в один ряд. Бордель Марча должен быть очень похож на соседние дома. И только детали центральной части дома, где архитектор мог варьировать план, по-прежнему ускользали от них. В качестве виконта де Виллара Джоунз вошел в холл, поднялся по главной лестнице в салон, а потом поднялся по этой же великолепной лестнице, еще на один этаж, две спальни там выходили окнами на улицу. В заднюю часть дома он никогда не проникал. Елена вошла через вход для прислуги, расположенный в полуподвале, и поднялась в контору Лири по внутренней лестнице. После губительного разговора с ним ее по той же лестнице для слуг провели наверх и, проведя по коридору, втолкнули в какую-то спальню. Потом голова у Елены была такая одурманенная, что она не могла толком рассказать, что видела по пути в большой салон. Но Джоунз все равно давил на нее. — Внутренний коридор? Сколько дверей? Справа или слева? — Я не помню. — Закройте глаза. Встаньте. — Он поднял ее со стула, потянув за руку. — Вы были босая, милочка. Каким был ковер у вас под ногами? «Милочка». Это слово, низкое и грубое, как и его прикосновение, внезапно вызвало у нее ощущение перемещения, словно она снова оказалась в борделе. Она неуверенно держалась на ногах, голова была тяжелая, она хотела ускользнуть от охранников. Елена чувствовала, как низкий жесткий ворс ковра колет ее необычно чувствительные ноги. Она вывернулась из рук лакеев и попробовала убежать, но с гулко бьющимся сердцем, с подступающей к горлу тошнотой неловко наткнулась на перила и свесилась через них, глядя вниз, в черную пустоту. Ей стало легче, когда ее оттащили от этой пропасти. Елена передернулась при этом воспоминании, всплывшем у нее в голове. — Там есть колодец, широкий темный колодец с каменными стенами. Он кажется бездонным. Я смотрела поверх перил, и меня оттащили оттуда. Джоунз отпустил ее. Он склонился над столом и снова принялся изучать чертежи. Он: указал на пустой центр первого этажа: — Здесь, Хардинг, есть комната с высокими потолками, которая выходит на верхний этаж. — Джоунз постучал по центру плана. Хардинг набросал приблизительное дополнение. — Значит, она должна быть открытой здесь и здесь, — заметил он. — Неподходящее место для хранения тайн, сэр. Джоунз нахмурился еще сильнее. — Вряд ли Марч использует подвал для хранения своих бесценных досье. Елена не видела в конторе Лири ничего, в чем могли бы храниться эти досье. Я думаю, что наша цель — вот эта таинственная комната. Хардинг кивнул: — Это может быть стратегия «прячь на видном месте». Джоунз хлопнул его по плечу: — Мы зайдем туда ночью. Спасибо, дружище. — Что-нибудь еще, сэр? — Хардинг встал, посмотрел на Елену. Она снова устало опустилась на стул, ноги не держали ее. Джоунз покачал головой: — Идите спать. Завтра мы пойдем на разведку. — На разведку? — Это прозвучало как писк, а не как разумное возражение, которое хотела сделать Елена. — Каждое удачное дело основывается на разведке, верно, Хардинг? — И мужчины обменялись взглядами. Хардинг с важным видом кивнул: — Разведка — это вещь, мисс. Без нее любое дело будет проиграно. Елена переводила взгляд с одного на другого. Уилл Джоунз смотрел на чертежи. — Вы смеетесь надо мной. Вы не хотите действовать. Он повернулся к ней: — Сколько в доме мужчин? Они вооружены? У них есть наблюдательные пункты? Пароли? Кто входит в дом и кто выходит? Когда? Лири когда-нибудь выходит из дома? Она выпрямилась. — Значит, будем сидеть на холоде и ничего не делать? — Мы начнем действовать, когда у нас будут ответы. Она знала этот неумолимый мужской тон. — Хардинг займет наблюдательный пост на улице, пока мы обследуем ближайший паб. Кто-нибудь из местных жителей непременно что-нибудь скажет. — Как долго мы будем изучать, вместо того чтобы действовать? — Двух дней должно хватить. — Уилл кивнул Хардингу, тот повернулся и вышел. Елена слышала, как он ходит по наружной комнате, разводит там огонь. Если Хардинг — слуга, то он совершенно не похож на слуг в доме ее отца. Через мгновение она услышала, как он закрывает за собой дверь. Они с Уиллом Джоунзом остались одни. Как только Хардинг ушел, Елену охватило знакомое ощущение присутствия Уилла, словно изменился самый воздух в комнате. Она украдкой бросила взгляд на его руки, шею, на шелковый жилет, облегающий грудную клетку, на непокорные черные волосы. С того момента как она услышала в борделе его голос, она поняла, что он опаснее всех других мужчин, находившихся в салоне. Они были беспечны, пьяны и глупы, и Лири с легкостью манипулировал ими. Он был ровней Лири. Она понимала это инстинктивно. Уилл был готов напасть на Лири. Уилл собирался действовать по-своему. Он рассматривал чертежи, лежащие на столе, с таким видом, будто ее не существует. В том-то и дело. Он согласился помочь ей, но было ясно — он не верит, что она может помочь ему. Он предпочел бы покончить с ней, он в любой момент может передать ее властям. Ей нужно получить от него всю помощь, какую только возможно, чтобы потом действовать самостоятельно. Она добудет эти письма и исчезнет, вернувшись в свою жизнь. От этих писем зависит доброе имя ее матери. Елена смотрела, как он пытается разобраться в несовершенных чертежах. Казалось, от его внимания не ускользает ни одна деталь. Обмануть его будет нелегко, но это необходимо. Неудача повредит ее матери, а обман вряд ли принесет вред Уиллу Джоунзу, во всяком случае вред, сравнимый с тем, какой до того был причинен его телу, и даже с тем, который ему может причинить семья. Он считает, что Елена ему не нужна. Он учтет все, что узнал от нее, и вернется в бордель ради своих собственных целей. Она поступит так же. То, что она узнала ледяной голос Уэнлока, было ее единственным преимуществом в игре. Да и разве могла она забыть этот голос? Подобного голоса она не слышала никогда в жизни. Уэнлок был одним из немногих людей, в чьем обществе ее отец всегда молчал. Одно короткое утверждение Уэнлока могло вспоминаться неделями, как исполненное некой глубины. Елена нечасто бывала в обществе герцога, но ее поразило его высокомерие, его полное равнодушие к нижестоящим. Сами античные боги были не так равнодушны к смертным, как этот высокородный герцог. — Мне это не нравится. — Уилл Джоунз разговаривал сам с собой, а не с ней. Это на него похоже — отодвинуть ее в сторону и действовать самому. Он не мог знать, а она не могла сказать ему, что ей нужно найти в этом борделе жизненно важную вещь. Если письма ее матери приведут к какому-либо расследованию или судебному процессу, к какому-нибудь скандалу, отец не позволит матери остаться в доме. Она станет парией. Даже без всяких светских пересудов, едва отец узнает об этих письмах, он обречет мать на жизнь в иссушающем презрении. В любом случае матери придется бежать, а без матери дом отца превратится… в могилу. Уилл Джоунз оттолкнулся от стола, бросив в сторону Елены лишь один короткий взгляд, и аккуратно расставил на полке книги, теперь там был такой же порядок, в каком он содержал всю свою внутреннюю комнату. — Вы просили меня о помощи и согласились принять мои правила. Мы начинаем рано, так что вам сейчас лучше лечь спать. Можете занять постель в этой комнате. Я найду вам ночную сорочку. И Уилл отвернулся. Отогнал Елену от себя. — Я бы предпочла другую кровать. — Если она даст ему возможность, он снова запрет ее, как запер в ту ночь, когда она обнаружила эту комнату. Ей еще предстоит выяснить, что приводит в действие пусковой механизм с этой стороны стены. Он посмотрел на нее с раздражением: — Я не намерен уступать вам свою кровать. — Она огромная. Вы даже не почувствуете, что я здесь. Он тихонько рассмеялся. Откинул голову назад и посмотрел в потолок. — После всех этих лет с Парисом и его братом? — Только после смерти Париса. — Елена почувствовала, что краснеет. — Для шлюхи у вас замечательно незрелые представления о том, что значит спать в одной постели с мужчиной. Я думаю, что мне следует опять почитать вам назидательную литературу для вашего дальнейшего развития. — И он прошел через потайную дверь во внешнюю комнату. Елена сразу же встала и пошла за ним. Она не позволит ему снова запереть ее. — Ха. Я уверена, что сама могу вас кое-чему научить. Вы, знаете ли, не Парис. — Этот дурень был так охвачен любовью, что погубил свой город и свою семью. Нет, я не Парис. — Он резко остановился, и она ткнулась носом в его спину. Елена резко втянула в себя воздух и пожалела об этом, потому что могло показаться, что она нюхает Уилла. У нее появилось странное желание постоять вот так, прижавшись к нему. Но он сразу же напрягся. Она отстранилась, выпрямилась, удивляясь, как приятно всего лишь прикоснуться к нему, к его крепкому телу. Он обернулся. Его темный взгляд встретился с ее взглядом. Пульс почему-то забился быстрее. Не следует дразнить его. Уилл напрягся. Она стояла не шевелясь, понимая, что может спровоцировать его на какой-то неожиданный поступок. Он резко вытянул руку и, схватив за талию, крепко прижал Елену к себе. — У меня есть очень удобный инструмент, который сообщает, где вы находитесь. Если бы эта кровать простиралась отсюда до Франции, я бы и тогда в точности знал, что вы находитесь в ней. На мгновение он просто прижал ее к себе, чтобы она ощутила налитую крепкую выпуклость, прижатую к ее бедрам. Елена знала, что это такое, этот мужской инструмент размножения. Она была не совсем несведуща. Потом Уилл отпустил ее, она отступила и схватилась за дверной косяк. — Нужно разумно выбирать себе кровать. Она уже выбрала. Пусть спать рядом с ним опасно — она все же рискнет. Она не допустит, чтобы письма матери попали в руки того, кто передаст их полиции. Он отвернулся и прошел по комнате. Из комода вынул ночную сорочку и швырнул Елене, сорочка, развернувшись, легла к ее ногам. Елена подхватила сорочку и положила ее на кровать. Он не двигался. — Наденьте эту чертову сорочку. Она пожала плечами и взяла сорочку в руки. Сорочка была сшита на него — человека гораздо более крупного, чем она. Елена надела сорочку через голову, и та дошла ей до лодыжек. Под скрывающими складками Елена сняла с себя жилет и рубашку и размотала платок, который стягивал ей грудь. Ее тело вздрогнуло, соприкоснувшись с его сорочкой, как будто он сам прикасался к ней, и в горле пересохло от смелости собственных поступков. Его взгляд, устремленный на нее, жег Елену сильнее, чем брань. — В вас есть что-то от Елены Троянской. — Елена никому не демонстрировала своих прелестей. — Демонстрировала — своим дурацким любовникам. — Вы мне не любовник. — Я всего лишь болван, с которым вы собираетесь разделить ложе. — Вы — тот, кто собирается читать приключения лорда Трастмора. Он издал короткий надломленный смешок. — В эту игру можно играть только вдвоем, Елена. Пока ее пальцы возились с застежками непривычных предметов мужского туалета, Уилл просто сбросил с себя одежду, оставшись в полотняном исподнем. Он был длинный и стройный, кожа обтягивала его ребра и мышцы, а в некоторых местах морщилась от шрамов. Внутри у Елены что-то странно перевернулось, и дыхание в груди стеснилось. Она спустила на пол штаны и перешагнула через них. Потом высунула руки из рукавов и старательно, неторопливо, чувствуя внутреннюю настороженность, закатала слишком длинные манжеты. Терзая ее слух бранью, он отвернулся и взял с кровати стопку памфлетов. Елена скользнула под синее шелковое одеяло и простыни, а он просматривал свои маленькие буклетики. Постель была мягкая и ровная, и Елена вздохнула. Он неторопливо выбрал памфлет и бросил его на кровать. Словно Елены и не было здесь, он прислонил подушки к резному изголовью, улегся рядом, взял в руки книжицу и полистал страницы. — Где мы остановились? — Не помню. — Она досамого подбородка укрылась одеялом. — Лгунья. — Он пробежал глазами страницу. — Кажется, на том, что лорд Трастмор собирается ласкать груди Миранды. — А-а. Ну ладно, если хотите читать, читайте. Не обращайте на меня внимания. Я могу спать при любых обстоятельствах. — Она закрыла глаза и пожелала, чтобы к ней пришел сон. И побыстрее. Маленькие странички шелестели в его руках. — А Парис ласкал ваши груди, Елена? — Его голос превратился в низкий сухой шепот, от которого сон мгновенно улетучился. — Мы сплетались в ласках. Часто. Он рассмеялся низким порочным смехом: — Вряд ли у вас есть представление о том, что значит сплетаться в ласках. Хотите, я вам покажу? — Нет, благодарю. Мне нужно выспаться, и вам тоже, если утром мы пойдем на разведку. — Как всегда, разумно. Уилл задул свечи и скользнул на кровать рядом с ней. Она лежала на расстоянии, по крайней мере, в три фута от него, но он чувствовал ее близость, шелест шелкового покрывала, приподнимавшегося от ее дыхания, ее запах, сладость, которая заглушала запах сажи и лондонское зловоние. Ему не следовало бросать взгляд даже на одну страницу памфлета, но скромное раздевание, которое Елена проделала в его присутствии, мучительно возбудило его. Она разбинтовала груди, и оставшегося с прошлой ночи воспоминания о них, округлых, обведенных красными кругами, оказалось достаточно, чтобы привести его интимные части в состояние постоянной боевой готовности. Уилл не лгал ей, говоря, что будет знать, где она находится в этой огромной кровати. Почти без усилий он мог положить ее под себя и изучить эти груди губами и руками. Быть может, если он сделает это, от пережитого потрясения у нее появится какой-то здравый смысл и она вернется в свою благополучную жизнь и позволит мужчинам вроде него и Джека Касла охотиться на всех Марчей на земле, вместе взятых. Кого она может спасти, рискуя своей прелестной особой в этом борделе? Елена снова пошевелилась в темноте, и это беспокойное движение ее ног сказало Уиллу, что она, как и он, дошла до края. Все, что было в нем порочного и низменного, возликовало. — Где спит Хардинг? — У него есть комнаты на нижнем этаже, и спит он крепко. Она ничего не ответила, и он решил, что она тоже пытается побороть возбуждение. — Вы с Хардингом были вместе на войне? — Да. И когда британские тела забили реку Бидассоа, потому что донесения запоздали и оказались неверными, а Веллингтон искал новых разведчиков, Уилл оказался настолько молод и безумен, что вызвался на это дело добровольно. Сержант Хардинг, большая часть однополчан которого уже устремила в небо невидящие глаза, пошел с ним. Они оказались хорошей командой и работали до тех пор, пока Ватерлоо не вылечило их обоих от дальнейшего желания воевать. Хорошо было думать о войне и о Хардинге, а не о грудях и о милой, милой Елене. — Он мне нравится. — Он немного чопорный. — Он добрый. — Я не передам ему ваши слова. А почему Елена Троянская? — спросил Уилл. Ее переодевание внезапно показалось ему очень неуместным. И снова он ждал ответа, который она дать не могла. — Елена не плачет и не падает в обморок. Все думают о ней самое плохое, но она не гибнет. Она не позволяет им ранить себя. Уилл не мог не признать, что ее ответ пришелся ему по душе. Ответ этот удивил его, но ее слова придавали смысл всему увиденному в Елене. — Она кончит тем, что, кроме Париса, у нее не останется друзей. — Лучше Парис, чем Менелай или кто-то из ее прославленных поклонников. — Парис был трусом, который только и делал, что начищал до блеска свои доспехи. — Он был, знаете ли, хорошим архитектором. У него был великолепный вкус. — Вы этого ждете от мужчины? Великолепного вкуса? — Нет. Хотите, я скажу вам? Это может положить конец его похотливым фантазиям. Без сомнения, у нее в голове есть некий образец благородных добродетелей. — Скажите. Он почувствовал, что она повернулась к нему лицом, переложила по-новому подушки и отвела простыню, так что простыня скользнула по его телу и он ощутил теплый запах девичьего тела. — Мне нужен мужчина, который понимает меня и которому я нужна. Несмотря на все свои недостатки, Парис действительно понимал меня. Вы думаете, что я была нужна всем этим мужчинам, этим моим прославленным поклонникам, но это неправда — им нужно было только то, что они могли получить вместе со мной, — царство или сокровища. Я никому не была нужна, кроме Париса. — А что, если вы нужны мне, Елена, именно вы, ваша прелестная особа? Вы можете устоять передо мной? — Он и сам понимал, насколько глуп его вопрос. Спокойным движением она перекатилась на спину и отодвинулась от него. — Я вам не нужна. Вам нужен Марч. — Суровый ответ.Глава 10
— Как вы думаете, куда он делся? Этот человек словно испарился. — Голос лорда Пелгрейва поднялся над бормотанием утреннего разговора, и лорд напомнил себе, что они в клубе и что нужно говорить потише. Хотя он и сэр Уолтер Раддок сидели в своем углу одни, все равно был грустный день национального траура. Любой на их месте благоразумно задумался бы о своем положении в свете. Сейчас, когда вот-вот будет коронован принц, менялись политические ветры. — Чертовски неудобно, знаете ли. Сэр Уолтер кивнул. Он прекрасно понимал положение Пелгрейва. — Эвершот был хитер, как лисица, но я не думаю, что Марч прикоснулся хотя бы к одному пенни в своем банке. Я уже несколько месяцев не видел его нигде в Лондоне. — Вы подозреваете грязную игру? — Лорд Пелгрейв оглядел клуб, словно действительно полагал, что в углу кофейной комнаты прячется убийца. — Вы имеете в виду того парня, который прямо здесь попытался напасть на Марча? — Раддок покачал своими аккуратно уложенными локонами. — Скорее, кто-то больше не пожелал, чтобы у него вымогали деньги. — Но когда вы слышали о нем в последний раз? Сэру Уолтеру не нужно было долго думать. — Этого его чертового зубастого парня я видел не более чем два дня назад. Лорд Пелгрейв изменился в лице. — Дело в том, что кое-кто не хочет выполнять обязательство, но, черт побери, если бы этот кое-кто был свободен… Его светлость герцог Уэнлок сложил газету и поднялся со своего кресла. Он навис над двумя членами клуба — высокий аристократ с каменным лицом. Его немилость могла совершенно погубить человека в глазах общества. О его холодности в клубе ходили легенды. Находясь в клубе, никто из членов не отпускал шуток в его адрес, но за пределами клуба говорили, что конец света наступит не тогда, когда замерзнет ад, а когда оттает герцог Уэнлок. — Ваша светлость, простите, что помешали, — промямлил Пелгрейв. Уэнлок не поздоровался ни с одним из них. — У вас есть сведения от Марча? — Ваша светлость, у нас частный разговор. Уэнлок только протянул раскрытую ладонь. — Мистер Марч больше не занимается сбором каких-либо сведений. — Вы его видели? — осведомился сэр Уолтер и тут же понял, что позволил себе лишнее. С Уэнлоком никому не разрешались вольности. — Вы неверно поняли меня, Радцок. — Рука оставалась протянутой, в требованиях нельзя было усомниться. Раддок сунул руку во внутренний карман и вытащил записку, которую получил через посыльного Марча. Он положил ее на ладонь герцога. Отказать Уэнлоку означало совершить социальное самоубийство. Пелгрейв бросил взгляд на своего друга и последовал его примеру. Герцог разорвал обе записки пополам и швырнул их в огонь. — Я бы предпочел, чтобы вы больше не слали мистеру Марчу никаких денег. Оба собеседника обратили к нему удивленные лица. Лицо Уэнлока не располагало к расспросам. — Ваша светлость, повторяю, это частное дело. Уэнлок слегка приподнял бровь. — Право, Раддок, если вы полагаете, что ваши посещения Халф-Мун-стрит не достигнут скандальных газетенок, и если вы, Пелгрейв, думаете, что внезапная поездка вашей дочери на континент не станет поводом для сплетен, вы ошибаетесь. Лесли Атертон Гренвилл, герцог Уэнлок, вернулся к своему креслу на другом конце комнаты. Пелгрейв и Раддок не нашли что сказать друг другу и спрятались за газетами. Уэнлок, унаследовав титул, сохранил свое ледяное высокомерие, которое научился напускать на себя еще в молодости. Он пережил самых близких товарищей своей молодости и своего единственного сына. Теперь он пережил и безумного старого короля. Оказалось, что даже в клубе его окружают слабаки и ничтожества вроде Пелгрейва и Раддока, люди ниже его по рождению и по силе характера. Даже поражение Наполеона и реставрация монархий по всей Европе не могли остановить поток демократии. Перспективы предстоящего царствования Георга наводили тоску. Георг IV ничего не сделает, чтобы восстановить веру соотечественников в превосходство древней крови. Уэнлоку мало что оставалось сделать в жизни, но он собирался это сделать. Он сокрушит Арчибальда Марча и постарается сделать так, чтобы герцогский титул перешел в руки, достойные принять его, а не к незаконнорожденному отпрыску этой шлюхи с Хилл-стрит. — Держитесь спиной к двери и все время прячьте лицо в тени. Дайте мне возможность поговорить. Елена кивнула. Они съежились на холоде, стоя за несколько дверей от трактира в переулке. Грумы, помощники конюхов и лакеи были завсегдатаями этого заведения, также как и ломовые извозчики и лудильщики. Более четверти часа Уилл и Елена кружили вокруг черного входа. Теперь они ждали, когда выйдет Хардинг и подаст им знак. Уилл Джоунз быстро и внимательно оглядел ее. Он не разговаривал с ней с самого утра, только потребовал, чтобы она выглядела как мальчик, одобрив ее слишком большую кепку и заставив надеть колючий коричневый шерстяной шарф. Теперь Уилл низко надвинул ей на лоб козырек кепки и засунул под нее завиток волос. Прикосновение его руки, его пальцев в шерстяной перчатке к ее шее вызвало у Елены легкую дрожь. Уилл обладал даром изменять свою внешность, превращаясь в другого человека. Дело было не только в смене одежды, но и в умении менять походку, манеру держаться, жестикулировать, даже лицо у него менялось. Он мог сделать свои внимательные темные глаза почти лишенными выражения, словно погружался в самого себя. Сегодня он не стал бриться, и темная щетина покрывала резкие черты его лица. Он выглядел в точности так, как сотни рабочих в темной одежде, которые шагали по лондонским улицам и заходили глотнуть пива, если могли позволить себе это. Появился Хардинг и направился к ним. Они с Уиллом молча обменялись каким-то знаком, непонятным Елене. Уилл Джоунз распахнул тяжелую дверь трактира и вошел. Свет в основном исходил от ревущего огня в большом открытом очаге, его края из грубого камня были выкрашены темно-зеленой краской. Джоунз выбрал скамью, и Елена скользнула в уголок. Он сделал заказ у стойки, за которой разговаривали несколько человек, и уселся рядом с Еленой спиной к стене. Комната была полна голосов, по большей части добродушных и грубых. Здесь пахло элем и сохнущей влажной шерстью. В шутках или в посетителях не было ничего зловещего, и на Елену никто не смотрел. Она попробовала различить отдельные голоса. Она занималась этим с самого детства, молча сидя среди разговоров отца и его знакомых, подмечая причуды собеседников, чтобы пересказать их потом матери. Елена слушала громкость и тональность разговора, отрывистые ритмы гнева или нетерпения, гладко намасленные катышки напыщенности. Единственные голоса, которые ей запомнились в борделе, принадлежали Лири и Кирпичной Морде, и она узнала бы оба голоса, если бы услышала. Кирпичную Морду она могла бы представить в подобном месте, а вот Лири — нет. Когда ей принесли пунш, она нагнулась над дымящейся кружкой, вдыхая пряный запах. Уилл Джоунз стал почти невидимым в полумраке, его голова склонилась над кружкой эля. Но Елена знала, что он настороже. Когда он был рядом, она не могла отделаться от ощущения его близости. Может быть, это происходило оттого, что они спали вместе в его огромной кровати и она как-то приспособилась к его близости? Утром он ушел рано, и она не видела его до тех пор, пока они оба не оделись. Разговор в трактире вращался вокруг лошадей и темпераментного шеф-повара какого-то могущественного лорда, пока не появился еще один посетитель, которого все присутствующие встретили приветствиями. — Мистер Касл, что пожелаете заказать, сэр? — обратился к нему трактирщик. Елена заметила, как напрягся Уилл Джоунз, и поняла, что он знает этого человека. Ах да. Каслом звали сыщика с Боу-стрит, к которому Уилл хотел ее отвести. Она мгновенно скользнула вправо, но рука Джоунза опустилась ей на бедро, пригвоздив к месту, а Касл тем временем подошел к их столу. — Кто этот негодяй, Джоунз? — Что привело вас сюда, Касл? — Горячая сильная рука на ее бедре крепко удерживала Елену на месте и посылала по ее нервам сбивающие с толку ощущения. — Украденная собачка миледи. Елена чувствовала на себе внимательный взгляд, но не поднимала головы. Сыщик обернулся к толпе и крикнул: — Три шиллинга любому, кто знает что-нибудь о спаниеле короля Чарлза, принадлежащем леди Беллингэм. Из гомона голосов, приветствовавших это предложение, выделился чей-то громкий голос, который обвинил в краже французов. — Эти французы крадут собак и продают их за границу, вот что. Джек Касл развернул стул, сел на него верхом и оказался лицом к Уиллу и Елене. Он положил на стол черную палку с изображением золотой короны. Уилл Джоунз взглянул на палку и отвел глаза. — Не хотел тебя обидеть, па… — сказал Касл и посмотрел на Елену. Потом замолчал и перевел взгляд на Уилла и обратно. — Из огня да в полымя, девочка. Ты уверена, что тебе ничего не грозите этим вот дьяволом? Елена кивнула. Рука на ее бедре сжалась. Жар этой руки прожигал ей ногу. Джек Касл глотнул пиво и неодобрительно нахмурился. Он пил пиво, но Елена была уверена, что Касл, как и Уилл Джоунз, чутко прислушивается к разговорам в трактире. — Значит, вы теперь ловите похитителей собак, Джек? Подходящая работа для продвижения по службе. Джек Касл поднял глаза и коротко усмехнулся. У него было длинное худое лицо, увенчанное копной каштановых кудрей, которые едва скрывали уши, похожие на ручки кувшина. — Ах, но ведь это собачка леди Беллингэм. Надеюсь, что меня как следует вознаградят за старания. А что вас привело в эти края, Джоунз? — Марч. — Вы думаете, что он находится в доме на Халф-Мун-стрит? — Должен же он где-то находиться. — На континенте, держу пари. — Этот трактирщик сказал Хардингу, что ребята из непристойного дома Марча крепко держат язык за зубами. Можно подумать, что они охраняют государственные тайны. Лицо у Джека Касла стало настороженным и замкнутым. Он пристально разглядывал свою кружку и больше не прислушивался к разговорам в трактире. — А не интересует ли это заведение министерство внутренних дел, а, Джек? Елена почувствовала, как от ее щек отхлынула кровь. Ей вспомнились некоторые фразы в письме шантажиста, фразы, обвиняющие мать в поставке оружия изменникам. Безумец, который завладел деньгами матери, сделал что-то такое, что заставило правительство заподозрить наличие заговора. — В данный момент его интересуют только похитители собак. — Касл словно отмахнулся от вопроса, но слова его прозвучали фальшиво. Голос Уилла Джоунза стал насмешливым. — Чертовски неудобное время для заговора, верно? Кто-нибудь с Боу-стрит обыскивал этот дом на наличие похитителя? — Вы же знаете, Джоунз, я не могу вам этого сказать. Вы никого не видели прошлой ночью, а? Елена почувствовала, как напрягся Уилл Джоунз. Его голос, когда он снова заговорил, был веселый, равнодушный, это был голос человека, который утратил к разговору всякий интерес. На Касла Уилл не смотрел. — Всего лишь обычный порок, никаких признаков измены. Вот усиленная охрана меня и впрямь удивила. По два человека у каждой двери. — Меня это тоже поразило, — согласился Касл. — Но Марч как будто испарился. — Сомневаюсь. Разве только у него есть где-нибудь деньга. Он больше не может получить в банке Эвершота ни фартинга. — Значит, он все еще выжимает деньги из своих простаков. — На какие еще средства он мог бы жить? — Неподъемное это дело — искать доказательства против человека, у которого есть друзья в высоких кругах. — Касл встал и взял свою палку. Уилл Джоунз словно не заметил этого. — Дайте знать, если понадобится моя помощь. — Непременно, Джек. Когда дверь за Каслом закрылась, Уилл Джоунз снял руку с бедра Елены. — Прислужники Марча не станут ошиваться там, где вынюхивает Боу-стрит. — Откуда вы знаете мистера Касла? — Часто работал вместе с ним. — Вы тоже были сыщиком? — Выпейте. Это вас согреет. Мы должны сменить Хардинга. Едва они вышли на улицу, их сразу же охватило холодом, нос и щеки защипало. Глаза у Елены начали слезиться. Она смахнула слезы тыльной стороной ладони и ускорила шаг, чтобы не отставать от Уилла Джоунза. Пост Хардинга находился в пустом каретном сарае на узком повороте на Шеперд-Маркет. Оттуда он видел всех входящих и выходящих через черный ход дома по Халф-Мун-стрит. Уилл Джоунз протянул Елене вилы. Когда кто-нибудь проходил мимо, они нагибались над своими вилами и втыкали их в клочки сена. В сарае пахло лошадьми и гнилым сеном, и Елена морщила нос, когда ее вилы переворачивали пропитанный водой ком, от которого разило гнильем. — Полагаю, что в Трое у вас были служанки, которые выполняли всю грязную работу, Елена? — Да, три служанки всегда были рядом со мной. Уилл отдал ей должное — она никогда не снимала маску. — Значит, вы только ткали? — Вы неверно судите, если думаете, что это легкая работа. — Зато никакой вони. — Никакой унизительной работой, например на конюшне, я не занималась. Но вы же видите, что я стараюсь. — Она проговорила это сквозь стучащие зубы. — Идите сюда, вы замерзли. Прислонитесь ко мне. — Я мальчик. Он бросил на нее язвительный взгляд и поставил ее вилы к стене. Потом привлек Елену к себе и вместе с ней опустился на груду сравнительно сухой соломы. — Не прыгайте выше головы. Вы весьма неубедительны в роли мужчины. Касл это заметил сразу же. — Это вы виноваты, что мое переодевание оказалось неудачным. Вы же мастер маскировки. Он рассмеялся: — Для вас оказаться в Лондоне — это такое падение. — В Лондоне нет широких дорог и гор, с которых видно все вокруг вплоть до моря. Но Троя в каком-то смысле скучна, а Лондон — нет. — Троя скучна? — О да. Бесконечные процессии, неизбежные церемонии. Мужчины в туниках произносят речи. Можно сто лет смотреть на море и ни разу в жизни не побывать на берегу. — Я должен пожалеть бедняжку Елену? — Ни в коем случае. За несколько часов ни один мало-мальски подозрительный человек не вошел в дом и не вышел оттуда, а потом у поворота показался Нейт Уайлд. Конечно, Уилл Джоунз увидел его первым. Он мгновенно поднялся и отпустил Елену. Как только Уайлд вошел в ворота сада, Уилл Джоунз совершил быстрый бросок и прыгнул к железным перилам у голого платана. В мгновение ока Уилл подтянулся, чтобы рассмотреть что-то сквозь его ветки. Когда он вернулся в конюшню, его глаза блестели. — Пожалуй, Елена, вы мой талисман, приносящий счастье. — Я ваш партнер. — Мой партнер — Хардинг. А вы… — Он усмехнулся. — Обуза, но, вероятно, полезная. Мы пойдем за Уайлдом, когда он выйдет. Мне хочется поболтать с ним. — Вы думаете, что он наш путь в бордель? Они ждали почти час, прежде чем Уайлд вернулся в переулок, руки он держал в карманах. Шаг его был бодрый и твердый, он пошел в восточном направлении. Елена заметила, что Уилл Джоунз прекрасно умеет преследовать. Ничем не выделяясь на общем фоне, он прокладывал путь через поток уличного движения. Пока они следили за мальчишкой, ранние сумерки сменились ночной темнотой. Уилл Джоунз ни на миг не сводил с Уайлда внимательного взгляда. На Стрэнде они на какое-то время упустили свою добычу из виду и заметили его, только когда поток транспорта разделился надвое, обтекая церковь Святого Клемента. Уайлд нырнул в ворота в железной изгороди и исчез в маленькой церквушке. Уилл Джоунз поспешил вперед, и они проскользнули вслед за своей жертвой, когда колокола пробили четверть. Елена остановилась в задней части нефа. Она уже бывала в этой невероятно красивой церкви с ее темными деревянными скамьями и панелями и парящими белыми арками верхнего этажа. Красота этой маленькой церкви и ее священное предназначение контрастировали со всем, что Елена делала в последние дни. Стоящий рядом с ней Джоунз прошептал: — Я что-то не вижу нашего преследуемого. Пойду посмотрю в склепе. И он исчез, спустившись вниз по простой винтовой лестнице, ведущей в склеп. Ризничий зажигал свечи, готовясь к вечерне — любимой службе ее матери. Елена на миг закрыла глаза и снова пообещала матери, что не потерпит поражения, а потом отвернулась от красивого нефа и пошла за Уиллом Джоунзом. Она прижимала руки к грубым стенам крутой винтовой лестницы, пробираясь вниз по ее закрученным, клинообразным ступеням. Внизу низкие и широкие колонны поддерживали свод из низких заостренных арок, тяжелых, сложенных из кирпича, совсем не похожих на парящие белые изгибы самой церкви. Елена переходила от колонны к колонне, пока не оказалась достаточно близко, чтобы уловить смысл разговора. Мальчишка остановился в середине склепа, где слабо мерцали несколько свечей. В нише, в старой кирпичной стене, находился белый каменный гроб с изображением спящего рыцаря. Уайлд просунул руку под каменный саркофаг, вытащил оттуда сверток, что-то добавил к нему и снова затолкал на место. Уилл Джоунз встал позади мальчика. — Очень благоразумно. Я тоже не стал бы хранить свои монеты рядом с Марчем или Бредселлом. Услышав слова Уилла Джоунза, Уайлд вздрогнул и бросился вперед, но Джоунз поймал его и подтащил к скамеечке для коленопреклонений. — Пора исповедаться в грехах, Уайлд. — Я доставляю сообщения, только и всего. Что в этом плохого? — Сообщения, которые убивают людей. — Я никого не убивал. Елена подкралась поближе и остановилась за очередной приземистой колонной, поддерживающей грубый свод. — Дик Каллен, мамаша Гринсдейл, семья несчастного Доббса. Тебе повезло, что в том потопе утонуло так мало людей. Она видела, что Уайлд потряс головой, но вырваться из рук Уилла Джоунза он не мог. Джоунз поднял его и обыскал карманы. Мальчишка молотил кулаками по его плечам и голове, но удары не производили на Джоунза никакого впечатления. Из кармана Уайлда Джоунз достал связку писем, перевязанных веревкой, и сложенную пачку счетов, а потом отпустил его. На лице паренька, на котором не осталось и следа его зубастой ухмылки, мелькнуло мрачное упрямое выражение. Его глаза не отрывались от утраченных сокровищ. — Нельзя вернуться к Марчу без этих вещиц, верно, Уайлд? — Найдется и другая работенка. Я сумею о себе позаботиться. — И он сунул руки в карманы. — Без твоего тайника под саркофагом ты через неделю окажешься в конторе на Боу-стрит, а через месяц отправишься на каторгу. — Мне нечего тебе сказать, сыщик. — А я думаю, что есть. Я думаю, ты можешь мне сказать, где сейчас Марч. — Даже не мечтай. — Неужели? — Уилл Джоунз развязал бечевку, которой были обмотаны письма, развернул одно из них и поднес к мерцающему свету. Чьи-то письма, письма человека, который, как и мать Елены, думал, что его личная переписка останется личной. Елена не узнала почтовую бумагу — ее мать писала свои письма на другой почтовой бумаге, — но понимала, что для кого-то эти письма были очень важны. Уайлда прошиб пот. Поток его ругательств мог потрясти кого угодно. — Может, ты сначала расскажешь мне о том, как ты провел вечер в доме на Халф-Мун-стрит, а когда мы с этим покончим, можешь рассказать мне о школе Бредселла. — Я же сказал. Я выполняю поручения, и все тут. Передаю то, что они велят мне передать. — Письма, деньги, что еще? — Не твое дело, сыщик. — Расскажи о доме на Халф-Мун-стрит. Кто впускает тебя в дом? Кто дал тебе эти бумаги и деньги? Где хранятся бумаги? Кто говорит тебе, что нужно сказать? Когда ты пойдешь туда в следующий раз? — Я не доносчик. — Но ведь ты хочешь, чтобы твои сокровища вернулись, верно, Уайлд? По лицу мальчишки было видно, что это так. Люди подходили к вечерне, заполняли церковь, и их голоса доносились в склеп. — Мистер Марч учит меня. Я сижу в его богатой библиотеке и читаю его книги. Целую кучу книг. — Если ты, Уайлд, хочешь получить свои бумаги обратно, придется поработать получше. Вот тебе еще один способ. Есть один мальчик, которого я ищу. Может, ты его знаешь. Высокий, светловолосый, с ним банда мальчишек. — Он помер. Марч утопил его в пивном потоке. — Врешь, Уайлд. Его тела так и не нашли. Мальчишка пожал плечами. — Попробуй еще раз, Уайлд. — А я что, связан с ним, что ли? Он сам по себе, этот парень. Он не с Бред-стрит. — Но ты его видел? — Сколько дадите? — А ты сколько дашь? Фунт стерлингов? — Джоунз вытащил одну из бумаг и поднес к мерцающему пламени. — Выбирай, Уайлд. Мальчишка снова разразился красочными ругательствами. Джоунз поднес бумагу к самому пламени. Бумага задрожала от жара. — Брось, сыщик. Тебе не нужно, чтобы Марч подумал, что парень жив. — Марч собирается убить его? — Я слыхал, как он говорил об этом с Бредселлом. — Где ты слышал этот разговор? Уайлд не отвечал. Его взгляд метался по склепу в поисках путей к спасению. Елена прижалась спиной к приземистой колонне. — В конторе у Бредселла. — Хорошо сработано, Уайлд. Елена опять посмотрела в их сторону. Джоунз усмехался, глядя на мальчишку. Он сунул руку под каменный саркофаг и вынул кошелек Уайлда. — Теперь у тебя есть выбор — твои тайные сбережения или письма Марча и его деньги. Мальчик не сводил глаз с кошелька в руке Уилла. — Ты хочешь моей смерти, сыщик. Джоунз бросил ему письма. — Я подумал и решил оставить себе твой тайный запас. У меня он будет в лучшей сохранности. Если решишь бросить Марча, отыщи меня. Елена скользнула за колонну, и Уайлд, тихонько ругаясь, прошел мимо нее. Уилл Джоунз подошел к Елене. — Как думаете, у вас получится повторить голос Уайлда? — Ты хочешь моей смерти, сыщик. Он усмехнулся: — Надеюсь, нет, Елена.Глава 11
Быстро миновав лабиринт поворотов, вспомнить которые к рассвету она не сможет, они вернулись в комнаты Уилла. Несмотря на мороз и всеобщее траурное настроение, дверь ближайшей пивной то и дело распахивалась, и на улицу выливались смех и свет. Напротив изображения полумесяца, который обозначал тайную дверь в квартиру Джоунза, две ярко накрашенные женщины выглядывали из верхнего окна непристойного дома. Они сразу же заметили Уилла Джоунза. — Уилл Джоунз, где же ты был, безумный дьявол? Как твои ребра, уже зажили? — Уилли, милок, что это за новый голубок с тобой? — Веди его сюда. — Начинающим за полцены. — Привет, дамы, спасибо за приглашение. Сперва подождем, пока у этого парня вырастет борода. — Кончай прятаться, Уилл Джоунз. Одному тебе ни вжисть не вылечиться в своей огромадной кровати. Он открыл таинственную дверь, которая совершенно не походила на дверь. — А где собака? — спросила Елена. Это был не тот вопрос, который жег ей голову, но он был единственным, который она позволила себе задать. У нее не было оснований злиться из-за хриплых, наглых голосов этих женщин. В их дружеской дерзости не было ничего оскорбительного. Какая ей разница, читал он рассказ о лорде Трастморе одной из них или всем им и предоставлял ли свою ванну и огромную султанскую кровать для их восторгов? Она попыталась отогнать эту мысль. Елене Троянской такие мысли не подобают, но она чуть не прослушала его ответ насчет собаки. — Зебедайя, должно быть, все еще на Оксфорд-стрит. Это его главное логово. Они поднялись по лестнице, прошли по наружной комнате и через обшитую панелями стену попали во внутреннюю. Уилл сложил сбережения Нейта Уайлда в ящик своего высокого шкафа. Елену по-прежнему интриговал четкий порядок в его внутренней комнате. Уилл Джоунз поворошил угли, огонь разгорелся. Он стоял у огня, лицо его было в тени. Елена сразу же почувствовала в его позе нетерпение. Весь день он, как и она, кутался во множество слоев шерсти и кожи. Теперь он снял с себя всю тяжелую одежду, и стало видно его стройную, крепкую фигуру. Поношенная куртка из серой шерсти, на которой не хватало двух пуговиц, облекала его торс поверх простой хлопковой рубашки, расстегнутой у горла. Конечно, Елена привыкла к мужской надменности. Все мужчины надменны. Они смотрят на женщин презрительно, отдают им приказания, требуют послушания. Но привычная надменность отца и его знакомых шла рука об руку с упорядоченной жизнью, с положением в обществе, с титулом, с нарядами и кружевами, с речами, произносимыми свысока. Здесь же была просто человеческая надменность. Елена подумала, что Уилл Джоунз будет надменным, даже раздевшись догола, и от этой мысли кровь бросилась ей в лицо. Безопаснее смотреть на стол, накрытый на две персоны, там стояли бутылка вина, тарелка с сыром и хлебом, блюдо с апельсинами и большое блюдо под крышкой, и от него исходил восхитительный запах жареной курицы. В желудке ее сразу же неприлично заурчало. Уилл, кажется, даже не заметил еду. Он нахмурился, посмотрев на Елену, и она поняла почему. Ее стриженые волосы торчали во все стороны. После борделя она ни разу не принимала ванну. Уилл, наверное, предпочитает держаться от нее подальше. — Поешьте, — предложил он. Она села, а он принес уголек из камина, чтобы зажечь свечи. Вопрос, который она больше не могла удерживать, слетел наконец с языка: — Что случилось с вашими ребрами? Это остановило Уилла. Его рука над свечой в простом медном подсвечнике, стоявшем на столе, на мгновение замерла, точно испорченная часовая стрелка перед тем, как отбить следующую секунду. — Кое-кто пнул по ним. — Уилл сел напротив нее. Елена смотрела на него, не понимая. — Как это? — Как вы пинаете собаку. — Он налил вина. Рука его была совершенно тверда. Елена подавила дрожь, пробежавшую по телу. Она, которая улавливала оттенки в каждом голосе, услышала в голосе Уилла неприязнь. — Я никогда не пинаю собак. Он поднял свой стакан: — За Лондон, Елена, где собак пинают каждый день. — В Трое с царскими собаками всегда хорошо обращались. — Она выпила. Темное вино сохранило вкус винограда и обладало тонким букетом, ничего подобного ей раньше пить не разрешалось. Она сразу же почувствовала, как расслабляется от пробежавшей по телу теплой волны. Елена поставила стакан на стол. Ближе к делу! — Вы думаете, что полиция следит за домом на Халф-Мун-стрит. — Похоже. Касл в полиции человек влиятельный. Он не ищет похитителей собак. — Уилл поднял крышку с блюда, на котором лежали два цыпленка, зажаренные до коричневой корочки. Он разрезал одного и положил ей на тарелку. — Как вы думаете, когда они начнут действовать? Он ответил не сразу. — Вы туда не вернетесь. — Это мне решать. Что бы там ни происходило, мое дело от этого не меняется. — Правила мои, не забывайте. — Эти слова он проговорил очень спокойно. — Таков был наш договор. Она не ответила, она разрезала цыпленка и решительно принялась за еду. Глупо отказываться от ужина. Ей понадобятся силы и нервы, чтобы пойти ему наперекор. Теперь она умела подражать Уайлду. Быть может, его произношение даст ей возможность проникнуть туда? Сможет ли она пробраться мимо лакеев Лири? Сможет ли она попасть в таинственную комнату, помеченную на чертежах Хардинга? Будут ли письма под замком? Как она выберется оттуда? Эти вопросы поглощали все ее внимание. Они молчали, кажется, целую вечность. Стук ножей по фарфору, шипение и потрескивание огня, шелест одежды звучали в ушах неестественно громко. Первым положил вилку Уилл. — Вы, Елена, слишком шумно думаете. У вас нет стоящего плана, и поверьте мне, вы не захотите оказаться в доме Марча, когда там появится полиция. — Я что-нибудь придумаю. — У меня неплохая идея. Почему бы вам не сказать мне, что вы так жаждете найти у Марча? По моим предположениям, это письмо или письма — что-то такое, чем Марч завладел через банк Эвершота. Уилл внимательно следил за ней. Елена, ничем не выдав, что он разгадал ее тайну, взяла с блюда апельсин. Если Уилл прав, а он мог бы поспорить на пони, что это так, нельзя не признать, что Елена никак себя не выдала. Вместо этого она прорвала ногтем пупырчатую кожуру фрукта и выпустила наружу его горько-сладкий запах. — Мы можем начать действовать завтра, пораньше, пока в доме еще все спят. Лири ведь должен когда-то спать? — Насколько я понимаю, вы не хотите, чтобы полиция оказалась там раньше вас. — А Марча арестуют? Она попала в точку. Уилл взял с тарелки апельсин. Министр внутренних дел был закадычным другом Марча. Оба они, без сомнения, торговали информацией, и министр примет все меры, чтобы Марча не подвергли допросу. Если Уилл хочет, чтобы Марч оказался на скамье подсудимых, придется заняться этим вплотную. Елена наблюдала за ним. — Мы можем подкупить рассыльного, — сказала она, — и я доставлю товар за него. Хардинг, должно быть, заметил, какие торговцы занимаются поставками. — А потом? — Я оставлю окно открытым. Хардинг как-нибудь отвлечет на себя внимание. Вы войдете. — И куда мы пойдем? — Прямо в контору Лири. Он не станет доверять другим важные бумаги. Уиллу нравился ум Елены. — И сколько у нас будет времени, прежде чем они спохватятся? — То, что я ищу, узнать легко. Я узнаю эту вещь сразу, как только увижу ее. — А если мы столкнемся с Лири до того, как вы найдете эту заметную бумагу? На ее лице мелькнуло легкое раздражение. — Мы возьмем с собой оружие. — В Лондоне никогда и никуда нельзя ходить без оружия. — Из его рукава выскользнул нож, который Уилл положил на стол. — Вы готовы убить человека, чтобы найти свои письма? Услышав этот вопрос, она на миг вытаращила глаза. Спустя мгновение она встретилась с Уиллом взглядом и сказала: − Нет. — Приятно слышать. Я буду спать крепче, зная, что вы не собираетесь перерезать кому-нибудь горло, чтобы вернуть… письма. — Вы слишком уверены в себе. — Марч уже давно торгует тайнами разных людей. Очень может быть, что он завладел какой-то тайной, которая важна для вас. — Итак, мой план годится? — Нет. — Но она дала ему идею. Он тоже размышлял, пока они ели. Позволить ей вернуться в бордель казалось очень плохой идеей, но сбивал с толку вопрос — почему ему так не хочется этого? Он видел, как засовывают человека в мешок, как режут, как насилуют. Сколько жизней ему не удалось спасти? Не доставленное вовремя донесение, неверная информация, потерянные документы. Всего не перечтешь. Его тревога о судьбе какой-то отдельной девственницы казалась просто смехотворной. Разумеется, о ней никто не тревожится. Он велел Хардингу посмотреть, нет ли в газетах объявлений. Ничего. Уилл решил, что в доме у Елены нет мужчины, некому вести эту битву вместо нее, поэтому она и убежала, чтобы сражаться самой. Дом, в котором живут только женщины? Тоже маловероятно, учитывая ее частые замечания по поводу мужского самоуправства. Уилл увидел, как она берет в рот тонкий ломтик апельсина, и почувствовал, что в нем снова оживает то, что он подавлял в себе целый день. Он по-прежнему не знает, кто она такая. Все, что он узнал о ней, говорит, что она не для него, эта образованная девственница из высших кругов английского общества. Но она будет принадлежать ему. Он начнет с этого рта, широкого и роскошного, с этой милой, выступающей вперед нижней губки, которая кончается сжатыми уголками, потому что улыбается Елена неохотно. Он заставит эти губы раскрыться и прижаться к своим губам. Он погрузится в ее сладость. Поцелуи — только предварительная схватка, средство смягчить врага перед решительной атакой. Характер Елены оставался такой же тайной, как и ее жизнь. Она получила образование не в школе, иначе она бы так не погрузилась в роль Елены. Он понимал, что чужая личина не дает человеку дрожать от страха перед лицом врага. Елене это удается, значит, у нее есть практика. Только однажды он увидел, как соскользнула с нее маска. Ее красота не может не привлекать поклонников, но талант к подражанию мог развиться, только если она провела много времени в обществе, оставаясь незамеченной. Это была загадка. В каком обществе могла оставаться незамеченной такая богатая красавица, как она? Быть может, в окружении герцога Уэнлока? И если Елена перешла дорогу этому могущественному герцогу, это могло означать, что у них есть семейные связи. Она определенно находится за пределами досягаемости Уилла. В отличие от Ксандра Уилл никогда не искал постелей титулованных леди. Он всегда предпочитал обычных девушек. Но сложность состояла в том, что его плоть считала Елену своей. Биение в жилах упорно твердило: «Моя». Он ей не безразличен. Перед обедом он чувствовал каждую секунду ее откровенное внимание к себе. Он видел морщинку между ее бровей, смущение неопытной женщины, пытающейся понять, что происходит между ними, он заметил, как она вспыхнула, осознав, что испытывает к Уиллу плотский интерес. Он может заставить ее позабыть о приличиях. Это будет нечестно, это будет непорядочно, это будет недостойно, но его уже давно не волновали честность, порядочность и достоинство. Он спас Елену от Лири. Она принадлежит ему. Он снова налил ей вина. — Расскажите мне, как Парис ласкал вас? Она сидела наискосок от него, разделяя на дольки второй апельсин, сдирая с них белые прозрачные пленки, — утонченная царица, его Елена. Она бросила на Уилла оценивающий взгляд: — Вы хотите посмеяться над ним? Вы были хорошим солдатом? — Хорошим солдатом? Грубым сквернословом, безупречным в сражении, умевшим оставаться в живых до тех пор, пока какой-нибудь высший чин не прикажет умереть? Нет. Вот шпион из меня вышел куда лучше. Он хотел ошеломить Елену, но ее взгляд не дрогнул. Она покачала головой. — Расскажите, что вы сделали, чтобы заслужить доброе мнение Хардинга. — Доброе мнение Хардинга? — Да, Хардинг вас очень ценит. Он шел за вами в любое сражение? — Да. — Уилл признал, что здесь она попала в точку. — Так расскажите — почему? Вы, наверное, можете назвать какое-то добро, которое вы совершили семь лет назад? Что ж! Она может гордиться собой, потому что сумела полностью изменить тему разговора. — Вы меня ставите в тупик, милочка. — Ничуть. — Елена слегка фыркнула. В конце концов ему пришлось рассказать ей три хорошо отредактированных истории, прежде чем ее веки сомкнулись и рука упала на стол ладонью вверх. Быть может, Елена в конце концов сбежит от него. Он потянулся через стол, вынул апельсиновую дольку из ее руки и сунул себе в рот. Интересно, учитель, который столько рассказал ей о Древней Греции, рискнул на что-нибудь выходящее за пределы гомеровского текста? Уилл четко помнил уроки у Ходжа. Уилл поступил в школу вместе с Ксандром, решив, что не даст старшему брату превзойти его в познаниях. Теперь он вспомнил о привычке Ходжа. «Мои дорогие мальчики», — говаривал Ходж, снимая с носа очки, и Ксан с Уиллом знали, что сейчас он расскажет им какой-нибудь пикантный эпизод из великого эпоса. Уилл встал, обошел вокруг стола и устремил взгляд на Елену. Потом он поднял ее со стула и поставил на ноги. Она припала к нему, как сонный ребенок, которого легко уложить в постель. В дверях между двумя комнатами Елена проснулась и спросонок немилосердно толкнула его локтем в ребра. Уилл с хриплым звуком втянул в себя воздух и отступил к дверному косяку. Она выпрямилась и подняла испуганные глаза, прижав руку к его боку. — Ваши ребра. Он хотел ответить что-нибудь веселое, но растворился в ее глазах, глубоких озерах сожаления по поводу небольшой боли, которую она ему причинила. — Ошибка, Елена. Никогда не выказывайте сочувствия дьяволу. Он приподнял за подбородок ее голову и привлек ее к себе, обхватив рукой талию. Он поставил ее перед собой, и все его тело завибрировало от этого соприкосновения. А потом опустил к Елене свое лицо. Он хотел продвигаться медленно, хотел научить ее, как прижиматься друг к другу губами, как исследовать и поддаваться, но у нее был вкус Испании, вкус вина, пряностей и апельсинов, вкус города, который открыл свои ворота победителю, и Уилл ринулся в эти ворота, вздыхая, как вздыхают узники. Он провел рукой по ее спине, чтобы прижать к себе, чтобы смять в своих объятиях, и почувствовал батистовый платок, которым Елена крепко обмотала свои груди. На ней была мужская одежда, похожая на его одежду, жилет и хлопковая рубашка поверх шерстяных штанов. Руки Елены все еще беспомощно прижимались к его ребрам. Уилл расстегнул пуговицу у нее на запястье и протянул руку вниз, чтобы вытащить ее рубашку из штанов. Он коснулся гладкой кожи спины под рубашкой, и в голове стало пусто. Ладонь скользнула вверх, чтобы ощупать край батистового платка, врезавшегося в ее тело. Он повернул ее, не выпуская из рук. Одной рукой он прижимал Елену к себе, а другая его рука расстегивала пуговицы на ее жилетке. Полы жилетки распахнулись, и он подхватил Елену на руки и отнес ее на кровать. Опустил на покрывало и зажал между бедрами, а сам принялся стягивать с нее жилет и рубашку. Елена затуманенными глазами смотрела на его грудь, а он водил руками по ее голым плечам. Уилл заметил узел, которым был завязан платок на груди, дрожащими пальцами развязал его и снял повязку. Он почувствовал себя беззащитным, когда обнажил ее груди, он был не в состоянии скрывать желание и сохранять на лице маску. Темно-красная складка проступала на коже ниже и выше грудей — грудей, которые он помнил, таких округлых и роскошных, со сладкими бледно-розовыми сосками. Он провел руками по ее ребрам, обхватил оба холма, и она выгнулась в его руках, голова откинулась назад, руки впились в его плечи, и Елена погрузилась в поток ощущений. Какая-то похороненная добродетель, какой-то призрак давнишних уроков нравственности, которые прочел Ходж, воскрес и провыл, тряся своими цепями, что Уилл должен предостеречь ее. Елена слишком неопытна, чтобы сознавать слабость своего тела так, каксознавал ее он. Уилл поднял голову. На мгновение он опять оказался в классной комнате рядом с Ходжем и Ксандром, и Ходж напоминал им, что они люди разумные. Чудовища, сказал он, наслаждаются девственницами, прикованными к скалам. Люди должны питаться хорошо зажаренными каплунами и искать в постели любовь, а не жертву. Уилл отогнал непрошеные воспоминания. — Елена, я сейчас буду ласкать ваши груди. Она, одурманенная вином и поцелуями, посмотрела на него так, словно в его словах не было никакого смысла. Совесть требовала, чтобы он сделал еще одно предостережение. — Вы можете назваться, Елена. Кем бы вы ни были, мы оба знаем, что вам не нужно находиться в постели Уилла Джоунза. Позвольте мне отвести вас к вашим родным. Доверьте мне то, что вы хотите найти в борделе. — Нет. И тогда он ушел. Елена лежала там, куда он ее положил. Холодный воздух коснулся ее груди, и Елена вздрогнула. Она услышала, как растворилась и затворилась другая дверь. Теперь она уже поняла, что его апартаменты проходили через ряд зданий, соединенных таинственными входами и выходами. Она закрыла глаза, чтобы обдумать этот парадокс. Уилл Джоунз не хочет, чтобы она находилась в его постели, потому что хочет этого. Он хочет заниматься с ней тем, чем занимается лорд Трастмор с мисс Йелд, тем, чем Елена занималась с Парисом. Уилл хочет ласкать ее груди. Он признался, что испытывает к ней сильный плотский интерес. Это что-то новенькое. Никто из ее поклонников не выражал интереса к ее плоти, как это легко делали сверкающие глаза Уилла Джоунза. Елена рассмеялась, подумав об этом. Как они могли это сделать? Однажды она получила сонет, посвященный ее лбу. Строки сонета не вызвали у нее желания видеть, как его автор снимает с себя какую-то часть своего костюма. Зато ей хотелось увидеть ребра Уилла Джоунза, положить руку ему на спину, как будто она могла вылечить его своим прикосновением. Она взялась за складку шелкового покрывала. Глупая мысль, совсем не в духе Елены. Соседки Уилла заигрывали с ним и называли его дьяволом. Это не более чем слова, но в них есть доля истины. Никто не может вылечить дьявола. Но ее дьявол понимает ее. Он действительно смотрит на нее так, как не смотрел никто из ее любезных, добродетельных поклонников. Они ухаживали за ней, чтобы попасться на глаза ее отцу и услышать от него одобрение. Может быть, стоит позволить Уиллу Джоунзу отвести себя домой? Может быть, он встретится с ее отцом. Она представила себе, как они стоят друг против друга — отец в облачении, суровый и пытающийся запугать Джоунза, и Уилл с вызовом в глазах. Он просто скажет: «Рад познакомиться с вами, ваша милость, я целовал вашу дочь, ласкал ее груди и очень наслаждался этим». Представив, что Уилл Джоунз встретится с отцом, Елена затряслась — это был наполовину смех, наполовину рыдание. Она посмотрела на роскошные занавеси из Дамаска, яркие на фоне темных панелей. От прохладного воздуха по коже побежали мурашки. Пока она лежит в постели Уилла, ее беспомощная мать не может уснуть. Дочери нет рядом, чтобы успокоить или отвлечь ее, и мать снедает тревога. Дочери нет рядом, и отец запросто может поинтересоваться, почему у матери такое плохое настроение. Может выудить у нее признание. Если Елена подведет мать… Ее передернуло. Сегодня Елене повезло. Уилл Джоунз ушел. Она поняла почему. Ему хотелось сокрушить Марча и найти своего брата, и это для Уилла — самое главное. Их сотрудничество — вещь непрочная. Нужно придумать свой собственный план. Мысль о подражании Уайлду, еще недавно казавшаяся такой многообещающей, рухнула под жестким прагматизмом Уилла. Но, если полиция обыщет бордель до того, как Елена попадет туда, письма ее матери в конце концов окажутся в руках сыщиков. Она встала, чтобы еще раз взглянуть на хардинговский план борделя. Должен же существовать способ добыть эти письма! Уилл Джоунз долго не возвращался после того, как она залезла под одеяло на большой кровати. Она не сомневалась, куда он пошел. Его манили удовольствия по соседству. Его больше не заботило, что станется с Еленой. Это была мучительная мысль. Все то время, когда она настаивала на своем возвращении в бордель, его сопротивление означало, что он не хочет видеть, как она снова попадет в руки Лири. Теперь Уилл, судя по всему, отказался от нее. Она не стоит его забот. Даже то, что она знает обладателя ледяного голоса, не может укрепить их сотрудничество. Ночью она проснулась от кошмара, в котором мать стояла на палубе корабля, а корабль швыряли бешеные темные волны. Елена обнаружила, что Уилл Джоунз спит рядом, причем так спокойно, как будто ее вовсе не существует.Глава 12
Елена открыла глаза, когда о кровать что-то ударилось. Бум! Рядом со взлохмаченной головой Уилла стоял Хардинг, держа в руке сложенную «Морнинг кроникл». — Сэр, — взгляд Хардинга был устремлен в пространство, он словно не замечал, что они лежат в постели, — у нас неприятности. Уилл Джоунз мгновенно проснулся, приподнялся и взял газету. Он прислонился к изголовью кровати, пробежал глазами по странице. Елена не могла отвести взгляд от его сильных плеч. Щетина отбрасывала на подбородок густые тени. Непокорные темные волосы падали на лоб. — Будь оно все проклято. — Уилл откинул одеяло и спрыгнул с кровати, искоса взглянув на Елену. — Одевайтесь. Мы уходим через полчаса. Елена подобрала смятую газету. Под заголовком «Письмо матери к сыну» она прочла:«Мой дорогой сын, Сообщение о том, что ты жив, заставило меня вернуться в Лондон. Годы, которые я прожила без тебя, нельзя назвать жизнью. Где бы ты ни находился, я умоляю тебя вернуться домой. Ты должен быть со своими братьями, со своей семьей. Мы каждый день ждем твоего возвращения и удваиваем наши усилия, чтобы найти тебя. Твоя любящая мать Софи Рис-Джоунз».
Отдельная заметка, шедшая сразу же за письмом, предлагала награду за любое сообщение.
«Семья Джоунз, Хилл-стрит, ищет тех, кто может что-либо сообщить о Кристофере Гренвилле Джоунзе, рожд. 16 ноября 1803 г. в приходе Св. Мартина. Просим приносить информацию от 9 до 12 часов в любой день. Все сообщения будут приняты с благодарностью».
То, что происходило туманным лондонским утром у дома матери, прекрасно подходило для целей Кита. Десяток-другой людей, закутанных в темную одежду, стояли в очереди на мостовой. Разносчики товаров ходили вдоль очереди, пытаясь заинтересовать покупателей оладьями, имбирными орехами и грошовыми балладами. Когда люди двигались, дули на руки или поворачивались, чтобы поговорить со стоящими рядом, по очереди пробегали беспокойные движения, как по кошачьему хвосту. Кое-кто сжимал в руке газету. Именно газета и привела Кита к дому матери. Он боялся, что в результате ее поисков ему придется уйти с Бред-стрит прежде, чем он сумеет освободить Робина. Он еще не добрался до малыша, и целая армия тех, кто разыскивает его, Кита, вряд ли поможет ему осуществить его план. Но пока Кит шел вдоль длинной очереди, никто не обратил особого внимания на него или на его шайку. На этот раз он оставил свою обычную куртку и надел на голову старую рыбацкую шапку. Он послал мальчиков в толпу. Джей ходил вдоль очереди на руках, чтобы отвлечь людей, а другие мальчики в это время подбирали все, что обронили зеваки. Кит прямо на газете написал ответ на мольбу матери. Теперь ему нужен кто-то, кто отнесет его послание в дом. Кит решил, что лучшим кандидатом будет высокий человек в дырявой куртке и измятой шляпе, стоящий в середине очереди. У этого парня было открытое лицо, и он охотно вступал в разговор с окружающими. Кит направился к своему избраннику, но в этот момент из-за угла с грохотом выехала элегантная черная карета. Все головы повернулись к быстро мчащемуся экипажу, и Кит воспользовался моментом и сунул газету в руку высокого парня. Карета подъехала ближе и накренилась, показалось, что кучер не может справиться с лошадьми Экипаж резко изменил направление, колеса подпрыгнули на мостовой. Кнут кучера вытянулся, люди бросились прочь с дороги. Человек с оладьями потерял равновесие, поднос на его голове наклонился, и оладьи рассыпались по мостовой. Карета умчалась, и люди пришли в себя, они ругались и грозили кулаками вслед исчезающей карете, некоторые подбирали с земли оладьи. Кит свистнул, подзывая свою шайку, и они ускользнули в туман в направлении, противоположном тому, в котором скрылась карета, — туда, где широкое заиндевевшее поле вело к Шеперд-Маркет. Извозчик резко натянул поводья, чтобы избежать крушения черного ландо, с грохотом несущегося по Хилл-стрит. Когда экипаж мчался мимо них, Уилл заметил на его дверце герцогскую корону. В суматохе, вызванной герцогской каретой, Уилл и Елена вышли из экипажа и оказались в толпе у дома его матери. Потревоженная толпа пыталась восстановить очередь. Уилл сразу понял, что случилось. Происходящее не было мятежом, но толпа была охвачена беспокойством, которое грозило беспорядками. Люди теряли терпение. Эймос, стоявший у дверей дома, пытался навести порядок. Уилл сразу же пришел на помощь осажденному слуге и успокоил смятение, вызванное человеком, который пробрался к дверям без очереди и заявил, что у него есть важное сообщения для леди в этом доме. Уилл окинул его взглядом. Парень был высокий, мускулистый, но вид у него был добродушный. — Куда торопишься, приятель? — Какой-то мальчик дал мне вот это. — Он протянул Уиллу оторванный кусок газеты. — Волосы каштановые, высокий. Сказал, что леди поймет, от кого это. Думаю, что в суматохе, которую устроил кучер, не справившийся с лошадьми, мальчик не мог уйти далеко. Уилл окинул взглядом улицу. Никаких таинственных мальчиков видно не было. — Что сказал этот мальчик? — «Прошу вас, сэр, вот письмо для грустной леди. Она поймет, от кого это». Я не скоро забуду, как он выглядит. Он босой, вот оно как. На таком-то холоде. Уилл кивнул Эймосу и повернулся к толпе, вытянувшейся вдоль железного поручня. Потом резко свистнул и, когда все глаза устремились на него, заговорил так, чтобы его было слышно: — Я — Уилл Джоунз. Я ищу своего брата. Вас всех выслушают, но сейчас со мной пойдет этот парень. В элегантной, синей с золотом, гостиной посетитель вытаращил глаза и неловко попятился, мгновенно утратив самообладание, едва Софи подняла на него взгляд. Софи, одетая, как всегда, в черный шелк, сидела на синем бархатном диване, украшенном кисточками. Она прижимала к сердцу вышивку в рамочке, которая обычно висела над кроватями ее мальчиков. За ее спиной возвышался майор Монклер. Ксандр с пером в руке сидел у письменного стола и хмуро смотрел на раскрытую книгу. Он бросил на Уилла благодарный взгляд. Восхитительно спокойная Клео Джоунз разливала чай за маленьким столиком. Взглянув на нее, Уилл понял, почему привел с собой Елену. Он ожидал, что на этой встрече будет заключен союз между ним и его семьей, но поскольку Уилл должен был обращаться с Еленой как с Троем Тиббсом, он велел ей сесть в уголке рядом с Клео, чтобы она не отвлекала его в разгар драматических событий. Уилл слышал, как Клео поздоровалась с ней, и видел, как женщииы переглянулись. Клео, несмотря на переодевание, прекрасно понимала, кто такой мистер Тиббс. Уилл вполне мог себе представить, что Ксандр рассказал жене о сцене, свидетелем которой он стал в комнате Уилла. Но его хладнокровная невестка лишь предложила мистеру Тиббсу хлеб с джемом. — Отдай ей свою записку, дружище. — Уилл подтолкнул онемевшего бегемота, стоявшего рядом с ним. Огромный парень, пошатываясь, шагнул вперед, поклонился и протянул руку со сложенной газетой: — Мэм. — Что это такое? — Похоже, трагический вид Софи парализовал великана. — Записка, которую передали этому парню… — пояснил Уилл. Парень заморгал. — Джон Нил, мэм. Какой-то мальчуган сунул мне вот это прямо у ваших дверей и велел, чтобы я передал вам. — Мальчуган? — В голосе Софи прозвучала надежда, в этом нельзя было усомниться. — Ростом мне до пояса, не выше, — сказал Нил. Лицо у Софи мгновенно стало спокойным, она взяла кусок газеты, развернула и прочла его. — Ксандр. — Она протянула газету сыну, бросив на него беспомощный взгляд. Уилл знал, что беспомощность не свойственна его матери ни в малейшей степени. Ксандр подошел к ней, заглянул в газету и посмотрел на Уилла. — Это заметка из газеты, перечеркнутая углем. Он протянул газету Уиллу. Поперек изначального текста кто-то вывел большие буквы: «Прекратите поиски. Этого мальчика больше нет. Ваш враг не остановится». Уилл рассматривал кусок газеты. Его мог принести какой-нибудь мальчишка из школы Бредселла, может, даже Нейт Уайлд или какой-то голодный бедолага. Но принесший заметку говорил о «грустной леди» и считал, что она поймет, кто ее послал. Не похоже на посланников Марча. И жесткая прямота послания была не в стиле Марча. — Как вы думаете, что значит «этого мальчика больше нет»? Кит жив, и он знает, что мы его ищем. Ксандр не ответил. Он обменялся твердым взглядом с Клео, потом повернулся к неуклюжему осведомителю: — Извините нас, мистер Нил, сегодня утром мы слышали противоречивые сообщения. Вы получили эту заметку, пока ждали у дома? — Ну, да. — О чем вы хотели сообщить нам до того, как этот малыш передал вам заметку? — Я постоянно вижу шайку мальчишек, когда занимаюсь доставкой. Я езжу на повозке на Смитфилд-Маркет. Понимаете, за тележкой всегда увязываются мальчишки, высматривая, не упадет ли чего. Вожак в этой шайке — высокий белокурый паренек в длинном черном пальто, но вид у него такой, будто он из королевской семьи — этакий принц в обносках. А мальчишки — он всех их называет птичьими именами — Жаворонок, Сойка. Я видел их на крышах, они там прыгают без всякой осторожности, имейте в виду. Софи испустила восторженный вздох, от которого Джон Нил снова мгновенно утратил рассудок. — Вот видите, Кит жив. О, благодарю вас, сэр. Уилл наблюдал за матерью. — Странно, мама, что в ответ на ваше объявление в газетах вы получили записку для «грустной леди», в которой нам велят прекратить поиски «этого мальчика». Она в ярости повернулась к нему: — Вы думаете, что это послание пришло от Кита, что он был рядом со своим домом и не пришёл к нам? Ксандр встал между ними. — Уилл, у нас с Клео есть теория, объясняющая, почему он не хочет вернуться домой. — Рад слышать это, Ксан, но у нас еще есть откровенное послание, скорее всего от самого Кита, в котором говорится, что он знает о существовании опасного врага и заявляет, что его… нет. То есть он не тот, кем был раньше? Я думаю, мама знает, почему она получила это предупреждение. Софи посмотрела на своего майора. — Я знаю только, что Кит жив и что я больше не могу терпеть это ожидание. Оно сведет меня с ума. Ксандр поблагодарил вытаращившего глаза парня за доставленные сведения, дал ему пятнадцать шиллингов, что равнялось недельному заработку возчика, и проводил до дверей. Потом Уилл обратился к майору: — Вы извините нас, майор, но это дело касается только матери и сыновей. Майор натянуто улыбнулся, подошел к окну и выглянул на улицу. Ксандр вернулся, и Уилл сел на противоположном конце дивана, как можно дальше от матери. Она смущенно посмотрела на него. — Почему Уэнлок интересуется одним из ваших незаконнорожденных сыновей, мама? — Уэнлок? — Софи провела пальцами по краю рамки с вышивкой, стараясь не смотреть в глаза Уиллу. — Вы слышали, что я сказал, мама. Его карета только что промчалась по улице, заставив всех ваших осведомителей отскочить в сторону. — Он не может им интересоваться. Я никогда ничего не требовала. Никогда. — Она покачала головой, прижав рамочку к груди. Внутри у Уилла что-то предупреждающе сжалось. — Значит, он думает, что вы чего-то потребуете. Почему? Софи устремила темные умоляющие глаза на спину майора. Монклер стоял не шевелясь. — Я была замужем за Давентри.
Последние комментарии
1 день 16 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 22 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 1 час назад
2 дней 2 часов назад