Мой гарем [Софи Андрески] (fb2) читать онлайн

Софи Андрески Мой гарем

Посвящается ночам в гостиницах и дням в переулках, жеребцам, змеям, поршням и стержням, обязательно — копьям.

А также полуночному пирогу в «Ма Роза».

Лучшим годам счастливой жизни.

С любовью, Маркусу

В гареме — 1

Групповой портрет с дамой

Ездить без моего гарема? Да никогда. Во-первых, как бы это смотрелось? Вы что думаете, я была бы сейчас королевой порнографии, если бы ходила везде в твидовом костюмчике, таскала за собой дипломат и болтала в кегельбане о гомеопатических видах слабительного? Звали бы меня тогда мои мужчины «Джинни из бутылки»? Особенно когда я в будуаре исполняю самые странные желания? И во-вторых, я слишком люблю своих парней. Они для меня больше чем просто гарем, они моя семья. К тому же в любой момент мне что-нибудь может прийти в голову, и кто тогда будет записывать мои идеи, приносить зеленый чай или шампанское? Без рассказов Падди о его не в меру болтливом коллеге-диджее из «Улисса», который постоянно безуспешно пытается снять девчонок, мне никогда бы не пришла в голову история о Макгайфере. Кто будет меня смешить, дергая сосками с пирсингом в такт песенке «Маленький зеленый кактусик»? Кто будет массировать мои замерзшие ножки или шептать на ушко, как я прекрасна? Может быть, вы?

Так вот, если вы хотите, чтобы я после обеда заглянула к вам на вечеринку в честь выхода нового журнала, то я приеду только вместе с моим гаремом. Кстати, запомните, нам нужно отдельное купе, естественно первого класса. Кроме меня приедет DJ Падди — ну, этот тип с пирсингом, — чтобы мы не скучали. А еще мой смуглый Паоло — он должен повидать мир, и хотя я занимаюсь его воспитанием уже почти год, он все еще довольно неуверенно чувствует себя в обществе. Кроме того, я ни в коем случае не могу отказаться от моего викинга Серена — атлета с русой косой. Я впадаю в депрессию, если нужно войти в новый номер отеля, а рядом нет Серена, который перенес бы меня через порог. Юнихиро, мой нежный японец, останется дома заботиться о гардеробе и нашей беременной горностайке, хоть я не люблю путешествовать и без Юни. Никто не завяжет мне корсет, не сделает прическу так, как он. Юни — прирожденная горничная. Но Ксавера, нашего любимчика, я все-таки захвачу с собой. Он хорошо себя ведет и учится не только у меня, но скоро окончит и колледж. Это я пообещала его матери: «Не волнуйся, солнышко, — сказала я ей два месяца назад, — пару недель в гареме с образованными, обходительными мужчинами, без неудачных попыток склеить девчонку — и с Ксавером снова все будет в порядке. У кого достаточно секса и любви — тот красть не станет». Так и получилось. А пока что Ксавер заведует деньгами, отведенными на путешествие, а мои мальчики помогают ему учиться. Так что сами видите, было бы безответственно оставлять его дома, ведь я не смогу за ним присматривать.

Но, скорее всего, с вечеринкой ничего не получится, хотя мне очень жаль. Собственно, мы вообще не можем уехать, несмотря на то, что гарему срочно нужна смена обстановки. Мальчики в последнее время все больше ленятся, ссоры в нашем доме их изматывают. Мужчины из гарема всегда очень мнительны. У них нет никакого желания вести войну с соседями, а именно это и происходит. Хозяин дома осложняет нам жизнь. Он сказал, что невыносимо терпеть наше присутствие в его благопристойном доме. Ему стало ясно, что тут живет женщина с пятью мужчинами и что мы не веники вяжем.

Как-то ему в коридоре повстречался мой милый нежный Юни в кимоно. Хозяин дома увидел его живот с вытатуированными бабочками и пришел в такую ярость, что теперь вынуждает нас переезжать. И чем скорее, тем лучше. Я лично думаю, что хозяин дома чувствует себя оскорбленным, потому что Юни и все остальные такие привлекательные и образованные, а он — волосатый урод по имени Мончичи с IQ косолапого медведя.

Обвинить нас он ни в чем не может; В квартире хорошая звукоизоляция, мальчики по очереди убирают на лестнице, я вовремя плачу за квартиру, мы все законопослушно выбрасываем мусор и всегда вежливо с ним здороваемся. Но не только мои мальчики нервничают от постоянных телефонных звонков, стука в дверь, подбрасывания записок на циновку у входа. Мне эта игрушечная война тоже надоела.

Поэтому я так радуюсь, когда в гости приходит Матильда. Мальчики в комнатах учат друг друга своим родным языкам, а мы отправляемся в будуар. В спальне стоит только зеркало и огромная, обтянутая красным атласом кровать, а пальма, выросшая до потолка, тихо шелестит листьями, когда открыто окно. Я уже рассказала Матильде о травле, устроенной хозяином дома, и она пытается меня отвлечь. Мы лежим на подушках, одетые только в тоненькие ночные рубашки, и кормим друг друга шоколадными круассанами. Бесшумно входит Юни, ставит возле кровати тарелку со свеженарезанным манго и скромно закрывает за собой дверь. Матильда проводит нежными загорелыми руками по моему животу и бедрам. Ее мягкая кожа источает сладкий аромат. Матильда такая милая, у нее шелковые волосы, а когда я с ней целуюсь, ее губы напоминают покрытые пушком абрикосы. Она напевает карибскую песенку, тихо-тихо, ее голос звучит очень красиво. Я откидываюсь на подушки и отдаюсь во власть ее рук. Кончиками пальцев она начинает ласкать меня между ног.

— Ты все сбрила, — с изумлением говорит она, а я отвечаю, что так прошлой ночью захотел Паоло.

Умелые пальцы Матильды ласкают мои половые губы, набухающие от нежных прикосновений. А моя маленькая разгоряченная щелка уже вовсю источает влагу.

Дверь открывается. Заходит Ксавер, вид у него обиженный. Следом появляется Серен, но я жестом отпускаю его. Ксаверу нужно еще многому Научиться. Я не сержусь, что он нам помешал, и приглашающе хлопаю рукой по кровати. У Ксавера эрекция. Он ревниво наблюдает, как Матильда вводит пальцы в мою промежность, а ее губы касаются моего соска.

— Я тоже так умею, — говорит он.

Сегодня я великодушна:

— Хорошо, тогда покажи, чему Серен тебя научил.

Мой викинг, усмехаясь, прислоняется к дверному косяку. Ксавер поспешно раздевается. Собственно, это не нужно, но он уже знает, что, когда меня лижут, я люблю, чтобы было на что посмотреть, а мне всегда нравится смотреть на его узкую талию и девичьи ягодицы. Он становится на колени у меня между ног, Матильда вытаскивает пальцы из промежности и начинает ласкать свой клитор, а Ксавер осторожно раскрывает мои половые губы. Его дыхание касается моего тела, этому он хорошо обучен, главное — не торопиться. Серен целует меня, садится рядом с кроватью и наблюдает за учеником. Ксавер осторожно начинает целовать внутреннюю сторону моего бедра, все больше приближаясь к половым губам. У него правильный нажим, да и темп тоже. Ксавер проводит языком по промежности, а потом быстрым движением касается клитора, и тот сжимается. Я не могу не улыбнуться: это быстрое прикосновение — фирменный прием Серена, но хорошо, что Ксавер теперь тоже так умеет. Я подмигиваю Серену. Возбужденный член приподнимает ткань его брюк, и я указываю на Матильду. Пусть получит удовольствие — я никогда не была мелочной.

Краем глаза я вижу, как Матильда отодвигается на край кровати и широко раздвигает ноги. Ксавер поперхнулся. Думаю, он еще никогда не занимался сексом рядом с другой парой, но быстро берет себя в руки, а я начинаю постанывать и хихикать. Я всегда громко веду себя в постели. Моим парням нравится слышать, что я получаю удовольствие. И тут Ксавер меня кусает. Я вздрагиваю и смотрю на Серена. Тот шепчет Ксаверу:

— Поглаживать можно только губами, а не зубами. И только малые губы, очень осторожно.

Ксавер кивает и пробует еще раз. Теперь у него получается. Серен молча увлеченно трахает Матильду рядом с нами. Матильда улыбается, и вот наконец мы вчетвером усталые, покрытые капельками пота лежим на простынях. Я держу Ксавера за руку, его возбужденный член пульсирует, Серен нежно проводит пальцами по животу Матильды, и в тот момент, когда он кладет руку на внутреннюю сторону бедра Ксавера, тот кончает, и мы все погружаемся в недолгий сон.

— Ну вот, римские оргии — и без меня! — будит нас Паоло, мой лысый туринец.

Он зовет Юни и DJ Падди. Все размещаются на кровати, и Паоло рассказывает, что, когда шел с тренировки и занес белье в прачечную, встретил Лену, жену хозяина дома. Паоло пофлиртовал с ней немного. (Думаю, он показал ей свой подтянутый живот, которым так гордится.) А она рассказала, что ее мужу отвратительны мысли о моем гареме, потому что у него самого давным-давно ничего в постели не выходит. Если он и пытается что-то сделать, то получается у него отвратительно. А после того как она ему об этом сказала, он уже и пытаться перестал.

— Я пообещал, что ты ей поможешь, — говорит Паоло, и я киваю.

Юни набирает ванну. Я купаюсь, обсуждая с ним возможности. Первое, что приходит мне в голову, — надо надуть эту сволочь. «София, мстящая за униженных». Это мне нравится, я уже вижу себя в черном обтягивающем костюме женщины-кошки, ведущей борьбу за справедливость. Но Юни только удивленно приподнимает бровь и говорит, что эту идею мне лучше оставить для своих рассказов. Он берет один из блокнотов, которые в огромных количествах разбросаны по квартире, и записывает: «Костюм женщины-кошки из латекса», «надуть эту сволочь» и— уже по моей подсказке — «Ницца». Прошлым летом мы с гаремом отдыхали там, и мне все еще хочется что-то написать о Ницце. Юни не только отличная горничная, но и великолепный стратег, и вскоре мы придумываем план, который, я думаю, нам удастся воплотить. Если план хороший, то в конце все будут счастливы. Этому я научилась в гареме.

Я звоню в дверь Лены. Выгляжу я роскошно, но султаншу не напоминаю. Лена смущена. Думаю, она уже сожалеет о том, что все рассказала Паоло. Так всегда бывает — в нас, женщинах, он будит инстинкт маленьких девочек. Мы прекрасно можем сами за себя постоять, пока не встретим Паоло — тогда нам хочется, чтобы нас защищали. Я рассказываю Лене о своих парнях, как я с ними познакомилась и какие у них обязанности в гареме. Она не знала, что на самом деле мы уже много лет вместе, и думала, что мы все вперемешку занимаемся диким сексом целый день, круглосуточно.

— Но ваши книги… — говорит она.

Мне смешно. Конечно, я знаю, что все в доме читали мои книги, даже если никто мне об этом ничего не говорил. И в шутку признаюсь:

— Иногда, когда мне не пишется, я кричу: «Мальчики! Надевайте все чулочки, а то мне в голову ничего не приходит!»

Лена смеется. Сейчас она выглядит такой молодой. Я рассказываю ей о нашем плане. Сперва она колеблется, но я захватила фотографий мальчиков. Она вздыхает и говорит «да».

Вечером я прохожу во дворе мимо нашего хозяина. Виду него сердитый. Я переоделась и распахиваю плащ. Под плащом на мне ничего нет, кроме длинного жемчужного ожерелья, которое заканчивается прямо над моей щелкой, и сапожек на ногах. Наш Мончичи сглатывает слюну. Я ставлю ногу на камень так, чтобы он хорошенько мог рассмотреть мои прелести, и шепчу, что готова на все ради этой квартиры. Приглашаю подняться к нам. Там мы сделаем все как надо, а его жена никогда ни о чем не узнает.

— Вы же знаете, я богиня секса, — нашептываю я и пытаюсь выглядеть как можно более дерзко.

В моем взгляде светится отчаянье зайчика из анекдота, который умоляет медведя о пощаде. Мне приходится взять себя в руки, чтобы не рассмеяться. Каждый раз, когда я вижу волосяной покров хозяина дома, я вспоминаю об анекдоте, в котором горилла в джунглях сидит в туалете и спрашивает пробегающего мимо зайчика, не линяет ли он. У меня все получается. Хозяин дома мне ничего не обещает, но я этого и не ждала. Он говорит, что хотел бы познакомиться с нашей семьей, и, может быть, мы его переубедим.

Вечером я слышу стук в дверь и иду открывать, по дороге быстро заглядывая в комнату: все ли приготовлено.

Должна сказать, мальчики выглядят роскошно. У меня лучший гарем в мире. Юнихиро переоделся гейшей и великолепно смотрится в белом гриме и вышитом кимоно. Я не могу удержаться и целую его вишневые губы. Падди мастерит на кухне, а Паоло специально побрил все тело, намазался лосьоном и прислоняется обнаженным торсом к двери в будуар. Он босиком, и на нем узкие кожаные брюки. Ксавер очень нервничает. Он решил надеть короткие шорты и белую футболку. А вот Серен — само спокойствие. Заплетенные в косу светлые волосы спадают на черный воротничок-стойку его строгого свитера, изумительно контрастируя с огромной фигурой викинга. Я едва могу оторвать от них взгляд, такие они красивые. Они улыбаются мне и кивают в сторону двери.

За дверью стоит Лена и застенчиво переминается с ноги на ногу.

— Я сказала ему, что иду на шейпинг, — говорит она, оборачивается и начинает хихикать. — В некотором роде, так оно и есть.

Мои мальчики приветливо улыбаются. Ксавер забирает у нее спортивную сумку и относит в будуар. Лена с удивлением осматривается.

— О Боже! мебель какая красивая, и картины… — Она запинается. — А сколько книг!

— Ну да, — говорю я, — говорят, глупцы хорошо трахаются, но это неправда.

Она опять смущенно хихикает. Падди приносит просекко и восторгается ее волосами. Лена, в свою очередь, хвалит кимоно Юни, а тот с загадочным лицом гейши предлагает ей примерить сие благородное одеяние. Лена идет за ним в будуар. Я удивленно приподнимаю бровь и смотрю на Паоло. Вот уж не думала, что первым будет Юни, ну да ладно. В дверь опять стучат. Что-то он рано. Кажется, Мончичи один из тех, кто всегда и все делает слишком быстро, в том числе и в постели. Юни также услышал стук. Он возвращается, а Леной занимается Паоло. Остальные мальчики уходят в свои комнаты, и только Юни остается. Увидев его, хозяин дома смущается.

— Это моя горничная, — объясняю я. — Оказывает услуги.

Хозяин, вероятно, почти забыл, что Юни мужчина. Я стою перед ним в высоких черных лаковых сапожках. На лице у меня изогнутая маска Зорро — это идея Падди. Короткое платье из латекса чуть заметно шуршит. На сосках и лобке Паоло прорезал отверстия. Юни подает два бокала просекко и отворачивается к окну. Когда он играет гейшу, то может быть неподвижным, как статуя.

Я раздеваю своего гостя, а он совсем не сопротивляется, и это меня удивляет. Я усаживаю его на кресло и начинаю перед ним извиваться. Мы с Юни размышляли, не устроить ли мне стриптиз, но я плохо танцую. Мой талант — в страсти. Так что я становлюсь рядом с гостем и ставлю ногу на подлокотник кресла. Мончичи весь вспотел, и временами глаза у него подергиваются пленкой, будто он готов упасть в обморок.

— Ну что ж, — говорю я, слегка склоняясь, — положи руку мне между ног, тогда лед будет сломлен и ты сможешь расслабиться… Да, да, вот так… А знаешь что, введи в меня палец, тогда болтать нам будет намного легче. Да, хорошо, можешь спокойно ввести его поглубже. В любом случае сегодня вечером ты будешь трахать эту щелку, так зачем нам соблюдать приличия?

Мой гость слегка дрожит, но его палец послушно устремляется к чисто выбритым половым губам. Они влажные и покрыты смазкой, потому что, естественно, пока Паоло готовил мое платье, я велела Ксаверу отлизать мне.

— Так, а теперь немного дотрахай меня пальцем, — я наклоняюсь еще ниже и кладу руку на его брюки.

Слава богу, у него уже стоит. Нашего дорогого домовладельца сегодня ничто не должно расстраивать.

— Знаешь, сколько мужчин хотели бы быть сейчас на твоем месте? — шепчу я на ухо. — Знаешь, сколько мужчин каждый месяц борются за место в моем гареме? Иногда я трахаюсь с одним-двумя на пробу, но большинство из них меня не удовлетворяют. А теперь ты…

Я замолкаю. Сейчас нельзя его слишком возбуждать, но он должен мне верить.

— А ты… ты совсем не такой, как эти изнеженные юнцы. — Я постанываю, чтобы Не рассмеяться: трудно назвать изнеженными Серена или Паоло.

Я снимаю маску, незаметным движением руки закрываю отверстия и надеваю ее на домовладельца. Он протестует, но я его успокаиваю.

— Ты же хочешь получить удовольствие? — шепчу я. — И ты его получишь. Вслепую ты сможешь трахаться так же хорошо. Я сделаю из тебя лучшего любовника, который когда-либо трахал женщин. Именно поэтому так много мужчин хотят попасть ко мне в гарем. Я учу мужчин до тех пор, пока трахаться им не становится легче, чем дышать.

Домовладелец сглатывает слюну, и мне его немного жаль. Ведь я понимаю, как ужасно для мужчины, когда его собственная жена говорит, что он ее не удовлетворяет. Его возбужденный член торчит из черных волос. Дверь в будуар бесшумно открывается.

Паоло вносит на руках голую Лену. Вид у нее счастливый. Он ставит ее на ноги, и я вижу, что он выбрил ей лобок. Я расстегиваю платье из латекса и говорю домовладельцу, что сейчас начнется первый урок. Мне не обязательно быть голой, но я знаю, что моим мальчикам нравится на меня смотреть. Я надела это платье из латекса только потому, что оно было достаточно вызывающим. Жестом я показываю Лене, чтобы она подошла, встала перед мужем и раздвинула ноги. Я становлюсь прямо за ней, обнимаю ее и начинаю ласкать ее грудь, играя с сосками.

— А теперь опять прикоснись ко мне так, как раньше, одним пальцем. Пусть он медленно входит в меня, — приказываю я домовладельцу, а он протягивает руку к гладкой промежности своей жены и касается ее половых губ. Я постанываю. Лена закрывает глаза.

— А теперь коснись клитора… нет, не три, касайся только подушечкой пальца, лучше всего большого. А теперь скажи, что мне сделать? Это твой единственный шанс. Ты можешь приказать порнокоролеве.

Домовладелец откашливается и говорит:

— Отсоси у меня.

Это хорошо. Я же не смогу при этом говорить. Лена становится перед ним на колени. Тем временем мальчики возвращаются из своих комнат, но ведут себя тихо-тихо. Лена смотрит на Серена, и он жестом показывает, что она должна обхватить член рукой, Падди напоминает ей о зубах, и Лена начинает нежно посасывать головку члена. Вокруг нас стоят мальчики и показывают, какой минет им больше нравится — все, кроме нашего новичка Ксавера, для которого минет — только минет, и ему нравится всегда.

Наконец Лена встает и тянет мужа за собой на ковер. К счастью, у нас с Леной почти одинаковые фигуры, но на всякий случай я теперь все время говорю, чтобы он не подумал, что в комнате может быть и другая женщина.

— А теперь поиграй своим членом на моей щелке. Не входи в меня сразу, сперва легко коснись, а потом медленно начинай его вводить.

Супруги лежат на ковре, а я нахожусь совсем рядом, чтобы ничем не нарушить план.

— А теперь остановись, — приказываю я, когда домовладелец начинает двигаться быстрее, — отодвинься немного, я закину ногу тебе на плечо, а ты найдешь пальцем мой клитор и доведешь меня до оргазма.

Я стону в такт движениям его руки. Когда я вижу, что Лена кончила, то позволяю домовладельцу дойти до пика. Он переворачивается на бок. Лена быстро поднимается и бесшумно проходит по нашим толстым коврам в будуар. Как я и ожидала, она берет с собой мальчиков. Я ложусь рядом с домовладельцем и продолжаю постанывать. Наверное, Лена, войдя во вкус, решила взять еще пару уроков «шейпинга». Я не против. В конце концов, ей долго приходилось отказывать себе в удовольствиях.

— Ты великолепен, — вздыхаю я и снимаю с домовладельца маску, — только представь себе, как рада будет жена, когда ты ее так же трахнешь.

Домовладелец устало смотрит на меня.

— Думаешь, она согласится побриться?

Я киваю.

— Конечно, ей это понравится, тебе нужно только сказать ей об этом.

Вскоре, заговорив домовладельцу комплиментами зубы, я выпроваживаю его из квартиры. Стоя на пороге, он даже просит прощения за записки на циновке. Могу поспорить, Лене сегодня еще будет чем заняться, когда она наиграется с моим гаремом. А если в квартире у нашего домовладельца будет опять все в порядке с сексом, он оставит нас в покое. Теперь все довольны.

Мы все лежим на кровати, ласкаем и целуем друг друга. Я рассуждаю с мальчиками, что теперь можно поехать на вечеринку по случаю создания нового журнала. Паоло немного познакомится с миром масс-медиа, а Ксавер организует поездку. Если он справится с железнодорожными ценами, я не буду волноваться за его следующую контрольную по математике. Итак, мы приедем. Я и мой гарем. Закажите для нас одну комнату в гостинице, но с большой кроватью, и не забудьте про подушки. Пять штук.

Лагерь Макгайфера

В нашем отделе работает человек по имени Макгайфер. С тех пор как я с ним знакома, у Макгайфера только одна тема — секс. Обычно в перерывах он стоит в окружении других мускулистых качков из лагеря, дергается как бешеный и рассказывает скабрезные истории о своих еженедельных завоеваниях. Иногда к группе подхожу и я, пытаясь незаметно подслушать, о чем они говорят, потому что напала на след великой тайны, к которой меня должен привести Макгайфер — герой влажных трусиков, мастер сосковых оргазмов, победитель в неандертальской войне с телками.

В лагере я стараюсь казаться очень занятой, заниматься какой-то сортировкой, чтобы никто меня не заметил и не закричал: «Рут, не бойся, детка, иди сюда-а-а!» — таким отвратительным стаккато в стиле рэп, которым сейчас все разговаривают, потому что считают это клевым. И вот я как раз сверяю выдуманный мной же список с имеющимися предметами, а это стадо павианов, как обычно, стоит в углу вокруг Макгайфера и с восхищением заглядывает ему в рот. Тот вываливает язык, как сенбернар в коме, и скашивает глаза к переносице, рассказывая, как недавно удовлетворял одну женщину по-французски и язык у него при этом занемел, как щека после укола у стоматолога, потому что женщина предохранялась вагинальными таблетками.

Все заходятся от смеха, а он во всех подробностях описывает, как он забрался ей между ног и уже начал ей отлизывать, когда подумал: хм, пахнет аптекой, а потом, когда хотел отпустить какую-то пошлость, заметил, что уже не контролирует свой язык. Тогда он вывалил язык и попытался что-то сказать, а женщину это завело. Ниточка слюны свисала с его губ, а глаза он выпучил, как чокнутый профессор из фильма Диснея.

Да уж, талантом он не обделен, этого у него не отнимешь. Но, согласитесь, как просто быть смешным, когда ты настолько уродлив, что смотришься как ходячая карикатура. Макгайфер обеими руками хватается за язык и с громким чавканьем пытается впихнуть его обратно в рот. Но язык выскальзывает в другом углу рта. Его фанаты ликуют, а он повторяет свой номер снова и снова, так что я решаю лучше пойти в кафе.

Я презираю Макгайфера. Хотелось бы говорить с мужчиной так, чтобы при этом из его рта к моим ногам не стекал поток слюны. Но он мне еще нужен. Так что я с ним мила. Время от времени я приношу ему кофе или делаю для него ксерокопию. При этом я стараюсь выглядеть по-пацански, чтобы ему в голову не пришла идея, будто он меня интересует. Он должен считать меня приятельницей, боевым товарищем, которому можно все рассказать. А рассказать мне кое-что он должен.

Мне 32 года. У меня были как длительные, так и недолгие отношения. Я занималась сексом в наручниках. Я делала это в палатке. Один раз я переспала с женщиной, а однажды устроила секс по телефону кому-то, кто ошибся номером, так что девственницей назвать меня никак нельзя. Но одно неясно мне и по сей день: как вступать в случайные связи.

На выходных я постоянно хожу с подружками на дискотеки и пытаюсь застукать пару, которая именно в этот момент договаривается пойти перепихнуться. Как они это делают? Неужели действительно можно встретиться у стойки бара, сказать пару слов о спорте и политике, а потом отпустить замечание вроде: «Да, кстати, у тебя клевые ножки, а я давненько не трахался, кровать у меня застелена свежим бельем, так что нас здесь держит?» Этого я представить себе не могу. Неужели вечером кто-то может выйти из дома с твердым намерением кого-то снять? Мне что, нужно сперва дома напиться, поставить в холодильник шампанское, сложить на столике у кровати презервативы и отутюжить свое черное белье? А если идешь к нему, а он вовсе И не пьяный, и презервативов нет, и шампанского нет, а на нем полинявшие семейные трусы? Или он раздевается, и оказывается, что он волосатый, как медведь? Или от него воняет, как от хорька? Мне что, все равно с ним спать? Ну, допустим, мы уже договорились, а на чьем автомобиле ехать домой? Или ехать друг за другом? А если мы поедем на его автомобиле, как я на следующий день попаду на парковку у дискотеки? На такси? Может, тогда проще и дешевле воспользоваться услугами мальчика по вызову?

В Берлине в одном кафе есть «биржа перепихона». Там можно заполнить анкету, как ты выглядишь, как должен выглядеть партнер и чего ты хочешь от него. Это весьма практично, если ты ищешь выбритого налысо азиата ростом метр двадцать, которого заводят игры в стиле садо-мазо в ванной и который обожает Вольфганга Петри, Но как все устроить без подобных заведений? Сплошные вопросы.

Макгайфер должен мне еще многое объяснить. Я все время представляю себе, что стою с мужчиной у стойки бара, искры так и летят во все стороны, все хорошо и замечательно, но как же потом выяснить, каким именно сексом мы будем заниматься и будет ли это safe? ^[1]Однажды я встала перед большим трюмо, небрежно оперлась на один локоть и попыталась прорепетировать: «Ну что ж, договорились. Начнем с петтинга, я очень люблю массаж ног, чтобы мне при этом тихонько шептали всякие пошлости. Вводить в меня член можно только в презервативе, а без презерватива вообще вводить нельзя, даже ненадолго, на пробу. Со мной это не пройдет. И вообще, вставлять мне можешь только тогда, когда я уже потеку. И не пробуй вводить свой член, пока у тебя не совсем стоит. Так не пойдет. А потом мы займемся сексом в миссионерской позе, чтоб настроиться. А в конце займемся этим стоя у окна. Ты возьмешь меня сзади. Можешь принять душ у меня, а завтракать тебе здесь нельзя».

Нет, ничего у меня не получится. Я умру от стыда прямо у стойки бара. Думаю, есть определенные коды, по которым любители случайных связей узнают друг друга, как, например, красный шейный платок, который в гей-клубад кладут в карман брюк те, кто любит понежнее или пожестче. Я это видела в одном фильме. К сожалению, я забыла, в каком именно кармане надо носить платок, и поэтому сейчас у меня на одного друга-гомосексуалиста меньше. Вскоре после того как он решил, что голубой, я дала ему этот совет, после чего ему довелось пережить парочку неприятных минут в комнате для секса в гей-клубе.

Но больше всего я переживаю за свои ресницы. У меня сказочно длинные, изумительно изогнутые ресницы, которые я покрываю тушью, пока тень от них не начинает затенять скулы, если свет падает правильно. Честно говоря, ресницы — самое красивое во мне. Меня все время спрашивают, настоящие ли они. А чтобы они и оставались настоящими, вечером мне обязательно нужно смывать косметику. Тут уж ничего не поделаешь, иначе они сломаются и я останусь без моей красоты, а случайный перепихон того не стоит.

Но как смыть косметику в ванной у мужчины? Может быть, у любителей случайных связей в ванной стоят женские лосьоны? А если нет? Это все так сложно. Тут многое нужно обдумать. Поэтому теория уже не помогает, надо переходить к практике. Макгайфер должен взять меня с собой на охоту и раскрыть все тайные законы джунглей быстротрахов. Я заманиваю его в свои сети, хвалю его богатый опыт, восторгаюсь его атлетическим телосложением, спрашиваю его мнения, смеюсь над его шутками, терпеливо выслушиваю, как он в который раз рассказывает историю про вагинальные таблетки, и наконец как-то в субботу достигаю своей цели. Мы договариваемся.

Я намекнула ему, что хотела бы посмотреть, как мастер быстрострела выходит на охоту, обещала ему сидеть незаметно и не мешать, и к тому же оплатить всю его выпивку. И тут он внезапно согласился, отказаться он не смог.

Я оделась не очень сексуально, чтобы женщины, за которыми будет ухлестывать Макгайфер, не углядели во мне конкуренции. Я так волнуюсь. Но ничего не происходит. Макгайфер стоит у стойки бара и пьет стакан за стаканом. Да, этот вечер дорого мне обойдется. Тут к нему подходит высокая блондинка.

— Привет, — говорит Макгайфер.

— Отвали! — говорит блондинка и уходит.

Кажется, Макгайфер уменьшается в размерах. Вскоре он сидит за барной стойкой, Как гном, потерявший свою Белоснежку. Девушке-бармену эта ситуация, очевидно, знакома, потому что она, не говоря ничего, ставит перед ним стакан за стаканом. В какой-то момент мне это надоедает, я расплачиваюсь, беру такси и еду домой. Водитель — белокурый, как швед. Он очень мил.

— Ну, — произносит он через какое-то время, — собственно, я сейчас свободен. Может быть, пойдем еще выпьем? Вы так мило смеетесь.

Я настораживаюсь и вдруг понимаю, что вот он, долгожданный момент.

— Почему бы и нет, — говорю я.

На первый раз хватит. Все остальное и так получится.

Под крышами Ниццы

Послышалось тихое шуршание. Казалось, огромный жук медленно разъедает камень. Звук донесся из-за вычурной балюстрады, выложенной зеленой изразцовой плиткой, и сразу затих. Потом шуршание послышалось во второй раз, и звук воплотился. Из-за парапета показалась рука, ладонь потянулась к колену, прижатому к плитке. Свет фонаря падал на черный латекс, подчеркивавший очертания тела. Послышался вздох, стук фонарика о кафель, и дело было сделано. На балконе стояла молодая женщина. Она потянулась и размяла руки, болевшие от трудного подъема по балюстрадам, уступам стен и вьющимся растениям.

— Санни, — пробормотала она, — моложе ты не становишься. В тридцать ты дойдешь до того, что начнешь пользоваться лифтом.

Она еще раз оглянулась на сад — широкие дорожки, усыпанные гравием, заросшие цветами клумбы, из которых к ней тянулись темно-красные цветы. Ей хотелось постоять еще немного и посмотреть на сад.

Там, где она жила, такого не было.

Там, где она жила, между камнями мостовой пробивалась сорная трава, а постаревшие женщины, у которых уже много лет не было секса, выращивали маленькие жал-кис растеньица в пыльных цветочных горшках. И чем иссушеннее становилась владелица, тем иссушеннее становились и ее цветы.

А здесь во всем была разлита сила. Цветы показались ей очень жадными, они обвивали друг друга и высасывали все, что им нужно, из влажной земли. Цветущие кусты с налитыми ростками впивались друг в друга, их ветки переплетались, вызывая скабрезные ассоциации. Санни не удивилась бы, услышь она из сада, чей тяжелый сладковатый запах доносился и сюда, многоголосое постанывание, короткие резкие всхлипы розовых закрывшихся цветков рододендрона и глуховатые, почти хриплые стоны из затянутого тиной пруда, в котором, словно огромные соски, плавали кувшинки.

Санни покачала головой и провела рукой по лбу. Если она хочет и дальше успешно выполнять работу, придется контролировать свою буйную фантазию, иначе есть шанс превратиться в одну из тех плаксивых женщин из ее квартала, которые разговаривали со своими геранями, словно из бутонов смотрели их покойные мужья.

Санни еще раз сосредоточенно взглянула на разрыхленные граблями дорожки в саду, проверяя, не следят ли за ней. Естественно, там никого не было. У охраны перерыв. Они сидели в своем домике у ворот и показывали друг другу мужские журналы. Гостей тоже ждать не стоило. В два часа ночи все общество развлекалось в клубах или на яхтах. Женщины, бродящие как зомби по бутикам, глядящие сквозь щелки глаз после лифтинга, скалящие зубы в вечной искусственной улыбке. Их единственной задачей был непрерывный смех, и они смеялись не переставая, как заводные зайцы Duracell.

Когда она смотрела на этих женщин в их кабриолетах, ей казалось, что существуют специальные курсы для правящего класса, в которых эти дамочки учатся всему, что нужно для жизни рядом с богатым мужем: как надевать и снимать бикини, хихикать, делать круглые глазки от удивления, как втягивать живот, когда трахаешься. Может быть, там учили и парочке антицеллюлитных поз, чтобы их избранники могли иногда оттрахать их на яхте перед парочкой друзей и при этом не было стыдно за вмятины и складки на бедрах.

Мужчины же казались Санни огромными жирными червяками, которые от денег и скуки сделались толстыми и тупыми. Она всегда вздрагивала, видя волосатые спины этих мужчин — огромных насекомых, которые хватали все длинноногое и блондинистое. Вот такие они. Сам их вид был билетом в этот цирк.

— В ложу для VIP-персон, — пробормотала она, — я войду через черный ход.

Она медленно взялась за ручку стеклянной двери, и дверь сразу поддалась. Санни улыбнулась. Сигнализация — маленькая черная коробочка у верхнего края двери — была выключена. Ловко изогнув затянутое в черный латекс тело, Санни изящным движением прошла в балконную дверь и направила луч фонарика на комоды и картины.

Коллекция была великолепной: современная живопись и фотографии Гельмута Ньютона с дарственными надписями. Длинноногие грудастые модели, вид спереди, сзади, среди ротвейлеров с эрегированными членами или просто непристойно глядящие в объектив. Санни больше интересовала живопись. Прямо перед ней, защищенная от света выступом стены, висела картина с изображением обнаженной девушки. Стройные ноги девушки были раздвинуты, и наблюдатель мог рассмотреть ее гладкое лоно. Девушка смотрела за край картины, словно хотела сбежать из рисунка, в котором была заключена. Санни ее понимала.

Она сняла картину со стены с выступом, проверив, не подведена ли к ней сигнализация, и принялась стеклорезом вынимать картину из рамы. И тут внезапно включился свет. Санни вскрикнула и схватилась рукой за горло. Свет был ярким и холодным.

А то, что Санни увидела, ей совсем не понравилось. В кровати, всего в паре шагов от нее, лежал старик, морщинистый и волосатый. Его брови, словно две гусеницы, разрезали Лицо, а губы были язвительно сжаты. Заросший волосами живот наполовину высовывался из-под простыни, которой он укрылся, а под седыми волосами виднелась мясистая грудь. Казалось, он весь словно сложен из валиков. Но меньше всего Санни нравилось то, что он направил на нее пистолет.

Тонио сразу услышал звук ее шагов. С тех пор как он впал в немилость у Ролекса-Рауля, он старался быть настороже. Он знал каждый звук и этом доме, и странное шуршание не было из тех звуков, которые обычно будили его и не давали спать. Он сразу же проснулся. Чтобы незаметно достать пистолет из столика у кровати, ему потребовалось всего несколько секунд. Выключатель был прямо у кровати. Свет был ярким и холодным.

А то, что он увидел, понравилось ему чрезвычайно. В его спальне стояла женщина, очевидно охотница за произведениями искусства. К тому же очень неплохая. Она точно знала, как использовать стеклорез, чтобы не повредить полотно. На спине, как у Робина Гуда, у нее был колчан, в котором она собиралась унести свернутые холсты. Но картины Тонио не интересовали. Тело у этой сучки было как само искушение Господне. Наверняка не все изгибы этого тела были естественны, но если и так, то к лучшему. Это тело было создано для того, чтобы его трахали. Он оттрахал бы ее спереди и сзади, между грудей и в задницу, он оттрахал бы ее даже в подмышки. Он представил себе, как навалится на нее сверху, прижав руки к телу, а ее классные сиськи будут тереться о его член. На ней был черный костюм женщины-кошки из латекса, подчеркивающий все изгибы груди и ягодиц. Виден был даже пупок. Наверняка под материей можно было увидеть что-то еще, если она поставит ногу на комод, а он станет перед ней на колени и посмотрит, что же там между ног. Один художник однажды показывал ему латексную отливку промежности в рамочке, быть может, так же все выглядит и у нее. Складки и губы, маленький выступ в центре и складка, ведущая к заднице. Наверняка все можно увидеть сквозь тончайший черный слой латекса. А под латексом она будет потеть, и пот будет смешиваться с выделениями ее влагалища и смачивать волосы лобка.

Санни потела. Сейчас ее главной задачей было не допустить ошибки. Оружие в любом случае было заряженным, у такого урода наверняка нет чувства юмора, и он не станет долго рассусоливать. Если она двинется хоть на миллиметр в сторону веранды, он просто нажмет на курок. Пуля полетит, через долю секунды она услышит выстрел, а потом пуля пройдет сквозь латекс и войдет в тело. Прийти сюда было не такой уж плохой идеей. Она только вошла в его комнату. Если он захочет отплатить ей честно, то все идет по плану. Она тряхнула волосами.

Светлые волосы этого пупсика были стянуты в хвост на затылке, и даже на лице красовалась латексная маска Зорро, полностью закрывавшая глаза. Но больше всего Тонио нравился ее рот, большой красный рот — «отличный ротик для отсасывания, детка, скажи-ка "Гонолулу"». Как Пораженная молнией, она стояла и смотрела в дуло его пистолета. Раньше ему всегда нравилось, когда такие сучки смотрят на него со страхом в глазах, а если им достаточно заплатить, то они соглашались так смотреть, и деньги никогда не играли для него никакой роли.

— Ну что ж, сейчас я вызову полицию, — сказал он. Малышка вздрогнула. Ее дыхание так участилось, что латекс над сосками потянулся еще на миллиметр.

— Пожалуйста, не надо, — причитала она, — прошу вас.

Глаза под маской расширились, и она умоляюще сложила руки. Казалось, она молилась — как грешники на древних итальянских фресках в церквях. Тонио взглянул на ее длинные ноги в блестящем черном латексе и ухмыльнулся.

Когда он ухмыльнулся, Санни увидела его желтые искусственные зубы. Она вздрогнула и постаралась выглядеть перед ним еще более Напуганной. Она никогда не поймет, как люди с таким количеством денег могут настолько не следить за собой. Из одних только волос у него в носу можно было связать попону. Но у него был пистолет. Санни склонила голову и сделала шаг к мужчине в кровати. Она медленно подняла руки в перчатках и взялась за застежку костюма.

— Может быть, — прошептала она, — может быть, мы так сможем договориться? — Одним движением она расстегнула костюм. Казалось, старик сейчас лопнет, настолько он выпучил глаза. Санни решила, что просто представит себе, что трахается с каким-нибудь персонажем из мультика, с Койотом, например, или с Гуффи — его тоже нельзя назвать привлекательным. Или с Джаб-бой — склизкой горой мяса из «Звездных войн». Она не смогла сдержать ухмылку, и старик ухмыльнулся ей и ответ, приняв это за соблазнительную улыбку. Санни знала, как изумительно смотрятся сейчас ее груди — белые, упругие, — знала, что они слегка подрагивают, когда она двигается, и она начала двигаться, переминаясь с ноги на ногу, словно была не уверена. Она подняла руку, проведя латексом по телу, чтобы соски набухли.

Старик сглотнул. Санни подошла еще ближе и промурлыкала:

— Но сначала мы уберем эту штучку, да? А потом я за все заплачу. Наверняка у тебя в кровати есть и другие длинные твердые штучки, так что пушка нам не понадобится.

Пистолет исчез в ночном столике. Санни поставила ногу на кровать и потянула змейку дальше. Старик нагнулся, словно стараясь заползти Санни между ног, и когда она расстегнула змейку почти до конца, то почувствовала прикосновение его возбужденного дыхания.

Из костюма женщины-кошки показались золотистые волоски. Санни дотронулась до них кончиком пальца и стала ласкать свою промежность. Рука у нее все еще была в черной перчатке из латекса, и когда она проводила пальцем по половым губам, казалось, что она водит по волосам на лобке крошечным вибратором размером в палец. Тем временем, поведя плечами, она сняла костюм. Она выскользнула из него так, что верхняя часть тела теперь была полностью обнаженной, и прижалась к старику. Маску она оставила, но это ему только нравилось. Контраст белой шелковой кожи и прохладного черного латекса у нее на ногах, очевидно, нравился этому червяку. Резким движением Санни сорвала с кровати покрывало. Когда она принялась снимать с него шорты, расстегивать пуговицу и змейку, ее пальцы были такими же умелыми, как когда она открывала балконную дверь. Широко раздвинув ноги, она оседлала его дряблое, морщинистое бедро и откинулась назад, обеими руками лаская себе грудь и живот. Потом спустилась ниже к ногам и кончиком пальца раздвинула половые губы. Одной рукой она оперлась на матрац, чтобы повыше поднять таз, а ее палец в латексной перчатке бесконечно медленно двигался у нее в промежности.

Глаза старика жадно следили за ней. Санни взяла его руку и положила ее себе на грудь. Вся грудь не помещалась в эту бледную волосатую руку, он не ласкал ее, не дергал за сосок, он просто держал ее в руке, словно пробуя фрукт на рынке. Внезапно в старом теле затеплилась жизнь.

Тонио еще никогда не видел такую грудь. На пляже он следил бы за ней часами, но, видя ее покрытую светлыми волосами наверняка влажную промежность, уже не хотел так долго задерживаться наверху. Он навалился на нее, зарылся лицом ей в живот и попытался коснуться ее языком все ниже и ниже, там, где покоился конец змейки и из-под тонкого материала выбивались локоны Лорелеи, глубже, глубже, где было так влажно и столь многого можно было коснуться языком. Сперва он хотел немного поласкать ее языком, а потом, сразу же после этого, он хотел трахать ее и трахать до бесконечности. Все в нем рвалось к ней, он хотел заполнить собой каждое отверстие, каждую складку ее молодого тела, и он взмолился к небу, чтобы член у него стоял настолько хорошо, чтобы оттрахать ее и в задницу. Без этого он никак не обойдется. Раз уж ему на тарелочке с голубой каемочкой поднесли такую щелку, она должна будет делать для него все, что он хочет. Кроме того, раньше, когда он с парнями плавал на яхтах, у него был свой фирменный трах: брать девку сзади и при этом трахать ее спереди пальцем, попеременно вводя то член в задницу, то палец во влагалище. Да, так было здорово. Он начал искать остатки жизни в своих трусах и лихорадочно мастурбировал, почувствовав запах этого таинственного золотисто-черного отверстия, когда дверь открылась. Тихий звук щелчка показался ему ужасающе громким.

Санни вскрикнула, как в тот момент, когда старик ее обнаружил, и взглянула на женщину в дверном проеме, направившую фотоаппарат со вспышкой на кровать и делавшую снимок за снимком. На запястьях у нее звенели массивныезолотые браслеты.

— Это тебе дорого обойдется, скотина! — закричала она. В хрипловатом голосе чувствовался легкий швейцарский акцент. — Это будет стоить тебе виллы и лодки. Да что там, я не просто получу развод, мое свидетельство о разводе будет напечатано на золоте!

Из аккуратно подобранной прически выбился локон, а женщина все фотографировала и фотографировала. Санни выскочила из кровати, застегнула костюм, схватила свои вещи и как тень исчезла за перилами балкона.

Тонио стоял в кровати на коленях, с оттопыренной задницей, рука в полурасстегнутых шортах уже и не рассчитывала нащупать эрекцию — после такого шока у него наверняка не встанет. Рот был полуоткрыт, и он все еще чувствовал нежный цветочный запах прекрасной воровки. Женщина из Швейцарии тоже ушла, а он остался на кровати абсолютно измотанный и смущенный и не понимал, что же такое происходит с женщинами, и с этой сорокой-воровкой, и с той истеричной козой. Как бы то ни было, он уже не был на ней женат, и это было замечательно. Даже если бы ему хотелось другой, менее убыточной развязки этой проблемы.

Санни смеялась так громко, что мужчины на нее оглядывались. Они сидели в мерцании красного света в баре на пристани. Тут латексный костюм Санни не бросался в глаза, и их можно было принять за лесбийскую парочку. Женщина со швейцарским акцентом только что поцеловала ее в губы, и это отпугивало мужчин, сидящих в баре.

— Великолепно, — сказала она, еще раз просматривая пленку, — ему это дорого обойдется.

Женщина кивнула Санни, отхлебывавшей из бокала шампанского, и сжала пленку в кулаке:

— Эта пленка в суде принесет мне бесконечное количество ноликов.

Она опять поцеловала Санни и осмотрела ее с головы до ног.

— Я прекрасно понимаю, чего он от вас хотел. Вы выглядите как женщина-кошка.

Санни рассмеялась.

— Да, я тоже подумала о комиксах.

Женщина протянула Санни через стол толстый конверт.

— Вы были великолепны, — сказала она с легким акцентом, — это вам за труды.

Санни улыбнулась своим красивым широким ртом и подняла бокал:

— За женщину-кошку.

Джинни в бутылке

Дорогой незнакомец!

Когда ты найдешь эту бутылку, а в ней письмо, я наверняка все еще буду сидеть на этом острове. Не знаю, сколько времени я уже провела здесь. Я отправилась на небольшой яхте, хотя в клубе, где проводила отпуск, меня предупредили о шторме. Но мне необходимо было уехать, и я немедленно вышла в море, а потом меня ударило мачтой по голове и я потеряла сознание.

Не знаю, сколько времени я почти без сознания держалась за обломок корабля, а когда пришла в себя, то увидела островок на горизонте и попыталась подплыть к нему на том, что осталось от моего судна. Сейчас я здесь. Тут все выглядит как на островке из рекламы «Баунти», если ты ее видел. Мне еще повезло: здесь достаточно воды, берег напоминает фильм с Леонардо ди Каприо, еду мне тоже легко находить — фрукты, кокосы и все такое. Мне удалось спасти несколько вещей из моей каюты, эту бутылку, бумагу и карандаш, которым я пишу тебе, чтобы ты меня спас. Очень хочется пива и чипсов «Тако». И конечно же, мужчину».

Может быть, это уже слишком? Надо ли писать так сразу, с места в карьер? С другой стороны, это же правда, мужик мне нужен. Кроме того, все приличные методы я уже испробовала, а если он купится на сказочку с парусником, то и на все остальное тоже. Так что пишем дальше.

«Вначале атмосфера казалась мне очень романтичной. Я все время хожу голой, много укпаюсь и чувствую себя замечательно. Вода теплая и очень плотная. Когда я раздвигаю ноги, вода, как стайка рыб, касается влажной промежности, это меня всегда заводит, так что я плаваю быстрее и быстрее, чтобы вода струилась между моими половыми губами. А как возбуждается в воде грудь! Раньше я ходила плавать только в бикини, а ведь в бассейне не станешь ласкать соски и клитор, — я даже не знала, как великолепны эти ощущения в воде. А когда я в изнеможении возвращаюсь на берег, то мечтаю о том, что ты придешь и заберешь меня домой. А еще я надеюсь, что ты будешь высоким и загорелым, у тебя будут белоснежные зубы и родинка в форме звезды на внутренней части бедра».

Нет, про родинку писать не стоит. Он сразу поймет, что я с ним знакомя. Так что об этом лучше не писать. Ну что, может быть, хватит? Он же не любит читать. Может быть, он до этого листа и не дочитает. Пожалуй, лучше написать по-другому.

«…белоснежные зубы и великолепная улыбка. Прошло несколько дней, и со вчерашнего дня я знаю, что мне пора. Все запахи тут сладковаты, тут растут странные растения, лианы и тому подобное. Некоторые из них выглядят так, будто ветки специально обрезали, они словно заточены. Через некоторое время я поняла, что они мне напоминают. Когда я потом вернулась на пляж, наплававшись вдоволь, то чувствовала такой жар между ног, мне казалось, что волны входят в мое тело, а крошечная ягода меж моих губ налилась соками. Я ничего не смогла с собой поделать, встала перед растением, которое смогла обнять, и медленно опустилась на гладкую ветку. Конечно, мне было бы лучше с настоящим мужчиной, и я вознагражу тебя именно так, когда ты заберешь меня. Но тогда мне понравилось. Я уже вся потекла и кончила с помощью ветки».

Скоро бумага закончится, нужно написать о туземцах, это ему точно понравится. И мне тоже, должна сказать. Этот образ мне очень нравится, дай, в конце концов, перестраховаться никогда не помешает. Так что пишем о местных парнях.

«Сладковатый запах становился все сильнее и сильнее, и я потеряла сознание. Когда я снова пришла в себя, перед глазами у меня все плыло. Я и до этого удивлялась, почему моя промежность все время источает влагу, а соски всегда возбуждены, почему я не могу сосредоточиться и непрерывно ласкаю себя между ног. Здесь растут и другие странные растения с мясистыми листьями и стеблями, выглядят они как половые органы гермафродитов и источают тот самый сладковатый запах, напоминающий соки влагалища, только гораздо сильнее. Я лежала под таким кустом, и вдруг увидела, как из джунглей вышла группа мужчин и женщин. Я не могла или не хотела сопротивляться, когда они подняли меня и понесли прочь. Должно быть, так чувствовала себя Фэй Рэй, когда ее схватил Кинг-Конг, и от ужаса она ничего не могла поделать.

Они принесли меня в маленькую деревушку и положили на алтарь в центре. Руки и ноги они привязали к столбам, так что я лежала в форме буквы X с широко раздвинутыми ногами. Всю меня они разрисовали липкой красной краской и стали ходить вокруг, глядя на мою промежность, а я была так одурманена, что не чувствовала ни стыда, ни страха. Женщины принесли те короткие ветки, и я уже подумала, что сейчас они начнут меня ими обрабатывать, но они разделись и начали невероятную оргию, ты таких еще не видел. Они наверняка приняли какой-то состав из растений-гермафродитов. Все жители деревни трахались и трахались вокруг меня во всех возможных позах, и только на меня никто не обращал внимания. А когда стоны и пронзительное пение стали все громче, кто-то приоткрыл клетку, и ко мне подошли кошки, огромные кошки, может быть, пумы, а может, рыси».

Интересно, есть ли рыси на островах Тихого океана? Елки-палки, я уже и вправду потекла, пора заканчивать с письмом. Какая разница, он и сам этого не знает, есть там рыси или нет.

«Эти огромные кошки подошли ко мне и начали меня облизывать. Языки у них были грубыми, шершавыми и пупырчатыми, как влажная салфетка. Мне едва удавалось выносить их прикосновение к груди, настолько меня возбуждало, когда они лизали мои соски. А потом одна из них стала на задние лапы и начала лизать меня между ног. Я не смогла удержаться и закричала. Мне всегда нравилось, когда мне отлизывают, но это было лучше, чем что бы то ни было, — этот тяжелый шершавый язык, который лакал и лакал, облизывая всю мою промежность, и я впадала в безумие, крича все громче и громче. В деревне вдруг стало тихо-тихо, мужчины и женщины бесшумно двигались вокруг, глядя на меня и кошек.

Внезапно послышался резкий свист, и звери исчезли, не довершив своего дела. А я лежала, словно баллончик, наполненный страстью, и мне уже никто не отлизывал. Все остальные вздохнули и легли там, где стояли. Сзади подошел старик, отвязал меня и исчез, не говоря ни слова. Я попыталась ласкать себя сама, но у меня ничего не выходило, я только возбуждалась все больше и больше. Ты должен прийти. Ты должен спасти меня и увезти отсюда; чтобы я обрела покой. Никто здесь не прикасается ко мне, а от этого запаха корицы все становится гораздо хуже. Так что скорее спаси меня!»

Ну, если он и теперь не заведется, тут уж ничего не поделаешь. Надо проследить, чтобы он нашел бутылку, когда выйдет утром понырять. А потом я «случайно» потеряю бюстгальтер от купальника в воде или поранюсь о морского ежа, а он принесет меня в гостиницу и прочитает письмо. Конечно, он поймет, что это только шутка — бутылки из нашего бара ни с чем не спутаешь, но он так заведется, что не станет сопротивляться, когда я примусь расстегивать ему брюки. Он швырнет меня на постель, и мы будем заниматься этим весь вечер. Получится настоящий отпуск. А потом я скажу ему, что теперь мы будем вместе, и открою ему свое имя. «Меня зовут Джинни, — скажу ему я. — Я исполню все твои желания».

В гареме — 2

Серен в Зазеркалье

— Кожа у меня как дерево, — говорит Серен, приближая подбородок к зеркалу.

Юнихиро стоит у него за спиной, расчесывая его длинные светлые волосы. Он многозначительно смотрит на меня. Паоло натирает блестящую лысину каким-то лосьоном и пыхтит. Да, что-то здесь не так. Вот уже несколько дней Серен ведет себя очень странно.

— Ты только посмотри, — говорит Серен, глядя на меня, — вот тут, на подбородке, выступ. Твердый, как кора дерева.

Я протягиваю руки, касаюсь его лица ладонями и говорю:

— Мой викинг, ничего там нет. Я ничего не вижу.

Серен слегка приседает, потому что Юни начинает заплетать ему косу, но его взгляд в зеркале остается беспокойным. Он берет ножницы и подстригает бороду, В ванную врывается Ксавер в поисках ключа от квартиры. Это случается постоянно. Однажды он забыл ключ на масленке в холодильнике, а в другой раз положил его в клетку нашей горностайки, за которой ухаживает. Своей эпопеей с ключами он просто сводит нас всех с ума. Паоло последний раз проводит рукой по лысине, глядя на себя в зеркало с вполне понятным восхищением, Ксавер собирается огрызнуться, и тут Серен бормочет:

— Он у Лены. Ты его вчера вечером забыл в двери, а она его вытащила, чтобы никто к нам не вошел.

Я с удивлением смотрю на Юни, потому что Серен этого знать не может. Вчера во второй половине дня он слег с мигренью, и поговорить с ним никто не мог. Кстати, мигрень — это тоже что-то новенькое. Серен всегда был меланхоличным и замкнутым, но эта непонятная тоска нас всех беспокоит. В этот момент в дверь звонят, и мы слышим, как Лена радостно здоровается и советует Ксаверу получше следить за своим ключом.

— У Софии все-таки нет собаки, — смеется она.

Я улыбаюсь. Лена мне нравится, и мысль о том, что мне с моими пятью мужчинами нужна собака для охраны, кажется очень забавной. Краем глаза я вижу, как Паоло морщит лоб, и решаю за завтраком предложить отправить на дрессировку нашу горностайку, чтобы позлить моих мальчиков. Но до этого дело не доходит, потому что вдруг выясняется, что всем пора уходить. Ксаверу нужно в колледж, Паоло — на учебу, а Серену в клинику, Падди еще спит. Поэтому мы с Юни ложимся в постель, где нас уже ждет горячий кофе с молоком.

— Как ты думаешь, это нормально, что он в таком состоянии принимает пациентов? — спрашивает Юни. Он имеет в виду Серена, который работает психологом в клинике.

— Сейчас он только проводит тесты. Это просто вопрос восприятия, ион ничего такого не может натворить.

Мы вспоминаем, с какой поры Серен стал таким странным, и приходим к выводу, что, должно быть, он изменился в тот вечер, когда был с Падди на озере. Мы сразу выбираемся из-под тесного одеяла и идем к Падди.

В комнате у него свинарник. Я бы поворчала по этому поводу, но, наверное, надо радоваться, что из пяти моих мужчин только один неряха. Да и его аргумент — ему как диджею нужен творческий беспорядок — я хорошо понимаю. На моем письменном столе законы природы тоже не действуют. Бумага размножается и растет беспорядочно, как салат. Мы осторожно переступаем через коробки из-под пиццы и пластинки, отдергиваем занавески и забираемся к Падди в постель. Он сонно переворачивается, улыбается и притягивает меня к себе. Член у него уже возбужден и пульсирует у моего живота. Падди по утрам великолепен, и на какое-то мгновение я чувствую искушение вначале лечь между моими мужчинами и получить удовольствие, но вспоминаю печальный взгляд Серена и отодвигаюсь.

— Что случилось, когда вы с Сереном были на озере? — строго спрашиваю я.

Падди слегка смущается, но Юни ему не помогает, и он понимает, что придется выкладывать все как на духу.

— Ну, мы пошли плавать, то есть я пошел плавать, а Серен стал ломаться как девчонка.

Я улыбаюсь, потому что сложно себе представить, что такой богатырь может бояться воды. Но то, что я слышу потом, портит мне настроение.

— Однажды я разозлил его настолько, что он решил поплыть со мной к острову. А потом возле нас какой-то мужчина начал звать на помощь. Наверное, у него случилась судорога или что-то в этом роде. Мы подплыли прямо й нему, и Серен хотел дотащить его до берега, но не смог. Он весь побледнел, стало ясно, что ему нехорошо. Сперва я подумал, что он шутит, но у него на самом деле началась паника. Он сказал, что не может дышать и вода слишком холодная. Вот поэтому мне пришлось тащить до берега их обоих. Этому человеку вскоре стало легче, а вот Серену нет. Он молча сидел на полотенце и ловил ртом воздух, а потом сказал: «Хуже всего, когда рвутся легкие. Такое ощущение, будто лопаются пузырьки на целлофане». И больше ничего не сказал.

Мы с Юни переглядываемся. Может быть, у Серена в воде начались проблемы с кровообращением и он при этом так испугался, что не смог помочь тому неизвестному. А может, он этого стесняется и поэтому выбит из колеи. Как бы то ни было, сейчас у меня появилась зацепка и я могу поговорить с ним об этом. И вскоре все опять наладится.

Юни тихонько хихикает, и по движениям под одеялом я понимаю, что Падди начал его ласкать. Падди точно знает, что я не могу противостоять их союзу с Юни. А еще он знает, что обладает особым притягательным воздействием на мужчин. В нем есть что-то невинное и что-то испорченное, как в тех тинейджерах из эротических фильмов, которые у нас смотрит сейчас только Ксавер. Даже Паоло с Сереном не сопротивляются, когда Падди заходит принять с ними душ или в ранние утренние часы, возбужденный и полуоглохший от своей работы, забирается к ним в постель с огромной пачкой чипсов, которые поедает, рассказывая мальчикам о самых классных женщинах «Улисса». А когда он, уже засыпая, лезет к одному из моих мужчин между ног или трется об их мужественные бедра, то серьезный меланхоличный Серен или гордый самоуверенный Паоло превращаются в хихикающих мальчишек, которые обнимаются неловко, почти грубо, как боксеры, а позже засыпают, изможденные и взмокшие от пота.

Иногда меня будит их хихиканье, и я беру бокал вина и иду к ним в спальню, чтобы какое-то время за ними понаблюдать. Юни в постели с Падди — это совершенно особая картина. Не только потому, что они внешне настолько разные: Падди коренастый, а Юнихиро — нежный. Все, что в Юнихиро темное и по-женски красивое, у Падди — узловатое, как у альпийского пастуха из рекламы сыра. Возбуждает меня в них двоих прежде всего их странная дружба. Падди не любит зачитываться книгами, как остальные, и страстно дискутировать до тех пор, пока никто уже не понимает, о чем, собственно, речь. Он воспринимает жизнь просто и может завестись от плохого клипа на MTV. Когда я познакомилась с ним в «Улиссе», то и подумать не могла, что он нам подойдет, но Юни сразу сказал, что у Падди есть то, чего не хватает остальным: легкомыслие и игривость, которые нам так нравятся.

И как всегда, Юни оказался прав. Самые безумные идеи о том, что мы можем сделать, самые красивые картины и соблазнительнейшие задумки, как правило, исходят от этих двоих. Так что я сдаюсь, стягиваю покрывало, и оно падает на стопку пластинок. Я лежу на боку и смотрю на своих мальчиков. Падди спустился на пол у кровати и кончиком языка ласкает внутреннюю поверхность бедра Юни. Я протягиваю к нему ладонь, и Юни склоняет свое прекрасное лицо на мою руку. Падди раздвигает бедра и шепчет на рурском диалекте, целуя яички Юни: «Старик, приподнимись!», чтобы Юни подвинулся к нему поближе. Мы с Юни смеемся: это так типично для Падди. Юни придвигается и прячет лицо у меня в груди, но Падди делает- ему знак от меня отодвинуться. Он размахивает руками в воздухе, как дирижер, пока я наконец не понимаю, чего же он хочет. Я откидываюсь на подушки и развожу ноги: пусть смотрит на мою щелку. Одну ногу я перекидываю через бедро Юни, она оказывается у Падди между ног, и играю пальцами на его возбужденном члене. Он удовлетворенно сопит, а его губы смыкаются на члене Юни. Я тру его пенис внешней стороной ступни. Моя рука лежит у Меня на животе. Падди командует дальше, и моя рука спускается вниз к щелке, которая уже очень-очень влажная, потому что с тех пор, как они только начали ласкать друг друга, я раздумываю, чей же член меня сейчас отграхает.

Падди любит делать все быстро и грубо. Больше всего ему нравится перевернуть меня на живот, велеть мне поднять задницу высоко вверх и вводить мне одновременно член во влагалище и палец в попку. Он ритмично и бодро начинает трахать меня, словно танцуя польку, а я касаюсь двумя пальцами половых губ и начинаю ласкать себя, а он меня трахает и трахает. Юни больше любит позу «69»- Он приспосабливает движения своего языка к ритму моего минета, и когда мы кончаем одновременно, кажется, словно наши языки сплавляются с гениталиями партнера.

Но сегодня у Падди на уме кое-что другое. Он лег возле Юни, и они оба ласкают друг друга, глядя на меня. Я ввожу палец глубоко во влагалище, массируя ладонью клитор. Юни перебирается через меня, так что я оказываюсь между моими мужчинами. Мы извиваемся и тремся друг о друга, потея. Падди протягивает руку под кровать. Удивительно, как он вообще находит что-нибудь в этом хаосе, раз уж об этом зашла речь. Он разрывает зубами упаковку презерватива, потом вторую и протягивает Презерватив Юни через мое плечо. Я поднимаю ногу и длинный твердый член Падди касается моих половых губ. Он ждет, пока я прижмусь к нему, а потом вводит в меня свой член, и я постанываю. Руки Юни ласкают мою грудь и бедра. Падди трахает меня в своем музыкальном стиле, ритмично постанывая, и сам заводится от этого. Он быстро кончает и на мгновение остается во мне, а потом выводит член. Я переворачиваюсь, поднимаю другую ногу и впускаю в себя Юни. Он хрипло и нежно постанывает, а когда я чувствую, что рука Падди касается моей промежности, а его средний палец находит мой клитор, я закрываю глаза и движениями бедер реагирую на член Юни. Мы оба стонем, и Юни улыбается, как всегда, когда он кончает. Я переворачиваюсь на спину и целую Падди, а Юни ласкает мой живот. Поцелуй Падди всегда так сильно возбуждает, как поцелуй на диване в гостиной с первым парнем, с которым встречаешься всерьез, когда еще нет никакого намека на секс. Так страстно и жадно целуются только тогда, когда приходится трахаться языками, потому что все остальное еще немыслимо. Мы дремлем в объятиях друг друга еще некоторое время, а потом мы с Юни оставляем полностью измотанного Падди одного.

Мне кажется, Серен чувствует облегчение, когда я вечером спрашиваю о том, что же произошло на озере.

— Как это связано с тем, что я иногда не могу двигать руками или не чувствую ног? Это длится секунды, но я так путаюсь, что полностью теряю самообладание.

— С тобой именно это произошло в озере?

Он кивает. Я предлагаю ему пройти тщательный осмотр у врача, но, собственно, мы оба не верим, что он действительно болен. Он единственный из нас никогда не простужается, и даже зимой выносит мусор в шлепанцах на босу ногу. Кроме того, он ездит на велосипеде быстрее, чем наш спортсмен Паоло. Серен вздыхает, я прислоняюсь к нему и радуюсь, что мы сейчас понимаем, что же его тяготит, радуюсь, что скоро все закончится. И. тут мне кое-что приходит в голову.

— А как же твои сверхъестественные способности?

Серен смотрит на меня иронически.

— Ты что, хочешь записаться ко мне на прием? — пытается он меня позлить, но я продолжаю настаивать.

— Откуда ты знал, что произошло с ключом Ксавера?

Он какое-то время раздумывает, а потом пожимает плечами. Я встаю и тяну его в гостиную, Падди играет там на компьютере. Я выключаю монитор и поворачиваю его кресло к себе. Падди протестует, но он не знает, что сейчас произойдет, и ждет.

— Расскажи мне секрет Падди, — требую я у Серена.

Тот складывает руки на груди, стоя над сжавшимся Падди, как огромный корабль, и говорит:

— Вчера вечером, когда ты ехал в «Улисс», ты стащил стринги Паоло, потому что думаешь, что теперь сможешь снять столько же женщин, сколько и он.

Падди краснеет, а я смеюсь. Но суть не в этом.

— Это каждый знает. Однажды на собеседование он надел один твой носок и один носок Юни, потому что думал, что тогда у него будет более интеллектуальная аура.

Наверное, это была настоящая тайна, которую Серен не мог знать. Серен смотрит то на меня, то на Падди и в конце концов говорит:

— Сегодня утром, когда все ушли, вы занимались сексом втроем. А ты, — он поворачивается к Падди, — хотел, чтобы София и Юни мастурбировали, попеременно тебе отсасывая.

Я удивленно гляжу на Падди.

— Правда? Что ж ты нам не сказал?

Падди по-прежнему ничего не понимает и в конце концов опять поворачивается к монитору, чтобы играть дальше.

— Это же великолепно! — Я целую Серена в страшном возбуждении. — Не знаю, как ты это делаешь и почему тебе это удается, но это решает много проблем.

Юни, который следил за всей этой сценой, сразу понимает, что я имею в виду. Журнал, для которого я написала четыре статьи о нашей жизни под названием «Репортаж из гарема», отказывается платить, и нам придется с ними судиться. Это может занять довольно много времени, а сейчас у нас определенные проблемы с деньгами — очередная книга еще не скоро будет готова, а Паоло выплачивает кредиты за бар. Дела у него там идут хорошо, но много он пока не зарабатывает. Ксавер должен сконцентрироваться на выпускных экзаменах, а Юни с Сереном не могут всех нас обеспечивать. А теперь среди нас появился ясновидящий!

— Как вы думаете, может, нам организовывать сеансы, — предлагаю я, — здесь, в гареме? Мы обставляем комнату, даем объявление, и люди, которые хотят что-то узнать, приходят сюда, и Серен им рассказывает, в чем проблема.

Мужчины мои выглядят не слишком обрадованными. Им не нравится суматоха в квартире. Поэтому я раздумываю, как бы подсластить для них свою идею.

— Мы можем организовать эротические сеансы, — говорю я, и, ясное дело, Падди выключает звук и поворачивается ко мне. — Мы немного занимаемся всякими глупостями, вызываем духи знаменитых любовников, люди видят несколько голых тел, и при этом Серен может использовать свои знания как семейный психотерапевт. И это не должно продолжаться долго — всего пару раз, чтобы пополнить семейный бюджет.

Юни медленно кивает.

— Я за, — говорит он, — но не в нашей квартире.

Остальные относятся к этому так же, и мы решаем спросить Лену, можем ли мы использовать пустую комнату под крышей. Дом принадлежит мужу Лены, и если она будет принимать в этом участие, то наверняка сможет его уговорить. Я уже вижу, как Лена представляет дух Маты Хари, срывая с себя одежду и танцуя в экстазе перед нашими изумленными клиентами. Я улыбаюсь: мне нравится мысль о потягивающейся, покачивающей бедрами голой Лене. Я люблю подобные фокусы и уже хочу броситься Серену на шею, но он уходит в свою комнату и закрывает за собой дверь. Я сажусь на диване, и мы обсуждаем, что нам нужно для декораций.

Первое же объявление приносит ошеломляющий успех. Ну, этого и следовало ожидать, ведь слух о том, что я живу в мужском гареме, уже дошел в нашем городе до каждого. Мы даже можем отбирать претендентов. Пресса сразу исключается — мы не зоопарк и не любим, когда на нас смотрят. Кроме того, мы не приглашаем хозяев борделей и клубов свингеров. Пока мы с Юни сидим за письмами и решаем, в какой последовательности должны приходить клиенты, Ксавер, Падди и Паоло при помощи Лены переделывают чердачную комнату в зал прорицателя. Лена даже раздобыла кошку. Огромное, пушистое, абсолютно черное создание с зелеными глазами и роскошным хвостом. О том, что на самом деле это кастрированный кот по кличке Медвежонок, чьим единственным сверхъестественным талантом является умение открывать когтями и зубами упаковки с чипсами и жевать чипсы, зарываясь в упаковку по горло, нашим клиентам знать не обязательно. Если задрапировать его, уложить на золотистую подушку и подсветить снизу, он наверняка будет выглядеть жутковато.

Стены они завешивают черными полотнищами, в центр комнаты ставят круглый игорный стол, который Падди удалось раздобыть в нелегальном казино, а вокруг расставляют огромные зеркала. Сверху свисают звенящие части старых светильников. Падди к тому же достал у одного из своих друзей-писателей медитативную электронную музыку, которая воспринимается скорее как фон, чем как настоящая музыка. Пол они устилают большими красными подушками и коврами, на которых мы будем лежать, как в «Тысяче и одной ночи». А в центре комнаты стоит черный резной трон, на котором будет сидеть Серен — бог Вотан собственной персоной.

Видя все это, я очень радуюсь предстоящему развлечению. Вот только Серен не показывается. Он забаррикадировался в своей комнате, закопавшись в стопку старых книг в кожаных переплетах. Я осторожно захожу к нему — иногда он радуется, если я скрашиваю его одиночество. Он читает какую-то толстую книгу, тихо бормоча что-то себе под нос, и я изумляюсь, видя обложку.

— Я и не подозревала, что ты знаешь шведский достаточно, чтобы читать что-нибудь подобное, — говорю я.

Серен родился в Стокгольме, но, когда он был ребенком, его родители переехали в Германию.

— А почему, собственно, вы переехали? — спрашиваю я его, и Серен объясняет, что ему было плохо оттого, что в Стокгольме столько воды.

— Понимаешь, весь город словно плывет, — говорит он. — Там одни острова, и чтобы куда-то добраться, много раз за день нужно использовать паромы. По словам родителей, меня все время тошнило. Просто каждый раз. Однажды паром раскачивался во время шторма, и я начал так кричать, что родители решили переехать к друзьям в Гамбург.

После этого он опять углубляется в книгу.

— Тебя устраивает сеанс сегодня вечером? — спрашиваю я, проводя рукой по его длинным золотистым волосам, в которые мне так хочется зарыться лицом.

Когда я с ним познакомилась, он читал доклад о фетишах. Я не смогла удержаться и после лекции подошла к нему, взглянула ему в глаза и сказала: «Не хотелось бы становиться одним из ваших наглядных примеров, но я многое готова предложить за то, чтобы увидеть ваши волосы распущенными». И он поехал со мной. Мы сидели голыми на кровати, и он, не сводя с меня глаз, медленно расплетал косу. А потом поднял меня и усадил себе на колени. Я запустила руку в его волосы, и он стал входить в меня с таким спокойствием, словно у нас впереди была целая жизнь вместе.

Я глажу его по лбу. Он кивает и пытается усмехнуться.

— Наверняка сеанс будет забавным, — говорит он.

И сеанс действительно получается забавный. Мои мужчины выглядят просто великолепно. Лена с Матильдой тоже пришли и, переодевшись в фиолетовые одежды, словно служительницы культа, занимаются в прихожей гостями, которым приходится ждать. Они устроили там небольшой бар и вводят гостей по одному. Матильде отлично удается объяснять им, что магическая энергия циркулирует только тогда, когда ты просто полагаешься на то, что сейчас произойдет.

Мальчики сидят за большой ширмой в углу. Они войдут именно в тот момент, когда будут нужны. Сквозь крошечные прорези в ткани они могут смотреть в комнату. В узком черном платье я выгляжу просто сногсшибательно. Впереди у меня декольте до талии, и само платье дайной как раз до бедер. Если я сяду на подлокотник трона, платье задерется и будет видна промежность. Паоло опять меня выбрил, чтобы при свете свечей там все блестело.

Я становлюсь за трон Серена, чтобы помогать ему в «прорицательстве». Он сидит в узких черных кожаных брюках, которые так явственно очерчивают его пение, что можно подумать, что Серен носит там футляр или знаменитую кроличью лапку Мика Джаггера. Я знаю, что другие ребята часто пытаются узнать, как ему удается их надеть, но он никогда не раскрывает своего секрета. Торс у него обнажен, и густые светлые волосы на груди блестят в мерцании свечей. Его роскошные волосы распущены по плечам, как у Рапунцель, а кельтская татуировка на предплечье выглядит так воинственно, что Серен прямо сейчас может отправляться на кастинг фильма о варварах. Никто не поверит, что этот мужчина любит носить свитер с черным воротничком-стойкой, проводить целые дни в библиотеке, где он сравнивает статистику, и предлагать испытуемым фотографии и чернильные кляксы. Его впечатляющий облик отражается в многочисленных зеркалах, и он сидит за столом со своими собственными отражениями. Серену это не очень нравится, но эффект потрясающий.

Первыми в комнату входит молодая парочка, и Серен подзывает их жестом. Он показывает им, что они должны взяться за руки, и замыкает круг. Получается у него просто отлично. Серен закрывает глаза, бормочет что-то по-шведски гортанным хриплым голосом. Нужно будет попросить его сфотографироваться голым на пляже с распущенными волосами и в рогатом шлеме, а потом напечатать эту фотографию на моей чашке, чтобы я за завтраком могла смотреть на нее и у меня поднималось настроение.

Я быстро отметаю эти мысли. Улыбающийся сфинкс ни на кого не произведет впечатления. Надо выглядеть загадочно и отстраненно. Серен наклоняет голову.

— Вы вместе совсем недавно, — бормочет он.

Хитрюга. Я бы и сама это заметила. Парочки, которые знакомы уже давно, синхронизируют язык тела, кивают и улыбаются одновременно, а эти двое так еще не делают.

— У вас все получится, но вам мешает одна проблема.

Девушка краснеет, а мужчина откашливается. Я закатываю глаза: если бы у них все было идеально, они бы здесь не сидели, а Серену надо быть пооригинальнее. Я прислоняюсь к трону, и платье задирается. Парочка смотрит мне прямо между ног. Серен поворачивается к девушке и говорит, что сейчас мы вызовем дух великой Сафо, которая много знала о женщинах. Он кладет руки себе на виски и опускает голову, Я подаю парочке знак, что сейчас им нужно сидеть тихо-тихо. Их руки на столе едва заметно подрагивают. Серен поднимает голову. Его взгляд направлен на противоположную стену.

— Она здесь, — шепчет он, — в невидимом облике она проникает в комнату.

Я уже могу себе представить, что Падди за ширмой сейчас изо всех сил пытается остаться спокойным, а Юни шепчет что-то вроде «надеюсь, она принесла тарелочку мяса по-древнегречески». Серен указывает на женщину.

— Вы, — его голос звучит властно и в то же время нежно, — вы должны отдаться здесь.

Он говорит пару фраз на греческом, я думаю, что это одни из его считалочек, которые Серен так любит. Я демонстративно слушаю, потом киваю, подхожу к женщине и шепчу:

— Великая Сафо хочет, чтобы вы разделись и показали своему мужчине свои сокровеннейшие места, чтобы он мог доставить вам удовольствие.

Не успеваю я произнести что-либо еще, как она выскальзывает из своей мини-юбки и трусиков. Вот уж не думала, что все будет так просто. Жестом я приглашаю ее к столу, и она откидывается на спину. Ее белая маленькая попка лежит как раз на краю, и если бы здесь не было ее мужчины, который с жадностью смотрит ей между ног, я бы сама с удовольствием ей отлизала. Я веду мужчину к ней и велю ему встать на колени.

— Сокровеннейшие места, — шепчет Серен, — должны завоевываться нежно. Сверху в ворота нужно осторожно постучать и бурно войти в них.

Я удивлена. Так поэтично он обычно в постели не говорит. Но все же мне бы хотелось немного помочь, независимо от того, что говорит наш медиум. Я крепко держу руки мужчины за спиной, склоняюсь над промежностью его женщины и осторожно пальцами развожу половые губы. Она стонет. Я похлопываю по клитору и глажу ее складки. Потом я кладу руку на затылок мужчины, и его лицо приближается к ее промежности. Он начинает осторожно ласкать ее языком. Она, постанывая, извивается на столе и подтягивает к себе ноги. Ее влажная щелка абсолютно открыта перед нами. Жаль, что Падди этого не видит. Ему нравятся разнообразные щелки. Прежде чем стать диджеем, он, заполняя анкету на бирже труда, в качестве желаемой профессии написал «щелеолог». Позже я подробно опишу ему, как блестела розоватая кожа, как выглядели ее волосики, как увеличился клитор и какой она источала аромат.

Я исправляю мужчину, замечая, что его язык движется слишком быстро или слишком медленно, что он сосет вместо того, чтобы лизать, или слишком часто изменяет ритм. Женщина становится все нетерпеливее. Мужчина неуверенно смотрит на Серена. Тот делает непристойный жест и пытается выглядеть отстраненно, но все же не хочет пропустить, как женщину будут трахать. Мужчина вводит в нее два пальца, не прекращая лизать, и начинает стимулировать ее рукой. Я становлюсь рядом с ним на колени и массирую его возбужденный член сквозь легкие летние брюки. Он не обращает на меня никакого внимания, но выпячивает член навстречу моей руке и позволяет мне двигаться дальше. Женщина на столе еще больше подтягивает ноги и кончает, взвизгнув на высокой ноте. Мужчина тоже тихо постанывает и, вставая, натягивает футболку на брюки.

— Уходя, Сафо улыбнулась, — говорит Серен и, пользуясь тем же высоким стилем, рассказывает парочке, что они просто должны говорить друг другу о том, чего хотят в постели, и вообще, побольше говорить Друг с другом, и дает обоим понять, что сеанс окончен.

По пути к двери они одеваются, и женщина радостно мне подмигивает.

Следующий гость — мужчина уже в летах. Его глаза сразу же впиваются в подол моего платья, из-под которого при ходьбе выглядывает край попки. Потом он видит Серена и раздраженно смотрит на блестящие черные выпуклости его кожаных брюк. Я снисходительно улыбаюсь и веду его к столу.

— Я подумал, — бормочет он, — может, вы можете вызвать какую-нибудь известную шлюху?

Серен кивает и соглашается вызвать прекрасную Отеро ^[2]. Все-таки она была не только знаменитой танцовщицей, но и величайшей куртизанкой своего времени, Он прячет лицо в ладонях и сквозь пальцы наблюдает за тем, как мужчина нервно теребит себя за складку брюк.

— Отеро пришла, она танцует в своей прозрачной вуали, но боится предстать пред вами, — шепчет Серен. — Она устала оттого, что на нее смотрят, и говорит, чтобы вы не глядели на нее и сконцентрировались на себе.

— Но я на нее совсем не смотрю, — протестует мужчина, а я завязываю ему глаза.

— Слушайте, что говорит наш медиум, сконцентрируйтесь только на себе, на своей сущности. Только так прекрасная Отеро сможет дотронуться до вашей души, — импровизирую я.

Серен машет мне рукой, молча поднимает два пальца и показывает на дверь. Я быстро прокрадываюсь в коридор и впускаю Лену и Матильду. Они с интересом оглядываются. Мы босиком подходим к столу.

— Раздевайтесь, — говорит Серен мужчине. Тот колеблется, но выполняет приказ.

— Ложитесь на стол. Прекрасная Отеро ниспошлет вам великую милость. Любовники ее времен утверждают, что, когда они возлегали с нею, им казалось, что возлежат они со многими женщинами.

Матильда, Лена и я становимся вокруг него и начинаем нежно проводить кончиками пальцев по его телу. Лена сняла свою шаль и проводит ею по пенису. Я едва-едва касаюсь его сосков, а Матильда трется волосами на лобке о его колено. Я выжидательно смотрю на его член, но тот не шевелится. Мы становимся все настойчивее. Сейчас он, должно быть, заметил, что вокруг него стоят три женщины. Серен кивает мне и подает знак, что с этого момента он ничего больше не будет говорить. Я подмигиваю Лене, у нее из нас всех самый звонкий голос.

— Ты чувствуешь меня? — шепчет она, и мужчина вздрагивает. — Я была смущена, но сейчас полностью принадлежу тебе.

Матильда проводит кончиком языка по внутренней стороне бедра нашего клиента, а я крепче зажимаю его соски кончиками пальцев. Он вздрагивает. Мы на правильном пути. Лена легко касается его живота, а я провожу по нему ногтями, царапая кожу. Член слегка приподнимается.

— Мое лоно источает влагу. Ты меня чувствуешь? — шепчет Лена, а мы с Матильдой тремся щелками о его колено и плечо.

Его не до конца возбужденный член опять подрагивает. Матильда переходит к более решительным действиям. Она раздвигает ему ноги, берет в рот презерватив и надевает его губами. В этом деле она мастер. Однажды, потрахавшись с Матильдой, Паоло мне рассказывал, что даже не заметил, как она это сделала. Наш гость возбужденно вытягивается. Лена берет его руку и проводит у себя между ног. Он касается волос на ее лобке, сперва колеблется, но потом вводит в Нее палец, быстро и резко, словно делая что-то запретное, и прижимает ладонь к ее промежности. Матильда начинает сильнее сосать головку его члена, и мужчина громко дышит. Он довольно высокий, и его затылок лежит на краю стола. Я ставлю под стол скамейку и становлюсь над ним. Моя щелка сейчас прямо над его лицом.

Когда мы завязали нашему гостю глаза, Падди и Паоло бесшумно подошли поближе и с интересом наблюдают за происходящим. Падди подкрадывается ко мне и вкладывает мне в руку горящую свечу. Я еще не уверена и провожу ногтями по его груди, оставляя красные царапины на коже. Мужчина стонет. Падди прав: ему нравится боль. Я наклоняю свечу и, держа руку на уровне своего плеча, капаю жидким воском на его грудь. Он стонет и извивается. Следующие капли падают на него уже с высоты моей талии, и, соответственно, они более горячие. А потом, уже держа свечу на расстоянии пары ладоней от его кожи, я медленно опускаюсь, чтобы он мог мне отлизывать. Он жадно глотает мою влагу, раздвигает языком половые губы, лижет меня и пытается ввести кончик языка внутрь. Он смыкает губы на моей щелке и начинает сосать. Его рука у Лены между ног быстро двигается. Он трахает ее пальцами, а Матильда, склонившаяся между его ног, ему отсасывает. Он приподнимается ей навстречу и вскоре корчится и, покрываясь капельками пота, откидывается на стол.

Так как он перестает сосать, я осторожно встаю со скамейки. Серен притягивает меня к себе и шепчет мне в ухо:

— Кот ухмыляется. Как это может быть? Ты только посмотри на его морду. Он ухмыляется, точно тебе говорю.

Я смотрю на Медвежонка. Тот, мурлыча, лежит на спине, демонстрируя нам свой пушистый круглый животик, все четыре лапы у него в воздухе, а усы удовлетворенно подрагивают. И он ни капельки не ухмыляется.

— Да он же просто спит, — шепчу я Серену.

Лена отступает на шаг, Матильда ловко снимает презерватив и жестом подзывает Лену, чтобы мужчина их не увидел, когда снимет с глаз повязку. Лена с Падди уходят за ширму, и я полагаю, он быстро берет ее стоя. Собственно, мне бы тоже этого хотелось, но в комнате для ожидания у нас еще довольно много гостей, и я свое взять успею.

Так и происходит. В итоге входит девушка с изумительно уложенными волосами, в старомодном платье на кринолине в красных сердечках, понравившемся бы Генри Миллеру ^[3]и Анаис Нин ^[4], и мы с Паоло отстраненно, как и надлежит медиумам, наблюдаем за тем, как она мастурбирует с широко раздвинутыми ногами и, возбуждаясь от наших деловитых замечаний, вводит себе в промежность свечу. Нам также удается осчастливить следующую парочку, для которой мы инсценируем развратное представление, якобы придуманное духом Жозефины Матценбахер. То, что бедняжка Жозефина — героиня романа, а не реально существовавшая личность, никого не интересует Моим мальчикам, которым до этого приходилось ютиться за ширмой, тоже удается поразвлечься, потому что мужчина хочет, чтобы его девушку оттрахало как можно больше членов, прежде чем он сам доведет ее до оргазма. Могу поспорить, что они занимаются таким не впервые, настолько слаженно они действуют.

Наконец кое-что перепадает и мне, потому что следующий гость представляет, что мы в борделе, и я делаю вид, что я одна из шлюх, называю его «мой сладенький» и раздвигаю для него ноги, чтобы он мог повозбуждаться на мне, прежде чем оттрахать свою подружку. Наш запас презервативов медленно подходит к концу.

— Любимая, — шепчет Серен, как раз когда я кончаю. Шепчет так тихо, что я не слышу его голоса, а читаю это по губам. Он редко называет меня любимой.

Серен судорожно сжимает подлокотники, и я вижу, что он смотрит в зеркало прямо перед собой и кровь отлила у него от лица. Молодой человек вводит в меня член еще раз, а потом выходит из меня и поворачивается к своей подружке. Я киваю Юни, и тот засовывает руку в карман кимоно, где у него лежит мобильник, чтобы позвонить Матильде. Это знак того, что нам нужно прервать сеансы. Парочка постанывает и издает тихие крики. Им действительно хорошо. Вскоре после этого приоткрывается дверь, Лена с Матильдой заботятся об обоих, под тихое хихиканье помогают им одеться и выводят из комнаты.

Паоло уже склонился над Сереном. Тот поддерживает голову обеими руками, порывисто дышит и постанывает, а тело его покрывает пот. Юни смотрит в дверной проем: нужно подождать, пока с лестничной клетки уйдут разочарованные гости. Потом мы ведем Серена в нашу квартиру. Увидев его, Ксавер очень пугается. Для него Серен — Тарзан и Супермен в одном лице, и его поражает вид нашего викинга, опирающегося на Паоло, а потом с позеленевшим лицом стоящего на коленях в туалете, когда его просто выворачивает. Я делаю знак Падди,чтобы тот позаботился о Ксавере. Хотя наш ди-джей — личность и неуравновешенная, но в утешениях лучше самой Мэри Поппинс.

Мы с Паоло укладываем Серена в кровать, сняв большое зеркало над его старинным умывальником, за которым он обычно бреется по утрам. Серен засыпает, но каждые две минуты подскакивает, ловя ртом воздух. Во сне он бормочет, что утонет, зовет маму, матерится, а время от времени даже начинает читать молитву. Я отираю ему лоб — это единственное, чем я могу ему помочь. Вскоре входит Юни с супом, но Серен не просыпается.

— Неужели эта глупая история на озере так его поразила? — спрашиваю я.

Юни качает головой.

— Дело тут не в озере.

И я с ним согласна. Серен никогда особо не рассказывал о Швеции, но с того вечера на озере он стал полностью одержим ею, рассматривал альбомы в поисках пейзажей, которые он бы узнал, листал толстые книги с моделями кораблей. Я решила, что это как-то связано с его заболеванием. Я заснула рядом с ним, держа его за руку. Он наваливается на меня и притягивает к себе.

— Любимая, — шепчет он. — Все закачалось. Я думал, потолок упадет. Слишком уж много людей. Мы погибаем. Я знал, что мы погибнем и утонем. Ужасно, когда рвутся легкие.

Я глажу его по лбу, и вскоре он начинает дышать спокойнее. Не знаю, что теперь делать. Я беру пиалу с супом, который уже совсем остыл, и обнаруживаю на подносе прибыль от сеанса. Мы договорились, что разделим деньги, но тут вся сумма. Я прикидываю — если мы сядем на поезд и постараемся быть поэкономнее, то этих денег хватит на то, чтобы съездить с Сереном на пару дней в Стокгольм. Может быть, тогда мы сумеем подобрать ключ к тайне. Его родители сейчас живут в Швеции, в пригороде столицы. Мы можем съездить к ним в гости и спросить, как появился панический страх Серена утонуть и его воспоминания о корабле, о котором он все время говорит.

На глаза мне наворачиваются слезы, и я прижимаюсь к Серену. Я знаю, что все может получиться иначе, что тайна не раскроется, а Серен переживет нервный срыв или что-нибудь похуже. Я провожу по волосам на его груди и шепчу ему в плечо «мой Серен».

Уже почти светает, когда я замечаю, что Серен смотрит на меня. Спина затекла, я потягиваюсь и вижу, что Серен немного успокоился. Он все еще бледен, но сейчас у него обычное, спокойное, задумчивое выражение лица, которое так нравится его пациентам.

— Как ты думаешь, — тихо говорит он, — я совсем спятил?

Я пожимаю плечами и, с трудом взяв себя в руки, стараюсь беспечно улыбнуться.

— Это же ты у нас специалист по этим вопросам. Но я думаю, что тебе как можно скорее следует кое с чем разобраться.

Я показываю ему деньги и говорю, что мы вместе поедем на пару дней в Стокгольм.

— А ты сможешь работать в пути? Разве тебе не нужно сдавать новую книгу?

Я раздумываю.

— Нужно, но ведь я могу писать и в дороге.

Он кивает.

— Меня так успокаивает, когда я вижу, как ты пишешь. У меня даже ноги холодеют, когда я думаю о том, что нас там ждет.

Я толкаю его в бок.

— Ну, тогда я напишу что-нибудь про холодные ноги.

Серен улыбается и уже не смотрит на меня с таким отчаяньем.

Я слышу звонок в дверь, а вскоре после этого раздается смех Матильды. Я так рада, что она пришла, потому что трудно грустить или нервничать, когда Матильда рядом. Она разговаривает с Юни в гостиной, а потом тихонько стучит в дверь, и ее прекрасное темнокожее лицо появляется в дверном проеме — белые зубы блестят, а глаза сверкают, как хрусталь.

— Я слышала, тут кому-то нужно расслабиться, — говорит она певучим голосом.

Матильда достает бутылку с массажным маслом из огромной соломенной сумки и целует меня, а потом гладит Серена рукой по щеке и показывает ему бутылку.

— Это лучшее массажное масло, — говорит ока. — Оно всегда помогает. Я купила его у Дона. Вы его знаете, мой торговец маслами. Ну тот, со шрамом от шеи до ключицы. Дон говорит, что это Харлей среди масел.

Серен улыбается. Он смотрит то на меня, то на Матильду, и его улыбка становится все шире. Потом он медленно расстегивает свои кожаные брюки. Матильда поворачивается ко мне спиной, чтобы я могла расстегнуть змейку на ее летнем платье, и не прекращает при этом болтать. Я могла бы слушать ее часами. Жизнь Матильды — это пестрая ярмарка, полная соблазнительнейших предметов, на которые можно взглянуть, а потом попробовать их на вкус. Она стоит перед нами обнаженная, словно статуя, и я поспешно снимаю платье, в котором спала, а Длинные жемчужные бусы оставляю на шее. Серен сбрасывает подушки с кровати и ложится на живот. Его мускулистые ягодицы кажутся сделанными из мрамора. Такому упругому телу можно только позавидовать. Женщине не достичь этого многими часами занятий шейпингом. Матильда тихонько напевает, что-то рассказывает, выливая при этом массажное масло на спину Серену. Масло пахнет кокосами и манго. Серен удовлетворенно потягивается. Мы втираем масло ему в спину, я становлюсь на колени у изголовья кровати, подбираю ему волосы и прячу их под подушку. Когда я массирую его шею, он урчит от удовольствия, и Матильда радостно мне улыбается. Она становится над ним на четвереньки, и ее огромная грудь колышется. Она опускается ниже, касаясь его спины, и сосками проводит по телу до ягодиц, сжимая бедрами его ноги. Сейчас он должен чувствовать прикосновение волос ее лобка к своим бедрам. Она двигается вперед и назад, стараясь, чтобы соприкосновение их тел было максимальным. Ее темная кожа и роскошные формы соблазнительно смотрятся на белом мускулистом теле Серена.

Матильда выпрямляется и спускается ниже к его икрам, радостно улыбаясь мне. Я тоже сажусь на Серена верхом и массирую его спину своими ягодицами. Матильда наклоняется, обнимает меня, и я теперь тоже вся в масле. Ощущать эту влагу на коже просто чудесно. Мы разминаем Серену руки и ноги, спину и икры, пока он полностью не расслабляется. Матильда сидит на его ступнях, проводя ладонями вверх по ногам, и я вижу, что она усаживается так, что ее промежность находится как раз на пятке Серена, чтобы она могла о нее тереться. Серен выставляет ногу, чтобы усилить нажим на ее клитор.

Матильда раздвигает его ягодицы и склоняется к его мускулистому телу. Она высовывает язык и начинает лизать расщелину между его ягодицами и крошечное отверстие. По бедрам Серена пробегает дрожь. Она касается языком его отверстия и облизывает крошечные волоски вокруг. Мой пульс ускоряется, в следующий раз я попрошу ее сделать это мне. Я вспоминаю; что раньше часто представляла себе такую картину, о которой потом совсем позабыла: две руки ласкают мою выпяченную попку, раздвигают ягодицы, проводят по влажным волоскам расщелины маленькой мягкой зубной щеткой, сперва нежно надавливая на розовую впадинку, а потом мягкими щетинками по линии наружу. Я решаю рассказать об этом Матильде.

Когда она поднимается, я провожу по складке между его ягодицами пальцем и массирую отверстие. Палец в теплом массажном масле пробирается внутрь, пока я не ввожу его полностью, и оставляю его внутри, пока Серен не расслабится. Потом я начинаю двигать пальцем, то нежно вращая им, то вводя-выводя его, а он стонет. Я вытаскиваю палец из его задницы и встаю с его спины. Матильда быстро, как кошка, перекатывается, ложась рядом с ним. Серен переворачивается и с наслаждением закрывает глаза. Волосы у него рассыпались и свисают через край кровати до пола.

Мы с Матильдой снова усаживаемся верхом на Серена. Масло действительно замечательное, оно теплеет, но не впитывается. Мы сидим лицом к лицу на Серене и массируем его пульсирующий возбужденный член. Матильда осторожно ласкает его яички, а я поглаживаю пенис. Потом она берется за основание члена, а я сосу головку. Наши руки повсюду. Наши губы попеременно склоняются над членом Серена, а животы трутся друг о друга. Он кончает на живот Матильды, она смеется и придвигается ко мне поближе. Мы обнимаемся и целуемся. Ее рука проскальзывает ко мне между ног, и Матильда похлопывает меня кончиком пальца по клитору, а когда я ввожу два пальца в ее щелку, то чувствую, что она потекла так же, как и я.

Матильда ласкает мой клитор, а я трахаю её пальцами так, как Она любит. И как раз в тот момент, когда я кончаю, она вводит три пальца глубоко мне во влагалище и чувствует, как там все сжимается. Сама она мяукает как большая кошка, а потом гортанно смеется. Мы ложимся рядом с Сереном и жадно ловим воздух ртом. Он обнимает одной рукой Меня, а другой рукой Матильду. Я закрываю глаза.

Мы едем автомобилем до Ростока, а там садимся на паром. Я все время думаю, как Серен будет реагировать на путешествие, но он держится хорошо. Бледный как покойник он цепляется за поручни, и его невозможно переубедить спуститься в каюту. Даже когда начинает идти дождь, он остается на палубе. Я спускаюсь вниз — хочу успеть написать новые рассказы до того, как мы приедем в Швецию, потому что не знаю, что нас там ждет.

Я раздумываю, когда в последний раз пропускала срок сдачи книги и какую отговорку тогда придумывала. Паром качается, сбивая меня с толку, и я вспоминаю о другом путешествии, когда мне стало очень плохо. Тогда мы с Падди ездили в Гельголанд. Я думаю о длинных красных скалах и пестро раскрашенных домиках на берегу, кладу пальцы на клавиатуру и начинаю печатать.

Коса Серена и его куртка полностью пропитались водой, он дрожит, но у меня такое чувство, что мы поступили правильно, решив поплыть на пароме. Он не утонул, и хорошо, что сумел перенести это путешествие, теперь он стал вести себя раскованнее и пытается скрасить длинное путешествие в автомобиле до Стокгольма, обучая меня шведским скороговоркам, которые мне не удается выговорить, как бы я ни старалась. Наша гостиница называется «Элис Гамильтон», она находится в центре города недалеко от замка.

В холле стоит статуя из тех, которые принято ставить на носу корабля. Статуя изображает пышнотелую молодую женщину, делающую шаг вперед с розой в руке.

— На тебя похожа, — говорит Серен, и я испуганно оборачиваюсь, пытаясь понять, не начались ли у него опять галлюцинации. Но он улыбается. Видимо, он просто хотел сказать мне комплимент. Наша небольшая гостиница полна извилистых коридоров и до самой крыши набита антиквариатом. Модели кораблей, штурвалы, корабельные фигуры. Морские карты покрывают стены коридоров и комнат. Тут был бы настоящий рай для Юни, и я опять решаю побольше времени проводить с ним на выставках и ярмарках. Серен все внимательно осматривает, но ничего не узнает.

— Я слышу этот запах, — говорит он, — этот воздух мне знаком. Я знаю, искать нам нужно здесь.

Его родителей мы решаем навестить на обратном пути. Они уже очень пожилые, и Серен не хочет, чтобы они переживали за него. Потом он рассказывает мне о том, как отец пытался научить его плавать. Они все лето плескались в бассейне, да так, что у них чуть перепонки между пальцами не повырастали.

— Но я научился плавать, когда был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что шанс не утонуть появляется тогда, когда ты умеешь плавать.

С этого момента он начал тренироваться, словно на следующий год его пригласили участвовать в Олимпийских играх. Но от страха перед водой он так никогда не избавился.

Распаковав вещи, мы сразу же отправляемся в путь, и Серен показывает мне центр города. Я в восторге от замка, торговых улочек, кафе, архитектуры города. Кажется, весь Стокгольм плывет. Каналы, мосты, паромы — им просто нет числа. Серен каменеет, и чтобы подбодрить его, я, как маленький ребенок, каждые полчаса спрашиваю, сможем ли мы увидеть здесь лосей. Он нежно улыбается и говорит, что это так типично — у нас, немцев, со Швецией ассоциируются только лоси и компания «Икса».

— А еще нудисты в палатках на берегу озер, — говорю я.

Он смеется, предлагая подождать вечера, и тогда мы еще посмотрим, кто будет купаться голышом. А когда я не прекращаю щебетать о лосях, он обещает мне завтра поехать в Скансен ^[5]— музей на свежем воздухе, на территории которого есть и зоопарк.

Мы идем через город, и я с удивлением замечаю, что и здесь женщины посматривают на Серена. Я-то думала, что в Швеции все мужчины такие высокие и светловолосые, но мой викинг тут так же бросается в глаза, как и дома. Я беру его под руку и гордо иду рядом.

В подвале гостиницы есть сауна, которую можно снять на несколько часов, чтобы быть там совсем одним. Там есть и камин, огонь в котором мерцает, в то время как мы, завернувшись в простыни, спускаемся вниз по ступенькам. Еще там есть старинный колодец, который используют вместо бассейна. Видя его, Серен качает головой, и мне становится совершенно ясно, что туда он не полезет, а вместо этого лучше станет под холодный душ.

— Там внутри наверняка возникает такое ощущение, будто тебя похоронили живьем, — бормочет он.

Серен охвачен странным спокойствием, он почти расслаблен. Мы об этом не говорим, но думаю, он, как и я, знает, что вскоре все прояснится, и мы ничего не можем поделать, чтобы этому помешать.

Мы устраиваемся и наслаждаемся временем и покоем, которые нам достались. Сауна маленькая, на деревянных скамейках не поместится больше трех-четырех человек. Покрывшись капельками пота, мы начинаем ощущать усталость, возникающую в спине и медленно распространяющуюся на все тело. Я потягиваюсь, а Серен усаживается у меня в ногах. Он кладет мою ногу себе на колени и делает мне массаж. Я глубоко вздыхаю. Прикосновение его рук к ступне, пальцам настолько приятно, что мне хочется мурлыкать. Становится слишком жарко, и приходится выйти из сауны. Я медленно, крепко сжав зубы, погружаюсь в колодец. От холодной воды у меня перехватывает дыхание.

Мы решаем еще немного посидеть у камина, надев на ноги теплые носки. Что-то пьем, а Серен рассказывает мне о Стокгольме, как ему тут прежде жилось. Он устроился на пальмовой скамье, на плетеном стуле он бы не поместился. Несколько прядей выбились у него из косы, и я ловлю себя на том, что любуюсь его телом под пушистым белым купальным халатом. Неважно, сколько раз я видела Серена голым, я никогда не перестаю им любоваться. Заметив мой взгляд, он улыбается.

— Иди ко мне, — говорит он, распахивая халат. Простыня падает на пол, и я сажусь верхом к нему на колени, а Серен меня целует. Сперва он касается языком уголков рта и сердцеобразных изгибов губ, медленно проводит языком по моим губам, посасывая нижнюю губу, играет кончиком языка, который манит его глубже.

Я закрываю глаза. Он целует меня как утопающий. У меня кружится голова. Я чувствую его большие руки на спине, ягодицах и груди, я сильнее раздвигаю ноги, прижимаясь к нему. Его член твердеет, я трусь о него своей щелкой, моя смазка распределяется по его члену. Серен достает из сумки презерватив, надевает его на головку, а я осторожно натягиваю его до основания. Он подхватывает меня за ягодицы, немного приподнимает, и я опускаюсь на его член.

Мы сидим обнявшись и целуемся. Медленно двигая бедрами, я начинаю на нем раскачиваться, а он ставит ноги на цыпочки, чтобы мне было легче опираться. Не выводя из меня член, он просовывает между нами руку и вводит палец между моими половыми губами, нажимая на клитор. Очень быстро нежные волны оргазма проходят по моему телу. Я начинаю двигаться быстрее, Серен напрягается, сжимая мои ягодицы. А потом мы просто отдыхаем. Огонь потрескивает в камине, бросая красные отблески на его роскошные, как у викинга, волосы.

Утром мы садимся на паром из Гамластана в центр города, до Скансена. Когда мы гуляем по парку и осматриваем старые дома, пекарни и машины, Серен все время оглядывается, словно его что-то преследует. Вчерашнее спокойствие как рукой сняло. Он торопливо идет через зоопарк, и мне трудно поспевать за его длинными шагами. Я раздумываю, не позвонить ли Юни, чтобы тот успокоил Серена, но что он ему скажет? Через некоторое время я прекращаю болтать, на краю парка вижу ограду, а за ней лося и оставляю Серена в покое.

Наконец мы опять подходим ко входу, и Серен спрашивает, не хочу ли я посмотреть музей спичек. Я не хочу. Серен ворчит себе под нос, что опустошать наш и без того скудный семейный бюджет для поездки на выходные только потому, что он постепенно съезжает с катушек, — дурацкая идея, и широким шагом направляется к остановке парома.

Но когда мы находимся неподалеку от Северного музея, он внезапно берет меня за руку, и я вижу, что на нем лица нет.

— Пол качается, — говорит он, прерывисто дыша, словно ему не хватает воздуха.

Он не сводит взгляда с большого черного кубического строения с медным куполом, на котором сияет солнце. На крыше этого здания я вижу мачты. Серен молча показывает туда, и мы останавливаемся постоять на набережной, глядя в воду. Серен глядит на свое отражение в волнах, словно ему хочется нырнуть в самого себя.

Потом мы идем к черному зданию. Мы покупаем билеты и проходим три двери. Внутри темно и холодно. Я не знаю, что нас ждет, и пытаюсь сориентироваться в сумеречном свете. И тут до нас доносится почтительное бормотание посетителей. Взглянув вперед, я почти пугаюсь: в центре зала, словно только поднявшись со дна морского, стоит корабль XVII века, устремившись вперед килем. Великолепный, невероятно хорошо сохранившийся корабль-призрак, возвышающийся перед нами, окутанный молчанием.

Я быстро открываю брошюру, которую купила на входе, и шепчу Серену.

— Этот корабль затонул во время своего первого выхода в море, еще в стокгольмском порту. Он был перегружен: слишком много пушек, слишком большой экипаж. А пока на набережной праздновали, корабль затонул в нескольких сотнях метров от берега.

Серен меня уже не слушает и подходит ближе к балюстраде, отделяющей посетителей от корабля. Музей построен так, что можно подняться на шесть этажей вверх, осматривая корабль, чтобы увидеть все детали. На видео мелькают кадры подъема корабля со дна и его реставрации, а когда я листаю брошюру, то радуюсь, что после стольких лет реставрация корабля наконец завершена и нам не приходится его осматривать сквозь бесконечный полиэтилен. Это было бы неприятно.

Я иду за Сереном, который бегает вокруг корабля, словно что-то ищет. Взгляд застыл, он неслышно бормочет себе под нос, и я начинаю волноваться. Что мне делать, если он сойдет с ума прямо здесь? Наверняка его беспокоит этот огромный корабль, Поднятый из морских глубин и поставленный в музее. С его страхом утонуть он, конечно, представляет себе, каково было экипажу, погибавшему вместе с этим роскошным колоссом. Дерево корабля выглядит так, словно его построили только вчера. Корабль полностью отреставрирован. К носу резьба становится все роскошнее. Львы, вставшие на задние лапы, поддерживают герб, солдаты и боги стоят рядом с морскими девами и другими персонажами. Мы с Сереном стоим у носа корабля и едва верим собственным глазам. Отсюда корабль выглядит как дом, этажи которого забиты фигурами людей и животных и разнообразными эмблемами.

Я осторожно беру Серена за руку — сейчас он все громче и громче говорит сам с собой, люди начинают на нас оборачиваться. Я прижимаюсь к нему, становясь на цыпочки, и раздумываю, что сказать, чтобы его успокоить, и тут замечаю то же, что видит он. Волна ужаса пронзает мое тело, я едва могу дышать и подношу ладонь ко рту, потому что боюсь, что потеряю над собой контроль. Там, в центре композиции, на одном из нижних этажей, между нимфой, украшающей угол, и торговцем или дворянином стоит Серен. Мой Серен. Он просто одет и держит в руке зубило плотника. Его гордый спокойный взгляд направлен вперед, и хотя в этом ряду все фигуры должны быть одинакового размера — они по замыслу художника поддерживают следующий этаж, — эта фигура кажется могущественнее, важнее всех остальных. Длинная светлая коса спадает на куртку, а рот и высокие скулы ни с чьими не спутаешь.

Это Серен. Он похож на моего возлюбленного до мельчайших подробностей. Гордый лоб, острый подбородок, даже красивые руки — точно как у Серена. Сама не понимая, что делаю, я отпихиваю Серена к стене, чтобы он стоял в тени одной из колонн, и подзываю смотрительницу. Я спрашиваю у дружелюбной шведки, кто изображен в этой композиции.

— Мне кажется, они выглядят как настоящие люди, — добавляю я.

Она кивает.

— Это те люди, которые оплачивали и строили корабль, — говорит она, — например член экипажа и его жена. Вот он, — она показывает на деревянного Серена, — точно мы ничего не знаем, он мог быть плотником. Может быть, это автопортрет. Несколько плотников были на борту, когда корабль тонул. Тогда некоторые захлебнулись.

Она улыбается и продолжает экскурсию вокруг корабля, а я поворачиваюсь к Серену. Тот присел, прислонившись к стене. Я наклоняюсь к нему, а он шепчет:

— Я был на этом корабле, София. Не знаю почему, но знаю, что это так. Такого в учебниках не прочтешь.

Я достаю из сумочки телефон. Пока я набираю номер, Серен встает и осторожно меня обнимает. Он измотан, но опять абсолютно спокоен. Мы смотрим на деревянную фигуру, и я прислоняюсь к Серену. В трубке раздается всего один гудок — они явно ждали моего звонка.

— Юни? — спрашиваю я. — Вы все там? Ты можешь включить громкую связь?

Я киваю Серену, а потом говорю:

— Ну вот… Нам надо кое-что обсудить.

Дорогой господин режиссер

Дорогой господин режиссер!

К сожалению, я не успела дописать обещанный вам сценарий, хотя приложила все усилия для этого! В это воскресенье я изо всех сил старалась создать рабочее настроение. Отослала своего парня Матце бегать, отдала кота подруге, выключила телефон и зажгла темно-красные свечи в большом светильнике. Подобрала волосы, чтобы они не спадали на лицо, а джинсы и мужскую рубашку сменила на короткое черное кимоно — когда я пишу, мне всегда жарко. Так что сами видите, я была полностью готова приступить к работе, и даже название уже светилось на экране компьютера. «Ликующие Луэки любят это». И если бы я ненадолго не заглянула в Интернет, у меня все бы получилось. Был уже поздний вечер, и на выходных я, как правило, не получаю писем, но в это воскресенье все было иначе. Должна признаться, я очень люблю получать письма. В рабочие дни я утром сижу в засаде у двери, как сторожевая собака, ожидая почтальона, которого про себя называю «почтовой улиткой». Когда он идет слишком медленно или опаздывает, мне каждый раз хочется покусать его и с громким лаем выгнать из дома, чтобы он поторапливался. Женщины и почта — это как мужчины и пасхальные яйца. Ну, просто нужно проверить, нужно — и все тут, понимаете?

Вот поэтому я кликнула на свой почтовый ящик. Отправителя этого письма я не знала. 1234@ или что-то в этом роде. Уже бывало, что мне писали чужие люди, узнавшие мое имя из титров после фильма «Рыжие распутницы развлекаются с раскованными развратниками». А так как в большинстве этих писем можно найти смешные предложения, я уже заранее радовалась.

Но это письмо было достаточно странным. «Привет, Симона, — было написано там, — в этом кимоно ты выглядишь так сексуально». Я сразу подошла к окну возле письменного стола, но соседский дом стоит слишком далеко, чтобы меня было оттуда видно. Я не знала, что мне и думать, и в ответ написала «Правда?», потому что не хотела признавать, что смущена.

Ответ пришел меньше чем через три минуты. «Я хотел бы поцеловать тебя в пупок, — прочитала я, — и в лобок, там, где начинают расти первые волоски, хотя ты там такая чувствительная».

Что и говорить, дорогой господин режиссер, тогда я уже совершенно забыла о сценарии, который должна была для вас написать. По правде сказать, там я действительно чувствительная, но кто об этом знает, кроме моих сестер, которые не разбираются в Интернете, и Матце, который полчаса назад убежал довольно обиженный. Его расстроили мои слова, что, пока он находится рядом, я не могу сосредоточиться на работе. Он ворчит каждый раз, но все-таки знает, что так должно быть, и уходит.

Я стала думать о своих бывших парнях, ну и девушках, конечно. Их тоже было несколько. У Натали сейчас дел по горло с ее новой работой, и она не стала бы слать мне таинственные эротические письма. Сюзанна собиралась сдавать экзамен, а Лабета, кажется, была за границей. По здравом размышлении, Лабби была первой в списке подозреваемых. Я познакомилась с ней в Гданьске уже довольно давно, еще до того, как встретила Матце. Мы разговорились на экскурсии и в тот же вечер очутились вместе в огромной кровати с красным постельным бельем в отвратительнейшей гостинице на вокзале. С той ночи она очень хорошо знает, какая я чувствительная, особенно когда кое у кого такие мягкие кончики пальцев, а язык быстрый, как саламандра.

«Ты кто?» — написала я, а ответ был снова-таки очень загадочным: «Я тебя хочу. Если тебе достаточно этих слов, я мог бы тебе показать, как на самом деле ощущаешь все, о чем ты пишешь».

Я сварила себе кофе с молоком и стала думать о Лабете. Это было вполне в ее стиле. Я была влюблена тогда и в нее, и в ее черные волосы. Но сейчас я вместе с Матце, а зная, какой ревнивой может быть Лабби, мне лучше не рисковать. С другой стороны, год назад она женилась на своей подружке. Представьте себе двух невест в белых свадебных платьях в Стокгольме, потому что в Германии это еще не разрешено. Разве они тогда не поклялись друг другу в вечной верности? С Лабби всегда было так весело, честно говоря, мне бы хотелось увидеть ее еще раз. Я никак не могла решиться, но тут пришло следующее письмо. «Ты пахнешь ванилью, — прочитала я, — между ног и под грудью. И прекрати кусать губы, губами можно делать вещи поприятнее, например целовать, пока я буду ласкать твою щелку, щекоча клитор».

Ух ты, да автор писем меня хорошо знает! Приняв решение, я с интересом смотрела на экран. На это нужно пойти, хотя бы виртуально. Но я недооценила нашего отправителя с адресом 1234@. Он оказался упрямым и стал настаивать на личной встрече. После того как он (или она) еще некоторое время меня помучил, подразнил и заинтриговал интимными подробностями о родинке на внутренней части левого бедра и о вкусе пальцев моих ног, я договорилась с ним встретиться…

Эта ситуация меня, конечно, немного настораживала — вы же знаете, вокруг полно психов. Я попыталась позвонить Матце, чтобы рассказать ему всю эту историю и попросить его спасти меня, если это окажется не Лабби, потому что стопроцентно уверена в этом я еще не была. Но Матце выключил свой новенький ультрасовременный мобильник. Как это похоже на него. Так что я договорилась со своей подружкой Улли, которая живет в моем доме. Она заявила, что я влезла в дурацкую авантюру. Местом встречи мой незнакомец (незнакомка?) назвал гостиницу: известно, как меня возбуждают гостиницы и отели, в первую очередь бары в них. Собственно, эта гостиница была не из лучших, что опять же свидетельствовало в пользу моей красавицы Лабби. Толстая женщина с ведром косметики на лице, стоявшая за стойкой, сразу дала мне ключ от комнаты и вполне в мужском стиле сказала: «Хорошо вам развлечься, голубки!» И подмигнула нам.

Мы прошли через темный коридор на второй этаж и постучались в дверь. В номере на кровати была не Лабета, а мой теперешний спутник жизни Матце, который улыбался еще шире, чем женщина у стойки. «Ну, то, что ты привела с собой Улли, дает нам совершенно новые возможности, золотко мое. Если бы я знал, что твоя новая работа будет иметь такие последствия…» Улли широко улыбнулась и поспешно распрощалась. А Матце лежал на кровати, играя своим супермобильным с доступом к Интернету. Мое покинутое сокровище с пылким воображением. Блестящий как конфетка и такой же привлекательный. Конечно, я не устояла и поцеловала его. Да уж, конечно, за всеми его письмами стояло довольно много, но ему это не повредило. Стояло у него отлично, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Трудяга, — сказал он и ущипнул меня.

— Эгоист, — сказала я и поцеловала его, а он начал ласкать меня между ног именно так, как мне это нравится.

Когда он вошел в меня и мы начали нежно заниматься любовью, я поняла, что у нас давно уже не было времени друг для друга. Времени, чтобы медленно коснуться языком всех изгибов и линий, времени, чтобы уловить запах друг друга, почувствовать, какая нежная кожа на линии между ягодицами и ногами и какая она чувствительная. И как прекрасно прижиматься друг к другу, пока не покроешься капельками пота, и говорить, как любишь заниматься сексом. Дорогой господин режиссер, я лее не могла побежать домой и приняться писать вымышленную историю, когда в этой кровати лежал настоящий, теплый, такой сладенький мужчинка! Вы же меня понимаете, правда? Но до следующей недели я точно вес допишу об этих ликующих Луэках. До следующей недели я точно все успею. Кстати, главную героиню там будут звать Лабби.

С уважением,

ваша Симона.

У кого ножки мерзнут больше?

— А эскимосы вообще сексом занимаются?

Да, мужчинам минет, кажется, лучше не делать, подумала Лотта, тогда им в голову приходят безумнейшие идеи, будто им отсосали мозг, а не… Может, мозг у них сделан из того же материала? Она повернулась на живот и посмотрела на Мануэля. Скорее всего, На такие философские рассуждения его настроила густая метель за окном.

— Эскимосы, конечно, размножаются, или ты думаешь, они все возраста снежного человека, потому что не стареют от холода?

Мануэль не сдавался:

— Но как они это делают? Раздеваться же они наверняка не могут. А если будешь слишком страстно кричать, то какой-нибудь топающий мимо медведь может решить, что ты самочка с течкой, и сожрет тебя от разочарования, что ему не удалось потрахаться.

Лотта ухмыльнулась. Она знала, что лучше не лишать мужчин иллюзии, что их воспринимают всерьез, — независимо от того, рассуждают они о том, как на пакетах с хлебом появляются надписи или о чем думал архитектор, проектировавший автобан. Поэтому она чрезвычайно серьезно произнесла:

— Может быть, они вообще разговаривают только шепотом, опасаясь лавин. Интересно, что они говорят при этом? — Она хихикнула. — Давай, вставь свою ледышку в мое иглу.

Мануэль тоже хихикнул, а потом сказал:

— Ладно, закрыли тему, а то сейчас придет Amnesty Internationalи запихнет нас в тюрьму за неполиткорректные высказывания.

— Или сошлет в Сибирь, там тоже холодно.

— Тебе всегда холодно, вечно ты подмерзаешься, — Мануэль указал на ее толстые горнолыжные носки.

Голая хрупкая маленькая девушка в таких толстых носках выглядела неопрятно, как бродяжка. Мануэль всегда говорил «Ты подмерзаешься», и ей вечно хотелось его поправить — нужно говорить «ты мерзнешь», но из-за того, что Мануэль был родом из Рейнской области, он точно «подмерзался», и тут уж ничего не поделаешь. И потом — он был прав. Она всегда мерзла, даже летом. Где-то она читала, что женщины мерзнут чаще мужчин, потому что у них кожа нежнее. Скорее всего, это связано с тем, что в каменном веке мужчинам долго приходилось бегать босиком, пока они не забьют мамонта. Для недолгих походов за ягодами плотный роговой нарост на пятках просто не был нужен. А Мануэль думал, что все дело в том, что Лотта слишком мало занималась спортом, а он пятнадцать лет назад все лето играл в бадминтон, — и из-за этого его организм закалился и здоров до сих пор.

Иногда, подумала Лотта, он рассуждает так, словно ему отсасывают прямо сейчас, но вслух этого не произнесла, она по-своему его любила.

— Может, я согреюсь, если мы спустимся в бар, — сказала она, шаря рукой по полу в поисках трусиков.

Но внизу Лотта опять принялась переминаться с ноги на ногу. Ей казалось, что на уровне коленей отопление гостиницы просто перестает работать. Девушка-бармен уже довольно долго наблюдала за дурашливой парочкой. Мануэль столько шутил про эскимосов и способы любовных игр, когда у тебя мерзнут ноги, что молодая негритянка, смешивавшая за стойкой коктейли, улыбнулась Лотте:

— Может быть, вам принести глинтвейна, чтобы вы… Она наклонилась так, что оба смогли заглянуть в ее глубокое декольте, и сказала, что эта проблема ей знакома. Она даже придумала несколько приемов, чтобы согреться.

— Нужно ускорить кровообращение, — сказала она. — Кроме того, — в ее голосе зазвучали гортанные нотки, которые сразу же понравились Лотте, — несколько прикосновений, и все как рукой снимет. Если хотите, я могу вам показать эти приемы в вашем номере. Я скоро освобождаюсь. Такой милой паре я помогу с радостью…

Лотте почему-то сразу стало ясно, что красавица негритянка говорит не о массаже ног. Она взглянула на Мануэля и догадалась, что он тоже это понял. Иногда мозги у него работали поразительно хорошо.

Он неуверенно протянул:

— Да, если вы думаете… что ты думаешь, солнышко… ну… я думаю…

Лотта застонала. Понять-то он понял, но вот работа речевого аппарата у него оставляла желать лучшего.

— Ну конечно, — сказала она и широко улыбнулась девушке-бармену.

В темной комнате женщина задернула занавески, направила свет настольной лампы на кровать, поставила два стула у изголовья и жестом предложила Лотте поудобнее устраиваться в подушках. Они с Мануэлем сели на стулья. Негритянка взяла свечу в руки и хрипло прошептала:

— А теперь — раздевайтесь.

Голос у нее уже не был обходительным, а стал очень решительным, она почти приказывала.

Лотта, которая обычно не позволяла собой командовать, вдруг пришла от этого в восхищение. Она взглянула на Мануэля, который тоже с интересом посмотрел на нее. В конце концов они оба повиновались. Она лежала голой перед своим мужем и этой негритянкой.

— Раздвинь ноги, — сказала она, а когда Лотта послушалась, продолжила: — Ласкай себя.

Мануэль откашлялся. Он занимался с Лоттой сексом в вагоне метро между остановками, в супружеской постели своих родителей и в порнокинотеатре, где по меньшей мере один сосед Должен был что-то заподозрить. Но в такой ситуации он оказался впервые. Приказной тон чрезвычайно возбуждал Лотту.

— А ты, — Сказала негритянка Мануэлю, который беспокойно ерзал на своем стуле, — встань на колени у кровати и возьми ее ногу в ладонь.

Он упал на колени, как пастух, приносящий дары Иисусу, во время рождественской постановки. Лотта решила предоставить ему свободу действий и закрыла глаза.

— А теперь пососи ее большой палец. Сперва ты должен коснуться его дыханием. Затем Проведи по нему языком, а потом возьми его в рот и соси. Другие пальцы ты при этом должен массировать.

Лотта слегка вздрогнула, потому что ей было щекотно, но вскоре начала получать удовольствие.

— А ты ласкай свой клитор. То, что ты уже вся потекла, я и отсюда вижу.

Лотта начала кончиком пальца ласкать свою промежность, когда негритянка низким голосом спросила у Мануэля, согрелись ли пальцы. Он отрицательно покачал головой. Женщина встала со своего наблюдательного поста и подошла к нему. Она наклонила свечу, и две горячие капли воска упали на руку Мануэля. Он застонал, но не сопротивлялся. Девушка поднесла свечу к ноге Лотты и капнула горячим воском на подъем ее ноги, потом на косточку, на голень, на внутреннюю часть бедра, и в конце концов на лобок и на грудь, сперва с большого расстояния, а потом так близко, что Лотта чувствовала тепло пламени. Она Громко застонала. Женщина села рядом. Лотта замерла, почувствовав на своей руке чужую, теплую, нежную и очень уверенную. Негритянка провела пальцами по ее лобку, а потом пальцы скользнули глубже.

— Внимательно смотри, что я делаю, — прошептала женщина Мануэлю. — Смотри, как я довожу твою жену до оргазма, как мои пальцы скользят у нее между ног. — И почти милостиво: — Сейчас тоже можешь кончить.

Мануэль начал мастурбировать, уставившись остекленевшими глазами на черную руку, двигавшуюся на лобке Лотты. Он кончил с долгим стоном. Услышав это, Лотта тоже приготовилась к пику. Когда она снова открыла глаза, ей и в самом деле стало тепло. Везде.

Девушка из бара сверкнула белозубой улыбкой из рекламы.

— Вам нравится, когда вам говорят, что делать, правда?

Лотта промолчала.

— У меня есть парень, который очень хорошо в этом разбирается. Вы его вдохновите. И у него прекрасные идеи, действительно замечательные и по-настоящему эротичные. Вам понравится. Я тоже ему повинуюсь. Ну что, завтра вечером здесь?

Лотта с Мануэлем переглянулись, в их взглядах сквозило согласие.

— В девять, — сказала Лотта, и девушка ушла.

Они шли по извилистым закоулкам крошечной соседней деревни. Когда Мануэль взял чемодан у жены и протянул ей руку, Лотта поняла, почему они с Мануэлем вместе. Самым лучшим в их отношениях было понимание с первого взгляда. Вот поэтому он спокойно мог говорить, например, о северных оленях. В гостинице они сказали, что из-за работы им придется прервать медовый месяц. Слава богу, девушка из бара не повстречалась, когда они грузили багаж в автомобиль, чтобы поехать в другую деревню. Они остановились перед маленьким пансионом, в котором, казалось, было отличное отопление. Лотта прижалась к нему и сказала:

— У меня ножки мерзнут.

Мануэль улыбнулся.

— Да уж, у меня тоже иногда такое бывает.

Ножницы кельтов

Дорогой Карстен!

Поехать на выходные в Гельголанд — отличная идея. Настроение у меня было подавленным из-за развода. «Чувак, Нобби, да ты ж теперь свободен», — говорили мне все. Но мне это было как мертвому припарки. Чтоб жены не было дома, когда я прихожу с работы, чтобы мы вместе не смотрели телевизор, не занимались сексом… Ужасно!

Гельголанд в ноябре выглядит так, словно тут устраивает вечеринку сама смерть. Везде холодно, везде сквозит, все кажется покинутым, и туман тянется между домами. В гостиничном номере лежал список беспошлинных товаров, в котором среди прочего указывались «мертвые тушки птиц». Интересно, что они имели в виду? Дохлых чаек? Могу тебе сказать, что уже в первый день я был достаточно разочарован. Когда стемнело, я наконец взял себя в руки и прогулялся по скалам на берегу мимо маяка. Слушай, там такой шторм, что тебя практически смывает в море. Ветер настолько сильный, что перехватывает дыхание и вырывает слова прямо изо рта. Местность сверху выглядит так, что тут можно снимать «Секретные материалы». Воронки от бомб времен войны поросли травой, холмы притаились в траве, как огромные закопанные амебы, постоянно меняющие цвет от серого к зеленому, когда ветер поворачивает их ворсинки, то есть траву, в другом направлении.

Уже смеркалось, а в Гельголанде это означает непроглядную тьму: улицы почти не освещаются. Через секунду три луча света щупальцами протянулись через остров, а все освещенное ими выглядело призрачно-бледным. Поэтому, увидев Стину, я подумал, что сошел с ума, что у меня похмелье после развода или особое гельголандское воспаление мозга. Она стояла в плотном черном пальто, прямо у скал, и только когда свет маяка повернулся к ней, я увидел в темноте ее белое лицо. Вверху на скалах очень шумно, и она не слышала, как я подошел. Поэтому она так вздрогнула, когда я потянул ее за рукав. Я только хотел спросить, далеко ли отсюда до Высокой Анны, местной скалы-достопримечательности, а она так резко обернулась, словно хотела разрубить меня на части. Но услышав, что мне нужно, сразу рассмеялась, объяснила мне дорогу и посоветовала посмотреть Анну при дневном свете. Я уже был немного удивлен.

В отличие от жителей Гамбурга, которые готовы покусать собеседника только из-за того, что им сказали «Привет», жители Гельголанда чрезвычайно милы. Возможно, это связано с близкородственными связями на острове или с большим количеством беспошлинных гагарок, я не знаю. Как бы то ни было, мы вместе пошли выпить по коктейлю «Волна», и уже в свете бара я увидел, какая она красотка. Длинная светлая коса, серые раскосые глаза, высокие скулы и фигура, как у статуи на носу корабля, ну знаешь, это тебе не рентгеновский снимок какой-то. Тут было за что подержаться. Когда я берусь за чью-то грудь, хочется прикоснуться ладонью к чему-то мяконькому, а не играть на ребрах, как на ксилофоне. Думаю, я ей тоже понравился, но в первую ночь у нас ничего не получилось. На следующий день мы пошли гулять на северный пляж. Мне хотелось поцеловать ее прямо при встрече, но она оказалась очень застенчивой. Однажды она сказала, что у меня такие прекрасные «зеницы». Я потом посмотрел в словаре: «зеницы» значит «глаза», и это не диалект, это литературный язык. Зеницы… Вот странно, я это слово совсем не знал. Мы помолчали. Когда мы спустились к воде, она внезапно нагнулась и протянула мне камень. Камень выглядел как широкая буква «V». Стина подержала камень в ладони, а потом сказала, что нам повезло — это редкая находка, древний кельтский артефакт. Раньше в Гельголанде были кельтские захоронения — это я знал. А это, — она запнулась, словно пытаясь о чем-то вспомнить, — предмет культа, что-то эротическое. Я стал слушать внимательнее, потому что, честно говоря, намного больше ландшафтов острова меня интересовали ее широкие бедра и впадина между грудями, о которых я постоянно думал. Как я узнал, предмет в ее руке был кельтским украшением, которое девушке надевали на шею во время женской инициации. Здесь, — она провела по «V», — отчетливо видно изображение вагины. Девушек, рассказала мне Стина, в день летнего солнцестояния красили, раздевали и с факельным шествием вели на скалы. Там их ждали с песнями. Потом на скалы поднимались мужчин и, и происходила дикая оргия. Да и сейчас, — ее голос задрожал, — от этих редкостных находок исходит магическое влияние. Еще Стина рассказала мне, что ее соседка однажды нашла камень демонов и той же ночью повесилась. Но этот камень — однозначно эротическое украшение, она это точно знает.

Внезапно она словно изменилась, уже не была такой застенчивой и скромной, а стала по-настоящему настойчивой. Она засмеялась и засунула камешек мне в брюки, причем ее рука задержалась у меня в кармане. Когда она вытащила из кармана руку, я почувствовал, как камень касается моего тела, и подумал о девушках, которые лежали на скалах на ветру и занимались сексом с дюжинами мужчин. Руки у меня вспотели, а брюки вдруг сделались очень узкими. Не знаю, как это получилось, но я схватил Стину и просто поцеловал ее в губы, а она распахнула пальто, положила мои ладони на свою огромную, мягкую, великолепную грудь и поцеловала так, что перехватило дыхание.

Стина заставила меня встать и, не говоря ни слова, пошла прочь. Когда мы наконец дошли до маленьких пляжных домиков наберегу неподалеку от южного порта, она открыла один из них и мы вошли внутрь. Хихикая, мы повалились на деревянный стол.

Она стянула с меня брюки и села на меня верхом. Ее бедра — пухлые, слегка покрасневшие от холода — были поразительно нежными на ощупь. Она подняла свитер до подбородка, и я увидел, что бюстгальтера на ней нет. Ее тяжелые груди свисали, как два огромных круглых обещания. Она потерлась бедром, а потом я вошел в нее, как в огромную теплую устрицу, и она со всхлипом меня приняла. Голова у меня свисала над краем, так что звездочки стояли перед глазами, и пока она раскачивалась на мне вверх-вниз, камень в кармане моих брюк бился о ножку стола. Я поддерживал вес ее груди обеими руками и пытался сосать ее соски, но долго я этого делать не мог, потому что грудь сильно раскачивалась.

Я постоянно думал об этих девушках на скалах, и Стину среди них я тоже видел. Видел, как она сидит перед группой голых мужчин на траве, широко раздвинув ноги. А потом Стина закричала так громко, что я вздрогнул, и вскоре у меня возникло ощущение, что сейчас я затоплю весь домик. Она спрыгнула со стола, с изумлением взглянула на меня, внезапно став такой же застенчивой и скромной. Прежде чем я что-либо успел сказать, она убежала. Просто убежала. Я снял презерватив — а ведь даже не заметил, как она его надела, — и захлопнул за собой дверь домика.

Стину я больше не видел. Но эта каменная магическая вагина не давала мне покоя, поэтому я показал ее на тему любителю археологии из отдела кадров. Ты только не падай со стула от смеха, потому что от него я узнал, что это окаменевшая часть щипцов. Такие окаменелые щипчики для раков. Мистикой тут и не пахнет, и кельтами тоже. И уж наверняка эту букву «V» не носили пухленькие девственницы, когда их делали женщинами. Но с другой стороны, даже если Стина просто придумала эту историю, все же странно, что двое столь скованных людей, которые едва знакомы друг с другом, внезапно занимаются сексом на столике в пляжном домике. Может быть, наш археолог-любитель знает не все?

Весьма смущенный и возбужденный, шлю тебе приветы,

Твой Норберт.

В гареме — 3

Укрощение строптивого

Если бы в то утро я уже знала, что когда-то Паоло сделает себе на груди, прямо над сердцем, татуировку с моим именем и символом — маленькой огненной саламандрой с крыльями, — возможно, я никогда не стала бы на него охотиться. Во всяком случае, я ни секунды не верила в то, что он слеп. Он стоял на небольшой полянке в парке, где я часто гуляю летом, если не пишется и нужно подумать. Он стоял, вытянув руки в стороны, Лотом повернулся, сделал выпад и начал движения руками, будто пытался согнуть невидимый лук. Его глаза были скрыты за большими черными очками.

Я прошла мимо него, боковым зрением наблюдая за ним. Я часто смотрела, как Юнихиро у нас на террасе занимается тай-чи. Его движения были как медленные волны, и он был полон покоя и достоинства. Я впадала в медитативное состояние просто оттого, что находилась рядом и смотрела на его гибкое стройное тело: он стоял босиком на террасе, делая глубокие вдохи, и выполнял упражнения почти танцуя.

Некоторые из этих движений я узнала у Паоло, но тут они имели совсем другое значение. Казалось, воз дух вокруг него раскалился, и Паоло рассекал его своим мускулистым телом, переходя к следующей позиции, делал резкие вдохи и выдохи, явно контролируя дыхание. Он выбросил руку вперед, и его загорелый, выбритый налысо череп сверкнул на солнце, а жилистое тело напряглось. Он выглядел как воплощение борьбы. Против чего может бороться настолько привлекательный мужчина, подумалось мне… Может, в нем слишком много злобы, которую ему приходится выпускать наружу? Вскоре мне пришлось узнать, что в Паоло действительно всегда слишком много злобы, но, собственно, его бедой было не это. Он был проблемой сам по себе. Ему пришлось столько бороться, что сейчас он уже не мог себе представить, что можно относиться к жизни проще. Погуляв по парку, я вернулась на полянку. Стемнело, а Паоло все еще тренировался. Его тело покрывали капельки пота, а движения он выполнял с такой же силой и энергией, как два часа назад Казалось, он совсем не устал.

Я села на лавочку и начала за ним наблюдать. Вскоре Паоло закончил тренировку, взял полотенце, которое лежало в траве у его ног, и пошел к лавочке, на которой я сидела. Он толкнул ногой свою сумку, которую я до этого не заметила, а потом молча сел. Некоторое время мы сидели рядом в полной тишине, потом он неожиданно сказал:

— Вы хорошо пахнете.

Я повернулась к нему.

— Спасибо.

— Наверняка вы привлекательны, — сказал он. — Волосы у вас с рыжим отливом?

Он провел рукой по спинке лавочки до моего плеча, легонько меня задел и извинился. Я решила подыграть ему, провела рукой по своим черным волосам и сказала:

— Да, почти медные.

Он кивнул и улыбнулся, глядя при этом в другом направлении. Я осмотрела его, пытаясь узнать о нем побольше. По одежде ничего сказать было нельзя. Черные джинсы, черная футболка, серебряный перстень. Должна же была быть причина для этого странного представления! Я прямо спросила:

— Вы слепой?

Он улыбнулся и сказал:

— Меня так просто не возьмешь. Главное — это победа.

Потом он спросил, как меня зовут.

— Амели, — соврала я.

— Амели, — повторил он.

Мы сидели на лавочке, а парк вокруг нас медленно исчезал в сумерках. Паоло рассказывал о своем родном городе Турине и о том, что его семья год назад переехала в Германию.

— Год назад? — изумленно спросила я. — Но вы великолепно говорите по-немецки.

Он улыбнулся.

— Я каждый день утром и вечером ходил на курсы, И все остальное время говорил с немцами, чтобы тренироваться. Я слушал кассеты и не разговаривал со своей семьей по-итальянски. Это непросто.

Я была поражена. Паоло рассказал, что его семья сейчас организовала маленькую прачечную, а он хочет добиться в жизни большего. Он мечтает о баре, самом эксклюзивном баре в городе.

— Я работаю целый день, а вечером учусь. Учиться никогда не поздно.

Стало прохладно. Он протянул ко мне руку, коснулся плеча, набросил на меня свой пиджак и оставил ладонь на спинке лавочки. Я не сопротивлялась. Кончиками пальцев он провел по моей шее, и соски у меня затвердели. Так все началось.

Однажды у меня был недолгий роман с одним слепым. Но и без этого я понимала, что Паоло лжет.

Он по привычке включил свет, когда мы вошли в квартиру, и хотя у него было чисто, в квартире не было того педантичного порядка, который помогает слепым легко ориентироваться. Сперва я прикидывала, чего же он не хочет видеть, но потом мне стало ясно, что речь идет о другом. Это я чего-то не должна была увидеть. Очки были на нем, чтобы держать мир на расстоянии и давать ему какое-то преимущество, потому что он видел и знал то, о чем я, как он считал, понятия не имела. Чем-то эта ситуация напоминала мне испытание. Он старался казаться беззащитным, чтобы проверить, как я воспользуюсь его слабостью.

Кроме того, что мне было интересно, насколько далеко он зайдет в этой игре, и сама инсценировка начинала мне нравиться. Это немного напоминало сексуальные игры, когда двое играют в школьный урок, больницу или допрос. А мы с ним играли в слепого и женщину, которая думает, что ее никто не видит. Он положил пиджак и палку на кресло, склонил голову набок, глядя мимо меня, и предложил мне выпить. Я решила извести его ожиданием и начала расспрашивать, что у него есть, нет ли льда в морозилке, какой марки у него вино. Делая вид, что бесстыдно рассматриваю комнату, я приподняла свое полупальто и юбку и, осторожно стянув трусики, спрятала их в сумочку. Паоло держался молодцом. Он незаметно сглотнул, но продолжил свой рассказ о тех местах, где выращивают граппу. Граппа у него будет особенная, такую он будет подавать у себя в баре, а там все будет самым лучшим.

Я перешла в нападение. Совершенно уверенная в том, что он за мной наблюдает, я как можно тише открыла ящик его стола и начала в нем рыться. Хотя лицо у Паоло осталось спокойным, я заметила, что он попытался закончить разговор о напитках, чтобы получить возможность подойти ко мне поближе. Громко вздохнув, я села на кресло, где лежал его пиджак, устроилась поудобнее на приятной ткани, бесстыдно запустила руку себе в вырез и начала ласкать грудь. Я закинула ногу на подлокотник кресла, и когда он протянул мне бокал граппы, застенчивым голосом спросила, можно ли мне снять пальто. При этом я быстро расстегнула блузку, И когда Паоло протянул руку за пальто, одним движением расстегнула застежку бюстгальтера, которая из практических соображений находилась впереди. Я.сидела напротив него с обнаженной грудью и говорила о всяких мелочах: о парке, погоде, его квартире. Паоло отвечал быстро и также банально. Иногда, когда я нежно нажимала кончиками пальцев на соски или двигалась в кресте, чтобы грудь начала раскачиваться, его ответы не всегда соответствовали вопросам, но я делала вид, что этого не замечаю. Наконец Паоло не выдержал.

— Могу поспорить, что у тебя очень нежная кожа, — просто сказал он.

— О да, — ответила я, думая о том, как всегда изумлялись мои мужчины, обнаружив, что кожа у меня по всему телу была такой же мягкой и безупречной, как на лице. Только на локтях и на ягодицах она иногда немного грубее, но крем с морской солью и пять мужчин, которые его втирают, творят чудеса.

— Ты явно чувствуешь больше, чем зрячие, — сказала я, — говорят, что у слепых вместо глаз — кончики пальцев.

Я потянулась к нему и взяла за руку. Он соскользнул с кресла и встал передо мной на колени. Я прижала его ладонь прямо к своей груди. Когда я немного наклонилась вперед, они приятной тяжестью опустились на его ладони. Он прикоснулся к ним, ощупывая мои формы.

— У тебя красивая грудь, — сказал он.

Я встала.

— Посмотрим, понравится ли тебе все остальное. Выскользнув из юбки, я встала прямо перед ним.

Почти трогательным жестом он прижался головой к моим бедрам, вдохнул запах влагалища и обнял меня обеими руками.

— Я тебе помогу, — сказала я, но он оттолкнул меня и прошептал, что может сделать это и сам. Вскоре он стоял передо мной полностью голым. Он взял меня за руку и повел к кровати.

— Ляг, — сказал он, — подтяни колени к груди, а ноги при этом не разводи. Руки сложи за головой.

Да, он точно знает, чего хочет, подумала я и повиновалась. Было так странно лежать в такой позе перед мужчиной. Я знала, что между приподнятых ягодиц он видит мои половые губы, а я не видела его из-за поднятых ног. Он приблизился ко мне, коснулся ног и провел копчиками пальцев от пяток до ягодиц. Я слегка вздрогнули.

На бедрах прямо под ягодицами и под коленками было щекотно, но Паоло шлепнул меня по икрам.

— Не дергайся!

Он снова провел по моим ногам. Я сосредоточилась на ощущениях и попыталась лежать как можно тише. Паоло встал передо мной на колени и слегка надавил верхней частью тела на мои ноги. Я в душе обрадовалась, что долгие годы ходила на йогу. Паоло начал целовать мои стопы, щиколотки и поставил засос над пяткой, там, где летом мне всегда трут босоножки. Потом он сантиметр за сантиметром начал облизывать мои ноги под коленом он опять поставил засос, а я почувствовала, что уже начинаю течь, и напрягла попку. Он опять меня шлепнул.

— Не дергайся!

Он хотел, чтобы я была совершенно пассивна. Это было для меня в новинку, но мне подумалось, что он точно знает, что делает и чего хочет. Он так сосредоточенно и самоотверженно целовал меня под коленом, что мне стало любопытно, что же будет дальше. Он еще сильнее прижал мои ноги к груди и склонился над моими половыми губами, которые были видны между бедер. Он коснулся их дыханием, и я почувствовала холод его очков на своих бедрах. Кончиком языка он касался покрытой волосами щелки между половыми губами, но не запускал язык глубже, а просто проводил вдоль них языком от верха — куда он дотягивался — вниз, до попки. Там он тоже меня облизал, и мне так хотелось раздвинуть ноги и почувствовать его язык в своей влажной щелке, которая к тому времени, казалось, уже раскалилась. Мне так хотелось посмотреть, встал ли у него член, хотелось коснуться его, взять в рот, но Паоло сжимал меня, как туго перевязанный сверток.

Наконец он коснулся моих колен и уверенным жестом раздвинул ноги. Мы еще даже не целовались, а моя пульсирующая, открытая щелка находилась прямо перед его глазами. Он ввел один палец мне во влагалище, а второй в попку, а пальцами другой руки начал ласкать мне клитор. Ощущение было потрясающее. Я хотела поднять таз, пошевелиться, но он сразу прекращал двигаться и нажимал мне на живот в знак того, чтобы я лежала спокойно. Прикосновение его пальца к клитору было настолько нежным, словно он ласкал меня языком, но пальцы мне в щелку и попку он вводил так резко, что рука у меня между ног двигалась словно поршень.

Я кончила, тихо вскрикнув. Паоло остановился и лег рядом со мной. Я немного отдышалась, а потом повернулась к нему, чтобы сделать минет. Я всегда за то, чтобы в сексе было равноправие, но Паоло об этом и слышать не хотел. Он сел на меня верхом, сжал мою грудь вокруг своего члена и некоторое время трахал меня по-испански. Не успела я подумать о том, что же общего может иметь этот вид секса с паэльей и корридой и почему он так называется, как Паоло прекратил двигаться на мне, так и не кончив.

— Поворачивайся, — хрипло сказал он. — Встань на колени на полу.

Я встала на колени рядом с кроватью, а он связал мне руки галстуком, висевшим на спинке кровати. Засунув руку мне между ног, он приподнял мне одну ногу и положил ее на кровать, так что сейчас я стояла на одной ноге и он мог входить в меня глубже. Я услышала, как он зубами разрывает упаковку презерватива, а потом его член вошел в меня — сперва всего на несколько сантиметров, мелкими быстрыми движениями, а потом он ввел его до основания и начал медленно меня трахать. Я начала двигать тазом в такт его движениям, насколько это было возможно в таком неудобном положении. Он снова остановился и легонько шлепнул меня по попке. Хлопок был громким, но не болезненным, и я замерла, пока он снова не начал меня трахать.

Он запустил руку мне между ног и надавил мне на лобок, а потом его палец скользнул между половых губ, и я поняла, что опять кончаю. Он подождал, пока сокращения вокруг его члена прекратились, вытащил его из меня и развязал мне руки. Я бросила поспешный взгляд ему между ног. Член у него по-прежнему стоял, но Паоло, казалось, не собирался мастурбировать или позволить мне довести его до оргазма. Я уже поняла, что моя инициатива тут излишня; поэтому легла на спину и просто стала ждать. Паоло тоже ничего не предпринимал. В конце концов, он приблизился ко мне и прошептал на ушко:

— Твоя горячая влажная щелка просто-таки создана для траха.

Кончиком языка он ласкал мое ухо, и от его дыхания у меня мурашки пошли по коже. Он порылся в ящике стола и вытащил вибратор. Паоло повернул выключатель, и приборчик приветливо зажужжал. Я люблю вибраторы. Мне нравится, когда мужчины не рассматривают их как конкурентов и умеют с ними обращаться, но я удивилась — что нам делать с вибратором, когда член Паоло по-прежнему пульсирует у его живота. Он потянулся и приказал мне сесть на него верхом.

— Потрись щелкой о мой член.

Я встала над ним на колени и принялась подниматься и опускаться, но вскоре мне этого стало мало, поэтому я немного отодвинулась назад и села на его член. Так замечательно было ощущать его внутри, и я как раз хотела начать заниматься с Паоло сексом в позе наездницы, но он положил мне руки на плечи и приказал сидеть тихо. Он коснулся жужжащим вибратором моих половых губ и волос на своем лобке, а потом ввел его между половых губ, так что вибратор касался моего клитора. Я хотела двигаться, но Паоло этого не разрешил.

Наконец я запрокинула голову и кончила в третий раз. Моя сжимающаяся щелка ласкала его член не хуже руки.

— Ну, дай я тебя оттрахаю, — взмолилась я. — Это же просто невыносимо.

— Здесь я решаю, что и когда делать, — деловитым тоном сказал Паоло, словно выбирая бутылки с граппой для своего бара или обсуждая рабочий план с барменами.

Мы немного подремали рядом друг с другом. Одна его рука спокойно лежала у меня на лобке, а другая покоилась на моей груди.

— Пойдем в душ, — сказал он наконец. Поразительно, но даже там он не снял очки. В душе не было ванной, только углубление в полу, выложенное той же плиткой, что и вся остальная ванная комната. От воды комнату защищала стеклянная кабинка.

Паоло оставил одну створку двери открытой и повернул меня к стене.

— Раздвинь ноги!

Он открыл кран, и из душа полилась сильная струя воды, которой он провел мне между ягодиц. Я знала, что сейчас будет, и, конечно, он направил мне струю на щелку, клитор набух под биением теплой воды. Я стояла у стены, как в душе Шарко, и Паоло убрал струю только тогда, когда я снова кончила — тихо и на этот раз устало.

— Я правда больше не могу, — запыхавшись, проговорила я, чувствуя напряжение в теле, болезненно отдающее в груди.

Я знала, что напряжение спадет только тогда, когда Паоло даст мне довести его до оргазма. Он ласкал меня не потому, что хотел сделать приятное. Это было похоже на тренировки в парке и чем-то напоминало борьбу, в которой он должен был выстоять. Обернувшись, я увидела его бледное нервное лицо. Душ он снова повесил на стену, сделав струю воды совсем слабой. Паоло странно выглядел под душем в очках, но я ничего не сказала.

Он опустился вниз, сел на пол в душевой кабине, вытянул ноги, так что они были уже в самой ванной комнате, и повернулся так, что его голова находилась прямо между моих ног. Он раздвинул ноги, его рука спустилась к члену, и Паоло начал мастурбировать, быстро и резко. Другой рукой он провел вдоль внутренней стороны моего бедра и начал ласкать мои половые губы. Я подозревала, чего он хотел, но ждала приказа.

— Помочись на меня, — сказал он тихо и уже не так властно, как раньше.

Я запрокинула голову, сосредоточилась на душе, немного согнула колени и попыталась ни о чем не думать. Когда я помочилась ему на лицо, струя была такой же теплой, как и вода из душа. Рука Паоло провела от яичек до головки, и в конце концов он кончил, коротко и хрипло вскрикнув, словно испугавшись во сне.

— Ты думаешь, он может только так? — спросил Юни, когда мы сидели на террасе в одном плетеном кресле и любовались сверху городом. Я покачала головой.

— Знаешь, не думаю, что ему так уж нравится, когда на него писают. И вряд ли он что-то вообще почувствовал, для этого в душе было слишком много воды. Я думаю, речь тут шла скорее об утрате власти. Он помешан на контроле. И при этом он настолько самоотверженный! Редко мне доводилось чувствовать, чтобы мне отлизывали настолько страстно. И он разбирается в женщинах. Он точно знает, как лучше трахаться. Какой ритм и скорость наиболее приятны женщине. Он точно знал, когда я хотела продолжить, и несмотря на все эти трюки «а-ля господин», он сразу же реагировал, когда я начинала дышать по-другому или хотела, чтобы меня ласкали иначе.

Юни взглянул мне в глаза.

— Ты с ним еще встретишься?

Я коснулась рукой его щеки.

— Да.

Уходя, я сказала Паоло, что по вечерам часто гуляю в парке. Но прошел не один день, прежде чем мы снова встретились. Он подсел ко мне и, проведя в парке всего полчаса, повел меня к себе домой, шаря перед собой длинной белой палкой и мастерски разыгрывая слепца. После этого он заказал меня, иначе и не скажешь, ранним утром в парк. Я пошла, хотя работаю по ночам и кроме Юни и большой чашки очень сладкого кофе с молоком меня с утра ничего из постели не вытащит. Он опоздал почти на полчаса и, ничего не объясняя, сказал, что ему придется уйти, а вечером мы должны будем встретиться еще раз. Он все время допытывался, откуда я родом, какие у меня планы, но о себе говорил мало.

По пути домой, когда я уже шла по улице, я краем глаза заметила, что он за мной следит. Паоло решил меня испытать. Моим мужчинам вся эта ситуация не понравилась, и они решили, сменяя друг друга, сопровождать меня на свидания с Паоло. Один из них все время шел за мной в зоне видимости. Я чувствовала себя как девица Рапунцель под стражей, за которой следит злой мясник, и решила написать дома об этом историю.

При следующей встрече Паоло наконец немного приоткрыл карты.

— Я женщинам не доверяю, — сказал он.

— Мужчинам, наверное, тоже, — сказала я.

— Никому.

— А тебе не одиноко так жить?

— Эти люди, со всеми своими глупостями… Любовь, отношения… Честным не бывает никто. И в конце концов всем больно, а кто любил больше, того и накажут больнее.

— Но я без этого не смогла бы, — сказала я.

Паоло повернулся ко мне и снова склонил голову так, словно меня не видел. А потом откашлялся.

— Я имею в виду, ну что это такое? Все трахаются и обещают любовь на всю жизнь. А потом все равно расстаются. Жены бросают мужей, любовники — подруг, родители — детей, и наоборот. Каждый сам себе ближний и ищет простора, как только ему становится тесно. Вот так. Мне больше нравится перепихнуться пару раз, и все. А во все это романтическое дерьмо лучше не влазить.

Я не верила ни единому его слову. Он всегда точно запоминал, что я говорила, какой бы мелочью это ни было. Я всего один раз упомянула, что у меня аллергия на солнце, и на следующей встрече он усадил меня на тенистую лавочку. Мне были неприятны его гаев и ярость, но я чувствовала за ними огромную силу и верила, что он может по-настоящему полюбить, если разрешит себе это.

Я взяла ею за руку.

— А тебе никогда не становится любопытно, что же за человека ты, как ты выразился, трахаешь?

— Не думаю, что меня ждет что-то уж очень необыкновенное. Чем ты занимаешься, Амели? Ты секретарша? Студентка? Медиум на спиритических сеансах? Наверняка у тебя в жизни происходило что-то классное, и… ну да… ты мне можешь все это рассказать, но когда-то ты расскажешь мне все… и что тогда? Тогда начнется большая скука. Не думаю, что какая-либо женщина сможет надолго привязать меня к себе и не прекратит меня удивлять. Так что давай просто вместе получать удовольствие. А если ты достаточно честна с собой, — он помедлил, — ты не готова на все ради мужчины, который тебя интересует.

— Ты меня интересуешь, и я уже кое-что для тебя сделала.

— А ты готова сделать для меня что-нибудь более необычное? Предоставить мне доказательство, чтобы я тебе поверил.

Я приподняла бровь, ожидая, что же он мне скажет. Паоло откинулся на спинку лавочки.

— Я хочу, — сказал он, — чтобы ты трахнулась с первым мужчиной, который пройдет мимо нас, — причем здесь, в общественном месте. И я хочу слышать, как вы это делаете.

Я рассмеялась.

— А что мне делать, если этот мужчина не захочет? Гонять его по всему парку, кусая за пятки?

— Это уже твои проблемы.

Я встала и поправила юбку.

— Ну ладно, — сказала я, — но не знаю, что из этого получится. — Тон у меня был вполне саркастический. — Потому что подрочить тебе не удастся.

Сделав пару шагов до следующего поворота, я вытащила шпильку из прически. Это было оговоренным сигналом. Серен прекратил кормить уток в пруду и пошел в мою сторону. Когда мы поравнялись, я заговорила с ним и демонстративно протянула ему две банкноты, пытаясь скороговоркой объяснить, о чем речь. Серену пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться вслух.

— А тебе не кажется, что в этой ситуации деньги должна требовать ты? — шепотом спросил он. А затем пробормотал: — Да, давно у нас не было штрафов за нарушение общественного порядка. И как ты хочешь?

Я взяла его под руку и прошептала:

— О, это я предоставляю тебе, раз уж ты, такой незнакомый-незнакомый мужчина, из чистой, любезности оттрахаешь меня в парке, то должен хотя бы получать при этом удовольствие.

Серен не любит эротических инсценировок, но у него слабость к психам, а. Паоло тогда был для него интересным объектом изучения. Все это стоило того, чтобы понять, какие же у него тараканы в голове. Кроме того, пока мы шли к скамейке, на которой сидел Паоло, разыгрывая слепца, я шепнула своему «незнакомцу», что попозже мы хорошенько разыграем Паоло. Я встала за скамейкой и оперлась на спинку. Серен демонстративно показал на Паоло и жестами предложил мне спрятаться в кустах, но я продолжала настаивать. Он встал за моей спиной, задрал платье и погладил меня по ягодицам. Я тихо застонала.

Я раздвинула ноги, и он провел рукой у меня между ног, лаская промежность. Я услышала шуршание упаковки презерватива и порадовалась, что мои мужчины всегда так хорошо оснащены. Паоло стоически сидел рядом и даже не пискнул, когда Серен медленно вошёл в меня и начал нежно трахать.

Я подняла попку повыше и нагнулась, потому что Серен намного выше меня, и нам приходилось обоим одерживаться, чтобы не рассмеяться, — очень уж смешно было трахаться днем в парке рядом со зрячим слепцом, который не знал того, что знаем мы. Я стала дышать прерывистее, Серен застонал, и все закончилось. Его член выскользнул из меня, он заботливо подтянул на мне трусики, поправил юбку. Потрепав по бедрам, он вопросительно взглянул мне в глаза.

— Очень мило с вашей стороны, молодой человек, — сказала я, запинаясь. — Может быть, мы как-нибудь еще увидимся.

За спиной Паоло я жестами показала Серену чтобы он не уходил, а сел в нескольких метрах от нас на траве. Я чуть не рассмеялась, увидев, как через парк идет Юни, который хотел сменить Серена. Я тоже подала ему знак, и он улегся в траве с газетой неподалеку от Серена, а я села рядом с Паоло. Тот был полностью выбит из колеи.

— Никогда бы не подумал, что ты такое сделаешь, — сказал он.

— У меня много сюрпризов, — ответила я. — И конечно, для тебя будет сюрпризом, что теперь я потребую реванш.

Он сидел возле меня, как огромный вопросительный знак, и смущенно ерзал туда-сюда по скамейке.

— Тут никого нет, — прошептала я как можно соблазнительнее, — парк совершенно пуст, тебя никто не видит.

Паоло откашлялся, и я была уверена, что он в панике смотрит то на Юни, то на Серена.

— Мне так нравится смотреть, когда мужчины дрочат, — шептала я, — ну давай, тебя ведь завело, что я хватаю незнакомого мужчину и даю ему отграхать себя посреди парка. А теперь твоя очередь. Давай я тебе помогу. — Я расстегнула змейку у него на ширинке и запустила руку ему в трусы. — Я подробно тебе расскажу, что я ощущала, когда меня трахал этот мужчина, кстати, это был полный мужчина среднего возраста в роговых очках.

Беспомощно, механическими движениями, Паоло начал теребить свой член.

— Он взял меня так грубо, — шептала я ему на ухо, прямо рядом с тобой. — Он развел ягодицы, и я поняла, что ему хотелось трахнуть меня в попку, но на это он не осмелился рядом с тобой.

Скорее всего, Паоло сейчас закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на моем голосе. Юни и Серен с любопытством за нами наблюдали.

— Щелка у меня еще совсем влажная, — шептала я, — ты можешь ввести в меня свой член и доставить мне настоящее удовольствие.

Мои способности в области секса по телефону победили стыдливость Паоло. Он кончил, и я протянула ему носовой платок. Не успел он спрятать член в брюки, как к нам подошли Юни и Серен. На лице Паоло отразились унижение и паника. Он вообще не понимал, что происходит. Может быть, они хотят его избить, может, донести на него или просто затащить в кусты.

— София, — укоризненным голосом сказал Серен, — нехорошо соблазнять бедных слепых в парке. — Он постучал кончиком пальца по брюкам Паоло. — Вы, конечно, не видите, но вот тут вы немного испачкались. Как бы то ни было, у вас совершенно нормальное количество спермы, и выброс идет достаточно сильный и обширный. У вас сила мастера простаты.

Он по-приятельски похлопал Паоло по плечу, а тот так и застыл с открытым ртом.

— Ты сегодня будешь обедать дома? — вежливо поинтересовался Юни.

Я заказала вегетарианскую лазанью, от всей души обоих поцеловала и помахала им ручкой. Паоло сидел рядом со мной воплощенным унижением. Черные очки он снял.

— Тебя зовут не Амели, — больше ему в голову ничего не пришло.

— Нет, — сказала я. — А ты не слепой. И с помощью такого дурацкого трюка ты снимаешь женщин?

Запинаясь, он тихим голосом произнес, что просто хотел сперва со мной познакомиться.

— Начав с вранья? Ты что, дурак?!

Он указал вслед моим мужчинам.

— А это кто?

— Высокий белокурый викинг — это Серен, а японец — Юнихиро. Я с ними живу.

— С обоими?

Я рассказала ему о своем гареме, и он долго не мог этого понять.

— Зачем им это?

Я закатила глаза.

— Да затем же, зачем и мне. Мы любим друг друга. Тебе это незнакомо, я знаю, но так оно и есть.

— Что ж это за люди такие, которые таким занимаются?

Я обиделась.

— По крайней мере, они не делают вид, что слепы, не дрочат украдкой и не обращаются с женщинами как с игрушками. Тебе бы у них поучиться. Если ты сейчас как следует извинишься передо мной за этот маскарад, я возьму тебя с собой и ты с ними познакомишься. Тебе не повредит.

Паоло взял мое лицо в ладони, и я впервые увидела его глаза. Они были янтарными, с крапинками вокруг зрачков.

— Мне очень жаль, — сказал он, — но ты мне уже достаточно отомстила.

Я была с ним полностью согласна.

— Не знаю, что бы со мной сейчас было без Юни, — сказала я, ведя Паоло по улице, отделявшей квартал галерей от парка развлечений.

Паоло фыркнул.

— Мне это все кажется очень уж странным, — сказал он. — Ты полностью полагаешься на своих мужчин…

— Они на меня тоже, — перебила я, но Паоло меня не слушал.

— Это не для меня. Если хочешь что-то сделать, сделай сам. Никогда не быть ни у кого в долгу. Никогда ни перед кем не извиняться — вот это для меня.

Я пожала плечами и остановилась перед маленькой галереей с азиатским антиквариатом — перед магазинчиком Юнихиро. Как всегда, приходя в гости к Юни, я сперва отдышалась. Комната была четко распланирована, а цвета и пропорции — настолько гармоничными, что я сразу же чувствовала себя здесь очень уютно. Юни тихо разговаривал с клиентом, а мне подмигнул. Я провела Паоло в заднюю каморку, где за ширмой можно было посидеть, и налила нам чаю. Послышался звон колокольчика, и Юни зашел к нам. Он поцеловал меня сперва в щеки и в лоб, а потом в губы. Он никогда не торопится в своей нежности и всегда уделяет этому столько времени, словно это какой-то особый случай. И, собствен о, когда я с Юни, так оно и есть.

Я представила ему Паоло. Он поздоровался, и они некоторое время поговорили о тай-чи, чтобы Паоло расслабился. У Юни особый талант говорить с другими мужчина чи. Это умение не перестает поражать меня, хотя прошло уже столько лет. С ним мужчины не чувствуют обычной в таких случаях конкуренции. Он открытый, приветливый, и, хотя не вступает в борьбу за власть, Я еще никогда не видела, чтобы к нему относились без уважения. Я люблю его безупречное лицо, его стройное гибкое тело, но в первую очередь его глаза. Когда он одевается как гейша, мужчины не могут отвести глаз. Его обаяние чувствуется и тогда, когда он в обычном костюме. Паоло постепенно успокоился. Не знаю, чего он ожидал. Раба, преданно ползающего вокруг меня на коленях? В моем гареме ему еще многое предстояло узнать.

Юни долил нам еще чаю и отрезал кусочек какого-то странного кривоватого торта с орехами.

— Его пришлось испечь Ксаверу, — рассмеялся Юни. Я вспомнила, что они с Сереном некоторое время назад ввели для Ксавера наказание — работу по хозяйству, когда тот вел себя так, что и говорить неприятно. Тогда я как раз пыталась дописать «Ячейку» — историю, которая на самом деле произошла с другом Серена, а Ксавер смотрел сериал про Бэтмена настолько громко, что о работе не могло быть и речи.

В результате я начала писать историю про Бэтмена (его костюм показался мне довольно смешным), а Ксавера наказали работой по хозяйству на целый день. Но эти семейные мелочи мы, конечно, не стали рассказывать Паоло. Юни начал расспрашивать его о планах на будущее, и Паоло рассказал то, что, собственно, мы уже знали: он хотел открыть бар, и при этом не обычный бар, а бар для знаменитостей.

Мы говорили о граппе, ди-джеях и сигарах, а я с удовольствием представляла Юни и Паоло обнаженными в моем будуаре. Юни рассказал, что он наконец-то нашел подходящее помещение для своих выставок — кроме продажи антиквариата он хотел сосредоточиться на современной японской живописи. Он планировал это уже давно, но хотел найти что-нибудь необычное: в этом квартале еще одна галерея, ничем особо не отличающаяся, была бы лишней. И вот недавно рядом с галереей Юни освободился магазинчик, в котором есть даже бар и кухня, так что для вернисажей не нужно будет заказывать фуршет.

Юни вздохнул:

— К сожалению, этим помещением интересуются и другие — один продуктовый кооператив. У них методы как у мафии. Кроме того, боюсь, они могут заплатить больше, чем я.

Пока они обсуждали с Паоло ресторанный бизнес в городе, Юни в голову вдруг пришла идея. Можно попробовать организовать совместный проект, рассуждал он. Галерею-бар. Азиатское искусство, официантки, переодетые гейшами, отборные спиртные напитки, сигары. Все, что нужно для бара. Может быть, даже суши. Паоло кивнул. Он заинтересовался идеей и в конце концов предложил поговорить с маклером. Юни дал ему ее номер и договорился с Паоло на выходные.

— А он энергичный, — сказал Юни, когда Паоло ушел.

На выходных нам пришлось понять, что, хотя он и энергичный, но непорядочный. Юни в ярости вернулся со встречи с маклером, и мы выяснили, что Паоло выбил это помещение для себя.

— Он рассказал, что делает совершенно новый проект. Официантки-гейши, суши. Ни слова об искусстве или моей галерее. Вы знаете, как трудно было раздобыть номер телефона этого маклера. А я как идиот предоставил ему номер на тарелочке с голубой каемочкой. И он меня надул!

Юни бушевал и принимал все близко к сердцу. Я пообещала проучить Паоло.

Собственно, я договорилась идти с Паоло на премьеру, так как считала, что ему нужно развеяться. У него были проблемы с другими владельцами баров, которые, пронюхав о том, что он собирается открыть эксклюзивный бар, пытались вытеснить его с рынка. Они уже увели у него из-под носа два заведения, а в его почтовом ящике скапливались анонимные письма, в которых ему грозили бойкотом поставщиков и прочими пакостями. Однако Паоло отказался от моего предложения выяснить, не может ли кто-то помочь при организации открытия нового бара. Он упрямился и вел себя как сам крестный отец. После этой истории с Юни мне на премьеру идти не хотелось, но остальные убедили меня все-таки пойти.

Они считали, что он заслужил наказание. Я позвонила Паоло и предложила ему встретить меня на красном ковре. Он порадовался нашему общественному выступлению, так как уже начал ремонт в помещении возле галереи Юни и собирался открывать бар через несколько недель. В новом черном костюме он смотрелся великолепно. Я вышла из лимузина и с улыбкой пошла в его сторону. Он гордо улыбнулся и протянул мне руку.

А я подождала, пока он нагнется меня поцеловать, а потом все с той же улыбкой на лице прошла мимо него и взяла под руку Ксавера. Тот, нервно переминаясь, стоял за спиной Паоло и выглядел настолько молодым, что я залюбовалась.

Паоло так и остался стоять, и я слышала, как люди начали переговариваться и хихикать за моей спиной, а Паоло, покраснев, ушел с ковра. Тем же вечером он позвонил мне и потребовал объяснить, что происходит.

— Так, как ты поступил с Юни, — сказала я, — у нас поступать не принято. Мы держимся вместе, а свой комплекс волка-одиночки можешь засунуть себе сам знаешь куда.

Мы еще некоторое время поспорили, а потом он пригласил меня на открытие своего бара — «в качестве примирения», как он сказал.

— Да пошел ты!!! — фыркнула я в трубку, а потом холодно добавила: — Думаю, я ошиблась в тебе. Мне казалось, что под маской мафиози скрывается великолепный мужчина с отличным воображением и невероятным потенциалом. Но, оказывается, я тоже могу ошибаться.

Я бросила трубку, закрылась в будуаре и решила окончательно забыть Паоло.

Однако все вышло иначе. Странно, но первым о Паоло заговорил Юни. Через несколько дней после нашего спектакля на красном ковре он рассказал мне, что бар Паоло отлично смотрится.

— Невероятно, как ему за такое короткое время удалось все наладить, — сказал он. — Я знаю некоторых своих коллег, которым больше времени потребовалось, чтобы только покрасить свою галерею. А он действительно нашел повара, умеющего готовить суши. Тебе же известно, как трудно заполучить хорошего повара.

Через некоторое время Юни позвонил мне из галереи и рассказал, что специалиста по суши Паоло нанял совершенно законно, а не использовал всякие хитрости, чтобы того уволили из японского ресторана.

— Наверное, Паоло столько его уговаривал, рассказывая о своем сверхгалактическом баре, что тот просто подписал контракт.

Я не могла не рассмеяться, так как уговаривать Паоло действительно умел. Серен тоже начал интересоваться прошлым Паоло. Вскоре ему удалось выяснить, что Паоло родом из бедной семьи и что он вырос, окруженный презрением и насилием.

— Его двое братьев все время сидят в тюрьме, — рассказал Серен однажды вечером. — Отец давно бросил семью и появляется дома только тогда, когда нужны деньги на выпивку. Но самого Паоло никогда ни в чем не обвиняли, у него даже штрафов не было.

Не хочу даже знать, как Серен это выяснил. Сам Паоло каждый вечер звонил мне, оставляя на автоответчике просьбу о прощении, и повторял свое приглашение на открытие бара, куда он пригласил прессу и городских знаменитостей.

Когда на выходных звонков от него не последовало, нам показалось это странным. А Юни в понедельник рассказал нам, что в баре у Паоло все разбили. Прилавок красного дерева разрубили в щепки, а все окна превратили в осколки.

Но Паоло не сдавался. Мы узнали, что он договорился с людьми, организовывавшими приработок для безработной молодежи, и в кратчайшие сроки бар был отстроен.

— Когда я прихожу утром, у него в баре уже стучат молотки, — удивлялся Юни, — а когда я ухожу вечером, у него все еще что-то пилят. Соседи говорят, что работа идет днем и ночью.

Мы все не верили в это, но, несмотря на неприятности, к моменту открытия бар был полностью отремонтирован. Потом Юни рассказал нам, что на вечер открытия приглашены владельцы всех галерей и того самого продуктового кооператива.

— И не только это. Сосед напротив рассказал мне, что Паоло пригласил практически всех VIP-персон, там должно быть телевидение и будет лотерея с розыгрышем автомобиля и так далее. У Паоло нет никаких шансов.

Я подумала о том, как Паоло воодушевил меня, рассказывая о своем будущем, как он все красочно представлял, сколько всего хотел сделать. И я решила — не важно, что там у нас будет дальше, но мы не можем оставить его в беде. Я собрала моих мужчин, и мы стали держать военный совет.

Матильда провела для нас разведку. Она надела белый передничек фуршетной обслуги и стала наблюдать за тем, что происходит в баре.

— Тут все пусто, — говорила она мне по телефону. — Всего несколько ребят из прессы и пара скучающих зевак.

Ксавер хотел броситься в бой, но я его остановила. Нужно было еще немного подождать в машине — пусть Паоло помаринуется. Мне было его жаль, но я считала, что проучить его не помешает. Мы немного напоминали мафиози. Я с Ксавером сидела на заднем сиденье, а Серен и Юни впереди. Вскоре опять зазвонил мобильник.

— Пришли его родственники. Вид у них мрачный. Кажется, тут вся его семья. Кроме того, еще несколько мужчин, с которыми я не хотела бы повстречаться поздним вечером в парке.

Это мы тоже предвидели. Паоло так рассердил своими планами других владельцев клубов, что такая ситуация была вполне предсказуемой. Теперь они пришли, чтобы помешать его триумфу, и увидели, что никакого триумфа нет.

Матильда продолжала докладывать:

— Он плачет. Сидит на кухне на коробке и плачет. Я вошла к нему и спросила, раздавать ли суши и сигары, а он сидит там и ревет. Говорит, поставил планку слишком высоко и у него никогда не получится то, что он задумал. Думаю, он уже достаточно получил…

Я была с ней согласна. Мы вышли из автомобиля, Юни с Сереном позвонили нашим друзьям, которые сидели вкафе неподалеку, и все вместе вошли в клуб. Паоло стоял у барной стойки, и вид у него был совершенно уничтоженный. Журналисты ели бутерброды и скучая болтали. Они ничего не могли написать об открытии бара для знаменитостей, в котором не видно знаменитостей. Некоторые из них уже сложили фотоаппараты в сумки и собирались уходить. Семья Паоло сидела за столиком и молчала. Женщины, поджав губы, теребили юбки, а мужчины мрачно уставились в стол. В углу возле двери ухмылялись владельцы других баров. Это было самое жалкое открытие бара, которое им когда-либо доводилось видеть.

Мы глубоко вздохнули, подняли подбородки и как можно величественнее вошли в бар. Журналисты вскочили и взяли фотоаппараты наизготовку. Юнихиро достал для себя, Ксавера и Серена черные строгие костюмы, стилизованные по-восточному, с длинными сюртуками. Смотрелись они в них великолепно. Серен заплел свободную косу, а Ксавер в красном свете выглядел таким молодым, что его можно было принять за девушку. Я надела черное кимоно с ярко-красным широким поясом, и моим мужчинам приходилось следить за тем, чтобы не наступить мне на шлейф. Волосы я подобрала, а губы накрасила кроваво-красной помадой. Когда я делала шаг вперед, кимоно расходилось, и можно было увидеть белые обнаженные ноги, казавшиеся невероятно длинными в босоножках на высоком каблуке. Кимоно распахивалось до паха, и непонятно было, надето на мне что-то под ним или нет.

Комнату озарил свет вспышек, но мы спокойно огляделись, не обращая на них внимания. Я редко появляюсь на публике с гаремом в полном составе, обычно мы ходим только по двое. Мы бережем свой мирок, но, конечно, я понимаю, что люди хотят видеть предмет столь многих сплетен: женщина живет с несколькими мужчинами, каждый день устраивает оргии. Тут каждый спит с каждым, а в гареме у нее самые красивые мужчины города. Я слегка поворачиваюсь к ним. Покрайней мере, здесь слухи соответствуют действительности. А вот о том, что нас связывает больше, чем похоть и бесконечные возможности комбинаций частей тела, знать никому не обязательно.

Паоло уставился на нас, не веря собственным глазам. Нашего появления он ожидал меньше всего, так как понимал, что я знаю, как он обошелся с Юни. И уж конечно он не понимал, почему пришли мои мужчины — явно не для того, чтобы отомстить ему, скорее чтобы помочь. Женщины из семьи Паоло залюбовались моими мужчинами, они дергали друг друга под столом за юбки и тихонько хихикали. Я их понимаю. На самом деле каждой женщине хочется иметь гарем, если она честна с собой. Матильда встала у Паоло за спиной и подмигнула мне. На подносе у нее стояли бокалы с шампанским и водка. Я величественно подошла к Паоло, положила ему руки на плечи и долгим поцелуем впилась ему в губы. Он был так поражен, что даже не ответил на мой поцелуй. Когда я взяла бокал шампанского с подноса, дверь бара открылась и вошли наши друзья — долгие часы за телефоном окупились. Мы собрали всех героев вечеринок, каких только знали, и бар мгновенно наполнился смеющимися, обнимающимися людьми, которые немедленно хотели выпить. Журналисты увидели несколько молодых актеров, пару порнозвезд, несколько певцов из оперы, которая находилась неподалеку. Коллеги Юни из квартала галерей привели художников, а близняшки — сестры Матильды — знаменитые фотомодели, танцевали на небольшом подиуме. Мои мужчины стояли рядом со мной и смотрели, как люди толпятся в баре. Паоло все еще был сбит с толку, но уже понял, что мы его спасли. Он включил музыку погромче и раздавал указания девушкам из службы доставки. На душе у него явно полегчало. Я села на табурет у барной стойки между Сереном и Ксавером и закинула ногу на ногу. Семейство Паоло пораженно глядело на нас, когда Серен небрежно положил свою огромную руку мне на бедро, а я повернулась и поцеловала Ксавера.

— Сегодня ты выглядишь так, что меня могут арестовать за растление несовершеннолетних, — прокричала, я ему на ухо среди шума и добавила, что сегодня ночью он может пожелать себе все что угодно, не важно что.

Он рассмеялся и улыбнулся мне, явно пытаясь вести себя как можно более раскованно и сексуально. Юни встал за моей спиной и начал целовать мне шею, В окружении тел моих мужчин, которых я так хорошо знаю и которые мне никогда не надоедают, я как всегда почти полностью забывала обо всех остальных в комнате. Мы глядели только друг на друга, создавая маленькую отдельную группку, словно заключенную в невидимую броню. Я почти физически ощущала, как раскалился вокруг нас воздух.

Наш сюрприз удался. Я радовалась за Паоло. Радовалась, что у него получилась замечательная вечеринка. Вот только мы забыли о других владельцах баров. Ксавер как раз что-то нам рассказывал, я прислонилась к широкой груди Серена, а Юни ласкал мне животик, когда перед нами возникла группа людей, не вызывавших особого доверия.

— А, ты та самая порноблядь! — прошипел мне один из них.

Я обернулась, кивком указав Ксаверу не обращать на них внимания.

— Если ты с ними со всеми трахаешься, с нами тоже можешь, — процедил он, расстегивая пояс.

Остальные последовали его примеру. И тут события начали разворачиваться с невероятной скоростью. Он схватил меня и, хотя я успела ударить его в пах, заломив ему руку (про себя радуясь, что Юни настоял, чтобы я ходила на курсы самообороны), ударил меня кулаком в челюсть. Я упала. Остальные гости замерли, кто-то выключил музыку, наши друзья попытались оттеснить этих мужчин, и не успели мы оглянуться, как началась драка. Женщины закричали, и воцарился хаос.

Серен, Ксавер и Юни оттащили меня от сутолоки, отстраняясь от прессы, и вывели на кухню. Паоло им помог. Он так сильно ударил одного из тех мужчин плечом, что тот упал, а потом Паоло провел нас к черному ходу.

Матильда пошла за нами, прихрамывая. В суматохе она потеряла одну туфлю. Паоло стоял у двери, ведущей во двор и в боковой переулок, в котором был припаркован наш автомобиль, и неуверенно глядел то на нас, то на свой бар. С ним остался Серен, жестом отославший нас в автомобиль. Мы побежали, насколько это позволяли мои туфли на высоком каблуке и одна туфля Матильды. Когда я оглянулась, то увидела изумленный взгляд Паоло и его беспомощно поднятую руку. Ксавер отвез на с домой, и мы стали ждать Серена.

Немного позже Серен перезвонил и сообщил, что все в порядке, и он пока разберется с баром Паоло. Не зная, сколько это займет времени, мы сварили большую кастрюлю какао и, завернувшись в простыни, стали ждать на террасе. Когда уже рассвело, вернулся Серен и привез с собой Паоло, который выглядел несколько смущенным. Бросив сюртук на спинку дивана, Серен разделся и, оставшись в нижнем белье, сел рядом с нами. Паоло нерешительно стоял в двери, пока Юни не протянул ему чашку с какао. Серен рассказал, что они довольно быстро прогнали тех мужчин из бара. Через какое-то время им удалось успокоить остальных гостей, и в конце концов вечеринка пошла своим чередом.

— Ну, теперь я дипломированный специалист по охране баров, — ухмыльнулся Серен. — У меня есть лицензия.

Паоло похлопал его по плечу.

— Да, ты действовал совсем неплохо, — он смущенно взглянул на нас. — Вы все были великолепны. София, прости меня за твой синяк, ты же хотела мне помочь.

Я махнула рукой.

— Как бы то ни было, завтра об открытии твоего бара напишут во всех газетах. Небольшой скандал еще никому не мешал.

Я видела, что Паоло собирается произнести длинную речь, но Матильда зевнула, и мы все поняли, что пора спать.

— Вы будете ночевать здесь? — спросила я Матильду и Паоло, который удивленно взглянул на меня.

Если он ждал оргии, то вынуждена была его разочаровать. Я уже назначила на сегодня встречу в постели, и ночевать в моей кровати нельзя: это разрешено только моему гарему. Завернувшись в простыню, Матильда пошла в мою спальню, и я поцеловала ее перед сном. Юни с Сереном забрали Паоло в гостиную и показали ему белье для гостей. Они сели на пол перед остывшим камином, и мы еще долго слышали, как они тихо разговаривают. Я спала у Ксавера, потому что пообещала ему это в баре.

— А ты не хочешь сегодня быть с Паоло? — спросил меня Ксавер, по-детски застенчиво глядя мне в глаза.

Я улыбнулась.

— Нет, солнышко мое, я хочу быть там, где и есть сейчас, то есть с тобой. К тому же я пообещала тебе это. Ты так изумительно выглядишь, ты был настолько уверен в себе, что, должна признаться, я тобой горжусь. У меня лучшие мужчины во всем городе.

Ксавер тоже улыбнулся.

— Ты мне отсосешь?

— Ну, конечно.

Я хотела встать на колени перед кроватью, но Ксавер притянул меня к себе.

— Так я смогу смотреть на твою попку в зеркале, — сказал он, и я заметила большое зеркало в золотой раме, висевшее прямо напротив кровати.

— Что, мальчики подарили?

— Уммм, — простонал Ксавер, когда я надела губами ему презерватив, сжала его член ртом и начала лизать головку.

Он положил мне ладони на затылок, чтобы корректировать движения, и я решила все-таки сказать ему, что женщинам это не нравится. Обхватив его член губами, я стала осторожно двигаться, стараясь не задеть зубами, и начала отсасывать. Ксавер откинулся на спину, широко раздвинул ноги и удовлетворенно засопел. Прежде чем кончить, он притянул меня к себе и нетерпеливо ввел в меня член. Я стала раскачиваться на нем сверху, опираясь на изголовье кровати. Он согнул ноги в коленях, чтобы входить глубже, и ласкал мою грудь, качавшуюся над ним.

— Доведи себя до оргазма, — шепнул он. Я скользнула двумя пальцами к половым губам и начала мастурбировать, а он восхищенно глядел на меня.

— Ты такая красивая, когда кончаешь, — прошептал он, а потом вошел в меня еще несколько раз, громко вскрикнул и откинулся на подушки. Я встала и обняла его.

Я подождала, пока он заснет. Подумала, не завернуться ли мне в простыню, но решила, что это будет глупо, и голой, как и была, прошла мимо трех мужчин у камина к себе в будуар.

Потом Паоло часто приходил в гости в мой гарем. Иногда он ночевал на диване в гостиной или в комнате одного из моих мужчин, иногда мы с ним трахались вдвоем, иногда втроем, или он просто приходил ненадолго, готовил для нас, ходил с Ксавером на пробежку, ночь напролет болтал с Сереном или Юни и опять исчезал на пару дней.

Тем вечером, когда он был готов, мы все собрались в гостиной, Юни вошел и, соблюдая все формальности, представил Паоло. Я видела, как Ксавер от любопытства ерзает по кушетке. Серен сел к нему на подлокотник и похлопал его по спине. Паоло поставил на пол большую дорожную сумку. Он улыбался и выглядел абсолютно спокойным. Напряжение, сковывавшее его при нашей первой встрече, исчезло. Я вспомнила, как нервничал Серен во время церемонии, как он неуклюже стоял передо мной и постоянно смотрел на Юни, пытаясь понять, правильно ли он все делает, и улыбнулась. Я стала смотреть не на Паоло, а в точку за его спиной.

Паоло подошел поближе и показал мне маленький кулон с изображением буквы «П». Размер, материал, петелька — все как положено. Паоло был хорошо осведомлен. Я кивнула и подняла голову. Паоло сунул руку в карман брюк, достал банкноты и монеты и положил их рядом с блюдом для фруктов на книжный столик. Ксавер и Серен всегда клали туда мелочь, из которой мы оплачивали доставку продуктов и давали чаевые. Паоло вытащил из кармана густо исписанную стопку бумаг, которую он несколько дней назад получил от Юни, подписал отдельно каждую страничку и положил бумаги на блюдо. Потом он расстегнул брюки, сделал шаг вперед и стянул трусы и рубашку. Мы глядели на его гладко выбритое блестящее тело, любуясь игрой мускулов, оливковой кожей и изящными линиями. Паоло подобрал свою одежду, повернулся к Ксаверу и Серену и резко бросил свои вещи мимо них в камин. Ксавер с ужасом смотрел на модную рубашку, которую он наверняка хотел вскоре у него занять. Горящая одежда издавала жуткую вонь, но мы пытались не обращать на это внимания. Собственно, в таком действии не было необходимости, но жест оказался красивым.

Обнаженный Паоло лег животом на пол и коснулся лбом паркета. В этой позе он ожидал, пока его коснется моя нога. Я покрасила ногти на ногах в темный, практически черный цвет, как ему нравится.

Я шагнула, И тогда он впервые увидел это.Золотой браслет у меня на ноге. Я надеваю его по особым случаям. К тому же он слишком тяжелый, чтобы носить его каждый день. Браслет рабовладельца изготовлен по слепку, и надеть его можно только на мою ножку. На массивном золотом браслете выгравирована саламандра с крыльями, а прямо под ней находится ушко, на котором уже висело два кулона — С буквами «С» и «Ю». Падди в то время к нам еще не присоединился, а Ксавер еще и сегодня не прошел ритуал. Я знаю, что он иногда спрашивает об этом Юни, но я этого не хочу. Мне нравится трахаться с молоденькими мальчиками, мне нравится их восторг и ненасытность в сексе, их голод и усердие, но в моем гареме мужчин моложе тридцати не будет. Я не хочу, чтобы они тут остались только потому, что ничего лучшего им в голову не пришло. Мужчины должны долго и спокойно обдумать, хотят ли они с нами жить, а потом принести в нашу общину все, что пережили и чему научились. Паоло точно знал, что делает. Он наконец был дома. Вешая свой кулончик мне на ногу, он сказал: «Моя госпожа». Во время церемонии это говорили все мои мужчины, но делали это только один раз, не пользуясь потом этим обращением, разве что в шутку.

Голос Паоло был уверенным и нежным. Он не запнутся, не поколебался. Он сказал это мне так, что мне стало ясно: он понял значение ритуала. Я опустила ногу, а Паоло поднялся. Он глубоко поклонился Юни, Серену и Ксаверу, и они ответили ему поклоном. Паоло склонился и передо мной, и я с достоинством ответила на его поклон, хотя в этот момент мне хотелось броситься ему на шею. А потом я поцеловала его. Наш поцелуй длился так долго, и я чувствовала всю радость того чуда, что мне удалось его найти. Юни с громким хлопком открыл шампанское. Остальные захлопали в ладоши и засмеялись. Кто-то включил музыку, из кухни появились блюда со сладостями. Серен взял сумку у входа и отнес ее из коридора в комнату по соседству со своей. Кровать в будуаре была украшена лепестками роз. Я радовалась первой ночи, когда Паоло останется со мной, и тому моменту, когда он на следующее утро расстегнет мой браслет госпожи и поцелует на ноге след от браслета.

Ячейка

Лора была действительно привлекательной женщиной и к тому же достаточно щедрой. Когда Мартин был довольно обходителен, на подушке его всегда ждала какая-нибудь мелочь. Если ему удавалось выполнить так называемую «большую программу», эта мелочь была довольно дорогой.

Лора рассказала ему свои представления о большой программе еще при первой встрече. Мартин сидел в кафе на Курфюрстендамм. Собственно, это кафе было для него слишком шикарным, а цены — весьма высокими, но иногда ему просто нужно было позволить себе подобную роскошь. Кафе находилось на втором этаже над кондитерским магазином. В такие заведения обычно будущие тещи в длинных меховых шубках приглашают женихов своих дочерей (как правило, стоматологов по профессии) выпить вечером бокал шабли и поговорить о гольфе или инвестиционных фондах. У всех этих тещ был слишком сильный солнечный загар и прически, словно сделанные из гипса, а их морщинистые рты, на крашенные ярко-оранжевой помадой, двигались как клювы у попугаев; Своими скрипучими голосами они отдавали приказы девушкам в белых передничках, как и будто те были их личными рабынями.

Мартин тещ ненавидел. Может быть, потому, что он сам хотел иметь такую, и чтобы у нее было много денег. Но, к сожалению, его жена была, как и он, из среднего класса. Жену звали Биргит, и, собственно, для него она была слишком молодой. Ему нравились женщины постарше, чтобы видна была их светскость и богатство, но все же чтобы у них не было оранжевой помады, которая оставалась в крошечных морщинках угрюмо сжатых губ.

Лора ему сразу понравилась. Она была ненамного старше его, всего лет на десять. Она мило обращалась с официантками и ставила сумочку от Гуччи с замочком на стуле у себя за спиной. А когда она заказала два кусочка торта с шоколадным муссом, он понял, что с ней такое. Такой «женский торт» означал либо синдром предменструальной напряженности, либо сексуальную неудовлетворенность. В этом Мартин разбирался и решил предложить свои услуги. Заговорив с ней и сев за ее столик, он постарался произвести впечатление многообещающего, чувственного, но необеспеченного мужчины.

Изучив меню, он заказал самое дешевое, что там было, — и стакан минеральной воды, и принялся мило болтать с Лорой, делая ей комплименты. Лора быстро поняла, чего он хочет, и сразу перешла к делу.

Она многозначительно посмотрела на свой торт и произнесла:

— Да-да, маленькие радости жизни. С большими радостями у меня пока не ладится.

При этом она открыла свою сумочку и позволила ему заглянуть внутрь. На темном атласе покоился огромный ребристый вибратор.

— Уровни регулируются, — шепотом прочитал Мартин. — Мне кажется, вы заслужили кое-что получше, — подмигнул он.

И тут Лора впервые рассказала ему о «большой программе», которая так ей нравилась.

— Что вы считаете хорошим сексом? — спросил Мартин таким тоном, словно он осведомился о лучшем теннисном клубе в Берлине.

Лора расслабленно откинулась на спинку стула и начала перечислять.

— Поцелуи, петтинг, сосание пальцев на ногах, поза 69. Потом перерыв. Массаж с маслом, секс сзади с грязными разговорчиками, а потом бокал красного вина.

Мартин рассмеялся.

— Вы неприхотливы.

А Лора ответила:

— Я всегда выбираю только лучшее.

Она расплатилась за обоих и забрала его домой, где Мартин делал все, что обещал, а Лора клала ему на подушку какую-нибудь мелочь, в основном — мило запакованную банкноту.

— А Биргиточка ничего не подозревает, — говорил себе Мартин в такие минуты. — Глупышка, она у меня верная, как пингвин.

Иногда Мартин чувствовал свою вину, но потом ему вспоминалась мягкая попка Лоры и эксперименты, которые она позволяла проводить, И вот он опять садился в машину и звонил жене — сказать, что задержится на работе.

«Да, Биргит действительно легко управлять, — думал он. — Она никогда не скандалит, никогда ничего не подозревает».

Он очень много работал, и она подружилась с их соседом, рано ушедшим на пенсию. Они болтали о саде, обменивались советами по уходу за растениями или играли в нарды.

«Запоздалая дружба в стиле детского сада, — думал Мартин. — Он неудачник. Тигром его не назовешь. Настоящий неудачник».

То, что Мартин уже не вел себя в постели достаточно страстно, Биргит восприняла спокойно и вместо секса начала разгадывать кроссворды, лежа рядом с ним в постели. Иногда он разгадывал кроссворды вместе с ней. Такая у них стала супружеская жизнь.

Лору так просто удовлетворить было трудно. Со временем Мартину становилось все сложнее доставлять ей удовольствие. Поэтому он придумал трюк с шоколадным муссом. Он знал, что Лора любит сладости, и нормально относился к ее проблемам с весом, которые из-за этого возникали.

— Я хочу с тобой трахаться, а не вешать на тебя пальто, — говорил он, когда она спрашивала, не сесть ли ей на диету.

Мартин купил тонкую пленку, которую используют во время ремонта, и большой двухслойный торт с шоколадным муссом. Лора, как они и договаривались, открыла ему дверь обнаженная, с подобранными волосами Мартин все приготовил в спальне, разделся и отнес Лору на кровать. Она рассмеялась, увидев огромный торт, а Мартин нагнулся и прошептал ей между ног:

— С днем рождения!

Программа обещала быть действительно большой.

Первая пригоршня мусса, варварски зачерпнутая Мартином из коробки с тортом, опустилась на живот Лоры. Она вздрогнула, так как торт был холодным, и рассмеялась. Она смеялась и смеялась, а Мартин распределил все это двухслойное великолепие по ее телу.

— Моя красавица из племени масаев, — улыбнулся Мартин и начал слизывать мусс.

Он купил у друга пару таблеток виагры и удивил Лору, предложив ей после мусса принять душ. В душе он поставил ее у стены под струи воды, раздвинул ей ноги и нежно занялся с ней сексом, нашептывая ей на ушко шоколадные пошлости.

Он понял, что превзошел самого себя, когда проснулся и увидел на столике у кровати часы от Картье. Самой Лоры уже не было. Она, как правило, уходила, пока он спал, потому что не хотела с ним прощаться. Мартин был в восторге. Он давно мечтал о таких часах и уже не раз намекал Лоре об этом. Но по дороге домой настроение у него опять ухудшилось — конечно, он никогда не сможет надеть эти часы. Биргит, безусловно, была существом безобидным, но отнюдь не глупым. А то, что часы настоящие, она поймет. Она умела видеть детали, хотя не умела видеть картины в целом. Несмотря на то, что Мартин думал, что протрахал уже все мозги, ему в голову пришла идея. Он поехал на вокзал и положил часы в ячейку.

Биргит удивилась, когда Мартин сказал, что на парковке возле работы нашел ключ от ячейки, но поверила и пообещала завтра посмотреть, что там внутри. Вечером она радостно позвонила Мартину, но не хотела раскрывать свой секрет и сказала только, что это великолепный, действительно великолепный сюрприз и он порадуется. Мартин ухмыльнулся и решил вечером порадовать свою женушку во время исполнения супружеских обязанностей маленькой или средней программой. Когда Мартин пришел с работы, Биргит была в саду. Она усадила его на стул и заставила закрыть глаза. Старые часы он уже спрятал в коробку, потому что поскорее хотел надеть новые, от Картье.

— Открывай глаза, — Биргит так и сияла от счастья, протягивая ему… брелок. — Правда, он великолепен? Он просто лежал в ячейке, на него никто не претендовал, так что мы можем оставить его себе. Ты же всегда теряешь свои ключи, а это серебряный брелок.

Мартин потерял дар речи. Сердце у него выскакивало из груди, а голова закружилась, как тогда, когда он сделал стойку на руках у стены Лориной спальни, а она ему отсасывала, потому что в одном мужском журнале писали, что после этого мужчины особенно расположены к оргиям. Вот только в его случае это скорее привело к нарушению кровообращения.

— Он так обрадовался, что даже побледнел, — услышал он голос соседа, пенсионера-неудачника. Мартин с трудом повернул голову и с измученной улыбкой взглянул на изгородь, за которой стоял его сосед.

А на запястье у соседа красовались великолепные часы от Картье — из чистого золота.

Сегодня я Бэтмен

В этот проклятый седьмой год она нас догнала. Скука.

Она поймала нас за самое чувствительное место — за левое яичко Свена. Раньше мне достаточно было только его коснуться, чтобы он начал смеяться и подхватил меня на руки, а потом мы бы немного поиграли в волков и повалились друг на друга. Я заметила это по своей груди: когда Свен нагнулся поцеловать меня в сосок, мне подумалось, что сейчас мне бы хотелось смазать грудь кремом с водорослями. Мы оба загрустили.

После двух-трех недолгих романов я начала искать кого-то, кому нравились бы мои веснушки на носу, кто мог бы ночью побежать на заправку, чтобы купить орехового мороженого, кто любил бы старые немые фильмы также, как и я. И мне удалось найти этого человека. Это был Свен.

В первые недели мы не вылезали из постели. Мне нравился мягкий изгиб его талии, когда он лежал на боку (я называла этот изгиб над бедром «девчачьим», потому что сзади он казался стройным, как молодая девушка), а Свен с ума сходил от моей груди с тех пор, как однажды ему довелось увидеть, как у меня набухают соски, как из нежной кожи возникает настоящий холм, из которого торчит кончик соска.

Вся наша жизнь проходила в постели. При этом мы не только трахались. Мы завтракали в постели, устраивали там пикник, валялись рядом друг с другом, читая вслух самые возбуждающие отрывки из эротических книг, а потом пробовали те позы, которые казались нам забавными. Мы испытали все разнообразнейшие позы, игры с бритвой, эксперименты с воском, мы занимались сексом по-французски в туалете на дискотеке и в автомобиле, мы делали это сидя, стоя, лежа, спереди, сзади, сбоку, а потом наступила фаза, которая длилась довольно много лет, когда мы два-три раза в неделю занимались тем, что нам нравилось больше всего.

Именно в это время произошла одна смешная история. Мы сидели в баре, и друг Свена спросил, как я себе представляю хороший секс. Я спокойно ответила:

— Ну, позажиматься, потом петтинг, первый раз орально, второй раз в позе наездницы, а в третий — в старой доброй миссионерской. А потом вместе принять душ.

Друг тогда расхохотался и заказал Свену стакан молока за свой счет — «Чтобы форму не терял».

В конце концов, прожив некоторое время вместе, мы полюбили обниматься, и нам нравилось, что мы не всегда хотим друг от друга секса, и не приходится под всякими предлогами прятаться в чулане в доме наших друзей, чтобы позаниматься там любовью между пылесосами и зимними ботинками, в то время как все остальные веселятся на вечеринке.

Но довольно скоро и эта фаза сестринско-братской любви закончилась, и она поймала нас. Скука. Мне все стало безразлично, даже его нежный девчачий изгиб талии и большой рот со столь умелыми губами. Мы ходили в старые студенческие кафе, закрывались там в туалет е и занимались сексом, стоя у стены, но я постоянно думала: «Мы это делали и раньше, и тогда я возбуждалась больше». Наверное, Свен чувствовал то же самое, потому что он все реже стал подмигивать мне, чтобы вызвать меня в соседнюю комнату или затащить в дом. Я любила его, как и раньше, но мне не хватало остроты ощущений, напряжения, неуверенности в том, что у нас получится все, что мы пытаемся сделать. Я заметила, что стала раздражительнее, равнодушнее, а этого я ни в коем случае не хотела. Но что же делать — мне уже под сорок, и я не пенсионерка, а ведь даже они занимаются сексом. Серьезно, я недавно прочитала в журнале «Шпигель», что сорок процентов женщин в возрасте от 75 до 79 занимаются сексом и получают от этого удовольствие. В конце концов, я стала раздумывать над сложившейся ситуацией. В другом журнале я натолкнулась на статью, которая покорила мое воображение. Речь в ней шла об агентстве измен. Агентство было достойным на все сто процентов. Там находили людей, которые не хотели испортить отношения со своими партнерами, но искали новых острых ощущений. Достаточно было заполнить анкету, указав свои предпочтения, и гарантированно получить партнера, который исполнит все именно так, как захочешь. Честно говоря, я потекла, уже просто читая эту статью, и решила взглянуть на это агентство.

Если я и ожидала чего-то в стиле привокзальных заведений, то очень ошиблась. Помещение выглядело скорее как банк — очень благородно, очень профессионально. Симпатичная женщина скандинавского вида подала мне кофе и прошепелявила с северным акцентом:

— Тибе сибя расслабить нуфно, и фее полуфица. Другая взяла мою анкету, в которой я несколько неопределенно написала, что хочу эротического приключения с широким простором для фантазии, ноне жесткого траха. Кроме того, я указала свои желания во внешности будущего партнера. Он должен быть стройным, желательно светловолосым, лучше всего с серыми глазами, не слишком высоким и с выбритым телом.

Через некоторое время мне позвонили из агентства и сообщили, что запланировали для меня свидание. Шепелявящая скандинавка сказала, что это очень милый мужчина, выглядящий чувственным фантазером. Я обрадовалась. Обменявшись SMS, мы договорились с ним о встрече в зале ожидания аэропорта. Свен пошел гулять с друзьями: он и не заметит, что меня нет дома. Я решила предложить незнакомцу сыграть в игру и сбросила ему SMS, что оденусь проституткой. Он пришел в восторг и решил нарядиться небогатым торговцем. Я возбудилась, как в прежние времена, и оделась почти неприлично: черные чулки-сеточки, туфли на высоких каблуках, облегающее платье из стретча, которое я когда-то купила в секс-шопе, но никогда не надевала, по тому что оно казалось мне слишком обычным, и плати новый парик Ногти и губы я выкрасила в темно-красный цвет, почти черный, и вышла из дому.

— Что, кисонька, — усмехнулся таксист, — к следующему клиенту едешь?

Я рассмеялась и попросила отвезти меня в аэропорт. В зале ожидания людей было немного. Я села у барной стойки и забросила ногу на ногу, чтобы всем были видны мои подвязки. Я смотрела, как садится «Боинг», и не заметила, как он подошел. Мужчина был застегнут на все пуговицы, а в руках держал дипломат.

— Сколько? — спросил он, и я повернулась.

Ни один мускул не дрогнул на моем лице. Это был Свен, хоть я его едва узнала. Свои пышные волосы он с помощью геля зачесал назад и надел прикольные очки в стиле семидесятых. Словно предохранительные стекла для автомобиля на лице. Он тоже даже не улыбнулся.

— Триста, — сказала я. — Минет включительно.

Он кивнул, оплатил мой напиток и отвел меня в гостиницу при аэропорте. На глазах у всех он демонстративно положил руку мне на Попку. Я не сопротивлялась, а в свою очередь положила ему руку на пах, когда он заполнял формуляр на комнату. В гостиничном номере мы продолжали играть клиента и проститутку. Он называл меня «лапушка» и дал мне себя обслужить. Нам обоим понравилось.

Когда он уснул, я подумала, что же будет дальше. Как бы то ни было, мы оба поймали друг друга на попытке измены. Но Свен не стал делать из этого трагедии. Наоборот, он загорелся идеей и стал придумывать новые истории. У модного стоматолога, своего приятеля, он взял ключ от кабинета и переспал со мной как с пациенткой. В другой раз он сыграл роль мальчика по вызову, которого я сняла у вокзала. Он приходил домой в одежде почтальона, в то время как я в одном лишь передничке пекла торт. Я назначила встречу у него на работе, представившись его клиенткой, и мы занимались сексом на его рабочем столе. Мы изобретали целые сценарии, которые потом разыгрывали. Но все сценарии заканчивались одинаково — покрытые капельками пота, мы лежали на смятых простынях.

И когда Свен сегодня надевает черный костюм для подводного плаванья и говорит мне «Я Бэтмен, а ты, Женщина-кошка, можешь бежать куда хочешь, я тебя все равно поймаю», я даю ему единственный подходящий ответ, прежде чем спрятаться в темной квартире: протяжное, полное ожидания «Мяяяяу».

Сказки Рапунцель

Каждый день около двенадцати Рапунцель выходит из своей башни и спускается на площадь. В башне семь этажей, и принадлежит она строительному кооперативу, а так как Рапунцель студентка, то она довольна низкой ценой за жильё. Кроме того, отсюда недалеко до университета, и, что очень важно, прямо под башней для студентов находится маленькая площадь, на которой стоят ларьки со всем, что нужно Рапунцель. А нужно ей немного, так как обычно она покупает только морковь, свеклу или капусту и относит все это обратно в башню. Рапунцель не просто вегетарианка, она боится всего, что не может увидеть целиком. Если бы она могла купить целую свинью, она бы ее, может быть, и съела, но кусочек филе или заячье горлышко она есть боится. Она всегда представляет сказочных чудовищ, с которых могли срезать этот кусочек мяса. Так как Рапунцель с детства верит в сказки, она боится превратиться в то существо, которое съест. Она видит, как ее локоны Белоснежки спадают на волосатые бедра, как у нее вырастает четыре ноги с копытами лани. Останавливаясь перед рыбным прилавком, она видит себя русалкой с голой грудью, подмигиваю щей матросу, видит, как сгорает от страсти, обреченная на вечный холод, так как ее мальчишеское тело от талии превращено в рыбий хвост, который не принесет ей удовлетворения. Поэтому она предпочитает есть редиску и одуванчики, потому что если она превратится во что-то подобное, то это не так страшно.

Рапунцель не только заботится о своем здоровье, она очень прилежна в учебе. Ее можно было бы прозвать Знайкой — она учится целый день. Даже выходя за покупками, она берет с собой книжку и утыкается в нее своим белым остреньким носиком, ожидая, пока зеленщик, внешне напоминающий редьку, взвесит ей продукты. Она бормочет глаголы и грамматические формы, словно учится ведовству. Зеленщик-редька, каждый день наблюдающий за тем, как она бормочет, показывая своими лебедиными руками на хрустящие овощи, никогда не может понять, какой язык она учит, но это его и не интересует. Ее учеба не интересует и еще одного человека — мясника, чей ларек находится неподалеку. Как только Рапунцель подходит к зеленщику, мясник расправляет плечи, проводит рукой по своим густым волосам, напоминающими львиную гриву, и становится в позу принца.

Пока она покупает продукты, читая книгу, он раздумывает о ее стройном теле и груди в форме редиски, о том, носит ли она лифчик и раскроется ли ее щелка, как перезрелый персик, если он осторожно раздвинет ее большим пальцем, как раздастся чмокающий звук и перед ним заблестит нежная фруктовая мякоть, и он сможет слизывать капающий сок, касаясь языком ее сладчайшей из тайн.

Но до этого никогда не дойдет, потому что Рапунцель не обращает внимания на мясника. Она его просто не видит. Она возникает как эльф, бормочет свои формулы и снова исчезает.

Мясника это сводит с ума, и он решает ее подразнить, чтобы обратить на себя ее внимание.

— Эй, ты, синий чулок! — кричит он, когда она приходит в следующий раз. — Вытащи-ка носик из книжки, у меня для тебя есть свежее мяско.

При этом он задирает штанину до колена и показывает ей свою сильную икру драконоборца. Рапунцель на секунду поднимает голову, румянец заливает ее бледное лицо, и она возвращается в свою башню, в которую у мясника доступа нет. Если бы перед башней были заросли из колючек, он прорубил бы себе дорогу, но ему нужен код двери, а кода у мясника нет. Он думает, что все дело в зеленщике-редьке, что она предпочитает этого продавца одуванчиков. Что он вставляет в ее нежную персиковую ложбинку свою морщинистую морковку. Что он ласкает ее редиски, а она слегка покусывает его сливы. Мяснику становится плохо от ревности.

На следующее утро он выставляет ей напоказ свои широкие плечи и кричит:

— Синий чулок, купи-ка чеснок!

Через некоторое время он приходит в отчаянье, поворачивается к ней спиной, нагибается и выставляет перед ней свою бледную задницу. Это приносит ему неприятности с другими клиентками, которые предпочитают покупать мясо уже в остывшем виде. Кроме того, на Рапунцель это не производит никакого впечатления. Мясник уже готов поверить в то, что она сомнамбула, которая еще сотни лет будет ходить от рынка в свою башню, не просыпаясь.

Но потом она все же просыпается. Мясник хочет продемонстрировать ей свои мускулы, чтобы доказать, что заслуживает по меньшей мере полцарства. Он поднимает штангу со свининой с крепления, но переоценивает свои силы, качается и падает на натянутый трос, который вспарывает его рубашку и кожу. И вот он сидит с окровавленной грудью, а Рапунцель не может отвести глаз от крови, стекающей по загорелой безволосой груди принца Шашлыка. Он выглядит таким нежным и так не похож на засушенного зеленщика-редьку, у которого руки как корни и морщины на лбу, в которые можно посадить семена.

У мясника роскошное мускулистое тело, теплое и плотное. Она подходит к нему и протягивает ему руку. Собственно, она просто хочет помочь ему встать, но мясник, который всегда был романтиком, воспринимает это как знак и верит, что сейчас она возьмет его с собой в свою башню и станет за ним ухаживать. Кровь убитого дракона стекает по его груди, и Рапунцель сдается. Пока она помогает ему встать, он с помощью мясных метафор изливает ей свою любовь, говорит, что она жир на его стейке и что у него не коровье бешенство, а он влюблен в нее, и это сводит его с ума. Он говорит еще много чего, думая, что именно так можно завоевать сердце прекрасной девы. Рапунцель он кажется смешным. Трогательным, но в первую очередь смешным. Внизу у башни она начинает смеяться, а наверху ей уже не хватает воздуха, потому что она захлебывается от смеха. В квартире у нее полно книг. И кровать там тоже есть — с белым балдахином, как у настоящей принцессы. Мясник засовывает руку в карман и вытаскивает пакетик, который протягивает, ей. Конечно, это не голова дракона, не жемчужина размером с кулак, но другой весьма необычный подарок: синие нейлоновые чулки. Когда он проводит рукой по водопаду ее волос, она понимает, что должна впустить его. Она протягивает ему большой пластырь и бинт, а он трагическим видом делает себе перевязку, словно упал на крюк для мясной туши. Она надевает синие чулочки, заканчивающиеся широкой полосой в самом верху бедра. Так как Рапунцель не любит много говорить, она сразу же снимает всю остальную одежду.

Пораженный мясник сидит перед ней на кровати и не отводит от нее глаз, в первую очередь от ее персика. Рапунцель прекрасна, как распустившийся цветок, и хотя она совсем худенькая, изгибы ее тела великолепны. Ее никак нельзя назвать ни угловатой, ни иссушенной. У нее сочное тело, влажное, как надкушенный фрукт, а когда он притягивает ее к себе, проводит кончиками пальцев по ее ногам в синих чулках и касается языком дерна меж ее бедер, лижет ее влажный мох и ищет потаенное зернышко, то на вкус она действительно такая же сладкая, как он и представлял.

Она тянет его за собой на постель и садится на него верхом. Волосы Рапунцель завесой окутывают ее тело, мешая ему разглядеть ее прелести. Она запрокидывает голову и представляет, что же будет, если ее страхи обо скованны и она превратится в то, что входит в ее тело Она представляет себе, что наполовину останется Рапунцель, а наполовину превратится в мясника, что они станет крупной, массивной женщиной, никаким не растением, а настоящей бабой. Валькирией. Эта мысль си так нравится, что она сильнее сжимает его бедрами и впивается ногтями в его широкую спину.

В гареме — 4

Срадания юного К

— Я понимаю, что ты не хочешь, чтобы родственники приезжали к тебе в гости, — говорю я, проводя по лбу Ксавера.

Его голова лежит у меня на коленях, и мы загораем на террасе, устроившись на большом плетеном диване.

— Она мне не родственница. — Ксавер поворачивается на спину, чтобы глядеть мне в глаза. — Она моя крестная.

— Но когда твоя мама звонила сообщить о приезде Элизы, то сказала, что та очень мила. Как бы то ни было, старой перечницей ее не назовешь.

— Да, это правда. — Ксавер закатывает глаза.

K нам подходит Юни.

— Ты что, боишься, что она станет читать тебе мораль, узнав, как мы живем?

Ксавер качает головой.

— Мама сказала ей, что я живу у ее подруги в коммуналке. Она не знает, кто такая София и чем мы здесь занимаемся, и пусть все так и останется.

Юни пристально смотрит на него.

— Ты, должно быть, шутишь. Почему мы должны делать вид, что у нас тут коммуналка, просто потому, что приезжает какая-то твоя дурацкая крестная?

Паоло с Сереном тоже выходят на террасу. Падди, как всегда в полдень, еще спит, Паоло морщит лоб.

— Не вижу никакого бесчестья в том, что ты мужчина: и гареме Софии, — говорит он, и выражение лица у него при этом мушкетерское.

Я ему подмигиваю. Серен откидывает со лба длинные влажные пряди волос, потуже затягивает полотенце на бедрах и садится на пол.

— Что тебе так неприятно в тете Элизе?

Закрывая глаза, я представляю себе, как мой викинг разговаривает со своими пациентами таким вот спокойным тоном психотерапевта. Но когда он полуголым сидит передо мной на кафельном полу и заплетает косу, то мне трудно думать о его врачебной практике. Ксавер складывает руки на животе и действительно сейчас выглядит как пациент. Я опять провожу рукой по его лбу и небрежно кладу ладонь на ширинку его джинсов. Я знаю, что ему нравится, когда я ласкаю его при всех.

Ксавер рассказывает нам о лете у Элизы.

— Мне было четырнадцать, и у меня были неприятности из-за кражи в киоске. Вряд ли мне при этом светило что-то серьезное, но неважно. Как бы то ни было, мама отослала меня к Элизе в Баварию. У Элизы там маленькая гостиница, и я должен был провести у нее лето, чтобы исправиться. Элиза намного младше мамы, а выглядит она просто супер. Целый день она ходила в баварской национальной одежде, чтобы развлекать туристов.

Юни улыбается.

— Да, в этом что-то есть.

Ксавер опять вздыхает.

— Элиза все время подставляла мне под нос свой вырез. Я уже и не знал, куда смотреть, эти сиськи, казалось, были повсюду. Так как она постоянно мне улыбалась и обнимала меня, я был уверен, что она меня хочет. Как то вечером я пришел к ней в квартиру, а она купалась и не закрыла дверь в ванную. Она меня не заметила, и я некоторое время за ней наблюдал. Она лежала в ванне с пеной и ласкала свою грудь. Потом она сняла душ, закинула ногу за край ванны и направила душ себе на щелку. Она лежала и стонала, а с ноги у нее капала пена. У меня встал, я хотел ее наконец оттрахать или по крайней мере подрочить, но случайно толкнул вазу, она упала, и Элиза это, конечно, услышала. Она не стала возмущаться, а позвала меня к себе, встала передо мной в полный рост, и я думал: Ну вот, сейчас, сейчас все получится, сейчас она ляжет на коврик в ванной или повернется и обопрется о край ванны, ну не важно, в общем, сейчас она мне наконец-то даст перейти к делу. Но она попросила подать ей полотенце, завернулась в него, поцеловала меня в лоб и сказала… — Ксавер закрыл рукой глаза и повернулся ко мне. Я чувствовала, как он напрягся. — И сказала: «Ты такой славный мальчонка». А потом просто ушла.

Серен тихонько сказал «Ой!», и мужчины засмеялись. Ксавер тоже смеется, но мы чувствуем, как ему было обидно.

— Через пару дней я уехал и с тех пор ее не видел и видеть не хочу.

Во взгляде Паоло читается непонимание.

— Но ты же теперь мужчина. Ты старше на четыре года, и ты трахался больше, чем Падди. Давай, покажи ей!

Ксавер подскакивает.

— Ничего я ей показывать не буду. От ее визита я отказаться не могу, но не хочу, чтобы она узнала про гарем.

Мои мальчишки насупились, как на военном совете, и я вижу, что они совсем не согласны с этим.

— В том, что ты любишь Софию, нет ничего бесчестного, — снова говорит Паоло с той торжественностью, которая сохранилась у него с церемонии посвящения.

Серен и Юни тоже против.

— Мы сами на это пошли, — говорит Юни, а Серен кивает. — И тебе не станет лучше, если будешь от нее прятаться.

— И нет ничего, с чем тебе нужно было бы прятаться, — убеждаю его я. — Каждая женщина радовалась бы, имея такого любовника, как ты. Неужели ты думаешь, что другие мужчины знают о женщинах и сексе столько же, сколько ты?

Уж я-то могу это оценить. Ведь я сама его учила. Но Ксавер отмахивается от наших утешений. Понятно, что он настроен серьезно.

— Сделайте это ради меня. Я не хочу, чтобы Элиза узнала, кто я, как я живу, с кем и как именно я трахаюсь. Это мое личное дело. Я хочу, чтобы она поскорее уехала и больше тут не появлялась.

Серен подает нам знак, чтобы мы соглашались. Я не понимаю этого, но если он так считает, что ж, превратимся на пару дней в жителей коммуналки. Я обсуждаю это с Юни и Паоло, и в конце концов они нехотя соглашаются.

Ксавер удовлетворенно кивает.

— Квартиру нам тоже придется немного видоизменить, — говорит он.

Я закатываю глаза. Я люблю свою квартиру, набитую антиквариатом и предметами искусства, люблю горы подушек и дорогое постельное белье. Люблю эротичность атмосферы, приборчики и множество фотографий, на которых мы вшестером. Все это придется спрятать, если мы хотим выглядеть как жители коммуналки.

Поскольку Элиза приезжает в эти выходные, мы сразу же принимаемся за работу. Сначала каждый убирается в своей комнате. Паоло снимает с потолка кожаные качели для секса и прячет в шкаф наручники и коллекцию разнообразных вибраторов. Вместе с Сереном он снимает с потолка огромное зеркало и ставит его за дверь. Потом он срывает с кровати черное атласное покрывало. Мое блестящее кожаное белье, которое ему так нравится, и веревки, ремни и бечевки, которые он так любит использовать, прячет в большой сундук. Потом ставит на столику кровати упаковку с шестью банками пива, бросает на полпару рубашек и джинсы, достает из ящика телевизор и ставит его возле кровати. Смотрится это довольно забавно.

Серену менять вид своей комнаты намного легче. Он быстро снимает со стен порнографические рисунки и фотографии и вешает туда постеры.

Резиновый матрац, который мы любим использовать, намазываясь массажным маслом, Серен прячет под кровать.

Юни упаковывает свои костюмы и ботинки в рюкзак и снимает все фотографии, на которых видно, что он мужчина. Мы решили, что в те дни, когда здесь будет Элиза, Юни будет наряжаться гейшей, иначе Элиза может удивиться, что с пятью мужчинами живет всего одна женщина.

Ксаверу и Падди не нужно притворяться, что у них в комнате беспорядок. Вот только приходится убрать зеркало в золотой раме, висевшее напротив кровати Ксавера, и его коллекцию порнографических картинок.

Из гостиной и кухни убираем все фотографии, на которых мы вместе, и рисунки, где изображены эрегированые члены или раздвинутые ноги. Падди грустит из-за того, что приходится спрятать его коллекцию — набор разных изделий из гипса и резины, изображающих вагины. Эту коллекцию половых органов он приобрел у одной своей подруги — художницы, лесбиянки. Приходится спрятать и антикварную эротику Юни, дневники с подробными описаниями, маленькие фарфоровые статуэтки, изображающие переплетенные тела, и клятвы, которые мои мужчины подписывали, вступая в гарем, хотя они обычно висят над моим письменным столом в рамочках.

В конце концов квартиру мы убрали, хоть и очень устали при этом. Вот только Ксавер по-прежнему напряжен.

— Новые правила, — объявляет он, когда мы, уставшие и вспотевшие, падаем в кресла, — по квартире голыми или полураздетыми не бегать. Софию не лапать и не целовать — она теперь наша квартирная хозяйка, ничего больше. И друг с другом нам себя нужно вести так, словно мы случайно живем вместе.

Падди хлопает себя по колену.

— Отлично. Теперь я могу спокойно почесывать яйца и отрыгивать после еды.

Я мило улыбаюсь и указываю на копилку на полочке, куда положено бросать деньги после каждого подобного проступка.

— Если она сейчас стоит не на газетном столике, это не означает, что плата за такие свинства отменяется.

Мне эта суета нравится все меньше, и сейчас хочется, чтобы Элиза уже уехала. Мне не хватает уюта моего гнездышка, нашей дурашливости, настроения отстраненности от всего мира. Если бы я жила в дурацкой коммуналке, я бы не стала принцессой порнографии. Но я ею стала, хочу жить в своем мире и чтобы со мной обращались соответствующим образом. По моему лицу Ксавер замечает, что я расстроена, и подползает ко мне на коленях. Он расстегивает длинное льняное платье, под которым на мне ничего нет, закидывает ноги на подлокотники кресла и начинает страстно мне отлизывать. Другие мужчины, видя это, расстегивают брюки или совсем раздеваются. Я тронута, что Ксавер устроил всем в утешение эту небольшую оргию. Вскоре мы вес раздеваемся и трахаемся друг с другом, словно с завтрашнего дня это запрещено. А ведь, собственно, так оно и есть.

Запретам нет конца. Мы решили воспринимать визит Элизы позитивно — неделю мы как-нибудь переживем. А на таблички с именами в холодильнике мы просто не будем обращать внимания. Мы купили продукты для легендарного трехслойного торта «Тирамису», который Паоло готовит по особым поводам, и Ксавер, который просто обожает этот торт, приходит в ярость.

— Никаких сладостей! — приказывает он.

Собравшиеся в кухне вздрагивают. Мы все любим сладости. Объем покупок нами шоколада и нуги стал притчей во языцех. Если мы не обращаем внимания на шоколадные конфеты, свежеиспеченные торты и пышные пироги, то причина этому может быть только одна — высокое искусство супертраха. Я не настаиваю, чтобы мои мужчины занимались спортом. Пока они могут отнести меня в спальню, я не вмешиваюсь. Запрет на секс и сахар приведет к тому, что у нас вырастут длинные зубы и когти. Через три дня мы все начнем скандалить и волочить ноги.

— Элиза всегда на диете. И всем остальным автоматически приходится делать то же самое, — объясняет Ксавер виноватым голосом и убирает все вкусности в нижний ящик холодильника.

Мне приходится взять себя в руки, чтобы не потерять терпения. Ненавижу женщин, которые мучают диетами себя и терроризируют все свое окружение. Они взвешивают двадцать граммов бананов, а потом панируют их в пяти граммах луковых сухарей. Пятью калориями на бокал просекко вечером можно пожертвовать, только если днем сэкономил их на соусе к салату. Целый день строго рассчитывается и записывается. Все планируется. Самобичевание какое-то. Есть можно только три раза в день, углеводы только на обед, фрукты только с молочными продуктами, а после шести вечера вообще есть нельзя. Сжигатель жира горит адским пламенем, а если повезет, то диета, позволяющая есть белые бобы, но запрещающая дыню, может и не понадобиться.

Я уже ненавижу Элизу и представляю ее себе костлявой, застегнутой на все пуговицы, брюзгливой Мэри Поппинс, которая едет к нам как палач, чтобы проклясть наш стиль жизни и питания. Я сдерживаюсь, не бросаюсь за кухонным ножом или пилой, чтобы порвать цепи рабства, успокаиваюсь и мило улыбаюсь Ксаверу.

— Ладно, солнышко. Тогда мы сейчас испечем пару тортиков «Хильдегарда фон Бинген» ^[7], чтобы поприветствовать нашу гостью. На вкус они как подошвы, но зато в них нет жира, холестерина и сахара. И можно совершенно добровольно съесть кусочек этого рогового нароста в глазури.

Остальные воспринимают визит Элизы как театральное представление и начинают репетировать. Паоло развлекается, вставляя после каждого предложения «слышь, чувак» и поддерживая беседу исключительно о спорте и «телках». Серен сыплет психологическими терминами и разговаривает с нами очень надменно. Остается только, чтобы мы начали говорить ему «вы». Иногда он бросает жадные взгляды на Юни, который успел переодеться в закрытое кимоно и узкие дамские туфли — чтобы отвлечь от меня внимание, мы придумали, что у Серена и Юни тайный роман или он просто за ней ухаживает.

— Он снова ко мне пристает, — пищит Юни голосом в стиле театра кабуки.

Серен изображает гориллу и принимается гоняться за Юни по гостиной. Наблюдая за ними, я думаю, что нам никогда не удастся выглядеть как нормальным жителям коммуналки. Но все-таки у нас получается.

Элиза совсем не напоминает Мэри Поппинс, поднятую из могилы. У нее приветливое лицо куколки и национальный костюм с глубоким вырезом, куда с видом специалиста сразу начинает заглядывать Падди. Ксавер, Элиза и я сидим за столиком и вежливо разговариваем. Падди хмыкает и уходит в свою комнату. Серен надменно представляется и не упускает возможности с гордым видом сообщить, что резиновое уплотнение у него на окне прохудилось и мне неплохо бы что-то предпринять по этому поводу.

— Ох уж эти квартиросъемщики! — говорю я, закатывая глаза, когда он уходит, и Элиза сочувственно улыбается.

Когда плавной походкой входит Юни в милом светло-зеленом кимоно, я на мгновение пугаюсь, что, несмотря на идеальную косметику, Элиза догадается, что он мужчина. Но она вежливо кивает и с восхищением смотрит Юни вслед.

— Юни почти не говорит по-немецки, — объясняю я. — она танцовщица в японской компании.

Этому Элиза сразу верит.

— О Боже, сколько же здесь людей живет, — раздраженно говорит она, когда домой приходит Паоло. Он кивает нам и сразу же идет к холодильнику.

— Опять кто-то ел мою «Нутеллу», — ворчит он.

«Кто-то ел с моей тарелки, но кто-то не спал в моей кроватке», — хочу подколоть его я, но тут лучше не переигрывать.

— Так следи за своей едой. На мармеладе тоже не было таблички, чей он, — говорю я и перестаю обращать на него внимание.

Наш розыгрыш удался. Элиза, конечно, немного удивляется, что мои мальчики живут в коммунальной квартире, хотя у всех приличная работа, но для каждого я придумываю свою историю. Один якобы посылает деньги своей бедной семье, другой экономит на учебу, третий живет здесь только из-за того, что его квартиру затопило. И так далее. Элиза, очевидно, довольна, что ее крестник живет в такой приличной компании, и идет подремать после обеда.

— Классная у нее попка. Я видел, когда она в нижнем белье стояла в ванной, — шепчет Юни, прокрадываясь в будуар. Ксавер сидит на моей кровати и грустно смотрит прямо перед собой. Юни подходит ко мне, наклоняется и тихонько говорит:

— Привет, красавица моя.

Потом он целует меня в щеки, в лоб и в губы, как обычно.

У Ксавера дрожит нижняя губа, он очень бледный. Юни гладит его по голове.

— Все в порядке? Все же хорошо выходит.

Ксавер сглатывает.

— Она по-прежнему обращается со мной как с ребенком. Ты видел, как она кормила меня тортиком? А потом она снимает туфли и расшнуровывает корсет, словно в комнате только женщины. Она делает вид, будто меня вообще нет.

Я сержусь на Элизу, потому что Ксавер из-за нее грустит.

— Может, засадить ей, чтобы она меня заметила? — бормочет он, и я толкаю его ногой, чтобы он заметил, насколько это глупо.

— Ты что, правда веришь, что мужская сила связана с насилием? — спрашиваю я и начинаю шепотом читать ему нотации по этому поводу. Все эти дискуссии в журналах и по телевизору — что такое настоящий мужчина и как он должен вести себя — уже давно выводят меня из равновесия.

Знаете, со всеми такое бывало. Вы сидите за последним свободным столиком в кафе, который находится напротив мужского туалета. Открывается дверь, и с амбре мочи выходит он. Мужчина. Одна рука небрежно теребит ширинку, он застегивает брюки, а потом от всей души лапает себя за пах. Слава богу, все на месте. Настоящий мужик. Так он думает. Мужчины ведут себя как «настоящие мужики», потому что думают, что женщины любят настоящих мужиков. Так оно и есть. Вот только, к сожалению, мужчины в понятие «настоящий мужик» вкладывают что-то совсем другое. Не то, что вкладывают в эти слова женщины.

Однажды, один-единственный раз в жизни, я по уши влюбилась в такой экземпляр. У него была самая большая машина, самый громкий голос, и он все держал под контролем. Он плевал на условности, брал все, что хотел, и всегда побеждал. Писал он дальше, чем все остальные. Я любовалась им на расстоянии и готова была мгновенно выйти за него замуж. Мне тогда было три года. Ему пять. А как он набросился с лопаткой на толстого малыша в свитере, напоминавшем кольчугу, чтобы отвоевать себе качели! Это надо было видеть. И.вдруг он повернулся ко мне, взглянул в мои сияющие глаза, полные восхищения, а потом отпустил в меня смачный плевок.

К сожалению, некоторые люди учатся всю жизнь, а те, кто хочет быть настоящим мужиком, остаются на уровне развития первобытного человека. А ведь нам совсем не нужны мужчины, прорубающиеся сквозь жизнь, как Конан-варвар. Я шутя толкаю Ксавера в плечо.

— Нам нужны нежные, образованные, спокойные мужчины, которые не боятся за свою потенцию, когда их просишь вытереть посуду. Нам нужны мужчины, которые будут петь с нами в машине, которые расскажут нам, что они ощущают во время мастурбации, которые знают, как обращаться с лучшим органом своего тела, и не хватаются за него постоянно, чтобы убедиться, что они остались мужчинами. Тебе вовсе не нужно заниматься самоедством только потому, что тут ходит какая-то корова с дрожащим выменем.

Ксавер вздыхает.

— А что с тем типом, за которого ты хотела замуж?

Я его целую.

— Он в тот же день подбросил мне мертвую лягушку в коробку для бутербродов.

Юни открывает веер и начинает обмахиваться.

— Больно все это слушать, — жалобно говорит он и снова складывает веер. — Так вот, об Элизиной попке… — он жестом показывает, что мы упустили.

Следующие дни проходят в напряженной обстановке, но без особых инцидентов. Ксавер подозрительно часто закрывается в ванной, а у Паоло уже остекленевший взгляд. Однажды утром Элиза встает раньше, чем все остальные, чтобы сделать нам сюрприз и приготовить оладьи. Хотя, услышав ее шаги в гостиной, я сразу вскакиваю, но не успеваю остановить, и сквозь приоткрытую дверь в комнату Серена она видит Падди у него в кровати. Одеяло сползло, и голая, слегка загорелая попка Падди очень аппетитно смотрится на белой простыне. Я с тоской смотрю на эту картину, а потом пытаюсь успокоить Элизу.

— Падди часто напивается, приходя с дискотеки, — объясняю я. — Ты же знаешь, какие бывают диджеи. Он тогда не понимает, где он, и падает на первую попавшуюся кровать. Мы уже несколько раз устраивали сборы жильцов по этому поводу, но… — я пожимаю плечами.

Прежде чем Элиза снова начнет раздумывать об этом, я спрашиваю, как ей удалось ошибиться дверью. Она с виноватым видом указывает на кухню и бормочет что-то об оладьях. Я не могу сдержать ухмылку, когда она в развевающемся халате торопливым шагом направляется к плите, потому что, естественно, я заметила, как она поглядывала на моего викинга. Вздохнув, я закрываю дверь. Когда завтрак заканчивается и Ксавер с Элизой уходят осматривать город, настроение у меня улучшается.

Юни взял выходной и забирается ко мне в ванну. Хотя мы хотели спокойно провести утро в будуаре, нам не хватает свободного времени. Мы быстро падаем в кровать, он отлизывает мне, а я делаю ему минет, и мы с удовольствием расслабляемся в горячей воде. Паоло перенес встречу с поставщиком, он садится на краю ванны, своей влажной рукой в пене я провожу у него между ног, расстегиваю ширинку кожаных брюк и достаю его член. Паоло стонет и закрывает глаза, пальцами поигрывая моими сосками, торчащими из воды. Паоло тоже не хватает терпения, и когда я наклоняюсь и целую его яички, он кончает очень быстро и после этого выглядит так же неудовлетворенно, как и до того.

Я сочувственно треплю его по бедру, он застегивает брюки, а я опускаюсь в горячую воду. Паоло с Юни обсуждают воздержание как способ усилить страсть именно тогда, когда Элиза со скрипом открывает дверь ванной. Мы не слышали, как она вошла. Паоло мгновенно реагирует, вскакивая и заикаясь, как ему стыдно зайти в ванну, когда там «девчонки». Юни прячется в пене, прикрывая грудь руками.

— Все вон! — командую я, а сердце выпрыгивает у меня из груди.

Наконец я остаюсь с Юни одна. Нам приходится замотать его лицо полотенцем, потому что макияж гейши у него в спальне, а если Элиза увидит его ненакрашенным, то сразу же поймет, что он мужчина. Остаток дня я провожу в кровати, говоря, что у меня мигрень. Слыша, как Серен с Паоло здороваются в гостиной, вопя как неандертальцы, я прячу голову под подушку. Вообще, все ведут себя намного громче, чем обычно. Как правило, после прихода мужчин домой ранним вечером и до ужина у нас тихий час. Мы читаем с открытой дверью, возимся на кухне, занимаемся собой или слушаем тихую музыку. Только за ужином все опять оживляются, и мы рассказываем друг другу, как прошел день, или раздумываем, что будем делать завтра.

А теперь в доме постоянно хлопают двери. Звук очень грубый и неприятный, и от столь любимой нами атмосферы оазиса мало что сохранилось Мои мужчины очень несчастны, они страдают от стресса. Элизе я говорю, что у них неприятности на работе или они поссорились со своими девушками, но предгрозовую атмосферу в доме этим можно объяснить только частично. Душно, словно перед первой молнией, а когда мы проходим друг мимо друга, кажется, что вот-вот полетят искры.

Элиза это замечает. Она наблюдает за нами, но ей ничего не удается подметить. Она ничего даже не подозревает и все-таки нервничает. Чтобы развеяться, она полностью взяла под контроль кухню и щедро нас кормит. Она как раз вносит ужин, когда из своей комнаты с рассерженным видом выходит Серен и требует, чтобы я к нему зашла.

— Мало того что в окно дует, — говорит он, — мне кажется, я обнаружил там плесень. Пойдите сами посмотрите.

Вздыхая, я иду за ним. Дверь за нами захлопывается — это вполне объяснимо, если окно открыто. Серен подхватывает меня в объятия и прижимает к стене.

— София, — шепчет он, — София.

Он расстегивает мою блузку и запускает руку под юбку. Я прижимаюсь к нему, ощущая горячее дыхание на моей коже. Я хочу видеть его обнаженным, я хочу, чтобы его волосы спадали свободными волнами. Я хочу почувствовать в себе его член, почувствовать прикосновение его губ к моим. Я хочу касаться его языка и ощущать его большие руки на своих ягодицах. Я провожу рукой по его волосам, расплетая косу. Мы теряем время, потому что пряди придется заплетать, но мне это уже безразлично. Серен поднимает меня и сажает на мраморный умывальник. Ягодицами я чувствую холод камня. Он разрывает зубами упаковку презерватива, надевает его и входит в меня. Я так потекла, словно ждала этого много дней, а ведь, собственно, так оно и есть. Мы тремся друг о друга, и все заканчивается слишком быстро, как мы и ожидали и боялись.

Мы снова одеваемся, и пока я заплетаю Серену волосы, он шепотом рассказывает мне, что произошло за день. Мне так не хватает наших вечерних разговоров с ним, его рассказов о болезнях и его пациентах, его рассуждений о книгах, которые он сейчас читает. Мы смотрим на часы и еще минутку сидим обнявшись. Потом он откашливается, выпрямляется и кричит скандальным голосом:

— Плесень, это точно плесень! Я требую, чтобы вы что-то предприняли.

Скрестив руки, я выхожу из комнаты и обещаю после выходных вызвать специалиста. Говоря это, я понимаю, что через три дня Элизы тут уже не будет. Мы почти пережили пятый день ее пребывания здесь. Еще два дня, и она уедет. Я мысленно крещусь. И тут я вижу Падди, стоящего в дверном проеме. Взгляд у него обезумевший.

— Сейчас, секундочку, — улыбаюсь я Элизе, которая ждет нас к ужину. — Падди, можно тебя на минутку, — говорю я громче. — Мне хотелось бы поговорить с тобой насчет оплаты за квартиру.

Я подаю Ксаверу и Юни, которые уже сидят за столом, знак, чтобы они уже, черт подери, начинали есть, и иду за Падди в его комнату. Когда я вхожу, он уже голый. Я сразу же ложусь на ковер — кровать слишком скрипит — и раздвигаю ноги. Падди начинает мне отлизывать, но делает это совсем недолго, хотя обычно он доводит куннилингус до конца и всегда дает мне кончить, прежде чем начать меня трахать: он говорит, что полуудовлетворенные щелки трахать лучше, чем неудовлетворенные. Он ложится рядом со мной, вводит палец в мою щелку и стимулирует мне клитор, а я ласкаю его член. Так мы можем смотреть друг на друга и разговаривать.

— Такое ощущение, что мы в детской, — говорит он, а я хихикаю.

Он прав. Вся эта ситуация была бы смешной и возбуждающей, но мы уже не подростки, которым нравится позажиматься в платяном шкафу. Мы уже давно выросли и создали себе жизнь, которая всем нам нравится. Нам не хватает обычного общения. Нам не хватает жизни в гареме. Падди кончает мне на живот и шепчет:

— Не смывай.

Я киваю, и мы целуемся как утопающие. А потом это краткое мгновение заканчивается, и мне нужно возвращаться к своей гостье и картофельной запеканке на ужин.

Я в ярости от Элизы, которая дружелюбно болтает и хвалит Ксавера за его способности экскурсовода. Она хвалит его за то, что он так развился, живя у меня, хвалит наш красивый город. Я в ярости, потому что она все время разговаривает, а мы не можем общаться как обычно. Я в ярости потому, что она выглядит так сексуально, но, кажется, не имеет никакого представления о сексе. Потому что у нее такие пухлые нежные губы, а я не могу поцеловать своих мужчин. Потому что у нее такие роскошные формы, а мне приходится прятаться в длинные платья и закрытые блузки. Потому что она наверняка видит, насколько привлекательны мои мужчины, как они возбуждены и что они не упускают ни одного нашего движения, ни одной сползшей бретельки, ни одной нашей короткой юбки. И все же нам приходится жить как в монастыре.

Снаружи гремит гром, Элиза смотрит новости, а я говорю Серену, чтобы он погулял с ней подольше, если получится, и будет замечательно, если она вымокнет. Элиза, как мы и думали, приходит в восторг, когда Серен спрашивает, не хочет ли она погулять по нашему району. Она заворачивается в шаль, и они уходят. Когда их шаги затихли на лестнице, в комнате раздается всеобщий вздох облегчения.

Я подхожу к дорожной сумке Элизы, которая стоит в ванной рядом со стиральной машиной, потому что возле дивана в гостиной места для сумки не хватило. Я беру шланг от стиральной машины и кладу его на сумку. Вскоре вода заливает все вещи. Мы с Юни пару минут наблюдаем, как пол в ванной покрывает вода, потом я восклицаю «Ох ты, господи!» и вешаю шланг обратно. Мы быстро вытираем пол, но все вещи Элизы как следует вымокли.

— Придется ей надеть что-то из твоих вещей, — говорит Юни и ухмыляется.

Элизе не до смеха, но всегда может случиться, что кто-нибудь забудет закрепить шланг от стиральной машины. Мужчины же совершенно не разбираются в домашнем хозяйстве. Она это понимает и, немного подумав, берет мое шелковое белье, черную тунику из моего шкафчика, а на следующий день — оранжево-красное, почти прозрачное шелковое платье длиной до пола. Я помогаю ей развесить сушиться вещи, и моя ярость немного уменьшается. Элиза в черной тунике, которая постоянно где-то paспахивается, либо сверху на груди, либо снизу до бедер, выглядит совсем иначе, чем Элиза в шнурованном корсете. Свои волнистые волосы она подобрала в свободный хвост, и сейчас она почему-то кажется мне раскованнее. Мы сидим в гостиной, кто-то читает, кто-то смотрит телевизор, кто-то в наушниках слушает музыку. Я замечаю капельки пота у Элизы на лбу. Она задумчиво проводит тыльной стороной пальцев себе по шее, и я вспоминаю ощущение, когда так делает Паоло, прежде чем начать целовать меня за ушком, и как пахнет Юни, когда склоняется надо мной.

Хотя позже начинает идти дождь и капли бьют в оконное стекло, словно пытаясь затопить город, прохладнее не становится, а когда я встаю, чтобы пойти в ванную, я слышу, как Элиза слегка постанывает, и вижу, что она улыбается во сне.

На следующее утро, в субботу — предпоследний день у нас в гостях — Элиза встает рано, чтобы купить билет на вокзале. Она отказывается от того, чтобы ее провожали, и хочет пойти за билетом одна. У меня такое ощущение, что она хочет о чем-то подумать. Так как у нее есть ключ от квартиры, мы не решаемся отпраздновать ее отсутствие спонтанным групповым сексом. Наоборот, мы расползаемся по комнатам, словно пытаясь не мешать друг другу. Через некоторое время мы слышим, как кто-то стучит по крышке стола, который стоит перед камином.

— Совет гарема! — кричит Ксавер, и мы идем к нему.

Он немного напряжен, глаза у него сияют. Ксавер предлагает нам сесть.

— Я очень благодарен вам, — начинает он, — что вы согласились участвовать в этом цирковом представлении, но я думаю, — он глубоко вздыхает, — что сейчас пора это прекратить. Мы все взрослые, и мне очень жаль, что я стал переживать из-за того, что другие обо мне подумают.

— Слушайте, слушайте! — говорит Падди. Юни с Сереном хлопают в ладоши.

— И что это значит? — спрашивает Паоло, и его последнее слово повисает во всеобщем молчании.

— Это значит, что я хочу, чтобы все было, как прежде. О Боже! Я так возбужден, что мог бы трахаться целый день.

Мы смеемся, напряжение спадает, и мы решаем сразу же обставить квартиру так, чтобы нам было тут комфортно. Мы восстанавливаем все намного быстрее, чем убирали перед приездом Элизы. И теперь, пока мы оглядываемся и смотрим на картины, которых нам так не хватало, скульптуры и рисунки, большие подушки и свечи, Юни становится за спиной Серена и расплетает ему косу. Потом он смывает макияж гейши и выходит к нам в свободном, кимоно. Падди, надев шортики, в которых видны ягодицы — мода семидесятых, — рассказывает о женщинах из «Улисса», словно его только что освободили от обета молчания. Паоло снимает обычную одежду и надевает свои любимые черные кожаные брюки. Его обнаженней торс лоснится, а маленькое колечко в соске поблескивает так соблазнительно, что я наклоняюсь и целую его в губы. Ксавер стоит с нерешительным видом, а я уже чувствую большие нежные руки Серена на своих ягодицах. Я сажусь на пятки, прислоняюсь к Серену и похлопываю перед собой по подушке.

— Иди к нам, солнышко, — говорю я, подмигивая.

Я расстегиваю джинсы Ксавера и стягиваю их вместе с трусами. Развязываю шнурки кроссовок и снимаю их. Паоло, как заботливый метрдотель, снимает с него рубашку, и в конце концов Ксавер стоит среди нас полностью обнаженным. Наша большая упаковка с презервативами опять стоит на столе, и мы готовы ко всему, что произойдет. Ксавер становится передо мной на колени, я наклоняюсь и немного ему отсасываю, чтобы он расслабился. Я чувствую руки Паоло и Серена на своей груди, чувствую, как Юни ласкает мои бедра, а Падди наконец-то делает то, что умеет лучше всего, — страстно мне отлизывает.

Наконец мои мужчины снова со мной. Я глубоко вздыхаю. Ксавер закрывает глаза, но по его улыбке и по тому, как он вздрогнул, я понимаю, что он услышал, как вернулась Элиза. Я не поворачиваю голову и концентрируюсь на кончике моего языка, который поигрывает головкой Ксавера, и на своих руках, которые ласкают его яички. Но при этом представляю, как она застыла в дверном проеме и пораженно на нас смотрит. Наверняка ее шокировал сам вид квартиры, которая теперь выглядит как бордель лучшего разряда времен прошлого века. Но еще труднее ей воспринимать переплетение тел на полу и ее крестника, с удовольствием вводящего член мне в рот, в то время как другие мужчины стимулируют мне грудь, ласкают мои бедра и лижут мой клитор.

Всегда хорошо, когда дома живет психолог, так как Серен разряжает ситуацию. Он встает, подходит к Элизе и объясняет ей все так просто, как оно, собственно, и есть.

— У нас не коммунальная квартира, — тихо говорит он, касаясь ладонями ее лица, — мы — гарем Софий. Мы прошли церемонию посвящения и живем вместе, потому что любим друг друга.

Говоря это, он пробует коснуться ее груди под моим оранжевым платьем, не зная, можно ли ему это сделать. Ему можно.

— Мы тебя приглашаем, — говорит он и подводит сбитую с толку Элизу к нам.

Он снимает ее платье и нижнее белье и сажает ее себе на колени. Я поворачиваюсь и подставляю Ксаверу попку, чтобы он меня потрахал. Я хочу, чтобы она на это смотрела. Я хочу, чтобы Ксавер понял, что никто больше не считает его ребенком. Ксавер ласкает мои ягодицы, и могу поспорить, что он смотрит Элизе прямо в глаза в тот момент, когда облизывает палец и вводит его мне в попку.

Серен ласкает грудь Элизы. Она тает в его руках, словно воск. Я немного поворачиваюсь, чтобы стоять на коленях прямо перед ней, в то время как Ксавер сильными равномерными ударами меня трахает. Паоло и Падди раздвигают ей ноги, Паоло наклоняется, целует ей пальцы на ноге, облизывает ее подъем, ставит засос на изгибе стопы. Падди забросил ее ногу себе на плечо и гладит внутреннюю сторону ее бедра. Я продолжаю подбираться к ней, медленно-медленно, чтобы не мешать Ксаверу, и начинаю ей отлизывать. Сперва она вздрагивает, но потом делает движение мне навстречу. Паоло раздвигает ее половые губы пальцами, чтобы мне удобно было касаться языком крошечных складок и клитора. Громко застонав, Ксавер кончает, делает во мне еще пару движений и выходит из меня.

Я предоставляю поле боя Падди, который нетерпеливо ждет Элизиной щелки и сразу же жадно впивается в ее влажные половые губы. Я откидываюсь и притягиваю к себе Паоло, который полулежит на боку и медленными движениями вводит в меня член. Он просовывает между нами руку и касается моего клитора, и я начинаю двигаться на его члене, не выводя его из себя. Пока Падди ей отлизывает, Элиза начала сосать у Серена. Я же знала, что он ей нравится. Он надевает презерватив, притягивает ее к себе и сажает в позе наездницы себе на член, так что ее спина касается его живота. Он вставляет ей, и Элиза постанывает. Серен раздвигает ей ноги, и Падди лижет ее совершенно открытую щелку.

Паоло отстраняется от меня, а я чувствую запах Юни и глубоко его вдыхаю. Как же я скучала за тем, чтобы меня так целовали и обнимали. Я раздвигаю для него ноги, и его член входит в меня. Краем глаза я вижу изумленное лицо Элизы, но в том возбуждений, в котором она находится, она наверняка не станет долго раздумывать о нашей прекрасной гейше. Я слышу, как Паоло и Падди тихо посмеиваются, обсуждая особенности щелок.

— Элиза, у тебя такая нежная, шелковая, розовая щелка. Она просто великолепна, — с видом знатока говорит Падди, а Элиза смеется.

Когда она сидит голой на коленях у Серена, сияя от радости, я понимаю, как мучительно было для Ксавера увидеть ее в ванной, когда она не признала его как мужчину. Я смотрю на него и знаю, что он тоже об этом думает.

— Элиза, — шепчу я и притягиваю ее к себе, — дай я тебя поцелую.

Она соскальзывает с колен Серена ко мне на ковер, я впиваюсь в ее губы жарким поцелуем, пока Юни доводит меня до оргазма. Язычоок у нее сладкий, я ощущаю вкус фруктов. Элиза тихо постанывает в моих объятиях, чувствуя, как Ксавер на нее наваливается и касается кончиком языка ее щелки. На мгновение я пугаюсь, что сейчас она остановится и разочарует Ксавера. Но она колеблется совсем недолго, а потом подставляет ему таз и ногтями впивается в его ягодицы. Она кончает, вскрикнув, и я счастлива.

Мы в изнеможении лежим на ковре, вдыхая наш запах. Серен тихонько напевает. Я уже начинаю дремать, когда он шепчет:

— Вот бы сейчас кусочек тортика «Тирамису».

Паоло обещает испечь торт завтра утром, переворачивается на бок и засыпает. Мы с Юни обнимаемся, и я шепотом спрашиваю Элизу, когда она завтра уезжает. Ее поезд уходит рано утром, и если мы завтра хотим позавтракать вместе, сейчас уже пора идти спать. Падди мы оставляем на ковре. Он мог бы уснуть и на краю шкафа или свернувшись калачиком в камере хранения на вокзале, если придется. Все остальные разбредаются по своим постелям. Наконец двери можно оставить открытыми. Я заглядываю к Элизе и целую ее на ночь, а потом, обнаженная и с высоко поднятой головой, я, владычица гарема, иду в свой будуар. На чистом небе сияют звезды, я могу поклясться, что слышу стрекотание цикад и даже крики сов.

— Спокойной ночи, мальчики, — говорю я и гашу свет. Мои сонные любовники ворочаются в постелях.

— Спокойной ночи, София.

Примечания

1

Безопасно. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)

(обратно)

2

Каролина Отеро — самая знаменитая куртизанка конца XIX века. (Примеч. ред.)

(обратно)

3

Генри Миллер — американский писатель, автор скандальных романов «Тропик Рака», «Черная весна». Его произведения также известны своим натурализмом. (Примеч. ред.)

(обратно)

4

Анаис Нин — американская писательница, автор непревзойденных по своей откровенности прозаических произведений. (Примеч. ред.)

(обратно)

5

Скансен — музей под открытым небом, в котором собраны этнографические памятники из различных районов Швеции; в основном это памятники народного деревянного зодчества. {Примеч. ред.)

(обратно)

6

Международная организация по защите прав человека.

(обратно)

7

Хильдегарда фон Бинген (святая Хильдегарда) — монахиня францисканского ордена, жила в VII веке, составила первый в Германии каталог лекарственных растений.

(обратно)

Оглавление

В гареме — 1

  Групповой портрет с дамой

  Лагерь Макгайфера

  Под крышами Ниццы

  Джинни в бутылке

В гареме — 2

  Серен в Зазеркалье

  Дорогой господин режиссер

  У кого ножки мерзнут больше?

  Ножницы кельтов

В гареме — 3

  Укрощение строптивого

  Ячейка

  Сегодня я Бэтмен

  Сказки Рапунцель

В гареме — 4

  Срадания юного К

*** Примечания ***