Душенька [Ксения Любавина] (fb2) читать онлайн

Ксения Любавина Душенька

Глава 1

«Гладит кисонька дяденьку по лысинке…» — мысленно напевала Людмила, с ироничной усмешкой поглядывая на сладкую парочку: мужичка в дорогом костюме, с брюшком и лоснящейся плешью и его спутницу, длинную-предлинную блондинку модель в платьице на одной бретельке, покачивавшуюся, как корабельная мачта в шторм, на высоченных шпильках…

Она ненавидела свою работу и всю эту тусню, когда местный бомонд встречался и пьянствовал со своими благодетелями: спонсорами и меценатами. Ненавидела эти фуршеты, банкеты, эти неизменные тарталетки с икрой, самодовольные пьяные рожи, чванство…

Боже правый! Ее подруги, одна из которых бухгалтер, а другая — домохозяйка с тремя детьми, до смерти завидуют ей! Им кажется, что у нее не работа, а сплошной праздник. Ну конечно! Она ведь постоянно вращается среди актеров и прочих знаменитостей, со многими на короткой ноге и легко вхожа в так называемое светское общество, куда им, простым смертным, вход попросту заказан. Знать бы им, как она, Людмила Черкашина, председатель городского комитета по культуре, уже устала веселиться…

Иногда она даже забывала, по какому поводу пьянка. То ли очередная премьера, то ли выставка, то ли фестиваль… Не потому, что напивалась вместе со всеми… она терпеть не могла спиртное… а потому, что этих событий было так много, и она обязательно присутствовала на всех мероприятиях.

Когда-то Людмила обожала ходить в театр, но последнее время се уже не радовали никакие спектакли и никакие дни культуры. Однако она должна была посещать их, встречаться со спонсорами и даже, как это ни противно, разговаривать с ними, выпрашивая деньги. И улыбаться. В то время как ей хотелось послать их всех к известной матери и пойти домой — к своей обожаемой крошечной внучке Танечке, к совсем замотавшейся дочери Сане, юной мамаше, и к спаниелихе Мусе, которая всегда встречала ее с неизменным восторгом. Но эти ее хотения никого не интересовали. Служба…

Не дерево выбирает птицу, а птица — дерево… Не работа выбирает человека, а человек — работу… Какой вздор… В ее случае как раз работа и выбирала, а Людмила просто повиновалась судьбе…

«…Гладит кисонька дяденьку по лысинке…»

Вот небось будет потеха, если она запоет вслух мантры и примет какую-нибудь позу из йоги, забравшись на стол. Такого, наверное, еще никто не проделывал… Принародно исполнять на столе стриптиз, напившись до изумления, — пожалуйста… но чтоб мантры… Интересно, с каким выражением лица они будут на нее смотреть? А что станет с беднягами журналистами! Это же сенсация! Скандальное происшествие в Доме актера! Председатель комитета по культуре госпожа Черкашина повредилась рассудком на банкете! Она сошла с ума, она сошла с ума… Какая досада…

— Скучаешь, Людмила Арсеньевна? — К ней подошел ее заместитель, Иван Никанорович Мезенцев, почтенный седовласый джентльмен шестидесяти пяти лет, в не новой, но приличной тройке в едва заметную полоску.

— Можешь развеселить?

— Было б мне лет на двадцать меньше, то развеселил бы… А теперь что с меня, гриба старого, взять-то? — с сожалением о прошедшей молодости вздохнул Мезенцев. — Я, Людмила Арсеньевна, вот что подумал… Тут находится некто господин Булыгин…

Людмила начала смутно догадываться, к чему клонит ее лукавый зам.

— И что он такое… этот твой Булыгин?

— Ну… спонсор… Ты помнишь, что у нас с тобой на носу студенческий фестиваль? А у господина Булыгина все же сын — студент. Я тут уже, грешным делом, с ним пригубил по рюмочке, разговорились… Знаешь, мировой мужик! Я думаю, он нам не откажет в спонсорской помощи…

Людмила вздохнула. Она понимала, что должна встать и пойти на поклон к этому Булыгину, будь он неладен, ибо мясо за собакой не бегает. А она только-только присела, чтобы отдохнуть, и уже сняла туфли, которые под вечер стали невыносимо тесны и жали ноги. Она с мольбой посмотрела на зама:

— Иван Никанорович, миленький, ты не поверишь, но я так устала, что даже встать не могу.

— Да верю, Людочка Арсеньевна, верю, но что же делать? Под сидячую попу доллар не подпихнешь, сама понимаешь…

— Ну, ты ведь у нас такой умный… придумай что-нибудь…

— Момент…

Старик Мезенцев умчался на поиски обещанного спонсора. Людмила достала из сумочки, висевшей позади нее на спинке стула, мобильный телефон и набрала свой домашний номер.

— Алло… Санечка, привет, — произнесла она.

— Привет, мам. Как проходит банкет?

— Весело, — обреченно вздохнув, ответила Людмила.

— А кому легко? Ты вообще там как? Скоро?

— Не знаю, милая… Тут еще кое-какие дела… Не знаю…

— Если сможешь, возвращайся пораньше. У Танюшки зубки режутся, она меня так сегодня уколбасила, что я уже еле на ногах стою… А ведь еще надо с Мусей погулять!

— Ладно, ладно, бегу, бегу, чем смогу помогу, — тихонько, чтобы никто не слышал, рассмеялась Людмила. — И что бы вы без меня делали?

Саня тоже принялась хихикать.

— Без тебя нас бы не было, незаменимая ты наша… В общем, ждем.

— Я постараюсь побыстрее… — Краем глаза она заметила, что заместитель Мезенцев уже тащит к ней какого-то солидно одетого мужика, с небольшой аккуратной бородкой, как сейчас носят, этого своего спонсора, чтоб он был здоров, и свернула разговор, произнеся скороговоркой в трубку: — Все, дочь, целую…

Людмила буквально за несколько секунд всунула отекшие ноги, которые только-только начали отходить, обратно в туфли, стоявшие под столом. Затем, нацепив дежурную, отрепетированную, проверенную и потому безотказно действующую улыбку, обратила все свое внимание на господина мецената.

— Разрешите представить, — церемонно вступил Иван Никанорович, — Петр Данилович Булыгин, генеральный директор компании… э… э…

Господин бизнесмен пришел на выручку пожилому незадачливому заму.

— «Джинсовый рай», — деликатно подсказал он.

— Да, да… А это Людмила Арсеньевна Черкашина, наш руководитель… человек, радеющий за российскую культуру… — со все возрастающей помпезностью говорил зам.

Людмила едва сдержалась, чтобы не расхохотаться в лицо бедняге Мезенцеву. Ее так и разбирал смех. Ну что он такое несет! При чем тут российская культура, когда она служит всего лишь в комитете при мэрии третьего по величине города страны, удаленного от столицы на три тысячи километров?

Господин Булыгин между тем, не особенно слушая болтовню старика Мезенцева, поцеловал ей руку.

— Рад знакомству.

— Взаимно, — ответила Людмила, слегка смутившись от этого прикосновения, как будто ей никто никогда не целовал рук.

Еще как целовали!.. И не только как руководителю комитета, но и просто как женщине. Она даже до сих пор не лишилась своей привлекательности, хотя ей уже и перевалило за сороковник… Когда-то, пока в волосах не заблестела первая седина, она даже была натуральной блондинкой, не чета этой пергидрольной диве на шпильках…

Однако ей было не до воспоминаний. Необходимо было для начала поворковать о чем-нибудь отвлеченном с господином Булыгиным, единовластным хозяином, господи прости, какого-то «Джинсового рая», прежде чем раскрутить его на спонсорскую помощь для студенческого фестиваля. Кажется, серебристый лис Иван Никанорович обмолвился о том, что у Булыгина сын учится в университете…

Надо же, какое странное сочетание… даже тавтологическое: Петр Булыгин. Камень каменный. Масло масляное. Любовная любовь…

Так, стоп, какая еще любовь на старости лет? О деле надо думать, Людмила Арсеньевна. Арбайтен, арбайтен… Лучше всего начать разговор с господином потенциальным спонсором издалека… Сядем рядком, поговорим ладком. О том о сем, о житье-бытье… как она это умеет. Бизнесмены почему-то ужасно любят разговоры по душам. Устают, наверное, бедолаги, от борьбы за обогащение и укрывательство своих миллионных барышей.

Глава 2

Господин Булыгин был так любезен, что после окончания банкета подвез ее домой. И даже открыл ей дверцу и галантно подал руку. Выходя из его «мерседеса», Людмила увидела в окне второго этажа любопытную мордочку Сани с внучкой на руках. Она помахала им и, простившись с Булыгиным, отперла подъездную дверь магнитным ключом.

Войдя в квартиру, она положила сумку на тумбочку в прихожей и избавилась наконец от опостылевших туфель. Рыжая спаниелиха Муся, любимица семьи, была тут как тут и радостно вилась вокруг хозяйки в надежде, что ее сейчас поведут гулять. Людмила приласкала собаку, затем прошла в гостиную и устало плюхнулась в кресло.

— Чего шпионишь? — спросила она у Сани.

— Господи, да не шпионю я… — устало ответила Саня. — Просто увидела мерс, и мне стало интересно, чего это к нам такого красивого дяденьку занесло. — И подозрительно справилась: — А ты точно была в Доме актера?

— Что за комиссия, Создатель, быть взрослой матери дитем… — вздохнула Людмила в ответ на вопрос Сани. — Где ж мне еще быть-то?

— Понятия не имею. А что это за мужик на мерсе? Новый хахаль?

— Нет, я стираю «Лаской»… Ты, чем мать допрашивать, пошла бы лучше, выгуляла Мусю, пока она, бедняжка, от отчаяния где-нибудь не наделала… А я с Танюськой посижу. Как она сегодня?

— Капризничает. Я уже два часа пытаюсь ее уложить спать — пустой номер. Может, у тебя получится?

— Может быть…

Девятнадцатилетняя Саня была удивительно похожа на мать: те же черты лица, те же волосы, как пелось в песне, цвета пшеницы, те же пронзительные голубые глаза… И фигура, несмотря на то что она недавно родила ребенка, была так же стройна, как у Людмилы в молодые годы. Впрочем, Людмила и сейчас была все еще ничего в известном смысле.

Саня вручила малышку матери, а сама, как была в трикотажных шортах в обтяжку и в перепачканной детским питанием майке, обув сланцы и свистнув Мусю, отправилась во двор. Стояла невероятная для конца апреля жара.

Вообще-то это Муся их всех выгуливала. Когда Саня поняла, что хочет завести собаку, ей стоило немалого труда уговорить мать на эту авантюру. Бабушка Римма была на стороне внучки, но ее голос, к сожалению, ничего не решал, так как по роду занятий она часто отсутствовала. Людмила подозревала, что все тяготы по содержанию псины, когда Саня вдоволь натешится живой игрушкой, лягут на нее, и поэтому долго сопротивлялась. В принципе так все и вышло, но она настолько привязалась к шебутной и ласковой Мусе, что теперь уже не обращала на это внимания и даже не представляла, как они раньше без нее жили. Собственно, Муся и признавала именно ее, Людмилу, своей хозяйкой, и только ее беспрекословно слушалась, а Саню воспринимала больше как подружку, с которой можно поиграть и порезвиться, но считаться с ней при этом не обязательно.

До Муси у них жили кошки, и Саня ради хохмы предложила назвать собаку, английского кокер-спаниеля, Муркой. Один ее бывший одноклассник держал кота, курильского бобтейла, и вот также в шутку дал питомцу имя Бобик. Было ли это связано с магией имени, или так проявлялись свойства породы, только Бобик стал вести себя как настоящая собака: не пускал гостей в квартиру, кусал всех подряд за ноги и грыз мебель. Но старшие женщины Саню не поддержали, сказав, что это форменное издевательство, и рыженького мохнатого малыша окрестили Марусей. Впрочем, Саня все равно звала собаку Мусей. Так и повелось. Похоже, Мусю вполне устраивала ее странная кличка, хоть превращение в кошку в ее планы и не входило.

Как только Саня с Мусей оказались во дворе, спаниелиха, слегка присев по малой нужде, задрала затем свой коротенький хвостик и принялась описывать круги вокруг детской площадки. Длинные уши, покрытые волнистой шерстью, развевались, как флаги. Потом она вовсе пропала из вида.

Муся всегда убегала, но потом обязательно возвращалась. Ей было уже три года, а она ни разу не щенилась и по меркам знатоков-собачников считалась старой девой. Но не потому, что хозяйки не давали ей возможностей для вязки. Просто Муся была на редкость разборчивой. А может быть, просто подозревала, что кроме радости материнства в общении с противоположным полом ей больше ничего хорошего не светит. Кто мог знать, что творится в загадочной собачьей душе?.. Зато Саня знала, какие опасности, помимо незапланированной случки, могут подстерегать породистую собаку, доверчивую по отношению к людям. Забеспокоившись, она громко позвала Мусю, а затем вложила в рот пальцы и оглушительно свистнула.

В этот момент напротив нее остановилась дорогая иномарка с тонированными стеклами. Из открытого окна со стороны водителя выглянул мужчина средних лет.

— Это что тут за соловьиха-разбойница! — произнес он игривым тоном и тут же без всякого перехода предложил: — Поедем?

— Куда? — Саня решила прикинуться дурочкой.

— Покатаемся.

Она захлопала глазами.

— Ой, вы знаете, а я не могу с вами кататься.

— Почему?

— А мне муж не разрешает кататься с незнакомыми мужчинами.

Мужик в машине расхохотался.

— Понял, отстал.

Он поехал дальше, а Саня отправилась на поиски сбежавшей Муси.

Вообще-то у нее не было никакого мужа.

Глава 3

«Ах, Таня, Таня, Танечка, с ней случай был такой. Служила наша Танечка в столовой заводской», — пела Людмила, качая на коленях внучку.

Танечка в подгузнике и легкой распашонке подпрыгивала в такт и заходилась счастливым смехом, показывая свой единственный наполовину вылезший молочный зуб. Голубые глазенки светились радостью. Колыбельные на нее не действовали, и вообще — спать она явно не собиралась. Поэтому Людмила решила: пусть уж лучше ребенок веселится, нежели плачет.

К песенке про Танечку-малютку пристрастила прабабушка Римма. На этой почве у них с Александрой возникали некоторые разногласия.

— Я не поняла, бабуль… — говорила Саня. — Ты что, хочешь, чтобы моя дочь стала буфетчицей?

— Почему буфетчицей? — недоумевала Римма Аскольдовна.

— А потому… Нечего мне программировать ребенка на работу в какой-то тошниловке.

— А по-моему, прекрасная песня. И Татьяне очень нравится.

Римма Аскольдовна была главой их женского клана. Окончив в свое время исторический факультет университета, она всецело посвятила себя археологии. Людмила сколько помнила мать, та либо пропадала на каких-то раскопках в весенне-летний период, бывая в семье только наездами, либо с головой уходила в научные труды, и в это время также была потеряна для родных и близких. По этой причине от нее ушел муж, но Римма Аскольдовна этого почти не заметила, оформив развод походя, в промежутке между экспедициями.

Больше она замуж не выходила: во-первых, не очень и хотелось, а во-вторых, просто было некогда. Хотя Римма Аскольдовна и слыла красавицей, и к ней даже сватался кто-то из ее приятелей-археологов. Она очень хорошо относилась к своим домочадцам и ценила уют домашнего очага, создаваемый дочерью, но сама на такой подвиг была не способна, так как по большому счету интересовалась только раскопками, артефактами, исследованиями, рефератами и докладами.

Людмилу воспитывала бабушка, и она по-настоящему смогла сблизиться с матерью только уже в студенческом возрасте. Они неплохо ладили. И так до сих пор и жили в одной квартире. Так же вместе с ними жила и Саня с маленькой дочкой. Квартира была трехкомнатная, и таким образом у каждой из них был свой угол. Людмила, хоть и дослужилась до руководящей должности, однако не могла позволить себе отдельное жилье. Все-таки она возглавляла комитет по культуре, а не «Норильский никель».

Мужчины у них почему-то не приживались. У кого-то не приживаются комнатные растения, у кого-то — домашние животные. У них же с тем и с другим все было в полном порядке. А вот что касалось мужчин…

Людмила развелась с отцом Александры десять лет назад. Геннадий был художником, а ее с юности тянуло в творческую среду, и она всегда мечтала стать женой какого-нибудь «творца»: художника, артиста, композитора… писателя на худой конец. Людмила так и видела себя в роли музы при талантливом супруге. Поскольку своих амбиций и тяги к творчеству у нее никогда не было.

И вот она встретила художника Гену на какой-то молодежной вечеринке. Он тогда только еще заканчивал местный худграф, а о нем уже говорили как о подающем большие надежды. Гена действительно был талантливым молодым человеком. Но пристрастие к алкоголю постепенно свело на нет весь его потенциал.

Это были черные годы для Людмилы. Она надрывалась на двух работах, в то время как муж беспробудно пил в своей квартире, в которой была устроена его мастерская, и приводил туда каких-то распутного вида неряшливых женщин, представляя их натурщицами. Она, наивная, просила его образумиться и даже пыталась лечить. А муж в свою очередь бросал ей в лицо обвинения, что она со своими мещанскими взглядами его совсем не понимает и не ценит, швырялся табуретками и пустыми бутылками из-под водки, пива и дешевого портвейна.

Гена писал что-то невообразимое и злился на то, что эти «усредненные умы» не способны оценить полета его творческой мысли и вообще — ничего не понимают в настоящем искусстве. Его картины, сотворенные на алкогольной почве, являли зрелище пострашнее атомной войны и Судного дня, вместе взятых. «Последний день Помпеи» — просто мелкая бытовая неурядица по сравнению с той вселенской жутью, что воплощала на холсте кисть в трясущейся с похмелья Гениной руке. Он с маниакальным упоением изображал мир во всей неприглядности и мерзости, не жалея мрачных красок, и оценить это творчество по достоинству мог разве что человек с больной психикой или такой же запойный алкоголик. Всех остальных же от его полотен просто с души воротило.

Однажды Людмиле все это просто осточертело: и муж, и его пьяные выходки, и его богомерзкие картины, и она развелась с Геннадием, предоставив ему возможность в свободном полете найти себе другую музу. То есть еще какую-нибудь идиотку, которая будет все это терпеть. С тех пор она видела его всего пару раз: он стоял в парке с мольбертом, заросший, неопрятный, как бомж, и рисовал портреты прохожих. Видимо, ему пришлось сменить направление творчества, чтобы заработать себе на хлеб.

Лет пять назад Людмила сошлась было с одним мужчиной, но ничего не вышло, к тому же новоявленный отчим стал тянуть руки к Саше. Людмила сразу его выгнала. Хотела, правда, посадить, но в районном отделении милиции, куда она пришла, чтобы написать заявление, ее уговорили оставить это дело. Все равно, мол, ничего не докажет. Так зачем же портить им показатели?.. Насчет показателей они, конечно, не говорили, — она сама все поняла. Чай, не дура. Только спросила напоследок у мента, который вел с ней просветительскую беседу, сын у него или дочь.

— Какая вам разница? Ну, допустим, дочь, — ответил тот, не чувствуя подвоха.

— Желаю ей никогда не испытать того, что испытала моя, — мстительно произнесла Людмила и ушла.

А Саша после домогательств отчима занялась айкидо и уже больше ничего и никого не боялась.

— Пусть меня боятся, — мрачно шутила она.

Ей так же, как и старшим женщинам в их семье, не везло с мужчинами. На первом курсе университета у Сани случился страстный роман с молодым преподавателем. Они даже стали жить вместе, в его квартире, и она, как водится, забеременела. И конечно, как водится, предложила возлюбленному «решить», как им быть дальше. Возлюбленный в свою очередь предложил ей самой решить эту проблему. Например, сделать аборт.

Аборт Саня делать не собиралась. От возмущения она сломала бывшему любовнику нос, немного не рассчитав силы, потом забрала из университета документы, так как он грозился, что не даст ей там учиться, и вернулась в отчий дом. Точнее, к маме с бабушкой…

Напевая, Людмила услышала, как в замке повернулся ключ, затем открылась дверь, и из прихожей донеслось виноватое тявканье Муси и ворчанье Сани, отчитывавшей безалаберную питомицу. Затем она загнала проштрафившуюся собачонку в ванную и вымыла ей лапы. И только после этого позволила Мусе войти в комнату. Муся, махая ушами, как крыльями, тут же обрадованно запрыгала вокруг малышки, сидевшей на коленях у бабушки Люды.

Саня протянула руки к дочери, которая, увидев мать, стала рваться к ней.

— Ну, иди к маме… Ах ты мой пухлик…

Когда Римма Аскольдовна, подобно княгине Ольге, возвращалась из своих дальних походов, они собирали гостей — своих подружек всех поколений — и пили чай с домашним тортом. А потом Людмила пела под гитару их любимую песню, ставшую гимном семьи, про Машу и рыженькую сучку. Чтобы придать песне большую актуальность, Людмила пела так: «Погулять выводит Саша рыженькую сучку…» Особенно актуальными, в связи с их образом жизни, были слова в последнем куплете: «В кухне, в комнате, в сортире прибрано и сухо… Хорошо, когда в квартире нет мужского духа!» Что правда, то правда, в их бабьем царстве не было места для мужчин.

Глава 4

Через неделю после банкета, на котором они познакомились, Петр Булыгин пригласил Людмилу пообедать в ресторан. Заведение, которое он выбрал, называлось «Дуплет». И интерьер, и кухня тут были выдержаны в охотничьем стиле, но вместе с тем все было изысканно, как на королевской охоте. В крайнем случае графской… Все это Людмила быстро отметила про себя, пока изучала меню под внимательным взглядом своего спутника.

Сначала они сидели у него в кабинете, в офисе, и пытались обсуждать план мероприятий к студенческому празднику, которые ему предлагалось профинансировать, но потом решили, так как время приближалось к полудню, прерваться и вместе пообедать.

И вот они сидели в стильном ресторане, друг напротив друга…

— Людмила Арсеньевна, можно задать вам вопрос на личную тему? — внезапно спросил Булыгин.

На-ча-ло-ось… Вообще-то вести разговоры о личном и потаенном был ее конек, но в этот раз объект почему-то перехватил инициативу. В прошлую их встречу, на банкете, они говорили только о премьере, делясь впечатлениями от постановки, и Людмила нашла его интересным собеседником, по крайней мере, кое-что в искусстве господин Булыгин понимал.

— Да, пожалуйста, — произнесла она. — На любой ваш вопрос есть любой мой ответ.

Он улыбнулся этой фразе и спросил:

— Вы замужем?

— Это имеет какое-то отношение к нашему делу?

Она постаралась, чтобы это прозвучало мягко, даже кокетливо. Без дерзости. Все-таки конечной ее целью было проведение праздника для студентов на деньги господина Булыгина, сидящего напротив, смотрящего на нее с конкретным мужским интересом и при этом беспардонно пытающего ее про то, что его никаким образом не касалось. И вообще никого.

— Нет, конечно. Просто мне стало любопытно. Если хотите, я могу тоже рассказать вам о себе.

Людмила внутренне усмехнулась. Ну а если она не хочет, то что?

— Нет, я не замужем, — ответила она.

— Развелись?

— Развелась.

Он налил ей немного вина в бокал.

— А дети?

— Дочь Саша. Ей девятнадцать.

Он изобразил удивление:

— Такая взрослая! Никогда бы не подумал.

— Ой, Петр Данилович, только не надо говорить мне комплименты! — рассмеялась Людмила.

— Ну, как хотите, — в тон ей проговорил Булыгин. — А я вот женат. Сыну двадцать лет. Зовут Артем.

— Чудесно, я рада за вас. А почему вы были на банкете один, без супруги? Обычно жены бизнесменов и занимаются благотворительностью. Престиж и все такое…

Булыгин пожал плечами:

— Не знаю. Моя жена не любитель тусовок.

— А вы?

— Я тоже, но… просто очень хотелось попасть на премьеру, а потом мой приятель, актер, который занят в этом спектакле, пригласил меня на банкет. Как-то неудобно было отказать, тем более — приятелю…

— Понятно, — кивнула Людмила и вдруг лукаво улыбнулась. — Ну, вообще-то бизнесмены вашего уровня посещают подобные мероприятия в обществе красивых любовниц или девочек из эскорт-услуг.

Она понимала, что ее слова могут обидеть его, но все равно сказала. Просто ее так и подмывало его уколоть. А зачем он пытается выглядеть этаким ангелом? Что она, мужиков не знает, что ли? Особенно бизнесменов. Казино, сауны, девки… На что-то другое фантазии не хватает. Зато когда их буквально умоляешь раскошелиться на что-нибудь действительно полезное для общества, они начинают стонать и жаловаться на свою обездоленность и сиротское положение. И ведь не просто же так просишь — отрабатываешь рекламой. А кто из этих сиятельных господ просто так стал бы выслушивать ее просьбы и мольбы?!

Булыгина ее слова, казалось, ничуть не обидели. Только удивили.

— Да что вы! — с детской наивностью воскликнул он, будто услышал об этом впервые.

Он словно дразнил ее, и Людмила вдруг почувствовала раздражение. Булыгин не был похож ни на кого из всех ее прошлых знакомых, по работе или так — по жизни. В его глазах, в его облике, во всем его поведении угадывалось благородство. Порода. Ум, честь и, если угодно, совесть. И он ей нравился, этот Камень Каменный, в нем еще было что-то такое, что заставило ее затрепетать. Чисто по-женски. Как она давно уже не трепетала. Вернее, никогда. Может быть, в пору юности у нее с Геной и было нечто подобное, но все уже забылось, и эти его выкрутасы просто все обнулили, все те прекрасные чувства, какие она вообще могла к нему испытывать.

И вот теперь…

— И вообще, — продолжила она, спокойно разрезая сочный бифштекс, — в вашем возрасте бизнесмену положено заводить юных любовниц или менять старых жен на новых, молоденьких.

— Ну, не знаю. У меня вообще-то жена — моя ровесница. Вы будете смеяться, но я ей ни разу так толком и не изменил. — Он говорил с добродушной усмешкой, будто бы подтрунивал над ней.

— Что это вы так?

— Сам себе удивляюсь. Во-первых, некогда было. Знаете, все дела, дела… А во-вторых, как-то даже в голову не приходило.

— Да вы просто самородок какой-то! — воскликнула Людмила, притворно восхищаясь его добродетелью, в которую ни на секунду не поверила. — Феномен, да и только!

— Ага, йети. Или нет… Лох-несское чудовище… Лох — ключевое слово.

— Ай, бросьте, Петр Данилович! Ну какой же вы лох?

Они вместе посмеялись над этой забавной игрой слов.

— Людмила Арсеньевна, а у вас бывает свободное время?

От каждого подобного вопроса, который задавал ей Булыгин и который касался ее лично, Людмилу так и бросало в жар. И чем дальше заходил разговор, тем сильнее. И сердце предательски екало, будто ей семнадцать лет. И она ничего не могла с собой поделать. Впрочем, старалась не показывать волнения. Еще не хватало…

— Сложно сказать… Смотря для чего, — нашлась она.

— Например, чтобы составить мне компанию для похода в театр. Вы ведь ходите в театр?

— Ах, Петр Данилович…

— Просто Петр, — тихо поправил он ее.

— Что?

— Просто Петр, без отчества.

Она растерялась. Эти игры не доведут до добра. Ее уж точно.

— Ну хорошо… Тогда вы можете называть меня Людмилой. Тоже без отчества. — Она почти покраснела, произнеся это.

— Вы хотели что-то сказать, — напомнил Петр.

— Да, я хотела сказать, что бываю на спектаклях по долгу службы. А просто так я уже сто лет не смотрела ни одной постановки.

— Так что скажете, Люда?

Люда… От того, как он произнес ее имя, ей стало особенно тревожно.

Даже страшно. Надо было в молодости гулять с мужиками направо и налево, невзирая ни на что, тогда, возможно, сейчас ее, сорокалетнюю разведенную тетку, не бросало бы то в жар, то в холод от этих разговоров, от этих взглядов и намеков.

— Ну, не знаю… вообще-то заманчиво…

— Я понимаю, что не так просто выбраться куда-то. Особенно если это нарушает привычный уклад жизни. Я тоже постоянно занят. Но все-таки…

Внезапно все это стало ее забавлять. Людмила встретила его взгляд лукавой улыбкой, в глазах заиграли озорные искорки. В конце концов, бог с ней, с молодостью… Стоит ли горевать о «безразвратно» ушедших годах, когда выпадает такой более чем реальный шанс оторваться в настоящее время, в пору трезвой и разумной зрелости. И вообще — как-то разнообразить свою жизнь.

— А пойдемте лучше в кино, — предложила она. — В кино я не была уже двести лет.

— В кино?

— Ну да, в киношку. Какой-нибудь тупой боевичок со спецэффектами… или как это теперь называют… блокбастер.

— Вы серьезно?

— Да, вполне.

Булыгин пожал плечами: мол, почему бы и нет.

— Договорились. Тем более что двести лет — это гораздо больше, чем сто.

— У вас глубокие познания в математике, Петр.

Людмила подняла свой бокал и сделала глоток, как бы в честь их маленькой договоренности. В кинотеатре, помнится, если идешь туда с молодым человеком, принято усаживаться на последние ряды, так называемые места для поцелуев. Вот интересно, «молодой человек» догадается взять билеты в последний ряд или предпочтет комфортно созерцать действо на экране с середины зала?

Глава 5

Это было свидание, и Людмила собиралась особенно тщательно. Саня расхаживала по квартире с Танечкой на руках и подозрительно поглядывала на мать, крутившуюся перед зеркалом, как выпускница. Людмила перемерила все свои более или менее приличные наряды, от брючных костюмов и юбок до легких платьев, и се состояние приближалось к тихой панике: конечно же она потому и не может выбрать, что ей попросту нечего надеть! Потом, взяв себя в руки, наконец остановила выбор на платье. Все-таки это было свидание…

— Это тот крендель на мерсе, да? — полюбопытствовала Саня.

— Господи, как ты выражаешься…

— Ну, мы академиев не заканчивали… Так это он?

— Это он, это он… ленинградский почтальон…

— Ну, ма-ам!.. Как хоть звать-то его?

— Как назвали.

Саня обиделась:

— Я ведь о тебе пекусь.

Людмила легонько ущипнула дочь за нос.

— Лезть в чужую личную жизнь — моветон, Варя ты любопытная.

— Я же не в чужую лезу, а в твою! — возмутилась Саня. — Мать ты мне или не мать?

Спорить с очевидным было бессмысленно.

— Мать, — согласилась Людмила.

— Тогда быстро рассказывай, что это за типус, а то никуда не пойдешь.

— Боже мой, у меня не дочь, а свекруха…

Булыгинский «мерседес» остановился у подъезда ее дома. Петр посигналил, с ожиданием глядя из машины на окна второго этажа.

— Кажется, там твой ленинградский почтальон приехал… в почтовой карете, — ехидно произнесла Саня, выглянув в окно.

Людмила быстро подушилась легкими духами, затем надела туфли на высоком каблуке, взяла сумочку и еще раз критически оглядела себя с головы до ног в зеркале прихожей. Не полнит ли ее это платье? Не слишком ли яркая помада? Сильно ли заметны морщинки в уголках глаз?

— Как думаешь, дочь, твоя старуха мать еще ничего? — справилась она у Сани.

— Моя старуха мать еще о-го-го! Ты давай топай, а то почтальон заждался… Слышишь? Уже сигналит второй раз.

— Почтальон всегда стучит дважды… Ладно, Сань, пожелай мне удачи.

— Аллах акбар, мамуль!

Людмила послала Сане и Танюшке воздушный поцелуй и выпорхнула из квартиры.

До сеанса еще оставалось много времени, и Петр предложил поужинать на веранде какого-нибудь ближайшего ресторана.

— А ваши родители живы? — поинтересовалась Людмила.

— Да, слава богу. Но они развелись почти тридцать лет назад. Отец сейчас живет за границей, в Англии. В прошлом году я был у него вместе с Артемом.

— Как грустно… И что, он там совсем один?

— Ну почему же… — Петр улыбнулся. — В Англии полно разных людей. Вообще-то отцу некогда скучать. Он историк, кандидат наук, пишет документальные книги, переводит, преподает в университете…

— В Оксфорде?

— Ну, не так круто… В Англии есть и другие высшие учебные заведения, попроще.

— Понятно… А что ваша матушка?

— Домохозяйка, — быстро, с нарочитой улыбкой ответил Петр, и Людмила вдруг поняла, что ему не особенно хочется говорить о ней. — А ваши родители?

— У меня похожая история, — сообщила она. — Мои старики тоже разошлись. Видите ли, моя мама — археолог. Ну, экспедиции и все такое, сами понимаете…

— Понимаю… Это, должно быть, очень интересно. Мне вот чертовски интересно общаться с моим отцом, хоть чаще всего это происходит по телефону. У меня — бизнес, у него — университет, особенно встречаться-то и некогда.

— Да, понимаю. У меня детство прошло у бабушки. Мама всегда была в разъездах или сидела за очередной диссертацией. Но то, чем она занимается, действительно казалось мне интересным и всегда окутанным ореолом таинственности, так что я ее понимаю. И даже не осуждаю. В конце концов, каждый должен делать то, что приносит ему радость.

— Вы правда так думаете?

У Булыгина внезапно загорелись глаза, он оживился и даже, как показалось Людмиле, обрадовался, хоть она и не понимала, что в ее словах так его взволновало.

— А знаете, Люда… я… — от волнения он стал запинаться, как школьник, — черт… я так волнуюсь. Но все же хочу вам кое в чем признаться…

Она едва не выронила вилку. Может быть, не надо так уж быстро признаваться? Кажется, сейчас не принято признаваться в любви, пока не переспишь… Да и вообще, дикость какая! Не надо ей никаких признаний. Им и так хорошо, зачем все усложнять? Чай, не подростки. Слава богу, возраст Ромео и Джульетты уже давно позади…

— Я всегда мечтал написать книгу.

Написать книгу… Господи, вот дура-то!.. Почему она решила, что он собирается признаться ей в любви? Глупая, чисто женская самонадеянность, усугубленная неискоренимой верой в прекрасного принца на белом коне.

— Прекрасное желание, — отозвалась Людмила. — О чем же вы собираетесь писать?

— Ну, я предполагаю, что это будет исторический роман. Я ведь окончил исторический факультет Томского университета.

— Практически Оксфорд, — рассмеялась она.

— Да, почти… История меня всегда привлекала… Я ведь уже сказал, что это у нас семейное. Что-то вроде династии.

— И что же вам мешает начать?

— Вообще-то сейчас мне уже ничто не мешает. Но вот сомнения, будь они неладны…

— В чем же вы сомневаетесь?

— Ну как в чем… Во-первых, университет давно позади… во-вторых, я ведь историк, а не филолог, боюсь, что будут проблемы со стилистикой… и потом… мне сорок два года… Наверное, уже поздно что-то менять в жизни. Да и бизнес отнял в свое время много сил…

— Но ведь вам же этого хочется, так?

— Да, очень! Я даже не припоминаю, чтобы мне еще чего-то хотелось так же сильно.

— Ну и не сомневайтесь.

— Вы думаете?

— Петр, вы такой хитрый! Хотите, чтобы я приняла это решение за вас?

Он ужасно смутился. И ей понравилось, что он смутился. Не все же ему ее смущать!

— Нет, что вы, Люда! Просто мне было необходимо ваше одобрение…

Она снова насторожилась:

— Именно мое?

— Да, именно ваше.

— Почему?

Булыгин, вдруг спохватившись, посмотрел на часы:

— По-моему, нам следует немного поторопиться. До начала сеанса осталось двадцать минут…

Они сидели в темном зале кинотеатра и смотрели фильм. Он все-таки догадался купить билеты в последний ряд. И сеанс тоже был поздний. Иными словами, все как в пору их безоблачной юности: парочка смущенных подростков, притаившихся в последнем ряду, на самом верху огромного темного зала. Их даже не особенно интересовало содержание фильма, как, впрочем, и само действие, они просто честно смотрели на экран. В какой-то момент, примерно через полчаса после начала, Петр взял ее за руку, и она не отстранилась, а, напротив, стала водить большим пальцем по его ладони. Потом их пальцы сплелись, как гибкие тела влюбленных.

Это было в десятки раз эротичнее, чем если бы он, как водится, просто стал гладить ее по коленке. Но в какой-то момент Людмила вдруг опомнилась, словно от хорошей оплеухи, и высвободила свою руку. Он предпринял попытку снова взять ее.

— Нет, прошу вас, — твердо произнесла она.

Булыгин смущенно кашлянул в кулак. Она чувствовала, что он очень сконфужен, а может быть, даже обижен и готов уйти. Но что-то его удерживало подле нее.

На обратном пути они отчужденно молчали. Петр смотрел на дорогу, она — тоже вперед, на сверкающие и манящие рекламные вывески. Они даже не обмолвились ни единым словом, хотя бы для проформы, например, о киноленте, которую только что якобы посмотрели.

Он остановил автомобиль возле подъезда ее дома, выбрался из салона, обошел вокруг и открыл ей дверцу. И, как всегда, подал руку. Снова эта его рука… Людмила оперлась на нее, вышла из машины и намеревалась проститься с Булыгиным, как вдруг он крепко сжал ее в объятиях, и они стали целоваться, просто потеряв контроль над собой, впиваясь друг в друга, задыхаясь от какой-то неуправляемой глупой юношеской страсти. Ничего нельзя было сделать.

— Поедем со мной… — шептал он.

— Куда?

— Куда-нибудь…

— Я не могу…

Но он не желал слушать эти ее «не могу». Как, впрочем, и «не хочу». Он только понимал, что не может отпустить ее. Нет, только не сегодня. А все остальное — сожаления, запоздалое раскаяние, самоанализ — потом.

— Люда, ты слышишь меня? Поедем… Пожалуйста, Люда… Я сниму квартиру… Я хочу тебя, Люда… Люд…

Разве она не хотела того же самого, когда поперлась с ним в это идиотское кино?.. Хотела. Но не может ведь она, взрослая и в общем-то порядочная женщина, которая всегда относилась к таким вопросам очень серьезно, вот так взять и сразу согласиться…

Но согласилась.

Глава 6

— Кто-то, помнится, говорил, что никогда не изменял жене.

— Ну, когда-то ведь надо начинать.

— Какой ты, оказывается, циник.

— Но ты же сама говорила: если сильно хочется, то не сомневайся…

— Я говорила не об этом, не надо передергивать.

— Просто я подумал, что это правило универсально… Люд… тебе что, было плохо со мной?

Она поднялась с постели.

— Извини, мне надо принять душ.

— Почему бы нам не сделать это вместе?

Людмила не ответила, просто молча прошла в ванную комнату.

Булыгин снял номер в гостинице. Это был очень хороший номер. Если не люкс, то полулюкс точно. Не станет же сиятельный господин, хозяин не чего-нибудь там, а «Джинсового рая», трахаться с любовницей в третьесортном номере для командировочных экспедиторов… Людмила вдруг мысленно одернула себя: ну зачем уж так цинично?.. Помнится, она только что упрекала в том же самом своего кавалера. Нет, любовника… Справедливости ради, ее ведь никто насильно не заставлял, сама же захотела прогуляться с ним, сама же согласилась и на продолжение. И так же не стоит отрицать того, что ей было хорошо с ним в постели…

Людмила приняла душ и, завернувшись в полотенце, пришла обратно в комнату, села в кресло, напротив кровати. Тогда Булыгин тоже поднялся и, обиженно дергая желваками, пошел принимать душ.

Вернувшись, он сел в другое кресло и открыл бутылку вина, стоявшую на журнальном столике. Затем наполнил бокалы, один из них подал Людмиле. Она взяла. Они стали молча пить вино. Людмила старалась не встречаться взглядом с Петром, в то время как он смотрел на нее неотрывно.

— Извини, — наконец произнесла она. — Мне не следовало ехать с тобой.

— Почему?

— Просто не следовало, и все.

— Но ты же не собираешься сбежать среди ночи. Останься хотя бы до утра. Если я уж так тебе неприятен, то обещаю, что больше не буду к тебе приставать. Хоть это и не просто…

Она не могла объяснить ему истинную причину этого отчуждения. Да, возможно, она рассуждает несовременно, но ей на самом деле казалось, что они поступают некрасиво. Петр женат. Ей не следовало пользоваться ситуацией и известной мужской слабостью в отношении женщин. Наверное, все дело в том, что у нее уже давно никого не было. Ей просто хотелось немного внимания, немного ласки, немного тепла…

— Да нет же! — чувствуя, что ее внезапная холодность очень сильно его задела, принялась возражать она. — Ты мне вовсе не неприятен… напротив… Ладно, Петь, извини, я вызову себе такси… Хорошо? Не обижайся… Надеюсь, это никак не отразится…

Он не дал ей договорить, вытащил из кресла, сорвал с нее влажное полотенце, и они снова очутились в постели.

Утром Булыгин отвез ее домой, а потом снял квартиру для встреч.

Это была очень красивая квартира, просторная современная «студия», отделанная и меблированная по последнему слову. Некрасивыми были только их поступки: эти тайные встречи, отношения без будущего… Людмила ненавидела себя за это, проклинала последними словами, но не могла ничего с собой поделать. Стоило только его номеру высветиться на дисплее мобильного, как сердце тут же обрывалось и падало в темную бездну и внизу живота разливался огонь. Это было худшее, что могло случиться: связаться на старости лет с женатым мужиком. И все же это было самое лучшее, что могло с ней произойти.

— Если я разведусь с женой, ты выйдешь за меня? — спросил Петр примерно через пару месяцев после того, как закрутился их бурный роман.

Уже два месяца они встречались, ходили вместе в театры, даже были в консерватории, ну и, само собой, ужинали в лучших ресторанах, несколько раз ездили за город, в пансионат, и дважды в неделю занимались любовью на «конспиративной» квартире. Уже остался позади весенний студенческий фестиваль, и их почти ничего не связывало, но они почему-то продолжали видеться. И она ни разу не намекнула ему на то, что ей, как взрослой и порядочной женщине, нужно нечто большее, чем просто встречи.

— А без «если»? — шутливо, как бы с вызовом, произнесла Людмила, ни на йоту не веря в истинность его намерений.

— В каком смысле? — не понял он.

— Почему ты ставишь вопрос именно так: мол, вот, если я разведусь…

— Люд, но ты ведь не думаешь, что я могу просто так бросить женщину, которая прожила со мной двадцать лет, родила мне ребенка…

Она поняла, что действительно сморозила глупость.

— Извини…

— Нет уж! — Дурачась, он заговорил с притворной строгостью. — Не извиню, пока не ответишь на мой вопрос. Немедленно отвечай! Как ты тогда сказала? На любой ваш вопрос есть любой мой ответ?

— Ты серьезно?

— Люда… Ну что за ребячество? Конечно, серьезно.

Он и впрямь не шутил, несмотря на игривый тон, и даже не собирался морочить ей голову. Людмила осознавала, что это как раз то, чего ей хочется больше всего на свете, но одновременно что-то заставляло ее тревожиться. Она сама не знала — что. Видимо, какие-то глупые дремучие предрассудки насчет того, что на чужом несчастье… Он такой хороший… Он очень, очень хороший… У нее никогда не было такого мужчины… Но ведь это же неправильно, неправильно и подло уводить его из семьи. В конце концов, он дает ей все, что может, и даже себя. И любит ее, хоть и нечасто ей об этом говорит. Она не должна соглашаться…

— Ну хорошо, — сказала она. — Я согласна.

Он налетел на нее с поцелуями, совершенно искренне, по-мальчишески, радуясь тому, что она сказала ему «да».

— Значит,так… — заговорил Петр, когда порыв страсти утих. — Я куплю нам квартиру. А пока мы можем пожить тут, чтобы не стеснять Сашу. И я наконец-то начну писать мою книгу! Ты готова стать моей музой?

— Что же мне еще остается? — рассмеялась она.

— Бизнесом займется мой сын, я оставлю себе долю, так что ты не беспокойся, бедствовать мы не будем…

Она вдруг вспылила:

— Господи, Петя! Да ну тебя с твоими деньгами!

Он осекся, лицо изумленно вытянулось.

— Люд, ты чего?

— Ничего. Я никогда богато не жила, и мне на все это глубоко наплевать. Неужели ты думаешь, что меня интересуют твои деньги?

— Ну, вообще-то деньги всех интересуют, — робко возразил он, опасаясь опять сказать что-то не то.

Внезапно Людмила загадочно улыбнулась.

— Но не до такой же степени, чтобы говорить об этом в постели, — упрекнула она его.

Петр с облегчением рассмеялся, сообразив, куда она клонит.

— Да, ты права, постель — это святое… Но машину Саше я все-таки куплю. «Тойоту». Да? Как ты думаешь? Родственникам невесты, кажется, положено отдавать калым?

— Что это еще за азиатская дикость!

— Почему же азиатская? — продолжал он, притягивая Людмилу к себе, чтобы снова заняться любовью. — Ну ладно, выберем европейскую марку. «Ауди», БМВ… «вольво» опять же… Слушай, а давай правда купим Сашке «вольво»…

— Да ну тебя с твоими машинами! — засмеялась она.

Глава 7

Этого разговора никак нельзя было избежать. Приехав домой, в свой загородный коттедж, после свидания с Людмилой, Булыгин выбрал момент и сказал:

— Лара… нам надо серьезно поговорить.

Жена внимательно посмотрела на него, удивленно подняв брови.

Она сидела за туалетным столиком в их спальне с огромной королевской кроватью под балдахином, в шелковом полупрозрачном пеньюаре, с повязкой на голове, скреплявшей волосы, и собиралась накладывать какую-то маску, похожую на обыкновенную грязь из ближайшей канавы. Петр, конечно, ничего не понимал в этих косметических ноу-хау. Он просто знал, что его жена Лариса — красивая женщина. И у них уже полгода нет никакого секса. А у нее — молодой любовник. И он знает об этом, и его это нисколько не волнует.

— Ну, говори, — произнесла она. — Что случилось?

Тянуть не было никакого смысла.

— Лара, прости, но мне нужен развод.

— Какой еще развод? — Она смотрела на него во все глаза.

— Я говорю, нам надо развестись, — мягко произнес Петр.

— Мне — не надо.

Лариса встала из-за стола, нашла пачку сигарет и закурила. Она нервничала.

— Лар, я думал…

— Думал он! — с внезапным раздражением воскликнула она. — Петя, милый, ты что, обалдел? Какой развод? Ты с кем-то трахаешься на стороне? Ну и трахайся на здоровье, какие проблемы? Зачем разводиться? Какой в этом смысл?

— Лара…

— А-а-а, я, кажется, догадываюсь! Твоя пассия залетела. Да? В этом все дело?

Она возбужденно размахивала сигаретой перед его лицом и не давала вставить слово. Он понимал: Лариса боится остаться ни с чем. Ей сорок лет. Этот ее так называемый бойфренд наверняка без гроша, и, конечно, бросит ее, как только узнает, что его женщина осталась на мели. Вот от чего она так нервничает. Петр шагнул к жене, отнял у нее сигарету, затушил в пепельнице, затем крепко взял ее за плечи и усадил обратно на стул.

— Лара! — проговорил он прямо ей в лицо, чтобы заставить слушать. — Дорогая Лара! Я развожусь с тобой. И меня не интересует твое мнение на этот счет.

На красивом холеном лице Ларисы отразились противоречивые чувства. Сначала она, по-видимому, собиралась расплакаться, и у нее даже задрожали губы, но быстро взяла себя в руки и холодно спросила:

— А как же совместно нажитое иму…

— Имущество мы разделим поровну, как положено. Я же понимаю, что ты отдала мне твои лучшие годы, родила и вырастила моего сына… И ты выходила за меня, когда я еще был студентом аспирантуры и почти ничего собой не представлял. Кстати, именно благодаря тебе я эту самую разнесчастную аспирантуру так и не окончил, но, как говорится, кто старое помянет…

— Ну, ты, Булыгин, и своло-очь! Аспирантуру мне припомнил! Господи! Да если бы я тебя не уговорила все это бросить и заняться делом, мы все просто положили бы зубы на полку! Ты лучше вспомни, какое тогда было время! Идиот! Петя, ты же просто идиот! Твое увлечение историей нас прокормило бы, что ли?!

Он пожал плечами:

— Прости, Лар, если обидел. Я не специально. Просто для меня это было важно. Но с другой стороны… хорошо, что так все вышло. Без денег ведь не прожить, верно? Зато теперь у меня есть возможность вернуться к любимому занятию. У меня ведь есть теперь деньги. Много денег. Я вполне могу отойти от дел и, наконец, написать книгу, как давно мечтал.

— Да ты просто больной! Какая в задницу книга! Петя! У тебя что, крышу снесло? Из тебя писатель, как из меня Анастасия Волочкова! И что это значит — отойти от дел?

— Ну а что, по-твоему, это может значить?

Лариса качала головой, глядя на него с жалостью.

— Боже мой… Боже мой… — повторяла она. — Я наслышана, что есть такие девочки-пираньи, которые за рекордно короткий срок могут сделать мужа миллионером… если он к этому времени уже был миллиардером. Но чтобы вот так, из здравомыслящего и преуспевающего человека сделать форменное посмешище… Просто мастер-класс! Скажи хоть, кто эта баба… Я ее знаю?

— Вряд ли.

— Ну, кто она?

— Зачем тебе?

— Ну, как зачем, Петь? Я запишусь к ней на курсы… по облапошиванию мужиков.

— Я соберу вещи.

Он вышел из спальни и отправился в гардеробную, соображая по пути, где последний раз видел большую дорожную сумку. Петр надеялся, что найдет все самостоятельно, ибо ему не хотелось просить об этом Ларису. Это уже будет верх цинизма с его стороны. Форменное свинство — уходя к другой женщине, просить жену собрать вещи. Лариса, последовав за ним, встала возле дверного проема и скрестила руки на груди.

— Скажи честно, что тебя не устраивает? — наблюдая за тем, как он собирается, спросила она уже более спокойным тоном.

— Вообще-то я считаю, что мы неплохо жили, — признался Петр. — Во всяком случае, не хуже других. Но дело не в этом.

— А в чем?

— Я люблю другую женщину.

— Она молодая?

— Для меня — да.

— О господи! Но я же сказала тебе, что ты можешь любить кого твоей душе угодно! Разводиться-то зачем?!

— Нет, Лара. Ты сказала не так. Ты сказала — трахаться. А я считаю, что «любить» и «трахаться» — это не всегда одно и то же.

— Ты что, издеваешься?!

Он застегнул сумку, выпрямился и посмотрел на Ларису. Она почему-то сильно нервничала, и все лицо у нее пошло пятнами, а он совершенно искренне не мог понять, из-за чего вся эта буря эмоций. С одной стороны, его немного терзали угрызения совести, а с другой… Петр был на сто или даже на двести процентов уверен, что, не скажи он ей сегодня о разводе, она даже не заметила бы, что он пришел домой. И спокойно поехала бы встречаться со своими подружками в ресторан или на свидание со своим любовником. И легла бы спать одна, в их спальне, на огромной королевской кровати под балдахином, и тоже не заметила бы, что его нет рядом. Жене давно без разницы, где и с кем ее муж проводит время. Главное, что он в принципе есть. И у него есть деньги.

Петр так и сказал ей:

— Лара, в чем проблема? Ты всегда хотела только денег. Я даю тебе их. Что тебе еще от меня нужно?

— Тебя! Моего мужа!

С ее стороны это было откровением.

— Перестань. Я не так уж тебе необходим. Мы не спим вместе уже шесть месяцев.

Он хотел еще добавить — с тех пор, как у нее появился тот весьма прыткий молодой человек, — но не стал. Ему даже говорить об этом было противно. Да и толку чуть.

— Ну хорошо, давай спать вместе, — предложила Лариса, глядя на него со всей искренностью, на какую только была способна.

Ему стало смешно.

— Не теперь, Лара. Может, в следующей жизни. Хотя, если верить теории реинкарнации, я тебя уже отработал. Так что вряд ли.

Вот теперь она разозлилась по-настоящему:

— Ах ты, сволочь! Философ ты недоделанный! Я вышла за тебя замуж, когда у тебя в кармане был голяк! Я заставила тебя, идиота, работать! Только благодаря мне ты стал тем, кто ты теперь есть! Аспирант хренов! Ботаник!

— Историк, — мягко поправил Петр.

— Да пошел ты к черту, скотина! Вали к своей мокрощелке! Катись! Совет да любовь!

Слушать все это и смотреть на нее было неприятно, но по крайней мере на этот раз она была искренна, как никогда, и говорила от души.

— Пока, Ларис. — Петр поднял сумку и вышел из гардеробной.

Забросив вещи в багажник «мерседеса», Булыгин отправился домой к Людмиле, чтобы потом вместе с ней ехать на ту, арендованную им квартиру. Она тоже намеревалась собрать кое-какие свои вещи. Хотя она все равно будет навещать Саню и сидеть с маленькой внучкой. И это прекрасно. Когда они с Сашей познакомятся, он тоже будет нянчиться с малышкой. А то от Артема, с его свободными взглядами на жизнь вообще и на семейную жизнь в частности, ему, Петру, дождаться собственных, родных внуков вообще не светит. Во всяком случае, в ближайшее десятилетие.

Сам он женился по теперешним меркам рано. Тогда он только поступил в аспирантуру. Потом родился сын. Они бедствовали. И Ларисе, уставшей от безденежья, со слезами, с истериками, все же удалось уговорить его бросить это безнадежное дело.

И вот, в конце восьмидесятых, он, перспективный молодой историк, принялся варить джинсы вместе с приятелем Борей Труновым, а потом, в девяностых, стал возить в город турецкие джинсы, открыв несколько точек на вещевом рынке.

Булыгин поставил на одежду ковбоев и не прогадал, и через пятнадцать лет стал джинсовым королем. Виват, джинсы!.. Джинсы — форево!.. Теперь Петр владел магазинами молодежной одежды, открыл несколько джинсовых супермаркетов. Он работал как проклятый, создавая этот свой джинсовый рай. Это Господь может создавать миры за семь дней. Ему же, простому смертному, к тому же несостоявшемуся аспиранту, понадобилось целых три пятилетки. Ну, так, перефразируя известный еврейский анекдот, посмотрите на этот мир и — на эти джинсы.

Сейчас его дела были в полном порядке, его жена и его сын ни в чем не нуждались. Он купил Артему квартиру, разумеется в престижном районе, и как настоящий русский бизнесмен отец подарил единственному чаду машину на совершеннолетие. А потом и катер. Они часто ездили за границу отдыхать, как все вместе, так и каждый по отдельности. Последнее время больше по отдельности. Лариса не работала и располагала уймой свободного времени, а у него все время отнимал бизнес, и они отдалились друг от друга. Он не осуждал ее за измену. Ему и самому все это осточертело, и даже сам себе как личность он стал не интересен. Только где-то в глубине души маленьким, слабеньким огоньком теплилась надежда, что когда-нибудь он найдет в себе силы и найдет время, чтобы осуществить свою давнюю мечту.

Как-то на днях он отыскал в столе, в своем домашнем кабинете, старую-престарую, как древний манускрипт, общую тетрадь, что-то вроде дневника. Просто полез за какими-то документами и вдруг наткнулся на нее, и у него в душе что-то екнуло, в груди стало горячо, и он вмиг забыл о своих важных делах и, опустившись на пол перед столом, стал жадно читать записи, сделанные корявым ученическим почерком. Эту тетрадь он впервые обнаружил на их недостроенной даче, среди прочего хлама, когда мать решила избавиться от построек и он помогал ей в поисках покупателя. А потом спрятал находку в стол и опять забыл о ней на несколько лет.

Петр всегда, сколько себя помнил, вел какие-то записи. А затем перечитывал их. Как ни странно, не все там было глупостью, иногда встречались очень глубокие мысли, даже среди заметок двадцатилетней, а порой и тридцатилетней давности, когда он перешел в четвертый класс и им стали преподавать историю. Именно тогда он понял, что станет писателем.

Глава 8

Ему звонила мать…

Следует заметить, что Инесса Давыдовна всегда звонила, как выражался сын Артем, несколько не в тему, то есть обязательно тогда, когда он, Петр, решал какие-то важные дела. Увещевания, что он, как примерный сын, перезвонит ей позже, просто не принимались во внимание. Ибо Инесса Давыдовна никогда не прекращала разговор, пока не выскажет все, что считала должным сообщить. У нее вполне могли быть какие-то подруги-единомышленницы, ведь с кем-то же она обсуждает телевизионные сериалы и сплетни из желтых газет. Так почему бы ей и все прочие вопросы бытия не обсуждать с ними же, а не отвлекать его от важных дел, тем более что ее мнение все равно ничего не меняет. Ну, разве что слегка подпортит настроение на весь оставшийся день. Но и только.

Сегодня она позвонила, когда Петр, сидя в своем кабинете, просматривал старые документы и собирался пригласить к себе Трунова, боевого товарища и исполнительного директора его фирмы, чтобы обсудить с ним возможность управления компанией без участия хозяина. И вообще, надо было понемногу подключать к этому Артема, коль скоро тот перешел на четвертый курс университета. Пусть постепенно вливается во взрослую жизнь.

— Петя! — услышал Булыгин в трубке, после того как робкая секретарша сообщила ему, что на линии его матушка.

Спасибо, милая Дашенька, что предупредила. Он хотя бы мог сделать глубокий вдох перед тем, как вступить в разговор с женщиной, которая родила его на свет.

— Петя! Ты меня слышишь?!

— Слышу, мама… еще как слышу, — смиренно откликнулся он.

— Здравствуй, мой дорогой.

— Здравствуй, мама. Я, к сожалению, ужасно занят. Не могла бы ты позвонить позже? Или я сам тебе пере…

— Петя! Оставь эти уловки! Мне все известно!

Это было, конечно, наивностью с его стороны: пытаться отложить разговор с матерью, уговорив ее подождать, — со ссылкой на занятость. Она никогда не слушала никакие доводы разума, почему же он решил, что сейчас будет по-другому?.. Господи, ему, сорокалетнему бородатому дядьке, до сих пор звонит мама. Собственно, сам факт, что ему звонит мама, был не так уж плох. Но Инесса Давыдовна всегда несла такую чушь…

— Что тебе известно, мама?

— Не притворяйся! Лариса мне все уже рассказала.

— Ах, Лари-иса рассказала… Понятно.

Это был один из тех редких случаев, когда свекровь с невесткой сосуществовали в мире и согласии. То есть были заодно. Этакая женская коалиция. Просто Североатлантический альянс какой-то…

— Петя, эта женщина, к которой ты ушел, загубит твою жизнь! Вот помяни мое слово! И что будет с твоим делом, с твоим бизнесом?! Ларочка сказала, что ты решил все бросить! Но это же совершенно невозможно!

— Почему?

— Господи! Ты уже лишился способности мыслить! На что мы все будем жить, если ты бросишь бизнес?!

— Отойти от дел — это вовсе не означает, что я бросаю мой бизнес. Здесь все налажено настолько, что моего участия уже и не требуется…

— Петя, избавь меня от подробностей, — холодно прервала его мать. — Я в этих делах все равно ничего не смыслю.

Кто бы сомневался…

— Я только понимаю, что оставлять такое дело нельзя ни на минуту, иначе все разворуют.

— Мама, ты, видимо, судишь по тем временам, когда работала заведующей универмагом.

— Времена сейчас точно такие же! — обиделась Инесса Давыдовна. — И люди ничуть не лучше. А как раз наоборот. Скажи мне, чем ты намерен заниматься, если уже твердо решил отойти от дел?

— Я буду писать, мама.

— Что именно? — презрительно поинтересовалась она. — Картины? Стихи? Нецензурные слова на заборе?

Ну конечно, откуда ей знать об увлечениях сына, когда все ее молодые и зрелые годы были потрачены на погоню за дефицитными тряпками и многочисленные романы с мужчинами… И все-таки это была его мать. Поэтому он из последних сил задушил свою детскую обиду и спокойно сообщил:

— Я собираюсь написать книгу.

— Книгу???

— Да, исторический роман.

— О боже…

— Представь себе, — заявил он с вызовом. — Я всегда мечтал писать, и я буду писать.

— Господи, Петя! — горестно воскликнула Инесса Давыдовна. — Все писатели и вообще все творческие личности — это сплошь алкоголики и шизоиды! Они прозябают в нищете!

Он громко вздохнул:

— Я так понимаю, что ключевое слово в нашем диалоге — это «нищета». На этот счет можешь не волноваться. Деньги я тебе буду давать. Но только тебе, а не твоим малолетним альфонсам.

— Что-о-о? — Инесса Давыдовна буквально задохнулась от возмущения. — Как ты разговариваешь с матерью, Петр?!

Не обращая внимания, он продолжал:

— Видишь ли, теперь, когда у меня появилась вторая семья, нам всем придется урезать расходную часть.

— Что значит семья?! У той женщины есть ребенок?!

— Допустим, и что?

— Как это что, Петя? Какая-то посторонняя женщина и чужой ребенок стали для тебя дороже матери?! Дороже твоего родного сына?! Если только… О боже! Петя! Я все поняла! У тебя там, в той семье, побочный ребенок, да?!

Он молчал, собираясь с мыслями.

— Так это действительно твой ребенок?! Да или нет?!

— Да, можно и так сказать.

— Сказать-то можно как угодно, но сам факт… Это ужасно, Петя! Это бесчеловечно по отношению к нам всем! Но в первую очередь — по отношению к твоему законному сыну, Артему!

Петр допускал, что ссылка на внука в данном случае была сделана Инессой Давыдовной исключительно для красного словца. Чтобы придать ситуации побольше драматизма. В самом деле, как-то дико слышать эти пафосные слова от бабушки, которая за все то время, что Артем был маленьким, не спела внуку ни одной колыбельной и не поменяла под ним ни одной пеленки. Не говоря уже о подгузниках. А эти ее выражения «законный сын», «побочный ребенок»… Просто девятнадцатый век. Скандал в благородном семействе. Инесса Давыдовна вообще любила высокопарные речи. Видимо, она полагала, что эти ее манеры придают ей больше благородства, какой-то, будто бы врожденной, интеллигентности. В самом деле, и не скажешь никогда, что она в свое время торговала из-под прилавка дефицитными вещами, водила дружбу с барыгами и смачно, с душой, нисколько не стесняясь, материла своих несчастных продавщиц и вечно поддатых грузчиков.

Петр взял себя в руки.

— Нет, мама, — возразил он. — Бесчеловечно было бросить моего отца в сложный период его жизни.

— Ты упрекаешь меня, твою мать?!

— Ну что Ты, мама, как я могу!

— У твоего отца всегда был сложный период! Вся наша совместная жизнь была одним сплошным сложным периодом! Он не умел бороться за существование! И я, слабая женщина, вынуждена была все везти на себе!

Кажется, совсем недавно Петр уже слышал нечто подобное. Только в свой адрес. Настроение испортилось основательно.

— Всего хорошего, мама. Я все тебе сказал.

Он положил трубку, не считаясь с желанием Инессы Давыдовны продолжить разговор. Просто ему это было не интересно.

Глава 9

Такого единодушия между ними не было еще никогда, хотя они всегда и симпатизировали друг другу. Ну, не так чтобы… Просто это был своего рода пакт о ненападении. Как-никак они обе — интеллигентные женщины. А интеллигентные, да к тому же умные женщины всегда могут договориться.

Через неделю после того, как Петр, объявив о разводе, собрал вещи и ушел, Инесса Давыдовна была звана к своей снохе Ларисе на чашку чая. Она и сама бы нашла повод, чтобы прийти к ней, в их с Петром особняк, но Лариса позвонила первой и, едва сдерживая слезы, попросила свекровь о встрече. Это произошло как раз в тот день, когда Петр довольно мягко, в корректной форме, отшил свою мать по телефону.

Итак, Инесса Давыдовна пребывала в трансе от разговора с сыном, а Лариса — от ощущения себя брошенной, иными словами, их биотоки полностью совпадали, и им было о чем поговорить.

— Ах, Ларочка, дорогая, — со вздохом начала Инесса Давыдовна, прихлебывая из фирменного английского фарфора черный кенийский чай с бальзамом, — я считаю, что мы должны держаться вместе и действовать сообща и, в конце концов, поддерживать друг друга в трудную минуту. Бог не дал мне дочери, хоть я всегда очень хотела. — Если бы эти слова донеслись до слуха Даниила Петровича, ее бывшего мужа, он умер бы от смеха. — Но у меня есть ты, Лара, и я счастлива, что могу приходить к тебе даже после того, что произошло. Петя поступил с тобой бесчеловечно. Просто бесчеловечно. Но мне кажется, он скоро одумается и вернется к тебе, и мы снова станем одной семьей. Нет, я все равно, Ларочка, дорогая, считаю тебя членом нашей семьи. Несмотря ни на что!

Лариса не особенно прислушивалась к пафосной болтовне свекрови. Ее главным образом интересовало, что сказал ей Петр сегодня по телефону. И потом, она просто не могла находиться одна в этом трехэтажном особняке. Бойфренд, лениво позевывая в трубку телефона, отклонил предложение о встрече, и она своим женским чутьем уловила в этом отказе тревожные нотки: наверняка он растратил свою молодецкую удаль где-то на стороне, с другой «мамочкой» или с какой-нибудь малолетней шалавой.

У нее кошки скребли на душе, и было так тошно, что даже выпей она бутылку вина, как в тот вечер, когда ушел муж, и это не помогло бы. Только голова стала бы трещать, и тогда пришлось бы глотать импортный шипучий аспирин.

Жаль, что от душевной боли еще не изобретено таких чудодейственных таблеток, а то выпила бы она какую-нибудь быстрорастворимую «шипучку» и навсегда забыла о двадцати годах относительно счастливого брака. Она уже и подругам выплакалась, а потом и своей психологичке три часа кряду изливала душу в соответствии с прайсом. Поэтому разговор со свекровью уже вряд ли мог ей помочь, просто Лариса хваталась за любую возможность поговорить о своей проблеме. К тому же собеседница была ей не посторонней. Хоть Лариса все двадцать лет и считала Инессу набитой дурой.

— Значит, Петя настроен решительно, — задумчиво произнесла Лариса. Весь день она, как привидение, ходила по дому в халате, неприбранная, нечесаная, со следами похмелья на помятом, заплаканном лице.

— Давай-ка, дорогая моя, закурим, как пелось в песне, по одной, и я тебе расскажу, что мне удалось узнать.

Лариса поставила на стол керамическую пепельницу и положила рядом пачку «Парламента», предварительно предложив сигарету Инессе Давыдовне.

— Только умоляю вас, не говорите мне ничего о его так называемой книге, — попросила она, закуривая. — Я не хочу снова выслушивать этот бред.

— Дорогая, я так же, как и ты, считаю эту идею бредом, — согласилась свекровь. — Чистейшее безумие!

— Вот именно!

— Но я вот что тебе скажу — дело вовсе не в книге.

Лариса усмехнулась. Все-таки Инесса Давыдовна — это нечто.

— Понятно, что не в книге, а в бабе, к которой он ушел.

— О-о, дорогая, ты не все знаешь… Не только в бабе, как ты изволила выразиться. — И свекровь посмотрела на Ларису с таким значительным видом, будто обладала неким тайным знанием. Просто курсы актерского мастерства, да и только.

Ларису эти экивоки свекрови всегда безумно раздражали и утомляли, но раньше она терпела, а сейчас терпеть было вроде и незачем. И ей стали приходить в голову крамольные мысли: а не послать ли Инессу Давыдовну… нет, даже не на три известные буквы — еще дальше. И плевать на законы гостеприимства и весь этот дурацкий этикет.

— Так в чем же еще, если не в бабе? — теряя терпение, спросила она.

— О-о, дорогая, — вещала Инесса, — тут все гораздо сложнее.

— Да говорите же, наконец!

— Ах, детка, у меня даже язык не поворачивается, чтобы тебе об этом сказать.

Лариса давно догадывалась, что в роду у Инессы Давыдовны были нацистские преступники, а то, может, и вовсе — отцы-инквизиторы. Во всяком случае, «тянуть жилы» у нее получалось отменно.

— Инесса Давыдовна, вы, наверное, хотите моей смерти, — простонала Лариса, прикуривая вторую сигарету.

— Да нет же! Я просто не знаю, как тебе сказать, — настолько все это ужасно!

Лариса прищурилась, выпустив дым в сторону. Нет, инквизиторы и нацисты тут совершенно ни при чем. Просто она имеет дело с обычным вампиризмом, о котором ей рассказывала ее психологичка на одном из сеансов, и одновременно научила, как от них, от этих домашних вурдалаков, защищаться. Лариса скрестила руки на груди, ноги — под столом и с лучезарной улыбкой посмотрела на Инессу, одновременно в мыслях пожелав ей всяческих благ.

Инесса на какой-то миг вроде бы смутилась. Вид у нее стал рассеянным, она словно забыла, о чем шла речь. Она нервно закурила и вдруг, как бы невзначай вспомнив, сразу, без околичностей, выпалила:

— Лара, у Пети побочный ребенок! — И дрожащими губами, так, словно собиралась заплакать, прильнула к краю фарфоровой чашки из английского сервиза, сделав символический глоток.

Лариса едва не лишилась дара речи. Она машинально подалась вперед:

— Что-о???

— Да, дорогая.

— Этого не может быть!

— Петя сам мне сказал.

Лариса откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. По щекам потекли слезы, она вытерла их, всхлипывая:

— Боже мой… какая сволочь… Господи… значит, он уже давно… давно мне изменял… а я… я ничего не знала… Ребенок… ну конечно… эта гадина привязала его ребенком… Как я сразу не догадалась?.. Дура… ду-у-ура…

Инесса, пересев к ней поближе, ласково обняла плачущую сноху.

— Дорогая, ты абсолютно верно говоришь: она привязала его ребенком. Это, безусловно, низкая женщина…

— Она молодая… а я… а я — стару-у-уха, — рыдала Лариса.

— Милая, ну не надо так. Если ты — старуха, то я тогда кто же? — попыталась пошутить Инесса Давыдовна. — Ну, перестань, перестань… надо подумать, как вернуть нашего блудного мужчину в лоно семьи.

— Какого еще блудного мужчину? — прозвучал в гостиной мужской голос.

Лариса открыла глаза и увидела своего сына Артема, только что вошедшего и случайно услышавшего обрывок этого разговора. Нахмурясь, молодой человек подошел к матери.

— Мам, что происходит? Почему ты ревешь? — с тревогой в голосе спросил он.

— А где, интересно, слова приветствия? — сделала ему замечание Инесса Давыдовна.

— Привет, ба… — походя бросил Артем.

— «Привет, ба»??? — возмутилась Инесса Давыдовна.

Внук, решив, что дворцовый этикет формально соблюден, не обратил внимания на этот возглас. Артем терпеть не мог свою бабку и частенько за глаза называл ее Инессой Арманд. Все-таки он был довольно эрудированным молодым человеком и, в отличие от своих сверстников, взращенных в интернет-чатах и подъездах, знал, кто такая Инесса Арманд. И это было самое безобидное прозвище из тех, которые он ей давал.

— Так что случилось-то, мам?

Лариса протяжно всхлипнула:

— Ох, сыночек… случилось… Отец твой нас бросил…

Артем несколько опешил:

— Как бросил?

— Мы разводимся, милый… — Лариса высморкалась в платок.

— Ну, вы, старики, даете… Как в той байке: чего, мол, раньше-то не разводились? Да детей было жалко, ждали, когда помрут… — И он хихикнул, довольный своей шуткой.

— Господи, что ты мелешь! — испуганно прикрикнула на сына Лариса. — Типун тебе на язык!

— Нет, мам, это что, правда?

— Нет, я с тобой тут шутки шучу! Говорю же: разводимся.

— А-а-а, ну тогда понятно, зачем пахан меня вызывает к себе в контору. Поговорить, значит, хочет…

— Угу… поговорить, — усмехнулась Лариса. — Заодно, наверное, собирается тебя познакомить с новой семьей. Ты, кстати, как? Не против?

Эти ее слова произвели на Артема куда более сильное впечатление. Улыбка исчезла с его лица, он перестал ерничать и, посерьезнев, сел рядом с матерью на диван.

— Это — правда? У отца есть другая семья? — спросил он.

— Да, представь себе!

— Как же так… это ведь не честно! Да как он может!

— Седина в бороду — бес в ребро, — ввернула Инесса Давыдовна.

— И у тебя есть братик… или сестренка… знаешь, я не успела уточнить… — продолжила Лариса.

Глядя в одну точку, прямо перед собой, воспаленными от злости глазами, Артем задергал желваками и стиснул кулаки.

— Братик… или сестренка, говоришь…

Лариса не на шутку испугалась. Ей, конечно, хотелось привлечь сына на свою сторону, но вовсе не затем, чтобы тот сгоряча, по молодости да по глупости, наломал дров. А то и вовсе — вляпался в уголовщину.

— Артемушка, милый, — ласково проговорила она, взяв его под руку. — Ну, не надо так все это воспринимать. Это — не конец света, сынок. Многие разводятся. Отец оставил мне этот дом и обещал выделить приличное содержание, а тебя хочет сделать директором компании. Так он мне сказал. Как видишь, мы ни в чем не будем нуждаться, и…

Сын не дал ей договорить — отбросил ее руку и вскочил на ноги.

— Мама!! — истерично выкрикнул он. — При чем тут деньги!!

— Артем… успокойся… ты меня пугаешь…

— Не бойся! Я не собираюсь никого убивать, если ты об этом! Я хочу знать только одно!.. — Тут его голос стал тише, а интонация — проникновеннее. — Ты… ты… любишь отца?

Лариса растерянно смотрела на него.

— Любишь или нет?! — настаивал Артем.

— Да, конечно… конечно… люблю, — пробормотала она.

— Тогда его надо вернуть, — твердо произнес он.

Артем, как единственный сын и наследник «престола», то есть всей их джинсовой империи вместе с движимым и недвижимым имуществом, был, конечно, избалован. У него было абсолютно беззаботное детство — в отличие от многих его сверстников. Когда настала пора идти в школу, Петр уже имел миллионные прибыли, и они переехали в центр города, купив большую квартиру в сталинском доме. Как раз недалеко от лучшей в городе гимназии.

Учился Артем шутя, — видимо, проявлялись гены, — а поскольку обладал еще и незаурядной, привлекательной внешностью, то с младых ногтей был постоянно окружен вниманием самых красивых девочек. Темные вьющиеся волосы, карие глаза, смуглая кожа… Волосы он отращивал до плеч, и девицы просто на стену лезли от изнеможения, так уж хотелось сцапать наследничка за вихры, а заодно и просочиться в богатую, могущественную семью. Несмотря на красоту и внешнюю уверенность, с девушками Артем был робок — его скорее пугало такое внимание. И вообще — ему казалось, что он видит их насквозь. Вот интересно, стали бы они так бегать за ним, обрывать телефон, приглашать зайти, строить глазки, соблазнять, если бы он был нищ, сир и гол, как последний вокзальный бомж.

Свой первый сексуальный опыт Артем получил в объятиях лучшей подруги своей матери. Просто надоело быть девственником. Потом появилась другая женщина, тоже старше. Но и эти отношения его не устраивали. Все это было как-то пошло и бесчестно. Да, именно бесчестно. И лишено чистоты, в моральном смысле. Под маской светского льва, повесы и сердцееда скрывался глубоко ранимый молодой человек с душой романтика, которую никто, ну буквально никто из его окружения не был в состоянии понять и оценить. А вообще, по жизни, Артем следовал принципу «так не доставайся же я никому!».

Глава 10

Саня, дочь Людмилы, оказалась сущей бестией. В хорошем смысле этого слова, сказал себе Петр. Ершистая деваха. Впрочем, такие люди ему как раз больше всего и импонировали. Особенно это касалось молодежи. Молодежь, она и должна быть такой. Он вовсе не считал, что, мол, вот были люди в наше время… Тем более что у Саши был за плечами приличный жизненный опыт: она родила ребенка и растила дочь одна, без мужа, а это в наше интересное время как ни крути, а все же подвиг.

Саня постоянно испытывала Петра на прочность, или, как это у них называется, прикалывалась над ним. В их первую встречу, когда Людмила устроила «званый» обед, на который были приглашены, естественно, только свои — то есть он и Александра, для которой все это и затевалось, — дочь сразу задала довольно жесткий тон.

— Надеюсь, вы, Петр Данилович, не будете обижать мою мамулю? — справилась Саня, внимательно глядя на него прозрачными голубыми глазами, ясными, как у праведницы.

— Ну что ты, Сань, конечно нет, — сконфузился он. — О чем ты?

— Ладно. Но знайте, если обидите, я вам в ухо двину, — все с тем же невинным выражением предупредила Саня и, откусив кусок торта, добавила с набитым ртом: — Ногой.

— Саша! — одернула ее Людмила.

— У тебя, наверное, хорошая растяжка, — не обращая внимания на враждебность Сани, заметил Петр.

Она громко отпила чаю из своей чашки и, лукаво поглядев на него, спросила:

— Хотите проверить?

Впрочем, несмотря на эти ее выпады, Петр не отказался от идеи завалить строптивую падчерицу дорогими подарками. И начал, естественно, как и намеревался, с автосалона, где под восторженные визги и прыжки непосредственной и темпераментной Сани выбрал ей «вольво» последней модели. Эта покупка значительно сблизила их, во всяком случае Саня перестала ему выкать и стала называть его дядь Петь. И даже кинулась ему на шею, при всем честном и солидном народе — посетителях автосалона, — и громко, смачно поцеловала в щеку.

Оформив покупку, Петр повез Саню, уже совершенно обалдевшую от счастья, в лучшие магазины одежды и белья, купил ей бриллиантовый гарнитур из последней коллекции в ювелирном магазине, потом они поехали покупать игрушки и одежки для маленькой Танечки и, наконец, сели обмывать покупки в ресторане.

— Знаешь, дядь Петь, — заявила Саня, уплетая под изысканное белое вино коктейль из креветок, поданный в изящной вазочке, — я вообще-то «мажоров» презираю… Но так приятно было сегодня почувствовать себя дочкой олигарха, черт побери!

Людмилу поразил и даже напугал тот купеческий размах, с каким Петр принялся одаривать ее дочь и внучку.

— Петь, ну хватит, а? Зачем ты Саньку так балуешь? Она должна зарабатывать сама.

— Во-первых, Саня — женщина, — резонно отвечал Петр. — А у женщины всегда есть выбор: зарабатывать самой или жить за счет мужчины. Я не вижу ничего зазорного в том, если женщина не зарабатывает. И вообще, на что, интересно, мужик должен тратить деньги? А во-вторых, я всегда мечтал, чтобы у меня была дочь. Но жена не хотела второго ребенка. Так что я предпочитаю думать, что Саня — моя дочь. Мне приятно так думать. И я буду потакать всем ее капризам, чего бы мне это ни стоило.

Впервые за эти двадцать лет он почувствовал себя по-настоящему счастливым. Особенно когда нашел общий язык с этим маленьким трогательным коло-бочком, Санькиной дочурой Танечкой. Оказалось, что он просто воплощение идеального деда. Санька и Людмила хохотали до слез, когда он пел, укачивая девочку, вместо колыбельной: «Шумел камыш, деревья гнулись…» — и Татка тоже заливалась смехом вместо того, чтобы заснуть.

— Дядь Петь, а как здоровье медведя, которому ты в детстве на ухо наступил?! — ехидно спрашивала Саня.

Было лето, и они проводили много времени вчетвером: ездили за город, в зоопарк, ходили друг к другу в гости, сидели на открытых террасах кафе… Петр водил Людмилу в театры и на выставки и сам удивлялся, сколько всего интересного и волнующего было скрыто от него долгие годы…

Как будто он отбыл срок, находясь в одиночной камере, а теперь вышел на свободу, и мир вдруг открылся ему с той стороны, о которой он ничего не знал и даже не подозревал, что так бывает. Казалось бы, он день за днем ездил по тем же самым улицам, того же самого города, бывал в тех же самых местах, но ничего этого не видел. Он ничего не видел и не знал, кроме своих целей, которые постоянно держал в поле зрения, и двигался только вперед, по заданному вектору. Куда, к какому общему, глобальному итогу его в конце концов должны были привести эти промежуточные цели? Вероятно, думал Петр теперь, туда же, куда и всех остальных — кого-то раньше, кого-то позже…

Встреча с Людмилой и возникшие впоследствии отношения между ними изменили все вокруг. Удивительно, сколько тепла и света, радости и неги может привнести в твою жизнь любимая женщина. Ему казалось, что внутри него зажглось огромное горячее солнце с пушистыми теплыми лучами, и в окружающих тоже горят эти солнца, и все светится бесконечным счастьем.

Глава 11

И вот он наконец-то начал писать свой роман…

Начал — громко сказано. Полдня сидел перед экраном ноутбука и писал один абзац. А потом стирал и начинал снова. Самое смешное заключалось в том, что он просто не имел представления, о какой эпохе собирается написать. Все же двадцатилетний перерыв давал о себе знать. Он вдруг с ужасом понял, что не может вспомнить ни одной исторической даты, кроме тех, что всем известны, как «Отче наш». Которые просто стыдно не знать образованному человеку, как даты Октябрьской революции, а также начала и окончания Великой Отечественной войны. Ну, еще, пожалуй, войны с Наполеоном, и то — только год. Но его это не удовлетворяло. Что касается идеи, тут тоже все было скрыто за туманом седых веков. То есть ее просто не было.

Идею подсказала Людмила: она честно отрабатывала роль музы. Однажды вечером, заметив его мытарства с сочинительством, подошла тихо, как кошка, и села к нему на колени.

— Напиши об эпохе Людовика XIV, — предложила она. — Получится красивая, романтическая история… дворцовые интриги, фаворитки…

Идея ему не понравилась, и он стал сопротивляться:

— Но это ведь будет не исторический роман, а так… дворцовые дрязги. По-моему, теперь все только и делают, что пишут об этом. А об этом Людовике, царствие ему небесное, и подавно.

— Читателям нравится. Во всяком случае — это не скучно. Ты ведь знаешь, что сейчас основной читательский контингент — женщины. Так что делай выводы.

— Какие выводы? — бурчал он.

— Женщинам не нравятся батальные сцены, где режут и убивают почем зря. Политические интриги тоже не интересуют. Ты читал в школе «Войну и мир»?

— Читал, конечно! Что за вопрос!

— Так вот, мы, девчонки, читали только те места, где Толстой описывает «мир». То есть балы, дворянский быт, ну и любовные коллизии, конечно… Так что, сам понимаешь, солнечному миру — да, да, да…

— Ядерному взрыву — нет, нет, нет, — хмуро подытожил Петр.

— Но поединки за сердце прекрасной дамы непременно должны быть. Даже если действие происходит в неолите, и кавалеры одеты в шкуры, сражаются на дубинках, изъясняются междометиями, и от них скверно пахнет, потому что зубную пасту, мыло и дезодорант еще не изобрели. Да, и главной героиней должна быть женщина.

— Но это уж слишком. — Он не на шутку перепугался. — Как же я, неотесанный мужик, буду писать от имени женщины?

— Я не поняла… тут вроде бы кто-то жаждал стать писателем? Как, по-твоему, Ефремов написал свою «Таис Афинскую»?

— Понятия не имею!

— Кстати, вот тебе хороший пример: и отлично представленные исторические факты, и интересная любовная линия… Такие произведения становятся классикой, о них помнят спустя много лет. Стали бы, интересно, помнить о Троянской войне, если бы в основе события не было любовной интриги? Миром правит любовь!

— Ну хорошо, я согласен… Пусть миром правят любовь и женщины. Я только за. Но я не представляю, как написать хороший исторический роман без батальных сцен. Ведь вся история человечества — это, по сути, история войн!

— Ну хорошо, пусть будут батальные сцены, — подозрительно быстро сдалась Людмила. И тут же с лукавой улыбкой добавила; — Читательницы их просто пролистнут — и вся недолга.

— Ты так думаешь?

— Это не я так думаю. Так сказала одна моя знакомая.

— И что же она сказала, эта твоя знакомая?

— Что в хорошем романе всегда должны быть скучные места, которые можно не читая пролистнуть. Но они обязательно должны быть. Для солидности. В этом — суть произведения.

— Надо же, какие премудрости!

— А то!

Ее снисхождение ужасно его заводило, к тому же ему чисто по-мужски хотелось во что бы то ни стало одержать победу в этом споре, оставить последнее слово за собой.

— Кстати, насчет того, что женщинам не нравятся кровавые сцены, — нашелся он. — Я могу тебе привести пример… Как-то ходил смотреть бокс, и ты просто себе не представляешь, как там, на зрительских рядах, бесновались женщины. Просто стая разъяренных макак! Уж извини за такое нелестное сравнение. А римские матроны? Знаешь, как они любили смотреть гладиаторские бои!

— Ага, они еще и самих гладиаторов любили — будь здоров. Петь, послушай меня, старую мудрую еврейку, напиши нормальную лав-стори на исторической почве, как «Унесенные ветром». Бабы зачитываться будут, ей-богу! А я тебе со стилистикой помогу. Ну, Пе-е-еть…

— Ладно, коварная. Твоя взяла. Тем более что мои познания в истории сейчас хуже, чем у любого школьника. Так о чем прикажете писать, госпожа муза?

Людмила сделала вид, что на секунду задумалась, но Петр не сомневался: у нее уже есть готовый «бизнес-план». То есть фабула — кажется, это так называют?

— Давай напишем о фаворитке Людовика XIV, Луизе де Лавальер, герцогине Вожур.

Петр даже не стал задумываться: имя какой-то французской герцогини, королевской любовницы, ему ни о чем не говорило.

— Хорошая девочка Лида… И чем же она хороша?

— Это был удивительный роман. Луиза не блистала красотой, у нее даже был дефект, за что при дворе ее называли Хромоножка из Тура.

— Серьезно?

— Кто из нас историк?

Петр сконфузился:

— Извини, продолжай…

— Но что-то в ней было, от чего молодой король влюбился в нее, как мальчишка. Их связь продолжалась десять лет, а потом Людовик предпочел ей Франсуазу Монтеспан. И Луиза, не ропща и не интригуя против соперницы, смирилась и… ушла в монастырь. Такая вот история. Немного грустная, но красивая.

— Да-а-а, — задумчиво протянул Петр. — В этом что-то есть.

У Людмилы радостно загорелись глаза.

— Ты тоже так думаешь? Петь, тогда напиши об этом! Правда, будет клево!

— Ладно, только с одним условием…

— Каким условием? — Она насторожилась.

— Ты будешь моим соавтором, — торжественно объявил он.

Ее энтузиазм сразу куда-то подевался.

— Петь, ну что ты придумываешь…

Петр стал, смеясь, тискать се.

— А иначе ничего не выйдет!

— Ну, заче-ем!

— Интересное кино! Сама заставила меня наступить на горло собственной песне, навязала сочинительство каких-то розовых соплей, в то время как я хотел чисто по-мужицки изобразить нормальное средневековое рубилово, с инквизицией, пытками и просто жутким финалом с массовым сожжением еретиков…

— Умоляю, не надо никого жечь… Пусть эти несчастные еретики живут! Петя, пощади их!.. Свободу еретикам! — восклицала Людмила, дурачась.

— Так ты согласна стать моим соавтором?

— Как Анн и Серж Голон?

— Это еще кто такие?

— А это, Петя, авторы, написавшие «Анжелику» и многие продолжения к ней.

— А-а-а… я видел одну картину, снятую по их книжкам. Лет этак двадцать назад. Анжелика была весьма недурна. Даже секси, я бы сказал.

— Это Мишель Мерсье, балда! Ее знает весь цивилизованный мир. Она так же знаменита, как Брижит Бардо. Но похоже, русский бизнес не имеет отношения кцивилизованному миру.

— Я ведь говорил тебе, что торгаш убил во мне творческое начало, — с укоризной вздохнул Петр. — Но похоже, моя прекрасная муза меня воскресила. Так как насчет соавторства?

— Хорошо, я подумаю.

Они поцеловались, и Петр, почувствовав, что с творчеством пора завязывать, ибо есть вещи и поважнее, выключил ноутбук.

— Соавтор… а, соавтор? А ну ее к лешему, историю эту! Пойдем лучше в джакузи валяться, — предложил он.

Глава 12

На ловца и зверь бежит… Проезжая мимо фирменного автосалона «Вольво», Артем случайно увидел «мерседес» отца. Ему стало любопытно. Тем более что все эти дни он только и думал о том, как бы встретиться с отцом в неформальной обстановке, но тот был неуловим, как пресловутый ковбой Джо, который вроде бы особенно никому и не нужен, но все-таки… Оно-то и понятно: новая семья требовала внимания. Старая подождет. Если вообще нужна. Артема не покидало такое чувство, что отец о них с матерью попросту забыл.

Он припарковался подальше, чтобы отец ненароком не увидел его джип, и осторожно вошел внутрь павильона. Там он, чтобы не вызывать подозрений у вышколенных и одинаковых, как клоны, менеджеров, притворился, что его черт знает как интересует покупка нового авто, и стал вдумчиво разглядывать первую попавшуюся модель.

Рядом с ним тут же бесшумно материализовался один из клонов, в безупречной крахмальной сорочке, в галстуке, даром что не красном, с именным беджем на груди и искусственной миссионерской улыбкой, которая почему-то совершенно не к лицу простому российскому парню. Ибо делает похожим на законченную сволочь. Артем вынужден был заговорить с назойливым продавцом, окутавшим его вниманием, как паук — липкой паутиной. Чувствовалась подготовочка, не хуже, чем у солдата спецназа, видно, не зря их бизнес-гуру едят свой хлеб. Крупные компании платят немыслимые деньги психологам, а все для того, чтобы этот зараза клиентос не ушел живым. То есть без покупки. В принципе можно и без покупки. Но деньги — вперед!

Артем был не лыком шит и, отключившись от болтовни продавца, певшего, как соловей, о достоинствах выбранной модели и даже вынудившего его залезть внутрь салона, тем временем быстро отыскал глазами отца.

Тот, естественно, был не один. Рядом с ним вертелась его новая пассия. Змея-разлучница, как говорили в старину. И она была такая… такая… Длиннющие загорелые ноги, безупречная грудь, стройное точеное тело. И распущенные по плечам очень длинные светлые волосы. Просто Мария Шарапова собственной персоной. Амазонка. Валькирия… Значит, отец решил подарить ей «вольво»?.. Ну конечно. На чем же еще должна ездить валькирия? Только на «вольво»!

На ней были джинсовые шорты и цветная майка в обтяжку. А что еще носить с такой нереальной фигурой? Классная телка. Неудивительно, что у отца напрочь снесло башню. Только зачем она ему, такая молодая? Для понтов, что ли? Он же годится ей в отцы! Как он не понимает?! Хотя нет, как раз понимает, и именно поэтому не хочет знакомить ее с ним, своим сыном. Конкуренции боится, старый хрыч!

План у Артема родился сразу. Он уведет у отца эту валькирию, и тому ничего не останется делать, как вернуться к матери с видом побитой собаки, поверженным и переполненным чувством вины. А что делать с прекрасным трофеем, он, Артем, после решит. Может быть, сделает ее своей девушкой. А может, и пошлет подальше. Короче, горе побежденным!

Менеджеры салона и посетители — все так и впивались в нее жадными взглядами. Артем, как мужчина, прекрасно понимал, о чем они думают. Внезапно в нем проснулся инстинкт собственника, как будто она уже принадлежала ему. Он понял, что ревнует эту девушку к отцу и вообще ко всем мужчинам… И тут же одернул себя: что это он в самом деле? Мало, что ли, на свете смазливых телок с красивым телом? Он под каким-нибудь предлогом познакомится с ней и возьмет свое, а потом поставит отца перед фактом измены его драгоценной… как там ее… Ах да, он же пока не знает ее имени. Но скоро узнает. Равно как и то, какая она в постели. Судя по тому, как эта девица виснет у отца на шее, скачет вокруг него и купленной машины, словно молодая кобылка, темперамент у нее будь здоров!

Он вышел из салона и сел в свой джип — решил подождать, когда отец с телкой поедут в их любовное гнездышко. Вскоре они появились.

Чтобы выследить этих голубков, ему пришлось полдня колесить следом за ними по городу. У отцовской блондинки оказался непомерный, просто зверский аппетит до шмоток и прочей мишуры, и бедный его престарелый папа несколько часов таскал эту пиранью по бутикам и галереям. Даже зашел с ней в ювелирный, где, наверное, оставил немало наличности. А потом — сущее наказание — пошли детские магазины. А как же! Надо ведь и нового наследника осчастливить: памперсов купить да погремушек там всяких! Или наследницу… Да к черту их всех!

Наконец, под вечер, Артему удалось выяснить место их «дислокации». Это был длинный девятиэтажный типовой дом. Единственным признаком цивилизации была новая дверь с домофоном, стремительно и почти повсеместно заменившим дурацкие кодовые замки. Все остальное было по-совдеповски убогонько: узкие лестничные клетки, облупившиеся стены, вонь из мусоропровода… Его удивило подобное положение вещей: все-таки отец мог снять хату в доме получше. Впрочем, старик наверняка собирается покупать новую квартиру или коттедж и, вероятно, решил не тратить понапрасну деньги…

Узнать номер квартиры не составило труда. Но он пока не собирался к ним в гости. У него был другой план действий. Артем стал подкарауливать отцовскую пассию, даже видел, как она гуляет во дворе этого дома с коляской, однако к ней не подошел. Почему-то не хватило решимости.

Однажды Артем увидел ее из окна своего джипа, когда она, уже получив права, с довольным и гордым видом катила по городу на своем «вольво». Эта белобрысая сучка даже подрезала его, как последнего «чайника»! Раззадорившись, он догнал ее на светофоре и посигналил с предложением познакомиться. Она, даже не удостоив его взглядом, пренебрегая элементарным женским любопытством, вместо ответа выставила средний палец… В этот момент загорелся зеленый, и дерзкая блондинка умчалась дальше по проспекту.

Ну, зараза! Стерва! Задыхаясь от благородного возмущения, чувствуя себя обгаженным, Артем понуро покатил по направлению движения. Интересующего его «вольво» и след простыл. Ему оставалось только уповать на то, что еще представится случай поквитаться с белобрысой гадюкой, которая разбила его семью, принесла страдания его матери, да еще и позволяет себе крутить его лопоухим стариком отцом…

У нее совершенно бессовестные отчаянные глаза. А ее наглая самоуверенность просто обескураживала. Она действительно уверенная в себе. И разумеется, в своих правах на его отца.

Глава 13

Артему так и не удалось подловить блондинку где-нибудь вне дома, чтобы познакомиться. Он даже невольно проникся уважением к ней: молодец, правильная девочка, не реагирует на приставания разных типов. Кто ее знает, может, она действительно любит отца?.. В какой-то момент ему даже стало стыдно за свои грязные мысли и бесчестные намерения… Но тут он вспомнил заплаканное лицо матери, и сомнения развеялись.

Итак, блондинка не желала ни с кем знакомиться. Это осложняло реализацию его плана. Теперь придется идти к ней домой и «раскрываться». Однако тогда она узнает, кто он такой, и возможность соблазнить ее станет еще менее вероятной. Не всякая женщина, какой бы оторвой она ни была, решится на роман с сыном своего мужа. Хотя кто знает? Может, ей только этого и надо. Во всяком случае, это последний шанс заполучить ее и осуществить свой план. И однажды, выбрав время, Артем подъехал к подъезду той длинной девятиэтажки и набрал номер квартиры на домофоне.

— Алло, — ответил женский голос.

— Здравствуйте…

— Привет, а вы кто?

— Меня зовут Артем. Я — сын Петра Даниловича.

— Серьезно?

— Да-а, — несколько растерявшись, неуверенно произнес он.

— Вообще-то мне отсюда не видно, что вы — сын Петра Даниловича. Да к тому же Артем.

— У меня паспорт есть.

— Обалдеть. Ладно, проходи.

Раздался характерный сигнал, и дверь поддалась. Артем вошел в затхлую темень подъезда и поднялся по лестнице на второй этаж. Отцовская пассия ожидала его появления, выглядывая в приоткрытую железную дверь «предбанника». Дверь в квартиру, обитая дерматином, также была приоткрыта.

— Заходи, только тихо, — вполголоса предупредила змея-разлучница и пояснила: — У меня ребенок спит… Да, боты снять не забудь.

К счастью, она его не узнала. Несмотря на броскую внешность. Это было, конечно, отчасти обидно, зато вполне соответствовало его плану «В» и не нарушало конспирации. Артем послушно разулся, оставив сандалии в «предбаннике», и вошел следом за ней в квартиру.

— Сюда проходи, — указала она в сторону кухни.

Оказавшись в тесной шестиметровой кухоньке, Артем в нерешительности замер посредине помещения, не зная, куда себя деть, потом сделал шаг к подоконнику и, повернувшись спиной к окну, уперся в откос. В таком положении он почувствовал себя комфортнее. Здесь все было такое убогое, по сравнению с его квартирой в элитной высотке или родительским коттеджем…

Тут из коридора послышался какой-то шорох, и на кухню забежала лохматая рыжая собачонка с висячими ушами. Артем не особенно разбирался в породах, но, похоже, это был спаниель. Любопытная псинка немедленно принялась обнюхивать ноги непрошеного гостя.

— Муся, фу… — сказала валькирия и для убедительности притопнула ногой. — Отстань, противная, кому говорят…

— А почему она — Муся? — поинтересовался Артем, погладив дружелюбно настроенную спаниелиху по шелковистой головке.

— А что тут такого?

— Собака, и вдруг — Муся…

— Ну, Муся — и что?

— Странно как-то…

— Почему странно? Ничего странного… Ее полное имя — Маруся. Но, сам понимаешь, долго выговаривать — один лишний слог. Потому и Муся.

— Разве Маруся — подходящая кличка для собаки?

Валькирия пожала плечами, видимо удивляясь его занудству:

— А для кого же еще? Да ты посмотри на нее — Маруся и есть…

Муся, высунув язык и виляя хвостиком, неотрывно смотрела на Артема смышлеными и в то же время наивными, как у ребенка, глазами. Этот взгляд мог растрогать даже камень. Ему ничего не оставалось делать, как, присев на корточки, приласкать собачонку. Муся тут же, из благодарности, облизала ему руки, затем обтерла влажный нос о его светлые джинсы и унеслась, махая ушами.

Теперь, когда они с отцовской пассией остались на кухне вдвоем, Артем мог как следует рассмотреть ее. На ней снова были шорты, только на этот раз трикотажные, спортивные, и маечка в обтяжку, без намека на лифчик, — так что были хорошо видны очертания небольших округлых грудей с темно-розовыми сосками. Артему стало не по себе, день был и без того жаркий, а от такого вида его еще сильнее бросило в жар, словно окунуло в адское пламя… Чтобы скрыть волнение, он провел рукой по лбу, покрытому испариной, и по своим длинным кудрям.

— У меня есть холодный сок. Будешь? — предложила валькирия, думая, что все дело именно в этом.

— Угу, — промычал Артем.

Она открыла холодильник, достала оттуда упаковку с каким-то соком, взболтала содержимое, налила почти полный стакан и протянула Артему. Он залпом, не останавливаясь, выпил все, а она с интересом смотрела, как при этом двигается его кадык. Будто он не пил по меньшей мере дня три.

— Спасибо, — переведя дыхание, пробормотал Артем и вернул ей пустой стакан.

— На здоровье, — пожала плечами валькирия. — Может, еще?

— Не-а… спасибо…

Он помотал головой и, сделав два шага к мойке, плеснул себе в лицо и на волосы водой из-под крана. Действительно, стало немного легче.

— Слушай, — сказал затем, — а я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

— Саня, — представилась она.

Он усмехнулся про себя. Ну конечно. А как еще могут звать валькирию?

Вообще-то ему не нравилось, когда девушек называли мужицкими именами…

— А ты, стало быть, Артем… — произнесла она, скрестив руки на груди и подозрительно прищурившись.

— Ну да.

— Тёма, значит… — В голубых пронзительных глазах появилась насмешка. — А где Жучка?

— Какая Жучка? — не понял Артем.

— Никакая… Слушай, а ты чего пришел-то?

— Ах да… — спохватился он. — Я деньги отцу принес. — С этими словами он вытащил из кармана джинсов пачку новеньких пятитысячных купюр и протянул Сане.

— А почему ты ему лично их не отдал? — настороженно поинтересовалась она.

— Да я дозвониться до него не смог… недоступен…

— Ясно, — кивнула Саня. — Но все равно не стоило ноги бить. Мог бы и на карту перевести.

— А может быть, я хотел на тебя посмотреть?

— А-а… — Она понимающе улыбнулась, поведя бровью. — Ну как? Посмотрел?

— Посмотрел.

— Тогда отваливай. А то мне скоро ребенка кормить.

Он покорно пошел к двери и уже собрался обуться, как вдруг повернулся к Сане и неожиданно для себя самого спросил:

— А можно мне посмотреть… — Он осекся.

— На что посмотреть? — нахмурилась Саня.

— Ну, на ребенка…

— Тебе что тут, зоопарк? — враждебно произнесла она. И вдруг смягчилась: — Ну ладно… Только тихо. И не долго…

Саня провела его через гостиную в самую дальнюю комнату. Войдя, он увидел детскую кроватку под балдахином из розовой вуали, где среди трогательных рюшей и кружавчиков тихонько посапывало нечто… Артем никогда не видел так близко маленьких детей и сейчас испытал какое-то странное, доселе незнакомое чувство. Он даже не мог понять, что это на него нашло… что-то такое… такое… нечто среднее между умилением и благоговейным ужасом. А еще его совершенно обескураживала мысль, что перед ним его брат или сестра и в этом крошечном существе есть его частичка, его кровь, его гены…

— Все, аудиенция окончена, — шепотом, почти одними губами, объявила Саня и вывела его из комнаты.

— А как его зовут? — спросил Артем, в который раз направляясь к входной двери.

Молодая мать снисходительно усмехнулась:

— Вообще-то это девочка. Зовут Татьяной.

— Хорошенькая.

— Ну, так есть в кого, — самодовольно произнесла она.

— Слушай, оставь мне на всякий случай номер твоего мобильного, — как бы между делом, уже стоя в дверях, предложил Артем.

— Зачем тебе?

— Ну мало ли что… И вообще, мы ведь теперь не чужие люди.

— Это как сказать, — заносчиво откликнулась валькирия. — Ладно, пиши…

Спаниелиха Муся выскочила откуда-то и стала путаться под ногами, провожая дорогого гостя, который, похоже, только ей одной и был дорог. И снова в порыве дружелюбия обмусолила ему джинсы. Зато Артему наконец-то открылось истинное значение этого странного и совсем не собачьего имени — Муся.

Потом он некоторое время сидел в машине, сжимая ладонями голову, чтобы унять толчки крови, болезненно отзывающиеся в висках. Артем еще никогда не испытывал таких сильных эмоций по отношению к женщине. И такого горячего, почти неуправляемого желания. Бедняга отец! Как ему, должно быть, с ней непросто. Сущее наказание… Так ведь можно и инфаркт схлопотать. Легко.

Глава 14

Выдержав паузу в несколько дней, ближе к выходным, Артем позвонил Сане:

— Саш, привет, это Артем.

— Привет, Артем.

— Я хотел пригласить тебя куда-нибудь.

— Куда?

— Ну, в бар… Или, может, в клуб…

— Я сегодня не могу. У меня тренировка по айкидо.

— Ты занимаешься айкидо? — удивился Артем.

— Ну.

Естественно. Чем еще может заниматься валькирия? Только айкидо.

Только вот странное дело: она волновалась из-за того, что у нее тренировка, а вовсе не из-за того, что у нее есть муж! Или, может, думает, что между ними возможны отношения, как у брата с сестрой? Или как у мамы с сыном? Или считает, что согрешить с сыном мужа — это вовсе никакой не грех?!

— Так когда тебе удобно? — не отставал Артем. — Может, завтра?

— Завтра? — Она задумалась. — Ну, не знаю. Давай завтра и созвонимся. Лады?

— Хорошо, я позвоню тебе завтра, — смирился Артем.

По ее голосу он понял, что ей просто хочется поскорее отделаться от него. Да нет, скорее она по жизни избалована мужским вниманием, вот и выпендривается. Нет уж, дорогая. С ним этот номер не прокатит!

Саня тем временем позвонила Людмиле, несмотря на то что они виделись на неделе, когда Петр приезжал за деньгами и оставил ей немного наличности на жизнь и текущие расходы.

— Привет, мамуль. Как вы там с дядей Петей?

— Да все слава богу.

— Как книга?

— Твоими молитвами, — рассмеялась Людмила.

Она уволилась, рассудив, что большевики, как пелось в песне, обойдутся и без ее участия. Просто работа над книгой рука об руку с любимым человеком настолько захватила ее, что стало не до кого и не до чего. Тем более не до банкетов и фестивалей. Но к дочери с внучкой это, разумеется, не относилось. И еще они с Петром собирались поехать во Францию на две недели, чтобы отдохнуть и заодно, как говорят киношники, присмотреться к натуре.

— Артем звонил, — сообщила Саня.

— Ну и прекрасно! А что тебя смущает?

— Меня смущает, что он — типичный «мажор», а я их всегда презирала. Я уже говорила об этом. И он совсем не похож на Петра Даниловича… И вообще, я его боюсь.

Людмила насторожилась:

— Он что, обидел тебя, Сань?

— Не родился еще тот камикадзе, который меня обидит… без серьезных последствий для здоровья, — заносчиво произнесла Саня. — Мам, я не об этом. Я боюсь влюбиться. Помнишь того идиота, Танькиного папашу?

— Ну тогда не связывайся с ним и не начинай отношений, раз у тебя такой настрой.

— Не могу, мам… По-моему, я уже влипла… Он такой красивый, ты бы видела…

— Детка, ничего не бойся. Если тебе нравится Артем, почему бы тебе не встретиться с ним? Он ведь приглашает тебя на свидание, как я понимаю…

— Ну да. Ты, как всегда, все правильно понимаешь, мам…

— Тогда иди.

— А ты посидишь с Танюшкой? — Голос у Сани немного повеселел.

— Ну конечно, дитя мое.

— Только дяде Пете пока ничего не говори, ладно? А так — привет ему от меня.

Следующим вечером Артему удалось уговорить Саню встретиться с ним, и он повез ее в ресторан. У него было мелькнула мысль, что вот интересно, как она объяснила отцу свое исчезновение из дома под вечер, но потом отогнал эти думки прочь. В конце концов, его это не касается. Сказала, что встречается с подругами, должно быть, — или что там женщины врут своим мужьям в таких случаях?

Посидеть так, как он рассчитывал, не получилось, потому что он был за рулем и не пил, а Саня оказалась кормящей матерью, к тому же матерью дисциплинированной, и тоже не притрагивалась к спиртному. Поэтому их свидание напоминало посиделки в кафетерии двух одноклассников. Артем, впрочем, и без спиртного был готов в любой момент отправиться с ней в постель: во-первых, она безумно его возбуждала, а во-вторых, это соответствовало намеченному плану. Но он сомневался, что Саня сейчас положительно отреагирует на его страстный призыв. А то еще наваляет так, что мало не покажется. Все-таки айкидо — это серьезно. Это тебе не курс самообороны. Можно и инвалидом остаться.

Необходимо было какое-то время, надо было встретиться с ней еще хотя бы несколько раз… И тут он поймал себя на мысли, что этого-то ему больше всего и хочется: встречаться с ней как можно чаще, постоянно видеть ее… Когда ему удастся рассорить их с отцом и тот вернется к матери, он сам женится на этой удивительной девушке, и всем будет хорошо. Все будут счастливы.

В ней было что-то такое, чего ему по жизни не хватало. Возможно, та самая душевная чистота, которую он уже разуверился найти в женщинах. И еще прямота, и смелость, и открытость, для которой уже изначально нужна определенная отвага. В общем, Саня совершенно не была похожа на его сверстниц и на тех женщин, с которыми он когда-либо делил постель. И чем дальше заходили их отношения, тем у него отчетливее проявлялись угрызения совести. Во-первых, он довольно быстро убедился, что Саня — вовсе не тупая блондинка, жадная до денег, какой он себе ее представлял, еще до знакомства, а во-вторых, он сумел понять, что в этой женщине нашел его отец, кроме сексапильной внешности, разумеется.

А потом, по прошествии какого-то времени, ему удалось заманить Саню к себе домой, где между ними и произошло то, чего он так страстно хотел, и тогда Артем окончательно понял, что сам запутался в расставленных им же сетях.

Она тоже этого хотела, даже не потребовалось никаких уловок, просто Саня была из той породы людей, которые знают, что им нужно. Она была подобна ацетиленовой горелке — столько огня, просто нереальный темперамент, — как он и предполагал. Только вот когда он только это предполагал, ситуация казалась ему несколько иной — гораздо проще. А теперь Артему было не по себе оттого, что он вынужден тайком снимать на камеру, как занимается любовью с женщиной, которая стала ему очень дорога, чтобы представить потом отцу доказательство Саниной измены.

Она никогда не говорила с ним о своем муже. То есть о его отце. Что, безусловно, делало ей честь. В прошлом году у Артема тоже случился роман с замужней дамой, так у той просто рот не закрывался, ибо она все время, или почти все время, сообщала что-нибудь касающееся ее благоверного — главным образом какой он придурок и как она, бедная, несчастная, с ним мучается. Выслушивать все это было противно, хотя бы из простой мужской солидарности. Саня же на его эгоистичные уговоры остаться с ним до утра всегда ссылалась на то, что у нее — маленький ребенок, деликатно обходя супружескую тему… А ему безумно хотелось уснуть с ней, не разжимая объятий, и проснуться вместе утром, и никуда не спешить…

Встреч с отцом Артем старательно избегал.

Он поджидал Саню возле спортклуба в своем джипе и, когда заканчивалась ее тренировка, вез в какое-нибудь кафе, чтобы подкрепить силы легким ужином, а потом к себе — в свою квартиру, или как он говорил — берлогу. Берлога была большой и двухкомнатной, с огромным не то холлом, не то гостиной, где к тому же была еще и кухонная зона. В спальне, куда прямо из гостиной вела дверь, стояла только бескрайняя, как север, кровать… И они часто ездили на довольно живописный берег Обского водохранилища, где у него был на приколе собственный катер, и ездили на острова, где купались нагишом, и он фотографировал ее сидящей, как русалка, на древесном стволе, вынесенном на берег в шторм и отшлифованном до темного глянца. Или в прохладную ветреную погоду, обнявшись, смотрели, как волны стремительно накатывают на безлюдный песчаный берег, и разбиваются в пену.

Артем все порывался сделать ей предложение, но его терзали противоречивые чувства. С одной стороны, он безумно влюбился, просто не представлял себе жизни без нее, и она казалась ему совершенно неземным существом, буквально божественного происхождения, а с другой… Иногда, в перерывах между их страстными свиданиями, в нем просыпался вполне прагматичный подонок, и тогда Артем говорил себе, оправдываясь, что она, скорее всего, не хочет ничего менять. Ее устраивает такое положение вещей. Есть богатый, солидный муж, способный оплатить любой ее каприз, и есть молодой и тоже не бедный любовник, с которым можно неплохо проводить время. И тешить свое бабье тщеславие, что два идиота, старый и молодой, сходят по ней с ума!

Так прошло почти полгода — в сомнениях и терзаниях. Артем по-прежнему собирался выбрать подходящий момент, чтобы «разоблачить» Саню, но все не решался. Ему вдруг стало страшно за последствия… не для себя, нет… Он боялся, что от увиденного отец рассвирепеет, как раненый лев, и в припадке ярости прибьет свою супругу-прелюбодейку. Эти месяцы были одновременно самыми сладостными и самыми мучительными в его жизни. Но однажды, за две недели до Нового года, он, осознав, что будет праздновать без нее, потому что Саня, как примерная жена и мать, по идее должна быть дома, с мужем и ребенком, решился-таки осуществить свой дерзкий план.

Он взял записанный на камере диск, сделал надпись на компьютере и наклеил ее сверху на упаковку. Затем вложил в конверт короткую записку, сел в машину и поехал к дому, где жила Саня. Остановившись у соседнего дома так, чтобы его автомобиль не бросался в глаза, а он сам в то же время мог видеть, что происходит во дворе, и главным образом у подъезда, набрал на мобильном домашний номер Сани. Никто не ответил. Тогда Артем позвонил ей на сотовый.

— Сань, ты где? — спросил он.

— Я еду домой. Мы возили Танюшку на массаж и так… мотались по магазинам… Темка, я так тебя люблю!

— Я тоже очень тебя люблю, Сань… Очень-очень… несмотря ни на что…

— Ты о чем? Что значит — несмотря ни на что? — засмеялась она.

Саня действительно не понимала. Совсем ничего не понимала. У нее было новогоднее настроение — совершенно феерическое — это было слышно по голосу. И она сказала… Господи, сказала, что любит его! Интересно, слышал ли это отец? Саня сказала, что они возили ребенка на массаж. Значит, они все-таки вместе…

Совершенно сбитый с толку Артем машинально ответил:

— Так… ничего… не бери в голову. Скоро увидимся.

— Хорошо… целую… пока…

Целую… пока… Она не могла этого говорить, находясь рядом с его отцом! Артем решил дождаться, когда Саня подъедет, и уже тогда делать какие-то выводы. Может быть, она уже сама все рассказала ему, и эта позорная запись, уличающая ее, больше никогда не понадобится? Господи, хоть бы так было!

Артем посидел минут десять в машине, покуривая в окно, и наконец увидел, как ее «вольво» въезжает во двор, паркуется возле подъезда. Из салона вышла какая-то симпатичная тетка, лет сорока, в мехах, видимо Санина мать, то есть теща… Которая была если уж не моложе зятя, то, по крайней мере, не старше. Вот за кем его отцу следовало бы приударить, если уж так надоел прежний очаг и в преддверии климакса потянуло на разнообразие. По крайней мере, он, Артем, по-сыновьи, по-мужски, сумел бы его понять. Но отец предпочел обзавестись женой, годящейся ему в дочки… Ну так пусть хлебнет сполна, старый павиан! Почему-то отца ему совсем не было жалко…

Тетка бережно достала из салона автомобиля свою внучку в ярко-красном, с желтыми и сиреневыми вставками, пухлом комбинезоне и понесла ее к подъезду. Саня вышла из машины, заперла се и двинулась следом за матерью. Так и есть, отца с ними не было. Оттого она и ворковала так вольно с ним по телефону.

Не зная, как поступить, Артем выкурил еще одну сигарету, не выходя из джипа. И вдруг заметил отцовский «мерседес», подъехавший к этому же подъезду. Он подождал, пока отец зайдет в подъезд, потом выждал еще четверть часа и, наконец, чувствуя, как адреналин начинает выплескиваться в кровь и от волнения щекочет под ложечкой, вышел из джипа и направился, обходя заснеженный двор, к девятиэтажке, где жила его Саня.

Глава 15

Разомлевшая от массажа Танечка заснула быстро, буквально за несколько минут. Саня укрыла ее одеяльцем и на цыпочках выскользнула из комнаты, закрыв за собой дверь. Людмила в кухне ставила чайник и собирала на стол. Петр взял сигарету и, стараясь не греметь дверями, вышел покурить на лестничную клетку. Как вдруг тут же вернулся. В руках, помимо незажженной сигареты, он держал бумажный конвертик, который не без удивления рассматривал.

На конверте была наклеена бумажка с надписью, сделанной на компьютере: «Петру Даниловичу Булыгину».

Странно, что это подбросили именно сюда. Депеша предназначалась ему, в этом не было сомнений. Он открыл конвертик и обнаружил там обычный лазерный диск. В конверт была вложена еще какая-то записка, также отпечатанная на компьютере. Петр прочел. «Ваша дама не верна вам. На этом диске содержится разоблачающая информация. Взгляните на досуге. Это интересно».

У Петра задрожали руки и заныло с левой стороны. Но в то же время в голове начала раскручиваться простая логическая цепочка. Интересно, как Людмила умудрилась ему изменить, если они все время были вместе? Скорее всего, это чей-то идиотский розыгрыш. Или Лариса решила напакостить ему таким образом. Что тоже невероятно: бывшая жена ни разу за полгода не напомнила о себе, следовательно — была не в претензии к нему, — а если и не очень была довольна своим положением, то не настолько, чтобы опуститься до мести.

Петр прошел на кухню, где хлопотала Людмила, заваривая чай. Муся толклась там же, сосредоточенно чавкая возле своей миски.

— Люда… смотри… кто-то подкинул под дверь… Что за ерунда?

— А что это?

— Да вот, диск… и записка какая-то дикая…

— Что за записка?

— Будто ты мне изменяешь…

Она расхохоталась так искренне, что у него вмиг отлегло от сердца.

Действительно, как он мог хоть на секунду усомниться в своей обожаемой женщине. Муся, оторвавшись от еды, уставилась на него с неподдельным удивлением. «Ну ты даешь, человече!» — словно говорил ее взгляд.

— А что же на диске? — поинтересовалась Людмила.

Петр пожал плечами.

— Разоблачающая информация, — ответил он.

— О-о-о, компроматец! — Она плотоядно потерла руки. — Давай посмотрим!

— Может, не надо…

— Почему? Ты что, боишься?

— Да не боюсь я… просто…

— Боишься, боишься… Нет, посмотреть все же надо. Я же должна знать, в чем меня изобличают! Хотя, ей-богу, не представляю, что там может быть. Голой я не фотографировалась, в порно не снималась, со спонсорами по саунам не шлялась… Хм, даже обидно…

— Что значит — обидно? — возмутился Петр.

Она притворно вздохнула:

— Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть…

— Ладно, давай посмотрим, — согласился он. — Провокаторша.

Забыв про чай, они отправились в комнату Риммы Аскольдовны. Петр подарил своей ученой теще ноутбук. Матери Людмилы дома не было, она укатила на какой-то очередной исторический симпозиум в Питер и собиралась пробыть там еще две недели, остановившись у подруги. Пользуясь отсутствием бабушки, сейчас за компьютером сидела Саня.

— Санечка, детка, освободи-ка нам машинку, — ласково попросила Людмила.

Не отрывая глаз от экрана, Саня протестующе замычала:

— Не-ет… ма-ам…

— Ну что ты как ребенок, право слово… Иди, иди… чайку попей…

— Ну, ма-ам…

— Пете надо кое-что посмотреть… по работе…

— Ну, блин!.. Ладно, смотрите…

Саня нехотя поднялась из-за стола и вышла из комнаты. Петр закрыл за ней дверь и сел за ноутбук. Людмила стояла позади него. Он поставил диск и быстро настроил машину на просмотр видео. Когда появилась картинка, они оба просто обомлели.

— Это же Саня! — воскликнула Людмила, тут же зажав себе рот рукой. Она испугалась, что дочь может услышать ее вопль.

— А с ней… это же Артем… мой сын!

— Господи… кто же посмел?

Петр обернулся к ней:

— Ты знала, что они встречаются?

— Ну да, знала… — растерянно пробормотала Людмила.

— Почему мне ничего об этом не известно?

— Саня просила не говорить… Кто же их снял?..

Петр помолчал, потирая рукой вспотевший лоб.

— А я знаю. Это ведь происходит в квартире моего сына. Он и снял.

— Боже мой, зачем это ему?

— А я другого не могу понять… Почему он решил, что Саня… моя жена?

— Бред какой-то… Главное, она так любит его… И так ему доверяет…

— Да, в том, что она ему доверяет, сомневаться не приходится. Ах ты, маленькая мразь! Гаденыш! Убью его! — Петр в сердцах стукнул кулаком по столу.

— Тише… — испуганно прошептала Людмила, обнимая его за плечи. — Не дай бог, Саня услышит…

Но было уже поздно. Александра, привлеченная их возгласами, вошла в комнату.

— Что это ты тут, дядь Петь, наши мебеля ломаешь?

— Выйди, — приказал он. — Немедленно выйди из комнаты!

Саня воинственно выставила подбородок:

— Не надо на меня орать. И вообще, что тут у вас происходит? Что за тайны мадридского двора? Мама, может, ты объяснишь?

Но Людмила, к ее удивлению, вдруг налетела на нее, как орлица, и стала выталкивать из комнаты.

— Сашенька, пожалуйста, выйди… нам надо поговорить… с Петей…

Саня яростно сопротивлялась.

— Все дело в этом диске, да?

— Саша! Саша, выйди, я прошу тебя?!

— Нет, я не выйду, пока не увижу, что там! Я слышала, о чем вы тут говорили! Вы говорили о нас с Артемом! Что вы от меня скрываете?

И поскольку они оба молчали как партизаны и Петр даже выключил ноутбук, она топнула на них ногой:

— Ну!

— Санечка, успокойся…

— Ну и черт с вами! Я сама спрошу у Артема! Понятно?! Я сейчас же ему позвоню и все узнаю!

— Нет, ты ему не позвонишь, — твердо произнес Петр.

— Почему это, интересно? И вообще, ты чего тут раскомандовался, а?! Катись к себе домой и там командуй, олигарх хренов! Писатель сраный!

— Александра! — крикнула Людмила. — Прекрати немедленно!

Но Саня будто и не слышала ее, вдруг ни с того ни с сего рассвирепев, как дикая кошка.

— Думаешь, подарками задарил, так уже все?! Хозяин в доме?! Думаешь, купил меня?! Да забирай ты «вольво» и брюлики свои тоже! И денег мне твоих не надо!

— Саша! Ты в своем уме?!

Петр между тем оставался спокоен, как скала.

— Замолчите обе. Ребенка разбудите, — тихо потребовал он.

Его слова, как ни странно, подействовали. Саня и Людмила вдруг осеклись и замолчали.

— Ты хочешь знать, что на диске? Изволь. Только сначала взгляни вот на это.

Петр протянул Сане записку из конверта.

— Петь, не надо… — взмолилась Людмила.

— Ничего, пусть узнает, кто такой ее разлюбезный Артем, он же мой сын… к сожалению.

Он включил ноутбук и настроил диск.

— Хочешь знать правду… пожалуйста…

Увидев содержимое диска и узнав себя в более чем откровенных сценах, Саня ахнула, потом закрыла лицо руками и, разрыдавшись, убежала.

— Сашенька! Саня! — Людмила бросилась следом за дочерью.

Но Александра буквально перед ее носом хлопнула дверью ванной и заперлась там. Людмила услышала, как дочь включила воду. Она приложила ухо к двери: сквозь шум воды раздавались горькие рыдания.

— Доченька, открой, пожалуйста…

Муся путалась под ногами и, жалобно поскуливая, скреблась в дверь. Собака тоже переживала. Людмила отодвинула спаниелиху ногой:

— Тебя только тут не хватало… Муся, иди отсюда… Пошла, пошла…

Муся, крайне возмущенная тем, что с ней, любимицей семьи, обращаются как с половой тряпкой, обиженно тявкнула, мол, ну вас, с вашими проблемами, разбирайтесь сами, и убежала на кухню — доедать свой ужин. Тем временем из ванной вышла зареванная Саня, обессилевшая от рыданий. Она повисла на матери, и Людмила отвела ее в гостиную, усадила на диван, укутала пледом и принесла валерьянки. А потом сбегала на кухню и приготовила успокаивающий чай из травок.

— Ну как ты, котенок? — спросила она, присев на диван и зачем-то потрогав губами лоб дочери, как будто проверяла, нет ли у нее жара.

Саня свернулась клубком, положив под голову диванную подушку, и машинально рисовала ногтем по гобеленовой обивке.

— Мам, можно я побуду одна? — всхлипнув, попросила она.

Людмила поцеловала дочь в макушку и вернулась в комнату бабушки.

Петр сидел за выключенным ноутбуком с кулаком у рта и о чем-то размышлял.

— Зачем ты так с ней? — с укоризной произнесла Людмила.

— Так лучше, поверь мне, — ответил Петр и, увидев выражение лица Людмилы, заверил ее: — Только не думай, что я это сделал в отместку, в ответ на ее грубость. Я это сделал для ее же блага. Очень трудно было бы ей объяснить, что она связалась с подонком. А так… все наглядно.

— Все-таки не надо было.

— Согласен… но что-то же нужно было предпринять, чтобы привести ее в чувство.

— Приводить в чувство ее придется сейчас. Дуболом ты все-таки, Петя. Действительно Камень Каменный…

— Как ты меня назвала? — удивленно переспросил он. — Камень Каменный?

— Да иди ты, поэт-правдоруб… — отмахнулась она.

— Еще лучше.

— Ладно, что сделано, то сделано.

— Правильно. — Петр поднялся из-за стола. — Ты пока побудь с Саней, а я съезжу в одно место и кое с кем потолкую.

Людмила встревоженно посмотрела на него:

— Куда ты собрался?

— Хочу поговорить с моим сыном.

— Петь, может, хватит на сегодня разоблачений?

— Думаю, он должен объяснить мне, за каким чертом все это затеял.

Она порывисто прильнула к нему:

— Я поеду с тобой, а то ты еще, чего доброго…

— Нет, — возразил Петр, ласково поглаживая Людмилу по спине. — Никуда ты не поедешь. Ты останешься дома и будешь утешать Саню. Ее нельзя оставлять одну в таком состоянии… Не бойся, я же не Иван Грозный и даже не Тарас Бульба и не собираюсь убивать моего отпрыска. Хотя врезать ему как следует совсем не мешало бы.

Глава 16

Артем ожидал этого разговора и внутренне уже был готов ко всему. Он даже был готов к тому, что разгневанный отец врежет ему по физиономии сразу, как только он откроет дверь. Но Петр спокойно вошел, окинув взглядом полупустынный холл-гостиную.

— Привет, сын… давненько я не был у тебя.

Затем так же спокойно снял ботинки и только после этого, почувствовав, что Артем потерял бдительность и расслабился, вдруг бросился к нему, схватил за грудки и, протащив в глубь гостиной, швырнул на диван.

— Сидеть, — тихо приказал он, когда Артем попытался подняться. — Не бойся, бить не буду. Так что расслабься. Хотя жалею, что в детстве мы с тобой никогда не общались на языке ремня. Вот они, плоды демократичного воспитания…

Артем усмехнулся.

— Я всегда тобой гордился, — заговорил он. — Я гордился тем, что у меня очень умный отец. И я никогда бы не подумал, что ты будешь делать то же самое, что и все эти тупорылые козлы, которым за сорок. То есть трахаться с молоденькими девочками… Ты предал нас с матерью. А теперь предали тебя… Что? Больно, да? Ты почувствовал, как это больно? А что ты хотел? Ты думал, что она будет ублажать только тебя и не смотреть на сторону? Молодость берет свое… Так что можешь утереться своими вонючими бабками, настоящую любовь на них все равно не купишь…

— Все сказал?

— Вроде бы… Хотя нет. Я еще забыл сказать, что тоже люблю Сашку. С этого, наверное, и надо было начинать. Я очень ее люблю. Понял? И я тебе ее не отдам.

— Понятно… Как не понять… Только давай кое-что уточним… Значит, ты всерьез надеешься, что после этого позора Саня останется с тобой. Так?

Артем глянул на отца исподлобья.

— Я ее люблю, — упрямо повторил он. — И ей нет смысла оставаться с тобой.

— Логично, — согласился Петр, присаживаясь рядом с сыном на диван и закуривая. — А скажи-ка ты мне, с чего ты вообще взял, что Саня — моя женщина?

— Как с чего? — опешил Артем. — А чья же? Я видел вас вместе в салоне «вольво», она висла на тебе, как мартышка…

— Сын мой, ты — идиот… как ни печально это констатировать… Саня — не моя женщина. Она — дочь той женщины, с которой я теперь живу. И которую люблю. Это понятно?

Артем некоторое время с недоверием смотрел на отца и вдруг, поняв, что тот говорит правду, со стоном схватился за голову. Петр между тем продолжал:

— Надо было для начала хотя бы все хорошенько разузнать, раз уж ты собрался мстить мне за то, что я, как ты изволил выразиться, бросил вас с матерью, бедных и несчастных, на произвол судьбы.

— Значит, и ребенок… ну, эта девочка… не твоя дочь?

Петр презрительно хмыкнул, покачав головой.

— Дурацкий вопрос, — буркнул он.

Артем дотянулся до сигарет, валявшихся сбоку от дивана, и медленно закурил, ошалело глядя перед собой.

— Тогда почему ты говоришь, что Саня не захочет быть со мной? — придя в себя через пару минут, наконец, спросил он.

— Я думаю, для начала следует попросить у отца прощения за все то дерьмо, что ты устроил. Или я тебя и впрямь настолько плохо воспитал?

— Прости, пап… — искренне произнес Артем. — Я просто хотел, чтобы ты вернулся к матери, а я бы тогда…

— Стратег, — не без сарказма усмехнулся Петр. — Какой же ты еще глупый! А я-то, старый дурак, фирму тебе оставил… Как это ты еще нас по миру не пустил? Наверное, если бы не надзор Борьки Трунова, то сейчас мы точно все вместе в переходе метро стояли бы с протянутой рукой.

— Я ведь попросил прощения.

— Ах да. Действительно. Что это я, в самом деле… старый Мазай разболтался в сарае…

— Может быть, мне еще на колени встать? — язвительно произнес Артем.

Петр шутливо воздел руки:

— Упаси боже! Никто и никогда в славном роду Булыгиных не стоял на коленях! Даже если перед тобой — родной отец, оскорбленный так, что дальше некуда. А уж как ты опозорил бедную Саню… Это вообще ни в какие рамки…

— Я не понял, она что, видела, что записано на диске?

— Видела.

— Но как ты мог?

— Легко. А ты что думал, я стану скрывать от нее, что она встречается с подонком? Она все узнала, и хорошо, что сейчас, а то влипла бы с тобой…

— Это же подло!

— Да что ты! Подло! Ну надо же!.. Нет, мне это нравится. Я же еще и подлец… Наверное, это я заснял, как занимаюсь любовью с женщиной, и ну показывать сей шедевр направо и налево! Мало того что ты поступил как последняя сволочь, ты еще и отказываешься это признать. Да нет, ты даже не сволочь. А так… жалкий извращенец… Ты, случайно, в Интернет это не выкинул? Нет? А что так? Давай уж, надо шагать в ногу со временем. Ты тут говорил, что не ожидал от меня такого поступка, так вот, я тоже не ожидал, что ты станешь вытворять те же самые гнусности, какими развлекаются твои ровесники из состоятельных семей, копейки не заработавшие самостоятельно. Золотая молодежь, мать вашу!

— Я попрошу у Сани прощения, и она меня простит. И мы будем вместе.

— Э-э нет, парень. Вот тут ты сильно заблуждаешься. Конечно, полтора века назад повес, подобных тебе, да после такого скандала, знатные отцы заставляли жениться на опозоренных девицах, но нынче другие времена, слава богу, третье тысячелетие распаковали. Так что мы пойдем другим путем. И к Сане я тебя близко не подпущу. Даже не надейся. Я не позволю тебе испортить жизнь хорошей девушке.

— Это не тебе решать, — огрызнулся Артем, закуривая вторую сигарету.

— Много куришь, сынок, — заметил Петр.

— Это — мое дело.

— Кто бы спорил… А насчет того, кому решать… Конечно, в первую очередь Сане. Но я надеюсь, она — девушка разумная и все про тебя поняла. А если ты станешь донимать ее и слишком уж ей докучать, я подарю ей пистолет, и она тебя пристрелит. О, кстати, чуть не забыл, по поводу твоей детской обиды на то, что я оставил вас с матушкой… Думаю, ей грех на меня обижаться. А тебе и подавно. Во всяком случае, я ничего тебе не должен, ведь восемнадцать тебе исполнилось три года назад. Вспоминай об этом почаще, прежде чем поступать как капризный ребенок.

Петр потушил окурок в пепельнице, стоявшей на полу, и поднялся с дивана, застегиваякуртку.

— Ладно, сын, засиделся я у тебя. Больше мне тебе сказать нечего. Будь.

Он проследовал к двери, не спеша обулся и вышел из квартиры, закрыв за собой бронированную дверь. Артем остался сидеть на диване. Некоторое время он сидел так не двигаясь, прижав ладони к глазам, словно их мучительно, как огнем, жег стыд. Потом поднялся, прошел на кухню, достал из шкафа початую бутылку виски, налил себе полстакана и опрокинул в себя. Поморщился. Снова зажег сигарету и набрал номер Сани на своем мобильном. Вызов длился целую вечность, а затем оборвался короткими гудками. Он набрал еще несколько раз, и произошло то же самое. Он выпил еще виски, чтобы унять нервный озноб в теле и стук в висках. Внезапно экран мобильного озарился светом и раздался звуковой сигнал — пришло CMC-сообщение. Он прочел: «Отвали, придурок! Не смей мне больше звонить! Никогда!!!»

Он безвольно шлепнулся на диван, испытав настоящий ужас от этих слов. Несколько минут тупо смотрел на мобильный, потом вдруг в припадке ярости швырнул его в бронированную дверь. Телефон распался на две половинки. Но ярость не утихала. Он нашел камеру, на которую снимал их с Саней, и тоже разбил. Потом повалился на диван, лицом вниз, и, вцепившись зубами в диванную подушку, зарыдал, как мальчишка.

Глава 17

Вечером, находясь уже у себя дома, на новой квартире, которую он купил для них с Людмилой, Петр долго не мог уснуть, даже несколько раз вставал и шел курить, думая, что Людмила крепко спит и ничего не слышит.

— Петь, хватит уже травиться. Какая по счету? — внезапно произнесла она, когда Петр после очередного перекура снова лег в постель.

— Прости, я тебя разбудил, — сказал он и, подвинувшись поближе, обнял ее. Нос уткнулся в теплую макушку, и ему показалось, что на душе стало легче.

— Бросай ты это дело, дружок. А то сердце посадишь… И вообще…

— Обязательно брошу. Честно.

— Поклянись.

— Век воли не видать.

— Я серьезно.

— Чтоб я сдох.

— Совсем с ума сошел?

— Ох, Люда. — Петр шумно вздохнул. — Тут и впрямь с ума сойдешь. До сих пор в голове не укладывается… Черт знает что такое…

— Не говори. Просто комедия ошибок. Старик Шекспир ушел на перекур.

— Прекратите отсебятину, во времена Шекспира не было никаких перекуров, — пробурчал он.

— Не точно цитируешь.

— Господи, Люда! Я сегодня чуть не убил собственного сына, а ты мне про цитаты!

— Прости, Петь.

— Как там теперь Санька? Может, надо было остаться с ней?

— Петь, Саша — взрослая, самостоятельная женщина. И потом, когда мы уезжали, она уже была спокойна. У нее ребенок, и она хотя бы ради Танюшки возьмет себя в руки и не станет развозить сопли. Ребенку нужна сильная мать.

— Какие вы, женщины, оказывается, прагматичные!

— А ты думал. Ребенок для женщины — это все, свет в окне. И вообще, это не первая драма из-за мужчины в ее жизни.

— Ох, я бы этих мужчин всех… — Он стиснул кулак.

— Что? — Людмила засмеялась.

— Жаль, что теперь публично не наказывают кнутом. А потом на каторгу, в Сахалинский острог.

— Петя, да ты просто тиран какой-то.

— Я тиран? Да мне за женщин обидно! И вообще, то, что мой сын — мужчина, вызывает у меня сомнения.

— Просто он еще молод и глуп.

— Ничего себе — молод и глуп! На интриги и подлости у него хватило и ума, и опыта!

— Ладно, Петь, все утрясется.

— Да, после Нового года Саня пойдет на подготовительные курсы в академию госслужбы и забудет все это как страшный сон. Слушай, а может, ну его, этот СибАГС, давай я помогу ей устроиться в Москве или в Питере. Точно. Подальше от Артема. И нам будет спокойнее.

— Петя, ну что ты еще придумал! Во-первых, у Сани — ребенок…

— Я куплю ей квартиру и регулярно буду присылать деньги, так что она сможет найти няню и вообще — не будет ни в чем нуждаться. Конечно, было бы лучше, если бы она вообще уехала за границу. Точно! Ей надо поступить в Пражский университет, или… Ну конечно! Как я сразу не сообразил! Она устроится у моего отца в Англии и поступит там!

Людмила запротестовала:

— Стоп, стоп, стоп… Господин писатель, по-моему, у вас чересчур разыгралось воображение. Саня сама в состоянии решить, как ей жить дальше. И в отношениях с Артемом они разберутся без нашего участия.

— Никаких отношений с Артемом у нашей дочери быть не может! Этот молокосос к ней больше близко не подойдет!

— Мину-уточку…

— Да, я считаю Саню дочерью, и мой долг защитить ее от подлеца, даже если речь идет о моем родном сыне… Ну вот, пожалуйста… Я так разволновался, что опять хочу курить.

— Никаких «курить» сегодня уже не будет, а с утра ты вообще должен бросить, — строго произнесла Людмила и напомнила ему: — Ты поклялся.

— Я? Поклялся? Когда?

— Пару минут назад. Причем своей жизнью.

…Телефонный звонок прозвучал как-то необычно. Вернее, для слуха любого другого человека, конечно, вполне обыкновенно — даже не межгород. Но Людмила обладала способностью различать по звонку, свой это звонит или чужой. Она даже знала, когда звонит Саня, а когда — Римма Аскольдовна. Петр потешался над такой ее почти экстрасенсорной способностью.

— Да ты ведьма! — восклицал он.

И вот сейчас она вновь безошибочно определила, что звонит чужой.

— Здравствуйте, будьте добры Петра, — вежливо произнес незнакомый женский голос.

— Здравствуйте. А его нет, — ответила Людмила.

— А скоро будет? Я звоню ему на мобильный, но он отключен.

— Думаю, через пару часов. Он в библиотеке, поэтому и телефон отключен. Простите, а кто его спрашивает? Может, ему передать что?

Незнакомка замялась на пару секунд:

— Это Лариса. Бывшая жена Петра… А вас, кажется, Людмилой зовут?

— Совершенно верно.

— Пожалуйста, передайте ему, чтобы он срочно позвонил. Это очень, очень важно… — Ее голос дрогнул.

— Что случилось? Может, я чем-то могу помочь?

— Вряд ли. — Голос Ларисы сразу стал холодным.

— Ну все-таки. Да вы не стесняйтесь, Лара…

— Не думаю, что мне следует делиться с вами моими проблемами. Мы ведь в каком-то смысле соперницы.

— Ну, если вы так считаете… — произнесла Людмила и внезапно спросила, озарившись догадкой: — Что-то с Артемом?

— Да… угадали, — неожиданно перестав сопротивляться, ответила Лариса, и Людмиле послышался ее тихий всхлип. — В интуиции вам не откажешь.

— Я сама — мать.

— Понимаете, — начала рассказывать Лариса, — Артем… наш сын… он… пропал…

— Пропал?

— Да уже неделю я его разыскиваю. Сотовый не отвечает, домашний тоже. Я заходила к нему в квартиру, у меня есть ключи… Там везде недельная пыль… И пустая бутылка из-под виски на полу, еще сотовый разбитый, камера… чай в чашке зацвел… — Она заплакала.

— Может, он где-то в компании? — предположила Людмила.

— Да нет у него никакой компании. Вы просто не знаете Артема. Он у меня такой несовременный…

Людмила чуть было не сказала, что как раз она-то прекрасно знает Артема и что Лариса по-матерински заблуждается насчет сына, — он вполне современен. Но деликатно промолчала.

— Я все больницы, все морги уже обзвонила… — продолжала Лариса, и ее рассказ становился все более сбивчивым, а в голосе слышались едва сдерживаемые рыдания. — Потом в милицию заявила… Только мне кажется, им там все по барабану, даже не почешутся искать… А он ведь гоняет на этом своем джипе как угорелый… да еще эта бутылка виски… Вдруг он сел за руль пьяным?.. Господи!.. Господи… если… Нет, я этого не переживу… лучше сразу — петлю на шею…

— Лариса, возьмите себя в руки. Когда вы подали заявление?

— Ой… кажется, вчера… знаете, я постоянно пью успокоительное, поэтому уже ничего не соображаю…

— Позвоните в тот отдел и поинтересуйтесь результатами. Позвоните, позвоните. Они обязаны его искать, это их работа.

— Я уже и Петину службу безопасности подключила… — совсем поникшим голосом произнесла Лариса и снова расплакалась.

— Лариса, вы только не волнуйтесь…

— Я совсем одна… совсем…

Внезапно Людмила приняла решение:

— Где вы живете? Говорите адрес, я приеду и побуду с вами.

— Ну что вы… не нужно…

— Еще как нужно! Сейчас же говорите адрес…

Заказав такси, уже через час Людмила подъезжала к коттеджному поселку, где располагался участок с домом, принадлежавший Ларисе после развода.

Глава 18

Сначала он, втопив, несся на своем джипе по Димитровскому мосту. Потом затормозил посередине, потому что ему в голову пришла замечательная мысль: что, если направить машину в сторону бетонного ограждения? Ему стало интересно: взлетит ли его внедорожник от удара? И если взлетит, то обязательно упадет с моста в реку, благо, что в черте города вода замерзла только у берегов. Так он видел в кино. Но потом передумал, представив, как погружается в ледяную грязную воду, где плавает всякая дрянь. Такая смерть противоречила его представлениям об эстетике. Ладно. Тогда в столб. На полном ходу…

Он носился по ночным улицам города в поисках подходящего столба, как вдруг увидел двух девиц облегченного поведения, отиравшихся у обочины. Вид у ночных бабочек был не слишком хорош: полные ляжки под эластичными тонкими колготками отливали ультрарозовым от холода, замызганные курточки из искусственного меха, юбки до лобка, обесцвеченные космы — небось «мамка» втолковала, что джентльмены-де предпочитают блондинок.

Артем затормозил возле них, велел подойти, потом, не спрашивая цены, предложил красоткам загрузиться в машину. Девицы, у которых сроду не было других клиентов, кроме подгулявших быдловатых мужиков, откинувшихся уголовников, жителей аулов Закавказья и довольно Средней Азии да младших милицейских чинов, поначалу обалдели и минуты две сидели, как две мышки, пугливо озираясь в цивильном и просторном салоне крутого внедорожника. Потом освоились, стали хихикать, закурили, и одна из них попросила пива.

Доехав до ближайшего супермаркета, Артем набрал полный пакет разных продуктов и выпивки, какие уроженкам отдаленных сибирских деревень и не снились. Затем девицы указали дорогу, куда ехать. Это, по всей видимости, была их блатхата: однокомнатная хрущевка, относительно чистая, из мебели — только большой угловой диван и овальный журнальный столик. На полу стоял музыкальный центр. На окнах — красноватые турецкие портьеры с бахромой.

Девы, решив поначалу, что молодой длинноволосый красавец на джипе хочет амур-де-труа, стали приставать к Артему, но он объяснил им как мог, что снял их вовсе не для секса, а просто пообщаться. Потому что любимая девушка послала его по известному адресу и ему в связи с этим горько и одиноко. Скучно, и грустно, и некому морду набить. Девицы расслабились, и одна из них, выпив три или четыре рюмки водки и хорошо закусив, завалилась спать, свернувшись калачом на диване.

Вторая девушка, покрепче, всю ночь пила с Артемом водку и тоже, в свою очередь, сетовала на свое житье. Иными словами, они нашли друг друга. В итоге она сказала Артему, что еще никогда не встречала в реальной жизни таких классных парней и что его девушка — дура, если не понимает своего счастья. Он обиделся и стал доказывать, что сам виноват в их ссоре, и рассказал ей всю эту историю. Она по неразумению сначала смеялась, а потом, осознав весь трагизм ситуации, расплакалась пьяными слезами и заявила, что готова бесплатно сделать ему минет. Артем отказался от услуги. Тогда она стала плакать еще сильнее и говорить, икая, что все самое лучшее всегда почему-то достается кому попало, а вот она со своей стороны могла бы стать идеальной женой для кого угодно и завязать с блудным ремеслом. В какой-то момент эти пьяные откровения жрицы любви надоели Артему, и он ушел, невзирая на протест и уговоры.

Остаток ночи он провел в джипе, загнав машину в какой-то двор, подальше от блатхаты, чтобы девки больше не доставали его. Проснувшись днем, он первым делом выкурил натощак сигарету и поехал в ближайшее кафе, чтобы перекусить. Домой его совершенно не тянуло.

По дороге он купил себе зубную щетку, маленький тюбик пасты, гель для душа, стиральный порошок в пластиковой мини-упаковке, сменную одежду и бритвенный станок. В кафе, прежде чем поесть, умылся и почистил зубы. Просто ему снова захотелось ощутить чистоту. А значит, он возвращался к жизни. Во всяком случае, мыслей о столбе больше не возникало. Они каким-то фантастическим образом исчезли из его головы после этой ночи, проведенной в обществе двух малолетних проституток, которых он поил и кормил совершенно на халяву, без всякой мысли использовать их по назначению.

Перекусив, Артем сел в машину и поехал куда глаза глядят. Потом, оказавшись за городом, понял, что его глаза глядят в южном направлении. То есть в сторону Алтая, так как это было единственное удаленное место, которое он, домашний мальчик, более или менее знал, потому что прошлым летом, еще до знакомства с Саней, ездил туда, в горы, вместе с двумя одногруппниками из универа.

Он выехал днем, а приехал туда, на ближайшую базу в горах, уже к ночи и попросил у администратора какой-нибудь номер получше. Естественно, уже все было занято и забронировано, так как приближался Новый год. Кое-как он уговорил пожилого, по всему видно, пьющего администратора за дополнительные деньги поселить его. Мужик отдал ему ключи и с сомнением поглядел вслед странному постояльцу, как бы прикидывая, не совершил ли ошибку, пустив парня в хороший номер без путевки и предварительной договоренности, пусть даже с выгодой для себя.

Номер нужен был Артему только для ночлега, да и то практически через день. Он пробыл на Алтае неделю, объездил живописные окрестности, пил воду из ключа, бьющего из земли, и парился в настоящей деревенской бане в какой-то глухой деревне. Наводку ему дали девчонки, занимавшие соседний номер, за это он должен был доставить их, безлошадных, в этот населенный пункт.

После бани у них намечалось одно важное мероприятие: в деревне жила известная знахарка, бабка Нюра, и к ней бегали гадать и лечиться из близких и дальних деревень. Девчонкам страсть как хотелось попасть на прием к бабке Нюре, чтобы она погадала им всем в преддверии Нового года. Артему стало любопытно, что там за бабка такая, и он следом за своими соседками потащился в избу на окраине села.

Село представляло собой одну улицу, которая закручивалась улиткой вокруг единственной подстанции, вернее, трансформаторной будки, и свет в домах гас тут через каждые десять минут, стоило только всем разом включить телевизоры, у кого они были, или просто зажечь свет.

Бабка Нюра оказалась метиской, в ее жилах на пятьдесят процентов текла кровь древнего алтайского народа. Возраст колдуньи определялся довольно сложно, так как в черных как смоль волосах не было ни единого седого волоска, в то время как смуглое скуластое лицо изрезали старческие морщины. Глаза у нее были круглыми, как у совы. Ведьма, одним словом. Артему пришлось долго ждать, пока все девчонки проконсультируются у знахарки. Потом он вошел в комнату, наполненную запахом курившегося ладана и каких-то травок, где старуха принимала посетителей, и остался там на полчаса. Вышел он от колдуньи в полной и непоколебимой уверенности, что ему немедленно надо возвращаться домой.

Глава 19

Людмилу встретила хозяйка коттеджа в домашнем велюровом костюме. Длинные волосы были кое-как собраны и зафиксированы на затылке какой-то модной заколкой, усыпанной цветными стразами. Лицо казалось изможденным. В гостиной было накурено, и на журнальном столике стояла пепельница, полная окурков.

— Может, чаю хотите? — предложила Лариса, когда гостья разулась и сняла шубу.

— Давайте, — охотно согласилась Людмила. — Если можно, зеленый.

— Зеленый так зеленый. Я тоже, знаете, его предпочитаю. Да вы присаживайтесь на диван.

Лариса снова закурила и стала готовить чай. Потом поставила на столик перед Людмилой белый заварник и две чашки, тоже белоснежные.

— Может быть, вы голодны? — спохватилась Лариса. — Я, правда, уже второй день ничего не готовлю и домработницу отпустила, но для вас могу сделать бутерброды. Хотите?

— Нет, спасибо, не беспокойтесь. Знаете, пока ехала в такси, я сумела дозвониться Пете, он как раз выходил из библиотеки. Сказал, что сразу поедет сюда, к вам.

— Спасибо вам, Люда.

— Да… пустяки…

— Ну… тогда давайте пить чай.

— Давайте.

Лариса разлила чай в чашки, потом снова закурила и внимательно посмотрела на Людмилу.

— Вот вы, значит, какая… — задумчиво произнесла она.

— Какая?

— Красивая… и, как ни странно, добрая… Редкое сочетание. Особенно в наше время. Знаете, мне всегда не хватало именно доброты. Наверное, поэтому Петя от меня и ушел к вам. Но я всегда считала, что доброта — это признак слабости. Либо человек просто прикидывается добреньким, чтобы тебя раскрутить, поиметь… Вы меня понимаете?

— Не очень, — призналась Людмила.

— Конечно. Где вам понять? Вы же не прикидываетесь. А как там Петина книга?

— Движется.

— Ну и отлично. Мечты должны исполняться. Иначе какой от них прок?

— Чай замечательный.

— А давайте выпьем чего-нибудь? Что вы предпочитаете? Коньяк? Бальзам? Ликер? Есть хорошее вино.

— Давайте бальзам. И прямо в чай.

— Ну и отлично. А я с вашего позволения выпью коньяку.

Лариса достала из бара две пузатые бутылки темного стекла. Внезапно она усмехнулась:

— Господи, кому расскажи, не поверят!

— О чем вы?

— Ну, я о том, что бывшая и новая жены вот так, запросто, сидят дома у первой и пьют чай с коньяком. Знаете, я считала, что Петя женился на какой-то молоденькой пиранье, а мы, оказывается, ровесницы. Просто сложился такой стереотип… ну, что мужчины за сорок, как правило, бросают своих старых, надоевших жен и сходятся с молоденькими. Да еще бывшая свекровь подлила масла в огонь…

— В каком смысле?

— Да в самом прямом. Сказала, что у Пети есть ребенок… старая идиотка… Будто бы Петя ей так сказал…

Людмила улыбнулась:

— Все очень просто. Петр считает мою дочь от первого брака, Александру, своей дочерью.

— Тогда понятно. Значит, это Петя сам нас запутал…

— Получается так… Расскажите мне про Артема.

— Ой, а давайте я покажу вам его детские фотографии! Он там такой лапочка!

Пока они, как старые верные подруги, рассматривали фотографии, в дом вбежал Петр.

— Что случилось, Лара? — спросил он, ворвавшись в гостиную прямо в верхней одежде и ботинках. — Что с Артемом?

— Здравствуй, Петя, — отозвалась Лариса.

— Здравствуй… Ты в милицию обращалась?

— Ну конечно! А ты как думаешь?! Я даже в службу безопасности твоей фирмы обратилась. И между прочим, твой разлюбезный Боречка Трунов мне сказал, что, мол, ничего в этом страшного нет, зря я волну поднимаю, наверняка Артем жив и здоров, просто загулял пацан — вот и все дела!

— Отчасти я его понимаю. Вполне возможно, так и есть.

— Какие же вы, мужики, уроды!

— Ненавижу эти обобщения!

— Но это так! Вы действительно уроды! Мне было проще найти общий язык с твоей женой, чем с тобой и твоим идиотом замом! Как у него только хватило наглости мне, матери, такое сказать!

— Боря просто хотел тебя утешить, — возразил Петр.

— Ну говорю же — уроды!

— Пожалуйста, не ссорьтесь… — мягко произнесла Людмила.

— О-о, дорогуша, это мы еще не ссоримся, — с сарказмом произнесла Лариса. — Это мы еще ласково разговариваем… С господином Булыгиным у меня, к сожалению, по-другому не получается.

Она снова закурила. Петр тоже, вынув пачку сигарет из кармана своей куртки. Людмила не стала его упрекать в нарушении данной накануне страшной клятвы. Обстановка и так была накалена до предела, так что любое слово, сказанное невпопад, могло подействовать, как искра в шахте, наполненной метаном. Слава богу, на время перекура между бывшими супругами воцарилось короткое перемирие.

— Господи, вдруг его похитили… — произнесла Лариса.

— Вряд ли, — возразил Петр. — Тогда тебе или мне уже позвонили бы, потребовали бы выкуп, пригрозили, чтобы мы не обращались в милицию… Нет, это никакое не похищение. Я уверен.

— Мне бы твою уверенность, — буркнула она. — Чай будешь?

— Да, спасибо, — отрывисто ответил он.

— Может, бутерброды сделать? Ты, наверное, голодный?

— Да, если не трудно.

— Тогда, Люда, я для вас тоже сделаю. И сама с вами за компанию поем. А то голова кружится от голода. Может быть, тогда мы все вместе на сытый желудок и придумаем что-нибудь конструктивное.

Лариса быстро приготовила горячие бутерброды из сыра и ветчины и выложила их на большое блюдо, на листья свежего салата. Потом достала еще одно блюдо и нарезала кружками помидоры и — тонко и продолговато, как в ресторане, — длинные тепличные огурцы, которые почему-то пахли, как известные духи «Кул ватер». Или духи пахли, как огурцы, выращенные в теплице зимой, — снегом, студеной водой и зимним холодом, и тем самым оправдывали свое название…

Пока Лариса хлопотала на кухне, Петр задумчиво листал альбомы с фотографиями. И хотя он не проронил ни слова, Людмиле казалось, что в душе он клянет себя последними словами за то, что был так суров со своим сыном.

Только они принялись за еду, как дверь вдруг открылась и в дом вошел Артем. Живой и невредимый, как и предсказывал Борис Трунов.

— Артем! — завопила Лариса и бросилась к сыну. — Темочка мой, сынок! — Она кинулась ему на шею и уже не могла сдерживать слезы. — Как ты нас всех напугал! Ну, где ты был, а?! Что, позвонить нельзя было?! Поросенок! Я чуть с ума не сошла! Отец волнуется! Люда здесь! Всех из-за тебя на уши поставили!

— Прости меня, мам… — виновато произнес Артем, обнимая мать. — Прости, пожалуйста, я такой идиот… Пап, и ты меня тоже прости… если можешь…

Петр поднялся с дивана и, приблизившись к сыну, вдруг порывисто обнял его.

— Засранец, — проговорил он дрогнувшим голосом.

Глава 20

Тридцатого декабря, вечером, закончив генеральную уборку квартиры и уложив Танечку, Саня принялась наряжать елку. Любопытная Муся непрерывно вертелась под ногами и обнюхивала елочные игрушки.

Людмила пригласила дочь с внучкой к ним с Петром встречать Новый год, но Саня еще не решила, воспользуется ли этим приглашением. Откровенно говоря, ей никуда не хотелось идти и ни с кем видеться после того, что произошло между ней и Артемом. И еще было стыдно перед Петром за то, как она себя вела в тот вечер и что при этом ему наговорила. К тому же он видел ее на записи голой, да еще в таких позах… И хотя он, невзирая на то что в этой грязной истории замешан его разлюбезный сынок, был полностью на ее стороне, ей казалось, что их отношения никогда уже не станут прежними.

Все это было так мерзко, будто она была в чем-то виновата. Мать пыталась завести с ней на днях какой-то странный разговор о том, что Артем, мол, раскаивается и хочет попросить у нее прощения, но она и слышать о нем не хотела. Поменяла сим-карту, а к стационарному телефону просто не подходила. О чем, интересно, ей говорить с Артемом? То, что он сделал, просто не имеет названия. Он ничуть не лучше остальных мужиков. Такой же гад, как тот, биологический отец Танечки, профессор кислых щей, которого назвать отцом у нее даже не поворачивался язык.

Ей казалось, что, получив от жизни столь жестокий урок, она уже никогда не допустит таких глупых ошибок. Ничуть не бывало. Просто все забыла — забыла, чем это чревато и какую боль может принести, вот жизнь и проучила ее. Все как в спорте — чуть зазевался, потерял бдительность, расслабился, и ты уже на лопатках, с расквашенной физиономией. Теперь сколько угодно можно биться лбом об косяк, спрашивая себя с особым пристрастием, как она могла, идиотка несчастная, влюбиться по уши в этого «мажора»? Собственно, в этом мучившем ее вопросе уже и был ответ: потому и могла, что идиотка. С первого раза не поняла, не научилась, так получай по новой! Повторение — мать учения.

Она действительно думала, что встретила свою большую любовь. Артем был замечательным. Такой классный парень, умный, веселый, даже немного стеснительный. Он так забавно смущался перед ней. И относился к ней с таким трепетом, с такой нежностью, даже с каким-то несовременным благоговением, будто она — королева… Саня и не представляла себе, что такое вообще бывает в природе и в этот циничный век встречаются герои Вальтера Скотта. Доблестный рыцарь Айвенго, мать его за ногу!

Саня порвала все фотографии, на которых они были вместе с Артемом, выкинула все его подарки, чтобы ничего не напоминало о нем. И поклялась самой себе, что больше никто и никогда, ни один урод мужского пола не испортит ей жизнь и даже просто настроение и ни по ком из них она больше не прольет ни одной слезы. Да что там слезы! Она даже не поведет бровью. Выстраивать свою жизнь впредь будет, руководствуясь исключительно своими интересами и интересами своей дочери. А все мужики пусть выдвигаются в эротический пеший тур, где им, козлам похотливым, самое место!

С таким решительным настроем Саня готовилась к встрече Нового года. Ничего страшного не будет, рассудила она, если даже тридцать первого остаться дома и отметить праздник вдвоем с дочкой. Сейчас для нее это был единственный человечек на всем свете, рядом с которым она хотела находиться. Тем более что это полностью соответствовало ее новому принципу — жить только для себя и Танечки.

Саня даже стала находить особую прелесть в таком тихом домашнем времяпрепровождении, как вдруг в прихожей раздался звонок телефона. Мысленно ругая себя за то, что не отключила его, как только ребенок заснул, Саня все же решила ответить. Могла звонить мать, чтобы еще раз спросить, ждать ее завтра или нет. Впрочем, отрицательный ответ, скорее всего, не принимался. Саня нехотя сняла трубку.

— Да.

— Сашенька, детка… как ты?

Это действительно была мать. Видимо, у Сани также стали проявляться способности к определению, кто звонит.

— Нормально, мам.

— Как там наша зайка?

— Зайка спит, устала.

— Поцелуй ее от меня.

— Непременно.

— У тебя грустный голос.

— Разве? Странно. Вроде бы и повода нет никакого для грусти…

— Ну ладно… Санечка, ну, мы с Петром ждем тебя завтра.

— Мам… Я не приеду.

— Почему?! Ты что, будешь сидеть в новогоднюю ночь одна?

— Что значит одна? Вовсе и не одна. С Танюшкой. Что я, не могу побыть с собственным ребенком?

— Но ребенок не может не спать всю ночь.

— Это смотря какой ребенок. Наш — запросто.

— Не выдумывай. Танечке нужен полноценный сон.

— Ну, ма-ам… Пожалуйста, не доставай меня. Я хочу побыть одна. То есть без людей. Со мной будет Муся, забыла? Мы будем смотреть телик, а потом выйдем на улицу и запустим парочку фейерверков.

— Да, наша Муся — это, конечно, как нельзя более подходящая компания для встречи Нового года.

— Конечно. Я угощу се шампанским, и веселью не будет конца.

— Не смей спаивать собаку. И не майся дурью. В общем, мы на тебя рассчитываем. И знаешь что? Возьми с собой Мусю. Вдруг тебе захочется погостить у нас подольше. Ты слышишь меня? Мы на тебя рассчитываем, поняла?.. Саня…

— И напрасно.

Она положила трубку и выдернула провод из телефонной розетки.

А заодно отключила и свой мобильный. Потом проплакала весь вечер от тоски, навалившейся после того, как она сама отказала себе в возможности повидаться с близкими. И провести праздник как все нормальные люди, то есть в кругу семьи.

Проснувшись на следующий день, Саня вдруг почувствовала, что, сообразно народной мудрости насчет утра, ее настроение меняется в лучшую сторону. Она привела все средства связи в рабочее состояние, потом сама позвонила матери, чтобы попросить прощения за вчерашнее свинское поведение, и заверила ее, что обязательно приедет. Затем одела Танечку, облачила Мусю в ошейник с поводком и поехала с ними на новую квартиру, где теперь жили мать с Петром.

Это были просторные апартаменты в новом высотном доме с охраной и подземным гаражом. Муся все тут деловито обнюхала, придя, видимо, к выводу, что эта конура вполне ей подходит даже несмотря на то, что тут нельзя ничего грызть, а главное — нельзя нигде гадить. Потому что жалко портить этакую красоту. Все-таки Муся была собакой с понятиями.

Булыгин обещал к лету справить отдельную квартиру и для Сани, а в старой сделать подобающий ремонт. Саня оставила Танечку на попечение бабушки, а сама побежала в ближайший магазин, чтобы на сэкономленные деньги купить подарки для матери и Петра. Собственно, своих средств у нее пока не было, она жила на деньги, которые щедро отваливал ей Булыгин, но все же решила, что лучше потратить их на подарки для дорогих людей, чем на очередную шмотку из модной галереи или просто проесть. И купила для матери сумочку из натуральной кожи, а для Петра, хоть у него и так все есть, — красивую кожаную ключницу с фирменным тиснением.

Дома, под елочкой, то есть под настоящей трехметровой елью, на всю высоту потолка, которую наряжали, по всей видимости, со стремянкой, ее тоже ждала какая-то разноцветная коробка. Вернее, это были две коробки, поставленные одна на другую. В одной оказались модельные туфли на высоком каблуке, а в другой — неземной красоты длинное вечернее платье из шелковой тафты, с открытыми плечами.

Саня отродясь не носила ничего, кроме джинсов, маек и молодежных кофточек в обтяжку, разве что на выпускной, и то это было короткое, совсем простенькое платьице. Поэтому когда нарядилась в подаренные ей вещи, то просто не узнала себя в большом зеркале, занимавшем полстены в гардеробной. Потом она вышла в гостиную, горделиво ступая, словно особа королевских кровей.

— Хоть сейчас под венец, — заявил Петр, когда к нему вернулся дар речи, временно потерянный от увиденной красоты.

— Фиг вам, — огрызнулась Саня. — Я решила, что вообще никогда не выйду замуж.

— Я бы на твоем месте не зарекалась, — вмешалась Людмила. У нее на руках была Танечка, которая ошалело таращилась на мать, приобретшую вдруг столь непривычный имидж. — Смотри, Танюшенька, какая у нас мама Саша красивая.

Малышка потянула пухлую ручонку к матери.

— Мама, — произнесла она.

— Смотрите, кто заговорил! — воскликнула Саня. — Нет, ну как вам это нравится? Пока ходила в повседневном, меня даже родная дочь, наверное, считала источником питания или приводом к коляске! А теперь, видите ли, мама!

— Дети тонко чувствуют красоту, — заметила Людмила.

— Спасибо тебе, дядь Петь, — улыбнулась Саня. — Все просто офигительно.

Она приблизилась к Петру, качая длинной расклешенной юбкой, и поцеловала его в щеку.

— На здоровье, малыш. Только не плачь больше.

День прошел в атмосфере душевного тепла, и Саня вдруг обнаружила, что между ней и Петром нет никакой неловкости. И в этой прекрасной квартире она чувствовала себя как дома, даже опробовала сауну, смежную с санузлом, а потом целый час валялась в ванной, напустив туда пены. К вечеру они с Людмилой стали накрывать на стол, затем Саня убаюкала Танечку, и за пару часов до наступления полуночи взрослые члены семьи, облачившись в вечерние наряды, сели провожать старый год. Муся крутилась у стола и активно попрошайничала. И сегодня, похоже, был ее день, а точнее — вечер. Будто к ней пришел ее собачий Дед Мороз и принес целый мешок счастья в виде вкусных объедков с обильного хозяйского стола.

Петр произнес какой-то красивый, длинный, почти кавказский тост, и они едва успели пригубить свои бокалы с вином, как вдруг в холле раздался звонок.

— Санечка, открой, пожалуйста, — попросила Людмила.

— Интересно, кого это принесло? — пробормотала Саня, поднимаясь из-за стола.

Петр шутливо предположил:

— Наверное, какой-нибудь Дед Мороз заблудился.

Не чувствуя подвоха, Саня пошла открывать. И остолбенела. На пороге стоял никакой не Дед Мороз, а совсем наоборот — Артем Булыгин собственной персоной, в элегантном кашемировом пальто нараспашку, под которым был надет не менее элегантный костюм. В руках он держал роскошный букет и какую-то подозрительную коробочку, похожую по размерам на те, в которых продаются кольца в ювелирных магазинах. Предательница Муся тут же принялась, виляя хвостиком и поскуливая, тыкаться носом в безупречно отглаженные брючины.

Глава 21

— Здравствуй, мать, дурак вернулся, — ошарашенно проговорила Саня. — Ты чего приперся?.. Надо же, веник приволок… Ты хоть понимаешь, что твое феерическое появление здесь совершенно не в строку? Твое, Муся, между прочим, тоже… Пошла отсюда, кому говорят! Фу! — И Саня грозно притопнула ногой на спаниелиху, проявившую приветливость к незваному да к тому же нежеланному гостю.

Муся убежала, обиженно тявкнув.

— Ты такая красивая сегодня, Саш, — растерянно пробормотал Артем, топчась на пороге.

— Да, знаешь ли, стараюсь… Слушай, ты бы топал отсюда, а то, не ровен час, поскользнешься и полетишь с лестницы. Эти мраморные площадки такие скользкие…

— Кто там, Сашенька? — раздался из гостиной голос матери.

— Да так, мам, ходят тут всякие. А потом в порядочных домах ложки серебряные пропадают.

Петр и Людмила вышли в холл. Увидев Артема, Людмила всплеснула руками.

— Темочка! Ну надо же! — воскликнула она, причем с такой неподдельной радостью, будто только и ждала его появления. — Вот молодец, что приехал к нам…

— Темочка??? — оглянувшись на мать, изумленно переспросила Саня.

— Ну что же ты стоишь на пороге, не заходишь? — не обращая внимания на удивление дочери, продолжала ворковать Людмила. — Давай снимай пальто, проходи, проходи… Саня, ну чего ты держишь гостя на пороге? Иди лучше, поставь цветы в вазу…

Не в силах больше ничего сказать, Саня беспомощно посмотрела на Петра, ища у него правды и поддержки, но, увидев, как он по-кошачьи ухмыляется, поняла, что стала жертвой заговора.

— Ненавижу вас всех!!!

Она скинула туфли, и они полетели в разные стороны, со стуком падая на паркет. Избавившись от обуви, Саня побежала в самую дальнюю комнату, в гардеробную, и все услышали, как хлопнула дверь.

— Зря я пришел, — пробормотал Артем и, отдав Людмиле предназначавшийся для Сани букет и коробочку с кольцом, повернулся, чтобы уйти, но она остановила его:

— Ну куда ты, глупый? Хочешь отмечать Новый год один, в машине? До полуночи остался всего час. Давай не дури, заходи и оставайся.

— Правда, сын, оставайся, — поддержал жену Петр, и это подействовало.

Артем заколебался.

— Саня не хочет, — пробормотал он, но Людмила уже стаскивала с него пальто.

— Кроме Сани здесь еще есть по крайней мере два человека, которые рады тебя видеть, — довольно категорично, хоть Саня и была ее дочерью, ответила она.

— Два ведь больше, чем один, — резонно заметил Петр, вешая его пальто в шкаф для гостей.

Людмила рассмеялась:

— У твоего отца выдающиеся математические способности. Воистину, гениальный человек гениален во всем.

— Кстати, как твоя книга, пап?

— Где наша не пропадала… Как мама?

— Мама улетела в Гоа, сменить обстановку. Передавала тебе привет.

— Мне даже сложно такое представить: Лариса и Гоа. Она что, захипповала? Впрочем, ей это может пойти на пользу. С ней хоть связь-то есть?

— Ну, она уже звонила, сказала, что долетела хорошо.

— Ну и как впечатления?

— Говорит, что, как бы ни было, все лучше, чем с Инессой Давыдовной.

Сын и отец понимающе переглянулись.

— Мужчины, идемте к столу, — позвала их Людмила, поставив букет в вазу, а на стол — четвертый прибор.

Артему было предложено снять пиджак и избавиться от галстука. В конце концов, все свои.

Они выпили по бокалу вина, но ему, несмотря на то что и отец, и Людмила хорошо его приняли, все равно было не по себе. Артем волей-неволей бросал взгляд на Санину тарелку с нетронутым ужином и недопитый бокал и чувствовал, что своим появлением испортил ей праздник. Она не хочет его видеть, так какого лешего он сюда приперся?

Потом, ближе к полуночи, он не выдержал, попросил у Людмилы поднос, поставил на него пару вазочек с салатами, блюдо с фруктами, взял бутылку шампанского и два фужера и пошел в гардеробную.

— Только бы не получилось, как в «Кавказской пленнице», — предостерег Петр, когда Артем скрылся в коридоре.

— А я в него верю, — спокойно отреагировала Людмила. — Хочешь еще вон того салатика?

Артем тихонько, с опаской, будто в логово льва, вошел в гардеробную. Саня в длинном платье сидела на подоконнике и с отрешенным видом смотрела на улицу, как во дворе и над крышами домов на фоне темного неба с грохотом рассыпаются миллионы разноцветных звезд.

— Если ты немедленно не уберешься, я выпрыгну в окно, — не поворачивая головы, с угрозой произнесла она.

«С ней надо лаской», — вспомнилась ему фраза из известного детского фильма, произнесенная, когда пионеры пытались сдвинуть с места разлегшуюся свинью. Саня хоть и не являлась свиньей, и вообще, было бы кощунством сравнивать очаровательную девушку с хавроньей, но задача не становилась от этого легче. Тогда он вспомнил еще одну фразу из какого-то мультфильма: тут, мол, надо технически… Объединив эти два сокровенных знания, Артем решил действовать. Не стоять же ему, в самом деле, на пороге с этим идиотским подносом, будто он официант. Особенно учитывая тот факт, что до наступления Нового года оставалось десять минут.

Артем поставил поднос прямо на коврик, лежащий на паркете, так как больше было некуда, — все же гардеробная не была рассчитана на то, чтобы вкушать тут трапезу, — и сам опустился рядом.

— Ты, наверное, есть хочешь, — предположил он.

— Ничего, я потерплю. Для фигуры полезно.

— Новый год скоро…

— Да ладно!

— Говорят, как встретишь, так и проведешь…

— Тогда лучше действительно в окно. Не хочу видеть твою морду весь следующий год.

— Сань, ну прости меня…

— Пошел к черту.

— Сань, я все понимаю…

Неожиданно она повернулась к нему, спрыгнув с подоконника.

— Что ты там понимаешь?

— Что причинил тебе боль…

— Знаешь, наша собака Муся тоже много чего понимает, только не говорит. Но это не мешает ей периодически гадить на ковер.

— Ну, ты уж меня не сравнивай с собакой…

— Да, ты прав. Не стоит обижать бедную собачку.

Они помолчали.

— Двенадцать уже, — решился нарушить молчание Артем. — Может, выпьем шампанского? Новый год все-таки.

— Ладно, фиг с тобой, давай, — согласилась Саня. — А то ведь не отвяжешься, будешь тут гундеть всю ночь.

Она подобрала юбку и опустилась на ковер, напротив Артема. Он откупорил бутылку и стал аккуратно разливать шампанское в бокалы.

— Ты просто прирожденный официант, — ехидно заметила Саня. — Ну что, Тема, давай выпьем… за Новый год…

— С Новым годом тебя, Сань, пусть исполнятся все твои самые…

— Не утруждайся.

Она залпом осушила фужер, взяла с подноса яблоко, парочку мандаринов и сказала:

— Я иду спать. Только не вздумай ко мне вломиться, надеюсь, ты не забыл, что у меня разряд по айкидо…

Интересно, как он мог об этом забыть? Он только об этом и помнил. И угораздило же его влюбиться в амазонку. Будь на ее месте обычная нормальная девушка, то есть слабая и беззащитная, он быстро бы решил вопрос о перемирии. А возможно, и о длительных мирных отношениях. Если бы не айкидо.

Она ушла, а Артем остался в гардеробной, чувствуя себя идиотом. В приоткрытую дверь, стуча коготками по паркету, вбежала Муся. Она стала ласкаться к Артему, а потом легла подле него на ковер. И все время преданно заглядывала ему в глаза, словно хотела спросить, не может ли она со своей стороны чем-нибудь ему помочь. Артем мог бы плюнуть на эти дерзкие закидоны Сани и уехать, но он также знал, что они обязательно будут вместе, и это придавало ему решимости и сил.

Но, как бы там ни было, пить в одиночестве в гардеробной в новогоднюю ночь — просто верх неприличия, и Артем с Мусей под мышкой и бутылкой недопитого шампанского в руке вышел в коридор. В гостиной отец и Людмила танцевали медленный танец и целовались, поэтому он решил не мешать им, а пошел в кабинет, где стоял вполне приличный диван, на который можно было прилечь. И если не уснуть, то хотя бы достойно скоротать ночь. Но, как только было допито шампанское, его тут же сморил сон. Артем уснул, обняв Мусю, как в детстве — плюшевого медведя. Даже забыл выключить настольную лампу. Просто лень было подниматься.

Под утро Саня проснулась от голода. Послушав тихое посапывание Танечки, она поднялась с постели и отправилась на кухню. В холодильнике было полно еды, и Саня устроила себе праздник чревоугодия.

Когда она шла обратно с чашкой чая, то увидела, что из-под двери кабинета пробивается тусклый свет. Она подошла и осторожно открыла дверь. Зрелище, представшее перед ее взором, заставило Саню улыбнуться от умиления. Поджав длинные ноги, на диване спал Артем в компании Муси.

В то же время она почувствовала разочарование. Он должен был, по всем законам жанра, прийти к ней в комнату этой ночью. А она — выставить его вон, сказав, что он совсем охренел, что у нее спит ребенок и она его еще не простила. Он должен был нервно курить всю ночь у кухонного окна, маяться, томиться, переживать… А он налакался шампанского и дрыхнет себе в кабинете, в обнимку с ее собакой!

Он просто струсил. Испугался, что она и впрямь зарядит ему в лоб ногой. Или в другое, более уязвимое место. Хлюпик. Да еще и свет в комнате оставил… Саня презрительно усмехнулась: мальчик боится спать в темноте. Придет серенький волчок и укусит за бочок. Видимо, именно для того, чтобы мифический волчок его не ухватил, он и пристроил у себя под боком простофилю Мусю… Может, зря она напомнила ему про айкидо, будь оно неладно… Может, не надо было с ним так уж строго?

Глава 22

Утром, буквально ни свет ни заря, его разбудил скулеж собаки. Артем открыл глаза и будто сквозь туман оглядел кабинет. Муся скреблась в закрытую дверь, потом подбежала к Артему и, заметив, что он наконец проснулся, стала призывно лаять. Кажется, их, то есть собак, как раз в это время положено выводить во двор. Артем поднялся с дивана и, точно зомби, на автопилоте пошел в коридор. Одевшись, он открыл дверь, и спаниелиха тут же шмыгнула к лифту.

Во дворе не было ни души. Он, еще спускаясь в лифте, с запозданием вспомнил, что не надел на Мусю ошейник с поводком, но возвращаться не стал, решив, что как-нибудь обойдется без этой сбруи. Не тут-то было. Справив нужду, спаниелиха дунула от него со всех ног, вернее, лап. Это была обычная пробежка, но Артем об этом не знал.

— Муся! Ко мне! Муся! Назад! — прокричал он ей вслед, но куда там.

Рыжая шалунья, задрав хвост, унеслась навстречу приключениям. Обругав себя за глупую самонадеянность — все же надо было вернуться за поводком, —Артем пошел в ту сторону, куда убежала противная Муся.

Обойдя не один двор; он стал отчаиваться, уже мысленно представляя, что с ним сделает Саня, ибо ко всем его прошлым грехам прибавилась еще и потеря ее собаки. Как вдруг услышал чей-то призывный клич.

— Муся, Муся, Муся, — звал женский голос.

Он пошел туда, откуда доносились «позывные», и вскоре увидел пожилую женщину с поводком в руках, в старом грязном пуховике и шапке из меха, не подлежащего идентификации. Скорее всего, когда-то, очень давно, это была рыжая лиса.

— Эй, мадам! — крикнул Артем. — Вы зачем приманиваете мою собаку?! Промышляете с утра пораньше?!

«Дама с лисой» ничуть не смутилась.

— С Новым годом, юноша, — сказала она.

— С Новым сроком, бабушка, — ответил Артем. — Вы знаете, что бывает за кражу собак?

— Господи помилуй, о чем это вы? Я тут гуляю с моей собакой, никого не трогаю. В чем дело-то?

— А зачем вы только что звали мою собаку?

— Простите, но я звала свою собаку.

— Угу… И как же ее зовут?

Постепенно до Артема стала доходить вся абсурдность ситуации: во-первых, откуда этой тетке знать, что рыжую бестию зовут Муся, ведь не сама же она представилась, а во-вторых…

— Вообще-то его зовут Мусс. У меня английский кокер-спаниель. Чемпион, между прочим, — не без гордости произнесла женщина.

Артем ошалело посмотрел на нее. Все-таки эти собачники — сумасшедшие. Все без исключения.

— Обалде-еть… Тогда зачем же вы кричали «Муся, Муся»?

— Ну, мы в семье так его зовем… Так просто удобнее, — пояснила тетка. И сочувственно спросила: — А у вас что, собачка потерялась?

— Да, смылась… — пояснил Артем и в сердцах добавил: — Зараза… И теперь меня ждет расстрел через повешение. Или наоборот…

— Постойте… так это ваша девочка, рыжая спаниелиха?

— Ну! Точно она! — воспрянув духом, воскликнул Артем. — Вы ее видели?!

— Да они тут с нашим Мусиком где-то бегают. Как-то, знаете, сразу подружились…

— В смысле? — заподозрив нехорошее, спросил он.

— Да вы не волнуйтесь… Щеночки качественные получатся, я вам это гарантирую. И даже помогу их пристроить, если что… Я давно уже спаниелей развожу.

— А кроликов вы, случайно, не разводите?

Собачница пожала плечами, не оценив каламбура.

— При чем тут кролики? — пробормотала она.

Артем достал из кармана пальто пачку сигарет и закурил. Теперь он точно знал, что жить ему осталось не долго. Точнее — до первых признаков беременности у Муси. Как это, интересно, проявляется у собак?.. Или, может, лучше сразу признаться? Ибо ожидание смерти хуже самой смерти.

— Как вас зовут? — спросил он у женщины.

— Анфиса Терентьевна.

— Анфиса Терентьевна, я вас ненавижу.

— Да за что ж так? — с иронией спросила она.

— Просто это не моя собака, и я не знаю, что мне теперь сказать хозяевам.

— О-ой, молодой человек, ну что так убиваться-то… Кстати, как вас?

— Артем.

— Темочка, да не переживайте вы. Я оставлю вам мои контакты, пусть хозяева мне позвонят, если вдруг какие претензии. В конце концов, не век же ей в девках ходить… Природа, знаете, свое требует.

— Вам виднее, — съязвил Артем.

— Не переживайте. Мусик — опытный кобель, у него уже было много вязок, так что все с вашей дамой будет в порядке. Вот вам моя визитка, если что, звоните.

Она вынула из нагрудного кармана замызганного пуховика, который когда-то был голубым, визитку со своими телефонами и адресом. Артем взял. Что еще ему оставалось делать?

— Муся! Муся! — опять принялась звать Анфиса Терентьевна. — Ко мне! Ах ты, паразит рыжий! Ко мне! Муся!

Примерно через минуту к ним подбежали, виляя короткими хвостиками, два совершенно одинаковых с виду рыжих кокера, все в снегу. Правда, один из них сразу стал ластиться к хозяйке.

— Мусенька, мальчик мой, — ласково проговорила женщина, трепля собаку по боку. — Обесчестил девушку, охальник. Казанова ушастый… Ну все, все. Погуляли, и хватит. Домой… домой, Мусс.

И они пошли к подъезду. Артем выбросил окурок и тоже позвал Мусю, которая с отрешенным видом, вся в своих женских думках, прогуливалась в сторонке. Не доверяя этому спокойствию, он, уже наученный горьким опытом, подхватил собаку на руки и дворами отправился к дому.

Когда он вошел в квартиру и спустил Мусю на пол, из кухни вышла Людмила. Она уже хозяйничала там с утра пораньше.

— Тема! Ты с Мусей погулял! Вот молодец! А я думаю, куда Муся делась? Пойдем чай пить.

Артем чуть было с ходу не признался, что не такой уж он молодец, но не смог.

Он снял пальто, обувь и проследовал за Людмилой на кухню. Отец еще спал, Сани тоже не было видно. И в его душе затеплилась надежда, что эта милая женщина, новая отцовская жена, не прибьет его сразу, когда он расскажет, что не сберег Мусину честь. А может быть, и вообще не прибьет. У нее ведь такие добрые глаза… Так он тешил себя, пока Людмила готовила завтрак. Даже выкурил сигарету. Потом, когда она поставила перед ним на стол чашку с крепким, свежезаваренным чаем, Артем решился. Перед смертью не накуришься.

— Тетя Люда, — начал он и замолчал.

— Что, Тем? — Она села напротив.

— Я… это… ну… короче… Муся теперь того…

— Чего?

— Ну, в общем, когда мы гуляли, она сразу сбежала, а я пошел ее искать, и вот…

— Что, Темочка?

— Нашел.

— Ну и замечательно. Да ты не волнуйся. Она всегда убегает и носится, пока ей не надоест. Ничего страшного. Потом сама возвращается.

— Ну, я думал, что она совсем убежала. Искал, искал… Короче говоря, тетя Люда, у вашей Муси щенки будут.

К его немалому удивлению, Людмила принялась хохотать. Артем секунды три недоуменно смотрел на нее, а потом на душе у него стало так легко…

— Господи, ну наконец-то нашелся герой! Кто же этот смельчак? Небось какой-нибудь дворянин?

— Да нет, тоже спаниель. Такой же рыжий. Как там они называются… кокер… английский…

— Фантастика!

— Там у меня в кармане пальто визитка хозяйки, она сказала, что он у нее какой-то чемпион… Анфиса Терентьевна ее зовут, просила, пусть хозяева позвонят… если что, она поможет пристроить щенков.

— Ой, надо ей обязательно позвонить! Мы ведь должны будем ей одного щеночка отдать. Так принято… А остальных уж себе оставим… Господи, вот радость-то!

— Что за радость? — поинтересовалась Саня, потягиваясь в дверях.

— Муся повязалась! — сообщила Людмила.

— Да ладно, — не поверила Саня. — Когда это она успела?

— Долго ли умеючи? — буркнул Артем.

— Умеючи — долго, — глянув на него в упор, с вызовом произнесла Саня.

На ней было дивное, суперсексуальное неглиже. Он судорожно глотнул и увел взгляд в сторону. Сколько она еще будет над ним издеваться? Эта воительница что-нибудь слышала о Женевской конвенции?

— Сань, ты бы оделась, — намекнула Людмила.

— Ага, мам, только кофе выпью.

В кухню вбежала Муся и стала просить у Людмилы поесть. После любовных утех она изрядно проголодалась. Саня принялась ласково трепать спаниелиху.

— Ах ты, маленькая шлюшка…

— Ну, ну, не обижай нашу Мусечку, — потребовала Людмила. — Она у нас молодец.

— Да кто же спорит?

Не в силах больше находиться рядом с полуобнаженной Саней, Артем поднялся и вышел. Очень хотелось курить, но за завтраком он выкурил последнюю сигарету, так что необходимо было идти в магазин или хотя бы до ближайшего киоска. Людмила крикнула ему:

— Тема, если тебе нужны сигареты, у отца в кабинете, в столе, валяется пачка! Петя-то бросил… но так, на всякий случай…

— Спасибо, теть Люд…

— Ты бы тоже завязывал с этим делом.

— Обязательно, теть Люд…

Артем повесил пальто обратно и отправился в кабинет. Войдя в комнату, он подошел к столу и, в поисках обещанных сигарет, выдвинул верхний ящик. Внезапно вслед за ним в кабинет ворвалась Саня и повернула ручку двери, запирая ее. В следующую секунду она бросилась к Артему, обвила шею руками и прильнула в поцелуе к его губам.

— Сволочь такая, — прошептала она ему в рот, обжигая своим дыханием. — Долго ты еще будешь меня мучить?..

— Саша… Саша… — Сейчас, задыхаясь от желания, он не мог ничего сказать ей, в то время как хотелось сказать так много…

Весной они всем семейством пожинали плоды этой сладостной, счастливой зимы. Муся благополучно ощенилась тремя замечательными детенышами, одного из которых они отдали Анфисе Терентьевне. Второго щенка взяли Людмила с Петром, а третьего забрала Лариса.

Сама многодетная мамаша живет у Артема с Саней и радует своим присутствием маленькую Танечку, которая уже научилась ходить и уверенно называет Артема папой. Впрочем, молодая пара не собирается ограничиваться одним ребенком. Знакомые между собой называют Артема подкаблучником, но он счастлив. Правда, иногда Людмиле кажется, что Саня действительно перегибает палку, но та считает, что мужика надо держать в строгости.

Неугомонная Римма Аскольдовна укатила в Англию, на очередной исторический симпозиум, и написала оттуда им на электронный адрес, что познакомилась там, на симпозиуме, с профессором Булыгиным Даниилом Петровичем, который уговорил ее погостить у него, в Туманном Альбионе. Так что скоро, мол, не ждите. Людмила написала матери, что ее, кстати, скоро и не ждут, так как в их старой трехкомнатной квартире затеялся грандиозный ремонт.

Книга, над которой работал Петр и Людмила, вышла под названием «Герцогиня Вожур. Фиалка из Тура». Они взяли псевдоним и напечатались, как Полина и Павел Булатовы.

— Ну что, соавтор? Мы, кажется, сделали это, — констатировал Петр, рассеянно вертя в руках авторский экземпляр книги в солидном твердом переплете. — Черт побери, даже не верится…

Людмила подошла к нему и обняла сзади, приникая щекой к его плечу.

— Что будем ваять дальше? — спросила она.

— Кто из нас муза?

Она помолчала.

— Петь, а что, если…

— Что?

— Давай напишем семейную сагу.

— Это что еще за хрень такая?

— Господи, вот темень-то! А еще писатель… Это сейчас один из самых популярных жанров. Тут тебе и история, и современность…

— И жизнь, и слезы, и любовь…

— Да, что-то в этом роде.

— И что, есть на примете достойное семейство?

— А что, наше семейство, по-твоему, не достойно оставить свой след в истории? Как с твоей, так и с моей стороны историк на историке сидит и историком погоняет. Вот и напишем о двух династиях, соединившихся благодаря великой силе любви. Нашим родителям, думаю, будет что рассказать и о себе, и о своей бурной молодости, и о том, что происходило в стране в те годы. Что скажешь?

— Скажу, что это полная фигня.

— А я тебе помогу со стилистикой, — не слушая его возражений, спокойно продолжила Людмила. И, погладив его по плечу, произнесла с легкой иронией: — А соавтор? Может, ну ее, историю эту… пойдем в джакузи поплаваем? Там и завершим наш диспут.

— Я даже знаю, в чью пользу…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22