Лохматый и Дурачок [Ольга Владимировна Артамонова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Ольга Артамонова ЛОХМАТЫЙ И ДУРАЧОК

Ему давно пора было уже выйти во двор и положить па­кет на условленное место! У меня отмерзли лапы, шерсть прибило инеем, еще немного, и я совсем околею! Так мне и надо, знал же, что так рано или поздно обернется! Он, конечно, уже и думать обо мне забыл, а я, вместо туго чтобы греться в подземном переходе, стою здесь за углом девятиэтаж­ки, как последний дурак, и жду. «Никому не доверять, никого не жалеть, рассчитывать только на себя» — вот три основных зако­на дворовой жизни! И все три я нарушил! И все из-за него и его детеныша...

Я почуял их издали, детеныш стоял посреди двора и разма­хивал красной лопаткой, его папаша неподалеку что-то бубнил в мобилу, а к ним, вздыбив шерсть и оскалив желтые клыки, несся Бешеная Крыса. Люди, конечно, абсолютно лишены чутья (это ясно даже безмозглому щену), но и с реакциями у них, оказы­вается, тоже ни к черту! Когда детеныш испуганно заверещал, папаша, вместо того чтобы тут же прыгнуть наперерез Крысе, вдруг вытаращил глаза, побелел и замер, словно голубь обморо­женный, а его мобила в снег упала и хрипит там в сугробе! Поме­реть со смеху можно! Потом папаша отмер и побежал, наконец, но только так, как мы, собаки, во сне бегаем: сучишь, сучишь но­гами, а все без толку. Так и он побежал на одном месте, ноги на льду подворачиваются — смотреть противно! А он еще при этом: «Фу! — кричит, — фу!» Вот дурачок! Да разве Бешеную Крысу этим остановишь! Он же сейчас не соображает ничего, в при­падке он! Вообще-то, Крыса не всегда таким чокнутым был, да только прошлой зимой его здорово шарахнули камнем по башке, с тех пор у него и переклинило что-то! То, вроде, ничего, жратву, как все, у киосков клянчит, помойки роет, ночью в подземке все рядком лежим (характер, правда, у него поганый, так у нас у всех характер — мало не покажется, на то мы и дворняги), а то вдруг заедет у него там что-то, и тогда он такие штуки выделывает, что только держись! Вот и сейчас ему, видно, вступило: глаза мутные, слюна из пасти пузырится, задерет детеныша, как пить дать заде­рет! Ну, в общем, пришлось мне прыгнуть! Недаром говорят, что у меня палаша кавказцем был, а мужики, что в киоски рядом с метро ящики привозят, Волкодавом в шутку прозвали! Здоровый я больно, хоть и не волкодав, конечно, но задавить могу конкрет­но, без дураков. Только сейчас мне туго пришлось, ведь Крыса, когда в припадке, боли почти не чувствует, в такой раж вошел, полосует меня почем зря, ну я его, само собой, тоже рву как могу, только похоже, не справиться мне, уж больно он не в себе, урод бешеный! Ну, думаю, все, «полный абзац» мне наступил (это му­жики у киосков так говорят, мне нравится), сделает меня сейчас Крыса по полной программе! Только вдруг, чувствую, обмяк он вроде... а потом как завизжит, словно его кипятком ошпари­ли — это, оказывается, его Дурачок-папаша прутом железным приложил! Л потом еще, и еще, и еще... тоже, видать, в раж во­шел! А потом, когда уже Крыса драпал во всю прыть, он гнался за ним до самого школьного двора, но с детенышем на руках далеко не убежишь! Дальше я не очень помню, порвал меня этот гад из­рядно, но только, когда очухался я, вижу, Дурачок-папаша ко мне наклонился, а в руках у него сверток, а оттуда дух такой, что же­лудок враз свело. Пахнет колбасой «одесской», окороком свиным, а еще сосисками «клинскими» за 165 руб. 90 коп. (мы каждый день у этого колбасного киоска по очереди дежурим). Вывалил он все это на газетку, прямо перед моей мордой.

— Ешь, — говорит, — ешь, Лохматый! Я тебе теперь до конца жизни обязан! Должник теперь я твой!

И голос у него такой... не знаю, как назвать... каким обычно люди со своими детенышами разговаривают! Ну, а я так в себя никак не приду от изумления! Это он, выходит, подумал, что я для него старался! Дурачок, он дурачок и есть! Да, плевать мне на него и его щенка! Чего мне с них, ни тепло, ни холодно! Да толь­ко, если бы вдруг задрал Крыса детеныша, это сколько же крику тогда было бы! Оглохли бы все! А потом приехали бы здоровые мужики с сетками на палках и всех бы нас вырубили! Они бы не стали разбираться, кто тут Крыса, а кто нет, всех скопом на жи­водерню! Так что себя я спасал, себя! Шкуру свою драную и все остальное! Но виду я, конечно, не подал, сожрал все подчистую, даже газетку было вылизывать принялся, и тут Дурачок руку к башке моей протянул... Не надо было этого делать! Мне ведь, когда я еще маленький был, мне тогда по башке палкой дали, три дня в лежку лежал, еле выжил. С тех пор никто не смеет мою башку трогать! Это все в округе знают! В общем, пропорол я ему руку в момент, даже сам испугался, ну, думаю, пора ноги делать, сейчас драться начнет, как с Крысой! Да и кто бы не начал? А он как-то совсем странно себя повел.

— Ничего, ничего, — говорит, — это я виноват!

А сам руку прокушенную носовым платком заматывает.

— Ты не сердись на меня, Дружок! Я не хотел тебя испугать!

Испугать?! Во дает! Воронам на смех! Видно, от боли ничего не соображает, вон весь платок в кровяных пятнах, а потом, ка­кой я ему, в собачью задницу,