Смертельная измена [Сабина Тислер] (fb2) читать онлайн

Сабина Тислер Смертельная измена

Нани и Эгону

BACI

Робки мы,

И вид один борьбы или железа

Жену страшит. Но если брачных уз

Коснулася обида, кровожадней

Не сыщете вы сердца на земле.

Еврипид. «Медея»

(перевод И. Анненского)

Часть первая

1

Магда проплакала всю ночь. В десять минут четвертого она в последний раз посмотрела на часы и наконец, совершенно измученная, уснула. Около половины шестого утра она проснулась. Голова болела, и она чувствовала, что глаза опухли. Она перевернулась на спину и попыталась расслабиться. Но от этого страх только усилился. У нее больше не было соломинки, за которую можно было ухватиться.

Йоганнес ничего этого не знал. Его дыхание было ровным, он спал глубоко и крепко. Она подумала о том, что было бы, если бы его здесь больше не было, если бы она не слышала, как он дышит, и ее охватила паника. Она не могла жить без него. Но и жить с ним она уже тоже не могла.

В половине седьмого взошло солнце, и его золотисто-красный луч упал на античный шкаф напротив кровати, в котором Магда держала постельное белье. Йоганнес тихо вздохнул и повернулся на бок. Вчера вечером она не заметила щетину на его подбородке и щеках. Он, наверное, не брился уже дня три. Она ненавидела это. Когда она гладила его по лицу, кожа должна была быть гладкой. Без малейшей неровности, без малейшего изъяна.

Магда тихонько встала, набросила купальный халат и сунула ноги в домашние шлепанцы. Был июль, но из-за каменных стен толщиной от сорока до восьмидесяти сантиметров по утрам в доме было довольно холодно. Десять лет назад они купили бывшее поместье Ла Рочча, нуждавшееся в ремонте. В плане оно представляло собой подкову и, по мнению Магды, было слишком велико, а к тому же в ужасном состоянии. Крыша готова была вот-вот провалиться, со стен отслаивалась штукатурка, а пол угрожающе прогибался. Участок одичал и зарос ежевикой, шиповником, боярышником и вереском.

Одно расстройство, считала Магда. Но Йоганнес был в восторге. На север открывался вид от Монтеварки до Прато Магно, горной гряды, отделявшей долину Арно от Казентино. С западной стороны была видна маленькая горная деревушка, с востока — голый холм с одним-единственным домом, а с юга — густой лес и дорога, ведущая к Солате. Йоганнес моментально влюбился в это место и каждую свободную минуту мотался в Италию. Он поднял на ноги мастеров и друзей, сам энергично набросился на работу и в течение нескольких лет превратил поместье в настоящую игрушку.

Он обустроил пять комнат, две ванные и кухню, но оставил частично завалившуюся каменную кладку стены с западной стороны, заменив выпавшие места стеклом. Необычная конструкция придавала дому своеобразный вид и давала огромное количество света в рабочую комнату Йоганнеса. Внутренний двор был вымощен старым булыжником, а над тяжелым деревянным столом раскачивалась металлическая лампа. Магда заставила дворик терракотовыми цветочными горшками, в которых буйно произрастали гортензии, герань, розмарин, базилик и шалфей. Внутренний дворик был архаичным и уютным одновременно, и она любила проводить здесь летние ночи, защищенная от ветра толстыми стенами дома, которые на протяжении многих часов отдавали дневное тепло.

Правда, у нее возникало неприятное чувство, что она вроде бы всегда на виду, потому что внутренний дворик хорошо просматривался с некоторых участков дороги, ведущей в Солату. Это было то, что ей не нравилось в доме.

Магда тихо вышла из спальни и направилась в расположенную напротив ванную комнату. Ее опухшие от слез глаза выглядели ужасно, а ресницы почти исчезли под набрякшими веками.

Она решила не обращать на это внимания и почистила зубы. Она встала под душ, и у нее в голове, как уже несколько недель подряд, снова вертелась одна и та же мысль: «Он разрушил все».

Она надела легкие летние брюки и футболку и пошла в кухню. Через четверть часа в спальне включится радиобудильник. Йоганнес чаще всего сразу же вставал. Он не хотел терять ни кусочка дня. Каждое утро у него в голове было полно планов относительно того, что нужно отремонтировать или переделать в доме и в саду, и он постоянно сокрушался, что ему не хватает отпуска, чтобы сделать все то, что запланировано.

Времени было достаточно, потому что пройдет не менее получаса, пока он спустится вниз, чтобы позавтракать.

Она открыла дверь на террасу и вышла на улицу. Воздух был чистым и сухим, день обещал выдаться жарким. Магда потянулась и глубоко вздохнула. Было совсем тихо. На засыпанной щебнем дороге на Солату не было ни одной машины, не слышалось голосов. Даже кошка не пробиралась через высокую траву и не потягивалась на уже прогретых ранним утренним солнцем камнях.

Несколько минут она стояла неподвижно. Во дворе, остававшемся пока в тени, дул легкий ветерок. Магде стало холодно в тонкой футболке, но она стояла спокойно, слушая, как медленно и ровно бьется сердце. Ни малейшего следа былой нервозности. Значит, все правильно. Сомнений нет, раздумывать больше не нужно. Она приняла решение.

Она вернулась в кухню и поставила на огонь воду для чая. С тех пор как Йоганнес начал страдать повышенным давлением, они взяли за правило не пить кофе по утрам. Им это удалось с огромным трудом. Кофеварка для эспрессо уже два года стояла без дела на маленьком комоде под окном, и Магда сомневалась, что она вообще еще на что-то годится.

Йоганнес всегда пил кофе с горячим молоком — с пенкой или без пенки, ему было все равно. Он пил кофе с молоком в Берлине, caffé latte в Италии и café аu lait во Франции. С тех пор как это было уже нельзя, кальция ему не хватало больше, чем самого кофе. Иногда в послеобеденное время он приходил в кухню, вспотевший и уставший от работы в саду, брал пакет с молоком из холодильника и одним духом выпивал не меньше пол-литра. Кроме того, он привык есть на завтрак мюсли с фруктами, плавающими в молоке.

Магда увидела свое лицо в стеклянной дверце шкафа для посуды и левой рукой убрала непослушные пряди со лба.

Все, что она делала потом, было обычной утренней рутиной и происходило почти автоматически. Она вышла во двор и протерла тяжелый деревянный стол влажным полотенцем. Потом принесла два блестящих синих набора посуды — вилки, ножи, ложки, тарелки, чашки — и достала из холодильника тосканскую колбасу-салями, кусок pecorino^[1] и огурец.

В отличие от Йоганнеса, Магда любила начинать день с обильного завтрака. Если она с утра ела мюсли или фрукты и творог, то самое позднее через час снова чувствовала себя голодной.

Вода закипела, и она заварила чай. В этот момент включился радиобудильник в спальне. Если стоять совсем тихо и хорошенько сосредоточиться, то можно скорее угадать, чем услышать тихую музыку в спальне. Еще пять минут. Не больше. А потом Йоганнес встанет.

Она нарезала фрукты маленькими кубиками: яблоко, половина банана, половина апельсина. Насыпала сверху три столовые ложки мюсли. Хлопнула дверь ванной комнаты, немного погодя послышался шум воды. Наверное, пройдет еще минут десять, пока он появится. С молоком придется подождать, чтобы мюсли не размякли.

Рядом с домом была небольшая лужайка, заросшая цветами, названия которых Магда не знала. Какие-то сорняки, наверное. Йоганнес стриг лужайку только тогда, когда уже тянуть было некуда и стебли растений начинали надламываться. Он любил свой «упорядоченный садовый хаос», как он это называл, и вытаскивал газонокосилку из кладовки лишь тогда, когда считал, что лужайка выглядит «асоциально».

Магда сорвала несколько цветов, добавила к ним желтые головки укропа и поставила букет в маленькой пузатой вазочке, купленной у продавца подержанных вещей на базаре в Ареццо за два евро, на стол.

Пора было наливать молоко. Сейчас появится Йоганнес.

Яд был в кармане ее брюк. Она знала, что капли абсолютно безвкусные. Он ничего не заметит. По крайней мере, на первых минутах.

2

Когда из радиобудильника полилась музыка, Йоганнесу понадобилось пять секунд, чтобы сообразить, что он просыпается в Тоскане. Утреннее солнце грело сильнее, чем в Германии, а комната была теснее. Маттони^[2] и узкие темно-коричневые потолочные балки бросали на постель коричневатый керамический отсвет, а в оконной нише неподвижно висел черный скорпион.

Он был дома. Он вернулся и хотел оставить все, что произошло, позади. Он решил начать все сначала. Впереди было четыре недели отпуска, и он хотел оставаться все это время с Магдой, чтобы постепенно разрушить стену между ними. Это будет второй медовый месяц. В этом он не сомневался ни секунды.

Йоганнес отбросил в сторону легкое одеяло, вытянул ноги вверх и принялся медленно их опускать. Он удерживал пятки в пяти сантиметрах над матрацем, пока мышцы брюшного пресса не начали дрожать. И так двадцать раз. Это было легко. Регулярные занятия в фитнес-центре оправдывали себя: он выглядел моложе, чем был на самом деле.

Каролине доставляло удовольствие прикасаться к какой-нибудь мышце на его теле и заставлять Йоганнеса работать с ней, чтобы увидеть, как она напрягается, расслабляется или целенаправленно подрагивает. Ей это очень нравилось.

Каролина… Он должен прекратить даже думать о ней. Все кончено. Он больше никогда не увидит ее. Хватит!

Йоганнес встал и подошел к открытому окну. Хотя небо было безоблачным, солнце все еще оставалось какого-то светло-молочного пасмурного оттенка. Значит, будет прекрасный день.

Белый «фиат» медленно полз вверх по извилистой дороге на Солату. Наверное, Джанни. Ему было семьдесят шесть лет, и он время от времени еще работал в оливковых садах. Когда чувствовал в себе силы и рак желудка давал ему передышку.

«Сразу же после завтрака надо выкосить траву на лужайке, — подумал Йоганнес. — И засыпать землей отстойную яму». Ее пришлось соорудить прошлой осенью, когда местные муниципальные власти отдали новое распоряжение о величине очистных сооружений. По мнению Йоганнеса, это распоряжение было отдано только для того, чтобы дать возможность подзаработать местным продавцам стройматериалов и сантехникам. Поскольку Ла Рочча была большой усадьбой и чисто теоретически тут хватало места для проживания двенадцати человек, от него потребовали сделать очистные сооружения большей емкости. Йоганнес злился и пытался доказать, что в Лa Рочче живут только они вдвоем, но муниципалитет был неумолим. В конце концов Йоганнес сдался.

Он знал, как Магда ненавидела, если что-то в усадьбе напоминало стройплощадку, а эта яма, не засыпанная землей, и вправду выглядела ужасно. Поэтому он просто закопает ее, а Магда или посадит что-то сверху, или поставит на три люка очистных камер керамические горшки с геранями и гибискусом — своими любимыми цветами.

А потом надо будет подвязать розы возле кухни. Огромный куст был усыпан цветами и уже не выдерживал их тяжести. Это была работа, которую не любила Магда. Она расцарапывала себе руки и боялась змей, которые частенько прятались в кустах.

Он сделает все, что только в его силах. Он будет носить ее на руках, будет угадывать по глазам любое ее желание.

И Магда простит его. В этом он был убежден.

3

Магда начала нервничать и уже в четвертый раз смотрела на часы. Сегодня утром Йоганнес необычно много времени уделял утреннему туалету. Наверное, тщательно брился. Она невольно улыбнулась тому, что у него будут безукоризненно гладкие и мягкие щеки, когда она будет целовать его в последний раз.

Она окинула взглядом стол, накрытый к завтраку, — не забыла ли чего? — и похолодела от ужаса. Она сделала огромную ошибку. Как и каждое утро, летом, когда не было дождя, она накрыла стол во дворе, но для того, что она запланировала, это никак не подходило. Ведь Йоганнес должен потерять сознание, и тогда ей придется тащить его в дом. А это лишних семь метров. С некоторых отрезков дороги двор хорошо просматривался. Правда, летом там лишь изредка мог проехать крестьянин, выращивавший оливки, а зимой — какой-нибудь охотник, но все же из-за собственной недальновидности она подвергалась риску, которого легко можно было избежать.

Она бросилась в кухню и прислушалась, не спускается ли Йоганнес по лестнице. Потом схватила поднос и снова выскочила во двор. Она сгребла вилки и ножи, поставила на поднос тарелки, чашки, блюдца, колбасу, сыр, фрукты, молоко, сливочное масло, соль и прочие мелочи, которые всегда стояли на столе, и потащила перегруженный поднос назад в кухню. Время поджимало, потому что надо было еще накапать отраву в молоко, пока Йоганнес не появился в кухне.

Она снова поставила все на большом деревянном столе напротив двери террасы, и ей понадобилось для этого всего лишь несколько секунд.

Потом она открыла дверь в небольшой коридор, откуда лестница вела на второй этаж и в спальню.

— Йоганнес, — позвала она, — завтрак готов. Ты идешь?

— Сейчас, — ответил он, — еще минут пять.

У Йоганнеса пять минут могли означать и десять. Что он там так долго делает? Ей хотелось избавиться от напряжения, хотелось, чтобы все наконец осталось позади.

Она прислонилась к двери террасы и осмотрела кухню, словно видела ее в первый раз. Она очень любила эту кухню, хотя та была какой угодно, только не практичной. Она любила ее намного больше, чем свою элегантную и современную кухню в Берлине, в которой ящики выдвигались от одного только прикосновения пальцем, где запасы хранились в шкафах на уровне глаз, а углы под кухонным столом не пустовали, а разумно использовались с помощью хитрой системы вращающихся полочек. Блестящие хромированные краны и ручки были просты в обращении, а галогеновые светильники расположены так, что освещали кухню безукоризненно, но не слишком ярко.

А здесь столешница была сделана из тяжелого темного каштанового дерева и уже начала подгнивать там, где Магда ставила мокрые горшки и кастрюли. Старые грубые маттони с каждым годом становились все темнее. Сложенная из кирпича вытяжка, окруженная изъеденными древоточцами балками, придавала помещению уютный домашний вид, над плитой висели кованые сковородки ручной работы. Казалось, что находишься в типично тосканской кухне, а если включить теплый свет над столом и поставить пару свечей на окно, то чувствуешь себя по-настоящему дома.

И Магда поняла, что до сих пор нигде не чувствовала себя так хорошо, как в этой кухне.

Рядом с плитой еще лежал нож, которым она снимала шкурку с салями. Она открыла посудомоечную машину и только сейчас заметила, что в ней осталась вымытая посуда. Магда бросилась вынимать ее, и ей пришлось не меньше десяти раз пробежаться до большого кухонного шкафа, пока она составила туда тарелки, миски и кофейные чашки, а потом еще уложила в выдвижной ящик ножи, ложки и вилки.

Она закончила работу и посмотрела на часы. Прошло шесть минут. Сейчас появится Йоганнес.

Она вынула флакон из кармана, открутила крышку и накапала двадцать капель в молоко.

Теперь пути назад уже не было.

4

Йоганнес был абсолютно уверен, что спрятал маленькую коробочку с серьгами в боковом кармане чемодана, но она словно сквозь землю провалилась.

Что касается подарков, то до сих пор у него было не слишком много фантазии на этот счет: он дарил Магде цветы или украшения в зависимости от того, был повод значительным или не очень. В субботу он был в Фриденау и возле ювелирного магазина остановился, собственно, только потому, что удивился, что на этой отдаленной боковой улочке вообще что-то можно продавать. Но витрина была декорирована с чрезвычайным вкусом, и ему в глаза бросились сережки. Креолы из белого золота с маленькими бриллиантами. Они излучали строгую холодную красоту, которая привлекла его.

Ему никогда бы не пришла в голову идея дарить украшения Каролине — у нее просто был слишком изысканный вкус. Но с Магдой все было по-другому. Ему зачастую казалось, что ей нравится то, что нравится ему. И на нее было так легко произвести впечатление: она была счастлива, как ребенок, если ему что-то нравилось. С Магдой всегда все было так, как надо, она была совсем бесхитростной.

Недолго думая, он купил эти сережки. Он действительно хотел начать все сначала и помириться с ней. Может быть, этот подарок подтвердит его стремление.

В последние дни на работе был настоящий ад. Казалось, все желающие куда-то перебраться решили осуществить свои планы именно на этой неделе. Магда уже уехала в Италию. Йоганнес работал еще целую неделю, потом раздал подчиненным последние инструкции, оставил им свой номер мобильного телефона и в пятницу утром кратчайшим путем отправился в Тоскану, остановившись только один раз, чтобы заправиться.

Магда не ждала его и уже лежала в постели. Она проснулась, когда он зашел в спальню.

— Как хорошо, что ты здесь! — сказала она сонным голосом. — Спокойной ночи, до завтра.

Она повернулась на бок и снова заснула.

Йоганнесу так хотелось сказать ей, что он никогда больше не встретится с Каролиной, никогда не увидит ее, но с этим можно было, наверное, погодить до завтрака.

На террасе он налил себе бокал красного вина и посмотрел на луну, на усеянное звездами небо. Еще одна ночь, затем наступит полнолуние.

Все закончилось. Он принял решение остаться с Магдой и сразу почувствовал себя легко и свободно.

Йоганнес наконец-то нашел сережки в боковом кармане своего несессера. Он не сразу вспомнил, что засунул маленький пакетик именно туда.

Он спрятал его в карман брюк, широко открыл окна спальни, застелил обе кровати и пошел вниз, в кухню.

«Все будет хорошо, — думал он, — все будет хорошо».

5

Магда улыбнулась, когда Йоганнес вошел в кухню и поцеловал ее в щеку.

— Ты хорошо спала? — спросил он, усаживаясь за стол.

— Так себе. Мне снились плохие сны.

— О чем?

— Я не могу это рассказать, иначе кошмар сбудется.

Она поставила тарелку с мюсли на стол и налила ему чаю.

— Приятного аппетита.

Йоганнес взял ложку и сказал:

— Кстати, я прекратил отношения с Каролиной. Это закончилось, и я больше никогда ее не увижу.

— Хорошо, — безучастно ответила Магда, наблюдая за тем, как он ест.

— Прости меня. Я и представить не мог, как много ты для меня значишь. Я люблю тебя, Магда. Давай забудем то, что было. И начнем все сначала.

Он встал и обнял ее. Она была какой-то странной, словно окаменевшей.

— Садись и ешь, — сказана она, — потом поговорим.

Он снова сел и съел несколько ложек. Магда сделала себе бутерброд из белого хлеба с маслом и сыром. Когда Йоганнес снова отложил ложку в сторону, она занервничала.

— Что такое? — спросила она. — Что, ложка грязная? Дать тебе другую?

— Нет, — сказал он и улыбнулся. — Я привез тебе кое-что. — Он вынул из кармана брюк маленький бархатный мешочек. — Для тебя. Пожалуйста, Магда, прости меня!

Магда не пошевелилась.

— Посмотри же. Я надеюсь, что тебе это понравится.

Магда открыла бархатный мешочек.

— О, как прекрасно, — прошептала она, — какие они красивые! Креолы. Да еще с бриллиантами. Мои любимые камни.

Она поцеловала его в знак благодарности. Он усадил ее к себе на колени и обнял.

— Я был таким дураком, Магда! Я забыл, что мы с тобой — одно целое.

— Ну ладно. — Она встала и снова села напротив него. — Хочешь еще чаю?

Он кивнул, и она долила ему в чашку.

— Почему мы сегодня завтракаем не на террасе? — спросил Йоганнес.

— Я с утра замерзла, да и ветер был холодный. Вот я и подумала, что здесь, внутри, будет уютнее.

— И правда. — Йоганнес улыбнулся ей. — Будет еще много теплых дней, так что одним больше, одним меньше, это не страшно.

Магда встала и вышла на террасу.

— Я сейчас вернусь, — сказала она, — я только на минутку в туалет.

Йоганнес включил радио. «Sensa una dona», — пел Цуккеро. Он медленно доедал мюсли, а песня проникала глубоко в душу и наполняла его счастьем.

«Жизнь прекрасна, — думал он, — и у нас впереди несколько фантастических недель отпуска. У Магды и у меня».

— Кстати, вчера вечером я заглянул к Массимо и Монике, купил у них пятилитровую бутыль масла и ящик вина. Все это еще в машине, — сказал он, когда Магда вернулась в кухню.

Магда вздрогнула.

— О, как чудесно! — сказала она.

Значит, Массимо и Моника знают, что Йоганнес приехал. А то, что знают эти двое, знает все село. Магда разозлилась. И надо же было ему покупать это проклятое масло и вино прямо в первый вечер?

Она вообще-то собиралась рассказать в деревне, что этим летом приехала в отпуск одна.

— Они передавали тебе привет, — прервал Йоганнес размышления Магды, — и мы договорились, что как всегда встретимся у нас за ужином. Может быть, в субботу или на следующей неделе. Как ты захочешь.

Магда не успела ничего ответить, потому что в этот момент ему стало плохо. Это была не боль, а не поддающаяся контролю слабость. Перед глазами у Йоганнеса все плыло.

— Магда, — прохрипел он, — помоги мне, мне так плохо! Я сейчас упаду. Что со мной? Помоги мне… О боже…

Все вокруг почернело. Он попытался поднять руку, но это ему не удалось. Рука сорвалась вниз, в пустоту, и Йоганнес тяжело и сильно ударился лицом о деревянную крышку стола.

6

Магда, работая в аптеке, долго ждала подходящей возможности. Генриетта, ее начальница, была у зубного врача и должна была вернуться не раньше пяти. Кроме нее в аптеке оставалась только Даниэла, помощница аптекаря, медлительная упитанная близорукая блондинка с пятью диоптриями на одном глазу и с семью — на другом. Она как раз обслуживала клиентку, которая хотела знать о лекарствах от простудных заболеваний у детей все, и Магда считала явно чрезмерным. В наше время относительно медикаментов от простуды уже нет ни сюрпризов, ни тайн, и Магда с отвращением наблюдала, как Даниэла, несмотря на очки с толстыми стеклами, держит прямо перед глазами инструкцию, прилагаемую к упаковке.

В это время в аптеку зашел поставщик лекарств, и Магда попросила его пройти прямо на склад, где он и сгрузил картонный ящик с сукцинилхолином. Это был препарат, который заказывали главным образом врачи-пульмонологи для своих частных клиник, поскольку они применяют его как наркоз для проведения интубации.

— Много еще работы на сегодня? — спросила она любезно, но без всякого интереса.

— Вы предпоследняя клиентка, — ответил поставщик, переминаясь с ноги на ногу и улыбаясь.

Магда тоже улыбнулась и подписала квитанцию. Поставщик приветственно прикоснулся к шляпе и исчез столь же быстро и незаметно, как и появился.

Магда в страшной спешке начала распаковывать ящик и незаметно опустила в карман халата пять ампул. Остальные она принялась аккуратно складывать в шкаф для ядосодержащих медикаментов, ключ от которого был только у нее и Генриетты.

— Фрау Кремер нужна пачка зокора! — внезапно влетела в склад Даниэла. — У нее нет рецепта, но она говорит, что всегда получала зокор без рецепта. И без проблем.

— Распакуй все ампулы, — ответила Магда, — а я займусь фрау Кремер.

Фрау Кремер послало ей само небо. Теперь она могла сказать, что ампулы сортировала Даниэла, а если Генриетта заметит, что их не хватает, то она просто выгонит Даниэлу с работы. Ненадежные помощники аптекаря ей не нужны.

Магда была чрезвычайно любезна с фрау Кремер. Она знала эту клиентку уже много лет, и, разумеется, та получила свое лекарство против повышенного содержания холестерина в крови без всякого рецепта.

Даниэла уже сложила ампулы. Магда поблагодарила ее и закрыла шкаф на ключ.

До конца рабочего дня оставалось еще полчаса. Магда выпила с Даниэлой по чашке кофе и, поскольку в аптеку уже почти никто не заходил, отослала ее домой.

Даниэла посильнее прижала толстые очки к носу и, слепая как курица, уехала на своем маленьком «поло».

Магда использовала эту возможность, чтобы украсть еще и быстродействующие барбитураты.

В семь вечера она закрыла аптеку и уехала домой. Собственно, Генриетта собиралась еще вернуться на работу, но, похоже, зубному врачу пришлось резать ей десну, и она чувствовала себя плохо.

На следующий день до обеда Магде не нужно было выходить на работу. В четверть двенадцатого ей позвонила Генриетта.

— Вчера привозили сукцинилхолин? — спросила она.

— Да, а в чем дело?

— Не хватает пяти ампул. Я проверила наличие и поступление лекарств.

— Не может быть!

Магда про себя удивилась, что Генриетта заметила пропажу. Она от нее этого не ожидала.

— Ты можешь это как-то объяснить?

— Нет. А ты точно сосчитала?

— Да. — Генриетта нервно вздохнула. — Ты складывала ампулы?

— Сначала я. А продолжала Даниэла, потому что в аптеку пришла капризная клиентка.

Генриетта молчала.

— А это не могло быть просто ошибкой при поставке? Ну зачем Даниэле сукцинилхолин? Генриетта, я тебя прошу… Да с ним никто и ничего не сможет сделать! А уж тем более Даниэла.

Генриетта знала, что, по мнению Магды, у надувной куклы из секс-шопа Беаты Узе ума больше, чем у Даниэлы. И Магда всегда возражала против приема Даниэлы на работу.

— Я не знаю, что и думать, но, как бы там ни было, ампул не хватает. А это катастрофа, Магда!

— Я знаю.

— Что мне делать? Уволить Даниэлу? Без доказательств?

— У тебя нет другой возможности. Так ты избавишься от этой проблемы. В конце концов, ты же не можешь приказать обыскать ее квартиру.

Генриетта громко вздохнула в трубку.

— Я еще никогда не была в такой дурацкой ситуации, Магда.

— Могу себе представить. — Магда вложила в свой голос столько тепла, сколько могла.

— Хорошо. Я поговорю с ней.

Генриетта извинилась за беспокойство, попрощалась и положила трубку.

Магда глубоко вздохнула и почувствовала некоторое облегчение. Она не думала, что Генриетта еще раз заговорит с ней о пропаже сукцинилхолина или о барбитуратах. Все это будет списано на Даниэлу.

Когда Магда после обеда пришла в аптеку, там была уже новая помощница, Ингрид.

7

— Бедный мой зайчик, — прошептала Магда, — скоро все закончится. Самое плохое ты уже оставил позади.

Она подняла ему веки. Он уже потерял сознание и не почувствует того, что ей еще предстоит с ним сделать.

Сейчас он находился в коме. В моче эти вещества можно было обнаружить на протяжении еще двенадцати часов, а в крови — всего лишь шести. Но, собственно, это уже все равно. Она позаботится о том, чтобы никто и никогда не нашел труп Йоганнеса.

Однако в настоящий момент он еще не был мертв. Смесь из барбитуратов, которую Магда сама приготовила, не убьет его: она нужна лишь для того, чтобы Йоганнес не понял, как она его умертвит.

Она не хотела делать ему больно. И не хотела пугать его.

Если один человек изменяет другому, жизнь заканчивается.

«Любимый, ты же знал это. Ты же меня знаешь… Ты не должен был так поступать со мной».

Она вытащила из кухонного шкафа шприц и ввела ему в бедро сукцинилхолин. Это средство часто применяется при операциях для анестезии, но оно способно вызвать полный паралич мышц тела. Значит, скоро самостоятельное дыхание прекратится и сердце перестанет биться.

Если впрыснуть это средство внутривенно, оно подействовало бы уже через несколько секунд, но на это Магда не решилась. Побоялась, что не найдет вену. Что касается внутримышечной инъекции, то тут она была полностью уверена в себе, пусть даже процесс умирания продлится немного дольше. Как бы там ни было, но пути назад уже нет.

Магда взяла руку Йоганнеса и погладила ее.

— Прощай, — прошептала она, — куда бы ты сейчас ни шел. У нас было прекрасное время, и я тебя никогда не забуду. Жаль тебя, жаль нас, Йоганнес. Жаль, что ты познакомился с Каролиной, иначе у нас было бы еще много чудесных лет впереди. Мой друг, любимый мой, спи спокойно. Усни навсегда.

Она поцеловала его в голову и пощупала пульс. Сердце еще билось.

— Еще одна минута, еще чуть-чуть, и твоя душа улетит отсюда, Йоганнес. Не обижайся на меня за то, что я сделала, но по-другому было нельзя. Я бы уже никогда не смогла доверять тебе. И я не хотела отдавать тебя другой. У меня был единственный выход. Прости меня.

Внезапно голова Йоганнеса откинулась в сторону. Магда увидела, как артерия у него на шее забилась быстрее, а потом он перестал дышать.

Магда больше не чувствовала ударов пульса. Йоганнес был мертв.

8

Магда закрыла на задвижку дверь террасы и задернула тяжелую гардину, которая защищала не только от любопытных взглядов, но и от солнца, и помогала сберечь приятную прохладу в кухне. После этого она, не закрывая окон, закрыла ставни во всем доме.

Потом она осторожно стащила Йоганнеса со стула и положила на пол.

Времени было достаточно, потому что после введения сукцинилхолина трупное окоченение не наступает так быстро. Но у Магды было еще чертовски много работы.

Она вспомнила, что не выпила свои таблетки, поэтому села за стол, открыла бутылку минеральной воды и проверила старую шкатулку для чая, в которой хранила лекарства, которые ей следовало принимать регулярно. Немножко калия для сердца, кальция для костей, аспирина для крови и пакетик легкого слабительного для пищеварения. Порошок надо было растворять в воде. Слава богу, что вкус его был терпимым и отдаленно напоминал привкус апельсина.

Она как раз запрокинула голову, чтобы проглотить таблетки кальция, которые были большими, поэтому их трудно было глотать, даже запивая водой, и тут зазвонил телефон. Магда затаила дыхание и принялась считать звонки. Пять, шесть… Она встала. Звонок действовал на нервы, и ее бросило в пот.

«Перестань! — мысленно кричала она. — Перестань наконец! Меня нет дома. Когда ты это поймешь? Проклятье!»

После семнадцатого звонка телефон замолчал. Она подошла к двери террасы и посмотрела наружу. Во дворе, на дороге и в лесу никого не было видно. Стрекотали цикады, дрожал раскаленный от жары воздух.

Она поставила на проигрыватель компакт-диск Адриано Челентано — на прощание. Йоганнес любил его песни. Для него Челентано был настоящим мужчиной. «Azzurro» была единственной песней, которую Йоганнес знал на итальянском языке наизусть и с восторгом пел вместе со всеми на каждом деревенском празднике. Если он с того света сможет услышать ее, то наверняка обрадуется.

«Я слышу, как над крышами пролетает самолет…», — пел Адриано. Внезапно Магду охватила невыносимая тоска. Ей захотелось сесть в самолет и улететь отсюда. Оставить все и никогда больше сюда не возвращаться. Начать жизнь сначала. Без Йоганнеса и без чувства вины.

Внезапно она почувствовала какой-то неприятный запах, который, чем ближе она подходила к холодильнику, становился сильнее. Она обнюхала все вокруг и наконец обнаружила в сетке среди луковиц заплесневелый лимон.

Она выбросила лимон и почувствовала, что хочет есть. Ах да, она ведь не успела позавтракать.

Остатки завтрака все еще стояли на столе. Сначала она взяла пустую тарелку из-под мюсли, тщательно вымыла ее и поставила в шкаф. Потом отрезала кусочек хлеба и съела его с пармской ветчиной. И запила все это почти целой бутылкой воды.

— Я так любила готовить для тебя, Йоганнес! — сказала она улыбаясь, расслабленно откинулась назад и взглянула в мертвые глаза мужа, которые смотрели на нее холодно и с упреком. — Похоже, мне будет не хватать наших совместных завтраков, обедов и ужинов.

В этот момент она услышала снаружи шум мотора и затаила дыхание. Шум становился все громче. Она чуть-чуть отвернула гардину перед дверью террасы и посмотрела на улицу. Зеленый автомобиль «сузуки» как раз спускался с горы.

Магда сначала окаменела от ужаса, а потом перебралась к окну над раковиной для посуды. Через створки ставни она могла наблюдать за тем, что происходит снаружи, не опасаясь, что ее кто-то увидит. Она ждала.

Машина остановилась прямо перед домом.

Сердце Магды бешено билось, на лбу выступил пот.

Двое мужчин вышли из машины, на которой было написано «Assistenza — Servizio — Manutenzione».^[3] И огромными буквами «LIQUIGAS».^[4]

«У нас еще достаточно газа, — подумала она. — И я никуда не звонила. Так какого же черта им здесь нужно?»

Старший из мужчин энергично постучал в дверь.

Магда не сдвинулась с места. Она даже затаила дыхание, словно таким образом могла стать невидимкой.

— Accidenti, non сʼе nessuno, — проворчал его коллега, что значило не что иное, как «Проклятье, никого нет».

«Почему вы заранее не позвонили, идиоты? — подумала Магда. — Как это обычно принято. Как делают все».

Старший снова постучал. Еще дольше, еще упорнее, еще сильнее.

Магда не двигалась, но ей стало дурно от страха.

Потом эти двое пошептались между собой. Магда не могла точно определить, что они говорят, но она услышала слово «Macchina», и ее бросило в жар.

Сразу стало понятно, в чем дело. Машина стояла перед дверью. Для итальянцев это явный признак того, что кто-то есть дома.

«Я ведь могла уйти погулять, — подумала Магда, — или лечь спать. Или заболеть. Теперь самое главное — держать себя в руках. В конце концов, они же не будут взламывать дверь и врываться в дом только потому, что им никто не открывает».

Но все эти мысли не могли унять ее сердцебиение.

Мужчины снова начали стучать в дверь, громко крича: «Signore Tillmann! Liquigas, buongiorno!» Но когда даже после этого никто не вышел, пожали плечами и уехали.

Магда глубоко вздохнула.

— Чуть-чуть не попались, — сказала она Йоганнесу. — Надеюсь, что больше гостей у нас сегодня не будет.

Она собрала со стола посуду, оставшуюся после завтрака, и поставила все в посудомоечную машину.

Потом нежно погладила Йоганнеса по щеке, собрала волосы в пучок на затылке и вышла во двор, чтобы приняться за работу.

В последние дни, когда Йоганнес еще был в Берлине, она нашла подходящее место. Это было непросто, поскольку название усадьбы говорило само за себя: La Roccia^[5] была расположена в каменистой местности.

В принципе, это была огромная скала. Если копать здесь, то через тридцать-сорок сантиметров земля закончится и пойдет камень. Единственным шансом и, возможно, самой реальной возможностью был огород. Йоганнес очень любил его и почти каждый день по нескольку часов работал там. Пожалуй, будет правильно и хорошо, что именно он станет местом вечного упокоения.

Хорошо было также то, что Йоганнес собрал в саду и в огороде все камни, а два года назад пригнал сюда четыре грузовика с плодородной почвой. В прошлую среду Магда купила оливковое деревце и уже даже вырыла яму для посадки, чтобы посмотреть, насколько глубоко можно копать. Она работала полтора часа, и яма получилась глубиной около восьмидесяти сантиметров. Достаточно, чтобы закопать человека. Полностью могилу она не успела подготовить. Да это было бы и слишком заметно.

Если бы Йоганнес приехал раньше и увидел яму, она бы сказала, что хотела посадить оливковое дерево.

Но Йоганнес приехал лишь вчера вечером, когда было уже темно. И ей не пришлось врать.

У нее был еще целый день впереди.

В девять часов она начала копать, в половине десятого у нее уже все болело, но она так и не продвинулась достаточно далеко.

На руках у нее появились водянки. Еще чуть-чуть, и между большим и указательным пальцем они превратятся в открытые раны. Она попила минеральной воды и какое-то время посидела среди бурьяна, который за последние недели затянул все вокруг. Йоганнесу понадобилась бы всего пара дней, чтобы огород выглядел так, словно тут никогда не росло ни единого сорняка. Обычно он сажал здесь помидоры, салат, огурцы, дыни и картошку, втыкал в землю лук, петрушку, базилик, а также сеял все, что можно посеять в июне. И был бесконечно счастлив. Хотя чаще всего приходилось оставлять сбор плодов Массимо, который стерег дом, когда их здесь не было, подстригал газоны, подрезал деревья, выпалывал сорняки, а заодно собирал урожай помидоров и прочих овощей.

В этот раз она не позволит ему заняться этим. Она не хотела, чтобы Массимо ползал по огороду. И еще, не дай бог, перекопал его, чтобы доставить ей радость.

В дальнем углу сорняки росли заметно сильнее, а посаженные там овощи были в два раза больше, чем обычно, потому что на этом месте был похоронен Бинго, белый терьер, которого они нашли на деревенской дороге. Пес был привязан к столбу с дорожным знаком, запуган и практически умирал с голоду.

— Бинго, — сказал Йоганнес, когда они остановились и вышли из машины, — тебе повезло, мой друг по спорту. Радуйся, что мы тебя нашли. Для тебя это все равно что угадать шесть правильных цифр в лото.

Они усадили Бинго в машину на заднее сиденье, подкормили и попытались объяснить, что хорошая послушная собака, которая живет в Берлине и время от времени в Тоскане, не жрет ковры, не грызет мебель и обувь. А также не прыгает в постель и не ворует остатки еды со стола.

Бинго внимательно выслушал все, наложил кучку под письменным столом и только через полгода понял, чего хотят люди, спасшие ему жизнь. И сообразил он это очень вовремя, потому что Магда, терпение которой закончилось, уже договорилась с приютом для животных.

Жарким днем семь лет спустя Бинго умер в Ла Рочче после несчастного случая, повредив позвоночник, и от слабости сердца. Уже в пожилом возрасте, как можно было предполагать. Йоганнес выкопал могилу на краю огорода, завернул пса в его любимую подстилку и похоронил. Без надгробного камня, но со слезами на глазах.

И разлагающийся труп Бинго сделал эту землю плодородной.

Точно так же она хотела поступить с Йоганнесом…

Она копала и копала. Подземные корни сильно осложняли работу. Магда с трудом рубила их ножом-мачете, чтобы можно было продолжать, и громко ругалась над каждой лопатой земли, которая сползала с края могилы снова вниз. Она взмокла от пота, перемазалась землей и готова была расплакаться. Она постоянно мерила рулеткой глубину ямы. Если она увеличивала ее в длину или в ширину, то казалось, что могила каким-то непостижимым образом сама по себе становилась мельче.

Магда боролась и копала. Она с отчаянием думала о мертвом муже в кухне, но выбора у нее не было.

В два часа она уже просто не могла сдвинуться с места. Она поклялась, что больше никогда в жизни не возьмет в руки ни лопату, ни кирку, ни мачете, и пошла в душ.

Когда она вернулась в кухню, у Йоганнеса был совершенно мирный вид. Она злилась на него. Он был виноват во всем. Обычно люди звонили в похоронное бюро, а дальше уже было не их дело. Приезжали вежливые люди, укладывали покойника в серый гроб и выносили из дома. Задвигали гроб в машину, закрывали двери с затемненными окнами, и мертвец исчезал навсегда. Земля поглощала его.

Она же была вынуждена рыть могилу совершенно одна. На этом ужасном куске земли с твердой каменистой почвой. Если бы Йоганнес не сделал того, что сделал, он мог бы умереть естественной смертью и ей не пришлось бы переживать такой ужасный день.

Она открыла консервы с тунцом, съела их прямо из банки и выпила пол-литра молока, стараясь не смотреть на Йоганнеса. Он нервировал ее и напоминал о том, что ей еще предстоит сделать.

Когда она копала яму, до нее дошло, что придется выполоть сорняки по всему огороду. Ужасная перспектива! Но в этой пустыне, заросшей бурьяном, даже человеку с полным отсутствием фантазии, не говоря уже о полицейских, бросилось бы в глаза, что здесь была вырыта яма.

Магда решила выспаться после обеда, чтобы набраться сил. При свете дня она все равно не собиралась перетаскивать труп. Она устроилась в кресле перед телевизором и моментально уснула.

В пять часов она проснулась. Приближался вечер. Она почувствовала, как учащается сердцебиение.

В доме было тихо. Еще четыре часа до наступления темноты. Она никогда не думала, что день с мертвецом в кухне может быть таким чертовски длинным.

Она снова поставила диск с песнями Челентано и решила, что пора начинать упаковывать труп.

Из шкафа для посуды, из самого нижнего ящика, она достала два больших зеленых мешка для мусора объемом сто десять литров. Она засунула ноги Йоганнеса в один мешок и подтянула его до пояса. «Прекрасно», — подумала она. Потом вытащила ремень из светлых льняных брюк Йоганнеса, которые до сих пор висели на спинке стула, и закрепила мешок на животе, причем ей пришлось затянуть ремень на две дырочки теснее, чем обычно.

Она поцеловала Йоганнеса. Его губы были холодными и сухими.

— Пока, любимый мой, — прошептала она.

Она натянула второй мешок для мусора ему на голову, плечи и грудь. Потом, отыскав в кладовке, которая находилась за кухней, широкую липкую ленту и ножницы, обвязала и заклеила Йоганнеса, словно пакет. Он лежал на каменном полу, напоминая зеленую мумию, а ей пришлось присесть. Сил у Магды почти не осталось. Пот тонкими ручейками стекал у нее по спине и выступил на лбу.

Она копала еще два часа, пока не осталась относительно довольна глубиной ямы. Семьдесят сантиметров. Больше просто не получалось, потому что в нижней части могилы она натолкнулась на скалу. Но самое плохое было еще впереди. Возможно, она слишком много взяла на себя. Может быть, не рассчитала свои силы и недооценила трудности выкапывания могилы. Но ей придется продолжать, даже если дрожит каждая мышца.

Солнце спряталось за горами, и пора было начинать.

От двери террасы до главного входа с тосканской лестницей и маленьким портиком через двор было приблизительно семь метров. Рядом был проход к восточной террасе, на которой в тени крепкого дуба росли три гортензии в терракотовых горшках. На террасе круглый год стояли два железных кованых стула и маленький стол, но Магда и Йоганнес лишь изредка сидели там. Магда боялась насекомых, которые могли упасть с дерева на голову или в стакан.

Рядом с восточной террасой находился огород. Оттуда до него было еще приблизительно двенадцать метров. Самый длинный и самый опасный участок, потому что это место просматривалось из дома, который находился на следующем холме.

Магда уже несколько дней наблюдала за усадьбой напротив, но она как будто вымерла. Магда предполагала, что соседи гостят у дочери и внуков, у которых был дом в Гроссето. Таким образом, обстоятельства складывались благоприятно.

Сейчас, после захода солнца, темнело очень быстро. Уже давно никто не проезжал мимо. Ужин в семьях в это время уже закончился, а если люди и встречались с друзьями забокалом вина, то дома или в баре. Они сидели на пьяцце, ходили в кино, в театр или на дискотеку. Существовала тысяча возможностей провести вечер. Но никто никогда не совершал прогулку на природе. Только браконьеры решались выбраться в лес ночью.

Из гостевой комнаты Магда принесла шерстяное одеяло, расстелила его рядом с Йоганнесом и перекатила труп на него. Потом потащила его через кухню.

Небольшое расстояние по гладкому каменному полу она преодолела легко, но во дворе стало труднее. Магда продвигалась сантиметр за сантиметром и почти отчаялась. Через три метра она остановилась, чтобы передохнуть, посидела пять минут и потащила тяжеленный пакет к выходу со двора. Затылок Йоганнеса тяжело бился о камни, так что было даже больно смотреть, и ей приходилось убеждать себя в том, что хуже ему уже не будет.

У выхода она сделала продолжительный перерыв. Оставалось еще двенадцать метров.

Совсем стемнело. Висевшая в проходе лампа едва освещала дорогу до цистерны. Но и этого было достаточно.

Легкий вечерний ветерок обдувал ее. «Сейчас мы сидели бы во дворе и ужинали, — подумала она, — ели свежую моцареллу с помидорами, базиликом и соусом с оливковым маслом и чесноком, ветчину, оливки. И хрустящую чиабатту. Йоганнес открыл бы бутылку вина, и, может быть, мы даже обсудили бы, как чудесно соорудить в усадьбе еще и бассейн. Пусть даже лето будет коротким и мы сможем пользоваться им всего лишь несколько недель».

Все это пронеслось у Магды в голове, пока она тащила безжизненное тело мужа к могиле в огороде.

Никогда больше здесь не будет расти картошка, потому что у огорода теперь новая задача: навсегда поглотить Йоганнеса.

9

Была половина второго ночи, когда ей удалось столкнуть труп в яму. Она поставила оливковое деревцо на грудь Йоганнеса, присыпала его землей, зарыла могилу и граблями выровняла ее. После этого сил у нее совсем не осталось.

Но зато самое плохое было уже позади. До сих пор никто не интересовался их огородом, значит, и в будущем этого делать не станет. Она успеет выполоть сорняки еще до того, как придет время подавать заявление об исчезновении Йоганнеса, и все будет в порядке. Она может расслабиться.

Магда уселась за большой деревянный стол во дворе и выпила бокал вина. Она не стала включать лампу над столом, просто зажгла свечу. Лес мрачной стеной стоял перед ней, в темноте она не могла даже рассмотреть очертания дороги. Нежный аромат жасмина, который рос рядом с дверью в кухню и только начинал расцветать, плыл в холодном ночном воздухе.

Она понимала, что осталась одна. Одна за этим столом, одна в постели. Больше не было никого, кто устранял бы засорения в трубах, ведущих к цистерне, когда в доме не было воды, никого, кто бы выкрутил поломанный замок из двери или отремонтировал заклинивающий ящик стола. Ей придется вызывать механика, чтобы поменять пробитое колесо машины, потому что оно будет слишком тяжелым для нее, придется самой совершать покупки и самой, поскольку она одна и последняя, на ночь выключать свет. Она будет одна появляться на деревенских праздниках и одна уходить домой после ужина у друзей. Ей будет одиноко. Не будет никого, кто улыбался бы ей в зеркале, когда она будет чистить зубы, и никто не будет ее обнимать, когда внизу у ручья станут лаять охотничьи собаки. В доме будет тихо. Наверное, она даже постепенно забудет звук его голоса.

Все это стояло у Магды перед глазами, тем не менее она чувствовала глубокое удовлетворение. Она сделала то, что запланировала. Она действительно сделала это.

Она совершила то, что ей самой казалось невероятным, потому что, когда она тащила труп в огород, у нее уже совсем закончились силы. Она сидела рядом с тяжелым пакетом, весившим целых девяносто килограммов, и рыдала от беспомощности. Через десять минут она взяла себя в руки, с трудом поднялась, дотащила труп до ямы, в тишине вознесла благодарственную молитву к небу и столкнула пакет вниз.

В земле лежал мешок из-под мусора, а в нем человек, который когда-то был ее мужем. Который целовал и любил ее, обнимал и утешал. Который знал ее лучше, чем она сама и который означал для нее все. Который был ее жизнью.

Она подняла оливковое деревце, поставила его в яму, поставила именно на то место, где, как она думала, находится сердце, засыпала черной землей, и Йоганнес исчез.

Навсегда.

Она еще долго сидела, наслаждаясь этим моментом тишины. И как-то незаметно для себя начала мурлыкать под нос, а потом и вовсе запела:

Ее чистый высокий голос звучал в ночи как одинокий реквием.

Когда прокричал сыч, она задула свечу, ушла в дом, тщательно заперла дверь и улеглась, совершенно довольная собой, в постель.

Она уснула сразу же.

10

Магда проснулась на следующее утро в четверть девятого. Она чувствовала себя свежей и полной энергии. Она сразу же встала, приняла душ и вымыла голову, чего обычно не любила. Аппетита у нее не было, хотя вчера она почти не ела. Ей хотелось кофе. Капучино с большим количеством горячего пенящегося молока.

Она попыталась снова запустить эспрессо-машину. Почистила ситечки, промыла их несколько раз водой с уксусом, чтобы убрать известь из кофеварки, и попыталась сварить эспрессо. Первая порция получилась слишком жидкой, и она даже не попробовала ее. Для второй она взяла больше кофе и утрамбовала его, а при третьей попытке качала хромированным рычагом до тех пор, пока кофе не приобрел кремовый оттенок. Магда внутренне возликовала, разогрела молоко на плите и залила в кофе.

Она уже не помнила, когда последний раз на завтрак пила кофе, и наслаждалась каждым глотком. Это было словно праздник. Все, конец жалкому чаепитию по утрам! Теперь она, одеваясь, будет слушать бульканье эспрессо-машины и вдыхать аромат кофе, распространяющийся по дому.

И первый раз Магде в голову пришла мысль, что ей не хочется возвращаться в Германию.

Выпив кофе, она поехала в Монтеварки. Перед вокзалом она сразу нашла место на стоянке, что в воскресенье утром было делом не таким уж необычным. В маленьком здании вокзала у касс не было ни души, и служащая подошла лишь тогда, когда увидела, что Магда ждет перед окошком. Магда приветливо сказала: «Доброе утро» — и купила один biglietto в Рим. Синьора подала ей билет через прорезь в стекле, отделяющем кассира от клиента, и Магда спросила, когда отправляется следующий поезд.

— В одиннадцать часов пятнадцать минут, — сказала дама.

— Что? — Магда чуть не задохнулась от возмущения. Хорошо разыгранное, оно производило впечатление искреннего. — Я думала, что поезда в Рим идут каждый час! В восемь пятнадцать, в девять пятнадцать, в десять пятнадцать.

— В десять пятнадцать нет. Только в одиннадцать пятнадцать.

— Что это за идиотизм?

Та лишь пожала плечами. Никогда в жизни она как служащая железной дороги не признает, что расписание движения поездов составлено нелогично.

— Послушайте, — продолжала Магда, — этот билет не для меня, а для моего мужа. Он сейчас на улице ставит машину на стоянку. Очень важно, чтобы он вовремя попал в Рим, потому что у него договоренность о встрече. Поэтому он и не поехал на машине.

— Я не могу этого изменить, — сказала женщина за стеклом и громко вздохнула, что означало, что эта клиентка начинает действовать ей на нервы.

— А можно как-то иначе? — Магда переступила с ноги на ногу и принялась заламывать руки, что служащая железной дороги должна была воспринять как отчаяние. — Может, есть другой поезд, который отправляется в Рим раньше? Может быть, с пересадкой? Что-нибудь ведь должно быть!

— Mi scusi, signora,^[7] но иначе никак. В одиннадцать пятнадцать. Раньше нет. Попытайтесь добраться туда машиной.

И она отвернулась, что означало, что разговор закончен.

— В Италии ничего не работает. Абсолютно ничего! — прошипела Магда, отходя от кассы.

Она могла быть уверена, что продавщица билетов запомнит ее. Потому что, даже если она была того же мнения, что и Магда, она не позволит иностранке — а Магда говорила с явным немецким акцентом — обгаживать свое гнездо.

Магда осталась довольна собственным выступлением, поэтому спокойно села в машину и поехала домой.

11

Как всегда по вторникам на рынке в Амбре были выставлены пятнадцать различных прилавков: с овощами и фруктами, рыбой, жареными цыплятами, porchetta^[8] и колбасами, со сладостями, обувью, верхней женской одеждой, скатертями, постельным бельем, брюками, жилетами, чулками, нижним бельем, ночными рубашками и халатами.

Магде захотелось что-нибудь купить. У прилавка с овощами она выстояла очередь и купила головку салата, две головки чеснока, килограмм моркови и один ананас. Возле прилавка с обувью она купила пару сандалий за пятнадцать евро, по которым было четко видно, что тонкие ремешки, если надеть эти сандалии раз пять, обязательно порвутся. И наконец возле прилавка с нижним бельем она спросила легкую летнюю пижаму для мужа.

— А какой размер у вашего мужа? — спросила продавщица.

— Не знаю. Он приблизительно на двадцать сантиметров выше меня и худощавый.

Продавщица дальше не слушала. Она порылась в своих ящиках, вытащила откуда-то с самого низа упакованную в целлофан спальную пижаму и сунула ее Магде чуть ли не в лицо.

— Десять евро, — сказала она. — Если не подойдет, можете поменять на следующей неделе.

Пижама была ужасная. В зелено-желтую клеточку с голубыми полосками. Невозможное сочетание.

Магда помедлила.

— Может быть, ваш муж предпочитает трикотаж? — спросила продавщица. — Тут выбор побольше. За восемь евро.

Магда купила две пижамы из эпонжа: синюю с темно-красной оторочкой воротника и полосками на плечах и оливково-зеленую с коричневыми карманами. Обе пижамы за пятнадцать евро.

После этого она пошла в бар и заказала капучино и aqua mineralle gassata.^[9] Вазочку с арахисом, которая стояла на прилавке, она прихватила с собой за столик под белым зонтиком от солнца на пьяцце.

Она медленно пила капучино — даже не пила, а черпала его ложечкой — и за это время успела поздороваться с проходившей мимо продавщицей газет, с парикмахером и со старым учителем, который уже давно был на пенсии и к которому все обращались «Maestro».

— Buongiorno, Maddalena,^[10] — вдруг услышала она голос позади себя.

Магда обернулась и увидела Катарину Тасси, хорошую знакомую, с которой она любила поболтать.

— Buongiorno, Katarina! Присаживайся!

Катарина опустилась на стул.

— Моника говорила, что вы опять у нас. И я подумала: дай посмотрю, может, встречу тебя на рынке. Как дела?

— Хорошо, очень хорошо. А у тебя?

— Все великолепно.

Выходит, все так, как она и предполагала. В Амбре уже знали, что Тилльманны снова приехали в Ла Роччу. «Оʼкей, — подумала Магда, — значит, поиграем в эту игру. Ведь по-другому не получится. И Катарина поможет мне в этом».

— Как дела у Йоганнеса?

— Очень хорошо. В воскресенье он на несколько дней уехал к другу в Рим, но в субботу снова будет здесь.

— А когда вы приехали?

— Три дня назад. Наш отпуск только начинается.

— Как чудесно! Значит, мы сможем как-нибудь встретиться?

— Конечно, — любезно ответила Магда.

Катарине было шестьдесят пять лет, и после смерти мужа она уже двадцать лет жила одна в огромном доме с таким же огромным, но добрым и кротким, как овечка, догом по кличке Аттила. Каждый день после обеда она совершала со своим псом двухчасовую прогулку, причем независимо от того, падали ли мухи от жары или мороз был такой, что замерзали камни и кости. Катарина жила в собственном размеренном ритме, который никому не позволяла нарушать, делала только то, что хотела, и была абсолютно счастлива. Пенсии вдовы после утраты мужа вполне хватало на жизнь для нее и ее собаки, к тому же она рисовала акварелью и время от времени продавала эти картины постояльцам, снимавшим первый этаж ее дома на время отпуска.

С Катариной было легко разговаривать: она говорила по-немецки так же хорошо, как и по-итальянски. Магда никогда не спрашивала, кто она, собственно, — немка или итальянка.

Катарина ушла в бар заказать себе эспрессо. Когда она вернулась, Магда спросила:

— Ты уже купила машину?

Катарина покачала головой.

— Нет. «Фиат», который предложил Луиджи, оказался слишком дорогим. Я не думаю, что буду вообще покупать машину. И так можно жить. Во всяком случае, я прекрасно без нее обхожусь.

— В пятницу после обеда я поеду в Монтеварки встречать Йоганнеса. Хочешь со мной? Мы могли бы заглянуть в «Iреrсоор».^[11]

Катарина долго не раздумывала. Она никогда не упускала возможности воспользоваться приглашением и проехаться в чужой машине, если нужно было сделать крупные покупки.

— Конечно! С удовольствием! Это очень мило с твоей стороны.

Она встала.

— Во сколько мы поедем?

— Погоди-ка… Йоганнес возвращается в Монтеварки в восемнадцать двадцать пять. Если я заберу тебя в четыре, у нас будет достаточно времени на покупки. И мы сможем спокойно выпить по чашке кофе.

— Va bene. Mi piace.^[12] Спасибо, Магда. До пятницы.

Катарина, усаживаясь на свой маленький мопед «Веспу» и надевая шлем, подумала о том, какая все-таки милая женщина эта Магда. До сих пор это как-то не бросалось ей в глаза. Обычно Магда была скорее холодной и сдержанной — как человек, который хочет, чтобы его оставили в покое. И раньше она никогда не предлагала поехать куда-нибудь на ее машине.

«Вот как можно ошибаться в людях», — подумала Катарина, помахала Магде рукой и уехала.

Магда выпила три капучино, и у нее даже начало бешено биться сердце. Потом она поехала в Пьетравива, в Каса Доменика, где жили Моника и Массимо.

Они были женаты уже двадцать семь лет, но вели себя так, словно познакомились всего лишь недели четыре назад. Здоровяк Массимо вполне оправдывал свое имя, а Моника была миниатюрной особой, которую муж мог бы, казалось, прихлопнуть одной рукой. Страстью Массимо была еда, что великолепно соответствовало страсти Моники готовить. Он проглатывал обед из семи блюд не моргнув глазом и без всяких последствий. И даже без чувства пресыщения. При этом он регулярно объявлял, что от семейной жизни толстеют и что каждый год прибавляет ему один килограмм. К сожалению, с законами природы ничего не поделаешь. Моника незаметно улыбалась про себя и воспринимала это стандартное замечание мужа как, возможно, неуклюжий, но искренний комплимент.

У Массимо была тонкая душа и доброе сердце. Ему исполнилось пятьдесят восемь лет и он, как бывший столяр, был уже на пенсии, но никогда не отказывался подзаработать. Он охотно брался за работу в саду, строил заборы и стойла и всегда был под рукой, если кому-то нужна была помощь. Кроме того, он был владельцем небольшого виноградника и нескольких оливковых деревьев, а то, что они не съедали сами, продавал или раздавал друзьям и знакомым.

Магда очень любила эту пару. Стало традицией, что Магда и Йоганнес встречались с Массимо и Моникой за ужином в Ла Рочче, когда начинался летний отпуск. Во время него они узнавали деревенские новости, а также всякие важные вещи, как, например, постановления и распоряжения муниципалитета или властей провинции. Эти вечера пролетали незаметно, были интересными, а когда говорил Массимо, Магда понимала все и даже иногда не замечала, что они говорят по-итальянски.

— Buongiorno, Maddalena! — воскликнул Массимо, когда Магда подошла к нему.

Он рубил дрова возле дома. Типично летняя работа, потому что в Италии принято, что запас дров на следующую зиму должен быть подготовлен и высушен до ferragosto,^[13] пятнадцатого августа, и сложен в сарае.

Моника, вытирая руки кухонным полотенцем, вышла из дома.

Магда обняла обоих.

— Как хорошо, что ты заехала! — сказала Моника. — Посиди с нами немножко!

— Спасибо.

Они втроем сели за стол, который стоял прямо перед кухней, покрытый пестрой аляповатой пластиковой скатертью.

— Я заглянула, чтобы пригласить вас на ужин. Вы ведь об этом уже говорили с Йоганнесом? Вам удобно в воскресенье вечером?

— Прекрасно! — громогласно заявил Массимо. — Время у нас есть, а что касается желания, то оно очень большое. Правда, Моника?

Моника кивнула и улыбнулась.

— А как дела вообще? В Лa Рочче все в порядке? — спросил Массимо.

— Все прекрасно! — ответила Магда с улыбкой.

— Йоганнес хотел спилить кедр у подъездной дороги. Может, нужно ему помочь?

— Об этом лучше поговорить с ним самим. Сейчас его нет дома, он в воскресенье уехал в Рим к другу. Но в пятницу вечером он вернется.

— А почему ты не поехала с ним?

— Для меня это слишком утомительно. Последние недели в Берлине и без того были ужасно напряженными, я должна немножко отдохнуть. У меня нет ни малейшего желания снова ехать в большой город.

— Bene, — сказала Моника, — ты правильно решила.

— А вы уже были в Риме?

— Да. Два года назад мы провели там целых десять дней.

Массимо кивнул. Тому, кто хоть раз был в Риме, прощалось все. Он считал, что каждый человек, живущий в Италии, должен хотя бы раз в жизни посетить Вечный город и постоять на площади Святого Петра.

— Сколько вы пробудете здесь в этот раз?

— От четырех до шести недель. Может быть, немножко дольше. Хочется посмотреть, как долго смогут обходиться в аптеке без меня.

— Ой, как чудесно! Значит, в этот раз вы попадете на деревенский праздник.

— Да. И мы заранее рады этому.

— Мы можем тебе что-нибудь предложить выпить? Кофе, воду, вино?

— Нет, спасибо, Моника. Это очень мило с твоей стороны, но у меня не так много времени. Пора ехать.

Магда встала, обняла Массимо и Монику и взяла свою сумку.

— Значит, до воскресенья.

— До вечера воскресенья.

— Ciao, Maddalena.

Она медленно шла через сад к машине и думала, что приготовить на ужин для Массимо и Моники. Наверное, она зажарит утку. В Италии в этом нет ничего необычного даже летом. Во всяком случае, это любимое блюдо Йоганнеса.

12

Лукас Тилльманн проснулся от того, что запищал факс. Он посмотрел на часы. Без четверти час. Проклятье! Уже прошло целых полдня, значит, он опять не сможет выполнить то, что запланировал. Собственно, он мог бы еще поспать, потому что уже не имело значения, поднимется он на полчаса раньше или позже, тем не менее встал. Ему непременно нужно было знать, кто прислал факс. В эпоху электронной почты отправленное по факсу письмо казалось столь же архаичным, как телеграмма или гонец на лошади.

Он осторожно, на цыпочках пробрался через хаос, воцарившийся на полу. Там валялись бутылки, книги и газеты. Здесь же лежал бокал, оставивший на ковре ужасное пятно от красного вина. Лукас не имел ни малейшего понятия, когда успел его опрокинуть.

Он с облегчением понял, что голова у него не болит. Слава богу, хоть что-то хорошее! Значит, он сможет что-нибудь сделать. Например, выстирать белье. Гора грязной одежды рядом с балконной дверью выросла уже до невероятных размеров и угрожала распространиться по комнате, как дрожжевое тесто, перебравшееся через край кадки.

Полка справа от балконной двери тоже способна была привести в отчаяние любого нормального человека. Казалось, он растолкал вещи по ящикам, взяв их прямо из горы грязного белья. Лукасу стало нехорошо от одной только мысли о том, сколько придется убирать, потому что в гостиной, кухне и ванной дело обстояло не лучше. Вдобавок ему приходилось обходить компакт-диски и диски DVD, которые валялись повсюду.

Стоя в дверях, он бросил взгляд на факс на подоконнике. В желудке неприятно заныло, когда он увидел логотип театра. Плохая примета.

Лукас перепрыгнул через одежду, которую вчера вечером снял прямо перед телевизором, и взял письмо.

Прочитал его и медленно опустился на диван. Руководство театра любезно, но недвусмысленно сообщало, что, к сожалению, вынуждено отказаться от его услуг. Спектакль «Полет над гнездом кукушки» из-за внутренних осложнений был снят с репертуара. Лукасу вежливо сообщали, что в этот раз у них не получится совместной работы, но как только для него найдется подходящая роль в другом спектакле, о нем непременно вспомнят. С наилучшими пожеланиями…

У Лукаса от ярости перехватило горло, и он почувствовал, как сердце буквально вибрирует в груди. Вот свинство! Роль санитара Уоррена была не самой выдающейся и, конечно, не стала бы его прорывом в Берлине, но так он хотя бы одной ногой, но был в театре. Может быть, в следующем спектакле он получил бы более значительную роль и когда-нибудь вошел в постоянную труппу, поэтому для него это было настолько важно. И вдруг такое…

При переговорах о гонораре директор театра был дружелюбен до приторности. Правда, он постоянно сетовал на то, что сейчас не те времена, что они вынуждены экономить, что им угрожает банкротство, но все-таки предложил ему двести евро за каждый спектакль, но только не за репетиции. Лукас согласился бы и на сто пятьдесят, но постарался не выдать свой восторг. В конце директор сделал вид, что просто счастлив заполучить Лукаса на эту роль. Лукас чувствовал себя польщенным. Директор пообещал выслать договор в ближайшие дни, и Лукас ему поверил. Прошла неделя, но договор так и не прислали. Через десять дней он сам позвонил в театр.

Секретарша, фрау Бремер, взяла трубку. Скучающая брюнетка с прической пажиком, выглядевшая так, словно в сорок пять лет все еще остается девственницей и чертовски гордится этим.

— Странно, что вы еще не получили контракт, — пропела она, словно флейта, — я отправила его еще в пятницу. Может быть, застрял на почте. У нас последнее время с этим проблемы, постоянно что-то куда-то не доходит. Я вышлю вам новый сегодня же.

— Это очень мило с вашей стороны.

— Или вы подпишете договор прямо здесь, в бюро, когда начнутся репетиции. Тогда уже все будет ясно, а ждать осталось всего лишь пару дней.

У этого страшилища, против ожидания, был довольно приятный голос.

Лукас согласился.

Репетиции должны были начаться в следующий понедельник.

Из-за этого ему пришлось кое от чего отказаться: от озвучивания большой роли и трех дней съемок в Англии в фильме Пильчера. Совместить все это по времени оказалось невозможно, а театр был для него намного важнее.

И теперь вот такой поворот. Работы нет, денег нет, и лето пропало. Он знал, что можно подать на театр в суд и заставить его руководство выполнить устный договор. Может быть, даже можно выбить немного денег, но кто же будет подавать в суд на возможного работодателя? Он может лишь просить директора театра об аудиенции, и больше ничего.

Вот дерьмо!

Беспорядок теперь действовал ему на нервы еще больше, чем раньше, хотя сейчас у него была масса времени, чтобы все убрать. До вчерашнего дня он еще работал на студии озвучивания американского сериала, вечером в половине девятого наговорил последний текст, а после этого пошел с коллегами обмыть окончание серии. А потом уже не мог вспомнить, в котором часу вернулся домой. Три недели изо дня в день он озвучивал фильмы и не успевал заниматься своей квартирой. Не говоря уже о том, чтобы сходить за покупками. В его холодильнике воцарилась пустота, потому что все это время он ел только в столовой при киностудии.

Он пошел под душ, чтобы смыть раздражение, после чего обнаружил, что в доме нет даже кофе, и побежал в «Пенни», чтобы купить там хотя бы самое необходимое на завтрак.

После первых двух чашек кофе ему стало лучше, и он задумался, что еще можно сделать в такой ситуации. Сейчас, в июне, рассылать свои предложения не имело смысла. В театрах начинались каникулы и отпуска, а на первые спектакли нового театрального сезона уже давно имелись свои исполнители. Предложения, которые сейчас, перед летним перерывом, поступали в театр, отправлялись в корзину для бумаг или забывались через шесть недель.

Он позвонил своему продюсеру, даме по имени Аннелиза. Это была худощавая женщина семидесяти девяти лет, которая обращалась к каждому «деточка» и везде объявляла, что ей всего лишь шестьдесят три года. Она жила с таксой по кличке Паулинхен на пятом этаже старого берлинского дома. Паулинхен было якобы семнадцать лет, что по человеческим меркам равнялось недостижимым ста девятнадцати годам, и она, соответственно, страдала недержанием мочи. Аннелизе очень не хотелось много раз в день спускаться с пятого этажа, чтобы вывести Паулинхен на улицу. Поэтому она в качестве собачьего туалета расстелила на полу по всем комнатам пластиковые скатерти. Теперь Паулинхен писала везде, и едкая вонь навечно поселилась в квартире, несмотря на то что Аннелиза регулярно протирала мокрые места и проветривала помещение.

Аннелизе, казалось, абсолютно это не мешало, и такой же терпимости она требовала от своих гостей. Каждому, кто решался зайти в ее квартиру, она с удовольствием и весьма подробно рассказывала интересные истории и анекдоты о том времени, когда была еще «совсем молоденькой» и работала у Густава Грюндерса в театре Дюссельдорфа.

При этом, так сказать, в пылу сражения, Аннелиза полностью забывала, что тогда ей пришлось бы играть Джульетту в четырехлетнем возрасте.

— О боже, деточка, это же ужасно! — устало сказала она, когда Лукас без всяких комментариев прочел ей факс по телефону. — Но что поделаешь? Ничего сделать нельзя. Остается просить у Бога хорошей погоды и чтобы в следующий раз все получилось. Я поговорю с Веделем. Он планирует сериал из семи частей о группе уголовников, совершивших тяжкие преступления. После пятнадцати лет тюрьмы они должны пройти ресоциализацию в маленьких семьях и, конечно, будут ужасно отличаться от остальных людей. Думаю, для тебя там найдется работа.

— Мне нужно хоть что-нибудь. Немедленно! Я не могу ждать пять лет, пока Ведель начнет снимать этот сериал и возьмет меня на роль Хайнера Лаутербаха. Сейчас у меня ничего не получилось, и нужно определиться, на каком я свете.

— Понимаю, деточка, понимаю. У меня ведь есть твой номер телефона?

— Я уже шесть лет в списках вашего агентства, и мой номер еще ни разу не менялся.

— Вот и хорошо. Я ненавижу артистов, которые каждую неделю переселяются, потому что больше им нечем заняться.

— Летом снимается масса фильмов. Должно же там найтись хоть что-нибудь для меня!

— Куда там! — Аннелиза громко присвистнула, и Лукас, державший трубку возле уха, даже вздрогнул. — Абсолютно везде мертвый сезон. Можешь мне поверить, деточка. Сейчас никто ничего приличного не снимает. Все только тем и занимаются, что делают эти невообразимые документальные сериалы. На всех программах ведется обмен женами и ремонт квартир. Или кто-нибудь переселяется в другую страну. Ужасно! Просто ни у кого нет денег.

— Может быть, вы что-нибудь найдете? Мне все равно, я согласен сниматься в передаче для детей «Про мышку». Мне все равно. Я готов даже читать вслух телефонный справочник.

— Я не хочу этого слышать, деточка! Ты или будешь играть что-то приличное, или вообще ничего.

— Согласен. До меня можно дозвониться по мобильному в любое время.

— А у меня есть твой номер?

— Я буду звонить вам время от времени. Спасибо. Пока, Аннелиза.

— Пока, деточка.

Аннелиза положила трубку, а Лукас задумался, не пора ли начать искать другое агентство.

В этот день после обеда он два раза загрузил стиральную машину, пропылесосил квартиру и вымыл кухню. Потом ему все это надоело, и он пошел в свой любимый итальянский ресторанчик к Джованни, чтобы съесть пиццу.

Хозяин приветствовал его так, словно они не виделись несколько месяцев, хотя Лукас заходил сюда два-три раза в неделю. Джованни поставил ему бесплатно бокал prosecco^[14] в качестве презента, потом принес рыбу, макароны и zuppa inglese.^[15] Подавая каждое блюдо, он рассказывал, как скучает по Эльбе, где его ждет семья, цветут лимоны и подсолнухи склоняются в сторону моря. Из маленьких спрятанных и безнадежно устаревших громкоговорителей звучала музыка «Volare», гимн Джованни, и нужно было иметь достаточно терпения, чтобы выслушивать эту песню по пять раз за вечер.

Лукас становился все более меланхоличным. Ясно было одно: глупо оставаться в Берлине и надеяться на какую-то работу. Это невозможно, он этого просто не выдержит. После третьей рюмки граппы на прощание и сердечных объятий с Джованни Лукас уже знал, что теперь делать, чтобы спасти это лето и обрести мир в душе.

Было двадцать два часа тридцать минут, когда он набрал номер телефона в Италии.

Уже после третьего звонка Магда взяла трубку.

13

Впервые Лукас встретил Магду семнадцать лет назад, на праздновании шестидесятилетия матери. День рождения отмечали в берлинском отеле среднего класса, который изо всех сил старался выглядеть намного лучше, чем был на самом деле, но все усилия разбивались об выбор мебели и плохую подготовку персонала.

Лукас вышел из такси и медленно шел через необыкновенно маленький холл. В этот момент он увидел Йоганнеса. Рядом с ним была стройная женщина, и ей очень шла эта прическа. Она взглянула на него карими глазами, и Лукасу показалось, что они смотрят прямо ему в душу.

— Это Магда, — сказал Йоганнес. — А это мой брат Лукас. Мне кажется, вы еще не знакомы.

Она молча протянула ему руку. Лукас беспомощно стоял перед ней и не знал, что делать. Он не мог смотреть на Магду, но и не смотреть на нее ему тоже не удавалось. У него в голове вертелись разные слова, ему очень хотелось что-то сказать, но он не знал, что именно. Ничто не казалось ему правильным, подходящим, легким или остроумным. Просто ничего не получалось. Эта женщина отняла у него разум в буквальном смысле слова.

Поэтому он просто кивнул, понимая, что она может истолковать это как невежливость. Или же сочтет его дураком, что в данный момент соответствовало действительности.

— Мне очень хотелось познакомиться с тобой, — сказала она с улыбкой. — Йоганнес пару раз рассказывал о тебе. Не так много, но все же кое-что из вашего детства.

— Что именно? — спросил Лукас, чувствуя себя все глупее.

— Не сейчас. — Йоганнес обнял плечи Магды и крепко прижал ее к себе. — Нам нужно вернуться к машине, кое-что забрать. Иди наверх. Зал номер пять. Мама ждет тебя.

Магда еще успела подарить ему улыбку, а потом они вышли из гостиницы через вращающуюся дверь.

В тот день рождения он три раза танцевал с ней. Быстрый фокстрот, ча-ча-ча и медленный вальс. После фокстрота он подсел к ним за стол.

— Ты хорошо танцуешь, — заметила она. — Такое редко бывает.

— Это моя профессия, — сказал он настолько скромно, как только смог, — в каком-то смысле.

— Я знаю. Йоганнес рассказывал, что ты артист. Хотя артист не обязан мастерски танцевать фокстрот.

— Не обязан. Но это нельзя считать недостатком.

С каждой минутой она казалась ему все красивее.

Услышав первые такты следующей мелодии, он взял ее за руку.

— Пожалуйста, ча-ча-ча.

Они танцевали так гармонично, как будто никогда ничем другим и не занимались. Лукас знал, что Йоганнес, сидя за столом, наблюдает за Магдой и только и ждет мельчайшего жеста, малейшего движения, которое могло бы означать измену.

Однако Лукас держал себя в руках и ничем не показал, что больше всего на свете хотел бы обнять ее и поцеловать на виду у всех гостей.

После танца он остался сидеть за их столом, мечтая о том, чтобы всю ночь держать Магду в объятиях на паркете танцевального зала. Он выпил две кружки пива и рассказывал ей о своей работе, о своих надеждах и планах, о премьере в Брауншвейге. «Кукловод» Губертуса Дегелиуса. Сумасшедший шанс для молодого артиста. Почти сольное выступление. Он будет держать на себе целый вечер и раскроет все грани своего мастерства. Может быть, благодаря этой роли ему удастся обратить на себя внимание и хоть немного приблизиться к заветной цели — покорить Берлин.

— Конечно, мы приедем в Брауншвейг, — сказала Магда, — это не проблема. Йоганнес много ездит и, несомненно, сможет заглянуть на премьеру брата.

— Обещаешь? — спросил Лукас.

— Обещаю. А если у Йоганнеса не будет времени, я приеду одна.

Магда сдержала слово. Она приехала на премьеру, и приехала одна. Лукас, которому репетиции доставляли огромное удовольствие, сейчас, когда она смотрела на сцену, сомневался во всем.

Он знал, что Магда присутствует на спектакле, но не знал, где она сидит.

Когда он перед выступлением стоял за сценой, ему вдруг стало холодно. Он начал дрожать и почувствовал, как пересохло во рту. Лукасу казалось, что его горло покрылось трещинами и у него вот-вот пропадет голос. Он попытался сглотнуть слюну, но это ему не удалось. Одновременно внутри рос страх. Сцена казалась ему позорным столбом, местом его казни.

Он больше не мог держать себя в руках. Ни свое тело, ни свои мысли. Его память как будто вычистили: он забыл, что ему через несколько секунд нужно будет делать и говорить на сцене. Он оказался ничтожеством, слабаком, который не смог вынести такого напряжения.

И тут прозвучало решающее слово. Лукас услышал его словно через вату и вышел на сцену в твердом убеждении, что появился не вовремя.

Прожекторы ослепили его. Он не помнил, чтобы сценическое освещение было таким ярким. На сцене было жарко, почти душно. Тепло тел восьмисот человек разогрело помещение. Лукасу больше не было холодно, он вспотел. Он попытался сориентироваться, найти свой отрепетированный путь под взглядами публики, под взглядом Магды.

Воздух напоминал плотную кашу. Пахло чем-то застоялым и теплым. Лукас ощутил напряжение, с которым встретила его публика. И вдруг он почувствовал себя счастливым, могучим и свободным. Все глаза были направлены на него. Какое невероятное чувство! Его страх улетучился. Он видел только партнершу, которая стояла напротив и смотрела на него большими глазами.

И он отдался чувствам. Он забыл, что стоит на сцене, забыл о публике, забыл о Магде. Все, что говорил, он действительно думал и ощущал. Согласно сценарию, он был влюбленным. И еще никогда не чувствовал себя настолько полно вошедшим в образ.

— Ты пришла, — сказал он, — ты вернулась.

Он опустился перед партнершей на колени.

— Я был куском дерева, которого бросало на волнах океана, а теперь я чувствую, как кровь снова начинает бурлить в моих жилах. Я заново родился. Я живу и дышу, я люблю. Без тебя я был словно чистый лист бумаги, словно облако на ветру, словно слеза, падающая на землю.

Лукас заплакал. Слезы струились у него по лицу, и он вдруг почувствовал соленую влагу на своих губах.

К концу спектакля он полностью выдохся. Казалось, он с трудом держится на ногах. Аплодисменты доходили до него словно издалека. Он слышал их, как ныряльщик воспринимает шум двигателя корабля.

Двадцать минут спустя Магда пришла за кулисы. Он был раздет до пояса, покрыт потом и только наполовину снял грим. Но она, похоже, этого не заметила. Она обняла его и так замерла.

— Ты сыграл фантастически, — прошептала она. — У меня прямо мурашки бегали по коже.

Он открыл бутылку шампанского, которую руководство театра поставило ему на программку на столе в гримерной.

— И за это мы должны выпить.

Лукас взял два бокала с подоконника и налил шампанского.

— К сожалению, оно теплое.

— Ничего.

Они как раз чокнулись, когда дверь распахнулась и вошел режиссер Рейнгард. Он обнял Лукаса.

— Великолепно! — воскликнул Рейнгард. Казалось, он вот-вот лопнет от гордости. — Это просто бомба, это успех! Ты сделал свое дело ве-ли-ко-леп-но! Особенно любовную сцену вначале, когда она возвращается. Ты никогда не играл ее так, как сегодня! На репетициях у тебя это не получалось, а сейчас вдруг… И это на премьере!

Он бросил на Магду понимающий взгляд.

— Ты просто феномен, Лукас!

Лукас молча кивнул и покраснел.

— А сейчас пойдем праздновать премьеру в подвальчик под ратушей, — сказал Рейнгард и исчез так же быстро, как и появился.

«Мы туда не пойдем, — подумал Лукас. — Я планирую совсем другое».

Он посмотрел на Магду и улыбнулся.

— Хочешь поужинать со мной? Я приглашаю.

— С удовольствием, — сказала она и направилась к двери. — Я буду ждать тебя возле выхода со сцены.

Они сидели в заросшем розами дворе в маленьком зимнем саду и ели scampi^[16] на листьях руколы.

— Йоганнес очень переживал, что не может поехать, но у него были дела в Штутгарте и он просто не успевал, — сказала Магда, нанизывая листья салата на вилку.

— Да я не сержусь, — улыбнулся Лукас. — Это так прекрасно: провести с тобой вечер!

Она никак не отреагировала на эти слова, только сказала:

— Он пожелал тебе удачи. И еще я должна передать тебе от него привет.

— Спасибо.

— Вы, когда были детьми, не очень ладили?

— Ну, как… Я не знаю… Мы не дрались, но без брата мне жилось бы лучше.

— Почему?

— Йоганнес был любимым сыном, послушным. Он был хорошим учеником и приносил домой отличные оценки. Его постоянно хвалили, и я должен был брать с него пример. Я был проблемным ребенком, ленивым неудачником.

— О боже!

— Да. И когда я приносил плохую отметку, меня заставляли дополнительно заниматься с братом. Это была пытка, скажу я тебе. У меня ничего не получалось, потому что он обращался со мной, как с последним идиотом. И поскольку Йоганнес за свою работу должен был быть награжден, а я за свои плохие отметки наказан, то я из своих карманных денег должен был платить ему за то, что он мне помогал.

— Не может быть! Нельзя так поступать! О чем думали ваши родители? — возмущенно воскликнула Магда.

— Это было их понимание педагогики. Они убрали проблему с глаз долой, а я возненавидел брата, хотя он, собственно говоря, был ни при чем. Как бы там ни было, но он за мои деньги ходил есть мороженое в кафе «Марио», а мне приходилось оставаться дома. Да, вот так все было. Сама понимаешь, я не испытывал к Йоганнесу огромной любви.

Магда кивнула.

— Да, понятно.

Некоторое время они молчали. Подали десерт, и Лукас заказал вторую бутылку вина, подумав при этом, что придется выпить ее в одиночку, поскольку Магда только изредка касалась своего бокала губами.

Он смотрел на нее и боролся с собой. А потом произнес самую трудную и самую мужественную фразу в своей жизни:

— Я влюбился в тебя, Магда.

— Я так и подумала, — негромко ответила она и посмотрела ему прямо в глаза. — Ты прекрасный друг, Лукас. Я очень рада, что познакомилась с тобой. Но я тебя не люблю.

— Давай подождем. Давай дадим себе шанс.

— Нет.

— Но почему? — Он почти умолял ее.

— Потому что я выхожу замуж за Йоганнеса.

Эти слова подкосили Лукаса. Он замер и уставился на Магду растерянным взглядом. Тот факт, что она была подругой Йоганнеса, он не воспринимал всерьез, потому что девушки у его брата появлялись и исчезали постоянно. Он бы подождал. Долго. Месяцы. Может быть, годы.

Но сейчас ситуация была совершенно иной. Магда ускользала от него. Так рука человека, висящего над пропастью, медленно выскальзывает из пальцев спасателя.

14

— Как хорошо снова слышать твой голос, Лукас! — сказала Магда. — Как дела? У тебя много работы?

— У меня все хорошо. Нет, что я говорю, дела у меня хреновые, Магда.

— А в чем дело? — В ее голосе прозвучала озабоченность.

— Контракт на спектакль в Берлине сорвался.

— О господи… — Она растерянно помолчала, потому что могла себе представить, какие серьезные финансовые проблемы возникли у Лукаса. — И что ты теперь будешь делать?

— Не знаю. Лето — не самое удачное время, чтобы пытаться получить новый контракт. Все важные шишки из театров отдыхают сейчас на Майорке, а режиссеры фильмов уже давно снимают.

— Я понимаю, каково тебе.

Она сидела на террасе перед домом. Цикады трещали в темноте, полчища комаров и ночных бабочек танцевали вокруг свечи на столе. Время от времени какое-нибудь насекомое с шипением сгорало в пламени, и этот звук доставлял Магде огромное удовольствие.

— Если человек впадает в такую депрессию, что даже не хочется напиваться по вечерам… Так вот, со мной все обстоит именно так.

Магда коротко рассмеялась.

— Слышать это ужасно.

— Расскажи о себе, — попросил Лукас. — Как у тебя дела, вернее, как у вас дела? Чем вы занимаетесь? Как долго пробудете в Италии? Ты единственная, кто может меня сейчас хоть чуточку приободрить.

— Да ничего особенного. Йоганнес уехал на пару дней в Рим, к старому другу, но в пятницу вернется. Я пытаюсь привести огород в порядок, с утра до вечера ковыряюсь в земле, похудела на три килограмма. Думаю, мы останемся здесь на четыре, а то и на пять недель. Плюс-минус несколько дней.

Лукас вздохнул.

— Магда, мне бы не хотелось, как говорят, навязываться, но что, если я на пару дней приеду к вам? Я подстригу вам лужайку, буду ездить за покупками или что-нибудь еще… В Берлине я просто сойду с ума. Я должен спокойно обдумать, что делать дальше.

— Ну конечно, приезжай! Ты нам совсем не помешаешь, — соврала она.

Собственно, Магде хотелось, чтобы ее оставили в покое, хотелось побыть одной. Ей никто не был нужен. Никто, кто бы удивлялся, что Йоганнес не вернулся, и задавал глупые вопросы. С другой стороны, не было никакой уважительной причины, чтобы отказать Лукасу. В Ла Рочче была комната для гостей, и Йоганнес всегда говорил, что было бы здорово, если бы брат приехал и помог им на участке.

— Значит, так, — продолжала она. — Йоганнес вернется в пятницу, в воскресенье у нас будут гости, а потом… в понедельник или во вторник ты можешь приехать. Никаких проблем.

— Ты настоящее сокровище, Магда! — Лукас ликовал.

— Я знаю.

— Я посмотрю, может, удастся купить недорогой билет на самолет, или приеду поездом. Когда закажу билет, я тебе позвоню, оʼкей?

— Прекрасно, так и сделай.

— Магда, я очень рад. Спасибо!

— Не стоит.

— Мы еще созвонимся. И передай привет Йоганнесу, когда он вернется.

— Ну конечно. Не вешай нос, как-нибудь да будет. Чао, Лукас!

— Пока, Магда.

Он положил трубку, сжал руку в кулак и торжествующе поднял его вверх.

Подул холодный ветер, и Магда подумала, не взять ли куртку. Или лучше уйти в дом?Где-то вдалеке лаяли собаки. В это трудно было поверить, но лай доносился сюда из Солаты, хотя между Солатой и Ла Роччей находился поросший лесом холм.

Она выключила свет на террасе и внешнее освещение дома. Потом улеглась в постель. Она закуталась в теплое одеяло и вспомнила Йоганнеса.

— Спи спокойно, мое сокровище, — пробормотала она, — спи спокойно, где бы ты ни был. И не забывай меня.

Этой ночью ей снились волки. Целая свора волков собралась вокруг могилы. Они раскапывали ее, земля взлетала высоко, и они вырыли труп очень быстро, так быстро, как никто бы не справился с помощью лопаты. Выкопав труп, волки подняли свои узкие морды к небу и принялись выть на луну.

А потом она увидела, как волки разорвали зеленые пластиковые мешки для мусора и жадно набросились на добычу. Волки вырывали огромные куски мяса из тела и, громко чавкая, пожирали. Их серые морды были измазаны кровью. Один из волков исчез вместе с куском ноги в лесу. Она с ужасом увидела, что вожак начал грызть голову трупа. На какую-то долю секунды Магде показалось, что левый глаз Йоганнеса подмигивает ей. У нее остановилось сердце. Она боролась с собой, не решаясь наброситься на вожака и отнять у него голову. Она не сделала этого, потому что боялась, что волки сожрут и ее.

Вместо этого она начала кричать. Тонко и громко, как свинья, которую режут.

Волки замерли, а потом убежали с большей частью добычи.

15

Когда Магда на следующее утро проснулась, вся мокрая от пота, то помнила только то, что ей приснился какой-то кошмар. Но при всем желании она так и не смогла сообразить, чего именно испугалась.

В половине девятого она выпила капучино и попыталась вспоминать, куда задевала свои ключи от машины, когда в глаза ей бросилась паутина за окном кухни, которая от ветра раскачивалась из стороны в сторону. Магда вскочила, взяла ведро с водой, средство для мытья стекол, замшевую тряпку, чистое кухонное полотенце и принялась мыть окно. После этого контраст с другими кухонными окнами стал настолько явным, что пришлось вымыть их все. В половине одиннадцатого она справилась с работой.

Ключи от машины она в конце концов нашла в корзине для фруктов, в которой не было ни одного яблока. А без четверти одиннадцать ей пришлось выехать из дому.

Продавщица в магазине товаров для рукоделия напомнила Магде помощницу аптекаря Даниэлу. У нее тоже были очки с такими толстыми стеклами, как будто она навсегда испортила себе зрение из-за постоянного вышивания и вязания и оттого, что постоянно смотрела на маленькие петли, крючки и нитки. Она удивилась, что покупательница сейчас, в июне, спрашивает толстую шерсть. Летом обычно вяжут легкие вещи, а такая шерсть лучше всего продается в ноябре.

Магда выбрала серую шерсть, в которую были добавлены тонкие синие нитки. Кроме того, у нее был с собой пуловер Йоганнеса, и она спросила продавщицу, сколько шерсти понадобится для того, чтобы связать куртку такого же размера.

Продавщица, постоянно поправляя сползающие с носа очки, занялась расчетами.

— Это должен быть подарок на Рождество для моего мужа, — объясняла тем временем Магда, — а сейчас, во время отпуска, у меня есть время, чтобы вязать. Когда мы по вечерам сидим на террасе, надо же чем-то заниматься.

— Brava, — сказала продавщица, записывая колонки цифр на клочке бумаги.

— Сейчас мой муж в Риме, — продолжала Магда, — но послезавтра он вернется. Конечно, куртка не станет для него сюрпризом, потому что я уже буду работать над ней, но он, по крайней мере, сможет примерять ее.

— Brava, — повторила продавщица и вздохнула. — У меня тут шерсти не хватит. Нужно будет дополнительно заказать приблизительно половину.

— Ничего. А сколько на это понадобится времени?

— На следующей неделе в пятницу шерсть должна быть здесь.

— Прекрасно. Пожалуйста, закажите.

Полуслепая продавщица нашла блокнот заказов и записала имя, адрес и номер телефона Магды.

— Я позвоню вам, когда шерсть поступит.

— Это очень мило с вашей стороны.

Магда подарила продавщице сияющую улыбку и покинула магазин, унося шерсть в огромном, похожем на мешок, пластиковом пакете.

После обеда она какое-то время провела в огороде.

Чтобы убрать сорняки, нужно было проделать долгую и тяжелую работу, потому что трава выросла уже почти на сорок сантиметров. Прополка продвигалась очень медленно.

Время от времени Магда останавливалась, опиралась на грабли и смотрела на участок, который теперь принадлежал только ей. Незарытая отстойная яма выглядела позорным пятном и просто выводила Магду из себя. Ничего, скоро приедет Лукас, и она попросит его засыпать боковые стены землей.

Через два часа все это ей надоело, и она прекратила работу. Она отправилась под душ, потом переоделась и съела гренку с ресоrinо. Она запила все это бокалом холодного белого вина и начала набирать петли правой полочки куртки.

Целый вечер она вязала. Она поставила маленький телевизор на подоконник и развернула так, чтобы видеть его с террасы. До половины двенадцатого она связала пятнадцать сантиметров и была очень довольна. Она отложила вязание, пошла в дом, поставила компакт-диск Паоло Конте и отрегулировала громкость так, что звук едва можно было выдерживать. Когда зазвучала песня «Via con mе»,^[17] она заплакала.

16

Магда и Катарина стояли возле третьего пути. Объявление о прибытии поезда прозвучало через громкоговоритель настолько неразборчиво, что Магда не поняла ни слова. Вдобавок прямо напротив них, на первом пути, мужчина с прямо-таки адской электрической машиной делал уборку на платформе, не столько, впрочем, очищая грязь, сколько равномерно размазывая ее.

— Это было наше объявление, — сказала Катарина, которая, очевидно, поняла больше. — Через две минуты прибудет поезд из Рима, и твой сладкий вернется к тебе.

Магда взяла Катарину под руку.

— Иногда я сама себе кажусь идиоткой или подростком. Йоганнес уехал всего на пару дней, а я так волнуюсь, как будто мне двадцать лет и мы не виделись несколько месяцев.

— Это же прекрасно! — улыбнулась Катарина. — Я знаю немного людей, которые женаты так же давно, как вы, и у которых такой же счастливый брак. Это большая удача, Магда. Береги свою семейную жизнь.

— Я знаю. Я всегда это помню.

Голос, звучавший словно из консервной банки, на итальянском языке повторил объявление. Уборщик на своей адской машине продолжал нарезать круги.

— Я прожила с мужем только пять лет, а потом он умер, — сказала Катарина тихо. — Это ужасно! Ты проклинаешь весь мир, видишь везде людей, которые празднуют серебряную свадьбу, золотую свадьбу или что-то еще, и все время думаешь: почему я? Почему у нас было только пять лет? За это время можно едва узнать друг друга. Можно за завтраком рассказывать истории о своей жизни, которые второй человек еще не знает. И вдруг все становится прошлым, а ты снова начинаешь все сначала.

— Я могу себе представить, как это тяжело, Катарина! — сочувственно сказала Магда. — И хотя это звучит глупо, но можешь поверить: я благодарна Господу за каждый день, когда Йоганнес был со мной. Я полностью отдаю себе отчет в том, что в любой момент — раз! — может что-то случиться… и все закончится.

Поезд, визжа тормозами, остановился, и разговор прервался.

Магда и Катарина стояли рядом с единственной лестницей, ведущей в туннель, к другим платформам и к выходу. Каждый, кто выходил из поезда, обязательно должен был пройти мимо них. Они никак не могли пропустить Йоганнеса.

Катарина наблюдала за левой стороной, Магда — за правой.

Постепенно платформа опустела, и через несколько минут словно вымерла. Йоганнес не приехал.

Магда обескураженно сняла солнечные очки.

— Ты что-то понимаешь? — пробормотала она. — Если Йоганнес говорит, что приедет, значит, он приедет. Я не помню, чтобы он когда-нибудь опаздывал.

— Позвони ему! — сказала Катарина. — Вот увидишь, этому найдется какое-нибудь банальное объяснение.

Магда вытащила из сумки мобильный телефон и набрала номер. Подождала несколько секунд и выключила мобильный.

— Ничего. Только голосовая почта.

— Скажи что-нибудь на нее, — настаивала Катарина.

Магда снова набрала номер.

— Пожалуйста, Йоганнес, позвони мне! Где ты? Я на вокзале в Монтеварки. Жду тебя.

Она спрятала мобильный телефон в карман куртки.

— Мне все это кажется странным.

Катарина улыбнулась.

— Давай выпьем кофе, Магда. Я уверена, что Йоганнес приедет следующим поездом.

— Надеюсь. Наверное, он опоздал, а мобильный в вагоне не принимает. Пойдем, я тебя угощу.

Магда потянула ее за собой. Напоследок Катарина посмотрела на табло на платформе, где были указаны прибывающие поезда.

— Следующий будет ровно через час.

Дул ветер, и Магде стало холодно. Надо было взять с собой куртку. Они стояли на том же месте, что и час назад. Катарина смотрела налево, а Магда направо. Обе сосредоточенно искали Йоганнеса в толпе.

И на этот раз платформа опустела за несколько минут. Йоганнеса не было.

Магда сложила руки на груди.

— Знаешь, мне это надоело. Сильно надоело. В конце концов, мы же не на Луне живем! Если что-нибудь не получается или произошло, всегда можно позвонить.

— Это точно. Но что нам делать?

— Не представляю. — Магда пожала плечами. — Я поеду домой и буду ждать, пока он вернется. Или, по крайней мере, позвонит.

— Ты волнуешься?

Магда помедлила.

— Да так, немного, потому что это не в его привычках. Обычно он звонит, если опаздывает хотя бы на полчаса.

Они медленно вышли из здания вокзала.

— А где он остановился в Риме? У друга?

— Кажется, нет. Нет.

Магда остановилась и порылась в сумочке.

— Он нашел в Интернете какую-то маленькую гостиницу. С ума сойти, но я не могу вспомнить, как она называется! — Она вынула записную книжку и полистала ее. — И я не записала название. Мне казалось, что это неважно, ведь он каждый день звонил. Какое-то женское имя. «Эмилия» или «Розалия». Или что-то похожее.

— Он взял с собой ноутбук?

— Нет.

— Тогда просто поищи «Эмилию» или «Розалию». Если название сходится, то компьютер автоматически откроет страницу в Интернете, которую открывал Йоганнес. У тебя будет адрес и номер телефона гостиницы. И ты сможешь позвонить туда.

— Это хорошая идея, я так и сделаю. — Магда благодарно улыбнулась. — Идем, давай уедем отсюда.

— Может быть, съедим что-нибудь? — спросила Катарина. — Кстати, можешь переночевать у меня, если не хочешь оставаться одна в Лa Рочче.

— Нет, я совсем забыла, у нас же машина набита продуктами. А мы столько прождали здесь. И утку надо поскорее положить в холодильник.

Они сели в машину. Магда сорвалась с места, и у Катарины на миг возникло ощущение, что она больше беспокоится о покупках, чем о муже.

17

Магда включила компьютер. Пароль она знала. Йоганнес ввел его несколько лет назад и никогда не менял. Зачем ей искать адрес гостиницы, который она сама сюда записала? Она хотела просто поиграть. Ей срочно нужно было отвлечься, ни о чем не думать. Она сосредоточилась на том, чтобы составить ряды, и чувствовала себя счастливой, когда удавалось расположить карты таким образом, чтобы крестовая восьмерка, крестовая семерка и крестовая шестерка попадали на крестовую девятку. Она играла два часа, не пройдя пасьянс «Паук» и «Солитер» на самой высокой степени сложности ни разу, и с каждым проигрышем потребность победить становилась все сильнее. Она хотела услышать тихий шум, когда ряд пиковых или червовых карт укладывался на экране, хотела увидеть фейерверк, который появлялся, когда игра была пройдена и ряды составлены правильно.

Карты плясали у нее перед глазами, голова кружилась. Иногда ей приходилось в буквальном смысле слова хвататься за компьютер, окидывать взглядом комнату и глубоко вдыхать, чтобы не потерять сознание.

Йоганнес терпеть не мог, когда она играла. По его мнению, это была самая лучшая и быстрая возможность отупеть. Но Йоганнеса здесь не было.

На улице стемнело. Воцарилась тишина, нарушаемая только постепенно стихающим стрекотом цикад. Магда двигала курсором по экрану с картами, и даже музыка не могла отвлечь ее от этого занятия.

В четверть одиннадцатого зазвонил телефон. Магда вздрогнула. Когда она встала, все вокруг поплыло, и ей пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.

— Да? — выдохнула она в телефон, и голос у нее был такой, как будто она крепко спала.

— Алло, Магда! — сказала Хильдегард, ее свекровь, подчеркнуто радостным голосом. — Как у вас дела? Вы уже освоились в Италии?

— Да, конечно, хотя у нас было не так много времени.

— Ну и как? В саду и в доме все в порядке?

— Все в лучшем виде.

— Слава богу! Я боялась, что кто-нибудь вломится туда, пока вас нет. Я бы не решилась оставлять дом так надолго.

Магда застонала в душе, потому что Хильдегард говорила это уже десятки раз. Собственно говоря, каждый раз, когда они отправлялись в Италию. Поэтому она устало сказала:

— До сих пор нам, наверное, везло.

— Знаешь, Магда, — перевела Хильдегард разговор на другую тему, — у нас большие проблемы с мастерской по ремонту автомобилей. Рихард хотел бы найти другую. Ты не знаешь, куда Йоганнес последний раз отгонял машину на диагностику? Он остался очень доволен…

— Я без понятия. Не знаю. Где-то в Моабите.

— Позови Йоганнеса к телефону, пожалуйста.

— Извини, но его нет.

— Как?

Хильдегард удивилась. Где может быть Йоганнес, если в это время его нет дома? Была уже почти половина одиннадцатого ночи.

— Он уехал на пару дней в Рим.

— А когда вернется?

— Завтра или послезавтра. Как получится.

— Тогда я попробую позвонить ему на мобильный.

— Звони.

Они помолчали. Потом Хильдегард спросила:

— Ты не боишься оставаться в доме одна?

— Нет. А чего бояться? Здесь в дома влезают, когда они стоят пустые, когда в них никого нет. А когда люди видят машины во дворе и свет в доме, ничего не случится. Кроме того, я не первый раз остаюсь здесь одна, Хильдегард…

— Да, я знаю. Ну что же, желаю тебе спокойной ночи. Мы созвонимся, когда Йоганнес вернется, хорошо?

— Конечно. Спокойной ночи! Передай привет Рихарду.

Магда положила трубку.

Она представила, как свекровь идет сейчас в маленькую ванную, сделанную еще в шестидесятые годы, которая была не столько ванной, сколько обычным отсеком, чистит зубы, надевает ночную рубашку, ложится в постель и, может быть, перебрасывается парой слов с мужем. Хотя Рихард обычно бодрствовал дольше, чем она. Иногда он даже сидел до трех ночи в кресле рядом с торшером, читал что-нибудь или смотрел старые фильмы.

Хильдегард любила Йоганнеса, гордилась им и мысленно пыталась утешить себя тем, что это оттого, что второй ее сын, Лукас, ничего не добился в жизни.

Магда выключила компьютер и включила телевизор. Она попала на окончание передачи «Темы дня», однако новости словно отскакивали от нее. Ей ни до чего не было дела. Она жила в собственном мире. И одиночество, которое она сейчас ощущала так болезненно, создала сама.

18

Все было почти как в старые времена. Практически отлично. Утка зажарена до хрустящей корочки, соус из апельсина и розмарина удался на славу, gnocchi^[18] и шпинат томились в кастрюле, салат готов, а стол накрыт перед домом.

В десять минут девятого Массимо и Моника подъехали к дому, сердечно поздоровались и выразили восхищение цветами и лечебными травами, растущими в терракотовых вазах.

— А где же Йоганнес? — спросила Моника, и ее взгляд остановился на столе, накрытом только на три персоны.

Магда улыбнулась, открыла бутылку просекко в качестве аперитива и разлила вино по бокалам.

— Мне очень жаль, но он позвонил и сказал, что задержится еще на пару дней. Похоже, Рим его не отпускает. И я подумала, что мы все равно сможем встретиться. Ведь я уже все купила и приготовила.

— Конечно, мы можем вместе поужинать, — заверила Моника и дотронулась до руки Магды.

Магда подняла свой бокал.

— Salute! — сказала она. — Давайте выпьем за прекрасное лето и этот чудесный вечер. Добро пожаловать в Ла Роччу!

Они еще немного поболтали и выпили еще по бокалу. Потом Массимо и Моника решили прогуляться по усадьбе, а Магда в кухне принялась раскладывать carpaccio^[19] по тарелкам.

— Это же позор! — воскликнул Массимо и покачал головой, увидев огород, заросший травой и только частично прополотый. — Я знаю, что Йоганнес любит сам работать здесь, но что делать, если его нет? Посмотри, Магда уже начала выпалывать сорняки, но одна она не справится. Тут слишком много работы.

— Ты прав, — вздохнула Моника, — здесь действительно ничего не сделано!

Массимо обнял ее за плечи.

— Ладно, я займусь этим. Я перекопаю огород и засажу его.

Моника просияла.

— Сделай это, Массимо! Я знаю, как тяжело, если огород не готов вовремя. Все уже собирают первый салат, а ты только собираешься сеять редиску.

Она поцеловала его в щеку.

Из дома послышался голос Магды:

— Вы идете? Все готово!

— Ни слова Магде про огород! — прошептал Массимо. — Пусть это будет для нее сюрпризом. Нашим подарком.

— От меня она точно ничего не узнает, — заверила его Моника. — Ты же знаешь, tesoro,^[20] я молчу как могила…

— Прекрасный вечер! — сказала Моника уже в машине, когда они ехали домой. — Жалко только, что Йоганнеса не было.

Массимо молчал, сосредоточенно всматриваясь в темноту. Он выпил пару бокалов вина, но после полуночи на дороге, к счастью, не было машин.

— Что с тобой? — допытывалась Моника. — Тебе не понравилось? Еда была просто мечта!

— Да, конечно. Просто у меня какое-то странное чувство.

— Какое чувство?

— Porcamiseria!^[21] — вдруг рявкнул Массимо и ударил по рулю. — Как может человек уехать на неделю или на две в Рим, когда он собирался провести отпуск в Тоскане с женой и у него всего четыре недели! Здесь что-то не так, Моника!

— Что не так?

Массимо посмотрел на нее.

— Он ее бросил, аmоrе.^[22] Он смылся. Он развлекается с другой женщиной в Риме. А Маддалена просто делает хорошую мину при плохой игре.

— Никогда бы этого не подумала. Никогда! Йоганнес не способен на такое!

— Если бы ты только знала, на что способны мужчины, саrа.^[23] Если бы ты только знала…

Моника предпочла не углубляться в эту тему и спросила:

— Значит, ты не веришь, что в ближайшие дни Йоганнес вернется?

— По крайней мере, я такого представить не могу. Массимо мигнул фарами, потому что навстречу им ехала машина с включенным дальним светом.

По дороге из Амбры в Пьетравиву никто из них не проронил ни слова.

И лишь когда они остановились перед домом, Моника сказала:

— Тогда тем более нужно привести в порядок их огород. По крайней мере, у Магды будет хоть что-то, чему она может порадоваться.

19

И снова дребезжащий голос из громкоговорителей на оживленном вокзале Монтеварки. Поезд, который вскоре должен был прибыть, отправлялся от вокзала Санта-Мария Новелла во Флоренции и следовал через Ареццо в Рим.

Лукас вышел из поезда, широко развел руки, бросился к ней и крепко обнял.

— Магда! Как здорово снова видеть тебя!

Он поцеловал ее в обе щеки.

— Добро пожаловать, — ответила она устало.

Лукас не хотел отпускать ее, он буквально сиял.

— Это, конечно, безобразие, но ты с каждым годом становишься все красивее и красивее!

Магда улыбнулась и посмотрела на его небольшую дорожную сумку.

— Это что, и весь твой багаж?

— Да, — улыбнулся Лукас. — Конечно, этих вещей не хватит и на неделю, я знаю, но не буду же я их набирать. А так я могу оставаться столько, сколько получится.

— А как долго ты планируешь пробыть здесь?

Лукас пожал плечами.

— Посмотрим. Пока не начну действовать вам на нервы. Кстати, Йоганнес приехал с тобой?

— Нет.

— Вот и прекрасно! — сказал Лукас с беспощадной честностью. — Значит, мы сможем поболтать наедине.

— Для этого у нас еще будет масса возможностей. — Магда печально посмотрела на него. — Идем. Я расскажу тебе все в машине. Йоганнеса здесь нет. Он в Риме. И уже несколько дней не выходит на связь.

— Магда, мой брат всегда был пунктуальным человеком, сверхточным! И если он что-то обещал, то выполнял это. И тебе это известно лучше, чем мне. Но и я знаю, что для него назначенная встреча — святое дело. Поэтому я при всем желании не могу себе представить, что он не придерживается договоренности. Для Йоганнеса это все равно что смертный грех!

— Прекрати говорить о нем в прошедшем времени.

— Оʼкей. Извини, Магда. Итак, мой брат — сверхпунктуальный человек. Поэтому невозможно себе представить, что он не позвонил бы, если бы его планы изменились или произошло что-то непредвиденное. Он, конечно, всегда рад преподнести какой-нибудь сюрприз, но такое никогда не сделает!

— Может, у него сломался мобильный телефон.

— Это глупости, Магда. Если человек хочет позвонить, это можно сделать откуда угодно. В каждом баре, на почте, в магазинах, в ресторанах — везде есть телефоны. Да что там говорить, любая старушка могла позволить ему позвонить со своего мобильного, стоило только любезно попросить об этом. И каждый второй магазин — это магазин по продаже мобилок… Нет, Магда, должна быть какая-то другая причина.

— Или, может быть, он потерял свой мобильный и не помнит моего номера, потому что он записан в памяти телефона. Господи, да существует тысяча возможностей!

— Конечно. Но в любом случае я бы на него рассердился, — сказал Лукас.

— Вот и я рассердилась.

Лукас и Магда сидели в кухне. На улице дул порывистый ветер. Даже летом в этом не было ничего необычного. Наверно, завтра будет дождь.

Магда вертела бокал в руках. Она не хотела всего этого слушать.

— Тебе надо пойти в полицию.

Магда коротко и сухо засмеялась.

— Я тебя умоляю… Какой-то немец совершает короткую вылазку в Рим и не возвращается вовремя, как обещал. Ну и что? Йоганнес не ребенок, он взрослый мужчина. Да полиция не будет ничего делать, они там просто умрут со смеху!

— Если ты не подашь заявление о пропаже человека, это сделаю я.

— Неужели тебе так хочется, чтобы Йоганнес поскорее появился здесь? А я-то думала, что ты мечтаешь побыть со мной наедине!

Издевку в голосе Магды невозможно было не услышать.

— Ничего не исчезает бесследно, — философствовал Лукас. — Поэтому существует только две возможности: или с ним что-то случилось, или он просто решил не возвращаться домой. Он бросил тебя, Магда. Связался с какой-то молоденькой горячей блондинкой.

Магда посмотрела не него взглядом, исполненным ненависти.

— Как ты можешь такое говорить?! — прошипела она, вскочила, поднялась по лестнице в спальню и громко захлопнула за собой дверь.

«Вот негодяй этот Йоганнес! — подумал Лукас. — Да и я тоже хорош, начал не с того конца. Она об этом и слышать не хочет».

Он подумал, не пойти ли следом за ней и извиниться, но потом решил, что пусть все идет своим чередом, и вытащил из холодильника бутылку пива.

Для него было ясно одно: он останется с Магдой и будет помогать ей, пока Йоганнес не появится снова. Живой или мертвый.

20

Комиссарио Донато Нери сильно похудел. Это бросилось в глаза даже его бывшему ассистенту Томмасо Гротти.

— Porcamiseria! — воскликнул он. — Комиссарио, вы становитесь похожи на тень!

Раньше Нери обрадовался бы такому замечанию. Но он не садился на диету и постепенно потеря веса начала его беспокоить. Габриэлла готовила, как обычно, без желания и любви, а когда она равнодушно ковырялась в своей тарелке, то и у Нери пропадал аппетит. Его жена была вечно расстроена и разочарована, и каждый вечер, возвращаясь домой, он боялся, что найдет на кухонном столе записку, в которой ее аккуратным почерком будет написано: «Я бросила тебя и вернулась в Рим. Не ищи меня. Прощай. Габриэлла».

Еще несколько лет назад Нери был вполне успешным комиссаром полиции, и его жена Габриэлла, урожденная римлянка, жила с ним, вполне довольная, в своем любимом городе. Но потом он совершил ошибку, которая имела тяжелые последствия. При расследовании убийства маленькой девочки он запросил центральный компьютер полиции на ключевые слова «детоубийца», «маньяк», «педофил», но не использовал слова «похититель» и «эксгибиционист». Иначе он обнаружил бы, что на улице, где жила убитая девочка, проживал ранее судимый подсобный рабочий, который часто обращал на себя внимание как эксгибиционист. И обыск в его квартире произвели только после заявления соседки. В ящике под диваном был найден труп девочки.

Нери был переведен в не очень приятное место, в Монтеварки. Этого Габриэлла не смогла ему простить. Она страшно тосковала в провинции и цеплялась за единственную надежду, что Нери, может быть, в чем-то отличится и благодаря этому получит возможность вернуться в Рим.

Но он прозевал и эту возможность. В большинстве случаев в этой сельской местности приходилось расследовать лишь мелкие дела: ограбления квартир, угон машин, воровство в магазине или драки. Случались, правда, и самоубийства, семейные скандалы или несчастные случаи на охоте со смертельным исходом. Однако в две тысячи пятом году Нери столкнулся с чрезвычайным происшествием: женщине, которая была одна в доме, стоявшем в глубине леса, кто-то перерезал горло. Это был шанс: блестяще расследовав преступление, Нери снова стал бы важным человеком.

Но он так и не нашел разгадку этого дела. Более того, все сложилось еще хуже: он представил общественности убийцу, а тем временем убийства продолжались. Нери стал посмешищем и потерял даже свою должность в Монтеварки. Его перевели в деревню, в самый маленький полицейский участок — в Амбру.

Мечты Габриэллы однажды вернуться в Рим растаяли навсегда.

Нери с трудом переносил свой позор и постоянно плохое настроение жены. Он потерял аппетит, и у него даже не было желания выпить за ужином привычный бокал вина. Совместные вечера с женой доставляли ему лишь мучения, потому что она постоянно демонстрировала свое недовольство и при каждой возможности давала понять, что он неудачник.

Когда-то круглое лицо Нери с короткой стрижкой ежиком осунулось. Щеки запали, под глазами залегли тени.

Его помощник Гротти остался в Монтеварки вместе со странной икотой, нападавшей на него каждый раз, когда он волновался. Иногда Нери не хватало его. Пусть даже замечания ассистента действовали ему на нервы, зачастую они действительно были правильными, поскольку Гротти со своей подкупающе простой и почти наивной логикой время от времени наталкивался на причинные связи, до которых Нери в одиночку не додумался бы.

А в Амбре ассистент ему ни к чему. Да здесь и не случается ничего, что нужно было бы расследовать. Нери в своей красивой форме сидел в убогом служебном помещении, затачивал карандаши, пил кофе и занимался пустой и утомительной бюрократической волокитой. Вот и сейчас он рассматривал заявление хозяина поместья Баталони, который жил с женой на семнадцати гектарах земли и не был охотником, однако хотел приобрести оружие. Для самообороны, как он выразился. По его словам, уже несколько раз молодые люди на мотоциклах среди ночи приезжали к его дому. До сих пор с помощью собак ему удавалось прогнать их, но он не чувствует себя в безопасности. И его жена, когда остается одна, тоже испытывает страх.

«Ну и что? — думал Нери. — Чего он хочет сейчас? Он что, собирается застрелить любого, кто появится ночью у его дома? Конечно, эти парни приезжали не для того, чтобы выпить с хозяином бокал вина, это понятно. Но зачем же сразу стрелять! Если Баталони получит разрешение на приобретение оружия, обязательно что-то и случится».

Нери прекрасно понимал это. И не хотел быть виноватым в подобном. Не дай бог снова… Поэтому он положил заявление Баталони в левою стопку бумаг. Это были дела, которые он переправлял своим бывшим коллегам в Монтеварки. Так сказать, в ближайшую высшую инстанцию с просьбой о рассмотрении.

Постепенно Нери понял, что здесь, в Амбре, он ничего не может и не имеет права решать. Да он уже и не осмелился бы ни на что. Он был человеком, для которого вокруг были расставлены ловушки и препятствия, о которые можно споткнуться.

Он как раз подумывал, не закрыть ли участок на пару минут, чтобы выйти на пьяццу и выпить кофе, как вдруг раздался звонок в дверь. Это было настолько неожиданно, что Нери вздрогнул.

Его коллега Альфонсо сидел в соседней комнате и разъяснял какому-то немцу, еле говорившему по-итальянски и понимавшему едва ли пару слов в каждой фразе, какие еще бумаги ему надо подготовить, чтобы получить permesso di soggiorno — временное разрешение на пребывание в стране. Нери слышал робкий голос немца и все более раздраженный — Альфонсо.

Он встал и пошел открывать дверь.

Когда эта женщина появилась перед ним, он вспомнил, что пару раз видел ее в Амбре, правда, никогда не разговаривал с ней и не знал, как ее зовут.

— Buongiorno, Comandante, — любезно сказала она. — Voglio denunciare la scomparsa di mio marito.^[24]

Она говорила ясно, четко и правильно, но не услышать ее немецкий акцент было невозможно.

— Пожалуйста, входите, синьора.

Она села, и он внимательно рассмотрел ее. У нее был усталый вид и почти прозрачный цвет лица, а волосы были небрежно собраны в пучок на затылке, что, однако, показалось ему привлекательным. Значит, она специально не прихорашивалась, чтобы зайти в полицейский участок в Амбре. Это произвело на Нери благоприятное впечатление.

Сначала он записал ее личные данные с carta dʼidentita.^[25] Фамилию, имя, адрес, возраст. Ей сорок один год. Столько же, сколько Габриэлле. Но мягкость придавала ее облику что-то девичье, поэтому она казалась моложе.

— Что случилось? — спросил он и после долгих, мучительных недель наконец снова почувствовал себя важной персоной.

— Мой муж исчез, — повторила она, запинаясь. — В воскресенье, неделю назад, то есть семнадцатого числа, он отправился поездом в Рим к другу. Он собирался вернуться в пятницу. Но не приехал.

Нери наморщил лоб.

— У вашего мужа, конечно, есть мобильный телефон?

— Конечно. Я уже тысячу раз пыталась дозвониться до него, но телефон выключен. Или же сломался.

Она вымученно улыбнулась и в этот момент показалась Нери несказанно красивой.

— Давайте сначала запишем личные данные вашего мужа.

Магда записала все необходимое на листе бумаги.

— Carta dʼidentita и немецкий паспорт он взял с собой.

Нери кивнул. У нее был чудесный почерк, беглый, но разборчивый. Впрочем, он другого и не ожидал.

— А как зовут друга, к которому поехал в Рим ваш муж?

— Роберто. К сожалению, я не помню его фамилию. Фрателли, Френелли, Фантини или что-то похожее. Он инженер-строитель и дал нам массу полезных советов, когда мы строили Лa Роччу. Два года назад Роберто переехал в Рим, но поддерживал связь с моим мужем. Больше я ничего не знаю.

— Ваш муж остановился у своего друга?

— Думаю, что да.

— А не мог он заночевать в гостинице?

— Вполне возможно. Но я не знаю, в какой именно.

— Может быть, в Риме есть гостиницы, в которых он останавливался раньше и которые ему нравились?

— Нет. Не припоминаю. Он редко ездит в Рим.

— Хорошо, — сказал Нери. — Я займусь этим. У меня есть связи в Риме, и я поговорю со своими коллегами. Может быть, что-нибудь выясню. Пожалуйста, опишите, во что ваш муж был одет.

Магда задумалась:

— Черные джинсы, рубашка в голубую полоску и бежевая замшевая куртка.

Этих вещей у Йоганнеса никогда не было, следовательно, ей не придется сжигать или еще каким-то образом уничтожать их.

— Вы можете составить список вещей, которые были у него в чемодане?

— Да, могу. Без проблем.

— Вы не ссорились с мужем, перед тем как он уехал в Рим?

— Нет. — Ответ прозвучал ясно, четко и без раздумий. — Я вообще не помню, чтобы мы когда-нибудь серьезно поссорились.

— Значит, вы хорошо понимаете друг друга?

— Мы не просто хорошо, мы фантастически понимаем друг друга. У нас прекрасные, гармоничные отношения. Что-то вроде симбиоза.

Итальянский язык Магды стал звучать с запинками, в него вкрадывалось все больше и больше ошибок, тем не менее Нери понимал, что она имеет в виду.

— Значит, не может случиться, что муж бросил вас? — осторожно спросил Нери, ожидая, что она сейчас, чего доброго, вцепится ему в волосы.

Но она осталась спокойной.

— Нет, — сказала она. — Невозможно. Это совершенно невозможно представить. Я же сказала, что мы уже много лет счастливы вместе. Зачем ему рисковать?

Она взглянула на Нери, и ее зрачки сузились:

— Прошу вас, помогите мне. Я жить без него не могу.

У Нери засосало в желудке, словно он голодал три дня, и ему захотелось съесть булочку с изюмом.

— Конечно, я помогу вам. Сделаю все возможное. А у вашего мужа в Риме есть еще друзья или знакомые, у которых он мог остановиться?

— Нет. Нет, не знаю.

— А кто ваш муж по профессии?

— Владелец транспортной фирмы. У них филиалы в разных городах Германии.

Нери грыз карандаш.

— А у него могли быть деловые встречи в Риме?

Магда покачала головой:

— Он бы мне сказал. Кроме того, он оставил еженедельник, ноутбук и все документы, касающиеся заказов, дома, в Ла Рочче. Он бы никогда этого не сделал, если бы у него была назначена деловая встреча.

— Точно.

Нери ломал себе голову над тем, что бы еще спросить, но больше ничего на ум не приходило. Он хотел поговорить об этом с Габриэллой. Может быть, у нее появится какая-нибудь идея. У женщин фантазия куда более буйная, чем у мужчин.

— Я подумаю над этим делом, синьора, — сказал Нери. — А если у меня появятся еще вопросы, позвоню вам или заеду.

— Спасибо, это очень мило с вашей стороны.

Магда встала и протянула Нери руку:

— Arrivederci, signore Neri. Molte grazie.^[26]

С этими словами она вышла из бюро. Нери решил, что даже по ее спине видно, как она несчастна.

Первым делом он подошел к большой карте, которую когда-то повесил на стене напротив письменного стола, чтобы посмотреть, где вообще находится эта Ла Рочча. Он работал в Амбре всего лишь три месяца и пока не особенно хорошо ориентировался в этих местах, особенно в разбросанных в отдалении друг от друга podere.^[27]

Когда полицию вызывали для расследования какого-нибудь взлома или улаживания ссоры, ему приходилось полностью полагаться на знания своего коллеги Альфонсо.

Нери понадобилось некоторое время, чтобы обнаружить это поместье на высоте пятисот тридцати одного метра над уровнем моря, между Солатой, Сан Леолино и Нусенной. Теперь он хотя бы приблизительно представлял, где находится тот дом, и был абсолютно уверен, что никогда там не бывал. Еще одна причина, чтобы заехать к синьоре в гости. Он хотел составить собственное представление о том, как жила эта пара в таком уединенном месте.

Пословица «Покажи мне, как ты живешь, и я скажу тебе, кто ты» была любимой пословицей Габриэллы. Может быть, интуиция подскажет ему, действительно ли у них в семейной жизни был один лишь солнечный свет, как утверждала синьора.

У Альфонсо посетителей больше не было. Немец ушел, вконец расстроенный, с чувством, что ему до конца жизни не удастся собрать все необходимые документы. Похоже, у него сложилось мрачное впечатление, что ему в последующие месяцы придется каждую неделю приходить в полицейский участок, чтобы каждый раз узнавать, каких документов снова не хватает.

Альфонсо сидел на жестком офисном стуле и перелистывал охотничью газету. Он был страстным охотником и регулярно закрывал глаза на прегрешения своих друзей, когда те или выходили на охоту без разрешения на отстрел, или по ошибке подстреливали домашних животных, или устраивали пальбу поблизости от домов, так что перепуганные жители звонили в полицию. Это приносило ему каждую осень значительное количество литров оливкового масла и существенно пополняло запасы вина и граппы.

За исключением этого, в остальном он был очень приятным коллегой, с которым можно было с удовольствием выпить рюмку, при котором можно было громко ругаться и рассказывать неприличные анекдоты. Он ни на что не обижался, постоянно был в завидно хорошем настроении, больше всего на свете любил жену и детей и, чем бы ни занимался, старался быть справедливым. Во всяком случае так, как сам видел эту самую справедливость. Альфонсо был на пять лет моложе Нери и не мог себе представить ничего прекраснее, чем быть полицейским в Амбре. Он не мечтал ни о Риме, ни о любом другом городе. Он был счастлив здесь. Здесь с ним здоровался каждый, и он получал от этого удовольствие. Здесь он знал каждое дерево, каждый куст и каждого местного жителя.

Альфонсо был на полголовы ниже Нери и почти лысым: на его голове сохранился лишь темный веночек волос шириной сантиметра четыре. «Он похож на клоуна», — частенько думал Нери, особенно если Альфонсо накануне вечером набирался граппы и являлся на службу с красным носом.

— Йоганнес Тилльманн, padrone^[28] Ла Роччи, пропал без вести. Жена подала заявление о его исчезновении, — сказал Нери, подходя к столу Альфонсо. — Ты его знаешь?

— Да так, видел пару раз на базаре. Помнится, он бывал здесь. Из-за документов. Сюда каждый когда-нибудь да заходит.

Он засмеялся и без стеснения продолжил читать газету.

— Он исчез. Его нет с пятницы. Значит, сегодня шестой день.

— Ну и что? — На Альфонсо это не произвело ни малейшего впечатления. — Он вернется. Или напишет трогательное письмо из Бразилии, что хочет изменить свою жизнь. Может быть, он, танцуя самбу, уже познакомился с какой-нибудь темнокожей красоткой. Да ладно, перестань.

— Он уехал не в Бразилию, а в Рим.

— Ох-ох! — откровенно потешался Альфонсо. — В Риме есть масса пропастей, которые разверзаются и из которых уже невозможно выбраться, правда, Нери? Ты же знаешь там все. Ты ведь у нас эксперт по Риму!

Слова Альфонсо жгли душу Нери, но он постарался остаться спокойным и не показать, как его это обидело.

— Жена не верит, что он сбежал и бросил ее, — тихо сказал он.

— В это не верит ни одна женщина! — развеселился Альфонсо.

— Я бы хотел сегодня после обеда или завтра с утра съездить туда. Как ты на это смотришь?

— Это глупо, Донато. — Альфонсо перестал смеяться и положил ноги на письменный стол. — Что там делать? Еще раз выслушать, что он был самым милым и самым верным мужем под солнцем? Полистать старые фотоальбомы? Вот это мой муж, когда был еще ребенком, здесь ему семнадцать, а это фотография с нашей свадьбы… Я тебя умоляю, Нери! Каждый взрослый человек имеет право умолчать перед родными и знакомыми, где он находится. И если не сложилась ситуация, при которой промедление опасно, и нет оснований предполагать, что произошло преступление, то мы не имеем к этому ни малейшего отношения.

Нери вздохнул.

— Ты, кстати, знаешь дорогу в Ла Роччу? — поинтересовался Альфонсо. — Это не дорога, а что-то вроде высохшего русла реки. Просто ужас! Только придурки немцы могут жить возле такой дороги. Мне туда не нужно. И, думаю, не стоит терзать наш джип.

— На всякий случай я хотел бы навести справки в больницах Рима.

— Сделай это, друг мой, сделай, — сказал Альфонсо и от души зевнул. Этот случай вызывал у него не больше интереса, чем кража в alimentari.^[29]

У Нери мысли путались. Он напишет официальный запрос на командировку в Рим, чтобы начать расследование оттуда. И Габриэлла, разумеется, поедет с ним. Она снова будет гордиться своим мужем и наслаждаться жизнью в Риме. Он вытащит ее отсюда и сделает счастливой.

— На твоем месте я бы позвонил бывшим коллегам в Рим, — пошутил Альфонсо. — Может, они что-нибудь смогут сделать.

Он ухмыльнулся, и Нери нестерпимо захотелось изо всех сил сдавить его короткую жирную шею.

21

Габриэлла наложила Нери полную тарелку «острых перьев» — макарон с брокколи и сардельками, обжаренными в чесночном соусе, — и щедро посыпала все это пармезаном.

— А ты? — удивленно спросил Нери, поскольку для себя Габриэлла вытащила из холодильника только тарелочку салата.

— Я на диете, — сказала она. — Я здесь, в этой пампе, от расстройства уже наела столько килограммов… И теперь хочу от них избавиться. Я хочу одеваться по-другому. В одежду тридцать восьмого размера, дорогой! А сейчас я ношу сорок второй!

Нери молча кивнул. То, что жена поправилась, ему как-то не бросилось в глаза.

— Я должна похудеть не меньше чем на шесть килограммов, чтобы влезть в этот размер, если не на все восемь.

Нери, чтобы не ошибиться, ничего по этому поводу не сказал и принялся за еду.

— Оглянись по сторонам, Нери! Посмотри внимательно, что люди тут носят! Лохмотья, которые не примет даже «Misericordia».^[30] Здесь можно выйти на базар в ночной рубашке или в мешке из-под картошки и никто не обратит на это внимания. Ну и что? — спросила она после паузы, сложила руки на столе и насмешливо посмотрела на него. — Что нового в Амбре? В этом рассаднике преступности?

Нери начал рассказывать об исчезновении сеньора Йоганнеса Тилльманна из Ла Роччи так подробно и детально, как только мог. Габриэлла слушала очень внимательно и даже забыла съесть свой салат.

Когда он закончил, она изумленно уставилась на него.

— Ну, Нери… — сказала она. — Неужели ты не понимаешь, что там случилось?

— Что ты имеешь в виду?

Нери растерялся. С одной стороны, ему хотелось выслушать умный совет жены, с другой — не хотелось выглядеть полным идиотом.

— Давай-ка обсудим все возможности. — Габриэлла отодвинула макароны в сторону, сложила руки на столе, наклонилась вперед и внимательно посмотрела на Нери. — Давай представим, что все обстоит действительно так, как она говорит. У них прекрасные, счастливые отношения, и внезапно муж исчезает. Он не звонит, хотя обычно они ежедневно в контакте. Она не допускает мысли, что у него есть другая женщина. Если мы будем исходить из того, что это правда, значит, с ним что-то случилось, Нери. Быть такого не может, чтобы человек не мог позвонить!

— Ну, до этого мы и сами додумались.

— Хорошо. Есть только одна причина, почему он не объявляется, — он мертв. Онесчастном случае или внезапной болезни она бы давно уже знала. Значит, его убили. Возможно, его убил этот странный друг, которого никто не знает и имя которого никому не известно.

Нери согласно кивнул.

— А вторая возможность?

— Возможно и такое, что она врет и их отношения были какими угодно, но только не безоблачными. Брак оказывается на грани развала, и муж исчезает бесследно. Подала бы она заявление о его пропаже? Нет. Во всяком случае, не так бы скоро, потому что она исходит из того, что он бросил ее и греется в постели какой-то потаскухи. В Риме или где угодно. Вполне возможно, он уже давно сидит где-нибудь на Капри и жарится на солнце. Таким образом, подав заявление об его исчезновении, она только опозорится и объявит на весь мир, что ее бросили. Значит, я думаю, эту возможность мы можем исключить, потому что она сразу же прибежала к тебе и подняла всех на ноги.

— Да, теперь до меня доходит.

— Va bene. И третья возможность: она его ненавидела и убила. А теперь изображает из себя любящую и заботливую супругу и подает заявление, чтобы ввести окружающих в заблуждение.

— Может быть и такое.

— Нет, я так не думаю, сокровище мое. Они только приехали в Ла Роччу, как ты сам сказал. Об этом еще никто не знает, они еще ни с кем не встречались, еще не были на рынке или на празднике. Это было бы очень глупо — убить мужа в первый же день в Италии, а потом поднимать на ноги полицию. Если бы я такое задумала, то убила бы его в последний день. Тогда каждый мог бы вспомнить, как они вдвоем весело проводили здесь отпуск и, держась за руки, гуляли по рыночной площади. Потом я бы на месте этой… Кстати, как зовут эту синьору?

— Магда.

— Значит, на месте Магды я бы уехала и в Германии рассказала, что мой муж решил остаться в Италии еще на две недели. А потом, может быть, недели через четыре заявила бы в полицию о том, что он бесследно исчез. Пока немцы обратятся к итальянцам, пройдет еще несколько недель. Во всем царит ужасная неразбериха, никто ни за что не отвечает, люди в селе уже не будут помнить какие-то детали или даты, то есть хаос гарантирован. И если труп спрятан достаточно хорошо, убийство никогда не будет раскрыто. — Она потерла руки. — Вот так бы я сделала. Убивать мужа в начале отпуска довольно глупо, поэтому она этого не делала.

— Ты очень умная женщина, Габриэлла, — сказал Нери и положил свою руку на ее.

Габриэлла почувствовала себя польщенной и резюмировала:

— Значит, его убили в Риме. Это прекрасно, Нери! Просто фантастически! Ты сидишь здесь, в этом сырном гнезде, и вдруг такой великолепный случай. Третий шанс. Невероятно, чего только не придумывает небо, чтобы вернуть тебя в Рим, хотя ты уже дважды прозевал такую возможность. Tesoro, я в восторге! Поезжай на вокзал, причем как можно быстрее, и узнай, действительно ли он уехал поездом в Рим. Может быть, кто-нибудь случайно его вспомнит. А потом мы вдвоем поедем туда и будем искать этого странного друга. Ах, Нери, это великолепно!

Она бросилась ему на шею.

Депрессию последних дней как ветром сдуло. Нери чувствовал себя так, словно у него выросли крылья. Если ему повезет, то это будет не банальная супружеская измена, а настоящее убийство.

22

Магда была рада, что не придется ночью сидеть на террасе одной.

— Расскажи мне все, что можешь вспомнить, — попросил Лукас. — Дай хоть какую-то нить. Что он особенно любил, о чем мечтал? Что уже несколько лет собирался сделать, но так и не сделал? Пожалуйста, расскажи мне все, что помнишь. Даже если ты думаешь, что это второстепенные детали. И я буду искать его. Клянусь тебе, я переверну небо и землю! Мне только нужно от чего-то оттолкнуться.

Магда, запрокинув голову, смотрела на ночное небо.

— Завтра будет прекрасный день! — сказала она тихо и улыбнулась. — Тихий и ясный. Такие дни он особенно любил, потому что мог работать на улице. Собственно, он только и делал, что работал. А по вечерам чуть не падал от усталости. Никогда у него не было свободного времени, чтобы посмотреть на звезды. А я из всего этого безумного моря звезд знаю только лишь Большую и Малую Медведицу. И все. А ты?

— Я могу еще найти Полярную Звезду. Но на этом мои познания заканчиваются.

— Как подумаю, что многие звезды, которые сейчас светят и которые мы видим, на самом деле уже давно не существуют… Мне это кажется просто невероятным.

Лукасу не хотелось рассуждать о звездах. У него возникло ощущение, что она просто хочет увести разговор в сторону.

— Где он, Магда? — спросил он. — Честно, как ты думаешь?

— Это так же, как со звездами. Только наоборот. Мы его не видим, но он где-то есть.

— Но ведь у тебя есть какое-то предположение. Или опасение. Скажи мне, Магда. Только так мы сможем продвинуться дальше.

— Не имею понятия. Даже никакой мысли на этот счет.

— Ты не будешь возражать, если я осмотрю его письменный стол? Может, найду что-нибудь — какую-то записку, бумагу… Что-то, что могло бы дать нам какую-то зацепку.

— Пожалуйста. Смотри все. Мне все равно. Его стол, факс, если хочешь, его компьютер. Я ничего не нашла.

Они молчали несколько долгих минут. Потом Магда сказала:

— Как прекрасно, что ты здесь! Оставайся, пока не надоест.

Лукас хотел ответить, как она внезапно встала.

— У меня страшно болит голова, — сказала она. — Наверное, я пойду спать. Спокойной ночи.

И, не говоря больше ни слова, ушла в дом.

Лукас провел половину ночи в комнате Йоганнеса. Целых два часа ему понадобилось для того, чтобы изучить материалы в компьютере. Он нашел пять гостиниц в Риме, которые, очевидно, ввел в компьютер Йоганнес. Но заказал ли он одну из этих гостиниц, было непонятно, тем более что Лукас не знал пароля брата, чтобы прочитать его электронную почту. Он записал названия гостиниц и начал изучать содержимое письменного стола.

В рабочем календаре Йоганнеса он несколько раз наткнулся на пометку «К». Иногда с обозначением времени, иногда без него. В адресной книге под буквой «К» было несколько записей на немецком языке, но все больше на итальянском: слово «Castagnoli», которое ничего не говорило Лукасу, «Компьютер-сервис Шлоссштрассе» и «Cesare». Затем следовали «Clinika Veterinaria», «Кристиан», «Carabinieri Buchine», «Caldaie Servizio», «Careggi Ospidale Firenza». И наконец запись «Каролина» с берлинским номером телефона. Он выписал этот номер. Может быть, она и была той самой «К».

На следующее утро он проснулся в восемь утра. В доме было тихо. Наверное, Магда еще спала.

Он быстро принял душ, выпил бокал холодной, как лед, воды и отправился в комнату Йоганнеса, чтобы позвонить оттуда по телефону.

Была половина девятого, когда он набрал номер Каролины. Он не ожидал, что кто-то ответит, и даже вздрогнул, когда сонный голос сказан:

— Да?

— Доброе утро! — любезно начал он. — Извините, что беспокою вас, но я Лукас Тилльманн, брат Йоганнеса.

— A-а… Ну и что? Что вам нужно? — Ее голос был немного раздраженным.

— Йоганнес исчез несколько дней назад. Я хотел спросить, может, вы знаете, где он.

— Думаю, он с женой в Италии.

— Нет, его здесь нет. Я в Италии, в его доме. Он уехал на пару дней и больше не появлялся.

— Сожалею, но ничем помочь не могу. А давно он исчез?

— Его нет с прошлой пятницы.

Она коротко засмеялась и закашлялась.

— Боже мой, и вы уже начинаете бить тревогу? Наверное, он познакомился с красивой женщиной и забрался к ней в постель. Не морочьте себе голову. А сейчас я хочу еще поспать.

— Конечно. Извините, что разбудил.

Не говоря больше ни слова, Каролина положила трубку.

Лукас в задумчивости сидел за столом, рисуя в блокноте геометрические фигуры.

Лукас пил кофе, когда Магда спустилась в кухню, чтобы позавтракать.

— Боже мой, — сказала она, — у тебя такой вид, будто ты пьянствовал целую ночь! Чем ты занимался после того, как я ушла спать?

— Просмотрел вещи Йоганнеса.

— Ну и как? Что-нибудь нашел?

— Магда, кто такая Каролина?

Он потер воспаленные глаза. И поэтому не увидел, как Магда вздрогнула.

— Понятия не имею. Может быть, клиентка? — Магда старалась, чтобы голос звучал невозмутимо и в нем не чувствовалось интереса.

— Я сегодня утром звонил ей.

У Магды перехватило дух. Потом она очень медленно повернулась к нему.

— А это еще зачем? Я имею в виду, зачем ты звонил совершенно незнакомой, чужой женщине?

— Да просто так. Мне бросилось в глаза ее имя в блокноте Йоганнеса. И я подумал, что, может быть, она сможет нам помочь. Возможно, она знает, где он.

— И что?

— Она не очень хорошо отнеслась к тому, что я заговорил о нем.

— Бывают клиенты, которые недовольно отзываются о транспортной фирме, когда понимают, что ее сотрудники не волшебники.

— Скажи честно, Магда… у этой Каролины был роман с Йоганнесом?

Магда рассмеялась.

— Я тебя прошу! Ты, похоже, совсем не знаешь своего брата! Он невероятно очаровательный, любезный, коммуникабельный человек, который вступает в беседу с каждым. И к каждому находит подход. Поэтому он знает весь мир. Но он не изменяет мне, Лукас. — Она стала вдруг серьезной. — Он еще никогда не изменял мне. — И тихо добавила: — Если один человек обманывает другого, жизнь заканчивается.

23

На следующее утро лисенок появился снова. Когда Магда в половине девятого вышла на террасу, он сидел рядом с кустом роз и смотрел на нее. В зубах у него была кожаная рабочая рукавица Магды, которую она оставила на улице ночью.

— Лисенок, — прошептала Магда, — вот ты и снова пришел! Подожди минуту, сейчас я принесу тебе поесть.

Магда ушла в кухню, а лисенок прокрался через лужайку и улегся рядом с терракотовым горшком для цветов. Судя по всему, Магды он не боялся.

Когда Магда несколько минут спустя появилась с парой пригоршней сухого собачьего корма, который хранился у нее в холодильнике еще с их прошлого отпуска, лисенок по-прежнему был на месте. Магда положила корм посреди лужайки и, осторожно ступая, отошла назад. Сидя за столом, она наблюдала за лисенком. Во время их последнего пребывания в Италии на Рождество лис тоже регулярно приходил сюда и получал свой корм. Очевидно, ему понадобилась всего пара дней, чтобы заметить, что в доме опять кто-то живет.

«Тебе придется познакомиться еще и с Лукасом, — подумала Магда, — и тогда вся семья будет в сборе».

Лукас еще спал. Когда лисенок наелся и ушел, Магда достала бумагу для писем.

Дорогое мое сокровище!

Представь себе, лисенок опять здесь. Значит, он не забыл, что мы заботились о нем на Рождество. Я по-настоящему счастлива, что он постепенно становится почти что домашним. Может быть, в это лето мне удастся погладить его. Ты помнишь, как он украл твои кроссовки и мы нашли их только через неделю в маленькой каштановой роще? Похоже, снова придется привыкать к тому, что нельзя ничего оставлять на ночь на террасе, иначе на следующее утро все исчезнет.

Я когда-нибудь съезжу к ветеринару в Монтеварки и куплю там таблетки от глистов. Я подмешаю их ему в корм, потому что лисьи глисты довольно опасны. От них можно даже умереть, а я этого очень боюсь.

Папа почти неделю работал в огороде и уже сильно загорел. Каждый день он говорит мне, что очень скучает по тебе, и радуется, что вы вдвоем сможете спилить засохшее дерево перед окном ванной комнаты. В одиночку он с этим не справится.

Как твои дела? Ты уже прижился в своей комнате и подружился со своими новыми товарищами? Как ты справляешься с латынью? Ты уже нашел кого-нибудь, кто сможет помогать тебе и давать дополнительные уроки?

Я часто думаю о тебе. Постарайся есть побольше, ты такой худой, что мне даже страшно становится.

Ты приедешь сразу же, как начнутся летние каникулы? Это было бы прекрасно! Мы могли бы провести две недели здесь, в Италии, а потом поехали бы вместе в Берлин. Я несказанно рада твоему приезду!

Обнимаю тебя, мой сладкий.

Твоя мама.

Она как раз складывала письмо, когда на террасу пришел Лукас.

— Доброе утро, — сказал он улыбаясь и поцеловал Магду в щеку. — Я сварю себе кофе. Тебе сделать?

— Да, спасибо.

Лукас исчез в кухне.

Магда засунула письмо в конверт, заклеила его и написала адрес: Торбен Тилльманн, колледж Санкт-Блазиен, Фюрштабт-Герберт-штрассе 14, 79837 Санкт-Блазиен.

Потом она положила письмо в ящик стола, из которого брала бумагу и конверт.

Лукас зашел в кухню с кофе и подсел к ней.

— Как ты относишься к тому, чтобы в субботу сходить куда-нибудь? Мне очень хочется побывать в новом ресторанчике в Амбре.

«Прекрасная идея», — подумала Магда.

Может быть, тогда она наконец сможет думать о чем-то другом.

24

Стефано Топо опаздывал и злился, что такси, которое он заказал, придется ждать еще пятнадцать минут. Он терпеть не мог приходить куда-нибудь с опозданием, но еще больше раздражался, если не был сам виноват в этом опоздании.

Водитель такси, которое наконец-то остановилось перед его домом, был мрачным лысым мужчиной с обаянием человека, который при расхождении во мнениях с большим удовольствием в качестве аргументов применяет кулаки, нежели слова. Поэтому Топо предпочел не спрашивать водителя о причине его опоздания. Сейчас было куда важнее поскорее добраться до Театро делла Пергола. Он открыл правую заднюю дверцу такси и только хотел сесть в машину, как обнаружил на сиденье засохшее пятно от шоколада величиной со сливу. Топо с отвращением выпрямился. Опоздать, конечно, было плохо само по себе, но посадить пятно на сшитый на заказ костюм антрацитового цвета было настоящей катастрофой. Он попросил водителя подождать, обошел машину и сел с другой стороны.

— Пожалуйста, Театро делла Пергола на улице Виа делла Пергола, — зло прошипел он. — Пожалуйста, побыстрее, я спешу!

Водитель ухмыльнулся и нажал на газ.

Стефано был привлекательным мужчиной лет сорока пяти, у которого в жизни была единственная цель — карьера. Еще ребенком он понял, что очень не хочет одного — жить так, как жили его родители. Городок Амбра, где он жил в маленьком доме в старой части города рядом с церковью, внушал ему отвращение. Он инстинктивно чувствовал, что образование было единственным способом вырваться отсюда, не идти по стопам отца и не работать в маленькой мастерской на выезде из деревни. Он вырос карьеристом. Он не играл в футбольной команде, не участвовал в молодежном оркестре и в театральной труппе, а с утра до вечера учился. После блестящего окончания школы он изучал литературу и театроведение в Риме. Потом переехал во Флоренцию и поселился в небольшой сверхдорогой квартире на пятом этаже, с маленьким балконом и прекрасным видом на город. Когда вечернее солнце отражалось в куполах церкви, Топо чувствовал, что сделал все правильно.

Уже два года он как театральный критик писал заметки для радио и литературно-критические статьи для региональной газеты «La Voce della Toscana».^[31]

Ему нравилось видеть свои тексты напечатанными и слушать свой голос по радио. Еще больше он наслаждался тем, что на приемах и премьерах артисты подчеркнуто демонстрировали ему свое уважение и заискивали перед ним. Стефано Топо был признанным гражданином и делал все для того, чтобы однажды стать неотъемлемой частью Флоренции. Он обладал властью поддерживать или уничтожать чужие карьеры, а его острой критики боялись многие.

Сейчас он сидел в такси, направляясь на премьеру спектакля «La raganella» автора Викторио Беллачи, что в переводе означало не что иное, как «Погодная жаба». Премьера была благодатной почвой для Топо, потому что на премьерах к критикам относятся с особым вниманием.

За три минуты до начала спектакля он вошел в театр. Взял контрамарку, программку и направился к своему постоянному месту в четвертом ряду партера. К сожалению, у него не было времени пофланировать в фойе, но, в конце концов, впереди еще антракт и празднование по случаю премьеры. Достаточно возможностей, чтобы показать себя и поприветствовать известных людей.

Четвертый ряд был уже почти полностью занят, и все встали, чтобы пропустить его. Ему это понравилось. Он, кивая головой направо и налево, уселся как раз вовремя, чтобы успеть достать очки с простыми, без диоптрий, стеклами и открыть программку. Зрение у Топо было, как у рыси, но его уже невозможно было представить без очков. Они были такой же неотъемлемой частью его образа, как удлиненная стрижка и тончайшие усики, уход за которыми отнимал немало времени. Все вместе придавало ему облик элегантного спортивного мужчины с определенным налетом интеллекта.

Стефано Топо уже начал что-то неразборчиво писать на полях программки рядом с именами исполнителей, чтобы дать понять окружающим, что он в театр пришел не ради удовольствия, а чтобы оценить спектакль, когда вдруг в кармане его пиджака завибрировал телефон. Он увидел, что это был звонок от матери, и сбросил вызов. Что бы там ни было, при всей любви к ней, сейчас ему было не до телефонных разговоров. Он позвонит ей завтра. После обеда, когда выспится.

Постепенно в зрительном зале стало темно. Топо отключил телефон. В программке он обнаружил имя молодой артистки, которую еще не знал. Вивианна Росси.

С наслаждением откинувшись на спинку кресла, он отправил очки в футляр и положил его в карман пиджака. Любопытно, как сложится вечер и ночь. Все было возможно, мир лежал у его ног.

Альбина Топо прожила семьдесят два года в старой части Амбры, в небольшом доме шириной всего лишь четыре метра, недалеко от церкви. Здесь она родилась, здесь жила с мужем Адольфо и здесь же родила сына Стефано. У нее осталось только одно, последнее желание: умереть в этом доме.

Три года назад она почувствовала, что силы ее заметно тают. Внутри нее начал разрастаться рак, и она утратила всякое желание жить. Она просто не знала, ради чего бороться. Во всяком случае, не ради сына, который жил во Флоренции, относил себя к сливкам общества и месяцами не приезжал к ней. В принципе, он появлялся только тогда, когда этого невозможно было избежать. На Рождество или на ее день рождения. Она чувствовала, что он делает это с явным отвращением. Он, выполняя сыновний долг, переносил мать с кресла в туалет, застилал ее постель, заваривал чай и на завтрак покупал ей свежее пирожное — сахарную ракушку. Он включал телевизор и убирал в квартире. Но при этом почти не разговаривал с ней. Он не рассказывал о Флоренции, и Альбина ничего не знала о нем самом. Ей было интересно, есть ли у него подруга, но если она заговаривала об этом, он только пожимал плечами: «Иногда появляется то одна, то другая, мама. Ничего серьезного, не стоит об этом даже говорить».

Он казался ей чужим человеком. Даже соседку Розиту, дотторессу и священника, которые регулярно к ней заходили, она знала лучше.

Для Альбины не было секретом, что Стефано, отправляясь за покупками, время от времени брал деньги из ее портмоне и пару евро из пенсии, когда получал ее на почте. Она отдала бы последнюю рубашку, если бы сын попросил, но он этого не делал. И она никогда не слышала от него слов сочувствия.

Поначалу она принимала лекарства, которые ей выписывали, два раза прошла химиотерапию и облучение, которое забрало последние силы. Но потом забросила все это, и больше не обращалась к врачам. Ее жизнь была окончена.

Каждый вечер Розита, жившая напротив, заходила на полчаса, чтобы вымыть ее и уложить в постель. Время от времени Розита читала ей вслух газету, если случалось что-то, заслуживающее внимания. Розита была на десять лет старше Альбины, но крепкая и здоровая. У нее было трое детей, которые жили в Милане, Риме и во Флоренции и регулярно приезжали на праздники домой.

«Что-то в своей жизни я сделала неправильно, — часто думала Альбина. — Господь наказывает меня за грех, о котором я не знаю».

Этим летом Альбина поняла, что сама уже не доберется до двери, чтобы выйти на улицу, посидеть на солнышке и послушать канарейку Розиты. Канарейка качалась в маленькой позолоченной клетке перед кухонным окном Розиты, когда погода была достаточно теплой.

Альбина любила птиц. Десять лет назад, за два года до своей смерти, Адольфо солнечным весенним днем привез ей из зоомагазина в Сан Джованни Бео. Этот говорящий золотоухий скворец уже полтора года ждал там своего покупателя, и для Адольфо было невыносимо слышать его грустную песню, когда он снова и снова подражал дверному звонку. Может быть, он чувствовал, что именно оттуда придет его спасение.

В зоомагазине его называли Бео, и это имя осталось за ним даже дома, в семье Топо.

Альбина полюбила его с первой минуты. Она баловала его и каждый день разговаривала с ним. И уже вскоре Бео говорил «buongiorno», если кто-то заходил в комнату, и «grazie», когда ему давали кусочек яблока или персика, просовывая их через прутья клетки. Он высвистывал первые такты национального гимна Италии и умел булькать и шипеть, как эспрессо-машина.

Адольфо получал удовольствие от того, что учил Бео ругательствам. Он и сам много и с наслаждением ругал все и всех вокруг. Поэтому неудивительно, что вскоре Бео усвоил ругательство «stronzo»^[32] и начал приветствовать гостей словами «Buongiorno, stronzo!».

Многих это смешило, и они от души хохотали. За исключением одного человека — Стефано. Ему казалось, что скворец обращается к нему лично и специально его оскорбляет. Казалось, что птица ненавидит его. Еще хуже стало, когда Бео научился подражать смеху хозяйки. Бео пел и болтал в своей клетке или засыпал на плече Альбины, а у Стефано все чаще возникало желание свернуть ему шею.

Вечером невыносимая боль едва не свела Альбину с ума. Она попыталась дозвониться Стефано, но тот не брал трубку. Она снова набрала его номер, но он отключил мобильный телефон.

И Альбина стала молиться о том, чтобы ее мучения в этом мире наконец закончились.

Пока она еще могла ходить, то спала наверху в своей спальне, единственной комнате, в которой было небольшое окно на запад, откуда открывался вид на площадь. Теперь даже этого у нее не осталось. Стефано разобрал кровать, которую она на протяжении тридцати двух лет делила с Адольфо, и перенес ее вниз, в гостиную, чтобы Альбина могла добраться до ванны, не спускаясь по лестнице.

Она уже полтора года не видела пьяццу и только слушала музыку, когда люди три вечера подряд танцевали на Festa della Lumaca.^[33] И великолепный фейерверк в последний вечер праздника она тоже не могла увидеть. Все закончилось. В принципе, она была уже мертвой.

Тоска по сыну разрывала ей сердце. Ей хотелось попрощаться с ним и сказать ему, что она его любит. Она всегда любила его. Каждую секунду своей жизни. У нее оставалось очень мало времени, а Стефано не отвечал.

«Боже, — думала Альбина, — почему ты оставил меня?»

Комедия «La raganella» была поставлена с подъемом, в ней была игра слов и огромное количество комичных ситуаций. Топо с трудом сдерживал смех, но при этом сохранял непроницаемое лицо игрока. Хотя у Вивианны Росси была лишь второстепенная роль, она очень ему понравилась. Если бы девушка на праздновании премьеры повела себя достаточно доступно, вполне могло статься, что он позволил бы себе написать о ней пару положительных фраз, что вообще-то было ему несвойственно.

Когда опустился занавес, он аплодировал сдержанно и абсолютно беззвучно, чуть шевеля руками и опустив их за кресло, стоящее впереди. Никто не должен был по его виду понять, что он думает о спектакле.

Следующие полчаса были самыми напряженными за весь вечер. Предстояло подождать, а это было то, чего Топо никогда не умел. Ему следовало держаться в стороне, пока артисты не снимут грим и не появятся на празднике, не смешиваться с толпой, вести себя сдержанно и ленивой походкой войти лишь тогда, когда гости уже выпьют по первому бокалу вина.

Топо вышел из театра и выпил corretto^[34] в маленьком баре напротив.

Предстояла долгая ночь, и ему нужно было взбодриться.

Он перелистал ежедневную газету, съел три шарика марципана и ровно через сорок пять минут снова вошел в фойе театра. Лишь в этот момент он вспомнил о том, что надо включить мобильный телефон. На дисплее было пять неотвеченных вызовов. Все от его матери.

«Только не сейчас, мама, — подумал он. — Не сегодня вечером. Я занят».

Немногие критики рисковали показываться на вечере в честь премьеры. Большинство из них избегали вести разговоры с артистами, чтобы не быть обвиненными в кумовстве. И они отправлялись домой, чтобы написать статью немедленно и той же ночью отправить ее по электронной почте. Они были полубогами, которых, правда, видели в зале, но которые, как только опускался занавес, растворялись в воздухе.

Но не таким был Стефано Топо. Он насладился моментом, когда при появлении в театре на него устремилось множество глаз, а директор поприветствовал его и пригласил на бокал шампанского. Он улыбался, по-старомодному целовал дамам руки и поздравлял артистов коротко и сдержанно, одними и теми же словами. То, что исполнительница главной роли, Мария Сантини, сыгравшая просто великолепно, не обратила на него внимания, обожгло его душу, словно капля кислоты. Это было поводом для острой критики. Намного важнее того, что вообще совершила Мария Сантини в этот вечер.

У Стефано не было ни малейшего желания позволить испортить себе настроение из-за какой-то актрисы, которая, очевидно, вообще не имела представления о том, кто он такой, и он сосредоточил все свое внимание на не особенно талантливой, но очень молоденькой Вивианне Росси.

На следующее утро он проснулся из-за того, что Вивианна во сне вздыхала и обнимала его за шею, причем так, что он чуть не задохнулся. Он осторожно убрал ее руку и поднялся. Было без четверти десять.

В ванной он попил холодной, как лед, воды прямо из-под крана, надел купальный халат, провел щеткой по волосам и сел за компьютер.

Злость на эту надутую козу Марию Сантини все еще кипела в нем. «Раскопки в сундуке со старым хламом» — так озаглавил он свою статью, а ниже написал: «Курьезный летний спектакль в Театро Делла Пергола был представлен второразрядной комедией „La Raganella“». Его лицо расплылось в улыбке. Не только спектакль какого-то никому не известного автора, но прежде всего Марию Сантини он размажет, это ясно. И он уже заранее радовался тому, как любезно и предупредительно она будет приветствовать его при следующей подходящей возможности.

Зазвонил мобильный телефон. «Неизвестный номер» — высветилось на дисплее. Топо вздохнул и взял телефон. Это была Розита.

— Твоя мать умерла, Стефано, — сказала она без обиняков. — Надо, чтобы ты приехал как можно скорее. Я пока ничего никому не сообщала и оставлю все как есть до твоего приезда.

— Я постараюсь, — сказал он, — но раньше, чем после обеда, я туда не доберусь.

— Делай, что хочешь, — коротко ответила Розита. — Мне все равно, можешь приезжать хоть завтра. Тебе виднее. Я просто хотела сообщить тебе.

— Спасибо, Розита.

Стефано выключил телефон, и ему захотелось швырнуть его в стену. Как все не вовремя! В двенадцать часов он должен быть на радио и наговорить свою статью на пленку, а это нельзя передвинуть на более поздний срок. Проклятье! Времени и так было очень мало, а сейчас ко всем заботам прибавилась еще и мертвая мать.

Он попытался вытеснить из головы мысли о ней и продолжал писать: «Единственное, что нужно признать за театром, так это то, что техники действительно очень постарались. На сцене сверкали молнии, гремел гром, дождь бил в окна апартаментов, и очень хотелось, чтобы хляби небесные разверзлись и потоп поглотил все: и несуразный спектакль, и жалкую постановку, и бесцветного исполнителя главной роли Ренсо Мауро, и его бездарную партнершу Марию Сантини…»

Топо услышал себя по радио в пятнадцать часов по пути в Амбру. Он как раз съехал с автострады на дорогу к Вальдарно и, как всегда, с наслаждением слушал свой великолепно поставленный голос, свое прекрасное произношение и мелодичность речи, которую считал уникальной. Ни один голос не звучал так по-мужски грубовато и одновременно чувственно и нежно, как его собственный. Даже каждая помеха казалась ему музыкой.

Вивианну он разбудил через несколько минут после звонка Розиты и поскорее выпроводил из квартиры. Она была несколько смущена тем, что ее так быстро выставили, но ему было все равно, он не собирался снова видеться с ней. Его благодарность за ночь выразилась в паре незначительных, но любезных фраз в статье, которую он как раз сейчас слушал. Он невольно улыбнулся. «Чао, Вивианна! Может, мы еще когда-нибудь случайно встретимся. Хотя твое имя и эту ночь я забуду уже через неделю».

Радио замолчало, и вдруг до Стефано дошло, что его ожидает. Ему стало жутко, он боялся вида мертвой матери.

Через полчаса он подъехал к родительскому дому в Амбре.

— Buongiorno, stronzo! — выкрикнул Бео, когда он вошел в комнату.

Топо постарался сделать вид, что не слышит того, что говорит птица, и не замечает ее.

Альбина Топо лежала в своей постели на спине, скрестив руки на груди и устремив неподвижный взгляд в потолок. Топо задумался, было ли это делом рук Розиты или мать, умирая, сама улеглась так. От нее исходил какой-то странный кисловатый запах, и это удержало Топо от того, чтобы задержаться возле тела.

Он открыл окно, позвонил дотторессе и попросил ее немедленно приехать.

Потом он уселся в углу комнаты, издали поглядывая на спокойное лицо Альбины, и ему стало жаль себя. «У меня больше нет матери, — патетически подумал он, — лона, породившего меня, больше нет! Скоро ее тело превратится в прах. У меня больше нет матери, я по-настоящему одинок. Последняя ниточка, связывающая меня с этим миром, порвалась, и я парю в безвоздушном пространстве. Больше нет никого, кто мог бы поддержать и утешить меня. И хотя я не спрашивал ее советов уже много лет, странно сознавать, что я больше никогда не смогу этого сделать. Мне не хватает тебя, мама! Не хватает ощущения того, что ты в доме и ждешь меня. То, что тебя нет, выбивает почву из-под ног и лишает меня ощущения безопасности».

Топо зашел в своих патетических мыслях настолько далеко, что у него даже выступили слезы на глазах, что он счел потрясающим.

«Какое великое чувство, — подумал он, — какой волнующий момент! Прощание с матерью… Более трогательного переживания для человека и быть не может. Запомни это чувство печали, эту тоску, эту пустоту в душе! — говорил он себе. — Это обогатит тебя, и, может быть, однажды ты сможешь написать об этом».

Дотторесса в сопровождении Розиты приехала через десять минут. Она молча обняла Топо. Он даже коротко всхлипнул. «В данном случае чем меньше, тем лучше», — подумал он и поблагодарил Розиту за самоотверженную помощь в последние месяцы.

Дотторесса обследовала Альбину и констатировала смерть. Она умерла от рака, в этом не было никаких сомнений.

Топо вызвал организатора похорон. Иво со своими сотрудниками приехал в половине восьмого. Как всегда, заикающийся, бледный, но чрезвычайно предупредительный. Он был счастлив, что есть кого похоронить. Каждый день он молил Бога, чтобы смерть посетила Амбру, и чувство глубокой благодарности переполняло его всякий раз, когда Господь слышал его молитвы.

Топо обсудил с ним формальности похорон, которые должны были состояться на следующий день, а потом Иво и его коллеги вынесли серый пластиковый гроб из дома.

Соседи молча смотрели, как гроб исчез внутри катафалка. Топо молча перекрестился, хотя последний раз он молился, когда ему не было еще и десяти лет.

У него появилась тошнота в желудке, и он решил пойти поесть, прежде чем начинать разбирать, выбрасывать или раздаривать пожитки матери.

25

Ночь была теплой. Во внутреннем дворике «Alla corte di Вассо»^[35] было очень уютно под большими светлыми зонтиками от солнца. Магда и Лукас заказали по огромному бифштексу по-флорентински, который едят почти сырым, с кровью. А к нему взяли белые бобы и салат и выпили бутылку «Россо ди Монтепульчиано».

Магда сразу же обратила внимание на ухоженного привлекательного мужчину, изучавшего меню за соседним столиком. В таком городке, как Амбра, он не мог остаться незамеченным. Он не был похож на туриста, и она задумалась, что может делать здесь этот итальянец.

Стефано почувствовал, что она изучает его. Он поднял глаза от меню, и их взгляды встретились. На его лице промелькнула легкая улыбка.

Топо тоже счел синьору, которая явно заинтересовалась им, интересной. Чрезвычайно волнующая ситуация, особенно учитывая то, что она была в ресторане не одна, а с мужем.

Лукас как раз просматривал проспект мероприятий, которые должны были состояться этим летом. Кино, театр, опера, концерты, все sotto le stelle,^[36] то есть под открытым небом, на площадях или в парках. Они принялись обсуждать, куда стоит пойти, и Лукас не обратил внимания на господина, сидящего за соседним столиком. Но Магда не могла позволить интересу, возникшему между ней и незнакомцем, оборваться…

Топо съел простое блюдо из макарон, расплатился, поднялся и с легким поклоном остановился перед столиком Магды и Лукаса.

— Извините, если помешаю… — сказал он и очаровательно улыбнулся. — Меня зовут Стефано Топо. Возможно, мы уже где-то встречались?

Магда сочла такой метод знакомства не особенно оригинальным, но ей понравилось, что мужчина говорил медленно и четко. Кроме того, тембр его голоса был теплым и приятным.

— Может быть, — сказала она, стараясь говорить без акцента, — мы живем в Ла Рочче, приезжаем сюда на несколько недель в году. Возможно, мы встречались в баре на Пьяцце или на рынке.

— Действительно. Вы живете в Ла Рочче? Это интересно. Я часто думал, что стало с этим поместьем. В детстве я часто бывал там и собирал каштаны. Тогда дом принадлежал брату моего дедушки.

После этих слов Магда почувствовала доверие к нему.

— А сейчас не буду вам мешать. — Он вытащил из нагрудного кармана визитную карточку. — Если возникнет желание, позвоните мне. Я буду рад.

— А когда у вас будет время, заезжайте в Ла Роччу. Посмотрите, что стало с бывшим поместьем вашего деда.

— Брата моего деда, — поправил Топо.

— Конечно. Извините. Я еще не достигла совершенства в итальянском языке.

— Вы говорите фантастически!

— Спасибо. — Магда почувствовала себя польщенной и добавила: — Пожалуйста, приезжайте к нам! Серьезно, я буду рада.

Он поклонился.

— Будьте осторожны, синьора. Ловлю вас на слове. Желаю чудесного вечера!

Лукас и Стефано молча пожали друг другу руки, и Топо гибкой походкой и с высоко поднятой головой вышел из ресторана.

26

Он не думал, что у матери было столько друзей и знакомых и что так много людей придет на похороны. Это его удивило, и только. Чувство, которое вчера вечером внезапно охватило его при виде тела матери, полностью исчезло. Он терпел церемонию похорон, пожатие рук и нескончаемые соболезнования, словно тяжкую повинность.

И был очень рад ближе к полудню вернуться в родительский дом. Там он начал пересматривать шкаф за шкафом и выбрасывать из них все. В огромных, высотой с человеческий рост мешках для мусора исчезли не только изношенное постельное белье, истрепанные полотенца и старые, двадцатилетней давности скатерти, но также и юбки, блузки и жакеты матери, ее белье, обувь, чулки и сумки. Он заталкивал содержимое шкафов в мешки с такой скоростью, как будто за несколько часов хотел уничтожить всякое воспоминание о ней. В доме не должно было остаться ничего, что напоминало бы о тех, кто жил здесь целые десятилетия.

Только личным письмам и фотоальбомам он уделил немного больше времени. Боже мой! Он не видел эти фотографии уже много лет и не предавался воспоминаниям об отце, дедушках и бабушках, дядях и тетках. И его отец, и родители его матери умерли. Мать его отца не хотела иметь ничего общего с остальной семьей и жила на маленькую пенсию в двухкомнатной квартире в Болонье. Дядя, брат его матери, жил с третьей женой в Перуджии, а сестра его отца — с мужем в Неаполе. Он лишь сейчас вспомнил, что не сообщил о смерти Альбины никому из них. Конечно, они обидятся. Но угрызения совести появились у него лишь на мгновение, потом он отбросил эти мысли. Все они идиоты! Тупые, ограниченные люди со словарным запасом, которого еле хватает на то, чтобы поздороваться, попрощаться и поговорить о погоде. Они были людьми шумными, примитивными и вспыльчивыми, из-за чего на каждой семейной встрече непременно возникали скандалы. По ним можно было сверять часы. Через два часа, не позже, начиналась ссора.

Нет, он сделал совершенно правильно, что не пригласил их на похороны. Он не раз восхищался тем, что вышел из этой семьи с минимальными потерями и расширил свой жизненный горизонт дальше умения ездить на тракторе. Он занимался не только оливковым маслом холодной выжимки и молодым вином, но также Данте, Петраркой и Бокаччо.

«Мне этого не нужно, — подумал он. — Я продам дом, и Амбра больше никогда меня не увидит».

27

Следующие дни были спокойными. Донато Нери позвонил всего один раз, чтобы узнать, не слышала ли Магда что-нибудь о муже.

— Вы были бы первым, которому я сказала бы об этом, — ответила она, и Нери подумал, что если этот звонок и не полная глупость, необходимости в нем тоже не было.

Лукас подвязал розы и спросил, не нужно ли засадить огород. Такой прекрасный участок с богатейшей почвой просто жалко оставлять пустым!

Но Магда отказалась.

— Оставь, я сама все сделаю, — быстро ответила она. — Я люблю работать в огороде. Это меня отвлекает.

Магда выпила за обедом два бокала вина и почувствовала, что устала. Она уселась в кресло и задремала. Лукас прогуливался вокруг дома, высматривая, чем бы заняться.

Поднялся ветер, и оливковое дерево, которое посадила Магда, закачалось. Иногда оно наклонялось настолько сильно, что Лукас испугался, что оно сломалось. Очевидно, Магда посадила его недостаточно глубоко и плохо полила, потому что пучок корней выглядывал из земли, и дерево из-за этого еле держалось. Лукас подумал, что, наверное, его следовало бы выкопать и пересадить поглубже, но ему не хотелось этим заниматься. Можно попробовать привязать его к деревянному колышку, который придаст деревцу устойчивость.

Лукас обыскал мастерскую в поисках колышка, но не нашел ни одного, который сгодился бы в качестве опоры. Поэтому он, недолго думая, сел в машину и отправился в Амбру в магазин «Consorzio». Там было достаточно кольев любой длины и толщины. Лукас купил пять штук. Два метра пятьдесят сантиметров в длину и толщиной пять сантиметров.

Вернувшись в Ла Роччу, он достал из кладовки тяжелую кувалду и принялся за работу. Ему было тяжело держать одной рукой кол, а другой бить по нему увесистой кувалдой, и в какой-то момент он подумал, не позвать ли Магду, чтобы она подержала кол, но не сделал этого. Она спала, и ему не хотелось будить ее. Ему пришлось сделать пять ударов, пока кол вошел в землю настолько, что он смог отпустить его и взяться за кувалду обеими руками. Он загнал кол приблизительно на тридцать-сорок сантиметров, когда почувствовал какое-то сопротивление. Он размахнулся и со всей силы ударил кувалдой еще три раза. И вдруг, когда он уже решил попытаться забить кол в другом месте, сопротивление исчезло и кол вошел в землю легко, как в масло. Довольный Лукас привязал к нему деревце.

Вечером он постучал в дверь Магды.

— Магда? — позвал он тихонько. — У тебя все в порядке?

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— Уже почти восемь часов.

Она села и громко зевнула.

— Я сейчас выйду. Одну минуточку.

Она надела джинсы и легкую блузу, а сверху набросила теплую куртку. Снаружи, на террасе, было уже прохладно. Особенно сейчас, когда солнце село.

Когда Магда вышла из дому, Лукас как раз открывал бутылку вина. Она села к столу и взяла в руки визитную карточку Топо, которая все еще лежала на столе.

— Он живет во Флоренции, — сказала она. — Вероятно, он здесь в гостях. И меня радует, что он хочет приехать к нам.

Лукас налил вино в бокалы.

— Ему что-то от тебя нужно. Ты ему нравишься, и он довольно явно это показывает. Я считаю, что это наглость с его стороны.

— Я так не думаю.

— Нет. Он даже не пытается это скрыть, а я не слепой.

— Лукас, да ты ревнуешь! — засмеялась Магда. — Не стоит. Я не собираюсь очаровываться. Мне просто хочется с ним встретиться.

— Зачем?

— Потому что я с удовольствием использую любую возможность поговорить по-итальянски. И не только о погоде и еде. Он кажется образованным человеком, и, возможно, в беседе с ним можно не просто пополнить языковой запас.

Лукас ничего не сказал — да и что он мог сказать? — однако рассердился. Для него Топо был просто надутой обезьяной. Он не знал, почему у него возникло это странное чувство, да и Магда ему бы не поверила, и он предпочел промолчать, чтобы не злить ее.

Они подняли бокалы и чокнулись. Магда лишь пригубила свое вино.

— Послушай… — Лукас взял ее за руку. — Не думай больше об этом типе. Давай просто наслаждаться вечером.

Через несколько минут у Лукаса зазвонил мобильный телефон. Он поднялся и, разговаривая, принялся расхаживать перед домом.

— Нет, мама, Йоганнес еще не приехал из Рима.

Сердце Хильдегард, которая звонила из Берлина, сжалось.

Она надеялась, что Йоганнес вернулся. Но после этой фразы все ее надежды рухнули и страх вернулся.

— О боже, Лукас! Я постоянно пытаюсь дозвониться ему по мобильному, но слышу только голосовую почту. Значит, с ним что-то случилось!

— Не сходи с ума, мама. Мы подключили полицию. Возможно, они уже проинформировали своих коллег в Риме, а те найдут средства отыскать его. Но пока мы ничего о нем не знаем, хотя Магда каждый день звонит карабинерам.

Хильдегард Тилльманн молчала. Тишина в телефонной трубке говорила о том, настолько велико ее отчаяние. Потом она тихонько заплакала.

— Мама, прошу тебя… — Каждый раз, когда мать плакала, а на его памяти такое бывало нечасто, Лукас чувствовал себя совершенно беспомощным. — Ситуация странная, это правда, но еще ничего не потеряно. Отсутствие новостей — это уже хорошая новость. Ты сама всегда так говоришь.

— Я рада, что ты там, — прошептала Хильдегард. — Пожалуйста, разыщи его, мальчик мой! Сделай все, что в твоих силах. Не полагайся на полицию, хорошо?

— Конечно. Как ты думаешь, чем мы здесь занимаемся? Все наши мысли крутятся вокруг Йоганнеса, а Магда вообще не способна вести нормальную жизнь!

— Могу себе представить…Пожалуйста, позвони мне, если что-нибудь о нем услышишь. Прошу тебя, Лукас.

— Конечно, я так и сделаю. Не сомневайся.

Хильдегард отключилась, и Лукас вернулся за стол.

— Мать ужасно беспокоится.

Магда кивнула.

Лукас замолчал. Ему начинало действовать на нервы то, что вопрос, где находится Йоганнес, буквально висит в воздухе. Иногда у него возникало ощущение, что брат присутствует здесь больше, чем если бы вечерами сидел с ними за столом и рассуждал о том, что не лучше ли окружить усадьбу забором. Хотя бы для того, чтобы по утрам осенними и зимними месяцами можно было выйти из дома, не опасаясь наткнуться на охотника, который как раз прицелился в птичку на крыше.

Но Йоганнеса здесь не было, и то, что он, тем не менее, уже несколько дней владел их мыслями, выводило Лукаса из себя.

Магда встала, сделала пару шагов и вышла из света лампы. Она стояла неподвижно, уставившись в ночь, на темный лес, словно ожидая, что в любой момент там кто-то появится.

Лукас не говорил ни слова. Он ждал. Целую вечность. Во всяком случае, так ему показалось. А потом не выдержал, подошел к Магде и обнял ее. Она не пошевелилась и не уклонилась от его объятий. Он обнимал ее крепко, чтобы дать понять: я здесь, рядом с тобой, что бы ни случилось.

Тогда Лукас решился и нежно притянул ее к себе, чтобы поцеловать. Но она отвернулась.

— Нет, — сказала она, — пожалуйста, не надо. Я не буду обманывать его, Лукас. Никогда.

И она ушла в дом.

Лукасу было стыдно признаться себе в этом, но в данный момент он ничего не хотел сильнее, чем чтобы его брат никогда не вернулся.

28

Магда проснулась в десять минут восьмого с сильной головной болью. Она попыталась перевернуться на спину и почувствовала, что шея и плечи словно защемлены. Возможно, это и стало причиной мигрени. Она встала, пошла в душ, но легче ей не стало. Она с трудом вытерлась полотенцем и едва смогла поднять руки, чтобы надеть футболку.

Она выпила кофе, и в голове стало чуть яснее, но каждое движение вызывало боль.

— Я поеду в Раполано, в Термы, — сказала она Лукасу. — Поплаваю в теплой воде, сделаю массаж. Как ты? Хочешь со мной?

Лукас отрицательно замахал руками.

— Нет, пожалуйста, не надо! Ванны, сауна — это не для меня.

— А массаж?

— Тоже нет. Все эти велнесы, фитнесы и прочая ерунда… Лучше я использую это время с пользой и подстригу лужайку.

— Подстриги, — согласилась Магда. — Но знаешь, что меня сейчас больше беспокоит? Пожалуйста, не обижайся, но мне действует на нервы кладовка. В ней с трудом можно повернуться. Ты не мог бы навести там порядок, хоть чуть-чуть?

— Оʼкей, — сказал Лукас, — никаких проблем. Приберу с удовольствием. Хочешь, я сделаю в углу небольшой шкафчик. Ведь так будет удобнее, правда?

— Ты настоящее сокровище! Спасибо.

— Ты надолго уезжаешь?

— До вечера. Думаю, вернусь часов в семь.

Лукас обнял ее на прощание. Магда села в машину и уехала.

Целый день один. Девять часов без Магды. Они казались Лукасу вечностью. Без нее ему ничего не было нужно. Дом, пейзаж, усадьба казались пустыми и заброшенными, только она могла вселить душу в этот кусочек земли.

Он растерянно блуждал по усадьбе. Воздух казался ему туманным, как молоко, растения — бесцветными и безжизненными, дом — мрачным и холодным. Ничто не имело смысла без нее — и впервые он понял это совершенно отчетливо. Это было так важно: знать, что утром она будет сидеть вместе с ним за завтраком, а вечером на террасе. Спокойная, и с этой единственной на свете улыбкой.

Лукас зашел в кладовку, в ее холод и темноту, и хаос вокруг показался ему почти приятным. Но это был хаос, причиной которого стал Йоганнес, и Лукас понял, что ему будет трудно наводить здесь порядок. Поэтому он снял размеры шкафчика и сел в машину брата, чтобы съездить в Ареццо на строительный рынок. Там можно купить нарезанные по мерке доски, подходящие шурупы, шарниры и все, что ему понадобится, чтобы доставить Магде радость.

Массимо уже четыре дня работал с двоюродным братом в оливковом саду, срезая траву и опрыскивая деревья медным купоросом, этим экологически чистым профилактическим средством против вредителей, которое, однако, окрашивало растения в голубой цвет.

Но вчера вечером брат позвонил и сказал, что упал с лестницы и вывихнул ногу. И ему несколько дней нужно соблюдать покой.

— Сегодня я поеду в Ла Роччу и займусь огородом, — сказал Массимо Монике, — обещание надо выполнять, а сейчас как раз подходящий момент. Нельзя вечно откладывать, если они хотят получить хоть что-то со своего огорода.

— Магда. Не они. Насколько я знаю, Йоганнес еще не вернулся.

— Да какая разница? — хмыкнул Массимо. — В любом случае, я вернусь только вечером.

Он завел машину и уехал, а Моника, как это часто бывало, в очередной раз подумала, какой у нее чудесный муж. Не такой, что может запросто удрать, как Йоганнес…

Машина Массимо напоминала склад. Бензопила, мотокосилка, ящик для инструментов, лопата, тяпка, грабли, щетки, мачете, кувалда — у него было с собой все.

Он переехал перевал за Солатой и увидел, что перед домом нет машин. Он даже засомневался, стоит ли вообще начинать, потому что если во дворе нет ни одной машины, то это означает, что Йоганнес снова здесь. В конце концов, не могла же Магда уехать на двух машинах сразу… Но потом он прогнал от себя эту мысль. Отпуск Йоганнеса был таким коротким, что он, конечно, будет признателен, если не придется тратить время на уничтожение сорняков и перекопку огорода.

Массимо поставил свою машину перед террасой, обошел вокруг дома и громко позвал Магду. Никого. Ла Рочча была пуста.

Он вытащил из машины лопату и отправился в огород.

Магда нежилась в теплой воде. Она расслабились и почувствовала, как к ней возвращается внутреннее равновесие. И почему она раньше не ездила в Раполано, просто чтобы заняться своим здоровьем? Боль ушла, и она наслаждалась каждым движением. Может, и лучше, что Лукас не поехал с ней. Она могла сосредоточиться на собственных потребностях, и не было необходимости все время спрашивать: может, что-нибудь выпьем; может, ты хочешь еще раз зайти в сауну; как ты думаешь, не сделать ли нам небольшой паркур фитнеса или сначала мы позволим себе массаж? Она могла все решать сама, в одиночку, и это было прекрасное ощущение.

Когда она заметила, что теплая вода уже не настолько приятна, то вышла из бассейна, приняла душ и в купальном халате прилегла на кушетку в комнате отдыха. Через панорамные окна она видела Крету, одинокие усадьбы, кипарисы и казавшиеся потерянными стада овец.

После купания она устала и заснула.

Безделье доводило Донато Нери до сумасшествия. Разговор с Габриэллой об исчезнувшем сеньоре Тилльманне он не забыл. Два дня назад он съездил на вокзал в Монтеварки, и кассирша вспомнила, что какая-то немецкая фрау покупала своему мужу biglietto в Рим и устроила целый концерт по поводу того, что в десять пятнадцать поезда не было и ее муж вынужден был ждать целый час.

Он больше ничего не мог сделать. Он не знал, с чего начать расследование, но если Габриэлла права в своих предположениях, то он просто не мог бросить все это на произвол судьбы.

— Есть что-нибудь срочное? — около одиннадцати спросил он Альфонсо, сидевшего в дежурной комнате. — Или я могу отлучиться на часок? Мне нужно кое-что купить.

С двенадцати до часу дня у них был обеденный перерыв, значит, он располагал двумя часами. Достаточно для того, чтобы нанести визит в Лa Роччу.

Альфонсо посмотрел на него так, словно увидел привидение.

— Ты здесь когда-нибудь видел что-то срочное? Я — нет. Конечно, поезжай, но чтобы в час дня ты снова был здесь. А я тогда сегодня вечером уйду на час раньше.

Нери хмыкнул и вышел из полицейского участка.

Массимо начал копать огород с левой стороны, именно с той, которая была дальше от дома. Там, где был похоронен Бинго, и огород сейчас, в обеденное время, оставался еще в тени. Но работа продвигалась медленнее, чем он думал. Тяжелая высохшая земля доставляла немало хлопот. Он знал, что это займет много времени, и начал собирать камни, чтобы ссыпать их в кучу в углу участка.

Он не заметил, что кто-то подошел к огороду, и вздрогнул от неожиданности, когда Нери его окликнул.

— Buongiorno, Massimo! — сказал Нери и засмеялся. — Похоже, я тебя напугал?

— Еще бы! Когда ты подходишь, я всегда пугаюсь! — Массимо тоже засмеялся.

Они пожали друг другу руки.

— Salve,^[37] — пробормотал Массимо. — Что занесло тебя в эту пустынную местность?

— Я, собственно, хотел поговорить с синьорой.

— Ее нет. Никого нет, все словно вымерло. А что за преступление совершила синьора?

— Я занимаюсь делом ее мужа. В связи с его исчезновением.

— О Dio!^[38] Звучит весьма драматично, ты не находишь? Между нами говоря, Донато, мне кажется, что он просто удрал с какой-то женщиной. Вот и все. Может быть, не очень изысканно, но что поделаешь?

— Тебе что-то известно?

Массимо покачал головой:

— Нет. К сожалению, нет.

— Она подала заявление о его исчезновении. И мне хотелось бы поподробнее вникнуть в это дело.

Массимо кивнул:

— Давай, Донато, занимайся. Во всяком случае, хуже от этого не будет.

Нери заложил руки за спину и осмотрелся.

— Прекрасный участок земли! — сказал он. — Немного заросший и неухоженный, но все равно очень хороший.

— Поэтому я ей и помогаю. В одиночку она с этим огородом не справится.

— А у нее симпатичное оливковое деревце, — сказал Нери, — очень милое.

— Сейчас в «Иперкоопе» их продают по сниженной цене. Двадцать евро за штуку. Я как раз думаю, не купить ли парочку.

— Но посадила она его по-дилетантски, — с умным видом сказал Нери, — ужасно! Так не делают, и толку от этого не будет. Бедное дерево стоит практически на горе! Надо пересадить его, Массимо. И сделать вокруг канавку для полива, как и полагается.

Магда проспала полчаса, сходила на массаж и почувствовала себя такой посвежевшей, как не было уже давно. Она могла безболезненно шевелить плечами и испытывала приятное ощущение, словно у нее на спине лежала теплая грелка.

Поэтому она передумала еще раз купаться и решила поехать домой. Все-таки в Лa Рочче ей было намного комфортнее, чем в Раполано.

Она отправилась в раздевалку, переоделась и покинула термальные воды.

Магде понадобилось пятнадцать минут, чтобы доехать на выезд из «Дель Грилло», еще десять минут, чтобы добраться до Амбры, а потом она свернула на извилистую горную дорогу в Ченнину.

Она ехала медленно, наслаждаясь днем, окружающими видами и чувством абсолютной свободы. Жизнь была великолепна, и сейчас Магда это очень хорошо понимала.

В Солате, прямо перед поворотом на Ла Роччу, ей перегородил дорогу развозивший сжиженный газ грузовик, подъехавший к дому на углу, который охраняли четыре собаки, не умолкающие, казалось, ни на минуту. Объехать машину было невозможно, справа и слева от огромного грузовика оставалось максимум тридцать-сорок сантиметров.

Магда вышла из машины.

Шофер сидел в кабине и разговаривал по телефону.

— Buongiorno, — поздоровалась Магда, но водитель не ответил.

— Сколько времени вам еще понадобится? — спросила она.

Водитель отмахнулся и продолжал болтать по телефону.

«Оʼкей, — подумала Магда, — подождем. Я никуда не тороплюсь».

Поскольку шум двигателя грузовика действовал на нервы, она поставила в CD-плейер диск Трейси Чепмэн, включила музыку погромче и закрыла глаза.

Прошло еще десять минут, пока грузовик освободил дорогу, и Магда смогла проехать.

Прямо за старым дубом, где дорога достигала высшей точки на горе, она остановилась и, не веря собственным глазам, посмотрела на свой дом.

Перед ним стояли две машины. Машина Массимо и машина карабинеров.

А рядом с домом она увидела Нери, который, положив тяпку на плечо, шел к огороду.

У Магды появился горький привкус во рту, и она, нажав на педаль газа, на полной скорости помчалась вниз по посыпанной щебенкой дороге.

Она поставила машину перед домом и пошла к огороду. Спокойно, хотя внутри все кипело.

Массимо копал огород. Он вспотел и был красным как рак. Половина участка была уже вскопана.

Нери с тяпкой в руке стоял рядом с оливковым деревцем.

— Buongiorno, signora, — сказал он.

Массимо тоже повернулся к ней.

— Чао, Магда!

Он вытер рукавом пот с лица и улыбнулся.

— Что здесь происходит? — прошептала она.

— Это должен был быть сюрприз тебе. Я хотел закончить работу до того, как ты приедешь, но, к сожалению, не получилось.

— Во всяком случае, труп мы здесь не нашли, — пошутил Нери. — Мы как раз собирались пересадить оливковое деревце. Иначе вся вода будет стекать вниз.

Магде с трудом удалось изобразить на лице улыбку.

— Это очень мило с вашей стороны. Спасибо, Массимо, ты настоящий друг. А сейчас идемте-ка выпьем что-нибудь. Что вам предложить, синьор Нери?

Массимо и Донато Нери с удовольствием приняли ее предложение и уселись на террасе. Магда открыла дом и достала из холодильника воду. Затем она разрезала два лимона.

Они не нашли труп. Конечно, нет. Йоганнес был с Каролиной в Риме. Но когда-нибудь он вернется к ней. Когда-нибудь.

29

На следующее утро Магда едва могла пошевелиться. Плечо все еще болело, она чувствовала себя обессиленной и слабой, и, когда пошла в ванную, у нее болела каждая косточка.

«Проклятье, неужели у меня начинается летний грипп? — подумала она со страхом. — Этого только не хватало».

Под теплой водой душа ее мышцы расслабились, но усталость осталась. Она надеялась, что крепкий кофе принесет облегчение, но после завтрака почувствовала себя еще слабее, чем раньше.

— Мне сегодня снова не очень хорошо, — сказала она Лукасу, — я просто никакая, лучше я еще полежу. Может быть, приму горячую ванну. Меня постоянно морозит.

— Померяй температуру, вдруг у тебя лихорадка, — озабоченно сказал Лукас. — Надеюсь, что ты не подцепила какой-нибудь вирус в Раполано. В термальных ваннах такое случается. Или, может быть, просто перенервничала в последние дни.

Магда лишь кивнула и пошла в спальню. Собственно, не пошла, а еле поднялась по лестнице.

Лукас отправился в Монтеварки в магазин «Иперкооп», чтобы сделать закупки на неделю.

Термометром она не пользовалась уже целую вечность. Последний раз это было, когда три года назад она простудилась и у нее поднялась температура. Тогда ей пришлось два дня провести в постели. Она обыскала тумбочку, но термометра нигде не было. Она спустилась по лестнице вниз и заглянула в аптечку в ванной комнате. Но и там ничего не нашла. Каждый шаг давался ей с трудом. Она еле поднялась в спальню и упала на постель. Через несколько секунд — Магда как раз натянула на себя одеяло — она вспомнила, что еще не посмотрела в тумбочке Йоганнеса. Она с трудом перекатилась на другую сторону кровати и выдвинула ящичек. Она кое-что нашла там между таблетками для желудка, бумажными носовыми платками, запонками, старыми часами, спреем для носа и презервативами. Но это был не термометр, а мобильный телефон Йоганнеса.

Теперь она вспомнила. Она совсем забыла о мобильном телефоне, хотя постоянно о нем говорила. Но мысленно она все время видела телефон, который упал в римский фонтан и лежал там между монетами и мелким мусором. Теперь, когда телефон вдруг очутился в ее руках, у Магды возникло странное ощущение, и она его включила. В голосовой почте было единственное сообщение от позавчерашнего дня: «Пожалуйста, позвони мне! — сказал женский голос. — Это очень важно. Пожалуйста!»

Каролина. Конечно. Голос был почти умоляющим. Наверное, Лукас своим звонком испугал ее, и она сразу же перезвонила. Значит, она все еще преследовала Йоганнеса.

Магда положила телефон на тумбочку, легла на бок и через несколько секунд снова уснула.

Приблизительно часа через полтора он зазвонил. В первый момент она даже не поняла, откуда раздался звонок, но вспомнила о телефоне на тумбочке и, еще полностью не проснувшись, взяла его.

— Алло? — почти прошептала она.

— Добрый день! — сказал женский голос, который уже был знаком ей по голосовой почте. — Простите, но я хотела бы поговорить с господином Тилльманном.

— Сожалею, это невозможно, — ответила Магда, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — Его нет.

Каролина какую-то долю секунды помедлила, и Магда это почувствовала.

— Я слышала, что он исчез. Значит, он еще не появился?

— Нет.

— Вы не знаете, с ним ничего не случилось?

— Не знаю.

— Извините. А вы были в полиции?

— Да.

Этот разговор никак не входил в планы Магды, и она думала, как бы поскорее его закончить.

— Послушайте, — сказала она холодно и по возможности без эмоций, хотя ее голос все равно звучал враждебно. — Он же может вам позвонить, если появится. Я ему передам. А как вас зовут?

— Каролина Хаммахер. Это очень любезно с вашей стороны. Спасибо.

Каролина отключилась.

Магда некоторое время смотрела на телефон, словно он мог сообщить еще какую-то информацию, потом встала, надела купальный халат, засунула мобильный в карман и пошла в ванную.

В горячей воде, наполненной ароматом меда и ванили, ей станет лучше. «Наверное, это депрессия, — подумала она. — Я просто еще не освоилась в новой жизни».

Звонок Каролины был словно зловещий призрак.

Она села в ванну, вытащила из кармана халата телефон и погрузила его в горячую воду.

30

Каролина Хаммахер стояла на маленькой террасе в Берлин-Хермсдорфе и смотрела на сад с яблоней посредине. Крона громадного дерева создавала своеобразную зеленую крышу из листьев, под которой жильцы дома, четыре семьи, поставили столы и стулья, чтобы чудесным летним вечером было где встретиться за бокалом вина или поджарить мясо на гриле. Дерево было слишком высоким, чтобы можно было снимать с него яблоки, и они собирали плоды, упавшие на землю, а фрау Тик со второго этажа неутомимо готовила для всех яблочный сок, компот и мусс.

Наверное, это были какие-то следы любви. Или, скорее, тоски. Впервые она тосковала по тому, кого потеряла, и после внезапного ухода Йоганнеса все ее чувства растворялись в злобе и гневе.

Может быть, жена Йоганнеса сказала, что его нет, чтобы она больше не звонила. Но потом она вспомнила, что звонил брат Йоганнеса и голос у него был по-настоящему встревоженным. Она не могла себе представить, что жена Йоганнеса спровоцировала тот разговор и попросила его позвонить. Так хорошо сыграть не смог бы никто.

Она пыталась вспомнить, не рассказывал ли Йоганнес что-нибудь такое, что могло бы подсказать, где он сейчас. Какую-нибудь мелочь, которой она не придала значения и которую просто пропустила мимо ушей.

Это началось солнечным мартовским днем приблизительно три месяца назад.

Каролина проснулась оттого, что фрау Тик, живущая в квартире над ней, с грохотом и треском подняла жалюзи.

Она со вздохом выпрыгнула из постели, босиком прошлепала через спальню и гостиную, открыла дверь на террасу и пару минут в ночной рубашке постояла, глубоко дыша. И вдруг до нее дошло, что Анди в квартире нет.

— Вот дерьмо! — выругалась она.

Свежий утренний ветер пробирал до костей. Она, не обращая внимания на замерзающие на ламинате ноги, бросилась к своей сумке, висевшей, как всегда, на спинке стула возле обеденного стола, вытащила кошелек и открыла его. Пусто. Ага, значит, все-таки… Он снова обокрал ее. Она точно знала, что вечером в кошельке еще лежало сто двадцать евро. Он взял деньги и смылся.

Такое случалось уже дважды, и каждый раз у него была масса объяснений, он тысячу раз извинялся и клялся, что такое больше не повторится.

Каролина закрыла дверь на балкон, нажала на кнопку эспрессо-машины и схватила телефон.

— Ты где? — спросила она.

Анди ничего не ответил, но она слышала его дыхание в трубке.

— Оставь себе эти деньги и никогда больше не появляйся у меня!

Она нажала на клавишу, чтобы закончить разговор, мечтая о телефоне, трубку которого можно было бы с размаху швырнуть на аппарат.

Стоя под душем, она задумалась, что же делать. Была суббота, а у нее в кармане ни цента. Как плохо! Ей непременно нужно добраться до банкомата, а потом купить еще кое-что. Молока осталось совсем немного, да и салат в холодильнике уже начал портиться. Каролина чувствовала, что плохое настроение обволакивает ее, словно толстое одеяло, и от этого она становится ленивой и безвольной. И во всем этом был виноват Анди.

Она долго стояла под душем, ожидая, что наступит чувство облегчения, но оно все не приходило. Кроме того, разрыв с Анди был делом привычным, и она подозревала, что не позднее сегодняшнего вечера он снова будет стоять у нее под дверью. Но в этот раз она не позволит себе проявить слабость.

Полчаса спустя она уже шла к банкомату, а оттуда в супермаркет, решив, что после обеда уедет из города в Уккермарк, в сторону Темплина. Пусть встречный ветер бьет ей в лицо, когда она будет мчаться на мотоцикле, а через пару часов скакать на Пентесилии, чтобы у нее снова прояснилось в голове и она смогла освободиться от кошмара по имени Анди.

В ту необычайно теплую мартовскую субботу Йоганнес ехал в Пренцлау к заказчику, который жил с семьей на шикарной вилле. Он был пластическим хирургом с кучей денег и собирался переехать в Баварию, где приобрел возле озера Штарнбергер Зее виллу еще более помпезную и надеялся найти клиентов побогаче, чем в Бранденбурге.

Йоганнес уже больше двадцати лет работал в фирме своего отца, занимавшейся перевозкой домашнего имущества. Восемь лет назад он взял руководство фирмой на себя и с тех пор открыл еще три филиала в Ганновере, Штутгарте и Бремене. В общей сложности сейчас он руководил восемью филиалами, и его фирма пользовалась большим авторитетом.

Ему часто приходилось выезжать на заказы в выходные дни. Многие из его клиентов в будни были слишком загружены, чтобы заняться планированием и организацией переезда. Так же было и с доктором Шенфельдом, с которым он договорился на шестнадцать часов.

Йоганнес ехал против солнца. И хотя яркий свет слепил его, он мчался на большой скорости, испытывая особое удовольствие на поворотах. Машин было мало, местами он чувствовал себя единственным в мире и тихонько напевал мелодию Гленна Миллера, уже несколько дней не выходившую у него из головы.

В Шорнхайде за Фогельзангом мимо него пронесся харлей. «Сумасшедший, — подумал Йоганнес, — у него, похоже, мозги совсем набекрень…»

Он еще не успел додумать эту мысль до конца, как понял, что надвигается катастрофа. Темный внедорожник, тоже на огромной скорости, появился справа. «Тормози! — кричало все внутри Йоганнеса. — Остановись!» Но внедорожник не остановился и выскочил на дорогу.

Каролина выжала газ. Она полностью контролировала тяжелый мотоцикл, а опьянение скоростью было бальзамом для ее души. Чем быстрее она ехала, тем больше ею овладевало чувство, что время остановилось. Как в космическом корабле, парящем в невесомости. Ни одной мысли об Анди, лишь желание начать все сначала.

Жизнь была уникальной и таила в себе массу возможностей. Каролина увеличила скорость. Внедорожник возник перед ней, словно черное пятно, заслонившее небо. Он появился с правой стороны — стена, внезапно возникшая между Каролиной и ее жизнью. В этот момент она поняла, что проиграла. Ей казалось, что она падает, но это была ошибка. Она летела.

Йоганнес успел заметить, что мотоциклист попытался применить экстренное торможение, но не справился с управлением. Тяжелый харлей несколько раз перевернулся. Он видел фигуру мотоциклиста, оторвавшегося от сиденья и летевшего по воздуху, но все же остававшегося вблизи мотоцикла, словно его удерживал невидимый канат. Йоганнес не мог вспомнить, как ему самому удалось остановить машину. Вокруг царила странная, словно призрачная тишина. Внедорожник, от которого мотоциклист увернулся в последний момент, исчез. Далеко в поле он видел мотоцикл, по крайней мере его части, а на обочине, словно раздавленный майский жук, неподвижно лежал мотоциклист.

Одежда его была дорогой, Йоганнес увидел это сразу, с первого взгляда. Он приоткрыл шлем и замер, увидев полные ужаса карие глаза, изящный нос и мягко очерченный рот с трясущимися губами. «Проклятье, да это женщина! — подумал Йоганнес. И мысленно добавил: — Слава богу, она жива!»

— Спокойно, — сказал он тихо, — не двигайтесь, все будет хорошо. Сейчас прибудет помощь.

Трясущимися пальцами он набрал номер скорой помощи, указал место происшествия и попросил быстрее прислать машину. Как минимум. Если не спасательный вертолет. При этом он молился, чтобы женщина продержалась.

Она застонала. Он сел рядом и кончиком пальца погладил ее по щеке. Где-то он читал, что нельзя снимать с пострадавшего шлем, если травмирован позвоночник, поэтому ничего больше не предпринимал. Он только прислушивался к ее дыханию, воспринимал каждый стон как искорку надежды и гладил ее по щеке.

— Вы можете говорить? — спросил он. — Скажите, как вас зовут?

Но ответа не было.

— Да ладно, все равно. Не бойтесь. Я рядом. И останусь с вами. Сейчас приедет врач, и вам окажут помощь. Это точно.

У него было ощущение, что он просидел так несколько часов, пока наконец приехала полиция и машина «скорой помощи», хотя прошло всего лишь десять минут.

Йоганнес подробно рассказал полицейским, что видел, продиктовал свои данные и поехал вслед за машиной «скорой помощи». Позже он уже и сам не мог сказать, зачем это сделал. Все получилось абсолютно спонтанно, безо всяких раздумий. Он не был знаком с этой женщиной и ничего не знал о ней. Он не был даже уверен, что она выживет. У него была назначена важная встреча с доктором Шенфельдом. Тем не менее он поехал не к нему, а в больницу. Он держал женщину за руку, когда ее на носилках вытащили из машины и перенесли в больницу. Он ожидал в коридоре, пока ее осматривали.

В семь вечера обследование было закончено, и ее перевезли в палату номер четырнадцать на втором этаже. Медсестра спросила, не нужно ли ему что-нибудь, но Йоганнес только отрицательно покачал головой и пошел в кафетерий. Там он выпил чашку кофе, съел два бутерброда и впервые спросил себя, не сошел ли он с ума. Почему он не поехал туда, где его ждали, а сидел в коридоре больницы, словно тень этой женщины, листая зачитанные газеты месячной давности и представляя себе миллиарды бактерий, гнездившихся на их страницах?

Она еще не сказала ни слова. Но когда ее везли на рентген, она ему улыбнулась. Может быть, поэтому он и остался.

— Ей невероятно повезло, — сказал врач, — она пролетела по воздуху, словно резиновый мяч, и приземлилась, как кошка. У нее тяжелое сотрясение мозга, но нет перелома черепа и внутренних повреждений. Но зато есть переломы руки и плеча. Завтра мы ее прооперируем.

Женщина спала спокойно, дыхание ее было размеренным. Ее левая рука покоилась во временной гипсовой повязке, вокруг шеи был наложен жесткий воротник, и выглядела она так, словно ее вытянули в длину.

Неоновая трубка на потолке заливала комнату сумрачным холодным светом, что делало женщину еще бледнее. Он неподвижно стоял рядом и смотрел на нее. Много долгих минут. Он не мог насмотреться на ее волосы. Она была рыжеватой блондинкой с волнистыми волосами, которые обрамляли худое лицо, словно грива.

Он заметил на спинке кровати табличку с ее фамилией и наклонился, чтобы лучше разглядеть надпись. «Каролина Хаммахер, возраст — 34 года».

В изголовье кровати висел график температуры, на котором была сделана первая отметка. У Каролины не было температуры.

Йоганнес порылся в карманах куртки в поисках клочка бумаги и шариковой ручки. Свой блокнот он оставил в машине. Он нашел лишь пачку жевательной резинки. Он сунул в рот две последние пластинки, развернул упаковку и написал: «Дорогая Каролина, выздоравливайте быстрее. Я надеюсь, что найдут того, кто не уступил вам дорогу. Всего хорошего. Йоганнес». А ниже свой номер мобильного телефона. Он в последний раз посмотрел на нее и тихо покинул палату.

Проходя мимо стеклянного кабинета старшей медсестры, он кивнул ей. Возможно, она задумается, из какой палаты он вышел, а может, и нет. Когда он сел в свою машину, было уже почти восемь вечера. Он набрал номер мобильного телефона доктора Шенфельда и извинился за то, что не приехал. Он сказал, что произошла авария, в которой пострадала его подруга.

Доктор Шенфельд был крайне сдержан, но ничего не спросил. Йоганнесу стало легче на душе, когда они договорились встретиться на следующий день.

Потом он вернулся в Берлин.

Магде он сказал, что встреча с доктором Шенфельдом была малоэффективной, поскольку его жены не было дома. И что накопилось много вопросов, которые муж без нее решить не мог. Поэтому ему придется завтра еще раз поехать в Пренцлау.

О мотоциклистке, которую он сопровождал в больницу, Йоганнес не рассказал. Он еще никогда не обманывал Магду. Почему он в тот вечер сделал это, он и сам не знал.

Спустя четыре недели она позвонила.

— Йоганнес?

— Да?

— Я хотела поблагодарить вас, — сказала Каролина.

Он сразу понял, что это она, и его бросило в жар.

— Не за что. Как у вас дела?

— Хорошо. Лучше. Но пройдет еще пара недель, пока я снова смогу ездить. На харлее, я имею в виду.

Йоганнес вздохнул.

— Не стоит. Это слишком опасно.

Она засмеялась:

— Такое вряд ли получится, потому что это — моя профессия. Я продаю мотоциклы «Харлей».

Они какое-то время помолчали. Потом она спросила:

— Вы долго просидели в больнице. Я этого не заметила, но медсестры мне все рассказали. Почему?

— Сам не знаю. У меня было ощущение, что вам это нужно.

— Спасибо, — снова поблагодарила она.

— Мне бы хотелось иметь ваш номер телефона.

— Я дам вам его, когда мы сходим в ресторан. Я хочу вас пригласить.

Они договорились встретиться в маленькой пиццерии на Песталоцци-штрассе в следующую среду в восемь вечера.

Йоганнес пытался убедить себя, что это был просто звонок вежливости. И не иначе. Как ребенок должен поблагодарить бабушку, которая подарила ему книжку с картинками. Большего он и не мог ожидать. Она его не знала. Она даже не видела его лица. Всего лишь пара слов на упаковке из-под жевательной резинки и рассказы медсестер. Они, наверное, по-разному описали его. От маленького и круглого до высокого и худого. В возрасте между двадцатью и шестидесятью годами.

Но она хотела видеть его и пригласила на обед.

Тем вечером он наблюдал за Магдой, которая ходила по кухне, мыла салат и накрывала на стол. Ему бросились в глаза морщинки в уголках ее глаз, которые он считал такими красивыми, что даже дух захватывало. «Это моя жена, — думал он, — и она прекрасна. С каждым годом она нравится мне все больше и больше. Но почему сейчас я думаю о другой?»

Магда была в хорошем настроении. Она рассказывала, как прошел день в аптеке, и смеялась. Потом села к нему на колени, обняла его и поцеловала в голову. А Йоганнес тем временем думал, какую отговорку придумать на вечер в среду.

Магда зажарила перепелов в чесночном соусе и сервировала их оливками, сыром и сборным салатом. И заправила все это безумно дорогим бальзамическим уксусом. Йоганнес думал, что за эти деньги можно купить бутылку вина, но вынужден был признать, что этот уксус из каждого салата делает настоящее событие. Магда нарезала свежий белый хлеб и зажгла свечи.

— Приятного аппетита, — сказала она.

— Приятного аппетита и тебе.

Йоганнес ценил то, что каждый вечер Магда готовила фантастический ужин, особенно учитывая, что днем он только пил чай и, самое большее, мог съесть немного фруктов. Она была поварихой от бога и наслаждалась тем, что баловала его. Он не помнил, чтобы когда-нибудь чувствовал себя несчастным с Магдой.

Перепела были великолепными, но он почти не чувствовал их вкуса — его мысли были заняты Каролиной.

После ужина Магда убрала со стола и принялась мыть посуду. Невозможно было представить, чтобы она легла в постель, если кухня не была безукоризненно убрана. Потом она сняла фартук и улыбнулась. Йоганнес подошел и обнял ее.

— Может быть, еще глоток для крепкого сна? — спросила она.

— Нет. Идем спать.

Он взял ее за руку и потянул в спальню.

Магда была очень нежной. Йоганнес знал каждый сантиметр, каждую впадинку, каждый волосок на ее теле. Он вдыхал знакомый запах и чувствовал свою близость с ней. Он любил свою жену, но при этом думал о Каролине. И понял, что сейчас впервые изменяет ей.

Еще пять дней до среды. Нескончаемо долгое время.

Йоганнес понимал, что ведет себя как школьник. Ему также было понятно, что он делает из себя посмешище, но ему очень хотелось увидеть ее. В Интернете он нашел несколько магазинов, которые продавали харлеи в Берлине, и поехал в первый попавшийся, решив не выдавать себя. Просто спрятаться где-нибудь и посмотреть на нее. В клинике она не могла осознанно воспринимать его и сейчас не узнала бы.

Каролину было еле видно среди всех этих огромных мотоциклов, только рыжеватые волосы блестели. Она сидела на «Харлее Роуд Кинг Классик» и рассказывала какому-то мужчине лет пятидесяти об особенностях этого мотоцикла. Потом она поднялась и указала на обитый кожей багажник, хромированные прожектора и шины с белыми боковинами. Клиент был словно под гипнозом и время от времени вытирал пот со лба. Страстное желание заполучить этот мотоцикл было буквально написано у него на лице.

На Каролине были узкие черные брюки, черный кожаный жилет и белая блузка. Рукав блузки чуть приподнялся, и Йоганнес увидел, что ее рука все еще забинтована. Он медленно подошел ближе. Она не обратила на него внимания.

— Эта классическая модель. В ее задачу не входит конкурировать с современным дизайном или гнаться за ним, она стабильна и идеальна для долгих путешествий.

Клиент шумно вздохнул и нежно провел рукой по сиденью мотоцикла.

— Сколько он весит?

— Триста семьдесят пять килограммов.

— Ого!

— Но зато мотоцикл едет мягко, ведет себя на дороге спокойно и плотно держится на ней. У вас не будет никаких проблем, остается только наслаждаться комфортом. Кстати, у этого мотоцикла шестиступенчатая коробка передач, и он очень прост в эксплуатации.

— А вы на таком мотоцикле ездили?

— Конечно.

— Мы могли бы сделать пробную поездку?

— Разумеется.

Йоганнес внутренне содрогнулся. Этот мотоцикл был намного тяжелее, чем тот, на котором Каролина разбилась. У него возникло желание подойти, взять ее за руку, вывести из магазина и сказать: «Давай уйдем отсюда куда-нибудь — в лес, в ресторан, в гостиницу…»

Он сделал именно то, что делать не собирался: подошел и прервал ее беседу с покупателем.

— Привет, Каролина, — сказал он тихо.

Она удивленно посмотрела на него.

— Привет.

Было видно, что она не знает, с кем говорит.

— Я был рядом, и мне стало интересно посмотреть, где вы работаете. — Он протянул руку. — Йоганнес.

Лицо Каролины словно осветилось, и у Йоганнеса моментально пропало ощущение, что его приход был делом глупым или постыдным.

Каролина сунула клиенту в руку проспект.

— Пожалуйста, извините меня, я сейчас вернусь. Пока можете почитать здесь о дополнительной комплектации. Все, что вы захотите, у нас есть. — Потом она сказала: — Как чудесно, что вы пришли! — и протянула Йоганнесу руку.

Он, медленно идя за Каролиной через зал, заметил, что она еще немного хромает. И поймал себя на мысли, что это выглядит очень эротично.

— Хотите кофе? — спросила Каролина.

— Нет, спасибо, — ответил он поспешно, хотя сейчас ему ничего так не хотелось, как выпить с ней кофе. — Я только что пил.

«Почему я говорю именно то, что вообще не собирался говорить?» — подумал он и разозлился на себя.

— Знаете, — сказала она, останавливаясь, — это, конечно, глупо, но мне еще работать три часа. А потом придется делать пробную поездку. А такое, бывает, затягивается.

— На этой ужасной машине?

— Я вожу все мотоциклы, что стоят здесь. И если какой-нибудь идиот не подрежет меня, то вообще никаких проблем. — Она широко улыбнулась. — Мы увидимся в среду, или вам это не очень удобно?

— Нет, нет. Мы с вами встретимся, все в порядке. Я уже заранее радуюсь.

— Хорошо. — Она вытащила из кармана жилета визитную карточку и подала ее Йоганнесу. — Здесь мой адрес и телефон. На всякий случай.

Потом повернулась и побежала назад, к клиенту.

Во время ужина Йоганнес узнал, что Каролина любит Баха и «Ролинг стоунз», что она может двенадцать часов мчаться на мотоцикле с максимальной скоростью, но может и провести двадцать четыре часа в постели, подкрепляясь только шорле с белым вином и вишневым тортом из Шварцвальда; что она любит горячих лошадей и мужчин, которые курят трубку; что она мечтает попасть на море, посмотреть горы и весь мир, иметь плавучий дом и принять участие в ралли Париж — Даккар. Она умела смеяться очень громко, и Йоганнес заметил, какие у нее большие карие глаза, затмевающие остальные детали лица. Она держала вилку вместо левой руки в правой, зато нож — в левой, размешивала кофе не по часовой стрелке, а против, и жаловалась на то, что суп еле теплый. При этом на лбу у нее появлялась морщинка, которая казалась Йоганнесу очень привлекательной.

— Прозит, — сказала она во время первого тоста, опасно покачивая бокалом с красным вином, — меня зовут Каролина. Ну, это ты знаешь. Думаю, будет глупо, если мы станем обращаться друг к другу на вы.

Она сказала то, что было у Йоганнеса на душе, и он поцеловал ее в щеку.

За целый вечер он рассказал удивительно мало о себе. Зато наблюдал за ней: как она ела и пила, как проводила языком по губам, как у нее подергивается веко.

— Это нервный тик, — объяснила она, — не обращай внимания. Я не могу на это повлиять. Это бывает, когда у меня стресс, когда я влюблена или пьяна.

Йоганнес почувствовал, как его лицо залилось краской.

— У тебя что, стресс? — спросил он.

— Нет.

— Но ты и не пьяная.

Она громко рассмеялась и ничего на это не сказала.

Весь вечер он собирался спросить, есть ли у нее друг или муж, но не сделал этого, хотя у него чесалось все тело, так хотелось знать ответ.

Каролина настояла на том, что, поскольку она его пригласила, то и расплачиваться будет сама, и оставила официанту очень щедрые чаевые, что Йоганнес счел излишним.

— Хочешь еще бокал вина? — спросила она, когда они уже вышли из ресторана и стояли на улице. — Я живу сразу за углом.

И только по дороге в ее квартиру он вспомнил, что целый вечер не думал о Магде. И теперь при мысли о ней у него на языке появлялся горький привкус…

— Имей в виду, — сказала она, когда, обнаженная, лежала в его объятиях, — я проглатываю мужчин целиком. Я не знаю чувства меры. Я никогда не довольствуюсь половиной. Я не любовница, к которой можно заглянуть раз в месяц и снова исчезнуть. Я не прячусь и не вру по телефону. Сидеть дома, гипнотизировать мобильный, надеяться, плакать и молиться — это не для меня. Я жадная. Я хочу или все, или ничего.

Йоганнес слушал, что она говорила, и не хотел ничего слышать. Не хотел разрушать впечатление от этого вечера.

Они не занимались нежным исследованием друг друга, не знакомились. Каждый хотел завоевать другого, поэтому становился все более настойчивым и требовательным. Для Каролины не существовало табу. Их борьба напоминала опьянение, и в ней побеждали оба. Ему хотелось переживать это еще и еще. Снова и снова.

Но то, что она сейчас сказала, было словно укол в сердце. Йоганнес понял, что у него будут проблемы. Каролина не давала вовлечь себя в ложь. Она не играла в такие игры. Она была словно тигрица: неустрашимая и одновременно нежная, но агрессивная, если запереть ее в клетке.

Если они и дальше будут встречаться, это не удастся сохранить в тайне. Но он готов был пойти на риск. Ему понадобилась всего лишь доля секунды, чтобы принять решение. Его сознание работало четко и ясно. Он понимал, что катится в пропасть, но закрыл глаза и не делал ни малейшей попытки нажать на тормоза.

— Мне кажется, нет ничего чудеснее, чем быть съеденным тобой, — прошептал он и поцеловал ее.

31

Магда выпустила воду из ванны, вытерлась и нанесла на кожу нежно пахнущее масло. Приятный аромат дарил ощущение уюта, защищенности и отвлекал от проблем. И сейчас это пошло ей на пользу.

Она подумала, что может немного почитать на террасе.

Лукас еще не вернулся, но это было и неудивительно. Из-за длинной дороги в Монте-Варке покупки всегда занимали добрых четыре часа, даже если поторопиться.

На дне пустой ванны остался мобильный телефон, и она подумала, что надо бы просто выбросить его. Эти телефоны стали уже обычной вещью, у каждого их было по нескольку штук, и зачастую с трудом удавалось разобраться, какой из них личный, а каким пользуются все.

Она открыла телефон и вынула sim-карту. Это было самое важное. Потом поднялась по лестнице в спальню, надела джинсы и футболку, бросила мобильный телефон в ящик и пошла в кухню, чтобы поглубже спрятать карточку в мусорном ведре.

«Какая наглость со стороны Каролины звонить сюда!» — подумала она. Сама она на такое никогда бы не решилась.

Однако учитывая то, что ей было известно о Каролине, и то, что она слышала о ней, от этой женщины можно было ожидать чего угодно.

В начале апреля Магда, когда вытряхивала пуловер Йоганнеса и засовывала его в стиральную машину, вдруг расчихалась. Тогда она еще ничего не подозревала.

Потом приступы стали учащаться. Она чихала, когда обнимала Йоганнеса, когда вешала его костюм в шкаф, а иногда даже когда просто выходила в коридор.

Поскольку Магда точно знала, что у нее нет сенной лихорадки и реакции на цветочную пыльцу, эта прилипчивая и необъяснимая аллергия привела ее в недоумение.

Неделю спустя она увидела, что туфли Йоганнеса забрызганы грязью. Она взяла их в руку, чтобы вычистить, и тут у нее начался приступ, самый тяжелый и самый продолжительный. Но в этот раз она нашла причину: к подошвам прилип лошадиный навоз.

— Это что такое? — спросила она Йоганнеса и сунула туфли ему под нос.

— Без понятия. Грязь.

— Нет, Ханнес, это не нормальная грязь. Это лошадиный навоз! Ты что, упал в него?

— Да не знаю я! — взорвался Йоганнес. — Проклятье, Магда, я что, должен теперь отчитываться, где испачкал туфли, по какой улице ходил, в какую лужу попал или в какой навоз вступил? Пожалуйста, не делай из себя посмешище!

Магдазамолчала, но не забыла тот случай. Уже много лет она знала, что у нее сильная аллергия на лошадей, и обходила лошадиные упряжки и крестьянские дворы десятой дорогой. Даже снаряжение наездника, как, например, перчатки и сапоги, вызывали у нее приступ аллергии.

«Лошадь… — подумала она. — Значит, он общается с кем-то, у кого есть лошадь».

И она стала контролировать Йоганнеса. Она обыскивала карманы его пальто, висевшего в гардеробе, и его брюк, когда они лежали в спальне на кровати, а он сам был в ванной. Когда предоставлялась возможность, она проверяла его портмоне в поисках счетов из ресторана или квитанции, которые невозможно было бы объяснить. Но не находила ничего, что могло бы ее обеспокоить.

В середине апреля Йоганнес сказал, что ему нужно ехать в Ганновер. Чтобы проверить новый филиал и провести переговоры с крупным клиентом, который собирался переезжать вместе со своей фирмой в Польшу. Его не будет два дня.

Погода переменилась. После солнечной недели с невероятным, почти как летом, теплом с дождем и градом снова вернулся холод. На возвышенностях и в горах выше пятисот метров пошел снег. Йоганнес поменял уже зимнюю резину на летнюю, и она беспокоилась о нем. Кроме того, она знала, что он слишком легко одет. У него не было с собой ни пальто, ни теплой куртки. Он не был готов к тому, что зима вернется.

В четыре часа дня Магда ему позвонила. В первый момент она удивилась, когда услышала звонок. Очень громкий и очень близко. Ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, что он забыл свой мобильный телефон дома. В конце концов она нашла его в спальне на тумбочке.

Держа в руках его мобильный телефон, она испытывала чувство, как будто нашла ключ от секретного, много лет закрытого ящика. Магда дрожала, когда нажимала кнопку меню «сообщения», а потом «открыть».

«Я рада. С любовью. К.»

Это было последнее входящее сообщение.

У Магды закружилась голова. Она села на кровать. Пришлось подождать пару секунд, чтобы убедиться, что она не упадет в обморок.

Она по очереди открывала все сохранившиеся сообщения, поступившие с одного и того же номера.

«Завтра вечером мне подходит. Обнимаю тебя. К.»

«Скучаю по тебе. К.»

«Мы когда-нибудь сможем увидеться подольше? Не всегда же только на три часа… К.»

«Когда ты ушел, мне стало совсем плохо. Я скучаю. К.»

«Прекрасная идея! Два дня и две ночи! Я так счастлива! К.»

«Я взяла отгулы. Мы будем наслаждаться каждой секундой. К.»

«Когда ты придешь в понедельник? Уже к завтраку? К.»

«Я рада тебе. С любовью. К.»

Магда встала, швырнула телефон на кровать и вышла из спальни.

Все казалось глупым и безысходным. Сейчас четверть пятого. Йоганнес уехал семь часов назад и уже, наверное, шесть с половиной часов был у этой «К». Это в случае, если она живет в Берлине. Похоже на то, раз они часто встречались только на пару часов. Для этого не требовалось большой ловкости: достаточно уйти чуть пораньше из фирмы, а потом прийти чуть позже домой. Йоганнес был хозяином. Он мог делать все, что хотел. Никто не контролировал его. Может быть, они встречались несколько раз в неделю. А она ничего не замечала.

«К.». Женщина, у которой есть лошадь. Вот почему у Йоганнеса был навоз на туфлях.

Магда пришла в ярость. А вместе с яростью вернулись силы, и она снова пошла в спальню. Теперь она готова была прочитать то, что писал Йоганнес.

«Какая все-таки у мужчин убогая фантазия», — подумала Магда, когда увидела, что Йоганнес почти всегда отвечал одинаково.

«И я скучаю по тебе» — было написано в телефоне. Или «Я тоже скучаю по тебе. Привет!».

А вот дальше: «Я скажу жене, что мне нужно уехать с понедельника до среды в Ганновер. Тогда у нас будет много времени. Только для нас. Йоганнес».

Магда прочитала достаточно. Она записала себе номер этой «К.» и выключила мобильный телефон. По ее телу медленно ползла боль, словно гусеница, которая вгрызается в лист и ничего не оставляет после себя, кроме пустоты.

Вдруг ей в голову пришла одна идея. Она побежала в комнату Йоганнеса и лихорадочно обыскала каждый ящик, старые шкафы для бумаг, даже заглянула в папки. И все для того, чтобы найти хоть малейший намек на «К.». Кто такая эта «К.»?

Она хотела поехать туда, поймать их на горячем и просто сказать: «Вот и все». А потом повернуться и уйти. И никогда больше не разговаривать с Йоганнесом. Стереть их общее прошлое, вычеркнуть его из своей памяти. Она хотела с видом победительницы постоять над их обнаженными телами и насладиться своим триумфом.

Но все ее мечты были напрасными. Даже в его компьютере она не нашла ни малейшего намека на то, кто такая эта «К.».

Тогда она уселась в гостиной в свое любимое кресло с широкими подлокотниками, через которые можно было даже перебросить ноги и они при этом не затекали, и заплакала.

Позже Магда не могла вспомнить, что делала в тот вечер. Она чувствовала себя словно под стеклянным колпаком, через который видно все, но ничего не слышно.

Она словно оглушенная ходила по квартире, как будто прощалась с ней. Снова и снова, из комнаты в комнату, останавливаясь перед каждой картиной, перелистывая книги или беря в руки мелочи, которые когда-то так много для нее значили. Теперь она стала к ним равнодушна.

Она представила себе, как огонь уничтожает все это, и ей было все равно. Не было ничего, о чем бы она печалилась. Ее здесь уже не было, она уже не была живой.

В ее голове все время вертелась одна и та же фраза: «Если один человек изменяет другому, жизнь заканчивается».

Она долго стояла на балконе и смотрела вниз на улицу. «Прыгай! — подумала она. — Наверное, это прекрасно — разбиться о тротуар и больше ничего не чувствовать… Но кто эта женщина, с которой он спит? Что я сделала не так? Я хочу познакомиться с ней. Может, тогда я пойму, почему Йоганнес так поступил».

И в этот момент она почувствовала, как внутри поднимается холодная ярость. Виноват был он. Он изменил ей, обманул ее и перехитрил.

Нет. Прыгать она не станет.

Она вернулась в комнату, разделась и приняла горячий душ. Потом заварила себе зеленый чай, приняла две таблетки снотворного и легла в постель.

На следующее утро она уже позавтракала и наводила порядок в кухне, когда он позвонил. Его голос был спокойным и довольным. Как всегда.

— Слава богу, я до тебя дозвонился! — сказал он. — Я звонил вчера вечером, хотел пожелать тебе спокойной ночи, но тебя, похоже, не было дома.

— Нет, я была дома. Просто я рано легла спать.

— У тебя все в порядке?

— Все в порядке.

— Переезд фирмы в Польшу — очень непростое дело. Надо еще решить кучу проблем, но, думаю, завтра до обеда я с этим справлюсь и вечером буду уже дома. Ты не хочешь куда-нибудь сходить?

— Нет. Не хочу. Не усложняй все, Ханнес. Ты сейчас у своей любовницы, здесь, в Берлине, совсем рядом. Ничего ты не решаешь, ничего не организовываешь. Ты не ведешь переговоры, ты просто трахаешься. Не ломай себе голову в поисках правдоподобных объяснений. Так будет проще для нас обоих. А если тебе нужен мобильный телефон, приходи и забери его. Он лежит на твоей тумбочке.

Йоганнес молчал.

Магда досчитала до десяти, но когда он все равно ничего не сказал, положила трубку.

Собственно, она хотела еще прогуляться, чтобы привести в порядок свои мысли. Но очень скоро заметила, что порядок в них уже был наведен.

Она не уйдет от него, она не убьет себя, и она ни в коем случае не допустит унизительного бракоразводного процесса, потому что в конце концов она его проиграет. У Йоганнеса нервы намного крепче, чем у нее. Он хитрее, и он ее уничтожит. Заодно она потеряет и дом в Тоскане, а этого перенести она не смогла бы.

Брак с Йоганнесом был ее жизнью, а теперь он разрушен. Без любви ничего не имело смысла.

Он знал, что делает, и должен будет за это поплатиться. Она закрыла глаза и подставила лицо лучам холодного апрельского солнца.

«Жаль, — подумала она, — жаль нас, жаль тебя, Йоганнес».

В среду к обеду он вернулся, тихо открыл дверь и почти неслышно зашел в гостиную. Магда встретила его с холодной улыбкой и бокалом коньяка в руке. Он знал, что она не переносит коньяк. Она никогда не употребляла крепкий алкоголь и лишь иногда, в порядке исключения, выпивала бокал вина. Но сейчас она лежала на диване, расслабившись, как наложница в гареме, и мелкими глотками пила коньяк. Он понимал, что все это было хорошо продуманной инсценировкой, но не знал, как себя вести, и стоял в двери, словно мальчишка, ожидающий наказания.

Она ни о чем его не спросила, только сказала:

— Твоя еда в холодильнике. Можешь выбросить ее и пойти в ресторан. Ты можешь делать абсолютно все, что хочешь, меня это больше не интересует.

— Пожалуйста, Магда, я тебе все объясню…

Она сделала небольшой глоток и, глядя на свой бокал, продолжила:

— До сегодняшнего утра я думала, что хочу познакомиться с женщиной, с которой у тебя связь. Я хотела сравнить себя с ней, хотела понять, что в ней такого, чего нет во мне. Я хотела знать, как ее зовут, где она живет, сколько ей лет и как она выглядит. Меня интересовало, какая у нее профессия и обладает ли она чувством юмора. Я представляла, как ты шутишь с ней и как вы занимаетесь сексом. — Она улыбнулась и посмотрела ему в глаза. — Но все это уже в прошлом. Я не хочу ничего знать и слышать об этой истории. Если хочешь, забирай свои вещи и переезжай к ней. Мне все равно.

Йоганнес молча повернулся и ушел в кухню. В холодильнике стояли поджаренный бифштекс, салат и лимонный крем, заботливо затянутые прозрачной целлофановой пленкой.

Он ничего не тронул, взял только бутылку пива и ушел в свою комнату.

Ему бросилось в глаза, что квартира тщательно вымыта и вычищена. Он знал, что Магда всегда бралась за уборку, когда чувствовала себя несчастной. Она по природе своей была очень чистоплотной, а в минуты депрессии или отчаяния ее любовь к порядку усиливалась невероятно.

Ему захотелось позвонить Каролине. Он несколько раз брался за телефон и набирал ее номер, но каждый раз отключался, прежде чем она отвечала.

Весь день после обеда Йоганнес сидел за письменным столом, не зная, что делать. В квартире было тихо. Он понятия не имел, чем сейчас занимается Магда. Он попытался работать. За последние недели накопилось много нерешенных вопросов, но у него ничего не получалось. Он не мог сосредоточиться. Около шести часов вечера он уснул, уронив голову на стол.

В восемь он проснулся оттого, что Магда включила телевизор и стала смотреть программу новостей «Тагесшау». Он пошел в кухню и съел бифштекс. Холодный. И стоя. К салату и лимонному крему он не притронулся.

В гостиной он сел рядом с ней.

— Как ты узнала?

— Твой мобильный телефон — как открытая книга. Надо было вовремя удалять сообщения.

— Ты можешь поговорить со мной?

— Нет. Я хочу остаться одна.

Йоганнес вышел из квартиры и отправился в свой любимый итальянский ресторан «Франческо», который находился через три улицы. Он заказал простую лапшу и бутылку вина и сидел, не зная, что делать дальше.

Он вернулся домой в полной уверенности, что Магда будет спать в гостиной. Но она этого не сделала. Она лежала, отвернувшись лицом к стене, на их общей кровати. Ее дыхание было спокойным и ровным. Ничто не говорило о том, что она почувствовала, когда Йоганнес осторожно залез под одеяло и лег рядом с ней.

Магда становилась все молчаливее. Йоганнесу она говорила только самое необходимое. Она молча готовила ему завтрак, выпивала чашку черного кофе и уходила в аптеку. По вечерам она готовила, как обычно, но не ела вместе с ним, а уходила в свою комнату и читала, смотрела телевизор или сидела за компьютером, чего раньше не делала.

Он по-прежнему встречался с Каролиной. Не меньше двух раз в неделю. Только теперь уже делал это в открытую.

Однажды вечером, когда Йоганнес уже вернулся домой и стоял перед открытым холодильником, чтобы посмотреть, что там есть из еды, Магда внезапно появилась в кухне и ясным, четким, спокойным голосом сказала:

— Я подала заявление на отпуск. На следующей неделе я поеду в Италию. На шесть недель. Как минимум.

Йоганнес не знал, что сказать.

Она взяла из холодильника сыр, два ломтика хлеба из упаковки и уже собиралась выйти из кухни, когда Йоганнес осторожно спросил:

— Ты не будешь возражать, если я тоже поеду?

— Один?

— Конечно, один. Ты же не думаешь, что я приведу Каролину в наш дом?

Впервые он произнес имя «Каролина». И увидел, как Магда вздрогнула.

— Я очень хочу поехать с тобой в Тоскану.

Она сказала лишь одно слово: «Пожалуйста». Ее голос был таким невыразительным, что он так и не смог понять, просит она об этом или будет только терпеть его.

— В субботу и воскресенье меня не будет, — сказала Каролина как бы мимоходом, когда они с Йоганнесом лежали вместе в ванне. — Я собираюсь принять участие в тренинге на выживание в Шварцвальде. Три дня и три ночи без подходящего снаряжения в лесу. Ночевать в холоде, питаться тем, что найдешь. Я хочу научиться разводить костер в лесу и разобраться, какие грибы и ягоды можно есть, не рискуя отравиться.

— Ничего себе идея, — пробормотал Йоганнес, не зная, что думать по этому поводу.

Он почувствовал, что ревнует ее. Ревнует к каждому, кто мог оказаться рядом с Каролиной. Это было глупо, но он сходил с ума от одной лишь мысли, что она будет сидеть с мужчинами в каком-то лесу и жевать наполовину сгнившие грибы.

— Кстати, на тренинг запрещено брать мобильные телефоны, — добавила она. — Значит, дозвониться до меня будет невозможно. Это я к тому, чтобы ты не удивлялся.

Он не удивлялся, а страдал, как собака. Все выходные дни. Она жила в лесу, а у него не было возможности что-то предпринять.

Во вторник после тренинга на выживание Каролина бурно обняла Йоганнеса.

— Ах, дорогой, — радостно воскликнула она и потащила Йоганнеса в гостиную, — эти три дня были просто великолепными! — Потом она вдруг стала серьезной. — Ну, ты все равно когда-нибудь об этом узнаешь, а я ненавижу всякие тайны. Его зовут Фредерик, он студент, изучает биологию. И он очень милый.

Йоганнес чувствовал себя так, словно его ударили по голове бейсбольной битой.

— Я не хочу упреков, я люблю вас обоих. Как ты, наверное, любишь свою жену и меня. Это то же самое. Итак, в чем проблема?

Проблема заключалась в том, что Йоганнес чувствовал боль в сердце каждый раз, когда думал об этом. Этот парень был лет на двадцать-двадцать пять моложе, чем он. И вдруг он показался себе таким старым дураком, таким идиотом, что вся привлекательность Каролины померкла. Она была предназначена не только для него одного, она была уже не главным выигрышем, а всего лишь переходящим кубком.

До отпуска оставалось несколько дней. Когда Йоганнес вернулся домой, Магда стояла на стремянке и развешивала выстиранные гардины. У Йоганнеса был очень напряженный день, он устал и раздумывал, заехать к Каролине или нет. Как только он зашел в гостиную, Магда слезла с лестницы.

— Я должна поговорить с тобой, — сказала она и робко улыбнулась. — Ты откроешь бутылку вина?

Такого он не слышал уже целую вечность. Собственно, с тех пор как она узнала о Каролине.

Он вернулся с бутылкой и двумя бокалами и наполнил их. Магда поставила стремянку к стене и устало провела рукой по лбу.

— Я хочу сделать все до отъезда, — извиняющимся тоном объяснила она. — Я ненавижу, вернувшись из отпуска, начинать уборку.

— Прозит, Магда, — сказал он тихо и поднял свой бокал. — Как чудесно, что мы наконец можем снова посидеть вместе и поговорить!

Магда повертела бокал в руке.

— Есть кое-что, что я должна тебе сказать, — запинаясь, ответила она, — кое-что, что меня очень смущает и расстраивает.

Йоганнес выжидающе посмотрел на нее.

— И что же это?

Он был совершенно спокоен. Теперь его уже ничто не может удивить или потрясти.

— Мы в последнее время не были близки, но пока я не знала о Каролине, все было по-другому. Ты помнишь?

— Конечно.

Ему было почти стыдно.

— Я беременна, Йоганнес.

Она говорила вполне убедительно и, произнося эту ложь, не почувствовала ни малейших угрызений совести. Наоборот. Может быть, он наконец поймет, что нужно принять решение.

Он смотрел на нее, не веря своим ушам.

— Я даже не думал, что такое может случиться.

— Ну, я еще не такая старая. — Она улыбнулась. — Просто у меня месячные теперь бывают не так регулярно, как раньше. Вот я, наверное, и просчиталась.

— И что теперь будет?

Он был не в состоянии разумно обдумать сложившуюся ситуацию.

— Сейчас… ничего. Я просто хотела тебе сказать. Вот и все.

Йоганнес вспомнил о Торбене, но это было слишком больно, и он отбросил эту мысль. Однако ему стало стыдно, что он так редко думает о нем.

Магда встала и ушла в свою комнату. Вино она оставила на столе. Она не выпила ни глотка.

Йоганнес остался сидеть и пил дальше в одиночку.

Магда, наверное, легла в постель, потому что назад она не вернулась.

И снова ему вспомнилась Каролина. И странным образом это воспоминание уже не вызвало острой боли. Скорее, наступило какое-то онемение. Каролина с ее новым завоеванием, с этим Фредериком, с которым, наверное, можно великолепно проводить ночи в лесу, когда воют волки и муравьи заползают в штаны… Этот кобель, конечно, умел разводить костер на мокрой траве с помощью пары тонких веточек, обходился глотком воды из ручья и парой листьев одуванчика и, наверное, больше всего любил трахаться между торчащими из земли корневищами и крапивой.

С таким суперменом он не мог конкурировать. Да у него и не было подобного желания.

И вдруг ему показалось, что это очень заманчиво — начать все сначала. Но не с любовницей, которая была намного моложе его, а с Магдой и их ребенком.

32

Магда всю субботу упаковывала вещи. В коридоре уже собралась целая куча чемоданов и сумок, ящиков и пакетов.

— Похоже на то, что ты переезжаешь в Италию навсегда, — заметил Йоганнес, правда, довольно дружелюбно, остановившись перед горой багажа.

Он не получил ответа, но и не ожидал его. Магда молча ходила из комнаты в комнату и выставляла в коридор все больше вещей.

— Ты уверена, что все это войдет в машину? — осторожно спросил он, но и на это она не отреагировала.

Потом она сложила все в машину, и оставалось лишь проверить сумочку на предмет того, не забыла ли она что-то важное: деньги, паспорт, водительское удостоверение, кредитные карточки или ключи. Она показалась Йоганнесу такой потерянной, такой несчастной, что он невольно обнял ее. Она увернулась, словно он был прокаженным.

— Зачем ты так… — едва слышно сказал он и вышел из комнаты.

На следующее утро она проснулась в шесть утра, приняла душ, стоя выпила чашку кофе и после половины седьмого уже была готова отправиться в путь.

Он проснулся, когда услышал, что она взяла связку ключей с комода и открыла дверь. В страшной спешке, еще не совсем проснувшись, он выпрыгнул из постели, снял с крючка купальный халат, набросил его на себя и выскочил в коридор. Она как раз собиралась выходить. Йоганнес взял ее за руку.

— Пока, Магда, — тихо сказал он и легонько поцеловал ее в щеку. — Будь осторожна, береги себя! Я приеду как можно скорее. Может быть, уже к концу недели.

Она кивнула, не поднимая глаз.

— И не забывай, что я тебя люблю.

Она посмотрела на него, и он заметил в ее глазах насмешку.

Потом она молча повернулась и ушла.

С балкона он видел, как отъезжает ее машина, и поклялся себе, что покончит с этой пыткой. Он покинет Каролину и вернется к Магде, пусть даже это будет очень больно.

В четверг Йоганнес пришел к Каролине.

Она выглядела потрясающе. Ее дикая грива была уложена с помощью фена так, что волосы мягкими волнами спадали на плечи, она была тщательно накрашена, и на ней был облегающий кожаный костюм.

Каролина обняла его пылко, как раньше, расцеловала, словно львица, которая впивается в свою добычу, и воскликнула:

— Мы не виделись целую неделю! Я чуть не умерла без тебя.

Она затащила его в квартиру и с громким хлопком открыла бутылку шампанского еще до того, как Йоганнес успел сказать хоть слово.

Она подняла свой бокал:

— За тебя, за меня, за нас и за будущее!

Вечер начинался совсем плохо. Йоганнес принял решение покончить с этой связью, но, если Каролина будет продолжать в том же духе, он не справится с собой.

Она выпила шампанское одним глотком, села рядом с Йоганнесом и прижалась к его плечу.

— Знаешь, я никогда не думала, что ты мне так нужен. Мне было плохо без тебя. Просто ужасно!

— А как же твой натуралист?

Она махнула рукой.

— Вас нельзя сравнивать. Фреди — это так, перестань даже думать о нем. Ты другой. Совершенно другой. Ты мужчина, за которого стоит выйти замуж.

Йоганнес окаменел.

— Я никогда не хотела выйти замуж, но с тех пор как познакомилась с тобой, я постоянно думаю об этом.

— Каролина, я ведь женат!

— Я это знаю. Но если бы ты не был женат… ты бы женился на мне?

Она обняла Йоганнеса и посмотрела ему в глаза.

Он высвободился из объятий, старательно избегая ее взгляда.

— Я не знаю. Это гипотетический вопрос, на который я не могу ответить.

— Конечно, гипотетический! Но ты же можешь себе это представить!

— Может быть, я на тебе и женился бы. А может, нет. Это зависит от ситуации.

— Ситуация — это наше сегодня. Ты такой, как есть, я такая, как есть. Все так, как есть. Только без твоей жены.

Вместо ответа он раздел ее и отнес в спальню. В эту ночь он долго не мог заснуть, обдумывая, что делать. Он чувствовал ее теплую кожу, вдыхал ее нежный аромат корицы. Ее дыхание касалось его щеки, как ласка. В этот момент он был счастлив, и все же ему хотелось быть где-то очень далеко.

С Каролиной все было возможно, он мог начать все сначала, как это было двадцать лет назад. Но это было бы жестоко по отношению к Магде.

К Магде, которую он все еще любил и которая ждала от него ребенка.

В глубине души он любил их обеих.

Около пяти утра он забылся беспокойным сном и проснулся через три часа, когда на кухне зашипела эспрессо-машина. Наверное, Каролина забыла, что по утрам он пил только чай.

Он не стал делать зарядку и отправился прямо в душ.

Когда он пришел в кухню, Каролина встретила его поцелуем.

— Ты что тут делаешь? Иди в постель, я сейчас приду к тебе с подносом.

— Ты заваришь мне чай?

Она замерла.

— Вот черт! Я совсем забыла. Конечно. Еще пять минут, и я принесу завтрак.

Она была в отличном настроении, и он подумал, что надо было уйти еще вчера и не оставаться на ночь.

Она принесла поднос с завтраком, чай и бутылку шампанского.

— Ты что, с ума сошла? — спросил он. — Сейчас только девять утра!

— Ну и что? После этого мы сможем спать дальше.

Она открыла бутылку и, обнаженная, устроилась у него на животе.

— Эта неделя, что мы не виделись, понадобилась мне для того, чтобы понять, насколько ты для меня важен.

Йоганнес закрыл глаза. И все, что потом делала Каролина, он как бы пропустил мимо себя. И представлял себе, что это был его последний день.

Когда они снова проснулись, было без четверти два. Йоганнес сходил в душ и оделся. Каролина сидела возле компьютера, проверяя электронную почту. Он сел напротив нее на диван.

Когда она закончила и с улыбкой посмотрела на него, он сказал:

— Каролина, я ухожу от тебя. Я хочу, чтобы мы закончили наши отношения и больше никогда не виделись.

Каролина выглядела совершенно спокойной.

— Скажи это еще раз.

— Каролина, ничего не получится. Я влюбился в тебя, это правда, но я не выдержу этой двойной жизни. Я понял, что необходимо принять решение. Нужно выбрать между тобой и Магдой. Это ужасно, это ад, что я должен такое сделать. Можешь поверить.

— О боже, я сейчас расплачусь! — Каролины поджала губы. — Значит, ты принял решение в пользу жены.

Йоганнес кивнул, надеясь, что она больше ничего не скажет.

Каролина закинула ногу за ногу и привычным движением собрала волосы в узел на затылке. Это придало ей еще более строгий вид.

— Я даже не думала, что ты такой подлый кусок дерьма.

Это было жестоко. Но Йоганнес был почти благодарен ей.

Это облегчало ему задачу.

— Наверняка ты принял решение еще до того, как пришел сюда. Мог бы просто позвонить. Но нет, ты приходишь, ничего не говоришь и спишь со мной. Даже несколько раз. А перед тем как уйти, сваливаешь это дерьмо мне в уши. Ты вообще понимаешь, что я чувствую?

— Мне очень жаль, Каролина. Я очень сожалею. Но по-другому я не могу.

Она вскочила на ноги. Ее лицо побагровело.

— Пошел вон! Исчезни!

Йоганнес собирал свои вещи. На душе было скверно. Каролина, окаменев от злости, молча смотрела на него.

— Я хотел, чтобы мы расстались по-другому, — сказал он тихо, остановившись перед ней. — Мирно.

— Какой ты наивный! — прошипела она сквозь зубы. — Пошел вон отсюда! И счастья тебе с Магдой!

— Позволь, я обниму тебя.

— Пошел ты в задницу!

— Ciao, bella,^[39] — пробормотал Йоганнес и вышел из квартиры.

33

Топо проспал до десяти утра. Он ночевал под самой крышей в бывшей детской и всю субботу занимался тем, что упаковывал пожитки матери в ящики и коробки, чтобы передать их в «Мизерикордию» или же поразвозить по мусорным контейнерам в округе. Мебель он оставил. Поговорил с маклером и решил попытаться продать ее вместе с домом.

Не было никого, кто мог бы помочь ему в этой невеселой работе, и Стефано знал, что дел здесь хватит еще на несколько дней, а может, и недель.

Его мать уже несколько лет ничего не выбрасывала, а потому собрала в доме просто необозримое и невообразимое количество вещей. Топо приводила в ярость каждая секунда, которую он вынужден был проводить в Амбре. Он тосковал по своей маленькой, но шикарной квартире во Флоренции, и ненавидел мать за то, что ей удалось даже после своей смерти надолго привязать его к этому месту.

Он спустился по лестнице и открыл окно кухни, но не услышал ни национального гимна, ни звука эспрессо-машины, ни приветствия «Buongiorno, stronzo».

Перед окном висела клетка с открытой дверцей. Топо сам оставил ее открытой. Пусть Бео улетает и ищет себе новый дом, пищу и воду. У такой ручной птицы с этим проблем не будет. В Амбре достаточно людей, которые любят всякую живность и, конечно, с удовольствием возьмут эту птицу себе.

Но Бео не улетел.

Он, мертвый, лежал на спине, подняв окостеневшие лапки и широко открыв глаза, в которых больше не было блеска. И это напомнило Топо о том, как лежала его мать.

Он с отвращением вынул птицу из клетки и бросил в мусорное ведро. И порадовался, что никто не будет приветствовать его словом «stronzo».

Выпив бокал вина и чашку кофе, он уселся в своей комнате и открыл ноутбук. К завтрашнему утру ему нужно было написать еще две рецензии. Книги уже две недели лежали на его письменном столе, а он и секунды не потратил на то, чтобы заглянуть в них.

Сейчас это все равно уже не имело смысла, а значит, придется применить старый, испытанный метод.

Первая книга называлась «Горячий песок». Это был приключенческий роман. На титульном листе был изображен красивый пейзаж пустыни в лучах вечернего солнца. Топо бегло прочитал краткий текст на обложке. «Две пары, которые проводят отпуск в Чаде, встречаются в гостинице, и между ними возникает дружба. Они решают совершить многодневный совместный поход по пустыне. Но не только внутри пар бывают проблемы. Когда их проводник умирает от укуса змеи, а они полностью теряют ориентир и начинают блуждать по пустыне, начинается приключение не на жизнь, а на смерть».

Топо вздохнул. Этими темами он был уже сыт по горло. И он, недолго думая, перефразировал текст и кое-что к нему добавил: «Эта слабенькая история, чтобы стать интересной, очевидно, нуждается в том, чтобы случиться в Чаде. Но в данном случае даже это не помогло. Наивность действующих лиц, которые без опыта, карты и GPS отправляются в пустыню, может перевесить только глупость автора, написавшего такой бред. Персонажи незатейливо прописаны в манере „маленькой Лизхен“, диалоги невыразительны и составлены как попало. Лучшую пищу для читателей, чем эта жвачка, можно найти где угодно».

Топо остался доволен собой. Эта работа заняла у него не более пяти минут. Он даже не мог себе представить, что еще есть люди, которые и вправду читают книги, на которые пишут рецензии. Конечно, он не смог дать оценку фигурам и диалогам, но, в конце концов, его мнение было его личным мнением. И в данном случае никто не сможет к нему придраться.

Он взял книгу под названием «Двадцать третье апреля, одиннадцать часов сорок пять минут» Марии Чеччи и прочитал текст на обложке. «Идиллическое место в Марке. Теплое апрельское утро. Джованни Сантони отправляется в путь, чтобы устроить в своем родном городе кровавую баню. Захватывающий триллер, от которого мороз идет по коже».

«Боже мой, — подумал Топо, — у кого же появится желание добровольно читать такой бред?»

И он набрал в компьютере: «Как это вообще получается, что бульварные романы такого рода периодически становится бестселлерами? Неужели автор должен действительно нагружать нас психологией в стиле „маленькой Лизхен“?»

Тут ему бросилось в глаза, что в этой рецензии он повторил выражение «маленькая Лизхен», и он заменил ее в первом тексте определением «скучный», так что теперь получилось, что действующие лица прописаны незатейливо и скучно. По мнению Топо, выражение «маленькая Лизхен» очень удачно подходило как для психологии, так и для этого автора. Он написал короткое резюме, не составившее никаких проблем, потому что на обороте титула книги о ее содержании было написано больше, чем на обложке, прибавил пару общих фраз о людях с психическими расстройствами, срывающимися в амок, которые скачал из Интернета и которые говорили о том, что он очень активно изучил эту проблему. А потом еще добавил: «Если даже отвлечься от этой абсолютно неправдоподобной истории (выражение „неправдоподобный“ всегда было к месту, и вообще оно было одним из его любимых), то мне тоже не хочется читать, как мозг брызгами разлетается по всей улице и пачкает лобовые стекла машин. Дело в том, что я как раз сижу за обедом. Может быть, страницы этого романа были бы более уместны в туалете».

Топо откинулся назад и ухмыльнулся. Он снова чувствовал себя гениальным. За эти резкие выражения его и любили читатели, ведь перед его критическим взглядом ничто не могло устоять. Почему бы и нет? Позитивные рецензии были такими же «захватывающими», как официальный биржевой вестник в зале ожидания. Топо не знал, что в раскритикованной им книге убийства не состоялись, потому что были своевременно предотвращены, да он и знать этого не хотел. Он написал, что собирался, и на этом дело для него закончилось.

Топо облегченно потер руки. Конец. Эта работа была завершена. Чрезвычайно довольный собой, он отправил тексты по электронной почте в редакцию.

И принялся опустошать шкафчик в ванной комнате, сбрасывая медикаменты, кремы, тюбики, бутылочки и баночки в большой мусорный мешок.

34

Погода все еще оставалась прекрасной. Наверное, она будет такой до середины сентября, считали местные жители, обсуждая это в баре, и недовольно морщились. Для оливок было бы лучше, если бы время от времени шел дождь.

Лукас уехал к пекарю и на почту, а заодно вывез мусор.

Магда сидела на террасе и писала письмо Торбену.

Мой сладенький!

У меня есть немного времени, чтобы написать тебе письмо. Папа уехал за покупками, а я сижу на террасе. Здесь слишком жарко, чтобы хоть что-нибудь делать в саду или в доме.

Три дня назад я говорила по телефону с твоим ректором. Он сказал, что ты уже очень хорошо освоился. Это прекрасно, мой дорогой! Я уже радуюсь твоему следующему письму, чтобы узнать, что ты действительно счастлив.

Сегодня утром папа перекопал огород. Это просто безумие при такой жаре. Но ты же знаешь, какой он. Он не щадит себя и не может даже пяти минут посидеть спокойно, ничего не делая.

Кстати, лисенок теперь приходит к нам регулярно. Каждое утро, когда мы завтракаем, он сидит у кустов и не убегает даже тогда, когда папа относит ему корм.

Кроме того, у нас есть маленькая синица, которая каждый день прилетает к окну и стучит в стекло. Я насыпала ей хлебных крошек, но она не обратила на них внимания. Похоже, она не голодная. А когда я выхожу из дома, она улетает. Пугливая птица, но я настолько привыкла к ней, что огорчилась бы, если бы ее вдруг не стало.

Любимое мое сокровище, всего тебе хорошего. Пиши, если тебе что-то нужно, мы помним о тебе, мы думаем о тебе, мы рады тебе и всегда во всем поможем.

С любовью, мама и папа.

Она как раз положила письмо в ящик, когда вернулся Лукас.

Магда посмотрела на него.

— Кстати, я хочу поехать в Рим, — сказала она, — причем прямо завтра.

— Зачем? Что это даст?

— Я хочу проверить гостиницы, названия которых мы нашли в его компьютере. Может быть, я что-нибудь узнаю. Какую-то мелочь, которая поможет нам. Я просто не могу больше сидеть, ничего не делая! Я не могу примириться с тем, что Йоганнес не вернется, а я так никогда и не узнаю, что с ним случилось. Я этого не выдержу. Ты это понимаешь?

— Да, конечно… — Лукас помолчал. — Но что это даст, Магда? Ты узнаешь, что он или не останавливался ни в одной из этих гостиниц, или жил в одной из них и такого-то числа уехал. И не сказал портье, куда именно. Ты не продвинешься ни на шаг, только станешь еще несчастнее, чем сейчас.

Магда уставилась на него, а потом у нее из глаз полились слезы. Но это был не просто плач. Она выла как раненый зверь.

Лукас настолько испугался этого неожиданного взрыва чувств, что пару секунд не знал, что делать. Он попытался обнять ее, но она оттолкнула его и зарыдала еще громче.

— Что с тобой? — смущенно пробормотал он. — Что случилось? Что я сделал?

— Ты все разрушаешь! — закричала она. — Ты отнимаешь у меня надежду, потому что не хочешь, чтобы он нашелся! Ты рад, что его здесь нет, правда? Ты не ищешь его и не помогаешь мне! Из-за тебя все становится только хуже!

Ее слова напоминали горную лавину, которая становится все мощнее и в конце концов убивает жизнь в долине.

— Я этого не выдержу! — кричала она. — Неужели ты не понимаешь? Этот страх, что с ним что-то случилось, эта неопределенность… Я бесконечно тоскую по нему! А то, что мы делаем, как живем, так бессмысленно, так глупо! Я сойду с ума, Лукас, я не могу просто сидеть и ждать!

— Я знаю. И понимаю тебя, — пробормотал он.

Но она снова взорвалась.

— Ничего ты не знаешь и не понимаешь! Ничего! Ты понятия не имеешь, как я себя чувствую и что у меня внутри! — Она с силой ударила себя в грудь. — Я не могу больше, Лукас, я этого не выдержу!

Магда опустила голову на руки и беззвучно заплакала. Он молча стоял рядом, не решаясь даже погладить ее по голове.

Через несколько минут она встала.

— Мне кажется, я убью себя, — прошептала она и пошла наверх, в спальню.

Лукас несколько раз слышал, как она звала Йоганнеса, потом все стихло. Он сидел в кухне, словно на горящих углях, и не знал, как поступить.

Он выдержал три часа. Потом пошел наверх и тихо приоткрыл дверь.

Она неподвижно лежала на кровати, но не спала, а смотрела в окно. Даже когда он появился в дверях, она никак на это не отреагировала.

— Пожалуйста, не сердись на меня, — сказал он тихо. — Прости меня, Магда.

Она посмотрела на него. Ее взгляд был кротким, почти нежным.

— Тебе не обязательно ехать со мной, Лукас. Я поеду одна.

— Нет, я поеду. Я обязательно поеду с тобой в Рим. Я сделаю все, что только смогу, чтобы помочь тебе.

— Тогда завтра в восемь утра мы едем, — сказала она и улыбнулась. — Я хочу попасть на поезд в девять пятнадцать. Тебе это подходит?

35

— Странное это чувство — делать то, что делал Йоганнес несколько дней назад, — задумчиво сказала Магда, когда они уже сидели в поезде. — Я буду смотреть в окно, читать, может, вздремну немного… Я еду в Рим. Так же, как ехал он. Я иду по его следам и становлюсь к нему все ближе и ближе. Может быть, он все это время ждал, чтобы я наконец сделала это. Возможно даже, что я приду слишком поздно. Но я найду его, Лукас! С каждой минутой это становится все яснее. Мне надо было поехать в Рим гораздо раньше.

— Ты сделала все, что могла. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Лукас и сам почувствовал, насколько пустыми были его слова.

Магда улыбнулась и закрыла глаза. Поезд отошел от вокзала Ареццо. Через несколько минут она уже не слышала голосов вокруг себя. В ее сознание проникал лишь монотонный стук колес по рельсам. Постепенно, почти незаметно, он перешел в ритм мелодии, которую она впервые услышала лет в семь и которая въелась ей в память.

На осеннем празднике пива, октоберфесте, она была с отцом не одна, поэтому отец и не держал ее за руку. С ними была «кое-кто» — высокая, темноволосая, худая, с выразительными карими глазами. Отец Магды называл ее так, а мать не желала даже вспоминать эту «кое-кто». Магде было не совсем понятно, какую роль «кое-кто» играла в их семье. Но симпатии к ней она не испытывала.

Отец положил руку на плечо этой «кое-кто» и много смеялся, намного больше, чем дома, когда ее не было с ними.

Магда вообще-то думала, что отец пошел на октоберфест, чтобы порадовать ее, но ошиблась. И она заметила это только сейчас. Он хотел быть с этой «кое-кто», а она им только мешала.

«Кое-кто» держала отца за правую руку, которая лежала на ее плече, и перебирала его пальцы. Магда не знала почему, но ей было стыдно.

Отец купил Магде сахарную вату. Большую, белую и липкую. И когда ее лицо исчезло за огромной сладкой шапкой, он поцеловал эту женщину в губы. Наверное, он думал, что Магда ничего не заметит, тем не менее она это увидела.

Магда ее терпеть не могла. Она казалась ей питоном, который влез в дом и постепенно заглатывает одного человека за другим. Магда испытывала невольный страх всякий раз, когда видела ее. И уже поэтому не любила. Магда была уверена, что «кое-кто» воспринимает ее как нечто лишнее. Она с удовольствием осталась бы с отцом наедине, но Магда не могла никуда исчезнуть и боялась, что отец разозлится, если она испортит этой женщине настроение. Она, Магда, была виновата во всем.

— Я хочу проехать через «Туннель страха», — громко сказала Магда и дернула отца за рукав пиджака.

Они переглянулись, и отец кивнул. Хорошим в этом было то, что в вагончике было место только для двоих. Значит, «кое-кто» с ними не поедет.

Магде было очень страшно. Она тесно прижалась к отцу, уткнулась лицом в его локоть и молилась о том, чтобы, во-первых, поездка по темному туннелю мимо завывающих призраков и перемазанных кровью людей с отрубленными головами никогда не заканчивалась, а во-вторых, чтобы «кое-кто» исчезла. В душе Магда надеялась, что ее поразит молния или поглотит земля, но ничего подобного не случилось. Отец съездил с Магдой целых три раза, а «кое-кто» оставалась на месте, радостно улыбаясь и махая им рукой.

В эти минуты Магда тосковала по матери. Если бы мама стояла там — это было бы великолепно! Праздник с родителями… Она не могла представить себе ничего более чудесного.

Магда подумала, что, может, стоит взять ее с собой и столкнуть прямо под ноги пятиглавому огнедышащему дракону или в руки страшной хромой ведьме, но быстро выбросила подобные мысли из головы. Она никогда не решится на такое. А если и дальше будет думать об этом, то в субботу придется исповедоваться священнику в своих греховных мыслях, а этого ей никак не хотелось.

В тире отец выиграл маленькую тряпичную обезьянку в боксерских перчатках. «Кое-кто» бурно ликовала при каждом удачном выстреле, словно получила полный мешок денег, но обезьянка досталась Магде. Потом они зашли в пивную палатку. Две большие кружки пива и две половинки цыпленка для папы и той женщины. Магда съела сосиску с соусом карри и выпила колу.

Магда сидела напротив них, но они говорили настолько тихо, что она не могла понять ни слова. Ритм карнавального шлягера громыхал в палатке. Магда уже съела сосиску и принялась играть с обезьянкой, заставляя ее танцевать под музыку. Неожиданно игрушка свалилась под стол. Магда нагнулась, чтобы поднять ее, приподняла скатерть и увидела, что юбка той женщины задрана. Увидела резинки для чулок и руку отца между ее бледных бедер.

Магда выпрямилась и поняла, что лицо у нее горит. И совсем не потому, что какое-то время она просидела с опущенной под стол головой. Ей было бесконечно стыдно, и это чувство стыда было намного сильнее, чем от вида их сплетенных пальцев.

Она больше не чувствовала радости от праздника. Ее охватила бесконечная печаль, словно ее собственная жизнь, жизнь маленькой девочки, вдруг стала мрачной и хмурой, потеряла всякий смысл…

Магда открыла глаза. Ехать предстояло еще два часа. Хотя поезд был заполнен далеко не весь, поездка доставляла ей мало удовольствия. Сиденья были неудобными, странной формы, окна грязными, а корзины для бумаг забиты мусором. Несмотря на предупреждение, что окна нужно держать закрытыми, поскольку работает кондиционер, все они были открыты. Занавески малахитового цвета развевались на ветру, и в купе невыносимо дуло.

Лукасу казалось, что Магда ничего этого не замечает.

«Какой же я идиот! — думал он. — Вместо того чтобы заниматься поиском работы, я сижу в поезде и еду в Рим по абсолютно безнадежному и непонятному делу. Я — тень женщины, которая тоскует по моему брату и даже не замечает меня».

Но так всегда и случалось. Он был и оставался вторым номером, всегда только младшим братом Йоганнеса, а в случае чего оказывался тем, кто разбил окно и потерял ключи от дома. Он приносил из школы оценки хуже, чем брат, а на уроках физкультуры вечно получал двойки. Он донашивал вещи брата, а девочки интересовались им лишь тогда, когда их отшивал Йоганнес. Старший брат закончил полную среднюю школу, а Лукасу едва удалось реальную. К Йоганнесу перешла фирма отца, а он изучал «бесхлебное» искусство, как всегда подчеркивала мать, и стал артистом. В аэропортах он был единственным из пассажиров, кого регулярно подзывали к себе таможенники, а билеты в кинотеатрах заканчивались именно тогда, когда он после получасового ожидания в очереди наконец-то подходил к кассе. В детстве он получал книги, которые Йоганнес уже прочитал, в которых нарисовал ослиные уши и написал шариковой ручкой свои комментарии. Втеатре он играл не в Берлине, а в провинции, и на телевидении исполнял роли только второго плана. Продюсеры записывали его фамилию как прекрасного исполнителя небольших характерных ролей, но никогда — как исполнителя главных.

Таким образом, он всю свою жизнь плелся в хвосте, проигрывал любое сражение и уже почти смирился с этим.

Лишь один-единственный раз Лукас по-настоящему обиделся на судьбу: Магду заполучил не он, а Йоганнес. Но теперь брат исчез, а он сидел с женщиной своей мечты, его женой, в мчавшемся в Рим поезде в погоне за шансом, который она упорно ему не давала.

Через несколько минут ее голова опустилась на плечо Лукаса. Магда крепко спала и спокойно дышала. И он не хотел сейчас быть ни в каком другом месте на свете.

На вокзале Рома Термини Лукас помчался к такси, ожидавшему пассажиров, и крикнул водителю, здоровенному бородатому детине, адрес одной из пяти гостиниц. Гостиница «Розалия» на улице Виа Джерманико. Здоровяк лениво кивнул и сказал:

— Trenta euro.

— Va bene, — ответил Лукас и поднял вещи, чтобы положить их в багажник.

Но Магда остановила его.

— Ты что, с ума сошел? Тридцать евро — это же грабеж, это слишком много за такую поездку. Я приблизительно знаю, где находится гостиница. Ехать туда всего минут двадцать, и мы заплатим за это не тридцать евро.

Водитель только пожал плечами и выставил их сумки на дорогу.

Магда подошла к другому таксисту.

— Виа Джерманико? — спросила она.

— Двадцать пять евро, — сказал таксист и раздавил ногой окурок сигареты.

— Нет, — возразила Магда, — слишком дорого.

— Оʼкей, двадцать.

— Пятнадцать.

Таксист окинул Магду презрительным взглядом и ухмыльнулся:

— Va bene.

Магда кивнула Лукасу, тот снова взял сумки, поставил их в багажник, и они сели в машину.

У гостиницы «Розалия» был очень презентабельный фасад, а холл маленьким и убогим. За стойкой регистрации сидел лысый мужчина, у которого явно не было особого желания тратить время и силы на новых гостей.

— Buongiorno! — сказала Магда, улыбаясь своей самой обезоруживающей улыбкой. — Мы хотели бы снять два одноместных номера на одну ночь. Может быть, на две или на три. Мы пока еще не решили.

Мужчина что-то буркнул и посмотрел в компьютер.

— Свободных одноместных номеров нет, но я могу предложить вам один или два двухместных. Выбирайте.

Лукас посмотрел на Магду. Он хотел, чтобы решение принимала она.

— Два двухместных номера. Va bene. Сколько это стоит?

— Сто восемьдесят евро за ночь каждый.

— Давай возьмем один номер, — прошептал Лукас. — Это же глупо! На деньги, которые мы сэкономим, можно фантастически посидеть в ресторане.

Магда ответила таким взглядом, что он тут же умолк.

— Хорошо. Мы берем два номера. Скажите, — как бы между прочим спросила она, — не останавливался у вас в последнюю неделю господин Тилльманн? Это мой хороший знакомый. Он сейчас в Риме, но я не знаю, где именно. Вы не могли бы посмотреть?

Мужчина за стойкой снова взялся за мышку компьютера.

— Вы сказали, когда это было?

— Между четырнадцатым и сегодня.

Магде со своего места было хорошо видно, как он просматривал на мониторе список проживавших в гостинице.

— Нет, ничего. Никого с фамилией Тилльманн.

— Может, вы вспомните его? А вдруг вы видели этого человека.

Магда вытащила из кармана фотографию и ткнула ее прямо ему под нос.

Но мужчина только покачал головой.

— Нет, не знаю. Но я же не сижу тут сутками. Так что поспрашивайте моих коллег.

— Да, я так и сделаю. Спасибо.

Магда спрятала фотографию.

По требованию портье они оплатили проживание за сутки вперед, взяли ключи от своих номеров — два тяжелых гостиничных ключа, как в старые времена, — и пошли к лифту. Четвертый этаж.

Комната Магды была маленькой, но очень удобной. Кровать, две тумбочки, шкаф, комод, телевизор и небольшая ванная. Она открыла окно. Уличный шум доносился даже до четвертого этажа.

— Ты видишь купол собора Святого Петра? — спросила Магда. — Я нет. А в Интернете было написано «С видом на собор Святого Петра». Бессовестное вранье!

Лукас для проверки спустил воду в унитазе и поочередно открыл краны.

— В остальном все в порядке, — сказал он. — Я бы не хотел провести здесь отпуск, но на пару дней сгодится.

— Ладно. — Магда посмотрела на часы. — Сейчас четверть первого. Я хочу немного освежиться. Давай встретимся в час дня и сходим перекусить.

— Чудесно, — согласился Лукас. — Отличная идея!

Его номер был прямо напротив номера Магды и представлял собой сплошной кошмар. Лукас испугался, увидев эту мрачную дыру. «Боже мой, — подумал он, — да это же просто преисподня! Я тут глаз не смогу сомкнуть».

Единственное окно выходило в шахту, которая не пропускала в комнату дневной свет. Через нее проникал лишь застоявшийся, пропитанный запахами кухни воздух. Внизу на земле лежали сломанные доски, какие-то странные решетки и мешки с мусором. Сверху шахта была закрыта стеклянной крышей. Толстый слой голубиного помета, который, вероятно, никто и никогда не счищал, не пропускал свет. Небольшой выступ соединял все комнаты, окна которых выходили сюда.

«Здесь мне будет плохо, — подумал Лукас. — Духота, плохое настроение и постоянный страх, что кто-то залезет в комнату…»

Он не привык спать с закрытыми окнами и не представлял, как выдержит ночь в этой душной консервной банке. На улице было тридцать градусов жары, и он чувствовал себя заживо погребенным в вонючей дыре.

Его номер был намного меньше, чем номер Магды. К окну можно было пробраться, только прижавшись к стене и протиснувшись боком мимо кровати. Телевизор стоял прямо рядом с кроватью, а дверца шкафа из-за тесноты открывалась лишь наполовину. Ванная комната тоже производила удручающее впечатление. Ни одного окна, ни капли свежего воздуха. От влаги, которой некуда было деваться, появилась плесень, а тот, кто весил больше семидесяти килограммов, не мог пользоваться душем, настолько маленькой была кабинка.

«Рим… — подумал он. — Я нахожусь в Вечном городе, а живу в какой-то дыре. По сравнению с ней ржавая подводная лодка выглядит настоящим люксом».

В словаре он нашел необходимые слова, собрал все свое мужество, взял трубку телефона и набрал номер портье.

— Pronto,^[40] — отозвался бесконечно скучный голос лысого мужчины.

— Я хочу другую комнату, — сказал Лукас по-английски. — Это ужас! Здесь же спать невозможно!

— Комната в порядке, синьор. Как и все остальные, — ответил служащий тоже по-английски.

— Мне нужен воздух! — закричал Лукас. — Свет! Я задыхаюсь! Здесь воняет, душно, жарко и полно плесени!

— У нас нет другой комнаты, синьор. Все номера заняты, — сказал лысый с высокомерным подтекстом, который означал: «Все остальные очень довольны своими комнатами, только вы нет. Нервный какой! Договоритесь со своей спутницей, тогда и вам будет уютнее».

Лукас швырнул трубку и подумал, не перейти ли в другую гостиницу. Но сейчас, летом, в пик сезона в Риме очень непросто вообще найти комнату. А учитывая, каким противным оказался портье, он не вернет им ни единого цента.

Лукас открыл дорожную сумку, повесил слегка помятые рубашки на плечики в шкафу, задвинул тяжелые гардины на окне и пошел в ванную. Там он разложил свои туалетные принадлежности, вымыл руки, провел щеткой по волосам и освежился дезодорантом. Собственно, он собирался по-быстрому принять душ, но, учитывая жуткий вид душевой кабины, отказался от этой мысли. Хватит и того, что завтра утром ему придется сделать над собой усилие и все-таки воспользоваться ею.

За десять минут до условленного времени он постучал в дверь Магды. Она открыла сразу.

— Заходи, я уже почти готова.

Ее комната по сравнению с его номером показалась ему настоящим дворцом.

— Ну и как? Как тебе твоя комната? — спросила она из ванной, где подкрашивала ресницы. — Все в порядке?

— Да, — ответил Лукас, надеясь, что Магда не заметит его тоскливого тона, потому что не сомневался, что она, если узнает, в каком ужасном месте ему придется ночевать, тут же потребует сменить гостиницу.

Совсем рядом, на Виа Борджо Витторио, они нашли маленькую тратторию, в которой уселись за один из двух стоявших на улице столов и сделали заказ. Хотя Магда заказала еду на почти чистом итальянском, официант отвечал исключительно по-английски, и это ее разозлило. Она поклялась себе, что никогда больше не придет в этот ресторан, несмотря на то что пицца по-домашнему была необычайно вкусной.

— Что ты, собственно, собираешься делать? — спросил Лукас, когда они пили кофе. — Где и когда мы должны начать поиски?

Магда вытащила из сумочки несколько густо исписанных листов.

— Я нашла в Интернете список гостиниц и распечатала те из них, которые мог выбрать Йоганнес. Это исключительно четырехзвездочные гостиницы. Пятизвездочные гостиницы для него слишком дорогие, а трехзвездочные — слишком простые. Большинство гостиниц из моего списка расположены по соседству в центральной части города. Проверить их будет нетрудно, и первым делом нужно показывать портье фотографию Йоганнеса. Он никогда не стал бы селиться в гостинице на окраине, потому что принципиально не пользуется метро, а каждый день брать такси, чтобы попасть в центр… Нет, он никогда бы этого не сделал.

Лукас понимал, что наступает время невыносимо долгой, изматывающей и, главное, напрасной ходьбы, но ничего не сказал.

— С ресторанами, правда, труднее, — продолжала Магда, — их слишком много. Конечно, Йоганнес мог на каждом углу по-быстрому проглотить какую-нибудь пасту, но когда-то он все же должен был поесть обстоятельно. Это наш шанс, потому что он не очень любит мясо, а значит, пошел бы в рыбный ресторан. Рыбу он любит. Он мог бы есть ее через день.

Лукас кивнул.

— Возможно, стоит обратиться в местную полицию и поспрашивать о больницах. Может быть, кого-то туда поместили и он там умер. — Она споткнулась, говоря это, и ее глаза заблестели. — И конечно, аэропорты. В Риме два аэропорта, Чиампино и Фюмичино. Я, правда, не думаю, что Йоганнес улетел куда-то, но всего ведь не предугадаешь.

— А разве комиссарио в Амбре не обещал проверить все больницы? Может быть, он подал уже запрос в аэропорты.

— Не думаю. У него не такой вид, что он будет выкладываться и всерьез заниматься этим случаем. Но позвонить мы, конечно, можем.

Для нее Йоганнес стал уже «случаем». Значит, что-то все же произошло.

— То, что ты запланировала, конечно же, хорошо и даже правильно, но это же с ума сойти, Магда! Кто сможет вспомнить какого-то туриста? У Йоганнеса совершенно заурядный вид. Ему пришлось бы голым танцевать на столе, чтобы запомниться официанту или кому-нибудь из обслуживающего персонала. А это не его стиль. Он не возмущается даже тогда, когда суп остыл или соус пересолен. С таким же успехом мы можем останавливать прохожих и расспрашивать их.

Магда ничего не ответила, словно не расслышала, что сказал Лукас. Или просто не хотела этого слышать.

— И мы не имеем права забывать о достопримечательностях, — продолжила она. — Он не мог, оказавшись в Риме, не посетить собор Святого Петра, не посмотреть фонтан Треви, не сходить в Колизей, на испанскую лестницу или на Пьяцца Навона. Я не хочу просто сидеть в Ла Рочче, а позже упрекать себя, что не использовала этот пусть небольшой, но все-таки шанс. Ты это понимаешь?

— Да, я это понимаю.

— Но я могу пойти и сама. Правда.

— Нет. Я помогу тебе.

Магда кивнула и вытащила из сумочки мобильный. Номер комиссара Нери был забит в памяти ее телефона.

— Я в Риме, — сказала она Нери, который сразу же взял трубку и ответил необычайно бодро. — Я больше не могла оставаться в Ла Рочче. Я хочу знать, где он. Но я толком не представляю, с чего начать поиски. Вы что-нибудь узнали?

У Нери сжалось сердце. Значит, она уже в Риме…

Два дня назад позвонил его начальник из Монтеварки и сразу же приступил к делу, не утомляя себя длительными приветствиями, вежливостью или вступлением.

— Что за идиотское заявление ты написал? Оно сейчас лежит у меня на столе. Ты просишь разрешения на командировку в Рим? У тебя что, крыша поехала? И все это только потому, что какой-то господин, какой-то турист, сказал своей жене, что поедет в Рим, и пока что не собирается возвращаться назад? Может быть, ему просто нравится этот город? Или он предпочитает сидеть на Пьяцца Навона, пить просекко и флиртовать направо и налево? Из-за такого «тяжкого преступления» ты хочешь устроить себе веселый отпуск, Нери? Ты что, считаешь меня идиотом? Думаешь, я не разгадаю твою хитрость и подпишу эту бумажонку?

Нери потерял дар речи. Габриэлла, наверное, смогла бы объяснить его начальнику, что здесь действительно вполне возможно тяжкое преступление, а вот он не смог. В этот момент ему в голову не пришел ни один аргумент в пользу того, почему нужно ехать в Рим. Он сам себе казался дураком и проклинал себя за то, что написал это заявление.

«Я возьму отпуск, — подумал он, — и на свой страх и риск поеду в Рим, чтобы провести там расследование. Естественно, с Габриэллой». А если ему удастся распутать это дело и найти синьора Тилльманна живым или мертвым, Фабио Мелани из Монтеварки, который сейчас смотрит на него свысока, будет выглядеть дураком.

После этого неприятного телефонного разговора Нери связался с римскими больницами и узнал, что человек по имени Йоганнес Тилльманн ни в одну из них не поступал, не находился там на лечении и не умер.

По крайней мере, он смог сказать это синьоре по телефону.

Она в преувеличенно вежливых выражениях поблагодарила его, и Нери почувствовал гордость. Хотя бы на пару секунд. Не все люди были такими высокомерными и наглыми, как Фабио Мелани.

— Хорошо, — сказала Магда. — По крайней мере, мы знаем, что с ним не произошло несчастья и он внезапно тяжело не заболел. Вы не смогли бы сделать запросы в аэропорты? Я позвоню вам еще раз завтра.

— Конечно, я могу это сделать. Желаю вам удачи, синьора! И, пожалуйста, сообщите мне, если что-то узнаете. Buongiorno.

Магда и Лукас вышли из траттории и купили на виа дела Кончилиазионе билеты на автобус, который ездил по всему Риму, от одной достопримечательности к другой, и который мог остановиться в любом удобном для пассажира месте.

36

Топо не помнил, чтобы у него когда-нибудь было столь отвратительное настроение. Он лежал в постели в бывшей детской в доме матери и еще крепко спал, когда в четверть восьмого зазвонил телефон. Звонок в такое время не предвещал ничего хорошего. Рональдо Перрини, главный редактор газеты, для которой Топо писал рецензии, был у аппарата собственной персоной.

— Стефано Топо? — негромко спросил он, и у Топо мороз пробежал по коже.

— Да, это я, — ответил он, стараясь сделать все, чтобы его голос звучал бодро, как у человека, который уже часа три работает за компьютером.

— Вы уволены, — сказал Перрини еще тише и опаснее.

— Почему? — прошептал Топо, и ему пришлось сесть.

— Вы знаете Марию Чеччи?

Эту фамилию Топо уже слышал, но в это мгновение никак не мог вспомнить, где именно.

— Нет, — робко ответил он.

— А надо бы знать. Мария Чеччи написала роман «Двадцать третье апреля, одиннадцать часов сорок пять минут», который вы рецензировали.

— Ах да, точно. — Топо похолодел.

— Этот бульварный роман, как вы его обозвали, рассказывает о несчастном, запуганном человеке, которого всю жизнь оскорбляли и унижали, и он намеревается ворваться в детский сад в маленьком городке, чтобы перестрелять там всех. Это очень тонкое и глубокое исследование психики тяжелобольного человека.

— Это мне понятно, — сказал Топо.

— Будьте так любезны, заткнитесь! — злобно прошипел Перрини. — До амока не дошло, его предотвратили в последний момент. Каким образом, я вам не скажу. Надеюсь, вы прочитаете книгу хотя бы сейчас, после того как написали на нее рецензию. В любом случае, там нет разлетающихся по улице мозгов и запачканных ими лобовых стекол машин. В отличие от вас, я знаком и с этой книгой, и с психологией «маленькой Лизхен», как вы мило выразились, причем очень хорошо. Дело в том, что эта чрезвычайно умная и очень интересная книга, которая вопреки вам попала в список бестселлеров, написана женой моего многолетнего партнера по гольфу.

Топо затрясло, как на морозе.

— Ох…

— Да. Я думаю, в дальнейших объяснениях нет необходимости. Buongiorno, signore Топо.

— Buongiorno, — прошептал он в ответ, но Перрини уже положил трубку.

Топо в ярости ударил кулаком по столу. Это же надо так влипнуть! Кто мог подумать, что потаскуха какого-то безмозглого игрока в гольф, который к тому же является другом его главного редактора, пишет под псевдонимом идиотские книги! К черту эту проклятую редакцию!

Но он попал в переплет и нужно срочно искать новый источник доходов. А подобного выгодного места, где так мало работы, ему сразу не найти.

Стоя под душем, Топо решил, что сегодня же вечером сожжет в камине обе книги, которые привели к катастрофе.

В баре он уклонился от разговора с хозяином бара, выпил эспрессо и две двойные граппы, чтобы заглушить шум в голове, который все время усиливался. Было ощущение, что он не может ясно соображать и еще меньше — четко формулировать мысли.

Он уже собирался уходить, когда в бар зашла Розита. Она улыбнулась ему, заказала эспрессо и села рядом с Топо у стойки бара.

— Как дела? — спросила она.

— Abbastanza bene, — ответил он, — да так, ничего.

Розита кивнула:

— Это самое скверное: пересмотреть вещи и рассортировать их. Практически еще раз проживаешь жизнь, особенно когда попадаются вещи, о которых уже забыл.

— Так оно и есть.

Розита сочувственно посмотрела на него:

— Я могу чем-то помочь?

— Думаю, нет. Нет. Но все равно спасибо.

— А что случилось с Бео? Его клетка пуста.

— Он умер, — вздохнул Топо. — Похоже, у него разорвалось сердце, когда не стало матери. Птицы более чувствительные, чем мы думаем. Я нашел его мертвым.

— Жалко, такая прекрасная птица…

Розита попросила еще минеральной воды и шоколадное печенье.

Топо понимал, что она хочет поговорить с ним. Она действительно очень много помогала матери. Но у него не было ни малейшего желания продолжать разговор о Бео.

Розита была человеком, который не мог усидеть на месте и пяти минут, она должна была постоянно быть чем-то занята. Поэтому она, когда дети выросли и уехали из дому, стала на общественных началах заниматься всем, чем только могла. Она пела в хоре, вышивала в кружке рукоделия, помогала благотворительному фонду «Мизерикордия», отвозила пожилых людей к врачу или в больницу, заботилась об Альбине и готовила еду на деревенских праздниках. Она всегда готова была прийти на помощь, радовалась жизни и, казалось, просто кипела энергией. В деревне не было человека, которого бы она не знала. Она знала о каждой болячке, о каждой драме, о каждом ударе судьбы.

Из чистого любопытства и просто потому, что ему ничего лучшего не пришло в голову, Топо спросил ее о синьоре из Ла Роччи. Розита широко открыла глаза.

— Как, разве ты ничего не знаешь? — спросила она.

— А что я должен знать?

— У нее пропал муж. Она даже была в полиции и подала заявление об его исчезновении.

— И давно это случилось?

— Ну-у… — Розита задумалась. — Я точно не знаю, но прошло какое-то время… Две или три недели. Как это ужасно!

— Да. Ужасно.

Топо ничего больше не сказал, но мысли в его голове крутились с бешеной скоростью. Значит, мужчина, который был с синьорой, ей не муж? Но кем же он тогда был? Ее другом? Любовником?

— А почему она тебя интересует? — спросила Розита.

— Да так, я недавно случайно с ней познакомился. Но она была не одна. Я встречал ее дважды, и каждый раз с ней был какой-то мужчина.

— А может, ее муж вернулся? Возможно и такое. Я давно уже ничего не слышала об этой истории. Чао, Стефано, мы еще увидимся. Заходи ко мне на бокал вина, прежде чем уедешь во Флоренцию.

— Хорошо, Розита. Спасибо. И не надо платить за кофе, я угощаю.

Розита улыбнулась, помахала ему рукой и вышла из бара.

Чуть погодя Топо сел в машину и поехал в Ла Роччу. Он хотел увидеть Магду. Сейчас эта женщина заинтересовала его по-настоящему. Было уже понятно, что она никогда ему не позвонит, значит, придется немножко помочь ей. Просто сказать «добрый день», выпить с ней кофе, поговорить минут пятнадцать, познакомиться поближе. Такой маленький визит по-соседски. Как и договаривались. Больше ничего. Но, может быть, ему удастся узнать, действительно ли ее муж вернулся.

В Ла Рочче все было тихо. Перед домом стояла машина. Наверное, у них было два автомобиля, и на одном они уехали. Он сразу понял, что здесь никого нет, тем не менее зашел.

Дом стоял, залитый теплым солнечным светом. Топо подошел к нему и постучал в дверь террасы. Тишина. Он еще постучал, потом обошел дом и заглянул в каждое окно.

Еще ребенком он время от времени приезжал в Ла Роччу и играл здесь, потому что в то время в доме уже никто не жил и он представлял собой сплошные руины. Топо хорошо помнил, как выглядели нежилые помещения, и то, что он увидел сейчас, не просто удивило его — у него перехватило дух. Он с завистью отметил, что кухня стала великолепной. Она излучала тепло и покой, создавая атмосферу, какой он еще никогда не видел ни в одном итальянском доме. Он сам себе не хотел признаваться, какое глубокое впечатление произвело на него все это.

Синьора и ее муж не экономили ни на чем. Все здесь было высокого качества, и это сразу бросалось в глаза. Краны на мойке стоили, наверное, целое состояние. За один такой кран можно было купить пять обычных у продавца стройматериалов. Он даже не мог предположить, как были обставлены остальные комнаты.

Топо посмотрел, не лежит ли где поблизости лестница-стремянка, потому что ему очень хотелось заглянуть в комнаты на верхнем этаже, но лестницы не нашел. Тогда он решил проверить все двери. Но даже дверь кладовки была закрыта на замок.

Поскольку Топо хотел, чтобы синьора непременно узнала, что он не поленился приехать в Ла Роччу, лишь бы только увидеть ее, он написал несколько слов на своей визитной карточке и засунул ее под дверь.

Потом он решил пройтись по огороду и прогуляться по саду. Может, какая-нибудь лестница случайно осталась под деревом.

Автомобиль, стоявший перед домом, оказался черным «гольфом». «Машине лет пять-шесть, — прикинул Топо, — но она в очень хорошем состоянии». Внутри автомобиля было чисто — наверное, сиденья и пол регулярно чистили пылесосом. Он попытался открыть багажник, но не смог. «Вот придурки эти немцы! — выругался в душе Топо. — Вечно боятся, что их ограбят». Итальянцы не закрывают свои машины, по крайней мере здесь, в деревне.

Топо лениво бродил по участку. Поняв, что за ним никто не наблюдает, он стал храбрее, поскольку был уверен, что в доме никого нет.

«О, — подумал он вдруг, — а это еще что такое? Столько места, и ничего не посажено? Porcamiseria, лето в разгаре, уже давно пора! И земля выглядит просто фантастически. Жирная и плодородная». В маленьком огородике возле дома его матери не росла даже черная капуста, из которой зимой готовят ribollita.^[41]

Он направился туда. Оливковое деревце было посажено недавно, он это сразу заметил. Странно, что для него выбрали место в огороде. Мягкая земля вокруг дерева была разворочена: видимо, дикие свиньи прошлой ночью хорошенько порылись здесь. Топо подошел поближе.

У него перехватило дух. Вырытая за оливковым деревом яма была глубже, чем казалось на первый взгляд, и когда он наклонился над ней, то увидел кусок зеленой пластиковой пленки и два сустава безымянного пальца.

Топо невольно отступил назад. Его охватила дрожь. Он смотрел на яму с отвращением и вместе с тем с любопытством. До сих пор он еще никогда не ощущал биения своего сердца, но теперь почувствовал, как оно стучит в груди, словно тяжелый мотор, который разогнали до предела.

Медленно, чуть ли не сантиметр за сантиметром, он снова подошел к этому месту и начал осторожно раздвигать землю ногой. Но потом подумал, что незадолго до смерти матери купил эти черные лакированные туфли ручной работы у Сутора Мантелласси во Флоренции за целых четыреста пятьдесят евро, а сейчас угробит их, ковыряясь в земле.

Он огляделся в поисках какого-нибудь подручного средства и нашел довольно толстую палку и плоский камень размером приблизительно с блюдце. Он присел, затем встал на колени, хотя понимал, что испортит брюки от Армани, и начал раскапывать яму.

Земля была сухой, комковатой и забивалась под ногти, а на свете не было ничего, что Топо ненавидел бы больше. Спина его болела из-за непривычной позы, а по лицу стекал пот.

Время от времени он останавливался, оглядывался по сторонам и прислушивался, не появится ли какая-нибудь машина, пешеход или даже хозяева Ла Роччи. Но он был один, и, если не обращать внимания на стрекот цикад, вокруг все было тихо.

И вот его глазам открылся пластиковый мешок для мусора, который можно купить в любом магазине.

Ему становилось все страшнее. И больше всего хотелось прекратить это занятие и обратиться в бегство, но любопытство оказалось сильнее.

Он собрал все свое мужество и разорвал пластиковый мешок, мысленно поклявшись, что никогда в жизни не будет выходить из дому, не захватив резиновые перчатки.

Адская вонь ударила ему в нос, а то, что он увидел, было таким ужасным, таким отвратительным и нереальным, что он громко вскрикнул и бросился прочь. Остановился Топо лишь недалеко от дома. Ему пришлось прислониться к дереву, и тут у него началась рвота. Впервые в жизни он понял, что такое настоящее отвращение и настоящая тошнота, и тут же его вырвало еще раз.

Некоторое время он стоял, согнувшись и тяжело дыша. Его желудок все еще бунтовал. Потом, несмотря на отвращение, он вернулся к могиле. Так было нужно.

Он не знал человека, чье бледное лицо виднелось в земле. По его глубоко запавшим и слипшимся глазам ползали личинки мух, а черви кольцами извивались на бледных высохших кусках кожи, которые когда-то были губами.

Топо уставился на труп. Его сердце билось, словно безумное, и он начал понимать, что его жизнь принимает совершенно иной оборот. Что-то должно было измениться, но он не знал, в какую сторону — в хорошую или плохую. Как не знал, какая роль во всем этом отведена ему. Он чувствовал лишь лихорадочное возбуждение.

Почти машинально, не задумываясь, он вытащил из кармана мобильный телефон и сфотографировал тело. Десятки раз: сверху и со стороны, вблизи и на расстоянии — во всех вариантах, которые только пришли ему в голову.

Потом он как сумел палкой натянул на голову мертвеца обрывки пластика, а на лицо ему положил плоский камень. Вонь почти что убивала его, а приступы рвоты, пока он снова зарывал яму, повторялись беспрерывно. Наконец он закончил работу и тщательно разровнял землю над могилой. Его больше не интересовало, как выглядят верхние помещения, он хотел только одного — скорее попасть домой, принять душ и переодеться, чтобы избавиться от вони и от отвращения, а заодно спокойно подумать, что же теперь делать.

Мертвецом был муж синьоры. В этом он был уверен. Убитый ее любовником. Это было понятно. И Топо почувствовал, что то, что именно он нашел труп, может стать его шансом, если он все сделает правильно и не совершит ошибки. В любом случае, не стоило идти в полицию.

А прекрасным было то, что теперь у него была общая с синьорой тайна. И это следовало использовать. Только он пока не знал как.

По дороге в Амбру его внезапно мороз продрал по коже. Визитная карточка! У него не было никаких шансов заполучить ее обратно, не взломав дверь. Они узнают, что он был там! Его сердце бешено забилось. Ему пришлось остановить машину, так кружилась голова. Если не удастся что-то придумать, у него с этого момента не будет ни одной спокойной минуты.

Занятый своими мыслями, он машинально потрогал себя за нос. Его пальцы отдавали смертью и гниением. Он распахнул дверцу, и его снова стошнило, хотя желудок был настолько пустым, что его рвало лишь желчью.

Он медленно поехал дальше. «Думай, Топо, думай, — внушал он себе. — Паника — это самое последнее, что сейчас нужно». Допустим, он решил заехать в гости, никого не встретил и оставил свою визитку. В этом не было ничего необычного. Потом он нашел труп, но снова закопал могилу и оставил ее в том же виде, в каком обнаружил. Значит, эта пара убийц не сможет догадаться, что он что-то видел.

Как и он, возле дома могли побывать и другие люди, которые тоже ушли ни с чем. Остановиться возле дома и найти труп — это никак не связано между собой, это совершенно разные вещи.

Он мог не волноваться.

Ничего не случилось, и ничего не было потеряно. Как раз наоборот.

37

Никто его не видел, никто его не помнил, и он не проживал ни в одной из гостиниц.

— Что теперь будем делать? — спросила Магда, когда они оказались на пьяцца делла Ротонда перед Пантеоном. — Я больше не могу. Ты был абсолютно прав: никто ничего не знает, и все эти расспросы не имеют смысла.

— Если бы ты вспомнила, как зовут его друга… — сказал Лукас. — Тогда у нас была бы хоть какая-то зацепка.

— Это чертовски трудно… Того, что меня не интересует, я просто не запоминаю. Я помню, что вроде бы Роберто, но вот фамилия… Я все равно путаю эти итальянские фамилии. Фонделли, Фонтини, Фортини, Фельтрини, Ферруччи, Фреккони… Она начиналась на «Ф». А всего остального я уже не помню. — Она вздохнула с сокрушенным видом. — Наверное, было ошибкой, что мы сюда приехали. Мы только понапрасну теряем время.

— Я так не думаю. — Лукас обнял Магду за плечи. — Если бы мы не поехали сюда, ты бы упрекала себя в том, что ничего не предприняла.

Магда кивнула.

— Да, наверное. Лукас, я уже больше не в состоянии сделать ни шагу. Давай возьмем такси и поедем в гостиницу. Я хочу принять душ, поспать полчаса, а потом можно поискать какой-нибудь хороший ресторан.

Он кивнул, хотя от одной мысли о том, что придется возвращаться в этот ужасный номер, ему стало тошно.

Но когда Лукас через двадцать минут вытянулся на постели и закрыл глаза, то сразу забыл, где находится. Прошло всего несколько секунд, и он крепко уснул.

В семь вечера он проснулся и решительно отправился в тесную, покрытую плесенью душевую кабинку. Потом переоделся и в половине восьмого постучал в дверь Магды.

Он был одет в элегантный льняной спортивный пиджак, которого она на нем еще не видела. Он удивительно шел Лукасу, и на мгновение Магда даже онемела. Потом она улыбнулась и сказала:

— Давай пойдем в ресторан «Ла Розетта». Я слышала, что там готовят лучшие рыбные блюда в Риме.

Магда заказала пасту с маленькими каракатицами и боттаргой — скатом из Сардинии. Лукас выбрал ризотто с шафраном и моцареллой, а потом еще и рыбный суп, гордость ресторана.

Он как раз боролся с рыбной косточкой, которая застряла между зубом и десной, когда зазвонил его мобильный телефон. Магда ответила вместо него.

— Да, Хильдегард, добрый вечер! Как у вас дела?

— Хорошо. Вернее сказать, в соответствии с обстоятельствами. Есть какие-нибудь новости?

— Мы сейчас в Риме. Ищем Йоганнеса. Спрашиваем в гостиницах, ресторанах… Везде, где только можем.

— Это хорошо, деточка, очень хорошо. — Хильдегард запнулась. — Вы уже что-нибудь нашли?

— Нет, пока ничего. Но я обещаю… Мне кажется, я клялась уже сто раз: если мы что-то узнаем, то обязательно позвоним.

— Мне очень тяжело… — сказала Хильдегард тихо.

— Я знаю. — После паузы Магда добавила: — Привет Рихарду и до свидания. Пока.

И отключилась.

Голос Хильдегард был уже не пронзительным, а просто высоким и еле слышным. Неуверенным, отчаявшимся и безнадежным. Таким был голос матери, когда отец звонил и выгонял их с Магдой из дома, если ему нужна была квартира для себя и «кое-кого». Два-три раза в неделю они в буквальном смысле слова вынуждены были убегать из дому и ночевать у тети Хельги, чтобы освободить место для любовницы отца.

В тот четверг Магда собиралась сделать домашнее задание вечером и как раз переодевалась, чтобы пойти с Ритой кататься на роликовых коньках, когда позвонил отец. Хотя мать и прижала трубку к уху, Магда слышала его громкий голос. Мать нервно наматывала шнур от телефонной трубки на указательный палец правой руки, так что получался толстый клубок, потом распускала его и опять наматывала. Она топталась на месте и готова была расплакаться. В конце телефонного разговора она сказала только «да» и положила трубку.

— Собирай вещи и одевайся. Папа позвонил и сказал, что нам нужно уехать к тете Хельге.

— Меня Рита ждет! Мы собирались покататься на коньках!

— Значит, позвони ей и скажи, что не придешь.

Магда сердито топнула ногой.

— Это подло!

— Делай то, что я говорю. И побыстрее!

В голосе матери звучали слезы, и Магда чувствовала, что своим сопротивлением делает ее еще несчастнее.

Сначала она позвонила Рите и сказала, что не придет.

— Вечно у тебя нет времени! Сколько можно! — возмутилась Рита. — Если бы я знала, то договорилась бы с Ниной! Почему у тебя опять не получается, черт возьми?

— Мне надо поехать с матерью.

— О боже, как трогательно! — издевалась Рита. — Маленькая девочка должна поехать с мамочкой. И куда? Прогуляться под ручку?

— Какая же ты дура!

— Тогда скажи, куда ты едешь!

— К тетке.

— Пить кофе и есть пирожное? Действительно, круто! — продолжала насмехаться Рита.

— Да пошла ты к черту! — прошипела Магда и решила, что больше никогда не будет разговаривать с Ритой.

— И ты туда же!

Рита швырнула трубку.

— Ты готова? Мы можем идти? — спросила мать.

— Еще нет! Я же не могу разорваться! — закричала Магда, и мать заплакала.

Магда в раздумье остановилась перед шкафом. Сегодня она надевала только блузку, и в школе ей было холодно. Может быть, взять на завтра пуловер? Но она не нашла ни одного, который хотелось бы надеть. Все дело в том, что, когда у Магды было плохое настроение, ей никогда не нравились свои вещи. А сейчас Рита и мать очень здорово его испортили.

В конце концов она упаковала в сумку и блузку, и пуловер, потому что не имела понятия, какой будет погода завтра. Туда же она положила свежее белье и новую футболку. И носки. Ей очень хотелось надеть коричневые туфли с тонкими ремешками, но они были тесноваты, а от тети Хельги до остановки автобуса было довольно далеко. Поэтому она взяла с собой розовые кроссовки.

Да, и еще книжка… Это была самая большая проблема. В приключенческом романе, который она как раз читала, до конца осталось всего лишь страниц сорок, этого на вечер не хватит. Она в растерянности стояла перед книжной полкой, когда мать почти истерически закричала:

— Да идем же, в конце концов! Ты что там так долго делаешь?

— Сейчас! — заорала Магда в ответ, так и не решив, какую книгу взять с собой. К тому же она еще не собрала учебники. Было от чего прийти в отчаяние.

Через двенадцать минут, когда мать все еще бегала по комнате с лихорадочными красными пятнами на щеках, а Магда закрывала застежки-молнии на школьной сумке, они услышали, как в замке поворачивается ключ.

— О боже… — сдавленным голосом простонала мать.

Магда замерла посреди комнаты, затаив дыхание и сжимая в руке сумку.

Очевидно, отец и «кое-кто» думали, что они в квартире одни. Ведь каждый раз он звонил и предупреждал: «Сегодня я приведу с собой кое-кого. Так что убирайтесь из дому!»

Отец бросил ключи от квартиры на комод и пробормотал что-то, чего невозможно было разобрать в гостиной, а потом испустил несколько звуков, в которых было нечто животное, напоминающее похотливое рычание. «Кое-кто» в ответ взвизгнула и захихикала.

Анита стояла бледная как смерть и беспомощно смотрела на дочь.

Магда передернула плечами и поджала губы, что означало: «Я тоже не знаю, что делать, мама».

В конце концов мать, словно идя на смерть, решилась и вполголоса позвала:

— Вольфганг?

В коридоре все стихло. Больше не было слышно ни похотливых звуков, ни приглушенного смеха, а через пару секунд в дверях появился Вольфганг. Его просто трясло от злости.

— Что такое? Вы еще не ушли? — заорал он. — Вы что себе воображаете? Разве я не сказал, чтобы в три часа вас тут не было? А сейчас уже четверть четвертого!

— Извини, — заикаясь, пролепетала Анита. — Мы уже уходим. Идем, Магда.

Она как побитая собака прошмыгнула мимо мужа. Магда с набитой сумкой поплелась следом за ней.

«Кое-кто», небрежно облокотившись на комод, стояла в коридоре и, когда мать Магды посмотрела на нее, быстро надела солнцезащитные очки.

Анита на секунду замерла, словно стараясь вложить во взгляд всю свою ненависть, и вышла из квартиры.

По дороге к тете Хельге мать не проронила ни слова. Только все время плакала.

38

Магда и Лукас шли по ночному Риму. Ночь была теплой, и они наслаждались получасовой прогулкой от ресторана к гостинице. На улицах было много народу, и на летних площадках кафе почти не оставалось свободных мест.

— Может быть, где-нибудь выпьем? — спросил Лукас. — Думаю, я еще не смогу заснуть. Я что-то не в духе.

— Хорошо, давай найдем место на берегу. Мне бы хотелось посидеть у воды.

Они нашли свободный столик в маленькой остерии недалеко от Понте Умберто I. Огни города, мерцая, отражались в водной глади, и Магда сказала:

— Какая прекрасная ночь! Словно награда за разочарования сегодняшнего дня.

Из бара лилась мелодия из фильма «Крестный отец». Казалось, она волнами разносится над водой, представлявшей собой прекрасный фон для столь меланхоличной музыки.

— Йоганнес любил этот фильм, — сказала Магда, — и я даже не знаю, сколько раз он его смотрел. Раз двадцать, наверное. Полную версию, режиссерский вариант, он знал почти наизусть. Можно было включить фильм в любом месте, и он совершенно точно знал, что произошло, кто с кем дружит, кто с кем враждует, кто кого предал и кого следующего убьют. А я этого никогда не запоминала.

Она слушала музыку, смотрела на воду и предавалась воспоминаниям.

Лукас не сказал ни слова, только взял ее руку в свою. Когда песня уже закончилась, он промурлыкал мелодию еще раз. Только для нее.

— Пойдем, — сказала она, допив из своего бокала, — становится прохладно. Давай уйдем.

В коридоре гостиницы они расстались, поцеловав друг друга в щеку и обнявшись на прощание. Магде, когда она закрывала за собой дверь, Лукас показался чем-то расстроенным.

Очутившись в своей комнате, он включил телевизор. На выбор было три итальянские программы. По одной шел третьесортный американский вестерн, на втором канале была музыкальная передача, а на третьем — какая-то викторина. Лукас выключил телевизор и распахнул мини-бар, но там стояли только соки, минеральная вода и бутылочка дешевого красного вина.

Лукас вздохнул и отправился в ванную, чтобы почистить зубы. Он знал, что еще долго не уснет. Возможно, Магда чувствовала себя точно так же. Какая глупость, что они взяли две комнаты! Это было не только неразумно с экономической точки зрения, но и бессмысленно и печально.

Через четверть часа он снова включил телевизор. Ему было уже все равно, какая там программа, лишь бы в комнате звучали хоть какие-то голоса и он не чувствовал себя так одиноко.

Магда была совсем близко. Так близко, как еще никогда в жизни. А ведь если она считала, что Йоганнес мертв, значит, была свободна. Он много лет мечтал об этом.

Два раза он выходил в коридор, чтобы постучать в ее дверь, но так и не решился. Побоялся, что она рассердится.

Лукас слонялся по комнате, раздумывая, не отправиться ли в бар, в котором можно было бы напиться до смерти, но все же не сделал этого и улегся на кровать, проклиная кофе, который выпил в остерии на берегу Тибра.

Он даже не заметил, как уснул, а телевизор продолжал работать. В два часа ночи началась передача о животных, и рычание львов и пронзительные крики попугаев и обезьян вплелись в его сны.

39

Они позавтракали в девять. Магда была бледной, заспанной и необычайно тихой.

— Как ты спала? — спросил Лукас и поцеловал ее в знак приветствия.

— Да так, ничего, — уклончиво ответила она.

Буфет в гостинице «Розалия» был облицован светлой керамической плиткой, ярко освещен и обставлен с такой любовью, словно это была столовая для сотрудников какого-нибудь супермаркета. В этом холодном помещении человеку независимо от того, насколько тепло было на улице, невольно становилось зябко. Кондиционер гудел, посылая через длинные решетки на потолке совсем не нужный здесь ледяной воздух.

Расхваленный в проспекте буфет был просто издевательством. Вчерашние пирожные, сладкие бутерброды и сухой хлеб. А к ним — мед в упаковке, варенье и пара кусочков сыра.

Магда, которая любила плотно позавтракать, тщетно искала кусочек ветчины или салями, а Лукас, который по утрам предпочитал фрукты, не нашел даже йогуртов или творога, не говоря уже о яблоках, апельсинах или хотя бы фруктовом салате. Не было даже яиц.

— Пожалуйста, извините за беспокойство, — ядовито сказала Магда официанту, который протирал чашечки для эспрессо, — но вы не забыли положить фрукты и мясную нарезку?

— Нет, это невозможно, — ответил официант скучным голосом, — буфет полностью укомплектован. Он такой, как должен быть. Тут есть все, синьора. — Он сладко улыбнулся.

— Это не завтрак, а его жалкое подобие. Какая наглость!

— До сих пор еще никто не жаловался.

— Значит, я буду первой!

Магда чуть не лопалась от злости, но официант даже не смутился и только пожал плечами, продолжая полировать посуду.

Магда и Лукас выпили кофе, и Магда опрокинула свой стакан с соком, который разлился по скатерти. Она сделала это так ловко, что все выглядело так, будто произошло случайно.

Над Римом висели густые облака, и это ухудшило и без того мрачное настроение Магды. Они увидели длинную очередь еще издали. Сотни людей стояли за входными билетами в Сикстинскую Капеллу.

— Так, обойдемся без этого, — сказала Магда, — мне очень не хочется ждать три часа.

Они пошли прямо в собор Святого Петра.

Уже при входе Магду потрясло величие собора, перед которым они стояли. Она почувствовала себя маленькой и незаметной, и одновременно все ее проблемы сузились до небольших, вполне терпимых пределов.

— Извини, Лукас, — сказала она, когда они дошли до середины собора и остановились под огромным куполом, — но мне нужнопобыть одной. Я останусь здесь. На час или на два, не знаю. Я выбита из колеи и, возможно, смогу хоть немного привести мысли в порядок. Может быть, я найду здесь покой, который утратила.

— Оʼкей, — сказал Лукас, пытаясь не показать, как он расстроен тем, что Магда его прогоняет. — Я еще немного посмотрю, а потом вернусь в гостиницу.

— Хорошо, там мы и встретимся чуть позже. Или уже вечером. Посмотрим.

Она не стала ждать ответа, повернулась и ушла.

Лукас смотрел ей вслед. У Магды была легкая походка, и сзади она выглядела совсем юной. Вдруг ему стало страшно, что она может исчезнуть в Риме, как Йоганнес исчез в этом городе. Может быть, она только поэтому и отослала его.

Он решил не возвращаться в гостиницу и тайком понаблюдать за Магдой. Не теряя ее из виду, но так, чтобы она не заметила. Пусть даже это продлится несколько часов.

Магда свернула в боковой неф и исчезла за колонной толщиной в несколько метров. Лукас отправился за ней, обошел колонну и очутился перед группой японских туристов, которые, листая проспекты, осматривали один из сорока четырех алтарей. Экскурсовод в качестве отличительного знака держала в руке сложенный красный зонтик, на который была надета бейсбольная кепка, и что-то громко рассказывала таким невыносимо высоким голосом, что Лукасу хотелось заткнуть уши.

Он осмотрелся, и мороз пробежал у него по коже.

Магды нигде не было.

Он искал ее полтора часа. Его больше не интересовал блеск алтарей, огромные скульптуры и невообразимые размеры этой гигантской церкви. Он метался из стороны в сторону, купил biglietto и поднялся на купол, посмотрел с внутренней смотровой площадки в глубину собора и попытался найти Магду среди фигурок внизу. Он бегал по лестницам вверх и вниз, поднимался и опускался на лифте, заглянул в каждый уголок, искал ее на внешних зонах купола, даже посмотрел вниз, не собралась ли нигде группа людей, что означало бы, что кто-то бросился вниз. Он слышал на улице звук сирен пожарных машин и удивлялся, сколько здесь, на крыше собора Святого Петра, возможностей спрятаться. В обычной обстановке он не обратил бы на это никакого внимания, но сейчас буквально сходил с ума.

Он спросил монахинь в сувенирном магазине, где продавали четки и фотографии Папы Римского, не видели ли они женщину, похожую на Магду, и с трудом описал ее теми немногими итальянскими словами, которые знал. Но тут же понял, насколько это бессмысленно. Тысячи женщин соответствовали этому приблизительному описанию. Фотографии Магды у него не было, и монахини только сочувственно улыбались ему.

У него не было никаких шансов. Пока он бегал по куполу, она, наверное, была внизу, а в то время, пока она ехала на лифте вверх, он, возможно, как раз бежал по лестнице вниз. Ему требовалось хоть чуть-чуть везения, но его-то как раз и не было.

Он даже зашел в музей, и ему понадобилось всего лишь несколько минут, чтобы бегом проскочить все помещения. Он не обращал внимания на экспонаты и скрепя сердце даже спросил один раз о Магде. Но все было безуспешно…

У него урчало в животе и не было никакого желания возвращаться в свой ужасный номер. Поэтому он съел в остерии minestrone^[42] и пиццу, купил план города и решил осмотреть Рим самостоятельно.

В глубине души он злился на Магду, которая бросила его в соборе, как надоедливого мальчишку, и сбежала. В конце концов, она была виновата в том, что еще один день прошел напрасно.

40

Тонкие пронзительные голоса японцев ужасно действовали на нервы Магде. Она не могла спокойно осмотреть величественные, выше человеческого роста, скульптуры без того, чтобы не быть окруженной частоколом зонтиков, вспышками фотоаппаратов и жужжанием видеокамер. Японки верещали от восхищения и, казалось, говорили все одновременно.

Неожиданно Магда очутилась перед исповедальней, сделанной из старого тяжелого темного дерева с двумя крепко закрывающимися дверьми, что нетипично для исповедальни и не является обязательным. Не медля и не раздумывая, она проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

Внутри было тесно и темно, но она почти целый час провела в этой маленькой комнатушке размером не больше сундука. И чем дольше она стояла на коленях на жесткой скамейке, тем спокойнее становилось у нее на душе. Вокруг слышались приглушенные голоса посетителей собора Святого Петра, и она была частью этой бормочущей массы, но, тем не менее, совсем одна, невидимая для остального мира. Она могла спокойно погрузиться в свои мысли.

Ее уверенность крепла. Она снова увидит его.

Воздух в исповедальне был душным и сухим, пахло старым пергаментом и ладаном. Казалось, что за десятилетия здесь накопилось множество тайн, лжи во спасение и прощенных грехов.

Через какое-то время Магде показалось, что она не одна. Ей почудилось, что за деревянной решеткой промелькнул кто-то. Невидимый, молчаливый, с теплым дыханием, пахнущим сладким церковным вином.

— Верни его мне, — шепотом умоляла она, — пожалуйста, верни мне его.

Она снова и снова повторяла эти слова. Ответа не было, но Магда покинула исповедальню в твердом убеждении, что ее молитва будет услышана.

В состоянии эйфории она около получаса блуждала по собору. Еще девочкой она хотела стать монахиней. Прежде всего, чтобы иметь возможность каждый день и в любое время находиться в таком великолепном соборе. Здесь она чувствовала себя счастливой.

Перед собором Святого Петра она села в такси. У нее не было никакого желания ехать в автобусе и еще меньше хотелось идти пешком.

— К Испанской лестнице, — сказала она водителю. — Пожалуйста, поезжайте помедленнее. Я разыскиваю одного человека и хотела бы видеть лица прохожих.

Ее просьба осталась без ответа. Таксист рванул с места и со страшной скоростью помчался по городу, выполняя рискованные обгоны и выскакивая на встречную полосу.

Магда разозлилась и не дала ему чаевых.

Вообще-то она собиралась посидеть на лестнице, съесть мороженое или сrре^[43] и понаблюдать за прохожими, но почувствовала голод и подумала, что если ограничится только этим, то ей станет плохо.

Поэтому она нашла маленькую тратторию, в которой заказала лапшу в виде бабочки с грибами и трюфелями и все это в сметанном соусе.

Она ела и пристально вглядывалась в лица проходящих мимо людей. Через четверть часа ей стало казаться, что она знает каждого второго и уже хотя бы раз их видела. В конце концов она прекратила это занятие. Она откинулась назад, подставила лицо теплому июльскому солнцу и поблагодарила небо за то, что находится в этом городе и не теряет надежды на счастливое будущее.

Откуда-то издалека она услышала вой сирен «скорой помощи», который становился все громче. Магда вздрогнула. Этот пронзительный звук напугал ее.

«Папа… — подумала она. — Проклятье! Папа…»

Через два месяца после неприятной встречи в коридоре Анита сказала Магде:

— Теперь мы целых три недели не будем ночевать у тети Хельги. И тебе не нужно будет завтра собирать вещи. Ты рада?

— Да, конечно. Но почему?

— Папа уезжает.

— Куда?

— Не знаю. Куда-то на море.

— И «кое-кто» с ним?

— Да.

Магда почувствовала, что и для матери тоже наступило что-то вроде отпуска, когда она может наконец-то остаться дома.

На следующее утро отец проснулся очень рано. Было еще темно, когда он оделся, выпил кофе и взял сумку, которую сложила ему Анита.

— Ну, пока, — сказал он, — до свидания.

Он легонько поцеловал жену в щеку и дружески похлопал Магду по плечу.

— Береги себя, воробышек. И смотри, чтобы на тебя не было жалоб.

Он улыбнулся, и Магда улыбнулась ему в ответ.

— И тебе того же, — ответила она.

Отец поцеловал ее в лоб и ушел.

Мать закрыла за ним дверь и глубоко вздохнула. Потом посмотрела на Магду и улыбнулась.

Через три часа им позвонили из дорожной полиции. Они как раз позавтракали, и Магда собиралась идти в школу, поскольку в этот день занятия начинались с третьего урока.

Она еще не вышла из квартиры, когда увидела, что мать словно окаменела у телефона, прижав левую руку ко лбу. Магда ждала, что она что-нибудь скажет, чтобы понять, кто это звонит, но мать молчала. Только два раза пробормотала «да».

Положив трубку, она молча обняла Магду и прижала ее к себе. Сердце девочки стучало так, словно готово было выскочить из груди. Она чувствовала, что произошло что-то ужасное.

— Мы должны держаться друг друга, — сказала мать тихо, — теперь мы остались совсем одни.

— Что случилось? — прошептала Магда, и от страха у нее перехватило горло.

— Отец мертв. Он разбился на автобане. Не успел затормозить и врезался в грузовик, который стоял в пробке. Пока непонятно, почему это произошло. Или он его не заметил, или отказали тормоза. Да это, собственно, уже все равно.

Магда не проронила ни звука.

— А «кое-кто» в тяжелом состоянии. Неизвестно, выживет ли она.

Магда по-прежнему молчала. Она ожидала, что в ней проснется отчаяние, ужас или ощущение бесконечного несчастья. Но не чувствовала ничего, потому что не могла себе представить, что отец никогда больше не вернется домой.

— Ты можешь сегодня не ходить в школу, — сказала мать.

Потом она легла на диван, взяла шерстяное одеяло и укрылась с головой.

Похороны состоялись на следующей неделе. «Кое-кто» по-прежнему была в коме, и Анита радовалась, что не придется встречаться с ней еще раз.

Магда плакала. Мать стояла сзади, положив ей руки на плечи.

— Успокойся, дорогая, — шептала она, — успокойся, пожалуйста.

Сама она молча, с сухими глазами, стояла у могилы и неотрывно смотрела на гроб, который медленно опускался в яму. В нем лежал человек, который когда-то, много лет назад, поклялся ей в верности.

Потом она бросила три лопатки песка на гроб и отвернулась.

— Идем, — сказала она Магде, — идем отсюда.

Взявшись за руки, они медленно шли по ухоженной кладбищенской дорожке.

— Если один человек изменяет другому, жизнь заканчивается, — сказала мать.

Ее спина была прямой, взгляд устремлен вдаль, голос звучал уверенно.

Магда просидела почти два часа на Испанской лестнице, съела мороженое и пошла к фонтану Треви, который был совсем близко. И только тогда поняла, что совсем потерялась во времени.

Но ей было все равно. Ей не надо было спешить ни на самолет, ни на поезд, не нужно было забирать детей из школы, идти на премьеру в театр, и у нее не было назначено время приема у зубного врача. Ничто не мешало ей провести этот день так, как хотелось.

Фонтан всегда восхищал ее. Она видела его фотографии неоднократно, и каждый раз у нее перехватывало дыхание. Но таким потрясающе красивым она его не помнила. Возможно, причиной было то, что снимки не могли хотя бы приблизительно передать, каким в действительности величественным был этот фонтан, расположенный среди узких переулков.

Солнце село. Почти одновременно включились прожекторы, подсвечивающие фонтан. Это очень понравилось Магде. Сооружение казалось не таким плоским, как днем, и не таким бедным на игру света и тени, как ночью.

Она присела у фонтана и открыла кошелек, чтобы бросить монетку в воду. Она хотела снова и снова возвращаться сюда.

И вдруг она увидела его. Да, она была совершенно уверена, что это он.

С криком радости она вскочила на ноги и стала пробираться сквозь толпу.

— Отойдите в сторону, дайте пройти! — умоляла она, расталкивая людей вокруг себя. — Scusi! Permesso!

Она чувствовала себя человеком, потерпевшим кораблекрушение, который пытается консервной банкой вычерпать из лодки воду, в то время как каждая волна приносит ее в десять раз больше.

Хуже всего был страх, что он снова исчезнет. Сейчас, когда небо услышало ее и она наконец нашла его.

— Йоганнес! — закричала она изо всех сил. — Йоганнес!

Он оставался на месте, смотрел в противоположную сторону и не слышал ее. На последних метрах она легко пробралась сквозь толпу, которая здесь была не такой плотной.

Она бросилась к нему на шею и покрыла его лицо поцелуями.

— Вот ты где! Наконец-то я тебя нашла! Йоганнес, любимый мой, мое самое дорогое сокровище!

Она запрокинула голову и закричала от радости, потом снова обняла его. Она смеялась, плакала и целовала его. Она просто не могла остановиться и успокоиться, ее сердце едва не разрывалось от счастья.

Люди вокруг улыбались, глядя на них.

Лукас, не понимая, что делает, крепко обнял ее, осушил ее слезы и почувствовал, как по телу побежали мурашки.

Часть вторая

41

Ла Рочча выглядела вполне мирно, когда они на следующий день после обеда вернулись туда на машине Магды, которую оставляли у вокзала.

Первое, что сделала Магда, — это обошла вокруг дома и заглянула в огород. Все было в порядке. Все так, как она оставила. Потом она открыла дверь дома.

В нем царила приятная прохлада.

Визитную карточку она увидела сразу.

— О, — сказала она, — ты только посмотри. Этот Стефано Топо таки побывал здесь. Я от него такого не ожидала. Да ладно, может быть, я когда-нибудь ему и позвоню.

Магда поставила сумку, подошла к мойке, налила стакан воды и медленно выпила. «Вот оно, — подумала она, — это именно то, что я люблю и то, что мне нужно: вернуться домой, в этот дом».

Ближе к вечеру она поехала за покупками в Ареццо и вернулась, нагруженная грибами, свежим майораном и говяжьим филе, что было редкостью в Италии. Собственно, это были мелочи, но Магда испытывала состояние эйфории и радовалась своим покупкам, как ребенок радуется неожиданному подарку на Рождество.

Она очень старалась, готовя ужин, а потом накрыла стол во дворе — даже положила салфетки, чего обычно не делала, — поставила свечи и украсила все веточками розмарина и дубовыми листьями.

Лукас, приняв душ, вышел во двор и увидел, что она выставляет на окно колонки стереоустановки, чтобы музыка была хорошо слышна.

— Что случилось? — спросил он и поцеловал ее в лоб. — Что, у нас будут гости или у тебя день рождения?

— Нет. — Она улыбнулась. — Ничего такого. Просто я радуюсь жизни. Давай сегодня ночью устроим праздник. В честь того, что мы здоровы, что мы живем и можем наслаждаться этим вечером.

За ужином она поставила диск «Azzurro» Адриано Челентано.

— Для тебя, — сказала она. — Ты же так любишь эту песню.

Лукас заставил себя улыбнуться.

Еда была фантастическая. Рукола с маленькими, величиной с вишню, помидорами, дробленым миндалем и обжаренным тунцом в качестве закуски, потом филе с шампиньонами в сметанном соусе и к нему картофель с розмарином, а на десерт крем-брюле, который тоже удался на славу.

Лукас еще не поел, когда она взяла его за руку и потащила в спальню.

— Иди сюда, — сказала она, — время слишком дорого, жаль тратить его бессмысленно. Не хочется терять ни секунды. Я хочу быть с тобой.

Как и прошлой ночью, в Риме, Магда была очень страстной. В принципе, он достиг заветной цели, если бы только не слышать, как она шепчет: «Йоганнес, я люблю тебя».

— Время, что ты провел в Риме, изменило тебя, — сказала она той ночью. — Ты какой-то другой, не такой, как раньше, но меня это возбуждает.

И Лукас решил, что будет наслаждаться этой внезапно возникшей любовью и не думать о том, что Магда явно путает его с братом. Как-нибудь все устроится. Может быть, таким образом она пытается забыть об исчезновении мужа. В конце концов, не все ли равно, как она его называет?

42

Топо исходил из того, что Магда, как и большинство людей в Амбре, по вторникам ходит на рынок и к пекарю. Может быть, еще на почту или в аптеку. А тот, кто ходил на рынок, имел также обыкновение пить кофе в баре «Делла Пьяцца».

В баре имелся главный зал с длинным прилавком, за которым продавали бутерброды, пирожные «Сахарные улитки», сладости и сигареты и где бармен неутомимо варил кофе или разливал алкоголь. Там было несколько столов, за которыми можно было позавтракать и почитать утренние газеты, а телевизор, размещенный под потолком, работал целый день.

В помещении рядом стояли три игровых автомата, биллиардный стол и старенький компьютер, на котором за три евро в час можно было зайти в Интернет. Кроме того, там был еще туалет, но только ключ надо было брать у бармена.

Рядом с дверью в соседнее помещение висела большая черная доска, служившая своеобразной доской объявлений. На ней вывешивали объявления о приеме на работу уборщиц, сантехников, нянек, приглашали желающих поучаствовать в поездке или просили о пожертвовании для «Мизерикордии». Там же висели объявления с информацией, когда у пекаря выходной, когда состоится следующий футбольный матч или благотворительный обед.

Топо пришел в половине десятого. Заклеенный конверт в размере Дин-А4 с фотографией он повесил на эту черную доску. В качестве адреса он написал большими разборчивыми буквами «Signori della Roccia».

Потом он сел в углу под телевизором. Отсюда ему была хорошо видна доска, и он мог проследить, чтобы конверт не попал не в те руки. Кроме того, его очень волновало, что будет, когда Магда и ее спутник откроют конверт и увидят фотографии. Его сердце бешено билось, словно у биолога, который неподвижно сидит перед террариумом, чтобы понаблюдать, как змея проглотит мышь.

Он заказал два круассана, капучино и большой бокал минеральной воды, взял в руки газету и стал ждать.

Магда и Лукас появились в двадцать минут одиннадцатого. Поскольку они сразу же пошли к стойке бара, то не заметили Топо, сидевшего в углу.

— Я больше не выдержу, — прошептала Магда. — Мне срочно нужно в туалет, а то я лопну!

Они подошли к левому углу стойки, чтобы попросить ключи от туалета и заказать два café latte. Поэтому получилось так, что они стояли рядом с черной доской, и, пока Магда брала ключи, Лукас заметил конверт.

— Это еще что? — спросил он настороженно. — Здесь какое-то письмо для нас!

— Не представляю. Открой и посмотри. Я скоро вернусь.

Магда бросилась в соседнее помещение и побежала по направлению к туалету.

Топо внутренне возликовал. Все складывалось великолепно.

Лукас взял конверт и сел за свободный столик рядом с дверью. Он разорвал конверт и вытащил оттуда фотографию.

И от ужаса чуть не умер. Он почувствовал, что его сердце остановилось. Все расплылось перед глазами, а в голове начало шуметь и греметь, словно она была наполнена жуками, которые борются за жизнь в закрытой банке. Он перестал даже слышать гул голосов в баре и поспешно перевернул фотографию изображением вниз.

В этот момент хозяйка бара принесла два café latte. Она или действительно ничего не видела, или сделала вид, что ничего не заметила. Как бы там ни было, она только сказала «prego» и пошла назад за стойку.

Лукас поспешно засунул фотографию обратно в конверт и свернул его пополам. Потом встал, положил конверт в задний карман брюк, прикрыл его сверху футболкой и уселся на место.

Сердце его едва не выскакивало из груди, лицо горело.

Мужчина был в шоке, это очевидно. Прекрасно! Топо наслаждался своим ловким ходом, тем, что использовал уникальную возможность отправить взрывоопасное письмо и даже присутствовать при открытии конверта и наблюдать за реакцией получателя.

Магда, улыбаясь, вернулась назад.

— Теперь мне лучше. — Она откинулась на стуле и с наслаждением принялась пить кофе с молоком. — Прекрасный день! — сказала она. — Так что? Может, мы что-нибудь придумаем? Куда-нибудь поедем? Так хочется чего-нибудь интересного! У меня нет желания просто сидеть в саду.

Лукас слышал все, что говорит Магда, но был не в состоянии ответить. Лицо мертвого брата стояло у него перед глазами, и он не мог думать ни о чем другом. Даже прикинуть, куда можно поехать, было выше его сил.

Поэтому он молча сидел за столом, уставясь на бутерброды в витрине. Не мигая, словно парализованный.

Топо улыбнулся. Он не показал ей фотографию и, похоже, не покажет и дома. То, как он себя вел, означало, что он пытается взять чувства под контроль.

Он был убийцей. Это однозначно. А именно — убийцей-одиночкой. Она совершенно точно не была его сообщницей и не имела представления о том, что ее муж мертв. Если бы они оба не были виноваты, то вместе рассмотрели бы фотографию и обсудили это чудовищное послание. И прямо на месте приняли решение идти с фотографией в полицию.

Так, как этот мужчина, мог вести себя только виновный, который переживает страшный момент, поскольку понимает, что его разоблачили.

— Что с тобой? — прошептала она и сжала его руку. — Тебе что, плохо?

— Нет, ничего, — запинаясь, пробормотал он, — но что-то сердце дает сбой. Пожалуйста, закажи мне еще стакан воды.

— Да, конечно.

Магда встала и всего лишь через пару секунд появилась с водой.

Лукас одним глотком выпил все.

— А что было в письме? — спросила Магда.

— Ничего особенного.

Ему стало легче. Во рту уже не пересыхало, и он чувствовал, что паника постепенно стихает.

— Приглашение на ужин в Сан Панкрацио, — ответил он. — Меню за пятьдесят евро. Выручка уйдет в дом престарелых в Бучине. Извини, но я его сразу выбросил.

Магда засмеялась.

— Оʼкей. У меня тоже нет никакого желания идти туда. Похоже, эти объявления рассылаются людям, от которых организаторы ожидают, что они пойдут туда ужинать. Некоторые чувствуют себя польщенными, а другие обязанными, и народу приходит больше. Думаю, все именно так и обстоит. Ну, что будем делать? Поедем куда-нибудь?

— Не сердись, Магда, но только не сегодня. Мне что-то нехорошо.

Он просто хотел выиграть время, чтобы спокойно подумать о том ужасе, который был спрятан у него под футболкой. Хотел решить, что теперь делать. Хотел избавиться от страха, который ледяной рукой сжимал горло, и понять, в какую игру он оказался втянутым.

Топо был в восторге и чрезвычайно доволен собой. С помощью этой маленькой умной операции он узнал больше, чем полиции удалось бы добиться путем продолжительных допросов.

Счастье охватило его. Он был гением!

Топо встал и подошел к столику Магды и Лукаса.

— Buongiorno, — сказал он. — Как прекрасно, что мы снова встретились! Кстати, я пару дней назад заезжал в Ла Роччу, но вас не было дома.

— Да, я знаю. Я нашла вашу визитную карточку и очень обрадовалась, что вы о нас не забыли. Мы ездили в Рим.

— О, как здорово! Но не слишком ли жарко для экскурсий по городу?

— Вовсе нет. Я люблю тепло.

Лукас встал.

— Хотите кофе?

— Нет, спасибо. — Топо изобразил на лице свою самую очаровательную улыбку. — Это очень мило с вашей стороны, но мне пора уходить, у меня назначена встреча.

— А если вы на днях предпримите вторую попытку и заглянете к нам еще раз? На бокал вина? Мы будем дома.

— С удовольствием, синьора, с большим удовольствием! — Он слегка поклонился. — Я рад. До свидания.

Он вышел из бара легкой и одновременно гордой походкой победителя.

43

Лукас отправился прогуляться, а Магда устроилась с книгой на террасе.

Он дошел до Мончиони и теперь сидел под огромным старым кедром. Отсюда открывался вид на всю долину. Лукас глубоко вздохнул.

Несколько минут он внимательно рассматривал фотографию. Его брат мертв. Это ясно. Это не был фотомонтаж, это несомненно снимок трупа. Самым невыносимым на нем были черви, выползавшие из носа Йоганнеса, разложившиеся губы, напоминавшие обуглившийся лист бумаги, и мертвые впадины, которые когда-то были его глазами. И веки над ними слегка дрожали, когда он бывал в хорошем настроении.

У Лукаса на глазах выступили слезы.

Что же происходит?

Существовало лишь две возможности. Например, кто-то случайно обнаружил труп и сфотографировал его. Но вместо того чтобы идти в полицию, прислал фотографию ему. Может быть, потому что знал, что он — брат Йоганнеса. Или же принимал его, Лукаса, за убийцу.

Вторая возможность заключалась в том, что фотографию прислал сам убийца. Это объясняло его нежелание вмешивать в это дело полицию. Но почему он тогда вообще дал о себе знать? В этом было мало смысла. Убийство без трупа было в тысячу раз лучше, чем если труп будет найден.

Его жизнь с Магдой только начиналась, но кто-то уже пытался влезть в нее. На конверте не было почтовой марки. Его оставили на доске объявлений. Рискованное дело. Конверт легко мог попасть в чужие руки.

Информация о том, что брат уже никогда не вернется, придала Лукасу определенную уверенность, но проблема была в том, что он не мог сказать об этом Магде, потому что она будет считать, что убийца — он.

Если он не хочет потерять ее, придется скрывать все это.

Он еще раз внимательно посмотрел на фотографию, пытаясь определить место, где был сделан снимок. Но не нашел ни единой зацепки.

44

Buongiorno, мой воробушек!

Представляешь, мы с папой ездили на три дня в Рим! Это было как в чудесном сне! Мы жили в прекрасной гостинице. Ужасно дорого, скажу я тебе, но мы подумали, что на три дня можем себе кое-что позволить! Мы были в соборе Святого Петра, в замке Святого Ангела, в Колизее, возле фонтана Треви, на римском форуме, в Пантеоне… И конечно, мы посидели на Испанской лестнице. Но все равно, что бы мы ни делали — ходили ли по городу или сидели в ресторане, мы все время думали и говорили о тебе. Было бы просто великолепно, если бы ты был с нами!

Мы обязательно должны когда-нибудь все вместе поехать в Рим! Я уверена, что город тебе понравится. Тебе ведь когда-то очень понравились Афины, а мне кажется, что Рим еще красивее. Когда ты будешь здесь, мы можем запросто собраться и поехать туда. Или же запланируем поездку на следующий год. Как ты захочешь.

Скажи, сокровище, может, тебе что-то нужно? Может, послать тебе что-нибудь? Ты же знаешь, только намекни — и то, что тебе хочется, будет отправлено.

Вчера папа начал приводить огород в порядок и уже кое-что там посеял. Когда ты приедешь сюда, мы сможем нарвать собственного салата.

Я буду так рада тебе!

Желаю тебе успехов в школе и всего самого наилучшего.

Мама.

P. S. Привет тебе от папы.

45

Магда вскрикнула от боли. Она почувствовала болезненный укол в руку, а потом жжение. Оно распространялось очень быстро, и уже через несколько секунд ее рука стала напоминать раскаленный, все сильнее распухающий комок.

Она хотела открыть окно в спальне, схватилась за раму и придавила сидевшую на ней осу. Магда не знала, пришелся укус в ладонь или палец, но у нее возникло ощущение, что ее руку опустили в кипяток.

Магда побежала в ванную и сунула распухшие пальцы, ставшие уже темно-красными, под струю холодной воды. Боль немного утихла, но не прекратилась.

Она видела, что пальцы распухают все сильнее. Она попыталась растопырить их, но ей это не удалось. И на вид они напоминали толстые, склеившиеся между собой сосиски.

Магда почувствовала, что обручальное кольцо на ее безымянном пальце глубоко врезалось в плоть.

Она побежала по лестнице вниз. В кухне рядом с холодильником висели часы. Было около половины десятого. Прием у врача начинался в девять.

— Йоганнес! — закричала она, но ответа не было.

И только сейчас она увидела листок на кухонном столе.

«Дорогая, мне не спалось, и я довольно рано ушел прогуляться. По дороге я где-нибудь попью кофе. Вернусь к обеду, это самое позднее. Обнимаю тебя».

Она пожала плечами, выпила стакан молока, взяла сумочку и вышла из дома. Она даже не подумала о том, чтобы запереть дверь на замок, поскольку в этот момент размышляла, сможет ли управлять машиной одной рукой. Хотя бы до Амбры. Туда она обычно ездила через лес.

Она не могла левой рукой ни за что взяться, каждое прикосновение было пыткой. «Кажется, у меня аллергия на укусы ос, — подумала она. — Или, может быть, сильная аллергия вообще на укусы насекомых, а я об этом даже не знала».

Ее левая рука лежала на колене. Опухоль уже распространилась с ладони на запястье и дошла до локтя, и теперь рука напоминала раздутый до предела продолговатый воздушный шарик.

Правой рукой она управляла машиной, а когда приходилось переключать скорость, отпускала руль, но все же ей удалось ехать почти всю дорогу на второй скорости. Магда была очень рада, что сразу же удалось найти место на стоянке и без проблем въехать на нее.

В приемной, как всегда, было полно народу. Перед ней в очереди оказалось восемь человек.

— Пожалуйста, скажите, кто последний? — удрученно спросила она в полной уверенности, что рука лопнет раньше, чем она попадет к врачу.

— Я, — ответила женщина с темными, слегка волнистыми волосами, которая, как прикинула Магда, была такого же возраста, что и она сама.

Ей показалось, что она уже пару раз видела эту женщину, но не знала, кто она. Незнакомка была элегантно одета и тщательно накрашена, чем выделялась среди присутствующих в приемной людей. Она держалась прямо, и у нее был очень гордый вид, в котором, однако, не чувствовалось надменности. В общем, это была исключительно красивая женщина, которая с интересом рассматривала Магду, тоже, видимо, пытаясь оценить ее.

Обе чувствовали себя неловко, но улыбнулись друг другу.

Вдруг лицо женщины посветлело: она наконец догадалась, кто такая Магда.

— Извините, пожалуйста, — сказала она, — я, похоже, откуда-то вас знаю. Вы, случайно, живете не в Лa Рочче?

— Да, именно там.

— Тогда я уже слышала о вас. — Она широко улыбнулась и протянула Магде руку. — Как я рада наконец-то познакомиться с вами! Piacere.^[44] Меня зовут Габриэлла.

— А меня Магда. В Италии обычно говорят Маддалена.

Габриэлла посмотрела на распухшую руку Магды, которую та поддерживала здоровой правой рукой.

— Вы пришли из-за руки?

Магда кивнула.

— Что случилось?

— Оса. Я случайно схватила ее.

— Боже мой, да у вас же сильнейшая аллергия! И если не снять кольцо немедленно, у вас будут неприятности с пальцем.

— Да, я знаю. Поэтому и примчалась на прием.

— Но вам нужно не сюда. Дотторесса вам не поможет. Кроме того, неизвестно, когда она придет и когда вообще начнется прием. Она уехала по срочному вызову в Бучине. Нет, Маддалена, вам нужно как можно быстрее в «pronto-soccorso»,^[45] в Монтеварки. Там вам смогут разрезать кольцо!

То, что сказала Габриэлла, было и так понятно, но сделать это было невозможно.

— С такой рукой я не смогу доехать до Монтеварки.

— Идемте со мной, — сказала Габриээлла и встала. — Я отвезу вас туда.

Магда хотела возразить, но Габриэлла уже подталкивала ее к двери.

Лукас перепугался до смерти, когда вернулся в Ла Роччу и обнаружил, что дом не заперт, но в нем никого нет. И никакой записки, совсем ничего.

Во время прогулки он постепенно осознал, какой опасности подвергается. Если человек, который нашел труп, сообщил об этом в полицию и расследование по делу об убийстве уже началось, у него будут серьезные неприятности. Он был любовником жены жертвы. Его финансовая катастрофа только подкрепляла и без того сильный мотив для убийства, потому что дела в фирме брата шли великолепно, Магда была богатой женщиной и работала ради удовольствия, а не потому, что им не хватало денег. Таким образом, он пришел на все готовое.

Было непонятно, когда умер Йоганнес. В зависимости от того, сколько еще пройдет времени, пока обнаружится труп, полиция более или менее точно установит время наступления смерти. Возможно, можно определить это с точностью до нескольких дней, но, конечно, не до нескольких часов. На такой длительный промежуток времени Лукас не мог обеспечить себе алиби, так что случиться могло все. В итальянских лесах и в одиноко стоящих домах было достаточно просто незаметно отправить на тот свет нелюбимого брата и конкурента.

Ни на кого другого не подумают.

У Йоганнеса не было врагов, и его брак был довольно прочным. Может быть, за исключением короткой интрижки с Каролиной. Но все это закончилось, и Каролина по телефону тоже не особенно хорошо отзывалась о Йоганнесе. Поэтому, естественно, у него не было никаких планов разводиться или расставаться, наоборот, Йоганнес и Магда как раз вместе проводили отпуск. Таким образом, у Магды вряд ли был хотя бы какой-то намек на мотив для убийства, и у нее проблемы возникнут не так скоро.

При том, как выглядела ситуация сейчас, если найдут труп, Лукасу придется отправиться в итальянскую следственную тюрьму и гнить там долгие месяцы, пока дело не будет полностью расследовано и против него не выдвинут обвинение. И надежды вообще выйти из тюрьмы, однажды попав туда, у него было очень мало.

Все эти доводы были очевидны, но самое абсурдное заключалось в том, что он уж точно не был убийцей. Однако его брат мертв, в этом нет никаких сомнений. Кто же убил Йоганнеса, если у него не было явных врагов и ни у кого не было достаточного мотива? Кто, черт возьми? Неужели Магда?

Нет. Этого он при всем желании не мог себе представить. Она была самой любящей и чуткой из женщин, которых он вообще знал. Нежная и ласковая. Страстная и верная. Если она кого любила, то пошла бы за ним хоть в огонь.

Но кто же тогда?

Лукасу было ясно, что у него есть только одна возможность вытащить голову из все туже затягивающейся петли. Ему надо уехать из Италии и, соответственно, оставить Магду. Ведь не будет же тот, кто нашел труп, и дальше откладывать свой визит в полицию. Причины для этого не было, как не было и попытки шантажа. Он просто прислал эту фотографию, не написав ни единой фразы, не выставив никаких требований, ничего.

Но этот человек не будет вечно молчать, раз уж решился выбраться из темноты на свет. Поэтому Лукасу нужно исчезнуть, как можно быстрее вернуться в Германию, пока все это не всплыло. Тогда никто не сможет так легко посадить его в тюрьму. Бюрократическая мельница вращается медленно, а когда это происходит по разные стороны границы — возможно, еще медленнее. Ему нужно вместе с Магдой вернуться в Берлин, причем еще до того, как это станет похоже на бегство.

Или вернуться одному. Возможно, ему придется оставить Магду здесь, в Ла Рочче, потому что как он объяснит ей, что нужно срочно прервать отпуск? Она этого никогда не поймет.

Все эти «за» и «против» вертелись в голове Лукаса. Но самой болезненной была мысль, которая постепенно превращалась в убеждение: он не сможет сейчас оставить Магду одну! Не только потому, что боится за нее, а потому что она снова почувствует себя покинутой и он ее потеряет. А вместе с ней все, что только что завоевал и о чем мечтал всю жизнь.

Что бы он ни сделал, он все равно оказывался в западне.

Лукас поджарил себе яичницу-глазунью из двух яиц и выпил кружку пива. Где же Магда может быть? И почему она не заперла дом, если куда-то уехала?

Женщина, сидевшая в приемной в pronto-soccorso, была одета в форму больничной медсестры: зеленые брюки и рубашка, а в тон им зеленые резиновые шлепанцы на босых ногах. Это было первым, что заметила Магда. Она внутренне содрогнулась, представив, как потеют ноги медсестры.

Ее взгляд был строгим, в нем было мало сочувствия, так что вполне можно было себе представить, что некоторые пациенты уже из-за одного только ее вида готовы удрать отсюда.

У стойки регистрации ожидали шесть человек. Магда показала медсестре свою распухшую руку, объяснила, что ее укусила оса, и только хотела занять место среди ожидающих, как строгая медсестра пригласила ее следовать за собой.

— Я подожду тебя здесь! — крикнула Габриэлла им вслед, и Магда с благодарностью кивнула.

Во время поездки в машине они решили, как это делают люди, живущие в Амбре и других маленьких деревнях, перейти на «ты». Магду это обрадовало. Она испытывала благодарность и привязанность к Габриэлле, что той очень понравилось.

Врач, осмотрев руку Магды, только покачал головой, вышел из комнаты и через пару минут вернулся с острыми щипцами-кусачками.

— А как вы себя чувствуете? — спросил он. — Может, у вас кружится голова, вы чувствуете тошноту, вам трудно дышать?

— Нет. В остальном я чувствую себя хорошо, — ответила Магда.

При попытке просунуть щипцы между кольцом и распухшим пальцем он поранил Магду, и из пальца полилась кровь. Но это не остановило врача. Он крепко держал Магду за руку, и хватка его была беспощадной. Он продолжал свою работу. Магда сцепила зубы и молилась, чтобы все поскорее закончилось. Наконец врач просунул щипцы под кольцо и перекусил золото. Для этого ему понадобилось усилие обеих рук, и он попросил Магду потерпеть, чтобы не поранить ее еще больше.

У Магды сложилось впечатление, что она находится скорее в руках механика, чем врача, но через несколько показавшихся ей бесконечными секунд он разогнул кольцо и снял его с пальца.

— Вот и все, — сказал он и встал.

— Спасибо, — ответила Магда.

Медсестра промыла кровоточащую руку Магды, помассировала палец, чтобы восстановилось кровообращение, и сделала ей укол против аллергии. На этом дело закончилось.

— Вы назначите мне еще какое-нибудь лекарство? — спросила Магда врача, который готовил отчет о лечении на древнем компьютере с выпуклым экраном.

Он покачал головой.

— Нет. Все пройдет само собой. Если рука через три дня не придет в норму, приходите снова.

Врач распечатал отчет и отдал его Магде.

— Всего хорошего, — сказал он и вышел из комнаты.

Когда Магда вернулась, Габриэлла встала и улыбнулась ей.

— Как быстро! — сказала она. — Ну что, сняли?

Магда кивнула и разжала здоровую руку, в которой держала разрезанное кольцо.

— А что скажет твой муж? — спросила Габриэлла.

— Ничего. В конце концов, я же не виновата.

Габриэлла и Магда медленно шли к машине.

— Я слышала, что твой муж исчез…

— А где ты это слышала?

— В деревне. Ты даже не представляешь, чего только не говорят. Стоит только зайти в «Алиментари», и будешь знать все.

Габриэлла ни в коем случае не хотела, чтобы Магда узнала, что она является женой деревенского полицейского, чтобы не разрушить доверительные отношения, которые она так ловко построила.

— Да, это понятно, — сказала Магда, — хотя я не думала, что мы станем темой для разговора. Ведь мы живем довольно уединенно и появляемся здесь только два раза в год во время отпуска.

— Это так, но местные жители знают вас.

Магда кивнула. Ей стало все ясно. Здесь происходило мало интересного, поэтому люди были благодарны за каждую мелочь, о которой можно поболтать на улице.

— Да, мой муж исчезал, — сказала она, когда они садились в машину Габриэллы. — Он не отвечал на звонки, и я боялась за него. Теперь он вернулся. Я поехала в Рим и нашла его.

— Это просто фантастика! А как это произошло?

— Совершенно случайно. Ни с того ни с сего мы очутились рядом.

— А почему он не вернулся домой и не позвонил?

— Мой телефон в Лa Рочче был неисправен, а я этого не знала. У меня срабатывал сигнал, что телефон свободен, но дозвониться ко мне было невозможно. К тому же он потерял свой мобильный, а мой номер наизусть не знал. Он его нигде не записывал, только занес в память телефона. Да у него вообще все было занесено в память: номер телефона матери, номера друзей и так далее. Он пришел в отчаяние, поскольку не мог дозвониться до меня и знал, как я ужасно беспокоюсь.

— А почему он не приехал вовремя домой?

— Заболел. У него был летний грипп, причем довольно сильный. С высокой температурой. Целых три дня он вообще не соображал, где живет и как его зовут. Единственное, что он мог, — это добраться до туалета в своем номере. Ужасно, если такое происходит в гостинице, и к тому же в чужом городе.

Габриэлла, сохраняя спокойное и любезное выражение на лице, старательно запоминала все, что говорила Магда.

— А как у него дела сейчас?

— Лучше. Намного лучше. Собственно, все хорошо. У него есть проблемы с сердечно-сосудистой системой, но в остальном все нормально.

— Я рада, что вся эта история хорошо закончилась. — Габриэлла сжала руку Магды. — А когда ты снова соберешься в Рим, скажи мне, и я поеду с тобой. Я римлянка и хорошо знаю этот город. Думаю, я смогу показать тебе прелестные уголки, которые в одиночку ты ни за что не найдешь.

— Это было бы чудесно! — искренне ответила Магда и в этот момент поверила, что нашла себе новую подругу.

Лукас проверил телефон. Он был в порядке. Черт побери, неужели так трудно оставить хотя бы сообщение, если нужно было уехать из дому! А ведь она как никто другой могла бы понимать, что испытывает человек, который беспокоится о другом.

Через несколько минут он не выдержал бездеятельности, поставил грязную посуду в мойку и вышел на улицу, чтобы подстричь лужайку.

Он еще только собирался заняться этим, когда увидел, что ее машина медленно спускается по дороге. Необычайно медленно. Ощущение облегчения было похоже на глоток ледяной воды после долгого путешествия по пустыне. Он чувствовал, что сила, словно теплый поток, возвращается в его тело, наполняет его уверенностью. Он никому не позволит одержать верх над собой! Он останется здесь.

Магда вышла из машины и вместо объяснения подняла вверх распухшую руку.

— Боже мой! Что случилось?

Он обнял ее за плечи, а потом они уселись на террасе и она рассказала ему обо всем.

— Я так беспокоился! — сказал он. — Я ведь не знал, где ты. Ты не оставила записки и даже не закрыла дверь.

— Неужели? Странно, а я этого не заметила. Значит, я просто забыла.

— Я думал, то чудо, которое произошло…

— Бедный ты мой, — сказала она и погладила его по голове. — Извини, пожалуйста. Я буду повнимательнее. Все, что делается машинально, я забываю через пять минут и уже об этом не вспоминаю. А сама я этого не замечаю. — Она вытащила из сумки разрезанное кольцо и положила его на стол. — У меня есть еще одно желание, Йоганнес. Это обручальное кольцо очень много значит для меня. Когда моя рука снова придет в норму, давай поедем во Флоренцию. Нам нужны новые кольца. Может быть, сейчас начинается другой, качественно новый этап нашего брака.

Лукас на какое-то мгновение потерял дар речи, но потом обнял ее.

— Прекрасная идея! Мы так и сделаем.

Он поцеловал ее, стараясь почувствовать себя счастливым, но ему это не удалось. Ощущение, что он попал в водоворот, который неумолимо затягивает его в пучину, становилось все сильнее.

46

— Значит, никакого уголовного дела нет! Проклятье! — выругался Нери, когда как обычно в четверть восьмого явился домой на ужин. — Синьора сегодня послеобеда позвонила и отозвала свое заявление о пропаже человека. К сожалению, меня в это время не было на месте и с ней говорил Альфонсо.

— А где был ты?

— Я помогал коллегам из Бучине проводить проверку машин на дорогах.

— Словом, занимался всякой ерундой. Я думаю, было бы неплохо присмотреться к этой синьоре.

Нери уловил въедливый тон Габриэллы и начал нервничать. Чем он виноват, что его снова отправили на эту идиотскую проверку? То же самое вынуждены были делать его коллеги из Бучине, Сан Джованни или Лоро Чиуфенна, которые проводили проверки в Амбре, чтобы избежать обвинений в кумовстве.

— Черт побери еще раз! Габриэлла, прекрати свои криминальные фантазии! Ее муж вернулся, и точка. Да, действительно, мне очень не помешало бы расследовать дело об убийстве, и я даже желал себе этого, но чего нет, того нет. И тут я ничего изменить не могу. В конце концов, здесь, в нашей маленькой Вальдамбре, люди не могут толпами погибать лишь для того, чтобы дать мне шанс! Это было бы уж слишком!

— Третий шанс, дорогой! Мне она, кстати, тоже рассказала, что ее муж вернулся, — сказала Габриэлла подчеркнуто равнодушным голосом и покачала ногой, что привело Нери в ярость.

— А с чего это ты разговаривала с ней? Ты что, начала выполнять за меня мою работу? — Голос Нери стал тонким и пронзительным.

— Можешь успокоиться, мое сокровище, я встретила ее у врача, и мы случайно разговорились. А потом я отвезла ее в «pronto-soccorso», потому что у нее после укуса осы появилась острая аллергия. Не думаю, что это запрещено, комиссарио, — добавила она.

— Ну ладно. И что? Она еще что-нибудь сказала?

— Не знаю, не испорчу ли я тебе все, если расскажу об этом.

— Porcamiseria, Габриэлла, не выводи меня из себя, говори же наконец!

— Ты на допросах тоже такой чувствительный, tesoro?

Нери только фыркнул.

— Итак, — милостиво улыбнулась Габриэлла, — Маддалена действительно милая, симпатичная женщина, и она на удивление хорошо говорит по-итальянски… — Габриэлла сделала многозначительную паузу.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Нери.

Ему действовало на нервы, что жена специально нагнетала обстановку, лишь бы позлить его и продемонстрировать свое превосходство.

— И ничего. — Габриэлла внимательно рассматривала свои ногти. — Она действительно очень образованная, любезная, интересная женщина, и я, конечно, буду еще часто встречаться с ней, но… Нери, я не знаю почему, но у меня в душе какое-то нехорошее чувство. Я не верю ни одному ее слову.

— Почему? В чем ты ей не веришь?

— Давай подумаем вместе, Нери. Человек уезжает в Рим, чтобы навестить друга, но при этом останавливается не у него, а в гостинице. Я считаю, что в этом уже есть что-то странное.

— Я бы тоже с большим удовольствием жил в гостинице. По крайней мере, там было бы спокойнее. И у меня была бы своя ванная.

— Хорошо. Пусть так. — Габриэлла почувствовала, что ход ее мыслей нарушается, и слегка разозлилась. — Идем дальше. Человек теряет свой мобильный телефон и заболевает, но не может сообщить об этом жене. Он якобы не знает ее номера, потому что тот записан в памяти телефона…

— Но я тоже не знаю твоего номера. Если бы я не записал его в память телефона, то не мог бы звонить тебе.

— Черт побери, Нери, ты можешь хоть пять минут послушать меня и не перебивать? Или тебя не интересует, что я думаю?

— Почему же, конечно… — смиренно пробормотал Нери.

— Ему даже не удается послать ей из гостиницы сообщение по электронной почте, и он так смертельно болен, что не может сесть в поезд и проехать два часа до Ареццо? Я тебя умоляю, Нери! — Габриэлла постучала себе пальцем полбу. — При всем желании, но это полная чушь! Этому просто нельзя верить. История насквозь фальшивая, причем продумана плохо.

Нери наморщил лоб.

— Да, история довольно авантюрная, это правда, но есть же люди, которые ведут себя странно. Мы бы, наверное, поступили иначе, но муж Магды просто такой человек.

— Хорошо, можешь этому верить. А я не буду! — заявила Габриэлла с оскорбленным видом.

— Ну, а что ты думаешь? Что ее муж не вернулся? Что она солгала? Но зачем? Зачем ей рассказывать полиции, что все в порядке и можно прекратить поиски, если это не соответствует действительности и она продолжает беспокоиться?

— Потому что ее это уже не волнует.

— Почему?

— Вот этого я не знаю. Нери, ты должен еще раз поехать туда. Поговори с ней. Задай ей пару щекотливых вопросов. И попытайся выяснить, действительно ли мужчина, который живет сейчас с ней в Ла Рочче, ее муж.

— А как я это сделаю? Я что, должен потребовать у него удостоверение личности?

— Например.

— Габриэлла, это же смешно! — Губы Нери дрогнули в ухмылке, и он на короткий миг даже почувствовал превосходство над женой.

— Поступай как знаешь. Ты полицейский, и я не могу взять на себя допросы, которые должен вести ты. Я тебе сказала, что думаю, и хватит. А если ты не чувствуешь, что здесь, под самым твоим носом, появилось интересное дело, то тут я ничем помочь не могу.

Габриэлла выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.

Разговор с Габриэллой разозлил Нери. Он чувствовал себя уязвленным, поэтому на следующий день в два часа дня поехал в Ла Роччу.

Лукас как раз убирал после обеда посуду со стола, а Магда читала какой-то немецкий журнал, когда перед домом остановилась машина.

Магда удивленно подняла взгляд. Узнав Нери, она вежливо улыбнулась, встала и протянула ему руку.

— Buonasera, commissario! — любезно сказала она. — Что привело вас к нам?

— Я был поблизости и решил узнать, все ли у вас в порядке.

— Это очень любезно с вашей стороны. У нас все хорошо. Хотите чего-нибудь выпить?

— Да, глоток воды, если можно.

— С удовольствием.

В этот момент Лукас вышел из дома.

— Йоганнес, — сказала Магда, — это комиссарио Нери. Он занимался расследованием, когда тебя здесь не было.

Магда пошла в дом, чтобы принести воду. У Лукаса сжалось сердце, но он все же подошел к Нери.

— Signore Tillmann?

Лукас кивнул и пожал руку Нери.

— Buonasera!

— Я слышал, что вы во время поездки в Рим заболели?

Лукаса бросило в пот. Он ничего не знал об этом. Что ему делать? Он боялся допустить ошибку и только кивнул.

— А что с вами случилось?

— Мне было плохо. Очень плохо.

— Вы были у врача?

— Нет, я же никого не знаю в Риме.

В этот момент Магда вышла на террасу. Она принесла Нери воду и, наверное, услышала их разговор.

— У него был летний грипп, — объяснила она, — такое может случиться, и это довольно серьезно. Противный вирус, но ничего не поделаешь. Тут даже врач не поможет, а чувствуешь себя так, словно умираешь. Правильно, мой дорогой?

Лукас послушно кивнул.

— И вы не знаете номера мобильного телефона своей жены, чтобы сообщить, что не приедете?

Лукас в отчаянии посмотрел на Магду.

— Что он сказал?

Магда отмахнулась и ответила вместо него:

— Бывают люди, которые знают наизусть дни рождения всех своих знакомых, но не помнят ни одного телефонного номера. А другие запоминают телефонные номера, но забывают дни рождения. И лишь немногие запоминают и то и другое. А некоторые вообще ничего не знают. Такое тоже бывает. Йоганнес регулярно заказывает моей матери букет цветов ко дню рождения, но не в состоянии позвонить ей, потому что не помнит ее номера. Именно для таких людей существует возможность записывать номера телефонов в память своего мобильного. Но если такой человек теряет телефон — значит, ему очень не повезло.

Она улыбнулась.

— Судя по вашим словам, вы его простили, — устало сказал Нери.

— А что я должна ему прощать? Он тут ни при чем! Может быть, надо просто носить с собой два мобильных телефона, как бы абсурдно это ни выглядело. Но это позволило бы избежать многих неприятностей.

Лукас лишь догадывался о том, что именно Магда говорила Нери по-итальянски, но почувствовал, что она утихомирила поднявшиеся было волны и на каждый вопрос комиссара дала достаточно убедительные объяснения.

— А разве ваш деверь не жил здесь пару дней? — спросил Нери.

— Да, но он уже давно снова в Германии. Он артист, и у него контракт в Ганновере.

Нери встал.

— Я рад, что все выяснилось и благополучно закончилось, синьора. Пожалуйста, позвоните мне, если возникнут какие-нибудь проблемы. Arrivederchi, signora, arrivederchi, signore!^[46]

Нери надел фуражку, поклонился и направился к машине. У него было неприятное ощущение, что Габриэлла на его месте захотела бы получить ответы еще на несколько вопросов, до которых он в жизни бы не додумался, но которые она задаст ему уже сегодня вечером.

Магда сидела за столом словно окаменев.

— Что случилось? Что с тобой? — спросил Лукас.

— Ничего.

— Но я же вижу, что что-то происходит. О чем ты думаешь? Ты из-за чего-то расстроилась?

Магда покачала головой.

— Или я что-то не так сделал? — У Лукаса был совершенно несчастный вид.

— Нет, ты не сделал ничего плохого. Все хорошо. А сейчас прекрати этот допрос и оставь меня хотя бы на пять минут в покое!

С этими словами она вскочила и убежала в дом.

Ее просто распирало от злости. Комиссарио знал все. Каждую мелочь, каждую деталь, все, о чем она вчера говорила Габриэлле. Все, она никогда больше не перекинется с ней даже словом. У этой дуры, наверное, не было более срочных дел, чем побежать в полицию и выложить там все, что Магда доверчиво ей рассказала.

Ее охватило чувство безмерного разочарования. Она чувствовала себя так, словно ее предали. Не следовало быть такой доверчивой, нельзя сразу же открывать душу перед каждым симпатичным человеком. Может быть, Габриэлла рассказала эту историю какой-нибудь своей подруге, а та еще одной, а третья мужу, который тут же выложил все Нери. За утренним кофе, у парикмахера или на рынке. Да все равно, факт оставался фактом: Габриэлла рассказала это еще кому-то. Здесь все просто очень любили поболтать.

Жаль, а она уже думала, что наконец-то нашла себе подругу. Но это, похоже, было большой ошибкой.

47

— Да ты что, совсем с ума сошел? Ты совсем потерял разум? Нери, у меня это не укладывается в голове!

Когда Нери вернулся домой, то сразу же рассказал Габриэлле, что был у синьоры в усадьбе и у него сложилось впечатление, что там действительно все в порядке. Однако его все же мучила совесть, что он не потребовал документы у мужчины в Ла Рочче, поэтому он, чтобы отвлечь Габриэллу, пересказал ей весь разговор так детально и подробно, как только мог. И был очень горд тем, что ему удалось сделать это почти слово в слово.

Габриэлла даже не спросила о документах, а сразу же вышла из себя настолько, что принялась орать на него. Ее лицо побагровело, и она лупила ладонью по столу так, что самой стало больно.

Нери совсем растерялся, не понимая, в чем же он провинился.

— Каким же нужно быть дураком, — кричала Габриэлла, — чтобы упомянуть обо всем, что я тебе рассказала?! Магда доверилась мне, а ты выбалтываешь все, как будто текст нашего разговора написан огромными буквами на стене каждого дома! О чем ты думал, а? Наверное, вообще ни о чем!

Нери побагровел не меньше, чем жена. От стыда и злости.

— Почему? Это же никакая не тайна, Габриэлла! Синьор Тилльманн не помнил номера мобильного телефона своей жены. Ну и что? Я что, не должен был спрашивать его об этом? И он там заболел. Моей обязанностью было спросить, чем он болел! Кто не спрашивает, тому и не ответят!

Габриэлла пришла в отчаяние. Она бессильно опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Нери, — выдохнула она, — ты что, действительно ничего не понимаешь? Магда не знает, что я твоя жена. Она будет думать, что все, что она доверила мне, я тут же сообщила в полицию. Разве можно так делать? Теперь я больше никогда ничего от нее не узнаю! Из-за твоей просто фантастической тактики ведения беседы, мой дорогой, наш источник информации иссяк, а как далеко ты продвинешься со своими расследованиями и допросами, мы уже знаем.

До Нери постепенно дошло, что он наделал. Он снова опростоволосился, и Габриэлла полностью права. Вопросы, которые он задавал Магде и ее мужу, были совершенно непродуманными. В конце концов, он же не ясновидящий. Он выболтал, так сказать, внутрипроизводственные тайны.

— Я могу получать информацию откуда угодно, — попытался выкрутиться Нери. — От Рафаэллы, от Маргитты, от Эмилио. Они все любят поболтать.

— Конечно, я же не обязательно должна была тут же побежать к тебе и выложить все, что знаю. Это так. Но теперь я в глазах Магды человек, который не умеет держать язык за зубами. По отношению к кому бы то ни было. И это уже ясно. Поэтому она мне больше никогда ничего не скажет. Сердечное спасибо тебе за это!

«Похоже, мы снова добрались до уровня, когда она начинает проявлять сарказм, — подумал Нери. — Мне пора уйти, или скандал разгорится с новой силой».

— Милая, — промурлыкал он, — не волнуйся. Не стоит. Возможно, у меня сегодня не самый лучший день, такое может быть… Но это не имеет значения, потому что, как я тебе уже сказал и как всегда знал, уголовного дела не существует. Муж вернулся, и на этом конец. Мы можем все это забыть.

— Похоже, что даже если я в сотый раз попытаюсь объяснить тебе, в чем ты не прав, толку от этого не будет. Уголовное дело существует. Все сигналы тревоги мигают. И не только это: со вчерашнего дня я даже слышу вой сирены. Но ты же мне не веришь! Ну и сиди в своей конторе и ковыряйся в носу. — Габриэлла говорила тихо, а это было опасно. — Мне все это уже надоело, Нери. Я не буду больше сидеть в этом доме, в этом городишке, в этой провинции и наслаждаться видом сотен тысяч подсолнухов, которые цветут две недели, а потом опускают головы! У меня больше нет сил! Я не могу видеть, как ты тычешься носом, словно слепой котенок, и упускаешь один шанс за другим. Даже если у тебя перед глазами кого-то зарежут, ты этого не заметишь, потому что убийца, вонзая нож, любезно скажет: «Salve!»^[47] Ты ничего не замечаешь, Нери! У тебя абсолютно нет воображения, а без этого дара в полиции делать нечего. Извини, но так получается.

— По-моему, ты зашла слишком далеко.

— Может быть.

— И что ты собираешься делать?

— Еще не знаю. — Габриэлла убрала волосы со лба. — Думаю, что схожу в кино. Еда в холодильнике, можешь разогреть. Желаю тебе чудесного вечера.

В страшной тоске Нери смотрел ей вслед. Сегодня вечером она впервые произнесла слова, которых он всегда боялся: «У меня больше нет сил!»

А завтра она, наверное, скажет: «Я бросаю тебя и возвращаюсь в Рим». И тогда все будет закончено.

48

Магда закричала.

Лукас вскочил с постели. У него сразу закружилась голова, и он несколько секунд не мог сообразить, где находится. Вокруг все плыло, и он слышал только этот душераздирающий крик.

Он включил настольную лампу-ночник, и она перестала кричать. Ее лицо было мокрым от пота, а простыня, которой она укрывалась, скомканная, лежала в ногах. Магда смотрела на него исполненным страха взглядом.

— Что случилось? — прошептал он. — Что тебе приснилось?

Она молчала, дрожа всем телом, и он обнял ее.

— Все хорошо, Магда. Все в порядке. Я здесь, успокойся.

Магда вздохнула и прижалась к нему.

— Мне приснилось, что я убила тебя, — всхлипнула она. — Убила и закопала. И тебя сожрали дикие свиньи.

Он крепче прижал ее к себе.

— Спи спокойно, это всего лишь кошмар, на самом деле ничего не случилось.

Магда глубоко вздохнула, снова откинулась на подушку и через несколько минут заснула. Лукас еще долго смотрел на нее. Страх, словно раскаленный нож, засел в его теле.

Через два дня пришла следующая фотография. В этот раз по почте и однозначно адресованная «Signore Tillmann, localita La Roccia». Лукас сам забрал это письмо на почте и на этот раз уже был готов к тому, что его ожидало.

Снова фотография Йоганнеса. С другого ракурса, но не менее страшная. Только не так близко, с несколько большего расстояния, но все равно Лукас не мог определить, где был сделан снимок.

Чего хотел человек, отправлявший эти фотографии? Неужели чтобы Лукас просто сошел с ума?

Его бросило в пот. Он лихорадочно пытался сообразить, что делать и как себя вести, но в голову не приходило ни одной мысли.

49

Хильдегард Тилльманн спала, может быть, от силы часа три. Если вообще спала. Так было уже много дней или даже недель. Причиной тому были невыносимые боли в спине и мысли о Йоганнесе, не дававшие ей покоя. С половины пятого утра она уже не спала и тихонько лежала, не решаясь включить свет, чтобы не разбудить Рихарда. Ей срочно нужно было принять таблетку от боли, но она не осмеливалась встать.

Количество таблеток, которые она глотала, было трудно себе представить, и каждый день она удивлялась, как желудок вообще может это выдержать. Она принимала лекарства от повышенного давления и холестерина, аспирин для разжижения крови и предупреждения инфаркта, а кроме того калий для сердца, кальций для костей, витамины для укрепления общего состояния организма, кое-что от запоров, обезболивающее для спины, а теперь еще антидепрессанты, успокоительное, снотворное на ночь, что, впрочем, ничего не меняло и она по-прежнему не могла уснуть. В ее баночке для лекарств постоянно лежало пятнадцать таблеток на каждый день, а если ко всему прочему добавлялась простуда или что-то еще, у нее появлялось чувство, что она существует только благодаря медикаментам.

— Твои боли в спине имеют чисто психическую природу, — все время повторяй Рихард, — тебе в настоящий момент просто приходится нести тяжкий груз.

Это Хильдегард знала и сама, от замечаний мужа было мало толку. Но боли в спине не исчезали, даже если она и понимала, отчего они происходят.

С тех пор как Йоганнес исчез, она больше не готовила еду, не наводила порядок в квартире и не ходила за покупками. Рихард делал все это неохотно, но молча. А Хильдегард теперь, тихо страдая, лежала на диване и думала, не будет ли, в конце концов, безболезненнее и лучше просто принять чрезмерную дозу снотворного или прыгнуть с крыши высотного дома.

Она чувствовала, что настроение Рихарда с каждым днем становится все хуже, но пока что он ничего не говорил, не выставлял никакого ультиматума, поскольку считал болезнь жены временным явлением.

Раз в два дня звонил Лукас, и Хильдегард только и жила в ожидании этого момента, этого телефонного звонка, который звучал для нее как-то иначе, чем любой другой звонок.

В половине шестого она не выдержала. Она встала и тихо, насколько позволяла больная спина, выскользнула из спальни. Рихард дышал спокойно и тихонько похрапывал. К счастью, он не проснулся.

В ванной она поставила маленький пластиковый стул под душ и сидела, поливая плечи теплой водой. Она думала о Йоганнесе. Как он в десятилетнем возрасте сидел за кухонным столом, барабанил ножом и вилкой по столу и, сияя, пел «Мы есть хотим, есть хотим, есть хотим» в ожидании своих любимых картофельных оладий. Через несколько секунд Лукас тоже подключался к пению. Хильдегард жарила оладьи, улыбаясь про себя, и благодарила небо за прекрасных сыновей, которые от радости жизни распевали во всю глотку.

В шесть часов она уже сидела за кухонным столом и пила первую чашку кофе. Кофе был горьким, но она радовалась, что вообще может чувствовать хоть какой-то вкус, потому что сладкое, кислое или острое для нее, собственно, уже не имело никакого значения. Она едва замечала разницу между ними.

Она даже не попыталась раздвинуть гардины в кухне. Ее не интересовало, светило за окном солнце или шел дождь. Так же точно мало ее интересовало, что творится в мире, поэтому она не стала включать радио.

В половине девятого пришел Рихард.

— Доброе утро, — сказал он, взял чашку и налил себе кофе. — Как ты спала?

Она пожала плечами и улыбнулась. Он и так знал ответ.

Рихард вымыл посуду после завтрака, убрал постель, проветрил спальню, пропылесосил гостиную и заглянул в холодильник проверить, достаточно ли там овощей к обеду или все же придется идти за покупками. Салата было еще достаточно, и он был почти благодарен судьбе за то, что не придется выходить из дому. Потом он отправился в маленькую комнату за кухней, которую переделал в свое ателье.

С тех пор как ушел на пенсию, он почти все свободное время посвящал исключительно своему хобби: строил модели знаменитых зданий и сооружений из спичек. Сейчас он работал над зданием рейхстага в Берлине и надеялся, что сделает его до Рождества. Это был заказ одного врача, который выставлял в своей частной клинике столь необычные произведения искусства и платил за это огромную цену.

Рихард любил работать со спичками. Он концентрировал свое внимание на том, чтобы обработать спичку так, чтобы она выглядела, к примеру, как толстая балка, и это занятие поглощало его настолько, что он забывал все остальные заботы, болезнь жены и даже вероятность того, что его старшего сына уже нет в живых.

Хильдегард сидела до десяти часов в кухне. Потом она сходила в ванную, переоделась и уселась на диван в гостиной, чтобы весь оставшийся день гипнотизировать телефон.

В половине двенадцатого позвонил Лукас.

— Все без изменений, мама, — сказал он, — к сожалению, ничего нового. Йоганнес не звонил, и мы знаем не больше, чем позавчера. Полиция навела справки в больницах и аэропортах Рима, но больше они ничего не делают, потому что не предполагают, что произошло преступление, и считают, что взрослый человек может находиться там, где он хочет. Нам нужно просто ждать, мама. Ждать, что он вернется сам. Наверное, у него была причина, раз он исчез. И проблема заключается в том, что мы этой причины не знаем.

У Хильдегард перехватило горло. Она едва могла говорить.

— А у них… — робко начала она. — Я имею в виду, есть какой-нибудь контакт между итальянскими и немецкими органами?

— Не представляю.

Хильдегард вцепилась в подлокотник дивана, пытаясь взять себя в руки.

— Я этого не понимаю! — вдруг закричала она. — Неужели это такая мелочь? Неужели каждый день люди бесследно исчезают без всякой причины?

— Мы не знаем, что еще можно сделать, мама, — сказал Лукас подчеркнуто спокойно.

— Складывается впечатление, что мне просто ничего не говорят. По крайней мере, не говорят правду! — Ее голос дрожал. — Я не могу сидеть здесь и делать вид, что ничего не случилось. Я больше не могу ждать и надеяться, что он вдруг совершенно неожиданно появится снова, Лукас. Я так не могу! Я сойду с ума! Я пойду в полицию. Я подам заявление об исчезновении человека. Может быть, немецкие службы хоть что-то сделают. Хоть кто-нибудь должен же этим заниматься!

— Они ничего не смогут сделать. Поверь мне. В лучшем случае они могут установить контакт с итальянцами, но это волокита, это будет длиться целую вечность и ничего не даст, потому что в итоге это заявление покроется плесенью на чьем-нибудь письменном столе где-то в Милане, Неаполе или Риме. Зато здесь, на месте, мы можем задавать вопросы карабинерам и нервировать их своим упорством.

Хильдегард молча кивнула.

— Я останусь в Италии, пока буду нужен Магде, — добавил Лукас. — Может быть, она тоже продлит свой отпуск. Мне трудно представить, что она может вернуться в Германию без Йоганнеса.

— Да, — пробормотала Хильдегард. — Да, конечно.

Лукас был нужен и ей тоже. Может быть, даже больше, чем Магде.

«Вернись, — умоляла она его мысленно, — пожалуйста, вернись ко мне!» Но вслух она этого не сказала.

— Мама, ты еще здесь?

— Да, я слушаю. — Ей с трудом удалось произнести следующую фразу. — Ты еще на что-то надеешься? — прошептала она.

— Конечно, у меня есть надежда!

Лукас заговорил громче и попытался придать своему голосу бодрый оттенок. Это он умел. Этому он научился. «Вложить улыбку» во фразу — это было его повседневным занятием во время дублирования фильмов.

— Пока еще ничего не случилось, мама. И до тех пор, пока не известно иное, мы все должны исходить из того, что Йоганнес живой.

— Спасибо тебе за звонок, — устало сказала Хильдегард. — Спасибо.

Она положила трубку и тяжело опустилась на кушетку. Ее плечи поникли, она закрыла лицо руками и заплакала.

50

Небо было чуть синеватым, как сталь, солнце сияло. Дул легкий ветерок, который нес с собой приятную прохладу и ослаблял жару до вполне терпимых пределов. Лукас понимал, что больше не может прятаться в свою раковину, словно улитка, Магда не должна почувствовать его страх и неуверенность. И не стоило даже думать о фотографиях и незнакомце, который прислал их. В этом Лукас не мог продвинуться дальше и вынужден был просто ждать, что случится.

Дом был закрыт на ключ, навигационный прибор запрограммирован, и они уже собирались отъехать от дома, когда увидели приближающийся черный «ситроен».

— Что это опять за чертовщина? — простонала Магда. — Я не имею не малейшего желания принимать гостей и хочу поскорей уехать.

«Ситроен» остановился перед домом, и из него вышел Стефано Топо. Небрежно, но элегантно одетый, в бежевых льняных брюках и в рубашке из того же материала, только чуть-чуть светлее. Он сдвинул солнцезащитные очки от дизайнера на лоб и улыбнулся. Видно было, что он пребывает в великолепном расположении духа.

Магда и Лукас тоже вышли из машины.

— Buongiorno, — сказал Топо, — вижу, что мне снова не повезло. Очевидно, вы как раз хотели уехать?

— Да, мы запланировали маленькую экскурсию.

— Можно спросить, куда вы собрались?

— В Abbazia Monte Oliveto Maggiore.^[48] Мы, правда, каждый раз проезжаем мимо него, когда ездим в Монтальчино, чтобы купить вина, но до сих пор нам было некогда осмотреть его.

— Невероятно! Надо видеть этот монастырь! Он прекрасен, вы будете в восторге!

— Могу себе представить.

Магда постепенно теряла терпение. У нее не было ни малейшего желания продолжать беседу.

— А как вы отнесетесь к тому, — спросил Топо, небрежно опершись на свою машину, — если я буду сопровождать вас? Я очень хорошо знаю не только аббатство Монте Оливето Маджоре, но и все эти места, и, конечно, могу вам кое-что рассказать. Мне кажется, я очень хороший экскурсовод.

Он улыбнулся и снова надел очки.

— Чего он хочет? — спросил Лукас, который не все понял.

— Он хочет поехать с нами. Хочет поработать экскурсоводом. Что ты об этом думаешь?

— Я вообще ничего не думаю, — сказал Лукас, и настроение его моментально испортилось. — Я хочу быть только с тобой.

— Ах, перестань, не будь таким упрямым! — улыбнулась Магда. — Я не хочу его обижать, а кроме того считаю, что это очень хорошая идея и все это может быть очень интересным. Такие предложения не делаются каждый день. И мы можем немного поболтать с ним. Это лучше, чем часами сидеть на террасе и искать тему для разговора.

Лукас пожал плечами без всякого восторга.

— Ну, если ты хочешь… Думаю, что лично мне этот тип через полчаса начнет действовать на нервы.

— Давай все-таки попробуем.

Топо молча наблюдал, как они общались между собой. Он не знал немецкого и понял только то, что Магда сочла его предложение хорошим, а ее друг — нет. Понятно. В его глазах он был тем, кто портит игру, и это показалось Топо чрезвычайно забавным.

— Мы считаем, что идея великолепная! — любезно сказала наконец Магда. — Если у вас есть время, то почему бы и нет? Значит, поедем вместе.

— Давайте сядем в мой автомобиль, — предложил Топо и открыл дверцу, — здесь чуть больше места. Вам не нужно будет вести машину, и вы сможете полностью насладиться нашей маленькой экскурсией!

— Прекрасно! — Магда взяла свою сумочку. — Давай, Йоганнес, садись.

Магда любила сама сидеть за рулем. Ей не нравилось зависеть от искусства водителя и решений других людей, и она с большим удовольствием брала свою судьбу в собственные руки. По этой же причине она очень не любила летать самолетами.

Но в то утро все было по-другому. Топо излучал спокойствие, которое тут же передалось ей. Он принципиально рулил только левой рукой, даже когда ехал по серпантину, а правая его рука лежала на рукоятке переключения скорости.

Магда знала, что им, для того чтобы добраться до Монте Оливето, надо проехать через Асчиано, и эту дорогу она знала наизусть. Однако маршрут, который выбрал Топо, был ей незнаком. Они ехали через горы и долины, через леса и виноградники. Мимо какой-то средневековой часовни, кипарисовых аллей и развалин старой водяной мельницы. Ландшафт был разнообразным и очень красивым, и до Асчианы дороги не были политы гудроном. Магда постаралась запомнить этот путь.

— Я и не знала, что можно ехать так, — сказала она. — Уже хотя бы из-за этого наша поездка удалась.

— Я могу записать основные точки этой дороги, если вы хотите найти ее потом в одиночку. Так всего на десять минут дольше, но зато виды гораздо красивее, так что поездка стоит того.

Возле Асчиано Топо свернул на асфальтированную дорогу, которая изобиловала поворотами и открывала чудесный вид на Крету. Топо был больше чем доволен собой и считал гениальным то, что он предложил эту поездку. Хотя он должен был признаться себе, что тут было и чуть-чуть везения. В любом случае, теперь эта пара сидела у него в машине и он проведет с ними целый день. Это было намного лучше, чем один-два бокала вина на террасе. У него будет достаточно времени, чтобы познакомиться с ними и понаблюдать. В конце концов, время оказывает не менее предательское действие, чем алкоголь. Когда-нибудь у кого-то из них притупится бдительность, и они проявят себя такими, какими были на самом деле.

Топо и Магда беседовали между собой. Лукас сидел на заднем сиденье и дремал, потому что не понимал ни слова.

Через несколько километров после Асчиано Топо задал вопрос, который уже давно вертелся у него на языке:

— А как это получается, синьора, что вы так великолепно говорите по-итальянски, а ваш муж… прошу прощения… но… можно сказать, почти не говорит?

Магда повернулась и улыбнулась Лукасу.

— Ах, вы знаете, он никогда не интересовался языками. Даже когда мы ремонтировали дом, он все организовывал, рассчитывал и планировал. Но в итоге никто не мог понять, что он имеет в виду. Но наш принцип разделения обязанностей срабатывает великолепно. Йоганнес может объяснить сложнейшие экономические взаимосвязи или, например, как работает гидравлический насос, но всегда будет путать имперфект и императив. Так зачем мучиться с грамматикой и иностранным языком, если можно обойтись без них?

Топо незаметно наблюдал за Лукасом в зеркале заднего вида. Тот смотрел в окно и, похоже, скучал. И Топо спрашивал себя: кто же этот мужчина? В любом случае, это убийца, который убрал соперника с дороги. Но был ли он мужем синьоры или ее любовником?

Вот это и надо было выяснить. И за сегодняшний день ему это удастся. В этом Топо был совершенно уверен.

51

Проснувшись в понедельник, Каролина почувствовала такую боль, что еле вылезла из постели. Она попыталась сделать приседания, но очень быстро отказалась от этой затеи, так как мышцы ног болели, словно их пропитали кислотой. Она медленно похромала в ванную. Видимо, в субботу она не рассчитала свои силы. Вечером в пятницу она отправилась в конюшню, поставила палатку около ипподрома и выполнила на своей лошади Пентесилии тур верховой езды. Несколько часов по пересеченной местности. А от этого она уже несколько отвыкла. Она забросила езду на лошади и в последнее время гоняла только на своем харлее. Но на нем можно было ездить, просто прибавляя газу, а Пентесилии все время нужно было интенсивно давать шенкелей.^[49]

Во время той скачки по Бранденбургу она попыталась избавиться от лишних мыслей. И все время злилась на себя, что не в состоянии выбросить Йоганнеса из головы, как уже столько раз поступала с другими мужчинами. Он, словно призрак, засел в ее подсознании, владел ее мыслями и выводил ее из себя. Она не могла смириться с тем, что не она бросила его, а он ее, что после такой великолепной ночи Йоганнес отшил ее, как какую-то проститутку, как пинают в сточную канаву попавший под ноги камешек. Каролина к такому не привыкла и смириться не собиралась. Уж если кто и должен быть инициатором разрыва, так только она сама. И никто другой.

После напряженного выходного дня Каролина почувствовала себя намного лучше. Она приняла твердое решение забыть Йоганнеса, никогда больше не звонить ему на мобильный и не позволять выводить себя из равновесия телефонными звонками.

А если он даже и пропал, то ее это больше не интересовало.

Этого решения она придерживалась почти три часа.

Магазин был пуст, когда она пришла на работу, что, впрочем, неудивительно для послеобеденного времени в понедельник. Однако для Каролины часы, когда в магазине не было ни единого покупателя, становились самыми тяжелыми, потому что она не умела бездельничать и предаваться скуке. Напряженно работать ей нравилось больше, чем торчать в магазине без толку.

Она без интереса принялась перелистывать газеты, лежавшие на столике и на полках с каталогами харлея, украшенными фотографиями моделей.

В одной из газет на пятой странице она обнаружила заметку о ежегодном большом слете любителей мотоциклов «Харлей», который состоится в Тоскане.

Она забрала газету с собой и дома после работы спокойно перечитала сообщение еще раз.

Слет мотоциклистов и фанатов харлея в Тоскане. С обеда в пятницу до самого вечера в воскресенье. За проживание нужно было платить, зато буфет во время большого праздника в субботу — бесплатно. Возможность встретить друзей, знакомых, приятелей, обменяться опытом и отпраздновать вместе уникальное событие.

«В конце концов, — подумала она, — а почему бы и нет? Йоганнес живет совсем рядом. От его дома до Леккарды, где состоится слет, не больше двадцати километров. Любимый, я приеду! Я хочу видеть тебя, хочу говорить с тобой. Хочу услышать, что не нужна тебе. Но я этому не верю. Больше не верю. А твоей жене я скажу, что ты самая большая любовь в моей жизни и я сделаю все, чтобы не потерять тебя. Хватит играть в прятки! Тебе больше не нужно делать выбор между ею и мной, потому что решение приняла я. В твою пользу. Ты не отделаешься от меня так просто еще раз, Йоганнес».

52

«Конечно, — подумала Магда, когда они подъезжали к стоянке автомобилей в аббатстве ди Монте Оливето Маджоре, — вот так всегда. Самые красивые места на этом свете выбрали себе монахи. Так было в Ле Челле, во францисканском монастыре возле Кортоны, в Сан Антимо вблизи Монтальчино и в Сан Гальгано около Масса Мариттима».

Монастырь располагался в месте, которое благодаря глубоким глинистым ущельям производило впечатление идиллии. Отсюда открывался фантастический вид на суровую красоту Креты, а густые кипарисовые леса, окружавшие монастырь, дарили приятное чувство защищенности.

Во время поездки Топо повторял для Лукаса на английском кое-что из того, что до этого рассказывал Магде по-итальянски, если она не переводила это на немецкий. Так Стефано старался втянуть его в разговор, за что Лукас был ему благодарен, и за последний час его отношение к Топо резко изменилось.

Топо припарковал машину на маленькой стоянке прямо перед средневековым палаццо. Она прошли по подвесному мосту и оказались на территории монастыря. Пока они шли по неровной булыжной дороге к церкви и к той части монастыря, где обитали монахи, Топо рассказывал:

— Этот монастырь основал Бернардо Толомей в начале четырнадцатого века. Он был ученым из Сиены и с двумя друзьями дворянами, Патрицио Патрицци и Амборджио Пикколомини, переселился сюда в поисках уединения. Они вели аскетический образ жизни, как того требовали правила ордена бенедиктинцев, и построили здесь часовню. Некоторое время спустя они получили благословение епископа Ареццо и начали строить монастырь. Они назвали себя оливетанцами, и вскоре к ним присоединились еще монахи. В тысяча триста сорок восьмом году почти все они умерли от чумы.

— Боже мой, — удивленно сказала Магда, — это невероятно, но вы не только готовы ответить на все вопросы, но знаете мелкие детали и даже хронологию! Откуда у вас это? Как вы это делаете? Вы просто ходячий справочник!

Топо довольно улыбнулся.

— Я интересуюсь такими вещами. А если человека что-то привлекает, то он запоминает все.

И дальше при осмотре монастыря Топо, воодушевленный замечанием Магды, говорил почти беспрерывно. Магда время от времени с заинтересованным видом кивала, но не слушала его. Когда Топо это заметил, то начал давать пояснения Лукасу, только теперь на английском языке.

Магда оставила их вдвоем, а сама села на одну из церковных скамей в задних рядах.

«Боже, оставь его мне! — молилась она. — Прошу тебя, оставь мне мужа — это все, что у меня есть. Торбену он тоже нужен. Сейчас, в его возрасте, как никогда. Мы такая чудесная семья. Мы — трое. Они дарят мне такое большое счастье и придают смысл моей жизни! Одна лишь мысль, что я могу их потерять, приводит меня в ужас. Без них я не смогла бы жить».

Она увидела Лукаса, который зачарованно рассматривал изображенное на куполе «Вознесение Марии» Джакопо Лигоцци и слушал пояснения Топо, и почувствовала, как сильно любит его. У нее на глазах выступили слезы.

Магда поставила еще две свечки и снова вознесла молитву к небу. «Пусть все остается так, как есть! — умоляла она. — Прошу тебя, оставь все так, как есть, ведь это так хорошо!»

Затем она пошла за Топо и Лукасом, чтобы посмотреть фрески из жизни святого Бенедикта, — один из прекраснейших циклов фресок Ренессанса.

— Здесь вы видите тридцать пять картин, — рассказывал Топо, — и их особенностью является то, что они, хотя написаны двумя разными художниками, создают вместе такую гармоничную, полную настроения картину, что если не знать об этом, то это не бросается в глаза. Здесь начинается путешествие по жизни святого Бенедикта. На первой картине вы видите, как он покидает отчий дом, уезжая верхом на белом коне в сопровождении своей кормилицы Цириллы. Город на заднем плане — это Норчия в Умбрии. Фрески от первой до девятнадцатой и с тридцатой по тридцать пятую — работа Антонио Бацци, именуемого Содомой, а остальные — Луки Синьорелли. Содомо был сумасшедшим. Он держал в своем доме обезьян и коз, ослов, морских кошек, голубей, попугаев и змей. Но главное, при нем всегда были мальчики, которых он использовал в своих похотливых целях. Это ни для кого не было секретом, и по этой причине его прозвали Содомой. Монахи знали о его извращенных вкусах, называли его Маттачио, что значит «сумасшедший», но терпели это.

У Магды перехватило дух. Топо повторил все это по-английски для Лукаса и с интересом ожидал их реакции.

Лукас никак не отреагировал. У него не было желания выслушивать лекции Топо, ему хотелось холодного пива. Магда, напротив, покачала головой.

— Безобразие! — воскликнула она. — Я бы его произведения сразу же выбросила, каким бы одаренным он ни был. Я бы даже не наняла садовника, если бы услышала, что он убил свою жену.

«Она ничего не знает, — подумал Топо, — она не имеет ни малейшего понятия ни о чем». И он решил позже записать в блокнот все, что говорило в пользу Магды.

Под каждой фреской на итальянском языке было написано, о каком событии она рассказывает. Топо переводил, объяснял и дополнял эти истории. На третьей фреске, например, было изображено, как святой Бенедикт чудесным образом восстановил разбитое деревянное корыто. Топо обратил внимание Магды и Лукаса на то, что на заднем плане Содомо изобразил самого себя в виде дворянина в горностаевой шубе и с двумя барсуками.

Он рассказывал без остановки. Гораздо подробнее и интереснее, чем экскурсовод, но Магда слушала уже не так внимательно. Она ждала момента, чтобы предложить Лукасу и Топо сходить поесть.

Для осмотра церкви им понадобилось полтора часа. Затем они посетили библиотеку, построенную в тысяча пятьсот восемнадцатом году в форме трехнефной базилики, в которой было собрано сорок тысяч томов книг, а под конец зашли еще в небольшую монастырскую лавку, где монахи продавали изготовленные ими самими мази и микстуры, целебные травы, граппу, книги и всевозможные сувениры.

Лукас выстоял очередь и купил смесь приправ для своего любимого минестроне, Топо — книгу об архитектуре некоторых итальянских монастырей, а Магда — четки, которые она хотела послать Торбену.

Было уже чуть больше двух часов, когда они зашли в ресторан «Ла Торре» на территории монастыря, сразу же за входом.

— Сегодня мой день, — сказал Топо, когда они заняли места в тени фикуса. — Я рад, что вы согласились взять меня на эту экскурсию. Мне очень понравилось, и в благодарность я хочу угостить вас обедом.

— Согласна, — сказала Магда улыбаясь, потому что сформулированное таким образом предложение не допускало возражений, — но только при условии, что вы приедете к нам на ужин в Ла Роччу. Нам тоже хочется отблагодарить вас за эту прекрасную поездку. Когда вам будет удобно?

— В любое время, — сказал Топо и подумал, что ему срочно нужно вернуться во Флоренцию, чтобы посмотреть несколько премьер и составить критические статьи на них. — Я с удовольствием приеду!

— Скажем так, в воскресенье вечером, — не раздумывая сказала Магда.

У нее было ощущение, что она приобрела очень интересного знакомого. Образованного, обаятельного, которому, очевидно, так же сильно требовался контакт с единомышленниками, как и ей. Топо показался ей чем-то вроде ценного подарка, и она поняла, что не хотела бы потерять его.

53

И снова в конверте была фотография Йоганнеса. В этот раз он был снят сбоку. Под фотографией стояла насмешливая надпись «Tanti saluti, mio amico» — «Большой привет, друг мой».

Лукас засунул фотографию под переднее сиденье машины и поехал в старую часть Амбры. Там он купил в «Алиментари» пять артишоков и буханку хлеба, выпил в баре кофе и отправился в обратный путь.

Когда он подъехал к дому, Магда как раз подметала террасу. Она улыбнулась ему.

— Ну, что нового на почте?

Лукас покачал головой.

— Две выписки из счетов, ничего особенного.

Магда кивнула и продолжала подметать.

— Ах да, что я тебе еще хотела сказать… Только, пожалуйста, не сердись, дорогой, но обычно ты в начале отпуска обновлял средство для удаления накипи в котельной. А в этот раз до сих пор ничего не сделал, и горячая вода становится все холоднее.

— Вот черт! — Лукас сделал вид, что забыл об этом. — А почему ты мне сразу не напомнила?

— Я же не могу напоминать тебе обо всем! Например, водосточная труба. Ее нужно прочистить. Осенью дождь льет как из ведра, и терраса с кухней оказываются в воде. Да ты же и сам знаешь.

Ничего этого Лукас не знал. Роль, которую отвела ему Магда, становилась все труднее.

— Дело в том, что я еще не выздоровел полностью, — сказал он в оправдание, — у меня было очень трудное время.

— Я знаю. Но пока что время есть. Да, и еще: пожалуйста, засыпь землей отстойную яму. А то сейчас там вид, как на стройплощадке, и мне это действует на нервы.

Она усадила его на стул и поцеловала.

— Но сначала посиди, отдохни, а я пока приготовлю артишоки. Какой соус сделать? Чесночный, горчичный или средиземноморский?

— Чесночный.

— Ты серьезно?

— Да, хотелось бы.

— Но у тебя будет изжога! Средиземноморский подошел бы лучше.

— Оʼкей. Тогда сделай такой.

— Хорошо.

Магда поставила веник к стене и исчезла в кухне.

Лукасу уже с первого завтрака пришлось настроиться на то, чтобы подражать вкусам и привычкам брата. Сейчас по утрам он ел не бутерброды с повидлом, а мюсли в молоке, хотя терпеть их не мог.

И он всерьез спрашивал себя, что же будет дальше.

В субботу за завтраком Магда с помощью нескольких поваренных книг составила меню из пяти блюд, записала, каких приправ не хватает, и спросила Лукаса, не хотел бы он поехать вместе с ней за покупками. Лукасу, если честно, совсем этого не хотелось, но он сразу же согласился. Просто вероятность, что Магде вздумается заехать на почту, была слишком велика.

Около десяти они отправились в «Иперкооп» в Ареццо.

Назад они вернулись уже после полудня. Магда освежилась под холодным душем и приготовила телятину для vitello tonato.^[50]

— Зачем ты устраиваешь такой спектакль ради этого типа? — спросил Лукас, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком враждебно. — Ты все делаешь так, будто сюда высочайше изволит явиться его величество!

— Не валяй дурака! Я просто не хочу оскандалиться. Мы же не можем сунуть ему спагетти и сказать, что это все. По-моему, он гурман.

Лукас больше ничего не сказал. Он ревновал и злился на себя, однако ничего не мог с этим поделать. Этот ужин уже сейчас начинал действовать ему на нервы. К тому же ему придется целый вечер изображать из себя мужа Магды, сначала исчезнувшего, а потом каким-то чудом снова появившегося. Он понимал, что здесь, в Италии, это довольно несложно, но с ужасом думал о том, как ему вести себя в Германии, когда Магда захочет встретиться с друзьями, знакомыми и родственниками, которые знали Йоганнеса и перед которыми эту комедию сыграть будет невозможно.

Топо был не в настроении, потому что не отказался от приглашения на премьеру. Он сидел в театре, скучал и вообще чувствовал себя не у дел. Все его мысли были заняты приглашением на ужин в Ла Роччу. Он так радовался этому, словно подобного вечера у него не было целую вечность. Он буквально чувствовал, как от нетерпения зудит все тело.

После представления он, вопреки своим привычкам, не пошел праздновать премьеру. Он не хотел, чтобы кто-нибудь заговаривал с ним о спектаклях и артистах, ему будет довольно проблематично написать и сформулировать свое мнение. Но он что-нибудь скачает из Интернета об авторе и вообще в этот раз будет краток. Кроме того, ему вообще не понравилось оформление сцены. Эту тему можно будет великолепно обыграть.

Во Флоренции после одиннадцати ночи на улицах было так же много людей, как в субботу в пять вечера перед Рождеством. Такси с трудом пробиралось по забитым улицам, и Топо только в полночь попал домой. Он шел по лестнице к своей квартире, думал о том, что будет делать в это время в воскресенье, и ухмылялся.

На следующий день Топо проспал до двух часов. Вечером он написал разгромную статью для радиопередачи, набрал ее на лэптопе и после пары бокалов «Stravecchio» заснул перед телевизором. Около пяти утра он проснулся и перебрался в постель.

Проснулся Топо в прекрасном настроении. Он напустил полную ванну и еще немного подремал в воде. Потом тщательно смазал тело кремом и, все еще в домашнем халате, приготовил себе двойной эспрессо.

С чашкой кофе он сидел перед стеклянной дверью балкона, смотрел на крыши города и размышлял о том, что для него является действительно важным в жизни. Конечно же, не эта квартира. Ее можно поменять на другую, во Флоренции были квартиры и получше. Ему нравился вид на город, но это жилище, как ему казалось, не отражало его статус. До сих пор он избегал приглашать сюда людей, от которых ему что-то было нужно. Лишь нескольким женщинам был известен этот адрес. Но их он водил только в спальню и четко знал, что второго раза, повторения не будет.

О матери он сейчас, всего лишь через несколько дней после ее смерти, почти забыл. Он вспоминал о ней лишь тогда, когда заходил в ее дом или ночевал там в своей детской комнате, которую ненавидел. Но и она не имела для него никакого значения.

Зато эта пара, живущая в Ла Рочче, была чем-то особенным. Сегодня вечером начинался спектакль, и он был его режиссером. Это было приключение, ради которого стоило жить.

Топо выехал из Флоренции в половине седьмого. На нем были джинсы, белая просторная рубашка, а поверх нее — черный кожаный жилет. Для Магды он прихватил с собой букет роз, для ее партнера — бутылку дорогой граппы. Окно машины было открыто. Стефано слушал скрипичный концерт номер один Моцарта, и его волосы развевались на теплом вечернем ветру.

Магда попросила Лукаса надеть шелковый пиджак песочного цвета, который ей особенно нравился.

— О, — сказала она, когда он оделся так, как она хотела, — ты немного поправился! Пиджак стал тебе узковат. Ну да ладно, оставайся в нем.

Это замечание не прибавило Лукасу уверенности в себе, тем более что сама Магда выглядела фантастически. На ней были свободные бежевые шелковые брюки и короткий топ такого же цвета, но с легким отливом. Такого Лукас на ней еще не видел.

Он только собрался сделать ей комплимент, когда они услышали, что по дороге поднимается машина, и Магда вышла на улицу, чтобы встретить Топо.

Он вышел из машины с букетом роз и воскликнул:

— Синьора Тилльманн! Вы снова и снова делаете мне сюрпризы! Со времени нашей последней встречи вы стали еще прекраснее!

Магда покраснела от удовольствия.

Топо поцеловал ее в обе щеки и с легким поклоном передал букет.

— Сердечно благодарю за приглашение.

— Как чудесно, что вы приехали к нам! — ответила Магда и очаровательно улыбнулась.

И только сейчас, казалось, Топо заметил Лукаса. Он протянул ему руку и сказал:

— Buonasera, signore Tillmann.

Лукас пробормотал в ответ «buonasera» и с благодарностью принял бутылку граппы.

Они вошли, и Магда повела Топо по дому. Он проявлял ко всему оживленный интерес, замечал каждую мелочь, не скупился на комплименты и по любому поводу говорил «bello», «bellissimo», «bravo», «bravissimo», «complimento», «fantastico» и «meraviglioso».^[51]

Магде даже стало неловко от столь бурного выражения чувств.

Потом они уселись на террасе перед домом. Магда превзошла сама себя, и Лукас признавался в душе, что ему доставляет удовольствие видеть, как Топо наслаждается каждым кусочком и глоточком, оценивая их по достоинству.

Поскольку Топо не прилагал усилий к тому, чтобы вовлечь Лукаса в беседу на английском языке, тому приходилось молчать. Он больше занимался напитками и постоянно подливал Топо вино, надеясь, что так он скорее почувствует усталость и начнет собираться домой. Но этого не случилось. На Топо вино, похоже, не оказывало никакого действия. С каждым бокалом он становился все разговорчивее, остроумнее и веселее. У Лукаса сложилось впечатление, что Магда и Топо не просто поддерживают беседу, — для него их беседа была флиртом, затянувшимся на несколько часов. И в то же время он втайне восхищался Магдой, которая могла так свободно говорить на чужом языке.

— Мне кажется, мы должны перейти на «ты», — сказала Магда, когда подала на стол макароны. — Как вы считаете?

— Прекрасно! — сказал Топо и чокнулся с ней. — Меня зовут Стефано.

— Магда.

Топо встал и поцеловал ее в щеку, потом повернулся к Лукасу.

— Извини, но я забыл, как тебя зовут.

— Йоганнес, — прошептал Лукас, чувствуя, что ему становится нехорошо.

— Salute, Йоганнес! — Топо чокнулся с ним и снова сел. — Я очень рад, что встретил в этой глуши таких милых, интересных и интеллигентных людей.

Магда почувствовала себя польщенной.

— И мы тоже, Стефано, — сказала она. — Мы с Йоганнесом уже говорили о том, что очень трудно здесь, в забытых богом местах, найти кого-то, с кем можно с удовольствием провести вечер и поговорить о чем-то, что выходит за рамки обычного общения. И сошлись во мнении, что ты как раз и являешься таким человеком.

— Спасибо, Магда. Я по-настоящему счастлив.

Они улыбнулись друг другу, и Лукас почувствовал себя лишним.

Кухня Магды была простой, но о такой кухне можно было только мечтать. В ней царила своеобразная атмосфера, однако ее практичность нельзя было сравнить с практичностью современной кухни. Самой большой проблемой Магды было то, что на кухонном столе не хватало места и, если нужно было приготовить обильный ужин, как сегодня, у нее не оставалось ни кусочка свободного пространства. Например, невозможно было приготовить десерт, не освободив часть стола.

— Пожалуйста, извините меня. Я на минуту, — сказала она. — Мне нужно заняться кухней и dolce.^[52] Но я думаю, что вам и вдвоем не будет скучно.

— Ну конечно! Никаких проблем! — сразу же сказал Топо. — Может быть, я могу чем-то помочь?

— Нет, пожалуйста, не надо! Я сама все сделаю. Пока. — Она исчезла в доме.

Если и было что-то, чего Магда не могла выносить, так это гостей, которые носили тарелки в кухню и демонстративно хватались за полотенце для посуды. Кроме того, ей хотелось, чтобы Топо и Йоганнес побыли немного одни. От нее не укрылось возникшее между ними напряжение, и она надеялась, что оно исчезнет, если они поговорят с глазу на глаз.

Через окно кухни она увидела, что Йоганнес и Топо встали из-за стола, медленно прошли через двор и завернули за угол дома.

«Прекрасно, — подумала она, — они найдут общий язык, если у них будет возможность спокойно поговорить».

— У тебя прекрасная жена, — сказал Топо по-английски, глубоко вздохнул и задумчиво посмотрел на луну.

— Я знаю, — сказал Лукас тоже по-английски. — Я убеждаюсь в этом каждый день.

— Она необыкновенная: красивая, уверенная в себе, умная и очаровательная. Такую женщину даже в Германии встретишь не каждый день. А здесь и подавно.

— Я знаю, — повторил Лукас.

У него не было ни малейшего желания выслушивать хвалебные оды в адрес Магды. Ему хватило и того, что Топо еще за столом начал возносить ее до небес.

— Я думаю, для такой женщины человек готов на все. Действительно на все. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да, — сказал Лукас, и у него начала зудеть кожа, настолько неприятен был этот разговор.

Какое-то время они молча шли рядом. Потом Топо неожиданно спросил:

— Тебе понравились фотографии?

Лукас вздрогнул. Желая выиграть время, чтобы обдумать этот жуткий вопрос, он не совсем оригинально спросил:

— Какие фотографии?

— Уверен, ты знаешь, что я имею в виду. Я наблюдал за тобой, когда ты получил первый конверт. Собственно, и этого уже было достаточно. Так что давай оставим эти игры.

Лукас словно смотрел на себя со стороны, анализировал свои ощущения. Ему было не холодно, а жарко, ужасно жарко, и он даже удивился, что еще в состоянии держаться на ногах. И это чувство подавило все остальные мысли. В какое-то мгновение он даже с восхищением подумал: «Невероятно, но я могу дышать и думать, в то время как у меня выбивают землю из-под ног».

— Ты ничего не скажешь? — спросил Топо.

— А что я должен сказать?

— Кто этот мертвец?

Лукас молчал.

— Кто ты такой?

Лукас никак не реагировал.

— Ну ладно.

Топо остановился в круге света от фонаря и облокотился на полуразрушенную каменную ограду, носком туфли перекатывая какую-то палочку.

— Слушай внимательно, Йоганнес, или как там тебя зовут! Этот мертвец — наша тайна. О нем знаем только ты и я. Правильно?

Лукас старался не сделать ни малейшего движения, которое могло бы подтвердить или опровергнуть догадку Топо.

— Я думаю, ты не особенно заинтересован в том, чтобы я сообщил карабинерам, где можно найти труп, который с большой вероятностью является мужем Магды. Правильно?

Лукас не двигался.

— Вижу, ты меня понимаешь. Так что слушай очень внимательно и не забудь ничего из того, что я сейчас скажу. Я хорошо представляю, какие проблемы могут у тебя возникнуть, если все это дело всплывет на свет Божий.

Жар исчез. Теперь Лукасу стало холодно.

— Ты знаешь, в последнее время мне не очень везло. Я потерял прибыльную работу и сейчас в несколько затруднительном положении. Но небо послало мне хороших друзей. Тебя и Магду. Может быть, самых лучших из тех, которые у меня когда-нибудь были. В любом случае, мы все сидим в одной лодке и очень важно, чтобы эта лодка не утонула. Поэтому я решил попросить тебя об услуге в двадцать пять тысяч евро. В конце концов, мы же amici^[53] и наша прекрасная дружба только началась.

У Лукаса все плыло перед глазами.

— Где труп?

Топо снисходительно улыбнулся:

— Прошу тебя! Что за глупый вопрос? Ты же знаешь это лучше остальных!

И он, словно разговор на этом закончился, широким, энергичным шагом направился к дому, но через несколько метров с наигранным удивлением обернулся.

— В чем дело? Идем! Наша короткая дружеская беседа пробудила во мне жажду. Мне срочно нужен бокал вина. — Топо сделал вид, что только в этот момент ему в голову пришла новая мысль. — Ах да, мы же еще не обо всем поговорили. Я в среду снова загляну сюда. Магда говорила, что хочет построить бассейн. Возможно, я привезу с собой архитектора. В конце концов, друзья ведь должны помогать друг другу, не так ли?

— А как я могу быть уверен, что ты не станешь появляться здесь каждую неделю с новым требованием? — хрипло спросил Лукас.

Топо это, похоже, позабавило.

— Где и когда в этом мире можно быть в чем-то уверенным? — спросил он и засмеялся.

И он, сияя, пошел навстречу Магде, которая как раз появилась из дома, держа в руках большой поднос с тирамису.

— Что случилось? — спросила она, с недоумением глядя на каменное лицо Лукаса. — Вы что, поссорились?

— Наоборот, — радостно сообщил Топо, — мы прекрасно поговорили. У тебя великолепный муж, Магда!

— Я знаю, — сказала она и бросила на Лукаса взгляд, исполненный любви.

Топо уехал в четверть второго. Он выпил две бутылки вина и пребывал в прекраснейшем настроении. Его походка была ровной, и было видно, что он полностью уверен в себе. На прощание он обнял как Магду, так и Лукаса, поблагодарил их за «прекрасный вечер» и «сенсационную еду», сел в свою машину и уехал.

Магда и Лукас вместе наводили порядок в кухне.

— Я получила большое удовольствие от вечера, — сказала Магда, протирая бокалы. — До сих пор мне еще ни с одним итальянцем не удавалось поговорить так хорошо, как с этим Стефано. Мне бы очень хотелось, чтобы наши отношения продолжались.

— Я его терпеть не могу, — пробормотал Лукас, — он с первой секунды вызвал у меня антипатию. И даже сегодняшний вечер ничего не изменил.

— Но почему? Я думала, вы хорошо поговорили, когда остались вдвоем.

— Нет, этого не было. Мы больше молчали.

Магда расставила бокалы в шкафу, Лукас вымыл кастрюли и сковородки.

— Это все потому, что ты не говоришь по-итальянски. А что, если ты запишешься на курсы итальянского языка?

— Посмотрим. Я подумаю, — пробормотал Лукас.

Этой ночью не страсть бросила Лукаса в объятия Магды, а невыносимый страх потерять ее.

54

В понедельник утром Лукас поехал в Монтеварки и открыл счет в «Ваnса Toscana». Магде он об этом ничего не сказал. Потом он засел за ее компьютер. Магда подумала, что он будет что-то искать в Интернете и писать электронные письма, и оставила его в покое.

Лукасу понадобилось два часа, чтобы найти нужные файлы. Поскольку Магда не любила банковские операции по онлайну, так как они казались ей слишком ненадежными, она согласовала со своим банком иной путь, чтобы переводить деньги, когда она была в Италии. Она печатала заявку на денежный перевод, подписывала ее, сканировала и отправляла электронной почтой в банк, который, в свою очередь, осуществлял перевод денег.

Лукас нашел две отсканированные заявки на перевод. Одна была за прошлую неделю, а вторая — за прошлый декабрь. Он распечатал обе.

Он вырезал подпись Магды, потом таким же размером и шрифтом оформил новую заявку с просьбой сделать два перевода по двенадцать тысяч пятьсот евро на его счет в «Ваnса Toscana». Он распечатал этот файл и приклеил подпись Магды под ним. Он не был уверен, что после сканирования нельзя будет распознать подделку, и на всякий случай распечатал отсканированный файл. И пришел в восторг, поскольку определить, что подпись вклеена, было невозможно.

Он сопроводил заявку на перевод парой любезных фраз и отправил ее господину Вайзе в банк Магды, постаравшись составить электронное письмо так, как это обычно делала она, для чего внимательно просмотрел в электронной почте все письма, которые Магда отсылала в свой банк. Теперь оставалось только ждать и придумывать для Магды какое-то объяснение, зачем он снял с ее счета двадцать пять тысяч евро. Но на это у него еще было время, потому что пройдет не меньше недели, пока в Италию дойдет выписка по счету. И вообще, в ее глазах он был Йоганнесом и у них был совместный счет, так что ему не нужно отчитываться перед ней, на что он тратит деньги.

Почувствовав облегчение, оттого, что первый шаг удался, он откинулся на спинку стула и громко зевнул. Потом он вспомнил, что уже давно собирался записать себе в телефон мелодию из фильма «Крестный отец». Он нашел ее в Интернете и, пока она копировалась, открыл ящик письменного стола. Там лежало письмо, и когда он увидел адрес, то остолбенел.

На конверте было написано: «Торбен Тилльманн, колледж Ст. Блазиен, Фюрштабт-Герберт-Штрассе, 1479837 Ст. Блазиен». Лукас разорвал конверт, достал письмо и стал читать.

Дорогой Торбен!

Позавчера папа и я совершили прекрасную экскурсию в аббатство ди Монте Оливетто Маджоре. Наверное, ты уже слышал о нем. Это один из самых старых и знаменитых монастырей в Италии. Было очень интересно, и день был прекрасный, и каждый раз, когда я бываю в монастыре, я думаю о тебе, потому что твоя жизнь в интернате, наверное, немного похожа на повседневную жизнь в монастыре.

Я купила тебе четки, потому что я знаю, что ты их коллекционируешь. Ты можешь спрятать их, если стесняешься других, или списать все на мать, у которой такой странный вкус.

Кстати, пару дней назад я встретила в Амбре Джованни. У него сейчас каникулы, и он спрашивал, когда ты приедешь. Я сказала, что, может быть, уже на этой неделе. Он обрадовался.

А как обрадовались мы, Торбен! Все-таки очень тяжело, что мы видимся друг с другом только на каникулах. Но пару дней мы еще потерпим.

Пожалуйста, напиши все же, в котором часу ты приедешь в Ареццо, чтобы я могла тебя встретить.

Береги себя и чувствуй, что тебя обнимает и целует

твоя мама.

P. S. Папа передает тебе сердечный привет!

Лукас взмок от пота. Он еще раз прочитал письмо, сложил его и спрятал в карман.

Теперь он осмотрелся в комнате Магды более детально и уже с другими намерениями. Его взгляд упал на фотографию на полке. Торбен, когда ему было приблизительно десять лет, на рыбалке с Йоганнесом. Оба держали удочки и смотрели на воду, тем не менее фотография передавала глубокую связь между отцом и сыном.

Лукас подошел к полке и взял фотографию в руки. Потом он увидел голубую шкатулку, стоявшую за фотографией, которую нельзя было заметить сразу. Он открыл ее.

Там лежало много писем. Все они были адресованы Торбену, но так и не отосланы.

Торбен был очень милым мальчиком. Нежное дитя с большими темными глазами, похожее на Магду как две капли воды. Худенький, даже слишком худенький и маленький для своего возраста.

— Меня это абсолютно не волнует, — часто говорил Йоганнес. — Чего до смерти не люблю, так это жирных детей.

Но это волновало Торбена. Он всегда был последним, кого включали в команду по выбивному, и первым, кого выбивали из игры. А Макс, наоборот, был самым большим в классе, этаким ребенком-горой, на двадцать килограммов тяжелее, чем Торбен. При игре в выбивного он возвышался посреди поля, как скала, и ловил каждый мяч, который, собственно, должен был выбить его из игры. Он не мог быстро бегать, но прекрасно умел брать мяч. Его толстые руки молниеносно смыкались вокруг него, словно хищное растение вокруг трепыхающейся мухи. А бросок у него был настолько сильным, что его боялись все, в кого он целился. Макс был жирным, но в команду его всегда выбирали первым.

Торбен изо всех сил старался заполучить Макса в друзья и предложил свою помощь: писать за него сочинения на немецком языке и делать домашние задания по английскому. Макс был в восторге. С немецким языком у него были отвратительные отношения. Он путал n и m, b и p, g и k. Кроме того, он писал по-немецки так, как говорила его мать: «Фрау Мюллер ейный брат вчера попал в больницу» или, например, «Ты видела Эльки евойную шляпу? Она ей ваще не идет!»

Макс был согласен, чтобы Торбен сидел с ним за одной партой, а Торбен давал ему списывать. Таким образом, со временем Торбен стал очень нужен Максу. Макс не мог без него обойтись, а Торбен благодаря сильному другу уже не чувствовал себя букашкой, которую можно раздавить без особых усилий.

К окончанию шестого класса Макс всеми правдами и неправдами выбился в середняки и вместе с Торбеном перешел в гимназию. Хотя Макс уже не был таким толстым, как раньше, Йоганнес по-прежнему снисходительно называл его Фрикаделькой и почти не разговаривал с ним, когда Макс приходил к Торбену и даже обедал вместе с ними.

Но через несколько месяцев в новой школе Фрикаделька изменился. Он встречался с Торбеном, только если это было необходимо, чтобы выполнить домашнее задание и получить какую-нибудь помощь по занятиям. Он собрал вокруг себя группу подростков, которые целыми днями шатались по городу, затевали драки, воровали сумочки, курили марихуану и напивались до беспамятства.

Когда Макса выгнали из школы, Торбен замкнулся. После занятий он закрывался в своей комнате, сидел перед компьютером или играл на гитаре. Музыка заменила ему реальную жизнь. И его успехи в школе катастрофически снизились: до поздней ночи он сидел с наушниками на голове, а днем постоянно был уставшим и засыпал буквально на ходу.

— Я не понимаю, что происходит с мальчиком, — сказала Магда Йоганнесу. — Ясно только одно: так дальше продолжаться не может! Я не знаю, что он делает за компьютером: если я захожу в комнату, он сразу же закрывает сайт или просто выключает компьютер. Он больше не делает домашние задания. Он только слушает музыку или бренчит на своей гитаре. Он не выходит из дому, к нему не приходят друзья… Если так будет продолжаться, он не закончит даже этот класс, не говоря уже о средней школе.

Йоганнес видел все далеко не в столь мрачном свете.

— У мальчика переходный возраст, — сказал он. — Они все в это время вытворяют бог знает что. Как по мне, то пусть он лучше слушает музыку и пару месяцев посидит за компьютером, чем будет употреблять наркотики и станет таким же уголовником, как этот Фрикаделька.

— Пару месяцев? — с насмешкой спросила Магда. — Переходный возраст длится пару лет. А за это время он угробит свое будущее.

— Ну и что ты предлагаешь? Забрать у него компьютер? Разбить гитару, продать его iPod? Он этого нам никогда не простит, а то и вообще сбежит из дому, чтобы засесть у какого-нибудь друга и оглушать себя музыкой там. Оставь его, Магда! Просто оставь его в покое.

— Я уже стала подумывать, не отдать ли его в интернат, — сказала Магда и выжидающе посмотрела на Йоганнеса. — Там отведено время для работы, спорта, игр. Там наблюдают за тем, как дети выполняют школьные задания. Там Торбен постоянно был бы со сверстниками и не чувствовал себя таким одиноким. И там невозможно часами сидеть в Интернете или оглушать себя музыкой с компакт-дисков.

— Интернат — это капитуляция, Магда, — сказал Йоганнес. — Тот, кто делает это, сбегает от трудностей и отдает своего ребенка в чужие руки. Но я этого не хочу. Я хочу видеть его, когда прихожу домой. А пожить без нас он еще успеет.

— Когда ты говорил с ним последний раз? Я такого уже и не помню. Когда он появляется, чтобы перекусить, то не произносит ни слова.

— Летом мы поедем в Италию. Там у нас будет достаточно времени, и мы сможем с ним поговорить. Если хочешь, можем даже спросить, хочет ли он в интернат. Но я себе этого не могу представить.

На этом разговор закончился, и Йоганнес вышел из кухни.

Магда была рассержена. Ей казалось, что Йоганнес просто не видит или не хочет видеть, что нужно срочно что-то предпринимать, если они не хотят потерять Торбена.

Однажды утром Торбен зашел в кухню. Магда как раз выжимала сок из апельсинов.

— У меня к вам одна просьба… — начал он.

Магда удивленно приподняла брови.

— Мой сын заговорил! Вот это событие! Я думала, ты потерял дар речи.

Торбен вздрогнул. Все это не имело смысла. У матери было плохое настроение. Лучше поговорить в другой раз.

— Так что за просьба? — спросила Магда.

— Да ладно. Проехали.

— Да говори же! Что за просьба? Может быть, я смогу выполнить ее.

Хотя ему этого и не хотелось, Торбен сказал:

— Я хочу рояль.

— Что ты хочешь? — Магда потрясенно уставилась на него.

— Рояль или пианино. Пусть даже не новый. Пожалуйста, мама!

— Торбен, послушай меня внимательно. Я считаю, очень здорово, что ты играешь на гитаре. И думаю, что было бы прекрасно, если бы ты играл на рояле. Я ничего не имею против того, что ты слушаешь музыку. Но надо делать не только это, не по двадцать часов в день, друг мой! До тех пор, пока от этого страдают занятия в школе, я не могу поддержать твою просьбу. Ты это понимаешь?

— Нет, не понимаю!

Глаза Торбена заблестели от злости, и Магде даже показалось, что в них промелькнула ненависть. Но сдаваться она не хотела.

— Я могу выразиться яснее: приноси снова хорошие отметки, и ты получишь рояль.

— Это шантаж!

— Нет, это вполне разумное предложение. Ведь если ты будешь продолжать в том же духе, то не сможешь закончить школу и испортишь себе будущее.

— Да плевать я хотел на аттестат!

— Вот видишь! И поэтому рояль ты не получишь!

Торбен не сказал больше ни слова. Он выскочил из кухни, громко хлопнув дверью, и с тех пор во время совместных ужинов он всегда молчал, что доводило Магду до бешенства.

Через четыре недели сотрудники экспедиторской фирмы «Тилльманн» позвонили в дверь их квартиры.

— Добрый день, фрау Тилльманн, — сказал один из них в переговорное устройство, — мы вовремя?

Конечно, это было явно не вовремя. Магда была вне себя от злости, но лишь глухо ответила:

— Пожалуйста, заходите. Четвертый этаж.

— О чем ты, собственно, думал? — спросила она Йоганнеса вечером. — Я была против того, чтобы дарить ему рояль.

— А я за.

— Я хотела бы, чтобы это зависело от его оценок.

— А я нет.

— Йоганнес, что это значит? Разве ты не понимаешь, что наносишь мне удар в спину?

Йоганнес подошел и обнял ее за плечи.

— Ты что, совсем забыла, как чувствовала себя в четырнадцать-пятнадцать лет? В это время дети находятся практически в состоянии бегства. И если Торбен убегает в музыку, то это лучшая альтернатива из всех. Даже если школа некоторое время будет страдать.

У Магды на душе было так плохо, что хотелось выть, но она ничего не сказала. Достаточно того, что Торбен избегал попадаться ей на глаза, подчеркивая, что не хочет иметь с ней ничего общего. А ей не хотелось ссориться с Йоганнесом.

Немного погодя она была не просто удивлена, но по-настоящему потрясена тем, как Торбен играет. Но при этом всегда, когда слышала звуки рояля из комнаты Торбена, чувствовала укол в сердце.

Торбен знал Арабеллу уже целых двадцать девять дней и тринадцать часов. В Интернете он попал на сайт чатов, и ему бросился в глаза ник Душа.

«Почему тебя зовут Душа?» — спросил он ее.

«Не знаю. Просто пришло в голову».

«Ты девушка?»

«Да, а ты?»

«Нет».

Она послала ему смайлик, чтобы показать, что ответ развеселил ее.

«Сколько тебе лет?» — спросил Торбен.

«Четырнадцать. А тебе?»

Четырнадцатилетняя девочка, которая называет себя Душой, — это было нечто прекрасное.

«Мне шестнадцать».

Его рука дрожала так, что курсор прыгал на экране.

«Где ты живешь?»

«В Берлине».

«Я тоже».

У него сильнее забилось сердце.

«Почему ты называешь себя Орел?»

«Просто так».

«Я тебе не верю».

«Это правда».

«И все же?»

«Орлы — это классно! Они живут в горах, летают высоко и видят целый мир».

«Так же, как и душа?»

«Может быть. Да. Я думаю, да. Точно».

«У вас что, не все дома?» — влез в их переписку кто-то неизвестный с ником kick47.

«Слушай, — написала Душа, — давай уйдем на личный чат, тогда мы будем только вдвоем».

И с этого времени они переписывались часами. Торбен узнал, что она ходит в гимназию имени Гете в Вильмерсдорфе, живет в Шарлоттенбурге, любит певцов, исполняющих лирические песни и баллады, предпочитает исторические фильмы и любовные романы. Что она шатенка, у нее длинные волосы и на щеках, когда она смеется, появляются две глубокие ямочки. Ее звали Арабелла Вайнерт, у нее не было ни братьев, ни сестер и пока что не было друга. Ее отец был свободным фотографом, а мать работала на полставки в туристическом бюро.

Они писали друг другу обо всем: о своих мечтах, о своих надеждах и о своих страхах.

Когда они не болтали в чате, то посылали друг другу письма по электронной почте. Иногда по десять штук в день. Арабелла прислала ему свою фотографию, и у Торбена было ощущение, что самая красивая девочка в мире говорит только с ним. И он делился с ней своими мыслями.

Так он написал ей.

Это было его первое любовное стихотворение. Он чувствовал себя так, словно из него выжали все соки, и нервно барабанил пальцами по столу, ожидая ответа.

Магда заглянула в комнату.

— Что случилось? Что с тобой?

— Ничего! — закричал Торбен. — Ничего не случилось! Абсолютно ничего. Пожалуйста, уйди! Сейчас я не могу. Оставь меня одного!

Магда стояла в двери, словно окаменев. Бегающий взгляд Торбена и его чрезмерная нервозность вселяли в нее страх.

— Может быть, я чем-то могу тебе помочь? — прошептала она.

— Пошла вон! — заорал Торбен. — Уйди наконец!

Он был близок к тому, чтобы разрыдаться, и мышкой вычерчивал на компьютерном коврике какие-то сумасшедшие круги.

Магда вышла и тихо закрыла за собой дверь. Это уже ненормально! У него не было друзей, не было подруг, он не ходил ни в кино, ни на дискотеку, не занимался спортом. Он только сидел в своей комнате перед компьютером, за роялем или в углу со своей гитарой и потихоньку сходил с ума.

«Ты поэт! — ответила Арабелла. — Твое стихотворение — это самое чудесное, что я читала». И написала внизу свой номер телефона.

Торбен сначала боялся звонить ей. Он переживал, что будет заикаться, в чем-то ошибется, скажет что-нибудь необдуманное, что рассердит ее. Он боялся не найти нужных слов, и тогда — что самое плохое! — возникнет пауза, которая будет все длиннее и длиннее, потому что он не будет знать, что сказать дальше.

Но ничего этого не случилось. Ее голос звучал словно музыка, а каждое слово, которое она произносила, он буквально впитывал в твердой уверенности, что ничего из сказанного никогда не забудет.

Несколько дней спустя они встретились в первый раз.

Торбен сказал матери, что хочет сходить в кино с другом. Лицо Магды прояснилось.

— Вот и прекрасно! А что вы будете смотреть?

— Еще не знаем. Мы встретимся перед киноцентром, а потом решим, на какой фильм пойдем.

— Когда ты вернешься?

— В восемь. Нет, скорее, в девять.

— Оʼкей. Если будешь опаздывать, пожалуйста, позвони.

— Сделаю.

Он улыбнулся и ушел.

Магде впервые за последнее время показалось, что все нормализовалось и наступил поворот к лучшему.

55

Лукас услышал шаги Магды на лестнице. Он вздрогнул, закрыл шкатулку с письмами, поставил ее на полку и прикрыл фотографией. И только успел отвернуться, как Магда зашла в комнату.

— Ты что делаешь? — спросила она, удивленная его испуганным и беспомощным видом.

— Ничего. Я думаю.

— О чем ты думаешь?

— Знаешь, я хотел поговорить с тобой… Может быть, купим акции? Я как раз смотрел в Интернете, ценные бумаги «Дакс» в настоящее время очень выгодно…

Магда перебила его:

— Пожалуйста, оставь меня в покое с этой ерундой хотя бы на время отпуска, хорошо? Поговорим об этом, когда вернемся в Берлин.

— Если мы будем ждать, то можем опоздать!

Магда сделала рукой такое движение, будто отбрасывала что-то, и это означало, что ей все равно.

— Ты случайно не видел мои кроссовки? Я ищу их с утра. Я думала, что сняла их в гостиной, но там их нет.

— Извини, но я тоже не знаю, где они. Ты смотрела в кладовке? Там, где стоят резиновые сапоги? Мне кажется, я видел их там.

Магда улыбнулась, сказала: «Хорошая идея» — и вышла из комнаты.

Лукас уселся в кресло возле окна.

Что происходит с Магдой? Она вытесняла из своей памяти смерть Торбена. Может быть, она таким же образом вытесняла и смерть Йоганнеса?

Арабелла была еще красивее, чем на фотографии, и Торбен никак не мог поверить, что она на самом деле стоит перед ним и он не просто выдумал свою любовь.

Держась за руки, они шли по городу. За небольшой химчисткой, в которой в качестве декорации висела картина, изображающая какой-то пейзаж, была ниша, где стояла полностью высохшая комнатная березка.

Торбен притянул Арабеллу к себе. Немножко неуклюже и неумело, но она тут же прижалась к его груди. Они стояли так несколько минут. Его сердце бешено стучало, голова гудела, в ушах шумело так, словно он оказался на берегу моря во время шторма. А потом он поцеловал ее. Ее губы были теплыми и мягкими, и вкус у них был такой, будто она только что съела ванильный пудинг.

В Европейском центре они купили мороженое и сели возле одного из фонтанов.

— Завтра пойдем на озеро, — сказала она. — Город не годится для орлов.

Торбен попросил мать разрешить ему брать уроки игры на гитаре. Дважды в неделю.

— Уроки игры на гитаре? Да ты и так очень хорошо играешь на ней. Почему бы тебе не брать уроки игры на рояле?

— Я сочиняю песни на рояле, и получается хорошо, очень хорошо, но мелодии, которые я нахожу, слишком сложные. Я не могу сыграть зонг на гитаре, и это выводит меня из себя.

— Хорошо. Как хочешь. Бери уроки игры на гитаре. А времени у тебя на это хватит?

— Легко.

Магда знала, что это было преувеличением. Она получила письмо из школы, в котором сообщалось, что в этом году, после окончания десятого класса, Торбен должен покинуть учебное заведение. Он бы и так остался на второй год, но преподаватели по специализированным предметам не верили, что он сможет закончить двенадцать классов. Для него и для них это было бы мучением. У него нет ни малейшего интереса к школьным занятиям. Если мать согласна, то в десятом классе учителя будут смотреть сквозь пальцы на оценки Торбена, чтобы он закончил хотя бы среднюю школу. Она не стала показывать письмо Йоганнесу, хотела спокойно поговорить с ним в субботу, но Торбен опередил ее со своей просьбой. И хотя она считала, что поступает неправильно, но все же согласилась. Она не хотела быть человеком, который отнимает у него радость.

Но Торбен не ходил на уроки игры на гитаре. Он брал инструмент и деньги, которые давала Магда, и бежал к Арабелле.

За две недели не упало ни капли дождя. Июнь был необычайно жарким. Берлинцы поглощали рекордное количество мороженого, бассейны под открытым небом были переполнены, а в фонтанах купались маленькие дети.

На озере Закровер Зее они нашли маленькую бухту. Всего несколько метров песка, скрытого свисающими ветвями ив и густым кустарником. Там они прятались, обнимались и разглядывали облака, которые плыли над ними.

Голова Арабеллы лежала на груди Торбена. Она слушала, как бьется его сердце и как резонирует голос, когда он поет для нее под гитару. Как и он, она мечтала очутиться в ином мире и чувствовала, что не такая, как все. Нечто особенное, что просто не вписывается в эту жизнь.

Он пел любимый зонг Ивонны Каттерфельд:

— И я чувствую то же самое, — сказала она тихо. — Я все это чувствую с тех пор, как узнала тебя.

Торбен пел, а солнце постепенно садилось. Он знал, что опаздывает. Ему нужно было вернуться домой до девяти вечера, а он уже никак не успевал. Но он пел дальше, а Арабелла тихонько подпевала ему.

Вдруг Арабелла приподнялась и убрала волосы со лба.

— Давай не пойдем домой, — прошептала она. — Здесь так чудесно!

Торбен набрал пару аккордов, и музыка, казалось, поплыла над водой.

— Оʼкей, — сказал он. — Останемся здесь.

Родители, дом, школа и весь мир с его устоями, правилами, обещаниями — ему все было безразлично.

Существовала только Арабелла и этот маленький клочок песка возле озера.

Поэтому он не позвонил домой, а только закрыл глаза, когда она наклонилась и поцеловала его. И когда они разделись, ему казалось, что он раздвигает облака для нее. И это было самое волнующее, что он испытывал до сих пор.

Йоганнес пришел домой в половине десятого.

— Что у тебя на ужин? — спросил он еще в дверях. — Я целый день ничего не ел и такой голодный, что ты себе даже не представляешь!

— Торбен не пришел домой, — сказала Магда бесцветным голосом.

— Как не пришел домой?

— Боже, неужели это так трудно понять? Он обещал, что будет дома не позже девяти, а сейчас уже половина десятого. — Ее голос был высоким и пронзительным.

— Успокойся! Полчаса — такое бывает. Давай поужинаем, а там посмотрим, что делать дальше.

«Это все, что его интересует, — рассерженно подумала Магда. — Лишь бы поесть. А что с сыном, ему все равно». Она распахнула холодильник и с грохотом выставила перед ним колбасу, сыр и остатки салата.

— Приятного аппетита!

Йоганнес сел за стол, достал хлеб из корзинки и отрезал себе кусочек.

— Тебе не кажется, что это просто истерика?

Магда ничего не ответила, но на ее глазах выступили слезы.

— Он еще никогда не опаздывал, — прошептала она.

— А с кем он ушел?

— Ни с кем. Он пошел к учителю игры на гитаре.

— А где это?

Магда прочитала с бумажки адрес, который назвал ей Торбен.

— А номер телефона есть?

Магда кивнула.

— Так позвони. До которого часа должны быть занятия?

— До семи. Потом он еще немножко гуляет, но в девять всегда дома.

— Позвони.

Магда пошла в гостиную и набрала номер.

Когда через несколько минут она вернулась в кухню, то не знала, что делать: то ли взорваться от злости, то ли рыдать от отчаяния.

— По этому адресу и по этому номеру телефона нет никакого учителя игры на гитаре. Торбен, наверное, просто списал его из телефонной книги.

Йоганнес молчал. Магда видела, что и он забеспокоился.

— Где же этот негодяй? — пробормотал он и ударил кулаком по столу. — Он должен помнить одно: я с пониманием отношусь ко многому, но не позволю себя дурачить!

У них двоих это было в первый раз. Торбен еще никогда в жизни не испытывал такого глубокого чувства. Он стал взрослым. Начиналась новая жизнь. И было невообразимо, что он сможет повторять все снова и снова. Что это будет частью его жизни.

Его мечты исполнились. И он уснул в объятиях Арабеллы. Бесконечно счастливый.

В половине третьего он появился в дверях. Он понял, что это и есть реальность: плачущая мать и бледный как смерть отец, которые нервно и одновременно беспомощно требовали от него объяснений: «Где ты был? Что ты делал? С кем ты был? Почему ты соврал нам? Почему ты не позвонил? Ты знаешь, как мы беспокоились! Мы подняли на ноги полицию! Как ты можешь с нами так поступать? Говори!»

Но Торбен ничего не сказал. Он молча ушел в свою комнату, улегся на кровать и в мечтах видел орла, который парил над головой Арабеллы. Всегда и везде был там, где она.

Она не позвонила, а прислала электронное письмо.

«Любимый мой Торбен, — написала она, — я рассказала о тебе. Мне пришлось это сделать, потому что было действительно слишком, слишком, слишком поздно, когда я пришла домой. Мать закипела до ста восьмидесяти градусов и хотела отправить меня в интернат для трудновоспитуемых детей. Я рассказала ей о тебе, и это было ошибкой, потому что теперь мне запрещено тебя видеть. По крайней мере, в ближайшие недели. До тех пор пока я тебя забуду или пока моим родителям не покажется, что я тебя забыла. Но я тебя никогда незабуду. Никогда! Я пишу это тайно и сейчас же сотру, потому что мать знает пароль моего компьютера. Пожалуйста, ответь мне! Я жду! Любящая тебя больше всего на свете Душа».

«Душенька, я ничего не рассказал о тебе, но у меня дела обстоят так же. Мне запрещается выходить, а родители сходят с ума, потому что не знают, где я был. Но я им никогда этого не скажу! Умираю от тоски по тебе! Твой Орел».

Они снова перешли в чат.

«Я не выдержу без тебя! Как сделать так, чтобы мы встретились?»

«Ты можешь удрать?»

«Да, но только ночью, когда они будут спать».

«Хорошо. Давай встретимся в два часа ночи возле Колонны победы. Оʼкей?»

«Да. Туда я смогу дойти пешком».

«Я жду не дождусь».

«Я тоже».

«Я тебя люблю».

«А я люблю тебя еще больше».

Торбен не представлял, что ночью будет так трудно ускользнуть из дому. Он никогда не обращал внимания на то, что паркетный пол трещит, а дверь, ведущая в коридор, скрипит, и не думал, что потребуется настоящая ловкость, чтобы бесшумно взять в руки связку ключей и открыть замок. Несколько раз он, затаив дыхание, замирал и прислушивался, не проснулись ли родители и не вышли ли они из спальни.

Но ничего не случилось. В четверть первого он вышел из дому и помчался через город, сосредоточенный и готовый каждую минуту спрятаться в подворотне, если мимо будет проезжать полицейский патруль.

А потом они держали друг друга в объятиях.

— Я не могу без тебя жить.

— И я без тебя.

— Но они не разрешают нам…

— Они нас не разлучат.

— Никогда.

Держась за руки, они прошли через Большую Звезду, громко смеясь и не обращая внимания на машины, которые истошно сигналили, объезжая их, и укрылись в густой темноте Тиргартена.

Похолодало, а Арабелла была без куртки. Торбен растирал ее озябшие руки.

— Что нам делать? — спросила Арабелла. — Мать постоянно стережет меня. Это сущий ад. Она считает, что я слишком молода, чтобы иметь друга.

— Мы не можем ждать, пока нам исполнится восемнадцать лет.

— Нет. Мы к тому времени сойдем с ума.

Торбен отдал Арабелле свою куртку, и они сидели, тесно прижавшись друг к другу.

— Мир такой ужасный! — сказала Арабелла. — Мы не вернемся домой.

— А куда нам идти?

— Не знаю. Но я сыта всем этим по горло. Я хочу быть с тобой. И больше ничего.

— Я знаю, где мы можем быть всегда вместе.

У Торбена в горле стоял комок. Он чувствовал, что мир обрушится, если он скажет то, что думает. Но тем не менее сказал:

— Давай улетим отсюда. Ты — как душа, а я — как орел. Прочь из этой жизни! После смерти мы навсегда останемся вместе. Навечно. И никто нас не разлучит. Там нет родителей, нет школы, нет запретов.

— Где это?

— На небе.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен.

— Откуда ты это знаешь?

— Просто знаю, и все. Доверься мне.

— Я не могу поступить так с родителями! — Арабелла закрыла лицо руками.

— Но они разлучают нас. Они не хотят, чтобы мы были вместе.

— Да, ты прав. Только обещай мне, что все не закончится.

— Обещаю.

— Я боюсь.

— Не нужно бояться. Я с тобой.

Арабелла молчала и едва дышала. Потом она прижала ладони ко рту, словно пытаясь подавить тошноту, посмотрела на Торбена и улыбнулась.

— Я тебе верю. Давай сделаем это.

Они целовались, пока не забрезжил рассвет.

Генрих Заватцки работал на Берлинском транспортном предприятии уже двадцать три года, с тысяча девятьсот девяностого он был машинистом городской электрички. Чаще всего его ставили на участок из Ораниенбурга до Ваннзее. Его любимый маршрут.

Это был поворот перед небольшой пихтовой рощей, которая ему особенно нравилась. Но он не представлял, что ожидало его за поворотом. И то, что он увидел, было именно тем кошмаром, которого он боялся и который был у него перед глазами все двадцать три года. Однако он всегда успокаивал себя тем, что такое может быть с другими, но только не с ним.

Там стояли они. Двое. Юные, очень юные. Только это он и успел понять. Они держались за руки. Девочка стояла, широко расставив ноги над правым рельсом, а мальчик — над левым. Они стояли спиной к поезду. Они должны были слышать звук приближающейся электрички. Но не двигались и не поворачивались. И не пытались убежать.

Генрих Заватцки почувствовал прилив адреналина. Он тормозил как сумасшедший, как будто хотел опровергнуть все расчеты о длине тормозного пути и доказать их абсурдность. Он совершенно четко понимал, что сделать это невозможно, тем не менее в нем теплилась слабая искорка надежды.

Но ему не удалось остановить поезд. Электричка врезалась в них, и в ушах Генриха раздался звук от удара о тела. Отвратительный звук, который он никогда уже не забудет.

Генрих Заватцки не помнил, кричал ли он что-то в тот момент. Но эта страшная картина навсегда засела в его мозгу, и теперь он до конца жизни будет носить ее в себе.

Торбен и Арабелла умерли мгновенно.

Магде и Йоганнесу не позволили посмотреть на сына, поскольку врачи опасались, что это вызовет слишком сильный шок.

Наверное, это было ошибкой.

Когда Магда услышала о самоубийстве сына, она не захотела этому верить. Она обвинила полицейского, который принес это известие, во лжи, раскричалась и обругала его. Потом она обыскала комнату Торбена в надежде найти записку, прощальное письмо, хотя бы малейший намек на то, что должно произойти.

Но не нашла ничего. Никакой записки. И в его компьютере тоже не было ни электронных писем, ни файлов, которые могли бы указать на приближающееся несчастье или объяснить то, что уже случилось.

Когда гроб опускали в землю, Йоганнес, рыдая, потерял сознание у могилы. Магда же, напротив, не проронила ни слезинки. Ее высохшие глаза горели, словно в них попал перец. А когда она закрывала глаза, ей казалось, что она слышит у себя в голове какой-то шум, словно кто-то проводит наждачной бумагой по необработанному дереву.

56

Удобный момент выпал на следующее утро. Он, как всегда по вторникам, поехал к пекарю, на почту и на рынок, а после этого — в Монтеварки в банк. Было одиннадцать часов тридцать минут. Банк был открыт только до обеда. Если денег нет, у него не будет другой возможности получить их вовремя. Завтра собирался приехать Топо. Лукас понятия не имел, когда он появится, но знал, что от него можно ожидать чего угодно. Даже того, что он будет стоять перед дверью уже в десять.

У Лукаса, пока он ждал в очереди, пересохло во рту, и ему просто необходимо было купить себе в ближайшем баре большую бутылку воды. Чтобы подавить нервозность, он внимательно смотрел на цифровые часы на стене. Он никогда не задумывался над тем, какой долгой может быть минута, если смотреть на часы и ждать, пока появится следующая цифра. В одиннадцать часов пятьдесят две минуты наконец-то подошла его очередь, и он потребовал выписку из счета. Как только лист бумаги с невыносимо громким шумом начал выползать из старенького принтера, он сразу увидел, что там не была напечатана сумма — двенадцать тысяч пятьсот евро. На выписке стояли только пятьдесят евро, которые он заплатил для того, чтобы открыть счет.

— Пожалуйста… — Старательно выговаривая слова, он пытался объясниться по-английски, надеясь, что служащие банка по другую сторону окошка поймут его. — Я ожидаю перевод суммы два раза по двенадцать тысяч пятьсот евро. Два срочных перевода в евро. Они уже должны быть здесь. Вы могли бы посмотреть?

Служащий банка нервно приподнял брови вверх и стал что-то набирать в своем компьютере. Это продолжалось четыре минуты. Потом он сказал по-итальянски:

— Да, поступили двенадцать тысяч пятьсот евро один раз, но они еще не занесены на счет.

Лукас понял, что он сказал.

— А почему только одна сумма?

Служащий опять приподнял брови:

— Не знаю.

— Я могу снять деньги?

Ответом было энергичное отрицательное покачивание головой.

— Только тогда, когда деньги будут на счету.

— Но они мне нужны сейчас! Немедленно!

Служащий опять покачал головой и строго сжал губы.

— Мы сегодня открыты до тринадцати часов тридцати минут, — сказал он, — приходите еще раз. Может быть, деньги уже будут. Buonjiorno.

Лукас больше по привычке сказал «gracia» и покинул банк.

Напротив находился небольшой бар. Он заказал чашку эспрессо и большой бокал минеральной воды, сел у окна и, чтобы увеличить свои шансы понять служащего банка, выписал из словаря, который всегда носил в кармане, слова, которые могли ему понадобиться при втором посещении банка. В тринадцать часов пятнадцать минут он снова пошел в банк.

В похожем на трубу шлюзе, через который нужно было проходить в каждом итальянском банке — кошмар для страдающего клаустрофобией! — Лукас, как и требовалось, приложил указательный палец к маленькой стеклянной пластинке с красной подсветкой, чтобы отсканировать свой отпечаток и тем самым запустить механизм открывания двери. Однако дверь не открылась. При его первом визите в банк это сработало с пятого раза, но в этот раз ничего не получалось. Он попробовал несколько раз, но дверь по-прежнему была закрыта. У Лукаса начали сдавать нервы. Уже было тринадцать часов двадцать две минуты, и, если не повезет, окошко захлопнется прямо перед его носом.

Он принялся бить ладонью по бронированному стеклу шлюза.

— Алло! — орал он. — Non funziona!

Служащий банка, стоявший за окошком кассы, наконец-то обратил внимание на Лукаса и вопросительно уставился на него.

«Черт бы тебя побрал, — подумал Лукас, — да нажми же на кнопку и открой дверь! Как ты думаешь, какого черта я торчу под этим стеклянным колпаком? Ради собственного удовольствия?»

Служащий за окошком попытался знаками объяснить Лукасу, что ему нужно приложить палец к маленькому стеклянному окошку.

У Лукаса от возмущения чуть не поехала крыша. Он начал бить кулаком в стену и громко возмущаться по-немецки, поскольку на итальянском ругаться не умел.

— Не получается! — кричал он. — Ты думаешь, что я тут делаю? Я уже сто раз прикладывал палец сюда, идиот ты такой, но это дерьмо просто не работает! Не покупайте такую хитромудрую дверь, если вы не в состоянии открыть и закрыть ее! Черт бы тебя забрал, открывай же!

Служащий за окошком, правда, не понял беснующегося Лукаса, но, тем не менее, сжалился, нажал на кнопку, и дверь беззвучно открылась. Тринадцать часов двадцать пять минут. Лукас взмок от пота. «Еще раз этот цирк с дверью я не выдержу! И так будет каждый раз, когда мне понадобится снять пару евро или взять выписку из счета! Это же с ума сойти! Я лучше найду себе другой банк, у которого двери исправны».

Служащий за кассой сладко улыбнулся и начал рассказывать о новом «Legge» в Италии, о новом законе, который приписывает каждому банку иметь такую дверь, чтобы предотвратить ограбление.

— Да, — сказал Лукас по-английски, — я ничего не имею против двери, когда она работает. А сейчас посмотрите, пожалуйста, переведены ли деньги на мой счет.

Служащий ничего больше не сказал и с серьезным видом начал опять долбить что-то на компьютере, затем молча подсунул лист бумаги под бронированное стекло.

— Поступили оба перевода?

Служащий поднял вверх большой палец, что означало «только один».

Лукас вздохнул, написал на бланке сумму — двенадцать тысяч пятьсот евро — и подписал его. Потом служащий выдал ему деньги. Купюрами по пятьдесят, сто и двести евро. Лукас надеялся, что удастся незаметно передать Топо почтовый конверт, а теперь у него в руках оказалась пачка денег, которые можно было передать только чуть ли не в виде посылки.

— Grazie, — снова сказал он и безо всяких проблем покинул банк.

Теперь дверь открылась моментально, бесшумно и словно по мановению волшебной палочки.

Было тринадцать часов тридцать три минуты, когда Лукас снова вышел на улицу и облегченно вздохнул.

57

Топо приехал на следующее утро в десять часов тридцать минут. Точь-в-точь, как и предчувствовал Лукас. На нем были легкие льняные брюки, тонкая футболка и дорогой кожаный пояс с серебряным гербом. А кроме того светлая соломенная шляпа, которая ему очень шла. Он выглядел совсем как молодой Влас из произведения Максима Горького «Дачники».

Сопровождал его Марко Монини, архитектор из Перуджии, маленький бородатый мужчина, наполовину лысый и с круглой спиной, который после каждой произнесенной фразы хихикал, словно хитрый гном.

Магда обрадовалась их приезду, как будто получила неожиданный подарок ко дню рождения. В это время Лукас подрезал со стороны дороги живую изгородь из двухметрового вереска и наблюдал за этим спектаклем, оставаясь на заднем плане.

Топо, когда увидел Лукаса, поднял в знак приветствия руку, но Лукас никак на это не отреагировал. Тогда Топо повернулся к Магде и Марко.

— Расскажи, что ты хочешь построить и как себе это представляешь, — сказал он.

— Мой сын очень хочет бассейн, — начала Магда, — поэтому мы приняли решение сделать наконец заказ на строительство. Давайте обойдем вокруг дома и посмотрим, где его лучше устроить и где он будет хорошо смотреться. Потому что если уж мы строим бассейн, то я хочу постоянно видеть его.

Во всех местах, которые предлагала Магда, Марко отрицательно качал головой, не делая, впрочем, никаких комментариев. Потом он сказал:

— Ла Рочча, очевидно, не зря называется Ла Роччей. Земля здесь очень каменистая?

— Да, конечно.

— Значит, нам придется делать выемку почвы с помощью тяжелой техники. Это значительно удорожит работу. Экскаватор стоит шестьдесят пять евро в час плюс плата машинисту. Значит, вы должны считать приблизительно по сто евро в час. Я так прикидываю, что экскаватор понадобится на неделю. Это означает дополнительные расходы в четыре тысячи евро. А куда девать землю из котлована?

— Боже мой!

Магда поняла, что надвигаются новые трудности, а в ней еще живы были воспоминания о том времени, когда строился дом, и ей больше не хотелось этого переживать.

Они медленно пошли дальше.

— А если здесь? — спросил Топо и показал на огород. — Он очень ровный, и, мне кажется, это место не такое каменистое, как с другой стороны дома.

Он напряженно ожидал реакции Магды, но та оставалась спокойной.

— Нет, — сказала она. — Здесь слишком много тени, и я не буду видеть бассейн с террасы.

— Но когда твой сын будет играть здесь с друзьями, ты будешь только рада, что он достаточно далеко от дома.

Топо продолжал прощупывать почву, хотя на него произвело глубокое впечатление то, что Магда при предложении перекопать огород, где спрятан труп, и бровью не повела. Значит, она и вправду не имела об этом ни малейшего понятия. А Йоганнес знал все прекрасно, поэтому и не участвовал в обсуждении.

— Мне все равно. Немного шума я выдержу. Все-таки бассейн является украшением дома, и я не хочу его прятать.

— Ну, тогда ладно… — Марко потер руки. — Если вы не боитесь расходов, синьора, то можете, собственно, строить где угодно. В любом случае, вам не надо опасаться, что бассейн обрушится. Опорный грунт стабильный, и плато достаточно большое. Я бы поставил его прямо перед террасой. Это самое красивое место.

Магда кивнула.

— Чудесно. Это будет фантастично!

— У вас уже есть разрешение на строительство?

— Нет. У меня еще ничего нет. Ни чертежей, ни даже представления о том, как это будет выглядеть.

— Я могу взять это на себя.

— А сколько нужно времени для получения разрешения?

Марко задумался.

— Один год, если нам очень повезет. Может быть, полтора. А если не повезет, то и два.

Магда с ужасом посмотрела на него:

— Значит, моему сыну будет восемнадцать лет, когда он в первый раз сможет поплавать здесь!

— Не спеши, Магда, — подключился к разговору Топо. — Делай бассейн не только для сына. Это удовольствие очень дорогое. Построй бассейн для себя или оставь все как есть. Ведь мальчик не будет проводить у вас каникулы вечно.

— Пожалуй, ты прав, — согласилась Магда. — Нужно спокойно все обдумать, а потом я сообщу вам наше решение.

— Извините меня, я хочу поздороваться с Йоганнесом.

Магда и Марк остались на террасе.

— Ну, друг мой, привет! — сказал Топо и, сияя улыбкой, протянул Лукасу руку, которую тот, однако, не принял и не пожал.

На Стефано это не произвело ни малейшего впечатления.

— Какой прекрасный день! Как твои дела? Хорошо? — спросил он по-английски.

— Нет, — ответил Лукас. — Мои дела плохи, как ты, наверное, и сам понимаешь.

— Вообще-то нет. Ты что, страдаешь депрессией?

Лукас только фыркнул.

— Жизнь прекрасна, а если ты будешь придерживаться нашего маленького соглашения, то никаких проблем не будет.

Лукас подал ему толстый конверт.

— Ага, — сказал Топо, заглянув в конверт, и улыбнулся. — В следующий раз, пожалуйста, не бери такими мелкими купюрами. Я пересчитывать не буду. Доверие за доверие. В конце концов, ты тоже заинтересован в том, чтобы все было в порядке.

Когда Топо сказал «в следующий раз», Лукас почувствовал укол в сердце. Значит, это будет продолжаться. Естественно. Зачем прекращать шантаж, если все получается так гладко?

— Кстати, там не двадцать пять тысяч, а только двенадцать тысяч пятьсот, — сказал Лукас и сам себе показался маленьким глупым мальчишкой. — Я затребовал два перевода по двенадцать пятьсот, но поступил только один. Очевидно, для итальянских банков недели для перевода денег явно мало.

Топо пропустил это язвительное замечание мимо ушей.

— В следующую среду я снова буду здесь. И хочу получить остаток суммы. Иначе у тебя будут серьезные неприятности.

Лукас кивнул и сглотнул слюну.

— А что ты думаешь… — начал Топо, распихивая банкноты по карманам и возвращая Лукасу пустой конверт, — что ты думаешь, если в следующую среду мы что-нибудь организуем? — Он сладко улыбнулся. — Я люблю бывать у вас, здесь так хорошо! Я привезу бутылку шампанского, и мы сможем поднять бокалы за нашу дружбу. Как ты считаешь?

Лукас ничего не ответил, но почувствовал, что от ярости стало жарко в груди.

— Да… — Топо сделан вид, что только что вспомнил. — Чуть не забыл. Я тебе кое-что привез. Держи. — Он вытащил из кармана снимок величиной с фотографию для паспорта. — Это для твоего бумажника. В качестве маленького напоминания.

Еще никогда у Лукаса не было такого желания наброситься на человека и ударить его кулаком в лицо. Он хотел услышать, как затрещат челюсти и нос Топо. Но он этого не сделал. Он просто стоял и чувствовал себя последним неудачником.

Топо фамильярно похлопал его по плечу.

— Пока, друг мой! Если мы случайно не встретимся раньше, то до следующей среды.

Он повернулся и ушел.

Лукас смотрел ему вслед исполненным ненависти взглядом.

— Марко сказал, что бассейн, похоже, будет стоить не пятьдесят, а как минимум шестьдесят тысяч, — сказала Магда, когда гости уехали, и вздохнула. — Это очень крупная сумма.

— Нам ни к чему бассейн, Магда. Мы и раньше без него обходились. Ты можешь зайти в воду, только если температура тридцать пять градусов в тени и вода в бассейне прогрета как минимум так же, что бывает, может, дней пять в году, а мне он и вовсе не нужен. Когда мне жарко, я принимаю душ. Оставь эту идею. За эти деньги мы можем совершить прекрасное путешествие. Разве ты не хотела бы поехать во Вьетнам?

— Торбен хочет бассейн. Уже несколько лет.

Лукас задумался, как реагировать на эти слова, потом тихо сказал:

— Прекрати выдумывать, Магда! Торбен мертв.

Глаза Магды потемнели.

— Ты что говоришь?

— Торбен умер год назад, — спокойно сказал Лукас. — Его сбила городская электричка в Берлине, в Ваннзее.

Магда повернулась и ушла в дом. Лукас не пошел за ней. Он в нерешительности стоял на террасе, не зная, что делать, когда услышал грохот и звон стекла.

Он вбежал в дом. Магда лежала между столом и холодильником. Падая, она задела пустой графин, который разбился о каменные плиты.

Лукас нагнулся над ней.

— Любимая, что с тобой? — прошептал он. — Очнись! Пожалуйста, Магда, приди в себя! — Он пошлепал ее по щеке и поцеловал в губы. — Мы построим бассейн, если ты так хочешь. Мы построим его для Торбена. Никаких проблем.

Лукас посмотрел на часы. Если Магда будет без сознания больше трех минут, он вызовет врача. Он видел номера вызова в экстренных случаях над столом Йоганнеса.

Через две минуты Магда пришла в себя.

— Что случилось? — запинаясь, спросила она.

— Ничего, мое сокровище, ничего. Тебе просто стало плохо.

Магда медленно поднялась и отряхнула шорты.

— Я передумала, — сказала она. — Я откажу Марку. Нам не нужен бассейн. Торбен приезжает так редко… А даже если и приезжает, то больше любит плавать в озере. Ты хочешь кофе?

Лукас кивнул, и Магда налила свежую воду в эспрессо-машину.

58

— Давай поедем вместе, — сказала Каролина Дани, своей подруге. — Это будет классное путешествие, клянусь! В первый день мы доберемся до Австрии, переночуем в палатке, на следующий день отправимся через Альпы, а дальше до Тосканы. Там мы пробудем три дня, потом назад. Нет ничего круче, чем ехать на харлее по узким, извилистым горным итальянским дорогам! В общей сложности мы будем в пути всего неделю. Мы стартуем в четверг, в пятницу будем на месте, а в субботу или в воскресенье состоится праздник. Там соберутся несколько десятков крутых байкеров. С ума сойти! А если ты поедешь, будет в тысячу раз лучше.

— О боже! — Дани взъерошила волосы. — Я не могу! Я просто не могу смыться на целую неделю. Ничего не получится.

— Мы уже два года планируем эту поездку, и вечно что-то мешало! А сейчас ситуация вполне подходящая.

— Да, но я не могу уехать! Неужели до тебя это не доходит? Работа в рекламном агентстве — это мой шанс. Я всегда мечтала о такой возможности. Я не могу во время испытательного срока взять отпуск!

— Ох, я не знала, что у тебя испытательный срок. Я думала, ты можешь распределять свое время как хочешь.

— Когда меня примут на работу, то да. Тогда мы легко сможем удрать на пару дней. Но не в ближайшие два месяца. Оʼкей?

— Оʼкей. — По Каролине было видно, как она расстроена. — Тогда я поеду одна.

Дани встала и достала бутылку пива из холодильника.

— Да брось ты эту поездку! Лучше подкопи дни отпуска, и мы вдвоем поедем куда-нибудь в сентябре. Например, в Ирландию. Или, если уж тебе так хочется, в Тоскану. Мне все равно.

— Я хочу туда сейчас. Ты это понимаешь?

— Потому что не можешь забыть его?

Каролина кивнула.

— Нет ни одной секунды, когда бы я не думала о нем. Он мужчина моей мечты!

Дани открыла зажигалкой бутылку пива.

— Да. Может быть. Но он сбежал. И тут ты ничего не можешь изменить. Ты никогда не получишь его назад.

— Откуда тебе знать?

— Мужчины чертовски упрямы. Если они однажды приняли решение, то придерживаются его. Даже если на сто процентов убеждены, что оно было ошибочным.

— Это он сам должен сказать мне. И я хочу понять по его глазам, не жалеет ли он о своем решении.

— Ты напрасно тратишь время, Каролина.

— Может быть. А может быть, и нет.

— С каких это пор ты бегаешь за мужчинами?

— Это совсем другое. Я никому не позволю так легко отделаться от меня.

— Но там будет его жена!

— А мне все равно. Если у него будут неприятности, мне это до лампочки.

Дани засмеялась.

— Месть сладка, да?

Каролина не ответила. Она закурила, выпустив кольцо дыма, и после невыносимо долгой паузы тихо сказала:

— Я слышала, что он исчез. Они его ищут. И я хочу знать, что там произошло. Вернулся ли он? Может, то, что он бросил жену, как-то связано со мной? В этой истории есть что-то странное.

— И ты хочешь запросто появиться там и сказать его жене: «Привет! Я Каролина, та самая женщина, которая крутит любовь с вашим мужем. И я хотела бы поговорить с ним».

— Я от тебя тащусь! — Каролина улыбнулась. — Да, приблизительно так я себе это и представляю. Не свернет же она мне шею. Но, конечно, лучше, если бы ты была рядом.

Дани задумчиво почесала лоб.

— А до сентября ты не можешь подождать?

Каролина покачала головой.

— Нет. Ни за что. Я сойду с ума без него! К сожалению, я поняла это слишком поздно.

Каролина, заправив харлей, отправилась в путь в четверг, в шесть утра, взяв с собой палатку, теплое одеяло, спальный мешок, две пары джинсов, футболки, купальник, пластиковую посуду, ножи и вилки, пару банок бобовых консервов, несколько супов в пакетах, фотографию Пентесилии и кредитную карточку.

Она мчалась по автобану. Встречный ветер ударял в ее шлем, мертвые мухи прилипали к стеклу, а она мчалась за потерянной любовью в безумной решимости найти мужчину, который научил ее, что птица не может только летать и время от времени должна опускаться на землю.

59

Лукас не ожидал, что Топо будет и дальше посылать ему фотографии, поэтому не просто удивился, а был шокирован, когда Магда вернулась из парикмахерской и сунула ему в руку конверт. По пути в Монтеварки она заскочила на почту в Амбре.

— Письмо для тебя, — сказала она. И укоризненно добавила: — Без обратного адреса.

Она смотрела на него и ожидала, что он откроет письмо. Лукас покрылся холодным потом. Он не знал, что делать. Разве мало того, что Топо шантажировал его? Зачем продолжать посылать эти страшные фотографии и устраивать ему неприятности?

— Спасибо, — сказал он и положил письмо на стол на террасе.

— Ты что, не хочешь его открыть? — Магда улыбалась, однако голос ее был холодным.

— Письмо, похоже, от Аннелизы. Это у нее такая привычка: она никогда не пишет адрес отправителя. Сейчас у меня нет желания его читать. Я открою его позже.

— Кто такая Аннелиза?

«Мой продюсер», — хотел сказать Лукас, но вовремя вспомнил, что у Йоганнеса не было никаких продюсеров.

— Моя секретарша, — ответил он. — Она держит меня в курсе всех дел на фирме и время от времени высылает некоторые документы.

— По почте? — спросила Магда насмешливо. — Почему она просто не отправит их тебе электронной почтой? Вы же транспортируете мебель и ящики на грузовиках, а не на повозках, запряженных лошадьми. И с каких это пор твою секретаршу зовут Аннелизой? Что, фрау Кремер больше не работает?

Дела складывались все хуже.

— Фрау Кремер заболела, — сказал Лукас быстро. — Уже месяца три назад. У нее рак. Аннелиза ее замещает.

— И вы с ней уже на «ты»?

— Боже мой, Магда! Что с тобой? Неужели ты ревнуешь меня к секретарше? Аннелизе всего семнадцать лет, она еще практикантка, но очень способная девочка. Я могу доверять ей во всем. И успокойся: я обращаюсь к ней на «ты», но она со мной так не говорит.

— Для семнадцатилетней девочки у нее старомодное имя.

Если уж Магда ухватилась за что-то, отцепиться от нее было нелегко. Возможно, у нее просто было плохое настроение. Или она разозлилась, что Лукас сразу не открыл письмо и не удовлетворил ее любопытство.

— Да, имя действительно смешное. Я тоже удивлялся этому. Но старинные имена все больше входят в моду. Ни с того ни с сего детей опять стали называть Эммами, Генриеттами и Хэдвигами. Или даже Аннелизами.

— А что за рак у фрау Кремер?

— Рак шейки матки, — выпалил Лукас, не подумав ни секунды.

— Ах! — Магда широко открыла глаза. — А я думала, что он бывает из-за вируса, которым люди заражаются в результате частой смены половых партнеров. Надо же, я бы такого на фрау Кремер в ее шестьдесят два года не подумала!

Лукас разозлился из-за собственной глупости: как он мог такое сказать? Любой другой вид рака был бы вне подозрений. Рак груди, например, рак легких или прямой кишки, который может случиться в любом возрасте. Но он, как полный идиот, ляпнул такую глупость!

— Я не знаю, откуда берется этот рак. Может, вирус дремлет какое-то время или фрау Кремер в очередной раз влюбилась. Такое ведь может быть?

— Фрау Кремер замужем.

— Ну и что?

— Ладно, Йоганнес, — сказала Магда, — пусть будет так.

И ушла в дом.

После обеда Магду будто подменили. Она стала нежной, сговорчивой и обращалась с Лукасом очень ласково. Не осталось и следа от раздраженности, которая была еще два часа назад.

— Слушай, — сказала она чуть ли не мурлыча, — давай поедем во Флоренцию. Сегодня не так жарко, идеальный день для прогулки!

У Лукаса сложилось впечатление, что она старалась отвлечь его чем-то именно тогда, когда он получал письма. О первом письме она знала, потому что его оставили в баре на доске. Второе ему удалось скрыть, а тут она собственноручно передала ему еще одно. И, как и в первый раз, поездка во Флоренцию была совсем некстати. Лукасу нужно было собраться с мыслями, он хотел побыть один, потому что последняя фотография потрясла его почти так же, как и та, на которой он впервые увидел мертвого брата. В этот раз на снимке было не только лицо Йоганнеса крупным планом, но и общий вид могилы. Могилы, на которой росло оливковое деревце, которое он сам недавно укрепил с помощью кола. Йоганнес был здесь. Совсем близко.

Неужели кто-то чужой вырыл могилу в Ла Рочче? Не боясь, что ему могут помешать? Такой поступок был дерзким и, как казалось Лукасу, совершенно невозможным. Понадобилось бы несколько часов, чтобы вырыть такую глубокую яму в каменистой земле. Магда почти всегда была дома. Она уезжала максимум на час, только чтобы сделать покупки. Для выполнения такой сложной задачи времени не хватило бы. Даже если она была в Сиене… Убийца не был ясновидящим и не мог целыми днями ожидать с трупом подходящей возможности.

Нет. То, что кто-то чужой убил Йоганнеса и потом здесь, в Ла Рочче, «утилизировал» его, было полностью исключено. Или все же это Топо? А если он закопал труп в огороде, чтобы свалить вину на него или на Магду? А после этого наглого преступления занялся шантажом? Это было хитро придумано, но у Топо были бы точно такие же трудности с рытьем могилы, как и у кого-то чужого. Кроме того, мотива у него не было. Значит, Топо исключался.

Мысль, которая пришла Лукасу в голову, была такой страшной, что его даже бросило в жар: Магда!

Он отказывался думать об этом и вообще даже допускать такое предположение. Но ему это не удалось. Подозрение снова и снова приходило ему на ум, вертелось в голове, и наступил момент, когда он больше не мог сопротивляться. Магда убила Йоганнеса, закопала в огороде и посадила на его могиле дерево. И сочинила историю о поездке мужа в Рим. Она была сумасшедшей. А он оказался в западне.

В два часа дня они поездом уехали из Монтеварки во Флоренцию. Поездка длилась сорок пять минут. Они прибывали на вокзал Санта Мария Новелла, прямо в центре города. До Кафедрального собора отсюда было пять минут пешком.

Сейчас, в обеденное время, людей в поезде было немного. У детей были школьные каникулы, у итальянцев сиеста. Магда и Лукас без труда нашли два места рядом. До самой Фиглины они молчали. Лукас держал руку Магды в своей и нежно поглаживал ее пальцы.

Он наблюдал, как она смотрела в окно и щурилась, когда солнце попадало в глаза. Она сдвинула солнцезащитные очки на лоб, чтобы волосы не падали на лицо, и казалась ему прекрасной, совсем юной, похожей на девочку.

«Не может быть, просто не может быть, — подумал он и почувствовал укол в сердце, — это не укладывается ни в какие рамки!»

Он двадцать минут боролся с собой, потом собрал все свое мужество и сказал:

— Магда, мне нужно вернуться в Германию.

Она с ужасом посмотрела на него.

— Зачем?

— На фирме дела идут не очень хорошо.

— Об этом было в письме?

Лукас кивнул.

— Мы потеряли несколько заказов, в Фогезене грузовик упал под откос, у нас налоговая проверка. Сплошные нерадостные вести.

— Когда тебе нужно уезжать?

— Не позже конца недели.

Магда помолчала, потом тихонько заплакала.

Лукас обнял ее:

— Поедем со мной! Давай уедем вместе! Я урегулирую дела, и мы постараемся как можно быстрее вернуться сюда.

— Я должна подумать, — только и сказала она. И до самого момента прибытия на вокзал не произнесла ни слова.

Но когда они гуляли по городу, Магда, казалось, забыла все проблемы. На улице Виа де Черретани в маленьком магазине женской одежды она купила пояс с застежкой в виде змеиной головы, который увидела в витрине, и радовалась покупке, как ребенок. Потом она взяла Лукаса под руку и потащила с собой через историческую часть города. У нее был просто талант продвигаться вперед, не пропуская ни одной витрины, ни одной мелочи.

— Ты хочешь пойти в собор? — спросил Лукас.

— Сегодня нет, — ответила она, — на сегодня я запланировала кое-что другое.

Ее целью была Понте Веккио. На пьяцца делла Репубблика они выпили по чашке кофе, затем прогулялись по Виа Калимала, возле Лоджиа дель Меркато Нуово и в конце концов свернули на Виа Пор Санта Мария, которая вливалась в Понте Веккио.

Здесь Магда остановилась и посмотрела на него. Лукасу показалось, что он еще никогда не видел столько тепла и любви в ее глазах.

— Давай купим кольца, — сказала она и улыбнулась. — Я больше не могу выносить, что у меня на руке нет обручального кольца. Я чувствую себя незамужней, никак не связанной с тобой. Давай сделаем это еще раз, точно так же, как и тогда.

Лукас кивнул и поцеловал ее.

И подумал о своем брате, которого она убила.

Магда выбирала два с половиной часа. Она заходила в каждый магазин и требовала показать все обручальные кольца. Хотя ей нравились многие, она тащила Лукаса дальше, боясь пропустить самое красивое, самое подходящее.

Лукас стоял рядом и молчал. Он чувствовал себя каким-то придатком, молчаливым сопровождающим, рабом страсти этой женщины к покупкам. При выборе колец он не испытывал никакого подъема, и у него было такое чувство, что Магда наслаждалась тем, что демонстрировала его продавцам в качестве мужчины, за которого собиралась выйти замуж.

В конце концов она решилась в пользу довольно широких тяжелых колец из белого золота с тремя маленькими бриллиантами, которые заметила еще в первом магазине. Лукас воспринимал такое кольцо на своей руке как нечто вызывающее, он почти стыдился его, но ничего не сказал. Он не хотел, чтобы она расстроилась, и боялся, как бы их одиссея по магазинам не началась сначала.

— А что будем делать теперь? — спросил Лукас, когда они вышли из магазина и очутились на Понте Веккио, на которой сейчас, после обеда, было намного больше туристов. — Может, пойдем куда-нибудь пообедать?

Магда покачала головой.

— Нет. Мне вообще не хочется есть. Давай поедем домой, и там, за бутылкой шампанского, отпразднуем нашу вторую свадьбу.

Лукас, хотя и был голоден, не стал возражать и подчинился судьбе. Коробочка с кольцами в кармане пиджака казалась ему мельничным жерновом, способным утащить его в пропасть. Лукас понимал, что он — с тех пор как больше не было сомнений, что Йоганнес похоронен в Ла Рочче, — оказался полностью беззащитен перед Магдой. Он жил с убийцей своего брата и, хотя не был ни в чем виноват, становился главным подозреваемым в случае, если труп будет найден. Полное безумие!

Магда держала его под руку и тихонько напевала, пока они шли переулками Флоренции к вокзалу.

— Ты снял со счета двадцать пять тысяч евро, — внезапно сказала она. — Зачем?

Лукас вздрогнул. Она поймала его.

— Ох, Магда… — простонал Лукас. — Я, собственно, не хотел сваливать на тебя свои проблемы…

— В чем дело?

— Некоторые затруднения на фирме. Между прочим, мне еще и из-за этого нужно в Германию.

— Двадцать пять тысяч евро! Йоганнес, я тебя прошу… С каких пор мы вкладываем в фирму наши личные деньги? Ты этого никогда не делал. А проблемы с ликвидностью уже бывали, и часто!

— В этот раз так нужно. Поверь мне, Магда, это временное явление.

У Магды испортилось настроение.

— И все же я не согласна.

Он хотел закончить этот разговор, но не знал, что придумать, кроме как притянуть ее к себе и поцеловать, хотя ему самому это показалось довольно неуклюжим.

Магда посмотрела на него с тревогой.

— Больше так не делай, amore, — сказала она. — Я боюсь. Именно сейчас, когда на фирме дела идут не очень хорошо, как ты выразился. Если дела станут совсем плохи, мы останемся ни с чем. Деньги, которые ты вкладываешь в предприятие, можно списать. В этом я убеждена.

Лукас понял, что больше ничего не сможет снять со счета. И если Топо после двадцати пяти тысяч будет продолжать выставлять требования, у него начнутся серьезные трудности.

Несколько недель назад разорванный контракт на спектакль был для него катастрофой средней величины и проблемой казалось то, что он не может найти новую работу. Но тогда, в принципе, он был свободным и беззаботным человеком, а сейчас у него было ощущение, что он по самое горло увяз в сложностях и постепенно утопает в них. И на горизонте не маячило даже намека на спасение.

— Нам нужно идти быстрее, — сказал Лукас, — следующий поезд на Монтеварки отправляется через двенадцать минут. Если мы не успеем на него, придется ждать почти час.

Магда ускорила шаг и почти побежала. Лукас с трудом поспевал за ней.

Они приехали в Ла Роччу, когда раскаленное солнце скрылось за холмом перед Солатой. Но сегодня не было ветра, который обычно поднимался в сумерках и держался почти час.

Магда не любила этот ветер, он мешал ужинать на террасе.

— Сегодня так чудесно, — сказала она Лукасу, — тепло и тихо. Наконец-то начинаются жаркие летние ночи, которые я ждала целый год.

Лукас отправился в кухню, приготовил салат и сварил суп из цуккини.

Когда он через двадцать минут вернулся на террасу с двумя свечами, супом, сыром, салатом и бутылкой вина «Россо ди Монтальчино», почти стемнело.

Магда все еще сидела с закрытыми глазами и, похоже, спала.

— Любимая, проснись, еда готова.

— Я не сплю.

Лукас накрыл на стол. Магда встала и вскоре вернулась с кольцами, которые достала из кармана пиджака Лукаса.

— Пожалуйста, сядь, — улыбаясь, сказала она и открыла коробочку.

Бриллианты сверкали в свете свечей, и Лукас подумал, что для него было бы лучше, если бы она носила оба кольца.

Он налил вино. Магда подняла свой бокал.

— Ты — любовь всей моей жизни! — сказала она тихо и очень серьезно. — Я счастлива с тобой. Очень счастлива. Каждое утро я благодарю небо за то, что оно разрешает мне просыпаться рядом с тобой, и радуюсь каждому дню, когда ты рядом. И еще я благодарю Бога за то, что могу засыпать рядом с тобой. Я чувствую себя защищенной и свободной. После стольких лет меня по-прежнему волнует близость с тобой. Моя любовь к тебе становится не меньше, а все сильнее. Я никогда не жалела о том, что вышла за тебя замуж, я делала бы это снова и снова. Спасибо, Йоганнес!

В глазах Магды стояли слезы. Она бережно прикоснулась своим бокалом к бокалу Лукаса, и раздался чистый высокий звон.

Лукас лихорадочно соображал, как ему себя вести. Как бы отреагировал Йоганнес? У него было совсем мало времени на раздумье, только пока он выпил глоток вина. И он ответил:

— То, что ты сказала, просто чудесно, Магда, и я счастлив. Я чувствую то же самое. Я тоже наслаждаюсь каждым днем с тобой и рад, что у меня такая замечательная жена. Я люблю тебя, Магда!

Магда беззвучно заплакала, и Лукас надел меньшее из колец на безымянный палец ее правой руки. Она сделала то же самое.

Потом она села к нему на колени, обняла его и поцеловала.

— Ничто, никто и никогда не разлучит нас! — прошептала она. — Никогда.

Лукас старался насладиться этим чудесным моментом, но ему это не удавалось. Мысли о мертвом брате, который лежал в земле Ла Роччи, не шли у него из головы.

— Тот, кто любит, не умирает… Я в этом убеждена.

60

Харлеи мчались через Вальдтамбру. В эту пятницу рев и треск моторов на участке между Монтеварки и Сиеной не умолкал. Жители уже привыкли к ежегодной встрече байкеров, также как к процессии в Страстную Пятницу, праздничному ужину в feragosto и фейерверку на Новый год. Байкеры были частью их каждодневной жизни и вызывали симпатию, поскольку итальянцы любили мотоспорт, а приезжие, как правило, вели себя дружелюбно и вежливо.

Каролина вчера вечером, после семичасовой поездки, поставила палатку на поляне за Куфштайном и сегодня в восемь утра отправилась дальше.

Она была уже вблизи Модены, где автобан имел шесть полос движения. На правой полосе грузовики шли вплотную друг за другом, на двух остальных легковые автомобили устраивали ожесточенные гонки. Итальянцы довольно опасно перестраивались друг у друга под носом и после обгона нахально лезли назад, на свою полосу. Хотя Каролина привыкла к езде по автобану, дорога утомила ее.

Вблизи Флоренции образовалась пробка. Каролина, нарушая правила дорожного движения, выехала на крайнюю правую полосу, предназначенную для остановки машин, проехала мимо стоящих в пробке автомобилей, а когда остановочная полоса закончилась, стала пробираться к середине автобана.

Она страшно утомилась. Ей хотелось пить, но она даже не могла глотать, так пересохло в горле. Ноги болели, и спина тоже. Но хуже всего была усталость. У Каролины почти не осталось сил, однако останавливаться она не хотела.

Последние сорок километров узкой, извилистой и изобилующей тоннелями дороги от Флоренции до выезда на Вальдарно были настоящим мучением.

Съехав наконец с автобана, она остановилась перед каким-то мотелем, выпила кофе и купила большую бутылку воды.

Она была рада, что скоро сможет снять тяжелые сапоги, опустить ноги в ледяную воду ручья, выпить пива, поесть бобов из консервной банки и уснуть. Ничего больше. Просто спать. Двенадцать часов или больше.

Десять минут спустя она уже ехала дальше. Когда она появилась на стоянке перед рестораном «Леккарда», где в следующие два дня должен был проходить праздник, там уже собрались почти пятьдесят мотоциклистов — любителей харлеев.

Каролина осмотрелась в поиске знакомых лиц, поздоровалась, потом снова уселась на свой мотоцикл и поехала в сторону Кастельнуово Берарденга — в горы.

Перед Сан Гусме она свернула на полевую дорогу, ведущую к какой-то фактории. Она была открыта, но там не оказалось ни души. Полки от пола до потолка были забиты вином, граппой и бутылками с оливковым маслом. Кроме того, там были соленые хлебцы, приправы, консервированные оливки, сушеные помидоры и паштеты для крустини, макароны с артишоками, грибные соусы и заячье рагу. Каролина нашла бутылку вина и пакет с кексами, вымоченными в масле авокадо, и стала ждать. Ее удивило, что никто, казалось, и мысли не допускал, что она могла просто опустошить магазин и удрать. Прошло минут десять, прежде чем появиласьпожилая энергичная полная женщина и сердечно поприветствовала Каролину.

— Вы уже что-нибудь выбрали?

Каролина кивнула и на ломаном итальянском языке сказала:

— И еще у меня есть вопрос.

Женщина почувствовала, что у Каролины затруднения с языком, и ответила:

— Я немного говорю по-немецки. Может быть, я вас пойму.

У Каролины камень упал с души. Она спросила, можно ли где-нибудь поставить палатку на три дня. Потом она заплатила за еду и хлебцы, и хозяйка проводила ее на луг выше виноградника.

— За десять евро в день вы можете здесь остаться, — сказала она. — Около магазина есть кран, можете набирать там воду. И, пожалуйста, не оставляйте после себя мусора.

— Конечно, нет. Это само собой разумеется.

Женщина улыбнулась ей и ушла.

Каролина затолкала свой харлей на луг, поставила палатку и была счастлива. День, начавшийся со стресса, завершился так чудесно, как она даже и мечтать не смела.

Через полчаса она сидела перед палаткой, выуживала из консервной банки толстые бобы и запивала их вином. Каролина любила бобы. Она могла есть их в любое время суток и в любых вариациях. В холодном и горячем виде, с солью и перцем или вовсе без них.

Было тихо. От фактории не доносилось ни звука. Ярко-оранжевое солнце исчезло за горами, и Каролина обрадовалась наступлению ночи. Это было самое подходящее место, чтобы успокоиться и предаться мечтам. В принципе, у нее не было никакого желания общаться с байкерами, напиваться и праздновать. Эта встреча была лишь предлогом, потому что иначе она никогда бы не поехала в Тоскану. Это выглядело бы так, как будто она преследует Йоганнеса. Сейчас просто подвернулся случай, возможность случайно увидеться снова, которой просто нужно было воспользоваться. В конце концов, они же не рассорились навсегда. Можно поговорить два-три часа. Может быть, вместе прогуляться или пообедать. И ничего больше.

Каролина сама не верила тому, что себе внушала. Она разрывалась на части, ее чувства превратились в сплошной хаос. С одной стороны, она мечтала о том, чтобы Йоганнес пришел в палатку и провел с ней ночь. В то же время обида была такой большой, что ей хотелось убить его. Убить и разрушить его отношения с женой. Если он и дальше будет недостижим для нее, то пусть не достанется никакой другой женщине.

Несмотря на то что Каролина устала до смерти, все же она, когда заползла в спальный мешок, долго не могла уснуть, думая о завтрашнем дне. Всего лишь пару часов… Она буквально чувствовала, как сжималось сердце, — так сильно она любила и одновременно ненавидела его.

61

Магда четверть часа назад уехала в страховую компанию в Бучине, чтобы оплатить полис на дом, а потом еще собиралась заглянуть к Катарине. Лукас подождал минут пять, чтобы быть совершенно уверенным, что она ничего не забыла и не вернется, и принялся за работу. Все складывалось удачно для того, чтобы открыть хотя бы часть могилы. Даже если увиденное будет таким страшным, что останется в памяти на всю оставшуюся жизнь. Он хотел ясности. Фотография — это все-таки фотография, а вот увидеть труп собственными глазами — совсем другое дело.

Он осторожно начал копать землю маленькой лопаткой для рассады. Приходилось все время быть начеку и удерживать дом в поле зрения — не появится ли Магда внезапно из-за угла.

Почва была легкой и довольно рыхлой. Доказательство того, что тут недавно что-то делали.

Олива мешала ему, и работа сильно облегчилась бы, если ее выкопать. Поэтому Лукас сначала отвязал ствол от колышка, а потом, изо всех сил дернув, вытащил маленькое деревце из рыхлой почвы.

Вскоре он наткнулся на местами разорванный зеленый пластик. Потом, медленно работая лопаткой, продвинулся дальше и через несколько минут освободил плечо Йоганнеса. Сердце Лукаса готово было выскочить из груди.

Он осторожно отодвигал землю в сторону, стараясь не поранить лопаткой тело, хотя эта мысль была абсурдной. Постепенно открылось лицо Йоганнеса: подбородок, часть щеки и мертвые глаза. Это было значительно хуже, чем Лукас мог представить в самом страшном кошмаре.

Эта бледная, перемешанная с землей гниющая масса была прежде лицом его брата, а темная дыра — глазом, который подмигивал ему, когда мать объявляла им о домашнем аресте. «Не беспокойся, — говорил его взгляд, — мы справимся, мы все равно удерем, и никто этого не заметит».

И только потом он принял то, что видел все время, но чему не хотел верить. И это было самое страшное… Делая подпорку для дерева, он, не зная того и не подозревая ни о чем, пронзил своего брата колом. Прямо в сердце, словно вампира, словно хотел помешать ему ожить и продолжать творить страшные дела.

Лукас заплакал. Впервые за многие годы.

Магда стояла перед маленьким желтым домиком в Рапале и изо всех сил звонила в дверь, но Катарина не открывала. И Альберто не лаял и не бросался на нее. Это было абсолютной глупостью — заехать, не позвонив заранее, и Магда разозлилась на себя. Вот теперь и получай!

Она обошла вокруг дома. Все окна были закрыты, входная дверь заперта. «Жалко, — подумала Магда, — я бы с удовольствием выпила чаю и посмотрела ее новые картины».

Она не оставила Катарине записки, а просто села в машину и поехала в Лa Роччу.

Буквально за триста метров до дома у Магды зазвонил мобильный телефон. Это была Хильдегард, мать Лукаса и Йоганнеса. Ее голос был хриплым, словно кто-то уже несколько дней железной рукой держал ее за горло.

— Алло, Магда! — сказала она. — Что с Йоганнесом? Я ничего не знаю, Лукас не звонил уже три дня… Я умираю от беспокойства!

— Боже, извини меня! — воскликнула Магда. — Мы от волнения забыли позвонить тебе. Все в порядке, Хильдегард, все хорошо, Йоганнес вернулся. Я поехала в Рим и нашла его. Не сердись, что мы не позвонили тебе. Он еще с позавчерашнего дня здесь.

— Боже, как чудесно! Слава тебе, Господи! — всхлипнула Хильдегард. — Это самые приятные слова, которые я когда-нибудь слышала! Расскажи, Магда, как ты его нашла?

— Я обыскала множество гостиниц и кучу ресторанов. — Магда слышала, как всхлипывает Хильдегард на другом конце провода. — А потом просто пошла через город, во все глаза глядя по сторонам. Я всматривалась в каждое лицо, представляла, в каком месте Йоганнес может находиться, и, ты не поверишь, нашла его! Буквально перед заходом солнца возле фонтана Треви.

— А почему он не позвонил?

— Ты же знаешь, какой он! Его телефон упал в воду, карточка вышла из строя, и он стал совершенно беспомощным. Конечно, он мог бы купить новый мобильный, это не проблема, но он не помнил наизусть ни одного номера. Ни моего, ни Лукаса, ни коллег. И твоего номера тоже.

— Пожалуйста, дай ему трубку, я хочу поговорить с ним!

— Я не знаю, где он, потому что как раз еду домой. Сейчас мне нужно снять цепь внизу на дороге. Ты подождешь или мы перезвоним тебе через десять минут?

— Я подожду.

— Как хочешь. Как тебе удобнее. Но сначала я должна найти его. Наша усадьба — это не газон перед многоквартирным домом.

— Я знаю. Пожалуйста, позови его!

Магда положила трубку на место рядом с водителем, сняла цепь и подъехала к дому.

Хильдегард слышала, как она громко позвала: «Йоганнес!»

Лукас тоже услышал этот крик, и звук ее голоса болью отозвался в нем, словно удар кинжала. Он не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал подобный ужас. Он поспешно поставил деревце на место и в страшной спешке принялся забрасывать землей открытую могилу. Если Магда подойдет ближе, он погиб.

Она снова позвала его. Точно так же, как и в первый раз. Из этого он сделал вывод, что она стоит возле дома, потому что не знает, где он, и не хочет искать наудачу. Значит, у него есть пара секунд. Может быть, она перестанет искать его, решив, что он ушел прогуляться. Господи, только бы она ушла в дом, пожалуйста!

Она не ушла в дом. Она еще раз позвала его, огляделась по сторонам и пошла прямо в огород. Сердце Лукаса бешено билось. Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание, и он работал лопатой так, будто речь шла о его жизни и смерти. Она появилась, когда он уже выровнял землю на могиле.

— А что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Я… Я по-другому подвязал оливу. Деревце стояло криво, и я боялся, что оно упадет.

— Да? — сказала она. — А я даже не заметила. Держи! — Она протянула ему мобильный телефон. — Твоя мать. Она хочет поговорить с тобой.

С этими словами она повернулась и пошла в сторону дома.

И только теперь Лукаса бросило в пот. Она ничего не заметила или не хотела ничего замечать. Или же действительно не знала, что это могила.

Лукас взял трубку и прижал ее к уху.

— Да, мама? Да?

— Лукас?

— Да.

— Я, собственно, хотела поговорить с Йоганнесом. Магда сказала, что он вернулся.

— Да, да, конечно… Я имею в виду, он снова здесь… — заикаясь, произнес Лукас. — К сожалению, сейчас его нет, он уехал в Амбру. Он хочет заточить бензопилу. Она затупилась.

— С меня хватит! — крикнула Хильдегард после паузы. — Я вам не верю! Не верю ни одному вашему слову, раз он не подходит к телефону! Тут что-то не так! Вы сможете меня убедить, что Йоганнес действительно вернулся, только когда я сама с ним поговорю. Я не понимаю, что у вас происходит и почему вы все время врете. Он мертв? Почему вы не говорите правду, Лукас? Прошу тебя, скажи, твой брат мертв?

— Нет! — Так бессовестно он не врал матери еще никогда.

— Что за отвратительную игру вы затеяли? — глухо спросила Хильдегард.

— Мы не играем с тобой ни в какую игру. Правда. Но я не могу объяснить тебе все по телефону. Могу только сказать, чтобы ты не беспокоилась. Все в порядке.

Мать смогла лишь недоверчиво вздохнуть.

— Я приеду в Берлин, как только смогу, хорошо? Мы обо всем поговорим, и ты поймешь, почему Йоганнес не испытывает желания говорить по телефону.

— Ему не обязательно долго разговаривать со мной, достаточно просто сказать «алло» и «до свидания», чтобы я знала, что он жив, — прошептана Хильдегард. — Я его мать, в конце концов! Неужели я не могу хотя бы поздороваться с сыном?

— Это невозможно. По крайней мере, сейчас. — Лукас подождал немного. — Почему ты молчишь, мама?

— А что я должна сказать? Сил моих больше нет. Я больше не могу. — Она расплакалась. Лукас терпеливо ждал. — А почему ты не приезжаешь, если Йоганнес вернулся?

— Я приеду. И очень скоро. Пожалуйста, подожди еще немножко. Пару дней. Максимум неделю.

— Ты хотя бы соображаешь, чего от меня требуешь? Ты можешь себе это представить?

— Пожалуйста, мама…

Хильдегард отключилась.

Лукас еще пару раз крикнул «алло», но мать не отвечала. Тогда он нажал кнопку вызова и услышал длинные гудки. Телефон не был занят. Мать положила трубку не попрощавшись, что было для нее нехарактерно. Обычно она раз пять говорила «пока-пока», а сейчас — вообще ничего.

Когда он подошел к дому, Магда сидела на солнце с южной стороны дома и вязала куртку, которая уже была готова на две трети и которую она хотела подарить ему на Рождество.

62

Каролина проспала восемь часов. В семь утра она проснулась, чувствуя себя бодрой, выспавшейся и полной энергии. Утро было приятным и прохладным. Она сделала пару упражнений йоги на траве и набрала свежей воды в специальный пакет.

Было всего лишь восемь утра, когда она снова поела холодных бобов. Потом основательно почистила свой харлей и наконец отправилась в дорогу.

Она купила себе дорожный атлас и внимательно изучила дорогу в Ла Роччу. От Солаты она поставила мотоцикл на нейтральную скорость, и харлей по инерции катился до первого поворота, с которого хорошо просматривалась вся усадьба. Никто не должен был заметить ее до того момента, пока она не будет готова зайти туда.

Она поставила тяжелую машину на краю дороги и, держа Ла Роччу в поле зрения, с бьющимся сердцем стала ждать.

Уже через несколько минут из кухни вышла какая-то женщина и накрыла стол на террасе на две персоны. Каролина занервничала еще больше. Женщина была, должно быть, Магдой. Выглядела она хорошо. Короткие шорты и облегающая футболка придавали ей моложавый вид. Каролина почувствовала укол в сердце. Она представляла себе жену Йоганнеса значительно старше.

Несколько минут не происходило вообще ничего. Позже Магда появилась с полным чайником и миской фруктов, села за стол и начала неторопливо чистить яблоко.

Мужчина вышел несколькими минутами позже. Он потянулся, от души зевнул, провел руками по волосам и поцеловал Магду в затылок. Она повернулась, улыбнулась и поцеловала его в губы.

Мужчина сел за стол.

Это был не Йоганнес.

«Что это? — подумала Каролина. — Проклятье, что происходит? Это, должно быть его брат, который звонил мне. Но поцелуй явно не такой, который бывает между зятем и невесткой».

Они ели, время от времени переговаривались, кивали, улыбались. И наливали друг другу чай.

У Каролины онемели ноги. «Целое королевство за горячий кофе! — подумала она. — Может быть, вернуться в село, выпить капучино и опять приехать сюда»?

Но она осталась на месте. Через двадцать минут Магда стала убирать со стола, а мужчина исчез за домом. Йоганнеса нигде не было видно.

«Я приехала не для того, чтобы сидеть в кустах, — подумала Каролина и встала. — Сейчас или никогда!»

И она, подталкивая мотоцикл, пошла по каменистой дороге к дому.

Цепь на въезде в усадьбу не была закрыта на замок. Каролина сняла ее и бросила на землю. Остаток пути к дому был трудным, но Каролина не хотела заводить двигатель, чтобы подъехать: не стоило заранее привлекать внимание Магды. Лучше появиться внезапно и посмотреть ей в глаза.

Приблизительно за двадцать метров до дома Каролина поставила мотоцикл на подножку и подошла к двери. В огороде никого не было видно. Входная дверь стояла открытая. Лишь занавеска из бус закрывала вид внутри дома. Каролина собрала все свое мужество и позвала:

— Алло! Есть тут кто-нибудь?

Ей пришлось повторить это дважды, пока Магда появилась в дверях. В одной руке она держала кухонное полотенце.

— Да? — спросила она.

Не особенно дружелюбно, но и не враждебно. Скорее, без всякого интереса.

— Извините, что врываюсь к вам… — неуверенно начала Каролина и заметила, что голос слегка дрожит. — Меня зовут Каролина Хаммахер.

От нее не укрылось, что Магда вздрогнула.

— Я здесь случайно… Вернее, по работе. Я на пару дней заехала в эти места… Я слышала от вашего мужа, что у него здесь прекрасная усадьба.

Она посмотрела по сторонам.

— Это мечта… Нет, в самом деле! Я не хочу вам мешать, но не могла бы я поговорить с вашим мужем?

В своих фантазиях Магда, конечно, сто раз представляла себе, как выглядит женщина, которую любил Йоганнес. И вот теперь она стояла перед ней. Та, с которой он регулярно встречался в Берлине, вдруг появилась здесь, в Италии. Женщина, о которой она думала, что та больше никогда не возникнет ни в ее мыслях, ни в мечтах, ни в реальности. Значит, Каролина поехала за ним в Тоскану, в Ла Роччу, в ее укромное гнездышко, в ее крепость, где у них не было ни профессий, ни каких-либо обязательств, никаких любовных романов и никакого прошлого.

Каролина прорвала ее кокон.

— Нет. Вы не можете поговорить с ним.

— Почему?

— Он занят.

— Это не проблема. У меня есть время, я могу подождать.

— Что вам от него нужно? — Лицо Магды окаменело.

— Я давно не видела Йоганнеса и, собственно, хотела просто поговорить с ним. Может быть, выпить вместе чашку кофе. Как я уже сказала, я случайно оказалась здесь, и было бы жалко уехать, не увидев его.

Значит, ничего не закончилось. Она от него не отстанет. Словно спрут, который отпускает одно щупальце, но лишь для того, чтобы еще крепче охватить жертву другим и потащить за собой в бездну.

— А почему вы не позвонили заранее?

— Я пробовала, но у него отключен мобильный телефон.

В этот момент Лукас появился из-за дома.

— К тебе гости из Германии, — холодно сказала Магда.

Лукас удивился, но улыбнулся и протянул Каролине руку.

— Добрый день!

— Я вообще-то хотела поговорить с Йоганнесом Тилльманном, — сказала Каролина.

Магда повернулась и, не говоря ни слова, пошла в дом.

— Идемте, — сказал Лукас. — Давайте прогуляемся.

Они пошли вниз по дороге.

— Меня зовут Каролина Хаммахер. Я оказалась здесь случайно. И решила заодно заехать в гости к Йоганнесу. Я думаю, вы его брат?

— Да. Я его брат. — Он посмотрел на нее. — Мы с вами говорили по телефону, помните?

— Конечно, помню. Вы сказали, что Йоганнес исчез. Где он?

Лукас остановился.

— Я не знаю. Я правда не знаю. Он как сквозь землю провалился.

— Его все еще нет?

— Нет.

— И вы ничего о нем не слышали? Вообще ничего?

Лукас молча покачал головой, и сердце Каролины сжалось. Несмотря на жару, ей стало холодно.

— Быть не может!

— И все же это так.

Каролина слышала отчаяние в его голосе.

— Как вас зовут?

— Лукас.

Она не доверяла этому Лукасу. У нее было ощущение, что он врет. Перед этим он целовал Магду. И это было намного больше, чем обычный поцелуй между зятем и невесткой. А сейчас он изображает из себя озабоченного брата. Все это показалось ей крайне странным.

— Пожалуйста, расскажите мне все, Лукас. Все, что случилось. Все, что вы знаете.

Из окна кухни Магда видела, как Лукас и Каролина пошли по дороге вниз, все больше удаляясь от дома. Когда они исчезли за поворотом дороги, она вышла за дверь.

Совершенно ясно, что они хотят побыть наедине. Значит, все началось сначала.

Прямо перед террасой стоял харлей. Магда медленно обошла вокруг тяжелого мотоцикла. Еще задолго до того, как она познакомилась с Йоганнесом, у нее был друг на шесть лет старше, который всегда забирал ее из школы на мотоцикле. Ее родители не имели ни малейшего понятия ни о нем, ни об этих поездках. Томми нравилось возиться с мотоциклом, и он был страшно доволен, что Магда заинтересовалась его хобби. Благодаря Томми она хоть и не стала экспертом по мотоциклам, но зато неплохо разбиралась в некоторых технических штучках.

Тормозной шланг она увидела сразу и с одного взгляда поняла, какой ключ ей нужен.

Через минуту она нашла то, что искала, в кладовке, где Йоганнес хранил свои инструменты.

Лукас и Каролина спустились в долину к ручью. Шум воды действовал успокаивающе. Они остановились.

— Вот и все. Больше я ничего не знаю, — сказал Лукас.

Каролина молчала. После всей этой истории у нее было мало надежды когда-нибудь увидеть Йоганнеса живым. Потому что он не был любителем секретов. Если бы он решил оставить жену, то прямо сказал бы Магде об этом. Также, как он поступил с ней, с Каролиной. Если бы он хотел начать новую жизнь, то не делал бы из этого тайны. Он был прагматиком. Корректным и деловым. И он бы не бросил фирму просто так. Нет. Йоганнеса больше не было в живых. И все равно, по какой причине.

— Он мертв? Правда?

— Я действительно этого не знаю.

Каролина зажгла сигарету и молча закурила.

— Для Магды это очень тяжело, — продолжал Лукас. — Она так и не справилась с исчезновением Йоганнеса. В настоящее время она принимает меня за него и думает, что все в порядке.

Ага, значит, из-за этого тот поцелуй. Это кое-что объясняло.

— Но вы же не можете вечно ломать комедию?

— Вечно, конечно, нет. Но, может быть, еще какое-то время, пока ей не станет лучше и она сможет смотреть правде в глаза. Или пока не найдут Йоганнеса. Живым или мертвым. Тогда ей придется осознать реальность и понять, что я и Йоганнес — это два разных человека.

— Обещайте, что сообщите мне, если будет что-то новое.

— Конечно.

Каролине хотелось лишь одного — сесть на камень и заплакать. И плакать до тех пор, пока из мыслей не исчезнет эта ужасная картина: мертвый Йоганнес, ставший жертвой таинственного несчастного случая или убийства.

Магда отсоединила тормозной шланг дискового тормоза на вилке переднего колеса. Она не полностью открутила его, а просто ослабила настолько, чтобы тормозная жидкость медленно вытекала. При каждом торможении все больше и больше.

Это было делом нескольких секунд. Потом она отнесла инструменты на место и пошла в дом, поскольку у нее не было желания еще раз встречаться с Каролиной.

Над шкафом с инструментами висела фотография Йоганнеса, Торбена и ее. Они сделали ее фотоаппаратом с автоспуском, когда катались на взятом напрокат катере в Сардинии. Торбен был загорелым до черноты и улыбался перед объективом. И хотя стоматолог очень старался, когда ставил имплантант, даже на снимке было видно, что левый передний зуб немножко серее остальных. В возрасте шести лет Торбен упал с карусели лицом вниз. За два дня зуб почернел. Это был молочный зуб, но выросший после него постоянный почернел тоже. И когда Торбену исполнилось двенадцать лет, они заменили зуб.

Приближалось время, когда начинались каникулы и он должен был приехать к ним в гости. Магда взяла блокнот и чернильную ручку, которую ей когда-то Йоганнес привез из Милана, и начала писать письмо.

Мое любимое сокровище, сегодня беспрерывно льет дождь. Мы еще ночью проснулись оттого, что он барабанил по крыше и по окнам. Хотя для этого времени года такое нехарактерно, для природы это очень полезно. Когда ты приедешь, то увидишь, каким все стало зеленым и чудесным. Даже под оливами растут луговые цветы. На дорогах стоят лужи, так что у диких свиней и дикобразов, косуль и лис, словом, у всего, что только водится в лесу, похоже, наступил праздник…

Магда остановилась, потому что услышала голоса Йоганнеса и Каролины, поднимавшихся по дороге к дому.

Каролина сняла шлем с руля и подала Лукасу руку.

— Спасибо. Я ценю вашу откровенность. Еще раз спасибо.

— Надеюсь, мы скоро услышим об Йоганнесе хоть что-то, — сказал он.

— Я тоже на это надеюсь, — ответила она, понимая, что это вряд ли возможно.

— Счастливо вам добраться.

Каролина улыбнулась.

— Благодарю вас. Пожалуйста, передайте привет от меня Магде. Чао!

— Да, — сказал вдруг Лукас, — вы не могли бы подвезти меня? Вы же едете в направлении Кастельнуово Берарденга? Вы высадите меня возле виллы дʼАрчено на повороте на Сан Гусме, и я пройдусь оттуда пешком до дома.

— Садитесь, — улыбаясь сказала Каролина, — мы поедем через лес, а там шлем не нужен.

Магда видела через окно кухни, как Каролина надела шлем и застегнула его под подбородком. Потом надела перчатки и сняла мотоцикл с подножки.

И почти в тот же момент, когда Каролина запустила двигатель, Лукас прыгнул на сиденье мотоцикла. Каролина надавила на газ, и харлей покатился вниз с горы до развилки в сторону Солаты.

Магда словно сошла с ума от страха. В панике она принялась искать ключи от машины, нашла их возле хлебной корзинки, выскочила из дома, уселась в машину, запустила двигатель и поехала за ними, сигналя и мигая фарами.

На повороте налево Лукас увидел машину Магды, которая мчалась за ними. Он тронул Каролину за плечо и попросил притормозить.

Когда они остановились, она сняла шлем и вопросительно посмотрела на Лукаса.

— Магда чего-то хочет. Она едет за нами. Поезжайте дальше одна, я хочу узнать, в чем дело.

Каролина кивнула, снова надела шлем, приветственно подняла руку и рванула с места.

Через несколько секунд Магда была возле Лукаса. Она обняла его и крепко прижала к себе.

— Не бросай меня, — прошептала она, — пожалуйста, пожалуйста, не покидай меня!

Лукас погладил ее по спине и посмотрел в долину. Он не мог понять причину ее страха. Из-за того что он проехал несколько метров на мотоцикле, чтобы после пройтись пешком, не должно было быть такого внезапного порыва чувств.

Голова Магды лежала на его плече, и она держала его в объятиях так крепко, словно не собиралась выпускать никогда.

Он смотрел, как Каролина едет по извилистой дороге вниз. Нет, она не ехала, она летела! Она входила в повороты на такой скорости, что у Лукаса закружилась голова. И его охватила тревога. Что-то было не так.

Это был кошмар!

Перед крутым поворотом она попыталась затормозить и нажала на педаль ножного тормоза, но она провалилась в пустоту. Каролину бросило в жар. И ручной тормоз на руле, не оказывая никакого сопротивления, свободно уходил вниз. Ее охватила паника. С первым поворотом она еще справилась, со вторым тоже, хотя мотоцикл на крутом участке дороги разгонялся слишком быстро. На третьем повороте даже такая опытная и тренированная мотоциклистка, как Каролина, уже ничего не смогла сделать. Она потеряла контроль над мотоциклом, выскочила из поворота и пролетела по воздуху.

«Йоганнес, — еще успела подумать она, — помоги мне! Отвези меня в больницу и держи за руку».

Потом в глазах у нее потемнело.

За две секунды до этого Лукас понял, что должно случиться. Он видел, как мотоцикл вылетел из правого поворота, как Каролина отделилась от сиденья, перевернулась в воздухе, пролетела над дорогой и ударилась о дерево. Мотоцикл упал в пропасть.

Магда была уже возле машины.

— Ты идешь? — позвала она.

— Нет! — закричал Лукас в ужасе. — Она погибла! Магда, с ней случилось несчастье!

Он уставился на дорогу, словно пытаясь повернуть время вспять.

— Поедем домой. — Голос Магды был глухим и абсолютно лишенным эмоций.

— Разве ты не видела? — Лукас схватился за голову, потом в отчаянии замахал руками. — Она ехала слишком быстро! Она слетела с мотоцикла! Я все видел. Она не выживет! Она не может выжить!

— Я еду домой, — холодно сказала Магда и села в машину.

Какое-то время Лукас в нерешительности стоял на дороге, потом побежал, помчался как сумасшедший вниз по крутой, пыльной, усыпанной щебенкой дороге.

«Никогда не беги с горы, — предупреждала его мать, — ты не сможешь остановиться». Каролина поехала вниз и тоже не смогла остановиться.

Лукас споткнулся о камень, упал и разбил в кровь колено и руки. Его брюки были разорваны, окровавленные ладони ныли. Но он все бежал. Примерно через километр он остановился, жадно хватая ртом воздух.

Места несчастного случая отсюда не было видно, но он слышал где-то вдалеке звуки сирены. Он дошел до следующего поворота и посмотрел вниз в долину. Машина «скорой помощи» с трудом поднималась по узкой дороге-серпантину, а случайные прохожие склонились над лежащей на земле Каролиной.

63

Вызов поступил в одиннадцать часов сорок семь минут. Его принял Альфонсо. Он говорил немного, больше слушал и наконец сказал:

— Все ясно. Мы сейчас приедем.

— В чем дело? — спросил Нери.

— Тяжелая авария. Разбилась мотоциклистка.

— Где?

— Между Солатой и Ченниной. Наверное, гнала как сумасшедшая и на повороте вылетела с дороги.

Альфонсо и Нери сели в машину и через шесть минут были на месте аварии.

Спасательный вертолет только что приземлился, врач и несколько санитаров занимались Каролиной. Через несколько минут врач подошел к Нери и Альфонсо.

— Мы уже ничего не можем сделать. Вызовите машину, чтобы отвезти ее во Флоренцию. В морг.

Нери кивнул:

— Дайте нам ее личные данные.

Врач подал паспорт, и Нери записал имя и фамилию Каролины, год ее рождения и берлинский адрес. Альфонсо обратил внимание Нери на то, что было бы неплохо записать для их немецких коллег номер паспорта и дату его выдачи, что Нери воспринял как неприятную опеку.

Несмотря на то что ближайший населенный пункт находился в трех с половиной километрах отсюда, на месте происшествия собиралось все больше зевак, и Нери удивился, что они так быстро появились. Но потом он заставил себя не думать о второстепенных вещах и начал прислушиваться к тому, что рассказывал старый крестьянин, говоривший таким громким голосом, что у слушателей закладывало уши.

— Я так сразу и подумал, что добром это не закончится! — кричал он. — Она так летела по дороге! Удивительно, что она справилась с предыдущими поворотами.

— Вы видели, как произошел несчастный случай?

— К сожалению, нет. — У старика был такой вид, словно он сочувствовал больше себе, чем жертве катастрофы. — Я же стоял вверху, на дороге к охотничьему домику. Оттуда поворота не видно.

Нери решил, что не стоит больше с ним разговаривать. Толку от этого все равно никакого. В принципе, старик лишь подтвердил то, что предполагали все: она превысила скорость. Вероятно, простое легкомыслие, опьянение скоростью и жажда острых ощущений. Хотя Нери и не мог себе представить, чтобы женщина в возрасте тридцати четырех лет была столь азартной.

— Она была исключительно красивой женщиной, — сказал врач, обращаясь к Альфонсо. — Подобные выезды на аварию надолго врезаются в память. Страшно, что кто-то так бессмысленно загоняет себя на тот свет.

Нери был далек от сочувствия к погибшей женщине. Он думал о том, что немцы в Тоскане все больше становятся чем-то вроде Божией кары: они убивают маленьких детей, и их самих убивают тоже, они бесследно исчезают или сворачивают себе шею на прекрасных горных дорогах. А у него из-за них одни лишь неприятности, масса работы, в которой мало толку, и постоянное чувство, что он стоит перед неразрешимыми проблемами. Сейчас придется устанавливать контакт с немецкими коллегами, чего он не любил больше всего.

Лукас, увидев, что Каролину кладут в серый пластиковый гроб, повернулся и медленно пошел в Ла Роччу.

Магда как раз мыла машину, когда он поднялся по дороге. Она закрыла кран, улыбнулась и обняла его.

— Какой ужас это все! — сказала она. — Ты был на месте несчастного случая?

Лукас покачал головой:

— Нет. Не был. Но она мертва.

— Да, — сказала Магда, — да, я так и думала.

— Я ничего не понимаю! — Лукас стер пену с лакового покрытия машины. — И мне не верится, что она была человеком, который по неосторожности или по легкомыслию превышает скорость. В конце концов, она прекрасно разбиралась в харлеях. Зачем ей понадобилось рисковать жизнью на такой дороге?

— Что ты можешь об этом знать? Пожалуйста, не ломай себе голову по поводу Каролины. Несчастных случаев без причины не бывает, а значит, она все же превысила скорость.

«Да, наверное, — подумал Лукас. — Проклятье»!

Он знал лишь одно: Йоганнес любил Каролину, и сейчас они оба были мертвы.

На душе у него было так скверно, что хоть волком вой, и он ушел в дом, потому что беззаботный вид Магды действовал ему на нервы.

Она тихонько насвистывала какую-то песенку, смывая пену с машины.

64

Это был не его день. Казалось, этому кошмару не будет конца, по крайней мере Нери так думал. Когда он вечером вернулся домой, радуясь, что сейчас выпьет бокал вина вместе с Габриэллой, на столе лежала записка, которой он боялся уже несколько месяцев.

Я в Риме, — было написано в ней мягкими округлыми печатными буквами почерком Габриэллы, — у матери. Мне позвонила ее соседка. Мать чувствует себя неважно, у нее не все в порядке с памятью. Она уже два раза, когда ходила за покупками, не могла найти дорогу домой. Она ставит обувь в холодильник, моет руки сливочным маслом и бросает с балкона бумажные деньги. Я боюсь, что она подожжет дом или сотворит еще какую-нибудь глупость. Сейчас ее нельзя оставлять одну, поэтому я не знаю, сколько мне здесь придется быть. Если я могу что-нибудь сделать для тебя в Риме, сообщи мне об этом. Мы созвонимся по телефону, tesoro. Кстати, вари себе почаще брокколи. Это полезно для крови. Вари ее десять минут в подсоленной воде, добавив мускат, перец, соль и чеснок, а потом сверху можно натереть пармезан, поставить на три минуты в печку — и готово. Ты с этим справишься, аmorе. Обнимаю тебя. Габриэлла.

Естественно. Его теща Глория… Об этом он как-то не подумал. Для Габриэллы это был великолепный повод, чтобы уехать в Рим и бросить его здесь, в Амбре. Со всеми этими невероятно интересными делами. Сегодня после обеда его вызвали в дом, находившийся напротив табачной фабрики. Несмотря на то что в этом доме было пять собак, туда забрались воры. Просто фантастика! Наверное, вор купил пятьсот граммов мортаделлы и подкупил свору собак. Конечно, никто ничего не видел и не слышал. А хозяин дома, семидесятипятилетний старик, наслаждался послеобеденным сном, в то время как его дом обчистили.

Нери даже не мог сказать, как ему все это осточертело. А когда он вечером еще и вернулся в пустую холодную кухню, жизнь стала вообще невыносимой.

Приблизительно десять дней назад он разговаривал с Глорией по телефону, и ему показалось, что она абсолютно в здравом уме и ясной памяти. Она почти три четверти часа безудержно возмущалась тем, что ее соседка каждое утро подметает тротуар перед своим домом, а пыль и грязь складывает ей под дверь. И эта любезная соседка теперь якобы озабоченно позвонила Габриэлле, потому что Глория за несколько дней стала проявлять явные признаки старческого слабоумия?

Нери не поверил ни единому слову жены, но это, в принципе, было уже все равно. Габриэлла нашла причину, уехала и могла наслаждаться жизнью в Риме, пока он осматривал пустой холодильник и размышлял о своей несостоявшейся карьере.

Однако одно ему все же удалось. Сразу после несчастного случая с Каролиной он мужественно поставил в известность об этом своих немецких коллег в Берлине. На ломаном английском языке он постарался разъяснить им, что несчастный случай был именно несчастным случаем и там не было ни вмешательства посторонних лиц, ни их вины. Дальнейшее расследование не требуется. Семья пострадавшей должна принять решение относительно того, что делать с пригодным только на металлолом мотоциклом. По его мнению, смысла транспортировать разбитую машину в Германию не было.

Альфонсо выслушал весь этот разговор, после чего указал Нери на то, что харлей стоит намного больше, чем какой-то дребезжащий мопед «Веспа».

Нери залился краской, схватился за живот, изобразил срочную проблему с кишечником и дал трубку Альфонсо, который продолжил разговор на дикой смеси английского и итальянского.

Нери укрылся в туалете и просидел там минут десять. Это, правда, было ужасно скучно, но он наслаждался тем, что Альфонсо сейчас вынужден пересказывать подробности этого печального дела. Так ему и надо. Пусть не воображает, что знает все лучше всех.

Нери решил не ужинать. Было слишком утомительно что-то готовить. Он открыл бутылку вина и уселся перед телевизором в надежде, что так быстрее заснет, чтобы забыть весь этот ужас. Этих странных людей в Ла Рочче, мертвую мотоциклистку, наглый грабеж у семидесятипятилетнего дурака и, естественно, этот проклятый Рим и Габриэллу, которая любила этот город так безумно, что вела себя словно сучка во время течки.

65

Топо считал себя человеком из высшего общества и то, что обещал, исполнял всегда. Поэтому в среду утром, отправляясь в Ла Роччу, он не забыл вытащить бутылку ледяного шампанского из холодильника и положить ее в холодильник автомобиля. Шампанское было чем-то особенным, самым благородным и вкусным напитком, который он знал. Если нужно было отпраздновать какое-то событие или вознаградить себя за что-то, Стефано в своей флорентийской квартире открывал бутылку шампанского, чокался сам с собой и пил чрезвычайно медленно, наслаждаясь каждым глотком.

Сегодня шампанское было более чем кстати, поскольку, как решил Топо, ему удалось установить контакт с убийцей и успешно шантажировать его, а это заслуживало значительного поощрения. За это он мог бы позволить себе, собственно, даже ящик шампанского.

Приехав в Ла Роччу, Топо сразу заметил, что перед домом стоит только одна машина, и ухмыльнулся. Очень хорошо. Значит, Йоганнес думает точно так же, как и он, и сделал все, чтобы остаться одному. Это упрощало дело. Он сможет без помех поговорить со своим новым другом, взять деньги и поднять с ним бокал за великолепное сотрудничество.

Лукас слышал, как чья-то машина подъехала к дому. Он не видел ее из отстойной ямы, но был уверен, что это не Магда. Звук двигателя был другим.

Значит, Топо. Этот негодяй приехал снова. Лукаса обдало жаром, а потом от бессильной злобы он покрылся потом.

Топо вышел из машины, позвал Магду и Йоганнеса, но ответа не было. Как и во время предыдущего визита, он медленно обошел вокруг дома и заглянул в кухню. Она была пустой, но далеко не так чисто убрана, как раньше. На столе лежал пустой пакет из-под молока, раскрытая книга, очки и надрезанная буханка хлеба.

Он осторожно нажал на рукоятку двери. Дверь была открыта. Топо вошел в дом и позвал:

— Магда?

Никто не ответил. Тогда он позвал снова:

— Йоганнес?

Он вышел на улицу. Здесь должен быть хотя бы кто-то. Если бы они уехали вдвоем, то, конечно, не оставили бы дверь открытой.

Топо медленно пошел вдоль дома в сторону огорода, который притягивал его как магнитом. Но и там никого не было.

Он остановился и огляделся по сторонам. И обнаружил Йоганнеса, который, не слыша и не замечая Топо, что-то делал, повернувшись к нему спиной. Итак, он был здесь. Зазвонил мобильный телефон.

— Pronto! — жизнерадостно ответил Топо.

Лукас уловил звонок мобильного. А потом он услышал надменный голос и вызывающий смех. Ему не нужно было поворачиваться, чтобы представить наглую ухмылку Топо, его демонстративно изящные движения, идеально чистые, без единой пылинки лаковые туфли, дорогие брюки от дизайнера, рубашку, которая стоила, надо думать, целое состояние, и шелковый шарф, который в такую жару был абсолютно лишним.

Стефано говорил без умолку. Лукас понимал немногое из того, что рассказывал Топо, и смог только уловить, что он сейчас у amici, очень милых, интеллигентных немцев, с которыми собирается выпить шампанского…

Лукаса затошнило. У него за спиной болтал по телефону отвратительный паразит, мерзкая навозная муха, которая подкрадывалась к нему все ближе и ближе. Он просто физически чувствовал это.

Лукас сжал рукоятку лопаты так крепко, что даже побелели костяшки пальцев и руки онемели. Во рту появился странный привкус. Он часто дышал, едва не захлебываясь воздухом. Последнее, что он услышал, были слова «Ciao, amico, ciao, ciao!».^[54]

Потом Топо закрыл свой мобильный и, явно в хорошем настроении, пропел у Лукаса за спиной:

— Buongiorno, come stai?^[55]

Рассудок Лукаса словно отключился, а движения были сродни взрыву, когда он с быстротой молнии обернулся и изо всех сил нанес удар. Тяжелая лопата приложилась к Топо, как мухобойка, размазывающая навозницу по оконному стеклу.

Топо был захвачен врасплох и успел только почувствовать удар. Последнее, что он услышал, был громкий звук, напоминающий треск ломающегося дерева, который отразился в его лопающейся голове. Удара о землю он уже не ощутил.

Лукас стоял, держа в руке лопату. «Небесный покой… — думал он. — Наконец-то он замолчал!» Словно загипнотизированный, он смотрел на ручеек крови, вытекавший из левого уха Топо и оставлявший красный след на светлом бетоне ямы.

Топо вздрогнул. Его веки задрожали. Лукас подумал, не ударить ли его лопатой еще раз, подобно тому как наступают на еле ползущую осу до тех пор, пока она не перестанет двигаться, но отказался от этой мысли.

Он с отвращением подхватил Топо под мышки, чувствуя еще теплое тело под дорогой рубашкой от Гуччи, и подтащил его к первой камере очистных сооружений. В этот момент он благодарил Бога за распоряжение местных властей, обязывающих иметь их такой величины.

Он открыл крышку и заглянул внутрь. Яма была наполовину заполнена сточными водами и фекалиями.

Топо был худощавым и без проблем мог пройти в отверстие. Лукас перевалил бесчувственное тело через край ямы и подтолкнул его. Топо упал головой вниз.

Он был без сознания, а если небо смилостивится над ним, то он не придет в себя и не заметит, как захлебнется в вонючей жиже или задохнется от зловония.

Лукас закрыл крышку и прислушался. Он был готов к тому, что Топо начнет звать на помощь, но из ямы не доносилось ни звука.

Он облегченно вздохнул, снова взял лопату в руки и начал работать еще быстрее, чем раньше, чтобы засыпать отстойную яму землей. Уже утром он собирался посеять на этом месте траву, оставив свободной только крышку. Может быть, он даже успеет сегодня купить большие терракотовые вазы, которые можно будет поставить на нее.

Из биологической очистной системы жидкость не выкачивалась. Пока в ней была вода, а в нее снова и снова попадали сточные воды, система работала. Твердые вещества опускались вниз, и их пожирали бактерии, а отстоявшаяся вода перетекала сверху во вторую камеру. Там происходило то же самое. В третьей камере очистных сооружений вода была уже довольно чистой и после последней стадии очистки вытекала наружу и на максимально допустимом отдалении от дома сливалась в специальную песчаную подушку. Это был естественный процесс, который срабатывал до тех пор, пока система не пересыхала. А до этого могло пройти несколько месяцев. Таким образом, у бактерий достаточно времени, чтобы сожрать Топо без остатка.

Лукас трудился не покладая рук, и на душе у него было даже радостно. Проблема под названием Топо была решена.

Магда отсутствовала уже два с половиной часа и могла вернуться в любой момент. Утром ей вдруг захотелось поехать в Сиену на рынок, чтобы купить пару новых футболок. Кроме того, она собиралась выбрать себе маленькую сумочку, которую носят на животе и в которой можно хранить мобильный телефон, бумаги и ключи, чтобы, отправляясь в деревню, не брать с собой обычную сумку.

Лукас работал лопатой как сумасшедший, и у него не было даже времени подумать о том, что случилось. В его голове была одна мысль: зарыть яму, пока Магда не вернулась!

Он закончил работу и бегом бросился из огорода, подальше от второй могилы на этом участке. И вздрогнул от ужаса: перед домом стояла машина Топо. Надо было убрать ее подальше. Он никогда не сможет объяснить Магде, почему машина здесь, а сам Топо исчез.

Трясущимися руками он рванул дверцу со стороны водителя. К счастью, она не была закрыта, но в замке зажигания не оказалось ключа!

Лукаса охватила паника. Он сделал огромную ошибку, когда, не обыскав карманы Топо, сбросил тело в отстойную яму. Очевидно, ключ остался в кармане его брюк.

Лукасу стало дурно, когда он понял, что его ожидает. Тем не менее он помчался к очистным сооружениям. Добежав до отстойной ямы, он сорвал крышку первой камеры и взглянул вниз. Топо лежал на боку, и его лицо наполовину исчезло в коричневой жиже. Лукас несколько секунд внимательно наблюдал за ним, но Топо не подавал признаков жизни.

Емустоило огромных усилий преодолеть отвращение и сунуть руку в вонючую воду. Когда его пальцы прикасались к туалетной бумаге, он с испугом и брезгливостью отдергивал их. Лукас надеялся, что ключи от машины окажутся в кармане брюк, который был сверху, но когда он засунул туда руку, то обнаружил, что ошибся.

Он громко выругался. Теперь начиналось самое трудное: нужно было перевернуть Топо.

Ухватившись за тело обеими руками, он потянул изо всех сил. Топо перевернулся на спину и, пуская пузыри, утонул в грязной воде. Лукас встал, перешел на другую сторону ямы и снова опустился на колени. Отсюда ему было проще дотянуться до Топо. Ему стоило немалых усилий и терпения найти карман, но наконец он почувствовал под мокрой тканью что-то твердое. Это был ключ.

А потом все произошло очень быстро. Он вытащил ключ, снова закрыл камеру крышкой, вытер руки об брюки и бросился к дому. Там он заскочил в кухню, вымыл руки и оставил Магде на кухонном столе записку: «Любимая, я пойду прогуляюсь. Вернусь вечером. Обнимаю». Он оставил это короткое сообщение без подписи, так как до сих пор не мог заставить себя подписываться «Йоганнес».

Лукас взял бумажник и ключи от дома, закрыл дверь, прыгнул в машину, запустил двигатель и нажал на газ так, что щебень полетел во все стороны. Он промчался по подъему, а потом свернул в сторону Нусенны. С той стороны вероятность встречи с Магдой была меньше.

«Быть этого не может», — подумал Лукас, когда на дороге перед Бучине перед ним возникли двое полицейских, приказавших ему принять вправо и остановиться. У него тряслись колени, так что он с трудом затормозил. «Успокойся, — уговаривал он себя, — нет никаких причин для волнения. В конце концов, труп лежит не в багажнике, а в Ла Рочче, в отстойной яме».

Полицейский прикоснулся к козырьку в знак приветствия и сказал по-итальянски:

— Ваши документы и водительские права!

«Я откуда-то его знаю! Проклятье, где же я его видел?»

Лукас уставился на полицейского. Должно быть, он смотрел на него слишком долго, потому что полицейский тоже наморщил лоб, словно припоминая, кто перед ним. В этот момент Лукас все вспомнил, и его бросило в жар. Перед ним стоял Нери! Нери, которому Лукас во время встречи представился как Йоганнес Тилльманн. Значит, ему ни в коем случае нельзя показывать свои водительские права и паспорт, где написано, что он — Лукас Тилльманн. Конечно, он не считал комиссара особенно сообразительным, но тому, конечно, это сразу бросится в глаза, тем более что Нери и сам уже сказал:

— Синьор Тилльманн? Я в первый момент вас не узнал!

Лукас кивнул, улыбнулся и открыл бумажник. Потом пожал плечами и развел руками.

— Ничего нет, — пробормотал он. — Паспорт a casa.^[56]

Лишь бы что-то делать, он начал рыться в бардачке, где ему в руки попал документ в пластиковой обложке, очень похожей на немецкий технический паспорт на машину. Может быть, чуть больше. Он протянул его Нери.

— Стефано Топо, — прочитал Нери. — Chi è?^[57] Un amico?^[58]

— Si, si, un amico, — пробормотал Лукас. — Un amico.

Он снова и снова хлопал по карманам, что означало: «И что же мне теперь делать?»

— Но у вас же есть удостоверение водителя? — спросил Нери.

Слово patente^[59] Лукас понял.

— Si, si, si, si, — сказал он, — a casa. Я забыл. Iʼve forgotten!^[60]

— Ну ладно, ничего страшного, — сказал Нери и улыбнулся, — я же вас знаю.

Лукас не понял ни слова.

— Завтра придете с водительским удостоверением ко мне в бюро, хорошо?

Лукас вопрошающе посмотрел на него.

— Соmе?^[61]

— Domani! Morgen! Tomorow!^[62] In ufficio! Kon la patente! Va bene?^[63]

Лукас кивнул и благодарно улыбнулся.

— Va bene. Grazie!

— Arrivederci, signore Tillmann!

— Arrivederchi.

Лукас рванул с места. «Значит, завтра мне нужно будет явиться с документами Йоганнеса, — подумал он. — Надеюсь, его не похоронили вместе с бумажником». Он не знал, что за фотография Йоганнеса вклеена в водительские права. Он надеялся только, что лицо на этой фотографии будет иметь хоть небольшую схожесть с ним, так что он сможет преподнести Нери права Йоганнеса как свои.

Остаток пути до Флоренции Лукас преодолел без проблем, но у него возникли затруднения с тем, как найти вокзал. Хотя он правильно выехал из Сигны, stazione была плохо обозначена указателями, приходилось все время спрашивать дорогу, и пару раз он проехал мимо. Только после получасового блуждания он въехал на пятый этаж огромной многоэтажной парковки и оставил там автомобиль. Поскольку парковка работала круглосуточно, машина не привлечет к себе внимания. Конечно, если полиция не будет искать ее. Но такое произойдет только тогда, когда в полицию поступит заявление об исчезновении Топо. А если потом машину и найдут, это будет выглядеть так, будто Топо уехал куда-то поездом. Получается, разыскиваемый просто взял отпуск.

Лукас тщательно протер руль, ручку переключения передач и переднюю панель, чтобы удалить свои отпечатки пальцев, закрыл машину, выбросил парковочный талон в урну на вокзале и следующим поездом, который пришлось ждать двадцать минут, вернулся в Монтеварки. Там он взял такси, доехал в Солату и остаток пути до Ла Роччи прошел пешком.

И во время этой двадцатиминутной прогулки он принял решение.

Было почти шесть часов вечера, когда он добрался до Ла Роччи. Магда обняла его и расцеловала так, словно он отсутствовал недели четыре.

— Я прочитала свою записку, — сказала она, — но все равно беспокоилась. Я всегда волнуюсь, когда тебя нет. Я чуть было не позвонила этому странному Нери, чтобы заявить о твоей пропаже.

Магда засмеялась, и Лукас обнял ее.

— Я совершил прекрасную, но очень продолжительную прогулку. Я шел и шел, не думая о том, что придется возвращаться назад. Извини, пожалуйста.

— А разве Топо не собирался заехать к нам перед обедом? Я вспомнила об этом только в Сиене.

— Да вроде собирался. Я был дома до половины первого, но он так и не приехал.

Магда лишь пожала плечами.

— Ладно, все равно.

Лукас взял ее руку и нежно погладил. Магда выглядела уравновешенной и спокойной, и он решил, что наступил подходящий момент для разговора об его отъезде в Германию.

— Я больше не могу откладывать, Магда, — сказал он, — мне нужно съездить в Берлин, кое-что выяснить.

— Когда надо ехать?

— Лучше прямо завтра.

Она задумчиво смотрела поверх его плеча и ничего не ответила.

— Поедем вместе! Обещаю, что мы вернемся обратно так быстро, как только сможем.

— Нет, — сказала она. — Ни в коем случае. Я остаюсь здесь.

Она прошлась по террасе, потом остановилась, погладила Лукаса по голове и обняла его.

— Я решила навсегда остаться в Италии. Я не хочу возвращаться в Германию. Я брошу работу в аптеке. Дохода от фирмы вполне достаточно для нас двоих. Я больше не могу разрываться на части. Я хочу наслаждаться жизнью, не думая о том, что через неделю отпуск закончится. Ты меня понимаешь?

— Да, да, конечно… Но…

— Здесь просто рай! Мы любим Италию, мы вместе, мы счастливы. Давай сделаем так, чтобы это осталось навсегда! Жизнь в Берлине такая тоскливая, и работа все губит.

— Но как ты себе это представляешь?

Лукас не знал, что и думать. Его прошлая жизнь, похоже, отодвигалась все дальше и дальше.

— Тебе вовсе не надо делать все самому, Йоганнес! — Она уселась за стол и с любовью посмотрела на него. — Найми человека, который будет управлять фирмой. Вы можете прекрасно поддерживать связь с помощью Интернета, факса и телефона. Дважды в год ты будешь ездить в Германию и проверять, все ли в порядке.

— Тебе только кажется, что это просто…

— Это действительно просто, дорогой мой. Разве ты не считаешь, что замечательно было бы жить в Лa Рочче постоянно, а не приезжать сюда только в отпуск? Или ты так истосковался по работе в бюро?

— Да ведь это не только работа в бюро…

— Что для тебя важнее: работа или жизнь со мной? Потому что я туда не вернусь. Совершенно точно не вернусь.

Лукас вздохнул.

— Ты знаешь, все это как-то слишком неожиданно…

Магда улыбнулась.

— Поезжай в Берлин и устрой все. Квартиру, если хочешь, можешь продать. Мне все равно. Она нам уже не понадобится. И все, что в квартире, тоже. Это меня больше не интересует. Подари кому-нибудь мебель или продай ее. Ты должен привезти только вещи, которые лежат в моем письменном столе. И папку с бумагами из шкафа рядом с дверью. Вот и все.

— Для того чтобы все продать, потребуется несколько недель.

— Ну да, для этого нужно время. А пока найди себе управляющего и возвращайся сюда. Я думаю, за неделю ты справишься.

— Может быть. А может, и нет.

— Да! Пожалуйста! Я не могу жить без тебя. Я не могу выдержать и пару часов, пока ты гуляешь по лесу. Я уже умираю от тоски по тебе! Продать квартиру и мебель мы можем осенью или зимой. Тогда бы я поехала с тобой.

«Лучше бы мы покинули это место навсегда! — подумал Лукас. — Здесь лежат два трупа. Этот дом приносит несчастье, и, если мы останемся здесь, оно неизбежно настигнет нас».

66

По дороге в аэропорт Магда была необычайно молчаливой. У нее был несчастный вид, и она время от времени покусывала нижнюю губу.

Лукас положил руку ей на колено.

— Я уезжаю только на неделю, — сказал он, — это все равно что ничего. Увидишь, как быстро пройдет время.

— Да, да, — сказала она. — Ты прав. Ты абсолютно прав.

Это прозвучало так, словно она хотела сказать: «Какой же ты идиот, что уезжаешь! Ты делаешь больно нам обоим, а это бессмысленно и никому не нужно».

— Не нужно искать место для стоянки и заходить со мной в аэропорт, Магда, не стоит. Просто высади меня из машины и сразу же уезжай. Так намного легче.

Они как раз выехали на дорогу Firenze Nord.

— Нет, — только и сказала она, — нет.

Магда нашла свободное место в самом последнем ряду стоянки. Держась за руки, они пошли к зданию аэропорта.

Регистрируя билет у стойки, Лукас ощутил внезапный приступ необъяснимого страха. Кассирша держала его паспорт в руках немного дольше, чем было необходимо, и почему-то с недоумением рассматривала фотографию, хотя, возможно, ему это только показалось. Как бы там ни было, он стоял в зале регистрации, чувствуя себя убийцей в бегах, который молится о том, чтобы наконец без проблем покинуть страну.

Все, о чем он думал и чего боялся, не представляло реальной опасности, поскольку вероятность того, что кто-то за последние два часа, с тех пор как они уехали из Ла Роччи, нашел трупы и сообщил в полицию, что карабинеры уже отдали приказ взять аэропорты под наблюдение, была крайне мала. Она почти исключалась. Никто не был в Ла Рочче, никто не заглядывал в отстойную яму и не рылся в огороде. Никто.

Но потом он снова вспомнил о Топо, который нашел труп, и о Массимо, который по собственному желанию перекопал огород. Да как бы там ни было, но то, что однажды случилось, в любое время могло повториться.

Стюардесса из наземного персонала вдруг исчезла в помещении позади стойки. Лукас подумал, не лучше ли сбежать, по крайней мере, выскочить из здания аэропорта, но все же остался и стоял как вкопанный в ожидании возмездия.

Через полминуты она появилась снова, обвела кружочком на билете номер терминала, улыбнулась и пожелала ему приятного полета.

«Первое препятствие пройдено», — подумал Лукас. Но пока он еще не был в воздухе и в безопасности.

Положив в карман посадочный талон, он обнял Магду на прощание. Она прижалась к нему.

— Приезжай поскорее, — пробормотала она, — возвращайся целым и невредимым, береги себя и не забывай меня.

— Я все это обещаю. — Он поцеловал ее. — И не грусти.

Она кивнула и улыбнулась сквозь слезы. Потом обняла Лукаса, поцеловала в шею, оторвалась от него и бросилась через зал к выходу. У двери она еще раз остановилась, обернулась, помахала рукой и исчезла.

Лукас выпил в баре чашку кофе и задумался, не пойти ли сразу к терминалу или еще немного подождать. В принципе, это было все равно, но он в очередной раз осознал то, что, похоже, навсегда потерял покой. Отныне он будет жить в состоянии бегства и постоянного страха перед разоблачением.

Он тщательно проверил ручную кладь: не осталось ли там чего-нибудь запретного и такого, что каким-то образом могло привлечь к нему внимание. Он не нашел ничего. Все было в порядке.

Дальше он без всяких проблем прошел контроль и почувствовал себя намного лучше, когда уселся в зале под табло «Берлин — Тегель, время вылета: 13.05».

Лукас боялся летать самолетами. Ему не нравилось доверять свою жизнь машине и какому-то человеку, о котором он не знал, насколько тот опытен и как он себя чувствует в этот день. При взлете и посадке он каждый раз слышал какие-то звуки, казавшиеся ему признаками неисправности двигателя, а при полете над облаками испытывал не бесконечную свободу, а неограниченную несвободу, поскольку был полностью зависим от самолета.

Но в этот раз все было по-другому. Он покинул Италию и впервые за долгое время смог вздохнуть спокойно. Полет казался ему чем-то безобидным по сравнению с проблемами, ожидавшими на земле. К тому же падение самолета и быстрая смерть были не самой худшей альтернативой.

Но самолет не упал и два часа спустя уверенно приземлился в аэропорту «Берлин — Тегель».

Лукас взял такси и поехал к родителям. Разговор с ними казался ему самым важным, и он хотел решить эту проблему в первую очередь.

67

Хотя в душе Лукас был готов к этому, тем не менее он испугался, увидев мать. Она сильно похудела, на лице пролегли глубокие морщины, а глаза потемнели и потеряли блеск. Ее волосы напоминали солому и выглядели неухоженными, словно она уже давно не была у парикмахера.

«Это больше не моя элегантная, светская мать, — промелькнула мысль в голове у Лукаса, — это развалина. У нее такой вид, словно она последние две недели жила где-нибудь под мостом».

Он обнял ее.

— Мальчик мой, — всхлипнула она, — ты здесь. По крайней мере, хотя бы ты есть у меня. Хотя бы ты.

Они вместе зашли в квартиру. Рихард стоял в коридоре перед дверью в гостиную. Он молча протянул Лукасу руку, потом прижал его к себе и слегка похлопал по плечу.

— Хорошо, что ты приехал, — прошептал он.

И отец показался ему очень постаревшим.

Этот визит проходил совсем иначе, чем прежние. Отец молча открыл бутылку пива, подал ее Лукасу и подставил бокал. Мать, сложив руки, сидела на диване и не спускала с сына глаз.

— Рассказывай, — сказала она. — Я хочу знать все.

Лукас тяжело вздохнул.

— Я буду с вами честным, — начал он, — факт остается фактом: Йоганнес исчез и до сих пор, до сегодняшнего дня не появился.

Хильдегард тихо всхлипнула.

— Неизвестно, жив он или мертв, вообще ничего неизвестно. Это тяжелая, невероятная ситуация, с которой мы не можем справиться.

— Но почему же тогда Магда сказала по телефону, что он вернулся? Почему рассказала нам, что она нашла его в Риме?

— Потому что у Магды иссякли психические и физические силы. Конечно же, она не нашла его в Риме. Но она себе это воображает, чтобы как-то жить дальше. Магда находится в состоянии тяжелого шока. Она лжет, потому что не может перенести правды. Вы должны понять это. И поэтому она отказывается ехать в Германию. Она не хочет возвращаться без Йоганнеса, ждет его и, чтобы выдержать это напряжение, представляет себе, что он здесь. Иногда она думает, что я — Йоганнес, и тогда ей становится лучше. Может быть, поэтому она и сказала по телефону, что он вернулся. Потому что она путает меня с ним. Дела плохи.

— А что думаешь ты? — спросила Хильдегард.

— Я не знаю. Я запрещаю себе во что-нибудь верить. Иногда я думаю, что Йоганнес просто ушел, не сказав ни слова, а порой боюсь, что он мертв.

Хильдегард уставилась на младшего сына и не дыша смотрела на него почти целую минуту. Потом она попросила:

— Скажи мне, что ты думаешь. Именно ты. Ночью, наедине со своими мыслями. Пожалуйста, будь честным!

— Я думаю, что он вернется. Что он когда-нибудь вернется.

Лукасу было очень скверно, когда он произносил эту ложь, но он решил, что родителям так будет легче.

Рихард вздохнул.

— Это как-то не похоже на Йоганнеса.

Лукас пожал плечами.

— В последнее время я понял, что, собственно, не знал родного брата. Я мог ожидать от него чего угодно, но только не этого. Не того, что он просто уйдет. Не говоря ни слова.

— И это заставляет подозревать самое плохое.

Рихард шумно высморкался.

— Что-нибудь произошло? — спросила Хильдегард. — У него были проблемы с Магдой?

— Нет. Вообще нет. Наоборот.

— Он тяжело переживал смерть Торбена?

— Может быть. Хотя мне казалось, что он справляется с этим лучше, чем Магда.

— У него было столько планов…

— Да.

Прошло еще минуты три, и за это время никто из них не сказал ни слова. Лукас встал, сел на ручку кресла и обнял мать.

— Все будет хорошо. Я это чувствую. Главное, мы должны держаться вместе. Мы втроем.

Мать тихо заплакала, и Лукас почувствовал, что его нежность пошла ей на пользу. Потом он посмотрел на отца.

— Папа, — начал он, — ситуация непонятная, непрозрачная и непредсказуемая. Мы должны подумать о том, что будет с фирмой. Мы не можем оставлять все на произвол судьбы, иначе предприятие обанкротится.

Рихард кивнул и начал собирать пылинки со своих брюк.

Лукас продолжил:

— Я хотел попросить тебя взять руководство фирмой на себя, пока Йоганнес не вернется. Или хотя бы до тех пор, пока я смогу вернуться в Германию. Но сейчас я должен быть возле Магды в Италии. Она в таком состоянии, что ее просто нельзя оставлять одну.

— Как долго может это продлиться?

— Не знаю. Возможно, несколько месяцев.

— Лукас, — сказал Рихард, рисуя квадратики на клочке бумаги, — мне семьдесят восемь лет. И уже восемь лет я не переступал порог фирмы. Как ты себе это представляешь?

— Я знаю, что это довольно сложно для тебя, папа. — Голос Лукаса был нежным и спокойным. — Но я не знаю никого другого. Нет никого лучше. Если кто что-то и понимает в делах фирмы, так это ты. Это была твоя фирма. А если работы окажется выше головы, то найми управляющего. Он будет все делать, а тебе останется только контролировать его.

Рихард задумчиво молчал.

Лукас наблюдал за отцом.

— Это ведь ненадолго.

— Да, да, я уже понял.

Рихард подошел к шкафу, открыл дверцу бара и вынул бутылку коньяка.

— Выпьешь глоток? — спросил он, но Лукас отрицательно покачал головой.

Рихард сел за письменный стол и налил себе рюмку. Это он обычно делал по праздничным дням или по особым случаям.

— Ладно, — коротко сказал он, — я займусь этим. Но я хочу, чтобы ты держал меня в курсе всего. И я хочу знать правду. Надеюсь, тебе это ясно?

— Конечно. Можешь на меня положиться.

Рихард встал.

— Идем в мой кабинет, Лукас. Мне кажется, мы должны кое-что обсудить.

Лукас отправился с отцом, а Хильдегард ушла в кухню, чтобы приготовить ужин. Она не знала почему, но ей не верилось, что Йоганнес по своей воле ушел из дому. Ему нравился такой образ жизни. Он любил жизнь, работу и свою жену. Ему было хорошо в Берлине, и он был в восторге от дачи в Тоскане. Депрессия была ему не знакома, и он производил впечатление человека, давно определившего смысл своей жизни.

Лукаса ей было проще представить в роли сомневающегося человека, который постоянно находится в поисках счастья.

Она резала лук, и у нее не только по этой причине бежали слезы. Она поклялась себе никогда не прекращать поиски Йоганнеса.

68

— Скажи это еще раз! — фыркнула Аннелиза. — Ты больше не будешь играть? Ты что, нашел мешок с деньгами или просто спятил?

Ее такса по кличке Паулинхен от восторга закатила глазки и пописала на пластиковую скатерть. Аннелиза, которая обычно сразу же вскакивала, чтобы вытереть лужицу, в этот раз никак не отреагировала на такое поведение и продолжала вещать.

— Деточка, если у тебя проблемы, мне все равно. Можешь, если хочешь, заикаться хоть полгода, не произносить букву «с» или все-таки сходить к психиатру. Или начни спиваться. Я многое повидала, стерплю и это. Только не надо нести бред о том, что ты больше не хочешь играть на сцене.

— Я не могу вам ничего объяснить, но это просто невозможно.

— Чушь. Не бывает такого, что невозможно было бы объяснить. Ты что, опять влюбился?

— И это тоже.

— Ага. — Теперь Аннелиза выглядела более-менее довольной. — Тогда есть надежда на выздоровление. И это тоже проходит. А чем ты собираешься жить, пока к тебе снова не вернется разум? Воздухом и любовью?

— Я беру на себя фирму брата. Там куча работы и огромная ответственность. Я не смогу тратить время на репетиции и уезжать на несколько месяцев в турне.

— Боже, как ужасно! И зачем тебе это?

Аннелиза стащила с худых пальцев кольца, разложила их на столе и принялась надевать кольца с левой руки на правую, а с правой — на левую. Такое она проделывала каждый раз, когда ей становилось скучно.

— Мой брат болен. Очень болен. Он больше не может руководить фирмой.

— Сожалею. — Аннелиза с удовольствием рассматривала свои руки. — Это повод очень сильно расстроиться, поскольку месяц назад я сдала в печать новые каталоги. А еще больше я огорчена из-за того, что уже переговорила насчет тебя с Веделем.

— Ну и как? — Лукас чуть не лопался от любопытства.

— Забудь это, деточка, и занимайся своими балансами.

— Пожалуйста, Аннелиза, на сколько дней?

Чтобы усилить интригу, Аннелиза молча встала, подошла к помпезному дубовому шкафу, в котором хранила документы и фотографии артистов, вытащила из ниши между стеной и шкафом ведро, швабру и с размаху шлепнула тряпкой по лужице, сотворенной Паулинхен.

— Три, — сказала она, — прямо на месте. Все в одну неделю.

Желание заполучить любую работу, пусть даже такую небольшую и недорогую, овладело Лукасом, как в старые времена.

— Когда? — спросил он.

— Уже скоро. Между семнадцатым и двадцать четвертым. Но не морочь себе голову, деточка. У меня есть пара десятков ребят, которые сыграют это одной левой. Я просто думала, что теперь тебе пригодится каждый цент. У меня в ушах еще звучит твой голос, когда пару недель назад ты приходил сюда.

«Да, Аннелиза и на старости лет осталась довольно шустрой дамой, — подумал Лукас. За деньги, которые можно было заработать за эту неделю, он бы хоть чуть-чуть пополнил счет Магды и, возвратившись в Италию, привез ей какой-нибудь подарок. — Фантастика! Может, все получится?»

— Я сыграю эту роль. А о чем там идет речь?

— О мелком уголовнике, которого жестоко избили и который попадает в инвалидное кресло и выбалтывает все. И вовсе не переживает, как ты себе можешь представить.

Она засмеялась, вытерла лужицу мочи и ушла в ванную, чтобы выстирать тряпку. Дверь она оставила открытой.

— Поэтому только три дня, — сказала она, вернувшись с ведром чистой воды. — Но в этой роли есть что-то жизненное. Она неплохая.

— А сколько?

— Как всегда. Больше не получилось.

Этот шанс послало ему небо. В первую очередь, потому что время съемок было очень удачным, — оно приходилось как раз на ту неделю, которая была у него запланирована на Берлин. Он расскажет Магде, что на фирме возникли сложности и ему придется остаться еще на неделю.

— Оʼкей, все в порядке, спасибо, Аннелиза.

— А я думала, что ты больше играть не будешь, — въедливо заметила она и снова протерла пластиковую скатерть.

Лукас подумал, что вони стало меньше.

— Пару недель я не могу запланировать, но высвободить время от времени какой-то день могу.

— Вечно у тебя эти отмазки, — пробурчала Аннелиза.

— Да, кстати, — сказал Лукас и встал, — с сегодняшнего дня ты сможешь дозвониться мне только по мобильному телефону.

— А это еще почему?

— Я переселяюсь.

— Боже мой! — издевательски хихикнула Аннелиза. — Ты делаешь ту же самую глупость, что и все те, кого невозможно записать в календарь для встреч, потому что их нужно каждые четыре недели снова вычеркивать. И куда ты переселяешься?

— В Италию.

Теперь уже умолкла Аннелиза. Потом она сказала:

— Как практично, деточка! Оттуда, конечно, очень удобно руководить фирмой и время от времени приезжать сюда на денек для съемок.

— Есть самолеты, есть Интернет. Все это не составит проблемы.

Аннелиза вздохнула и в эту секунду пожелала хоть на миг стать лет на тридцать моложе. Раньше все было как-то проще.

69

Любимое мое сокровище!

Я даже не могу описать, как обрадовалась твоему письму.

Ты пишешь, что теперь у тебя есть подруга и что ее зовут Арабелла. Сокровище, это же фантастика! И какое у нее красивое имя! Наверное, на вид она так же прекрасна, как и ее имя. Ты должен рассказать мне о ней побольше! Пожалуйста, не забудь захватить с собой ее фотографию, когда приедешь. Если хочешь, то можешь пригласить к нам и Арабеллу. Это было бы великолепно. Места у нас достаточно, и вы можете выбрать, где будете спать. В твоей комнате? В комнате для гостей? Если хотите, можете даже в галерее, в гостиной. Или Арабелла на каникулы поедет к родителям? Наверное, да, потому что они ведь тоже хотят, чтобы их дочь была рядом с ними.

Но как бы там ни было, ты должен знать, что Арабелла для нас всегда желанный гость!

Особенно я рада, что ты рассказал мне, что влюбился, что ты не делаешь из этого секрета. Не у многих мальчиков твоего возраста существуют такие доверительные отношения с родителями, как у тебя с нами. Ты даешь нам возможность разделить с тобой твое счастье, Торбен, и я ценю это.

Осталось уже немного… Сегодня вторник, а в воскресенье мы увидимся! Я просто не могу дождаться!

И знаешь, что еще очень здорово? Это и вправду смешное совпадение! Если самолет папы в воскресенье прилетит вовремя, то во Флоренции он сядет в тот же поезд, на котором будешь ехать ты, и вы вместе приедете сюда в восемнадцать часов двадцать минут. Вот это то, что я называю timing.^[64]

Так что, дорогой мой, береги себя! И передай от меня привет Арабелле, которую я пока не знаю!

Обнимаю тебя, сынок.

Твоя с радостью ждущая тебя

мама.

70

У госпожи Нинбург был ласковый молодой голос, и Лукасу, когда он по телефону договаривался о встрече, казалось, что он говорит с семнадцатилетней девушкой. Она была матерью одного из его коллег, с которым Лукас четыре года назад на протяжении шести месяцев был в турне.

Мать Эриха была психотерапевтом, и он, когда Лукас позвонил и сказал, что ему нужна помощь, тут же попросил мать назначить время для встречи.

Сейчас Лукас стоял напротив нее и старался скрыть, в каком страхе и замешательстве находится.

— Нет, вы говорили по телефону не с моей дочерью, — сказала она улыбаясь и проводила его в свой кабинет. — Это была я. Я прекрасно отдаю себе отчет, что выгляжу далеко не так, как можно решить по моему голосу.

Госпожа Мехтхильд Нинбург была чрезвычайно уродлива. При росте почти метр девяносто у нее была лошадиная фигура. На ней были брюки бежевого цвета, которые только подчеркивали отвратительную ширину зада, и тонкий вязаный свитер цвета липы, который никак не сочетался с брюками и, похоже, был куплен примерно в семидесятые годы. На ее шее болталось дешевое украшение модного золотистого цвета. На ногах были большие коричневые полуботинки, идеальные для пеших походов продолжительностью в неделю, и Лукас прикинул, что размер ее обуви никак не меньше сорок третьего. Даже массивное кольцо с печаткой на левом безымянном пальце производило устрашающее впечатление.

Ее темно-русые волосы были подстрижены коротко, с пробором на боку и имели вид чего-то вроде завивки с помощью фена. Время от времени фрау доктор непроизвольно заправляла пару прядей за ухо.

Хотя Мехтхильд Нинбург было уже пятьдесят восемь лет, очков она не носила. Ее карие глаза излучали столько тепла и доброты, что собеседник тут же забывал об ее отпугивающей фигуре. А когда она улыбалась, на щеках появлялись глубокие ямочки, придающие лицу задорное девичье выражение.

Лукас сразу же проникся к ней доверием и рассказал историю Магды так детально, как только было можно, но умолчал о настоящей судьбе Йоганнеса и Топо.

— У моего брата была любовница, — сказал он, — примерно четыре месяца назад. По глупой случайности Магда узнала об этом. Для нее это стало катастрофой, потому что она еще ребенком была травмирована подобной историей.

— А что тогда произошло?

— Ее отец погиб в аварии вместе с любовницей. Я не знаю точно, сколько лет тогда было Магде. Наверное, одиннадцать… — Он глубоко вздохнул, что прозвучало почти как стон. — И она потребовала от Йоганнеса решить: или она, или та, другая.

— А дальше?

— Я не знаю, какое решение он принял. Как не знаю, что произошло между ними. Магда ничего мне об этом не рассказывала. Во всяком случае, все выглядело так, будто он хотел провести отпуск с Магдой. Это был хороший знак. Но уже через два дня он уехал в Рим и больше не появился. — Лукас наклонился к ней. — Я думаю, он использовал эту поездку, чтобы начать где-то новую жизнь с любовницей. Это, правда, не совсем по-джентльменски и довольно трусливо, но другого объяснения я не вижу.

— Я тоже так думаю, — сказала доктор Нинбург. — Но в чем же заключается проблема?

— Магда совсем сошла с ума, — ответил Лукас. — Я знаю, что мы используем эту фразу по всевозможным мелким поводам… Но я говорю серьезно. Чертовски серьезно! Ей кажется, что муж вернулся и все снова в порядке. Теперь я для нее Йоганнес. Я должен одеваться так, как он, и вести себя, как он. Она любит меня и счастлива. Фрау доктор, это невозможно себе представить, тем не менее она абсолютно в этом убеждена! Как вы считаете, она просто играет роль, как в театре, или в самом деле может быть, что она забыла, как выглядит Йоганнес и каким он был, и принимает меня за своего мужа?

Фрау доктор Нинбург кивнула.

— Да, это возможно. Она не забыла, она вытеснила это из памяти. Она так интенсивно работала над вытеснением, что верит всему, что снова и снова себе внушала. За это время уже не осталось и следа от воспоминаний. Позитивные переживания она как бы законсервировала, а негативные изгнала из памяти. Если были отрицательные, травмирующие переживания, то сейчас они стерлись из ее сознания. Теперь для вашей невестки вы являетесь мужем, и если в этот процесс не вмешаться, то ничего не изменится.

— Это кошмар!

— Да, так оно и есть. Вы не возражаете, если я закурю?

— Нет, совсем нет.

Мехтхильд Нинбург закурила маленькую сигару. Несколько минут она стояла у окна и смотрела на улицу.

— Понимаете, я люблю Магду, — попытался объяснить Лукас. — Я люблю ее с тех пор, как увидел впервые семнадцать лет назад. Я всегда завидовал брату, что она у него есть, и даже если у меня за все эти годы и появлялись женщины, в мечтах я видел только Магду. Она присутствовала постоянно, словно не выполненная программа моей жизни. Теперь все мои желания исполнились, я наконец могу быть с ней, но моя жизнь превратилась в ад. Я себе это не так представлял! Я словно умер. У меня была другая жизнь, совсем не такая, как у моего брата, другие друзья, другие привычки, другая профессия… А теперь я от всего этого должен отказаться. Я должен вести себя, как Йоганнес, хотя никто, кто знал Йоганнеса или меня, не примет меня за него. Этот идиотизм может сработать только с людьми, которые нас не знали. Вы можете себе это представить?

— Я могу хорошо себе представить, насколько травматично должно быть то, что вы ежедневно вынуждены влезать в оболочку, в жизнь другого человека.

Лукас кивнул. У него на душе было так скверно, что хоть волком вой. Здесь, в Германии, его ситуация казалась еще более нереальной, чем в Италии.

— И что можно сделать?

— Проблема состоит в том, что при такой структуре личности, как у вашей невестки, и после такого активного вытеснения событий на протяжении определенного времени возникли психические нарушения в виде неврозов или психозов. Поэтому нужно попытаться восстановить в сознании содержание вытесненных событий. Фрау Тилльманн должна постепенно научиться восстанавливать связи с личностями, поведением и с реальной жизнью в настоящее время.

— Как?

— С помощью психоанализа.

— Да, понятно, но в данном случае это трудно. Неужели я в одиночку действительно ничего не могу сделать?

— Абсолютно. — Мехтхильд Нинбург улыбнулась и немного приоткрыла окно. — Ваша невестка создала свой собственный мир. Новое прошлое без вины и отрицательных воспоминаний, приятное настоящее и исполненное надежд будущее, поскольку у нее теперь нет старого груза, который мог бы внушать страх. Она свила прочный кокон и чувствует себя в нем хорошо. Каждый, кто попытается нарушить ее безопасность, разрушая этот кокон и постепенно открывая ей глаза на реальность, будет вызывать ненависть. Она станет защищаться, проявлять недовольство. И в конце концов сломается окончательно. — Мехтхильд села напротив Лукаса и серьезно посмотрела на него. — Вы не можете допустить этого. Ответственность, если что-то пойдет не так, как надо, слишком велика. Кроме того, будет лучше, если она станет ненавидеть меня, а не вас.

— Да, вы правы. Но в Германию она не приедет. В этом я абсолютно уверен. По крайней мере, не в ближайшие месяцы… Может быть, зимой, на одну-две недели, но тогда это уже не будет иметь никакого смысла.

Фрау Нинбург ничего не ответила. Она рассматривала свое кольцо с печаткой и молчала. В этот момент зазвонил мобильный телефон Лукаса. То есть он не зазвонил, а заиграл мелодию из фильма «Крестный отец». Фрау доктор невольно засмеялась.

— Это классно, — сказала она, — действительно оригинально, мне нравится.

Лукас дал мелодии доиграть до конца и посмотрел на дисплей.

— Это Магда. Я сейчас отвечать не буду.

Они долго слушали музыку. Магда была упряма. Но в конце концов она сдалась, и мелодия умолкла. Лукас выключил телефон.

— Думаю, минут через десять она позвонит снова, а я не хочу, чтобы нам опять помешали.

Он засунул мобильный телефон в карман пиджака и выжидающе посмотрел на фрау Нинбург.

— Теперь я задам вам главный вопрос, — сказала она. — Попытайтесь ответить абсолютно честно. Что вы будете делать, если получите главную роль в телесериале? Шестьдесят съемочных дней в году, профессиональный взлет как артиста, значительное улучшение финансового положения и обеспеченность на многие годы? — Она улыбнулась, и ямочки на ее щеках показались ему глубже, чем раньше. — Вы отклоните это предложение и останетесь с Магдой? Или бросите ее и будете строить свою карьеру?

— Это чертовски трудный вопрос.

— Я знаю.

— Это хитрый вопрос.

— Мне это понятно. — Она неотрывно смотрела на него.

Лукас не знал, что ответить.

— Мне кажется, я оставил бы ее, — прошептал он, — потому что она любит Йоганнеса, а не меня. Мне так кажется, но я в этом не уверен.

— Оʼкей, — сказала врач, — оставьте ее. Уйдите от нее, прекратите это.

Лукас растерянно посмотрел на нее.

— Зачем? Я не понимаю.

— Вы мне рассказали, что, скорее всего, ваш брат Йоганнес оставил свою жену…

Лукас кивнул.

— Но он не выложил ей все начистоту, а тихо исчез. Классический вариант. Он, так сказать, пошел за сигаретами и не вернулся.

— Да, так оно и есть.

— Хорошо, тогда вам придется сделать то, на что не решился ваш брат. Скажите, что хотите развестись с ней, потому что познакомились с другой женщиной, с которой вы хотите жить. Четко и ясно. Без всяких вокруг да около…

— Она этого не перенесет.

— Нет, перенесет. Это тяжело, конечно, но зато, возможно, она вернется на почву реальности. Ей придется столкнуться с тем, что ее семейная жизнь закончилась. И постепенно она начнет понимать, что это означает также то, что она свободна. Что это новое начало. Что она может построить свою жизнь совсем по-другому, снова влюбиться… Все может случиться.

— Но при этом проигравшим буду я.

Лукас почувствовал, как уже сейчас у него на душе стало тоскливо.

— Нет, наоборот. Мое предложение направлено прежде всего на помощь вам. Вы должны просто набраться терпения и держать дистанцию. Может быть, пару месяцев, пару недель, возможно, полгода. Я проведу с Магдой курс лечения, и не позже чем на следующее лето вы приедете к ней в гости. Уже как Лукас. Как тот, кем вы являетесь на самом деле. Она несколько месяцев будет бороться за то, чтобы понять, что Йоганнес больше не вернется, и теперь с большой долей вероятности будет видеть в вас снова брата своего мужа. То, что дальше станет с вами двумя, будет уже в ваших руках.

— Я так не смогу. У меня сердце не выдержит сказать ей такое.

— Но попытка того стоит, — улыбнулась фрау доктор.

Лукас встал. Ладони его были мокрыми от пота. Он ходил по комнате взад и вперед. В его голове все смешалось. Он ничего не понимал и с трудом вникал в ход мысли доктора, а сейчас вообще был не в состоянии взвесить все «за» и «против», как и возможные последствия этого шага. Лишь одно он знал совершенно точно: Магду он не оставит. Даже для видимости, чтобы вернуться уже в качестве Лукаса. Нет. Никогда. Потому что если этот трюк не удастся, он потеряет ее навсегда. А риск этого был слишком велик.

— Пожалуйста, приезжайте в Тоскану и поговорите с ней. Прошу вас! Может быть, вы убедите ее вернуться со мной в Германию. Хотя бы на пару месяцев. Может быть, на год. Она пройдет курс лечения, а когда ей станет лучше, мы запланируем, как выйти из этого положения. Мы откажемся от наших квартир и переселимся в другую. Не так, сломя голову, а постепенно. Пожалуйста, приезжайте! Я не вижу никакой другой возможности.

Доктор Нинбург вздохнула, подошла к письменному столу и раскрыла календарь.

— Вам повезло. Я всегда хотела съездить в Тоскану, да только никак не получалось.

— Я позабочусь о жилье для вас и возьму на себя стоимость перелета. С этим проблем не будет.

Доктор Нинбург кивнула и тихонько прищелкнула языком, листая свой рабочий календарь.

— Оʼкей, — наконец сказала она, — на следующей неделе никак не получится, а вот позже я могла бы приехать. На десять дней. Седьмого числа я могла бы прилететь во Флоренцию, а семнадцатого вернуться назад. Потому что если фрау Тилльманн не откажется говорить со мной, то за это время я смогу кое-чего добиться.

У Лукаса будто гора упала с плеч. Хотя бы это. Хотя бы слабый луч надежды. Больше всего ему сейчас хотелось обнять фрау Нинбург, но он оставил эту идею. Он поблагодарил ее со всей сердечностью и записал адрес Ла Роччи. И дал ей номер своего мобильного телефона.

— Итак, до седьмого числа, — сияя улыбкой, сказал он. — Увидимся в Тоскане. Я жду вас!

Лукас чуть не сделал сальто, когда вышел из бюро. Таким легким и исполненным надежд он себя чувствовал.

71

Телефон зазвонил в восемнадцать часов тридцать минут, незадолго до окончания рабочего дня. Нери сидел за своим письменным столом и разгадывал судоку. Уже десятое за сегодняшний день. Рядом с ним стоял секундомер, потому что он делал это на время и пытался действовать все быстрее и быстрее. Это было не так утомительно, как следующая степень сложности, с которой он почти никогда не справлялся.

Нери вздрогнул, когда зазвонил телефон, остановил часы и наморщил лоб. Звонок, прозвучавший всего за несколько минут до того, как он хотел собрать вещи и уйти домой, ничего хорошего не предвещал.

Он ответил, и тон его был далеко не любезным. Тот, кто звонил, должен был понять, что мешает серьезной работе.

Это оказалась Габриэлла, в полном расстройстве и панике. Такой он ее не знал.

— Бабушка пропала! — кричала она в телефон. — Уже три часа, как ее нет. Прежде чем потревожить тебя, я искала ее повсюду, везде спрашивала. Никто ее не видел. Может, она блуждает по лесу и не может найти дорогу домой? Боже мой, Нери, что же делать? Она же не может ночевать на улице!

— Нет, конечно, нет. Расскажи спокойно, Габриэлла. Для волнения повода нет!

Когда Габриэлла теряла самообладание, он очень нравился себе в роли спокойного, уравновешенного человека, всегда сохраняющего холодную голову.

— Нет повода для волнения? — взвизгнула Габриэлла. — Ты что, шутишь? Моя мать больна, Донато! Она не помнит, как ее зовут и где она живет. Она не найдет дорогу назад, даже если пойдет к пекарю через три дома. А сейчас она сидит где-то в лесу одна-одинешенька и, наверное, ужасно боится. Вокруг нее хрюкают дикие свиньи, трещат ветками олени, а у нее нет с собой ни крошки хлеба, ни капли воды. И на ногах у нее всего лишь домашние тапочки. Может быть, она умрет там, в лесу, а я не должна волноваться?

Неделю назад Габриэлла неожиданно вернулась из Рима. На машине, забитой вещами под самую крышу, и с матерью на сиденье рядом с водительским.

— Ты же знаешь, как я люблю Рим, — объяснила Габриэлла ошарашенному мужу, который молча вынимал бабушкины чемоданы, сумки, ящики, кульки и пакеты из машины и ставил на тротуар. — Если бы все было так, как я хочу, я бы осталась там еще на несколько недель, да что там — месяцев…

«Как лестно! — подумал Нери. — Она, похоже, так истосковалась по мне, что совсем сошла с ума!»

— Но не получилось, — продолжала Габриэлла. — Мама не соображает, что делает, и представляет собой опасность для себя и для других. Я вынуждена была целыми днями сидеть дома и стеречь ее. А здесь я могу делать это лучше, чем в Риме. Поэтому я решила взять ее с собой.

В этот момент Нери хотелось крушить все подряд — настолько он разозлился. Хуже этого придумать было невозможно. Это было самое распоследнее дело! Габриэлла просто поставила его перед фактом. Теперь, с этого момента, его жизнь станет просто невыносимой. Каждое утро он с отвращением будет идти в бюро, а вечером — с отвращением возвращаться домой, потому что там его теща будет чавкать за ужином, а потом сидеть в его кресле перед телевизором и рассказывать о старых временах. Потому что болтала она беспрерывно. Ее долгосрочная память функционировала великолепно, вот только кратковременная стерлась. Поэтому он ничего и не заметил, хотя время от времени говорил с ней по телефону.

Она вышла из машины, широко улыбнулась, похлопала его по щеке и сказала:

— Мальчик, мальчик, мальчик… Ты стал таким худым! Тебя что, дома не кормят?

За ужином онапроглотила такое количество еды, словно участвовала в американском конкурсе обжор с призом в пятьдесят тысяч долларов. Нери отказался в пользу тещи от половины порции макарон и отдал ей всю свою порцию мяса.

Габриэлла улыбнулась и посмотрела на него взглядом, который говорил: «Пусть ест, все уладится, просто завтра я приготовлю больше еды».

Но ничего не уладится. Теперь Нери это было понятно.

А сейчас старуха еще и пропала. Куда-то отправилась. Возможно, она сидит на каком-нибудь пеньке, ждет своего спасителя и злится все больше и больше, потому что его нет.

— Зачем ты вообще выпустила ее? Я имею в виду, а ты где была? И как она вышла из квартиры?

Нери подозревал, что избрал самый лучший способ не на шутку разозлить Габриэллу, но эти слова просто вырвались из него. Он сам не знал, почему не проглотил их молча.

— Черт бы тебя побрал, Нери! Ты что, всерьез считаешь меня такой идиоткой? Что я могу, по-твоему, сделать? Я же должна выйти хотя бы на минуту в «Алиментари», если мы не хотим подохнуть с голоду. Конечно, я закрыла квартиру, но она, наверное, перерыла весь ящик в коридоре и нашла ключи. Это действительно проблема, господин комиссар, — ядовито сказала она, — мы же не можем связывать ее и затыкать ей рот кляпом всякий раз, когда выходим на пару минут!

— Нет, мы так не можем, — подтвердил Нери, очень надеясь, что его теща навсегда исчезнет в темном лесу и никогда не появится снова.

— Сделай хоть что-нибудь! Ты же, в конце концов, полиция! — заорала Габриэлла в трубку.

— Ну и как ты себе это представляешь?

— Откуда я знаю? Это официальное заявление о пропаже человека, мой дорогой, и твоя проклятая обязанность — сделать все, что в человеческих силах! Собери коллег, друзей, добровольных помощников, соседей, всех, у кого есть ноги, чтобы они начали искать ее! И делать это нужно сейчас, пока не стемнело. Если мы не найдем ее в ближайшие два с половиной или три часа, ей придется ночевать в лесу. Если она вообще это выдержит.

— Я сделаю, что смогу, — вздохнул Нери. — Иди домой, Габриэлла, и оставайся на телефоне.

— Это очень любезно с твоей стороны, Нери, — прошептала она и положила трубку.

Нери на какой-то миг задумался, потом хлопнул в ладоши и начал звонить по телефону. Он использовал все возможности своей скромной власти, он поднял на ноги все, что только может поднять карабинер, чтобы найти старую, заблудившуюся и не совсем в своем уме женщину. В конце концов, речь шла о матери его жены.

— Не забывай, — сказал он Гротти, своему бывшему помощнику в Монтеварки, который поднимался по карьерной лестнице все выше и выше, — речь идет о жизни и смерти! Моя теща бродит где-то в лесу и никак не может найти дорогу домой. Она очень легко одета, и ей срочно нужно принять лекарство. Если она до завтрашнего утра его не получит, все будет кончено.

— Понимаю, — глухо пробормотал Гротти.

— Мне нужны все полицейские, которые только есть у тебя под рукой. Позвони коллегам, у которых сегодня выходной. Пусть они не только сами приезжают, но и приведут своих друзей, знакомых, родственников. Всех желающих. У каждого с собой должен быть карманный фонарик. Мне нужны собаки, джипы, словом, все, что только придет тебе в голову. Мы должны реализовать, так сказать, систему снежного кома. Каждый, кому ты позвонишь, должен позвонить другим. Я подниму по тревоге все, что только можно поднять в этой местности. Мы встретимся на площади в Амбре.

— Когда? — спросил Гротти, абсолютно убитый размахом происходящего.

— Немедленно! Я буду там. Сам буду руководить и рассылать отдельные группы. Все равно, когда они прибудут, я буду там.

Он положил трубку, очень довольный собой. Причина его неудач крылась в том, что он оказался в этом сырном гнезде. Он был специалистом и менеджером по действительно большим катастрофам. И лишь в таких случаях мог развернуться во всю мощь и продемонстрировать все грани своего мастерства.

Началась беспримерная акция.

На площади собрались карабинеры, лесники и целая толпа добровольцев. «Джипы», «фиаты» с приводами на все четыре колеса, мотоциклы для мотокросса, горные велосипеды разъезжались в леса и виноградники в поисках Глории, матери Габриэллы.

Они искали и после наступления темноты, поддерживая связь с помощью мобильных телефонов и радиостанций, но никого и ничего не нашли. Ни единого следа Глории.

В двадцать два часа тридцать минут в сотый раз зазвонил его телефон.

— Pronto, — сказал он твердым, уверенным голосом.

— Нери, — тихо отозвалась Габриэлла. — Нери, послушай, мама только что пришла домой.

— Как? Пришла домой? Откуда?

У Нери перед глазами все поплыло, и он почувствовал, как подкосились колени.

— Она была не в лесу. Она сидела у Силены и пила кофе. Они случайно встретились, разговорились, и Силена пригласила ее к себе домой. Похоже, они так хорошо беседовали, что мама осталась у нее на ужин и даже выпила пару бокалов вина. Силена только что привела ее домой. Она ведь живет всего в ста метрах от нас.

Нери ничего не мог ответить, настолько плохо ему стало. Какой стыд и позор! Он лихорадочно соображал, как теперь выйти из этого положения и, по возможности, с наименьшим ущербом.

Для того чтобы отозвать добровольных помощников из леса, понадобилось настоящее мастерство. Нери набирал номера телефонов, чтобы прекратить поиск, до тех пор, пока у него не заболели пальцы. Но через полтора часа, когда все разъехались по домам, в лесу остались еще пять человек, до которых невозможно было дозвониться, и они неутомимо продолжали поиски.

Нери сказал всем, что его теща Глория была найдена Габриэллой и их соседкой недалеко от Рапалы, где она собирала цветы и пела детские песенки. Когда он, крайне изможденный, далеко за полночь явился домой, Габриэлла обняла его.

— Ты ни в чем не виноват, Нери, — сказала она. — Никто даже подумать не мог, что она сидит у соседки. Я молюсь, чтобы для тебя все обошлось благополучно и без последствий. Но знаешь, постепенно я прихожу к мысли, что все, за что ты берешься, идет вкривь и вкось. Ты настоящий неудачник.

Нери боялся этого всегда. Оттого что Габриэлла сказала это еще и вслух, лучше ему не стало.

72

Магда пролистала все поваренные книги, стоявшие на полке над мойкой, но нигде не нашла листочка с рецептом, который разыскивала. В ящиках кухонного шкафа его тоже не было. Она даже поискала в своем письменном столе, хотя обычно не хранила там никаких рецептов.

Как жалко! А она уже представляла, как будет прекрасно, если Йоганнес, который приедет завтра вечером, получит сюрприз в виде своего любимого пирога. Но без рецепта этот пирог со сложной начинкой у нее никогда не получится.

Хотя Магда и не любила этого делать, вечером она позвонила родителям мужа. Рецепт этого пирога ей дала Хильдегард несколько лет назад, и она знала, что свекровь берегла рецепт как зеницу ока и хранила его в картонной коробке из-под обуви.

Уже после третьего звонка Рихард был у аппарата.

— Ах, Магда, — сказал он, — у тебя хорошие новости? Или почему ты звонишь?

— Привет, Рихард! — сказала Магда. — Я хотела испечь Йоганнесу пирог с вишнями. Передай, пожалуйста, трубку Хильдегард, мне нужен рецепт.

— Хильдегард у врача, — сказал Рихард, — это из-за спины. Ей становится все хуже. Я могу сказать, чтобы она перезвонила тебе, когда вернется от врача.

— Да, пожалуйста, скажи. А как твои дела? — спросила она скорее по обязанности.

— Да так себе. У меня много работы… Приходится заново привыкать. После такого длительного перерыва снова руководить — дело нелегкое.

— Как? Почему? А чем ты занимаешься?

— Я взял руководство фирмой на себя, пока ситуация с Йоганнесом не прояснится.

— А-а… — сказала она, — значит, так… Тогда все хорошо. И пожалуйста, передай от меня привет Хильдегард.

Она отключилась.

Еще какое-то время Рихард держал трубку в руке, раздумывая, не сделал ли он какой-нибудь ошибки.

Магда лежала в шезлонге и читала новеллу Герхарда Гауптмана, когда час спустя Лукас позвонил ей на мобильный телефон.

— Любимая, — нежно сказал он, — пожалуйста, не пугайся и не сердись, но я завтра не смогу приехать. Я просто не успеваю. На фирме так много еще нужно выяснить, и за короткое время сделать это просто невозможно.

Магда молчала. Чувство разочарования охватило ее. У нее не было слов. Целую неделю ее жизнь состояла только из ожидания, она уже начала считать минуты до его возвращения, а теперь вот такое. При этом он твердо обещал, он клялся, что будет здесь через неделю.

— Как долго еще? — выдохнула она.

— Почти неделю. В субботу вечером я вернусь.

— Почему, Йоганнес, почему? — снова спросила она, как будто не слышала его объяснений.

— Если я хочу быть с тобой, мне нужно взять на работу управляющего. Это ты знаешь. Иначе фирма развалится. А найти его очень непросто. А до тех пор, пока я его найду, нужно привести в порядок очень многое.

Магда окаменела.

— Давай поговорим в другой раз, — сказала она быстро, чтобы не закричать на него и не разрыдаться.

— Хорошо, сейчас закончим. Я тебе сообщу, каким поездом приеду в субботу. И пожалуйста, помни: я люблю тебя, что бы ни случилось.

Магда кивнула, но этого он не мог ни видеть, ни слышать, и положила трубку. Перед глазами у нее все плыло. Он соврал! На фирме нечего было делать. Руководство ею взял на себя его отец. И нанимать на работу управляющего ему не нужно было. Нет, была только одна причина, которая удерживала его в Берлине, — это Каролина.

Она еще некоторое время лежала в шезлонге, но уже не читала и не спала. Она чувствовала себя такой несчастной, что даже не могла заплакать.

Магда была погружена в свои мысли, когда после обеда ехала из Солаты в сторону Ла Роччи. По этой причине она не обратила внимания на движение в кустах и не сумела вовремя затормозить, когда какой-то зверек выскочил прямо на дорогу. Она услышала глухой звук, когда маленькое тельце ударилось об автомобиль. Животное пролетело по воздуху и осталось лежать в трех метрах от машины на скошенной траве на краю дороги.

Только сейчас Магда увидела, кто это, и пронзительно вскрикнула. Она выскочила из машины, опустилась на корточки перед лисицей и погладила ее.

Лиса тихонько скулила.

— Не бойся, лисичка, я отвезу тебя к ветеринару, все будет хорошо.

Худенькое тельце было целым на вид, теплым и гибким, но по мордочке текли тонкие струйки крови.

Она попыталась поднять зверька. От боли лиса хрипло залаяла, и Магда испуганно остановилась.

— Лисичка, — прошептала она, — лисичка, что с тобой? Мне так жаль, мне чертовски жаль, но я же тебя не заметила!

Добрых десять минут она сидела возле лисы и гладила ее по рыжей шкурке, пока не почувствовала, что сердце ее уже не бьется. Глаза зверька неотрывно смотрели на яркое солнце.

— Ты не должна умирать, — прошептала Магда, — пожалуйста! Ты так мне нужна…

Ее слезы капали на мертвое тельце.

— Едем со мной, лисичка, — сказала она тихо, — здесь тебе нельзя оставаться.

Она открыла багажник, осторожно подняла лису и аккуратно уложила в багажник. Потом медленно поехала к дому, словно тряска и толчки могли причинить животному боль.

До вечера она оставила лису в багажнике.

Приблизительно за час до захода солнца Магда начала копать могилу и, когда солнце скрылось за горами, похоронила лису рядом с Бинго. На могиле она посадила куст красных роз.

73

На следующее утро она проснулась пораньше, съездила в Монтеварки и купила там оливковое деревце.

74

Любимый мой Торбен!

Я собственно, не хотела писать больше писем до твоего приезда, но сейчас мне хочется сделать это, потому что так прекрасно то, что случилось.

Я удивлялась, что лисенок в последнее время становится все толще и толще. Иногда я думала, что даю ему чересчур много еды, что сухой собачий корм содержит слишком много жира, но потом я пару дней его не видела и не кормила, а он стал еще толще. Значит, с кормом это никак не связано.

А потом он улегся под голубым кедром прямо возле маленькой ограды из натурального камня. Когда я пыталась подойти к нему, он тихонько скулил. Я даже стала бояться за него.

Но что я говорю «за него», это неправильно! Торбен, мы думали, это лис, а оказалось, что лисица! Беременная лисица! И она улеглась под нашим кедром, чтобы привести там своих малышей.

Кто-то из нас, папа или я, постоянно был неподалеку. Конечно, на почтительном расстоянии, чтобы не нервировать ее.

Прошло два часа, и появился первый лисенок. Похоже, без проблем. Папа фотографировал его как сумасшедший. Ты сможешь посмотреть кучу фотографий, когда будешь здесь. А потом все пошло очень быстро. В общей сложности четыре штуки, друг за другом. Мы думали, что все уже закончилось, но через час появился еще один запоздавший. Лисенок номер пять.

У лисицы было полно забот. Ей нужно было вылизать всех малышей досуха и расшевелить их. Нам даже не пришлось ей помогать. Да еще и неизвестно, как бы ей это понравилось. Во всяком случае, похоже, что все пять новорожденных лисят в порядке. Они мирно сосут молоко, и папе кажется, что они уже прибавили в весе.

Как бы там ни было, лисица решила остаться со своими малышами у нас, и мы считаем, что это здорово. Это действительно чудо! У нас был один почти ручной лисенок, а сейчас их шесть.

Мы ценим доверие лисы и каждый день относим ей еду. Папа уже задумывается, как бы наловить им мышей. Мыши для лис намного полезнее, чем собачий корм, но мы не знаем, как это сделать. Он мог бы, конечно, расставить мышеловки, но будут ли лисы есть мертвых мышей?

Как видишь, наша маленькая семья значительно увеличилась, и малыши тебя по-настоящему порадуют, когда ты приедешь.

Я просто хотела рассказать тебе это.

Я люблю тебя!

Твоя мама.

P. S. Пожалуйста, передай от нас самый сердечный привет Арабелле. Жаль, что в этот раз мы не сможем познакомиться с ней. Может быть, зимой это получится.

75

Когда Лукас вышел из здания аэропорта во Флоренции, в лицо ударила такая жара, что ему показалось, будто он заходит в сауну. Уже на пути к стоянке такси его легкий пиджак стал неприятно теплым.

— Alla stazione,^[65] — сказал он водителю и с облегчением опустился на сиденье.

С облегчением, потому что путешествие прошло прекрасно и до дома было уже недалеко. Еще час, и он обнимет Магду на вокзале в Монтеварки. Он был дома. Он никогда бы не поверил, что станет называть Тоскану своей родиной, а сейчас так оно и случилось. Всего лишь через несколько недель. В Берлине ему терять было нечего. Это он понял совершенно ясно.

Водитель такси молчал, жевал зубочистку и гнал машину по городу так, словно сидел за рулем скутера и мог силой проложить дорогу через переполненные улицы. Они домчались до вокзала за рекордное время, и Лукас успел на поезд в семнадцать часов девять минут, который шел до Монтеварки всего лишь полчаса.

Из поезда он позвонил Аннелизе. Вообще-то он собирался сделать это еще в пятницу в Берлине, но они встретились с Эрихом, чтобы выпить по глотку на прощание, и сначала отобедали в центре города в ресторане, а потом прошлись по пивным, и он забыл позвонить.

— Я только хотел поблагодарить за съемку, — сказал он Аннелизе. — Это было классно! Мне понравилось.

— Ах, да что ты! Что за слова? Я думала, ты больше не хочешь заниматься этим постыдным делом, деточка.

— Пожалуйста, Аннелиза, не будем начинать все заново. Я звоню из Италии, а по мобильному телефону это стоит целое состояние. Я хотел лишь сказать, что не буду играть в театре, но пару съемочных дней для телевидения смогу выкроить в любое время.

— Я так и поняла, — насмешливо сказала Аннелиза. — Я еще не настолько старая, чтобы забыть нашу милую беседу. Но я скажу тебе одно, деточка: это будет трудно. Чертовски трудно!

— Я знаю. — Лукас закатил глаза.

— Немецкое телевидение не будет ждать Лукаса Тилльманна, которого не знает ни одна свинья.

— Я знаю.

— Тогда все в порядке.

— Я скоро снова позвоню. Еще раз огромное спасибо за все.

— Не стоит, деточка, — пробормотала Аннелиза и положила трубку.

Лукасу показалось, что где-то на заднем плане пищала Паулинхен.

Магда стояла на платформе. Она не помахала рукой, когда увидела, что он выходит из вагона. Не бросилась ему навстречу. Лукас почувствовал, как все в нем сжалось от страха. Похоже, что-то случилось.

Он прижал ее к себе, но она стояла, опустив руки, и не отвечала на его объятия. Потом она слабо улыбалась.

— Я так рад снова быть с тобой! — сказал он и поцеловал ее. — Наконец-то я дома!

Отчуждение Магды беспокоило Лукаса, но он ничего не сказал, не стал ничего спрашивать, решив, что Магда сама все скажет. Ему не пришлось долго ждать.

— Ты наконец нашел управляющего?

Лукас кивнул. Он был захвачен врасплох и попытался на ходу сочинить правдоподобную историю.

— Да, наконец-то. Одного сорокачетырехлетнего шваба. Он производит впечатление воспитанного и честного человека. У него жена и двое детей. Он пять месяцев был без работы, потому что его последняя фирма обанкротилась, и очень обрадовался, что нашел место. Похоже, он очень старательный и быстро войдет в курс дела. Во всяком случае, у меня с первого момента сложилось о нем хорошее впечатление.

— Как ты его нашел?

— Через Интернет.

— И как его зовут?

— Грегор Маевски.

Магда внимательно посмотрела на Лукаса и тихо сказала:

— Какой же ты все-таки проклятый лгун!

Лукас почувствовал, как кровь ударила ему в голову.

Магда спокойно продолжила:

— На прошлой неделе я звонила твоим родителям. Я собиралась сделать тебе сюрприз и приготовить твой любимый пирог, но не нашла рецепт и хотела попросить Хильдегард, чтобы она мне его продиктовала. Она была у врача, и я поговорила с Рихардом. Он рассказал мне, что пока руководит фирмой.

«Вот дерьмо, — подумал Лукас, — глупее и не могло получиться!»

— Теперь я спрашиваю себя, что же такого неотложного ты должен был делать на этой неделе в Берлине? Во всяком случае, управляющего ты не искал, а этот господин Маевски — чистая выдумка.

Она холодно улыбнулась.

Лукас лихорадочно искал более-менее правдоподобное объяснение, но ему ничего не приходило в голову.

— Просто нужно было много чего решить, Магда, тысячи мелочей…

— И с Каролиной ты встречался, — спокойно сказала она. — Значит, все-таки… Значит, опять все сначала…

— Магда, Каролина мертва!

Магда не слушала и, не обращая внимания на его слова, продолжила:

— Ты соврал мне, потому что хотел, чтобы у тебя была целая неделя. Это все та же Каролина или уже другая женщина?

— Магда, мне очень жаль, что я соврал тебе, правда! Это глупость с моей стороны, но мне в Берлине очень нужно было время. Я не хотел, чтобы ты сердилась. Я боялся, что ты не поймешь, поэтому и рассказал тебе про управляющего. Мне так жаль…

— Почему ты делаешь это снова, Йоганнес? Зачем ты все разрушаешь?

— Нет никакой другой женщины, Магда! Для меня есть только ты. И никого больше.

— Да ты же опять врешь! — Ее голос дрогнул. Потом она вскочила и закричала высоким, пронзительным голосом: — Я не могу этого выдержать, я просто не могу! Ты изменяешь мне, ты ранишь меня! Почему? Зачем ты делаешь это? Скажи мне, Йоганнес, зачем?

Лукас молчал и смотрел в пол. Он не мог выдержать ее обвиняющего взгляда.

— Ты снова был у нее, да? Целую неделю. Ночь за ночью. Я права? Почему ты просто не признаешь этого? Почему ты продолжаешь врать? Это так унизительно, Йоганнес! Неужели я настолько мало для тебя значу, что ты не можешь сказать правду и откровенно поговорить со мной?

Лукас вспомнил слова доктора Нинбург: «…Вам придется сделать то, на что не решился ваш брат. Скажите, что хотите развестись с ней, потому что познакомились с другой женщиной, с которой хотите жить. Четко и ясно. Без всяких вокруг да около…».

Он посмотрел на Магду несчастным взглядом и решился.

— Да, — сказал он, — ты права. Есть другая женщина. Я просто не решался поговорить с тобой об этом.

— И в Берлине ты был с ней. — Магда внезапно стала белой как стена.

— Да.

— С Каролиной.

— Да.

Он просто сказал «да», потому что так было проще. Магда, очевидно, уже ничего не помнила о гибели соперницы в аварии. Слово «Каролина» была однозначным и не нуждалось в дальнейших пояснениях.

В глазах Магды стояли слезы. Она сидела, словно глядя внутрь себя, и казалась Лукасу такой ранимой и хрупкой, что ему захотелось обнять ее, но было уже поздно. Не задумываясь и помимо воли он принял стратегию, предложенную фрау Нинбург.

Казалось, это длилось вечность, но ни у кого из них не хватило мужества и сил, чтобы прервать молчание.

В конце концов Магда встала и ушла в дом.

Лукас в нерешительности сидел на террасе. Так испортить субботний вечер! Он не знал, что делать дальше. У него не было желания смотреть телевизор, а тем более что-то почитать. Он был слишком взволнован. Из спальни доносились всхлипывания Магды. Лукас слышал их даже на террасе, и сердце его разрывалось. Больше всего ему хотелось пойти в дом и лечь с ней рядом. Но он этого не сделал, потому что в голове у него царил хаос. Он больше не понимал, что правильно, а что нет.

В этот момент прозвучала мелодия из фильма «Крестный отец», и он воспринял почти как утешение то, что кто-то звонит ему. Это была доктор Нинбург.

— Вы благополучно добрались? — спросила она.

— Да, все хорошо. Спасибо.

— Надеюсь, я вам не помешала?

— Нет, совсем нет.

— У вас не очень-то веселый голос. Как обстоят дела с вашей невесткой?

— Плохо. Очень плохо. Мы поссорились, и ситуация еще больше накалилась. Я… — Он помедлил, встал и отошел подальше от дома, потому что боялся, что Магда его услышит. — В общем, я сказал, что разрываю с ней отношения. Как вы и советовали. Из-за другой женщины, без всяких «за» и «против». Я уже не помню, как это произошло, но все случилось так спонтанно, что я и сам испугался. Мне кажется, это не был хорошо обдуманный поступок, и теперь я чувствую себя очень скверно.

— Это понятно. Но вы сделали все правильно. Это был первый и, пожалуй, самый тяжелый шаг, чтобы выбраться из этой ситуации.

— Мне так хочется вернуть все назад!

— Не делайте этого! Ни в коем случае! — попросила доктор Нинбург так настойчиво, как только возможно было по телефону. — Вы должны пройти через это. Отбросьте все сомнения и оставайтесь сильным! Обязательно! Сейчас вам ни в коем случае нельзя сломаться!

— Легко сказать…

— Я знаю. Но вы сможете. В этом я уверена.

— Надеюсь, — сказал Лукас, хотя знал, что ему с этим не справиться.

— Я не ожидала, что вы так быстро последуете моему совету и воплотите его в жизнь. Но тогда мой визит в Тоскану приобретает еще больше смысла. Магда сейчас на самом дне своих чувств, и она там совсем одна. Это хорошие предпосылки для терапии. — Доктор закашлялась, и Лукас терпеливо ждал, пока она успокоится. — Я вот почему звоню вам, господин Тилльманн. Вы уже нашли время, чтобы заказать мне номер в гостинице?

— Нет, я сделаю это завтра с утра. В «Альберто» в Амбре. Там всегда есть свободные места. Даже во время сезона. Не беспокойтесь. Только это совсем обычная гостиница. Правда, поблизости есть еще одна, но номер в ней стоит четыреста евро за ночь, а для меня это немного дороговато.

— Никаких проблем, — сказала доктор Нинбург, — не ломайте себе над этим голову. Меня все устроит. Я просто решила удостовериться, что номер заказан и завтра вечером я не останусь на улице.

— Этого не будет, я вам обещаю.

— Можете не встречать меня на вокзале. Я возьму машину напрокат и в понедельник утром приеду в Ла Роччу. Вам подойдет в десять утра?

— Да, это замечательно! Вы себе не представляете, как я рад… Похоже, мне сейчас ваша помощь нужна больше, чем Магде. Я не знаю, как справлюсь в одиночку с этой ситуацией.

— Продержитесь до послезавтра, а потом мы поговорим обо всем, хорошо?

— Да. Я жду вас. Я должен подготовить Магду к вашему визиту?

— Это не повредит. В настоящее время ей не рекомендуются постоянные сюрпризы. Магде нельзя терять почву под ногами. Ее нужно поддержать, а не еще больше запугать.

— Хорошо, я поговорю с ней.

— Прекрасно! Тогда я желаю вам всего хорошего! Увидимся в понедельник.

— Спасибо, большое спасибо. До понедельника!

Лукас отключил мобильный. Он заметил, что телефон нужно срочно зарядить, и решил лечь спать, подключив его на ночь к розетке.

Войдя в спальню, он увидел, что Магда крепко спит.

Лукас еще долго лежал без сна и слушал, как кричит сыч и шумит ветер в ветвях деревьев.

Когда первые тусклые лучи утра поднялись над холмами, ему стало ясно, что он сделал самую большую ошибку в своей жизни. Он хотел любить ее и жить с ней. Она вытеснила боль от потери Йоганнеса, но это временное нарушение сознания можно было исправить. Во всяком случае, он не помог Магде, снова причинив ей боль.

Он решил, что попросит у нее прощения. Пусть даже доктор Нинберг считает это ошибкой. Он объяснит, что в его жизни не существует никакой другой женщины, что ее никогда не было и не будет. Каролина мертва, и Магде больше нечего бояться. Он обнимет ее и пообещает никогда ей не лгать. Никогда. Что бы ни случилось. А потом он подарит Магде цепочку, которую купил для нее в Берлине. Из-за вчерашней ссоры он не успел ее отдать. Тонкая золотая цепочка с аквамарином в форме капельки, похожей на слезу, превратившуюся в драгоценность.

Магда была любовью всей его жизни, и он скажет ей об этом.

Завтра утром. Или, точнее, сегодня утром за завтраком, через несколько часов.

Она все поймет и простит. В этом он был совершенно уверен.

«Все будет хорошо, — подумал он, — все будет хорошо».

76

Она плакала до тех пор, пока не уснула. Целый вечер она надеялась, что он придет, приляжет рядом с ней, обнимет ее… Но он не пришел.

В конце концов Магда уснула.

Она проснулась в шесть часов утра, голова гудела, и она чувствовала, что глаза заплыли.

Йоганнес лежал рядом с ней. Она не слышала, как он вошел в спальню, но видела, что он спит глубоко и крепко. Его дыхание было ровным.

Магда тихо встала, накинула банный халат и надела тапочки. Потом пошла в ванную и почистила зубы. Она стояла под душем, и в голове у нее вертелась одна и та же мысль: «Он все разрушил».

Она надела шорты и футболку и пошла в кухню. Радиобудильник в спальне включится только в семь утра. Времени было достаточно, потому что пройдет еще не менее получаса, пока он спустится вниз.

Она открыла дверь террасы и вышла на улицу. День снова обещал быть жарким. Но пока еще было прохладно. Она глубоко вздохнула и запрокинула голову, наслаждаясь свежим утренним воздухом.

Сомнений не осталось. Все было правильно и хорошо.

Магда пошла назад в кухню и поставила воду для чая. Потом вытерла кухонный стол и поставила на него два ярко-синих набора посуды, разложила ножи и вилки, расставила тарелки с салями, пекорино и редиской.

Когда вода закипела, Магда заварила чай и принялась готовить мюсли для Йоганнеса. Нарезала фрукты мелкими кубиками. Целое яблоко, половина банана, половина апельсина. А сверху три столовые ложки мюсли.

Она услышала, как наверху открылась дверь спальни, а вскоре хлопнула дверь в ванной. Значит, он встал. Еще десять минут, и он придет сюда. С молоком она решила пока подождать, чтобы мюсли не стали слишком мягкими.

Яд был у нее в кармане. Он ничего не заметит и не почувствует боли. Это было ее долгом перед ним.

Она ждала с нетерпением. Ходила по кухне, почистила машинку для нарезки хлеба, составила список покупок и посмотрела в кухонном шкафу, нет ли среди консервов банок с просроченной датой.

Через семь минут Магда решила, что время настало. Она вытащила бутылочку из кармана, открутила крышку и добавила в молоко двадцать капель.

Теперь пути назад уже не было.

Лукас чувствовал себя уверенно, когда проснулся в то утро. Он с трудом дождался момента, когда увидит Магду и сможет поговорить с ней, чтобы весь этот кошмар, тяготивший его душу, наконец исчез. Он быстро принял душ и надел джинсы и синюю футболку, потому что знал, что она ей особенно нравится.

Потом отключил от розетки уже полностью зарядившийся мобильный телефон, сунул его в карман брюк, достал из дорожной сумки маленькую коробочку и пошел вниз.

Магда улыбнулась, когда Лукас зашел в кухню. Он подошел к ней, крепко обнял и поцеловал.

— Пожалуйста, забудь все, что я сказал вчера вечером. Это была ложь. Нет никакой другой женщины, не существует никакой Каролины. В моей жизни есть только ты.

На какой-то миг Магда ему поверила, но потом ее снова стали мучить сомнения. Зачем же тогда он рассказал ей эту сказку о поисках управляющего? В этом не было никакой необходимости, если ему нечего скрывать.

Нет. Все правильно. Она уже приняла решение.

Лукас сел за стол и начал есть мюсли.

— Давай сегодня поедем к морю, — предложил он. — Прогуляемся по пляжу, немножко поплаваем, а потом я приглашу тебя в прекрасный рыбный ресторан. Что ты об этом думаешь?

— Это было бы чудесно, — сказала она робко.

— Ах! — воскликнул он и подскочил. — Чуть не забыл! У меня же есть подарок для тебя. — Он подал ей маленькую бархатную коробочку. — Открой!

Магда открыла. Аквамарин заблестел в лучах солнца.

— Да это же мечта… — прошептала она. — Как прекрасно!

Лукас довольно засмеялся.

— Я надеялся, что он тебе понравится.

Он съел еще несколько ложек мюсли. Магда налила ему чаю.

— Мы можем взять номер в гостинице и остаться дня на два-три у моря, если ты захочешь.

— Лучше не надо, — помедлив, ответила она. — Я не знаю точно, когда приедет Торбен. Будет ужасно, если нас здесь не окажется.

Лукас вздрогнул. Но у него не было времени, чтобы как-то отреагировать на ее слова, потому что ему стало плохо. Ужасно плохо. Он заметил, что тело уже не повинуется ему, а мысли путаются.

«Так вот что произошло с Йоганнесом, — успел еще подумать он, — а теперь и я…»

Потом он наклонился и упал со стула.

Магда опустилась на колени рядом с ним.

— Любимый, — прошептала она, — ничего страшного, тебе не будет больно, я помогу тебе.

Она подняла ему веко. Лукас уже был без сознания.

Магда некоторое время наблюдала за ним, гладила его по щекам, а потом пошла к кухонному столу, в котором лежал шприц.

Пришлось расстегнуть ему пояс и застежку-молнию, чтобы опустить джинсы до колен. Потом она ввела Лукасу в бедро сукцинилхолин, взяла его за руку и нежно ее погладила.

— Прощай, — прошептала она, — куда бы ты сейчас ни шел. У нас с тобой было прекрасное время, и я тебя никогда не забуду. Жаль тебя, жаль нас, Йоганнес. Жаль, что ты познакомился с Каролиной, ведь у нас могло бы быть еще много хороших лет впереди. Мой друг, любимый мой, спи спокойно, усни навсегда.

Она поцеловала его в голову и пощупала пульс. Его сердце еще билось.

— Еще одна минута, уже недолго, и твоя душа улетит отсюда, Ганнес. Мне жаль, что пришлось так поступить. Но я никогда больше не смогла бы верить тебе. И я не хотела оставлять тебя другой женщине. Был только этот, единственный выход. Чао, любимый.

Голова Лукаса дернулась, и она увидела, как забилась артерия у него на шее. А потом он испустил дух.

Магда больше не чувствовала его пульса. Лукас был мертв.

Немного погодя она пошла в огород и начала рыть могилу. Первые полчаса она работала быстро и смогла сделать много, но потом силы оставили ее. Она даже не представляла, что так трудно копать яму. Но почва в Ла Рочче была каменистой, а она не думала, что работы будет так много.

Через два часа у нее почти не осталось сил, и пришлось сделать перерыв.

Через час она продолжила работу. Она копала и копала. Она боролась. Натерла мозоли, исцарапала ладони. Пот стекал у нее по лбу, волосы прилипали ко лбу. Она сделала небольшой перерыв на еду и продолжала копать. Когда могила показалась ей достаточно глубокой, она уснула на два часа.

После этого она принялась упаковывать труп. До того как натянуть мешок для мусора на голову Лукаса, она поцеловала его.

— Я так сильно тебя любила, Йоганнес, — прошептала она. — Может быть, мы когда-нибудь увидимся снова. В другой жизни.

Она перевязала труп в мусорном мешке клейкой лентой. Как пакет.

После захода солнца она начала перетаскивать его из кухни к могиле. Темнело очень быстро. Она волокла его на шерстяном одеяле, но все равно это была пытка. Безжизненное тело было слишком тяжелым.

И только после полуночи ей это наконец удалось. Она сбросила труп в подготовленную могилу, засыпала его землей, посадила сверху оливковое деревце и тяпкой выровняла землю.

После этого она уселась за большой деревянный стол перед домом и выпила бокал вина. Ее муж был мертв. Она убила его и похоронила.

И в ночной тиши она тихонько запела:

Закричал сыч, но она его не слышала.

Она ушла в дом и легла в постель. Совершенно спокойная, совершенно довольная, она уснула очень легко.

77

Ровно в десять часов утра в понедельник фрау Нинбург приехала на взятой напрокат машине в Ла Роччу.

Дверь дома была распахнута.

— Алло! — тихо позвала она. Потом чуть громче: — Buongiorno! Здесь есть кто-нибудь?

Магда вышла из-за угла дома и удивленно остановилась, увидев высокую пожилую женщину у дверей.

— Добрый день, — начала доктор. — Моя фамилия Нинбург. А вы фрау Тилльманн?

Магда лишь кивнула и скрестила руки на груди.

— Извините, что так врываюсь… Я, собственно, хотела поговорить с господином Тилльманном.

— Его здесь нет. Он в Риме. Думаю, он вернется в конце недели.

Фрау доктор Нинбург задумалась. Все это дело было крайне запутанным. Естественно, фрау Тилльманн считала Лукаса своим мужем, но почему она сказала, что он уехал в Рим? Или сейчас она вспомнила исчезнувшего Йоганнеса? Тогда это означало бы, что она мыслит совершенно здраво. Нет. Такого доктор допустить не могла. Все, что рассказал ей Лукас, не было похоже на временное состояние.

— Вы говорите, ваш муж сейчас в Риме? Это странно, потому что мы твердо договорились встретиться сегодня в десять часов здесь. Разве он вам ничего не говорил?

— Нет, не говорил, — нервно вздохнула Магда.

— Что-то я ничего не понимаю. Дело в том, что я специально приехала в Италию, чтобы увидеться с ним.

— А что вам от него нужно?

— Речь идет о сложной проблеме, которую мы хотели обсудить.

— Ага.

«Боже мой, какая закрытая женщина, — подумала Мехтхильд Нинбург, — просто ужасно!»

— Хорошо, я попытаюсь позвонить ему.

Госпожа Нинбург набрала номер мобильного телефона Лукаса. Вызов шел долго, но он не отвечал.

— Никто не берет трубку, — сказала она Магде. — Вы уверены, что ваш муж в Риме?

Магда постепенно начала терять терпение:

— Если он сказал, что поедет в Рим, значит, он поехал в Рим. А где ему еще быть?

«В Риме Лукаса точно нет, — подумала фрау Нинбург, — но где же он тогда? С ним что-то случилось или он просто здесь больше не живет? Возможно, он потому так резко и бесповоротно расстался с Магдой, что уже не мог переносить ее присутствия».

— Вы не будете возражать, если я немного подожду? Я уверена, что он скоро появится. Дело в том, что еще в субботу вечером мы разговаривали с ним по телефону и договорились о встрече именно здесь. Если бы он собирался уехать в Рим, то сказал бы мне об этом.

Магда указала на стол перед домом.

— Мне все равно, можете присаживаться.

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны.

Фрау Нинбург уселась за стол. Магда появилась немного погодя с бутылкой минеральной воды и двумя стаканами. Она налила воду, и по ее движениям и застывшему выражению лица было видно, с какой неохотой она все это делает.

— У вас очень красиво, — сказала доктор Нинбург улыбаясь, — просто фантастическая усадьба! Прекрасный вид, и это спокойствие… Как-то непривычно для жителя большого города. Наверное, ночью здесь можно долго лежать без сна только потому, что слишком тихо.

— К этому привыкаешь. Сначала было странно. Это правда.

— Так вы уже давно в Тоскане?

— Десять лет. Но дом был готов только четыре года назад.

Фрау Нинбург кивнула.

— Можно вас поздравить, это действительно необыкновенный дом!

Разговор не клеился.

«Как же подобраться к ней? А ведь этот твердый орешек нужно как-то расколоть!»

— Ваш муж не вернется, фрау Тилльманн, — внезапно в полной тишине сказала доктор Нинбург, — он бросил вас ради другой женщины. Это он сказал мне вечером в субботу.

Магду охватила дрожь. «Эта женщина противная, как навозная муха! Пора избавиться от нее».

— Не понимаю, какое вам до этого дело.

— Ваш муж не в Риме. Возможно, он на пути в Германию к своей любовнице. Он не вернется в субботу, он вообще не вернется. Не упрекайте себя ни в чем, фрау Тилльманн. Вы остались одна и должны думать о том, как определиться в новой ситуации.

Магда вскочила и бросилась в дом.

«Она убежала, не выдержала разговора. Ладно, это предсказуемая реакция, — подумала доктор. — Но она вернется. Волк, когда ему бросают кусок мяса, тоже убегает, а потом медленно и осторожно возвращается назад».

Поэтому фрау Нинбург и не делала ни малейших попыток уйти. Что-то здесь было не так. Она еще вчера вечером удивилась, узнав, что для нее не был заказан номер «Альберто ди Амбра», но списала случившееся на халатность портье и особо не раздумывала об этом, тем более что в гостинице оказалось достаточно свободных мест. Она даже получила номер с видом на Амбру. Прежде чем лечь спать, она еще полчаса сидела на балконе, глядя на реку и на огни старого города, и была счастлива, что ее поселили с этой, а не с другой стороны гостиницы, прямо возле магистральной улицы, где днем и ночью по дороге между Ареццо и Сиеной шли грузовые машины.

Вечером она не стала звонить Лукасу, решив выяснить в понедельник утром, что произошло. И вот теперь она не смогла увидеться с ним. Такого она даже предположить не могла. А подобное поведение — не явиться на встречу, не предупредив заранее, — никак не соответствовало тому Лукасу, с которым она познакомилась.

Поэтому она была исполнена решимости остаться здесь и выяснить, почему запланированная встреча не состоялась.

Доктор Нинбург встала, чтобы осмотреться и немного размяться. После перенесенного два года назад тромбоза левого колена ей было тяжело долго сидеть.

Она прошлась вокруг дома, пытаясь составить себе портрет женщины, которая проводила здесь лето. Огород был неухоженным, но взгляду, который она успела бросить через окно, открылась чисто убранная комната и обстановка, отличающаяся изысканным вкусом.

«Почему Лукас подвел меня? — раздумывала она. — Почему? Должна же быть какая-то причина…»

Она вытащила из сумки мобильный телефон и снова набрала номер Лукаса.

И мгновение спустя раздалась мелодия из фильма «Крестный отец». Мелодия телефона Лукаса. Правда, музыка была очень тихая, но она ее услышала.

Она удивленно оглянулась. Значит, Лукас где-то поблизости… Но она его не видела, хотя весь огород был как на ладони. Здесь негде было спрятаться. Потом включилась голосовая почта.

— Лукас, — сказала она, — ради бога, Лукас, где вы? Это Мехтхильд Нинбург. Пожалуйста, перезвоните мне!

Она отключила мобильный телефон.

Размышляя, она медленно шла через огород. Что произошло? Почему она услышала мелодию телефона Лукаса?

Оливковое дерево неподалеку было посажено совсем недавно, это было видно сразу. Странно, что для него выбрали место на грядке с овощами…

Она посмотрела в сторону дома. Магды нигде не было видно.

Она еще раз набрала номер телефона Лукаса и снова услышала тихую мелодию.

Мехтхильд Нинбург присела, пытаясь понять, откуда доносится музыка. И ей бросилось в глаза то, чего она не заметила раньше: земля вокруг деревца была слегка приподнята. Узкий продольный бугорок.

Ее сердце билось как бешеное, когда она с трудом поднялась и подошла к этому месту. Теперь она видела совершенно ясно: свежая земля имела форму и размеры могилы.

Трясущимися губами она пробормотала молитву и в третий раз нажала на кнопку вызова.

И снова мелодия из «Крестного отца». Тихая, но очень отчетливая.

У фрау доктора Нинбург мурашки поползли по телу. Ее охватил страх, смертельный ужас, который люди чувствуют за мгновение до того, как начнется землетрясение.

Магда наблюдала за фрау Нинбург из окна кухни. Именно там, где она вчера похоронила Йоганнеса, стояла эта отвратительная ищейка. Что их связывало? Почему она поехала за ним в Италию? И почему бы ей просто не исчезнуть и не оставить ее в покое?

Она уже собралась вынести кофе с молоком на террасу, когда увидела, что доктор опустилась на колени и приложила ухо к грядке.

Музыка доносилась из-под земли. Сейчас ее было слышно лучше. Эта медленная, меланхоличная мелодия разрывала душу. Никто не закопал бы исправный мобильный телефон на грядке с овощами. Лукас был здесь. Совсем рядом. Она нашла его могилу.

Решение пришло быстро. Кофейная чашка, которая предназначалась для терапевта, имела небольшую щербинку на ручке. Магда добавила капли в ее чашку с кофе и вышла на террасу.

Прошло несколько секунд. Фрау Нинбург услышала, что Магда зовет ее, и посмотрела в сторону дома. Магда вышла с двумя чашками кофе.

Ей все стало понятно: Магда Тилльманн была убийцей. Она убила своего мужа Йоганнеса и, вероятно, своего зятя Лукаса. Словно черная паучиха, которая пожирает самцов после спаривания.

Она, лихорадочно соображая, что же делать, поспешно поднялась с земли в надежде, что Магда не следила за ней и ничего не заметила.

— Иду! — крикнула она, направляясь к террасе. Ужас от только что пережитого все еще не отпускал ее.

— Я приготовила кофе, — сказала Магда, — а здесь есть немного печенья. Думаю, теперь мы сможем поговорить.

«Откуда такая внезапная смена настроения? — подумала доктор Нинбург. — За десять минут произошел поворот на сто восемьдесят градусов — от абсолютного отторжения к дружескому расположению. Странно».

— У меня кофе легендарный, — сказала Магда с улыбкой. — Лучше, чем в баре. Я очень им горжусь.

Фрау Нинбург давно уже непребывала в таком смятенном расположении духа. Она сидела здесь, на солнце, с женщиной, которая не знала пощады, которая, вероятно, только вчера закопала свою очередную жертву. Ни в коем случае нельзя ее настораживать. Лучше спокойно выпить кофе, мило поговорить с ней, попрощаться и побыстрее ехать в полицию.

78

Хильдегард знала, что своими постоянными звонками действует Лукасу на нервы. Уже с субботнего вечера он был в Италии, но даже не позвонил ей и не рассказал, как добрался. Наверное, для него и это было слишком много. Целое воскресенье она сердилась из-за этого, но все-таки сопротивлялась желанию позвонить. Хотела доказать себе, что выдержит два дня без телефонного разговора с сыном.

Но в понедельник терпение ее закончилось. Она провела ночь без сна и очень нервничала. А вдруг это не просто забывчивость? Возможно, была какая-то другая причина. Ей хотелось услышать его голос, чтобы хватило сил и дольше выдерживать эти бесконечные терзания из-за Йоганнеса.

Сначала она позвонила на мобильный телефон Лукаса. Вызов шел долго, но включилась только голосовая почта.

Руки Хильдегард дрожали, когда она набирала номер телефона в Ла Рочче.

От кофе поднимался пар.

— Вы любите кофе с молоком? — спросила Магда.

— О да, очень.

— Тогда приятного аппетита.

Кофе был для доктора Нинбург слишком горячим. Она взяла чашку и стала дуть на него, когда в доме зазвонил телефон.

Магда никак не отреагировала на звонок.

— Вы не хотите подойти к телефону? — спросила фрау Нинбург с удивлением.

— Нет.

— А почему?

— Потому что меня это не интересует. Мне все равно, кто звонит. Кроме того, я не хочу быть невежливой. Мне хочется посидеть с вами и поговорить спокойно.

— Но вы не ведете себя невежливо, наоборот.

Телефон все еще звонил. Магда пригубила кофе и положила ногу на ногу.

Ее поведение насторожило фрау Нинбург, и ей в голову пришла мысль, что кофе может быть отравлен. Поэтому для Магды так важно, чтобы она его выпила.

— Но ведь это может звонить Йоганнес, — сказала доктор тихо.

Магда на мгновение замерла, потом провела рукой по волосам и побежала в дом.

Мехтхильд Нирнбург подумала, не поменять ли чашки, но потом увидела небольшую щербинку на ручке. Магда сразу заметит подмену. Поэтому она встала, вылила кофе в траву и только успела снова сесть за стол, как Магда вышла из дома.

— Когда я взяла трубку, тот, кто звонил, уже отключился, — сказала она. — Но если это Йоганнес, он обязательно перезвонит.

Доктор Нинбург поставила пустую чашку на стол и встала.

— Кофе был замечательным, фрау Тилльманн, но мне уже пора. При первой же возможности я приеду снова. Спасибо вам за все.

Она подала Магде руку, взяла сумочку и направилась к своей машине. Запуская двигатель, она надеялась, что шла не слишком быстро и Магда ничего не заподозрила.

В зеркале заднего вида она видела, что Магда, надев темные очки, смотрит ей вслед.

79

Центральный бар населенного пункта был местом решения всех проблем, это она знала с тех пор, как провела когда-то отпуск в Сардинии. Поэтому она спросила в «Делла пьяцца», есть ли здесь кто-нибудь, кто говорит по-немецки и по-итальянски, чтобы помочь ей с переводом. Ей дали адрес и номер телефона Катарины.

Мехтхильд Нинбург поехала прямо в Рапале.

Катарина работала над картиной, но внезапный визит ей не помешал, и она встретила доктора так сердечно, как будто знала ее уже много лет.

— Чем я могу помочь вам?

— Речь идет о синьоре Тилльманн, — осторожно начала доктор Нинбург, — и о ее исчезнувшем муже. Я сделала неожиданное открытие и хотела попросить вас пойти со мной в полицию. Из-за незнания итальянского языка я не могу сообщить карабинерам то, что должна.

Катарина, казалось, обрадовалась.

— Магда Тилльманн — моя очень хорошая знакомая, можно сказать, подруга. И я, конечно, с удовольствием помогу вам. Но я считала, что ее муж вернулся…

— Нет. У нее гостит его брат. Может быть, из-за этого пошел слух, что ее муж вернулся из Рима.

— Да, возможно. Но что случилось? Я имею в виду, что за открытие вы сделали?

— Может, я объясню вам это в машине? Я очень тороплюсь. Нам нужно срочно ехать в полицию!

В машине она рассказала Катарине все, что знала, не умолчав и о жутком звонке, прозвучавшем из-под земли.

Они мчались по узкой извилистой дороге в Амбру. Катарина слушала молча и ни разу не перебила фрау Нинбург. Только когда та закончила свой рассказ, сказала глухим голосом:

— Я не могу в это поверить!

— Понимаю. Но сейчас важно, чтобы все, что я рассказала, вы как можно точнее передали в полиции. Сможете?

— Конечно. Итальянский для меня такой же родной язык, как и немецкий. Но все это кажется мне кошмарным сном.

Нери приветствовал обеих женщин чрезвычайно предупредительно, предложил им присесть и описать проблему.

Катарина была очень взволнована, ее глаза лихорадочно блестели, когда она рассказывала всю эту историю.

У Нери закружилась голова, его бросило в жар, потому что именно он не проверил личность якобы снова появившегося мужа. Синьор Тилльманн также не приехал, чтобы предъявить водительское удостоверение, которого у него не было с собой при проверке на дороге.

— Дело в том, что исчезли оба брата, Йоганнес и Лукас Тилльманн. Синьора Нинбург предполагает, что они закопаны в огороде. По какой причине — вы только что слышали. Вы должны что-то предпринять, и немедленно! — заявила Катарина.

— Я займусь этим, — уклончиво ответил Нери.

Катарина перевела его слова.

— Нет, просто заняться этим недостаточно! — сказала доктор Нинбург по-немецки, и ее голос стал строже. — Проведите обыск в доме, перекопайте огород. Поговорите с этой женщиной. Может быть, мы имеем дело с серийным убийцей. Что-то нужно делать!

В этот момент в комнату зашел Альфонсо.

— В чем дело? — спросил он.

Нери описал ситуацию в нескольких словах. Альфонсо наморщил лоб.

— Мы все проверим, синьора, — сказал он серьезно. — Я вам это обещаю.

— Когда?

— Немедленно.

— Это хорошо. И просто необходимо. Чтобы у синьоры не было возможности скрыться в Германии.

Фрау Нинбург и Катарина вышли из бюро.

Нери посмотрел на своего коллегу.

— Что ты думаешь об этом деле?

— Да, звучит все это не очень хорошо, — ответил Альфонсо. — Во всяком случае, у меня есть желание взглянуть на эту синьору. Мы запросим разрешение на проведение обыска в доме и, кроме того, перекопаем участок.

Нери приподнял бровь и насмешливо улыбнулся.

— Делай то, чего нельзя не сделать, коллега. Я уже обжегся на поисках тещи, и мне не нужна еще одна акция, которая с треском провалится. Я в этом не участвую.

«Опыт — лучший учитель», — подумал Нери и почувствовал себя просто великолепно из-за того, что дал Альфонсо такую отповедь и переложил на него ответственность за этот случай.

Случай, который в глазах Нери никогда не был уголовным делом.

Альфонсо вошел во вкус и в тот же день после обеда сделал все, чтобы получить ордер на обыск в Лa Рочче. В доме и на участке.

Он предъявил Магде судебное решение, которое она даже не удостоила взглядом.

— Где ваш муж, синьора? — спросил Альфонсо.

— Он в Риме. Но скоро вернется.

Альфонсо кивнул.

— Хорошо. Если вы не возражаете, мы пока немного осмотримся.

Магда сделала широкий приглашающий жест, что означало: пожалуйста, на здоровье! Делайте то, без чего не можете обойтись.

Альфонсо и Нери пошли прямо в огород.

— До того как мы начнем копать и затребуем подкрепление, давай-ка позвоним трупу! — ухмыльнулся Альфонсо.

Нери промолчал. Ему было не до шуток.

Из кармана пиджака Альфонсо выудил лист бумаги, на котором был записан номер мобильного телефона Лукаса Тилльманна. Он набрал его на своем телефоне и приложил палец к губам, призывая Нери к молчанию.

Мелодия из «Крестного отца» тихо, очень тихо, словно из иного мира, пробилась сквозь землю, постепенно становясь все громче.

— Porcamiseria, — прошептал Альфонсо, и холодный пот выступил у него на лбу.

Нери зажал рот ладонью. Ему казалось, что он теряет сознание.

Мелодия умолкла. Альфонсо набрал номер снова. И снова прозвучала музыка из глубины.

И тогда Альфонсо сделал то, что утром уже проделала доктор Нинбург. Он опустился на колени и приложил ухо к земле, чтобы еще раз убедиться, что четко слышит нечто чудовищное.

А потом он вдруг заторопился.

— Мне нужна лопата! — закричал он. — Проклятье, здесь лежит труп, Нери! Синьора закопала своего мужа, а мобильный телефон все еще работает! Что происходит? — Он вытер пот со лба. — Быстро, Нери, тащи из машины инструменты, а я пока арестую синьору. Не хватало еще, чтобы она сбежала!

Нервное возбуждение Альфонсо передалось Нери, и он бросился к машине. Альфонсо зашел в дом.

Магда сидела за кухонным столом и писана письмо.

— Синьора Тилльманн, — сказал Альфонсо твердо, — у нас есть основания предполагать, что на вашем участке зарыт труп. Сожалею, но я должен взять вас под временный арест.

Магда посмотрела на него так, словно не поняла ни слова. Она выглядела совершенно безучастной, когда Альфонсо надел на нее наручники и повел к машине карабинеров. Там он попросил ее занять место на заднем сиденье и пристегнул ее к ручке дверцы.

Когда он вернулся в огород, Нери как раз начал копать. Именно там, где раздавалась мелодия из фильма «Крестный отец», звучавшая в его ушах, словно насмешка. Альфонсо стоял, широко расставив ноги, и наблюдал за Нери.

— Копать нужно быстро, но осторожно, — предупредил он, — чтобы ничего не нарушить.

Нери старательно копал, хотя и считал, что было бы намного лучше, если бы Альфонсо не нависал над ним, словно бог-громовержец. И через несколько минут отбросил землю с пластикового мешка.

— Ты видишь это, Нери?! — заорал Альфонсо и указал на мешок для мусора. — Черт возьми еще раз, ты видишь? Это же с ума сойти… Быть такого не может!

Нери не мог произнести ни слова.

Альфонсо опустился на колени и надорвал мусорный мешок с той стороны, где, как ему казалось, была голова трупа. Когда появилось бледное лицо Лукаса, он страшно закричал:

— Oh Dio, oh Dio, oh Dio!

Перед глазами Нери все плыло. Значит, Габриэлла снова оказалась права!

Альфонсо потрясенно смотрел на него.

— Vaffanculo!^[66] — проревел он. — Ничего страшнее я не знаю!

Такое же впечатление было и у Нери.

— Это синьор Тилльманн, — сказал он.

— Синьор Тилльманн? — Альфонсо прищурился и наморщил лоб. — Тот, которого синьора заявила как без вести пропавшего шесть недель назад?

Нери кивнул.

— Скажи-ка, Нери, — Альфонсо ободряюще, а может снисходительно, похлопал его по плечу, — на какой планете ты, собственно, живешь? Я бы хотел иметь мобильный телефон, у которого аккумулятор держит заряд целых шесть недель! Ты считаешь, что синьор Тилльманн лежит здесь полтора месяца, бодро говорит по телефону и выглядит таким свеженьким, как этот мертвец? В соответствии с обстоятельствами немножко бледный, а так вообще-то ничего… Ты что, серьезно в это веришь, коллега?

То, что он снова сделал неправильные выводы и сморозил глупость, Нери понял только сейчас. Но он даже не пытался оправдываться. Все это уже не имело никакого смысла.

На какое-то время Альфонсо замолчал, потом показал на второе оливковое дерево.

— Смотри, коллега, вон еще одно! Давай посмотрим, есть ли во всем этом система. А вдруг мы найдем настоящего синьора Тилльманна.

Он взял из рук Нери лопату и начал копать под второй оливой.

И все повторилось. Сначала он освободил из-под земли пластиковый мешок, а потом и голову трупа. Но в этот раз пластик на лице был разорван.

— Ты только посмотри! — сказал Альфонсо. — Значит, мы не первые, кто сделал это ужасное открытие. До нас определенно кто-то здесь побывал. Какой-то человек или, может, стадо диких свиней… А это ты видишь? — спросил он Нери, который боролся с приступом рвоты. — Нет, ты посмотри сюда! Он здорово разложился. Как и положено тому, кто уже несколько недель наблюдает за редиской снизу. С большой долей вероятности это труп твоего синьора Тилльманна. Но кто тот, первый, знают только боги.

Альфонсо обессиленно присел на камень.

— Вызывай подкрепление, Нери, — сказал он. — Здесь нужны люди, которые перероют весь огород очень тщательно, участок за участком. Пусть приезжают специалисты-трассологи, и немедленно! Нам не стоит прикасаться к трупам.

Нери кивнул и сделал необходимые звонки. Наверное, самые тяжелые звонки за все время службы. Он вспомнил, что сам незадолго до этого был на этом месте, стоял в огороде с тяпкой в руке и у него не было никакого желания пересаживать оливковое деревце. Работу в саду он не любил, поэтому просто стоял здесь и разговаривал с Массимо. Потом пришла синьора, и они прекратили работу.

И почему только он не стал тогда копать? Если бы он нашел труп синьора Тилльманна, вся его жизнь изменилась бы. Но нет, ему не хотелось пачкать руки и свои начищенные ботинки, и он снова все прохлопал.

Были найдены в общей сложности три трупа, и население Вальдарно было в шоке.

Труп в отстойной яме довольно быстро был опознан как Стефано Топо, флорентийский литературный и театральный критик, исчезновения которого до сих пор никто не заметил. Остальные два трупа были однозначно опознаны как Йоганнес и Лукас Тилльманн.

Альфонсо чествовали, как героя. Он обнаружил трупы, он раскрыл дело. И он даже получил предложение о переводе на службу в Рим.

— Боже мой, — сказал он Нери, — ну что мне делать в Риме? Лишь потому, что я вырыл трупы из земли, они хотят оторвать меня от дома? Ни за что! Здесь я чувствую себя хорошо, здесь я и останусь! Рим — это, наверное, последнее место!

Нери сглотнул, и его лицо побагровело. К счастью, Габриэлла не слышала того, что сказал Альфонсо, и никогда об этом не узнает.

Наверное, это был его самый последний и самый большой шанс. Он его не использовал, и Рим для него оказался в такой недостижимой дали, как никогда.

80

Синьора Тилльманн, заявившая, что ничего не знает о трех трупах на своем участке, была отправлена в государственную тюрьму во Флоренции. Несмотря на то что у нее был немецкий адвокат, по всем пунктам обвинения она хранила молчание.

Мехтхильд Нинбург сняла комнату в гостинице во Флоренции и каждый день много часов проводила с Магдой. Она пыталась завоевать ее доверие и помочь ей, но все безрезультатно.

Магда не возмущалась, не защищала себя, лишь тихо улыбалась. А иногда, когда выглядела особенно счастливой, негромко мурлыкала песню.

Любимый мой Торбен!

Уже осень вступает в свои права. Ветер сметает листья с деревьев, а по утрам вокруг дома клубится туман. Тогда я не вижу ни холма, ни дороги, ведущей в Солату.

Я знаю, что уже говорила тебе это и писала, но все равно должна это сделать еще раз: это было такое чудесное время вместе с тобой в Ла Рочче! И то, что на последней неделе сюда заезжала Арабелла, тоже было прекрасно. По крайней мере, мы познакомились с ней.

Она чудесная девочка, и я хорошо понимаю, за что ты ее любишь.

Ты не можешь себе представить, как мы счастливы, что вы хотите жить с нами здесь, в Ла Рочче. Я уверена, что у вас не будет никаких затруднений с тем, чтобы получить работу во Флоренции или в Ареццо. Папа уже начал перестраивать дом. Вы можете занять его рабочую комнату и общую восточную часть дома. А там больше ста квадратных метров. Папа уже сейчас делает две детские комнаты, поскольку мы знаем, как вы хотите детей. Мы, кстати, тоже! Нет ничего чудеснее, чем когда у нас будут внуки в Ла Рочче!

Работа у Йоганнеса продвигается хорошо, и я думаю, что к Рождеству у нас будут готовы уже три комнаты. Вы, когда приедете, сможете высказать свои пожелания, и папа попытается их выполнить.

Я так счастлива и довольна, как никогда в жизни. Все прекрасно сложилось! Мы будем жить вместе, будем помогать вам, сколько сможем, и в старости не будем одиноки. Пару лет назад у меня еще был страх перед будущим, но теперь он улетучился.

И все это благодаря тебе. Тебе, Торбен, моему прекрасному сыну!

Я люблю тебя и благодарю Небо за то, что ты у меня есть.

Твоя мама.

Примечания

1

Сыр из овечьего молока (ит.). (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)

(обратно)

2

Кирпичи (ит.).

(обратно)

3

«Помощь — обслуживание — ремонт» (ит.).

(обратно)

4

Сжиженный газ (ит.).

(обратно)

5

Скала (ит.).

(обратно)

6

(обратно)

7

Извините, синьора (ит.).

(обратно)

8

Жареный молочный поросенок (ит.).

(обратно)

9

Минеральная газированная вода (ит.).

(обратно)

10

Добрый день, Маддалена (ит.).

(обратно)

11

«Иперкооп», сеть супермаркетов (ит.).

(обратно)

12

Хорошо. Я рада (ит.).

(обратно)

13

Праздник Успения Богородицы (ит.).

(обратно)

14

Сухое молодое вино (ит.).

(обратно)

15

Суп по-английски (ит.).

(обратно)

16

Омары (ит.).

(обратно)

17

«Уезжай со мной» (ит.).

(обратно)

18

Ньокки, клецки (ит.).

(обратно)

19

Карпаччо — ломтики сырого мяса или рыбы с оливковым маслом и пармиджано (ит.).

(обратно)

20

Сокровище (ит.).

(обратно)

21

Проклятье! (ит.)

(обратно)

22

Любовь (ит.).

(обратно)

23

Дорогая (ит.).

(обратно)

24

Я хотела бы подать заявление о пропаже человека. Мой муж исчез (ит.).

(обратно)

25

Удостоверение личности (ит.).

(обратно)

26

До свидания, синьор Нери. Большое спасибо (ит.).

(обратно)

27

Усадьба, поместье (ит.).

(обратно)

28

Хозяин (ит.).

(обратно)

29

Продовольственный магазин (ит.).

(обратно)

30

Благотворительная организация (ит.).

(обратно)

31

«Голос Тосканы» (ит.).

(обратно)

32

Говнюк, засранец, козел (ит.).

(обратно)

33

Праздник улиток (ит.).

(обратно)

34

Кофе с небольшой дозой крепкого алкогольного напитка (ит.).

(обратно)

35

«Двор Вакха» (ит.).

(обратно)

36

Под звездами (ит.).

(обратно)

37

Привет! (ит.)

(обратно)

38

О боже! (ит.)

(обратно)

39

Пока, дорогая (ит.).

(обратно)

40

Слушаю (ит.).

(обратно)

41

Риболлита, знаменитый тосканский овощной суп (ит.).

(обратно)

42

Минестроне — густой овощной суп (ит.).

(обратно)

43

Блинчик (ит.).

(обратно)

44

Очень приятно (ит.).

(обратно)

45

Первая помощь (ит.).

(обратно)

46

До свидания, синьора, до свидания, синьор! (ит.)

(обратно)

47

Здравствуйте! (ит.)

(обратно)

48

Аббатство Монте Оливето Мажоре (ит.).

(обратно)

49

Часть ноги всадника (от колена до щиколотки), обращенная к коню и помогающая управлять им.

(обратно)

50

Традиционное тосканское блюдо, телятина с тунцом (ит.).

(обратно)

51

Красиво, чудесно, браво, прекрасно, комплимент, фантастика, поразительно (ит.).

(обратно)

52

Сладкое блюдо, десерт (ит.).

(обратно)

53

Друзья (ит.).

(обратно)

54

Пока, друг, пока (ит.).

(обратно)

55

Добрый день, как дела? (ит.)

(обратно)

56

Дома (ит.).

(обратно)

57

Кто это? (ит.)

(обратно)

58

Друг? (ит.)

(обратно)

59

Водительское удостоверение (ит.).

(обратно)

60

Я забыл (англ.).

(обратно)

61

Как? (ит.)

(обратно)

62

Завтра (ит., нем., англ.).

(обратно)

63

В бюро! С водительским удостоверением! Хорошо? (ит.)

(обратно)

64

Тайминг, четко спланированное распределение времени (англ.).

(обратно)

65

На вокзал (ит.).

(обратно)

66

Очень грубый мат (ит.).

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

Часть вторая

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

  68

  69

  70

  71

  72

  73

  74

  75

  76

  77

  78

  79

  80

*** Примечания ***