Мамонт [Рене Баржавель] (fb2) читать онлайн

Рене Баржавель МАМОНТ

Когда лесоруб и его жена исчерпали все три желания, они почувствовали себя очень несчастными. Круг кровяной колбасы лежал перед ними на утоптанном земляном полу хижины. Потрясённый, лесоруб все ещё чувствовал, как с его носа свисает тяжёлая колбаса. Жена лесоруба тряслась от разочарования и злости. Потом она заплакала. Как много они могли получить — богатство, юность, здоровье (ведь так важно иметь крепкое здоровье!) — вместо этого свинства.

Фея, оставаясь невидимой, сидела на колоде и с жалостью смотрела на них. Она искренне желала им счастья, хотя давно должна была привыкнуть более трезво смотреть на вещи. Эти двое, вместо того чтобы разумно распорядиться желаниями, наделали глупостей, и обида будет теперь терзать их до глубокой старости. Ей было так жаль их! Поэтому она прикоснулась своей голубоватой рукой к их лбам и удалила все воспоминания о произошедшем. Кровяную колбасу она им оставила. Лесоруб и его жена перестали проклинать себя за бестолковость, подобрали невесть откуда взявшуюся снедь и уселись за стол, вознося хвалу Господу.

Фея, забрав обратно три желания, нашла, что они порядком поизносились, и брезгливо отбросила их в сторону. Они упали в заросли крапивы. Фея любила только все новое. У неё на поясе висело ещё много желаний, ни разу не использованных. Наверное, дюжина дюжин дюжин. Гораздо больше, чем она была в состоянии использовать даже за несколько столетий. Потому что эти желания были предназначены только для смертных с простым сердцем и чистой душой.

* * *

Прошло время. Человечество повзрослело и стало более рассудительным и трезвым. Феи исчезали по мере того, как в них переставали верить. Вскоре даже самые маленькие дети начинали весело смеяться, когда при них говорили про Деда Мороза. Они знали, что игрушки покупают в универсаме. Их учителя преподавали им науки. Отцы способствовали прогрессу, закручивая гайки на заводе на протяжении восьми часов кряду. Один-единственный трубадур пел сразу во всех домах для всех женщин. Он разом ухаживал за всеми домохозяйками, которые слушали его, вытирая посуду. И пожилые женщины, и грязнули, и беззубые развалины получали на свою долю столько же признаний в любви, сколько доставалось самым юным и прекрасным девушкам. Для этого достаточно было повернуть небольшую чёрную ручку. Это и был прогресс.

И вот в эти времена в лесу далеко от города жил один парень, которого никак нельзя было назвать красавцем. У него были на редкость огромные ступни, сутулая спина и волосы цвета конопли. Он построил себе хибарку из сухостоя и обрезков досок. Кормился он случайными заработками, оказывая небольшие услуги жившим поблизости крестьянам, лесорубам и угольщикам. Он знал съедобные грибы и умел находить в лесу мелкие кислые плоды, которые презирали садоводы. Свою хижину он делил с птицами, лесными мышами и муравьями. Паутина заменяла ему стекла в окошках. Его маленькие соседи забегали к нему в гости, когда хотели, и не пугались, если он заглядывал к ним в норки или гнезда. Старый хромой кабан приходил поворчать у него под дверью. Лань приводила к нему своих детей, чтобы с гордостью показать, как они выросли. Леший одинаково хорошо относился и к голубю, и к ужу. Весной голубые и золотистые цветы распускались на соломенной крыше его хижины.

В первый месяц каждого времени года он отправлялся в ближайшую деревню к сельскому парикмахеру, и тот проходился машинкой по его голове и щекам.

Однажды он встретил в лавочке двух жандармов, и те отвели его в ближайший городок, в мэрию. Оказалось, что он уже три года, как должен был находиться на военной службе.

В казарме каптенармус извлёк для него из своих запасов пару сапог огромного размера — их уже много лет откладывали в сторону: всучить их никому ещё не удавалось. Его тощее тело утонуло в застиранной выцветшей форме. Ремень брюк доходил едва ли не до подбородка, пилотка съезжала на лоб или на затылок. Старички, которых можно было сразу узнать по небрежному изяществу, с которым они носили военную форму, и по непринуждённому виду, с которым они прогуливались по улицам, постоянно издевались над ним, тем более что у него не было денег, Чтобы поставить им выпивку. Из-за невероятных размеров сапог его и прозвали Мамонтом.

Капралы, сержанты и лейтенанты безуспешно пытались научить его маршировать в ногу. Нет, он не пытался делать все назло начальству, но никак не мог сообразить, чего они хотят и что он должен выполнять. Он много скитался и по лесам, и по разбитым ухабистым дорогам, но никогда ранее не раздумывал при этом, как он шагает и с какой ноги. Он никогда ничего не усложнял.

Утром на плацу солдаты в голубых мундирах маршировали и поворачивались все разом, по команде капралов. Во время перерыва все окружали Мамонта — для него перерыва не было. Постоянно сменявшие друг друга унтера, багровея от злости, орали ему: «Раз! Два! Раз! Два!» Но к тому моменту, когда они произносили слово «Два», Мамонт успевал сделать только полтора шага. Его ноги неуклюже загребали землю и цеплялись за каждый камешек, за малейшую неровность. Руки висели, словно сломанные ветки. Его конечности, которыми он пользовался вот уже двадцать лет, не думая об этом, вели себя так, словно не принадлежали ему.

Адъютант, очень нервный молодой человек, приплясывал вокруг, осыпая его ругательствами и язвительными замечаниями. Толпившиеся вокруг хитрецы, уже изучившие премудрости поворотов на ходу, подобострастно хихикали.

Мамонт искренне восхищался этими парнями, такими непринуждёнными, умевшими так здорово маршировать в строю и так молниеносно застывать на месте, стоило капралу рявкнуть: «Смиррна!» Ему никак не удавалось выпрямить спину… Его, конечно, мучили вопросы — почему, например, эти люди, такие умные и образованные, издеваются над ним, подшучивают над тем, кому не довелось узнать столько, сколько знают они. Он хотел бы попросить у них совета, но не осмеливался. В своём лесу он не привык разговаривать.

Однажды утром на тренировочном плацу появился сам капитан. Он подошёл незаметно, под прикрытием деревьев. Придя в бешенство, он прекратил это цирковое представление и заставил весёлую компанию совершить десятиминутную пробежку с полной выкладкой. Во главе бежал адъютант. Но Мамонт, которому на этот раз досталась непривычная роль зрителя, не радовался этой заслуженной каре. Он видел, как потели и задыхались его товарищи. Ему было жаль их.

Прошло четыре месяца, но он так и не научился ни маршировать, ни отдавать честь. Ему никак не удавалось запомнить и повторить воинский устав и инструкции по стрельбе. Он был позором всей армии. И его уволили.

Весельчаки из казармы замечательно отпраздновали его отъезд. Его имя то и дело выкрикивали в столовой. Донышки бутылок оставили кружевной узор на деревянной поверхности столов. А с наступлением вечера Мамонт вышел с территории части через главные ворота. Его сопровождали приятели. Они не хотели так быстро расставаться с ним и. затащили его в старую часть города, где ему ещё никогда не приходилось бывать. Здесь на узенькой улочке они остановились перед великолепным зданием, затолкнули его в коридор и толпой ввалились вслед за ним.

Мамонт очутился на диване в красивой, ярко освещённой комнате. На розовых стенах висели картины, изображавшие солдат, веселившихся с девушками. И в зеркалах тоже можно было увидеть солдат, развлекавшихся с хорошенькими блудницами, на которых почти не было одежды.

Мамонт никогда не умел пить. Поэтому скоро розовые стены с картинами закружились вокруг него. Девушки смеялись, вальсируя на столах. Затем одна из них вышла из зеркала и плюхнулась ему на колени. Она была толстушкой, но он не ощутил её веса. Весёлая куртизанка принялась болтать с ним, а её подружки пели и танцевали в розовом тумане.

У неё был выговор той провинции, откуда он сам был родом.

Столы тоже вращались вокруг него в ритме музыки, и даже потолок, украшенный позолоченными гирляндами, колыхался, словно пшеничное поле на ветру.

Девушка ласкала и целовала Мамонта. Никто и никогда не был так нежен с ним, и он заплакал от счастья. Его друзья завопили от восторга. Они схватили его под руки и поволокли вверх по лестнице, которая, казалось, уходила за облака. Толстушка шла впереди. На ней была лишь тонкая рубашка. Розовая рубашка в мелкий цветочек.

Друзья уложили его в постель. Кровать раскачивалась под ним, словно крона большого дуба, на вершину которого он забирался, чтобы посмотреть, отложили ли уже яйца дикие голуби. Он закрыл глаза и целиком отдался блаженству.

Девушка, по-крестьянски крепкая, легко выставила всю банду за дверь. Но они не хотели уходить. Тогда она спустила их вниз по лестнице, используя не только руки, но и бедра. Затем она закрыла дверь на задвижку. Мамонт мирно храпел на постели. Она испустила вздох утомлённой труженицы и улеглась рядом с ним. Вскоре они захрапели дуэтом.

* * *

Мамонт по-настоящему проснулся только в своей хижине после трёхдневного путешествия по залитой солнцем дороге. Обитатели его «Ноева ковчега» не сразу признали своего хозяина. Животные снова начали ходить за ним по пятам только после того, как он избавился от непривычных городских запахов и утратил излишнюю резкость движений.

От знакомства с большим миром у него остались только смутные воспоминания. Он быстро забыл о нанесённых обидах, тем более что никто Не причинил ему большого вреда. Иногда он даже с удовольствием вспоминал, как над ним подшучивали. Но это продолжалось совсем недолго. Вскоре ему начало казаться, что он никогда не покидал хижины. Правда, образ девушки-толстушки все ещё время от времени возвращался к Нему по ночам. Но, к счастью, он питался слишком плохо, чтобы эти воспоминания могли всерьёз волновать его. Да и вспоминал он главным образом её запах — от неё так приятно пахло земляничным мылом. Девушка была упитанной, словно хорошо откормленный поросёнок. В его снах она плавала среди зеркал, золотых гирлянд, окружённая голубыми мундирами, и все время старалась увлечь его за собой в круг танцующих.

Общество вспомнило о Мамонте во второй раз, когда началась война. Все должны были работать на войну. Рабочие на заводах делали оружие, заводчики собирали капиталы на продолжение военных действий, поэты слагали героические поэмы, которые приходилось учить детям в школах, учёные изобретали машины, чтобы вышибать мозги у противника, трагические актрисы выкрикивали патриотические лозунги, прижимая знамя к пышной груди. Солдаты просто гибли в сражениях.

Мамонт оказался совершенно бесполезным для армии. Но он должен был внести свой вклад в общее дело! И правительство нашло ему занятие. Через лес, где находилась его хижина, должно было пройти стратегическое шоссе. И Мамонта решили использовать на строительстве дороги.

Он таскал камни. Целыми днями он толкал тяжело нагруженную тачку от карьера к самосвалам и пустую — от самосвалов к карьеру. Он не давал себе ни минуты отдыха. Ему объяснили, что каждый перевезённый им камень был вкладом в победу. Полная тачка приравнивалась к выстрелу из пушки, десять тачек соответствовали залпу.

Мамонт без остановки гонял взад и вперёд свою скрипучую тачку. К вечеру его натруженные руки свисали едва ли не до земли. В течение ночи они медленно возвращались к нормальному состоянию. Рядом с подушкой, на которой он спал, пел сверчок. Мягкая поступь животных, приходивших его навестить, частенько сопровождалась воплями лягушек.

Через неделю он удивился, что они ещё не победили врага. Он же перевёз столько щебня и гравия! Неужели этого было недостаточно? Его удивление вызвало праведный гнев начальства. Мамонта обозвали подлецом, рвачом и пораженцем. Он не должен был беспокоиться о том, что его не касалось. Работа только начиналась.

Именно на следующий день он нашёл три желания, слегка придавленных большим булыжником. Он сдул с находки песчинки, потёр о штаны. Их ещё можно было использовать, и Мамонт сунул подарок судьбы в карман, где лежали нож, кусок бечёвки, красивая медная пуговица и предназначавшаяся ему на обед луковица. Что он мог пожелать? В этот момент ему некогда было думать об этом. Он должен был до вечера перевезти огромную груду камней.

Весна извлекла на свет божий один из своих самых прекрасных и цветущих дней. Бабочки вырисовывали в воздухе замысловатые фигуры. Птицы, полуусыплённые жарой, лениво насвистывали лесные мелодии. Небо, словно растянутый над землёй шёлковый полог, поражало чистотой и глубиной.

Мамонт остановился, чтобы напиться из ручейка. Он встал на колени, раздвинул руками листья мяты, гудевшей от пчёл. Аромат цветов пленил его. Напившись, он, вместо того чтобы встать, остался лежать, раскинув руки крестом и слившись с окружавшим его покоем.

В своих грёзах он видел, как в тачке сидит розовая девушка, и он везёт её на край света. Он даже смог забраться за край земли и вместе с девушкой продолжал путь по небесной лазури. Они поднимались все выше и выше, небо здесь было похоже на большое плоское зеркало, а облака казались круглыми, словно столы. Ветер раскачивал их и потихоньку гнал куда-то.

Девушка улыбнулась, легко спрыгнула с тачки и уселась к нему на колени.

Раздался грохот, и его мечты мгновенно рассыпались в прах. Эскадрилья бомбардировщиков атаковала расположенный по соседству аэродром. Небо было усеяно разрывами снарядов и походило на поле маргариток. Мамонт приоткрыл один глаз и проворчал:

— Хотел бы я, чтобы они оставили меня в покое.

Зенитки тут же проглотили уже вылетевшие из стволов снаряды, и Мамонт снова заснул.

Это было все, что он смог пожелать. Но надо сказать, что даже наиболее проницательные, наиболее решительные политические деятели могли лишь мечтать о подобном. История учит, что человечество может получить все, что угодно, но только на очень небольшой срок. А ведь даже совсем немного мира — это так важно!

Закончились бои на полях сражений: огнемёты извергали из себя потоки свежего воздуха, самолёты передавали друг другу приветы покачиванием крыльев, танки, словно огромные жуки, ползали по безобидным мирным полям, подводные лодки принялись гоняться за медузами.

Тень стебелька, закрывавшая глаз Мамонту, медленно сместилась к носу, потом съехала на подбородок. Мамонт потянулся, сладко зевнул и сел. Его пустая тачка протягивала к нему свои тонкие руки.

Мамонта охватили угрызения совести. Как же он мог уснуть, забыть о своих обязанностях? Он торопливо вскочил, снова взялся за тачку и едва не разревелся от досады. Он не успеет перевезти все эти положенные ему кубометры до наступления ночи.

Мощными ударами лопаты Мамонт принялся швырять в тачку щебень. В этот момент пули вновь нашли нити своих траекторий. Песня смерти снова зазвучала со всех четырёх сторон. Бойцы так и не поняли, почему наступило это короткое перемирие. Бои возобновились, и солдат больше ничто не интересовало. Это было для них привычным делом.

Мамонт потел и пыхтел. Он пытался нагнать упущенное время. Но чем больше он торопился, тем больше путался в собственных ногах. Три раза у него опрокидывалась тачка. Он скрипел зубами от чувства вины. Он наваливал на тачку как можно больше груза. Его суставы скрипели от напряжения. Но наступила ночь, а он так и не справился со своей работой.

Мамонт не мог заснуть, так у него болели руки и плечи, но ещё больше у него болело сердце. Он не справился со своими обязанностями. Он крутился на соломенном ложе, словно оно было усеяно колючками. Внезапно он вспомнил о своей находке, и его охватила безмерная радость. Он был честным парнем. Ни на секунду у него не возникало мысли с помощью волшебства увильнуть от работы. Наоборот, он нашёл способ ускорить её. Молитвенно сложив руки, он громко пожелал, чтобы камни стали лёгкими, как пух, таким образом, он сможет перевезти на следующий день гораздо больше тачек.

Но на заре он не нашёл своего карьера. Ночной ветер разметал каменистый холм, словно кучу сухих листьев. С восходом солнца ветер усилился. Несколько удивлённый, Мамонт увидел, как над его головой проплыла деревенская церковь и мемориал в память погибших на прошлой войне. Издалека к нему приближались странные облака. Стройными рядами кварталов пролетел административный центр города. Адъютант в голубых кальсонах отчаянно цеплялся за стоявшую в их казарме печку. Потом, словно туча, надвинулся старый город с его узкими улочками, правда, постепенно становившимися все шире и шире, потому что в небе хватало свободного места.

Мамонт узнал одно из роскошных зданий, потому что ему захотелось вдруг затанцевать, как в тот вечер, когда он посетил его. Он поднял руки к небу, но большой дом быстро скрылся за деревьями. Теперь над ним пролетало какое-то каменное здание, выглядевшее на редкость сурово. Из открытого окна выпала и, вращаясь, полетела вниз фуражка префекта.

По всему миру города взмывали в небо. На земле остались только здания из кирпича и бетона. Дома из обтёсанного камня, сооружения из грубых валунов улетали при малейшем дуновении ветерка. Они крутились в воздушных потоках, подчиняясь любой их прихоти, и через раскрывшиеся окна и двери из них на землю вываливалась мебель, сыпались жильцы. Похожий на гигантский монгольфьер, проплыл собор Сакре-Кер и унёсся по направлению к Атлантике. Армады домов с улицы Риволи украсили своей лепниной небо над Версалем. Лувр задержался на какое-то мгновение, зацепившись за Эйфелеву башню. Собор Парижской Богоматери взлетел тяжело, словно бомбардировщик с полным грузом бомб. Вместе с ним улетели один кардинал, три старых девы и один мастер-краснодеревщик. Некоторое время солнце было закрыто пролетавшей мимо «Жанной д’Арк» из Максим Реал дель Сартр. Одна из знаменитых египетских пирамид на короткое время опустилась на поле под Безансоном. Пиренеи полностью исчезли, и никто не видел, куда они улетели. Реки меняли свои русла, образовывали новые моря на месте провалов, оставшихся там, где только что возвышались унесённые ветром горы. Почти половина Альп уже приблизилась к Америке. Спицы Каньона Дьявола вязали большое пышное облако. Фудзияма отражалась в воде, пролетая над Дунаем. Какой-то восторженный малыш привязал к концу длинной бечёвки бельфортского льва, словно шарик.

Подхваченные ветром здания заполняли небо, сталкивались, разваливались на отдельные камни, легко опускались на землю или на деревья во время короткого затишья, потом снова возобновляли свои странствия.

До невозможности удручённый происходящим, Мамонт катил свою пустую тачку. Последние камни только что улетели у него из-под носа, словно стайка воробьёв. Работа сбежала от него. Мысль, что он не может искупить свою вчерашнюю вину, терзала его. Он не слишком удивился при виде летевших у него над головой зданий. В детстве мать нередко подшучивала над ним, показывая на небо и восклицая: «Смотри, голубь летит! Смотри, дом летит!» Поэтому он знал, что дома могут летать. Может быть, у них как раз начался перелёт, как у диких уток. Наверное, столь ранний их отлёт обещал очень холодную зиму. Мамонт подумал, что надо будет проверить эту примету, проследив, появится ли у луковиц двойная оболочка. Он не связывал странное поведение каменных строений с высказанным им от всей души пожеланием.

Когда Мамонт понял, что камни слишком лёгкие, чтобы подчиняться его лопате и оставаться в тачке, куда он пытался погрузить их, он решил, что был наказан таким образом за попытку облегчить себе работу. Разумеется, нужно как следует попотеть, чтобы выполнить любую работу, даже если она тебе почему-нибудь кажется унизительной. Ничто не даётся без усилий. Нужно почувствовать напряжение в мышцах и в голове, чтобы был результат. И Мамонт, отчаявшись, пожелал, чтобы камни снова обрели свой прежний вес.

Пока он сгребал в кучу вновь потяжелевшие камни, исторические памятники, буржуазные особняки, величественные скалы и бесчисленные массы небольших камней со страшным грохотом посыпались с высот на грешную землю. Нью-Йорк, город из бетона и стали, уцелевший при катастрофе, был уничтожен обрушившимся на него Монбланом. Скалистые горы образовали мост между Дакаром и Рио-де-Жанейро. Гималаи завалили Красное море. Перекрытый Гольфстрим устремился на юг и растопил льды вокруг Южного полюса. Воды Атлантики хлынули в Сахару, рукав Балтийского моря достиг Средиземноморья. При этом погибло множество людей.

Мамонту не пришлось возобновлять свою работу. С этого дня начался период всеобщего мира, который продолжался целых двадцать лет. Это время было использовано людьми, чтобы определить новые границы и восстановить разрушенное, прежде чем начать снова разрушать.

Мамонт с облегчением вернулся домой. В хижине он обнаружил девушку своей мечты. Она мягко приземлилась на прогалине, сидя верхом на мраморном Аполлоне в натуральную величину. Раньше скульптура украшала небольшой салон, в котором дамы принимали наиболее высокопоставленных чиновников мэрии.

Обессиленная пришедшимися на её долю переживаниями, девушка крепко спала. Её розовая ночная рубашка светилась в полумраке. Паучок опустился на краешек подушки, чтобы посмотреть на неё. Мамонт подумал, что теперь он способен отправиться за ней в путешествие хоть на край света. Но девушка, проснувшись, обозвала его несчастным олухом и ушла, забрав его единственную куртку. Она смутно представляла, куда могло улететь её заведение, но рассчитывала, что рано или поздно найдёт его. Или что-нибудь подобное. Ей были нужны прочные стены и наглухо зашторенные окна. На свежем воздухе она задыхалась.

Стоя на пороге хижины, Мамонт смотрел, как по мере удаления уменьшалась её фигурка. Она шагала с трудом, потому что высокие каблуки туфель то и дело цеплялись о змеившиеся по земле корни. Девушка вполне могла вывихнуть себе ногу. Хорошо, что она была уже далеко, и он не слышал, как она ругалась.

Мамонт не горевал. Он уже думал о другом. Он поднял глаза к успокоившемуся наконец небу и засмеялся. Рядом с его хижиной упал обелиск вершиной вниз и воткнулся в землю. На его плоском основании, высоко над землёй, танцевало семейство белок.