После Льва Толстого [Яков Соломонович Лурье] (fb2) читать постранично

Лурье Яков Соломонович После Льва Толстого

Яков Соломонович Лурье

После Льва Толстого

Вопросы философии истории, поднятые Толстым, не утратили актуальности в наш век. Главный урок, который можно извлечь из печального опыта XX в., заключается в том, что попытки "делания истории", основанные на любой социальной или национальной догме, губительны. В жертву таким попыткам не должны приноситься нравственные принципы человечества.

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора Введение I. Исторический "атомизм" в "Войне и мире"

Историческая концепция в первой завершенной и в окончательной редакции романа

Восприятие критикой исторической концепции романа

Историческая необходимость: Толстой, Гегель и Бокль

"Дифференциал истории"

Толстой и исторический материализм

Вопрос о необходимости и свободе

"Дух армии и народа" - Толстой и К. Поппер

Проблема патриотизма - Толстой и Достоевский

Отношение к государству и власти II. Толстой в XX веке

Толстой и революция 1905 года

Толстой и Столыпин

Толстой и "Вехи"

Толстой и историческое предвидение III. Революция и идеи Толстого

Представители религиозно-философского направления против Льва Толстого

Короленко и Горький

Толстовцы и большевики IV. Русская историческая проза XX века и идеи Толстого

Спор с Толстым: Алданов и Мережковский

В поисках "красного Толстого"

Человек и история: Булгаков, Тынянов и Гроссман

Единоборство с Толстым: Солженицын Заключение. Толстой на пороге XXI века

ПОСЛЕ ЛЬВА ТОЛСТОГО

Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века

ОТ АВТОРА

Работа над этой книгой была начата еще в 1978 году, в бытность мою научным сотрудником Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук (ср.: Русская литература. 1978. No 3; 1989. No 1). С благодарностью вспоминаю научные консультации покойной Елизаветы Николаевны Купреяновой. Основная часть книги написана в стенах Института имени Дж. Кеннана (Kennan Institute For Advanced Russian Studies), входящего и состав Интернационального центра имени Вудро Вильсона (The Woodrow Wilson Center) в Вашингтоне (США). Выражаю глубокую благодарность директору Кеннан-Института доктору Блэру Рублу (Blair A. Ruble), заместителю директора доктору Марку Титеру (Mark H. Teeter), директору Вильсон-Центра доктору Ч. Блитцеру (Charles Blitzer), а также всем коллегам, которые своим вниманием и заботой способствовали моей работе. Я. С. Лурье С.-Петербург, январь 1993 г.

ВВЕДЕНИЕ

- Вот умрет Толстой и все к черту пойдет! - говорил он не раз. - Литература? - И литература. Это слова Чехова, приведенные в воспоминаниях Бунина. (*)

(* А. П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 490. *)

Небольшой любитель теоретических рассуждений, Антон Павлович и в этом случае выражал свою мысль сугубо лапидарно. Интереснее всего в этом разговоре, пожалуй, последние слова Чехова. Если бы речь шла только и прежде всего о литературе, его мысль не казалась бы парадоксальной. Такого писателя, как Толстой, Россия иметь не будет - может быть, целый век. Но Чехов назвал литературу лишь во вторую очередь: "И литература". Что же означают его слова? Безмерно высокую оценку личности Толстого, веру в то, что авторитет "Льва Великого", как именовал Толстого Стасов, может спасти страну от катастрофы, падения "к черту"? Пожалуй, это слишком гиперболично для Чехова, не любившего стасовского пафоса и преувеличений. Неизбежная и не столь уж далекая смерть яснополянского старца (кстати, пережившего Чехова шестью годами) означала в его глазах, скорее, конец эпохи, воплощением которой был в его понимании Лев Толстой. Что же это была за эпоха, и как она воспринималась людьми нового века? Одна особенность уходившего в прошлое времени ощущалась этими людьми особенно резко. Это рационализм, вера в человеческий разум, унаследованная от Просвещения, но еще более укрепившаяся в "век пара". Рационализм был одной из характернейших черт толстовского мышления. Это не значит, конечно, что на рациональных посылках основывались все его убеждения, взгляды и пристрастия. Толстой был религиозен - во всяком случае, большую часть своей жизни. Его художественные вкусы были субъективны. Люди, не разделявшие верований и взглядов Толстого, возражали ему, - но это были не споры, а простое противопоставление различных взглядов. Атеист мог не принимать веры и Бога, ортодоксальный христианин - противопоставлять толстовскому христианству веру в догматы и обряды; Стасов, любивший Шекспира и не ценивший Гомера, не соглашался с Толстым, чьи оценки были противоположными. Но ясно, что логический спор во всех этих случаях был просто невозможен: для него не было общих исходных посылок. Совсем иначе обстояло дело с логическим развитием взаимно принятых различными сторонами позиций. Этические принципы Толстого имели своим источником Библию: моисеево десятословие (прежде всего - "Не убий"), ветхозаветную заповедь "Возлюби ближнего своего, как самого себя" (Левит, XIX, 18) и, в особенности, евангельский завет непротивления злу насилием. Эти слова Толстой