О чем расскажет дождь [Ольга Егорова] (fb2) читать онлайн

Ольга Егорова О чем расскажет дождь

Алине приснилось море.

Огромное, синее до черноты, как на картинах Айвазовского, оно окружало ее со всех сторон — ни единого островка вокруг, одно сплошное море, сливающееся с линией горизонта. Наверное, во сне Алина была рыбой, потому что чувствовала себя посреди этого бушующего пространства легко и спокойно, абсолютно невесомо. Удивительное, сказочное ощущение, которое наяву способен испытать, наверное, только ребенок. Шум огромных, падающих высоким каскадом где-то над головой волн ничуть не беспокоил ее и казался тихой песней, которую поет мама, склонившись над детской кроваткой. Алина была рыбой, она была в родной стихии, ей было так хорошо, и утренний звонок будильника показался несправедливым. Вопиюще несправедливым, в прямом и переносном значении этого слова…

Алина заставила замолчать будильник, снова закрыла глаза, с тоской подумав: нет, не получится. И оказалась права — конечно же, у нее не получилось снова уснуть и увидеть продолжение своего удивительного сна, вторую серию единственного на свете сериала, который пришелся бы ей по душе. Так уж устроена жизнь: все хорошее рано или поздно заканчивается.

«С чего это? — подумала она, нехотя поднимаясь с кровати. — Ведь ни разу в жизни на море не была, видела его только по телевизору. А тут вдруг — так ясно, так отчетливо, даже запах, даже вкус соленый. Может, правда все это… Про переселение душ? Может, я на самом деле в прошлой жизни была рыбой?»

«Вероятнее всего, камбалой, — подсказало ей следующую мысль отражение в зеркале. — Камбалой как была, так и осталась». Она улыбнулась слегка натянутой улыбкой… Пора бы уже к двадцати пяти годам распрощаться с юношеским комплексом неполноценности по поводу более чем скромных размеров собственных женских прелестей. Ведь полно на свете девиц с пышными формами, которые от этого ничуть не более счастливы, чем она. Ну если только совсем чуть-чуть, совсем немного, если вообще возможно сравнивать размеры счастья, как сравнивают размер груди.

«Ну, и что же было дальше? — Она продолжила свои иронические размышления уже на кухне, торопливо глотая обжигающий кофе и поглядывая на часы. — Плавала, плавала камбала, радовалась жизни и думала, что так будет всегда. Но, увы, недолго наслаждалась беззаботная камбала. Потому что вскоре пришел к морю рыбак, закинул удочку, и глупая камбала сразу же попалась на крючок. Бросил рыбак камбалу в ведерко, барахталась в нем глупая камбала, раздумывая, почему это море вдруг стало таким крошечным. Но долго думать не пришлось, потому что рыбак достал камбалу из ведерка, содрал с нее ножиком ее блестящие чешуйки, вытащил внутренности вместе с глупым сердцем, обвалял, как полагается, в муке и обжарил на сковородке в большом количестве растительного жира. И сожрала глупую камбалу красивая рыжеволосая стерва по имени Лариса, и глупого рыбака тоже сожрала вместе с ней, потому что была она ненасытной…»

* * *

«Ненасытной…»

— Эй! Эй, Алинка, ты где? Ау!

Наташа прочертила в воздухе зигзаг ребром ладони. Традиционный жест, призванный вернуть загулявшегося в заоблачных далях человека на землю. Алина вздохнула. Если бы все было так просто, или если бы в руках Наташи оказался магический жезл… Прочертила линию — крест-накрест — и дело с концом, никаких тебе воспоминаний, никакого прошлого. С большим трудом ей все же удалось оторвать взгляд, приклеившийся намертво к противоположной стене.

— Я здесь, Наташа. На работе, в универмаге «Детский мир», на втором этаже, в отделе «Кодак».

— Молодец, — раздалась похвала. — Ответ исчерпывающий, заслуживает оценки «отлично». И все-таки, у тебя что-то случилось?

Алина помолчала немного. Она не любила делиться своими переживаниями. С самого детства — только с мамой, но детство давно уже прошло, а мама живет теперь слишком далеко и не может прижать к себе и вытереть слезы теплой ладонью.

— Случилось, Наташа. От меня муж ушел. К другой женщине.

— От тебя ушел муж? — оторопело переспросила Наташа и даже села от неожиданности на табуретку. Прислонилась к стене, молча и внимательно разглядывая Алину. — Ты в этом уверена?

— Еще бы я была в этом не уверена.

— Послушай… Может, это со мной что-то не так. Не все в Порядке. Провалы в памяти и все такое, знаешь… Только ведь еще вчера ты была не замужем? Какой муж, Алина?

— Мой муж. Мой собственный муж ушел от меня три года назад. А вчера я на самом деле была не замужем, и позавчера тоже.

— Ах, вот в чем дело. — Наташа облегченно вздохнула. — Так бы и сказала сразу, что три года назад.

Алина грустно улыбнулась, почувствовав это облегчение в ее вздохе. Странно, неужели остались еще на свете люди, которые всерьез верят в то, что время лечит? Или, может быть, с кем-то и вправду такое случалось — проснувшись однажды утром, вдруг чувствуешь, как слабеет память, как отпускает боль, день за днем сжимающая железными тисками опустевшую душу? Говорят, бывает. В фильмах показывают, в книгах пишут. Не врут же?

— А ты не говорила, что замужем была…

В утренние часы работы покупателей и заказчиков практически не было, поэтому они могли разговаривать свободно, не отвлекаясь.

Алина в ответ пожала плечами.

— Да что говорить-то? Ну, была. Была и сплыла. Кстати, мне сегодня ночью рыба приснилась. Это к чему, не знаешь?

— К беременности! — уверенно заключила Наташа.

Алина снова в ответ только улыбнулась.

— Там рядом с тобой не проплывал какой-нибудь сомик с толстым брюшком?

— Нет, что-то не заметила…

— Девушки, — окликнули их из окошка.

Алина находилась ближе, поэтому конверт с пленкой на печать протянули ей. Она проверила — тип пленки, формат, вид бумаги, количество кадров.

— Восемьдесят семь, — ответила, не глядя. — После четырех приходите забирать.

— Спасибо, — ответил женский голос. Рабочий день начался.

Но начатый разговор так и не прекратился. В промежутках между пространными рассуждениями о достоинствах и недостатках той или иной модели фотоаппарата с покупателями Наташа периодически подбрасывала Алине вопросы на совершенно иную тему.

— И долго вы были женаты?

— Два с половиной года.

— Сволочь какая. Ладно бы лет семь прожили, за семь лет, понятно, можно надоесть друг другу. Кобель он у тебя, наверное, был — тот еще?

— Я бы не сказала.

— Тогда что же?..

— Не знаю. Любовь, наверное. По крайней мере он мне так сказал.

Наташа отвлеклась для оформления очередного заказа. Алина присела на краешек табуретки, снова уставилась неподвижным взглядом в пространство. Что это с ней сегодня в самом деле? Ведь за три года непрерывной борьбы с собой ей всегда удавалось заставить себя не думать. Не думать, не вспоминать, не лить слезы, а просто жить — вставать по утрам, ходить на работу, убираться в своей маленькой квартире, читать книги, разговаривать с родителями по телефону. В общем, не расслабляться и не обременять себя мыслями о том, что живешь, как механическая кукла со спрятанной внутри батарейкой, не задумываясь ни о дне завтрашнем, ни о дне вчерашнем. Просто жить… Она и представить себе раньше не могла, насколько это трудно! И все же ей это удавалось. С переменным успехом она изо дня в день боролась со своим прошлым, с воспоминаниями, заставляла себя быть сильной, искренне завидуя порой героиням бразильских мыльных опер, которые так часто и так легко теряли память. Вот бы и ей — потерять! Тогда не пришлось бы ни с чем бороться…

Только ради чего она боролась? Неужели только ради того, чтобы в один прекрасный день сесть вот так на краешек табуретки и безропотно сдаться, расписавшись под приговором неудавшейся жизни?

Она вдруг почувствовала, как трудно стало дышать. Крошечное пространство, ограниченное стеклянными витринами, казалось, сужается у нее на глазах.

— Наташа, — позвала она, поднимаясь с табуретки. — Я пойду пройдусь по улице. Что-то голова закружилась.

— Иди, конечно, — сразу согласилась та, пристально вглядываясь. — Пройдись, успокойся немного. Не стоит так, Алина. Мужики — они ведь все сволочи…

— Да, конечно, — согласилась Алина, почти не вдумываясь в смысл услышанных слов.

Только потом, на улице, сквозь шум проезжающих машин она услышала эти слова снова: «Мужики — они ведь все сволочи». И подумала: нет, не все. По крайней мере Макса она никогда сволочью не считала. Даже в самые горькие минуты жизни. Он был просто очень слабым человеком, из редкой в наше время породы романтиков. Родился не в свое время, вот и все. Он-то как раз ни в чем не виноват…

…Они познакомились совершенно случайно. Благодаря невинному стечению обстоятельств: сломавшемуся лифту и лопнувшей батарее центрального отопления.

Неизвестно, что произошло сначала: сломался лифт или лопнула батарея. Утром, когда Алина уходила в институт, и то и другое было в полном порядке. После занятий ей пришлось подниматься на восьмой этаж пешком. Она тогда рассердилась ужасно на сломавшийся лифт, потому что по дороге из института зашла в книжный магазин и купила семитомник Достоевского. Поклажа ее весила, наверное, побольше десяти килограммов, если учесть учебники и тетради. Вздохнув, она медленно поплелась по ступенькам вверх, то и дело перекладывая сумку из одной руки в другую, останавливаясь почти на каждом этаже и поглядывая на кнопку лифта, которая все продолжала гореть красным светом. Наконец дойдя до восьмого, вздохнула облегченно, достала ключи из кармана, открыла дверь — и ахнула.

Она даже не поняла сначала, что случилось: квартира была наполнена паром, стелющимся по полу, как утренний туман над озером. Шагнула — и обнаружила огромную лужу под ногами и тут только поняла, что туман — это всего лишь пар, а озеро — никакое не озеро, а просто вода, горячая вода, которая успела уже заполнить все пространство ее небольшой квартиры.

Она растерянно оглянулась вокруг, не понимая, что ей нужно делать. В этот момент в дверь позвонили. Она открыла и увидела разъяренную физиономию соседки тети Шуры, которая махала руками и что-то кричала. Алина, не дослушав ее, бросилась на кухню, едва не поскользнувшись на повороте. Опустилась на колени и, сделав титаническое усилие, повернула-таки кран, перекрыв доступ воды в батарею. Тонкая струйка тут же превратилась в поток поспешно стекающих друг за другом капель, а потом и вовсе испарилась, смирившись с неизбежным.

Но от этого легче не стало. Снова оглянувшись вокруг, Алина поняла, что нужно срочно начинать вычерпывать воду.

Потом она даже не смогла вспомнить, сколько времени все это продолжалось. Она просто потеряла счет времени, сгребая воду совком в ведро, выливая бесконечное количество этих ведер и снова их заполняя. Вода все не кончалась; казалось, она не кончится никогда. С брызгами воды на щеках перемешались слезы, которые выступили на глазах от чувства собственной беспомощности.

— Черт! — то и дело повторяла Алина. — Черт возьми!

В этот момент в дверь снова позвонили.

«О Господи, — подумала она, сглатывая подступивший к горлу комок. — Ну что же это!» Открыла дверь не глядя: сомневаться в том, что это снова пришли ругаться какие-нибудь соседи снизу, не приходилось. Просто открыла дверь и снова склонилась над ведром. И вдруг услышала у себя за спиной:

— Извините, девушка…

Оглянувшись, увидела его.

Он был в длинном темно-сером пальто в тонкую полоску и с кожаной папкой в руках. Высокий, тщательно причесанный, тщательно выбритый. Респектабельный. От него пахло одеколоном. Но в серых глазах его она как-то сразу разглядела что-то такое, что никак не вязалось с этим обликом равнодушного денди. Какая-то мягкость, незащищенность, которую невозможно скрыть. Как будто он и его одежда существовали отдельно друг от друга.

Она все смотрела на него, снизу вверх, сидя на корточках, чувствуя, что почему-то не может оторвать взгляда. Так и смотрела бы, наверное, если бы его вопрос не заставил ее снова подумать о насущном.

— У вас что-то случилось?

В его вопросе было лишь дружеское участие, ни капли насмешки. Алина вдруг увидела себя со стороны: мокрая, взъерошенная, заплаканная, с растекшейся по щекам тушью и голыми острыми коленками, жалко торчащими из-под наспех задранных джинсов. «Провалиться бы сквозь землю», — мелькнула мысль, за которую она тут же на себя разозлилась. Кто он такой, собственно говоря?

— Случилось, как видите. У меня батарею прорвало, — ответила грубовато, отвела взгляд и принялась с остервенением отжимать тряпку покрасневшими и распухшими пальцами.

Он внезапно шагнул через порог. Без приглашения. Наступил начищенными ботинками прямо в лужу, по-хозяйски захлопнул дверь. Алина снова застыла, ошарашенная его действиями.

— А вы…

Она хотела поинтересоваться, кто он такой, откуда он вообще взялся и почему…

Но не успела даже сформулировать вопроса.

— Давайте, я вам помогу. У вас есть еще одна тряпка?

— Тряпка? — переспросила Алина, на минуту даже позабыв значение этого слова.

— Ну да, тряпка. Не руками же собирать.

Он расстегнул пуговицы на пальто, небрежно и торопливо повесил его на вешалку, забросил наверх кожаную папку. Не смущаясь, закатал штанины серых отглаженных брюк с идеальными стрелками и снова уставился на нее — вопросительно и требовательно. Она увидела сначала его белые и тонкие, смешные какие-то ноги и только потом поймала взгляд. Совершенно серьезный.

— Что, неужели ни одной тряпки больше нет?

— Есть…

Она прошлепала по мокрому полу в ванную и подала ему старое банное полотенце. Он взял, практически выхватил полотенце у нее из рук, наклонился и начал собирать воду в ведро.

Она стояла некоторое время, завороженно наблюдая за его действиями, раздумывая о том, не приснилось ли ей все это. Разве такое может быть в реальной жизни, чтобы вот так, неизвестно откуда, позвонил вдруг в дверь стильный и ухоженный мужчина, скинул пальто, задрал штаны, взял в руки тряпку и, ни слова не говоря, принялся собирать воду в ведро? Он, интересно, именно для этого и пришел? И оделся подобающим случаю образом?

— Вы из Службы спасения?

Он поднял на миг глаза — серые, улыбающиеся. Кивнул молча, не отвлекаясь от дела.

«Господи, что же это я». — Алина почувствовала слабый укор проснувшейся совести и снова опустилась на колени.

Теперь дело стало продвигаться значительно быстрее. Алина едва успевала, то и дело смахивая со лба мокрые пряди слипшихся волос, выливать наполнившееся ведро. Вскоре на полу остались уже только влажные полосы, которые ее неожиданный спаситель продолжал упорно вытирать, видимо, всерьез увлекшись своим делом.

— Да высохнут они сами. Хватит уже, — остановила его Алина.

Он замер с тряпкой в руке, поднялся с колен, огляделся по сторонам. Улыбнулся снова:

— На самом деле. Я, кажется, увлекся.

Теперь они стояли напротив и рассматривали друг друга в полумраке прихожей.

Его серые брюки, несмотря на то, что штанины были предусмотрительно закатаны повыше, все-таки оказались забрызганными. Полы пиджака, рукава — кругом были темно-серые мокрые пятна, а на лице выступили капли пота. Сама Алина вполне отчетливо сознавала, что представляет собой зрелище не менее печальное и устрашающее одновременно.

Она первая пришла в себя.

— Спасибо вам большое.

Подошла ближе, забрала у него тряпку, которую он по инерции продолжал сжимать в руках. Вернулась из ванной, застала его в том же положении и все в том же виде. Улыбнулась, снова почувствовав неловкость.

— Вам нужно в душ. И переодеться. Только… Не знаю во что.

— Да, вы правы, — ответил он, разглядывая теперь уже не ее, а себя. — Я весь мокрый.

Ей показалось, что в его голосе сквозит удивление.

«Странный. С луны, что ли, свалился?»

— Было бы удивительно, если бы вы были сухим. Кстати, о луне. Я вам очень благодарна, вы даже не представляете насколько. Без вас я бы просто не справилась. Силы были на исходе. И все-таки, откуда вы взялись?

Он, кажется, не слушал ее. Ответил совершенно невпопад:

— Наверное, мы сегодня не сможем заниматься…

Она опешила. Не успела ответить, снова услышала его голос:

— Впрочем, если вы что-нибудь мне подыщете… Не обязательно по размеру, главное — сухое, тогда…

— Да, конечно.

Она сорвалась с места, почти бегом направилась к гардеробу. В самом деле, откровенно невежливо допрашивать человека, абсолютно мокрого и растерянного. «Чем заниматься? О чем это он вообще?» — снова раздался голос любопытства. Она уже начинала понимать, что причиной его появления в ее квартире, видимо, была какая-то ошибка. Случайность, которая пришлась как нельзя более кстати.

Она открыла дверцы шкафа, наглядно убедившись в том, в чем и без того не сомневалась: никаких мужских вещей здесь и в помине не было. И быть не могло.

— А мой спортивный костюм вам не подойдет? Временно…

— Конечно, — отозвался он, тщетно пытаясь скрыть свое замешательство: Алина была на голову ниже его ростом.

— Временно, — повторила она, — а потом мы что-нибудь придумаем.

Она быстро стянула с вешалки спортивный костюм, достала из шкафа банное полотенце, протянула ему не глядя:

— Вот, возьмите. А потом мы что-нибудь придумаем.

«Что, интересно, мы придумаем? Пиджак с брюками будут сохнуть до завтрашнего утра. Хорошо, если не до вечера, потому что батареи холодные…»

Забрав костюм и полотенце, он скрылся в ванной. Алина продолжала стоять посреди комнаты, пытаясь сообразить, что делать дальше.

«В принципе… Позвонит какому-нибудь приятелю, попросит привести сухую одежду. Вот и решение всех проблем. Пожалуй…»

В этот момент ее блуждающий взгляд наткнулся на собственное отражение в зеркале. «Боже мой! — ахнула она. — А сама-то!»

Торопливо стянула через голову водолазку, сбросила мокрые джинсы, развесила на холодной батарее, задернула поплотнее шторы. Достала из шкафа синий ситцевый халат и побежала на кухню умываться. Расчесала мокрые волосы, собрала в пучок на затылке. Полученный результат не показался ей утешительным: без косметики лицо выглядело бледным, а мокрые прилизанные волосы вообще делали ее похожей на какого-то грызуна… Вздохнула, услышав, как скрипнула тихонько дверь ванной: времени на то, чтобы привести себя в более приличный вид, уже не оставалось.

«Ну и пусть! Какая разница!» — мысленно махнула рукой и вышла ему навстречу. Окинула взглядом…

Брюки едва прикрывали колени. Рукава куртки заканчивались чуть ниже сгиба локтя. Лицо — серьезное и сосредоточенное, как перед экзаменом…

Алина изо всех сил пыталась сдержаться, но не смогла, потому что при таком зрелище не рассмеялся бы, наверное, только мертвый. Она сначала прыснула в кулак, а потом, заметив смущенную улыбку и на его лице, больше не сдерживала хохота. Он улыбался все шире и шире и вскоре начал смеяться вместе с ней, по-видимому, абсолютно не чувствуя и тени обиды.

— Никогда не думал, что я такой большой, — посмеявшись, наконец выдавил он изменившимся голосом. — Или это вы такая маленькая…

Алина ничего не ответила. От смеха на глазах снова выступили слезы, но теперь ей было уже на самом деле безразлично, как она выглядит.

— Да вы проходите. Садитесь вот в кресло. Я сейчас чайник согрею, подождите.

Он послушно опустился именно в то кресло, которое она ему показала. Огляделся по сторонам, как будто искал что-то.

— А где же ваша гитара? — услышала она из кухни его голос.

— Какая гитара? — Она застыла в дверном проеме, уставившись на него удивленными глазами.

— Ваша гитара, — ответил он растерянно.

— Так вот в чем дело. Я, честно говоря, так и подумала с самого начала. — Она вздохнула, чувствуя, что у нее больше нет сил смеяться.

Он продолжал смотреть на нее с заметным замешательством.

— Видите ли… У меня нет гитары. И не было никогда в жизни.

— Вы меня разыгрываете?

— Нисколько, — улыбнулась Алина, чувствуя подступающую жалость. Он выглядел таким расстроенным из-за этой гитары. — Но, знаете, я всегда о ней мечтала…

Виной всему оказался сломавшийся лифт. Максим сделал почти все как надо — нашел нужную улицу, нужный номер дома. Забыл, правда, по рассеянности номер квартиры, но особенно не расстраивался по этому поводу, потому что помнил — квартира находится на седьмом этаже, налево от лифта. Так ему объяснила по телефону девушка — та самая, которая хотела брать уроки игры на гитаре. Десятиклассница Лена, которая жила этажом ниже. Алина ее прекрасно знала. А Максим просто перепутал этажи…

В тот день он остался у нее до позднего вечера. Она все пыталась как-то загладить свою двойную вину перед ним, старалась быть серьезной, поила его чаем и настойчиво предлагала поесть грибного супа. Но он все отказывался, а она помимо воли бросала взгляд на его одеяние и снова теряла свою серьезность, смеялась вместе с ним. А потом, когда он позвонил какому-то знакомому и тот приехал за ним на машине к самому подъезду, когда он уже собрался уходить, снова натянув на себя все еще мокрый свой костюм, Алина почувствовала, что ей безумно не хочется его отпускать. Что за это короткое время она успела почему-то к нему привыкнуть, почти привязаться.

«Не зря говорят, совместный труд людей сближает», — пыталась она иронизировать, провожая его. Но почему-то не получалось. «Уйдет — и не увижу больше никогда…»

— Кстати, Максим, я ведь серьезно. Про гитару. Может быть, если ты все равно хотел кого-нибудь научить на ней играть… Так может быть, меня научишь…

Слова вышли какими-то жалкими. Алина подумала, что почти за двадцать прожитых лет так и не научилась общаться с мужчинами — так, как должна общаться женщина. Не научилась кокетничать, намекать, говорить «нет» словами и «да» глазами, не научилась делать массу прочей ерунды, которая, наверное, ей сейчас необходима. Умела бы — не вела бы себя как школьница. Не чувствовала бы, что она кому-то навязывается…

Он обрадовался. Это было заметно, и она подумала вдруг, что и он тоже — не научился. Всему тому, чего не умеет делать она, он тоже не научился. И от этого показался ей еще ближе.

— Если ты хочешь, я буду только рад.

— Хочу. Придешь… Придешь завтра?

— Приду обязательно.

— Я после занятий часа в три уже дома буду.

— Приду.

— Буду ждать. И спасибо тебе большое.

— За что? — искренне удивился он.

— За помощь. Или забыл уже?

— Такое не забывается, — улыбнулся он, бросив короткий взгляд на свое отражение в зеркале. Мокрые пятна на одежде стали чуть-чуть бледнее, только и всего. — Если бы знал, чем мне здесь придется заниматься, не стал бы наряжаться, как павлин. Висел себе костюм три года в шкафу и висел бы дальше. Там на полке таблетки от моли лежат. Ничего бы с ним не случилось.

— Так это, значит, не повседневная твоя форма? — улыбнулась Алина.

— Нет, что ты. Я вообще-то всегда в джинсах хожу. А это так, маскарадный костюм. Ну, чтобы выглядеть более… — Он замялся, не сумев подобрать нужного слова. — Кстати, получилось у меня?

— Получилось бы, наверное. Если бы ты не кинулся так решительно бороться с моим домашним потопом. Знаешь, такое поведение как-то не вписывается в рамки образа респектабельного мужчины.

— Да уж, — улыбнулся он.

С улицы донесся нетерпеливый сигнал автомобиля.

— Да иду уже, — отмахнулся он раздраженно от невидимого приятеля, но все же продолжал стоять на месте, улыбаться и смотреть на нее.

И она тоже не двигалась.

— А зачем тебе вообще этот солидный вид понадобился, ты ведь уроки игры на гитаре пришел давать, а не на какую-нибудь бизнес-конференцию?

— Не знаю. Я, честно говоря, волновался немного. Думал, так буду себя увереннее чувствовать. Оказалось — наоборот. В джинсах и в куртке было бы проще.

— Еще бы. И все-таки тебе очень идет, знаешь…

Он, видимо, почувствовал неуверенность и сомнение в ее голосе.

— Все понятно. Обещаю, завтра оденусь попроще.

— Значит, придешь?

— Приду, конечно. Если ты хочешь… Послушай, а ты вообще одна живешь? Без родителей?

— Без родителей. Они у меня в Москве живут. Два года назад отцу там предложили должность, и они с мамой уехали. А я осталась…

Снова послышался нетерпеливый гудок, на этот раз намного более долгий, почти непрерывный.

— Ну, я пойду.

— Да, конечно.

Он наконец взялся за ручку двери.

— Буду ждать, — тихо сказала она ему на прощание.

Дверь захлопнулась. Алина ушла на кухню, вскипятила чайник, залила кипятком тонкие, скрученные в незамысловатые спиральки тугие листы черного чая. Потом долго стояла и смотрела в окно на темное небо, усыпанное тихими звездами, на луну, окруженную светлой дымкой. Было такое чувство, как будто она видит все это впервые после детства. Как будто в последний раз она вот так смотрела на небо, когда ей было лет восемь. А с тех пор она просто перестала замечать его, как не замечает потолок в комнате. И вот теперь вдруг вспомнила — про небо, про звезды. И смотрела долго, не в силах оторвать взгляд. «Интересно, придет? Придет, наверное… Или — не придет? А если?..»

Он пришел, как и обещал. На следующий день. В джинсах и в куртке.

Она открыла дверь и застыла на пороге, подумав сразу: влюбилась. А как же иначе можно было объяснить причину этой радости, разрывающей грудь, ликования, заставляющего так бешено стучать сердце? Она как будто ощутила невидимый шприц, из которого так и струится упругий поток адреналина — прямо в сердце. Алина была рада, безумно счастлива от того, что он пришел.

— Я рада. Очень рада, что ты пришел.

— Правда?

Он еще сомневался! Алина с трудом пыталась скрыть свое волнение, старалась разговаривать спокойным и ровным голосом, но у нее почти ничего не получалось.

Он прошел в комнату, достал из черного чехла шестиструнную гитару, аккуратно опустил на диван.

— Вот. Мой инструмент.

— Сыграешь что-нибудь?

— Сыграю, если хочешь, — согласился он безропотно и по-прежнему немного смущенно.

— Хочу, конечно. Да что ты стоишь, садись. Чай будешь? Кофе, может быть?

— Чай, — ответил он коротко. И добавил: — Ты сегодня другая.

— Ты тоже.

Она ушла на кухню, по дороге бросив придирчивый взгляд в зеркало, висящее в прихожей на стене. На этот раз отражение показалось ей более или менее сносным. «Не то, что вчера», — вспоминала она, доставая чашки из шкафа.

Услышав доносящийся из комнаты перебор гитарных струн, замерла на мгновение. Прислушалась…

Вначале аккорды были несвязными, потом постепенно стали выстраиваться в ритмическую цепочку. Ей всегда нравилось звучание гитары, оно будило в душе какую-то смутную и приятную тревогу, волнующее и трепетное ощущение тихой печали, смешанной с радостью. Потом услышала его голос. Замерла с чашками в руках, боясь потревожить.

Голос показался ей необыкновенным. Она даже не поверила сначала — неужели такое возможно, чтобы вот этот неуклюжий и вечно смущающийся от собственной неловкости парень имел такой сказочный голос. Мотив песни был незнакомым, а вот слова она как будто припоминала:

— Максим, — окликнула она его уже потом, когда звуки гитары смолкли и в наступившей тишине, казалось, отчетливо слышно, как бьется ее трепещущее сердце.

Он поднял голову и посмотрел на нее молча, без привычной смущенной улыбки.

— Ты потрясающе… Просто потрясающе в самом деле…

— Правда?

— Да. — Она поставила чашки на стол, удивившись тому, что не пролила ни капли. — Я даже не дышала, пока слушала. Ты это сам сочинил?

— Музыка моя. А слова Фета. Есть у него такое стихотворение. Я сделал из него романс.

— Фет… — попыталась вспомнить Алина. — Да, конечно, я это читала… Тебя любить, обнять…

— И плакать над тобой, — закончил он за нее.

В наступившей тишине не чувствовалось напряжения. Какая-то тихая и задумчивая грусть витала в воздухе, заставляя их обоих растворяться в собственном молчании, которое значило гораздо больше, чем слова.

— Ты что-то совсем загрустила, — наконец сказал он, поднимая глаза.

— Немного, — призналась Алина. — Даже не знаю о чем…

— Ну, это ничего. Сейчас мы тебе настроение поправим. Знаешь, ведь гитара — инструмент, регулирующий настроение. Вот, смотри.

Он отодвинул чашку, снова взял в руки гитару, сделал пару проигрышей и начал наигрывать какой-то ритм, показавшийся ей знакомым. А потом вдруг совершенно неожиданно запел:

Казалось, что так она не смеялась никогда в жизни. Разве только накануне, когда он вышел из ванной, облаченный в ее спортивный костюм, едва прикрывающий коленки. Он хохотал вместе с ней, но настойчиво не бросал гитару, а продолжал сквозь смех бить по струнам и выдавливать из себя слова:

— Максим, прекрати! Перестань, прошу тебя, я сейчас лопну от смеха! Господи, ну разве так можно!

— В последний раз! — отчетливо закончил он. Еще пару раз ударил по струнам и отложил наконец гитару.

* * *

В тот вечер он ушел от нее уже за полночь. Они без конца пили чай, Алина снова настойчиво предлагала грибной суп, как и накануне, но тщетно. Он играл для нее испанские и мексиканские мотивы, перебирая струны с такой потрясающей виртуозностью, что она не могла оторвать взгляда от его пальцев. Пел романсы, по большей части положенные на собственную музыку, пел песни Гребенщикова. Некоторые из них были ей знакомы, и она робко подпевала, стараясь, чтобы голос ее звучал не настолько громко, чтобы стать различимым. Несколько раз они пытались начать занятия. Он объяснял ей устройство инструмента. Алина послушно повторяла: гриф, розетка, головка, подставка, верхняя дека… А потом просила его спеть еще что-нибудь, он пел, заставляя ее снова грустить, снова смеяться. Она опять предлагала ему пресловутый грибной суп или котлеты, он в ответ только мотал головой и принимался рассказывать ей о том, что промежуток между двумя соседними порожками называется ладом.

— Промежуток между двумя соседними порожками называется ладом, — послушно повторяла она и почему-то начинала смеяться, а он подхватывал ее смех.

Он первый случайно заметил, что стрелки часов уже почти соединились на вершине циферблата.

— Алина, знаешь, сколько сейчас времени? Нет, не оборачивайся…

Подчинившись его запрету, она посмотрела в окно. Но густая и непроглядная, беззвездная на этот раз темнота могла означать только одно — на улице вечер. Шесть часов, семь часов, восемь или двенадцать…

— Не знаю, Максим.

— А как ты думаешь?

— Я об этом вообще не думаю, если честно. А ты?

— Я тоже — не думаю…

Они смотрели друг на друга, уже понимая, что думают, наверное, об одном и том же. Только не решались сказать о чем. Ей тогда еще не исполнилось девятнадцати, ему — двадцати…

Они поженились через несколько месяцев. Алина была самой счастливой на свете невестой. В день их свадьбы весеннее солнце было таким горячим и ослепительным — казалось, что оно радуется вместе с ними, что на земле и места не осталось ни для чего, кроме счастья. Оно набухало вместе с почками на деревьях и распускалось первыми прозрачно-зелеными листочками. Это оно, их счастье, растопило зимний лед на Волге и освободило из плена бурные потоки воды, которые неслись теперь с огромной скоростью и шумом, оповещающим весь свет о том, какое оно — счастье. Счастье лучилось во взгляде Алины, в походке, в повороте головы, в голосе, в ее прозрачных слезах, которые увлажнили глаза и потекли солеными ручейками по щекам в тот момент, когда она ощутила прикосновение обручального кольца к тонким пальцам. А когда Максим шепнул ей одно слово — «жена», слезы потекли еще сильнее.

Из Москвы на свадьбу приехали родители. Отец придирчивым взглядом оглядел будущего зятя, задал парочку вопросов с пристрастием и остался удовлетворен. Мама долго наблюдала за женихом и дочерью со стороны и тоже осталась довольна. Не нужно было прикладывать особых усилий для того, чтобы понять — они созданы друг для друга.

На следующий день после свадьбы они уехали вместе с родителями в Москву. Их свадебное путешествие стало продолжением волшебной сказки. Каждый день светило солнце, на небе не было ни одного облака. Они гуляли по улицам, по старому Арбату, целовались, растворившись в шуме весенних вод Москвы-реки. И даже будни, наступившие вскоре после этой поездки, ни капли не омрачили этого счастья. Пока Алина сдавала сессию, Максим полностью лишил ее допуска к каким бы то ни было домашним делам. Будил ее по утрам поцелуем в сонные глаза, приносил чашку кофе и горячие бутерброды с сыром прямо в постель. Сам ходил по магазинам, варил суп, жарил котлеты, гладил белье и даже стирал его, тщательно изучив инструкцию к автоматической стиральной машине. Алина сдала все экзамены на «отлично» и перешла на третий курс юридического института.

И даже материальных проблем, которые так часто омрачают жизнь молодой семьи, для них не существовало. Максим был дизайнером-самоучкой. Вскоре после его появления в квартире появился компьютер, с помощью которого он воплощал в жизнь свои идеи, впоследствии неплохо их продавая. Деньгами помогали и родители, поэтому Алина и Максим могли позволить себе просто наслаждаться своим счастьем, не задумываясь о насущных проблемах, — потому что никаких насущных проблем не возникало. А свои уроки игры на гитаре, которые раньше использовал как подручное средство зарабатывания денег, теперь Максим давал только одной-единственной ученице — своей жене.

Он потихоньку учил ее играть на гитаре, и вскоре у Алины стало кое-что получаться. Она настойчиво отмахивалась от теории, пытаясь просто повторять движения его пальцев и не желая слышать о том, что эти движения имеют свое название: «хроматическая гамма в первой позиции», «ми-минорная гамма в максимальном диапазоне»… На день рождения он подарил ей гитару, и после этого они часто стали бренчать на струнах вдвоем, создавая потрясающие импровизации, звучание которых заставляло их порой смеяться до коликов, как в первые дни их знакомства.

У них все ладилось, все получалось. По выходным они часто ездили в лес, на природу. Совмещали приятное с полезным — Максим делал фотографии, которые потом использовал для своих дизайнерских работ, Алина просто валялась на солнышке, щурилась от яркого света и думала о том, что все это: темный и пахучий лес, голубое небо, желтое солнце, птицы и даже букашки, суетящиеся в траве, — все принадлежит им, только им двоим, и никто никогда у них это не отнимет…

Спустя несколько месяцев после свадьбы Максиму удалось устроиться на постоянную работу в одну из самых крупных фирм по созданию и производству рекламы. Алина огорчилась немного, узнав о том, что теперь им придется каждый день расставаться на достаточно долгое время, но возражать не стала, понимая, что работа эта имеет для Максима большое значение. Привыкать было тяжело: приходя из института, она по привычке нажимала на кнопку звонка, только потом вспоминая, что дверь ей никто не откроет: Максим работал до шести. Эти томительные три часа, которые отделяли их друг от друга, Алина проводила на кухне, сочиняя для мужа какие-то немыслимо вкусные блюда и то и дело поглядывая в окно — не идет ли?

Выходные казались короткими и пролетали так стремительно, что иногда в воскресенье вечером у Алины на глаза наворачивались слезы. В то время никто не смог бы доказать ей, что понятие «сутки» распространяется одинаково на любой день недели, независимо от того, понедельник это или суббота. Понедельники и вторники казались ей нескончаемыми, а субботы и воскресенья — слишком короткими.

Но грусть быстро проходила, когда она видела его счастливое лицо, когда слушала рассказы о том, насколько интересные проекты он собирается реализовать, сколько захватывающих идей ждет своего воплощения. Единственное, что не устраивало Максима в работе, необходимость учитывать требования заказчиков рекламных проспектов, порой шедших вразрез с сутью его идеи, которая была значительно интереснее. Конъюнктура просто убивала его, и Алине приходилось успокаивать, отвлекать мужа от мыслей о работе. Впрочем, такое случалось достаточно редко и положительных моментов в работе Максима было гораздо больше, чем отрицательных.

Задерживался он редко. Но если Алине приходилось ждать, она всегда знала: Максим придет в отличном настроении и будет не переставая говорить о том, над чем работал так увлеченно, что просто не мог оторваться от компьютера и вынужден был задержаться. Поэтому она была крайне удивлена, когда однажды после такой вот задержки он пришел домой молчаливый и тихий, просто поцеловал жену в щеку и не сказал ни слова.

— Что так поздно? Я уже устала кастрюлю на краю плиты томить!

— Что? — переспросил он, как будто не слышал.

Алина вгляделась пристально в его лицо и почувствовала: что-то не так.

— У тебя что-то случилось?

— Нет, у меня все в порядке. Просто устал.

— Просто устал… — повторила Алина, чувствуя, что ответ ее не удовлетворяет. Подобная немногословность мужа была ей в диковинку. — А чем занимался?

— Работой, чем же еще, — ответил он немного рассеянно и прошел в комнату. Включил телевизор…

Такого тоже раньше не случалось — чтобы Максим, приходя с работы, предпочел общение с телевизором общению с женой.

— Да что с тобой? Я же вижу, ты какой-то странный…

— Я не странный, Алина. Я нормальный. Я просто устал. Очень сильно устал, понимаешь? Ну что здесь непонятного?

Едва заметное раздражение сквозило в его словах… Алина была поражена. Было такое чувство, как будто он ее ударил.

— Есть будешь? — сухо впервые за все время брака спросила она.

— Нет, спасибо. Не хочется что-то, — ответил он так же сухо, а потом поднял на нее глаза. Что-то промелькнуло в них, что-то незнакомое, Алина не успела расшифровать этого странного выражения любимых глаз и услышала:

— Посиди со мной. Просто посиди рядом, Алина.

Она подошла, послушно опустилась на диван рядом с мужем, накрыла его ладонь своей ладонью. По телевизору шли новости. В мире происходили какие-то события. Люди убивали друг друга из-за куска земли, из-за религиозных воззрений, устраивали выставки, презентации, баллотировались в президенты… Она ничего не слышала. Сидела замерев рядом с мужем, чувствуя только его дыхание и тепло его ладони.

В тот вечер они почти не разговаривали. Легли спать, тесно обнявшись.

— Максим, — прошептала она. — Я всегда буду с тобой. Ты никогда меня не потеряешь.

Он прижал ее к себе еще теснее и ничего не сказал в ответ.

Уже потом, позже она убедилась в том, что была права. Он на самом деле не хотел терять ее. Боялся потерять, но чувствовал, что это зависит уже не от него. Что появилась какая-то неведомая и чудовищная сила, которая тянет его за собой, и сопротивляться ей бесполезно. В тот самый вечер, о чем Алина узнала гораздо позже, он впервые изменил жене.

Внешне события развивались не настолько стремительно. Максим еще долго пытался бороться с собой, и с переменным успехом у него это получалось. Неожиданно взяв отпуск, он купил в турагентстве билеты и увез Алину на Черное море. Там, на берегу, им обоим казалось, что все плохое позади, что счастье — то самое безоблачное счастье, которое, как солнце, согревало их почти два года — снова вернулось к ним и больше уже никогда их не покинет. Алина не догадывалась или просто не хотела думать о том, что Максим, по сути, пытается убежать от себя. Но от себя не убежишь: это выяснилось уже на следующий день после их возвращения из поездки.

Тогда она прождала его весь вечер и всю ночь. Он пришел домой только под утро. Алина, ни слова не говоря, бросилась к нему на грудь и разрыдалась, думая только об одном: он жив. Максим отстранил ее, не грубо, но настойчиво, извинился и сказал:

— Нам нужно поговорить, но… Не сейчас. Вечером. Сейчас я не могу…

Он прошел в комнату и, не раздеваясь, лег на диван лицом вниз. Алина долго стояла, застыв, в дверном проеме, потеряв полностью счет времени. Прислушивалась к его дыханию до тех пор, пока не поняла, что он спит. Потом ушла на кухню, налила себе чашку кофе — неизвестно которую по счету за эту страшную ночь. Расплескала воду мимо чашки, расплакалась снова, и страшная мысль, которая давно уже томилась в сознании, наконец оформилась в нечто неотвратимое: это конец. Она почувствовала, что ничего уже нельзя сделать. Что счастье не вернется…

* * *

И оказалась права. Проснувшись, Максим надолго исчез в ванной, потом оделся и ушел, не говоря ни слова. Раньше в выходные они всегда были вместе. Это была первая суббота, когда Алина осталась одна. Она все ходила из угла в угол, не зная, чем себя занять, пыталась заснуть, но нервное напряжение было настолько сильным, что расслабиться даже после бессонной ночи было невозможно. Слез уже не осталось.

Максим пришел поздно вечером. Алина была на кухне и не вышла его встречать. Он прошел в комнату. Она слышала, как муж опустился на диван, после этого все звуки смолкли и в квартире повисла странная тишина — как будто, несмотря на присутствие двух людей, она была абсолютно пустой.

— Алина, — послышался наконец его голос, — иди сюда.

Алина не чувствовала под собой ног. Зашла в комнату, опустилась в кресло напротив, подняла глаза — и все поняла.

— Я хотел тебе сказать… Хотел сказать, что так дальше продолжаться не может. Я не могу больше заставлять тебя мучиться, я и сам измучился от всего этого… Давно уже пора было определиться, принять решение. И я… Кажется, я его принял.

— Вот как, — изменившимся голосом ответила Алина. — Только позволь узнать, о чем ты вообще говоришь?

— Послушай, прошу тебя… Ты не представляешь, насколько тяжело мне сейчас. Насколько больно. Не надо делать еще больнее — и себе, и мне, Алина.

— В чем дело, скажи? Прекрати в конце концов эти долгие предисловия, Максим! — Она почти взорвалась, удивившись, откуда взялись еще силы на то, чтобы так вот повысить голос.

— Дело в том, Алина, что мы больше не можем быть вместе. Я… Я не могу быть с тобой, потому что я люблю другую женщину.

— Максим…

В считанные секунды в голове пронеслась тысяча мыслей. Она подумала: не надо было этогоговорить, на мгновение поверив в то, что если бы он ничего не сказал, ничего бы и не было. Отмахнулась: было бы, все равно было бы. И новое чувство — если бы она знала, что способна испытывать к нему, к своему Максиму, такое чувство! — захлестнуло ее. Захотелось подойти, размахнуться — и ударить. Ударить, вложив в этот удар всю силу неизведанной прежде ненависти.

— Прошу тебя, успокойся. Пойми, мы не властны над своими чувствами. Я боролся… Пытался бороться по крайней мере. Я сделал все, что мог. Но это оказалось сильнее меня. Пойми. Пойми и прости меня, Алина.

— Что ты говоришь… Что ты такое говоришь, Господи! Неужели…

Она закрыла лицо ладонями, как будто пытаясь защититься от чего-то. Подумала, как всегда случается с людьми в подобных ситуациях: может, все это — только сон? Убрала ладони, открыла глаза. Максим по-прежнему смотрел на нее, и его глаза, такие чужие, далекие, почти незнакомые глаза говорили — нет, не сон.

— Прости меня, — повторил он. — Если сможешь.

— А как же… — начала было она, но сразу сообразила: все то, что она собирается ему сказать, просто не имеет смысла. Эта их случайная встреча, совместная борьба с потопом в ее квартире, его голые коленки, торчащие из-под коротких штанин, его песни, которые он пел под гитару. Все это — всего лишь прошлое, соломинка, за которую не имеет смысла хвататься человеку, тонущему в огромном океане.

— Кто она? — спросила Алина, даже не ожидая от себя этого вопроса. Она просто пыталась понять, как нужно вести себя в сложившейся ситуации. Подумала: наверное, нужно спросить, кто она, — и спросила.

— Ты на самом деле хочешь это знать?

— Не знаю. Наверное, хочу. Не знаю. Скажи все-таки.

— Она — женщина.

— Ах, вот как…

— Ты иронизируешь…

— Нисколько. Я жду продолжения.

— Ее зовут Лариса. Мы познакомились… Господи, Алина, зачем тебе все это!

— И правда, ни к чему. Значит, ты ее любишь…

— Да, я ее люблю.

— Ты уверен?

— Если бы не был уверен, никогда не решился бы на этот разговор. Пойми, прошу тебя…

— Я все прекрасно понимаю. Все понимаю. Все…

Она уже не знала, что сказать. Ей хотелось только одного — чтобы все это побыстрее кончилось. Происходящее напоминало операцию без анестезии, и оба они понимали, что чем быстрее эта операция завершится, тем скорее наступит облегчение.

— И что ты намерен делать дальше?

— Я думаю, нам следует расстаться. Я поживу пока с родителями…

— Да, конечно. Я думаю, это подходящий вариант. Я думаю… Когда ты намерен?

— Ты не представляешь, как мне тяжело, Алина…

— Когда ты намерен…

— Сегодня. Я думаю, нет смысла, и нам обоим было бы слишком тяжело оставаться теперь… Ты понимаешь, о чем я…

— Хорошо. Я думаю, это отличная идея.

— Алина, перестань.

— Нет, я вполне серьезно. Я думаю, чем скорее, тем лучше. Ты намерен оформить развод?

— Я пока не думал об этом.

— Да, я понимаю. Что ж… Сколько времени тебе понадобится, чтобы собрать вещи?

— Не знаю. Полчаса, может быть… Господи, я совсем не так все это себе представлял! Это невыносимо!

— Ты часто все себе не так представляешь. Авторский взгляд, что поделаешь. Извини, это защитная реакция, на самом деле мне совсем не хочется тебе грубить. Я все понимаю… По крайней мере пытаюсь понять. Значит, полчаса… Не забудь только, прошу тебя, ничего. Бритвенные принадлежности и все такое, знаешь. Чтобы ничего не оставалось, так легче. А я пойду прогуляюсь. Вернусь через час. Надеюсь…

— Алина!

Он попытался ее остановить. Или сделал вид, что пытается, потому что и сам прекрасно понимал: ей сейчас лучше уйти. Никакого другого выхода из ситуации нет, а затягивать мучения бессмысленно.

Алина шла по улице медленно. Каждый шаг давался ей с трудом. Как будто она год пролежала в постели без движения, а теперь заново училась ходить, как учится ребенок. Только потом поняла, что просто ждала. Шла медленно и ждала — вот сейчас она услышит его голос, обернется и бросится к нему, расплачется у него на груди и простит его, простит и забудет весь этот кошмар. Каждый в жизни совершает ошибки, главное — успеть осознать и исправить. Осознать и исправить… Она прошла первый перекресток, второй. Оглянулась — за спиной не было ни души, узкий проулок между домами освещался тусклым светом вечерних фонарей. Только ветки деревьев слегка покачивались в такт грустной мелодии ветра…

Она прибавила шаг, а потом побежала, уже ни на что не надеясь. Выбежав на проезжую часть, пересекла дорогу под скрип тормозов проезжающих автомобилей. Все шла и шла, не чувствуя под собой земли и не задумываясь о том, куда идет. Кровь пульсировала в висках: «Не может быть. Этого не может быть. Не может…»

Алина понятия не имела, сколько времени продолжалось это ее бессмысленное блуждание по городу. Помнила только, что внезапно остановилась посреди улицы, как будто ноги вросли в землю, и подумала: «Что же я наделала! Что же натворила, дура! Ведь не надо было, не надо было никуда уходить…»

Она оглянулась по сторонам, пытаясь понять, где находится. Повернулась и торопливо зашагала обратно, с каждым шагом все быстрее и быстрее, и снова побежала — теперь уже не прочь, а обратно, повторяя бледными губами: только бы он не ушел, только бы не ушел! Ведь нужно было уговорить его остаться, попробовать начать все сначала, дать шанс — и себе и ему, разве их любовь того не стоила? Разве не было ее, этой любви, ради которой можно было попытаться простить и начать все сначала? Разве не должна была она хотя бы попробовать за нее побороться? Разве можно было сдаться — вот так сразу, без боя, без попытки спасти эту любовь, которая и заключала в себе смысл их жизней?

«Что же я наделала, что же я натворила!» — твердила она, из последних сил пытаясь убедить себя, что еще не поздно. Что все еще можно исправить, что у нее все получится, ведь простить — это так просто, ведь она любит Максима, и он — он тоже любит ее, черт возьми, и не мог разлюбить вот так сразу, не мог… Она представляла себе, как ворвется в квартиру, застанет его на пороге с чемоданом в руках. Как бросится ему на грудь и скажет «Не уходи!». И он останется, непременно останется, и они все преодолеют, все смогут, потому что у них есть главное — любовь…

Оказавшись у порога квартиры, она попыталась отдышаться. Пригладила волосы, вспомнив вдруг, что с утра и не подумала привести себя в порядок: помыть голову, припудрить лицо. «Господи, я же ужасно выгляжу…» Нажала на кнопку звонка. Второй, третий, четвертый раз… Нажимала бесчисленное количество раз, пока не поняла наконец — ей никто не откроет. Прислонилась лицом к дверному косяку и застонала от боли…

Открыла дверь ключами, вошла в квартиру.

В прихожей не было его ботинок. Бросилась к шкафу — половина вешалок были пустыми. Только ее одежда. Только ее гитара — одиноко висит на стене. И даже компьютера не было. «Значит — навсегда…» Она бросилась в ванную, потом в кухню, в туалет, пытаясь отыскать в квартире хотя бы одну вещь, которую он забыл, — чтобы можно было верить, что он вернется за этой вещью. Вернется, и тогда уже все будет по-другому, она не отпустит его уже никуда, она все ему объяснит, заставит поверить в то, что все у них получится, и он поверит, и у них на самом деле все получится… А то, что было, забудется как страшный сон, и они никогда не станут его вспоминать, а будут вспоминать только хорошее и светлое…

Ни одной вещи не было. Она стояла растерянно посреди комнаты и смотрела в окно невидящими глазами. И вдруг увидела на балконе его футболку. Постиранную накануне футболку, которая, наверное, просто еще не успела высохнуть.

Алина бросилась на балкон, стянула футболку с веревки, прижала к себе. И в этот момент вдруг поняла окончательно: Максим не вернется.

На следующий день он не позвонил. Прошла неделя. Алина не выходила из дому, перестала посещать занятия в институте. Каждый день просыпалась с мыслью: может быть, сегодня. Засыпала, думая: может быть, завтра…

Через неделю позвонила ему сама. Трубку взяла свекровь, и Алина на мгновение потеряла дар речи — она так волновалась, так готовилась к этому разговору и даже не подумала, что скажет, если трубку возьмет Елена Михайловна. Хотела просто оборвать связь, не говоря ни слова, но потом все-таки решилась:

— Здравствуйте, Елена Михайловна…

— Алина… Алиночка, здравствуй! Господи… — Голос был растерянным.

— Я хотела поговорить с Максимом…

— С Максимом… А его нет, Алина.

— Нет?

— Послушай, ты из дома звонишь? Давай я к тебе сейчас приеду? Я сама собиралась, но только он мне не разрешил, говорит, тебя сейчас лучше не беспокоить…

— А где он?

— Алина, давай я к тебе приеду, и мы обо всем поговорим…

— Где он? — нетерпеливо перебила ее Алина.

— Он… Он не живет здесь, Алина. Уже неделю. Ты ведь знаешь…

— Знаю. Спасибо, Елена Михайловна. Только не надо ко мне сейчас приезжать. Как-нибудь в другой раз, я сама вам позвоню. И мы договоримся, хорошо? Не сейчас…

Она повесила трубку, не дослушав искренних слов сочувствия, которые разрывали душу на части. Все что угодно — только не эта жалость, только не бессильное сочувствие, от которого становится еще больнее, в тысячу раз больнее… Если больнее вообще может быть.

* * *

В институт Алина больше так и не пошла. Вскоре подошло время сессии, она не явилась ни на один экзамен, и ее отчислили с четвертого курса. Два месяца она провела, практически не выходя из дома. Елена Михайловна ее не послушалась, приехала в тот же вечер сразу после разговора. Потом приходила почти каждый день, пыталась как-то утешить, отвлечь, готовила еду, уговаривала поесть. О Максиме они почти не говорили. Если изредка разговор хотя бы косвенно касался прошлого, тут же обрывали или старались сменить тему. Но однажды, когда после их разлуки прошло уже больше двух месяцев, Елена Михайловна не выдержала.

Придя к ней как-то вечером, она застала Алину сидящей на полу, всю в слезах, с кипой фотографий, рассыпанных вокруг. Подошла, взяла в руки несколько снимков, рассматривала некоторое время долго и внимательно.

— Знаешь что, дочка, — сказала наконец, — нельзя так. Невозможно так жить, когда не можешь примириться с жизнью. Прошлого не вернешь, но надо думать и о будущем. Еще несколько месяцев такой вот жизни — ты представляешь, во что ты превратишься? Тебя уже сейчас человеком назвать трудно. Не живешь, а влачишь существование. А ведь ты молодая, красивая…

В ответ Алина только рассмеялась нервным смехом.

— Вот видишь. С тобой разговаривают, а ты в ответ смеешься. Нельзя так, ты пойми, это уже… Извини, конечно, дурдомом попахивает.

Алина снова только рассмеялась. Еще громче, еще бессмысленнее.

— Прекрати сейчас же, слышишь! Сколько можно! Пора уже взять себя в руки, неужели ты не понимаешь! Ведь никто тебе помочь не сможет, пока ты сама не захочешь, чтобы тебе помогли! Пойми, Алина!

— Помогите мне, Елена Михайловна. Я хочу, чтобы вы мне помогли, — выдавила Алина сквозь смех. — Верните мне мужа, и я снова стану человеком.

— Мужа я тебе не верну, дорогая. Ушедшие мужья не возвращаются. И, знаю по собственному опыту, иногда это бывает к лучшему…

— К лучшему?

— Да, к лучшему. Знаешь, от меня ведь тоже первый муж ушел! Я долго переживала, а потом встретила своего Алексея, полюбила… И прожила с ним счастливую жизнь. И до сих пор люблю, любима и счастлива. Только я сейчас не об этом. Я о Максиме.

Елена Михайловна вздохнула.

— Я тебя понимаю, Алина. Тебе тяжело, но не думай… Не думай, что только тебе одной. Я ведь за вас двоих переживаю. За тебя и за него.

— А что за него переживать-то? Он счастлив, он любит и любим…

— Не знаю, — с сомнением в голосе ответила Елена Михайловна. — Я ведь тебе никогда не рассказывала…

— О чем?

— О Максиме. Знаешь, у него жизнь… очень сильно изменилась.

— Изменилась? В каком смысле?

— Как тебе объяснить, Алина… Может, и ни к чему все это знать тебе.

— Да о чем вы, Елена Михайловна?

— Понимаешь, дочка… То, что было у вас с Максимом, — это любовь. Настоящая, светлая любовь. А то, что происходит в его жизни сейчас… Это любовью не назовешь. Это страсть какая-то сумасшедшая. Ненормальное какое-то чувство… Он изменился до неузнаваемости. Похудел, высох весь. Живет с ней, а иногда, знаешь… Ночевать домой приходит. Злой, взбудораженный, расстроенный. Не разговаривает, спросишь его о чем-нибудь, он в ответ — грубит. Только ведь шила в мешке не утаишь, я их телефонные разговоры волей-неволей слышу. Мне кажется, она им крутит, как хочет. Изменяет ему… Стерва она та еще. Я хоть и не знаю ее близко, только догадываюсь, что не напрасно он ее ревнует. Каждый раз, как он домой придет, я думаю — может, все? Может, навсегда вернулся? А он не спит всю ночь, курит на кухне, а потом звонит ей, и уж такие разговоры они между собой ведут, что даже пересказать стыдно… А потом опять к ней возвращается и весь так и светится счастьем — до тех пор, пока снова она что-нибудь не выкинет. Он, Алина, совсем другим человеком стал. Все соки она из него выпила, ничего не осталось…

Алина слушала молча. Все то, что рассказывала свекровь, ей казалось просто невероятным. Она и представить себе не могла, что все сложится таким образом.

— Елена Михайловна… Так может быть, он ко мне вернется?

— О Господи, Алина! Да не вернется он к тебе, неужели ты не понимаешь, он ведь… Он болен! Это болезнь, а не любовь!

— Вылечится рано или поздно… Я подожду.

— Подождешь? И сколько ты, интересно, ждать собираешься? Год, два, три? Всю жизнь, может быть? А гордость?

— Гордость, — грустно улыбнулась Алина. — В моей шкале жизненных ценностей она стоит далеко позади после любви. Наверное, это вообще несовместимые понятия.

— Я понимаю. Но только нет в этом смысла, поверь. Не стоит тебе его ждать. Он не вернется. Даже когда кончится у него эта сумасшедшая любовь, все равно он к тебе не вернется. Он уже другой человек, совсем другой. Не тот, которого ты знала и любила, поверь мне. Ничего уже не изменишь и не исправишь.

Алина вытерла слезы.

— А вы ее видели, Елена Михайловна? Эту его Ларису?

— Видела. Он несколько раз ее домой приводил. Думал, что мы с отцом тоже в таком же восторге от ее появления будем. Только ошибался. Девка она, конечно, красивая. Видная такая, яркая…

— Не то, что я, — вставила Алина.

— Да перестань. Она хоть и красивая, но… как бы тебе это сказать… Не живая красота ее. Как нарисованная. Волосы густые, рыжие, яркая такая копна на голове. Фигура, ноги — все при ней. А глаза… Холодные, мертвые. Как у рыбы. Не знаю, что он разглядел такое в этих глазах. Ты — другое дело. У тебя красота неброская, но живая. Глядя на тебя, тепло какое-то чувствуешь. А с ней — по-другому. От нее холодок идет…

— Только мне от этого не легче, — вздохнула Алина и принялась собирать рассыпанные по полу фотографии, стараясь на них не смотреть.

Все то, о чем поведала ей Елена Михайловна, вовсе не умещалось в голове. Она даже представить себе не могла Максима — ее Максима, доведенного до такого состояния. Может быть, Елена Михайловна несколько преувеличивает, приукрашивает, а то и вовсе — придумывает все это только ради того, чтобы потешить ее, Алинино, самолюбие? Вот, мол, бросил тебя — и что получил взамен? Но разве от того, что Максиму плохо, Алине станет легче? Разве это что-нибудь меняет в ее жизни? Ничего… Конечно же, абсолютно ничего.

— Вот что я тебе скажу, Алина. Давай собирайся с силами и выходи на работу. Из института тебя отчислили, раньше следующего года все равно не восстановишься, что зря время терять?

— На работу? Какая работа, Елена Михайловна, я же ничего делать не умею…

— Ну не скажи. Четыре курса юридического института кое-что тебе дали. А у меня один хороший знакомый в суде работает. Так я с ним поговорю, может, тебя секретарем возьмут. Пойдешь?

— Не знаю. У меня сил ни на что нет.

— Их и не будет, пока ты себя в руки не возьмешь. Подумай, Алина!

«Наверное, на самом деле — пора. Пора выбираться из этого болота, пора начинать жить», — раздумывала Алина, не чувствуя главного — этого самого желания начинать жить, когда жизнь потеряла свой смысл. Но все-таки согласилась на предложение свекрови и вышла через несколько дней на работу.

Стала постепенно входить в ритм, через пару недель уже почти окончательно освоилась и начала было размышлять над тем, что надо бы попытаться восстановиться в институте.

Кажется, именно об этом она и думала, когда шла однажды вечером домой с работы. Тем самым вечером, когда увидела Максима…

Это было настолько неожиданно, что она ничего не успела предпринять. Остановившись, как столб, посреди улицы, она смотрела застывшим взглядом на эту пару, которая шла обнявшись ей навстречу.

Они о чем-то оживленно беседовали. Максим был настолько поглощен своей рыжеволосой спутницей, что, пройдя в двух шагах от Алины, даже не заметил своей бывшей жены.

Это было просто невероятно. Когда Алина наконец осознала, что Максим только что прошел мимо и не заметил ее, ей снова захотелось смеяться. Смеяться тем самым бессмысленным и нервным смехом, которым так часто смеялась она в последнее время, который так не любила и которого так опасалась ее свекровь. Прошел мимо, рядом, почти коснулся — и не заметил. А она так разволновалась, не знала, что сказать, как себя вести, как смотреть… Напрасно волновалась. Все оказалось гораздо проще. Гораздо проще…

— Девушка, вам плохо? — услышала она чей-то встревоженный голос и увидела рядом с собой пожилую женщину. Она как-то не сразу связала воедино этот зримый образ перед глазами и этот голос, не сразу поняла смысл вопроса и то, что адресован этот вопрос ей. Она смотрела прямо перед собой и видела их — высокую рыжеволосую девушку и Максима, своего Максима, который с трепетом, даже с каким-то подобострастием, как показалось Алине, заглядывает ей в лицо.

Она не помнила, как добралась до дома. Ощущение полной бессмысленности собственного существования снова захватило ее. В тот день она была близка к мысли о том, чтобы расстаться с жизнью, как никогда прежде. Всю ночь не сомкнула глаз, а утром и не подумала пойти на работу, снова потеряв ко всему интерес.

Не пошла на работу и на следующий день, и через день. Отключила телефон, задвинула шторы на окнах и жила, не задумываясь о времени суток. Ходила по квартире, измеряя тысячами шагов привычный метраж. Ложилась на диван, изредка и ненадолго засыпала, снова вставала, снова ходила.

На третий день ее затворничества опять появилась Елена Михайловна. Открыла дверь своим ключом и застала Алину в состоянии, которое критическим назвать было бы мягко. Вызвала «скорую», врачи поставили диагноз — полное нервное и физическое истощение, отвезли в больницу. Там в течение недели ей делали какие-то уколы, витамины, глюкозу, а приходившая каждый день Елена Михайловна заставляла есть апельсины и яблоки. Алина смотрела на врачей, на медсестер и удивлялась, искренне не понимая, почему они все так заботятся о ней, зачем им-то всем понадобилось, чтобы жизнь ее продолжалась, когда для нее самой это не слишком-то важно?

Но именно здесь, в больнице, она впервые и ощутила то чувство, которое в дальнейшем помогло ей обрести внутренний стержень — тот самый стержень, который и стал основой ее существования на все последующие годы. Она подумала: если все вокруг придают жизни такое большое значение, так, может быть, есть в ней какой-то смысл? Есть какое-то будущее, ради которого стоит жить?

Ей вдруг стало стыдно перед Еленой Михайловной за собственную слабость. «В самом деле, ведь я ей — никто, она со мной носится, как с собственной дочкой, переживает, а у меня — ни капли благодарности, как будто так и должно быть… Надо взять себя в руки!»

Сделать это было нелегко и удалось не сразу. Несколько раз срывы все же случались, и только спустя год после разлуки с Максимом Алина наконец почувствовала, что жизнь начинает обретать какой-то новый смысл.

Из суда она уволилась, потому что ей просто стыдно было возвращаться туда и выслушивать сочувственные речи сотрудников, которые были не в курсе событий ее личной жизни, но знали, что она пролежала почти две недели в больнице с диагнозом «нервное истощение», что делало Алину мишенью для любопытства. Она ушла из суда и решила начать строить свою жизнь с самого начала, при этом без чьей-либо помощи, а только своими силами. Так было сложнее, но в то же время она понимала: чем сложнее, тем лучше для нее.

Чтобы не сидеть дома и зарабатывать хоть какие-то деньги, она устроилась работать в отдел фототоваров — собственно, это была единственная более или менее приличная вакансия, которую она отыскала в газете «Карьера». Восстановилась на четвертом курсе и через год окончила институт. Продолжая работать в отделе фототоваров, попутно подыскивала себе работу по специальности, однако осуществить задуманное оказалось не так-то просто, поскольку юристы без опыта работы не слишком-то были нужны. Но она не отчаивалась, регулярно ходила на собеседования и рассылала резюме, каждый раз выслушивая уже привычное: «Предпочтение отдали другому кандидату. Ничего, вам повезет в следующий раз…»

Алина верила, что в следующий раз ей непременно повезет. Что у нее все получится — заставляла себя верить и верила. У нее появилась цель, появились планы на будущее… Жизнь начинала обретать смысл. И вот вдруг однажды ей приснилось море — и все полетело к чертям, и снова захотелось наглотаться таблеток и — не видеть, не слышать, не думать, не чувствовать. Не жить…

* * *

«Ненавижу. Ненавижу эту стерву. Увидела бы сейчас — глаза бы выцарапала. Если бы он был с ней счастлив — тогда еще полбеды. Только ведь не принесла она ему счастья. Год промучился и сбежал от нее. А вернее, судя по всему, она сама его турнула. Господи, прости меня за такие слова, но разве не заслужила она их? Разве не искалечила целых две жизни — мою и его, разве мало зла она причинила, чтобы заслужить мою ненависть?»

О том, что Максим и Лариса расстались спустя год после их разрыва с Алиной, она узнала все от той же Елены Михайловны, которая продолжала изредка навещать бывшую невестку. Алина восприняла известие внешне спокойно и на тревожный немой вопрос бывшей свекрови ответила однозначное «нет». Нет, конечно, она не будет искать встречи с Максимом, не будет пытаться реанимировать их отношения. Слишком поздно, слишком многое изменилось, да и она сама стала другой. «Объедки с барского стола» были ей ни к чему. Она и не подумала позвонить Максиму, встретиться с ним. И он тоже не позвонил.

Теперь опять как с маленьким ребенком Елена Михайловна была вынуждена возиться с собственным сыном. Результата пришлось ждать долго. По словам свекрови, Максим так и не стал прежним даже спустя год после разрыва с Ларисой.

Через некоторое время Алина подала на развод.

Тогда, увидев Максима после двухлетней разлуки, она была на самом деле поражена. Перед ней стоял совершенно изменившийся, как будто состарившийся человек. Они не сказали друг другу почти ни слова. Брак расторгли без суда, потому что общих детей и взаимных претензий ни у кого не было. Алина стала свободной женщиной…

Она уже не хотела вернуть Максима и понимала, что и он не хочет продолжения отношений. Их любовь, как и их семья, осталась в прошлом. Но чувство безвозвратной потери время от времени все же посещало ее, а собственное бессилие и осознание невозможности что-либо изменить иногда заставляло по ночам плакать.

Но только иногда. В остальное время она была веселой и жизнерадостной, и никто не подозревал о том, что в жизни Алины три года назад случилась драма. Даже Наташа, ставшая со временем не просто коллегой по работе, но и подругой, ни о чем не знала. Алина была уверена в том, что излечилась. И вот теперь вдруг снова — накатило, накрыло с головой, с такой силой, словно все это было вчера, словно и не было прошедших трех лет. «Ненавижу», — все повторяла про себя Алина, проходя по многолюдным в обеденный час улицам и почти не задумываясь о цели своего маршрута. Как когда-то, как в тот день, когда от нее ушел Максим. Ушел к этой стерве ненасытной…

Остановившись возле кулинарного киоска, она купила пару пакетиков кофе и два пирожных со сливочным кремом. Около двух часов дня они обычно устраивали небольшой обеденный перерыв, минут на десять удаляясь в подсобку. Если наплыв покупателей был слишком большим, приходилось трапезничать в одиночестве, но такое случалось, как правило, только в выходные дни или после праздников, когда особенно много было заказов на печать.

Прогулка не принесла ощутимого результата — вернувшись в отдел, Алина почувствовала, что головокружение прошло, но на душе от этого легче не стало. Все та же злость, все та же затаившаяся обида и жалость к самой себе — все эти чувства прямо-таки заполонили душу, как будто все то, что случилось с ней, случилось только вчера.

— Ну как, полегчало? — сочувственно поинтересовалась скучающая за прилавком Наташа.

— Полегчало, — соврала Алина. — Я вижу, ты трудишься в поте лица. Не хочешь сделать небольшой перерыв? Я пирожные купила…

— Ой, с кремом, мои любимые… Конечно, хочу!

— Тогда идем.

Наташа задвинула пластиковое окошко и без объявления войны вслед за Алиной прошмыгнула в подсобку. Алина включила электрический чайник, выложила пирожные на тарелку. Наташа уселась на табуретку и попыталась было снова возобновить начатый разговор:

— Послушай, а почему ты никогда об этом не рассказывала?

— Не рассказывала, потому что не хотела. И сейчас не хочу. Вообще не хочу об этом вспоминать, понимаешь… Так что давай не будем.

— Надо же, три года прошло, а ты вспоминать не хочешь. Значит, любишь до сих пор, — задумчиво произнесла Наташа, настойчиво продолжая нежелательную тему.

— Да нет, не в этом дело. К Максиму у меня, правда, никаких чувств не осталось. Только обида легкая. Но вот ей… Ей я почему-то до сих пор простить не могу. Как подумаю, как вспомню о ней… Поверишь или нет — задушила бы своими руками. Ведь она не только мою, она и его жизнь покалечила. Ты даже представить себе не можешь, до какой степени он изменился за эти годы. Постарел…

— Так они расстались, что ли?

— Расстались. Примерно через год после того, как он от меня ушел.

— Да, — задумчиво произнесла Наташа. — Не зря говорят, на чужом несчастье своего счастья не построишь… Не понимаю я, честно говоря, таких женщин, которые мужей у жен уводят. Это ж какой стервой надо быть, до какой степени бесчувственным человеком, чтобы вот так, запросто… И не боятся ведь, что Бог их накажет.

— Не боятся, наверное. Только ведь ее-то как раз Бог и забыл наказать. Это я мучилась и страдала. А она… Живет себе, горя не знает. Замуж вышла.

— Замуж вышла?

— Вышла. Через год после того, как с Максимом они расстались. Мне свекровь рассказывала.

На некоторое время в подсобке воцарилась тишина. Две чашки кофе остывали на столе, пирожные лежали нетронутыми. Алина остановившимся взглядом смотрела прямо перед собой, больше уже не пытаясь бороться с нахлынувшими чувствами.

— Эй, да ты плачешь… Плачешь, что ли?

— Уже не плачу.

Алина смахнула выступившие на глазах слезы и улыбнулась натянутой улыбкой.

— Ну, что это мы. Давай кофе пить, остынет же совсем.

— Да, кофе… — Наташа пододвинула к себе чашку. — Только знаешь… Если есть Бог — он ее накажет. Не может не наказать!

— Если бы в этой жизни каждому по заслугам, — задумчиво ответила Алина. — Только, к сожалению, это не в нашей власти…

— Ладно. — Наташа бойко откусила кусок пирожного с кремом. — Хватит в самом деле киснуть. Пирожные — свежайшие, попробуй. И не будем больше о грустном. Знаешь, говорят же, что все случается к лучшему. Значит, будем надеяться, что и у тебя — к лучшему. Встретишь ты еще своего принца.

Алина только улыбнулась в ответ.

— Улыбаешься, а в глазах — тоска непроглядная, — подметила Наташа. — Ну как же тебе настроение поднять?

Она задумалась на минуту, потом вскочила с табуретки.

— Слушай, забыла совсем… Тут, пока тебя не было, отпечатанные снимки принесли из лаборатории. Я когда по полкам раскладывала, один конверт случайно уронила, снимки высыпались, а там такая обезьянка симпатичная… Я тебе сейчас принесу, такая прелесть…

Наташа скрылась за дверью.

Алина отпила глоток кофе и услышала чей-то возмущенный голос:

— Девушка, ну сколько можно вас ждать в конце концов…

— Да сколько вы ждете, меня не больше трех минут не было, — попыталась сдержанно оправдаться Наташа.

— А мне показалось, гораздо дольше!

— Вы что, время засекали?

— Вы, кажется, мне грубите?

— Я просто пытаюсь…

— Меня не интересуют ваши оправдания, — перебил по-прежнему возмущенный женский голос. — У меня нет времени их выслушивать. Примите заказ в конце концов…

— Если вас не устраивает…

Судя по интонациям, сквозящим в ее голосе, Наташа была недалека от того, чтобы спровоцировать скандал. Но скандалы на работе были совершенно ни к чему, тем более начальство требовало свято соблюдать заповедь: «Клиент всегда прав». Наташа частенько эту заповедь нарушала… «Господи, вот дурочка, так ведь и без работы недолго остаться! Ну неужели это трудно понять!»

Алина вскочила с табуретки и поспешила на помощь. За долгое время совместной работы она уже успела изучить характер своей напарницы и прекрасно понимала, что возникшая ситуация ни к чему хорошему не приведет.

— Наташа, давай я обслужу!

Она не глядя протянула руку за конвертом с пленкой, одновременно глазами и мимикой давая понять подруге, чтобы та остудила слегка свой пыл.

— Вы извините, девушка, мы немного задержались. Время на обеденный перерыв не выделяют, но за восемь часов работы, сами понимаете, невозможно…

— Понимаю, только зачем грубить. — Теперь голос по ту сторону пластиковой витрины стал чуть более миролюбивым.

— Да, конечно, грубить ни к чему, — механически ответила Алина, подсчитывая количество кадров. — Извините еще раз. Двадцать восемь кадров. С вас сто сорок пять рублей…

Она оторвала квиток, поставила подпись и протянула его в окошко, впервые подняв глаза и посмотрев на заказчицу. Та оказалась яркой молодой девушкой с длинными и густыми рыжими волосами…

Рука дрогнула, пальцы разжались. Бумажный квиток, сделав ленивый вираж в воздухе, опустился на пол. Перед ней стояла Лариса.

Чистые и блестящие красновато-каштановые волосы густой волной раскинулись по плечам. Безупречный неброский макияж, ухоженные руки, стильная и дорогая одежда, обтягивающая идеальную фигуру. В глазах — равнодушное спокойствие, лишь немного нарушаемое нетерпеливым ожиданием. Ухоженная, красивая, ослепительная и счастливая женщина — женщина, которая три года назад разрушила ее жизнь.

Алина стояла застыв и смотрела на нее, не веря своим глазам. Эта встреча казалась ей невероятной…

— Эй, ты чего? — Теперь на помощь подруге поспешила Наташа. Подняла квиток с пола, извинилась, как ни в чем не бывало: — После четырех приходите забирать.

— После четырех? — В голосе клиентки снова послышалось плохо скрываемое раздражение. — А пораньше нельзя?

— Пораньше нельзя, к сожалению. Заказ выполняется не раньше…

— Да не расстраивайся ты так, Лариса. Ну, завтра заберешь, — послышался чей-то голос.

Алина снова подняла глаза, прикладывая огромные усилия для того, чтобы сделать взгляд внешне равнодушным и непроницаемым. За густой гривой каштановых волос разглядела лицо еще одной женщины — видимо, подруги, стоящей за спиной. Такая же стильная и ухоженная дама, с разницей лишь в цвете волос и помады. Может, сестра? «Из одного клана по крайней мере…» — пронеслось в голове. Из какого именно клана, додумать так и не удалось. Алина отвлеклась, прислушиваясь к диалогу по ту сторону окошка.

— Я не доживу до завтра, Кристина, ты же знаешь, мне не терпится…

— Ну, мужа попросишь. Пусть заедет после работы, ему же здесь недалеко… Не сломается. Муж он тебе в конце концов или не муж?

— Муж, — почему-то задумчиво согласилась Лариса с утверждением подруги. — Пожалуй, ты права… Позвоню ему сейчас.

Ухоженная кисть с блестящими темно-бордовыми ноготками появилась в окошке, небрежно забрала оторванный квиток. Дружно тряхнув волосами, обе дамы повернулись и отошли в сторону, а через минуту скрылись в толпе людей, оставив после себя только томно-сладкий запах каких-то дорогих духов…

— Алина, с тобой все в порядке?

Алина обернулась на голос. Наташа, увидев ее лицо, замерла на мгновение.

— Тебе плохо?

— Запах… Такой тяжелый запах, я задыхаюсь от него…

— Сейчас, подожди. — Наташа проворно схватила вентилятор, пододвинула его к табуретке, включила и потянула за собой Алину.

— Сядь вот здесь, посиди… На самом деле термоядерные какие-то духи. А тебе, наверное, надо домой. Я поработаю…

— Нет, что ты. Сейчас пройдет, уже прошло…

— Что за день такой сегодня? То одно, то другое… Неприятная особа. Терпеть не могу таких вот.

— Каких? — с пробуждающимся интересом попросила уточнить Алина. — Что в ней такого особенного? Скандальные клиенты не так уж редко встречаются.

— Не в том дело, что она скандальная, — возразила Наташа. — Дело в другом. Она вся какая-то, знаешь… Как Снежная королева из сказки. В детстве, когда мама читала, у меня точно такое же ощущение возникало. Такое же, вот как сейчас… Не знаю, как тебе описать. Красивая, а такая холодная…

— Да с чего ты взяла, — усмехнулась Алина, внутренне соглашаясь с чувствами подруги. Уже не в первый раз ей доводилось слышать похожие слова: еще Елена Михайловна, описывая предмет «роковой страсти» сына, твердила именно об этом самом холодке, который излучала безупречная и стильная красавица Лариса.

— Да сразу видно. Стерва. Классический образец. Натуральная прожженная стерва! Сочувствую я ее мужу. Соболезную, можно сказать…

— Ну, — снова скептически усмехнулась Алина. — Это еще неизвестно. Ты откуда можешь знать, что у нее за муж и кому из них двоих надо сочувствовать?

Наташа снова отвлеклась на выполнение очередного заказа. Алина вздохнула с облегчением: завязавшийся разговор был ей интересен и неприятен одновременно. Ей не хотелось вообще думать об этой странной случайности, которая произошла так некстати именно в тот день, когда она с самого утра безуспешно пыталась справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Снова закрутились вихрем в голове картинки из прошлой счастливой жизни: Максим, смущенный, стоит на пороге ванной комнаты в синих спортивных брюках, едва прикрывающих колени. Максим, счастливо улыбающийся, надевает на палец Алине обручальное кольцо. Максим, задумчиво перебирающий гитарные струны. «Тебя любить, обнять и плакать над тобой…» Максим…

«А может, я его до сих пор люблю?» Алина даже вздрогнула от этой мысли. А вдруг — правда? Вздохнула, подумав: нет. Любила бы — давно бы уже попыталась, сто раз попыталась бы вернуть его. По крайней мере теперь, когда он совершенно свободен. Только ведь не возникало ни разу такого желания. И она знала почему: потому что Максима — того Максима, которого знала и любила она, — просто больше нет. Не зря говорят — дважды в одну реку не войдешь… Алина чувствовала: это правда. «А ведь все могло бы быть по-другому, — снова всколыхнулось, обдавая горячей волной, чувство жгучей обиды. — Если бы не она, не эта Снежная королева… И как таких земля носит!»

В этот момент к соседнему окошку подошла женщина и протянула квиток с номером. Алина поднялась, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение: в самом деле, не может же Наташка разорваться, пора бы и честь знать. Отыскала на полке нужный конверт с отпечатанными фотографиями, отдала. Тут же подоспел мужчина, которому Алина долго помогала подбирать нужную модель фотоаппарата. Ближе к обеду клиентов всегда становилось больше, поэтому в течение двух часов они с Наташей практически не общались. А если и перекидывались парой слов, то только по делу.

— Кстати, — вспомнила Наташа, когда оба окошка на короткое время оказались пустыми. — Я же тебе обещала показать фотографии.

— Чьи фотографии?

— Да обезьяньи. Я ж тебе говорила, уронила конверт случайно, они рассыпались. Смешная такая обезьяна… Вот они. На, посмотри. Чудо природы!

Алина взяла из ее рук конверт с фотографиями и выложила их на стол. Внушительная стопка — штук сорок, и на каждой изображена на самом деле премилая обезьянка, проживающая, как видно, не в зоопарке. На одном снимке она сидела за столом перед тарелкой, наполненной какой-то светло-желтой массой, с ложкой в руках. «Или — в лапах?» — поправила себя Алина, не в силах сдержать улыбки при виде все той же обезьянки, невинно повисшей на хрустальной люстре под потолком.

Снимки на самом деле были потешными. При других обстоятельствах Алина, наверное, рассмеялась бы от души. Но сейчас мысли все равно возвращались на круги своя. Она отложила фотографии в сторону, и в тот же момент перед глазами возникло безупречно красивое лицо, обрамленное каштановыми волосами…

— Наташ, а знаешь, кто она такая?

— Кто? Кто — она? — не поняла Наташа. — Ты про обезьяну?

— Вот уж обезьяной ее не назовешь. Если только Снежной королевой, как ты правильно сказала… Знаешь, кто она?

— А, ты об этой… Нет, не знаю, а кто?

— Она… В общем, это она, — выдохнула Алина.

— Вразумительно ничего не скажешь, — скептически отозвалась Наташа, и вдруг лицо ее в один миг полностью переменилось. — Да ты что, неужели — она? Та самая, которая…

— Та самая, — подтвердила Алина. — Ты правильно догадалась.

— Бывает же такое… А она тебя тоже узнала?

— Нет, она же никогда меня не видела.

— Бывает же такое, — повторила Наташа. — Знать бы, я бы ее получше рассмотрела. Я бы уж ей сказала все, что о ней думаю…

— Тогда уж точно без работы бы осталась, — улыбнулась Алина.

Наташа еще долго не могла прийти в себя. В промежутках между выполнением заказов она все повторяла: «Ну надо же!», а потом выпалила:

— Жалко, она прийти не сможет. Я бы ей все высказала…

— Муж ее придет. Ему и выскажи, — усмехнулась Алина.

— Ему-то за что? Он и так бедный, судьбой обиженный, настрадался, бедненький, с такой-то женой…

— Да брось ты, Наташка. Тебя послушаешь — вырисовывается портрет калеки, глухого на оба уха и слепого на оба глаза. Еще и хромого на обе ноги.

— Лучше уж без рук, без ног и без глаз на свет родиться, чем такую жену иметь! — не унималась Наташа.

— Скажешь тоже, — усмехнулась Алина.

— Ну не знаю, как внешне, а морально он, можно сказать, калека. Такая любого сожрет…

«Ненасытная», — мелькнула набившая уже оскомину за этот день фраза.

— Посмотрим, — без эмоций возразила Алина. — На самом деле интересно…

Не слишком-то ей было интересно. Она ни минуты не сомневалась, что избранник Ларисы окажется безупречным. Наверняка полная противоположность Максиму. Никаких тебе рваных джинсов и кепок козырьком назад. Никакой робости во взгляде. Ничего такого, что с точки зрения Ларисы и ей подобных можно было бы оценить со знаком «минус». Не зря же она вот так — поиграла и бросила… Потому что не ее поля ягодой оказался Максим. И ведь видно было сразу, зачем же… Зачем же!

Почти весь день этот вопрос тревожил сознание. Алина механически совершала какие-то заученные действия, повторяла заученные фразы. Только ответа все равно не находила.

— Эй, Алинка, хочешь полюбоваться? — позвала Наташа с другого конца витрины.

Алина обернулась и сразу догадалась, в чем дело: только что принесли отпечатанные фотографии. Среди них должны были быть и снимки, заказанные на печать Снежной королевой. Наташа уже перебирала их, аккуратно придерживая пальцами за края.

— Не хочу, — сдержанно ответила Алина, но все-таки подошла и принялась из-за плеча подруги рассматривать глянцевые картинки. На нескольких снимках, которые увидела Алина, Лариса была изображена в купальнике на берегу какого-то моря. Она не успела понять какого, да и не задумывалась об этом. От фотографий ее отвлекла очередная заказчица. Потом, освободившись, досматривать снимки она уже не стала.

Наташа молча сложила их обратно в конверт и положила на полку в соответствии с номером заказа и первой буквой фамилии. Обсуждать увиденное не хотелось. Да и что там обсуждать?

— Сочи, кажется, — выдвинула предположение Наташа, но Алина разговор не поддержала.

Она посмотрела на часы: до конца рабочего дня оставалось еще почти два часа. Ей показалось, что она еще ни разу в жизни так не выматывалась на работе, как в этот день…

— Ты будь повнимательнее. С минуты на минуту должен ее благоверный появиться, время уже — пятый час.

— Ну и черт бы с ним. Господи, как я устала! Хочу домой, хочу кофе и телевизор, спать хочу! На кой черт он мне сдался, ее благоверный… Мне, правда, совсем не интересно…

— Я тебя понимаю. Извини, Алина, это все мое вечное любопытство… Тебе неприятно, наверное.

— Я просто не хочу больше о ней думать. Не хочу, не хочу…

— Ну и не думай, — поддержала Наташа. — Я тебе больше напоминать не стану. Черт бы с ней, с этой стервой крашеной и с ее мужиком. Сам виноват, надо было смотреть, с кем связывается… Слушай, а давай после работы — в бар? По бокалу вина, а? Всем смертям назло…

— Посмотрим, — неопределенно ответила Алина, пытаясь разобраться, насколько устраивает ее предложенный подругой вариант проведения вечера. За три года, прошедших с момента разрыва отношений с мужем, она еще ни разу подобные заведения не посещала. Уже и забыла, как это бывает — тихая музыка, уютный, приглушенный и мягкий свет, вино в бокалах, отражающее свет…

— Пожалуй, неплохо ты придумала, — поразмыслив какое-то время, решила согласиться Алина.

— Вот и отлично, — поддержала Наташа. — Увидишь, не зря говорят — все самое замечательное ждет нас впереди. И счастье, и любовь…

— Да ну тебя, — отозвалась Алина, чувствуя, что последние слова просто не находят отклика в душе. Счастье, любовь… Что это? Как это бывает? И бывает ли?

— Алина, — послышался спустя какое-то время голос Наташи, в котором та сумела различить интригующие нотки. — Поспорим, это он?

— Кто — он? Ты о ком? — Алина, проследив за направлением взгляда подруги, увидела вдалеке приближающийся силуэт мужчины. Уверенная, властная походка. Небрежно расстегнутый ворот кипенно-белой рубашки, барсетка в руках. Высокого роста, спортивного телосложения. Это все, что она смогла рассмотреть с первого взгляда, пока он находился еще достаточно далеко.

— Все о нем же. Это он и есть, ее муж.

— Брось. Она такого недостойна, — задумчиво проговорила Алина, пытаясь оторватьвзгляд и внезапно почувствовав, что не может этого сделать. Странное притяжение заставляло ее смотреть с возрастающим напряжением на этого человека. Только потом, немного позже, она поняла, в чем дело: он тоже смотрел на нее.

Их разделяло расстояние метров в двадцать. В поле зрения то и дело попадали люди, проходящие мимо, на короткое мгновение разрывали цепочку их взглядов, потом снова открывали ей его походку, расстегнутый ворот рубашки, смуглое лицо, откинутые назад темные длинные волосы. «Странно… Что это он на меня уставился? Кажется, я его не знаю… Да что это он так смотрит? Господи, да он ведь просто… Вот дура-то!»

Она наконец поняла, в чем дело: парень смотрел совсем не на нее, а всего лишь туда, где располагался отдел фототоваров. Видимо, пытался отыскать вывеску или иной опознавательный знак, подтверждающий, что он двигается в нужном направлении. Едва ли с такого расстояния он сумел разглядеть Алину за пластиковой витриной, уставленной к тому же сплошь и рядом пленками и фотоаппаратами. «Вот дура-то!» — снова поругала себя Алина и опустила глаза, почувствовав небольшое смущение.

— Это здесь у вас — фотографии? — поинтересовался он, слегка склонившись к окошку. Еще сильнее смутил Алину его голос. Далекий, слегка приглушенный и спокойный, он показался ей почему-то настолько интимным, что она даже возмутилась внутренне: «Казанова… Профессиональный соблазнитель женщин!»

— Алина, тебе задали вопрос, — услышала она слегка ироничный голос Наташи и возмутилась еще сильнее: откуда эта ирония?

— Да, у нас здесь — фотографии, — произнесла она спокойно, едва взглянув, и снова опустила глаза со скучающим выражением.

— Отлично. А вот эти уже готовы? — Он протянул в окошко квитанцию. Алина сразу же увидела написанную собственной рукой знакомую уже фамилию, знакомый номер, который она тоже почему-то умудрилась запомнить. Значит, это действительно был он…

Она подняла глаза, не понимая, какое чувство ею движет, — скорее всего любопытство, с которым все-таки не так уж легко бывает совладать. Но кроме любопытства было и еще что-то — настоящий вихрь, вобравший в себя десятки ощущений и оттенков. Непонятная горечь, потоком прорвавшаяся из самой глубины души. Смятение, досада, недоумение… И что-то еще, что невозможно было выразить словами. Как будто там, по ту сторону пластиковой витрины, был расположен какой-то магнит-повелитель, который и заставлял ее взгляд следовать, слепо повинуясь собственным желаниям.

Она смотрела в его глаза и понимала, что уже встречалась однажды с таким взглядом. С точно таким же взглядом… Вспомнила, как тогда, пять лет назад, смотрела точно так же, застыв, в глаза Максима. Та же ранимость, та же беспомощность и незащищенность в глазах взрослого и сильного мужчины, производящего общее впечатление внушительности и респектабельности. Только взгляд… И, как тогда, она подумала: как будто он и его взгляд существуют отдельно друг от друга.

— Что-то не так? — спросил он задумчиво и вполне равнодушно, видимо, совершенно не обеспокоенный тем, что что-то может быть не так. По крайней мере — не с ним, с ним-то уж точно все в полном порядке. Глаза прищурились на мгновение, и все изменилось: теперь перед ней стоял сильный и уверенный в себе мужчина, абсолютно не производящий впечатления ранимости или незащищенности.

«Черт!» — мысленно выругалась Алина разозлившись. На себя, за то что спровоцировала эту глупую ситуацию. На него, за то что он стоит перед ней, весь такой в себе уверенный — не подкопаешься. На Максима, за то что ушел от нее и разрушил их счастье. На Ларису, которая увела от нее мужа, а теперь наслаждается семейным счастьем с этим зазнайкой… Разозлилась так сильно, что ей вдруг захотелось сделать какую-нибудь гадость. Какую-нибудь мелкую пакость, просто чтобы поднять себе настроение и хоть чем-то потешить свое самолюбие.

— Все в порядке. Ваши фотографии готовы, — проговорила она дежурным голосом, отвернулась и отошла в дальний угол, к полке с конвертами, в которых находились отпечатанные снимки. Напрягла память: «Вот здесь… кажется здесь!» Быстро раскрыла конверт, стараясь действовать незаметно, проверила: конверт был именно тот, что нужен. Взяла другой конверт с другой полки, поменяла содержимое… И, больше уже не задумываясь над тем, что делает, протянула в окошко: — Возьмите, пожалуйста.

— Спасибо, — ответил он и забрал конверт.

На короткое мгновение задержал взгляд на ее лице. Алина тут же опустила глаза: теперь уже ей было просто смешно, а она не хотела раскрывать свои карты раньше времени.

Через минуту он скрылся в толпе. Алина долго смотрела ему вслед, мысленно пытаясь прогнозировать его реакцию на увиденные снимки. Лучше всего было бы, если бы он вообще не стал их просматривать, а сразу отдал бы жене. Пусть полюбуется…

— Алина, — тихо позвала Наташа, — это же он был, я правильно угадала?

— Он. Ты на самом деле правильно…

— Чему ты улыбаешься, интересно?

— А ты не догадываешься?

Наташа помотала головой.

— Не видела, с какой полки я конверт доставала?

— С какой полки? С какой… Послушай, это же утренняя печать! — осенило наконец подругу. — Что ты ему подсунула?

— Не догадываешься?

— Кажется… Кажется, догадываюсь! Неужели нашу очаровательную мартышку?

Алина только кивнула в ответ, чувствуя, что горло сдавило от надвигающегося приступа хохота.

— Ну ты даешь! — спустя какое-то время выдавила из себя Наташа сквозь выступившие на глазах от смеха слезы. — Это ж надо было до такого додуматься! И как это тебе в голову пришло?

— Сама не знаю. Просто захотелось сделать какую-нибудь мелкую пакость, вот я и сделала…

— Ну, молодец, подруга. Чувство юмора присутствует — значит, жить будешь!

— Чувство юмора, говоришь, — вздохнула Алина, постепенно приходя в себя и начиная задумываться над своим поступком, который казался ей теперь совершенно нелепым. — А по-моему, это не чувство юмора, а чувство глупости…

— Так это же еще лучше! — снова ободрила ее Наташа. — Способность человека сознательно совершать глупости — гарантия будущего счастья!

— Что-то не слышала я раньше о такой зависимости, — возразила Алина, чувствуя нарастающее раскаяние: в самом деле, пятнадцатилетние школьницы, и то — только самые глупые, так себя ведут.

— Вот теперь услышала. Молодец, классно придумала, — продолжала восхищаться Наташа. — Пусть полюбуется эта стерва… Только вот что мы будем делать, когда придет хозяин обезьяньих фотографий?

— Будем надеяться, что он сегодня не придет. — Алина посмотрела на часы. — До конца смены всего лишь час с небольшим. А если придет…

— Ну, ничего. Разберёмся в конце концов, извинимся… В первый раз, что ли? Всякое ведь бывает, сама знаешь. Я думаю, этот парень вернет нам наши обезьяньи снимки? Не сегодня, так завтра…

— Не он, так она, — продолжила Алина. — Представляешь, какой скандал она нам тут устроит?

— Да уж, представляю… Ничего, справимся. И не с такими справлялись! Послушай… А ты не заметила, как он на тебя смотрел?

— Он не на меня смотрел, Наташа. Он просто смотрел.

— На тебя. Может, и просто, но — на тебя…

— Ладно, хватит. Довольно на сегодня глупостей, хоть ты от них воздержись…

— Не глупости, — упрямо возразила Наташа. — Я же видела…

— Да прекрати наконец! — Алина не на шутку разозлилась. — Ну что ты в самом деле!

— Ладно, все. Не буду больше. Черт бы с ним, и с ней, и вообще…

Закончив фразу совершенно неопределенно, Наташа раскрыла журнал, уселась на табуретку и принялась сверять кассу. Она всегда этим занималась в конце рабочего дня, добровольно взяв на себя обязанности бухгалтера, потому что Алина с математикой не слишком дружила. Каждодневные подсчеты были обязанностью Наташи, а все клиенты, приходящие после пяти часов вечера, — обязанностью Алины. Алина вздохнула, снова покосившись на часы. Впрочем, в тот день поздних клиентов было не так уж и много…

— Все! — выдохнула Наташа, с шумом захлопнув общую тетрадку. — Подбила! Собираемся!

Часы показывали без семи минут шесть.

— Собираемся, — облегченно вздохнув, согласилась Алина.

Этот день на самом деле был тяжелым. Даже слишком тяжелым. Хорошо, что он наконец закончился…

Размышления Алины прервал телефонный звонок. Она оглянулась: Наташа доставала из кармана мобильник.

— Алло! Да, уже заканчиваю, а что случилось? Как? Серьезно? Сейчас буду, сейчас поймаю такси и…

— Что случилось? — спросила Алина, заметив, как изменилось выражение лица подруги.

— С отцом плохо. «Скорую» вызвали, сейчас в больницу повезут… Черт, говорили ведь, тысячу раз говорили — нельзя тебе пить! Так нет ведь… Я побегу, Алина, ладно?

— Беги, конечно. Я тут все сделаю, все закрою… В какую больницу-то?

— Во вторую городскую. — Наташа схватила сумку, провела ладонью по волосам и выскочила за дверь.

— Позвони потом, расскажи, как там у вас! — бросила ей вслед Алина. Та только махнула рукой в ответ.

Не торопясь Алина закрыла на ключ кассу, расставила по местам коробки с фотоаппаратами. Заперла дверь в подсобку, огляделась вокруг: оставалось только выключить свет. Сигнализации в отделе не было, она была общей на весь магазин.

Достала из сумочки пудреницу, привычно провела по щекам пуховкой, по губам — помадой. Задвинула пластиковое окошко, перекинула сумку через плечо и вышла в опустевший холл универмага, Вздохнула, вспомнив вдруг о том, что они с Наташей собирались провести этот вечер в кафе. Что ж, не судьба. Придется идти домой, общаться с плитой и телевизором…

«Так и не пришел. Значит, не смотрел фотографии», — мелькнула вдруг мысль. Она не успела продолжить свои размышления, потому что именно в этот момент за спиной у нее раздался голос:

— Девушка, вам, кажется, придется на минутку задержаться…

Медленно обернувшись, она подняла глаза и снова столкнулась с его взглядом. Удивилась: бывает же такое, чтобы человек каждый раз казался настолько разным. Сначала — ранимым, потом — самоуверенным, а теперь… Теперь это вообще было ни на что не похоже. Выражение его глаз просто не поддавалось расшифровке.

— Что вы на меня так смотрите?

— Я? Это вы на меня так смотрите, — возразила Алина.

— Согласен. Получается, мы с вами смотрим друг на друга, что вполне логично, поскольку мы общаемся.

— Мы общаемся? И по какому поводу, интересно, мы общаемся?

— А вы меня не помните?

— Не помню, — откровенно солгала Алина и тут же подумала, что никогда не умела врать.

Не получилось и на этот раз: он моментально ее расшифровал.

— А вот и неправда. Таких, как я, не забывают.

— Что ж, видимо, я — исключение из вашего правила, — холодно возразила Алина.

Он вдруг улыбнулся:

— Не обращайте внимания. Это у меня шутки такие дурацкие. Просто я в некотором замешательстве… Видите ли, вы перепутали фотографии.

— Я перепутала фотографии? Какие еще фотографии? — Алина изо всех сил пыталась достойно сыграть свою роль.

— А вот какие. — Он с готовностью протянул ей знакомый конверт. — Посмотрите.

Алина послушно открыла конверт и просмотрела несколько виденных уже раньше снимков.

— И что? Это не ваша… обезьянка? У вас была какая-то другая? — спросила она с искренним сожалением.

— У меня, видите ли, вообще не было обезьянки. Никогда, — ответил он серьезно, и только глаза смеялись.

Алина успела заметить это, бросив на него мимолетный взгляд. Увидела, как они лукаво прищурились, как задорно взметнулась вверх едва обозначенная сеточка мелких морщин.

— Не было? — посочувствовала Алина.

— Не было. У меня на фотографиях вообще-то девушка была, а не обезьянка.

— Девушка?

— Девушка. Красивая молодая девушка, отдыхающая на побережье Средиземного моря.

— Средиземного?

Парень вздохнул.

— Не надо делать вид, что вы плохо слышите. И уж тем более пытаться казаться глупее, чем есть на самом деле. Ну, ошиблись, перепутали, с кем не бывает…

«Утешает меня еще», — мысленно усмехнулась Алина.

— Да, вы правы. Хорошо, что вы успели меня застать. Я уже уходить собиралась… Сейчас попробую отыскать ваши фотографии.

Она открыла дверь, включила свет. Он вошел следом за ней и остановился, облокотившись о прилавок.

— Осторожно, вы мне витрину сломаете, — пропела она дежурным голосом. — Фамилию мне скажите.

— Иванцова, — назвал он знакомую фамилию.

— Значит, будем искать на букву «И».

Алина направилась к полке с фотографиями.

— Так-так… А вот этот конверт каким образом у нас в букве «И» оказался? Как это я могла перепутать… Наверное, это они и есть.

Она протянула ему конверт.

— Смотрите сейчас, чтобы больше не было недоразумений. Она?

Он небрежно достал из конверта пару снимков и сразу же положил обратно, едва взглянув.

— Она. Вот теперь точно она, сомневаться не приходится.

— А до этого, что, сомневались?

Их взгляды снова встретились. И снова она увидела смех в его глазах. Не выдержала — и рассмеялась.

— Вы извините, что так получилось…

Он как-то быстро стер с лица улыбку, снова отдалился от нее, стал чужим, незнакомым, уверенным и серьезным.

— Ничего, бывает. У вас здесь, наверное, толпы людей… Вон сколько снимков отпечатанных лежит. Нетрудно ошибиться. Хорошо, что я вовремя обнаружил… Ну, я пойду?

Она взметнула на него удивленный взгляд. С чего это вдруг ему вздумалось спрашивать у нее разрешения? И, интересно, предполагаются ли какие-либо иные варианты ответа на этот вопрос, кроме одного: идите, конечно? Что за странная манера поведения, он уже в который раз ставит ее в тупик. Сначала своими взглядами, теперь вот — словами…

— Конечно, идите.

— Всего доброго. Приятно было… Хотя мы ведь незнакомы. Но все равно — приятно было пообщаться.

Алина оторопело кивнула. Он повернулся и быстрой походкой направился к выходу. Она стояла не двигаясь и смотрела ему вслед до тех пор, пока он окончательно не скрылся из ее поля зрения.

«Странный какой-то, — мелькнула мысль. — Вот уж никогда бы не подумала, что у нее, у этой… может быть такой муж».

Снова выключила свет, потом опять включила, вспомнив, что забыла положить обезьяньи снимки на полку.

«Какой — такой?» — донесся из глубины сознания голос двойника-скептика. Алина отмахнулась: ей совершенно не хотелось сейчас вступать в диалог с самой собой. Она всегда считала, что это попахивает дурдомом.

«И все-таки… — Она медленно шла по универмагу, опустив взгляд вниз и сосредоточенно глядя под ноги. — Все-таки, все-таки…»

Принялась считать собственные шаги, чтобы заставить себя отвлечься от странных и ненужных мыслей. Какое ей до всего этого дело? Жизнь двух абсолютно чужих людей ее совсем не касается. И этот его странный взгляд, такой по-детски беспомощный, — наверное, он ей просто привиделся. Наверное, просто в тот момент, когда смотрела на него, Алина вспоминала Максима. Она ведь весь день сегодня вспоминала Максима, так что это совсем неудивительно…

На улице моросил дождь. Сильный порыв ветра ударил в лицо колючей влажностью сразу же, как только она оказалась за порогом универмага. По телу побежали мурашки. Весна всегда преподносит подобные сюрпризы: с утра на небе не было ни облачка, а теперь — беспросветная, нескончаемая мгла… Пора было бы к этому привыкнуть и брать с собой по утрам зонт, глядя не на небо, а на календарь. Весна, ничего не поделаешь…

Алина поежилась. До остановки нужно было пройти метров двести. Глядя на торопливо шагающих по улицам прохожих, большая половина из которых была без зонтов, Алина немного утешилась: не одна она такая несчастная, в толпе всегда веселее. Успокоилась этой мыслью — и шагнула вперед, наклонив голову и обхватив ладонью на затылке волосы, которые ветер упорно пытался набросить ей на лицо, чтобы закрыть видимость и замедлить таким образом ее продвижение. «Не дождешься», — обиженно прошептала ветру Алина и упрямо продолжала двигаться вперед.

Со стороны дороги послышался сигнал автомобиля. Алина не обратила на это никакого внимания, не повернула головы. Сигнал повторился снова, снова и снова. Она все шла вперед, удаляясь. Прошла еще несколько шагов и вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее сзади за плечо. Обернулась, от неожиданности забыв про то, что нужно придерживать волосы. Ветер взметнул их вверх, потом отбросил вправо, на этот раз давая прекрасную возможность разглядеть человека, который стоял перед ней.

— Вы? — изумилась Алина.

Он стоял рядом с ней в своей кипенно-белой рубашке с расстегнутым воротом. Мокрые брызги уже успели усеять сероватыми крапинками шелковую ткань, уже спешили торопливыми ручейками вниз, за ворот, а ветер забавлялся рукавами, превращая их в надутые и мокрые паруса… Ей почему-то стало жалко этого с иголочки одетого парня, и она совершенно искренне не могла понять причину его появления на холодном и мокром ветру.

— Я, конечно. Сколько же можно вам сигналить, вы что, не слышали?

— Я слышала… Но ведь я не знала…

— Да что мы здесь стоим, пойдемте!

— Куда?

— В машину, куда же еще! Пойдемте, я вас подвезу…

Алина стояла, не понимая, что все это значит. Не зная, как реагировать на его предложение. А он вдруг просто взял ее за руку и потянул за собой, бормоча ругательства.

— Куда вы меня тащите?

— Да в машину же, я сказал ведь — в машину! — Он обернулся на короткий миг и снова потянул ее за собой, не отпуская ни на секунду, несмотря на то что она уже не оказывала никакого сопротивления.

— А кто вам сказал, что я собираюсь ехать с вами на вашей машине?

Он опять обернулся, покосился на нее со снисходительной жалостью.

— Не хотите — можете не ехать. По крайней мере дождь переждете.

— Дождь, может быть, завтра кончится, — упорствовала уже ради смеха Алина, а он, видимо, от сумасшедшего ветра и колючих брызг утратив на время чувство юмора, продолжал совершенно искренне на нее сердиться:

— Да не бойтесь, не съем я вас!

— Правда? — Она демонстративно вздохнула, дав ему понять, что только этого и боялась. Ситуация казалась ей странной и забавной одновременно. Она будто совсем забыла, кто именно сейчас тянет ее за руку сквозь дождь и сумасшедший ветер, пытаясь спасти от непогоды, укрыв в теплом салоне автомобиля. Казалось, это просто чудак, совершенно случайно оказавшийся на соседнем перекрестке и пожалевший девушку, попавшую под дождь и промокшую до нитки… «Впрочем, если разобраться, он-то уж точно не имеет абсолютно никакого отношения к моей жизни, и даже косвенного. Он, может быть, и понятия не имеет о предыдущем романе своей жены. Знать не знает о том, что незадолго до знакомства с ним она имела наглость увести у меня мужа, попользоваться и бросить», — раздумывала Алина, торопливо постукивая каблуками по мокрому асфальту, едва поспевая за своим неожиданным спасителем.

— Да не тяните вы меня, я не могу идти так быстро, я же на каблуках! — запротестовала она, но протест оказался уже лишним: едва Алина успела договорить, он отпустил ее руку и распахнул прямо перед ней дверцу машины.

— Скорей садитесь!

Она упала в салон, на мягкое сиденье. Дверца бесшумно закрылась. Дождь отчаянно забарабанил в стекло, как будто не желая признавать своего поражения и мириться с тем, что Алине он больше уже не страшен.

— Не пущу, — пробормотала она, глядя на мокрое стекло и обращаясь к дождю. — И не надейся.

— Это вы с кем разговариваете? — услышала она вдруг. Вздрогнув от неожиданности, удивилась, насколько бесшумно он появился. Обернулась на голос, увидела прямо перед собой его лицо, усыпанное россыпью мокрых брызг. Серые глубокие глаза смотрели внимательно и немного озабоченно. Совсем по-взрослому, даже по-отечески как-то, и она в очередной раз подумала, что та детская ранимость в его взгляде была просто миражом, плодом ее больного воображения.

— С дождем, — ответила она, вздохнув. — Он в окно пытается прорваться. А я ему говорю, что ничего не получится. Что вы на меня так смотрите? Впервые видите девушку, которая разговаривает с дождем?

— Если честно — впервые, — ответил он, не отводя взгляда.

— Ничего, все в жизни когда-то бывает в первый раз.

— А он вам отвечает? — поинтересовался он абсолютно серьезно.

— Он мне… — начала было Алина, но эта серьезность его взгляда внезапно рассмешила ее: — Да что вы на меня так смотрите, как психиатр на пациентку! С таким видом спрашиваете, как будто диагноз мне поставить пытаетесь!

— Да нет, что вы. — Он откровенно смутился. — Извините, я совсем не поэтому… Я просто… Просто смотрю на вас. И еще я подумал… На самом деле, если прислушаться хорошенько — ведь можно, наверное, разобрать, о чем шепчет дождь?

— О чем шепчет дождь… — повторила Алина. — Наверное, каждому — о своем. Счастливому — о счастье, влюбленному — о любви…

— А несчастливому и невлюбленному?

— Не знаю, — пожала плечами Алина. — Наверное, какие-нибудь гадости нашептывает. Про балансовые отчеты, маркетинговые исследования, про коммерческие вклады…

Он вдруг засмеялся. Она только улыбнулась в ответ, терпеливо ожидая, когда он наконец сможет объяснить ей причину своей бурной реакции.

— Послушайте, да вы просто гений! И откуда вы все это знаете? Вот, верите или нет, дня три назад ехал в машине, тоже дождь за окном лил, а я все думал про квартальный отчет, и этот дождь… Мне тогда в голову не пришло, а сейчас я понял: мне казалось, что и дождь тоже шелестит о моем квартальном отчете, и даже песню какую-то я сложил тогда… Что-то вроде «за окном течет, а у меня — отчет…».

Теперь уже Алина рассмеялась от души.

— А вы, оказывается, поэт.

— Нет, не поэт. Я всего лишь коммерческий директор, — сказал он как-то грустно.

— Ничего, — поспешила развеять эту грусть Алина. — Коммерческий директор всегда может стать поэтом. В свободное от работы время. Было бы желание…

— Вы так думаете? Кстати, вас как зовут?

— Меня зовут Алина.

Она подумала о том, что все это очень странно. То, что они сидят в его машине вдвоем, разговаривают, смеются. А главное — что ей здесь настолько уютно, спокойно и что все это время она ни разу не вспомнила о том, кто, собственно, сидит рядом с ней. Теперь же, вспомнив, сразу почувствовала, как снова напряглось все внутри.

— Красивое имя, — ответил он. Алина почему-то старалась не смотреть на него в этот момент. — Алина, — повторил он, как будто пробовал на вкус. — А меня зовут Владислав. Можете называть меня Владом или Славой, как вам больше нравится…

— Хорошо, — кивнула Алина, задумавшись не о том, какой из двух предложенных вариантов ей больше нравится, а о том, придется ли ей вообще его как-то называть… Но дождь за окном однозначно давал понять, что сил у него осталось еще очень много. «Может, выйти? — мелькнула мысль. — Тогда точно решит, что я сумасшедшая…»

Она смотрела на капли, стекающие стремительными ручейками по стеклу. Прислушивалась к шуму дождя, всерьез пытаясь разгадать тайный смысл этого шума.

— Алина, — позвал он, и она наконец подняла глаза.

— Извините, я просто задумалась.

— Вы где живете?

— Где я живу? Зачем это вам? — с заметным напряжением в голосе поинтересовалась она.

— Я… Я бы вас подвез. — Его, видимо, немного смутил ее тон.

«Идиотка, — мысленно обругала себя Алина. — Расслабься же ты в конце концов. Забудь обо всем и веди себя естественно!»

— Не надо меня подвозить. Дождь скоро кончится, я на транспорте доеду, спасибо вам большое…

— Мне не трудно, — мягко возразил он.

— Мне тоже, — отрезала она, чувствуя желание провалиться сквозь землю. Собственное упорство казалось ей до крайности глупым, вызывающий тон — недопустимым. В очередной раз мысленно обозвав себя дурой, она попыталась как-то смягчить ситуацию:

— Не хочется злоупотреблять вашим временем…

В ответ он только пожал плечами: ведь сказал же — не трудно. Алина попыталась проследить ход его мыслей: неизвестно, когда закончится дождь. Он на самом деле может и к утру не закончиться, следовательно, это еще вопрос, в каком случае она злоупотребляет его временем. Логики — никакой…

Но возражать он ей не стал, подумав, видимо, о том, что у нее существуют какие-то лишь ей одной известные и очень важные причины для отказа.

— Хорошо, давайте здесь постоим. Переждем, может, и правда, скоро кончится, — согласился он вполне миролюбиво. — Послушаем… Может, он нам что-нибудь расскажет.

— Про квартальный отчет?

— Это бессердечно — в присутствии такой красивой девушки говорить о квартальном отчете.

— Вот как? — Алина немного удивленно подняла брови.

Сейчас, только что в его голосе она ясно различила те самые интонации, которые не должны присутствовать в голосе женатого мужчины, когда он делает посторонней девушке дежурный комплимент. Эта мысль промелькнула и тут же растаяла — Алина в очередной раз мысленно отругала себя.

— Чему вы удивляетесь? Вам никогда раньше не говорили, что вы красивая?

— Говорили, только в тот момент я была вполне сухая и причесанная.

Он улыбнулся:

— Вы уже почти вполне сухая. А небольшой творческий беспорядок волос вам даже к лицу. Поверьте…

— Почему я должна вам верить? Вы эксперт по женской красоте?

— Я не эксперт, Алина. Просто я имею возможность сравнивать. Я же видел вас — вполне сухую и причесанную. Там, в магазине. А теперь вы ответьте на мой вопрос…

— Да?

— Я на самом деле произвожу впечатление чудовищного монстра?

— Монстра? Чудовищного? С чего это вы взяли?

— С того, что вы меня боитесь. Я же вижу, вы вся такая напряженная… Пальцами вот в сиденье вцепились, аж побелели.

Алина, опустив глаза, увидела свою руку, вцепившуюся на самом деле в подушку сиденья. Как будто она сейчас сидит не в машине, а в самолете, который совершает вынужденную экстренную посадку…

— Я просто… На самом деле у меня небольшие неприятности, но вы здесь совершенно ни при чем.

— Я могу вам чем-то помочь? — В глазах его мелькнуло уже знакомое отеческое выражение.

— Не думаю… — начала было Алина, и в этот момент у него зазвонил телефон.

Звонок оказался спасительным, поскольку позволил избежать продолжения неловкого разговора.

Взглянув на определитель, Владислав почему-то поморщился.

— Да, я слушаю. Да, забрал фотографии, конечно. Давно уже. Скоро… Не знаю когда. Послушай, прекрати со мной разговаривать, как будто я твой подчиненный! Сказал — скоро. Посмотрим… Да, обязательно.

Алина отвернулась к окну. Кажется, пора романтических отношений у этой пары осталась в прошлом. Что-то слишком быстро… Но не ее это дело в конце концов.

— Вас ждут?

— Подождут, — сухо бросил он, не поднимая глаз, и небрежно бросил телефон обратно в сумку. — Мы говорили… О вас. Неприятности… Что за неприятности, Алина?

— Послушайте, какое вам дело до моих неприятностей! Вокруг тысячи людей, и у каждого свои собственные неприятности… Почему вы решили меня опекать?

Она и сама была поражена, услышав свой голос: откуда вдруг столько эмоций? «Снова нагрубила… Нет, пора нервы подлечить. Нельзя вот так кидаться на ни в чем не повинного человека, которому, кстати, и без того досталось… От жены».

— Извините, я совсем не хотела грубить. Я просто…

— Я понимаю, — без тени обиды в голосе согласился он.

— У моей подруги отца в больницу на «скорой» отвезли… Что-то серьезное. — Она вдруг вспомнила про Наташу и решила таким образом завершить разговор о неприятностях. В принципе это была правда: она на самом деле переживала за Наташку.

— В больницу? А что с ним?

— Я точно не знаю… Она обещала позвонить мне домой.

— А ей никак нельзя позвонить?

— Ей можно. У нее телефон с собой…

— Так позвоните. — Он протянул ей мобильник. — Узнайте, может, уже все нормально. А может, помощь какая нужна…

«Тоже мне, мать Тереза. Странный все-таки, — подумала Алина, набирая номер телефона. — На кой черт мы все ему сдались — я, Наташка и Наташкин папаша-алкоголик? Жена дома ждет, фотографии требует, а он озаботился проблемой общечеловеческого гуманизма…» Но отказываться от предложения Алина все же не стала — решила использовать предложенную возможность узнать, как дела у подруги.

— Алло, Наташа? Это я, привет. Какие там у тебя новости?

— Алинка? Ты откуда звонишь-то? В принципе не важно… Новости плохие. Допился, гад…

Наташа смачно выругалась, но в голосе чувствовались слезы.

— Что? — упавшим голосом спросила Алина.

— Да нет, жив еще пока… Только не знаю, надолго ли…

— А что врачи-то говорят?

— Ему лекарство нужно одно. Срочно нужно, а лекарства этого нет.

— В больнице нет? Так купить же можно, давай я сейчас заеду в аптеку…

— Да нет его! Ни в одной аптеке, мы все уже аптеки обзвонили. Вообще говорят, в городе нет. Только в Москве достать можно… Оно какое-то новое совсем лекарство…

— Ну, не реви. Москва — это не Южный полюс…

— Не Южный, — согласилась Наташа, уже больше не в силах сдерживать слезы. — Так его ведь надо купить, потом переслать… Сколько времени на это уйдет… Думаешь, он протянет?

— Протянет! Вот увидишь… — Алина чувствовала, что говорит не слишком убедительно.

— Ладно, Алинка. Будут новости — позвоню.

— Как лекарство-то называется? Скажи на всякий случай, я попробую поискать в аптеках. Может, все-таки есть где-нибудь?

Название было сложным и незнакомым. На всякий случай Алина записала его в блокнот.

— Все будет хорошо. Вот увидишь! — еще раз попыталась приободрить подругу на прощание. Но на том конце уже побежали, обгоняя друг друга, короткие гудки.

Она задумчиво протянула мобильник Владиславу. На душе стало еще тяжелее: нехорошее предчувствие, зародившееся в тот момент, когда она услышала голос подруги, росло с каждой секундой.

— Нужно в аптеку? — послышался голос «доброго ангела».

Алина подняла глаза. «А ведь не заслужила она его. Такого вот… Не заслужила!» — подумалось почему-то.

— Она сказала, что ни в одной аптеке нет этого лекарства. Только в Москве…

— Кто сказал, что только в Москве? Где вы там название записали? Дайте-ка мне, я посмотрю…

Мельком взглянув на запись, Влад сразу же включил зажигание. Посмотрел на часы:

— Еще успеем.

— Куда, если не секрет?

— Есть у меня один знакомый. Я думаю, он сможет помочь…

— Ой, правда? — обрадовалась Алина. — Серьезно?

— Серьезно!

— Господи, как здорово! Послушайте, Влад, я вам так благодарна…

— Вам пока еще не за что меня благодарить, — ответил он и принялся снова нажимать на кнопки мобильного телефона.

Сосредоточенный взгляд, уверенные движения. Это всегда завораживало ее в мужчинах. Только не слишком уж часто доводилось ей видеть таких вот уверенных в себе мужчин, готовых сделать все возможное для того, чтобы помочь незнакомому человеку. Не ради денег, не ради славы или престижа, а просто… Неужели такие бывают? Неужели остались до сих пор — потомки рыцарей, пережитки старых времен? Или же это всего лишь желание произвести впечатление?

— Алексей Петрович, здравствуйте. Это Влад вас беспокоит. Вы еще на работе? Да, случилось… Нет, не у меня. У одного близкого человека. Я сейчас еду к вам. Лекарство срочно требуется… Говорят, большой дефицит. Поэтому и обращаюсь к вам. Нет, до завтра ждать нельзя. Чем скорее, тем лучше. Пожалуйста, Алексей Петрович. Да, хорошо, буду минут через двадцать.

Дворники, мелькающие перед глазами, едва успевали расчищать водяные потоки. Алина молчала.

— Старый знакомый моего отца. Обещал помочь. Так что все будет в порядке, Алина. Не вешайте нос!

Он бросил на нее короткий взгляд и снова стал смотреть на дорогу.

— Куда мы едем?

— В НИИ хирургии. Минут двадцать пути. Он в какой больнице?

— Во второй городской.

— Это еще минут двадцать. Так что максимум через час доставим лекарство по назначению.

— Влад, я даже не знаю, как вас благодарить… На самом деле ведь мы практически не знакомы, а вы…

— Не за что меня благодарить, — снова повторил он. — Все это пустяки. Главное, чтобы ничего плохого не случилось…

* * *

«Главное, чтобы ничего плохого не случилось…» Эти его последние слова почему-то еще долго звучали эхом в сознании. Конечно, это главное. А все остальное — не важно. И если судьба решила преподнести такой сюрприз и сделать в этот вечер ее ангелом-хранителем человека, который был мужем женщины, разрушившей три года назад ее семью, — что ж, пусть так и будет. Судьба — странная и капризная штука. Главное, чтобы ничего плохого не случилось…

Каким-то немыслимым образом припарковавшись среди длинной череды машин, Владислав выключил зажигание.

— Я быстро. Не скучайте и не думайте о плохом. Лучше послушайте музыку…

Он пощелкал кнопками на панели магнитофона и быстро вышел из машины. Неслышно захлопнулась дверца…

Алина смотрела ему вслед. Он быстро поднимался по ступенькам, заслонившись рукой от ветра. Она даже поежилась, представив, как ему сейчас холодно.

Послышалась тихая музыка. Какая-то удивительно мелодичная инструментальная композиция с сольной партией саксофона. Алина откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза. Чувство тревоги постепенно отступало. Она уже знала наверняка — все будет хорошо. Все к лучшему… Не хотелось больше думать ни о чем, и она не думала — просто слушала музыку, растворяясь в ней, отзываясь ей каждой клеточкой тела. «Господи, как хорошо, как спокойно…»

Он появился в салоне через пару минут, весь мокрый с головы до ног.

— Алина, я вас разбудил?

— Нет-нет, я просто расслабилась…

— Вот. Целых три банки. Она ведь не сказала, сколько нужно. Как мне объяснили, одна банка — на одну систему, значит, хватит на три вливания…

— Влад, вы настоящий добрый ангел…

— Я далеко не ангел. Поверьте, Алина, — улыбнулся он. — И далеко не всегда добрый…

— Не могу себе представить.

— Ну и не надо. Знаете, приятно, когда производишь хорошее впечатление на девушку. Так что не стану больше себя разоблачать… Как вам музыка?

— Замечательная музыка.

— Правда? Если вам правда понравилось, значит, мы с вами родственники…

— Родственники?.. Это вы о чем?

— Знаете, мой отец был музыкантом. Всю жизнь в яме сидел, как мама шутила. В оркестровой яме… В оперном театре. Так вот, он всегда говорил: если людям нравится одинаковая музыка, это значит, что они родные. Не по крови, а по душе. Что души их скроены из одного куска материи… Ну, образно, вы понимаете…

Алина слушала молча и улыбалась. Теперь он снова казался ей восторженным ребенком, который в порыве радости все говорит и говорит, почти не задумываясь, просто потому, что радость его переполняет. Его сосредоточенный взгляд был устремлен на дорогу, и она подумала о том, что сейчас его глаза, наверное, снова стали такими же детскими, как в то самое первое мгновение их встречи. Наверное, он просто иногда устает быть мужчиной — но только тогда, когда абсолютно уверен, что может позволить себе расслабиться…

— Ну вот и приехали. Звоните своей подружке, пусть спустится. Нас ведь могут не пустить в больницу.

Алина набрала номер. Долго ждала ответа и начала уже беспокоиться, что Наташа так и не снимет трубку. Только после десятого гудка наконец услышала голос подруги:

— Алло!

— Ну, слава Богу. Я уж думала… Как там у вас?

— По-прежнему, — срывающимся голосом пробормотала та.

— Слушай, Наташка, мы тебе лекарство привезли. Ты спустись…

— Что?!

— Я говорю, привезли тебе три банки твоего лекарства. Спустись, а то нас не пропустят…

— Алина, ты серьезно? Ты что, в Москву на самолете…

— Да серьезно, серьезно! Не в Москву и не на самолете. Просто один знакомый помог достать… Ну, быстрее давай!

Через пару минут на крыльце показался силуэт подруги. Наташа растерянно оглядывалась по сторонам.

— Я сейчас. — Алина взяла пакет и выскочила из салона.

Она почти не замечала теперь ни холодного ветра, ни дождя, накинувшегося на нее, как злой сторожевой пес. Наташа стояла на крыльце с опухшими от слез глазами.

— Господи, неужели правда? — Она ошарашенно смотрела на пакет, в котором лежали флаконы с лекарством.

— Правда, правда… Я и сама, честно говоря, поверить не могу.

— Да где же ты взяла?..

— Перестань плакать, ну что ты… Потом расскажу. Один знакомый помог.

— Господи… Слава Богу! Вот ведь как бывает… Спасибо тебе, Алина. И знакомому твоему… Очень хороший человек, наверное. Сколько денег-то я должна?

— Денег? — растерялась Алина. — Я даже не спросила про деньги… Вот нахалка. Ладно, я с ним сама расплачусь, а потом уж с тобой посчитаемся как-нибудь. Ты не переживай, главное — чтобы все было хорошо… Ну, беги быстрее!

— Да, побегу… Спасибо тебе, Алина!

— Не за что!

Наташа скрылась за дверью. Алина постояла еще некоторое время под козырьком, потом решительно двинулась вперед. Холодный ветер показался почти теплым, колючие капли — почти ласковыми…

— Ну, все. — Она впорхнула в машину и снова окунулась в тишину и тепло. — Отдала. Спасибо большое вам просили передать. Огромное спасибо, и еще… Вы скажите, сколько это стоит.

— Черт! — Владислав выругался и хлопнул себя по лбу. — Наверное, чего-то стоит… А я сказал «спасибо» и умчался. Вот ведь! Ну, ничего, позже расплачусь. Да вы не переживайте, Алина. Вы мне ничего не должны.

— Как это не должна? — запротестовала Алина, доставая из сумки кошелек. Содержимое его было не слишком богатым — три сотни и два полтинника плюс мелочь. Один полтинник с мелочью она оставила, а все остальное выгребла из кошелька и протянула Владиславу:

— Вот, возьмите.

— Нет, не возьму. И не уговаривайте.

— Нет, возьмете!

Алина попыталась засунуть деньги ему в руку, но из этого ничего не вышло.

— Вы меня в неудобное положение ставите, неужели непонятно?

— Ни в какое неудобное положение я вас не ставлю. Я ничего за это лекарство не платил!

Спор так ни к чему и не привел. Алина открыла бардачок и бросила смятые купюры подальше. Защелкнула и всем своим видом дала понять, что это ее окончательное решение.

— Какая упрямая, — улыбнулся он.

Она не ответила на его улыбку, отвернулась к окну. Некоторое время они сидели в машине молча, в тишине, наполненной тихими звуками саксофона.

— Я так понимаю, мы поссорились? — спросил он и слегка коснулся рукой ее руки.

Она хотела выдернуть руку, но почему-то не сделала этого. Через пару секунд он сам убрал ее, оставив только тепло своих пальцев, которое быстро растаяло.

— Знаете что, Влад. Отвезите-ка меня домой.

— Отвезу. Так мы поссорились или не поссорились?

Она посмотрела на него искоса — и не смогла сдержать улыбки. Настолько искреннее переживание было в его взгляде… «Ну что за ребенок!» — снова мелькнула мысль.

— Считайте, что уже помирились.

— Ну и отлично, — вздохнул он. — Так теперь вы мне наконец скажете, где вы живете?

— Придется, — улыбнулась Алина. — Достаточно далеко отсюда, почти на другом конце города. Знаете магазин «Радуга»? Огромный такой универмаг, очень известный в советские времена? Там теперь большой автомобильный павильон открыли.

— Знаю, конечно. У меня там бабушка жила.

— Ну, значит, мы с вашей бабушкой соседками были. Я как раз в этом доме живу, в котором магазин.

— А она в соседнем жила. Который с торца, пятиэтажка.

— Знаю…

Дождь за окном постепенно утихал, ветер успокаивался. Капли теперь стучали в окно не так настойчиво, и ритм этого стука напоминал уже не сумасшедшее «латино», а что-то более спокойное и лирическое. «О чем же шепчет дождь?» — Алина снова прикрыла глаза и откинула голову на спинку сиденья. Теперь, когда нервное напряжение отпустило, она вдруг почувствовала, как сильно устала. Просто вымоталась вся за этот долгий день, наполненный сплошными переживаниями. Приоткрыла на мгновение глаза, покосилась на Влада. Тот сосредоточенно смотрел на дорогу и почему-то улыбался кончиками губ. Или, может быть, это ей показалось…

Она почувствовала, как наливаются свинцом веки. «Совсем расслабилась, старушка», — удивилась она своему спокойствию. Откуда взялось это забытое ощущение? Из детства, наверное. Почти такие же чувства она испытывала, когда еще маленькой девочкой вдруг просыпалась по Ночам от приснившегося кошмара и бежала, шлепая босыми ногами по полу, в родительскую спальню. Ложилась, сворачиваясь калачиком, в середину, между мамой и папой, и сразу же засыпала, абсолютно уверенная в том, что теперь ей уже нечего бояться. Что все будет хорошо и никакой кошмар больше не приснится…

Капли, стучащие в окно, окончательно примирились с неизбежностью и теперь уже настойчиво пытались подстроиться под ритм саксофона. С каждым разом у них это получалось все лучше и лучше. Музыка дождя постепенно сливалась с музыкой саксофона и становилась по-настоящему волшебной. Это неразрывное единение двух мелодий рождало мысленные образы удивительной красоты. Алина видела птиц с синими крыльями, кружащихся над белой гладью речных волн. Их полет был плавным и спокойным. Каждый взмах крыла порождал небольшую зыбь на поверхности воды. Волны-кружева отражали слабый свет угасающего вечернего солнца…

Алина была здесь, среди птиц. Она протягивала к ним руки, и они, нисколько не боясь, легко касались ее своими крыльями, садились на плечи. Она улыбалась, догадываясь, что попала наконец в ту самую сказочную страну, в которой мечтала оказаться с самого детства. Ту страну, где дружат люди и птицы, где они понимают друг друга и разговаривают на одном языке. Медленно ступая вдоль нежно-желтого песчаного берега, она смотрела на птиц и улыбалась, слегка прищуриваясь от солнечного света. Потом присела у самой воды, почувствовав прикосновение теплых волн. Зачерпнула руками две пригоршни сухого песка и долго смотрела, как он струится вниз сквозь пальцы мелкой золотой пылью. Этого золотого песка вокруг было много, он был теплым и ласковым, как вода, как тихий ветер, изредка прикасающийся к ее волосам своим нежным дыханием. Она чувствовала, что все это — счастье, и оно принадлежит ей, только ей одной, и никто у нее его уже не отнимет, потому что она — королева на этом волшебном острове счастья. И эти волны, и песок, и солнечный свет, и ласковый ветер — все только для нее, для нее одной…

Внезапно вокруг потемнело. Как-то неожиданно и быстро скрылось за горизонтом желтое солнце, и волны перестали уже отливать золотом, послушно потемнели, отражая одну лишь черноту беззвездного неба. «Ночь», — с надеждой подумала Алина, хотя догадывалась, что это не просто ночь. На этом волшебном острове счастья ночей не бывает… Небо все темнело, темнотастановилась непроглядной и страшной. Оглядевшись по сторонам, Алина уже ничего не увидела — ни птиц, ни воды, только один сплошной черный цвет, который постепенно сгущался вокруг нее, уплотнялся, начинал уже сдавливать дыхание своей тяжестью. Ощущение дикого страха заполнило собой каждую клеточку души… Она вскрикнула и проснулась.

— Тише, тише… Все в порядке, ничего не случилось… Ну, успокойся же… — послышалось над головой, и она почувствовала прикосновение чьей-то теплой ладони к своей влажной щеке. — Не плачь, это просто сон, всего лишь сон…

Еще не успев вспомнить, где она и кто ее успокаивает, отреагировав инстинктивно на одно лишь тепло и интонации голоса, она прижалась к Владу, спрятав лицо у него на груди. Он бережно провел рукой по ее волосам и снова прошептал:

— Это просто сон…

— Сон, — повторила Алина, приподнимаясь. Увидела его лицо, склонившееся над ней, и вспомнила: — Владислав…

— Так точно.

— Я, кажется, заснула…

— Заснула. А я не стал тебя будить. Так сладко ты спала, знаешь…

Он незаметно перешел на ты, и Алина почувствовала, что и ей так намного проще.

— Послушай, что за странный день такой. Сначала ты спасаешь меня от дождя. Потом спасаешь от смерти отца моей подруги. Потом везешь меня домой и терпеливо ждешь, когда я высплюсь. Я, наверное, чего-то не понимаю… Только ведь мы едва знакомы. Почему же?..

— Я и сам не совсем еще понимаю… Хотя в общем-то нет здесь ничего непонятного. Я не стал тебя будить потому, что мне жалко было нарушать твой сон. Ты спала, как ребенок, что-то бормотала во сне и улыбалась. Последней сволочью надо было на свет родиться, чтобы посметь потревожить такой сон. Насчет отца твоей подруги ты сильно преувеличиваешь, потому что спасать от смерти — это удел врачей, а я просто помог достать нужное лекарство. А насчет того, что я предложил тебе укрыться от дождя в своей машине…

— Да?

— Понимаешь, еще там, в магазине, когда я тебя увидел… Еще в первый раз, когда ты фотографии перепутала… Я еще тогда подумал: как жалко, что я тебя больше не увижу. А потом, когда снова пришел… Извини, я не мастер говорить. Как-то все сбивчиво получается, и говорю как будто совсем не то, что сказать хочу. Я не знаю, Алина, как тебе это объяснить. Если честно, со мной такое впервые. Я сел в машину, включил зажигание и понял, что никуда не поеду. Что дождусь тебя, а дальше… В общем, все примерно так и было. А теперь я чувствую, что не смогу…

— Бред какой-то, — перебила его Алина. — Что ты вообще говоришь, ты хоть знаешь…

— Говорю, что думаю. Что чувствую. Хоть и не совсем складно… Я тебя чем-то обидел?

— Нет, что ты. Просто все это как-то…

Она не смогла подобрать нужных слов.

— Но, может быть, это так и бывает?

— Что — это?

Он промолчал в ответ.

— Нет, — покачала она головой. — Нет, извини. Спасибо тебе за все. Я пойду…

— Постой.

Он накрыл своей ладонью ее ладонь. Бережно, но в то же время настойчиво. Алина опустила глаза. Некоторое время она не двигалась, почти не дышала. Чувствовала: нужно встать и уйти, но почему-то не могла. Наконец сумела выдавить из себя:

— Я пойду, Влад.

— Мы не увидимся?

— Я не думаю… Не думаю, что в этом есть смысл.

— Но почему, Алина? Ты… У тебя есть кто-то?

— Не в этом дело, Влад. Извини, мне надо идти. Спасибо тебе за все…

Она уже открыла дверцу машины.

— Какие твои окна?

— Два крайних на восьмом этаже. Зачем тебе?

— Я дождусь, пока ты включишь свет. Чтобы знать, что с тобой все в порядке.

— Всего доброго.

Он не стал настаивать:

— И тебе.

Она захлопнула дверцу и быстро, почти бегом, стала удаляться. Поднялась на лифте на свой этаж. Не включая света, сняла обувь и прошла в кухню к окну. Выглянула, стараясь не пошевелить занавеской. Машина стояла. Все на том же месте, с выключенными фарами. Она отошла от окна и нажала на кнопку выключателя. Снова подошла к окну, прислушалась. Через какое-то время до нее донеслись звуки работающего двигателя. Потом, когда они смолкли, Алина снова выключила свет и подошла к окну. Улица была пустой…

* * *

Заснуть не получалось. Часы показывали уже третий час ночи, а Алина все ворочалась с боку на бок, ожидая, когда же придет сон. Но сон не приходил. Она уже несколько раз принималась считать барашков, но где-то на третьем десятке барашки каждый раз забывались, таяли, как облака, и мысли снова принимались кружиться в голове вихрем.

Она никак не могла разобраться в своих чувствах. Все то, что произошло, просто не умещалось в сознании. Она вспоминала, перебирала в памяти эпизоды этой странной встречи, раздумывая о том, как щедра бывает судьба на сюрпризы. То, что она свела ее с этим человеком, — уже само по себе неожиданно. Но еще более неожиданными казались ей чувства, которые вызвала в душе эта встреча.

Еще вчера она не знала Владислава. Знала только о его существовании, не более того. Никогда не задумывалась о том, кто он, какой он. И представить себе не могла, что однажды ночью не сможет заснуть, думая о нем. Что будет лежать не смыкая глаз и вспоминать его улыбку, его голос. И страдать… Мучительно страдать оттого, что эта улыбка, и этот голос, и этот взгляд — все это ей не принадлежит и принадлежать не может. «Неужели это — правда? — удивлялась она самой себе. — Неужели можно вот так, с первой встречи… Ерунда. Быть этого не может».

Мелькнула мысль: может быть, напрасно она вела себя с ним так категорично? Ведь тысячи женщин на свете встречаются с женатыми мужчинами и счастливы при этом… Или почти счастливы, или несчастны… «Скорее несчастны, — перебила она себя. — И несчастны при этом все трое. Потому что на чужом несчастье своего счастья…» Мысли путались. Она подумала было о том, что Лариса, возможно, вполне заслуживает того, чтобы ее наказали. Ведь сама она несколько лет назад не утруждала себя подобными раздумьями, когда решила завести роман с женатым мужчиной… Но мысль эта показалась ей жуткой: кто она такая, чтобы кого-то наказывать? Ведь не Господь Бог же в самом деле… Может, это наоборот проверка для нее, искушение?

Бред какой-то. Это просто стечение обстоятельств. Случайное стечение обстоятельств. В конце концов думать здесь не о чем: Влад женат. Женат, и точка. Едва ли следует тешить себя воспоминанием о том, насколько категорично и даже грубовато он общался с женой по телефону. Она его жена, и кем бы она ни была, какой бы стервой и сволочью, сколько бы зла ни причинила когда-то Алине — это ничего не меняет. Это ничего не должно менять!

«Не заслужила. Она его не заслужила, такого, — в который раз мелькнула мысль. — И все равно, это ничего не меняет. Заслужила — не заслужила… Не мне решать!»

Она еще долго не могла заснуть. Снова и снова пыталась заставить себя не думать о Владе и каждый раз вынуждена была признаться в том, что это у нее плохо получается. За окном продолжал робко стучать дождь. Теперь он, казалось, успокаивал ее: не нужно так расстраиваться, все пройдет, ведь ты это знаешь…

Все проходит, все рано или поздно заканчивается. День, два, может быть, неделя — и она перестанет думать о нем, забудет и глаза, и улыбку, и голос. И больше никогда не будет мучиться от сознания того, что сейчас, именно в этот момент он, может быть, обнимает жену и шепчет ей на ухо те самые слова, которых ей, Алине, не суждено от него услышать. Не суждено…

* * *

Рабочий день выдался тяжелым. Наташа прийти не смогла — позвонила утром, извинилась, что не может отлучиться из больницы, и попросила Алину потерпеть один денек. А Алина была даже рада тому, что ей пришлось в этот день работать без напарницы: свободного времени практически не было, она едва успевала обслуживать клиентов, бегала от окошка к окошку, считала деньги, принимала заказы, вынимала из коробок и складывала обратно фотоаппараты. Но все же время от времени она ловила себя на мысли, что слишком часто поглядывает туда, за витрину, откуда вчера появился Влад. «Придет? Может, придет все-таки… Но ведь я же сама ему сказала, что не надо приходить. Ведь на самом деле — не надо! Но, может, все-таки…» Напрасно она надеялась, засыпая накануне под утро, что на следующий день все будет по-другому. Что все забудется, и события, произошедшие накануне, будут восприниматься ею как забавное и неожиданное приключение, не более того. Напрасно надеялась, что сможет наконец заставить себя немного позлорадствовать: муж ее давней удачливой соперницы, оказывается, тот еще пройдоха. Судя по всему, из таких, которые на следующий же день после свадьбы жене рога наставляют… Эта мысль ее совсем не утешала, и уже тем более не давала повода для злорадства. Она почему-то совсем не думала, что Влад из таких. Но, с другой стороны, если он не из таких — значит, все то, что он говорил ей вчера вечером, было правдой? Значит, на самом деле говорил то, что чувствовал, а не просто клеил очередную девчонку для забавы?

От этой мысли Алине почему-то становилось окончательно плохо, и она из последних сил пыталась убедить себя, что и доли искренности в его словах не было. И быть не могло, потому что все они, мужчины, такие. Она все повторяла про себя эти слова, которые всегда считала абсолютно глупыми. Повторяла и не верила в них. Но потом подумала: если все это чего-то стоит, если это не простой обман — он должен прийти. Должен, несмотря на запрет, попытаться еще раз достучаться до нее. По крайней мере именно так всегда случается в любовных романах и в фильмах о любви…

Предчувствия не давали ей покоя. Она понимала, что ждет его появления, и вместе с тем даже боялась допустить мысль о том, что он придет. Даже представить себе не могла, как будет себя с ним вести, что скажет. Несколько раз она даже пожалела о том, что Наташа не смогла прийти на работу. Может, выслушала бы ее, посоветовала бы что-нибудь. Хотя — что здесь посоветуешь? И кто, кроме нее самой, может принять единственно правильное решение, сделать выбор? И снова мелькнула настойчивая мысль: «Нет у меня никакого выбора. Нет никаких вариантов, кроме одного: забыть. Забыть и больше не вспоминать о нем, потому что встретились мы слишком поздно. Если бы раньше, всего лишь на год раньше, тогда все было бы по-другому…»

День прошел в суматохе и бесконечных раздумьях. Выходя после работы из магазина, она помимо своей воли бросила взгляд на расположенный неподалеку перекресток: именно там, на этом перекрестке, стояла вчера его машина. Сегодня ее там не было. Алина быстрым шагом прошла вперед, удивляясь внезапному ощущению острой обиды. «Ведь сама же сказала — не приходи. Сама сказала, вот он и не пришел. Не пришел и правильно сделал…»

Со стороны перекрестка послышался сигнал автомобиля. Она остановилась, замерла на мгновение. Настойчивый сигнал повторился снова. Сердце упало куда-то вниз… Алина оглянулась и увидела девушку, приоткрывающую дверцу серебристой «десятки». Она успела заметить радостную улыбку на ее лице. Дверца захлопнулась. Машина тронулась с места, развернулась и уехала в противоположном направлении… Алина долго смотрела вслед, потом снова пошла вперед медленным шагом.

«Вот так-то, старушка. Сегодня праздник не на твоей улице. Сегодня счастье — не твой гость, — грустно улыбнувшись, подумала Алина. — Ну что ж, в жизни есть много других интересных и важных вещей…»

Каких именно, она так и не придумала. По дороге зашла в магазин, купила продукты, не чувствуя никакого желания что-то из них приготовить. Долго рассматривала афиши, пытаясь понять, не хочется ли ей сходить на какой-нибудь концерт или спектакль. Поняла, что совсем не хочется… Долго бродила по скверу, разглядывая набухшие и уже кое-где прорвавшиеся безудержной зеленью почки, вдыхала весенний воздух. Но в душе продолжала царить осень, несмотря на то что вокруг цвела весна. Бросала мимолетные взгляды на влюбленные пары, прогуливающиеся по скверу и никого вокруг себя не замечающие.

Домой идти не хотелось. Подумав о том, что завтра пятница, последний день рабочей недели, и впереди ее ждут два выходных дня, Алина совсем затосковала. В то же время немного разозлилась на себя за то, что никак не может преодолеть нахлынувшую тоску. За то, что и не пытается с ней бороться. А надо бы…

В автобусе она устроилась в уголке, на самом дальнем сиденье, отвернулась к окну и все время смотрела на дорогу. Через какое-то время она обнаружила, что среди проезжающих мимо машин невольно выделяет темно-синие иномарки, каждый раз пытаясь успеть рассмотреть, кто сидит за рулем. «Наваждение какое-то… Интересно, долго еще это будет продолжаться?» — с нарастающим раздражением подумала Алина и вдруг услышала:

— Девушка, что сидим-то? Приехали уже, конечная остановка!

Она обернулась на голос. В автобусе, кроме нее, уже не было ни одного пассажира. Водитель нетерпеливо поглядывал на странную пассажирку, ожидая, когда же она наконец освободит салон.

— Извините…

Алина встала и направилась к выходу, мысленно посылая в свой адрес тысячи проклятий. Снисходительный и слегка насмешливый взгляд водителя совсем вывел ее из себя. Она с трудом сдержалась, чтобы не нагрубить ему. Молча вышла из автобуса. А водитель сдерживать себя не стал.

— Весна, пора любви, — пропел он ей вслед.

Алина не стала оборачиваться. Злость просто кипела в ней. Она злилась на себя, на «догадливого» водителя, который мог бы придержать свое мнение при себе. На Влада, который внезапно появился в ее жизни и превратил ее в сплошной хаос. На весну, которую лучше было бы вообще исключить из календаря, раз уж люди говорят, что именно она является причиной всех несчастий…

Она решила идти пешком, несмотря на приличное расстояние, отделяющее конечную остановку маршрута от павильона «Радуга». Здесь, в достаточно удаленном от центра районе города, прогулка получалась не слишком-то приятной. Через пять минут туфли были грязными, и даже колготки оказались забрызганными грязью, что дало Алине еще один повод разозлиться на весну и окончательно испортило настроение.

Дома, выпив чашку чая, она почувствовала, как сильно устала. Бессонная ночь, нервное и физическое напряжение давали о себе знать. Алина с надеждой подумала о том, что, возможно, сумеет сейчас заснуть, несмотря на то что поздний вечер еще не наступил. Если бы ей удалось заснуть и проспать до утра, не пришлось бы мучиться, оставшись наедине с собой и собственными мыслями. Она уже собралась стелить постель, но ей помешал телефонный звонок.

— Алло, — услышала она на том конце Наташин голос. — Наконец-то, я все звоню, думаю, куда ты пропала?

— Я просто решила прогуляться немного после работы. Так, по магазинам прошлась. Вот собиралась тебе позвонить, а ты сама позвонила… — солгала Алина, испытывая неловкость: надо же, из-за собственных глупых переживаний она совсем забыла поинтересоваться, как дела у подруги. — Какие у вас новости?

— Новости хорошие. Сказали — выкарабкается…

— Я рада за тебя, Наташа.

— Рада, говоришь? Что-то голос у тебя не радостный. Случилось опять что-нибудь? Только не говори, что от тебя муж ушел три года назад…

— Не буду. Муж здесь ни при чем. Точнее, мой муж…

— Так-так, это интересно…

— Слушай, а ты не можешь ко мне приехать? Поговорим… Такая тоска на душе, знаешь. Если, конечно, тебе нужно быть в больнице…

— Нет, там мама осталась. Я из дома звоню. Я вообще-то поспать хотела… Но ты меня заинтриговала!

— Я, кажется, сама себя заинтриговала так, что дальше некуда!

— Только скажи мне свой точный адрес, я ведь еще ни разу у тебя не была…

В ожидании появления подруги Алина немного оживилась. Поставила греться на плиту чайник, осмотрела с пробудившимся интересом купленные только что и равнодушно брошенные в холодильник продукты. Оказалось, вполне можно приготовить вкусный весенний салат.

Ко времени приезда подруги Алина успела соорудить на кухне незамысловатый, но очень красивый стол.

Некоторое время разговаривали о Наташиных больничных делах.

— Ты мне так помогла, даже представить себе не можешь! Можно сказать, от смерти спасла пьяницу моего горького!

— Знаю. Только ведь это не я. Я здесь совсем ни при чем.

— Да, я помню, это какой-то твой старый знакомый…

— Он не старый. Совсем не старый, а очень молодой и недавний мой знакомый. Я с ним познакомилась вчера…

— В нем-то все и дело?

— В нем, правильно догадалась.

— Я так понимаю, вчера ты познакомилась с каким-то парнем, который тебе запал в душу?

Алина молчала некоторое время. В голосе подруги она ясно слышала шутливые интонации, и это ее немного покоробило, потому что самой ей было не до шуток. Наташа, видимо, почувствовала, что Алина сейчас не в том состоянии:

— Эй, я смотрю, дело гораздо серьезнее, чем мне показалось на первый взгляд? Хорошо, если ты считаешь, что в моем голосе должны быть интонации искреннего соболезнования, а лицо должно принять траурный вид, — я так и сделаю…

Она сразу начала воплощать свои планы, медленно опуская уголки губ вниз. Все ниже и ниже…

— Ладно тебе, Наташа. Правда — не до шуток. Он женат, понимаешь…

— Жена — не стенка, — живо отреагировала подруга.

— Я знаю. По собственному опыту…

— Ну, прости. Я, правда, что-то не то ляпнула. На самом деле я так не думаю… Ты ведь помнишь, мы с тобой вчера об этом говорили.

— Говорили. Как раз вчера и говорили…

— Да не томи ты! Ну, рассказывай же наконец!

Алина вдохнула поглубже и призналась:

— Помнишь, я вчера конверты с фотографиями перепутала? Ну, нарочно, ради смеха?

— Помню.

— Вот и посмеялась…

— Ничего не понимаю. — Наташа застыла от удивления.

— Да опусти ты вилку. Все ты прекрасно понимаешь…

Пока Алина рассказывала, Наташа сидела молча, глядя широко открытыми, удивленными глазами. Алина и сама не ожидала, что ее рассказ окажется таким долгим. Она постепенно воспроизводила в памяти каждую минуту их встречи. Подробно описывала взгляды, интонации голоса, свои ощущения. Она даже забыла про Наташу, — как будто говорила для самой себя.

— Вот такая история со мной произошла…

— Я так чувствую, что она с тобой еще не произошла. Она только начинает происходить.

— Нет, — грустно улыбнулась Алина. — Он ведь не пришел. Знаешь, я думаю, если бы он очень сильно захотел меня увидеть, пришел бы непременно. Несмотря на мой запрет, несмотря ни на что… Все равно пришел бы.

— Да мало ли какие обстоятельства могут помешать человеку? Может, он завтра придет?

Наташа старалась. Изо всех сил старалась развеять ее душевную смуту, и от этого Алина почувствовала, что ей становится легче. Не слишком внимательно вслушиваясь в рассуждения подруги о превратностях судьбы, она думала о своем: насколько важно бывает порой просто выговориться! Просто рассказать человеку о том, что случилось, попытаться передать свои чувства. И тогда даже самая безвыходная ситуация кажется всего лишь черной полосой, но никак не концом жизни. Алина почти физически чувствовала, как отпускает тяжесть, холодным камнем притаившаяся на самом дне души.

— Наташа, спасибо тебе.

— Да за что меня благодарить, я же тебе ничем помочь-то не могу!

— Я знаю. И все равно, спасибо. Ведь я теперь — не одна. Мне стало легче в два раза…

— Ну и отлично. И вообще, Алинка, может, все не так страшно? Может быть, на самом деле тебе повезло?

— Как утопленнику, — отшутилась Алина. — Ладно, поговорили — и хватит. Давай о чем-нибудь более приятном…

Наташа засиделась до позднего вечера. Проводив ее до остановки, Алина вернулась домой с хорошим настроением и снова подумала, насколько важен бывает простой разговор двух близких людей. «Ничего, прорвемся», — думала она засыпая. На этот раз она уснула сразу, едва коснувшись щекой подушки.

Дни проходили за днями. Следующий рабочий день выдался спокойным: посетителей было мало, и им с Наташей удалось целых двадцать минут провести в подсобке, поглощая кофе вприкуску с вкуснейшими слоеными пирожками. Наташа выполнила просьбу Алины и ни разу не коснулась в разговоре темы ее внезапно завязавшегося и так же внезапно закончившегося в один день романа. Алина старалась больше не думать о Владиславе…

Получалось не слишком успешно, и все же она чувствовала, что напряжение ее постепенно ослабевает. Окончательно убедившись, что начавшаяся история не будет иметь продолжения, она на некоторое время впала в тихую меланхолию, которая продолжалась почти всю следующую неделю. Иногда ей казалось: знай она адрес Влада или его номер телефона, не выдержала бы и непременно нашла его. Если бы в этой истории хоть что-то зависело от нее, едва ли у Алины хватило бы мужества вот так хладнокровно вычеркнуть из души свое чувство. Чувство, которому она пока не давала имени. Любовь? Но разве может родиться любовь после двух-трех часов общения с человеком? Тогда — что же? Что за странное притяжение успело возникнуть между ними за эти несколько часов? А может быть, когда-то давно, в прошлой жизни, много-много веков назад они уже любили друг друга, но не смогли быть вместе? И это притяжение — знак того, что судьба дает им второй шанс?

Алина сама себя обрывала, не давая своим мыслям развиваться дальше, потому что знала — впереди будет все тот же тупик. В конце концов все это не важно. Что это было, почему это было… Было да прошло. В прошлой ли жизни, в этой ли — не имеет значения.

Единственный положительный момент в этой истории все-таки был — Алина совершенно перестала думать о Максиме. Боль и обида полностью покинули ее душу: теперь прошлое окончательно стало для нее прошлым. Всего лишь воспоминанием, не более того. Во время очередной прогулки по скверу, которая теперь стала для нее традиционным ритуалом, она вдруг поняла, что думает о Максиме как о совершенно постороннем человеке. И даже себя — ту, счастливую и влюбленную в собственного мужа — вспоминает, как старую добрую знакомую. Немного смешную и не успевшую повзрослеть девочку, которой в жизни так не повезло…

Подошла к концу еще одна рабочая неделя. В субботу утром Алина проснулась от телефонного звонка. Часы показывали начало девятого. «Кто бы это мог быть, так рано? — удивилась она. — Мама? Но с ней я вчера вечером разговаривала…»

Это была Наташа. Голосом, прерывающимся от избытка эмоций, она сообщила Алине, что та должна немедленно просыпаться.

— Имею право в свой законный выходной… — Алина попыталась возмутиться, но Наташа даже слушать ее не стала.

— Только не сегодня! Не сейчас! Сейчас ты должна собираться!

— Куда это я должна собираться?

— На пикник!

— Какой еще пикник, ты бредишь, что ли?

— Я в полном порядке, — заверила ее Наташа. — Слушай меня. Ты помнишь, я тебе рассказывала про того парня, с которым познакомилась в прошлый четверг? Про Игоря?

— В прошлый четверг? — Алина припоминала с трудом, но все же согласилась: — Помню.

— Так вот, Игорь и его друг Валера приглашают нас с тобой на природу. Подышать свежим воздухом, понежиться на солнышке, шашлык, вино, музыка, веселье, соглашайся! — отбарабанила Наташа на одном выдохе.

— Постой, постой, ты строчишь как из пулемета. Я ничего не понимаю…

— Да что здесь понимать! Два симпатичных молодых человека приглашают нас с тобой отдохнуть на природе. У тебя есть два часа на сборы.

Алина почувствовала, что окончательно проснулась. А вместе с ней проснулся и ее двойник-аналитик, который сразу же сумел отыскать в ситуации массу спорных моментов.

— Игорь и его друг Валера… Но я не знаю ни Игоря, ни Валеру. Следовательно, они меня не знают тоже. Как они могут меня куда-то пригласить?

— Да перестань, я сама с Игорем едва знакома, а Валеру вообще ни разу в глаза не видела. Просто Игорь сказал, что будет с приятелем, и попросил меня взять с собой подружку. Для компании, неужели не понимаешь?

— Понимаю. Для компании, — согласилась Алина без малейшего энтузиазма.

— Да что с тобой, Алинка? Ну неужели тебе нравится твоя жизнь кислая? Так и будешь все время сидеть и лить слезы, вспоминать своего Максима, а теперь еще и этого, как там его звали…

— Не важно, — оборвала немного резко Алина. Она прекрасно понимала, что Наташа права.

Нельзя хранить свою боль, как музейный экспонат, дорожить ею, как священным реликтом. Нужно пытаться выпустить ее из души, как птицу из клетки. Выпустить, а если не захочет — вытолкать пинками. С ней, с болью, только так и надо…

Но кто сказал, что она не хочет ехать на этот пикник? Очень даже хочет и очень рада, что ей выпал такой чудесный шанс развеяться, провести время весело, пообщаться, воздухом подышать. Наверное, и в самом деле пора бы уже прекратить вести затворнический образ жизни. Ведь это единственная возможность хоть что-то изменить. Двадцать пять лет — еще не старость, но уже и не первая молодость…

— Ну, что молчишь? Ты согласна или нет? — В голосе подруги сквозило нетерпение.

— Пожалуй, согласна… Только скажи… Насколько я понимаю, две девочки и два мальчика — это две пары.

— Правильно понимаешь. Молодец, совсем взрослая уже стала…

— Не надо иронизировать, прошу тебя. Мне просто интересно, этот Игорь, то есть Валера, то есть… — Алина окончательно запуталась. — Я забыла, кто из них…

— Валера, — снисходительно вздохнула Наташа. — Валера предназначен тебе.

Последние свои слова она произнесла весьма торжественно. Алина рассмеялась:

— Не строй из себя оракула, дорогая. Нам не дано знать, кто кому предназначен…

— Ошибаешься. На сегодня тебе предназначен именно Валера. А дальше — вам самим решать…

— Постой-ка! — перебила Алина. Что-то в словах, а особенно в интонации подруги показалось ей подозрительным. — Что-то мне твоя настойчивость не нравится…

Промелькнула догадка, но Алина даже не успела высказать своих подозрений. Наташа во всем созналась сама:

— Твоя интуиция меня когда-нибудь сведет в могилу! Ладно, признаюсь, все было не совсем так… На самом деле я сама попросила Игоря прихватить с собой приятеля. Алина?

Алина молчала.

— Я не понимаю, в чем состав преступления, — почти обиделась Наташа. — Ну, скажи, что я плохого сделала?

— Да нет, ничего. Все ты правильно сделала. Спасибо тебе, Наташа. Кто-то ведь должен был рано или поздно вытащить меня из этого подземелья жизни. Если бы не ты — кто знает, сколько бы мне ждать еще пришлось? Попытка не пытка…

— Вот и я говорю! — облегченно вздохнула Наташа. — Так значит, ты поедешь?

— Поеду.

— Вот и отлично. А Валера — увидишь, он тебе понравится!

— Ты с ним знакома?

— Нет, не знакома. Ни разу не видела даже…

Алина снова рассмеялась.

— Может, это и к лучшему!

Закончив разговор, Алина задумчиво опустилась в кресло. Напротив висело зеркало. Она долго рассматривала свое отражение. Не слишком чистые, спутанные волосы, темные, четко обозначенные круги под глазами, печальный взгляд. Разве у этой девушки есть шанс?

«У этой девушки есть по крайней мере время. Для того, чтобы помыть голову и замазать эти маскарадные очки. За два часа можно успеть сделать и то и другое. Принцессой, может, и не стану, но хотя бы на человека буду похожа. Нужно всего лишь встать с кресла…»

Алина заставила себя наконец сделать это спустя еще минут десять.

Встала, снова окинула критическим взглядом отражение в зеркале — теперь уже в полный рост — и снова подумала о том, что шансы у нее призрачные. Волосы можно вымыть, круги — замазать, только ведь никак не скроешь эту пустоту внутри, которая отражается в глазах. Кому покажется интересной такая девушка, у которой на лице написано: ничего не хочу!

— Ничего я не хочу, — прошептала Алина, медленно направляясь в ванную. Еще несколько минут назад она почти поверила в то, что стоит ей только заставить себя сдвинуться с места — и жизнь изменится. А теперь Наташкина затея с поездкой на природу казалась ей совершенно нелепой. Она уже заранее представляла себе натянутую атмосферу этой встречи, искусственные улыбки, показную заинтересованность во взгляде… Зачем все это? Кому все это нужно?

Намыливая голову, Алина все пыталась убедить себя в том, что это нужно ей. В конце концов поездка на природу, если не принимать во внимание все эти глупости по поводу ее предстоящего знакомства с таинственным Валерой, может оказаться элементарно полезной для здоровья. Свежий воздух — здоровый цвет лица. Может быть, исчезнут после прогулки эти темные круги под глазами? Весенние пейзажи — пища для души, отличный повод для того, чтобы порадоваться жизни и обрести оптимистический настрой. И в конце концов — кто сказал, что предназначенный ей Валера должен непременно оказаться занудой? Может, он как раз напротив очень веселый и интересный человек? Может быть, к тому же еще и симпатичный?

— Очень даже может быть, — произнесла она вслух для большей убедительности. Сполоснулась под прохладным душем, замотала голову полотенцем, накинула халат и пошла на кухню, по дороге размышляя над тем, что бы такое приготовить по-быстрому для этого пикника. Не мудрствуя лукаво, решила отварить побольше яиц и наделать разных бутербродов.

В окно светило по-утреннему оранжевое солнце. Алина изредка поглядывала на него, щурясь, словно искала поддержки. И солнце щедро обещало все сразу: и счастье, и любовь, и радость, и успех. Ни одного, даже самого крошечного облачка на весеннем небе в то утро просто не было. «Интересно, — подумала она. — Проливной дождь может рассказать о многом. Каждому — о своем, а вот такое безоблачное небо способно настойчиво твердить только об одном. О беспросветном счастье. Так настойчиво, что даже начинает казаться подозрительным это счастье беспросветное…»

Алина подошла к окну и задернула штору с чувством легкой обиды. Патологический оптимизм дневного светила, как оказалось, ее просто раздражал. Без солнца стало как-то спокойнее и уютнее…

Она намазывала на хлеб масло и майонез, стараясь проявить всю свою кулинарную изобретательность. Нарезала сыр, ветчину и огурцы тонкими ломтиками, тихонько напевая про себя какой-то знакомый мотив. Думала о предстоящей поездке, пыталась представить себе, как выглядит ее будущий знакомый Валера. Почему-то — возможно, все из-за того же настойчивого солнца — он представлялся ей высоким и нескладным рыжим парнем с кучей веснушек на лице, вечно улыбающимся. И улыбка у него было чуть глуповатая…

Образ оказался удивительно устойчивым: через какое-то время Алина поняла, что, как ни пытается, представить себе по-другому своего будущего знакомого просто не может. Рыжий, нескладный, с глупой улыбкой на лице. Почему это вдруг? Почему бы не быть ему высоким жгучим брюнетом или романтичным блондином с бездонными голубыми глазами? Или интеллигентного вида молодым человеком с ироничной улыбкой на лице?

В дверь позвонили. Алина посмотрела на часы: до ожидаемого появления Наташи оставалось по крайней мере еще минут сорок. «Кто бы это мог быть?» — подумала она, направляясь к двери и на ходу поправляя распахнувшийся халат. Потом вспомнила, что два дня назад разговаривала по телефону с Еленой Михайловной, бывшей своей свекровью, и что та обещала зайти в выходные. Сердце заныло: Алина почувствовала, что сейчас ей совсем не хочется выслушивать бесконечные рассказы о Максиме. В последнее время Елена Михайловна, которая когда-то помогла Алине выйти из серьезнейшей депрессии, сама пребывала в состоянии крайнего пессимизма. Алина ее понимала: за три прошедших года она просто выдохлась, устала быть сильной. Алина всегда слушала ее внимательно, понимая, что той больше и не нужно ничего. Только бы высказаться, только бы поделиться с близким человеком… «И все-таки не совсем вовремя», — вздохнула Алина и открыла дверь.

На площадке никого не оказалось. Алина уже решила, что это была шутка соседских детей или что звонок ей послышался, как вдруг из-за двери послышался голос:

— Девушка по имени Алина здесь проживает?..

Сначала она увидела цветок. Краешек темно-бордового бутона робко показался из-за двери, за ним — весь цветок в окружении изумрудно-зеленых листьев. Едва раскрывшиеся лепестки розы поблескивали мельчайшими капельками влаги, застывшими на них, как жемчужная россыпь. Цветок был завернут в обычную прозрачную обертку, туго прихваченную в нижней части узкой серебристой лентой. Цветок держала рука…

Алина подняла глаза и увидела Владислава.

Он вышел из своего укрытия и стоял теперь напротив Алины.

— Возьми, это тебе. — Он протянул розу.

Она взяла цветок, нечаянно, лишь на короткий миг прикоснувшись своей рукой к его ладони. Ответила:

— Спасибо.

И продолжала стоять, не двигаясь и ничего не говоря.

Алина даже приблизительно не могла сказать, сколько времени она простояла в каком-то странном оцепенении, сжимая в руке розу и не отводя взгляда от глаз напротив. Не смогла бы вспомнить, о чем она думала в тот момент, потому что мысли, рождаясь, тут же таяли, не успев принять конкретного очертания.

Он первым пришел в себя:

— Извини, я пришел к тебе без приглашения. Поэтому, наверное, не могу рассчитывать…

— Нет-нет, что ты!

Она вдруг испугалась, что он сейчас уйдет. Больше никаких мыслей — только остановить его, только бы он не подумал, что она ему не рада, что она его не ждала. И спросила вдруг, сама не ожидая услышать от себя этих слов:

— Где ты был столько времени?

Он улыбнулся:

— Так все-таки можно или нельзя к тебе войти?

Алина рассмеялась в ответ, осознав, что они уже слишком долго стоят на лестничной площадке.

— Конечно, можно. Извини, я просто растерялась немного…

— Я сам растерялся.

Он вошел вслед за ней в темную прихожую. Алина щелкнула выключателем — лампочка вспыхнула и сразу погасла.

— Перегорела. Есть у тебя другая?

— Есть, кажется, — не совсем уверенно ответила Алина.

— Принеси, я поменяю.

— Сейчас…

Происходящее казалось нереальным. Она ушла в комнату, отыскала лампочку. Вернулась, протянула ее Владиславу:

— Вот, возьми…

Он некоторое время стоял в ожидании. Потом снова спросил:

— А табуретка у тебя есть?

— Да, табуретка. Конечно, у меня есть табуретка…

Алина принесла из кухни табуретку, продолжая сжимать в другой руке подаренную розу.

Владислав снял ботинки, взобрался на табуретку и принялся выворачивать лампочку. Вывернул, положил на тумбочку и стал вворачивать новую. Она наблюдала за его действиями, не отводя взгляда. Почему-то вспомнила, как Максим, впервые появившись в ее квартире, тоже первым делом взялся за хозяйственные дела. «Мне, наверное, вообще везет в жизни на хозяйственных мужчин», — мелькнула мысль.

— Ну-ка попробуй, включи!

Она послушно нажала на клавишу выключателя. В прихожей стало светло.

— Отлично.

Он спрыгнул с табуретки. Обернулся к ней и некоторое время снова стоял, не говоря ни слова и не отводя взгляда.

— Алина, — послышался наконец его голос, — а ваза есть у тебя? Или банка трехлитровая, или бутылка пластиковая? Ты поставь цветок-то…

Алина опустила глаза и прошла мимо него в комнату. Она вдруг поняла, что ведет себя как-то странно, немного смешно, только от этой мысли ей почему-то не стало досадно. Захотелось просто рассмеяться вслух над собственной заторможенностью…

Она достала из серванта высокую хрустальную вазу. Проходя на кухню, чтобы наполнить ее водой, столкнулась с ним в коридоре.

— Ты проходи, что ты здесь стоишь с табуреткой в руках? — улыбнулась она. — Еще надо мной смеешься, а сам — не лучше…

— Да, ты права, — ответил он и пошел в кухню следом за ней. Поставил табуретку, сел.

Алина опустилась напротив. Теперь они сидели за столом, который весь сплошь был уставлен полуфабрикатами. По центру стола стояла, благоухая, роза.

— Как ты меня нашел?

Он пожал плечами в ответ:

— Ты мне сама свои окна показала. Две квартиры на площадке, ошибиться трудно…

— Да, как же я сама не догадалась. Только…

Ей снова захотелось спросить у него, почему он не приходил так долго. И почему вдруг пришел спустя столько времени…

— Знаешь, уже не думала, что увижу тебя когда-нибудь.

— Значит, думала об этом?

Снова пересеклись их взгляды, и снова промелькнула мысль: «Только бы он не ушел. Только бы он остался…»

— Думала.

— И я. Все это время только о тебе и думал.

Алина улыбнулась:

— Что же раньше прийти не догадался? Две недели прошло…

— Две недели и два дня, — уточнил он. — Только раньше я не мог. Я в командировке был.

— В командировке? — удивленно переспросила Алина. Она и представить себе не могла, что на тысячи вопросов, которые в течение этого времени она без конца себе задавала, есть один-единственный, такой простой ответ.

— Да, в командировке. Очень далеко, в Тюмени.

— И давно приехал?

— Сегодня…

— Сегодня?

— Да, сегодня в половине шестого утра. Я к тебе в принципе попозже собирался. Часам хотя бы к двенадцати, но потом подумал: а вдруг ты уйдешь куда-нибудь и снова я тебя не увижу…

Она чувствовала, что верит ему. Изо всех сил запрещала себе верить и все-таки верила. Значит, не напрасно так отчаянно светило солнце в окно?

— Послушай, Влад…

Он порывисто накрыл своей рукой ее ладонь. Сжал тихонько пальцы:

— Не надо, Алина. Я догадываюсь, что ты сейчас скажешь. Только и сам я до сих пор ничего не понимаю… Я просто знаю, что думал о тебе все это время. Не переставая думал о тебе с момента нашей встречи. Ехал в поезде, лежал на своей верхней полке и улыбался. Почти всю дорогу улыбался как дурак. Вспоминал тебя…

— Я что, такая смешная?

— Не в этом дело. Хотя ты на самом деле немного… Немного смешная. Не обижайся, по-хорошему смешная. Трогательная…

Алина молчала. Так трудно было поверить в то, что все это происходит на самом деле. Что все это правда: и роза, немного грустно склонившая набок темно-бордовый бутон, и прикосновение его руки, и его глаза напротив, и голос. Вот он, сидит у нее на кухне, примостившись как-то робко на краешке табуретки. И, кажется, это — как раз именно то, о чем она мечтала. Кажется — больше и не надо в жизни ничего, только бы он больше не исчезал…

— Ты молчишь все время…

— Я просто слушаю тебя.

— Да, — улыбнулся он, — конечно. Еще одно твое удивительное и крайне редкое качество — ты можешь просто слушать. Знаешь, так приятно говорить, когда кто-то тебя слушает.

— Могу себе представить, — улыбнулась Алина. — Послушай, мы с тобой уже столько времени сидим на кухне, а я тебе даже чай не предложила. Хочешь чаю?

— Не знаю. Наверное, хочу.

— Значит, будем пить чай…

Алина поднялась из-за стола. Ноги почему-то были ватными, а кончики пальцев — она заметила это, когда доставала чашки из шкафа, — слегка подрагивали. В висках пульсировала кровь, сердце гулко стучало… Она едва не выронила из рук блюдце. Поставила посуду на стол, по-быстрому убрала в холодильник масло, колбасу и майонез, даже не вспомнив, для какой цели были предназначены бесчисленные бутерброды. Она немного удивилась тому, что их так много, но долго раздумывать не стала — разложила аккуратно на большой тарелке и поставила на середину стола.

— Послушай, ты, наверное, ждала кого-то?

— С чего ты взял? — Она обернулась и посмотрела на него с искренним удивлением. — Никого я не ждала…

«Только тебя, — добавила уже про себя. — Только тебя ждала целых две недели и уже не надеялась дождаться…»

— То есть ты хочешь сказать, что вся эта пища вот в таком количестве — это твой обычный завтрак? Алина, как тебе удается оставаться такой худенькой?

Она рассмеялась, поймав его нарочито серьезный взгляд. Вспомнила про рыжего Валеру с глупой улыбкой и снова рассмеялась. Теперь все ее утренние приготовления и раздумья по поводу предстоящей поездки показались эпизодом из далекого-далекого прошлого. Она посмотрела на часы: время приближалось к половине одиннадцатого. С минуты на минуту должна была позвонить в дверь Наташа…

— Просто я решила сегодня приготовить бутерброды на неделю вперед. Знаешь, очень удобно… Просыпаешься утром, а они уже готовы.

— Неплохая идея, — одобрил он. — И все-таки, может, я не вовремя?

— Вовремя, — успокоила она его и пододвинула к нему тарелку. — Ешь.

Он послушно взял один бутерброд, откусил большой кусок, глотнул чай из чашки:

— Вкусно. Ты к тому же еще и отлично готовишь… У тебя вообще есть недостатки?

— Есть, наверное. Как у всех.

— Что-то я сомневаюсь. Красивая, стройная, умная, добрая…

— …пушистая! — закончила со смехом Алина. — Перестань, прошу тебя, иначе у меня начнется звездная болезнь и я заставлю тебя обращаться ко мне на вы и называть по имени-отчеству…

— Хорошо, больше не буду, — согласился он. — Ведь мы совсем недавно перешли на ты…

— Совсем недавно, — согласилась Алина и подумала: откуда это чувство, словно она знает этого человека тысячу лет? Ведь на самом деле в общей сложности они провели вместе не больше нескольких часов. А теперь почему-то даже сложно себе представить, как это могло такое быть, что она жила на свете без него. Жила и не знала, что он тоже есть. Только почему так поздно она об этом узнала… В груди защемило: она снова вспомнила о том, что так мучило ее все это время. Влад женат, и это значит, что вместе им не быть никогда. Что этот импровизированный завтрак все равно закончится, он встанет с табуретки и уйдет. Все равно уйдет, и снова все будет по-прежнему, с той лишь разницей, что у нее опять появится прошлое, которое мучительно захочется забыть… Лучше бы не думать сейчас об этом!

— О чем ты сейчас думаешь, Алина?

— Я? Не знаю… Ни о чем. О тебе… Вернее, пытаюсь не думать…

Он поймал на лету ее ладонь, устремившуюся за сахарницей. Накрыл своей рукой, сжал — не сильно, но настойчиво. Она подняла глаза…

— Думай обо мне. Я хочу, чтобы ты обо мне думала…

«Господи, что же я делаю?» — мелькнула мысль. Алина тут же выдернула руку, слишком резко. Со звоном упала на пол ложка. Они оба кинулись ее поднимать…

Она успела первой. Выпрямившись, увидела его глаза — близко-близко, почувствовала дыхание. Подумала: никуда не деться. Поздно теперь уже думать о будущей боли. Потому что сейчас, в этот момент, она, кажется, только ради этого и живет на свете. Ради его глаз, которые вдруг так потемнели. Ради теплого дыхания, касающегося щеки. Ради губ, которые так близко, что уже нельзя ничего сделать…

Сомкнув дрожащие ресницы, она почувствовала прикосновение его щеки к своей. Прошептала едва слышно:

— Колючий…

— Я просто торопился к тебе… Господи, как пахнут твои волосы…

Он бережно снял полотенце с ее головы. Влажные еще волосы упали на плечи, несколько тяжелых прядей закрыло лицо. Едва касаясь пальцами, он убрал эти пряди и снова слегка дотронулся до ее щеки.Губы его были теплыми и мягкими. Каждое прикосновение рождало внутри тысячи искр, разбегающихся обжигающим потоком по всему телу. Она почувствовала головокружение и обхватила его руками за плечи.

— Алина…

Теперь уже дыхание стало общим. Она откинула голову назад, чувствуя, что летит в бездну, и мечтая лишь об одном: чтобы этот полет не прекращался. Ни на день, ни на час, ни на минуту…

В этот момент раздался звонок в дверь. Она вдруг сразу вспомнила про эту дурацкую поездку, про Наташу, так некстати решившую ее сосватать… Еще сильнее сомкнула руки вокруг плеч Влада:

— Не обращай внимания.

Звонок повторился — снова и снова, все более настойчиво.

Он смущенно отстранился:

— Кажется, тот, кто стоит за дверью, не сомневается, что хозяйка дома…

Алина умереть была готова от злости. Более неподходящего момента для вторжения выбрать было просто невозможно.

Она легонько коснулась кончиками пальцев щеки Влада, прошептала:

— Я сейчас. Подожди минутку…

И побежала открывать дверь, глотая подступившие слезы.

Ей казалось почему-то, что она идет к двери слишком медленно. Что каждая секунда длится целую вечность. Настойчивые звонки все повторялись, и она успела возненавидеть эти звуки, так требовательно и по-хозяйски вмешивающиеся сейчас в ее жизнь. Как будто кто-то имел на это право…

— Наконец-то! Я уж думала, ты спишь… Это что за вид? — искренне возмутилась Наташа, дождавшись наконец появления подруги. — Ты что, передумала ехать?

Алина почувствовала, что не может выдавить из себя ни слова. Только кивнула в ответ и пробормотала:

— Извини…

— Да что случилось? Ты ведь сказала, что поедешь?

— Потом, Наташа. Я все объясню тебе потом…

Наташа молчала некоторое время, внимательно разглядывая Алину.

— Ты скажи только — у тебя все в порядке?

— У меня все в порядке. Все замечательно. Я счастлива. Остальное после расскажу… Иди, тебя ждут!

— Ладно. — Наташа неуверенно отступила на шаг. — Если все в порядке…

Алина захлопнула дверь и почувствовала, что ноги просто отказываются слушаться. Нужно было найти в себе силы преодолеть этот путь обратно. Всего лишь несколько шагов… Она вдруг подумала, что сейчас вернется на кухню и уже не застанет там Влада. Что это внезапно нахлынувшее счастье — только мираж, плод ее фантазии, порождение больной, истосковавшейся души…

Алина застыла в проеме кухонной двери, уже не в силах сдвинуться с места. Она видела розу, стоявшую на столе. Видела Влада. Он был здесь. Стоял, повернувшись спиной, и смотрел в окно.

Значит, на самом деле — было…

Но что-то было не так. Как будто счастье не хотело прощать украденных секунд… Нет, оно все еще было здесь, но уже раздумывало: а не вылететь ли в форточку, не поискать ли другого пристанища?

— Влад, — позвала она, не узнавая своего голоса.

Он обернулся:

— Кажется, я на самом деле нарушил твои планы… Извини.

— Я очень рада, что ты их нарушил. Я счастлива…

Он молчал. Алина сделала несколько шагов навстречу и снова остановилась. Почти прошептала:

— Послушай… Я понимаю, это глупо. Это только в кино актеры могут повторять дубли бесконечное количество раз, начиная заново неудавшийся эпизод. Есть режиссер, который может просто дать команду — и все начнется снова, продолжится с того самого места… Но ведь и в жизни иногда так бывает…

— Бывает…

— Когда хочется продолжить случайно прервавшийся эпизод. Но приходится искать для этого повод…

— Нам нужен повод?..

Он стоял теперь в двух шагах от нее. Сделал еще один шаг и стал еще ближе.

— Не знаю… Ты так близко…

— Тогда, может быть, ты снова уронишь ложку…

Не глядя, она провела ладонью по столу. Нащупала ложку и смела ее вниз. Шагнула к нему, уничтожив остатки разделяющего их расстояния…

* * *

Спустя какое-то время она приоткрыла глаза и увидела, что форточка плотно закрыта. «Значит, никуда оно не улетит, обидчивое счастье…»

Теперь из окна уже нельзя было увидеть солнце.

Оно из последних сил боролось с неизбежностью уходящего дня где-то на западе. Восточный край неба отражал краски блекло и лениво — именно так, как и всегда бывает поздним вечером. Усталое небо будто только и мечтало о том, чтобы потемнеть наконец, вздохнуть посвободнее в стороне от придирчивых взглядов, избавиться от своей вынужденной доступности и стать по-настоящему — небом. Звездным, темным, бездонным, загадочным и таинственным, пугающим и непостижимым. Небо под напором последних лучей солнца тосковало о бесконечности, которая приближалась к нему и сливалась с ним только ночью…

Алина и Влад небу нисколько не сочувствовали.

Они вообще не замечали ни неба, ни солнца, ничего вокруг себя. Не имели понятия о времени и даже о пространстве. Им не нужно было тосковать о бесконечности, потому что она была здесь, рядом. Уставшее небо, заглядывая в окно, просто завидовало им и тосковало еще сильнее. Хмурилось, темнело…

— Кажется, снова дождь собирается, — шепнула она, коснувшись его щеки губами.

— Ну и пусть. Пусть собирается, — ответил он так же равнодушно, как и она — к небу, к дождю, ко всему на свете.

— Ну, отгадывай…

— Еще раз, я не понял…

— Сколько можно, это не по правилам… Хорошо, в последний раз.

Алина снова прикоснулась кончиком указательного пальца к его спине и медленно, едва касаясь, вывела слово, которое Влад должен был отгадать.

— Береза? — прошептал он с надеждой.

— Дуб, — рассмеялась Алина. — Ты проиграл, снова проиграл!

— Так что все-таки за слово?

— Я же свое имя тебе написала.

— Алина?

— Да, кажется, так меня звали…

— Алина, скажи…

Он обернулся, приподнялся на локте. Притянул ее к себе, спрятал лицо в ее волосах и долго вдыхал аромат. Потом прошептал тихо:

— Скажи, как я раньше жил без тебя?

— Не знаю… Я ведь не знаю, как ты жил…

— Очень плохо жил. Столько ошибок наделал…

— Давай не будем об ошибках.

Она легонько коснулась ладонью его губ, на самом деле испугавшись, что он сейчас начнет говорить о том, о чем говорить нельзя. О чем сейчас нельзя даже думать… Потом, позже, когда он уйдет, эти мысли все равно придут. Пусть потом — но не сейчас, сейчас это было бы совсем против правил.

— Алина?

— Да…

— Знаешь, я все время думал, что этого не может быть.

— Чего — этого?

— Того, что случилось со мной. Никогда бы не поверил, что можно вот так, с первого взгляда… Наверное, это вирус.

— Вирус?

— Да, — улыбнулся он. — Мне кажется, любовь — это вирус. Существуют миллионы разновидностей этого вируса, и каждая из них может оказаться опасной только для двух людей на земле. Когда эти люди встречаются, вирус начинает активизироваться, заполоняет собой каждую клеточку тела… И человек полностью ему подчиняется.

— Жаль, что нет прививки против этого вируса…

— Почему жаль? Ты о чем-то жалеешь, Алина?

Он склонился над ней, и она снова увидела ту самую беззащитность и детскую ранимость в его взгляде. «Ни о чем. Ни о чем я не жалею, по крайней мере сейчас. А потом… Какая разница, что будет потом?»

Она обхватила его за шею, прижала к себе, чтобы чувствовать биение сердца.

— Слышишь? Почти в одном ритме. Только твое немного обгоняет…

— Это твое — отстает…

— Да, совсем немного… Кажется, догоняет?

Запах его волос окутывал весенней дымкой, в которой сквозил аромат дегтя, клейких весенних листьев. Она вдыхала его снова и снова, как будто пыталась сохранить, оставить про запас в собственных легких. Чтобы потом, когда счастья уже не будет, можно было просто выдохнуть его, этот аромат, и снова, хоть на короткое мгновение, стать счастливой.

— Откуда эта весна в твоих волосах? Ведь говоришь, с Севера приехал.

— С Севера. Только когда в душе весна, и волосы, наверное, весной пахнуть начинают… — Он улыбнулся собственным словам: — Не ожидал от себя поэзии. Это все ты…

— Приятно быть чьей-то музой. Впервые со мной такое…

Нечаянная двусмысленность ее слов от него не ускользнула. Он наклонился к ее лицу и, внимательно глядя в глаза, тихо спросил:

— Правда — впервые?

Алина молчала, разглядывая его ресницы.

Конечно, это было впервые. Чтобы вот так, сразу, с первого взгляда, с самых первых слов, сказанных друг другу…

Невольно она вспомнила о Максиме. Но нет, с Максимом все было совсем по-другому. Та любовь была сильной, но она не знала страха. Она была похожа на цветок, распустивший свой пышный бутон среди зеленой травы, на залитом солнцем пригорке, под безоблачным небом. А теперь… Теперь все совсем не так. И если уж сравнивать любовь с цветком, каким бы банальным это сравнение ни казалось, то этот цветок расцвел совсем не там, где полагается цвести цветам. На асфальте, посреди оживленного хайвея. Расцвел, прекрасно зная о том, что вокруг — машины, что они несутся на него с бешеной скоростью и одна из них все равно рано или поздно подомнет его под колеса. И все-таки расцвел, не думая, что срок его цветения может оказаться слишком коротким…

«Да, та любовь не знала страха. А теперь любовь и страх — сиамские близнецы, неотделимые друг от друга…»

— Ты не ответила…

— Я люблю тебя, Влад. Я в тебя влюбилась сразу, как только увидела. Может, для этого и подсунула тебе эти дурацкие фотографии, чтобы ты вернулся. Чтобы пришел еще раз. Такого со мной не случалось… Никогда.

— Никогда, — повторил он одними губами и снова зарылся лицом в ее волосах.

Опять зазвонил телефон. В пятый или шестой раз за прошедший так стремительно день…

— Может, все-таки снять трубку? Целый день тебе кто-то звонит…

Алина не двигалась с места. Ей как будто страшно было даже на крошечный миг разорвать их общее дыхание, ощутить вдруг свое физическое существование без него и понять, что это — возможно. Что она жила как-то раньше, дышала отдельно от него и чувствовала своей, а не его кожей. Она не хотела этого понимать, не хотела в этом убеждаться.

— Да, целый день, — повторил Влад. — Кто-то звонит тебе целый день. Боже, сколько сейчас времени, Алина?

Нарастающая тревога все же не смогла растопить бескрайнюю нежность в его взгляде. И все же…

«Вот. Вот оно, — тоскливо заныло сердце. — Пришло. Вот так это бывает. И с этим дальше жить, и ничего не поделаешь…»

Телефон умолк. Алина готова была его вдребезги разбить за то, что оказался случайным виновником, напомнившим, что время все-таки существует. Пусть не здесь, а где-то там, вне сферы их счастья. Идет своим неспешным шагом, равнодушно поглядывая на тех, кто пытается делать вид, что ни в чем от него не зависит. Зависит, оказывается. Еще как — зависит…

— Половина восьмого. — Прищурившись, Алина вглядывалась в круглый циферблат, желтеющий на подоконнике как нелепый осенний лист, случайно заброшенный к ней в квартиру шутницей-весной. — Кажется… Ты сам посмотри, у меня зрение не слишком. Там, на подоконнике, будильник стоит.

— Ты уверена?..

— В том, что это будильник? Кажется…

— Он работает?

— Я его на ночь всегда…

Они прислушались.

— Черт, тикает. Адская машина, прислужница палача-времени… Алина, мне нужно идти.

— Конечно. Я понимаю, Влад, конечно, — торопливо затараторила она, рывком поднялась с места, сбросив с себя и кожу его, и дыхание, и тепло, которое было общим.

Пошатнулась, подумав: наверное, не получится. Порция кислорода, которую требовали легкие, казалась непосильно большой. Такого количества воздуха просто не могло быть в этой крошечной комнате… Она вдохнула, выдохнула. Сделала шаг, другой. Почувствовала — может.

— Вот видишь. Я могу без тебя, — прошептала не оборачиваясь. И даже слезы в голосе, кажется, удалось скрыть.

— Можешь без меня?..

— Могу. Ходить, дышать, говорить. Видишь, получается. Только жить, наверное, не сумею…

Он подхватил ее сзади, обнял за плечи, прижал к себе, снова окутав весной своих волос.

— Послушай, я бы остался. Я бы остался сегодня здесь, и навсегда бы остался, и даже спрашивать бы не стал у тебя разрешения. Просто поселился бы, и все. Только…

— Тише.

Она прижала палец к его губам. Нависшая опасность казалась почти смертельной: Алина чувствовала, что просто не выдержит, если сейчас он станет ей врать. А уж если скажет правду — тем более не выдержит…

— Ты не должен ничего мне объяснять, Влад. Я прекрасно все понимаю. Я знаю, что ты не можешь остаться. Я знаю, что ты ко мне вернешься…

— Вернусь.

— Это главное. Я буду ждать тебя, и я хочу… Хочу, чтобы ты знал: я жду тебя. Всегда жду…

— Я знаю. Эта чертова работа…

Он все-таки соврал. И Алина с удивлением почувствовала, что это не настолько больно, как она себе представляла. Это все же легче, чем услышать от него слово «жена»…

— К завтрашнему дню надо отчет подготовить. Если бы я знал, взял бы эти бумаги с собой…

Она улыбнулась, пытаясь выглядеть искренней:

— И как ты себе это представляешь? Ты, я и твой отчет…

— Да, — улыбнулся он в ответ. — Отчет определенно лишний. Третий…

— Третий, — без выражения в голосе повторила Алина. — Но ничего, я на время могу тебя ему уступить.

— Только на время…

— Может, перекусишь перед уходом? Там, кстати, бутерброды на столе остались…

— Алина?

— Да? — Она подняла лицо, внимательно вгляделась в его глаза, почувствовав в голосе какую-то новую интонацию.

— Я не могу… Черт возьми, я просто не могу от тебя уйти. У меня не получится!

— Правда?.. Влад…

Спустя час, прошептав несколько раз на прощание «до завтра», он все-таки ушел.

Алина долго ходила по квартире, рассеянно оглядывая знакомые стены и мебель и почему-то удивляясь всей этой привычной обстановке. Даже не верилось, что вот только что здесь было все то, что было. И странным казалось то, что ничего вокруг не изменилось, что стены стоят на месте и не обрушился потолок. И небо за окном потемнело совсем не потому, что ушел Влад, а просто следуя своему обычному многовековому расписанию…

Снова зазвонил телефон. Алина вздохнула: пора было возвращаться в привычную жизнь. И тут же подумала о том, что привычной — такой, какой была раньше, — ее жизнь уже никогда больше не будет. Независимо от того, что ждет ее впереди, каким будет финал ее отношений с Владом и когда именно он наступит, этот финал…

— Алло!

Алина сияла трубку и услышала на том конце голос Елены Михайловны:

— Алиночка, наконец-то! Весь день тебе звонила, а тебя все нет и нет. Я уж думала, может, случилось что…

— Ничего не случилось. Я просто ездила с друзьями… На природу, — зачем-то соврала Алина.

— На природу? Это хорошо, день-то какой солнечный был… Загорела, наверное?

— Я в тени сидела, — скороговоркой ответила Алина и перевела разговор, потому что даже самую невинную ложь с детства считала преступлением. — Как у вас давление?

— Давление все давит, — вздохнула бывшая свекровь. — Да и с чего ему не давить, когда каждый день — сплошные нервы… Жалко, Алина, что ты поздно приехала. Я зайти к тебе хотела, поговорить…

— Так зайдите, Елена Михайловна. Вам ведь недалеко, а ночевать можете у меня остаться, — предложила Алина, по одной лишь интонации собеседницы угадав, как тяжело у нее на сердце.

— Если ты, конечно, не против… Я бы зашла, Алина. Никто меня так, как ты, не выслушает. Без осуждения…

— Что-то серьезное случилось… с Максимом?

— С Максимом, — вздохнула Елена Михайловна. — Ничего нового с ним не случилось…

— Ладно, вы лучше приезжайте. По телефону — это не разговор, по себе знаю. А я пока чайник поставлю…

Алина повесила трубку и снова огляделась. О недавнем присутствии Влада говорила только разобранная постель. Суеверный страх заставил ее на мгновение застыть, прежде чем она начала наконец складывать простыню. «Не музей все-таки», — отругала себя мысленно за свою детскую нерешительность. Убрала в шкаф развешанную еще вчера на спинке стула одежду, подумав при этом: что это она так старается, ведь Елена Михайловна давно уже не свекровь ей, а просто хорошая знакомая? Наверное, приобретенная когда-то, еще в годы замужества, привычка готовиться к приходу свекрови превратилась с годами в безусловный рефлекс.

Вспомнив о своем обещании угостить Елену Михайловну чаем, Алина зашла на кухню. Первое, что попалось ей на глаза, — разложенные на тарелке, заветрившиеся уже, почти засохшие бутерброды. Те самые, которые она приготовила, собираясь взять на пикник.

Ей с трудом верилось в то, что она готовила их сегодня. Было такое ощущение, что с момента Наташиного утреннего звонка и начала ее сборов до вечера протянулась по крайней мере неделя. Какая-то огромная временная пропасть отделяла ее теперь от утренних событий — она казалась ей длиною в жизнь… На самом деле бутерброды, утренние приготовления, размышления — все это было в той, другой жизни. Жизни-без-Влада. А теперь?..

Послышался звонок. Алина даже немного огорчилась, что Елена Михайловна не дала ей додумать такую важную мысль. В самом деле, что же будет теперь? Она убрала тарелку с бутербродами в холодильник и пошла открывать.

— Алиночка, здравствуй. Ты прекрасно выглядишь…

— Правда? — растерянно переспросила Алина, пытаясь отыскать подвох в словах свекрови: ведь она совсем забыла привести себя в порядок! Даже в зеркало на себя ни разу не взглянула с того момента, как ушел Влад.

— Правда, правда! Растрепанная немного и все же красивая. По-особенному как-то красивая…

— Да бросьте, Елена Михайловна, — смутилась Алина. — Вечно вы мне приписываете какие-то качества, которых нет у меня… Проходите, чайник уже закипел.

— Ну вот и отлично. А я к тебе не с пустыми руками…

Свекровь выложила на кухонный стол крошечные румяные булочки. Алина знала, что внутри — творог. Эти булочки с творогом были фирменным блюдом Елены Михайловны. Сколько ни пыталась в свое время Алина испечь такие же, используя тот же рецепт, получалась лишь бледная копия.

— Мои любимые! Нехорошо, конечно, на ночь наедаться, но только я ужасно голодна…

Алина в самом деле почувствовала голод. И это было неудивительно: о еде в течение дня они с Владом не вспомнили ни разу.

— Тебе ли об этом говорить, — махнула рукой Елена Михайловна. — Тебе можно и на день, и на ночь… Все равно не поправишься.

— Да, к счастью, хотя бы этой проблемы для меня не существует…

— Что так грустно, Алина? У тебя снова какие-то неприятности?

— Неприятности? Нет, что вы! У меня… Все нормально. Все по-прежнему.

Какую-то долю секунды Алина сомневалась: рассказать? И все же не решилась. Слишком сложно рассказать — такое… Да и возможно ли выразить словами то, для чего простые слова слишком примитивны? То, о чем может рассказать только шум дождя или биение двух сердец в одном ритме…

— По-прежнему… Вот и у меня — по-прежнему, — вздохнула Елена Михайловна, тем самым подготовив Алину к началу не слишком приятного для нее, но очень нужного для свекрови разговора. — Не знаю, кончится ли когда-нибудь эта болезнь…

Чайные листочки опускались на дно чашки замысловато и медленно, как во сне. Алина настойчиво разглядывала их, удивляясь странному, неизвестно откуда взявшемуся новому чувству вины. Но разве она чем-то обязана Максиму? Разве должна она теперь, когда ему так тяжело, прийти на помощь? Да и чем она могла бы ему помочь? Предложить снова жить вместе, забыв старые обиды? Но ведь она этого не хочет, совсем не хочет. Да и Максиму это совсем не нужно…

— Он ведь начал пить, Алина. Я тебе не говорила, думала, это у него временно. Думала, сумею его уговорить, заставить, объяснить, что это не выход… Полгода уже! Редкий день выпадает, чтобы он трезвым домой пришел. За это время уже третий раз работу меняет. Говорит, что-то его не устраивает, только я ведь понимаю прекрасно, что не в этом дело. Просто такой работник никому не нужен…

На некоторое время в кухне воцарилась тишина.

— Он ведь до сих пор ей звонит, Алина. Она год как замужем, а он все равно ей звонит, умоляет встретиться, поговорить… Смотреть на него больно после этих разговоров.

— А она?

— Да не нужен он ей, Алина! И никогда не был нужен! Он думает — разлюбила она его, а я так считаю, что никогда и не любила… Так, забавы ради решила попробовать: получится у нее мужика из семьи увести? Получилось… А потом она интерес свой потеряла.

— Ничего себе, забава… Может, напрасно вы так, Елена Михайловна?

— Не напрасно! — Свекровь сердито отодвинула от себя чашку с чаем, едва не расплескав на стол. — Я тебе больше скажу: приворожила она его!

— Елена Михайловна! — вздохнула Алина.

— И не надо так на меня смотреть, Алина! Думаешь небось — совсем старая из ума выжила? Только я ведь много об этом думала, много читала, в журналах, в книгах разных… И даже ходила в одно место… Женщина знакомая посоветовала. Вот я пошла, отнесла фотографию, и мне все точно сказали.

— И что же вам сказали?

— То и сказали, что приворожила!

— Не знаю, Елена Михайловна. Я в ворожбу не верю. Если бы все в жизни было так просто, если бы можно было любого человека по своему желанию… Как это там называется? Присушить?

— Вот-вот, присушить! Оказывается, можно, я тебе точно говорю!

— Ну успокойтесь, Елена Михайловна! — Алина накрыла своей ладонью ладонь свекрови, заметив, что у той на глазах блеснули слезы. — Не нужно так…

— Да ведь пропадает, совсем пропадает он, Алина! За эти три года — на десять лет постарел!

— Послушайте, но ведь если допустить, что она его… приворожила, как вы говорите, то, наверное, можно и…

— Говорят, можно, — вздохнула свекровь. — Мне разные способы рассказывали. Все испробовала. Бесполезно…

— Тогда остается только надеяться, что он встретит кого-нибудь… Знаете, как говорят — клин клином вышибают. Нужно подождать… Вот увидите, встретит он еще в жизни нормальную девушку. Забудет свою Ларису, и семья у него будет, а у вас — невестка новая и внуки…

— Ой, не знаю, Алина. У меня такое ощущение, что это никогда не кончится. Он ведь порой так ведет себя, словно и в самом деле из ума выжил. Звонит ей по ночам, встретиться требует… С мужем ее один раз по телефону поскандалил… Она небось и сама теперь не рада тому, что натворила.

— Да уж, не слишком приятная ситуация… — пробормотала Алина, представив на мгновение, как Максим ругается по телефону с Владом.

— Вот и я говорю! Так он, кажется, себе именно такую цель и поставил — бесконечные скандалы между ними провоцирует для того, чтобы семья распалась! Она даже номер телефона несколько раз меняла, так он все равно откуда-то узнает и снова звонит… Как ребенок или, страшно сказать, как помешанный… Ни меня, ни отца не слушает совсем, говорит — не мое это дело, он сам разберется…

— Да, я понимаю. Трудно помочь человеку, который так отчаянно отбивается от помощи.

— Вот-вот, правильно ты говоришь. Она ведь и сама мне несколько раз звонила…

— Кто, Лариса?

— Лариса, кто ж еще… Вот, позавчера только звонила. Просила с ним поговорить, образумить его. У меня, говорит, семья, вы поймите. Я ребенка жду, мне нервничать ни к чему…

Она говорила что-то еще. Много и долго, вытирая смятым платком время от времени скатывающиеся по щекам слезы. Говорила, наверное, все о том же. Алина не слышала.

Почему-то вдруг снова возникла в мыслях картинка с тем самым цветком, выросшим посреди оживленной трассы. Так быстро, так жестоко… Всего лишь доля секунды — и машина уже мчится вдаль, скрывается за горизонтом, растворяясь в шумном потоке хайвея. Как будто и не было ничего. Ни тонкого стебля, тянущегося к солнцу, ни бутона, трепетно раскрывшего нежно-розовые лепестки… Вот ведь как бывает.

«В Москву, — тут же созрело решение. — В Москву, к родителям. К маме и папе. Снова стать маленькой девочкой, снова почувствовать заботу. Может, найду там себе работу приличную. Туда ведь все едут зарабатывать. С моим образованием, с папиными связями я себе быстро что-нибудь подыщу. Завтра же, утренним поездом…»

— Алина, ты куда? — услышала она вдруг за спиной, не пройдя и половины намеченного пути.

— Я?..

За кухонным столом сидела Елена Михайловна. Две чашки с недопитым чаем, смятый платок, булочки на тарелке.

— Я…

Она собиралась отыскать в шкафу дорожную сумку. Нужно было уже сейчас складывать вещи, с утра не будет времени — нужно успеть купить билет, нужно зайти на работу и написать заявление об увольнении. Конечно, уже сейчас пора начинать…

— Да что с тобой? Тебе плохо, Алина?

— Нет-нет, все нормально. Я просто вспомнила… Я сейчас вернусь…

Ей нужна была хотя бы минута. Катастрофически необходимо было остаться одной хотя бы на крошечный отрезок времени. Вдохнуть воздух поглубже… Слишком неожиданно начался новый отрезок пути. Слишком крутым оказался первый подъем.

Она вошла в комнату и легла на диван. Так и лежала, лицом вниз, совершенно забыв про свекровь, сидящую в одиночестве на кухне. Минуты летели…

— Алина!

Елена Михайловна склонилась над ней. Встретившись с ней взглядом, Алина увидела все тот же испуг в ее глазах. Прошептала:

— Все в порядке. Просто голова немного закружилась…

— Свежий воздух…

Она что-то говорила про свежий воздух, про кислород, от избытка которого так часто страдают люди. Алина так и не смогла постичь смысла этих простых слов, обращенных к ней с таким состраданием.

— Может, позвонить в «скорую»?

— Нет-нет, не надо. — Алина поднялась с дивана, попыталась даже улыбнуться. — Все в порядке. Уже прошло. Все прошло…

Еще некоторое время Елена Михайловна сидела возле нее, уговаривала принять какое-то лекарство. Уговаривала так настойчиво, что Алина на самом деле представила себе ее, эту крошечную и круглую розовую таблетку, как она лежит у нее на ладони, и в ней — спасение. Только проглотить…

— …и все пройдет, — настаивала Елена Михайловна.

«И все пройдет», — мысленно повторила Алина. Только — нет, не пройдет. Не изобрели еще таких таблеток. И никогда не изобретут.

Она снова подумала про дорожную сумку, про свои запланированные и безотлагательные сборы, с внезапной досадой вспомнив о том, что пригласила Елену Михайловну с ночевкой.

Увидела напротив глаза свекрови — добрые, заботливые, почти родные. Разве стоит ломать комедию перед этой женщиной? Разве она заслужила?

— Знаете, Елена Михайловна… Вы лучше идите. Я усну, и мне легче станет. Я, наверное, просто не выспалась. Утром рано встала, и потом целый день на воздухе. Это просто усталость…

— Так я останусь лучше. Может, помощь тебе понадобится? Раскладушку на кухне…

Что-то во взгляде Алины заставило ее оборвать начатую фразу.

— Алина… — В глазах мелькнула смутная догадка. — Я что-то сказала тебе, о чем не нужно было говорить? Я тебя обидела чем-то?

— Нет-нет, что вы! Вы здесь совершенно ни при чем, Елена Михайловна…

— Значит, говоришь, мне лучше уйти?

Алина молча кивнула. Она чувствовала, что ведет себя не слишком вежливо, что надо бы наговорить еще кучу слов, придумать хотя бы одну, но вескую и убедительную причину, чтобы не обидеть, не задеть Елену Михайловну, которая и без того настрадалась от собственного сына. Но у нее просто не было сил. «Потом… Я потом позвоню ей из Москвы и извинюсь. Объясню все… Когда-нибудь, позже…»

— Алина, ты уверена, что нормально себя чувствуешь? — спросила Елена Михайловна уже на пороге.

Алина промолчала.

— Если что — позвони мне, я приеду…

— Хорошо. Вы извините меня, Елена Михайловна. И за булочки — большое спасибо. Очень вкусные.

— Да, булочки… — задумчиво повторила свекровь. Взглянула пристально в глаза бывшей невестки и вдруг сказала: — Ты только глупостей никаких не наделай. Я прошу тебя…

Повернулась — и захлопнула дверь, не сказав «до свидания».

Алина бросилась в комнату. Распахнула дверцы шкафа, быстро начала доставать одежду. На пол летели юбки, брюки, джемпера, кофточки. Подпрыгнула, попытавшись дотянуться до дверцы верхней антресоли. Ничего не получилось — дверца была слишком высоко.

Принесла из кухни табуретку, отгоняя настойчивое воспоминание.

«Здесь же была… Была ведь!» — На глазах даже слезы от досады выступили. Она все никак не могла найти дорожную сумку.

Раздался телефонный звонок.

На секунду она задумалась: а вдруг это Влад?

«Нет, не Влад», — шепнуло сердце. Влад не позвонит. Она его больше не увидит и не услышит — никогда. Влад остался в прошлом. Влад не успеет…

Сердце не обмануло. На том конце она услышала голос Наташи. Веселый голос…

— Привет, подружка! Ну, рассказывай… Или нет, я сама расскажу. Я, кажется, догадываюсь, в чем причина твоего внезапного отказа разделить с нами компанию. Причина может быть только одна! Насколько бы невероятным это ни казалось, но это… — Она выдержала торжественную паузу и закончила: — Владислав! Я права?

— Права.

— Но каким образом? Да рассказывай же, ну!

— Нечего рассказывать. Он пришел ко мне. Потом ушел.

— Что, так сразу и ушел? Пришел — и ушел? — удивилась Наташа, по голосу подруги сразу определив, что не слишком-то все удачно сложилось у Алины.

— Не сразу. Пришел утром, а ушел вечером. Часа два назад только ушел.

— Ну и?..

— Послушай, Наташа. Мне с тобой о другом поговорить нужно. Завтра я увольняюсь.

— Как — увольняешься? И вообще, завтра — воскресенье!

— Воскресенье… — Алина чуть не заплакала от досады. — Ну и черт с ним. Я заявление напишу, оставлю тебе. Документы потом ты мне по почте вышлешь…

— По какой почте? Куда? Какие документы, о чем ты, Алина?

— По почте. В Москву. Я завтра утром в Москву к родителям уезжаю.

— В какую еще Москву?

— Москва у нас одна.

— Да что случилось?! Я ничего не понимаю, ничего…

— Я тебе скажу сейчас. В двух словах скажу, и ты меня поймешь. Мне надо уехать, Наташа. У меня просто нет другого выхода.

— Все равно ничего не понимаю. Это связано как-то…

— Связано. Ты помнишь, мы с тобой однажды долго разговаривали о том, можно или нельзя любить чужого мужа. Помнишь?

— Помню. И до сих пор считаю, что все зависит от ситуации… Да неужели ты ради нее свою жизнь снова калечить будешь? Ради нее?! Подумай, вспомни, кто она такая…

— Не ради нее, Наташа. Ради нее — может, и не стала бы. Может, и решилась бы плыть по течению. Оставила бы все как есть и наслаждалась бы своим счастьем краденым. Только знаешь… Она ведь, оказывается, ребенка ждет.

— Ребенка?..

— Вот так-то. Молчишь… В самом деле, что здесь скажешь. Ребенок-то ни в чем не виноват. За что ему все это?

— Послушай, но ведь… Я хотела сказать, что Влад не обязательно должен уходить из семьи и бросать своего ребенка. Можно ведь и так…

Наташа возражала не слишком уверенно.

— Я не смогу, Наташа. Просто не смогу. Такая вот, наверное, на свет я родилась — неправильная… Прошу тебя, не надо меня ни в чем убеждать. Я все решила…

— А ему скажешь? — после долгой паузы спросила Наташа.

— Нет, что ты. Его я больше не увижу. Первый поезд в Москву, кажется, в половине десятого отправляется?

— Не знаю, тебе видней. Ты часто родителей провожаешь…

— Ты зайди ко мне с утра. Я тебе оставлю заявление об уходе. Попрощаемся…

— Господи, Алина… Вот ведь как все обернулось…

— Может, и к лучшему. Все равно ничего хорошего не вышло бы из этой истории. Так, одни страдания…

Алина повесила трубку. Оглянулась назад, увидела табуретку, стоящую возле шкафа. Медленно и спокойно подошла, открыла антресоль и почти сразу отыскала в дальнем углу дорожную сумку. Расправила, расстегнула молнию и принялась спокойно складывать вещи. На глаза попалась старая футболка Максима. Почти не задумываясь, она положила ее обратно в шкаф.

На сборы ушло не больше пятнадцати минут. Сумка была наполовину пустой: большую часть вещей Алина решила просто оставить. Знала, что ей еще долго будет не до туалетов. Очень долго…

Отключила холодильник, поставила часы на семь. На вокзал нужно будет прийти пораньше, чтобы успеть купить билет. В кассах очень часто бывают большие очереди…

Мельком взглянув на часы, присела на краешек дивана. Ночь казалась ей бездонной пропастью, время текло слишком медленно. Непростительно медленно. Целых десять часов отделяет ее от того момента, когда поезд тронется, когда все останется позади… Предстояло как-то пережить эту ночь.

Алина знала, что не сможет заснуть. Воспоминания, как капли дождя, громко стучащие в оконное стекло, не давали покоя. Все перемешалось: случайная встреча с Владом и расставание с Максимом, какие-то смутные картинки из детства, мамино лицо, снова Влад, снова Максим. «Ведь я могла быть счастливой… Могла, если бы мы встретились раньше. Всего лишь на год раньше. А сейчас… Для чего я встретила его сейчас? Только для того, чтобы почувствовать вкус счастья и убедиться, что оно недостижимо?»

По щекам текли слезы. Она не замечала их, как не замечала ничего вокруг себя. Ей показалось, что за окном снова шумит дождь. Прислушавшись, убедилась, что была права. Подошла к окну и улыбнулась дождю — как старому приятелю. Улыбнулась, как улыбаются человеку, которому полностью доверяют. Прошептала: «Не надо больше — о любви… Не надо…»

Но дождь все продолжал выстукивать каплями какой-то ритм, так сильно похожий… Она попыталась отогнать прочь ненужное воспоминание, но память не сдавалась. Память оказалась сильнее и снова заставила ее ощутить, как бьется рядом сердце любимого человека. Почти в одном ритме…

«Слышишь? Почти в одном ритме. Только твое немного обгоняет… — Это твое — отстает… — Да, совсем немного… Кажется, догоняет?»

Алина задернула шторы и отошла от окна. Что ж, если дождь не сдается — она вытерпит. Недолго ей еще осталось терпеть. Всего лишь несколько часов, а потом — поезд, дорога. Другая жизнь…

— Ну все. Присядем на дорожку?

— Присядем, — согласилась Алина, улыбнувшись.

Наташа опустилась на диван и замерла на мгновение, видимо, придавая этой процедуре какое-то мистическое значение.

— А знаешь, жалко все-таки, что так получилось.

— Ты о чем? Я же просила — не говорить…

— Я не об этом. Я о тебе. О нас с тобой. Приработались, сдружились… А ты вот — уезжаешь. Кто знает, кого вместо тебя теперь возьмут. Может, мегера какая попадется…

— Да брось ты, Наташа. Все будет нормально. А я буду тебе писать. Звонить буду…

— Приедешь?

— Приеду. Обязательно приеду, — твердо пообещала Алина. — Только не сейчас. Позже, когда пройдет, когда забудется хоть немного все это…

— Алина, скажи… Только не обижайся, я больше не буду об этом говорить, но ответь мне на один вопрос. Я тебе обещаю, что больше ни о чем не спрошу.

— Ну давай, — вздохнула Алина.

— Ты его любишь, скажи? Сильно любишь?

Алина резко встала, подняла с пола дорожную сумку и не глядя направилась мимо Наташи в прихожую. Остановилась на полпути, обернулась и тихо ответила:

— Люблю. Поэтому и устроила этот побег. Если бы не любила, было бы проще…

— Жалко, что вы раньше не встретились.

— Да, жалко. Не забудь, прошу тебя, заявление. Если что — звони, номер телефона я тебе оставила.

— Ты тоже позвони. Сразу, как приедешь…

— Позвоню. Обязательно. И, пожалуйста… помни: ты мне обещала, Наташа. На эту тему мы больше не разговариваем. Никогда. Я тебя ни о чем не спрашиваю, а ты мне ни о чем не рассказываешь…

— Помню, помню. Может, все-таки проводить тебя на вокзал?

— Не нужно. Не люблю я с детства эти дурацкие прощания возле вагона.

В очереди за билетом, как и предполагала Алина, ей пришлось провести почти час. Плацкартный вагон, боковая полка — она не задумывалась об удобствах и поэтому совершенно не огорчилась, что других билетов не было. Поезд уже стоял на первом пути, пассажиры один за другим затаскивали в вагон огромные сумки.

Проводница, симпатичная молодая девушка, мельком взглянула на билет. Спросила привычно:

— До Москвы? — и, не дожидаясь ответа, уже отвернулась к другому пассажиру.

Алина прошла в вагон. До отправления поезда оставалось десять минут, все ее попутчики уже сидели на местах. Обладателем билета на верхнюю боковую полку и ее ближайшим соседом оказался внушительных размеров мужчина с румяными щеками.

Улыбнувшись и обнажив удивительной белизны крупные зубы, он тут же осведомился:

— В Москву?

— В Москву, — кивнула Алина, безуспешно попытавшись найти в себе силы ответить на его улыбку.

— Разгонять тоску, значит. Меня Алексеем зовут. А тебя?

— Алина.

— Красивое имя, — снова улыбнулся тот. — Ну что, как будем время коротать? Все-таки двенадцать часов… Общий отрезок жизни, так сказать. Надо его чем-нибудь заполнить.

Он подмигнул, нырнул рукой под стол и извлек оттуда большой полиэтиленовый пакет. Пояснил с сияющим видом:

— Водочка, огурчики…

Алина вздохнула:

— Спасибо, я не пью.

— Я, что ли, пью? — обиделся Алексей. — Так, для поднятия настроения, для сближения… По сто грамм, не больше, а?

Алина молчала, отведя взгляд в сторону.

— Ишь ты, какая несговорчивая, — продолжал тот свое наступление. — Так, может, тебе чего полегче? Пивка? Для рывка…

Он снова широко улыбнулся.

— Спасибо, не хочется…

Она поднялась. Захотелось вдруг выйти из душного вагона, вдохнуть глоток свежего воздуха.

— Эй, ты куда? Сейчас поедем уже… — крикнул ей вслед Алексей, видимо, всерьез озабоченный тем, что Алина отстанет от поезда.

Она не ответила. Спустилась со ступенек, вдохнула полной грудью.

— Девушка, пять минут до отправления осталось, — напомнила ей проводница.

— Я знаю. Я подышу немного и вернусь в вагон.

Она прошла несколько шагов вдоль поезда и остановилась, засмотревшись на стайку воробьев. Те пытались выхватить один у другого кусок белой булки, брошенный на дорогу стоящим неподалеку мальчишкой лет семи-восьми. Унести большой кусок в клюве было невозможно, но воробьи настойчиво пытались опровергнуть эту простую истину. Наверное, они просто не знали, что существует на свете такое слово — «невозможно»…

Алина не поверила своим глазам, когда увидела, как один воробей вдруг подхватил клювом оставшийся кусок, поднял над землей и понес, суетливо размахивая крыльями. Пролетел не больше метра, выронил булку, и тут же снова накинулась на нее оголтелая стая, теперь уже собственными глазами убедившаяся в том, что нет на свете ничего невозможного…

Она все еще наблюдала за воробьями, когда вдруг услышала, как сзади ее окликнули.

— Алина!

Повернулась — и увидела Влада, торопливо протискивающегося к ней сквозь толпу провожающих.

— Ты?!

Она не верила своим глазам. Он стоял напротив, ветер трепал его волосы, закрывая и почти сразу же обнажая высокий лоб, как будто неопытный парикмахер никак не мог решить, какая прическа больше подойдет клиенту.

— Что случилось, Алина? Я ничего не понимаю…

— Как ты здесь оказался?

— Я пришел к тебе. Тебя нет, и я подумал… Я подумал, что-то случилось. Что-то серьезное случилось, потому что ты сказала вчера, что будешь ждать… Всегда будешь ждать меня. И вдруг — тебя нет.

«Три минуты. Четыре — это максимум. И все. Только четыре минуты — выдержать», — мысленно заклинала она себя, не в силах оторвать взгляд от его лица. От глаз, которые стали такими родными, от губ, вкус которых она вдруг вспомнила так отчетливо…

— И я позвонил. Твоей подруге… Помнишь, ты набирала ее номер с моего мобильного? Я позвонил по этому номеру, и она сказала, что ты утренним поездом уезжаешь в Москву. Навсегда. И больше ничего не сказала…

— Девушка, отправляемся! — крикнула проводница, махнув Алине рукой. — Две минуты…

— Иду, — прошептала одними губами Алина и не сдвинулась с места.

Влад подошел вплотную, взял ее руки в свои.

— Скажи мне… Скажи: почему?

— Ты ведь и сам все знаешь. Я думала — сумею, а оказалось — нет. Не могу я так…

— Как? Да объясни же наконец, в чем дело! — почти прокричал он, сдвинув брови.

Она высвободила руки, преодолев его сопротивление.

— Если бы мы встретились раньше. Если бы ты был свободен…

Она сделала шаг в сторону вагона, еще один. С трудом отвела взгляд от его лица. Второй, третий шаг…

— Если бы я был свободен? О чем ты, Алина? Разве я не свободен?

Она обернулась. До вагона оставалось не больше четырех шагов. Она успеет сделать их, даже когда поезд тронется. Успеет… Только посмотрит еще раз в его глаза, чтобы запомнить. Чтобы сохранить…

— Ты женат, Влад. А это значит — не свободен…

— Я женат? Да с чего ты это взяла?!

Что-то оборвалось внутри. Как будто толстый слой льда вдруг треснул, сверкнув на солнце и выпустив на волю стремительные потоки так долго сдерживаемой в неволе воды. Мир вдруг показался нереальным. Поезд, проводница, снова напоминающая о том, что ей уже пора, давно пора садиться в вагон. Лица людей, стайка воробьев, все еще продолжающая вдалеке свою схватку. Все теперь казалось лишь бездарными декорациями, заслоняющими от нее мир. Мир такой, какой он есть…

Она не поверила. Улыбнулась грустно:

— Я знаю, Влад.

— Что ты знаешь? — Он снова подошел, схватил ее за руку, теперь уже намного крепче, даже больно стало, и повторил: — Что ты знаешь?

— Лариса, твоя жена… — пробормотала Алина, пытаясь выдернуть руку. Поезд дал гудок, проводница снова окликнула ее.

— Лариса, моя жена? Какая еще Лариса?!

— Иванцова, — машинально ответила Алина, внезапно вспомнив фамилию.

— Иванцова? Иванцова Лариска — моя жена?! Бог миловал… Она не моя жена, она Костика жена…

«Это поезд, — подумала Алина. — Просто шумит поезд, шум искажает слова…»

— Что?!

— С чего ты взяла, что Лариска — моя жена?

Поезд набирал скорость. Алина снова попыталась высвободиться, но уже чувствовала — напрасно. Желание поверить в чудо было сильнее всего остального. Сильнее, чем земное притяжение…

— Так ведь ты приходил, забирал ее фотографии…

Он дернул ее за руку, прижал к себе. Поезд мчался мимо них, все быстрее отстукивая железными колесами привычный дорожный ритм. Алина зажмурилась, спрятав лицо на груди у Влада. Она еще ничего не могла понять, но одно знала наверняка — никуда она не уедет…

— Господи, глупость-то какая… Ничего не понимаю, при чем здесь Ларискины фотографии?

— Так ты ведь приходил. Ты приходил за ними! Ты потом по телефону с ней разговаривал! В машине, помнишь? — настойчиво твердила Алина, пытаясь сдержать слезы. Одна из них все же покатилась по ее щеке.

Теперь, когда шум поезда стих вдали, они разговаривали почти шепотом.

— Я приходил за ними, потому что меня Костик попросил. Он мой давний приятель, мы работаем вместе. В одной фирме… Лариска позвонила ему на работу и попросила забрать эти чертовы снимки. А он вИнтернете сидел, а Интернет для него — приговор, понимаешь… Вот он и попросил меня съездить, забрать… Я поехал, забрал.

— А по телефону? — все еще продолжала сопротивляться Алина, заранее уже зная, что сейчас все окончательно встанет на свои места.

— А по телефону в машине я с ним разговаривал. С Костиком, Алина, а не с его женой… Она ему скандал устроила, когда вернулась, вот он и начал мне названивать, требовать, чтобы я срочно фотографии эти дурацкие привез…

— Дурацкие… — пробормотала Алина. — Не такие уж они и дурацкие были… А это правда, что она?..

— Что — она?

— Что она ребенка ждет?

Он внезапно отпустил ее, даже отошел на полшага. Посмотрел внимательно в глаза. Сдвинул брови и почти возмущенно проговорил:

— Ну а я-то здесь при чем, скажи?! Я-то разве имею к этому какое-то отношение?

Алина увидела смех в его глазах. Почувствовала, как этот смех отражается на ее лице. Заставляет растягивать губы, зажигает озорными искрами глаза, все еще полные слез.

— Господи, Влад… Какая же я дура…

Он снова прижал ее к себе. Они долго стояли молча, обнявшись так крепко, что трудно было дышать.

— Значит, ты свободен, — прошептала она, поднимая лицо.

— Нет. — Он покачал головой. — К сожалению, я не свободен.

Взгляд его был абсолютно серьезным и даже грустным. Выдержав паузу, он закончил фразу почти торжественно:

— Есть девушка, по отношению к которой мои намерения весьма серьезны. Я собирался переселиться к ней еще вчера. И если бы не этот проклятый отчет… Так что я не свободен. Но — счастлив. Безумно счастлив…

— И я, — прошептала, улыбнувшись, Алина. — Я тоже, кажется, счастлива наконец…

Оглавление

Ольга Егорова О чем расскажет дождь