Друзья до смерти [Нелe Нойхаус] (fb2) читать онлайн

Неле Нойхаус Друзья до смерти

Моей сестре Клаудии

Четверг, 15 июня 2006 года

Без четверти восемь утра в выходной день главный комиссар Оливер фон Боденштайн проснулся от пиликанья своего мобильника. Возглавляя отдел по борьбе с насильственными преступлениями областной уголовной инспекции Хофхайма, он в течение трех лет постоянно имел дело с наиболее низменными проявлениями человеческой натуры на участке от Майна до Таунуса, а до того двадцать лет проработал в уголовной полиции Франкфурта. Боденштайн повернулся и спросонок ощупью поискал мобильник.

Козима собиралась целый день провести за монтажным столом, чтобы успеть подготовить за три недели документальный фильм к премьерному показу. Лоренц и Розалия уже давно вполне самостоятельны и вовсе не рвутся совершать загородные прогулки с папочкой. Так что сегодня комиссар добровольно согласился подежурить на срочных вызовах. Он схватил трубку с ночного столика. Еще и скрытый номер к тому же…

— Оливер, это Инка Хансен. Извини за ранний звонок.

Доктор Инка Хансен, подруга юности Боденштайна, работала ветеринаром. В прошлом году Оливер расследовал дело об убийстве жены доктора Керстнера — коллеги Инки, — и тогда их пути пересеклись снова.

— Я в зоопарке «Опель-Цоо», в Кронберге, — продолжала Инка. — Служители тут нашли что-то. Выглядит как человеческая рука.

— Я сейчас приеду, — сказал Боденштайн и сел.

— Ты уезжаешь? — пробормотала Козима.

Она лежала на животе, и лицо ее наполовину утонуло в подушке. Жена уже давно спокойно относилась к неурочным звонкам по выходным. Двадцать три года прошло с тех пор, как они познакомились во время расследования одного самоубийства. Боденштайн был тогда молодым комиссаром уголовной полиции, и это оказался первый труп в его карьере, а она работала телерепортером и хотела сделать сенсационный репортаж о биржевом маклере, повесившемся в своем офисе.

— Да, к сожалению. — Боденштайн поцеловал жену в теплую сонную щеку и, зевая, направился в ванную. — В «Опель-Цоо» нашли что-то, похожее на часть тела.

— О боже!

Козима поглубже зарылась под одеяло и, когда через десять минут одетый и свежевыбритый Боденштайн спускался по лестнице, уже снова спала.

Через четверть часа, проезжая железнодорожный переезд на пути в Келькхайм, комиссар позвонил своей коллеге Пии Кирххоф. Улица перед кафе-мороженым «Сан-Марко» выглядела словно поле боя. Прямо напротив находился огромный уличный экран, на котором транслировался чемпионат мира по футболу. И вчера тут сотни восторженных фанатов наблюдали и отмечали победу немецкой национальной сборной над поляками со счетом 1:0. Спустя примерно минуту Пия ответила.

— Доброе утро, шеф! — Казалось, она запыхалась. — У меня сегодня выходной, вы помните?

— У вас был выходной, — сообщил Боденштайн. — В «Опель-Цоо» обнаружили человеческую руку. По крайней мере, они так думают. Я распорядился ничего не трогать. Не найдете ли врача?

— У меня тут есть один специалист поблизости, — сказала Пия.

— Случайно не доктор Хеннинг Кирххоф? — хмыкнул Боденштайн.

— Только не торопитесь с выводами, — развеселилась Пия. — Сегодня ночью он помогал мне принимать роды.

Комиссар уголовной полиции Пия Кирххоф около года работала в команде региональной уголовной инспекции Хофхайма. После развода с мужем, доктором Хеннингом Кирххофом, заместителем главы франкфуртской судебно-медицинской службы, она купила загородный дом с постройками и большим земельным участком в Унтерлидербахе, держала там лошадей и всяких домашних животных; кроме того, она вернулась к своей прежней работе в криминальной полиции.

— Принимать роды? — Боденштайн сбросил газ, чтобы не засветиться перед скрытой дорожной камерой.

— Этой ночью родился мой второй жеребенок. Мы назвали его Нойвилль.

— Мои поздравления. А почему Нойвилль?

— Вы совсем не интересуетесь футболом, шеф! — рассмеялась Пия. — Оливер Нойвилль забил вчера решающий гол в дополнительное время.

— А! — Боденштайн миновал Фишбах, съехал по спуску и свернул у светофора направо на трассу В-455 в направлении Кенигштайна. — Я вам сочувствую, но, может быть, все быстро закончится.

Посреди леса, чуть не доезжая до поворота на Шнайдхайн, Боденштайну пришлось сбросить скорость, а потом и вовсе остановиться — на дороге было полно людей. Сначала он подумал, что произошла авария, а потом заметил на парковочной площадке справа с десяток автомобилей. Люди держали плакаты и транспаранты. Боденштайн хотел прочитать, что там написано, и двинуться дальше, но две девчушки около пятнадцати-шестнадцати лет постучали в окно машины, и пришлось опустить стекло.

— Что здесь случилось? — спросил Боденштайн.

— Совместная акция защитников окружающей среды БУНТЕ, УЛК и НСК, — ответила одна из девушек. Длинноволосая брюнетка, с тщательно подкрашенными глазами и безупречными акриловыми ногтями. — Вы знаете, что именно здесь планируется проложить четырехполосное шоссе В-8? — Она помахала у него перед носом листовкой.

Боденштайн смотрел, как две женщины разворачивают транспарант, и прочел: «В-8 уничтожит этот лес!»

— При этом будут вырублены тысячи деревьев! — Вторая девушка была блондинкой, в коротком топике с надписью «Нет В-8!» и джинсах со стразами. — Уничтожат ценные естественные биотопы и леса. В Кенигштайне резко повысится уровень шума и выбросов вредных для человека веществ.

Боденштайн вполуха слушал, что с миссионерским пылом вещали ему девушки. Он был знаком с аргументами противников В-8, но сам себя не относил ни к противникам, ни к сторонникам будущего автобана. Девчушки продолжали бомбардировать его цифрами и фактами.

— Мне жаль, но я очень спешу, — прервал их Боденштайн.

— Ясно, вам наплевать на наш лес! — крикнула брюнетка. — Главное, чтобы вы могли вдавить полный газ на своем толстозадом «БМВ»!

— Конечно, продолжайте поганить воздух двуокисью углерода! — подхватила блондинка.

Боденштайн хмыкнул. В его время юные защитники природы бегали в бундесверовских куртках, с намотанными на шеи палестинскими платками и нарочито немытыми волосами. А две голопузые конфетки, дочки состоятельных родителей Кенигштайна и окрестностей, выглядели так, будто утром час торчали перед зеркалом, наводя красоту. Наверное, сюда их привезли мамаши в сияющих полировкой «туарегах» и «кайеннах». Как изменились времена!

Если бы его не ждала оторванная рука в «Опель-Цоо», то он потратил бы время и объяснил бы этим нахалкам, что ему совсем не наплевать на уничтожение лесов. Вряд ли кто-нибудь лучше его знал эту местность — он вырос в старинном имении, которое находилось в долине между Руппертшайном, Фишбахом и Шнайдхайном. После того, как сам Оливер получил юридическое образование и начал работать в уголовной полиции, в имении остался только его младший брат Квентин, который продолжил семейную традицию и устроил в столетней усадьбе отличную загородную гостиницу. И Квентин ничего не мог поделать с В-8, которая должна была пройти менее чем в сотне метров от его усадьбы.

Через три минуты Боденштайн въехал в Кенигштайн. Все ремонтные работы на время футбольного чемпионата мира были приостановлены, вокруг фонтанов на высоких флагштоках полоскались бразильские флаги. Весь городок Кенигштайн возликовал, когда стало известно, что всемирно известные звезды бразильской национальной команды остановятся в отеле «Кемпински» в замке Фалькенштайн. Велико же было разочарование жителей, когда никто так и не смог увидеть на улицах городка ни одного латиноамериканского футбольного небожителя.

Доктору Кристофу Зандеру, директору «Опель-Цоо», было около сорока пяти, он неплохо выглядел — среднего роста, плотный, но не полный. Его рукопожатие было крепким, а взгляд — прямым. В темных глазах сквозила озабоченность.

— Надеюсь, что я ошибся, — он указал на охапку травы поблизости, — но боюсь, что эта штуковина — действительно рука.

Доктор Хеннинг Кирххоф вытащил из кармана пару латексных перчаток, натянул их и подошел к траве.

— Вы не ошиблись, — сказал он через секунду директору зоопарка. — Нет никаких сомнений, что это левая рука, принадлежавшая человеку. Она была отделена чуть выше запястья, и вовсе не с хирургической точностью.

Кирххоф вытащил руку из травы, чтобы получше рассмотреть ее.

— Кто обнаружил руку? — спросил Боденштайн.

— Работник слоновника, — ответил Зандер. — Как и положено, он вывел с утра животных из стойла в вольер, раздав им траву. Он понял, что что-то не в порядке, потому что слоны вдруг забеспокоились.

— Как вы думаете, — обратился Боденштайн к доктору Кирххофу, — как долго…

— Думаю, вы не ждете, что я прямо сейчас укажу точное время смерти, — перебил судмедэксперт, задумчиво разглядывая место, где рука была отделена от тела.

— Она принадлежала мужчине или женщине?

— Несомненно, это мужская рука.

Боденштайн с трудом смотрел, как Кирххоф обращался с найденной частью тела, обнюхивая ее. Он взглянул было на свою коллегу, но, к его изумлению, Пия смотрела не на руку и не на своего бывшего мужа, а на директора зоопарка, который стоял скрестив руки и, казалось, боролся с приступами тошноты.

— Сколько времени вам потребуется? — поинтересовался Зандер. — В девять часов придут первые посетители. К тому же мы ждем съемочную группу с телевидения.

— Бригада криминалистов для фиксации следов прибудет с минуты на минуту, — сообщил Боденштайн. — Как могла рука оказаться за оградой?

— Понятия не имею, — пожал плечами директор зоопарка. — Наверное, с травой. Каждое утро мы косим свежую траву на лугу за дорогой.

— Это могло бы все объяснить, — задумчиво покачал головой Боденштайн. — Но из этого следует, что могут быть обнаружены и другие части тела. Хорошо бы, вы попросили своих людей проверить нынче всю скошенную траву в зоопарке.

Зандер мрачно кивнул и вскоре ушел вместе с Кирххофом, унесшим руку.

Ровно в девять часов ворота зоопарка раскрылись, и внутрь устремились первые посетители — в основном семьи с многочисленными детишками. Боденштайн и Пия остались в ресторане «Замбези». Инка Хансен просто отвела его к Зандеру, а потом, к великому облегчению Боденштайна, без всяких намеков на события последнего лета попрощалась. С их последней встречи прошло уже девять месяцев. Теперь он и понять не мог, какой бес его тогда попутал, но он, несомненно, изменил бы тогда с ней Козиме, если бы Инка его не отвергла. Оливер смотрел на длинную очередь, выстроившуюся около киоска кассы, и чувствовал себя так, будто вернулся на десять лет назад, когда часто и с удовольствием ходил с детьми в зоопарк. Внезапно зазвонил мобильник.

— Мы нашли ступню, — мрачно известил директор зоопарка. — У лосей. Направо мимо слоновьего вольера, потом налево по «лесному маршруту». Я вас жду.

— Я впервые в «Опель-Цоо», — сказал Хеннинг Кирххоф, рассматривая найденную ступню. — Какая огромная территория!

— Двести семьдесят тысяч квадратных метров. — Зандер широко раскинул руки, показывая территорию. — И всюду могут валяться обрубки тела. Я велел закрыть ближний подход к животным и запретил их гладить. Вот был бы ужас, если бы дети нашли голову.

Ступня, обутая в поношенный коричневый тапок «Кэмел актив» 44-го размера, была обрублена выше лодыжки.

— Ступня, как и рука, не имеют ровного среза, а, скорее, оторваны, — сообщил Кирххоф и еще раз внимательно посмотрел на ступню, потом спросил: — Могу я взглянуть на вашу косилку?

— Конечно.

Доктор Зандер огляделся. Посетители зоопарка потоком текли по дорожкам, будто струящаяся кровь по человеческим венам. Скоро они заполнят всю территорию и будут повсюду: у вольеров животных, на «лесной тропе», на площадках для гриля и пикников, в верблюжьем манеже, в туалетах. Страшно подумать, что будет, если кто-нибудь найдет еще одну часть тела.

Его мобильник разразился мелодичной трелью.

— Да? — ответил он, потом с минуту слушал.

Боденштайн наблюдал, как на лицо Зандера наползала мрачная туча, и спросил:

— Что случилось?

— Вот чертово дерьмо! — произнес директор в сердцах. — Думаю, я удалю всех из зоопарка и откажу телевизионщикам. В вольере муфлонов лежит еще кое-что.

В половине одиннадцатого прибыли ищейки — и нашли еще что-то на лугу за шоссе В-455. Боденштайн и Пия пробились сквозь толпу людей, которые с пешеходной тропы, окружавшей половину луга, с любопытством глазели, как сотня полицейских прочесывает местность сантиметр за сантиметром. Руководитель подразделения с сотрудником и его собакой ждали комиссаров неподалеку от нижней парковки.

— Мужское тело, — сообщил он. — И велосипед. Здесь, не дальше трех метров от съезда к парковке.

Остро пахло свежескошенной травой. Стальное пасмурное небо раскинулось над густыми лесами округа Таунус. С луга открывался вид на замок Бург в Кронберге и поблескивающий вдали силуэт Франкфурта. Чудесное мирное июньское утро, слишком прекрасное, чтобы рассматривать мертвые изувеченные тела. Боденштайн натянул латексные перчатки и подошел к телу.

Мужчина лежал на животе, наполовину скрытый высокой травой. Он был одет в футболку цвета хаки и боксерские шорты. Как и следовало, кисть левой руки, равно как и левая нога до колена, отсутствовали, однако крови не было видно. Фотограф сделал снимки со всех сторон и под всевозможными углами. Сотрудники подразделения по сохранению следов обыскали место находки.

— Судя по тому, что мы видим, больше вы в зоопарке ничего не найдете, — сказал Кирххоф директору зоопарка, который стоял в стороне с каменным выражением лица. — Все остальное вроде при нем.

— Вы меня порадовали, — саркастически ответил Зандер.

— Можно мы теперь его перевернем? — спросил один из криминалистов.

Боденштайн кивнул и невольно задержал дыхание. Вид у мертвеца был не для слабонервных. Жара ускорила процессы разложения, черты лица почти невозможно было распознать, насекомые и муравьи вовсю трудились в мертвых тканях.

— Господи Иисусе! — Директор зоопарка отвернулся, и его вырвало в канаву между лугом и парковкой.

Боденштайн удивлялся выдержке и самообладанию Зандера, которому в столь исключительных обстоятельствах прекрасно удавалось держать сотрудников и ситуацию в зоопарке в своих руках. Как специалист по кризисному менеджменту он определенно заслуживал награды.

— Документов на теле убитого не обнаружено, — доложил Кирххоф, после того как осторожно и обстоятельно обыскал одежду трупа. — Трупные пятна не исчезают при надавливании, но и только.

— Что это значит? — Боденштайн ощутил сладковатый трупный запах и отступил на шаг.

— Он мертв не более тридцати шести часов, но и немногим менее.

Боденштайн быстро посчитал.

— Все произошло вечером в четверг.

— Как себя чувствуете? — Пия заботливо смотрела на директора зоопарка.

Зандер глубоко втянул воздух и выдохнул. Лицо его было белым.

— Я знаю этого человека, — произнес он сдавленным голосом и быстро зашагал подальше от луга через парковку.

Пия догнала его и успела схватить за руку, когда Зандер, не глядя по сторонам, собирался перейти весьма оживленную трассу. Она резко дернула его назад. Серебристый «БМВ» пронесся в нескольких сантиметрах от них, водитель показал кулак.

— А теперь для начала успокойтесь, — сказала Пия.

Зандер тяжело вздохнул.

— Я не очень-то нежный и впечатлительный, но это меня просто вырубило.

— Я понимаю, — Пия сочувственно кивнула. — Кто этот человек?

— Ганс Ульрих Паули. Пройдемте в мой кабинет, я расскажу вам больше.

Не успели они дойти до вагончика, где на период обширных строительных работ размещалась администрация зоопарка, как им повстречался парнишка лет двадцати. Он шел быстро, был одет в зеленые брюки, грубые рабочие башмаки и белую футболку, как и все сотрудники зоопарка, ухаживающие за животными.

— Что там случилось на верхнем лугу? Я что-то пропустил? — спросил он директора.

Зандер остановился.

— Где ты болтаешься? — набросился он на парня. — Ты пропустил начало рабочего дня, он начинается в семь, а не когда ты проснешься. Я думал, мы оба полагаем, что ты здесь не на особом положении.

Парнишка выглядел виноватым.

— Простите, шеф, это больше не повторится.

Пия внимательно его рассматривала. У него было очень симпатичное лицо, темно-русые волосы до плеч, необычно зеленые глаза и кожа, которой позавидовала бы любая девушка. Внезапно Зандер вспомнил, что он не один.

— Это Лукас ван ден Берг, наш практикант, — пояснил он для Пии. — Лукас, это сотрудник полиции…

— …Пия Кирххоф, — продолжила Пия.

— Привет, — Лукас ван ден Берг ослепительно улыбнулся.

— На верхнем лугу нашли тело этого защитника животных, — сказал наконец Зандер. — Этого Паули.

Улыбка мгновенно слетела с лица юноши, будто он получил удар под дых.

— Что? Улли Паули? — переспросил он ошеломленно.

— Он самый, и совсем мертвый. — Затем директор добавил: — В связи с этим нам предстоит то еще развлечение.

— О господи, этого не может быть! — Лукас побледнел. — Я только позавчера его видел. Я… как же это… вот дерьмо…

Зандер остановился как вкопанный и развернулся.

— То есть как это ты позавчера его видел? — спросил он.

— Этого просто не может быть! — Парнишка в ужасе прижал руки к лицу и пару раз тряхнул головой.

— Эй! — Зандер грубо схватил его за плечо. — Я тебя спрашиваю! Где ты видел этого парня? Он был здесь, в зоопарке?

— Нет, я… Вот черт… Я не мог вам сказать, ведь вы сразу побежали бы к моему отцу. — В голосе Лукаса звучал вызов. — Меня полностью устраивает моя работа, но мне нужно немного больше, чем то, что я здесь зарабатываю.

Зандер отпустил плечо парня, отдернув руку, будто обжегся.

— Я не могу поверить, — произнес он устало. — Ты все еще работаешь в этом… этом экокафе! И, наверное, по ночам еще ведешь сайт этих психопатов, рекламируя их акции… Неудивительно, что утром ты не можешь проснуться!

— Я не получаю от отца ни цента! — вспылил Лукас. — А того, что зарабатываю здесь, хватает только на карманные расходы. Что же я должен делать? Улли был не против, что я тут работаю…

— Зато я против того, что ты работаешь на этого типа! — неожиданно громко рявкнул Зандер, явно срывая все накопившееся за последние часы напряжение. — Ты меня клятвенно заверял, что не будешь иметь с ним дела. И солгал!

— Я уже давно хотел вам сказать! — закричал Лукас в ответ. — Но вы же из себя выходите всякий раз, как только речь заходит об Улли.

— Можно ли меня в этом винить после всех неприятностей, которые мне устроил этот тип?

Пия стояла рядом и наблюдала перепалку, вертя головой, как на теннисном матче. Проходившие мимо посетители зоопарка с любопытством оглядывались.

— Может, стоит убавить звук до приличного? — вмешалась наконец она. — Мы могли бы продолжить разговор в кабинете, без лишних ушей.

— Позвольте мне с ним поговорить, — попросила Пия разозлившегося директора зоопарка, как только дверь за ними захлопнулась на замок.

Зандер окинул ее взглядом, тяжко вздохнул и кивнул. Лукас уже уселся на стул перед директорским столом, спрятав лицо в руках. Пия заняла второй стул.

— А вдруг вы ошиблись, — пробормотал парнишка, взволнованно взглянув на Пию зелеными как трава глазами. — Вдруг это вовсе не Улли?

— Откуда ты знаешь господина Паули? — спросила Пия.

Лукас сглотнул, избегая смотреть на Зандера.

— Я работаю в «Грюнцойге», — произнес он ровным голосом и заправил прядь волос за ухо. — Это вегетарианское бистро в Келькхайме, которое принадлежит Улли и Эстер.

— Во сколько ты его видел позавчера? — поинтересовалась Пия.

— Точно не знаю… — Юноша помедлил минуту. — Наверное, ранним вечером. В бистро было обсуждение по поводу сегодняшней информационной акции.

— Помимо прочего, Паули еще и выступал против строительства западной окружной трассы В-8, — сообщил из угла Зандер. — Защитники окружающей среды Кенигштайна и Келькхайма нынче регулярно организовывают информационные акции против строительства дороги.

— Точно! — кивнул Лукас. — Сегодня должен был состояться марш в Шнайдхайне и около Дома защитников природы. Я толком не понял. Я знаю Улли уже целую вечность. Он был моим учителем биологии в школе.

— В какой школе? — полюбопытствовала Пия.

— В гимназии Фридриха Шиллера, в Келькхайме. Он очень крут… — Парень осекся. — То есть он был… очень крут, — пробормотал он. — Он весь был в этом. Честно. Находил время выслушать каждого. Мы часто бывали у него дома и спорили с ним. У Улли были вполне дельные мысли. — Лукас взглянул на Зандера. — Хоть вы в это и не верите, — добавил он с вызовом.

Директор зоопарка стоял, скрестив руки, за спинкой своего рабочего кресла и смотрел на Лукаса с сочувственным молчанием.

Через десять минут Пия осталась с Зандером одна в вагончике администрации, к середине дня здесь становилось жарковато.

— В вашем отношении к этому сотруднику есть что-то личное, — заметила Пия. — Он вам нравится.

— Да, он мне нравится. И мне его жаль, — добавил Зандер.

— А в чем дело?

— Тут все непросто. Отец Лукаса очень давит на мальчишку. Он возглавляет большой банк и ждет, что сын пойдет той же дорогой. — Зандер отвернулся к окну и скрестил руки. — Лукас очень способный, и в школе он только скучал. В десятом классе сбежал из школы епископа Нойманна и полгода провел в интернате. Но и оттуда отцу пришлось его забрать. В следующие полгода парень бездельничал, а потом познакомился с этим Паули. Тот нашел к мальчишке подход и, по крайней мере, убедил его окончить школу.

Пия кивнула.

— Лукас ведь здесь не просто практикант, верно?

— Как вы догадались?

— Вы сказали ему, что он здесь не на особом положении. Что вы имели в виду?

Директор зоопарка подивился наблюдательности Пии.

— Его отец — член нашего попечительского совета. Он попросил меня взять Лукаса на практику на пару месяцев. — Зандер пожал плечами. — Сначала ему казалось, что Паули оказывает на его сына совсем неплохое влияние. У Лукаса проснулось какое-то честолюбие, он неплохо завершил учебный год, и все было хорошо.

— Но?

— Влияние Паули вдруг коснулось такой области, которая совсем не понравилась отцу Лукаса, — продолжал Зандер. — Мальчишка снял все деньги до цента со счета, который ему открыл отец, и отдал их Паули для его «проектов». После этого отец перестал ему давать деньги вовсе. После этого Лукас устроился кельнером в экокафе Паули, перестал бывать дома и забросил свое экономическое образование. Прошлой осенью его арестовала полиция, когда он вместе с другими юнцами ворвался в помещение фармакологического концерна, протестуя против опытов на животных. Тогда Генрих ван ден Берг запретил своему сыну общаться с Паули и пришел ко мне посоветоваться.

— Почему именно к вам? — удивилась Пия.

— Мы почти соседи. Лукас учился в одном классе с моей средней дочерью, он часто бывал у нас дома.

— Его практика здесь — это что-то вроде испытательного срока?

— Полагаю, отец Лукаса именно так и считает, — кивнул Зандер. — Он хотел переложить ответственность за мальчишку на кого-нибудь другого. В данном случае на меня. Вот так.

Он отошел от окна, распахнул шкаф, с минуту там что-то искал и наконец заключил:

— Пить нечего. Заказать нам кофе, чтобы принесли из ресторана?

— Для меня не стоит, — вежливо отказалась Пия. — Я сегодня ночью целый кофейник выпила.

— А что случилось? Нынче ночью был еще один труп?

— Нет, нет, — улыбнулась Пия. — Спать не пришлось по радостной причине — жеребенок родился.

— О! — Зандер уселся за стол и уставился на Пию с таким любопытством, будто она прямо у него на глазах превращалась в какого-то диковинного зверя. Впервые за этот день он улыбнулся; дружеская и доброжелательная улыбка засияла на его лице, совершенно преобразив его. — Лошади в противовес вашей работе с мертвецами и убийцами. — Доктор испытующе смотрел на нее, не вполне понимая, как ему стоит о ней думать.

— Точнее, — Пия улыбнулась в ответ, — я живу с моими лошадьми чуть ли не под одной крышей.

— Вы?! Живете со своими лошадьми под одной крышей?! — переспросил Зандер.

Разговор грозил принять слишком приватный характер. Не то чтобы это было Пии неприятно — Зандер был ей довольно симпатичен, — но просто у нее не было времени болтать.

— Не расскажете ли мне побольше о погибшем? Откуда вы его знали?

Улыбка мгновенно слетела с лица Зандера.

— Пару лет назад Паули основал Общество против содержания животных в зоопарках, писал письма в прессу и развернул на интернет-форумах целую кампанию против зоопарков вообще и некоторых в частности, в том числе и против нашего. Я встретился с ним впервые два года назад, когда он с парой молодых людей раздавал у нас перед входом листовки с протестом против содержания слонов в неволе. У учителей, видно, куча свободного времени.

Это прозвучало резко.

— В последние годы мы очень многое сделали, чтобы улучшить условия содержания наших животных, — продолжал директор зоопарка. — Паули все казалось, что этого недостаточно. Он полагал, что зоопарков вообще не должно быть. И это мнение он не держал при себе, а постоянно толкал всюду длинные речи, разводил много шума и оскорблял людей.

— Он создавал вам проблемы? — осведомилась Пия.

— Он не выпускал зверей из клеток и не пачкал заборы, если вы об этом. — Зандер потер лоб. — Но он постоянно выступал с протестами где-нибудь: в Интернете или прямо здесь, особенно тогда, когда тут и впрямь что-нибудь случалось. — Зандер в досаде отмахнулся. — Я часто с ним спорил, даже приглашал сюда, объяснял, что мы делаем и почему. Бесполезно. Никакого понимания. Я могу воспринимать справедливую критику, но не обличения. Я не мог терпеть, видя, как Паули настраивает людей против, не имея никаких аргументов и абсолютно бескомпромиссно. Молодежи это нравилось. Они полагали, что это круто, и слушались Лукаса. Я думаю, что это опасно. В жизни не может быть что-то только черным или только белым.

— Когда вы говорили с ним в последний раз? — поинтересовалась Пия.

— В воскресенье, — ответил директор. — Этот тип явился сюда со своими юнцами и опять начал выступать. У меня лопнуло терпение.

Пия очень живо представила себе, что могло случиться, когда у доктора Кристофа Зандера лопалось терпение. Насколько она помнила, тело Паули выглядело весьма субтильным, — не противник крепкому и сильному директору зоопарка.

— И что случилось?

— Развернулась дискуссия, — уклончиво ответил Зандер. — Парень перевирал все мои слова. В конце концов, все стало совсем глупо, и я вышвырнул его вон, запретив здесь появляться.

Пия задумчиво наклонила голову набок.

— А теперь его нашли мертвым не далее чем в пятидесяти метрах от зоопарка.

— Он помереть был готов, только чтобы нарушить мой запрет… — Зандер горько усмехнулся. — Ну, хотя бы отчасти.

— Директор зоопарка мог быть как-то связан со смертью Паули? — спросил Боденштайн свою коллегу, после того как пересказала ему разговор и перепалку Зандера с Лукасом ван ден Бергом.

— Нет, думаю, что нет, — затрясла головой Пия.

— Мальчишка пришел на место, где нашли тело, и хотел увидеть Паули, — сообщил Боденштайн. — Он был потрясен и волновался о подруге Паули. Мне показалось, что Лукас был привязан к ним обоим.

Пия согласилась с шефом:

— Он работает в бистро, которое принадлежит Паули и его подруге. Там ван ден Берг и видел Паули последний раз во вторник вечером.

Боденштайн нажал на кнопку ключа дистанционного управления, и «БМВ» отозвался, дважды мигнув.

— Ваш муж уже уехал в институт во Франкфурте. Вам придется воспользоваться моими услугами как шофера.

— Придется, — хмыкнула Пия. — Но скажите мне, Лукас… то есть, вы показали Лукасу тело?..

Боденштайн вскинул брови.

— О чем вы?

Он галантно распахнул для Пии переднюю дверцу.

— Я вызвал в бюро Остермана и фрау Фахингер. Только Бенке не удалось достать.

— Он же добыл билет на матч вчера вечером в Дортмунде, — напомнила Пия шефу.

Ее коллеге посчастливилось купить билет на матч чемпионата мира, и только смерть могла удержать его от поездки в Дортмунд.

Дом Ганса Ульриха Паули был последним в конце Т-образного перекрестка Рорвизенвег в районе Мюнстер-Келькхайм. За ним простирались только луга и поля до самого леса, там находилась усадьба Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне с площадкой для гольфа. Боденштайн и Кирххоф вышли из машины перед увитым плющом домом с причудливыми окошками, стоящим среди трех могучих сосен и раскидистой орешни. Пия нажала на звонок, приделанный к ветхому деревянному забору. За домом раздался многоголосый собачий лай. Заросшие сорняками бетонные плитки дорожки, ведущей к двери дома, говорили, что главным входом пользовались редко.

— Никого нет, — заключил Боденштайн. — Обойдем?

Он подошел к калитке и толкнул ее. Не заперто. Они вошли во двор. Повсюду в огромных кадках буйствовала пышная зелень растений, из вазонов всех форм и размеров выплескивалась пестрая пена цветущих ампельных гераней и петуний. На рабочем столе у стены дома стояли бесчисленные цветочные горшки с растениями в самых разных фазах развития, рядом лежали садовые инструменты и мешки с цветочной землей. Далее простирался большой одичавший сад с прудом и многочисленными теплицами. Оливер напрягся, когда из-за угла выбежала целая свора собак, возглавляемая голубоглазой дворнягой, в которой явно смешалась кровь волкодава, хаски и овчарки. За вожаком неслись родезийский риджбек и две безобразные собачонки породы «кабысдох». Все четверо яростно виляли хвостами и, казалось, безумно радовались нежданным гостям.

— Да вы явно не сторожевые псы, — улыбнулась Пия, давая им себя обнюхать. — Вы совсем одни дома, да?

— Поосторожнее с ними, — предостерег Боденштайн коллегу. — Серый выглядит страшновато.

— Да ладно! — Пия потрепала большую собаку за ушами. — Ты ведь добрый, да? Я бы тебя с собой забрала.

— Только не в моей машине!

Боденштайн заметил распахнутую дверь, поднялся на две ступеньки и заглянул в большую кухню. Видимо, это и был главный вход. На ступеньках стояло много пар обуви, громоздились пустые цветочные горшки и всякий хлам.

— Эй! — крикнул Боденштайн в глубину дома.

Пия протиснулась перед шефом и огляделась в кухне. Кафельный пол был заляпан следами собачьих лап, на подсобном столе стояли грязные тарелки и кастрюли, на другом столе два неразобранных пакета из магазина. Пия открыла дверь. В комнате царил полный разгром. Книги со стеллажей у стен сброшены на пол, кресла перевернуты, картины сорваны со стен, застекленная дверь, что вела на террасу и в сад, распахнута настежь.

— Я вызову криминалистов, пусть осмотрят. — Боденштайн достал из кармана мобильник.

Пия надела латексные перчатки и прошла дальше. Помещение рядом с жилой комнатой, кажется, было рабочим кабинетом Паули. Здесь тоже все выглядело как после бомбежки. Содержимое всех полок и шкафов вывернуто на пол, ящики массивного письменного стола вынуты и тоже опустошены. Плакаты на стенах позволяли сделать выводы о политических взглядах хозяев дома. Выцветшие призывы старых демонстраций против атомных электростанций, постройки взлетных полос во франкфуртском аэропорту, перевозки ядерных отходов, постеры «Гринпис» и всякое такое. В углу валялся разбитый плоский монитор, рядом со струйным принтером и зверски покалеченным ноутбуком.

— Шеф! — Пия осторожно, чтобы ничего не задеть, двинулась к двери. — Это не ограбление, здесь…

Она вздрогнула, когда Боденштайн появился прямо перед ней.

— Не кричите так, — проворчал он, — я еще пока хорошо слышу.

— Как вы могли меня так напугать?.. — Пия умолкла, потому что где-то в глубине дома зазвонил телефон.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Громилы пощадили помещения наверху. В ванной горели все лампочки, перед душем на полу валялось полотенце для рук, а рядом — пара джинсов, рубашка и несвежее белье. Пия всегда чувствовала себя неловко, когда вторгалась в интимное пространство незнакомого человека, даже если это было связано с необходимостью выяснить обстоятельства его смерти. Куда же подевалась подруга Паули? Платяной шкаф был открыт, что-то из одежды лежало на кровати. Телефон умолк.

— Выглядит так, будто Паули принял душ и хотел переодеться, — сказала Пия. — Об этом говорит и то, что он был одет чуть ли не в нижнее белье.

Боденштайн кивнул.

— А вот и телефон! — Он взял переносную трубку, которая лежала под свежей рубашкой и джинсами на кровати, и нажал кнопку прослушивания автоответчика.

— Получено тридцать четыре новых сообщения, — сообщил механический голос. — Сообщение первое, вторник, 13 июня, 15 часов 32 минуты.

«Улли, я точно знаю, что ты там, — произнес женский голос. — Я по горло сыта твоими проволочками. Я на самом деле все перепробовала, чтобы по-хорошему с тобой помириться, но ты такой упертый! Так знай: теперь мне все равно, побежишь ли ты с этой записью к своему адвокату, я все равно все отвоюю. Даю тебе последний шанс: в полдевятого я к тебе приеду. Если тебя не будет или ты опять начнешь тешить свою гордыню, то мало тебе не покажется, обещаю».

Раздались гудки. Потом было еще четыре звонка с неизвестных номеров и без всяких сообщений. Один из них состоялся почти в 17:00, но прервался, едва мужской голос произнес: «Здравствуйте!» В 20:13 снова позвонил мужчина, в записи его глубокий голос произнес:

«Это говорит Карстен Бок. До моих ушей дошло, какие бесстыдные обвинения вы позволили себе перед лицом общественности. Это клевета и пустой наговор. Я принял соответствующие меры и обратился к юристам, а от вас ожидаю извинений в письменной форме и публичного опровержения в газете».

Боденштайн и Пия переглянулись.

В ночь со вторника на среду было еще два звонка с неизвестного номера, а в среду вечером позвонил еще один мужчина:

«Привет, Улли, это Тарек. Парень, тебе надо купить мобильник! Я вернулся и снова здесь. Мы подготовили презентацию, можешь взглянуть. До скорого!»

Остальные звонки были от Эстер, подруги Паули, оставившей десяток сообщений, сначала недоуменных, потом озабоченных и наконец сердитых. В этот момент подъехало такси, и собаки подняли оголтелый приветственный лай.

Эстер Шмит здоровалась во дворе со своими собаками, которые, скуля и лая, описывали вокруг нее круги, потом прошла в дом через кухонную дверь с дорожной сумкой в руке и ноутбуком в чехле через плечо. Это была хрупкая изящная женщина лет сорока, с бледной кожей, веснушчатым лицом и светло-рыжими волосами, заплетенными в рыхлую косу.

— Что тут творится? — произнесла она. — Стоит уехать на три дня…

— Не пугайтесь, — сказал Боденштайн.

Несмотря на предупреждение, Эстер Шмит вздрогнула, со стуком уронила дорожную сумку и на шаг попятилась.

— Кто вы? — спросила она, вытаращив глаза. — Что вы тут делаете?

— Моя фамилия Боденштайн, а это моя коллега Кирххоф. — Боденштайн показал свой жетон. — Уголовная полиция Хофхайма.

— Уголовная полиция? — Женщина была поражена.

— Вы фрау Эстер Шмит?

— Да. Но что тут, собственно, происходит?

Она протиснулась мимо Пии и Боденштайна и с шумом втянула воздух, увидев разгромленную комнату. Затем вернулась, стянула с плеча сумку с ноутбуком и не глядя положила ее на липкий кухонный стол. Поверх помявшейся льняной юбки Эстер носила тунику с орнаментом, а из кожаных сандалий на босу ногу торчали грязные пятки. Удобно, но не очень-то элегантно.

— Мы должны сообщить вам печальное известие, — произнес Боденштайн. — Сегодня утром было найдено тело вашего друга. Примите мои соболезнования.

Прошла пара минут, прежде чем до Эстер Шмит дошел смысл сказанного.

— Улли мертв? О боже! — Все еще не веря, она смотрела на Боденштайна, потом присела на краешек кухонного стула. — Как он… умер?

— Этого мы пока точно не знаем, — ответил Боденштайн. — Когда вы в последний раз говорили с господином Паули?

Женщина прижала руки к груди.

— Во вторник вечером. — Ее голос звучал безжизненно. — Я с понедельника была в Аликанте на съезде вегетарианцев.

— Во сколько вы говорили с господином Паули по телефону во вторник вечером?

— Поздно. Примерно в десять. Улли еще хотел сделать на компьютере листовки для дорожной акции, но незадолго до моего звонка к нему опять заявилась его бывшая жена.

Ее лицо вдруг исказила гримаса, но она сдержалась и не проронила ни слезинки.

— Может, стоит кого-нибудь вызвать? — спросила Пия.

— Нет. — Эстер взяла себя в руки и огляделась вокруг. — Со мной все в порядке. Когда я смогу тут прибрать?

— Когда криминалисты исследуют все следы, — сообщил Боденштайн. — Вы бы нам очень помогли, если бы смогли определить, не пропало ли что-нибудь.

— То есть?

— Возможно, весь этот разгром вовсе не связан со смертью вашего друга, — развил Боденштайн свою мысль. — Мы предполагаем, что его смерть наступила во вторник вечером, после этого дом целый день простоял открытым.

Во дворе залаяли собаки, хлопнула дверца машины и в дверях появились сотрудники криминального отдела.

— Понимаю, — Эстер взглянула на Боденштайна покрасневшими глазами и пожала плечами. — Конечно, я сообщу вам. Еще что-нибудь?

— Нам было бы очень интересно узнать, с кем у вашего друга в последнее время были ссоры или возникали проблемы. — Боденштайн протянул женщине свою визитку.

Она мельком взглянула на нее, потом подняла голову и спросила:

— Это ведь не несчастный случай, да?

— Да, — сказал Оливер, — скорее всего, не несчастный случай.

Пия приехала в особняк на аллее Кеннеди в Заксенхаузене,^[1] где находился институт судебной медицины, в половине третьего. Она хорошо ориентировалась внутри. За шестнадцать лет своего замужества Пия много часов провела в подвальных помещениях института, поскольку Хеннинг относился к тому типу ученых, которые полностью поглощены своими исследованиями. Государственный прокурор Валерия Лоблих приехала незадолго до Пии. Обнаженное тело Паули лежало на металлическом столе под ярким светом ламп; оторванные части тела разложил в соответствии с анатомией Ронни Беме, ассистент Хеннинга. Пахло так, что дышать было трудно.

— Конечности оторваны сенокосилкой? — осведомилась Пия, надев халат и маску.

— Да, несомненно. — Кирххоф склонился над телом, сантиметр за сантиметром разглядывая кожу в лупу. — Кроме того, он все-таки был уже мертв, когда это случилось. После первого осмотра поверхности тела я пришел к выводу, что за последние двадцать четыре часа его как минимум один раз переносили. Смертельными определенно стали повреждения головы. Вон там рентгеновские снимки.

Доктор кивнул на негатоскоп — планшет с подсветкой.

— Он мог упасть с велосипеда? — спросила прокурорша, эффектная брюнетка чуть за тридцать. Несмотря на жару, она была в шикарном блейзере, очень короткой узкой мини-юбке и колготках.

— Вы вообще меня слушаете? Я же только что сказал, что тело перемещали. — В голосе Кирххофа послышалось раздражение. — Как он мог, насмерть разбившись в результате падения с велосипеда, переместиться самостоятельно?

Пия и Ронни многозначительно переглянулись. Они тоже раньше спрашивали, не подумав, и получали едкие отповеди. Хеннинг Кирххоф был блестящим судмедэкспертом, но не слишком обходительным человеком. Однако прокурора Лоблих было не так просто смутить.

— Я не спрашивала, умер ли он, упав с велосипеда, — возразила она как ни в чем не бывало. — Я спросила, мог ли он упасть с велосипеда.

Доктор Кирххоф взглянул на нее.

— Действительно, — признал он. — Паули не падал с велосипеда, потому что тогда у него были бы ссадины на костяшках пальцев и других частях тела, а их нет.

— Спасибо, вы очень любезны, доктор Кирххоф.

Пия смотрела, как ловко и быстро Хеннинг одним движением вскрыл грудную клетку трупа, воспользовавшись реберными ножницами, чтобы добраться до внутренних органов. Она знала порядок вскрытия, который строго следовал протоколу. Каждое движение руки и все заключения о состоянии тела Хеннинг комментировал в микрофон, закрепленный на гибком держателе вокруг шеи. Позднее секретарша напечатает отчет в соответствии с записью. Ронни взвешивал и измерял изъятые органы, записывая полученные данные.

— Steatosis hepatic — и это у вегетарианца! — заявил Хеннинг и с ехидной улыбкой сунул орган прямо под нос прокурорше. — Вы знаете, что это значит?

— Ожирение печени, — невозмутимо улыбнулась прокурор Лоблих. — Не трудитесь, доктор Кирххоф, я не доставлю вам такой радости — не упаду в обморок.

Судмедэксперт миллиметр за миллиметром исследовал с лупой тщательно обритый череп, пинцетом извлек из раны крошечную частичку и положил ее в пластиковую чашку, которую Ронни тут же подписал, — для дальнейшего изучения в лаборатории.

— Голову пробили тупым предметом, — заключил Кирххоф. — На передних краях пролома на черепе есть следы металла и ржавчины. Повреждения задней части головы обусловлены падением.

Он скальпелем надрезал кожу в задней части черепа, натянул ее на лицо трупа и исследовал кости черепа.

— Картина характерна для двойного перелома, — прокомментировал Кирххоф. — Сначала последовал удар, потом кости черепа треснули в результате падения.

— Это вызвало смерть? — отважилась спросить Пия.

— Не обязательно. — Кирххоф взял электропилу и вскрыл череп. — Часто повреждения такого рода ведут к внутренним кровоизлияниям, развивается набухание и отек мозга. Рост внутричерепного давления вызывает паралич дыхания, затем остановку кровообращения и, как следствие, клиническую смерть. Все это может происходить сравнительно быстро или же длиться часами.

— Это означает, что он мог жить еще какое-то время после травмы?

Хеннинг достал мозг из черепа, критически его осмотрел и отрезал маленький кружочек.

— Никакого кровоизлияния, — наконец произнес он, передавая мозг Ронни, и наклонился вперед, чтобы исследовать череп изнутри. Потом отложил голову трупа, подошел к негатоскопу, еще раз внимательно рассмотрел снимки и наконец произнес: — Он быстро умер. В результате падения случился перелом позвоночника и основания черепа, тут же последовала смерть.

Криминалисты еще работали в кухне и кабинете, когда Эстер Шмитбыла уже готова ответить на некоторые вопросы. Боденштайну всегда было неловко заставлять отвечать на вопросы людей, только что переживших болезненную утрату и находящихся в состоянии шока, но он на личном опыте убедился, что основное узнаешь из этих первых бесед.

— Где вы нашли Улли? — спросила Эстер.

— Рядом с «Опель-Цоо» в Кронберге, — ответил Боденштайн и увидел, как недоверчиво и в изумлении расширились глаза женщины.

— Около «Опель-Цоо»? Наверняка это директор зоопарка приложил руку. Он ненавидел Улли, потому что тот всегда тыкал его носом: мол, содержание в зоопарке — это издевательство над животными. Пару недель назад он меня чуть не переехал, совершенно намеренно, — сказала она злобно. — Мы раздавали листовки на парковке перед зоопарком, и тут заявился он на своем внедорожнике. Угрожал нам, что своими руками порвет нас на мелкие кусочки и скормит своим волкам, если через десять секунд мы не уберемся с парковки.

Боденштайн внимательно слушал.

— В прошлое воскресенье он запретил Улли входить в зоопарк, — продолжала Эстер. — Говорю вам, этот человек способен на все.

Боденштайну казалось иначе. Зандер, возможно, эмоционален и импульсивен, но из этого вовсе не следует, что он убийца.

— Какая-то женщина оставила на автоответчике весьма недружелюбное сообщение, — сказал он. — Кто это мог быть?

— Наверное, бывшая жена Улли, эта Марайке, — ответила Эстер с неприязнью. — После развода она снова вышла замуж, за архитектора из Бад-Зодена. Они с мужем штампуют эти жилые бункера, один за другим. Здесь они уже понастроили целую улицу, а теперь нацелились на этот участок.

— Мне показалось, что она угрожала господину Паули, — продолжил Боденштайн. — Она упоминала об адвокате.

— Они с Улли унаследовали землю с домом в равных частях, — подтвердила Эстер. — Когда Марайке ушла, она все оставила Улли. Но потом быстро об этом пожалела. Теперь она хочет все вернуть. Тяжба длится уже год.

— Она предъявила господину Паули ультиматум, угрожая, что может что-то случиться. — Боденштайн внимательно смотрел на реакцию женщины. — Как вы полагаете, бывшая жена вашего друга способна на…

— Я во все могу поверить, — резко прервала его Эстер. — Они с мужем хотят построить на этом участке шесть сдвоенных коттеджей. Речь идет о больших деньгах.

— С кем еще были споры и тяжбы у вашего друга?

— Он многим был неудобен. Улли часто обнаруживал недостатки и не молчал.

В этот момент мимо дома проехал большой трактор с двумя прицепами, наполненными скатанным сеном. Водитель, седой здоровяк в грязной футболке, с любопытством посмотрел на двор.

— Он тоже воюет с Улли, — сказала Эстер. — Это Эрвин Шварц. Живет напротив. Он член магистрата и думает, что ему все позволено…

От жителей Келькхайма Боденштайн знал, что Эрвин Шварц является ярым сторонником трассы В-8 и близким другом бургомистра Функе. Комиссар решил позже нанести визит соседу Паули.

— …совсем как и этот противный Конради. — Эстер поджала губы и нахмурилась. — Недавно он застрелил у нас собаку, якобы потому, что она дикая. Но это неправда. Чако было уже четырнадцать, и он почти ничего не видел. У Конради лицензия на охоту, и он мечтает, чтобы мы отсюда убрались.

— Вы имеете в виду мясника Конради с Банштрассе? — осведомился Боденштайн.

— Да, именно его. Улли однажды сообщил властям, что тот делает стейки из неосмотренного кабаньего мяса.

— А по какой причине фермер Шварц недолюбливал вашего спутника жизни?

— Шварц — ярый враг природы. Улли привлек внимание общественности к тому, что тот превратил свои поля и луга в свалку и загрязняет удобрениями Лидербах. Конечно, Шварц с его связями смог как-то замять дело, но Улли он за это ненавидит.

Криминалисты в белых бумажных костюмах работали на ступеньках лестницы, ведущей в кухню. Один из них обернулся.

— Мы тут кое-что обнаружили, — обратился он к Боденштайну. — Вы должны взглянуть.

— Сейчас подойду, — откликнулся Боденштайн и поблагодарил Эстер Шмит, но внезапно ему пришло в голову еще кое-что.

— Вы знаете кого-нибудь по имени Тарек? — спросил он.

— Да, — кивнула женщина. — Занимается в бистро нашими старыми компьютерами.

— А Лукаса ван ден Берга?

— Конечно, я его знаю, он работает в «Грюнцойге», в баре. А почему вы спрашиваете?

— Просто так. — Боденштайн повернулся, чтобы идти. — Большое спасибо!

Эстер пожала плечами и, не ответив, удалилась с собаками в сад. Боденштайн подошел к криминалистам.

— Что тут у вас? — поинтересовался он.

— Брызги крови. — Один из сотрудников опустил маску с лица и указал на стену рядом с кухонной дверью. — На стене, на обуви, на цветах. И кажется, что это человеческая кровь.

Боденштайн присел на корточки и принялся рассматривать брызги, которые на первый быстрый взгляд выглядели будто тля на листьях.

— У собак кровь на лапах, — продолжал криминалист. — В кухне мы также нашли кровавые отпечатки лап. Возможно, что собаки слизали кровь с крыльца. А на воротах мы нашли отпечаток окровавленной руки. В любом случае нужно подождать, пока стемнеет, чтобы можно было поработать с люминалом.

Он нагнулся и протянул Боденштайну пакет с ржавой подковой.

— Она лежала перед лестницей, а прежде, видимо, висела вон там. — Эксперт указал на гвоздь рядом с дверью. — Если не ошибаюсь, на подкове — кровь. Возможно, она и была орудием убийства, и человека убили как раз здесь.

Боденштайн рассмотрел подкову в пластиковом мешочке. Она была ржавой, и вряд ли на ней можно найти пригодные отпечатки пальцев.

— Хорошо. Вдруг нам повезет и окажется, что на воротах отпечаток руки убийцы?

— Мы прогоним отпечаток через базу данных, — согласился сотрудник. — Может, что и обнаружим.

Прокурорша все еще стояла в дверях и тихо говорила с Хеннингом. Весь ее вид свидетельствовал о том, что не укрылось от Пии на протяжении вскрытия, — Валерия Лоблих пыталась заарканить Хеннинга. Каждый раз, спрашивая о чем-нибудь, она наклонялась над секционным столом, демонстрируя все тайны глубокого декольте. Конечно, Хеннинг ничего не замечал. Когда перед ним лежит труп, он вряд ли взглянул бы даже на обнаженную Анджелину Джоли, будь та рядом. Но теперь вскрытие закончилось, и ему начало казаться, что интерес прекрасной прокурорши отнюдь не ограничивается мертвыми останками господина Паули. Он засмеялся в ответ на какие-то ее слова, и она глупо хихикнула. Ронни Беме вложил изъятые органы и мозг обратно в тело и уже собирался зашить разрез. Он встретился взглядом с Пией, приподнял брови и закатил глаза. Та в ответ лишь пожала плечами. Хеннинг был привлекательным мужчиной с впечатляющей репутацией. Собственно, даже странно, что он до сих пор не завел новую подругу. И хотя они уже давно расстались, причем именно по ее инициативе, Пия все-таки ощутила некий укол, похожий на ревность. Наконец прокурорша распрощалась, и Пия прошла за Хеннингом в его кабинет в подвале.

— У тебя с этой Лоблих что-то есть? — мимоходом спросила она.

Хеннинг остановился и внимательно посмотрел на Пию.

— А тебе помешало бы, если бы что-то было?

До сих пор она как-то почти не задумывалась об этом. Ей казалось, что после их разрыва он невольно соблюдает целибат,^[2] как и она сама. Сама мысль о том, что это может быть не так, основательно вывела ее из равновесия.

— Нет, — соврала Пия, — мне все равно.

Хеннинг поднял брови, а затем произнес:

— Жаль!

В этот момент зазвонил мобильник Пии.

— Извини! — Почти с облегчением она достала телефон и сообщила шефу в двух словах о результатах вскрытия.

Патологоанатом ждал окончания разговора.

— Когда я получу заключение? — спросила Пия.

— Завтра утром, — ответил Хеннинг.

Они переглянулись.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил он. — Я бы с удовольствием к тебе заглянул проведать жеребенка. И бутылочку вина прихватил бы…

— Я не знаю, насколько меня сегодня задержат дела, — возразила Пия и спрятала телефон. Она сомневалась, не будет ли ошибкой снова разрешить ему приехать в Биркенхоф, но потом пожала плечами. — Ладно, сегодня вечером встретимся у меня. Но я не знаю, когда появлюсь дома.

— Не проблема, — ответил Хеннинг. — Я подожду.

Во дворе дома напротив Паули кипела бурная деятельность. Как и все люди, занятые сельским хозяйством, Эрвин Шварц жил не по календарю, а по погоде, и стоявшая уже несколько дней жара отлично подходила для заготовки сена. Шварц был одним из последних трудившихся на земле хозяев Келькхайма, хотя количество обрабатываемых им акров и подсократилось. За нераспаханную землю он получал от государства больше денег, чем мог заработать, сажая рапс или пшеницу. Боденштайн постучал в распахнутую дверь.

— Проходите! — крикнули изнутри.

Боденштайн вошел в большую крестьянскую кухню. Внутри дома было сумрачно и прохладно в сравнении с жарой снаружи. Громко тикали стоявшие в углу напольные часы, воздух был свежим.

Когда глаза привыкли к полумраку, Боденштайн увидел того крупного мужчину в синем полукомбинезоне и заляпанной футболке, который ранее проехал мимо него на тракторе. Он сидел в углу за столом. Перед ним на клетчатой клеенке стояла бутыль с водой и банка с маринованными огурцами. Боденштайн знал Эрвина Шварца только по фотографиям из келькхаймской газеты, на которых тот всегда был при галстуке и в костюме, как официальный представитель города.

— Моя фамилия Боденштайн, я из полиции Хофхайма.

Шварц взглянул на него водянистыми глазами.

— Это не вы стояли у дома Шмит? Че там случилось-то? — сказал он на жутком гессенском диалекте и отпил глоток воды.

Боденштайну хоть и с трудом, но все же удалось его понять.

— Сегодня мы обнаружили тело господина Паули, — ответил комиссар.

— Ого! — Шварц изумленно вытаращил глаза.

— Мы предполагаем, что Паули был убит поздно вечером во вторник перед дверью своей кухни. Я хотел бы узнать, может, вы что-то слышали или видели.

Эрвин Шварц задумчиво провел рукой по потным волосам вокруг загорелой лысины.

— Вечером во вторник… — пробормотал он. — Да меня дома-то не было. Я сидел у «Ленерта» примерно до без четверти двенадцать.

«Ленерт» — это был любимый местными мюнстерский кабачок напротив старой ратуши, который на самом деле назывался «У золотого льва». Оттуда было около пяти минут езды на машине до Рорвизенвег.

— Может, вам что-нибудь бросилось в глаза, когда вы проезжали мимо? — спросил Боденштайн. — Когда мы сегодня приехали, все двери в доме были нараспашку и внутри все перевернуто.

— Чему удивляться-то? — проворчал Шварц, и в его тоне сквозило презрение. — Знаете, какой там все время балаган? Молодежь постоянно приезжает на мопедах и машинах, орут, хохочут, будто они одни во всем свете. Да еще эти псы Паули, бегают везде и гадят где ни попадя. И этот тип — учитель, который должен воспитывать наших детей… В голове не укладывается!

— Какие у вас были отношения с вашим соседом? — осведомился Боденштайн.

— Друзьями мы не были. — Шварц почесал волосатую грудь. — Паули был из этих нынешних неприятных типов, которые всем недовольны и во все суют свой нос. Да только ничего не могут сделать, когда политики придерживаются другого мнения.

— Вы о чем?

— Даже не верится, что ему полтинник. Его бывшая — Марайке — была племянницей Шмите-Шорш, и она-то и получила дом в наследство, а не он. А когда она после развода уехала, то Паули остался тут, хотя это и не его дом вовсе. Во вторник Марайке опять приезжала и орала на всю улицу. Мне рассказала Эльза Маттес, что живет напротив.

В дверях показался молодой парень.

— Пап, пресс снова работает, — сказал он, не заметив Боденштайна. — Мне сначала на нижнем лугу у леса убрать или на верхнем, у монастыря?

Эрвин Шварц тяжко вздохнул, встал, поправил лямки полукомбинезона и поморщился.

— Спина, — пояснил он Боденштайну, а потом повернулся к сыну: — Поезжай сначала к монастырю. А на лугу у леса скатай побольше маленьких рулонов сена.

Парень кивнул и исчез.

— Сенокос в разгаре, — сказал Шварц Боденштайну. — Надо успеть, пока погода стоит.

— Тогда не буду вас задерживать, — Боденштайн дружелюбно улыбнулся и положил на клеенку свою визитку. — Спасибо, что помогли. Если вдруг что-нибудь еще вспомните, то позвоните мне, пожалуйста.

Эльза Маттес жила в одном из тех старых домов, чьи дни уже сочтены. Табличка в палисаднике извещала о скором сносе. Боденштайн нажал на звонок, и дверь в ту же секунду распахнулась, как будто хозяйка его ждала. Фрау Маттес провела комиссара в тщательно прибранную кухню. Ей было за семьдесят, тяжкий остеопороз согнул ее пополам, но взгляд голубых глаз был острым и бдительным. Прежде всего Боденштайн удовлетворил ее любопытство, сообщив, что Ганс Ульрих Паули мертв.

— Это должно было случиться, рано или поздно, — заявила Эльза Маттес блеющим, дрожащим голоском. — Этот Паули со всеми спорил.

Она смогла слово в слово пересказать разговор Паули с бывшей женой, назвать точное время — почти в половине девятого — и узнала мужчину, который навестил Паули через полчаса после этого.

— Я как раз вышла в сад, чтобы полить цветы, и увидела, что Паули стоит в своем палисаднике. — Фрау Маттес оперлась на кухонный стол. — Он разговаривал через забор с Зибенлистом из «Мебельного дома Ремера», одним из своих приятелей. Потом… — Она наморщила лоб и задумалась. — Они явно спорили. Зибенлист сказал Паули, что не позволит себя больше шантажировать старыми историями.

Но Эльза Маттес заметила в тот вечер и еще кое-что. Когда она в половине одиннадцатого выкатила мусорный бак на улицу, из ворот дома Паули на мопеде пулей вылетела девчонка; она так неслась, что не справилась с управлением и упала.

— У таких всегда на уме одни танцульки, — с неодобрением сказала фрау Маттес. — Ветер в голове. Никакой осмотрительности, они только…

— Вы узнали девушку на мопеде? — прервал Боденштайн старую даму, прежде чем она пустилась в ненужные разглагольствования.

— Нет, да они все одинаковые. Джинсы, короткие майки и голый живот наружу, — сказала Маттес, немного поразмыслив. — Думаю, она была блондинкой.

— А что это был за мотоцикл?

Эльза помедлила минутку, а потом ее лицо просветлело.

— Мокик! — торжествующе объявила она. — Так называется эта штука. Ярко-желтый, как почтовый!

Потом ей пришло в голову что-то невероятное. Она приблизилась к Боденштайну и перешла на шепот:

— Думаете, это она укокошила Паули, господин комиссар?

В половине шестого, когда Боденштайн вошел в здание комиссариата Хофхайма, Кай Остерман и Катрин Фахингер уже смогли кое-что разузнать о Гансе Ульрихе Паули. Как и говорил Пии директор зоопарка Зандер, Паули прикладывал немало стараний в интернет-пространстве, чтобы ознакомить всех со своими взглядами относительно всевозможных проблем.

— Если вы меня спросите, я назову вам кучу людей, у которых были причины убить этого парня, — сказал Остерман.

— С чего бы? — Боденштайн снял форменную куртку и повесил ее на спинку стула. Его рубашка насквозь пропотела.

— Я «прогуглил» его имя, — ответил Остерман. — Он отсвечивал в десятках сообществ защитников животных, природы и окружающей среды. Выступал против охоты на певчих птиц в Италии, против перевозки ядовитых и радиоактивных отходов, начал кампанию по борьбе с металлический пылью, участвовал в демонстрациях против передвижных скотобоен. Один из его веб-сайтов называется «Звери без решеток».

— Неудивительно, что директор «Опель-Цоо» реагировал на Паули, как бык на красную тряпку, — сухо заметила Пия.

— Но это только одна сторона, — продолжал Остерман. — У Паули есть и другой веб-сайт под названием «Келькхаймский манифест», где он выступает против всего, что ему не нравится в Келькхайме. В данный момент — в основном против планов построить трассу В-8, но вообще и против нового городского центра «Север», и против застройки района Варта. Он серьезно оскорбил, как минимум нескольких человек.

— Кого, например? — спросил Боденштайн.

— Бургомистра Келькхайма Дитриха Функе и некоего Норберта Захариаса, который отвечает за строительство В-8. И еще одного — Карстена Бока…

— Бока? — перебила Пия своего коллегу. — Того, который записан на автоответчике Паули и говорил, что Паули должен принести извинения?

— Верно! — кивнул Боденштайн. — Кто это такой?

— Глава консалтингового агентства Бока, которое давало экспертную оценку относительно уровня шума и транспортного потока в городах Келькхайм и Кенигштайн, — ответил Остерман. — Это заключение внезапно вывело в общегосударственных планах строительство трассы В-8 в число первоочередных задач, и его стало невозможно откладывать. Паули утверждает, что за этим скрываются экономические и финансовые интересы «мэрской мафии», к которой он относит Функе, Захариаса, Бока и еще некоторых людей. Он называет их предателями, подельниками, продажными тварями и так далее.

Катрин Фахингер записала имена всех, кого перечислил Остерман, на большой доске, которая висела на стене. Боденштайн взял маркер и приписал еще: «Шварц, бывшая жена Марайке, Конради и Зибенлист».

— Теперь мы знаем, что ничего не знаем, — подытожила Пия.

— Я провел несколько исключительно содержательных бесед, — возразил Боденштайн и добавил к списку директора зоопарка Зандера.

— А его-то почему?

— Потому что сожительница Паули заявила, что он недавно угрожал Паули и его сторонникам, а ее саму чуть не переехал.

— Вижу, тяжелая нам предстоит работенка, — вздохнула Пия.

— Кстати, возможно, у нас есть орудие преступления, — сообщил Боденштайн. — Это старая подкова, на которой коллеги-криминалисты обнаружили кровь. Она лежала как раз рядом с лестницей, ведущей в кухню.

Пятница, 16 июня 2006 года

Пия и Боденштайн вошли в здание гимназии Фридриха Шиллера почти в восемь. Так как день выпал между выходными — пятница после праздника Тела Христова, — гимназию использовали для педсовета. Сразу около входа, за матовой стеклянной дверью находился секретариат, где Пия и Боденштайн и застали половину педсовета в разгаре самой оживленной дискуссии.

— …Возмутительно, что он даже не предупредил, — негодовал усатый мужчина в старомодных очках с пластмассовой оправой. — Мне, во всяком случае, совершенно не улыбается вести за него урок.

— Но это так на него непохоже, просто не явиться без всяких объяснений.

— Дома никто не подходит к телефону, а мобильный отключен, — доложила секретарша за письменным столом.

— Может, он еще появится, — спокойно произнес другой учитель. — Пока только без четверти восемь.

— Если вы говорите о вашем коллеге Паули, — вмешался Боденштайн после того, как его вежливое приветствие дважды осталось без ответа, — то он сегодня не придет.

Все стихли и переглянулись. Боденштайн представил себя и Пию, а потом сообщил:

— Господин Паули был найден вчера утром мертвым.

Все разговоры разом смолкли — в растерянности и недоумении.

— Пока все полученные данные позволяют предположить, что его смерть была насильственной.

— О боже! — сдавленно пробормотала какая-то женщина и начала всхлипывать.

Остальные молчали. Боденштайн видел вокруг потрясенные и растерянные лица. Директриса, энергичная седая женщина лет пятидесяти пяти, с короткой стрижкой и в круглых очках, пригласила Боденштайна и Пию к себе в кабинет. Ингеборг Вюст тоже была явно потрясена известием о случившемся с ее коллегой. Паули шестнадцать лет был учителем в гимназии Фридриха Шиллера, он преподавал биологию, немецкий и обществоведение.

— Что вы можете сказать о нем как о человеке и учителе?

— Без сомнения, он был хорошим преподавателем, — ответила директриса. — Ученики его уважали. Он серьезно относился к своей работе и всегда старался их выслушать.

Пия подумала о Лукасе ван ден Берге, который под влиянием Паули вернулся в школу и получил аттестат.

— В последнее время у него были проблемы с коллегами или учениками? — поинтересовался Боденштайн.

— Проблемы есть всегда. — Ингеборг Вюст старалась сформулировать поточнее. — Паули мог вызвать в людях как восхищение, так и противоположное чувство. Его или любили, или ненавидели. Так можно сказать.

Ужасную новость уже бурно обсуждали, когда Боденштайн и Пия зашли в учительскую. Шанталь Ценглер, та, что заплакала в канцелярии, сообщила, что у Паули был конфликт с одним из учеников. Патрик Вайсхаупт из тринадцатого класса утверждал, что Паули специально завалил его на выпускном экзамене, потому что они не ладили. Все еще всхлипывая, учительница сообщила о стычке, свидетельницей которой стала во вторник вместе с ее коллегой доктором Герардом. Они втроем вышли из школы; Шанталь Ценглер и доктор Герард направились к своим машинам, а Паули — к велосипеду, и тут внезапно вырулила машина, которая чуть не наехала на Паули. Учительница многозначительно поджала губы.

— Он выглядел взбешенным, поэтому мы задержались.

— Почему? Кто был за рулем автомобиля?

— Патрик Вайсхаупт. Он обругал Паули. Мы с доктором Герардом рядом проходили. Патрик прокричал: «В следующий раз я тебя задавлю! Я сделаю тебя!» И что-то еще в том же духе. А когда он увидел нас, то умчался как сумасшедший, даже покрышки взвизгнули. Паули был взбешен, сказал, что Патрик хочет свалить на него свой провал на выпускном экзамене.

— Как полагаете, молодой человек действительно способен что-то сделать господину Паули? — спросила Пия.

Учительница пожала плечами и ответила:

— Я не знаю, но он и вправду был вне себя.

Доктор Петер Герард, руководитель выпускного класса, подтвердил рассказанное. Патрик Вайсхаупт твердо рассчитывал сдать выпускной экзамен и уже подал заявление в один из американских университетов. Разочарование парня было невероятным.

По тому адресу, который Пия взяла у школьного секретаря, в Шлосборне находилась вилла в средиземноморском стиле с колоннами перед входом. Перед гаражом на две машины стоял черный «Крайслер Кроссфайр». Пия нажала кнопку звонка. Лишь после второго довольно настойчивого и громкого тилибомканья дверь наконец отворил молодой человек, сонно жмурившийся от яркого дневного света.

— Вы Патрик Вайсхаупт? — спросила Пия.

— А кто его спрашивает? — довольно невежливо ответил парень. Он выглядел так, будто его только что вытащили из постели, — волосы торчали во все стороны, одет в серую футболку и затасканные трикотажные штаны, кожа на лице сальная и прыщавая, от него несло перегаром и старым потом.

— Криминальная полиция! — Пия ткнула ему в лицо удостоверение.

— Да, я Патрик Вайсхаупт. А в чем дело?

— Вчера утром было найдено тело Ганса Ульриха Паули, — сообщил Боденштайн. — Он был убит.

— Упс! — Патрик Вайсхаупт равнодушно пожал плечами. — Надо же, какое несчастье. А я тут при чем?

— Хорошо, если совсем ни при чем, — ответил Боденштайн. — Но, между прочим, нам рассказали, что вы обругали Паули во вторник и угрожали ему.

— Паули был идиотом. — Парень не пытался скрыть своей неприязни. — Он не мог мне простить, что я не повелся на его экологические россказни. И чтобы меня доконать, он завалил меня на выпускном экзамене. Конечно, я разозлился.

— Одно дело злиться, а совсем другое — угрожать кому-то, — заметила Пия.

— Да я ему не угрожал. — Патрик провел правой рукой по немытым волосам. — Я хотел с ним договориться. Мой отец подключил адвоката. Дело-то совсем в пустяковом вопросе.

— Вы твердо рассчитывали, что получите аттестат, и уже присмотрели, где будете учиться дальше, так? — спросила Пия.

— Да! — Патрик оценивающе поглядел на нее. — Об учебе в Штатах надо позаботиться заранее.

— Но без аттестата ничего не выйдет, — отметил Боденштайн. — Что вы теперь намерены делать?

— Мой адвокат полагает, что я могу пересдать экзамен, — ответил Вайсхаупт. — Поскольку разница в оценках по сравнению с предшествующим полугодием превысила шесть баллов, это вполне вероятно. Поэтому я и хотел поговорить с Паули.

— Однако у свидетелей вашего разговора создалось совершенно другое впечатление о том, как вы собирались поговорить со своим учителем, — вставила Пия, жалея, что не может отправить парня как можно быстрее в душ, так от него разило потом.

— Вы о Герарде и Ценглер? — поморщился Патрик. — Естественно, они поддерживают своего коллегу. Возможно, я был раздражен, но не более того.

— Ну да, — усмехнулся Боденштайн. — Что вы делали во вторник после разговора с Паули?

— Я сидел в пивнушке. — Молодой человек призадумался. — А потом мы встретились в «Сан-Марко» и смотрели матч французов против швейцарцев.

— А что у вас с рукой? — Пия показала на повязку на левой руке Вайсхаупта.

— Порезался разбитым стаканом.

Выглядит страшновато. Кровь текла выше запястья, — заявила Пия. — А что у вас с левой ногой? Вы почти не можете на нее наступить. Вы поэтому не были в душе со вторника?

— Что, простите? — У Патрика Вайсхаупта челюсть так и отвисла.

— От вас сильно пахнет потом. — Пия понюхала воздух. — Поднимите, пожалуйста, левую штанину повыше.

— С чего это вдруг? — Парень агрессивно защищался. — Что происходит? Я вовсе не должен позволять вам что-то подобное.

Боденштайн быстро взглянул на Пию. Он тоже не вполне понимал, чего она добивается.

— Как вы повредили ногу? Тоже пивным стаканом? — Пия заметила, что парень чего-то недоговаривает. — Или, может, вас собака покусала?

— Что за чушь! Какая собака?

— Например, собака господина Паули.

— Ну вот что, с меня хватит! — возмутился Патрик Вайсхаупт. — Что вы хотите на меня навесить?

— Разумеется, ничего, — улыбнулась Пия. — Поправляйтесь. Если что-нибудь вспомните о том вторнике, позвоните мне.

Она всунула свою визитку парню в здоровую руку и направилась к входной двери. Боденштайн вышел следом. В этот момент к «Кроссфайру» подъехал серебристый «Порше», и из него кивнула темноволосая женщина под пятьдесят.

— Могу я быть вам чем-нибудь полезна? — крикнула она, подхватила сумочку с соседнего сиденья и вышла из машины. Ее внешнее сходство с Патриком не оставляло сомнений.

— Вы мама Патрика? — Пия остановилась.

— Да. — Женщина в недоумении переводила взгляд с Пии на Боденштайна. — Что-нибудь случилось? Кто вы?

— Криминальная полиция Хофхайма. Учитель Патрика господин Паули найден мертвым, и мы задали вашему сыну пару вопросов.

— О чем? Какое отношение это имеет к нему?

— Весьма вероятно, что никакого, — успокаивающе улыбнулась Пия. — Мы уже уходим. Но… Я хотела бы задать еще один вопрос.

— Какой же?

— Где и когда ваш сын поранил руку и ногу?

Женщина чуть замялась и ответила быстро, но не сразу.

— Я не знаю, — сказала она и нервно рассмеялась. — Патрику девятнадцать. В этом возрасте мальчики уже не все рассказывают мамам.

— Да, конечно. — Пия поняла, что ей солгали. — Большое спасибо!

Женщина посмотрела им вслед, а потом высокие каблуки процокали по крыльцу средиземноморской виллы.

— С чего вы решили, что его, возможно, покусали собаки? — спросил Паули, пока они шли к машине.

— Кровавый отпечаток руки на воротах дома Паули, — напомнила ему Пия. — Я спросила наугад, но будто наяву это вижу. А мать Патрика знает наверняка.

Боденштайн удивленно покачал головой.

— Довольно остроумная догадка.

Всю дорогу к комиссариату мысли Пии вертелись вокруг Патрика Вайсхаупта, Паули и Хеннинга. Воспоминания о прошедшей ночи вызывали в ней неясное смятение. Когда они с Хеннингом вечером сидели на террасе, болтали и пили красное вино, вдруг стало совершенно ясно, как ей не хватает общения с другим человеком. Она расценила это как собственное поражение и выпила явно больше, чем следовало бы. И в результате оказалась с Хеннингом там, где никогда больше не хотела с ним быть, — в постели. Но вместо Хеннинга перед ее внутренним взором вставал другой человек, и она никак не могла изгнать мысли о нем.

— Если бы нам найти кого-нибудь, кто видел машину Патрика около дома Паули, — произнес Боденштайн, пока они ехали через Кенигштайн, — у нас появился бы повод взять у него отпечатки пальцев и кровь на анализ.

— Гм, — задумчиво хмыкнула Пия и надела темные очки.

— Да что с вами сегодня? — спросил Боденштайн. — Вчера вы были в таком приподнятом настроении, а сегодня сникли совсем. Что-нибудь не так с жеребенком?

— Нет, — возразила Пия. — С ним все хорошо.

— Тогда что же?

— Последние ночи я мало сплю.

Это была почти правда. Да уж, ей теперь только новой встречи с Хеннингом не хватало! Но шефу, конечно же, говорить об этом совершенно необязательно.

Несколько позже сотрудники криминального отдела слушали Катрин Фахингер, которая читала статью на злобу дня под заголовком «Нравы Дикого Запада в собрании Келькхайма» из «Обозрения Таунуса». Боденштайн слушал и хмурился.

«В лучших традициях Дикого Запада прошло в последний понедельник заседание келькхаймского городского совета. После жестокой словесной перепалки по теме „Продолжение строительства В-8“ между Гансом Ульрихом Паули (НСК) и фракцией ХДС депутат городского собрания Франц Йозеф Конради (ХДС), многократно названный Паули „шутом из колбасной лавки на Банштрассе“, коротким прямым ударом поверг Паули в нокдаун.

Подоплека спора такова. Паули, ярый противник строительства В-8, в своей обычной бескомпромиссной манере обнародовал для широкой общественности во время заседания несколько пикантных деталей, либо неизвестных, либо замалчиваемых ранее. Он утверждал, что еще на стадии планирования В-8 было сделано несколько явных ошибок относительно прогноза транспортного потока. Ответственность за несовпадение между прогнозируемым потоком и фактически замеренным количеством машин падает на Норберта Захариаса, бывшего руководителя отдела строительства Келькхайма, с которым совсем недавно был заключен очень выгодный контракт, как с исключительно компетентным специалистом по окружной дороге В-8. Случайно ли совпадение, что общее заключение о строительстве дороги давала консалтинговая фирма зятя Захариаса Карстена Бока? Странным также показалось Паули и то, что господа депутаты городского собрания Шварц и Конради не так давно за бесценок скупили неосвоенные участки земли, которые, как совершенно неожиданно выяснилось, прилегают к планируемой трассе и в случае реализации проекта строительства дороги подскочат в цене десятикратно. Представитель защитников природы подозревает, что в этой истории играют роль родственные связи и личная выгода, и задает вопрос, какую заинтересованность имеют преждевременно вышедший на пенсию главный городской строитель, уходящий со своего поста бургомистр и прочие в строительстве дороги, необходимость которой для транспортного потока исчезает с той же скоростью, что и снег под лучами жаркого солнца.

После удара кулака Конради председательствующий прервал заседание депутатов городского собрания. В тот же вечер Конради в сердцах заявил, что он с удовольствием помочился бы на надгробный камень Паули. В свете описанных событий довольно кровожадно выглядит озвученная накануне вечером в узком кругу шутка бургомистра Дитриха Функе (ХДС) о том, что лучше всего было бы привязать самым невыносимым спорщикам о строительстве трассы В-8 бетонную глыбу к ногам и утопить в Браубахском пруду. Так или иначе, но дело продвигается, и мы будем информировать вас обо всех событиях».

— Паули приобрел много врагов, — громко подытожил Боденштайн. — Начиная с директора зоопарка, своих соседей и заканчивая депутатами городского собрания Келькхайма.

— Не забывайте о его бывшей жене, — добавила Пия.

— И мяснике Конради, — закончила Катрин Фахингер.

— В чем там дело с этой трассой В-8? — поигрывая от скуки шариковой ручкой, спросил Франк Бенке.

Он родился в Заксенхаузене и все, что находилось за пределами Франкфурта, считал глубокой провинцией. Остерман в двух словах обрисовал проблемы, связанные с В-8, которые уже около тридцати лет будоражили умы и сердца жителей Келькхайма. В 1979 году молодежь из Келькхайма и Кенигштайна разбила палаточный городок у Красной мельницы в долине Лидербаха, прямо на построенной для трассы дамбе, и жила там почти два года. Паули был в числе оккупировавших дамбу. Позднее он стал одним из учредителей Независимого списка Келькхайма (НСК) и с тех пор всегда придерживался жесткой оппозиционной политики. После очистки дамбы от палаток в мае 1981-го не было ничего слышно о строительстве дороги, которая оканчивалась в Келькхайм-Хорнау. Новый аргумент, что нужно разгрузить узкое место в деловом районе, где постоянно образуются транспортные пробки, вновь оживил затихшую было дискуссию о строительстве трассы.

— Пару дней назад защитники природы из Келькхайма и Кенигштайна передали в администрацию президента две тысячи подписей, собранных против строительства новой дороги. — Остерман владел исчерпывающей информацией. — В мэриях Келькхайма и Кенигштайна была выставлена проектная документация строительства дороги, чтобы горожане могли с ней ознакомиться, высказать замечания или опротестовать. Звучали справедливые упреки, что документация выставлялась для ознакомления исключительно во время пасхальных каникул, причем в мэрии Кенигштайна сугубо внутри офисных кабинетов, где невозможно с ней подробно ознакомиться.

— Давай ближе к делу! — нетерпеливо попросил Бенке. — В результате дорогу будут строить или нет?

— Вот тут-то мы и видим, что Паули зашел довольно далеко. — Остерман откашлялся. — В последний понедельник он разместил на своем сайте «Келькхаймский манифест» некий памфлет, где утверждает, что контора Бока при расчете прогнозируемого транспортного потока намеренно не учла данные автоматического счетчика трафика около кладбища Кенигштайна. Кроме того, в заключении не было упомянуто, что деловая часть Кенигштайна уже реконструируется, что значительно разгрузит транспортные пути.

Остерман полистал свои записи.

— А еще у Паули будто бы есть письменные доказательства тайного соглашения между городом, Гессенским управлением дорожного строительства, министерством дорожного строительства в Берлине и агентством Бока.

Боденштайн слушал молча. В общем и целом обстоятельства, связанные со строительством шоссе, были ему известны. Новыми оказались сомнительные экспертные заключения и явные родственные связи заинтересованных лиц. А потому вполне возможно предположить, что подоплекой смерти Паули явились личные мотивы некоторых участников проекта строительства трассы. Могла ли его смерть быть связана с тем, что он раскрыл преступный сговор и незаконное соглашение?

Бургомистр Дитрих Функе принял Боденштайна и Пию с привычным радушием опытного местного политика и проводил их в переговорную своего большого офиса.

— Пожалуйста, располагайтесь! — сказал он, дружелюбно улыбаясь. — Что привело ко мне сотрудников уголовного розыска?

— Вчера утром было найдено тело Ганса Ульриха Паули, — без околичностей начал Боденштайн и увидел, как с лица бургомистра исчезла улыбка, сменившись выражением растерянности и потрясения. — У нас есть основания полагать, что смерть его была насильственной.

— Это ужасно, — покачал головой Функе.

— Мы слышали, что на вечернем заседании в понедельник произошел скандал, — продолжал Боденштайн.

— Да, об этом даже написано в сегодняшней газете. — Мэр не пытался затушевать инцидент. — Ни я, ни Паули уже не испытывали особенных эмоций в таких случаях. Я был, так сказать, его любимым врагом. Это началось двадцать пять лет назад, когда Паули и еще несколько парней разбили свой знаменитый лагерь на дамбе. Тогда я был уверен, что они долго не продержатся и зима заставит их сдаться.

Функе снял очки и потер глаза.

— Оглядываясь назад, я понимаю, что мое тогдашнее отношение и реакция только еще больше утверждали их в решимости продержаться. Позже они основали НСК и завоевали на местных выборах 11,8 процента голосов. С тех пор Паули постоянный депутат городского совета и всегда озабочен тем, как осложнить мне жизнь.

Мэр опять водрузил очки себе на нос и улыбнулся, как большая добродушная лягушка из детской книжки.

— В понедельник речь шла о планах строительства В-8, — продолжал он. — Центральные власти земли Гессен занимаются программой развития региона, а мы — города Келькхайм и Кенигштайн — предоставляем им необходимые данные, факты и цифры. Независимая частная консалтинговая фирма составила подробный отчет об ожидаемом сокращении уровня шума, загрязнения окружающей среды и разгрузки транспортного потока в центральных районах города. Новая дорога значительно облегчит дорожную обстановку.

— Но на веб-сайте Паули все изложено совершенно иначе, — сказала Пия.

— Конечно, ради новой дороги придется пожертвовать несколькими прекрасными прогулочными маршрутами и реликтовыми деревьями, — ответил бургомистр. — Но необходимо оценить соотношение между нуждами десятков тысяч жителей Заднего Таунуса, потерями жителей наших городов и ущербом природе. Паули предпочитал спорить.

— Он обвинил членов городского магистрата в коррупции и преследовании собственных корыстных интересов. — Пия мило улыбнулась. — Кроме того, он даже назвал вас вместе с другими «мафией Переднего Таунуса».

— Да, действительно, в подобном тоне он ругался и в понедельник, — подтвердил Функе и вздохнул. — Паули любил переходить на личности и был весьма субъективен, но за долгие годы мы к этому уже привыкли. Слова «коррумпированный» и «мафиозный» он употреблял часто.

— Я не могу себе представить, что он мог бросаться такими обвинениями, не имея никаких доказательств, — настаивала Пия.

— Его несдержанными выступлениями недовольны даже товарищи по партии, — объяснил Функе. — У Паули, как обычно, не было доказательств. Многие из тех, кого он безосновательно оклеветал и оскорбил, вовсе не собирались ему все спускать, в отличие от меня. Не будь он мертв, то еще порадовался бы искам о злонамеренной клевете.

— Например, от Карстена Бока, — заметила Пия.

— Да, например, — кивнул бургомистр.

— Насколько я понимаю, — продолжила она, — именно экспертное заключение господина Бока вызвало недоверие экологических организаций. И к тому же действительно неловкое обстоятельство, что именно тесть Бока стал уполномоченным за проект строительства дороги.

Функе помолчал минуту, размышляя.

— С некоторой точки зрения, может, это именно так и выглядит, — подтвердил он. — Честно говоря, я об этом не думал. Кто-то должен координировать действия. Захариас долгое время руководил строительством у нас в Келькхайме. Он знаком с процессом. Он специалист.

— Но дело приобретает сомнительный привкус, когда его собственный зять за большие деньги предоставляет экспертное заключение, которое при ближайшем рассмотрении оказывается не соответствующим действительности.

— Да, были допущены ошибки, — согласился бургомистр. — Все мы всего лишь люди. Но только такие, как Паули, способны усмотреть в этом злой умысел.

Он мельком взглянул на наручные часы.

— У меня еще один вопрос. — Пия продолжала писать, ничего не замечая. — Кто предложил кандидатуру Захариаса в качестве уполномоченного за проект строительства дороги?

Бургомистру этот вопрос явно не понравился.

— Ну да, Бок попросил меня подобрать подходящую кандидатуру, — признался он после минутного колебания. — А Захариас хорошо знаком со всеми правилами и требованиями, связанными с подобными проектами. Если хорошенько поразмыслить, то Бок подкинул мне идею предложить на это место Захариаса. Но мне идея понравилась, Захариас профессионал, к тому же беспартийный и беспристрастный.

— Вы в этом уверены?

— Конечно. Иначе бы я его не поддержал, — заявил Функе, нервничая. — А вы сомневаетесь?

— Да, — кивнула Пия. — Как раз теперь мы в этом сомневаемся.

Чуть позже хозяин «Золотого льва» подтвердил, что Эрвин Шварц был у него вечером в последний вторник, сидел за своим столиком как и всегда по вторникам.

— А когда господин Шварц ушел? — спросила Пия.

— Точно не знаю, — пожал плечами хозяин. — Но поздно. Он был одним из последних. Кто-то из завсегдатаев подвез его домой, потому что он основательно нагрузился.

— Вы случайно не слышали, о чем они говорили? — поинтересовался Боденштайн.

— Я — нет, но, может, кто-то из официантов и обслуги? — Хозяин кивнул на пышную блондинку лет сорока пяти, которая как раз проходила с пустым подносом вдоль стойки бара.

Она в деталях помнила тот вечер за столиком постоянных посетителей.

— Эрвин опять пару раз вышел из себя, — сообщила она. — Речь шла о каком-то заседании и о Паули, соседе Шварца. По крайней мере, один раз за вечер они о нем говорили.

— А кто, как правило, сидит в этой компании? — осведомился Боденштайн.

Женщина ненадолго задумалась, потом назвала несколько имен и среди них мясника Конради и Норберта Захариаса.

— В тот вторник они тоже здесь были?

— Нет, Конради не было. — Она помотала головой. — Он был чем-то занят, а вот Захариас был. Ушел около десяти. В тот вечер он был довольно тихим. Это даже разозлило Шварца.

В бар зашли двое мужчин и сели за столик около стойки.

— Это не торговец книгами Флетман? — спросил Боденштайн у кельнерши.

Женщина обернулась посмотреть.

— Да, это он, — подтвердила она. — Флетман и Зибенлист, оба приятели Паули.

— Зибенлист? — переспросила Пия. — Из «Мебельного дома Ремера»?

— Именно он, — кивнула кельнерша и добавила доверительным тоном: — С тех пор, как жена Флетмана сбежала к Мантею из турбюро, бывший муженек почти каждый день приходит обедать сюда. Иногда они вместе с Зибенлистом, а часто бывали и с Паули. — Она с готовностью поделилась глубокими познаниями подробностей личной жизни своих постоянных клиентов. — Как минимум раз в неделю Паули заказывал шницель или ромштекс. И вовсе не только овощи и тофу, это вранье. А недавно с ними даже сидел Захариас, но Эрвин Шварц об этом, конечно, знать не должен.

Оба посетителя были так поглощены оживленным спором, который вели, правда, вполголоса, что заметили Боденштайна и Пию, только когда те подошли вплотную к столику. Конечно, они уже слышали о смерти Паули, Эстер Шмит им вчера позвонила; Флетман даже съездил к ней, чтобы ееуспокоить. Он был худым и высоким, с ухоженной пятидневной бородкой и очками без оправы, на висках поблескивали седеющие волосы.

— Мы со школы дружили. — Флетман достал сигарету. — Меня это просто сразило.

Штефан Зибенлист, директор «Мебельного дома Ремера», был полным, с залысинами и заметной родинкой на левом виске. В нем совершенно невозможно было признать бывшего жителя палаточного городка у плотины. Глаза бесцветные, а рукопожатие влажное. Пия незаметно вытерла руку о джинсы. Флетман и Зибенлист были однокашниками Паули; в старших классах они в пику консервативным родителям симпатизировали ультралевым взглядам, борцам против ядерного оружия и фракции «Красная армия», а в конце семидесятых примкнули к возникшему тогда движению «зеленых». Их участие в лагере у плотины и протест против строительства трассы В-8 были абсолютно осознанными. Но пока Паули все больше увлекался левыми взглядами и демонстрациями протеста во времена студенчества, его друзья предпочли адаптироваться к существующим социальным нормам. Вольфгангу Флетману перешел книжный магазин его родителей, Штефан Зибенлист женился на Барбель Ремер и вот уже десять лет был главным менеджером весьма солидного торгового заведения. Оба были уважаемыми гражданами Келькхайма и немало способствовали тому, чтобы НСК обрел признанный статус. Пару лет назад по результатам выборов его возглавил Зибенлист, поскольку взгляды Паули многим казались слишком уж радикальными.

— Я не могу сказать об Улли ничего плохого. — Флетман поправил пальцем очки на переносице. — Да, он бывал бескомпромиссным и действовал сгоряча, но это от широты натуры и искренне. Он был моим другом, хотя мы часто и весьма яростно спорили друг с другом. Улли мог задеть за живое, но мне будет не хватать его. — Он грустно улыбнулся и вздохнул. — И больше всего жаль, что в нашу последнюю встречу мы повздорили. Теперь уже не помириться.

— Из-за чего вы поссорились? — спросил Боденштайн.

— В последнее время Улли больше навредил своими публичными обвинениями, чем принес пользы. — Флетман раздавил окурок в пепельнице. — Очень многие жители Келькхайма настроены против строительства трассы В-8, мы ощущаем большую поддержку, и не только от членов нашей организации. Но, несмотря на все бурные страсти и личные предпочтения, мы должны оставаться объективными. Улли не хотел этого понимать. Когда я в понедельник на заседании совета решил его притормозить, он меня обругал. Я не обиделся, потому что я его знаю.

— А что конкретно произошло в понедельник? — осведомился Боденштайн.

— Опять обсуждали строительство В-8, — ответил Флетман. — Читали записку главы округа, в которой план регионального развития считался окончательным, а протесты двух тысяч жителей несущественными. Когда раздались аплодисменты членов фракции ХДС, Улли взорвался. Он утверждал, что располагает материалами о фальсификации данных, которыми Бок обосновывал свое экспертное заключение. И между прочим, это не голословные обвинения, а факт. Об этом мы уже говорили с председателями БУНТЕ и УЛК. Мы договорились, что будем вместе требовать новой экспертизы на основе других данных. Но Паули утверждал, что у нас нет никаких шансов, поскольку коррумпирована вся цепочка до самого Берлина, включая сотрудников аппарата на уровне федеральной земли, администрации региона и министерства транспорта.

Пия коротко записала.

— Но у Улли еще кое-что было в запасе, — сказал Флетман. — Шварц и Конради чуть не лопнули от злости, когда Улли перечислил по номерам все их земельные участки вдоль планируемой трассы.

— У Шварца есть луга для покоса в долине Лидербаха, — добавил Зибенлист, — у Конради — около Шнайдхайна, у Захариаса — повсюду понемногу, а у председателя муниципалитета Никеля — на берегу Рейна. Примечательно, что они приобрели свои покосы совсем недавно, как раз перед тем, как было опубликовано извещение, где именно пройдет трасса.

— И что в этом примечательного? — не вполне поняла Пия.

— То, что они воспользовались служебной информацией. — Зибенлист промокнул лоб салфеткой. — Они купили землю по цене два евро за квадратный метр, как участки под покосы и пастбища. А при строительстве трассы получат от федеральной земли Гессен как минимум по 10 евро за метр. Прежние владельцы участков возмущены и даже хотят подавать в суд.

— Понятно. — Боденштайн откашлялся. — А на чем основаны подозрения Паули, что подкуплены сотрудники разных министерств?

— Якобы есть копии служебной переписки между агентством Бока и подкупленными чиновниками. Я, правда, ничего такого никогда не видел.

— А чем выгодно строительство дороги фирме Бока? — осведомилась Пия. — Они ведь только подготовили экспертное заключение.

— Агентство — лишь одно из подразделений холдинга Бока, — ответил Зибенлист. — Паули все досконально раскопал. К этому холдингу относятся фирмы, занимающиеся строительством дорог, подземными и надземными работами, разметкой и оградительными сооружениями. Уже несколько лет эти дочерние фирмы получают все заказы Келькхайма и Кенигштайна, поскольку при каждом открытом тендере предоставляют самые выгодные условия.

— А вот это действительно интересно, — сказал Боденштайн.

— Мы разбили бы их одним ударом, если бы смогли это доказать, — возразил Зибенлист. — Но теперь, боюсь, уже не сможем бороться. Улли во время скандала предупредил всех участников, и, я полагаю, уничтожители документов трудятся вовсю.

— Кого конкретно подозревал Паули? — прервал его Боденштайн.

— Прежде всего Захариаса, а еще Георга Шэфера — руководителя строительной службы округа Майн-Таунус, и Карстена Бока, возглавлявшего агентство Бока.

— Почему во вторник вечером вы еще раз заходили к Паули? — захотел знать Боденштайн.

Зибенлист замялся.

— Я хотел с ним поговорить, спокойно.

— О чем?

— Ну, все о том же вечере в понедельник.

— Но вы Паули сказали, что он вас шантажирует какой-то старой историей. — Боденштайн заметил, что тот испугался. — Скажите, о чем шла речь?

— Ах, это дела давно минувших дней. — Зибенлист старался сохранить спокойствие, однако его пальцы так сжимали бокал с сидром, что костяшки побелели. — Улли все не так понял. Я только поначалу сильно разозлился.

— Насколько сильно? — спросила Пия.

— Что вы имеете в виду? — Он сердито посмотрел на нее.

— Были ли вы настолько в ярости, чтобы убить его?

— Я бы вас попросил! — Зибенлист был шокирован. — Я всю жизнь ненавижу физическое насилие. Для меня насилие — это не решение.

Пия заметила, как дрожат его пальцы.

— Это для многих людей не решение, — улыбнулась она. — Но часто людям, попавшим в передрягу, кажется, что другого решения нет. Например, когда их жизни угрожают забытые грехи юности.

Пот ручьем лился по жирным щекам Зибенлиста.

— Расскажите нам о своем разговоре с Паули во вторник вечером, — потребовал Боденштайн. На лице его собеседника явственно читалось, что он сожалеет о каждом сказанном слове. — Чем вам угрожал Паули, что вы так разозлились?

— Речь об одном недоразумении, — неохотно ответил Зибенлист. — Это было в 1982 году. Я даже не знаю отчего, но он всегда не мог мне простить, что я выиграл выборы в председатели НСК. Он еще тогда заявил, что я плел против него интриги. Улли всегда считал себя гонимым, мучеником и жертвой клеветы. На самом деле он просто ничего не добился.

— Но вы добились, — вставила слово Пия. — Вас уважают в городе, вы председатель производственников Келькхайма, главный менеджер зарекомендовавшего себя мебельного предприятия. Маленький скандальчик, даже если он вызван событиями двадцатичетырехлетней давности, вам бы определенно повредил, не так ли?

У Зибенлиста глаза на лоб вылезли.

— Я ничего не сделал Улли, — произнес он. — Я только поговорил с ним, и все. Когда я уезжал, он был еще в высшей степени живым.

— Куда вы уехали?

— К себе в офис. Мне надо было оформить пару сделок и совершенно не хотелось футбольного шума.

— Есть свидетели?

— До десяти была уборщица, потом я остался один.

Боденштайн и Пия обменялись взглядом, от которого у Зибенлиста опять выступил пот.

— По нашим данным, господин Паули умер примерно в 22:30, — сказала Пия. — Вы были злы на него и в этот вечер его навещали. И у вас нет алиби на тот момент, когда было совершено преступление.

— Но это же полная ерунда, — вмешался Флетман. — Мы были друзьями, просто у нас имелись разногласия. У многих гораздо больше оснований желать его смерти.

— У кого, например?

Флетман задумался на минуту.

— Я не хочу никого скоропалительно обвинять, — он мельком взглянул на Зибенлиста. — Ситуация была весьма напряженной, эмоции захлестывали, каждый мог ляпнуть что-то, чего и не думал вовсе.

— Как Конради, который сказал, что с удовольствием помочился бы на могилу Паули? — спросил Боденштайн.

— Именно. — Флетман поправил очки. — Это же полная чушь!

— Возможно, — уклончиво ответил Боденштайн, глядя, как приближается официантка с заказом. — Но с учетом того, что на следующий день Паули убивают, подобное заявление невольно воспринимается иначе.

Флетман с удовольствием приступил к еде, а у Зибенлиста, казалось, аппетит отшибло, и он почти не притронулся к тарелке.

Бенке и Катрин Фахингер тем временем опросили множество соседей на Рорвизенвег, которые либо смотрели футбол, либо сидели у себя в садиках. Никто ничего не слышал и не заметил ничего необычного. Тем не менее некоторые из них подтвердили слова Эрвина Шварца и Эльзы Маттес о том, что у Паули постоянно что-то происходило. Они уже притерпелись к шуму постоянно приезжающих и отъезжающих мопедов и автомашин, к лаю собак, к постоянно припаркованным на улице автомобилям, к громкому смеху и крикам — так что, даже если во вторник ночью что-нибудь и случилось, никто не увидел бы в этом ничего необычного. Хендрик Келлер, автор статьи в «Таунусском обозрении», рассказал Остерману, что вечером в воскресенье оказался на террасе кафе «У веселого крестьянина» за соседним столиком с бургомистром и случайно, поскольку никто не старался говорить тише, стал свидетелем разговоров Функе с его друзьями. Они сначала ждали Норберта Захариаса, а потом начали ужинать без него. Функе высказал предположение, что бывший главный строитель заболел в преддверии судебного разбирательства с природоохранными организациями, а кто-то высказал опасение, что Захариас еще может изменить свою точку зрения. На что третий возразил, что проблема не в Захариасе, и гораздо важнее, чтобы Паули помолчал до суда, по крайней мере, хоть какое-то время.

— У Захариаса нет алиби, — подытожила Пия. — В «Золотом льве» сказали, что он ушел около десяти.

— И в данный момент создается впечатление, что Захариас мог потерять в этой истории больше всех, — добавил Остерман.

— Мне тоже так кажется. — Боденштайн кивнул и взглянул на часы. — Навещу-ка я его.

— А нам что делать? — спросила Пия.

— Вы с Бенке поезжайте в бистро Паули, оно сейчас должно быть открыто.

Оливер не заметил ее недовольного взгляда. Из всех коллег Пия с трудом выносила именно Бенке. Ее неприязнь объяснялась тем, что они были слишком разными людьми. Сначала она полагала, что ему не нравится, насколько к ней расположен Боденштайн, но со временем поняла, что Бенке ее просто терпеть не может. Пия считала своего коллегу высокомерным, его сексистские шуточки — плоскими и детскими, а то, как он с ума сходил по своей навороченной машине, — тошнотворным.

Пока она раздумывала, как бы уговорить шефа поменяться с ней, зазвонил ее мобильный.

— Привет, Хеннинг, — сказала Пия, взглянув на высветившийся номер. — Что хочешь сказать?

— Я еще раз осмотрел тело убитого около «Опель-Цоо», — ответил Кирххоф. — Он какое-то время лежал на спине, прежде чем его перетащили на луг. Пятна уже довольно бледные, но в местах пролежней на плечах и ягодицах отпечаталась структура, напоминающая деревянный поддон.

— Поддон? — удивилась Пия.

— Да, и сюда подходят занозы, которые я вчера вытащил из кожи предплечья и икры. Помнишь, я еще не понял тогда, откуда они взялись.

— Занозу можно подцепить где угодно. Есть у тебя что-нибудь еще?

— Да, — сказал Кирххоф. — Я обнаружил на задней стороне рук и ног следы хлорида натрия.

— Хлорида натрия? — изумилась Пия. — А что это такое?

— Я знал, что у тебя с химией плохо, — Кирххоф явно развеселился, — но это все помнят со школы. Хлорид натрия — это поваренная соль.

— И с кем мы тут должны разговаривать? — Бенке с тоскою осмотрелся вокруг.

Ничего особенного кафе собой не представляло, за дальним столиком сидели три молодые женщины и пили кофе.

— Скоро, наверное, еще кто-нибудь подтянется.

Пия представляла себе экокафе как замызганную забегаловку с небритыми громко спорящими типами и была приятно удивлена, увидев прекрасно оборудованное современное бистро в первом этаже углового дома на главной улице. Ближе к входу поблескивали высокие хромированные столики с барными табуретами, а в зале, отделенном длинной зеркальной стойкой, виднелись уютные кожаные кресла и деревянные столы. Распахнутая рядом с входом на кухню дверь вела во внутренний двор, где рядами стояли пивные столы и скамейки. На стене, между баром и входом на кухню, висел большой черно-белый портрет Ганса Ульриха Паули в траурной рамке. Пия остановилась посмотреть на лицо человека, к которому столь неоднозначно относились в Келькхайме. Вьющиеся седые волосы, узкое лицо, круглые очки. Он не показался Пии воплощением харизматичности. Что же заставляло одних восхищаться им, а других — ненавидеть его? Она вернулась и села за один из столиков. Тут же будто из ниоткуда появилась совсем молоденькая девушка.

— Здравствуйте, меня зовут Айдин.

Она протянула меню и поставила миску с горкой чипсов. Бенке отправил полную горсть чипсов в рот и с явным одобрением уставился на девушку. Он развалился в кожаном кресле и, как обычно, начал корчить из себя мачо.

— Я здесь не ем, — сообщил он. — У меня сыпь от тофу и зелени.

— Вот оно что! Значит, вчера вы ели овощи? — ехидно спросила Пия.

Бенке злобно на нее покосился. Бесконечные аллергии одолевали его в летние месяцы. Но он ничего не сказал, когда вернулась Айдин. Пия заказала сок манго и бублик с травами и молодым сыром. В бистро зашли четыре девушки и сели у стойки позади парня, возившегося со стереоаппаратурой. Через некоторое время зазвучала тихая фоновая музыка. Бенке, отважившийся в конце концов на гавайский сэндвич, угрюмо жевал. Пия разглядывала постепенно собиравшуюся публику. Большинство устраивалось за высокими столиками в первой половине кафе или у стойки. Они выглядели опечаленными и растерянными, переговаривались приглушенными голосами и дружески обнимались, стремясь ободрить друг друга. Некоторые молодые люди проходили через помещение и исчезали за дверью с надписью «Частное помещение». Около половины седьмого в дверях появился Лукас ван ден Берг. Его сразу же окружили ищущие утешения девицы, явно в надежде на объятия. Лукас быстро прошел за стойку и принялся за работу. Затем внутрь вошли еще двое парней с мотошлемами на сгибе локтя. Они поздоровались с Лукасом, почти не обращая внимания на траурное девичье общество, и целеустремленно направились к двери в глубине бистро. Определенно, некоторых среди этой молодежи смерть Паули не лишила душевного равновесия.

Супруги Граф были архитекторами и, судя по спроектированному ими дому, в котором находился их офис, настоящими мастерами своего дела. На Боденштайна произвел впечатление необычно отреставрированный фахверковый дом в старой части Бад-Зодена. Уже добрую четверть часа Оливер сидел в приятной прохладе переговорной на первом этаже. Визит к Норберту Захариасу закончился ничем. То ли того действительно не было дома, то ли он прятал свою нечистую совесть за опущенными жалюзи собственного приюта. Боденштайн прикрепил свою визитную карточку на самом видном месте почтового ящика и решил заглянуть попозже. В половине шестого Марайке Граф наконец вернулась со стройки и сразу же прошла в переговорную. Боденштайн мгновенно понял, что Паули предпочитал вполне определенный тип женщин. Марайке Граф была такой же хрупкой и милой, как Эстер Шмит, но выглядела несравнимо более ухоженной. Облегающее льняное платье и приталенный пиджак подчеркивали ее девичью фигуру. Она вовсе не производила впечатления человека, способного на насилие, как утверждала Эстер Шмит.

— Простите за опоздание. — Она обворожительно улыбнулась, и на щеках у нее выступили ямочки. — Вам предложили что-нибудь выпить?

— Да, спасибо!

Боденштайн улыбнулся в ответ и снова сел.

— Я слышала, что мой бывший муж мертв, — сказала Марайке Граф. — Подобные вести быстро распространяются. Вчера мне звонил господин Шварц.

— Как долго вы с Паули были женаты? — спросил Боденштайн, прикидывая, кому еще смог сообщить вчера печальную весть о кончине своего неприятного соседа Шварц.

— Четырнадцать лет, — ответила Марайке Граф и поморщилась. — Он был моим учителем, и еще в девятом классе я поняла, что ему суждено стать мужчиной моей жизни. — Она усмехнулась. — Вот как можно ошибаться.

— Что вас в нем привлекло?

— У него были убеждения. — Ее голос звучал ровно. — Я полагала, что это здорово — быть настолько убежденным в том, что делаешь.

— Почему вы расстались?

— Я в нем разочаровалась. — Марайке мило пожала плечиками. — Ульрих строил из себя самоотверженного борца за лучший мир, но не был таковым. В действительности он был слабым человеком, который постоянно пытался самоутвердиться. Больше всего ему нравилось окружать себя юнцами, внимавшими каждому его слову. Он просто купался в их восхищении, жил в нем, как рыба в воде. И чем больше собиралась аудитория, тем больше он вдохновлялся. При этом он им врал насчет своего вегетарианства. — Она презрительно фыркнула. — Он проповедовал молодежи идеалы, которые сам не разделял. Сначала мне не мешало, что сутками, днем и ночью, вокруг него вечно вертелась молодежь, но чем взрослее я становилась, тем более странными мне казались эти посиделки. Я развивалась с годами, а Ульрих — нет. Он неизменно предпочитал восторженных восемнадцатилетних, не способных его критиковать.

— Он вас обманывал?

— Вполне возможно. Я понятия не имею. В последние восемь лет нашего брака и стол, и постель у каждого из нас были свои.

— Нынешняя спутница вашего бывшего мужа отнюдь не восемнадцатилетняя, — заметил Боденштайн.

— У восемнадцатилетних нет денег, — презрительно и насмешливо фыркнула Марайке Граф. — Все же Эстер принадлежит дом, в котором находится бистро. Кроме того, она безропотно оплатила долги Ульриха.

— У него были долги?

— Как у гусара, — усмехнулась Марайке Граф. — Мой бывший любил обличать людей. Было бы еще хитрее, подцепи он адвокатшу.

— Как получилось, что вы оставили дом своему бывшему мужу, когда расстались с ним?

— Я совершенно ничего не оставляла этому прощелыге. — Марайке выпрямилась, и ее голубые глаза сверкнули. — Ему просто нравилось так думать, но в тот день, когда я уходила, я сказала ему, что он может оставаться в доме, пока не подыщет себе другое жилье. Я хотела продать дом и рассчитаться с ним.

— Мы слышали сообщение на автоответчике, которое вы оставили Паули, — сообщил Боденштайн. — В тот вечер, когда он умер, вы были у него.

— Это так, — согласилась Марайке. — У меня кончилось терпение. За это время мы продали уже шесть сдвоенных коттеджей и трижды были вынуждены откладывать начало строительства. Один клиент отказался, другой угрожает подать жалобу.

— О чем вы надеялись договориться тем вечером?

— Я предложила Ульриху деньги, если он в течение месяца освободит дом. — Она улыбнулась. — Пятьдесят тысяч евро.

— Это большая сумма.

— В сравнении с тем, во что нам обходится перенос срока строительства, — вполне терпимая.

— Вечером во вторник деньги у вас были при себе?

— Да.

— Паули взял деньги?

— При виде их он не смог устоять, — ответила Марайке Граф. — Он пересчитал деньги и подписал согласие съехать до 31 июля.

Хотя у Боденштайна еще не было специального заключения криминалистов об осмотре места преступления, но если бы они обнаружили такую сумму наличных, то обязательно бы сообщили. А может, Паули успел спрятать деньги до того, как пришел убийца? Или же его убили именно из-за этих денег? Люди убивают и из-за гораздо меньших сумм. Но кто вообще мог знать, что Паули вечером получит деньги от бывшей жены?

— Свидетельница рассказала, что во вторник вечером вы громко ссорились со своим бывшим мужем, — сообщил Боденштайн. — Это так?

— Это вам Эльза Маттес сказала, что живет напротив. — Марайке заправила за ухо прядь золотых волос. — Она права. Сначала мы действительно ругались, как всегда, когда видим друг друга. Но, получив деньги, он совершенно успокоился.

Она сделала большие глаза и рассмеялась.

— Вы покажете мне бумагу с письменным согласием, которую подписал Паули? — попросил Боденштайн.

— Разумеется.

Марайке взяла свою папку с документами, положила на стол и открыла замочек. Вскоре она протянула Боденштайну листок в прозрачном файле.

— Могу я его забрать?

— Если вас устроит, я дам вам копию.

— Мне бы хотелось оригинал, — улыбнулся Боденштайн. — Обещаю вам, что верну его в целости и сохранности.

— Хорошо.

Она встала и хотела уже выйти в соседнее помещение, чтобы отксерокопировать документ.

— Не вынимайте его, пожалуйста, из файла, — крикнул Боденштайн ей вслед.

Марайке обернулась и пристально посмотрела на него.

— Отпечатки пальцев, да? — заключила она без обиняков. — Вы мне не верите.

— Я ничего не принимаю на веру сразу, — ответил Боденштайн и обезоруживающе улыбнулся. — Пока не отмету все противоположные варианты.

— Тут вообще сегодня что-нибудь произойдет? У меня на сегодня есть и другие планы, — ныл Бенке, и Пия в который раз подивилась, как вообще остальные ее коллеги терпят его. Лично ей он казался совершенным придурком и уродом.

— Я на минутку, носик попудрю, — сказала она и встала.

На самом деле ей не надо было в туалет, ее очень интересовало, что прячется за дверью с надписью «Частная собственность. Не входить», за которой скрылось уже около шести парней и никто ни разу не вышел. Пия удостоверилась, что на нее не обращают внимания, открыла дверь и вошла внутрь. Длинный коридор привел ее к массивной металлической двери без ручки. Слева от двери на стене находился картридер с надписью: «Только для членов клуба. Пожалуйста, приложите карточку».

— Это еще что такое? — пробормотала Пия и прижалась ухом к двери.

Но кроме доносящейся из бистро музыки, она не услышала ни звука. Вдруг дверь, в которую она только что вошла, распахнулась, и в коридоре появились двое парней.

— …Этот Тарек совсем чокнулся, — говорил один другому. — Вот задница, как он мог сделать такое? Если мой старик узнает, он мне голову оторвет!

Он смолк, увидев Пию.

— Привет! — сказал второй, тощий и прыщавый, с жирными грязными светлыми волосами, оглядывая ее с головы до ног. — Что тебе тут нужно, сладенькая?

Пия подумала, не сказать ли, что она искала туалет и ошиблась дверью, но потом решила сказать правду.

— Мне бы очень хотелось знать, что происходит за той дверью, — сказала она.

— У тебя есть клубная карточка? — спросил прыщавый и сам же ответил: — Скорее всего, нет. Я вижу, что точно нет.

— А ты тут кто? Менеджер? — не сдавалась Пия.

— Я Дин Корсо, — нахально усмехнулся прыщавый. — А это мой друг Борис Балкан.^[3]

— На Джонни Деппа ты точно не похож, — ответила Пия, которая смотрела фильм «Девятые врата», и показала ему на вытянутой руке служебное удостоверение. — Уголовный розыск Хофхайма.

— О, блюстители закона! — ухмыльнулся прыщавый, на которого не произвели впечатления ни удостоверение Пии, ни ее познания в области кино. — Поскольку вы не член клуба, вы должны остаться снаружи.

Пия посмотрела на второго юнца. Ему было, наверное, восемнадцать или девятнадцать. Темные курчавые волосы до плеч. Взгляд отсутствующий. В руке он держал пластиковую карточку. Вошел третий парень. Как и прыщавый, он носил слишком большие свободные штаны, бесформенную футболку и открытые сандалии. «И как нынешние девицы могут влюбляться в таких расхлябанных типов», — подумала Пия.

— В чем дело? — лениво поинтересовался он у приятелей и уставился на женщину.

Пия рассматривала его. Она хотела все узнать.

— Что происходит внутри? Если ничего незаконного, то вы не должны от меня скрывать.

— Ничего незаконного, — сказал прыщавый. — Просто это частная территория и вам туда нельзя, понятно?

— Нет, непонятно.

Пия набрала номер Бенке.

— Вы провалились в унитаз? — спросил Бенке с обычной любезностью.

— Войдите, пожалуйста, в дверь с надписью «Частная собственность. Не входить», — ответила Пия. — Немедленно.

— Подкрепление вам не поможет.

Прыщавый раскинул руки и преградил ей дорогу, кудрявый тем временем сунул свою карточку в щель считывающего устройства, и дверь открылась. Трое мальчишек скользнули внутрь, а Пия осталась одна.

И тут появился Бенке. Пия объяснила ему, что произошло, но коллега лишь равнодушно пожал плечами.

— Если они нас не впустят, шансов у нас нет, — ответил он.

— Так быстро я не сдамся. — Пия постучала кулаком в железную дверь. — Я не позволю запираться этим прыщавым юнцам.

— Раздобудьте сначала разрешение на обыск. — Бенке взглянул на часы. — Мой рабочий день кончился одиннадцать минут назад.

— Ну и валите отсюда! — злобно прошипела Пия.

— Представьте себе, именно это я и сделаю, — с этими словами Бенке развернулся и вышел.

Едва он удалился, как железная дверь распахнулась. Кудрявый парнишка, явно нервничая, жестом пригласил Пию пройти и произнес:

— Входите, иначе вы не оставите нас в покое.

— Это ты правильно подметил, — ответила она. — Что у вас тут такое?

— Интернет-кафе. — Парень шел впереди нее. — Мы не хотим, чтобы сюда ходили все, кому не лень, и потому ввели клубные карточки.

Они спустились по лестнице и прошли по коридору. Курчавый открыл дверь, и из комнаты вырвался ритмичный грохот. Звук был оглушительным. Пия увидела огромный подвал без окон, с голыми стенами и трубками неоновых светильников на потолке. Толстые связки кабелей с руку толщиной тянулись по бетону и уходили куда-то под пол. На столе в середине мерцал десяток плоских мониторов, перед которыми сидели с десяток молодых людей. Те самые, кого Пия видела наверху в бистро. Они сосредоточенно смотрели в мониторы и стучали по клавиатурам.

— Чем они заняты? — прокричала Пия в уши курчавому спутнику.

Он посмотрел на нее как на недоумка и крикнул ей в ответ:

— Шарят в Интернете, чем же еще!

Два часа в обществе Бенке отнюдь не улучшили настроение Пии. К тому же у нее болела голова. Действие принятого утром аспирина давно закончилось, и она раскаивалась не только из-за ночи с Хеннингом, но и из-за пяти стаканов красного вина, которые себе неосмотрительно позволила. Бистро тем временем заполнилось. Пия заметила, что сидящие в баре девушки исподволь ее разглядывают. Лукас улыбнулся и, приветствуя, помахал рукой. Она подошла к концу стойки.

— Здравствуйте, фрау Кирххоф! — по-дружески сказал он и закинул на плечо полотенце, которым только что протирал стаканы. — Хотите что-нибудь выпить?

— Привет, Лукас! — Пия чувствовала, как по меньшей мере двадцать пар девичьих глаз сверлят ей спину. — Спасибо, пить не буду. Я хочу рассчитаться.

— Я попрошу Айдин посчитать. — Лукас нагнулся к ней, его лицо стало серьезным. — Вы уже нашли того, кто… Улли?..

— Пока нет, к сожалению, — ответила Пия, посмотрев ему в глаза. Никогда она еще не видела таких бездонно зеленых глаз. — Эстер сегодня вечером здесь?

— Нет. — Лукас покачал головой. — Она уже вроде оправилась, но мы пока и сами справляемся.

— Ты не знаешь, чем Паули занимался во вторник вечером, прежде чем ушел из бистро? — поинтересовалась Пия.

— Понятия не имею, — пожал плечами Лукас. — После собрания он на велосипеде поехал домой; наверное, где-то в восемь пятнадцать.

Пия заметила, что внезапно внимание Лукаса привлекло что-то за ее спиной, и обернулась.

В бистро вошла компания девушек. Для Пии они все выглядели одинаково: обтягивающие джинсы на бедрах, коротенькие футболки-топы, — все хорошенькие, с голыми животами и длинными волосами. Ей казалось, что в ее время девушки были далеко не такими хорошенькими и не тратили столько сил, чтобы выглядеть стильно, но, к сожалению, почти одинаково.

— Не хочу тебя задерживать, — сказала она. — Тебе надо работать. Большое спасибо!

— Не стоит благодарности. Если у вас будут вопросы, вы знаете, где меня найти.

Боденштайн увез Пию из «Грюнцойга» и ни словом не обмолвился о неприкосновенном свободном пятничном вечере Бенке. Перед домом Эстер Шмит стояли две патрульные машины с синими мигалками. Любопытные высыпали на балконы ближайших домов и толпились на противоположной стороне улицы.

— Что тут опять стряслось? — Боденштайн припарковался позади одной из патрульных машин. — Надеюсь, новых трупов нет.

Они выскочили из машины и вошли во двор. Из глубины дома доносились истерические вопли и громкая ругань. На лестнице, ведущей в кухню, сидел молодой полицейский, прижав полотенцем кровоточащую ссадину на голове. Навстречу им из кухни вышел другой полицейский, с разбитой губой.

— Что там происходит? — поинтересовался Боденштайн.

— Нас вызвали соседи, потому что подумали, что внутри кого-то убивают. Но такого со мной еще не бывало, — ругался патрульный. — Я запросил подкрепление.

Боденштайн и Пия прошли в комнату, но открывшаяся картина заставила их застыть в дверях. Один полицейский держал в надежном захвате полуодетую бесновавшуюся Эстер Шмит, прижав ее голову к своей груди. Другой пытался совладать с невысокой блондинкой, у которой из носа струей лилась кровь. Боденштайн узнал Марайке Граф, хотя она вовсе не походила на то нежное и хрупкое создание, каким ему показалась поначалу.

— Тихо! — нервно рявкнул патрульный. — Прекратите немедленно!

Женщины не обратили на него внимания и продолжали орать друг на друга так, что казалось, барабанные перепонки лопнут.

— Если думаешь, что сможешь еще хоть на одну ночь остаться в моем доме, то ты жестоко ошибаешься, грязная шваль! — визжала Марайке.

— Твой дом?! Не смеши меня! — вопила в ответ Эстер, в облике которой не осталось и следа от траура по погибшему другу жизни.

— Что тут за балаган? — повысив голос, спросил Боденштайн.

Обе женщины смолкли и злобно на него уставились.

Первой в себя пришла Марайке и прекратила вырываться из хватки полицейского.

— Я хочу вернуть свои деньги, — объяснила она. — Эта дрянь не имеет никакого права жить в этом доме. Я ей это сказала, но она на меня набросилась.

— Ты все врешь! — злобно крикнула Эстер Шмит. — Это ты на меня набросилась, свихнувшаяся психопатка!

— Она стащила деньги, которые я дала своему бывшему мужу, — произнесла Марайке с видом оскорбленного достоинства, что было нелегко, учитывая льющуюся из носа кровь. — И при этом еще имеет наглость утверждать, что никогда не видела этих денег.

— Не видела я никаких денег! — срывающимся голосом провизжала ее противница, побагровев от гнева.

— Ты лжешь! — Марайке снова сжала кулаки. — Ты подло рассчитываешь на чужое наследство!

— На себя посмотри, кто тут за наследством гоняется! — с ненавистью прошипела Эстер. — Тебе самой подлости-то не занимать, за то и посадят!

— Это хорошая идея. — Боденштайн обратился к коллегам из келькхаймской полиции. — Заберите обеих дамочек, пусть поостынут пару часов в камере. А когда они успокоятся, можете их отпустить.

Марайке Граф сопротивления не оказала, гордо вздернула голову и позволила себя вывести. Эстер Шмит, напротив, вырывалась, как кошка от живодера. Полицейские обсуждали драку, но Боденштайна интересовали деньги, которые искала одна и якобы никогда не видела вторая женщина.

— Если Марайке была здесь в половине девятого и отдала Паули деньги, — рассуждала Пия, — а он умер только в половине одиннадцатого, у него было целых два часа, чтобы спрятать их где-нибудь.

— Может, кто-то именно их и искал и при этом так перевернул весь дом. — Боденштайн обвел взглядом комнату.

— А может, это было убийство с целью ограбления, — предположила Пия. — Людей убивают и из-за меньших сумм.

— Грабители не заморачиваются тем, чтобы прятать трупы, — возразил Боденштайн.

Целый час они вместе с двумя залепившими царапины полицейскими обыскивали весь дом от подвала до чердака, но не нашли никакого намека на деньги.

В девять они прекратили бесплодные поиски, заперли дом и поехали в комиссариат Хофхайма. Остерман все еще сидел перед компьютером. Он уже подготовил информацию о Марайке Граф, о чем Боденштайн попросил его по телефону.

— В 1988-м ее судил суд по делам несовершеннолетних, судимость снята, — читал Остерман. — В 1991 и 1992 годах ее приговорили к денежному штрафу и общественным работам за оскорбление действием; в 1998-м условно осуждена за нанесение телесных повреждений, в 2002-м приговорена за нарушение неприкосновенности жилища и вандализм. В 2003-м осуждена за принуждение и нанесение телесных повреждений. В данный момент осуждена условно.

— Как можно ошибаться в людях, — сказал Боденштайн и мысленно попросил прощения у Эстер Шмит.

Остерман и о ней поискал сведения в сетях. Она тоже нарушала закон и осуждалась за мошенничество со страховками, оказание давления, оскорбление и нанесение телесных повреждений.

— Поистине очаровательные дамочки, — ехидно заметила Пия.

— Мы получили заключение из лаборатории, — сообщил Остерман. — Изучение отпечатка руки на воротах ничего не дало, но сама кровь та же, что и в кабинете Паули, и в жилых комнатах.

Боденштайн и Пия переглянулись.

— Ставлю на Патрика Вайсхаупта, — сказала Пия. — Хотела бы я подробнее посмотреть на его поврежденные конечности.

Зазвонил мобильный Боденштайна. Это была Козима.

— Я провела жуткий день в душной, грязной монтажной, — сообщила она. — Может, купишь что-нибудь в китайском ресторане по дороге домой?

Боденштайн вышел из кабинета Остермана и направился в собственный.

— У тебя усталый голос. Как себя чувствуешь?

— Лежу на террасе и пялюсь в вечернее небо, — ответила Козима очень уж весело, и что-то в ее голосе заставило Боденштайна насторожиться.

— Что-то на тебя не похоже, — не поверил он. — Что случилось?

Козима замялась.

— Так, небольшая авария. Ничего серьезного, только кузов помяла, — сообщила она.

— Авария? Где? Как?

— Да ничего особенного, — уклончиво ответила Козима. — Нет, правда! Не бери в голову.

Боденштайн предчувствовал недоброе. То, что Козима называла «ничего особенного», у других людей означало катастрофу среднего масштаба. Только в последний год у нее случился перелом костей стопы во время экспедиции в Андах. Внедорожник, в котором она ехала, сорвался в пропасть в несколько сотен метров глубиной, но она успела выскочить в последний момент.

— Через четверть часа я буду дома и захвачу что-нибудь поесть, ладно?

Боденштайн волновался.

Суббота, 17 июня 2006 года

В четыре часа утра мобильник Боденштайна на ночном столике зазвонил, засветился и истошно завибрировал. Не вполне проснувшись, комиссар подскочил и взял трубку. Звонила Эльза Маттес и взволнованно сообщила, что дом Паули полыхает ярким пламенем.

— Этого еще не хватало, — проворчал Боденштайн, включая свет рядом с кроватью.

— Что случилось? — спросила Козима сквозь сон.

— Дом убитого, которого нашли в «Опель-Цоо», горит, — ответил Боденштайн, натягивая одежду. — Спи, я скоро вернусь.

Как он и опасался, ее вчерашняя авария вовсе не была пустяком. Козима не справилась с управлением на трассе А-66 при подъеме к Валлау. Благодаря подушке безопасности она отделалась ушибами и сильным испугом, но «Х5» здорово помялся о заграждение.

Боденштайн снял куртку, которая висела у входа в гараж, потрепал за ухом собаку, открыл дверь в гараж и включил свет. Его чуть инфаркт не хватил от неожиданности, когда он увидел в багажном отсеке старой машины сына две фигуры, испуганно отпрянувшие друг от друга.

— Господи, Лоренц, что ты делаешь в четыре утра в гараже? — набросился было он на сына и вдруг узнал девушку, что была с ним.

— Здравствуйте, господин Боденштайн!

Тордис Хансен, густо покраснев, смущенно поправляла коротенькую футболку. Боденштайн растерянно переводил взгляд с собственного сына на дочь Инки Хансен и обратно. Он и понятия не имел, что они знакомы. Оливер познакомился с Тордис в конце прошлого лета, пока вел дело, в котором коллега Инки, доктор Керстнер, подозревался в убийстве своей жены Изабель. Она весьма поспособствовала тому, что дело прояснилось довольно быстро.

— Мы… э… Я просто срочно захотел показать Тордис мой «Санбим», — запинаясь от смущения, заявил Лоренц.

Тордис нервно хихикнула, и до Боденштайна дошло, что, будь то двумя минутами позже, он застал бы гораздо более пикантную сцену. Оливер припомнил собственные приключения с юной дамой прошлым летом. Она тогда весьма недвусмысленно давала понять, что ничего не имеет против гораздо более близкого знакомства, причем разница в возрасте и тот факт, что он женат, ее нимало не смущали. Во всяком случае, Тордис Хансен принципиально отличалась от всех прежних девчонок его сына. Как это они познакомились? И было ли между ними что-нибудь серьезное? Он совершенно не был уверен, что ему понравится, если в будущем Тордис начнет разгуливать в его доме.

— Ну, тогда показывай! — И пока положение не стало еще более неловким, нажал выключатель, гаражные ворота открылись. — Доброй ночи!

Келькхаймские пожарные из трех городских районов боролись с огнем, стараясь не допустить распространения огня на соседние дома. Боденштайн остановил свою машину в стороне и подошел пешком. Он остановился и смотрел на черные силуэты пожарных на фоне полыхающей преисподней, в которую превращались дом, деревья и сарай. Всюду лежали пожарные рукава, рычали моторы и насосы пожарных машин, из множества шлангов била вода, с шипением исчезая в высоко взметнувшемся пламени. От всей сцены — немое сверкание голубых мигалок под черными клубами густого дыма — веяло безумием. Первое, что пришло в голову Боденштайну, — что пожар весьма на руку Марайке Граф.

Какой-то мужчина пересек улицу и подошел к нему.

— Здравствуйте, Боденштайн! Что вы здесь делаете? — произнес он.

Боденштайн узнал Юргена Бехта, коллегу из отдела по расследованию обстоятельств пожара.

— В этом доме был убит мужчина, которого мы вчера нашли около «Опель-Цоо», — объяснил он. — Вчера вечером мы еще раз обыскали весь дом.

Даже на расстоянии ста пятидесяти метров чувствовался жар пламени.

— Это поджог.

Бехт достал сигарету и угрюмо посмотрел на огонь.

— Неужели? Как вы смогли это установить? — спросил Боденштайн.

— Без десяти четыре позвонила соседка, — объяснил Бехт. — Она слышала, как без двадцати четыре подъехала машина, потом послышался скрежет, а через минуту дом уже полыхал. Что это, на ваш взгляд, может означать?

— Да, выглядит довольно однозначно. Она, между прочим, и мне позвонила.

Внезапно Боденштайн вспомнил, что накануне отдал приказ отпустить скандалисток через два часа.

— Кто-нибудь был в доме, когда загорелся огонь? — спросил он озабоченно.

— Да, — кивнул Бехт. — Этим двоим явно повезло. Женщина отделалась легким отравлением дымом и парой поверхностных ожогов.

— Двоим? — уточнил Боденштайн.

— Да, — подтвердил Юрген. — Жительнице дома и мужчине. Он ушел еще до приезда пожарной команды. Женщина находится в больнице Бад-Зодена для обследования.

Сквозь хаос борьбы с пожаром к Боденштайну приближалась в домашнем халате Эльза Маттес. Комиссар поприветствовал ее и поблагодарил за звонок.

— Я сидела на кухне, потому что не могла уснуть. — Эльзу распирало от сознания собственной значимости — в кои-то веки раз она оказалась в центре важных событий и даже заполучила внимательных слушателей. — И тут я услышала, как подъехала машина, очень медленно, почти до поворота. — Тут она сделала театральную паузу.

— Вы смогли различить, что это была за машина? — спросил Боденштайн.

— Естественно. — Она достала из кармана своего халата записку и протянула ее Боденштайну. — Белый фургон для развозки товаров с необычным номером ERA-82 TL.

Боденштайн мельком взглянул на записку, — польский номер. Соседка видела, как из машины вышел мужчина и направился к дому Паули, потом что-то лязгнуло, а затем запахло дымом.

— Я видела, как мужчина вышел из ворот и побежал. Все уже горело.

Фрау Маттес задумалась, не упустила ли она что-нибудь в своем описании. Боденштайн протянул записку коллеге Бехту и попросил проверить польские номера. С треском обрушились кровельные балки, в ночное небо взметнулся сноп искр.

— Я очень удивилась, что собаки не залаяли, — сказала соседка. — Они всегда поднимают шум.

— Что еще вам показалось странным? Мужчина, выбежавший из ворот, сел в белый фургон?

Фрау Маттес задумалась. К ним подошел крупный, лысый человек, который стоял около брандспойтов и беседовал с пожарными. Боденштайн узнал Эрвина Шварца, живущего напротив фермера.

— Нет, больше я ничего не видела.

Словоохотливая дама тоже узнала Шварца и вдруг оробела, даже вроде испугалась. И прежде, чем Боденштайн успел что-либо сказать, быстро скрылась в палисаднике, а затем и в доме.

При свете дня стали видны масштабы разрушения, нанесенного огнем и водой брандспойтов. Эстер Шмит с потерянным лицом стояла над тлеющими останками дома. Она была в свободных льняных брюках, заляпанной футболке и сандалиях — в этой одежде она выбежала из горящего дома. На лице и руках виднелись волдыри ожогов, правая кисть перевязана. Из пожарной команды остались лишь два человека, которые чуть позже, последив за дымящимися руинами, тоже уехали, и все место пожарища было широко огорожено.

— Со мной все нормально, — отвечая на вопрос Боденштайна о ее самочувствии, Эстер не отводила взгляда от руин.

— Где вы были, когдазагорелся дом? — спросил он.

— В постели. Я проснулась, только когда закашлялась. Внизу уже все полыхало.

— Как вы выбрались из дома?

— Через окно. Спустилась, цепляясь за плющ. — Эстер сжала кулаки. — Все мои животные сгорели заживо из-за этих подонков.

— У вас есть предположения, кто мог поджечь дом?

Эстер вытаращила на него покрасневшие глаза.

— Парочка Граф, конечно. — В ее голосе слышалась горечь. — Кому же еще выгодно, чтобы дом сгорел?

— Пожарные сказали, что у вас был мужчина, — заметил Боденштайн. — Кто это был? Почему он скрылся?

— У меня не было гостей, тем более мужчины, — сухо ответила Эстер Шмит. — Наверное, это был поджигатель.

— Фрау Шмит, — Боденштайн протянул ей копию соглашения между Граф и Паули, — вы действительно ничего не знали о деньгах, которые фрау Граф дала вашему сожителю?

— Не знала. — Эстер равнодушно взглянула на листок. — Зачем мне врать? Мне безразличны деньги.

Подъехал и остановился в нескольких метрах от них зеленый фургон с эмблемой «Грюнцойг». Из него вылез темноволосый мужчина и подошел поближе. Ему было примерно двадцать пять, а в чертах лица угадывалось что-то азиатское.

— Привет, Эстер! Как ты? — спросил он озабоченно.

— Привет, Тарек! — Она заставила себя улыбнуться. — У меня все нормально. Спасибо, что проведал.

— Ну, это же естественно. — Парень коротко кивнул Боденштайну и Пии, потом опять обратился к Эстер Шмит: — Я подожду в машине.

— Нет, постой! — Она обняла его и разрыдалась. Парень положил руки ей на плечи.

— Еще один вопрос, — сказала Пия.

— Это обязательно? — Молодой человек посмотрел на Пию в недоумении. — Вы ведь видите, она в шоковом состоянии.

Пия и сама не знала почему, но, несмотря на все, что судьба обрушила на эту женщину в последние сорок восемь часов, сочувствия к ней не испытывала. Ее не оставляло ощущение, что Эстер Шмит на самом деле вовсе не так уж потрясена, как изображает. Во всяком случае, вчера вечером во время драки с Марайке Граф в ней не было видно и следа скорби по убитому спутнику жизни.

— Я была вчера в вашем бистро, — сказала Пия, — и заметила, что некоторые молодые люди исчезают за дверью с надписью «Частная собственность. Не входить» и больше оттуда не выходят. Что находится за этой дверью?

В заплаканных глазах Эстер появилось настороженное выражение. Впервые за все утро она внимательно посмотрела на Пию.

— Там ничего нет, просто подвал, — ответила она тихим голоском маленькой девочки, который с ней совершенно не вязался.

По тому, как растерянно забегали ее глаза, Пия укрепилась во мнении, что с этим предполагаемым интернет-кафе что-то явно не так. Но прежде, чем она успела что-либо сказать, вновь вмешался молодой человек.

— А теперь оставьте ее в покое, — сказал он решительно. — Вы можете прийти позже еще раз.

Эстер вновь разразилась слезами и позволила парню увести ее в фургон.

— Не только Паули питал слабость к восемнадцатилетним, — сухо заметила Пия. — Вегетарианка тоже предпочитает молоденькие овощи.

Боденштайн посмотрел вслед уходящим и вздохнул. В этот момент со двора Шварца выехал трактор, а у Пии в кармане зазвонил мобильник. Оливер показал ей жестом, что хочет поговорить с трактористом. Пия кивнула и ответила на звонок. Это был Хеннинг. Он подтвердил, что руки и икры Патрика Вайсхаупта, вне всякого сомнения, покусали собаки. Пия попросила его взять у мальчишки кровь на анализ и отпечатки пальцев, а потом перешла улицу и направилась к своему шефу, который разговаривал с двадцатипятилетним парнем-трактористом.

— …понятия не имею, о чем вы говорите, — донеслись до Пии сквозь шум мотора слова тракториста.

Он был ярко-рыжим и кряжистым, круглое лицо в жутких юношеских прыщах и угрях.

— У вас на лице и руках ожоги, — заявил Боденштайн и указал на руки парня, покрытые волдырями. — Откуда это?

— У нас бойлер сломался, — ответил молодой человек. — Я вчера под душем обварился. Можно я поеду? Мне в поле надо.

Боденштайн отошел, чтобы трактор мог проехать.

— Кто это был? — осведомилась Пия.

— Сын Эрвина Шварца, — пояснил Боденштайн. — Мне показалось, что вчера соседка хотела мне что-то рассказать о Шварцах. Но, когда увидела старика, испугалась. — Он замолчал и задумался, а затем сказал: — Коллега Бехт полагает, что след с белым фургоном не представляет интереса. В понедельник собирают крупногабаритный хлам. Многие выставляют ненужные вещи наружу, а поляки и литовцы обычно проезжают по улицам, собирая все, что, на их взгляд, может еще пригодиться. Он думает, что это просто совпадение.

Между тем на помощь криминалистам прибыли коллеги из криминальной службы земли Гессен. В специальной одежде и в респираторах они направились к дымящимся развалинам дома, от которого остались лишь черные стены да гора горячего тлеющего мусора.

— Хеннинг не сомневается, что травмы на руках и ногах Патрика — укусы собак, — сказала Пия, и в ее памяти ожил дружелюбный мохнатый пес с голубыми глазами. — Может, коллеги найдут среди пепла хотя бы зубы собак. Тогда у нас появились бы доказательства, что Патрик был в этом доме.

Мясная лавка Конради находилась в угловом доме на Банштрассе, старинной торговой улице Келькхайма, которая среди жителей города котировалась гораздо выше, чем шикарный новый торговый центр на Франкеналлее. В преддверии конца недели в магазине был большой наплыв посетителей. Боденштайн и Пия встали в конце очереди и терпеливо дожидались, пока дело дойдет до них. Хозяйка пребывала явно не в духе, но Козима говорила Боденштайну, что это обычное ее состояние, когда она в очередной раз садится на диету. Многие покупатели приходили сюда не столько ради вкусной колбасы Конради, сколько чтобы послушать ядовитые комментарии фрау Конради и ее виртуозные перепалки с мужем. Сегодня пришедших явно не ждало разочарование.

— Я бы хотела хорошенькую постную котлетку, — попросила некая дама.

— Вам ее в рамочку или вы ее есть будете? — громогласно поинтересовалась фрау Конради.

Дама только улыбнулась, она явно была из постоянных покупателей.

— Еще что-нибудь? — Это прозвучало агрессивно.

— Три ломтика вареной шинки, но не с горбушки.

Фрау Конради вытащила специальной вилкой шинку из витрины, отрезала три ломтика и шмякнула их в вощеную бумагу. Любезная молодая продавщица подтянула ломтики к себе, положила на весы и застучала по кнопкам кассы.

— Что вам угодно?

Боденштайн попал в поле зрения фрау Конради. В резких чертах ее лица читалось неодобрение и горечь.

— Моя фамилия Боденштайн, а это моя коллега фрау Кирххоф… — начал было Боденштайн с заученной фразы.

— Рада за вас. И что с того? — оборвала его хозяйка.

— Нам бы очень хотелось поговорить с вашим мужем.

— Зачем? Что-то не в порядке? Вы все можете сказать мне.

— Уголовный розыск Хофхайма. — Пия ткнула ей удостоверение. — Позовите, пожалуйста, своего мужа!

Фрау Конради уставилась на нее прищуренными глазками, потом швырнула вилку на прилавок и исчезла. Магазин снова заполнился народом, блондинка-продавщица старалась обслужить в отсутствие хозяйки всех. Через пару минут появился крупный, светловолосый мужчина в белоснежной куртке и клетчатом красно-белом фартуке. У колбасника Конради было выразительное лицо и пронзительно-синие глаза. У женской половины присутствующих — а он приветствовал каждую даму по имени — в глазах вспыхнул голодный блеск.

— Здравствуйте! — Конради дружелюбно улыбнулся. — Вы ко мне? Обойдите, пожалуйста, снаружи через двор.

Боденштайн с Пией вышли из магазина и зашли во двор, где стоял фургон с распахнутыми дверцами.

— Неудивительно, что фрау Конради так боится конкуренции, — заметила Пия.

— Не понял, — удивился Боденштайн.

— Вы этого не замечаете, — сказала Пия. — Вы ведь мужчина.

— Чего я не вижу?

— Он же выглядит просто сногсшибательно.

Конради появился в двери заднего хода и жестом подозвал их. Боденштайн и Пия проследовали за ним через облицованную белым кафелем разделочную в маленький кабинет.

— Вы наверняка пришли из-за Паули, — сказал колбасник, когда полицейские уселись на два стула перед письменным столом. — Эрвин Шварц сказал мне, что Паули мертв, и я ждал, что рано или поздно вы тут объявитесь.

— А почему, собственно? — спросила Пия.

Вблизи Конради выглядел еще лучше — седина на висках и морщинки вокруг смеющихся глаз его вовсе не портили.

— Всем известно, что я этого упертого кашееда терпеть не мог.

Конради не потрудился скрыть неприязнь.

— Недавно вы застрелили его собаку, — сказал Боденштайн.

— Да, это так, — кивнул Конради. — Он вечно разрешал своим псам бегать повсюду. «Звери без решеток», да! А я как охотопользователь отвечаю за дичь, живущую в лесу, и многократно ему говорил, что он должен запирать своих собак — по крайней мере, во время запрета на охоту. К тому же я не знал, что это была одна из собак Паули. На ней не было ошейника, а позже выяснилось, что Паули и налог за своих четверых псов не платил. Потому-то он в тот раз и не стал бить во все колокола, как обычно.

— Когда это произошло?

— Пару недель назад. На следующий день он устроил демарш в моем магазине и перед всеми покупателями назвал меня живодером и убийцей. — Конради поморщился. — Он любил повыступать. Я вышвырнул его вон. А наутро все ставни моего магазина были исписаны ругательствами.

— И вы спустили это просто так? — спросила Пия.

Конради пожал плечами.

— Моя жена обо всем позаботилась, — ответил он. — Она ощипала его как цыпленка. Из-за нашего сына. — Конради помрачнел. — Парень должен был закончить учебу и в конце концов заняться семейным бизнесом. Но этот чертов Паули прожужжал ему все уши, что он должен поступить в университет и продолжить учиться. И наш сынок вдруг начал стыдиться нас перед своими друзьями, обходить магазин за километр, предпочитая торчать за компьютером. А пару недель назад уехал из дома.

— Где вы были вечером в прошлый вторник? — спросил Боденштайн.

— Вот как! Неужели вы думаете, что я как-то причастен к смерти Паули? — спросил Конради с подозрением.

— Вас нельзя совсем сбрасывать со счета, — возразил Боденштайн. — Вы злились на Паули. Нам говорили, что в понедельник вечером вы набросились на него с кулаками.

Конради тонко улыбнулся.

— Он перешел все границы в тот вечер. Когда он меня в третий раз назвал «шутом из колбасной лавки на Банштрассе», я вышел из себя.

— В сегодняшней газете написано, что вы в понедельник тоже ярко выразились, заявив, что «с удовольствием помочились бы на его могилу», — сказала Пия. — Скоро сможете это осуществить.

Конради густо покраснел.

— А почему вы во вторник не заглянули, как обычно, к «Золотому льву»?

Конради явно удивился, что это известно полицейским.

— Вечером я был… — начал было он, но умолк, поскольку в дверях возникла его жена и, скрестив руки, осталась стоять, как инквизитор перед грешником.

— Продолжайте, — попросил Боденштайн.

— Он отвозил двух молочных поросят в гольф-клуб, — ответила фрау Конради вместо мужа, который вдруг почувствовал себя явно не в своей тарелке.

— Ага, — сказала Пия и сделала пометку в блокноте. — И когда вы вернулись домой?

Конради уже открыл было рот, чтобы ответить, но его жена вновь оказалась быстрее. И сразу стало ясно, что она совершенно не желает помогать своему мужу.

— В два часа ночи, — отбрила она. — Пьяный в стельку.

— Не болтай чепухи, — набросился Конради на жену. — Тебе что, в магазине нечем заняться? Исчезни!

— А где вы были до двух часов ночи? — спросила Пия.

— Я был в гольф-клубе, — сказал Конради, — пока не закончился ужин. Потом…

— Вот-вот, меня это тоже интересует, — прервала его фрау Конради.

— Уйди отсюда!

Он вскочил и направился к двери, его жена отпрянула.

— Могу поспорить, что ты был у какой-нибудь девки! — Она злобно рассмеялась. — Ты ни одной юбки не пропустишь!

Конради захлопнул дверь и вернулся к Боденштайну и Пии.

— Я не был пьян, — произнес он смущенно. — Но я действительно был у одной знакомой.

— Как зовут эту знакомую? Где она живет? И когда вы с ней встретились? — засыпала его вопросами Пия.

— Я бы не хотел, чтобы у нее возникли проблемы, — замялся Конради.

— Проблемы возникнут у вас, если вы не предоставите нам надежного алиби о том, где провели ночь со вторника на среду. — Пия пожала плечами.

Конради снова опустился на стул. Боденштайн и Пия терпеливо ждали, когда он решится на ответ.

— Ладно, — произнес он наконец. — Наверное, вы и так все узнаете. Я встречался с Марайке. С Марайке Граф.

От такого ответа Боденштайн и Пия на мгновение онемели.

— Марайке Граф? — переспросила Пия. — Бывшая жена Паули?

— Мы знакомы уже давно. Она какое-то время работала кельнершей у Ленерта, после того как ушла от Паули. Однажды мы разговорились, и с тех пор…

— Но она не так давно опять вышла замуж, — недоуменно возразил Боденштайн.

— Вы знакомы с ее мужем? — Конради махнул рукой. — У него в голове только работа, гольф и ралли ретроавтомобилей. У них с Марайке своего рода брак по расчету. — Он посмотрел на закрытую дверь и грустно добавил: — Как и у меня.

Пия и Боденштайн переглянулись. Ни Конради, ни Марайке не располагали надежным алиби на момент преступления, зато у них была по меньшей мере одна, если не больше, причина желать смерти Паули. Как охотопользователь, Конради, вне всякого сомнения, имел ключи от всех шлагбаумов на лесных дорогах и легко мог добраться до дома Паули напрямик от гольф-клуба. Он был достаточно силен, чтобы забросить тело в свой фургон. Итак, все налицо — мотив, средство, возможность.

Похоже, супругам Граф нравилось жить в оранжерее. Их дом находился на Дахберг в Бад-Зодене, прятался за непроглядной и высокой, в человеческий рост, живой буковой изгородью и состоял по большей части из огромных окон. На подъездной дорожке за коваными железными воротами был припаркован винтажный «Ягуар»-кабриолет, рядом в открытом гараже стояло еще две машины.

— Мой сын рыдал бы от зависти, увидев такую машину. — Боденштайн нажал на звонок. — Если не ошибаюсь, это «Ягуар ХК 120», такие выпускали в пятидесятых годах.

Из дома вышел худой седоволосый мужчина в спортивной рубашке и светлых джинсах с отглаженными складками. Ему было около пятидесяти, он носил усы и был в очках. На плече у него висел мешок для гольфа, из которого торчала пара клюшек.

Боденштайн поднял повыше удостоверение.

— Уголовный розыск Хофхайма. Мы хотели бы видеть фрау Граф.

Мужчина открыл ворота и пару минут, изучая, рассматривал Боденштайна и Пию.

— Моя жена сейчас подойдет. Вы, наверное, по поводу ее бывшего мужа?

— Да, — кивнул Боденштайн. — Вы собираетесь в гольф-клуб?

— Да. У нас сегодня соревнования на первенство клуба.

— Ага. Где вы играете?

— В Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне.

Граф взглянул на наручные часы.

— У вас отличная машина, — заметил Боденштайн. — «ХК 120», если не ошибаюсь?

— Точно! — Граф улыбнулся с гордостью счастливого обладателя. — Год выпуска 1953-й. Я купил эту машину десять лет назад на свалке и полностью ее отреставрировал. Страшно люблю участвовать в ралли ретроавтомобилей.

Цокая каблучками, подошла Марайке. По случаю субботнего утра она была особенно элегантна, а три нитки жемчуга на ее шейке стоили небольшое состояние.

— Доброе утро! — с ослепительной улыбкой проворковала она и похлопала мужа по плечу. — Тебе не пора, зайчик? Уже четверть двенадцатого.

Она явно хотела его спровадить, прежде чем Боденштайн и Пия начнут объяснять причину своего визита. Взгляд, которым «зайчик» Манфред посмотрел на очаровательную жену, совершенно не вязался с понятием брака по расчету. Марайке чмокнула мужа в щечку. Ее макияж был безупречен, и если бы Пия собственными глазами не видела, как эта ухоженная манерная цыпочка дралась с Эстер Шмит, она ни за что бы не поверила, что такое вообще возможно.

— Чем могу быть полезна? — пропела Марайке.

— Что вы сказали своему мужу о том, где были вчера? — спросила Пия.

Но фрау Граф совершенно не смущало ее вчерашнее выступление.

— Правду, конечно, — ответила она. — У нас с мужем нет тайн друг от друга.

— Ага. — Пия оценивающе посмотрела на Марайке. — Тогда он, наверное, знает и о ваших отношениях с Францем Йозефом Конради.

Этого Марайке не ожидала.

— Как вы узнали? — На мгновение она, казалось, потеряла самообладание, но затем быстро взяла себя в руки.

— Нам рассказал господин Конради, — ответила Пия.

— Да, все так и есть, — согласилась Марайке, поняв, что врать бесполезно. — Вам, наверное, странно слышать, что я сплю с чужим мужчиной, будто со своим, но все не так просто. Я знаю Манфреда со студенческих лет. Он был доцентом в университете в Дармштадте, и я в него влюбилась. — Она жеманно подернула плечиками. — В юности у Манфреда был рак яичек. Он выжил, но с тех пор… Ну, понимаете.

— Нет, — безжалостно сказала Пия, — не понимаю.

Марайке Граф злобно на нее зыркнула.

— С тех пор он не может, — отчеканила она. — Перед свадьбой мы заключили соглашение, что я…

— Что вы — что? — упорствовала Пия.

— Мои отношения с господином Конради — моя тайна, — холодно пояснила Марайке Граф. — И я никого не обязана посвящать в подробности того, что важно для моего брака, а что нет. Уж тем более полицию.

— Боюсь, — вмешался Боденштайн, — что у господина Конради нет другого алиби на тот момент, когда было совершено убийство вашего бывшего мужа, кроме того, что он в это время был с вами.

— А почему ему нужно алиби? — удивленно спросила Марайке.

— Потому что он подозревается, — пояснил Боденштайн. — Так же, как и вы. Где вы были в прошлый вторник с половины десятого до одиннадцати вечера?

— Около половины девятого я была у Ульриха, — ответила она не задумываясь, будто заранее ждала этого вопроса. — После того как мы подписали с ним соглашение, я поехала в гольф-клуб, президент которого праздновал свое шестидесятилетие.

— Как долго вы там пробыли?

— Когда господин Конради закончил с уборкой, мы поехали в нашу квартиру в Зульцбахе. — Она язвительно улыбнулась. — Штаркерадвег, дом 52, четвертый этаж.

— В котором часу точно это было?

— Боже мой! — Марайке закатила глаза. — Я не смотрю все время на часы! Около одиннадцати, наверное.

— Вы перед этим не заезжали еще раз к своему бывшему мужу?

— Нет! Зачем?

— Чтобы вернуть себе деньги с помощью господина Конради.

— Чепуха! — Марайке Граф тряхнула головой.

— Вам уже наверняка известно, что ваш дом на Рорвизенвег сгорел прошлой ночью, — сказала Пия. — Пожарная служба говорит, что имел место поджог. Если деньги все еще находились в доме, от них ничего уже не осталось.

Марайке удивленно уставилась на нее, а потом на ее лице появилась довольная улыбка.

— Ах вот как! — сказала она. — Дом сгорел. Как по заказу!

— Это вы сказали, — согласилась Пия. — Мы сразу подумали, что поджигатель оказал вам большую услугу.

— Вы хотите обвинить меня в том, что это я подожгла дом? — Марайке Граф возмущенно уперлась руками в бока. — Просто неслыханно! Мой муж забрал меня в половине двенадцатого из полицейского участка Келькхайма, после чего я была дома. Я была совершенно разбита.

— Это могло быть спланировано заранее. — Пия внимательно наблюдала за ее реакцией.

— Тогда зачем вообще мне давать деньги Ульриху? Это не имело никакого смысла!

— А вы действительно их ему давали? — усомнилась Пия. — Вы можете предъявить расписку?

Марайке Граф не дала сбить себя с толку.

— Конечно, могу! — ответила она с вызовом. — Разве не так? У меня есть еще копия.

— Да, — сказал Боденштайн. — Вы уже все предъявили в первый раз. Хороших вам выходных, фрау Граф.

— Я как раз получил все результаты экспертизы из лаборатории. — Такими словами встретил Остерман Пию и Боденштайна через полчаса в комнате для совещаний.

— Отлично. — Пия повесила свою сумку на спинку стула. — Новых следов на месте преступления нам уже не добыть. В эту ночь дом Паули сгорел.

Вошла Катрин Фахингер, а следом за ней Франк Бенке, старательно избегавший смотреть на Пию.

Когда все заняли места вокруг стола, Остерман начал зачитывать результаты экспертизы, пришедшие из центральной криминалистической лаборатории земли Гессен. Орудием убийства, вне всякого сомнения, была лошадиная подкова. На ней сохранились кровь и волосы жертвы, но никаких отпечатков пальцев убийцы. Ноутбук Паули был так поврежден, что специалистам пока не удалось извлечь из него никаких данных. Разбитое зеркало и осколки желтого пластика, найденные на дорожке во дворе дома Паули, принадлежат мокику марки «Хонда».

— У Патрика Вайсхаупта есть следы укусов собак на руке и ноге, но нет алиби, — подвела итог Пия. — Конради, Марайке Граф и Штефан Зибенлист имеют довольно серьезные мотивы и довольно сомнительное алиби. Под подозрение попадает и неизвестная девушка на желтом мокике. По всему дому обнаружены следы крови, идентичной той, что на отпечатке руки на воротах. Я думаю, если мы узнаем, чья это кровь, то установим убийцу Паули.

— Девушка отпадает, — возразил Остерман. — Она не могла увезти мертвое тело.

— У нее мог быть помощник, — предположила Катрин.

— Возможно, она потому и сбежала, как безумная, что увидела тело Паули, — подкинул мысль Боденштайн, — а возможно, видела и преступника. Значит, нам надо как можно быстрее найти эту девушку.

Зазвонил телефон на столе. Боденштайн сидел ближе всех и снял трубку. Минуту он слушал, потом кивнул и поблагодарил.

— Это был доктор Кирххоф, — сказал и обвел всех взглядом. — Кровь на отпечатке руки на воротах и в доме Паули принадлежит Патрику Вайсхаупту.

— Я так и знала! — Пия хлопнула ладонью по столу. — И теперь мне очень интересно, как этот немытый паршивец будет выкручиваться.

— Я займусь приказом об аресте, — сказал Остерман.

— Ладно. — Боденштайн встал. — Фрау Фахингер и Франк, опросите всех в Хоф-Хаузен-фор-дер-Зонне и соседей на Штаркерадвег в Зульцбахе. Я хочу знать, когда Конради и фрау Граф покинули гольф-клуб и появились в своей квартире.

— Прежде чем придет Патрик, я хотела бы еще раз переговорить с Лукасом. — Пия сняла свою сумку. — Кажется, он знает всех в «Грюнцойге», а может, и девушку на желтом мокике.

Парковка перед «Опель-Цоо» была забита до отказа. В хорошую погоду в зоопарке было полно посетителей. Пия шла в толпе людей к нижним кассам и прикидывала, где ей искать в этой сутолоке Лукаса. Она заплатила за билет и прихватила буклет о зоопарке. Минуту Кирххоф в растерянности оглядывалась, а потом подошла к щиту, на котором висел план зоопарка.

— Могу ли я вам чем-то помочь? — спросил вдруг кто-то у нее за спиной.

Пия обернулась, и ее сердце подскочило, когда она увидела темные глаза директора зоопарка Зандера.

— Здравствуйте, фрау Кирххоф! — Он протянул ей руку, приветствуя, в его взгляде читался вопрос. — Вы здесь по службе или как обычный посетитель?

— К сожалению, по службе, — ответила Пия. — Я ищу Лукаса, у меня к нему пара вопросов.

— Тогда вы напрасно пришли, у Лукаса сегодня выходной. Может, я могу чем-то помочь?

— Скорее всего, нет. Но это не так уж плохо.

Она улыбнулась. Зандер улыбнулся в ответ.

— Хотите кофе или мороженого? — предложил он.

На мгновение Пия подумала о Патрике Вайсхаупте, но решила, что, в конце концов, парень может и подождать.

— С удовольствием, — ответила она и отправилась вместе с директором в кафе «Замбези», где на террасе еще оставалось два свободных столика.

Вскоре они сидели напротив друг друга за столиком с кофе и эскимо «Магнум».

— Большое спасибо! — Пия, улыбаясь, сняла обертку с мороженого. — Приятное разнообразие.

— Да! — согласился Зандер и мельком взглянул на свою левую руку, рассеченную глубокой царапиной с запекшейся кровью.

— Выглядит так, будто болит, — сказала Пия. — Что случилось? Опять что-то с сенокосилкой?

Зандер криво ухмыльнулся.

— Пара сурикатов не хотела сидеть в вольере, — ответил он. — Они защищали свое право на свободу.

— Знакомая история. — Пия облизывала мороженое и мимоходом разглядывала Зандера. С самой первой встречи этот мужчина не шел у нее из головы. Что-то в нем понравилось ей с первой же минуты, и она хотела понять, что именно.

— Вы напали на след убийцы Паули? — Зандер спросил вроде бы мимоходом, но лицо его вдруг стало напряженным.

— Не одного, а уже с десяток, наверное. Между прочим, сожительница Паули твердо убеждена, что и вы в этом замешаны. Она заявила, что вы недавно угрожали его убить и скормить волкам.

Зандеру удалось улыбнуться, но глаза его оставались серьезными.

— Это я в сердцах сказал, — ответил он.

— Опасная формулировка, если учесть, что части тела Паули были найдены в корме для зверей. — Пия задумчиво наклонила голову набок. Нельзя допустить, чтобы ее симпатия к Зандеру помешала объективно оценивать обстоятельства. — Все указывает на состояние аффекта. Убийца Паули был вне себя от ярости.

Зандер смотрел на нее, наморщив лоб.

— Вы считаете, что я способен убить человека?

— Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы судить об этом. — Пия положила палочку от эскимо в пепельницу. — Зато знаю, что в гневе люди способны делать то, о чем в нормальном состоянии и помыслить не могут.

Зандер задумчиво разглядывал царапину на руке, затем поднял взгляд. В глазах его не было обычной внешней невозмутимости.

— Возможно, я вспыльчив, но не настолько хладнокровен, чтобы убить кого-то и потом расчленить чуть ли не у себя под дверью. На это я точно не способен.

Пия поставила локти на стол и оперлась подбородком на руки. Зачем он пригласил ее выпить кофе и угостил мороженым? Просто из добрых побуждений или потому, что хотел узнать подробности о ходе следствия? Как бы Пия хотела на время забыть о профессиональной необходимости подозревать всех и каждого!

— О чем вы хотели поговорить с Лукасом? — спросил Зандер, поскольку она молчала.

— Соседка сказала, что в ночь убийства видела, как со двора Паули на желтом мокике выезжала светловолосая девушка. Мы разыскиваем эту девушку и думаем, что Лукас мог ее знать.

Пия надеялась увидеть в глазах Зандера хоть какой-то проблеск, но ошиблась.

— Девушка, возможно, видела труп. Или преступника. Она была так взволнована, что упала вместе с мокиком на улице. Мы нашли разбитое зеркало и осколки пластика.

Внезапно зазвонил телефон. Это Остерман сообщал, что явился Патрик Вайсхаупт вместе с разъяренным отцом и дотошным адвокатом.

— Мне пора. — Пия встала. — Долг зовет. Спасибо за кофе и мороженое. И за беседу. У вас случайно нет номера мобильника Лукаса?

— Конечно, есть. — Зандер тоже поднялся.

— Вы не могли бы мне его скинуть эсэмэской?

— Хорошо. — Директор зоопарка усмехнулся. — Эсэмэски благодаря своей дочери я писать научился.

Когда Пия приехала в Хофхайм, Патрик Вайсхаупт с надутой миной сидел в комнате для допросов. Обычно Кирххоф допрашивала подозреваемых и свидетелей в своем кабинете, но казенная атмосфера комнаты для допросов с зеркальным окном производила на большинство людей гнетущее впечатление и потому казалась Пии особенно подходящей для Патрика Вайсхаупта. К сожалению, у нее не было доказательств, что парня покусала одна из собак Паули, потому что криминалисты не смогли найти в куче мусора ни одного достаточно твердого доказательства.

— Я хочу поговорить с моим адвокатом, — вместо приветствия заявил парень.

— Это позже, — осадила его Пия. Они с Остерманом сидели за столом друг против друга.

— Сначала мы хотели бы услышать от тебя, как кровавый отпечаток твоей руки попал на ворота и почему повсюду в доме твоя кровь.

— Я не убивал Паули, — гнул свое парень.

— Но в данный момент все выглядит именно так, — сказала Пия. — И тебе совершенно невыгодно врать. Есть достаточно однозначные доказательства того, что в вечер убийства ты был в доме своего учителя. Если сможешь объяснить, что тебе там понадобилось, то, возможно, это поможет. В данный момент мы думаем, что ты как-то связан с убийством Паули.

Патрик сидел с абсолютно безучастным выражением лица, но в его глазах метался страх и беспокойство. Он был вовсе не так крут, как прикидывался.

— О’кей, — сказал он наконец и пожал плечами. — Я был у Паули. Хотел с ним поговорить, но его не было дома.

— Когда это было?

— Понятия не имею. После игры. Мы с ребятами смотрели матч в мороженице. Ну, выпили немного…

— Как зовут приятелей? — спросил Остерман. — А еще я хотел бы получить номера их телефонов.

— Зачем?

— Потому что я хочу проверить все, что ты говоришь. Итак?

Патрик назвал три имени и номера телефонов. Остерман кивнул и вышел.

— Что ты видел, когда был в доме Паули?

Пия глаз не спускала с мальчишки.

— Паули, во всяком случае, не видел. Я позвал его, но никто не ответил. Тогда я вошел в дом, все было открыто настежь.

— Дальше. — Пия забарабанила пальцами по столу. У Патрика был мотив для убийства, он был зол на Паули и к тому же выпил.

— Вот дерьмо! Я не убивал этого человека! — опять затянул свое парень. — Его там вообще не было. Я вошел в его кабинет. Ноутбук был включен, и я подумал, что этот трус где-то прячется от меня. Я ужасно разозлился и начал колотить все, что под руку попадало.

— Ты его по всему дому искал? Паули мог быть наверху, например, в ванной.

— Так далеко я не ходил, — Патрик почесал свой прыщавый лоб.

— Почему?

— Потому что откуда-то появились собаки. Я понятия не имею, где они были до того, но как раз тогда, когда я собирался пойти наверх, они вбежали через кухню. Одна прокусила мне ногу и руку. Я убежал, захлопнув дверь у нее перед носом.

— Попытайся вспомнить, когда ты был у Паули, — настаивала Пия.

— Я поехал к нему, когда закончился матч. Примерно в четверть или в половине двенадцатого.

— Ты уверен?

— Я уверен, что видел окончание матча.

Эльза Маттес видела девушку на желтом мокике, выезжающую со двора Паули, в половине одиннадцатого. Футбольный матч начался в девять и закончился не позднее одиннадцати. Согласно протоколу о вскрытии, смерть Паули наступила в промежутке от 22 до 23 часов. Пия начала сомневаться, стоит ли подозревать Патрика Вайсхаупта. То, что парень рассказывал, выглядело убедительно.

— Почему ты сразу все не рассказал? — спросила она.

— Так я же туда вломился, — объяснил парень, — и все там разнес от злости. Потому и соврал в первый раз. Кстати, после меня у Паули еще кое-кто был.

— Ага, и кто же?

— Какой-то старый хрыч. Я побежал к машине, чтобы перевязать руку. Потом хотел поехать, но заметил, что потерял ключ.

— И что? Что было дальше? — Пия пыталась обуздать нетерпение.

— Я уже был у ворот, и тут подъехал этот дед, — вспоминал Патрик. — Залаяли собаки. Я спрятался за воротами и чуть в штаны не наложил. Но дед наподдал одной из дворняг по заднице и шикнул на остальных. Он был зверски зол на Паули.

— Он позвал его? — спросила Пия.

— Да, пару раз, — подтвердил Патрик. — Потом вошел в дом. И как раз когда я хотел смыться, он снова вышел.

— И что ты сделал?

— Я подождал, пока он уйдет. В дом я больше не рискнул соваться. И тут до меня дошло, что ключ должен был быть у меня, когда я отпирал машину. Так и было. Он торчал снаружи.

Пия махнула сотруднику за зеркальным окном — мол, допрос остановлен — и вышла в коридор. Там ее ждали Боденштайн, Остерман и Бенке.

— Парень не имеет отношения к убийству, — сказала Пия. — Он был в доме, со злости все там разнес, но Паули там уже не было.

— Я дозвонился до одного из его приятелей, — сказал Остерман. — Он говорит, что Патрик уехал вечером в десять минут двенадцатого, сказав, что прихлопнет этого Паули.

— Звучит как заявление о намерении, — заметил Бенке.

— Он действительно собирался, — согласилась Пия. — Но его кто-то опередил. А после него еще кто-то был в доме. Я думаю, что Шварц.

— Отпустим его, — решил Боденштайн.

Пия кивнула и взглянула на мобильник: во время допроса Патрика все сигналы были выключены. Зандер, как и обещал, прислал сообщение с телефонным номером Лукаса. Она улыбалась, пока читала то, что он еще приписал: «Надеюсь, что вы все же не считаете меня убийцей. Вряд ли вы стали бы спокойно есть мороженое с подозреваемым. Или как?»

— Из России с любовью? — Бенке приподнял брови.

— Нет, — холодно возразила Пия. — Это номер мобильника Лукаса. Его не было в «Опель-Цоо», но я хочу сегодня с ним поговорить. Мы должны найти девушку на мокике.

— Да, — согласился Боденштайн. — Она действительно могла что-то видеть. Поедем вместе?

— Может, сначала я лучше поговорю с ним одна? — сказала Пия. — Чувствую, что он будет честнее в менее официальной беседе.

— Точно! — Бенке многозначительно ухмыльнулся. — Наверное, стоит встретиться на укромной аллее под покровом вечерней темноты.

Пия досчитала про себя до десяти и сдержала язвительный ответ.

— Позвоните ему, — Боденштайн пропустил слова Бенке мимо ушей. — Подождем, что расскажет нам мальчик. В любом случае сегодня вечером меня можно застать дома.

По дороге в кабинет Пия набрала номер Лукаса. Он ответил уже на третьем звонке. Она сообщила ему, что хотела бы поговорить, и предложила встретиться в «Грюнцойге».

— Сегодня вечером я в Кенигштайне, иду на рок-концерт в Бурге, — возразил Лукас.

— Тогда приятного вечера, — сказала она. — Может, увидимся завтра?

— А что вы делаете сегодня вечером? — спросил Лукас, к изумлению Пии.

— Да, в общем, ничего. А что?

— Пойдемте вместе, — предложил Лукас. — В Бурге сегодня средневековый фестиваль. Будет круто.

Пия подумала, что рок-концерт в развалинах замка — совсем неплохо. Когда-то она ходила на рок-концерт. На Тину Тернер, которая пела на старом франкфуртском стадионе «Вальдштадион». Это было лет семь или восемь назад.

— Вы пока обдумайте, — сказал Лукас. — Я буду ждать вас у кассы в восемь. О’кей?

А почему бы, собственно, и нет?

— О’кей, — согласилась Пия. — Увидимся в восемь в Бурге.

Стоял теплый летний вечер, нежный воздух пах лесом и травами. Пия нашла парковочное место на Ольмюльвег и слилась с потоком молодежи, по узким улочкам устремившимся в старый город, к Бургу. Так странно оказалось, что ничего не изменилось, — кривые мощенные булыжником переулки, маленькие магазинчики, затерянные дворики и спрятавшиеся проходы между домами, которые выручали ее столько раз, когда, прогуливая уроки, надо было спрятаться от случайно идущего навстречу учителя. Когда-то давно Пия сбегала с уроков из католической школы для девочек около автобусной станции, а позже они с подружками после школы или во время свободных уроков любили гулять в парке замка Люксембургов, где тогда находился участковый суд, сидеть на скамейках, курить тайком и шептаться, хихикая, о мальчишках и первых влюбленностях. Трехдневный летний фестиваль в Бурге был большим событием, которое будоражило молодежь всех кенигштайнских гимназий. И в этом приподнятом состоянии каждый день тут возникали и рушились дружеские привязанности и влюбленности. Пия подняла голову и посмотрела вверх на мощный, четко выделяющийся на фоне золотого закатного неба силуэт руин Бурга. После школы она перестала бывать в Кенигштайне, ее жизнь сосредоточилась в других местах, и она почти не вспоминала школьные годы.

Люди толпились в радостном ожидании концерта перед кассами прямо у ворот в Бург. Лукас в черной футболке и узких линялых джинсах, а вовсе не в мешковатых штанах, которые предпочитали многие из его сверстников, стоял, прислонясь к стене, скрестив на груди руки и отбросив назад волосы, и выглядывал ее в толпе. Пия улыбнулась, подумав, сколько бы отдала двадцать пять лет назад за то, чтобы поболтать с таким парнем. Увидев ее, он поднял руку. Вскоре она уже стояла рядом с ним, немного запыхавшись от крутого подъема.

— Привет, а вот и вы! — Он разглядывал ее со знакомой улыбкой, и ему определенно нравилось то, что он видел. — Вы круто выглядите.

— Спасибо.

Пия улыбнулась удивленно и несколько смущенно. Они прошли к кассам, а потом через контроль.

— Что это написано у тебя на футболке? — Пия прочла надпись и ухмыльнулась. — «Обольститель» — надо же!

— Это название стихотворения Гессе, — серьезно объяснил Лукас. — «Сальтацио Мортис» — группа, которая играет сегодня вечером, — положила на музыку его стихи. С другой стороны последняя строфа.

Он повернулся и показал свою спину, где действительно на футболке было написано окончание стихотворения.

— «Тот поцелуй, которого я жаждал, / И ночь, в предчувствии которой я сгорал, / Теперь мои… И сломан тот цветок», — прочла Пия. — Звучит довольно грустно.

— Так действительно иногда бывает? — сказал Лукас. — Что-то, к чему стремишься и чего давно ждешь, на самом деле оказывается не таким, как представлял?

— О да, — согласилась Пия. — Реальность по большей части разочаровывает.

— Не только в этом дело. — Лукас заговорил вдруг со страстью, почти с болью. — Когда чего-то добиваешься, предвкушаешь, это в сто раз прекраснее действительности. Когда цель достигнута, то ясно, что она совсем не так ценна, как стремление к ней. Остается только… пустота.

— Да ты настоящий философ, — улыбнулась Пия.

Лукас стоял совсем близко к ней и был мрачен.

— «Сгорая, я бежал от наслажденья, — произнес он, глядя Пии прямо в глаза, — в мой сон, тоску, туда, где я один. Я проклят, обладанье губит счастье, и, воплощаясь в жизнь, мечта лишь умирает».

— Какое обладание ты имеешь в виду? — спросила Пия. — Обладание чем-то материальным или любовь?

Лукас удивленно поднял брови и неуловимо улыбнулся.

— Обладание материальным не делает счастливым, — возразил он. — Я это вижу с тех пор, как научился думать. Мои родители и родители моих друзей в большинстве своем могут себе позволить все, что можно купить за деньги, но, несмотря на это, они несчастливы.

— Никто не может быть счастливым всегда, — сказала Пия. — Это было бы невыносимым.

Они медленно шли к стене разрушенного замка, людской поток обтекал и обгонял их. Пия оперлась руками на крошащуюся стену и посмотрела вниз на Кенигштайн, розовый в лучах заходящего солнца. Ласточки носились в солнечных лучах, охотясь в теплом воздухе за насекомыми, то и дело внезапно срываясь в пикирующий полет. Музыканты первой выступающей группы настраивали инструменты и аппаратуру, толпа восторженно ревела, но толстые стены приглушали шум.

— Я думаю, самая большая ошибка, которую можно сделать, это ждать слишком многого, — сказала она. — Большие ожидания ведут к очень большим разочарованиям.

— Но это же пошлость, — возразил Лукас. — Я предвкушаю многое, я хочу пережить все, а не только чуточку! И я хочу… сам определять игру.

Пара шедших мимо молодых людей засмеялись и что-то крикнули ему, здороваясь.

— Я задерживаю тебя. — Пия вдруг поняла, что они слишком отклонились от главной цели их встречи.

— Нет, нет, все хорошо, — запротестовал Лукас. — Вы не задерживаете меня, наоборот. Я думаю, что очень здорово вот так с вами поговорить. Последним, с кем я мог так разговаривать, был Улли. — Тень пробежала по его лицу, он тяжело вздохнул. — Все изменилось с тех пор, как его не стало. Без него кафе «Грюнцойг» превратится еще в одно бистро, каких тысячи. — Он взглянул на нее и расправил плечи. — Но вы хотели меня о чем-то спросить?

— Мы ищем девушку, которая ездит на желтом мокике, — перешла Пия к существу дела.

— Девушку на желтом мокике? — Лукас внимательно посмотрел на нее. — Я знаю многих девушек.

Он сказал это вовсе не для того, чтобы произвести впечатление на Пию, а просто констатировал факт.

— Тогда вспомни, пожалуйста, — попросила Пия. — Мокик должен быть побит.

— Ладно, — согласился Лукас.

— Ты знаешь Патрика Вайсхаупта? — спросила Пия. — Он считает Паули виноватым в том, что не сдал выпускного экзамена. Вероятно, Паули его терпеть не мог.

— Чушь! Патрик ленивый балбес, он сам виноват. — Лукас помрачнел. — Улли всегда справедлив. Он не дал бы себя запугать ни отцу Патрика, ни отцам Франьо или Йо.

— Что ты имеешь в виду?

— Улли принимал наше будущее близко к сердцу. Он хотел лучшего для каждого из нас. Нет, Улли не стал бы заваливать Патрика на экзамене специально.

В большом внутреннем дворе за стенами Бурга была сооружена большая сцена, перед которой толпился народ. Огромные колонки обеспечивали хороший звук, ряды прожекторов полыхали цветными огнями, метавшимися по темным стенам старинного разрушенного замка, создавая мистическое настроение. Поток посетителей поредел. Подходили отдельные группы опоздавших и тут же спешили занять места во дворе и поближе к сцене.

— Пойдемте вперед, — предложил Лукас.

Он взял Пию за руку, и они протиснулись почти к самой сцене. Их окружила колышущееся море молодых людей с восторженными лицами и сияющими глазами, обращенными к сцене. Размахивая руками, они покачивались в такт музыки. Музыка была ритмичная и жесткая, а тексты немного меланхоличными и почти философскими. Лукас знал все песни наизусть, пел, танцевал и хлопал вместе со всеми. Толпа подалась вперед, Пию оттеснили, но не по злому умыслу. Так всегда бывает на рок-концертах, когда находишься прямо перед сценой.

В перерыве, пока готовили сцену к выступлению следующей группы, Лукас снова взял Пию за руку. Он вел себя с ней запросто, и ей это даже нравилось. К ним присоединились несколько молодых людей. Они держались раскрепощенно, смеялись и обсуждали музыку. Пия узнала парня, который увез Эстер от развалин сгоревшего дома, и прыщавого блондина из подвала кафе.

— О, мистер Дин Корсо собственной персоной! — сказала она. — А где нынче твой друг Борис Балкан?

Смех мгновенно стих. Пия заметила повисшую напряженность и переглядывания.

— Я же не знаю твоего настоящего имени, — продолжила она.

— Ларс, — смущенно ответил парень.

Пия огляделась, но ребята отводили глаза. Еще двое парней протискивались к ним с целым подносом пивных стаканов. Все с облегчением разобрали их и принялись смаковать пиво. Пия, поблагодарив, отказалась.

— Не представишь мне своих друзей? — попросила она Лукаса.

— Конечно.

Он вытер пену с верхней губы и назвал каждого, указывая на них по очереди. Ларс, Кати, Тарек, Йенс-Уве, Анди, Серен, Франьо, Тони, Маркус.

— Там еще Йо иСвения.

Он указал на парочку, стоявшую на выступе стены Бурга и явно о чем-то спорившую. Пия узнала парня с курчавыми темными волосами, который назвался Борисом Балканом и открыл ей вчера двери в компьютерный зал в кафе. На сцене уже настраивала инструменты следующая группа; толпа радостно приветствовала музыкантов, скандируя их имена.

— Мне пора потихоньку уходить, — сказала Пия Лукасу. — У меня лошади все еще на выгоне, а им пора в стойла. Но вечер был чудесным, спасибо!

Лукас посмотрел на нее. Его лицо слегка блестело от пота, он не улыбался.

— У меня тоже нет особого желания тут оставаться, — небрежно произнес он. — Другие группы меня не очень-то интересуют.

В голове у Пии раздался тревожный звонок. Может, другим женщинам в ее возрасте и нравится пользоваться повышенным вниманием такого молодого и симпатичного парня, но ей было не по себе. Они вышли из Бурга и пошли через лес. Они шли молча, под ногами шуршал гравий. Пия невольно вспомнила язвительное замечание Бенке.

— Я люблю Бург, — сказал наконец Лукас. — И хотя нам строго запрещали, но мы устраивали тайные сборища в его подвалах или просто прятались здесь. А потому мы каждый угол здесь знаем лучше, чем люди из охраны памятников.

— Мы с друзьями раньше тоже так делали, — ответила Пия. — Именно из-за запрета это и доставляло столько удовольствия.

— Точно, — улыбнулся Лукас.

Они прошли мимо баптистской церкви. Внезапно юноша остановился.

— А если бы мне было тридцать пять, а не двадцать один, вы ведь не убегали бы сейчас, верно? — спросил он тихо.

— Ты о чем? — удивилась Пия. — Полагаешь, я убегаю?

— Да. — Он кивнул. — От меня. Почему?

Пия гадала, что она сказала и сделала такого, что разбудило в Лукасе ложные надежды и привело к подобной ситуации.

— Лукас, — сказала она мягко, — возвращайся, пожалуйста, в Бург, к своим друзьям. Я тебе в матери гожусь.

— Но вы ведь не мать.

В свете ближайшего фонаря она увидела, к своему ужасу, желание в его распахнутых глазах.

— Вы мне нравитесь. — Голос Лукаса стал хриплым. — Очень. Мне нравятся ваши глаза, губы, то, как вы улыбаетесь…

Пия отказывалась верить своим ушам. Что это? Уж не пытается ли он ее совратить? Лукас положил руки ей на плечи и притянул к себе, ее лицо было лишь в паре сантиметров. Она тут же ощутила опасную близость и угрозу, исходящую от его явно более сильного тела. Однажды она уже слышала подобные речи. Тогда ей не удалось вовремя остановить мужчину, и она получила свой самый жуткий жизненный опыт.

— Ты мне тоже нравишься, Лукас. — Она мягко отстранилась от его рук. — Но не так.

— Почему нет? — Он сунул руки в карманы джинсов и уставился на свои кроссовки. — Я слишком молод?

— Да, — ответила она наконец. — Кроме того, я замужем. Сколько, кстати, стоил мой билет? Надо отдать.

— Нет, не надо. Я вас пригласил. — Он отбросил волосы с лица. — Надеюсь, вам хоть немного понравилось.

Он был расстроен отказом, но сохранял самообладание.

— Понравилось, — ответила Пия.

Целую минуту Лукас смотрел прямо ей в глаза, а потом улыбнулся.

— Ну, тогда доброй ночи!

Он поднял руку и приветливо помахал, а потом развернулся, чтобы уйти.

Воскресенье, 18 июня 2006 года

— Как было в Бурге?

Пия обошла вокруг и увидела у кофейного автомата своего шефа.

— Что вы тут делаете так рано? — спросила она, поскольку было около восьми утра.

— Хотел то же спросить у вас, — усмехнулся Боденштайн. — Тоже кофе? Вы выглядите так, будто припозднились вчера.

— Вовсе нет. — Пия благодарно приняла чашку, которую он ей протягивал. — В двенадцать я уже была дома.

— Смог Лукас рассказать вам что-нибудь о девушке?

— Он обещал повспоминать.

— И больше ничего?

— Ничего конкретного. Он мне все уши прожужжал о Паули, — сказала Пия. — Права была директриса Вюст: Паули или любили, или ненавидели. Равнодушных почти не было.

— Лукас что-нибудь рассказал о кафе «Грюнцойг»? — поинтересовался Боденштайн.

— Нет, не было возможности поговорить.

— Да, на рок-концерте это сложно.

Боденштайн взял себе еще кофе. Пия порадовалась, что шеф не захотел узнать еще чего-нибудь. Она полночи не спала, размышляя над поведением Лукаса. В половине второго он прислал ей эсэмэску: «Надеюсь, вы не сердитесь на мое поведение. Но я думаю именно то, что говорил».

Она ничего ему не ответила.

— Вчера вечером мы ужинали у моего брата, и я узнал от него пару интересных подробностей, — сообщил Боденштайн.

Пия знала, что Квентин фон Боденштайн, который распоряжался фамильным подворьем, производил сельхозпродукты и разводил лошадей, был ярым противником строительства новой дороги.

— Последнее заседание местного кенигштайнского отделения союза БУНТЕ десять дней назад проходило у Квентина в ресторане, — продолжал Боденштайн. — Накануне Паули рассказал председателю, что к нему попала частная электронная переписка между агентством Бока, управделами земли Гессен и федеральным министерством транспорта. Из этой переписки, в частности, следует, что оба сотрудника министерства должны были получить от Бока крупные суммы в случае, если те или иные проекты дорожного строительства осуществлялись бы его фирмой. И среди них строительство В-8.

Пия поставила чашку с кофе на письменный стол и села.

— А где эти е-мейлы? — спросила она. — И кто передал их Паули? — Включила компьютер, пододвинула клавиатуру и ввела пароль.

— Скорее всего, они в ноутбуке, который размолотил Патрик. Паули не назвал своего информатора, но заверил, что это один из тех, кто хорошо знает Бока.

— Откуда такая секретность? — подивилась Пия. — Паули же так нравилось все предавать гласности.

— Он или хотел защитить свой источник информации, или получил доступ к ней нелегальным путем и не имел точного подтверждения подлинности электронных сообщений, — предположил Боденштайн.

— Тогда мы, к сожалению, ничего не сможем предъявить Боку.

Пия вошла в свой почтовый ящик и просмотрела полученные сообщения.

— Я получила письмо из лаборатории. Вот, посмотрите-ка! Они исследовали отпечатки пальцев на соглашении между Марайке Граф и Паули.

— И что? — заинтересовался Боденштайн.

— Они принадлежат не только Марайке Граф и Паули, — ответила Пия. — Да, это интересно.

Бистро «Грюнцойг» было закрыто, но ворота во двор стояли распахнутыми. Боденштайн и Пия нашли Эстер Шмит во внутреннем дворике, который многочисленные горшки с цветами превратили в настоящий оазис. Она наслаждалась утренним солнцем за столиком с чашкой кофе и воскресным выпуском «Франкфуртер альгемайне цайтунг».

— Доброе утро! — любезно поприветствовал Боденштайн.

— Доброе утро, — ответила она удивленно. — Что привело вас ко мне в столь ранний час воскресным утром?

— Отпечатки ваших пальцев в таком месте, где они, казалось бы, не могли быть. — Боденштайн наклонил голову в сторону и улыбнулся Эстер тепло и доверительно, будто они сообщники. — Нам это представляется загадкой. — Он приглушил свой баритон почти до шепота, так что ей пришлось податься навстречу. — Отпечатки ваших пальцев найдены на соглашении, которое господин Паули подписал за пару часов до смерти. Его подпись удостоверяла, что он получил от Марайке Граф пятьдесят тысяч евро, которые в данный момент бесследно исчезли.

Пия закатила глаза. Ее выводила из себя эта тактика допроса Боденштайна. Тем не менее его неотразимый шарм произвел впечатление на неприступную Эстер, которая размякла как никогда.

— Это можно объяснить, — с готовностью сказала она. — Марайке в четверг была у меня, едва Шварц донес ей о том, что случилось с Улли. Она протянула мне листок и сказала, что дает сорок восемь часов, чтобы я исчезла из ее дома.

Пии пришлось взять себя в руки, чтобы сохранить спокойствие и невозмутимость.

— Итак, вы знали о деньгах, — констатировала она. — Почему же вы нам солгали?

Эстер мельком взглянула на Пию и вновь остановила взор на Боденштайне.

— Я подумала, что Графы уже расстались с этими деньгами, — призналась она. — И хотела оставить себе маленькую компенсацию.

— Где же они были? — осведомился Боденштайн. — И где они сейчас?

— Улли положил их в пустую банку из-под собачьей еды и поставил в холодильник, — ответила Эстер Шмит. — Эта банка была нашим тайником, если требовалось что-то спрятать. Я думаю, она сгорела вместе с холодильником. Деньги мне не достались… — Она вздохнула. — Ах, как я невежлива! Присаживайтесь. Хотите кофе?

Пия хотела уже было отказаться, но Боденштайн ее опередил.

— Не хотелось бы вас утруждать, — он простодушно улыбнулся, — но выпить кофе было бы так чудесно!

— Конечно!

Эстер Шмит вскочила и скрылась за дверью в бистро, едва получив точные сведения о кофейных предпочтениях Боденштайна.

— Вы перед зеркалом регулярно тренируете свой шарм укротителя львов? — съехидничала Пия.

— Что вы называете «шармом укротителя львов»? — изумился Боденштайн. — В определенных ситуациях мое врожденное добродушие и приветливость явно лучше вашей прямоты.

— Смотрите, как бы эта Красная Зора^[4] вас не раскусила, — предостерегла Пия. — А то она сожрет вас на завтрак со всеми потрохами.

— Я умею обходиться с рыжеволосыми женщинами, — заверил Боденштайн.

— Ну, тогда удачи!

Пия принялась разглядывать дворик. Он помнила, что в пятницу вечером, когда она заглянула сюда через окно, двор выглядел совершенно иначе. Был пустым, всего пара цветочных горшков.

— Помните растения во дворе у Паули?

— Да, конечно! — Боденштайн удивленно посмотрел на нее. — А что?

— Оглянитесь вокруг, — сказала Пия. — Тут настоящие джунгли. А позавчера этого не было.

— Я не вполне понимаю, — ответил Боденштайн.

— Возможно, дом сгорел не так уж неожиданно, — сказала Пия. — Я почти уверена, что видела эту голубую гортензию во дворе у Паули. Кроме того, удивительно, что наши коллеги не нашли на пепелище никаких останков собак. Ни зубов, ни когтей, ни косточки, ни позвонка — ничего.

— Вы полагаете, фрау Шмит вывезла в безопасное место свои растения и животных, а потом подожгла дом?

— Точно. — Пия кивнула.

Больше она сказать ничего не успела, так как в дверях появилась Эстер Шмит с подносом.

— Не забудьте еще про интернет-кафе, — прошипела Пия.

Эстер, сияя, подала Боденштайну большую кружку макьято с шапкой сливок. Перед Пией она поставила кофе, практически не взглянув на нее. Тактика Боденштайна начинала срабатывать. Эстер подробно поведала о расхождениях Паули с его друзьями Флетманом и Зибенлистом, о розысках, которые он предпринял, чтобы выведывать тайны келькхаймской мафии. Она рассказала о годами длившихся распрях с бургомистром Функе, Шварцем, Конради и другими, при этом была на удивление обстоятельна. Что связывало ее с Паули? Похоже, уж точно не большая любовь.

— Как господин Паули получил доказательства обвинений, которые он предъявлял Захариасу и Боку? — спросил Боденштайн.

— Об этом он со мной не говорил, — сказала Эстер. — Он всегда опасался и держал все в секрете, часами просиживая за компьютерами с Лукасом и Тареком. Он собирался все рассказать, когда будет иметь в руках точные данные. Но так больше и не вернулся к этой теме.

Пия ей не поверила и решила уточнить:

— Вы говорите о Лукасе ван ден Берге?

— Да.

— Он хорошо владеет компьютером?

— О да, — подтвердила Эстер. — Он и Тарек — гении! Они не только сделали наш веб-сайт, но и написали специальную программу учета для бистро, причем мимоходом, как другие просто записывают покупки.

— Им обоим принадлежит и идея с интернет-кафе, не так ли? — невзначай заметил Боденштайн.

Пия, которая сосредоточилась на том, чтобы вслушиваться и наблюдать, заметила, как дрогнуло лицо Эстер.

— Ах, интернет-кафе, да, да! — быстро проговорила она. — Хотите еще чашечку латте, господин главный комиссар?

— Боюсь, мое давление больше не позволяет, — вежливо отказался Боденштайн, никогда подобных проблем не имевший. — Хотя, по правде говоря, кофе просто на редкость вкусный.

Пия закатила глаза, но Эстер от этих слов просто растаяла. Она выпятила свою маленькую грудь и захихикала, как подросток. Не прошло и четырех дней после гибели ее спутника жизни, а она уже присматривает себе нового мужчину.

— Ах, да! — Боденштайн сделал вид, будто только что что-то вспомнил. — Не покажете ли нам быстренько подвал?

Теперь Красная Зора попалась. Пии она легко отказала бы, но по отношению к Боденштайну не хотела быть невежливой. Они зашли в дом, прошли в дверь с надписью «Частная собственность. Не входить». Некоторое время Эстер Шмит перебирала ключи, наконец воткнула один из них в замок. Но с огорченной миной беспомощно взглянула на Боденштайна.

— Не подходит, — разочарованно сообщила она. — Я не знаю, в чем дело.

— Воспользуйтесь чип-картой, — подсказала ей Пия.

— Ах да, действительно. Это у нас недавно, — Эстер смущенно улыбнулась. — Потому я об этом и не подумала. Мне действительно жаль, но в данный момент я тут ничем помочь не могу.

Чуть позже они уже ехали по Банштрассе.

— Ну и актриса! — ухмыльнулся Боденштайн.

— Ну, до вас-то ей далеко, — заметила Пия. — С этим интернет-кафе что-то не то. Хочется послать туда Остермана с разрешением на обыск.

— Так и сделаем. — Боденштайн взглянул на часы на приборной доске. — Без двадцати одиннадцать — время мессы.

Монастырь Келькхайма с его приметной колокольней возвышался над округой, был виден отовсюду и стал эмблемой города. Под звон колоколов верующие — в основном, конечно, пожилые люди, но были и семьи с детьми — потоком тянулись в церковь.

— Что мы тут делаем? — спросила Пия, когда Боденштайн остановил машину на парковке.

— Мы забираем господина Захариаса, — ответил Боденштайн. — У него была возможность связаться с нами, но он этого не сделал.

— Откуда вы знаете, что он здесь? — удивленно поинтересовалась Пия.

— Он член совета прихода Святого Иосифа и по воскресеньям ходит в церковь.

— А откуда вы это все узнали?

— Потому что я тоже хожу в ту же церковь, — ответил Боденштайн. — Но, к сожалению, в последнее время нерегулярно. А вот и он!

Комиссар вышел из машины, Пия последовала за ним. Норберт Захариас был приятным пожилым господином, худым и высоким, с пышными седыми волосами и узким загорелым лицом. Увидев Боденштайна, он явно испугался.

— Я как раз собирался звонить вам сегодня утром, — предупредил он возможный вопрос и дал понять, что нашел визитку Боденштайна.

— Мы не можем так долго ждать, — вежливо пояснил Боденштайн. — Вы должны проехать с нами в комиссариат.

— А нельзя ли сделать это через час?

Захариас обвел смущенным взглядом окружение; у его жены в белых кудряшках сделалось такое выражение лица, будто ей хотелось сквозь землю провалиться от стыда. Но Боденштайн был непреклонен. Захариас вложил в руку жены ключи от машины и покорился судьбе.

Вскоре они уже сидели друг против друга в кабинете Боденштайна.

— Вы попали в сложное положение. Как вы вообще заполучили этот контракт на проведение экспертизы?

— Меня вызвал бургомистр, — ответил Захариас. — Он сказал, что я лучше других знаком со всеми правилами и процессом, а кроме того, работа хорошо оплачивается.

— Но именно потому, что вам следовало не давать повода обвинениям во взяточничестве, как лицу, возглавляющему строительство в Келькхайме, вы должны были отказаться, — сказал Боденштайн.

Захариас слегка покраснел.

— Я не должен был отказываться, — попытался возмутиться он. — Я на пенсии. Ни тогда, ни сейчас никакие взятки не были возможны.

— А Паули утверждал другое, — возразил Боденштайн. — Он обвинил вас в том, что вы знали о неверных данных, которые инженеры вашего зятя положили в основу своего экспертного заключения. В частности, он утверждал, что некоторые парковочные счетчики специально не учитывались, поскольку их показания о незначительном количестве транспорта не позволяли сделать желаемые выводы. Как вы можете опровергнуть эти обвинения?

— Могу сказать, что это только на первый взгляд так кажется. — Захариас явно весьма основательно подготовился к диалогу с людьми из Союза защитников природы, окружающей среды и животных в Европе БУНТЕ и другими противниками В-8. — Расчеты и замеры, которые должны предварять какое-либо переустройство окружающего пространства, исключительно многочисленны и имеют комплексный характер. Ни я, ни сотрудники фирмы Бока не искажали данные и количество парковочных счетчиков Кенигштайна по злому умыслу. Произошла обычная ошибка.

— Эта ошибка имела далекоидущие последствия, — сказал Боденштайн. — Ведь план строительства В-8 в первую очередь исходит из напряженности транспортного потока. И если этот поток значительно ниже, чем показывают проведенные расчеты, то отпадает главный аргумент в пользу строительства дороги, не так ли?

— Речь не только о транспортном потоке, — ответил Захариас. — Следует также принимать во внимание экологическую нагрузку, сконцентрированный в одном месте выброс вредных веществ и шум.

— Как и всегда. — Боденштайн полистал свои записи. — Паули утверждал, будто имели место махинации и сговор между должностными лицами Келькхайма, Кенигштайна, Гессенского управления дорожного строительства и транспорта и даже федерального министерства. Он говорил, что речь идет исключительно о финансовых интересах фирмы Бока и личных интересах круга лиц, владеющих земельными участками, непосредственно прилегающими к планируемой трассе.

— Это полная чепуха совершенно в духе Паули, — отмел обвинения Захариас. — Предположения и спекуляции, лишенные всяких оснований. Почему вообще этим занимается полиция?

— Потому что мы ищем убийцу Паули, — сказала Пия. — Он выяснил, что господин Шварц, Конради и вы не так давно за бесценок скупили земельные участки как раз в районе прохождения планируемой трассы. И вы не могли согласиться с тем, что он обнародовал эти факты.

На это Захариас ничего не ответил.

— Вечером во вторник вы покинули свой столик в «Золотом льве» около 22 часов, — перешел Боденштайн к существу дела. — Где вы были после этого?

— Я немного поездил по округе, а потом был в моем саду в долине Шмибаха. Я хотел побыть один.

— Где именно вы катались по округе? — Пия обошла письменный стол и пристроилась на подоконнике рядом с креслом своего шефа. — Случайно не по Рорвизенвег?

Лицо Захариаса покраснело еще больше. Он провел рукой по подбородку.

— Ах, да зачем мне обманывать? — произнес он, чуть помедлив, усталым голосом. — Да, я был на Рорвизенвег. Да, я был у Паули во дворе. Я хотел с ним поговорить, спокойно, как мужчина с мужчиной.

— Вы сделали это? — спросила Пия.

— Что сделал? — Захариас недоверчиво взглянул на нее.

— С Паули поговорили?

— Н…нет. — Он покачал головой. — Только я зашел во двор, как навстречу вылетела девушка на мопеде. Она увидела меня и свалилась с мокика. Тут вся моя решимость пропала, и я вернулся к машине.

Боденштайн обернулся и посмотрел на Пию, потом встал.

— И мы должны поверить в эту вашу историю, господин Захариас? — спросил он. — Я думаю, все было совсем иначе. Вы были во дворе и поспорили с Паули. В гневе вы убили его как раз в тот момент, когда приехала девушка на мокике. И она увидела вас и Паули.

— Нет, нет, все было не так! — прервал его Захариас, вскакивая. — Я не видел Паули, я…

— Сядьте! — жестко приказал Боденштайн. — Я не верю ни одному вашему слову. У вас был серьезный мотив, вы оказались на месте преступления в момент преступления, у вас было чем убить Паули и на чем увезти тело. Я немедленно вас арестую по подозрению в убийстве Ганса Ульриха Паули.

— Но я этого не делал, — прошептал Захариас умоляющим голосом. — Правда, не делал. Поверьте мне!

— Тогда молитесь, чтобы мы нашли девушку с мопедом, — сказал Боденштайн и снял трубку, чтобы вызвать конвой и препроводить Захариаса в камеру.

Понедельник, 19 июня 2006 года

Результаты криминалистического исследования салона «Мерседеса» Захариаса не сулили владельцу ничего хорошего. Коврики в багажнике, вымытом с автошампунем, совсем недавно подвергались химчистке, и это притом что снаружи машину давно как следует не мыли. И на них были обнаружены следы крови. На основании этого в середине дня в понедельник судье предстояло утвердить приказ о содержании Захариаса под стражей и отклонить прошение об освобождении под залог. Перед отправкой в следственную тюрьму Вайтерштадта Боденштайн переговорил с подозреваемым еще раз. Осунувшийся Захариас сидел на нарах в камере; без галстука, ремня и шнурков он выглядел жалко. Арестованный все твердил, что даже не видел Паули, а не только не убивал, и что кровь в багажнике его автомобиля принадлежит не человеку, а кабану, которого он купил у приятеля-охотника и отвозил к Конради для разделки.

— Расскажите мне что-нибудь, что позволит снять с вас обвинение, — сказал Боденштайн. — Назовите хоть одного свидетеля, видевшего вас в указанный промежуток времени и способного подтвердить вашу невиновность. В данный момент картина складывается весьма неблагоприятным для вас образом.

Захариас прижал ладони к щекам и покачал головой. От Паули он поехал прямо на свой садовый участок и оставался там до утра. Почему? Он хотел побыть один. Потому что у него сложилось впечатление, что зять его использует. Потому что он больше не может слушать нытье своей жены. Уже под конец, когда Боденштайн хотел уходить, прозвучало наконец нечто существенное.

— Я знаю девочку на мопеде, — сказал Захариас глухим голосом. — Это подружка моего племянника Йонаса.

Боденштайн и его сотрудники перехватили государственного прокурора и судью еще в пути, перед заседанием. Пара, жившая на втором этаже дома 52 по Штаркерадвег в Зульцбахе, видела Марайке Граф и Конради на лестнице в половине первого в ночь на среду. А гольф-клуб, по свидетельству многочисленных гостей, они покинули чуть ли не сразу после десяти. Ни фрау Граф, ни ее любовник не могли или не хотели объяснить, где они провели эти два часа. Сюда стоило добавить заключение судмедэкспертизы, что отпечаток трупных пятен на теле Паули совпадает с рисунком поддона, находящегося в одном из фургонов мясной лавки Конради. С учетом мотивов, которые имели Марайке Граф и Конради, получение ордера на их арест казалось простой формальностью. Для вызова отца и сына Шварцев в судмедлабораторию достаточно было подозрения, что Эрвин Шварц побывал в доме Паули во вторник вечером и, вполне вероятно, тремя ночами позже поджег его дом вместе со своим сыном. К тому же Пии нужен был ордер на обыск в бистро «Грюнцойг». Получив его, Остерман с сотрудниками полиции сразу же отправились по указанному адресу.

Сотрудники гессенской криминальной службы уже не раз основательно осмотрели обгоревшие и остывшие развалины дома Паули к тому моменту, когда Пия проехала мимо пепелища прямо во двор Эрвина Шварца.

Боденштайн с каменным выражением лица слушал вопли фрау Шварц. Рената была женщиной коренастой и энергичной, с жестким, закаленным ветрами и солнцем лицом, на котором полная забот жизнь прорезала глубокие морщины.

— Мой муж и сын, по-вашему, подожгли дом Паули? — Она стояла, уперев руки в боки. — Вы там все с ума посходили? С чего бы это им понадобилось?

Боденштайн пропустил ругань мимо ушей.

— Вы заметили в ночь на воскресенье, что вашего мужа не было дома? — спросил он.

— Конечно, заметила! — проорала в ответ женщина так, что уши заложило. — Он был снаружи вместе с пожарными. Мы боялись, что огонь перекинется на наш двор!

— Успокойтесь, — сказал Боденштайн мягко.

— Успокоиться?! — возмущенно взревела фермерша. — Вы арестовали моего сына и мужа! Как я могу быть спокойна?

— Они не арестованы, — пояснил Боденштайн. — Вернутся через пару часов.

— Вам надо где-нибудь в другом месте поискать убийц Паули, а не у нас, — заявила она Боденштайну и Пии. — Пол-округи имело причины отправить его к чертям. Пока он был жив, мы немало натерпелись от этого парня.

— И что же он вам сделал?

— Знаете, как часто вся улица была заставлена припаркованными автомобилями, так что мы не могли проехать ни на тракторе, ни на машине? — возмущалась женщина. — Летом они до утра торчали в саду, хохотали и орали песни. Кобели Паули загадили нам все сено и подрали нашу кошку!

Фрау Шварц входила в раж, невольно открывая все больше новых вероятных мотивов для убийства. Боденштайн и Пия с интересом ее слушали и не пытались прервать.

— …И эта рыжая потаскуха! — кипятилась она. — Как она вертела нашим Матиасом — просто нахальство! Только Паули из дома выйдет, она тут же зовет парня и заставляет вкалывать в саду, будто он ее батрак. Я ему всегда говорила, что она его попросту использует, да он и слушать не хотел. Он воображал, будто ему что-то с ней светит. Ха! Она просто дурила мальчишке голову, чтоб поиметь бесплатного батрака, да и все!

У Пии зазвонил телефон. Это был Остерман — с плохими новостями.

Через десять минут Пия стояла в абсолютно пустом подвале бистро «Грюнцойг».

— Прошляпили, — сказала она. — Слишком поздно.

— Птичка улетела, — подтвердил Остерман. — Что теперь?

Пия осмотрелась. Если бы она захотела, можно было бы закрыть кафе и все обыскать, но это казалось ей пустой тратой времени. Пия собственными глазами видела компьютеры, подведенные кабели, множество мониторов, систему для электронного считывания карточек и камеру наблюдения перед входом. Если кто-то постарался все это перетащить в самый короткий срок в другое место, то уж наверняка и все прочее, сколько-нибудь странное и подозрительное было отправлено подальше из «Грюнцойга». К тому же она точно не знала, что и где искать.

— Опросим ближайших соседей, — решила Пия и разослала сотрудников по ближайшим домам, а сама с Остерманом вернулась в бистро.

Эстер Шмит стояла за стойкой, сияла от одержанной победы и даже не пыталась этого скрыть.

— И что? — крикнула она, нахально усмехнувшись.

— У вас были образцовые арендаторы, — ответила Пия. — Они дочиста подмели все помещения.

— Правда? — вытаращила глаза Эстер Шмит. — Смотрите-ка!

— Покажите нам, пожалуйста, договор аренды. И выписки со счета, свидетельствующие об оплате.

Ухмылка исчезла с лица хозяйки.

— Нет никакого договора об аренде, — сухо сказала она. — И никаких расчетов тоже нет. Я предоставляла помещение бесплатно.

— Я уже знаю, что вы любите рассказывать только половину правды, — улыбнулась Пия. — О пятидесяти тысячах евро вы тоже вспомнили не сразу. Но, может, теперь вы припомните, кому и зачем предоставляли помещение?

Эстер покраснела.

— Нам тут больше делать нечего. Мои коллеги охотно помогут вам в поисках, — предложила Пия. — Я все же думаю, что они не платили вам черным налом. Кроме того, счета за электричество для компьютеров должны были быть большими.

— Ладно. — Эстер Шмит заправила полотенце. — Нескольким мальчикам пришла в голову идея открыть интернет-кафе. У них было немного денег, и они не хотели шумного соседства. Поэтому мы с Улли предоставили им это помещение. Бесплатно. За это они помогали нам в бистро или своими компьютерными навыками.

— Мальчики. Это звучит слишком неопределенно. У них есть имена?

— Лукас и Тарек. Остальных я знаю только по прозвищам.

— Возможно, вы лучше знаете имена женской части ваших завсегдатаев, — сказала Пия. — Мы разыскиваем девушку на желтом мокике с разбитым зеркалом. В вечер преступления она была у вашего спутника жизни и, возможно, является важной свидетельницей. Предположительно, она подружка парня по имени Йонас Бок. Знаете такую?

Эстер помрачнела. Возможно, ей не нравилось, что в ее отсутствие в доме разгуливали молодые девушки.

— Никогда не слышала, — сухо ответила она.

— Ладно, — пожала плечами Пия. — Но если вы все-таки знаете девушку, которая ездит на желтом, немного побитом мопеде, позвоните нам, пожалуйста. Мы уверены, что она тут часто появляется.

— Я присмотрюсь, — сдержанно пообещала Эстер Шмит. — Но здесь полно молоденьких девушек на мокиках.

— Полагаю, вам так же важно выяснить, кто убил вашего спутника жизни, как и нам, — холодно пояснила Пия. — У вас есть мой телефонный номер.

Возвратились полицейские, опрашивавшие соседей, и сообщили, что все компьютеры накануне вывезли два молодых человека на фургоне, арендованном в фирме «Тартл рент». Им пришлось делать три рейса, но, по-видимому, они ездили куда-то недалеко, так как все время возвращались примерно через час. Теперь предстояло выяснить, кто заказывал машину.

Мобильник Пии зазвонил как раз в тот момент, когда она стояла в душе и мыла голову. Женщина быстро выключила воду и выскочила из душа. Трубка лежала на кухне.

— Кирххоф, — выдохнула она в трубку и сердито посмотрела на лужу воды, образующуюся под ногами.

— Кристоф Зандер, — произнес мужской голос. — Извините, пожалуйста, если помешал несвоевременным звонком.

Сердце Пии невольно подпрыгнуло.

— Вы не помешали, — быстро ответила она. — Как ваша рука?

— Моя рука? — Зандер удивился. — Ах, да! Она практически здорова.

Пия поняла, что сбила его с мысли.

— Я думал о нашем разговоре в воскресенье, — сказал Зандер. — О девочке, которую вы ищете.

Она несколько разочаровалась, что звонок касался исключительно дела.

— Лучшая подружка моей дочери ездит на желтом мокике, — продолжал Зандер. — Когда они уезжали вдвоем, я заметил, что на мопеде Свении разбито зеркало. И сразу вспомнил наш разговор.

— Как зовут девушку? — уточнила Пия.

— Свения. Свения Зиверс.

Имя показалось Пии знакомым. Недавно она уже слышала его. Но где? И при каких обстоятельствах?

— Моя дочь и Свения близкие подруги, — продолжал Зандер. — Но пару дней назад девочка совершенно изменилась. В субботу она к тому же поссорилась со своим другом и с тех пор постоянно рыдает.

Пия сосредоточилась и попыталась собраться с мыслями.

— Девочки знакомы с Паули? — спросила она.

— К сожалению, да, — ответил Зандер. — Друг Свении приводил их в тусовку Паули. К счастью, у моей дочери хватило здравого смысла, чтобы понять, что он за тип, но Свения попала под сильное влияние Паули.

Пия вернулась в ванную и замоталась в полотенце, будто Зандер мог ее увидеть.

— А где сейчас девочки? — спросила она.

— Я не знаю. Антония ничего не сказала.

— Где живет Свения? И что насчет ее родителей? Может, они знают, где девочки сейчас? — сыпала вопросами Пия.

— Боюсь, они знают еще меньше, чем я, — ответил Зандер. — Свения не очень-то ладит с матерью, а ее приемный отец работает в аэропорту в ночную смену.

— Бесполезно искать их вслепую. — Пия села на край ванны и задумалась. — Мужчина, который видел девушку, сказал, что, возможно, это подружка сына доктора Бока, Йонаса. Но вряд ли она подружка вашей дочери.

Повисла пауза.

— Вовсе нет, — наконец сказал Зандер. — Свения как раз подружка Йо.

Свения, Йо… И тут вдруг Пия вспомнила: «Там еще Йо и Свения». Эту фразу позавчера вечером Лукас произнес в Бурге, и Пия как раз узнала в Йо парня, которого накануне видела в «Грюнцойге». Постепенно все сложилось в цельную картинку. Бориса Балкана на самом деле звали Йонасом, и он был сыном доктора Карстена Бока, который оставил сообщение на автоответчике Паули, пообещав, что напустит на него своих адвокатов. Значит, дедушка Йонаса — Норберт Захариас, который по уши влип и сидит нынче в предварительном заключении по подозрению в убийстве. Итак, Йонас — друг Паули и завсегдатай бистро «Грюнцойг». Интересно, на чьей стороне этот парень?

На вечер Козима пригласила коллег, вместе с которыми последние месяцы работала над фильмом. Они хотели обсудить детали, но прежде всего, конечно же, отпраздновать окончание работы над фильмом. Боденштайн помог накрыть стол на террасе, поставил охлаждаться шампанское и принес из погреба бутылку хорошего красного вина. Он как раз собирался откупорить ее, когда в кухню вошла Розалия, прямо из гаража и с мотоциклетным шлемом, висевшим на руке. Девушка была совершеннейшей копией матери и унаследовала даже тициановские рыжие волосы, что, впрочем, ее раздражало, а потому в данный момент она покрасилась под платиновую блондинку.

— О, ты уже тут, — сказала она без особого восторга, увидев отца, и заглянула в холодильник.

— Мило, в качестве приветствия. — Боденштайн припомнил те времена, когда по вечерам его дочь радостно бросалась ему на шею, а потом с осуждением уставился на нее. — Ты в таком виде разъезжаешь на мопеде по округе?

Розалия была в джинсах с такой заниженной талией, что видны были полоски ее стрингов, а короткая рубашка оставляла голым весь живот. Так выглядят обычно шлюхи из привокзального квартала.

— А что еще мне остается? — едко поинтересовалась она. — У меня нет собственной машины, а мама свою превратила в металлолом.

Боденштайн встряхнул головой. Лоренц постепенно обретал вменяемость, но Розалия все еще находилась в последней фазе довольно жестко протекавшего переходного периода со всем, что к нему прилагалось.

— Кстати, — заявила она, — на летние каникулы я нашла себе мегакрутую подработку.

— Скажи правду, ты нашла место практикантки в адвокатском бюро?

— He-a, — сказала Розалия, запуская палец в соус для гриля. — Я нашла работу на террасе в «Кас-Виахес» на Майорке.

— Что, прости? — Боденштайн ошеломленно посмотрел на дочь. — Это кем же?

— Тебе, наверное, не покажется, что это так уж круто. — Розалия втиснула свою маленькую попу на разделочный стол между тарелкой с баклажанами и цукини и миской с салатом. — Я буду помощницей на кухне и официанткой. И заработаю 800 евро, жилье и кормежка бесплатно. А моим шефом будет Клаудио Белькреди!

Боденштайн опустил бутылку на стол.

— Собираешься работать подсобницей на кухне на Майорке? — переспросил он. — Ты часом на солнышке не перегрелась? Я думал, ты хочешь изучать юриспруденцию, а летом поработать как практикантка в конторе во Франкфурте.

— Юриспруденция — это скука, — тряхнула головой Розалия. — Я хочу стать поваром. Знаешь, кто устроил мне эту работу на Майорке?

— Уже догадываюсь. — Боденштайн глубоко вздохнул. — Этого таракана в твою голову запустил мэтр Сен-Клер.

Жан-Ив Сен-Клер был французским поваром с мишленовской звездой,^[5] которого невестка наняла для их ресторана в семейном имении. Козима говорила Боденштайну, что Розалия тайно влюблена в темпераментного француза с юга.

— Никаких тараканов он мне в голову не запускал, — возразила Розалия, болтая ногами. Но Боденштайн заметил, как она покраснела. — Он просто посоветовал мне, прежде чем решать стать поваром, познакомиться с кухней поближе и набраться опыта.

В кухню вошла Козима.

— Спускайся, Розалия! — велела она.

Девочка послушалась, соскользнула мимо матери и снова открыла холодильник.

— Перестань! — Козима отодвинула ее от холодильника и закрыла дверцу.

— Но я правда хочу пить, — заныла Розалия.

— Пойди и возьми что-нибудь в гараже.

— Но там все теплое, как моча! Я…

— Уйди отсюда! — закричала Козима на дочь.

— Кто кричит, тот не прав, — обиженно ответила Розалия и исчезла.

— Она действует мне на нервы. — Козима прислонилась к раковине и вздохнула. — Все действует мне на нервы.

Боденштайн взглянул на жену. Она всегда была стройной, но временами ее худоба стала казаться болезненной. Она была бледна, под глазами залегли голубоватые тени, которых Оливер прежде не замечал.

— Тебе нужно немного отдохнуть, — сказал он. — Я рад, что ты наконец закончила работать над фильмом.

— Охотно верю, что ты рад, — саркастически усмехнулась Козима. — Я же знаю, что тебе не нравится вечерами слушать мои разговоры о фильме, когда у тебя все мысли в голове исключительно о твоем деле.

Упрек был несправедлив и совершенно безоснователен.

— Я уже сыта этим по горло. — Голос Козимы стал визгливым. — Я же здесь прежде всего уборщица и кухарка и должна все совмещать под одной крышей.

Боденштайн не мог объяснить вспышку раздражения Козимы, он не чувствовал за собой никакой вины. А потому некоторое время слушал ее тираду молча.

— Ты исчезаешь каждое утро, оставляя все на меня одну, — в конце концов заявила Козима. — А чем заняты твои дети, тебя вообще не волнует.

— Подожди-ка, — ошеломленно прервал Боденштайн. — Меня очень интересует все, что касается тебя и детей. Я…

— Не ври! — Козима уже кричала. — Знаешь что? Садись-ка ты просто в машину и катись заниматься своим делом! Я прекрасно обойдусь тут без тебя, раз у тебя нет никакого желания разговаривать с моими друзьями.

— Что это на тебя вдруг нашло? — возразил Боденштайн, тоже на повышенных тонах.

В кухню заглянула Розалия.

— О, супружеская ссора! — сказала она.

И в тот же миг Козима не совладала с собой; слезы брызнули у нее из глаз, и она мимо Розалии выскочила из кухни. Отец и дочь в недоумении переглянулись, не зная, что и думать.

— Что это на нее вдруг нашло? — спросила Розалия. — Климакс или что?

— Поуважительнее, пожалуйста, говори о собственной матери!

И Оливер сразу же, позабыв о собственном раздражении, бросился вслед за Козимой вверх по лестнице в спальню. Он услышал рыдания в ванной комнате. Жена сидела на краю ванны, тушь растеклась у нее по щекам. Боденштайн присел перед ней на корточки и осторожно тронул ее колени. Она истерически всхлипнула, потом так же истерически засмеялась и вдруг безвольно обмякла. Боденштайн успел лишь подхватить ее, чтоб она не ударилась головой о кафель. Он поднял жену, отнес в спальню и положил на кровать. Розалия в растерянности стояла в дверях и смотрела с испугом.

— Думаю, вечеринку мы можем отменить, — сказал Боденштайн.

Перед кафе «Грюнцойг» стояли велосипеды, мопеды и мотороллеры. Желтого мокика среди них не было. Пия вошла в бистро. При виде Лукаса за прилавком у нее вдруг засосало под ложечкой. Народу было немного, казалось, здешняя молодежь по большей части развлекается где-то в другом месте. Лукас обрадованно ее поприветствовал; похоже, он не затаил обиды за субботний вечер.

— Привет! — сказала Пия и присела у барной стойки, остальные табуреты были не заняты. — Что-то не густо у вас сегодня.

— Футбол! — Лукас указал большим пальцем за спину в направлении двора. — Хотите что-нибудь выпить?

— С удовольствием! Что можешь предложить?

— Лучше всего у меня получается «Секс на пляже», — он весело подмигнул и задержал на мгновение нахально-неотразимый взгляд. Пия поняла, что как минимум половина девчонок бывает в этом кафе только из-за него.

— С этой темой мы уже разобрались, — осадила его она. — Я бы хотела «Пинья коладу». Но поменьше рома.

— Понял.

Пия смотрела, как Лукас смешивает коктейль.

— Скажи мне, — она оперлась подбородком на руку, — что ты знаешь об этом таинственном интернет-кафе в задней комнате, которое с сегодняшнего дня перестало существовать?

— Тут нет ничего таинственного, — удивленно ответил Лукас. — Просто по мере того, как оно развивалось, поползли слухи. Поскольку появлялось все больше людей, которые Улли и Эстер не очень нравились, то мы сделали своего рода клуб. Для узкого круга, так сказать.

— А почему его теперь тут нет?

— Эстер захотела оформить договор об аренде и брать арендную плату. Некоторых из нас это не устроило.

Объяснение выглядело правдоподобным: Эстер Шмит деньги любила.

Лукас поставил перед Пией приготовленный и по всем правилам украшенный экзотическими фруктами коктейль.

— На здоровье!

Лукас прислонился к стойке напротив Пии.

— У тебя с ней нормальные отношения? — Пия попробовала «Пинья коладу» и восхитилась. — М-мм, вкусно!

— С Эстер? Да, конечно, — Лукас на минуту замялся. — Конечно, она совсем не такая, как Улли, но, в общем-то, все в порядке.

Он облокотился о стойку.

— Что ты имеешь в виду? — с любопытством спросила Пия.

— Эстер здесь хозяйка. Она должна следить за деньгами. Улли было абсолютно наплевать на продажи, зарплаты, закупочные цены и налоговые декларации. У него постоянно возникали всякие неожиданные идеи, а Эстер его притормаживала.

Он грустно улыбнулся.

— Улли полагал, что она крохоборка. А у него всегда было широкое видение и никакого желания погрязать в повседневности.

— Куда вы перевезли компьютеры? — осведомилась Пия.

— На склад в промзоне в Мюнстере, — ответил Лукас. — Он принадлежит отцу одного из наших. Мы скоро все продолжим.

— Что именно?

— Ну, интернет-кафе для своих.

Он усмехнулся, и Пия невольно вспомнила огонь желания, пылавший в его глазах. Ему ничего не стоит охмурить любую девчонку вокруг — пара комплиментов, проникновенный взгляд глубоких зеленых глаз, немного грусти, стихотворение…

— Неужели у тебя нет подружки?

Пия втянула из стакана последнюю каплю «Пинья колады» через соломинку.

— Нет. — Лукас забрал пустой стакан. — Хотите еще?

— Только, пожалуйста, совсем без алкоголя, — попросила Пия. — Но почему нет? Ты так выглядишь, что девчонки должны за тобой толпами бегать.

На секунду Лукас помрачнел.

— Нет ничего скучнее юных девиц, которые воспринимают меня некритически. Ненавижу легкие победы.

Пия задумчиво посмотрела на парня. Похоже, не только толстые и прыщавые уроды страдают от своей внешности. Красота тоже может создавать проблемы.

— Ты, наверное, часто разочаровывался. — Пия понимала, что ступила на скользкую дорожку, но ей действительно было интересно.

Лукас поставил шейкер. Между бровями появилась складка.

— Просто у меня слишком высокие ожидания, — ответил он.

— В отношении девушек?

— Нет, в отношении жизни. — Он продолжил трясти шейкер. — Можно сравнить с этим коктейлем. Вы знаете, какой у него должен быть вкус, и радостно его предвкушаете, а потом оказывается, что там сплошная вода. Тоска. Вот и у меня часто так.

Он поставил перед Пией вторую, безалкогольную «Пинья коладу».

— Звучит очень уж безысходно, — сказала Пия.

— Я стараюсь по большей части избегать того, что может повергнуть меня в безысходность. — Лукас скрестил руки и взглянул на Пию исподлобья. — Мне нужен вызов, я ищу его. И лучше всего что-то такое, что на первый взгляд кажется недостижимым.

Он обезоруживающе улыбнулся. Пия неответила на это его заявления и отпила глоток коктейля. Пора переходить к настоящей теме визита.

— Твоего друга Йо на самом деле ведь зовут Йонас Бок, да?

— Да.

— А его подружку зовут Свения?

— Да, так. — Лукас внимательно посмотрел на Пию. — А что?

— А то, что Свения ездит на желтом мокике, — ответила Пия.

Лукас изумленно вздернул брови, но, прежде чем он смог что-либо сказать, появилась Айдин с двумя заказами. Во дворе взревели болельщики — наверное, кто-то забил гол. Айдин сердито взглянула на Пию, в ожидании прислонилась к прилавку, глядя, как Лукас готовит напитки. По тому, как она томно вздыхала, Пия поняла, что девушка оказалась легкой добычей для парня.

— Значит, Свения оказалась той девушкой, которую вы ищете, — сказал Лукас, когда Айдин ушла с полным подносом. — Я о ней и не подумал.

— Что могло понадобиться Свении от Паули во вторник вечером? — осведомилась Пия.

— Понятия не имею. — Лукас мыл использованные стаканы, оставленные Айдин. — Может, Тони знает. Антония Зандер.

— Мне известно, кто такая Антония Зандер. Ты не знаешь случайно, где девочки сейчас?

Стакан выскользнул из рук Лукаса и разбился.

— Вот черт! — пробормотал он, сгребая осколки. — Может, они попозже здесь еще объявятся.

— А о чем последнее время спорили Свения и Йо? — поинтересовалась Пия.

— Ну и вопросы вы задаете! — Лукас улыбался, но Пии показалось, что он внезапно насторожился. — Откуда я могу знать?

— Я слышала, что в субботу Свения и Йо о чем-то яростно спорили, — сказала Пия.

— Я не в курсе, — сказал Лукас. — К тому же я потом не вернулся в Бург.

— А в воскресенье, когда вы вывозили компьютеры, Йонас ничего об этом не говорил? — спросила Пия.

— Ни слова. Он был не в духе, но я думал, это из-за того, что у нас не получилось с Эстер.

В бистро вошла группа молодых людей и, смеясь, устроилась за столиками. У Лукаса больше не было времени на разговоры. Пия положила десять евро на стойку, так как он не хотел брать с нее деньги, поблагодарила и встала.

— Свения совершенно точно не имеет никакого отношения к убийству Улли, — сказал Лукас. — Она его обожала, как и все мы.

— Но, возможно, она видела убийцу, — возразила Пия. — А если и он ее видел, то она в большой опасности. Если вдруг встретишь ее сегодня вечером, передай, пожалуйста, чтобы она непременно мне позвонила, ладно?

— Ясно, сделаю! — Он кивнул и подался вперед. — Фрау Кирххоф…

— Да?

— Моя эсэмэска, между прочим, была совершенно всерьез.

Вторник, 20 июня 2006 года

Полночи Боденштайн думал о том, что могло быть причиной срыва Козимы. Втайне он надеялся, что дело просто в стрессе, который она пережила в последние дни, но его терзали опасения, что жена, возможно, тяжело больна. В шесть утра Оливер встал и спустился вниз, чтобы позвонить Пии Кирххоф. Он знал, что нехорошо бросать ее и других сотрудников в напряженный момент, но сегодня не хотел оставлять Козиму одну.

На утреннем совещании, едва Пия сообщила, что сегодня Боденштайн по личным причинам останется дома, а она будет его замещать, Франк Бенке возмутился. Он вдруг, ни с того ни с сего, заявил, что имеет большее право замещать Боденштайна, как старший по должности.

— Если бы шеф этим руководствовался, он позвонил бы вам, а не мне, — ответила Пия. — Работы у нас много, и некогда спорить о том, кто тут старше.

Бенке откинулся на стуле и скрестил руки.

— Ну, и как же вы собираетесь распределить работу, уважаемая коллега? — Голос его был полон сарказма.

Пия не сдавалась. Она потянулась к делу, которое лежало посреди стола. Но Бенке оказался проворнее и схватил папку, злобно ухмыляясь.

— Да, вам стоит заглянуть внутрь. — Пия холодно улыбнулась. — Я знаю ее содержимое наизусть, а вот вам стоит почитать, поскольку в последние дни вы очень пунктуально следили за тем, чтобы ни минуты не переработать.

Подействовало. Бенке покраснел и так хлопнул папкой с делом, что стол затрясся, а сама папка со стуком упала на пол.

— Коллеги, прекратите, вы прямо как дети! — остановил их Остерман. — Мы вполне можем денек проработать без шефа.

Разделенные столом, Пия и Бенке с ненавистью смотрели друг на друга.

— Я предлагаю следующее, — сказал Остерман, — Франк и Катрин поговорят с Марайке Граф, Конради и Захариасом. Пия займется розысками девушки.

— Точно. И лучше всего в ее любимой забегаловке, в этом экобистро, — встрял Бенке. — Может, и этот красавчик Лукас там тоже будет, ей ведь так нравится с ним болтать.

У Пии от злости все внутри сжалось. Она с трудом держала себя в руках.

— Девушку на желтом мокике, как я вчера узнала, зовут Свения Зиверс, — сообщила она.

— Вот как? И когда вы собирались нам об этом поведать?

— Вы бы уже знали, если бы не перебивали меня, — холодно отрезала Пия. — У кого-нибудь есть возражения относительно распределения работы, предложенного Каем?

Она обвела всех взглядом. Катрин Фахингер задумчиво рассматривала свою шариковую ручку, Остерман посмотрел на Бенке, тот пожал плечами. Вот классная команда!

— Хорошо. — Она встала. — Увидимся позже.

Остерман на минутку задержался у дверей своего кабинета, подыскивая подходящие слова.

— Я знаю Франка уже пятнадцать лет, — произнес он наконец. — Мы вместе учились в полицейской школе, а потом работали в патрульной службе. Он неплохой парень.

— Да ну? — Пия подхватила сумку. — Только он почему-то держит это от меня в тайне. Я думаю, что он омерзительно высокомерен и мнит о себе невесть что.

Остерман замялся, но сказал:

— Он о тебе думает то же самое.

Пия уставилась на него, будто он попытался пырнуть ее ножом в спину.

— Ах вот как! Вы обсуждаете меня за моей спиной? Никогда не думала, что ты способен на это, Кай.

— Я спросил Франка, что за проблемы у него с тобой, — продолжал Остерман. — Я добра тебе желаю, Пия. Я ценю тебя как коллегу. Мне просто жаль, что вы с Франком не можете найти общего языка.

— Не я в этом виновата.

Пия прошла мимо него в их общий кабинет. Остерман вошел следом.

— У нас многие думают, что ты работаешь тут ради собственного удовольствия. — Остерман уселся за стол, который стоял напротив стола Пии. — Я имею в виду, что ты купила участок с домом, завела лошадей… Этого ведь не сделаешь на одну государственную зарплату, или как?

Пия посмотрела на него, прищурившись.

— Ясно, откуда ветер дует, — холодно сказала она. — Я открою тебе одну маленькую тайну. Мой шурин хорошо разбирается в биржевой игре и во времена «нового рынка» дал мне пару толковых советов. В отличие от многих других, у меня хватило ума воспользоваться его профессиональным опытом и вовремя продать акции. Так что я купила свое хозяйство на деньги, заработанные во времена «нового рынка», о котором все уже позабыли.

Вид у Остермана был удивленный. В этот момент зазвонил мобильник Пии. Это был директор зоопарка Зандер. При звуке его голоса злость Пии моментально улетучилась. Он извинялся, что не перезвонил раньше — всю ночь дежурил в зоопарке, потому что рожала жирафиха. А когда сегодня утром пришел домой, то дочь уже ушла в школу.

— Где сейчас может находиться Свения? — Пия достала блокнот и авторучку.

— Она проходит учебную практику в Келькхайме, — ответил Зандер. — У доктора Кольмейера. Но я звоню по другой причине.

— По какой?

— Я просматривал свою электронную почту и обнаружил кое-что тревожное. Отправитель Йонас Бок, а внутри письма ссылка на домашнюю страничку Свении.

— И что там?

— Посмотрите сами, я перешлю вам е-мейл.

Пия поблагодарила и включила свой компьютер. Вскоре пришло сообщение от Зандера, и она кликнула на ссылку www.svenja-sievers.de. На стартовой странице всплыло окно с подписью «Голые факты о похотливой Свении…». Не веря себе, смотрела Пия на некачественные, дилетантские фотографии девушки в самом непристойном виде: голой, полуголой, совершенно пьяной и даже во время полового акта с мужчиной, лица которого было не разобрать. Пия ничего не понимала. Отправителем сообщения значился Йонас Бок. Но как он мог послать подобную ссылку? Он ведь дружил с девушкой и даже, кажется, был в нее влюблен. Как же такие действительно компрометирующие снимки попали на домашнюю страничку Свении? Пия переслала ссылку Каю и попросила выяснить, кто был настоящим отправителем е-мейла.

— Не верю, что это и в самом деле прислал друг девушки, — сказала она, предварительно изложив коллеге причины своего недоверия.

— Но кто же тогда?

— Думаю, кто-то, кто хотел навредить ей. — Пия просмотрела остальное содержимое вполне безобидной странички. — Кто-то, кто ревниво относится к ее дружбе с Йонасом. Меня также интересует, кому еще было разослано это сообщение.

— Я сообщу, когда что-нибудь узнаю.

— Хорошо. — Пия собрала сумочку и встала. — И знаешь что, Кай?

— Да?

Коллега поднял на нее взгляд.

— Спасибо за твои посреднические попытки. В самом деле, очень мило с твоей стороны.

Через полчаса Пия узнала от доктора Кольмейера, руководителя Свении Зиверс, что девушка больше недели не появлялась на работе. Доктор был весьма сердит, и тот факт, что по Интернету гуляют порнографические снимки его практикантки, отнюдь не улучшал ситуацию. Уходя из нового оздоровительного центра Келькхайма на Франкеналлее, где находился кабинет доктора Кольмейера, Пия позвонила директору зоопарка Зандеру.

— Руководитель Свении тоже получил этот е-мейл, — сообщила она. — Она со среды не появлялась на работе, и из-за этих фотографий он хочет теперь вообще разорвать с ней договор о прохождении практики.

— Вот ведь говнюк, — сказал Зандер, и Пия не поняла, к кому это относилось — к Йонасу Боку или доктору Кольмейеру. — Думаю, Йонас в школе. Насколько я помню, он должен сдавать выпускной экзамен.

Но Йонаса Бока в школе не было. Не появился он на устном экзамене ни без четверти десять, ни позже. Школьная секретарша позвонила его родителям, но к телефону подошла только домработница, которая не знала, где Йонас. В конторе его отца сообщили, что доктор Бок вышел. Терпение школьного руководства и государственной экзаменационной комиссии иссякло. Выпускной экзамен сочли несданным. Остальные абитуриенты толклись в коридоре школы и перед входом и в разговорах удивлялись, почему Йонас Бок не пришел. Пия, выйдя из школы, подошла к группе молодых людей, откупоривших по случаю сданного экзамена шампанское.

— Он вчера, видно, крепко попраздновал, — высказал предположение один из парней с пластиковым стаканчиком шампанского в руках. — Наверное, проспал с похмелья.

— Попраздновал? — удивленно переспросила Пия. — Что он праздновал?

— Свой день рождения, — коротко ответил парень. — У Йо вчера был день рождения.

Когда Пия села в машину, ей позвонила Катрин Фахингер. Они с Бенке последние два часа должны были допросить Марайке Граф и Франца Йозефа Конради. Оба, похоже, осознали за ночь серьезность своего положения, так как, независимо друг от друга, рассказали, что именно делали после того, как уехали из гольф-клуба, и прежде чем появились на Штаркерадвег.

— Из гольф-клуба они поехали в лес и перепихнулись на охотничьей вышке, — сказала Катрин, — а позже еще разок, в фургоне Конради.

Пии пришло было в голову позвонить Боденштайну и спросить, что ей теперь следует предпринять. Но, раз уж она хотела в его отсутствие взять на себя руководство отделением, то и решения должна принимать сама.

— Отпустите их обоих, — сказала она своей коллеге. Марайке Граф и Франц Йозеф Конради имели постоянное место жительства и не вызывали опасений относительно того, что они внезапно попытаются скрыться. — Вы уже поговорили с Захариасом?

— Да. Но он хочет поговорить о чем-то без своего адвоката.

— Ладно. Увидимся позже!

Пия завела мотор.

Зиверсы жили в Бад-Зодене на четвертом этаже некрасивого многоквартирного дома, построенного в шестидесятых годах на Кенигштайнер напротив вокзала. Пия с трудом нашла во дворе единственную свободную в это время суток парковку. Все ее мысли вертелись вокруг Лукаса. Почему он вчера ничего не сказал про день рождения и вечеринку у Йонаса? Совершенно точно, что Свения и дочка Зандера были там, но почему сам Лукас не был? Он ведь хороший друг Йонаса. Странно. Пия не сразу нашла кнопку нужного звонка среди сорока табличек с иностранными фамилиями. И только она собиралась ее нажать, как позвонил Остерман. Сообщение с ссылкой на домашнюю страничку Свении было разослано на 147 адресов с почтового адреса, зарегистрированного на «Хотмейле» на имя Йонаса Бока.

— Кто-то хотел здорово попортить девочке жизнь, — сказала Пия. — Ты не можешь выяснить, кто на самом деле зарегистрировался на «Хотмейле»?

— Думаю, что нет, — вынужден был разочаровать ее Остерман. — Но скажи, пожалуйста, ты что-нибудь слышала о «Двойной жизни»?

— Нет, — удивленно ответила Пия. — А что это?

— Интернет-игра, виртуальный мир. Участники покупают аватары и могут жить в виртуальном мире, строить квартиры…

— То же самое, что и «Вторая жизнь», — сказала Пия.

— Нет, это другое. В «Двойной жизни» люди могут убивать, обманывать, красть, разрушать. В этом и состоит смысл игры. За каждое криминальное действие платят пахану, которого никто не знает. Участники также не знают, кто из них убийца.

— Я не вполне понимаю, к чему ты все это рассказываешь.

— «Двойная жизнь» уже несколько месяцев запрещена как пропагандирующая насилие, после того как публика свихнулась на ней. Официального веб-сайта больше нет, и вообще не видно никакого доступа. Но сообщество игроков ушло в интернет-подполье и растет угрожающими темпами. Неделями наши службы и Интерпол пытаются найти сервер, на котором играют в «Двойную жизнь».

— С чего ты вообще этим заинтересовался? — Пия начинала понимать, каково Боденштайну.

— Я нашел линк на «Двойную жизнь» на страничке Свении Зиверс, — сказал Остерман. — И это круто.

У двери в квартиру на четвертом этаже Пию ждала вовсе не Свения Зиверс, а ее подруга Антония. Пия рассматривала дочь директора зоопарка Зандера: милое свежее лицо, темные вьющиеся волосы и отцовские глаза.

— Разве ты не должна быть в школе? — спросила Пия.

Антония вскинула брови и пожала плечами.

— Свении плохо. Я не могу оставить ее одну. Входите.

Пия прошла в квартиру.

— Где вы вчера были? Ты и Свения? И почему Йонас не явился на устный выпускной экзамен?

Антония взглянула на приоткрытую дверь.

— Свения вчера вечером рассталась с Йо, — сказала она тихонько. — После того, что он сделал, она не могла иначе. Но с тех пор она совершенно не в себе.

— Что же случилось?

— Свения и Йо поспорили в субботу вечером, — рассказывала Антония, косясь на дверь. — В Бурге. В Кенигштайне. Сначала все было вроде нормально, но потом… потом… — Она мучительно подбирала слова. — Йо попросту смылся, оставив ее одну. Все воскресенье он не звонил, а потом… Случилось это.

— Ты имеешь в виду е-мейл и фотографии со страницы Свении?

— Откуда вы об этом знаете? — расстроенно спросила Антония.

— От твоего отца, — ответила Пия. — Он утром получил е-письмо. Так же, как и руководитель Свении, и еще 145 человек.

— В мозгу не укладывается! — Антония в растерянности встряхнула головой. — Вчера вечером Йо совершенно твердо заявлял, что не делал этого. Вот лживый мерзавец!

— Когда вы узнали про фотографии? — спросила Пия.

— Вчера после обеда, — ответила Антония. — Мне позвонил Тарек, он получил мейл около четырех. Мы тут же посмотрели и тоже нашли, каждая в своей почте. Свения просто никакая.

— Естественно! — кивнула Пия. — А откуда эти фотографии? Кто снимал?

— Кто ж еще! — фыркнула Антония. — Йонас, конечно. Своим мобильником. Я от него такого не ожидала.

— Почему вы просто не стерли картинки?

— Мы попытались, но не получается! У Свении нет доступа к ее собственной странице, — сказала Антония. — Йо разбирается в этих делах, он взломал страницу и сменил пароль.

— Но почему он это сделал? Он же друг Свении? Он не мог ее так подставить!

Антония пожала плечами. Пия поняла, что не узнает от нее ничего о причине спора Свении и Йо, и потому спросила:

— Ты знала Ганса Ульриха Паули?

— Да, конечно. — Лицо девушки стало сердитым. — Мы уже давно бываем в «Грюнцойге». Но Паули — это не мой случай. Вот Свения на нем свихнулась, она просто молилась на него.

— Почему?

— Понятия не имею, — ответила Антония. — Сначала я подшучивала над этим, а потом ее всерьез забрало. Ради него она раздавала листовки, часами торчала около информационных стендов и даже один раз побывала в зоопарке. Он ведь… вы знаете, кто мой отец?

— Да.

Антония в задумчивости оттопырила нижнюю губу.

— Я не видела в Паули ничего особенного. Он был всезнайкой и каким-то скользким. А Эстер — сущая язва. Никогда не понимала, что все в них нашли.

— Свения тебе рассказывала, что она была у Паули в тот вечер, когда его убили?

— Что? — Антония искренне удивилась. — Нет, я не знала. После обеда она ненадолго забегала ко мне. Позже позвонила еще разок и плакала. Но я не могла уйти, потому что…

В дверях, на которые Антония все время оглядывалась, появилась девочка. Антония явно говорила правду насчет того, что ее подруге плохо. Выглядела Свения ужасно: милое личико помято и заревано, русые волосы торчат патлами, как солома.

— Привет, — прошептала она.

Антония поспешила к подруге и обняла ее за плечи.

— Отправляйся в постель, — настоятельно попросила она. — Пойдем!

Антония отвела подругу в комнату и бережно уложила в смятую постель. Пия осмотрела маленькую комнатку. Стереоцентр, телевизор, компьютер — весь стандартный набор комнаты современного подростка. Постеры на стенках — Робби Уильямс, Джастин Тимберлейк, Херберт Грёнемайер.^[6] И груды разбросанной одежды на полу и стульях. Рольставни опущены, только в узкую щель пробивается солнце. Воздух затхлый.

— Оставить вас со Свенией вдвоем? — вежливо спросила Антония.

— Нет, нет, оставайся с нами, — возразила Пия.

Свения завернулась в покрывало, Пия присела на край кровати.

— Свения, — начала она, стараясь говорить как можно мягче. — Я должна побеседовать с тобой о вечере прошлого вторника. Весьма возможно, что ты в серьезной опасности.

Свения молчала, отвернувшись в сторону. Длинные волосы, свешиваясь, закрывали ее лицо.

— Почему ты была у Паули в тот вечер? — спросила Пия. Она терпеливо подождала ответа, но напрасно. — Мы арестовали человека, который видел, что ты заезжала во двор, — продолжила она. — А позже соседка видела, как ты свалилась с мокика. Что случилось? Ты видела убийцу Паули?

Девушка подняла голову. Пия даже вздрогнула, увидев в глазах Свении всю глубину отчаяния и безысходности, скрывавшихся за внешней безучастностью. У нее были большие проблемы, но если она не захочет о них говорить, то помочь ей не удастся.

— Ты видела Паули во вторник? — вновь задала вопрос Пия. — Ты говорила с ним? Пожалуйста, Свения, ответь мне. Это действительно очень важно.

Ни ответа, ни реакции.

— Что случилось вчера вечером на дне рождения у Йо? О чем вы с ним поспорили?

Слеза скатилась по щеке девушки. Потом еще одна.

— Как он смог сделать такую подлость? — вдруг прошептала она. — Мне так стыдно! Я теперь больше нигде не могу показаться.

Свения всхлипнула, утерла тыльной стороной ладони слезы, но они вновь набежали. Антония поднялась и достала бумажные носовые платки. Свения высморкалась.

— Я не могу понять, — пробормотала она чуть слышно. — Мы ведь уже помирились. А потом он вдруг снова врет и утверждает, будто не делал этого. Я сорвалась и накричала на него, что он должен, по крайней мере, быть честным. А потом я просто убежала…

Пия взглянула на Антонию, та утвердительно кивнула.

— И куда вы отправились? — спросила Пия. — Вы остались в «Грюнцойге»?

Свения яростно затрясла головой.

— Туда я никогда больше не пойду, — заявила она. — Я вообще больше никуда не пойду.

— Где сейчас может быть Йонас? — попыталась узнать Пия. — Он сегодня пропустил устный экзамен.

Свения опустила глаза и схватила мобильник, что лежал рядом с подушкой.

— Позже вечером он прислал мне эсэмэску, но я ему не ответила. Я никогда его не прощу за то, что он сделал, и за то, что еще и наврал. Я не хочу его видеть никогда, никогда!

Она закрыла лицо руками и безудержно разрыдалась. Пии показалось, что все обстоит как раз наоборот.

— Ты мне покажешь эсэмэску? — попросила она ласково.

Девочка, не глядя, протянула ей мобильник.

«Ужасн жаль, что я это сделал, — читала Пия. — Я прст дико разозлися на тбя. Как бы я хотел, чтб ничего этого небыло и чтб ты меня простила. Знаю, что ничего уж не испрвить. Но я без тебя не могу жить. Прости меня мое скровище. Прсти мне все и прощай. Твой Йо».

Судя по количеству ошибок, парень писал эсэмэску либо наспех, либо совершенно пьяным. На экране мобильника значилось, что Йонас написал Свении почти в одиннадцать вечера, примерно через полчаса после того, как девушка с ним распрощалась. Внезапно у Пии появилось нехорошее предчувствие — текст сообщения выглядел как прощальное письмо. Пия сделала знак рукой Антонии и вышла, девочка следом.

— Где проходила вечеринка?

— В садоводстве у дедушки Йо, — ответила Антония. — А что?

— А где это? — постаралась уточнить Пия.

Антония объяснила ей, как могла.

— Послушай, Антония, помоги мне, пожалуйста, — проникновенно попросила Пия. — Оставайся со Свенией и позвони своему отцу. Сообщи ему, где ты, он очень о вас обеих беспокоится.

— Он мне голову оторвет, если узнает, что я прогуливаю, — возразила Антония и закатила глаза.

— Тогда позвони маме.

— Не получится. — Девочка поморщилась. — Она умерла.

— Как?!

Пия, начавшая было набирать номер Остермана, замерла и ошарашенно уставилась на Антонию.

— Инсульт. Мне было два года, когда она умерла.

— Сожалею, прости, — сказала Пия растерянно.

— Вы же об этом просто не знали, — ответила Антония. — Я позвоню папе. И останусь со Свенией. Обещаю.

Пия поехала вверх по Аллеештрассе, завернула за водонапорную башню на поле и выехала на бетонку, идущую вдоль полей. За «Амбаром Эберхарда», любимым многими загородным кабачком, она проехала под эстакаду на В-8 и попала в долину Шмибахталь, простирающую живописные покосы, леса и поля между Келькхаймом-Хорнау, Бад-Зоденом и Лидербахом.

Антония говорила про огороженный участок леса и ворота. Около огромного дуба Пия свернула направо на посыпанную щебенкой дорогу вдоль края леса. Вот и развилка, дальше прямо, примерно через пятьсот метров она заметила слева деревянные ворота, которые Антония описала довольно точно. Пия затормозила так, что камушки брызнули из-под колес, и выбежала из машины. Ворота распахнуты, Пия прошла на аккуратно выкошенный участок на склоне. Под двумя мощными соснами стоял летний домик, обнесенный решетчатым забором и окруженный заботливо подстриженными кустами. Перед домом виднелись следы вчерашней попойки — пустые банки из-под «Ред булл», разбитые и недопитые пивные и водочные бутылки, грязные бумажные тарелки и пластиковые вилки, объедки и прочий мусор. Потом Пия взглянула наверх, и ее сердце замерло. Дурные предчувствия не обманули.

— Проклятье, Йонас! — только и вымолвила она, глядя на тело, висевшее на коньке крыши. — Зачем ты это сделал?

Через двадцать минут на участке уже было полно людей. Первым прибыл врач «Скорой», через минуту — патрульная машина, потом появился Франк Бенке одновременно с коллегами-криминалистами. Пия немного посомневалась, но все-таки вызвала его, хотя совершенно спокойно управилась бы здесь и сама. Но она не хотела, чтобы подумали, что в отсутствие Боденштайна она всю ответственную работу взяла на себя.

— А с чего вы взяли, что это Йонас Бок? — спросил Бенке, даже не успев еще выйти из машины. Он осмотрелся в поисках своих темных очков.

— С того, что я с ним знакома. — Пия прошла вниз через луг к дому. — Кроме того, есть его фотографии с сайта его подружки.

— Похоже, пьянка вчера была крутая. — Бенке посмотрел вверх, на тело мальчишки, которое как раз снимал под всевозможными углами полицейский фотограф. — Немудрено, что он предпочел повеситься, чем в одиночку убирать все вокруг.

Пия тут же пожалела, что вызвала его, но было поздно. И двух минут не прошло, а шуточки Бенке уже действовали ей на нервы. Врач со «Скорой» начал осматривать тело.

— Смерть наступила в результате повешения, — сообщил он Пии. — Полное трупное окоченение, обширные трупные пятна и кровоподтеки на стопах, кончиках пальцев и на голенях.

— Суицид, — заметил Бенке, сунул руки в карманы и повернулся к полицейским. — Можете его снимать.

— Подождите-ка! — попросила Пия, рискуя нарваться на недовольство коллег и всех присутствующих.

Она подошла поближе к мертвецу и присмотрелась к застывшему лицу совсем молодого парнишки. Голова склонилась вперед, лицо посинело, вокруг жужжали жирные зеленые мухи. Левый ботинок валялся в метре от тела на верхней ступеньке маленькой лестницы, что вела на веранду, около двери лежал перевернутый ящик из-под пива. А был ли Йонас после ссоры с подругой настолько расстроен, что решил уйти из жизни в вечер своего девятнадцатого дня рождения, или же за этим скрывается что-то другое?

— Вы закончили осмотр тела, доктор Кирххоф? — саркастически произнес Бенке. — Могут ли профессиональные медики продолжить работу?

Пия ощутила почти непреодолимое желание заехать ему по коленкам, а лучше бы и на полметра выше, но сдержалась.

— Да, пожалуйста, — сказала она и отошла.

Двое сотрудников полиции вынули тело из петли и положили его по указанию врача на относительно расчищенный участок подстриженной травы рядом с домом. За последние шестнадцать лет Пия перевидала много мертвых тел на анатомическом столе франкфуртского отделения судмедэкспертизы и уяснила, что следует принимать во внимание мельчайшие намеки и самые незначительные детали, которые могут рассказать больше, чем кажется на первый взгляд. Она и сама не знала почему, но сомневалась в версии самоубийства, хотя все вроде бы отлично ее подтверждало.

— А откуда кровь у него на губах? — спросила она врача. — Он мог прокусить себе язык?

— Нет, не думаю. — Врач задумчиво покачал головой. — Из-за трупного окоченения я не смог разжать челюсти, но у него что-то во рту.

Он указал на покраснение на левой половине мертвого лица.

— Посмотрите сюда. Это может быть следом крепкого удара. Из-за того, что вскоре наступила смерть, и из-за подвешенного состояния кровь опустилась в нижние конечности, синяк так и не образовался.

— Так можно и убийство реконструировать, — проворчал Бенке и взглянул на часы.

— На футболке также следы крови, — не дал сбить себя с толку врач. — Вероятно, они принадлежат другому человеку, поскольку я не нашел на теле никаких повреждений, из которых могла бы вытечь кровь.

Пия задумчиво кивнула. Один из полицейских, обыскивавших участок, позвал к себе. Пия и Бенке прошли через луг. Земля пересохла на солнце и стала твердой как камень, пожелтевшая трава была пострижена так коротко, что невозможно различить ни следы ног, ни следы колес.

— Вот! — Полицейский указал на землю. — Мобильный телефон.

Пия наклонилась и взяла телефон рукой в перчатке. Это была серебристая «Моторола», любимая модель молодежи. Задняя крышка корпуса отсутствовала, как и аккумулятор с сим-картой. Телефон выглядел так, будто пролежал здесь совсем недолго. Пия попросила коллег поискать остальные части телефона и в задумчивости осмотрелась. Рядом с полицейской машиной остановилось несколько прохожих, они с любопытством глазели на происходящее. Пия позвонила Боденштайну и сообщила ему об обнаруженном трупе.

— Мы не вполне уверены, что это самоубийство. — Она включила коллег в круг сомневающихся. — Кое-что не совпадает.

Бенке закатил глаза и вновь направился вниз к домику.

— Слушайте свою интуицию, — посоветовал Боденштайн. — Я вам нужен?

— Я должна сообщить родителям Йонаса о смерти их сына, — упавшим голосом сказала Пия. — Мне и одной это непросто сделать, но еще меньше хотелось бы это делать вместе с Бенке.

— Заезжайте за мной, — ответил Боденштайн. — Я дома.

Пия захлопнула телефон и вернулась к дому.

— Что вы думаете, доктор? — обратилась она к врачу.

— Выглядит как суицид, — ответил тот. — Но я не уверен.

— Тогда я позвоню прокурору, — сказала Пия. — Я бы хотела, чтобы произвели вскрытие. Как вы полагаете, господин Бенке?

— Кто я такой, чтобы оспаривать ваше мнение? — ответил Бенке с напускной покорностью. — Вы с вашим годами наработанным опытом в области судебной медицины наверняка оценили все правильно.

Пия посмотрела на него. Вот теперь уже действительно с нее довольно.

— Какие у вас основания? — поинтересовалась она.

— Основания для чего? — удивился Бенке.

— Для такого отношения ко мне. Я вас чем-нибудь обидела, причинила боль или рассердила? У меня ни с кем не возникает проблем, только с вами.

— Я не знаю, о чем вы говорите. — Бенке нацепил на нос темные очки.

— Мы в одной команде, — ответила Пия. — Мы должны сотрудничать, а не противодействовать друг другу. Мне важно, чтобы мы хорошо понимали друг друга.

— Да ну? — возразил он и, не добавив ни слова, направился к своей машине.

Пия почувствовала, что закипает. Она выставила себя полной идиоткой.

— Надменный говнюк, — сказала она достаточно громко, чтобы он услышал. Ей очень хотелось, чтобы он остановился и что-нибудь ответил, но он не отреагировал.

Иоханнисвальд стал престижным районом Кенигштайна на переломе веков. Все больше домовладельцев первого поколения продавали свои коттеджи и особняки, построенные в шестидесятых и семидесятых годах, преуспевающим молодым юристам или инвесторам франкфуртского Сити. Новые жители стремились отстроить все заново или полностью переделать купленное. По дороге к Роткельхенвег Пии и Боденштайну попалось три стройки, а асфальт был весь в ямах и рытвинах. Однако не стоило забывать, что за высокими стенами и живыми изгородями жили люди, которым не приходилось беспокоиться о цене на бензин марки «супер-плюс». Почти все припаркованные вдоль улицы автомобили имели под капотом двигатель не меньше двухсот лошадиных сил. Но вилла Карстена Бока затмевала остальные особняки Иоханнисвальда. Пия въехала на своем стареньком «Ниссане» в кованые, широко распахнутые ворота. Справа и слева от подъездной дорожки, шедшей через сад, скорее напоминающий парк, стояло множество припаркованных машин.

— Славная халупка, — заметила Пия, взглянув на дом.

Впрочем, «дом» — это слабо сказано. Перед ними высился построенный из светлого песчаника норманнский замок с островерхими крышами, башенками и высокими окнами с переплетами. Шесть ступеней вели к высокой темно-зеленой входной двери, козырек над которой поддерживали массивные колонны. Пия вспомнила все, что Остерман раскопал о бизнесе Карстена Бока. Холдинг Бока представлял собой конгломерат фирм самого широкого профиля, действовавших по всему миру. Основал эту империю еще отец Карстена Бока, сколотивший немалые деньги на патентах в области строительства. Председатель наблюдательного совета, не кто иной, как Генрих ван ден Берг, совершенно неожиданно в начале июня решил оставить свой пост.

Из сада доносился смех и голос футбольного комментатора, пахло мясом на гриле.

— У них прием, — сказала Пия, и ей стало ужасно неудобно. — Что-то не хочется туда идти.

— Я тоже могу подумать о чем-нибудь неприятном, — предупредил Боденштайн коллегу. Он постучал латунной колотушкой на дверях, но ничего не произошло.

— Они смотрят футбол. — Пия сегодня раз десять слышала от всех работавших в месте обнаружения трупа, что в шестнадцать часов начнется трансляция матча Германии против Эквадора. — Сбоку еще и звонок есть.

Боденштайн нажал кнопку. Послышались шаги, и тяжелая дверь отворилась, в проеме появилась женщина. Она с удивлением посмотрела на них.

— Простите, что вы хотите?

Это была как раз такая женщина, какую Пия и ожидала увидеть в подобном замке, — стройная, почти костлявая, плоскогрудая и очень ухоженная, от светлых волос эффектной стрижки до кончиков коротко остриженных ногтей. Несмотря на жаркие летние дни, она была в кашемировом кардигане с топом, дополненном ниткой несомненно натурального жемчуга и дизайнерскими джинсами.

— Моя фамилия Боденштайн, а это моя коллега фрау Кирххоф. Мы из уголовного розыска Хофхайма, — представился Боденштайн и показал удостоверение.

— Да, и в чем дело?

— Нам нужно поговорить с вами и вашим мужем, — сказал Боденштайн.

Фрау Бок отступила и пропустила их внутрь огромного холла. Один взгляд в зеркало в позолоченной раме выше человеческого роста, находившееся рядом с дверью, заставил Пию осознать, почему ей всегда в обществе фрау Бок будет не по себе — разница бросалась в глаза. Пия в обычных джинсах и футболке, обтягивающей ее бюст размера 85С, со стянутыми в конский хвост светлыми волосами и веснушками по всему лицу выглядела в присутствии хозяйки как оператор канала MTV рядом с Сабиной Кристиансен.^[7] «Свотч» и «Шопар». «С&А» и «Армани». Хозяйка дома проводила их через холл в просторную гостиную, стеклянные двери на большую террасу были распахнуты. Внизу пышно зеленел сад, а вдали открывался эффектный вид на долину Рейна и Майна. На другом конце террасы, выше переливающейся на солнце сини бассейна, в удобных ротанговых креслах сидели три десятка человек и смотрели футбольный матч на огромном экране. Увидев их, один мужчина встал со своего шезлонга, пересек террасу и зашел в гостиную. Крупный, седоволосый, с резкими чертами лица, доктор Карстен Бок полностью соответствовал тому, как Пия представляла себе человека, голос которого она слышала на автоответчике Паули.

— Карстен, это господа из уголовного розыска, — произнесла фрау Бок.

— Ага, — равнодушно кивнул ее муж. — Чем мы можем вам помочь? У меня мало времени.

— У нас для вас плохие новости, — Боденштайн решил начать без околичностей.

Лицо фрау Бок окаменело, глаза расширились от страха, а пальцы впились в руки, скрещенные перед плоской грудью.

— Йонас, — прошептала она. — О боже, с Йо что-то случилось!

— Что-нибудь с нашим сыном? — спросил Бок. — С Йонасом?

— Да, — кивнул Боденштайн. — Я очень сожалею, что приходится вам это сообщать, но ваш сын Йонас мертв.

Пару секунд ничего не происходило. Родители погибшего мальчика смотрели на него в шоке, не в силах осознать услышанное. Это было очень хорошо знакомо Боденштайну — каждый раз одно и то же.

— Нет, — прошептала фрау Бок. — Этого не может быть.

Карстен Бок с застывшим лицом хотел было обнять жену за плечи, но она оттолкнула его и вырвалась.

— Нет! — закричала она. — Нет! Нет!!!

Отказываясь верить, она набросилась на Боденштайна и колотила его маленькими кулачками, слезы бежали по ее лицу. Пия перехватила и крепко сжала запястья. Женщина, рыдая, осела на пол. В открытых дверях появился мальчик лет шестнадцати, он бросился к ней и опустился на колени рядом.

— Мама! Мама, что с тобой? Что случилось?

— Твой брат мертв, — произнес его отец бесцветным голосом.

Снаружи ревели футбольные фанаты, комментатор восторженно освещал ход игры. Гости, похоже, поняли, что произошло что-то нехорошее, и кто-то выключил звук телевизора. Внезапно стало совсем тихо, только раздавались горькие рыдания матери Йонаса, распростершейся на полу. Карстен наклонился к жене и тронул ее за плечо.

— Не прикасайся ко мне! — крикнула она, оттолкнув его, а сама так и осталась лежать.

Мальчик в растерянности стоял рядом.

— Нужно вызвать врача? — тихо спросила Пия.

— В доме есть врач, — возразил Бок.

В этот раз его жена не сопротивлялась, когда он поднял ее и понес через холл к лестнице. На каждом шаге голова ее бессильно моталась, рыдания стихли.

— Идите со мной! — коротко сказал Бок. — И ты тоже, Бенджамин.

Боденштайн и Пия быстро переглянулись. Это была, наверное, одна из худших ситуаций, которые им пришлось пережить. Пия вышла на террасу. Гости поднялись со своих мест и растерянно смотрели на них. Никто не вымолвил ни слова, сзади на экране беззвучно продолжалась игра.

— Праздник закончился, — сказала Пия и вернулась в дом.

Боденштайн и Пия ждали в библиотеке, где застекленные книжные стеллажи упирались в высокий оштукатуренный потолок. Карстен вышел к ним через несколько минут и прикрыл за собой дверь.

— Что случилось? — тихо спросил он. Бок был бледен, но владел собой. Он встал за одним из кресел, положив скрещенные руки на его спинку.

— Мы нашли Йонаса на загородном участке вашего тестя в Шмибахтале, — сказала Пия. — Сегодня он не появился на устном выпускном экзамене и к тому же прислал своей подружке эсэмэску, которая выглядела как прощание. Поэтому мы отправились искать его за город, туда, где он праздновал день своего рождения.

— Я должен объяснить, почему мы не хватились Йонаса. — Бок откашлялся и некоторое время подбирал подходящие слова. — С недавних пор он ушел из дома и жил у своего… друга.

— Почему? — поинтересовался Боденштайн.

— У нас были разногласия по многим вопросам. — Бок сел на краешек кресла и прижал ладони к щекам. — Как… Как это случилось? — спросил он глухо и взглянул им в глаза.

— Мы обнаружили его в петле. Тем не менее сейчас мы не можем однозначно утверждать, что это было — суицид или убийство, — произнес Боденштайн. И хотя он и был уверен, что Бок скрыл истинную причину, по которой его сын ушел из дома, комиссару было жаль этого человека. Потерять ребенка — самое худшее, что может ожидать родителей. А насколько же хуже, если при этом последние слова, которыми ты обменялся со своим ребенком, были сказаны в ссоре!

— Что вы хотите сказать? — спросил Бок.

— Не исключено, что он был убит, — ответил Боденштайн. — На этом основании прокурор дал разрешение на вскрытие.

Карстен Бок провел рукой по лицу.

— И что будет дальше? Должен ли я… То есть… — он не смог продолжить.

— Нет. Мы совершенно однозначно идентифицировали вашего сына, — сказал Боденштайн.

— Но в ближайшие дни нам нужно будет еще раз переговорить с вами и вашей женой, — добавила Пия.

— Зачем? — Бок посмотрел на нее покрасневшими глазами. — Йонас мертв. О чем тут еще говорить?

— Поскольку ваш сын, возможно, стал жертвой насильственного преступления, то наша обязанность — найти его убийцу, — ответила Пия. — Для этого нам нужна информация о Йонасе, его друзьях и всем, что его окружало.

— Кроме того, — добавил Боденштайн, — вечером во вторник был убит Ганс Ульрих Паули. Мы нашли ваше сообщение на его автоответчике. Возможно, вы уже слышали, что мы арестовали вашего тестя по подозрению в совершении преступления.

— Вы арестовали кого? — упавшим голосом прервал Бок, уронив руки. Пия заметила едва уловимую искру страха, мелькнувшую в его глазах и тут же погасшую.

— Вы еще не знаете? — поразился Боденштайн. — В воскресенье мы арестовали господина Захариаса. У него не было алиби на момент совершения преступления, и его там видели, чего он, кстати, сам не оспаривает.

Карстен Бок резко встал, подошел к окну и уставился на пейзаж.

— А теперь, пожалуйста, уходите, — произнес он, не оборачиваясь. — Я должен все это переварить.

— Вы верите, что он не знал об аресте своего тестя? — спросила Пия, уже когда они возвращались в Келькхайм.

— Это довольно странно, — задумчиво произнес Боденштайн. — Но, может, жена Захариаса, боясь огласки, ничего не рассказала своей дочери?

— Или фрау Бок ничего не рассказала своему мужу, — предположила Пия. — Между ними все не так ладно, похоже. Вы видели, как она его оттолкнула?

— Да, видел.

— Бок странно отреагировал, когда вы сообщили ему о Захариасе.

— За десять минут до этого он узнал, что умер его сын, — заметил Боденштайн. — В таких случаях люди реагируют несколько иррационально.

— Нет, — возразила Пия. — Я не думаю, что реакция была иррациональной. Когда вы заговорили о Захариасе, он по-настоящему испугался. Можно подумать, что он…

Зазвонил ее мобильник.

— Кирххоф, — ответила Пия.

— Разговоры по мобильному телефону за рулем. Штраф тридцать евро, — проворчал Боденштайн, но Пия состроила ему рожу. Звонил Остерман.

— Тебя тут ждет Матиас Шварц. Ты его вызвала.

Пия начисто забыла о сыне фермера Шварца. Он сказала Остерману, что будет через пару минут.

— Ой, я должна еще шефа домой подбросить, — добавила она.

— Оставьте, — возразил Боденштайн. — Я поеду с вами. Что там с нашим подозреваемым?

Пия сбросила скорость на горке перед Красной Мельницей до шестидесяти, проехала поворот на Хорнау и к трассе В-8, а затем вновь прибавила газа. Она сообщила Боденштайну результат допроса, который Бенке провел вместе с Катрин Фахингер, и рассказала о вчерашнем посещении «Грюнцойга». О своих проблемах с Бенке Пия не сказала ни слова.

Матиас Шварц был приземистым, коренастым и круглолицым. От волнения он покраснел как рак, и взгляд его рассеянно блуждал. Пия предложила ему сесть, сообщила, что разговор записывается на пленку, и заполнила анкетные данные. Матиас Шварц, 26 лет, по специальности — облицовщик кафельной плиткой, в настоящее время не работающий и проживающий с родителями на Рорвизенвег, чувствовал себя довольно неуютно. Пия внимательно осмотрела его.

— Какие у вас отношения с вашей соседкой фрау Шмит? — она задала вопрос в лоб, решив ковать железо, пока горячо.

Младший Шварц нервно сглотнул, так что кадык заходил на шее.

— Что… Что вы имеете в виду?

— Ваша мать утверждает, что фрау Шмит от вас что-то хотела. Это правда?

Шварц покраснел так, что краснота просвечивала даже сквозь жидкие светло-рыжие волосы.

— Нет, это не так. — Он затряс головой. — Я просто пару раз помог ей в саду. И ничего больше.

— Гм… — Пия полистала записи и сделала вид, будто что-то нашла. — У вас пара задержаний, судя по имеющимся данным. Нанесение телесных повреждений, вымогательство, еще раз нанесение телесных повреждений, на этот раз тяжких.

Шварц тупо ухмыльнулся, будто гордясь своими «подвигами».

— Когда в последний раз вы виделись с фрау Шмит или говорили с ней?

— В субботу. — Он поскреб затылок, пытаясь сообразить, к чему клонит Пия.

— Всубботу. В какое время? Назовите точно.

Шварц усиленно вспоминал.

— Фрау Шмит вам сообщила, что именно вы должны сказать нам, не так ли? — спросила Пия, немного подождав.

Парень явно пытался вывернуться, по лицу было видно, что совесть его нечиста.

— Она сказала, что будет странно выглядеть, если узнают, что я был у нее сразу после смерти Паули, — выдал он наконец.

Тут ушлая фрау Шмит была, несомненно, права. Это выглядело странно. Но еще более странным выглядело то, что в горе своего траура она размышляла о том, что и как выглядит.

Пии в голову закралась новая мысль. Возможно, они пошли совсем не по тому пути в отношении убийства Паули! Его внезапная смерть могла оказаться частью плана, в котором Эстер использовала столь преданного ей соседа, чтобы избавиться от нелюбимого спутника жизни. Пия вдруг осознала, что они, собственно, ничего не знают о фрау Шмит. Она является хозяйкой бистро «Грюнцойг» и владелицей дома, но как возникло ее состояние? Не могла ли она рассчитывать на получение страховки в случае смерти Паули? И уж в любом случае, траур Эстер никак не выглядел естественным.

— Когда фрау Шмит вас о чем-нибудь просила, вы ведь всегда выполняли ее просьбу, правда? — спросила Пия.

Шварц кивнул и, вспомнив про запись разговора, произнес:

— Да, всегда.

— А что вы получали в качестве вознаграждения?

Матиас Шварц недоуменно взглянул на Пию.

— Какое вознаграждение? За что? — спросил он.

— Она давала вам деньги, когда вы что-нибудь выполняли?

— Н-нет.

— Тогда что же? — Пия добавила в голос ехидства. — Вы ведь не исключительно из любви к ближнему работали в ее саду? Или как?

По опыту общения с недалекими людьми вроде Матиаса Шварца она знала, что они особенно остро реагируют, сообразив, что их использовали или обманули. Требовалось немного времени, чтобы ее слова вызвали в мыслях Шварца желаемую реакцию, поэтому Пия продолжила:

— Господин Шварц, передо мной лежит сообщение об ожогах на вашем лице, ладонях и предплечьях. И речь явно не о волдырях, полученных от горячей воды. Вы были в ночь на субботу в доме фрау Шмит?

Парень замялся. По его лицу Пия видела, что у него возникли первые подозрения в отношении возлюбленной.

— Эстер всегда была очень мила со мной, — ответил он на предпоследний вопрос Пии. — И я вовсе не вкалывал на нее, просто иногда помогал. Она не должна была мне за это платить.

— Ага, — улыбнулась Пия. — Вы, значит, добрый самаритянин.

Вот уж кем не хотел оказаться молодой парень, гордившийся своими правонарушениями…

— Ерунда! — возмутился он, взглянув бесцветными глазами на Пию и тут же потупив взгляд. — Я… Я хотел…

Он замолчал.

— Вы надеялись, что в один прекрасный день фрау Шмит поймет, как вы ее любите. Так?

Луноподобный лик и даже шею Шварца залила густая красная краска. Он судорожно сглотнул.

— Но этого не случилось, — продолжала Пия. — Вы просто оставались для нее удобной бесплатной рабочей силой.

По лицу парня Пия поняла, что добилась своей цели.

— Расскажите мне о ночи на субботу, — потребовала она. — Вы были у Эстер Шмит. Вы переспали с ней?

Казалось, что Матиас Шварц вот-вот взорвется. Он спрятал руки в карманы джинсов.

— Нет, — буркнул он. — Она сказала, что не может сразу после смерти Паули. Ей нужно время, мы должны подождать.

— Итак, она уговаривала и обнадеживала. — Пия вскинула брови. — Вас это убедило?

Шварц не ответил. Недоумение, сомнения и гнев разрывали его на части. Безоговорочное доверие к столь любимой соседке улетучилось.

— Она позвала меня вечером около одиннадцати, — произнес он сдавленным голосом. — Я должен был забрать ее из бистро. Она плакала. Я привез ее домой, и тут она обняла меня и сказала, что я должен остаться, что ей страшно одной. Она улеглась в постель, а мне велела лечь на кушетку.

Он замолчал в сомнении.

— Я не мог спать. Я все время думал, как бы так сделать, чтобы она… ну, в общем… Между тем она встала и посмотрела, сплю ли я. Я не шевельнулся. Потом она вышла, и вдруг внезапно все загорелось. Тут она поднялась, стала трясти меня за плечо и кричать, что все горит.

Пия терпеливо ждала, пока он продолжит.

— Когда мы стояли во дворе, Эстер вдруг совершенно вышла из себя.

Она вспомнила о банке из-под собачьего корма в холодильнике. И поэтому решила отправить в горящий дом соседского сына. Так Шварц и заполучил свои ожоги. А потом Эстер отослала его домой и велела помалкивать.

— Где были собаки и другие животные? — спросила Пия.

Шварц наконец осознал в полной мере всю глупость и безнадежность собственной влюбленности в Эстер. Без дополнительных вопросов он рассказал, что накануне перевез во двор бистро «Грюнцойг» множество коробок с книгами и одеждой. А затем отвез собак в собачий приют подруги Эстер в Таунусштайне. Было совершенно очевидно, что Шмит заранее запланировала поджог.

— И еще последний вопрос, — сказала Пия, когда молодой человек умолк. — Где вы были во вторник вечером во время убийства Паули?

Шварц молчал, тупо уставившись перед собой. Пии пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем он медленно поднял голову. И она поняла, как глубоко ранило его истинное отношение возлюбленной.

— Я смотрел футбол, — отстраненно произнес он.

Среда, 21 июня 2006 года

Перевалило уже за три часа, когда Пия остановилась перед большими воротами Биркенхофа. Вместе с Остерманом они полночи просматривали данные с жесткого диска ноутбука Паули, но не нашли ни малейших свидетельств того, что он имел компромат на кого бы то ни было. Неужели он угрожал впустую? Пия, не заглушая мотор, вышла открыть ворота, но ее сердце забилось чаще, когда она увидела, что ворота просто прикрыты.

— Этого не может быть, — пробормотала Пия.

Она никогда не забывала запирать ворота, поскольку рядом проходила асфальтированная дорога из Унтерлидербаха в Цайльсхайм, параллельная шоссе А-66, и летом там кого только не было. И глубоко за полночь, и ранним утром полно бегающих и прогуливающихся людей, пассажиров междугородних автобусов, велосипедистов и отдыхающих из соседнего имения Элизабетенхоф. Пия наклонилась и при свете фар осмотрела замок. Он не был поврежден. Неужели она второпях, наспех покормив и запустив внутрь лошадей, позабыла запереть ворота? Пия въехала на участок с нехорошим предчувствием, еще раз вышла из машины и заперла за собой тяжелые ворота. Включила в конюшне наружное освещение и осмотрела лошадей. Те моргали в стойлах заспанными глазами; жеребята спали, улегшись на солому. Все в порядке. Пия немного успокоилась. Стояла мягкая летняя ночь, приятный прохладный воздух благоухал сиренью и шиповником, росшими вокруг конюшни. Пия прошла к дому и вновь испугалась: дверь была отворена нараспашку. Если бы здесь побывал Хеннинг, он позвонил бы ей. Кроме того, он всегда ответственно относился к тому, чтобы все было заперто. На шоссе было так тихо, что Пия слышала собственный пульс. Она вернулась в машину, включила фары и позвонила по номеру «110». Через секунду ей ответил дежурный.

— Не могли бы вы ко мне кого-нибудь прислать? — попросила Пия, объяснив, в чем дело.

— Конечно, сейчас кто-нибудь приедет. Не входите в дом в одиночку.

— Да уж точно не войду. Я героиню из себя разыгрывать не буду.

Пия захлопнула мобильный телефон и поехала назад к воротам, чтобы отворить коллегам, когда те подъедут. Сердце отчаянно стучало, руки вспотели и дрожали, пока она ждала патрульную машину, прибывшую через минуту.

Пия смотрела, как в одной за другой в комнатах зажигается свет. Пульс выровнялся. Чуть позже в дверях появился один из двоих полицейских и кивнул ей.

— Здесь никого нет, — сказал он, убирая оружие в кобуру. — Посмотрите, все ли на месте.

Пия обошла весь дом, но все выглядело так же, как перед ее уходом.

— Не годится женщине жить одной, — заметил другой патрульный.

— Что вы предлагаете? — Пия опустилась на кухонную табуретку. Ее все еще потряхивало. — Заарканить какого-нибудь парня?

— Не обязательно парня, — ухмыльнулся патрульный. — Хотя бы собаку заведите для начала, здесь ведь полно места. А теперь идите спать. Мы останемся снаружи, во дворе. В шесть у нас дежурство заканчивается, и если нас никуда больше не вызовут, мы побудем тут.

С чувством глубокой благодарности Пия подождала, пока они уйдут, потом выключила всюду свет, разделась и отправилась в постель. И хотя она была уверена, что не сомкнет глаз, но крепко и глубоко заснула уже через пару минут.

В обед пришло заключение о вскрытии от судмедэкспертов. Смерти парня предшествовала борьба, поскольку Йонас имел обширные повреждения на руках, полученные при самообороне, а во рту между зубов обнаружены частицы человеческой кожи. Смерть Йонаса Бока наступила в результате повешения от того, что была перекрыта сонная артерия и нарушено кровообращение мозга. Но проводивший вскрытие профессор Кронлаге не мог сказать, по своей воле Йонас расстался с жизнью или же имело место стороннее вмешательство. Особенно странными оказались результаты ДНК-анализа частиц человеческой кожи, обнаруженной во рту трупа, и пятен крови с его футболки, поскольку они почти полностью совпадали с ДНК самого Йонаса.

— У нас уже есть заключение из лаборатории о веревке и крюке? — осведомился Боденштайн.

Он поднял взгляд и посмотрел на лица полуночников. Пия Кирххоф и Остерман до утра копались в жестком диске компьютера, а Бенке праздновал победу немецкой национальной сборной на матче чемпионата мира. Только Катрин Фахингер выглядела выспавшейся и отдохнувшей.

— Да. — Остерман порылся в факсах, которые пришли утром из криминалистической лаборатории. — Подождите… Они обнаружили на ржавом крюке явный след потертости, а также истертость на нейлоновой веревке.

— Это может означать, что кто-то его вздернул, — сказал Боденштайн. — Но тогда он должен был быть еще живым, поскольку смерть наступила в результате повешения.

— Возможно, он сам это сделал, просто веревка слабовата, — возразил Бенке.

Пия, подавив зевок, принялась просматривать фотографии, которые криминалистическая бригада сделала на месте обнаружения тела, и вдруг вынула один снимок.

— Посмотрите-ка на это! — сказала она, подняв фотографию, снятую сзади по диагонали. — Ничего не замечаете?

Все принялись рассматривать снимок.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Кэтрин Фахингер.

— Представь, что ты хочешь повеситься и накидываешь себе на шею петлю. — Пия совершенно проснулась. — Как ты это сделаешь?

Катрин Фахингер изобразила, как кладет воображаемую петлю на шею, и отвела рукой длинные, до плеч, волосы в сторону.

— Стоп! — воскликнула Пия.

Все с недоумением посмотрели на нее.

— Взгляните на фото, — сказала Пия взволнованно. — Его волосы находятся под веревкой! Если бы он повесился сам, он откинул бы их так же, как Катрин сейчас.

Боденштайн посмотрел на нее с одобрением и улыбнулся.

— Это можно счесть признаком постороннего вмешательства, — подтвердил он.

— У парня в крови 2,5 промилле алкоголя, — возразил Бенке. — Он своих волос вообще мог не заметить.

— Не верю, — тряхнула головой Пия. — У длинноволосых это на уровне рефлекса.

— Это может означать, что Йонаса убили, — задумчиво произнесла Катрин Фахингер.

— Точно! — подтвердила Пия.

— А перед тем, как умереть, он укусил своего убийцу, — констатировал Боденштайн.

— Значит, убийца Йонаса должен иметь след укуса. — Теперь, когда Боденштайн признал доказательство убийства, Бенке сразу же склонился к этой версии. — Мы должны переговорить со всеми гостями вечеринки. Кроме того, у всех надо взять слюну на анализ.

— Да, надо, — одобрил Боденштайн. — Мы вызовем их всех.

— Мы получили расшифровку сим-карты, найденной на участке Захариаса, — сообщил Остерман. — Это мобильный телефон Йонаса Бока.

Среди множества мелодий для звонков, игр и телефонных номеров парень сохранил на карте и фотографии, которые сотрудники уголовного розыска рассматривали теперь на мониторе Остермана. Любимым объектом съемки Йонаса была его подружка Свения — ее милое личико присутствовало по меньшей мере на сорока фотографиях.

— Господи, какую фигню фотографируют некоторые! — заметил Бенке.

Автомобили, ряд пустых бутылок, смеющиеся и гримасничающие юнцы, расплывчатые фотографии каких-то документов.

— Можешь это увеличить? — попросила Пия. — Что это такое?

Остерман кликнул мышкой пару раз, картинки стали больше, а их качество — еще хуже.

— Подожди немного. Сейчас я кое-что сделаю, чтобы можно было читать.

— Посмотрите-ка! — Пия показала на одну из фотографий. — Это Паули. Какими влюбленными глазами смотрит на него Свения! А вот… Это Лукас!

Она присмотрелась. Свения таяла в объятиях Лукаса и улыбалась в камеру Йонаса.

— Слишком молод еще, но хорош! — многозначительно хмыкнул Бенке. — Неудивительно, что вам хотелось побыть с ним наедине.

Пия на подколку не отреагировала.

— Это последний снимок. — Остерман задумчиво просматривал на мониторе все фотографии в прямом и обратном порядке. — А это что такое?

— Распечатай-ка все! — предложила Пия.

Через секунду принтер выдал распечатку.

— Что скажете, шеф?

Пия протянула снимок Боденштайну.

— Гм… — Боденштайн задумался. — Выглядит как УЗИ-снимок эмбриона.

— Мне тоже так кажется. Почему этот снимок на мобильнике Йонаса?

— Все просто. Его подружка беременна, — сказал Боденштайн.

— Дело не только в этом. — Пия помотала головой. Факт мог объяснить лишь, почему Свения плохо выглядела. Некоторых беременных тошнит сутками. — У него примерно сотня эсэмэсок на мобильнике. Последнюю он написал Свении в 22:56. Как раз перед смертью. Кронлаге считает, что смерть наступила между 22:30 и 23:00. — Пия пролистала распечатку. — Последние звонки Йонас сделал в 22:19 и 22:23, тоже Свении. В 22:11 он ответил на последний звонок. К сожалению, номер звонившего скрыт. После чего было еще четыре звонка, на которые он не смог ответить, а с 0:22 мобильник был отключен.

Боденштайн выжидающе смотрел на нее, пока она что-то искала в распечатках.

— На трубке только отпечатки пальцев Йонаса, — продолжила Пия. — И нет никакого мотива для его убийства. Так почему мобильник был выключен через час после его смерти?

Доктор Карстен Бок открыл им дверь. Он был в черных брюках и черной рубашке, и без того худощавое лицо осунулось; похоже, он не спал ночью.

— Как себя чувствует ваша жена? — спросил Боденштайн, пока они после обмена приветствиями шли через дворцовые переходы дома в библиотеку.

— Как она может себя чувствовать? Принимает успокоительные, — ответил Бок. — С ней ее мама.

Он пропустил вперед Боденштайна и Пию, вошел в библиотеку и закрыл за собой дверь.

— У вас есть новости?

— Ваш сын умер при постороннем вмешательстве, — сообщил Боденштайн. — Преступник повесил его, пытаясь замести следы.

— И что вы собираетесь предпринять? — Голос Бока звучал хрипло.

— Мы ищем того, кто был заинтересован в смерти Йонаса, — сказала Пия. — Неподалеку от тела мы нашли его мобильный телефон. Но ни имена в записной книжке, ни фотографии нам ничего не сообщили. Мы надеемся на вашу помощь.

— Я постараюсь.

Пия глаз не сводила с лица Бока. Что-то в этом человеке ее настораживало. Он держался не так, как держатся родители, которым сообщают, что их ребенок умер в результате насильственной смерти. Карстен Бок вовсе не пребывал в состоянии шока, от его холодности и отсутствия эмоций у Пии мороз по коже пробегал. Она открыла сумку, достала распечатки фотографий с мобильника Йонаса и протянула их его отцу. Он быстро их пролистал.

— Узнаете ли вы людей или места на снимках? — спросила Пия. — А вот подружка вашего сына, вы ведь ее знаете, да?

— Конечно, я знаю Свению, — ответил Бок. — И Лукаса ван ден Берга. Кое-кого я узнаю, но не смогу назвать по имени.

— А вы можете назвать имя друга, у которого жил Йонас после того, как ушел из дома?

Бок просмотрел фотографии и ткнул в одну, поморщившись.

— Вот у этого, у Тарека Фидлера.

Пия посмотрела на снимок и узнала молодого человека с немного азиатскими чертами лица и длинными до плеч черными волосами; это он увез в фургоне Эстер Шмит в субботу утром от руин сгоревшего дома. А потом Пия видела его вечером того же дня в Кенигштайне в Бурге.

— У вас были не очень хорошие отношения с сыном, не так ли? — спросил Боденштайн.

Бок помедлил с ответом.

— В последние месяцы Йонас сильно изменился. — Он провел рукой по осунувшемуся лицу. — Раньше он любил спорт, отлично играл в теннис, увлекался парусным спортом. На выходные мы часто уезжали на горных велосипедах. Но с тех пор как он познакомился с этим Тареком, все перестало его интересовать. Он постоянно торчал у компьютера и говорил только о зарабатывании денег.

— Вам не нравился друг вашего сына? — уточнила Пия, поскольку Бок выглядел почему-то напряженным.

— Нет. — Он потянул ей фотографии. — Он сразу не вызвал у меня симпатии. У Йонаса всегда было много друзей, но в какой-то момент все разговоры вдруг стали вертеться только вокруг Тарека. Когда я узнал, что этот Тарек хочет устроиться к нам системным администратором, я отнесся к нему с подозрением.

— Почему? — спросила Пия.

— У меня сложилось впечатление, что он на самом деле интересуется вовсе не моим сыном, он использует Йонаса в каких-то своих целях. — Бок немного помолчал и продолжил: — Мы приняли на работу другого претендента. Тогда они с Тареком пришли к нам домой. Они не хотели понимать, что я не могу оспаривать решения о подборе персонала. Йонас потребовал от меня, чтобы я принял Тарека.

— Но вы этого не сделали, — догадалась Пия.

Бок взглянул на нее.

— У меня есть начальник отдела персонала, и он знает, что делает. Если он не хочет принимать Тарека, значит, у него есть на то причины. Мы никого не возьмем только потому, что он — приятель моего сына. Это я и сказал Йонасу и Тареку.

— И из-за этого вы разошлись.

— Не сразу. Я потребовал данные о соискателях и выяснил, что у Тарека вообще нет никакой квалификации, чтобы претендовать на место. Ни законченного образования, ни опыта работы по профессии. Я предложил ему поработать в колл-центре или на стройке, если уж ему так нужна работа. Но он не захотел. Он держался довольно нахально и даже угрожал мне.

— Ого! И что же он сказал?

— Деталей я не помню. Он оскорбился и явно почувствовал себя униженным. Я коротко и ясно дал ему понять, чтобы он больше не появлялся в моем доме.

— И как на это отреагировал Йонас?

— В полном соответствии с тем, как его настроил Тарек. — Лицо Бока помрачнело. — По поводу и без повода он кричал всюду, что не хочет иметь со мной ничего общего и его будущее вовсе не в том, чтобы быть инженером или владельцем предприятия, он хочет стать биологом.

— И тогда вы его выгнали, — заметила Пия.

Доктор Карстен Бок посмотрел на нее, и в его ледяных голубых глазах не мелькнуло ни искры тепла.

— Нет, — возразил он. — Я его не выгонял. Йонас ушел сам.

Комната Йонаса находилась на втором этаже и размером была почти с дом Пии. На самой большой стене висела огромная, размером три на шесть метров фотография с панорамным видом на Келькхайм и Кенигштайн. Между лесами и полями протянулась красная линия.

— Что это такое?

Пия отступила на пару шагов, чтобы охватить взглядом всю картину.

— Результат компьютерного моделирования новой планируемой трассы В-8, — ответил Бок, стоявший в дверях.

— Это ваши инженеры разработали?

Пия была под впечатлением. Все детали совпадали: дома, монастырь Келькхайма, кенигштайнский Бург, имение Боденштайнов, учебный центр Дрезденского банка в Бангерте — все выглядело как на фотографии.

— Нет, — горько сказал Бок. — Это сделал мой сын. Не для меня, а для своих новых друзей — противников В-8.

Он снова провел рукой по лицу. На мгновение Пия даже поверила, что этот человек даст волю чувствам и заплачет, но в ту же секунду он взял себя в руки.

— Где компьютер Йонаса? — спросил Боденштайн, показав на письменный стол.

Там стоял плоский монитор, но кабель, к которому должен был быть подключен компьютер, просто лежал сверху.

— Видимо, он его забрал, когда уходил из дома.

Боденштайн выдвинул ящик письменного стола. Куча мелочей, школьные учебники, DVD-диски — ничего особенного. Он достал и открыл пару книг. Из одной выпали потертые фотографии. На всех была девушка с длинными светлыми волосами, которую крепко обнимал мужчина. Мужчину узнать было невозможно, потому что кто-то закрасил ему лицо фломастером.

— Вы не против, если я заберу эти снимки? — обратился Боденштайн к доктору Боку.

Тот лишь поднял брови и пожал плечами, даже не взглянув на фотокарточки.

— Вы одобряли взаимоотношения своего сына со Свенией? — спросила Пия.

— У них не было ничего серьезного.

Пия достала распечатку с УЗИ-снимком и протянула ее отцу погибшего юноши.

— Это было в памяти мобильного телефона Йонаса. Мы предполагаем, что Свения беременна.

Бок мельком глянул на листок. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, только мускул на щеке дрогнул.

— Большое спасибо, доктор Бок! — вмешался Боденштайн. — Не будем вас больше задерживать.

— Почему вы вдруг так заторопились? — спросила Пия своего шефа, когда они покинули особняк Бока и сидели в машине. — Я чуть было не растопила этот кусок льда, в нем могло мелькнуть что-то человеческое.

Боденштайн вынул снимки из кармана и протянул их Пии.

— Это было в учебниках Йонаса, — сказал он. — Судя по всему, парень часто их рассматривал.

— Вполне возможно, что эта девушка — Свения. — Пия просмотрела все снимки. — Но мужчину я узнать не могу. Может, в лаборатории смогут удалить чернила.

— Я тоже надеюсь.

— Этот доктор Бок — жутковатый тип, — сказала Пия. — Просто айсберг!

— Его глубоко ранило, что сын связался с его противниками, — возразил Боденштайн. — Паули ступил на опасную территорию, обвинив Бока.

— Бок ненавидит Паули по той же причине, что и Конради, — догадалась Пия. — Учитель настроил сына против отца. И даже более того, Йонас совершенно открыто принял сторону врага своего отца.

— Но Бок совсем не из тех людей, кто убивает старой подковой, — возразил Боденштайн.

— Может, он сделал это в состоянии аффекта? — развивала мысль Пия. — Свения его увидела и рассказала Йонасу. Когда тот хотел сообщить в полицию, его тоже убили. Это объясняет, почему ДНК тканей, которую обнаружили в зубах мальчика, так похожа на его собственную. Убийцей был его отец.

Боденштайн насмешливо глянул на коллегу.

— Двух зайцев убить хотите? Арестуем Бока как серийного убийцу, попадем под обвинение в клевете! — Он ухмыльнулся.

— Но ведь возможно и такое, — возразила Пия.

— Я не верю, что все так просто.

— В любом случае оба убийства связаны друг с другом, — сказала Пия. — Я в этом уверена.

— Несомненно, что круги общения Паули и Йонаса пересекаются, — сказал Боденштайн. — Но поведение преступников в двух случаях во всем различается. Паули мог быть убит в состоянии аффекта, там явно имели место эмоции. С Йонасом все иначе. Парень был повешен. Умышленно убит.

Катрин Фахингер вернулась из Висбадена с поразительными новостями об оглашении завещания. Паули был вовсе не настолько беспомощен, как полагала Марайке Граф. Свою учредительскую долю в «Гастро ГМБХ», в кафе «Грюнцойг», а также все личные вещи, что погибли во время пожара, он завещал Эстер Шмит. А свои акции он завещал в равных частях Лукасу ван ден Бергу и Йонасу Боку для основания их компьютерной фирмы. Стоимость акций на сегодняшний день, как было записано в завещании, составляла восемьдесят три тысячи евро. Остерман выяснил, что Паули заключил два договора страхования жизни, согласно которым в случае смерти страховку получала Эстер Шмит. Утрату спутника жизни ей незамедлительно скомпенсировали бы приблизительно триста тысяч евро. Особенно пикантно выглядела страховка на случай пожара, в случае которого он, Эстер Шмит и Марайке Граф, как совладельцы дома, должны были получить кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч евро. Эта новость стала последним доказательством для сотрудников десятого отдела Юргена Бехта и его коллег, которые уже и так подготовили на основании показаний Матиаса Шварца задержание Эстер Шмит по обвинению в поджоге, опасном для соседних строений. В данный момент они уже выехали ее арестовывать.

Растениеводческое хозяйство «Лето» находилось в новой промзоне на территории бывшего американского лагеря в Эшборне, напротив мебельного магазина «Манн Мобилия». Боденштайн уехал к Норберту Захариасу в тюрьму предварительного заключения, а потому попросил Пию и Бенке поговорить с Тареком Фидлером. Они нашли того позади теплиц. Он привязывал растения к кузову грузовика, что-то насвистывая.

— Здравствуйте, господин Фидлер! — сказала Пия.

Тарек Фидлер оторвался от своего занятия и обернулся.

— Здравствуйте, — ответил он, недоверчиво и с любопытством разглядывая Пию и Бенке. — Я что-нибудь нарушил?

У него определенно был опыт общения с полицией. Ему едва исполнилось двадцать. Узкое лицо, чувственный рот, темные глаза совершенно не вязались с мускулистыми, татуированными руками и пирсингом в ушах.

— Нет, не нарушили. — Пия назвалась и представила Бенке. — Дело касается вашего друга Йонаса Бока.

Тарек снял рабочие рукавицы.

— Я уже слышал. Он повесился.

— О! И кто же вам это рассказал? — спросила Пия.

— Приятель. Плохие новости расходятся быстро.

— Мы думаем, что Йонас был убит. Так же, как и Ганс Ульрих Паули.

Это сообщение, казалось, огорошило молодого человека.

— Йо был убит? — спросил он потрясенно.

— Все указывает на это, — подтвердила Пия. — Не могли бы вы нам рассказать, с кем Йо ссорился в последнее время?

— Он поссорился со своей подружкой. — Тарек действительно был потрясен. — Больше я ничего не знаю. Еще он злился на Эстер. В воскресенье ни слова не проронил, да и в понедельник был расстроен.

— Что это за компьютерная фирма, которую хотели основать Лукас и Йонас?

— Лукас, Йонас и я, — уточнил Тарек Фидлер. — «Офф лимитс интернет сервисез ГМБХ».^[8]

— О! ГМБХ… И чем предполагаете заниматься?

— Дизайном веб-сайтов, — ответил Тарек Фидлер. — В данный момент мы работаем над созданием собственного сервера, на котором пользователи смогут оформлять свои страницы в режиме онлайн.

— Что значит «мы»? Вы также в этом участвуете? — спросила Пия.

Тарек вздернул брови.

— А вы думаете, что я просто дурак-садовник? — В его голосе вдруг зазвучали агрессивные интонации. — Конечно, татуированный полукитаец из кочегарки и с пирсингом, который вкалывает чернорабочим на богатых людей, должен быть тупицей.

— Этого я не говорила, — холодно возразила Пия. — Но вам не хватило квалификации, чтобы стать системным администратором в фирме Бока.

Она явно затронула больное место. Парень уставился на нее, а потом натужно рассмеялся.

— У меня просто не было богатого отца, который оплатил бы мое образование, — сказал он. — В Германии по любому поводу требуются бумажки и документальные подтверждения.

— Чтобы учиться, вовсе не нужен богатый отец, — ответила Пия. — У нас существует федеральный закон о содействии обучению, он регулирует порядок предоставления ссуд и стипендий.

Хоть ей и был несимпатичен доктор Карстен Бок, но его отношение к Тареку Фидлеру Пия поняла. Снисходительность во взгляде Тарека сменилась откровенной враждебностью. Пия поняла, что ее тактика сработала — парень чувствовал себя не в своей тарелке. И тут заговорил молчавший до сих пор Бенке.

— Где вы познакомились с Йонасом? — спросил он.

— В «Грюнцойге». Я был знаком с Эстер с тех пор, как работал в приюте для животных в Зульцбахе. Она была председателем общества защитников животных.

— О, вы и в приюте для животных уже поработали, — удивилась Пия. — Гм, вы нигде надолго не задерживаетесь, да?

Тарек только глянул на нее и тут же обратился к Бенке:

— Что тут вообще происходит? Она меня достать хочет или что?

Бенке, конечно же, такой возможности не упустил.

— Достаточно, фрау Кирххоф, перейдем лучше к делу, — сказал он снисходительным тоном учителя, пытающегося окоротить всезнайку-ученицу.

Пия метнула в коллегу гневный взгляд. Тарек заметил это и насмешливо ухмыльнулся.

— Почему вы вывезли в воскресенье компьютеры? — спросил Бенке.

— Эстер захотела с нас брать арендную плату. А у нас денег не было.

— Вы не смогли ее убедить отказаться от этой идеи?

— Мы с Эстер хорошо понимаем друг друга, но когда речь заходит о бизнесе, уговорить ее невозможно.

— У меня создалось впечатление, что вы не просто хорошо понимаете друг друга. Похоже, у вас более доверительные отношения, — сказала Пия, бросив Бенке предупреждающий взгляд, чтобы не вздумал прерывать. — Или это с тех пор, как она потеряла своего спутника жизни?

Тарек даже не взглянул на нее.

— Улли был мне хорошим другом, — ответил он. — Поэтому я немного позаботился об Эстер, когда она осталась совсем одна.

— Ага, — сказала Пия.

— Она что-то пытается мне навесить? — обратился Тарек к Бенке. — Она так ставит вопросы, будто я сделал что-то плохое, тогда как я всего лишь пытаюсь поддержать подругу, попавшую в беду.

— Не волнуйтесь, — сказал Бенке и понимающе улыбнулся. — Моя коллега ничего подобного и в мыслях не имеет.

Тут уже Пия вышла из себя. Что вообще Бенке делает? Он намеренно выставляет ее дурой перед этим Тареком или всерьез думает, что парень так туп, что купится на эту дешевую игру в хорошего и плохого копов?

— Как получилось, что в понедельник вечером Лукас был в «Грюнцойге», а не на дне рождения у Йонаса? — спросил Бенке. — Он ведь лучший друг Йонаса.

Тарек на секунду смутился.

— Похоже, они поссорились. Но я понятия не имею, из-за чего, — ответил он наконец.

Бенке мог принимать на веру эту нарочито разыгранную неосведомленность, но Пия не поверила ни одному слову. Тарек Фидлер совершенно точно знал, из-за чего поссорились его друзья. Он рассказал, что произошло на вечеринке у Йонаса, и все совпало с версией Свении. После ссоры с подругой Йонас напился в стельку, а сам Тарек ушел с вечеринки около 22:00.

— Йонас жил у вас, — сказал Бенке. — Почему он ушел из дома?

— Потому что его старик — совершенная задница, — презрительно фыркнул Тарек. — И Йо больше не хотел, чтобы тот продолжал отравлять ему жизнь.

— Ну да, а вы тут совершенно ни при чем, — вставила Пия.

Тарек не отреагировал, даже не взглянул на Пию, будто она была просто пустым местом.

— Друзья для Йо были важнее отца, — сказал он, обращаясь к Бенке. — Семью, в отличие от друзей, мы не выбираем.

— В этом есть нечто здравое, — подтвердил Бенке.

Пия закатила глаза. Эти двое определенно нашли друг друга.

— Если вы с Йонасом были такими хорошими друзьями, возможно, вы объясните, почему он выложил интимные фото на веб-сайте Свении и разослал всем сообщения? — не сдавалась Пия.

Тарек открыл было рот, чтобы возразить, но передумал и, пожав плечами, произнес:

— Он говорил, что не делал этого. Но кто же еще мог это сделать?

— Кто-то, в чьих интересах было поссорить Йонаса со Свенией, — ответила Пия. — Кто бы это мог быть?

— Понятия не имею, — ответил Тарек. Он явно поднаторел во лжи, раз не терял над собой контроля, даже узнав о смерти своего лучшего друга.

— Может, Свения изменила Йонасу, и он это устроил? Чтобы отомстить ей?

— Возможно, ведь Свения — шлюха. — В голосе Тарека послышалось презрение. — Когда выпьет, то она ВД.

Бенке ухмыльнулся.

— ВД? — переспросила Пия. — Что это значит?

Тарек посмотрел на нее с издевкой, в глазах его читалась ненависть.

— Всем дает, — ответил он.

Норберт Захариас походил на собственную тень. Но в ходе разговора, который, по настоятельному желанию Захариаса, происходил в отсутствие адвоката, он совершенно ясно дал понять, что не считает свое предварительное заключение необоснованным.

Боденштайн был озадачен. Он полагал, что Норберт, который столько значения придает своей репутации, должен сгорать от стыда, находясь в тюрьме по подозрению в убийстве. Судья отклонил жалобу адвоката Захариаса, а также поручительство об освобождении под залог.

— Сегодня вечером состоится слушание дела, — сказал Захариас. — И пришлось бы в сотый раз объяснять людям, откуда мы взяли цифры для расчетов и почему не учли показания этих счетчиков в Кенигштайне. Да у меня просто нет никакого объяснения.

— Но ведь вы сказали, что это произошло просто по недосмотру? — удивился Боденштайн.

— По недосмотру! — Захариас громко фыркнул. — Вы поверите, что такое предприятие, как фирма Бока, может что-то пропустить? Никто не забывал о показаниях счетчиков. Их просто не стали учитывать, поскольку данные не вписывались в концепцию.

— Значит, Паули был прав в своих догадках? — сообразил Боденштайн.

— Абсолютно, — кивнул Захариас.

— Какие последствия могли бы быть, если бы в основу расчетов заложили правильные данные? — поинтересовался Боденштайн.

Захариас тяжко вздохнул и произнес:

— Самые плачевные. Расчеты и прогнозы на основе фактического транспортного трафика сводили на нет всю аргументацию сторонников строительства. На самом деле нет никакой необходимости в этой трассе, особенно с тех пор, как перестроили кенигштайнский деловой центр.

— Ага. — Боденштайн рассматривал мужчину, понуро сидевшего на стуле. — Что заставляет вас во всем признаться?

— А! — Захариас махнул рукой. — Гессенское управление дорожного строительства и транспорта уже распорядилось подготовить новые расчеты на основании исправленных данных. Причем поручило это независимому эксперту, который не имеет ничего общего ни со мной, ни с Боком. Боюсь, что последний порядок землепользования не будет утвержден.

— Что это означает для вас лично?

— Со мной расторгнут договор как с консультантом. — Он не производил впечатления человека, который от этого ночей спать не будет.

— А что говорит ваш зять? Какие последствия это будет иметь для него и его фирмы?

Захариас поднял взгляд, под глазами у него залегли глубокие тени.

— Если дорога не будет построена, у него лопнет огромный заказ, — сказал он. — Бок потеряет большие деньги.

— Почему? — попросил уточнить Боденштайн. — Деньги за экспертизу он уже получил. Это его заказчики теперь в проигрыше.

— Все не так просто, — признался Захариас. — На этом многое было завязано, и дело зашло уже довольно далеко.

— Я не знаю, как далеко оно зашло. — Боденштайн придвинулся к собеседнику. — Что было известно обо всем вашему внуку?

В глазах Захариаса вдруг появилась тревога, он выпрямился.

— Йонасу? А что ему могло быть известно?

— Вот это-то мне и хотелось бы узнать, — ответил Боденштайн. — Это очень важно. Мы предполагаем, что Паули мог получить информацию от Йонаса. Он опекал парня, оба очень хорошо друг друга понимали. А вот к отцу Йонас добрых чувств не испытывал.

Захариас уставился куда-то перед собой и молчал.

— Господин Захариас! — окликнул Боденштайн. — Ответьте мне, пожалуйста. Я не из пустого любопытства спрашиваю. В понедельник вечером ваш внук был убит.

В одно мгновение лицо бывшего руководителя строительства в Келькхайме побелело, как мел.

— Йонас мертв? — прошептал он потерянно. — Этого не может быть.

— Но, к сожалению, это так, — сказал Боденштайн. — Он праздновал с друзьями свой день рождения на вашем загородном участке. На следующий день мы обнаружили там его тело.

— О господи, Йо! — прошептал Захариас. — Йо, до чего же я все довел!

Он затрясся всем телом, и слезы хлынули из его глаз. Большого труда ему стоило совладать с собой. Боденштайн понимал, что поступил жестоко, но он интуитивно почувствовал, что нужно подтолкнуть Захариаса сообщить самое важное.

Зандеры жили в Бад-Зодене в скромном отдельном доме, построенном в пятидесятые годы. Старомодный, увитый плющом фасад несколько выбивался из ряда новых особняков состоятельных граждан, которые заполонили весь жилой квартал, такой же, как Иоханнисвальд в Кенигштайне. У гаража стоял старенький «Пассат» с детским креслом на заднем сиденье. А рядом желтый мотороллер с отбитым зеркалом. Пия нажала на звонок. В глубине дома послышался мелодичный перезвон, и чуть позже открыла дверь молодая женщина с ребенком на руках. Пия представилась и спросила об Антонии и Свении.

— Они снаружи, в саду, — сказала молодая женщина, судя по всему, старшая сестра Свении. — Входите!

— То-ни! — захлопал в ладошки малыш. — То-ни! То-ни!

Пия улыбнулась ему из вежливости и проследовала в дом за молодой женщиной. Она уже давно убедилась, что ей чуждо материнское умиление при взгляде на маленьких детей и младенцев.

— Вы были в зоопарке, когда нашли тело этого мужчины, да? Отец рассказывал о вас.

— Те-ло! — подхватил ребенок. — Те-ло! То-ни!

Вообще-то Пии было все равно, кто и что о ней рассказывает, но в данном случае она очень хотела бы знать, что рассказывал о ней доктор Зандер своим дочерям.

— Ваш отец дома? — спросила она как бы мимоходом, будто ее это совсем не интересует, но сама была удивлена, как ей хочется побольше узнать о мужчине, который постоянно занимал ее мысли.

— Нет, — ответила женщина. — Папа в зоопарке.

Она проводила Пию через дом в зимний сад. Во всем доме царил уютный беспорядок. По паркетному полу, видавшему лучшие дни, валялись детские игрушки. На потертом кожаном диване в гостиной спали две кошки. Третья, белоснежная, сидела перед аквариумом на старинном буфете в столовой и наблюдала за рыбами. На обеденном столе в просторной кухне громоздилась неубранная посуда, тихо бубнило радио.

— Сейчас я их обеих позову, — сказала молодая женщина.

— Спасибо, — кивнула ей Пия и осмотрелась.

Зимний сад был большим, полным экзотических растений, с уютными темными кожаными креслами. На низеньком столе лежали книги и журналы, раскрытый блокнот, где что-то было написано ручкой, стояли пустые стаканы и бутылка недопитого красного вина. Пия наклонилась и прочла название одной из книг. Специальный труд по зоологии. Видимо, зимний сад был любимым местом доктора Зандера. Ей вдруг показалось, что она подглядывает, и Пия обрадовалась, когда из сада пришли Антония и Свения. Сегодня последняя выглядела ненамного лучше, чем вчера. Обострившееся бледное лицо, безжизненное, как у фарфоровой куклы, застывшее выражение больших, слишком сильно накрашенных глаз. Пия села в кресло, девочки устроились на диване напротив. Затем Кирххоф достала из сумки распечатку УЗИ-снимка и протянула им. Свения едва взглянула на него, Антония наморщила лоб.

— Ты беременна, Свения? — спросила Пия.

— Почему вы так решили? — удивилась девушка.

— Потому что эта фотография была в мобильнике Йонаса, — ответила Пия.

— Как к вам попал мобильник Йо? — настороженно спросила Свения.

— Очень сожалею, но вынуждена вам сообщить, — произнесла Пия, стараясь быть помягче, — что Йонас мертв.

Антония охнула и побледнела, Свения уставилась на Пию, не мигая.

— О боже! — прошептала она с расширившимися от ужаса глазами. — Это я во всем виновата… Если бы я…

Она умолкла на полуслове. Антония, утешая, обняла подругу, хотя сама держалась из последних сил. Пия вовсе не хотела сообщать девочкам жуткие подробности смерти Йонаса, но она не могла допустить, чтобы Свения считала себя виновной в самоубийстве своего друга.

— Нет, Свения, ты тут совершенно ни при чем. Йонас не покончил с собой. Он был убит.

С кухни доносился бодрый голос футбольного радиокомментатора. Нынче только и слышно было что о футболе.

— Мне надо домой!

Свения резко встала. Она тяжело дышала и выглядела как привидение. Антония схватила ее за запястье. Но Свения резко оттолкнула подругу и бросилась в дом. Резко хлопнула защелка входной двери. Антония беспомощно посмотрела на Пию.

— Отпусти ее, — сказала Пия. — Для нее это страшный шок, пусть она немного придет в себя.

Антония вернулась и села на диван. Мгновение она сидела, закрыв лицо руками. А потом встряхнула головой. Девушка тоже не могла переварить жуткое известие.

— Свения стала совершенно другой, — сказала она подавленно. — Раньше у нас никогда не было тайн друг от друга, а теперь…

— Она ведь беременна, да?

Пия смотрела на девочку, Антония на минуту замялась.

— Да, — наконец произнесла девушка. — Она только на той неделе узнала. Когда пришла к врачу за новым рецептом на таблетки.

— Это случайно не во вторник было? — спросила Пия.

— Да, — удивленно ответила Антония. — А как вы узнали?

Белая кошка, которая раньше смотрела на рыб, пришла в зимний сад, потерлась о ноги Антонии и запрыгнула к ней на колени. Девушка опустила пальцы в мягкий мех и непроизвольно принялась гладить.

— Должна же быть какая-то причина, по которой она поехала вечером к Паули, — сказала Пия. — Эта могла бы все объяснить. Ей требовался совет или утешение.

— Может быть. — В голосе Антонии послышалась горечь. — Она мне сказала, что была у него. Но Свения совсем свихнулась с этим Паули. С тех пор, как с ним познакомилась, перестала есть мясо, выступает против засилья автомобилей и загрязнения окружающей среды и все такое. Раньше все это ее ни капли не интересовало.

— Из-за чего спорили Йо и Свения в субботу в Бурге?

— Она мне не рассказывала.

Антонию явно задевало, что ее лучшая подруга имеет от нее такие тайны.

— Что за человек был Йонас? — спросила Пия. — Он тебе нравился?

Антония задумалась и ответила:

— Да, поначалу. Хотя он совершенно изменился. Все изменилось с тех пор, как… А, все равно…

— С тех пор, как что? — переспросила Пия.

Антония не могла больше говорить и заплакала. Пия терпеливо подождала, пока девушка снова возьмет себя в руки, и спросила:

— Как Йо отреагировал, когда Свения сообщила ему, что беременна?

— Думаю, скис. — Антония вытерла слезы. — Свения пришла ко мне во вторник с этим УЗИ-снимком и была совершенно не в себе. Потом она послала снимок Йо. Он ответил эсэмэской. Когда Свения ее прочитала, то заплакала и уехала. Она хотела его найти, чтобы поговорить с ним.

— С этого, наверное, следовало начать, — трезво рассудила Пия.

— Да, наверное. — Антония пожала плечами. — Вечером она с ним ужаснопоссорилась. Позже позвонила мне еще раз и разревелась.

Девушка замолчала, а кошка внезапно подняла голову и спрыгнула с ее колен. Сердце Пии так и подпрыгнуло, когда на лестнице, ведущей в зимний сад, появились Кристоф Зандер и Лукас. Кошка терлась о ноги Зандера и мяукала, требуя внимания. Антония вскочила и бросилась отцу в руки.

— Папа! — всхлипнула она и крепко к нему прижалась. — Йо умер!

— Что?! — Лукас побледнел и растерянно взглянул на Пию. — Нет!!! Это ведь неправда, да?

— Правда, к сожалению. — Пия встала и подошла к мужчинам. — Я нашла его вчера.

Норберт Захариас боролся с собой минут пять; казалось, он постарел прямо на глазах у Боденштайна.

— Я слишком поздно прозрел, — прошептал он. — Я верил, что нужен им как советчик, поскольку знаю, какие подписи и документы надо оформлять для определения регламента землепользования при строительстве. Но это не так. На самом деле им нужен был козел отпущения. Так же, как тогда…

Он прикрыл глаза, пытаясь сдержать слезы.

— Я не продажен, — наконец выдавил он. — Скорее я просто доверчив до глупости.

— А что произошло «тогда»? — спросил Боденштайн.

— Это касалось плана застройки городской территории Келькхайма, — упавшим голосом проговорил Захариас. — Региональная организация по планированию пересмотрела план землеотвода под застройку в Руппертшайне, Фишбахе и Мюнстере. И тут Функе и Шварц обнаружили, что их участки в Мюнстере оказались близко, но за пределами указанной в плане области. А оба уже хотели продать свои участки строительной компании моего зятя. Пересмотр стал для них катастрофой. Они обругали меня, сказали, что я не разобрался в плане и только потому теперь Руппертшайн должен быть перестроен. Короче, они склоняли меня к тому, чтобы я использовал свое влияние и склонил региональную организацию изменить план. Это, конечно, вызвало большое возмущение населения. Жители Руппертшайна взбунтовались, узнав, что под застройку отведена лишь небольшая полоска земли под Цаубергом. Но магистрат нагрел руки на измененных планах застройки, Функе, Шварц и Конради продали свои участки в центре города моему зятю за большие деньги, и тот развернул там строительство. Противники устроили проверку, открылось мое вмешательство и, конечно, родственные связи с Боком. Назревал скандал. Функе посоветовал мне выйти на пенсию по состоянию здоровья. Прежде чем дело дойдет до дисциплинарного взыскания. Он обещал, что прикроет меня и замнет дело.

— Правда ли, что в прошлом строительной фирме вашего зятя всегда удавалось выигрывать открытые конкурсы, предлагая самые низкие расценки на работы, и регулярно получать от города заказы на строительство? — спросил Боденштайн.

— Да, это так, — согласился Захариас. — Действительно, если в Келькхайме или окрестностях что-нибудь строится, это всегда делает фирма моего зятя. За это он всегда приплачивает кое-что ответственным за проведение конкурса.

— Паули был весьма близок к истине, когда назвал вас «мафией», — заметил Боденштайн.

— Он вообще во всем был прав, — устало ответил Захариас и кивнул.

— Если я правильно понял, вашему зятю грозили большие проблемы из-за вмешательства Паули, — подытожил Боденштайн. — Конечно, разозлились и те, кто хотел подзаработать на скупленных по дешевке участках, отведенных под запланированную трассу, поскольку они лишились бы денег. Но доктор Бок мог потерять больше, чем просто выгодный заказ. Причем… А как он вообще мог быть уверен, что действительно получит заказ на строительство трассы? Это ведь решают не власти Келькхайма и Кенигштайна, не так ли?

— Не они, — подтвердил Захариас. — Это решает управление дорожного строительства и транспорта в Гессене. Но у моего зятя хорошие связи с ответственными за принятие решений. И эти связи простираются до Берлина.

— Откуда Паули узнал все это? — спросил Боденштайн. — Йонас ему рассказал?

Захариас изменился в лице, стараясь сдержать слезы.

— Боюсь, что да, — произнес он сдавленным голосом. — Недавно Йонас с Тареком были у меня в саду. Они иногда помогали мне, ведь друг Йонаса работает садовником. День выдался ужасный. Зять пригрозил мне, что если я что-нибудь расскажу о подтасованных расчетах, то горько об этом пожалею. Моя дочь подписала брачный контракт, согласно которому в случае развода она ни на что не претендует, и Карстен угрожал, что пустит ее по миру с протянутой рукой, если я не доведу дело до конца.

— Значит, он оказывал на вас давление…

Боденштайн вовсе не удивился. Пия была права. Она правильно оценила Бока.

— Да, — подтвердил Захариас. — Вечером я многовато выпил и рассказал обо всем Йонасу и его приятелю. Я был просто убит, поняв, что даже мой собственный зять меня использовал и что, если все раскроется, все опять свалят на меня…

— Как отреагировал ваш внук? — осведомился Боденштайн.

— Был вне себя. Он ненавидит своего отца. Я должен был предположить, что он просто так не успокоится. Йонас передал всю информацию Паули. Теперь мертв не только Паули, но и Йонас. А я должен жить, сознавая, что на моей совести смерть двух человек…

— Ну, пока еще не доказано, что стало причиной смерти Паули или Йонаса, — попытался успокоить старика Боденштайн. — А что вы хотели от Паули во вторник вечером?

— Я хотел сказать, что поддержу его, — устало проговорил Захариас. — А еще я хотел предупредить его и попросить все сделать тихо. Чтобы действительно сорвать все планы моего зятя, нам следовало выйти на людей, которых он подкупил. А об этом нечего было и думать после выступления Паули, теперь все предупреждены.

— Вы поговорили с Паули? — спросил Боденштайн.

— Нет. — Захариас покачал головой. — Когда я увидел девушку, то испугался. Официально ведь я противник Паули. Я не хотел, чтобы нас с ним видели вместе.

Боденштайн пристально посмотрел на Захариаса и поверил.

— Мы можем вас отпустить.

— Нет, — тут же возразил старик, к удивлению Боденштайна. — Пожалуйста, не надо!

— Простите, не понял?

— Здесь мне спокойнее. — Захариас опустил голову. — Как вы думаете, почему я захотел переговорить с вами без адвоката?

— Скажите мне, я был удивлен, — попросил Боденштайн.

— Адвокат, который должен был меня защищать, работает на моего зятя.

Зандер провел рукой по волосам дочери и встревоженно взглянул на Пию.

— Свения уже знает? — тихо спросил он.

Лукас с громким то ли всхлипом, то ли стоном опустился на ступеньки и закрыл лицо руками. Пия заметила у него свежую белую повязку до локтя. Антония отпустила отца, села рядом с Лукасом и обняла его обеими руками. Парень уткнулся ей в плечо. Пия увидела, что слезы бегут по его щекам. Зандер спустился по ступенькам в зимний сад. Он вспотел от волнения, выглядел разбитым и подавленным.

— Давайте пройдем в сад, — предложил он и вышел наружу через стеклянную дверь.

Пия проследовала за ним. У стены дома в больших кадках росли помидоры, на клумбах цвели гортензии, пьяняще сладко пахли плетистые розы.

— Какой паскудный день! — сказал Зандер. — Я только что из больницы. Дромадер укусил Лукаса и чуть не отхватил ему пол руки на глазах у детской группы! Но на самом деле ему повезло. Если бы рядом не было воспитателей, он пострадал бы больше.

Пия взглянула в зимний сад, где на ступеньках обнявшись сидели Лукас и Антония, горюя о погибшем друге. Зандер присел на низкую стенку, отделявшую террасу от сада.

— Что случилось с Йонасом? — спросил он и посмотрел на Пию.

— Мы нашли его висящим в петле, — ответила она. — Видимо, была жестокая борьба, в ходе которой Йонас укусил своего убийцу. Между зубами были обнаружены частицы человеческой кожи.

У Зандера вытянулось лицо.

— О господи! — пробормотал он. — Как это все приняла Свения?

— Она убежала, — ответила Пия. — Мне показалось, она испугалась.

— Да, она совершенно растеряна, — согласился Зандер. — С тех пор как попала в компанию этого злосчастного Паули, она совершенно переменилась. Я уже начинаю серьезно беспокоиться о девочках.

— И не без оснований, — серьезно заметила Пия. — Два убийства в ее самом ближайшем окружении, и к тому же Свения была у Паули как раз перед тем, как его убили. Жаль, что она ничего мне об этом не рассказывает.

Зандер запустил пальцы в свои густые темные волосы, а потом оперся локтями на колени.

— Что же делать? — произнес он мрачно, обращаясь скорее к себе, чем к Пии. — Я не могу запретить Тони общаться с ее друзьями, как бы мне этого ни хотелось. Ведь тогда она станет с ними встречаться тайком и начнет меня обманывать.

И пока он говорил, Пия почувствовала, что ее мысли очень далеки от расследования, которым она занимается. В присутствии Кристофа Зандера ее сердце начинало биться сильнее, и это ее беспокоило. Уже давно, очень давно никакой мужчина не вызывал у нее подобной реакции. Внезапно и совершенно неотвратимо она поняла, почему не даст Хеннингу второго шанса. Она не хотела больше возвращать что-то прежнее и знакомое, она стремилась навстречу новому чувству; сердце ее колотилось, колени подкашивались, но она хотела страсти и неизведанного. Годами Пия лгала себе, полагая, что довольна и удовлетворена рутиной собственной жизни. Это не так. Или теперь стало не так.

— …все во мне противится тому, чтобы Тони общалась с такими людьми, как Йонас.

Слова Зандера вернули Пию к действительности.

— Что вы имеете в виду — «такими людьми, как Йонас»? — спросила она.

— Избалованными, эгоистичными хамами. Никого не уважающими и ничего не чувствующими, только и выискивающими, как бы побольнее ударить. — В голосе Зандера слышался горький сарказм. — Родители пытаются засыпать их дорогими вещами, чтобы успокоить свою нечистую совесть.

— Насколько хорошо вы были знакомы с Йонасом?

— Он часто бывал здесь со Свенией.

— И?

— Что «и»?

Он посмотрел на нее, и взгляд этот пронзил Пию насквозь.

— Какое впечатление у вас о нем сложилось?

— По всей вероятности, неправильное. Я подумать не мог, что он способен на эту историю с фотографиями в Интернете и почтовой рассылкой. Это показывает, каким человеком он был на самом деле. Эти дети совершенно не понимают, что правильно, а что нет, не уважают ничьих чувств, не признают ни границ, ни моральных ценностей.

— Но у Йонаса как раз были важные для него ценности, — возразила Пия. — Он выступал против строительства этой трассы и за защиту окружающей среды.

— С чего это вы взяли?

Пия рассказала о компьютерной симуляции, которую сделал Йонас. Зандер смотрел на нее с сомнением.

— Вы знали, что Свения беременна? — спросила она.

— Да что вы! — На лице Зандера появилось выражение полной растерянности.

— Она узнала об этом в прошлый вторник, — сказала Пия. — Полагаю, что именно поэтому она и отправилась в тот вечер к Паули. Наверное, ей нужен был совет.

— Исключительно от него! — Зандер пренебрежительно фыркнул и покачал головой. — Будто его интересовали другие люди.

— Во вторник Свения и Йонас поссорились, — продолжала Пия. — В субботу они снова повздорили, в воскресенье она его не видела, в понедельник в Интернете появились картинки. А вечером он был мертв.

Зандер смотрел на Пию.

— К чему вы клоните?

Кирххоф старалась не смотреть на него, боясь, что он прочтет все ее чувства к нему по глазам. И при этом сердилась на себя за то, что не может сохранить дистанцию.

— Снимки в Интернете должны были доказать, что Свения ему изменила. Если же он знал, что вовсе не он отец будущего ребенка, это объясняет всю историю с веб-сайтом Свении и мейлами ее знакомым и родственникам. Ревность. Месть.

Несколько минут они молчали.

— Папа?

На террасе появилась заплаканная Антония. Зандер обернулся к ней.

— Можно я пойду с Лукасом? Он совершенно убит.

— Конечно. Только возвращайся не поздно.

Зандер кивнул и помолчал, провожая ребят взглядом, потом со вздохом сказал:

— Лукас сказал мне сегодня утром, что хочет прервать практику.

— Работа в «Грюнцойге» ему тоже больше не светит, — ответила Пия. — Думаю, что после оглашения завещания Паули Эстер Шмит вряд ли скажет Лукасу хоть одно доброе слово. Паули оставил Йонасу и Лукасу пакет акций стоимостью примерно в восемьдесят тысяч евро.

Зандер от удивления чуть рот не раскрыл.

— Непостижимо! Когда старик ван ден Берг узнает, он обалдеет!

— А кстати, насколько хорошо вы знаете отца Лукаса?

— Довольно неплохо, — ответил Зандер. — Он член попечительского совета зоопарка. И мы почти соседи.

— Вы знали, что отцов Йонаса и Лукаса связывают деловые отношения?

— Весьма вероятно. — Зандер внимательно посмотрел на Пию. — Ван ден Берг — член правления банка, отец Йонаса — председатель правления крупной фирмы. Такие люди обычно знакомы друг с другом.

— Он председатель наблюдательного совета холдинга Бока, — сказала Пия.

— Большие боссы любят совмещать прибыльные должности, — ответил Зандер. — А что может быть прибыльнее, чем пост председателя наблюдательного совета?

— Конечно! — Пия улыбнулась. — Но меня интересует, почему ван ден Берг решил оставить эту должность.

— Хотите, я его спрошу? — предложил Зандер совершенно серьезно. — Я увижу его сегодня вечером.

Пия на минуту задумалась.

— Ну, разве что вам представится случай завести разговор на эту тему.

— Думаю, в свете происходящих событий это будет несложно, — ответил Зандер.

Пия взглянула на часы. Они вернулись в зимний сад и прошли через дом. Анника усердно гладила, ребенок сидел в манеже и с чем-то играл. Когда Зандер вошел в комнату, малыш принялся поднимать решетку.

— Деда, вверх! Деда взять! Вверх! — кричал он, протягивая ручки.

Мрачное лицо Зандера осветила улыбка, он подхватил мальчишку и подбросил его в воздух. Анника перестала гладить и смотрела на отца и восторженно верещавшего малыша. Пии вдруг стало не по себе. Она не знала почему, но чувствовала, что больше не в силах наблюдать эту семейную идиллию. Весь день она спокойно входила во все открытые двери, но внезапно ощутила, как, словно грозовая туча, наползает страх одиночества.

— Фрау Кирххоф, подождите! — крикнул Зандер ей вслед. — Я поставил машину прямо за вашей!

Пия ускорила шаг, но он догнал ее у ворот в сад, все еще улыбаясь.

— Что случилось?

Улыбка исчезла с его лица, он озабоченно смотрел на нее.

— Ничего, — ответила Пия. — А в чем дело?

— Просто вы вдруг стали такой… подавленной.

Он еще ко всему прочему и мысли читать может?

— Мне надо раскрыть два убийства, — ответила Пия.

И почему она тоже не может просто уткнуться в чье-нибудь плечо в поисках утешения, как Антония? Как бы ей хотелось рассказать Зандеру, как было страшно вчера ночью! Но что он подумает, если она, совсем посторонний человек, вдруг поведает ему, как страшно ей стало оставаться одной в собственном загородном доме? У него и так своих забот хватает, не стоит обременять его лишними.

— Заходите еще в зоопарк — мороженого поедим, — сказал в этот момент Зандер. — Буду рад вас видеть!

Пия заставила себя улыбнуться.

— С удовольствием! Как только разберусь с делами, у меня появится больше времени для приятных встреч.

Они стояли около машины Зандера и смотрели друг на друга. Пия отвела взгляд. Она терпеть не могла чувствовать себя неуверенно, а присутствие Кристофа совершенно выбивало ее из колеи.

— Мне пора. — Она достала из кармана ключ от машины. — Приятного вам вечера!

— Спасибо, вам также! — Он освободил ей место для проезда. — Я позвоню вам, если узнаю что-нибудь об отце Лукаса.

На обратном пути, пока вела машину, Пия чувствовала, как колотится ее сердце и дрожат руки. Чувства явно все путали, а это было совсем нехорошо. Чтобы ориентироваться в том запутанном лабиринте, в который превратилось расследование, она должна сохранять ясность мысли.

Четверг, 22 июня 2006 года

Пия проснулась оттого, что ей прямо в лицо светил фонарик. Сердце бешено билось, она лежала в постели будто парализованная, не в силах даже пальцем пошевелить. Пия знала — в комнате кто-то есть. Ее прошиб холодный пот, но она не могла ни вскочить, ни закричать, ни схватить табельное оружие, которое лежало рядом с кроватью. Луч фонаря скользнул в сторону, глаза привыкли к темноте, и вскоре она смогла различить знакомый силуэт.

— Лукас! — прошептала она, с облегчением истерически хихикнув. — Что это значит? Как ты вошел?

Ей стало стыдно, потому что из-за жары она спала почти голой, в одних трусах. Лукас склонился над ней, его прекрасные зеленые глаза покраснели и были полны слез. В отличие от того вечера в субботу, ей не было неприятно, что он так близко. Она ощутила прикосновение его рук к своему телу и закрыла глаза. Но внезапно он схватил ее запястье, развернул ее спиной и, навалившись всем телом, прижал Пию к кровати. Она хотела сбросить его, но он оказался сильнее. Пия открыла глаза и, увидев искаженное лицо Лукаса, испугалась. Молча и яростно они боролись друг с другом. Он был таким тяжелым, что она не могла ни шевельнуться, ни вздохнуть. Она хотела закричать, но из горла не вырвалось ни звука. В полной панике она поняла, что кричать бесполезно, — ее никто не услышит, ведь у нее нет соседей, даже случайных прохожих тут не бывает. Она одна и совершенно беззащитна. Слезы брызнули у нее из глаз, потекли по лицу, не давали дышать. И тут Лукас развернул Пию к себе. Его взгляд пронзил ее насквозь. Он сочувственно улыбнулся и обхватил пальцами ее шею.

— Пожалуйста, не надо, — пролепетала она. — Пожалуйста, прошу…

— Ты разочаровала меня, Пия, — хрипло прошептал он. — А знаешь, что я делаю с людьми, которые меня разочаровывают?

И сжал ее горло…

Пия раскрыла глаза и уставилась в темноту. Футболка была мокрой от пота, сердце бешено билось, все тело дрожало. Она лежала неподвижно и ждала, пока успокоится сердцебиение. Несколько лет у нее не было таких снов. Она потянулась к выключателю и зажгла свет. Половина четвертого, утро. Окно распахнуто, но никакой ночной прохладой не веет. Во рту пересохло, горло дерет. Пия заметила, что действительно плакала. С дрожью в коленках она прошла в кухню. Две недели Кирххоф не притрагивалась к сигаретам. Теперь она обшарила все куртки в кладовке и только в зимней нашла старую открытую пачку сигарет. Первая затяжка подействовала как наркотик, в голове помутнело, но пальцы перестали дрожать, пот высох. Много лет она не вспоминала те каникулы 1989 года во Франции, которые так невинно начались, а закончились катастрофой. Долгие месяцы после этого страх был ее постоянным спутником. С годами она заглушила воспоминания о том случае, и они больше не возвращались.

Пия приняла душ, поменяла белье, натянула футболку и джинсы. Все еще под впечатлением от недавнего кошмара она распахнула входную дверь и глубоко вдохнула свежий воздух. Над Таунусом небо было темным, но на востоке уже розовела первая светлая полоска, предвещающая очередной жаркий день. Пия направилась к конюшне, она любила эти часы предрассветных сумерек на грани дня и ночи. Птицы проснулись в лесу за домом и начали свой утренний концерт. Лошади обрадованно заржали, увидев Пию. Ничто так не успокаивает, как будничные заботы, поэтому Пия накормила лошадей, хотя обычно делала это на час позже, насыпала корму уткам, гусям и курам, а потом прошла через двор, удивляясь, почему не выбежали морские свинки. Обычно пушистые зверьки уже ждали ее, вцепившись в сетку, которой была затянута собачья конура, где они жили летом.

— Вы еще спите?

Пия взялась за дверцу, прикрывавшую дверь конуры. Но задвижка была отодвинута, а дверь, затянутая сеткой из тонкой проволоки и защищавшая зверьков от кошек и мелких хищников, открыта. У нее все внутри сжалось, когда она заглянула внутрь и увидела, что произошло: куница или лиса залезли в конуру и передушили всех свинок. И тут слезы брызнули у Пии из глаз; она стояла на коленях в мокрой от росы траве и плакала навзрыд.

Через час она потягивала кофе и пыталась собраться с мыслями. Сначала открытые ворота, потом распахнутая дверь, а теперь мертвые морские свинки. Она попыталась отвлечься, уставилась в монитор. Нашла еще разок письмо от Зандера и кликнула ссылку на страничку Свении. Но на экране высветилось сообщение об ошибке, страницу невозможно найти. Кто-то, видимо, удалил ее. И этот кто-то — явно не Йонас, потому что Йонас мертв.

— Кай, — обратилась Пия к коллеге. — Страница Свении Зиверс удалена. Как это могло случиться?

Остерман попытался зайти на страницу.

— Это сделала или сама девушка, — сообщил он через пару секунд, — или провайдер.

— Но у Свении нет больше доступа к собственной странице, — задумчиво произнесла Пия. — Мне об этом рассказала ее подруга вчера. Ты можешь узнать, кто это сделал?

— Я попробую.

Он принялся за работу. Было всего четверть восьмого, но Пия хотела узнать, поговорил ли Зандер с отцом Лукаса. Она набрала номер Зандера и через секунду услышала его голос.

— Я собирался вам звонить, но не знал, можно ли так рано, боялся помешать.

Внезапно Пии захотелось рассказать этому человеку, которого она едва знала, о себе чуть больше, а потому она ответила:

— Сегодня вы спокойно могли звонить мне начиная с четырех утра.

— А что? Еще один труп? — спросил Зандер.

— Не один, а пятнадцать мертвых морских свинок, — ответила Пия. — А за два дня до того ворота и дверь в дом оказались открытыми, когда я вернулась домой.

— Возможно, вам не стоит жить за городом совсем одной.

Мысли Зандера развернулись в соответствии с тем, куда клонила Пия.

— Вот и коллеги сказали мне то же самое, — ответила она. — Но не могу же я срочно искать мужчину, чтобы только не жить одной.

— А как же ваш муж? — поинтересовался Зандер. И в голосе его сквозило любопытство.

Пии стало немножко стыдно за свою маленькую провокацию, но совсем чуть-чуть. Когда-то она неплохо играла в эту старинную игру, что от века продолжается между мужчинами и женщинами, но это было прежде, когда она была беззаботна и не ведала страха. Потом она встретила Хеннинга, научно структурированный мозг которого был чужд намекам и играм и невосприимчив к ним. А теперь встреча с Лукасом вновь пробудила в ней вкус к этой игре.

— Он живет во Франкфурте, — сказала она, как бы мимоходом. — Но я звоню вовсе не затем, чтобы поплакаться по поводу своих морских свинок. Вам удалось вчера поговорить с отцом Лукаса?

— Да, — ответил Зандер. — Причем достаточно подробно. Он ничего не знал о смерти Йонаса и был потрясен. А председателем наблюдательного совета у Бока он перестал быть потому, что его не устраивала работа правления. Он не вполне ясно выразился, но, если я правильно понял, дело касалось проекта на Ближнем Востоке и сомнительного партнерства.

Они поговорили еще минуту. Потом Пия поблагодарила за информацию и попрощалась. Подняв глаза, она встретила насмешливый взгляд Остермана.

— В чем дело? — спросила Кирххоф.

— Ни в чем. — Он пожал плечами и усмехнулся. — То, что ты сейчас сделала, напомнило мне кое-что.

— А что я сейчас сделала? — простодушно спросила Пия.

Ухмылка Остермана стала еще шире, и он откинулся на стуле.

— Ты используешь расследование для того, чтобы закидывать собственные сети. Вот только кто рыбка?

— Какая рыбка? — Пия почувствовала, что попалась.

— Я уже однажды запутался в подобных сетях. — Остерман высоко поднял брови. — Правда, так далеко не заходил. Может быть, зашел бы, если б с моей ногой ничего не случилось.

В восемь часов Боденштайн появился на работе и был явно не в духе. Он почти не слушал своих сотрудников на утреннем совещании. Козима ни словом не обмолвилась о срыве в понедельник вечером. Но гораздо больше, чем ее обидные упреки, его волновало другое. Что-то было не так. Сегодня должны прийти результаты анализа крови, и тогда… Оливер вдруг заметил, что взгляды сотрудников в ожидании обращены на него.

— Я составил список и вызвал всех друзей Йонаса, — повторил Остерман. — Кто ими займется?

— Вы и фрау Фахингер, — решил Боденштайн. — Спросите, где они были в вечер, когда умер Паули, и вечером в понедельник. Не скрывайте, почему мы ищем у них следы укусов. Кроме того, я хочу знать, о чем спорили Лукас и Йонас. Фрау Кирххоф, поговорите еще раз с Лукасом. Вдруг он сможет найти в компьютере Йонаса эти е-мейлы.

Пия кивнула, хотя ей было не по себе при мысли, что придется встречаться с Лукасом после сегодняшнего ночного кошмара.

— И кстати, что там за история, из-за которой Паули угрожал своему старому приятелю Зибенлисту?

Об этом Пия начисто позабыла!

— Дело лежит у меня на столе, — сказала она и поспешила за пайкой.

— Нет ли от опрошенных каких-нибудь сведений, которыми мы могли бы руководствоваться? — осведомился Боденштайн у своих сотрудников.

Все дружно покачали головами.

— В среду вечером был матч наших с поляками, — сказала Катрин Фахингер. — Так что все сидели перед телевизорами, и, к сожалению, вообще никто ничего сказать не может.

Пия вернулась и принесла папку.

— 17 августа 1982 года сообщалось о смертельном случае во время вечеринки, — прочитала она. — Девушка по имени Марион Ремер впала в кому из-за употребления слишком большого количества коктейлей и умерла по дороге в больницу от шока. Было проведено расследование на предмет выявления убийства по неосторожности, своевременного неоказания помощи и умышленного нанесения вреда здоровью, среди подозреваемых находился также и Штефан Зибенлист. Но из-за отсутствия доказательств до обвинения не дошло и дело закрыли, объявив несчастным случаем.

Между бровями Боденштайна пролегла глубокая складка.

— Принимайтесь за работу, встретимся после обеда. Фрау Кирххоф, зайдите ко мне в кабинет!

Все встали и разошлись, а Пия проследовала за шефом с нехорошим предчувствием. Боденштайн закрыл за собой дверь и обратился к ней:

— Когда вы прочитали дело? — сухо спросил он.

— Когда оно пришло, — ответила Пия, которая никак не могла взять в толк, что случилось с шефом.

— И при прочтении вас ничто не удивило?

— Н-нет…

Боденштайн обошел стол и уселся за него.

— Думаю, вы просто отвлеклись из-за убийства Йонаса Бока, — сухо заметил он. — Погибшую девушку звали Марион Ремер. Штефан Зибенлист женился на Барбаре Ремер, и, если мне не изменяет память, он говорил, что это случилось в начале восьмидесятых. На наследнице «Мебельного дома Ремера». Возможно, девушки были родственницами?

Пия покраснела. Она действительно упустила это из виду.

— Я и впрямь промахнулась, — призналась она. — Простите. Сейчас же поеду к Зибенлисту.

— Да, пожалуйста, — холодно ответил Боденштайн. — Я понимаю, что у вас много работы, но, когда речь идет о человеке, у которого на момент убийства нет алиби, вы могли бы быть повнимательнее.

— Да, шеф, — тихо согласилась Пия.

— Спросите Зибенлиста насчет алиби. — Боденштайн поднял трубку, чтобы позвонить Козиме. — Если он не добавит ничего нового, арестуйте его.

Пия кивнула, но не спешила уходить. Она не верила, что Зибенлист убил Паули, а потом увез тело. Ей казалось, что для этого больше подходит Матиас Шварц. Собаки Паули знали его, поскольку он часто бывал у Эстер Шмит, и потому не тронули. Да и с транспортировкой у Шварца никаких проблем возникнуть не могло.

— Еще что-то? — нетерпеливо спросил Боденштайн.

— Ничего, — сказала Пия и вышла.

Но она не сразу отправилась в Келькхайм, а сначала села за компьютер и поискала в архивах газет за 1982 год сообщение о смертельном случае. Ей повезло — у «Обозрения Таунуса» существовали электронные архивы вплоть до 1973 года.

— Что от тебя хотел шеф? — поинтересовался Остерман.

— Я кое-что проглядела, — ответила Пия, благодарная за то, что Боденштайн, по крайней мере, не стал перед всей командой ставить на вид ее промах. Тем не менее его тон задевал. Она распечатала газетную статью и как раз читала ее, когда в кабинет заглянул Боденштайн с мрачным выражением на лице.

— Вы еще здесь? — сердито сказал он.

Ни слова не говоря, Пия подхватила сумку, сунула в нее распечатку статьи и молча прошла мимо Боденштайна. Она знала, что шеф беспокоится за жену, но это еще не повод срывать дурное настроение на сотрудниках.

Штефан Зибенлист совсем не обрадовался, увидев Пию в демонстрационном зале своего мебельного предприятия.

— У меня совсем мало времени, — сказал он, натянуто улыбаясь.

Вспомнив о его влажном рукопожатии, она ограничилась формальным приветствием.

— У меня тоже. Не будем тянуть. Я ознакомилась с делом о несчастном случае в 1982 году и…

— Не здесь! — прервал ее Зибенлист. — Пройдемте в мой кабинет.

Пия проследовала за ним в маленькую тесную комнатку рядом с отделом кухонь. Он закрыл дверь и оказался совсем рядом Пией.

— Почему вы нам не сказали, что девушка, которая тогда умерла, была вашей свояченицей? — Пия сразу начала с главного вопроса, потому что хотела побыстрее разделаться с этим разговором. Она не знала почему, но присутствие Зибенлиста вызывало у нее физическое неприятие.

— А какое это имеет значение? — Зибенлист заморгал водянистыми глазами. — Это был несчастный случай.

— Марион была старшей сестрой вашей жены, — ответила Пия. — Она была помолвлена и вместе с мужем должна была унаследовать мебельный магазин.

— Что вы хотите сказать?

— Смерть вашей свояченицы очень выгодно сказалась на том, как сложилось основное дело вашей жизни. — Пия посмотрела ему прямо в глаза.

— Чепуха, — ответил Зибенлист. — Против меня не было ни обвинения, ни процесса. Я ничего не совершал. В чем дело?

Пия терпеть не могла, когда собеседник избегал смотреть ей в глаза, а тут еще внезапно опять ощутила собственную беспомощность в присутствии превосходящего ее силой мужчины.

— Я скажу вам, что думаю. — Ей удалось сохранить внешнее хладнокровие. — Паули знал, как тогда все произошло, а вы боялись, что всплывет правда, которую вы скрывали двадцать четыре года. Поэтому вы убили единственного, кто ее знал.

Зибенлист нервно облизнул пересохшие толстые губы.

— Марион впала в кому, выпив два коктейля. Вы знали, что у нее диабет, но тем не менее сократили ее шансы выжить, не сказав врачу «Скорой», что случилось. Марион умерла. Ваша жена унаследовала мебельное предприятие, а вы его возглавили.

— Вы не сможете этого доказать, — сказал Зибенлист. — И вы не можете сделать из этой старой истории мотив убийства.

— Разве? Вы злились на Паули, боялись за свою репутацию, плюс вас у него видели. И в тот вечер у вас нет никакого алиби. — Пия пожала плечами. — Этого хватит для приказа о задержании. А если мы еще что-нибудь накопаем, то, глядишь, узнаем что-то новенькое о том, насколько вы невиновны. Неоказание помощи уже само по себе преступление.

— Но это все дела давно минувших дней.

— С юридической точки зрения — да. — Пия достала мобильник, чтобы вызвать патрульную машину. — Но семья вашей жены может решить иначе. У вас есть адвокат? Лучше будет, если вы попросите его подъехать в комиссариат. Я вас сейчас арестую.

Тут он понял, что Пия говорит абсолютно серьезно.

— Но вы же не можете вывести меня на глазах у моих сотрудников и посетителей? — воскликнул он. — Знаете, что это означает? Завтра весь Келькхайм узнает, что меня подозревают в убийстве!

— Предоставьте мне алиби на вечер вторника и припомните, что произошло на самом деле 24 года назад, — сказала Пия. — И тогда вы сможете спокойно продавать кровати и кухонные столы до конца дней своих.

— Я не дам вам разрушить то, что с таким трудом построил, из-за этой старой истории!

Глаза Зибенлиста угрожающе блеснули. Пия уже подумала, что сейчас он нападет на нее и придушит. Но тут он вдруг прижал руку к груди и пошатнулся. Потом ослабил узел галстука и оперся руками о стол.

— Так вы расскажете все, что я хочу знать, или же мне все-таки придется вызвать моих коллег? Что вы делали вечером 13 июня, после того как побывали у Паули?

— Мое сердце, — сдавленно прошептал Зибенлист. — О боже, мне плохо.

Пия растерянно посмотрела на него. Не хватало еще, чтобы этот противный тип рухнул и ей пришлось бы оказывать ему первую помощь.

Зибенлист выдвинул ящик своего письменного стола и начал в нем рыться.

— Моя жена… — Он начал хватать ртом воздух и упал на колени. — Позвоните… моей… жене… Пожалуйста…

Всхлипнув, он качнулся в сторону и с глухим стуком упал на пол. Пия вскочила и рванула дверь. Господи, этого всего просто не могло быть!

Некоторое время, положив трубку, Боденштайн все еще пялился на телефон. Он хотел бы, чтобы слова Козимы его успокоили, но, каким бы ни был ее анализ крови, он все равно видел, что с ней уже неделю творится что-то не то. А тут еще это треклятое дело, которое разрастается и отнимает такую уйму времени… Постоянно открываются новые обстоятельства, возникают новые подозреваемые с новыми, серьезными мотивами, которые при внимательном рассмотрении только заводят в тупик.

Зазвонил служебный телефон. Это был Остерман, его голос звучал непривычно взволнованно.

— Шеф, — сказал он. — Я только что получил фотографии с мобильного телефона Йонаса. Вы должны на них посмотреть.

— Я зайду.

Может, Оливер наконец получит какие-то весомые факты, которые сможет предъявить жаждущему надежных результатов начальнику уголовной полиции Нирхофу. Через несколько минут Боденштайн рассматривал увеличенные распечатки фотографий, которые стало возможно прочитать только после специальной обработки в лаборатории. Йонас сфотографировал на мобильник выведенные на экран монитора документы, технические данные и даже электронную переписку.

— Этим можно прижать Бока к стенке! — Остерман довольно ухмыльнулся. — Жажду увидеть, как он все это объяснит.

Боденштайн просматривал переписку между Боком и одним из управляющих делами гессенского управления дорожного строительства и транспорта, множество входящих и исходящих писем, которые Йонас тщательно переснял. Таким же образом он переснял и всю переписку отца со служащим федерального министерства транспорта. Явно никто из участников и предположить не мог, что когда-нибудь их сообщения прочтут третьи лица, а потому никто не потрудился хоть как-то зашифровать обсуждаемое.

— Мне кажется, что это и вправду бомба, — подтвердил Боденштайн. — Здесь замешан и сотрудник строительного департамента Хофхайма. Он отправил Боку отдельным файлом предложения всех конкурентов на проведение первой очереди строительства в центре «Норд».

— Вопреки запрету на разглашение цен, — подхватил Остерман. — Явный сговор. Что будем предпринимать?

— Да ничего. Это уже вне нашей компетенции, — сказал Боденштайн. — Позвоните коллегам из отдела экономических и административных преступлений и передайте им эти документы. Сообщите им о наших подозрениях. Возможно, у них тоже есть что предъявить Боку.

«Скорая» с синей мигалкой стояла перед входом в «Мебельный дом», на Франкфуртерштрассе из-за этого собралась пробка. Пия молча смотрела, как санитары выносят на носилках Зибенлиста. Враждебные и укоризненные взгляды его супруги и подчиненных не помешали ей вызвать еще и патрульную машину для сопровождения «Скорой» до больницы. Предстояло выяснить, был ли сердечный приступ Зибенлиста настоящим или всего лишь уловкой, чтобы избежать ареста. Гораздо большую озабоченность вызывала у Пии паника, охватившая ее, когда ей показалось, будто Зибенлист хочет на нее напасть. Может, нервы уже совсем сдали и она непригодна для своей профессии?

Дверцы захлопнулись, взвыла сирена, и «Скорая» сорвалась с места. Пия облегченно вздохнула и перешла на другую сторону Франкфуртерштрассе. Она припарковала свою машину во дворе полицейского участка Келькхайма и теперь шла по Банштрассе мимо мясной лавки Конради к кафе «Грюнцойг». К ее удивлению, дверь была открыта нараспашку, и молодой человек как раз вытаскивал большую деревянную стойку с написанным от руки меню. В этот миг прямо перед дверью бистро остановился черный «Мерседес М», и из него вышла блондинка в светлом костюмчике цвета липовых листьев, с огромными темными очками «Пэрис Хилтон» на носу. Высокие каблучки Марайке Граф процокали по лестнице вверх, и она исчезла в глубине бистро.

— Что она здесь делает? — пробормотала Пия и решила подойти поближе.

Она медленно шла вдоль кафе. Ворота во двор были открыты. Пия скосила глаза. За столиком на солнышке сидела Эстер Шмит. Как она и рассчитывала, ее отпустили под поручительство. Марайке Граф вышла из дверей бистро, и две женщины, которые всего пару дней назад скандалили и ругались друг с другом, сердечно поздоровались и уселись вместе за столик. Глядя, как они мило беседуют, Пия понять не могла, куда вдруг подевалась былая вражда. Или ее на самом деле никогда и не существовало? Все это выглядело крайне подозрительно.

Через четверть часа она протянула для приветствия руку мужу Марайке.

— К сожалению, моей жены нет дома, — сказал Граф, проводив Пию в застекленную гостиную. — У нее пара совещаний на разных строительных объектах. Хотите, чтобы я ей позвонил?

— Ваша жена вовсе не на стройке. — Пия рассматривала стоящего перед ней мужчину. Ей стало досадно, что он совершенно спокоен и ничего не знает о том, что жена проделывает у него за спиной. — Она сейчас сидит во дворе кафе «Грюнцойг» вместе с Эстер Шмит. Я их там десять минут назад видела.

— Да, но… — начал было Граф и растерянно умолк.

— Ваша жена рассказала вам, за что ее арестовали в понедельник? — спросила Пия.

— Да. — Архитектор Граф кивнул. — Полиция обвинила ее в поджоге.

— Ложь. — Пия тряхнула головой. — Ее арестовали, потому что у нее не было алиби на момент убийства ее первого мужа.

— Этого я совсем не понимаю. — Несчастный Манфред Граф выглядел совершенно растерянным. — Какое отношение имеет Марайке к смерти Паули?

— В конечном счете никакого, — сказала Пия. — Она предоставила нам алиби. Она была вместе с господином Конради.

— С мясником из Келькхайма? — удивленно переспросил Граф.

— Да, — кивнула Пия. — Ваша жена сказала, что вынуждена была вступить в связь с Конради, поскольку несколько лет назад вы переболели раком и с тех пор стали импотентом.

Манфред Граф слушал Пию с растущим недоумением. Он то бледнел, то краснел.

— Вы ничего об этом не знали? — спросила Пия.

— Нет. — Манфред Граф сел и глотнул минералки. Он был явно потрясен. — У меня не было рака, и я не импотент.

— Но вы в курсе, что у вашей жены были судимости? Или нет?

— Судимости? — Архитектор выглядел так, будто не вынесет каких-либо новых подробностей о жизни своей жены.

— Вы ведь знаете свою жену довольно давно, со времен университета, — сказала Пия. — А потому вам должно быть известно, что в последний раз в 2003 году она была приговорена к штрафу за оказание давления и нанесение телесных повреждений.

— Не знаю, с чего это вы взяли про университет, — сухо возразил Манфред Граф. — Марайке начинала как секретарша в моей фирме пять лет назад.

— Как секретарша? — Теперь настал черед Пии удивляться. — Она сказала, что изучала архитектуру.

— Изучала, два или три семестра, — ответил Граф. — Когда я с ней познакомился, она работала кельнершей, ушла от мужа и нуждалась в деньгах. Я влюбился, и через три дня после ее развода мы поженились. Я…

Его прервал на полуслове звонок стоявшего на столе переговорного устройства. Он посмотрел на даму в приемной, которая отчаянно жестикулировала. Тяжело вздохнув, снял трубку и пару секунд слушал.

— Скажите, что я перезвоню, — произнес Граф. — Нет… нет… Мне все равно, даже если это сам Бок лично.

После этого он положил трубку, снял очки и потер переносицу большим и указательным пальцами.

— Бок? — заинтересованно переспросила Пия. — Доктор Карстен Бок?

— Да. — Граф снова надел очки. Он как-то в одночасье сник и постарел.

Пия пожалела, что ей пришлось сказать ему правду вслух.

— Конторы Бока по надземному и подземному строительству — наши основные заказчики, — сказал он. Его глаза утратили блеск. — В настоящий момент мы планируем для них большой проект в Келькхайме и еще один в Висбадене. Но после всего, что я сейчас услышал, думаю, стоит согласиться на его предложение.

— Какое предложение?

— Бок хотел иметь собственное архитектурное бюро. До сих пор я очень гордился своей независимостью и отклонил его предложение. Но теперь думаю, а не стоит ли пересмотреть решение.

— Не делайте этого, — воскликнула Пия.

— Почему? — В глазах Графа мелькнуло любопытство. — Вам известно что-то о Боке? Вы с ним знакомы?

— Знакома — это громко сказано, — ответила Пия. — Я дважды с ним встречалась.

— И он вам не понравился, так? — Граф попытался улыбнуться, улыбка получилась грустной. — Мне тоже. Он не вызывает у меня доверия. Но моя жена настаивает, чтобы я принял его предложение.

И тут Пия поняла, почему. Развод с богатым рантье выгоднее, чем с относительно преуспевающим архитектором.

— Обдумайте, пожалуйста, еще раз. — Пия изложила ему свои соображения. — Да, и еще вопрос. В пятницу вечером ваша жена страшно, до скандала, поссорилась с Эстер Шмит. А сегодня они вдвоем сидели за одним столиком, как лучшие подруги. Вы можете это объяснить?

— Наверное, теперь, когда Паули мертв, они вновь обрели взаимопонимание, — сказал Граф.

— Что значит «вновь»? — удивленно спросила Пия.

— Марайке и Эстер чуть ли не со школы были лучшими подругами. Вплоть до той истории.

— Какой истории? — полюбопытствовала Пия.

— Эстер была девушкой Гюнтера Шмита, лучшего друга Паули, и все вчетвером дружили. Шмит заболел болезнью Шарко.^[9] Он женился на Эстер за четыре дня до смерти, когда уже совсем не мог двигаться и лежал в отделении интенсивной терапии. Паули утешал Эстер, когда Шмит умер. Правда, немножко перестарался. Марайке застукала обоих в постели после погребения Шмита. На этом дружба и закончилась.

Пия начала понимать.

— Дом, в котором находится кафе, принадлежит умершему мужу Эстер?

— Точно, — подтвердил Граф. — Эстер унаследовала не только дом на Банштрассе, но и недвижимость во Франкфурте. — Он внезапно улыбнулся. — Марайке, с ее маленьким домиком, не могла с этим тягаться. Паули предложил ей остаться жить с ними, но в спальню ей ход был закрыт.

— Значит, Марайке вовсе не сама бросила Паули, — догадалась Пия.

— Именно, — ответил Манфред Граф. — Все было совсем наоборот.

Дом ван ден Берга находился в самом конце Фрайлигратштрассе в Бад-Зодене и совсем не просматривался с улицы. На звонок Пии ответил женский голос. Чуть позже запиликал электронный замок на воротах, и Пия прошла внутрь, на просторный участок. Она проследовала по мощеной пешеходной дорожке от въезда наверх к одноэтажному особняку с фигурными оконными решетками и полукруглыми мансардными окнами, врезанными в массивную шиферную крышу. Перед двойным гаражом стоял «Смарт». Домработница поджидала Пию у открытой двери.

— Лукас болен, — произнесла она со славянским акцентом.

— Я не буду его долго утомлять, — заверила Пия. — Но мне все же надо с ним серьезно поговорить.

Внутри дом был больше, чем казался снаружи. В холле с сияющим мраморным полом, выложенным плиткой в шахматном порядке, можно было давать балы, картины на стенах, конечно же, подлинники, стоили целое состояние. Пия бывала в домах по-настоящему богатых людей во Франкфурте. Этот ни в чем им не уступал. Она поднялась за домработницей по лестнице в мансарду. Интересно, Лукас и на славянке тоже испробовал свое искусство обольщения? Женщина остановилась перед дверью и постучала.

— Лукас, к вам гости! — громко предупредила она и открыла дверь, затем отступила на шаг, пропуская Пию.

Обстановка в комнате была на удивление спартанской. Встроенный шкаф, кровать под скошенным потолком, письменный стол перед окном. На столе стоял раскрытый ноутбук, вокруг на полу валялась одежда, на стене висела та же самая панорамная картинка, что и в комнате Йонаса Бока, только чуть меньшего размера. С боков над столом были прикноплены фотографии. Пия перевела взгляд на кровать. Когда парень повернулся, она невольно вздрогнула. Именно таким видела она его в своем кошмарном сне — с измученными, заплаканными глазами и спутанными волосами.

— Привет, — пробормотал он. — Жаль, что я тут валяюсь в таком виде, но мне действительно хреново.

— Вижу. Может, лучше поехать в больницу? — Пия всерьез встревожилась. Мальчишка явно страдал, да еще невыносимая жара под крышей…

— Нет, я не хочу в больницу. — Лукас привстал и посмотрел на домработницу, которая все еще стояла в дверях. — Можете идти, Ирина. И не надо звонить моему отцу, все в порядке.

Женщина молча повернулась и закрыла за собой дверь.

— Отец приставил ко мне эту русскую шпионку, чтобы следила. — Он снова опустил голову на подушку. — Думает, я не замечаю. Но это его единственное удовольствие, и я терплю.

— Где твоя мать? — Пия подошла к окну и распахнула его пошире, потом села на стул у письменного стола и развернулась к постели.

— В Бостоне. — Лукас поморщился. — В Массачусетском технологическом институте. Она там приглашенный профессор по электронике и информатике.

— Ого! — удивилась Пия.

— Первый брак моего отца был бездетным, — произнес Лукас саркастическим тоном. — И он решил, что его гены надо соединить только с таким же высокоинтеллектуальным созданием, как он сам. Моя мать — его вторая жена — показалась ему подходящей. — Он невесело рассмеялся. — Первому интеллектуальному тестированию меня подвергли, когда мне был год и месяц. Вероятно, чтобы убедиться, что они не ошиблись на случай дальнейших инвестиций. Окажись мой IQ меньше 150, они отдали бы меня в другую семью.

Горечь в его голосе вызывала сочувствие и вовсе не свидетельствовала о счастливом, безоблачном детстве. Пия подумала о том, что Зандер рассказывал о ван ден Берге.

— Какие у тебя взаимоотношения с родителями? — спросила она.

— Я работаю над тем, чтобы оправдать их ожидания, — уныло ответил Лукас. — Может, однажды получу Нобелевскую премию. А до того пытаюсь, насколько могу, избавиться от их контроля. Я уверен, что эта шпионка в данный момент уже звонит моему отцу, чтобы сообщить, что ко мне пришла полиция.

— У него есть причины тебе не доверять?

— Мой отец вообще никому не доверяет. — Лукас поморщился. — У него патологическое стремление все контролировать.

Он задумчиво уставился в потолок.

— Твой отец думает, будто ты отдал Паули деньги, — сказала Пия, вспомнив разговор с Зандером в тот день, когда было найдено тело Паули.

В глазах Лукаса мелькнула искра и тут же погасла.

— Да, он так думает, — подтвердил парень, — но это не так. Я их выгодно инвестировал в нашу фирму. — Он запнулся и поправился: — Нет, уже не в «нашу» фирму. Йо больше нет со мной.

— Кстати! — Пия воспользовалась случаем, чтобы перейти к теме своего визита. — Я хотела тебя попросить посмотреть кое-что для меня в компьютере Йонаса. Ты ведь знаешь, где он находится?

Лукас кивнул, но тут лицо его исказилось, и он вновь вытер глаза.

— Мне так не хватает Йо! У нас было столько планов, а теперь… Его просто нет.

— Это правда, что вы поссорились? Из-за чего?

— Кто вам сказал? — настороженно спросил Лукас. — Тарек, наверное?

— Как ты догадался?

— Потому что он видел, что мы не во всем сходились с Йо во мнениях, — вздохнул Лукас. — Так бывает, когда вместе работаешь, но это не ссора.

— Ты поэтому не был на дне рождения Йонаса?

Лукас лишь секунду помедлил.

— Мне надо было работать. Я не хотел оставлять Эстер одну, как поступили другие.

Пия задумчиво смотрела ему в лицо. Явно между двумя совладельцами фирмы не все было столь уж безоблачно. Лукас лег на бок, подпер голову здоровой рукой и пристально посмотрел на Пию. Солнце, пробивавшееся сквозь щели жалюзи, прочертило белые полосы на стенах комнаты и добавило золота в зеленые глаза юноши.

— Я действительно скорблю по Улли и Йо, — тихо сказал он. — Но если бы всего этого не произошло, я не познакомился бы с вами. Я мечтаю о вас каждую ночь.

Она и глазом моргнуть не успела, как Лукас откинул одеяло. Он лежал в одних трусах, и было отчетливо видно, о чем именно он мечтал. У Пии сердце похолодело, и комок застрял в горле, настолько все это напомнило ей последний ночной кошмар.

— Созерцание мужских достоинств не производит на меня неотразимого впечатления, — произнесла она, старательно демонстрируя отстраненность. — Я перевидала довольно много голых мужчин.

— Правда?

— Мой муж судебный патологоанатом, — пояснила Пия. — Как ты думаешь, сколько мужских тел я перевидала на его рабочем столе? И все они были обнаженными.

Пока в примыкавшей к комнате ванной шумел душ, Пия рассматривала фотографии на стене у стола. Это были в основном снимки молодых людей. На многих Лукас и Антония были рядом, они держались за руки, сидели на одном мопеде, иногда были в окружении Йонаса, Свении и Тарека Фидлера. Через пару минут Лукас вернулся с мокрыми волосами, в одном полотенце, намотанном на бедра. И он явно отличался от тел на столе судмедэксперта.

— Антония была твоей подружкой? — спросила Пия и показала на фотографии.

Лукас вытащил свежую футболку из шкафа и просунул в нее голову. Потом натянул новые шорты.

— Тони все еще моя подруга, — ответил он. — Но это не то, что вы имеете в виду. Она мой лучший друг. Мы никогда не спали вместе. Секс все портит.

— Вам удалось узнать что-нибудь новое? — спросил Боденштайн у своих сотрудников.

— Ничего. — Катрин Фахингер расстроенно покачала головой. — Ни одной зацепки. Последними, кто видел Йонаса Бока живым, были Франьо Конради, сын мясника, и Ларс Шпильнер по прозвищу Дин Корсо.

Четыре часа подряд они допрашивали дюжину молодых людей и троих девушек из компании Йонаса Бока. И каждому задавали одни и те же вопросы. Долго ли он был на вечеринке? Не спорил ли с Йонасом? Не слышал ли, что Йонас с кем-то ссорился? Не замечал ли в Йонасе каких-либо перемен в последнее время? И у всех без исключения взяли пробу для анализа ДНК.

— Вечеринка продолжалась до половины одиннадцатого, — сообщил результаты Остерман. — Йонас был пьян и ругался с ними. Каждый из них получил эти е-мейлы от Йонаса после обеда, но никто не знал, что и думать по этому поводу.

— А что они делали в тот день, когда был убит Паули? — захотел узнать Боденштайн.

— Некоторые были в «Грюнцойге». — Катрин Фахингер перелистала протоколы допросов. — Пара человек смотрела футбольный матч вместе с Йонасом на большом экране в кафе «Сан-Марко». Он тогда довольно много выпил. Вскоре после перерыва объявилась Свения и хотела с ним поговорить, но он отшил ее.

— Кто-нибудь знал, что Свения беременна?

— Нет.

— Кто-нибудь узнал мужчину на фотографии со Свенией? — спросил Боденштайн.

— Никто. — Остерман озабоченно почесал затылок. — Пия звонила. У Штефана Зибенлиста нет алиби. Когда она хотела его арестовать, с ним случился сердечный приступ. Сейчас он в больнице.

Остерман коротко изложил все, что Пия сообщила о Зибенлисте, Марайке Граф и Эстер Шмит.

— Они были ближайшими подругами, пока Эстер не увела у Марайке мужа.

— Кто у кого? — удивленно переспросил Боденштайн.

— Пия побывала у Манфреда Графа, — сказал Остерман. — Она выяснила, что у него не было ни рака, ни импотенции. Паули бросил Марайке после того, как Эстер получила наследство от умершего мужа и стала более выгодной партией.

Боденштайн в раздумье наморщил лоб. Может, Марайке Граф и Эстер Шмит объединились после многолетней вражды, чтобы вместе извлечь выгоду из смерти Паули? А Зибенлист прикончил Паули? Вполне вероятно. Этому человеку было что терять.

Большой цех келькхаймской фабрики выглядел заброшенным. Между голыми бетонными плитами росли сорняки, повсюду валялся мусор и деревянные обломки. Лукас провел Пию в обход здания к железной двери в задней стене, охраняемой видеокамерами. Они вошли в помещение, где ничего не было, кроме пары покрытых пылью стеллажей. Сквозь грязные узкие окна с трудом пробивался свет.

— Мы не ошиблись? — Голос Пии гулко разнесся в огромном помещении.

— Все правильно. — Лукас подошел к очередной железной двери в дальней стене зала. — Оборудование стоит целое состояние, и мы не могли его просто поставить посреди цеха у всех на виду.

Железная дверь была защищена, как Форт Нокс: камера наружного наблюдения, электронный замок, считывающий карточки, как в «Грюнцойге», и к тому же потребовалось ввести цифровой код, прежде чем дверь открылась. Лукас нажал на выключатель, и на потолке засветились неоновые лампочки, осветившие помещение без окон холодным дневным светом.

— Добро пожаловать в центральное отделение «Офф лимитс интернет сервисез», — произнес Лукас, а Пия застыла с раскрытым ртом.

Она не ожидала снова увидеть напичканный электроникой зал, который лишь отдаленно напоминал заднюю комнату с компьютерами в кафе. Столы выстроились в длинный ряд, а плоских мониторов Пия насчитала четырнадцать штук. Сплетение проводов на кафельном полу впечатляло. Повсюду вдоль стен тянулись стеллажи с жужжащими, гудящими и мигающими приборами. Климат-контроль поддерживал подходящую температуру, которая показалась Пии слишком прохладной после тридцатиградусной жары на улице.

— Вот это да! — воскликнула она растерянно. — Но вы не могли это сделать за одно воскресенье!

— А мы и не делали, — улыбнулся Лукас. — Наш вычислительный центр всегда размещался здесь. Компьютеры в «Грюнцойге» были нашим опытным полигоном.

— А что тут? — Пия подошла поближе к полкам и рассматривала огоньки, переключатели, регуляторы и светодиоды.

— Это сердце «Офф лимитс» — наш собственный сервер, — пояснил Лукас не без гордости. — Мы предоставляем нашим пользователям собственный хост. Это значит, что пользователь, арендующий у нас хост, может сидеть дома за своим персональным компьютером и, пользуясь нашим сервером, редактировать свой веб-сайт. Мы также разрабатываем веб-сайты для клиентов по их пожеланиям, и я пишу софт, с помощью которого пользователь может работать со своим веб-сайтом так же просто, как с «Вордом».

— Ага, — сказала Пия, постепенно понимая, о чем идет речь. Она была под впечатлением. — А кто это все создал?

— Мы сами, постепенно. — Лукас удовлетворенно усмехнулся. — На это я и пустил деньги своего отца.

— Кто это «мы»? — поинтересовалась Пия.

— Йо, Тарек и я руководим предприятием, — ответил он и тут же поправился: — То есть руководили. Теперь, значит, остались только Тарек и я. — Он улыбнулся все еще с гордостью, но уже немного грустно. — У нас есть два программиста — Фиши и Франьо. Ларс отвечает за работу сети, Марк занимается бухгалтерией, ведет счета и все такое.

— Настоящая фирма, — сказала Пия.

— Именно так. — Лукас уселся перед первым монитором. — Зарегистрированная и имеющая номер налогоплательщика.

— Я не понимаю, почему ты делаешь это тайно. — Пия уселась на одну из вращающихся табуреток. — Твой отец гордился бы тобой.

— Мой отец гордится совершенно другими вещами. — Лукас просунул палец, чтобы ослабить повязку на руке, и поморщился. — Он считает все это пустой тратой времени и хочет, чтобы я стал банкиром. Просто удивительно, что человек, занимающий такое положение, имеет столь ограниченные взгляды.

— Когда же ты занимаешься всем этим? — с любопытством осведомилась Пия.

— Большей частью по ночам, — улыбнулся в ответ Лукас. — Но отец Тони понял, что у меня больше нет времени разыгрывать фарс с подработкой в зоопарке.

С того момента, как сел за компьютер, Лукас преобразился, а Пия прониклась уважением и поняла, что именно здесь сконцентрирован его настоящий мир. Пока он сосредоточенно, не отрывая взгляда от экрана, выискивал в таинственных недрах сети соединенных вместе компьютеров то, о чем его просила Пия, сама она рассеянно разглядывала помещение. На одной стене висела панорама, которую она уже видела. Но на этой отсутствовала красная линия трассы В-8. Она встала и подошла поближе. Вблизи картинка оказалась не такой, как те, что висели на стенах комнат Лукаса и Йо. Это была не фотография, а план города, разбитый на квадраты, помеченные буквами и номерами. Взгляд Пии упал на английский слоган в верхней части картинки: «Открой свой мир ужаса — подпишись на „Двойную жизнь“!»

— Нашел! — сказал вдруг Лукас, и она обернулась. — Это должно быть здесь. Ого! Он, похоже, взломал компьютер своего старика.

По лицу Лукаса скользнула восхищенная улыбка, но тут же исчезла.

— Что вам отсюда нужно? — спросил он будничным голосом.

— Лучше всего весь жесткий диск.

— Это, к сожалению, невозможно. Компьютер является частью нашей сети. — Лукас откатился к другому письменному столу и выдвинул ящик. — Но я скопирую вам все содержимое на USB-флешку. Там вы найдете все, что ищете.

Парень работал молча и сосредоточенно.

— Готово, — сказал он наконец и протянул Пии маленький серебристый предмет.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Кстати, ты знаешь, что Паули оставил тебе и твоим друзьям кучу денег?

Парень взглянул на нее удивленно.

— Чепуха, Улли беден как церковная мышь.

— Не совсем так. Он завещал вашей фирме пакет акций стоимостью приблизительно в восемьдесят тысяч евро.

Пальцы Лукаса замерли на мыши, застывшее лицо казалось мертвенно-бледным в свете неоновых ламп. Нервно сглотнув, он спросил упавшим голосом:

— Зачем вы мне это говорите?

— Потому что это так. Моя коллега присутствовала на оглашении завещания.

Лукас молча уставился на Пию, потом уронил голову на здоровую руку. Она поняла, что он плачет.

— Лукас…

Ей хотелось подойти к нему, утешить или извиниться за то, что причинила ему боль, но он остановил ее жестом. Известие о том, что Паули оказался столь щедр в своем завещании, казалось, повергло парня в шок.

— Нет, — прошептал он, с трудом произнося слова. — Пожалуйста, я должен побыть один.

Пия кивнула и взяла свою сумку. Когда около двери она еще раз обернулась и посмотрела на него, он сидел, уткнувшись лицом в клавиатуру, и плечи его вздрагивали.

Боденштайн поднялся и прошел в соседний кабинет. Пия Кирххоф наконец вернулась. Она, Бенке и Катрин Фахингер стояли за спиной Остермана и смотрели из-за его плеча в монитор.

— И что там? — спросил Боденштайн.

— Доказательства, которые Паули мог предъявить Боку, — пояснила Пия, даже не обернувшись. — Лукас скопировал с компьютера Йонаса всю переписку Бока с сотрудниками различных организаций и министерств.

Пия затаила обиду на суровый выговор сегодня утром. Боденштайн держался как ни в чем не бывало.

— Можно из этого что-то извлечь? — спросил он.

— Я как раз об этом думаю, — ответил Остерман. — Наши коллеги могут радоваться. Йонас, должно быть, регулярно взламывал компьютер своего отца. Понадобится некоторое время, пока я просмотрю все данные.

— У вас три часа, — сказал Боденштайн. — Мы пока съездим к Шварцу, приказ об аресте и ордер на обыск уже высланы. Фрау Маттес утверждает, что в ночь пожара узнала Матиаса, когда он выходил из дома.

— Из-за этого мы не можем его арестовать. — Бенке поскучнел.

Боденштайн засек его повторный взгляд на часы.

— У вас сегодня особые планы на вечер? — резко поинтересовался он.

— Нет-нет. — Бенке пожал плечами. Конечно, у него были планы. Сегодня бразильцы играли с японцами.

Боденштайн испытал легкий приступ злорадства — не только у него будет испорчен вечер. И в ту же секунду устыдился собственных мыслей. Он же всегда был уравновешенным человеком и даже раздражал своим спокойствием коллег, начальство и подследственных.

— Мы арестуем Шварца не из-за пожара, — ответил комиссар. — Он будет подозреваться в убийстве, если не предъявит алиби на вечер вторника.

— А если у него есть алиби? — поинтересовалась Катрин Фахингер.

— Тогда мы прижмем Свению, — ответил Боденштайн и добавил: — Это надо бы сделать в любом случае.

Пия неодобрительно посмотрела на него.

— У нее убили друга в понедельник, — холодно произнесла она. — Она беременна и очень расстроена. Я боюсь, как бы она не наделала глупостей, если придется задать ей пару лишних вопросов.

Остерман, Бенке и Фахингер переглянулись. От них не укрылась напряженность, возникшая между Пией и шефом, но объяснить ее они не могли.

— Сообщите мне, когда придет ордер на арест. — Боденштайн ушел в кабинет, хлопнув дверью несколько сильнее, чем нужно. Потом он схватил телефон и позвонил Козиме.

— У тебя ничего не получается, да? — догадалась она.

— Похоже на то, — с досадой подтвердил Боденштайн.

Голос Козимы звучал спокойно, как обычно, когда ему приходилось что-нибудь отменять из-за непредвиденных обстоятельств. Это происходило уже не впервые. Но впервые он подумал о том, каково ей, когда он так поступает.

— У меня на душе тяжело с тех пор, как ты сказала, что дела для меня важнее всего остального. Это не так. Но иногда я не могу просто все бросить, отложить и уйти.

— Ах, да я ничего такого вовсе не имела в виду, — она даже рассмеялась. — Просто в тот вечер была не в себе.

— А может, ты просто была честна и сказала то, что думаешь на самом деле, — упорствовал Боденштайн.

Последовала пауза.

— Я уже больше двадцати лет знаю, что ты в любой момент можешь задержаться на работе, — серьезно произнесла Козима. — И совершенно тебя в этом не виню.

Она сказала именно то, что он хотел услышать, но ему это не понравилось. Оливер и рад был бы спустить эту тему на тормозах, но не мог. Он ощущал какой-то внутренний протест.

— Звучит так, будто ты считаешь правильным, что я должен задерживаться на работе.

— Что на тебя нашло? — удивилась Козима. — Я ничего подобного не говорила.

— Но подразумевала.

— Послушай! — Голос Козимы зазвучал резче. — Я очень прошу меня извинить за необдуманно вырвавшиеся слова. Я с пониманием отношусь к твоей работе так же, как ты с пониманием относишься к моей. Понятно? В будущем я обещаю следить за тем, что говорю, поскольку вижу теперь, как тщательно ты анализируешь каждое слово.

— Я анализирую… — вспылил было Боденштайн, но Козима не дала ему договорить.

— Ты знаешь, где нас найти сегодня вечером, — перебила она. — Я буду рада, если тебе удастся прийти. А если нет, то я не обижусь. Пока!

Боденштайн уставился на трубку в своей руке. Злость переполняла его, злость на себя и Козиму, поскольку она была права, а он — нет. В этот момент в кабинет постучали. Вошла Пия и притворила за собой дверь.

— Получили ордер на арест? — рявкнул Боденштайн.

— Нет.

— Тогда почему вы мне мешаете?

— Если гордыня вам не позволяет сделать первый шаг, то его сделаю я, — бесстрашно заявила она. — Я не могу нормально работать, постоянно подспудно ожидая, что вы вот-вот взорветесь.

Боденштайн открыл было рот для резкой отповеди, но вдруг обнаружил, что вся его злость куда-то улетучилась.

— Я сам не понимаю, что со мной происходит, — признался он.

— У всех бывают плохие дни. Я хотела предложить: давайте мы поедем к Шварцу, а у вас будет свободный вечер.

— Хотите меня отпустить? — спросил он недоверчиво.

— Вы же знаете, что я в сто раз более охотно работала бы с вами, чем с Бенке, — сухо сказала Пия. — Но в вашем нынешнем настрое вы ничуть не лучше, чем он во всей его красе.

Боденштайн невольно хмыкнул. Отважная женщина. Он бы не сунулся в кабинет своего шефа, будь тот в подобном настроении.

— А чем же мне-то теперь заняться? — спросил он.

— В годовщину своей свадьбы я бы нашла себе занятие поинтереснее, — ответила Пия.

Боденштайн посмотрел на календарь на стене. Неизвестно, откуда она узнала, но она права. Вот почему Козима хотела сходить куда-нибудь с ним и с детьми поужинать!

— Вот черт, — пробормотал он.

— Купите букет цветов и поезжайте домой, — предложила Пия. — А если вы и с женой были так же милы, как с нами, то извинитесь перед ней. Это просто.

Боденштайн взглянул на нее и улыбнулся.

— Мне жаль, что я был несправедлив. Честно!

— Проехали. — Пия тоже улыбнулась. — А теперь поспешите, пока цветочные магазины не закрылись, а то получите лишь полуувядший веник в целлофане.

Когда Пия, Катрин Фахингер и Бенке в сопровождении пятнадцати полицейских прибыли во двор к Шварцам, Эрвин Шварц и его жена как раз собирались уезжать.

— Извините за вторжение, но мы должны провести обыск в доме и во дворе. — Пия предъявила ордер на обыск.

— Что-о? — Эрвин поднялся в полный рост.

Но Пия не дрогнула.

— Там все указано.

Она сунула бумагу ему в руки, а ее коллеги разошлись по двору и дому. Боковым зрением она заметила какое-то движение около сеновала, потом стукнула дверь, а через минуту взревел мотор автомобиля. Бенке среагировал немедленно. Вместе с тремя полицейскими он выбежал за ворота и прыгнул на капот «Гольфа» Матиаса Шварца. Молодой человек в панике нажал на газ и одновременно крутанул руль, один из полицейских не успел вовремя отскочить в сторону и прыгнул на автомобиль, перекатившись через его крышу. Пия бросилась к коллеге, лежавшему на земле и корчившемуся от боли. Шварц не остановился, а рванул на машине вдоль по Рорвизенвег.

— Что теперь? — прокричал Бенке.

— Думаю, я знаю, куда он поехал, — Пия набрала телефонный номер на мобильнике. — Пришлите «Скорую» для нашего коллеги.

Обыск во дворе семейства Шварц проходил под пронзительные протестующие вопли мамаши Шварц и гневные угрозы фермера, которые Пия полностью игнорировала. Она полагала, что Матиас сбежал, поскольку совесть его была нечиста, и не удивилась, когда сотрудники келькхаймской полиции арестовали его через четверть часа в бистро «Грюнцойг». Шварц кинулся искать защиты у своей обожаемой Эстер Шмит, но встретил весьма холодный прием. В начале девятого все закончилось, и Пия вместе с Бенке отправилась в Хофхайм, чтобы допросить Матиаса Шварца, который в тупом ожидании томился в комнате для допросов.

— Сопротивление при аресте, — начал перечислять Бенке, — нападение на полицейского, нанесение тяжких телесных повреждений, которые могут привести к смерти, попытка угона… Вы довольно серьезно влипли. Почему вы пытались сбежать?

Пия и Катрин Фахингер стояли по другую сторону полупрозрачного окна и с сочувствием наблюдали, как Бенке срывает на Шварце свое разочарование от сорвавшегося просмотра матча. Шварц тупо пялился в стол и не произносил ни звука. Что расстраивало его больше — тяжкое положение, в которое он попал, или холодная отповедь Эстер Шмит? Через полчаса Бенке прервал безрезультатный допрос и отправил Шварца в камеру.

— Что будем делать дальше? — спросил он чуть позже, сидя вместе со всеми в кабинете.

— Оставим пока, пусть ночью поразмыслит, — решила Пия.

— Он тот, кого мы ищем, — убежденно заявил Остерман. — Он практически признался в преступлении. Я нашел в его мобильном сообщение, которое он послал Шмит 14 июня. Он написал: «Я сделал то, что ты просила».

— Это может означать что угодно. — Пия покачала головой. — Он мог собрать помидоры или скосить траву.

— Да? Но перед этим она написала: «Смотри, чтобы свиньи не было к тому моменту, как я вернусь»?

— Свиньи? — переспросила Пия.

— Да.

— Ладно. — Она вздохнула. — Я всем сочувствую, но, видно, придется еще поработать. Господин Бенке, что вы предпочитаете, еще раз допросить Шварца или же побеседовать с Эстер Шмит?

— Я поеду к Шмит. — Бенке заинтересовался сообщением, которое прочитал Остерман. — Матч все равно уже кончился.

Катрин Фахингер поехала с ним, а Пия снова отправилась в комнату для допросов и попросила привести Матиаса Шварца.

— Я ни на кого не хотел наехать, — сразу же заявил Шварц. — Правда, не хотел. Я просто от волнения забыл, что машина с автоматикой.

— А почему вы вообще решили сбежать?

Он обхватил голову руками и промолчал.

— Господин Шварц, молчанием вы не улучшаете свое положение, — попыталась объяснить Пия. — На рассмотрении о дальнейшем содержании под стражей ваше бегство может быть расценено как признание вины. Почему вы хотели уехать?

Молчание. И абсолютно пустые глаза.

— Мы нашли в вашем мобильном телефоне сообщение от Эстер Шмит. — Пии было интересно, как он отреагирует на упоминание имени Эстер. — Она написала, что вы должны проследить, чтобы свиньи не было к тому моменту, когда она вернется. И вы ей ответили: 14 июня. Вы написали, что сделали то, о чем вас просила Эстер Шмит.

Водянистые глаза Матиаса Шварца уставились в лицо Пии. Потом он вновь опустил голову.

— Моя мать была права, — пробормотал он. — Она меня просто использовала.

— Что вы сделали по поручению Эстер? — настойчиво переспросила Пия. — Где вы были вечером во вторник, когда был убит Паули?

Она видела, как напряглась спина Шварца.

— Господин Шварц, я жду, — напомнила Пия ему через несколько секунд.

Он неожиданно грохнул кулаком по столу. Сильный крестьянский парень, жаждущий мести, в ярости выглядел страшновато.

— Эта лживая сука! — прорычал Шварц и дико взглянул на Пию. — Все вы, бабы, подлые отродья!

— Успокойтесь! — Пия попыталась призвать его к порядку, но тщетно.

Плотину прорвало, и Матиас Шварц, освободившийся от ярма своего рабства, вскочил на ноги, схватил обеими руками стол и с поразительной силой швырнул через не очень-то большой кабинет. Пия быстро заняла безопасную позицию, охранник бросился на обезумевшего Матиаса, но не смог ему помешать бешено биться головой об стену, так что кровь потекла по лбу. Потребовалась помощь еще трех сотрудников охраны, и вот Шварц, со связанными за спиной руками, хрипя, лежит на полу. Пия повидала кое-что в жизни, но такого жестокого приступа ярости в ее коллекции самых жутких допросов еще не было. Она подошла к Шварцу и присела.

— Вы убили своего соседа Ганса Ульриха Паули во вторник 13 июня? — спросила она.

Шварц взглянул на нее налившимися кровью глазами с такой болью и тоской, что ей невольно стало его жаль.

— Да, — сказал он, обмякнув. — Я это сделал. Так хотела Эстер.

Пия чувствовала, что очень устала, когда возвращалась в своей машине домой в Биркенхоф. У них было признание, но не настоящий убийца, — в этом она была уверена. Матиас Шварц сильно страдал из-за того, что Эстер Шмит постаралась отстраниться от него. Он глубоко почитал, восхищался и обожал спутницу жизни своего соседа. Она была солнцем ограниченного мирка его убогого духа, но грубо растоптала его любовь и почитание, отмахнулась от него, как от назойливой мухи. Шварц не отличался умом, но сообразил, как может отомстить, указав, что именно Эстер поручила ему совершить убийство и вложила нож в его руку. Бенке арестовал Эстер Шмит, хотя та энергично протестовала, утверждая, что речь шла действительно о свинье, пузатой вьетнамской свинье, которую Шварц притащил ей в подарок. Это звучало вполне правдоподобно. Самое позднее завтра, когда речь зайдет о деталях преступления, Шварц откажется от своего ложного признания. Боденштайн разделял мнение Пии. Она позвонила ему и с облегчением услышала в трубке ровный, спокойный голос. Ее взгляд скользнул по пустой собачьей будке. Невольно вспомнились убитые морские свинки и все страхи прошедшей ночи, о которых она успела забыть за день. Пия прошла в конюшню. Пока она переделала всю работу в саду и обиходила животных, солнце успело сесть, сгущались сумерки. В холодильнике она нашла только остатки зеленого соуса и панированный шницель, который тут же сунула в микроволновку. Внезапно вырубились пробки, микроволновка выключилась, свет погас, автоответчик умолк на полуслове. Как парализованная, Пия стояла посреди кухни, и кровь стучала у нее в висках. Еще одну такую ночь, как прошлая, она не вынесет. И она сбежала из собственного дома, села в машину и поехала во Франкфурт. Ей было все равно, как Хеннинг расценит ее внезапное появление; она остро нуждалась в его невозмутимом хладнокровии, способном разогнать любые страхи и всех злых призраков.

Парковку Пия нашла довольно быстро и вскоре уже входила в дом, где прожила много лет. Хеннинг настоял на том, чтобы она оставила себе комплект ключей, возможно, в надежде, что когда-нибудь она захочет вернуться. Ради приличия Пия все-таки нажала на кнопку звонка. Поскольку никакой реакции не последовало, она открыла замок ключом и вошла в квартиру, где знала каждый угол. Громко работал телевизор. В кухне царил полный бардак, который Хеннинг предпочел оставить для уборщицы. Пустые стаканы, грязные тарелки, недопитая бутылка красного вина, остатки кулинарного шедевра. Пия улыбнулась. Когда-то она каждый вечер убирала все это, чтобы с утра не входить в грязную кухню. Пия прошла было в комнату, но замерла в дверях. Не вполне осознавая, что видит, она глядела на сплетенные в экстазе тела кряхтевшей парочки, самозабвенно предававшейся любви на массивном обеденном столе в гостиной. Странно, но первым делом Пия подумала, что этот стол они с Хеннингом купили в антикварном магазине на Лейпцигерштрассе за две тысячи триста марок. Она не была готова к болезненному уколу ревности, который ее пронзил. К тому же Пию жутко разозлило, что Хеннинг обманул ее. Без костюма и тугих колготок государственный прокурор Лоблих была не очень-то привлекательна — явный целлюлит на бедрах и толстая задница. Сначала Пия подумала, что можно быстро исчезнуть, но потом все же не смогла устоять перед искушением.

— Стол вовсе не так прочен, как кажется, — произнесла она и со злобным удовлетворением пронаблюдала классический вариант прерванного акта.

— Пия! — в ужасе охнул Хеннинг. — Что ты тут делаешь?

— Я просто хотела отдать ключи. Извини за вторжение.

Хеннинг пошарил в поисках очков, которые валялись на полу. Прокурорша сделала то же самое, пытаясь при этом прикрыться попавшейся под руку одеждой.

— Я положу ключи на стол в кухне. — Пия развернулась. — Приятного вечера!

— Подожди! — крикнул Хеннинг.

Прежде чем он смог за ней кинуться, она положила оба ключа на тумбочку у входа и вышла. В горле стоял комок, пока она бежала к своей машине, не обращая внимания на вопли Хеннинга. Смешно вышло. Она сама хотела расстаться, но никогда еще в своей жизни не чувствовала себя такой одинокой и покинутой, как в этот момент.

Пятница, 23 июня 2006 года

Пия бесцельно ехала по городу. Возвращаться в Биркенхоф не хотелось, она боялась пустого дома и одиночества. Пии не в чем было винить Хеннинга, в конце концов. Это ведь она его оставила, а не наоборот. Как глупо с ее стороны просто так зайти в квартиру. И хотя слезы текли по ее щекам, она вдруг начала истерически хохотать. Какая идиотская ситуация! А вдруг сейчас Хеннинг отважился на повторную попытку с Лоблих?

В этот момент зазвонила ее трубка. Это был Хеннинг! Значит, второго раза не было. Пия игнорировала настойчивые звонки. Наконец он, кажется, понял, что она не ответит, и прислал ей сообщение. Из любопытства Пия нажала клавишу и увидела, что сообщение прислал не Хеннинг, а Лукас: «Вы не спите? Очень хотел бы поговорить с вами. Не могу уснуть. Лукас».

Лукас. Он и Кристоф Зандер сменяли друг друга в ее снах, а она ничего не могла с этим поделать. Поскольку Хеннинг отпал в качестве средства от одиночества, то Лукас показался ей неплохой альтернативой.

Через полчаса Лукас сидел за ее кухонным столом. Он был бледен, глаза тусклые, покрасневшие от слез. Для него Пия разбила и вылила на сковородку пару яиц и отрезала два ломтика хлеба, поставила перед ним тарелку и смотрела, как он с аппетитом ест, рассматривая каждый кусочек, прежде чем отправить в рот. Так едят только единственные дети, у которых нет множества братьев и сестер, среди которых всегда боишься остаться за столом последним. Лукас ел спокойно, и краска постепенно возвращалась на его лицо.

— Спасибо, — сказал он, вытерев последним кусочком хлеба тарелку дочиста. — Я помою.

— У меня посудомоечная машина. — Пия улыбнулась. — Побереги свою руку; болит, наверное?

— Ну, не буду мыть, — ответил Лукас. — А теперь я мог бы заняться напитками. Можно я что-нибудь смешаю?

— Да у меня мало что есть.

— Я взгляну?

— Пожалуйста.

Он открыл холодильник и бар и достал бутылку водки, томатный сок и бутылочку табаско.

— «Кровавую Мэри»?

— Почему бы и нет?

Пока он смешивал, колол лед и старательно пробовал, Пия зажгла сигарету. В обществе Лукаса она постепенно приходила в себя после шока от созерцания голой задницы Хеннинга промеж коленок чужой женщины. Как бы она ни пыталась убеждать себя целый год, но приходилось признать, что она не создана для одинокой жизни. Сначала Лукас рассказывал о планах, которые они строили вместе с Йо. Потом чокались и пили «Кровавую Мэри». Потом вторую, а потом и третью. Было чертовски вкусно, и тени страха съеживались и отступали.

— Йо хорошо разбирался в компьютерах? — спросила Пия.

— Да, довольно хорошо, — ответил Лукас. — Он и Франьо многое освоили.

— Но ты и Тарек лучше всех по компьютерной части?

— Я лучший, — сказал он без ложной скромности. — Меня ни разу не поймали.

— О, а Тарека ловили?

— Я думал, вы уже все имена пропустили через базы данных, — Лукас удивленно поднял брови. — Тарек пять лет назад написал «червя» и положил половину компьютеров во всем мире. «Майкрософт» предложил за его голову немалые деньги, и кто-то из приятелей его сдал. Он отсидел восемь месяцев, потом его выпустили с испытательным сроком.

Пия с трудом могла представить, что загорелый дочерна Тарек — хакер.

— Ты тоже занимался чем-то незаконным?

Лукас хмыкнул и пододвинул Пии еще один стаканчик.

— Все в прошлом. Я часто взламывал чужие компьютеры и написал с пятьдесят вирусов — троянов и «червей». Но ни разу не попался. Мне интересно находить бреши в системе защиты, но я не из тех, кто любит что-нибудь разрушать.

— Наверное, жутко сложно писать такие штуки?

— Для меня — нет, — заявил Лукас. — Я люблю вызов.

— «Открой свой мир ужаса», — процитировала Пия слова, написанные на плакате с панорамой.

Лукас перестал ухмыляться.

— Простите, что вы сказали? — спросил он.

— Этот слоган я сегодня у тебя прочитала, — объяснила Пия. — Он был на плакате с панорамой, которая висит у вас на стене. Что это значит?

— Ничего. Это слоган интернет-игры, которую недавно запретили.

Пия вдруг вспомнила, что ей недавно рассказывал Остерман. «Двойная жизнь» — запрещенная виртуальная игра. Так что там с «Двойной жизнью»?

— «Двойная жизнь», — произнесла она вслух.

— Вы знаете эту игру? — Лукас поболтал свой стакан.

— На страничке Свении стоял линк на «Двойную жизнь», — пояснила Пия. — Мой коллега рассказал. Интерпол ищет сервер.

— Да, так и есть. — Лукас откинулся назад и внимательно рассматривал Пию. — Именно поэтому она так популярна. Мои друзья все еще играют.

Пия сложила в голове кусочек пазла.

— Дин Корсо и Борис Балкан?

— Точно. — Лукас весело улыбнулся. — Парни недавно в Бурге до смерти перепугались, когда вы упомянули их имена.

Вдруг что-то щелкнуло, и снова вылетели пробки. Пия встала и заметила, что выпила многовато. С трудом, ощупью она пробралась к шкафчику с предохранителями и хихикнула, споткнувшись о собственные туфли. Электричество наладить не удалось — через три секунды предохранители опять вылетели.

— Беда! — Пия вернулась назад. — Где-то у меня были свечи.

Лукас посветил зажигалкой. Пия выдвинула все ящики и нашла в одном упаковку плоских свечек, зажгла пару и поставила на стол.

— Уютно! — заключил Лукас и улыбнулся. У него был такой вид, что сразу вспомнились все попытки совращения.

— Думаю, лучше я отвезу тебя домой, — пробормотала Пия.

— После четырех «Кровавых Мэри» я не позволю вам сесть за руль, — возразил Лукас. — Ни в коем случае.

— Да, — согласилась Пия. — Я пьяна.

Все же она была рада, что он сейчас в ее доме. В его присутствии вылетевшие предохранители не представляли никакой угрозы.

— Я достану постельное белье, — сказала Пия. — Ты можешь спать на диване.

Кладбище Келькхайма знавало многолюдные похороны, но погребение Ганса Ульриха Паули их превзошло. Не хватило мест на огромной парковке, машины в эту жаркую пятницу стояли до самого виадука на Шмибахталь. На небе не было ни облачка, в сияющей синеве можно было утонуть. Боденштайн и Пия стояли в стороне и наблюдали поток прибывших отдать последний долг. За деревом неподалеку от могилы, куда опустили гроб Паули, ждал полицейский фотограф с камерой и телеобъективом, потому что Пия и Оливер надеялись, что убийца Паули придет на похороны. Штефан Зибенлист не подлежал аресту, его жена подключила к делу адвоката. Матиас Шварц снова обрел свободу перемещения, потому что на первом же слушании безнадежно запутался в показаниях. Полицейский, на которого он наехал, отделался переломом руки, сотрясением мозга и множественными ушибами, поэтому Шварцу инкриминировалось только нанесение тяжелых телесных повреждений, а это не причина заключать его в камеру.

Сразу за гробом шла Эстер Шмит с застывшим на лице подобающим выражением; сухие глаза без слез под темными очками. За нею шел весь коллектив колледжа и молодежь — постоянные посетители «Грюнцойга». Некоторые всхлипывали и держались за руки. Пия увидела Лукаса; на его здоровой руке, словно пьяная, повисла Свения Зиверс.

— Смотри-ка, красавчик Лукас быстро прибрал к рукам подружку своего погибшего друга, — заметил Боденштайн, в тоне его сквозила циничная ирония.

— Думаю, скорее они ищут утешения друг у друга, — попыталась защитить парня Пия, не понимая, с чего это ее шеф так ополчился на него.

— Скажите лучше, что и вы попали под очарование его юношеской красоты. — Боденштайн насмешливо взглянул на Пию. — Он не вскружил вам голову своими зелеными глазами?

— Чушь, — возразила она решительно.

В ее кармане опять завибрировал мобильный. Пия не отвечала. Наверное, снова Хеннинг, в тридцатый или сороковой раз.

— Не доверяю я этому парню, — гнул свое вполголоса Боденштайн. И каждое его слово неприятно отзывалось у Пии в голове. — Он такой безупречно милый, прямо актер. Напоминает мне пустой экран, на который каждый может проецировать то, что хочет видеть.

— Это не так, — услышала вдруг Пия собственный голос. — Вы же его совсем не знаете. Он очень несчастлив и одинок.

— Да ну?

— Его лучший друг мертв, наставник тоже. Родители постоянно в разъездах, и у них совсем нет времени на него.

Брови Боденштайна поползли вверх.

— В вас заговорило сострадание? Вот уж никогда бы не подумал!

— Мне рассказал доктор Зандер, — защищалась Пия. — Его тоже заботит судьба мальчика.

— Зандер в своих заботах, на мой взгляд, не переходит обычных границ, — сказал Боденштайн. — Он поддерживает воспитательно-образовательные меры отца Лукаса. По своему выстраданному отцовскому опыту могу сказать, что парни в возрасте Лукаса хотят чего угодно, но не заботы об их судьбе. И, с огромным удовольствием вызывая сострадание к себе, рассказывают, как они трагически разочаровались в этом мире и собственных родителях в частности.

Пия не хотела углубляться в эту тему. Лукас другой. Он ничего перед ней не разыгрывал! Или все же… «Обольститель», — подумала она и тряхнула головой, гоня эту мысль. Слова Боденштайна заронили сомнение, которое начало грызть ее изнутри и заставило вспомнить о разговоре с Лукасом в вечер убийства Йонаса. Почему он ни словом не обмолвился о вечеринке по случаю дня рождения своего друга? Почему он ничего не рассказал ей о споре между Свенией и Йо в субботу в Бурге? Вдруг ей стало не по себе. Она поежилась, подумав, что сказал бы Боденштайн, узнай он, что Лукас провел ночь в ее доме.

Через час все закончилось, и пришедшие на похороны ушли с кладбища. Лишь когда мимо них прошли Эстер Шмит в сопровождении Вольфганга Флетмана и еще пары верных друзей, Боденштайн понял, что они пропустили Свению.

— Не может быть! — Пия покачала головой. — Уж Лукаса я бы точно заметила. Наверное, они все еще у могилы.

Но у могилы полицейские встретили лишь кладбищенских рабочих, которые, несмотря на палящее солнце, работали быстро и уже заполнили землей почти всю яму.

— Я позвоню Лукасу.

Пия достала телефон и набрала его номер. Механический голос сообщил: «Вызываемый абонент в настоящее время находится вне зоны действия сети…» Конечно, он выключил трубку на время погребения.

— Поедем к Свении домой, — предложил Боденштайн. — Они наверняка там. Возможно, красавчик Лукас утешает ее более эффективно.

Пия ничего не ответила на это саркастическое замечание. Ей стало ясно, что у Боденштайна ничего нет против Лукаса. Возможно, симпатия к парню несколько искажает ее восприятие реальности, или же Боденштайн просто не может пережить, что Лукас так отлично выглядит, и работает принцип «в каждом курятнике должен быть только один петух»? И чем больше она над этимразмышляла, тем больше склонялась именно к последнему объяснению. Тем не менее заноза сомнения прочно засела где-то в глубине души.

Мобильный телефон Лукаса был отключен, а Свения исчезла. Ни его, ни ее дома не было.

— Где же они оба могут быть? — Боденштайн взглянул на Пию. — Вы ведь хорошо знаете Лукаса.

Пия почувствовала, как краснеет. И лишь когда поняла, что Боденштайн сказал это без задней мысли, просто констатируя факт, то расслабилась.

— Может, он в своей фирме в Мюнстере, — предположила она.

Но и там их не было. Не было и в «Грюнцойге». И в садоводстве Захариаса в Шмибахтале. Пии вообще было непонятно, как Лукас и девушка могли куда-то уехать, ведь у Лукаса не было машины. Во всяком случае, она никогда не видела его машины. Она снова набрала его номер, и он наконец ответил.

— Ты не знаешь, где Свения? — спросила Пия, прислонившись к крылу «БМВ» Боденштайна. Ее шеф ушел к домику внизу, где был убит Йонас.

— Нет, — ответил Лукас. — Мы вместе были на погребении, потом она захотела домой.

— Сейчас ее там нет. Как вы вообще ушли с кладбища? Я не видела, как вы выходили.

— Я уехал с Тареком, а Свения — на своем мокике.

— А где ты сейчас?

— А вам зачем? Хотите меня видеть?

— Нет, я должна работать. — Пия посмотрела, где ее шеф.

— А позже? — Он понизил голос. — Мы увидимся позже? Вчера вечером было так хорошо. Правда.

Боже! Во что она втягивается?

— Опять играешь в «обольстителя»? — мимоходом спросила Пия.

Пару секунд Лукас молчал.

— Зачем вы это сказали? — Он был уязвлен. — Прошлой ночью я вел себя абсолютно прилично.

Пия пожалела о своих словах. Он прав. И она сама была рада, что Лукас с ней. Несправедливо сваливать все на парня.

— Я ничего такого и не думала, — быстро сказала она. — Но нам действительно надо серьезно поговорить со Свенией. Где она может быть?

— Может быть, у Тони, — предположил Лукас.

— Действительно, я об этом не подумала. Спасибо!

— Пожалуйста. — Лукас тихо рассмеялся. — Между прочим, наша домработница на две недели уехала к себе на Урал, и у меня теперь есть машина. Я могу сегодня вечером приехать к вам, если вы не против. Вдруг у вас опять вылетят предохранители и вам станет слишком неуютно в одиночестве.

Пия оторопела. Как он догадался? Разве она ему говорила, что ей не нравится оставаться дома одной? Пия увидела, что Боденштайн поднимается по лугу, и не стала отвечать на замечание Лукаса.

— Я позвоню тебе, ладно? — быстро сказала она.

— Обещаете?

— Да, обещаю. До связи!

Боденштайн и Пия уже садились в машину, потому что у Зандера никто не открыл дверь, но тут подъехал зеленый пикап из гаража «Опель-Цоо», и из него вышел Зандер. Боденштайн заметил радостную улыбку, которой осветилось лицо доктора при виде Пии Кирххоф.

— Здравствуйте, — крикнул он и подошел ближе. — Вы ко мне?

— Здравствуйте, доктор Зандер, — ответил Боденштайн. — Собственно, мы разыскиваем Свению Зиверс. И надеялись, что она у вашей дочери.

— И что, ее здесь нет?

— В доме вообще никого нет, — сообщил Боденштайн.

— Я могу позвонить Тони, — предложил Зандер. Он выглядел так, будто работал на стройке. На его ботинках, джинсах и рубашке засохла грязь. — Я выгляжу несколько непрезентабельно, — извинился он за свой внешний вид, будто прочитав мысли Боденштайна. — Сейчас в зоопарке все вверх дном. Сегодня сбежала антилопа импала и свалилась в пруд, который используется как источник питьевой воды.

— И поэтому вам пришлось купаться вместе с ней, — заметила Пия.

— Кто-то ведь должен был достать животное. — Он рассмеялся. — Но освежиться было даже приятно.

— Приятнее, чем мороженым? — спросила Пия слегка кокетливым тоном, который заставил Боденштайна насторожиться.

— Эффект охлаждения наступает значительно быстрее, — со смешком ответил Зандер.

Боденштайн переводил взгляд с директора зоопарка на свою коллегу, а потом вдруг посмотрел на зеленый пикап и среди прочего хлама заметил в нем старый деревянный поддон.

— Вы всегда ездите на этой машине? — спросил он ни с того ни с сего.

— Что? — Зандер посмотрел на него недоуменно. — Вы имеете в виду пикап?

Боденштайн кивнул.

— Время от времени, — Зандер, казалось, слегка смутился. — У нас три таких пикапа. Когда они в зоопарке не нужны, то иногда езжу на одном домой.

Боденштайн заметил вопрошающий взгляд, который Зандер адресовал Пии, а также ее недоуменное пожатие плечами, которое означало, что она понятия не имеет, чего хочет шеф.

— Я бы отправил эту машину на криминалистическую экспертизу, — сказал Боденштайн директору зоопарка.

— Что касается меня, я не против, — ответил тот. — А что вы хотите выяснить таким образом?

— Тело Паули лежало на деревянном поддоне, прежде чем оказалось на лугу, — пояснил Боденштайн, наблюдая, как вытягивается лицо Зандера.

— Минуточку, — произнес директор зоопарка. — Вы хотите сказать, что я как-то причастен к смерти этого парня?

Боденштайн задумчиво посмотрел на него.

— Я совершенно не представляю, — спокойно ответил он, — чем вы занимались во вторник вечером на прошлой неделе.

Лицо Зандера стало злым.

— Я был в Лондоне, — ответил он. — Мой самолет приземлился в половине десятого, потом я приехал на такси домой, распаковал чемодан, принял душ и приблизительно в двенадцать ночи лег спать. У меня сохранилась квитанция таксиста и авиабилет. Если мои дочери устраивают вас в качестве свидетелей, можете спросить у них.

Последнее предложение прозвучало саркастически.

— Кто еще может пользоваться машиной? — спросил Боденштайн.

— В принципе любой из моих сотрудников, — ответил Зандер. — Насколько я знаю, у всех есть водительские права.

— Сколько человек работает у вас?

— Кроме меня, сорок три.

— Вы можете выяснить, кто пользовался машиной?

Зандер мрачно посмотрел на Боденштайна.

— Может, сначала ваши люди выяснят, лежало ли вообще в этом фургоне тело, прежде чем я стану тратить свое время?

— Хорошая мысль, — холодно ответил Боденштайн. — Тогда мы заберем машину.

Зандер пожал плечами, потом достал ключ от автомобиля и протянул его Пии.

— Я сообщу, если моя дочь знает, где Свения, — сказал он. — Хорошо?

— Само собой разумеется. — Боденштайн кивнул. — И не принимайте мои подозрения близко к сердцу. Ничего личного. Просто мы должны отрабатывать каждый след.

— Уже понял, — Зандер отвернулся. — Приятного вечера!

Сидя за рулем зеленого пикапа, Пия как раз проезжала табличку с указанием границы города, когда ей позвонил Зандер и сообщил, что Антония с обеими сестрами в Фрайбаде. Она понятия не имеет, где Свения, и три дня уже ее не слышала.

— Мне жаль, что мой шеф с вами так разговаривал, — сказала Пия.

— Он прав. — В голосе Зандера не было обиды. — Если выяснится, что в машине побывало тело Паули, то у меня возникнет проблема. Я не знаю, кто именно мог кататься на этой машине, и не думаю, что мне об этом добровольно расскажут. Мои сотрудники знают, что я не люблю, когда машины используют для личных нужд.

— Тогда я поговорю с людьми. Совершенно официально, — ответила Пия.

— Против этого я ничего не имею. И вы получите мороженое, если разгорячитесь.

Пия почувствовала, как он улыбается, и тоже улыбнулась.

— Это хорошее предложение, — сказала она. — А главное, мне не придется прыгать в пруд для антилоп.

Зандер рассмеялся.

— Когда у вас сегодня кончается рабочий день? — спросил он невзначай.

Пия почувствовала, как у нее екнуло сердце.

— Это зависит от того, найдем ли мы Свению, — ответила она. — Если нет, то я могу освободиться хоть сейчас. А что?

— С понедельника мы показываем посетителям новые вольеры, конечно, без зверей, — ответил он. — Может, захотите посмотреть вместе со мной?

— Это было бы здорово, — радостно откликнулась Пия. — Я уж и не надеялась на настоящий пятничный вечер.

В отделе по борьбе с экономическими преступлениями все занимались лихорадочной разборкой информации, которую утром передал Остерман. Они и прежде получали многочисленные сигналы о том, что Бок добывает свои заказы не вполне честным путем, но до сих пор у них не было ни одного полновесного доказательства, чтобы начать официальное расследование. Все изменилось с появлением электронной переписки, которую Пия привезла от Лукаса, и теперь у Бока могли возникнуть серьезные трудности.

— Захариас снова дома? — осведомилась Пия. Она уже доставила пикап в мастерскую и попросила криминалистов из ночной смены осмотреть машину побыстрее. — Мы должны отслеживать все контакты и мобильный телефон Бока, надо поставить прослушку. Он будет опасаться, что тесть разболтал все его секреты.

— Хорошая идея, — согласился Боденштайн. — Позвоните государственному прокурору.

— А может, это сделает кто-нибудь другой? — Пия немного смутилась. — Если ничего особенного не предвидится, я бы лучше на сегодня закончила работу.

Боденштайн удивленно посмотрел на нее, поскольку во время расследования она никогда не просила о свободном вечере.

— Рыбка уже клюнула? — осведомился Остерман мимоходом, и Пия сердито посмотрела на него.

У Боденштайна моментально проснулось любопытство.

— Я оставлю включенным телефон, — сказала Пия. — Если объявится Свения…

— Нет, нет, — прервал ее Боденштайн. — Идите спокойно. Если найдется девочка, я с ней поговорю. Я побуду тут сегодня.

Пия знала, что, едва она закроет за собой дверь, шеф сразу же насядет на Остермана, выясняя, что тот имел в виду. Но ей было все равно. Она радовалась первому свободному вечеру за десять дней и еще больше тому, что проведет этот вечер в обществе Кристофа Зандера.

Последние посетители покинули зоопарк час назад, и теперь обширная территория принадлежала только зверям и сотрудникам. Зандер и Пия начали обход с только что построенного административного здания, с просторным холлом внизу и кабинетами дирекции наверху. Наверху также находился ресторан, через панорамные стекла которого через пару недель гости смогут наблюдать за жирафами, зебрами, импалами и гну, свободно разгуливающими в новом вольере «Африканская саванна». От этого вольера Зандер провел Пию к новому павильону жирафов. Он рассказывал о том, какие возможности откроются перед зоопарком с появлением новых вольеров и стойл. Пия внимательно слушала и поражалась, с каким воодушевлением и явной гордостью он рассказывал о достигнутом. Глядя на него, она заметила, что невольно сравнивает его с Хеннингом, причем ее бывший супруг явно проигрывал.

Они прошли по дорожке ниже «Африканской саванны», мимо свободолюбивых сурикатов и свернули на Тропу философов, что вела от горы Кронберг в Кенигштайн и пересекала весь зоопарк.

— Вы всегда хотели стать зоологом? — поинтересовалась Пия.

— Биологом, — поправил Зандер. — Да, наверное, всегда. Это у меня от родителей. Они были…

Зазвонил телефон Пии. Она извинилась и ответила. Вопреки ее опасениям это звонил не Боденштайн и не Хеннинг, а Лукас.

— Привет, Лукас, — сказала Пия, чтобы Зандер знал, с кем она говорит. — Ты выяснил, где находится Свения?

— Нет. Я всех обзвонил, но никто не знает. А где вы сейчас?

— Пока в дороге, — неопределенно ответила Пия. Во-первых, Лукасу совершенно не обязательно знать, чем она занята, а во-вторых, она не хотела, чтобы у Зандера возникло впечатление, что у нее с этим мальчиком слишком доверительные отношения.

— Можно, я приеду к вам вечером?

— Я думаю, это не очень хорошая идея, — сказала Пия. — Я не могу сейчас разговаривать. Спасибо, что перезвонил.

— Минутку! — вставил Лукас, прежде чем она закончила разговор.

— Да?

— Я сделал что-то не так? Вы сердитесь на меня?

— Нет. Просто у меня сейчас слишком мало времени.

— Хорошо. Если что-нибудь услышу о Свении, я вам сообщу.

Некоторое время Пия и Зандер шли молча.

— Разве не поразительно, что Лукас создал успешную компьютерную фирму? — спросила она наконец.

— Компьютерную фирму? — Зандер посмотрел на нее с удивлением. — Он рассказывал мне что-то об интернет-кафе.

— Нет, это нечто гораздо большее, — возразила Пия. — Лукас мне все показал и рассказал, это впечатляет. У них настоящая фирма с оборудованием, они делают веб-сайты и предоставляют своим клиентам программы, благодаря которым те сами могут управлять своими сайтами.

— Ого! — Зандер остановился.

— Странно, что вы ничего об этом не знаете. Лукас сказал, что вы с пониманием отнеслись к тому, что он закончил эту комедию с практикой в зоопарке.

— Он так сказал? — уточнил Зандер.

— Да, примерно так. Кроме того, он рассказал, что вложил деньги своего отца в фирму, а вовсе не отдал их Паули.

— Похоже, он вам доверяет, — заявил Зандер. — Это хорошо. Меня он считает просто тем, кто исполняет просьбы его отца. Меня очень радует, что он пошел собственным путем. Надеюсь, что сложности с психикой не перечеркнут все его планы.

— Что вы имеете в виду? — удивленно спросила Пия.

— Лукас пережил в детстве несколько тяжелых утрат, — пояснил Зандер. — Он был лишен домашнего тепла, которое необходимо каждому ребенку. Нужны ведь не только одежда, еда, образование и крыша над головой.

Они прошли дальше, мимо загона с антилопами куду и гонными кенгуру. Зандер достал связку ключей и отпер ворота, которые с Тропы философов снова вели на территорию зоопарка.

— Наверное, вы знаете, о чем говорите, — сказала Пия. — Тони рассказала мне, что вы потеряли жену.

— Пятнадцать лет назад, — подтвердил Зандер, немного помолчав. — И день за днем проводил с тремя маленькими дочерьми.

— Как это случилось? — тихо спросила Пия.

— Инсульт. Ничто не предвещало. Карла пролежала в коме два месяца, а потом умерла. — Зандер глубоко вздохнул. — Это случилось за неделю до того, как мы должны были улететь в Намибию, как давно уже хотели. После ее смерти все планы рухнули, и я остался в Германии. Это было совсем непросто, но, думаю, я хорошо справился с девочками. — Он улыбнулся, но улыбка сразу погасла. — У меня хорошие отношения с дочерьми. И даже когда Анника два месяца назад сообщила мне, что беременна, это не стало катастрофой. Возможно, поэтому Лукас и Свения охотно у нас бывают.

— Свения кажется мне такой несчастной, — сказала Пия.

— Да. Некоторые думают, что достаточно просто материально обеспечивать детей. — Голос Зандера зазвучал жестче. — С Лукасом так же. Я знаю мальчика с девяти лет. Уже тогда у него были проблемы.

— Какие?

— Он выдумывал себе друзей и собственный мир. В одиннадцать лет отец впервые отправил его к психиатру вместо того, чтобы просто больше уделять ему внимания.

— Вы думаете, Лукас болен? — спросила Пия. Ей стало не по себе, вновь ожили сомнения.

— От него всегда слишком многого ждали, — сказал Зандер. — Он всячески пытался компенсировать это давление, устраивая скандалы, чем бы ни занимался: спорт, курение, наркотики, секс. Пару лет назад у него был нервный срыв, после которого он бросил школу. Это его способ противостоять отцу, при этом он хотел лишь любви и признания. Собственно, Лукас очень несчастный мальчик.

— Его отец должен гордиться, — заметила Пия. — Лукас делает на компьютере невероятные вещи.

— В глазах ван ден Берга это просто пустая трата времени, — возразил Зандер. — Его отец принадлежит к другому поколению. Лукас должен изучить банковское дело, отслужить в армии, получить высшее образование. В зоопарке он работает только потому, что отец полагает, будто это должно научить его дисциплине.

— Я думаю, надо быть невероятно дисциплинированным, чтобы писать компьютерные программы, работая днем в зоопарке, вечером в бистро, и руководить при этом компьютерной фирмой.

Постепенно Пия начала понимать Лукаса. Он отчаянно жаждал признания, настоящей искренней привязанности, которая не зависела от его внешнего вида.

— Он, наверное, не рад своей красоте, — сказала она.

— Да, насколько я знаю, — кивнул Зандер. — Пару недель назад он спросил меня, что ему делать, чтобы девушка отнеслась к нему серьезно, а не западала лишь на его внешность или на деньги его отца. Это тяжелая проблема для парня.

— И что вы ему посоветовали? — Пии стало интересно.

Зандер ответил не сразу. Он рассматривал в вольере рысей, которые с наступлением сумерек вышли из своих убежищ и теперь недвижно сидели, глядя в пространство.

— Прежде всего он должен прекратить немедленно тащить каждую девчонку в постель. — Тон Зандера был абсолютно нейтральным, но Пию бросило в жар. — Я попытался ему объяснить, что большая ошибка путать секс с любовью.

— Секс все портит, — сказала Пия.

— Что, простите? — Зандер удивленно уставился на нее.

— Это мне сказал Лукас, и он прав. — Пия чувствовала, как стучит сердце, ее кидало то в жар, то в холод. Она стояла наедине с мужчиной, который с первой встречи запал ей в душу, и говорила с ним о самых интимных вещах запросто, как о погоде.

— Почему? Почему секс все портит? — спросил Зандер.

От взгляда его темных глаз у нее слабели коленки.

— Нет. — Она не отвела взгляда. — Секс не то же самое, что любовь. Этот урок я усвоила довольно болезненным образом. Я была глубоко потрясена, обнаружив, что моя вера в большую любовь питается иллюзией.

— То есть? — спросил Зандер.

— Ее просто нет. Это только сказка.

Кристоф Зандер смотрел на нее внимательно и задумчиво.

— Это было бы очень грустно. — Он снова наблюдал за рысью. — Мы с Карлой знали друг друга со школы. Это не было чем-то, подобным удару молнии, или любовью с первого взгляда, но это было хорошо. За последние пятнадцать лет я не встретил ни одной женщины, которая хотя бы приблизительно интересовала меня настолько же.

Когда он внезапно обернулся, Пию бросило в жар. Солнце скрылось за Таунусом, темнело. Из ближнего леса доносился пряный запах смолы и дикого чеснока. В сумерках черты лица Зандера были почти неразличимы.

— Но познакомившись с вами, я подумал, что, возможно, жизнь дает мне второй шанс.

У Пии перехватило горло. Она не могла ответить и была потрясена и одновременно встревожена. Ей даже вспомнились остермановские рыболовные шуточки. Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Зандер сделал шаг по направлению к ней, потом еще один. И в тот момент, когда она подумала, что сейчас он обнимет ее, зазвонил его мобильный.

— Простите, — сказал он с сожалением, — но это кто-то из девочек.

— Нет проблем. — Пия скрестила руки и направилась к диким кошкам, около которых и остановилась. Краем уха она слышала, как Зандер говорил, что ему должны переслать эсэмэску, а он сообщит об этом в полицию. Она посмотрела на него, но не приблизилась. То, что могло только что между ними произойти, все еще оставляло надежду.

— Тони получила от Свении эсэмэску, — сообщил Зандер.

Пии потребовалось несколько секунд, чтобы сосредоточиться на деле, которое уже отодвинулось от нее. Чуть позже он прочитал вслух: «Привет, Тони, прости, что внезапно исчезла, но сейчас ничего объяснить не могу. Сообщаю, что со мной все в порядке, не беспокойся. Свения».

Пия откопала свой мобильный и позвонила Боденштайну.

— Мы должны немедленно определить местонахождение ее телефона, — сказала она шефу, — и переговорить с ее родителями.

— Я позабочусь об этом, — ответил Оливер. — Перешлите мне сообщение. Встречаемся перед домом родителей Свении.

Анита Перкусик была тощей особой с обесцвеченными волосами, помятым жизнью лицом и морщинистой кожей в декольте, которая выдавала долгое злоупотребление солярием. Боденштайн оценил биологический возраст мамы Свении — перевалило за сорок.

— Наверное, ночует у своей подружки, — сказала она низким прокуренным голосом, когда Боденштайн сообщил об исчезновении ее дочери. — Иногда она забывает сообщить мне об этом.

Анита прошла на кухню и зажгла сигарету.

— Мы подозреваем, что ваша дочь была свидетельницей убийства, — добавил Боденштайн.

— Что? Кого убили?

— Ганса Ульриха Паули, учителя друга Свении. — Пия удивлялась, как может мать так мало знать о собственной дочери. — Свения хорошо его знала. Ему принадлежало бистро в Келькхайме, где они с Тони часто бывали.

— Вы в чем-то обвиняете Свению? — Женщина оперлась о гранитную рабочую поверхность кухонного стола и моргнула, поскольку дым попал ей в глаза.

— Нет, мы просто хотели поговорить с ней.

— Ваша дочь беременна, — вмешалась Пия. — А ее друг Йонас, возможно, являющийся отцом, был убит в понедельник вечером.

— Что? — Анита Перкусик чуть не выронила сигарету. — Йонас мертв?

Боденштайн и Пия переглянулись.

— Да, — сказал Боденштайн. — А ваша дочь вам не рассказывала?

— Нет, — буркнула мать Свении. Она сунула сигарету в пепельницу и опустилась на одну из табуреток. Известие о смерти Йонаса, похоже, потрясло ее больше, чем беременность и исчезновение собственной дочери.

Повисло молчание.

— И что я теперь должна делать? — спросила мать Свении в растерянности и при этом с вызовом. — Чего вы от меня хотите?

— Где может быть Свения? — осведомился Боденштайн. — В последнюю неделю она не работала. Пару часов назад она написала своей подруге эсэмэску, но ее мобильный отключен, поэтому мы, к сожалению, не можем определить его местоположение.

Фрау Перкусик лишь беспомощно махнула рукой.

— Вы вообще знаете что-нибудь о Свении? — Пия не могла смотреть на полную безучастность этой женщины. — Ваша дочь еще несовершеннолетняя. Вы нарушаете свой долг, не осуществляете за ней надлежащий надзор.

— Послушайте, — сказала Анита Перкусик. — Мой муж — сотрудник аэропорта, а я вкалываю с утра до вечера, чтобы оплатить Свении мопед, компьютер, МР3-плеер и все остальное, что она хочет иметь, чтобы быть наравне со своими богатыми друзьями. Но единственное, что я за это получаю, — неблагодарность и сморщенное лицо.

— Мы можем осмотреть комнату Свении? — попросил разрешения Боденштайн.

Женщина поднялась, прошла в комнату дочери и зажгла свет. Постель не прибрана, платья раскиданы, а запах такой, будто не проветривали уже несколько дней. Пия села за письменный стол девушки и включила компьютер. Ничего не произошло. Она заглянула под стол и выяснила, что содержимое компьютера удалено. Жесткого диска не было. Пия показала это шефу.

— Фрау Перкусик! — позвал Боденштайн.

Мать появилась в дверях с новой сигаретой в руке.

— Свения вела дневник?

— Только в своем компьютере. И в Интернете. Этот… блоф или что-то там…

— Блог, — подсказала Пия.

— Точно. Блок.

— Свения могла отправиться к родственникам? — уточнил Боденштайн. — Есть ли место, где она любит бывать в отпуске или, может, ездила с классом? Как насчет ее родного отца?

— О нем ничего не известно, — ответила фрау Перкусик. — Моя мама живет в Берлине. Я представить себе не могу, что Свения отправилась к ней. А тем более отпуск, поездки с классом… Нет, я ничего не знаю.

В комнате девочки они не нашли ни фотоальбома, ни писем, ни записочки, ни билета на концерт, ни каких-нибудь других памятных вещей, которые столь охотно хранят юные девицы. Эта комната могла принадлежать кому угодно, так мало в ней было личного. Это было странно.

— Свения изменилась за последнее время?

— Понятия не имею. Она почти не разговаривала со мной.

— Почему?

— Откуда я знаю почему!

Пия достала пару фотографий из своей сумки и среди прочих снимки с веб-сайта Свении, где она была вместе с мужчиной. Анита Перкусик рассматривала фотографии, от отвращения сморщив лицо.

— Откуда это у вас? — спросила она.

Боденштайн объяснил.

Женщина посмотрела внимательнее и нервно сглотнула.

— Вот ведь свинья, — пробормотала она и вернула фотографии Пии.

— Вы узнаете мужчину? — осведомилась Пия.

— Нет.

Анита Перкусик развернулась, прошла в гостиную и села на кожаный диван. Боденштайн и Пия последовали за ней.

— Фрау Перкусик, — начал Боденштайн проникновенно. — У вашей дочери большие проблемы. Если вы узнали мужчину на фотографии, вы должны сказать нам, кто он.

— Я его не узнала.

Женщина сложила руки в замок на коленях и смотрела перед собой. Пия заметила в комнате фотографии в серебристой рамке. На одной была Свения, смеющаяся прямо в объектив. Девочка с тех пор сильно изменилась. Потом взгляд упал на свадебное фото.

— Когда вы поженились? — поинтересовалась она.

— Три года назад. А что?

— У вас довольно молодой муж.

— И что? Мне тридцать восемь, это тоже еще не старость, — резко ответила фрау Перкусик.

— Какие отношения у Свении с приемным отцом? Как его зовут?

— Иво. Думаю, они хорошо понимают друг друга.

Боденштайн и Пия переглянулись. Анита Перкусик знала гораздо больше, чем хотела сообщить. Но почему она ничего не рассказывала? Кого она хотела защитить? Что могла утаить?

Суббота, 24 июня 2006 года

— Мать Свении узнала мужчину на фотографии, — сказал Боденштайн, когда они вышли на улицу и пересекали парковку. — Почему она не говорит, кто это?

— Может, это отчим девочки? — предположила Пия.

— Мне тоже это пришло в голову, — согласился Боденштайн. — Не хотелось бы обсуждать мать Свении, но в сравнении с симпатичной семнадцатилетней дочерью она просто старая курица. А у этого молодого парня юная девица весь день перед глазами.

Он вставил ключ зажигания.

— Поедем сразу в аэропорт или подождем до утра?

Пия не рвалась домой. Она так и не вызвала электриков, чтобы проверили проводку, и знала, что после волнующей встречи с Зандером не сомкнет глаз. А поэтому ответила:

— Мне все равно.

Через четверть часа они проехали развязку «Франкфуртский крест» и свернули к аэропорту, который сиял всеми огнями, чтобы небо здесь, от Рейна до Майна, никогда не было темным. Пии нравился вид ночного аэропорта. Он действовал так же успокаивающе, как освещенные бензоколонки на трассе темной зимней ночью. Она взглянула на часы — без четверти час. Что делает Зандер? На прощание они молча дошли до машины и расстались сухо и по-деловому.

Боденштайн ловко выруливал на своем «БМВ» в поисках места на парковке перед залом прибытия «А». Они вошли в зал, но в поисках информационного окошка им пришлось пройти громадное здание аэропорта до зала «С».

— Что имел в виду Остерман, когда говорил о попавшейся рыбке? — на ходу поинтересовался Боденштайн.

Хотя Пия и ждала этого вопроса, но ответ не подготовила.

— Ничего, — ответила она уклончиво. — Плоская шуточка.

— Я вам не верю, — сказал Боденштайн. — Нужно быть тупым и слепым, чтобы не заметить, что между вами и Зандером что-то происходит.

Пия почувствовала, что заливается краской.

— Ничего подобного. Ничего не происходит, — защищалась она, намереваясь при первой же возможности свернуть Остерману шею.

— Итак, у Кирххофа больше нет шансов, — заметил Боденштайн, пока они проходили мимо опустевших ворот.

Пия редко упоминала в разговоре с шефом личные дела, скорее вообще никогда, разве что-нибудь незначительное, и теперь даже остановилась.

— Вчера я неожиданно застала моего бывшего мужа в момент соития с государственной прокуроршей на столе в гостиной. С этого момента я убеждена, что ему не требуется второй шанс.

Она с удовлетворением пронаблюдала, как ее шеф на пару минут потерял дар речи. Хоть Боденштайн был любопытен и не пропускал ни одной сплетни, но такой откровенности он явно не ожидал. Тем не менее, к удивлению Пии, вскоре он ухмыльнулся.

— Теперь я понимаю, — произнес он.

— Что вы понимаете? — с подозрением осведомилась Пия.

— Почему вы не отвечаете на звонки Кирххофа, — ответил Боденштайн. — Он ведь настойчиво названивает?

— Да, настойчиво, — Пия тоже ухмыльнулась. — Со вчерашней ночи примерно раз пятьдесят.

Понадобился добрый час и примерно двадцать телефонных звонков, чтобы разыскать Иво Перкусика в огромном здании аэропорта. Наконец он появился в информационном окошке зала прилета «С». Иво работал в фирме, обеспечивающей безопасность здания аэропорта. Пия вздрогнула, увидев его. Он прошел спецподготовку в 1985 году, имел короткую военную стрижку и резкие черты лица. В черной униформе сотрудника службы безопасности Иво Перкусик выглядел как человек, с которым лучше не связываться.

— Ваша приемная дочь пропала, — сказал Боденштайн. — Когда вы видели Свению в последний раз?

Сообщение, кажется, встревожило Перкусика.

— Как это пропала? — переспросил он.

— Она написала подружке, что на время «исчезнет».

Боденштайн задавал Перкусику те же вопросы, что и матери девочки, но, в отличие от той, Перкусик заметил изменения в поведении Свении. В последнее время она стала агрессивнее, часто запиралась в своей комнате и плакала. О причинах своего горя она с ним говорить не хотела. Нет, никаких проблем у них со Свенией не было, девочка его уважала и хорошо к нему относилась, как, впрочем, и он к ней.

— Свения беременна. Вы знали?

Он явно колебался. Впервые на его абсолютно неподвижном лице промелькнуло выражение досады. Потом он кивнул.

— Мать Свении этого не знала, — сказал Боденштайн. — Почему вы не рассказали своей жене?

Иво Перкусик пожал плечами.

— Может, потому, что это вы переспали с ее дочерью?

— Нет, — возразил Перкусик. — Этого я не делал.

— Господин Перкусик, — проникновенно произнес Боденштайн. — Свения исчезла после того, как, возможно, стала свидетельницей убийства. К тому же ее друг был зверски убит в последний понедельник. Вы ведь понимаете, что это неприятные обстоятельства?

Мужчина уставился на Боденштайна.

— Йонас мертв? — растерянно спросил он. — Убит?

— Вы знали Йонаса? — заинтересовалась Пия.

— Конечно, знал. — Перкусик сокрушенно кивнул.

— Почему вы не сказали своей жене, что ее дочь беременна? — не отступал Боденштайн. — Должны быть причины.

— Свения не хотела, и мне пришлось ей пообещать, — ответил мужчина. Он сжал кулаки, борясь с собой. — На той неделе она поздно пришла домой, около четырех утра. Она была совершенно не в себе и сказала, что упала с мокика.

— Во вторник на прошлой неделе? — уточнил Боденштайн.

Перкусик кивнул.

— Рыдала, как сумасшедшая, — сказал он. — Я не мог ее успокоить. Потом она сказала, что беременна, и не знает от кого.

— Кто же может быть отцом ребенка? — спросила Пия.

— Этого она не сказала. — Перкусик беспомощно махнул руками. — Она сообщила, что не спала со сверстниками; видимо, и с Йонасом тоже. А потом рассказала, что у нее что-то было с женатым мужчиной. Я подумал, что она врет.

У Перкусика был хороший немецкий язык, он жил в Германии уже десять лет и говорил почти без акцента.

— Свения рассказала вам, что сделал Йонас? — спросила Пия. — Про е-мейлы, фотографии и веб-сайт?

Перкусик снова кивнул.

— Что именно она вам рассказала?

Иво задумался на минуту и почесал почти наголо стриженный затылок.

— Свения была в ярости на Йонаса за то, что он сделал, — припомнил он. — Все это как-то связано с отцом Йо и Паули. Из-за чего у них все и рухнуло. Она все воскресенье пролежала в постели и проплакала. Мне она сказала, что покончит с собой, если Йо узнает правду.

— Какую правду? — спросила Пия.

— Понятия не имею. — Перкусик отвел глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом. Он знал. Почему же твердит, что ничего не знает? Пия протянула ему фотографию, на которой Свения была с мужчиной во время полового акта.

— Вы узнаете мужчину на этой фотографии? — спросила она.

Перкусик пригляделся, его лицо помрачнело, но он покачал головой. Он врал. Его жена два часа назад врала точно так же.

— Где вы были вечером в понедельник с 23:00 до 0:00 часов? — спросил Боденштайн.

— Дома. Один. Черт, вы мне не верите.

— Да, не поверим. — Боденштайн кивнул. — Вам нравилась Свения. Когда вы узнали, как с ней обошелся Йонас, вы впали в ярость и захотели с ним поговорить. Разговор вышел из-под контроля, и вы убили Йонаса.

— Нет, черт возьми. Я этого не делал.

— Вы знали о его вечеринке. Свения вам говорила.

— И что с того? Я там не был.

— У нас ДНК убийцы парня. Если вы сдадите нам слюну на анализ и ваша ДНК не совпадет с той, что мы обнаружили, то мы вас отпустим.

По дороге в Хофхайм никто в машине не произнес ни слова. Трубка Пии пискнула, когда они еще не въехали в Хофхайм-Норд. Она открыла мобильник, опасаясь, что это снова Лукас. Но пришедшее сообщение было от Кристофа Зандера.

«Вы еще не спите?»

Она набрала ответ: «Нет. Надо еще поработать. А почему не спите вы?»

Минуты не прошло, как трубка снова пискнула.

«Вы это всерьез спрашиваете?»

Боденштайн вопрошающе взглянул на Пию, но она только ухмыльнулась и набрала:

«Нет. Я тоже думаю о том, что было бы, если…»

Отправив, она в ожидании смотрела на телефон.

«Как бы нам это выяснить?» — написал Зандер.

У Пии бешено забилось сердце.

«Надо встретиться и продолжить с того момента, на котором нас прервали…»

Они приехали в комиссариат. Боденштайн остановился перед входной дверью и вышел.

«Сейчас уже темно. Но встретиться — звучит хорошо. Только где?»

Пия также вышла, но неохотно. Боденштайн обошел машину и распахнул дверь, выпуская Иво Перкусика.

— Я сейчас подойду, — сказала Пия и заметила, что у нее от волнения дрожат пальцы.

«Предлагайте вы», — написала она.

Боденштайн и Перкусик скрылись за дверьми здания.

«Позавтракаем?»

Пия прикинула, который час. Двадцать минут четвертого. Пока они закончат с Перкусиком, будет пять.

«Идет. У меня? В шесть?»

Она колебалась целую минуту, прежде чем отправила эсэмэску, а потом прислонилась к крылу автомобиля Боденштайна, не сводя глаз с трубки. У нее было такое ощущение, будто она выпила десять чашек кофе или сунула пальцы в электророзетку. Дисплей телефона засветился, и Пия улыбнулась.

«Я принесу булочки. С вас кофе. Где вы живете?»

Без четверти шесть Пия добралась домой на патрульной машине. Иво Перкусик без возражений сдал на анализ кровь и слюну, однако больше ничем ходу расследования не посодействовал. Весьма примечательно тем не менее, что Иво работал у доктора Карстена Бока телохранителем и шофером, а в начале апреля скоропалительно уволился. Это тем более интересно, поскольку и мать Свении знала Бока, так как много лет была экономкой в его особняке.

Патрульная машина затормозила перед зелеными воротами Биркенхофа. Пия поблагодарила коллег в форме и вышла. В высоких тополях начинали утренний концерт птицы, приветствуя нежные сумерки рассвета. Пия отперла ворота и оставила их открытыми, потому что звонок сломался. Обе кобылы выглянули из стойл и радостно заржали в предвкушении. Она наполнила их кормушки сеном, а потом пошла к дому. Сейчас должен прийти Кристоф Зандер! Он всю ночь не мог уснуть из-за нее! Когда Пия отпирала дверь, у нее руки дрожали от волнения. Проходя, она проверила предохранители — все в порядке. И вдруг остолбенела — дверь в гостиную была распахнута! Еще один мощный вброс адреналина, ее начало трясти. Пия рефлекторно потянулась за оружием, но того не было. Конечно, она не взяла пистолет, когда вчера вечером отправлялась побеседовать с Зандером, а потом поставила машину на стоянку и поехала в аэропорт с Боденштайном, не заходя домой. У Пии гулко отдавался в ушах каждый удар сердца, пока она на цыпочках кралась, словно преступница, по собственному дому. Никого нет, ничто не тронуто. Она с облегчением закрыла дверь гостиной, вошла в спальню, открыла платяной шкаф и поискала свое табельное оружие, которое вечером положила в ящик с нижним бельем. Пальцы нащупали ствол «ЗИГ-Зауэр Р6», от сердца отлегло, и коленки обмякли.

— Слава богу! — пробормотала она и прислонилась к дверце шкафа. Но тут ее взгляд упал на столик рядом с кроватью, и внутри все мгновенно сжалось. Она не могла двинуться, от ужаса по спине поползли мурашки. На столе стояла ваза с букетом кроваво-красных роз. И она их туда точно не ставила.

Пия бросилась из дома в конюшню, к Гретне и Нойвиллю, и, дрожа всем телом, забилась в угол. Никто не знал ничего о красных розах, никто, кроме того парня, который долгие месяцы преследовал ее, а потом изнасиловал. Ни одной душе она не рассказывала об этом в то время, кроме полицейских, и ей удавалось в течение долгих лет выдавливать из памяти жуткое воспоминание. В горле встал комок, слезы катились по щекам, все тело сковал ужас. В ее отсутствие кто-то проник в дом и поставил рядом с ее кроватью цветы; кто-то, точно знавший, что означают эти красные розы! Она не могла больше жить одна в этом имении. Лишь мысль о том, что кто-то побывал в ее доме и в спальне, наполняла Пию глубочайшим ужасом. Она отодвинула рукой любопытного жеребенка, пытавшегося жевать ее волосы. Мечта о жизни под одной крышей с животными рухнула. Сегодня же вечером она снимет номер в отеле, а в понедельник утром свяжется с маклером насчет продажи дома. Ни секунды она здесь больше не останется!

— Привет!

В дверях конюшни возник силуэт мужчины. В тот же миг уровень адреналина в крови Пии достиг новых рекордных значений. Она подскочила так, что Гретна и Нойвилль испуганно шарахнулись.

— Все в порядке? — озабоченно спросил доктор Кристоф Зандер. — Дверь в дом распахнута, и поэтому я… — Он поднял вверх обе руки и отступил на шаг. — Сдаюсь!

Только теперь Пия заметила, что направила на него оружие, и разразилась слезами.

— Оливер?

Боденштайн объехал вокруг и увидел в дверях Козиму с заспанным лицом.

— Я не хотел тебя будить.

Козима была в одной футболке, спутанные волосы падали ей на лицо, и когда она, зевая, села за кухонный стол, то выглядела как старшая сестра собственной дочери.

— Ты сегодня ночью вообще спал? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Жалеешь?

— Ужасно. — Она улыбнулась. — Как насчет того, чтобы все же отправиться вместе в постель? Ты мне расскажешь о своем деле, я тебе тоже кое-что расскажу.

— Хорошая идея. — Боденштайн зевнул и кивнул. — Я как раз утратил понимание событий. Каждый след сначала кажется многообещающим, а потом заканчивается ничем. Но в любом случае оба убийства связаны между собой.

Он взглянул на Козиму и с радостью заметил, что она внимательно и с интересом его слушает. Всю прошедшую неделю ему не хватало возможности поделиться с ней мыслями. Чтобы в неокрепшем состоянии не волновать жену, он мало рассказывал ей о расследовании обоих дел, но сегодня утром ему показалось, что он видит прежнюю Козиму, следов нервозности и бледности как не бывало. Они пошли наверх. И в тот момент, когда Боденштайн снял ботинки, галстук и костюм, внезапно мысли его пришли в движение и сложились в единую картину. Он вдруг ясно понял все взаимосвязи, которые прежде от него ускользали.

— Отец Йонаса, — произнес он вслух.

— Отец Йонаса? — вкрадчиво переспросила Козима. — И что с ним?

Иво Перкусик и его жена, оба и сразу, узнали мужчину на фото. Что, если утверждение Свении о том, что она имеет отношения с женатым мужчиной, вовсе не выдумка? Хотя Бок и не был симпатичен Боденштайну, вполне вероятно, что он находился в смертельной опасности. У семьи Перкусик было достаточно оснований ненавидеть Бока.

— Я должен еще раз уйти. — Боденштайн снова быстро оделся и схватил свой мобильник. — Ты мне что-то хотела рассказать?

— Не в дверях, — фыркнула Козима под одеялом. — Это подождет, пока ты вернешься.

— Хорошо. — Все мысли Оливера были уже далеко, он уже рассеянно пытался вызвонить Пию Кирххоф.

В темноте конюшни Пия дрожащим голосом и с истерическими всхлипываниями рассказывала Кристофу Зандеру о том, что произошло. Он сидел рядом с ней в сене, обнимая и утешая. Пия рыдала от облегчения.

— Думаю, мои нервы не в лучшем состоянии, — сказала она после того, как немного успокоилась. — Сначала открытые двери, потом этот букет…

Зандер озабоченно посмотрел на нее.

— У кого есть ключ от двери? — спросил он.

— У соседки, моего бывшего мужа, моих родителей и у меня. — Пия вытерла слезы тыльной стороной руки. — Но никто из них не сделал бы такого. А уж тем более никто не мог знать о красных розах… — Она оборвала себя на полуслове и покачала головой.

— А что с этими розами? — тихо спросил Зандер.

Пии вдруг очень захотелось рассказать все то, что камнем лежало у нее на душе много лет. Она едва его знала, но чувствовала, что может ему довериться.

— Все случилось уже довольно давно, — решительно начала Пия после недолгого колебания. — После выпускного экзамена я поехала с друзьями во Францию. Там я познакомилась с одним студентом из Франкфурта. Для меня это был просто флирт, но для него — нечто большее. Он стал меня преследовать. В течение многих недель и месяцев подкарауливал меня и угрожал. Трижды он тайком проникал в мою квартиру и ставил букет красных роз рядом с кроватью. — Она содрогнулась, вспоминая те времена. — Я не знала, как с этим справиться, написала заявление и отнесла в полицию письма, которые он мне писал. Но мне сказали, что они смогут что-нибудь сделать лишь после того, как что-то произойдет. — Пия всхлипнула. — Постепенно тот парень перестал меня преследовать. Я уже думала, что все кончилось, но он проник в мою квартиру… изнасиловал меня и чуть не задушил.

— О господи! — Зандер крепко сжал ее руку. — Это ужасно.

— Я ни с кем об этом не говорила, даже с моим мужем, — сказала Пия. Ей вдруг стало спокойно; она рассказала наконец кому-то эту историю, и теперь забота Зандера сможет прогнать призраки прошлого.

— Иногда бывает полезно поговорить, — тихо сказал он, и они переглянулись.

— Собственно, я иначе представляла себе наш завтрак, — прошептала Пия. — Мне жаль, что…

— Нет, нет, — быстро прервал он ее. — Вас это не должно тревожить. Все в порядке. Но вам действительно надо что-то предпринять. Вы не можете получить полицейскую защиту у своих коллег?

— Наверное, стоит подумать.

— На вашем месте я бы так и поступил, — серьезно сказал Кристоф Зандер. — Не годится, когда молчат о чем-то подобном. Все лишь разрастается и усугубляется. Лучше говорить. И как можно больше.

Сама мысль вызвала у Пии дискомфорт. Каждый сможет узнать о ее уязвимости, ее страхе и о том, как ее унизили и чуть не убили. Они молчали. Кристоф Зандер обнял ее крепче и ласково погладил по щеке. Пия слышала, что его сердце бьется так же сильно, как и ее.

— Нас подслушивают, — вдруг прошептал он.

Пия подняла голову и увидела жеребенка, который с любопытством разглядывал их, смешно вытянув морду. Она не могла не рассмеяться. Зандертоже засмеялся. Он встал, взял ее за руку и помог подняться. Они посмотрели друг на друга и снова стали серьезными.

— Пошли, — сказал он. — Выбросим эти розы в мусорное ведро.

Ворота участка Бока были не заперты. Боденштайн проехал внутрь и увидел перед входной дверью в особняк белый «Ниссан Микра». На этой машине Анита Перкусик два часа назад забрала своего мужа из полицейского участка. Оливер явно был прав в своих предположениях. Оставалось надеяться, что он не опоздал. Боденштайн схватил рацию и запросил подкрепление, потом вынул оружие из ящичка на торпеде, вышел из машины и направился к входной двери. Дверь оказалась открытой. Он опасался, что Перкусик вооружен и готов на все. Комиссар снял пистолет с предохранителя и вошел в большой холл. В лестничном пролете на второй этаж слышались чьи-то быстрые шаги.

— Бенджамин! — тихо позвал Боденштайн, когда узнал появившегося на площадке младшего брата Йонаса. Мальчишка оторопел и остановился. Боденштайн опустил оружие и жестом подозвал его подойти. Мальчик не решался, потом испуганно посмотрел по сторонам и быстро пересек холл.

— Что здесь происходит? — прошептал Боденштайн. — Где твои родители?

— Я… я н-не знаю. — Парнишка заикался от страха и волнения. — Я думаю, они в библиотеке.

— Иво один или с кем-то? — спросил Боденштайн.

— Один. — Бенджамин побледнел, как снег, и дрожал всем телом. — Он сказал, будто папа убил Йонаса.

Боденштайн понял, что больше нельзя терять ни минуты.

— Ты сейчас выйдешь на улицу. — Он положил руку на плечо мальчишки и наклонился. — Там стоит моя машина, «БМВ». Сядешь в нее и будешь сидеть, пока я не вернусь. Договорились?

Бенджамин кивнул и с перепуганными глазами скрылся за дверью. Боденштайн понятия не имел, что ждет его в библиотеке, но не мог просто стоять у двери и ждать прибытия коллег. Он глубоко вздохнул и рванул на себя дверь. Его взору предстала странная картина: доктор Карстен Бок сидел на стуле в футболке и спортивных трусах, позади него стояла его жена и целилась ему в затылок. Иво Перкусик, скрестив руки, стоял перед ним. Фрау Бок сама на себя была не похожа. Смерть сына изменила ее; ухоженная, прекрасно владеющая собой дама с нитью жемчуга на шее и любезной улыбкой на устах исчезла, ее место заняла другая — измученная и бледная — та, что целилась сейчас из револьвера 38-го калибра в голову собственного мужа и была готова спустить курок в любой момент. Боденштайн вспомнил, как фрау Бок оттолкнула мужа, упав на пол. «Не прикасайся ко мне!» — крикнула она тогда. За великолепным фасадом особняка давно уже все шло не так прекрасно, как можно было вообразить.

— Фрау Бок, — произнес Боденштайн самым спокойным голосом. — Положите, пожалуйста, оружие.

— Нет, — ответила женщина, не отводя взгляда. — И не подумаю. Я хочу наконец узнать правду. Этот мерзавец давно уже мне лгал и изменял.

— Будьте благоразумны. — Боденштайн видел, что фрау Бок настроена решительно и готова на все. — Подумайте о Бенджамине. Вы будете нужны ему, пока ваш муж будет сидеть в тюрьме.

— В тюрьме? — Глаза фрау Бок сверкнули, она взглянула на Перкусика.

Карстен Бок молчал. Он смотрел в стену, его глаза ничего не выражали.

— Да, в тюрьме, — подтвердил Боденштайн. — Мы собрали достаточно улик против него. Он ответит перед судом за взяточничество и принуждение.

— Ха! — Фрау Бок снова приставила дуло револьвера к голове мужа. — Он призовет на помощь своих адвокатов и счета в банке, и его быстро выпустят. Вы знаете, что от него беременна подружка его сына? — Ее голос стал пронзительным. — Когда Йонас об этом узнал, ему пришлось умереть.

— Если обвинение соответствует действительности, ваш муж ответит и за это, — сказал Боденштайн. — Но если вы сейчас выстрелите, то тоже попадете в тюрьму.

— Да мне плевать! — Женщина рассмеялась. — Я уже давно хочу увидеть эту свинью мертвой! Вы понятия не имеете, что он сделал со мной, моим отцом и нашими сыновьями.

— Герлинда! Пожалуйста, убери оружие, — сказал Бок устало, но повелительно. — Я все объясню. Я ничего…

— Заткнись! — грубо прервала его жена и ткнула револьвером в голову. — Ты и так слишком долго держал меня за дуру.

«Деэскалация», — подумал Боденштайн. Но как убедить фрау Бок отдать оружие? Говорить, он должен все время говорить. Эта дама не холодный убийца. Если бы она действительно хотела убить своего мужа, то сделала бы это сразу, без колебаний. Чем больше она говорит, тем выше шанс, что представится возможность забрать у нее оружие. Боденштайн поднял глаза и встретил взгляд Иво Перкусика. Тот, мигнув, безмолвно попросил его помалкивать.

— Ты подставил моего отца! — продолжала между тем фрау Бок, сопровождая каждое свое слово тычком револьвера в затылок мужа. — Ты хочешь пустить меня по миру с протянутой рукой! Ты думал, я не знаю, какая ты на самом деле скотина! Но теперь ты слишком далеко зашел. Ты убил моего сына, потому что боялся, что он доставит тебе проблемы. Скажи же! Признайся!

Доктор Карстен Бок невольно поморщился. Не было похоже, что он боится.

— Признаюсь, с этой девушкой у меня была интрижка, — хрипло сказал он. — Но к смерти Йонаса я не имею никакого отношения.

— Я не верю ни одному твоему слову! — Герлинда Бок презрительно улыбнулась, ее глаза лихорадочно блестели, но рука, сжимавшая оружие, не дрожала. — Вечером ты не был в Мюнхене, я точно знаю!

— Фрау Бок, отдайте мне оружие, прошу. — Боденштайн протянул раскрытую ладонь. — Все, что вы сейчас заставите сказать своего мужа, будет признанием под принуждением, никакой суд не примет это во внимание. Дайте мне с ним поговорить.

Ее веки дрогнули, она колебалась.

— Послушай его! — Бок повернулся и сделал роковую ошибку, недооценив ненависть своей униженной жены. — Да опусти ты наконец этот проклятый револьвер, старая корова!

Она решительно сжала губы и нажала на курок. Боденштайн среагировал в долю секунды. Он ударил ее по руке, раздался оглушительный выстрел, но пуля вошла не в затылок Боку, а в книжную полку. Герлинда не ожидала отдачи оружия, ослабила хватку, и Боденштайну удалось отобрать у нее револьвер. Женщина истерически закричала, упала на колени и заколотила кулаками по полу. В этот момент в библиотеку ворвались полицейские, которых вызвал Боденштайн. Бок и Перкусик не сопротивлялись и дали себя увести. Фрау Бок успокоилась, только когда ее мужа вывели из комнаты. Боденштайн опустился рядом с ней на колени и положил руку на ее вздрагивающие плечи.

— Зачем вы это сделали? — прошептала она сквозь слезы. — Зачем вы помешали убить эту свинью?

— Радуйтесь, что я помешал, — возразил Боденштайн. — Вы нужны своему сыну Бенджамину. Ваш муж отсидит в тюрьме полный срок.

Боденштайн пил уже шестую или седьмую кружку кофе, когда в его кабинет вошла Пия. Она была бледна и выглядела измученной, ничуть не лучше, чем он сам.

— Простите, — повторила она то, что уже сказала ему по телефону. — Я забыла свою трубку в машине.

— Все в порядке, — вздохнул Боденштайн.

— Бок сказал что-нибудь о Свении? — спросила Пия.

— У него действительно была с ней связь, но он якобы не знает, где она сейчас. Он отрицает, что имеет отношение к смерти сына. Сюда едут коллеги из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Они хотят арестовать сегодня всех, кого подкупил Бок.

— А где фрау Бок?

— В психиатрическом отделении в Хехсте. — Боденштайн оторвался от кофе и поморщился. — Бог мой, это просто жуть. Она чуть не застрелила мужа, была всего на волосок от этого.

— Почему все вообще так далеко зашло?

— Перкусик узнал Бока на фото со Свенией. Он хотел призвать к ответу своего бывшего шефа. Все вышло за рамки, когда фрау Бок услышала, как Перкусик обвиняет ее мужа в том, что тот убил Йонаса, поскольку сын узнал о его связи со Свенией.

— А это соответствует действительности?

— Сходство ДНК убийцы с ДНК Йонаса говорит о том, что они близкие родственники. Но Бок утверждает, что в понедельник был в Мюнхене.

— Как вы вообще пришли к выводу о том, что Перкусик может поехать к Боку? — поинтересовалась Пия.

— Интуиция. — Боденштайн скупо улыбнулся. — Слава богу, она у меня еще не пропала.

Когда Оливер пришел домой, Козима сидела за кухонным столом и писала памятку, что надо купить.

— И? — полюбопытствовала она.

— Даже не спрашивай! — Боденштайн подошел к холодильнику и взял йогурт. — Я имел дело с седьмым грехом.

И вкратце рассказал о случившемся.

— Хорошо, что я не знаю, что тебе приходится переживать, — сказала Козима. — У меня бы ни минуты покоя не было.

— Меня самого до сих пор трясет, — признался Боденштайн. — Возможно, и потому, что я слишком мало спал и выпил слишком много кофе.

— Тебе опять надо уйти?

Он достал ложечку из ящика стола и открыл йогурт.

— Кстати, я отказалась от экспедиции в Новую Гвинею осенью, — мимоходом сообщила Козима, продолжая писать записку.

Боденштайн перестал есть йогурт.

— Что это вдруг? Скажите-ка, ты постепенно становишься благоразумной.

— Ну да! — Козима посмотрела на него и улыбнулась. — Но если уж я вдруг так благоразумна, то стоит спросить, почему я приняла такое решение.

— А вот теперь я по-настоящему заинтригован.

— Я узнала об этом неделю назад, — сказала Козима. — Сначала я была просто в шоке. Я уже подумывала о том, что скоро стану бабушкой, а тут такое…

Боденштайн смотрел на жену, ничего не понимая.

— Сначала я думала, что заболела, потому что ничего подобного просто и в расчет не брала. — Козима стала серьезной. — Мои сорок пять это, конечно, не старость, но как представила, что снова придется возиться с подгузниками и кормлениями и все проходить по новой, то не очень обрадовалась.

Постепенно Боденштайн начал понимать.

— Нет, — сказал он, все еще не веря. — Этого не может быть, или?..

— Может, — подтвердила Козима. — У нас будет ребенок.

— И поэтому ты отказалась от Новой Гвинеи?

— И поэтому ты считаешь меня изнеженной привередой? — Козима улыбнулась.

— Ну да, с годами ты становишься все более придирчивой, — ответил он, а потом подошел к ней, протянул руки и крепко обнял.

Козима обвила руками его шею.

— Жаль, что я не сказала тебе раньше, — прошептала она, — но я должна была сначала сама разобраться. Ты действительно рад? Еще раз все по полной программе?

— Я… Я просто восхищен. — Боденштайн почувствовал вдруг, что у него от счастья на глазах выступают слезы. — Ах, Кози, я даже поверить не могу, это же так здорово, правда!

Они смотрели друг на друга и улыбались.

— Кто бы мог подумать, — тихо сказал Боденштайн. Он погладил жену по щеке, а потом поцеловал ее, сначала нежно, а потом с проснувшейся страстью.

— Что это с вами происходит? — раздался сзади голос Розалии.

Они перестали целоваться, переглянулись и захихикали, как влюбленные подростки.

— Скажем ей? — спросил Боденштайн.

Козима кивнула.

— Что скажете? — Розалия с подозрением посмотрела на родителей.

— Скажи ты, — попросил жену Боденштайн.

Козима отпустила его, подошла к дочери и обняла ее.

— Представляешь, Рози, я беременна. В декабре у нас родится ребеночек, — сообщила она.

Рози мгновенно вывернулась из рук матери.

— Что ты сказала? — Она растерялась и только испуганно переводила взгляд с матери на отца. — Этого не может быть! Это просто мега-паршиво!

— Почему? — спросил Боденштайн. — Что тут плохого?

— Вы в курсе, сколько вам лет? — с осуждением произнесла Розалия.

— Что ты хочешь сказать? — весело хмыкнула Козима. — Слишком много, чтобы рожать ребенка, или слишком много, чтобы его заделать?

Розалия чуть дар речи не потеряла.

— В голове не укладывается, — выдавила она наконец и исчезла.

Боденштайн ухмыльнулся. Молодые люди удивительные ханжи и предпочитают прогонять мысли о том, что их родители могут так же любить друг друга и спать вместе, как и они сами. Он вспомнил, как сам примерно в двенадцать лет застал за «этим» своих родителей. Неделю он не мог их видеть, не испытывая за них стыда.

— Теперь мы пали в ее глазах, — сказал он и взял Козиму за руку. — Что ты думаешь о том, чтобы пойти в спальню и запереть дверь?

— А потом? — Козима наклонила голову и посмотрела на него искоса.

— Я тебе покажу, — ответил Боденштайн.

Сообщение об исчезновении Свении Зиверс передавали по радио и телевидению после обеда и вечером. Определить местонахождение ее мобильного не удалось; установили лишь, что в последний раз телефон включали в Бад-Зодене в пятницу, в 20:07. В это же время Свения послала эсэмэску Антонии Зандер и почти сразу выключила аппарат. Кроме того, поступали сведения от граждан, но при проверке все они оказались ложными. В расследовании обоих убийств сотрудники угрозыска зашли в тупик. Когда Боденштайн, пребывавший в прекрасном расположении духа, прибыл в комиссариат, он застал свою команду в состоянии угрюмой летаргии. Отсутствие каких-либо успешных результатов всех деморализовало, а жуткая жара в кабинетах, не оборудованных кондиционерами, свела рабочий настрой к нулю.

— Есть новости? — спросил Боденштайн, хоть и знал, что вполне мог приберечь вопрос при себе.

— Только что звонила Андреа Аумюллер, — сказала Катрин Фахингер. — Она из грюнцойгской компании, хотела с вами поговорить.

— Я позвоню ей, — ответил Боденштайн. — Дайте мне номер.

Он уже хотел отправить всех по домам, когда Остерман достал из факса заключение из лаборатории об обследовании пикапа.

— Кое-что есть! — объявил он, просмотрев сообщение. — Тело Паули действительно побывало на поддоне пикапа из «Опель-Цоо».

Боденштайн и Пия одновременно взглянули друг на друга.

— Криминалисты нашли волосы, кровь и частицы кожи Паули на поддоне и внутренней стороне грузового отделения; кроме того, дерево поддона идентично тем занозам, что были обнаружены при осмотре тела, — сообщил Остерман. — Имеется огромное количество следов крупной поваренной соли, которая используется для изготовления соляных глыб для копытных. Обнаружены следы лака от велосипеда на дверце грузового отсека. Все абсолютно однозначно.

На минуту стало совсем тихо. Потом Боденштайн кашлянул.

— Фрау Кирххоф, — сказал он. — Дайте мне, пожалуйста, номер доктора Зандера. Франк, проверьте алиби Зандера. Убедитесь, что он действительно прибыл тем рейсом, о котором нам сказал.

— Я могла бы… — начала Пия, но Боденштайн прервал ее, жестом попросив помолчать.

— Нет, — сказал он. — Я сам это сделаю, а вы поезжайте домой.

Пия вздохнула и кивнула. Боденштайн больше не считал ее объективной в том, что касалось Зандера, поэтому отстранил от беседы — и, возможно, он прав. Пия написала своему шефу номер мобильного Зандера и протянула записку.

— Ну, тогда я уезжаю, — сказала она и взяла сумку.

— Минутку! — придержал ее Боденштайн и внимательно посмотрел ей в глаза. — Не делайте ничего необдуманного.

Это прозвучало как предостережение.

— Что вы имеете в виду? — спросила Пия.

— Не рассказывайте о подозрениях относительно Зандера. Я хочу сказать, вы не должны ему теперь ни звонить, ни писать.

— Вы всерьез полагаете, что он замешан в убийстве Паули?

Боденштайн замялся с ответом.

— У него были мотив и средство, — произнес он. — А вот была ли возможность, это мне предстоит выяснить.

Доктор Кристоф Зандер появился в комиссариате Хофхайма лишь через полчаса после того, как Боденштайн позвонил ему. Он ни словом не обмолвился о том, насколько не вовремя его оторвали от работы в самый разгар, в солнечный субботний день. Боденштайн провел его в свой кабинет, предложил кофе, от которого Зандер вежливо отказался, и изложил результаты лабораторного исследования.

— Убийца Паули каким-то образом связан с «Опель-Цоо», — произнес Боденштайн в заключение. — Он должен был иметь возможность воспользоваться машиной. Так или иначе, но вы и ваши сотрудники попали в поле нашего расследования.

— Все мои сотрудники знали Паули, он причинил нам немало неприятностей. — Зандер скрестил руки на груди. — Но я не могу себе представить, что кто-то из них зашел так далеко — убил Паули и разложил его тело на лугу перед зоопарком.

— А как насчет вас? Вы прилетели из Лондона не тем рейсом, о котором нам рассказали. Зато ваше имя есть в списке пассажиров борта, прибывшего в четверть девятого вечера. Как вы это объясните?

Зандер внимательно посмотрел на Боденштайна своими темными глазами.

— Я был зарегистрирован на более ранний рейс, — ответил он. — Я сделал это по телефону, но на трассе в Хитроу случилась авария, и мое такси застряло в пробке. Когда я прибыл в аэропорт, самолет уже улетел, поэтому я отправился следующим.

Это звучало вполне правдоподобно. Но могло оказаться выдумкой.

— Не хочу ничего скрывать, — добавил Боденштайн. — В настоящий момент против вас говорит многое. Мотив, средство, возможность — все подходит. К тому же ваши дружеские отношения с фрау Кирххоф можно рассматривать как попытку склонить ее в свою пользу.

Ни один мускул не дрогнул на лице Зандера, оно оставалось бесстрастным.

— Но считать вас преступником, — продолжал Боденштайн, — мне мешает место обнаружения тела и тот факт, что мы нашли следы на поддоне в вашем пикапе. Я думаю, если бы вы действительно хотели вывезти тело куда-то, то выбрали бы другое место, а не луг около зоопарка. Кроме того, вы избавились бы от поддона и вымыли пикап.

Зандер только поднял брови, но продолжал молчать. Боденштайн откинулся назад в рабочем кресле и испытующе смотрел на собеседника.

— Вы кого-то прикрываете? — спросил он.

Эта мысль, казалось, вообще не приходила Зандеру в голову.

— Нет. — Он удивленно покачал головой. — С какой стати мне кого-то прикрывать, если я сам подпадаю при этом под подозрение?

— Из особого расположения, например…

— Точно нет. Я хорошо отношусь ко всем моим сотрудникам, но так далеко никогда не зайду.

— Даже если один из них друг вашей семьи и сын одного из членов попечительского совета? — допытывался Боденштайн.

— Вы говорите о Лукасе… — Зандер нахмурился, обдумывая такую возможность, но сразу же отверг ее. — У парня вообще не было никаких причин убивать Паули, они дружили.

— Насколько хорошо вы знаете Лукаса?

— Довольно хорошо, — ответил Зандер, — и довольно давно.

— Видите ли, я знаю Лукаса не очень хорошо. — Боденштайн снова откинулся на кресле и попытался оценить сидящего напротив мужчину. — Но мне, в отличие от большинства других людей, он не очень-то симпатичен. Он слишком обаятелен. Это может вводить в заблуждение.

— Что вы имеете в виду?

— У Лукаса располагающая внешность, он умен и многим нравится. Ни один из тех, кого мы допрашивали последнее время, не сказал о нем ни слова дурного.

— Ну и что? Почему он должен быть связан с убийством Паули или Йонаса? Оба ведь были его близкими друзьями.

— Я имею обыкновение подозревать людей, которых другие вообще ни в чем не подозревают. — Боденштайн улыбнулся. — Моя коллега фрау Кирххоф совершенно прониклась к нему симпатией. У меня создалось впечатление, что она не совсем нейтральна, когда дело касается парня.

— И из чего это следует?

Мужчины молча смотрели друг на друга.

— Чувства могут оказывать сильное влияние на объективность, — сказал Боденштайн. — Этим не раз пользовались опытные преступники. У фрау Кирххоф развилось сочувствие в отношении Лукаса, и не в последнюю очередь из-за того, что вы ей рассказали о мальчике. Сочувствие сильная штука.

Зандер ничего не сказал, только выжидающе смотрел на Боденштайна.

— Насколько я понимаю, — продолжал тот, — Лукас мастер манипуляции. Он к каждому оборачивается той стороной, которую в нем хотят видеть, или той, которая нужна для его целей. Каждый видит в Лукасе только то, что хочет видеть. Поэтому настоящего Лукаса вообще никто не знает.

Зандер задумчиво оперся подбородком на кулак.

— Я думаю, вы переоцениваете парня, — ответил он. — Вы правы, он хорош собой и производит впечатление самоуверенного, но тем не менее это глубоко неуверенный в себе, очень ранимый молодой человек; он жаждет признания и поддержки, которых не получает от своего отца.

— Он вам нравится, — постановил Боденштайн.

— Да, это так, — подтвердил Зандер. — Мне нравится Лукас. Ему пришлось вынести несколько очень травмирующих переживаний, когда он был маленьким. И мне больно, что теперь ему вновь приходится страдать.

— Паули был убит перед дверью своей кухни, — сказал Боденштайн. — Его тело погрузили в ваш пикап, и оно пролежало там около суток, прежде чем его выгрузили на лугу. Из этого кое-что следует.

— Точно. Хладнокровие или ненависть. И то и другое я никак не могу отнести к Лукасу и его отношению к Паули. Помимо прочего, у парня нет водительского удостоверения.

— Но кого вы считаете способным на нечто подобное? Кто из ваших работников, имевших доступ к машине, настолько ненавидел Паули, чтобы сделать что-либо в таком духе?

— Никто.

— Тогда я спрошу иначе. Кто из ваших сотрудников мог настолько ненавидеть вас, чтобы захотеть уничтожить с помощью этого преступления?

— Вы думаете, все это могли подстроить, чтобы потом свалить убийство на меня? С какой стати? — Зандер в сомнении улыбнулся.

— Возможно, кто-то хотел вам отомстить. Есть какой-нибудь бывший сотрудник, которого вы уволили, и он может полагать, что с ним обошлись несправедливо?

Директор зоопарка наморщил лоб и задумался. Боденштайн пристально за ним наблюдал.

— Вообще-то, один такой есть, — сказал Зандер после долгих колебаний. — Он из тех, кто всегда считает себя обделенным. Проработал всего четыре недели, но совершенно не проникся духом команды, был ленив и делал все спустя рукава. Я его дважды предупредил и потом, примерно месяц назад, уволил. Он так разозлился, что даже набросился на меня. У нас с ним был жесткий разговор.

— Назовите мне имя, я бы хотел его проверить.

— Его зовут Тарек. Тарек Фидлер.

Боденштайн воспрянул духом. Тарек Фидлер! Приятель Лукаса и Йонаса Бока, который работал садовником в Швальбахе и увез Эстер Шмит с пепелища ее дома! Несомненно он был знаком с Паули.

— Вы можете идти, доктор Зандер, — сказал Боденштайн и взял дело Йонаса Бока, которое лежало на столе. — Большое вам спасибо, что сразу откликнулись.

— Пожалуйста!

Директор зоопарка встал и вышел из кабинета, не подав Боденштайну руки.

Когда через полчаса Боденштайн подходил к двери квартиры Тарека Фидлера в высотном доме на Остринг в Швальбахе, он чуть не столкнулся с каким-то молодым человеком, как раз выходившим из квартиры со множеством сумок. Парень вздрогнул и от страха выронил сумки.

— Ты случайно не Франьо Конради? — Боденштайн помнил лицо мальчишки, которого уже вызывал в комиссариат на беседу.

— Да, а что?

Парнишка испуганно отпрянул. В полумраке не имевшей окон лестничной клетки Боденштайн заметил кровоподтеки на его лице. Губа раздулась, левый глаз с фиолетовым фингалом, очки погнуты, стекло треснуло.

— Что с тобой случилось? — спросил комиссар.

— Ничего.

Парень нагнулся, чтобы поднять пакеты. Он был маленьким и хилым, его суетливые движения выдавали напряженность. Франьо Конради боялся.

— Господин Фидлер дома? — спросил Боденштайн. — Я должен с ним серьезно поговорить.

— Нет, он уехал в фирму, — нервно ответил Франьо.

— Ты уходишь?

— Да, — коротко ответил парнишка.

Боденштайн с удивлением заметил, что мальчик борется со слезами. Должно быть, его что-то серьезно потрясло, потому что парень в его возрасте скорее спрыгнет с четырнадцатого этажа, чем заревет на людях.

— Ты с кем-то подрался? С Тареком? Я думал, вы друзья и все вместе владеете этой компьютерной фирмой.

— Друзья! — Франьо фыркнул, что-то среднее между смехом и всхлипыванием. — Были когда-то, пока не появился Тарек. Его интересуют только деньги. — Он поднес руку к разбитой губе, что слегка кровоточила, и резко сказал: — Я сыт по горло этим дерьмом с фирмой и этой проклятой игрой. Я думал, некоторые занимаются этим для того, чтобы что-то изменить, сделать лучше. Но некоторых это вообще не интересует! Идеи и проекты Улли им вообще по фигу. Я очень долго не замечал, что происходит на самом деле.

Парень был идеалистом и ушел от родителей из-за своих убеждений.

— Кто это «некоторые»? — спросил Боденштайн, в надежде, что расстроенный мальчишка сообщит ему побольше информации. Но после вопроса полицейского парень понял, что зашел слишком далеко, и не ответил.

— Как собираешься отсюда уезжать?

— Понятия не имею. — Франьо пожал плечами.

— Если хочешь, я подвезу. Я еду в Келькхайм.

По дороге Франьо немного расслабился. Он сказал, что Паули вдохновил его на решение идти собственным путем в жизни.

— Мой отец не понимает, что я не хочу быть мясником, — говорил он. — Он думает, что я неблагодарный. Но я просто в ужас впадаю, как только представлю, что до конца жизни буду делать колбасу и стоять за прилавком.

Боденштайн слушал молча. Он с сочувствием выслушал в свое время Конради, когда тот возмущенно рассказывал, что именно Паули настроил против него его же сына. Из уст парнишки все звучало совершенно иначе. Франьо не хотел становиться мясником, как Лоренц не хотел идти работать в полицию. Боденштайн хорошо помнил разочарование собственного отца, когда сам сообщил ему когда-то, что не хотел бы унаследовать имение Боденштайн, а предпочитает изучить право и потом работать в полиции. И хотя он сам твердо решил не навязывать профессию своим детям, но тем не менее был возмущен, когда Розалия захотела устроиться подсобной работницей на кухню на лето.

— Я хочу изучать биологию, — продолжал тем временем Франьо. — Йо сказал, что мы могли бы зарабатывать бешеные деньги. У меня все в порядке с компом, я могу программировать, но я точно не Лукас!

— Что ты хочешь сказать? — спросил Боденштайн. Неужели он нашел кого-то, кто не любил Лукаса и не восхищался им?

— Лукас — гений, — разочаровал его Франьо. — Он читает исходные коды, как другие читают книги, и знает Perl, Java, BASIC и C++ в десять раз лучше Тарека. «Двойная жизнь» была его идеей, но теперь Тарек думает все подгрести под себя.

— Лукас и Тарек хорошо ладят?

— Лукас с любым найдет общий язык, — сказал Франьо, а потом в его голосе зазвучала горечь. — Тарек подлизывается к Лукасу, потому что без него ничего не выйдет. Это даже Тарек понимает.

— Тебе нравится Лукас?

— Да, — кивнул Франьо. — У него, конечно, бывают закидоны, но с гениями так часто. Если Лукас иногда и бывает немного странным, то это из-за его болезни, как нам Улли сказал. Тарек насмехался над Лукасом — конечно, только за его спиной, — но это так мерзко. Я считаю, друзья не должны говорить друг о друге плохо.

Это заинтересовало Боденштайна.

— А что за болезнь у Лукаса? — поинтересовался он.

— Улли сказал, что у него диссоциативное расстройство. — Франьо пожал плечами. — Не знаю, что он имел в виду.

Боденштайн тоже не вполне это себе представлял и решил, что разберется позже.

Оливер въехал во двор в мюнстерской промзоне, как раз когда Тарек Фидлер уходил со склада. Прижав мобильный телефон к уху плечом, он с кем-то жарко и сердито спорил, запирая при этом один за другим дверные замки. Заметив Боденштайна, он поднял приветственно руку и закончил телефонный разговор.

— Здравствуйте, господин… мне жаль, но я забыл ваше имя, — сказал он приветливо и улыбнулся. От его злости не осталось и следа.

— Боденштайн. У вас есть время ответить на пару вопросов?

— Конечно. — Молодой человек кивнул. Заиграл его мобильный телефон, но он оставил звонок без внимания.

— Тело господина Паули было перевезено в пикапе из «Опель-Цоо», — сказал Боденштайн. — Теперь мы выясняем, как оно туда попало и кто имел возможность пользоваться этой машиной.

Улыбка исчезла с лица Тарека.

— Да, понимаю, — произнес он. — Вы, конечно, уже поговорили с Зандером. Я поспорил с ним, когда он меня уволил. Неудивительно, что он подозревает меня в угоне.

— Он не подозревает, — возразил Боденштайн. — Но мы проверяем каждый след, каким бы невероятным тот ни казался.

Трубка Тарека продолжала непрерывно звонить.

— Почему вы не спрашиваете Лукаса о машине? Он всегда берет пикап, когда Зандера нет.

— Я думал, у него нет водительских прав.

— Ну, не знаю, машину-то он водить умеет.

У Боденштайна возник вопрос, почему молодой человек пытается очернить своего друга. Возможно, из зависти? Оливер вспомнил, что Зандер охарактеризовал Тарека как человека, который постоянно чувствовал себя обделенным.

— Чем именно вы занимаетесь в фирме Лукаса и Йонаса?

— Фирма принадлежит нам в равных частях, — уточнил Тарек. — Конечно, у меня не было денег, чтобы внести свою долю при регистрации, поэтому официально предпринимателями считаются Лукас и Йо. Но внутри никакой иерархии нет. Каждый делает то, что умеет лучше всего.

— А что лучше всего умеете вы?

— Программировать, — улыбнулся Тарек. — Разумеется, совершенно легально. Я свой урок усвоил.

— Как вы ладите с Лукасом?

— Обычно хорошо. — Молодой человек задумался. — Но в последнее время он очень изменился.

— Как именно?

— Трудно сказать. Иногда он совершенно отрешен, потом срывается без всяких видимых причин и рычит на всех. Но он находится под жутким давлением своего отца. Тот перекрыл ему доступ к деньгам, а это невыносимо для таких, как Лукас.

— То есть?

— На фирму расходуются деньги старика ван ден Берга и отца Йо. По большей части без их согласия. Лукас и Йо их… гм… «таскают» — неправильное слово. Они же собираются все вернуть, с процентами.

Его трубка снова зазвонила, но уже с другой мелодией. Тарек Фидлер взглянул на экран.

— Еще что-нибудь? — нетерпеливо спросил он. — Мне надо довольно многое сделать.

— Почему вы избили Франьо Конради?

— Кто вам сказал такое?

— У вас разбиты костяшки пальцев, — заметил Боденштайн. — А у Франьо — лицо. Я просто сложил одно с другим.

Молодой человек вдруг занервничал.

— Мы просто поспорили. Ничего серьезного.

— Для «ничего серьезного» Франьо выглядит слишком потрепанным, — сказал Боденштайн. — Как же тогда выглядят люди, с которыми у вас серьезные разногласия?

— В любом случае не мертвыми. — Тарек Фидлер улыбнулся, но взгляд его остался настороженным. — Не такими, как мой друг, который кое с кем поспорил.

— Йонас?

— Точно. Он поспорил. С Лукасом.

Дневная жара сменилась вечерней прохладой. С террасы ресторана открывался отличный вид на долину до самого Руппертшайна. Квентин, брат Боденштайна, подсел к ним с Козимой за столик, когда они поужинали.

— Между прочим, у меня новая помощница работает в конюшне, — прямо сказал Квентин. — Ваша будущая невестка. Тордис Хансен.

— В самом деле? — Боденштайн вспомнил недавнюю утреннюю, весьма неловкую встречу в гараже. — И как давно?

— Третий день. Права собственности на Гут Вальдхоф все еще неясны, а постройки ветшают.

— Жаль, — заметил Боденштайн. В прошлом году он отправил за решетку не только старого, но и нового владельца престижного манежа под Келькхаймом.

— Мне бы сюда… — Квентин кивнул кельнеру и показал на пустую бутылку из-под красного вина. — У меня сейчас все стойла заняты. И к тому же я получил наконец положительный ответ из строительного отдела. Если мы еще и финансирования добьемся, то сможем в начале следующего года начать сносить старый и возводить новый манеж.

— Ого! А как ты добился решения от строительного департамента? — поинтересовался Боденштайн у брата. — У них нынче жесткие правила относительно сохранения старинных конюшен как исторических памятников.

— Руководитель строительного департамента любит хорошо поесть, — ответил Квентин.

— Это подкуп.

— Да брось ты! — отмахнулся Квентин. — Вы, легавые, все слишком буквально понимаете.

— Не только мы, легавые, — ответил Боденштайн. — Между прочим, руководитель строительного отдела и тот, кто давал ему взятки, с сегодняшнего утра сидят в предварительном заключении. И как раз за это самое. Надеюсь, что он твое заявление уже рассмотрел и подписал, или тебе придется надеяться на его не менее жадного преемника.

— Не говори ерунды! — Квентин выпрямился на стуле.

— А я и не говорю, — возразил Боденштайн. — Чиновника мог подкупать не только ты.

На террасе появились новые гости. Жена Квентина Мария-Луиза встретила их и проводила к последнему свободному столику.

— Это там не мама Тордис, по которой вы оба сохли в юности? — спросила Козима не без ехидства.

Братья Боденштайн моментально повернули головы. Действительно, это была Инка Хансен в сопровождении нескольких представительных мужчин и женщин. Оливер Боденштайн своим глазам не поверил, когда узнал среди них доктора Кристофа Зандера.

— Вы только посмотрите-ка, кто тут, — проворчал он.

— Это правление попечительского совета кронбергского «Опель-Цоо» с дамами, — объяснил Квентин. — Раз в месяц они приходят поужинать. Когда они осенью откроют собственный ресторан, то перестанут быть нашими клиентами.

Боденштайн наблюдал, как галантно доктор Зандер отодвинул стул для Инки Хансен. Она поблагодарила его с улыбкой, за которую он двадцать пять лет назад был готов умереть. Все выглядело так, что, пожалуй, надежды Пии Кирххоф на этого Зандера напрасны. То, как директор зоопарка и его ветеринар общались друг с другом, обменивались улыбками и вместе листали меню, указывало, что они близки. Привлекательный вдовец и не менее эффектная одинокая дама, которых, помимо общих интересов, многое связывает на работе, — идеальное сочетание. Какое отношение имеет к жизни этого доктора Зандера замужняя сотрудница уголовного розыска? Подозрения Боденштайна относительно доктора Зандера ожили. И внезапно он осознал, что именно не давало ему покоя все это время.

Пия весь вечер пребывала в тревоге и ждала, что Зандер ей позвонит. Может, он сердится, что она его не предупредила? Или Боденштайн вообще арестовал его? Неизвестность заставляла ее нервничать.

В четверть десятого мобильный зазвонил. К сожалению, это был Боденштайн, а не Зандер.

— Фрау Кирххоф, — тихо произнес он. На заднем плане были слышны звон посуды и голоса. — Могу я задать вам очень личный вопрос?

— Зачем? Думаю, да. Конечно.

— У вас с доктором Зандером нечто серьезное или так… гм… флирт?

Пия отметила, что при упоминании имени Зандера у нее сердце в пятки ушло. Невольно она подумала о том, что могло бы произойти сегодня утром, если бы шеф ее не вызвал.

— А почему вам необходимо это знать? — осторожно спросила она. — Или просто опять мучает любопытство?

— Нет, это серьезно, — ответил Боденштайн приглушенным голосом. — Чем дальше я над всем размышляю, тем больше крепнет ощущение, что мы — точнее, лично вы — лишь часть спланированного спектакля.

— Как вы к этому пришли? — Пия нервно сглотнула и выпрямилась. — И какими соображениями должен был руководствоваться… — Ей трудно было произнести имя. — …Зандер, чтобы что-то инсценировать?

— Это мне не совсем понятно. Возможно, это связано со Свенией, лучшей подругой его дочери. Или с Лукасом. Оба так или иначе связаны с нашими делами, Зандер знает это и хочет их защитить. Но это только интуиция.

Боденштайн и его предчувствия… Они часто его обманывали. Пия тут же вспомнила о конфликте осенью прошлого года, когда шеф вцепился в каратистку, которую, тоже из-за предчувствия, напрасно считал преступницей.

— Я сейчас в ресторане своего брата, — пояснил Боденштайн. — Зандер тоже тут. В сопровождении Инки Хансен. Это, в общем-то, ничего не значит, она ветеринар в зоопарке, но они… ну да…

— Но — что? — Пия закрыла глаза. Неужели все чудесные слова, сообщения прошлой ночью и чуткое утешение сегодня утром были лишь частью коварного плана, чтобы запудрить мозги доверчивой полицейской ищейке? Подтверждение тайных опасений ранило ей душу.

— Вдвоем они производят впечатление весьма близких людей.

— А почему бы и нет? Они каждый день работают вместе, — услышала Пия собственный глухой голос. — Между мною и им нет ничего более, чем… Более ничего.

Она ненавидела себя за свои мечты, за безоглядную детскую влюбленность, ненавидела Боденштайна за то, что он разрушил эту иллюзию. Ее разочарование сменилось гневом. Когда Боденштайн наконец закончил разговор, она уставилась в вечернее небо. Со слезами на глазах Пия думала о том, как допустила, что Зандер стал ее использовать? Он, должно быть, быстро заметил, что нравится ей. Воспользовался ли он этой слабостью? Рыбка угодила вовсе не в ее сети, а она сама попалась. Пия не могла поверить, что могла так ошибиться — но тем не менее человек, которому она утром доверила самую страшную свою тайну, в данный момент сидел с другой женщиной в ресторане, а о ней, судя по всему, и не вспоминал, потому что иначе хотя бы сбросил эсэмэску. Не часто она чувствовала себя такой одинокой. Незаметно профессия и личная жизнь переплелись самым тесным образом. Пия вспоминала и пыталась проследить, когда поддалась своим мечтам и страхам и сбилась с истинного пути. Она все еще смотрела в небо, и тут зазвонил мобильный. Пия взглянула на дисплей. Лукас! Он-то и нужен, чтобы поддержать ее раненую душу.

Вся Германия пребывала в приподнятом настроении после того, как во второй половине дня немецкие футболисты выиграли со счетом 2:0 у шведов в матче одной восьмой чемпионата мира. До позднего вечера разъезжали гудящие автомобили, фанаты с флагами заполонили улицы Франкфурта, будто Германия выиграла сам чемпионат.

— Идиоты, — сказал Лукас. — У них крыша съехала.

Пия коротко взглянула на него. Всего через четверть часа после звонка он уже был у нее — прекрасный, как ангел, в узких джинсах, белой рубашке с закатанными рукавами, светлые волосы взлохмачены. Пия даже не спрашивала, куда он собирается ее повезти. Главное, она не хотела сидеть дома одна и мучиться раздумьями о Кристофе Зандере и их взаимоотношениях.

— Что случилось? — спросил Лукас, когда они проезжали на «Смарте» домработницы ван ден Бергов мимо рынка в сторону Старого города.

— А что должно было случиться? — задала встречный вопрос Пия.

— Вы не такая, как всегда. В растрепанных чувствах, и вид отсутствующий.

— Мне надо раскрыть два убийства, а я не могу продвинуться, — сказала Пия, удивленная восприимчивостью Лукаса.

— Не в этом дело. Вас кто-то обидел. Я прав?

В его голосе было столько сочувствия, что Пия едва не расплакалась.

— Да, ладно. — Лукас тактично выждал время, которое ей потребовалось, чтобы вернуть утраченный было контроль над эмоциями. Он свернул на Майнцское шоссе, потом на Новое Майнцское.

— Куда мы едем? — поинтересовалась Пия.

— Пить коктейли.

— Здесь? В Банковском квартале?

— Да. Вы уже бывали в «Майнтауэре»?

Лукас озабоченно искал парковку и наконец нашел одну, размером как раз для «Смарта».

— Нет, — покачала головой Пия. — А туда можно пройти просто так?

— Мне можно, — ухмыльнулся Лукас.

Пия не раздумывала ни секунды. Когда они приблизились к небоскребу, где располагался банк «ХеЛаБа», а на 187-метровой высоте находились радиостудия Гессена и ресторан, Лукас достал пластиковую карту, взял Пию за руку и прошел сквозь очередь, проведя женщину за собой. За гранитной стойкой распоряжались две девушки и мужчина в голубой униформе с застывшей на губах вежливой улыбкой, определяя, кого пускать внутрь. Лукас представил всей троице, от расположения которой зависело, удастся ли субботний вечер, пластиковую карточку, и ею провели через считывающее устройство.

— Разрешите ваше удостоверение личности? — Охранник был недоверчив. После того, как террористические взрывы в небоскребах стали реальностью, во Франкфурте также усилили меры безопасности.

Лукас протянул свое удостоверение. Внимательно его изучив, сотрудник улыбнулся гораздо шире, почти угодливо.

— Большое спасибо. — Он вернул Лукасу удостоверение и пластиковую карточку. — Добро пожаловать в «Майнтауэр»! Милости просим…

Маленькая дверца с жужжанием отодвинулась, и Пия вслед за Лукасом прошла через контроль безопасности к лифту.

— Как ты это провернул? — прошептала Пия, когда они вдвоем, не считая сотрудника службы безопасности, стояли в лифте.

— Имя моего отца открывает во Франкфурте все двери, — подмигнул Лукас.

Лифт в считаные секунды поднял их на сто восемьдесят семь метров.

— Ты хочешь меня поразить, — сказала Пия.

— Конечно, — обезоруживающе усмехнулся Лукас. — Если уж вы со мной идете, то не в забегаловку.

Пия вошла в ресторан, и у нее перехватило дыхание. Из панорамных окон, высотой в восемь метров, открывался вид на весь город. Под ногами сияло огромное море огней.

— Добрый вечер, господин ван ден Берг, — приветствовала их распорядительница ресторана столь же обходительно, как до этого сотрудники на входе. — Чем мы можем быть вам полезны?

— Моя подруга здесь в первый раз, — томно произнес Лукас. — Поэтому она хотела бы сидеть у окна. Лучше всего в баре.

— Разумеется! Одну минуточку, пожалуйста!

Женщина поспешила немедленно выполнить просьбу. Через секунду был готов столик, который кому-то пришлось уступить для сына члена правления банка ван ден Берга. Вид сквозь огромные окна был ошеломляющим, коктейли пытались соответствовать. Общество Лукаса благотворно действовало на Пию; его внимательность, ненавязчивая предупредительность были как бальзам для ее истерзанной души. Зандер, Хеннинг, проблемы на работе отодвинулись куда-то далеко-далеко. К черту этих мужиков и переживания! После пятого коктейля настроение Пии существенно улучшилось.

— Здесь становится скучновато, — заметил Лукас. — Поедем куда-нибудь еще!

— Поддерживаю, — откликнулась Пия.

Она слегка опьянела и, когда Лукас смотрел на нее, чувствовала себя такой молодой и желанной, как уже давно не доводилось. Система предупреждения слабо вспыхнула последний раз в ее рассудке и выключилась. Многие годы она была рассудительна и разумна, но этой ночью оставаться такой не хотела.

Воскресенье, 25 июня 2006 года

Экстренный вызов поступил на центральный участок в четверть восьмого утра. Звонивший сообщил, что в доме соседки лежит труп. Дежурный сотрудник передал информацию патрульным машинам, чтобы посетили дом по указанному адресу. Обермейстер полиции Краузе иполицмейстер Бернхард были как раз неподалеку; они подъехали на Фрайлигратштрассе, 52 и перелезли через ворота, снабженные видеокамерами, после того как им никто не ответил на многочисленные звонки. Полицейские прошли через распланированный под парк сад, обошли особняк и с тыльной стороны дома, осторожно переступив ухоженные цветочные рабатки, вошли через открытые двери террасы. Как и сообщал сосед, они нашли на паркетном полу около письменного стола мужчину, одетого только в плавки. Вокруг его головы расплылась лужица крови, которая уже начала свертываться. Обермейстер Краузе опустился на колени около тела и приложил палец к сонной артерии мужчины.

— Вызывай врача! — сказал он своей коллеге. — Он еще жив!

— Что тут произошло? — спросил Боденштайн, приехавший вместе с криминалистами.

— Кто-то попытался проломить ему голову, — ответил врач «Скорой». — Кроме того, у него кровоподтеки на плечах и руках.

— В каком он состоянии? — осведомился Боденштайн.

— В критическом. — Врач посмотрел на тело на полу. — Он тут лежит уже пару часов.

— Это ван ден Берг из «Дойче банк»? — спросил руководитель криминалистов.

Боденштайн кивнул.

Одежда ван ден Берга аккуратно висела над одним из лежаков в саду около бассейна. Все выглядело так, будто на мужчину перед вечерним заплывом в бассейне неожиданно напали. Видимо, имела место борьба, на это указывали два упавших стула и торшер.

— На террасе также следы крови! — крикнул один из криминалистов. — И здесь орудие преступления.

— И что это?

— Пресс для писем.

Боденштайн попытался реконструировать события. Нападавший на ван ден Берга должен был выйти из особняка, потому что никто не носит с собой пресс для писем. Пострадавший добрался до рабочего кабинета, и там снова началась борьба. Но как мог преступник незаметно проникнуть в хорошо охраняемый дом?

— Фрау Кирххоф не отвечает, — доложил один из сотрудников в форме. — Ее мобильный выключен.

— Мобильный выключен?

Боденштайн был скорее удивлен, чем рассержен, потому что обычно его коллега никогда не выключала свой мобильный телефон, уж тем более когда должна быть на дежурстве, как в этот уик-энд. Пия Кирххоф была ответственной и к тому же вставала рано. Если ее трубка выключена, для этого должна быть причина. Оливер посмотрел на пострадавшего и позвонил своей коллеге на городской телефон.

— Алло! — услышал он с облегчением ее голос, но тут же сообразил, что это просто запись на автоответчике. Что-то не так. Если бы она заболела, то сообщила бы. Полицейский в форме все еще ждал указаний.

— Пошлите к ней патруль!

Боденштайна вдруг посетило нехорошее предчувствие. Может, вчера вечером Пия еще раз позвонила Зандеру? И они встретились? Он обратился к соседу ван ден Бергов, который ждал в сторонке, и узнал, что у ван ден Берга не было никаких близких родственников, кроме сына Лукаса. Домработница уехала пару дней назад. Боденштайн как раз спрашивал о домашнем враче пострадавшего, но тут входная дверь открылась, и в холл вошел молодой человек.

— Это Лукас, — взволнованно произнес сосед. — Бедный мальчик.

— Что случилось?

Лукас выронил ключ от входной двери и протиснулся мимо полицейских и санитаров в кабинет отца. Пару секунд он стоял, окаменев, и беспомощно смотрел на своего отца.

— Папа, — пробормотал он бесцветным голосом. — Папа, очнись, пожалуйста! Папа!

— Твой отец получил тяжелые повреждения и сейчас без сознания. — Боденштайн положил руку на плечо парня. — Санитары увезут его в больницу.

Лукас сбросил его руку, повернулся и дико глянул на стоявших вокруг мужчин налившимися кровью глазами.

— Оставьте нас в покое! Убирайтесь отсюда! — внезапно закричал он. — Выметайтесь из нашего дома, ублюдки! Что вы тут ищете? Вон! Я вызову полицию!

Боденштайн уставился на молодого человека, глазам не веря. До сих пор он видел его только улыбающимся и приветливым, но оказалось, что в нем живет агрессивная, злобная личность. С перекошенным от ярости лицом Лукас набросился с кулаками на ближайшего полицейского. Понадобилось три человека, чтобы его скрутить.

— Мой бог! — сказал врач «Скорой». — Такого я еще не видел.

— Я тоже, — согласился Боденштайн. К нему опять вернулась мысль, что за прекрасной внешностью обаятельного Лукаса скрывается нечто, совершенно отличное от того, каким он хочет казаться людям. Боденштайн присел и взял лежавшего на полу и задыхавшегося парня за запястье. Сотрудники полиции все еще держали его на всякий случай, но тело уже обмякло, и он не оказывал никакого сопротивления.

— Твоего отца надо немедленно доставить в больницу, — серьезно произнес Боденштайн. — Он очень тяжело ранен.

— А что вообще произошло? — Лукас смотрел растерянно.

— Мы еще точно не знаем.

— Но мы сегодня собирались вместе пообедать в ресторане, — пробормотал юноша невразумительно, потом его лицо исказила гримаса, и он всхлипнул.

— Отпустите его, — сказал Боденштайн. Он протянул Лукасу руку, помог встать и обнял за плечи. Парень беспомощно оглядывался. Пока его скручивали, повязка размоталась, рана слабо кровоточила. Лукас смотрел на нее пустыми глазами. Неуверенно, как пьяный, он прошел мимо Боденштайна и полицейских в гостиную, еле переставляя ноги.

— Я должен позвонить в ресторан и отказаться, — прошептал он.

Боденштайн разыскал домашнего врача ван ден Бергов, потому что Лукас отказался от укола успокоительного, которое хотел ввести врач «Скорой». Доктор Бертрам Редер пришел в дом ван ден Бергов вскоре после того, как отца Лукаса увезли в больницу. Парень безучастно сидел на ступеньках лестницы, уставившись в никуда. Он отказался уйти в свою комнату, и, поскольку все видели его приступ ярости, никто не стал его принуждать.

— Что теперь будет с Лукасом? — спросил Боденштайн врача. — Кто-то должен сообщить его матери. Если я правильно помню, он говорил, что она работает в Бостоне.

Доктор Бертрам Редер посмотрел на него недоуменно.

— Это Лукас сказал? — спросил он.

— Да, что-то в этом роде, — подтвердил Боденштайн. — А что?

— Мать Лукаса мертва. Она умерла от рака четырнадцать лет назад.

На мгновение в доме настала полная тишина. И тут Боденштайн вспомнил.

— Что такое «диссоциативное расстройство»? — спросил он врача, а потом сообщил то, что рассказал ему Франьо Конради.

— Да. — Редер откашлялся. — Лукаса действительно много лет назад обследовал психиатр. Предположительно у него множественное расстройство личности.

— Что это такое? Шизофрения?

— В широком смысле.

Боденштайн оглянулся на парня, который бессмысленно пялился на собственную поврежденную руку.

— Расщепление личности происходит в результате травматических переживаний, чаще всего в раннем детстве. Такие пациенты, как правило, эмоционально запущены и имеют жизненный опыт, связанный с тем, что их бросили. Лукас потерял мать в семь лет.

— Множественная личность… — Взгляд Боденштайна снова остановился на Лукасе. — Это как доктор Джекил и мистер Хайд?

— Да, что-то подобное. Образование множественных личностей есть механизм самозащиты. Смена личностей происходит в результате того, что в ключевой момент срабатывает пусковой механизм — «триггер».

— Как проявляется это нарушение?

— Люди, которые страдают от диссоциативного расстройства, испытывают страх быть покинутыми. Они отличаются нестабильностью в личных отношениях, импульсивной сексуальной активностью. Несоразмерно жесткими и неконтролируемыми вспышками гнева и тем, что в их памяти существуют временные пробелы.

— Это означает, что если одна личность что-то делает, то другая ничего об этом не знает?

— Да, обычно наблюдается нечто подобное, — подтвердил доктор Редер.

В этот момент в дверь позвонили. Один из полицейских открыл. В холл ворвался Кристоф Зандер, очень озабоченный. Он увидел Лукаса, присел перед ним и взял за руку. Боденштайн не уловил, что он сказал юноше, но отсутствующий взгляд Лукаса постепенно обрел осмысленное выражение. Зандер погладил парня по волосам и обнял. Лукас уткнулся лицом ему в плечо.

— Папа умирает! — всхлипнул он и крепко вцепился в Зандера, как растерянный ребенок. — Что мне теперь делать?

Зазвонил мобильный телефон Боденштайна. Но надежды на то, что это Пия Кирххоф, которая объяснит, что забыла зарядить трубку, не оправдались. Звонили патрульные, которых послал Боденштайн.

— Здесь нет ни души, — сообщил полицейский. — Ворота закрыты. Но перед домом стоит внедорожник.

— Войдите, — Боденштайн приглушил голос. — Посмотрите, не случилось ли что-нибудь.

— Как войти? — тупо спросил полицейский.

— Спросите в доме по соседству, — прошипел Боденштайн. — У них должен быть ключ, насколько я знаю.

Зандер уговорил Лукаса подняться наверх, чтобы немного отлежаться. Через пять минут он спустился вниз.

— Я видел «Скорую» перед домом, — сказал он. — Что случилось?

— Отец Лукаса без сознания лежал перед своим письменным столом. Кто-то ударил его по голове.

Боденштайн не испытывал никакой симпатии к Зандеру, особенно с тех пор, как увидел, как сияла в его присутствии Инка Хансен.

— О господи! — Зандер выглядел действительно потрясенным. — Мальчика судьба не щадит. Что теперь с ним будет?

— Прежде всего, он не должен оставаться один, — сказал доктор Редер.

Казалось, они знакомы с Зандером.

— Я пришлю сюда мою дочь, пусть останется с ним. Потом он может прийти к нам.

— Это было бы хорошо. У него нервный срыв.

— Он совершенно распоясался, — уточнил Боденштайн. — Набросился на полицейского и наорал на всех.

— Сначала у него убивают знакомого, потом лучшего друга, а вскоре он видит отца в луже крови и без сознания, — резко ответил Зандер. — Чего ж вы ожидали от мальчика? Что он будет таким же ко всему привыкшим и равнодушным, как вы?

Это обвинение просто вывело Боденштайна из себя. Понадобилось все его самообладание, чтобы сдержать отповедь, уже готовую сорваться с языка.

— Фрау Кирххоф здесь? — осведомился Зандер.

— Нет. — Боденштайн не видел необходимости долго разговаривать с этим человеком. — А почему вы спрашиваете?

— Потому что сегодня утром, в начале пятого, я получил от нее странную эсэмэску.

— Эсэмэску? А что она вам написала?

Зандер достал трубку из кармана брюк, отключил блокировку и потыкал в кнопки, пока на дисплее не появилось сообщение, а затем протянул телефон Боденштайну.

«ДВОЙаяжИЗНЬ.Тарк. Роз.»

— Что это должно означать? — Боденштайн недоуменно поморщился.

— Увы! — Зандер растерянно пожал плечами. — Если бы я знал…

— Почему фрау Кирххоф пишет вам эсэмэски в четыре утра? — сердито спросил Боденштайн. — Имела место переписка?

Выражение лица Зандера стало замкнутым.

— Вы хотите узнать, не написал ли я ей перед этим? Нет.

— Но предыдущей ночью вы ей писали.

— Точно. — Зандер выдержал взгляд Боденштайна, не моргнув. — Но, как вы правильно заметили, предыдущей ночью.

Неприязнь Боденштайна к Зандеру нарастала с каждым сказанным словом. Что этот тип собой вообще представляет? Выглядит так себе, хамоват, и при этом заморочил голову не только Пии Кирххоф, но и сдержанной, холодной Инке. Боденштайн не удержался от ехидного замечания:

— В последнюю ночь вы скорее писали Инке Хансен…

— С чего это вы взяли?

— Так это или нет, но вчера-то вы были вместе с ней? — Боденштайн ощутил приступ былой ревности.

— Хоть я и не знаю, почему вас так интересует моя личная жизнь, — саркастически заметил Зандер, что разозлило Боденштайна еще больше, — но да, это так. Мы вчера вместе ужинали. После чего я поехал домой. Один. Это исчерпывающий ответ на ваш вопрос?

— Да. Спасибо, — холодно произнес Боденштайн.

Мужчины обменялись враждебными взглядами, после чего Зандер развернулся на каблуках и направился домой.

— А, доктор Зандер! — крикнул Боденштайн ему вслед.

Тот остановился и неохотно оглянулся.

— Когда Лукас немного успокоится, позвоните мне, пожалуйста. Я должен с ним поговорить. Вопреки вашему заявлению, он умеет водить машину. В ваше отсутствие он охотно пользовался пикапом и забирал его домой.

Боденштайн с детским удовольствием наблюдал, как Зандер сначала побледнел, потом покраснел и заметно разозлился. Может, теперь он прижмет к стенке свою дочь и узнает, что красавчик Лукас бесстыдно воспользовался его доверием.

В Биркенхофе не наблюдалось никаких следов Пии Кирххоф. Соседка открыла полицейским ворота, патруль позвонил Боденштайну, и он приехал через четверть часа. Машина Пии стояла под орешником, рольставни в доме подняты, замки на всех дверях не повреждены. Ничто не указывало на вторжение или на похищение. Боденштайн позвонил бывшему — де-факто — мужу коллеги и спросил, не слышал ли он что-нибудь, но и тому она не звонила. Кирххоф встревожился, потому что Пия не имела обыкновения исчезать, не сказав никому ни слова. Он позвонил ее родителям и сестре — безрезультатно. Около одиннадцати стало ясно, что с ней наверняка что-то случилось. Бенке поручили вызвать всех сотрудников комиссариата, каких можно найти в выходные, и создать специальное подразделение — «особую комиссию», чтобы обзвонить все полицейские участки, больницы и морги в округе в поисках Пии Кирххоф. Может, она поехала куда-нибудь с друзьями и попала в аварию, или на нее напали и ограбили, или… Нет, об этой последней возможности Боденштайн даже думать не хотел. Вполне вероятно, что исчезновение Пии совершенно безобидно. Соседка не видела и не слышала ничего необычного, рано вечером она говорила с Пией через забор. Она обещала еще порасспросить своего мужа и рабочих, которые убирали урожай как раз за Биркенхофом, и позаботиться о животных и цветах до возвращения Пии. Крайне встревоженный, Боденштайн ехал из Хофхайма в комиссариат. По дороге он терзался мыслью о том, что именно его вчерашний звонок коллеге мог вызвать цепную реакцию событий, которая привела к исчезновению Пии. А что, если чувства Пии Кирххоф к этому Зандеру были глубже, чем она показывала? Почему она послала ему это странное сообщение? Одно было ясно — Оливер совершенно не доверял этому человеку, которому так улыбалась вчера вечером Инка Хансен и который с первой встречи сразил его коллегу.

Сотрудники угрозыска привыкли искать пропавших, убийц или жертв преступления, но теперь их настрой был совершенно иным. В поиске был их товарищ, их коллега, и никто не позволил себе уклониться от работы в «особой комиссии», искавшей Пию. Когда пришли Боденштайн и доктор Кирххоф, в переговорной собрались тридцать два человека. Остерман сообщил, что ни в одну больницу в округе не поступала женщина, подходившая под описание Пии. О ее исчезновении сообщили во все полицейские участки земли Гессен. Команда криминалистов сняла отпечатки пальцев с использованных кофейных и чайных чашек из посудомоечной машины, отправила на анализ постельные принадлежности и полотенце, на котором были обнаружены следы крови. Боденштайну претило копаться в личной жизни своей коллеги и обсуждать с сотрудниками интимные подробности, поэтому он произнес короткую речь. Самое важное — проверка всех телефонных звонков на мобильном и стационарном телефонных номерах, распечатка перемещений ее мобильного телефона; кроме того, следует и дальше поддерживать контакт с больницами. Тут вошел сотрудник из отдела мошенничеств.

— Сегодня утром в половине пятого в окружную больницу Идштайна поступила женщина, — сообщил он. — Она была без сознания и без документов. Ее обнаружил работник дорожно-ремонтной службы на парковке автобана около Идштайна. Судя по описанию, речь может идти о Пии Кирххоф.

Боденштайн уставился в потолок. Идштайн?

— Чего же вы ждете? — спросил он. — Поезжайте!

— Есть одна проблема. Женщина умерла полчаса назад, не приходя в сознание.

Гул голосов моментально стих, словно по мановению дирижерской палочки. Напряженная тишина повисла в комнате. Боденштайн порывисто встал.

— Я поеду, — сказал он.

— Я с вами, — вперед вышел доктор Кирххоф, который молча стоял сзади и слушал. Он был бледен, но собран.

«Господи, прошу, умоляю, пожалуйста, все, что угодно, но пусть это будет не Пия», — молился Боденштайн, молча и страстно, пока шел вместе с Кирххофом и измученной, заработавшейся женщиной-главврачом по извилистым катакомбам отделения хирургии Идштайнской окружной больницы. По дороге от Хофхайма до Идштайна они с Кирххофом не сказали друг другу и десятка слов — так ужасно было то, что, возможно, их ожидало. Еще вчера без четверти десять Оливер звонил Пии — и теперь проклинал себя за этот звонок. Хоть его коллега и была всегда спокойна и невозмутима, но при этом она ведь оставалась живой женщиной, которая могла влюбиться не в того человека. А вдруг ей потом позвонил Зандер? Может, он к ней поехал? И они поссорились? Может, во время ссоры…

Они дошли до холодильной камеры, в которой в больнице хранили трупы до судмедэкспертизы или опознания. В отделанном кафелем помещении стоял стол с прикрытыми телами, шумел холодильник. Боденштайн смотрел в пол, сжав кулаки в карманах. Он не хотел смотреть. Он не хотел знать. Клеенка, которой было прикрыто тело, зашуршала, когда врач молча ее откинула.

— Это не она, — услышал он слова Кирххофа, и облегчение растеклось по всему его телу, будто неразбавленный спирт. Оливер поднял глаза и на подкашивающихся ногах подошел к столу. Женщина была блондинкой. И это единственное, чем она походила на описание Пии Кирххоф.

Когда Боденштайн через час вернулся в комиссариат, появился первый след. Бенке вместе с парой коллег опросили, несмотря на огромные языковые проблемы, пятьдесят работниц, убиравших урожай в Элизабетенхофе, и две из них вспомнили, что Пию около половины одиннадцатого забрала на «Смарте» какая-то женщина со светлыми волосами до плеч. Версия похищения отпала. Остерман получил в «Телекоме» распечатку передвижения мобильного телефона Пии. Она была во Франкфурте примерно до двух часов ночи, в последний раз телефон связывался с абонентом в Кенигштайне. Незадолго до половины четвертого он был выключен.

— У вас уже есть список вызовов? — спросил Боденштайн.

— Сегодня воскресенье, шеф, — покачал головой Остерман. — Так быстро в «Телекоме» не работают.

— Распечатайте мне все. И данные анализов по покушению на убийство. Я хочу иметь результаты в течение часа, — сказал Боденштайн. — Вы связались с директором уголовного розыска Нирхофом?

— Да, — ответил Остерман. — Он уже назначил пресс-конференцию. Ради полуживого члена правления банка он готов пожертвовать игрой в гольф.

Боденштайн воздержался от комментария. У них с Нирхофом существовало четкое разделение труда в том, что касалось связей с общественностью, и Боденштайна это устраивало.

Он достал дела Паули и Йонаса Бока и сел за письменный стол, чтобы прочитать все сообщения Пии. Рассеянно пробежал глазами протоколы допросов по убийству Йонаса Бока. Внезапно что-то промелькнуло в памяти. Он пролистал папку назад в надежде найти то, на что среагировал, и ухватить мысль. «Опель-Цоо». Зандер. Лукас. Пикап. Что-то еще, но что? Боденштайну не хватало Пии и ее потрясающей способности помнить мельчайшие детали. И тут Оливер вспомнил о странном сообщении, которое Пия послала Зандеру. Он включил мобильный и нашел пересланное ему Зандером сообщение.

— Остерман?

— Да?

Сотрудник выглянул из-за монитора. Боденштайн протянул ему свою трубку.

— Это сообщение фрау Кирххоф прошлой ночью отправила директору зоопарка Зандеру.

«ДВОЙаяжИЗНЬ.Тарк. Роз.»

— Что вы думаете об этом?

— «Двойная жизнь» — это интернет-игра, запрещенная как пропагандирующая насилие. Я нашел ссылку на нее на веб-сайте Свении и рассказал об этом Пии.

Боденштайн вспомнил свой разговор с Франьо Конради и попытался вспомнить дословно, что сказал ему парень: «Эта проклятая игра. „Двойная жизнь“ была идеей Лукаса».

— Позвоните Франьо Конради и Тареку Фидлеру, — сказал он Остерману, который смотрел на него с удивлением. — Пусть немедленно придут, они знают что-то об этой игре.

Остерман, не понимая, уставился на своего шефа.

— Я вчера разговаривал с обоими, — объяснил Боденштайн. — Тарек Фидлер работал в «Опель-Цоо». Он и Франьо Конради связаны с игрой «Двойная жизнь» и с Лукасом. Попробуйте вытянуть из них что-нибудь.

Он взял свой мобильный, позвонил Бенке и направился к двери.

Перед особняком ван ден Бергов стояли машины телевизионщиков и в ожидании новостей топталась дюжина репортеров.

— Единственный, кто мог бы выиграть от смерти ван ден Берга, это Лукас, — вслух предположил Боденштайн. — В пользу того, что преступление совершил он, говорит и то, что мы не обнаружили в доме следов взлома.

— Зачем Лукасу убивать собственного отца? — удивленно спросил Бенке.

Боденштайн вспомнил, что сказал ему Тарек Фидлер.

— Потому что тот не давал ему денег. Потому что ему надоело жить по указке отца.

— Я не верю. Парень так потрясен…

— Действительно потрясен или просто устроил нам спектакль? Лукас очень умен. Кроме того, он психически болен.

Боденштайн остановился перед домом Зандера.

— Отправьте прессу в Хофхайм, — попросил он коллегу. — Я пойду к Зандеру и поговорю с Лукасом.

Но юноши у соседа не было. Он отказался перебираться из дома, как объяснила старшая сестра Антонии.

— Ваш отец с ним? — осведомился Боденштайн.

— Нет, там Тони, — ответила Анника Зандер. — Папа в зоопарке.

Боденштайн поблагодарил ее и вернулся к машине.

Представители прессы уезжали. Через несколько минут на улице стало тихо и пустынно. Боденштайн позвонил в дверь, но ничего не произошло. Бенке, недолго думая, ловко перелез через высокие ворота и открыл их изнутри. Они обошли по газону вокруг дома. Застекленные двери в гостиную все еще стояли открытыми.

— Лукас? — крикнул Боденштайн и вошел в дом. — Лукас!

Он испуганно вздрогнул, когда в дверях гостиной появилась девушка. Антония Зандер была бледна и, похоже, напугана, но, увидев Боденштайна, казалось, испытала облегчение.

— Я отключила звонок, — объяснила она. — Они звонили в него непрерывно. Извините.

— Все уже в порядке.

Боденштайн рассматривал девушку.

— Где Лукас? Как он?

Антония Зандер замялась.

— Он очень странный, — тихо сказала она. — Пойдемте.

Она повернулась, Боденштайн и Бенке прошли за ней через гостиную в холл, затем в кабинет, где несколько часов назад нашли ван ден Берга. Кто-то поднял и поставил стулья и торшер, но пятно крови на блестящем полу не стерли. За массивным столом красного дерева сидел Лукас, неподвижно глядя перед собой.

— Здравствуй, Лукас!

Парень мельком взглянул на Боденштайна и рассеянно улыбнулся. Его глаза сильно покраснели и блестели.

— Я жду звонка, — сказал он тихо. — У мамы нет номера моего мобильного телефона.

Боденштайн собирался расспросить парня, что он делал вчера вечером, но внезапно проникся сочувствием. Сейчас не время спрашивать.

— Твоя мама не позвонит, Лукас, — сказал он осторожно. — Доктор Редер сообщил нам, что она умерла четырнадцать лет назад.

Лукас остолбенело уставился на него. Его губы искривились, он обхватил себя руками и скорчился, как от боли. По его лицу текли слезы.

— Господин Редер не имеет об этом никакого понятия, — произнес он сдавленным голосом, потом что-то вспомнил. — А где фрау Кирххоф?

— Она… Она занята сейчас другим делом, — уклончиво ответил Боденштайн.

— Ее мобильный выключен, — сказал Лукас. — Я пытался ей позвонить. Она заболела?

— Нет.

Лукас смотрел то на Боденштайна, то на Бенке.

— Вы от меня что-то скрываете, — решил он. — Ей ведь ничто не угрожает? Да?

— В данный момент я, к сожалению, не могу тебе этого сказать, Лукас, — решился на полуправду Боденштайн. — Как ты себя чувствуешь? Ты в состоянии ответить на несколько вопросов?

— Это обязательно? Я очень устал и хочу спать.

— Давай лучше пойдем к нам, — вмешалась Антония. — Я приготовлю завтрак.

Лукас удивленно моргнул и осмотрелся. Видимо, он совершенно забыл о присутствии девушки.

— Тони, — сказал он, и слезы побежали по его лицу. — Тони, папа в больнице. Он, наверное, умрет!

В обед термометр показывал тридцать три градуса в тени. В воздухе ни ветерка, небо раскалено добела. Атмосфера в криминальном отделе была накаленной, под стать погоде. Каждый полицейский в Германии был оповещен об исчезновении Пии-Луизы Кирххоф, тридцати восьми лет, рост 178 см, худощавой, светловолосой, с голубыми глазами. Все больницы в округе Майн-Таунус, в Верхнем Таунусе, Франкфурте, Дармштадте, Оффенбахе, Лимбурге и Гизене проверены. Телефон звонил непрерывно, но ничего нового звонившие не сообщали. Тарека Фидлера найти не удалось, но Франьо Конради откликнулся на приглашение явиться на беседу в комиссариат Хофхайма. Он сидел на стуле, вздрагивал от каждого звонка и испуганно оглядывался, когда кто-нибудь входил в кабинет.

— Что ты знаешь о «Двойной жизни»? — спросил Остерман. Он как раз был на главной странице сайта с игрой, однако ему не удалось зарегистрироваться в качестве игрока. На третьей попытке всплыло окно «Fatal error» и затем исчезло.

— Ничего, — явно соврал худенький парнишка, это было видно по его лицу, и уставился на собственные руки.

Остерман в недоумении поднял брови. Кто-то здорово напугал Франьо. Почему? Что он знал?

— Послушай, — Остерман наклонился к нему. — Мне совершенно наплевать на эту игру. Но два человека, которых ты знал, мертвы. Свения Зиверс пропала, как и моя коллега фрау Кирххоф. Нам надо разыскать обеих, прежде чем с ними тоже что-нибудь случится. И при этом мы уверены, что Лукас как-то замешан в этих убийствах. Поэтому ты должен мне рассказать то, что знаешь. С тобой ничего не будет, я обещаю.

— Лукас? — Франьо смотрел удивленно. — Почему Лукас?

— Этого я не могу тебе сказать. Но я должен знать, какое отношение Лукас и Тарек Фидлер имеют к этой игре.

При упоминании Тарека парнишка сжался. Он явно боролся с собой, решаясь заговорить.

— «Двойную жизнь» написал Лукас. Сначала это задумывалось просто как компьютерная анимация на основе плана трассы В-8. Она должна была выводить на веб-сайты экологов БУНТЕ и УЛК, а диски с ней предполагалось распространять во всех домохозяйствах Келькхайма и Кенигштайна. Лукас, Йонас и Тарек вместе дописывали игру, которую Лукас сделал из компьютерной анимации, и разместили ее в Интернете. Сначала все было вполне безобидно. Участники могли перемещать персонажей по Келькхайму и Кенигштайну, заказывать еду в «Грюнцойге», бронировать билеты в кино в Келькхайме. Потом Лукас и Йонас взломали сайт Сбербанка Таунуса, чтобы посмотреть, как можно организовать онлайн-расчеты. Они хотели сделать из своей игры нечто вроде американской «Второй жизни». Лукас написал софт для клиентов, которые могли разрабатывать свои страницы на нашем сервере в режиме онлайн, — объяснял Франьо. — Этот софт затем преобразовали в руководство, с помощью которого участники «Двойной жизни» создавали своих персонажей и управляли ими в игре. Чтобы открыть счет, требовалось при регистрации указать номер кредитной карты, а потом оплачивать все свои действия. Все происходило, как в интернет-магазине.

Остерман восхищенно кивнул. Его уважение к парням росло.

— Чем больше людей присоединялось, тем интереснее становилась «Двойная жизнь», потому что Лукас давал каждому игроку часть исходного кода, чтобы они могли участвовать в процессе. Но Тарек все испортил.

— Каким образом?

Франьо взглянул на него.

— Вы знаете, что такое «шутер от третьего лица»?

Остерман кивнул.

— Это как в игре «Томб рейдер»?

— Точно, — подтвердил Франьо. — Тарек решил, что игра станет круче, если в ней появятся преступники и оружие. — И парнишка поморщился.

— А что сказал на это Лукас? — спросил Остерман.

— Сначала ничего. Он занимался кодами доступа и обеспечением безопасности. С их помощью потом и удалось спрятать игру от Интерпола. «Двойная жизнь» размещена на нашем сервере, но Лукасу пришло в голову связать сервер с другим, на каком-то заграничном портале. Тогда ищейки… э… полиция его никогда не найдет. — Франьо вздохнул. — У нас отбоя не было от желающих. Вы не поверите, сколько готовы заплатить люди за возможность почувствовать себя убийцами. Лицензия на оружие стоила сотню евро, и выдавать ее мог только «крестный отец».

— Лукас? — догадался Остерман, и Франьо кивнул.

— А что случалось с теми, кого застрелили?

— На двадцать четыре часа закрывается доступ, и все это время персонаж находится в темнице Бурга. Его можно выкупить. Или подождать.

— Но ведь деньги только виртуальные? Или нет?

— Нет. Рассчитываться можно через свой счет. — Франьо горько улыбнулся. — «Двойная жизнь» — это золотая западня. И поэтому она потерпела крах.

Боденштайн сидел за письменным столом. Он отодвинул в сторону папки с делами Йонаса Бока и Паули, многократно перелистав их в надежде увидеть что-либо новое и обрести просветление. И хотя Боденштайн искренне сочувствовал Лукасу, но по-прежнему подозревал его. Он никогда не имел дела с людьми с множественным расстройством, а потому не мог точно знать, является ли «странное» поведение Лукаса симптомом психического нарушения или просто отличной актерской игрой. На всякий случай Боденштайн распорядился, чтобы около дома Зандера, где он оставил Лукаса, дежурила патрульная машина. Официальной версией присутствия полицейских была защита от зевак и пронырливых репортеров. На самом деле Боденштайн хотел знать, выйдет ли Лукас из дома. Молодой человек был единственным в окружении ван ден Берга, кому выгодна смерть банкира.

Из больницы новостей не поступало. Состояние ван ден Берга несколько стабилизировалось, однако в сознание он не приходил. Врачи не могли определить, наступили необратимые изменения в мозгу в результате тяжелой травмы головы или нет.

Порыв раскаленного воздуха ворвался в окно и перевернул на столе Боденштайна протоколы допроса сезонных работниц из Элизабетенхофа. Оливер бросился их собирать и буквально уткнулся в них носом. И тут его озарило. Вот оно! Конечно! Решение было у него перед глазами, а он его просто не замечал. Боденштайн вскочил и прошел в кабинет Остермана напротив.

Франьо Конради сидел за компьютером Остермана и показывал, как открыть портал «Двойной жизни». Он ввел свое игровое имя и логин, и перед восхищенными глазами Остермана раскрылась превосходная 3D-симуляция городов Келькхайма и Кенигштайна, но только на пару секунд. Потом на экране появились цифры, начался обратный отсчет. Как на бомбе замедленного действия, но цифры мелькали быстро.

— Что это значит? — насторожился Остерман.

Франьо закусил губу.

— Лукас хочет выключить «Двойную жизнь», — наконец ответил он. — Он грозился сделать это, еще когда Йо был жив, потому что Йо и Тарек много об этом спорили. Это началось, когда пара фирм-разработчиков софта заинтересовалась «Двойной жизнью». Лукас не хотел ни на каких условиях продавать «Двойную жизнь», а Йо и Тарек все время давили на него.

— Были предложения от поставщиков софта?

— И много. Японцы предлагали три миллиона, а американцы — еще больше.

— Три миллиона долларов? — Недоверчивый взгляд Остермана столкнулся с таким же изумлением Боденштайна.

— Евро, — самым обычным голосом ответил Франьо. — Лукас сказал, что не продаст свой мир, а уничтожит его. Тарек сорвался и наорал на Лукаса — мол, ему легко говорить, потому что в один прекрасный день он унаследует состояние своего отца. Тарек всегда и все сводил к деньгам.

— А что означает этот отсчет?

— Что Лукас запустил программу уничтожения. Через шесть часов сорок пять минут активируется «червь», написанный Лукасом. Он парализует общий сервер и все компьютеры, подключенные к «Двойной жизни». И в сравнении со «Свенией» «Sober», «MyDoom» или «Sasser» покажутся просто детскими игрушками.

Остерман безоговорочно верил каждому слову мальчишки. Лукаса не волновали деньги, его интересовала лишь хакерская слава. Он скорее одним махом распростится с созданным им сообществом, чем продаст то, что сам придумал.

— Свения? — переспросил Боденштайн и подошел поближе. — Почему Лукас так назвал программу?

Франьо коротко взглянул на него.

— Тарек думает, что Лукас просто свихнулся на Свении. Но, конечно, все не так.

— Что ты имеешь в виду? — решил уточнить Боденштайн.

Франьо поморщился.

— Ну, вообще-то, — замялся он, — я понятия не имею, но Тарек утверждает, что Лукас с ума сходит от того, что Свения — единственная девчонка, которая в него не влюблена.

Боденштайн остолбенело смотрел на парнишку. В голове у него, будто пазл, наконец сама сложилась картинка, которую он так долго пытался собрать.

Бенке и Катрин Фахингер вошли как раз тогда, когда зазвонил телефон Остермана. Он снял трубку и минуту слушал.

— Это из лаборатории, — озадаченно сообщил он. — ДНК крови на кухонном полотенце Пии совпадают с теми, что были взяты с тканей во рту Йонаса. Его убийца был в доме Пии.

— Я мог бы понять, кто это, — пробормотал Боденштайн. — Я был слеп.

— Доктор Бок? — предположил Бенке. — Или Зандер?

— Нет, — покачал головой Боденштайн. — Пройдемте в мой кабинет.

— А я? — с опаской спросил Франьо Конради.

Боденштайн посмотрел на мальчика, который выглядел, как испуганный кролик.

— Где ты был в тот вечер, когда убили Паули?

— В «Грюнцойге», на собрании, — ответил Франьо. — Я ведь недавно уже говорил…

— Ты можешь вспомнить, Лукас был там весь вечер?

Парень наморщил лоб и серьезно задумался.

— Собрание закончилось в половине девятого, — сказал он. — Мы сидели у входа в бистро. Вбежала Свения, вся зареванная. Я запомнил, потому что парни отпустили пару плоских шуточек.

— Дальше, — потребовал Боденштайн.

— Свения переговорила с Лукасом, потом снова убежала. Лукас поначалу еще сидел, но потом Серен один остался за прилавком.

— Лукас возвращался?

— Я не могу сказать. — Франьо настороженно посмотрел на Боденштайна. — Но Анди видела его, когда уезжала домой.

— Анди?

— Андреа. Андреа Аумюллер.

Имя было Боденштайну смутно знакомо.

— Девушка, которая звонила вчера вечером и хотела с вами поговорить, — напомнила Катрин Фахингер.

— И что видела Андреа? — спросил Боденштайн.

Франьо помедлил с ответом.

— Этот зеленый пикап из «Опель-Цоо». На перекрестке в Мюнстере. Лукас часто на нем ездил, когда отца Тони не было.

Боденштайн оставил парнишку и ушел в свой кабинет.

Он знал, что с этим Лукасом что-то не так. В вечер, когда был убит Паули, Лукаса видели на дороге в пикапе, как и говорил Тарек. Когда Свения, в которую он был влюблен, зареванная выбежала из «Грюнцойга», он последовал за ней. К Паули. Лукас, и никто иной, нанес смертельный удар Паули, а потом отвез его тело на луг к зоопарку, просто потому что у него была такая возможность.

Боденштайн набрал номер доктора Зандера. Занято, черт возьми.

— И что теперь, шеф? — В дверь заглянул Бенке.

Мобильный Боденштайна зазвонил. Это был Зандер.

— Я как раз хотел вам позвонить, — сказал Боденштайн, а потом с интересом выслушал, что сообщил ему Зандер.

— Что? Он ушел? Это не годится. Ждите, через пятнадцать минут мы к вам приедем.

Он положил трубку и повернулся.

— Остерман, — сказал Боденштайн, — объявите в розыск Лукаса ван ден Берга. Он нас всех обвел вокруг пальца из-за того, что будто бы не умеет ездить на машине.

— Не могли бы вы пояснить, шеф? — попросил сбитый с толку Бенке.

Боденштайн достал из ящика стола табельное оружие.

— Сезонные рабочие видели Пию Кирххоф с женщиной с длинными до плеч волосами. Это была не женщина, а Лукас! Остерман, позвоните этой Андреа и спросите, что именно она видела вечером. Мы поедем к Зандеру. Я совершенно уверен: парень силой удерживает Свению, а быть может, и Пию Кирххоф. Она раскусила его и поэтому стала представлять для него опасность.

— Что раскусила? — спросил Остерман.

— Что Лукас — убийца Паули, — ответил Боденштайн и встал. — Я все время это подозревал, но никак не мог понять его мотив. Теперь мотив налицо. Лукас ревнив. Единственная девушка, которая перед ним устояла, — это Свения. И когда он увидел ее вместе с Паули, у него крышу сорвало. Он убил Паули, запихал его в пикап и позже перевез на луг. После этого у него на пути стоял только Йонас. К тому же он поспорил с ним из-за «Двойной жизни». Чтобы разрушить отношения Йонаса и Свении, Лукас устроил рассылку писем со ссылкой на сайт Свении. Когда фрау Кирххоф вечером в понедельник была в бистро, он не сказал ей о вечеринке у Йонаса, потому что уже запланировал убить своего друга. Укус на руке он замаскировал тем, что дал себя укусить верблюду.

— Но не может же быть, что ДНК Лукаса и Йонаса так похожи, — возразил Бенке.

Однако у Боденштайна было объяснение и для этого слабого звена своих рассуждений.

— Мы ошибочно полагали, — сказал он, — будто все, кого укусил Йонас, неизбежно являются его убийцами.

Бенке все еще сомневался.

— Почему Лукас должен быть связан с исчезновением Свении? — спросил он.

— Потому что на ее компьютере отсутствует жесткий диск. — Боденштайн взял свою куртку. — А на жестком диске было то, чего там быть не должно, а именно — доступ к «Двойной жизни». Давайте поторопимся. У парня тяжелое психическое расстройство, и он способен на все.

Боденштайн свернул у старого кронбергского парка в переулок, когда зазвонил телефон в его машине. Это был Остерман.

— Андреа Аумюллер вчера попала в серьезную аварию и теперь лежит в коме в университетской клинике во Франкфурте. Свидетель сообщил нашему коллеге, что видел темный «Мерседес» или «БМВ», который явно подкарауливал девушку на перекрестке в Мюнстере и совершенно намеренно ее сбил.

— Когда это случилось?

— Около половины двенадцатого.

— У отца Лукаса темный «Мерседес», — сказал Бенке. — Сегодня утром я видел машину в гараже.

Боденштайн сжал губы. Девушка вчера звонила и хотела с ним переговорить, но он забыл. Может, ее задавили, потому что она ему позвонила? Может, Лукас как-то узнал, что она видела его в зеленом пикапе? Франьо Конради тоже сильно напуган. О чем он вообще сегодня утром говорил? В любом случае преступник ни перед чем уже не остановится, даже перед убийством. Если Лукас знает, где находится Пия Кирххоф, — ей грозит очень серьезная опасность!

Перед домом Зандера ждали две патрульные машины. Боденштайн остановился и вышел из автомобиля. Зеленый пикап из зоопарка перегораживал выезд. Бенке и Катрин Фахингер побежали внутрь, чтобы вместе с криминалистами обыскать дом ван ден Берга на предмет следов и улик. Доктор Зандер вышел навстречу Боденштайну. Он был бледен и, судя по выражению лица, крайне встревожен.

— Лукас запер Антонию в туалете, — сообщил он. — А потом убежал через наш сад.

— Где ваша дочь? — спросил Боденштайн. — Я должен с ней поговорить.

— Я бы тоже хотел, — ответил Зандер. — Но она сказала сестре, что знает, где Лукас, и поедет к нему. Она очень беспокоится, чтобы он ничего не натворил.

— Почему вы этому не помешали?

— Боже мой! Да потому что меня тут не было, — отрезал Зандер. — Как ни странно, мне еще приходится немножко работать.

— Ваша дочь в большой опасности, — серьезно сказал Боденштайн. — Лукас убил Паули и, возможно, Йонаса. Вечером в день смерти Паули его видели в вашем пикапе. В Мюнстере, на перекрестке. Мы уверены, что он силой удерживает Свению и фрау Кирххоф.

Зандер ошарашенно смотрел на Боденштайна.

— Лукас специально подстроил, чтобы его укусил верблюд, чтобы скрыть укус, который парень получил в драке с Йонасом, — продолжал Боденштайн. — Парню нечего терять. Я даже предполагаю, что он совершил попытку убить своего отца. И он так запрограммировал эту интернет-игру, в которой чуть ли не живет сам, что она через шесть часов самоуничтожится и нанесет вред тысячам компьютеров.

— Вы свихнулись! — Зандер недоверчиво рассмеялся. — Это полная ерунда!

— Я не думаю, что это ерунда, — возразил Боденштайн, ощутив нарастающий приступ злости. — Какие еще нужны доказательства, чтобы понять, что ваш Лукас не тот, кем вы его считаете? Парень болен. У него множественное расстройство личности.

Зандер покачал головой.

— Позвоните своей дочери, — потребовал Боденштайн.

— Я уже пытался. Она не берет трубку. Сестра звонит ей непрерывно.

— Телефон выключен?

— Да.

Один из полицейских перешел через улицу.

— «Мерседес» недавно побывал в аварии, — сообщил он. — Он поврежден спереди, и на решетке радиатора обнаружены следы крови.

Боденштайн и Зандер отправились в гараж ван ден Берга. Бенке обыскивал салон машины.

— Я кое-что нашел, — сказал он вдруг и вылез, держа в руках два мобильника.

— Один принадлежит Пии, — уверенно заявила Катрин Фахингер.

— А второй может быть Свении, — пробубнил Зандер упавшим голосом. — Они с Тони пару недель назад купили одинаковые. О господи…

Он прислонился к машине и растерянно провел по лицу.

— Я скажу вам, что это означает, — сказал Бенке. — Тот, кто предположительно сбил на этой машине девушку, удерживает силой Свению и фрау Кирххоф и, возможно, пытался убить ван ден Берга.

— И этот кто-то — Лукас, — мрачно заключил Боденштайн.

Через улицу бежала девушка.

— Папа! — крикнула она, задыхаясь.

Зандер обернулся.

— Я дозвонилась до Тони! Она в Келькхайме, в фирме Лукаса!

Перед складами промзоны Мюнстера одиноко стояла серебристая «Веспа» Антонии Зандер. Двери в ангар были распахнуты, как и дверь в компьютерное помещение. Боденштайн достал и приготовил оружие. Вполне вероятно, что девушка не одна, а у Лукаса есть табельное оружие Пии. Вдруг Боденштайн увидел Зандера, который шел к ним через пустой цех.

— Где она? — закричал он. — Где моя дочь?

— Что вы здесь делаете? — зашипел на него Боденштайн. — Разве я не велел вам оставаться дома?

От страха за Пию Кирххоф, которая могла находиться во власти спятившего молодого парня, Оливер совершенно сходил с ума. Пока не увидел ее мобильник, он все еще втайне надеялся, что она ему позвонит. Но теперь было ясно, что с ней что-то случилось.

— Я не могу торчать дома, когда моя дочь в опасности, — вспылил Зандер. — Антония! Тони!

— Я здесь! — раздался голос девушки. — Здесь!

Боденштайн вошел вогромное помещение и огляделся, не веря глазам. Несмотря на жуткую жару на улице, здесь было почти холодно. Комиссар смотрел на жужжащие и мигающие множеством лампочек приборы, кабели, мониторы, на которых шел обратный отсчет, красные цифры на черном фоне. Через пять часов и восемнадцать минут «Двойная жизнь» прекратит свое существование, и одновременно в Интернет загрузится вирус. Антония с заплаканным лицом скорчилась в углу, ее руки и ноги были связаны проводом, в руке она держала мобильник.

— Тони!

Зандер бросился к дочери и вцепился в кабель, чтобы освободить ее. С помощью Бенке это ему наконец удалось. Девушка повисла у отца на шее.

— Папа, — всхлипывала Антония, — Лукас совсем спятил. Когда я сюда пришла, он как раз дрался с Тареком. Я думала, они убьют друг друга.

— Кто тебя связал? — спросил Боденштайн.

— Лукас. — Антония смахнула слезы и потерла запястье, где отпечатался след от провода. — Он не хотел, чтобы я за ним ехала.

— А куда он собирался? И где Тарек?

— Я не знаю, — ответила Антония дрогнувшим голосом. — Лукас говорил о каком-то черве, что он не позволит на себя давить и скорее убьет парня.

Боденштайн перехватил взгляд Зандера и увидел в его глазах ужас. Неужели он ошибся в этом человеке? И тот действительно боится за Пию Кирххоф?

— Лукас не сделает ничего им обеим, — сказал Зандер неуверенно, и было похоже, что он пытается убедить в этом себя самого.

— Очень надеюсь, что вы правы, — сухо ответил Боденштайн. — Я не психолог и не специалист, но я думаю, что он опасный психопат, который совершил два убийства и близок к третьему.

Лукас казался Боденштайну тикающей бомбой, готовой взорваться в любой момент. А время шло.

— Я думаю, он в Бурге, в Кенигштайне, — внезапно сказала Катрин Фахингер.

Боденштайн обернулся.

— Почему вы так решили? — изумленно спросил он.

— Это темница в «Двойной жизни», — ответила Катрин. — Лукас вполне может действовать в духе собственной игры.

— Лукас любит Бург, — подтвердила Антония. — Мы там часто бывали — Йо, Свения, Лукас и я.

— Хорошо, — Боденштайн поднял голову и посмотрел на Зандера. — Вы вместе с дочерью отправитесь домой.

— Нет, — возразила Антония, — я поеду с вами. Я знаю Бург лучше вас. Кроме того, мне Лукас ничего не сделает.

Небо над Таунусом было серым и низким, как шиферная крыша. Неподвижно застывшая плотная облачность, казалось, нависала над землей все ниже и ниже. Птицы перестали щебетать. Всему живому было ясно, что в воздухе что-то зреет, но только не футбольным фанатам. Весь Кенигштайн заполонили волны красно-черно-золотых флагов. Кортежи автомобилей забили все улицы. Боденштайн нетерпеливо стучал кулаком по клаксону.

— Сворачивайте на Маммольшайн, — предложил Зандер.

— А потом?

— Господи! Просто сделайте так!

Боденштайн сердито посмотрел на Зандера в зеркало и послушался.

Зандер показал, как проехать через зоопарк на дорогу в Кронберг. Перед Кронбергом они свернули на Фалькенштайн и через минуту уже были в Старом городе Кенигштайна.

— Когда здесь будет группа захвата? — спросил Зандер.

Бенке схватил телефон.

Горячий ветер гнал по брусчатке пыль и бумажный сор. Пешеходов почти не было, люди попрятались в дома перед грозой. Зандер показывал дорогу Боденштайну, говоря, где свернуть по узким улочкам, мимо замка Люксембургов и баптистской церкви. Боденштайн вдавил педаль газа, едва выехал на дорогу, что вела к главным воротам Бурга.

— Группа захвата будет через полчаса, — сообщил Бенке. — Если нормально проедет через город.

— Мы не можем столько ждать.

Нервы Боденштайна были натянуты, как струна. Лукас вооружен, а ни у кого из них нет пуленепробиваемого жилета. Он не мог подвергать опасности Зандера и его дочь, но девушка нужна, чтобы пройти внутрь. Первые капли дождя застучали по лобовому стеклу.

— Вон «Смарт» Лукаса! — взволнованно крикнула Антония.

У Боденштайна перехватило дыхание. Маленькая машинка стояла наполовину в кустах, водительская дверца распахнута. Парень крайне торопился, поскольку знал, что Антония вызовет полицию. Только бы не слишком поздно! Оливер обернулся и посмотрел на Антонию. В сравнении с другими средневековыми замками кенигштайнский Бург был не таким уж большим, но там десятки переходов, подземных залов и темниц. А времени почти не осталось.

— Объясни нам, куда идти.

— Это слишком долго, — возразила девушка. — Я пойду с вами.

— Нет. Это слишком опасно. Лукас вооружен.

— Мы пойдем с вами, — подтвердил Зандер.

— Я не могу этого допустить, — затряс головой Боденштайн. — Я настаиваю, чтобы…

— Долго вы еще будете болтать? — оборвал Зандер и открыл дверцу. Он вышел и направился к воротам Бурга.

Антония последовала за ним.

— Да не держите его, шеф, — сказал Бенке. — Поторопимся лучше, пока ничего не случилось!

Пия потеряла счет времени. Во рту пересохло, голова раскалывалась. Она попыталась пошевелить рукой и ногой и застонала, когда кровь снова начала циркулировать. С трудом открыла глаза и недоуменно всмотрелась в полумрак, освещенный неровным светом почти догоревшей свечи. В паре метров над собой она разглядела решетку. Что произошло? Где она? И как давно тут лежит? Пол был сырым и холодным, камни больно давили ей в спину. В субботу вечером к ней приходил Лукас, и они отправились в «Майнтауэр». Она выпила намного больше, чем обычно. Но почему? Пия закрыла глаза и попыталась вспомнить. Ее мучила жажда, а мочевой пузырь грозил лопнуть. «Майнтауэр». Лукас. Потом они были еще где-то, на дискотеке, где веселились сотни людей. Там они встретили Тарека, садовника, и выпили снова. Дальше воспоминания сделались обрывочными. Ей стало плохо, ее стошнило, Лукас и Тарек о чем-то сильно спорили, внезапно Лукас заторопился. «Мне жаль, Пия, но я должен закончить одно дело», — сказал он. Он хотел отвезти ее домой. Пия напрягла память. Она вспомнила багажник. С розами. Красными розами. В багажнике машины лежали красные розы, такие же, как те, рядом с ее кроватью. Домой она так и не попала, а вместо этого лежит здесь, на этом холодном каменном полу, в какой-то дыре размером два на два метра. Сколько времени она уже тут? Три часа? Тридцать? Где-то вдалеке прогремел гром. Пальцы Пии были в пыли и затекли, но ей кое-как удалось встать на ноги. Пришлось некоторое время не двигаться, чтобы перестала кружиться голова. Стены были толстыми и довольно гладкими, решетка слишком высоко, чтобы она могла до нее дотянуться.

Внезапно она услышала шаги наверху. Сердце бешено заколотилось, Пия вжалась в стену. Но сознание прояснилось, и Пию охватил страх.

— Фрау Кирххоф? — прошептал кто-то наверху. — Где вы?

Лукас! У нее отлегло от сердца. Она спасена!

— Я здесь! — крикнула она хрипло. — Внизу!

Свет карманного фонарика скользнул по ее лицу.

— Слава богу! — Лукас схватил решетку обеими руками. — Я уж думал, вы мертвы.

Лицо его осунулось, глаза лихорадочно горели, пот выступил на лбу.

— Где я? Что произошло?

— Мы в Бурге, в Кенигштайне. — Лукас нервно оглянулся, будто боялся, что кто-то нападет на него сзади. — Надо быстро отсюда убираться.

— Почему? — спросила Пия. — Что вообще происходит?

Вместо ответа. Лукас рванул решетку. Он кряхтел от натуги, но ему не удалось ее поднять.

— Проклятье! — выдохнул он. — Не могу сдвинуть эту чертову решетку! Все пропало!

Паника Лукаса заставила Пию сосредоточиться.

— Почему нам надо исчезнуть? Кого ты боишься? Лукас!

— Убери пальцы от решетки! — раздался вдруг резкий голос и многократно отразился от стен. — Прочь!

Лукас сжался и обернулся.

— Не делай ей ничего, — произнес он, запинаясь. — Она не имеет к нам никакого отношения.

Прошуршали шаги.

— Ты смог остановить эту штуку?

— Нет, черт побери! Я мог бы это сделать, если бы ты не встроил туда своего проклятого «червя».

— Подлое вранье! Ты ведь со всем можешь справиться, ты — супермозг! И не рассказывай мне, что это для тебя проблема!

Пия попыталась вспомнить, где она раньше слышала этот голос. И тут ее скрутило от страха. Это не игра, а смертельная опасность. Никто не знает, где она. Если с Лукасом что-то случится, она сгинет в этой дыре!

— Лукас? — крикнула она сдавленным голосом. — Лукас, ты где?

Но ответа не было. А затем вдруг раздался выстрел.

Антония уверенно вела их через внешний двор к главной башне старой разрушенной крепости. Дождь становился все сильнее, порывы ветра свистели в разрушенных стенах. Гром грохотал почти сразу же вслед за молниями. Внезапно девушка остановилась и показала на узкий, полузасыпанный проход.

— Он ведет в катакомбы, — крикнула Антония. — Кроме него, есть дорога через колодезную шахту, в темницу и к тайному ходу.

— Какому еще тайному ходу? — Боденштайн поднял руку, прикрывая глаза от дождя.

— Несколько лет назад мы нашли полузасыпанный ход, который идет прямо под Старым городом, — ответила Антония. — Думаю, городские власти о нем даже не знают. Но мы могли попадать в Бург всегда, когда хотели.

Она прошла по провалившейся арке, протиснулась в щель и исчезла в темноте. Боденштайн, Бенке и Зандер последовали за нею. Внутри было тепло. Дневная жара законсервировалась в маленьком помещении. Бенке зажег карманный фонарик. Они осторожно прошли по засыпанному каменной крошкой полу к крутой лестнице, если ее можно было так назвать. Бенке посветил в пыльную дыру. Чем глубже они проникали в старую крепость, тем более сырым и холодным становился воздух. Наконец они спустились и оказались перед узким проходом, таким тесным, что Боденштайн ощутил что-то вроде приступа клаустрофобии. Он запретил себе думать о тоннах неустойчивых камней над головой и последовал за Антонией, а девушка вдруг остановилась.

— Впереди свет, — прошептала она и показала на слабый проблеск, который пробивался сквозь дырку в стене. — Это темница.

Сердце Боденштайна учащенно забилось; теперь он точно знал, что они на правильном пути. Он глубоко вздохнул, достал оружие и велел девушке:

— Иди к отцу. И будь с ним, что бы ни случилось.

Чуть дальше Оливер увидел из полуразрушенной галереи внизу большой свод, освещенный мерцающим светом свечей, расставленных на полу. Боденштайн узнал Лукаса, стоявшего на коленях и пытающегося выломать решетку. И только он хотел что-то сказать, как раздался голос:

— Убери пальцы от решетки! Прочь!

— Что будем делать? — прошипел Бенке.

Они приникли к парапету. Боденштайн еще раз глянул вниз.

— Это Тарек Фидлер, — прошептал он. — И он вооружен.

Он не знал, что делать. И где Пия Кирххоф? Ошибаться нельзя. Но просто ждать в этой ситуации еще хуже.

— Будем брать, — решил он и кивнул Бенке.

— Бросьте оружие! — крикнул тот. — Полиция!

Тарек Фидлер не раздумывал ни секунды. Вместо того чтобы бросить оружие, он поднял пистолет и выстрелил туда, откуда услышал голос Бенке. Грохот выстрела под гулкими сводами оглушил. Пуля попала в стену, и из нее брызнули осколки камня. Последовал второй выстрел, за ним третий. С глухим рокотом позади обрушилась стена.

— Вот ведь мелкий недоумок! — выругался Бенке.

Стало трудно дышать от пыли. Боденштайн старался прогнать мысль о том, что у них есть все шансы оказаться погребенными заживо.

— Все в порядке? — тихо спросил он.

— Да, — ответил Бенке, давясь кашлем.

Зандер и Антония молча кивнули. Боденштайн вышел из укрытия и увидел, что почти все свечи погасли.

— Карманный фонарик! — попросил он.

Бенке зажег фонарик. В луче света плясала пыль, но было видно, что в помещении пусто и Тарека с Лукасом нет. Вся команда перелезла через парапет и спустилась под своды темницы.

— Помогите! Эй! Слышит меня кто-нибудь? — донесся приглушенный голос из-под пола.

Бенке и Зандер среагировали быстрее, чем Боденштайн. Они вцепились в решетку, которую до этого пытался сдвинуть Лукас. Бенке посветил вниз.

— Пия! — воскликнул Зандер.

У Боденштайна отлегло от сердца. Совместными усилиями им удалось отодвинуть ржавую решетку. Пия Кирххоф была измучена, испачкана, но невредима. Мужчины легли на пол и вытянули ее наверх. Некоторое время она лежала на спине с закрытыми глазами, а открыв их, увидела Бенке.

— Вот ведь черт! — Она слабо улыбнулась. — Я еще жива.

— Ничего другого от вас и не ожидал, — сухо ответил Бенке и подал ей руку, чтобы помочь встать на ноги. — У меня нет никакого желания пропустить финал чемпионата мира.

Напряженность спала. Боденштайн тронул Пию за плечо.

— После поговорим, — сказал он. — Давайте сначала прикинем, как отсюда выбраться.

— Впереди колодезная шахта и тайный ход, — сообщила Антония. — Другого пути наружу, кроме того, которым мы пришли, я не знаю.

Но путь сзади был завален, и камни все еще сыпались. Выстрелы изрядно сотрясли старые стены.

— Надо отсюда убираться, пока нам весь Бург на голову не рухнул, — сказал Бенке и опять закашлялся.

Он и Боденштайн скрылись вслед за Антонией в узком проходе. Пия обернулась к Зандеру.

— Я жутко за тебя перепугался, — прошептал тот.

Они смотрели друг на друга, и в слабом свете все еще горящей свечи Пия заметила слезы в его глазах. Он молча крепко обнял ее.

— Идите же! — донесся голос Боденштайна из прохода. — Нам стоит поторопиться. Для проявления чувств будет еще время.

Антония вела их по узкому коридору, где можно было перемещаться только согнувшись. Через несколько метров коридор вдруг резко повернул и стал выше. Они наконец достигли колодца. Бенке первым полез по ржавым перекладинам ступенек, торчавших из стены, за ним Антония, Пия, Зандер и наконец Боденштайн; в ботинках с гладкой кожаной подошвой ему было особенно сложно не поскользнуться. Едва он выбрался из колодца во внутренний двор у подножия главной башни, как у него перехватило дыхание от резкого ветра, а дождь промочил насквозь в считаные секунды. Бенке, Пия и Зандер с дочерью спрятались от грозы у входа в цейхгауз. Боденштайн побежал к ним, на ходу доставая зазвонивший мобильник.

— Мои люди заняли позиции по всему Бургу, — сообщил командир группы захвата. — Что дальше?

Не было никакого смысла прочесывать всю крепость. Лукас знал местность лучше и мог отлично спрятаться.

— Где-то тут должны быть двое мужчин, — ответил Боденштайн, задыхаясь. — По меньшей мере один из них вооружен. Он уже использовал оружие, так что осторожнее. Где вы сейчас?

— Иду во внутренний двор Бурга.

— Мы тоже здесь. — Боденштайн рискнул выглянуть, но ничего, кроме стен внутреннего двора, не увидел. — Хорошо. Мы пойдем к башне. Оттуда у нас будет хоть какой-то обзор.

Один снайпер группы захвата занял позицию на башне, второй спрятался за руинами стены напротив. Так они могли видеть всю территорию Бурга. Темные фигуры карабкались на стены, таились на лестнице и залегли на земле, все увешаны оружием с ног до головы, в касках, бронежилетах и масках. Двое бойцов караулили тайный ход из города в Бург, о котором предупреждала Антония. Эту возможность улизнуть парням надежно перекрыли.

— Мои люди окружили Бург, — доложил командир группы Боденштайну. — Тут и мышь не прошмыгнет.

Боденштайн кивнул. Напряженная ситуация: двое снайперов, двадцать пять вооруженных до зубов полицейских и душевнобольной парень двадцати одного года, уже хладнокровно убивший по меньшей мере двоих человек, да еще другой, с оружием.

Ожила рация командира группы захвата.

— Двое, — донеслось оттуда, — вылезают из старой пороховой башни с другой стороны большого луга.

Боденштайн ощутил, как подскочил адреналин. Он взглянул на Бенке и Пию Кирххоф. Та сидела, прижавшись к Зандеру, на деревянных ступеньках лестницы в башню. Антония застыла, привалившись к стене, бледная, как смерть.

— Вы можете определить, вооружены они или нет? — спросил командир по рации.

— Нет. Подождите-ка, один вооружен. Блондин.

— Лукас. — Пия встала и подошла к шефу. — Вы не должны стрелять в Лукаса, он ни в чем не виноват.

— Он убил двоих человек, попытался убить собственного отца, похитил Свению и запер вас в этой дыре.

— Все не так! — запротестовала Пия. — Он хотел меня освободить.

— Вы не знаете всего, что случилось во время вашего отсутствия, — возразил Боденштайн, не взглянув на Пию. — Поздно вечером в субботу на отца Лукаса было совершено покушение. Он в коме. Чуть позже кто-то на машине ван ден Берга сбил девушку, которая видела Лукаса в пикапе зоопарка в вечер, когда убили Паули.

— Когда было совершено нападение на отца Лукаса? — Пия в волнении схватила Боденштайна за рукав. — В котором часу?

— Вы мне сейчас руку оторвете, — сказал Боденштайн. — Я точно не знаю, в одиннадцать или в двенадцать.

— Тогда это не мог быть Лукас. Он забрал меня незадолго до одиннадцати. Мы вместе были во Франкфурте. В «Майнтауэре».

Бодештайн развернулся и в изумлении уставился на коллегу.

— А как в «Мерседес» отца Лукаса попали мобильные телефоны, ваш и Свении? — спросил Бенке.

Пия напряженно думала. Он помнила обрывочные картинки, которые не могла точно интерпретировать.

— Объекты пришли в движение, — раздался в рации голос снайпера.

Командир предупредил лежащих в засаде на лугу бойцов. Снайпер продолжал сообщать, что видит.

— Кажется, они ссорятся.

— Что нам делать? — Командир ждал указаний Боденштайна.

— Захватить, — без колебаний отозвался Боденштайн. — Немедленно.

— Нет! — крикнула Пия в тревоге. — Вы не должны допустить, чтобы стреляли в Лукаса, шеф!

— У вас есть идеи получше?

— Я поговорю с ним.

— Черта с два вы это сделаете! — Боденштайн решительно повернулся к командиру группы захвата. — Действуйте! Пора с этим заканчивать.

Гроза ушла, ветер стих так же быстро, как поднялся. Дождь все еще лил, но на западе над горами Таунуса в просветах облаков показалось кроваво-красное закатное небо. Пию трясло, она стояла рядом с шефом и слушала донесения снайпера по рации. Лукас и Тарек даже не ведали, что идут прямо в руки группы захвата. Пия отлично понимала, что снайперы способны достать любую движущуюся цель за сотни метров.

— Объект удалился на двадцать метров.

— Скополамин! — сказала вдруг Пия.

Воспоминания прошедшей ночи всплывали как обрывки сна, увиденного перед самым пробуждением.

— Что вы сказали? — в один голос спросили Боденштайн и Бенке.

— Я вспомнила! — взволнованно воскликнула Пия. — Мы с Лукасом встретили на той вечеринке в Бокенхайме Тарека, или он нас встретил. Он дал мне что-то, после чего мне стало плохо. Я только помню, что Лукас и Тарек спорили по поводу «Двойной жизни». Лукас высадил меня у ворот Биркенхофа, но я не могла их отпереть. И вдруг появился Тарек. Он рассмеялся и сказал, что скополамин лучшее средство, чтобы… — Пия запнулась. — Он запер меня в багажнике автомобиля. И там были розы! Красные розы. Я еще написала эсэмэску. Или нет?

— Да, — вмешался Зандер. — Мне. «Двойная жизнь, Тарек, розы». Только я ничего не понял.

— Объекты движутся к арке внутренних ворот, — доложил снайпер с башни. — Уходят из моего поля зрения.

Боденштайн колебался недолго.

— Захват! — скомандовал он. — Но не стрелять!

Тарек Фидлер заметил темные фигуры раньше Лукаса. Воспользовавшись замешательством, он выхватил оружие, приставил к голове Лукаса и крикнул:

— Если хоть кто-нибудь двинется, я убью его!

— Я знаю, где Свения, — вдруг сказал забившийся в угол бледный Франьо Конради.

Остерман моментально обернулся и изумленно уставился на мальчишку. Франьо сидел на стуле. Он понимал, что происходит в Бурге, и видел, что положение очень серьезное.

— Ах так? — воскликнул Остерман. — И откуда ты вдруг узнал?

— Я все время знал, — ответил Франьо и отвел глаза. Просто воплощение нечистой совести.

На минуту Остерман ощутил острое желание закатить парню пощечину.

— Где она? — Он смирил свой гнев и схватил телефон.

— В доме ван ден Бергов. В котельной.

— Она жива?

— Этого… я не знаю, — пробормотал Конради и закрыл лицо руками.

Остерман набрал номер дежурного. Потом встал.

— Пойдем! — сказал он парню. — Поедешь с нами. По дороге расскажешь все, что ты там еще знаешь.

Положение стало критическим. Тарек толкал перед собой Лукаса, приставив к его голове дуло, а спиной прижимался к стене. Снайперы не могли стрелять, бойцы группы захвата замерли на позициях.

— Что дальше? — спросил командир.

— Сколько ваших людей у внутренних ворот?

— Четверо.

Зазвонил мобильник Боденштайна. Это был Остерман.

— Шеф! — прокричал он. — Мы нашли Свению Зиверс! Она жива. Франьо Конради выдал, где ее спрятали. Она в котельной дома ван ден Бергов.

Значит, Лукас все-таки причастен к исчезновению девушки! Боденштайн взглянул на Пию Кирххоф. Но она, казалось, твердо верила в невиновность Лукаса.

— Тарек запер ее в своей квартире, — продолжал Остерман. — Франьо замучила совесть, и он вчера после обеда попытался сбежать, но Тарек его нашел и заставил поехать вместе к ван ден Бергам. Они шли через сад, Тарек ударил отца Лукаса, потом они заперли Свению в котельной.

Боденштайн слушал молча.

— Свения и Франьо нам рассказали. Тарек все специально подстроил, чтобы подозрения пали на Лукаса.

— Вы абсолютно уверены, что это сделал не Лукас? — уточнил Боденштайн. Он не мог ошибиться в оценке ситуации. Тарек и Лукас были под прицелом снайперов. Те ждали лишь приказа стрелять.

— На сто процентов, — голос Остермана дрожал от напряжения. — Но есть кое-что похлеще. Тарек Фидлер — внебрачный сын доктора Карстена Бока и сводный брат Йонаса. Единственный, кто об этом знал, — Паули, которому Тарек проговорился в минуту слабости. Разозлившись из-за того, что отец Йонаса не взял его к себе в фирму, Тарек взломал компьютер Бока. Он хотел отомстить, все равно как. Вся информация, какой Паули располагал против Бока, досталась ему от Тарека, а не от Йонаса. Когда Тарек узнал, что Паули сделал ее достоянием общественности, он пришел в ярость, потому что сам хотел оказывать давление на отца. Во вторник вечером парень приехал к Паули. Они здорово поругались. Паули понял, что Тареку на самом деле совершенно наплевать на Йонаса; он просто использовал парня, чтобы добраться до отца и его денег. Паули сказал ему это в лицо и пригрозил, что расскажет Йонасу правду о происхождении Тарека. Тот этого не мог допустить и поэтому убил Паули. Свения все слышала и видела убийство.

Боденштайн напряженно слушал. Поневоле приходилось смириться с мыслью, что Лукас ни в чем не виноват. Ему все виделось так логично увязанным, или же он просто выдумал эту логичность? Честно говоря, теория имела пару слабых мест.

— Тарек вызвал Франьо в «Грюнцойг» и велел ему отвлечь Лукаса и приехать на пикапе к дому Паули, — продолжал тараторить Остерман со скоростью пулемета. — Они вместе загрузили тело и велосипед в пикап и вернули машину в «Грюнцойг». Лукас потом целый день возил труп на деревянном поддоне. На следующий вечер они выбросили тело Паули на лугу, пока шел футбольный матч. Они могли не беспокоиться, что их заметят, и…

— Хватит для начала, — прервал коллегу Боденштайн. — Я скоро перезвоню.

— Подождите! — крикнул Остерман. — Тарек с Франьо влезли в дом к Пии! Мы нашли в квартире Тарека ее дневник и распечатку полицейского дела 1988 года. Пию тогда преследовал и изнасиловал один тип. Тарек разнюхивал ее прошлое.

Боденштайн посмотрел на Пию. Она вместе с Бенке и командиром группы захвата напряженно ждали его решения.

— Начинайте, — приказал Оливер. — Преступник — Тарек Фидлер, а Лукас невиновен.

От него не ускользнул взгляд, которым Пия обменялась с Зандером. Оба они все это время были правы. Боденштайн коротко пересказал, что сообщил ему Остерман, но не упомянул о похищенном полицейском деле и дневнике.

— Тарек сводный брат Йонаса? — удивленно переспросила Пия.

— Да.

— Это объясняет сходство ДНК, — сказал Бенке. — Он убил собственного брата.

— И был в моем доме, — содрогнулась Пия.

Они осторожно спустились по шатким камням, мокрым и скользким. Командир группы захвата сообщил своим бойцам, что темноволосый парень с оружием и есть их объект, и если он не сдастся сам, можно стрелять на поражение. Оба парня уже добрались до ротонды и направлялись к главным воротам, где их ждала Катрин Фахингер с двумя бойцами группы захвата. Снайпер на стене контролировал всю площадку, где разворачивалось действие. Боденштайн, Бенке, Пия Кирххоф и командир группы захвата оставались в арке внутренних ворот.

— Держу объект на прицеле, — доложил снайпер. — Жду дальнейших указаний.

В этот момент Тарек понял, что выхода у него нет, и потащил Лукаса к краю, где стена доходила ему лишь до колена.

— Если вы выстрелите, он мертв, — пригрозил он.

Пия не могла больше этого выносить. Она вышла из-под прикрытия арки, прежде чем Боденштайн успел ей помешать.

— Эй, привет, фрау Кирххоф! — Тарек зло рассмеялся. — Какая радость видеть вас снова! Как вам понравились розы? Красные розы! Пришлось потратить время, но я все про вас разузнал! А замки у вас в доме просто смехотворные! Нагнал я на вас страху?

Пия не поддавалась, хотя с удовольствием подошла бы к нему и своими руками спихнула со стены. Этому подлецу она обязана кошмарами и страхом, преследовавшими ее последнюю неделю.

— Кстати! — крикнула она. — А как ты это все раскопал?

— Что вы делаете? — прошипел Боденштайн. — Не провоцируйте его!

— Он просто должен говорить, — шикнула в ответ Пия. — Может, тогда он ошибется.

— Я просто пошарил у вас хорошенько! — измывался Тарек. — Вы ведь даже сохранили свой дневник. Не составило никакого труда разыскать вашего обожателя. Кай Михаэль Энглер. Вы в курсе, что он сейчас в Дармштадте? Он здорово обрадовался, узнав, что вы живете совсем одна!

Пия почувствовала, что гнев и ненависть переполняют ее. Вот ведь скотина!

— Мы с ним вместе рассматривали снимки. — Голос Тарека почти срывался. — Я встроил отличные крошечные камеры в вашей спальне, ванной и в кухне! И ваш сгоревший предохранитель — тоже моя работа! Наблюдать, как вы рыдаете, трясясь от страха, было просто восхитительно!

Пия оставалась спокойной, контролируя растущую внутри ярость. Просто психопат, нашедший удовлетворение в жестокости. Она не взялась бы утверждать, что его болезненное самомнение развилось как компенсация жуткого комплекса неполноценности из-за нехватки родительской любви в детстве, но одно было совершенно очевидно: Тарек Фидлер тщеславен и неглуп, а его зависть к сводному брату и другу Лукасу переросла в ненависть, когда отец отверг его.

— Да еще Свения! — Тарек явно завелся и упивался собой. — Эта заносчивая, подлая шлюха, которая воротила от меня нос, полагая, будто она лучше! Как она рыдала и просила! Просто умоляла, чтобы я ничего ей не сделал! — Он больно двинул Лукаса по почкам, голос его исполнился ненависти. — Знаешь, как она все делала, твоя обожаемая Свения? Я все заснял, чтобы вы могли полюбоваться, какая она дешевая подстилка! Она мне…

Ненависть бурлила в нем, и он неосторожно приоткрылся, оторвавшись от спины Лукаса. Снайперу на стене этого хватило. Пия увидела, как пуля ударила в левое плечо Тарека, тот оттолкнул Лукаса и отпрянул назад. Пия рванула вперед, в надежде подхватить и удержать Лукаса. Но тот качнулся, беспомощно хватая руками воздух, глаза его были полны ужаса. Он пытался устоять, но не смог удержать равновесия и, раскинув руки, сорвался с отвесной крепостной стены.

Через несколько минут в Бурге было полно людей. Пожарная команда Кенигштайна светила сильными фонарями с места, откуда оба парня рухнули со стены, в темные кусты внизу. Группа захвата собралась вместе. Со стороны города приближались, включив сирены и голубые мигалки, «Скорые». Боденштайн и Бенке в сопровождении десятка полицейских рванули прочесывать дорогу в Бург. Кристоф Зандер набросил Пии на плечи одеяло, полученное от пожарной команды, и крепко держал женщину за руку. Ее постепенно отпускали шок и напряжение, копившиеся последние часы, и она начала понимать, какой опасности подвергалась.

— Думаешь, он сказал правду? — озабоченно спросил Зандер.

Пия посмотрела на него и кивнула.

— Боюсь, что да, — ответила она. — Того типа звали Кай Михаэль Энглер. И я тоже знаю, что он живет в Дармштадте.

— Тебе ни в коем случае больше нельзя жить в этом доме одной.

— Я вижу парня! — крикнул в этот момент кто-то из пожарных. — Он висит на дереве!

В результате впечатляющей спасательной операции пожарной команде удалось снять Лукаса, застрявшего в кроне дерева в пятнадцати метрах под крепостной стеной. Пия отказалась отправляться в больницу и вместе с Зандером и Антонией ждала, пока пожарные спустят носилки с Лукасом. Он был в сознании и слабо улыбнулся, узнав Пию. Падение со стены стоило ему пары переломов, но никакой угрозы для жизни они не представляли. Не будь этого дерева, он пролетел бы еще пятьдесят метров, поскольку Бург возвышался на гранитной скале, и уж точно разбился бы насмерть. Санитары отнесли его в поджидавшую «Скорую». Пока разворачивались события, Зандер рассказал Пии, что произошло в последние двадцать четыре часа.

— Твой шеф был абсолютно уверен, что Лукас хотел убить своего отца, — сообщил он. — Мы крепко с ним сцепились.

— Он и тебя все время подозревал, — ответила Пия.

— Я знаю. Он меня терпеть не может.

— Наверное, ревнует, — усмехнулась Пия.

— С чего бы это?

— Инка Хансен — его юношеская любовь, а он видел, как вы вместе ужинали.

Зандер взвесил это соображение.

— Это я еще понимаю. А как обстоит дело с тобой?

— Со мной? — удивленно переспросила Пия. — Что ты имеешь в виду?

— Похоже, твоего шефа не устраивает, что ты мне нравишься.

Сердце Пии радостно подпрыгнуло.

— Ха! — сказала она. — В курятнике должен быть только один петух.

Над Бургом кружил полицейский вертолет. Группа захвата направилась к своей машине. Для них это был рядовой эпизод, каких много.

Зандер одной рукой обнял за плечи Пию, другой — Антонию.

— Пойдемте, девочки, — сказал он. — Я по горло сыт этим Бургом.

— Я тоже, — откликнулась Пия. — Только сначала все-таки наконец забегу в туалет.

Тарек Фидлер легко отделался при падении — он упал в густые кусты под стеной Бурга и приземлился относительно мягко. Ранение в левое плечо не помешало ему вылезти. Полиция и пожарные прочесывали кустарник. Боденштайн с суровым выражением лица стоял на дороге, прижав к уху мобильник, когда Пия спустилась из Бурга в сопровождении Зандера с дочерью.

— Парень ускользнул, — сообщил Бенке. — Удивительно, до чего же упертый тип.

— Он совершеннейший псих, — сказала Антония и зябко поежилась в промокшем платье. — Всегда его терпеть не могла.

— Далеко не уйдет, — Боденштайн убрал телефон и повернулся к ним. — Я вызвал подкрепление и служебных собак. Они прибудут через пару минут.

— Он мог еще и мое оружие прихватить, — предположила Пия.

— Я знаю, — кивнул Боденштайн. — Мне бы следовало в большей степени подозревать в Тареке преступника. Он ведь совершенно явно подставлял Лукаса.

— Тарек всегда завидовал Лукасу и Йо, — сказала Антония. — Он хотел иметь все, что есть у них, и прямо-таки навязался в нашу компанию. С тех пор как он вдруг объявился, все совершенно переменилось. Я всегда говорила Лукасу, что Тарек лжив, скрытен и думает только о своей выгоде, но Лукас не хотел верить. — Девушка всхлипнула. — Я его ненавижу! — воскликнула она и посмотрела на Пию. — Йо мертв! И папа Лукаса при смерти. А что эта свинья сделала с вами и со Свенией!

И Антония вдруг разразилась слезами. Пия обняла ее, чтобы успокоить, спрашивая себя в то же время, кто из них больше нуждается в успокоении.

— Мы поймаем его, — говорила она, крепко прижимая к себе девушку. — Мы схватим этого подонка, и он ответит за все, что натворил.

Зазвонил мобильник Боденштайна. Пару секунд комиссар слушал молча, лицо его помрачнело. На привокзальной парковке Тарек, угрожая оружием, высадил женщину из автомобиля и направился на ее серебристом «Туареге» к окружной дороге. Его преследовали три патруля, группу захвата тоже вернули. Пия, которой стало уже не до того, что о ней подумают, быстро сбегала в кусты. Затем она, Боденштайн, Зандер и Антония сели в «БМВ» Боденштайна. Остерман продолжал сообщать новые, все более жутковатые подробности; Оливер включил автомобильный телефон погромче.

Не так давно Тарек разнюхал о связи Свении и отца Йонаса. Это именно он сделал компрометирующие фотографии Свении с доктором Боком, которые Боденштайн нашел в книге в ящике стола Йонаса. Тарек заставил Свению молчать об убийстве Паули, угрожая рассказать о ее романе. Но позже он сам отдал Йонасу снимки. Когда он испугался, что Свения с Йонасом, несмотря ни на что, вновь поладят, то разместил снимки на веб-сайте Свении и разослал всем е-мейлы. Похищение Свении, как и вторжение к Пии, он использовал, чтобы надавить на Лукаса, потому что знал, что Лукасу нравятся Свения и Пия. Он же послал последнее сообщение Свении с мобильника Йонаса. Тому пришлось умереть, поскольку он догадался, что это Тарек разослал е-мейлы.

— А зачем ему понадобилось убивать отца Лукаса? — спросил Зандер.

— Вероятно, чтобы подвести Лукаса под подозрение, — ответил Остерман. — Франьо сообщил, что Тарек некоторое время назад подделал ключи Лукаса. Установлено, что он брал «Мерседес» ван ден Бергов в день, когда была сбита Андреа Аумюллер. В тот вечер, когда убили Паули, она узнала Тарека в пикапе зоопарка.

— А какова роль Франьо во всей этой истории? — поинтересовалась Пия. — Что его заставляло помогать Тареку?

— Тарек сулил Франьо златые горы и перспективы, — объяснил Остерман. — Он рассказал, что Лукас и Йонас хотят заполучить весь доход от «Двойной жизни», и обещал проследить, чтобы партнеры получили равные доли при продаже авторских прав на игру. А после того, как Франьо помог убрать тело Паули, назад уже хода не было. Тарек сказал ему коротко и ясно, что убьет его, если Франьо хотя бы вякнет.

Боденштайн выруливал по узким улочкам Старого города, повернул мимо школы Святой Ангелы направо к Лимбургерштрассе.

— А где сейчас Франьо? — спросил он.

— Со мной.

— Отведите его в камеру и присоединяйтесь к нам. Тарек ускользнул. У него оружие, машина, и ему нечего больше терять.

Серебристый «Туарег» на высокой скорости мчался по окружной дороге. Боденштайн сознавал, какую опасность создает для движения транспорта, но не мог допустить, чтобы Тарек сбежал от полиции и исчез. Наступающие сумерки доставляли дополнительную проблему, но полицейский вертолет наблюдал за серебристым «Туарегом» сверху и передавал информацию коллегам на земле. По радио обсуждали, что делать, а Тарек, промчавшись мимо зоопарка, свернул к Оберурзелю. Сотрудники группы захвата оторвались от патрульных машин, Боденштайн также отставал. Все надеялись, что удастся не пустить преступника в центр Оберурзеля, и перед туннелем на В-455, в самом начале А-661, приготовились его перехватить. Но Тарек будто бы догадался и свернул к Оберурзелю, на К-771.

— Что еще задумал этот подлец? — проворчал Боденштайн.

В машине повисло напряженное молчание. Погоня проследовала через район Штирштадт и Верхний город. Несмотря на позднее время, на улицах было много машин. Тарек не останавливался на красный свет, в результате уже произошла одна авария в Верхнем городе, а еще в одну чуть не попала группа захвата, когда Тарек проехал на красный сигнал на железнодорожном переезде: к счастью, водителю группы удалось проскочить уже под опускающийся шлагбаум. Только искры посыпались, когда машина прыгнула через рельсы, но все обошлось. На развилке на Кронберг Тарек свернул к Швальбаху на такой скорости, что с трудом вписался в поворот. Угнанный «Туарег» оказался хорошей машиной, и поэтому парень не потерял управления, в щепки разнеся уличные зеленные прилавки. На скорости сто шестьдесят километров в час он проскочил по L-3005, обогнал еще три машины, заставил вдавить тормоз водителя микроавтобуса из Нижнего города и свернул направо по L-3014.

— Объект двигается в направлении Бад-Зодена, — послышался из рации голос вертолетчика. — Нет! Он сворачивает в промзону Кронберга. Отсюда он не уйдет!

— Что он задумал?

— Думаю, он едет в фирму отца Йонаса, — сказала Антония. — Она как раз там, вторая улица направо.

Боденштайн сообщил предположение Антонии всем участникам погони и свернул на подъездную дорогу — как раз вовремя: Тарек на внедорожнике пронесся по размокшему от ливня газону и на всем ходу въехал в стеклянный футуристический фасад здания.

— Вот говнюк! — крякнул Боденштайн, когда увидел, что напоследок задумал юнец. Машина весом в две тонны развернулась на площадке перед зданием и еще раз на полном ходу, завывая мотором, врезалась в стеклянный фасад, будто самолет 11 сентября в здание Всемирного торгового центра.

Темноту освещали фонари пожарной команды и голубые мигалки. Прошел час, прежде чем пожарная команда Швальбаха смогла извлечь совершенно разбитую машину и угонщика из-под груды покореженного металла и стекла. Кабина сохранилась, только моторный отсек впечатался внутрь автомобиля.

— Он жив, — сообщил старший пожарный Боденштайну и Пии Кирххоф. — И даже в сознании, как ни странно.

— Не получилось у него уйти красиво, — зло заметил Боденштайн. — Для этого нужен полный бак бензина, а не машина с дизельным двигателем.

Наконец санитары с помощью пожарных достали тяжелораненого Тарека из-под обломков. Холл выглядел как поле боя. Несущая колонна была повреждена, и потребовалось укрепить ее, чтобы здание не рухнуло.

— Что с ним? — осведомился Боденштайн у врача «Скорой», снимавшего перепачканные кровью латексные перчатки. — Выживет?

— Ноги полностью раздроблены, — ответил медик. — Думаю, перелом позвоночника. Если выживет, думаю, ему придется привыкать к другой жизни.

— Ему в любом случае пришлось бы. Он способен говорить?

— Да, мы стабилизировали состояние, вкололи обезболивающее. А что?

— Просто я его сейчас арестую.

Боденштайн подошел к машине «Скорой помощи». Тарек Фидлер лежал на носилках с открытыми глазами; увидев Боденштайна, он усмехнулся.

— Я — повелитель жизни и смерти, — насмешливо произнес он. — Мое имя войдет в историю.

— Самое большее, в полицейскую сводку, — холодно ответил Боденштайн.

— Обо мне будут кричать заголовки газет и расскажут в теленовостях. А когда-нибудь снимут фильм о моей жизни. — Тарек хрипло рассмеялся.

— Я бы не стал на это рассчитывать, — возразил Боденштайн. — В инвалидной коляске и без ног срок отбывать еще менее весело, чем обычно. Вы, господин Фидлер, довольно жалкий обрубок. Завистливый, жаждущий славы неудачник.

Тарек перестал ухмыляться, в его глазах вспыхнула смертельная ярость. Боденштайн смотрел в бледное, заляпанное кровью лицо юноши, который жестоко и хладнокровно убил двоих человек, а других заставил испытать страдание, страх и боль.

— Я выпустил в Интернет самый разрушительный вирус всех времен, я… — проскрипел Тарек.

— Ерунда, — прервал Боденштайн. — До этого дело не дошло. Наши люди смогли все остановить благодаря Франьо. Лукас спокойно заработает еще кучу денег на «Двойной жизни». А вы — нет. Да в тюрьме деньги и не понадобятся. Вы проиграли свою жизнь, господин Фидлер. Два убийства, нанесение тяжких телесных повреждений…

— Как это тяжких телесных?

— Отец Лукаса жив. А вы будете совсем стариком, когда выйдете из тюрьмы.

Тарек уставился на Боденштайна лихорадочно горевшими глазами, лицо его исказилось. А потом вдруг рот юноши искривился, и он отвернулся.

— Да клал я на все, — прошептал он и закрыл глаза.

Остерман набирал на компьютере последние слова протокола признания Франьо Конради, за столом напротив с напряженным лицом дожидался Хеннинг Кирххоф. Оба мужчины вздохнули с облегчением, когда в кабинет вошли Боденштайн, Бенке, Катрин Фахингер и Пия. Остерман радостно обнял свою коллегу, потом настал черед Кирххофа. Все было отлично, оба дела раскрыты.

— Одного я все-таки не понимаю, — сказала Катрин Фахингер. — Почему Тарек выкинул тело Паули около зоопарка? Мы бы, может, и не распутали это дело, если бы нашли его в другом месте.

— Этого самозваного повелителя жизни и смерти сгубила жажда мести, — ответил Боденштайн с насмешкой. — Он хотел поставить под подозрение доктора Зандера или Лукаса, но не учел нашу проницательность.

— Нашу проницательность? — Пия наклонила голову набок и усмехнулась.

— Конечно! Мы ведь одна команда, — усмехнулся в ответ Боденштайн.

Хеннинг Кирххоф поджидал Пию у дверей, на его обычно совершенно невыразительном лице явно читалось облегчение.

— Я так рад, что с тобой ничего не случилось, — сказал он, когда она остановилась перед ним. — Мы уже боялись самого плохого.

— Мы? — ехидно переспросила Пия. — Ты и государственный прокурор Лоблих?

— Ах, брось! — Хеннинг замотал головой. — Это была досадная случайность. Срыв. Я хотел тебе объяснить, но ты не отвечала на звонки.

— Я на тебя не сержусь, — сказала Пия. — Я сама толкнула тебя в объятия Лоблих. Но меня ужасно разозлило, что ты выбрал именно мой стол, чтобы…

— Тише! — прервал ее Хеннинг.

Мимо проходил Кай Остерман.

— Как там рыбка, клюнула? — спросил он и подмигнул Пии.

— Думаю, он ждет меня внизу, — ответила Пия.

— Вот оно что! — Хеннинг изумленно поднял брови. — Я понял. Сегодня вечером мои услуги по уходу за пострадавшими тебе не понадобятся.

— Да, думаю, что не понадобятся, — засмеялась Пия. — Но я благодарна тебе за то, что приехал сюда. Я этого не забуду.

Пятница, 30 июня 2006 года

Боденштайн и Пия, облокотившись на изгородь загона, наблюдали за лошадьми. На террасе дома Пии Козима фон Боденштайн и все сотрудники угрозыска смотрели первый тайм четвертьфинала — Германия против Аргентины. Пия выдвинула маркизы и сделала салат. Остерман и Бенке принесли мясо и колбаски для гриля, Боденштайн обеспечил напитки.

На прошлой неделе наконец все дела были переданы в прокуратуру. Эстер Шмит придется ответить за поджог, введение в заблуждение полиции и обман страховой компании и заплатить довольно большие штрафы. Пия, недолго думая, забрала к себе в Биркенхоф собак, которых Эстер отправила перед поджогом в приют для животных к своей подруге. Здесь собаки смогут жить вместе, причем на воле,как они и привыкли. Тарека Фидлера, когда он выйдет из больницы, ожидает несколько судебных процессов. Прокуратура выдвинула против него обвинение в двух убийствах, нанесении тяжелых и опасных для жизни телесных повреждений, насильственном лишении свободы, порче имущества, угоне, оказании давления и много в чем еще. Франьо Конради ожидало обвинение в соучастии. Марайке Граф и Штефан Зибенлист тоже пострадали от деятельности Тарека: обоих выставили за дверь их супруги.

— Лукас звонил мне недавно, — сказала Пия своему шефу. — Завтра его отпускают из больницы, первое время он будет жить у Зандера. Его отец вышел из комы и даже узнал его.

— Слава богу! Парню действительно досталось.

— Вы все время считали его убийцей. Почему? У него же вообще никакого мотива не было. — Пия взглянула на Боденштайна.

Комиссар положил руку на верхнюю перекладину забора, продолжая разглядывать лошадей.

— Интуиция меня подвела, — сказал он. — Я должен был понять, что Лукас ни при чем. Но почему-то на него взъелся.

— С чувствами всегда так, — ответила Пия.

Первый тайм, похоже, закончился, потому что появился Франк Бенке в сопровождении четырех весьма довольных собак.

— О! — воскликнула Пия. — Вы, кажется, нашли новых друзей.

Физиономия Бенке вытянулась, и он поднял тарелку повыше.

— Я не питаю никаких иллюзий, — возразил он. — Дело не в моем сногсшибательном обаянии, а в колбасе. Это для вас, а то вы, можно сказать, на диету сели.

— Спасибо! — Пия удивленно взяла бумажную тарелку. — Очень мило с вашей стороны.

— В глубине души я хороший. — Бенке был без своих неизменных черных очков и вел себя исключительно учтиво. — Думаю, я соскучился по вам, пока вас не было. Изводить Кая и Катрин гораздо скучнее.

Пия недоверчиво улыбнулась. Это звучало почти как предложение мира.

— Правда? И дело вовсе не в том, что пришлось бы торчать в участке после работы?

— Если вы немедленно не съедите колбаски, это сделаю я, — вмешался Боденштайн. — Я тоже еще не ужинал.

В этот момент к воротам подкатил зеленый пикап, недавно вызвавший столько подозрений, и остановился между березами, которым имение и было обязано своим названием. Сердце Пии взволнованно забилось. Она молча протянула шефу тарелку с колбасками.

— Смотрите-ка, — сказал он. — Вот и ваш директор зоопарка пожаловал.

— Личное местоимение тут неуместно, — ответила Пия и строго посмотрела на Боденштайна и Бенке. — И было бы очень мило с вашей стороны, если бы в его присутствии вы обошлись без шуточек о рыбах. Если же…

— Обещаем.

Оба мужчины усмехнулись, глядя, как Кристоф Зандер выходит из машины и направляется к ним. В руке у него была бутылка белого вина и сверток, который сразу же привлек внимание собак.

— Добрый вечер! — произнес Зандер и улыбнулся Пии.

— Привет, Кристоф! — ответила она. — Как хорошо, что ты выбрался!

— Я же обещал. — Он поднял сверток. — Я тоже принес кое-что для гриля. Это стейки из тунца и форели.

— Едой заправляет господин Бенке, — сказала Пия. — Он у нас грильмастер.

Франк Бенке взял пакет и понюхал.

— Ой, что это? — На его лице появилась широкая ухмылка. — Да это же ры… — Он осекся и посмотрел на шефа. — Я чуть было не произнес запрещенное слово.

— И не вздумайте! — Боденштайн тоже ухмыльнулся. — Мы торжественно обещали фрау Кирххоф.

Зандер растерянно переводил взгляд с одного из коллег Пии на другого.

— Ты не любишь рыбу? — спросил он у Пии упавшим голосом.

Бенке только этого и добивался.

— Что вы! — фыркнул он. — Очень любит!

Пия вздернула брови.

— Половина перерыва уже прошла, — сказала она и указала на гриль. — Гриль зовет!

— Действительно! — Боденштайн взял у Бенке сверток. — Пойдемте, Франк! Положим уже наконец эту ры… э… форель на гриль.

Пия посмотрела им вслед и покачала головой.

— Кажется, вы тут хорошо друг друга понимаете, — сделал вывод Зандер и обнял Пию за плечо. — Что за история с рыбой?

Она улыбнулась и спросила:

— Хочешь, чтобы я рассказала?

— Даже прошу, — ответил заинтригованный Зандер. — Но только если это не служебная полицейская тайна.

— Это совершенно точно не тайна, — улыбнулась Пия еще шире. — Скорее намек. На тебя. И на меня.

— Ты разжигаешь мое любопытство.

— Может, лучше посмотрим футбол?

— О нет! — Зандер обнял ее. — Сначала расскажи мне о рыбе.

От автора

Зоопарк «Опель-Цоо» в Кронберге, проблема строительства трассы В-8 и Бург в Кенигштайне существуют в действительности. Но все персонажи и сюжет этого романа вымышлены. Сердечная благодарность доктору Томасу Кауффелю, директору исследовательского отдела «Вольеров Георга фон Опеля» за дружескую подсказку выдуманного мною образа его коллеги Кристофа Зандера.

Благодарю руководителя института судебной экспертизы во Франкфурте профессора доктора наук Хансюргена Братцке за профессиональные консультации по вопросам о трупах, которые я, надеюсь, изложила корректно. Спасибо также Сусанне Хекер и Петеру Хиллебрехту.

Я признательна главному комиссару полиции Андреасу Беезе из полицейского управления Майн-Таунуса в Хофхайме, который позволил ознакомиться с работой уголовного розыска, а также государственному прокурору Ральфу Сеттону за консультации по юридической стороне книги. Если специалисты найдут профессиональные огрехи в моей книге, то это целиком и полностью моя вина.

Огромное спасибо Лотару Штрю, который помог мне бережно сократить рукопись почти на 100 страниц.

Неле Нойхаус,

Келькхайм, февраль 2009 года

Примечания

1

Район во Франкфурте-на-Майне.

(обратно)

2

Целибат (лот. coelibatus или caelibatus) — обет безбрачия, принимаемый, как правило, по религиозным соображениям.

(обратно)

3

Дин Корсо, Борис Балкан — персонажи фильма «Девятые врата», снятого режиссером Романом Полански по мотивам романа Артуро Переса-Реверте «Клуб Дюма, или Тень Ришелье». Роль Дина Корсо сыграл знаменитый актер Джонни Депп.

(обратно)

4

Главная героиня книги классика детской литературы Курта Клябера — «Красная Зора и ее команда» (нем. Die Rote Zora und ihre Bande). Зора и ее друзья промышляют мелким воровством, но при этом живут по определенным правилам, главные из которых — дружба и солидарность. Также «Красная Зора» — название немецкой леворадикальной феминистской организации.

(обратно)

5

Мишленовская звезда — отметка о квалификации шеф-повара, присуждаемая так называемым «Красным гидом Мишлен», наиболее известным и влиятельным из ресторанных рейтингов на сегодняшний день.

(обратно)

6

Популярные поп-певцы.

(обратно)

7

Известная актриса и телеведущая.

(обратно)

8

GmbH (нем. аббревиатура от Gesellschaft mit beschränkter Haftung) — общество с ограниченной ответственностью.

(обратно)

9

Заболевание двигательных нейронов, вызывающее мышечную атрофию.

(обратно)

Оглавление

Четверг, 15 июня 2006 года

Пятница, 16 июня 2006 года

Суббота, 17 июня 2006 года

Воскресенье, 18 июня 2006 года

Понедельник, 19 июня 2006 года

Вторник, 20 июня 2006 года

Среда, 21 июня 2006 года

Четверг, 22 июня 2006 года

Пятница, 23 июня 2006 года

Суббота, 24 июня 2006 года

Воскресенье, 25 июня 2006 года

Пятница, 30 июня 2006 года

От автора

*** Примечания ***