В Бюллербю всегда весело [Астрид Линдгрен] (fb2) читать онлайн
- В Бюллербю всегда весело (пер. Любовь Григорьевна Горлина) (а.с. Дети из Бюллербю -3) 525 Кб, 57с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Астрид Линдгрен
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Астрид Линдгрен В Бюллербю всегда весело
В Бюллербю всегда весело
Меня зовут Лиза, мне девять лет, pi я живу в Бюллербю. Мама говорит, что наша деревня называется так потому, что мы, дети, слишком громко булькаем, когда пьём воду или едим суп. Она говорит, что не понимает, как шестеро маленьких детей могут так громко булькать. Ей кажется, что нас во много раз больше. Но я думаю, что главный «булькальщик» у нас Лассе. Он вообще шумит столько, сколько десять мальчиков вместе взятых. Я в этом уверена. Боссе и Улле тоже помогают ему, как могут. А вот Бритта, Анна и я играем в тихие игры, по крайней мере, иногда. Если кто-то хочет приехать к нам в Бюллербю, ему приходится проехать много крутых холмов. Потому что Бюллербю лежит очень высоко. А если бы он лежал ещё выше, мы могли бы дотянуться до звёзд обычными граблями. Так говорит Лассе. Из Бюллербю открывается изумительный вид. Хотя в основном нам виден только лес. Но многие считают, что это-то и есть самое красивое. К нам приезжают специально, чтобы полюбоваться нашим видом. Один раз к нам на автомобиле приехала нарядная дама и с ней маленькая девочка. — Мы только хотели полюбоваться вашим видом, — сказала дама. На ней было красное пальто и красная шляпа, она была очень красивая. Девочка тоже была красивая, в голубом платьице с маленькой красной брошкой. Её звали Моника, и лет ей было примерно, сколько мне. Мама Моника спросила, нельзя ли им зайти в наш сад и выпить немного вишнёвого сока. А мне она предложила поговорить с Моникой. Мне бы хотелось, чтобы здесь были Бритта с Анной и помогли мне. Но они ушли по делам в Большую деревню. А вот Лассе, Боссе и Улле были дома, но им было неинтересно разговаривать с девочкой. Они веселились за углом дома. Иногда они выглядывали оттуда, что-то кричали и смеялись. — Это твои братья? — спросила Моника. — Только Лассе и Боссе, но не Улле, — ответила я. — А кто такой Улле? — спросила Моника. — Улле — это мальчик, у которого очень короткие волосы. В это время из-за угла на ходулях вышел Лассе. Я уверена, что он хотел просто покрасоваться. Ходули у Лассе такие высокие, что, стоя на них, он может заглянуть в окна второго этажа. Он так и сделал однажды, когда я сидела у себя и играла в куклы. Неожиданно он всунул голову ко мне в окно, приподнял шапку и сказал: — Добрый день, уважаемая сударыня, как вы себя чувствуете? Сперва я до смерти испугалась, потом бросилась к окну и увидела Лассе на ходулях. Он тогда встал на них первый раз. Но теперь он хотел пофасонить перед Моникой. Он прошёл на ходулях через весь сад и крикнул Боссе и Улле: — Здесь сверху отличный вид! Наша служанка Агда как раз собиралась кормить поросят. Она выставила ведёрко с пойлом перед дверью кухни. Лассе споткнулся о ведёрко и полетел кувырком на землю. Мало того, что он лишил поросят их вкусного пойла, он сам с головой в нём вымазался. — У нас отсюда тоже красивый вид, — сказал Боссе, он хохотал и бил себя по коленям. Моника тоже засмеялась. Лассе быстро убрался в прачечную и вымылся там под краном. Потом вернулся к нам насквозь мокрый и по-прежнему очень злой. Он выжал воду из волос, взглянул на Монику и сказал: — Чего не сделаешь, чтобы развеселить человека! Мама велела ему пойти в дом и переодеться в сухое, он переоделся и тут же вернулся. Потом мальчики разговорились с Моникой. Кроме Улле, конечно, он никогда не разговаривает с незнакомыми. И вдруг он неожиданно предложил Монике: — Хочешь взглянуть на мою сестру? Побежал в дом и привёл оттуда Черстин. Черстин полтора года. Улле очень её любит. И это не удивительно, ведь она такая хорошенькая, к тому же других сестёр у Улле нет. И братьев тоже. Он посадил Черстин Монике на колени, и Черстин тут же вырвала у неё клок волос. Но Моника даже не рассердилась. Она знала, что маленькие дети плохо понимают, что делают. А я стояла и любовалась её брошкой. — Какая красивая у тебя брошка! — сказала я. — Хочешь я её тебе подарю? — спросила Моника. Но я не захотела, я похвалила её брошку вовсе не для того, чтобы она мне её подарила. Однако Моника сняла брошку и сунула её мне в руку. И её мама сказала, чтобы я непременно приняла этот подарок. Хотя моя мама была против. — Нет, так не годится, — сказала мама. Но брошку я всё-таки получила, она была усыпана маленькими красными бусинками, и ничего более красивого я в жизни не видела. Теперь она моя. И лежит в коробочке у меня в столе. Вскоре из Большой деревни вернулись Бритта и Анна. Увидев на дороге автомобиль, они страшно удивились. К нам в Бюллербю редко приезжают автомобили, потому что дальше дороги нет. Да и та, что есть, узкая и вся в рытвинах. Бритта и Анна остановились у нашей калитки и не решались зайти к нам, потому что моя мама в саду пила сок вместе с мамой Моники. Но я крикнула девочкам: — Чего вы уставились? Не видели никогда, как люди пьют сок? Тогда они вошли к нам и поздоровались с Моникой. — Сколько всего детей живёт в Бюллербю? — спросила Моника. — Шесть с половинкой, — ответил Лассе. Он считал, что Черстин ещё слишком мала, чтобы считаться целым ребёнком. Это очень рассердило Улле: — Сам ты половинка! — крикнул он. Мы объяснили Монике, что Бритта и Анна живут в Северной усадьбе, Лассе, Боссе и я — в Средней, а Улле и Черстин — в Южной. — Я бы тоже хотела здесь жить, — сказала Моника. Напившись соку, мама Моники села в автомобиль, пришлось сесть и Монике. Её мама ещё раз взглянула на открывавшийся из Бюллербю вид и сказала: — А не слишком ли скучно и однообразно жить в лесу так далеко от людей? — У нас столько дел, что нам некогда даже думать об этом, — ответила ей моя мама. Мне мама Моники показалась немного глупой. Вовсе у нас не скучно и не однообразно. В Бюллербю всегда весело! И автомобиль уехал. Моника махала нам, пока они не скрылись за поворотом. Больше мы её никогда не увидим, подумала я. Теперь от неё осталась только брошка. Иногда я ненадолго даю Бритте и Анне её поносить. Потом мы побежали к дедушке, который живёт в комнате на чердаке в Северной усадьбе. Это дедушка Бритты и Анны. Он почти слепой. Но ему хочется знать обо всём, что происходит в Бюллербю, и мы рассказали ему об автомобиле и о Монике. Дедушка говорит, что если бы в Бюллербю не было нас, детей, он бы никогда ничего не знал. Потому что взрослым некогда подниматься к нему и рассказывать новости. Мы всегда всё ему рассказываем. Дедушку очень заинтересовал этот автомобиль, и Боссе описал его подробнейшим образом. Потом я дала дедушке подержать мою брошку. И сказала, что она вся усыпана маленькими красными бусинками, так что дедушка мог представить себе, что она очень красива. И наконец я сказала, что маме Моники показалось, будто жизнь в Бюллербю скучна и однообразна, на что дедушка сказал: — О-хо-хо, до чего же глупы бывают люди! Дедушка думает так же, как я, что в Бюллербю всегда весело.Мне дарят ягнёнка
Но веселее всего у нас бывает весной. Правда, так считаю только я. Анна считает, веселее бывает летом. Ну и ещё в Рождество, тут мы с Анной согласны. Я расскажу вам, что однажды случилось у нас весной. В Бюллербю много овец, и каждый год у них бывают ягнята. Ягнята такие хорошенькие! Они гораздо забавнее котят, поросят и щенков. По-моему, они даже забавнее, чем Черстин, но при Улле я этого сказать не решаюсь. Когда овцы начинают ягниться, мы каждое утро бегаем в овчарню посмотреть, сколько ягнят прибавилось за ночь. Только приоткроешь дверь овчарни, как все овцы начинают блеять. И ягнята блеют, а голоски у них нежные-нежные. И почти каждая овца приносит по два ягнёнка. Как-то в воскресенье утром я пришла в овчарню и увидела, что на соломе лежит мёртвый ягнёнок. Я побежала к папе и рассказал ему об этом. Папа пошёл выяснить, отчего умер ягнёнок. Оказалось, что у его мамы не было молока. Бедный ягнёнок умер от голода. Я села на пороге овчарни и заплакала. Вскоре пришла Анна, узнала о смерти ягнёнка и тоже заплакала. — Я не хочу, чтобы ягнята умирали! — сказала я папе. — А кто хочет? — горестно вздохнул папа. — Но и этот ягнёнок тоже умрёт. Он показал мне ягнёнка, которого держал на руках. Это был брат умершего. Он тоже умирал от голода. Папа сказал, что ягнёнка придётся зарезать, чтобы избавить его от страданий. Тут мы с Анной заплакали ещё громче. — Не хочу! — кричала я, катаясь по траве. — Не хочу, чтобы ягнята умирали! Папа поднял меня на руки и сказал: — Ну, полно, Лиза! Успокойся! Лучше попробуй выкормить этого ягнёнка через соску, как кормят грудных детей. Я ужасно обрадовалась. Ведь я не знала, что ягнят можно кормить через соску. Правда, ягнёнок был очень слабенький, и папа боялся, что он всё равно умрёт. Но мы решили попробовать. Мы с Анной побежали к тёте Лизе и попросили у неё соску и бутылочку, из которых она кормила Черстин. Потом мы вернулись к папе. — Давай дадим ягнёнку сливок, — предложила я ему. Но папа сказал, что если я накормлю ягнёнка сливками, он погибнет наверняка. Новорождённые ягнята могут пить только молоко, и то разведённое водой. Папа помог нам развести молоко и опустил бутылку в тёплую воду, чтобы молоко согрелось. А потом я сунула соску ягнёнку в рот. И, представьте себе, он сразу начал сосать! Видно, он был очень голодный. — Ну вот, теперь ты приёмная мама этого ягнёнка, — сказал мне папа. — Помни, его надо кормить и утром, чуть свет, и днём, и поздно вечером. Смотри, как бы тебе не надоело! Анна тут же сказала, что если мне надоест, я могу позвать её, и она с радостью покормит ягнёнка вместо меня. Но я ответила: — И не думай! Мне никогда не надоест его кормить! Я назвала ягнёнка Понтием, и папа сказал, что он будет только мой. К счастью, это произошло до того, как проснулись Лассе и Боссе, а то бы мы обязательно поссорились из-за Понтия. — Выходит, в воскресенье уже и поспать подольше нельзя? Ты спишь, а тем временем Лизе достаётся ягнёнок! — сказал Лассе. Он очень рассердился, что Понтий достался не ему. В первые дни все дети прибегали смотреть, как я кормлю Понтия. Но вскоре им это надоело. Просто удивительно, как много едят ягнята! Каждое утро перед школой я бежала в овчарню, чтобы покормить Понтия. Едва увидев меня, он сразу подбегал, а сам тихонько блеял и виляя крохотным хвостиком. Я отличала его от других ягнят по чёрному пятнышку на носу. Днём, когда я была в школе, Понтия кормила Агда. А после школы и поздно вечером — опять я. Однажды я попросила Анну покормить Понтия вместо меня, но она сказала: — Завтра! Сегодня мне некогда! А вот мне нисколько не надоедает кормить Понтия. Я его очень люблю. Особенно за то, что он так радуется, когда видит меня. Я даже спросила у Лассе и Боссе, не правда ли, что Понтий думает, будто я его мама, и Лассе ответил: — Конечно, думает, ведь ты так похожа на овцу! Через некоторое время папа сказал, что надо научить Понтия пить молоко из ведёрка — большому барану стыдно сосать соску. В первый раз Понтий никак не мог понять, почему вместо соски я сую ему в нос какое-то ведёрко. Он тыкался в меня носом, искал соску и жалобно блеял. Боссе долго смотрел на Понтия. — Ну что же ты не пьёшь, это же так просто! — сказал он ягнёнку. — Вот дурачок! Я обиделась за Понтия: — Сам ты дурачок! Лучше помалкивай, если ничего не смыслишь в ягнятах! А Понтий продолжал нюхать ведёрко и жалобно блеять. Всё-таки я придумала, как научить Понтия пить молоко, потому что смыслю в ягнятах гораздо больше, чем Боссе. Я обмакнула руку в молоко и дала Понтию облизать мои пальцы. Потом снова обмакнула и снова дала облизать. И делала так, пока молоко не кончилось. Правда, и на землю немного пролилось. Несколько дней Понтий облизывал мои пальцы. Но однажды ему так хотелось есть, что он не стал дожидаться, пока я обмакну в молоко руку, а сунул в ведро мордочку и начал пить. И выпил всё без остатка. Теперь Понтий обходится без меня. И мне жалко, что я уже не очень ему нужна. Когда стало теплее, овец выпустили в загон. И Понтий вместе с другими ягнятами научился есть траву. Но молоко ягнята тоже ещё пили. Поэтому я каждый день ходила к загону с ведёрком молока. Подойду к изгороди и кричу: «Понтий! Понтий!» На другом конце загона слышится блеяние, и Понтий со всех ног бежит ко мне, виляя крохотным хвостиком. Теперь-то Понтий давно вырос, и молоко больше не пьёт. Он ест траву и листья и превратился в конце концов в умного и красивого барашка. Кто знает, может, у меня будут ещё ягнята. Или собаки, или кошки, или кролики. Но такого замечательного, каким был Понтий, уже не будет. Да и я никогда-никогда-никогда не полюблю никого так, как Понтия.Понтий идёт в школу
Лассе очень любит дразнить меня. — А всё-таки собака лучше, чем ягнёнок! — сказал он однажды. Улле, конечно, тут же с ним согласился: ведь у него собака, а не ягнёнок. — Понятно, собака лучше! — сказал он. — Это ещё почему? — обиделась я. — Потому что собаку можно всюду брать с собой, — сказал Улле. — Собака всегда ходит за человеком. — А твой Понтий сидит в загоне, — сказал Лассе. — Но ягнёночек! — сказала Анна, чтобы поддержать меня. — А что толку, если он бегает только по загону, — сказал Лассе. Это мы говорили, когда шли из школы домой. Наутро я, как обычно, пошла к загону кормить Понтия. Он прибежал ко мне такой беленький, хорошенький, и я подумала, что не променяла бы его даже на тысячу собак. А ещё я подумала: «Как жалко, что он бегает только по загону, где его никто не видит». Быстрый часто провожает Улле до самой школы. Это правда: собака всюду следует за человеком. Однажды учительница даже впустила Быстрого в класс и разрешила ему лечь возле парты Улле. Пока Понтий пил молоко, я всё думала, почему так несправедливо устроено, что собаки бегают, где хотят, а ягнята — только по загону. И я решила взять Понтия в школу, чтобы утереть Лассе нос. Наша школа находится в Большой деревне. Путь туда не близкий, и мы всегда ходим в школу вместе, мы все, дети из Бюллербю. Мне тяжело приходилось по утрам, потому что до школы я должна была сбегать в загон и накормить Понтия. И в то утро, когда я решила взять его с собой в школу, все уже с нетерпением ждали меня возле калитки Улле. — Скорее, Лиза, а то опоздаем! — крикнула Бритта. Я повернулась к Понтию и сказала: — Слышишь, Понтий? Скорее, а то опоздаем! Никогда бы не подумала, что дети могут так изумиться, как изумились и Лассе, и Боссе, и Улле, и Бритта, и Анна, когда они увидели Понтия. — Ку… ку… куда это он? — спросил Лассе. — В школу! — ответила я. — Может, вы теперь перестанете говорить, что только собаки всюду ходят с человеком! — Лиза, а ты, случайно, не заболела? — забеспокоился Лассе. — А папа и мама знают об этом? — спросил Боссе. Я немного смутилась, потому что не подумала о папе и маме. Но тут Анна захлопала в ладоши и сказала, что если Быстрому разрешили сидеть на уроках, то уж Понтию и подавно разрешат. Как раз то, что я думала. Лассе засмеялся. — Ладно, бери с собой своего Понтия, — сказал он. — Учительница, конечно, упадёт в обморок! И мы побежали в школу, а Понтий — за нами. Иногда он ненадолго останавливался, как будто удивлялся: что всё это значит? Но я звала его: «Понтий! Понтий!», он послушно отвечал «Бе-е!» и догонял меня. В школу в тот день мы, разумеется, опоздали. Звонок уже прозвенел, и все ребята давно ушли в класс. У нас в школе учеников немного, поэтому все классы сидят в одном помещении. На ступеньках крыльца Понтий споткнулся, и мне пришлось взять его на руки. — А может, он ещё слишком мал для школы? — неуверенно спросил Лассе. Когда сам Лассе первый раз пришёл в школу, он так вертелся за партой, что учительница сказала, что он ещё мал для школы, и велела ему прийти через год. «Видно, он ещё не наигрался», — сказала она. Лассе этого до сих пор не забыл. Вот почему он сказал, что Понтию ещё рано ходить в школу. Бритта приоткрыла дверь класса. — Простите, пожалуйста, мы немного опоздали, — сказала она. Улле сразу начал хихикать. Мы молча ждали, когда нам разрешат войти, а Улле всё хихикал, словно его щекотали. — Что это тебе сегодня так весело? — спросила его учительница. Понтий стоял у меня за спиной, и его никто не видел. Вдруг он высунул голову вперёд и сказал: «Бе-е!» Дети как подпрыгнут! Да и учительница тоже. — Боже мой! — воскликнула она. — Никак, вы привели с собой ягнёнка? — Это Лиза… — сказал Боссе и замолчал: он испугался, что учительница на меня рассердится. Я тоже этого испугалась. — Мы в прошлый раз читали про домашних животных, — сказала я тихо, — вот я и… — Что ты? — спросила учительница. — …решила, что надо показать детям живого ягнёнка… — сказала я первое, что пришло в голову. Учительница рассмеялась, и все дети тоже. Особенно Улле. У него в животе даже что-то громко забулькало. Понтия подвели к учительскому столу, и все ребята подходили и гладили его. А потом мы читали вслух про овец, и я рассказывала, как выкормила Понтия через соску. Он всем очень понравился. Мы спели ему песню про барашка. Но, по-моему, Понтий устал от нашего шума и заскучал по своему загону. Правда, вёл он себя хорошо: до конца урока спокойно стоял возле моей парты. То есть почти спокойно. Иногда он тихонько блеял, и тогда Улле начинал смеяться. Он опускал голову на парту и смеялся так заразительно, что вслед за ним начинали смеяться все дети. В хорошую погоду мы на большой перемене завтракаем на школьном крыльце. Так было и в этот день. У меня с собой была бутылка молока, и половину я отдала Понтию. Анна тоже отдала ему полбутылки молока. Он хотел полакомиться ещё и морковкой, что взошла на грядках у учительницы, но я прогнала его прочь и велела вести себя прилично. А шалить будет в загоне. Когда уроки кончились, и мы стали собираться домой, Лассе сказал: — Завтра мы будем проходить крупный рогатый скот. Вот будет здорово, если я приведу нашего быка! Улле от смеха начал икать. — Боюсь только, ему будет тесновато между партами. Но учительница сказала, чтобы мы больше не приводили в школу никаких животных. Даже если мы проходим их по естествознанию. Это уж слишком. — Да, особенно, когда мы начнём проходить про крокодилов, — сказала Анна. Улле даже завыл от смеха и с трудом выговорил: — Ой, тогда я приведу крокодила! По дороге домой Понтий устал, и мы по очереди несли его на руках вверх по склону. Когда его выпустили в загон, он громко заблеял и галопом помчался к другим овцам. — Нет, конечно, он ещё слишком мал для школы, — сказал Лассе.Что мы делаем по дороге домой
Нам всегда очень весело, когда мы идём из школы домой. Мы разговариваем про школу, рассказываем сказки, мечтаем, кем станем, когда вырастем, лазим по деревьям, отдыхаем на обочине, не идём по дороге, а лезем по изгороди и всякое такое. Мама говорит, что ей непонятно, почему мы из школы идём гораздо дольше, чем в школу. Я и сама этого не понимаю. Но так уж получается, и ничего тут не поделаешь. Однажды, когда мы пришли чересчур поздно, мама попросила: — Лиза, расскажи мне, что вы сегодня делали по дороге. И я рассказала всё по порядку. Сперва мы зашли в лавку и купили дедушке леденцов. Он очень любит леденцы, и мы часто их для него покупаем. Он хранит их у себя в угловом шкафчике и угощает нас, когда мы к нему приходим. В лавку бегала Бритта, а мы её ждали. Нам ужасно хотелось взять себе по одной штучке, но Бритта спрятала кулёк в портфель и сказала: — Если каждый возьмёт по штучке, дедушке достанется пустой кулёк. — Правильно, — сказал Лассе. — Пошли скорей, а то мало ли что может случиться! И мы пошли домой. А Боссе, он ведь такой сластёна, сказал: — Если бы у меня случайно оказалась хоть одна крона, я бы на всю крону купил леденцов! — Откуда у тебя случайно может оказаться крона! — засмеялась Анна. — А разве я не могу случайно её найти? — спросил Боссе. — Случайно — не можешь, — ответила Бритта. — Кроны валяются на земле, а ты смотришь только на небо! Тогда Боссе стал смотреть себе под ноги. Не успели мы пройти несколько шагов, как он нашёл крону. Вот чудо, правда? Наверно, это томте[1] услыхали, о чём мы говорим, и подкинули Боссе крону. Она лежала на развилке, где дорога сворачивает на Бюллербю. Боссе смотрел на крону, как будто не верил своим глазам. Потом он схватил её и побежал обратно в лавку за леденцами. А мы его ждали на развилке. — Я и не знал, что находить деньги так просто! — сказал он, угостив нас леденцами. — Вы только подумайте, сколько денег мы проморгали! Теперь мы все стали смотреть себе под ноги. Лассе сказал: — Эх, была бы у меня крона! Он думал, что томте и ему подкинет крону. Но томте не подкинул. Тогда Лассе сказал: — Ну, хоть полкроны! Но он не нашёл и полкроны. — Ну, хоть десять эре! — сказал он, так ему хотелось найти монетку. Но он не нашёл и десяти эре. Лассе рассердился. — Вот увидите, одно эре я всё-таки найду! — сказал он. Но никто из нас не нашёл больше ни эре. Мы шли и сосали леденцы. Но Боссе показалось, что мы поглощаем их слишком быстро, и он предложил состязаться, кто дольше продержит леденец во рту. Тогда леденцы стали исчезать не так быстро. Мы шли и состязались. У каждого на языке лежало по леденцу, и мы медленно-медленно рассасывали их. Через некоторое время мы остановились, высунули языки и начали сравнивать остатки леденцов. Это было перед домом сапожника. Он увидел нас в окно и закричал, что если среди нас есть хотя бы один нормальный, пусть отнесёт Агде её туфли, которые он только что починил. Мы тут же спрятали языки. Нам не хотелось, чтобы кто-то из посторонних глазел, как мы состязаемся. (Выиграла это состязание Бритта.) Лассе взял у сапожника туфли и положил их в свою сумку. Потом Улле придумал другое состязание: кто сможет дольше не дышать. И мы опять стали состязаться. Но на всякий случай отошли подальше от дома сапожника. Ведь ему и это могло показаться ненормальным. Мы не дышали очень долго. Хотя, конечно, не только из-за этого мы пришли так поздно. Лассе сказал, что теперь выиграл он, но Улле с ним не согласился. — Нет, выиграл Боссе, он посинел гораздо больше, чем ты! — сказал Улле и предложил состязаться, кто дальше плюнет. — Только без девчонок, они всё равно не умеют далеко плевать, — сказал он. Мы с Анной и Бриттой обиделись, потому что мы делаем это не хуже их. Бритта сказала, что если они будут состязаться без нас, пусть не приходят завтра к ней на день рождения. Тогда они нас приняли. На этот раз выиграл, конечно, Лассе. Зато Анна плюнула гораздо дальше, чем Боссе и Улле. Мы как раз дошли до луга, который принадлежит сапожнику. Луг был залит полой водой и напоминал озеро, а плоский камень, что лежал на лугу, был похож на островок. Мы остановились там отдохнуть. — Я иду на камень! — заявил Лассе. Нам всем тоже захотелось на камень. Лассе вынул две жерди из изгороди сапожника и положил их концами на камень. Получились мостки. И мы по очереди перебрались по ним на камень. Первым, конечно, Лассе. Светило солнце, и нам было очень хорошо на большом тёплом камне. — Вот если бы у нас было что поесть! — сказала Анна. Но поесть было нечего. Леденцы уже кончились. Лассе открыл свою сумку. Там лежали туфли и бутерброд с сыром, который он не доел в школе. И мы стали играть, будто камень — это корабль, потерявший управление, а мы — матросы, которых ждёт голодная смерть. Лассе разделил свой бутерброд на шесть одинаковых кусочков и роздал нам. — Друзья мои! — сказал он. — Это единственное, что отделяет нас от смерти. Но берите пример со своего капитана, он не теряет мужества! Капитаном, конечно, был сам Лассе. Ещё он сказал: — Хуже всего, что у нас нет воды. Мы умрём не от голода, а от жажды. Нас всех ждёт страшная смерть! Боссе засмеялся. — А это разве не вода? — спросил он. Но Лассе ответил, что Боссе дурак. Ведь наш корабль плывёт по солёному океану, и капитан собственноручно пристрелит любого, кто вздумает пить морскую воду. Потому что от солёной воды люди сходят с ума. Он лёг на камень и сделал вид, что бредит от голода и жажды. Боссе сказал: — По-моему, он всё-таки хлебнул солёной водички. Видите — свихнулся. А Лассе стал на колени, сложил руки и заорал во всю глотку: — Спасите! На помощь! Даже эхо откликнулось на его крик. И кто же, как вы думаете, бросился спасать Лассе? Конечно, сапожник! Он решил, что Лассе и в самом деле нуждается в помощи, но когда понял, что мы просто играем, ужасно разозлился. — Как туда забрались, так и выбирайтесь! — закричал он, но всё-таки вошёл в воду и по одному перетащил нас на дорогу. Правда, сапожник был в резиновых сапогах и страшно бранил нас, но, по-моему, он поступил очень благородно, когда бросился нам на помощь. Ведь он не знал, что нас не нужно спасать. А сказать ему об этом мы побоялись. Мы поспешили убраться подобру-поздорову, а сапожник кричал нам вслед, что ему осточертели дети из Бюллербю и чтобы в другой раз мы не смели прикасаться к его изгороди. И мы пошли дальше. Случайно я поглядела на сумку Лассе и увидела, что она пустая. — А где же туфли? — спросила я. Лассе растерялся. Он сказал, что туфли, наверно, остались на камне. Он вынул их, когда доставал бутерброд. Мы все вместе вернулись к камню и увидели завёрнутые в газету туфли. Но жерди сапожник уже унёс. Светило солнце, было тепло, и Лассе предложил нам разуться и идти прямо по воде. Мы так и сделали. Вода была не очень холодная, и мы стали играть: камень — это корабль, севший на мель, а мы — пираты, которые хотят снять с этого корабля сокровище, то есть туфли. Но и корабль и сокровище охраняли другие пираты. Мы бегали вокруг корабля и стреляли в них. Потом Лассе дал команду, и мы полезли на корабль с ножами в зубах. Ножами служили ручки. Когда мы все стояли на камне, Лассе заорал, размахивая туфлями над головой: — Ура! Добыча наша! Смерть первому, кто осмелится подойти к нам! Первым к нам подошёл сапожник. Кто же, кроме него, мог подойти к нам в этом месте? Бедный сапожник! Мне стало по-настоящему его жалко, когда он увидел нас и понял, что спасал нас напрасно. Сначала он онемел, а потом как заорёт: — Убирайтесь отсюда! Убирайтесь, пока я вас не убил! Мы спрыгнули с камня и зашлёпали по воде к дороге. Там мы подхватили свои чулки с башмаками и бросились наутёк. А туфли Агды так и остались лежать на камне. Сапожник долго кричал нам вслед, что и в Бюллербю достаточно места, где можно шуметь. Больше мы нигде не задерживались. Только один раз. Боссе показал нам гнездо. Мы по очереди влезали на дерево, чтобы рассмотреть гнездо, в котором лежали четыре голубоватых маленьких яйца. В коллекции у Боссе есть такие яйца. Боссе беспокоился за птиц и за гнездо, поэтому мы были очень осторожны, и это не заняло у нас много времени. Когда я закончила свой рассказ, мама сказала: — Вот теперь я понимаю, почему вы приходите из школы так поздно. А Лассе пошёл к Агде и сказал, что сапожник только что починил её туфли, и завтра она их получит. Они хранятся в надёжном месте. Пусть не беспокоится, за ночь они никуда не денутся. Они лежат на обломках корабля. Их охраняют пираты. И злющий сапожник.Как мы вырывали Улле зуб
Однажды учительница спросила Улле: — Почему ты всё время держишь палец во рту? Улле смутился. — У меня зуб качается. — Так выдерни его, когда придёшь домой, — сказала учительница. — Сейчас мы будем заниматься арифметикой, а завтра Улле покажет нам вместо зуба дырку. Улле испугался. Он боится вырывать зубы, как бы сильно они ни качались. Я тоже боюсь, но всё-таки меньше, чем Улле. — Чепуха! Вырвать молочный зуб ни капельки не больно, — говорит мой папа. Может быть, и не больно, но страшно. Мы получаем по десять эре за каждый зуб, который папа нам вырывает. Конечно, он вырывает только молочные зубы, но этого вполне достаточно. По-моему, у человека всегда есть зубы, которые качаются. А вот Боссе совсем не боится вырывать зубы. Он привязывает к зубу шелковинку — раз, два, три! — и зуба как не бывало. Поэтому я считаю, что ему не следует платить по десять эре за зуб. Однако папа всё равно платит ему — за храбрость. Но Улле боится выдёргивать молочные зубы ещё больше, чем я. По дороге домой он дал нам потрогать свой зуб. Зуб сильно качался. — Хочешь, я тебе его выбью и ты даже не заметишь? — предложил Боссе. — Не хочу! — ответил Улле. Он шёл мрачный и ни с кем не разговаривал. — Подумаешь, так раскиснуть из-за какого-то молочного зуба! — сказала я. Когда зуб нужно вырвать другому, а не тебе, страшно не бывает. — Я знаю, что нужно сделать! — сказал Лассе. — Дома мы привяжем тебе к зубу нитку, а другой её конец привяжем к изгороди. Потом я раскалю железный прут и суну тебе в нос. Ты отпрыгнешь, и зуб вылетит. — Так я и согласился, — мрачно сказал Улле. Ему это предложение совсем не понравилось. Но всё-таки дома он привязал к зубу шёлковую нитку и стал за неё дергать, чтобы зуб закачался ещё сильнее. Ведь всё равно он должен был его вырвать и завтра в школе показать всем дырку. Если он этого не сделает, учительница поймёт, что он струсил. А этого Улле боялся ещё больше. Анне захотелось утешить Улле, и она сказала: — Вот увидишь, завтра учительница и не вспомнит про твой зуб! Но все мы прекрасно знали, что учительница никогда ничего не забывает. — У неё железная память, — часто говорит Лассе. Вечером мы, по обыкновению, играли на дороге в лапту. Изо рта Улле болталась длинная чёрная нитка. Так смешно: бежит, а за ним нитка тянется. Когда Улле забывал про зуб, он начинал весело смеяться, потом вдруг мрачнел, испуганно дёргал за нитку и вздыхал. — Смотри, уже семь часов, а твой зуб всё ещё на месте, — сказал Лассе. — Давай раскалим прут! Боссе заглянул Улле в рот и сказал: — Да он у тебя еле держится! Улле вздрогнул — еле не еле, а всё равно страшно. Когда мы устали играть в лапту, мы отправились к дедушке и рассказали ему, что у Улле качается зуб. — Он должен его выдернуть сегодня вечером, — сказал Лассе. — И завтра утром показать учительнице дырку вместо зуба. Улле чуть не заплакал, услышав эти слова. — О-хо-хо! — сказал дедушка. — О-хо-хо, эти зубы! Когда я был мальчишкой… И дедушка начал нам рассказывать, как жили люди в его детстве. Однажды у него заболел зуб и болел целый месяц. В конце концов дедушке пришлось пойти к кузнецу, чтобы тот вырвал ему зуб. Зубных врачей в то время в их приходе не существовало. Кузнец взял большие щипцы для конских копыт и выдернул дедушке зуб. Это было ужасно больно. А когда дедушка вернулся домой, у него снова заболел зуб, потому что кузнец перепутал и выдернул ему здоровый зуб. Дедушка боялся снова идти к кузнецу и мучился от зубной боли ещё целый месяц. Ведь это очень больно, когда коренной зуб вырывают щипцами для конских копыт! В конце концов он всё-таки не выдержал боли и пошёл к кузнецу. На этот раз кузнец не ошибся и выдернул дедушке больной зуб. Но он погнул ручку своих щипцов, сказал дедушка, потому что у зуба были очень крепкие корни. — Бедный дедушка, — сказал Улле, но, наверно, он думал, что его зуб вытащить будет ещё труднее, хотя у него вообще не было корней. — Подумать только дедушка, и ты тоже был когда-то маленьким и тоже боялся вырывать зубы, — сказала Анна. — О-хо-хо, это было очень давно, — сказал дедушка. — Теперь-то у меня осталось всего три зуба, а они, того и гляди, не сегодня завтра выпадут сами собой. — И ты сможешь уже не бояться зубных врачей! — с удовлетворением сказала Анна. — Да, дружочек, я уже больше ничего не боюсь, — сказал дедушка. Потом он подошёл к угловому шкафчику и угостил нас всех леденцами. При этом он сказал: — Не ешьте леденцы! От них у вас будут болеть зубы! О-хо-хо! Вскоре мы попрощались с дедушкой и ушли от него. — Ну, а что же будет с твоим зубом, Улле? — спросил Лассе. — Так он и будет сидеть у тебя во рту, пока ты не станешь таким же старым, как дедушка? Улле рассердился, и это не удивительно. — Ну что вы ко мне пристали? — закричал он. — Это мой зуб, а не ваш! Чем он вам помешал? — Конечно, твой. Вот и скажи, когда ты его выдернешь? — вмешалась Бритта. Улле подёргал за нитку и ответил: — Может быть, завтра утром! — и побежал, бедняга, домой. — Мне его жалко, — сказал Лассе. — Но я знаю, как ему помочь. Когда он уснёт, я влезу к нему и выдерну ему этот зуб! — Ничего у тебя не выйдет! — сказали мы. — Ещё как выйдет! Зубной врач Ларе Эрикссон удаляет зубы под наркозом, — ответил он с важным видом. Тогда мы решили, что полезем вместе с ним и посмотрим, как он будет удалять зуб под наркозом. Наш дом стоит рядом с домом Улле, их отделяет друг от друга всего несколько метров. А между ними растёт липа, и Лассе, Боссе и Улле перелезают друг к другу по этой липе. Мы побежали в комнату к Лассе и Боссе и стали ждать. Нам было слышно всё, что делает Улле. Наконец Лассе крикнул: — Улле, почему ты не ложишься? — Ложись сам, если хочешь! — ответил Улле. — А я уже лежу! — крикнул Лассе, и мы засмеялись, потому что он лежал на полу и даже не думал раздеваться. — Улле, ты спишь? — крикнул Боссе через несколько минут. — С вами уснёшь, вы же всё время со мной разговариваете! — ответил Улле. Значит, он уже в постели! — Улле, погаси свет! — крикнул Лассе. — Сам погаси свет! — крикнул Улле. Лассе так и сделал. Теперь мы ждали в темноте. Вскоре Улле тоже погасил свет. — Кажется, я сама сейчас усну! — сказала Анна и зевнула. Вдруг мы услыхали, как Улле лезет по липе. Анна, Бритта и я спрятались в шкаф, а Лассе и Боссе легли, не раздеваясь, в постели и натянули одеяла до самого подбородка. — Боссе, ты спишь? — Улле просунул голову в окно. — Слушай, я, может, завтра заболею и не пойду в школу. Вы меня не ждите. — С чего это ты вдруг заболеешь? — спросил Лассе. — Ложись вовремя спать, и тебя никакая хворь не возьмёт! — У меня живот болит, — сказал Улле и полез обратно. Я уверена, что живот у него заболел от страха. Мы ждали долго-долго и чуть не уснули сами. — Ну, теперь-то он уже наверняка спит, — сказал Лассе и полез по липе. — Улле, ты спишь? — спросил он шёпотом. — Сплю, — ответил Улле. Мы подождали ещё немного. В конце концов Лассе заявил, что если Улле так и не уснул, значит, он по-настоящему болен и надо бежать за доктором. Мы тихонько полезли вслед за Лассе. У него был с собой фонарик. Он зажёг его, и мы увидели, что Улле спит, а изо рта у него висит нитка. Мне стало так жутко, точно зуб собирались выдернуть у меня. А вдруг Улле закричит от боли? И что он скажет, когда увидит нас? Лассе взялся за нитку и сказал:Раз, два, три —
Курок возводи!
Четыре, пять —
Пора стрелять!
А мы и сами не знаем, что делаем
У нас с Анной есть одно местечко за прачечной, где распускаются самые первые фиалки. И ещё у нас есть местечко, где цветёт первый гусиный лук. А подснежников всюду столько, что даже в глазах рябит. Мы собираем букеты из подснежников, гусиного лука и фиалок. Стоит поднести такой букет к носу — и сразу станет ясно, что наступила весна, даже если у тебя закрыты глаза и ты ничего не видишь. У нас с Анной много любимых местечек, где весной особенно хорошо. Одно из них в глубоком овраге. Мы даже притащили туда два деревянных ящика из-под сахара, чтобы сидеть на них. На дне оврага журчит ручей, но там, где мы играем, почти сухо. Кругом растёт густая черемуха, и нам кажется, будто мы сидим в зелёном зале. А вот Бритта этого не понимает. Однажды, когда мы с Анной сидели в овраге, к нам пришла Бритта. Она просунула голову в кусты и спросила нас: — Что вы тут делаете? Мы с Анной переглянулись. — А мы и сами не знаем, что мы делаем, — сказала я. Потому, что мы действительно этого не знали. Бритта сказала, что раз люди не знают, что они делают, значит, они не делают ничего и будет лучше, если они найдут себе какое-нибудь занятие. Но мы с Анной всё равно остались в овраге, хотя и не знали, что делаем. Вокруг нас рос златоцвет. И я вдруг сказала Анне, что меня зовут принцесса Златоцветка. — А меня зовут принцесса Первоцветка, — сказала Анна. — Это мой Зелёный дворец! — сказала я. — Нет, это мой дворец! — возразила Анна. Мы чуть не поссорились из-за дворца, но потом придумали, что принцессы Златоцветка и Первоцветка — близнецы и живут в одном дворце. — О, мой Зелёный дворец! О, мой журчащий ручей! — сказала Анна таким голосом, каким она всегда говорит, когда мы с ней в кого-нибудь играем. Я тоже сказала: — О, мой Зелёный дворец! О, мой журчащий ручей! Потом я воткнула себе в волосы ветку черёмухи. Анна тоже воткнула себе в волосы ветку черёмухи. — О, мои белые-белые цветы! — сказала я и ждала, что Анна повторит мои слова. Но она их не повторила, она сказала: — О, мои белые-белые… кролики! — Какие кролики? — удивилась я. — Заколдованные, — ответила Анна. Она сказала, что у неё в Зелёном дворце в золотой клетке живут два заколдованных белых кролика. — Ха-ха-ха! — засмеялась я. — Нет у тебя никакой клетки с кроликами! В ту же минуту я увидела лягушку и сказала: — О, моя маленькая заколдованная лягушка! И быстро схватила её. Ведь каждый знает, что большинство лягушек — это заколдованные принцы. Во всяком случае, так говорится в сказках. Анна, конечно, знала об этом, и ей стало завидно, что у меня есть лягушка, а у неё — нет. — Дай мне её подержать! — попросила она. — Держи своих белых кроликов! — ответила я. Но Анна так пристала ко мне, что я уступила и отдала ей лягушку. — А что, если это и вправду заколдованный принц? — спросила Анна. — По-моему, ты одурела от черёмухи, — сказала я и задумалась. Наверно, я тоже одурела от черёмухи, потому что я думала так: «Кто знает, а может, это и правда заколдованный принц? Может, в прежние времена его приняли за простую лягушку, и ни одна принцесса не догадалась поцеловать его. О нём забыли, и он навсегда остался лягушкой. И с тех пор живёт в этом овраге». Я поведала об этом Анне, и представьте себе, оказалось, что она думала о том же! — Ну ладно! — сказала я. — Раз так, придётся поцеловать его, чтобы разрушить чары. — Фу, гадость! — скривилась Анна. Но я сказала, что если бы в прежние времена все принцессы были такие же дуры, как она, то и теперь бы в наших канавах водились заколдованные принцы. — Но ведь мы не настоящие принцессы, — попыталась оправдаться Анна. — Подумаешь, всё равно надо попробовать, — сказала я. — Может, вдвоём мы и сможем его расколдовать. — Чур, ты первая! — воскликнула Анна и протянула мне заколдованного принца. Я взяла лягушку и посмотрела на неё. При мысли, что мне надо её поцеловать, меня слегка затошнило. Но тут мне кое-что пришло в голову. — Послушай Анна, — сказала я. — Если это действительно заколдованный принц, не забудь, что поймала его я. — Ну и что? — спросила Анна. — А то, что принц женится на принцессе и получит в приданое полкоролевства! Анна рассердилась: — Раз ты хочешь, чтобы я тоже целовала эту лягушку, значит, она общая! Пусть принц сам выбирает, кто из нас ему больше нравится. И мы решили, что принц сам выберет себе принцессу. Я сказала:Раз, два, три —
Курок возводи!
Четыре, пять —
Пора стрелять! —
Шкатулка мудрецов
Улле так дорожил своим зубом, который ему выдернул Лассе, точно это был золотой зуб, а не молочный. Он носил его в спичечном коробке и всё время на него любовался. Потом раскачался зуб у Боссе. Раньше он сразу вырвал бы его, но теперь потребовал, чтобы Лассе и ему вырвал зуб во сне. Перед сном он привязал к зубу длинную нитку, а конец этой нитки прикрепил к двери. Утром Агда пришла будить мальчиков, отворила дверь и выдернула Боссе зуб. Боссе тут же проснулся, его даже будить не пришлось. — Амы и не знали, как надо вырывать зубы! — сказал он по дороге в школу. Он тоже положил зуб в коробок, и они с Улле без конца сравнивали свои зубы и хвалились ими. Лассе стало завидно, и тогда он вспомнил, что у него где-то спрятан коренной зуб, который ему в прошлом году вырвал зубной врач. Вечером Лассе перерыл весь комод и нашёл множество своих ценных вещей, которые считал пропавшими навсегда. В коробке из-под сигар лежали несколько каштанов, стреляные гильзы от охотничьего ружья, сломанная свистулька, пять сломанных оловянных солдатиков, сломанное вечное перо, сломанные часы, сломанный карманный фонарик и его коренной зуб! Зуб тоже был сломан, иначе бы Лассе его не вырвали. Лассе посмотрел на свои сломанные сокровища и сказал, что он все их починит, когда у него будет время. Кроме зуба, конечно. Зуб он положил отдельно в спичечный коробок. Весь вечер Лассе, Боссе и Улле гремели своими спичечными коробками и так заважничали, что даже не захотели играть с нами в лапту. Мы с Анной и Бриттой прыгали в классики и не обращали на них никакого внимания. — Они мне уже надоели со своими зубами, — сказала Бритта. — Подумаешь сокровище, как будто у нас нет зубов! Мальчишки подошли к нам. Они успели посекретничать в комнате Лассе и Боссе и выглядели как заговорщики. — Только девчонкам не говорите, что у нас есть! — предложил Лассе. — Этого ещё не хватало! — возмутился Боссе. — Ни за что в жизни! — сказал Улле. Мы чуть не лопнули от любопытства, но сделали вид, что нам это ни капельки не интересно. — Анна, твоя очередь, — сказала я, и мы продолжали прыгать в классики. Лассе, Боссе и Улле сидели на обочине и посматривали в нашу сторону. — Ты её надёжно спрятал? — спросил Боссе. — Можешь не сомневаться, — ответил Лассе. — Шкатулку Мудрецов прячут только в надёжное место. — Само собой, а то девчонки найдут, и тогда всё пропало, — сказал Улле. Лассе изобразил на лице ужас. — Ты меня не пугай! — сказал он Улле. — Если девчонки доберутся… — Лиза, твоя очередь! — крикнула Бритта. Мы прыгали и притворялись, будто ничего не слышим. Мальчишки посидели-посидели и ушли. Анна показала на них пальцем и засмеялась: — Вон идут три мудреца, ха-ха-ха! Мы с Бриттой тоже засмеялись. Лассе обернулся и сказал: — Смейтесь, смейтесь! Но я бы на вашем месте плакал, а не смеялся! Тогда мы решили отыскать Шкатулку Мудрецов, хотя и понимали, что это всего-навсего очередная выдумка Лассе. Мальчишки пошли на луг кататься на Шведке, а мы побежали в комнату к Лассе и Боссе искать таинственную шкатулку. Мы всё перерыли, но не так-то просто найти Шкатулку Мудрецов, если даже не знаешь, как она выглядит. Мы обшарили комод и полки в шкафу, заглядывали под кровати и в печку, обыскали весь чердак, но ничего не нашли. В самый разгар поисков мы услыхали, что наверх поднимаются мальчишки, И быстро спрятались за старые пальто, которые висели на чердаке. — Давайте достанем её, — предложил Боссе. — Сперва надо проверить, где девчонки, — сказал Лассе. — Небось у Лизы играют со своими дурацкими куклами. — Нет, — сказал Улле. — Если бы они были у Лизы, мы бы их слышали. Они, наверно, ушли к Бритте с Анной. Доставай шкатулку! Мы не смели шелохнуться. Я ужасно боялась чихнуть или рассмеяться. Лассе шёл прямо на меня. Но вдруг он остановился, присел на корточки и что-то вытащил из-под половицы, а вот что именно, я разглядеть не успела. Анна толкнула меня в бок, а я толкнула её. — Мудрецы, клянитесь, что никогда не выдадите наш тайник! — торжественно сказал Лассе. — А как надо клясться? — спросил Боссе. Он соображает гораздо медленнее, чем мы с Лассе. Но Улле сказал: — Клянёмся, что никогда не выдадим наш тайник! — Клянитесь, что никогда не отдадите неверным Шкатулку Мудрецов! — сказал Лассе. Неверными были, конечно, мы — Бритта, Анна и я. Я снова толкнула Анну в бок. Боссе и Улле поклялись никогда не отдавать шкатулку неверным. — Ибо если неверные прикоснутся к ней, она потеряет свою чудодейственную силу! — сказал Лассе. Мне страсть как хотелось увидеть эту шкатулку, но мальчишки заслоняли её со всех сторон. Наконец Лассе спрятал её обратно в тайник, и они с грохотом скатились с лестницы. Как только дверь на чердак захлопнулась-, мы принялись за дело. Найти половицу было просто. Мы приподняли её и увидели Шкатулку Мудрецов. Это была старая сигарная коробка, в которой Лассе хранил свои сокровища. На крышке большими буквами было написано «ШКАТУЛКА МУДРЕЦОВ» и нарисован череп со скрещенными костями. — Открывай скорее, Бритта! — попросила Анна. — Давайте посмотрим, что в ней лежит! Бритта открыла шкатулку. Мы с Анной вытянули шеи, чтобы лучше видеть, но увидели только три белых зуба. Два маленьких и один побольше. И это всё, больше в шкатулке ничего не было. — По-моему, мальчишки сошли с ума, — сказала Бритта. А я предложила их проучить и придумала, как это сделать. У нас на чердаке стоит старый комод, в котором Агда хранит свои вещи. Мама не разрешает нам даже прикасаться к этому комоду. Но добрая Агда сама часто показывает мне всё, что там лежит: хорошенькая подушечка для иголок с кружевной каёмочкой, открытки с цветами, бутылочка из-под духов, которая очень хорошо пахнет, ручные часы, похожие на золотые и много всего другого, я даже не помню. В прошлом году в Большую деревню приезжал зубной врач. Он сделал Агде новую вставную челюсть. «У красивой женщины должны быть красивые зубы!» — сказал врач. Но старую челюсть Агда не выбросила: ведь кормить поросят и доить коров можно и со старой челюстью. Старую она решила носить по будням, особенно в плохую погоду, а новую — оставить на воскресные дни. Однако скоро ей надоели старые зубы. Она была влюблена в Оскара, и ей хотелось быть красивой даже в будни. Теперь старая челюсть Агды хранилась в верхнем ящике комода, и я знала, где она лежит. — Давайте спрячем в Шкатулку Мудрецов старую челюсть Агды! — предложила я. — Наверно, в целой челюсти больше чудодейственной силы, чем в каких-то молочных зубах! Анна и Бритта даже запрыгали от радости. Бритта сказала, что это гораздо лучше, чем просто стащить шкатулку. Пусть не думают, что мы верим любой их глупости! Мы положили вставную челюсть в Шкатулку Мудрецов и спрятали шкатулку обратно в тайник. А потом пошли посмотреть, что делают мальчики. Они играли в шарики. Мы уселись рядом и стали смотреть, как они играют. — Какие же вы мудрецы, если играете в простые шарики? — сказала Бритта. Они промолчали. Руки у Лассе были заняты шариками. — По-моему, эти шарики следует спрятать в Шкатулку Мудрецов! — сказала я. Они опять промолчали. Только Лассе тяжело вздохнул. По его вздоху мы поняли, что сегодня неверные кажутся ему ещё глупее, чем обычно. — А что это за шкатулка? — спросила Анна и толкнула Лассе в бок. Лассе ответил, что с девчонками о таких вещах не говорят. Шкатулка Мудрецов обладает тайной силой и может творить чудеса. Она хранится в надёжном месте, сказал он и добавил, что мы никогда-никогда не узнаем, в каком. Только тайное братство, которому принадлежит шкатулка, знает это место. Шкатулка лишится своей силы, если её увидят посторонние. — А тайное братство — это ты, Боссе и Улле? — спросила Бритта. Лассе замолчал, вид у него был неприступный. Мы громко засмеялись. — Что, завидно, что не знаете, где лежит наша короб… наша Шкатулка Мудрецов? — спросил Боссе. — А мы знаем, она у вас в шкафу! — ответила Бритта. — Вот и неправда! — засмеялся Боссе. — Ну, значит, она на чердаке под половицей, — сказала Анна. — Ничего подобного! — сказали Лассе, Боссе и Улле в один голос, но очень встревожились и даже бросили играть в шарики. — Боссе, пойдём посмотрим твою коллекцию! — предложил Лассе. Словно мы такие дурочки и сразу поверим, что ему и вправду захотелось посмотреть птичьи яйца, которые собрал Боссе! Конечно, мы догадались, что он хочет проверить, где шкатулка. Но ведь Боссе не такой сообразительный, как мы. Он сказал: — Вот ещё, да вы её сто раз видели!.. — Лассе так взглянул на него, что Боссе мгновенно всё понял. — Ладно уж, идём, покажу, если тебе так хочется, — буркнул он. И они медленно пошли к дому, чтобы мы чего-нибудь не заподозрили. Когда они скрылись из виду, мы побежали к тёте Лизе и сказали, что нам очень нужно взять одну вещь в комнате Улле. Она, конечно, разрешила. Из комнаты Улле мы по липе перелезли к Лассе и Боссе, вышли на наш чердак и опять — спрятались за пальто. И тут же на лестнице послышались голоса мальчишек. — Как вы думаете, почему Анна говорила про чердак? Неужели они что-то пронюхали? — спросил Боссе. — Чепуха! — ответил Лассе. — Ничего они не пронюхали. Просто она брякнула первое, что пришло в голову. Но шкатулку мы всё-таки перепрячем. Он поднял половицу. Нам были видны только их спины. — Открой, я хочу посмотреть на свой зуб! — сказал Улле. — И я тоже! — сказал Боссе. — Мудрецы, помните, неверные не должны видеть содержимое шкатулки! — торжественно сказал Лассе. — На него можно смотреть только нам! Наступила тишина. Мы поняли, что Лассе открывает шкатулку. А потом раздался вопль — это они увидели челюсть Агды. Тогда мы со смехом выскочили из своего укрытия, и я сказала: — Ну вот, теперь вам на целый год хватит волшебной силы! Лассе швырнул челюсть на пол и сказал, что девчонки всегда всё портят. — Милый Лассе, пусть ваша шкатулка покажет нам хоть маленькое-премаленькое чудо! — попросила Анна. — Смотри, ты у меня допросишься! — пригрозил Лассе. Но в конце концов мальчишки выбросили свои зубы, и мы все вместе побежали играть в лапту.Лассе ловит зубров
Я часто завидую Бритте и Анне по двум причинам. Во-первых, это дедушка. У них есть дедушка, а у меня нет. Правда, он говорит, что раз нас всего шестеро, он может быть дедушкой нам всем. Но Анна возражает: — А всё-таки это не по-настоящему! По-настоящему ты дедушка только Бритте и мне! И когда мы приходили к дедушке читать ему газету, Анна всегда сидит у него на коленях, и он называет её «своим дружочком». Не понимаю, как он отличает Анну от нас остальных, ведь он почти слепой. Но он отличает. А ведь Анна даже не косматая, как Исав из Библии. Отцу Исава ничего не стоило различать своих сыновей, потому что один из них был косматый, а другой — нет. Но дедушка, по-моему, молодец. Во всяком случае, дедушка любит нас всех, так что я даже не обращаю внимания на то, что он называет Анну «своим дружочком». А во-вторых, почему я им завидую, — это озеро. Кроме дедушки, у Бритты и Анны есть ещё собственное озеро. Оно находится за их коровьим загоном. Летом мы всегда в нём купаемся. Там очень хорошее песчаное дно. Однажды, когда мы поссорились, Анна сказала, чтобы я не смела купаться в их озере. Но её мама сказала, что я могу купаться сколько захочу. Это разрешено законом. Так что теперь Анна не может запретить мне купаться в их озере, даже если мы поссоримся. Но ссоримся мы редко. Противоположный берег озера не годится для купания — он очень высокий. Правда, Лассе говорит, что он не такой уж высокий и что Скалистые горы в Америке гораздо выше. Мы иногда играем, будто тот берег — это Скалистые горы, и плаваем туда на лодке. Лассе говорит, что, наверно, какой-нибудь великан накидал там столько скал и утёсов. Давным-давно, когда ещё не было ни людей, ни Бюллербю. Хорошо, что кто-то догадался построить Бюллербю, а то уж и не знаю, где бы мы тогда жили. Лассе говорит, что не будь Бюллербю, мы жили бы в пещере в Скалистых горах, там как раз есть одна подходящая пещера. Когда мы приплываем на тот берег, мы всегда высаживаемся в одном и том же месте и привязываем лодку к одной и той же сосне, а потом начинаем карабкаться наверх. Это очень трудно. Если не знаешь, за что ухватиться и куда поставить ногу, ни за что не вскарабкаешься. Сначала надо лезть по расселине, которая называется Коварная Царапина. Она такая узкая, что пока по ней лезешь, обязательно оцарапаешься. Но другого пути нет. Потом надо ползти по скале, которая нависает над озером. Эта скала называется Носоломка. Лассе говорит, что однажды Боссе свалился с неё и сломал нос. А Боссе говорит, что это неправда. То есть он, конечно, упал и чуть не сломал руку, но носа он никогда не ломал. Это всё выдумки Лассе. Однако скала всё-таки называется Носоломкой. После Носоломки идёт самое опасное место — Рука Мертвеца. Того, кто оттуда свалится, домой придётся везти по частям на тачке. Так говорит Лассе. А за Рукой Мертвеца начинается скалистая терраса, на которой находится наша пещера. Мы называем её Пещерой Грома. Как-то в воскресенье, ещё до летних каникул, мы отправились в Скалистые горы. Мы взяли с собой корзину с едой и сказали родителям, что уходим на целый день. Лассе привязал лодку к сосне, и мы стали карабкаться наверх. По дороге мы спорили, что приятнее: лазить по горам или по деревьям? В конце концов решили, что по горам всё-таки приятнее. По пути мы открыли новую расселину и назвали её Поджатое Брюхо. Когда по ней лезешь, надо поджимать живот. Вообще-то мы уже много раз лазили по этой расселине, но тогда мы ещё не знали, что она называется Поджатое Брюхо. Мама, наверно, никогда в жизни не видела ни Коварной Царапины, ни Носоломки, ни Руки Мертвеца, а то бы она ни за что не позволила нам лазить по Скалистым горам. Лассе заглянул вниз и сказал: — Кто из вас собирается упасть вниз, поднимите руку или ногу! Но никто не пожелал поднимать ни рук, ни ног, они нам нужны, чтобы карабкаться по Скалистым горам. В лесу возле Пещеры Грома есть уютная полянка, и мы решили первым делом позавтракать. Так всегда — дома есть не хочется, а только куда-нибудь уйдёшь, и сразу оказывается, что ты умираешь с голоду. И мы решили поесть не откладывая. У нас были с собой блинчики с вареньем. Очень много, наверно, сто штук. А кроме того, молоко, бутерброды и печенье. И ещё мясной рулет, который принёс Улле. Шесть кусков мясного рулета, каждому по куску. Но после блинчиков с вареньем никто не захотел есть холодный мясной рулет. К тому же у нас были крендельки, которые напекла мама Бритты и Анны. Боссе ужасно любит эти крендельки, и он попросил, чтобы последний кренделёк отдали ему. Улле обиделся из-за того, что мы не захотели есть его рулет, Бритте стало его жалко, и она сказала: — Ладно, Боссе, если ты съешь весь рулет, кренделёк — твой! И Боссе снова принялся за еду, хотя был уже сыт. Первый кусок он слопал быстро. Второй — не так быстро. Третий — совсем медленно. Чтобы подбодрить его, Бритта дала ему понюхать кренделёк. Боссе вздохнул и взял четвёртый кусок рулета. Он сказал: — Уже чечвёртый! — Дурак, не чечвёртый, а четвёртый! — поправил его Лассе. — Если бы ты так объелся, ты бы тоже забыл, как правильно, — сказал Боссе. Анна прыгала вокруг Боссе на одной ножке и кричала:Раз, два, три —
Курок возводи!
Четыре, пять —
Пора стрелять!
Иванов день
Наверно, Анна всё-таки права, считая, что веселее всего нам живётся летом. Хотя я люблю ходить в школу, и, когда учительница прощалась с нами перед каникулами, я чуть не заплакала, зная, что теперь очень долго её не увижу. Но начались каникулы, и я всё-таки её забыла. В первый же вечер каникул мы обычно ходим на озеро Бритты и Анны удить рыбу. Рыбалка — это самое летнее занятие, и ничто не может с этим сравниться. Мы делаем себе удочки из длинных веток орешника. А вот леска, поплавки, грузила и крючки у нас настоящие, их мы покупаем в лавке в Большой деревне. Лассе называет этот вечер Вечером Большой Рыбалки. На озере есть одна подходящая скала, с которой мы обычно удим. Она называется Окунёвой скалой. Окунёвая она потому, говорит Анна, что мы с неё ни разу не поймали ни одного окунька. Зато нас искусали комары. Правда, Боссе всё-таки поймал там недавно большого окуня, а Бритта двух маленьких плотвичек. После рыбалки мы с Анной сидели у нас на кухонном крыльце и расчёсывали комариные укусы. На правой ноге у меня было четырнадцать укусов, а на левой — пять. А у Анны на каждой ноге — по девять укусов. — Это всё равно, что задачка по арифметике, — сказала Анна. — Надо записать её для нашей учительницы. «Если у Лизы на одной ноге четырнадцать комариных укусов, а на другой пять, а у Анны по девять на каждой ноге, у кого из них больше укусов и сколько укусов было всего?» Но тут мы вспомнили, что у нас уже начались каникулы и заниматься на каникулах арифметикой глупо. Поэтому мы просто чесали свои укусы, пока не пришло время ложиться спать. Я обожаю летние каникулы! А теперь я расскажу вам, как мы праздновали Иванов день, первый летний праздник. На лугу был установлен высокий купальский шест. Его наряжали сообща все жители Бюллербю. Сперва мы поехали на телеге далеко в лес и нарезали там много-много веток. Папа правил лошадью, и даже Черстин ездила с нами. Улле дал ей в руки веточку, и она размахивала ею, а Улле пел старинную песню:В золотой коляске
По дороге тряской
Едет крошка Черстин.
Держит кнутик золотой,
Всем кивает головой
Наша крошка Черстин.
Настало лето,
Сверкает солнце
И пахнут цветы на лугу!
Настало лето,
Сверкает солнце
И пахнет навоз на лугу!
Последние комментарии
6 часов 3 минут назад
6 часов 4 минут назад
12 часов 47 минут назад
12 часов 55 минут назад
19 часов 8 минут назад
19 часов 11 минут назад