Похождения в Париже [Крис Юэн] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Крис Юэн ПОХОЖДЕНИЯ В ПАРИЖЕ

Моей семье

ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ

Я благодарен отличной книге Джереми Мерсера «Книги, багеты и клопы» о его работе в парижском книжном магазине компании «Шекспир и Ко.», послужившем основой для моих вымышленных «Парижских огней».

Планировка пятого этажа Центра Помпиду срисована с карты, содержащейся в бесплатном проспекте Национального музея современного искусства («Musée National D'Art Moderne»; Copyright: Centre Pompidou, Conception graphique Atelier de création graphique, 2007).

Спасибо всем, кто читал законченную рукопись и высказал свои соображения, а также Джейн и «Оксфордским дизайнерам и иллюстраторам» за изображение отмычки и штифтового замка, Кошику за помощь в переводе с французского и на французский и Линден — за острый глаз.

Особая благодарность Джо — за все остальное.

ГЛАВА 1

Оглядев здание, я повернулся к Бруно.

— По первому впечатлению все выглядит очень даже просто.

Честное слово, не шучу. «Очень даже просто». Так я тогда сказал и ничуть в этом не сомневался. Оглядываясь назад, не могу не задаться вопросом, а о чем же я думал? Такая фраза в начале детектива практически гарантирует, что сложностей будет выше крыши. И тем не менее я, автор детективов, ее произнес. Для полноты картины мне не хватало лишь надеть футболку с надписью на груди: «ХОДЯЧАЯ БЕДА».

Бедный Бруно, разумеется, ни о чем таком не подозревал.

— Превосходно, — ответил он.

Я поднял палец.

— Но первое впечатление может быть обманчивым. Нельзя сразу и целиком на него полагаться.

— Так что же нам делать?

— Проведем разведку. Выясним, с чем нам предстоит столкнуться.

Бруно кивнул. От напряжения черты его лица заострились. Я заметил возбужденный блеск глаз и подумал, что мои глаза, скорее всего, блестели точно так же, когда я впервые пошел на дело. Но более ничего не свидетельствовало о том, что Бруно хочет податься в воры. Он выглядел благопристойным французом на все сто: коротко стриженные волосы, легкая щетина на щеках и подбородке, джинсы, рубашка поло, потертые кроссовки.

— Многое видно и отсюда, — продолжил я. — Звонки около двери… одиннадцать.

— Двенадцать.

— Ты думаешь?

— Еще один в самом низу, куда не падает свет.

— Понятно, — кивнул я, задавшись между тем вопросом о влиянии алкоголя на остроту зрения. Я, конечно, принял на грудь, но пьяным себя не чувствовал. — Итак, квартир двенадцать, по две на этаж. И, как я понимаю, одна квартира на каждом этаже выходит окнами на улицу?

— Совершенно верно.

— А окна других квартир выходят во внутренний двор. Похоже, в четырех квартирах сейчас кто-то есть.

Бруно изогнул бровь.

— Жильцы могли просто оставить свет.

— И такое возможно. Но будем осторожны. Главное, что свет не горит в квартире на третьем этаже, о которой ты говорил. Я, во всяком случае, не вижу.

— Света нет, ты прав.

— Занавески не задернуты, жалюзи не опущены. Конечно, человек, который там живет, мог лечь спать… который нынче час… без четверти десять… Но вряд ли он лег, не отгородившись от уличного света… По всему выходит, что квартира пуста.

— Мы можем это выяснить. — Бруно повернулся ко мне.

— Как?

— Позвонив.

— Это правильно, — кивнул я, — но ты забыл про консьержа.

Я указал на двойные стеклянные двери, через которые не составляло труда разглядеть полноватого, лысеющего господина, сидевшего за стойкой полированного дерева. Мужчина сидел на высоком стуле и напряженно вглядывался в газету. Ручка, зажатая в руке, и насупленное лицо говорили о том, что он заполняет кроссворд. Значения это не имело. Меня заботил сам факт его присутствия в подъезде.

— Прикинь, — продолжил я, — вот ты подходишь к двери, звонишь, и тебе никто не отвечает, но ты все-таки пытаешься войти в дом, чтобы навестить владельца квартиры, в которой никого нет. Консьержу это наверняка покажется подозрительным.

— Я об этом не подумал.

— Вот для этого-то тебе и нужен я. — Я положил руку на плечо Бруно. — Ты вроде бы говорил, что парадная дверь всегда заперта? Следовательно, замок старый. Не исключаю, что он ровесник здания и проржавел до такой степени, что его трудно открыть даже ключом. С другой стороны, штифты могут быть сточены от долгого использования, и мы сможем открыть замок за доли секунды. В любом случае, следует учесть наличие консьержа. Тем более что ты — вор начинающий.

Бруно сощурился, словно я вдруг переместился на горизонт.

— И что ты предлагаешь?

— Его нужно отвлечь, выманить из-за стойки. Пойдем, поможешь мне собрать мусор.

Кому-то это покажется странным, но найти мусор в Марэ — не проблема. И пусть этот район один из самых престижных, с дорогими бутиками, эксклюзивными галереями, ультрамодными маленькими ресторанчиками и барами — зеленых мешков с мусором здесь пруд пруди. Мы взяли по мешку в арках с колоннами на площади Вогезов, а потом вернулись на улицу Бирагю.

В темном проулке, тянущемся вдоль боковой стены интересовавшего нас здания, мы нашли мусорный контейнер на колесиках, который, вероятно, принадлежал овощному магазинчику.

— Держи. — Я передал Бруно свой мешок и вытер руки о брюки. — А теперь следуй за мной.

— Но консьерж… он увидит.

— Не увидит, если поторопимся. Он читает газету, помнишь?

Я постарался спрятать улыбку. Никогда в жизни не пошел бы на такое, если бы работал в одиночку. Мне хотелось покрасоваться, дать Бруно почувствовать, что его деньги потрачены не зря. Будь в моем распоряжении несколько дней, я наверняка придумал бы с десяток способов миновать консьержа. Скорее всего, осмотр задней стороны дома показал бы наличие служебного входа или пожарной лестницы, и вся эта суета с мусором потеряла бы актуальность. Возможно, удалось бы проникнуть в дом через овощной магазинчик или двухзвездочный отель, примыкавший к зданию. Да, конечно, Бруно был очень милым парнем, но определенно не семи пядей во лбу, вот он и купился на мою мусорную авантюру.

Я поднял крышку мусорного контейнера, заглянул внутрь. Пусто, пахнуло вонью гнилых фруктов и овощей. Я перетащил контейнер к двери в боковой стене дома, на которой имелась табличка с надписью «ПОЧТА».

— Я уверен, дверь эта открывается в комнату консьержа, — сказал я. — План такой. Мы кладем мешки с мусором в контейнер, поджигаем, потом стучим в дверь и бежим к парадной. Пока консьерж тушит горящий мусор, проникаем в дом.

— Думаешь, у него не возникнет подозрений?

— Отнюдь! — взмахом руки я отмел опасения Бруно. — У него не будет ни секунды на раздумья. Ему придется действовать. И время, пока он будет действовать, мы используем с толком. Доберемся до нужной нам квартиры.

Бруно приподнял мешки с мусором.

— Думаешь, они будут гореть?

— Конечно. — Я взял у него мешки, сунул в контейнер.

— А может, воспользуемся твоей книгой? — предложил он и улыбнулся, продемонстрировав идеально ровные зубы. Затем наклонился, достал из рюкзака книгу и покрутил у меня перед глазами. Я улыбнулся в ответ, но в действительности мне хотелось врезать ему ребром ладони по кадыку, а потом расплющить его нос о коленную чашечку. Почему? Потому что на книгу, которую он так небрежно предложил сжечь, у меня ушел год работы. Ни одна не далась мне с таким трудом. Я пыхтел над каждым предложением, над каждым словом, а тут добрый малый Бруно, которого я знаю чуть меньше трех часов, изволит шутить насчет ее аутодафе.

— Идея не из лучших, — сказал я, как мог, спокойно.

— Ты думаешь, переплет не загорится? Его следует сорвать? — Он схватился за переплет, словно хотел обратить слова в дело.

— Не спеши. — Я схватил его за запястья. — Сначала следует оценить, к чему это приведет. Ты хотел, чтобы я показал тебе, как проникнуть в эту квартиру и при этом не попасться? Так вот, урок первый, Бруно. Самое глупое, что ты мог придумать, — это сжечь книгу с моим именем на обложке, которую я тебе собственноручно подписал. Допустим, мы постучимся в дверь, и консьерж выйдет до того, как книга сгорит. Но, может быть, она не превратится в пепел, а лишь слегка обгорит? Боюсь, полиция без труда сложит два и два, если здесь обворуют квартиру в тот самый вечер, когда консьерж найдет обгоревший экземпляр моей книги.

Бруно опять улыбнулся.

— Да перестань! — Он сжал мою руку и погладил суперобложку. — Я же шучу, Чарли.

— Очень веселая шутка.

— Смотри, я убираю книгу. — Он засунул мой детективный роман в рюкзак. — Она в полной безопасности. Можем зажигать мусор?

Выругавшись про себя, я сунул руку в карман, достал пачку сигарет, вытащил одну, закурил, глубоко затянулся, бросил зажигалку Бруно. Он наклонился над контейнером, щелкнул зажигалкой. Через несколько мгновений над контейнером поднялись клубы черного дыма.

Я выдохнул, порылся в кармане брюк и нащупал короткий, гибкий, пластмассовый инструмент. С первого взгляда он мог показаться одноразовой мешалкой, какие иногда можно встретить в кофейнях, но опытный глаз заметил бы ряд пластиковых щетинок на одном его конце. Благодаря этим щетинкам инструмент отдаленно напоминал зубную щетку.

— Тебе это понадобится. — Я протянул инструмент Бруно и вновь глубоко затянулся.

— А для чего он нужен? — Бруно повертел его в руках.

— Это так называемый гребешок. Ты вставляешь его в замочную скважину и прижимаешь к штифтам, которые не дают замку открыться. Потом вставляешь отвертку у основания замка и прилагаешь боковое усилие. — Я передал ему одну из своих микроотверток, с красной, шестигранной ручкой. — Потом выдергиваешь гребешок. Если замок простой, пластиковые щетинки поднимают штифты аккурат на ту высоту, которая позволяет замку открыться.

— И ты думаешь, это сработает с парадной дверью?

Я еще раз затянулся, выдохнул дым.

— Я думаю, с парадной дверью сработает, но при этом надо будет полностью повернуть ручку двери. — Я бросил окурок в контейнер для мусора. Огонь уже разгорелся, пахло горящим пластиком и перезревшими бананами. — Обычно я надеваю перчатки. Но сегодня мы обойдемся без них. Ты готов?

Он встретился со мной взглядом и кивнул.

— Тогда — вперед!

Я громко стукнул по деревянной двери, потом еще дважды и подтолкнул Бруно к улице. Он обо что-то споткнулся, но удержался на ногах и помчался к углу. Я следовал за ним по пятам. Бруно хотел броситься прямо ко входу, но я успел ухватить его за воротник.

— Не так быстро, — сказал я, остановив его у выставленного на тротуар лотка с овощами и фруктами. — Сначала нужно проверить, ушел ли он.

Я прокрался вперед и, вытянув голову, заглянул через стеклянную панель, и перед моими глазами мелькнул рукав коричневого кардигана уходящего консьержа. Взмахом руки я подозвал Бруно.

— Сначала гребешок, — напомнил я, подождал, пока он вставит в замочную скважину гребешок, а потом схватил его запястье и приподнял, чтобы щетинки прижались к штифтам внутри запорного цилиндра. — Хорошо. Теперь отвертка. Отлично. А теперь выдергивай гребешок и одновременно поворачивай отвертку по часовой стрелке.

— Выдергивать и поворачивать?

— Да. Выдергивай и поворачивай, а потом хватайся за дверную ручку.

— Подожди! — Он уставился на меня. — Дверную ручку поворачивать тоже мне?

— Я поверну, — буркнул я, — а ты сосредоточься на замке. Идет?

Он кивнул.

— Поехали.

И, что удивительно, он это сделал!

— Готово, — вырвалось у Бруно, и я повернул ручку.

— Только после вас. — Я галантно пропустил его вперед.

ГЛАВА 2

Ночной консьерж вернулся в вестибюль в тот самый момент, когда мы переступили порог, и быстрым шагом направился к огнетушителю, закрепленному на стене за конторкой.

— Bonsoir, Monsieur,[1] — быстро поздоровался я, небрежно взмахнув рукой и вежливо поклонившись, при этом другой рукой подхватил Бруно и потащил через вестибюль к лифту. Ноги Бруно, похоже, заплетались. Я искоса глянул на консьержа. Он стоял столбом.

— Quatriéme ètage,[2] — добавил я и ткнул пальцем в потолок.

Консьерж пожал плечами и что-то пробормотал себе под нос, вероятно, давал понять, что ему без разницы, куда мы идем.

— Bonsoir, — повторил я непонятно зачем, когда он повернулся к нам спиной, чтобы снять со стены огнетушитель и уйти с ним к мусорному контейнеру.

У дальней стены вестибюля Бруно нажал на кнопку вызова лифта. Звякнул колокольчик, заскрипели древние шестерни и тросы, кабина пошла вниз. Снаружи донеслось шипение: первая струя пены ударила по горящему мусору. После паузы зашипело второй раз, третий, донеслись несколько французских слов, которые я не проходил в школе.

В вестибюле царила тишина, приглушенный свет словно готовил нас к отходу ко сну. Интерьер выглядел стильно, пусть, на мой взгляд, с избытком минимализма. Пол был выложен плитами мрамора, белые стены украшали полотна современных авангардистов. Пусть консьерж промолчал, но он работал в приличном доме, и, пожалуй, мог предположить, что такое вот совпадение — наше появление в вестибюле и пожар под дверью, выглядит подозрительно.

— Очень уж долго, — прошептал я Бруно.

— Есть лестница.

— Нет… это покажется странным. Мне лишь хочется, чтобы лифт поторопился.

Бруно посмотрел на индикаторную строку над нашими головами.

— Еще два этажа.

— Отлично.

Взгляд мой, скользнув по полу, остановился на туфлях, и я отметил, что их следовало бы почистить. Вообще-то я собирался это сделать, прежде чем пойти на встречу с читателями. Но должен отметить, что моя неряшливость никого не отпугнула: к концу вечера я продал больше книг, чем ожидал. Столь благостное состояние дел в немалой степени определило количество выпитого после встречи вина, а уж вино стало главной причиной моего согласия показать Бруно, как проникнуть в многоквартирный дом. Полагаю, если бы я относился к тем людям, которые обязательно чистят туфли перед тем, как переступить порог собственной квартиры, я бы никогда не попал в такую вот глупую ситуацию. Просто удивительно, знаете ли, скольких неприятностей можно избежать, вовремя почистив обувь.

Будь у меня время, я бы подумал о том, чем еще заняться, если б не ввязался в эту авантюру, но тут дважды звякнул колокольчик лифта, и полированные металлические двери разошлись. Мы вошли, и маленькая кабина закачалась под нашим весом; мы повернулись лицом к дверям в тот самый момент, когда консьерж вернулся за свою стойку. Я выдавил из себя улыбку, кивнул и тут же краем глаза увидел, что Бруно тянется к кнопке с выгравированной на ней цифрой «3».

— Нет, — прошипел я, резко выбросил вперед руку и нажал на кнопку четвертого этажа, прежде чем Бруно успел отправить нас на третий.

Бруно в недоумении повернулся ко мне, но я продолжал улыбаться, пока двери кабины не сомкнулись.

— Зачем ты это сделал? — спросил Бруно, едва кабина начала подниматься.

Я закатил глаза.

— Потому что сказал консьержу, что нам нужен четвертый этаж.

— Но квартира на третьем.

— Вероятно, я ошибся. Наверное, мне следовало отказаться от последнего стакана вина.

Бруно осуждающе покачал головой, словно я только что зацепил его автомобиль на Елисейских Полях.

— Невелика беда. — Я пожал плечами. — Спустимся этажом ниже по лестнице.

— Мы сразу могли ею воспользоваться.

Я вздохнул.

— Слушай, никто не пользуется лестницей в таком доме при работающем лифте. Нам незачем совершать поступки, которые могут привлечь внимание консьержа.

Бруно сурово глянул на меня.

— Как я понимаю, этот вечер — не характерный пример. Но ты уважаешь теорию.

Звон колокольчика лифта прервал нашу дискуссию, кабина резко остановилась на четвертом этаже, неприятно приподняв мой желудок. Двери раскрылись.

— Выходи, — предложил я.

Бруно вышел в коридор, сенсорный датчик тут же включил лампы. Стены до высоты плеча здесь были выкрашены в тускло-красный цвет, выше — в мутно-кремовый. Напротив лифта стояло пластиковое растение с большими блестящими листьями и низкая банкетка, обитая светло-коричневой кожей. Я шагнул в коридор следом за Бруно и последовал за ним мимо двух одинаковых дверей, расположенных друг против друга, в конец коридора, к еще одной двери, выкрашенной кремовой краской. Над дверью светилась зеленая табличка со словами «Sortie de Secours».[3]

Миновав дверь, мы оказались на лестнице. Здесь было холоднее градусов на десять. Мы спустились вниз, и каждый шаг эхом отдавался от бетонных стен. Едва вошли в коридор третьего этажа, вспыхнули лампы. Отличие от четвертого этажа здесь было в том, что пластиковое растение заменяла алюминиевая стойка для зонтов.

— Я не вижу камер наблюдения, — поделился я своими впечатлениями.

— Их нет, — согласился Бруно.

— И в вестибюле не было?

— Только консьерж.

— Я удивлен.

— Это старый дом.

— Интерьер современный. И адрес престижный. Для нынешних времен необычно.

— Может, это больше характерно для Лондона?

Я покачал головой.

— Знаешь, в моем доме, неподалеку от улицы Гренель, тоже нет камер наблюдения. Но уровень безопасности там куда выше.

Бруно искоса глянул на меня.

— В общем, чтобы найти безопасное для жилья место, нужно узнать, живет ли по соседству взломщик.

— Хорошая мысль!

Бруно криво улыбнулся и указал на кремовую дверь с табличкой «3А». На двери имелись бронзовый ободок глазка и врезной замок чуть ниже моего бедра.

— Это сработает? — На его открытой ладони лежал гребешок.

— Если повезет, возможно. — Я согнул его пальцы, и гребешок исчез под ними. — Но ты торопишься. Надо проверить, пуста ли квартира.

На лице Бруно отразилось недоумение.

— Я знаю, что она пуста.

— Это неправильно. — Я погрозил ему пальцем. — Ты думаешь, что знаешь. Но полной уверенности у тебя быть не может. И если ты хочешь сделать все, как профессионал, сначала нужно постучать.

Бруно пожал плечами.

— Как-то глупо все это выглядит.

— Для тебя, возможно. А по мне — нет.

Бруно помахал гребешком у меня под носом.

— Ты мне не доверяешь? — спросил он.

— Если бы не доверял, меня бы здесь не было.

— Дело в том, что я тебе заплатил? — Бруно прикрыл один глаз, уставился на меня другим. Наверное, я бы так не смог. Должно быть, он практиковался перед зеркалом.

— Пусть тебе известно, что квартира пустует, но все-таки я прошу тебя постучать в эту чертову дверь. Странно, что ты упираешься…

Бруно закатил глаза, сложил пальцы правой руки во внушительный кулак и постучал.

Мы подождали.

— Еще раз.

Бруно подчинился. Я прижался ухом к двери. Из-за нее не доносилось ни звука. Я отодвинул Бруно и посмотрел в глазок и, конечно же, ничего не увидел.

— Говорю тебе, там никого нет, — сказал Бруно.

— Похоже на то. — Я отступил от двери.

— И что мне делать?

— Приступай. Открывай замок, и заходим. Мы и так слишком долго болтаемся в коридоре.

Мне еще не удавалось услышать, как парижанин произносит «Sacrebleu»,[4] но я думаю, Бруно пробормотал что-то похожее. Он вставил гребешок в запорный цилиндр и прижал к штифтам, следуя моим рекомендациям. Потом он подсунул под гребешок микроотвертку, надавил вбок. Глубоко вдохнул и выдернул гребешок.

Ничего не произошло.

Бруно что-то буркнул, вновь вставил гребешок. Придавил к штифтам с большей силой, выдернул с тем же результатом.

— Слишком медленно, — прокомментировал я.

Плечи Бруно напряглись. Он не смотрел на меня, но я и так знал, что он злится.

— Все нужно делать быстрее. Если ты представишь штифты замка…

— Я так и сделаю! — рявкнул он.

Бруно сунул гребешок в замок в третий раз, но опять не добился нужного результата. Ни четвертая, ни пятая попытки к успеху тоже не привели. После шестой он выругался и швырнул гребешок на пол.

— Расслабься. — Я похлопал его по спине. — Это не такой простой замок. Ты делал все правильно. Но, возможно, этот гребешок для такого замка не годится.

Бруно пожал плечами, как школьник, которого поймали за невыученным уроком.

— Хочешь, чтобы открыл я? Ты, конечно, можешь попытаться сам еще и еще, но только тут требуется опыт, и, возможно, будет лучше, если ты посмотришь, как это делается.

— Хорошо, покажи мне, — пробормотал он.

Я сунул руку во внутренний карман пиджака, достал обычный футляр для очков, в котором хранил отмычки. Извлек из него гибкую отмычку и крошечную отвертку с острием более широким, чем у той, что дал Бруно. Поднял с пола гребешок, положил в очешник, закрыл его, убрал в карман. Присел, всмотрелся в замок. Вставил в замочную скважину отмычку и принялся за работу.

Минуты через две я справился с замком. Запорный цилиндр повернулся, «утапливая» штифты, я взялся за ручку, повернул ее.

И тут же услышал «пип-пип-пип» охранной сигнализации.

— Черт! — вырвалось у меня, а Бруно между тем уже протискивался в квартиру. — Ты ничего не сказал мне о сигнализации.

— Тебе, наверное, следовало это проверить, — ответил он, включил свет и поспешил к источнику шума. Коридор освещали лампы, спрятанные в нишах у пола, свет мощностью в сто ватт отражался от паркета. Я переступил порог, закрыл за собой дверь, не отрывая глаз от конца коридора, где Бруно открывал дверь высокого, от пола до потолка, шкафа. Он дернул шнурок, включающий свет в шкафу, откинул пластмассовую панель, закрывающую пульт охранной системы.

По моим подсчетам, на введение кода оставалось секунд восемь, а потом начался бы трезвон. В прошлом со мной такое уже случалось раз или два, и впечатления остались незабываемые. К счастью, мне удавалось сбежать. Ведь если бы даже и имелась возможность обесточить сирену, смысла в этом уже не было никакого — все, кто мог, наверняка успели проснуться. По крайней мере я думал именно так, хотя сам никого не видел, потому что ретировался слишком быстро.

Само собой, если бы я знал о наличии сигнализации, то постарался бы как-нибудь ее нейтрализовать. При нормальном раскладе, прежде чем доставать отмычки, обследовал бы дверь, чтобы узнать, подключена ли сигнализация. Но теперь рассуждать таким образом было все равно что размахивать кулаками после драки. Движимый желанием покрасоваться я полез напролом. И, разумеется, сказалось спиртное. Сколько я выпил? Три, может, четыре стакана бордо. Слишком много, чтобы садиться за руль, и достаточно для того, чтобы распушить павлиний хвост перед новичком и показать, какой я крутой. А теперь получалось, что я показал исключительно собственную дурь.

Тем временем Бруно набрал код на пульте управления и оборвал назойливое пиканье. И как только в квартире установилась тишина, повернулся ко мне.

— Что это было? — спросил я. — Проверка?

Он моргнул, покачал головой.

— Я забыл. Вот и все.

Я кивнул, стараясь убедить себя, что инцидент исчерпан.

— Пригласишь меня в дом?

Через арку в конце коридора Бруно провел меня в большую, совмещенную с кухней гостиную. Здесь меня ждал сюрприз. Он включил свет, и я увидел, что в комнате почти нет мебели, а пол — бетонный, покрытый коркой краски. Причем краска была разных цветов, бессистемно смешанная. Все это напоминало гигантскую инсталляцию Джексона Поллока.[5] Вдоль стен стояли картины, законченные и находящиеся в работе, большинство — абстрактные, один или два традиционных портрета. Напротив окон я увидел два мольберта с незаконченными холстами, а между ними — длинный узкий стол, прогибающийся под тюбиками с краской, кисточками, скребками и бутылками с растворителем.

— Ты рисуешь? — задал я очевидный вопрос.

— Немного, — коротко кивнув, ответил Бруно. Он снял рюкзак, расстегнул молнию, достал мою книгу и положил на гранитную поверхность кухонного столика. Спросил: — Хочешь кофе?

— Хочу. — Я подошел к одной из картин. Краска, покрывавшая пол неровным слоем, прилипала к подошвам моих туфель. Может, я поступил правильно, не почистив их.

— У тебя хорошие картины, Бруно. Очень хорошие.

Бруно не ответил. Залез в стенную полку, достал две кружки и пакет с молотым кофе. Я смотрел, как он насыпает кофе в кофеварку, включает ее. Когда вода закипела, Бруно открыл дверцу холодильника, сунулся в его осветившееся нутро.

— Молока нет.

— Сойдет и черный. — Я провел рукой по холсту. — Даже лучше, поможет мне чуть протрезветь.

Ох, если бы желание трезвости пришло мне в голову парой часов раньше…

ГЛАВА 3

«— Я хочу, чтобы вы кое-что для меня украли.

Такие слова я слышал не впервые, только обычно собеседник предпочитал какое-то время походить вокруг да около. Но не этот американец. Он сразу взял быка за рога, хотя и говорил ровным голосом…»

Так начиналась моя последняя книга «Ночной вор. Похождения в Амстердаме». Оторвавшись от нее и оглядев лица собравшихся, я с трудом выбросил из головы вопрос: а действительно ли они хотят, чтобы я продолжал чтение? Если бы я появился в книжном магазине «Парижские огни» годом раньше и объяснил, какие пишу романы, меня выдворили бы за дверь, прежде чем я успел спросить, продают ли они мои книги, не говоря уж о том, чтобы организовать мне встречу с читателями. Теперь все изменилось. Всего лишь одна книга существенным образом подняла мой статус. Из безвестного поденщика, кропающего детективы, мало кому попадающиеся на глаза, я превратился в писателя, которого кто-то да знает, автора псевдомемуаров, которые многие принимают за чистую монету. Несколько критиков, прочитавших «Похождения в Амстердаме», расхвалили блестящую, по их мнению, концепцию произведения: автор дешевых романов о профессиональном воре прикидывается вором и описывает свои мнимые подвиги. В одном, правда, они ошибались: я не прикидывался.

Да, кое-что мне приходилось менять: имена, места, украденные вещи. Но от этого книга не становилась менее правдивой — во всяком случае, для меня. Каждое написанное слово имело прямое отношение к тому, что действительно произошло в Амстердаме.

Пришедшие на встречу со мной читатели, конечно же, этого не знали. То ли они, как и критики, думали, что все это чистая выдумка, то ли вообще понятия не имели, о чем моя книга. И разве для них это имело какое-то значение? Разумеется, нет. В Париже, теплым весенним вечером, под безоблачным небом, писатель собирался почитать свое произведение. Так чего ж не послушать, коль скоро это не стоит ни гроша.

Около сорока человек, в основном молодежь, решили, что это здравая мысль. Они расселись на зеленых парковых скамьях, расставленных передо мной полукругом. Большинство остальных слушателей составляли замызганные работники магазина «Парижские огни», которые по ночам спали на расшатанных койках, поставленных между стеллажами книг, а днем отрабатывали в торговом зале свой ночлег. Кроме того, присутствовали английские супруги среднего возраста, которые через мое плечо фотографировали собор Парижской Богоматери, французская монахиня (ее больше занимал облупившийся фасад церкви Сен-Жульен-ле-Повр) и два старичка-француза в синей хлопчатобумажной сарже — эти, похоже, только и ждали, когда мы очистим место, чтобы они могли продолжить растянувшийся на десятилетия шахматный турнир.

Ждать им оставалось недолго. Я собирался прочитать только первую главу, ответить на два-три вопроса и, возможно, даже подписать кому-нибудь экземпляр книги. А уж потом намечался поход в ближайший бар с сотрудниками книжного магазина, где, я в этом не сомневался, мне предстояло потратить на выпивку гораздо больше той скромной прибыли, на которую я мог рассчитывать в этот вечер.

Но меня это устраивало — при условии, что в бар придет Пейдж.

Именно Пейдж, по счастливому стечению обстоятельств, предложила мне организовать встречу с читателями. С такими красавицами я сталкивался нечасто. Внимание прежде всего привлекали ее глаза — карие, блестящие, чуть навыкате — словно мысли, переполняющие ее мозг, заставляли их вылезать из орбит. Мне нравилось ощущать ее энергию. Нравилась ее хрупкость и белизна кожи — такой нежной, что на виске просматривались все вены. Нравились кудряшки ее волос, падающие на лоб и плечи. Но больше всего нравился ее голос, в котором постоянно проскальзывали смешливые нотки. Она приехала из Америки — как я предполагал, со Среднего Запада. Господи, как же мне хотелось ее поцеловать!

Знаете, что больше всего меня шокировало? Выяснилось, что такое желание разбирало не только меня. В любое время половину покупателей этого книжного магазинчика на Левом берегу составляли молодые люди, которые стремились поймать взгляд Пейдж. По большей части это были нагруженные учебниками американские студенты из Сорбонны. Они вроде бы просматривали поэзию битников, но при этом то и дело поглядывали поверх стопок книг Эмиля Золя на кассовый аппарат у центрального прохода, за которым восседала Пейдж. И я не мог их винить, потому что несколько дней занимался тем же.

Придя в магазин в третий раз, я решил, что мне пора заговорить с Пейдж, и на пятый раз все-таки заговорил. В тот момент она болтала с работающим в магазине немытым хиппи, у которого в косичках, покрытых коркой грязи, и на ярко-красном, в катышках, свитере жил целый зоопарк микроорганизмов. Говорила она громко, самоуверенно, совсем не так, как принято разговаривать в книжных магазинах. И я подумал, что это здорово.

— Привет! — Я подошел к прилавку, улыбаясь и протягивая руку. — Чарли Ховард. Местный писатель.

Пейдж замолчала на середине фразы и уставилась на меня. На мгновение все зависло. Потом она ослепительно улыбнулась и энергично пожала мою руку.

— Привет. Я — Пейдж.

— Чарли, — повторил я.

— Поэт? — спросил хиппи с четко выраженным манчестерским выговором.

— Пишу детективы, — признался я и продемонстрировал экземпляр своей последней книги.

Пейдж прочитала название.

— По-моему… интересно, — выдавила она и повернулась к манчестерцу, чтобы увидеть его реакцию.

Тот еще мнения обо мне не составил, поэтому потянулся за книгой, оценил корешок, глянул на название издательства. Его брови чуть приподнялись.

— Это действительно вы?

— Боюсь, что да. — Я застенчиво пожал плечами.

— Я пишу роман, — доверительно сообщил мне манчестерец из-под своих падающих на лицо косичек. — Фантастическая сага, действие которой разворачивается в дистопическом социалистическом кошмаре.

— Это… отлично, — пробормотал я и заметил, что Пейдж заговорщически мне подмигнула.

Манчестерец шмыгнул носом, вытер соплю о рукав красного свитера, протянул мне руку.

— Майк. Хотите подписать несколько книг?

— Почему нет? Думаю, на складе у вас наверняка есть три-четыре экземпляра.

Пейдж перегнулась через прилавок, схватила меня за запястье.

— Теперь, раз мы вас знаем, мы можем заказать и побольше. Организуем вам встречу с читателями. А вы почитаете им свою книгу, хорошо?

— Ну…

— Соглашайтесь, скажите: да.

— Э…

— Пожалуйста! — И она похлопала ресницами.

— Что ж, — я пожал плечами, — раз вы так ставите вопрос…

И теперь я пожинал последствия. Добрался почти до конца главы и обнаружил, что меня гложет страх и мучают сомнения: слушают ли меня. Я, конечно, старался изо всех сил, но не мог определить, принесли ли мои усилия нужный результат. Менял тембр голоса, что оказалось далеко не просто, иногда даже подпускал в диалог американский выговор, чего делать наверняка не следовало.

Из-за таких вот мыслей я увеличил темп и мечтал лишь о том, чтобы побыстрее добраться до конца главы.

Когда осталось два абзаца, я оторвался от книги и увидел, что Пейдж о чем-то болтает с кем-то из сотрудников магазина. Рот она старательно прикрывала рукой — и напрасно, потому что только привлекала к себе внимание. Я решил, что этим все сказано: даже пригласившая меня девушка сыта по горло моим чтением. Краска залила мои щеки, и я в очередной раз запнулся. Пейдж посмотрела на меня, подмигнула. Я выдержал короткую паузу, взял себя в руки и дочитал эти злосчастные абзацы.

Сорвал вялые аплодисменты и спросил, есть ли вопросы.

— Есть! — первой откликнулась девушка-англичанка, сидевшая слева от меня, в больших очках и россыпью прыщей в уголках рта.

— Спрашивайте, — разрешил я ей.

Девушка указала на стопку зачитанных книг в обложке, которая высилась на скамье рядом с ней.

— Э… вы собираетесь и дальше писать романы о Майкле Фолксе?

Я кивнул, удивленный, что кто-то из моих сегодняшних слушателей их читал.

— Я как раз работаю над новым романом.

— Круто. Но…

— Что?

— Меня смущает фотография автора. — Она взяла книгу и показала мне, ткнув пальцем с обгрызенным ногтем в обложку. — На вас не похоже.

Я поморщился.

— Это не моя фотография.

Девушка нахмурилась и заморгала, уставившись на портрет симпатичного парня в смокинге, взятый из каталога модельного агентства.

— Но… так делается всегда?

— Скорее, нет, чем да, — признал я и улыбнулся. — Издатели решили, что с такой фотографией продажи моих книг возрастут.

Я, разумеется, лгал. В последние годы я старательно избегал встречи с издателями и даже с моим литературным агентом Викторией. Труда это не составляло, поскольку я много путешествовал, переезжая из страны в страну, всякий раз когда заканчивал рукопись или совершал дерзкую кражу. Фотографию из каталога я отослал в издательство случайно, но она приглянулась женщине-редактору, а потом и моим читательницам, которые числом заметно превосходят моих читателей. Честно говоря, за эти годы я получил немало писем от поклонниц, жаждавших встречи со мной, и порой сожалел о том, что настоял на публикации «Похождений в Амстердаме» безо всякой фотографии.

— Это несколько… странно, — сказала девушка-англичанка.

Спорить, само собой, не имело смысла. Я пожал плечами, оглядел собравшихся и увидел, что есть и другие желающие задать вопрос. Удовлетворив любопытство всех, я перешел к раскладному карточному столику, который уже поставила Пейдж, и сел за стопку книг, готовый увидеть, как мои слушатели расходятся в разные стороны. К моему изумлению, к столику выстроилась очередь, и еще двадцать минут я подписывал книги и говорил о пустяках.

Тем временем сотрудники магазина стояли кучкой, курили самокрутки и говорили между собой. Любопытная это была компания. Начитанные, хорошо образованные, побывавшие в разных странах, живо всем интересующиеся, они тем не менее жили в доме без горячей воды и ванны, а одежда некоторых, вся в пятнах, подсказывала, что ее не снимали уже который день. Мою книгу они не покупали. Будь у них деньги на романы, они бы не жили в книжном магазине.

Да и пребывание в магазине в свободное от работы время подразумевало, что они могут прочитать бесплатно любую книгу.

Я не удивлялся и тому, что они не уходят. Кое-кто из них выглядел так, будто давно уже не ел досыта; они, должно быть, думали, что смогут раскрутить меня на хорошее угощение. Я не возражал. Если бы мне приходилось жить только на авторский гонорар, возможно, дело обстояло бы иначе, но, к счастью, у меня имелся и другой источник дохода — благодаря деньгам, заработанным воровством, я мог позволить себе накормить их сносным ужином.

Девушка-англичанка подошла последней. Новую книгу она покупать не стала, но попросила, чтобы я расписался на всех книгах о Фолксе из ее стопки. Я расписался под ее пристальным взглядом и, когда наконец закрыл обложку последнего романа, пожелал девушке доброй ночи. Я уже готовился навернуть колпачок на перьевую ручку, думая о предстоящем разговоре с Пейдж, когда к столу с уверенной улыбкой направился молодой мускулистый мужчина. Он взял экземпляр «Амстердама» и положил передо мной.

— Вы хотите получить автограф?

— Да, разумеется, — по-английски он говорил с сильным французским акцентом.

— И что мне написать?

Молодой человек вновь улыбнулся:

— Если вас не затруднит — «Моему протеже».

ГЛАВА 4

Мой протеже уселся за стойкой рядом со мной. Я много курил (как принято во Франции) и пил густое красное вино из очень большого стакана. Один стакан я уже осушил, но все еще не понимал, чего же он от меня хочет.

— Если я правильно тебя понял (на «ты» мы уже успели перейти), ты хочешь, чтобы я помог тебе влезть в твою собственную квартиру?

— Да. — Бруно пристально смотрел на меня.

— Если ты хочешь обезопасить свое жилье, то на этот счет есть специальные фирмы. Ты просто связываешься с ними, вы договариваетесь об удобном времени, и они присылают человека, который приходит с папкой под мышкой и кучей цветных буклетов.

— Мне это не нужно.

— Если ты не доверяешь этим людям, с чего тебе верить человеку, который написал книгу о взломщике? Получается очень уж странно.

Бруно надул губы и пожал плечами. В Париже это делать умеют. Должно быть, этому он обучался с рождения, вместе с другими французскими детьми. Бармен тоже, вероятно, был не последним учеником по части пожимания плечами. Он делал это на олимпийском уровне и при этом наливал абсент рыжеволосой даме средних лет, которая сидела у дальнего от меня конца стойки. У меня сложилось ощущение, что рыжеволосая была здешним завсегдатаем. Бармен поставил бутылку на полку, вытер руку о накрахмаленный фартук. Денег рыжеволосая платить не стала.

Я еще раз затянулся. Правда, курил я не «Голуаз» (я ценил свое горло), но зато гораздо больше, чем обычно. И дело было не в общей атмосфере бара. Определенную лепту внесли и мои нервы: очень уж с необычной ко мне обратились просьбой.

— Это действительно твоя квартира? — сощурившись, спросил я Бруно.

— Разумеется.

— Видишь ли, у меня складывается впечатление, что ты стараешься уговорить меня влезть в квартиру, которая тебе не принадлежит.

— Смотри, я тебе покажу.

Он рылся в рюкзаке, пока не нашел смятый листок бумаги. Развернул, разгладил на стойке, протянул мне.

Я всмотрелся в документ. Французский я знал так себе, но и моих знаний хватило, чтобы понять, что это письмо направлено из французского банка мсье Бруно Дунстану, проживающему в Париже на улице Бирагю.

— Бруно Дунстан — это ты?

— Да. — Бруно протянул мне кредитную карточку, которую достал из бумажника, с этими же именем и фамилией.

Я глотнул вина, проглотил, потом допил все, что оставалось в стакане. Дал знак бармену наполнить стакан и вернул письмо Бруно.

— Насчет протеже… ты хотел сделать мне приятное или говорил серьезно?

— Серьезно, — ответил он без тени улыбки.

— Тогда почему бы не попросить меня проникнуть в чужую квартиру? Мы могли бы на этом заработать.

Бруно покачал головой, рассеянно почесал бицепс. Его мышцы взбугрились, словно кто-то, не снимая колпачка, надавил на глухой торец тюбика зубной пасты, отчего середина раздулась.

Бармен открыл бутылку недорогого красного вина, которое я пил, плеснул чуть-чуть в мой стакан. Я кивнул ему и вновь повернулся к Бруно.

— Ты мне не доверяешь?

— Возможно. А вдруг ты и вправду всего лишь писатель?

У меня отвисла челюсть.

— Я должен показать тебе мои рекомендательные письма?

Бруно махнул рукой, показывая, что речь не об этом.

— Дело, скорее, во мне. Мне хочется стать вором. — Последнее слово он прошептал, хотя подслушать нас не могли. Бармен отошел, а музыка гремела. — Но я боюсь, у меня не получится. А может, я посмотрю, как это делается, и пойму, что справлюсь.

Я поднял руку к лицу. Прикрыл глаза. Посмотрел на него сквозь растопыренные пальцы.

— Взлом собственной квартиры ничего не прояснит. Нервы играют такую же роль, как и мастерство.

Он вновь продемонстрировал мне, как здорово умеет пожимать плечами.

— Но меня не арестуют, так? Это же моя квартира.

— Пожалуй. Такой, значит, у тебя план, ты хочешь, чтобы я организовал тебе учебный цикл. Сначала показал, как влезть в твою квартиру, потом — в чью-то еще?

Он насупился.

— Это будет зависеть от тебя.

— Позволь сказать, это не так-то легко, как ты, возможно, думаешь. Чтобы открывать замки, нужна практика. Замки ведь такие разные. Нет, конечно, все они сделаны по определенным принципам, но есть нюансы.

— Я все равно хочу попытаться.

Я взял полный стакан, поднес ко рту, одновременно глянув над плечом Бруно в угол, где Пейдж сидела со своими коллегами по книжному магазину. Грязные тарелки и пустые бутылки громоздились по центру стола. Один из мужчин с тонкой сигаркой в зубах, по виду итальянец, с блестящими, курчавыми волосами и высоким, квадратным лбом, вел себя с Пейдж очень уж фамильярно. Он обнимал девушку за плечо, прижимал к себе. Если честно, Пейдж не возражала. Ее щечки раскраснелись от выпитого вина, она то и дело заходилась в хохоте после шуток итальянца.

Майк, манчестерец с косичками, сидел напротив них и разливал вино, за которое я заплатил. Он был в том же, что и в магазине, грязном красном свитере, и я заметил, что засаленные рукава терлись о края стаканов, когда он наливал вино. Рядом с ним сидел мужчина с козлиной бородкой, конец которой оттягивался вниз вплетенной в нее стеклянной бусиной; голову его украшала пестрая кипа. Компанию им составляла серьезного вида молодая женщина с роскошными черными волосами, пурпурной помадой на губах и восемью пусетами в каждом ухе.

— Почему ты хочешь стать вором? — спросил я Бруно, по-прежнему глядя на интересующий меня столик, а особенно на то, как пальцы итальянца трогают шею Пейдж.

— Для меня это вызов. — Бруно уставился в стойку бара. — Это же нелегко — ты сам так сказал. Может, я хочу приобрести такой жизненный опыт. Любой может разбить окно, так? Но не так уж много людей могут найти другой путь.

— Значит, это некий интеллектуальный эксперимент?

— Для меня… думаю, что да. — Он выпрямился на стуле.

— Что ж, а для меня — только деньги. Поэтому скажи мне, как ты оцениваешь мои услуги?

Мои слова, похоже, подействовали на Бруно как ушат холодной воды, но он быстро оправился, сунул руку в карман джинсов, достал смятые купюры. Я схватил его за запястье, опустил руку ниже стойки, бросив тревожный взгляд на бармена. Но тот, к счастью, обслуживал клиента далеко от нас.

— Хочешь, чтобы меня приняли за торговца наркотиками? Деньги держи в кармане. Сколько?

— Пятьсот евро.

У меня широко раскрылись глаза.

— Ты думаешь, этого достаточно?

— Это все, что у меня есть. Я могу раздобыть еще чуть-чуть, но…

Я посмотрел на Бруно, покачал головой, затянулся сигаретой. Выпустил дым к потолку. В этот самый момент Пейдж громко расхохоталась, всем телом прижимаясь к итальянцу.

Я решил игнорировать их растущую близость и сосредоточиться на предложении Бруно. В деньгах я сейчассовершенно не нуждался, но не мог отрицать, что идея меня заинтересовала. В свое время я повидал достаточно мошенников и понимал, что могу вытрясти из него на пару сотен больше, но, с другой стороны, не так уж часто мне представлялся шанс продемонстрировать свое мастерство. Обычно я больше думал о том, чтобы никто не увидел, как я открываю замок. Но Бруно предлагал покрасоваться перед зрителем, да еще платил за это деньги. Такой суммы вполне хватало, чтобы покрыть понесенные мною этим вечером расходы. Опять же, приключение это никому не могло причинить вреда, скорее, тянуло на удовольствие.

Вот и Пейдж вечер определенно доставлял удовольствие. Она продолжала смеяться, прижимаясь к итальянцу и заглядывая ему в глаза. Оба уже точно знали, чем закончатся для них эти посиделки. Я допил вино.

— Пошли отсюда, — бросил я Бруно. — Для одного вечера я выпил предостаточно.

Вдвоем мы покинули бар, пересекли площадь Сен-Мишель, а потом Бруно повел меня по набережной вдоль Сены, в направлении острова Сен-Луи. Собор Парижской Богоматери возвышался над рекой, его заднюю сторону подсветили яркие прожектора проплывавшего мимо речного трамвайчика. Мимо проезжали автомобили и мопеды, шум двигателей перекрывал привычный городской гул. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы прочистить голову, как будто выхлопные газы могли нейтрализовать винную интоксикацию.

Вдоль стены, мимо которой мы шли, выстроились зеленые деревянные палатки. Днем в них продавали репродукции, книги, магниты на холодильник, прочие сувениры, а ночами содержимое палаток защищали дешевые навесные замки. Такие я мог бы открыть и во сне. Одной рукой. Даже если бы мимо проходил взвод жандармов. И… в общем, вы понимаете.

— Она красивая, да? — донесся ниоткуда голос Бруно.

— Не понял?

— Американка.

Я искоса глянул на него.

— Я не знаю, о ком ты говоришь.

Бруно какие-то мгновения смотрел на меня, потом опять по-парижски пожал плечами.

— Я живу недалеко. На другом берегу реки.

— Тогда сосредоточься на главном. Тебе необходимо сосредоточиться, если ты хочешь все сделать правильно.

ГЛАВА 5

Случается, я ругаю себя за то, что не прислушался к внутреннему голосу. Случается, я ругаю себя за то, что не прислушался к совести. Но дни, когда я сожалею, что не прислушался и к тому, и к другому, для меня самые худшие.

Утром после взлома квартиры Бруно я проснулся, мучаясь похмельем и сожалениями. Обругал время, которое показывали часы, потому что забыл поставить будильник, когда ложился спать, и теперь приходилось поторопиться, чтобы успеть на встречу с Пьером, скупщиком краденого. Доковыляв до жалкого подобия кухни, я бросил в стакан две таблетки, подставил его под кран и выпил шипучую смесь. Пузырьки понемногу начали пробиваться в мозг, расшевеливая клеточки серого вещества. Мне хотелось, чтобы действовали они побыстрее, прогнали тупую боль, устроившуюся на ночлег где-то у лба, и неприятные ощущения в желудке. И вообще, я выпил не так уж много вина, хотя, признаю, пил на пустой желудок и не поел перед тем, как лечь спать, но, с другой стороны, никогда не знаешь, когда ждать похмелья.

Я застонал, потер пальцами виски, посмотрел на лежащий на столике багет, заплесневелый с одной стороны, и отказался от мысли куснуть его с другой. Поплелся в ванную, встал под горячий душ. Но, сколько ни лил на голову ментоловый шампунь, не мог отделаться от ощущения, что все проделываю в два раза медленнее, чем всегда. И никак не мог прогнать тревогу, вызванную вчерашним экспериментом с Бруно.

Свет дня разогнал последние сомнения в том, что я влез какую-то идиотскую историю. Что бы я ни говорил Бруно, согласился я на его предложение не из-за денег. Пятьсот евро само собой не мелочь, завалявшаяся в кармане, но едва ли они стали бы достойной компенсацией за возможные убытки, если бы он вознамерился влезть в чужую квартиру, а потом, пойманный полицией, признался, что это именно я вдохновил его на противозаконное деяние. Самое печальное заключалось в том, что винить в случившемся я мог только себя. Вот глупец — сидел у стойки, тогда как Пейдж веселилась со своими друзьями за мой счет, а ведь мог присоединиться к ним. Вместо этого я позволил Бруно раздуть мыльный пузырь моего самолюбия и угодил в пренеприятнейшую ситуацию. Показал себя полнейшим кретином.

Десять минут спустя я вышел из квартиры и быстрым шагом направился к парку на Марсовом поле. Находился он рядом с моим домом, хотя я не сказал об этом Пьеру, когда он предложил там встретиться. Квартиру я снял в доме неподалеку от улицы Дюрок, на самой границе Седьмого района, облюбованного адвокатами, банкирами и дипломатами. Рядом располагались несколько посольств, и по уик-эндам эта часть города практически вымирала. Но при этом район относился к центральным, с общественным транспортом проблем практически не было, и — с моей точки зрения, обстоятельство важное — здесь хватало современных домов вроде того, где жил я, которые отвечали самым высоким стандартам безопасности. Пусть в моем доме не было системы видеонаблюдения, но ее вполне заменяли консьерж и замки высокого качества во всех дверях. Такой уровень обеспечения безопасности означал, что Седьмой район — не то место, где я хотел бы демонстрировать свое мастерство взломщика, но при этом меня грела мысль, что украденное в другом месте из моей квартиры уже никуда не денется. Приятно, знаете ли, сознавать, что твою добычу уже никто не украдет.

Приближаясь к пыльному гравию площади Жоффре, примыкающей к Марсовому полю, я надел большие черные очки. Понимал, что они вызовут некоторое недоумение у Пьера, поскольку утро выдалось облачным, но не хотел, чтобы он увидел мои налитые кровью глаза. Дело в том, что я предпочитаю производить на людей хорошее впечатление. Сделать это следовало хотя бы уже потому, что последнюю приличную работу он предложил мне более года тому назад.

Значения это не имело бы, будь я бережливее и не растрать деньги, которые Пьер заплатил мне за товар, доставленный из Амстердама. Но так уж вышло, что через несколько дней после того, как Пьер вручил мне мою долю (само собой, несколько меньшую, чем я рассчитывал), позвонил мой школьный дружок Майлс. Теперь Майлс трудится в Сити и неплохо зарабатывает; мы всегда пытаемся показать друг другу свою крутизну, вот я и похвалился, что получил очень крупную сумму за последний детективный роман. И Майлс настоял на том, чтобы я вложил эти деньги в дело, сулившее очень высокий процент. Я нисколько не сомневался в том, что получу прибыль, о которой он толковал, но не раньше, чем через три года, — этот срок я не мог распоряжаться своими деньгами. То есть на бумаге деньги у меня были, а с наличностью ситуация обстояла не так хорошо. Вот я и надеялся, что Пьер изменит сложившуюся ситуацию к лучшему.

Пьера я нашел, углубившись в Марсово поле. Он сидел на зеленом металлическом стуле у столика в периферийном ряду уличного кафе. С одной стороны к кафе примыкали карусель, баскетбольная и детская площадки, с другой — зеленая лужайка, на которой в более солнечные дни загорали или устраивали пикники парижане и гости столицы Франции. Перед Пьером стояла фарфоровая чашечка с эспрессо, чуть в стороне — чистая пепельница. Когда я направился к нему, он поймал взгляд официантки, убиравшей грязную посуду с соседнего столика, и заказал мне кофе со сливками. Потом поднялся, чтобы пожать мне руку, сощурился, обратив внимание на черные очки.

— Превращаешься в европейца, Чарли, да?

— Это заразное. Са va?[6]

— Ну да. А у тебя?

Я отпустил его руку.

— Все прекрасно. Работаю над новой книгой. «Вор и фанданго».

— О, très bien![7]

— Жестом он предложил мне сесть. — И где сейчас великий мсье Фолкс?

— В настоящий момент в Рио. В шестнадцатой главе переберется на Кубу.

Пьер нахмурился.

— На Кубу? Чтобы что-то украсть?

— Еще не знаю. Но Фолксу нужно место, где спрятаться.

— А женщина?

— Обычно он знает, где ее найти.

Я подмигнул и больше ничего не сказал. Много лет я общался с Пьером исключительно по телефону, и наши непосредственные контакты вызывали у меня двойственное чувство. Я даже задавался вопросом: не лучше ли поддерживать прежний порядок и оставаться в рамках деловых отношений? Мы всегда разговаривали очень вежливо, но в последнее время я почувствовал, что мы на грани освоения новых территорий. Речь шла о дружбе, и по собственному опыту я знал, что это не очень хорошо, поскольку налагало новые обязательства: никогда не хочется подвести друга.

Как ни странно, за годы нашего телефонного общения Пьер оставался одним из тех немногих людей, кто не ассоциировался у меня с каким-то образом. Я воспринимал его, как окутанный покровом тайны голос на другом конце провода. Поэтому при нашей первой встрече меня не удивил ни его возраст (он готовился разменять седьмой десяток), ни лиловое родимое пятно вокруг левого глаза. Оно создавало ощущение, что правая половина лица движется на тебя, тогда как левая тормозит, оставаясь в тени. Если вы подумали, что из-за родимого пятна лицо Пьера становилось зловещим, то напрасно. Наоборот, пятно придавало ему невинный вид. К тому же человек, одевающийся, как Пьер, не мог вызвать опасений. Сегодня он был в спортивной рубашке лимонного цвета, в синем шелковом шейном платке, светло-коричневых чинос и кремовых туфлях из мягкой кожи.

Я сел и по привычке оглядел соседние столики. Ажиотажа в кафе не наблюдалось. Компанию нам составляла француженка средних лет в очках, которая маленькими кусочками скармливала круассан сидевшей у нее на коленях собачке, и строгого вида мужчина, перед которым на столе лежала дорогая цифровая видеокамера. Джентльмена (он сидел ближе дамы) отделяли от нас добрых пять метров. Я говорю джентльмена, потому что он был в костюме-тройке и соломенной шляпе. Джентльмен сидел лицом к нам, так что я разглядел блеск золотой цепочки карманных часов, когда он опустил газету, чтобы перевернуть страницу. Перед ним рядом с чашечкой кофе стоял транзисторный радиоприемник, радио он слушал через наушники и поэтому, подумал я, вряд ли мог разобрать хоть слово нашего разговора.

— У тебя есть что-то для меня? — спросил я Пьера.

Он кивнул, пригубив эспрессо.

— Тебе интересно? Я думал, может, с твоей книгой…

Взмахом руки я отмел его сомнения.

— Мне интересно.

— Хорошо. — Он подождал, пока официантка поставит передо мной чашку кофе и отойдет. Кофе пахнул отлично, даже сквозь слой вспененных сливок. — А твоя рука? — По голосу чувствовалось, что он сожалеет о необходимости задать этот вопрос.

— Нормально. — Инстинктивно я убрал правую руку под стол, потом улыбнулся, осознав, что делать этого не следовало, и, пожав плечами, протянул руку к Пьеру, повернул ее ладонью вверх. Он пощупал раздувшиеся суставы среднего и безымянного пальцев. Безымянный палец чуть искривился в последние месяцы, и, по правде говоря, его вид тревожил меня больше, чем подагрическая боль суставов. Пьер мягко нажал на распухшие суставы, и я постарался не поморщиться.

— У меня есть лекарства. Таблетки. И ампулы для инъекций, если станет худо, — сказал я.

— Слишком худо, чтобы работать?

— Пока до этого не дошло. — Я убрал руку. — Я могу печатать. И вскрывать замки. Указательный палец в полном порядке, а это главное.

Пьер кивнул, откинулся на спинку стула. Моргнул, левым глазом чуть позже правого. Отличную мы составили пару — скупщик краденого с родимым пятном на лице и взломщик, страдающий артритом.

— Работа простая. Но мой клиент… осторожен.

— Они не хотят ошибок?

— Совершенно верно. Ты должен взять только одну вещь.

— Какую?

— Картину.

Я чуть не задохнулся. Мне всегда казалось, что профессионального взломщика нужно нанимать именно для кражи картин. Деньги, к примеру, грязные бумажки в сравнении с ними, а иметь дело с наркотиками я всегда отказывался. И потом такая кража имела свои плюсы. Как правило, клиент хотел заполучить картину, чтобы любоваться ею в одиночестве, и это сводило риск к минимуму.

— Какого художника? — спросил я.

— Подписано Мэньи. Начало двадцатого столетия.

Я даже немного расстроился. Полагаю, каждому свойственно честолюбие, вот и я надеялся когда-нибудь украсть что-то особенное. Картину Дега, даже Сезанна. Что ж, видимо, время еще не пришло.

Я выдохнул.

— Описание есть?

Пьер сунул руку в карман рубашки, достал полароидную фотографию и положил на стол передо мной. Я ее взял, всмотрелся. Увидел не так много, как хотелось бы. Сделали фотографию при вспышке, которая «смазала» изображение.

— Разумеется, масло, — пояснил Пьер. — Уличная сценка на Монмартре. Цветочница и молодая женщина с зонтиком…

— Фотография ужасная.

— За картину ты получишь десять тысяч.

Я изогнул бровь.

— Правда?

— Oui.[8]

Я присвистнул и посмотрел поверх плеча Пьера. За его спиной, над крышей кафе, я мог видеть две трети Эйфелевой башни. Под серыми облаками стальные фермы на фоне поднимающихся и опускающихся желтых лифтов выглядели кружевом. Я различил крошечных людей-муравьев на верхней смотровой площадке, вспышки фотокамер. Названная Пьером сумма смущала и вызывала тревогу.

— Сколько получишь ты?

Пьер отреагировал так, словно я его оскорбил. Расправил плечи, выпятил грудь.

— Столько же, что и ты, естественно.

— То есть твой клиент платит двадцать тысяч евро. За никчемную картину.

— Возможно, она стоит таких денег.

Я покачал головой.

— Не на открытом рынке.

— Кто может это знать? Допустим, мой клиент — коллекционер.

— И кто твой клиент?

Пьер ответил не сразу. Посмотрел мне в глаза.

— Да перестань! Ты шутишь? — Плечи Пьера опустились. — Они звонят по телефону. Мы никогда не встречаемся.

Действительно, уж мне-то не стоило этому удивляться.

— Мужчина?

Пьер кивнул.

— Знаешь о нем что-нибудь еще?

Он молча посмотрел на меня.

— А фотография?

— Ее прислали на мой абонентский ящик в почтовом отделении.

— И тебя все это устраивает? — Я наклонился к Пьеру.

Он забарабанил пальцами по столу.

— Может, это не идеал.

Я закатил глаза.

— Что такое, Чарли? Скажи мне. Наш бизнес переживает нелегкие времена. Конкуренция. Понимаешь?

Я вздохнул и полез в карман за пачкой сигарет. Достал одну и успел прикурить, когда Пьер протянул руку за пачкой. Но я отдал ему раскуренную сигарету. Он затянулся, подавил кашель. При нашей последней встрече он как раз собирался бросить курить.

Я откинулся на спинку стула, подумал о том, что только что услышал. Чем-то мне все это напоминало Амстердам. И сумма мне предлагалась какая-то странная, и Пьер столь же мало знал о своем клиенте. Конечно, ситуация не тянула на уникальную, но, уж не знаю почему, меня грызли сомнения.

Однако искушение было велико. Десять тысяч евро за несколько часов работы. В моей квартире, к стене над письменным столом, я приклеивал листы с разнообразной информацией, касающейся последнего романа о Майкле Фолксе. График работы над романом, синопсис, список персонажей. Список персонажей повторялся и на других листах, которые лежали на столе. Каждому я задавал несколько вопросов: «Какова его/ее цель в жизни?», «В чем его/ее главная сила?», «Какая его/ее главная слабость?» Если бы я внес в список свое имя, найти ответ насчет слабости не составило бы труда. Я бы написал: «Жадность». И, может, к первой слабости добавил бы и вторую: «Склонность к риску».

Десять тысяч евро. Не та сумма, которая может изменить жизнь, но, если добавить эти тысячи к остаткам наличных, полученных от Бруно, несколько месяцев я мог бы не беспокоиться об оплате квартиры. И уж конечно, о таком авансе за еще не написанный роман не приходилось и мечтать.

Кроме того, мне не хотелось подводить Пьера. И я не хотел, чтобы очередные заказы он предлагал каким-то другим ворам, а потом — мне. У него уже возникли сомнения из-за проблем с моими пальцами, и не стоило давать ему новых поводов для того, чтобы он обращался к кому-то еще. Многие годы он регулярно обеспечивал меня работой, и я ценил наши отношения.

— Деньги вперед.

— У меня только половина.

— Половина моих десяти тысяч и половина твоих?

Пьер обдумал вопрос, возможно, почувствовал напряженность моего голоса. Осторожно кивнул.

— Я возьмусь за это дело при одном условии — вся сумма вперед.

Пьер вновь затянулся. Наверное, я его оскорбил, но, если говорить честно, совесть меня не мучила. Он закрыл глаза, а когда открыл, левое веко поднялось лишь чуть-чуть.

— Амстердам, Пьер, — напомнил я.

Дым он выпустил через нос.

— Ты думаешь, я никогда не смогу расплатиться с тобой за Амстердам, Чарли?

Пьер печально покачал головой, затушил окурок в пепельнице. После паузы наклонился, поднял с пола барсетку. Расстегнул молнию, достал пухлый конверт. Молча положил на стол, пододвинул ко мне.

— Здесь все?

Он вскинул руки.

— Мне их еще и пересчитать?

— Просто спросил. И аванс не возвращается, так?

— Разумеется. Клиент заплатил половину за то, что нанял нас. Таково условие. И теперь моя половина тоже у тебя. Потому что мы — друзья, Чарли, так?

— Конечно, друзья.

Пьер наклонился над столом. Его родимое пятно дернулось.

— Только помни, сделать все нужно правильно. Я тоже хочу получить свои деньги.

Я кивнул, глядя ему в глаза. Потом взял конверт, сунул в карман пиджака и поднял черные очки на лоб. Пьер поднес чашку ко рту, и только тут я вспомнил, что не пригубил кофе, но наша встреча подошла к концу, а затягивать ее я желания не испытывал. В конце концов я получил возможность купить себе чашечку кофе десятью тысячами новых способов.

— Сколько у меня времени? — спросил я.

Пьер поставил чашку на стол, промокнул губы бумажной салфеткой.

— Два дня. Мы можем встретиться здесь. Скажем, в десять утра.

— Хорошо. Опиши место, куда я должен попасть.

— Это квартира, — ответил Пьер таким тоном, словно в Париже по-другому и быть не могло.

— Где находится картина?

— Там одна спальня. На стене.

— Охранная сигнализация? Замки? Бойцовые пудели?

Он пожал плечами, словно такие мелочи значения не имели.

— У тебя, наверное, есть адрес. Хотелось бы его знать.

— Oui, ну конечно. — Пьер достал из барсетки сложенный листок бумаги, протянул мне.

Я развернул листок, прочитал адрес. Я не сильно удивился, но точно не обрадовался.

ГЛАВА 6

— Доброе утро, — весело поздоровался я, когда Виктория ответила на звонок.

— И тебе того же. Как прошла встреча с читателями?

— Отлично.

— Только отлично? Не великолепно?

Я улыбнулся.

— Разве ты не слышала? С великолепным я покончил.

— Да, конечно, забил бедное слово до смерти. Это плохо. Оно тебе очень шло.

— Иногда у меня возникало ощущение триумфа.

Виктория рассмеялась.

— Триумфа? Где ты это берешь?

— В моем верном тезаурусе. Как муженек?

Пауза.

— Чарли, сколько раз я просила тебя не называть так Адама?

— Больная мозоль?

— И так тоже не следует говорить. Слушай, мне пора закругляться. И поверь мне, если Адам сделает мне предложение, ты узнаешь об этом первым.

Я улыбнулся, посмотрел на экран ноутбука. Курсор, казалось, предлагал мне продолжить, подмигивая с того места, где я остановился — аккурат после точки. Но, увы: я словно уперся в стену. В таких случаях я обычно звонил Виктории, моему литературному агенту, и мы какое-то время болтали. Иногда слова, необходимые для того, чтобы продолжить роман, приходили по ходу нашего разговора, и тогда я быстренько прощался и поворачивался к компьютеру.

Иной раз, правда, я задумывался, а не слишком ли хорошо мы знаем друг друга? Когда меня что-то раздражало, я принимался подначивать Викторию насчет ее парня и сильно сомневался, что комиссионные, которые она получала с моих книг, в должной степени компенсировали мои колкости.

— Извини, — говорил я такое не в первый раз. — Как Адам?

— Отлично.

— Я всего лишь шутил, ты знаешь.

— Знаю. Так скажи мне, ты опять завяз?

Я цокнул языком.

— Господи, порой я думаю, что ты по телефону читаешь мои мысли. Как ты догадалась?

— Потому что на этой неделе ты звонишь мне в третий раз. — Она говорила со мной как с тупицей. — Первые два раза ты звонил, потому что одно предложение напечатал, а следующее никак не лезло в голову. Интуиция мне подсказывает, что причина не изменилась.

— Интуиция? — Я свел брови к переносице. — Опять читаешь американцев?

Виктория ответила после короткой паузы.

— У меня новый клиент. Пишет о частном детективе из Майами. Слушай, почему бы тебе не перейти к делу? В чем у тебя загвоздка?

— Раз ты так ставишь вопрос… — И я принялся объяснять, что меня смущает.

Дело в том, что я застрял в Рио-де-Жанейро. Майкл Фолкc, герой всех моих романов, явился туда во время традиционного карнавала, чтобы очистить банковское хранилище, набитое деньгами; при этом ему необходимо было опередить конкурирующую банду. Банковские служащие помешать ему не могли — они веселились на карнавале. Однако, добравшись до ограбления, я задумался о достоверности того, что пишу. Я видел множество фильмов о том, как команды прекрасно оснащенных, вооруженных до зубов грабителей врываются в банк, предлагают всем лечь на пол, поочередно расправляются со всеми охранными системами, проникают в хранилище и покидают его с миллионами долларов. Но кто слышал о грабителе, который шел брать банк в одиночку, обводил вокруг пальца системы сигнализации и камеры наблюдения, открывал все замки, в том числе замок главного хранилища, и забирал денег столько, сколько мог унести, совершив тем самым идеальное преступление?

— Так что тебя тревожит? — спросила Виктория, дослушав до конца.

— Разве я не объяснил?

— Скажу тебе честно, Чарли, есть у меня клиенты, которых иной раз нужно вести за ручку, но ты без этого прекрасно обходишься. Тебя тревожит, насколько достоверно выглядит то, что ты пишешь о Фолксе? Но в следующий раз ты обвинишь в недостоверности Яна Флеминга.

— Возможно.

— Чарли, в «Воре в бегах» твой Фолкс обманывает босса мафии, оставляет в дураках агентов ФБР и ЦРУ, спрыгивает с Эмпайр-Стейт-Билдинг да еще успевает переспать с дочерью президента Соединенных Штатов.

— Ну и…

— Речь о том, и ты это хорошо знаешь, что книги о Фолксе — не реализм. Твои поклонники их как раз потому и читают, что случиться в них может все. Так что поверь мне: если Фолкс способен разобраться с нью-йоркской мафией, то уж банк ограбить в одиночку ему вполне по силам.

Я почесал висок.

— Ты думаешь?

— Да, я так думаю. Ты все это знаешь и без меня, если, конечно, тебе не сделали лоботомию. Впрочем, мне кажется, что тебя тревожит что-то еще. Интуиция подсказывает мне, что возникла некая проблема.

Я отъехал на стуле от стола, закрутился на месте, оторвав ноги от пола. Телефонный шнур кольцами стянул плечи.

— Даже не знаю…

— Просто скажи, Чарли. Все равно ведь скажешь рано или поздно. Так чего ходить вокруг да около? Давай уж сразу.

Я закрутился в обратную сторону и, когда шнур освободил меня, поднялся со стула и подошел к стене, на которой под стеклянной рамкой висело чуть перекошенное первое издание «Мальтийского сокола». Поправил рамку. Этот роман Хэммета всегда путешествовал со мной. Я с ним не расставался, как с ноутбуком и воровским инструментарием. По правде говоря, я суеверен. «Мальтийский сокол» лежал на моем столе, когда я работал над первым опубликованным романом. И теперь я верил: без присмотра Сэма Спейда ничего путного мне не написать. Этого я никому не говорил.

— У тебя, наверное, много дел, — предпринял я еще одну попытку увернуться.

— Рассказывай.

— Ну если ты настаиваешь.

И я выложил все, что произошло со мной за последние двадцать четыре часа. Почти все, поскольку не упомянул об интересе к Пейдж, — в конце концов я убедился, что не числюсь в ее фаворитах. Особое внимание я уделил Бруно и нашему разговору с ним в баре. Потом подробно описал события в доме и квартире Бруно и мои утренние сожаления. Концовку составила встреча с Пьером и поставленная им задача: ограбить ту самую квартиру, в которой я побывал ночью.

— Ты серьезно? — спросила Виктория, когда я замолчал.

— Клянусь жизнью.

— Ну и ну! — Она присвистнула. — Подумать только, и ты волновался насчет того, насколько достоверно выглядят события в твоем романе!

— Так что ты скажешь? — Я вновь сел за стол.

— Тебе это не понравится.

— Послушай, я бы не стал обращаться к тебе…

— Не берись за это дело.

Я выпрямился.

— Что?

— Что-то не так с этой работой. Ты сам это знаешь, иначе не стал бы мне звонить. Вот и не берись за нее.

Я потянулся за карандашом, прикусил тупой конец.

— Не делаешь ли ты слишком поспешный вывод, Вик?

— Ну вот, я же сказала, что мое мнение тебе не понравится. А чего ты хотел от меня услышать? Ты считаешь, что не должен давать задний ход и идти заданным курсом, не задумываясь о последствиях, так?

— Нет, просто я…

— Просто что?

— Ну, не знаю… — Я швырнул карандаш через комнату в стену.

— Чарли, я на твоем месте отказала бы Пьеру, как только он сказал, что не знает своего клиента. Мы это уже проходили, помнишь?

Я издал неопределенный звук, призванный передать сомнения.

— Не уверен, что это одно и то же.

Виктория фыркнула в трубку.

— Ой ли! Ты просто решил проигнорировать свои сомнения, коль скоро Пьер помахал деньгами перед твоим носом. Но ты никак не можешь проигнорировать тот факт, что Пьер хочет отправить тебя в квартиру, где ты уже побывал вместе с этим твоим Бруно.

— Это квартира Бруно.

— По его словам.

Я вскинул руку, подтверждая его честность.

— Он представил мне доказательства того, что проживает по этому адресу.

— Господи, Чарли. У меня на стене висит сертификат, в котором указано, что мне принадлежит акр на Луне. Но это не значит, что я там проживаю.

— Этот сертификат тебе подарили, и над подарком наверняка ломали голову!

— Но как бы то ни было, это клочок бумаги! Хочешь, я пришлю тебе документ, в котором будет указано, что я тоже проживаю в той квартире?

Я насупился.

— Письмо Бруно пришло из банка.

— Подделать его — пара пустяков.

— А кредитная карточка?

Виктория помолчала.

— Ну, не знаю! — Она выдохнула. — Наверное, он что-то подделал.

— И все ради меня? Я в это не верю. Консьерж его узнал — иначе он остановил бы нас. К тому же Бруно попал в эту квартиру не впервые — он знал, где находится пульс охранной сигнализации, знал, какой нужно ввести код. Господи, он даже знал, где стоит банка с кофе!

— Я не собираюсь с тобой спорить, — ответила Виктория. — Я даже не буду искать какие-то объяснения. Я говорю лишь то, что ты и так уже знаешь, — что-то здесь нечисто.

Я вновь посмотрел на книгу Хэммета. Мне не оставалось ничего иного, как признать ее правоту.

— Возможно.

— Но ты все равно туда пойдешь, так?

— Думаю все-таки взглянуть одним глазком.

— Ты чокнутый.

— Подумай о положительных моментах. — Я попытался изгнать из голоса неуверенность. — Я знаю планировку дома. Знаю, что смогу вскрыть замок. Единственная проблема — проскочить мимо консьержа.

— Так чего же ты звонишь мне?

— Честно? Рассчитывал на моральную поддержку.

— Не поняла.

— Вот что я подумал… — Пальцем я начертил на столе круг. — Допустим, квартира принадлежит Бруно. Он нанял меня, чтобы я показал ему, как проникнуть в квартиру без ключа, так? Полностью расплатился со мной, даже авансом, и все прошло хорошо. Не будет ли подлостью, если я вернусь и украду его картину?

— Я просто не верю своим ушам! — По голосу чувствовалось, что Виктория с трудом сдерживает смех. — Чарли, ты же вор. И куда девалось твое благородство, когда ты залезал в другие квартиры?

— Но я никогда не грабил человека, который ранее нанимал меня. Я хочу сказать, мне и в голову не придет ограбить Пьера.

— С Пьером ты давно работаешь.

— Пусть так. Так ты думаешь, это нехорошо дважды залезать в одну квартиру?

— Понятия не имею, — ответила Виктория. — Сказать мне особенно нечего. Не мое дело зажигать тебе зеленый свет, Чарли. В прошлом я всегда разрешала тебе говорить со мной о подобных делах — что правда, то правда, но я не собираюсь оправдывать или осуждать тебя. Это дело твоей совести.

Я какое-то время помолчал. Как и Виктория — она определенно пыталась держать себя в руках. Но я ведь не собирался просить ее пойти со мной на дело. Меня интересовала ее оценка ситуации, и обычно она входила в мое положение.

Вдалеке, в направлении бульвара Гарибальди, завизжали тормоза и взвыла сирена «скорой помощи». Сирены в Париже слышны постоянно, будто они — непременный атрибут городской музыки. К ним так привыкаешь, что перестаешь замечать, но если уж обращать на них внимание, то я могу различить сирены полицейских автомобилей и других служб быстрого реагирования. Возможно, хвалиться этим не стоит, но, уж поверьте мне, есть навыки, которыми лучше владеть в совершенстве, если от них зависит твоя свобода.

— Что-то не так? — спросил я.

— Все нормально.

— Ты уверена? Я чувствую: что-то тебя гнетет.

— Ничего меня не гнетет, Чарли. Просто полно работы. Трудный день. На этом давай и закончим, хорошо?

— Хорошо.

Я положил трубку на рычаг, уставился на телефонную розетку в стене, у моих ног. Что же все-таки произошло? Виктория сказала, что ничего, но я ей не верил. Принялся прокручивать в памяти наш разговор, в надежде что-либо понять. Постарался вспомнить слова, нюансы, отдельные фрагменты. И все же так и не понял, чего она завелась.

Впрочем, я кривил душой — я, конечно, понимал, в чем дело, но не хотел развивать эту тему. У меня сложилось ощущение, что за долгие годы Виктория «наелась» подробностями моих воровских подвигов. Возможно, она ждала, когда же я встану на путь исправления, и только теперь начала осознавать, что такому не бывать. Воровство входило в состав моей ДНК. Гордиться этим, возможно, не стоило, но отсюда следовало, что завязать с воровством я не мог и не хотел.

Я посмотрел на экран ноутбука, пальцы зависли над клавиатурой, готовые нажать на одну из клавиш и вернуть к жизни потемневший экран. Но ничего не приходило в голову. Я зарычал, захлопнул крышку, оттолкнулся от стола и смачно выругался. В таком состоянии я не мог писать.

ГЛАВА 7

На этот раз за стойкой в подъезде Бруно сидела женщина. С суровым, землистого цвета лицом и светлыми, крашеными, завитыми волосами, обильно политыми лаком. Опять же, ревностно относящаяся к своим обязанностям. На моих глазах в подъезд вошли три человека, и она всех заставила расписаться в регистрационной книге. В принципе никакой проблемы в этом не было: я мог назваться вымышленным именем. Но, допустим, квартира принадлежала не Бруно? Она попросила бы написать фамилию жильца, к которому я направлялся, и тут выяснилось бы, что такой человек в доме не живет. Я бы точно нарвался на неприятности.

Поэтому я нырнул в проулок, который тянулся вдоль боковой стены нужного мне дома, прошел его до конца. Нашел, как и надеялся, запасной выход, но оборудованный охранной сигнализацией и видеокамерой наблюдения, которая висела над дверью с двумя створками. Ручки створок соединяла цепь, запертая на наборный замок. Насколько я себе это представлял, пожарному инспектору такой способ обеспечения безопасности вряд ли понравился бы. Не составляло труда догадаться, почему предприняты такие меры предосторожности: раньше незваные гости частенько проникали в дом через эту дверь. С замком я мог справиться без труда, и, наверное, обманул бы камеру и отключил сигнализацию, но этот вариант не показался мне оптимальным. Даже если удастся открыть дверь, никого не потревожив, — кто знал, что ждет меня за ней? Возможно, лестница, возможно, кладовая, где уборщица хранит швабры и ведра, а может, и вторая видеокамера наблюдения, нацеленная прямо на дверной проем.

Окно, расположенное рядом с запасным выходом, защищала решетка из толстых металлических прутьев. Поскольку ацетиленовый резак я с собой не захватил и не мог гарантировать, что целый час в проулок никто не заглянет, этим путем я тоже воспользоваться не мог. Другие окна находились слишком высоко, чтобы добраться до них без лестницы или ходулей, а дверь с надписью «Почта» открывалась в комнату консьержа — вот и получалось, что из проулка мне в дом не попасть. Предстояло искать обходные пути.

К примеру, через двухзвездочный отель (овощной магазинчик я отмел сразу). Судя по грязным занавескам в окнах и облупившейся краске задней стены, повышение звездности отелю в ближайшее время не грозило, а потому я предположил, что и обеспечение безопасности в отеле оставляет желать лучшего. Там тоже была дверь черного хода, которая никем и ничем не охранялась. Я без труда мог проникнуть в отель через нее и не сомневался, что коридор выведет меня на лестницу. Но, опять же, происходило все в среду, время приближалось к полудню и мне не хотелось попадаться кому-либо на глаза. К тому же у меня уже появилась идея получше.

Джентльмен, которого я нашел за регистрационной стойкой отеля, в соборе Парижской Богоматери чувствовал бы себя как дома. Правда, горб ему заменял огромный живот, а если он и брился этим утром, то уж очень тупой бритвой, которую давно следовало сменить. Он долго и тщательно заносил данные моего паспорта в регистрационную книгу, и пузырящаяся на губах слюна грозила капнуть на только что заполненные графы.

Называя паспорт «моим», я ввожу вас в заблуждение. На самом деле принадлежал он проживающему в Париже английскому адвокату Дейвиду Джеймсу Берку и попал ко мне, когда несколькими месяцами раньше я посетил его квартиру. Сам господин Берк в это время находился в отъезде, о чем я узнал от одного нашего общего знакомого, который пригласил нас обоих послушать оперу «Мадам Бовари». Я отказался, решив посвятить вечер другому, более приятному занятию, и эта вылазка принесла мне крупную сумму наличных и новенькие наручные часы, не говоря уже о паспорте. Обычно документы я не беру, но тут, заглянув на последнюю страницу, с удивлением обнаружил, что мы очень уж похожи. Согласно паспортным данным, родился господин Берк на год раньше меня. Судя по фотографии, волосы у него были чуть темнее, и стриг он их короче меня, но я не сомневался, что при беглом взгляде на фотографию никто не скажет, что это не мой паспорт. Но так уж вышло, что портье отеля на фотографию, похоже, не глянул вовсе. Его интересовал исключительно номер паспорта господина Берка, который, согласно инструкции, требовалось внести в регистрационную книгу.

Комната обошлась мне дороже, чем я ожидал, и меня это удивило, потому что внутри отель выглядел еще более обшарпанным, чем я себе представлял. Линолеум в вестибюле покрывал толстый слой пыли, и даже тусклый свет не мог скрыть грязь, въевшуюся чуть ли не во все поверхности. Туристические буклеты, что стояли на стенде, устарели, краска на них выцвела, и создавалось впечатление, что их украли с какого-то уличного стенда в конце восьмидесятых годов прошлого столетия.

Лифт, возможно, и имел место быть, но, протянув ключ от номера и вернув паспорт, Квазимодо меня к нему не направил; поэтому я подхватил пустой чемодан, который принес с собой, и начал подниматься по лестнице. Под ногами лежал грязный, вытертый до дыр ковер, перила шатались. Я поднялся на два этажа и остановился, чтобы понять, насколько активно используется лестница. Шагов не услышал. Меня окружали тишина и затхлый запах никогда не проветриваемого помещения.

Я продолжил подъем. Если бы меня остановили, я прикинулся бы заблудившимся маразматическим стариком или американцем и позволил бы отвести себя к моему номеру на втором этаже. Мог бы даже часок полежать на кровати, прежде чем предпринять вторую попытку. Но, как выяснилось, беспокоился я напрасно. На лестнице мне никто не встретился, я поднялся на самый верх и через плохо пригнанную к косяку незапертую дверь вышел на крышу.

Открывшийся мне вид впечатлял. Передо мной раскинулся целый мир разнообразных крыш, печных труб, телевизионных антенн, бельевых веревок, церковных шпилей и небоскребов. Весной в Париже часто выдаются такие деньки, когда воздух обретает какую-то невероятную прозрачность, отчего все углы и линии кажутся особенно четкими. Я поставил чемодан и постоял, уперев руки в бока, вдыхая теплый воздух, наполненный ароматом только что испеченных булочек, крепкого кофе и покрытых плесенью сыров, наслаждаясь вдруг обретенной остротой зрения. На севере я видел кремовый купол церкви Сакре-Кер, на юго-западе — ониксовые окна башни Монпарнас. Западнее сверкал золотом купол Дома Инвалидов, ярким пятном выделяясь на фоне серых, белых и светло-коричневых административных зданий и многоквартирных домов. А чуть ближе я видел темные башенки бывшей тюрьмы Консьержери, над которой развевался триколор. На короткий момент возникло ощущение, что у моих ног подаренный мне город, и, должен признать, очень уж не хотелось возвращаться из мира фантазий к ждущей меня работе.

К счастью, мне не пришлось проявлять кошачью цепкость, чтобы подняться или спуститься на пару этажей: крыши отеля и нужного мне дома находились на одном уровне. Их разделял лишь невысокий, залитый битумом барьер, который я и переступил. После этого оставалось лишь разобраться с висячим замком двери, которая вела на лестницу дома.

Из заднего кармана джинсов я достал пару одноразовых перчаток из латекса, дунул в каждую, чтобы они раскрылись. Потом сунул левую руку в левую перчатку, а правую, поскольку во всем любил порядок, в правую. И поморщился: распухшие суставы реагировали даже на тончайшую резину. Возникла мысль отказаться от перчаток, а открыв замок, как следует протереть все поверхности. Но, честно говоря, такой подход мне не нравился. Зачем идти на риск? Вдруг где-то отпечаток пальца да останется?

Короче, снимать перчатки я не стал, достал очешник, открыл, выбрал гребешок — более компактный, чем тот, что дал Бруно. Прижал висячий замок к бедру, чтобы иметь точку опоры, и через несколько мгновений открыл, вынул дужку из ржавых скоб и положил на крышу. Распахнул дверь и ступил на ту самую лестницу, по которой спускался двумя днями раньше.

Пусть суставы не так уж и болели, перчатки я все-таки снял. Понятное дело, в ближайшие несколько минут я намеревался попасть в нужную мне квартиру, но, если бы я столкнулся с кем-либо на лестнице или в коридоре, перчатки могли вызвать подозрения. В отличие от чемодана, который я не стал оставлять на крыше. Чемодан, спасибо его внушительным габаритам, запомнился бы тому, кто увидел меня с ним, и человек этот наверняка бы предположил, что я приехал к кому-то в гости или торгую энциклопедиями. И потом, я же не мог тащить картину в руках.

Наверное, вы и сами знаете, как неудобно нести чемодан в левой руке. Он то задевал о стену, то пытался залезть мне между ног. Я попытался перекинуть его в правую руку, но ручка очень уж сильно давила на кристаллики отложений в суставах. Вот тут я понял, что следовало купить сумку с лямкой, которую можно повесить на плечо. С другой стороны, я не знал размера картины. Вдруг она не поместилась бы в сумку?

Все эти мысли отвлекли меня, и я сбился в подсчете этажей. Остановился. Попытался вспомнить, на сколько уже спустился. Попытался посмотреть вверх, но ничего путного не увидел. Всунулся в дверь, отчего в коридоре зажегся свет. Перед лифтом стояли пластиковое растение и светло-коричневая банкетка. Четвертый этаж. Я закрыл дверь, вновь подхватил чемодан и спустился этажом ниже.

На лестничной площадке постоял, прислушиваясь. Из интересующего меня коридора не доносилось ни звука. Я опустился на четвереньки и принялся изучать щель в полсантиметра под дверью. Не увидел света, не уловил чьих-либо движений. Поэтому чуть приоткрыл дверь. В коридоре стояла темнота. Я открыл дверь шире, переступил порог и уже при мгновенно вспыхнувшем свете (мне даже пришлось прищуриться) направился к квартире 3А.

Встав лицом к двери, отодвинул чемодан, одернул одежду, пригладил волосы и постучал. Кто-то ведь мог быть внутри. Если бы дверь открыл Бруно, я бы сказал, что, проходя мимо дома, решил заглянуть в гости. Если не Бруно — нашелся бы что сказать. Но, судя по всему, квартира пустовала — на мой стук не ответили.

Я постучал еще раз, для проформы, и, вновь не получив ответа, натянул перчатки, гадая: не стоит ли мне просто срезать с правой два пальца. Но экспериментировать не стал: хотя дома у меня имелась целая коробка с перчатками, с собой я захватил только одну пару, так что заменить изрезанную не мог, а переносить ограбление на другой день из-за отсутствия перчатки не хотелось — ведь я уже практически добрался до цели.

Возможно, волноваться из-за перчаток не имело смысла. Я же не надевал их, когда первый раз побывал в квартире, — так что мои пальчики остались здесь повсюду. Поэтому несколько новых отпечатков уже ничего изменить не могли. Но для себя я четко разделял эти два взлома. Первый провел топорно, без предварительно составленного плана, и в школе воров мне за него поставили бы кол. На этот раз я нацелился на пять с плюсом, и, чтобы не понижать установленную планку, решил все сделать в перчатках.

Принятые мною меры должны были свести болевые ощущения до минимума. К примеру, доставая отмычку из очешника и вставляя в замок, я пользовался только большим и указательным пальцами. Конечно, времени ушло чуть больше, и возникли определенные неудобства, словно я взялся писать левой рукой, но зато боль пронзила пораженные суставы всего пару раз, а это стоило многого. Справившись с замком, я повернул ручку и открыл дверь.

Вы думаете, что я забыл про охранную сигнализацию? Будьте уверены — не забыл. Переступая порог, я подождал, пока она запикает, — у меня не было желания ставить под угрозу свою пятерку с плюсом — и проследовал к шкафу, откинул крышку пульта, набрал код. Я пристально следил за Бруно, когда тот нажимал на кнопки. Называйте это талантом или проклятием, но я всегда обращаю внимание на такие мелочи. Одни люди считают необходимым читать газету, которую взяли в руки, от корки до корки, другие должны вымыть руки определенное число раз, прежде чем выйти из дома, а я, если случается увидеть, как человек набирает код, запоминаю его.

Набрав код, я с удовольствием отметил, что пиканье смолкло. Потом вернулся в коридор, забрал чемодан. Как мог тщательно протер замок и ручку тряпкой, закрыл за собой дверь и приступил к работе.

Тратитьвремя попусту мне не хотелось, что не должно вызывать удивления, поэтому через гостиную я проследовал в спальню, расположенную в глубине квартиры. Войдя, прежде всего обратил внимание на то, что жалюзи чуть приоткрыты и полоски света падают на аккуратно застеленную двуспальную кровать. А потом мне бросился в глаза прямоугольник на выбеленной стене, отличающийся от нее цветом. Над прямоугольником висела лампа, направленная на картину, да только никакой картины, которую лампа могла бы осветить, на стене не было. Не нашел я нужной мне картины и на трех остальных стенах.

На мгновение застыл, словно ожидал, что картина материализуется прямо у меня на глазах. Я видел ее на фотографии, которую показал мне Пьер, и мог восстановить в памяти, но это вряд ли вернуло бы ее на место. Этой чертовой картины и след простыл!

Я выронил чемодан на пол, и удар гулко отдался в голове. Судя по серому прямоугольнику, длина картины составляла шестьдесят сантиметров при ширине около сорока. Наличие электрической лампы для подсветки предполагало, что краски по большей части темные. Но мне это оставалось только предполагать. Клиент Пьера соглашался заплатить двадцать тысяч евро за эту мазню, но кто-то украл картину до того, как я получил этот заказ.

Меня все это могло не волновать. Благодаря моей договоренности с Пьером, деньги я получил авансом и поэтому полагал, что пропажа картины никакого значения не имеет. Но если дело обстояло так, что же тогда не давало мне покоя?

Конечно же, Бруно. Он обвел меня вокруг пальца, и мне это не нравилось. У меня уже не осталось сомнений в правоте Виктории. Конечно же, квартира принадлежала не ему. Он подождал, пока я допью кофе, пожелал мне спокойной ночи, а как только за мной закрылась дверь, пошел в спальню, снял картину, сунул в рюкзак, захваченный аккурат для этой цели, и благополучно отбыл. И, конечно же, от продажи картины он выручил существенно больше, чем те пятьсот евро, которые я согласился принять за урок воровского мастерства, а потом еще и посмеялся, довольный тем, как ловко ему удалось меня надуть.

Тревожило и другое: что может подумать Пьер? Конечно же, я ни при каких обстоятельствах не мог рассказать ему о Бруно. Я, возможно, тупой, но уж точно не безумный, поэтому не собирался говорить человеку, который меня нанял, что сразу, едва получив адрес, понял — ничего путного из этой затеи не выйдет. Но мне еще предстояло убедить Пьера в том, что, когда я попал в квартиру, картины здесь уже не было. Мы работали вместе много лет, но я был вором, а он — скупщиком краденого, так что взаимное доверие не могло выйти за достаточно узкие пределы. Я уже надавил на него и авансом получил все причитающееся мне вознаграждение, поэтому он вполне мог прийти к выводу, что, получив десять тысяч евро, я решил продать картину кому-то еще и лишить его причитающейся доли.

И я ничем не мог доказать, что говорю правду. С тем же успехом я мог бы доказывать существование духов… потому что видел только признаки отсутствия картины.

Наверное, будь у меня фотокамера, я бы сделал фотографию серого прямоугольника на белой стене. Но и в этом вряд ли обнаружился бы толк. В конце концов, я мог сделать фотографию, сняв картину и уложив ее в чемодан. Более того, если бы я взял с собой фотокамеру, это выглядело бы так, будто я с самого начала собирался кинуть Пьера.

В общем, мне требовались доказательства того, что я действительно побывал в квартире. Я не рассчитывал, что, предъявив их, смогу убедить Пьера в своей честности, но в сложившейся ситуации приходилось довольствоваться малым.

Я повернулся к антикварному туалетному столику, что стоял справа от меня. Резному, из вишневого дерева, со сдвижной крышкой. Я сдвинул крышку. Разумеется, я не собирался брать что-то такое, чего хозяин (или хозяйка) квартиры мог хватиться, поскольку получил четкое указание взять только картину, но полагал, что смогу найти какую-нибудь ненужную вещицу, которая засвидетельствует мое пребывание здесь.

Прежде всего в глаза бросилась фотография в рамке, и лишь потому, что лежала она лицом вниз. Я взял ее и увидел, что это фотопортрет мужчины и женщины. Мужчина выглядел лет на шестьдесят пять — семьдесят, его седые волосы были забраны на затылке в конский хвост. Женщина, загорелая дочерна платиновая блондинка с сильно накрашенными глазами, была лет на десять-пятнадцать моложе. Фотографию сделали на курорте: парочка сидела на залитом солнцем балконе на фоне бескрайнего зеленого океана.

Я вернул фотографию на место, решив, что ее обязательно хватятся. На столике было немало косметики, еще там лежали резинки для волос, пилочки, ножницы, щипчики. Все это однозначно указывало на то, что квартира принадлежала не Бруно. Я открыл пару крошечных ящичков. В одном лежали ватные шарики, во втором — все та же косметика.

Все это никак не могло мне помочь. Я присел, заглянул под столик и увидел пластиковую папку-аккордеон, закрытую на защелку. Поднял ее, открыл и обнаружил аккуратно разложенные по отделениям карточки магазинов и видеоклубов, страховые полисы, счета, официальные письма, рецепты. Здесь же лежало водительское удостоверение. Все это принадлежало одному человеку — мадам Катрине Ам; с водительского удостоверения на меня смотрела та самая платиновая блондинка с фотографии. Я подумал о том, чтобы взять что-нибудь, но мне нужен был предмет, несомненно имеющий отношение к этой квартире, хорошо бы с указанием адреса, а он имелся только на водительском удостоверении, которое я брать не собирался.

Я продолжил осмотр и чуть ли не в самом крайнем отделении нашел выписки с банковского счета. Первой лежала та, что была получена последней. В самом низу стопки на выписках стояли уж очень старые даты, и я решил, что одной из них хозяйка точно не хватится. Вытащил выписку, проверил фамилию и адрес и сунул в карман. Закрыл папку и положил на место.

Я пробыл в квартире не так уж много времени, но все равно чувствовал себя неуютно. Так случалось всегда, если я не знал точного времени возвращения хозяев. Не было никакой гарантии, что меня не застанут в квартире, а никаких запасных или аварийных выходов не было: покинуть ее я мог только через входную дверь. Тем не менее я полагал, что уходить мне рано. Если рассуждать логически, то картину взял Бруно, но я поступил бы неправильно, не обыскав квартиру и не убедившись, что картины здесь нет. В конце концов, мадам Ам могла узнать, что за картиной охотятся, и спрятать ее.

Я бросил взгляд на часы и все-таки решил потратить пятнадцать минут на поиск тайников. Ощупал кровать и матрац, заглянул в гардероб, за туалетный столик, в ванную, где, правда, много времени не провел: нормальный человек не стал бы прятать картину в сыром месте. На кухне изучил все столики и буфеты, не оставил без внимания высокий шкаф в коридоре. Не поленился просмотреть все картины, которые стояли у стен в гостиной, даже холсты на мольбертах. Простучал и обои, но никаких ниш не обнаружил.

Наконец, убедившись, что картины в квартире нет, пожал плечами, подхватил чемодан, поставил дверь на сигнализацию и, выйдя в коридор, запер ее. Поднялся на крышу дома, перебрался на крышу отеля, даже побывал в номере, за который заплатил. Дверь открыл не отмычкой — ключом. В номере спустил одноразовые перчатки в унитаз, сунул пустой чемодан в шкаф. Потом спустился в вестибюль, вернул ключ от номера Квазимодо, попрощался с ним и покинул отель.

ГЛАВА 8

Когда я вошел в книжный магазин «Парижские огни», Пейдж, как обычно, сидела за кассовым аппаратом. Волосы ее были забраны черной лентой, подчеркивающей белизну кожи, в правой руке она держала какую-то книжку в обложке, блестящие глаза просматривали страницу за страницей. Автором книги в темной обложке был кто-то из русских — я их произведения как-то не воспринимал. А вот Пейдж была увлечена действом, зрачки пребывали в непрерывном движении, смещаясь слева направо и обратно, напоминая каретки миниатюрных пишущих машинок, — они словно впечатывали слова в мозг.

Я подошел к ее столику и откашлялся. Пейдж оторвалась от книги, увидела, кто пришел, улыбнулась.

— А вот и наш незнакомец. — Она отложила книгу, убрала за ухо локон, вылезший из-под ленты. — Куда ты исчез вчера вечером?

— Важная встреча, — ответил я. — Хорошо провели время?

— Да. Хотя тебя недоставало.

— Неужто?

Она нахмурилась, вены на висках, просвечивающие сквозь белоснежную кожу, запульсировали.

— Итальянец — у него длинная рука, — напомнил я.

— Паоло?

Я пожал плечами.

— Глупый! — Она протянула руку, сжала мою. — Знаешь, я прочитала твою книгу. Такая забавная.

— Я слышу в голосе удивление.

— Честно? Я действительно такого не ожидала. Вчера читала ее целый день, отрываясь только на покупателей, и она мне очень понравилась.

— Полагаю, это уже что-то.

— Я даже отложила моего фаворита, чтобы прочитать твой роман. — Она указала на книгу в обложке.

— Достоевский? Неужели?

— Ты его не любишь?

Я поджал губы.

— Я исхожу из того, что к концу первой главы уже все ясно.

Пейдж закатила глаза, давая понять, что тут наши мнения сильно расходятся. Потом указала на стол в другом конце зала, под пыльной люстрой. На нем лежало несколько экземпляров моей книги, а рядом догорающая ароматическая свечка.

— Я поговорила с Франческой. Это ее магазин. Она сказала, что стол твой на два дня.

Я изогнул бровь.

— Это много, да?

Пейдж ткнула меня локтем.

— Слушай, стол — это большое дело. Ты должен меня поблагодарить.

— Обедом?

Пейдж улыбнулась и покачала головой, показывая, что надеяться мне не на что. Потом сложила руки на груди, сощурилась, впилась в меня взглядом.

— Слушай, хотел тебя спросить, — я сменил тему. — В баре, после встречи с читателями, я разговаривал за стойкой с одним парнем. Его зовут Бруно. — Я оглядел торговый зал, словно надеялся увидеть его здесь. — Я не думаю, что он тут работает, но, может, ты его знаешь?

— Бруно? — Пейдж наморщила носик. — Точно сказать не могу. Как он выглядит?

— Чуть выше меня. — Я прибавил к своему росту сантиметра три, подняв ладонь над головой. — Мускулистый. Короткие каштановые волосы. Небрит. Он был в джинсах и зеленой рубашке поло. С рюкзаком.

— Нет. — Пейдж качала головой и жевала нижнюю губу. — Я знаю одного Бруно, но он черный.

— Не тот Бруно.

— Сожалею.

— Да ладно. Я просто подумал, а вдруг? Слушай, ты не могла бы спросить у остальных? Может, кто его знает?

— Конечно, — без должной уверенности в голосе ответила Пейдж. — Ты потерял номер его телефона или как?

Я ухмыльнулся, погрозил ей пальцем.

— Ничего такого. Он упомянул, что может доставать билеты на игры «Пари Сен-Жермен». А мне как раз хотелось сходить на одну.

— Ладно. Я спрошу. Слушай, а я могу тебя кое о чем попросить?

— Само собой.

— Дело в твоей книге, знаешь ли. Замки и все такое. Ты действительно умеешь их открывать?

Я встретился с ней взглядом. Этот вопрос задавали мне не единожды, и я до сих пор не смог найти правильного ответа.

— Дома немного практиковался. Входил в образ главного героя, ты понимаешь.

— Отлично. — Пейдж встала. — Пойдешь со мной?

Я не заставил просить себя дважды и последовал за ней в глубь магазина, мимо койки, накрытой побитым молью пледом, на которой лежали сборники стихотворных произведений Китса. Книги здесь занимали все свободное пространство, лежали на столах и на полках, громоздились на полу, заполняли пластмассовые ящики и картонные коробки. Справа я видел лестницу, всю также забитую книгами в обложках, карманного формата, — занимали зазоры между ступеньками и стойками перил. Лестницу затрясло, когда Пейдж начала подниматься по ней, и я задался вопросом, не рухнет ли это сооружение на какого-нибудь невезучего покупателя.

Я следовал за Пейдж, уже не думая о книгах, сосредоточившись исключительно на плавном покачивании ее бедер. Длинная юбка плотно их облегала. Из-под нее то и дело выглядывали миниатюрные лодыжки Пейдж, голые и соблазнительно близкие.

Лестница вывела нас в узкий коридор, уставленный полками с книгами самых разных размеров. Мы прошли мимо крохотной ниши, где на столике стояла пишущая машинка. «Писательский уголок», — подумал я.

Проходя мимо открытой по левую руку двери, Пейдж проворковала: «Привет». Бросив взгляд в дверной проем, я увидел небольшую комнату, обстановку которой составляли просиженный диван, лежащие на полу диванные подушки и старые коврики. Двое мужчин читали книги, еще двое что-то строчили в блокнотах. Увидел я также электрический чайник и старый кальян, при курении которого определенно не соблюдались правила личной гигиены. Еще один мужчина, в кипе, тот самый, что сидел в баре за одним столиком с Пейдж, декламировал стихи, но, насколько я мог заметить, никто его не слушал.

Коридор упирался в другую, совсем уж хлипкую лестницу. Ступеньки на ней были еще уже, так что подниматься пришлось, наступая на книги. Наверху Пейдж оглянулась, чтобы убедиться, что я по-прежнему рядом, и повела меня в большую комнату, где я не увидел ни ковриков, ни подушек, ни людей. Зато в углу стоял унитаз, правда, не подключенный к канализационной системе, и, конечно же, коробки с книгами. Судя по всему, комнатой этой не пользовались. Пейдж направилась к двери в противоположной стене, подергала за ручку.

— У нас недавно работала женщина из Эстонии, — пояснила она. — Ее звали София. Думаю, уезжая, она взяла с собой ключ. И что бы я ни говорила, Франческа отказывается заплатить слесарю, чтобы тот открыл замок, и не позволяет никому вышибить его.

— Вышибить замок вообще не так-то просто, — заметил я. — А здесь можно обвалить полдома.

Пейдж улыбнулась, посмотрела на меня из-под полуприкрытых век.

— Может, ты попробуешь открыть замок?

Я сглотнул слюну.

— Попробую.

Она отступила в сторону. А потом все норовила заглянуть через плечо, пока я осматривал дверь. Замок был весьма стар. С такой широкой щелью для ключа, что я невооруженным глазом мог разглядеть штифты. Я посмотрел на Пейдж, изо все сил попытался изобразить нерешительность.

— Дашь мне несколько минут?

— Сценическое волнение?

— Что-то вроде этого.

— Я могу подождать в коридоре.

— Знаешь, я не стану возражать, если ты принесешь мне телефонный справочник.

— Тебе нужен телефонный справочник, чтобы открыть замок?

Я улыбнулся.

— Нет. Я хотел спросить, есть ли он у вас, когда шел в магазин, но увидел тебя и забыл.

— Внизу есть. — Пейдж пожала плечами. — Но придется его поискать.

Как только она ушла, я достал из кармана мой верный очешник, выбрал нужную отмычку и самую большую из моих отверток. Не помешал бы и баллончик с аэрозольной смазкой, который всегда кстати, если замком какое-то время не пользовались, но я его с собой не захватил, а идти вниз, спрашивать, нет ли у кого оливкового масла для готовки, или просить у итальянца дозволения провести рукой по его блестящим волосам не хотелось. Я решил положиться на свои инструменты и врожденный талант.

Присел на корточки, посмотрел в щель, вставил отвертку и отмычкой принялся нащупывать штифты. К тому времени, когда Пейдж принесла справочник, я уже осваивался на новой территории.

Размерами комната не превышала ванную в двухкомнатной квартире, но в отличие от остальных помещений книжного магазина здесь был относительный порядок. На крепких, сработанных на века стеллажах стояли книги в переплетах. Противоположную стену занимал письменный стол с обтянутой кожей столешницей. Усевшись за стол, человек мог разогнать полумрак, включив лампу под зеленым абажуром. Компанию лампе составлял древний телефонный аппарат с диском набора номера. Довершало обстановку кресло для чтения, поставленное под узким окном. Его частично закрывала грязная тряпка, вроде бы занавеска. Пахло в комнате сыростью и пылью.

— Кабинет Франчески, — приглушенно пояснила Пейдж. — Завораживает, не так ли?

— Впечатляет, — не стал спорить я.

Пейдж глубоко вдохнула, вскинула руки, повернулась на триста шестьдесят градусов.

— Я думаю, это особенное место. Здесь такая аура.

— Запах.

Пейдж бросила на меня недовольный взгляд.

— Ты всегда такой? Пытаешься шутить?

— Только пытаюсь?

Пейдж на мгновение задумалась, бросила короткий взгляд на дверь, на открытый мною замок. Потом подошла ближе, очень близко. Подняла голову. Я посмотрел на ее глаза — закрыты.

Я поцеловал Пейдж, вдруг ощутив, что вокруг все застыло и царит мертвая тишина. Одну руку подсунул под волосы, ощутив мягкость кожи и идущий от нее жар. Вторая уже начала спускаться к попке Пейдж, когда она отступила на шаг и прижала палец к моим губам.

— Разве ты не хотел позвонить?

— Позвонить?

— А для чего я принесла тебе телефонный справочник? — Она указала на толстенную книгу, которую ранее положила на письменный стол. — Сейчас я должна вернуться вниз, и все такое.

— Прямо сейчас?

Она засмеялась:

— Прямо сейчас. — И пробежалась пальцами по моей правой руке.

Я постарался не поморщиться, когда она коснулась распухших суставов.

— Этот телефон работает? — спросил я внезапно осипшим голосом.

— Скорее всего, — ответила Пейдж. — А когда поговоришь, подумай, куда пригласишь меня на обед.

ГЛАВА 9

Закрыв за Пейдж дверь, я какое-то время привыкал к кабинету Франчески. Здесь было холодно, хотя на улице буйствовала весна, и очень уж тихо, как в забытом всеми святилище, где неудачливый паломник мог оказаться запертым на долгие часы и никто бы его не нашел. Я понятия не имел, сколько еще этажей занимает книжный магазин, но почему-то не сомневался, что тут меня никто не потревожит. Поэтому перенес телефонный аппарат к креслу, предварительно вытащив провод из-за письменного стола, сел, положил на колени телефонный справочник и позвонил Виктории. Последовала серия щелчков, пауза, наконец пошли гудки, чуть более длинные, как и положено на международных линиях. Я смочил палец и начал перелистывать тонюсенькие страницы справочника.

— Виктория слушает, — ответили мне после, наверное, четвертого гудка.

— Это твой любимый клиент, — представился я.

— Да, да. Они все так говорят.

— Но сейчас это правда. Как жизнь?

— Нормально. А у тебя?

— Занят. — Я продолжал пролистывать справочник.

— Фолксом? Он еще не ограбил банк? Я думаю, что теперь ему что-то понадобится в Пентагоне.

Я покачал головой, хотя Виктория и не могла этого увидеть.

— Он все еще готовится.

— То есть ты готовишься.

— Возможно. — Я вздохнул. — Дело в том, что иногда мне очень трудно разделить нас. Будто я с головой ушел в писательство и стал единым целым с моими персонажами.

— Уф-ф-ф.

— Уф-ф-ф? Действительно?

Виктория не ответила. А я как раз нашел нужную страницу в справочнике и вел пальцем сверху вниз, чтобы убедиться, что в Париже нет ни одного Б. Дунстана. Разумеется, сие не означало, что Бруно назвал мне вымышленные имя и фамилию, но мои поиски, конечно же, усложнялись.

Я перелистал назад и начал просматривать страницы с фамилиями на букву «А».

— Ты больше ничего не собираешься сказать, Чарли? — наконец полюбопытствовала Виктория. — В конце концов, это ты мне позвонил, и если только мой мобильник не отключился, пауза слишком уж затягивается.

— Ох, извини! — Я прервал поиски. — Я тут кое-что проверяю. Как вышло, что ты говоришь по мобильнику? Я же звоню тебе на работу.

— Я запрограммировала рабочий номер на переадресацию. Я в поезде.

— Тогда понятно, откуда этот шум. У тебя хорошее место?

— Я как раз вышла из купе, чтобы не мешать людям. Они и так уж уставились на меня.

— Мерзавцы. Но, с другой стороны, ты так хороша.

Виктория застонала:

— И ради этого я выходила из купе? Но раз уж ошибка допущена, скажи мне, ты звонишь, потому что проигнорировал мой совет, влез в квартиру и все пошло не так? Или ты звонишь, чтобы похвалиться?

— Нет, все пошло не так. — Я вновь сосредоточился на телефонном справочнике.

— Господи. Тебя хоть не арестовали?

— Нет, ничего такого. Наоборот, что прошло блестяще. Только картины уже не было.

— Ага! Как я и говорила. Готова поспорить, ее взял Бруно. И, готова поспорить, он там не живет.

Я оторвал трубку от уха, хмуро глянул на микрофон.

— Похоже на то.

— Что ж, я тебе говорила.

Ответил я не сразу, потому что нашел в телефонном справочнике некую К. Ам, которая жила в Марэ, на улице Бирагю. Может, подумал я, следует ей позвонить и спросить, куда, по ее мнению, подевалась картина. И даже предложить ей часть моего вознаграждения.

— Я тебя предупреждала, — повторила Виктория.

— Да. Извини. Так глупо с моей стороны… но я заработал на этом десять «штук».

— Что-то тут не так. Ты должен это признать.

— Охотно, если тебя это порадует.

— Порадует, и очень.

Я перевел взгляд со справочника на закрытую дверь. На ней висел кардиган, из кармана торчала пачка сигарет. Я подумал, а не закурить ли мне, но отказался от этой идеи. Не хотелось, чтобы нашему разговору помешали, а потому не следовало привлекать к себе внимание: кто-то мог прийти, почувствовав запах дыма.

— Да, конечно, что-то пошло не так. Но я не мог отказать Пьеру, не имея на то веской причины. В конце концов, мой повторный визит в квартиру никому не причинил вреда.

— Гм-м… И что ты собираешься теперь делать?

— Точно не знаю. Такое развитие событий мне в новинку.

— Неудача?

— Не-е-ет. В новинку узнать, что кто-то побывал в нужном мне месте до меня. Учитывая, что этим кто-то был я.

Виктория начала что-то говорить, и по тону я понял, что не мне. Судя по всему, кто-то хотел пройти мимо нее по вагону. Я закрыл справочник.

— Извини, — Виктория вернулась к разговору со мной. — Пытаюсь вспомнить, на чем мы остановились. Я говорила тебе, что надо держаться от этого подальше, а ты убеждал меня, что у тебя есть причина лезть в эту историю?

— Такое ощущение, что для этих разговоров я тебе и не нужен совсем.

— Может, и не нужен. Я заранее знаю твой следующий шаг.

— Да уж… подобно Немезиде…

— Вот именно.

— Я вряд ли придумаю что-нибудь особенное. — Я оперся подбородком на кулак. — У меня нет простора для действий. Я попытаюсь найти Бруно, но, боюсь, это будет непросто.

— Тем более что зовут его не Бруно.

— Скорее всего. А если это так, то искать я его могу только в двух местах. Первое — это книжный магазин, возможно, кто-то его знает.

— А второе — банк, приславший ему письмо.

Я кивнул — разумеется, себе.

— Именно. Если, как ты совершенно правильно заметила, это подделка, тогда есть шанс, что он как-то связан с банком. В этом случае становится понятно, каким образом у него оказались фирменный бланк и кредитная карточка. Возможно, прояснится и еще один момент.

— Какой же?

— В квартире я нашел личные бумаги. Принадлежат они женщине, которую зовут Катрина Ам. И у нее счет в том же банке.

— Подожди… у банка только одно отделение?

— Нет, банк международный — «Банк Сентраль». Возможно, это совпадение.

— Или зацепка.

— Или даже ложный след. Какой вариант кажется тебе предпочтительным?

Виктория глубоко вздохнула.

— Даже не знаю. Возможно, это ложный след, но, возможно, и нет. В любом случае, это зацепка. Однако, если выяснится, что это совпадение и твои ниточки приведут в тупик, что ты собираешься делать?

Я ответил не сразу. Потому что еще не успел над этим подумать.

— Наверное, скажу Пьеру, что картину украли до того, как я попал в квартиру.

— И ты думаешь, он тебе поверит?

— Надеюсь. Но, полагаю, если не поверит, я всегда могу разделить с ним десять тысяч. С учетом сложившихся обстоятельств будет несправедливо, если он останется с пустыми руками.

— Да, да, вновь обретенные моральные принципы… Берегись, Чарли… Тебе грозит опасность создать персонаж, которому поверят.

— Слушай…

— Ладно, ладно. Это пустяк. Такой же, как твои шу-точки о муже.

— Слушай, — я попытался не выдавать тревоги, — что произошло? Я же чувствую, что-то произошло. Но что?

— Это все ерунда.

— Да перестань. Я чем-то тебя расстроил. Недавно ты как-то странно говорила по телефону, а теперь ты…

— Что?

— Ну, не знаю… — Я искал подходящее слово. — Дерганая?

— Дерганая?

— Вот-вот. Очень резко отзываешься насчет моей работы, чего раньше не было.

— Ты мой клиент. Вот я и подумала, что должна поговорить с тобой прямо и откровенно.

Я представил, как она расправляет плечи.

— Твой клиент?

— Да, Чарли. Я всегда полагалась на тебя, и когда…

— Подожди, подожди… — Я наклонился вперед. — Ты более не думаешь, что можешь на меня положиться? С каких это пор…

— Достаточно! — прервала меня Виктория. — Больше говорить не могу. Заканчиваю.

И оборвала связь, чего никогда раньше, разговаривая со мной, не делала. Я положил трубку на рычаг, потер шею. Забарабанил пальцами по телефонному справочнику, оглядывая книги на ближайшем ко мне стеллаже. Далеко не на всех корешках были буквы. Я подумал о том, чтобы поставить телефонный аппарат на пол и уделить пару минут изучению одного из старых томов, но отказался от этой мысли и вновь снял трубку. Набрал номер мобильника Виктории.

— Да? — приглушенным голосом ответила она.

— Это я. Скажи мне, что происходит.

— Я вернулась в купе, — прошептала она. — Поговорим позже.

— Я хочу знать сейчас. Вероятно, я что-то сделал не так и хочу загладить свою вину. Я не думаю, что нам…

— Подожди, — прервала она меня, — дай выйти из этого чертова купе.

Я ждал, прислушиваясь к смазанным шумам: Виктория поднималась с кресла, выходила из купе, перед кем-то извинялась, что-то громко шуршало.

— Я еду в Париж, — наконец раздался ее голос.

— Что?!

— Я в поезде «Евростар», еду, чтобы встретиться с тобой. И мне все равно, что ты скажешь, Чарли. Мы же ни разу не виделись, и это неправильно. Твои отговорки я слушать больше не желаю. Мы встретимся, и баста!

Мои брови метнулись вверх. Пришлось поднимать руку и снимать их с потолка. Я не верил своим ушам.

— Но я на середине книги и никак не могу прерваться. В твоих же интересах…

— Чарли, достаточно. Я не знаю, чего ты боишься. Не знаю, что, по-твоему, я могу сделать. Но ты же понимаешь, что все это чушь собачья. Раз у тебя есть время, чтобы залезть в чью-то квартиру, ты можешь выкроить пару часов на обед со мной.

— Вик, будь благоразумна. Я приеду в Лондон, как только допишу книгу.

— Ты не приедешь. Мы оба это знаем. И, честно говоря, я не понимаю, почему.

Я сглотнул слюну, кровь громко шумела у меня в ушах.

— Ты не справедлива ко мне.

— Пожалуй. Все зашло слишком далеко. Если ты хочешь, чтобы я по-прежнему занималась твоими книгами, тебе придется со мной встретиться. Сам видишь, все очень просто.

— Но Адам… — начал я.

— При чем тут Адам?

— Он не возражает?

Виктория сделала паузу, словно попыталась успокоить себя.

— Адам — взрослый человек, Чарли. И не из ревнивых.

— Я не хотел…

— Хотел. Но мне без разницы. Мне наплевать. Я буду в Париже через два часа. Остановлюсь в отеле «Модерн». Встретимся там в семь, а потом пойдем куда-нибудь пообедать. Договорились?

— Гм-м…

— Вот и хорошо. Тогда и поговорим.

Виктория оборвала связь. Я положил трубку на рычаг, покачал головой, схватился за волосы, гадая, что же мне делать. Вновь позвонил ей.

— Виктория, послушай, я действительно думаю…

— Мы с Адамом разбежались.

— Что?

— Разбежались.

— Но ты только что…

— Знаю. Тем не менее мы разбежались. Еще пять месяцев назад.

У меня отвисла челюсть.

— И ты мне ничего не сказала?

— Не сказала. Ты все шутил насчет муженька, а я не могла заставить себя рассказать, что случилось. Много раз жалела, что молчу. Но вот теперь сказала.

Я на какое-то время лишился дара речи.

— Просто не знаю, что и сказать.

— Скажи, что прощаешь меня и сожалеешь, что у нас с Адамом не сложилось.

— Разумеется, сожалею. Но еще больше сожалею из-за того, что ты не решалась мне об этом сказать.

— Я тоже. Послушай, может, и ты хочешь скинуть какой-нибудь камень с сердца до нашей встречи? Назовем это официальной амнистией. Говори… сейчас можешь сказать мне все.

— Нечего мне тебе сказать, — пробормотал я, положил трубку на рычаг и подумал: «Если сбросить со счетов то, что выгляжу я совсем не таким, как ты меня представляешь».

ГЛАВА 10

После разговора с Викторией я полистал телефонный справочник и нашел телефон справочной «Банк Сентраль». Набрал номер и, благодаря моему ужасному французскому и вполне приличному английскому женщины, которая мне ответила, получил адреса трех отделений банка, расположенных ближе всего к квартире Катрины Ам. Первое находилось на границе Латинского квартала, второе — около площади Бастилии, третье — неподалеку от Центра Помпиду.

Прежде чем покинуть книжный магазин, я вернул телефонный справочник Пейдж и сказал, что с обедом придется пару дней повременить. Дескать, когда я открывал замок двери в кабинет Франчески, меня посетила идея, подходящая для книги, над которой я работал, и мне просто необходимо усесться за компьютер, пока я ничего не забыл. Не знаю, поверила ли она мне, но в тот момент меня это мало волновало. Я никак не мог прийти в себя после разговора с Викторией. Всегда было ясно, что придет день, когда мы все-таки встретимся, и мне придется признаваться в обмане. Но я полагал, что у меня будет время на подготовку к этому дню, и, может, даже удастся найти какой-нибудь убедительный довод в свое оправдание. Теперь я в этом сильно сомневался.

По дороге к Латинскому кварталу я пытался что-нибудь придумать. Ничего не получалось, и я опасался, что ни извинительная улыбка, ни смиренно опущенные плечи мне не помогут. Поискам подходящей идеи мешала мысль о том, что наилучший способ — это просто избежать встречи с Викторией. К примеру, взять да и уехать на поезде в Лондон, сыграв под дурачка: мол, перепутал место встречи. Идея, конечно, глупая, но я никак не мог от нее отделаться.

А еще я переживал из-за того, что Виктория не сказала мне о разрыве с Адамом. Чуть ли не год я донимал ее глупыми шуточками — едва ли не с того дня, как они начали встречаться, и можно было представить себе, с какими чувствами она воспринимала мои колкости после того, как рассталась со своим парнем. Разумеется, я ничего об этом не знал, но кто тянул меня за язык? Теперь же я ощущал себя последней сволочью, для которой нет ничего святого.

На душе было муторно, и я даже порадовался возможности отвлечься на розыски Бруно. Впрочем, началась моя охота не очень успешно — посещение двух первых отделений банка результата не принесло. Поначалу казалось, что визит в третье отделение, расположенное в роскошном здании на Севастопольском бульваре, ничего путного не сулит. Высокомерный, с иголочки одетый господин, стоявший за информационной стойкой, покачал головой, когда я упомянул фамилию Бруно, и наотрез отказался спрашивать о нем у своих коллег. Я вскинул глаза к стеклянному потолку, пытаясь найти какой-нибудь способ убедить его изменить принятое решение, но затем вновь встретился с ним взглядом и понял, что мне ничего не светит.

Тогда я оглядел лица кассиров. Они сидели за железными решетками, призванными защитить их от вооруженных грабителей, наподобие той банды, которую Фолкс пытался перехитрить в Рио. Я не понимаю, чем решетки могут помочь. Размера ячейки между прутьями пять на пять сантиметров достаточно, чтобы в нее влетела пуля, и на месте матерого грабителя я бы первым делом уставил ствол в лоб ближайшего кассира и вежливо предложил ему выдать всю наличность.

Мне пришла в голову мысль, что банк, который я описывал в романе, очень уж отличается от реального. Мой банк выглядел таким современным — с пуленепробиваемыми стеклами, кнопками тревоги, системами сигнализации, многочисленными камерами слежения, не говоря уже об охранниках, вооруженных тазерами.[9] Если такой банк казался фантастическим в Париже, то сами понимаете, что подумал бы читатель, знакомый с бразильскими банками.

Но я напомнил себе (Виктория мне все это растолковала), что книги о Фолксе достаточно далеки от жизни. И, по правде говоря, мне нравился созданный моим воображением банковский интерьер. Он выглядел почти как настоящий, пусть даже и отличался от настоящего. К тому же я потратил немало времени на всякие защитные системы, чтобы максимально усложнить задачу Фолксу. Мне хотелось, чтобы читатели думали, будто Фолкс поставил перед собой недостижимую цель, а потом удивлялись проявленной им изощренности, несмотря на все препятствия позволившей добиться желаемого. Разумеется, еще оставалось придумать, как одному человеку преодолеть все ловушки, которые я же ему и расставил.

Но этим мне предстояло заниматься не сегодня, потому что сейчас внимания требовало совсем другое. Не оставляя мыслей о Бруно, я медленно продвигался вдоль окошечек с кассирами, пристально вглядываясь в лица, но никто из них Бруно не напоминал. За спинами кассиров сотрудники банка работали за компьютерами, но это были исключительно женщины. Обежав глазами зал, я обратил внимание на коридор, ведущий к лестнице в подвальные помещения. В самом начале коридора стоял столик, за которым сидел крепкого сложения бритоголовый охранник в темно-синем костюме. По его шее к радионаушнику поднимался телесного цвета проводок. Я направился к охраннику, и он разом напрягся, словно почувствовал угрозу. Я понятия не имел, куда ведет коридор, но у меня создалось ощущение, что ходить по нему разрешалось не всем. На столе перед охранником лежала папка — вероятно, со списком тех, кто имел такое право. На ремне висела рация. Я неловко улыбнулся, словно на мгновение потерял ориентировку, и проследовал к двум банкоматам.

В деньгах я не нуждался (в кармане лежали пять тысяч евро из десяти, полученных от Пьера), но хотелось провести в банке еще несколько минут, чтобы закончить осмотр, и банкомат был едва ли не лучшим предлогом для пребывания здесь. Поэтому я неторопливо достал из кармана бумажник, вставил кредитную карточку в щель банкомата, ввел пин-код, запросил скромную сумму. И пока машина что-то там проверяла и отсчитывала, оторвал взгляд от экрана, оглядел стену, рядом с которой стояли банкоматы. И вдруг увидел его. Он смотрел на меня и ничего не видел.

Фотография, размером чуть больше паспортной, находилась под мутноватым стеклом в компании тридцати других. Я догадался: здесь помещены изображения всех тех, кто работал в этом отделении банка. Фото Бруно разместили в четвертом ряду сверху, крайним справа. Волосы в момент съемки он носил чуть длиннее, чем нынче, глаза прикрывали очки в тонкой металлической оправе, но в том, что это он, сомнений быть не могло. На табличке под фотографией я прочитал: «Бруно Шеврье». Прямо над ним висела фотография бритоголового охранника. А слева — упрямого господина, который оккупировал информационную стойку.

Я повернулся, вновь оглядел операционный зал, чтобы убедиться, не пропустил ли я Бруно. Но нет, здесь его не было. Возможно, он работал в другом конце таинственного коридора, охраняемого безволосым охранником, — сидел в каком-нибудь кабинете, отвечая на телефонные звонки и разбирая заявления о выдаче ссуды на покупку дома или квартиры. Не исключено даже, что в этот самый момент он наблюдал за мной, глядя на монитор камеры слежения.

Я подумал о том, чтобы вернуться к информационной стойке и узнать, если ли возможность пообщаться с мсье Шеврье, но потом отказался от этой идеи. Мне не хотелось вызывать подозрения: ведь я уже справлялся о Бруно, правда, называл другую фамилию. Кроме того, если он сейчас и был в банке, то вряд ли вышел бы ко мне, поняв, кто пожаловал по его душу. Конечно, я мог в надежде, что он выйдет в зал, усесться в удобное кожаное кресло и сделать вид, что с интересом изучаю различные банковские буклеты. Но эта идея мне тоже не приглянулась. Господин за информационной стойкой уже получил представление о моих знаниях французского, и мне показалось, что он поглядывает на меня. Если бы я сел и начал просматривать буклеты, он мог решить, что я готовлю ограбление.

Наконец банкомат выдал запрошенную сумму, я убрал деньги в бумажник и вышел из банка. Взглянул на часы и обнаружил, что до пяти часов осталось чуть больше пятнадцати минут. Я пересек улицу и устроился в арке, «утопленной» между кондитерской, из которой тянуло дразнящими запахами, и табачным магазином. Входная дверь в банк была как на ладони, и я намеревался дождаться, пока банк закончит работу, чтобы перехватить Бруно по дороге домой. Конечно, в банке имелся и служебный выход, но я поставил на парадную дверь. При неудаче я всегда мог вернуться сюда ранним утром и предпринять вторую попытку.

Скоро мне надоело стоять в арке столбом, и я решил потратить время с большей пользой, прогулявшись вдоль витрин улицы Кенкампуа. Я собирался вернуться к банку к пяти часам. На улице Кенкампуа я бывал часто и, случалось, находил кое-что интересное в расположенных здесь галереях и художественных салонах.

Вновь взглянув на часы, я покинул арку, дошел до угла, повернул налево, снова налево. В начале улицы Кенкампуа располагалась американская кофейня, призванная перехватывать туристов, направляющихся в Центр Помпиду или возвращающихся оттуда. Внутри на высоких деревянных стульях, установленных перед высокими окнами, сидели люди, получившие запотевшие стаканы из рук юных белокожих студенток, которые подрабатывали официантками. По правде говоря, открывающимся видом посетители кофейни полюбоваться не могли. Рабочие — целая бригада! — расположились аккурат перед окнами, опершись на лопаты и мотыги, и лениво болтали, курили, почесывали спины.

Я обошел кучи песка и вывернутые гранитные бруски, прошел между металлических столбиков и двинулся по узкой, постоянно пребывающей в густой тени улице. Миновал антикварный магазин, кондитерскую, благоухающую ароматом какао, и остановился перед другим антикварным магазином, торгующим преимущественно мебелью. В витрине стояли два вполне приличных стула эпохи Луи XV, а у окна — очень хороший пристенный столик. Через стекло я разглядел африканские маски и несколько ламп а-ля «Тиффани», выставленных на большом столе в центре торгового зала. Владелец магазина заметил меня и с надеждой изогнул бровь. Но я лишь вежливо улыбнулся и перешел к следующей витрине — как выяснилось, галереи современного искусства.

Я вошел в галерею, и в нос мгновенно ударил запах эмульсионной краски. Когда я был на улице Кенкампуа в последний раз, галерея еще не открылась. На белоснежных стенах висели фотографии. На некоторых знаменитые «визитные карточки» Парижа накладывались друг на друга. Я заметил Триумфальную арку, оседлавшую канал Сен-Мартин, стеклянную пирамиду Лувра в центре площади Согласия. Едва я шагнул к фотографиям, чтобы получше их разглядеть, из подсобки в дальнем конце галереи появился молодой человек в белой футболке, с трехдневной щетиной и торчащими во все стороны пиками волос. Он сел за столик со стеклянным верхом и взялся за мышку, подсоединенную к ноутбуку. Спрашивать меня, хочу ли я что-нибудь купить, он не стал. А я ценами не поинтересовался: и так было ясно, что они зашкаливают.

Рядом я обнаружил еще одну галерею, совсем с другим дизайном, тускло освещенную. Мое отражение в толстом стекле мешало разглядеть, что же там внутри. Я прикрыл глаза ладонями, чтобы не мешал дневной свет, и, вглядываясь между портьер, обрамляющих витрину, увидел пару мраморных бюстов и несколько итальянских зеркал, но большую часть галереи занимали картины, написанные маслом, и акварели. Все они, без единого исключения, были ужасны. Самая отвратительная стояла у окна, и я с первого взгляда понял, что должен ее купить. Почему? Да потому что галерея предлагала ту самую картину, украсть которую нанял меня Пьер.

Невероятно, правда? А может, очень даже логично. Как я понимал, Бруно украл картину, чтобы продать и быстренько вернуть с прибылью потраченные пятьсот евро. Галерея была расположена в непосредственной близости от места его работы, то есть очень даже удобно. И, судя по всему, здесь не спрашивали, откуда взялось то или иное произведение искусства. Впрочем, эта картина могла и не вызвать вопросов.

Я вошел в галерею и сразу направился к картине, чтобы получше ее рассмотреть. Как я давно уже понял, художник на гения не тянул. Картину следовало чуть подновить, но главная проблема заключалась в качестве работы. Композиция оставляла желать лучшего даже для начала двадцатого столетия, мазки демонстрировали тревожащий недостаток мастерства. Цветочница на переднем плане получилась косоглазой, одна ее рука — непропорционально большой. С женщиной с зонтиком дело обстояло еще хуже. Несмотря на вроде бы хорошую погоду, зонтик, подхваченный мощным порывом ветра, выкручивал руку дамы.

Если на то пошло, наибольший интерес в картине представляла рама. Массивная, с множеством завитушек, золоченая. Такие висят в музеях, обрамляя драматические морские сражения или мужественного молодого монарха на породистом жеребце, и, должен признать, мне даже стало стыдно, что внутри находится такая безвкусица.

С рамы на ниточке свешивалась бирка, и, повернув ее к себе лицевой стороной, я увидел, что за картину просят четыре с половиной тысячи евро. Получалось, что или я и владелец галереи чего-то не понимали, или клиент Пьера очень уж переплачивал. Но вдруг им двигали какие-то сентиментальные мотивы? Вдруг он так хотел заполучить картину, что соглашался заплатить в четыре раза больше рыночной стоимости? Как бы то ни было, мне предстояло принять решение: купить картину или украсть?

Замки в дверях галереи наверняка стояли хорошие, и охранная система превосходила те, что устанавливают в квартирах, но это не означало, что справиться с ними не было никакой возможности. Судя по дому, над галереей находились квартиры и офисы. Возможно, одна из квартир принадлежала владельцу галереи. Если бы я вернулся сюда после закрытия галереи, от меня потребовалось бы лишь одно: не поднимать шум во избежание ненужного внимания. В том числе и со стороны прохожих. Улица Кенкампуа не относится к центральным улицам Парижа, на которых круглые сутки кипит жизнь, но все-таки находится неподалеку от Центра Помпиду. Не хотелось бы, чтобы кто-то увидел, как я брожу по темной галерее с фонариком.

Да и зачем рисковать? Картину оценили в четыре с половиной тысячи евро, но это не означало, что придется платить именно эту сумму, — можно было бы поторговаться. В конце концов, я несобирался рассказывать Пьеру, каким образом картина попала ко мне. Главное, что я ее добыл и он сможет порадовать своего клиента. Разумеется, мне пришлось бы расстаться с немалой частью своего вознаграждения, и приятного в этом было мало, но, с другой стороны, и оставшихся денег хватило бы на достаточно длительный срок.

После жарких торгов хозяйка галереи получила от меня три тысячи восемьсот евро, завернула картину в плотную коричневую бумагу и перевязала шпагатом. Я, разумеется, сожалел, что приходится выкладывать большие деньги за такую мазню, и поставил об этом в известность хозяйку. Нужно отметить: мои жалобы ее совершенно не взволновали, хотя морально она, конечно, уже подготовилась к тому, что картина провисит в галерее не меньше шести месяцев, и никак не рассчитывала, что ей удастся так быстро всучить сие «произведение искусства» безмозглому англичанину.

Пусть я уменьшил свое вознаграждение до шести с небольшим тысяч евро, но зато выполнил порученное задание. Началось все ужасно, но я пораскинул мозгами, сумел выследить Бруно, а потом благодаря удачному стечению обстоятельств нашел и картину. И действительно, чего бы я добился, подойдя к выходящему из банка Бруно? Он вряд ли сказал бы мне, что стало с картиной, и тогда я остался бы на бобах. Я, конечно, мог пригрозить ему, что выставлю его вором, но не было гарантии, что эта угроза сработает. Теперь же необходимость в схватке с Бруно просто отпала.

Так что галерею я покинул в приподнятом настроении и с картиной под мышкой направился к ближайшей станции метро. Мне удалось выпутаться из довольно сложной ситуации, и теперь оставалась только одна проблема: как не разрушить дружбу с Викторией. Если говорить откровенно, я полагал, что мне достанет ума и способностей найти оптимальный вариант. Раньше все всегда как-то разрешалось.

Или не разрешалось? Вопрос этот возник, когда я добрался до своей квартиры и увидел, что замки взломаны, а дверь приоткрыта. И, что гораздо хуже, в квартире меня ждала женщина. Пластиковый пакет на голове и лилово-багровое лицо под ним не оставляли ни малейших сомнений в том, что она мертва.

ГЛАВА 11

Женщина сидела посреди гостиной на деревянном стуле, принесенном из кухни, с завязанными за спинкой руками. Голова ее наклонилось вперед, как завядший тюльпан. Пакет, которым ее задушили, был изготовлен из толстого прозрачного пластика, и я видел капельки конденсата в тех местах, где пластик касался кожи. Лицо словно залили вишневым соком. Кожа меняла цвет сразу над кольцом изоляционной ленты, которой пакет закрепили на шее.

Увидев женщину, я застыл на пороге моей квартиры, у распахнутой двери. В этот момент какая-то часть меня захотела развернуться и бежать куда глаза глядят. Не могу сказать, что именно остановило меня. Возможно, сожаление. Мне доводилось видеть человека, избитого практически до смерти, но такого — никогда. И дело было не в позе женщины, говорившей о том, что она уже закончила свой путь в этом мире, не в жестокости убийства. Меня поразила умиротворенность комнаты, спокойствие, царящее в доме, пылинки, подсвеченные лучами заходящего солнца, — в окружающем мире царила обыденность.

Ошеломленный, я вошел в квартиру, поставил на пол у стены завернутую в бумагу картину. Отвернулся от нее, плюхнулся на колени, осмотрел замки. Их не вышибли и не высверлили — открыли отмычками. Может, не следовало в такой момент уделять столь пристальное внимание замкам, но почему-то меня это странным образом успокоило. Психолог, возможно, назвал бы мое поведение смещенной активностью, и действительно я предпочитал смотреть на замки, а не на труп.

Я закрыл дверь, запер изнутри, проследовал на кухню, из буфета достал коробку с одноразовыми перчатками из латекса. Не торопясь их надел, откровенно оттягивая момент, когда придется приступить к самому неприятному. Наконец, глубоко вдохнул и направился к женщине. Очень уж мне не хотелось прикасаться к ней, пусть я и понимал, что этого не избежать.

Ее запястье еще было теплым, но признаков пульса я не обнаружил. Отпустил руку женщины, обошел стул. Присел, сунул пальцы ей под подбородок и приподнял голову. Пакет зашуршал, пластик около кольца изоляционной ленты на шее женщины натянулся. Никогда прежде я не видел такого жуткого лица.

В глазах застыли отчаяние и паника. Люди частенько говорят о невидящем взгляде мертвых. Что ж, с этой женщиной расхожее мнение дало осечку. Глаза наполняло осознание того, что должно произойти. Ее посиневшие губы образовали букву «О», втянув пластик. Кожа на щеках, вокруг глаз и ноздрей раздулась, перекосив лицо. Полопались сосуды, несколько белокурых прядей прилипли ко лбу, остальные растрепались.

Я убрал руку, подбородок женщины опустился, вернувшись на прежнее место. Вдруг я понял, что дышу слишком часто. Я отступил на шаг, скрестил руки на груди и закрыл глаза, попытавшись взять под контроль учащенное биение сердца и нарастающий шум крови в ушах. Голова шла кругом. Я почувствовал, как подкашиваются ноги, но успел схватиться рукой за стол, прежде чем упал.

Я узнал женщину. Видел ее фотографию в квартире в Марэ. Это была Катрина Ам, владелица картины.

Я метнулся в спальню — и откуда взялась эта резвость? — распахнул двери гардероба. На дне лежала дорожная сумка с кое-какими воровскими инструментами, настоящими паспортом и водительским удостоверением. Я бросил в сумку кое-что из одежды и чистого белья, все лекарства, призванные бороться с артритом, прошел в туалет, встал на сиденье унитаза и, подняв облачко пыли, извлек из шкафчика остатки наличных, полученных у Пьера, и пластиковый пакет с набором гребешков и отмычек. Поспешил в гостиную, отправил в сумку записи, связанные с романом, над которым работал, ноутбук и роман Хэммета в рамке. Проверил ящики стола, задвинул, не обнаружив в них ничего нужного, оглядел комнату, пытаясь понять, не упустил ли чего. Решил, что нет, самое необходимое собрал. Комната начала вращаться перед глазами, я заткнул руками уши, опустил голову, принялся глубоко дышать. Нет, нет, не время сейчас падать в обморок, убеждал я себя. Надо спасать собственную шкуру.

Расправив плечи, я уставился на выбранную наугад точку в дальней стене и в последний раз прошел мимо тела мертвой женщины, боясь бросить на нее даже случайный взгляд. Подхватил картину с пола, торопливо запер за собой входную дверь и направился вниз.

Консьерж появился из-под стойки в тот самый момент, когда я вышел в вестибюль. От неожиданности я чуть не выпрыгнул из штанов. Рот раскрылся, я непрерывно мигал. Консьерж нерешительно улыбнулся. Я загнал вниз запрыгнувшее в горло сердце, откашлялся и на ломаном французском спросил, не приходил ли кто ко мне в течение дня.

Консьерж покачал головой и сдвинул брови, словно ему передалась моя озабоченность. Я посмотрел на стойку, жалея о том, что не стоят на ней мониторы системы видеонаблюдения, которые могли бы снять с меня все подозрения. Только один экран, и показывали на нем какую-то французскую телевикторину. Я вновь посмотрел на консьержа, который уже заметил, что в одной руке у меня сумка, а в другой — картина, гадая, о чем бы еще стоило его спросить. В голову ничего не лезло, кроме мыслей о том, что выгляжу я уж очень подозрительно, поэтому я постарался улыбнуться консьержу. Поблагодарил его, покинул здание и быстро зашагал по улице.

Чертовски раздражало отсутствие в доме системы видеонаблюдения и тот факт, что консьерж не заметил незваных гостей, посетивших мою квартиру, но я надеялся, что он все-таки сможет обеспечить меня каким-то алиби. Я не мог вспомнить, видел ли его за стойкой, когда пришел домой десятью минутами раньше, но он, возможно, меня видел. А с учетом того, что Катрина Ам уже минимум час как умерла, его показания вычеркивали меня из списка подозреваемых. Я даже подумал о том, чтобы вернуться и справиться у консьержа, видел ли он, как я входил в дом, но потом понял, что идея глупая. Если бы я это сделал, со стороны все выглядело бы так, будто я пытаюсь подготовить его к вопросам грядущего полицейского расследования.

А в том, что будет полицейское расследование, я не сомневался. Собственно, меня удивило, что полицейские не прибыли до того, как я успел покинуть квартиру и дом. Потому что очень уж кто-то пытался меня подставить: Катрина Ам убита в моей квартире, ее картина при мне, отпечатки моих пальцев — в ее квартире, если полиция сочтет необходимым их поискать. Я даже пил ее кофе. И ведь как ловко они все устроили! Так что вызывало удивление отсутствие полицейских сирен, подкатывающих к тротуару патрульных автомобилей и французских полицейских, требующих, чтобы я бросил сумку и картину на тротуар и распростерся на нем, чтобы они могли надеть на меня наручники. Объяснение я находил только одно: возможно, Бруно не видел, как я входил в подъезд.

Убийцей, конечно же, мог быть только Бруно. Лишь он и Пьер знали, что я побывал в квартире убитой женщины. Лишь он видел, как я, не надев перчатки, касался руками ее вещей. Помнится, я говорил ему, в каком районе живу, он знал мои имя и фамилию и выследить меня труда ему не составило. Черт, я даже научил его, как открывать замки без ключа.

Я задался вопросом, как давно он ее убил? Порылся в памяти и вспомнил, что ушел из дома около десяти утра. Сейчас часы показывали почти половину седьмого. Он убил Катрину, когда я находился в ее квартире? Судя по тому, что тело я нашел еще теплым, выходило, что нет. Скорее, она умерла лишь несколькими часами раньше; впрочем, я не был патологоанатомом и не обладал необходимыми знаниями, чтобы судить об этом. Но, если я прав, получалось, что он убил Катрину, когда я находился в банке или покупал картину. Эта версия показалась мне убедительней других, потому что объясняла, почему я не увидел Бруно на работе.

В этот момент я подумал, а не позвонить ли мне в полицию самому. Анонимно, из телефона-автомата, назвать имя убийцы, чтобы они не гонялись за мной и не теряли времени. Но вдруг мой звонок воспримут как попытку подставить Бруно? На этот вопрос я ответить не мог. Да и вообще голова гудела, а мысли путались.

Вернувшись к реальности, я обнаружил, что как раз миновал авеню Бретей и подхожу к станции метро на бульваре Гарибальди. Поднялся по перфорированным металлическим ступеням, прошел мимо киоска, где обычно покупал английские газеты, достал из кармана книжицу билетиков на метро и вышел на платформу с тем, чтобы запрыгнуть в первый подошедший поезд, все равно в какую сторону. Через минуту я уже сидел на откидном сиденье в конце вагона. Сумка и картина, обернутая в коричневую бумагу, стояли между ног.

Я наклонил голову и вновь сосредоточился на дыхании. Рубашка прилипла к спине, вспотели лицо и ладони. Я дрожал всем телом. В попытках унять дрожь сжимал и разжимал кулаки, шевелил пальцами ног, напрягал мышцы тела, изо всех сил пытаясь обрести контроль над собой. Странный образ возник в моем воображении: будто ко рту приставили пакет из плотной коричневой бумаги, и я выдыхаю в него воздух, а потом вдыхаю снова.

В какой-то момент у меня создалось впечатление, что за мной наблюдают. Я оторвал взгляд от пластикового пола и увидел девушку-подростка, которая с любопытством поглядывала на меня, словно думала, что у меня сейчас начнется припадок. Я кисло ей улыбнулся, она не отреагировала, и я вновь опустил голову и продолжил свои дыхательные упражнения.

ГЛАВА 12

Я катался в метро почти час и решился покинуть его, когда народу в вагонах стало заметно меньше, — час пик миновал. Покрытые известняковыми плитами тротуары на площади Пигаль опустели. Парижане или готовили дома ужин, или наслаждались стаканчиком вина в одном из многочисленных баров и маленьких ресторанчиков. Аляповатые вывески театров и салонов пип-шоу выцветали в свете заходящего солнца, словно кто-то, воспользовавшись гигантским пультом дистанционного управления, уменьшил цветовую контрастность улиц, по которым я шел.

Направляясь к Монмартру с сумкой на плече и с картиной, завернутой в коричневую бумагу, под мышкой, я поднимался по крутым извилистым улочкам, коротким и длинным лестницам. Меня окружала тишина, и казалось, я слышу, как по спине текут струйки пота. Кровь стучала в висках, и я боялся шлепнуться без чувств. Может быть, мне даже хотелось растянуться на мостовой, вжаться лицом в брусчатку и закрыть глаза. Но ничего такого я, само собой, не сделал, а продолжал идти, вынося вперед сначала одну ногу, потом другую, напрягая мышцы бедер и голеней, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух и облегчить давление лямки на плечо.

Подъем казался бесконечным. У церкви Сакре-Кер я попал в толпу туристов в ярких футболках и мешковатых штанах; они двигались медленно и хаотично, объективы их чертовых фотоаппаратов и видеокамер словно специально следили за мной. И уж совсем тошно мне стало на площади Тертр, которую словно перенесли из съемочного павильона. Официанты в слишком ярких жилетках уговаривали прохожих посидеть в их ресторанах, карикатуристы подходили ко мне с папками, предлагая быстренько нарисовать шарж, художники прямо на улице рисовали акварели с видами Парижа, и какие-то люди желали немедля вырезать мой профиль из черной папиросной бумаги. На лотках продавали футболки, рюкзаки, бейсболки со словом «Paris», вышитым, вытисненным, отпечатанным всевозможными шрифтами. Я споткнулся о щит с меню уличного кафе и чуть не упал на бродячего актера, играющего на скрипке.

В конце концов, исключительно благодаря сопутствующей мне в этот день удаче, я продрался сквозь толпу и оказался у цели. Вошел в отель, вновь зарегистрировался по паспорту Дейвида Берка, поднялся в номер, запер за собой дверь, сбросил мокрую от пота одежду, встал под ледяной душ и простоял так довольно долго. Когда вышел из кабинки, выложенный керамической плиткой пол вдруг начал уходить из-под ног. Я едва успел опереться о стену и сесть на унитаз. Прошел час, а я все сидел на унитазе, уткнувшись лицом в белое махровое полотенце и мысленно повторяя, что должен взять себя в руки. Я замерз, кожа покрылась мурашками.

В самом деле, спросил я себя, куда меня все это приведет? Никуда, последовал ответ. Я останусь на унитазе до утра, пока утром в номер не заглянет уборщица. И что она увидит? Человека, на лбу которого написано большими буквами: «ВИНОВЕН». Я чувствовал, что веду себя глупо. Вновь и вновь появляющийся перед моим мысленным взором образ убитой женщины никоим образом не мог вернуть ее к жизни, а меня медленно, но верно сводил с ума. Я не мог изменить уже случившегося. Мне оставалось только одно: принять как данность ситуацию, в которой я оказался, и сделать все возможное, чтобы выпутаться из нее.

И еще я мог выпить. Даже напиться.

Я поднялся с унитаза, мышцы ног натянулись, как гитарные струны, завернулся в полотенце. Мини-бар находился в полированном деревянном шкафчике. С учетом сложившихся обстоятельств я свернул крышку с миниатюрной бутылки виски, даже не заглянув в прайс-лист. Глотнул раз, другой, почувствовал, как тепло растекается по всему телу — совсем как лекарство от гриппа в рекламных роликах. Пустую тару я бросил в корзинку для мусора, достал из мини-бара бутылочку водки таких же размеров. Глотнул, от вкуса меня передернуло, поставил бутылочку на шкафчик, вытащил из сумки чистую одежду. К тому времени, когда я зашнуровал туфли, причесался и допил водку, стало понятно, что я готов к тому, чтобы спуститься вниз.

Бар отеля выглядел на удивление стильным — скорее итальянским, чем французским. Овальная стойка из белого акрилового стекла, бутылки с крепкими напитками и вином на стеклянных полках, подсвеченные изнутри синими флуоресцентными лампами. По периметру зала стояли высокие круглые столы, вокруг них — высокие, обтянутые кожей стулья. У стойки я насчитал шесть металлических стульев. Пять пустовали, на одном сидела брюнетка со стаканом мохито, подчеркнуто избегающая взглядов молодого бармена, который рядышком протирал стаканы. Она оделась для выхода в свет: яркое летнее платье и темные вечерние украшения. Правда, туфлям предпочла сандалии на босу ногу.

Я сел через стул от брюнетки и, подозвав бармена, заказал бутылку темного пива, ради маскировки говоря с шотландским акцентом. Во всяком случае, мне хотелось думать, что говорю с шотландским акцентом, но поскольку я уже успел приложиться к спиртному, кто знает, получалось ли это у меня? Но мне казалось, что «о» я растягиваю, «р» — плавно округляю и выдерживаю присущую шотландцам ритмику. Черт, да с таким выговором, одетый в килт и напевающий «Цветок Шотландии».[10] я сошел бы за своего в любом баре Инвернесса. Пока я восхищался собственными способностями к языкам, бармен принес бутылку пива из холодильного шкафа с прозрачными стенками и поставил передо мной на угольно-черную салфетку. Первым большим глотком я чуть не ополовинил бутылку. В голове уже шумело от выпитых в номере виски и водки, но пиво пошло хорошо. Я улыбнулся. Выпивка втянула меня в эту историю, и я вдруг подумал, что выпивка вытащит меня из нее.

— Похоже, пива вам очень не хватало, — заметила брюнетка, как выяснилось, англичанка.

Я поставил бутылку на стойку, вытер губы тыльной стороной ладони.

— Да, можно сказать и так. — Я энергично кивнул.

— Тяжелый день в конторе?

— Нет, про-осто требо-овалось успо-окоить нервы.

— Понятно.

Я улыбнулся и указал на ее стакан.

— Вам то-оже?

— Скорее да, чем нет. — Она помешала коктейль соломинкой. — Судя по всему, меня продинамили.

— Не мо-огу в это-о по-оверить.

Она фыркнула, лукаво улыбнулась.

— Тем не менее это правда. Хотя, честно говоря, я и не верила, что он придет.

— Да? И теперь вы ищете утешение в ко-октейле?

— Нет. — Она покачала головой, глотнула. — Мохито здесь смешивают на отлично.

— Это правда?

Она выдержала короткую паузу, потом пододвинула мне стакан. Я потянулся к нему и одновременно перебрался на соседний с брюнеткой стул. Пригубил. Сначала почувствовал мяту, потом ром. Поставил стакан на стойку, кивнул.

— Хотите тоже?

— По-ожалуй, да.

Брюнетка заказала коктейль на хорошем французском, и бармен начал наполнять стакан льдом. Он уже растирал листья мяты, когда она заговорила вновь.

— Меня зовут Виктория. — Она протянула ухоженную руку. И очень уж пристально посмотрела на меня.

— Майкл, — ответил я, не отводя глаз.

— Майкл, — медленно повторила она, словно привыкала к имени, которое услышала впервые. — Правда?

— О-оно вам не нравится?

— Нет, не в этом дело. Не обидитесь, если я попрошу вас назвать и фамилию?

— Берк.

Она рассмеялась.

— Я не вижу в это-ом ничего-о забавно-ого.

— Нет, нет! — Она замахала рукой. — Просто на мгновение я подумала, что это мог быть сакральный момент.

— Сакральный?

Она молчала, раздумывая, говорить мне, в чем дело, или нет. Потом плечи упали — она решилась.

— Вы никогда не слышали о Майкле Фолксе?

Я обхватил рукой подбородок, словно глубоко задумался.

— Вро-оде бы нет. А до-олжен был?

— Наверное, нет. Он — персонаж нескольких детективных романов. Взломщик. Я, знаете ли, литературный агент писателя, который его придумал.

— Это-о правда?

Она кивнула, глядя на меня из-под опущенных век.

— Ро-оманы хо-орошие?

Она скорчила гримаску.

— Вполне. Если честно, в прошлом продавались они не очень. Но человек, который их пишет… мне хочется верить, что придет день, когда он создаст что-то экстраординарное.

— Придет день, вы го-оворите.

— Возможно.

Я насупился, потер щетину на подбородке. Глотнул пива. Раздумывал, продолжить разговор или нет, но она сама сменила тему.

— Что случилось с вашими пальцами?

Я поставил бутылку, посмотрел на раздувшиеся суставы.

— Прищемил дверью.

— Ох!

— Да. К счастью, не сло-омал.

— И чем вы занимаетесь, Майкл?

— Я адво-окат, — ответил я, после того как еще выпил пива.

— Это… интересно. И на чем специализируетесь?

— Э… на всем.

— На всем? На слияниях и поглощениях, на банковском финансировании, на налоговом законодательстве или на чем-то еще?

Я искоса посмотрел на нее.

— Вы разбираетесь в законах?

— Мой отец был судьей.

— Правда? Я занимаюсь про-отиво-одействием мо-ошенничествам.

— Противодействием мошенничествам?

— Со-овершенно верно-о.

— Знаете, никогда бы не догадалась.

— Неужели?

— Если бы мне указали на вас и попросили предположить, кто вы, — она сунула кончик пальца в стакан, принялась гонять ледышки, — я бы сказала: уголовник.

— Не понял? — от неожиданности я напрочь забыл про акцент.

Она поднесла стакан ко рту.

— Уголовное законодательство, Майкл. Защита преступников, и все такое.

— О — ох! — Я набрал в легкие воздуха. — Нет. Уго-оловные про-оцессы — это не мо-ое.

Я отвел глаза, и как выяснилось, бармен уже смешал мне мохито. Он поставил стакан передо мной на еще одну черную салфетку. Я наклонился к соломинке, втянул. Холодный напиток прочистил мне мозги. Тупые, размером с горошину. Почему я лгал? С чего начал говорить с этим жутким акцентом? Я мог бы остаться в номере и избежать всего этого, мог бы вообще остановиться в другом отеле. Но изменить что-либо уже было нельзя. Оставалось только пить мохито.

— Итак, — Виктория тяжело вздохнула, — вас зовут Майкл Берк, вы шотландский адвокат, занимаетесь борьбой с мошенниками, и вам так приятно пропустить стаканчик-другой после тяжелого рабочего дня.

— Да, все так.

Она посмотрела на меня в упор.

— Какой же ты жалкий.

Я почувствовал, как закаменела челюсть. Мне хотелось смотреть куда угодно, только не на нее. Она наклонилась ко мне так близко, что я ощутил запах мяты в ее дыхании.

— Я приходила на твою чертову встречу с читателями, Чарли, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Я в Париже давно, наблюдала за тобой и даже решила, что это какая-то ошибка. Потом услышала, как ты читаешь свою книгу, и все поняла. Ты лгал мне. Ты долгие годы мне лгал.

Я лишь таращился на нее, не зная, что сказать, и лихорадочно искал хоть слово в свою защиту.

— Я не знаю, что…

— Хватит! — оборвала она меня и вонзила палец в мой бицепс. — Просто скажи мне: есть хоть одна причина, по которой мне следует разговаривать с тобой после этого вечера?

Мой рот открывался и закрывался, но ни звука не слетало с губ. Я отпрянул от стакана с мохито.

— Мне действительно очень жаль, что так вышло, Вик. — Акцент чудесным образом исчез. — У меня был ужасный день. Сейчас я просто не в себе, вот и…

— Я так не думаю, — прервала она меня.

Взяла сумочку, соскользнула со стула.

— Вик, — предпринял я еще одну попытку, — позволь объяснить. Я — идиот. Ты это знаешь. Пожалуйста.

Она покачала головой, губы превратились в узкую полоску. Она развернулась и оставила меня у стойки в гордом одиночестве.

ГЛАВА 13

Я вернулся в номер, плюхнулся на кровать, уставился на завернутую в бумагу картину, которая стояла на полу у стены. Понятия не имел, что же мне теперь делать. Позвонить в полицию и сообщить о теле, найденном в моей квартире? Позвонить Пьеру? Возникла мысль покинуть Париж, но я отдавал себе отчет, что мое бегство могут счесть прямым признанием вины. Найдено ли тело, гадал я, идет ли полиция по моему следу? Узнать мои имя и фамилию не составляло труда — один вопрос консьержу, но полицейские не могли знать, где я остановился, и понятия не имели о том, что номер я снял под чужой фамилией. Так что на эту ночь я мог чувствовать себя в полной безопасности. Если, конечно, удача полностью не отвернулась от меня.

Так что времени на раздумья мне хватало, и проблема заключалась только в одном: я не очень-то понимал, о чем думать. Обычно я звонил Виктории, и мы обсасывали возникшую проблему со всех сторон. Но я подозревал, что позвонить ей сейчас и рассказать о трупе Катрины — не лучший способ наведения мостов. А кроме того, не хотелось втягивать ее в это дело. Я понимал, что история с убийством придется ей не по вкусу.

И, раз уж я не мог рассчитывать на помощь Виктории, мне оставалось только тупо смотреть на стену у кровати. И, что странно, стена не подкидывала мне дельных мыслей. Может, выжидала, чтобы поделиться предположением о том, кто убийца, в тот самый момент, когда я полностью разуверюсь в собственных силах, а может, идей у стены было не больше, чем у меня самого.

Я зарычал и швырнул подушку в стену, но даже после этого она не пожелала вступить со мной в диалог. Я покосился на мини-бар. Почему бы не напиться до беспамятства? Но идея не показалась мне конструктивной. Хотя мог ли я ожидать от себя чего-то иного? В конце концов я только что показал себя полным идиотом, изображая шотландца перед женщиной, которая долгие годы была мне верной подругой.

«Но ладно, — сказал я себе, — хватит жалеть себя. Сделай что-нибудь полезное и представь себе, что это один из романов о твоем Фолксе. Сюжет завел тебя в передрягу, тебе некого спросить, что делать, и ты должен как-то выпутаться. Так какой ты предложишь план?»

Я почесал затылок, потер подбородок, хлопнул в ладоши. Пощелкал пальцами, побарабанил по прикроватной тумбочке. И… ничего. Ноль. Никаких идей.

Полежав еще какое-то время, я перегнулся через край кровати, дотянулся до сумки. Достал ноутбук, откинул крышку. Хотел быстренько описать происшедшее со мной и использовать резюме как отправную точку для дальнейших действий, пусть еще и не знал — каких. Мне случалось прибегать к этому средству, если проблема возникала в самом начале книги и я не считал возможным тревожить Викторию. Я надеялся, что такой подход к делу мне поможет, и заранее видел, как рисую квадратик, пишу к нему короткое примечание, потом направляю от него стрелочки, каждая — возможный вариант, ставлю квадратик у оптимального и шаг за шагом продолжаю процесс.

Но, едва экран осветился, я увидел надпись:

«ПРИНЕСИ КАРТИНУ. МЫ ЖДЕМ»

Я замер, оглянулся на окна. Шторы задернуты, что не успокаивало. Вновь посмотрел на экран:

«ПРИНЕСИ КАРТИНУ. МЫ ЖДЕМ»

Послание напечатали, пока я находился в баре, изображая из себя шотландца? Нет, разумеется, нет. В этом случае картину унесли бы из номера. Найти ее не составляло труда.

Я задумался и вспомнил, что утром, уходя из квартиры, оставил ноутбук на столе включенным — в режиме ожидания, как и всегда. И тот или те, кто убил Катрину Ам, не сочли за труд перед уходом напечатать мне послание. Отсюда следовали два вывода. Первый — они знали, что картина у меня. Второй — об убийстве они в полицию не заявили. Почему я так решил? Иначе не было бы смысла адресовать мне эту короткую строчку.

Чуть позже я сделал и третий вывод. Я не был под неусыпным наблюдением, в противном случае они увидели бы, как я возвращаюсь домой с картиной, и могли перехватить меня, когда я уходил.

Но они убили женщину, а я понятия не имел, кто они и откуда знают меня.

Но как я мог выполнить их пожелание? Как мог принести им картину, не зная, кто они и где находятся? И почему они убили Катрину? Почему не дождались моего возвращения домой? Они могли устроить мне засаду и, если им того хотелось, отнять картину, никого не убивая.

А может, подумал я вдруг, все это — дымовая завеса. Может, убийца — Бруно, как я и предположил с самого начала, и он пытается сбить меня со следа этим посланием, убедить, что за смертью Катрины стоят некие «МЫ»? Впрочем, в этом предположении вряд ли был смысл. Я все-таки вор, а не детектив, и Бруно, насколько я это себе представлял, знать не знал, что мне удалось купить украденную им картину.

Как бы то ни было, получив послание, я вообще перестал что-либо понимать, и, похоже, никакое резюме происшедшего со мной, никакие стрелочки и квадратики не могли поспособствовать созданию дельного план дальнейших действий. Я просто не знал, как ко всему этому подступиться.

Я сидел и смотрел на стоящую у стены картину. Именно она была центральным звеном, и я решил, что пришло время познакомиться с ней поближе. Пересек комнату, поднял с пола, поставил на кровать. Хозяйка галереи так крепко завязала шпагат, что мои пальцы не могли справиться с узлами. Но я порылся среди воровских инструментов и нашел маленькую опасную бритву. Разрезал шпагат, потом бумагу — осторожно, чтобы не поцарапать ни картину, ни раму. Приподнял картину, вытащил из-под нее разрезанную бумагу, бросил на пол. Прислонил картину к спинке кровати, вновь всмотрелся в сценку на Монмартре.

Я не узнал места, где все происходило, но, судя по лоткам, художник нашел натуру на одной из площадей в непосредственной близости от церкви Сакре-Кер. Наверное, я мог бы прогуляться в поисках этого места, но боюсь, усилия мои пошли бы прахом. Если художник так исказил людей, скорее всего, он сильно напортачил и с фоном. А, кроме того, что бы мне это дало?

Так что куда больше меня интересовала личность художника. Если сама картина не тянула на шедевр, то, вероятно, больших денег стоило что-то другое. Фамилия художника Мэньи мне ничего не говорила, но я не считал себя специалистом по творившим в начале двадцатого столетия парижским художникам второго и третьего ряда. Иногда события жизни художника многократно увеличивали стоимость его работ. Вот мне и пришло в голову, что Мэньи знаменит отнюдь не в живописи, о чем не знал не только я, но и хозяйка галереи. Если Мэньи оставил какой-то важный след в истории, становилась понятной суета вокруг его картины.

Я подключил ноутбук к интернету, вышел на страничку «Гугла», набрал в поисковой строке «Мэньи, художник», но ничего существенного не нашел. Несколько ссылок сообщали о том, что скульптор Пьер Бонтан[11] изваял статую капитана королевской гвардии Шарля де Мэньи, которая выставлена в Лувре. Но я подумал, что сей факт не имеет никакого отношения к моей нынешней ситуации. Ради спортивного интереса я зашел на сайт генеалогии и узнал, что фамилия Мэньи обязана своим происхождением восточной части Бретани. Вдохновленный столь полезной информацией, я закрыл ноутбук и вернулся к картине.

Итак, если сама картина ужасна, а художник — никто, за что еще кто-то хотел заплатить большие деньги? Я провел пальцами по холсту и окончательно убедился, что написана картина маслом. Надежда, что я имею дело с акварелью, под которой скрывается дорогая работа известного мастера, отпала.

Тогда я поднял картину, повернул к себе обратной стороной и обнаружил, что холст укреплен листом тонкого картона. На картоне имелась какая-то наклейка с надписью на французском. Буквы выцвели, и я не смог разобрать ни слова. Очень осторожно я потянулся к металлическим скобам, которые удерживали картон на месте, и одну за другой отогнул их. Потом воспользовался одной из микроотверток, чтобы подцепить лист картона и вытащить из рамы.

Едва картон отделился от холста, я задрожал как осиновый лист: между ним и холстом лежал конверт из плотной коричневой бумаги формата А4. Клапан приклеен не был, середина конверта чуть бугрилась. Я уже протянул руку, чтобы взять конверт и достать содержимое, но здравый смысл подсказал, что прежде всего надо надеть перчатки. Я порылся в сумке, нашел пару и надел достаточно быстро, но осторожно, памятуя о распухших суставах. Как же мне не терпелось найти ответы на вопросы, которые роились в моей голове! Однако я не торопясь взял конверт, откинул клапан, сунул руку внутрь. Вытащил листки бумаги и ацетатные пленки, вновь заглянул в конверт, убедился, что он пуст, положил на тыльную сторону холста, а свои находки отнес на маленький письменный стол в углу номера. Включил лампу и принялся изучать добычу.

Начал с ацетатных пленок, синего цвета и прозрачных, что затрудняло просмотр. Пришлось направить лампу вверх и просматривать пленки на просвет. Несмотря на мелкость изображения, я сразу понял, что это детальный план этажа. Пояснение, что это за здание, отсутствовало; пленок в конверте лежало три, отличались этажи только планировкой при одинаковом периметре, из чего я сделал вывод, что планы имеют отношение к одному зданию, в котором как минимум три этажа. Или, возможно, три крыла.

Я отложил пленки и взялся за квадратный листок бумаги, похоже, вырванный из блокнота, какие всегда носят с собой детективы в телевизионных сериалах. Кто-то очень торопливо, сильным наклоном, написал на листке несколько шестизначных номеров:

45–98–90

45–27–81

60–21–56

77–70–09

16–30–78

Я повторил все номера про себя, словно надеялся, что они вызовут какие-то воспоминания. Не стоило удивляться, что не вызвали. Вероятно, я видел перед собой коды, да только понятия не имел, на каких пультах их следовало набирать. Кроме того, это могли быть некие секретные телефонные номера или выигрышные лотерейные комбинации. Я прекрасно понимал, что для кого-то эти шестизначные числа стоили немалых денег.

На следующем листке я увидел список имен и фамилий, написанный той же рукой. Насчитал пятнадцать, двенадцать мужчин и трех женщин. У всех — только одно имя и фамилия, ни вторых имен, ни их инициалов. Я тщательно изучил список, но фамилии мне ничего не сказали. Похоже, все были французами, но утверждать это я бы не решился. С четырьмя фамилиями соседствовали двузначные числа, и я предположил, что это возраст. Уж не знаю зачем, но я прочитал эти имена и фамилии вслух, вместе с возрастом:

— Анри Жетте, пятьдесят один год. Люк Мюрель, пятьдесят шесть лет. Жан-Патрик Девиль, тридцать девять. Кристиан Фортен, двадцать четыре.

Рядом с фамилией Девиль стояла звездочка. Ясно было, что составитель списка выделил Жана-Патрика, но по какой причине, я не имел ни малейшего понятия.

Под списком лежала сложенная фотокопия документа: три листка, скрепленные металлической скобкой. На каждом была электрическая схема — очень сложная, со множеством символов. И опять, как и на планах этажей, ни единого пояснения.

Под фотокопией обнаружилась полоска негативов с шестью кадрами-окошечками. Каждый я поднес к лампе, чтобы получше разглядеть. Получилось не очень. На некоторых были запечатлены макушки людей, но фотографа определенно интересовали не они. Я напрягал зрение, крутил негативы и так, и эдак, но все равно не мог понять, что же я вижу. Но не расстроился — решил, что утром напечатаю фотографии и, если на них зафиксировано что-то полезное, наверняка разберусь, что к чему.

Неизученными оставались только два предмета. Первый — фотография, мужчина и женщина, сидящие за столиком кафе, держась за руки, и пристально глядящие друг другу в глаза. Мужчина средних лет, симпатичный, в черном свитере с воротником под горло; на руке часы с большущим циферблатом. Женщина гораздо моложе, лет двадцати с небольшим, загорелая блондинка. Понятное дело, оба не подозревали о том, что их фотографируют, и у меня возникло неприятное ощущение, будто я вторгся в чужую личную жизнь.

Второй — гибкая пластиковая карточка белого цвета с металлическим зажимом, чтобы прицепить ее к лацкану пиджака или нагрудному карману. Я перевернул карточку и понял, что это именной пропуск. Мужчина, запечатленный на фотографии в профиль, теперь смотрел прямо на меня. Рядом с фотографией были указаны имя и фамилия: Жан-Патрик Девиль. Под фамилией — штрих-код.

Пропуск позволил сделать кое-какие выводы. Он принадлежал мужчине, которого сфотографировали с девушкой. И в списке звездочка стояла только рядом с его фамилией. Мужчина играл какую-то важную роль, пусть я еще и не мог сказать, какую именно. Но я нашел отправную точку, хотя и чувствовал, что путь предстоял неблизкий.

Я разложил находки на столе и принялся перекладывать, составляя некие комбинации, пытаясь установить какие-то связи. Взял полоску негативов, вновь по одному поднес к лампе в надежде, что хотя бы на одном увижу Жана-Патрика Девиля. Вроде бы его там не было, но сказать наверняка я не мог: чтобы точно узнать, есть Девиль на негативах или нет, следовало сделать фотографии.

Поскольку мои находки только поставили новые вопросы, не прибавив ответов, я решил на какое-то время переключиться на что-нибудь другое и позволить моему подсознанию переварить новую информацию. Собрал листки, ацетатные пленки, негативы, фотографию и пропуск, сложил в прежнем порядке в конверт, конверт положил на холст, сверху прикрыл листом тонкого картона и закрепил металлическими скобками, так что теперь картина выглядела так же, как и в момент покупки.

Потом оглядел номер в поисках хорошего тайника. Будучи профессиональным вором, очень скоро понял, что такового мне здесь не найти. При тщательном обыске картина обязательно была бы обнаружена. А я не хотел, чтобы ее нашли. Она стала главным моим козырем — тем самым узлом, который связывал все ниточки. Пока картина оставалась у меня, я мог хоть как-то контролировать ситуацию. Вот почему мне требовалась стопроцентная гарантия, что она останется в целости и сохранности, и добиться этого я мог только одним способом.

ГЛАВА 14

В другой ситуации я бы не преминул отметить готовность, с какой портье назвал мне номер Виктории. Но, занятый своими мыслями, я лишь рассеянно поблагодарил его. Поселили ее на том же этаже, по другую сторону от лифтов. Она приплатила за вид, открывающийся из окон, и я даже подумал, а не слишком ли большие она получает комиссионные. Но заводить об этом речь я не собирался, поскольку шел к ней, чтобы вымолить прощение.

Постучал в дверь, постоял, дожидаясь ответа. За дверью стояла тишина, поэтому я взглянул на часы. Почти одиннадцать. Я предположил, что она легла спать, и это только осложняло мою задачу. Постучал снова, уже громче.

— Виктория, это я, Чарли. Мне нужно поговорить с тобой.

Услышал какой-то шум, потом шаги. С другой стороны двери скрипнула половица.

— Виктория?

— Чего тебе?

— Слава богу, я уже начал думать, что ошибся номером. Мне нужно поговорить с тобой. Позволишь войти?

— Я не в настроении, Чарли.

— Я знаю. — Я оперся ладонью о дверь. — Но это важно.

— Почему бы тебе не поехать домой? Нам обоим нужно прийти в себя. А поговорить, если это действительно необходимо, мы сможем утром.

— Я бы с радостью поехал домой, но не могу. Об этом мне и нужно с тобой поговорить.

Пауза.

— Это ты про что?

— Пожалуйста, Вик, я не хочу обсуждать это в коридоре. Если ты позволишь мне войти…

— С какой стати?

Я сглотнул слюну, посмотрел на картину, которую держал в руке. Может, эта идея в конце концов не самая лучшая. Может, стоит рискнуть и спрятать картину под комодом в своем номере.

— Чарли, скажи мне, — продолжила Виктория, — почему я должна впускать тебя?

— Потому что, если не впустишь, я воспользуюсь отмычкой.

Я рассмеялся собственной шутке, а вот она нет. Потом покачался на пятках, прижался лбом к двери.

— Вик, пожалуйста. — Я закрыл глаза. — Я знаю, что кругом виноват. И у тебя полное право злиться на меня. Но я действительно попал в переплет, и сейчас мне крайне необходим друг.

Мои слова, похоже, не возымели эффекта. Я уже начал думать, что все кончено. Оглядел коридор, чтобы убедиться, что он пуст, и задействовал последнее средство.

— Послушай, в моей гостиной мертвая женщина, — прошептал я. — Ее убили.

Виктория не ответила. И я действительно подумал, что наши отношения, спасибо моей дури, прекращены навсегда. Но тут повернулся ключ, и дверь открылась. Взлохмаченная Виктория стояла передо мной в банном халате, уперев руку в бок.

— Как я понимаю, убил ее не ты. — Она поджала губы.

Я покачал головой. Виктория сурово глянула на меня, разом напомнив строгую комендантшу в общежитии моей школы.

— Тогда заходи, — наконец сказала она. — Попробуем разобраться, кто это сделал.


За последующие полчаса я как минимум трижды извинился за свой обман и рассказал все, что мог. Не по порядку, как предпочла бы Виктория, а с частыми повторами и возвращением к предыдущим событиям. Но как бы то ни было, я изложил все основные факты и, хотя некоторые мои описания отдавали штампами, надеялся, что за это она меня простит, пусть даже мое прежнее поведение останется мне вечным укором. Закончив, я перестал мерить номер шагами и сел в кресло у зашторенного окна, дожидаясь вердикта Виктории.

Похоже, моя история ее захватила. Наверное, этому не стоило удивляться. Несмотря на то, что она говорила мне по телефону, я давно уже понял: эпизоды моей криминальной жизни увлекают Викторию. И она наверняка обожала разгадывать убийства. Более того, у меня иногда создавалось ощущение, что она не отдает себе отчета в реальности некоторых ситуаций, в которых я оказывался. Мне показалось, что мысленно она тут же принялась выискивать уязвимые места моей версии, словно бросала кубик и перемещала профессора Плама по доске «Клуидоу»,[12] вглядываясь в карточки подозреваемых и пытаясь определить, кто же совершил такое в современном многоквартирном доме с помощью пластикового пакета и кольца изоляционной ленты. Наконец Виктория оторвалась от своих мыслей и пристально всмотрелась в меня.

— Ты уверен, что ее убили? — задала она для затравки первый вопрос.

— Когда я уходил, пульс точно не прощупывался.

— Я хочу сказать, — Виктория пыталась изгнать волнение из голоса, — ты уверен, что она не покончила с собой?

— Абсолютно. — Я выпрямился в кресле. — Руки были связаны за спиной проводом. Сама она никак не могла этого сделать.

— Проводом? Ты этого не сказал.

— Разве?

— Нет, — Виктория решительно покачала головой. — Ты сказал, что на голову ей надели пластиковый пакет, обвязали изоляционной лентой вокруг шеи, но про связанные руки ничего не сказал.

— Правда? Извини.

Виктория меланхолично выдохнула, подобрала ноги под себя, будто хотела принять какую-то йоговскую позу.

— Я и не думала, что это самоубийство. Не вижу причины, которая заставила бы ее прийти в твою квартиру и там покончить с собой.

— Я тоже.

— Она могла знать, кто ты?

— Не думаю. Нас связывает только одно — я дважды залезал в ее квартиру. Но визитку там не оставлял.

— Кто еще знал об этом?

— Пьер и Бруно.

— А клиент Пьера?

Я покачал головой.

— Надеюсь, что нет. Идея именно в том и заключается, что Пьер посредник. То есть клиент не должен иметь ни малейшего понятия о том, кто я.

— А ты не имеешь ни малейшего понятия о том, кто он.

— Совершенно верно, хотя для меня это минус.

— Ты связывался с Пьером?

Я уставился на ковер.

— Еще нет. Мы должны встретиться завтра, в десять утра. Но до встречи мне хочется хоть что-нибудь узнать.

Виктория пронзила меня взглядом.

— Ты ему доверяешь?

— Мне ничего больше неостается.

— Тогда позвони ему.

Я пожал плечами.

— Почему бы нам сначала не попробовать разобраться самим?

— Что тебя волнует? Твоя репутация? Господи, Чарли, ставки гораздо выше.

Я молча смотрел на нее.

— Ты помнишь телефон Пьера?

— Естественно.

— Так позвони ему.

Виктория достала из кармана халата мобильник, небрежно протянула мне. С неохотой я набрал номер Пьера. Пока ждал соединения, Виктория сунула руку в одну из перчаток, которые я бросил на кровать, и потянулась к фотографии мужчины и женщины из конверта. Картина тоже лежала на кровати, лицом вниз, а лист картона стоял на полу, прислоненный к спинке кровати.

Я выслушал восемь гудков, глянул на Викторию.

— Он не берет трубку.

— Оставишь сообщение?

— Не стоит. — Я отключил мобильник. — Твой номер у него высветился. Он перезвонит.

— Хорошо.

— Без меня не отвечай.

— Договорились.

Я сухо улыбнулся.

— Ты, наверное, и сама это знаешь.

Она рассеянно кивнула, положила фотографию к другим документам. Рука в перчатке опустилась на бедро, прикрытое махровым халатом. Виктория глубоко вдохнула.

— Ты не думал о том, чтобы обратиться в полицию? Если ты первым сообщишь о трупе Катрины, они могут тебе поверить.

Я одарил Викторию взглядом, какой обычно приберегаю для аккордеонистов в парижском метро.

— Это вариант, — продолжила она. — И, думаю, ты должен обдумать его со всей серьезностью.

— Г-м-м… — Я почесал подбородок, делая вид, что погружаюсь в глубокое раздумье. — Нет, это мне незачем.

— Почему?

— Потому что это не полицейский телевизионный сериал, Вик. Здешние копы к числу хороших парней не относятся. Семи пядей во лбу у них нет, они не работают двадцать четыре часа в сутки, обеспечивая торжество справедливости. Скорее всего, они арестуют меня по подозрению в убийстве, и у меня не будет возможности обелить свое имя.

— Ты этого заранее знать не можешь.

— А я вот знаю… В любом случае я не пойду на такой риск.

Виктория некоторое время смотрела на меня, будто хотела понять, стоит ли развивать свою мысль. Я сидел с каменной физиономией, свидетельствующей о том, что дальнейшие уговоры бесполезны. Наконец она решила двинуться в другом направлении.

— Давай тогда поговорим о Бруно. Он у тебя — подозреваемый номер один, правильно?

— Наверное.

— Что? Ты не уверен, что убийца он?

Я пожал плечами.

— Может, и уверен, да вот только мотива не вижу.

— Но ты же сказал, что он хотел подставить тебя.

— Просто я ничего иного придумать не могу. Но, если поразмыслить, эта версия противоречит здравому смыслу.

— Как так?

— Потому что одно с другим не сходится. Если бы меня забрали в полицию за убийство, то первым делом я бы рассказал о нем. Он не мог этого не понимать.

Виктория нахмурилась.

— Пожалуй…

— Ну, может, не первым делом. Поначалу я бы просто помалкивал. А вот если бы запахло жареным… я предпочту обвинение в ограблении, но не в убийстве. И, возможно, мне удалось бы снять с себя подозрения, нацелив полицейских на Бруно, благо я хорошенько его рассмотрел и без особых трудов выяснил его настоящую фамилию.

Виктория ущипнула затянутыми в перчатку пальцами нижнюю губу и прищурилась.

— С этим возникнет проблема. Выглядит очень уж просто.

— Ты думаешь, я не сумею переложить вину на Бруно?

Виктория насупилась, махнула рукой.

— Забудь, что я сказала. Все это слишком сложно.

— Не понял твоей логики.

— Ее и нет. — Виктория не спеша начала снимать с руки перчатку, освобождая палец за пальцем. — А что еще насчет Бруно? Одного ощущения, что убийца — не он, мало.

— Ты права. — Я наблюдал, как из перчатки один за другим выныривают пальцы Виктории. — Но есть еще замки.

— Замки?

— В двери моей квартиры. Тот, кто убил Катрину, сначала их вскрыл.

— Ты уверен?

Я бросил на нее удивленный взгляд.

— Мне хочется верить, что уж в этом я разбираюсь.

— Отлично. — Она убрала за ухо прядь волос. — Я, похоже, исполняю роль адвоката дьявола. Значит, замки в твоей квартире вскрыли, и ты не думаешь, что Бруно мог сделать это?

— Не думаю. Сняв квартиру, я врезал в дверь четыре новых замка. — Для большей убедительности я показал Виктории четыре пальца. — Я не всегда запираю дверь на все замки и, насколько помню, вчера, уходя, запер только на два. — Я загнул два пальца, продолжая демонстрировать свои математические способности. — Все замки первоклассные, а Бруно — дилетант. Он еще не освоил гребешок, тогда как эти замки мог вскрыть только профессионал. А кроме того, у него не было инструментов.

— А он не блефовал, изображая дилетанта?

— Тогда зачем втягивать меня в кражу картины?

— Чтобы подставить.

Я сощурился и покачал головой.

— Мы ходим кругами… Нет, версия с подставой — это тупик. Если бы Бруно хотел убить Катрину, он мог сделать это иначе, никого не подставляя. И потом, я думаю, что убийство Катрины призвано испугать меня.

Виктория вскинула брови.

— Это уж перебор.

— Может, так, а, может, и нет, если взять в расчет послание на моем компьютере. Я не думаю, что его оставил Бруно.

— Почему?

— Потому что это он отнес картину в галерею. Я склонен думать, что он понятия не имел о конверте, запрятанном между картоном и холстом.

— Но ведь мы знать не знаем, имеет ли все это хоть какую-то ценность. — Виктория подняла с кровати лежавшие там бумаги и пленки.

— Должно иметь. — Я старался не обращать внимания на то, что она прикасается к ним без перчаток. — Ты забываешь клиента Пьера. Какой смысл платить двадцать тысяч за никчемную картину? Вся заваруха — из-за этого конверта.

— Но, если мы сбрасываем со счетов Бруно, что у нас остается?

— Ничего. Вот почему я не сбрасываю его со счетов. Мне нужно найти Бруно и поговорить с ним. И я хочу, чтобы ты присмотрела за картиной, пока меня не будет. Если я не вернусь, ты должна отнести картину в полицию.

— Чарли…

— Да ладно! — Я встал, натянуто улыбнулся. — Ты же знаешь, как работает сюжет. Я главный персонаж, который лезет во все дыры и вылезает из них с нужными нам ответами.

— Не шути со мной. — Она покачала головой, как бы предупреждая, что мне следует знать меру.

— Я не шучу. В нашем партнерстве ты — мозговой центр, так? Вот я и хочу, чтобы ты оставалась здесь, внимательно просмотрела эти документы, сделала какие-то выводы. Ты должна найти что-то, что пропустил я.

Я сжал ее плечо. Она посмотрела на меня снизу вверх. Наши взгляды встретились. Я устало вздохнул.

— Я извиняюсь за фотографию на обложке.

— Ты это уже говорил.

— Но ты еще не готова меня простить?

Виктория повела плечом, освобождаясь от моей руки.

— Мне это не понравилось, Чарли. Это не должно тебя удивлять.

— Согласен. Но вспомни, я послал тебе фотографию, когда мы только-только познакомились. И я тебе тогда многого еще не говорил.

Она кивнула.

— Слушай, — продолжил я, — если это хоть как-то поможет: ты знаешь обо мне больше, чем кто бы то ни было.

На губах Виктории мелькнула тень улыбки.

— К примеру, я знаю, как плохо тебе дается шотландский акцент.

Я широко улыбнулся.

— Шотландский акцент мне как раз удался.

— Ты говорил, как ирландец с дефектами речи.

— Я не мо-огу в это-о по-оверить.

Я улыбнулся еще шире. Поймал ее взгляд, надеясь, что наши отношения вернутся в прежнее русло.

— Уходи. Проваливай. Пока я снова на тебя не разозлилась.

— Я заглажу свою вину, Вик.

— Будем на это надеяться.

ГЛАВА 15

Таксист покачал головой и с сомнением посмотрел на меня, когда я назвал ему адрес Бруно Шеврье, выписанный из телефонного справочника. По прибытии на место я понял, почему. Мы заехали в северо-восточную часть города, к многоквартирным домам в самом сердце знаменитого парижского пригорода Клиши-су-Буа — гетто в полном смысле этого слова, нарыву, который оставили созревать.

Водитель остановился на обочине у западной границы трущоб и дальше везти меня отказался. Он махнул рукой в направлении, куда мне следовало идти, взял деньги и уехал в полной уверенности, что только полный кретин способен отправиться ночью в эту клоаку.

И, пожалуй, следовало с ним согласиться. Стоя на асфальте и глядя на обветшалые здания, я подумал, что не почувствовал бы себя здесь в безопасности даже при ярком солнце, не то что в час ночи. Пахло выхлопными газами и жженой резиной, ноги вязли в грязи. Я оглянулся по сторонам и подумал, не дать ли мне задний ход. Составители телефонного справочника могли и ошибиться. Возможно, по этому адресу жил совсем другой Бруно Шеврье, а если речь все-таки шла о нужном мне Бруно, то он вполне мог переехать с тех пор, как справочник вышел из печати. Глядя на высящиеся передо мной здания, я сообразил, что у большинства тамошних обитателей телефона нет вовсе. Следовало поискать телефон-автомат, набрать номер и послушать голос. Но разве в этом пригороде имелся хоть один работающий телефон-автомат?

С неохотой я отказался от идеи звонка, перелез через ограждающий барьер, спустился по крутой, заросшей травой насыпи. Из редких уличных фонарей горело меньше половины, так что я едва различал, что у меня под ногами. Я собрался было воспользоваться карманным фонариком, но тут же отказался от этой мысли. Луч сразу выдал бы во мне чужака, а мне совершенно не хотелось привлекать к себе внимание.

Мне потребовался почти час, чтобы найти нужный дом. Наверное, не стоило этому удивляться. Улицы в Клиши напоминали черные лабиринты, указатели встречались редко. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как медленно переходить от дома к дому. Я шел, сунув руки в карманы, сгорбившись, не поднимая глаз на группы подростков и стараясь не подпрыгивать от ужаса при звуках приближающихся шагов или треске мопеда.

Зато в дом я попал без хлопот. Не было даже двери, которая могла остановить меня. Дверная коробка и петли остались на месте, а саму дверь сорвали, покорежили и швырнули на землю. В вестибюле под ногами скрипели осколки стекла. Лифт я нашел, провонявшая мочой кабина стояла на первом этаже, но на месте пульта управления торчали провода с оголенными концами. Бруно Шеврье жил в квартире 71, и, начав подниматься по лестнице, я с ужасом понял, что речь, скорее всего, идет о седьмом этаже. Мне совсем не нравилось пребывание на лестнице. Вот уж где в первую очередь меня могла поджидать опасность.

Однако до седьмого этажа я добрался без помех, открыл дверь с панелью из армированного стекла, прошел в коридор. Там царила темнота. Я нащупал на стене выключатель, нажал, но ничего не изменилось. Пришлось зажечь фонарик. Передо мной заплясал тонкий луч. Коридор уходил далеко вперед, растворяясь в темноте. Я чувствовал себя приманкой, насаженной на рыболовный крючок.

В пределах моей видимости коридор был пуст. На второй двери висела табличка «72», на третьей — «73». Я вернулся назад, обнаружил, что с первой двери табличка отвалилась, оставив прямоугольный след, и вполне резонно предположил, что нашел нужную квартиру.

На двери имелись комбинированный замок с собачкой, на которую дверь закрывалась автоматически, и засов, открывающийся поворотом запорного цилиндра. Проведя лучом фонарика по зазору между дверью и коробкой, я увидел, что засов задвинут. Меня это не сильно смутило. При более пристальном рассмотрении выяснились, что замок поставили недавно и слесарь отнесся к делу спустя рукава. Я даже подумал, что смогу обойтись без отмычек: чтобы вытащить запорный цилиндр, могло хватить и отвертки.

Прежде чем заняться замком, я достал из заднего кармана брюк перчатки и осторожно надел, поморщившись, когда латекс заскользил по распухшим суставам. По правде говоря, впервые за воровскую карьеру я хотел, чтобы в квартире, куда я собирался заявиться незваным гостем, кто-то был. Во всяком случае, мне казалось, что хочу, — при условии, что это та самая квартира, где находится нужный мне человек.

С этими мыслями я прижался ухом к двери в надежде уловить какие-либо движения. Но это не принесло ничего путного. Я даже подумал, что впредь от прослушки нужно отказываться, как от фокуса, который более не впечатляет зрителей. Но я всегда верил в планомерный подход — вот и боялся что-либо менять в заведенном порядке. Как знать, а вдруг за дверью, к которой я не приложусь ухом, меня ждет хозяин с дробовиком в руках?

Покачав головой, я достал из кармана очешник, открыл, выбрал самую большую из своих микроотверток — с увеличенными рукояткой и лезвием, идеальную для того, чтобы вывернуть небрежно установленный запорный цилиндр из гнезда.

Я вставил лезвие отвертки за выступающий ободок цилиндра, обеими руками начал ее поворачивать и уже через пару мгновений почувствовал, что запорный цилиндр начинает вылезать. Подставил левую руку под замок, чтобы поймать цилиндр на ладонь, и продолжил вращать отвертку одной правой. Запорный цилиндр выскочил из гнезда быстрее, чем я ожидал, отскочил от ладони и запрыгал по плиткам пола.

Я замер. Грохотало в сто раз сильнее, чем мне хотелось. Я отступил от двери, посмотрел направо, налево. Но ничто не нарушало ни темноту, ни вновь воцарившуюся тишину. Сердце колотилось, как бешеное, по сосудам растекался адреналин. Я прильнул глазом к дыре. В квартире ничего не светилось.

Я выждал еще несколько секунд, вернул отвертку в очешник, достал маленькие щипцы, ухватился за стержень засова и рывком выдернул его из паза в дверной коробке. Дверь качнулась, потом открылась внутрь. Я убрал щипцы и очешник, вытер рукавом пиджака пот со лба, достал из кармана фонарик и, наконец, переступил порог.

Вдруг я услышал музыку. Она доносилась из глубины квартиры — ритмичный бой барабанов. Я не большой поклонник подобной музыки, но в тот момент она восхитила меня. Музыка означала, что обитатели квартиры не слышали, как запорный цилиндр прыгал по плиткам пола, и не слышат шума моих шагов.

В квартире стоял какой-то специфический запах. Но я не мог определить, откуда он идет, и решил, что, возможно, от ковра, который прилипал к подошвам и показался мне заплесневелым, когда я направил луч вниз, чтобы определить, нет ли здесь низких столиков или каких-то предметов, о которые можно споткнуться. Увидел я только просиженный диван-кровать и портативный телевизор на картонной коробке. На полу стояли баскетбольные кроссовки, а на диване валялась джинсовая куртка.

От гостиной отходил коридор, из глубины которого и доносилась музыка. Я изготовился к решающей схватке. В кровь выплеснулась новая порция адреналина. Сжимая фонарь левой рукой, я наклонил голову, скрипнул зубами. Я не большой любитель драк, но с учетом всего того, что случилось со мной за последнее время, просто рвался в бой.

И тут музыку перекрыл сдавленный крик — вроде бы кричала женщина. Через мгновение крик повторился — полный ужаса, такой же сдавленный, словно женщина не могла полностью открыть рот. Господи, ее душили!

К моему стыду, первым делом я посмотрел на входную дверь. Распахнутую настежь. Предлагающую незамедлительно покинуть квартиру. Еще один крик. В нем слышалось отчаяние. Я решил, что должен действовать. Остановить убийцу, спасти жизнь. Может, даже обелить себя.

Я двинулся по коридору, музыка и сдавленные стоны стали громче. На мгновение, собирая силы и волю в кулак, я остановился перед дверью, из-за которой доносились все эти звуки. Серо-синий свет сочился через щели между дверью и дверной коробкой. Логично, подумал я, он хочет видеть, что делает, но чересчур яркий свет ему не нужен. Еще крик, почти что звериный и очень уж близкий. Я поднял фонарь над головой, как дубинку, глубоко вдохнул и пинком ноги распахнул дверь.

Ворвался в комнату, развернулся, готовый нанести удар. Раздался панический вскрик — нет, точнее, пронзительный вопль. Я уловил движение голого тела, и тут вспыхнул ослепляющий свет. Инстинктивно я прикрыл глаза, потом отчаянно заморгал и наконец увидел распростертое на кровати тело и женщину, прикрывающуюся простыней у дальней стены. Очень бледную женщину, чуть ли не с прозрачной кожей.

— Пейдж? — Мой изумленный вопрос перекрыл музыку, доносящуюся из стоящей в углу стереосистемы.

— Что ты тут делаешь? — спросила она, и у нее действительно имелось право на этот вопрос.

Я перевел взгляд с Пейдж на Бруно. Он лежал, не шевелясь, на матрасе, в одних плавках. Я не сразу понял, почему он не встал. Потом до меня дошло: его руки были прикованы к металлической спинке в изголовье кровати.

— Извращенец! — вырвалось у меня.

Бруно фыркнул. Если он и смутился, то не показывал этого. На его лице отражалась тревога, и я, учитывая сложившиеся обстоятельства, мог это понять. Он бросил взгляд на Пейдж, будто надеялся, что она что-нибудь сделает со мной. Но я уже взял инициативу в свои руки.

— На сегодня все! — решительно заявил я, пересек комнату, схватил Пейдж за предплечье и потащил из комнаты. Она вырвалась, и я уже собрался схватить ее вновь, покрепче, но она повалилась на пол и замоталась в простыню. Я схватил ее за лодыжки и поволок к двери.

— Эй! — крикнула Пейдж, ударившись затылком об пол, и принялась дрыгать ногами, извиваться, но я не обратил на это внимания. — Отпусти меня! Что ты тут делаешь? Остановись, черт бы тебя побрал!

Но я не остановился. Протащил ее через комнату, выволок в коридор. Она ухватилась руками за дверь и с новой силой задрыгала ногами. Какое-то время я держал ее, думая, что она угомонится, но Пейдж словно взбесилась. Тогда я внезапно отпустил ноги и схватил ее за запястья. Оторвал от двери, рывком поднял на ноги и повел в гостиную. Здесь сильно толкнул, и она упала. Потом села на полу, прикрылась простыней.

— Ты сказала, что не знаешь его. — Я смотрел на нее сверху вниз.

Она молчала, большие глаза сверкали ненавистью.

— А ведь он, очень может быть, убил женщину.

Что-то промелькнуло у нее в глазах.

— Катрину Ам. Ты ее знала?.. Господи, и зачем я только спрашиваю?! Ты все равно соврешь. Одевайся.

Я бросил ей джинсовую куртку и баскетбольные кроссовки. Она не шевельнулась. Может, подумала, что я блефую.

— Где остальная одежда?

Пейдж мотнула головой в сторону спальни. Ее лицо стало совсем бледным, а ключицы, казалось, вот-вот прорвут кожу.

— Подожди здесь, — велел я и направился в коридор.

Стереосистема продолжала играть, когда я вошел в спальню; поэтому первым делом я выдернул провод из розетки. Музыка оборвалась. Оглядев комнату, я подобрал с пола юбку, блузку, бюстгальтер. Вылинявшие, в полоску, трусики лежали у самых ног Бруно. Я решил, что Пейдж без них обойдется. Встретился взглядом с Бруно, который лежал в той же позе.

— Скоро вернусь, — пообещал я. — Никуда не уходи.

Пейдж одевалась быстро. Резкими, суетливыми движениями, потому что кипела от ярости. Наверное, мне следовало сказать, что я повернулся к ней спиной, пока она одевалась, но, если по правде, я смотрел. Оправдывался тем, что отворачиваться нельзя из опасения, что она схватит что-нибудь тяжелое и шарахнет меня по голове. Но опять же, если быть честным, мне хотелось доставить ей максимум неудобств. Не уверен, что мой замысел удался. Пусть и в ярости, она надела юбку под простыней и позволила простыне упасть лишь после того, как блузка заняла положенное место.

Пейдж злобно глянула на меня и, будь у нее ядовитая слюна, несомненно плюнула бы.

— Ты действительно думаешь, что я уйду? Сейчас же глубокая ночь.

— Хочешь, чтобы я вызвал такси?

Она смотрела мне в глаза, надеясь, что я смягчусь. Напрасно. Да, я понимал, что опускать ее — риск. Она могла поднять шум или вернуться, не дай бог, с оружием. Кроме того, я отдавал себе отчет, что этот пригород — не самое безопасное место для одинокой девушки. Но что я мог поделать? В ее присутствии разговора с Бруно могло и не получиться. Связать ее мне было нечем, а если бы я запер Пейдж в ванной, то криками она могла перебудить весь дом. А экспериментировать с кляпом мне совершенно не хотелось — я уже видел одну женщину, умершую от удушья.

Да, все упиралось в убитую женщину. Если ее труп в моей квартире уже нашли, то, кроме меня, других подозреваемых у полиции быть не могло.

Пейдж все смотрела на меня — наверное, думала, что я колеблюсь. Но мне не хотелось вселять в нее ложные надежды. Я торопливо достал из кармана пятьдесят евро, развернул Пейдж за плечи и решительно повел к входной двери. Как только она оказалась за порогом, сунул деньги ей в руку.

— Дверь я запираю. Тебе лучше уйти. Насчет мертвой женщины я не шучу, Пейдж. Это чистая правда. Бруно втянул меня в эту историю, и я должен выяснить, почему. Возьми такси до книжного магазина. И никому не говори, что видела меня здесь. Я тоже могу убивать людей… если это необходимо, чтобы спасти собственную жизнь.

Не знаю, восприняла ли она мою последнюю фразу серьезно, — проверить это никакой возможности не было. Я подтолкнул Пейдж к лестнице и захлопнул дверь. Потом я подпер дверь диваном-кроватью. Постоял, успокоил дыхание, настраиваясь на разговор. Бруно ждал в соседней комнате, а вопросов, на которые хотелось получить ответы, у меня накопилось достаточно.

ГЛАВА 16

Войдя в спальню, я набросил на Бруно простыню, под которой пыталась укрыться Пейдж. Разговор предстоял долгий, и мне не хотелось лицезреть его обнаженное тело. Состояние Бруно в этот момент меня совершенно не волновало. Но, надо отдать ему должное, прикованный наручниками к кровати, голый, в компании разозленного донельзя вора, он сохранял самообладание, даже улыбался, словно владел всеми козырями. Я решил, что его самоуверенность связана с Пейдж. Он знал, что она мне нравится, вот и чувствовал себя на коне.

Все изменилось после того, как я увидел лежащие на полу у кровати ключи от наручников. Два одинаковых ключика, оба маленькие, на металлическом кольце. Поднял их. Покрутил перед глазами, словно они очень меня заинтересовали. Потом бросил во внутренний карман пиджака. Бруно молча смотрел на меня.

— Что, — спросил я, — думаешь, это спектакль? Я могу оставить тебя здесь в таком виде, знаешь ли.

Бруно пожал плечами.

— Тебя это не волнует?

Он поджал губы.

— Ах, ну да, ты же у нас Гудини!

Я сбросил со стула ворох одежды, подтащил его к кровати, сел, положив ноги на край матраса, рядом с плечом Бруно.

— Поговорим?

Он облизнул губы и сказал:

— Что ж делать, если я сплю с девушкой, которая тебе нравится…

— Она ушла.

— Может, она вернется.

— В смысле, с полицией? С подмогой? — Я покачал головой. — Вряд ли…

Внезапно Бруно перекатился на бок, резко согнул ноги и попытался ударить меня в голову. Я инстинктивно отпрянул назад, так что он только вскользь задел меня по подбородку; тем не менее я свалился на пол вместе со стулом, плечом ударился о стену. Свесившиеся с края матраса волосатые ноги Бруно оказались над моей головой. Но я тут же подскочил и, прежде чем он успел вновь улечься на спину, запрыгнул на кровать и с силой вдавил локоть ему в позвоночник. Бруно завопил от боли.

— Хочешь, чтобы я сломал тебе позвоночник? Я могу, сволочь!

Он попытался вывернуться, но я держал его крепко и давил локтем все сильнее. Бруно вновь вскрикнул, ему было больно, но едва ли я ему что-то сломал. Наконец я ослабил хватку, затолкал его ноги на матрас, поднял стул и снова сел.

Подождал, пока он отдышится.

— Я хочу только поговорить. Ответь на мои вопросы, и все дела.

Бруно, широко раскрыв глаза, смотрел в потолок. Его грудь высоко поднималась и опускалась. Не знаю, как сильно болела у него спина, но, думаю, он понял, что я действительно могу переломать ему кости. Сейчас он выглядел совсем молодым, гораздо моложе меня, и испуганным. Меня это очень даже устраивало. Испуганные обычно более сговорчивы. А я не люблю причинять людям боль. Во всяком случае, мне так кажется, что не люблю.

— Дыши глубже, — посоветовал я. — Не волнуйся. Я не причиню тебе вреда, если ты пойдешь мне навстречу.

Он повернул голову, поверх изгиба руки посмотрел на меня. Я постарался придать лицу максимум открытости. В другой ситуации это выглядело бы нелепо. Конечно же, силой я с Бруно тягаться не мог, но закованные руки ставили его в незавидное положение.

— Я серьезно. Веришь мне? — сказал я.

Глаза Бруно стали очень уж печальными. К лицу прилила кровь, лоб заблестел от пота. После паузы он кивнул.

— Хорошо. Итак, мы хотим только поговорить. И ты к этому готов, так?

— Поговорить о Пейдж? — спросил он.

— О ком?

— Ты здесь из-за нее, так?

Он шумно сглотнул. На шее вздулись жилы.

— Господи, нет! Я понятия не имел, что встречу ее здесь. Она говорила мне, что не знает тебя.

Он криво улыбнулся, словно мои слова не стали для него сюрпризом.

— И как давно вы…

— Месяц.

— Вот как! — Я изогнул бровь. — И что ты делал после встречи с читателями? Издевался надо мной?

Он пожал плечами. Наручники звякнули о железную спинку.

— Я же видел, что она тебе нравится.

— Полагаю, она симпатичная.

— Полагаешь, значит, — усмехнулся он. — Я тоже. И она тоже это знает. По ней это сразу видно.

— Держится она уверенно, это точно.

— Она знает в этом толк. — Бруно мне подмигнул. А я покачал головой, показывая, что мне без разницы. Возможно потому, что время для разговора мы выбрали очень уж позднее. Да и усталость застила мозг туманом. Мысли еле ползли, наталкивались друг на друга.

— Я хочу поговорить о Катрине Ам. Ее убил ты, Бруно?

Реакция Бруно меня удивила: кто-то словно нажал кнопку «Пауза» в его голове. Лицо окаменело, глаза уставились в пустоту. Я пощелкал пальцами у него перед носом; наконец он вздрогнул и посмотрел на меня. На его лбу вдруг обозначились морщины.

— Она мертва?

— Более чем.

Он моргнул, проглотил слюну. На этот раз я его, похоже, убедил. Челюсть отвисла, он покачал головой.

— Как это случилось?

— Ее привязали к стулу и задушили.

Бруно энергично затряс головой, словно пытаясь стереть образ, который возник перед его мысленным взором. Потом, не произнося ни слова, поднял руки, чтобы сесть, и привалился спиной к железной спинке. Едва ли эта поза была удобнее, но достоинства у Бруно прибавилось. Я не знал, как мне расценивать его реакцию. То ли он действительно не знал о смерти Катрины, то ли искусно водил меня за нос. В который уж раз я пожалел, что приходится иметь дело с реальным человеком, а не с персонажем моей книги. Там-то я всегда знал, кто в чем виноват.

— Когда она умерла? — спросил он.

— Вчера. Думаю, во второй половине дня. Где ты был в это время?

Он изумленно посмотрел на меня.

— На работе.

— В банке?

Он присвистнул.

— Откуда ты знаешь?

— Неважно! Ты отработал целый день?

— Да.

— Как насчет перерыва на ленч?

— Там есть маленький сквер. Встречался с Пейдж.

— Удобно.

— Я говорю правду. — Он кивнул, словно движение головы что-то доказывало.

— Я тебя не видел.

— В сквере?

— В банке. Заходил туда примерно в половине пятого. Тебя не было ни за одним из столов.

— Потому что я работаю в другом месте.

Я помолчал, а потом решил не углубляться в этот вопрос. Если полиция свяжет Бруно с убийством, они тоже будут задавать ему вопросы. И если ответы их не устроят, начнут раскапывать его прошлое. И мне очень хотелось, чтобы они никоим образом не связали Бруно со мной.

— Расскажи мне о квартире Катрины в Марэ.

Он напрягся.

— О квартире?

— Ты хочешь сказать, что все забыл?

Он моргнул, будто предлагая мне продолжить.

— Ты сказал, что это твоя квартира, — уважил я его.

— Я солгал.

— Это мне понятно. Но ты уже бывал в этой квартире раньше, так?

Бруно втянул губы, обдумывая ответ.

— Да.

— Я так и думал. Потому-то консьерж пропустил нас без единого вопроса, а ты знал и код охранной сигнализации, и место, где лежит кофе. Ты также знал, что квартира пуста.

Он кивнул, настороженно.

— Как ты познакомился с Катриной?

Бруно глянул на свой плоский, как доска, живот, словно там и скрывался ответ.

— Она была твоей подругой?

Он скорчил гримасу.

— Тогда любовницей?

— Да перестань! — Он вроде бы оскорбился.

— Тогда кем? Говори, Бруно, я в недоумении.

— Я спал с ней. Дважды.

— Но ей же… сколько? Пятьдесят?

— Не знаю. Какое это имеет значение?

— Для меня — никакого. Но Пейдж, возможно, что-то скажет по этому поводу.

Он изумленно вытаращился на меня, и я осознал, что совершенно неправильно истолковал их отношения. Романтикой в них не пахло.

— Не будем отвлекаться. Вы встретились в банке, так?

Чувствовалось, что он недоумевает, откуда я так много знаю.

— Я выяснил, что у Катрины открыт счет в том отделении, где ты работаешь, — объяснил я.

— Как?

Я покачал головой. На его вопросы я отвечать не собирался. И уж точно в мои планы не входило делиться тем, что я знал. Не хотелось, чтобы он составил полную картину. Как знать, вдруг он выдумает какие-то несуществующие подробности и пойдет в полицию, представив им все необходимые факты для того, чтобы убийство повесили на меня? Тело-то находилось в моей квартире, им оставалось только найти его.

— Меня интересует картина, — сказал я.

Он смотрел на меня, еще не решив, признаваться или нет.

— Не тяни, Бруно. Я говорю о картине, которую ты украл той ночью после того, как я ушел.

Он по-прежнему молчал.

— Слушай, ты унес ее в рюкзаке, правильно? А потом продал в галерею, которая расположена рядом с банком.

— Ты следил за мной? — спросил он.

— Нет, если тебе это важно. Но картина меня очень интересует. Я хочу знать, почему ты ее украл.

Он шумно выдохнул, словно не знал, с чего начать. Прежде чем заговорить, закинул руки за голову, гремя наручниками.

— Ради денег, — и обвел взглядом комнату, словно показывая, что ответ очевиден.

— Но ты же работаешь в банке. Жалованье наверняка хорошее.

— Да, конечно. Но мне требовалась крупная сумма.

— У тебя долги?

— Большие.

— Кому ты задолжал?

Он пожевал нижнюю губу.

— Говори, Бруно.

— Здесь, в Клиши, есть один человек. У него можно раздобыть деньги, но процент большой…

— Он — ростовщик?

Бруно кивнул.

— Ясно. И ты украл картину, чтобы продать, правильно я тебя понял? Но с чего ты решил, что это дорогая картина? В той квартире картин хватало. Почему ты взял именно эту?

Он кисло улыбнулся, пожал широкими плечами.

— Она сказала мне, что эта картина стоит больших денег и поэтому висит на стене. Другие картины написала она сама, а эта… она отличалась от них.

— Чем?

— Не знаю. Но так она сказала, а я поверил.

— И сколько ты выручил за картину?

Бруно помрачнел.

— Только две тысячи евро.

— Ты ожидал получить больше?

Он пожал плечами.

— На сколько больше?

— Намного. У нее были деньги, понимаешь? Так я с ней и познакомился. В банке есть хранилище. Там я и работаю.

— Хранилище. И Катрина держала там какие-то ценности?

— Разумеется.

— Какие именно?

— Я не знаю.

— Да перестань. Уж не хочешь ли ты сказать, что не подсматривал?

— Это невозможно. В хранилище ящики, они заперты. Клиент расписывается в регистрационной книге, я пропускаю его в хранилище. Потом приношу ящик в отдельную комнату. Чтобы туда войти, они пользуются специальной карточкой.

— Ты говоришь о магнитной карте? — спросил я, поднял руку и резко опустил ее, словно провел картой по щели считывающего устройства. — С магнитной полосой?

— Да. Так что я не могу видеть, что лежит в ящике.

— А что в нем, по-твоему?

Он выпятил нижнюю губу.

— Не знаю. Может, деньги. Это не имеет значения. Я все равно не мог ничего взять.

— А до картины смог добраться.

— Ну… да.

— Благодаря тому, что использовал меня…

Бруно встретился со мной взглядом, кивнул.

— Ключа у меня не было. Пейдж рассказывала о твоей книге, и я подумал, а вдруг ты мне поможешь?

— Почему ты не сказал правду?

Он сощурился.

— А ты бы это сделал?

— Возможно. Не знаю. А так… не следовало мне тебе помогать.

— Но ты помог.

Отвечать я не стал. Не хотелось продолжать обсуждение допущенного прокола.

— Скажи мне, как ты узнал, что квартира будет пуста?

Он просиял, словно я наконец-то задал ему легкий вопрос.

— Катрина работала в окрестностях Орлеана, с понедельника по четверг. В пятницу приезжала в Париж, оставалась на уик-энд.

— Чем она занималась?

— Не знаю. Она не говорила.

Я оглядел комнату. Будильник на полу около моих ног показывал почти три утра. Я чувствовал, что могу узнать что-то еще, только не знал, какие нужно задать вопросы. Но уже не сомневался, что Бруно понятия не имел о тайнике в картине. Когда Катрина сказала ему, что картина стоит больших денег, он подумал, что речь о ее художественной ценности, а не о содержимом конверта, спрятанного за холстом. Вот почему он тут же отнес картину в галерею на улице Кенкампуа.

Я, правда, подумал, а не рассказать ли ему о чертежах, чтобы посмотреть, вдруг он что-то о них знает, но отказался от этой мысли. Если Катрина ничего не говорила ему даже о своей профессии, то едва ли поделилась своими секретами. И, кроме того, я по-прежнему считал, что не стоит говорить ему лишнего.

— Отпустишь меня? — спросил Бруно, прервав мои мысли звоном наручников.

Я посмотрел на него.

— Поглядим. Где деньги?

— Деньги? — Он моргнул.

— Две тысячи евро, которые ты получил за картину. Где они?

Бруно побледнел.

— Они мне нужны.

— Я их забираю, Бруно. Собственно, я понимаю, что тебе они нужны. Но дело в том, что на днях мне может понадобиться твоя помощь и, я думаю, тебе нужна какая-то мотивация. Поэтому твои деньги побудут у меня, а если ты мне поможешь, я тебе их верну.

— Нет. — В голосе Бруно послышался ужас.

— Другого не дано. Или ты говоришь мне, где деньги, и я экономлю время, или я буду их искать, пока не найду. Но без денег я не уйду.

— У меня их нет.

— Ты лжешь.

— Это правда.

Я вздохнул, поднялся со стула. Сейфа в квартире определенно не было. Взгляд упал на груду одежды, лежащей на полу. Я направился к ней, начал ощупывать карманы. Нашел деньги в третьей паре брюк. Вытащил, показал Бруно.

— Сюрприз.

Он закрыл глаза, покачал головой, скорбя о свалившейся на него беде. Я сунул деньги в свой карман, цокнул языком.

— А теперь я стою перед дилеммой, Бруно. Я хочу освободить тебя от наручников, действительно хочу, но разве я могу тебе доверять? А вдруг ты попытаешься отнять у меня деньги? — Я почесал затылок. — С другой стороны, мне может понадобиться твоя помощь, а какой от тебя прок, если ты прикован к этой кровати? Вот я и думаю, как же мне поступить?

Бруно не ответил. Наверное, понимал, что незачем ему раскрывать рот. Решение оставалось за мной, и зависело оно от степени сострадания, которое я испытывал к нему. Должен заметить, из-за трупа в моей квартире проблемы других людей я принимал не столь близко к сердцу, как обычно.

— Давай так. Я освобожу одну твою руку и посмотрю на твое поведение. Если будешь держаться руками за спинку, доверия к тебе прибавится.

Я встретился с Бруно взглядом и не отвел глаз, дабы он понял, что говорю я серьезно. И когда почувствовал, что сюрпризов не будет, достал из кармана ключи от наручников, подошел к краю кровати. Убедился, что ноги его расслаблены, то есть пинка я не получу, я вставил ключ в наручник, обжимавший запястье правой руки.

— Не шевелись, — предупредил я Бруно.

Он вцепился в спинку кровати, словно пытался доказать, что я могу ему доверять. Я осторожно повернул ключ. Наручник раскрылся, сполз по руке Бруно. Я отступил от кровати, оглядел его.

— Очень хорошо. Я доволен. Теперь плохие новости.

На глазах Бруно я убрал ключи в карман, достал очешник, вынул из него самый маленький гребешок.

— Ты помнишь, что это такое и для чего нужно? Так вот, если ты сосредоточишься и проявишь терпение, то без труда сможешь открыть второй наручник. Но помни квартиру Катрины. Если будешь спешить, чтобы броситься следом за мной, ничего у тебя не получится. Я не собираюсь оставлять тебе ключи, потому что не хочу, чтобы ты легко выкрутился, а вот гребешок могу оставить — при условии, что до моего ухода ты будешь держаться правой рукой за спинку кровати. Согласен?

Бруно молча смотрел на меня, в глазах полыхала ярость. Пальцы правой руки сжимались и разжимались, костяшки побелели.

— Слушай, расслабься, — предложил я ему. — Все у тебя получится. Только не урони гребешок. И завтра ты должен выйти на работу, как положено. Я с тобой свяжусь, и ты, хотя и не сразу, получишь свои деньги. Договорились?

Я шагнул к кровати, следя за каждым движением Бруно, положил гребешок ему на грудь.

— Теперь я ухожу. И… выше голову, протеже. Считай это бесплатным уроком.

ГЛАВА 17

Следующим моим шагом стала полнейшая авантюра, хотя у меня не было никакой уверенности, что удастся выйти сухим из воды.

Позвольте вам сказать, у меня довольно любопытные взаимоотношения с неопределенностью. Моя писательская ипостась с ней борется. Мне нравится перемещать моих персонажей по эпизодам, которые я для них сочиняю, чтобы они говорили именно то, что должны, по моему разумению, сказать, а свои действия полностью подчиняли моим желаниям. Бывает, они удивляют меня, и, если такое случается, книге от этого только польза. Эпизод начинает развиваться в новом направлении, его динамичность нарастает. Но мне все равно необходим некий каркас: кого убьют, кто убийца, каким образом Фолксу удастся уйти с женщиной и добычей. С мелкими неопределенностями я могу справиться, иной раз персонажи могут позволить себе кое-какие вольности, но сам каркас не должен меняться.

С моей воровской ипостасью все с точностью до наоборот. Да, я тщательно готовлюсь к каждому взлому, но никогда не знаю наверняка, что меня ждет по другую сторону двери, которую я собираюсь открыть. И — признаваться так признаваться! — мне это нравится. Действительно, какой смысл нарушать какие-либо правила… ладно, законы, если при этом не начинает бурлить кровь? Среди лучших моментов моей жизни некоторые имели место быть в домах других людей, если я находил то, чего никак не ожидал найти. Поверьте мне, это удивительное чувство, сунуть руку на полку с носками и обнаружить мешочек с драгоценностями. Это светлая сторона, а темная состоит в том, что общей схемы нет и быть не может. План у меня обычно есть, иногда очень детализированный, но не я командую парадом. Случиться может что угодно. Я могу столкнуться с бывшим боксером-профессионалом, который оборудовал в подвале камеру пыток. Или с женщиной, вооруженной баллончиком с перечным газом, в мобильнике которой среди номеров быстрого набора есть и телефон ассоциации соседской взаимопомощи. Я не могу контролировать исход дела, на которое иду, а неопределенность в реальной жизни не только приводит к выбросу в кровь адреналина, но и чревата длительным сроком тюремного заключения.

А если принять во внимание фактор мертвой женщины, причем мертвой женщины, разлагающейся в моей квартире, то риск, конечно же, возрастает. И тем не менее, уже под утро, в начале пятого, я решил еще раз влезть в квартиру покойницы, хотя не знал, нашла ли полиция тело. А если нашла, кто мог гарантировать, что меня не ждала засада?


До дома Катрины полиция вроде бы не добралась. У подъезда не стояли патрульные машины. Детективы в штатском не допрашивали ночного консьержа. В окнах квартиры свет не горел. Портьеры так и не сдвинули.

От меня не укрылась абсурдность ситуации: я в третий раз собираюсь влезть в квартиру Катрины Ам. А как звучит аксиома преступного мира? Никогда не возвращаться на место преступления, так? Что ж, думаю, автор этого дельного совета наверняка и представить себе не мог, что найдется чрезвычайно тупой взломщик, который проигнорирует его наставления не один раз, а дважды.

Но не все было так плохо: номер, который я снял в соседнем отеле, по счастливому стечению обстоятельств оставался за мной до полудня. Входная дверь была заперта, и на ней висела табличка на французском и английском: гостям отеля, вернувшимся после полуночи, предлагалось нажать на кнопку звонка, — но я не видел необходимости кого-либо будить, если мог без этого обойтись. И уж конечно, не хотел привлекать к себе внимания за несколько часов до того, как в соседнем доме могли появиться следователи.

Прижавшись лицом к стеклу, я с обеих сторон прикрыл глаза руками, чтобы отсечь уличный свет. Вестибюль вроде бы пустовал. Ничего в нем не изменилось и несколько минут спустя, когда я пересекал его, направляясь к лестнице, с латексными перчатками на руках и с отмычкой и микроотверткой в кармане пиджака. По пути зашел за регистрационную стойку, снял с гвоздика ключ от моего номера, чтобы на обратном пути меня не приняли за постороннего, и, добравшись до лестницы, пошел по ней. Если бы кто меня спросил, сказал бы, что нашел дверь незапертой, и она открылась при повороте ручки, но я сомневался, что возникнет такая необходимость. В отеле стояла такая тишина, что можно было бы услышать даже падение на пол булавки.

В свой номер я заходить не стал, предпочел сразу подняться на крышу. Окинул взглядом светящиеся городские окна, полюбовался мигающим шпилем Эйфелевой башни. В пять утра на час включалась полная подсветка, но редко кто ее видел: разве что завсегдатаи ночных клубов, расползающиеся по домам, да бездомные, ночующие в ярких палатках на берегу Сены. Ну и какой-нибудь вор, оказавшийся на крыше в Марэ.

Однако долго любоваться открывшимся видом я не мог. Зажав фонарик в зубах, я открыл висячий замок на двери жилого дома и на цыпочках двинулся вниз по бетонным ступеням. На этот раз чемодан мне не мешал, я ни на что не отвлекался, поэтому без труда вычислил дверь, ведущую на нужный этаж. Какое-то время я не решался открыть ее. Ничего подозрительного не слышал, но за дверью все равно могли прятаться полицейские. Когда я все-таки ее открыл, в коридоре вспыхнул свет; к моему безмерному облегчению, никого за дверью не было, за исключением, может быть, коверных клещей.

Не заметил я и признаков того, что кто-то побывал в квартире Катрины. Когда осторожно попробовал повернуть ручку, выяснилось, что она в том самом положении, в каком я ее оставлял. Мгновением позже пошли в дело отмычка и отвертка. Очень скоро я переступил порог и метнулся в другой конец коридора, чтобы отключить охранную сигнализацию и не дать соседям задаться вопросом, с чего это хозяйка квартиры вернулась в столь неурочное время.

Едва пиканье прекратилось, я поник плечами и шумно выдохнул: только теперь понял, что какое-то время не дышал. Потом растопырил пальцы, прислушался к шуршанию латекса. Глаза привыкали к темноте, царившей вгостиной; до меня со всех сторон доносились характерные квартирные шумы: урчание холодильника, бульканье в трубах горячей воды.

Я задернул шторы, не такие уж плотные, и только после этого включил верхний свет. В гостиной после моего последнего визита вроде бы ничего не изменилось. У стен все так же стояли картины, оба мольберта оставались на прежних местах. Я перешел в спальню и обнаружил, что и здесь все, как было. Задернул шторы, включил настольную лампу. Автоматически включилась и другая лампа, осветившая то самое место, где висела картина, украденная Бруно.

Я сжал левую руку в кулак, разжал, хрустнув суставами, замер, собираясь с мыслями. Решил, что дам себе час. Если за это время ничего не найду, тогда того, что мне нужно, в квартире просто нет. Кроме того, я хотел покинуть и квартиру, и дом до шести утра, чтобы свести к минимуму шанс встретиться с кем-то из жильцов.

Вводя временной лимит, я, конечно же, снижал и без того небольшие шансы на успех. Час — не так уж много времени, даже если ты понимаешь, что полиция может нагрянуть в любой момент. Но его вполне должно было хватить для того, чтобы методично обыскать все возможные тайники, не оставляя следов своего присутствия.

Полтора года назад я столкнулся примерно с такой же задачей, отыскивая в нескольких местах статуэтки обезьян. И хотя та задача была не из простых, я с куда большим удовольствием опять взялся бы за поиск статуэток. Пусть они тоже не поражали размерами, но добыть их было проще, чем то, что я хотел найти сейчас. К тому же мне заранее сказали, где будут лежать две статуэтки. Насчет квартиры Катрины Ам никаких указаний я не получал и надеялся только на собственную интуицию.

По истечении часа, безо всякой пользы потраченного на осмотр мебели и потенциальных тайников, я нарушил свою самую святую заповедь и прибавил десять дополнительных минут. И, как выяснилось, не напрасно, поскольку избавился от нарастающего чувства обреченности, достигшего пика к шестидесятой минуте поиска, взглянул на ситуацию свежим взглядом — и выругал себя за тупость. После чего, удивляясь, почему не додумался до этого раньше, достал из-под туалетного столика папку-аккордеон, а из нее — водительское удостоверение Катрины Ам. Затем прошелся по комнатам, чтобы убедиться, что следов моего пребывания не заметно, поставил квартиру на сигнализацию, искренне надеясь, что больше ноги моей здесь не будет, и запер дверь с помощью отвертки и отмычки.

Поднялся на крышу, где застал занимающееся утро, и спустился по лестнице отеля. На втором этаже остановился, задавшись вопросом, поспать ли мне несколько часов. В итоге заглянул в номер, но лишь для того, чтобы взять из гардероба пустой чемодан. Как выяснилось, поступил правильно, потому что Квазимодо уже занял место за стойкой. Я вернул ему ключ от номера и обреченно потащил чемодан к двери, как путешественник, вынужденный отправляться в долгий путь еще до восхода солнца. Добравшись до ближайшей станции метро и деля вагон с несколькими ранними пташками, я приложил все силы к тому, чтобы выглядеть респектабельным членом общества.

ГЛАВА 18

«Банк заполнял дым. Выли сирены противопожарной сигнализации, из распылителей на потолке лилась вода. Фолкс промок до нитки, одежда прилипала к коже, как паутина. Он поднял голову, чтобы вода промыла глаза от дыма. Впереди светились зеленые таблички над дверью запасного выхода. Сотрудники и охранники убегали, наклонив головы, оберегая глаза от дыма и воды. Фолкс им не мешал, только направлялся он в противоположную сторону, к хранилищам.

Подошел к стальной двери, которую никто уже не охранял. Бросил в коридор еще пару дымовых гранат. Потом ввел код, добытый из компьютерной базы данных, которую ему удалось взломать. За дверью его ждали четыре хранилища. Фолкс направился ко второму, вставил мастер-ключ, набрал на пульте нужную комбинацию. Почувствовал, как открылся замок, после чего, ухватившись за рукоятку, распахнул массивную дверь и вошел в хранилище.

Под потолком вспыхнули яркие лампы. Фолкс увидел перед собой груды мешков с банкнотами — многие и многие миллионы американских долларов. Все он, конечно же, унести не мог, но расстегнул молнию парусиновой сумки и начал ее наполнять. Уже поставил в сумку два мешка, когда вдруг раздался пронзительный гудок, перекрывший вой противопожарной сигнализации. В гудке этом слышалась какая-то тоска, словно хранилище сожалело о том, что происходило в этот самый момент. Фолкс слишком поздно осознал, в чем дело: дверь хранилища снабдили доводчиком, о котором он не подумал. И она начала закрываться, сначала медленно, потом набирая скорость, пока не захлопнулась с оглушающим грохотом. Фолкс выругался. Закрывалось хранилище герметично, воздух снаружи не поступал. Он принялся искать кнопку, открывающую дверь изнутри. Сразу не нашел. Он не мог исключить вариант, что такой кнопки вообще не существует. По его прикидкам, кислорода оставалось минут на двадцать.

Фолкс забарабанил по двери. Сначала ладонями, потом кулаками. Удары становились все громче, учащались, а потом с другой стороны двери донесся женский голос:

— Чарли, — позвала женщина. — Чарли…»


Я оторвался от ноутбука, нахмурился, посмотрел на стену номера, пытаясь вырваться из книги и понять, что напечатали мои пальцы. Я знал, что меня клонит в сон, но чувствовал: что-то не так. Потом до меня дошло. Стучали в дверь не банковского хранилища, а моего номера.

— Чарли, — повторила Виктория. — Это я. Ты здесь?

Я поднялся. Пошатываясь, пересек номер. Халат мог не надевать, поскольку не успел снять одежду, в которой ходил прошлый день. Побывав в квартире Катрины Ам и вернувшись в отель, я собирался лечь спать, но нервное напряжение не отпускало. Поэтому я включил ноутбук и принялся за роман. И словно перенесся в тот эпизод, который описывал на бумаге: вероятно, от усталости я впал в состояние, близкое к трансу. Если сказать честно, мне было неприятно, что меня прервали.

Открывая дверь, я собирался предложить Виктории зайти попозже. Но не успел произнести ни слова, потому что она протиснулась мимо меня в номер и направилась к телевизору.

— Слава богу, что ты здесь. Новости видел?

— А который час? — Я поднялся на цыпочки, потянулся, вскинув руки над головой.

— Около восьми, — рассеянно ответила Виктория. Наставила на экран пульт дистанционного управления и принялась переключать каналы.

— Я недавно вернулся. — Я зевнул. — Что происходит?

На экране грузовики блокировали движение по автостраде.

— После этого.

— О чем ты?

Виктория озабоченно посмотрела на меня.

— Через минуту.

И минутой позже я таращился на свою физиономию. Ну не совсем на свою. Я смотрел на свой писательский образ, фотографию мужчины-модели в смокинге, которую я взял из каталога и отправил в издательство. Потом я услышал свои имя и фамилию, а фотография сменилась домом, в котором я снимал квартиру. Вход в подъезд огородили желтой лентой, у двери стояли двое полицейских, заложив руки за спину.

— И что говорят? — спросил я Викторию, признавая, что французским она владеет куда лучше, чем я.

— Они нашли тело. И теперь ищут тебя, чтобы понять, какое ты имеешь отношение к случившемуся.

Она повернулась ко мне, в глазах стояла тревога.

— Что-нибудь еще? — Я пытался сохранить в голосе спокойствие.

— Это только первый репортаж. Видишь, внизу написано: «Новость последнего часа».

Надпись как раз исчезла, и на экране появилось строгое лицо ведущей информационного выпуска новостей.

— И что теперь? — спросила Виктория.

Я пожал плечами, одернул футболку.

— Наверное, сегодня мне лучше обойтись без смокинга.

— Я серьезно. Ты не думаешь, что тебе следует сдаться?

Я потер глаза.

— Не так быстро, — пробормотал я. — К тому же они подумают, что я самозванец.

Виктория покачала головой, тяжело вздохнула. Положила руку на талию, чуть повыше пояса синих джинсов.

— Чарли, ты же понимаешь, что они очень скоро выяснят, как ты выглядишь на самом деле.

— Думаешь? Я не уверен, что оставлял в квартире свои фотографии.

— Проснись. Им нужно только поговорить с соседями и консьержем. Как только кто-то из них скажет, что на фотографии изображен не ты, они заподозрят неладное.

— Да, наверное… — Я прикрыл рот рукой, но зевок не материализовался. — А вдруг они подумают, что квартиру снимал совсем другой человек, который воспользовался моими именем и фамилией.

Виктория посмотрела на меня, как на безумца.

— Вполне возможно, — настаивал я.

Она шумно выдохнула.

— То есть ты говорить с ними не собираешься?

— Ты шутишь? Чтобы попытаться обелить себя, мне, скорее всего, придется сознаться в том, что я незаконно проник в квартиру Катрины, и что за этим последует? И потом, пока я могу назвать им только имя Бруно. Боюсь, пользы мне от этого будет немного.

— Ты нашел его этой ночью?

Я кивнул, потом указал на кровать, предлагая Виктории сесть. Сам сложил руки на груди и привалился к деревянному шкафчику. Потом, после короткого раздумья, достал из холодильника бутылку минеральной воды, скрутил пробку. Почувствовал, как пальцы обдало вырвавшимся из горлышка углекислым газом. Предложил бутылку Виктории. Она отказалась, и я с удовольствием глотнул ледяной минералки, а потом продолжил.

— Я практически уверен, что он — не убийца. — Я вытер рот тыльной стороной ладони. — Он не знал, что Катрина мертва, и, должен признать, я ему поверил.

Она вскинула голову.

— Почему?

— Интуиция.

Виктория сурово глянула на меня.

— Извини. — Я вновь глотнул воды. — Если на то пошло, в момент убийства он был на работе. Во всяком случае, я так думаю.

— Ты думаешь?

— Пока подтверждение только одно — его слово. Он говорит, что провел в банке весь день. За исключением перерыва на ленч.

— Вот видишь.

— Он встречался с Пейдж.

Я улыбнулся Виктории. Она поднесла руки к вискам. Помассировала их, словно хотела избавиться от головной боли.

— Подожди. Ты говоришь о девушке из книжного магазина?

— Именно.

— Как интересно все сходится.

Я молчал и буквально считывал мысли Виктории.

— Подожди, разве она не сказала тебе, что понятия не имеет, кто такой Бруно?

— Сказала.

— Но…

— Но прошлой ночью она там была… когда я проник в квартиру Бруно. У них, похоже, роман.

— Ага… — Она помолчала. — Я думала, может, у тебя с ней…

Я погрозил Виктории пальцем.

— Если на то пошло, у нее слишком экстравагантные вкусы.

— Экстравагантные?

— Она приковала руки Бруно к кровати. Извращенка. Только поэтому мне и удалось заставить его говорить.

— Приковала к кровати? И она — его алиби?

Я поставил бутылку минералки, поднял руку.

— Я знаю, куда ты клонишь.

— Это же очевидно. Руки Катрины связали за спинкой стула перед тем, как ее задушили. Бруно и Пейдж используют наручники в своих любовных играх. Та же история.

— Катрина не сидела голая, и смазки на ее теле я не заметил.

Виктория поморщилась.

— Хватит об этом, Чарли. Чего еще тебе нужно?

Я оттолкнулся от шкафчика, подошел к окну.

— Мотив или хотя бы намек на доказательства.

— Гм-м…

— Да, знаешь ли, на одной интуиции далеко не уедешь.

Виктория скрестила руки на груди. Я отдернул занавеску, посмотрел в проулок у боковой стены отеля. Не заметил никаких подозрительных личностей, даже котов.

Виктория глубоко вздохнула, и я, повернувшись, успел увидеть, как она расправила плечи. Высокий воротник блузки поднимался к самому подбородку. Ее глаза блеснули.

— А если я скажу тебе точное время ее смерти?

— Это будет прекрасно. Но у меня нет стола для вскрытия. Да и тела тоже.

Виктория нетерпеливо покачала головой.

— Передай мне твой ноутбук.

Я принес ноутбук. Палец Виктории заскользил по сенсорной пластине. Она открыла файл, закрыла.

— Что ты делаешь? — полюбопытствовал я.

— Послание, которое они тебе оставили… — рассеянно ответила она. — Для этого они создали новый документ. Так вот, в «Свойствах» документа должно быть указано, когда он создан, так что…

— Продолжай.

— Так вот, документ создан вчера, в четырнадцать часов тринадцать минут.

— Черт побери!

— Ты потрясен?

— Не то слово! — Я взял у Виктории ноутбук, сам посмотрел на экран. — Век живи — век учись.

Виктория улыбнулась.

— Вот тебе и перерыв на ленч, плюс-минус полчаса. И это еще не все, Чарли. У меня появились кое-какие идеи насчет документов, найденных в картине. Эй, ты меня слушаешь?

— Извини. — Я оторвал взгляд от компьютерного экрана. — Просто подумал… может, с ноутбуком я погорячился. На нем же могли остаться отпечатки пальцев убийцы.

— Ты прикасался к клавишам?

— Несколько миллионов раз. Но если тебя интересует период времени, прошедший после убийства, то ответ — да.

— Отпечатки все равно могут остаться.

— Я не эксперт, но, полагаю, будет не так-то просто снять отпечаток пальца с клавиши, если он как следует замазан моими пальцами.

Виктория поморщилась, но не могла не признать мою правоту.

— И знаешь, убийца, вероятно, не забыл надеть перчатки. Однако вероятность того, что его пальчики остались, есть, пусть и маленькая. Поэтому я думаю, что тебе лучше закрыть ноутбук. И послушать меня.

Я встретился с ней взглядом, отложил ноутбук в сторону.

— Если ты предлагаешь мне отложить работу над романом на несколько дней, я, пожалуй, соглашусь.

— Так вот, — начала она, — помнишь листок с шестизначными числами? Я думаю, это идентификационные коды отделений банков.[13]

Виктория радостно улыбнулась, словно только что решила очень сложную анаграмму.

— Ты так думаешь?

— Уверена.

Я прикусил губу.

— А французские банки используют такие же коды?

По лицу Виктории пробежала тень сомнения.

— Полагаю, что да.

Я наморщил нос: меня она не убедила.

— Возможно, ты что-то нащупала. Но французы могут использовать совсем другую структуру кодов.

— Но принять во внимание стоит, так?

— Безусловно. Только куда это нас толкает? Если это банковские коды, то, возможно, намечалось ограбление банка?

— Логично.

— Правда? А по мне, не слышал ничего более безумного.

Виктория нахмурилась.

— В самом ограблении ничего безумного нет, — продолжил я. — Но ты должна признать… таких совпадений не бывает. Я пишу книгу об ограблении банка и одновременно, уже в реальной жизни, натыкаюсь на план подготовки такого вот ограбления. Это уж чересчур.

— Но не противоречит теории вероятности.

— Прямо-таки квинтэссенция совпадений.

— Но без банка здесь точно не обошлось. К примеру, Бруно работает в банке.

Я кивнул, думая, стоит ли развивать тему банков.

— Что молчишь?

— Ты еще не все знаешь. — Я решил, что развивать надо. — Бруно познакомился с Катриной в том самом банковском отделении, услугами которого она пользовалась. Она держала какие-то ценности в хранилище.

— Вот видишь!

— Не знаю, Вик…

— Перестань. Все логично. Хотя, конечно, и может выглядеть невероятным совпадением…

— О чем это говорит? Катрина планировала ограбления банков, коды которых указаны на листке, — если, разумеется, допустить, что это идентификационные коды?

— Возможно.

— А чертежи, электрические схемы и фотографии — составная часть плана ограбления шести банков в центре Парижа? Клиент Пьера знает об этом — вот почему меня и наняли на эту работу. И как минимум еще один человек знает об этом, возможно Бруно или Пейдж, — вот почему они убили Катрину в моей квартире и оставили послание в компьютере? Но одно с другим никак не вяжется, потому что Бруно продал картину в галерею.

— Слушай, я не говорила, что знаю все ответы.

— А кроме того, все это — зеркальное отражение книги, которую я сейчас пишу.

— Ладно! — Она вскинула руки. — Ты выразился более чем ясно.

Я шумно вздохнул, оттолкнулся от деревянного шкафчика, направился к ванной.

— Куда идешь? — спросила Виктория.

— Принять душ. Скоро у меня встреча с Пьером.

— Ты пойдешь?

— Конечно. И сначала мне нужно подумать. Вот и собираюсь сунуть голову под горячую воду. Может, удастся прочистить мозги и переосмыслить известные нам факты. После чего я попрошу тебя об одной услуге.

— Услуге?

— Да! — я сунул руку в карман и достал водительское удостоверение Катрины Ам. — Потренируй свой французский. Возможно, он тебе понадобится.

ГЛАВА 19

Мне потребовался почти час, чтобы добраться от отеля на Монмартре до станции метро «Военная академия», расположенной у дальней части Марсова поля. Тем не менее прибыл я на несколько минут раньше срока, поэтому мог неспешно пройтись до уличного кафе, в котором встречался с Пьером двумя днями раньше. Конечно, меня так и тянуло рассказать Пьеру все, учитывая, что он наверняка слышал об убийстве Катрины, однако внутренний голос настоятельно рекомендовал придержать часть сведений при себе. Второй раз мне поручали работу, которая заканчивалась чьей-то смертью, а мое имя попадало в список подозреваемых в убийстве, и это, надо отметить, совершенно меня не радовало.

После того как полиция обнаружила тело Катрины, я чувствовал себя под открытым небом неуютно. Квартира моя находилась неподалеку, я не сомневался, что там теперь кишат технические эксперты и фотографы криминальных изданий, а французские власти с полным правом считают, что я скрываюсь от правосудия. Гримироваться я, конечно, не стал, поскольку искали они мужчину куда более красивого, чем я, но все могло перемениться, и очень скоро. Едва ли полиции понадобилось много времени, чтобы составить мой фоторобот, а то и найти мою настоящую фотографию в каком-нибудь закоулке интернета.

Я попытался изгнать страх из головы и велел себе не отворачиваться от каждого приближающегося прохожего. Я вел себя так, словно чувствовал за собой вину, и этим мог привлечь к себе ненужное внимание. Мысль о том, что меня обязательно поймают и это лишь вопрос времени, мешала сосредоточиться на предстоящей встрече. Я понятия не имел, какой будет реакция Пьера, когда он увидит, что картины у меня нет, а любые неожиданности лучше всего встречать, мобилизовав внутренние резервы.

Я уже полез в карман за солнцезащитными очками, но опустил руку и покачал головой. При первой нашей встрече Пьер заметил, что я смотрюсь в них очень странно, а этот день выдался еще более мрачным, чем тогда: серое небо опустилось совсем низко и в любой момент грозило пролиться дождем. Дул легкий ветерок, но он нисколько не освежал. Я, конечно, мог не спать довольно долго, но при этом опасался, что в самый неподходящий момент мозг даст осечку, а то и просто отключится.

На подходе к кафе я увидел, что Пьера нет. Мне и в голову не приходило, что он может не объявиться, но теперь я подумал: на то есть причины. Посмотрев телевизионные новости, он мог решить, что идти на встречу со мной рискованно, или предположил, что я уже покинул Париж. Конечно, мне следовало позвонить ему из отеля. Я допустил глупую ошибку и теперь подвергал себя немалому риску, бродя по городу. Почему я это сделал? Может, потому что от усталости путались мысли. Или сыграла роль уверенность в том, что полиция будет искать не меня, а мужчину, изображенного на обложке моих книг. Я уже начал думать, что за самоуверенность мне придется заплатить высокую цену, когда незнакомый голос справа от меня произнес:

— Боюсь, ваш друг не сможет сегодня встретиться с вами.

Я повернулся и увидел одетого с иголочки мужчину — в твидовом костюме, темно-коричневом галстуке, — который сидел на парковой скамье и расслабленно улыбался. В руке у него была свернутая в трубку газета.

— Простите? — выдавил я.

— Ваш друг Пьер… так, кажется, вы его называете… боюсь, сегодня он не сможет составить вам компанию. Не изволите присесть?

Мужчина, несомненно, приехал в Европу из тех же мест, что и я. Он говорил на хорошем английском, четко произносил каждое слово, звуки слетали с его языка, словно отрезанные скальпелем. Я вдруг понял, что вижу его не в первый раз. Конечно же, это господин в костюме-тройке, который сидел в кафе неподалеку от нас с Пьером.

— Это хорошо, — он прочитал мои мысли, — что вы меня узнаете. Очень хорошо.

Мужчина похлопал газетой по деревянной скамье рядом с собой. Я с подозрением глянул на это место.

— Да садитесь же. Не будете же вы стоять до вечера.

Я с неохотой опустился на скамью. Мужчина достал из кармана золотые часы, сверился с ними. Не знаю, произвела ли на него впечатление моя пунктуальность. Он закрыл часы, вернул в карман жилетки, сшитой из того же твида, что и костюм, и, несомненно, в Лондоне. Усов он не носил, а мог бы. Короче, выглядел он так, словно только что вышел со съемочной площадки очередной комедии «Илинг студиос».[14]

— Вы, разумеется, знаете, что Пьер — не настоящее имя, — небрежно добавил мужчина.

— Кто вы?

— Натан Фармер. — Он расправил плечи. — А вы — Чарли Ховард, писатель. — Он постучал газетой по моему колену. — По крайней мере эта ваша профессия известна лучше. Но я знаю, что вы еще и ловко управляетесь с замками.

— Послушайте, я понятия не имею, кто вам все это сказал, но…

— Т-с-с, — прошептал он, прерывая меня. — Давайте не будем играть в эту игру. Мне много чего известно, господин Ховард. Это мой бизнес. Полагаю, меня можно называть сборщиком информации.

Я в упор посмотрел на него.

— И для кого, позвольте спросить, вы собираете информацию?

Он лукаво глянул на меня, глаза блеснули, словно мой вопрос очень ему понравился.

— У меня есть клиенты, господин Ховард. Я неплохо справляюсь с тем, что делаю, знаете ли. В некоторых случаях интересы моих клиентов совпадают. Так уж получилось и с вами. Точнее, с картиной, за которую вам заплатили.

— Боюсь, я потерял ход ваших мыслей.

Натан Фармер глубоко вздохнул, положил правую ногу на левую. Туфли он в этот день надел коричневые, цвета свежезаваренного чая, начищенные до зеркального блеска.

— Я понимаю, поверить в это трудно. Фактически невозможно. И тем не менее, когда этим утром я разговаривал с вашим другом, ему просто не терпелось рассказать мне все, что вы обсуждали двумя днями раньше.

— Вы разговаривали с Пьером?

Фармер кивнул.

— В полицейском участке. К сожалению, его арестовали. Обвинений пока не предъявлено, но, смею предположить, если понадобится, мы что-нибудь найдем. Но все будет зависеть от вас.

— От меня?

— От вашего желания сотрудничать. Вас, возможно, не сильно волнует благополучие вашего друга. В этом случае, — он провел пальцами вдоль едва видной стрелки на брюках, — мне не составит труда передать в полицию ваши настоящие приметы. И если вас покажут по телевидению, боюсь, это сильно осложнит вам жизнь.

Я подумал о том, чтобы сыграть под дурачка, но не стал попусту тратить время. Этот человек знал, о чем говорит, и у меня возникли опасения, что на встречу он пришел не один. Возможно, пара громил притаилась за кустами, которые росли позади скамьи.

— Почему бы нам не пройтись? — предложил я. — Хочется немного поразмяться.

— Как вам будет угодно.

— А газету оставьте здесь. — Я вынул сложенную газету из его руки и бросил в урну.

— Это еще зачем? — нахмурившись, спросил он.

— Мне неизвестно, на кого вы работаете, но я написал достаточно детективов, чтобы знать, как легко спрятать микрофон в сложенной газете. И позвольте мне взглянуть на подкладку вашего пиджака.

— Я разочарован. Ведь вы выпускник престижного учебного заведения. Я полагал, что буду иметь дело с образованным человеком.

— Просто покажите.

Фармер развел руки, предлагая мне ощупать его. Я так и сделал, стараясь не привлекать лишнего внимания.

— Заглянете под язык в поисках капсул с цианистым калием?

— Это уже перебор. Пошли. Можете рассказать мне все, что собирались.

Мы неспешно двинулись к Эйфелевой башне. Я не возражал. Толпы туристов у ее подножия обеспечивали хоть какую-то защиту и усложняли слежку — при условии, что Фармера сопровождали его люди. Я об этом ничего не знал. Возможно, он пришел на встречу один, а если нет — чего упрощать ему жизнь?

— Картина у вас? — спросил он, когда мы миновали четыре туристических автобуса и приблизились к очереди, выстроившейся у правой опоры башни.

— Вы про сцену на Монмартре?

— Да.

— Написанную маслом? С подписью Мэньи?

— Да, да!

— Тогда, увы, ее у меня нет.

Фармер повернулся и посмотрел на меня. Губы его разошлись, продемонстрировав мастерство дантистов.

— Только не принимайте меня за дурака, господин Ховард, — сказал он по-прежнему размеренно и спокойно.

— У меня и мыслей таких нет. Сейчас я скажу вам чистую правду. Картины не было в квартире, когда я проник туда, чтобы украсть ее.

Губы Фармера скривились, словно он съел что-то кислое.

— Не было, говорите…

— Именно так. Но есть и светлая сторона. Я знаю, кто ее взял.

Фармер выдержал паузу, с тем чтобы прийти в себя.

— Пожалуйста, говорите.

— Один парень по имени Бруно. Какой-то шарлатан. Уговорил меня залезть в эту самую квартиру под каким-то предлогом двумя днями раньше.

Фармер развернулся на каблуках, его глаза переполняло презрение. От лотка по левую руку доносился запах сладкого: засахаренного попкорна, блинов с клубникой, сахарной ваты. Рядом с лотком какой-то мужчина средних лет выстраивал дочерей, чтобы их сфотографировать.

— Это чистая правда, — повторил я. — Такого и не выдумаешь.

— Даже если я вам поверю, — он сощурился, — сомневаюсь, что вы сможете мне сказать, где найти этого Бруно.

— С удовольствием бы сказал, если все было так просто. Но, боюсь, зовут его совсем не так, и мои поиски пока ни к чему не привели.

— И что вы теперь собираетесь делать?

Я посмотрел поверх плеча Фармера на приближающегося жандарма, его синяя фуражка мелькала среди окружающих нас туристов. Он вроде бы и не искал меня, но само его присутствие действовало на нервы. Я взял Фармера под локоть и увлек к Сене. Мы подошли к набережной в тот самый момент, когда зажегся зеленый свет для пешеходов, пересекли мостовую перед застывшими автомобилями, ступили на мост Йены. Я посмотрел вниз, на речные трамвайчики, стоящие у берега, слишком большие и угловатые, чтобы вписываться в композицию.

— Отвечаю на ваш вопрос. — Я вновь повернулся к моему лощеному спутнику. — Я не знаю, что мне теперь делать. Из-за вас, между прочим. Я собирался спросить Пьера, известно ли ему что-нибудь о женщине, которую нашли мертвой в моей квартире. Надеюсь, вы понимаете, что убили ее с целью надавить на меня?

— Несомненно.

— Я, кстати, ее не убивал. Вы не спросили, но я подумал, что вам, возможно, эта информация не помешает.

Он встретился со мной взглядом.

— Понятно.

— Как насчет вас?

— Простите?

— Это не вы, часом, ворвались в мою квартиру и убили ее?

Фармер поджал губы.

— Ну что вы!..

— А те люди, на которых вы работаете?

— Нет, — резко ответил он. — Я не убийца, господин Ховард. Как и мои клиенты, которых я представляю.

Он посмотрел вперед, на величественный фасад Трокадеро. Били декоративные фонтаны, но зеленые лужайки у вспененной воды пустовали: сказывалась ненастная погода. Несколько чернокожих торговцев попытались привлечь наше внимание, предлагая миниатюрные копии Эйфелевой башни и разложенные на расстеленных на земле одеялах сумки — подделки изделий известных фирм. Я заметил, что к одеялам пришиты ручки: при появлении полиции торговая точка быстро сворачивалась. Справа от торговцев молодежь каталась на роликах между пластиковыми конусами, расставленными на гладком асфальте. В ярких костюмах, с большими наушниками на головах они казались пришельцами из будущего.

— И что теперь? — спросил я.

— Мне нужна картина, господин Ховард. Вот и все.

— Вы позволите спросить, зачем? Пьер показывал мне фотографию. Должен сказать, картина отвратительная. Больших денег, по моему разумению, не стоит. Но клиент Пьера соглашался выложить за нее кругленькую сумму. А теперь появляетесь вы, ведете себя, как перенесшийся в наше время член банды с Лавендер-Хилл,[15] и я не могу не задать вопрос: что привлекает людей в этой чертовой картине?

— Это обычная картина, господин Ховард.

— Правда?

Он улыбнулся. Совсем как учитель — бестолковому ученику.

— Так вы добудете мне картину?

— Я вам уже сказал. Бруно я найти не могу и…

— Да, да, я помню, что вы мне сказали. Но теперь, надеюсь, у вас появится мотив, и вы удвоите усилия. Два дня, господин Ховард. Потом картина должна быть у меня. Если вы ее не принесете, мои люди в полиции предъявят Пьеру обвинение в скупке краденого. Вы думаете, вас это не коснется? Речь пойдет о неких вещичках, с которыми вы уехали из Амстердама. И, пожалуйста, не оскорбляйте меня словами о том, что вы не знаете, о чем речь. У меня есть связи и в нидерландской полиции.

Я нахмурился.

— Прошло больше года.

— Да, но это ничего не меняет, не правда ли? После этого, полагаю, ваш друг сообщит полиции ваши имя, фамилию и приметы. И это усложнит и без того незавидное положение, в котором вы оказались из-за этого убийства.

— Я же сказал, что ее не убивал.

— И я вам поверил.

— Правда?

Фармер кивнул.

— Я сталкивался с убийцами, господин Ховард, и вы — совсем другой породы. Ловкий вор, возможно. Но не хладнокровный киллер.

— Я польщен.

Я указал на каменные ступени, ведущие к Трокадеро, и мы с Фармером начали подниматься по ним. Какое-то время мы молчали, и я попытался навести в мыслях некое подобие порядка. Но не знал, что сказать и как. Документы, спрятанные между холстом и картоном, не составляли для Фармера тайны. Я в этом не сомневался, но упомянуть о них не мог, потому что тем самым признался бы во лжи: я уже успел сказать, что картина ничего особенного не представляет. Эти документы наверняка вели к чему-то серьезному. Такие личности, как Натан Фармер, не бултыхались на мелководье преступного мира, где пребывал я. Нет, он обитал в тех глубинах, о которых я не решался и подумать. Не акула — нет. Скорее, осьминог, терпеливо ожидающий, пока кто-нибудь окажется в пределах досягаемости его вытянутых щупалец.

Неужели это Фармер оставил послание на моем компьютере? Он находился в моей квартире, когда убивали Катрину? Какую реакцию вызовет мой вопрос о послании, оставленном в ноутбуке?

— Как мне вас найти? — спросил я, когда мы поднялись на верхнюю ступеньку.

Фармер сунул руку в карман и достал визитку. Плотная бумага цвета слоновой кости, золотое тиснение. Все высшего качества.

«Натан Фармер. Конфиденциальные услуги», — прочитал я. И телефон.

— Звоните в любое время. Вас обязательно свяжут со мной.

— Я посмотрю, что удастся сделать.

— Пожалуйста! — Он протянул руку. — Меня ждет автомобиль. — Он указал за мое плечо на припаркованный «Ягуар», серо-стальной, цвета неба; за рулем лимузина сидел шофер.

Я наморщил лоб.

— Но как вы…

Он улыбнулся, махнул рукой.

— Два дня, господин Ховард.

И пошел к машине, оставив меня таращиться на визитку. Я надавил подушечкой указательного пальца на острый край визитки, поднял голову, поспешил за ним.

— Последний вопрос. — Я схватил Фармера за бицепс, что ему определенно не понравилось. — Вы — настоящий? Уж простите за этот вопрос, но я не так давно встретил одного парня, такого же, как вы. На деле он оказался мошенником.

— Ах, да… действительно. Я прочитал вашу книгу, знаете ли. Любопытные приключения. — Он стряхнул с руки воображаемые пылинки, поправил галстук. — Но, боюсь, на этот раз вы попали совсем в другую историю, господин Ховард. И я, как вы изволили выразиться, очень даже настоящий.

На этот раз, когда он повернулся, чтобы уйти, я мешать ему не стал. Водитель в униформе вышел из «Ягуара», открыл заднюю дверцу. Я наблюдал, как Фармер залезает в просторный, обитый кожей салон, удобно усаживается. Водитель захлопнул дверцу. Автомобиль уехал. Фармер не оглянулся.

ГЛАВА 20

К Триумфальной арке я шел, как в тумане, на шум «Рено» и «Ситроенов», огибающих ее в двенадцать рядов. Я обдумывал случившееся. На Марсово поле я ехал, чтобы получить хоть какие-то ответы, но достались мне только новые вопросы. Кого представлял Натан Фармер? Какие люди желали завладеть документами, спрятанными в картине? Откуда у него возможности так легко манипулировать полицией?

Ничего этого я знать не мог, и во мне начала подниматься волна раздражения. Наверное, я мог проигнорировать его угрозы, но не считал такой подход разумным. Я не хотел оставлять Пьера в беде, и не только потому, что нас связывали общие дела. Мне казалось, что я у него в долгу, я видел в нем друга, пусть и не мог объяснить, почему, и надеялся, что и он питает ко мне такие же чувства. Со слов Натана Фармера я понял, что пока Пьер ничего полиции не рассказал, хотя полной уверенности в этом у меня не было.

Еще больше меня тревожило расследование убийства Катрины Ам, которое, в чем я нисколько не сомневался, набирало ход. Картина имела к этому убийству самое непосредственное отношение, и даже без угроз Фармера мне было чего опасаться. Французская полиция обладала многими достоинствами, но вот глубины и широты мышления у нее я пока как-то не заметил. Поэтому убийцу они, само собой, увидели бы в хозяине квартиры, где нашли тело, тем более что он не давал о себе знать.

Уставший, несчастный, я спустился в сырой и темный пешеходный тоннель, который вывел меня к началу Елисейских полей. Посмотрел на часы. До встречи с Викторией оставался почти час. Я решил прогуляться по широкому бульвару в надежде, что прогулка позволит немного расслабиться, и в голове, как уже случалось раньше, возникнет дельная мысль.

Кто знал — вдруг возникнет? Я никого и ничего не замечал, лишь на мгновение вернулся в окружающий мир, когда на площади Согласия чуть не ступил с бордюрного камня на мостовую прямо под колеса огромного туристического автобуса. Водитель нажал на клаксон, заставив меня отпрыгнуть назад и какое-то время стоять, моргая и приходя в себя. Подняв руку ко лбу, я обнаружил, что меня прошиб пот.

Совсем рядом находились сады Тюильри — одно из моих любимых мест в Париже, но сегодня идти туда не было ни сил, ни желания. Вместо этого я дотащился до ближайшей станции метро, проехал две остановки и вышел на «Пале-Рояль». Детишки бегали среди столбиков, которые врыли в землю у дворца; я проследовал мимо них в тихий парк, который находился чуть дальше. Дошел до фонтана посреди парка, плюхнулся на зеленую металлическую скамью, поставленную в тени аккуратных лип, обхватил себя руками, закрыл глаза и заснул.

Что-то мокрое, медленно двигаясь, пощекотало мне ухо. Что-то упало на щеку, мочку уха, нос. Я открыл глаза, и капля дождя упала на глазное яблоко. Я моргнул, сощурился и обнаружил себя лежащим на боку. Передо мной был ряд лип, круглый бассейн под фонтаном, поверхность воды, взбиваемая дождем. Застонав, я сел, смахнул воду с лица.

— Ты храпел, — произнес голос, и я сразу его узнал.

Повернул голову налево и увидел Викторию, которая сидела на зеленом металлическом стуле, положив ноги на край скамьи, где я спал. Она была в сером свитере с капюшоном и желтовато-коричневых слаксах. Между колен стояла черная пластиковая папка для картин, размером примерно метр на метр. Я посмотрел на серое небо, на летящие в лицо мириады капель дождя.

— Который час? — Я пошевелил челюстью, чтобы убедиться, что двигается она нормально.

— Время нашей встречи плюс сорок минут. Я решила, что тебе нужно поспать. Чувствуешь себя лучше?

Я тряхнул головой.

— Хуже, чем когда-либо. — Сжал руками виски. — Еще больше хочется спать.

— То есть ты не хочешь знать, что в папке?

— Что в папке? — спросил я, тупо уставившись в землю.

— Не знаю. Еще не заглядывала в нее.

Я поднял голову.

— Ты серьезно?

Виктория кивнула.

— Ты хочешь сказать, что просидела здесь почти три четверти часа и даже не заглянула в папку? Даже одним глазком?

— Нет.

— Ну и ну! Боюсь, что воровская карьера не для тебя.

Я потянулся рукой к папке, но Виктория покачала головой.

— Давай сначала укроемся от дождя. Боюсь, вот-вот польет как из ведра.

— Я думаю, сначала нужно посмотреть, что в папке.

— А я думаю, нам следует помнить, что мы в общественном парке, который окружают жилые дома и рестораны. И если рядом никого нет, это не означает, что за нами никто не наблюдает.

— Это пугает… ты становишься такой же подозрительной, как и я. Что ты предлагаешь?

— Следуй за мной, — она поднялась и мотнула головой, указывая направление.

И я последовал за квадрат цветущих кустов и миниатюрных зеленых изгородей, через арку в глубине парка, на улицу, ведущую к площади Виктории. Я не знал, куда мы идем. Видел только бутики и бистро, кондитерские и кафе. Ни одно из этих мест нам определенно не подходило, в каждом хватило бы любопытных глаз. Но вот насчет погоды Виктория все предсказала правильно. В облаках добавилось черноты, дождь заметно усилился. И возникали серьезные сомнения в том, что он скоро прекратится.

— Ты знаешь, куда мы идем? — спросил я, держась чуть позади.

— Терпение.

— Если хочешь, я понесу папку.

— Мне не тяжело.

Внезапно Виктория повернула налево по отходящей от тротуара пешеходной дорожке, вымощенной каменными, блестящими от дождя плитами.

— Нам сюда. — Она указала на здание из темного камня.

— Умница, — одобрил я ее выбор, за что был удостоен мрачного взгляда.

Виктория привела меня к церкви Нотр-Дам-де-Виктуар — приземистой, скромной, так не похожей на одноименный собор, который находился в нескольких километрах. Большие парадные двери мы нашли незапертыми, и Виктория вошла первой. Внутри царили полумрак и прохлада. Пол был вымощен плитами известняка, от которых гулко отдавался каждый шаг. Я поднял голову к сводчатому каменному потолку, вода капала с бровей и носа.

Виктория повела меня по центральному проходу нефа к алтарю внушительных размеров, из белого мрамора, со статуей Иисуса, распятого на кресте, и фресками с изображением верующих, поднявших глаза к небесам. Церковь пустовала. На темных деревянных скамьях не было ни души.

Виктория повернула налево, я — за ней. Бочком мы протиснулись вдоль скамьи. У самого края, рядом с приделом, где я заметил множество мраморных табличек с надписями, Виктория села, положила папку для картин рядом с собой. Я опустился на скамью с другой стороны папки.

— Хочешь, чтобы я отгадал, что внутри? — спросил я.

— Просто открой папку. — Она стряхнула воду с плеча. — Может, к этой истории содержимое папки отношения не имеет.

Если вы задаетесь вопросом, откуда взялась папка, то ответ прост: из депозитного ящика Катрины Ам в хранилище отделения «Банк Сентраль», которое находилось рядом с улицей Кенкампуа. Как мы добыли папку? Что ж, это надо объяснить. Прежде всего нам требовалась магнитная карточка, выданная банком Катрине, вот почему прошлой ночью мне пришлось еще раз побывать в ее квартире. И где я нашел карточку? Пришлось пораскинуть мозгами. Я упоминал однажды, что уже видел предмет, в котором Катрина спрятала карточку, только не сразу это сообразил. Обнаружил я ее под фотографией Катрины и мужчины с забранными в конский хвост волосами, которая лежала лицевой стороной вниз в туалетном столике. Побывав в квартире Катрины во второй раз, я решил, что фотографию убрали по каким-то личным причинам — скорее всего, потому, что мужчина сильно огорчил Катрину. Но, вернувшись в третий раз, я уже знал, что женщина предпочитает прятать ценные вещи под картоном рамок. Только не сразу это вспомнил и потратил час на бесполезные поиски. Я нашел карточку с магнитной полосой в зазоре между обратной стороной фотографии и картонкой.

После этого мне оставалось только убедить Викторию посетить отделение «Банк Сентраль». Ах, да — и прикинуться Катриной Ам. Поначалу она отказывалась, и понятно почему, но после того, как я связался с Бруно по телефону и он подтвердил, что проблем не возникнет, начала сдавать позиции. В конце концов, привел я еще один аргумент: Бруно — точно не убийца, раз согласился нам помочь. А я никоим образом не мог пойти в банк, потому что даже те редкие моменты, когда я максимально схож с метросексуалом, никто и никогда не принял бы меня за француженку. Единственная опасность подстерегала Викторию у входа в коридор, ведущий к хранилищу, где охранник мог попросить Викторию предъявить документы. Но как мы и договаривались с Бруно, он подошел к охраннику за пару минут до появления Виктории и занял его разговором, когда Виктория появилась у столика в начале коридора. Поэтому она лишь помахала водительским удостоверением, прежде чем написать «Катрина Ам» в регистрационной книге.

Честно говоря, в ожидании нашей встречи я немного сомневался, что Виктория все-таки пойдет в банк и мы реализуем намеченный план. Наверное, мне следовало больше верить в себя и Викторию, потому что все прошло без сучка и задоринки и теперь папка лежала на скамье между нами.

Я открыл защелки, откинул клапан и начал доставать лежащий в папке предмет — как оказалось, картину, написанную маслом, — и после первого взгляда у меня чуть не снесло крышу.

— Черт побери! — вырвалось у меня.

— Ш-ш-ш! — Виктория ткнула меня в бок и посмотрела на статую Марии Магдалины справа от нас.

Я сглотнул слюну, кивнул и уже полностью вытащил картину. Поставил пустую папку на пол, показал картину Виктории. Поскольку она не врубалась, прошептал на ухо фамилию художника.

— С ума сойти! — Виктория прикрыла рот рукой.

Я улыбнулся.

— Теперь ты понимаешь?

У Виктории округлились глаза. И губы под рукой образовали большую букву «О». Она покачала головой, изумленная донельзя.

— Она не настоящая.

— Ты думаешь?

— Не может быть настоящей.

Мы переглянулись, ни один не знал, что и сказать. Я коснулся пальцами холста, почувствовал нанесенные на него слои масляной краски. Картина принадлежала кисти Пикассо, она входила в число его наиболее известных работ кубистского периода.

— В последний раз я видел ее в Музее современного искусства в Центре Помпиду, — нарушил я паузу.

— И как она называется?

— «Гитарист».

Виктория повернулась ко мне, скорчила гримаску.

— И где гитара?

— Разве ты не видишь? Вот… это — дырка в центре гитары. А это рука гитариста. По крайней мере я всегда думал, что это рука.

— Трудно все это разглядеть.

— В этом смысл. Ты можешь проводить у этой картиныдолгие дни и находить в ней все новое и новое.

Виктория вновь посмотрела на картину, вздохнула.

— Ты любитель живописи, Чарли. И сколько она стоит?

— Трудно сказать. На открытом рынке при подтверждении подлинности… не знаю, наверное, десятки миллионов.

— Миллионов, — театрально прошептала Виктория, пожалуй, слишком громко.

Я огляделся, кивнул, поднял руку, призывая не реагировать столь эмоционально.

— Но мы говорим не об открытом рынке. Продать что-то такое… если произведение искусства краденое, нелегко. Кража такой картины привлекает пристальное внимание. А если продавать из-под полы… ну, не знаю… сто тысяч, максимум двести.

— Такая разница?

— Ничего не поделаешь.

— И каковы шансы, что это — подлинник?

Я покачал головой.

— Думаю, мы должны исходить из того, что это подделка. Я ничего не слышал о краже этой картины. Мне представляется, что это хорошая копия, но без сравнения с оригиналом трудно что-либо утверждать.

Виктория кивнула, обдумывая мои слова. Я потянулся к папке, чтобы вернуть в нее картину.

— Одно мы знаем точно, — продолжил я, — из-за этой картины убили женщину.

— Ты думаешь, это та самая картина, за которой все гоняются? Может, тут какая-то путаница?

— Нет. — Я покачал головой. — Пьер показывал мне фотографию картины, которую хотел заполучить его клиент, и это была та сцена на Монмартре.

— Но эта картина наверняка как-то связана с той.

— Согласен. Я только не знаю, как. И есть один нюанс, о котором я тебе не успел сказать. Ситуация осложнилась.

— В каком смысле?

— Пьера арестовали.

Лицо Виктории застыло. Она коснулась меня рукой.

— Арестовали?

— Боюсь, что да. Он не пришел. Вместо него там оказался другой человек.

И я рассказал Виктории о встрече с Натаном Фармером — что он мне сказал, чем угрожал; кроме того, я упомянул, что и ему срочно потребовалась картина с монмартрской сценкой. Поначалу Виктория совсем запуталась, мне пришлось повторить все, а уж когда до нее дошло, нам не осталось ничего другого, как вздыхать и покачивать головами.

— Ты думаешь, этот человек действительно может осуществить свои угрозы? — спросила Виктория.

— Да, — я пожал плечами, — или нет. Но считаю, лучше исходить из того, что может.

— Раньше тебе приходилось встречаться с такими, как он?

— К счастью, нет. Он посредник, решает проблемы. Люди с деньгами платят ему, чтобы получить желаемый результат. Судя по одежде и автомобилю, дела у него идут очень хорошо.

— Он манипулирует людьми? Такая у него профессия?

— Ты попала в точку.

— Так он — преступник?

— Цивилизованный преступник. С самыми разными интересами.

— В число которых входят и картины.

— Вероятно. — Я выдохнул. — Скажи мне, какое впечатление произвел на тебя Бруно?

Виктория всплеснула руками, словно не знала, что и сказать.

— Нервный. Молодой. Чуть запутавшийся, но честный.

— Не убийца?

— Трудно сказать. Но я склоняюсь к тому, что нет.

— И он не пытался заглянуть в папку?

— Ни разу. А когда я вернула ему деньги, очень обрадовался.

— Значит, о ростовщике он говорил правду. Как я понимаю, мой гребешок он тебе не отдал?

— Как ни странно, нет. И, предупреждая твой следующий вопрос, я не поинтересовалась, сколько у него ушло времени на открывание второго наручника. — Виктория ухватилась за спинку скамьи, изучающе посмотрела на меня. — Чарли, знаешь, о чем я подумала? Об ограблении банка можно забыть. Документы, которые мы нашли спрятанными в картине… ты не думаешь, что они могут быть связаны с кражей произведений искусства?

— Ты говоришь про детальный план кражи картины Пикассо из известного на весь мир музея в центре Парижа?

Виктория кивнула.

— Если на то пошло, именно так я и думаю.

ГЛАВА 21

Площадь Жоржа Помпиду — большущая бетонная плита, обжитая голубями, уличными артистами и карманниками. Мы торопливо пересекли ее, наклонив головы. Меня, конечно, больше всего заботила пластиковая папка, которую я нес в руке. Очень не хотелось, чтобы картина промокла. Впереди возвышалась громада из стали и стекла — Центр Помпиду. Здание это словно вывернули наизнанку: разноцветные трубы, короба, тоннели разместили снаружи. По ним сливалась дождевая вода, проходили электрические и другие кабели, подавался воздух. В больших прозрачных тоннелях размещались эскалаторы, по которым посетители поднимались или спускались с этажа на этаж. Когда я впервые увидел это здание, у меня возникло ощущение, что в реальный мир перенесли декорации из мультфильма «Семья Джетсонов».[16]

— Какой он огромный, — выдохнула Виктория, шагая рядом со мной.

— То ли еще будет, когда ты увидишь его изнутри.

Действительно, размеры потрясали. Вынеся все системы жизнеобеспечения здания и эскалаторы за стены, архитекторы создали огромное внутреннее пространство. Потолок фойе находился на высоте третьего или четвертого этажа, а пол был вымощен плитами гладкого, прочного материала, сейчас выпачканного множеством следов. На стенах разместились огромные, яркие неоновые вывески, большущие плакаты и плоские экраны. Войдя, мы увидели ряд билетных стоек. Предусмотрели в фойе и место для магазинчиков и кафе.

— Мы не можем сразу идти в музей, — сказала Виктория, практически не шевеля губами.

— Это еще почему?

— Картина… — Она скосила глаза на папку в моей руке. — Нельзя нам с ней ходить.

— Во-первых, перестань паниковать. Это выглядит подозрительно. И, во-вторых, почему бы тебе не купить нам билеты в Музей современного искусства, пока я разберусь с картиной?

— Но…

— Доверься мне. Я знаю, что делаю.

Уж не знаю почему, но Виктория спорить не стала. Я оставил ее у касс с тем, чтобы она вновь пустила в ход свой французский, а сам зашагал к гардеробу. Изящно одетая женщина, стоявшая за перегородкой красного цвета, жестами предложила отдать ей промокший пиджак, но я покачал головой и протянул пластиковую папку. Она взяла ее не сразу, и у меня возникла ужасная мысль, что она собирается проверить содержимое папки, но, как выяснилось, она лишь прикидывала, куда ее поставить. Уверенность разом вернулась ко мне. Я подумал, что такое случалось очень часто. Возможно, художники, которые приходили в музей, приносили с собой незаконченные картины, чтобы почерпнуть здесь вдохновение. Наверное, точно так же поступала и Катрина. Ее квартира находилась в десяти минутах ходьбы от Центра Помпиду, а отделение банка, где она хранила картину, еще ближе.

— Voila,[17] — женщина протянула мне пластиковый кружок с номером серого цвета, размером с монетку в один евро, но тоньше. Я поблагодарил ее, сунул номерок в карман брюк, повернулся и увидел, что Виктория идет ко мне, одной рукой откидывая с лица мокрые волосы. В другой она держала два билета и буклет.

— Я взяла карту. Пикассо на пятом этаже.

— Отлично. Папка пристроена. — Я указал на гардероб, и на лице Виктории отразилось сомнение. — Лучшее место, — заверил я ее.

— Ты не боишься, что они заглянут в папку?

— Никогда. Пошли.

По внешним эскалаторам мы поднялись на четвертый этаж, где начиналась экспозиция современного искусства, а потом, по лестнице внутри здания, на пятый, где размещалась постоянная экспозиция. Виктория сверилась с картой и у полотна Ротко,[18] которое висело перед нами, повернула налево, выведя меня на застекленную террасу. Здесь стояло несколько скульптур, а за ними я увидел крыши Парижа, силуэт музея д'Орсе, вдали — Большую арку,[19] небоскребы квартала Дефанс и, конечно же, проглядывающую сквозь пелену дождя Эйфелеву башню. Стены галереи были выкрашены в ослепительно белый цвет, разительно контрастирующий с медовыми тонами деревянного пола. Повсюду стояли скамейки, приглашающие присесть и полюбоваться шедеврами искусства.

«Гитариста» мы нашли во второй галерее, среди коллекции кубистских работ Пикассо и Жоржа Брака.[20] Остановились в нескольких метрах от картины, застыли в благоговейном молчании. Конечно же, я не мог приставить картину из пластиковой папки к оригиналу, чтобы сравнить их, но поразительное сходство сомнений не вызывало. И, судя по всему, о том же подумала Виктория, когда цокнула языком.

— Господи… — едва слышно прошептала она.

— Похоже, не правда ли?

— Очень даже. Только подумать, эта стоит миллионы. А сколько можно выручить за ту, что внизу?

— Проданную как репродукция? Честно говоря, не знаю. Само имя Пикассо стоит очень дорого.

— Знаешь, я вроде бы уже понимаю, почему картина так называется. Если стоять на расстоянии, замечаешь все новые подробности.

— Ты про знаки фунта стерлинга?

Виктория улыбнулась.

— Пикассо был клевым парнем. — Я сцепил руки за спиной.

— В смысле дамским угодником.

— И это тоже. Но дело в том, что он вызывает у меня самые теплые чувства.

— Родственные души?

Я искоса глянул на нее.

— Просто ты ничего не знаешь. Хочешь услышать мою любимую цитату от Пикассо? «Если есть, что украсть, я украду».

Виктория закатила глаза.

— Я очень сомневаюсь, что его слова надо понимать буквально.

— А как еще их можно понимать?

Она покачала головой, словно я рассердил ее, а я подошел поближе и хорошенько разглядел картину, и не только ее. Рама без каких бы то ни было завитушек, изготовленная из качественного дерева, выглядела очень тяжелой. Похоже, ее регулярно полировали. Защитное стекло прикрывало картину спереди и, возможно, сзади. Я не мог посмотреть, как картина крепилась к стене. Если бы ее держали тросы, спускающиеся с потолка, я бы, наверное, точно сказал, снабжена картина датчиками охранной сигнализации или нет. Но место крепления находилось на обратной стороне — то ли крюк, то ли болты. Я попытался заглянуть за край рамы, но, конечно же, ничего не увидел. Наверное, я получил бы большее представление о том, как крепится картина, если бы прижался щекой к белой стене и посветил в щель фонариком, но подумал, что тем самым привлеку к себе внимание сотрудницы музея, которая сидела на черном пластиковом стуле у входа в галерею.

Я отошел от картины и вновь всмотрелся в нее. Приглушенные коричневые, серые, черные тона, резкие, четко выписанные углы. Сам по себе каждый индивидуальный «куб» казался бессмыслицей, но как только глаз охватывал картину в целом, сразу же начинал проступать общий замысел. Словно складывались элементы головоломки.

Повернувшись, я увидел, что Виктория вскинула голову и оглядывает потолок. Потом принялась жевать губу, одновременно поворачиваясь вокруг своей оси. Наконец, она подошла к арке, которая вела в коридор. А когда вернулась, глаза ее возбужденно поблескивали.

— Забыла тебе сказать, — заговорила она нарочито небрежно, словно собиралась упомянуть о каком-то пустячке. — Мне сделали эти фотографии.

— С негативов, которые лежали в конверте?

— Да, я по пути в банк отдала их в лабораторию. Думаю, теперь тебе будет интересно на них взглянуть.

— Правда?

— Я так думаю.

Она наклонила голову, полезла в сумочку и рылась в ней, пока не вытащила конверт из желтой глянцевой бумаги. Откинула клапан, достала из конверта шесть цветных фотографий. Я не взял фотографии, потому что не смог оторвать глаз от другого предмета, который увидел в сумочке.

— Коричневый конверт! — Мой голос осип от напряжения. — Скажи мне, это конверт из картины?

— А что?

— Виктория, — меня передернуло, — тебе следовало оставить его в гостинице.

— Я подумала, что он нам понадобится. И потом мне кажется, что в моей сумочке он будет в большой безопасности.

— А если бы сумочку выдернули у тебя из рук?

— Никогда в жизни у меня не выдергивали сумочку. Так почему такое могло случиться сегодня?

Я посмотрел на нее, не зная, что и сказать. Ситуация мне совершенно не нравилась, однако не хотелось привлекать внимание наблюдавшей за залом сотрудницы музея.

— Послушай, надеюсь, ты не обидишься, но я бы предпочел, чтобы конверт ты отдала мне.

Виктория насупилась.

— Послушай, если я его потеряю, вина будет моя, ладно? Всю ответственность я беру на себя, — продолжил я.

— Как скажешь. — В голосе звучала детская обида, но она достала из сумочки уже изрядно помятый конверт, протянула мне. Я сунул его во внутренний карман пиджака и ослепительно улыбнулся Виктории.

— А теперь я хочу взглянуть на фотографии.

— Пожалуйста.

Я взял фотографии, просмотрел их. Через несколько мгновений поднял голову и встретился с Викторией взглядом. Мы оба улыбнулись.

— Спасибо, что сделала их. Я забыл напомнить тебе и…

— Да ладно… Мне можно доверять, знаешь ли.

Я это знал. А кроме того, я знал, что разглядываю сейчас фотографии зала, в котором мы стояли. Но вместо того чтобы незаконно фотографировать картины, фотограф сосредоточился на верхней его части, где стены смыкались с потолком. И запечатлел лампы, распылители воды, вентиляционные решетки и… камеры наблюдения.

Я прошел к арке, повторив маршрут Виктории, заглянул в узкий коридор. На стенах в рамках висели забранные под стекло газетные статьи о Пикассо и Браке. Справа от пола до потолка были стеклянные панели. Чуть дальше по коридору нашлось место огнетушителю, пожарному шлангу, красному ведру с песком. Позади уголка средств пожаротушения находились стеклянные двери запасного выхода, которые вели на лестницу. Повешенная над дверьми камера наблюдения смотрела прямо на меня. Все это я уже видел на одной из фотографий. Я собрался поделиться своими наблюдениями с Викторией, когда заметил, что сотрудница музея, хмуря брови, пристально смотрит на меня.

Я доброжелательно ей улыбнулся, сунул фотографии в карман пиджака, по соседству с коричневым конвертом. Потом взял Викторию под руку и повел мимо сотрудницы музея в центральный зал. Не остановился, чтобы полюбоваться бронзовой скульптурой лошади, перегородившей нам дорогу, или огромной абстракцией Пикабиа[21] на стене, и повел Викторию направо, мимо зала Матисса.

— Давай выпьем кофе, — предложил я. — Там и поговорим.

Виктория ответила недоуменным взглядом; в ответ я подмигнул ей и сквозь толпу посетителей направился к выходу из музея. На эскалаторе, помещенном в стеклянный тоннель, мы поднялись на шестой этаж. По пути к застекленной террасе я объяснил, что сотрудница музея обратила на нас внимание, а мы не должны вызывать подозрений, помня о фотографиях и документах, которые лежат у меня в кармане.

— То есть мы исходим из того, что эти документы — часть плана кражи «Гитариста»? — спросила меня Виктория.

— Полагаю, что да. Хотя план этот не представляется мне детально проработанным.

— Но, если добавить картину из хранилища в банке Катрины, все становится более-менее понятным. Оригинал собирались заменить подделкой.

— Согласен. Непонятно другое — почему все пытаются добраться до этих документов? — Я похлопал себя по пиджаку. — Без подделки толку от них никакого.

— Наверное, толк все-таки есть. Всегда можно украсть картину и не пытаясь скрыть кражу.

— Можно. Но, если бы ставилась задача просто украсть, не уверен, что потребовались бы чертежи зала и электрические схемы.

Я подвел Викторию к столику на краю террасы, у стекла, за которым простирался город. Виктория села на стул из белого пластика, я остался стоять, изучая меню.

— Закажи мне, пожалуйста, эспрессо, — попросил я. — Мне нужно в туалет.

— А поесть?

— Сейчас не хочу. Еще найди мне пепельницу, и я буду счастлив.

Она сощурилась.

— Тебе нужно поесть, Чарли. Ты такой бледный.

— Пожалуй, позже. Сейчас хочу умыться холодной водой. Никак не могу окончательно проснуться.

Я улыбнулся Виктории, вышел из кафе, прошел мимо какой-то временной экспозиции, следуя указателям.

Выглядел туалет очень стильно. Серые стены и красные полы подчеркивали белоснежность раковин и писсуаров. Все кабинки пустовали. Туалет принадлежал только мне.

Я стоял перед писсуаром в глубокой задумчивости. Странное это ощущение: находиться в знаменитом музее, восхищаться знаменитой картиной, зная при этом, что разработан план ее кражи. Такое обычно происходило в книгах, а не в реальной жизни. Если на то пошло, что-то похожее имело место быть в моем первом романе о Майкле Фолксе.

Назывался он «Фолкс и пять пальцев». Моего героя наняли, чтобы украсть картину из художественной галереи в центре Берлина, но, разумеется, его план детализацией намного превосходил тот, что нашел я. Фолкс проникает в галерею днем, прячется чуть ли не до самого вечера, потом залезает в вентиляционную систему и ползет по коробам, пока не оказывается над той частью галереи, где вывешена картина. Ждет закрытия, спускается на высокопрочной проволоке и перенацеливает лучи лазерных датчиков с помощью карманных зеркал, чтобы они не могли зафиксировать его присутствие. Потом нейтрализует датчики давления, подсоединенные к картине, и задействует миниатюрную лебедку, которая поднимает его и картину к люку вентиляционного короба. Хотя подделкой он оригинал не заменяет. Я задался вопросом, а почему не додумался до этого? И тут же ответил. Фолкс совершал кражу ночью, когда галерея не работала, и узнать о ней могли лишь через несколько часов, когда его уже и след простынет.

Выходит, Пикассо намеревались украсть днем? Для этого и понадобилась подделка?

Справив нужду, я переместился к раковине. Махнул рукой перед датчиком, вмонтированным под краном, намылил и вымыл руки. Включил воду еще раз и ополоснул лицо. Провел руками по волосам, протер шею. И уже потянулся к контейнеру с бумажными полотенцами, чтобы вытереть лицо и руки, когда дверь туалета открылась.

Вошли двое мужчин, которых я сразу узнал. Майк, манчестерский хиппи с косичками (и все в том же красном свитере), что работал в «Парижских огнях», и итальянец с блестящими, завитыми волосами, к которому так прижималась Пейдж в баре после моей встречи с читателями. Как его звали? Марио? Луиджи? Нет, Паоло.

— Привет, — поздоровался я, протягивая только что вымытую руку.

Манчестерец руку мне не пожал. Вместо этого достал из-под свитера револьвер и нацелил мне в грудь. Очень большой и старый, словно из фильма о Первой мировой войне. Кисть манчестерца в сравнении с ним казалась совсем маленькой, ствол выглядел пушечным. Я обратил внимание, что он без перчаток, из чего сделал вывод, что стрелять в меня манчестерец не собирается. Но, поскольку я забыл надеть кевларовый бронежилет, когда отправлялся в музей, мне не хотелось проверять правильность собственной версии.

— Что происходит?

— Обыщи его, — приказал манчестерец итальянцу, указав на мой пиджак свободной рукой.

Итальянец направился ко мне расслабленной походкой, словно природные суставы ему заменили на эластичные. При этом он жевал жвачку, всем своим видом показывая, что занимается обысками по три раза на дню. Ленивым жестом велел мне поднять руки, начал обыскивать. Нашел и очешник с отмычками и микроотвертками, и конверт из коричневой бумаги, и фотографии. Передал находки манчестерцу, который их припрятал, продолжая держать меня на мушке.

В туалет вошел пожилой господин. Замер на пороге, увидев нас троих, почувствовал: что-то не так.

— Bonjour, — поздоровался с ним итальянец, чмокнув жевательной резинкой, хлопнул меня по спине, сжал плечо.

— Bonjour, — механически повторил я.

Пожилой господин кивнул, не отреагировав на мой молящий взгляд. Он проследовал в одну из кабинок и, как только за ним закрылась дверь, манчестерец вновь наставил на меня револьвер. Я опять поднял руки, скрывая между пальцами гардеробный номерок, который успел достать из кармана брюк. Не хотел, чтобы они заполучили и номерок, но не знал, куда его спрятать. Я подумал о том, чтобы незаметно уронить его в рукав, но тогда он мог выпасть в любой момент, да еще незаметно для меня.

Итальянец продолжил обыск, забрал у меня бумажник, сигареты, визитную карточку Натана Фармера. Передал все это манчестерцу, потом опустил мои руки и подтолкнул к двери. И манчестерец тут же оказался рядом.

— Пойдешь с нами. И никаких выкрутасов.

Я уже собрался сострить, но предпочел промолчать. Ствол уперся мне в спину чуть пониже почки. Я подумал о том, чтобы бросить номерок, но он бы стукнулся об пол. И в карман вернуть его не мог, потому что такое движение руки привлекло бы их внимание.

— Будешь вести себя как положено? — спросил манчестерец.

— Слово скаута.

— Хорошо. Выходим отсюда.

Я подчинился и первым вышел за дверь. Втроем, я — впереди, они — чуть сзади, мы пересекли магазин, миновали вращающуюся стеклянную дверь. Тут большинство посетителей музея поворачивали налево, к эскалаторам. Манчестерец направил меня направо, к лифтам. Кабины находились на других этажах, но дожидаться, пока хотя бы одна остановится на шестом, мне не пришлось. Меня повели к двери, выходящей на металлическую лестницу и предназначенной для использования в аварийных ситуациях. Ручки на половинках двери — алюминиевые трубки — находились в горизонтальном положении. На обеих ручках висели таблички с надписью на французском и английском: «Пользоваться только при эвакуации здания». На подходе к двери итальянец выступил вперед и протянул руку к одной из алюминиевых трубок.

— Не трогай, — предупредил его я.

Он повернулся, во взгляде читалось сдержанное любопытство. Я указал на датчик, установленный над дверью.

— Он подсоединен к системе сигнализации. Если вы хотите вывести меня без шума, нам придется воспользоваться эскалатором.

Итальянец вроде бы обдумал мои слова, пренебрежительно усмехнулся. Между зубов мелькнула жвачка. Он повернул трубку в вертикальное положение, и дверь открылась. Я уже приготовился услышать вой сирены, но шумовой фон не изменился. Подняв голову, я увидел свинцовую пластинку, установленную между датчиком и дверью. Ловкость рук, что тут скажешь.

Манчестерец вновь ткнул мне в спину стволом, выталкивая на лестничную площадку. Повернувшись, я увидел, как итальянец закрыл за нами дверь, в самый последний момент острогубцами сняв свинцовую пластинку, и замкнул цепь, не подняв тревоги.

— Виртуоз, — похвалил я. — Думаю, второй раз вижу твою работу. Первый видел у себя дома. Это же ты вскрыл замки, правда?

Итальянец не ответил. Он жевал резинку и смотрел вниз, на лестничные пролеты. Поднял голову, кивнул манчестерцу: все чисто. Манчестерец подтолкнул меня. Не так чтобы сильно, но я споткнулся, замахал руками, чуть не покатился по лестнице. Нет, я не собирался бежать. Просто мне требовался предлог, чтобы поднести руку к лицу. На ногах удержаться удалось, я выпрямился и при этом проглотил уже отправленный в рот номерок.

Он легко скользнул в горло.

ГЛАВА 22

— Перестань кашлять, — фыркнул манчестерец.

— Не могу, — прохрипел я. — У вас нет воды?

Он сощурился.

— Ты что-то задумал?

— Ничего я не задумал, — ответил я и вновь закашлялся.

Номерок вроде бы застрял, хотя… я точно знал, что не застрял. Не сомневался, что он уже у меня в желудке. Но создавалось ощущение, будто застрял, и меня это тревожило. Я представил себе, что номерок перегородил пищевод, как запорный клапан. Возможно, это была чушь, но я хотел чего-нибудь выпить, чтобы убедиться, что путь по пищеводу открыт.

— Передай нам вон ту банку, — попросил манчестерец итальянца.

Итальянец вел автомобиль. Мы с манчестерцем сидели на заднем сиденье «Пежо» с форсированным двигателем. Револьвер уперся мне в бедро. И как быстро мы ехали! Хотите услышать мое определение опасности? Борьба с удушьем в тот самый момент, когда на тебя направлено дуло револьвера, а ты сидишь в машине, которая мчится по забитым автомобилями улицам Парижа.

Итальянец обогнул такси, выехав на встречную. Ускорился, вернулся на свою полосу и при этом потянулся за банкой с колой, на которую указывал манчестерец.

Я принял банку, открыл. И тут мое положение стало еще более опасным. Я не мог знать, сколь долго банка пролежала в автомобиле, но купили ее определенно не вчера. Сладкая, вязкая, без единого пузырька жидкость медленно потекла в горло, и я едва сумел подавить рвотный рефлекс.

— Куда вы меня везете? — спросил я, все-таки переправив колу в желудок.

— Не волнуйся, — ответил манчестерец. — Скоро приедем.


Как выяснилось, привезли они меня в книжный магазин. Мне следовало это предположить, но я уже представлял себе, как мы приезжаем в заброшенный дом на окраине города, где меня связывают, в рот вставляют кляп, а потом избивают до полусмерти. Несомненно, именно так обошлись бы с Фолксом, если бы эту сцену писал я. К счастью для меня, авторство на этот раз принадлежало другому, и в результате я очутился в комнате наверху, в углу которой стоял ни к чему не подключенный унитаз, а одна из дверей (я еще открыл ее по просьбе Пейдж) вела в кабинет Франчески.

Сигареты мне вернули. Я получил их от манчестерца вместе с пепельницей, чашкой чая с молоком и стулом с высокой спинкой. Сел и закурил, решив, что буду курить до тех пор, пока не изгоню изо рта привкус протухшей колы. Конечно, события развивались не по самому экстремальному сценарию, который я мог бы себе представить, но меня привезли не на званый обед. Револьвер перешел к итальянцу, и он, усевшись на унитаз, целился не то чтобы в меня, но определенно в мою сторону. И я против своей воли то и дело заглядывал в ствол. Дыра на срезе казалась мне такой большой и черной, что я, наверное, смог бы в нее заползти. Словно зарядили револьвер не пулями, а неуправляемыми ракетными снарядами.

Я не заметил никаких следов Пейдж. Ее не было в комнатах, мимо которых мы проходили, а из торгового зала не доносился ее голос. Я не мог понять, имеет ли она отношение к этой истории. Она солгала мне насчет Бруно, но это не означало, что она играла какую-то роль в происходящем. А что, кстати, происходило? У меня создалось ощущение, что мы кого-то ждем, но полной уверенности в этом не было. Может, итальянец собирался держать меня на мушке, пока я не обкурюсь до смерти.

— Скажите хоть, почему я здесь? — спросил я.

Манчестерец поднял голову, посмотрел на меня, лицо его оставалось бесстрастным. Он сидел на полу у окна, просматривал содержимое конверта из коричневой бумаги. Я молча наблюдал, как он поднимает пленки, просматривает их на фоне окна, водит пальцем по электрическим схемам. Его совершенно не удивляло, что все это лежало в конверте, не шокировали манчестерца и фотографии камер наблюдения в зале музея. Создавалось впечатление, что именно это он и надеялся найти.

— Хоть намекните, — добавил я, не услышав ответа.

— Подожди. Скоро все узнаешь.

Неужели? Мне очень хотелось ему поверить, но я сильно сомневался, что так оно и будет. Я уже начал опасаться, что относительно главного навсегда останусь в неведении. Я постоянно продолжал узнавать что-то новое, загадок только прибавлялось, и я все дальше отдалялся от ответа на интересующие меня вопросы: кто убил женщину в моей квартире и как мне обелить свое имя? Более того, меня затягивало в ограбление века. А мне ничего этого не хотелось. Прежняя простая и спокойная жизнь полностью меня устраивала.

Я с сожалением вздохнул, вспомнив эту прежнюю жизнь, и вытянул ноги перед собой. Впервые обратил внимание на ковер: толстый, красивый, наверняка дорогой. Я бы сказал, показушный, если бы он не обтрепался по краям, из-за чего часть досок была открыта. И кто знал, когда его в последний раз пылесосили? Я бы поставил на никогда. Грязь и пыль просто въелись в него. Поэтому пепельница, которую принес мне манчестерец, казалась насмешкой. Начни я стряхивать пепел на ковер, грязнее он бы не стал.

Я вновь поднес сигарету ко рту. С каждой затяжкой дрожь, сотрясавшая мое тело, затихала, хотя успокоиться я никак не мог. Смотрел на клубы дыма над головой и мечтал о том, чтобы отделаться от всего этого. Достали меня загадки, которые постоянно приходилось решать, да устал я до крайности. Более всего хотелось заснуть, а выспавшись, открыть глаза и увидеть, что все трудности волшебным образом рассосались сами собой.

И что сейчас поделывает Виктория, подумал я. Решила, что я сбежал от нее или поняла: что-то не так? Я склонялся к первому варианту и очень об этом сожалел. Только-только наши отношения начали налаживаться, и тут такое. Я надеялся, что мне удастся оправдаться — правда, не знал, когда выпадет такой шанс. Если выпадет вообще.

Мои размышления прервали шаги. Скрипнул ключ в замке, я увидел, как поворачивается ручка. А через мгновение оказался лицом к лицу с весьма экзотической личностью.

— Судя по всему, ты ожидал увидеть мужчину, — услышал я.

И, откровенно говоря, поначалу мне показалось, что передо мной мужчина. Может, из-за одежды: все черное — сапоги, джинсы, рубашка. Потом, правда, я заметил, что рубашка на груди чуть округляется в двух местах, а на правой руке поблескивает тоненький золотой браслет. Свои каштановые волосы дама не расчесывала и, возможно, не мыла с того самого дня, когда в этой комнате на пол постелили ковер. Они более всего напоминали спутанную гриву. Косметикой она не пользовалась, так что кожу покрывала сеть морщин и морщинок. И выглядела болезненно худой — возможно потому, что носила очень уж обтягивающую одежду, более всего напоминая укротительницу львов, разве что без хлыста. Поначалу я подумал, что ей под семьдесят, но когда она заговорила густым, рыкающим баритоном, накинул еще несколько годков.

— Так ты — Чарли Ховард, — начала она.

— Виновен! — Я затушил окурок в пепельницу.

Она всмотрелась в меня из-под тяжелых век, потом из заднего кармана достала сигареты. Сунула одну в рот, закурила, заполнила легкие едва ли не третью кубометра дыма.

— Моложе, чем я ожидала. — В голосе слышалась легкая хрипотца.

Я пожал плечами. А что следовало сказать?

Женщина вышла на центр комнаты, встала прямо передо мной. Одну руку она прижимала к животу, поддерживая ладонью локоть другой, в которой держала сигарету у самых губ. Еще раз глубоко затянулась.

— Я — Франческа, — продолжила она, протягивая руку с обгрызенными, ненакрашенными ногтями.

— Привет, Франческа. — Я пожал руку, найдя, что она шершавая и безжизненная. — Вы хозяйка этого магазина, так?

Франческа выдохнула дым, по широкой дуге обвела комнату рукой. Я заметил, как в дыре под мышкой сверкнула белая кожа.

— С тысяча девятьсот шестьдесят первого года, — уточнила она. — Многие великие писатели заглядывали сюда. И некоторые прекрасные книги написаны в этих стенах.

— Под дулом револьвера? — спросил я, указав на итальянца.

Франческа повернулась, ее плечи поникли.

— Паоло, — гласные звуки у нее звенели, как и положено уроженке Италии, — мы не варвары.

Итальянец опустил глаза, положил револьвер на ковер. Мы, конечно, еще не вели разговор на равных, но я решил, что это шаг в правильном направлении.

— Я велела им не причинять тебе вреда, особо это подчеркнула.

— Это хорошо. Вы их выдрессировали.

— Ха! — Франческа откинула голову и громко расхохоталась, совсем как пират в детском фильме. Правда, отсмеявшись, не хлопнула рукой по бедру, хотя жест этот не показался бы неуместным.

— Я знала, что ты меня повеселишь. Поняла это по книге.

— Так вы ее прочитали?

— Я читаю все, что выкладывается на стол. Это нерушимое правило.

— Я польщен.

— Я не сказала, что книга мне понравилась.

Она посмотрела на меня, вскинув брови. Я ждал, что она вновь рассмеется, но нет: судя по всему, она не стала горячей поклонницей моего таланта.

— Подозреваю, твой диапазон довольно ограничен.

— Зависит от того, как далеко зашвырнуть меня в воду.

Франческа хищно прищурилась, опять глубоко затянулась. Оставшейся части сигареты могло хватить еще на пару затяжек, но Франческа бросила окурок на пол и мыском сапога растерла в пыль.

— Пожалуйста, не испытывай мое терпение.

— Постараюсь. Но уж позвольте спросить, почему я здесь?

— Все просто, — ответила Франческа. — Картина.

— Картина?

— Которую ты украл.

— Украл?

Франческа скорчила гримаску, повернулась к итальянцу, щелкнула пальцами.

— Книга. Паоло, принеси ее.

Итальянец поднялся с унитаза и проследовал в кабинет Франчески. Через несколько мгновений вернулся с экземпляром «Путеводителя честного вора по Амстердаму». Передал книгу Франческе, которая открыла ее на первой странице и протянула мне.

Я тут же узнал свой почерк — там было написано: «Моему протеже».

— Где вы ее взяли? — спросил я.

— В квартире Катрины, — ответила Франческа. — Майк нашел ее в то утро, когда я отправила его и Паоло за картиной.

Так вот как они вышли на меня! Я покопался в памяти и вспомнил: Бруно вынимает книгу из рюкзака, кладет на кухонный столик. Они нашли книгу и предположили, что ее там оставил я. То еще предположение. Даже я никогда не позволял себе такой беспечности.

— Я надписал книгу, но это не означает, что я побывал в той квартире.

— Тогда объясни вот это. — Манчестерец помахал в воздухе бумагами из конверта. Поднялся, передал их Франческе. Она их просмотрела, губы разошлись в улыбке.

— Великолепно! — Она продемонстрировала кривые, в никотиновых пятнах зубы. — Умный мальчик.

Я не знал, относится сие ко мне или к манчестерцу, но подумал, что значения это не имеет. В любом случае разговор сдвигался в наиболее интересующем меня направлении.

— Ну, может, я там и побывал, — признал я. — Но вот ваши мальчики… Как я понимаю, именно они влезли в мою квартиру?

Франческа оторвалась от бумаг, подмигнула мне, нисколько не смутившись.

— И оставили послание на компьютере? — добавил я.

— Идея Паоло. — Ее лицо затуманилось.

— Автор послания указан не был.

Она закатила глаза, словно уже говорила об этом с итальянцем.

— Так скажите мне, — продолжил я, — это они убили Катрину в моей гостиной?

— К нам это не имеет никакого отношения, — ответила Франческа.

— И вы думаете, я вам поверю?

— Судя по тому, что я услышала по радио, тебе личность убийцы известна гораздо лучше.

— Я ее не убивал.

— Само собой.

— Я серьезно.

— Разумеется, ситуация серьезная.

— Вы меня подставили!

— Да перестань! Я же сказала, это не мы. Даю слово.

— Ваше слово?

— Мое слово! — Она возвысила голос и строго посмотрела на меня, как бы говоря, что не следует выводить ее из себя.

Но, если она говорила правду, тогда кто же убил Катрину? И почему? Я полагал, что убийца вскрыл замки, но Франческа утверждала, что это не так. Мог кто-то еще заглянуть в мою квартиру после того, как посланные ею бандиты отбыли, а я еще не пришел? Как они узнали, что могут прийти и уйти незаметно для консьержа? Ситуация все сильнее запутывалась, и я уже начал опасаться, что разгадку найти не удастся. Чем больше людей заявляли о своей непричастности к убийству, тем меньше оставалось подозреваемых. И список этот мог сократиться до одного человека. Меня.

— А где Пейдж? — спросил я. — Она в этом как-то участвует?

— Эта шлюха! — фыркнула Франческа. — Я-то думала, что вкус у тебя получше.

— Так она не участвует?

Франческа с любопытством посмотрела на меня.

— А почему ты решил, что участвует?

Я пожал плечами.

— Так уж вышло, что она здесь больше не работает.

— Правда?

— Она — воровка.

Я рассмеялся, меня позабавило презрение, с которым Франческа произнесла последнее слово.

— Совершила кражу здесь, в книжном магазине, — добавила Франческа, словно объясняя такое вот отношение. — Я дала ей крышу над головой, кормила. А от нее требовалось лишь одно — продавать книги. Так нет, она их украла.

— Правда?

— Из моего кабинета. — Франческа мотнула головой в сторону двери, из которой вышла. Вновь сунула руку в задний карман, достала сигарету. Закурила, глубоко выдохнула облако дыма. — Должно быть, взяла ключи в моей спальне. Украла несколько старинных и дорогих книг, продала за гроши.

Вот те на! Получалось, что воровством промышляло гораздо больше людей, чем я полагал. Может, даже абсолютно все, кто был вокруг меня. А тот, кто сам этим не занимался, умудрялся легко и непринужденно убедить меня сделать за него всю грязную работу. Сначала Бруно, потом Пейдж обвели меня вокруг пальца. Кто стоял в очереди следующим? Выходит, воровство прочно вошло в моду?

Франческа принялась рассматривать бумаги, полученные от манчестерца. На ее лице появилось благостное выражение, словно она рассматривала коллекцию сувениров, напоминающих о радостных событиях далекого прошлого. Я ей не мешал. Пил чай и пытался думать. Не сомневался, что мне зададут сложные вопросы. Только пока не знал, какие именно.

— Полагаю, магнитная карточка у тебя. — Франческа продолжала разглядывать одну из фотографий.

— Магнитная карточка?

— От депозитного ящика Катрины. Ее здесь нет.

— А должна быть?

— Она лежала в картине с этими бумагами. Так мне сказала Катрина.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Магнитной карточки в картине не было.

Франческа уставилась мне в глаза, пытаясь понять, лгу я или нет. Я глаз не отводил. Точно знал, что они ей ничего не скажут.

— У тебя, я вижу, подагра.

— Простите?

— Твои пальцы. — Она указала на суставы собственных пальцев, которые держали сигарету. — Многие писатели страдали от этого.

— Все под контролем.

— Ну-ну… Майк? — Она кивнула манчестерцу.

И, прежде чем я успел отреагировать, он подошел ко мне, одной рукой обхватил грудь, прижимая мою левую руку к телу. Я попытался вырваться, но другой рукой он уже схватился за мое правое запястье. Красный свитер вонял — это был страшный кошмар токсиколога. Я, конечно, боролся, пытался ухватить за косички, лицо, но безрезультатно. Тогда предпринял попытку перевернуть стул, чтобы мы оба свалились на пол, но тут услышал какой-то клацающий звук. Подняв глаза, увидел, что итальянец взвел курок своего здоровенного револьвера и целится мне в коленную чашечку. Я перестал сопротивляться, но не расслабился. Манчестерец перехватил мою правую руку поближе к локтю, вытянул в сторону Франчески. Она взялась за мою кисть, легонько прошлась пальцами по распухшим суставам, подняла руку еще выше. Поцеловала больные суставы, а потом вдруг сунула средний палец себе в рот и со всей силы прикусила.

Я закричал. И меня не волновало, кто услышит мой крик. Попытался выдернуть палец из ее рта, вместе с гнилыми зубами, если б получилось, но манчестерец держал меня крепко. Я стукнул ногой об пол, глядя в дикие глаза Франчески. Она все сильнее сжимала зубы, трясла головой из стороны в сторону, глухо рычала. Господи, как же мне хотелось пнуть ее в промежность, и я уже собрался это сделать, но итальянец почувствовал мои намерения и вдавил ствол в бедро. От боли в голове вспыхнул ослепительно белый свет. И я уже не сомневался, что потеряю сознание, когда Франческа вытащила мой окровавленный палец и поднесла к нему сигарету. Горящий кончик завис над раздавленным суставом.

— Магнитная карточка, — сказала она, шевельнув окровавленными губами.

— У меня ее нет.

Вновь меня пронзила боль. Я почувствовал, как огонь охватил весь палец, и пронзительно завопил. Запахло горящей плотью.

— Это правда, — вырвалось у меня. — У меня ее больше нет. Зато есть подделка Пикассо. «Гитарист».

Франческа убрала сигарету, глянула мне в глаза. Похоже, она поверила тому, что увидела, потому что отпустила мою руку, и все трое отступили на шаг. Я прижал руку к груди и покачивал ее, надеясь хоть немного унять боль. Когда посмотрел на кисть, увидел, что средний палец выглядит так, словно побывал под поездом.

— Ты взял ее из банка? Как?

— Оказалось проще, чем вы даже можете себе представить, — выдохнул я. — Но проблема в том, что сейчас у меня картины нет.

Франческа, не мигая, смотрела на меня.

— Где она?

— В безопасном месте. Но я смогу вам ее достать. Правда.

— Когда?

Я подумал о номерке в моем желудке, которому предстоял долгий путь по пищеварительному тракту. Ясно было, что без номерка подделку не вернуть. Гардеробом Центра Помпиду пользовались постоянно, так что без надзора он не оставался ни на секунду. И забрать что-либо оттуда я мог только по номерку, если, конечно, не проникнуть туда после окончания работы музея, каким-то образом нейтрализовав систему охраны всего здания.

— Через двадцать четыре часа. При условии, что все будет функционировать, как положено.

Франческа не сводила с меня глаз, похоже, не слишком доверяя моему ответу.

— Одни сутки?

Я кивнул, продолжая покачивать кисть. Электрические импульсы пронзали руку до локтя, я морщился от боли.

— Что ж, ты получишь свои двадцать четыре часа. Мне нужна эта картина, Чарли.

— Конечно. — Я положил кисть с укушенным пальцем на сгиб другой руки. — Потому что вы собираетесь украсть оригинал.

Франческа напряглась. Не ответила мне, но, наверное, слов и не требовалось.

— Втроем? — добавил я.

На этот вопрос она решила дать ответ, но не сразу.

— Плюс остальные.

— Остальные? Вы хотите сказать, работники магазина?

Франческа кивнула, и я рассмеялся. Ничего не смог с собой поделать. Очень уж абсурдно все выглядело.

— Вы шутите. По-другому быть не может. Кто вам будет противостоять? Кистоунские полицейские?[22]

— У моих людей есть необходимые навыки.

— Правда? — я указал здоровой рукой на манчестерца. — Что вы собираетесь мне сказать? Этот парень вырос в цирке, поэтому может справиться с электрикой? А девушка, что работает внизу, она раньше служила в спецназе?

— У нас есть план.

— Нет, — покачал головой я. — У вас есть планировка, электрические схемы, фотографии, но не более того. Это безумие. Вы торговцы книгами.

— Для посторонних.

— Значит, у каждого из вас есть секретная ипостась?

Франческа вздохнула, словно я ей надоел. Передала итальянцу содержимое коричневого конверта, взяла у него револьвер, откинула барабан, вытащила патроны. Показала мне пустые гнезда. Вернула барабан на место, отбросила револьвер в угол комнаты. Достала из кармана смятый носовой платок, шагнула ко мне, знаком предложила вытянуть руку. С неохотой я подчинился. Франческа прижала платок к окровавленному суставу.

— Паоло не захотел бы, чтобы я потеряла все, — сказала она.

— А почему вы должны потерять?

— Книги, — в голосе слышалась печаль. Франческа убрала платок. Посмотрела на кровавое месиво под ним. — Они больше не приносят денег.

— Так возьмите ссуду в банке, — пробурчал я сквозь стиснутые зубы. —Совсем не обязательно красть Пикассо.

Франческа смущенно мне улыбнулась, словно я поймал ее на лжи.

— Ты бывал на Кубе, Чарли?

— Что?

— Чудесное место для нового книжного магазина. Париж уже не тот, что прежде.

— Вы надо мной подшучиваете.

Лицо Франчески резко изменилось, и я торопливо убрал руку. Она отошла от меня, покачала головой. У меня создалось ощущение, что сейчас она скажет что-то неприятное, но манчестерец помешал ей, протянув мои бумажник, очешник и визитную карточку Натана Фармера.

— Этот червяк, — прошипела Франческа, глянув на визитку. — Когда он вышел на тебя?

— Этим утром. Он тоже хочет картину.

— И ты согласился ему помочь? — она возвысила голос.

— Он не оставил мне другого выхода.

— Понимаю, — она вернула мне мои вещи. — Такие уж у него методы.

— Вы с ним встречались?

— Я о нем знаю. Он связывался и с Катриной.

— И что сделала Катрина? Решила посмотреть, кто даст больше, он или вы?

— Нет, конечно. — Слова эти Франческа произнесла таким тоном, словно я допустил чудовищную бестактность. — Она хотела, чтобы картину получила я. Она хотела помочь книжному магазину.

— Вот почему вы послали Фидо и Ровера[23] за картиной в ее квартиру.

— Ситуация усложнилась.

— Тогда объясните мне, что происходит.

Франческа сложила руки на груди. В раздумьях постучала указательным пальцем по губам.

— Ты — прирожденный вор. — Она пристально смотрела на меня. — И конечно же, ты хочешь в этом поучаствовать.

— В чем? В величайшем фарсе в истории преступлений?

Взгляд Франчески стал ледяным.

— Раз уж вы упомянули об этом, — торопливо добавил я, — думаю, что готов поучаствовать.

ГЛАВА 23

— Возможно, после того, как я объясню тебе, что к чему, ты поймешь, что шансы у нас не такие уж маленькие, — сказала Франческа.

— Я весь внимание.

Мы вдвоем вышли на плоскую крышу дома, в котором размещался книжный магазин. Здесь не было ни вьющихся растений в горшках, ни решеток, по которым они могли бы виться, зато сюда не поленились затащить пластиковые столики и стулья. На столе, за который мы уселись, стояла пепельница с логотипом известной бельгийской пивоваренной компании. Я держал в левой, здоровой руке зажженную сигарету и вдруг подумал, что курю больше и быстрее, словно хочу угнаться за Франческой. Она, правда, никогда не докуривала сигарету до фильтра, вдавливала окурок в пепельницу и брала следующую. За день она, вероятно, выбрасывала с полпачки сигарет.

— Я думаю с чего начать, — добавила она. — История достаточно запутанная.

— Начните с чего угодно, — предложил я. — Всегда можно вернуться назад.

— Ретроспекция, — она поморщилась, — не самый лучший метод.

— Но лучший друг детективщиков.

— Некоторых, возможно.

Она глубоко затянулась и выпустила дым через ноздри. Под столом я раздвинул пальцы правой руки, проверяя болевые ощущения. Их хватало: в сустав словно насыпали толченого стекла.

— Я не считаю, что для романа это минус.

— Ты, естественно, слышал о муже Катрины.

Я покачал головой, а Франческа так сильно затянулась, что ее сигарета вспыхнула, как стоп-сигнал.

— Ты не слышал о Жераре Аме?

Я положил правую руку на бедро: решил, что пальцам нужен отдых. И действительно, боль начала утихать.

— Святой Боже, и ты числишь себя профессионалом?

— Как я понимаю, он — один из моих конкурентов?

— Нет, он не в твоей лиге. Ты слышал о «Группе трех»?

— Какая-то известная рок-группа?

На этот раз Франческа с силой воткнула окурок в пепельницу. А могла бы и в мой палец, если бы я предусмотрительно не убрал руку под стол. Она тут же закурила новую сигарету.

— В мае тысяча девятьсот шестьдесят шестого года в разных районах Парижа одновременно ограбили три инкассаторских автомобиля. Добыча составила почти миллион франков. Это ограбление стали называть «Группой трех».

— Звучит неплохо.

— Организовал все Жерар.

— Ясно. И этот Жерар был мужем Катрины?

— Тогда — нет, — уточнила Франческа. — В шестьдесят шестом Катрина еще училась в школе. А вот Жерар уже сделал себе имя.

Я вспомнил фотографию в квартире Катрины: она и мужчина с конским хвостом.

— Уверенный в себе и самостоятельный мужчина.

— Гений, между прочим. — Франческа подняла руку, словно ожидала, что я буду протестовать. — Да, я знаю, слово это основательно затерли. Но вот он действительно гений. Какой он пользовался техникой. И как все организовал! Никаких тебе мобильников. Наручные часы и координаты на карте — только на это он и мог опереться.

— Хорошо, я вас понял.

— Плюс такой красавчик. В тогдашнем Париже он был знаменитостью. Во всяком случае, в тех кругах, где вращалась я.

— Артистическая среда?

Франческа наморщила нос, будто унюхала что-то неприятное.

— Наверное, можно сказать и так. Но в действительности я говорю о людях со схожим образом мышления. Либералы, анархисты, авангардисты, как ни назови. Но я встречалась с Жераром и… — Она расправила плечи. — Какое-то время мы были парой.

Я чуть подался назад, выпустил дым из уголка рта.

— И что?

— Романа века у нас не получилось. — Она взмахнула рукой. — Но он был обаятельным человеком. И очень опасным.

— То есть какое-то время вы плыли в одной лодке.

Франческа мрачно глянула на меня.

— Мы остались друзьями. Он часто приходил сюда, делился секретами. Ему нравилось говорить о том, что он задумал. Я не возражала. Меня его планы всегда завораживали. Увы, — она пожала плечами, — он говорил не только со мной.

— Вы хотите сказать, он был слишком общителен?

— Да. Разумеется, в этом ничего плохого нет, но до тех пор, пока тебе не встретится человек, доверять которому нельзя.

— И такое случилось?

Франческа так резко затянулась, что я услышал хрипы в горле.

— Его поймали. В середине семидесятых. При еще одной попытке ограбления нескольких инкассаторских автомобилей.

— Только та попытка громкого названия не получила.

— Они его ждали. Вся банда отправилась в тюрьму, а Жерар получил самый большой срок.

— Понятно. — Я выдохнул струйку дыма. Импульсы боли по-прежнему расходились от пальца по всей руке. — И когда возникла Катрина?

— Гораздо позже. Пять или шесть лет тому назад. Жерар тогда вел себя как добропорядочный гражданин. Они встретились и быстро поняли, что их влечет друг к другу.

— Несмотря на разницу в возрасте.

— Скорее, именно из-за нее. Я их и свела, видишь ли.

— Вы?

Франческа одарила меня дьявольской улыбкой, убрала клок волос за ухо, прошлась пальцами по сухой коже лба.

— Я дружила с Катриной. Даже купила пару ее картин для магазина.

— Правда? — Я подумал о том, что видел в магазине только книги.

— Мне пришлось их продать, — объяснила Франческа.

— Ясно. Вы знали ее и знали его, вот и выступили в роли сводни.

— Именно.

— У них возникли отношения, о которых Шекспир мог бы написать сонет, а вы испытали чувство глубокого удовлетворения. Ведь все это время старина Жерар планировал ограбление Центра Помпиду.

Франческа отбросила голову назад и расхохоталась, вновь продемонстрировав мне желтые от никотина зубы.

— Ты мне определенно нравишься.

— Разумеется. Это же любимая фантазия молодых — сидеть вдвоем и обсуждать вооруженное ограбление. Почему бы вам не рассказать мне остальное?

— Остальное? — Франческа поджала губы. — Катрина — талантливая художница.

— Была. Я видел ее картины.

Франческа кивнула. Затушила длинный окурок, зажгла новую сигарету.

— Я видел созданную ею копию Пикассо, — продолжил я. — По крайней мере предполагаю, что это ее работа.

Франческа вновь кивнула, но чуть более настороженно.

— Как я понимаю, идея принадлежала Жерару.

— Ох, нет! — Она выдохнула облако дыма. — Я думаю, Катрине. Когда-то она мне на что-то подобное намекала.

— Намекала? Почему вам?

— Я вращалась в тех же кругах, что и Жерар. Столь честолюбивых планов, конечно, не строила, но время от времени находила людей, обладающих определенными способностями.

— Вроде вашего итальянского специалиста по замкам.

— Совершенно верно. — Она описала сигаретой широкий круг. — И несколько раз в год, как только я чувствовала, что могу полностью доверять людям, которые окружали меня, мы совершали небольшую кражу.

— Вот этого я не понимаю. Разве люди приходят к вам не потому, что их притягивают книги?

— Именно поэтому, но беру я только избранных. Потому что очень хорошо разбираюсь в человеческих характерах.

— Это видно.

— Вот и тебе я доверяю, понимаешь?

Она лукаво мне улыбнулась, ее глаза вспыхнули. И у меня возникло ощущение, что она со мной флиртует.

— Вернемся к Катрине, — предложил я. — Почему Пикассо?

— Потому что она им занималась. Работала архивистом в Центре Помпиду.

— Правда? — Я нахмурился. — Но я слышал, что она работала около Орлеана.

— Да перестань, Чарли, ты должен знать, как устроена работа крупнейших музеев.

Я пожал плечами.

— Не знаешь? — Она затянулась. — Понимаешь, у них столько экспонатов, что в одном здании их не уместить. Место ограничено, к тому же всегда есть опасность пожара. Взять тот же Центр Помпиду. Они выставляют где-то четверть своей коллекции. Остальное показывается в других местах или хранится в запасниках.

— В Орлеане?

— По всей Франции. Так снижаются риски. Я знаю три места, где хранятся части коллекции. Возможно, их больше.

— И Катрина работала в одном из них?

— Да.

Я поднес руку к подбородку, потер появившуюся там щетину.

— Но что ей это давало, если картина, на которую она нацелилась, висела в музее?

— Да ладно, Чарли, музей обычно приобретает не только картину.

Она сощурилась, затянулась, кончик сигареты ярко вспыхнул.

— Продолжайте.

— Это могут быть зарисовки, эскизы, какие-то поясняющие записи. Все зависит от художника.

— И Пикассо делал эскизы, так?

— Не всегда. Но для «Гитариста» делал.

— То есть Катрина могла воспользоваться результатами его подготовительной работы?

Франческа энергично кивнула.

— Она копировала эскизы, снова и снова. По правде говоря, уровень мастерства Катрины позволял ей достаточно быстро перенять стиль любого художника.

— Даже Пикассо?

— Я говорю о кубизме, — подчеркнула Франческа. — Выглядит это сложно, что есть, то есть. Ни мне, ни тебе не под силу. Но если представить это как череду фрагментов… Художнику достаточно разобрать картину на отдельные квадратики, а потом сложить их в прежней последовательности.

— Так просто?

— Если практиковаться на одной и той же картине, то просто. Ты же видел результат.

— Да, конечно. И что произошло потом?

Франческа собралась ответить, но тут что-то попало ей в дыхательное горло. Она сглатывала, моргала, потом начала кашлять, сухо, скрипуче. Кашляла, дергалась, плевалась, но что-то по-прежнему перегораживало доступ воздуха в легкие.

— Похлопать вас по спине? — предложил я.

Франческа отмахнулась, к лицу прилила кровь, кашель усилился. Она отвернулась от меня и выплюнула сгусток бог знает чего на залитую битумом крышу. Вероятно, тот же битум.

— Извини. — Она прижала руку к вздымающейся груди, вновь затянулась. Этот приступ кашля так и просился в рекламный ролик кампании о вреде курения. — Так на чем мы остановились? — Ее голос стал на октаву выше.

Я улыбнулся, словно очарованный ее манерами.

— Вы рассказали мне о подделке, изготовленной Катриной, и я спросил, что за этим последовало.

— Ты, наверное, заметил, что охрана экспонатов в Центре Помпиду не на должном уровне?

— Тут я ничего сказать не могу. Камеры наблюдения есть, датчики системы сигнализации тоже, сотрудники в каждом зале плюс толпы посетителей.

— Вот здесь в игру вступил Жерар. — Франческа вытащила из рукава платок и промокнула губы.

— Позвольте догадаться — он придумал хитрый план.

— Скепсис тут неуместен. Я же говорила тебе, он гений. Но, думаю, даже он удивился легкости стоящей перед ним задачи.

— Неужели?

— Он просто ходил гоголем!

— Он сам рассказал вам об этом плане?

— Мне. И другим людям, своим знакомым. Слишком многим людям.

— Ага! — Я поднял палец. — Все дело в том, что Жерар любил поговорить.

— Именно так.

— То есть урок не пошел ему впрок? Когда его поймали в прошлый раз.

Франческа улыбнулась.

— Не то слово. Между прочим, он и сейчас за решеткой.

Я нахмурился.

— За то, что слишком много болтал?

— Нет, нет! — Франческа покачала головой. — Просто не устоял перед искушением. Пока готовил кражу картины Пикассо, подвернулась другая возможность. Коллега предложил напасть на инкассаторский автомобиль, и Жерар согласился.

— Вы надо мной смеетесь. Его арестовали?

Она кивнула, на губах заиграла довольная улыбка.

— Он ждет суда. Обвинение просит восемь лет, хотя адвокат Жерара уверен, что дадут восемнадцать месяцев. Два месяца он уже отсидел.

— Восемь лет? За ограбление, которого не было?

— Я же говорю, он — знаменитость. Рецидивист. Но у него лучший адвокат в Париже.

— Возможно. Однако планы кражи из Центра Помпиду рухнули.

Франческа рукой разогнала окружавшее ее облако сигаретного дыма.

— Жерар не сможет пойти на это дело, тут ты прав. Но его планы остались.

— Те самые планы, о которых знало множество людей…

— Именно.

— И Катрина попыталась найти других исполнителей?

— Как я поняла, это идея Жерара. Он шанс упустил, но придумал, как все-таки извлечь прибыль: насоветовал Катрине найти людей, которые его план купят.

— Кого-нибудь вроде вас.

Франческа пожала плечами и затушила сигарету. На этот раз не потянулась за следующей.

— А Натан Фармер?

Она покачала головой.

— Он, скорее, привратник.

— То есть работает на музей?

— На страховые компании. Но они предпочитают это не афишировать. Его методы не всем нравятся.

Я помолчал, обдумывая услышанное. Убрал левую руку под стол и прикоснулся к укушенному суставу. Палец был влажный и мокрый, но боль вроде бы уходила. Сустав словно закостенел, и я подумал, что пройдет немало времени, прежде чем палец снова начнет сгибаться.

— Допустим, я всему поверил, но почему вы отправили Паоло и Майка в квартиру Катрины?

Франческа посмотрела в сторону острова Ситэ.

— Она решила продать картину кому-то еще.

— Кому?

— Не знаю. Я, естественно, не могла этого допустить.

Голова у меня пошла кругом, я отчаянно пытался сосредоточиться.

— Так сколько людей хотели заполучить эти планы?

— Я думаю, больше пяти.

— А среди них были склонные к насилию?

Она пристально посмотрела на меня.

— Ты предполагаешь, что смерть Катрины — дело рук кого-то из них?

— Есть такая мысль.

— Чарли, скажи мне правду. В вопросах морали позиция у меня очень гибкая.

— Я действительно ее не убивал.

Франческа улыбнулась, показав желтые зубы, откинулась на спинку стула, выдохнула из легких остатки дыма.

— Значит, так, я тебе все рассказала. План Жерара у нас, и ты говоришь, что можешь достать подделку. Мне представляется, мы располагаем всем необходимым для того, чтобы послезавтра решить вопрос, а ты, несомненно, заслуживаешь того, чтобы войти в долю. Пожалуй, я заплачу тебе десять процентов от суммы, которую мы выручим за Пикассо.

Я вскинул брови.

— Десять процентов? Маловато, учитывая, что без меня вам картину не подменить.

Глаза Франчески превратились в щелочки.

— Пятнадцать. И не больше. Пожалуйста, не наглей.

Я перевел взгляд на башни собора Парижской Богоматери. Увидел туристов на крыше ближайшей ко мне — они смотрели на город через увеличительные трубы и снимали его на видеокамеры.

— Ладно, согласен. Но только объясните, как мы это сделаем.

ГЛАВА 24

Обсуждение плана задержало меня еще на час. К тому времени, когда мы закончили, я в общих чертах знал, что нужно сделать, чтобы выкрасть «Гитариста». В принципе ничего нового я не услышал, но дерзости и нахальства в плане хватало. И, по правде говоря, я не испытывал ни малейшего желания принимать участие в его реализации. Я квартирный вор, не музейный. Да, я считаю, что свою работу делаю хорошо, обладаю необходимыми профессионализмом и талантом, но большой куш — это не мое. Слишком много внимания со стороны полиции, слишком многое может пойти не так. Такие ограбления — стихия Фолкса, я — по другой части.

Разумеется, Франческе о своих сомнениях я не упомянул. Она видела во мне самого горячего сторонника этого безумного плана. Я дал согласие только потому, что хотел выудить сведения, которые мог получить только от нее; кроме того, необходимо было выиграть время.

Расставшись с Франческой, я прежде всего нашел телефон-автомат и набрал номер мобильника Виктории. Она ответила после второго гудка.

— Это я. — Голос сел от выкуренных сигарет, в горле першило. — Не злись. Моей вины тут нет.

— Чарли, слава богу. Ты в порядке?

— Конечно, — я удивился, что она так легко простила меня. — Ситуация несколько осложнилась, но так всегда и бывает.

— Где ты это увидел? По пути в туалет?

Мои брови сошлись у переносицы.

— Увидел что?

— Выпуск новостей.

— Виктория, я понятия не имею, о чем ты.

— Твоя фотография. Теперь они показывают настоящую.

Я перестал говорить, прижался лбом к толстому стеклу телефонной будки. Крепко сжал трубку и не ощутил боли в пальце. Ну как же так? Едва я начинал что-то нащупывать, у меня тут же вышибали землю из-под ног. Если мое настоящее лицо будут показывать по телевизору, я более не смогу оставаться незамеченным. Каждый прохожий станет потенциальным осведомителем. Не говоря уж о полиции.

— Я этого не знал.

— А я думала, поэтому ты и покинул музей.

— Нет. Просто меня взяли на мушку.

— Что?

— Неважно. Объясню позже. Ты сейчас где?

— Иду в отель, — сдавленно ответила Виктория.

— Встретимся в твоем номере. Наверное, нам придется подумать о том, чтобы перебраться в другое место.

— Господи, Чарли!

Я поднял глаза и увидел женщину, которая приближалась к телефону-автомату. Она рылась в сумке в поисках телефонной карточки. Я повернулся к ней спиной, прикрыл лицо рукой.

— Сохраняй спокойствие. Все будет хорошо. Я обещаю.

— Как ты можешь мне такое обещать?

— А что бы ты хотела услышать? Что я в жопе?

Я рассмеялся, но Виктория меня не поддержала. Пробормотала что-то неразборчивое.

— Эй, оставайся на связи. Хочу дать тебе задание. Очень важное. По пути зайди в магазин и купи что-нибудь такое, чем можно изменить внешность. Краску для волос. Что-нибудь в этом роде.

— Парик?

— Нет. Я хочу привлекать к себе минимум внимания.

— Какого цвета краска?

— Мне все равно. Только не хочу становиться перекисным блондином. Боюсь, слишком уж будет бросаться в глаза.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

— Слабительное.

— Что?

— Мне нужно слабительное.

— Перестань, Чарли. Ты не сможешь так сильно похудеть, чтобы изменить внешность.

Я улыбнулся.

— Я пытаюсь выиграть время. Сократить двадцать четыре часа… Потом все поймешь.

Я уже отошел от будки, когда меня остановили. Чья-то рука ухватила за плечо. Я напрягся всем телом, выругался себе под нос. Медленно повернулся, лихорадочно думая о том, как вырываться, куда бежать. Но меня остановил не полицейский, а Пейдж.

— Ух! — я приложил руку к груди. — Меня чуть удар не хватил.

Пейдж не отреагировала. Выглядела она уставшей и очень бледной, словно лишилась остатков крови. Волосы висели патлами, зрачки были расширены, Пейдж, похоже, не могла сфокусировать взгляд. Будь она еще и мокрой, то очень бы напоминала вытащенного из воды утопающего.

— Тебе нехорошо? — спросил я.

Пейдж выдохнула, ноздри раздулись. Мои слова вызвали хоть какую-то реакцию. Она поджала губы, попыталась сосредоточиться. Я хотел сказать что-то еще, но тут заметил стоящего позади нее Бруно. Он тоже выглядел неуверенно, хотя и сохранял куда больше самообладания, чем Пейдж.

— Вы хотите поговорить? — спросил я и указал на площадь Вивиани.

Мне не ответили, поэтому я просто взял инициативу на себя и повел их к площади. Нашел уединенное местечко в тени деревьев, у северной стены церкви, где пустовало несколько каменных скамей. Я сел в центре, Пейдж и Бруно — справа и слева от меня. Пахло лавандой и скошенной травой. Бруно принялся ковырять гравий мыском ботинка.

Пейдж по-прежнему была напряжена. При ходьбе ее руки и ноги дергались, как у марионетки. Я подумал, что она не станет возражать, если ее обнять, но сомневался, что она благосклонно отнесется к моей руке. Конечно же, она злилась на меня за то, что я выгнал ее в ночь. Но, с другой стороны, и у нее рыльце было в пуху.

— Я слышал, тебя уволили, — нарушил я затянувшуюся паузу. — Ты обманом заставила меня открыть дверь в кабинет Франчески.

Пейдж кивнула, впервые дав понять, что слышит меня.

— Что-нибудь выручила за украденные книги?

Она покачала головой.

— Наверное, мне следует встать и уйти. Но я хочу выяснить, что происходит. Вы должны это понимать.

— А что происходит? — убитым голосом спросила Пейдж.

— Все очень запуталось.

Она кивнула, не отрывая глаз от рук. Пальцы она переплела и то сжимала, то разжимала их.

— Ты убил Катрину? — спросила она.

Я посмотрел сначала на нее, потом на Бруно. Решительно покачал головой.

— Нет. Я пытаюсь выяснить, кто это сделал. Понятия не имел, что ты тоже знала Катрину.

— Она приходила в магазин, — ответила Пейдж, как будто это что-то объясняло.

— Ты с ней общалась?

— Она была очень милая женщина.

Я положил руки на колени.

— Ладно… А я-то вам зачем? Что вы хотите мне сказать?

Я вновь посмотрел на Пейдж, потом на Бруно, пытаясь решить, с кем лучше говорить. Но создавалось ощущение, что они оба не в себе, и меня это нервировало. Я не знал, чего от них ждать. Выглядели они ужасно, но я на собственном опыте убедился, что недооценивать их нельзя.

— Мы хотим знать, как все это отразится на нас, — выдавил из себя Бруно.

— Не понял?

— Ты скажешь о нас, если тебя поймают?

— Неужели вы пришли за этим? Мне сейчас, мягко говоря, не до вас. Если вы каким-то боком замешаны в этой истории, то это ваше дело.

— А картина? — спросила Пейдж.

Я вопросительно изогнул бровь, ожидая продолжения.

Девушка пожала плечами.

— Бруно передал мне твои слова. Это не простая картина, так?

Я кивнул. Поднял руку и увидел, что взгляд Пейдж остановился на моем окровавленном пальце.

— Не будем вдаваться в детали.

— А банковская ячейка? Расскажи нам об этом.

— Не могу.

— Может, нам пойти в полицию? — В голосе Пейдж появились жесткие нотки.

— Как вам будет угодно. Я уверен, что Бруно в восторге от этой идеи.

Я поднялся, скрестил руки на груди, посмотрел на них сверху вниз. Они сидели как статуи.

— Послушайте, лучший для вас вариант — помочь мне выяснить, что происходит. Забудьте про полицию. Если вы что-то знаете, если вы что-то мне не сказали, сейчас самое время исправить это упущение.

Я переводил взгляд с Бруно на Пейдж, ожидая ответа. Они оба уставились в землю. Я чувствовал, им есть что сказать, но они чего-то боялись. Как развязать им языки, я не знал. Мог, конечно, стукнуть их головами, но почему-то сомневался, что этот прием сработает.

— Последний шанс, — добавил я.

Они продолжали молчать, поэтому я пожал плечами, развернулся и отправился к ближайшей станции метро.

ГЛАВА 25

Я наблюдал, как отрезанные волосы крутятся в водовороте, а потом исчезают в сливном отверстии ванны. Я попытался сам себя обкорнать, но отказался от этой идеи после того, как машинка для стрижки в третий раз выскользнула из онемевших пальцев правой руки. Виктория подстригла меня, затем натянула на руки одноразовые латексные перчатки и с энтузиазмом выкрасила мои коротенькие, как у второклассника, волосенки в чернильно-черный цвет.

Потом велела нагнуться над ванной и душем промыла волосы. Если я и раньше хотел спать, то теперь усталость просто валила с ног. Вода текла теплая, пальцы Виктории приятно массировали кожу, и мне хотелось, чтобы процесс этот затянулся до бесконечности.

Скоро, однако, Виктория отошла от моей голой спины и выключила оба крана. Передала мне чистое полотенце, и я вытер им волосы, лицо, грудь. На волосы времени ушло меньше, чем обычно, а на полотенце остались черные пятна. Я бросил его в ванну и прошелся рукой по оставшемуся ежику. Потом очистил часть зеркала от конденсата и оглядел результаты моей трансформации.

— Новый Чарли, — прокомментировала Виктория.

Я всматривался в зеркало, словно не очень-то доверял глазам. Как-то я разом похудел и озлобился. Я не позволил Виктории выкрасить мне брови, и теперь они придавали мне странноватый вид. Большинство мужчин этого бы не заметили — но, конечно, не женщины. Тем не менее красить брови я не собирался. Плюс во всем этом я видел только один — отпала необходимость бриться. Я провел пальцами по щетине на подбородке и над верхней губой. Захотелось, чтобы она росла быстрее.

— Ты привыкнешь, — заметила Виктория.

Я улыбнулся ее отражению в зеркале. Посмотрел на купленную Викторией коробку со слабительным. Вытряхнул четыре пакетика, коробку отдал Виктории.

— Прочитай, пожалуйста, какая доза?

Виктория вертела коробку в руке, а я тем временем наполнил пластиковый стакан водой, надорвал пакетик, высыпал в воду розовый порошок.

— Один пакетик, каждые четыре часа. — Виктория оторвалась от коробки.

— Хорошо. Но, по-моему, кашу маслом не испортишь.

— Ты шутишь?

— Боюсь, что нет. — Я надорвал второй пакетик, высыпал в пластиковый стакан и его содержимое.

Поболтал пальцем розовое месиво.

— Поехали, — залпом осушил стакан. — Господи, — покачал головой. — Какая же гадость.

— А чего ты ожидал?

— Не знаю. — Я еще набрал воды из-под крана и смыл с языка остатки порошка. — Подозреваю, со вторым заходом будет хуже.

Я не ошибся. От второй порции слабительного меня чуть не вырвало. Но я сдержался, вытер губы тыльной стороной ладони, скорчил зеркалу гримасу.

Виктория зачарованно смотрела на меня.

— Только потом не рассказывай мне, как все прошло.

— Главное, вернуть номерок. А остальное меня не волнует.

— Тебя, возможно, нет. Но бедная женщина, которая будет прибираться в моем номере, может с тобой не согласиться.

Я повернулся, встретился с Викторией взглядом. Потом ее что-то заинтересовало на потолке, она сунула мне футболку и повернулась к двери.

— Оденься. А потом расскажешь мне остальное.

Я уже успел рассказать ей, как меня увели из Центра Помпиду и о случившемся в книжном магазине, включая нападение Франчески на мой больной палец. Но потом я попросил ее помочь мне с волосами, и рассказ пришлось прервать, поскольку слышала она меня плохо — ведь я говорил, наклонившись над ванной.

Я вышел из ванной, надел футболку и вновь провел рукой по пушку на затылке. Ощущения возникли необычные. Все выпуклости и впадины прощупывались чересчур хорошо. И я не мог утверждать, что мне это нравилось.

— Перестань суетиться и рассказывай. — Виктория протянула мне асептическую мазь и бинт, которые взяла на регистрационной стойке. Я сел за стол в углу комнаты, намазал укушенный палец мазью, сцепил два больных пальца, начал обматывать их бинтом. Картина со сценкой на Монмартре, ставшая причиной всех моих злоключений, стояла у ножки стола. Я с трудом подавил желание дать ей пинка. Судя по тому, как относилась ко мне удача, все закончилось бы переломом одного из пальцев ноги.

Виктория нетерпеливо цокнула языком. Она сидела на кровати, сложив руки на груди.

— На чем я остановился? — Я все наматывал и наматывал на пальцы бинт.

— Франческа предложила тебе принять участие в этом дурацком ограблении и ты, будучи полным идиотом, согласился.

Я пожал плечами.

— Отмолчаться я все равно не мог. А так она мне хоть что-то объяснила. Хочешь послушать?

— Конечно.

— Ладно. — Я легонько ткнул картину ногой. — Бумаги и документы, которые мы нашли в этой картине, имеют прямое отношение к планируемой краже «Гитариста».

— Это мы уже знали.

Я посчитал, что бинта достаточно, и протянул руку Виктории. Она отрезала оставшийся и двумя полосками пластыря закрепила бинт.

— С одной поправкой… — Я поморщился, когда она натянула пластырь. — Мы думали, что знали. Теперь знаем наверняка.

— Хорошо. — Виктория разгладила пластырь. — И что это нам дает?

— Многое проясняется. На чертежах — планировка музея. Не самая редкая информация, но точно не помешает. Электрические схемы куда важнее. На них показан рубильник, который отключает камеры наблюдения, расположенные в непосредственной близости от «Гитариста».

— Понятно. А у Франчески, полагаю, есть первоклассный электрик.

— Так она говорит.

Виктория вскинула брови.

— Эти коды, — я предпочел проигнорировать ее взгляд, — как-то связаны с датчиками давления, которыми оснащено большинство картин в зале Пикассо.

— А если коды успели поменять?

— Слушай, я не говорю, что план безупречен. Риск, безусловно, есть, и Франческа это прекрасно понимает.

— Я тоже.

Я поднял забинтованные пальцы.

— И вот что произвело на меня наибольшее впечатление.

— Подделка?

— И это тоже, — кивнул я. — Но сейчас речь о фотографии мужчины. Где он держится за руки с юной девушкой.

— Да, да, помню. К какой части плана имеет отношение эта фотография?

— Девушка — не его дочь. И не жена.

— И что?

— А то. Он не хочет, чтобы жена про нее узнала. Этот мужчина работает в галерее Пикассо.

Виктория всмотрелась в меня.

— Так они грозят, что расскажут жене об этой девушке, и он соглашается не заметить, как они будут красть картину, которая стоит миллионы? Перестань, это чистое безумие. А кроме того, в тот день он может и не работать.

— Он уже дал согласие. Катрина крепко держала его за горло.

— Странно. Так это она все придумала?

— Нет. Придумал ее муж. И, поверь мне, эта часть моего рассказа тебе понравится.

Я рассказал Виктории о том, что предшествовало появлению плана ограбления музея. Иногда ее глаза округлялись, что меня совершенно не удивляло, поскольку она лишь копировала мою реакцию. История действительно получилась живая и яркая, особенно на словах. Но в конце концов я видел подделку собственными глазами, и она, безусловно, не очень-то и отличалась от оригинала. А если Катрина могла такое изобразить, кто скажет, что план ее мужа заранее обречен на неудачу?

Но Виктория сказала.

— По-моему, бред.

— Почему?

— Мы же говорим о Центре Помпиду, Чарли. Я просто не могу поверить, что горстка чокнутых из книжного магазина может белым днем выкрасть оттуда картину Пикассо.

— Действительно попахивает безумием. Но может, все не так сложно, как ты себе это представляешь.

— Неужели?

Я вновь провел рукой по коротким волосикам.

— В художественных галереях и музеях редко обеспечен надлежащий уровень безопасности. С финансированием у них всегда проблемы, а большая часть денег уходит на приобретение произведений искусства. Центр Помпиду, конечно, не проходной двор, но вспомни кражу картины «Крик» из Национальной галереи Осло несколько лет назад. Грабители приставили лестницу к окну второго этажа, разбили стекло и утащили шедевр Мунка, затратив на все меньше минуты. Руководству музея хватило ума повесить картину рядом с незащищенным окном в зале, где не было ни одной камеры наблюдения. Нужно признать, что в Центре Помпиду безопасность обеспечивается на более высоком уровне, но, если сравнить с банком, это легкая добыча.

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно. Вспомни, я подошел к «Гитаристу» практически вплотную, и никто меня не остановил. Будь у меня желание, я бы сдернул картину со стены и удрал через аварийный выход, прежде чем сотрудница музея успела бы оторвать зад от стула. Это основная проблема любого музея. Они хотят обеспечить доступ посетителей к экспонатам, а защищают эти экспонаты лишь несколько сотрудников с минимальным жалованьем.

— Так ты действительно думаешь, что план Франчески может сработать?

— Нет, он провалится. Но, если ты спросишь, можно ли украсть того же «Гитариста», я отвечу, что да, такое возможно.

Виктория замурлыкала что-то себе под нос, потом ногтями выбила дробь на зубах.

— Как я понимаю, Франческа не видела твоей фотографии по телевизору. Если б увидела, не позволила бы тебе принять участие в налете.

— Я не удивлюсь, если Франческа последний раз смотрела телевизор в те времена, когда там показывали прогулку по Луне молодого человека по имени Нейл Армстронг.

Виктория закрыла один глаз.

— Вот что я тебе скажу… пусть план совершенно абсурдный, я все-таки постараюсь отнестись к нему серьезно. Поэтому вопрос следующий: как ты думаешь, Жерар имеет отношение к смерти Катрины?

— Эта мысль пришла ко мне первой.

— Она его кинула, и он решил отомстить.

Я чуть сжал забинтованные пальцы, проверяя повязку. Она защищала суставы очень даже хорошо. Конечно, в ближайшее время я не стал бы брать уроки игры на фортепьяно, но по крайней мере острой боли не ощущалось.

— Такое возможно. Если верить Франческе, связей у Жерара хватает, так что он может нанять киллера, даже находясь за решеткой.

— А почему ему не нанять кого-то, чтобы украсть картину?

— Он, может, и нанял. — Я пошевелил бровями.

— Ты думаешь, Жерар и есть таинственный клиент Пьера?

— Возможно.

— Но в таком случае зачем ему нанимать еще кого-то, чтобы убить Катрину?

— Не знаю. Но над этим стоит подумать.

— Гм-м…

— Ты не уверена в этой версии?

— Не в этом дело. Скорее, злюсь.

— Злишься?

— Законы жанра говорят, что убийце следует появиться ближе к началу.

— Законы жанра?

— В детективном романе… — Виктория закатила глаза, словно говорила с последним олухом. — В этом случае нам предоставляется возможность вычислить убийцу.

Я поднял руки, изобразил ими две чашки весов.

— Реальная жизнь, — я чуть опустил правую, забинтованную руку, — против детективной прозы, — и приподнял левую.

— Да, я знаю. Но, Чарли, я чувствую себя обманутой. Мы пытаемся понять, что произошло, и нам постоянно не хватает информации.

— Теперь у нас есть информация.

— Но ее недостаточно для решения твоих проблем.

Я рассмеялся.

— Не то слово. Прежде всего мне нужно доказать, что человек, который сидит во французской тюрьме, организовал убийство Катрины. Кроме того, в самое ближайшее время мне придется участвовать в налете на Центр Помпиду. Плюс чего-то от меня ждет Натан Фармер.

— А также его клиенты. Кем бы они ни были.

— Таинственности только прибавляется.

— И что теперь? Необходимо получить хоть какие-то ответы, Чарли.

— Я тоже так считаю. Передай мне, пожалуйста, твой мобильник.

ГЛАВА 26

Я набрал номер с визитки Натана Фармера. Мне ответила женщина, на английском, но с легким французским акцентом. Я рискнул, продиктовал номер мобильника Виктории и отключил связь.

— Возможно, тебе придется поменять номер после того, как все закончится, — заметил я.

— Отлично. Ты поставишь в известность об этом всех моих клиентов?

— А разве не для этого ты держишь помощницу?

Виктория что-то буркнула, мотнула головой, потянулась к мобильнику, но тут он заверещал, и я нажал на клавишу с зеленой пиктограммой.

— Господин Ховард? — услышал я знакомый, хорошо поставленный голос.

— Да, господин Фармер. Как быстро вы отозвались.

— Картина у вас?

Я посмотрел на цветочницу с Монмартра и опять ткнул раму ногой.

— Я над этим работаю.

— Надеюсь, есть прогресс.

— Думаю, можно сказать и так. — Я закрыл глаза, сконцентрировавшись на главном для себя. — Но, боюсь, в последнее время появились очень серьезные препятствия.

— Да?

— Мою фотографию несколько часов назад показали по телевидению. И, что самое печальное, на ней действительно я.

— Я этим займусь.

Я нахмурился.

— Простите?

— Больше это не повторится.

Я коснулся своего затылка.

— Вы действительно можете это сделать?

— На день, максимум на два я могу все это попридержать. После этого ситуация выйдет из-под моего контроля.

Я присвистнул. И подумал, как было бы хорошо, если бы Натан Фармер работал на меня.

— Похоже, клиенты у вас влиятельные.

— У вас есть время рассуждать о влиятельности моих клиентов? Хотите попросить что-нибудь еще?

— Мне необходимо поговорить с Пьером.

Фармер замолчал. Я посмотрел на Викторию круглыми глазами, давая понять, что может не получиться. Она подняла руки со скрещенными пальцами.

— Я уверен, что это невозможно.

— Да ладно. И это говорит человек, способный подкорректировать телевизионные новости? Необходим один телефонный разговор.

— Это гораздо сложнее, чем вы себе представляете.

— А кому сейчас легко?

Фармер вновь замолчал. Я понимал, что он прокручивает в голове мою просьбу. И полагал, что не следует давать ему на раздумье много времени: он только убедил бы себя, что я прошу достать с неба луну.

— Для меня разговор с Пьером очень важен, — продолжил я. — Я хочу добыть вам картину, но, боюсь, без этого разговора не обойтись.

— Я попробую что-нибудь сделать. Но на определенных условиях.

— То есть вы будете слушать.

— Именно.

— Это справедливо. Беритесь за дело.


— Чарли? — осторожно спросил Пьер, словно ожидая подвоха.

— Да, это я. Как там у тебя?

— Не очень хорошо, друг мой. Еда здесь ужасная.

Я улыбнулся.

— А компания?

— Они задают много вопросов.

— Насчет меня?

— Oui. — Он откашлялся. — И моей работы. Я говорю им, что ушел на пенсию.

— А они тебе не верят?

— Не знаю. Они только задают вопросы.

— Они прослушивают наш разговор, ты понимаешь.

— Именно поэтому я не скажу, где закопаны тела.

Он засмеялся, но я его не поддержал. Вероятно, об убийстве Катрины он еще не знал. И я решил, что лучше его не просвещать. Упомяни я о ее смерти, он мог запаниковать и сболтнуть что-нибудь лишнее, а в результате проблемы возникли бы у нас обоих. Я закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.

— Послушай, Пьер, я могу вытащить тебя оттуда, но мы не должны ничего друг от друга скрывать. Они хотят, чтобы я отдал им картину.

Пьер молчал, обдумывая, как истолковать мои слова.

— Она у тебя? — приглушенно спросил он, словно надеялся, что вопрос этот каким-то образом услышу только я.

— Нет, но я думаю, что смогу ее найти. Правда, мне необходимо знать, кто был твоим клиентом.

— Но я не знаю, — прошептал он.

— Правда?

— Oui, я же тебе говорил.

Я прикрыл лицо рукой.

— Ты говорил, что деньги тебе положили в почтовый ящик, правильно?

Пьер не ответил, но, я догадался, только по одной причине: знал, что разговор прослушивается.

— Я подумал, что мы, возможно, все-таки сможем отыскать твоего клиента.

— Я не понимаю, как.

— Они связывались с тобой по телефону?

— Oui.

— Номера не оставляли?

— Нет, — пауза. — Правда…

— Что?

— Мой телефон, он с определителем номера. — Голос Пьера набрал силу. — Можно увидеть, откуда звонили, но только последние двадцать номеров.

— Ты говоришь, что номер твоего клиента может сохраниться?

— Да, вполне возможно.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Дай мне твой адрес.

Вновь пауза. Похоже, Пьер не хотел называть мне его. Я не знал: может, квартира осталась в беспорядке после того, как полиция забрала Пьера, и он этого стыдился.

— Я не собираюсь грабить тебя, Пьер. Я хочу помочь тебе выбраться оттуда.

— И помочь себе тоже, да?

— Безусловно. Но, как ты и говорил, мы — друзья, правильно? Ты можешь доверять мне.

Я посмотрел на Викторию. На ее лице читалось сомнение. Я ей подмигнул.

— Улица Суффло, — наконец ответил Пьер с крайней неохотой. — В пятом районе. Квартира семь, дом восемнадцать. В дверях дома электронный замок. Код…

— Никаких проблем, — прервал я его, помня, что Фармер слушает. — Я с этим разберусь. Сколько цифр?

— Пять.

— А твоя квартира? Какие в ней замки?

— «Фортинс». Два.

— «Фортинс»? И все?

— Я там только живу, Чарли.

— Когда все закончится, ты должен поставить более надежные замки.

— Когда все закончится, — повторил Пьер. — И когда это произойдет?

— Надеюсь, завтра. Но пока впереди еще очень много дел, так что придется поднапрячься.

Я отсоединился, но через несколько мгновений мобильник Виктории зазвонил вновь. Я поднес его к уху и сказал Натану Фармеру, где и когда собираюсь отдать картину. После завершения разговора посмотрел на Викторию.

— Ты все поняла?

— В общих чертах.

— Думаешь, получится?

— Как знать? — Она пожала плечами. — Всякое бывает.

ГЛАВА 27

Я придерживался того же мнения. Взять, к примеру, меня. Несколько часов назад я понятия не имел, где живет Пьер. А теперь вот стоял у ярко-синей двухстворчатой двери, преграждающей вход во внутренний двор, и восхищался районом, где он поселился. С одной стороны — в минуте ходьбы Люксембургский сад, с другой — Сорбонна. Парижанин, добившийся успеха в жизни, мог только мечтать о таком адресе, и я даже удивился, что Пьер может себе это позволить.

Дверь была толщиной в добрый десяток сантиметров и выше меня едва ли не на метр. Замочная скважина, как и предупреждал Пьер, отсутствовала. Запиралась дверь электронным замком, который управлялся с пульта. Я подождал, пока улица опустеет, а уж потом приблизился к пульту. С собой у меня имелся мелкодисперсный порошок для выявления отпечатков пальцев, чтобы определить, на какие кнопки нажимают жильцы дома, но я опасался, что прибегнуть к этому методу не удастся: все-таки улица, а не пустая квартира. В любом случае, одного взгляда на пульт хватило, чтобы понять, какие мне нужны кнопки: пять кнопок заметно просели — от частого использования поддерживающие пружинки потеряли исходные характеристики. Конечно, предстояло потратить время, чтобы подобрать нужную комбинацию, но эта задача не относилась к числу невыполнимых. Хотя, конечно, хотелось бы найти более легкий способ.

Будь на моем месте Фолкс, с тоской подумал я, он бы достал из кармана хитрый электронный приборчик, подсоединил к пульту, и после недолгого урчания на дисплее замигали бы бегущие цифры, раздался щелчок запорного механизма, и мне осталось бы только открыть одну из створок. У меня, к сожалению,такого приборчика не оказалось, и, надо отметить, я сомневаюсь, что он вообще существует. Не взял я с собой и лестницу, чтобы перебраться через дверь или каменный забор.

В итоге я выбрал оптимальный из оставшихся вариантов — решил просто подождать. Не прошло и пяти минут, как ближайшая ко мне створка чудесным образом отворилась. Моим сообщником стал молодой человек, который выкатывал на улицу гоночный велосипед. В облегающем костюме из лайкры, с защитным шлемом на голове, он тепло поблагодарил меня, когда я распахнул створку пошире, чтобы он мог взяться за руль обеими руками и сосредоточиться только на велосипеде. Как только юноша освободил дорогу, я проскользнул за дверь. Ему, конечно же, не пришло в голову спросить, имею ли я на это право. Но по моим грубым прикидкам квартир в доме было около сорока, и молодой человек, конечно же, не знал всех соседей. Если на то пошло, велосипедист мог и сам быть вором, хотя я сомневался, что ему удалось бы засунуть добычу под облегающий костюм.

Я очутился в тенистом, вымощенном камнем дворе. Постоял в приятной прохладе, вслушиваясь в окружающую меня тишину. Создалось ощущение, что посреди бурлящего Сен-Жермена я попал в спокойный оазис. По правую руку стояли в ряд глиняные горшки, в которых росли вьющиеся растения, и бил из стены фонтан. Вода сбегала по деревянному желобу.

Прямо передо мной находилась арка, за ней — две двери, одна напротив другой. Над дверьми висели таблички с номерами квартир. Чтобы попасть в квартиру Пьера, я открыл правую дверь и начал подниматься по каменной лестнице. Слышал я только свои шаги, и ничего больше. Мир за простой деревянной дверью просто перестал существовать.

Я взял с собой одноразовые перчатки, но не надел их. Ключ от квартиры, конечно, не лежал у меня в кармане, но Пьер дал принципиальное согласие, Фармер знал о моих намерениях, так что я мог не тревожиться из-за отпечатков пальцев. И, по правде говоря, меня радовала возможность обойтись без перчаток. Чтобы надеть их, пришлось бы разбинтовывать пальцы, сустав, подвергнувшийся укусу Франчески, заметно раздулся, и я сомневался, удастся ли мне натянуть перчатку на правую руку.

Разумеется, забинтованные пальцы снижали проворство и чувствительность рук, и, будь замки посложнее, потеря чувствительности могла бы превратиться в проблему. Но мне, как и обещал Пьер, противостояли два замка «Фортинс», а договориться с ними труда не составляло. Я присвистнул и покачал головой. «Fortins» можно перевести как маленький форт, но исходя из собственного опыта могу утверждать, что вскрыть такой замок — пара пустяков. Я просто не мог поверить, что Пьер столь пренебрежительно относится к безопасности своей квартиры. Не мог же он рассчитывать, что электронный замок на двери во двор — непреодолимое препятствие для домушников. Я даже порадовался тому, что узнал об этих замках только сейчас. Если бы он раньше рассказал мне, какие у него дома замки, я бы наверняка засомневался в его профессионализме. Такая беззаботность по отношению к собственной безопасности предполагала, что меня в кризисной ситуации он защитить не сможет.

Конечно, эти мои размышления отдавали ханжеством, учитывая, что замки «Фортинс» существенно облегчили мне жизнь. Я провел по ним подушечкой указательного пальца, словно собирался считать некое тайное послание, но послание это было скорее явным, чем тайным: открыть нас не просто, а очень просто. Я знал, что в каждом замке по четыре штифта, а кулачок цилиндрового механизма и засов сделаны из стали низкого качества, уступающей простой силе. С «Фортинсом» мог справиться новичок, вооруженный перочинным ножом. Мысль о новичках напомнила мне о Бруно, что, в свою очередь, заставило вспомнить о гребешках. Я достал очешник, из него — гребешок и микроотвертку и в мгновение ока вскрыл оба замка.

Толкнул дверь ногой, переступил порог и уже убирал инструменты в очешник, когда внезапно осознал, что не постучал. Я всегда предполагал, что Пьер живет один, но теперь, стоя в дверях его квартиры, вдруг подумал, что мое предположение ровным счетом ничем не подкреплено. Я исходил из того, что трубку после моего гудка всегда брал Пьер, и я не слышал ничьих голосов. А если я ошибался? Возможно, это был особый номер, и трубку имел право снять только Пьер. Или, когда я звонил, так уж получалось, его телохранитель родом с острова Фиджи, ростом два десять и весом более ста килограммов, как раз отлучался по делам.

Я застыл перед открытой дверью, прислушиваясь к звукам в квартире. Ничего не слышал, но теперь, когда эта мысль прокралась в голову, никак не мог от нее отделаться. С одной стороны, хотелось захлопнуть дверь, чтобы соседи не увидели меня, а с другой, я опасался, что на звук закрывающейся двери появится кто-нибудь из глубин квартиры. Я простоял, не зная, что делать, наверное, не одну минуту, но затем взял себя в руки, закрыл дверь и громко спросил: «Есть кто дома?» Если Пьер с кем-то и жил, то человек этот не мог не знать, чем занимается Пьер и где находится в настоящий момент. Так что едва ли другие жильцы квартиры встретили бы мое появление в штыки, тем более если бы я объяснил, зачем пожаловал.

Но мой зов остался безответным, и, выходя из маленькой прихожей в гостиную, я уже практически не сомневался, что в квартире никого нет. Она не поражала размерами, и я плохо представлял себе, где здесь можно спрятаться. В гостиной у двух больших окон я увидел письменный стол со стеклянным верхом, по центру комнаты на паркетном полу — диван и кресло и под антресолями — шкаф во всю стену. На антресоли вела приставная лестница. Я поднялся на несколько ступенек, чтобы посмотреть, что есть на втором этаже. Аккуратно застеленная кровать, торшер, журнал «Пари-матч», больше ничего. Лестница и кровать на антресолях несколько удивили меня, потому что в последние годы Пьер заметно пополнел. Может, он выбрал эту квартиру с тем, чтобы доказать себе, что не стареет?

Я сунул голову и в другие двери, которые выходили в гостиную. Первая вела в крохотную кухню, вторая — в совмещенную с туалетом ванную еще меньших размеров, за третьей находилась гардеробная. И больше о квартире я ничего сказать не смог, даже если бы и хотел. При желании вы могли бы покатать в ней на качелях кота, но он бы не поблагодарил вас, потому что всякий раз ударялся бы о стену. Я даже начал понимать, почему Пьер так расслабленно говорил со мной в последний раз: не удивлюсь, если камера, в которую его посадили, размерами превосходила эту квартиру.

Подумав о телефоне, я сразу вспомнил, зачем вообще сюда пришел. Повертел головой и обнаружил стильный телефонный аппарат на маленькой тумбочке, приставленной к письменному столу со стеклянным верхом. Подошел к тумбочке, присел. На дисплее увидел время и дату. Ниже — кнопки быстрого набора, под ними — клавиша с выдавленным на ней изображением адресной книги. Рядом с клавишей мигала лампочка.

Я нажал на клавишу, стал просматривать номера, сохраненные в памяти телефонного аппарата, и быстро понял, что некоторые сразу могу отмести: с них звонили Пьеру уже после того, как он подрядил меня на работу. Дважды попался мой домашний номер, один раз — номер мобильника Виктории. Наконец, приближаясь к концу списка, я обнаружил пять номеров, которые могли принадлежать клиенту Пьера. Я схватил со стола блокнот и ручку и переписал их. Ни один не был мне знаком. Два предваряли международные коды: один — Великобритании, другой — Соединенных Штатов. И еще трижды Пьеру звонили из Парижа.

Я поднялся, потянулся, разминая затекшие мышцы спины, оглядел стол в поисках телефонного справочника. Заглянул в тумбы и ящики. Нашел рекламные листовки кафе и ресторанчиков, торгующих на вынос, стопки квитанций, писем, ручки, аудиокассеты, лампочку накаливания, даже маску для сна с логотипом известной авиационной компании. Справочника не было, и я уже решил прекратить поиски, когда подумал, что неплохо бы проверить, а нет ли его на полках под антресолями.

Пересек комнату, наклонил голову, хотя антресоли находились как минимум на тридцать сантиметров выше. На полках лежали диски, виниловые пластинки, стояли фотографии в рамках, книги, в том числе, что порадовало, все романы о Фолксе, причем с замятыми корешками, — их определенно читали. Еще больше меня порадовало то, что здесь же оказался телефонный справочник. Я снял его с полки, раскрыл где-то на середине и начал пролистывать, направляясь к письменному столу, на котором остались выписанные мною номера.

Миновал полпути, когда первый раз услышал этот звук. Не шаги, не скрип поворачиваемого в замке ключа и даже не передергивание затвора пистолета, а противное хлюпанье в животе. Остановился, нахмурился, прикрыл справочником живот. И как же вдруг в нем забурлило! Кишки не просто сводило судорогой. Какая-то невероятная сила сжимала их, потом отпускала, чтобы тут же сжать вновь, выдавливая содержимое. Облако зловонного газа вырвалось, сами понимаете, откуда. Я почувствовал, как растягивается сфинктер, бросил справочник и, сжимая руками ягодицы, метнулся к ванной. Потянулся к ручке, уже представил себе, как плюхаюсь на сиденье унитаза, когда понял, что это блаженство мне как раз и заказано. Слабительное выполнило положенную ему функцию, но я не мог допустить, чтобы драгоценный номерок оказался в сифоне, соединяющем унитаз Пьера с канализационной трубой.

Кляня все на свете, я устремился на кухню. Принялся лихорадочно раскрывать дверцы буфетов, столиков, полок, выдвигать ящики. Нашел большущую медную кастрюлю и решил уже воспользоваться ею посреди кухни, но невероятным усилием воли заставил себя вспомнить о приличиях и потерпеть еще чуть-чуть. Выдвинул очередной ящик и, хвала Тебе, Господи, увидел рулон мешков из прозрачного пластика. Схватил его, помчался в ванную, оторвал один мешок, раскрыл, расстегнул пуговицу и молнию на брюках, сдернул трусы, сунул мешок в унитаз, сел, прижимая края бедрами к сиденью и удерживая руками, расслабился и… Поверьте мне, будет лучше, если я опущу, что за этим последовало.

Скажу лишь, что, когда все закончилось, я возблагодарил Бога за возможность натянуть резиновую перчатку на левую руку, а уж потом начать поиски номерка. Я нашел его достаточно быстро, что, наверное, неудивительно, если учесть, в чем искал, и, вытащив из мешка, принялся мыть, тереть мылом, споласкивать горячей водой. Вымыл и сполоснул не один раз, прежде чем решился осторожно понюхать. К моему облегчению, ничем он не пах. Потом я навел порядок в туалете Пьера, убрав все следы учиненного мною безобразия, и с номерком в кармане и рулоном мешков в руке вернулся на кухню. Положил рулон на место, несколько мгновений смотрел на содержимое ящика, прежде чем задвинуть его. Потом закрыл все дверцы, задвинул остальные ящики, вернулся к письменному столу со стеклянной поверхностью, по пути подняв с пола телефонный справочник, и начал сверять номера. Минут через десять узнал все, что хотел, вернул справочник на полку, с которой брал. Какое-то время провозился с телефонным аппаратом, пытаясь стереть мой домашний номер и номер мобильника Виктории из списка звонков Пьеру, однако ничего у меня не вышло. Впрочем, я подумал, что не так это и важно.

Понимая, что делать мне в квартире больше нечего, я запер дверь гребешком и микроотверткой на оба замка «Фортинс», вышел на улицу и зашагал в Люксембургский сад. Нашел зеленый металлический стул около круглого бассейна, сел и стал смотреть, как детишки подталкивают палками деревянные кораблики. Мысли в моей голове сталкивались, кренились от ударов, грозили перевернуться. Я пытался разогнать туман усталости, застилавший голову, но это удавалось с трудом. Франческа наметила кражу «Гитариста» на вторую половину следующего дня. Но думал я не об этом, поскольку нашел в квартире Пьера очень важную ниточку.

ГЛАВА 28

Франческа заявила, что красть картину Пикассо надо ближе к вечеру: и посетителей становится меньше, и бдительность сотрудников музея падает. Я не очень-то верил в ее способность просчитать ситуацию, да и не имело это никакого значения. Если кража закончится фиаско, то отнюдь не из-за времени, когда это будет сделано. Абсурдность плана с самого начала не вызывала у меня сомнений.

Но чтобы проверить, как относится к нам госпожа Удача, мне предстояло вернуть пластиковую папку, сданную на хранение в гардероб в Центре Помпиду. Посетители наверняка часто забывали здесь куртки и сумки — такое событие вряд ли было экстраординарным. Но я не знал, как в Центре принято обходиться с оставленными вещами — их могли и проверять. Оставалось надеяться, что в папку никто не заглянет, благо провела она в гардеробе всего одну ночь. И даже если бы гардеробщица заглянула в нее, она могла не понять, с чем имеет дело. Гардеробщицам Центра Помпиду совсем не обязательно знать картины, выставленные в Музее современного искусства.

В любом случае, мне не сказали ни слова, когда я протянул номерок. Даже не прокомментировали аромат цветочного мыла, которым он благоухал. Дама за перегородкой — не та, что была днем раньше, — просто взяла номерок и отдала мне папку, не удостоив ее внимания. Я даже пожалел, что взаимообмен прошел так легко, поскольку приготовил захватывающую историю, которая объясняла, почему я не смог забрать папку вчера; как выяснилось, выдумывал я напрасно.

Выйдя из музея, я повернул направо и шел по улице, пока не поравнялся с оранжевым микроавтобусом, припаркованным за музеем «Ателье Бранкузи»,[24] у угла по большей части пешеходной улицы Рамбуто. Под ветровым стеклом белели большие буквы: «CND»,[25] заднее залепили многочисленные наклейки. Я откатил боковую дверь, залез в салон и оказался в компании с членами команды Франчески. В салоне царил сумрак, потому что боковые окна задернули темными занавесками. Никто не произнес ни слова. Я открыл защелки, откинул клапан, вытащил картину из папки, чтобы все смогли на нее посмотреть. И вот тут вокруг меня расцвели улыбки.

— Очень хорошо, — прокомментировала Франческа, окутанная сигаретным дымом. Наклонилась, чтобы потрогать картину. Я поморщился, потому что сигарета оказалась в опасной близости от холста.

— Извините. — Я увидел отразившееся на ее лице недоумение. — Прошу вас.

Франческа коротко глянула на меня, провела пальцами по шершавой поверхности, удовлетворенно вздохнула.

— Катрина, Катрина. Какая же она была талантливая.

Я кивнул, наблюдая за реакцией остальных. В микроавтобусе нас сидело восемь человек: Франческа, Майк, Паоло, мужчина с бородкой в разноцветной кипе, девушка с множеством серег, которую я видел в баре после моей встречи с читателями, и еще двое, с ними я только что познакомился. Мужчину в кипе звали Яном, в команде Франчески он отвечал за электронику. Ян приехал из Кракова с намерением, как он говорил, найти работу в какой-нибудь компании, занимающейся информационными технологиями. Я сомневаюсь, что в Кракове он мечтал отключать датчики давления и перенастраивать камеры наблюдения в одном из самых известных музеев мира, но сейчас ему не терпелось взяться за дело.

— У вас есть все необходимое? — полюбопытствовал я.

— Да. — Он приподнял пластиковый ящик для инструментов и одарил меня зубастой улыбкой.

— И вы уверены, что все у вас получится?

— Как только фокусник Паоло проведет нас внутрь, остальное не вызовет никаких проблем.

Я перевел взгляд на Паоло, который, как Ян и Майк, был одет в синий, с рукавами рабочий комбинезон. Он ничем не напоминал выступающего на сцене фокусника. Франческа полагала, что в таких комбинезонах они будут походить на сотрудников отдела технического обслуживания и ни у кого не возникнет вопрос, почему они оказались в служебных коридорах. По мне, в этом облачении они выглядели как банда грабителей. Вспомните, кто обычно носит такие комбинезоны в фильмах? Они самые, грабители. Но с другой стороны, стереотип действительно мог сработать. Кто ждал грабителей в Центре Помпиду? И опять же, в актив стоило занести, что Майк наконец-то снял вонючий красный свитер.

По правде говоря, меня задевало внимание, которое уделялось Паоло. Да, он умел открывать замки, но меня раздражало, что именно он обеспечивал проход в здание Яну и Майку. Чувство профессиональной гордости твердило мне, что я справлюсь с этой работой лучше, но, даже если бы я сказал об этом Франческе, она не отступилась бы от первоначальной расстановки. Наверное, определенную роль в этом играли мои забинтованные пальцы, а вот с этим я ничего поделать не мог.

Пока мне удавалось устоять перед искушением, и я не спрашивал Паоло, что он собирался делать. Я знал, что в здание они намереваются проникнуть по металлической лестнице, той самой, по которой днем раньше меня вывели под дулом револьвера, когда Паоло доказал свое умение разбираться с замками и датчиками системы. Но я не сомневался, что смогу справиться и с замками, и с датчиками быстрее и уж точно без ошибок.

— Не хочешь поменяться? — спросил я Паоло, наверное, в третий раз.

Он пренебрежительно фыркнул и покачал головой, перекладывая отмычки, отвертки и щипцы в нагрудный карман комбинезона.

— Я думаю, ты мог бы открыть замки с помощью пары гребешков. Возможно, ими ты быстрее выдавишь штифты.

Паоло повернул голову, посмотрел в окно, в щель между занавеской и стенкой, словно мое предложение не имело к нему никакого отношения.

— Ладно. — Я передал папку Майку. — Она твоя.

Он кивнул, посмотрел на Паоло и Яна, на часы и многозначительно взглянул на Франческу. Она бросила окурок на пол, раздавила каблуком, сжала Майку запястье.

— Идите.

Он откатил дверцу микроавтобуса, и они втроем сделали первый шаг этого фарса.

Мы подождали двадцать минут, наблюдая через щелочки, как Паоло открывает двери на пожарную лестницу и как они втроем поднимаются по ней. Паоло потребовалось десять минут, чтобы справиться с датчиками охранной сигнализации, а Майк и Ян все это время крутились вокруг. Создавая впечатление, что они втроем ремонтируют двери. Вскоре они скрылись из виду в глубинах музея. Ян рассчитывал, что ему потребуется десять минут, чтобы отключить датчики давления и перенастроить камеры наблюдения, после чего они намеревались подняться на пятый этаж.

Пока мы ждали, Франческа успела выкурить четыре сигареты, так что воздух в салоне стал очень уж едким. Девушка с сережками вроде бы ничего не имела против этого, но двое других, рыжеволосая девушка и загорелый южноафриканец, открыли окна. Южноафриканец сидел за рулем — он получил от Франчески указание не покидать микроавтобус ни при каких обстоятельствах. Я сомневался, что он обладает навыком вождения в экстремальных ситуациях, но, учитывая парижские пробки, ехать ему, скорее всего, пришлось бы со скоростью пешехода. Впрочем, план Франчески не предусматривал панического бегства. Если б до этого дошло, шансов на благополучный исход у нас просто не было бы.

Франческа посмотрела на часы и затушила сигарету. Потом она похлопала южноафриканца по плечу.

— Жди нас здесь, Бойд.

— Само собой.

— Хороший мальчик.

Она откатила дверцу, выпроводила меня и двух девушек на тротуар. Мы сгрудились у стойки с велосипедами, щурясь на солнце. Я посмотрел на Центр Помпиду. Яркие цвета, стекло и трубы придавали ему такой веселый облик. И почему только мне вдруг стало страшно?

ГЛАВА 29

Мы купили билеты в разных кассах и по эскалаторам поднялись врозь, чтобы ни у кого не создалось впечатления, что мы действуем в команде. Протягивая билет сотруднице у входа в музей на четвертом этаже, я увидел, что Франческа уже поднимается по лестнице на пятый этаж. Я же решил подняться на лифте, а потом пройти стеклянным коридором к залу Пикассо.

Надо отдать должное Франческе — посетителей, конечно, хватало, но в сравнении с утренними часами число их заметно уменьшилось. Большинство неспешно прогуливалось по залам с буклетами в руках. Другие тайком фотографировали картины, на что им пеняли сотрудники музея. Несколько детей бегали по залам или залезали на модернистские скульптуры. Кое-где сидели студенты с большими блокнотами и копировали элементы картины.

Зал кубизма находился в другом конце галереи, но мне не потребовалось много времени, чтобы добраться до него. Франческа и девушка с серьгами пришли туда раньше и теперь любовались двумя портретами Пикассо на левой стене. Мне показалось, что им, как и мне, трудно делать вид, будто эти портреты их интересуют. Мне, к примеру, хотелось смотреть только на «Гитариста». Картина висела на дальней стене, напротив входа (соответственно и выхода) в зал. Но я лишь походя глянул на «Гитариста» и тут же сместился к правой стене, дожидаясь прибытия рыжеголовой девушки. Как только она появилась, девушка в серьгах вернулась в центральный коридор и заняла позицию у бронзовой скульптуры лошади. За лошадью, на противоположной стене висела большая картина Пикабиа «Удни».

В зал Пикассо вели три арки. Одна — большая, из центрального коридора, две — маленькие, из боковых проходов между залами. Я уже знал, что один из этих проходов упирается в двери аварийного выхода, за которым начинается коридор, ведущий к металлической лестнице. За этими дверьми, если бы все пошло по плану, Паоло, Майк и Ян дожидались бы нашего сигнала.

Над дверьми висела камера наблюдения, которую Ян собирался ослепить на десять минут. Я прикинул, что прошло уже три минуты, поэтому Франческе необходимо было поторопиться.

Следовало учитывать и еще один фактор — сотрудника музея, мужчину средних лет в серой униформе, который сидел на пластиковом стуле под большой аркой. Я узнал Жана-Патрика Девиля, которого прежде видел на фотографии с молодой девушкой, — нарушителя как минимум одной из божьих заповедей. К лацкану его пиджака крепилась белая пластиковая карточка — точная копия той, что я нашел за рамой картины со сценкой на Монмартре. Франческа поймала его взгляд и, как я понял, приняла решение. В зале находились только он и мы и, если Ян смог вывести из игры камеры наблюдения и датчики давления так же успешно, как Паоло открыл все необходимые замки, тогда мы могли переходить к последнему этапу.

Я напрягся и стрельнул взглядом на «Гитариста». Почувствовал, что Жан-Патрик наблюдает за мной. Его руки сжимали подлокотники стула, костяшки пальцев побелели, будто он готовился получить электрический разряд в пятьдесят тысяч вольт. Я видел выступившие у него на лбу капельки пота. Франческа посмотрела на меня, я уже приготовился дать отмашку, но взглянул на девушку с серьгами и замер. Она дергала себя за мочку, давая знать, что кто-то идет. Я покачал головой, и тут в зал вошли школьники.

Их сопровождала женщина средних лет, держащая металлическую указку с привязанной к ней желтой лентой. Женщина прямиком направилась к «Гитаристу», повернулась к картине спиной и вытянула шею, чтобы убедиться, что вся группа в сборе. Затем хрипло заговорила, как мне показалось, на испанском. Школьники ее не слушали. Некоторые жевали жвачку и смотрели на дисплеи мобильника. Один мальчишка вставил в уши наушники. Я поднялся на цыпочки, поверх голов посмотрел на Франческу. Ее челюсть закаменела, кинжалами-взглядами она пронзала учительницу. В этот момент в зал вошел учитель-мужчина и кивком поздоровался с Девилем.

Учительница все бубнила и бубнила. Не один раз я уже думал, что все, лекция закончилась, но женщина вновь набирала полную грудь воздуха и продолжала. Время уходило. Я мог представить себе, с каким нетерпением Паоло, Майк и Ян переминаются с ноги на ногу у запасного выхода, делая вид, будто что-то там ремонтируют, и поглядывая в ожидании сигнала на рыжеволосую.

Две школьницы, похоже, заинтересовались моей внешностью. Открыто смотрели на меня и перешептывались. Я задался вопросом: может быть, они видели мою фотографию по телевизору, — но решил, что такое маловероятно. Скорее, они уловили разницу в цвете между волосами и бровями. В конце концов, они знали толк в краске: у одной темные волосы были разноображены светлыми «перьями», вторая выкрасилась в жуткий розовый цвет. Я пытался игнорировать их взгляды и шепот, однако получалось у меня плохо, и я начал думать, не показать ли им язык, но решил, что нельзя подавать молодежи дурной пример.

В этот самый момент учительница хлопнула в ладоши и вроде бы спросила: «Есть вопросы?» Меня так и подмывало поднять руку и сказать: «Спасибо, что закончили, мадам, а теперь позвольте нам перейти к краже».

Школьники потянулись к выходу, две девчушки, что заинтересовались мною, задержались, по-прежнему не сводя с меня глаз. Я сделал вид, что полностью поглощен картиной Брака. Почесывал затылок, поглаживал подбородок, просто впился взглядом в картину. Краем глаза увидел, как мужчина-учитель вернулся и увел девушек из зала. Я посмотрел на Девиля, чтобы убедиться, что он не превратился в лужу пота, и повернулся к девушке с серьгами в ухе. Она кивнула мне, я — Франческе, та махнула рукой рыжеволосой, и менее чем через минуту в зал влетели Паоло, Майк и Ян.

Увидев их, я поспешил к «Гитаристу», сдернул картину со стены, положил на пол лицевой стороной. Отступил в сторону, пропуская Майка, который электроотверткой, работающей от аккумулятора, скоренько отвернул четыре шурупа, удерживающих на месте стекло. Ян снял стекло, и я осторожно вытащил картину. За это время Майк открыл защелки, откинул клапан пластиковой папки и достал из нее подделку Катрины, которую и положил на место оригинала. Ян вернул на место стекло, Майк начал завинчивать шурупы, а я сунул украденное полотно в папку. Как только Майк покончил с четвертым шурупом, я протянул папку Яну и дал всей троице команду уходить. Сам поднял с пола тяжелую картину и повесил на прежнее место, стараясь, чтобы она висела ровно.

Все действо заняло менее двух минут, и, должен отметить, мы сработали как идеально отлаженный механизм.

Отступив от картины, я поднял руку и почесал затылок. Повернулся к Франческе, и она подмигнула мне, прежде чем выйти в коридор. Я уже хотел вскинуть вверх кулаки с оттопыренными большими пальцами, чтобы выразить свой восторг, но в этот момент в зал вошла пара средних лет. Они направились прямо к «Гитаристу» и остановились в полуметре от картины. Я встал рядом с ними. Мог бы бросить на картину сотню взглядов, но все равно не определил бы, чем копия отличается от оригинала Пикассо, который Ян сейчас выносил из музея по пожарной лестнице. Я не знал, чем это объясняется, слабым моим зрением или качеством подделки, да меня сие и не волновало. Картину унесли. Франческа ушла. Девушки — рыжеволосая и та, у которой был избыток серег, — тоже двинулись к выходу. Мне надлежало последовать за ними.

Только я не последовал, а остался в зале Пикассо, чтобы дождаться Натана Фармера.

ГЛАВА 30

Фармер вошел в зал в сопровождении невысокого плешивого мужчины в темном джемпере с V-образным вырезом и белоснежной, накрахмаленной рубашке, который нес кожаный портфель. Компанию им составляли охранники. Они быстренько вывели из зала посторонних и перекрыли все три арки. Девиль так и остался сидеть на пластиковом стуле. Фармер и плешивый не обратили ни малейшего внимания ни на него, ни, если на то пошло, на меня. Они прямиком направились к «Гитаристу». Плешивый вставил в правый глаз лупу, какими пользуются ювелиры, и уткнулся в полотно.

Пока он работал, Фармер в ожидании вердикта выбивал нервную чечетку подошвами туфель цвета свежезаваренного чая. Я проделывал то же самое, только ободранными кроссовками. Работу плешивого моя чечетка не ускорила, зато дала мне возможность как-то занять себя — во всяком случае это было лучше, чем заламывание рук и бессвязное бормотание.

Плешивый буквально прижимался лицом к стеклу, обследуя холст сантиметр за сантиметром. Его нос дергался, как у гончей, взявшей след, — а может, он просто простудился. Обследование происходило в могильной тишине.

— Вы все видели? — спросил я Фармера, чтобы хоть как-то разрядить напряжение.

— Да, — рассеянно ответил он. — Мы включили камеры через несколько мгновений после того, как ваш польский друг их отключил.

— Так вы видели, как я прицепил к картине «маячок», прежде чем положить ее в папку?

Фармер недоуменно посмотрел на меня.

— Вы начинаете в чем-то сомневаться?

— Просто нервничаю.

— Что ж, смею сказать, я вас понимаю.

Конечно, он понимал. В конце концов, ему наша сделка приносила куда большие дивиденды, нежели мне. Правда, при условии, что моя версия верна.

— За микроавтобусом следят?

— Да, да. Не волнуйтесь. Мы его не упустим.

— Но, если упустите, боюсь, полетят наши головы.

— Успокойтесь и не мешайте работать этому господину.

Господин работал. Теперь он сосредоточился на правом нижнем углу, где художник обычно ставил роспись. На «Гитаристе» росписи не было, как и на подделке: Пикассо почему-то не подписал эту работу. Тем не менее Фармер заверил меня, что лысеющий мужчина — тот самый эксперт, который может установить подлинность полотна.

Плешивый глубоко вздохнул, вынул лупу из глаза. Я приготовился к тому, чтобы выслушать его мнение, но вместо этого он достал из кармана носовой платок и протер лупу. Вставил ее в глаз и вновь принялся изучать правый нижний угол. Потом предложил Фармеру присоединиться к нему. Что-то тихо сказал на французском — слов я не разобрал. Впрочем, если бы разобрал, то все равно бы не понял.

— И что он думает? — спросил я Фармера.

Тот повернулся ко мне, достал из кармана золотые часы, открыл крышку. Лицо его было непроницаемо, и я не мог понять, радует его происходящее или огорчает.

— Похоже, вы правы, — наконец соблаговолил ответить он.

— Да! — я вскинул кулак. — Я это знал.

— Как я понимаю, именно этим и объяснялась ваша нервозность? — осведомился Фармер.

Я предпочел пропустить шпильку мимо ушей.

— Признайтесь, вы потрясены.

— Я не потрясен и не разочарован. — Он закрыл часы, убрал в карман. — Просто доволен тем, что выполнил порученную мне работу.

— Да перестаньте, неужели я не услышу даже слова благодарности?

— Идемте со мной. — Он поманил меня пальчиком. — Ваша подруга ждет наверху.

— Неужели это все? В это трудно поверить. Вы не хотите даже пожать мне руку?

Фармер какие-то мгновения смотрел на меня. Вздохнул.

— Очень хорошо, — изрек он, и я на собственном опыте узнал, каким бывает предельно сухое рукопожатие.


Когда я следом за Натаном Фармером появился в комнате службы безопасности, Виктория отвернулась от мониторов, по которым наблюдала за происходящим в зале Пикассо, и уперла руки в боки.

— Кто-нибудь соблаговолил объяснить мне, что, черт побери, происходит?

— Дельная идея, — улыбнулся я. — Ты все видела, так?

— Я видела, как бандиты украли картину Пикассо.

— Виктория указала на мониторы. — Господин Фармер сказал мне: ты хотел, чтобы я стала свидетельницей. Но я не понимаю, что это значит. Что я засвидетельствовала, Чарли? Как ты помогал ворам? Я вряд ли обелю твое имя, если буду рассказывать об этом.

— Именно это от тебя и требуется.

Она молча, с каменной физиономией, посмотрела на меня. Я протянул руку, положил ей на плечо.

— Я хотел, чтобы ты подтвердила мое участие.

— Зачем? Чтобы ты провел за решеткой на несколько лет больше? — спросила Виктория, сбросив мою руку.

— Нет, чтобы люди, которые принимают решения, знали, что я сыграл определенную роль в возвращении оригинала в музей.

Брови Виктории сошлись у переносицы.

— Но пока ты помог этим клоунам оригинал украсть.

— Посмотри. — Я двинулся к мониторам, на которые выводилась картинка с камер наблюдения, установленных в зале Пикассо, и показал на «Гитариста».

— Вот оригинал.

Виктория вытаращилась на меня, как на безумца.

— Что?

— Банда Франчески украла подделку.

— Не понимаю. Ты хочешь сказать, что сумел подменить картину?

— Нет. — Я вновь потянулся к ее плечу. — Я хочу сказать, что в музее несколько месяцев висела подделка Катрины. А оригинал хранился в банке. Днем раньше ты держала его в руках.

Виктория уставилась на меня, кровь отлила от ее лица. Она плюхнулась на вращающийся стул, который очень кстати оказался рядом, поднесла руку ко лбу.

— Ты шутишь?

— Это не шутка, — вмешался Натан Фармер. — По крайней мере мы так не думаем. Конечно, будут проведены все необходимые экспертизы, но у нас есть мнение признанного специалиста по Пикассо, а он уверен, что теперь в музее выставлен оригинал.

— Плюс мои доводы, — вставил я.

Фармер молча кивнул, словно не хотел хвалить меня вслух. Может, он боялся, что я запрошу вознаграждение? Но я сознавал, что не стоит требовать слишком многого. Мне вполне хватило бы, чтобы полиция закрыла глаза на мое сотрудничество с Пьером.

— Так, может, кто-то из вас поделится со мной этими доводами? — Виктория переводила взгляд с меня на Фармера и обратно, словно никак не могла решить, кто ей более противен.

— Пожалуйста, — ответил я. — Ниточка тянется к клиенту Пьера.

— К мужу Катрины? Налетчику?

— Нет, не к нему. Эта версия меня не устроила. У него отсутствовал мотив.

— А месть? Катрина без его ведома пыталась продать планы кражи из музея.

— Да, мы так думали, — признал я. — Но не все складывалось. Мы не знали, действительно ли они поссорились. А если нет? Что мешало ему разделить с Катриной деньги, которые она могла бы выручить, продав планы?

— Ты, наверное, запамятовал, что он за решеткой.

— Голос Виктории переполнял сарказм.

— Но сидеть ему осталось всего шестнадцать месяцев.

Виктория раздраженно посмотрела на меня. Она злилась, но пыталась взять себя в руки.

— Ладно. — Голос ее вновь зазвучал ровно. — Если таинственный клиент Пьера — не муж Катрины, тогда кто? Бруно?

— Нет, не он. Ответить на этот вопрос было не так-то легко, но я нашел одну зацепку.

— Зацепки — большое дело. Зацепки могут принести пользу.

— Зацепки могут принести огромную пользу. Если они говорят что-то важное.

— Например?

— Например, телефонный номер, с которого звонил клиент Пьера.

— Ты хочешь сказать, что узнал, кому принадлежит какой-то из номеров, оставшихся в памяти определителя?

— Не сразу. Но я сократил список до трех номеров и сверил их с телефонным справочником.

Глаза Виктории широко раскрылись.

— Ты прошерстил весь телефонный справочник?

— Да нет же! Просто проверил телефоны людей, которые могли участвовать в этой истории. Номера Бруно, банка, где он работал, книжного магазина, номер, который дал мне господин Фармер. Все номера, которые пришли в голову.

— И что?

— И попал в десятку.

— Господи, Чарли, так кто же этот таинственный клиент Пьера?

— Катрина, — ответил я. — Она сама его и наняла.

ГЛАВА 31

— Боже! — Виктория потерла виски. — Теперь я вообще ничего не понимаю. Ты говоришь, что Катрина наняла тебя, чтобы ты ограбил ее?

— Нет. Катрина наняла Пьера, чтобы тот нашел человека, который ее ограбит. За двадцать тысяч евро.

— Но это же безумие!

Теперь уже я воззрился на нее.

— Почему?

— Слушай, с какой стати кому-то захочется, чтобы его ограбили?

— На этот счет у меня есть гипотеза.

— Которая базируется на интуиции?

Я улыбнулся, покачал головой.

— Я надеюсь, фундамент у нее более существенный. Во всяком случае, он оказался достаточно крепким, чтобы убедить господина Фармера поверить мне.

— Я ничего об этом не знаю, — вставил Фармер.

— Но логика в моих рассуждениях есть. Хочешь послушать?

— Господи, как будто ты не знаешь?

Я улыбнулся и показал Виктории ладони — совсем как фокусник перед выступлением, показывающий, что они пустые.

— Как нам известно, Катрина и ее муж подготовили детальный план кражи «Гитариста».

Виктория кивнула, ее глаза блестели, как у собаки, ожидающей лакомства.

— Мы также знаем, что Катрина изучала работы Пикассо в архиве музея, расположенного под Орлеаном, и создала блестящую подделку, — продолжила Виктория, но я поднял руку, останавливая ее.

— Жерар тоже не сидел без дела и добыл много интересного. В том числе компромат на сотрудника музея. И после того как они прижали бедолагу к стенке, шансы на замену оригинала подделкой существенно возросли.

— Конечно. Но Жерара арестовали до того, как они смогли реализовать свой план.

— Я думаю, это было частью их плана.

— Что?

— Я уверен, что Жерар специально нарвался на арест. Подумай вот о чем: Франческа уверена, что Жерар не научился держать язык за зубами даже после того, как болтливость довела его до тюрьмы. Но, предположим, он выучил полученный урок…

— Я не понимаю тебя.

— Жерара никогда не заподозрили бы в ограблении, если бы было точно известно, что картину украл кто-то другой, так?

— Но ты говоришь, они украли не картину, а подделку.

— По моему разумению, все произошло следующим образом. Несколькими месяцами раньше Жерар реализовал свой план. Подделка Катрины заняла место оригинала в музее, а сам оригинал Катрина упрятала в банковское хранилище. Потом Жерара, как он и наметил, арестовали. Вскоре после его ареста Катрина дала всем знать, что она сыта по горло своим мужем и готова обменять его планы на деньги. В конце концов, не могла же она сама ограбить музей.

— Выглядит притянутым за уши, Чарли.

— Согласен. Но ничего фантастического в моей версии нет.

Виктория поморщилась.

— Ты думаешь?

— Но кража «Гитариста» — точно не фантастика. Сотрудник музея Девиль способствовал замене оригинала на подделку, А затем… не было лучшего способа сбить полицию со следа, чем нанять человека, чтобы тот украл план кражи до того, как автор плана приступит к его реализации.

— Пусть даже проку в этом плане уже не было никакого.

— Это все дымовая завеса!

Виктория сощурила один глаз.

— И все равно я ничего не понимаю.

— Это неудивительно. Но, даже запутавшись в моих рассуждениях, ты не можешь игнорировать тот факт, что таинственный клиент Пьера звонил ему из квартиры Катрины.

— А вдруг Катрина тут ни при чем. Разве Пьер не говорил, что с ним связывался мужчина?

— Да, конечно. Но даже если у меня нет ответов на все вопросы, эта версия имеет право на существование. А ее подтверждение — вот та картина. — Я указал на монитор. — И она очень похожа на оригинал.

— Точный ответ дадут только необходимые технические экспертизы, — вставил Фармер.

— Само собой, — кивнул я.

Виктория повернулась к нему.

— А какова ваша роль, господин Фармер? Вы работаете на музей?

Фармер расправил плечи.

— Клиентов у меня много, но так уж вышло, что в этом случае интересы нескольких совпали.

— Это означает, что он работает на музей, страховые компании и на местные власти, — указал я. — Я что-нибудь упустил?

— Не вижу причин подтверждать ваши предположения.

— Мне тоже это не нужно. При условии, что я чист.

Фармер покачал головой, сунул руки в карманы брюк.

— Я не уверен, что все у нас так хорошо.

— Но я вернул музею Пикассо. Именно этого вы и хотели, так?

— Изначально. Но остался еще труп Катрины Ам, найденный в вашей квартире.

— Я надеюсь, что Чарли справился и с этой загадкой, — сказала Виктория. — Давай, Чарли, расскажи нам, кто убийца.

— Ты, наверное, и без меня догадаешься. — Я склонил голову набок.

— Пьер?

— И ты знаешь, почему?

— Пожалуй, нет. Хотя подозрительно, что ему звонили из той самой квартиры, которую он попросил тебя ограбить, а он этого будто бы не понял.

— Он все понял. В телефонном справочнике, который я нашел в его квартире, этот номер обведен кружком.

— Что ж, важный момент.

— И это не все. Когда я был в квартире Пьера, мне пришлось заглянуть в ящики на кухне, и я наткнулся на рулон с пластиковыми мешками. Точно такой же мешок надели на голову Катрины.

— Мешки? — В голосе Фармера слышалось сомнение.

— Плюс кольцо изоленты. Того же цвета, что и лента, которой обмотали пластиковый мешок на шее Катрины.

— Вы строите обвинение на пластиковых мешках и изоленте, которые можно найти в каждом доме.

— Еще есть интуиция. А кроме того, есть мотив. Катрине и Жерару требовалось продать картину Пикассо, не так ли? То есть им требовался скупщик краденого. Посредник. Возможно, они переговорили с Пьером…

— Гм-м… — Фармер покачался на каблуках. — Здравого смысла в ваших рассуждениях минимум. Я вынужден указать на серьезный прокол в вашей версии.

— Правда?

— Полиция арестовала Пьера в тот самый день, когда он вас нанял. И он никак не мог убить Катрину Ам.

ГЛАВА 32

— Что теперь? — спросила меня Виктория, едва Натан Фармер вышел из комнаты, ускользнув от осколков бомбы, которую он так небрежно взорвал.

— Не знаю, — рассеянно ответил я. — Наверное, я могу влипнуть.

Я смотрел на мониторы, словно музейные залы, которые они показывали, могли натолкнуть меня на дельную мысль. Итак, Пьер убить Катрину не мог, какими бы серьезными ни были его мотивы, и я остался у разбитого корыта. Я пытался что-то склеить, но ничего не получалось. Похоже, Виктория занималась тем же.

— Пребывание Пьера в камере, возможно, ничего не меняет, — сказала она. — У него же полно контактов. Ты вот наверняка не единственный вор в его списке. В нем могут быть и убийцы.

Я нахмурился.

— Ты хочешь сказать, наемные убийцы?

— Почему нет?

— Я не могу это принять, — я покачал головой, — поскольку не нашел этому в квартире Пьера никаких подтверждений. К тому же я, кажется, не учел один нюанс.

— Да?

— Пьер не знал, где я живу. По крайней мере я не думаю, что он знал. Поэтому, даже если бы он кого-то и нанял, то не знал бы, куда посылать киллеров.

— Но, если он кого-то нанял, они могли выследить тебя.

— И все для того, чтобы меня подставить?

— А для чего же еще? Наверное, мы должны рассказать об этом Фармеру?

— Нет, не надо. — Я сел на вращающийся стул, откинулся на спинку, прижал ладони к вискам. — Я думаю, мы должны вычеркнуть Пьера из списка подозреваемых.

— Но почему? Ты же нашел мешки и изоляционную ленту у него дома.

— Но не провода, которыми Катрине связали руки. Фармер прав. Будь Пьер убийцей, он бы не оставил дома ни мешков, ни изоленты.

— Телефонный номер. Он же обвел его кружком в справочнике.

Я выпрямился, посмотрел на Викторию, стараясь не выглядеть виноватым.

— Нет, это не он.

— Но ты сказал…

— Да, сказал… Но, если честно, я сам обвел телефонный номер кружком. Тогда я не сомневался, что убийца — Пьер, но чувствовал, улик не хватает. Вот и решил добавить недостающее звено.

Виктория присвистнула, закатила глаза.

— Не уверена, что ты поступил правильно, Чарли.

— Я и сам в этом не уверен, но лучше мучиться угрызениями совести, чем сидеть во французской тюрьме за убийство, которого не совершал.

Виктория скрестила руки на груди. Я, конечно, понимал, что перегнул палку, но каяться не собирался. Вся эта история начинала сводить меня с ума. Словно я напоролся на какой-то чересчур надежный замок и сколько бы штифтов ни отжимал, чертова штуковина никак не хотела открываться. Причина, вероятно, заключалась в том, что я открывал замок, не разобравшись с принципом его работы. Стремясь найти разгадку, я лез и лез вперед, пытаясь взять напором, хотя, возможно, требовался совсем другой подход. Наверное, мне следовало отступить на шаг и взглянуть на ситуацию заново.

— Забудем о Пьере, — решительно заявил я. — Будем считать, что он ни при чем. И кто тогда остается?

— Тебе не понравится.

— А ты попробуй.

— Ладно. — Виктория сложила руки домиком. — Повторю: убийца среди тех, кого ты знаешь.

— Глупости. Давай не будем ходить по кругу.

Виктория опустила руки, поджала губы.

— Извини, — добавил я. — Но нас это никуда не приведет. Среди тех, кого я знаю, нет никого, кто мог бы это сделать.

— Бруно мог.

— Но зачем? Он продал картину с изображением Монмартра задешево. И понятия не имел о тайнике.

— И что с того? А вдруг он просто хотел убить Катрину.

— В моей квартире?

— Почему нет?

Я покачал головой, поднялся со стула, прошел в угол, уперся ладонями в стены. Наклонил голову и зарычал.

— Тогда Пейдж, — предположила Виктория.

— Нет, — сказал я стене.

— Откуда тебе это знать?

— Я знаю! — Я сжал левую руку в кулак, ударил по правой ладони. — Извини, понимаю, что ты пытаешься помочь, но у Пейдж не было причин убивать Катрину.

— Тогда Франческа. Или кто-то из магазинной банды.

— С Франческой я встретился только вчера.

— Катрину убил человек, затянутый в эту историю, и Франческа знала о важности картины. Она знала все о планируемой краже из музея.

— Но, кроме кражи, ее ничего не интересовало. Не было у нее необходимости убивать Катрину.

— Даже если бы она выяснила, что ее обманули?

— Но она не выяснила. Если бы выяснила, не стала бы забирать подделку.

Я указал на монитор, потом вскинул руки. Повернулся вокруг оси, потирая лоб, чтобы обеспечить доступ свежих мыслей. Мне нельзя было не открыть этот чертов ментальный замок. В противном случае я точно рехнулся бы. Волна раздражения накрывала меня с головой. Я уже начал думать, что ничего у меня не выйдет.

— Тогда Фармер, — прошептала Виктория, бросив короткий взгляд на дверь.

— Нет.

— Ты вообще не рассматривал этот вариант, Чарли. Нельзя так сразу вычеркивать людей из списка.

— Это не он, — пробурчал я.

Встретился с Викторией взглядом, потом опустил голову, провел левой рукой по распухшим суставам. Физическая боль меня даже порадовала, поскольку хоть как-то отвлекла от тяжелых мыслей.

— Остался кто-нибудь еще? — спросил я, отчаянно пытаясь не потерять самообладания.

Виктория покачала головой.

— Осталась я, — сказала она, сухо улыбнувшись.

— Определенно это не ты.

— Тогда у меня подозреваемых больше нет. Разве что та девушка, что пришла на встречу с тобой со стопкой книг. Или мужчина-модель, фотография которого украшает романы о Фолксе.

Она рассмеялась, я ей улыбнулся и поднял забинтованные пальцы, чтобы почесать висок. Закрыл глаза и вдруг сообразил, что Виктория протянула мне золотой ключик. Я его вставил, повернул, и замок, как по мановению волшебной палочки, открылся. Сковывающее меня напряжение улетучилось, как дым.

— Сумочка при тебе?

— Да, — настороженно ответила она.

— А мобильник?

Она показала его мне.

— Давай сюда. У меня идея.

ГЛАВА 33

Я позвонил Бруно в отделение «Банк Сентраль», сказал, что нам нужно встретиться, и попросил связаться с Пейдж. Не прошло и пяти минут, как он перезвонил и предложил увидеться в баре — том самом, где сидели после встречи с читателями. Ни Бруно, ни Пейдж не пришлось убеждать, но, надо отметить, меня это не сильно удивило. Я полагал, что их не оставляют мысли об убийстве Катрины, они не знали, чем им грозит расследование, и хотели снять неопределенность.

Когда мы шли по мосту Нотр-Дам и улице Ситэ, Виктория умоляла меня поделиться возникшей идеей, но я попросил ее помолчать и дать мне подумать. Свободные концы еще оставались, и я не мог их связывать под ее непрерывными вопросами. Отвлекающих факторов и так хватало: здание главного полицейского управления и старинная тюрьма Консьержери, где держали Марию-Антуанетту и французских революционеров, навевали на меня неприятные мысли. К счастью, когда мы добрались до бара, все элементы картинки-головоломки вроде бы заняли положенные им места. Но только Бруно и Пейдж могли подтвердить мою правоту.

Я подвел Викторию к столику под открытым небом, рядом с выключенным обогревателем. Мы сели, я подозвал официанта, заказал два эспрессо и закурил. Виктория не сказала ни слова, но помахала рукой перед лицом, когда я в первый раз выдохнул дым. Второй раз я выдохнул его уже в сторону, а потом затушил сигарету. Принесли кофе, мы пили его в молчании. Я слушал урчание автомобильных двигателей на набережной, которое иногда перекрывалось гудками с реки. Иногда сквозь шум двигателей и гул разговоров в кафе прорывался голос гида с проезжающего мимо речного трамвайчика. За соседним столиком парочка ела мидий, и мне в нос ударил резкий запах лимона, когда женщина выдавливала его. Я прикрыл ноздри рукой и попытался сосредоточиться. Я все еще проверял свою версию, выявляя слабые места, когда увидел Бруно и Пейдж, которые направлялись к нашему столику.

— Присаживайтесь, — предложил им я, ногами выдвигая два свободных стула.

— Она кто? — спросила Пейдж, кивнув в сторону Виктории. Смотреть в ее сторону девушка не желала.

— Моя хорошая подруга, — ответил я. — Бруно с ней уже встречался. В банке.

Пейдж медленно повернулась, окинула Викторию недовольным взглядом. Потом наклонилась ко мне, ударила по мне взглядом, как хлыстом.

— В чем дело? Ты нас подставляешь? — сказала она, глядя поверх моего плеча в зал.

— С чего ты так решила?

— Эта встреча, такая внезапная. Бруно не сказал, чего ты хочешь.

— Потому что он не знает, — заступился я за Бруно. — Но вам обоим незачем тревожиться. Мне хочется, чтобы вы взглянули на одну картинку.

— Картину? — спросил Бруно.

— Нет. — Я повернулся к Виктории. — Водительское удостоверение Катрины Ам еще у тебя?

Зрачки Виктории превратились в вопросительные знаки. Она нагнулась, чтобы поднять с пола сумку. Поставила на колени, открыла, порылась в ней, достала маленькую пластиковую карточку размером с кредитку, на лицевой стороне которой фотография Катрины Ам соседствовала с ее именем, фамилией и адресом.

Я взял удостоверение и передал Бруно. Тот всмотрелся в фотографию, потом перевел на меня взгляд, в котором читалась неуверенность.

— Но это не Катрина, — наконец выдавил он из себя.

Я посмотрел на Пейдж, которая тут же вырвала удостоверение из руки Бруно и поднесла к глазам.

— Знаешь, кто это? — спросила она, ткнув пальцем в фотографию.

— Кто?

— София.

— Эстонка? Которая, по твоим словам, унесла с собой ключи от кабинета Франчески?

— Точно.

— А ты не знаешь ее фамилию?

Пейдж покачала головой. Я всмотрелся в ее лицо, потом забрал удостоверение и сунул в карман.

— Что с ней случилось? — спросила Пейдж.

— Неважно. — Я встал, подхватил Викторию под локоток. — Извините. Нам нужно идти.

— Но вы не можете так просто уйти, — сказал Бруно.

— Сейчас мы тебе это продемонстрируем, — ответил я. — И, пожалуйста, не нервничайте. Вам ничего не грозит и волноваться не о чем.

Из кафе мы с Викторией пошли к Сене, спустились к воде по каменным ступеням, рядом с киоском, где продавали старые плакаты, нашли пустую скамью неподалеку от ярко освещенного плавучего ресторана. Пока шли, я постоянно оглядывался, вертел головой, как марионетка, чтобы убедиться, что за нами не следят. Но даже если бы кто и наблюдал за нами с набережной, подслушать нас точно не могли.

— Ты наконец скажешь мне, что происходит? — спросила Виктория.

— Я попытаюсь. Мне самому еще не все ясно.

— Но какие-то идеи есть…

Я кивнул.

— Думаю, я знаю, кто убийца.

— Так скажи мне.

— Катрина.

Взгляд Виктории однозначно продемонстрировал то, что она зачислила меня в психи.

— Ты же говорил, что это не самоубийство.

— Говорил. И теперь уверен. Потому что убитая в моей квартире женщина — не Катрина Ам. Это София, о которой только что упомянула Пейдж.

Виктория потерла лоб.

— Ты уж объясни.

— Все довольно сложно.

— Мог бы этого и не говорить.

Я улыбнулся и посмотрел на реку. Большая самоходная баржа, под завязку нагруженная песком, приближалась к мосту. Поворачиваясь к Виктории, чтобы объяснить, что к чему, я вдруг подумал, что знаю, каково капитану управлять баржей в черте города.

— Трудно даже определить, с чего начать. Для окружающих Катрина была скромной сотрудницей архива Музея современного искусства Центра Помпиду. Но кроме этого она отлично рисовала и не чуралась подделки документов.

— Конечно. Мы знаем, что она подделала картину Пикассо. Это мне понятно.

Я изогнул бровь.

— Возможно, она подделала и много чего другого. Когда я просматривал полотна в ее квартире, я как-то об этом не думал. Но теперь вспоминаю, что картины эти относятся к разным стилям и, возможно, среди них хватает копий.

По выражению лица Виктории было видно, что эти подробности она считает несущественными.

— Это общий фон, — продолжил я. — Катрина — специалист по подделкам, это у нее в крови. И можно предположить, что картинами она не ограничивалась.

— В смысле?

— Я про фотографию на водительском удостоверении. Я дважды обыскал ее квартиру и нашел только две фотографии. Одна на водительском удостоверении, другая в рамке на туалетном столике.

— Могли быть и другие.

Я покачал головой.

— Поверь мне, я бы их нашел. И это странно. Человек, который занимается живописью…

— Так что ты думаешь? — Виктория прервала меня. — Она подделала эти фотографии? Но зачем ей это потребовалось?

— Подготовка. С помощью компьютерной графики не так уж сложно поменять себя на Софию на старой фотографии с Жераром. Они, наверное, были похожи, иначе у нее не выгорело бы.

Виктория фыркнула.

— Что не выгорело, Чарли?

— Убить Софию и выдать за себя. Вот почему она удушила Софию мешком. Кожа поменяла цвет, лицо раздулось, различия во внешности затушевались. Катрина подделала не только картину Пикассо, но и свою смерть.

Виктория отпрянула от меня, крепко закрыла глаза, словно унюхала что-то неприятное.

— Но в полиции не дураки. Они проверят зубную формулу, и все такое.

— Не обязательно. К записям дантистов обращаются в последнюю очередь. В реальной жизни не все делается по науке, пусть нас в этом и убеждают. Первым делом они будут исходить из чего-то более очевидного.

— Например?

— Удостоверения личности, найденного на месте преступления. Или изучат вещи в сумочке.

— То есть Катрина могла это спланировать?

— Да. Но это не все. Требовался еще человек, который знал ее и мог опознать.

— Тогда у тебя нет никаких шансов.

— Это мы еще поглядим. — Я погрозил ей пальцем. — К кому они обратились бы прежде всего?

— Полагаю, к мужу. Но Жерар в тюрьме.

— И что? Он по-прежнему ближайший родственник Катрины. И, если он в курсе, то ему достаточно сказать: «Это она». Полиция наверняка не станет копать дальше, если учесть, что настоящая жертва — иностранка, работавшая за хлеб и крышу над головой в книжном магазинчике в центре Парижа. Большинство работников «Парижских огней» — перекати-поле. А Софии было лет пятьдесят. Одинокая женщина. Может быть, на родине у нее никого и не осталось. В любом случае пройдет много месяцев, прежде чем кто-то из родственников или знакомых поднимет тревогу.

— Выглядит все довольно дерзко…

— Еще бы! Но почему бы таким же образом не обеспечить себе и алиби?

— Алиби обоим? — переспросила Виктория.

— Конечно. Жерар отправился в тюрьму, рассказав всем, кому только можно, что грандиозный план по похищению «Гитариста» остался нереализованным. А вскоре Катрина погибает от рук человека, который пытался добраться до планов Жерара. И они чисты, как ангелы.

— Все это напоминает дымовую завесу.

— Сначала они создали впечатление, что кражи, которую они совершили, не было вовсе. Потом приняли меры к тому, чтобы выйти из игры, и им оставалось только дождаться, пока Жерар отсидит в тюрьме, чтобы забрать Пикассо, продать за кругленькую сумму и начать новую жизнь совсем в другом месте.

— Но подожди, ведь картина находилась в хранилище банка. Если все будут знать, что Катрина мертва, она же не сможет забрать «Гитариста».

— Я думал об этом. Но потом задался вопросом: кому она завещала свое состояние?

Виктория вздохнула.

— Если твоя версия соответствует действительности, то мужу.

— Именно. Прямиком из тюрьмы Жерар идет в банк и в полном соответствии с законом забирает картину.

Виктория откинулась на спинку потемневшей от времени каменной скамьи, покачала головой, словно разгоняя сомнения, которые еще туманили мозг. Но вроде бы не добилась успеха.

— Если все, что ты говоришь, верно…

— Должно быть верно, — вставил я.

— Тогда как ты объяснишь, что карточка с магнитной полосой от банковской ячейки Катрины оказалась за фотографией в рамке? Я бы не оставила ее валяться в квартире.

— Она не валялась. Ее спрятали.

— Не очень-то надежно.

— Это только кажется. Дело в том, что искал эту магнитную карточку вор, которому очень хотелось ее найти.

— Не знаю. Мне представляется, что Катрине следовало держать карточку при себе. Я хочу сказать, что, инсценировав свою смерть, она потеряла доступ в квартиру.

— Скорее всего, они с Жераром полагали, что квартира — самое безопасное место, потому что вряд ли кто туда зашел бы до его освобождения.

Виктория сложила руки на груди.

— Почему они сразу не продали Пикассо?

— А риск утечки? А возможный доносчик? Нет, они хотели максимально обезопасить себя. Утечку можно было допустить после того, как Жерар выйдет на свободу и продаст картину, но не раньше.

Виктория встала, направилась к кромке воды. Посмотрела вслед барже, словно та являла собой некий секретный ответ на ее вопросы. Я понимал, что воспринять мой рассказ не так-то просто, но это не означало, что Жерар и Катрина не сделали всего того, о чем только что услышала Виктория. И потом: у меня ушло несколько дней, чтобы разложилось все по полочкам.

— Пока я не нахожу проколов в твоей версии.

— Ничего, найдешь. Ты всегда находишь что-нибудь этакое.

— Главный недостаток твоей версии в том… что это только версия и, если на то пошло, очень уж экзотическая. Пусть ты прав, но Катрина спряталась, а Жерар ни в чем не сознается, и ты останешься главным подозреваемым… даже если полиция идентифицирует эту Софию.

— Вот почему мне необходимо поговорить с Натаном Фармером. — Я достал из кармана визитную карточку. — Я должен убедить его в своей правоте.

— А как насчет доказательств?

— Важность доказательств преувеличена. — Я протянул руку и защелкал пальцами, желая заполучить мобильник. — Я, во всяком случае, всегда так думал.

ГЛАВА 34

Фармер назначил нам встречу на площади Бастилии. Мы вышли из метро и увидели его «Ягуар», припаркованный неподалеку от здания оперного театра. Я постучал по стеклу, он сложил газету, которую читал, и, даже не посмотрев в нашу сторону, дал знак шоферу открыть дверцу. Мы залезли в обитый кремовой кожей салон, где воздух благоухал запахом нового автомобиля. Я оценил и мягкость кожи, и пружинистость сидений, и вставки из орехового дерева, и отполированный до блеска приборный щиток. Устроившись поудобнее, я провел рукой по сиденью и должным образом откашлялся.

— Я вижу, вы признаете только все самое лучшее, господин Фармер.

Он молча глянул на меня.

— Не волнуйтесь, это правильно, — заверил его я. — Отличный автомобиль, прекрасные костюмы, сшитые на заказ туфли. И само собой, вы заслуживаете пояснений самого высокого качества.

— Такое ощущение, что вы собираетесь продать мне страховой полис, — сухо заметил Фармер.

— Нет, просто испытываю удовлетворенность от хорошо сделанной работы. То же чувство, как и в те моменты, когда в романе поставлена последняя точка. Правда, Вик?

Виктория кивнула.

— Совершенно верно, Чарли.

— А почему бы нам не выпить? — Я указал на хрустальный графинчик с виски, который стоял в углублении консоли.

— Почему бы нам сначала не поговорить? — ответствовал Фармер. — Давайте послушаем, с чем вы прибыли.

— Бизнес, и ничего, кроме бизнеса?

— Боюсь, именно так.

Фармер взмахнул рукой, и водитель, увидев это телодвижение в зеркале заднего обзора, отъехал от тротуара. Повернул налево, на улицу Сен-Антуан, направился к Лувру. Я подождал, пока мы проедем стеклянную пирамиду, а потом сообщил Фармеру, что в моей квартире обнаружено тело некой эстонки по имени София и ее убийство — часть плана прикрытия кражи картины Пикассо, который разработали Катрина Ам и ее муж Жерар. Объяснил мотивы их действий, подробно остановился на самих действиях, и, должен отметить, что история эта, озвученная второй раз, для меня самого прибавила убедительности.

Пока я говорил, мы неспешно ездили взад-вперед по широким автострадам Елисейских полей, от Триумфальной арки до площади Согласия. Скользили мимо сверкающих автомобильных салонов, дорогущих парфюмерных магазинов, знаменитых ресторанов и кафе. Везде кишели туристы. Нас окружали самые разные французские автомобили. Я вдруг с особой остротой почувствовал, какой это огромный и красивый город. И, находясь в самом сердце этого города, я ощущал, как уходят смятение и усталость последних дней.

Я практически добрался до конца, когда Фармер впервые перебил меня вопросом. И совсем не тем, что я ожидал.

— Как Катрина попала в вашу квартиру?

— Простите?

— Как она попала в квартиру? В дверь вы врезали надежные замки, так? Вы вроде бы полагали, что их вскрыл итальянец из книжного магазина.

Я моргнул.

— Да.

— Но, по вашим словам, он — не убийца.

— Нет.

— Тогда как Катрина попала в вашу квартиру?

Я почувствовал, как мои брови меняются местами. Лихорадочно пытался найти ответ.

— Это очевидно, — раздался у моего уха голос Виктории. — Итальянец не стал запирать дверь. Поэтому Катрина просто вошла, после того как отбыли книжники.

— Она не могла знать, что ей так любезно откроют дверь, — указал Фармер.

Виктория пожала плечами.

— Или могла. Или ей просто повезло.

Фармер бросил на меня пренебрежительный взгляд.

— То есть в вашу квартиру вломились дважды в течение нескольких часов, а консьерж вашего дома никого не видел?

— Вполне возможно.

Фармер хмыкнул.

— Вы не видели моего консьержа, — затараторил я. — И потом, не стоит сосредотачиваться на деталях. Проверьте тело, найденное в моей квартире, посмотрите, удастся ли доказать, что это не Катрина. А затем надо будет найти Катрину и получить от нее необходимое признание.

— Вы все упрощаете.

— Это правда. Но, поверьте мне, после нескольких последних дней я не очень-то ценю всякие сложности.

Фармер достал из кармана брюк шелковый носовой платок, кашлянул в него. Как мне показалось, для вида — он выгадывал время, чтобы еще раз перебрать мои аргументы и решить, как к ним отнестись. Я посмотрел на Викторию. Выражение ее лица особых надежд не вселяло.

— Изложите еще раз вашу версию. — Фармер промокнул губы. — С самого начала и со всеми подробностями. Мне нужно ее обдумать.

Я начал, стараясь ничего не упустить, — оно и понятно, если над тобой висит обвинение в убийстве. Говорил несколько минут, когда зазвонил телефон, закрепленный на спинке водительского сиденья. Фармер ответил, внимательно выслушал, пробормотал что-то, вернул трубку на место и сообщил мне новости.

— Мы прослушиваем телефонную линию вашего друга Пьера. Кто-то оставил сообщение на автоответчике. Женщина. Спрашивала, добыл ли он картину.

Я почувствовал, как задергалась щека.

— Простите?

— Картину с монмартрской сценкой, — уточнил Фармер, поглаживая сиденье. — И вот тут возникает любопытная проблема. Должен сказать, что я собирался принять вашу версию. Она диковинная, но я бы это пережил. Но как в нее вписывается этот звонок? Вы предположили, что кража картины совершалась с тем, чтобы подставить вас и убедить всех, что картину Пикассо не крали. Но этот звонок, если мы не имеем дело с розыгрышем, разрушает вашу версию.

Я с ненавистью посмотрел на телефонный аппарат, который так мне насолил, и потер забинтованными пальцами подбородок. Бинт цеплялся за щетину.

— Звонила Катрина.

— Возможно. Но вы понимаете, к чему я клоню.

— А что она сказала?

— Женщина оставила телефонный номер, — ответил Фармер. — Что-то мы можем предпринять, но, боюсь, у нас будет только одна попытка. Я говорю о том, что Пьер позвонит ей и договорится о встрече. Люди у меня будут. Если получится, мы ее задержим.

— А если она не придет?

Фармер вытащил из кармана часы, открыл. Посмотрел на циферблат, не желая встретиться со мной взглядом.

— Молитесь, чтобы этого не случилось.

ГЛАВА 35

Что ж, я молился… Сцепив пальцы, зажав руки между колен, нахмурив брови, вновь и вновь повторял про себя мантру: «Пожалуйста, приди». Чертова фраза сводила меня с ума. Может, следовало применить какую-нибудь другую мантру, и она принесла бы лучший результат?

Происходило все это вечером того же дня, только позже. Я сидел между Викторией и Фармером на бетонной скамье на площади Дефанс. Перед нами возвышалась Большая арка, громадное сооружение из мрамора и стекла. Вечернее небо казалось выцветшим, словно его полили отбеливателем. Облака отражались в стеклах арки, и получалось похоже на заставку, повторенную на множестве составленных вместе компьютерных мониторов.

Пьер стоял у каменных ступенек этого циклопического сооружения; он был в светло-синем свитере, наброшенном на плечи, белой рубашке на трех пуговичках, светло-коричневых брюках и сандалиях на веревочной подошве. С такого расстояния я не мог определить, как отразилось на его внешности пребывание за решеткой. Полагаю, что в последние несколько дней он недосыпал, и, возможно, под его правым глазом появился темный мешок. Ему разрешили принять душ и побриться, прежде чем привезли к Арке, и конечно, он почувствовал себя человеком. В левой руке Пьер держал монмартрскую картину, вновь завернутую в коричневую бумагу и перевязанную шпагатом. В правой — барсетку.

Ни Виктория, ни Фармер, казалось, не обращали на меня внимания. Мы все, каждый по себе, с головой ушли в ожидание, гадая, придет Катрина или нет. Я не знал, что мне делать, если она не придет. При таком раскладе шансы на признание моей версии основной стали бы призрачными. Что-то наверняка я смог бы предпринять, так было всегда. Но больше всего меня волновал вопрос: как долго власти будут прислушиваться к доводам Фармера? По моим прикидкам, еще день-другой, и моя физиономия вновь появится в выпусках новостей.

Я не знал, какими мотивами руководствовался Фармер. То ли считал, что находится у меня в долгу за возвращение музею картины Пикассо, то ли полагал своей обязанностью выручить из беды соотечественника. В любом случае он предоставил мне шанс доказать свою невиновность, и я был благодарен ему, пусть даже и знал, что он откажет мне в поддержке, как только это станет ему невыгодно. Терять такого союзника, как Фармер, не хотелось, но изменить что-либо в происходящем я не мог — мне не оставалось ничего иного, как продолжать твердить мантру: «Пожалуйста, приди».

Фармер поднес к глазам карманный бинокль. Вообще-то я бинокли в такие моменты не жаловал. Да, мы сидели далеко от Арки, под прикрытием кустов, но от этого не стали невидимыми. А бинокль мог привлечь внимание Катрины и обратить ее в бегство. Мы предполагали, что она появится из метро, станция находилась на другом конце площади, или подойдет по бульвару, который упирался в Арку, но гарантий-то не было. Она могла возникнуть позади нас, и тогда бинокль мог все погубить.

Виктория устало мне улыбнулась и повела плечами. «Все нормально?» — спросила одними губами, не произнеся ни звука. Я кивнул и вновь, боясь что-нибудь упустить, повернулся к Арке.

— Она опаздывает. — Фармер опустил бинокль.

— Наверное, заметила ваше шпионское снаряжение. Вы нас выдаете.

Фармер откашлялся и убрал бинокль в замшевый футляр. Сверился с часами. Почему он не купил такие же часы, как у всех? Это так раздражало: рука к груди, пальцы в карман, чтобы достать часы, откинуть крышку, узнать время, закрыть крышку, вернуть часы обратно. Я предположил, что за всю его жизнь потерянные на этом секунды составят как минимум сутки. Мне пришло в голову подарить ему, когда все закончится, обычные наручные часы, купленные на уличном развале неподалеку от моей квартиры. Я представил его лицо в момент, когда он увидит подарок. Выражение было бы такое, словно бы я протянул ему использованную туалетную бумагу.

— Может, нам подождать где-то еще, — предложил я. — Скажем, в вашем автомобиле.

— Из «Ягуара» мы не сможем ее увидеть.

— И она не сможет увидеть нас.

Фармер цокнул языком и покачал головой. Уже собрался вновь достать часы, но я перехватил его руку.

— Вы смотрели, который час, тридцать секунд назад.

Фармер пожал плечами. Положил руки на колени, пальцы принялись выбивать барабанную дробь. Я посмотрел на Викторию, натянуто ей улыбнулся. Вновь перевел взгляд на Пьера.

Он как раз повернулся, посмотрел на белую, похожую на тент конструкцию, подвешенную на металлических тросах внутри Арки. Он выглядел очень уж маленьким в сравнении с тентом-облаком и самой Аркой. Словно выпил волшебный эликсир, который уменьшил его во много раз. Если бы все происходило в разгар дня, Пьера окружало бы множество людей — клерков, работающих в стеклянных небоскребах Дефанса, и туристов, ожидающих своей очереди, чтобы на лифте подняться на крышу Арки. Сейчас же компанию Пьеру составляли несколько человек, уткнувшихся в карты и путеводители, голуби да горстка подростков на скейтбордах. Они спускались на них по каменным ступеням, с грохотом приземляясь на плиты площади, и казалось, что гремят выстрелы. Кстати, я полагал, что армия Фармера не вооружена. Полицейские не торчали на виду, они расположились на крышах соседних домов и у входа в кинокомплекс «ИМАКС». Я, во всяком случае, не видел ни одного. Понимал, что это хорошо, но все равно продолжал поглядывать по сторонам в надежде узреть кого-то из них. Подсознательно мне хотелось обвинить в том, что встреча не состоялась, кого угодно, только не себя.

И вот тут Пьер поднес руку к глазам и уставился на меня. Он принял не самое удачное решение, но от меня это не зависело. Не мог же я сказать ему, чтобы он отвернулся, — в конце концов никто не снабдил его (и меня тоже) радиопередатчиком. Он стоял, пытаясь поймать мой взгляд. Я же уставился в землю. И поклялся, что никогда больше не буду иметь с ним дела, даже если мне удастся выйти сухим из воды.

Раздались крики, я поднял голову и увидел, что скейтбордисты окружили Пьера и носятся, все теснее сжимая круг. Потом один резко свернул и поехал прямо на Пьера. На мгновение я подумал, что он хочет выхватить картину. Но нет, вместо этого подросток обхватил Пьера за талию, словно неумелый карманник, оттолкнулся от него и помчался прочь. Его дружки последовали за ним. Я подумал, что Пьера лишили бумажника, но тут же увидел, как он разворачивает листок бумаги. Затем Пьер поднял голову, вновь встретился со мной взглядом, повернулся и начал подниматься по ступеням к стеклянным лифтам.

Она находилась наверху, где же еще? И, если смотрела вниз, то наверняка видела полицейских на крышах и, возможно, нас тоже.

— Что он делает? — спросила Виктория.

— Они сунули ему записку. Вы это видели? — я повернулся к Фармеру.

— Вы же предложили мне убрать бинокль.

— Но вы видите, что она сделала? Изменила место встречи.

— Или ваш друг покидает нас.

— Вы сошли с ума. Неужели вы думаете, что он попытается улететь от нас с крыши Арки?

— А вы думаете, что она попытается?

Я вскочил со скамьи и помчался за Пьером.

— Вы ставите все под угрозу, — крикнул Фармер. — И винить будете только себя.

— По крайней мере я попытаюсь что-то сделать. Где ваши люди?

Впрочем, полицейские уже бежали ко мне слева. Мне пришло в голову, что, возможно, те, которые находились в кинокомплексе, получили инструкции на случай, если я попытаюсь удрать. В нормальных обстоятельствах я бы счел, что это перебор, но теперь поддержка меня только обрадовала.

Я бежал со всех ног, надеясь добраться до ступеней раньше, чем полицейские перехватят меня. Мне это удалось, я взлетел по ступеням и побежал к лифтам. Не увидел ни очереди перед кассой, ни Пьера. Огляделся, но он как сквозь землю провалился. Не поднимался на лифте, не удалялся от Арки с другой ее стороны. Полицейские приближались. И тут я увидел Пьера. Он шел по вестибюлю левой части Арки, которую занимали правительственные учреждения. Я бросился за ним, проскочил вращающиеся двери. В вестибюле одинокая уборщица чистила мраморные плиты шумным, вибрирующим агрегатом. Уши уборщицы закрывали наушники, глаза были как стеклянные. Я прошел через турникет, расположенный рядом с пустующей регистрационной стойкой, и уткнулся в стальные двери двух лифтов. Индикаторы показывали, что кабины далеко от первого этажа. Слева была небольшая дверь, я распахнул ее в тот самый момент, когда полицейские появились в вестибюле.

По другую сторону двери оказался уходящий вверх лестничный пролет. Наверное, находясь в вестибюле, я мог найти какие-то другие продолжения, но поезд уже ушел. Я вновь посмотрел на дверь, которую только что захлопнул за собой, и увидел железный засов в верхней ее части. Тут же задвинул его, и в этот самый момент кто-то из полицейских ломанулся в дверь с другой стороны. Да так, что дерево в центре прогнулось. Последовала пауза, затем полицейский принялся барабанить в дверь кулаками и что-то кричать на французском. Я метнулся на лестницу и с ходу пробежал два пролета. Но на лестничной площадке после третьего остановился как вкопанный.

Пьер сидел на полу, прижимая правую руку к темному, блестящему пятну пониже левого плеча. Между пальцами руки торчала обтянутая резиной рукоятка ножа. Кровь толчками перехлестывала через пальцы, стекая по запястью. Он морщился, дыхание со свистом прорывалось сквозь сжатые зубы. Глаза сощурились, словно от боли он хотел их закрыть. Я сунул руку в карман, достал носовой платок. Сунул между его пальцев в рану. Материя сразу окрасилась красным. Подушечки моих пальцев тоже. Я подумал, что надо бы вытащить нож, но испугался, что сделаю только хуже. Вместо этого снял свитер с плеч Пьера и прижал к груди вокруг ножа.

Грохот внизу усиливался. Я слышал, как трещит дерево. Полиция усиливала напор, и сопротивление двери с каждой секундой слабело.

Я посмотрел на пол. Барсетка лежала у ног Пьера, картина исчезла.

— Она взяла картину? — спросил я.

Пьер кивнул, и я видел, что от этого движения боль усилилась.

— Куда она пошла?

Он указал наверх, вскинув подбородок.

— Полиция сейчас прибудет. — Я поднялся. — Они о тебе позаботятся. Оставайся с нами, хорошо?

Ответа ждать не стал, взялся за перила окровавленной рукой и рванул вверх. Миновал половину пролета, когда по доносящимся снизу звукам стало ясно, что дверь вышибли. Тяжелый топот говорил о том, что по лестнице поднимается армия. Я не сбавлял скорости, не обращая внимания на резь в горле и легких. Было у нее другое оружие, кроме ножа? Я не знал, а выяснить мог только одним способом. Добравшись до следующего этажа, я поднял голову и уловил какое-то движение двумя пролетами выше. Снизу уже доносились крики, от меня требовали остановиться. Я набрал полную грудь воздуха и продолжил подъем.

До сих пор не знаю, сколько этажей в Большой арке, но я немало их проскочил, словно убегая от преследующего меня по пятам огня. Однако, уже приближаясь к самому верху, я вдруг подумал, что допустил ошибку. С чего я взял, что она решила подняться на крышу? Она же наметила план отхода, и едва ли крыша играла в нем хоть какую-то роль. Спуститься оттуда она могла только на лифте, а я не сомневался, что внизу и лифты, и лестницы взяты полицией под охрану. Фармер не мог об этом не позаботиться.

Я глянул вверх, в проем между пролетами. Сколько оставалось этажей? Десяток? Где она свернет с лестницы? Или я уже проскочил мимо нее?

Я замер на несколько мгновений, прислушался, но не сумел различить ее шагов в доносящемся снизу топоте полицейских. Физической формой они превосходили меня, и это начало сказываться. Я поднялся на следующий этаж и рискнул — вбежал через стеклянную дверь в тускло освещенный коридор с множеством дверей по обеим сторонам и сразу увидел Катрину Ам. Она стояла, согнувшись пополам, сжимая картину в одной руке. Никак я все-таки не ожидал вот так наткнуться на нее. Слишком долго она ассоциировалась у меня с телом, обнаруженным в моей квартире, и теперь отличия показались разительными. Выглядела она старше и более полной, чем я ожидал. Широкое лицо побагровело, лоб и плоский нос блестели от пота. На ней были серые слаксы и простенькая розовая футболка. Во многих местах материал потемнел от пота, кое-где его раскрасили брызги крови Пьера.

Катрина повернулась, когда услышала хлопок двери, и в ее глазах я прочитал несгибаемую решимость довести дело до конца. Я назвал ее по имени, но она не ответила. Вытерла струйку слюны в уголке рта и повернулась, чтобы бежать дальше. Споткнулась, и я уж подумал, что упадет, но нет: она удержалась на ногах и побежала, пусть и с трудом, прижимая свободную руку к боку, словно пыталась унять резь. Я наклонил голову и бросился следом, минуя двери, огибая кулеры для воды и стоящие у стен копиры. Зацепился ногой за какой-то шкаф, едва не упал и ударился плечом в стену. Громко вскрикнул от боли. Катрина оглянулась на мой крик.

— Стой! — заорал я. — Катрина, ты арестована!

Вероятно, я действительно напугал ее. Или она решила, что мне хватит сил ее догнать. В любом случае она то и дело оглядывалась, что не могло не сказаться на скорости ее бега. Я вновь потребовал, чтобы она остановилась, расстояние между нами все сокращалось, и я подумал, что смогу уложить ее броском в ноги до того, как она доберется до двери в дальнем конце коридора, которая вела на другую лестницу. Она схватилась за ручку, распахнула дверь. Я вытянул руки перед собой, заорал благим матом, надеясь сбить ее с толку. Получилось. Катрина завизжала и швырнула в меня картину, после чего дверь за ней захлопнулась. Картина же, вращаясь, полетела навстречу моей голове. Я бежал слишком быстро, чтобы избежать столкновения. Угол массивной рамы угодил в висок и сшиб меня с ног.

Мой затылок ударился об пол, и я потерял сознание.

ГЛАВА 36

Как потом выяснилось, прошло минут двадцать, прежде чем меня нашел первый полицейский. К тому времени я уже сидел, привалившись спиной к стене, осторожно поглаживая шишку. Я не пытался подняться самостоятельно, потому что кружилась голова, но встать все-таки пришлось, когда полицейский грубо схватил меня под мышки, развернул лицом к стене и сцепил запястья наручниками за спиной. Он повел меня к лифту, удерживая в вертикальном положении, если я вдруг начинал заваливаться вбок, назад или вперед. Мы спустились вниз, вышли на улицу, полицейский подвел меня к Фармеру.

— Вы ее поймали? — спросил я, щурясь от боли.

— С трудом, — ответил он, указав на полицейский фургон, который стоял неподалеку с включенной мигалкой. — Впрочем, она уже набегалась к тому моменту, когда спустилась вниз.

Я повернулся к Фармеру спиной, чтобы показать сковавшие меня наручники. Он дал команду полицейскому снять их, и я, как только это было сделано, привалился к стенке, потер запястья, потом осторожно прикоснулся к шишке. Мне казалось, что я вот-вот лишусь чувств.

— Чарли, — Виктория шагнула ко мне, — как ты?

— Буду жить, — ответил я.

— У тебя сотрясение мозга?

— Думаю, да.

— Чем она тебя ударила?

Я указал на картину, которую полицейский сжимал в руке.

— Ох!

— Именно так. Но все лучше, чем ножом. Как Пьер?

— На пути в больницу, — ответил Фармер.

— А потом, надеюсь, он вернется домой.

— Мы подумаем.

Я встретился с ним взглядом, но ничего интересного не почерпнул. И решил задать вопрос, который волновал меня больше всего.

— А что со мной? Я — чист?

Фармер дал знак полицейскому, который арестовал меня, отойти в сторону. Как только тот оказался за пределами слышимости, Фармер наклонился ко мне и прошептал:

— Я говорил со своими клиентами. Они склоняются к тому, чтобы не втягивать вас в эту историю.

— Это самое меньшее, что они могут сделать, — вмешалась Виктория.

Фармер холодно глянул на нее, вновь повернулся ко мне.

— Вам, естественно, придется покинуть Францию. До отъезда за вами будут следить.

— И сколько у меня времени?

— Сутки. Они ожидают, что этого вам хватит, чтобы собрать вещи.

— И куда он должен уехать? — спросила Виктория.

— С этим мы разберемся. — Я сжал ей руку. — Ты поможешь мне принять решение.

ГЛАВА 37

Возможность поговорить с Викторией появилась у меня только во второй половине следующего дня, уже в аэропорту Шарля де Голля. До этого я проспал десять часов и практически восстановился после полученного удара в висок. Потом по договоренности с Фармером и под присмотром полиции я вернулся в квартиру и забрал вещи. В аэропорту я заплатил за две чашки кофе, для себя и Виктории, мы нашли уединенный уголок, где и сели в кресла, рядом со своими чемоданами.

— Это беспредел, — заявила Виктория, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ты думаешь?

— Конечно. Сначала ты возвращаешь им бесценную картину Пикассо, которой музей мог лишиться навсегда. Потом находишь убийцу. И что получаешь взамен от французского государства?

Я глотнул кофе.

— Я признался в краже, Виктория. И не мог ожидать, что они сделают вид, будто этого не было, и позволят мне продолжать в том же духе.

— Не понимаю, почему.

— Нет, ты, конечно же, понимаешь.

— И все равно я считаю, что им следовало как-то отблагодарить тебя. — Она забарабанила пальцами по пластиковой чашке.

— На что ты надеялась? Я заслужил орден Почетного легиона?

Она поджала губы.

— Могли бы сказать спасибо.

— Это чересчур. Уже хорошо, что не посадили в тюрьму.

— А то, что тебя вышибли из страны?

— Не вышибли, — уточнил я. — Предложили уехать. И потом, может, действительно пора.

— Но ты не закончил очередную книгу.

— Я взял ее с собой, вот и все.

— В сравнении со мной ты великодушен.

Я пожал плечами, отпил кофе. Виктория последовала моему примеру, и на ее верхней губе появились усики молочной пены. Я протянул руку, чтобы стереть их большим пальцем. Виктория отпрянула, потом подалась чуть вперед. Я прошелся пальцем по ее верхней губе, вытер пену о брюки.

— Спасибо.

— Нет, спасибо тебе. За все.

— Пожалуйста.

— Я серьезно. Ты очень мне помогла. И я не уверен, что это заслужил. После того, что я сделал…

— Перестань. Ты уже прощен. Я думала, мы это уже проехали.

Я улыбнулся, огляделся. Аэропорт являл собой некое футуристическое сооружение. Серые и черные тона, сталь и стекло. Ранее я здесь уже бывал, поэтому знал, что некоторые терминалы связаны эскалаторами, забранными в цилиндрические стеклянные трубы, — своеобразное напоминание о Центре Помпиду. То есть я видел перед собой еще один образчик джетсонской архитектуры: такой представляли в 1970-е годы космическую станцию.

Над нами на четырех мониторах высвечивались номера, пункты назначения и время вылетов очередных рейсов. Я все еще не решил, куда отправиться. Надеялся, что дельная мысль обязательно придет, и очень скоро. Не хотелось терять на раздумья много времени. В Париже мне понравилось, и какая-то моя часть сожалела о столь скором отъезде. Но, в общем-то, я, конечно, понимал, что мне несказанно повезло.

— Чарли, — продолжила Виктория, — времени у тебя не так чтобы много, но, наверное, мы можем поговорить о том, что произошло?

— Тебя что-то гложет?

— Есть такое.

— Ясно. — Я отпил кофе, поставил пластиковую чашку на пол, потянулся за сигаретой. Виктория перехватила мою руку, покачала головой, указала на таблички с надписью «Не курить».

— Мы можем выйти на улицу, — предложила она.

— Нет. Незачем. Нам и тут хорошо.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Я уже подумывал над тем, чтобы бросить курить. Так что посидим. Будем пить кофе, а ты спрашивай обо всем, что тебя интересует.

— Обо всем?

— Обо всем.

— Что ж… — она на мгновение запнулась. — Ты спал с Пейдж?

Я вытаращился на нее. Виктория покраснела.

— Забудь! — Она вскинула руку, отвернулась. — Не знаю, почему я задала этот вопрос. Хотела спросить совсем о другом.

Я положил руку ей на колено.

— Она не в моем вкусе.

— Она именно в твоем вкусе.

Я улыбнулся, покачал головой.

— Ничего такого не было.

— Ладно.

— Это правда. Ты мне веришь?

— Раз ты так говоришь. Действительно, я не знаю, почему задала этот вопрос.

— Ты задала, а я ответил. Что-нибудь еще?

Виктория расправила плечи, вздохнула, убрала с лица несколько непослушных прядок, заправила за ухо.

— Мы не коснулись одного момента. Пьер говорил, что его клиент — мужчина. Но, если звонок поступил из квартиры Катрины, этот мужчина не мог быть Жераром.

Я пожевал нижнюю губу.

— Ты права.

— Тогда кто?

— Если на то пошло, кто угодно. Но коли ты хочешь знать мое мнение, я бы поставил на Бруно.

— Правда?

— Он бывал в квартире Катрины и, возможно, спал с ней — он, во всяком случае, это утверждал. Я думаю, в квартиру он попал именно потому, что она хотела, чтобы Пьеру позвонил мужчина.

— Чтобы запутать Пьера?

— Ввести еще один уровень защиты. Опять же, проясняется, почему Бруно хотел украсть картину с изображением Монмартра. Во-первых, он узнал, что картина ценная,во-вторых, понял, что Катрина не возражает против кражи.

— Что ж, тут все сходится.

— И я так думаю. — Я отпил кофе.

— Это Бруно сказал Катрине, где ты живешь? Или Пьер? Кто-то ведь сказал, иначе она бы не узнала, где убить бедную Софию.

Я поднял глаза к потолку, обдумывая вопрос.

— Не тот и не другой. Как раз с этим я еще не определился. Точно не знаю. Но, думаю, не Бруно. Раньше он меня не знал и, конечно же, понятия не имел, что я — тот самый вор, которого через Пьера наняла Катрина. И не Пьер. Такого недоверия он не заслуживает. Плюс он не знал, где я живу.

— Тогда кто?

— Я до сих пор рассматриваю две возможности. Первая — после разговора с Пьером Катрина приглядывала за квартирой, чтобы знать, кто в нее вломится. Если бы увидела меня, то потом могла бы выследить, где я живу.

— Но ты не пошел домой. Ты отправился в книжный магазин, потом — на поиски Бруно. А когда вернулся домой, тебя там уже ждал труп.

Я нахмурился.

— Это точно.

— А вторая возможность?

— Пейдж, — поморщившись, ответил я.

— Слава богу.

— Не понял?

— Мне не понравилась ее реакция в кафе. Я подумала, что рыльце у нее все-таки в пуху.

— Она, насколько я помню, единственный человек, кому я давал свой адрес. Когда она организовывала встречу с читателями, я записал его на бумажке, чтобы она в случае необходимости могла связаться со мной.

— Это все улики против нее?

— Не считая поведения Пейдж и Бруно. Создавалось ощущение, что совесть у них нечиста.

— То есть ты опираешься на интуицию.

Я нацелил на нее указательный палец и согнул большой, изобразив пистолет.

— Ты попала в десятку.

— Хотя значения это не имеет.

— Ничего не меняет — это точно. Власти сосредоточатся на том, чтобы предъявить обвинение Жерару и Катрине.

— Думаешь, у них получится?

— Учитывая, что в деле участвует Фармер, шансы очень высоки. Возможно, он даже добьется чистосердечного признания.

Виктория кивнула, посмотрела в чашку с остатками кофе.

— Я надеюсь, кто-нибудь свяжется с семьей бедной Софии.

— Хотя бы постараются найти ее родственников.

— Слушай, — Виктория вскинула брови, — а что будет с Франческой и ее бандой из книжного магазина? Как я понимаю, их арестуют?

— Это вряд ли.

— Что ты такое говоришь?

— Возможно, с ними побеседуют. Приватно, знаешь ли. Фармер вполне с этим справится. А может, Центр Помпиду оставит все как есть.

— Почему?

— Кражи произведений искусства — серьезный международный бизнес, Вик. Люди думают, что это прежде всего материал для киносценариев, но они ошибаются. В конце концов риск не так уж велик по сравнению с торговлей оружием или наркотиками, а если ты украдешь нужную картину, денег можно выручить очень много.

— И что?

— А то, что Франческа попытается продать кому-то украденную картину. Не исключаю, что покупатель уже есть, а Центру Помпиду все равно, сколько этот человек выложит за подделку. Они выждут шесть месяцев, а потом выпустят пресс-релиз и сообщат, что в зале Пикассо согласно договору со страховой компанией проведена плановая экспертная проверка, которая установила подлинность всех вывешенных там картин. Тот, кто заплатил деньги Франческе, конечно же, всполошится, проведет экспертизу и вряд ли обрадуется, когда выяснится, что ему всучили подделку.

Виктория насупилась.

— Но, если такое случится, этот человек попытается разобраться с Франческой. Мне представляется, это несправедливо.

— Согласен, но и она не тянет на среднестатистическую пенсионерку. Кроме того, она говорила мне, что отправится на Кубу, если с кражей все выгорит.

— Как и Фолкс. Ты шутишь, так?

— Вот те крест.

Виктория коснулась моей руки.

— Слушай, ты же поставил на картину следящее устройство. Может, власти смогут узнать, кто ее купит.

— Нет! — Я покачал головой. — Думаю, диапазон действия «маячка» ограничен и по расстоянию, и по времени. Кроме того, Франческе достанет ума, чтобы осмотреть картину со всех сторон, как только появится возможность. Обнаружить «маячок» несложно, к тому же у нее наверняка возникли подозрения из-за того, что я не вернулся в микроавтобус.

— Гм-м… У тебя на все есть ответ.

— За исключением одного — куда лететь? У тебя есть идеи?

Виктория оглядела мои чемоданы.

— Как насчет…

В ее сумочке зазвонил мобильник. Она его достала, насупилась, увидев на дисплее незнакомый номер. Она ответила на звонок, вздохнула, передала трубку мне.

— Чарли, — услышал я осипший голос Пьера. — Ты собирался улететь, не попрощавшись?

Я оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что нас не подслушивают.

— У меня не было времени, Пьер. Как ты себя чувствуешь?

— Они говорят, я буду жить.

— Это уже что-то.

Пьер сделал попытку рассмеяться.

— Я хотел поблагодарить тебя. Ты был прав… не стоило нам за это браться.

— Я понимал, на что иду. — Я встал, вновь огляделся. Не заметил никаких подозрительных личностей, исчезли даже полицейские, которые сопровождали нас в аэропорт на патрульном автомобиле. — Тебе передали посылку, которую я отправил в больницу?

— Поэтому и звоню. В этом не было необходимости.

— Я не считал возможным оставить их у себя. Выглядело как-то нехорошо.

— Может быть, я прилечу к тебе в гости. Кто знает?

— Тебя тоже высылают? — Я вновь сел.

— Нет. Я могу принести им пользу. Господину Фармеру — уж точно.

— Он за тебя возьмется, как только ты выпишешься из больницы.

— Он уже взялся. — Пьер откашлялся. — «Гитарист» — не единственное произведение искусства, которое украли Жерар и Катрина.

— Неужели?

— Ты знаешь, где она работала?

— Как я слышал, в хранилище.

— Вчера они проверили экспонаты, с которыми она имела дело, и выяснили, что исчезли три эскиза Пикассо.

— Исчезли?

— Заменены на подделки. Ты их не видел?

— Нет, — ответил я и присвистнул. — А хотелось бы. Но, послушай, Пьер, нам бы лучше закончить. Я боюсь, что моя подруга пришлет мне счет за телефонные разговоры.

— Ха-ха. Счастливого пути, Чарли.

— Поправляйся.

Я закончил разговор, прижал мобильник к губам, думая о том, что хотел сказать мне Пьер, и сидел так, пока Виктория не протянула за мобильником руку.

— Какую посылку?

— Прости?

— Ты спросил Пьера, получил ли он посылку, которую ты ему отправил.

— Ах, это! — Я избегал ее взгляда. — Я вернул ему пять тысяч евро из тех десяти, что Катрина заплатила нам.

— Ты шутишь.

— Нет. Именно так я и поступил.

— Но, Чарли, это безумие.

— Если на то пошло, безумием с моей стороны было взять все десять тысяч авансом. С того дня меня мучила мысль, что я поступил некрасиво.

— Но подожди! — Виктория подняла руку. — Если ты отослал Пьеру половину, то получается, что ты заплатил за картину с изображением Монмартра из своей доли?

Я кивнул.

— Это правда.

— Так с чем ты остался? С тысячей евро? За все хлопоты?

— Примерно. Плюс пятьсот, которые заплатил мне Бруно.

— Но это ужасно. Этих денег тебе, возможно, не хватит на билеты.

— В один момент я думал, что их не хватит даже на такси до аэропорта.

Я улыбнулся, но Виктория меня не поддержала. Покачала головой, одарила суровым взглядом.

— Я не думаю, что ты должен относиться к этому так беззаботно. Получается, что тебя оставили на бобах, Чарли.

— Ну зачем ты так.

— Ты думаешь, полторы тысячи евро — это хорошо? Твои услуги стоят дешевле, чем я себе представляла.

Я многозначительно посмотрел на Викторию, чуть склонил голову. Не смог сдержать улыбку.

— Хочу тебе кое-что показать. — Я полез в одну из двух моих дорожных сумок, ту, что поменьше, порылся и не нашел коробку с одноразовыми резиновыми перчатками. Натянул одну на левую руку, вновь порылся, достал свернутый пожелтевший листок. Убедился, что вокруг нет любопытных глаз, развернул. Размером листок чуть превосходил страницу книги карманного формата.

— И что это такое? — Виктория потянулась к листку.

Я отвел ее руку.

— Извини. Не прикасайся. Во всяком случае, без перчаток.

— Почему? Что это?

— Пикассо.

На лице Виктории отразилось недоумение.

— Я не понимаю.

— В сумке еще два. Это эскизы, подготовительные рисунки к «Гитаристу». Вот… посмотри на эти линии.

Я указал на угловатые, черные линии. Виктория наклонилась к эскизу, потом подняла голову. Челюсть отвисла.

— Объясни.

— Катрина украла их из архива в Орлеане. Пьер как раз сказал мне, что среди экспонатов, с которыми она работала, обнаружены подделки. Она поступила с ними, как с картиной. Сначала нарисовала эскизы, а потом заменила оригиналы на подделки.

— Господи! — Виктория прикрыла рот рукой. — Они дорогие?

— Все три? На несколько десятков тысяч евро, думаю, потянут.

— И ты везешь их с собой?

— Абсолютно. Так что какой-то навар все-таки будет.

— Но где ты их взял? — Она вгляделась в мое лицо. — Ты же ничего не говорил.

— Потому что они попали ко мне не так уж давно. Только вчера.

Виктория молча смотрела на меня, переваривая мои слова.

— Именно они побудили Катрину явиться за монмартрской картиной, — добавил я. — Я предположил, что она ценна чем-то еще, и речь не о мазне маслом.

— Но мы же ее хорошо осмотрели. И нашли планы Жерара.

— Да, но мы не проверили раму. Видишь ли, когда вчера она бросила в меня картину, я на какое-то время отключился. Но пришел в себя минут за десять до того, как меня нашли. У меня имелось время еще раз осмотреть картину, и я заметил в верхнем левом углу выемку, ткнул в нее одной из моих микроотверток. Оказалось, что это воск, закрашенный под дерево. Я убрал восковую пробку, и под ней нашел полость, в которой лежали эти три эскиза. Вот почему рама была такой массивной. Катрине требовалось место.

— Не могу в это поверить.

— Меня и самого это удивляет. Хотя, думаю, Фармер обо всем догадался. Я поставил восковую пробку на место, но мне не удалось в полной мере замаскировать выемку. Я, правда, успел завернуть картину в бумагу, но, уверен, они выемку нашли. В общем, Фармер не хуже моего знает, почему Катрина вчера все-таки появилась.

— Тогда почему он не пошел по твоему следу?

— Еще пойдет. А может, он полагает, что я заслуживаю хоть какой-то награды. Ведь это он сказал Пьеру об эскизах, а тот позвонил — как ты думаешь, зачем? Я думаю, чтобы предупредить меня.

Виктория всмотрелась в мое лицо.

— Так почему ты не спешишь улететь?

— Я должен полететь в ту страну, где мне удастся их продать.

Я посмотрел на мониторы. Какие-то самолеты летели в Европу, другие через Атлантику, третьи — еще дальше.

— А ты сумеешь пронести эскизы через таможню? — спросила Виктория.

— Надеюсь. Собственно, я собираюсь взять пример с Катрины. Если распрямить эскизы, их можно засунуть под заднюю стенку рамки, в которой я держу роман Хэммета.

— Правда? И ты думаешь, сработает?

— Выяснить можно только одним способом.

Виктория прижала ладонь ко лбу.

— Но куда ты собираешься лететь?

— Я подумал, может, ты выберешь.

Она уставилась на меня.

— Подумал?

— Составь мне компанию. Хотя бы на какое-то время.

— Нет, нет. — Она покачала головой. — У меня работа. Выплаты по закладной.

— Все это может подождать.

— Что ты говоришь? А как же другие мои клиенты?

— Они поймут. Тебе необходим отпуск, Вик.

— Ха! Чтобы ты втянул меня еще в какую-нибудь авантюру?

— Возможно. Разве тебе не интересно узнать, какая это будет авантюра?

Планировка пятого этажа Центра Жоржа Помпиду.

ПОЛЕЗНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Как открыть штифтовой цилиндровый замок

Сначала давайте посмотрим, как открывает замок обычный ключ. Выступы ключа поднимают на положенную высоту штифты, которые удерживают цилиндр от поворота. Приложением боковой силы к ключу обеспечивается поворот цилиндра.

А теперь посмотрим, как действует отмычка. Штифты последовательно поднимаются и выводятся за наружную поверхность цилиндра (вывод обеспечивается приложением боковой силы через поворотный рычаг или отвертку). Как только все штифты подняты и выведены за наружную поверхность, цилиндр, связанный с кулачковым механизмом, который, в свою очередь, соединен с засовом замка, можно повернуть.

Использование гребешка вместо традиционной отмычки ведет к ускорению открывания простых замков.

Французские слова и выражения

АЗЫ И ПРИВЕТСТВИЯ
Да. — Oui.

Нет. — Non.

Добрый день. — Bonjour.

До свидания — Аu revoir.

Спасибо. — Merci.

Я не понимаю… — Je nе comprends pas

Мужской /женский туалет. — Hommes/Femmes.

ПРОЧИЕ НЕОБХОДИМЫЕ ФРАЗЫ
Здравствуйте. Я к г-ну / г-же… Будьте добры, позвольте мне войти. — Bonjour. Je rends visite a Monsieur / Madame…Est-ce que vous pourriez me laisser entrer s'il vous plait?

Кажется, я потерял ключи. — Il m'apparait que j'ai perdu mes clefs.

Нет, вы ошиблись. Это моя квартира. — Non, vous avez tort. Ceci est bien mon appartement.

О, вы здесь живете? Извините, я что-то напутал. — Ah, vous habitez ici? Je suis déesolé, je me suis confondu.

Будьте добры, подскажите мне ближайший хозяйственный магазин. — S'il vous plait, pour aller à la quincaillerie la plus proche?

Вы можете сообщить мне телефон местного скупщика краденого? — Vous pouvez mе donner le numéro de telephone de votre receleur locale?

Сколько вы хотите за эти драгоценности / эти монеты / эту картину? — Combien pour ces bijoux / cette pièce de monnaie / ce tableau?

Вы заблуждаетесь. Когда я пришел сюда, эта дверь была открыта. — Vоus avez tort. Cette porte ètait ouverte quand je suis arrive.

ОБОРУДОВАНИЕ
Вы продаете…? — Est-ce que vous vendez…?

Отмычки, гребешки, отвертки. — Les outils, les râteaux, les toumevis.

Порошок для выявления отпечатков пальцев. — La poudre à empreints.

Одноразовые перчатки из латекса. — Les gants latex jetables.

Краска для волос, машинки для стрижки волос. — Le teint pour cheveux, les coupeurs.

Поддельные паспорта. — Les passeports contrefacons. 

Примечания

1

Добрый вечер, господин (фр.).

(обратно)

2

Четвертый этаж (фр.).

(обратно)

3

Запасной выход (фр.).

(обратно)

4

Черт побери! (фр., устар.)

(обратно)

5

Пол Джексон Поллок (1912–1956) — американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма.

(обратно)

6

Здесь: Дела идут? (фр.)

(обратно)

7

Очень хорошо! (фр.)

(обратно)

8

Да (фр.).

(обратно)

9

Электрошоковое оружие, основано на непосредственном воздействии электрического разряда на цель.

(обратно)

10

Неофициальный шотландский гимн.

(обратно)

11

Пьер Бонтан (1507–1568) — французский скульптор эпохи Возрождения.

(обратно)

12

Настольная детективная игра, созданная в Великобритании в 1949 г. Профессор Плам — персонаж игры.

(обратно)

13

На территории Великобритании приняты шестизначные коды.

(обратно)

14

Английская киностудия, известная своими комедиями в конце 1940-х — начале 1950-х гг.

(обратно)

15

«Банда с Лавендер-Хилл» — комедийный детектив (1951), снятый «Илинг студиос». Премия «Оскар» за лучший сценарий.

(обратно)

16

Американский полнометражный мультипликационный фильм (1990). Действие происходит на астероиде.

(обратно)

17

Пожалуйста (фр.)

(обратно)

18

Марк Ротко (настоящее имя Маркус Роткович) (1903–1970) — художник, абстрактный экспрессионист.

(обратно)

19

Монументальное здание в виде гигантской арки высотой 110 метров.

(обратно)

20

Жорж Брак (1882–1963) — французский художник, график, скульптор, декоратор; вместе с Пикассо был родоначальником кубизма.

(обратно)

21

Франсис Пикабиа (1879–1953) — французский художник, один из основоположников абстракционизма.

(обратно)

22

Имеются в виду незадачливые полицейские из немых комедий, снятых в 1913–1917 гг. кинокомпанией «Кистоун».

(обратно)

23

Распространенные в мультфильмах собачьи клички.

(обратно)

24

Мастерская знаменитого румынского скульптора Константина Бранкузи (Брынкуши, 1878–1957), долгие годы работавшего в Париже; филиал Музея современного искусства.

(обратно)

25

Centre national de la Danse — Национальный центр танца (фр.).

(обратно)

Оглавление

  • ВЫРАЖЕНИЕ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ
  • ГЛАВА 1
  • ГЛАВА 2
  • ГЛАВА 3
  • ГЛАВА 4
  • ГЛАВА 5
  • ГЛАВА 6
  • ГЛАВА 7
  • ГЛАВА 8
  • ГЛАВА 9
  • ГЛАВА 10
  • ГЛАВА 11
  • ГЛАВА 12
  • ГЛАВА 13
  • ГЛАВА 14
  • ГЛАВА 15
  • ГЛАВА 16
  • ГЛАВА 17
  • ГЛАВА 18
  • ГЛАВА 19
  • ГЛАВА 20
  • ГЛАВА 21
  • ГЛАВА 22
  • ГЛАВА 23
  • ГЛАВА 24
  • ГЛАВА 25
  • ГЛАВА 26
  • ГЛАВА 27
  • ГЛАВА 28
  • ГЛАВА 29
  • ГЛАВА 30
  • ГЛАВА 31
  • ГЛАВА 32
  • ГЛАВА 33
  • ГЛАВА 34
  • ГЛАВА 35
  • ГЛАВА 36
  • ГЛАВА 37
  • ПОЛЕЗНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
  •   Как открыть штифтовой цилиндровый замок
  •   Французские слова и выражения
  • *** Примечания ***