На Ладоге [Александр Алексеевич Богданов] (fb2) читать постранично

Александр Алексеевич Богданов На Ладоге

Один раз в несколько десятков лет побережные жители Ладожского озера переживают тяжелое время. Как только апрельское солнце погонит снег из лесов, озеро вдруг переполняется водой и на сотни верст заливает окрестность. Зеленые пригорки, нивы, хутора и целые деревни стоят всю весну и лето погруженными в воду. В мелких болотцах по улицам и дорогам весело плещется плотва. С жадностью гоняются за ней хищные и прожорливые щуки. Леса затоплены. В зеркальных озерцах среди деревьев с гоготаньем плавают стаи уток и гагар.

А в деревнях от одной избы до другой тянутся дощатые переходы. По ним бегают чумазые и оборванные ребятишки. Кое-где между мостков покачиваются на привязи лодчонки и челноки.

Откуда берется столько воды в озере, никто из жителей не знает. От давних времен, когда люди еще верили в водяных, сохранилось предание, что ладожский «водяной» время от времени гневается на людей: слишком много рыбы вылавливают они в его владениях. И вот он открывает все подводные затворы, чтоб наказать людей и затопить их побережные жилища. Вместе с водой из его глубоких хранилищ выходит на свободу и рыба: щуки, красноперые язи, лосось с глазами, как жемчужины, черные налимы и резвые окуни.

Вот почему всегда после наводнений в озере бывает много рыбы.

Но гнев ладожского «водяного» недолог. Через год, другой вода возвращается в прежние берега. Болота в лесах и на полях высыхают, и деревенские околицы по-прежнему убираются нарядной и бархатной травкой.

— Прошла беда!.. — с облегчением говорят жители.

Семья Михалки с трудом перебивалась зиму. Наводнением затопило луга, и уже с осени не хватило корму для скота. Пришлось продать корову и единственную лошадь, на которой работал отец Михалки — Митрич. На этой лошади он сплавлял летом баржи по Ладожскому каналу.

Мать и сестра Михалки жали тресту^[1] для соседних мыз и ходили на поденную работу. На получаемые гроши покупали муку, постное масло и керосин. Михалка запасал в соседнем лесу хворост для топлива на зиму. Отец Митрич нанялся батраком к богатому рыбопромышленнику из Новой Ладоги.

Зимою в избе стало еще неуютней и тоскливей. Озерная вода вокруг избы замерзла. Из подполья постоянно тянуло сыростью и холодом. Хворост, запасенный Михалкой, вспыхивал в печи ярким пламенем и много трещал, но давал мало тепла… Только изредка семья оживала. Приходил на побывку отец Митрич, приносил в гостинец мороженой рыбы и связку сухих кренделей. Тогда мать варила в большом чугуне вкусную и жирную уху, все наедались досыта рыбы и поздно, до полночи, сидели вместе за столом. Отец рассказывал про свое житье-бытье в чужих людях, про рыбацкие приключения:

— Протянули мы через одну пролубь сеть, пошли до другой… Видим — зеленые огоньки недалече… Ну, чуем — волки!. На человеческий дух прибежали!.. Я и говорю соседу: «Ружье с тобой?..» А ружье, на беду, в артели в санях осталось. Што тут делать?.. На лыжах до артели бежать — далече, волки настигнут. Вот я и говорю: «Зажигай, моя, соломы!..» Надергали мы из вешек соломы, зажгли… Отбежали волки сажен так на два ста, сели, сидят… Мы на них посматриваем, они — на нас. Решили мы тогда пойти на лыжах… И только что стали на лыжи, как волки за нами… Опять мы остановились, — давай солому жечь… Так только огнем от них и спаслись!..

Отец говорил тихо и певуче, как сказку слагал. Жалобно стонала вьюга за окном. Царапались в стены снежные ветви елей. Михалка пугливо вздрагивал от их шума и жадно слушал рассказы.

С весною все повеселели. Как потревоженный муравейник, проснулась деревня Варваринка, в которой жила Михалкина семья. Ласковое солнце щедро полило на землю потоки золотых лучей. Из тесных и сырых изб выползли на улицу бледные и заморившиеся за зиму ребята.

Уже ледяные глыбы отошли от берегов Ладожского озера. Замелькали там и сям белые паруса рыбацких сойм^[2]. Березки на береговых кручах распустили свои зеленые кудри. Ласточки со щебетанием зареяли в воздухе. И по берегу канала потянулись баржи с грузом.

С утра и до ночи идет несмолкаемый гомон. Хлопают по воде чалки, кричат погонщики лошадей, звенят постромки, ржут лошади.

Сосед Михалки, дядя Федор, тоже собирается в путь. Он нанялся сплавить баржу от Новой Ладоги до Шлиссельбурга и теперь снаряжает лошадей. Михалка вертится около Федора, с завистью посматривает на его лошадей и, наконец, не вытерпев, спрашивает:

— Дядь Федор, а дядь Федор!.. Возьми меня, дяденька, миленький, с собой!..

— Э-вона, чего ты захотел!.. — смеется Федор. — Куда ж тебя взять?

— А под Шлюссен^[3]. Возьми меня, дяденька, под Шлюссен…

— Чего же мне с тобой делать там, малый?.. А? — спрашивает Федор.

— А я буду тебе помогать!.. Право, буду, дяденька, помогать… За лошадьми ходить стану…

— Справишься ли?..

— Справлюсь!.. Я все, дяденька, умею. Мне на масленой восемь лет