Что случилось после того как Нора оставила мужа, или Столпы общества [Эльфрида Елинек] (fb2) читать онлайн

Что случилось после того как Нора оставила мужа, или Столпы общества

Действие пьесы происходит в 1920-е годы. Детали костюмов, однако, могут указывать на присутствующие в пьесе «прыжки во времени»: прежде всего, в будущее.

Нору обязательно должна играть актриса, способная выполнять акробатические номера и умеющая танцевать. При этом неважно, выглядит ли исполнение гимнастических эпизодов «профессионально». Нора вполне может казаться немного неловкой.

Ева должна производить впечатление отчаявшейся и циничной женщины.

Действующие лица:

Нора Хельмер

Директор по персоналу

Работницы

Ева

Десятник

Секретарша

Консул

Вейганг

Господин

Секретарь

Министр

Анна-Мария

Торвальд Хельмер

Фрау Линда

Крогстад

1

Кабинет директора по персоналу. Директор сидит за письменным столом, Нора кокетливо крутится рядом, касается окружающих предметов, — то присаживается ненадолго, то вдруг вскакивает и кружит по комнате. Подобная игривость выглядит странно, так как одежда на ней довольно потрепанная.

Нора. Я не из тех женщин, которых оставляют мужья. Я сама оставила мужа, а такое случается гораздо реже. Я — Нора из одноименной пьесы Ибсена. В настоящий момент я спасаюсь из запутанной душевной ситуации бегством в профессию.

Директор. На моем примере вы можете убедиться, что профессия — это не спасение, а дело всей жизни.

Нора. Но я пока не готова пожертвовать жизнью! Я стремлюсь к личной реализации.

Директор. Вы умеете выполнять какую-либо работу?

Нора. У меня есть навыки ухода за старыми, немощными, слабоумными, больными и детьми.

Директор. Но у нас здесь нет старых, немощных, слабоумных, больных и детей. В нашем распоряжении станки. Работая за станком, человек должен сначала превратиться в ничто, и только после этого он снова сможет стать чем-то. Правда, я с самого начала выбрал более сложный путь карьерного роста.

Нора. Я хочу избавиться от имиджа сиделки, это я твердо вбила себе в голову. Как выделяется эта прелестная штора на фоне мрачных, казенных стен! Только сейчас, освободившись из пут брака, я начинаю понимать, что даже неодушевленные предметы имеют душу.

Директор. Работодатели и доверенные лица должны защищать свободное развитие личности занятого на предприятии работника и способствовать этому. У вас есть документы об образовании?

Нора. Мой муж точно выдал бы мне свидетельство хорошей хозяйки и матери, но в последнюю секунду я это свидетельство прохлопала.

Директор. Нам необходимы рекомендации третьих лиц. Может быть, вы знакомы еще с кем-нибудь?

Нора. Нет. Мой муж хотел, чтобы я вела хозяйство и не общалась с кем попало, потому что женщина не должна смотреть по сторонам, ей можно заглядывать только себе в душу или взирать снизу вверх на мужа.

Директор. Официально ваш муж не являлся начальником, как я, например.

Нора. Нет, он был начальником! В банке. Я вам дам совет: не позволяйте работе ожесточить вас, как это произошло с моим мужем.

Директор. Одиночество там, на вершине, всегда ожесточает. Почему вы сбежали?

Нора. Я хотела на рабочем месте пройти путь развития от объекта к субъекту. Возможно, в моем лице дополнительный луч света озарит мрачный фабричный цех.

Директор. В наших помещениях светло, и они хорошо проветриваются.

Нора. Я хочу поднять на новую высоту человеческое достоинство и неотъемлемое право личности на свободное развитие.

Директор. Поднимать вы вообще ничего не сможете, поскольку ваши руки будут заняты более важным делом.

Нора. Главное — я стану человеком.

Директор. Мы задействуем исключительно людей; кого-то из них можно так назвать с большим правом, кого-то с меньшим.

Нора. Я должна была покинуть свой дом, чтобы стать человеком.

Директор. Многие из наших сотрудников женского пола с удовольствием отправились бы за сотни километров, чтобы найти себе дом. Зачем вам понадобилась чужая обстановка?

Нора. Потому что свою я изучила прекрасно.

Директор. Вы умеете печатать на машинке?

Нора. Я могу выполнять работу секретаря, вышивать, вязать, шить.

Директор. На кого вы работали? Название фирмы, адрес, номер телефона.

Нора. Частным образом.

Директор. Частная работа не равнозначна работе в обществе. Когда вы начнете работать в обществе, вы сможете избавиться от своего положения объекта.

Нора. Я думаю, что особенно подхожу для необычных заданий. Обычное я всегда презирала.

Директор. Почему вы думаете, что созданы для необычного?

Нора. Потому что я женщина, внутри которой происходят сложные биологические процессы.

Директор. И какова же ваша квалификация в той области, которую вы называете необычной?

Нора. По своей сути я очень ласковая и художественно одаренная.

Директор. Тогда вам следует снова вступить в брак.

Нора. Я — ласковая бунтарка, я не простая личность, а многогранная.

Директор. Тогда вам не следует снова вступать в брак.

Нора. Я пытаюсь найти себя.

Директор. Работая на фабрике, каждый раньше или позже находит себя, один здесь, другой там. К счастью, мне не нужно работать на фабрике.

Нора. Я боюсь, при работе за станком мой мозг вряд ли будет по-настоящему востребован, мне трудно с этим смириться.

Директор. Ваш мозг нам не нужен.

Нора. В моем браке ему не находилось применения, и я, собственно, рассчитывала, что теперь…

Директор (перебивает). У вас здоровые легкие и глаза? Есть ли у вас больные зубы? Боитесь ли вы сквозняков?

Нора. Нет. Я следила за своим телом.

Директор. Тогда вы прямо сейчас можете приступать к работе. Есть ли у вас другие навыки, о которых вы забыли упомянуть?

Нора. Я уже много дней ничего не ела.

Директор. Как необычно!

Нора. Сначала я займусь чем-нибудь обычным, но только на время, до тех пор, пока не примусь за необычное.

2

Фабричный цех. Ева, Нора и другие Работницы за работой.

Работница. У тебя есть дети?

Нора. Да. И в моей крови тоска по ним. Кровь во мне тоскует. Но мой рассудок говорит: «Нет», потому что важнее всего — я сама, даже важнее детей.

Работница. Работа над человеком или, например, работа на текстильной фабрике у нас, женщин, в крови. Мы лишь должны дать этой крови выход.

Ева. Кстати, здесь малокровие — излюбленное профзаболевание.

Работница. Когда на протяжении восьми лет проделываешь один и тот же путь на работу и обратно, знаешь почти всех в лицо. Иногда по дороге я прислушиваюсь к разговорам и радуюсь, что наряду с несущественными вещами речь заходит и о союзе, и об интересах рабочего класса.

Работница. Двадцать минут спустя я вхожу в ворота и снимаю с крючка контрольный жетон — мое второе, принадлежащее предпринимателю, «я».

Работница. В половине седьмого начинается работа за станком, моя трудовая деятельность.

Ева. В семь я прекращаю существовать, теперь я — Ничто.

Работница. Во время работы мы уносимся мыслями к мужьям и детям, к нашей истинной доле.

Ева. Станок — это ложная доля.

Нора. Тогда следует оставить все это и отправиться на поиски своего истинного предназначения, которое, быть может, лежит в совсем иной области. Например, я отважилась на этот шаг.

Ева. Может быть, мое предназначение — вазопись или обрядовые танцы в индийском храме. Откуда мне знать?

Нора. Ты должна попробовать себя в разных сферах. Ты должна заглянуть себе в душу и действовать согласно тому, что там увидишь.

Работница. Мое предназначение — это дети, на которых у меня, к сожалению, не хватает времени, потому что я должна работать на фабрике.

Нора. Бывают такие моменты, когда надо бросить все и больше ни о чем не беспокоиться.

Ева. А ее как раз очень беспокоит, что без нее дети подохнут с голоду.

Работница. Ты знаешь, Нора, мы не понимаем, как ты могла оставить своих беспомощных малышей!

Работница. Вместе с ними ты должна была оставить часть своего сердца!

Работница. Мы — простые женщины, но мы на такое не способны.

Нора. А вот я устроена куда более сложно и оказалась на это способна.

Ева. Многие из нас желали бы иметь более сложное устройство, например, быть такими же сложными, как станки, которые мы обслуживаем.

Нора. У меня непростая сущность, и мне требуется много времени для ее постижения.

Работница. Фабричное производство оставляет нас безучастными, в производстве детей мы участвуем всей душой.

Работница. Если бы у нас не было детей, мы бы не могли мечтать о том, что наши дети когда-нибудь достигнут большего.

Нора. Я заплатила высокую цену: когда я оставила детей, моя душа раскололась на части.

Ева. Считается, что первое разделение труда — это разделение труда по воспитанию детей между мужчиной и женщиной. Однако эту работу женщина выполняет одна. Так она снова приобретает целостность и становится как новенькая.

Работница. Если мы будем разрываться на части, то не справимся с работой, ей нужно отдаваться целиком.

Ева. Иногда, по собственной прихоти, станок убивает тебя, и тогда ты тоже оказываешься разорванной на части.

Нора. Фу, как ужасно!

Работница. Мы должны быть благодарны за то, что нас это еще не коснулось.

Работница. Вон идет мастер с новой партийной листовкой.

Нора. Какие чудесные детские праздники мы устраивали! Некоторые воспоминания врезаются в тебя, как нож.

Ева. Женщина представляет собой полную противоположность станку, она приходит в движение благодаря чувствам. Ее не нужно вращать.

Работница. Мы, женщины, вынуждены заниматься трудовой деятельностью и потому не можем заботиться о детках.

Ева. Но стоит мужчине протянуть нам руку, и у нас тут же появляется возможность заботиться о детках: об одном, о двух, а то и больше.

Нора. Однажды мужчина протянул мне руку, но я оттолкнула ее.

Ева. Многие из нас с удовольствием отправились бы за сотни километров в поисках мужской руки. И с радостью променяли бы на нее станок.

Нора. Но мужская поддержка приводит к тому, что рано или поздно между партнерами разверзнется пропасть — кризис неизбежен.

Работница. На это у нас нет времени.

Работница. На это есть время только у буржуа.

Ева. Наступление эпохи экономической нестабильности принесет с собой безработицу, и нас все равно оторвут от станка.

Работница. И тогда деторождение опять превратится в творчество.

Ева. Тогда домашний очаг вновь станет важен.

Работница. Тогда, наконец, мы сможем на законном основании вернуть мужчинам наши обручальные кольца, как ты и говорила, Нора.

Ева. И золото мы отдадим за железо.

Нора. Кольцо нужно возвращать не из чувства долга, а ощутив в этом потребность, осознав, что мужчина вдруг снова стал чужим.

Работница. Этого нам не понять. Это для буржуа.

Ева. Сначала отдадим золото за железо, а потом отправим детей на фронт.

Работница. Тогда и мать снова начнет сиять красотой.

Ева. Скоро так и будет, скоро это время придет!

Работница. Настанет время, когда человеку будет позволено не скрывать своих чувств.

Нора. Иногда нужно уметь забывать о чувствах.

Ева. Отец не станет скрывать чувства боли, получив пулю в живот, мать — чувства радости оттого, что ей позволено оплакивать мертвых сыновей.

Работница. Сегодня миром правит эгоизм.

Нора. …а вдруг женщина тогда превратится в дойную корову? В конце концов, именно это и заставило меня сбежать!

Работница. Это будет так чудесно: женщины прильнут к мужчинам и скажут, что больше не хотят быть своевольными и властолюбивыми!

Работница. Я тоже люблю помечтать. Я мечтаю, что наступит время, когда женщина сможет сказать мужчине о том, что ему не следует плохо обращаться со своей матерью, потому что когда-то она подарила ему жизнь.

Работница. Мы могли бы подарить гораздо больше жизней, если бы не должны были стоять за станком.

Работница. Отдаться мужчине — вот кульминация жизни, к сожалению, и к этому привыкаешь.

Нора. К станку я так и не смогла привыкнуть. А еще я никогда не привыкну к тому, что между женщиной и мужчиной нет равенства. Против этого нам тоже нужно бороться!

Работница. Это для буржуа.

3

Фабрика, раздевалка: шкафчики и т. д. Нора, Ева, молодой Десятник.

Десятник. Я люблю тебя, Нора. Я понял, что люблю тебя, как только осознал, что ты — наилучший из доступных мне на сегодня вариантов. Правда, и я для тебя — наилучший вариант, учитывая твое теперешнее положение. Я хорошо выгляжу…

Нора. …девочка замечает большой пенис брата или товарища по играм (он так отчетливо выделяется, бросается в глаза) и сразу понимает, что это — аналог ее маленького, незаметного органа, только гораздо более ценный. С этого момента она оказывается во власти зависти к пенису и уже больше не в состоянии создавать культурные ценности.

Десятник. Ты употребляешь слова, которых я никогда не слышал, за исключением одного, которое в устах женщины мне нравится гораздо меньше, чем у нее в руках.

Нора. Я стараюсь отодвинуть мысли о любви как можно дальше. Для любви нет ничего ценного, нет ничего лишенного ценности, потому что любовь бескорыстна, она не ищет ничего, что будет принадлежать только ей. А я хочу, очень хочу найти то, что будет только моим.

Десятник. Вот и я тоже. Ты должна принадлежать мне.

Ева. А почему я не могу стать твоей? Я для тебя на все готова!

Десятник. Мне не нравится, когда себя предлагают, мне нравится, когда женщина знает себе цену.

Ева. Я здесь уже много лет, а ты меня совсем не любишь.

Десятник. Женственность Норы пострадала гораздо меньше, потому что она еще не так долго стоит у станка. Нора — в большей мере женщина, чем ты.

Ева. Но у меня выше производительность труда.

Нора. Сейчас не время для любви, сейчас время искать себя.

Ева. Если ты не можешь меня любить, то хотя бы обрати внимание на тот факт, что темпы производства снижаются, машинный парк не обновляется, а наш поселок приходит в упадок!

Десятник. Женщина ожесточается, если ее чувства остаются без ответа. Ты не должна удивляться, что твоя любовь ко мне остается без ответа.

Ева. Если бы мы не украшали наши дома цветами, отсутствие ремонта еще сильнее бросалось бы в глаза.

Десятник. В тебе нет ни проблеска чувства.

Нора. Народ в своей массе настолько женствен, что его мысли и действия в гораздо большей мере определяются чувствами, нежели трезвым рассудком, говорит Адольф Гитлер.

Ева. Но это же сейчас совершенно не к месту!

Десятник. Мне нравится слушать тебя, Нора! Я не слежу за словами, но твой голос звучит, как музыка. Он музыкален, потому что чувства делают женщину красивой.

Ева. Но я же люблю тебя!

Десятник. А мне какое дело?

Ева. Разве ты не видишь, как наши дома, декорированные цветочными вазами и кружевными занавесками, приходят в упадок? Как рассыпаются садовые гномики? Неужели ты видишь только Нору? Ты же чуть было не стал представителем профсоюза…

Нора (перебивает). Ева, женщины должны быть солидарны и не ревновать друг к другу, потому что от природы они обладают сильным внутренним чувством единства.

Десятник. Когда любишь, упадка не замечаешь. Поэтому, Ева, ты любишь меня вовсе не так сильно, как утверждаешь.

Нора. Ева, где твоя гордость? Почему ты позволяешь так себя унижать?

Ева. В любви нужно уметь забывать о гордости.

Нора. Я бы не смогла. Но я все равно хочу остаться твоей подругой. Ты согласна, Ева?

Ева. Тебе легко быть великодушной!

Десятник. Я хочу Нору. Я хочу Нору.

Нора. Любовь не ищет того, что будет принадлежать только ей. А я хочу, очень хочу найти то, что будет только моим. Я переживаю процесс внутреннего брожения.

Ева. Все равно придет время, когда для чувств не останется времени, потому что эта фабрика пойдет с молотка, потому что наши рабочие места…

Десятник (перебивает). Как раз это мне в тебе и не нравится! У тебя нет времени для чувств. Даже у мужчины должно быть время для чувств.

Нора. И я тоже сильно сопротивляюсь чувствам. Когда испытываешь чувства, часто оказываешься в дураках, потому что становишься слабым.

Ева (десятнику). А вот я люблю тебя! Я не сопротивляюсь.

Нора. Эта среда вообще не создана для того, чтобы будить чувства.

Десятник. Когда любишь, среда исчезает, остается только любовь.

Нора. В нормальной половой жизни ценность женщины определяются ее цельностью и неприступностью; чем больше женщина становится похожа на шлюху, тем меньше она стоит.

Десятник. Я снова не совсем тебя понял. Нора, ты не должна так говорить со мной! Это унижает любящего мужчину.

Ева. Возможно, эта среда будет разрушена, а любовь так и не постучится в твою дверь.

Десятник. Это я понял, и это мне совсем не нравится.

Ева. Я люблю тебя!

Десятник. Но я хочу не тебя, а Нору.

Нора. Но я тебя совсем не люблю.

Десятник. Ты так думаешь только потому, что ты не знаешь, как это — любить меня.

4

Нора подметает пол в цеху, Десятник сидит тут же и наблюдает за ней. Время от времени он пытается дотронуться до нее, но Нора все время уклоняется. Входит Секретарша.

Секретарша. Я должна поставить вас в известность, что завтра после обеда господин директор по персоналу проведет экскурсию по нашему предприятию для господ из дружественной фирмы. Если вы — женщина, то сегодня ваш рабочий день закончится на час раньше, чтобы вы могли навести порядок, и не забудьте, пожалуйста, о клозетах.

Нора. Но я и так все время навожу порядок!

Секретарша. Кроме того, руководство фирмы выразило желание, чтобы вы приготовили небольшую приветственную программу, что-нибудь из области культуры. Как мне сообщили, госпожа Хельмер, вы обладаете известной склонностью к подобным вещам, которую, пожалуй, лучше было бы назвать навыком. Говорят, вы прежде вращались в таких кругах, где культура что-то значила, и это еще в какой-то мере по вам заметно. Так что будьте добры, пару песен со смешанным хором без оркестра, как на прошлогоднем фабричном празднике, потом, может быть, какой-нибудь танцевальный номер, ну, вы сами знаете, что нужно.

Нора. А вы разве не женщина?..

Секретарша. Ну, естественно. А разве не видно?

Нора. Почему же тогда вы выглядите не так, как должна выглядеть женщина? Почему вы не улыбаетесь? Почему вы так серьезны?

Секретарша. Секретарше директора нет необходимости постоянно держать улыбку. Ее жизненные обстоятельства и без того хороши.

Нора. И вы не ощущаете никакого родства со мной?

Секретарша. Когда женщина рожает, ей приходится испытывать определенную боль. Это единственное, что нас объединяет. Хотя, весьма вероятно, что боль я буду чувствовать сильнее, чем вы. (Уходит.)

Нора. Я могла бы завтра станцевать тарантеллу. Меня научил этому мой супруг.

Десятник. Не надо! Не танцуй тарантеллу! Ты увеличишь пропасть между нами.

Нора. Если бы какая-нибудь другая женщина могла станцевать тарантеллу, она бы так и сделала. Но кроме меня порядочных исполнителей здесь нет.

Десятник. Но заводской хор — это уже почти профессионалы!

Нора. Исполнив завтра танец, я тихо уйду из твоей жизни. Прошло еще несколько недель, моя боль стала невыносимой, и эта боль говорит мне, что быть вдали от детей я больше не могу. Долгое испытание позволило мне это осознать.

Десятник. Ты не можешь так поступить, Нора! Ты не можешь уйти! Работа — это не только боль, не только испытание.

Нора. Я дошла до предела.

Десятник. В танце ты будешь слишком выделяться, и на фон, то есть, на меня, уже никто не обратит внимания.

Нора. Я здесь больше не выдержу. Я должна вернуться в ту среду, где меня ждут дети. Я хочу исправить свою ошибку: теперь я хочу жить только для моих малышей.

5

Кабинет Директора по персоналу. Директор произносит речь, в это время консул Вейганг и еще некий Господин вполголоса разговаривают друг с другом. Ясно, что главные здесь именно они. На заднем плане — еще два-три человека, секретарь и т. п.

Директор. Господин консул Вейганг, вы стали одной из самых заметных фигур в экономической жизни нашей страны. Вы, текстильный король, заботитесь о всеобщем благе, будучи президентом Олимпийского общества, Международного союза по охране природы, Союза содействия альпийской мысли, а также членом Совета по политике стимулирования социально-экономического развития развивающихся стран при Министерстве экономического сотрудничества и Совета по внешней торговле при Министерстве по бюджету.

Вейганг (тихо). Во всяком случае, мой пост президента Союза оптовой и внешней торговли оказался очень кстати, когда у моей фирмы были кратковременные финансовые трудности.

Господин. Я хорошо помню, Вейганг, как вы, будучи руководителем этой организации, в которой через 12 земельных и 75 отраслевых союзов представлены 100 тысяч фирм, воспользовались своей властью и добились государственного поручительства на сумму в 14,5 миллиона, а также поручительства на проценты от администрации округа для высокоспекулятивной сделки по закупке египетского хлопка. Вот это и называется сращиванием административных и коммерческих ресурсов.

Вейганг. До натурального волокна мне больше нет дела, будущее за волокном искусственным.

Господин. В чем смысл сегодняшней экскурсии, скажите же, наконец, не скрывайте!

Вейганг. Терпение, мой дорогой!

Господин. А разве у министра… (Вейганг прикладывает палец к губам, Господин начинает говорить тише.) …разве у министра не было возможности заглянуть в документы? Вы знаете…

Директор (громко и самодовольно). Глубокоуважаемый господин консул, на вашей малой родине вы, кроме всего прочего, занимаете пост председателя Экономического совета при Правительстве федеральной земли, а также Экономического форума нашей столицы. Наряду с этим вы, господин консул Вейганг, заседаете в пяти наблюдательных советах и правлениях, в том числе в советах пивоварни «Бройнингер», Херди-банка, а также Государственного банка кредитования промышленности.

Вейганг и Господин отошли к окну, разговаривают очень тихо.

Господин. Как вы думаете, насколько успела распространиться информация о том, что этот участок стал объектом спекулятивной сделки…

Вейганг. Говорят, что с недавнего времени в рабочем коллективе наблюдается беспокойство, потому что станки постепенно устаревают, ну, вы понимаете… потом еще этот поселок… конечно, в него уже никто ничего не вкладывает.

Господин. Люди начинают испытывать страх.

Вейганг. Хорошо, что и другая сторона, ну, вы понимаете… наши друзья, которым все еще принадлежит этот объект, не заинтересованы в инвестициях. Предприятие уже давно нерентабельно, транспортные проблемы…

Господин. Но вы же все равно планируете перенести производство.

Вейганг. С другой стороны, если мы сейчас проявим слишком большой интерес к этому участку, нам перестанут доверять, не забывайте об этом.

Господин. С другой стороны, если они хотят продать фабрику, то они должны представить нам ее как рентабельное предприятие.

Вейганг. С другой стороны, никто не должен заподозрить, что определенные круги заинтересованы в этом участке и планируют на самом деле…

Господин. Дебаты об энергетическом обеспечении завершены…

Вейганг. Да, будущее за энергетикой. Я всегда восхищался этим Хуго Штиннесом!.. Как ему удалось создать этот гигантский мегакартель, объединив горизонтальный энергетический траст «Сименс-Шукерт» с доставкой угля и железа из района Рейнэльбе…

Господин. Разве вы тогда не планировали валютных?..

Вейганг. Тогда я еще не был к этому готов. Вы же знаете, он скупал иностранную валюту на марки, которые одолжил в имперском банке, что, конечно, привело к неслыханному падению курса марки.

Господин. А затем вернул ссуду, заплатив малую долю изначальной суммы.

Вейганг. А маленьким людям пришлось возить деньги на тележках, отправляясь за ежедневными покупками.

Господин. Вот это были времена!

Вейганг. Они наступят снова.

Господин. Если за дело возьметесь вы, так и будет.

Вейганг прикладывает палец к губам, обнимает собеседника за плечи и молча подталкивает его вперед, в первый ряд. Директор по персоналу, осушив между тем бокал, продолжает говорить.

Директор. За ваши труды и заслуги вы, господин консул, были избраны почетным гражданином вашего родного города, почетным сенатором тамошнего университета, а также почетным президентом Международного центра оптовой торговли в Брюсселе, вы награждены Большим орденом за заслуги, Памятной медалью вашего родного города, Большим серебряным почетным знаком…

Вейганг хочет покинуть помещение, Господин собирается последовать за ним, но Вейганг показывает ему, что он должен остаться и занять других господ. Подмигнув и жестами дав понять, что он все понял, Господин остается. Вейганг уходит один, не привлекая внимания.

6

Фабричный цех чисто убран и украшен, впрочем, довольно примитивно, — гирляндами, фонариками, цветами, ветками и т. п. На заднем плане — два-три простых стола, на них — праздничный обед для рабочих. На переднем плане Нора репетирует тарантеллу. Некоторое время спустя появляется Директор по персоналу.

Директор по персоналу. Что вы здесь делаете в такую рань?

Нора. Без генеральной репетиции я не смогу выступить.

Директор. Зачем же вы танцуете так экспрессивно. Лучше бы повысили производительность труда!

Нора. Нет, следует танцевать именно так. (Танцует все более страстно.)

Директор. Ваши движения вполне могли бы быть более чувственными.

Нора. Я — не в ночном клубе и не в кабаре. Как частное лицо я оказываю любезность моим коллегам.

Директор. Танцуя здесь, вы оказываете любезность не коллегам, а фирме.

Нора. Но это же одно и то же. Сотрудничество — вот что важно.

Директор. Вы танцуете несексуально.

Нора (запыхавшись). Сексуальная озабоченность, порнография убивают женщину, сакрализация мужских союзов всегда требовала уничтожения святости женщины. Это — ритуал сохранения патриархального господства, и не что иное. (Пауза. Нора танцует.)

Директор. Вечно вы делаете из мухи слона по поводу простейших вещей.

Нора (запыхавшись). Когда я танцевала слишком страстно, мой муж говорил, что это неприлично.

Директор. Ваш муж платил вам? Ну, вот видите. А мы вам хорошо платим.

Нора. Все это скоро закончится! Я вернусь в свою среду, она мне подходит гораздо больше.

На заднем плане незаметно появляется Вейганг, внезапно останавливается и наблюдает, как Нора танцует. Его никто не видит. Нора танцует все более страстно; вплетая в танец акробатические номера, встает на мостик.

Директор. Прекратите немедленно, у меня уже голова кружится, не могу на это смотреть! Неужели вам не больно?

Нора продолжает танцевать.

Вы еще сломаете себе что-нибудь.

Нора продолжает танцевать. Вейганг, наконец, выходит вперед и движением руки отсылает Директора. Низко кланяясь, Директор уходит.

Вейганг. Боже мой, какое поразительное тело! Если бы в нашей жизни не было подобных тел, регенерация была бы невозможна.

Нора (все еще его не замечая). Теперь мне опять хочется двигаться так, как научил меня мой супруг — чувственно, но не слишком.

Вейганг (тихо). То, что кому-то может показаться слишком страстным или слишком быстрым, меня как раз устраивает. То, что пугает более мелкую и трусливую натуру, притягивает меня с магической силой.

Нора продолжает танцевать, внезапно замечает Вейганга и пугается.

Нора. Кто вы? (После короткой паузы вновь начинает танцевать. Вейганг молчит.) Я чувствую, что вы интересуетесь не только моим телом, но и моей душой. Я это сразу ощутила. Уже давно никто не интересовался моей душой.

Вейганг. У меня такое чувство, как будто в меня ударила молния. Неужели такое возможно?

Нора (танцуя). Не правда ли, танец — это гармония тела и того, что внутри?! Внутреннему миру женщин многие мужчины уделяют слишком мало внимания.

Вейганг. Я, напротив, чувствую, что способен на целостное восприятие. Внезапно меня пронзило что-то похожее на стрелу. Это не досадный Версальский договор, это ты!

Нора. Вот именно, нельзя отделять тело от головы.

Вейганг. Что это так неожиданно зарождается во мне? Это же не может быть какое-то там чувство, я думал, что давно уже покончил с этим.

Нора. Когда нечто овладевает человеком с такой силой, не следует этому противиться.

Вейганг. И мне позволено иметь личную жизнь!

Нора. Вы разрешите посвятить вам этот скромный маленький танец? (Танцует все оставшееся время, бросает ему свою шейную косынку, как на корриде.)

Вейганг. Подхватывая ее, я принимаю на себя святое обязательство. Теперь вы будете танцевать только для меня? Только для меня?

Нора. Я забуду мир вокруг и буду танцевать только для вас. Вы хоть и чужой человек, но кажетесь мне близким и знакомым. И в меня вдруг ударила эта молния.

Вейганг. Как много молний!

Нора. Вы смотрите на меня, и ваши мысли внезапно приобретают нечистый оттенок. Но я не прячусь от этих взглядов, как раньше, я трепещу от них. Я чувствую приближение чего-то нового.

Вейганг. Разве мне нельзя рассмотреть мое новое, самое дорогое имущество?

Нора. Надеюсь, вы владеете и более дорогим имуществом?!

Вейганг. Само собой разумеется. Но в сравнении с тобой оно обесценивается прямо на глазах.

Нора. От таких слов женщина расцветает. Как долго их не хватало. (Танцуя, Нора приближается к Вейгангу и внезапно прижимается к нему.)

Вейганг. У тебя все еще тарантелла в крови, я это вижу. Это делает тебя еще более соблазнительной.

Нора (танцуя, удаляется от него). Я в последний раз пытаюсь вырваться из этих невидимых пут. Ни слова, прошу! Помолчим вместе. (Кидается в объятия Вейганга.) Эта шуба напоминает мне о том, чего мне так долго недоставало. Сейчас я сломаю все преграды. Фабрика — это тоже преграда.

Вейганг. Как тебя зовут?

Нора. Нора.

Вейганг. Как главную героиню в пьесе Ибсена?

Нора. Вы все знаете… Вы такой сильный!

Вейганг. Сильного чувства может испугаться и мужчина. Вы не обычная работница. Вы нечто совсем иное.

Нора. Мое происхождение не составляет тайны, хоть я и таинственное существо. Я — из хорошего общества.

Вейганг. Внезапный страх овладевает мной.

Нора. Я боюсь больше тебя, потому что чувства — это удел женщины.

Вейганг. Я вытащу тебя отсюда. Общество напрасно видит в бизнесмене злого волка. В конце концов, даже не все проценты с моего собственного капитала считаются доходами.

Нора. Я вижу, как стремительно меняется выражение твоего лица: то это неумолимая жестокость, то — невообразимая нежность. Такая смена завораживает меня.

Вейганг. Когда я смотрел, как ты в танце звала и манила, моя кровь закипала.

Нора. Как обжигают мне кожу твои взгляды! Они буквально срывают с меня одежду. Мое сопротивление уже совсем ослабло. От тебя исходит невероятно сильное притяжение.

На заднем плане появляются празднично одетые Работницы и выстраиваются в хор. В задних рядах видны несколько мужчин. Они стоят неподвижно и ждут начала выступления.

Вейганг. Двигателем роста является та ставка, на которую начисление процентов на собственный капитал превышает принятое на рынке возмещение за взятую взаймы на долгий срок денежную сумму. Это — вознаграждение за риск и награда за то, что подвергался опасности остаться с непроданным товаром.

Нора. От таких слов по всему телу разливается слабость. Мне необходимо немедленно так далеко откинуться назад, чтобы моя голова почти коснулась земли. (Выполняет.)

Вейганг. Ты танцуешь так, как будто дело касается жизни и смерти, наверное, потому, что дело касается меня, не так ли?!

Нора. Я делаю колесо, а в завершение сажусь на шпагат. Охая, я снова поднимаюсь, уставшая, но счастливая.

Вейганг. Я больше не могу противиться своим чувствам.

Нора и Вейганг обнимают друг друга. Рабочие начинают тихо напевать. Десятник не выдерживает и выбегает из хора к Норе.

Десятник. Нора, иди ко мне!

Нора. Я больше не могу сказать «нет». Я говорю «да»!

Десятник (трясет Нору). Нора, ты не можешь так просто уйти! Ты же совершенно не знаешь этого мужчину!

Нора (не обращает на него внимания). Я должна уступить этому влечению.

Вейганг (не обращает внимания на десятника). Я благодарю тебя. Я буду заботиться о тебе.

Десятник. Ты должна остаться со мной, Нора! Ты не можешь уйти с незнакомым мужчиной.

Нора (десятнику). Мужчина должен научиться уступать сильному. Таков мудрый закон природы.

Десятник. Не уходи, Нора! Я смогу вытащить тебя отсюда! Я буду упорно посещать курсы и не упущу возможности сделать карьеру.

Нора. Пойми же, наконец, что и мужчина может испытывать чувства.

Десятник. Я ничего не могу поделать со своими чувствами!

Нора. Я люблю его.

Десятник. Ты любишь только его деньги!

Нора. Однажды деньги уже стали причиной моего ужасного падения, но теперь я поднимусь. На этот раз я хочу разделить деньги и любовь.

Вейганг. Может быть, наконец, пойдем, дорогая? Я поведу тебя к моему автомобилю, он ожидает нас.

Десятник. Нора, а если я не смогу жить без тебя?

Нора. Жизнь всегда продолжается.

Вейганг. Пойдем! Перед нами — целая вечность.

Директор по персоналу (робко). Но мы подготовили небольшую культурную программу…

Вейганг и Нора стоят обнявшись, рабочие все еще выпевают начальные такты.

Нора. Ах да, дорогой, пожалуйста! Я же исполняю соло! Не лишай меня радости!

Вейганг. Если моя маленькая озорная пчелка так этого хочет…

Нора. Ну, пожалуйста, пожалуйста… Я подпрыгиваю с места очень часто и очень высоко. (Делает это.)

Вейганг. Ну, тогда я, конечно, не могу сказать «нет». Это нечто совсем новое в моей жизни.

Нора становится в центр хора и вместе с другими исполняет мотив колокольного звона «Бим-бом, бим-бом». Пока рабочие поют…

Действующими силами экономики являются не природные явления и их неизбежные следствия, а живые люди. А люди нуждаются в руководящих, организующих принципах, иначе наступят хаос и анархия.

…Свет постепенно гаснет. Хор в темноте продолжает петь канон «О, как мне хорошо вечером».

7

Экскурсия по фабрике. Работницы сидят за станками и работают напоказ для посетителей. Посетители и работницы ведут диалог попеременно. У Норы на плечах пальто Вейганга. Он обнимает ее и все время, если позволяет ситуация, оказывает ей знаки внимания. Нора демонстративно кивает, выражая согласие его словам.

Ева (тихо). Появилась какая-то тень. Возможно, это тень спекулятивной сделки.

Работница. Часто я так сильно устаю, что бываю не в состоянии ни писать, ни читать. Но какого хозяина интересуют интеллект и знания работницы?

Работница. А я, несмотря на работу, все-таки очень хочу быть человеком и жить, как человек.

Ева. Если человек познал любовь, все тени исчезают, для него существует только любовь.

Работница. Следовало бы больше обращать на себя внимание…

Ева. Можно, например, попасть под резак или позволить чесальной или щипальной машине разрубить себя на куски…

Работница. Только при этом надо устроить так, чтобы не очень покалечиться. Остатки женственности следует сохранить.

Работница. Удары, которые мы получаем, примиряют наших мужчин с тем, что мы не можем примирить их с положением дел.

Работница. Нет ни одного человека, даже самого ничтожного, который не владел бы еще более ничтожным существом — своей женой.

Вейганг (громко). Состояние института брака определяет расцвет или упадок общества.

Господин. Одни женщины — хранительницы нашего домашнего очага, которых мы, в свою очередь, строго охраняем, другие же — ничто.

Вейганг. Мужчине присущи желание и инстинкт. Женщина — это объект применения инстинкта. Женщина — это раздражитель для инстинкта, который одновременно позволяет этот инстинкт удовлетворять.

Господин. Эротика дает мужчине возможность пережить состояние полной анархии. Мужчину завораживает и освобождает ее незаконность.

Вейганг. Кроме того, мужчина может выйти за рамки буржуазной морали, конечно, при условии, что он принадлежит к буржуа.

Господин. Мужчина выходит за рамки буржуазной морали, разрушая, сражаясь, грабя и насилуя.

Вейганг. Раздражителем для нашего инстинкта может стать даже голова женщины. На самом деле для мужчины очень заманчиво подчинить и эту маленькую головку тоже.

Господин. Экономика помогает нам выжить.

Вейганг. Женщина как субъект не имеет никакого отношения к революционным идеям и действиям. На практике это, к счастью, означает, что как минимум половина человечества не участвует в подрывных актах.

Работница (снова тихо). Гордый, серьезный мужчина склонился бы над нами, вытер бы нам кровь своим белым платочком, укутал бы нас мягким кашемировым покрывалом и унес бы в свой автомобиль.

Ева. Даже пятна крови на белоснежном кожаном сиденье этот добрый человек простил бы нам.

Работница. И он не был бы жиголо — я слышала, такие существуют.

Ева. Такой ценный экземпляр нам никогда не заполучить! Пусть у него будет какой-нибудь недостаток.

Работница. Я бы предпочла старость импотенции, телесным недостаткам, идиотизму или слабохарактерности.

Работница. Но мне бы хотелось молодого…

Работница. На молодость ничего не купишь.

Работница. Молодость у меня у самой есть.

Ева. Лучше молодой и богатый, чем старый и бедный.

Работница. Мне было бы наплевать на импотенцию.

Работница. А мне было бы на внешность наплевать, потому что только любовь и сущность человека имеют значение.

Вейганг (снова громко). Неиспорченная женщина, как утверждают, не испытывает сексуальное влечение, в ней живет только любовь. Лишь инстинкт удовлетворять мужчину присущ женщине изначально.

Господин. К сожалению, женщина часто сознательно губит себя на рабочем месте.

Вейганг. К счастью, еще существуем мы, способные воспринимать женскую красоту.

Господин. При сокращении инвестиций промышленности слишком дорого обходится рабочая сила — на прекрасном поле начинают экономить.

Вейганг. И ведь женщины вынуждены губить самое прекрасное, что у них есть: сначала руки, потом лицо, потом тело!

Господин. Каждый народ и каждый класс имеет тех женщин, которых он заслуживает.

Вейганг. Женщина — это бессловесное существо, о котором не говорят.

Господин. Точно. Этот Фрейд пишет, что, прежде чем начать говорить, человек должен узнать о своей кастрации.

Вейганг. Мужчина должен сначала донести до женщины ее кастрацию, то есть, я имею в виду, он должен ей объяснить.

Господин. Совершенно верно. Кроме пениса ей больше нечего терять.

Вейганг. Интересно! Значит, вы тоже читали…

Господин. Представьте себе — оба пола равны, мало того, все экземпляры одинаково красивы!

Вейганг. Ужасно.

Работница (тихо). Я бы не возражала и против умственного недостатка, если бы его можно было исправить с помощью любви, ласки, терпения.

Работница. А для меня важен только характер. Красивым мужчине быть не обязательно. Главное, чтобы не пил.

Работница. В конце концов, мой муж тоже некрасивый.

Работница. И мой тоже.

Работница. И мой тоже!

Работница. Вы все уже замужем. А я хочу остаться свободной! Свободной для него!

Ева. Наверное, было бы даже неплохо, если бы он был импотентом. Тогда не нужно было бы больше рожать детей.

Работница. Если есть деньги, дети — не проблема.

Работница. Только сущность человека имеет значение.

Во время последних реплик делегация предпринимателей уходит. Вейганг осматривает все очень внимательно. Он забирает Нору с собой, работницы остаются в одиночестве.

8

В доме предпринимателя Вейганга. Курительная. Вейганг, Министр. Секретарь Вейганга держится на заднем плане.

Министр. Дорогой Фриц, Нора уже несколько месяцев живет в вашем доме, но время ничуть не уменьшило ее красоту.

Вейганг. В отношении женщин — учитывая, что этот товар легко портится — я придерживаюсь принципа: качество важнее количества.

Министр. Однако, учитывая скорость, с какой вы обновляете либо пополняете ваши запасы, и количество получается приличным.

Вейганг. А что вы скажете о теле Норы, дорогой министр?

Министр. Почти невозможно представить, что она родила нескольких детей, как я слышал.

Вейганг. Но человек реализуется в своих действиях.

Министр. Один больше, другой меньше.

Вейганг. Экономика должна помогать реальному миру, а не тому, каким он должен быть.

Министр. Или, как верно заметил Сократ: «Я знаю, что ничего не знаю». Ха-ха-ха…

Вейганг. И добавил: «Но вы не знаете даже этого». Ха-ха-ха…

Министр. Ты или знаешь, или не знаешь.

Вейганг. Знание — это власть.

Министр. Ничто есть ничто.

Вейганг. Видимо, это должно означать, что слухи соответствуют действительности.

Министр. Какие слухи?

Вейганг. Вы знаете, что я имею в виду. Я был на фабрике. Они попытались, и должен сказать, совершенно по-дилетантски, представить ее как предприятие со здоровой инфраструктурой.

Министр. Это действительно так?

Вейганг. Все прогнило. Транспортные расходы им давно не по плечу. Они планируют переезд.Существует некто, заинтересованный в том, чтобы навязать мне эту покупку.

Министр. Насколько я располагаю информацией, большинство членов наблюдательного совета хотят пока притормозить и спокойно подождать, не поднимутся ли со временем цены на земельные участки.

Вейганг. Так долго мы ждать не можем, и вы об этом знаете. Я надеюсь, что вы об этом знаете! Я должен выявить самое заинтересованное звено в цепи.

Министр. Слабейший есть всегда, этому нас учит природа, являя свои многочисленные чудеса.

Вейганг. На той земле, которая пока еще не принадлежит мне, но будет принадлежать, если вы добудете мне информацию, я познакомился с Норой, которая теперь принадлежит мне.

Министр. Такая женщина…

Вейганг. Моя Нора, мой солнечный свет и мое драгоценное имущество.

Министр. …могла бы вполне быть и моим солнечным светом.

Вейганг. Она хороша не только лицом и телом, но и впечатляюще образованна.

Министр. Вы хороший бизнесмен, Фриц, это нужно признать. Вы умеете продавать.

Вейганг. Мысль о том, что когда-нибудь придется с ней расстаться, пронзает меня, как кинжал. Сделав этот шаг, я задвину эту мысль в дальний ящик.

Министр. Как старый знаток, я могу сказать: миф под названием «женщина» — это кожа, тело, набор вечных противоречий! Слишком много непрофессионалов браконьерствуют в этой области.

Вейганг. Но капитал — необычайной красоты. Даже умножение не вредит его выдающемуся росту.

Министр. Ей присуща удивительная детскость, как Лулу Ведекинда. Моральные критерии для нее не существуют.

Вейганг. Да. Я люблю ее и полностью подпал под ее чары.

Министр. И я мог бы ее любить.

Вейганг. Есть в этом что-то или нет?

Министр. В чем? Фриц, одними деньгами на этот раз не отделаться.

Вейганг. Капитал пугливой природы. Он боится отсутствия прибыли или угрозы небольшой выгоды, так же как природа боится пустоты.

Министр. Природа ни в коей мере не боится пустоты, скорее, напротив, она стремится ее заполнить. Кстати, это совпадает с моей личной философией, основанной на термодинамике.

Вейганг. На термодинамике?

Министр. Мера энтропии — это мера беспорядка. Следовательно, природа стремится от хаоса к порядку. Малейший беспорядок привел бы к тому, что температура всех атомов стала бы одинаковой, то есть — к тепловой смерти универсума.

Вейганг. Из этого, пожалуй, можно заключить, что величайшая энтропия царила бы в идеальном социалистическом обществе, где все владели бы равным имуществом. К счастью, такого общества никогда не будет. Ведь это было бы равносильно тепловой смерти универсума при энтропии.

Министр. Эту катастрофу необходимо предотвратить объединенными усилиями, хотя она и без того не наступит, потому что это противно человеческой природе.

Вейганг. Природа благосклонна к тем, кто играет по-крупному, так же как она благосклонна к любви, например, к моей Норе. Как всегда, на швейцарский счет?

Министр. Да. Но на этот раз, мой дорогой, вы должны будете еще кое-что добавить.

Вейганг. И что же?

Министр. Ваша Нора немало меня привлекает.

Вейганг. Я никогда не стану торговать женщиной, которую люблю, скорее, я предложу себя или свою правую руку.

Министр. Ну, нет так нет!

Вейганг. Мы будем с Норой вместе до самой старости, как Филемон и Бавкида.

Министр. В старости я уж точно не хотел бы иметь ее подле себя.

Вейганг. Правда, по своему опыту могу сказать, что даже самая сильная страсть длится недолго. Если вы подождете, пока моя сильная страсть угаснет, вы ее получите.

Министр. Договорились.

Вейганг. Потеря Норы пронзит мое сердце, как несколько ножей.

Министр. Но вы же ее не даром отдаете. Правительства трех стран соперничают в битве за сделку, а ключи к ней у меня.

Вейганг. Ну, хорошо, скажем, через три недели. Но это капитал удивительнейшей красоты.

Министр. Интересующий объект строится на известном месте. Вы сами знаете, насколько хорош участок: мало населен, много охлаждающей воды, всяким там гражданским инициативам далеко добираться, никакой промышленности, заслуживающей упоминания, и т. д. и т. п.

Вейганг. Это абсолютно точно? Вам, наверное, известны подробности?

Министр. И председатель правительства региона не возражает.

Вейганг. Хорошо.

Министр. Весной стоимость участков вырастет в десять раз. Возможно, даже больше.

Вейганг. Главный акционер — Конти-банк, не так ли? А в Конти-банке есть слабое звено.

Министр. Совершенно верно.

Вейганг. Господин министр, я благодарю вас за разговор.

Министр надевает солнечные очки и выходит в одну из боковых дверей. Вейганг поворачивается к своему секретарю, тот тут же откладывает в сторону бумаги, которыми он все это время занимался.

А кстати, вы знаете то, чего не знает министр, — кто является одним из директоров Конти-банка?

Секретарь. Нет, господин Вейганг.

Вейганг. Хельмер.

Секретарь. Я не знаю никакого Хельмера.

Вейганг. Но вы знаете Нору. Она была за ним замужем.

Секретарь. Невероятно, господий Вейганг.

Вейганг. Место он получил по протекции, у него самого нет ни ценных бумаг, приносящих постоянный процент, ни производства. Кроме того, говорят, что он невероятно тщеславен и живет не по средствам. Якобы он снова хочет жениться, на этот раз на молоденькой из высшего общества.

Секретарь. Ну, надо же, господин Вейганг!

Вейганг. Хорошо, что министр об этом не знает, иначе он тут же удвоил бы свое вознаграждение.

Секретарь. Почему, господин Вейганг?

Вейганг. Если он еще и Хельмера проинформирует, тогда… это могло бы невероятно повысить цену…

Секретарь. Боже мой, господин Вейганг!

Вейганг. Я должен вынудить Хельмера совершить сделку, не возбудив подозрений, возможно, это окажется не так уж и трудно, ведь он и без того намерен продавать.

Секретарь. Тем лучше, господин Вейганг.

Вейганг. Я пущу за ним Нору, как ищейку по следу. Она вытащит из него всю необходимую информацию.

Секретарь. Это звучит убедительно, господин Вейганг.

Вейганг. Лишь со мной она узнала, что такое настоящая жизнь, теперь она хочет отомстить Хельмеру за то, что он годами систематически скрывал эту жизнь от нее.

Секретарь. Ну, надо же, господин Вейганг!

Вейганг. Кроме того, я почти полностью избавил ее от присущей ей прежде ограниченности мышления, ее горизонт существенно расширился.

Секретарь. Это заметно по госпоже Хельмер, господин Вейганг.

Вейганг. Как вы, с вашим ограниченным опытом, основанном на второсортном материале, можете это заметить?

Секретарь. Я вовсе не могу этого заметить! Я это просто так сказал.

Вейганг. Этот прекрасный, дикий, бескрайний, необузданный, сумасшедший мир!

Секретарь. Да, господин Вейганг.

Вейганг. Ну, хорошо. Вы мне сегодня больше не нужны.

Секретарь. Большое спасибо, господин Вейганг.

Вейганг. И все же, величайшей возможной красотой обладает капитал. Ему не вредит даже приумножение. Его просто становится больше.

9

Роскошный будуар Норы. Анна-Мария наводит порядок. Нора входит, танцуя. На ней элегантное неглиже.

Нора. Ах, Анна-Мария, я уже представляю себе, как это будет чудесно!

Анна. Наконец-то моя госпожа сможет снова следовать своему истинному предназначению! Я всегда говорила: мужчину потерять можно, — но дети нам остаются.

Нора. Этого мужчину я не потеряю, моя старая добрая Анна-Мария!

Анна. Они будут так рады вновь быть вместе с мамочкой. Я боюсь даже думать об этом, но, Нора, если бы вы вскоре вновь почувствовали, что носите в себе сладкую тайну?.. Если бы вы в четвертый раз почувствовали себя матерью?..

Нора. Меня наконец-то превратили в женщину, и я хочу насладиться этим, а не рожать немедленно еще одного ребенка…

Анна. Женщина не должна так говорить, так она причиняет вред детям.

Нора. Ах, Анна-Мария, тебе этого не понять, ты же никогда не была до такой степени женщиной, как я сейчас.

Анна. Если женщина любит по-настоящему, она не должна отступать даже перед крайней мерой, а именно: подарить любимому мужчине ребеночка. Ведь мы, женщины, все одинаковы, когда любим!

Нора. Теперь уходи, Анна-Мария, кажется, господин идет!

Вейганг входит, Анна-Мария уходит, Нора бросается Вейгангу в объятья.

Любимый, чувство любви растет во мне постоянно! Ужас перед величием этого чувства делает меня исключительно женственной.

Вейганг. Моя малышка не должна этого бояться! Если уж тебе нужно чего-нибудь бояться, тогда бойся лучше старости, которая тебе предстоит.

Нора. Мой любимый так странно шутит… Иногда старость настигает мужчину и женщину вместе, иногда только одного из них. Если она настигает только женщину, это плохо, потому что женщине это пережить гораздо труднее.

Вейганг. Ты обладаешь удивительной веселостью, идущей откуда-то изнутри. Внутренний мир большинства женщин очень глубок, в то время как мужчины порой бывают поверхностными, пустыми, заурядными. Жизнь обтачивает мужчин больше, чем женщин, потому что они любят горячее.

Нора. Маленькая девочка нетерпеливо смотрит на дверь и спрашивает, в какую чудесную игру мы сегодня сыграем.

Вейганг. Внешность и внутренний мир женщины одинаково важны.

Нора. Я с нетерпением смотрю на дверь и спрашиваю: «Разве мы сегодня не выйдем в свет?» Я буду готова через минуту.

Вейганг. Нет, сегодня не пойдем. Сегодня мне нужно серьезно поговорить с моей маленькой девочкой.

Нора. О-о-о-о-о-о, немного обиженно я топаю ножкой и поворачиваюсь вокруг своей оси, но в то же время лукаво гляжу на тебя снизу вверх, чтобы показать, что я это не всерьез.

Вейганг. Ну-ну, мой жаворонок не должен сразу опускать крылышки.

Нора. Я стучу кулачком по столу, гляжу на тебя из-под своих буйных локонов, и в моем взгляде — легкая боязнь, тревожный вопрос и сладкая уверенность в том, что я любима.

Вейганг. По прошествии многих-многих месяцев жизнь оборачивается к нам своей серьезной стороной.

Нора. Да, потому что наша любовь стала теперь более глубокой и зрелой. Потому что такое чувство заставляет стать смиренным и серьезным.

Вейганг. Мой легкомысленный чижик снова сорил деньгами?

Нора. Серьезность скрывает проказницу. Я кружусь по комнате, и широкие рукава моего неглиже порхают.

Вейганг. Ах, мое сердце, мне сегодня совсем не до веселья.

Нора. В конце быстренько еще один двойной пируэт… (Выполняет.) Готово! Как хорошо, что в любви нет деления на мое и твое, в любви есть только наше!

Вейганг. К сожалению, мои цели для меня очень важны.

Нора. Я никогда не преследовала своих целей, только твои!

Вейганг. Только капиталу дано при постоянном стремлении к умножению не терять своей красоты, в то время как женщины, рьяно трудясь над своим умножением, часто наносят этим ущерб своей внешности.

Нора. Но я не планирую никакого обезображивания моей внешности.

Вейганг. Способен ли мой жаворонок взять на себя ответственность? Быть мне настоящим партнером? Партнер — это тот тип женщины, который постепенно входит в моду.

Нора. Но я — скорее старомодная женщина. Я остаюсь в тени мужа, чтобы было видно только его.

Вейганг. Тогда я лучше промолчу…

Нора. Нет, скажи, скажи!

Вейганг. Лучше не надо!.. Возможно, мне следует все же приобрести партнера…

Нора. Скажи! Скажи! Теперь я сделаю еще одну совершенную по форме арабеску. (Выполняет.)

Вейганг. Капиталист может приумножать свои доходы, ничего не производя.

Нора. …честно деля со мной все — горе и радость, потому что все вернется к нему в двойном объеме в виде любви. Ха-ха!

Вейганг. Мой жаворонок хочет умереть со смеху?

Нора. Быть мужчине опорой в профессиональной деятельности? Нет! Лучше быть с мужчиной, которому не нужна опора в профессиональной деятельности, который сам зарабатывает.

Вейганг. Речь идет об очень большой сделке, Нора. Поэтому я так непривычно серьезен и многозначителен.

Нора. Такая многозначительная серьезность похожа на молот. Под его ударами чувствуешь себя в безопасности.

Вейганг. Знаешь, Хельмер, твой бывший муж, замешан в этом деле.

Нора (недоверчиво смеется). Нет!

Вейганг. Капитал развивается по собственным законам, что приводит к его бурному росту.

Нора (серьезно, резко). Меня с Хельмером связывают отнюдь не дружественные чувства, и ты это знаешь.

Вейганг. Но ведь и ты могла бы вырасти, преодолев свои мелочные чувства?

Нора. Что?

Вейганг. Речь идет о гигантской сделке.

Нора. Это твое легкомыслие! Если бы мы, женщины, не останавливали вас… своими маленькими ручками…

Вейганг. Я хочу заставить его сделать то, чего я хочу. Но он должен думать, что это я делаю то, чего он хочет.

Нора. А я вот слабая женщина, я никого не могу себе подчинить, я безропотно подчиняюсь тебе.

Вейганг. Особенности твоего тела, которые однажды привлекли меня, могут привлечь и других…

Нора. Фу, медведь!

Вейганг. В конце концов, я немало в тебя вложил. Инвестицией называют имущество, которое расходуется не через посредников.

Нора. Но ты расходовал меня, медведь! И это было так прекрасно! Я сделаю для тебя все, все, кроме этого.

Вейганг. Для великодушных людей, каковыми мы являемся, это — не преграда, а ее преодоление.

Нора. Я отклоняюсь далеко назад, как бы сопротивляясь. (Выполняет.)

Вейганг. Ты — женщина-ребенок, такие женщины часто отдаются другим, не нанося ущерба своему имиджу. Они даже могут подчинять себе других людей, и те затем кончают с собой.

Нора. Фу! Как ты можешь говорить такие мерзости!

Вейганг. У меня нет выбора. Иначе остановится круговорот покупки и продажи, торговли и жизни.

Нора. И в женщине-ребенке может что-нибудь сломаться.

Вейганг. Ну, пока манда функционирует…

Нора. Медведь! Прекрати! Я закрываю лицо руками и вопросительно смотрю сквозь пальцы, готовая при первом признаке улыбки на твоих губах начать радостно прыгать по комнате и кричать: «Первое апреля! Первое апреля!» (Выполняет.)

Вейганг. Мне самому все это причиняет очень большую боль.

Нора. Тогда не делай себе больно!

Вейганг. Иногда необходимо делать себе больно. Женщины порой видят доказательство любви мужчины именно в том, что он им делает больно. Потому что себя при этом он ранит еще сильнее.

Нора. Нет!

Вейганг. Как называются легкомысленные птички, которые сорят деньгами?

Нора. Чижи. (Начинает понимать.)

Вейганг. Девиз следующих недель: не тратить, как чиж, а давать самой.

Нора. Но я уже и так отдала много… себя!

Вейганг. Я тоже отдал много: себя и прибавочную стоимость.

Нора. Ты не можешь от меня этого требовать.

Вейганг. А если бы твой маленький медвежонок ласково попросил бы тебя кое о чем…

Нора. То?

Вейганг. Твой медведь прыгал бы вокруг и шалил, если бы ты была милой и послушной. (С этого момента Нора молчит, а Вейганг произносит ее реплики измененным голосом.) — Ты бы тогда это сделала?

— Сначала я, конечно, должна знать, о чем идет речь.

— Дело касается железнодорожной ветки, как в пьесе Ибсена «Столпы общества».

— Железная дорога! Почему железная дорога? Нам ведь еще пока не принадлежат рассматриваемые земельные участки.

— А почему нет?

— Потому что мы сначала должны их купить! Зачем еще что-то покупать, если у тебя уже есть самое главное — любовь?

— Тогда мир еще быстрее потонет, останется только наша любовь. Но мир может утонуть только в том случае, если он сначала создан посредством акта покупки. Но мне так жаль людей, которые там сейчас работают, неважно где.

— Ты все время думаешь о других, хотя тебе следовало бы думать только обо мне.

— Я и так почти все время думаю только о нас. Мы построим новый поселок в другом месте, все равно, где это будет, и назовем его «Поселок Норы Хельмер»… чудесные светлые квартиры… первые встроенные кухни в истории строительства социального жилья… может быть, даже… я едва решаюсь вымолвить это, потому что ощущаю еще некоторое внутреннее сопротивление… «Поселок Норы Вейганг»!!! «Поселок Норы Вейганг»!

— Я не ослышалась, любимый? Вообще-то я слышала только слова «Нора» и «Вейганг».

— Я отвечаю: Да, может быть!

— О, любимый!

— Я отвечаю еще определеннее: Да, кто знает?!

— Я ведь не совершу подлости, правда?

— Нет.

— И ты на самом деле хочешь увенчать наш союз браком?

— Возможно, да.

— О, любимый, наконец-то я принадлежу тебе совершенно и полностью.

Так обстоят дела с собственностью, мой маленький жаворонок.

Он обнимает Нору, но она остается неподвижной. Он долго с улыбкой смотрит на нее, потом выходит.

10

Спальня Норы. Анна-Мария, Нора.

Анна. У вас такое мягкое выражение лица, Нора, это определенно свидетельствует о том, что вы вспомнили о своем истинном предназначении…

Нора. Вспомнила? Я?

Анна. И в тоже время в вас есть какая-то прозрачность. Может быть, потому что вы так изголодались по вашим малышам…

Нора. О чем ты вообще говоришь?

Анна. Наш добрый господин Хельмер и наш добрый господин Вейганг не откажут никому в исполнении просьбы, особенно если это просит мать о детях.

Нора. Оставь меня в покое с этими оболтусами!

Анна. Моя маленькая Нора шутит, без своих детей она не сможет обрести покой.

Нора. В настоящий момент женщина покидает определенную социальную систему, в нашем случае — семью.

Анна. Не разрывайте невидимых нитей, связывающих вас с вашими детьми!

Нора (берет со стула вязанье). Это ваше вязанье?

Анна. Такие грубые слова не отвечают вашей нежной природе.

Нора. Ты, значит, вяжешь?

Анна. Нора, ведь вы уже в течение многих лет — мать, а все еще ведете себя как легкомысленный, безответственный ребенок…

Нора. Знаете, вам бы лучше заняться вышиванием.

Анна. Но это же невинные крошки. Когда-то и мне пришлось расстаться с невинной крошкой…

Нора. Потому что это выглядит гораздо красивее. Смотрите: вы держите вышивку левой рукой вот так, а правой рукой выводите иглу наружу… так… легкая длинная дуга, не правда ли, красиво?..

Анна. Возможно даже, скоро появится еще одна крошка…

Нора. А вот вязание, напротив… всегда выглядит некрасиво. Кстати, капитализм — это следствие доведенного до крайности господства мужчин, и оно мне надоело.

Бросает вязание в угол, Анна-Мария бежит за ним, опускается на колени и бережно собирает на спицу спустившиеся петли.

Анна. Это же пуловер для Ивара! Подарок на день рожденья.

Нора. Наша способность к воспроизводству — это успокаивающий момент, главенствующий, когда женщины разговаривают о месячных или о своих детях. То, через что пришлось пройти многим, придает уверенности отдельной личности.

Анна. Сначала приведу в порядок вязание, потом упакую большую красивую ходячую куклу для Эммы. Стучат.

Нора. Ну, так открой!

Анна-Мария, кряхтя, встает, идет открывать.

Вейганг (прикидываясь робким, просовывает голову в дверь, затем подходит к Норе с букетом цветов). Я еще раз хочу поговорить начистоту с этой маленькой разгневанной женщиной. Я изливаю душу и при этом наслаждаюсь созерцанием этой маленькой разгневанной женщины, потому что гнев украшает женщину. Она буквально пылает!

Анна. Я тактично удаляюсь, потому что мужчина и женщина хотят остаться наедине. (Уходит.)

Нора. Зачастую, когда мужчина и женщина остаются наедине, вспыхивает искра. Тогда говорят: искра пробежала.

Вейганг. У тебя все еще тарантелла в крови, я это вижу. И это делает тебя еще более соблазнительной. Ба! Как сияют твои глаза, как пылают от возбуждения твои щеки, как сверкают твои зубы!

Нора. Сначала пусть взлетит на воздух семья, а потом и все остальное.

Вейганг. Как разлетаются твои волосы! Как легко твое дыхание! Как вздымается твоя грудь в такт дыханию!

Нора разбегается и ударяет его головой в живот. Смеясь, он ее удерживает, они борются друг с другом, Вейганг не принимает этого всерьез, улыбаясь, он останавливает натиск Норы.

Как сотрясается все важное и существенное в тебе…

Анна (с испугом заглядывает в дверь). Да уж, такая обстановка детям не подходит. Детям нужен порядок, чтобы вырасти порядочными.

11

У Хельмера дома. Фрау Линда навязчиво хлопочет вокруг Хельмера.

Линда. Дорогой Торвальд, чай кипит! Чудесно, правда? Твоя бывшая жена Нора тебе бы точно такого чая не приготовила.

Хельмер молчит.

Дорогой! Сколько сахара ты хочешь: один кусочек, два кусочка или три кусочка?

Хельмер. Четыре кусочка.

Линда. Но ты же раньше никогда не брал четыре кусочка?! И стол уже накрыт. Чудесно, правда?

Хельмер молчит.

Ты даже не подозреваешь, как я счастлива, когда исполняю эти, казалось бы, незначительные обязанности, например, когда кладу сахар в чай!

Хельмер. А я вот ничего при этом не чувствую.

Линда. Потому что при этом я всегда думаю о том, что до сих пор мои лучшие силы и умения оставались в этом доме без употребления.

Хельмер. Где оставались?

Линда. В конторе, конечно, дорогой Хельмер и мужчина! Я — натура исключительно творческая и не могу навсегда похоронить себя в конторе, я лишь теперь это поняла. С твоей помощью, дорогой! Твоя бывшая жена так этого и не поняла. Разве есть для женщины задача более творческая, чем облегчить детям их первые шаги? И в особенности таким детям — глубоко травмированным, брошенным их матерью, их первой матерью?

Хельмер. Ну да…

Линда. Мужчине этого не понять. Мы и любим вас, мужчин, так сильно именно потому, что мужчине и женщине никогда до конца не понять друг друга.

Хельмер. Некоторых людей неохотно подпускаешь к себе, например, любящих женщин.

Линда. Ты все еще бежишь от любви, Торвальд, потому что ты страшно разочарован. Но поверь мне, Нора тебя не стоила! В моих терпеливых женских руках все скоро изменится. Мы, женщины, кое-что умеем особенно хорошо — ждать, и если нужно, годами!

Хельмер. Теперь, когда Нора меня покинула, мне следует чаще оставаться одному. Я должен заглянуть к себе в душу, и то, что я там увижу, определит мое будущее. Хотя в общих чертах я это знаю уже сегодня, душа говорит мне: «Денежная аристократия».

Линда. Зачем ждать так долго? Возможно, твоя душа нашепчет тебе что-нибудь не то. Мужчине вовсе не обязательно стремиться наверх, он может остаться и дома. Кроме того, существует опасность, что там, во внешнем мире, тебе встретится более привлекательный объект, чем я.

Хельмер. Теперь мне необходимо очень много времени проводить наедине с собой.

Линда. Любовные страдания длятся не вечно.

Хельмер. Из-за моей тяжелой душевной раны я теперь больше никого к себе не подпущу.

Линда. Только мужчина может так говорить! Так гордо и бессердечно.

Хельмер. Я стал так называемым одиноким волком, lone wolf, что часто делает мужчину в глазах женщины еще привлекательнее.

Линда. Но зачем тебе привлекать других женщин! Торвальд, только мне ты можешь довериться без стеснения!

Хельмер. Мы, одинокие биржевые акулы, всегда охотимся за нашей добычей в одиночку.

Линда. Торвальд, ты источаешь аромат власти, его не спутать ни с чем. Немногим дано услышать его. Поэтому я так сильно тебя и люблю. А еще потому, что только я знаю, каким нежным и кротким ты можешь быть.

Хельмер. Когда это я был кротким?

Линда. Достаточно, что это знает твоя Линда. Тебе нужен кто-то, чьи нежные руки оберегали бы тебя от повседневной рутины.

Хельмер. Капитал обладает большой красотой, притягательной силой и собственными законами.

Линда. Как ты говоришь… как будто ты ничего другого в жизни не делал! Женщины этого совсем не умеют.

Хельмер. А что с Крогстадом?

Линда. Общество Крогстада не доставляет мне удовольствия.

Хельмер. Почему, собственно?

Линда. Крогстад не излучает флюида власти, а я им уже полностью очарована. А вот ты источаешь очень сильный флюид власти. Крогстад — никто в экономической жизни. Ты — наилучший из доступных мне вариантов.

Хельмер. Я — наилучший вариант не только для тебя, но и для женщин, которые могут претендовать на гораздо большее, чем ты!

Линда. Ты хочешь заставить ревновать свою маленькую Линду? Это нехорошо — мучить нижестоящего, который искренне тебя любит.

Хельмер. Ну, тогда выбери себе кого-нибудь действительно нижестоящего, например, Крогстада, он тебе по уровню подходит. Может, он не будет тебя мучить…

Линда. Когда ты так говоришь, ты ранишь мою женскую сущность.

Хельмер. Мы, одинокие волки, иногда вынуждены причинять боль, намеренно или нет. Мы слышим запах денег.

Линда. Слышишь, как пахнет печенье, приготовленное моими руками, дорогой Торвальд? Я испекла его специально для тебя.

Хельмер. Ты же знаешь, что на такие вещи у меня нет времени. (Рассеянно запихивает себе в рот печенье.)

Линда. Понюхай, Хельмер, пожалуйста, ради меня! Ну, разочек!

Хельмер. Ты разве не видишь, что я прикован к биржевым новостям?

Линда. Торвальд, раз уж ты заговорил об оковах…

Хельмер (вдруг становится внимательным). Да?

Линда. Может быть, мы снова сыграем в нашу игру? В игру наших долгих ночей?

Хельмер. Что ты имеешь в виду?

Линда. В уединенности спальни позволено все. Сильный мужчина, все время занятый охотой, порой может и сам превращаться в дичь. Этой компенсации требует природа.

Хельмер. Ах, Линдочка…

Линда. Торвальд, мы же возвысились над мелочными моральными нормами, не правда ли? Я об этом никому не расскажу.

Хельмер. Ты хочешь… сейчас?..

Линда. Да, Торвальд, быть твоей госпожой! (С некоторым усилием натягивает сапоги.)

Хельмер. Но у меня же сейчас совершенно нет времени… потому что я… биржевые новости….

Линда. Нет, Торвальд, иди! Быстро! Сюда!

Хельмер. Но ты об этом никому не расскажешь!

Линда. Никому! Эта только наша тайна, Торвальд.

Хельмер. В конце концов, это компенсация, в которой иногда нуждается такой страстный игрок и спекулянт, как я.

Линда. Конечно, конечно, Хельмерчик, пойдем под плеточку! Иди к своей госпоже! Немедленно, я говорю! Вот увидишь, ты сразу же почувствуешь себя лучше, станешь не таким вялым.

Хельмер. Я — вялый?

Линда. Но только до игры! Идем, сейчас… (Тянет его прочь.)

Хельмер. Но дети могут прийти в любой момент…

Линда. Пока дети вернутся, мы уже давно покончим с бичеванием. Они сегодня хотели дойти до пруда, покормить лебедей.

Хельмер. Ну, тогда живо!

Слышно, как хлопают двери, детские голоса.

Линда. Проклятье! Э-э-э… Мои инстинкты говорят мне, что сейчас я должна броситься к детям и прижать их к своей груди. Видимо, прогулку сократили из-за плохой погоды. Мои бедные, брошенные матерью малышки! (Торопится наружу, далее реплики доносятся из-за кулис.) Какие же вы свеженькие и бодренькие! Нет, ну какие же у вас красные щечки! Просто яблочки и розы. (Между ее репликами слышны детские голоса.) Вы хорошо повеселились? Вот и чудесно. А, вот как, ты катал Эмми и Боба на санках? Обоих? Да. Ты хороший мальчик, Ивар. Ах, мои сладкие маленькие куколки. Что? Вы играли в снежки? О, как бы мне хотелось поиграть с вами!

12

Кабинет Вейганга. Вейганг и Хельмер. У обоих в руках бокалы с коньяком и сигары. «Мужская» атмосфера. Хельмер выглядит подобострастным.

Вейганг (в сторону, тихо). А вот и слабое звено собственной персоной. (Громко Хельмеру.) Дорогой Хельмер, вы, наверное, понимаете, что свело нас сегодня вместе: это капитал.

Хельмер. О, большое спасибо, господин консул. Как вы совершенно верно заметили, капитал влияет на нас обоих, я всегда это говорю моей домоправительнице, фрау Линде. Я, со своей стороны, всегда стараюсь выполнять свои обязательства по отношению к капиталу.

Вейганг. Очень хорошо, Хельмер. Вы ведь еще не так давно в нашем клубе?

Хельмер. Только недавно удостоился чести, господин консул. Но я уже шныряю туда-сюда, как акула, пардон, как щука, между столпами крупного капитала, уже немного покрытыми известью, и приношу с собой свежий воздух, господин консул.

Вейганг. Не называйте меня консулом! Я надеюсь, вы не считаете меня столпом, покрытым известью?!

Хельмер. Я бы никогда себе не позволил, уважаемый господин Вейганг…

Вейганг. Конечно, свежая кровь нам никогда не помешает.

Хельмер. Если я когда-нибудь стану бизнесменом, господин Вейганг, я буду реагировать, как собака Павлова на сильный раздражитель, имя которому — наследство для детей.

Вейганг. Ах, да, у вас же есть дети, мой дорогой.

Хельмер. Здоровые дети, господин консул. Два сына.

Вейганг. Если я верно проинформирован, вы все еще служите в Конти-банке, не так ли, Хельмер?

Хельмер. Я целиком и полностью нацелен на изменение, имя которому — собственный капитал, господин консул.

Вейганг. Ох, давайте забудем о бизнесе хоть ненадолго, Хельмер!

Хельмер. Не могу, господин консул, это уже вошло в мою плоть и кровь. Я, видимо, родился для спекуляций с фактами и числами, господин консул.

Вейганг. Вы — светоч нашей биржи, Хельмер.

Хельмер. Я тоже так думаю, господин консул. Только не забирайте у капиталиста детей, ведь так вы заберете у него то, что заставляет его делать состояние и давать работу людям. Он быстро все спустит! Возможно, даже за границей, куда мне тоже хотелось бы съездить, господин консул.

Вейганг. Знаю, знаю, Хельмер.

Хельмер. Но я уже стою одной ногой на свободном пространстве рыночной экономики, господин консул.

Вейганг. А вторую вы хотите подтянуть как можно скорее, да?

Хельмер. О, это было бы весьма-весьма замечательно, господин консул.

Вейганг. Тогда выньте на минутку одну вашу ногу из свободной рыночной экономики, а вторую — из банка…

Хельмер. Это будет непросто, господин консул, я уже слишком глубоко укоренился там.

Вейганг. Преодолейте эту пропасть и подумайте о том, что гениальный менеджер должен время от времени отдыхать от работы…

Хельмер. Я уже неоднократно говорил фрау Линде, моей домоправительнице, что я должен достичь большего, господин консул…

Вейганг. Вы должны вращаться в подобающих вам кругах…

Хельмер. Где эти круги, где эти круги, господин консул?

Вейганг. Вы чувствуете, что уже созрели для этого?

Хельмер. Еще как созрел, еще как созрел, уважаемый господин консул!

Вейганг. Если вы действительно чувствуете себя достаточно сильным, то я мог бы представить вас одной подруге…

Хельмер. О, дорогой, уважаемый господин консул…

Вейганг. Я не ваш дорогой консул.

Хельмер. Извините, пожалуйста, господин консул, но я не говорил «мой дорогой»!

Вейганг. Дама, о которой я говорил, проводит свое время, летая от цветка к цветку.

Хельмер. Только при одной мысли об этом у меня текут слюнки, господин консул.

Вейганг. Это совершенно новый, оригинальный тип женщины, в Штатах его называют «Flapper».

Хельмер. Я мог бы освежить мой английский, господин консул…

Вейганг. Эта дама — создание, для которого не существует никаких моральных критериев, однако при этом она выглядит как ребенок. Э-э-э-э (многозначительно) …кроме того, она может быть очень жестокой.

Хельмер. Боже мой… вы сказали, дама — американка… Господин консул? Смогу ли я с ней объясниться… нужно ли вправду… тайные желания… иностранка…

Вейганг. Перестаньте болтать ерунду, Хельмер! Может быть, вы еще не готовы, и это переживание вас потрясет…

Хельмер. Меня не будет трясти, господин консул, точно не будет! Я обещаю! Женщина-ребенок — это же нечто совершенно отличное от того, что у нас обычно хранится дома, господин консул.

Вейганг. Тогда договорились, Хельмер?

Хельмер. Как мне отблагодарить вас за вашу доброту, господин консул?!

Вейганг. Вы же еще не знаете, сможете ли вы все вынести, Хельмер…

Хельмер. Боже мой, господин консул, великий охотник порой может и сам превращаться в дичь… Мне, правда, можно прийти, господин консул?

Вейганг. Само собой разумеется, Хельмер. Я вас представлю.

Хельмер. О, большое, большое спасибо за великодушное приглашение. И сердечный привет даме, э-э-э-э… не премину явиться точно в назначенное время…

Вейганг. Я надеюсь. Точность — вежливость королей, Хельмерчик!

13

Спальня Норы. Нора в халате, красится перед зеркалом, Анна-Мария убирает комнату.

Анна. Я даже смотреть на это все не могу… Господам же должно быть ужасно больно!

Нора. Анна-Мария, они хотят, чтобы им было больно!

Анна. Отец ужасно бил меня…

Нора. Анна-Мария, твой отец был по своей природе бедным и опустившимся человеком, а эти господа — богаты.

Анна. То, что обеспеченные мужчины позволяют себя так отделывать… Нора, вы бы лучше пороли ваших детей, если уж вам надо кого-то бить. Это соответствует природе женщины.

Нора. Своих детей я бы никогда не стала бить! Сочетание женщины и природы необязательно порождает естественное существо. Эти части можно и разделить. Не существует больше женственности на природной основе!

Анна. Когда женщина такое творит, ей должно быть больнее, чем подчиняющемуся мужчине, потому что это противно природе женщины.

Нора. Тебе этого не понять, моя старая добрая Анна-Мария.

Анна. Наше предназначение — творить новую жизнь, а не разрушать уже существующую…

Нора. Может быть, твое, но не мое.

Звонят.

Посмотри, кто пришел. Для него еще слишком рано.

Анна. Образованный человек никогда не приходит минута в минуту.

Идет открывать. Снаружи слышен голос Хельмера.

Хельмер. Минута в минуту! При известных обстоятельствах пунктуальность может поспособствовать карьере или ее разрушить. Детали нельзя оставлять без внимания… Вы же… Вы же…

Анна. Боже мой, господин Хельмер!

Голоса слышны все ближе, Анна-Мария вбегает в комнату.

Госпожа Нора, Нора! Это господин Хельмер! Это господин Хельмер собственной персоной! Неужели спустя столь долгое время половинки супружеской пары вновь станут единым целым?!

Нора. Я знаю, кто там, Анна-Мария. (Снимает халат. На ней садистский костюм: высокие кожаные сапоги и т. д. Она достает плетку и надевает маску.)

Анна. Он определенно хочет поговорить с вами о детях. Нора, будьте благоразумны. (Хочет забрать у нее плетку и маску. Нора отталкивает ее.) То, что соединил Бог, человек не должен разъединять. Нора! Будьте умницей!

Нора так сильно отталкивает Анну-Марию, что та спотыкается и почти падает.

Моя Нора, конечно же, поступит правильно. Если мать думает о своих детях, она инстинктивно поступает правильно. Если бы мне тогда оставили моего ребенка, я бы не совершила многих ошибок. Может быть, мужчина и женщина, наконец, воссоединятся?

Нора. Заткнись, Анна-Мария! Смотри, не скажи ему, кто я!

Анна. Я никогда не встану между двумя частями супружеской пары, их связь разрушить легче, чем паутину.

Выходит. Спустя некоторое время неуклюже входит Хельмер. Нора стоит неподвижно.

Хельмер. О, добрый вечер, милостивая госпожа, как ваше дражайшее здоровье… э-э-э… иди сюда. Должно быть, тяжело не иметь в жизни твердой опоры, то есть, пребывать в щекотливом положении… (Кланяясь, протягивает ей букет цветов.) Я могу…

Нора толкает его в угол.

Боже мой, уже началось… я сейчас, сейчас!.. говори мне: мой раб, я превратила тебя в сверток, аккуратненький, крепко, по-садистски связанный-перевязанный сверток, чтобы улучшить циркуляцию крови… (Касается мебели.) Какой красивый дом! Красивая мебель, все со вкусом. Правда, я предпочел бы темный цвет, кавказский орех, а не светлый дуб, но в остальном — наилучшее качество… э-э-э, наше общественное устройство исходит из понимания человека как индивидуума. Только в условиях свободной экономики человек может сохранить свою индивидуальность.

Нора. Будьте любезны встать на колени!

Хельмер. Извините, милостивая госпожа. Но вы кажетесь мне знакомой, я имею в виду фигуру. (Хочет до нее дотронуться, но потом все-таки не решается.) Вы мне кого-то напоминаете. Не следует ли сначала свернуть ковер?.. э-э-э… я не хотел бы его испачкать… и потом я бы еще хотел, чтобы ты меня искусно скрутила, а нижнюю рубашку так крепко обвязала вокруг моего лица, чтобы я не мог снять ее сам, а потом, пожалуйста, когда я, беспомощный и беззащитный, окажусь в твоей власти, я хочу, чтобы ты смеялась надо мной и говорила мне что-нибудь жестокое, подлое, грубое…

Нора. На колени!

Хельмер. Извините. Сейчас. (Неловко поддергивает штанины и встает на колени.) Может быть, милостивая госпожа посмотрит, не подслушивает ли кто-нибудь? Это меня успокоит. Дело в том, что эта дама, я имею в виду служанку, мне знакома… да и вы… а еще, пожалуйста, затолкай мне в рот твои старые шелковые чулки так, что дальше некуда, и скрути меня так садистски, чтобы я ни малейшего звука…

Нора (надевает на него наручники). Мне сказали, вы промышленник… тогда вы точно располагаете информацией, касающейся промышленности…

Хельмер. Большое спасибо за наручники, милостивая госпожа! И еще надень такую тесную одежду, такую чувственную и возбуждающую, какая только возможна, надень облегающую черную сорочку, чтобы она максимально тесно обтягивала твою чувственную и извращенно роскошную, прекрасную, твердую, упругую грудь, груди только что не лопаются… ты, шлюха… и еще прошу, надень красивые, темные, длинные чулки и самые красивые туфли, какие у тебя есть… я тебе все это точно запишу на будущее, опишу, какого исполнения мне хочется…

Нора. Ну, ну, к чему такие испуганные голубиные глаза! Я прощаю тебе твой страх, хотя для меня это, в сущности, оскорбление. Я прощаю тебе это оскорбление, потому что одновременно это доказательство твоей большой любви ко мне. (Связывает его.)

Хельмер. Пожалуйста, не так крепко, милостивая госпожа.

Нора. Экономика, раз схватив, так быстро не выпустит человека из своих когтей. Ты должен мне все рассказать. Чем больше ты мне скажешь, тем сильнее я смогу наносить удары.

Хельмер. Я все расскажу! Этот голос кажется мне все более знакомым!

Нора. Ты должен говорить, а не я!

Хельмер. Если человек привык уноситься своими мыслями высоко, но из-за наручников не может себе этого позволить, то в нем все застаивается, что в конце концов приводит к извержению. Действующими силами экономики являются не природные явления и их неизбежные следствия, а живые люди.

Нора связывает его все сильнее.

Вот та чашка с цветочным рисунком, это ведь севрский фарфор?.. Действительно, в этом доме царят стиль и вкус.

Нора. Я больше не хочу ничего слышать об экономике в целом, меня интересуют частности. (Связывает его.)

Хельмер. В следующий раз надень самую облегающую одежду, какая у тебя есть. Ты знаешь, я обожаю это, я схожу от этого с ума… Пожалуйста, поищи еще у себя, или, возможно, еще где-нибудь, милостивая госпожа, может быть, вы приготовите к следующему разу парочку прочных кожаных ремней, может быть, и другие прочные бечевки или бельевые веревки, которые, как известно, есть у любой женщины… В конце концов, человек — это субъект экономики, а не сама экономика! (Получает удары.) А-а-а. (Стонет.)

Нора. Я сейчас перестану, если ты не начнешь говорить о своих профессиональных проблемах!

Хельмер. Да, госпожа! (Получает удары, стонет.) Человек не может выжить один, ему нужен другой. Высокая покупательная способность масс гарантирует прибыль. (Удары.) Пожалуйста, не так сильно.

Нора. Слишком обстоятельно и недостаточно конкретно. (Останавливается.)

Хельмер. Пожалуйста, пожалуйста, не останавливайтесь, дорогая уважаемая, милостивая госпожа!.. Может быть, когда я к тебе приду в следующий раз, ты оставишь меня — скованного, связанного, обмотанного веревками, упакованного в клеенчатую скатерть, затянутого ремнями и с твоей ночной рубашкой, завязанной вокруг лица так крепко, чтобы я не мог снять ее сам, — лежать здесь день или два, пока ты не вернешься… и еще, пожалуйста, запри меня в квартире… а-а-а…

Нора (перестает наносить удары и садится). Мне нужны детали!

Хельмер. Да я и так уже рассказываю! Я сейчас скажу! (Стонет.) В следующий раз, пожалуйста, немного размочи веревки и ремни в воде.

Нора. Мне снова остановиться?

Хельмер. Нет же, уважаемая, дражайшая… (Получает удары, стонет.) Насколько мне известно, участок и находящаяся там текстильная фабрика в совершенно запущенном состоянии и с экономической точки зрения фактически банкрот. Мы планируем закрытие предприятия по причине нерентабельности…

Нора. И где находится это предприятие?

Хельмер. В следующий раз я тебе принесу письмо, там будет описано, какого обращения я желаю. Ты учти, я все опишу там соответствующим вульгарным языком, все, что ты должна делать со мной… а ты на это, пожалуйста, скажи, что, мол, это ничего. Не существует фактически ничего, чего бы я страстно не желал… бей, пожалуйста! Бей! Не прекращайте, уважаемая!

Нора (наносит удары). Где?

Хельмер. Лерхенау, Лерхенау, ты такое серое, Лерхенау. Разве я не говорил, что тебе следует бить сильнее?

Нора (наносит удары не столь решительно). Что? Лерхенау?

Хельмер. Я не буду все описывать красиво, когда скажу, что меня сводят с ума туфли на высоких каблуках, а зимой — высокие, тесно прилегающие меховые сапоги на каблуках и облегающее черное эротическое белье, и темные шелковые чулки, может быть, с темным швом… Продолжай, ведьма!

Нора. Лерхенау?

Хельмер. Вообще-то, если у человека есть хоть малейшее представление об этом имуществе, ему этот участок не всучишь. Но я сделаю это, я пущу слух, что туда возможно проложат железную дорогу… Пожалуйста, продолжай! (Получает удары.) Причинанерентабельности — транспортная проблема. Мне все больше кажется, что мы знакомы, милостивая госпожа.

Нора. Итак, Лерхенау выставлено на продажу. (Наносит удары.) Я буду изображать белочку и прыгать ддя тебя с ветки на ветку. (Наносит удары все более рьяно.)

Хельмер. Сегодня мы находимся на гораздо большем удалении от последствий наших решений, чем раньше. (Стонет все чаще.) Я очень надеюсь, что у тебя есть все вещи из моего списка. И черный бюстгальтер, пожалуйста.

Нора (наносит удары). Значит, это ты должен продать Лерхенау… ты знаешь и другие детали, я в этом совершенно уверена… Но мне достаточно и общей картины… Твой маленький жаворонок додумает остальное.

Хельмер. Прекрати! Прекрати, пожалуйста, это уже слишком!

Нора наносит все более сильные удары.

Ты правильно делаешь, что не останавливаешься, как только я говорю «прекрати» (стонет) и еще, пожалуйста, я хочу, чтобы ты и на меня надела шелковые чулки и перевязала мои ляжки в чулках сверху донизу веревками так туго, как только возможно (стонет) и потом еще, пожалуйста, я не могу говорить об этом вслух, но я все опишу к следующему разу (стонет) а именно: насилуй меня по всем правилам искусства, так, чтобы я уже себя не помнил от наслаждения… так долго, как только можешь, мое лицо под твоим чувственным и извращенно прекрасным задом и грудью, а еще моя голова между твоими упругими ляжками в чулках… (стонет). Я думаю, мы знакомы, милостивая госпожа.

Нора (наносит удары). Какая же я сегодня неблагоразумная! Как это все передается по наследству от папочки к доченьке. (Рьяно наносит удары.)

Хельмер (стонет). А еще я опишу, как ты своим (стонет)… нет, я не могу произнести этого вслух, я опишу. Если безнадежный хаос отрицает любую экономическую выгоду, то нормы должны… без надежды на прибыль колесо останавливается… (Хельмер падает и остается лежать неподвижно.)

Нора. Теперь мне больше не нужно утруждать мои глаза и мои маленькие нежные ручки. (Снимает маску.) Торвальд! Это твой чижик.

Хельмер (постепенно приходит в себя). Нора!

Нора. В этом году нам действительно нет нужды экономить. Ты продашь Лерхенау… Только бы ты не совершил опрометчивого поступка! Только бы тебе не пришлось потом влезть в долги!

Хельмер. Боже мой, Нора… Я не планирую ничего аморального. Они же только недавно отремонтировали свои дома, с такой любовью… ты не должна так обо мне думать.

Нора. Ну, почему же.

Хельмер. Я признаю это с тяжелым сердцем: я солгал, Нора!

Нора. Кто это там шуршит, моя белочка?

Хельмер. По крайней мере, не говори об этом господину Вейгангу, хотя это, конечно, не соответствует действительности!

Нора. Или это мой чижик там щебечет?

Хельмер. Кроме того, я и в обществе — банкрот, если узнают, во что превратилась моя бывшая жена… Нора, так ты разрушишь новую, только зарождающуюся связь с юным созданием.

Нора. Тем лучше.

Хельмер. Нора, ради наших общих детей… я тебя заклинаю… не рассказывай никому об этом… нет, я прошу тебя, ты мне обязана… ты же оставила меня, лишила женщины…

Нора. Фу, как ты можешь говорить такие гнусности!

Хельмер. Ради нашей прошлой любви…

Нора. Фу, как ты можешь так говорить! У тебя все еще тарантелла в крови, я это вижу. И это делает тебя еще более соблазнительной.

Хельмер. Нора, ты, женщина, способна выговорить такое? Нора! Послушай, Нора!

Нора. Ах, да. Да. Чудесно жить и быть счастливой. Возможно, мне еще доведется когда-нибудь увидеть море?!

Пауза. Нора сидит на кровати, тяжело дыша. Некоторое время спустя нажимает кнопку звонка. Анна-Мария входит медленно, кряхтя развязывает Хельмера, помогает ему подняться, отряхивает его костюм и выводит его.

Анна (возвращаясь). Моя маленькая Нора, которую я когда-то не спускала со своих рук, поступает не очень хорошо. Бедный мужчина! И костюм у него теперь совсем грязный, надо сдать в чистку, иначе никак. Стыдитесь!

14

Гостиная в доме Хельмера. Хельмер и Крогстад за столом. Линда обслуживает господ.

Хельмер. На личное счастье у меня в ближайшее время не будет времени.

Линда. О дорогой, между твоим личным и твоим профессиональным счастьем не должно быть преград, преграда умалит твое величие!

Хельмер. Долго еще ждать обеда?

Линда. Между моей преданностью тебе и тобой тоже нет преграды. Моя преданность безгранична.

Хельмер. Ты что, не слышала?

Линда уходит в кухню.

Линда (из кухни). Вот как? Значит, за вами бежала большая собака? Но она же вас не укусила? Нет, послушных детей собаки не кусают. Что? Хотите поиграть? И во что же мы будем играть? В прятки? Хорошо, сыграем в прятки. Сначала прячется Боб. Мне прятаться? Хорошо, я сначала спрячусь.

Шум из кухни, грохот, что-то разбилось.

Хельмер. Скажите-ка, бухгалтер Крогстад… нам всем благодаря театру известно, что вы когда-то любили эту женщину, ту, которая сейчас на кухне.

Крогстад. Я похоронил это чувство. Думаю, что в будущем я никогда больше не смогу испытывать чувства, потому что с недавних пор я выбрал путь независимого бизнесмена, кстати, так же как и вы, господин Хельмер.

Хельмер. Но я бы хотел отдать Линду. Может быть, вы еще не знаете, я женюсь. Молодая дама из лучшего общества.

Крогстад. Я, правда, выбрал путь бизнесмена, но у меня пока еще нет бизнеса.

Хельмер. Если вы избавите меня от Линды, вы получите ваш бизнес, а в лице Линды еще и надежную помощницу.

Крогстад. Вы думаете, она так просто согласится?

Хельмер. Ах, мы же знаем женщин, вы и я…

Крогстад. Я к тому же еще знаю и жизнь.

Хельмер. Я знаю жизнь гораздо лучше! Только принцип награды за личные достижения делает возможным экономический, культурный и личный рост. В дальнейшем он помогает сохранить благосостояние и богатство.

Крогстад. Сначала мне нужно только место, на котором я могу чего-то достичь.

Хельмер. Вы получите его, получите. Но тут еще кое-что…

Крогстад. Да?

Хельмер. Послушайте, вы же Нору хорошо знали…

Крогстад. Да.

Хельмер. Я встретил ее снова. При обстоятельствах, крайне для нее унизительных, увольте меня от подробностей!

Крогстад. Должно быть, встрече был присущ определенный трагизм.

Хельмер. Но самое ужасное, что она может все погубить: моих детей, мой дом, меня, мою репутацию, вас, Крогстад, фрау Линду, мое будущее, мой бизнес, мою должность, мое общественное положение, мой будущий брак…

Крогстад (перебивает). Я не могу себе представить, что она может все это разрушить.

Хельмер. Я не знаю, откуда у нее это, но она вдруг стала невероятно хорошо разбираться в делах. Я ей точно ничего не говорил.

Крогстад (внимательно). Что вы имеете в виду?

Хельмер. Она может привести меня к краю пропасти или даже столкнуть туда!

Крогстад. Тогда у нее должно быть много власти.

Хельмер (зло). Какое там, ни следа. Я думаю, а что, если бы она отправилась в длительное путешествие за границу…

Крогстад. …или вообще бы не существовала…

Хельмер. Крогстад, просто ужас, что вы говорите! Лучше продемонстрируйте честолюбие, стремление к успеху, жажду прибыли, карьерное мышление, чувство долга и верность договору!

Линда (входит с подносом). Обед готов! (Крогстаду.) Разве тебя не пронзает нож, когда ты видишь, какая глубокая связь соединяет меня и Торвальда?

Крогстад. Надеюсь, тут нет бобовых, мне их нельзя.

Линда (возмущенно). Если тут кому-то что-то и нельзя, то только моему Торвальду! (Ластится к Хельмеру, тот раздраженно отстраняется. Крогстаду.) Теперь ты видишь: он никогда не думает о себе, всегда только обо мне и моей репутации… потому что мы еще не женаты… Чтобы мужчина так тонко чувствовал и при этом так сурово выглядел! (Накладывает еду.) По вечерам ему всегда требуется так много времени, чтобы сбросить с себя суровость деловой жизни…

Крогстад. А, тушеная говядина, чудесно… Ты ведь приготовила это ради меня, не так ли, Кристиночка?

Линда (гневно). Нет! Ради Торвальда и только ради него! Ты все еще не можешь угомониться и пытаешься присвоить одну из двух частей этого счастливого союза? Хотя, впрочем, тебе это никогда не удастся!

Крогстад. …и зеленый горошек… отлично. (Хочет положить себе.)

Линда (останавливает его). Сначала мой Торвальд. Руки прочь!

Хельмер. Линда, да заткнись же ты, наконец!

Линда (Крогстаду). Он это сейчас сказал, только чтобы скрыть от тебя свою внутреннюю мягкость, но мне он ее часто показывает, когда мы остаемся одни.

Хельмер. Линда, хватит…

Линда (Крогстаду). Разве можно, глядя на этого благородного, тонко чувствующего человека, догадаться, что у него есть повелительница, а именно я?

Крогстад (заглядывает в следующую кастрюлю). Молодая картошечка… чудесно.

15

Снова фабричный цех. Работницы, в том числе и Ева, завтракают. Десятник тоже здесь, он несколько выделяется на общем фоне. Нора пришла в гости. На ней дорогая одежда, но ее внешний вид в целом производит впечатление неряшливости. Вокруг лежат части мебели, цех немного напоминает мастерскую.

Работница. Как ты видишь, мы делаем большие успехи. Например, нам позволили организовать маленькую фабричную библиотеку.

Ева. До сих пор вы должны были стоять с вашей книгой у освещенной витрины, чтобы что-нибудь увидеть, а скоро вы действительно окажетесь на улице, вы дождетесь!

Работница. Нора, лучше сделать вид, что этого не слышишь!

Нора. Образование — это понимание красоты, его нужно приобретать.

Ева. Красота уже здесь. Благодарение Богу!

Нора. Образование — это понимание культуры, его нужно приобретать так же, как характер.

Ева. Предпосылками к этому, однако, являются устранение бедности и наличие свободного времени. Скоро у вас будет бедности с избытком и сколько угодно свободного времени. Но тогда уже будет слишком поздно.

Работница. Не слушай ее, Нора, нелюбимые женщины порой невыносимы.

Работница. Господин директор по персоналу также дал нам специальное разрешение…

Работница. …организовать ясли для фабричных детей.

Ева. Чтобы отвлечь нас от слухов о закрытии.

Работница. Но теперь не закроют…

Работница. …потому что социал-демократия против, это мы точно знаем.

Ева. Хорошо, что социал-демократия тебе об этом сообщила. Лучше бы она поставляла лучший стройматериал!

Десятник. Ах, я, старый мастеровой, вижу — это сделано на века!

Ева сильно ударяет ногой по книжной полке, та падает, потому что стена поддается.

Ева. Жаль только, что вечность здесь будет длиться недолго.

Работница (плаксиво). Ну вот, ты все сломала!

Работница. Им всегда нужно сплетничать, язвить или втаптывать в грязь…

Десятник. Социальное партнерство научило нас разговаривать со всяким человеком.

Работница. Конечно. Сначала оно уничтожает преграду между людьми, а потом заставляет тебя врезаться в собеседника.

Работница. За социал-демократию мы проливали нашу кровь…

Работница. В ответ социал-демократия снабдила нас духовным снаряжением, чтобы вынести нашу работу.

Ева. К счастью, в вас больше крови, чем образования.

Работница. Но это быстро изменится!

Ева. В войну вы уже отдали много крови, но и сейчас у вас все еще что-то осталось!

Работница. Из книг можно многое узнать о других народах и странах.

Ева (гневно). И не беспокоиться о том, что происходит у вас под носом!

Работница (та же, что до этого). Например, социал-демократы проводили собрание в городе. Полиция прибыла очень быстро. Прискакал отряд всадников, во главе — самый пламенный всадник. Под ним был не конь — монстр, он оттеснил нас к аллее.

Работница. Мне было не по себе, несмотря на социал-демократические воззрения.

Работница. Лошадь так прижала меня к дереву, что я не могла даже крикнуть. У меня перехватило дыхание.

Ева. А теперь ты ждешь, что социал-демократия возьмет реванш.

Работница. Я хорошо помню, как еще в 1905 году ваш округ поставил в общую колонну на демонстрацию в защиту избирательного права уже довольно большое количество женщин.

Работница. Эти женщины оставили домашний очаг и детей, чтобы выйти на демонстрацию в защиту избирательного права для мужчин.

Работница. Пожалуй, ни один участник никогда не забудет этот праздничный марш перед парламентом.

Работница. Удивительно тихой была людская толпа, люди шли с непокрытыми головами.

Работница. Ни единого звука, только твердый и уверенный шаг рабочих батальонов.

Работница. Выступление лишенных наследства не было напрасным.

Работница. …только самые бедные — женщины — до сих пор в цепях политического рабства.

Ева. А теперь вы сбросили ваши цепи и добились открытия собственных детских яслей! Браво!

Работница. Ева, мне кажется, ты смеешься над значительными социальными достижениями.

Работница. При этом у тебя нет собственного ребенка, чтобы поставить его в ясли.

Работница. Хозяин обещал принять участие в открытии яслей для самых маленьких!

Ева (кричит). Разве вы не видите, почему они именно сейчас принялись все это делать? После того как здесь уже все пришло в упадок?

Работница. Они сожалеют и хотят хоть что-то исправить.

Работница. Им стыдно, что раньше они были такими бессердечными.

Ева. Берлинские товарищи похоронили 31 соратника, которых спровоцировали, когда они, несмотря на запрет, защищали свое право на мирную первомайскую демонстрацию! Они погибли под пулями социал-демократического начальника полиции Цергибеля и его подчиненных!

Работница. Боже мой, Ева, но это же уже в прошлом! Теперь социал-демократия одумалась.

Нора (которая до сих пор держалась неподвижно и отстраненно, внезапно, несколько манерно). Я — женщина! Вся история женщины до наших дней — это история ее убийства. Компенсировать убийство можно только актом повторного насилия!

Работница. Что ты имеешь в виду?

Десятник. Нора, ты забываешь, что владельцы капитала и фирм получают все меньшую часть совокупного дохода, это представляется прогрессом в сравнении со многими убийствами, выпавшими нам на долю.

Ева. Нора, теперь по крайней мере нам сохраняют жизнь!

Нора. Здесь все снесут и продадут, то есть, все уже продано, осталось только снести.

Десятник. Социал-демократия лучше всех гарантирует, что больше ничего не произойдет без нашего ведома.

Ева. За исключением того, что покатятся ваши головы.

Работница. Эти времена, к счастью, в прошлом, если только не начнется новая война, а она не начнется.

Нора. Они скажут, на месте ваших жилищ будет построена железная дорога, для вашего же блага, вы сможете теперь ездить в отпуск!

Ева. Отпуском особенно наслаждаешься, когда не мешает работа, потому что ты ее уже потеоял.

Нора. Но на самом деле здесь построят нечто намного более опасное, и ваши детские стульчики взлетят на воздух.

Работница. Со времен Французской революции равенство и справедливость проглядывают сквозь ветви предпринимательского дерева…

Работница. …теперь мы их наконец-то добились.

Работница. Кто не работает, тот не ест.

Ева. Ну да, все, кто не работают, ничего и не едят.

Нора. С вами так поступают, потому что вы — женщины. Потому что женщин страшно ненавидят. Вероятно, потому что чувствуют, как женщины сильны, и ничего не могут с этим поделать.

Работница. Нора, мне это непонятно.

Нора. Мужчины чувствуют, что женщины обладают огромным внутренним потенциалом. А потому, из страха, уничтожают женщин.

Десятник. Как чудно ты говоришь, Нора. В своем фанатизме ты кажешься мне сегодня почти безобразной!

Работница. Да, мне тоже кажется, что она уже не так красива, как раньше.

Нора. Это другой вид красоты, внутренняя красота, но она еще не стала столь модной, как внешняя.

Работница. Я бы хотела быть красивой внешне, чтобы все это видели.

Нора. Все лучше, чем быть сексуальным паразитом, больше я не хочу им быть.

Работница. Паразита нам уже трудно себе представить, потому что ты стала почти безобразной.

Работница. Да, и такие женщины, как ты, стареют…

Нора. Разве вы не видите мою внутреннюю красоту, источник которой — разум? Моя теперешняя красота намного важнее.

Ева. Пол, на котором мы стоим, разрушат!

Работница. Недавно я стала свидетельницей отвратительного случая. Я пошла в клозет и наблюдала процесс, довольно часто происходящий в помещениях такого рода, позорный процесс, мягко говоря. Одна коллега, у нее как раз были критические дни, подмывалась водой из уборной.

Нора. Прежде всего, ранят женское достоинство.

Работница. Между тем женское достоинство и гигиену защищают.

Работница. Это не повторится.

Ева. Нет, потому что скоро больше вообще ничего не будет.

Нора. …женщина себе не принадлежит. Но с настоящего момента я принадлежу себе.

Работница. Ты потому выглядишь так безобразно, что не хочешь быть частью большого целого.

Работница. Мы все — части большого целого. Мы хорошо подходим друг другу.

Работница. …в этой гармонии — наша красота.

Работница. Красота отдельной части — ничто по сравнению с красотой массы.

Ева. Помните времена Законов против социалистов? «Женщина и социализм» Бебеля и «Капитал» Карла Маркса были объявлены подрывающими основы государства и запрещены.

Работница. Но мы все равно их читали!

Ева. Однако в этой библиотеке должны стоять только история европейской живописи, учебник рисования, книга рекомендаций по успешному разведению мелких животных, сборник туристских маршрутов по Гарцу и тому подобное!

Работница. И туристских маршрутов по Шварцвальду!

Десятник. Достаточно того, что они могут там стоять. Но им не обязательно там быть и отравлять социальный климат.

Работница. Достаточно, что они могут здесь быть, если мы этого захотим.

Нора. Когда я вас слушаю, мне ужасно хочется все это спалить!

Работница. Нора, ты сошла с ума.

Работница. И стала такой некрасивой, Нора.

Работница. И какой-то бесчеловечной, Нора.

Работница (качая головой). Спалить то, что нас когда-то сделало свободными: станок!

Нора. Обслуживая станок, женщина утрачивает свою женственность, одновременно лишает мужчину мужественности, унижает его и забирает у него кусок хлеба. Муссолини.

Работница. Но у нас нет фашизма!

Ева. Да, станки у вас скоро заберут. Женщину это коснется сильнее, потому что она работает за станком еще не так долго.

Нора. Вы должны сжечь то, что вас порабощает! Ничего, если при этом сгорят ваши мужчины, потому что это они поставили вас за станок и таким образом взвалили на вас двойную, тройную нагрузку, ничего не дав взамен.

Работница. Это анархизм и терроризм!

Нора. Женщину обезглавили и расчленили. Ей позволяют иметь только тело и отрубают голову, потому что там могут быть мысли.

Работница. Но ведь кроме нашего тела…

Нора. …на котором она была…

Работница. …у мужчины ничего больше нет!

Работница. Не можем же мы наших мужчин, у которых и без того ничего нет…

Работница. …лишить еще и нас самих.

Нора. У ваших мужчин есть вы, у вас же нет вообще ничего!

Работница. Это неправда, это обладание взаимно.

Работница. Кроме того, у нас есть дети.

Нора. Которых мужчина не хочет, ему не нужна эта обуза.

Десятник. По меньшей мере, с точки зрения мужчины, Нора, ты в самом деле кажешься некрасивой. Женщина, может быть, не видит этого, но женщине это не так уж и важно.

Работница. Нет, и женщине она тоже кажется некрасивой.

Работница. Мне Нора тоже не нравится.

Работница. И мне тоже!

Нора. Когда женщина перестает нравиться, она делает первый шаг к освобождению. Наносит удар по основанию пирамиды скрытого насилия.

Ева (которая некоторое время молчала, внезапно начинает кричать, крик перерастает в истерику, так что ее в конце концов приходится держать). Я тоже женщина. Я — женщина, как эта Нора! Я подпрыгиваю с возгласами радости, ношусь кругами так, что отдельные части моей фигуры уже едва различимы, ластясь, вешаюсь на шею первому встречному, раздаю поцелуи направо и налево, шаловливо скольжу над полом, как маленькая девочка, с трудом торможу в другом конце зала и, ликуя, кидаюсь обнимать какого-нибудь любимого мужчину, бурно благодарю за плитку шоколада, хожу на руках и, громко смеясь удавшейся шутке, упираюсь ногой в лицо мужчине на мой выбор, играю в игру «Разбойники маршируют по золотому мосту», называя разбойников в порядке их появления: АО «Дойче банк», АО «Берлинер дисконта банк», АО «Дрезднер банк», АО «Банк торговли и индустрии», АО «Банк коллективного хозяйства», АО «Ипотечный и учетный банк», «Земельный банк жироцентрал», «Корпоративный банк», АО «Берлинский коммерческий банк», ООО «Харди-Сломанн-банк», банковский дом «Маркар&Со», «Марк Мекр младший &Со», АО «Конти-банк», АО «Симон-банк», Х.Й. Штайн, Варбург, Бринкманн, Вирц&Со….

Работницы склоняются над ней, заслоняя ее, жалеют и утешают, десятник остается в стороне и курит сигарету, Нора сидит неподвижно.

Пауза.

Нора. Я готова разорвать маскарадные костюмы на сотни тысяч частей.

16

Вейганг, одетый в костюм для игры в теннис, входит. Нора бросается ему на шею.

Нора. Я хочу немедленно исповедаться тебе, любимый! Я больше не вынесу этого напряжения между нами.

Он почти не обращает на нее внимания, отодвигает ее в сторону.

Я должна признаться тебе, что в глубине душе уже я почти отдалилась от тебя. Но снаружи я увидела такие ужасные вещи, что тут же захотела опять к тебе приблизиться. Чудесно, не правда ли?

Вейганг. Я так не считаю.

Нора. Я увидела, что работа может убить человека. А я хочу остаться целой и невредимой. Так что я решила не подводить итоговой черты, а начать сначала.

Вейганг. Я вовсе так не считаю.

Нора. Я могу услышать то, чего нельзя услышать. Судьба говорит, что мы созданы друг для друга. Нельзя ломать отношения сразу, при появлении первых же проблем.

Вейганг. Я так не считаю.

Нора. Я больше не сомневаюсь, что нас очень многое связывает. Но ты должен помочь мне начать все сначала!

Вейганг. Я не сомневаюсь, что перед смертью тебя ожидает старость. А до этого — климакс. Твои половые органы в это время будут гнить в тебе, еще живой. Лично я не хотел бы такого пережить.

Нора. Неправда! Судьба говорит нечто совсем иное. Она говорит, что мы принадлежим друг другу навеки.

Вейганг. Мужчина — это мертвец в кредит, женщина — гниение в рассрочку.

Нора. Судьба хочет, чтобы мы с тобой предприняли еще одну единственную попытку. Она не сказала, что я напрасно гнию.

Вейганг. Больше никаких попыток! Кроме того, я вижу на твоих бедрах и предплечьях целлюлит, которого женщины так боятся. Мужчина тоже боится женщины, а женщина, по непонятным причинам, снова и снова возвращается к нему.

Нора. Моя кожа не так безобразна, как ты говоришь. Но даже если бы это было и так — любящий мужчина умеет заглянуть внутрь упаковки, увидеть чувства женщины.

Вейганг. Да ты сожми кожу на своем бедре и увидишь смертный приговор: апельсиновая корка! (Вейганг говорит все это вскользь, между прочим.)

Нора. Ты упрямишься, думаешь, что тебя тянет прочь от меня. Нельзя сопротивляться правде, глупо и гордо. Твоя гордость говорит: заставь немного потрепыхаться женщину, которая тебя любит.

Вейганг. Твоя гордость, как видно, тебе сейчас ничего не говорит.

Нора. Говорит. Она говорит мне, я должна привести этому упрямому мужчине веские основания, почему ему никак нельзя покидать меня. Так я облегчу ему возвращение, протяну руку помощи.

Вейганг. Ну-ну, посмотрим. (Рассеянно.)

Нора. И основание это, из-за которого ты должен остаться со мной, — Лерхенау. Там затевается большой промышленный проект, ты знаешь, почему. Малонаселенная местность, много охлаждающей воды. Цены на участки вырастут до астрономических высот. И тогда мы будем принадлежать тебе оба: земля и я.

Вейганг. Информация давно устарела, моя дорогая.

Нора (его совершенно не слушает). Я не сказала никому ни словечка! Только тебе я открываюсь целиком.

Вейганг. Я уже заключил сделку. Нора не в курсе — впрочем, как всегда, Хельмер — банкрот. Хельмера с позором вышвырнули из банка, работает ревизионная комиссия. Победитель на всех фронтах — Вейганг.

Нора (все еще не слушает, задорно помахивает маленьким веничком для смахивания пыли). Человек без гордости назвал бы это шантажом. Но мы, гордые натуры, страшимся чувств, выдвигая бизнес на первый план. Я предлагаю тебе сделку, любимый.

Вейганг. Я поражаюсь.

Нора. При этом я себе ничего не прощаю.

Вейганг. Если ты будешь хорошей девочкой, я подарю тебе маленький магазин тканей или магазин бумаги, что тебе больше нравится, наверное, ткани, ты же женщина.

Нора. Я шантажирую тебя профсоюзом, прессой и, не в последнюю очередь, наблюдательным советом Конти-банка.

Вейганг. Это как?

Нора. На самом деле я думаю только о тебе, любимый. Только ты имеешь для меня значение.

Вейганг. Ты меня вообще слушаешь? Я говорю, что интересующую недвижимость я уже купил. Хельмер в дураках.

Нора (все еще не слышит). Шантаж, шантаж, ага! (Игривость Норы становится невыносимой.) Я сегодня в настроении и снова покажу свои любимые гимнастические упражнения, чтобы поразить тебя своей замечательной гибкостью. (Хочет перейти на другую сторону к брусьям, Вейганг ее останавливает.)

Вейганг (серьезно). Ты выставишь свой обвисший зад и свою вялую грудь в самом невыгодном свете, если влезешь на этот снаряд. Не лезь туда! Ну, так что ты выбираешь — ткани или бумагу?

Нора (останавливается в недоумении, начинает понимать). Что я выбираю?

Вейганг. Ткани или бумагу?

Нора (растерянно). Я хочу остаться с тобой…

Вейганг. Со мной ты остаться не можешь, потому что ты всегда должна будешь оставаться с собой. Не хотел бы я быть в твоей шкуре. Еще и потому, что она все больше изменяется не в лучшую сторону.

Нора остается стоять неподвижно.

17

На брусьях висят чулки и эротическое белье. На Норе надеты китчевые розовая балетная юбка с рюшками и плюшевая кофточка тигрового рисунка. Она ярко накрашена. Полуодетый мужчина выходит, одеваясь на ходу. Министр сидит, раздеваясь, на большой кровати, покрытой розовым сатиновым покрывалом. Атмосфера борделя.

Министр. Последнее время вы не очень-то изобретательны, моя дорогая. Например, вы уже давно не занимались на этом спортивном снаряде, а это неизменно доставляло мне много радости. Был шанс, что вы свалитесь на пол и расколетесь на две части. Вам решительно не хватает энтузиазма.

Нора. Мне опротивела эта жизнь.

Министр. Вы утверждаете, что я вам опротивел? На это я могу только еще раз повторить, что продающая себя женщина всегда отвратительнее, чем покупающий мужчина.

Нора. Я могу прекратить заниматься этим в любую секунду, как только захочу.

Министр. Если женщина в вашей ситуации говорит подобное, значит, она только и ждет мужчину, который ее отсюда вытащит.

Нора. Я могу в любой момент получить мой собственный магазин. Когда захочу.

Министр. Поздравляю!

Нора (прижимается к нему). Мой министр, кого я вам больше напоминаю: белочку или косулю?

Министр. Скорее, косулю, потому что вы больше не отрываетесь от пола. Вы же понимаете, за то, что вы можете предложить, я не могу платить вам по особому тарифу.

Нора. Консул Вейганг из-за меня чуть было не покончил с собой. Страсть его была так сильна, что единственным выходом казалось самоубийство.

Министр. Я бы тоже подумывал о самоубийстве, если был бы вынужден все время находиться рядом с вами.

Нора. Я в любой момент могу получить магазин.

Министр. Вейганг платит?

Нора. Да. Потому что он хочет наказать самого себя. Он не знает, что может в любой момент вернуться ко мне. И каждый из нас теперь ждет, что другой сделает первый шаг.

Крогстад входит, стреляет из водного пистолета в разные стороны.

Крогстад. Смотрите, госпожа Хельмер, с таким же успехом это мог бы быть настоящий пистолет.

Нора. Не мог бы. Заводская охрана этого бы не допустила.

Крогстад. Не вижу никакой охраны. Могу констатировать, что вы как раз заняты любовными проблемами. Я лично занимаюсь все больше финансовыми операциями. Ваш бывший муж, Хельмер, хочет, чтобы я вас убил, потому что вы препятствуете его взлету.

Нора. Чего вы хотите? Уходите!

Министр. Если позволите, вы несколько опоздали. Разве вы не знаете, что Хельмер разорен?

Крогстад. Что? По причине болезни я только сегодня собрался совершить убийство.

Нора. Этот мужчина гораздо выше вас по положению, сейчас я перечислю все его почетные должности: почетный консул одного латиноамериканского государства, активный участник международной торговли оружием, президент крупнейшей торгово-промышленной палаты, президент Союза оптовой и внешней торговли, член правления экономического объединения химической промышленности, объединения работодателей в земельном союзе.

Крогстад (перебивает). Я вижу, вы жертва форсированного систематического сокращения штатов.

Министр. Моя дорогая Нора, не позволяйте вашим клиентам так бестактно рассматривать друг друга. Иначе я не оставлю чаевых.

Крогстад. А вы случайно не тот министр, про которого писал «Ежедневный вестник»? Обильное потребление только возбуждает аппетит, это доказывает, что именно усердное распространение государственной заботы о гражданах вызвало раздражение по поводу недостаточного снабжения конкретного индивидуума деньгами и благами.

Министр (Норе). Итак, вы теперь принимаете уже и представителей. Это начало конца, по крайней мере, что касается меня.

Крогстад. Я ни в коем случае не являюсь представителем, хотя меня послал капитал. Используя представившуюся возможность, отважусь просить вас, господин министр, о протекции. В конце концов, я наблюдал вас здесь длительное время в щекотливой ситуации.

Министр. Вы — никак не капитал, это сразу видно. А по второму вопросу вам следует обратиться к моему личному референту.

Крогстад. Я не говорил, что я — капитал собственной персоной. Кстати, капитал больше не появляется собственной персоной, как раньше, он просто есть в наличии.

Нора (кричит). У меня будет собственный магазин, и мне больше не придется видеть вас, скотов, до конца моей жизни! А сейчас вы оба уйдете и заберете с собой ваши члены, иначе я вам их вслед выброшу!

Министр. Мне никогда не пришло бы в голову оставить подобную вещь такой женщине, как вы. Не беспокойтесь.

Крогстад. В будущем нас ожидают жадно раскрытые руки общественности. Когда-нибудь общественность потребует 47,6 процента валового национального продукта. Но в настоящий момент я держу раскрытыми только мои собственные руки. Я могу сослаться на вас, господин министр? Вы не забудете обо мне?

Министр. Я ухожу, здесь слишком много суеты. Мне не хватает женского флюида. Кроме того, здесь грязно.

Нора. В моем магазине тканей все будет сверкать чистотой. И я не хочу вас там видеть, я кончаю с прошлым.

Крогстад. Господин министр, позвольте заверить, что я, если вы дадите мне денег для нового старта, на руководящей позиции буду решительно бороться с руками общественности!

Министр. Вот и хорошо. Боритесь, боритесь.

Нора (кричит вслед уходящим). Почему вы думаете, что министр, мой покровитель, даст вам денег?

Крогстад собирается ответить, но потом пренебрежительно отмахивается. Так как Нора ничего не понимает, крутит пальцем у виска и исчезает.

Нора (кричит). Пусть руки общественности дают вам деньги.

Крогстад (наполовину снаружи). Рука общественности может только брать, она никогда не дает. Она берет у производящего предпринимателя.

Министр. Но он ее не удовлетворит так, как я!

Нора некоторое время размышляет. Потом пытается подтянуться на брусьях, что удается ей с большим трудом, падает с тихим стоном.

18

Столовая в доме Хельмеров. Хельмер сидит за ужином, читает газету. Позволяет Норе обслуживать себя.

Хельмер (отпивает чай из чашки). Снова только три кусочка сахара вместо четырех! Ты что, не можешь проследить за этим?

Нора. Вечно ты брюзжишь. Сегодня ночью ты снова не смог удовлетворить меня.

Хельмер. Я недавно прочитал, что только у буржуа есть проблемы с оргазмом, пролетариату они неизвестны.

Нора. К счастью, я принадлежу к буржуа, а не к пролетариату.

Хельмер. Этот любовник, который тебя бросил, был, наверное, лучше, чем я, а?

Нора. Сколько раз я должна тебе повторять, он меня не бросал! Жизнь в тени капитала слишком угнетала меня, я потеряла всю свою жизнерадостность, которая так тебе нравится. Поэтому я оставила капитал. Кстати, а что с твоим директорским постом?

Хельмер. Нора, ты унижаешь мужчину.

Нора. Ты ничто по сравнению с тем, что я могла бы иметь.

Хельмер. Для меня имеет значение лишь то, что ты этого не имеешь.

Нора. Отказавшись от этого, я проявила силу характера, которую хотела приобрести, когда ушла от тебя.

Хельмер. Знаешь, сколько мы сэкономили в прошлом месяце? Так закладываются основы капитала, Нора!

Нора. Ты уже посмотрел новые весенние образцы, Торвальд? Рисунки для дамских тканей очень миленькие. У Манделей на главной площади выбор намного хуже…

Хельмер. Эти евреи уже и без того как бельмо на глазу! Я должен еще починить окно в туалете.

Нора. Ах, Торвальд, но мы же можем для этого пригласить мастера…

Хельмер. Даже не думай. На этой стадии образования капитала нельзя рисковать. (Хельмер с важностью перелистывает газету.) Кстати, ты знаешь, что я уже держал в своей ледяной руке унаследованный от отца пистолет, когда узнал, что разорен?.. Разве ты не дрожишь всем телом при мысли об этом даже сейчас, по прошествии времени?

Нора. Ах, ты мне каждый день по три раза об этом рассказываешь!

Хельмер (гневно). Десерта нет? Нора, у тебя нет сердца. Я так радовался, предвкушая десерт! А теперь я вынужден сразу после жаркого слушать экономические новости, ты знаешь, это вредит здоровью!

За дверью слышны детские голоса. Нора бросается туда, распахивает дверь и кричит.

Нора. Заткнитесь, оборванцы несчастные! Вы что, не слышите, отец хочет послушать экономические новости?!

Дети замолкают. Хельмер включает радио.

Диктор. …как нам только что стало известно, знаменитая текстильная фабрика «ПАВ» («Пайер-Волокно»), названная по имени ее основателя Альфреда Пайера, пионера в области производства искусственного волокна, в ночь с субботы на воскресенье стала жертвой пожара. Недавно завод поменял своего владельца, подробнее об этом в наших экономических новостях…

Нора. Ты это слышал? Это точно он ее поджег! Как смело! Теперь он получит еще и страховку… вот это дальновидность!

Хельмер. И я часто смотрю в даль, Нора! Однако то, что я вижу, пугает меня настолько, что я предпочитаю остаться здесь, в нашем уютном доме…

Нора. …я знаю, он привязан ко мне незримыми нитями, ведь я была главной любовью его жизни, которая отнюдь не бедна на любовь красивых женщин… но в душе он боится снова выступить против тебя, моего супруга…

Хельмер грязно ухмыляется.

Так и лежим мы каждую ночь с воспаленными глазами и не можем уснуть, один здесь, другой там… и не можем друг к другу…

Хельмер (грубо). Заткнись. Я хочу послушать!

Нора обижена.

Диктор. А теперь к новостям экономики. Сначала краткие сообщения: Первого марта «Тексо-группа» произвела слияние АО «Рейнхеми» с предприятием «Пайер-Волокно», находящимся во владении АО Конти-банк…

Хельмер (взволнованно). Сейчас они будут говорить обо мне! Ты слышишь! Они говорят обо мне!

Нора. Хотела бы знать, кого ты еще интересуешь!

Диктор. …в последнее время предприятие имело трудности в области сбыта. 1 июня новый концерн «Тексопа» произвел слияние дочернего предприятия «Торака», принадлежащего ему на 66 процентов, с государственным предприятием «Международные исследования в области химического волокна» в обмен на сорокасемипроцентное участие в новом обществе («Интертекс») и 58 миллионов наличными. Согласно договору правительство будет в течение десяти лет выделять «Интертексу» субсидии на общую сумму 250 миллионов. Сверх того, для сохранения рыночной доли в 12 процентов в Западной Европе государство гарантировало обществу контракты на сумму 900 миллионов.

Пауза.

Как мы только что сообщили в вечерних новостях, сегодня ночью старый завод стал жертвой пожара. О причинах пожара пока ничего неизвестно. О дальнейшей судьбе завода и относящегося к нему рабочего поселка нам также не удалось ничего узнать. Консул Фриц Вейганг, в чью коммерческую группу входило предприятие, заверил, что предпринимаются шаги по максимально быстрому восстановлению завода с целью сохранения рабочих мест. Высокая международная репутация «Пайер-Волокно» основана на успешном сотрудничестве с французскими концернами-владельцами универмагов и производстве небольших партий высококачественных товаров.

Хельмер (взволнованно). Ты слышала? Ты слышала? Нора?! Они говорили обо мне!

Нора наливает ему кофе, по радио передают марш — предвестник раннего немецкого фашизма!

Нора. Нужно как-нибудь снова пригласить этого великого человека на кофе! Хороший фарфор в цветочек, к счастью, эти оболтусы еще не разбили.

Хельмер. Да он не придет, даже если ты его сто раз пригласишь…

Нора. Только потому, что в душе он боится тебе…

Хельмер. Может, это были евреи, ну, которые подожгли?

Нора обиженно идет к радио и хочет выключить марш.

Оставь, Нора! Мне же так нравится эта музыка!

Сцена медленно погружается в темноту, марш продолжает звучать.

Занавес.

Об авторе

Эльфрида Елинек — одна из самых значимых и неоднозначных фигур в современной литературе. Одни называют ее творчество порнографией, а другие восхищаются ее умом и образностью ее языка. Лауреат Нобелевской премии (2004).

Снятый по одноименному роману Елинек, фильм «Пианистка» получил Гран-при на Каннском фестивале и приз как лучший иностранный фильм на московском «Кинотавре» — и открыл для России имя австрийской писательницы и драматурга.

В книгу «Болезнь, или Современные женщины» вошли три пьесы Эльфриды Елинек.

Сочетание женщины и природы необязательно порождает естественное существо. Эти части можно и разделить. Не существует больше женственности на природной основе!

«Что случилось после того, как Нора оставила мужа, или Столпы общества»

Величайшие из страхов мужчины — страх перед природой и страх перед женщиной. Но еще страшнее для него собственное тело. Это мания самореализации. За нее расплачивается женщина. Расплачивается жена художника. А если она и сама занимается искусством, творчество мужа действует на нее как проказа, она живет, теряя отгнившие части тела одну за другой.

«Клара Ш.»

Ах, женщины! Вечные капризы. Полное отсутствие нежности и человеколюбия. Это делает нас, мужчин, одинокими. Поэтому мы обречены на самих себя. Мир — это криминальное происшествие, для всех. Без исключений.

«Болезнь, или Современные женщины»

Оглавление

Что случилось после того как Нора оставила мужа, или Столпы общества

Действующие лица:

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

Об авторе