Гоша Краюшкин и белый пароход [Тамара Федоровна Чинарева] (fb2) читать онлайн

Тамара Федоровна Чинарева Гоша Краюшкин и белый пароход

Живет Гоша Краюшкин в деревне Черный Мыс. В ней всего двадцать пять дворов. И хоть стоит она на высоком берегу Амура, широкой, как море, реки, большие пароходы в деревню не заходят. Обходят стороной. Только погудят издали: «У-у-у… какая маленькая…» И дальше плывут, к большим причалам. А к берегу Черного Мыса только клочья пены приплывают, от белых гребешков крутых волн. Да здесь и нет такого причала, чтобы пристал большой пароход. Так — скрипучие деревянные мостки. Иногда пристают к ним лодки да отцовский катер, в остальное время на мостки деревенские женщины ставят тазы с бельем, полощут в амурской воде наволочки и рубашки. На восходе и закате мальчишки рыбачат. Но не только большие пароходы, даже большая рыба не заходит к берегам Гошкиной деревни. На жирных красных червяков клюют чебачки да желтобрюхие косатки с ладонь величиной. Однажды Гошка видел, как вечером играют на реке калужата, большие, как киты. После этого косаток и ловить расхотелось.

Деревня Гошкина маленькая, а фамилия у него и того хуже — Краюшкин. Как горсть желтых кремешков. То ли дело у соседского деда Прохора — Морев. Прямо капитанская фамилия. Правда, дед Прохор работает на лошади, возит на телеге мелкий груз. Не сумел он распорядиться своей фамилией как надо. Зато внук Васька Морев вернулся из армии и работает на катере с отцом матросом. Вот какое наследство досталось Ваське от деда. А Гошка как родился Краюшкиным, так Краюшкиным и помрет. И никакой порядочной фамилии ни от какого деда не дождешься.

Правда, над всем этим Гошка редко задумывается. Просто день сегодня грустный такой. Разбудил его петух Моревых и прервал сон на самом интересном месте.

Снилась Гошке мать. Будто стояла она у печки и пекла блины. Была на ней повязана белая косынка с синими горошинами. Эту косынку сейчас бабка после бани надевает. Так вот стоит мать в этой косынке, и прядка волос у нее выбилась, а щека выпачкана мукой. Гоша говорит: «Мам, а у тебя лицо-то в муке…» Она рукавом щеку вытирает, а другой блинчик переворачивает. А блинчик такой румяный, прямо расписной. Она говорит: «Иди, сынок, отца зови, завтракать будем…» И только Гошка шагнул в сени, как заорал этот петух. Заорал во все горло и разбудил Гошку. И не получилось завтрака втроем. И никогда не получится. Умерла Гошкина мать прошлым летом. Живет он теперь с отцом и бабкой.

Открыл Гоша глаза и все лежал на своей раскладушке. Думал. Вот бы выйти сейчас в кухню, а там мать… Бывают же чудеса. Вон Димка Волков из его класса. Думал, у него отец умер, когда он еще маленьким был, а отец раз и приехал зимой. Считался Димка сиротой, а теперь с отцом на пару каждое утро водой из бочки обливается. Если бы вернулась Гошкина мать, как бы он ее любил. Как бы жалел. Не давал бы воду из колонки носить, слушался бы. А соседского горластого петуха застрелил бы из рогатки, чтобы мать по утрам не будил…

— Ох и любит вытягиваться… Ох и любит… Лень вперед тебя родилась… — отодвинув ситцевую занавеску, заглянула в комнату бабка. — Делов невпроворот, а он нежится. Картошку в траве не видать…

Бабке только дай попричитать да пожаловаться. Гошка с отцом все делают. Дров на зиму уже полный сарай запасли, хоть июнь еще не кончился. Погреб почистили, кадушки проветрили. Забор починили. А бабка все ворчит.

— Как молодую картошку трескать, так у него пупок не лупится… добавляет на кухне бабка. — А как тяпку в руки взять…

Мать на Гошку не ворчала. Она его жалела. Когда он сделает что, так хвалила… Так хвалила, что хотелось горы своротить. Гошка встал, поплескал на лицо водой из умывальника. Молча выпил квасу с хлебом и, не глядя на бабку, потащился в огород.

Картошку, хоть и росла она на высоких грядках и начала цвести белыми и фиолетовыми цветками, и правда не было видно среди высоких зарослей травы.

Гошка зашел в междурядье и, здорово разозлившись на ворчливую бабку и сорную траву, начал рубить сорняки под корень. Они устилали его путь, быстро никли под солнцем, а кустики картошки, выскочив из плена, весело смотрели освободителю вслед.

Быстро управился Гошка с прополкой. Когда дошел до конца огорода, казалось, что задымится черенок тяпки. Так горели ладони. Посмотрел Гошка на руки — на черных ладонях по четыре мозоли с копейку величиной. Огород одному прополоть — не шуточное дело.

Зато теперь Гошка свободен, как птица. И бабка ворчать не станет, глядя, как хорошо и вольно растет картошка. Помчался Гошка на реку. Рухнул на мостки, и опустил в воду босые ноги. Так устал, что и купаться не хочется. Повернул кепку козырьком назад, чтоб другой берег лучше было видно, и стал смотреть на воду.

Посреди реки остров. Верба по острову растет. Зимой по льду Гошка с ребятами ходил на этот остров, а на лодке плавать отец не велит. Серо-зеленая густая вода пересекается быстрыми течениями. Амур — суровая река.

На горизонте сопки. Ближние — зеленые. Можно различить, где березы растут, где кедры. Дальние сопки — темно-синие, а самые дальние чуть темнее неба. За самыми дальними сопками большой город. Туда уехал на каникулы Димка Волков с отцом. Он там мороженое ест и пьет газировку. А в Гошкиной деревне ни мороженого, ни газировки. Все лето пьют здесь холодное молоко из погреба и квас.

Возле острова появился катерок. Гошка вскочил и начал махать кепкой.

— Э-эй! — закричал он громко.

Вдруг увидят. Вдруг причалят. Возьмут да прокатят хотя бы до ближайших сопок. Там зверье разное водится. Берег пустынный, никаких домов.

Промчался катер мимо, воду растревожив. Забились о берег волны и прилегли старый немодный поплавок.

Так грустно Гошке сделалось, впору утопиться.

Но в это время как раз из за поворота реки вынырнул отцовский катер, будто почуял Гошкину печаль. Да не мимо деревни помчался, а к берегу повернул, к деревянным мосткам. Гошка радостно подскочил и начал махать отцу и Ваське Мореву. Васька стоял на палубе, по-моряцки широко расставив ноги. Он держал в руках конец толстой веревки. Значит, причалить собираются. Для этого случая имелся на мостках крепкий железный крюк.

Взметнулся в воздухе лохматый конец. Гошка ловко поймал его и завязал двойным морским узлом. Катер закачался на волне, ударяясь о мостки и норовя Гошку сбросить в воду. Но Гошка уперся ногами в доски и крепко стоял, улыбаясь отцу.

— Собирайся… — сухо сказал отец. — Одна нога здесь, другая там! Возьми хлеба с зеленым луком и холодного квасу…

— Хорошо бы картошки… — добавил Васька Морев.

Но отец его не поддержал.

— Корабль ждать не будет. Ему отчаливать надо…

Гошка не стал отца ни о чем расспрашивать. Он сиганул на берег и помчался к дому. Ясное дело, отец, капитан-механик швартового катера, берет его с собой.

Во дворе Гошка перевернул пустое ведро, оно покатилось и загремело. На шум выглянула бабка и опять начала ругаться. Но Гошка не думал на нее сердиться. Он уплывет, и бабка останется. Будет сидеть одна в полутемной избе с закрытыми ставнями и бить надоедливых мух старой подошвой, прибитой к рейке. Пусть поругается напоследок.

Гошка выдернул большой пучок луку, сполоснул в бочке и засунул в рыболовный судок. Не с хозяйственной же сумкой отправляться в плаванье. Он аккуратно завернул буханку хлеба в чистую белую тряпку, налил квасу в бутылку и фляжку, крикнул бабке:

— Обедать не жди… — И понесся по улице, пугая кур и булькая квасом.

Васька с отцом квасу из фляжки попили, подбородки неторопливо вытерли и наконец отчалили. Совсем маленькой стала Гошкина деревня. Даже самый большой дом Волковых показался с воды избушкой.

— Смотри мне! — сказал отец. — Держи себя самостоятельно! Большой уж…

Отец редко воспитывает Гошку. И если уж он так сказал, значит, предстоит что-то особенное.

— Ладно! — с готовностью ответил Гошка и вытер ладонью нос.

— Я те дам ладно! — рассердился отец, — Платка-то в кармане сроду нет. Нос выбей, пока никто не ни видит, а то отличишься. Не куда-нибудь едем, а на большой пароход «Красное Сормово». Там люди культурные…

Вот это подвел отец Гошку! Не мог раньше сказать. Гошка бы руки с мылом вымыл и чистую рубашку надел. А что теперь подумают о нем на большом пароходе? Сандалии старые, носки облупились. Штаны от прополки на коленках грязные, а у рубашки рукава коротки. Там, на большом пароходе, все, небось, сияют начищенными пуговицами, а ботинки так бархотками надраили, что они солнечных зайчиков пускают, как бабкин самовар. Да, подвел отец Гошку…

За поворотом Гошка увидел пароход. Здоровенный корабль, больше чем наполовину заваленный бревнами. Меньшую часть занимала надстройка. На двух палубах виднелись квадратные иллюминаторы с цветными занавесками. Когда подошли поближе, Гошка увидел, как верхнюю палубу подметает молодой матрос, моложе Васьки Морева. Только нарядный — в заграничных штанах и синей футболке с иностранными буквами. Простой деревенский веник, каким бабка подметала крыльцо, никак не подходил ни к этому матросу, ни к белому пароходу с торжественным названием «Красное Сормово». Этот веник не подходил им, как деду Прохору с его телегой фамилия Морев.

Гошке захотелось увидеть капитана в парадной форме с золотым крабом на рукаве. Пока отцов катер мостился к боку парохода, Гоша, задрав голову, искал на палубах капитана. Он обвел глазами весь корабль и увидел на капитанском мостике мальчишку не больше себя. Мальчишка, облокотись на белые поручни, свысока смотрел на Гошку. Был он нарядный — в бархатных штанах, новых ботинках на толстой подошве и белой куртке с капюшоном. Гошка независимо спрятал за спину руки, покрытые цыпками, и сплюнул за борт.

— Степан Иванович! — раздалось над рекой. Гошка вздрогнул, услышав имя и отчество отца. Он понимал, что голос звучит из динамика, но и казалось ему, что у капитана большого парохода и голос должен быть могучим, как пароходный гудок. — Мы завершаем найтовку, попьем чаю и в путь. Это займет полчаса, ничего?

— Ничего… — тихо кивнул отец. — Мы не торопимся…

Отец стоял на палубе своего катерка в линялой рубашке в пыльных ботинках. А ведь дома в шкафу у него висел новый костюм. Мог бы и надеть по такому случаю. Матрос с веником и то вон какой нарядный. А капитан-механик швартового катера одет, как… Стыдно стало Гошке за отца перед большим пароходом.

— Это капитан говорил? — тихо спросил Гошка у Васьки Морева.

— А кто же еще…

— А почему его не видать?

— А как ты его увидишь? Он в рубке…

— Может, пока перекусим? — предложил отец.

— Нет, потом! — замахал руками Гошка. — Попозже…

Он пришел в ужас, представив, как они на глазах у белого парохода будут есть хлеб с луком и запивать квасом. На этом пароходе и едят, наверное, все не наше. Какие-нибудь заморские кушанья.

— Дело ваше… — пожал плечами отец. — Я думал, квас нагреется…

Гошке казалось, что из всех иллюминаторов его разглядывают, как божью коровку. Он ушел в кабину и присел на корточки возле штурвала. Здесь и настиг его капитанский голос:

— Степан Иваныч! Может, подниметесь, выпьете чаю?

Так громко спросил капитан, что, наверное, даже в деревне Черный Мыс услышали, как отца зовут пить чай на «Красное Сормово».

Приятно Гошке было, что капитан большого парохода знает его отца. Хоть бы отец согласился. Разве будет другая возможность попить чаю с настоящим капитаном?

Но отец отмахнулся:

— Не-э… Я чай не пью в такую жарищу. Может, вон только сын, Гошка, пароходом интересуется… Гошка, хочешь, иди погляди…

Если бы Гошка был умытый и нарядный, он бы без приглашения уже разгуливал по борту, а тут даже съежился от предложения отца. Но отцу нельзя перечить. Если он сказал «иди погляди», значит, надо идти и глядеть. Гошка обтер незаметно сандалии ветошью и вышел на палубу.

Матрос с «Красного Сормова» протянул ему руку. В один момент Гошка оказался на высоком борту парохода. Отец с Васькой глядели на него снизу и, будто сговорившись, подмигивали: «Ничего… Подумаешь, видали мы всякие пароходы…»

Гошка впервые заметил, что и отцовский катер имеет свое название. На сером борту белыми буквами написано «Эвенск».

Матрос сказал:

— Можешь ходить везде, кроме машинного отделения. А лучше всего — познакомься с Русланом. Это сын нашего капитана, он тебе все покажет…

Имя-то какое у капитанского сына — Руслан… Такого и в простой одежде не представишь, а на прополке картошки тем более. Всех мальчишек в Гошкиной деревне звали просто — Вовка, Сережка, Димка… А тут Руслан. Вон почему он воображает. Гошке и не обязательно с ним знакомиться. Он и сам пароход посмотрит.

Ловко взлетел Гошка по трапу. Прошелся по палубе. Заглянул в открытый иллюминатор. Увидел молодого парня в наушниках и услышал: «пи-пиби-пи…» Как скворчонок кричит. Это судовая рация работает. Только хотел Гошка свернуть в открытую железную дверь, как в ней появился мальчишка.

— Привет… — улыбнулся он. — А я видел, как ты на борт поднялся, а потом тебя из виду потерял…

— А чего меня терять? — независимо сказал Гошка.

— Я тут целую неделю с отцом плаваю и еще ни с одним мальчишкой не познакомился. Тебя как звать?

— Георгий… — неожиданно для себя сказал Гошка. Георгием его звал только один человек — учительница французского.

— А меня Руслан…

— Я знаю…

— Откуда?

— У тебя на лбу написано!

Гошка сам не знал, почему он так вредничал. Ведь мальчишка хоть и нарядным был, но пока не задавался и не делал ему ничего плохого. Наоборот, протянул Гошке пластик жевательной резинки в яркой бумажке.

— Хочешь? Ее пожуешь-пожуешь, а потом можно надувать пузыри. Иногда большие получаются, как воздушные шары…

— Знаю… — сказал Гошка. — У нас на Черном Мысу такой навалом…

Мальчишка поверил, хотя Гошка сам смутился от такого вранья.

— Пошли, капитанскую каюту покажу… — предложил Руслан. И направился в коридор. В коридоре было много дверей с табличками, как в школе. «Механик», «Штурман», «Кок»…

— Судовое время 16 часов 30 минут. Команда приглашается на чай. Приятного аппетита… — сказал невидимый голос.

Вдоль стен тянулись блестящие поручни. Наверное, когда корабль попадал в шторм и его здорово качало, все держались за эти поручни, чтобы не упасть.

— А я приехал отца из Японии из рейса встречать и пошел с ним на погрузку. Мы лесом грузились…

Гошка видел: рядом с пароходом стоял плавучий подъемный кран и плавали на воде бревна. Крановщик живет в Гошкиной деревне, а грузчик — в соседнем селе Ягодном. Рано утром их забирает катер и возит на работу. Поэтому неприятно Гошке было, что капитанский сын говорит: «Мы грузились…»

Мальчишка по-хозяйски открыл дверь в большую каюту. Там на кожаном диване, покрытом ковром, сидел его отец, настоящий капитан в морской форме. Он сказал:

— О, на борту гости…

Капитан встал и подал Гошке руку. Чистую и загорелую. Неудобно было Гошке протягивать свою грязную, но пришлось. Капитан пожал ее, потом повернул мозолями кверху и удивился:

— Да ты настоящий рабочий человек! Где это ты заработал столько мозолей?

— Забор чинил, траву тяпал, рубил дрова…

— Видишь, Руслан… — сказал капитан сыну. — Такого человека уважать можно…

Гошка не успел как следует рассмотреть капитанскую каюту, потому что капитан пригласил мальчишек пить чай.

Они спустились в кают-компанию, и все, кто там был, встретили Гошку радостно. Они подвинулись, уступили ему место и налили в стакан с серебряным подстаканником чаю.

Гошка прихлебывал чай и слушал, о чем разговаривают моряки. Сначала они хвалили хлеб, за которым плавали вчера в Гошкину деревню на боте, потом жалели, что вода упала, и боялись, как бы корабль не сел на мель. Большому груженому кораблю трудно развернуться в узкой протоке. А матрос, которого Гошка видел с веником, сказал:

— До чего эти мотыльки надоели, вся палуба ими усыпана, намел целое ведро…

На что Гошка заметил:

— Мотыльки — это неплохо… Когда много мотыльков, рыба начинает идти…

Все рассмеялись, быстро допили чай и убежали по трапу. Остался Гошка с Русланом вдвоем. Руслан сказал:

— Видишь, бортики на столах? Поднимаются и опускаются…

Он поднял бортики и обеденный стол стал похож на бильярдный.

— Как ты думаешь, зачем они?

Гошка боялся опростоволоситься. Он подумал, представил вечер, звезды в иллюминаторе, черную воду за бортом и сказал:

— Книжки читать…

— Ах-ха-ха! — закачался на стуле Руслан. — Ах-ха-ха! Ой, держите меня! Это же… ой, не могу! Это на случай шторма, чтобы посуда не падала…

Он так громко смеялся, что из окошка высунулся усатый кок в поварском колпаке.

— Некогда мне тут с тобой чаи распивать! — рассердился Гошка. — Ты с отцом отдыхаешь, а я работаю!

И он помчался по трапу быстро, как по сигналу тревоги. Руслан перестал хохотать и даже сказать ничего не успел вслед убегающему Гошке.

На «Красном Сормове» подняли якорь. Матрос сбросил на «Эвенск» швартовый конец и Васька Морев с Гошкой ловко уложили его восьмеркой на чугунном кнехте.

Капитан белого парохода стоял на мостике, сияя пуговицами. Торчал на палубе Руслан и завидовал Гошке. Капитан-механик Степан Иваныч Краюшкин взялся за штурвал. Наступила очень ответственная минута. Пароход должен выйти из протоки на большую воду. Удачно он выйдет или сядет на мель, сейчас зависело от швартового катера и Гошкиного отца.

Напрягся металлический трос, дрогнула палуба под Гошкиными сандалиями, загудел белый пароход. Исчез с борта Руслан. Видимо, отец загнал его в каюту.

«Красное Сормово» медленно развернулось на воде и за катером вышло на большую реку.

— Счастливо оставаться! — раздался над рекой капитанский голос.

— Семь футов под килем! — крикнул Гошкин отец и помахал кепкой.

Гошка подумал:

«Совсем маленький катер, а большой пароход не может без него уйти в плаванье…»

Что-то значит на земле его отец! И деревня Гошкина что-то значит… И Гошка Краюшкин тоже.